Бернхард Хеннен
Логово дракона. Обретенная сила
Книга первая
ПАВШИЙ КОРОЛЬ
Пролог
Сверкающие зеленовато-желтые светящиеся полотна трепетали в безоблачном ночном небе, окутывая древние лесные дубы таинственными и колеблющимися тенями. Люди называли это «сиянием Других» и боялись подобных ночей. Для них, суеверных, это были ночи беды, когда по небу неслись на конях дети альвов со своей призрачной свитой.
Негромко поскрипывал снег под сапогами Ливианны. Она любила зимние северные ночи. Они не прощали слабости, точно так же, как и она. В своем белом платье, с длинными черными волосами, свободно спадавшими на плечи, эльфийка почти сливалась со снегом и тенями. Ее Незримое око было широко открыто. Она видела магическую сеть, пронизывавшую мир, отчетливо чувствовала близлежащую звезду альвов, магические врата, через которые она, сделав лишь несколько шагов, могла попасть в мир детей человеческих.
Ее наставник, Золотой, один из семи небесных змеев, призвал ее в эту ночь. Она позволила ему распоряжаться собой целиком и полностью. Она была драконницей, отверженной, к которой даже собственная семья относилась в лучшем случае с недоверием. Но наставник щедро одарил ее. Он доверял ей, открыл ей так много тайн Альвенмарка.
Ливианна замерла и прислушалась. Здесь что-то было. Чужая сила. Что-то, не принадлежавшее этому миру. Оно было прямо перед ней, в конце дороги. Оно поглощало магическую сеть. Питалось ею.
Чародейка пошла дальше. Наставник хотел, чтобы она пришла сюда, и малейшее промедление граничило с предательством. Лесная дорога закончилась, перед ней открылась поляна. Там возвышалась одна-единственная скала, увенчанная пульсирующим магическим светом, — настолько ярким, что эльфийке пришлось закрыть свое Незримое око. Чародейское свечение погасло. То, что осталось, то, что она видела своим обычным зрением, представляло собой лишь плоский серебряный предмет на скале.
Снег на широкой поляне был почти нетронут. Сюда не отваживалось приходить ни одно лесное животное. Они чувствовали чужую силу, точно так же, как и Ливианна. Теперь от скалы веяло ледяным холодом. Дыхание густыми белыми облачками вырывалось из ее рта. Эльфийка спокойно пошла дальше и узнала в предмете безыскусную мелкую чашу из кованого серебра. Она была наполнена кристально-чистой водой, незамерзшей, несмотря на мороз. Ливианна побоялась прикасаться к чаше. Она чувствовала темную силу, которой был пропитан сосуд, и догадывалась, что даже смотреть на него было бы ошибкой. Что заставило ее подойти ближе, шаг за шагом, что манило заглянуть в прозрачную воду — только ли ее любопытство или же какое-то скрытое заклинание?
Расположенная неподалеку звезда альвов открылась. Что-то прошло сквозь нее и направилось к поляне. Ливианна чувствовала это, но даже головы не подняла.
В чаше появились темные разводы, напоминавшие чернила. Ливианна совершенно отчетливо почувствовала, как ее захватило темное заклинание. Чаша хотела, чтобы в нее заглянули, хотела что-то показать ей, что-то, что должно было посеять в ее сердце страх и сомнения. Нужно отвести взгляд, поднять голову и посмотреть, кто пришел. Но она уже не могла сделать этого.
В воде отразилось зеленовато-желтое небесное сияние. Оно слилось с темными разводами, образуя изображения. Сначала размытые, но затем, постепенно, эльфийка сумела разглядеть подробности. На нее вызывающе смотрел бородатый мужчина с темными глазами. В туннелях глубоко под землей, куда нашла дорогу смерть, умирал целый народ. Небо горело. Изображение заслонили огромные черные крылья. Из тучи пыли вырвался дракон. Он был черным, словно ночь новолуния, и, несмотря на то что Ливианна никогда еще не видела его, эльфийка сразу поняла, кто перед ней: Дыхание Ночи, перворожденный, старший из семи небесных змеев.
Дракон боролся за жизнь.
И с каждым взмахом сильных крыльев он все глубже и глубже затягивал ее в изображение. Пока она сама не оказалась в подхлестываемом пламенем небе. Пока не поняла, что все, что она видит, не сон и не видение, а реальность.
Отчаянно работая могучими крыльями, Дыхание Ночи противился засасывавшему его водовороту. Мир умирал и хотел забрать змея с собой, утянуть вниз, в могилу, где не будет света. По небу неслись обломки скал размером с башни. Они казались ему легкими, словно пепел, и, тем не менее, эти камни способны были стереть его в порошок. Дракон согнул крыло, хотел подняться выше, чтобы не разбиться о вздымавшуюся перед ним до самого неба скалу, но она погрузилась в пучину прежде, чем он успел долететь до нее. Грохот падающих камней и жуткое завывание где-то далеко внизу поглощали его. Туча пыли из рассыпавшейся в прах скалы все быстрее и быстрее поднималась в небо, увлекая его за собой. На его чешую, словно град, обрушивались обломки камня. Ослепленный, дракон открыл свое Незримое око и увидел, как в ярком фейерверке умирает магия. Рвется золотая сеть, в которую она была вплетена.
Его затягивало все сильнее, и дракон прошипел слово силы. Падение замедлилось. Он широко расправил крылья. Обломки камня пробивали грубую кожу его крыльев. Он закрылся от боли, взмахнул сильнее, яростнее, вырываясь из тучи пыли навстречу небу. Сквозь пылевую завесу раскаленно-красным светило солнце. Еще немного. Несколько взмахов крыльев, и он сумеет уйти в небо.
В воздухе свистнули щупальца, коснулись его, схватили его, словно крича: держи нас, спаси нас, забери нас с собой, наверх, в бесконечный простор. Он увернулся от них. Солнце стало ближе. Оно падало навстречу ему! Подобный удару грома ужас парализовал его. Всего на миг — слишком долго. Жара прорвалась сквозь пыль, щупальца обхватили его крылья, его ноги, его шею. Солнце приближалось.
«Я хочу жить!»
Дыхание Ночи потянулся к щупальцам, разорвал жесткую плоть, собрал свой жар, но все же совладал с собой. Выброс пламени посреди тучи пыли мог поджечь все небо вокруг него.
Подобно утопающему, выбирающемуся на поверхность воды, он вырвался из тучи пыли. На расстоянии даже меньшем, чем сотня шагов, с неба падал горящий корабль. Он медленно опускался навстречу пропасти. Собиратель облаков, возивший его, не мог высвободиться из стальных объятий корабля. Сотни укрепленных проволокой канатов не давали огромному, одутловатому существу освободиться. Его щупальца со свистом рассекали воздух в поисках опоры там, где спасения быть не могло. Само существо — огромное, словно гора облаков, по сути представлявшее собой нечто среднее между медузой и осьминогом, — было охвачено огнем. С одной из полетных палуб сыпалась целая стайка собирателей облаков поменьше. И на каждом из них, трепыхаясь, висело дитя человеческое. Их были сотни. Они тоже не могли избежать гибельного мальстрема. Медленно поднимаясь в свободное небо, дракон видел, как маленьких собирателей облаков затянуло в водоворот из пыли и скал — быстрее, чем большой корабль, с которого они бежали.
Копье размером с дерево пробило его крыло. Рана не болела, но в крыле теперь зияла огромная дыра. Теперь он будет подниматься медленнее. Облачный корабль под ним опрокинулся набок, огонь распространялся по все большему числу палуб. Из умирающего животного, так долго возившего по небу огромный корабль, из-за загорающихся газов вырывались язычки пламени. Некоторые вращающиеся башни, на которых стояли орудия, нацелились на него. Находившиеся на борту дети человеческие поняли, что им не уйти от смерти. И он понял, что они до последнего вздоха будут пытаться утащить за собой в пропасть и его.
Снаряд пролетел совсем рядом, за ним последовали еще два. А затем он оказался за пределами досягаемости, и роскошный корабль полностью поглотила туча пыли.
Дыхание Ночи медленно, кругами, поднимался все выше и выше. Ему уже почти не приходилось взмахивать крыльями. Восходящий поток нес его в небо. Получилось!
Он позволил ветру некоторое время держать себя, отдышался, собрался с силами и закрыл уши от невероятного грохота, с которым умирал мир. Глубоко под ним, посреди мальстрема из обломков скал, пыли и смерти в огненно-красном свете истлевал горящий облачный корабль, похожий на умирающее солнце. Лишь с неба Дыханию Ночи удалось увидеть весь масштаб разрушения. Водоворот из скал и пыли ширился, неумолимо пожирая все, что совсем недавно было в безопасности. Огромные, словно долины, расщелины, расходились по земле. На горизонте в пропасть изливалось море, каскадами, длиною в милю.
Мир поглощал сам себя.
Дракон отвернулся. Он продолжал подниматься дальше, в небо. Он знал, что эта беда неотвратима, знал и то, какое участие принял в этом. Он слишком неуверенно пользовался своей властью, предоставлял другим сражаться вместо себя. Впервые за все его существование долгая жизнь показалась ему обузой. Никогда прежде не доводилось ему видеть, как победа обращается в поражение.
Дыхание Ночи поискал звезду альвов, те самые магические врата, позволявшие опытным волшебникам за один удар сердца покрывать расстояние в сотни миль. Да, того, кто хорошо разбирался в запутанных тропах, они могли вывести даже в другие миры.
Дракон устал. Он долго летел по кроваво-красному небу, пока не отыскал звезду альвов — вдалеке от разрушительного мальстрема, на поляне у темного, заросшего кувшинками пруда. Здесь землетрясение еще не ощущалось. Пока что. Одно слово силы, одна мысль — и вот уже из воды поднялись две светящиеся змеи. Они склонились друг к другу, образуя врата, за которыми уводила во тьму золотая тропа. Тысячи раз он ходил по тропам, подобным этой, без устали находя путь в свое укрытие. В жадеитовый сад Ядэ, где глубоко под пирамидой, древней, словно мир, раскинулся просторный зал, служивший ему убежищем.
Там он свернулся клубком и отдался боли. Он знал, что этот день настанет. Целые десятилетия и столетия своей жизни потратил на размышления о том, как предотвратить его. Можно ли изменить будущее? Он так старался… Теперь он не знал даже, не его ли отчаянное сопротивление судьбе вызвало погибель.
Он услышал шаги в воде, тонким слоем покрывавшей пол зала. Дракон устало поднял свою запыленную голову. Пришла его решительная воительница. Ярко сверкали в темноте длинные белые одежды драконницы. Ее светлые волосы были распущены и спадали на плечи. Казалось, ее окружает сияние. Она казалась непобедимой.
— Вы опоздали, — подумал он.
Ливианна ощущала своего наставника всем телом, его присутствие было настолько всепоглощающим, что ей, наконец, удалось оторвать взгляд от сменяющихся в серебряной чаше изображений. Она чувствовала дыхание дракона, этот ни с чем не сравнимый аромат, присущий Золотому. Он ласкал и пьянил одновременно, и сердце ее затрепетало.
Змееподобное тело наставника заполняло собой половину поляны, небесное сияние пляшущими отражениями сверкало на его золотой чешуе. Там, где появлялся он, не могло быть темно. Окружавшее его сияние поглощало все тени до единой.
— Значит, вы видели его, Ливианна, — тот день, когда погибнет мир.
Когда он говорил в образе дракона, в его словах постоянно появлялось какое-то неповторимое звучание, которое не мог передать ни один эльфийский язык. В предложениях появлялась мелодия, придавая им обезоруживающее звучание чистого чувства. Иногда это была радость, иногда уверенность, иногда меланхолия. Теперь же его слова были пронизаны печалью, тронувшей ее душу.
— Какой мир погибнет, наставник мой? Я видела облачный корабль. Это Нангог?
— Я видел гибель трех миров, госпожа моя. Дайи, где живут дети человеческие, невинного Нангога и нашей родины, Альвенмарка. Видения серебряной чаши обманчивы и всегда предвещают беду. Не доверяйте им.
— Вы же знаете, я ваша, целиком и полностью. Кто должен умереть, чтобы эти видения могли остаться всего лишь страшным сном? В ком источник зла?
Золотой рассмеялся, и его внезапное веселье захватило ее. Он так редко смеялся.
— Вы действительно думаете, что сможете сделать то, на что не был способен Темный?
Ливианна пристыженно опустила голову. Как она могла повести себя столь опрометчиво, столь самонадеянно?
— Мой брат по гнезду ослеплен верой в собственное всемогущество. Он уже не видит предательства, окружающего его. Нам снова придется сомкнуть плотнее ряды, прежде чем мы сможем начать великое сражение. Для этого мне нужны вы, милая моя. Нужен ваш совет. Ваше суждение, насквозь пропитанное вашими идеалами, которые внушают мне почтение и в то же время пугают до глубины души. Клинок другого должен пробить невинное сердце. И вы, Ливианна, поможете мне направить этот клинок в цель. Вы, как никто другой, знаете того, кто должен стать убийцей. Только вы сможете убедить его сделать то, от чего, как он знает, ему не оправиться. Я сам совершил ошибку, которая должна привести к его предательству. Более тридцати лун тому назад началось непоправимое, когда я призвал своего лучшего убийцу в просторный зал под базальтовым утесом.
Ливианна долго смотрела на него, пила его дыхание, его печаль. А затем он назвал имена тех двоих, чью судьбу решил, и ей показалось, будто он вонзил кинжал ей в сердце.
На краю утеса
Когда его призывали, речь чаще всего шла об убийстве. И Гонвалон пребывал как раз в таком настроении, чтобы кого-нибудь убить. Лучше всего карлика. Эта мелюзга разрушала все великое и хорошее в этом мире, просто потому, что они не были готовы принять свое место в структуре бытия. А раздавали места небесные змеи. Они определяли судьбу всех, с тех пор как альвы перестали заниматься мирскими делами. Если альвы вообще когда-либо занимались чем-то подобным. Небесные змеи были подобны богам. И он, Гонвалон, был в числе избранных ими, тех немногих, кого они брали под защиту своих крыльев. Он знал, что это произошло не благодаря ему. Они увидели в нем что-то, и их влияние изменило его. Так же, как драконы изменяли всех эльфов, которых призывали к себе. Они открыли его Незримое око, и теперь он видел мир таким, каким он был на самом деле. Гонвалон окинул взглядом широкую бухту. Из темно-зеленых скалистых ущелий навстречу беспокойному морю струился туман. Подобно каменным стражам, морскую бухту окружали отвесные скалы из черного базальта, и в изрезанной ущельями скале росли башни, словно грибы, у которых отрезали шляпки. Пропорции древних стен не оставляли сомнений в том, что они были созданы не для эльфов, но происхождение башен оставалось загадкой. Под огромными арками ворот почувствовали бы себя маленькими даже тролли! Может быть, было время, когда драконы жили в башнях?
Гонвалон спросил себя, кого еще мог позвать Золотой. Он всегда посылал двоих. Драконы вели какую-то непонятную игру со своими избранниками. Исполнителей своей воли они всегда призывали поодиночке, и часто бывало так, что оба были посвящены только в часть миссии. Это сеяло недоверие. Но Гонвалон был уверен в себе. Он уже очень давно состоял на службе у Золотого — небесного змея, который выбрал его после того, как он сдал свой последний экзамен. Небесные — или радужные змеи — так называли себя старейшие из драконов, утверждавшие, что были первыми из созданных альвами существ. Миссии распределял всегда один из старых драконов, и никогда нельзя было угадать, согласовывал ли он со своими братьями или принял решение в одиночку. Гонвалон был уверен, что ему будет поручена более важная часть миссии. Он никогда не разочаровывал своего наставника! Радужного змея, превратившего его в свои когти.
Эльф оглядел просторную бухту и спросил себя, кто может пойти с ним. На одной из бесчисленного множества башен, возвышавшихся над черным базальтом, ждал кто-то еще, так же, как он. Кто-то, кого он знает уже давно. Избранных было очень мало. Лишь одному из десяти, самое большее двоим удавалось войти в команду приближенных.
Гонвалон цинично улыбнулся. Нет, приближенными их назвать нельзя. Драконы не доверяют ни единому эльфу. Они превратили их в своих убийц.
Для драконника была большая честь быть призванным сюда, на скалы бухты Ядэ. Знак отличия, которого многие из них ждали десятилетиями. Большинство знало это место только по рассказам.
Над морем пронесся порыв прохладного ветра. Натянув свои похожие на тени паруса, темные тучи неспешно плыли к берегу. В это время года они всегда приходят в полуденный час. Гонвалон прошептал слово силы. Слово, созданное не для эльфийского языка, с трудом сорвавшееся с его губ. Оно по-прежнему было чужим для него, он произносил его слишком отчетливо. По телу побежали мурашки. Ему доводилось видеть, как такое слово может убить, если допустить ошибку. Был свидетелем того, как эльфы обращались в живой факел или как их разрывало изнутри.
Покалывание исчезло в мгновение ока. Подействовало ли заклинание? Иногда беда приходила не сразу. Эльф содрогнулся. Он никогда не забудет того, что видел в пещере Парящего наставника.
Гонвалон подошел к краю зубцов. Опершись на холодную каменную кладку, он почувствовал, что его ладони стали влажными. Эльф попытался думать о чем-нибудь другом. Он должен был сплести это заклинание! Он выставит себя на посмешище, если Золотой призовет его, а он придет к нему, промокший насквозь. Это будет такой позор, которого не смыть никогда. Небесные змеи предполагали, что их избранники овладеют всеми мистериями магии. Это — последняя ступень совершенства. И они должны были быть совершенными, не больше и не меньше!
Дождь достиг скал и разразился с такой силой, словно собирался унести с собой черные башни на самое дно моря. В мгновение ока видимая часть мира сократилась до нескольких шагов.
Гонвалон с облегчением вздохнул, поднес руку к самым глазам и, ликуя, поднял ее к потемневшему небу. Получилось. Заклинание окружало его, словно невидимый кокон. Он не намокнет! Другие заклинания давались ему легче. Что это, тщеславие — предпочесть рискнуть жизнью, чем потерять лицо? Может быть, в этом заключается его слабость?
Эльф провел рукой по лбу. Ответ был совершенно очевиден. Он прост и потрясающе глуп. И он сделает это снова. В этом его недостаток. Он чувствовал себя неуверенно и постоянно хотел что-то кому-то доказать. Не мог вынести неудачи. Даже в мелочах.
Нужно будет выделить время и углубиться в себя — когда все это закончится. Он должен разобраться, какого рода этот недостаток: можно ли победить его с помощью холодного рассудка или же это неизменяемая часть его характера. Впрочем, несмотря на эту слабость, он продвинулся довольно далеко. Может быть, этот недостаток, в конце концов, представляет собой фундамент, на котором строится все, чего он сумел достичь?
Его души коснулся голос. Кто-то звал его. Гонвалон подошел к лестнице, по которой вглубь башни низвергался водопад, и уверенным шагом стал спускаться в темноту. Вскоре после этого толстые стены уже полностью поглотили шум дождя.
Уже на первой же лестничной площадке вода уходила через сточные отверстия, проделанные в каменном полу. Оставалась только удушающая жара, становившаяся все невыносимее по мере спуска вниз.
Гонвалон оказался в просторном зале с куполообразным сводом, выбитом в скале утесов под башней. Медовый свет сочился из янтаринов, искусным узором инкрустированных в потолок. Он достиг той части здания, которая была сотворена не для созданий вроде него. Все здесь было слишком огромным, внушающим почтение даже после того, как повидал роскошь дворцов Аркадии и чудеса сада Ядэ.
Гонвалон подошел к платформе, ведущей к темному сердцу базальтовых скал. Теперь он вдыхал тот пьянящий аромат, который так тяжело было облечь в слова. Запах слегка напоминал сандаловое дерево, только был еще более чистым. Без налета разложения и гнили, который был, казалось, присущ всем остальным ароматам — после того, как ты вдохнул запах дракона. Может быть, подумал эльф, это налет бессмертия.
Гонвалон ступил на платформу. Она была настолько широкой, что по ней, пожалуй, безо всяких усилий могли бы подниматься все семь змеев одновременно. Пол был гладким, как зеркало, скользил под его мокрыми кожаными подошвами, отполированный чешуей огромных тел, спускавшихся по ней в пропасть под утесами.
Платформа вилась становившейся все уже спиралью, устремляясь к золотому свету в самом ее конце. Она напоминала внутренности расколотой раковины улитки. Эльф почувствовал мелодичный голос своего хозяина, несмотря на то что слышать его пока не мог. Каждый раз, когда наставник говорил с ним, это затрагивало все его чувства. Голос звучал одновременно глубоко внутри головы и в сердце, пронизывающий и волнующий.
Впрочем, он не мог разобрать слов, поскольку они были обращены не к нему. К Золотому вызвали кого-то еще. Его спутницу в предстоящей миссии? Сердце забилось быстрее. Эльф почувствовал укол ревности. Обычно первым был он. Порядок вызова свидетельствовал о важности. Неважные, подручные, всегда входили последними. Может быть, его звезда вот-вот закатится?
Гонвалон твердым шагом спускался по спирали навстречу свету. Когда последняя часть пути осталась позади, голос, не облеченный в слова, умолк, и его охватила грусть. Право слушать радужных змеев создавало чувство причастности ко всему. Как будто весь Альвенмарк представлял собой одну огромную, идеальную мозаику, где у каждого камешка было свое место. Однако он понимал, что некоторые камешки важнее других.
Его мучили сомнения. Что же случилось? Почему Золотой перестал звать его первым? Может быть, умерли слишком многие из его учениц? Он спешил вперед, со все нарастающим чувством тревоги. Давящую тишину нарушал только звук его шагов по скользкому полу. Гонвалон с горечью осознал, что с тех пор, как посвятил себя драконам, он лишился семьи. Следовавший зову небесных змеев принадлежал им целиком и полностью.
Внезапно от стен отразилось эхо чужих шагов. Быстрых шагов, несмотря на то что они вели наверх. Гонвалон некоторое время боролся с собственным любопытством, а затем поглядел на нижние витки спирали. Однако яркий медовый свет, поднимавшийся снизу, слепил глаза. Эльф чувствовал, что Золотой знает о его поступке. Немного было того, что оставалось сокрытым от великих драконов. Они могли читать в душе, когда ты приближался к ним достаточно близко.
Гонвалон пристыженно отпрянул. Подобное поведение недостойно драконника. Хоть он и отверженный для своего народа, но ведь в то же время и избранный. Его понимание Альвенмарка превосходило понимание всех тех, кто оставался со своей семьей, намного превосходило. Парящий наставник открыл его Незримое око. Теперь он видел потайной мир. Все живое, даже каждый камень представали перед ним в новом свете. Он освоился с необузданной силой, присущей всему. Разрушительной силой, если воспользоваться ею неправильно. И в то же время силой, дарившей безграничную радость. И силу!
Гонвалон сделал выдох, пытаясь обрести внутреннее равновесие. Он сердился на собственную несдержанность, ведь, зная свои слабости, он слишком часто шел у них на поводу.
Теперь шаги звучали совсем близко. Он опустил голову, а когда поднял взгляд, испытал боль при виде того, кто был призван к Золотому раньше него. Талинвин! Ее приняли в ряды избранных совсем недавно. Три года она была его ученицей, он научил ее всем приемам убийства клинком. Талинвин была очень талантлива и временами чересчур тщеславна.
Гонвалон оценивающе оглядел ее. Казалось, Талинвин лучится изнутри. Она улыбнулась ему. Ее закрытое темно-зеленое платье с золотой вышивкой идеально гармонировало со сверкающей изумрудной зеленью ее глаз. Белокурые волнистые волосы обрамляли узкое лицо. За спиной у нее был пристегнут Смертоносный. Массивный двуручный меч с широкой крестовиной казался слишком большим для миниатюрной эльфийки. Гонвалон не советовал ей пользоваться этим оружием, но та только смеялась. После принятия в ряды драконников каждый воин мог выбрать в оружейном зале клинок, которым собирался сражаться в будущем.
Даже сейчас Гонвалон разглядывал меч Талинвин со смесью неодобрения и ужаса. Во время тренировочных боев эльфийка трижды ранила его этим клинком. Все раны были легкими, но каждая из них означала унижение. Нечасто бывало, чтобы ученица ранила своего учителя! Ловкость Талинвин в обращении с огромным клинком принесла ему не одно колкое замечание от других мастеров Белого чертога.
Гонвалон знал все истории о Смертоносном. Оружие было проклято, несмотря на то что никто не говорил об этом в открытую. Каждый, кто избирал этот меч, прославлялся своими героическими поступками. И никто не пережил свой выбор больше чем на три года. Смертоносный делал честь своему имени. Дробил врагов с силой драконьих когтей. Говорили, что когда-то его создал сам Золотой, чтобы убить им девантара. Гонвалон считал, что это лишь слухи, однако его не оставляло чувство, что клинок пропитан темной магией, не присущей созданному альвами.
— Лиувар, — приветствовал он Талинвин, хорошо осознавая ироничность момента. Желать ей мира, с учетом этого меча за спиной эльфийки, было равнозначно насмешке.
— Лиувар, — весело ответила она. — Ты выглядишь бледным.
Гонвалон с трудом взял себя в руки. Сделав несколько вдохов, он снова овладел собой. Две луны тому назад она его оставила, нехорошо посмеявшись напоследок. Сущая змея! Когда она пришла к убеждению, что уже не сможет ничему у него научиться, то обернулась против него. Три года они делили ложе. Он сознавал, что учителя не должны так общаться со своими ученицами, остальные тоже предупреждали насчет нее. Но он отбросил прочь все советы.
Он любил ее.
Только в последние дни он осознал, насколько однобокой всегда была их любовь. Их последний поединок превратился в дуэль не на жизнь, а на смерть и закончился без кровопролития только потому, что между ними встала Айлин. Ведь Айлин не противоречили. Она была самой опытной воительницей из драконников Белого чертога.
— У меня миссия, достойная мастерицы меча. Ты услышишь об этом, — прошептала Талинвин, проходя мимо него. Она даже не пыталась скрыть испытываемое ликование. — Я пойду туда, где еще не бывал ни один эльф.
— Тогда удачи тебе, сестренка, — спокойно ответил он.
Он услышал, что она остановилась. Наверняка смотрит ему вслед. Но он не станет оборачиваться. Эльф не мог вынести ее вида. Она была так красива! Он не сумел вырвать ее из своего сердца, как намеревался сделать уже сотню раз. Глупец!
Знает ли об этом Золотой? Конечно, знает. Он знает обо всем. И то, что он вызвал Талинвин прежде него, отчетливо подчеркивало, каков теперь его ранг среди драконников. Его ученицу предпочли ему. Она победила его! Оставалось надеяться, что Золотой не станет унижать его необходимостью лететь вместе с ней и подчиняться ее приказам. Лучше упасть с утеса, поскольку эльф хорошо знал, что одного ее приветливого слова будет достаточно для того, чтобы снова сделать его покорным. Драконник надеялся, что Золотой пошлет его на такую миссию, где он сможет пролить много крови. Может быть, ему повезет и он пошлет его выкрасть один из загадочных туннельных кораблей карликов.
На сердце у Гонвалона было тяжело. Очень редко случалось так, что в путь отправлялись две миссии. Иногда проходили луны, прежде чем драконы вызвали своих эльфов. Несколько лет прошло с тех пор, как в один день в путь отправились четверо. Иногда случалось так, что небесные змеи давали своего воина взаймы одному из своих братьев, поскольку тот обладал особыми способностями. Это случалось очень редко, и если бывало, то во время назначения на миссию чужим драконом всегда присутствовал наставник эльфа. Гонвалон никогда не сражался ни за какого другого дракона, кроме Золотого. Может быть, сегодня его ждет именно это? Может быть, его поэтому вызвали после Талинвин?
Чем ниже спускался Гонвалон, тем с большим трудом давался ему каждый шаг. А на сердце было еще тяжелее. Мысль о том, чтобы подчиняться приказам Талинвин, была убийственной, и, тем не менее, он готов был рискнуть своей жизнью, лишь бы спасти ее в случае опасности. Несчастный влюбленный идиот.
Наконец широкая платформа сделала последний виток, и он увидел Золотого, великолепнейшего из древних драконов. Своего наставника! Несмотря на то что мастер меча часто видел Золотого, у него в очередной раз захватило дух. Он воплощал в себе идеальную гармонию силы и красоты. Тот, кому он уделял внимание, чувствовал себя вознесенным над всеми. Досада Гонвалона из-за того, что придется путешествовать с Талинвин, прошла. Все сложится! Ведь драконы — наместники альвов. Им доверен мир, и нельзя желать более мудрых правителей.
Чешуя дракона, лежавшего в просторной пещере, казалось, была выкована из чистого золота. Изнутри сиял мягкий свет. Свет, не сравнимый ни с чем, казавшийся словно живым, не терпевший рядом с собой ни капли тени, обходил препятствия и проникал в самые темные уголки. В больших янтарных глазах Золотого, казалось, притаилась улыбка. Длинный вертикальный зрачок был похож на узкую полоску.
О чувствах драконов можно было только строить предположения. Они были слишком чужими, ни в чем нельзя было быть уверенным. Они могли изменять цвет своей чешуи так же легко, как и весь свой облик — огромное, похожее на змеиное, тело. Насколько сильно — об этом спорили болтуны и сказочники.
Золотой всегда показывался в сияющем великолепии. Совсем не так, как Дыхание Ночи, перворожденный. Его окружала тьма. И он был еще более загадочным, чем его брат. Говорили… Нет, подумал Гонвалон. Об этом в присутствии Золотого даже думать не стоит.
— Рад видеть вас, Гонвалон.
Голос дракона был внутри него, пронизывал его насквозь, и у Гонвалона радостно забилось сердце. Радость настолько переполняла его, что на глаза у него выступили слезы. Щеки вспыхнули от стыда, но эльф не мог контролировать собственные чувства.
— Я наблюдал за вами. Вы поистине стали мастером меча. Я еще хорошо помню ваши первые дни среди избранных. Не все мои братья считали вас достойным. Вы были слишком несдержанны. Но я всегда видел то, что спит глубоко внутри вас. Вашу уникальность. Со временем вам удалось убедить всех сомневающихся, несмотря на то что вы по-прежнему еще не полностью совладали с собственной несдержанностью. Перестаньте бороться с нею. Ваши сильные стороны неразрывно связаны со слабостями.
Гонвалон униженно опустил голову. Он испытывал гордость и в то же время ужас при мысли о том, что Золотой наблюдал за ним и что, судя по всему, его ценят не все небесные змеи.
— Не переживайте, мой маленький брат. Тому, кого я беру под свое крыло, нечего опасаться.
Никогда прежде Золотой не называл его братом. Избранные считали друг друга братьями и сестрами. Но драконы… Любому, кто видел их рядом, это казалось абсурдным. Огромный радужный змей и миниатюрный эльф. Чародей, правивший судьбами Альвенмарка, и дилетант, которому приходится опасаться, что ошибка при смешной попытке сплести заклинание может стоить ему жизни. Любому другому существу необходимость назвать дилетанта братом могла показаться насмешкой. И, тем не менее, Гонвалон чувствовал искренность слов. Все дело было в том, как они звучали внутри него. То, как Золотой смотрел на него, когда говорил, как вспыхивал жар у него в ноздрях. Это было больше, чем просто риторика и заученные жесты. Да и какой смысл дракону обманывать его?
— Я отправлю вас и спутницу, которую выбрал для вас, в далекое путешествие, Гонвалон. И я хотел бы, чтобы вы не рассказывали о своей миссии никому из избранных. Она совершенно секретна. Нельзя говорить даже моим братьям-драконам.
Гонвалон спросил себя, где остальные древние драконы и каким образом Золотой собирался что-либо утаить от них. Он озадаченно поглядел на просторные туннели, выходившие в большую пещеру. У каждого радужного змея был свой туннель. Может быть, другой уже рядом? Подслушивает?
Удивленно, но беспечно эльф посмотрел на своего наставника. Доверие, которое он испытывал по отношению к нему, было безграничным, как и сила Золотого.
— Могу я узнать, кто отправится в путь вместе со мной? — Оставалось надеяться, что ему не навяжут драконника, посвятившего себя Пламенному. Все они обладали вспыльчивым характером, так же, как и их наставник. Никто из них не служил в Белом чертоге. Чаще всего они бродили в одиночку по лесам.
— Вы получите спутницу, Гонвалон. Подробнее об этом — в свое время.
Из ноздрей небесного змея шел слабый серо-голубой дым, окутывая его ароматом. Могучий хвост дракона царапнул скалистый пол.
— У нас есть враги, мой драгоценный маленький брат, и я предвижу долгую войну. Ваши деяния определят будущее Альвенмарка.
Лучница
Правая рука Нандалее нащупала колчан на бедре. Четыре дня она преследовала роскошного шестнадцатиконцового. Он знал, что она рядом. Крупный олень покинул стадо, заметив ее присутствие. Он не хотел причинить вред другим животным и заманил ее далеко на запад. Слишком далеко. Она приблизилась к Кенигсштейну. Эльфам не стоит соваться сюда.
Белый олень сошел со звериной тропы и вышел на заснеженную поляну. Он устал от долгого бега и теперь берег силы.
Ловкие пальцы Нандалее нащупали стрелу с совиным оперением. Она полетит беззвучно, словно ночная птица. Без предательского свиста. Стрела была еще новой; она была предпоследней из сделанных ею. Она еще не успела пометить ее, как было принято в ее клане, чтобы не возникало споров, когда все вместе ходили на охоту и утверждали, что сделали смертоносный выстрел. Нандалее поглядела на роскошного оленя. Она хотела прострелить ему глаз. Так безупречная шерсть останется чистой, не испачкается кровью.
Шестнадцатиконцовый замер. Для него до противоположного края поляны оставалось едва ли десять шагов. Что-то заставило его остановиться. Он поглядел на опушку леса, сделал неуверенный шаг и снова замер. Не она спугнула его. Она стояла против ветра, примерно в двухстах шагах. Может быть, там, в заснеженном подлеске, прячется дикий кабан?
Она положила стрелу на тетиву, бросила на добычу последний контрольный взгляд, когда зацепила выступающий конец. Ясеневое древко было сделано идеально, не искривилось в колчане. Перья были изготовлены из левого крыла полярной совы и не повреждены. Оперение было приклеено к древку слегка наискосок. Таким образом, она сможет закрутить стрелу в полете, что намного увеличивало точность выстрела. Наконечник был узким, трехгранным, он легко пробьет глаз и тонкие кости за ним, когда стрела найдет цель. Если же она промахнется, то с такого расстояния стрела ни за что не пробьет кости черепа.
Попасть с такого расстояния в глаз было почти невозможно. К счастью, ветра не было. Рискнуть? Если она промахнется, то охота затянется еще на день. Несмотря на то что олень устал, его силы были далеко не на исходе. Постой еще мгновение, подумала Нандалее и примирительно улыбнулась.
Мягкий ветерок пробежал по верхушкам деревьев. С веток посыпался снег. Эльфийка подняла лук.
Громко каркая, с ветвей ели сорвалась сорока. Черно-белый силуэт, быстро исчезнувший среди деревьев. Внезапный звук напугал оленя. Он беспокойно заплясал на месте.
Нандалее оттянула тетиву за правое ухо. Она целилась чуть выше головы шестнадцатиконцового. На таком большом расстоянии во время полета стрела снизится. Мгновение она собиралась, полностью положившись на свои инстинкты. Эльфийка могла представить себе стрелу в цели. Когда она становилась с оружием единым целым, то могла попасть даже с закрытыми глазами.
Олень сорвался с места. Из-под ударивших о землю копыт полетели комья снега.
Эльфийка улыбнулась и опустила оружие. Шестнадцатиконцовый почувствовал опасность, но она не имела ни малейшего представления, что могло его спугнуть. Может быть, он был единым целым с магией мира, так же как оракулы и драконники. Этот дар был крайне редким, но почему альвы не могли подарить его и животным? В конце концов, белые олени — тоже большая редкость. Как бы там ни было, она уже много лет не видела ни одного.
Шестнадцатиконцовый огромными прыжками достиг опушки леса, понесся по звериной тропе, слегка наклонив голову, чтобы не запутаться рогами в еловых ветвях. Его движения были исполнены грациозности, и Нандалее остановилась, чтобы посмотреть ему вслед. Может быть, просто позволить ему уйти? Имеет ли она право загонять его до смерти? Ведь она сможет взять только его шкуру и немного мяса. Эльфийка понимала, что слишком далеко ушла от охотничьих угодий своей семьи. Она…
Снег взорвался, выплевывая огромную серую фигуру. Сильный удар булавой раздробил голову оленя. Одна ветка рогов отлетела в другой конец поляны. Нандалее настолько отчетливо услышала, как ломаются кости, как будто стояла рядом. Оленя швырнуло на сосну, под широкими ветвями которой он пригибался. Снег окропили фонтаны крови. Когда жизнь уже оставила оленя, его ноги все еще дергались, казалось, он все еще хотел убежать. Стройные ноги рыхлили покрывшийся корочкой снег.
Издав гортанный ликующий клич, тролльский воин вскинул свою булаву к серому зимнему небу. Великан был обвешан затвердевшими от снега шкурами мамонта. Он закопался рядом со звериной тропой и стал ждать, подумала Нандалее. И ждал наверняка не один час.
Она наблюдала за тем, как тролль опустился на колени рядом с оленем, вспорол тушу каменным ножом и разбил ребра вторым ударом булавы. Его огромные руки погрузились в растерзанную плоть. Сломав грудную клетку, он вырвал из нее сердце. На холодном воздухе от него шел пар.
Нандалее вспомнила грациозное движение, с которым пригибался олень. За последние дни у нее была дюжина возможностей выстрелить в шестнадцатиконцового, и эльфийка все не решалась. Она должна была сделать идеальный выстрел. Он не заслужил такого растерзания. Однако троллям подобные мысли были чужды.
Холодная ярость охватила Нандалее. Она снова закрепила стрелу с совиными перьями и подняла лук. Эльфийка знала, что тролля стрелой не убить. Не с такого расстояния. Он был более трех шагов в высоту, настоящее чудовище, гора костей и мяса. С такого расстояния выстрел потеряет силу, необходимую для того, чтобы серьезно ранить тролля. Даже если она попадет ему в голову, трехгранное бронзовое острие отскочит от толстых костей черепа, не причинив вреда. «Меня вообще не должно быть здесь, так близко от Кенигсштейна», — подумала эльфийка, но упрямо подняла лук. В движении натянула тетиву. Не останавливаясь, чтобы прицелиться получше, она спустила стрелу. И вместе со стрелой ушел и гнев. Остались лишь грусть и бесконечная усталость.
И получаса не дали
Галар поднес к рваной ране еще одну бутылку, тщательно следя за тем, чтобы кровь не брызнула ему на пальцы. Говорили, что от драконьей крови разлагается любая плоть. Впрочем, слыхал он и истории о том, что кровь дракона может сделать неуязвимым. Он выяснит, что из этого правда. Но не сейчас!
— Давай быстрее! — торопил Хорнбори. — Нужно убираться отсюда.
— Он ведь еще даже не остыл, — спокойно ответил Галар, уже жалея о том, что взял Хорнбори с собой. — Так быстро они не придут.
— Но у нас ноги коротки. Когда они придут, мы должны быть уже далеко. Давай уже!
— Это всего лишь среброкрылый. Его так быстро не хватятся, — Галар закрыл фиолу искусно подобранным кристаллом и осторожно вложил ее в одну из кожаных петель внутри ящика, обитого широкими полосами железа. Немного покопался в инструментах в поисках стальной пилы. — Вот, возьми это! — произнес Галар, но Хорнбори просто стоял и смотрел на него. Нет, действительно, не нужно было брать его с собой!
— И что мне с этим делать?
Галару пришлось взять себя в руки, чтобы не взорваться.
— Пилить, конечно, — он указал на морду дракона. — Добудь столько зубов, сколько сможешь.
— Но…
— Приступай!
Хорнбори отвернулся. Он был образцовым карликом с на диво густой бородой. Даже в ноздрях у него росли пышные пучки волос, переходя в кустистые черные усы. Кудри волос цвета ночи слегка отливали синевой, борода доходила до широкого пояса. Он был силен, у него были хорошие зубы, он мог пить, как в бездонную бочку лить, и обладал железным желудком. Короче говоря, он был образцовым карликом и выглядел как герой. Вот только, к сожалению, героем он не был. Охота на дракона была чересчур опасным занятием для этого пугливого существа.
Галар вынул из ящика ложку и большую серебряную банку. Бросил быстрый взгляд на работу Хорнбори. Пилит наискосок! Дурак. И постоянно смотрит на небо.
Галар удержался от дальнейших упреков. Вставил ложку под веко среброкрылого и опустил рычаг. Издав чавкающий звук, глаз выкатился из глазницы. Галар перерезал тонкую красную ниточку, на которой он висел, подхватив падающий глаз серебряной баночкой. Карлик спокойно опустился на колени рядом со своим ящичком, наполнил банку самогоном, подождал, пока глаз полностью не покроется жидкостью, и закрыл в ней свое сокровище. Теперь ему нужна была чешуя и, если останется время, несколько осколков кости.
Взяв щипцы, Галар принялся дергать за чешую. Эта дрянь сидит прочно. В этом вопросе он был подготовлен плохо. Нет, не только в этом… Ему нужно было взять с собой больше людей. Он натер себе мозоли на языке. Больше года они готовились к охоте, а теперь у них нет и получаса на то, чтобы хоть как-то разделать добычу. Ему нужно больше людей! И не таких, как Хорнбори.
— Вот! — Товарищ бросил ему под ноги криво отпиленный зуб. — Это не работа для героя. Я должен делать что-то другое.
— Возьми молоток и зубило да отбей парочку когтей, — Галар произнес это таким тоном, что не оставалось сомнений в том, что он способен отбить кое-что Хорнбори, если тот рискнет возразить.
Галар не был полностью уверен в том, зачем нужны драконьи когти. В крайнем случае можно будет использовать их в качестве экстравагантных рукоятей кинжалов.
— Дракон! В трех милях на юго-юго-восток, — крикнул с отвесного склона над ними Нир. — Здесь, наверху, мы почти закончили. Поспеши!
— Я тоже закончил, — сказал Хорнбори, даже не прикоснувшись ни к одному из когтей дракона.
Галар выругался. У них не оказалось даже запланированного получаса.
— Принеси ветки. Мы должны прикрыть труп.
На этот раз Хорнбори подчинился беспрекословно. Галар поспешно собрал свой ящик, затем принялся помогать товарищу. Вскоре тело дракона исчезло под ветками ели и листьями папоротника. Это поможет на несколько часов. Если им очень сильно повезет, то и на целый день. Пока труп не начнет вонять.
Оба
карлика поспешно укрылись под деревьями. Перебегая от тени к тени, они вскоре встретились с Ниром и его стрелками. Они разобрали на запчасти огромный арбалет, который Нир с любовью называл «драконьей шлюхой». Для того чтобы оружие могло исчезнуть, нужно было восемь носильщиков. И при этом самые крупные деревянные части они вообще оставили. Их было легко заменить. Не то что упругая дуга и железный шестеренчатый механизм, с помощью которого натягивалась тетива.
— Ну? Доволен? — Нир ждал его и теперь шел рядом.
Галар пожал плечами.
— У нас было слишком мало времени. Мы готовились к выстрелу больше года, а теперь у нас не оказалось в распоряжении даже получаса.
— В следующий раз мы возьмем больше ребят. Ты доказал, что нам нет нужды прятаться под горой, мы можем атаковать.
Галар на миг задумался, не стоит ли возразить, но решил не спорить. Он зависел от Нира. Несмотря на то, что тот не понимал, каковы его истинные цели. Драконы были ключом к магии. Он хотел исследовать их, а не ввязываться в войну. Хорошо, для того чтобы иметь возможность изучить их, приходилось сбивать их с неба, но при этом им двигало вовсе не чувство мести.
Они достигли потайного входа в туннель 712/34. Он приведет карликов к подземной реке, где их будет ждать угорь. Галар терпеть не мог вонючие узкие лодки, но они просто идеально подходили для того, кто хотел замести следы.
— Ты будешь поддерживать меня в дальнейшем? — спросил он Нира.
Худощавый оружейник усмехнулся.
— Можешь быть уверен! Я пойду с тобой в любой момент. И позабочусь о том, чтобы в следующий раз нам выделили больше ребят.
Это не помешает, подумал Галар. Он задумал нечто великое. Гораздо более великое! Но пока что не станет говорить об этом никому. Даже Ниру.
Читающий запахи
Нандалее чувствовала их. Они пока что были еще на некотором расстоянии. Двигались осторожно. Настолько осторожно, насколько это возможно для троллей. Эльфийка еще не видела их, но знала, что там идут не только охотники. Тролльские охотники обвешивались шкурами и натирали себя экскрементами мамонтов, чтобы перебить собственный запах. Некоторые даже купались перед выходом на охоту. Но своих преследователей она чувствовала отчетливо. Взгляд эльфийки скользнул на восток. Она попыталась пронзить взглядом засыпанный снегом лес. Насколько близко они подошли? Не идут ли охотники впереди добычи? Правая рука тревожно скользнула к висевшему на боку колчану.
Дуадан пристально смотрел на нее. Среди одиноких лесов он появился словно из ниоткуда. Он всегда знал, где она. Старший из ее клана молчал. Во взгляде его читалось больше, чем можно было высказать словами. Нандалее была уверена, что он тоже почуял троллей. Оба они знали, что Нандалее никогда больше не сможет вернуться в семью.
Эльфийка опустилась на колени перед Дуаданом, он мягко погладил ее по голове.
— Лиувар, — печально произнес он, не сводя с нее взгляда глаз цвета серого льда. Он был видящим, и она чувствовала, что он видит ее будущее. Между ними с самого начала установилась очень сильная связь. В ней во второй раз родилась душа его дочери. Он поведал ей об этом несколько лет назад во время совместной охоты. Он любил говорить о своей дочери, и Нандалее расспрашивала его о своем первом перевоплощении. Эльф был немногословен. Сказал, что ничего об этом не знает. И она почувствовала, что он ей солгал. Единственный раз.
— Я покончу с враждой, — бесцветным голосом произнесла Нандалее. Она знала, что не сумеет уйти от троллей. Если немного повезет, она сумеет растянуть охоту еще на несколько дней, но в исходе ее не оставалось никаких сомнений. Они сорвут мясо с ее костей, и предводитель троллей проглотит ее еще теплое сердце. Так же, как тот охотник, что убил ее шестнадцатиконцового.
Дуадан отнял руку. Натянул подбитые овчиной варежки. От его одежды исходил сильный запах. Он натер мех еловой смолой, чтобы перебить собственный запах. Нандалее поняла, насколько сильно докучает старшему холод, несмотря на то что тот пытался не подавать виду.
— Я уведу их от наших охотничьих угодий.
Не мелькнуло ли укора в его взгляде? От узких губ Дуадана отлила кровь. Рот казался похожим на шрам. На миг показалось, что он хочет что-то сказать, однако потом просто откинул плащ, и взору эльфийки открылась связка стрел, которую старший без слов передал ей.
Нандалее поняла. Ее стрелы были помечены. По крайней мере, большинство. На них был знак их клана, олень. Эльфийка кивнула, открыла свой колчан и отдала свои стрелы Дуадану. Все, кроме одной. С перьями серого гуся. Она была последней из сделанных ею. Ее древко еще не было помечено. Теперь у нее с собой не было ничего, по чему можно было бы понять, к какому эльфийскому клану она принадлежит. Почти ничего… — смущенно подумала она. У нее была тайна, о которой ничего не знал Дуадан.
Нандалее вложила в свой колчан новые стрелы. Она была уверена в том, что старший отобрал только самые лучшие. И, тем не менее, эльфийка чувствовала себя неуютно. Каждый охотник делал стрелы сам. От них могла зависеть его жизнь. Девушка судорожно сглотнула. Протестовать, даже говорить что-либо бессмысленно. Ее жизнь все равно кончена.
Из-за ее ошибки началась вражда. Нельзя было идти за белым оленем до самого Кенигсштейна. Охотничья лихорадка ослепила ее. После беды, приключившейся из-за ее несдержанности, тролли начали охоту на нее. Они послали своих лучших читающих запахи. Тролли плохо читали следы. Зато, словно хищники, уверенно шли по запаху своей добычи.
Она отошла почти на двести миль от Кенигсштейна, и, несмотря на это, ей не удалось сбить преследователей со следа. Она ухитрилась пробудить гнев троллей. Охотники других кланов наблюдали за травлей, но они не придут на помощь. Она забралась на земли троллей. К самой королевской пещере. Бросила вызов судьбе — и заплатит за это своей жизнью.
Дуадан оставил ее без дальнейших слов прощания. Его молчание задело Нандалее сильнее любого упрека. Она сильно разочаровала его. Он будет ждать ее нового рождения. Так, как делал это уже дважды. Будет ли молчать о ней так же, как и о ее предыдущем воплощении?
Его стройная фигура исчезла в тенях елей. По ту сторону леса Дуадана ждал ледяной парусник. Отследить его след троллям наверняка не удастся. Вопреки рассудку Нандалее надеялась, что старший возьмет ее с собой. Но она не заслужила этой милости.
Ветер принес с собой звук тяжелых шагов и ломающихся веток. Нандалее выпрямилась и побежала. Ноги будут держать ее еще долго. Троллям придется попотеть!
Она повернулась спиной к бледному зимнему солнцу, понеслась прочь от охотничьих угодий своего клана. Тролли не должны узнать, откуда она пришла.
Час за часом продолжалось ее бегство. Глубокий снег лишал Нандалее сил, приходилось с трудом прокладывать себе путь. Поверхность снега была покрыта очень слабой корочкой, эльфийка то и дело проваливалась, оставляя за собой след, который был хорошо заметен даже троллям. Глубокую борозду. Нандалее слышала, что преследователи нагоняют ее. Некоторые пытались обогнать ее, чтобы перерезать ей путь. По меньшей мере один был слева от нее. Шагах, быть может, в трехстах. В глубоком снегу у троллей было преимущество. На твердой почве им никогда бы не выиграть эту гонку!
Тишину зимнего леса взорвал шум быстрого ручья. Нандалее узнала сосну, корни которой словно рукой обхватывали камни. Однажды она охотилась здесь с Дуаданом, много лет назад. Только они вдвоем. Никто не предъявлял права на эту утесистую местность. Здесь не жили ни эльфы, ни тролли. И охотники, время от времени бродившие по пустынным горным лесам, избегали друг друга.
Нандалее помнила прохладный день на исходе лета, который они с Дуаданом провели у этого ручья. Тогда на охоте им не везло, единственной добычей стали три ежа. Б ту ночь она научилась жарить ежа в яме, в толстом слое глины. Когда на восходе солнца они разбили шарики из глины, оказалось, что иглы и кожа остались в ней. Мясо было на вкус немного островатым, но зато потрясающе нежным.
От размышлений Нандалее оторвал крик, раздавшийся неподалеку за ее спиной. Она побежала быстрее. Спрятавшийся под снегом корень обхватил ее левую ногу. Она споткнулась, упала и покатилась вниз по склону. Колчан раскрылся, стрелы высыпались. Нандалее поднялась, поспешно собрала стрелы, пересчитала. Все на месте.
Что-то шелохнулось в лесу ниже нее? Она снова побежала. В отдалении, ниже по склону, раздался звук охотничьего рога. Тролли точно знали, где она!
Снег ощупывали пальцы-лучи красного вечернего солнца, по бокам вырастали длинные тени. Внезапно путь ей преградила полоса темноты. Отвесный утес разделял склон. Со скалистых уступов свисали сосульки. Снег на утесе сверкал в затухающем свете дня, похожий на розовый кварц.
Она нерешительно пробежалась немного вдоль каменной преграды в поисках подъема, в то время как лающие крики троллей звучали в лесу за ее спиной. Слишком близко! У нее уже не оставалось времени для поисков легкого пути. Эльфийка стала торопливо взбираться по отвесному утесу, царапая пальцы об обледеневшие камни. Дважды соскальзывали ноги. Спокойствие, напоминала она себе. Слепая паника превратит ее в легкую добычу.
Наконец, перебравшись через скалистый гребень утеса, она почувствовала, что запыхалась. Она поднялась вверх шагов на пятнадцать. Пот градом лился с нее. Это нехорошо! Скоро подбитая мехом одежда перестанет согревать ее, да и запах будет легче проследить.
Раздавшийся звук заставил ее обернуться. Эльфийка подняла лук, уперла его в камень и натянула тетиву. Привычное оружие придавало уверенности. Она не беззащитна! Не жертва! Не легкая добыча! Она уже убила одного из них. И это будет не последний тролль!
Огромная серая лапа ухватилась за край утеса. Похожие на когти ногти росли на пальцах, напоминавших покрытые засохшей глиной корни. Нандалее пересчитала стрелы в колчане. Их было двенадцать. Взяла ту, что с оперением серого гуся. Спокойно натянула тетиву.
Над краем показалась лысая макушка, за ней последовали темные глаза, и вот уже над камнем поднялись челюсти тролля, похожие на звериную морду. Не останавливаясь, он продолжал подниматься дальше. Он ее не боялся. Губы оттянулись, обнажая клыки.
Нандалее улыбнулась.
— Поздравляю тебя — ты первый.
Конечно же, он не понимал ее языка. В ответ раздался гортанный звук. Тролль склонил голову набок. Очевидно, он полагался на то, что ее стрела даже с такого близкого расстояния не пробьет толстые кости его головы.
Через скалистый гребень перевалилось колено. Напряглись мышцы на руках тролля. Еще один удар сердца — и он прыгнет.
Нандалее спустила стрелу с тетивы. Она угодила троллю в плечо прямо у основания шеи. Там, где его не защищали кости. Стрела вошла в серую плоть глубоко, почти до самого оперения.
Тролль оттолкнулся, но она увернулась от его огромной руки. Темная кровь брызнула на скалу. Некоторые считали, что первые тролли были детьми гор. Рожденными из камня. И ее враг, столь же несокрушимый, как они, покачиваясь, поднялся на ноги. Он должен был умереть! Неужели слишком глуп, чтобы понять это? Охотник, растерзавший шестнадцатиконцового, упал быстрее.
Нандалее отпрянула еще дальше.
Тролль потянулся за каменным ножом, висевшим у него на поясе, но не смог сжать руку. Пальцы дрогнули, отказываясь служить. Словно скала, возвышался он над ней, ростом более трех с половиной шагов, великан даже по меркам троллей. По лицу его текла кровь. Он пытался удержать ее взглядом, заставить остановиться, стать свидетельницей его смерти.
Слева от нее между деревьями показался огромный силуэт. Еще один тролль!
Нандалее отвернулась и побежала по скалистому хребту. На некотором расстоянии от нее за скалу ухватилась следующая пара рук. Проклятье! Нужно было бежать сразу, как только выстрелила!
Нандалее сделала крюк. Отступила назад к склону, который теперь поднимался вверх несколько мягче и в каменистом грунте которого сплетались похожие на змей корни. Через скалистый гребень перелезли еще две тени. Большой камень, размером с кулак тролля, пролетел совсем рядом, эльфийка даже почувствовала движение воздуха у самой щеки. Под силой брошенного камня треснули ветки, когда тот затерялся в лесу.
Она побежала вверх по склону, меняя направление, словно убегающий заяц. Казалось, на ветви за ее спиной обрушился град. Камни катились по склону, ударяясь о стволы деревьев и гребни скал. Ломались ветки. Вслед ей летели проклятия. Тот, кто никогда не видел, как бегают тролли, никогда не подумал бы, что эти гиганты могут быть настолько проворными. Они буквально наступали ей на пятки, и Нандалее временами казалось, что она чувствует затылком их дыхание.
Шум горного ручья стал громче. Последние лучи вечернего солнца принесли с собой снег и ледяной западный ветер. Привет с ее родины, холодного Карандамона, где даже летнее солнце не могло растопить лед. Ветер проникал сквозь швы ее подбитой мехом курточки, кожаного жилета и холщовой рубашки. Пронизывал ее грудь и тянулся к самому сердцу. Нандалее чувствовала, что силы постепенно оставляют ее. Когда гребень склона остался позади и эльфийка достигла края высокогорного плато, она затравленно оглянулась. Между деревьями она увидела силуэты троллей. Им не понадобятся читающие запахи, чтобы найти ее.
Ночь уже достигла дна долины, где тролли разожгли большой костер. Огоньки поменьше спешили оттуда по направлению к склону, на который она взобралась. Сотни! Нандалее судорожно сглотнула. За ней пошел не просто отряд охотников. За читающими запахи шло войско! Ее искали все, у кого были ноги.
Но почему? Она понимала, почему ее преследуют, — она убила тролля. Но это ведь не объясняет целое войско! Что же она натворила?
Нандалее побежала дальше и почувствовала, как шаг за шагом глубокий снег вытягивает силу из ее тела. Пригнувшись, она прошла под упавшей сосной, вершина которой оперлась о большой обломок скалы. Мертвые ветки хлестнули ее по лицу. Ее преследователи чересчур велики, чтобы суметь протиснуться здесь. Это даст ей несколько дополнительных ударов сердца.
Не оглядываясь, она побежала дальше. Впереди нее по высокогорью бежали тени, чтобы стереть со снега последние пятнышки вечерней зари.
Наконец она добралась до ручья, спешившего вниз по склону, по которому она только что взбиралась. Нандалее мрачно улыбнулась — она преподнесет троллям сюрприз!
За спиной ее раздался звук ломающихся ветвей. Послышалось гортанное сопение. Тролли рубили упавшую сосну. Камень размером с кулак выбил фонтан снега слева от эльфийки, пролетев на расстоянии почти трех шагов от нее. Пока что.
Нандалее снова сделала крюк и побежала к группе скал на берегу. Следующий камень пробил дыру в снегу прямо у нее под ногами. Петляй сильнее! — сказала она себе. Не беги прямо! Полетели новые камни, и ни один не пролетел дальше чем в шаге от нее. Камни бросать они умеют хорошо. Теперь только не оступиться! Подвернутая лодыжка — и все кончено. Неважно, напомнила она себе. Дальше!
Камень задел ее левую руку и полетел дальше. Она упала, снова поднялась и стиснула зубы. Беги! Боль дошла до сознания не сразу. Глухая. А ведь камень только задел ее! Только задел, подумала она, пытаясь подавить боль. А теперь быстрее, быстрее!
Позади раздался ликующий рев. Из-за того, что попал? Она еще не побеждена! Она им покажет! Никто не схватит ее, не сожрет ее сердце. Никто! Эта мысль придала ей новых сил, и она добежала до скал. Камни поехали под ногами. Нандалее подняла вверх обе руки, под снегом зашевелилась галька. Только не падать! Еще всего пара шагов!
Камни в русле ручья венчали снежные шапки, по бокам горный ручей обрамляли плато льда. Во время половодья в большинстве мест он достигал более четырех шагов в ширину, но сейчас морозный корсет сжал его больше чем вдвое. Подобно пробитой скалами лестнице, расположенные друг над другом ледяные ступени вели вдоль берега вниз по склону. Края их обрамляли кристально-чистые сосульки, вода дышала холодом. Все в Нандалее воспротивилось необходимости довериться ручью.
На другом берегу показались тролли, на расстоянии всего лишь трех вытянутых рук. Ей осталась только хрупкая лестница, иначе ее бегству наступит конец.
У троллей на другом берегу в руках были небольшие обломки скал или другие метательные снаряды, но двое из них сжимали мощные, закаленные в огне деревянные копья, толщиной с эльфийскую руку. Третий указал на нее усыпанной камнями булавой и принялся издавать гортанные звуки.
Нандалее вскочила на ближайшее ледяное плато. Оно затрещало и захрустело под ее весом. Сделав широкий шаг, она ступила на следующую, расположенную ниже ледяную ступень. Из-за брызг поверхность их была скользкой. Расставив руки и балансируя, она дошла до следующей ступеньки. Каждое ее движение сопровождалось угрожающим треском. Бушующий ручей поглощал большую часть звуков. Сквозь тонкую подошву кожаных сапог Нандалее чувствовала, как под каждым ее шагом лед подается.
Один из троллей что-то выкрикнул. Нандалее оглянулась и увидела, что тролли с копьями стали тыкать в ледяные ступени. Пока что они даже не пытались ступить на край ручья.
Остальные преследователи теперь тоже достигли ручья. Раздались громкие крики. Очевидно, тролли начали ссориться между собой.
Поскользнувшись в луже, Нандалее больно ударилась о камень. Жгучая боль пронзила колено. Копье ударилось об лед прямо перед ней, отскочило и исчезло в фонтанах поднимавшихся из ручья брызг. Ледяная вода проникла сквозь швы ее замшевых штанов, налилась в сапоги. Колено горело от боли, но она, тем не менее, поднялась. И тут услышала над головой громкий треск — лед сломался! Она испуганно подняла голову и уставилась на большую ледяную ступень, отломившуюся от скалы, упавшую на расположенную ниже террасу и разбившуюся там с грохотом, заглушившим даже рев бурлящего ручья.
На следующую ступень полилась лавина крошащихся льдинок.
Нандалее похромала дальше, пользуясь луком как костылем. Она знала, что не сможет уйти, но решила продолжать сопротивляться. До последнего.
Вокруг нее падали глыбы льда. Дробясь и трескаясь, они плясали на темной воде водопада. Воздух наполнился кристалликами льда. Нандалее упала. Она заскользила к воде, отчаянно вцепилась в корень, торчавший изо льда, качнулась, лежа на льду, перекатилась под защиту скалы и, всхлипывая, прижалась к ней. Все тело болело. Лед трескался под ней. Из трещин сочилась вода.
Она выглянула из-под скалы и поглядела на берег. Тролли спустились немного ниже. Один протянул ей руку. Она сможет дотянуться до нее. А потом?
Ответ ей дала природа. Лед под ней проломился. Ее охватила вода, от холода она перестала дышать. Ее потянуло дальше, ударило о камень. Голову затянуло под воду. Одежда потяжелела. Нет, подумала она. Нет! Но бурлящий ручей тянул ее дальше, навстречу дну долины. Она сопротивлялась, дышала, хватая воздух ртом. Большую острую льдину, на которую ее несло, она увидела только тогда, когда изо всех сил ударилась об нее лицом.
Вначале
«Вначале альвы и девантары были едины в своих устремлениях. Они хотели вырвать у тьмы бесчисленное множество чудес. Тьма была первоначальным состоянием всего сущего. Затем появился язык, ибо именно из слов силы произросло все остальное. Вместе призвали альвы и девантары свет, во всех его тысячах ярких красок. А затем они создали великаншу Нангог. Она была настолько огромна, что могла сжать луну в кулак. Нангог было предначертано формировать миры. Днем она трудилась над созданием Альвенмарка. А ночью служила девантарам, и руки ее рыли моря Дайи, а из вынутого материала лепили уходившие в небо горы. Пот ее наполнял океаны, а дыхание стало небом для миров. Подобно тому, как дитя рисует пальцами картинки на песке, ее пальцы прокладывали русла рек.
Говорят, что она служила своим повелителям без устали, днем и ночью, семь дней и семь ночей. Тогда оба мира были идеальны. Но они были пустынны и необитаемы. Ни одного растения не росло на широких равнинах. Ни единой рыбы не жило в море.
Только теперь началось творение альвов и девантаров.
А Нангог, в смертельной своей усталости, свернулась калачиком, чтобы поспать. И тогда сплели альвы и девантары Золотую сеть вокруг великанши, сплели заклинания, связавшие ее тело, которые должны были заставить ее спать вечно. И тогда решили они, что в будущем Нангог не будет принадлежать никому. (…)»
Миф творения детей темных альвов,
первоначально записанный
на одной из семи стел в зале Тьмы,
глубоко под горами Ишемона,
скопированный Мелиандером из Аркадии,
лист VII собрания трудов о Нангог,
хранимый в библиотеке Искендрии
в месте, известном только лишь Галавайну,
Хранителю тайн.
Голубая звезда
Нандалее наблюдала за облачками дыхания над своими губами. С каждым выдохом они становились меньше. По крайней мере, ей так казалось.
Она уже не чувствовала боли. Только холод. Она знала, что нужно выбраться из воды. Нужно снять мокрую одежду! Вот только воля ее окоченела и превратилась в лед, перестала повиноваться ей. Снег прекратился, но по цвету неба она догадывалась, что зимняя ночь лишь переводит дух. Скоро из бесконечной тьмы снова посыплется снег. Очень много снега. Вероятно, она будет уже мертва. Когда мягкие хлопья будут ласкать ее щеки, и, если немного повезет, снег скроет ее тело, и тролли останутся без добычи. При мысли об этом она улыбнулась. В каком-то смысле она все же ушла от них. И пусть судьбе было угодно поглотить ее. Интересно, насколько далеко унес ее ручей? Где-то слева от нее виднелся свет. Она видела его отсветы на снегу, но у эльфийки не осталось ни сил, ни желания поворачивать голову. По щеке катилась одна-единственная слеза. Она была такой приятно теплой. Но прежде чем она докатилась до уголка губ, Нандалее перестала чувствовать ее. Интересно, она уйдет в Лунный свет? Исполнилась ли ее судьба здесь, на обледенелом берегу?
Где-то высоко над ней звучала музыка. Она узнала мелодию. Кто-то пел без слов. Эта песня касалась непосредственно ее души в обход разума. Голубая звезда. Всего один раз она видела, как она летит по небу. Звезда Певца. Тогда песня тоже тронула ее до слез. Теперь же она придала ей сил повернуть голову. Звезда, подумалось эльфийке, должна стать последним, что она увидит в жизни. Она сияла насыщенным темно-синим светом, казалось, будто звезда летит по воле ветра, прямо под снеговыми облаками. Семь зубцов различной величины гармонично соединялись друг с другом. В самом начале времен эта звезда уже ходила по небу, ее чтили даже радужные змеи. Говорили, что со звездой путешествует один из альвов. Один из творцов мира. Он был певцом, песню которого она слышала сейчас. И поговаривали, будто каждые сто лет он выбирает одного эльфа для службы в своей лейб-гвардии. Ни Рин из клана Волчьих зубов была первой из тех, кого он избрал. На своем ледяном паруснике она ринулась через спину радужного змея к сиявшей в небе Голубой звезде. Ее мужество и ловкость произвели на Певца настолько сильное впечатление, что он разрешил ей остаться. Рассказывали, что тот, кто на своем ледяном паруснике сможет добраться до конца радуги, туда, где хвосты могучих драконов касаются льда, станет таким, как она.
Нандалее улыбнулась. Холода она уже не ощущала. Эльфийка умирала. Осталось уже недолго. Взгляд ее снова устремился к звезде. Ребенком Нандалее любила историю о Ни Рин. Она стала охотницей, как и та. Ее клан называли лесными бродягами, потому что их охотники свободно ходили в самые дальние дали, подобно ветру, признававшему в качестве цели только горизонт. Бесчисленное множество раз гонялась она за радугой на своем ледяном паруснике, когда в летнее время из Земель Ветров прилетал теплый южный ветер. Она уже давно стала опытной охотницей, когда, наконец, смогла принять правду. Никто не может поймать радугу, никто не поднимается к небу на спине радужного змея. Единственно истинной в истории о Ни Рин была Голубая звезда. Звезда Певца.
Нандалее судорожно сглотнула, и очарование момента ушло. Там, наверху, нет Ни Рин. Может быть, и альва нет. Но тогда кто же там есть, спросила она себя, Певец? Тот, кто выбрал в лице Ни Рин охотницу из клана Волчьих зубов. Дикарку! Волк был их тотемом, и, как и волки, они жили в безыскусных скальных пещерах, едва ли лучше троллей. Разве альв сделал бы такой выбор? Если Певец действительно выбрал себе эльфийку в спутницы, то наверняка из Бродяг ветра. Их тотемом был олень и…
Тотем! В самом начале времен каждый эльфийский клан Карандамона выбрал себе тотемный знак. Чаще всего это было животное, обладавшее качеством, совпадавшим с выдающейся способностью клана. Олень был неустанным путешественником и храбрым воином. В стилизованной форме его использовали в качестве украшений. Кнопки ее жилета были сделаны из оленьих рогов, рукоять ее ножа — из пантов. И то, и другое не давало однозначного указания на ее клан. Многие охотники использовали оленьи рога подобным образом. Поэтому Дуадан с ней об этом не говорил. Но было и кое-что еще. Кое-что, о чем не знал старший. Совершенно особенное украшение, полученное в подарок от мауравана, с которым она целое лето ходила на охоту. Она глубоко вздохнула и задумалась над тем, как убрать последний, самый нестираемый след. Тот, который должен был навеки стать с ней единым целым. Если тролли найдут ее, то этот подарок выдаст им, откуда она пришла, даже после того, как ледяная вода сотрет все запахи. Веки потяжелели, мир вокруг нее поплыл. Думай, Нандалее, думай!
То, что тролли хотели большего, чем просто получить ее, было для Нандалее очевидно. Ни на кого не охотятся целым войском! Это военный поход, и она подвергнет опасности весь клан, если ей не удастся уничтожить подарок мауравана.
И в этот миг она очнулась от оцепенения. Тревога заставила ее сердце забиться быстрее, она сжала руки в кулаки, затем разжала онемевшие пальцы. Поддаться усталости, закрыть сейчас глаза — значит предать все, что она любила. Охота еще не закончилась!
Когда руки снова обрели способность чувствовать, она ухватилась за корень и вылезла из воды. Мучительно медленно выбиралась эльфийка из темного ручья. Длинные волосы примерзли к лицу, пропитавшаяся водой одежда похрустывала при каждом движении. Похожий на белый мох иней рос на оленьей коже ее штанов, плащ тяжелым свинцом давил на плечи. Все ее движения были замедлены, отвоеваны у смерти, которая была так близко, что она затылком чувствовала ее дыхание. Эльфийка поглядела на красноватый отблеск, сверкавший за деревьями. Большой костер, у которого тролли зажигали факелы. Он сотрет все следы. Действительно все! Нужно просто набраться смелости.
На негнущихся ногах она пошла между деревьями. Повсюду снег был истоптан, но троллей не было видно. Они поднялись за ней по крутому склону. Скоро они начнут искать ее вдоль ручья и найдут ее след.
Под одной из сосен она замерла и принялась наблюдать за поляной, на которой горел костер. Он уже наполовину осел, но по-прежнему был велик. Его разожгли не с помощью веток, а с помощью расколотых стволов деревьев.
Нандалее хотелось тепла. Она дрожала от холода. Искра жизни внутри нее почти угасла. Ей нужно к огню!
Совсем рядом с ветки упал снег, и эльфийка вздрогнула. Ничто не шевелилось. Тетива сорвалась с ее лука, и она не сможет натянуть новую. Даже потеряв сознание, она не выпустила оружие из рук.
Выше по склону она увидела факелы. Большинство из них собралось вдоль течения ручья. Дольше ждать нельзя. Нандалее вышла на поляну. Она была готова услышать рев тролля, спрятавшегося среди деревьев. В воздухе кружились одинокие снежинки. Все было спокойно.
Приятно было чувствовать на лице жар от огня. Пока что она находилась на расстоянии шагов десяти, но тепло ощущала уже сейчас. Снег растаял, образовав большой круг на земле, пожухлая бурая трава освободилась от зимнего савана, ноги троллей истоптали землю, превратив ее в грязь, в небо взлетали искры. Холод шипами вцепился в ее тело, все болело, но жара так манила, обещая покончить с болью. Нандалее подошла ближе. Отчаянно вздохнув, она швырнула в огонь лук, столько лет сопровождавший ее на охоте.
Пальцы по-прежнему отказывались повиноваться ей. Несмотря на то что ей удавалось сжать их, движение оставалось неловким. Она перерезала ремешок колчана и тоже швырнула его в огонь. Со шнуровкой своего жилета она возиться не стала, просто вспорола его и сбросила на землю. Полоса одежды между сапогами и брюками затвердела от тающего льда. И снова на помощь пришел нож.
Разрез, еще разрез, перемежаемый неловкими попытками что-либо стянуть с себя, она освободилась от одежды и швырнула все в огонь. Из раны на бедре сочилась слабая струйка крови, но боли она не чувствовала. Нога онемела от холода, словно уже и не принадлежала ей. Эльфийка безучастно наблюдала за тем, как по обнаженной ноге текла кровь. По татуировке на икре и бедре. По стилизованному оленю в прыжке. Дар мауравана, которого она выбрала себе в качестве спутника на одно лето. Он был искусным художником. Эльфийка вздохнула. Этот след стереть невозможно. Она была Бегущей с ветром, до мозга костей. Тролли сумели бы выяснить это. Если только…
Она поглядела на огонь. Из огня торчали наполовину обуглившиеся стволы деревьев. Огонь медленно утихал, но жара была по-прежнему сильной. В сердце костра наверняка все еще можно плавить металл. Более чем достаточно для того, чтобы покончить со всеми ее тревогами.
Она сделала шаг к огню. Тепло так манило ее обнаженное тело. Но только в первый миг. В оттаивающих конечностях проснулась замороженная холодом боль. Нандалее закрыла глаза и пошла дальше, к куче углей. Она защитит свой клан. Ее след оборвется здесь. Тролли никогда не узнают, откуда она пришла!
— Довольно недостойный конец столь замечательного побега.
Голос раздался у нее за спиной. Теперь Нандалее стояла настолько близко к огню, что кожа ее начала краснеть. Она озадаченно обернулась. На краю поляны стоял эльф и приветливо махал ей рукой.
— Могу я предложить тебе сделать несколько шагов в мою сторону, прежде чем ты окончательно выберешь свою судьбу? Если ты позволишь, я останусь на месте, чтобы все это впоследствии не было расценено как неуклюжая попытка приблизиться к весьма привлекательной и к тому же неодетой даме. Язычок у моей спутницы иногда подобен обоюдоострому кинжалу.
Нандалее была настолько смущена, что застыла на месте, во все глаза глядя на собеседника. На эльфе был легкий, покрытый белым лаком кожаный доспех, две перевязи перекрещивались на его груди. Он нагло улыбался, совершенно неприкрыто разглядывая ее. Нандалее с неприязнью осознала собственную наготу, но подавила в себе рефлекс прикрыть срамное место, из опасения показаться незнакомцу еще более смешной. Спутницы, о которой он говорил, Нандалее не увидела. Откуда он? Она слишком устала, чтобы ясно мыслить. Может быть, ее чувства обманывают ее и никакого незнакомца не существует? Нет, наверняка нет. В час собственной смерти она наверняка не станет думать о бесстыжем бродяге, пользующемся ее положением!
Эльф отвесил ей подчеркнуто преувеличенный поклон и протянул руку, словно приглашая на танец.
— Прошу, драгоценная моя, отойди немного от огня. Жар пожирает твои волосы. Пройдет не одна луна, прежде чем этот ущерб будет возмещен.
Нандалее чувствовала запах. Ее волосы! Эльфийка отпрянула от огня, но прямо к незнакомцу не пошла. Она уже догадывалась, кем он может оказаться. Его одежда под кожаным доспехом была чересчур легкой. На нем был длинный шелковый плащ со стоячим воротничком и просторные белые брюки. Плюс еще это высокомерие… Он безродный! Один из тех, кто посвятил себя драконам.
Низкий рокочущий звук покончил со всеми ее размышлениями. Из темноты леса вышли два тролля. Нандалее немного отвернулась, чтобы они не видели татуировку. Огромные воины были вооружены копьями, древка которых были толщиной в руку. Острия они закалили в огне. Примитивное оружие, но в руках троллей — смертоносное.
Чужак приветливо обратился к ним обоим. Он владеет их языком! Значит, драконники водятся и с троллями! Это вполне вписывалось в те истории, которые ей доводилось слышать о безродных!
Казалось, оба тролля были столь же удивлены, как и сама Нандалее. Они замерли, нерешительно глядя на эльфа. Интересно, что сказал им драконник? Нандалее крепче обхватила нож, которым резала замерзшую одежду, и отошла назад. Оружие не поможет ей, она это знала. С тем же успехом она могла выйти против тролльских воинов с голубиным пером в руке.
Один из троллей что-то пролаял. Из леса ответили голоса, послышался звук ломающихся веток, от реки стали приближаться факелы. Там тоже слышались крики.
— Похоже, твои дипломатические ухищрения не приносят плодов, Гонвалон, — в тени сосны показалась стройная темноволосая эльфийка. Источая самоуверенное спокойствие, она пошла навстречу троллям. У нее не было оружия, и ее шаги не оставляли следов на снегу. Она казалась хрупкой, как кристаллик льда. И такой же холодной. Пугающей.
Нандалее содрогнулась. Предчувствие скорой беды захлестнуло ее. Эльфийка не удостоила ее даже взглядом. Она опустилась на землю между ней и троллями, как будто занимала место в палатке, где всегда была желанным гостем.
В тот же миг эльф, которого черноволосая назвала Гонвалоном, отбросил в сторону свое жеманное манерничанье и побежал к Нандалее. Не заботясь больше об этикете, он схватил ее.
— Беги! Там есть и другие. Нам нельзя терять времени!
Нандалее не могла отвести взгляд от воительницы. Ее платье было белым, как свежевыпавший снег. Оно облегало ее тело, словно вторая кожа. Длинную шею эльфийки скрывал высокий стоячий воротник. В свете звезд сверкала серебряная вышивка.
— Да идем же скорее! — Гонвалон потянул ее за собой. Она уступила, не сводя взгляда с воительницы. Темноволосая сидела на снегу, словно собираясь медитировать — руки на коленях, спина прямая, шея вытянута. Ветер трепал ее распущенные волосы.
— Она чародейка?
— Нет, это Айлин, — ответил Гонвалон, как будто этим все было сказано. Они ступили под тень деревьев. Где-то впереди фыркнула лошадь.
— Что она делает?
— Дает этим двоим возможность не нападать на нее.
— Что? Это же полное…
— Со зверями у нее получается поразительно хорошо.
— Но это же тролли! Ты ведь не хочешь сказать, что она сумеет справиться с двумя…
Гонвалон пожал плечами.
— Думаю, сейчас она впервые пробует этот трюк с троллями.
Нандалее вырвалась.
— Мы должны вернуться и помочь ей! — Теперь оба тролля стояли прямо перед эльфийкой. Они тоже казались удивленными. Один ткнул ее, словно решив удостовериться, что она на самом деле существует. Торс эльфийки покачнулся.
Второй тролль зарычал на нее. Низкий звук проник в самое нутро Нандалее.
— Она делает это ради тебя, и ты не станешь все портить, возвращаясь обратно!
Кричавший тролль плюнул эльфийке в лицо.
Перед ними в лесу послышался глухой стук подков. Лошади? Какая глупость! В глубоком снегу они слишком медлительны. Может быть, пару часов они выиграют, но тролли нагонят их.
Тролль, кричавший на черноволосую эльфийку, теперь поднес к ее лицу острие своего массивного копья и ткнул им ей в лоб. Эльфийка снова слегка отклонилась назад. Нандалее видела, что теперь у нее шла кровь. Тролль рассмеялся, схватил оружие обеими руками и размахнулся, чтобы могучим движением насадить эльфийку на копье.
Черноволосая сделала перекат назад. Нога с такой силой ударила острие копья, что оно ушло вверх. Плавным движением она вскочила на ноги, схватила нижний конец копья и рванула его на себя, нацелив острие в шею тролля. Один шаг — и оружие с такой силой прошло сквозь горло воина, что зачерненное в огне острие вышло с другой стороны шеи.
И прежде чем великан рухнул мертвым на снег, эльфийка снова заняла свою позицию. Ее руки спокойно лежали на коленях ладонями вверх. Она казалась совершенно спокойной, словно ничего не произошло.
Второй тролль схватил свое копье, как булаву, и попытался снести ей голову с плеч. Эльфийка сильно наклонилась вперед. Удар пронесся на волосок от нее. Великан стоял перед ней, широко расставив ноги, и Нандалее с ужасом увидела, что на поляну устремились новые воины.
Сопение заставило Нандалее обернуться. Перед ней стояла не лошадь, как она предполагала, а пегас. Огромный крылатый вороной.
— Садись! — приказал Гонвалон.
Она поглядела на жеребца, не зная даже, как к нему подойти. Из боков пегаса росли крепкие черные крылья.
Гонвалон разочарованно покачал головой, а затем запрыгнул на круп жеребца. Там, где у других лошадей обычно пристегнуто седло, лежал широкий кусок плотной кожи, к которому были пришиты несколько регулируемых с помощью пряжек петель. Гонвалон просунул ноги в две петли и взял в руки длинные, увешанные серебряными амулетами поводья. Эльф протянул ей руку.
— Давай, запрыгивай!
Нандалее повиновалась. Слегка покачнувшись, она приземлилась на седло.
— Просовывай ноги в петли! — крикнул Гонвалон, в то время как вороной перешел на легкую рысь. — И обхвати меня руками за бедра!
Пегас выскочил на поляну и расправил крылья. Они с силой опускались и поднимались, а крылатый конь несся все быстрее. Нандалее послушалась приказа и вцепилась в Гонвалона. Отчаянная попытка подняться в небо напоминала лебедя, за которым она наблюдала некоторое время назад. Семь или восемь раз он тщетно пытался взлететь со слишком маленького пруда. А поляна была не просто маленькой. Из леса выбегало все больше и больше троллей.
В них полетели копья и куски льда, но пегас продолжал мчаться на троллей, словно никакой опасности от них не исходило. Воительницы в белых одеждах Нандалее уже не видела.
Какой-то гигантский тролль махал руками и отдавал приказы. Его лысая голова была вымазана сажей, и из-за этого он сильно отличался от остальных. Вокруг него собрались тролли с массивными копьями, и, очевидно, он отдавал своим воинам указание образовать заграждение из копий. Воины подчинились, поставили один конец оружия в снег, поддерживая его отставленной назад левой ногой.
Нандалее задержала дыхание. Они неслись прямо на стену копий и, к ее безмолвному ужасу, ни капли не замедляли скорость. Она хотела было разжать руки и спрыгнуть, но Гонвалон заметил это и схватил ее железной хваткой.
— У нас получится! — крикнул он с уверенностью, казавшейся насмешкой над фактами.
Над ними прозвучало пронзительное ржание. В воздухе! Нандалее подняла голову и увидела еще одного пегаса, на этот раз белого, падающего вниз с ночного неба, словно сокол. Он атаковал троллей с копьями. Его тяжелые копыта били по головам, стена из копий распалась. Тролли испуганно бросались на землю, и только воин с измазанным пеплом лицом схватил копье и метнул в пегаса. Крылатый конь попытался увернуться от каменного острия. Внутри у Нандалее все подскочило. Вороной поднимался. Наконец-то они взлетели! В тот же миг копье попало в белого жеребца, оставив на его боку кровавую борозду. Пегас встал на дыбы в полете, запрокинул голову и снова заржал. В звуке этом слились воедино боль и жажда сражения.
Со спины коня соскользнули длинные поводья. Один из троллей потянулся к ним. Над ним появилась фигура в белоснежном платье — Айлин! Пинок в подколенную впадину подкосил воина прежде, чем тот успел схватить поводья, удар тыльной стороной ладони выше бедра — опрокинул навзничь.
Белый пегас заложил крутой вираж и пролетел настолько близко над землей, что его крылья подняли вверх мелкую снежную крошку.
Эльфийка сделала сальто спиной вперед и приземлилась на плечи одного из упавших троллей. Великан вскочил и попытался схватить ее, но воительница воспользовалась силой его движения, чтобы сделать второй прыжок, поднявший ее высоко вверх. В тот же миг, когда Айлин ухватила поводья жеребца, Нандалее увидела боевой молот. С головкой больше ее предплечья, он вращался вокруг своей оси, описал дугу и угодил пегасу прямо под ноздри. Сила удара отшвырнула в сторону крылатого коня. Он перевернулся в воздухе, сильно ударился оземь и собственным массивным телом раздавил одно крыло.
Застыв от ужаса, Нандалее наблюдала за тем, как Айлин выпустила поводья, как ей удалось приземлиться на ноги.
— Мы должны спасти ее!
— Нет, — твердо сказал Гонвалон, в то время как черный жеребец летел дальше к звездам и они все быстрее набирали высоту. — Ночнокрылому и так тяжело.
— Но… Ты ведь не можешь просто бросить ее! — Нандалее поглядела вниз. Тролли образовали большой круг вокруг Айлин, сидевшей рядом со своим пегасом и гладившей умирающее животное.
— Она бы не хотела этого, — твердым голосом произнес Гонвалон. — На моем месте она приняла бы точно такое же решение. Важна только ты. Нашей задачей было привести тебя, если ты достойна… — Казалось, он на миг задумался, а затем добавил: — А ты достойна.
Бессмертный
Артакс не был недоволен, но он был далек от того, чтобы чувствовать себя счастливым. Его босые ноги зарывались в топкий грунт. Полчаса назад он упал. Он не поранился, но с ног до головы перемазался в черный лесной грунт. Из-за всклокоченной бороды он был похож на дикого зверя. Мужчина настороженно вглядывался в сумерки. Нет ли поблизости Зеленых духов? Может быть, это они вынудили его споткнуться? В этой местности они никому еще не причиняли вреда, но все поселенцы боялись их, приносили жертвы, когда хотели срубить дерево, и засевали поля только на лесных полянах и на равнинах по ту сторону гор.
Черная земля делала богатым любого, кто приходил сюда и был готов тяжело трудиться. Однако о колониях ходили и дурные слухи, потому что отсюда никто и не возвращался. Но Ар-такс, и в этом он себе поклялся, обязательно вернется! Как только разбогатеет. Станет достаточно богатым, чтобы купить себе жену и завести семью. Он не такой, как другие, которые со временем обзаводились этим странным взглядом и теряли желание возвращаться на родину. Он вернется домой. В Бельбек, маленькую деревушку, где он родился и где хотел умереть.
Деревья стали реже. Меж огромными стволами вились теплые полосы
тумана. На низкой ветке он обнаружил дремавшую на солнышке ящерицу, которая, вытаращив золотые глаза с черными зрачками, смотрела на него. Как и большинство животных, она не боялась людей.
Артакс взвесил в руке тяжелую мотыгу. Если ящерица не слишком старая, то на вкус очень даже ничего. Может быть, если метнуть мотыгу, он попадет в нее. Мужчина недоверчиво огляделся по сторонам. Нет ли там чего? В тумане, за границей его поля зрения? Зеленые духи не любят охотников. Ему доводилось слышать истории…
Артакс улыбнулся. Новый мир полон историй и неопределенностей. Ясно было только одно — поля давали до трех урожаев в год. Сущая канитель, но за здешнюю пшеницу давали самую высокую цену, когда по тропам бессмертных он возвращался на родину. Нужно только работать как следует, а там…
Солнечные лучи широкими золотыми полосами прорезали кроны деревьев. Подлесок расступился. Он пошел быстрее, чтобы, наконец, оставить лес позади. Под его ступнями земля хлюпала, текла между пальцами, словно пытаясь удержать его. Артакс теперь уже отчетливо видел поляну. Между золотыми колосьями торчали черные-пречерные валуны. Еще пару дней, и он сможет собрать урожай. Одна эта поляна принесет две полных повозки пшеницы. Но это такая канитель. Поля были разбросаны далеко друг от друга, и каждому из живших здесь лесных крестьян приходилось бороться с собственным урожаем. Во время жатвы они встречались очень редко, например когда нужно было выручить друг друга со скотом или в редкие минуты отдыха в трактире. Однако путь до трактира был неблизкий, а сам он во времена жатвы чаще всего уставал настолько сильно, что неделями не видел никого. Кроме своих животных, конечно же, но они мечтали об одном — поскорее сбежать, от него в первую очередь. Собака, которую он привел с собой, чтобы было не так одиноко, исчезла в первую же неделю. Может быть, ее забрали Зеленые духи?
Артакс улыбнулся, когда на миг предался мечтам. Он возвращается с работы домой, к жене, которая уже ждет его, приготовив еду. Дети здороваются с ним. Двое старших уже заботятся о животных. За столом они будут рассказывать друг другу о событиях дня, а позже, когда дети уйдут спать, он будет сидеть с женой, счастливый-пресчастливый. Простая жизнь простого человека, по мнению Артакса, хорошая жизнь.
За годы женщина его мечты, поначалу состоявшая лишь из качеств — вроде того, что была хорошей поварихой и, конечно же, верной, — стала приобретать конкретные очертания. Она была худощава, с маленькой тугой грудью и длинными черными волосами, которые завязывала на спине, чтобы они не мешали управляться по дому. У нее было оживленное лицо и своя голова на плечах. Они часто подтрунивали друг над другом, и то, что иногда при этом он оставался в проигрыше, ему не мешало. У нее были свои мечты, свои цели и представления, и пусть она оспаривала его мнение чаще, чем бы ему хотелось, ее мысли расширяли кругозор и окрыляли его. У нее были принципы, четкие представления о добре и зле, совпадавшие с его мировоззрением. Это было для него важно. Иногда они говорили о вещах, о которых не пристало говорить крестьянам. О том, что было не так в деревне и мире, как можно сделать лучше хотя бы их собственное селение. А когда в ее глазах вспыхивали плутовские огоньки, она целовала его и прижималась к нему, Артакс иногда думал о том, что именно ее свободолюбивый дух и эту несгибаемость он в ней больше всего и любит. В мыслях он называл ее Альмитрой. Своей маленькой, упрямой, непоколебимой Альмитрой.
Рассмеявшись, он покачал головой и обозвал себя дураком. Так он никогда себе жену не найдет, подумал он, потому что как крестьянка когда-нибудь сможет сравниться с женщиной его мечты? У тех крестьянок, которых он знал, были пышные груди и похожие на горы бедра, они говорили о болезнях, о детях и скоте. В мечтах они наверняка думали о крепкой рабыне, не такой красивой, чтобы смутить мужа, которая будет вместо них ходить к колодцу или стирать в реке, или просто о лучшей жизни рядом с зажиточным мужчиной. Вечером они так же сильно уставали от дневного труда, как и он сам, у них не было времени, да и желания задумываться о мире и смысле жизни.
Ветка хлестнула его по лицу, возвращая к действительности. Мужчина убрал ее в сторону. Как бы там ни было — страх, который он еще только что испытывал перед Зелеными духами, отступил.
Артакс вышел на солнечный свет и облегченно вздохнул. Где-то за его спиной, в лесу, раздался жалобный птичий крик. Что-то капнуло ему на щеку. Дождь? Он запрокинул голову. Над самыми кронами деревьев огромного леса проплывали одинокие облака. Он провел ладонью по щеке. Пальцы стали красными. Это кровь!
Он недоверчиво уставился на облака. Кровавый дождь! Об этом ему слышать не доводилось. Это… Он остановился и, словно завороженный, уставился на темные очертания фигуры, падавшей из облаков над его головой. Она падала быстро, размахивая руками, и с убийственной силой ударилась на расстоянии всего лишь трех шагов от него об один из черных валунов.
Артакс не терял времени. Он бросился к дитяти неба, несмотря на то что понимал: помочь ему уже нельзя. Это человек? Что с ним произошло? Мысли Артакса мчались. Тело погибшего было причудливо изогнуто. Голова серебряная… Нет! На нем шлем-маска — в форме львиной головы, с локонами из купелированного золота. Чья-то искусная рука вышила фигуры в верхнем слое ткани холщового доспеха, а посреди груди красовалась львиная голова из кованой бронзы. На Артакса глядели глаза из янтаря и оникса. Незнакомец был воином. Нет, судя по дорогому шлему и холщовому доспеху, он должен был быть князем. Может быть, даже сатрапом.
Серповидный меч с предательски изогнутым клинком, который он не выпустил из рук даже в падении, теперь выскользнул из руки мертвеца. Артакс недоверчиво ощупывал оружие. Такие клинки поистине только для сатрапов и королей.
Что-то ударилось невдалеке о мягкий грунт. Еще одно тело? Артакс огляделся по сторонам, но высокая пшеница закрывала от него второго сына неба. Крестьянин поглядел на облака. Он догадывался о том, что происходит там. Об этом говорили, прикрыв ладонью рот. Только в окружении друзей. Говорили, будто существуют мятежники, отвернувшиеся от бессмертных и почитающие Зеленый Свет. Будто бы их предводителем стал бывший сатрап. Другие утверждали, что он пророк, что в нем Зеленый Свет. Собиратели облаков Таркона при случае нападали на торговые суда высоко в небе. Может быть, Таркон Железноязыкий всего лишь небесный пират, подумал Артакс. Добрый разбойник и головорез, о котором такие мечтатели, как он сам, в минуты одиночества слагали красивые истории. Пират.
Гряда облаков закрывала Артаксу обзор на небо над поляной. Испытывая облегчение от того, что не видит парящих кораблей, он перевел дух. Он уже несколько раз наблюдал за собирателями облаков, когда небо было ясным. И каждый раз его охватывал ужас. Они были одной из причин того, что он собирался точно оставить этот мир, как только заработает денег.
Звук в высокой пшенице заставил его обернуться. Картина, которая предстала перед взором Артакса, заставила его сердце на миг остановиться. Он открыл рот, пробормотал что-то и испуганно отпрянул. Заморгал.
Должно быть, это мираж! Обман зрения, быть может, чары, сплетенные Зелеными духами?
Через высокую, до уровня бедер, пшеницу, шла фигура, знакомая ему с самого раннего детства. Тысячи раз он склонялся перед ней в почтительной молитве, прижавшись лицом к тростниковым циновкам маленького деревенского храма, шепча почтительные, униженные слова. Изображение бога в храме было выдержано в потрескавшихся блеклых красках; его нарисовал для алтаря один священник, еще в те времена, когда были живы его дед и бабка. Он не был художником, но Артакс тут же узнал появившуюся перед ним в пшенице фигуру. Он был выше человека. Росту в нем было, пожалуй, около двух с половиной шагов. Тело мускулистое, кожа загорелая. Однако львиная голова на плечах отличала его от всех смертных — девантар, хранитель империи Арам! Приносящий дары, позволяющий созревать плодам на полях! Громовержец, собирающий на небе темные грозовые облака! Возглавляющий битвы, построивший из голов убитых башню, достигавшую самого неба!
Артакс рухнул на четвереньки и пополз вперед, прочь от мертвеца.
— Я… я ничего не сделал, — испуганно пробормотал он.
Но Львиноголовый проигнорировал его, вместо этого опустился на колени перед лежавшим на скале телом и зашипел. Длинные тонкие пальцы расстегнули застежки шлема-маски. Из-под него потекла кровь. Артакс отвернулся, вжался лицом в глину, шепча слова смирения. В его пшенице возник небесный властелин! Девантар, которому подчиняется царство Арам!
Артакс искренне надеялся, что львиный бог уйдет и унесет с собой мертвеца.
Что-то коснулось его плеча.
— Посмотри на меня! — Голос звучал приветливо, но тон его не терпел возражений и колебаний.
Дрожа, Артакс поднял голову.
— Я не прикасался к нему. Я…
— Молчи! — Золотые глаза хищника с длинной щелью зрачка презрительно оглядели его. — У тебя его рост и фигура хорошая. Как у воина.
— Я крестьянин, божественный. Я ничто.
Девантар поглядел на черную скалу посреди пшеничного поля.
— Там лежит Аарон Просветленный, правитель всех черноголовых, путешествующий между мирами, царь царей. Один из семи бессмертных.
Артакс с трудом перевел дух. Семерых бессмертных знал каждый ребенок. Их возраст исчислялся столетиями. Они говорили с богами. Он с сомнением поглядел на разбившуюся фигуру. Разве они не
бессмертны?
— Это так! — произнес Львиноголовый, словно читая его мысли. — Когда они умирают, это плохо для морали, — девантар протянул руку и провел ею по его лицу. Артакса пронизала боль, словно Львиноголовый вонзил в его плоть раскаленные когти, достав до самих костей его черепа. И вместе с болью в голове у него пронеслись невероятные образы. Тысячи опускающихся на колени перед ним. Женщины, настолько прекрасные, что захватывает дух. Они любили его. Лицо его дрогнуло, словно плоть и кожу переносили в новую форму. Да, казалось, движутся даже кости, зубы терлись друг о друга, выстраиваясь ровными рядами. На глаза навернулись слезы, когда его спина выпрямилась, когда в ней щелкнул каждый позвонок. Освободившись от груза, который носили его плечи и превратили его раньше времени в согбенного старика. Жир хорошей жизни в новом мире плавился на бедрах. Но все это было ничто по сравнению с теми образами, которые наполняли его голову. Князья стояли на коленях, умоляя пощадить их. Женщину, прекрасную, как рассвет, растерзал дикий лев. В мысли его ворвалось мрачное место, охраняемое убийцей. Там умирали по его приказу. За его благосклонность состязались женщины. Дюжины! Одна прекраснее другой. Они делали с ним такое…
Он закричал. Закрыл глаза, но образы остались. Он принялся колотить кулаками по вискам, хватать себя за волосы, но образы не уходили. Впрочем, боль притупила интенсивность иллюзий. Как это может быть? Он никогда не прикасался к женщине — не считая Альмитры, но эти встречи существовали только в его воображении, большинство подробностей оставались нечеткими и неясными. Женщины, с которыми он по-настоящему встречался, даже не смотрели на него! Он был слишком беден! Неужели рассудок дурачит его?! Как могли появиться в нем образы, похожие на воспоминания, не принадлежавшие ему? Тела, места, деяния, чувства, которые он до сих пор не мог представить себе даже в самом безумном сне и о которых он наверняка никогда и никому не стал бы рассказывать. Он чувствовал себя сосудом, одновременно пустым и переполненным. Он перестал разбираться в себе.
— Поднимись, Аарон! Тебе очень повезло! — Голос Львиноголового коснулся его души, и, словно девантар вывел его из оцепенения, на Артакса нахлынула волна смирения и благодарности. Наконец он осмелился взглянуть в лицо бога — и снова замер. На хищном лице отражался нескрываемый гнев.
Сердце у Артакса едва не выпрыгнуло из груди. Что он сделал? Чем вызвал неудовольствие бога?
— Не хватает кинжала, — голос пронизывал его, словно бронзовый клинок.
Артакс испуганно оглядел себя с ног до головы. Сейчас на нем были доспехи погибшего! Бедра обвивала перевязь, слева висел серпообразный меч в кожаных ножнах, справа — только пустые ножны от кинжала.
— Я не знаю… — в отчаянии прошептал Артакс. — Я не… — Он резко замолчал. Собственный голос казался чужим! Он был ниже. Он обрекал на смерть, несмотря на то что он наверняка не собирался говорить ничего подобного.
Губы девантара раздвинулись, обнажая клыки, достаточно большие для того, чтобы одним махом перекусить руку.
— Должно быть, потерял, когда падал, — голос его звучал совсем не угрожающе. Скорее отстраненно и задумчиво.
Артакс хотел было уже перевести дух, когда что-то прохладное, влажное появилось вокруг его головы. Обзор закрывали тени. По ощущениям, по его голове прокатился мельничный жернов, сдавливая и придавая ей новую форму. Что-то потекло из носа, замочив губы. Во рту появился теплый металлический привкус. Кровь! Испуганный до глубины души, он потянулся к голове, но пальцы коснулись лишь холодного металла.
— Новый знак твоего достоинства, Артакс, — торжественно произнес девантар. — Шлем-маска бессмертного Аарона, повелителя всех черноголовых.
Артакс недоверчиво ощупывал свои щеки. Маска шлема лежала на его лице так, словно вторая серебряная кожа. Пышную бороду металл прижал к подбородку и горлу. Прямо над грудью воротник расширялся, так что бороде там было просторнее. Запах у шлема был чужим. Он чувствовал на своей коже кровь упавшего с неба бессмертного.
Артакс уставился на скалу, на которой лежал — теперь обнаженный — труп Аарона. Тело короля было неестественно вывернуто. Лицо выглядело так, как будто съехало на бок. Из носа вытекала густая красная масса. Только борода сохранила свое достоинство и теперь, намасленная и завитая, чудесным образом сохраняла свою форму.
Артакс ощупал собственную бороду. Волосы были мягче, чем обычно, на пальцах было что-то маслянистое. Он поднес руку к прорезям для дыхания на шлеме. Розовое масло!
— Теперь ты — бессмертный, Артакс. У тебя больше никогда не будет такой бороды, как будто в ней нашло пристанище семейство мышей, — девантар рассмеялся, но смех прозвучал фальшиво. От этого звука сердце Артакса замерло.
Мимолетного жеста Львиноголового оказалось достаточно, чтобы словно по мановению невидимой руки поднять тело, пронести его над скалой. Артакс испуганно осенил себя знаком оберегающего ока.
Божественный снова рассмеялся.
— Хочешь прогнать меня? Своего благодетеля! — Одно движение девантара — и труп улетел в лес.
Артакс услышал, как ломаются тонкие ветки, поглядел на опушку леса. Тело исчезло. Час назад оно было Аароном, правителем Арама. Человеком, обладающим почти божественной властью. А теперь его даже не похоронили, он стал всего лишь куском падали и... Артакс запнулся. Аарон? Кто такой Аарон? Во рту пересохло.
— Я... — пробормотал он и замер. Испуганно прислушался к себе, к своим воспоминаниям, своим мыслям — и не нашел себя. Он уже не один в своем теле! Как это может быть? Этот Аарон тоже был здесь. Стоял рядом с ним, был в нем, под ним, претендовал на место в его душе, воспоминаниях и чувствах. Этим Аароном был он сам. И в то же время он, Артакс, был все еще здесь. Конечно, он здесь! Я ведь здесь, подумал он. У меня в голове чужак, подумал он. Я чужак. Я...
— Я всего лишь крестьянин. Я не могу...
— Будешь противиться? — Львиноподобный бог оскалил зубы.
— Я ведь ничего не знаю о...
— Неверно! Думай! Ты вспомнишь каждое слово из речи, которую произнес перед своими воинами, когда три дня тому назад выступил на корабле-дворце. Вспомнишь битву над Горящей горой. Свой гарем. Ты вспомнишь все, что происходило в жизни Аарона! И все, о чем он мечтал. Судьба преподнесла тебе величайший подарок, когда-либо достававшийся человеку. Не будь дураком!
Конечно же, Артакс хотел быть бессмертным! Бессмертный — почему бы нет? Глупо только, что обман раскроется в течение одного-единственного часа, даже несмотря на обладание воспоминаниями погибшего. Он ведь всего лишь крестьянин! При дворе заметят, что ему приходится задумываться даже о самых простейших мелочах — а ему придется. Этот поток чужих воспоминаний был здесь. Каким-то образом стал частью него. Ему приходилось вспоминать свои воспоминания... Какая нелепая чушь! И, тем не менее, это правда! Появлялось столько образов, если он останавливался хотя бы на удар сердца и открывался им. Можно ли утонуть в образах? Они пугали его. Потому что он заблудился в самом себе. Это как с коровами. Если бы он внезапно, вдруг оказался в теле коровы, которая как раз рожает теленка — мужчина содрогнулся при воспоминании о последнем рождении теленка, при котором он присутствовал, — и начал бы рожать... тогда он, наверное, знал бы, что делать. Но его никто никогда не спрашивал, хочет ли он получить такой опыт! И он не мог бы просто предоставить все делать корове. Тогда ведь он стал бы частью коровы. Или вообще самой коровой. Или... Нет, резко перебил он себя, прекращай это. Речь идет не о коровах, а о королях! Кораблях-дворцах! Гареме! Подданных! Ну ладно, насчет войны — это другое. Но подданные. Дворец. И... женщины. Он осторожно заглянул в новую часть себя — и почувствовал, что краснеет. Аарон был тем еще бабником. «Нет, — поправился Артакс и вдруг усмехнулся, — я был тем еще бабником». Постепенно эта мысленная игра начинала ему нравиться. Ему вспомнилась поговорка о том дураке, что съел бурак, и мысленно взвесил свою честь против богатства и женщин... Если отодвинуть в сторону это дело с войнами, а вместо этого заняться более веселыми вещами... Но, с другой стороны, перебил он себя — о чем он вообще думает? Таким он себя не знал. Разве он не Артакс, имеющий четкие цели в жизни, ясные представления о том, что хорошо и правильно? Ему наверняка не понравился бы парень вроде Аарона! Хочет ли он обменять жизнь в мечтах на мечту, ставшую жизнью? Хочет ли? Конечно! Что это вообще за мысли такие? Это курам на смех. Как после долгого рабочего дня на поле, в удушающей жаре и без головного убора. Можно было получить солнечный удар и стать совсем чудаковатым. Теперь он тоже чувствовал себя очень странно. Он болен. Точно. Он просто заболел, и солнечный удар спутал его «воображаемое я», подобно тому, как ветер перемешивает сено на полях. Когда он снова придет в себя, голова его некоторое время еще будет гудеть, но потом он поправится. Точно! В грезах он разбирался. Дневные грезы об Альмитре, ночные кошмары о волках, терзающих его коз. Глупо только, что все ощущается совсем не так, как во сне. Он неуверенно прислушался к себе, но сомнения еще оставались.
Девантар оторвал его от размышлений.
— Только попробуй все испортить, и я найду кого-нибудь достойнее тебя, — он указал на лес, туда, где в густом подлеске лежал труп Аарона. — Ты знаешь, заменить тебя очень легко.
Извивающаяся, словно змея, рука спустилась с облаков. За нее держался бородатый воин в черном холщовом доспехе. Он был приземист и напомнил Артаксу бойца, которого видел однажды на рынке. Его плечи были толщиной с бедра нормального человека. Прямо над колосьями воин спрыгнул и побежал к ним. При взгляде на выражение лица незнакомца — его зовут Джуба, определил Артакс, и он... нет, этот Аарон хорошо знает его, — он облегченно вздохнул. Ему не придется сражаться. Пока что.
Артакс украдкой поглядел на черную скалу, о которую ударилось тело бессмертного. Все брызги крови исчезли.
— Ему очень повезло, Джуба, — в голосе девантара звучало облегчение. — Но, боюсь, он немного не в себе.
Джуба был почти на целую голову ниже Артакса. Он протопал к нему и так крепко обнял его, что из легких Артакса вышел весь воздух.
— У меня сердце остановилось, когда я увидел, что вы падаете! Хорошо, что у вас есть такой могущественный защитник, великий! — Суровое, закаленное непогодой лицо Джубы искажал широкий белый шрам, рассекавший его левую бровь и переходивший на щеку. Всего несколько мгновений тому назад Артакс испугался бы такого, как он, и бежал. Крестьянам не приходится ждать от воинов ничего хорошего, даже в новом мире. Но этот рубака, похоже, его лучший друг, и его облегчение казалось весьма и весьма искренним. Кроме того, похоже, он не очень обращает внимание на правила придворного этикета. Артакс — даже без исследования чужих воспоминаний — был довольно-таки уверен в том, что обнимать бессмертного обычно не допускается.
— С убийцей мы разделались, — заметил Джуба, бросая робкий взгляд на Львиноголового. — Она была... своеобразной.
Что-то в этом взгляде обеспокоило Артакса. О чем не захотел говорить Джуба? Внезапно его мысли наполнились чужими образами. Он увидел необычайно стройную женщину, скакавшую на крылатом коне. Она направила своего небесного скакуна на палубу облачного корабля, спешилась и потянулась за огромным мечом. Пятясь от мощно рассекавшего воздух клинка, он отошел к поручням. Не отводя от него взгляда, она зарубила нескольких людей из его лейб-гвардии. Ее клинок рассекал бронзу, плоть и кости, словно они были сшиты из шелка. Напуганный мечом, он взобрался на поручни корабля. Она улыбалась ему. Такой женщины, как эта убийца, он никогда не видел. А потом соскользнул. Он не боялся, он полностью полагался на свой зачарованный доспех, надеялся, что Джуба захватит убийцу живьем. Он хотел, чтобы она побывала в его постели прежде, чем ее казнят. А еще он думал о старом верховном жреце, который плел интриги, чтобы расширить влияние храма. Может быть, это он послал убийцу? Может ли священнослужитель распоряжаться подобными созданиями? Убийцами, седлающими крылатых коней, которые должны существовать только лишь в сказках? Артакс покачал головой. Аарон был бабником и к тому же трусом. Почему-то бессмертный напомнил ему Сирана. Сиран был самым богатым крестьянином в Бельбеке. Ему принадлежало три стада коз. Он мог получить в деревне любую девушку, какую бы захотел. У него уже было три свадебных пира, но обращался он с женами, как с грязью. А когда в слишком долгие зимы с гор спускались волки, не он выходил из теплой хижины. И вот Аарон был таким же мешком дерьма. Может быть, не стоит слишком сильно бояться своей новой роли правителя. Большой мир вовсе не так непохож на его деревню. Просто он больше и, быть может, еще...
— Великий? — Джуба смотрел на него, нахмурив лоб. — С вами все в порядке?
Артакс безмолвно кивнул.
— Мы покончили с убийцей!
Артакс невольно вспомнил о второй убийце, таившейся под корпусом облачного корабля. Она подошла совсем близко к нему и выглядела совсем не воинственно в своем длинном белом платье с воротничком-стойкой. Ветер трепал ее черные волосы. Она была еще прекраснее, чем убийца на палубе. Слишком прекрасна!
Джуба отошел от него на шаг, пристально изучая его.
— С вами точно все в порядке, великий? Вы ничего себе не сломали?
Артакс поднял руки и помахал ими.
— Все замечательно, — усмехнулся он, происходящее начинало ему нравиться.
Девантар бросил на него мрачный взгляд. Без сомнения, он вел себя не совсем так, как подобает бессмертному.
— Я ведь говорил уже, он немного не в себе, — пояснил божественный.
— И у него на это есть полное право. Он упал с высоты более двух тысяч шагов. Я опасался... — Джуба покачал головой. — Просто чудо, что он жив! — Воин низко склонился перед Львиноголовым. — Спасибо, небесный. Вы знаете, я не очень умею обращаться со словами. Но сердце мое едва не выпрыгивает из груди от радости.
— Он бессмертный, — легкомысленно отмахнулся Львиноголовый.
Артакс был шокирован. Перед ним стоял бог. Рожденный небом! И он обманывал людей. Бог, с языка которого так легко слетала ложь!
Львиноголовый бросил на него быстрый взгляд. Наверняка девантар умел читать его мысли. Его стоит остерегаться, подумал Артакс. Пока что он божественному нужен. Но сколько это продлится? Следует быть осторожнее. Сначала выждать, как уродит пшеница, а затем радоваться урожаю.
Краем глаза Артакс заметил движение в небе и поднял голову. Устройство, похожее на длинную лодку, опускалось из облаков на веревках. Его сопровождали подрагивающие мясистые пальцы. Щупальца! Слово проникло из чужого сознания и напугало его.
У Артакса возникло чувство, что его жизнь все равно что кончена. Девантар наверняка при первой же возможности заменит его на другого мнимого бессмертного, если ему, наконец, не удастся научиться лучше справляться со своей задачей. Итак, вперед, подумал он, давай уже. Будь королем! Тогда и гарем будет твоим!
— Интересный был полет, — произнес он, надеясь, что слова звучат не слишком неуклюже. — Но буду рад снова оказаться на борту.
Джуба смотрел на него широко раскрытыми глазами.
— Интересный полет?
Казалось, взгляд янтарных львиных глаз вот-вот проткнет Артакса насквозь. Похоже, так король тоже не должен разговаривать. Проклятье, но как же эти короли говорят? Артакс засопел про себя, покопался в своих новых воспоминаниях. Речь перед подданными? Пожалуй, это не подойдет в этой ситуации. Разговор с одной из своих... конкубин? Еще одно слово, которого он никогда прежде не слышал. Нет, нет. Может быть, здесь...
Джуба звонко расхохотался.
— По крайней мере, ваше чувство юмора не пострадало, — он обхватил его за бедра своей рукой борца и потянул за собой, туда, где среди колосьев должна была опуститься странная лодка.
У Артакса камень с души свалился. Похоже, несколько напыщенные слова оказались не совсем к месту. Он с облегчением улыбнулся Джубе, который, не смущаясь, продолжал:
— Мы должны выпить хорошего красного вина в честь вашего полета. А еще вы должны посмотреть на эту убийцу, великий, — внезапно воин смутился. — Она какая-то... жуткая.
Артакс кивнул. Вот она опять, одна из тех вещей, от которых он предпочел бы отказаться. Старательно улыбаясь и следуя за Джубой к кораблю Аарона — то есть своему, — он занес «жуткий» в список слов, которых ему хотелось бы избегать. Прямо под «сражением» и «войной» и — это становилось все отчетливее на фоне мыслей Аарона в его голове — «трусостью».
Конские яблоки и огненная вода
Нандалее была на грани обморока, веки налились свинцом. Как ни старалась она бороться, но то и дело проваливалась в дрему. Всего на удар сердца. Нельзя спать! Нельзя! Если она уснет здесь, стоя на спине пегаса, то в следующий миг упадет и убьется. Она крепко прижималась к Гонвалону. Воина окружало неестественное тепло, и Нандалее знала, что еще жива только благодаря этому. Эльф оплел ее заклинанием, как набрасывают плащ на плечи замерзающего. Она была обнажена, в волосах полно льдинок, и она стояла на спине летящего коня, который, казалось, несет ее прямо к звездам. Но ей не было холодно.
Она устало прислонилась к спине эльфа. Голова опустилась на его плечо. Нет, нельзя...
Нандалее встрепенулась. Раздался оглушительный стук копыт. Казалось, конь несется по деревянному мосту. Девушка озадаченно огляделась по сторонам. Ее окружал приглушенный голубоватый свет. Она уснула. Но вряд ли больше чем на удар сердца или два...
По-прежнему было холодно. Крупный жеребец сложил крылья и остановился. Гонвалон держал ее, и эльфийка догадывалась, что без его помощи она просто свалилась бы со спины пегаса.
— Твоя тупая кляча снова насрала на палубу! Он делает это после каждого приземления! А улетая, он оставляет здесь еще большую кучу! — пожаловался высокий голос где-то под ними.
Гонвалон не снизошел до ответа. Вместо этого он подхватил эльфийку на руки и соскочил со спины пегаса.
Нандалее с трудом хватало сил на то, чтобы держать глаза открытыми. Моргая, она огляделась по сторонам. Они находились в просторном туннеле. Стены были прозрачными, за ними сияло матово-голубое свечение. Их пегас пританцовывал на полу из благородного темно-красного дерева. Казалось, пол слегка покачивается. Или чувства обманывают ее?
— Ей нужна горячая ванна, Сата, — произнес эльф с понравившейся Нандалее решительностью. — И будь с ней поласковее. Сегодня она осталась без рода.
— Безродна и безнравственна, как мне кажется. Как можно бегать в таком виде? Никакого стыда. Никакого...
— Довольно! Позаботься о ней! Я должен вернуться!
Гонвалон просто положил ее на пол перед светящейся голубоватым светом стеной и снова вскочил на пегаса. Вскоре после этого копыта снова забарабанили по деревянному полу. Нандалее увидела, как черный жеребец несется навстречу темному прямоугольнику, за которым сверкали звезды. На мгновение расправленные крылья поглотили слабый свет звезд, а затем скакун исчез из виду.
— Он опять сделал это, — пробормотал высокий голос. — Ненавижу этих летающих кляч! — Голос приблизился, сопровождаемый каким-то скрежетом.
Нандалее слишком устала, чтобы повернуться или хотя бы хоть что-нибудь ответить. Ей не хватало сил даже на то, чтобы задрожать. Веки снова затрепетали, ей захотелось погрузиться в блаженные объятия темноты.
— Смотрит на меня только задницей. Понятно-понятно! — К ней подошла закутанная маленькая фигурка. Кобольдша в ярком пестром платье, поверх которого была надета плотная стеганая безрукавка. Острый нос выглядывал из-под шали, скрывавшей рот и шею. Колючие черные глазки-пуговки изучали ее, а темные волосы женщины, которую Гонвалон назвал Сатой, были затянуты в пучок, с которого свисали тонкие птицьи косточки. Внезапно кобольдша нахмурила лоб, переложила метлу из хвороста из правой руки в левую и протянула к ней свободную руку. — Да у тебя же лед в волосах!
Нандалее не была способна ничего ответить.
— Как можно бегать голышом! Ты что, с ума сошла? Я думала, ты кутаешься в магический плащ. Голышом... — Сата вынула из складок своей шали что-то тонкое и серебряное. Флейту. Затем отодвинула шаль, и показались узкие морщинистые губы. Взгляд кобольдши был по-прежнему неприветлив, когда она поднесла флейту к губам.
Раздался пронзительный звук, заставивший Нандалее вздрогнуть, несмотря на всю ее усталость.
Сата сняла шаль и набросила ей на плечи. Это не согрело Нандалее, но за жест она была благодарна. В тот миг, когда с нее спало напряжение, последние силы тоже оставили ее, она снова провалилась в сон. На грани между сном и бодрствованием она услышала голоса. Кто-то потянул ее, низкий голос отпускал двусмысленные шуточки. На миг Нандалее увидела, как часть стены скользнула в сторону. Лихорадочный бред? Голубоватый свет поглотил ее. Кто-то предложил смести ее с палубы вместе с конскими яблоками. Смех. Никто не вступился за нее.
На нее обрушились экзотические ароматы. В лицо, словно теплое дыхание, ударил пар. Кто-то что-то прошептал, и звучало это неприветливо. Ее охватило что-то теплое.
— Держите ее крепче! — испуганно прокричал кто-то. — Она опускается слишком глубоко! Она тонет!
Ругательства. Брызги воды. Кто-то подхватил ее. Еще больше ругательств.
— У нее слишком гладкая кожа. Я не могу удержать ее!
Теплая вода сомкнулась над ней, и эльфийка улыбнулась.
Множество рук касалось ее тела. Ей было все равно. Она подумала было вдохнуть теплую воду, чтобы прогнать холод из легких.
Кто-то схватил ее за волосы и потянул наверх. Когда она вдохнула, то почувствовала, что уже не в воде. Лицо кобольдши было совсем рядом. Она сидела на краю бассейна, в морщинах на лбу скопился пот.
— Смотри мне, не утопии! Мы друг друга поняли? Здесь командую я, и никто не дохнет без моего разрешения!
Краем глаза она увидела на краю бассейна еще двух кобольдов, которые держали ее за волосы, словно то были канаты, которыми пришвартовывают к берегу суда. Нандалее не сопротивлялась.
Последовала звонкая пощечина.
— Ты поняла? — возмущалась Сата.
Нандалее удалось слабо кивнуть.
— Хорошо, — Сата выудила из-под платья бутылочку. — Сейчас ты выпьешь это. Это прогоняет холод из моего тела, когда я дежурю на трижды проклятой лошадиной палубе. И ты тоже оттаешь.
Кобольдша ткнула ей узкое горлышко бутылки прямо между губ, и у Нандалее возникло ощущение, будто в нее влили жидкий огонь. На глаза выступили слезы, горло обожгло, но в животе ощущение было приятным, живительное тепло начало растекаться по телу.
— Хорошо, правда?
Нандалее слегка закатила глаза, и кобольды, державшие ее голову за волосы, захихикали.
— Ты ведь не напилась уже? — Сата забрала бутылочку и закрыла ее пробкой.
— Со мной все в порядке, — услышала Нандалее свой собственный голос и удивилась чужому звучанию. Она растягивала и слегка искажала слова. Голова кружилась, чувствовалась усталость. Но теперь усталость была приятной, а не тем-полным истощением, когда можно умереть во сне. Она потянулась. Все тело болело.
Сата рассматривала ее, теребя нижнюю губу.
— Тебе нужно сделать массаж. Наверное, это тебе пойдет на пользу. Но пальцы кобольдов слишком слабы, чтобы как следует размять тебя. На борту есть один кентавр... Он работает на кухне... Забивает и режет мясо. Довольно сильный.
Нандалее хотела возразить, но вместо этого зевнула. Идея, чтобы ее массировал мясник, пришлась ей не по душе. Да еще и кентавр к тому же. Кентавр, который работает на кухне... Придется смотреть в оба, когда ей дадут поесть. Однако сейчас это было неважно. Эльфийка не понимала почему, но она еще была жива. Это важно. А еще она ужасно устала. Снова зевнула. Наконец-то охота закончилась. Теперь она может спокойно поспать. Все остальное может подождать. Было что-то, что должно было тревожить ее, мимоходом подумала эльфийка. Это место... Оно... Но затем сон одолел ее.
Над облаками
Они скользили, поднимаясь вверх между полупрозрачными щупальцами, которых становилось все больше. Некоторые двигались так, что напоминали Артаксу двигающийся вверх и вниз кадык, по другим катилась белесая жидкость, которая тоже ему напоминала кое-что, от чего он покраснел. Их окружал даже не казавшийся неприятным запах, немного напоминавший анис.
Артакс чувствовал взгляды, направленные на него. Две тысячи шагов. Столько пролетел этот Аарон. Слишком много, даже для бессмертного. И, тем не менее, казалось, что этот Аарон неким образом продолжает жить дальше. Как паразит. Его воспоминания, вся его жизнь теперь были записаны в его памяти. Если он сосредотачивался, то видел их. Это было подобно взгляду сквозь окно запретного дворца. С его реальностью у них было мало общего — а теперь ему придется иметь дело не только с этим Джубой, но и со всей командой корабля. Воздушного корабля! У Артакса подкосились ноги, и он оперся на Джубу.
— С вами все в порядке, господин?
— Просто голова немного закружилась, — он старался не смотреть за край сплетенной из ивовой лозы лодки, продолжавшей подниматься в небо между щупальцами.
Во взгляде Джубы читалась больше чем тревога. Он был его полководцем, в нескольких боях они сражались бок о бок. Аарон безусловно доверял ему. Бессмертного выбирал девантар. Никакая интрига не могла привести на высочайший трон. Аарон полагался на то, что все члены его свиты на борту были в высшей степени лояльны. Не считая верховного жреца. Но что произойдет, если выяснится, кто он на самом деле? Он, Артакс, кое-что знал об экзотических видах смерти. А вот Аарон... Боги всемогущие, он знал не просто кое-что. Этих воспоминаний он не хотел. Он бежал от них. Вспомнил свой деревенский трактир. То, о чем там говорили. О новорожденных козлятах, о саранче и заносчивом Сиртане. О войнах. И сделках, во время которых удалось особенно здорово обсчитать какого-нибудь дурачка. Несмотря на то что он пробыл бессмертным не более часа, ему уже сейчас не хватало этих простых беззаботных дней. Постепенно до него начинало доходить, что речь идет не о проделке, не о роли, которую нужно играть на протяжении пары недель, чтобы потом вернуться в Бельбек и рассказывать там друзьям, угощая их выпивкой, самые невероятные истории, которые им когда-либо доводилось слышать. Пока что он не мог решить, нравится ему это или нет. Никто не спрашивал его, да и у него не было выбора. Это было подобно внезапному граду за несколько дней до сбора урожая. В один час все могло измениться. Что случилось, то случилось. Ухитриться сделать так, чтобы деревня пережила зиму, чтобы никто не умер с голоду, вот это было искусством. И он владел им хорошо. Имеет ли все это какое было то ни было отношение к — он покопался в воспоминаниях Аарона и нашел слово, которое показалось ему подходящим,— правительственным вопросам, время покажет.
Плетеная корзина, поднимавшая их к кораблю, скользила по шахте из разукрашенных узорами из змей полотен. Только теперь Артакс смог оценить, насколько быстро их поднимали наверх. Когда они скользили мимо, казалось, будто они шевелятся. Тысячи ярких змеев всех цветов радуги. Затем им уступили место окна из обрамленных свинцом хрустальных стекол, на которых складывались в картины самые удивительные узоры.
Высоко над ними зазвучали фанфары. Артакс поднял голову. Лодка проходила в люк, украшенный позолоченной резьбой. Его ослепил яркий свет. Над их головами висели две толстенные катушки. Лодка слегка качнулась. Мгновение Артакс задумчиво разглядывал канаты. Ручки крутили дюжины потных рабов.
— Слава бессмертному Аарону, правителю всех черноголовых! — раздался властный голос.
Артакс опустил взгляд. Вокруг него простирались широкие палубы, над которыми вздымались постройки ярко-красного цвета, украшенные золотыми побрякушками. Свет, настолько яркий, какого ему никогда прежде видеть не доводилось, преломлялся в хрустальных стеклах, на бронзовых шлемах и сверкающих остриях копий. Здесь собрались тысячи людей. Солдаты в развевающихся красных плащах, оружейники и их рабы на цепях, команда облачного корабля, плотники, повара. Огромная толпа людей. Его подданные. Просто великолепно, только этого и не хватало! Говорить, подумал он, отчаянно копаясь в своих — Аароновых — воспоминаниях. Этикет. Протокол. Он должен был подготовиться!
— Воздайте хвалу бессмертному Аарону! — приказал звучный голос, и все как один опустились перед ним на колени. И Джуба, и другие, с которыми он поднимался в шлюпке. Остался стоять один только девантар.
— Поднимитесь, братья ветров, — произнес Артакс, как того требовал церемониал. Он растерялся от силы собственного голоса, от того, насколько легко слетали с его губ нужные слова. А еще он, очевидно, продвинулся на шаг, поскольку, очевидно, ему не было нужды постоянно исследовать свою новую память, он мог просто пустить все на самотек. Немного ослабить контроль, и нужные слова найдутся сами собой. Это открытие напугало и обрадовало его одновременно. Интересно, что еще изменил в нем девантар? А затем продолжал:
— Вставайте, путешествующие среди облаков. Смирение не к лицу тем, кто покоряет небо.
Среди стоящих на коленях прокладывала себе дорогу одетая в белое фигура. Старик с небесно-голубыми глазами и длинной белой бородой. Он опирался на посох, венчаемый золотым солнечным диском с семью лучами. Абир Аташ, узнал Артакс, верховный жрец империи. Человек, которого Аарон считал способным повелевать убийцами на крылатых конях.
— Аарон, свет моих очей, — старик опустился на колени, схватил подол одежды Артакса, намереваясь поцеловать его. — Аарон! Это чудо. Поистине чудо! — Он поднялся и обернулся к толпе. — Глядите на этого поистине бессмертного! Он упал с неба и вернулся к нам. Над ним простерта длань божья. И над всеми нами, его спутниками! Восславьте же его!
— Здравия тебе, Аарон! — раздалось из такого количества ртов, что голоса соединились, образуя мощь, пронесшуюся над палубой, подобно урагану. — Здравия тебе, Аарон! — Абир Аташ все сильнее заводил толпу. Ликование становилось все более неистовым.
— Спасибо, — произнес Артакс, но голос его потонул во всеобщем ликовании. Он поднял руки, и крики стали постепенно стихать. Артакс лишился дара речи. Как вести себя в такой момент? Он предоставил контроль Аарону и в тот же миг почувствовал себя настолько усталым, как никогда прежде в жизни. Каждый из тысячи взглядов лежал на нем свинцом. Они пили его силу глазами, но он не был создан для этого. У нее вообще не было ее, этой силы. Нет, конечно, мямлей он не был. Знал, что почем, знал, когда нужно вступить в бой, и — по крайней мере, именно так ему частенько говорили — сердце у него было на месте. Но взгляды, которые обращали к нему люди, были взглядами для бога. Божественного искупителя. А я просто не такой.
— Великий Аарон, правитель всех черноголовых, путешествующий между мирами, царь царей, благодарит вас, — провозгласил девантар. — Направьте собирателя облаков на курс и возвращайтесь к своей работе. Теперь Аарон будет отдыхать.
Артакс спросил себя, что мог иметь в виду под отдыхом Львиноликий. Бездонные глаза девантара сковали его волю.
— Твои жены ждут тебя. Им было запрещено выходить на внешние палубы. Я уверен, они уже извелись от тревоги и тоски.
Артакс почувствовал, как все во рту пересохло, он оттеснил воспоминания о жизни Аарона и его женщинах. Теперь, когда гарем, та самая — как он думал — мечта всех мужчин, был так близко, ему очень хотелось молотить пшеницу. Рубить дрова. Выполнять какую-нибудь физическую работу. С этим делом ему не справиться.
— Сначала я хочу увидеть мертвую убийцу! — твердым голосом произнес он.
— Зрелище не из приятных, — пробормотал стоявший рядом Джуба.
— Что я за правитель, если буду заниматься только приятными вещами? — театрально провозгласил Артакс, вспомнив Тиграна, крестьянина, жившего по соседству, который иногда, напившись, запрыгивал на большой стол в деревенском трактире и держал бурные речи. Они много смеялись в такие вечера. Однако он вложил в свои слова немного больше серьезности. Как ему показалось, прозвучало это довольно-таки убедительно.
Девантар поднял бровь, и Артакс снова спросил себя, не допустил ли он очередной ошибки и сколько еще продлится эта вылазка в мир бессмертного.
— Дорогу великому Аарону! — крикнул Джуба, отодвинул священнослужителя в сторону, и толпа неохотно расступилась перед коренастым воином. Артакс поспешил последовать за ним. К ним присоединился отряд воинов в развевающихся алых плащах и блестящих отполированных нагрудниках, изо всех сил сдерживая зевак.
За их спинами снова подал голос верховный жрец.
— Смотрите на бессмертного! Воплощенное чудо! Смотрите на него, чтобы вы могли рассказать об этом дне своим детям и детям своих детей.
Слова еще сильнее подхлестнули восхищенные массы. Охранников Аарона оттеснили к нему. Все
теснее становился круг из тел, смыкавшийся вокруг него, и даже львиной силы Джубы уже не хватало, чтобы проложить дорогу сквозь толпу. Мужчины и женщины пытались прикоснуться к нему, его мир сморщился до размеров зарослей из рук, взволнованно дрожащих пальцев. А затем что-то мягко подняло его. Артакс задохнулся от ужаса. Щупальца подхватили его под мышки, обернулись вокруг его плеч. Его поднимали над палубой и головами разбушевавшихся людей!
—
Прекрати так дергаться! — пригрозил голос девантара, раздавшийся в его голове. —
Ты выглядишь совершенно не по-царски. А теперь скажи им что-нибудь, пусть успокоятся.
Вместо того чтобы подчиниться, Артакс поднял голову. Прямо над ним скользила стайка молодых собирателей облаков. Два парящих существа и подхватили его. Их надутые тела были размером с амфору для хранения припасов. С них свисали дюжины змееподобных щупальцев. Он видел, как пульсирует кровь в прозрачных конечностях, по его обнаженным рукам катилась слизь. По ощущениям похоже, как будто помогаешь появиться на свет козленку, подумал он. Не волнуйся. Просто сохраняй спокойствие. Все будет хорошо.
Шагах в пятидесяти над ним вздымалось огромное тело собирателя облаков, несшего этот странный летучий дворец. Он заполнял собой все небо над ними. В сетях, которые частично казались сросшимися с телом, сидело несколько работников облачного корабля. Некоторые махали ему руками.
Когда Артакс поднялся выше и смог окинуть взглядом просторную палубу со всеми ее бесчисленными постройками, башнями и павильонами, ему открылась панорама этого летучего дворца. Купольные башни, вздымавшиеся в центре палубы и вдоль бортов корпуса, похоже, таили в себе орудия. Воспоминания Аарона подсказали ему, что благодаря шестеренчатому механизму из дерева и металла, скрытому в корпусе, их можно было даже вращать. Дальше к носу он обнаружил палубу летучих стрелков, где несколько собирателей облаков поменьше висели гроздьями на реях небольших мачт, сделанных исключительно для того, чтобы служить сборными пунктами для этих небесных созданий. С некоторых собирателей облаков свисала кожаная полетная упряжь для мужественных воинов, доверявших им свои жизни.
Щупальца собирателя облаков, подхватившие мужчину, несли его к корме парящего дворца. Несмотря на то что Артакс перестал дергаться, при всем желании он не мог представить себе, как можно с достоинством висеть в воздухе на щупальцах. Он напрягся и повернул голову, чтобы увидеть, что его ожидает. При виде открывшегося перед ним у Артакса захватило дух. Из палубы росло большое дерево, ствол которого доставал до самого низа надутого тела собирателя облаков, а ветви его охватывали огромное небесное создание, подобно рукам возлюбленной. Некоторые, казалось, даже вросли в плоть.
Артаксу никогда еще не доводилось видеть такого дерева. Толстые, перекрученные веревки вились по шершавой коре к самым верхним ветвям. Белые цвета с оттенком розового в центре чашечки казались почти такими же нежными, как огромные ребристые листья. На дереве жили яркие птицы, словно оно стояло не среди облаков, а в двух тысячах шагов ниже них, в джунглях. Артаксу даже показалось, что он разглядел в тени могучей кроны несколько обезьян.
Дерево уходило корнями вниз. Интересно, на сколько палуб вглубь оно уходит? И как собирателю облаков удается нести этот вес? Прежде чем он успел свериться с воспоминаниями Аарона, оба небольших собирателя облаков, которые несли его, опустились ниже. Его подошвы коснулись палубы. Он сделал несколько не очень элегантных прыжков. Затем уверенно встал на ноги, и щупальца отпустили его. В этой части палубы несли службу лишь немногие воины и рабочие небесного корабля, и все они уставились на него с уважением. Может быть, они были свидетелями его падения?
Неподалеку от дерева, у самых поручней, палуба была испачкана кровью. Там лежал скомканный красный плащ, из-под него торчал небольшой сапожок.
— Твоя убийца, — девантар оказался рядом с ним. Так неожиданно, и Артакс не мог сказать, каким образом он там оказался, когда он сам только что проплыл несколько сотен шагов над палубой. Львиноголовый опустился на колени и откинул в сторону плащ. Даже после смерти убийца выглядела разительно красивой. Ее изумрудно-зеленые глаза были широко распахнуты. Казалось, даже лишенные блеска, они по-прежнему манили Артакса. Они предвещали тайны. Интересно, откуда она пришла? И, что еще важнее, кто послал ее?
На ней было платье почти такого же цвета, как ее глаза, украшенное золотой вышивкой, и казалось, будто она оделась для праздника. Может быть, его смерть должна была стать праздником?
А затем Артакс осознал основную ошибку в собственных мыслях. Она пришла не за ним. Это сделали бы следующие. Они пришли за Аароном.
Из спины убийцы торчал арбалетный болт. Еще стрелы попали ей в грудь и в левое плечо. Над животом платье было порвано, открывая взору рваную рану от меча. Даже после смерти она сжимала огромный клинок, которым сражалась. На него снова обрушились воспоминания о последних мгновениях Аарона. Бессмертный отпрянул от эльфийки. Он опасался, что холщовый доспех не защитит его от зачарованного клинка. В панике он забрался на поручни. Нападение длилось всего несколько мгновений. Она убила четверых или даже пятерых из его лейб-гвардии. Остальные охранники были вооружены только арбалетами и не стреляли из боязни попасть в правителя. Аарон отклонился назад, чтобы увернуться от удара. Когда он, размахивая руками, пытался удержать равновесие, она слегка подтолкнула его своим огромным мечом. При этом она улыбалась ему. Не с ненавистью. Она убила его, но сделала это без гнева в сердце. Может быть, она была безумна? Точно! Она ведь должна была понимать, что подобное нападение будет стоить ей жизни! Что заставило ее пойти на то, чтобы принести эту величайшую жертву и, приветливо улыбаясь, столкнуть его в пропасть?
Ну вот, опять! Она столкнула в пропасть Аарона! Не его!
— Не пытайся понять эльфов, — негромко произнес девантар. — Они презирают людей. Некоторые нанимаются к драконам.
У Артакса захватило дух. Он медленно повернулся ко Львиноголовому.
— Ее послал дракон? — Мужчина тщетно искал на морде животного признаки того, что это шутка. — Дракон? — снова повторил он. — Здесь есть драконы?
— Не здесь. В другом мире. Небесные змеи, семь великих драконов, правят там от имени богов. Она пришла оттуда.
Артакс уставился на мертвую. Он слыхал много историй о другом мире. О джиннах, оседлавших ветер, о пожирателях трупов, живущих под бродячими дюнами. Он знал о змеях, в головы которых был вставлен драгоценный камень и которые могли исполнять желания. И о маленьком народце, любившем селиться в потайных уголках конюшен и комнат. Если относиться к ним хорошо, они исполняют желания. Но горе тому, кто разозлит их. Тому грозили неурожаи, козлята с двумя головами и всякие другие неприятности, которые только можно было себе представить. Умершая напомнила ему историю о прекрасной девушке, хранившей источник в глубине пустыни, становившийся видимым лишь трижды в столетие и под кристальночистой водой которого таились неисчислимые сокровища.
— Что такое эльфы?
Девантар негромко зашипел.
— Убийцы они! Ты же видишь. Послушные орудия своих хозяев.
Артакс опустился на колени, провел рукой по длинным белокурым волосам умершей. На ощупь они оказались мягкими, словно шелк. Он задумчиво поднял взгляд. Его лейб-гвардейцы усмирили толпу людей и удерживали их по ту сторону дерева. Они пропустили только Джубу и Абир Аташа, старого верховного жреца. И теперь оба направлялись к нему. Он поглядел на толпу, внимательно следившую за каждым его движением.
— Они ведь тоже всего лишь послушные орудия бессмертного?
Львиноголовый зарычал.
— Кто ты такой? Философствующий крестьянин?
Артаксу пришлось воспользоваться знаниями Аарона, чтобы понять это чужое слово.
— Разница между твоими подданными и эльфами заключается в том, что по крайней мере, на облачных кораблях служат только добровольцы, — теперь девантар подошел вплотную к нему, и его всемогущество можно было почти потрогать руками. Он уже не казался таким раздраженным, скорее ему хотелось убедить Артакса в своих словах. — Большинство работников облачного корабля приходят из-за золота, поскольку за один год в небесах Нангонга можно заработать больше денег, чем за семь лет на родине. Некоторые приходят в поисках приключений или славы. Другие, опять же, надеются приблизиться к бессмертному или одному из нас, девантаров. Эльфы же в этих вышитых золотом одеждах — все сплошь рабы своих господ-драконов. Их преклонение заходит настолько далеко, что они называют себя драконниками и накалывают на коже изображение дракона. Свободной воли они давно лишились. Все они отверженные. Их называют безродными, поскольку их собственные семьи обрывают все связи с ними и боятся их. Все они жалкие, заблудшие создания.
Артакс снова провел рукой по прекрасным волосам погибшей.
— И они красивы. Действительно красивы!
Девантар рассмеялся.
— У тебя так долго не было женщины, что ты заглядываешься на тощую эльфийку?
Тем временем Джуба и верховный жрец оказались в пределах слышимости. В то время как воин тщательно смотрел на палубу, верховный жрец откашлялся и непонимающе уставился на Львиноголового. Абир Аташ тяжело опирался на свой солнечный жезл, с трудом переводя дух.
Артакс был рад, что на нем надет шлем-маска. Он чувствовал, что щеки его пылают. Девантар отлично знал, как у него обстоят дела с женщинами. Насмехаться над ним совершенно не было нужды.
Артакс осторожно разжал руки эльфийки и взял большой меч. Оружие оказалось легче, чем он ожидал. Испытующе взвесил его в руке. Не то чтобы он разбирался в мечах... В сознание невольно просочились воспоминания из жизни Аарона. Нет, он таки разбирался в мечах. Взмахнул мечом в воздухе, верховный жрец испуганно отпрянул.
— Хороший меч, — довольно произнес Артакс.
— Проклятое оружие, — решительно возразил девантар. — Пронизано темной магией драконов. Меч, подобный этому, может разрезать твой холщовый доспех, словно он сделан из пожухлой листвы. Лишь немногие эльфийские клинки могут причинить тебе вред, но это как раз такое оружие. Оно было создано, чтобы проливать кровь бессмертных.
Артакс взвесил оружие в руке. Магии в нем он не чувствовал. Широко размахнувшись, он швырнул его за поручни.
— Такого оружия нам на борту не нужно, — он обернулся к Абир Аташу. — Желаю, чтобы эльфийка была похоронена как королева.
У верховного жреца отвисла челюсть, обнажив его кривые желто-коричневые зубы.
— Но, мой повелитель... Она ведь бесчестна! Убийца, которая,..
— Я не хочу, чтобы о ней говорили подобным образом! — набросился он на верховного жреца. — Я обязан ей. Благодаря ей на меня снизошло просветление. С этого часа моя жизнь изменится. Она напомнила мне о том, что однажды смерть настигнет и меня. Впредь как правитель я более тщательно буду заниматься своими обязанностями. Вы увидите, с сегодняшнего дня все станет иначе!
Джуба улыбнулся, словно уже неоднократно слышал от него подобные обещания. Абир Аташ казался раздраженным, он потупил взгляд, чтобы по его лицу нельзя было ничего прочесть. А девантар склонил свою львиную голову к плечу и задумчиво смотрел на него.
Избрана
Нандалее проснулась. Она лежала, подтянув к себе ноги, под одеялом, мягким, словно шерстка котенка. Ее окружал слабый голубоватый свет, негромко поскрипывало дерево. Воздух был наполнен чужим приятным запахом. Эльфийка предположила, что это какая-то смола.
Когда она шевельнулась, ложе, на котором она лежала, шевельнулось тоже. Она испуганно застыла и огляделась по сторонам. Воспоминания прошлой ночи были очень смутными. Гонвалон понес ее в ночное небо на пегасе. Девушка удивленно разглядывала голубые стены. Свет пульсировал, словно живой. Было приятно смотреть на него, он словно приглашал рассмотреть себя. Наблюдать за тем, как меняются оттенки голубого. Голубой... Нандалее задержала дыхание. Дерево еще раз скрипнуло, она услышала ветер. Эльфийка вспомнила, как лежала в ледяном ручье, а над ней плыла Голубая звезда. Может быть, Гонвалон привез ее на небесный корабль Певца? Еще Нандалее вспомнила кобольдшу и ее грубые слова. Певец был одним из создателей Альвенмарка. Мыслимо ли, чтобы он окружал себя подобными существами? Она снова уставилась на созданные из света стены. Никогда прежде не доводилось ей видеть ничего подобного. Должно быть, она все же на Голубой звезде!
Воспоминания постепенно возвращались. Кобольды вымыли ее. Мысль об этом была неприятна ей. Не потому, что Сата и остальные видели ее обнаженной, а потому, что она была настолько слаба, что не могла сама удержать голову над водой. Но как кобольды перенесли ее на эту постель?
Разве Сата не говорила о кентавре? О мяснике! Может быть, кобольды передали ее этому человекоконю? При мысли об этом Нандалее содрогнулась. Она слыхала много дурных историй о кентаврах и решила ощупать себя меж бедер. Затем встряхнулась. Глупости! Она на Голубой звезде! Певец совсем близко! Он не допустит, чтобы с ней что-либо случилось. Его слуги вырвали ее из лап смерти. Она должна быть благодарна, а не подозревать всех и вся.
Нандалее села, и постель ее плавно качнулась!
Рядом с ложем обнаружился разрисованный цветами сундук, на котором лежала аккуратно свернутая одежда. Рядом на полу стояла пара сапог. Эльфийка свесила ноги с постели. Пол под ногами оказался приятно теплым, словно скала летним вечером. Но ложе... Когда она поднялась, оно снова шевельнулось. Оказалось, что оно парит в воздухе. Одеяло свисало с краев, поэтому Нандалее пришлось опуститься на колени, чтобы внимательнее рассмотреть его. Снизу оно выглядело словно большое, расколотое посредине яйцо. Эльфийка руками ощупала дно — оно было гладким и мягким.
Внезапное покашливание заставило Нандалее обернуться. За ее спиной стояла Сата. Старая кобольдша вошла в комнату совершенно бесшумно,
— Как приятно войти и сразу увидеть обнаженный зад.
Эльфийка поднялась, испытывая мучительную неловкость.
Как Сата могла вообще сказать подобное! Неужели не знает, как себя вести? Или так плохо говорит по-эльфийски?
— Тебя ждут, малышка. Было бы мило, если бы ты надела то, что положили для тебя вон там. И при этом я имею в виду, что именно все! — И с этими словами она отвернулась, отодвинула часть стены в сторону и исчезла в голубом свете.
Нандалее рассердилась из-за того, что не смогла произнести ни слова. И что позволяет себе эта коротконогая кобольдша, называя ее малышкой! Нужно будет вправить ей мозги. Она посмотрит вещи, лежащие на сундуке... Но надеть? Что говорит против того, чтобы она вышла из комнаты обнаженной?
В любом случае она не позволит кобольдам отдавать ей приказы!
Эльфийка с любопытством взяла в руки предмет одежды, лежавший сверху. Ткань была ей незнакома — мягкая, гладкая, слишком тонкая для Альвенмарка. Но ведь на корабле Певца тепло. Можно хотя бы примерить брюки.
Она раздраженно поглядела на то место в стене, через которое ушла Сата. Наблюдают ли кобольды за ней?
Брюки оказались узкими, как вторая кожа, и на них, похоже, совершенно не было швов. Интересно, кто их сделал? Уж точно не грубая Сата. Брюки сшиты словно специально на нее. Наверняка работа чародея! Или даже самого Певца?
Задумавшись, Нандалее провела рукой по ткани. Может быть, Певец хочет принять ее, а перед альвом нехорошо представать нагишом. Пусть Сата думает, будто она смиренно подчиняется ее приказам, — Нандалее-то знает, что это не так. Но Певца нужно уважать. Быть на Голубой звезде — все равно что попасть в сказку.
Она взяла второй предмет одежды. Для рубашки он вообще- то был слишком длинным, но для платья чересчур коротким. Грудь и руки он облегал полностью, книзу расширялся. Вещь сразу понравилась эльфийке. Как и брюки, она была белой, словно яблоневый цвет.
Нандалее сделала несколько танцевальных движений, обернулась вокруг своей оси, наблюдая, как поднимается подол этого странного платья-рубашки. У него было узкое, но глубокое декольте. Несколько нескромно. Было видно верх ее груди. Но не больше.
Ее сапоги тоже были белыми. Не такими, как из оленьей кожи, в которой всегда оставался оттенок желтизны, а совершенно, полностью белыми. Как можно было так выбелить кожу, для Нандалее осталось загадкой. Она провела по сапогам рукой. Немного шершавые. Как бархат. Интересно, у какого зверя такая кожа?
Нандалее надела сапоги. Они доходили ей до колен. Какая чудесная одежда! Никогда прежде у нее не было такого сокровища! Интересно, что сказал бы Дуадан, если бы мог ее видеть?
Дуадан...
И тут же до эльфийки дошло, что теперь она безродная. Что она больше никогда не увидит тех, кто ей дорог. К горлу подступил комок. Она с трудом перевела дух. Вся радость улетучилась.
Девушка опустилась на пол, обуреваемая чувством внезапно нахлынувшего одиночества. Может быть, лучше пусть бы ее растерзали тролли? Безродная! Это самая страшная кара. Отверженная, для которой никогда больше не будет места в палатках ее народа.
Глаза ее наполнились слезами. Она плакала молча, сжав руки в кулаки, сдерживая всхлипы. Ногти глубоко впились в ладони, боль победила слезы. Она разжала руки. На правой ладони отпечатались четыре красных полумесяца. В линиях руки собиралась кровь. Она ведет себя, словно упрямый, глупый ребенок!
Из боязни испачкать новое, безупречно белое платье, она слизнула кровь с ладони. Она отдавала железом и показалась ей холодной, как будто мороз, едва не убивший ее, все еще таился у нее внутри. Негодуя на саму себя, она покачала головой. Какая чушь лезет ей в голову! Нужно взять себя в руки и поглядеть в глаза неизбежности. Она охотница! Все равно большую часть своей жизни она проводила одна и...
И она знала, что обманывает себя. Существует огромная разница между тем, чтобы быть одному, но иметь место, куда в любой момент можно вернуться, или просто остаться одной в целом свете.
Взгляд ее упал на что-то светлое, лежавшее на сундуке. Оно было спрятано под ее новой одеждой. Снежинка! Быть не может. В комнате тепло.
Нандалее наклонилась поближе, чтобы внимательнее рассмотреть зачарованную снежинку. Это оказался не снег, а кристалл. Настолько хрупкий, что, казалось, малейшее прикосновение может разбить его. Но почему тогда он смог выдержать вес одежды?
Кристалл лежал на тонком серебряном листке. Что это, плющ? Форма слегка напоминала это растение. Кожаный ре
мешок позволял надеть кристалл на шею. Амулет. Она осторожно взяла его, затем прикоснулась к снежинке. Шесть тончайших лучиков не сломались от ее прикосновения. Кристалл был прочнее, чем казалось на первый взгляд. Наверняка подарок Певца!
Нандалее надела украшение на шею. Серебряный листок был приятно теплым на ощупь. И уже в следующий миг тепло окутало ее тело, словно она набросила на плечи плащ, висевший у костра. Амулет должен был защищать ее от холода высоко в небе. От пронизывающего ветра. Точно, подарок Певца! Нандалее невольно вспомнилась история о Ни Рин, поднявшейся по спине радужного змея вверх, к Голубой звезде. Может быть, ей тоже предначертано войти в лейб-гвардию Певца. Как бы там ни было, она попала на Голубую звезду чудесным образом, а теперь альв одарил ее. Мысль об этом придала ей мужества. Хоть она и безродная, но не бездомная. Она стяжает великую славу. И через сотни лет будут помнить ее имя. Она, отверженная, станет самым знаменитым чадом своего клана!
— Ты наконец-то готова?
Нандалее удивленно обернулась. Дверь открылась совершенно бесшумно. Сата ждала ее, скрестив на груди руки. Как могут альвы окружать себя такими невоспитанными существами, держать их в качестве слуг?
От ответа Нандалее воздержалась. Когда ее примут в лейб- гвардию Певца, у нее будет достаточно возможностей отомстить Сате за все ее дерзости. Она пошла за кобольдшей по коридору, стены которого, казалось, состояли из замерзшего голубого сияния. Она не могла разглядеть даже, есть ли в них двери. Пол из темно-красного дерева негромко поскрипывал, независимо от ее шагов, словно сердясь на ее присутствие.
Они вышли к узкой лестнице. Сате пришлось запрыгивать на каждую ступеньку, в то время как Нандалее могла идти совершенно спокойно. Кобольдша что-то пробормотала себе под нос и вдруг положила руку на одну из стен. Ее маленькие пальцы погрузились в голубой свет, стена расступилась. В лицо эльфийке подул ветер. Он был ледяным, но его прикосновение не вызвало у Нандалее дрожи.
Сата привела ее обратно на палубу, на которую приземлялся Гонвалон. Эльф вернулся, отметила Нандалее. Вернулся без Айлин.
Казалось, Гонвалон и его черный пегас ждут ее.
Должно быть, удивление было отчетливо написано у нее на лице, потому что кобольдша улыбнулась ей.
— А ты что, думала, что тебя примет Певец?
Нандалее пристыженно опустила взгляд.
— Как раз напротив, — нимало не смутившись, продолжала Сата. — Он выразил ясное и недвусмысленное желание, чтобы убийца немедленно покинула его корабль. Он не был рад тому, что я приняла тебя, да еще не спросив его разрешения.
Эльфийка с сомнением глядела на Сату. Правда ли это? Можно ли верить кобольдше?
— Снова удивлена, малышка? Тебе еще многому предстоит научиться! — рассмеялась Сата.
Гонвалон пошел ей навстречу, скупым жестом приглашая ее следовать за собой.
— Идем. Я отведу тебя туда, где убийцу наследника престола примут с радостью, — произнося эти слова, он не улыбался. Его взгляд показался девушке суровым и холодным.
Убийца наследника трона. Тролль... Теперь Нандалее наконец поняла. Поняла все. И сознание того, что натворила одна- единственная стрела, выпущенная в порыве необдуманного гнева, настигло ее, словно удар. Она убила принца Кенигсштейна! Ноги ее задрожали, грозя не удержать ее. Охота все еще продолжается, и тролли не удовлетворятся тем, что поплатилась она одна. Весь ее клан в опасности. До сих пор!
Смысл жизни
Артакса разбудил луч света, щекотавший его нос. Он заморгал и дернулся. Свет прожигал глаза, уходя вглубь головы. Он поспешно задвинул полог. Даже сумеречный свет, проникавший сквозь ткань, был ему неприятен, он чувствовал себя совершенно разбитым. Болел каждый мускул. Как будто по нему потопталось целое стадо диких коней. Во рту было сухо, под шершавым языком ощущался неприятный привкус.
Значит, вот как просыпаются бессмертные, подумал он, потянулся и снова закрыл глаза. Но пульсирующая боль в голове осталась. Он весьма смутно, частями помнил свой прошлый день. Что ж, похоже, все это ему не приснилось, иначе бы он лежал в своей покосившейся хижине на ложе из сена и мха. Или он по-прежнему спит?
— Ни в коем случае, парень.
Девантар! Он здесь? Артакс открыл глаза и тут же пожалел об этом. Было слишком светло, эти проклятые сумерки.
— Весьма лестно, что ты путаешь нас с божественным. Продолжай, тогда, возможно, мы не станем убивать тебя сразу, крестьянин.
Это кошмарный сон, подумал Артакс. Теперь это очевидно. Действительно странный сон, но все же сон. Ну ладно, тогда ему всего лишь нужно сейчас проснуться.
Он провел рукой по лицу, ущипнул себя за нос, сам того не желая. Что с ним происходит? Что...
— Мы так захотели!
Может быть, он сходит с ума? Что делают эти голоса в его голове? И что он вообще делал прошлой ночью? Он помнил, что пришел в гарем. Все те женщины... Это было невероятно. Они все вздыхали о нем. О нем, которому до сих пор лишь однажды обернулась вслед старая карга, потому что он был нищим и выглядел не особенно привлекательно. Они протянули ему золотой кубок с вином. Артакс вздохнул.
— Не один! Почти каждая поднесла тебе вино, и ты, идиот, попробовал все!
Похмелье бессмертного поистине совсем не то, что похмелье крестьянина. Он напился не впервые, но так странно не чувствовал себя еще никогда. Однако, урезонил себя он, вернемся к голосам в его голове. Чужие воспоминания, новое тело, бог-собеседник — это все одно. Но эти голоса в его голове, это уж точно слишком. Со снами всегда так. Всегда есть какая-нибудь зацепка. Возможно, где-нибудь в хлеву неподалеку блеет коза и хочет напомнить ему о том, что ему пора вставать и приниматься за работу. С другой стороны, полностью уверен он не был. Этот сон длился чертовски долго и вообще не ощущался как сон. Голова не была ясной, но осязание... Может быть, он сходит с ума?
— Как раз наоборот. Твое опьянение ничего нам не сделало, не считая того, что ты во всех отношениях представляешь собой сущее разочарование. Нужда не оставила божественному иного выбора, чем взять тебя. Так что напейся еще пару-тройку раз, поразвлекайся с нашими шлюхами. Долго тебе этого не пережить. Ты ведь не думаешь, что дурачка вроде тебя Львиноголовый сделает правителем надолго? Ты — вынужденная мера. Весьма временная, можешь быть уверен.
Артакс потянулся. Это все опьянение. Эти голоса он будет игнорировать. И к вину, которое пил вчера, больше не притронется. Лучше всего будет поспать еще немного. Он отвернулся от окна, натянул на себя нежное, словно лепестки цветов, одеяло и собрался уснуть, когда кончики его пальцев коснулись мягкой кожи.
Он испуганно открыл глаза и тут же был наказан новой волной глухой боли. Проклятое вино! Он неясно разглядел сплетение рук и ног, зажмурил глаза и снова открыл. Слишком много рук и ног. Что...
— Ты притащил в постель троих, крестьянин. И, чего следовало ожидать, ты и здесь сражался плохо.
Артакс попытался прогнать проклятый голос из своей головы. Кем бы он ни был — доверять ему нельзя. Чего стоит одна эта причуда — говорить о себе во множественном числе. Да он сам безумен!
Артакс еще хорошо помнил, как прощался со своим военачальником и верховным жрецом. В гарем он пошел один. Женщины набросились на него со всех сторон, едва он вошел в их покои. Со своей Альмитрой он всегда представлял себе это иначе. Поначалу он не знал, что со всем этим делать. Стоял как столб. И только когда они принесли вино, стало легче.
Даже теперь все это казалось сном.
Он поглядел на троих женщин, спавших в его постели. Невероятно! Некоторые из обитательниц гарема плакали от радости, от того, что увидели его живым. И все они были красивы. Нет, красивы — не то слово. До вчерашнего дня он вообще не знал, что женщины могут быть такими. Что они такие приятные на ощупь. Что они могут так приятно пахнуть. Он был ошеломлен. И все они соревновались за его внимание. Его взгляд, его слово... Поход в покои женщин взволновал его в той же степени, как и возбудил. Воспоминания Аарона были... Для этого ему не хватало слов. Бессмертный Аарон очень много времени проводил в постели. И делал некоторые весьма загадочные вещи. К примеру, Аарон любил окидывать взглядом своих женщин, а затем в какой-то момент начинал считать. Он всегда выбирал седьмую... Так ведь не делают!
«Не то чтобы я разбирался в женщинах, — пристыженно подумал Артакс. — Я всегда был слишком жаден, чтобы купить пару часов внимания дамы сомнительной репутации. Откладывал каждый медяк, чтобы когда-нибудь заплатить за настоящую жену. Такую, что останется навсегда. Такую, как Альмитра. Только поэтому я здесь».
Но ни одна женщина не бьща похожа на нее, и, в конце концов, он поступил точно так же, как Аарон. Он просто не мог выбрать. Все они были соблазнительны. Поэтому он трижды посчитал до семи.
Он снова окинул взглядом огромную кровать. Она была больше хижины, в которой он жил еще вчера.
Три женщины еще спали. Или просто притворялись? Ждали, чтобы он ушел?
— Они всегда притворяются перед мужчиной, — отозвался незваный голос в его голове.
— Они боятся наших прихотей. Мы готовы поспорить, что ни одна из них не спит. Возможно, ночью тоже ни одна не спала. После случившегося они боятся твоего гнева. И боятся, что он обрушится на ту, которая пошевельнется первой.
Артакс попытался вспомнить, о каких событиях говорит мучитель. Он пришел сюда с ними троими. Приходилось опираться на них. А потом они начали...
— Они не особенно старались. Но в твоем случае это было и не нужно.
Артакс сжал руками виски. Как ему избавиться от этого проклятого голоса?
— Правда глаза колет, не так ли? Да, зрелище было жалкое. Едва они принялись за твою лучшую часть, как все веселье закончилось. И, в довершение ко всему, спустя три удара сердца ты впал в глубокую дрему, причем храпел так громко, что слышно было во всем гареме.
Это неправда, мысленно упирался Артакс. Точно неправда! Хоть он и не мог вспомнить, но это не могло быть правдой. Он спросит этих троих о ночи, как только они проснутся.
— Какая потрясающая идея, господин крестьянин. В ней раскрывается весь масштаб твоей трогательной наивности.
Несмотря на то что Артакс понятия не имел, что означает последнее слово, но решил исходить из того, что ничего хорошего.
— Можно было бы сказать «глупости». Слово «глупость» ты понимаешь, правда?
Этот мучитель читает мои мысли!
— Конечно. Поскольку мы застряли в твоей весьма пустоватой голове, то нам известно то немногое, что в ней происходит. И, предвосхищая твои натужные размышления: конечно же, нам известна вся история твоей жалкой, совершенно никчемной жизни. На баб ты до сих пор только смотрел. Был девственником до прошлой ночи. А теперь даже не можешь вспомнить свою первую ночь любви, потому что был пьян. Жалкое зрелище! Именно то, чего стоит ожидать от крестьянина. А что касается твоего плана спросить этих троих о прошлой ночи, то, как ты думаешь, что они ответят? Будут говорить о тебе плохо? Думаешь, захотят, чтобы им голову с плеч сняли? Точно нет. Они будут врать тебе напропалую. Будут рассказывать, каким чудесным, страстным и выносливым любовником ты был. Лучше поверь нашим словам.
Этого я делать уж точно не стану. Нужно убрать этот голос из своей головы. Может быть, Львиноголовый сможет ему в этом помочь?
— Это вряд ли. Мы — Аарон. Ты — всего лишь наш эпизод. Досадная неудача. А мы — бессмертный. Квинтэссенция всего знания, всего опыта всех Ааронов. От тебя у нас лишь телесная оболочка. Преходящее. А мы вечны. И, строго между нами, в этом теле кое-что нужно было подправить.
Артакс оглядел себя. В этом сумеречном свете видел он плохо. Кроме того, его по-прежнему мучила пульсирующая головная боль. Особенных изменений он не заметил.
— Будь же честен с собой! Что с твоим животом? Ты встань! Вчера ты был всего лишь неотесанным чурбаном. А сегодня у тебя атлетически красивое тело. И мы сильно подправили еще кое-что. Мы и не знали, что можно быть таким мелким там...
Глупая болтовня, подумал Артакс, не прислушиваясь. По крайней мере, он решил попытаться.
— Да ты подойди к тазу с водой, что стоит вон там. И оставь уже эти глупые идеи насчет того, что мы тебя обманываем. Мы просто беспощадно искренны. С твоей стороны будет разумнее прислушаться к нам. Через пару часов, когда божественный покончит с твоим жалким существованием, ты станешь частью нас. Так что наслаждайся временем, когда еще можешь сам принимать решения.
Артакс усмехнулся. Ему пришла в голову идея. Кто вообще сказал, что он должен постоянно позволять этим голосам оскорблять себя? В конце концов, это ведь они в его голове. И он им покажет, кто в доме хозяин!
Божественный не покончит с моим существованием, сообщил он себе и Ааронам. Ты был настолько глуп, что встал на поручни, когда тебя атаковали. Может быть, это стало наказанием за твою глупость.
Ха! Вот они и заткнулись, эти болтуны!
Осторожно, стараясь не разбудить ни одну из девушек, Артакс выбрался из постели и подошел к миске с водой. Края ее были украшены прекрасным цветочным узором. Во всей деревне не было миски, которая была бы похожа на эту. Даже у Сирана не могло быть таких сокровищ!
Рядом с тазом на столе стояла масляная лампа. Фитиль которой погрузился настолько глубоко, что на поверхности плясал лишь крошечный огонек пламени. Он осторожно поднял фитиль повыше, пламя начало медленно расти. И тогда, наконец, он смог увидеть отражение своего лица в воде.
Он недоверчиво провел по нему рукой. Это было уже не его лицо! На него смотрел незнакомец. Нос был прямым, глаза — немного темнее, брови — красиво изогнуты. Даже собственные скулы показались ему более четко выраженными. Изменился даже цвет лица, стал немного светлее.
— Ты что, скучаешь по своему старому носу? Ты помнишь, как он выглядел? Похожий на улитку без раковины. Бесформенный комочек.
Но это был мой нос, с горечью подумал Артакс. А это лицо... Он отвернулся от таза.
— Очень важно хорошо выглядеть. Женщины гораздо охотнее отдаются тебе. И подданные внимательнее прислушиваются к тому, что говорят красивые. Красота обольщает, Артакс. Сюда же относятся дорогие платья и самоуверенное поведение. Внешний вид важен. Если ты красив, в тебе сразу предполагают внутреннюю красоту. Думают, что ты добрый и справедливый правитель. Реальность меркнет перед твоей внешностью.
Артакс вспомнил о нескольких ужасах из воспоминаний Аарона. Бессмертному нравились все возможные жестокости. Содрогнувшись от отвращения, Артакс покачал головой.
— Так тебе от нас не избавиться, — настаивал голос.
— Это всего лишь сон, — негромко пробормотал он. — Просто кошмарный сон.
Он вспомнил о том, как на протяжении первых недель после того, как стал лесным крестьянином, был настолько неосторожен, что съел один из даров леса. На вид они были похожи на яблоки, пахли очень хорошо и были сладкими на вкус. Едва съев их, он почувствовал головокружение. Ему пришлось сесть, и два дня он просидел, прислонившись к стволу дерева, и хихикал. По крайней мере, именно так ему сказали впоследствии. Мир слился в карусель ярких красок, и в какой-то момент жена горшечника, жившего в двух улицах от него в его родной деревне Бельбек, спасла его из водоворота красок. Однажды он наблюдал за тем, как она купалась в реке. Видел, как она поднимала юбку. Какой у нее был зад! Чем дольше он смотрел на нее, тем сильнее сливалась она с образом его Альмитры, что ему очень и очень понравилось. Горшечница родила своему мужу двоих детей. К сожалению, двух дочерей. Нельзя ведь получить все и сразу. В лесу она тоже поднимала юбку. Конечно, на самом деле ее там не было. Позже он услышал, что эти подлые яблоки называются яблоками грез. Они запутывают людей.
Артакс зажмурил глаза и досчитал до двадцати. Он был уверен в том, что не ел яблок грез. Но все это... Может ли все это быть правдой?
Он неуверенно поднял веки. Все было на месте! Огромная постель. Три женщины.
Он подошел к занавеске, за которой находилось огромное окно. Окно размером с ворота хлева. Ничего подобного ему прежде тоже не доводилось видеть. Оно было сделано из сотен маленьких стеклышек, искусно вставленных в отливающую золотом бронзу. Артакс отодвинул занавеску в сторону и коснулся пальцами стекла. Оно тоже было знакомо ему только по рассказам. В окна в их деревенском храме были вбиты рамы, которые священнослужитель затянул тонко выскобленными козьими шкурами. Сквозь шкуры сочился слабый желтоватый свет. До сих пор это казалось ему роскошью. Остальные окна в деревне закрыты не были. Были только деревянные ставни. А чаще не было и этого.
Головная боль отступала, он заглянул в щель между тяжелыми занавесями. Под ним до самого горизонта простиралась ослепительно белая, слегка холмистая равнина. Они летели над облаками. В этом было что-то магическое. Казалось, здесь существуют лишь свет и красота. На сердце было легко. Он бессмертный! Он может получить все, о чем смертные могут только мечтать. Он не спит! В этом ему уже не нужно себя убеждать. И на что он жалуется? Разве его жизнь не стала бесконечно более легкой? Какое значение имеет этот недовольный голос в его голове? С этим он справится.
Он прислушался к себе, но на этот раз возражений не последовало. Артакс отпустил штору и снова обернулся к постели. Он почувствовал, как кровь прилила к паху. Ближе всего к нему была рыжеволосая. Ее кожа была белой, словно молоко. Вчера она все время настаивала на том, что ее волосы настоящие. Даже после того, как выпила уже довольно много. Настоящие рыжие волосы. Разве так бывает? Он знал, что женщины красят волосы в рыжий цвет. Такое было даже в его деревне. Но этот цвет пламени был другой. С легким металлическим блеском.
Артакс забыл их имена. Все три имени. Не так он представлял себе свою первую ночь любви. Как он мог забыть имена! Как он мог забыть все! Голосу в своей голове он верить не хотел. Мужчина поглядел на всех троих, отчаянно пытаясь вспомнить. Они не представлялись... Конечно, нет. Но они обращались друг к другу по имени... Бессмертный Аарон никогда не запоминал их имена! Этого не было в этих чужих воспоминаниях. Много лиц... И ни одного имени! Но он другой. Он еще помнил, что пытался запомнить имена их всех, но теперь они стерлись. Первые женщины в его жизни, с которыми он разделил ложе... Безымянные! Он отнюдь не был романтиком. Нет, конечно, нет! Он всегда рассуждал совершенно прагматично о женщине, которую однажды выберет. У нее должны были быть широкие бедра, чтобы она могла хорошо рожать и не померла во время первых же родов. Второй жены он бы себе позволить не смог никогда. Но это... Это неправильно. Так быть не должно!
Интересно, они любят его? Так, как он всегда представлял себе, как они с Альмитрой будут любить друг друга? Артакс скривился. Этот вопрос никогда не играл роли в прежней жизни Аарона. Может ли мужчина, содержащий гарем, интересоваться настоящей любовью? Вряд ли! Он просто хотел поразвлечься. И в этом нет ничего такого, правда? Если можно получить все, то почему бы не сделать этого? Не глупо ли отказываться? Не насмешка ли это над теми, кто мечтал обо всем том, что было у него теперь? Но... О чем он, Артакс, сможет мечтать в будущем? До вчерашнего дня у него были в жизни четкие цели. Собрать достаточно денег и суметь купить если уж не женщину своей мечты, то хотя бы просто подходящую женщину, осесть, завести семью и зачать как можно больше сыновей.
Артакс оглядел комнату. На стенах висели картины, вырезанные из слоновой кости, изображающие мужчин и женщин во время любовных игр. На низеньком столике лежали украшения, снятые его партнершами. Наверняка одни эти украшения стоили больше, чем вся его деревня и все, кто в ней жил. Найти жену — это уже не его будущее, если у него вообще есть будущее. Он невообразимым образом превзошел свою цель. Да, ему еще нужно зачать сыновей... Но это произойдет словно мимоходом. Может быть, вчера ночью он зачал одного-двух?
Да, подумал он, нужно найти себе новую цель. Отец всегда твердил ему, как это важно — иметь цели в жизни. Без цели можно было просто мотаться туда-сюда, и в конце концов могло оказаться, что ты ничего не достиг. Но если выбрать цель и упорно держаться за нее, то невидимая другим нить протягивается через всю жизнь. Спасительная веревка, за которую можно держаться в бурю. Лишь такая жизнь заслуживает уважения!
Он поднялся и еще раз подошел к окну. Свет над облаками был настолько ярким, что было больно глазам, несмотря на то что головная боль прошла. Какая цель будет достойна человека, парящего на летающем корабле высоко над облаками?
Все еще чувствуя усталость, он прислонился к обрамленному бронзой стеклу. Оно слегка заскрипело под его весом. Несмотря на это, он не отошел. Может быть, он устал от жизни? Интересно, что скажет Львиноголовый, если за сутки у него упадет с неба второй бессмертный? Артакс издал короткий смешок.
Рыжеволосая лениво потянулась и заморгала, глядя на него. Он готов был спорить, что она проснулась еще раньше. Может быть, волосы у нее и настоящие, но все остальное — нет. Голоса в его голове, пожалуй, были правы.
— Ты меня любишь? — вдруг, повинуясь прихоти, спросил он.
— Я боготворю тебя, — она произнесла это страстно и бросила на него взгляд, потянувшийся к самому ее сердцу. Ему стало жарко.
Взгляд ее опустился ниже. Улыбка стала шире.
— Как видно, я тебе тоже не совсем безразлична.
Едва слова сорвались с ее губ, как две другие тоже пошевелились. Воспоминания возвращались! Рыжеволосую звали Шапту. А ее подругу — Айя. Но третья, с темной кожей и волнистыми волосами... Ее имя поглотила ночь. Все они улыбались так, что захватывало дух. Артакс чувствовал себя совершенно не как любовник. У него было такое чувство, что он стал добычей.
— Меня ждет Львиноголовый, — резко произнес он, схватил простынь и обернул ее вокруг бедер. Ему нужно выйти из спальни. Скорее! И он должен найти цель, иначе он окажется потерян навеки.
— Разве все оказалось не так, как мы предсказывали, Артакс? Тебе не убежать от своей судьбы. Ты давно уже потерян. И погоди. Еще до исхода этого дня Львиноголовый обменяет тебя на более достойного. На человека с пониманием, достойного слышать наш голос. Возвращайся! Совокупляйся! Это будет последнее удовольствие, отпущенное тебе в твоей жалкой жизни, крестьянин.
Ничего не поделаешь, подумал Артакс. «Знаете что? — мысленно произнес он. — Поцелуйте меня в зад! Вы просто зрители. А я живу!»
Совершенно гармоничное создание
Разговаривать на летящем пегасе было невозможно. Пронизывающий ветер мешал дышать, уносил каждое слово, как только оно успевало сорваться с губ. Теперь Нандалее уже была уверена в том, что Гонвалон не хочет с ней разговаривать. Он вернулся без своей спутницы. Да и как могла выжить Айлин, одна среди целого войска троллей? Это было невозможно. Чужая воительница отдала свою жизнь, чтобы спасти ее. А Нандалее даже не знала, кто готов был заплатить эту цену. Кто послал Гонвалона и Айлин? Кому они служат, драконам или альвам? Наверняка они пришли не по собственному побуждению.
Пегас заржал и по отвесной дуге понесся к земле. Много часов назад они пролетели над горной цепью, где возвышался Кенигсштейн, и бежали дальше, на юго-восток. Под ними простиралась похожая на небольшие волны равнина с встречавшимися кое-где одинокими утесами. Стоял серый пасмурный зимний день. Лишь одинокие скалы пронизывали бледный платок зимы, наброшенный на пейзаж. Здесь не было лесов. Пейзаж был однотонным. Иногда она замечала небольшую группу шерстистых носорогов или мамонтов. В остальном же — ни шевеления.
Ночнокрылый направлялся к скале, вздымавшейся между холмами, подобно лезвию ножа. Нандалее прикинула, что серокоричневая скала может быть до сотни шагов в высоту.
Пегас расправил крылья, замедляя полет. Он снова
заржал, словно испытывая раздражение или беспокойство. Гонвалон натянул поводья. Фыркнув, жеребец запрокинул голову назад.
Они опускались все ниже. Нандалее чувствовала, что жеребец не хочет находиться здесь. Что с этой скалой не так?
Тяжелые копыта Ночнокрылого пронзили снег, он брызнул им на головы. Нандалее испугалась, что конь может поскользнуться. Она ослабила ноги в широких кожаных стременах седла. Если пегас упадет, она была готова спрыгнуть на землю.
А затем Ночнокрылый остановился.
Гонвалон соскочил с седла, успокаивающим тоном заговорил с жеребцом.
Нандалее огляделась по сторонам. Они приземлились посреди пустоты. Что им здесь нужно? Здесь не то место, где можно было бы встать лагерем, и она была уверена в том, что пегас еще не устал. Они могли бы продолжать путешествие.
Она с сомнением оглядела отвесную скалу. Может быть, здесь есть пещера? Нет. Здесь были только сосульки, стеклянными мечами свисавшие с выступающих утесов. Пронзительный восточный ветер свистел и завывал вокруг скалы, таская по равнине снежную пелену.
Холод не мог причинить Нандалее вреда. Она предполагала, что все дело было в амулете. Несмотря на легкую одежду, ей было тепло. Она чувствовала резкие порывы ветра на лице и руках, но не смертоносные укусы холода.
Гонвалон неуверенно бродил туда-сюда, смотрел на пол и, казалось, искал что-то. Нандалее удивленно наблюдала за ним. Может быть, она умеет читать следы лучше него. Снег здесь казался совершенно нетронутым. Даже он должен был заметить, что здесь ничего нельзя найти! А потом она ощутила кое- что другое. Чужую силу. Должно быть, именно этого испугался Ночнокрылый.
Внезапно Гонвалон опустился на колени, крепко прижал правую руку к скале и закрыл глаза. Он был напряжен. Нандалее не осмеливалась заговорить с ним. Что-то происходило. Его губы бесшумно шевелились. В воздухе висело напряжение, как будто перед началом грозы. Тонкие волоски на шее встали дыбом, и она на шаг отпрянула от эльфа. Снег заскрипел под ее сапогами. Ни звука, отругала она себя и снова застыла. Ветер выл, летая вокруг отвесной, похожей на нож, скалы, но здесь, внизу, рядом с ними, ветра не было совершенно! У Нандалее захватило дух. Это невозможно! Она недоверчиво уставилась на водовороты мелкого снега, носившиеся над заснеженным пейзажем. Теперь они избегали их. Не подходили ближе чем на пару шагов!
Яркий свет отражался в снежной белизне. Нандалее обернулась. Из снега вылетели две змеи из ослепительно яркого света и склонились друг к другу. Нандалее невольно вспомнила истории о радужном змее, на спине которого Ни Рин попала на борт Голубой звезды. Когда обе змеи соприкоснулись, пространство между ними наполнилось темнотой. А затем она увидела Золотую тропу, ведущую сквозь тьму.
— Идем! — Голос Гонвалона звучал очень устало. На лбу выступили капельки пота.
— Куда ты ведешь меня?
— Туда, где тебе откроют Незримое око, если ты окажешься достойной.
Ей хотелось задать ему другие вопросы, но она чувствовала, что ответов не получит. Ночнокрылый подошел к Гонвалону, ткнулся ему носом в щеку и поглядел на магические врата. Казалось, жеребец уже не испытывает страха. У нее мужества не меньше, чем у крылатой кобылы, решила Нандалее. Она показалась самой себе невежественной и беспомощной. Как она ненавидела подобное чувство! Она решительно шагнула во тьму.
— Стой! — Гонвалон схватил ее за руку и оттащил назад. — Ты не можешь так просто ступить на тропы альвов. Ты заблудишься.
— Я выросла в глуши лесов и за всю свою жизнь ни разу не потерялась.
— Это не лес, — вяло ответил он. — Ты увидишь. — И, не дожидаясь ответа, потянул ее за собой. Ночнокрылый пошел за ними. Казалось, пегас входил во тьму по ту сторону магических врат уже не в первый раз.
— Это Ничто, пространство между мирами, — пояснил Гонвалон. — С тропы сходить нельзя, иначе ты рухнешь в пустоту и найти тебя здесь будет трудновато.
Тропа была странной на ощупь. На вид она состояла просто из света, но в то же время была материальной. На каждом шагу ее ноги слегка погружались в этот свет, как будто она шла по скале, покрытой толстым слоем мха. Нандалее было страшно. И в то же время она злилась из-за того, что испытывает страх. О каких мирах он говорил? Что находится по ту сторону тьмы? Может быть, Гонвалон просто решил увести ее из Альвенмарка?
— Я уже не ребенок. Буду смотреть под ноги, — упрямо заявила она. — И я вообще ничего не боюсь!
— Что не обязательно является признаком большого ума, — устало ответил Гонвалон. — Единственную опасность здесь представляем мы сами. Мы можем заблудиться или упасть в Ничто. И если нам очень сильно не повезет, то мы, возможно, наткнемся на джинна, расположенного немного с нами пошалить.
— Джинны? Они действительно существуют?
Гонвалон негромко рассмеялся.
— Мне уже доводилось встречать джиннов, уверенных в том, что эльфы существуют лишь в фантастических историях. Они любят путешествовать по Ничто. На самом деле джинны не злобны, но иногда у них просыпается чувство юмора, которое не понятно никому, кроме, возможно, другого джинна. В этом вопросе они похожи на кобольдов, только гораздо могущественнее.
Нандалее огляделась по сторонам, но вокруг не было ничего; ни запахов, ни звуков. Было Ничто, как уже было ясно из названия. Время утратило для Нандалее смысл. Казалось, оно тянется бесконечно, подобно окружавшей ее тьме. Эльфийка положила правую руку на сердце и принялась считать его удары. От напряжения оно стучало очень быстро.
Перед ними над Золотой тропой появилось окно из голубого света и начало быстро приближаться, словно тоже двигалось по направлению к ним. Ночнокрылый зафыркал. Может быть, это конец пути? Интересно, сколько он продолжался?
Из синевы подул ветер, коснулся щеки Нандалее, принялся играть с ее волосами. Гонвалон вывел ее из темноты. Внезапно они оказались высоко в горах. У их ног вилась горная цепь, словно застывшая камнем буря. Над ними простирался изборожденный трещинами уступ. Всего в нескольких шагах в позе портного сидела эльфийка. Глаза ее были закрыты, лицо выражало глубокую задумчивость.
Нандалее удивленно огляделась по сторонам и застыла. Там были еще эльфы. И дракон!
Свернув хвост и приподняв свою похожую на змеиную голову, он смотрел на нее.
Гонвалон поклонился, а Нандалее могла только смотреть. Дракон! Ей никогда прежде не доводилось видеть ни одного из них. На крайнем севере Альвенмарка они встречались редко. Этот был желтовато-белого цвета, похожего на старую кость. Сложив крылья, он спокойно смотрел на них. Был выше почти на два шага. Глаза его были ярко-голубыми и, казалось, светились изнутри.
Перед драконом в позе портного сидели семнадцать эльфов. Нандалее обратила внимание, что лишь трое из них смотрели на нее. Все остальные были полностью погружены в себя. Двое парили на высоте ладони от каменного пола, покрытого головокружительными узорами.
— Добро пожаловать в наш круг, госпожа Нандалее.
Голос дракона звучал у нее в голове! Слова раскаленной лавой текли в ее душе — сначала тихо и тепло, но очень быстро они стали жарче, начали выжигаться внутри нее. Слова дракона требовали, чтобы их никогда не забыли. Каждое из них было милостью. Она сверхотчетливо чувствовала интерес существа. Оно боролось с ней. Хотело получить что-то, сокрытое в ней, несмотря на то что сознательно она ему ни в чем не отказывала.
Нандалее взволнованно и в то же время смущенно поглядела на Гонвалона, но эльф не обращал на нее внимания. Он сосредоточенно глядел на дракона. Может быть, он тоже слышал голос внутри головы? Может быть, даже умел отвечать подобным образом? Волнует ли его, трогает ли его этот голос так же, как ее? Что это за место? Зачем она здесь?
— Вы эльфийка, госпожа Нандалее. Создание, исполненное гармонии, единое целое с магией, которую вы начнете видеть во всем, если нам обоим удастся открыть ваше сокрытое зрение.
— Теперь я оставляю тебя, — произнес Гонвалон без малейшего сожаления в голосе. — Здесь решится, станешь ли ты драконницей. Приведет ли тебя путь в Лазурный или же в Белый чертог. Или в могилу.
Нандалее судорожно сглотнула, хотела что-то сказать, хотела уйти отсюда! Но гордость запечатала ей уста.
Ее спаситель вскочил на спину Ночнокрылого. Махнул рукой дракону. А затем понесся к краю утеса.
Один удар сердца — и он исчез.
— Добро пожаловать, госпожа Нандалее, — произнес чужой голос в ее мыслях. —
Он всегда предпочитал короткие прощания. Однажды он тоже стоял здесь, и потребовалось пройти долгий путь, чтобы привести его к его собственным скрытым силам. Я чувствую, насколько сильно вы взволнованы. Присядьте, дитя мое. Сегодня вашим единственным заданием будет сесть и привести мир в свое сердце. И да, я знаю, что это трудная задача, когда чувствуешь на себе взгляд дракона.
Опасные мысли
Артакс стоял в галерее под стеклянным куполом, на носу своего летучего дворца. На губах его появилась задумчивая улыбка. Его летучий дворец! Не более недели тому назад он валялся в грязи, а теперь ему принадлежит этот могучий и таинственный летучий корабль. Последние дни он провел за его осмотром, забирался в самые дальние уголки, говорил со всеми возможными работниками воздушного корабля. Начиная с простых рабочих и заканчивая мрачным верховным жрецом, который, похоже, его недолюбливал. Артакс сознавал, что на борту говорят о нем. Он вел себя иначе, чем раньше, но, насколько он мог судить, объяснение, что падение с небес изменило его, приняли все. Он надеялся, что его любят. По крайней мере, все относились приветливо по отношению к нему. Артакс знал, что Аарон не церемонился, вынося смертные приговоры. Может быть, это все же страх...
— Конечно, это страх, безмозглый ты крестьянин.
Голос в голове никак не мог успокоиться. Когда он пил вино или уставал, он становился настойчивее. Однажды он даже говорил его устами. Но чаще всего его удавалось контролировать.
— Ты действительно так думаешь? Как ты думаешь, что мы делаем, когда ты спишь?
Нужно просто не обращать внимания на этого мучителя. Голосу только и нужно, что получить контроль над ним. И он был неправ в том, что касалось девантара. Его, Артакса, жалкого крестьянина, не заменили при первой же возможности более подходящей кандидатурой. Он по-прежнему был здесь и, по своему собственному мнению, справлялся довольно-таки неплохо.
— Девантар играет с тобой, как кошка с мышью. Пока что ты интересен, но как только интерес к твоим эскападам угаснет, тебе конец!
Может быть, голос прав. Повлиять на поступки девантара было не в его силах. Так что он будет стараться каждый отпущенный ему час.
Артакс оглядел бескрайнее, сверкающее море облаков. Он провел здесь, в стеклянном куполе, уже много часов и все еще не мог наглядеться на него, на этот мир, исполненный света и белизны. И на чудесное звездное небо, которое дарила ему ночь. Ему никогда прежде не доводилось видеть столько звезд, как здесь, высоко над облаками. Иногда он спускался в кабину лоцмана под корпусом корабля. Ему нравился этот старик, постоянно что-то напевавший себе под нос и определявший курс поднебесного корабля. Но внизу нельзя было смотреть на небо. Здесь же, наверху, можно было видеть, как скользит под кораблем земля, по крайней мере, когда облака не закрывали обзор, а еще можно было наблюдать за звездным небом.
Артакс то и дело ловил себя на желании прыгнуть на облака. Они казались такими потрясающе мягкими, словно равнина из не туго набитых мешков с соломой.
Воспоминания Аарона удерживали его. Воспоминания всех бессмертных, правивших до него, он уже научился вызывать так же легко, как свои собственные. Да, иногда он даже начинал опасаться, что они сольются в одну большую путаницу и однажды он уже не сможет четко определить, кем был когда-то. Артакс с тоской поглядел на облака. Разум твердо говорил ему, что произойдет с ним, если он поддастся собственному желанию. А еще он знал, что это желание было самой частой причиной смерти работников корабля. От него погибали чаще, чем от огня. И, тем не менее, он не мог смотреть на облака, не мечтая о том, чтобы побродить по ним.
— Я мог бы сделать твои мечты реальностью.
Артакс испуганно обернулся. Прямо за его спиной стоял девантар, бесшумно вошедший под стеклянный купол. Или он появился из ниоткуда? Артакс не мог смотреть ему в лицо.
— О чем еще ты мечтаешь?
— Разве ты не можешь читать мои мысли? — с ноткой упрямства в голосе произнес Артакс.
— Когда о мечтах говорят вслух, это другое. Таким образом они переступают первый порог. Становятся несколько более осязаемыми. Я должен принять решение, есть ли у тебя способность быть бессмертным. Ты осознаешь, какая милость тебе оказана?
— Пока что я осознаю, что вишу на волоске, — ответил он, все же подняв взгляд на девантара. Янтарные глаза Львиноголового, казалось, смотрят ему прямо в душу.
— Хочешь избавления? Я нашел кое-кого примерно твоей комплекции. Если бы ты был так любезен, что снял бы свою одежду, мне не пришлось бы...
— Я хочу изменить королевство! В корне! — вырвалось у Артакса.
— О, реформатор. В этом направлении Аарон двигался неохотно. Его величайшие реформы были проведены в стенах гарема.
Артакс смущенно кивнул. Он знал эти эскапады настолько хорошо, словно они были его собственными.
— И первым делом я похоронил бы эту эльфийку в Устье мира.
— Это принесет тебе гнев по меньшей мере двух бессмертных. Туда посылают в последний полет королей и героев.
— Я не знаю, какой ранг у нее был среди ей подобных. Но она совершенно точно была героиней. Она атаковала этот огромный корабль совсем одна.
— Это можно расценить и иначе: она была сумасшедшей, — произнес девантар тоном, по которому невозможно было понять, шутит ли он или говорит серьезно. — Кроме того, она была твоей убийцей.
— Я считаю иначе, что она сделала возможным мое перерождение. Я на нее не в обиде.
Губы Львиноголового поднялись. Это не улыбка!
— Крестьянин, ставший философом.
— У Аарона были хорошие учителя, — Артакс униженно опустил голову. — Его голова была полна знаний, которыми я теперь пользуюсь. Когда я тянусь к этим сокровищам, меня затапливают потоки мыслей. Ты знаешь, что моя мудрость основывается на краденом знании. Я ведь всего лишь недостойный, который...
— Лживые признания! — прошипел девантар. — Аарон опускался передо мной на колени, когда мы были наедине. И на людях он никогда не забывал оказать мне почести. Уже все заметили, что теперь все стало иначе.
— Тебе нужен сильный бессмертный или тот, который при каждой возможности преклоняет колени? Когда я буду лучшим слугой тебе? Если мой народ будет восхищаться мной или же если я, как и все остальные, буду валяться в пыли? Скажи мне! Я не знаю. Моя голова полна чужих мыслей, и уже сейчас, спустя всего несколько дней, они начинают смешиваться с моими собственными. Аарон всегда хотел казаться сильным, но у него было сердце мыши. Я всегда презирал жрецов. Никогда не уважал мужчин, у которых мозоли не на руках, а, в лучшем случае, на языке. Какова задача бессмертного? Скажи мне! Я не знаю!
— Ты — связующее звено между людьми и мне подобными. Ты исполняешь обязанности, несовместимые с нашей божественностью. Бессмертные — наши слуги. Но для людей вы недосягаемы. Почти полубоги. Вы — посредники людей и наши наместники.
— И? Разве наместник и полубог должен вести себя словно льстивый лакей? Или он должен воплощать гордость бога, избравшего его?
Львиноголовый оскалил зубы.
— Для человека, презирающего болтливых жрецов, у тебя очень хорошо подвешен язык.
— Аарона учили риторике с самых малых лет, — объявил Артакс.
— Что практически не принесло плодов, — девантар настороженно поглядел на него, и Артакс невольно вспомнил о кошке, играющей с мышью. Этот проклятый голос в его голове. Его слова были подобны медленно действующему яду.
Глаза девантара сузились. Сердце Артакса сжалось от страха. И зачем он только открыл рот! Неужели он лишился способности рассуждать здраво, раз решил спорить с богом? Это не он! Он потерялся в потоке воспоминаний Аарона, вот что. Но, признался он сам себе, Аарон тоже не осмеливался спорить с девантаром. Может быть, он сходит с ума из-за того, что у него в голове теснятся воспоминания и желания двух людей? Нужно сдерживаться. Лучше всего будет...
— Ты интересен, — прервал поток его рассуждений девантар. — Поистине это забавное разнообразие. Советую тебе оставаться интересным, чтобы не утратить мое расположение, и в то же время следить за тем, чтобы твои дерзкие рассуждения не разозлили меня. Я тебе пригожусь. Ты очень быстро наживешь себе врагов. Тебе удастся поставить свою жизнь под угрозу, несмотря на то что ты бессмертен. А это поистине непросто, — он улыбнулся чужой, угрожающей улыбкой, и Артакс подумал уже было, что разговор окончен, когда улыбка исчезла с губ девантара.
— Может так статься, что Устье мира станет и твоей могилой, — произнес он.
ОН
ОН повертел кинжал в руках, дивясь оружию, которое принесла ему выжившая эльфийка. Ливианна. Она спешила убраться. Возможно, она снова где-то защищает ребенка, которого в конце концов все равно убьет. Она сошла с ума! Но ЕМУ все равно. Она очень хорошая служанка, никогда не разочаровывала ЕГО. В отличие от Талинвин. Она смогла бы добиться большего, если бы была не такой тщеславной и несдержанной. Какое ЕМУ дело до потери одной юной драконницы, пока у НЕГО есть Ливианна?
На миг ОН задумался о том, что Гонвалон все еще не вернулся с докладом о своей миссии. Случилось ли то, что ОН предвидел? Мертва ли Айлин?
Она досаждала, поскольку стала могущественной и служила не ЕМУ. А вот строптивая маленькая эльфийка из Карандамона значения не имеет. Для НЕГО всегда важно было просто избавиться от Айлин. Гонвалон наверняка скоро придет. Эльф, по крайней мере, никогда не разочаровывал ЕГО.
ОН подумал о будущем. О СВОИХ великих планах. Затем снова поглядел на кинжал. Отчетливо почувствовал темную, чуждую магию, вплетенную в металл, — оружие, созданное для того, чтобы лишать вечной жизни.
Клинок кинжала покрывал неровный серо-голубой узор. ЕМУ была ведома кузнечная техника, с помощью которой создавалась такая сталь — гибкая, но крепкая. Ее практически невозможно сломать. Эти волны соединяли магию, пронизывавшую все. Оружие никогда не нужно было точить, и не было ничего, что могло бы противостоять ему. Удар таким кинжалом был смертельным, и все равно, чем ты вооружаешься — лучшей сталью, или магией, или и тем и другим одновременно.
ОН положил кинжал на плоский камень, на котором по кругу было вырезано восемь символов. Каждый из символов означал одного из упрямых. Всех восьмерых можно было застать без свидетелей, если найти подходящий момент. Они считали себя неприкосновенными.
ОН улыбнулся. Этот кинжал научит одного из них уму-разуму. Каждый из этих восьми был виноват в том, что мир замер в летаргическом сне. Именно они вынудили ЕГО ступить на другой путь. Они сами виноваты в том, что произойдет теперь.
Может быть, они даже знают об этом? При мысли об этом ОН вздрогнул. Может быть, они ждут ЕГО действий, чтобы уничтожить ЕГО?
Подобные действия звучат в унисон с их летаргией. Они перестали действовать, они только реагируют. И даже до этого снисходят крайне редко. Как они могут пассивно наблюдать за тем, что происходит в Нангоге? За тем, как нарушается древний пакт?
ОН щелкнул по рукояти кинжала, и оружие завращалось так быстро, что превратилось в сверкающий серебром диск. Может быть, их неспособность принимать решения заразила и ЕГО? Почему ОН решил предоставить судьбе выбирать, на кого укажет острие кинжала? Не мудрее ли принять решение самому? Но если это сделает ОН, то, возможно, на пути у него встанут собственные симпатии. А это должно быть исключено! К большинству из восьми ОН не испытывал глубокой неприязни. Было сложно не поддаться влиянию их харизмы.
Клинок стал замедляться. Вот он слегка покачнулся. Рукоять кинжала была вырезана из китового зуба и заканчивалась львиной головой. В отличие от клинка, эта часть была преходящей.
Кинжал вращался все сильнее, иногда его острие касалось скалы. Когда движение завершилось, клинок не указывал четко на один из восьми знаков. Но результат был достаточно однозначен. Это был последний из добавленных ИМ знаков. Тот, относительно которого ОН колебался дольше всего.
Если ОН навестит ее, это вызовет подозрения. Несмотря на то что ее без всякого сомнения можно было причислить к безразличным, по отношению к ней ОН никогда не испытывал гнева. Значок ее имени был только потому вырезан в камне, что требовалось сохранить симметрию, чтобы разделить задуманный круг на восемь равных частей. ОН негромко выругался. Не было необходимости в симметричном круге! Просто у НЕГО была склонность к тому, чтобы делать вещи симметричными.
Запустить ли кинжал еще раз или просто выбрать другое имя? Нет! ОН не должен в самом начале пути оспаривать принятые решения. Так ЕМУ никогда не достигнуть цели. Кинжал решил, чья кровь должна быть пролита. Он даст себе еще немного времени, но решение принято. Теперь нужно подумать о том, каким образом стереть СВОЙ след.
Он поглядел на большой меч, который стоял прислоненным к стене. Смертоносный вернулся, его проклятие настигло Талинвин. Драконники твердо верили в то, что меч оборачивался против собственного хозяина, если не поить его душами убитых врагов. Они были поразительно суеверными. Если бы Талинвин выбрала другое оружие или другого учителя — поскольку на ее мастере меча Гонвалоне якобы лежало проклятие, — возможно, она бы вернулась. Можно было посмотреть на вещи трезвым взглядом или признаться себе, что Талинвин отправилась на миссию, шансы выжить во время которой были очень малы. Но ЕМУ было только на руку, что драконники суеверны и не подвергают то, что им поручено, сомнению.
ОН удовлетворенно оглядел оружие. Массивный двуручный меч был ЕГО шедевром. ОН вложил в сталь все свои темные чувства. Но проклятия не вплетал. По крайней мере, осознанно. ОН слишком хорошо знал, что могут возникнуть нежелательные феномены, если матрица заклинаний станет слишком плотной и различные заклинания начнут влиять друг на друга.
ОН потянулся к биденхандеру, проверяя, взвесил его в руке. Клинок был слишком тяжелым — сражаться им было нелегко, но достаточно длинным, чтобы пронзить сердце дракона. В точности так, как ОН видел в серебряной чаше, разрывающей завесу, за которой скрывается будущее. Чаша показала ЕМУ меч и руку, которая его сжимает. Точеную и в то же время сильную руку, вокруг которой обвивается змей.
ОН знал, кого убьет клинок.
Тело нельзя было спутать.
Увидев эту картину, ОН создал Смертоносного. ОН взял судьбу в свои руки. ОН формирует будущее.
ОН с грустью поглядел на кинжал. «Нет, — подумал ОН, — колебаться Я не стану. Я сделаю то, что нужно».
Незримое око
Покоя Нандалее не обрела. Ни в первую ночь, ни в последующие. Остальным эльфам она, похоже, была совершенно безразлична. Никто из них не сказал ей ни слова. Но при малейшей возможности они наблюдали за ней краем глаза.
Нандалее предположила, что каждый из них мысленно говорит с драконом. Время от времени один из эльфов вставал, проходил мимо дракона и исчезал в дальнем углу пещеры. Возможно, где-то там можно было поесть или спокойно справить нужду. Их не было подолгу.
Просторная открытая пещера, служившая им пристанищем, находилась очень высоко в горах. Здесь не было защиты от ветра, и стоял леденящий холод. Девять мужчин и восемь женщин, похоже, не обращали на холод никакого внимания, но Нандалее уже успела совершенно продрогнуть. Амулет, полученный от Саты и согревавший ее, дракон забрал в первый же вечер. С тех пор прошло три дня, у нее стучали зубы, пальцы посинели, а ногти почти почернели.
Нандалее сидела на полу и наблюдала за драконом. Большую часть времени его проницательные синие глаза были закрыты, но вчера вечером он взлетел, чтобы вцепиться когтями в камень под потолком. Он висел там, завернувшись в огромные крылья, как в одеяло, похожий на большую летучую мышь. Если бы не было так холодно, она посмеялась бы над ним. О драконах она знала немного, но ей показалось неправильным, что они спят, как летучие мыши. Чем дольше она наблюдала за ним, тем больше приходила к убеждению, что белый дракон безумен. За три дня не научил ее ничему! И это учитель! Теперь он снова лежал посреди пещеры, на украшенном спиралевидным узором скалистом полу. Пока он спал, было слишком темно, чтобы разглядеть, что скрывается за тем местом, где он обычно лежит, а Нандалее была слишком горда, чтобы посмотреть. Нет, это была не вся правда. Вообще-то она была слишком слаба.
— Вы предпочитаете умереть, чем попросить меня о чем-либо?
Дракон не открывал глаз.
— Вы весьма своеобразны, госпожа Нандалее. Я могу говорить с вами при помощи мыслей, но читать их не могу. Вы ведь слышите меня, не так ли? И только собственное упрямство не позволяет вам ответить. Не так ли? С тех пор как Гонвалон привез вас сюда, вы замкнулись. Это новый опыт, равно как и тот факт, что я не могу читать ваши мысли. Поразительно. Вы поистине поразительно упрямы, госпожа Нандалее. Чего вам стоит попросить меня о помощи? Стоит ли ваша гордость того, чтобы умереть за нее? Как насчет того, чтобы кивнуть или покачать головой? Вы все равно не произнесете ни слова. Если именно это для вас так важно.
Нандалее судорожно сглотнула. Она по-прежнему не могла привыкнуть к чувствам, обуревавшим ее, когда с ней говорил дракон. Она терпеть не могла, что он постоянно называл ее «госпожа Нандалее» или — хуже того — «дитя мое». Она ни госпожа, ни дитя и не испытывала ни малейшего желания, чтобы ее так называли. К тому же этот странный язык! Неужели так сложно просто сказать, в чем дело? Четкие указания, короткие приказы, иногда немного бахвальства — это ее язык, язык охотников. А не это множество словесных структур, каждая из которых, к тому же, пламенем обжигала ее сердце! Но каждый раз, когда дракон заговаривал с ней, она на миг забывала о собственном гневе. Чувства, вызываемые в ней его голосом, сжигали все остальное дотла. Они были единственной иллюзией тепла в этом леденящем холоде, от которого она медленно умирала. Тем не менее, она молчала. Не только из упрямства, но и потому, что лишилась рода, смысла своей жизни. Потому что приблизилась к альву, к Певцу, а тот отверг ее. Потому что сейчас она, наполовину замерзнув, сидела на полу в пещере дракона, и ее жизнь изменилась так быстро и так основательно, что она совершенно растерялась. Чего она сейчас хочет? Эльфийка не знала. У нее не осталось ничего, ради чего ей еще хотелось жить, и никого, кто стал бы горевать по ней, если бы она умерла. Так о чем же ей просить дракона? Может быть, подумала она, лучше всего будет отпустить свою душу. Открыться для нового рождения.
Дракон поднялся и пошел к ней. Его когти с негромким стуком касались пола пещеры. Одна из эльфиек, которая ухитрялась парить, удивленно открыла глаза и неловко плюхнулась на пол.
— Ну, вот он я. Вы подчинили меня своей воле. Вы победили дракона, доченька. Вы хотели именно этого?
До сих пор она об этом не думала. Победить дракона было невозможно, и это никогда не пришло бы ей в голову. Его близость пугала ее. Он в любой момент мог раздавить ее своим змееподобным телом, во всем превосходил ее. Физически, но не духовно. Возможно, он обманывает ее, чтобы она решила, что находится в безопасности, а на самом деле может читать ее мысли? Поразительно, но пахло от него приятно. Но, возможно, это тоже заклинание. Для отвода глаз!
Она почти ничего не знала о драконах. Они были мудры и всемогущи. Загадочны и капризны. Некоторые пожирали детей альвов. Не знали меры в гневе и дружбе. Все это она знала по сказкам. Она никогда не встречалась с драконом, и, если бы Гонвалон не ссадил ее посреди пещеры чудовища, ночами мнящего себя летучей мышью, она не прожила бы без этого знакомства до конца своих дней. По ее мнению, эльфам и драконам не ужиться вместе, несмотря на то что безродные считали иначе и отдавали свою жизнь небесным змеям.
Теперь и она безродная. Мысль об этом по-прежнему была какой-то чужой. Она с сомнением поглядела на учителя. Это обстоятельство не делает ее другом драконов! Старшие из драконов, небесные змеи, были перворожденными детьми альвов. Их избранниками. Их наместниками в Альвенмарке. Интересно, этот белый дракон — небесный змей?
— Вы позволите коснуться вас, госпожа моя? Я хотел бы согреть вас. И хочу кое-что показать вам. Не меньше чем мир, каков он есть на самом деле. Мир, скрытый от большинства созданий Альвенмарка.
Тепло! Она будет жить! Но какова цена? Что он покажет ей?
Она поглядела на пропасть у края пещеры. Если она решит покончить с жизнью, то потребуется сделать всего несколько шагов.
— Можешь коснуться меня, — сказала она, стуча зубами от холода. Она хотела жить. И да, ей было любопытно, что он покажет ей.
Не отводя от нее взгляда своих небесно-голубых глаз, он поднял одну из передних конечностей. Они были короткими, не похожими на звериные лапы, и заканчивались чем-то, почти похожим на руки, — на концах маленькие белые чешуйки, со внутренней стороны — кожа. Хрупкие руки, несмотря на то что они были пугающе большими и обладали когтями длиной с кинжал.
Нандалее поразилась мягкости прикосновения дракона. Он положил острие своего когтя ей на лоб. Он оказался теплым, и в мгновение ока весь холод ушел из нее. Тепло пронизывало ее целиком, до самых костей. Она закрыла глаза и растворилась. С теплом пришла усталость. Она не спала с тех пор, как Гонвалон привез ее сюда.
— Вы не могли бы на миг открыть глаза, госпожа Нандалее? Я хочу показать вам скрытый Альвенмарк.
Она сонно уступила. И от того, что она увидела, усталость как рукой сняло. Мир засиял. Все цвета, казалось, стали ярче. И все было пронизано сплетением тонких светящихся нитей.
Нандалее удивленно оглядела себя. Она тоже была пронизана этим светом.
— Теперь вы понимаете, почему говорят о плетении заклинаний? Во всем, что нас окружает, есть магия. Лишь немногие осознают это, и даже из тех, кто пользуется этими силами, лишь немногие избранные видели то, что видите вы сейчас. Колдовать означает стать единым целым с этой сетью. Вы должны чувствовать ее, даже если не видите. Некоторые нити вы соединяете по-новому — и вот уже что-то меняется. Становится теплее или холоднее. Рана перестает кровоточить. Что-то материальное изменяет свою форму.
Однако наши изменения чаще всего недолговечны. Это сокрытое творение альвов обладает способностью исцелять само себя, если мы неловки и разрушаем что-либо. Изменить их мир надолго тяжело.
Целью наших создателей было не что иное, как совершенство. А то, что совершенно, противится изменениям. Поэтому долговечны лишь самые могущественные заклинания из тех, что мы плетем. Не считая тех случаев, когда наша магия возвращает что-либо в первоначальное состояние, как, к примеру, бывает, когда мы исцеляем. Внимательно посмотрите на то, что я открыл вам, госпожа Нандалее. Увидеть — значит сделать первый шаг к тому, чтобы понять.
Нандалее была потрясена и напугана одновременно. Ее тело окружала аура света. Тонкие светящиеся нити вокруг нее были соединены с другими. Некоторые — даже с драконом.
— Ваша воля, а также особые слова могут изменить течение магии. Но вы должны быть осторожны. Магия — это не та сила, которой можно пользоваться легкомысленно. Ошибки могут стать смертельными. Из десяти эльфов, приходящих ко мне, исполненных надежды, шесть или семь покидают меня, чтобы уйти в Лазурный чертог. И только один или два из них, в конце концов, становятся драконниками. Как видите, вам предстоит долгий и опасный путь, ибо даже среди драконников умирают те, кто допускает ошибки, если тянутся к силе сокрытого мира.
Он убрал когтистую лапу, и в тот же миг хитросплетение светящихся линий исчезло. Осталось только тепло, которое он ей дал.
Нандалее испытывала облегчение от того, что вещи снова обрели привычный вид. И, несмотря на это, испытывала что-то вроде тоски. Она испытывала любопытство по отношению к этому скрытому миру, хотела изучить его тайны.
— Почему так опасно плести заклинания? — спросила она.
— Потому что с каждым сплетенным заклинанием вы вмешиваетесь в миропорядок. Если кто-то что-то создает, то чаще всего хочет, чтобы все осталось так, как он устроил. Существует сеть магических троп. Золотая паутина. Альвы создали ее, чтобы ходить по ней. Если вы сплетете заклинание, не противоречащее естественному порядку вещей, то чаще всего это будет безопасно. То же самое с заклинанием, сохраняющим тепло вашего тела и защищающим вас от ледяных ветров и сильного холода. Если же вы хотите защититься от дождя, то изменяете падение тысяч и тысяч дождевых капель — и это уже намного опаснее. А затем, конечно же, существует возможность того, что вы что-то неверно поймете. Что вы допустите ошибку и затронете силы, действующие совершенно иначе, чем вы ожидали. Вы ведь не станете вкладывать острый нож в руки маленького ребенка, не так ли, госпожа Нандалее? Но именно это и происходит, когда во время плетения заклинания вы допускаете ошибку. Сила, которая должна была бы защищать вас, подобно хорошему плащу, может случайно превратиться в веревку, которая казнит вас. Вы должны использовать магию осмотрительно, дитя мое.
— Ты откроешь мое Незримое око?
Чешуя дракона негромко затрещала, когда он шевельнулся.
— Я помогу вам, однако вы должны совершить это сами. Это только в ваших руках. Однако чтобы это получилось, сначала вы должны познать саму себя. Только если вы будете знать, кто вы, то сможете найти свое место в мире. И на этом на сегодня достаточно. Вы должны пойти немного поесть и отдохнуть. У дальней стены пещеры вы найдете вход в различные скальные ниши и комнаты. Первая из этих комнат оставлена для вас.
И с этими словами упала преграда, защищавшая ее от холода. Он нахлынул на нее, подобно потоку холодной воды. Дрожа, Нандалее поднялась. После тепла холод казался еще более жгучим.
— Ты вернешь мне амулет?
— Нет. Ибо вы здесь для того, чтобы преодолеть это. Он свидетельствует о вашей слабости. Внутри вас дремлет сила, позволяющая вам защищаться без посторонней помощи. Я хочу пробудить эту силу, а амулет стоит у меня на пути. Если вы будете пользоваться им, то никогда не освоите искусство плетения заклинаний. Успеху предшествует тяжкий труд. Это единственный путь.
Нандалее подумала, что предпочтет быть слабой, зато в тепле. По крайней мере, сегодня. И в то же время порадовалась, что дракон не может читать ее мысли. Она ушла, но поклялась забрать амулет, когда будет уходить из этой пещеры. Это подарок Певца. Альва! Она никогда просто так не откажется от него.
Буря
Артакс стоял на носу летучего дворца и задумчиво смотрел на башни облаков на горизонте. Теперь он следил за тем, чтобы чаще находиться в поле зрения своей команды и не удаляться под одинокий стеклянный купол. Еще три дня, и они достигнут Устья мира. Вопреки совету девантара он был твердо исполнен решимости со всеми почестями предать эльфийку ветрам. Поэтому бальзамировщики положили ее тело в пузатую амфору с самогоном, чтобы его не ели черви.
Кончиками пальцев Артакс помассировал лоб. Иногда на несколько мгновений он терял ориентацию. Еще ему все труднее становилось различать свои воспоминания и воспоминания Аарона. У него часто возникало такое чувство, будто он оказался в ловушке безумного сна, который просто-напросто не хочет заканчиваться. Он уже подумывал над тем, чтобы выбрать себе другое, третье имя, чтобы к нему больше не обращались по имени нарушителя спокойствия в его голове. Он бессмертный! Кто запретит ему выбрать новое имя? Но Артакс испытывал неопределенное чувство, что подобный шаг не встретит понимания. За ним наблюдают. Он знал, что о нем шепчутся. Во многих взглядах, которые бросали на него, ему казалось, что он видит что-то вроде благоговейного трепета. Почему, хотелось спросить ему, вы не радуетесь тому, что я стал другим? Кстати, стал человечнее. Я интересуюсь вами! Разве это ничего не стоит? Неужели вам действительно хочется правителя, которому вы совершенно безразличны?
Но, конечно же, он не спросил. Он должен был быть начеку.
— Желание изменить имя — поистине идея крестьянина-простачка. Кстати, мы полагаем, что ты умрешь в тот день, когда предашь эльфийку небесам.
Артакс спросил себя, будет ли этот дух страдать вместе с ним, когда он умрет. Может ли дух испытывать боль? Ему вспомнилась Гаяна, деревенская сумасшедшая, как они всегда называли ее. Она тоже слышала голоса. Артакс сомневался, что ей тоже приходилось бороться с погибшими бессмертными, но ему очень хотелось узнать, как она научилась жить с голосами. Его голоса были упрямы, но иногда умолкали на полдня. И тогда Артакс наслаждался покоем, наблюдал за облаками на горизонте — так же, как сейчас. Они меняли форму, расступались по внешнему краю, вскоре начинали напоминать огромную воронку. Над палубой дул свежий ветер. Ему было холодно. Голубовато-фиолетовый отблеск света, словно живой, прыгнул на латунную верхушку флагштока на носу, окутал верх мачты пульсирующей аурой. Волосы Артакса встали дыбом, кожу защипало, словно по ней забегали тысячи мух, жадных до его пота.
За его спиной прозвучал рупор. Жалобный звук большого рога возвещал об угрожающей опасности.
Артакс обернулся. На других флагштоках, торчавших из корпуса корабля, тоже появились эти светящиеся огни. Кое-где они даже спускались вниз по такелажу. Отовсюду раздавались испуганные крики, старшины звонко свистели, звучали громкие команды, работники небесного корабля карабкались по снастям, пытаясь свернуть гроты, капризно трепетавшие под непостоянными порывами ветра.
Странное свечение окружило и шлем воина, стоявшего за зубцами ближайшей орудийной башни. Артакс с восхищением наблюдал за тем, как мужчина коснулся своего шлема и огонек на миг перепрыгнул ему на руку. Мужчина с криком отстранил ее от себя и затряс рукой, словно ее укусила змея.
Артакс провел рукой по волосам. Они стояли дыбом и затрещали от прикосновения. Какие странные чары таит в себе этот чужой мир! Почему свет пришел на корабль?
Удар грома заставил бессмертного обернуться. Теперь облака стали гораздо ближе, а из сердца воронки впереди высоко над облаками поднимались белые струи пара. В то же время верхний край облачной гряды стал расширяться.
Застучали шаги по полированной деревянной палубе. Все настойчивее становилось низкое звучание рупора. Артакс снова обернулся и стал наблюдать за происходящим на корабле. Повсюду сновали работники корабля. Они пригибались, словно ожидая ударов. На лицах мужчин читался страх, офицеры подгоняли их дикими криками. Они выносили на палубу бухты каната и рассыпали песок. Большая часть парусов была убрана. Артакс озадаченно отметил, что беспокойство охватило даже огромного собирателя облаков, несшего корабль. Щупальца толщиной с дерево, поддерживавшие корпус судна, нервно подрагивали.
Теперь отовсюду устремились собиратели облаков поменьше, цеплялись за палубные постройки или же исчезали меж извивающимися щупальцами. Артакс никогда не мог долгое время смотреть на собирателей облаков. Переплетение щупалец, растущих из нижней части животного, вызывало в нем ощущение тревоги. Все это напоминало ему клубок змей.
У щупалец было несколько различных форм. Некоторые были оснащены белыми присосками, размером с тарелку. Они поддерживали корпус корабля-дворца. Иногда Артакса охватывали неприятные мысли о том, что может случиться, если эта скотина просто выпустит их. Он знал, что на верхнюю часть собирателя облаков наброшена большая сеть из укрепленных золотыми нитями канатов. Сотни канатов соединяли сеть с корпусом. Но кто мог сказать, не растворяет ли постепенно слизь, бегущая по некоторым щупальцам, все эти канаты? Несмотря на то что прошло более тридцати лет с тех пор, как первый из них стал нести на себе корабль, особенности собирателей облаков еще не были исследованы до конца, и никто не мог с уверенностью определить функции различных видов щупалец. Предположительно, крупные щупальца с присосками служили для того, чтобы цепляться за Мамонтовы деревья или зубцы скал. Но были и щупальца толщиной не больше пряди волос, плотность которых напоминала свернутый лепесток. Подобно усикам улитки, на которых держатся глаза улиток, они могли медленно сокращаться. Другие же щупальца, напротив, были из волокнистой красной плоти и заканчивались чем-то, напоминавшим тополиный лист, только длиной в две человеческие ладони. Но больше всего беспокоили Артакса те ярко-красные змеевидные щупальца, заканчивавшиеся одним-единственным кривым зубом размером с человеческий рост. Слишком уж ясно было, какой цели они служат.
Ветер ледяными пальцами трепал его плащ, корпус дворца- корабля медленно отклонялся на восток. Над палубой натянули крепежные тросы.
Джуба спешил к нему со свитой из нескольких стражников. В ледяных порывах ветра, которые тем временем носились над кораблем, белые плащи развевались за их спинами, словно белоснежные знамена. Они шли, наклонившись, пытаясь бороться с ветром.
— Великий! Вы должны спуститься под палубу! Бури высоко в облаках опасны!
Артакс чувствовал себя поразительно отстраненным, словно на самом деле стоял не здесь, а находился где-то в безопасном месте. Неприкосновенный для бури и других опасностей. Он рассмеялся ветрам в лицо. Приветствовал их ледяные касания и просто стоял, пока его, наконец, не схватил Джуба.
— Вы должны уйти, Великий! — Коренастый воин пытался перекричать бурю.
Но Артакса пленила игра облаков.
Корабль-дворец набрал скорость и в то же время поднялся выше. Он пытался обойти грозовой фронт, но было совершенно очевидно, что в лучшем случае им может удаться уйти от эпицентра бури. Вот по левому борту с громким треском разорвало один из немногих парусов, оставленных на мачтах, ткань растрепало по палубе, нескольких работников корабля унесло за борт.
— Прошу, Великий! — торопил Джуба. Военачальник схватил его обеими руками и медленно потянул прочь с носа корабля.
Перед ними на палубу со стуком упало что-то белое. В первый миг Артакс принял это за камень.
Камни, падающие с неба? Повсюду вдоль борта корабля звучали звуки, словно кто-то колотил палкой по пустой амфоре.
Лед! Один из воинов, сопровождавших Джубу, покачнулся и рухнул на колени. Обломок льда ранил его в бровь, чуть ниже шлема. На глаз потекла кровь. На палубу падали лишь отдельные обломки льда. Большую часть задерживало массивное тело собирателя облаков. Некоторые небесные снаряды были величиной с гусиное яйцо.
— Не надо смотреть по сторонам и таращиться на все, как слюнявый идиот, крестьянин! Иди под палубу! Джуба прав. Бури в облаках представляют опасность.
Услышав удар грома, Артакс вздрогнул. Не то чтобы ему никогда прежде не доводилось видеть бури. Но вот бури над облаками — никогда. Она была устрашающей — и прекрасной одновременно.
Воины его эскорта заслонили его своими большими бронзовыми щитами. Артакс бродил по палубе без доспеха и шлема-маски. Хотел выглядеть человечнее...
— Развяжите плащи! — закричал Джуба. Разъяренный ветер так сильно трепал их, что ткань сдавливала горло, словно пытающиеся задушить руки.
Не спрашивая позволения, Джуба расстегнул украшенную изумрудами брошь плаща Аарона, и ткань полетела прочь, словно отчаянно бьющая крыльями синяя птица. Артакс едва не задохнулся. Брошь стоила целое состояние! За стоимость изумрудов, наверное, можно было купить три дюжины сильных полевых рабынь.
Раненый воин из его эскорта споткнулся и упал. Ветер трепал их с невероятной силой. Артакс потянулся к одному из канатов, натянутых над палубой. Он протянул руку упавшему, в карих глазах которого застыл неприкрытый страх. Он медленно подтянул его к себе. Каждая мышца в его руке была напряжена до предела. Мужчины пришли защитить его. Он подверг их опасности. Он должен был раньше уйти из-под стеклянного купола 1 на носу корабля.
— Спасибо, — выдавил из себя воин и поцеловал подол его туники. — Спасибо, Великий!
Подобное раболепие было ему противно. Он еще ни перед кем на коленях не стоял. Если не считать дойки коров или коз, конечно же. Рукопожатие, хлопок по плечу, твердый взгляд — вот это его язык. Он с удовольствием ввел бы этот язык и в своем дворце. Одна из многих вещей, которые он сделать не мог. Вот, что можно сказать о свободе и власти в золотых клетках.
Артакс помог воину подняться на ноги. Внезапно мужчина покачнулся. Его веки затрепетали. Оглушенный, воин прислонился к плечу Артакса. Теплая кровь пропитала тунику бессмертного.
— Вперед, идем дальше! — закричал Джуба, пытаясь перекричать завывание бури. — И отбросьте в сторону эти проклятые щиты! Не хватало еще, чтобы они утащили вас в пропасть.
Мужчины повиновались, сбросили с рук широкие кожаные петли. Буря тут же подхватила бронзовые щиты. Пролетая над палубой, они стали похожи на диски.
— Вперед, не глазеем! — подгонял их Джуба. — Вперед! К той башне, впереди, — военачальник подтолкнул Артакса вперед. Он должен был идти первым. Должен был спастись первым.
Шаг за шагом пробиралась небольшая группа вдоль каната к передней орудийной башне. Раненый безжизненно висел на руках у Артакса и мешал ему продвигаться вперед. На миг он подумал было о том, чтобы просто опустить воина на палубу. Артакс знал, что Аарон поступил бы именно так, и эгоизм бессмертного подхлестнул его сопротивление. Аарон мертв! И он будет действовать иначе!
Естественно, Аарон придерживался другого мнения.
— Ты тоже скоро умрешь, червь. Ты и представить себе не можешь, что значит быть бессмертным. Твоя жизнь — всего лишь интерлюдия. Так говорил сам девантар. Как только ты перестанешь его развлекать, ты умрешь. Так что давай, отпусти канат уже сейчас! Не мучься. Давай уже, крестьянин, отбрось все прихоти и сомнения. В этом ведь нет никакого смысла!
Артакс глядел на грубый канат и спрашивал себя, не подталкивали ли предыдущего Аарона все эти его голоса к самоубийству и самоотречению.
«Ты что, не можешь дождаться, когда я присоединюсь к тебе и мы сможем спорить целый день, да?» — подумал он.
Аарон промолчал.
«Ну, давай же!» Это было все равно что дрессировать упрямую собаку. Время от времени нужно было показать, кто громче лает.
— Думаешь, сможешь меня выдрессировать? Неужели ты не понимаешь, что именно ты пляшешь под мою дудку и отчаянно пытаешься сделать так, чтобы все считали тебя мной?
Разозлившись из-за того, что ему не удалось заставить своего мучителя замолчать, Артакс пошел вдоль каната. Было приятно чувствовать под руками грубую пеньку. Это напоминало о работе в деревне. Он стиснул зубы и закрылся от нашептываний Аарона. Переставляя руки, он продвигался вперед, по- прежнему таща на себе потерявшего сознание воина. Ноги его упирались в посыпанную песком палубу. На удар сердца ему показалось, будто небо Нангога спелось с шептунами в его голове, чтобы столкнуть его в пропасть.
Из последних сил Артакс, наконец, добрался до башни. Тем временем весь огромный корабль содрогался под силой порывов ветра, град рвал листву зачарованного дерева. На удар сердца грохот грома заглушил все остальные звуки. Ослепительный свет, настолько яркий, что поглотил все цвета, что осталось лишь черное и белое, затопил облачный корабль.
Артакс потянул за тяжелое латунное кольцо двери, ведущей в орудийную башню, но каждый раз, когда ему удавалось приоткрыть дверь на несколько дюймов, ветер снова закрывал ее.
Он уже не налетал порывами, превратился в невидимого великана, крепкой хваткой сжавшего облачный корабль. Больше не было пауз, не было времени перевести дух. Буря постоянно трепала их.
Порыв ветра рванул корабль наверх. Желудок Артакса подскочил, колени затряслись. Раненый воин опустился на пол и вцепился в его ноги. Джуба и остальные встали на колени, чтобы ветер не так сильно терзал их. Град рисовыми зернами сыпал на палубу, горел на коже, ледяная вода текла по шее Артакса, в то время как он по-прежнему сражался с дверью.
Над палубой раздался страшный грохот и треск. Раскололась одна из мачт. Оставаясь пленницей канатов такелажа, она танцевала на ветру и стучала в такт буре о борта, словно таран осаждающих в ворота упрямой крепости. Артакс чувствовал каждый удар по вибрирующей палубе. Грохот. Реи срывало ветром. Казалось, облачный корабль поднимается все выше и выше. Град утих.
Над палубой плыла густая дымка. Одна из облачных башен поглотила корабль, совершенно внезапно стало видно не далее пяти шагов. Артакс все отчаяннее тянул на себя дверь, не сдвигавшуюся ни на пядь. Из дымки вынырнуло что-то большое и проскользнуло мимо Артакса. Длинные щупальца, подрагивая, схватили пустоту. Одного из собирателей облаков поменьше оторвало бурей и беспомощно потащило прочь.
Артакс поклялся себе, что в будущем на облачных кораблях будут только такие двери, которые открываются вовнутрь. У его ног градинки пригнало к стене башни. Он дрожал от холода, металл дверной ручки лип к пальцам — настолько было холодно.
Корабль содрогнулся. На этот раз он, похоже, начал падать!
Грохот мачты затих. Над палубой прозвучал крик, сопровождаемый страшным скрежетом и звуком трескающегося дерева. Мачта! Подобно копью великана, она вылетела из тумана и коснулась зубцов орудийной башни. От рей остались лишь осколки. Как бы там ни было, казалось, что свободное падение корабля замедлилось, но сказать наверняка было нельзя.
На палубу посыпались щепки. Артакс прислонился к двери и стал молиться — и вдруг понял. Кому я вообще здесь молюсь, подумал он. Куда вообще подевался этот проклятый девантар? Львиноголовый должен был спасти его и его людей! Самое время ему, наконец, появиться! Но девантар не появился, да и Аароны в виде исключения решили воздержаться от каких бы то ни было едких комментариев. Ясное дело, подумал Артакс, когда дело пахнет жареным, крестьянину придется выполнять всю тяжелую работу, а важные господа стоят в стороне. Они придут только тогда, когда придет время собирать урожай, будут умничать и рассуждать о том, как можно было сделать лучше, презрительно подняв брови, примут награду за труды и попрощаются, а голодный крестьянин будет глодать последнее оставшееся яблоко. Конечно, червивое! Если бы у него под рукой был топор или хотя бы чертов молоток, он давно уже взломал бы двери. Но у него была только дорогая накидка, кучка людей, закрытая дверь и падающий корабль. Вот что получаешь, став важным господином.
И, словно в ответ, с небес раздался грохот, молнии били все чаще, окутывая палубу холодным светом. Капризный ветер усилился и прижимал их к двери с такой силой, что он едва дышал. С надстроек башни сыпалось все больше и больше обломков, и ломалась рама по-прежнему запертой двери.
Корабль еще раз опустился вниз, и вдруг ветер стих. Словно через огромный туннель между всколыхнувшимися массами облаков Артакс увидел кусок голубого неба. Девантар, пристыженно подумал Артакс. Бог решил спасти всех их от бури. Он хотел... Корабль содрогнулся, Артакса швырнуло на палубу, снова засвистел ветер.
Раненый воин начал громко молиться. Может быть, девантар покарал его, Артакса, за дерзость? Хотел показать ему, что он может сделать, только для того, чтобы тут же предоставить его самому себе. В качестве наказания за его богохульные мысли? Артакс покачал головой, поднялся и расправил плечи. То, чего хочет или не хочет девантар, сейчас не важно. Он, Артакс, находится здесь, и он, Артакс, будет действовать, возьмет дело в свои руки. Причем немедленно. У его ног лежал кусок сломавшейся реи, он снова потянул на себя дверь, а когда удалось немного приоткрыть ее, мужчина подтолкнул ногой обломок толщиной в руку, изо всех сил толкая дверь. Ему удалось просунуть плечо в щель. Кто-то схватил его, потянул изнутри, его втащили внутрь, а вместе с ним и раненого воина. С грохотом, похожим на раскат грома, дверь снова закрылась.
Артакс убрал с лица растрепанные волосы и огляделся. В сумеречном свете орудийной башни на полу сидела потерянная кучка наводчиков, воинов и работников облачного корабля. Желтоватый свет фонаря сочился сквозь почерневшие от копоти роговые пластины. Воняло потом и кровью. У подножия лестницы, ведущей наверх, к орудию, сидел бледный воин в белой тунике хранителя неба. Из рваной раны торчала раздробленная большая берцовая кость. Никто не обращал на него внимания. Даже раненый казался совершенно безучастным. Все мужчины оставили надежду. Они казались Артаксу похожими на приговоренных к смерти, ждавших, когда их поведут под топор палача.
Свет молнии, словно кинжалами, прорезал узкие щели в дереве орудийной башни. За ними мгновенно последовал раскат грома. Должно быть, молния едва-едва не угодила прямо в них, подумал Артакс, чувствуя, что немного оглох. Он осознавал, что величайшую опасность для облачных кораблей представлял огонь. Если ударит молния... Лучше не думать об этом! Тогда можно сразу присоединиться к этой кучке отчаявшихся.
— Снимай ремень, — приказал он бородачу и указал на мужчину с открытой раной. — И перевяжи ногу своему товарищу. Быстро!
Мужчины наконец-то зашевелились. Испещренный оспинами стрелок в зеленой тунике принес обломок древка копья.
— С помощью этого мы сможем туже затянуть твой ремень, и тогда... — Его слова потонули в шуме порыва ветра, от которого задрожала башня. На один удар сердца молния снова залила ослепительным светом душную комнату. И вот, в ярком свете молнии, Артакс обнаружил за лестницей моток каната. Он решительно взялся за конец и обвязал его вокруг бедер. Снаружи еще оставались Джуба и его лейб-гвардейцы. Он должен помочь им, и неважно, насколько велика опасность в бушующей буре.
— Держите эту проклятую дверь открытой! — резко приказал он.
— Но, господин, — запротестовал работник корабля, возившийся с раненым. — В небе борются духи бури Нангога. В этот час смертные должны униженно покориться судьбе.
— Думаешь, Львиноголовый всегда будет защищать тебя? Неужели ты уже вдоволь испытал радости гарема? Хочешь быть героем? Просто выйди туда. Там, снаружи, тебя ждет смерть.
Аарон умолк, и Артакс проглотил гнев. От него не укрылась едкая ирония. Охотнее всего он бросился бы наружу, но, если Аарон так прямо советует это ему, нужно быть начеку. И, словно прочтя его мысли, Аарон поднажал.
— Мы останемся здесь. Если ты хочешь быть другим, иди наружу. Мы победили, что бы ты ни сделал. Останешься здесь — предашь свои идеалы. Выйдешь наружу — умрешь, и другой подарит нам свое тело. На этот раз это наверняка не будет крестьянин, это будет благородный, знающий цену правления.
Иди же. Ты благороден и добр. Мы с радостью посмотрим, как ты потерпишь поражение.
Все в комнате смотрели на него, и Артакс пожалел, что не может вырвать этот голос из своей головы, как отрывают от тела пиявку. За каждым словом мучителя стояли ложь и обман. Поддаваться ли на него? Нет, есть лишь одно верное решение. Он должен слушать голос своего сердца. Возможно, подумал он, это даже будет способом однажды окончательно победить голос. Создать нового Аарона, который не будет просто трусливо болтать, а будет вместо этого действовать. Крестьянин в облике правителя, с данной ему силой, возможно, сумеет однажды изменить свою империю к лучшему.
— Ты прав, работник небесного корабля. Смертным не пристало бросать вызов духам облаков, — ответил он твердым голосом, тем не менее едва заглушавшим грохот ветра. — А мне не пристало оставаться. Все вы последовали моей воле, придя в Нангог. Поэтому я не стану бездействовать и наблюдать, как дух бури забирает у меня людей. Ибо я Аарон, бессмертный.
Корабельщик испуганно поглядел на него. Остальные рухнули на колени. До сих пор они не узнавали его, ибо без роскошного шлема-маски и величественных доспехов он выглядел как обычный палубный офицер.
— Держите крепко веревку и втяните меня обратно, когда я подам знак! — И с этими словами он отодвинул засов и распахнул дверь. Несмотря на то что изнутри казалось, будто снаружи на нее навалился буйвол, открыть ее с этой стороны оказалось легче.
Ветер был настолько колючим, что Артаксу пришлось опустить голову, чтобы получить возможность дышать. Из мужчин, которые поспешили на нос, чтобы забрать его, которые защищали его щитами от града, остался только Джуба. Остальных ветер унес, словно пожухлую листву. Военачальник по-прежнему держался за один из натянутых над палубой канатов. Грубая пенька порезала ему ладони, и след темных пятен свидетельствовал о том, как ветер дюйм за дюймом тащил его к пропасти. Канат, с помощью которого боролся с бурей Артакс, исчез; порванные канаты бились о палубу, подобно огромным плетям.
Джуба поглядел на него и покачал головой, но Артакс был исполнен решимости не дать отговорить себя от задуманного. Он опустился на колени, чтобы представлять собой меньшую мишень для нападения бури, и пополз навстречу военачальнику. Было очевидно, что силы у того на исходе. Мышцы на его руках дрожали, словно под кожу ему забрались утри.
Рядом с Артаксом о палубу с треском раскололась градина. Даже ее обломки были величиной с боб. Если такая льдинка... Не думать об этом. Небо плевалось одинокими градинками. Теперь они стучали по палубе, словно литавры. Эти звуки напоминали медленный такт похоронного марша, сопровождаемый ужасающими завываниями бури в такелаже.
Артакс резко остановился и тут же оглянулся, чтобы посмотреть на орудийную башню. Канат был туго натянут. Они что, пытаются втащить его обратно?
Бородатый работник корабля помахал ему рукой, а затем ударил тыльной стороной руки по ладони. Артакс не понял. Дверь орудийной башни теперь была распахнута настежь, буря прижала ее к стене.
— Еще каната! — крикнул он бородачу. Ветер сорвал слова с его губ, но, похоже, работник корабля понял его. В полутьме башни что-то зашевелилось. Наконец канат немного подался, и Артакс прополз еще немного вперед. Обломок льда разбился о палубу в нескольких дюймах от его левой руки. Брызги полетели ему в лицо. Он заморгал. Джуба долго не продержится. Артакс потянулся вперед, но шансов не было. От товарища его по-прежнему отделял почти целый шаг. Канат снова застрял, Артакс еще раз обернулся. Те, в башне, взяли тяжелый деревянный рычаг, с помощью которого заряжали орудия, и заклинили дверь. Больше ни пяди каната не вытянуть. Это конец!
Артакс в отчаянии поглядел на Джубу. Еще один шаг, и все получилось бы. Он не может этого допустить! Плавным движением он потянулся к узлу на бедре. Пальцы онемели от холода. Ему с трудом удалось развязать канат и обвязать его вокруг запястья. Этого должно хватить.
Порывистый ветер, казалось, затаил дыхание, смолк рев бури. Артакс потянулся. Наконец-то! Ему удалось схватить руку Джубы. Он подтянул полководца к себе. Смеясь и плача, они обнялись.
Над ними пронесся порыв ветра, и корабль поднялся вертикально вверх.
Градина ударила Артакса по руке с силой булавы. Его пальцы рефлекторно разжались. В панике он попытался снова сжать руку, но она словно онемела и перестала подчиняться его воле. И, словно в насмешку, на его руке мучительно медленно начал развязываться канат — на той проклятой руке, которая перестала ему повиноваться.
— Вот такое вот чувство, когда внезапно перестаешь быть хозяином собственного тела.
Но Артакс решил не обращать внимания. Канат упал на палубу, начал извиваться на ветру. А Джуба еще не заметил того, что произошло. Новый порыв ветра прижал их к палубе. Теперь большой корабль лишь слегка кренился на левый борт, словно швартовка, крепившая его к собирателю облаков, немного съехала в сторону. Угол наклона составлял лишь несколько градусов, но этого было достаточно, чтобы они оба поехали по скользкой древесине. Проклятье! Чувствительность все еще не вернулась к руке Артакса. Он беспомощно скользил по палубе. Орудийная башня исчезла в дымке, мир вокруг них съежился до пяти шагов, ограниченный завесой облаков.
Джуба продолжал цепляться за него.
— Девантар спасет нас обоих? — закричал он. В его голосе звучал страх смерти, но Артакс не собирался сдаваться.
— Мы спасемся, — упрямо ответил он.
Новый порыв ветра подхватил корабль, палуба накренилась еще немного сильнее. Доски покрылись изморозью и льдом. Удержаться было невозможно. Они продолжали скользить. И, словно на порывах ветра, носились капризные духи, каждый из стегающих палубу канатов оставался за пределами досягаемости.
— Это не духи. Это девантар. Лучше бы ты остался в башне. Тот, кто бросает вызов судьбе, рано встречает смерть.
Вот именно, подумал Артакс. Если корова мычит на поле, значит, дырка была в заборе.. Ничего умнее дурацкой поговорки ему в голову не пришло, блеклому бессмертному. В дымке облаков показался темный силуэт. Поручень! Там, где разбитая мачта словно тараном колотила о борт корабля, зияли большие дыры. Артакс отчаянно вертел головой из стороны в сторону, в то время как они продолжали скользить вниз. И последней надеждой было выхватить одну из разорванных веревок из такелажа, которые наверняка плясали на ветру по ту сторону раздробленных поручней.
Порыв ветра смел их за край палубы. Падая, Артакс подумал о духах бури, о которых говорил бородатый работник корабля. Не было остатков такелажа или канатов. Была только серая мгла облаков. Джуба закричал, Артакс сохранял спокойствие. Внезапно у него возникло ощущение, что он смотрит на все это откуда-то издалека. Он всего лишь крестьянин. Это был не его мир. Сейчас он очнется от кошмарного сна.
Их падение завершилось резко, все суставы хрустнули. Артакс застонал. Что-то схватило его за ногу и подняло вверх, прямо мимо разоренной стены корабля, из которой между языками бушующего пламени висели разорванные полотна и разбитая мебель. На миг он увидел женщину, цепляющуюся за дверной проем. Словно мародер, ворвался ветер на разбитый корабль.
Артакса подняли над поручнями. Он изогнулся и посмотрел вверх. Вокруг его ноги обвилось красное щупальце, один из тех тонких жгутов с похожим на листик концом. Второе щупальце схватило Джубу. Их втолкнули в открытую дверь орудийной башни, к ним потянулось множество рук. Щупальца разжались. Артакс рухнул на руки бородатому работнику корабля. Мужчина поцеловал подол его одежды.
— Вы поистине бессмертный! — крикнул он. — Бог среди людей!
Об эльфах
«...Они приходят из ночи, несмотря на то что дневной свет, похоже, не вредит им. Их красота смущает и ослепляет. А еще они жестоки! Им нравится мучить людей. Только ради этого были созданы они демонами, проклятыми богами, завидовавшими творению своих братьев, девантаров.
Берегись одиноко стоящих скал или растущих кругом грибов в свете луны. Там приходят они в наш мир. Они достаточно похожи на нас, чтобы им легко удавалось пленять ничего не подозревающих людей. Лишь уши выдают их. Противоестественно острые. Созданные для того, чтобы вслушиваться во тьму. Уши демонов!
Чаще всего они прячут их под длинными волосами, капюшонами или шапками. Если удастся отрезать эльфу уши, он будет навеки обречен на служение своему мучителю. Но не приближайтесь к ним. Они исполнены хитрости и коварства. И на одного счастливчика, которому удалось одурачить эльфа, приходится сотня тех, кому не повезло.
Разнообразны способы, которыми они отравляют жизнь людей. Существуют эльфы клинка. Они обрушиваются в яростном гневе, размахивая своими мечами. Ни один воин не сравнится с ними, настолько быстро наносят они удары. Они приходят с целью учинить жестокую резню.
Но гораздо коварнее те, кто приходит тайком. Забирают детей, подбрасывают нам своих подкидышей. Они умеют ослеплять нас, не позволяя увидеть истинную природу существ, лежащих в наших, человеческих колыбелях. Если же ребенок носит амулет храма, они не могут прикоснуться к нему. И если все окна и двери закрыты при лунном свете, эльфы не могут переступить через порог, если, конечно, их не пригласят войти.
Так пытаются они обмануть людей, и, пожалуй, эти опаснее всех. Те, кто живут среди нас, неузнанные, терпеливо следующие хорошо продуманному плану причинения вреда людям.
Философ может спросить себя, почему они такие. Суетные мысли! Ответ столь же простой, сколь и пугающий. Они рождены для зла. Им нравится вредить людям. Поэтому будьте тверды в вере и стерегитесь всего неизвестного!»
Текст неизвестного автора
из архива глиняных дощечек храма Нари,
сегодня хранится в библиотеке Искендрии,
собрание невежественных трудов,
зал III, шкаф XXVI, полка IX.
Признание
Хорнбори стоял в нерешительности у входа в туннель, ведущий вниз, в царство Галара. Карлик крутил в руках свои напомаженные усы, концы которых поднимались у него до самых век. У него не было ни малейшего желания спускаться туда. Как раз сейчас у Свиура починали бочонок зимнего грибного. Свиур важен! Он строит угрей, те чудесные пещерные корабли, на которых можно было уйти от драконов и эльфов. Хорнбори любил эти корабли, несмотря на то что они были тесными и душными.
Карлик снова поглядел в туннель. По стене штольни сбегала многократно разветвляющаяся жила грязно-белого кварца и через несколько шагов исчезала в скале. Любой уважающий себя карлик непременно бы сделал с этим что-нибудь. Этот вход в штольню нельзя было спутать ни с чем. Можно было выровнять стену и заставить жилу кварца выйти из окружавшей ее скалы. Или же можно было нанять художника, чтобы он создал рельеф, в котором кварцевая жила гармонично вписывалась бы в скульптуру. Но Галар не обращал внимания на красоту окружавших его стен.
Хорнбори приходил в ярость из-за того, что он зависел от этого невежды. Галар — позорище для всего народа! Почти никогда не принимал участия ни в каких собраниях. Никогда не видели его на посиделках. Вместо этого он интересовался тайнами чародеев. Угри, которые строил Свиур, были ответом на проклятое чароплетство их заклятых врагов. Пусть магия остается эльфам и драконам! Уважающий себя карлик никогда не должен иметь с ней ничего общего!
Хорнбори задумчиво поглядел в туннель, затем сжал кулаки и глубоко вздохнул. Нет, он не может допустить, чтобы Галар узнал об этом от кого-либо другого. Этот парень непредсказуем. Возможно, он полезет в драку, когда узнает, что произошло. Хорнбори поглядел на пол под своими ногами, затем на свои сапоги. Это были его лучшие башмаки, а он был хорошим бегуном. Если, передавая сообщение, не приближаться с Галару слишком близко, то ему наверняка удастся убежать. И поэтому он сейчас покончит с этим.
Уже у третьей подземной лампы сердце его стучало так, словно он пробежал целую милю. На лбу выступил пот. Он думал обо всех тяжелых предметах, которые могут попасть в руку безумца в его огромной пещере. И почему он не надел шлем и кольчугу? С другой стороны, нельзя разгуливать в полном облачении. Да что там, успокоил он себя. Просто иди вперед. Ты справишься!
Теперь в туннеле стало настолько темно, что Хорнбори с трудом различал свои сапоги. Это в духе Галара. Он экономил жир для ламп, несмотря на то что существовал закон, регулировавший расстояние, на котором в главных туннелях должны стоять лампы, и насколько ярко они должны гореть. На миг Хорнбори задумался о том, какие неприятности будут у Галара, если он расскажет об этом Старейшине в Глубине, но затем решил, что это дело слишком маловажное и не принесет Галару ничего, кроме выговора. Кроме того, разумнее будет использовать все свое красноречие для того, чтобы привлечь на свою сторону Галара. Этот вшивый кузнец со своим искаженным рассудком может хорошо помочь ему, если только ему удастся найти к нему правильный подход.
Из туннеля доносилось шипение, сопровождаемое негромким бульканьем. Воняло наполовину протухшей рыбой и мерзким сыром, которым торговали кобольды из Драшнапура. Неяркий, мерцающий свет указывал путь к мастерской Галара, и вонь становилась невыносимее с каждым шагом. Хорнбори вынул из-за широкого пояса и поднес к носу подготовленный специально для этого визита пропитанный анисовой водкой носовой платок. Так он продержится.
Туннель повернул, и он оказался в снискавшей дурную славу пещере кузнеца. Жар кузнечного горна окутывал все вокруг в теплый красноватый свет. Но в нем лежало не раскаленное железо, а стоял на огне высоченный котел. А Галар свисал на цепи с потолка!
Кузнец сосредоточенно глядел в булькающий котел, помешивал его содержимое железным прутом и, похоже, не замечал посетителя. Его торс был обнажен и блестел от пота, капавшего в котел крупными серебристыми каплями. Что это, какой-то подозрительный ритуал чародеев или, в конце концов, Галар пытается сварить себя в собственном соку? От него всего можно ожидать!
Хорнбори нерешительно огляделся по сторонам и обнаружил напротив входа сосуд из помятой листовой меди. Похоже, его разорвал изнутри кто-то, обладающий огромной силой. Интересно, что пытался сделать безумец? Хорнбори слыхал о том, что три дня тому назад в этой части пещерного поселения был грохот, как будто молния ударила прямо в сердце горы. Да, никто не хотел жить рядом с Галаром. Вонь и то и дело случавшиеся непредсказуемые катастрофы снискали дурную славу всему пещерному комплексу. На самом деле достаточно было бросить короткий взгляд в просторную, но заставленную столами, верстаками и рухлядью пещеру, и можно было понять, что творится в голове у Галара. Повсюду стояли немытые тарелки с остатками еды, грязное платье висело на спинках стульев. По слухам, в пещере у Галара был даже свой собственный колодец. Но, похоже, Галар не тратил эту воду на то, чтобы что-нибудь вычистить. А этот беспорядок! Здесь ведь не пройти! Кроме горна здесь было еще два очага, на которых что-то варилось в котлах. С потолка свисали пучки трав и различные непонятные растения, а также такие гадости как змеиные шкуры, кошачьи черепа и засушенные чучела крокодилов. Воспоминания о многочисленных путешествиях кузнеца. Странные приборы с цепляющимися друг за друга шестеренками, огромное оружие, возможно, принадлежавшее даже троллям или минотаврам, но и кузнечные инструменты, смысл и назначение которых ускользало от Хорнбори даже после долгого рассмотрения. Может быть, это искусство? Или вещи, нужные для чародейства?
Хорнбори увидел достаточно и перешел к делу.
— Кузнец! — закричал он к потолку, под которым раскачивался Галар.
— Не мешай мне, ничтожество! — ответил тот, не трудясь даже посмотреть в его сторону.
Значит, мерзавец все же заметил его, подумал Хорнбори, проглотив обиду. Неважно — продолжаем. То, что этот вонючий ублюдок с его жалкой бородкой свисает на цепи с потолка, только облегчит задачу ему, Хорнбори.
— Я просто хотел сказать тебе, что Старейшина в Глубине завтра в присутствии нескольких горных князей вручит мне Золотые Крылья. А еще я говорил со Свиуром. Он передаст тебе несколько листов меди со своей верфи, чтобы ты мог снова исправить ту штуку позади, — Хорнбори указал на стоявший в конце пещеры металлический цилиндр.
Послышался пронзительный свист. Из трубы, торчавшей из кучи металлолома и рухляди, повалил едкий белоснежный дым. Галар поднял железный прут, которым ворочал в котле. На конце его находился половник, который представлял собой проволоку с прикрепленным к ней глиняным сосудом, похожий на головку чеснока. Кузнец переставил пузатый сосуд на стол, на котором стояли в ряд с полдюжины хлебниц.
— Ну, я пошел, — сказал Хорнбори. Понял его Галар или ему было все равно, что произойдет, было в конце концов несущественно. Он, Хорнбори, сделал то, ради чего пришел сюда. Возможно, ему удастся завтра убедить старейшину в Глубине в том, что нужно замуровать штольни Галара, чтобы защитить поселение от его эскапад.
Цепь над ним зазвенела. Кузнец качнулся на стреле крана под сводом пещеры и теперь висел прямо над выходом в туннель. В руках он по-прежнему сжимал длинную железяку.
По спине Хорнбори потек пот.
Значит, Галар все же понял его.
— Тебе присуждают Золотые Крылья? Почему именно тебе? У Хорнбори сжалось горло. Нужно убираться. Он немного отпрянул и налетел на один из столов. Совсем рядом что-то зашипело, когти заскрежетали по дереву, ноги его задрожали.
— Потому что... потому что я убил Среброкрылого и спас тебя.
— Ты что? — громко рассмеялся Галар. — Ты? Это безумие! Все знают, что это неправда.
— Я рассказал им, что выстрел Нира не был смертельным. Что он еще был жив, когда упал. Что он хотел растерзать тебя... Мы были одни. Никто не сможет доказать обратного.
Галар неподвижно висел на цепи.
— Все это лишь слова. Только поэтому Старейшина не станет...
— Я украл у тебя зуб дракона. Я сказал, что вонзил свой топор в череп чудовища. До самой пасти. Зуб был моим доказательством. Я сказал, что он выпал из-за того, что я сломал ему челюсть.
— А следы пилы? — Голос Галара звучал угрожающе тихо. — Ведь на зубе были следы пилы?
— Я обработал его топором. Там уже нет следов пилы.
Цепь зазвенела. Галар медленно опускался вниз, словно паук, скользя по серебряной нити. Глаза у кузнеца налились кровью. И воняло от него так, как будто он натер себя этим проклятым кобольдским сыром.
Хорнбори отпрянул еще дальше. Протянул правую руку назад в поисках опоры. Его пальцы скользнули по столу с изборожденной трещинами столешницей. Что-то рыхлое и мягкое коснулось его руки. Хорнбори не решался выпустить Галара из виду. Кузнец разогнул крюк, снял кожаную систему, соединявшую его с цепью. В руках он по-прежнему сжимал железный прут с черпаком.
Хорнбори продолжал ощупывать стол. Уже гораздо торопливее. Он должен что-нибудь схватить. Напильник, щипцы... Что-то, чем можно обороняться от сумасшедшего.
Он наткнулся на что-то. Послышался звон.
— Осторожнее! — закричал Галар.
Нет, подумал Хорнбори. На это я не куплюсь! Нельзя выпускать кузнеца из поля зрения! Нельзя... Его рука коснулась клейкой массы. Он отнял ее. Тряхнул. На ней налипла вязкая, вся покрытая красной слизью каша.
— Идиот ты этакий! — в ярости закричал Галар. — Это были остатки драконьей крови. Ты... — Кузнец схватил прут и ткнул в него.
Хорнбори увернулся, но мимо стола было не пройти.
— Ты, ничтожный лжец! Хвастун! Вор! — Каждый выкрик сопровождался попыткой достать Хорнбори прутом.
— Дай же мне объяснить...
— Я не хочу знать, каково это — украшать себя чужими перьями, лицемер!
Конец прута ткнулся ему в грудь. Дальше отступать было некуда. Удар швырнул его на столешницу, вышиб дух из груди. Кузнец сломал ему по меньшей мере одно ребро. В груди стучала глухая боль.
— Ты не нацепишь Золотые Крылья на шлем, ты!.. — Галар выпустил из рук прут и вынул из кожаной петли на поясе металлический шип.
— Нет! — Хорнбори, защищаясь, поднял руку. Шип безжалостно обрушился на нее. Темное железо угодило в середину ладони, сила удара прижала ему руку ко лбу. Мысленно он представил себе, как металлический шип пригвоздит его руку ко лбу и войдет глубоко в его череп. Он зажмурил глаза.
Спустя десять торопливых ударов сердца он по-прежнему был жив.
Он недоверчиво растопырил пальцы, чтобы посмотреть, что теперь будет делать безумный кузнец. Галар стоял напротив него, не сводя с него взгляда, широко раскрыв рот от удивления.
Хорнбори не знал, какое чудо спасло его, но был уверен, что Галар сейчас снова взбесится. И нужно воспользоваться этим мгновением тишины!
— Тебе тоже пойдет на пользу, если мне прикрепят Золотые Крылья. Ты ведь не любишь подобную мишуру. А я... Я смогу лучше помогать тебе, если буду обладать влиянием. Я ведь говорил, что уже завтра ты получишь листовую медь, чтобы была возможность починить ту штуку у стены. Первоклассную листовую медь, об этом я позабочусь. И это только начало! Что бы тебе ни понадобилось здесь, внизу, — я смогу тебе это обеспечить. Разве это не здорово? Что ты на это скажешь?
— Твоя рука...
— Сейчас это неважно. Я ее вымою. У нас обоих будет золотое будущее, тебе это ясно? У тебя больше никогда не будет трудностей с тем, чтобы набрать достаточное количество людей для охоты на дракона! — Хорнбори осмелился заговорщицки улыбнуться. — Я знаю, у тебя большие планы. Я подслушал твой разговор с Ниром. Ты еще не закончил с драконами. Ты хочешь достать с неба по-настоящему большого, не так ли? Я с тобой. У нас все получится. Вместе.
— Твоя рука, — бесцветным голосом повторил Галар.
Хорнбори провел рукой по столу, чтобы избавиться от каши.
— Да, досадно. Ну, говори уже! Ты оставишь мне Золотые Крылья?
Вместо ответа Галар схватил его за руку.
— Шип... Он не смог ранить тебя.
Только теперь Хорнбори посмотрел на свою руку внимательнее. Он отчетливо почувствовал удар, рука болела — но она была совершенно цела! Хорнбори поглядел на острый шип, который Галар по-прежнему сжимал в руке, и снова на свою руку.
— Поразительно...
— Ты понимаешь, что это означает? — Кузнец был совершенно вне себя.
— Во что это я вляпался? — Хорнбори повернулся и поглядел на размазанную по столу массу, которая уже начала растворяться. От нее исходил коричневый дым, а древесина столешницы казалась словно разъеденной кислотой.
Хорнбори перевел дух, провел рукой по дымящейся столешнице. Она по-прежнему осталась целой. На пол посыпались крошки.
Галар покачал головой. Гнев в его взгляде уступил место восхищению.
— Ты пролил остатки моей драконьей крови. Ты понимаешь, что произошло?
Хорнбори критически оглядел свою ладонь. Рука точно опухнет. Именно сейчас! В ближайшее время любое рукопожатие превратится в мучение. И бокал с грибным лучше держать в левой. Ну, хоть эта кашеобразная масса большей частью осыпалась..
Внезапно в руке Галара появился нож.
— Давай! Попробуй! — взволнованно воскликнул он. — Ты должен попробовать! Или предоставишь это мне?
Постепенно до него начало доходить, что имеет в виду Галар.
— Драконья кровь, ты говорил.
— Да. Я уже семь раз пробовал на себе. Последний раз два дня тому назад, — он указал на порез на своей обнаженной руке. — Но ничего не выходит. На кошках, мышах и рыбах я тоже проводил опыты. Все они мертвы. Но ты... Что в тебе такого особенного?
Ответа на этот вопрос Хорнбори тоже не знал, но был совершенно уверен в том, что ему не нравится идея, чтобы этот безумец тыкал в него ножом.
— Давай сюда! Я попробую.
Карлик поднес клинок к ладони и нерешительно надавил. Ничего не произошло. Он усилил давление. Нож не мог пробить его кожу.
— Можно мне тоже? — В тоне Галара сквозило почти что благоговение.
— Ты ведь видишь, руку нельзя поранить, — у Хорнбори не было ни малейшего желания возвращать безумцу нож. Он должен отвлечь Галара. — Почему со мной так, а с рыбами нет?
Кузнец нахмурил лоб.
— Да... Думаю, кровь была загрязнена.
Царапанье за спиной заставило Хорнбори вздрогнуть.
— Это всего лишь крыса, — успокоил его Галар. — Ей от него ничего не бывает.
Хорнбори обернулся. За его спиной на столе стоял целый ряд хлебниц.
— От чего ей ничего не бывает?
— От сыра из Драшнапура. У него есть весьма необыкновенные свойства.
— Ты имеешь в виду, не считая того, что ой совершенно несъедобен и воняет, как хорошо настоянная блевота?
Галар рассмеялся. О деле с крыльями он, похоже, совершенно забыл.
— Ты слишком переборчив, Хорнбори. Его вполне можно есть. Признаю, вкус у него несколько островат, но к нему можно привыкнуть. Открой-ка ту хлебницу впереди. Да, точно. Эту. Возьми хлеб и постучи им по столу.
Хорнбори послушался. Из хлеба посыпались личинки.
— Несъедобный сыр и испорченный хлеб, — трезво объявил он. — Что в этом такого замечательного?
— Но разве ты не видишь? Все личинки мертвы! Они умирают, если в хлебнице лежит кусочек такого сыра. И хлеб не плесневеет. Этот сыр из Драшнапура — чудесное средство для хранения продуктов! Правда, еда приобретает несколько не такой запах... Но вернемся к главному. Я сказал, что драконья кровь была загрязнена. Я резал здесь на столе сыр. Повсюду лежали крошки. Кровь и сыр — должно быть, дело в этом!
Хорнбори поднес руку к носу и принюхался. Сыром не воняло. Он облегченно вздохнул.
— Из чего они делают свой сыр?
Галар пожал плечами.
— Есть тайные добавки. Но в первую очередь, наверное, они используют крысиное молоко. Так говорят...
— Крысиное молоко? — Хорнбори недоверчиво засопел, но Галар не обратил на это никакого внимания.
— А почему нет? Муравьи доят тлю. Почему бы кобольдам не доить крыс?
Хорнбори озадаченно разглядывал свою руку. Она выглядела такой же, как и прежде. Не считая припухлости, она казалась неповрежденной. Это было важно для него. Его внешность была идеальной и должна была остаться такой, если он хотел иметь успех. Только таким образом он сумеет войти в состав небольшой группы власть имущих своего народа. Королей выбирают, и однажды он хотел добиться не меньшего. Стать королем.
Он знал, что путь к этому еще долог, но он был уверен. Нужно выглядеть хорошо, иметь хорошие связи и быть героем. С последним были проблемы, но он и с этим справится.
— Галар, я оплачу тебе путешествие в Драшнапур, чтобы ты смог заняться там сортами сыров. И я обещаю тебе, что поддержу тебя во время следующей охоты на драконов. Ты получишь все, что тебе нужно. Людей, материал, достаточно угрей для бегства. Все-все.
Галар задумчиво провел рукой по своей реденькой бородке.
— Мы должны вытянуть всю кровь из этих тварей, — пробормотал он. — Нам потребуется чертовски много драконьей крови, чтобы суметь провести мало-мальски толковое исследование. Мне нужна пещера побольше. И помощники. И стеклянные колбы и...
— Мы договорились? — Хорнбори протянул ему руку. — Давай, Галар, по рукам!
— Мне придется еще несколько раз осмотреть твою руку... — Кузнец задумчиво смотрел на него.
— Конечно, — Хорнбори схватил правую руку кузнеца. — Итак, договорились. Конечно. В следующей охоте на драконов командиром буду я. Но это только формальность. Ты будешь все организовывать. Все пройдет так, как ты хочешь.
Взгляд Галара вдруг стал жестче.
— А ты пожнешь всю славу, верно?
— Что тебя интересует, кузнец? Слава или драконья кровь? Я полагаю, что добычу мы делим пополам и к обоюдной пользе.
Галар скривился, но потом все же кивнул.
— И завтра будут новые медные пластины?
— Сколько потребуется. И подумай, в каком направлении ты хотел бы расширить пещеру. Скоро я пришлю к тебе старшего штейгера, чтобы он осмотрел пещеру.
Хорнбори торопился покинуть вонючую нору. Он еще раз пожал руку Галара и отправился в путь. У кузнеца не должно было быть слишком много времени для того, чтобы еще раз обдумать их пакт. Сделка была хорошей, даже для него. Но Галар безумен. На его благоразумие рассчитывать не приходится.
Хорнбори разглядывал свою правую руку. Может быть, стоит вплести ее в ту историю, которую он расскажет завтра во время присуждения Золотых Крыльев. Конечно, не правду, само собой разумеется. А еще он может выбрать себе героическое имя. Хорнбори Драконья Рука. Или Хорнбори Драконий Кулак. Карлик мечтательно улыбнулся. Сегодня он сделал хороший шаг на пути к трону!
Ужас
— Вы стали поистине другим человеком, Великий.
Артакс выслушал это с некоторой тревогой. Недоверчиво поглядел на Джубу.
— И что, тебе это мешает?
— Если бы вы были прежним, мне бы уже не жить, — несколько натянуто произнес военный мастер. — История о том, как вы спасли меня, ходит по всему кораблю. И с каждым днем становится все более фантастической, — лицо Джубы омрачилось. — То, что собиратель облаков спас нас... Все и всегда полагали, что эти животные не обладают рассудком. Говорили, что они почти не замечают, что несут корабль. Будто бы они глупы, как камни. Пожалуй, это не так... — Он поглядел на щупальца. Длинные конечности едва шевелились. Животное было совершенно спокойно.
Артакс проследил за его взглядом.
— Интересно, они спят?
— Кто знает? Интересно, что бы они рассказали, если бы могли говорить?
Джуба натянул грудной ремень полетной системы.
— Этот рассказал бы о бессмертном, которому нравится парить между небом и землей.
— Отпускайте его! — помахал рукой работникам корабля Артакс. Они отпустили крепежные тросы, с помощью которых держали собирателя облаков поменьше. Поменьше — это относительно. Он был размером со слона. Однако по сравнению с существом, несущим корабль-дворец, он казался крохотным.
Когда
молодой собиратель облаков начал мягко подниматься, его соединил с кораблем красный страховочный трос. Артакс поглядел на свои ноги и почувствовал приятное покалывание в животе.
Существо, несущее его, зашипело. Левую подмышку обхватило одно щупальце, второе обвилось вокруг талии. Артакс вдруг осознал, насколько он зависит от собирателя облаков. Это крупное надутое существо, вероятно, могло с легкостью раздавить его. Однако в истории воздухоплавания не было ни единой истории о том, чтобы собиратель облаков напал на человека. Никто не знал, чем они питаются, однако большинство ученых придерживались убеждения, что они живут одним только воздухом и облаками. Возникали споры даже по поводу того, как именно они передвигаются. Несомненно было то, что большей частью они просто отдавались на волю ветра. Иногда они издавали долгий, протяжный свист. Часто после этого они опускались ниже. Наверное, таким образом они выпускали из своего надутого тела теплый воздух. Благодаря воспоминаниям бессмертного Артакс знал, что несколько мертвых собирателей облаков были тщательно исследованы. Их тело было разделено на множество камер, почти как дворец. В этих камерах был заперт воздух, настолько горячий, что мог бы сжечь человека. Поэтому даже раненый собиратель облаков не мог так просто упасть с неба, поскольку даже если дюжина этих камер оказывались пробиты, то оставалась еще сотня, которые могли держать его в воздухе.
Они могли уменьшать количество горячего воздуха в теле или же накапливать его. Таким образом, они могли регулировать, будут ли они опускаться ниже или подниматься в небо. А поскольку ветер на разной высоте дул в совершенно разных направлениях, это давало существам возможность определять, в каком направлении они будут лететь по небу. Впрочем, существовали свидетельства и того, что даже при полном штиле они очень редко двигались против направления ветра. Происходило ли это с помощью магии? Или благодаря движению щупалец?
Некоторые ученые даже отстаивали тезис о том, что собиратели облаков могут призывать духов ветра, чтобы те несли их. Однако большинство ученых мужей считали их ленивыми и неспособными мыслить. Вот только с этим Артакс после своего спасения уже не мог согласиться.
Огромные небесные путешественники были загадкой. Точно так же, как и лоцманы, определявшие курс корабля в своей застекленной кабине под корпусом корабля. Между ними и собирателем облаков должна была существовать эмпатическая связь. Артакс долго копался в воспоминаниях Аарона, но даже бессмертный не знал, каким образом осуществлялось управление небесным кораблем. Впрочем, он никогда не интересовался этим.
Лоцманы семи великих империй — союз, в который принимали лишь избранных.
Артакс поглядел наверх, на собирателя облаков, к которому был пристегнут, и в этот миг со всей отчетливостью осознал: он не может им управлять! Животное опускалось вдоль корпуса корабля, вместо того чтобы нести его в небо, как он вообще-то предполагал.
Собиратель облаков скользнул вдоль корпуса корабля. Ар- такс с ужасом оглядывал раны, нанесенные кораблю бурей. Сломавшаяся мачта разбила борт корабля на длину семнадцати шагов. Вспыхнувший там огонь, к счастью, удалось быстро потушить. Из раны в борту корабля виднелись полосы сажи. Казалось, будто корабль побывал в сражении, подумал Артакс. А ведь это была всего лишь буря.
Несший его собиратель облаков спустился еще немного ниже, и корабельные плотники, занимавшиеся устранением повреждений, помахали Артаксу руками. Они приветствовали его. Его, или, точнее, поправился Артакс, Аарона. Они приветствовали Аарона. И это снедало его, ибо он слишком хорошо знал, что Аарон зарылся бы глубоко в сердце корабля и молился бы, чтобы буря скорее миновала. У него и мысли не возникло бы о том, чтобы спасти Джубу!
Ликование было неприятно Артаксу, и собиратель облаков словно почувствовал это, он стал медленно подниматься выше. Может ли он влиять на существо с помощью мыслей? Он улыбнулся. Было бы здорово, если бы это было справедливо и для мучителя, засевшего внутри его головы, но что касается этого, то здесь лучше ни на что не надеяться. К счастью, после шторма голос Аарона проявлялся реже. Впрочем, Артакса не оставляло неприятное чувство, что Аарон мечтает от него избавиться.
Ветер нес молодого собирателя облаков вдоль бортовой стены. Он двигался несколько быстрее, чем большой корабль.
Артакс увидел Джубу, стоящего у лебедки с крепежным тросом. Военный мастер не спускал с него взгляда ни на миг. Джуба всячески старался отговорить его от этого полета. Но Артакс принял твердое решение подвергнуться тем же опасностям, что и работающие на него люди. С каждым днем он все отчетливее осознавал свою безграничную власть. Она была незаслуженным подарком судьбы. Он всего лишь крестьянин. Хотя... Нет. Это уже тоже не так. Артакс и Аарон с каждым часом все сильнее сливались воедино, и возникала новая личность. Может быть, именно поэтому молчит голос внутри его головы?
Как бы там ни было, Артакс твердо решил использовать свою власть для того, чтобы его подданным жилось легче. Он поглядел на огромный корабль, наслаждаясь легкостью парения на ветру. Небо было безупречно синим. На горизонте виднелось лишь несколько облачков. Дул приятный теплый ветер, и ужасы бури сейчас казались просто невообразимыми. Все было мирным.
Далеко внизу простирался лес. С большой высоты он расплывался, превращаясь в нечеткую зеленую массу. Лишь кое-где из чащи вздымались величественные Мамонтовы деревья. Они были повелителями леса. Деревья, древние, как мир, так говорили. Больше чем на сотню шагов возвышались их кроны над другими деревьями, отступавшими перед ними и отбрасываемыми ими тенями. Мамонтовы деревья окружали поляны, словно небольшие островки посреди леса. Казалось, между этими деревьями и собирателями облаков существовала некая связь. Возможно, дело было в том, что оба эти вида были невероятно огромными. Создания небес любили обхватывать щупальцами могучие ветки царей лесов и таким образом становиться на якорь. В первую очередь те из них, что были поменьше и беспомощны перед сильными ветрами, предпочитали искать защиту у мамонтовых деревьев, когда не было возможности добраться до крупного собирателя облаков.
В сиянии солнца эти странные существа были видны повсюду в небе. Они мирно летали по воле ветров, таская за собой шлейф своих змееподобных щупалец. Их надутые тела могли быть всевозможных цветов. Некоторые даже украшали себя причудливыми узорами. Лишь в одном все они были одинаковы: верхняя часть их тела была насыщенного зеленого цвета, похожего на цвет мха. Таким образом, если смотреть с большой высоты, их было сложно обнаружить. Зеленые тела сливались с неровными очертаниями крон деревьев, простиравшихся от горизонта до горизонта, словно мягко покачивающийся океан.
Артакс задумался, были ли у собирателей облаков когда-то враги. Существа поменьше были беспомощны перед хищными птицами и даже проворными обезьянами, охотившимися в кронах деревьев. Но ведь самым большим было нечего бояться? Почему они сохранили зеленый цвет, вместо того чтобы красоваться цветами, украшавшими их нижние половины? И если были существа, охотившиеся на взрослых собирателей облаков, то как они могут выглядеть? Ни одному человеку не доводилось видеть существ, способных оспорить у них владычество в небе.
Артакс поднял голову и поглядел на солнце. Над ним плыла стайка молодых собирателей облаков, размером не больше человеческой головы.
Щупальца существа, которое несло его, изогнулись. На кожаный шлем Артакса закапала вязкая слизь, побежала вниз по нащечникам. Существо выпустило несколько тоненьких щупалец, раскачивавшихся в поразительной гармонии и равновесии. Затем от хитросплетения отделилось длинное щупальце, цвета сырого мяса. Оно заканчивалось угрожающе загнутым зубом длиной с кинжал.
Артакс услышал, что Джуба что-то кричит. Крепежный трос, соединявший его с кораблем, натянулся, их потянуло обратно к кораблю-дворцу против течения ветра. Щупальце с зубом заплясало в ритме щупалец потоньше.
Затем, без предупреждения, оно нанесло удар и перерезало канат.
Артакс увидел, как тело собирателя облаков несколько надулось и прыгнуло вверх, а затем стало подниматься выше и выше.
Под ногами Артакс видел бак корабля-дворца. Джуба схватил одного из подготовленных собирателей облаков и стал пристегивать систему кожаных ремней. Некоторые воины из гвардии хранителей неба поступили точно так же. На баке поднялось волнение! Повсюду на них показывали работники небесного корабля. Никто не летал без страховочного троса — а еще собиратель облаков никогда сам по себе не перерезал один из тросов.
Артакс наблюдал за животным. Искал изменения. Может быть, изменился цвет? Беспокойно подрагивают щупальца? Не выделяет ли он больше прозрачной липкой слизи? И ничего необычного не замечал.
На дворцовом корабле трубили в рога. Джуба и его соратники уже были в воздухе и следовали за ним, несмотря на то что поднимались довольно медленно. Было очевидно, что они не смогут его догнать.
Артакс осознавал, что ему не остается ничего иного, кроме как подчиниться. Возможности управлять собирателем облаков не существовало. Или все же была? Он мысленно приказывал сосредоточиться на том, чтобы приземлиться на бак, отогнав все остальные мысли прочь. Он хотел, чтобы его опустили между большими бухтами каната. Обязательно. Сейчас же, немедленно.
Ничего не произошло.
Артакс поглядел вниз. Они поднялись уже настолько высоко, что огромное тело собирателя облаков, несшего корабль, закрывало обзор палубы. И они продолжали подниматься все выше! Однако уже гораздо медленнее.
Бессмертный наблюдал за тем, как Джуба и его соратники, несмотря на все усилия, с каждым ударом сердца все сильнее отстают от них. Корабль-дворец изменил курс, были поставлены все паруса. Сила ветра и ловкость работников небесного корабля на такелаже давали возможность управлять могучими летающими по небу дворцами. У одного-единственного человека в системе для полетов таких возможностей не было. Тем не менее, Артакс был уверен в том, что в случае чего девантар его спасет. Хоть он и не видел Львиноголового на протяжении вот уже нескольких дней, но был совершенно уверен в том, что покровитель наблюдает за ним. Несмотря на то что в ту ночь, когда разразилась буря, он всячески проклинал и — как вспоминалось впоследствии — испытывал совершенно богохульные чувства, позднее мужчина все же пришел к выводу, что именно девантар заставил собирателя облаков спасти его. На сердце стало спокойнее. Да что с ним случится? Он открылся навстречу великолепию незабываемой панорамы, стал рассматривать широкую, сверкающую серебром реку, вившуюся по равнине далеко под его ногами, и горную цепь, светло-голубым силуэтом выделявшуюся на горизонте далеко на севере. Некоторые вершины, похоже, были покрыты снегом.
Через некоторое время Артакса захлестнуло чувство, что грудь его сжимается. Он задышал быстрее. Страх, подумал он. Полностью он не мог совладать с ним. И с осознанием этого внутри у него зародились новые сомнения. Что будет с ним, если девантара нет на борту, а Джуба не нагонит его? Если собиратель облаков не приземлится где-нибудь, он умрет от жажды в этой системе для полетов.
Он сделал вдох, такой тяжелый, как бывает, когда человек борется со слезами. Нельзя впадать в панику. Нужно отвлечься. Немного впереди он увидел длинную гряду облаков, к которой, похоже, несло его похитителя. Может быть, он хочет попастись там? Артакс зачарованно наблюдал за тем, как ветер изменяет очертания облаков, образуя из них различные фигуры. Артаксу показалось, что он видит голову кошки, затем — горбатую женщину, а однажды ему показалось, что глубоко в облаке прячется большая тень.
Как он и предполагал, его собиратель облаков продолжал подниматься вверх, в густые облака. Здесь было прохладнее, на щеках Артакса стала образовываться жидкость. Внезапно их что-то схватило. Потянуло вверх. Артакс ударился плечом о деревянную стену!
Он увидел очертания всадников, несшихся над просторной равниной. Картина на деревянной стене! Нет, это борт корабля!
Артакс схватился за пряжку своей системы для полета. В облаке скрывался корабль-дворец!
— Эй, есть здесь кто-нибудь! — изо всех сил закричал Артакс. И, словно он только что пробежал целую милю, после крика ему пришлось восстанавливать дыхание, хватая ртом воздух. Холодная дымка приглушила его голос. Никто не ответил. Ладно. Борт корабля!
Он ухватился за деревянный поручень, переходивший в перила.
— На помощь! — Должен же быть здесь хоть кто-то. Они должны втянуть его на борт. Он снова закричал.
Мертвая тишина. Ничто не шелохнулось, как будто все уснули.
Крепко держась левой рукой, правой он попытался расстегнуть пряжки системы для полета. Лица его коснулись щупальца. Он не мог разобрать, принадлежат ли они тому собирателю облаков, который принес его сюда, или же тому огромному существу, которое несло корабль-дворец.
Щупальца под его рукой и вокруг талии разжались. Наконец, расстегнулась последняя пряжка. Он стянул с себя систему, подтянулся на поручне, перебрался через него и спрыгнул на палубу. Там он опустился на колени и вознес страстную благодарственную молитву. Наконец-то под ногами у него оказался твердый пол!
Когда он снова поднял голову, оказалось, что его собиратель облаков улетел. Немного впереди в тумане виднелись бесформенные тени. Перед ним из палубы росли несколько полусфер. Палатки? Может, он оказался на корабле ишкуцайя? Ишкуцайя жили по ту сторону черной пустыни. Они были бескультурным кочевым народом. Кровожадными завоевателями. Еще ребенком Артаксу доводилось слышать страшные истории о них. Якобы они пожирали тела и другие внутренности поверженных врагов. Знания Аарона об ишкуцайя тоже не успокаивали. Как раз напротив. Он читал отчеты о ритуалах, проводимых с побежденными врагами. И это не были просто страшные истории, как те, что рассказывали в детстве Артаксу, то были точные записи посланников, присутствовавших на победных пиршествах ишкуцайя! Артакс пожалел, что не может просто взять и стереть эти воспоминания из своих мыслей.
Он осторожно пошел дальше, жалея, что на нем нет доспеха и львиного шлема. Рука потянулась к поясу. Он был не вооружен. Этого еще не хватало. Впервые он пожалел о том, что не слышит в голове голоса своего мучителя. Слишком тихо было на корабле. Что-то здесь было не так. Теперь он с удовольствием выслушал бы совет Аарона. Бессмертный мог быть самовлюбленным куском дерьма, но еще он был стратегом и полководцем. Сейчас Артакс не отказался бы от его присутствия. Со своими знаниями по скотоводству, земледелию, изрядной толикой крестьянской хитрости и грезами о лучшем мире ему вряд ли удастся продвинуться далеко. Не нужно было снимать систему для полетов, пришло ему на ум. Дело было не только в том, что он не хотел находиться здесь, — ему было нечего здесь делать. Как бы там ни было, он хорошо представлял себе, что сделали бы его небесные хранители со вторгшимся на корабль- дворец. Особенно после покушения.
Артакс замер и огляделся по сторонам. Ишкуцайя были варварами. Их стража наверняка не станет задерживать его, чтобы задать какие-нибудь вопросы, если обнаружат его. Несмотря на то что девантары старались не допустить настоящих войн между крупными империями, время от времени по-прежнему случались пограничные столкновения.
Убьют ли они его за то, что он явился на корабль-дворец незваным гостем? Нет, звать он больше никого не будет, решил Артакс. Ишкуцайя народ странный. Голода в их стране не было. И крупных городов тоже было мало. Они не приводили крестьян в Нангог. И, тем не менее, они были здесь и строили летучие дворцы. Большинство мудрецов придерживались убеждения, что ишкуцайя пришли только ради того, чтобы не потерять лицо. Если все крупные державы отправились в Нангог и принялись строить летучие корабли, то они тоже были должны сделать это. Однако некоторые поговаривали, будто они что-то ищут здесь. Что они вот-вот раскроют какую-то тайну. Ишкуцайя никому не разрешали ступать на борт своих кораблей-дворцов. Однако это могло ничего не означать, поскольку в их империю тоже никому не разрешалось приезжать без сопровождения эскорта и документа, разрешавшего пребывание в стране с печатью великого царя Мадьяса, бессмертного Ишкуцы.
Артакс достиг одной из стоявших на палубе полусфер. Она была сделана из кожи. Палатка. Он замер, прислушался. Каждый его шаг на палубе сопровождался негромким скрипом. Внимательные охранники наверняка услышали бы его, но по-прежнему ничто не шевелилось, и из палатки тоже не доносилось ни единого звука.
Через некоторое время он собрался с силами, обошел кожаный кокон и поднял тяжелую ткань, закрывавшую вход. Она была заскорузлой, напитанной влагой и холодной. В лицо ему ударил едкий запах. Запах влажной шерсти, нестираной одежды и прогорклого жира. И еще чего-то пряного, непонятного. Палатку наполнял матово-красный свет от углей в глиняной жаровне. В сосуде Артакс узнал обгоревшие остатки костей и стебли засушенных растений, которые кто-то сжег. Темные ковры и пестрые одеяла обозначали три спальных места. Рядом с жаровней лежали аккуратно сложенные поваренные принадлежности.
Один бокал опрокинулся и оставил темное пятно на древесине палубы. Артаксу показалось, что палатку оставили совсем недавно.
Он опустил полог у входа и осторожно пошел дальше. Каждый шаг он делал осторожно, старался вести себя как можно тише. Облака по-прежнему были настолько густыми, что нельзя было увидеть ничего на расстоянии пяти шагов. Древесина большого корабля проседала под его шагами, скрипел такелаж.
Артакс поежился. Ему было зябко. В сердце закрался холодок страха. На таком большом корабле не может быть так тихо! Где же команда?
У спуска на нижнюю палубу — узкой лестницы, извивавшейся в темноте, — Артакс замер, но потом собрался с духом. Если за ним наблюдают, ему не хотелось показаться трусом.
Извивающаяся лестница привела его в коридор, где за толстыми роговыми стеклами горели одинокие масляные лампы. Пахло дымом, чаем и кислым молоком. Внимание Артакса привлекли стены. Он с любопытством коснулся их. Они были сделаны из тонко выскобленной звериной кожи, натянутой на деревянную раму. Вместо дверей были проемы, завешенные одеялами или занавесками из жемчужника. Мягкие колебания корабля заставляли жемчужник слегка постукивать друг о друга, и этот звук полностью не смолкал никогда.
Артакс отодвинул в сторону одно из одеял и увидел два расположенных друг над другом круглых отверстия менее шага в диаметре. Когда глаза его привыкли к темноте, за нижним проемом он разглядел комнату, где, как и в палатке на палубе, было несколько спальных мест. Вот только очага здесь не было. Пахло застаревшим потом, ламповым маслом и кожей. У самого входа лежала тряпичная кукла. Он удивленно взял ее в руки, чтобы лучше разглядеть на свету в коридоре. На голове у нее были спутанные пряди шерстяных ниток, маленькая жемчужная пуговица служила вместо глаза, второго глаза не было. Кукла казалась старой и потрепанной. Вне всякого сомнения, это была игрушка. Неужели у ишкуцайя на борту облачного корабля были дети? Или какой-то сентиментальный работник небесного корабля принес ее с собой на память о дочери?
Артакс осторожно положил игрушку на место. Детям нечего делать на борту облачного корабля! Да, в этом мире почти не было детей, в мире, где женщины были бесплодны. Наверняка это просто память!
Он поднялся на цыпочки и заглянул в верхнее отверстие. Здесь тоже обнаружилась узкая комнатка, на полу которой лежали одеяла и сложенные жалкие тряпки. Сколько же людей жило на этом корабле?
Артакс продолжал идти по коридору. Некоторые стены из звериной кожи были разрисованы — простыми черными рисунками, очевидно выполненными обугленными кусками тряпок. Чаще всего на картинах были изображены всадники или какие-нибудь горные пейзажи. Однако одна была совершенно непохожей на другие. Она отличалась настолько сильно, что Артакс остановился, чтобы разглядеть ее повнимательнее. По стене тянулась сеть из золотых линий, а над линиями летели два странных существа. Создания, подобных которым Артакс никогда не видел. Они напоминали змей, несмотря на то что головы у них были другими, а челюсти были оснащены сильными клыками. В воздухе их поддерживали большие бесперые крылья. Крылатые змеи?
Оба существа были нарисованы настолько подробно, как будто художник на самом деле видел их. Артакс содрогнулся. Может быть, когда-то такие змеи населяли небо Нангога? Охотились на собирателей облаков? Нет, возразил он сам себе. Вероятно, эти существа — лишь порождение безумного рассудка художника. Настоящего художника, который мог позволить себе дорогие краски, в то время как все остальные рисовали углем. Артакс отвернулся и поспешил дальше, однако оба крылатых змея не оставляли его. Если он когда-либо вернется на свой корабль, нужно будет спросить об этом девантара.
Он задумался настолько глубоко, что, завернув за угол, не заметил трупа и едва не споткнулся. У стены, свернувшись, лежала крупная собака, широко разинув пасть. Темные глаза глядели в пустоту.
Артакс опустился на колени и ощупал шерсть. Собака была холодной. Над ней не летали мухи. Вероятно, потому, что корабль находился на огромной высоте. Артакс заметил, как изменилось его дыхание. Оно стало слишком частым. Проклятый страх! Он сдавливал горло! А еще он чувствовал легкое головокружение.
От чего умерла собака? Ран не было видно. Артакс принюхался к пасти мертвого животного. Почувствовал запах разложения, однако не было ничего указывавшего на то, что собака была отравлена. Он подумал о загадочных Зеленых духах, живших в лесах Нангога. Говорили, будто их жертвы умирали от страха. У них тоже не было видно никаких повреждений. Может быть, духи пришли на борт облачного корабля? Он затравленно огляделся по сторонам. Нужно вернуться на палубу. Лучше быть там, чем в душном брюхе корабля. Там и дышать легче!
Он встал и снова покачнулся. Может быть, здесь отравлен воздух? Может быть, в конечном итоге в этом причина того, что на всем корабле, похоже, не осталось ничего живого? Нужно выбираться. В голове все кружилось, ему стало дурно. Сломя голову он помчался по коридору, отбросив всяческую предосторожность. Он повернул, побежал, снова повернул, оказался в тупике. Повернул на пересечении коридоров и наконец оказался у лестницы, ведущей вглубь жуткого корабля. Неважно — дальше! Он понесся вниз по лестнице. На стенах повсюду были картины. Они казались настолько пугающе живыми, как будто с помощью какого-то темного заклинания в стенах оказались захвачены животные и люди. Лестница привела его в комнату, из которой вели вглубь корпуса корабля три лестницы. В центре комнаты стоял насаженный на шест череп лошади. Повсюду вдоль стен находились картины. Это были те самые картины, что были нарисованы лучше, которые казались такими пугающе живыми! Они изображали леса Нангога. И духов! Может быть, эти картины призвали духов наверх, в облака! На некоторых рисунках были изображены какие-то существа, жившие глубоко внутри облаков или в темноте между звездами.
Артакс выбрал самый широкий из трех коридоров, надеясь, что найдет путь обратно на верхнюю палубу. Здесь стены были иными. Они были сделаны из массивного дерева, и картин здесь не было. Дальше! Еще один коридор, еще одно разветвление, теперь направо, затем налево. Он давно уже заблудился, силы его тоже были на исходе. Наконец он прислонился к массивной опоре, с трудом переводя дух, и молча уставился на потолок. Там пробегали толстые деревянные жилы. Нет... Это были корни. На корабле ишкуцайя тоже, должно быть, было одно из этих зачарованных деревьев, которые якобы составляли единое целое с кораблем. Часть корней пронизала балки перекрытий, более того, стала с ними единым целым.
Древесина заскрипела, и у Артакса возникло чувство, что весь корабль слегка накренился на левый борт. Где-то, на одной из расположенных над ним палуб, что-то тяжелое заскользило по полу, а затем гулко ударилось о стену.
Артакс сосредоточился на ровном и глубоком дыхании. Ты должен совладать со своим страхом, глупец, отругал он себя. Для всего увиденного тобой наверняка существует вполне разумное объяснение. Если будешь бегать по коридорам, как испуганная курица, это делу не поможет.
Джуба видел, куда унес его собиратель облаков. И теперь только вопрос времени, когда его собственный корабль-дворец пройдет вдоль борта корабля и его спасут.
Снова заскрипело дерево, где-то впереди распахнулась дверь. Артакс затаил дыхание и инстинктивно прижался к стене, однако за дверью ничто не шелохнулось. Весь корабль был пронизан хитросплетением корней. Он был живым! Эта хлопнувшая дверь... Он поглядел на темный проем. Может быть, корабль хочет заманить его туда? Может быть, там он найдет ответы? Он снова поглядел на корни в деревянном потолке. Дерево наделяло душой весь корабль. Может быть, дерево зовет его? Может быть, оно магическим образом привело его в это место?
Глупости, подумал он про себя и, несмотря на это, подошел к двери и широко распахнул ее, чтобы в комнату мог падать свет. Его взгляду открылась длинная узкая комната, где стояли встроенные в пол большие амфоры для хранения припасов. В нос ему ударил хорошо знакомый сладковатый аромат. Пахло пшеницей. Здесь не было ничего особенного. Живой корабль, который привел его сюда, подумал он. Какая чушь! Он рассмеялся над собственными бредовыми идеями. Звук, прозвучавший в этой тишине почти непристойно. Смех застрял в горле. Может быть, это смеялся Аарон? Голос в его голове молчал уже необычайно долго. И это было ему только на руку. Последнее, что ему было сейчас нужно, это злобная болтовня его мучителя. Артакс отбросил эти мысли. Все эти размышления ничего ему не дали. Все еще испытывая беспокойство, но уже преисполнившись решимости не сдаваться без боя, он обернулся, и взгляд его упал на что-то маленькое и пушистое. Мыши! Они лежали рядом с одной из амфор. Их рты были широко раскрыты. Они умерли так же, как и собака. Он в панике огляделся по сторонам. Что это такое? Как смерть настигла их? Может быть, она все еще здесь, подстерегает его?
Артакс поспешно вышел из кладовой. Что-то убило всех на корабле. Возможно, что умерли даже вредители в пшенице. Может быть, это были лесные духи? И если да, то кто призвал их? Корабельное дерево?
Артакс пошел по длинному коридору, в котором оказался, до большой двустворчатой двери. Когда он толкнул дверь, петли негромко заскрипели. Наконец-то! Он нашел лестничную шахту. Часть корабля, где на все палубы вела винтовая лестница. На каждой палубе в широкий круг шахты входил широкий деревянный язык. Здесь можно было принимать грузы. Накрывал шахту стеклянный купол, а над ним он обнаружил голубые очертания кранов.
Он как раз собирался броситься вверх по лестнице, когда увидел скрючившиеся фигуры на одной из платформ, с другой стороны широкого круга. Люди. Значит, они не ушли с облачного корабля!
Артакс боролся с собой, но затем рассудок все же победил. Он был правителем Арама. Хранителем многочисленного народа. Он должен знать, что здесь происходит, чтобы суметь защитить от этого свой народ. Будучи крестьянином, он бросился бы прочь, сломя голову. Став бессмертным, он лишился такого выбора. Что бы ни принесло смерть на корабль — его оно еще не коснулось. Может быть, оно уже и ушло.
Он медленно обошел лестницу, спускаясь вниз. Ступени были разрисованы яркими узорами, но во многих местах под лаком виднелась серая древесина. Под поручнем перил проходил корень толщиной с палец. У него было такое чувство, что корабельное дерево сильнее проникло в корабль, чем на его корабле-дворце. Там было совсем немного потолочных балок, на которых отчетливо виднелась корневая система дерева.
Артакс инстинктивно опасался прикасаться к поручням перил, которые вели вниз к умершим. Там было трое мужчин и одна молодая женщина, все одетые в одежды работников небесных кораблей, с широко раскрытыми ртами и глазами. Глаза у всех были слегка навыкате, а женщина сжимала руками шею, как будто пыталась освободиться от чьей-то хватки.
Немного ниже Артакс обнаружил броско украшенный портал, сильно отличавшийся от всех остальных дверей в лестничной шахте. На раме из красноватого дерева была вырезана стилизованная хищная кошка в прыжке. Здесь корни тоже глубоко проникли в дерево. Несколько рядов жемчужника один за другим закрывали обзор, представляя собой пеструю мешанину из китового уса, жадеита, кораллов и оникса. На некоторых бусинах были вырезаны маленькие фигурки. Скачущие лошади, бизоны, человеческие лица. Запах курительных палочек проникал в лестничную шахту сквозь занавеску.
Артакс осторожно пробрался между нитками, возвестившими о его приходе с настойчивым позвякиванием, и оказался в круглом зале, разделенном на террасы, расположившиеся вокруг центрального культового места. От того места, где он стоял, вела лестница прямо на обставленную роскошными медными курильницами площадку для священнослужителей. Повсюду на террасах лежали люди. Друг на друге. Друг рядом с другом. В обнимку. Лоскутное одеяло из тел. Матери, прижимавшие к себе детей. Отцы, державшие за руку взрослых сыновей. Простые работники облачного корабля, бок о бок с вельможами в расшитых золотом одеждах.
У Артакса захватило дух — похоже, все эти люди умерли примерно в одно и то же время. Он увидел мужчину, перерезавшего себе горло. Но у большинства не было ни единой ранки. Рты их были открыты. Глаза навыкате, смотрят куда-то. Сотни. Нет, даже больше. По приблизительным подсчетам Артакса в этом зале под куполом лежало более двух тысяч ишкуцайя.
Потолок просторного зала был полностью покрыт густым сплетением корней. С высокого купола свисало множество тоненьких корешков, похожих на гирлянды. Они заканчивались тоненькими белыми волосками, кое-где достававшими до умерших, ощупывавшими их лица, проникавшими в носы, в узкую щель между глазом и веком. Некоторые волоски-корни шевелились, несмотря на то что в просторном зале не чувствовалось дуновение ветра. Артаксу показалось, что он видит, как они растут. Неужели корабельное дерево питается трупами? Имеет ли оно отношение к тому, что здесь произошло? Он судорожно сглотнул, стараясь подавить подступающую тошноту. Тонкие корешки, тянувшиеся к мертвым и проникавшие в них, были еще противнее самого вида трупов. Ему никогда не доводилось видеть столько мертвецов. Может быть, их убило дерево? И теперь питается ими? Или на борту было что-то другое? Ему нужно оружие. Хотя, очевидно, мертвым оружие не особенно помогло, но он не хотел оказаться с голыми руками, несмотря на то что возможность обороняться была бы сущей иллюзией.
Артакс глубоко вздохнул, спустился на две ступени вниз и потянулся за мечом мертвого воина — безыскусным тяжеловесным оружием с широким клинком. Пот хозяина окрасил обернутую кожей рукоять. Когда Артакс выпрямился, один из корней коснулся его. Мужчина с криком отскочил, споткнулся о мертвеца и упал на пол спиной вперед. Теперь корень раскачивался прямо у его лица. Из стебля появились новые тонкие волосинки, за несколько ударов сердца они выросли на длину пальца. Они росли и тянулись к нему! А он смотрел на корень, словно мышь на кошку. Вот уже он коснулся его щеки. Второй побег проник ему в ухо.
— Скорее убирайся отсюда, ты, идиот чертов. Эта штука хочет использовать наш мозг в качестве удобрения!
Впервые Артакс был рад услышать голос своего мучителя. Оцепенение спало. Он встряхнулся, выпрямился и, сделав несколько шагов, споткнулся. Было невозможно идти, не наступая на трупы — настолько близко друг к другу лежали мертвые степняки. И повсюду над ними раскачивались корни.
— Держись поближе к полу. Смотри не подходи к корням слишком близко. Дерево знает, что ты здесь. Оно хочет забрать нас себе, как и всех остальных. Дерево зачаровано. Оно совершенно точно является пожирателем душ. Ты только посмотри на эти открытые рты. Все они выдохнули свои души к потолку, к корабельному дереву.
Артакс кивнул и пополз по трупам. Их тела были все еще плотными на ощупь. Никаких признаков разложения не было видно. Это противоестественно! Казалось, корни не преследуют его. На какой-то миг в его голову закралась идея ударить корни мечом.
— Не делай этого, дуралей! Ты знаешь, какой силой владеет это пьющее души дерево? Просто убирайся отсюда. Да побыстрее!
Артакс снова встал. Он попытался не наступать на ишкуцайя и одновременно не сводить взгляда с жутких корней. В центре большого зала для отправления культа между жаровнями и разными черепами животных виднелся особенно толстый отросток, обвитый полосками ткани и нитками бус. Похоже было, что ишкуцайя почитали дерево как бога!
— Какое тебе дело до религии этих немытых растлителей лошадей? Немедленно поднимайся на верхнюю палубу!
В приступе какого-то упрямства Артакс остановился. Конечно, Аарон прав, он должен убираться отсюда как можно скорее. Но если он однажды подчинится Аарону, то, возможно, сделает это снова. И в какой-то момент у него не останется сил возобладать над всеми остальными бессмертными, которые слились в один-единственный голос Аарона. Может быть, переход будет плавным, может быть, произойдет быстро, и велика вероятность того, что, в конце концов, от того, кем он был, не останется ничего. От Артакса, крестьянина из Бельбека. Он бросил взгляд на мертвых и корни дерева, питавшиеся, как утверждал Аарон, их мозгами. Дерево было паразитом. Аарон тоже был паразитом. Если он подчинится ему, то можно сразу лечь здесь и бросить свой мозг на съедение дереву — а при ближайшем рассмотрении этот выбор казался даже лучше. Но его путь иной. Еще в деревне о нем ходила дурная слава, будто он упрям как осел, и вот благодаря своему упрямству он, в конце концов, победит. Аарона, деревья и всех остальных, кто захочет сбить его с пути. На миг он вспомнил об отце и улыбнулся. Да, очень важно находить цели. Он вот нашел себе новую. Восторжествовать с помощью упрямства! Возможно, он подохнет на этом огромном корабле, но поражения своего не признает. Он будет сражаться до последнего вздоха.
И, ощутив новый прилив сил, он окинул взглядом мертвых и спросил себя, не подобрались ли ишкуцайя на шаг ближе к тайнам этого мира. Может быть, они обнаружили что-то — что угодно, — что должно было остаться в тайне, и поэтому их казнили? Но кто это сделал? И каким образом? Несмотря на то что живые корни внушали ему страх, у молодого человека возникло чувство, что работники облачного корабля пришли сюда со своими женами и детьми потому, что ожидали найти защиту у дерева. Может быть, то, что сделало с ними дерево, предотвратило нечто худшее, что могло произойти? Возможно ли такое? Ему деревья нравились. Они означали жизнь и рост, давали тень и пропитание. Ему было до глубины души противно представлять их себе в виде кровожадных чудовищ.
Устремив взгляд к потолку, он медленно шел дальше. Что-то хрустнуло под его ногой. Он поспешно убрал ногу и едва не потерял равновесие. Он наступил на деревянную лошадку. На маленькую игрушку. Она выпала из руки мальчика, которому, должно быть, принадлежала когда-то. У него были короткие волосы и круглое лицо. Малышу было пять, быть может, шесть лет. Светло-карие глаза смотрели в лицо мужчины, прижимавшего его к себе. Артаксу показалось, что мальчик у его ног до последнего верил в то, что отец сумеет защитить его.
— Сейчас не время для сентиментальных раздумий, простофиля! Ноги в руки и уноси нас отсюда. Живее, парень!
Артакс вздохнул. Он хорошо понимал, почему не нравится Аарону. Сентиментальные раздумья — вот то, что отличает человека от животного. Лебедь может казнить убийцу своей спутницы на месте, если застанет его там, но никогда не станет разыскивать его. Но Артакс был человеком и поклялся себе найти убийцу. Что это может быть за существо, вызвавшее эту стократную смерть, убившее женщин и детей? И ради чего устраивать такую бойню? Или все произошло по чистой прихоти?
Артакс осторожно пробирался к порталу, обходя трупы. Он не сводил взгляда с корней на потолке. Они покачивались. И это несмотря на то, что корабль был совершенно неподвижен. Можно было подумать даже, что они поднимают мертвых для танца, чтобы оказать им последние почести.
— Ты можешь уволить нас от своих безумных крестьянских рассуждений до тех пор, пока не разляжешься в гареме, предаваясь грезам? А теперь давай, воспользуйся своими ногами и унеси нас от этого высасывающего души дерева!
Чем больше Артакс размышлял над этим и прислушивался к себе, тем больше убеждался, что Аарон ошибается. Несмотря на это — здесь, внизу, он никому не сможет помочь. Погрузившись в размышления, он стал подниматься по спирали лестничной шахты и, наконец, вышел на верхнюю палубу неподалеку от корабельного дерева. Здесь пол был густо усеян трупами птиц и отдельных обезьян. Артакс поглядел на раскидистые ветви, но пелена облаков скрывала все, кроме некоторых нижних ветвей. Они тоже были украшены лентами и обрывками ткани, как и толстые корни в храме внизу. На каждой тряпке темными чернилами были написаны буквы и ограждающие знаки. На шестах в темной земле, где стояло дерево, красовались лошадиные черепа.
Слабый ветер зашуршал в ветвях.
Здесь, на палубе, Артаксу дышалось значительно легче. Он отодвинул ногой в сторону тело птицы и задумался, сможет ли Абир Аташ, верховный жрец его небесного дворца, найти объяснение тому, что произошло здесь. Или Львиноголовый. Но выдаст ли он тайну?
Внезапно Артакс замер. Он услышал звук, не подходящий к шелесту ветвей. Он отступил на шаг, чтобы за спиной у него оказался увенчанный куполом вход в лестничную шахту, затаил дыхание и прислушался. Может быть, остались выжившие? Или загадочный враг все еще на борту? Вот, опять. Негромкое перешептывание! И шаги, звучавшие так, как будто к нему приближается кто-то, пытающийся не издавать лишних звуков. Густая дымка искажала и приглушала все звуки. Артакс не был уверен, движутся ли шаги по направлению к нему или удаляются от него. Ему уже почти хотелось, чтобы угроза обрела очертания, чтобы перед ним возникло что-то из плоти и крови, что можно победить. Его рука крепче сжала рукоять меча. Благодаря нескольким тренировкам он знал свои возможности. Да, Аарон был не только сластолюбцем, он каждый день упражнялся в обращении с оружием, с мечами, луками и копьями. И у него получалось хорошо.
Артакс вышел из укрытия. Тела мертвых птиц приглушали его шаги. Они казались странно твердыми под ногами. Похожими на комки сухой глины. Его сопровождал хруст крохотных косточек. Мужчина снова замер, прислушался, не будучи полностью уверенным в том, откуда доносятся звуки. Он прокрался мимо одной из палаток. Скрипнула доска. Очень близко! Артакс поднял меч. Вот в плывущих мимо облаках появилась тень! Бессмертный прыгнул вперед. Его клинок нанес удар. Сталь ударилась о сталь. Отдача вырвала стон из его груди. Он метнулся назад, готовый снова нанести удар, и застыл на полдороге. Перед ним стоял Джуба!
Военачальник узнал его в тот же миг, испуганно отбросил оружие в сторону и упал на колени.
— Прошу, простите меня... — Он склонил голову, коснулся лбом палубы. — Прошу, простите, я не узнал вас, великий.
Артаксу не нравилась эта подобострастность, и он велел Джубе подняться. Друзья должны смотреть друг другу в лицо! Он доверял ему как никому другому на борту небесного корабля.
— Я тоже не узнал тебя, так же, как и ты меня. И я рад, что ты такой хороший фехтовальщик и что мой меч не поразил тебя. Я желаю как можно скорее покинуть этот корабль.
В тумане появились новые тени. Эскорт Джубы присоединился к нему. На обычно столь суровых лицах небесных хранителей отражались страх и в то же время облегчение.
— Что здесь произошло? — Джуба обвел рукой корабль. — Почему ишкуцайя прячут свой корабль в облаках? И где команда?
— Боюсь, что здесь, на борту, мы не найдем ответов на наши вопросы, — на миг в голову Артакса закралась мысль приказать поджечь корабль, но он тут же отбросил ее. Пламя превратит окутывающую его тайну в пепел. — Мы возьмем корабль на буксир и передадим ишкуцайя в Устье мира. Пусть сами решают, какова будет его судьба.
Артакс видел, что Джубе не понравилось его решение, несмотря на то что товарищ не стал возражать ему. Разумно ли поступать таким образом? Не принесет ли он таким образом опасность во флот бессмертных, стоящий на якорях у башен Золотого города? Хоть бы Львиноголовый вернулся! Во время бури он проклинал девантара, потому что того не было рядом. А когда бог Арама стоял рядом с ним, он почти все время боялся его. Но девантар был единственным, кто на самом деле знал о том, кто он такой. Единственный, с кем он мог говорить свободно. Ну... почти свободно. Если он будет болтать слишком много глупостей, то может распрощаться с головой. Львиноголовый совершенно точно знал, что здесь произошло. Он — бог, он знает все! Если бы он только мог позвать его!
Джуба негромко откашлялся.
— При всем уважении, великий, разумно ли тащить за собой облачный корабль, полный трупов?
Артакс глубоко вздохнул. Не пристало бессмертному в следующий же миг отказываться от принятого решения.
— Ищите буксирные тросы! — приказал он, пытаясь придать своему голосу решимости. — После того, как мы покинем корабль, на него никто не должен больше входить. Мы передадим его ишкуцайя в таком виде, как есть. Пусть сами решают, что с ним делать.
Джуба долго с сомнением глядел на него. А затем, наконец, кивнул.
Второе лицо
Нандалее лежала в пещере, которую отвели для нее. Несмотря на то что молодая эльфийка плотно завернулась в одеяло, ей было по-прежнему холодно.
Свод ее пещеры была настолько низким, что там нельзя было даже встать во весь рост, а ложась отдыхать, эльфийке приходилось подтягивать ноги — иначе не хватало места. Кроме одеяла, пары огарков свечи и ведра, в которое она могла справить нужду, здесь не было ничего.
За два дня никакого прогресса. Она должна познать саму себя... Она себя знает! Знала себя еще до того, как пришла сюда. Но это не помогло. Ее Незримое око, вот чего она не знает, и оно не хочет открываться! Сесть и углубиться в себя... Она делала это. Постоянно. Вот только не знала, что делает не так. Дракон не помогал ей, и больше никто не разговаривал с ней —
поэтому единственное, что она чувствовала, углубляясь в себя, это неприятие со стороны других учеников.
Дракон улетел в сумерках, и с тех пор они осаждали ее пещеру, как будто не хотели давать ей даже этого крохотного угла в скале. Дракон улетел впервые с тех пор, как Гонвалон привел ее сюда, и, вероятно, его отсутствие придало остальным мужества. Пусть приходят! Она была как раз в таком настроении, чтобы подраться. Что ж, это она умеет.
Нандалее отбросила одеяло в сторону и выпрямилась. Бесшумно подошла ко входу.
Несмотря на то что никого не было видно, эльфийка была уверена в том, что там, снаружи, кто-то есть. Не мешкая,
Нандалее пригнулась и выскочила в коридор, протянула руку и втащила шпиона в пещеру. Грубо бросила пойманного на свое ложе и тут же накинулась на него.
— Пожалуйста, не бей меня, — пролепетал звонкий голос. Женщина! Нандалее удивилась. Вообще-то она готова была поймать того надутого парня, который постоянно таращился на нее так, как будто больше всего на свете ему хотелось сбросить ее со скалы. Схватив эльфийку за руки, она развела их, чтобы поглядеть ей в лицо. Это была одна из тех двоих, кто умел парйть. Она была невысокой и хрупкой, волосы у нее были черными.
— Что тебе здесь нужно? — прорычала Нандалее.
— Я пришла поговорить с тобой. Есть кое-что, что тебе следовало бы знать.
— Тогда почему ты просто не вошла? Зачем пряталась и подслушивала?
Эльфийка несмело улыбнулась.
— Неужели после такого приема ты удивляешься тому, что я не спешила входить? Все считают тебя варваром.
Нандалее выпустила руки пленницы.
— А что еще вы обо мне говорите? Боитесь, что могу сожрать одного из вас, если проголодаюсь? — Слова произвели на собеседницу странное впечатление. Нандалее почувствовала, как та напряглась.
— Нас всех удивляет, почему ты стала любимой ученицей Парящего наставника, несмотря на то что ты совсем не умеешь плести заклинания.
Нандалее рассмеялась.
— Его любимой ученицей? Я здесь мерзну до смерти. Он мне не помогает. Я не знаю, как открыть свое Незримое око, и каждую ночь думаю о том, как бы сбежать отсюда.
— Он дал тебе первую пещеру. Здесь всегда располагаются его любимчики. До твоего появления ложе здесь было моим, — негромко добавила она.
— Эта дыра — знак отличия? Если это шутка, то я слишком уж дикая для того, чтобы ее оценить.
— Дело в том, чтобы быть ближе к нему... В здешних пещерах действует четкая иерархия. Тот, кому приходится жить в последней пещере, в опасности.
Нандалее решила, что маленькая эльфийка не представляет для нее опасности. Она слезла с нее и села рядом с ложем.
— Что такое иерархия? И о какой опасности ты говоришь?
— Меня зовут Бидайн.
Такого поведения Нандалее терпеть не могла. Отвечать совершенно не на тот вопрос, который тебе задали. Кроме того, она не станет вот так просто выдавать свое имя.
— О каких опасностях ты говоришь?
Бидайн села.
— Ты из народа нормирга, не так ли?
Вот, опять она за свое! Говорит о том, о чем ее вообще не спрашивали. Лучше бы ей быть осторожнее. Если она думает, что может позволить себе так шутить с ней, то скоро ей предстоит неприятный сюрприз.
— А какое имеет значение, нормирга я или нет? — раздраженно ответила она.
— Я из Аркадии. Это прекрасная страна. Идеальная. Я выросла во дворце у моря.
Какое мне дело, подумала Нандалее. И почему она постоянно уходит от ответа? Может быть, Бидайн хочет дать ей понять, что сама далеко не дикарка?
— А почему тогда ты сидишь на этой скале, если твоя родина так прекрасна? Наверное, твой клан не очень-то любит тебя.
На эту подначку Бидайн отвечать не стала.
— В канун зимнего солнцестояния прилетают драконы Ишемона и требуют трех молодых женщин. Я была в числе избранных.
Нандалее недоверчиво уставилась на нее.
— Это же сказка, ведь так? Ты рассказываешь сказки...
— Нет, — ответила Бидайн, и голос ее прервался, как будто она с трудом сдерживала слезы. — Я пришла для того, чтобы ты узнала о втором облике драконов. Они — хищники. Непредсказуемы. Я своими глазами видела, как наш учитель растерзал когтями юную ученицу. Будь осторожна с ним. Он вспыльчив. То кроткий, как ягненок, и вот уже в следующий миг становится кровожадной бестией. Еще некоторые говорят, что он сумасшедший. То, как он спит... Как летучая мышь. Такого не делает больше ни один из известных мне драконов.
— А у тебя много знакомых драконов? — резко спросила Нандалее. Она доверяла дракону больше, чем остальным эльфам. Теперь она понимала, что нарушила порядок в среде учеников. Может быть, Бидайн пришла исключительно для того, чтобы напугать ее. Эта история просто не может быть правдой! Драконы не едят эльфов.
— Нет, я знаю немного драконов. Точнее сказать, хорошо я знаю только его. Он очень одаренный чародей. Но как раз поэтому он так быстро разочаровывается в нас. Тем более загадка, почему он предпочел тебя. Он постоянно наблюдает за тобой. И еще кое-что. Не нужно громко разговаривать. Это мешает в самопогружении. Некоторые очень сильно злятся на тебя. И не все здесь так милы, как я, — она широко улыбнулась. — Я имею в виду... Я не хочу с тобой ссориться. Даже несмотря на то, что ты продолжаешь вести себя натянуто и неприязненно.
Вопреки желанию, Нандалее улыбнулась.
— Я ведь варвар. И скажи остальным, пусть приходят. Я выросла по соседству с троллями. Я люблю есть печень поверженных врагов.
Бидайн негромко захихикала, но, когда Нандалее не присоединилась к ней, быстро умолкла.
— Это ведь была шутка?
— Конечно. В отличие от троллей, я жарю печень своих врагов, прежде чем съесть ее. Не такие уж мы, нормирга, и варвары.
Эльфийка смотрела на нее с таким ужасом, что Нандалее не удалось сохранить серьезность. Фыркнув, она засмеялась. Но на этот раз серьезной осталась Бидайн.
— Да брось, не такие уж мы, нормирга, плохие. Это была всего лишь шутка.
Бидайн кивнула, но по-прежнему оставалась серьезной.
— Здесь мало смеются. Он... Драконы — немилосердные хозяева. Их повадки... Они слишком различны. Мы рождены, чтобы служить им. И они дают нам почувствовать это.
Нандалее энергично покачала головой.
— Слугами не рождаются. В слуг превращают. И только тогда, когда половина пути уже пройдена тобой самой.
— Ты перестанешь говорить так, когда проживешь здесь первый год. Но ты тоже уже не можешь быть свободной. Или ты можешь вернуться к своей семье?
— Нет, — Нандалее опустила взгляд. Она не хотела, чтобы Бидайн прочла что-либо на ее лице. Боль от потери сидела глубоко внутри нее. Больше всего она тосковала по Дуадану, который взял ее к себе еще ребенком после того, как ее родители погибли во время страшного снежного бурана. Никто другой в клане не понимал ее настолько глубоко, как он. С ним хорошо было молчать. Он любил ходить на охоту в одиночестве, так же, как и она. Почти каждую ночь она думала о нем. Сознание того, что она больше никогда не увидит его, вызывало глухую боль. Ощущение было примерно таким же, как будто ты откусил слишком большой кусок и он застрял в горле: ни туда ни сюда. До сих пор собственное одиночество никогда не имело для нее значения. Но у нее всегда было место, куда можно было вернуться. Узнали ли тролли, к какому клану она принадлежала? Или, быть может, они просто пошли дальше на восток, намереваясь отомстить каждому встречному эльфу? Сколько жертв принесла ее, Нандалее, вспышка гнева? Одна необдуманно выпущенная стрела?
По меньшей мере одну.
Айлин.
Драконница, которая пришла, чтобы спасти ее от троллей, и за это заплатила собственной жизнью.
Нандалее подумала о том, как воительница невооруженная вышла навстречу огромным троллям. О смертельно пугающем спокойствии, с которым Айлин сидела в снегу. Она обязана драконникам жизнью. Она должна взять себя в руки и сильнее стараться открыться магии. Она должна вернуть долг!
— Эй? — Бидайн помахала рукой перед ее лицом. — Ты еще здесь? Ты не одна, слышишь? У всех, кто приходит сюда, больше нет дома, куда они могли бы вернуться. Сюда нас приводят не только способности.
— Как они тебя выбрали? — Голос Нандалее стал хриплым, взгляда она по-прежнему не отводила.
— Я тоже люблю розы, — ответила Бидайн.
— Довольно, — прошипела Нандалее. — Если ты не хочешь говорить по-хорошему, то лучше уходи, пока я тебя не вышвырнула.
— На себя посмотри, варварка. Ты здесь уже несколько дней и еще никому не назвала своего имени. Разве так поступают? Ты получишь от меня ответы только тогда, когда я буду знать твое имя, — Бидайн поднялась, насколько это было возможно под низким сводом пещеры. Похоже, она действительно собиралась уйти.
Пусть идет, подумала Нандалее. Ни эта безродная эльфийка, ни кто-либо другой не будет говорить ей, когда и что она должна говорить. Нандалее с гневом глядела на гостью. Хрупкая эльфийка уперла руки в бока, сжала губы в узкую полоску. Она производила скорее смешное, чем устрашающее впечатление. И, несмотря на это — Бидайн и остальные в будущем станут ее кланом. Нандалее вздохнула, взяла себя в руки и попыталась подобрать потерянную нить разговора.
— Искусство плести заклинания... Скажи, стоит ли оно того, чтобы все потерять? Ты находишь в этом утешение?
— Иногда. Но ты не найдешь здесь утешения, если не будешь придерживаться всех правил. Берегись остальных! Не мешай им своими разговорами. Они заставят тебя поплатиться за это.
Нандалее улыбнулась. Она долгое время разглядывала каждого из учеников. Прикидывала, на что они могут оказаться способны. Она никого здесь не боялась. Пусть приходят, если хотят ссоры. Они очень скоро пожалеют об этом. Может быть, остальные послали Бидайн, а теперь подслушивают? Или малышка должна была подлизаться к ней?
— Этот красавчик, он ваш предводитель, не так ли?
— Ты имеешь в виду Сайна? — Бидайн вздохнула. — Он действительно хорошо выглядит, правда? Мы все здесь немного влюблены в него. И он так талантлив! Возможно, уже скоро его призовут в один из чертогов. Наверняка однажды он станет очень знаменит, а его избранница наверняка будет очень счастлива.
— Ты влюблена в него?
Бидайн слегка покраснела.
— Мы все здесь влюблены.
— Скажи ему, что если он будет злить меня, то дикарка с ледяных равнин Карандамона выпотрошит его и сожрет его печень, как научили ее тролли. У него наверняка очень красивая печень.
Бидайн смотрела на нее широко раскрытыми глазами.
— Это ведь шутка, правда? Шутка, да?
Нандалее не ответила.
— Давай заключим мир. У нас у всех здесь одна судьба, и легче не будет, если между нами воцарятся недоверие и сомнения.
— Я еще не смирилась с необходимостью быть служанкой! — решительно ответила Нандалее. — И я не подчинюсь ни дракону, ни этому красавчику Сайну. Моя свобода здесь, — она положила руку на сердце. — Пока оно бьется, никто не лишит меня ее.
Бидайн мягко покачала головой.
— Гордые слова, сестра. Им неизбежно придется столкнуться с самым неумолимым противником: временем.
Серебряная чаша
ОН задумчиво глядел на воду. Изображение в серебряной чаше померкло. ЕГО самая верная служанка украла драгоценную безделушку из королевских чертогов города карликов. Она была там шпионкой и распознала, насколько важной и чужой была эта чаша из кованого серебра. Она не захотела говорить ЕМУ, как ей удалось уйти живой с этой неповторимой вещицей. ЕМУ пришлось вырвать у нее воспоминания.
Она была странным созданием. Полным тьмы. И она была верна ЕМУ Несмотря на то, что ОН сделал. Она верила в ЕГО цели. Интересно, что открыла ей серебряная чаша? ОН знал, что она заглядывала в нее, но воспоминания о том, что она видела, остались сокрытыми для НЕГО. Может быть, это тоже одно из заклинаний, вплетенных в эту неповторимую чашу?
ОН задумчиво разглядывал свое безыскусное сокровище. Оно было простым. Единственным украшением служили следы молота. При этом ОН закрывал свое Незримое око. Иначе ОН мог ослепнуть.
Нужно было очень долго смотреть в нее, прежде чем чистый пронизывающий свет наполнял все причудливые магические узоры — матрица тех заклинаний, что были вплетены в неприметную чашу. Ценой за это были продолжительные головные боли и неловкое ощущение того, как что-то тянется к ЕГО рассудку. Нет, это всего лишь абсурдный страх. ОН контролирует эту волшебную штуковину!
Увидев чашу впервые, ОН осознал, насколько важно это сокровище — чаша служила доказательством того, что карлики совершили величайшее из возможных предательств. Проклятые коротышки спутались с девантарами!
Магия серебряной чаши была насквозь чужой. ОН не мог истолковать сложный узор заклинаний, вплетенных в металл. Он был совершенно иным, отличным от всей знакомой ЕМУ магии. Эта чаша не могла быть творением альвов! ОН чувствовал тьму, текущую в кованом серебре. Злобу, которая не могла быть порождена ничем хорошим.
Сотни часов провел ОН с серебряной чашей. Бесчисленное множество раз заглядывал через нее в будущее. И ОН жалел, что делал это.
Если верить тому, что ОН видел в ней, ЕГО народ обречен на гибель. И альвы будут безучастно наблюдать. Они позволили девантарам захватить скипетр. Безучастно! Сначала в Нангоге, мире, запретном для детей девантаров так же, как для детей альвов. Но девантарам на это наплевать. Правила были нарушены! Более того, похоже, что девантары даже проникли незамеченными в Альвенмарк. Иначе как попала сюда эта проклятая чаша?
ОН рассеянно разглядывал чашу. Нужно было наполнить ее водой, чтобы выпустить роковые заклинания. Если заглянуть в воду, то вскоре появлялись расплывчатые изображения. Возможные варианты будущего.
ЕМУ пришлось с горечью осознать — то, что он видит, не обязательно сбудется. Будущее изменяется каждый миг. Оно подобно древнему дереву. Стоящий перед чашей видит лишь ствол. И как ствол дерева расходится к вершине на сотни более мелких ветвей, так же ведет себя и будущее. Каждый шаг в настоящем приносил изменения. Будущее еще не записано. Оно изменчиво. Это проклятие и в то же время благословение. Проклятие, потому что невозможно делать точные предсказания. Благословение — потому что это значит, что можно взять свою судьбу в свои руки. Ничто не записано.
Безумно много ночей провел ОН над чашей. С тех пор, как она появилась у НЕГО, ОН потерял покой. ОН сознавал, как сильно изменился... Нет, это серебряная чаша изменила ЕГО. Может быть, девантары создали ее, потому что знали, что однажды она попадет к НЕМУ? Если они могли плести заклинания, способные разрывать пелену будущего, то ОН должен исходить из того, что, в конце концов, они знали, что серебряная чаша попадет к НЕМУ Или их власть не настолько велика?
К странностям чаши относилось еще и то, что ОН никогда не видел в ней себя или СВОИХ собратьев по гнезду. Неужели все они так скоро умрут? Или же это милость — не знать свою собственную судьбу или будущее самых близких? Или ОН допускает ошибку? Нет! Нужно просто наполнить чашу водой и смотреть в нее. Что можно сделать неправильно? Может быть, даже те, чье сокрытое зрение не открыто, с помощью этого подлого подарка карликам могут смотреть в будущее? Может быть, именно поэтому народы под горами начали плести заговоры против драконов? Что они видели? Может быть, чаша в конце концов была создана для того, чтобы вводить его в заблуждение всякими иллюзиями?
Будущее, которое он видел в ней, было мрачным или безнадежным, судьба — более жестокой, чем оказывалось в конце концов. Карликам дар девантаров тоже не принес счастья. Интересно, они видели в чаше свою гибель? Или чаша посулила им счастливое будущее, чтобы они мнили себя в безопасности?
ОН постоянно видел изображение эльфийки, так же, как и ОН, стоящей склонившись над чашей. Когда-нибудь в будущем она станет правительницей всех детей альвов. И, похоже, будет править много веков. Хрупкая, миниатюрная фигурка со слегка волнистыми волосами, молочно-белой кожей и карими глазами цвета шерстки косули.
Что это, будущее? ОН презрительно засопел. Может быть, альвы тоже умеют заглядывать в будущее? Может быть, поэтому они так бездеятельны — потому что сдались. Знают, на что обречено их творение. Что все, великое и прекрасное, обратится в пепел. Но ОН — воин. ОН никогда не перестанет бороться, и неважно, какие видения подсовывает ЕМУ этот проклятый подарок девантаров.
Может быть, девантары хотели заставить ЕГО и его собратьев по гнезду ввязаться в борьбу против них? ОН готов! Неважно, сколько времени ОН будет смотреть в эту чашу, ОН никогда не сможет изучить все разветвления будущего. Может быть, разумнее все же действовать, вместо того чтобы постоянно таращиться в чашу. ОН может лепить будущее, ОН не пленник того, что показывает ЕМУ чаша. Но для этого ОН должен взять власть в свои руки. ОН не имеет права позволить чаше парализовать себя, не имеет права тратить на нее все больше и больше времени. ОН должен повести за собой свой народ. Вместе они сумеют победить девантаров.
Иногда ОН подумывал о том, чтобы разрушить чашу. Но это было бы глупо. Может быть, иногда она искажает истину, но истина — это всего лишь вопрос точки зрения. ОН видел в чаше варианты будущего, уже ставшие прошлым — и все произошло именно так, как показывала ЕМУ чаша.
Если бы только ОН умел лучше пользоваться этим проклятым подарком девантаров! Иногда ОН не мог сказать даже, насколько сильно отдалено то или иное наблюдаемое ИМ событие. Если бы ОН только мог заглянуть немножко глубже... Если бы ОН мог силой воли вызывать те видения, которые хотел видеть, то убил бы предков той эльфийки, которая однажды будет править! Эта веточка дерева будущего казалась ЕМУ особенно хрупкой. Может быть, ОН сумел бы даже нащупать душу, которая однажды возродится в этой эльфийке. ОН обладал властью для того, чтобы стереть ее с лица земли. Вырвать ее из цикла перевоплощений.
Содрогнувшись, ОН вспомнил изображения, увиденные сегодня утром. Они превосходили самые худшие ЕГО кошмары. Кое-что ОН сможет предотвратить — в этом ОН был уверен. Если бы только ОН мог заставить альвов интересоваться будущим своих детей! Для начала ОН хотел добиться улучшения обучения в Лазурном чертоге. Оно было далеко не всеобъемлющим. А еще им нужно гораздо больше учеников! Эльфы достаточно похожи на людей, чтобы прокрадываться в качестве шпионов на Дайю и в Нангог. Они должны изучить языки крупнейших человеческих народов и их обычаи.
Сами девантары практически недосягаемы. Их слабое место — их слуги. ОН приложил все силы к тому, чтобы все это началось еще несколько десятилетий тому назад. Дюжины шпионов из Лазурного чертога пробрались на Дайю и жили среди детей человеческих. Но того, чего добились эти шпионы, было далеко не достаточно. Большинство человеческих народов были им по-прежнему чужими. Это необходимо изменить. Для того, чтобы победить врага, его нужно знать. Им нужно больше таких эльфов, как Талавайн. Эльфов, пробравшихся в непосредственную близость к бессмертным и своими советами управлявших судьбой людей.
ОН должен говорить перед радужными змеями. Они должны привлечь больше эльфов в Лазурный чертог. Но с этим должны согласиться его братья по гнезду. Если их шпионам удастся пробраться в чертоги бессмертных, то они смогут манипулировать решениями правителей. Смогут посеять раздор между бессмертными. Так он представлял себе войну против девантаров. Это будет тайная война, и вестись она будет на указанных ИМ полях. Именно так одерживают победы!
Золотой город
Артакс испытывал беспокойство. Львиноголовый все не возвращался, а ему вскоре предстоит встретиться с другими бессмертными. И с другими девантарами — что еще хуже. Он нервно окидывал взглядом окрестности, смотрел вниз, на проплывающую под ними долину. Издалека казалось, будто из джунглей поднимается стена, достающая до самых небес. Вал, словно специально созданный в качестве арены для богов.
Они были словно боги и наверняка могли читать в его душе как в открытой книге. Как они поведут себя? Он подумал о том, как часто он стоял на коленях перед поблекшим портретом Львиноголового в маленьком храме Бельбека. Интересно, каковы все остальные? Некоторых он знал по рассказам. Долгорукий, уродливый бог-кузнец, и Призывающая Бури с ее длинными змееподобными волосами, или крылатая богиня Лувьер. Если правдивы истории священнослужителей, то иногда среди девантаров возникали ссоры и ревность. Что это будет означать для него? Ему даже Львиноголовый казался непонятным и капризным, а ведь, как бы там ни было, этот бог должен защищать его. Каково же будет, если он наткнется на девантара, настроенного не слишком благожелательно по отношению ко Львиноголовому? Артакс тяжело вздохнул. Нужно отогнать прочь эти мысли. Он ничего не может поделать с тем, что его ждет. Поднебесный корабль нес его к Золотому городу. Это было точно так же, как во время сбора урожая, когда по небу несутся грозовые облака. Можно только ждать и молиться.
Артакс прищурился и поглядел на горизонт. Пока что Золотого города еще не было видно. Пока что у него еще есть время. Он стоял в куполе лоцмана, в круглой стеклянной комнате в нижней части облачного корабля. Отсюда по бамбуковым переговорным трубкам передаются приказы команде. Лоцман был самым важным человеком на большом облачном корабле. Поскольку тело собирателя облаков закрывало собой большую часть неба, навигация по звездам становилась весьма проблематичной. Над облаками люди ориентировались по положению солнца, но если, как сейчас, приходилось идти под покровом облаков, лучшими ориентирами служили границы. Русла рек, горные массивы и побережья указывали опытному лоцману на их местонахождение. Говорили, что они умеют ориентироваться даже по форме крон мамонтовых деревьев, выступавших над уровнем джунглей. Ар- такс полагал, что эти огромные деревья все одинаковые, и радовался тому, что не ему придется искать дорогу обратно к Золотому городу.
Набор, их лоцман, был парнем своевольным. Как и у всех, кто долгое время прожил на Нангоге, у него выработалось несколько причуд. Одной из них было то, что он постоянно напевал себе под нос. Мелодии звучали красиво, но казались очень непривычными, и Артаксу никогда прежде не доводилось слышать ни одну из них. Он спросил себя, на каких инструментах их могут играть и из какой части его королевства мог быть родом этот человек. Артакс негромко рассмеялся. Его королевства. Постепенно он начинал привыкать к этой мысли, и все чаще она начинала ему нравиться. Он даже вернулся к своим грезам, и иногда представлял себе, что здесь, на корабле, рядом с ним стоит Альмитра. Что они могли бы вместе изменить, два крестьянина, вечерами сидящие одни за королевским столом и спорящие о том, как сделать этот мир лучше! Он радовался тому, что Аарон еще никогда не комментировал эти грезы. Может быть, думал он, некоторые свои мысли все же можно удержать в тайне от своего мучителя. Ему нравилась мысль об этом, она придавала ему сил. Теперь он с радостью в сердце смотрел на горизонт.
— Сколько времени нам понадобится на то, чтобы достичь Золотого города?
— Ветер совсем не попутный, правитель всех черноголовых. Нам придется подняться выше, в надежде на то, что удастся поймать более благоприятный поток воздуха. Еще нам мешает тот корабль, что на буксире. Думаю, пройдет еще три-четыре часа, даже если мы найдем попутный ветер. Вы устанете, если будете проводить столько времени в куполе лоцмана, повелитель.
Артакс бросил на мужчину раздраженный взгляд. Этот парень что, собрался указывать ему, что делать? Что он себе позволяет! Набор был почти на две головы ниже, чем он, да и полноват к тому же. Волосы были пронизаны седыми прядями. На нем была длинная, украшенная пестрой бахромой бесшовная юбка и кожаная безрукавка, на которой была вышита летящая ласточка, герб гильдии небесных лоцманов. На плече Набора сидела небольшая обезьянка с белой грудью, нагло ухмылявшаяся Артаксу и державшаяся при этом за одну из больших сережек лоцмана. Набор напевал себе под нос, как будто ничего не произошло. Может быть, он не осознал оскорбления, которое вложил в свои слова? Или считает себя неприкосновенным?
— Все дело в том, как ты с ними обращаешься. Все они должны были бы ползать в пыли перед тобою. Но ты не внушаешь уважения, крестьянин. Возьми лоцмана. Твое место гораздо ниже, чем его. Он чувствует это, несмотря на то что ты нарядился в одежды бессмертного. Восстание — вот единственное, что ожидает тебя, если ты будешь набиваться в друзья низшим сословиям. Им неведома благодарность. Если они не будут бояться кнута, то сядут тебе на голову. Третья бамбуковая трубка на той стене донесет твой голос до караульных на верхней палубе. Вели небесным хранителям схватить этого лоцмана, отвести наверх и бросить за борт перед лицом всей команды. Это снова укрепит твои позиции.
Артакс выслушал доводы Аарона, и по мере того, как он слушал, в нем нарастал гнев. Возможно, игнорировать свой внутренний голос было действительно неразумно? С другой стороны... Если он накажет Набора, то не сможет насладиться подлетом к Золотому городу, а ему было любопытно наконец увидеть его.
Его голова была полна воспоминаний Аарона. Они были настолько невероятны, что он не мог дождаться, когда увидит величайший город Нангога своими глазами. Поэтому он останется в куполе лоцмана. Он хотел увидеть, как он растет на горизонте, как они, наконец, воспарят над ним. Впрочем, Набору удалось привести его в раздраженное расположение духа. Он действительно в этот раз был склонен прислушаться к совету Аарона. К счастью, стеклянный купол был слишком мал, и никого не было рядом, кто слышал бы, как Набор посмел давать ему советы. Может быть, для начала будет достаточно поставить его на место?
— Значит, ты думаешь, что тебе пристало давать мне непрошеные советы? — Слова сорвались с его губ прежде, чем он успел опомниться, — резкие, повелительные, холодные. Артакс сам испугался звуков собственного голоса. Насколько сильно уже завладел им Аарон? Тот Артакс, которым он был когда-то, просто пропустил бы мимо ушей подобную мелочь.
Набор обернулся и, похоже, слегка побледнел. Перестал напевать себе под нос. Он опустился на колени и почтительно склонил голову.
— Повелитель, я не хотел вас обидеть. Я просто подумал, что, возможно, у вас есть более важные дела...
— Ты снова принимаешь решения, о которых тебя не просили! Может быть, мне нравится здесь находиться? Может быть, в данный момент это самое важное для меня дело? Неужто ты решил, будто лучше меня знаешь, что для меня более важно?
— Нет, конечно же, нет, правитель всех черноголовых. Прошу, простите меня, вашего самого невежественного и глупого слугу.
Желчное настроение Артакса мгновенно улетучилось. Что он здесь делает? Аарон наверняка повеселился бы, издеваясь над своими подданными. Довел бы дело до казни! Всего за день до смерти он приказал бросить своего камердинера за борт только за то, что тот пустил ветры в его присутствии. Аарон придерживался мнения, что ни одному смертному не пристало издавать подобные звуки в присутствии бессмертного. Возможно, тот факт, что спустя день Аарон умер похожей смертью, было своего рода воздаянием. Но он — не Аарон! Он — Артакс! А у Артакса не было проблем ни с советами, ни с ветрами, ни даже с ямами для навозной жижи и свиными нечистотами. Единственная проблема звалась Аарон. А с этим влюбленным во власть тираническим подонком он как-нибудь справится. Чем дольше он размышлял над этим, тем больше приходил к убеждению, что Аарон умер потому, что был мешком дерьма. И, возможно, Львиноголовый хотел его смерти.
— Какая жалкая нелепость!
Думаешь? Разве бог не всемогущ? Может ли произойти что-то, чего он не хочет? Впервые Артакс совершенно осознанно адресовал свои мысли своему второму я. Ты был жалок. И ничего подобного, как было сейчас, когда я дал тебе взаймы свой голос, чтобы вести себя так же, как ты, больше не произойдет. В следующий раз ты меня не получишь. Эта часть изгороди заделана.
И с этими мыслями он снова обернулся к лоцману.
— Вставай, Набор. Прости мою вспышку. Я хотел бы присутствовать при том, как ты подведешь летающий дворец к Золотому городу. Поясни мне, что ты делаешь, какие неприятности нужно принять во внимание и почему ты отдаешь определенные приказы. Я хочу изучить то, что ты делаешь.
По лицу Набора было хорошо видно, что теперь тот будет начеку. Лоцман покорно кивнул, но на всякий случай не сказал ни слова. Получив задание обучать бессмертного, он снова ступил на тонкий лед. Очевидно, он осознавал это совершенно отчетливо.
— Не бойся, — Артакс весело хлопнул того по свободному плечу, что вызвало несколько недовольных выкриков у обезьянки. — Обращайся со мной как с обычным учеником.
— Как прикажешь, правитель всех черноголовых, — сдавленно выдавил из себя лоцман и стал объяснять ориентиры, находившиеся в поле зрения, а также то, что по положению корабля относительно них можно установить, что они приближаются к Устью мира с запада.
Артакс некоторое время слушал его, пытаясь запомнить, какие приказы отдает Набор работникам небесного корабля на такелаже, чтобы изменить курс. На горизонте постепенно вырастала массивная каменная стена. Под ними джунгли сменились одинокими крупными островками леса. Поля делили ландшафт, образуя мозаику небольших прямоугольников, между которыми тянулись серебристые водные каналы и узкие пыльные дороги. То здесь, то там появлялись небольшие поселения. Иногда они прятались под ветвями Мамонтова дерева, раскинувшего свою крону над домами, подобно большому защитному пологу.
Местность постепенно поднималась в гору. Склоны холмов были поделены на террасы, обрамленные светлыми стенами из бутового камня. Артакс мог разглядеть рабочих на полях. Они представляли собой маленькие фигурки, размером с муравья. «Фигурки, одной из которых был я», — подумал мужчина, испытав внезапный приступ тоски.
Здесь, неподалеку от Золотого города, особенно сильно боялись Зеленых духов леса. Здесь крали крестьян. Здесь исчезали целые хутора.
— Как ты думаешь, что произошло с кораблем ишкуцайя? — спросил он лоцмана.
— Дозволено ли мне говорить открыто, повелитель?
Артакс вздохнул. Пожалел, что не сдержался тогда. Пройдет еще немало времени, прежде чем Набор снова станет доверять ему.
— Давай, говори.
— Есть в небе места, где почти невозможно дышать. Может быть, они побывали в таком месте? А может быть, это были духи бури. Мне самому доводилось бывать в ситуации, когда в лицо мне дул настолько сильный ветер, что я не мог вдохнуть. Что бы это ни было — они унесли с собой свою тайну в мир мертвых.
— А почему выжил собиратель облаков?
Набор вынул пробковую затычку из одной из бамбуковых трубок, торчавших из потолка перед ним, выкрикнул в него короткий приказ. Немного позже корабль-дворец свернул на несколько градусов вправо.
— Собиратели облаков, повелитель, это существа из верхних слоев небес. Те, кто умер, не были ими. Может быть, это предостережение для всех нас. Может быть, нам не стоит путешествовать по небу. Это место для богов.
Некоторое время Артакс молчал, размышляя о словах лоцмана.
— Ты отказался бы, Набор?
Лоцман обернулся и посмотрел на него.
— Никогда. Тот, кто однажды побывал здесь, чувствует себя внизу, стоя ногами в пыли, таким ничтожным. Там, внизу, я тоже умру однажды. Но если я здесь, наверху, то могу, по крайней мере, сказать, что жил высоко.
Набор говорил с серьезностью, вызвавшей уважение у Артакса. Он был уверен, что лоцман не просто высокопарно выражается, он действительно так думает.
— Ты служишь лоцманом на корабле-дворце уже три года, не так ли? Мог бы стать богатым человеком у себя на родине.
— Если вам угодно уволить меня со службы, то я пойду лоцманом на зерновые суда, как поступал раньше. Все так, как я вам сказал, повелитель. Я умру в небе Нангога, а не где-нибудь в пыли.
Артакс улыбнулся ему.
— Хорошо сказано, Набор. Может быть, иногда я вспыльчив и капризен, но я не дурак. А я буду им, если прогоню столь опытного лоцмана.
Набор оглядел его с ног до головы. А потом снова стал напевать себе под нос.
— Могу я еще раз высказаться открыто, повелитель всех черноголовых?
Артакс согласно махнул рукой.
— Говори.
— Вы очень сильно изменились. Прежде вы были холодным и неприступным. Теперь ваше настроение меняется, словно погода под облаками. Должно быть, вы подобны лоцману, повелитель. У вас есть цель перед глазами и видение курса. То, как вы спасли Джубу, произвело большое впечатление на всех на борту. Равно как и мужество, с которым вы пошли на разведку на мертвый корабль. Многим кажется, что после падения с небес вы заново родились. Придерживайтесь этого курса! Защищайте тех, кто служит вам, и вы будете поистине неповторимым.
Артакс улыбнулся, и улыбка эта шла от чистого сердца.
— Смелые слова, Набор! Значит, ты снова осмеливаешься говорить мне, что нужно делать, — он увидел, что в глазах лоцмана промелькнуло сомнение, и подмигнул ему. — Ты говоришь как философ, а не простой человек.
— Я говорю как человек, который видит мир сверху, — осторожно ответил тот.
— Мне нужны такие люди как ты, обладающие мужеством для того, чтобы говорить откровенно. Мне нужны такие товарищи, как ты, — было очевидно, что Набор польщен. Он смущенно улыбнулся. А потом снова принялся напевать себе под нос, устремив взгляд на горизонт.
Яркая вспышка света привлекла внимание Артакса.
— Это он, — почтительно прошептал Набор. — Золотой город.
Город простирался вдоль склона каменной стены. Он находился слишком далеко, чтобы можно было разглядеть детали. Но с каждым ударом сердца над его куполами и крышами вспыхивали новые ослепительные вспышки света.
Артакс был поражен, у него захватило дух. Их небесный корабль все еще продолжал бороться с неблагоприятными ветрами, они приближались очень медленно. Но каждый миг глазу было чему удивиться.
Все плотнее становилась сеть дорог и каналов. Вдоль бечевников тянули тяжело груженные суда бурлаки. Повсюду на дорогах виднелись повозки, небо полнилось собирателями облаков всех размеров. На некотором отдалении, направляясь к городу, парил второй корабль-дворец. Были здесь и неуклюжие зерновые суда, поменьше, немного напоминавшие осиные гнезда. Их неловкие неуклюжие корпуса служили исключительно для того, чтобы перевозить как можно больше зерна из самых удаленных лесных поселений. На них была лишь небольшая команда корабельных работников. Большие треугольные паруса высоко выступали над боковыми мачтами. Ни у одного из них не было более двух парусов с каждого борта. С кормы всегда свисало длинное, в несколько шагов, знамя, показывавшее, к какому крупному торговому дому принадлежит закупщик зерна.
Перед городом на много миль простиралась цепочка таможенных башен. Подобно каменным стражам, они возвышались на расстоянии примерно пятисот шагов. С далеко выступающих балок крыши целыми гроздьями свисали молодые собиратели облаков. Когда бы ни приблизился грузовой корабль, группа таможенников надевала полетные системы, чтобы проверить груз каждого облачного корабля, приближавшегося к Золотому городу. Любая торговля с королевством Дайи проходила через Золотой город, и бессмертные, взимавшие налог на любой товар, покидавший Нангог, беспокоились о том, чтобы ни один мешок зерна не попал в город без их ведома. Артакс знал, что только корабли-дворцы не подвергались таможенному досмотру.
Вскоре он обнаружил и первое из знаменитых водяных колес. В городе, поднимавшемся вверх по холмам, было очень мало родниковой воды с гор. Поэтому были заложены большие акведуки, из водных резервуаров которых большие деревянные водяные колеса поднимали драгоценную влагу на следующую ступень. Оттуда она по пологому склону текла по каменному каналу к следующему резервуару. Золотой город славился своей песней водяных колес. Некоторые колеса приводились в движение силой ветра. Но это требовало дорогой и сложной конструкции из стержней и каменных зубчатых колес. Большинство водяных колес поэтому приводились в движение по старинке, с помощью быков.
Из стеклянного купола корабля-дворца каналы на арках мостов акведуков казались похожими на серебряную паутину. Не считая отвесных склонов гор, они приближались к городу со всех концов света. Там концентрические круги входили в систему, проводящую воду во все кварталы.
А где же паук, подумал Артакс. Бессмертные ли это, жадно присосавшиеся к богатству целого мира? Он мрачно усмехнулся.
Метафоры — это только для поэтов! Ему не стоит отягощать сердце подобной ерундой.
Издалека образ города ярче всего составляли якорные башни. Некоторые из них возвышались выше гребня стены гор, на отвесных склонах которых на множестве отвоеванных у камня террас раскинулся город. Если высота якорных башен для торговых домов ограничивалась сотней шагов, то тщеславие архитекторов бессмертных не ведало границ. Они постоянно вели непрекращающееся соревнование в том, кто построит самую высокую башню.
Якорные башни были стоянками для облачных кораблей. С боков выступали тяжелые, оббитые листовым золотом балки. Вокруг них обвивались щупальца собирателей облаков, так же, как вокруг ветвей мамонтовых деревьев, бывших в джунглях для них естественным пристанищем, когда они летали в поисках места стоянки на время бури. Дерево было оббито листовым золотом не только для защиты от слизи, выделяемой щупальцами, но и для того, чтобы лишний раз подчеркнуть богатство города.
Балки якорных башен были только началом этого безумия. Вскоре уже можно было увидеть целые крыши, крытые золотом. Поначалу это были дворцы и городские дома благородных семей, таким образом демонстрировавших свое богатство с помощью крыш. Но уже вскоре за ними последовали богатейшие купцы, главные дома различных гильдий тоже стали одевать свои крыши в золото. Тот, кто не мог позволить себе принимать участие в этом безумном соревновании, крыл свой дом позолоченной жестью или, по крайней мере, украшал ее листовой бронзой, которую регулярно полировали.
Так город, где, по слухам, жили представители всех народов Дайи, стал Золотым городом. Название, вскоре получившее распространение на всех языках.
Столь же многообразной, как и его жители, была архитектура этого постоянно растущего города. Здесь было все, от примитивных палаток до мраморных дворцов. Парки были разбиты рядом с уходящими в небо жилыми башнями, над искусственными ущельями которых тянулись обвешанные яркими флажками веревки, а также импровизированные деревянные мосты. Город
бурлил жизнью, и добрая часть зерна, выращенного в Нангоге, вообще не попадала в контору, организовывавшую торговлю с Дайей.
Лишь в ветреные дни над отвесными склонами гор, к которым прилепился город, не было пелены копоти и других городских отходов. Только самые высокие склоны более-менее были не испорчены отходами. И поэтому ранг, занимаемый человеком в обществе, в том числе отражало и то, насколько высоко на горном склоне находилась его квартира.
Из одной из бамбуковых трубок донесся зов. Набор прижал ухо к отверстию. Лоцман нахмурил лоб и коротко кивнул, затем обратился к Артаксу.
— Повелитель, два корабля-дворца ишкуцайя снялись с якоря и держат курс на нас. Сотни их воинов надевают системы для полетов. Они попытаются взять нас на абордаж.
Артакс откашлялся. Этого следовало ожидать. Ишкуцайя никогда не славились своей терпеливостью или дипломатическим искусством, кроме того, в их глазах это должно было выглядеть так, как будто один из их кораблей-дворцов был захвачен, чтобы теперь с триумфом привести его к Золотому городу. В их мышлении, на которое наложило отпечаток весьма запутанное понятие чести, следовало отобрать корабль прежде, чем он причалит к одной из якорных башен, для них это было единственной возможностью не потерять лицо.
Артакс вздохнул. По настоянию Джубы его корабль и без того был готов к сражению, на самом Артаксе тоже был его драгоценный доспех. Только тяжелый шлем-маску он не захотел брать с собой. Он отдал приказы, которые не понравились Джубе. Да, Джуба счел их настолько опасными, что открыто выразил свое недовольство. Артакс улыбнулся. Он полагался на удачу.
Мужчина обернулся к лоцману.
— Скажи Джубе, что я иду.
Было заметно, что Набор тоже испытывает напряжение. Казалось, нервничает даже маленькая обезьянка, сидящая у него на плече. О воинах ишкуцайя ходила ужасная слава.
— Они кочевой народ, — самоуверенно произнес Артакс. — Если бы я повстречался с ними в степи, то намочил бы штаны, но здесь, в небе, они столь же опасны, как заяц на рыболовном крючке. Я позабочусь о том, чтобы они как можно глубже заглотили наш крючок!
Набор заставил себя улыбнуться. Артакс надеялся, что его слова произведут большее впечатление. С тех пор как на рассвете он принял свое решение, он все время размышлял над тем, что скажет. Может быть, было бы разумнее молчать на верхней палубе, чем вселять беспокойство в свою свиту, отпуская неудачные и якобы остроумные фразы. Он снова откашлялся.
— Сейчас я нужен наверху. — И с этими словами он стал взбираться по узкой лестнице, которая вела прочь из стеклянного купола. Прямо над ним располагалась комната с несколькими дверями и узкой лестницей. Если он решит подниматься на верхнюю палубу по лестницам, то ему потребуется по меньшей мере полчаса. До тех пор сражение против ишкуцайя наверняка уже останется позади, а на верхней палубе будет лежать множество убитых.
Испытывая смешанные чувства, он подошел к клети. Их на корабле было почти две дюжины. Они были единственной возможностью для того, кто хотел быстро преодолеть множество палуб. Карлик открыл ему дверь из бамбуковых трубок, почтительно следя за тем, чтобы их взгляды не пересекались. Приземистый мужчина со слишком длинными руками едва доставал Артаксу до бедер, а в его бороде было множество проплешин, как будто к лицу приклеили отрезанные волосы. Краем глаза гном оценивающе глядел на него, как было ему положено по должности. Гномы — так называли матросов, работавших с клетками. Все они были худощавыми и невысокого роста, поэтому не слишком нагружали клетки. Детям в таком вопросе доверять было нельзя, поскольку им не хватало опыта для оценки.
— На верхнюю палубу, — негромко произнес Артакс. Он терпеть не мог клетки. Царапины на подбитом тканью кожаном шлеме карлика отчетливо напоминали ему о нехватке быстрых средств передвижения.
Гном крикнул
что-то в бамбуковую трубку, проходившую в шахте, через которую помчится клетка.
— Ты подумал о доспехах?
— Конечно, повелитель, — униженно произнес гном.
— Он не настолько тяжел, как кажется на первый взгляд.
— Я знаю, — произнес карлик и захлопнул решетчатую дверь.
Обеими руками ухватился Артакс за ручки, глядя себе под ноги. Через конец шахты он мог видеть террасированные холмы, окружавшие Золотой город. Серебристой лентой вился канал между террасами. К зерновому кораблю спешило несколько таможенников в системах для полетов.
— Летим! — прозвучало в бамбуковой трубке настолько громко, что это отчетливо услышал даже Артакс. Он еще крепче обхватил обитые кожей рукоятки. В тот же миг бамбуковая клетка рывком поднялась вверх. Она ускорялась так быстро, что у Артакса возникло чувство, что его желудок прижался к полу.
Он сжал зубы. Обклеенные пергаментом стены шахты скользили мимо, прерываемые входными дверями на палубы, мимо которых они пролетали. Артакс знал, что наверху на цепи вешают противовес, скользящий вниз по параллельной шахте. Правильная балансировка этого веса решала вопрос того, где окончится путешествие клетки.
Артакс с облегчением осознал, что быстрый подъем постепенно начал замедляться. В следующий миг последовал сильный удар. Клетка ударилась об обитый тканью тормозной стержень, просунутый в шахту на палубе назначения. Гнома швырнуло на стену из бамбуковых трубок. У Артакса возникло ощущение, что ему не удержать в себе завтрак.
Дверь клетки распахнулась. Его уже ждал Джуба. Слегка покачиваясь, Артакс вышел из бамбуковой клетки и оказался в небольшом зале, где его ожидали военачальник и несколько небесных хранителей в белоснежных плащах. Все они казались напряженными.
— Все на своих местах? — запинаясь, выдавил из себя Артакс, потирая ноющие от удара конечности.
— Да, — пролаял Джуба. — И это самое настоящее безрассудство, великий!
— Мой шлем!
Военачальник протянул ему роскошный шлем-маску. Артакс надел его. Он знал, что в этих доспехах практически неуязвим. Но они могут сбросить его вниз... Руки слегка дрожали от волнения. Он немного повозился с застежками на подбородке, затем сдался.
— Затяни ремни потуже, Джуба.
Его военачальник повиновался. Он затянул кожаный ремешок настолько туго, что порезал нежную кожу под подбородком.
— Позволь мне, по крайней мере, пойти с тобой.
— Ты погибнешь. Я должен сделать это сам, — Артакс проверил, как сидит перевязь, и удостоверился, что клинок легко выходит из смазанных ножен.
— Все под палубой?
— Да! — прошипел Джуба.
— Знамя.
Его главнокомандующий махнул рукой одному из небесных хранителей, принадлежавших к его эскорту. Воин передал Артаксу сложенное шелковое знамя.
Бессмертный удовлетворенно кивнул.
— Все работники сняты с такелажа и препровождены в безопасное место?
— Да, господин. Все находятся под палубой, двери заперты изнутри.
— Орудийные башни готовы к бою?
— Жаровни разожжены, горящие шары готовы. Все ждут вашего знака.
Артакс улыбнулся, щеки его напряглись под плотно прилегающей маской.
— Думаю, нам остается только одно. Молись за меня.
Он твердым шагом вышел на верхнюю палубу, а за его спиной закрыли на засов тяжелую деревянную дверь. Небо впереди было полно воинов в полетных системах. По меньшей мере две сотни их приближались к кораблю-дворцу на своих страховочных тросах. Некоторые тросы уже запутались, несмотря на то что собиратели облаков инстинктивно пытались держаться на расстоянии друг от друга.
Воины ишкуцайя представляли собой роскошное зрелище. Большинство из них носили бронзовые пластинчатые доспехи, доходившие лишь до бедер. Широкие нащечники были закреплены кожаными шнурами. Руки оставались незащищенными. Некоторые воины надели поножи из бронзовых пластин. Но у большинства были карминово-красные штаны, кое-где украшенные золотыми амулетами. Короткие мягкие сапоги напоминали о том, что эти мужчины чувствовали себя увереннее на спине коня, чем в небе. Шлемы, похоже, были запрещены, поэтому они закрепляли свои длинные распущенные волосы повязками или кожаными ремешками. Из оружия преобладали пики, короткие мечи и секиры, заканчивавшиеся шипом вместо лезвия.
Высоко подняв голову, Артакс шел по покинутой палубе навстречу туче атакующих. На всех полетных системах трепетали короткие шелковые знамена, украшенные стилизованными животными, каких он видел на картинах на стенах облачного корабля.
— Падению всегда предшествует кураж, крестьянин. Не думай, что твой доспех защитит тебя, когда все они накинутся на тебя, повалят на пол и вонзят кинжал в глазницу. Впрочем, мы благодарны тебе за то, что ты не упускаешь ни малейшей возможности убиться. Будет большим облегчением вскоре оказаться в теле, обладающем еще и рассудком.
У Артакса задрожали руки. Он полагался на то, что ишкуцайя поймут, кто он, и не осмелятся атаковать его.
Первый воин приземлился на орудийную башню. Он потянул за свою полетную систему, но больно ударился о бруствер, прежде чем смог расстегнуть ремешок. Несший его собиратель облаков унесся вверх, освобожденный от ноши, и страховочный трос натянулся, словно струна арфы.
Большинство ишкуцайя расстегивали системы еще в воздухе. С элегантностью кошек, спрыгивающих со стены, они приземлялись на верхнюю палубу. Их доспехи звенели, в то время как они спружинивали в коленях, чтобы смягчить силу удара. Один остался лежать, ругаясь и хватаясь за ногу.
Артакс выпустил шелковое знамя. Мягкий ветер развернул ткань. Бессмертный поставил ногу на флаг, чтобы его не унесло прочь.
Один из ишкуцайя в ярости вскрикнул, и только тогда Артакс осознал, какую допустил ошибку. Они расценили это как надругательство над собственным знаменем. Пытаясь успокоить их, он поднял руки.
— ...ублюдок!
Артакс не совсем расслышал гневный выкрик. Он знал лишь несколько слов из языка степных кочевников. Но то, как кричавший взмахнул своей шипованной секирой, не оставляло никаких сомнений в том, что имелось в виду. Воин с секирой был немного ниже его. Крича, он понесся ему навстречу. Как зачарованный, глядел Артакс на сверкающее острие бронзового шипа. На ум снова пришли слова его мучителя: что даже этот идеальный доспех не спасет его, если оружие пронзит одну из глазниц его шлема-маски.
— Стой или умри! — закричал он на чужого воина на языке богов. — Не видишь, что ли, кто перед тобой?
Но степной кочевник продолжал свой бег. Похоже, поблизости не было ни капитана, ни благородного, который бы понял его. Или же все они ослепли от гнева! Они должны были узнать шлем-маску!
Артакс обнажил меч. В отличие от Аарона, он никогда прежде не убивал людей.
От первого удара шипованной секиры он сумел увернуться. Он подошел вплотную к воину и нанес ему сильный удар в висок рукоятью меча. Воин с секирой упал, как подкошенный, но Артакса окружили новые воины. Клинок угодил ему в спину и отскочил от уплотненной ткани доспеха. Краем глаза он уже видел, что один из ишкуцайя приготовился нанести удар, нацеленный в его незащищенную подколенную впадину.
— Позволь нам вести твое тело. Против такого численного превосходства нам не победить, однако мы в настроении стереть парочку жизней. А тебе, по крайней мере, предстоит уйти достойно, погибнув на куче убитых врагов.
Артакс выругался. Хрен ему! Если он просто сдастся и выпустит на волю Аарона, то, возможно, никогда больше не станет хозяином своего тела. С мрачной решимостью он обернулся, и сила удара меча сломала оружие его противника.
Он снова ощутил удар в спину. Теперь он был окружен степными кочевниками. Они кричали; жажда убийства читалась в их глазах.
Да, Джуба, с раскаянием подумал он, теперь я вижу, насколько сильно переоценил себя.
— Я не отправлюсь к богам в одиночку! — крикнул он им на языке богов и набросился на воина, стоявшего ближе всех к нему. Теперь ему было уже все равно. Важно было только одно. Он хотел унести с собой туда, куда ему придется уйти, как можно больше степных кочевников.
Для почетной гибели ему не нужна была помощь Аарона. Его оружие ковали боги, его чувства были обострены многочасовыми тренировками в фехтовании. Битва была похожа на танец. Это знание хорошо закрепилось в его теле, и для того, чтобы вызвать его, не было нужды передавать контроль Аарону. Он крутнулся вокруг своей оси, опустил клинок. Ему никогда не требовалось второго удара, чтобы принести смерть. Ишкуцайя отпрянули. Теперь они образовали вокруг него просторный круг, достали из висевших на бедрах колчанов короткие степные луки.
— А они даже разумны, эти насильники кобыл. Они нашпигуют тебя стрелами, вместо того чтобы дохнуть в ближнем бою против тебя. Сейчас, крестьянин. Сейчас тебе конец.
Изъян в творении
Что-то изменилось. Не в ней. Она по-прежнему сидела на холодном полу и пыталась стать единым целым с магией мира. Но он стал другим. Может быть, догадывается об их разговоре с Бидайн? Может быть, все же сумел научиться читать ее мысли?
Нандалее украдкой, исподтишка наблюдала за белым драконом, а тот смотрел на нее и моргал. Он заметил это. Его хвост беспокойно метался по скале, когти скрежетали о камни.
Таким она его еще не видела.
Его беспокойство передалось ученикам. Сегодня утром никому не удавалось погрузиться в медитацию и воспарить, но никто не осмеливался и слова сказать. Как обычно, среди учеников царило полное молчание.
Нандалее не знала, говорит ли дракон мысленно с остальными. Как бы там ни было, в ее мыслях его голос еще сегодня не звучал. Несмотря на это, девушка подозревала, что именно она занимает дракона настолько сильно, что тот никак не может успокоиться.
Эльфийка поглядела на горы. Она тосковала по родине. По долгим походам, охоте. Она не создана для того, чтобы сидеть целый день на полу и прислушиваться к себе. Нандалее подозревала, что совершенно не обладает талантом. Ей ведь не удавалось даже защитить себя от холода. И необходимо ли это вообще? Она обладает способностью к охоте, может сделать себе теплый плащ из шкур. Так зачем плести заклинания! Без этого опасного дара и так можно замечательно прожить.
— Сейчас мы уйдем! — Голос дракона раздался в ее мыслях настолько внезапно, что Нандалее вздрогнула.
Едва она обернулась к нему, как между учениками поднялась арка из света. Те магические врата, через которые ее привел сюда Гонвалон.
— Куда ты собираешься отвести меня?
— Не спрашивай! — Голову пронзила резкая боль. —
Иди!
Она терпеть не могла так зависеть от других. Он толкнул ее хвостом, и девушка, споткнувшись, сделала несколько шагов к вратам. Удержав равновесие, она с гордо поднятой головой переступила порог в Ничто. Дракон шел прямо за ней. Она чувствовала на шее его теплое дыхание, была вся окутана его ароматом.
Его мысли указывали ей направление, не было ни единой возможности бежать, поскольку дракон постоянно находился прямо за ее спиной. Нандалее подумала, не броситься ли в Ничто. Но чего она этим добьется? У нее не оставалось иного выхода, кроме как покориться судьбе.
Путешествие по тропам альвов оказалось гораздо короче того пути, который она прошла с Гонвалоном. Казалось, прошло менее ста ударов сердца, когда они вышли в просторный зал через другую арку. Здесь царила удушающая жара, воздух, казалось, был гуще. На коже постоянно ощущалось какое-то прикосновение воздуха. Нандалее вспотела. Немного закружилась голова.
Она не могла понять, где они находятся — в зале или, возможно, все же в пещере. Стены были украшены искусными рельефами, изображавшими драконов и странных бесформенных существ. В свод потолка были вставлены светящиеся камни. Широкая анфилада уводила в темноту, вдали раздался негромкий гром, и у Нандалее возникло чувство, что по камням прошла дрожь. Мягкая, едва ощутимая и, тем не менее, регулярно возвращающаяся.
— Где мы?
— В месте, куда дозволено входить лишь драконникам. Никогда прежде не приводил я сюда ученика. Следуйте за мной! Нас уже ждут.
Нандалее показалось, словно ему доставляет подлую радость давать ей такие ответы, от которых возникали только новые вопросы. Парящий наставник провел ее через одну из просторных анфилад. Она никогда не видела, как он ходит на довольно большие расстояния, поскольку в открытой пещере высоко в горах ему приходилось делать лишь несколько шагов, чтобы, расправив крылья, ринуться в пропасть и помчаться прочь на диких горных ветрах, и теперь эльфийка с удивлением наблюдала за грациозностью, с которой он держался на задних лапах. Передние лапы он поджимал к туловищу, а длинным хвостом размахивал из стороны в сторону, словно двигаясь в такт неслышной мелодии. Несмотря на то что он шел прямо, в его длинном теле по-прежнему оставалось что-то змееподобное.
Картины на стенах были пугающими. Они изображали драконов во всей их мощи. Как они убивали даже минотавра или тролля одним ударом хвоста. Как разрывали своих поверженных врагов и поглощали их окровавленные тела. Они были неодолимы, даже когда не использовали свой величайший дар: способность плести заклинания. Они могли призывать молнии с неба, испепелявшие их врагов. Их огненное дыхание, горячее жара внутри земли, плавило даже камни. Выше них были только альвы. Однако королевство альвов, их мир и все народы, созданные альвами, были даром драконам. Рельефы не оставляли в этом сомнений. Драконы правили безраздельно. Иногда они были жестокими, иногда преисполненными доброты.
Нандалее догадывалась, что эти рельефы были созданы в первую очередь для того, чтобы показать каждому приходившему сюда существу, насколько велико могущество драконов. Может быть, это высокомерие, в конечном итоге, является слабостью небесных змеев?
Она снова подняла взгляд к потолку, свод которого терялся в тенях. Увидела опоры, крепкие, словно башни. Все здесь давало ей понять, насколько крошечной и незначительной была она. Но зачем драконам подчеркивать нечто настолько очевидное? Кто построил эти чертоги?
Она глядела на Парящего наставника. На его змееподобную, самовлюбленную элегантность. Если он вытянется во всю длину, то окажется более десяти шагов. Его крылья наверняка будут вдвое больше, если он их расправит. Он был хищником, способным убить мамонта и, возможно, даже унести его прочь, подобно тому, как степной орел уносит себе в гнездо зайца.
Они прошли мимо платформы, широкой спиралью уходившей вверх. На нее нахлынули чужие запахи. Ароматы, которые она не могла идентифицировать. Что это, цветы? Однажды ей доводилось слышать, что кобольды используют компоненты китового помета, чтобы делать духи. От кобольдов всего можно ожидать. Может быть, драконы выделяют что-то такое, что создает этот чудесный аромат? Или это просто магия?
Они вошли в темное помещение. Эхо шагов подсказало эльфийке, что оно должно быть большим. Очень большим. Но темнота была почти что идеальной. Видно было не далее чем на шаг.
Парящий наставник замер.
— Дальше идите сами, — мягко приказал он. —
Они ожидают вас.
— Кто?
Понурившись, белый дракон отошел в сторону.
— Идите и увидите сами!
Все его высокомерие улетучилось. Сменилось смирением. Нандалее ничего не понимала. Кто же здесь? Она внимательно огляделась по сторонам, но темнота была плотной, словно бархат. И она была не естественного происхождения, теперь она это чувствовала. Несмотря на то что она не могла сплести заклинание, ей удавалось чувствовать магию, искажавшую естественное волшебство мира. И она чувствовала остановившиеся на ней взгляды.
— Идите! — снова поторопил ее Парящий мастер.
Она нерешительно пошла дальше во тьму, становившуюся все гуще. Казалось, что она идет по мягко спускающемуся к водам озера берегу. Темнота поглощала ее ступни, ноги, лизала бедра.
Дышала она с трудом. И вдруг ощутила запах Дуадана!
— Лиувар.
Невозможно было определить, откуда доносится голос. Может быть, он внутри нее? Может быть, это все обман чувств? Это ведь его голос! Голос старейшего, который всегда защищал ее, до тех пор...
Перед ней в темноте шевельнулась искаженная фигура из бледного света. Со всех сторон на нее навалилось дыхание затравленного животного. Нандалее слегка отпрянула. Светящаяся фигура приближалась, росла, принимала очертания. Олень! Белый шест- надцатиконцовый несся навстречу ей! Она хотела увернуться, но ступила в пустоту. Испуганно подняла руки, пытаясь удержать равновесие. Эльфийка отчетливо видела оленя, каждую волосинку в его шерсти, панику в его больших темных глазах. Раздвоенные копыта стучали по скале. Она отступила еще дальше, нащупала свой охотничий кинжал, потерянный в лесах еще на родине.
Когда он был уже на расстоянии всего лишь пары шагов от нее, девушка присела.
Его касание было похоже на прикосновение ледяного ветра, приходившего иногда ночами вместе с пляшущим в небе зеленым небесным сиянием в Карандамон с крайнего севера. Олень скользнул сквозь нее. И тут же отступила тьма. Она сидела на узком гребне скалы. На сотворенном из камня мосту, не более шага шириной, переброшенном через пропасть.
— Значит, вы — госпожа Нандалее.
Голос пронесся сквозь ее мысли подобно буре в пустыне, последние тени разбежались прочь. Она стояла посреди круглого зала. Вокруг открывались просторные аркады. Отверстия, настолько большие, что сквозь них могли пройти небольшие облака. Их заполнял теплый свет. И в каждом отверстии сидел дракон. И все они излучали разный свет.
— Большинство детей альвов называют нас радужными змеями.
Все взгляды были устремлены на нее, они разглядывали ее с каким-то капризным интересом, как дети рассматривают особо необычного жука. Интересно, какой из радужных змеев говорит с ней?
Резкая боль пронзила ее голову. Боль такая, словно в кости черепа ей вонзили нож. Затем клинок изнутри прошел в глаз. Нандалее наклонилась вперед, с трудом проглатывая слюну, всхлипывая, — и с болью пришел гнев. Она ненавидела быть беспомощной! И она никому не позволит так обращаться с ней.
— Зачем вы это делаете? — выдавила из себя она. С губ ее потекли струйки слюны, она снова с отвращением проглотила ее.
— Ваши мысли действительно остаются скрытыми от нас.
Дракон, сиявший всеми оттенками красного, роскошного заходящего солнца, выставил вперед свою покрытую чешуей голову. Голова была слегка наклонена вбок.
— Вы единственная в своем роде.
От его голоса Нандалее испытала сладкую дрожь и негромко вздохнула. Красный будет с ней, а она с ним! Она растерзает всех ради него! Слышать его голос, сознавать его расположение наверняка будет стоить любой опасности!
— Можно считать, что госпожа Нандалее резко отличается от себе подобных. Она выродок. Ошибка, которую нужно устранить. Изъян в творении.
Мысли словно ледяная вода. Она испуганно обернулась. Кто это, синий, словно ночь? Или, может быть, изумрудный?
— Интересно, эта госпожа отличается от других на вкус?
Дракон цвета ночи обнажил свои клыки, длиной с меч. У Нандалее захватило дух. Никогда прежде не чувствовала она себя настолько беспомощной. Невозможно было не понять, чем все это закончится. Они могли сделать с ней все, что угодно. Эльфийка ни капельки не сомневалась в том, что сила мысли радужных змеев могла в любой момент заставить ее рассмеяться, чтобы уже в следующий миг швырнуть в глубокую пучину меланхолии. Она была для драконов вроде одной из пальцевых кукол, с которыми она играла в детстве. Пустой. Наполненной чужеродной волей.
— Какое нам дело до мыслей госпожи? На языке своего тела она кричит, обращаясь к нам. Равно как и на языке запаха. Разве вы не чувствуете ее страх? Ее отчаянную надежду понравиться нам?
Дракон сияющего желто-золотого цвета солнца на закате лета недовольно засопел. Это были его мысли?
Затем они отступили от нее, но Нандалее догадывалась, что диспут между драконами все еще продолжается. Вот только ее исключили из мыслей.
Правда ли это? Неужели она — изъян? Свой клан она потеряла. И даже отверженные, которых собрал вокруг себя Парящий наставник, презирали ее. Но она здесь, среди радужных змеев. Первые дети альвов узнали о ней и захотели увидеть. Нет, Красный был прав, она — особенная. Не лучше и не хуже других, может быть, но она необыкновенна. А еще она охотница из клана Путешествующих с ветром. Не было ничего такого, за что ей стоило бы стыдиться.
Страх отступил от Нандалее. Она глубоко вздохнула, заполнила легкие ароматом драконов. Выпрямилась, гордо подняв голову. Вокруг нее собрались повелители мира. Вокруг нее, отверженной! Она гордо взглянет в лицо своей судьбе, не будет унижаться. Те, перед кем все здесь склоняли голову, не могли прочесть ее мысли. Она свободна. Свободнее любого эльфа до нее.
И она пугает радужных змеев.
Нандалее осознала, что, возможно, именно по этой причине она умрет. Зачем драконам терпеть то, что нарушает установившийся порядок? Разве альвы не сделали их своими наместниками, чтобы сохранить именно этот миропорядок?
Солнечно-золотой дракон яростно хлестнул хвостом и зашипел. Он за нее или против? Она удивилась тому, что драконы вообще спорят. Даже ей было ясно, как все должно закончиться. Не о чем здесь говорить. У нее всегда было чувство, что она другая. Со времен смерти ее родителей во время снежной бури о ней ходила дурная слава, будто она приносит несчастье. За нее вступался только Дуадан — и ему она тоже принесла несчастье. То, что она убила тролля, будет означать конец ее клана, если тролли вдруг выяснят, где она выросла.
Пропасть рядом с гребнем скалы расплылась. Темнота бездонной пропасти наполнялась формой. Гребень исчез. Теперь она стояла на полу из массивного тесаного камня, на котором кое-где лежали одинокие сверкающие драконьи чешуйки. Нандалее неуверенно ощупала ногой пол. Он был твердым, не иллюзией! Но и пропасть ей тоже казалась настоящей. Где же правда, а где ложь? Эльфийка испуганно поглядела на радужных змеев. Может быть, они тоже — всего лишь миражи? Они действительно там или же в конце концов есть только один-единственный дракон, который дурачит ее? Нет, это абсурдно! Какой в этом может быть смысл?
И, словно для того, чтобы подчеркнуть ее последнюю мысль, свет теперь тоже изменился. Все краски стали менее яркими, словно их лишили части сияния, и радужные змеи, похоже, прекратили свой безмолвный спор и застыли в неподвижности. Большинство смотрели на большую аркаду, до сих пор остававшуюся пустой.
Приближались шаги, тяжелые подошвы сапог стучали по камню. Тень. Эльф? Да, это действительно эльф! Он вышел в круг огромного зала. Драконы по-прежнему были неподвижны. Они уважают его? Боятся? Или это снова очередной мираж?
Эльф пристально поглядел на нее. Глаза у него были синими, словно у зимнего неба, в котором отражался лед. Он казался неприступным, но страха не внушал. Нандалее понравилось серьезное лицо, с правильными чертами, полными губами и энергичным подбородком, может быть, чуточку широковатым. На плечи эльфа спадали черные, слегка волнистые волосы. На нем был нагрудник из черных пластин, слегка отсвечивавших синевой. Это драконья чешуя? Нет, наверняка нет. Не здесь, не среди радужных змеев!
Руки у эльфа были обнажены, кожа была очень бледной, штаны сшиты из мягкой свободно спадающей ткани. Черные высокие сапоги сопровождали каждый его шаг резким щелчком.
Эльф остановился на расстоянии вытянутой руки от Нандалее. Он был гораздо выше нее. Пяди на две, пожалуй.
— Кто ты? — Едва эти слова сорвались с ее губ, как она тут же пожалела о том, что произнесла их. Она не имеет права на промахи! Ей не пристало задавать здесь вопросы.
— Для вас я — Темный. Некоторые еще называют меня Поглощающим краски. Моего истинного имени вам не узнать никогда, дочь эльфов.
Он говорит! У него был приятный голос. Он звучал не в ее голове, как все голоса драконов. Его звучание было низким и звучным. Улыбка немного ослабляла натянутость его слов.
— Никогда прежде эльфийская дочь не вызывала столько волнения среди перворожденных, как вы, Нандалее. И причем за столь короткое время! Поразительно, но в лице того, кого вы называете Золотым, у вас есть друг. Он послал Гонвалона и Айлин, чтобы спасти вас от троллей. И сейчас он очень решительно высказывался в вашу пользу. Он принадлежит к числу тех, кто считает, что наш мир должен измениться. Все остальные считают творение альвов идеальным и считают изменение богохульством по отношению к трудам создателей. А как считаете вы, госпожа Нандалее?
Она тяжело вздохнула. Философские рассуждения — не ее стихия. Впрочем, она догадывалась, что ее жизнь зависит от ответа, который она даст, и что ей не следует выражаться слишком грубо.
— Я простая охотница. Жила в лесах на ледяных просторах Карандамона. Там мир изменяется каждый день. Времена года сменяют друг друга. Деревья растут и падают. Буря может уничтожить лес за одну ночь. В моем мире нет неподвижности.
— И, тем не менее, весна неуклонно следует за летом. Каждая жизнь стремится к смерти. Все подчинено железным законам. Даже ветра. Силы теплого цветочного ветра, иногда прилетающего с юга, из-за Лесного моря, никогда не хватает на то, чтобы долететь до Карандамона. Все подчинено железным законам! А что не подчиняется законам, не может быть прочным.
Нандалее вздрогнула. На миг она спросила себя, что случится, если несколько драконов одновременно заговорят в ее голове. Не сгорит ли она от жара их голосов? Она не знала, какой из радужных змеев только что проник в ее мысли. Подозревала она изумрудно-зеленого дракона. Но кем бы он ни был, похоже, он говорил и в мыслях Темного, поскольку эльф согласно кивнул.
— Я подчинюсь вашему приговору. Но прошу вас помнить об одном: сегодня я стою здесь потому, что последовала через поляну за гордым шестнадцатиконцовым оленем. Поляна была сильно заснежена. Снег был нетронут. Не считая звериной тропы, пересекавшей поляну. На своих сильных, стройных ногах он мог без особых усилий пройти по снегу, но предпочел пойти по уже имеющейся тропе. И как раз на той самой тропе в засаде таился тролль, убивший оленя. Пройди шестнадцатиконцовый олень в паре шагов слева или справа от тропы, ему удалось бы уйти от судьбы. Я думаю, что не все пути в нашей жизни настолько предопределены, как может казаться. Именно перемены обогащают жизнь, а иногда и продлевают.
Темный рассмеялся. Смех был теплым, заразительным, растворявшим все страхи и сомнения.
— Хорошо сказано, дочь эльфийская. Умно и без страха. Вы будете жить! Именно мой голос является здесь решающим, — и с этими словами он вызывающе поглядел на радужных змеев.
Изумрудно-зеленый дракон издал какой-то шипящий звук. Красный тоже казался взволнованным. Дракон цвета ночи волнения не выказал. Остальные вели себя спокойно или, быть может, просто выжидали. Однако золотой покинул свое место и стал приближаться к Нандалее.
Она отступила на шаг. Но Темный схватил ее за запястье.
— Не бойтесь. Он расположен к вам.
— Можно мне вас коснуться?
Нандалее поглядела на дракона, который был крупнее, чем ее наставник. Ей казалось маловероятным, что она сумеет пережить его прикосновение без вреда для себя, но он даже не стал дожидаться ее ответа. С быстротой падающего с небес сокола он оказался над ней и ткнул вытянутым когтем ее в лоб. Коготь был холодным. От когтистой лапы исходил запах разложения. Бурые брызги на чешуе могли быть следами засохшей крови. Под одним из когтей застряло что-то, напоминавшее маленький кусочек мяса.
У Нандалее возникло такое чувство, что Золотой и Темный ведут мысленный диалог.
— Вы остаетесь загадкой, — наконец приветливо произнес эльф и выпустил ее запястье.
Только в этот миг Нандалее осознала, что он сделал то же самое, что и золотой дракон. Только он не спрашивал ее позволения, чтобы прикоснуться к ней.
— Вас окружает ореол гибели, эльфийская дочь. Мы будем наблюдать за вами, ибо вместе с вами в мир пришло нечто новое. Нужно будет спросить газал о вашей судьбе. Вы...
Золотой хлестнул хвостом по полу. Эльф удивленно поднял глаза на дракона. Между бровями появилась небольшая морщинка. Нандалее спросила себя, о чем могут говорить эти двое. И кто такие газалы?
Немой диалог продолжался некоторое время. Наконец ей показалось, что Золотой подчинился. Он склонил голову и посмотрел на нее. Нандалее показалось, что во взгляде его мелькнула тревога.
— Мой друг невысокого мнения о газалах, — произнес загадочный эльф. — И он полагает, что на каждой жизни, которую пытаются предсказать заранее, лежит тень. Но мне очень хотелось бы знать, удастся ли вашему наставнику открыть ваше Незримое око. Вы убили будущего короля, когда были всего лишь простой охотницей. Что же вы сделаете, став чародейкой и драконницей?
Крылатое солнце и лошадиная голова
— Кто ваш командир? — изо всех сил закричал Артакс, блокируя стрелу, нацеленную ему в шею. Они окружили его. Все больше ишкуцайя меняли мечи и шипастые секиры на короткие степные луки. Они опускались на колени и натягивали тетивы.
Теперь степные воины в сверкающих бронзовых доспехах и красных штанах были повсюду вокруг него. Собиратели облаков с системами для полетов улетали прочь.
К безумным боевым кличам ишкуцайя примешивались пронзительные щелчки деревянных колесных механизмов орудийных башен. Все они поворачивались к правому борту, как приказывал Джуба. Артакс с трудом переводил дыхание, когда заговорил снова.
— Если я умру, ваш облачный корабль упадет на землю в огне.
За спиной Артакса прозвучал отрывистый приказ, и степные воины опустили луки. Наконец они образумились, с облегчением подумал он и обернулся.
По палубе среди воинов шел юноша. Он был вооружен так же, как и остальные ишкуцайя, но бороды у него не было.
— Кто ты? — Молодой воин говорил почти без акцента.
Артакс опустил свой меч и выпрямился.
— Интересно, кто я по-твоему?
— Человек, нарушивший первый закон Нангога и которого казнят девантары, если я не сделаю этого раньше, — молодой воин вынул из-за пояса шипастую секиру и подошел ближе еще на шаг. Как и у остальных степняков, глаза у него были подведены сажей, чтобы выглядеть более устрашающим.
Артаксу потребовался миг, чтобы вызвать из памяти Аарона воспоминания о законах Нангога. Бессмертные не должны вести войн в этом мире. Это было одно из немногих преступлений, которое могло стоить им власти.
— А ты считаешь, что должен стать палачом девантаров? — насмешливо ответил он. — Кто ты такой, что осмеливаешься выносить приговор прежде них, юнец? Ты стоишь с оружием в руках на моем корабле, — он указал рукой на корабль-дворец, который они везли на буксире. — И ты не знаешь, что там произошло. Единственный, кто подвергается здесь опасности лишиться головы, это ты.
— Я — Шайя, тридцать седьмая дочь бессмертного Мадьяса, верховного короля ишкуцайя.
Артакс застыл, весь мир, казалось, замер на миг, и образ, так долго царивший в его грезах, слился с действительностью. Хорошо, в его представлении Альмитра никогда не носила шлема и доспехов, но как вызывающе она на него глядела! Такой он представлял себе Альмитру, когда они ссорились. Сверкающие глаза, не терпевшие возражений, маленькая морщинка между бровями. Это она!
— Ты мой пленник. А этот корабль теперь принадлежит мне, — произнесла Шайя. Артакс невольно улыбнулся, настолько сильно юная принцесса походила на ту вымышленную возлюбленную, вместе с которой он провел так много часов в мечтах, и в то же время полностью отвечала всем предрассудкам, бытовавшим относительно ишкуцайя. Она была прямолинейна. Мыслила просто, и в то же время обменяться с ней парой разумных фраз было невозможно. Может быть, она плохо понимает язык богов? Может быть, он говорил слишком быстро? Поэтому он снова объяснил ей, на этот раз медленно, простыми словами, что он ни в коем случае не считает себя пленником.
Некоторое время она молча рассматривала его. А затем подмигнула ему — или же ему это только показалось? — и ответила на его языке без акцента.
— Я не какая-нибудь тупая пастушка. И, тем не менее, я подчиняюсь законам чести. Может быть, ты искусный торговец или барышник, как большинство представителей твоего народа, осмеливающихся приходить в северные степи? Я не стану выяснять это. Я пришла на твой корабль с воинами, чтобы отомстить за позор. Честь повелевает мне сражаться и победить или умереть.
Артакс выпустил меч.
— Ты победила, никто не умрет, — а затем он указал на знамя, уже поднятое воинами Шайи. — Натяните его поверх моего королевского знамени. Тогда все в Золотом городе смогут увидеть, что ты, вне всякого сомнения, победила.
Шайя озадаченно поглядела на него и покачала головой.
— Ты отдаешь победу?
— Я ничего не отдаю. Я пытаюсь сохранить твое лицо. Но и свою честь потерять не хочу. Поэтому оба облачных корабля встанут на якорь у одной из якорных башен моего дворца. После этого сможешь забрать свой корабль.
— Так не пойдет. Будучи победительницей, я никогда не направлюсь к твоему дворцу!
— Но как бы ты смогла натянуть свое знамя поверх моего, если бы не победила? Дело ведь только в том, что подумают там, внизу, не так ли? Они не поймут, что видят. Это противоречиво само по себе. И поэтому в будущем они будут верить в то, во что верили всегда. Я буду утверждать, что некоторым из твоих ребят удалось занять флагшток. А доказательством моей победы будет то, что корабли причалят у моего дворца. Но ты сможешь заявлять, что тебе с несколькими воинами удалось захватить меня врасплох на моем корабле и захватить верхнюю палубу. Впрочем, ты не смогла добраться до купола лоцмана, поскольку численное превосходство было слишком велико. Поэтому моему лоцману удалось привести корабли к причалу моего дворца. Тем не менее, твоя вылазка целиком и полностью удалась, ибо твое знамя развевалось поверх моего, и тебе удалось уже после того, как мы встали на якорь и моя дворцовая гвардия ринулась на корабль, уйти на своем облачном корабле. Ты будешь героиней. И никто из нас не потеряет лицо.
Сомнения и надежда уравновешивали друг друга, он понял это по ее лицу в надежде увидеть на нем согласие. Его воображаемая спутница жизни, Альмитра, не только поняла бы такое предложение, но и оценила бы его. Может быть, ее немного разозлило бы то, что идея принадлежала не ей. Но в принципе, это было для него не так уж и важно. Альмитра существовала лишь в его мыслях. Зато Шайя была реальна, и в руках она сжимала усеянную шипами секиру, а не чашу горячего супа.
Шайя с сомнением поглядела на облачный корабль своего народа.
— То, что ты предлагаешь, это обман.
— Конечно, мы можем повести себя совершенно честно. Тогда корабль твоего народа загорится и рухнет с небес, а эта палуба станет красной от крови наших воинов. Я выиграю этот бой, Шайя. Я бессмертный, и кроме наглости у меня еще есть большое количество воинов. А когда ты будешь побеждена, я подам жалобу твоему отцу, что ты нарушила законы Нангога, поскольку мы мирно привели сюда корабль, обнаруженный нами в облаках, оставленный без присмотра, после чего его дочь атаковала нас. Львиноголовый, девантар, присматривающий за мной, будет моим свидетелем.
Ее улыбка была холодной.
— В это никто не поверит.
— Лишь победители решают, что правда, а что ложь. Ты — дочь бессмертного. Ты знаешь, что это так. А теперь прояви мужество, соответствующее твоему высокому рождению, — Артакс надеялся, что она решила говорить с ним на его языке, чтобы ее воины не понимали их. В противном случае у него, очевидно, не было бы ни единого шанса. Ее воины не должны знать, на какое соглашение она пошла. Степняки сочли бы эту сделку бесчестной. Вероятно, потому, что она была совершенно разумной. Путешественники, побывавшие в Ишкуце и рассказывавшие о степной империи у него при дворе, были совершенно едины в том, что честь и разум практически невозможно привести к общему знаменателю. Если принять это, общение с кочевниками становилось очень простым.
Шайя поставила ногу на его меч.
— Сними шлем, Аарон, король всех черноголовых! — приказала она уже на своем родном языке.
Некоторое время Артакс колебался. Она подняла свою шипастую секиру. Если он снимет шлем, его будет очень легко убить. Если он позволит одурачить себя, то вложит свою судьбу и судьбу своих людей в руки женщины, которая казалась ему знакомой и понятной только потому, что он много вечеров провел с ее воображаемым отражением в своей воображаемой крестьянской хижине. В ее глазах он искал признаки, показавшие бы ему, согласится ли она на сделку с ним. Глаза у нее были темно-карие, почти черные, полные страсти. Но ответа в них он не нашел.
Он тяжело вздохнул. Альмитра. Шайя. Альмитра. Шайя. Она ждала, внимательно глядя на него. Убрала со лба прядь волос. В точности так, как часто поступала в его мечтах Альмитра. Это знак! Внезапно Артакс уверился в том, что может доверять ей. Он нащупал ремешок под подбородком и представил себе, как ругается Джуба, наверняка тайком наблюдающий за ним.
Артакс знал, что достиг черты. Он бросил меч, и ее знамя будет развеваться над его. Тот Аарон, которым он старался быть, не мог уступить больше ни дюйма, не выставив себя проигравшим в глазах всех.
Воины Шайи рассредоточились по палубе и заняли входы в орудийные башни и палубы, расположенные ниже. Когда они рассыпались, стало очевидно, насколько их мало. Решительной контратаке им противопоставить нечего. Двое из них взяли знамя, лежавшее на палубе, и карабкались с ним по палубе корабля-дворца. Под всеобщее ликование его знамя с крылатым солнцем было свернуто, а взамен него натянуто знамя ишкуцайя, с лошадиной головой.
Шайя опустила свою шипастую секиру, и, если не знать, как обстоят дела на самом деле, можно было счесть их хорошими друзьями.
— Почему отец отправляет свою дочь в бой?
Степная воительница одарила его насмешливой улыбкой.
— Каждый из мужей, стоящих на поле боя, был рожден на свет проливающей кровь женщиной. Почему ты считаешь, что женщины, дарящие жизнь в таких условиях, не в состоянии кровавым образом лишить жизни? Неужели убийство в битве — привилегия мужчин? Мой народ стал велик, потому что не верил в подобную чушь. Я тоже считаю, что женщины могут вынести больше боли и страданий, чем мужчины, — ее улыбка стала еще шире. — Вероятно, ни один мужчина не пережил бы родов, если бы детей пришлось рожать им.
Ему нравился ее дерзкий характер. Она была не такой, как все женщины, с которыми он до сих пор встречался. Не такой, как все женщины из плоти и крови, с которыми он встречался, поправился он.
— Тебе стоило привести с собой работников для облачного корабля. Корабль продолжает держать курс на якорные башни моего дворца. Ты не можешь захватить кабину лоцмана, а если ты пошлешь своих людей на такелаж, то они не смогут удерживать выходы на верхнюю палубу.
Ее лицо изменилось. Из-за подведенных темным глаз она и без того казалась мрачной. Артаксу захотелось увидеть ее без краски.
— Чего ты добиваешься, бессмертный? — спросила она его на его языке. — Мне кажется, что ты все спланировал заранее. Отнюдь не тайна, какое количество стражей с облачными парусниками защищают дворец моего отца. Зачем все это? Хочешь войны с ишкуцайя? Девантары не позволяют крупным империям воевать. Что ты выигрываешь?
— Я ничего не хочу выиграть. Я нашел корабль высоко в облаках, и казалось, будто собиратель облаков прячется от взглядов всех. На борту не было ни одного живого. Я мог оставить его в облаках, как могилу. Или привести к вам. А потом я задал себе вопрос, что вы сделаете, если я приду, ведя на буксире ваш корабль. Я спланировал свое прибытие в Золотой город, не больше и не меньше.
Она посмотрела на корабль.
— Там, наверху, все мертвы? — Маска холодной воительницы треснула. — Все? — недоверчиво переспросила она. — Как это могло произойти?
— Я не знаю. Я был на борту лишь с небольшим эскортом. Мы ничего не трогали. Я запретил своей команде входить на корабль и нарушать покой умерших. Ты увидишь, все осталось, как было. Большинство лежат в большом зале под корабельным деревом. Как будто они проводили ритуал...
Мышцы ее щек напряглись. Она борется с собой? Или раздражена из-за того, что чужак вошел в святая святых ее народа?
— Ты добровольно пошел на то, чтобы я унизила тебя? — Внезапно она опустилась на колени и подняла его меч. Протянула ему оружие рукоятью вперед. На лице ее по-прежнему была видна борьба чувств. Она поглядела на флагшток и что-то прокричала на языке своего народа. Ей пришлось повторить приказ дважды, прежде чем оба воина на флагштоке повиновались. Они сняли знамя ишкуцайя.
— Мы потеряли лицо перед тобой, Аарон, правитель всех черноголовых. Это мы совершили святотатство, — она униженно склонила голову. Голос ее слегка дрожал.
Артакс поглядел на мертвых. Шесть ее воинов отдали жизнь напрасно. Он одернул себя. Нет, нельзя так думать. Спасены сотни жизней. Резня предотвращена. Важно только это.
Шайя продолжала отдавать приказания. Ее воины собрались вокруг нее. Они подняли мертвых с палубы. Затем дочь великого короля убрала секиру за пояс и поклонилась.
— Ты мудрый человек, Аарон, — и с этими словами она отошла к поручням.
На западе Артакс увидел сверкающие золотом якорные башни своего дворца. Ишкуцайя принялись перебираться на свой облачный корабль по буксирным тросам. Артакс подивился их мужеству и ловкости. Самые сильные из них привязали мертвых к своим спинам. Постепенно, пядь за пядью, поднимались они по канатам. Между небом и землей. Последней палубу покинула Шайя. Она еще раз поклонилась, а затем последовала за своими воинами. Они исчезли, словно призраки. И только пятна крови на палубе напоминали о них.
Потайной ключ
Три дня прошло с тех пор, как Нандалее покинула собрание радужных змеев. С тех пор Парящий мастер постоянно требовал, чтобы она рассказала ему все о своей встрече с драконами. Он стал приветливее, что не упростило ее общение с другими учениками. Когда они узнали, где она побывала, то даже Бидайн стала держаться от нее подальше. Нандалее была одна, несмотря на то что другой эльф сидел на расстоянии вытянутой руки от нее. Во время всех своих долгих одиноких вылазок она никогда не чувствовала себя настолько потерянной, как в этом каменном гнезде. А магия противилась ей, как и раньше. Ее Незримое око не
хотело открываться, как сильно она ни старалась.
Она встала со своего места и пошла к краю утеса, где сидел белый дракон и, расправив крылья, принимал солнечные ванны.
— Думаешь, я когда-нибудь стану чародейкой? — Она шептала, чтобы не мешать остальным эльфам медитировать. Бидайн продолжала парить. Эльфийка завидовала своей товарке. Возможно, скоро ее заберут драконники, и она навеки покинет эту жалкую каменную дыру.
— Вам не хватает уравновешенности, госпожа Нандалее. Вы уже можете плести заклинания. Вы можете направлять стрелу в цель силой мысли. Вам нужно только научиться управлять своей силой. Применять ее сознательно.
— Это другое! — раздраженно прошипела она. Откуда наставнику знать о стрельбе из лука? Это все равно что сравнивать камень и яблоко, только потому, что они примерно одного размера.
— Магия во всем, что мы делаем, госпожа Нандалее. Вам не обязательно понимать сущность магии, чтобы стать ее частью. Совершенство — вот синоним того, в чем жива магия.
— Что? Си-но-нем?
— Два слова одинакового смысла или содержания. Во всем, что совершенно, живет магия. Даже если вы не осознавали, что плетете заклинания. Идеальный выстрел, вопреки всем законам вероятности попадающий в цель. Или просто движение... Смотрите!
Наставник расправил крылья. Наблюдать за ним при этом было одно удовольствие. На чешуе преломлялся яркий свет, движение было исполнено грациозности. Оно до глубины души трогало наблюдателя, в душе воцарялся мир.
— Конечно, бывает и так.
Дракон сложил крылья и снова расправил их. Теперь они были похожи просто на расправляющиеся огромные кожаные тряпки. Движению недоставало грациозности, несмотря на то что Нандалее не могла сказать, что дракон сделал иначе.
— Вы бы видели свое лицо, дочь эльфийская. Удивлены? Я уверен, что, когда вы стреляете из лука, все происходит точно так же, как и в моем примере. Вы становитесь единым целым со всем, что вас окружает, не задумываясь об этом. Это магия, госпожа Нандалее. Вы делитесь своей силой со всем, а все делится своей силой с вами. Один удар вашего мизинца может опрокинуть меня с этого утеса, если вы станете единым целым со всем вокруг.
— А как стать единым целым?
— Как вы делаете это, когда стреляете из лука? Идите этим путем! Он вам знаком. Может быть, он приведет вас к цели. И не позволяйте себе отвлекаться. Для вас должно быть неважно, кто еще находится в этом месте. Неважно, что они думают о вас. Вы должны стать с собой единым целым. Тогда вы познаете уважение. Но если же вы будете пытаться понравиться им, то закроете двери перед своей внутренней сущностью. Путь туда вы можете найти лишь самостоятельно.
Нандалее вздохнула. У нее было такое чувство, что она не поняла и половины того, что сказал ей Парящий наставник. Более того, оно казалось ей противоречивым. Она должна была стать единым целым со всем и в то же время игнорировать все вокруг.
— Все уже в вас, дочь эльфийская, но вы должны найти ключ к этому потайному сокровищу. В этом вам никто помочь не сможет. И не стоит слишком быстро отчаиваться. Поражение — не позор. Важно, признаете ли вы свое поражение или подниметесь и будете продолжать попытки. Великое никому не дается в дар. Вы должны его заслужить.
Ну, отлично, подумала она. Так я до скончания времен буду сидеть на холодном полу пещеры и таращиться на небо. Разозлившись и придя в отчаяние, она пошла на свое место. Ей хотелось побыть одной, и она забралась на отвесную стену с другой стороны пещеры. Ее никто не задерживал. Как же близки свобода и безразличие! Чего бы она только не отдала за то, чтобы сейчас ее кто-нибудь удержал. Но, вспомнились слова дракона, она ведь должна быть свободна от мнения других.
Нандалее обнаружила уступ. Далеко под собой она увидела скользящего на ветру орла с расправленными крыльями. Она стала наблюдать за его полетом. Постепенно гнев ее угасал. Если бы она только могла парить бок о бок с ним... Он представлял собой цель, в которую легко попасть, летел медленно, не изменяя направления. Может быть, шагах в семистах от нее. Даже если бы у нее с собой был лук, она никогда не стала бы стрелять в него. Если он рухнет вниз, его нельзя будет найти между скал. Если она убивала зверя, то ради того, чтобы использовать шкуру, перья или мясо. Она никогда не убивала никого только ради того, чтобы попробовать, сумеет ли она попасть.
При мысли об охоте гнев окончательно оставил ее. Она вздохнула глубже, отчетливее осознала все, что ее окружало. Она знала, насколько сильно ветер может сбить с курса стрелу на расстоянии семи сотен шагов. Почувствовала прохладное дыхание снега, лежавшего на макушках деревьев. Почувствовала запах одинокой горной сосны, которая должна была стоять где-то за пределами ее поля зрения. Все это она приняла в себя, по-настоящему не концентрируясь ни на чем. В точности так же, как на охоте.
Нандалее закрыла глаза и представила себе траекторию полета орла. Ветер, трепавший длинные внешние перья его крыльев. Завихрения воздуха неподалеку от скальной иглы, мимо которой он вскоре пролетит. Она подняла правую руку и вытянула указательный палец.
Она знала, где находится птица. Могла чувствовать ее. Она воспринимала все. Эльфийка указала на нее пальцем. Он медленно следовал за полетом. Она хотела открыть глаза, когда вдруг ее пронизал свет. Пылающие линии, похоже, соединявшиеся где-то за ее лбом. Она видела, несмотря на то что глаза ее были закрыты. Она видела мир таким, каким показал его ей дракон, пронизанный магической паутиной. Зачарованная, она открыла глаза. Очарование нарушилось. Она увидела орла и горы. И больше ничего.
Нандалее снова закрыла глаза и не удивилась, оказавшись в темноте.
Как бы там ни было, это был первый шаг. Может быть, мысли об охоте — это ее ключ? Может быть, она умеет таким образом становиться единым целым с миром и чувствовать его тайны, скрытые от всех, кто может видеть только обычным зрением?
Эльфийское проклятие
Абир Аташ чувствовал себя очень сильным и предприимчивым, чего не бывало уже давно. Буквально пронизанным силой. Это дар богов, в этом жрец был уверен. Не Львиноголового. Этот девантар был главным богом Арама, наставником бессмертного Аарона. Ему возносилось бесчисленное множество молитв. Но были еще молитвы крылатому солнцу, символу всех девантаров, и святилища остальных богов, таких как крылатая Ишта из Лувии или Человек-вепрь, которого иногда видели в горах. Неустанного бродягу, навещавшего все крупные человеческие народы.
— Ну же, стучи! — Абир оперся на посох, знак его ранга верховного священнослужителя. — Чего ты ждешь, Барнаба? — Молодой жрец был сыном верховного священнослужителя Нари, старого товарища, с которым он делился всеми тайнами и тревогами. Мальчик обладал большой сообразительностью и, что было еще важнее, он понимал, что в интересах храма иногда просто необходимо ходить необычными тропами.
Дверь, перед которой они стояли, была покрыта красным лаком и оббита широкими бронзовыми полосками. Несколько надменно для преуспевшего раба, подумал Абир Аташ. Он был практически уверен в том, что Датамеса сейчас нет в Золотом городе. Он не показывался при дворе. А он наверняка пришел бы туда...
Дверь открылась, и обритый налысо домашний раб испуганно уставился на них. Неожиданный визит жрецов мог возвещать о приближающейся беде — или о попытке собрать пожертвования.
— Твой господин обещал одолжить мне свой паланкин с носильщиками, — приказным тоном заявил Абир Аташ. — Я пришел сюда за паланкином. Сейчас!
— Я совсем ничего об этом не знаю... — Было очевидно, что раб растерян.
— Ты знаешь, кто я такой?
— Да, почтенный Абир Аташ. Я...
— Ты хочешь послать меня обратно во дворец Акшу, чтобы я принес тебе письменный приказ господина? Ты ведь знаешь, что я дружен с гофмейстером Датамесом!
— Прошу тебя, почтеннейший... Прошу, входи. Конечно, я не подвергал твои слова сомнению. Мне просто нужно приказать позвать носильщиков. Они обычно находятся не в доме, — он указал на просторную нишу рядом с дверью, где пестрый ковер и шелковые подушки прямо-таки располагали немного отдохнуть. Небольшой фонтан источал прохладу в этот душный день. Стену украшал рельеф, изображавший дарителей, стоявших на коленях перед бессмертным Аароном. Не очень скромное указание на то, что владелец этого дворца близок к бессмертному. Абир засопел. Чего еще ждать от поднявшегося до таких высот раба? Датамес любил пестрые одежды. У него были золотистого цвета волосы, бороду он не носил, что придавало ему женственный вид. Может быть, его кастрировали? С такими мужчинами частенько случалось, что борода у них не росла.
— Я был бы рад, если бы ты поторопился. Как там тебя зовут?
— Обалит, почтенный. Я заведую этим домом в отсутствие моего господина Датамеса.
Абир опустился на одну из подушек.
— Прекрасно, Обалит. Тогда порадуй меня и поспеши.
Раб сжал губы. В его взгляде читался гнев. Не сказав ни слова, он поспешил прочь.
— Это было не слишком резко? — спросил Барнаба.
Жрец удивленно поглядел на юного священнослужителя.
— Это же чернь. Если от них чего-то хочешь, то нужно говорить четко. Его господина здесь нет; он вполне мог отказать нам в паланкине. А так он не осмелится.
Мальчик почесал свою короткую бородку. Не очень жреческий жест. Это скорее приличествует писарю, чем обладающему властью человеку. От этого его придется отучать, подумал Абир, и откинулся на подушки. От ткани исходил приятный аромат ванили. Датамес знал, как придать домам особую нотку.
Верховный священнослужитель окинул холл взглядом. Сцены настенных рельефов — не считая изображения даров приносящих — были подобраны с умом. Фигуры тщательно вырисованы и разукрашены. Небольшой двор, на который открывался вид из холла, был хорошо ухожен.
— Я по-прежнему не совсем понимаю, — не отставал Барнаба, но Абир оборвал его на полуслове, подзывая мальчика вплотную к себе.
— У стен здесь могут быть уши, — раздраженно прошептал он. — Никогда не говори о важных вещах в чужом доме! И не нужно сейчас замолкать, переведи разговор на какую-нибудь отвлеченную тему!
— Сегодня утром я смотрел на эту убийцу. На труп. Она жуткая. Она не разлагается. Она... Она по-прежнему хорошо выглядит.
Абир на миг закрыл глаза. Эта тема — тоже не самый лучший выбор. Но он не сможет помешать тому, что в городе скоро пойдут слухи об убийце. Поэтому можно поговорить и об этом.
— Что ты знаешь об эльфах, мальчик?
— Они насквозь пропитаны злобой. Все они прокляты. Эльфы созданы для того, чтобы нести нам несчастье. Однако иногда, очень редко, их можно перехитрить и стать богатым и счастливым.
Верховный священнослужитель негромко рассмеялся.
— Это то, о чем ты мечтаешь ночами, Барнаба? Обладать эльфийкой, перехитрить ее и пережить неведомые радости?
Однажды я встречал одну из них, это было более двадцати лет тому назад. Она прокралась во дворец сатрапа. В гарем! И однажды ночью вырвала сердце влюбленному дураку, — он слегка приукрасил историю, чтобы отвлечь Барнабу от глупых мечтаний. — Я видел сатрапа. Он все еще улыбался, даже после смерти. Такое не забывается, мальчик! Эльфийку сумели поймать. Она убила девятерых дворцовых стражей, прежде чем ее связали. Ее заковали в железо, потому что железо нашего мира не нравится эльфам. Ее привели в храм. Священные места ослабляют их! Там ее допрашивали. На протяжении девяти дней. Я был свидетелем. Моей задачей было записать отчет о допросе для храмового архива. В них есть что-то возбуждающее, в этих эльфийских женщинах, несмотря на то что они настолько худые, как будто всю жизнь страдали от голода. Я даже не смогу сказать тебе, сколько раз я принимал холодную ванну, чтобы погасить огонь, разожженный ею внутри меня, — и так было со всеми мужчинами, принимавшими участие в допросе. Даже со стариками!
— И как это было? — широко раскрыв глаза, спросил Бар- наба.
Любопытен, как дитя, подумал Абир. Может быть, он переоценил мальчика.
— На допросе? Она насмехалась над нами. Мы пытались узнать от нее побольше о ее мире, о том, почему дети демонов то и дело приходят сюда, тайком. Единственное, что она сообщила, это то, что в нашем мире они видят зло. Изгнание сюда является наказанием. Конечно, мы не поверили ей. У нее была своя миссия, равно как и у той убийцы, которую подослали к бессмертному Аарону, — Абир засопел, он по-прежнему злился при воспоминании о бесплодном допросе эльфийки. — Мы сделали все, чтобы заставить ее сказать больше. Отрезали ей уши и нос. Ее били, пока она не начала мочиться кровью. Но все это не помогло. Под конец мы облили ее маслом для ламп и сожгли там, где она была прикована к стене. Прошло много времени, прежде чем она умерла, — Абир содрогнулся. Он никогда не мог забыть криков и проклятий эльфийки. Его она тоже проклинала. Но в храме у нее не было силы, в этом он был уверен. Иначе он вряд ли дожил бы до возможности стать верховным священнослужителем!
— А что вы сделали потом?
— Как что? Развеяли ее пепел над рекой, а все ее вещи утопили в море.
— И сатрап вырвал себе сердце ради нее?
— Они злы, эти эльфы, и все остальные существа, посланные сюда драконами. Они желают нам зла. Ты ведь знаешь историю Ишты и Крылатого змея? С тех самых пор не может быть более мира между людьми и детьми демонов!
— Однажды я встречал человека, который встречался с женщиной из иного мира, — Барнаба понизил голос до заговорщицкого шепота.
— Мир полон лжецов и дураков, — скучающим тоном ответил Абир. За свою жизнь он повидал дюжины мужчин и женщин, утверждавших, что встречались с детьми демонов. Одной из его обязанностей как священнослужителя было тщательно заботиться о проверке каждой из таких историй. Однако кроме эльфийки в темнице он не встречался ни с одним из детей демонов. К счастью!
— Тот человек не лгал! Он был штурманом из Оловянного флота бессмертного Аарона. Он рассказал мне свою историю, когда я был еще ребенком. Это произошло во время возвращения с Оловянного берега, в жаркий летний день. Его галера дала течь, и им пришлось вытащить ее на берег у чужих берегов, чтобы законопатить. Берег был скалистым, и он поднялся в горы, чтобы поискать источник и пополнить запасы воды на борту. И тут он встретил ее... Так же, как и та эльфийка, тело которой не хочет разлагаться, это была женщина, слишком красивая, чтобы принадлежать этому миру. Ее пение привлекло его. Она сидела у кристально-чистого пруда. Погруженная в задумчивость, она расчесывала свои золотистые волосы. Судя по его рассказу, она не была удивлена, встретив его. Напротив, она приветствовала его, поскольку он нашел путь к ней в тот самый единственный день, когда она становится видимой для людей. Она утверждала, что является изгнанной ксаной. Водной нимфой из другого мира. И она пригласила его отмотать нить с веретена. Если бы ему удалось это, она стала бы навеки принадлежать ему, а сокровище, которое он отчетливо видел на дне пруда, тоже перешло бы к нему.
Абир кивнул со скучающим видом. Целую жизнь он гонялся за подобными историями в сражении против детей демонов. Он то и дело разочаровывался, наталкиваясь на ложь и обман. Эльфы действительно существовали. Они плели заговор против девантаров и бессмертных. Но все остальные истории... Они всегда проходили и заканчивались одинаково. Он решил оборвать час сказок Барнабы.
— И что дальше? Как она обманула его?
— Она не обманула! Он не осмелился распутать нить, настолько она была тонкой, словно сотканной из лунного света. Он провел с ксаной целый день. Нимфа пела для него, да, моряк лег рядом с ней, положив голову на ее лоно. Когда же он решил вернуться вечером на корабль, она поздравила его с тем, что он — человек чистой души и совсем не жадный, и заплакала. А затем она напророчила ему, что в последний день своей жизни, через семнадцать лет, штурман встретит людей, совершенно противоположных ему. Жадных и бездушных. Ксана сказала, что он утонет в тихий солнечный день в открытом море и что в этот день они встретятся снова.
Абир улыбнулся.
— Да, да. Моряцкие романтические бредни.
— Он не лжец, — возмутился Барнаба. — Он пользуется доверием бессмертного! Сегодня он командует одним из Оловянных флотов королевства, под его началом более тысячи гребцов и моряков. Каждый год, когда он возвращается с Оловянного побережья, то бросает якорь там, где повстречал ксану. Насколько я знаю, он никогда больше не видел ее. И никогда не женился.
— Ему не стоит связываться с чадом демонов. Как его зовут?
Барнаба казался раздраженным.
— Он верный слуга Арама. Он ничего не совершил!
— Я ничего такого не говорил. Но ты знаешь, я обязан заниматься подобными вещами. И у меня хорошие связи со священнослужителями Лувии и Валесии. В борьбе против детей демонов мы поддерживаем друг друга, как бы ни относились друг к другу наши правители.
— Но ведь это все не принесло вреда, — произнес Барнаба, уже гораздо тише. — Ничего не случилось.
— Эта ксана предсказала смерть флотоводца Арама. Как раз в духе детей демонов было бы, если бы она приложила руку к тому, чтобы оправдать свое предсказание. И ничего не произошло, говоришь? — Жрец цинично улыбнулся. — На самом деле можно считать и так. Выдающийся слуга империи не женился, не завел свою семью потому, что эта ведьма вскружила ему голову. Я уверен, что, не будь этой встречи, он стал бы счастливым человеком.
— Этого нельзя знать...
Абир засопел.
— Вот так оно и бывает с детьми демонов. Они сеют сомнения в наших сердцах, совращают нас. Они... — Верховный священнослужитель резко умолк. Домашний раб внезапно оказался рядом. Подкрался, как кошка!
— Паланкин готов, великий.
Абир протянул Барнабе руку, чтобы тот помог ему подняться. Сущее проклятье с этим старением! К чему мудрость и власть, если они даются телу, которое уже представляет собой лишь развалины.
— Я запомню тебя, Обалит, — многозначительно произнес он, обращаясь к рабу, выходя через парадную дверь. Мелкая враждебность, проявляемая в подобных случаях, стала солью его жизни.
Носильщики выглядели опрятно. Сам паланкин представлял собой воплощенную элегантность, как и все, что находилось во владении этого выскочки Датамеса. Каркас был сделан из темного дерева, занавески из прозрачной ткани скрывали пассажиров паланкина от любопытствующих взглядов, не заставляя их мучиться от духоты.
Барнабе пришлось помочь ему забраться внутрь. Молодой священнослужитель был очень ловок в подобных вещах. Ему удавалось оказывать помощь, не вызывая унизительного чувства старческой немощности. Вот только с его взглядами нужно что-то делать. То, что он считал эту историю безвредной... Абир покачал головой. Ему не нужна помощь мальчика, чтобы выяснить, кто такой этот человек, который связался с этой... Как там ее звали? Ксана? В любом случае он найдет этого парня и допросит его! Оловянных флотов всего лишь три.
Подушки в паланкине были очень мягкими, занавески и древесина — пропитаны освежающим цитрусовым ароматом. Должно быть, он должен был отгонять запах уличных водосточных желобов.
Носильщики рывком подняли тяжелый паланкин на плечи.
— К храму единства! — крикнул Абир и прочел любопытство на лице мальчика. Поразительно, но Барнаба был достаточно сдержан, чтобы не задавать вопросов. — Ты уже понимаешь, почему мы используем этот паланкин, а не паланкин храма?
— Я полагаю, потому, что ты хочешь скрыть то, что мы встречались с определенными личностями. Но разве не легкомысленно брать именно этот паланкин? Датамес очень близок к бессмертному Аарону... Не слишком ли велика опасность, что бессмертный узнает...
— Чушь! Датамес сидит во дворце Акшу. До тех пор, пока он узнает, что мы позаимствовали его паланкин, некоторые вещи в корне изменятся.
Тем временем паланкин нырнул в толпу на улицах внутреннего города. Мимо них прошел караван грузов, направлявшийся к Золотым воротам. Надсмотрщики подбадривали своих усталых носильщиков, прося их продержаться последнюю милю.
Абир попытался представить себе, каково это: взбираться с полным мешком пшеницы на плече по бесчисленным лестницам города. При одной мысли об этом на лбу у него выступил пот, и он снова занялся своим собеседником.
— Знаешь, мальчик, самая сложная задача для нас, священнослужителей, заключается в том, чтобы помочь нашим правителям вернуться на правильный путь, когда они заблуждаются. Уже многие годы я пытаюсь убедить Аарона в том, что управление империей должно быть организовано иначе. Оно слишком ненадежно! Все эти сатрапы, запутавшиеся в семейных узах, которые терпеть не могут друг друга и находятся в постоянной вражде. Я даже знать не хочу, какие суммы из сборов для бессмертного теряются в этом болоте! А у храма есть слуги даже в самой маленькой деревушке. Нет никакой борьбы за власть, которая бы стоила этого названия, никакой коррупции. Если управление империей или, по крайней мере, сбор податей будет передан храму, Арам расцветет... Это я тебе обещаю, Барнаба.
Мальчик кивнул.
— Но почему он противится таким изменениям? Они ведь принесут империи огромную пользу! Может быть, сатрапы используют свое влияние, чтобы...
— Проклятые сатрапы, мальчик! Конечно же, они используют свое влияние. Они не стесняются даже убивать жрецов. А ведь именно они — слабое место империи! Именно к ним пробираются дети демонов. Вот как тогда... — Он вспомнил об эльфийке в темнице. Ему очень хотелось бы получить в свое распоряжение подобное существо! Жаль, что убийца мертва. На миг он предался воспоминаниям о тех чувствах, которые пробудила в нем эльфийка. Жар которых приходилось тушить холодными ваннами. Тем женщинам, которых он время от времени вызывал к себе, чтобы на несколько часов забыть о тяготах своей должности, постоянно приходилось использовать все свое умение, чтобы достичь хотя бы половины того результата, который тогда он то и дело топил в ушате. Но нет, подумал он, отбрасывая эти мысли. Бессмысленно предаваться подобным грезам. Лучше заняться мальчиком. Барнабе еще многому нужно научиться!
— Меня тревожит, что дети демонов отваживаются приходить уже даже в Нангог. Они еще никогда не нападали на нас здесь. Они слишком осмелели! Попытка убить бессмертного... Такого тоже раньше никогда не бывало и... — Абир помедлил. Можно ли посвящать мальчика в свои самые потаенные страхи? Барнаба почти не отходит от него. И отцу его тоже можно доверять. Иногда мальчик проявлял поразительную мудрость. Интересно, что он скажет?
— Знаешь, чего я опасаюсь? — Голос Абира понизился до шепота, почти заглушаемого шумом улицы. Барнаба наклонился к нему, чтобы не пропустить ни единого слова. — Ты ведь тоже заметил, как сильно изменился бессмертный, мальчик мой?
Молодой священнослужитель кивнул.
Стал настоящим героем. Повелителем сердец — а это задача священнослужителей, в гневе подумал Абир.
— Внезапно стал таким примерным! Я думаю... — Он сделал небольшую паузу, чтобы его следующие слова произвели на мальчика еще более сильное впечатление. — Я думаю, что тот Аарон, которого мы знали, мертв.
Барнаба широко раскрыл глаза, в ужасе уставился на него, а затем энергично покачал головой.
— Но ведь девантар... Нет, этого не может быть.
— Не забывай, мальчик, самое острое оружие эльфов — это коварство. Скажу тебе, это нападение было хорошо спланированным обманом. Дело было не в том, чтобы убить Аарона. Бессмертный одержим духом эльфийки! Она должна была прикоснуться к нему, чтобы это коварное заклинание смогло начать действовать.
Барнаба захихикал.
— Прошу тебя... Ты ведь тоже знаешь, что после своего падения с неба он первым делом пошел в свой гарем. Аарон совершенно точно не одержим духом женщины.
Не сдержавшись, Абир ткнул мальчика посохом в грудь.
— Глупец! Воспользуйся своей головой! Говорю же тебе, эльфы — мастера обмана. Что было бы умнее, чем в первую очередь броситься в гарем? Тот, кто мыслит так же, как и ты, отринет все подозрения. После той, первой ночи, его интерес к гарему значительно поугас. За последние четыре ночи он вообще не был там ни разу! Разве это не подозрительно для мужчины, чьим самым большим постоянством были шалости с женщинами?
— Но разве Львиноголовый не заметил бы...
— Боги тоже могут ошибаться, мальчик. Эльфы — чистейшая квинтэссенция злобы! Их пронырливость не знает границ! Может быть, она обманула Львиноголового при помощи какого-нибудь ослепляющего заклинания? Наверняка они также знают, что когда-то я присутствовал при допросе эльфийки. Они знают, что я замечу, если одно из этих отродий приблизится ко мне! Они источают аромат... Совсем не такой, как мы, люди. Тот, кто однажды вдохнул его, тот не забудет этого никогда. И скажу тебе, я мог бы войти в любой дом и сразу же понял бы, если бы за последние дни порог переступал эльф. Поэтому этот вопрос с одержимостью: эльфа в теле человека, конечно же, всегда можно узнать по запаху!
Теперь мальчик смотрел на него так, словно опасался за его рассудок. Абир понимал, что все это может звучать очень запутанно, и то, что мальчик не доверяет ему и его способности судить, разозлило его. Тем не менее, он решил пойти на уступки.
— Может быть, ты и прав, мальчик, и Аарон из-за этого страшного происшествия стал еще большим дураком, чем был.
— Но то, как он спас Джубу, как в одиночку пошел на облачный корабль ишкуцайя. Это ведь было потрясающе! Это поступки героя! Команда корабля-дворца любит его за это. Настроение на борту заметно изменилось. Он был...
— Он и тебя уже очаровал, мальчик? Не дело это — когда бессмертный втирается в доверие к своим подданным. Он бог среди людей. Ему такое не нужно!
Паланкин остановился, и сквозь прозрачную ткань занавесок Абир увидел широкие мраморные ступени храма Единства.
— В нашу задачу как священнослужителей входит устранение каких бы то ни было сомнений. Поэтому теперь мы позаботимся о том, чтобы весть о святотатстве, которое Аарон хочет совершить над героями прошлого, была услышана нужным человеком. Говорят, Курунта, хранитель Златых Чертогов, казначей Лувии, каждый день приходит помолиться в храм Единства. Мы должны помолиться вместе с ним. Может быть, таким образом мы добьемся того, чтобы девантар еще раз пригляделся к Аарону.
— А если он не одержим?
— Тогда эта глупость насчет того, чтобы похоронить эльфийку в небесах, все равно сыграет нам на руку. Зачем предоставлять свое будущее судьбе, если у нас есть возможность строить его самим? В ближайшие дни я пошлю священнослужителей через Золотые ворота в Акшу, чтобы они подготовили изменения в управлении во дворце. Лишение власти сатрапов, других любимчиков и дармоедов. И тебе в этом отводится решающая роль, Барнаба. Ты позаботишься о том, чтобы Аарон пал еще ниже и чтобы у него не было иного выхода, кроме как уступить желанию храма. А теперь слушай хорошенько, мой мальчик, ибо сейчас я объясню тебе, что ты должен делать, — Абир улыбнулся мальчику, не обращая внимания на сомнения в его взгляде. Барнаба доверяет ему и в нужный момент поймет, что его восхищение геройством Аарона ничего не значит по сравнению с положением и указаниями друга его отца Абира. Его план хорош — и он сработает.
О войне драконов
«1. В целом Дайя разделена на семь частей. В каждой из них свой язык, устройство и обычаи. Общее у них только то, что управляет каждой из этих империй бессмертный, человек, выбранный девантаром за свои таланты и получивший от него вечную жизнь.
Из всех жителей семи империй те, что живут на Плавучих островах, самые мирные. Они очень мало общаются с другими народами. Среди детей человеческих рассказывают, что эти острова дрейфуют в море, подобно плотам, и ни один из них нельзя дважды увидеть в одном и том же месте. Это предположение может строиться на том, что мореходы детей человеческих боятся открытого моря, ибо еще не научились руководствоваться положением звезд.
Самая воинственная из империй та, что зовется Лувией. Там правит бессмертный Муватта, кузнецы которого научились ковать железо, что помогло империи обрести слишком большую власть на полях сражений, ведь их соседи сражаются оружием из бронзы, которой не справиться с железом. Лувийцы называют свою империю Великим домом, они разделили ее на комнаты, под которыми, однако, подразумеваются не провинции, а различные сословия, которым под угрозой смерти запрещено смешиваться друг с другом.
Самые храбрые из детей человеческих, вне всякого сомнения, те, кто происходит из лесной империи Друсна. Они любят войну и живут ради нее. Почти без доспехов, иногда даже совсем нагишом, защищенные только своими разукрашенными щитами, они бросаются в бой, где ищут противника, равного себе по мужеству и храбрости. Поэтому многие из них умирают от ударов мечом в спину, поскольку они просто пробегают мимо самых мелких своих врагов. Несмотря на то что у них тоже есть бессмертный, их королевство не организовано по строгим законам, как в Лувии. Часто из различных племен сколачивается банда для нападения на соседей, угона скота и снискания славы, ибо доброе имя воина весит в этой империи больше золота. В странной противоположности к их воинственности находятся ритуалы, которые каждый, проливший кровь, должен провести по возвращении на родину. Так, витязи в первую очередь идут в священные рощи, чтобы предстать перед предками и попросить прощения у душ тех, кого они убили на полях сражений. Лишь после этого воинам дозволено вернуться к своим или лечь в постель с женщиной.
Пожалуй, самым мудрым бессмертным можно назвать того, кто правит королевством Арам. И однако, именно при его дворе лазутчики детей альвов добивались наивысших должностей. Правитель всех черноголовых, как его называют подданные, отличился мужеством на поле боя; говорят, будто однажды лишь с помощью огня в своем взгляде и поднятого божественного меча ему удалось заставить целый флот пиратов сложить перед ним оружие. Они настолько сильно изменились, что убийцы и поджигатели стали священнослужителями и заслуженными воинами в личной гвардии бессмертного.
Самой загадочной из семи великих империй детей человеческих является та, которую называют Цапоте. Она находится в отдалении, омываемая со всех сторон морем, у нее нет соседей, желавших бы ее жителям зла. Здесь бессмертный не король, как в других империях, а священнослужитель, и его трон стоит в Пернатом доме, где часто гостят девантары, как у других правителей — провинциальные князья. Словно горы, вздымаются ее храмы над лесами, и говорят, что они уходят вглубь мира дальше самых глубоких корней. Лишь немногие путешественники приходят в страну Цапоте, а ее жители не раскрывают своих тайн. Поэтому ходят только слухи о черве или змее глубоко под храмами. Существо, подобное богу, которому благодаря бесчисленному количеству жертв дарована вечная жизнь. Говорят, что самые великие воины лесов пьют кровь змеи и едят ее плоть, после этого преображаются и могут сражаться с силой священного ягуара.
Самые безудержные из детей человеческих — степные кочевники Ишкуцы. Множество мелких королевств подчинили они себе, завоевали бесчисленное множество сокровищ и, несмотря на это, практически ничего не забрали с собой. Они испытывают весьма слабый интерес к вещам, которые не могут передвигаться самостоятельно. Для них свобода — это все, они — неустанные скитальцы степей. Даже их бессмертный живет не во дворце и не в храме. Он правит при Кочующем дворе, и его тронный зал — это юрта на колесах. Его сокровища — это сопровождающие его стада, его жены и дети. Поскольку они никогда не стоят на месте, этот народ непобедим для врагов, войска которых теряются на просторах степи.
Валесия, возможно, самая слабая из семи империй, несмотря на то что ее военачальник Аркуменна, ларис Трурии, хорошо охраняет границу с Друсной. Однако бессмертному Валесии неинтересны войны, неинтересно пугать своих соседей сильными войсками. Он полностью посвятил себя искусству и прекрасному, и если посмотреть на то, что он пытался создать, то нельзя не признать, что бывают и дети человеческие, наделенные даром в истинных масштабах. Он раскрылся в Зелинунте, Белом городе, далеко в горах Валесии, построенном полностью из мрамора и золота. Вместо железных мечей верховный король создает художников и готов открыть двери своей сокровищницы, чтобы они могли разойтись по всем семи королевствам. Самых умных архитекторов, самых лучших скульпторов и золотых дел мастеров собрал он, чтобы Зелинунт стал королевской резиденцией, рядом с которой меркнет даже роскошь Золотого города в Нангоге. Именно этот Зелинунт должен был стать местом, где дети Альвенмарка взвалили на себя несмываемую вину.
2. Сколь различны бы ни были все эти народы в своих стремлениях и помыслах, все они подчинились, когда девантары устами бессмертных велели им прислать тысячи людей в Нангог, чтобы подчинить себе мир, издавна запретный для детей альвов и девантаров. И так началась та война, которая сегодня именуется первой войной драконов и в которой народам Альвенмарка и Дайи довелось познать бесконечные страдания».
«О войне драконов», книга I, страница I и далее.
Написана Талавайном, наставником Лазурного чертога,
хранится в библиотеке Искендрии, в зале Света, в амфоре,
закопанной в месте, ведомом лишь Галавайну, хранителю тайн.
Подготовка
ОН уже некоторое время следовал за тремя бродячими колоссами. Три темных силуэта посреди белизны, на расстоянии менее полумили. Самый большой из них замыкал маленькую группку. Он был самцом. Отцом. Он знал, что ОН здесь. И догадывался, что его семье угрожает опасность.
Три мамонта перешли на легкую рысцу. Но от НЕГО так просто не избавиться. ОН улыбнулся этой отчаянной попытке уйти от НЕГО и, не ведая усталости, продолжил свой путь по снегу. ОН выбрал этих троих, потому что они представляли собой идеальные жертвы. Не один месяц размышлял он над тем, как сделать так, чтобы удалось то, что было ЕГО обязанностью.
Внезапно самцу надоело. Он развернулся к НЕМУ, повернувшись спиной к своей семье. Мамонт не догадывался, в какой опасности они оказались. Он видел в НЕМ лишь эльфа. Он сердито поднял хобот и затрубил от ярости. Маленькие черные глазки сверкали. Исполнившись первобытной решимости, мамонт устремился к НЕМУ Снег брызнул из-под его мощных лап. Он угрожающе опустил свои изогнутые бивни. Во всем Снайвамарке не было противника, которого следовало бы опасаться взрослому самцу мамонта. Даже тролли ходили стаями, отправляясь на охоту на такого самца.
А ОН был один. ОН улыбнулся летящей на него горе мяса. На миг попытался изменить облик. Принять СВОЙ истинный вид.
Теперь мамонт находился на расстоянии всего лишь двадцати шагов, и мерзлая земля дрожала под его весом.
ОН повелительно поднял руку, мысленно потянулся к магии и швырнул в мамонта всего лишь одно-единственное слово. Он почувствовал, как изменилась паутина чар мира вокруг него. Как нити силы собрались в пучок, угодивший в самца, который заставил его застыть на бегу. ОН перевел жизненную силу мамонта в замерзший грунт. Не слишком много, конечно же. Умереть он не должен. Пусть стоит и смотрит!
Мамонт не мог пошевелить ни единым мускулом. Любое сознательное движение было для него невозможно. Лишь его сердце продолжало биться. Его легкие наполнялись воздухом и отдавали его обратно. Всего того, что тело делает неосознанно, чары не коснулись. Однако все, для чего требовалось применить волю, стало для крупного самца невозможным. При этом воля его нисколько не была парализована. По темным застывшим глазам зверя ОН видел, что тот полностью осознает свою беспомощность. Интересно, насколько ясно может мыслить подобное существо? Это несущественно, одернул ОН сам себя.
ОН произнес еще одно слово силы и заставил самку и малыша приблизиться к себе. Оба послушно потопали к НЕМУ, и ОН чувствовал запах их страха. Как только ОН отпустит их, они в слепом страхе бросятся наутек.
ОН коснулся самки. Ее густая коричневая шерсть покрылась льдом. Она издала какой-то жалкий звук, немного похожий на всхлипывания.
Столько мяса, подумал ОН, и собрал СВОЮ силу. Он высвободит все несущественное и соединит его со стихией.
Слово, выкрикнутое ИМ, казалось чужим для ЕГО языка. Равно как и силы, к которым тянулся ОН. ОН изучал магию девантаров. Серебряную чашу. Силы, которые они использовали в Нангоге и Дайе. Эти заклинания казались пугающе чужими. Они совершенно отличались от всех видов магии, которой занимались в Альвенмарке. ОН вытянул часть СВОЕЙ силы из жизненной силы самки. Та снова издала этот жалкий и жалобный звук. У чародеев, не столь отчетливо видевших перед глазами свою цель, возможно, могло растаять сердце от этого, но ОН нанес удар ладонью и высвободил собранную силу. Казалось, самку окутал туман. Но он не был белым. Вокруг нее кружились грязновато-красные полосы тумана. Животное дрожало всем телом. ОН мог только догадываться о том, какую боль она испытывает. Она рассыпалась. На мельчайшие составляющие. Мельче тех пылинок, которые можно увидеть в ясный день в солнечных лучах. Все несущественное уходило. Почти все материальное унеслось прочь, развеявшись над обледеневшей равниной. Вода ее тела превратилась в ледяные кристаллы. Сера, железо, известняк. Все возвращалось в свое первоначальное состояние. Уходило глубоко в землю.
Жалобные звуки давным-давно стихли. Когда оставшиеся полосы тумана унес прочь мягкий бриз, не осталось почти ничего. Мех самца и детеныша покрылся мелкой изморозью. В истоптанном снегу лежал камень, настолько маленький, что ОН мог спрятать его в СВОЕЙ ладони.
Чародей с любопытством наклонился. Поразился тому, насколько легким оказался лежащий в ЕГО ладони камень. Его не окружала никакая магическая аура. Он выглядел точно так же, как обычный серо-коричневый обломок скалы. И, несмотря на это, в нем заключалась огромная сила. В нем таилась сущность самки мамонта. Все, что ее составляло: ее жизненная сила, ее душа. Все это было освобождено от придатка плоти. Она была заключена в этом камне. Вырвана из цикла смертей и рождений. Она целиком и полностью принадлежала ЕМУ. Или потеряна на веки вечные, если ОН решит выбросить камень. Никто не сможет найти его. Если не знать о его тайне, он ничем не будет отличаться от бесчисленного множества других обломков скал.
Он сжал камень в кулаке, не зная, что с ним делать. Оставить себе и исследовать? Попытаться освоить его силу?
ОН бросил быстрый взгляд на самца и поразился тому, сколько чувства может отражаться в глазах животного. Печаль и безграничный гнев. Если ОН отпустит самца мамонта, этот колосс просто втопчет ЕГО в землю. Сотрет в порошок.
В глазах детеныша ОН не увидел ничего, кроме безотчетного страха.
— Может ли животное любить? — ОН подошел вплотную к самцу, чувствуя на лице его теплое дыхание. — Она погибла ради великого дела, понимаешь? По-своему помогла спасти наш мир, — ОН заставил самца опуститься перед НИМ на колени.
Мамонт боролся против ЕГО воли. Огромные глаза были распахнуты настолько широко, что можно было увидеть пронизанный кровавыми прожилками белый ободок вокруг зрачка.
— Поэты выдумали цветастое изречение относительно того, что наши возлюбленные всегда живут в наших сердцах, — ОН заставил мамонта полностью лечь на землю. Приказал ему повернуться на бок. При этом ОН поглаживал высокий лоб животного. Отчетливо чувствовал крепкие кости черепа. ОН закрыл глаза. Сосредоточился на теплой плоти под шерстью. На крови, пульсирующей в тонких артериях. На костях. Увидел пористую структуру с гладкой известковой поверхностью, почувствовал углубление подо лбом. Там росли доброкачественные костные опухоли. Углубление было достаточно большим.
ОН сосредоточился и легонько коснулся лба пальцами. Под прикосновением расступились шерсть, кожа и плоть. Даже кость раскрылась под его рукой. ОН вложил маленький камень, эссенцию жизни самки мамонта, в углубление во лбу. Силой мысли заставил костяные опухоли расти. Они обрамили камень, словно украшение, и стали удерживать его на месте.
Он медленно убрал руку. Кости, плоть, кожа и шерсть вернулись на свое место. Не пролилось ни едйной капли крови.
— Боюсь, теперь всю оставшуюся жизнь она не выйдет у тебя из головы, — произнес ОН с самодовольной улыбкой.
Затем ОН отошел от самца и посмотрел на плод своего труда с некоторого расстояния. Вмешательство не оставило никаких следов. Теперь все зависело от того, насколько сильно изменились магические связи. ОН сделал медленный выдох, выпуская напряжение, открыл СВОЕ Незримое око. Получилось! Магическая аура самца хоть и слегка нарушилась, но все снова придет в норму. А камень остался сокрыт от ЕГО взгляда.
Там, где умерла самка мамонта, симметрия и течение магических сил изменились очень сильно. Даже ученик, впервые открывший свое Незримое око, заметил бы изменение. Это тоже было вполне ЕМУ на руку.
И, вполне довольный, ОН оставил обоих животных.
У фламинго
С сумерками белый туман из леса опустился на озеро, над темной водой стало тише. Ливианна окинула взглядом зачарованный пейзаж. Тысячи фламинго стояли на мелководье у песчаных отмелей. Белые и розовые, на длинных тоненьких ножках. Стихло их кряканье. С туманом и сумерками на птичью колонию снизошел мир. Хорошее место, чтобы умереть.
Эльфийка прижала маленького мальчика к груди. Восемнадцать лун дарила она ему себя. Восемнадцать лун, исполненных радости и надежды. И тревоги. Лишь один-единственный раз оставила она его за это время, когда ее позвал к себе наставник. Она пошла с тяжелым сердцем, ей хотелось уединиться от мира. Хотелось полностью принадлежать своему сыну. Она окутала его заклинанием, чтобы защитить от животных в джунглях, погрузила его в магический сон. Он не скучал по ней. Задремал, когда она ушла, и проснулся, когда она вернулась. И, несмотря на все это, она воспринимала это как предательство. Она ведь хотела полностью принадлежать ему.
Он довольно забулькал, не замечая, как тяжело у нее на сердце. Ливианна не дала ему имени. Эту ошибку она совершила только в первый раз.
Погладила его по голове. Голова была как у нее. Слегка удлиненный сзади череп. На первый взгляд не заметно, но она заметила это сразу после рождения. Ливианна знала, что это может быть
последствием родов. Он так тяжело рождался на свет.
Неподалеку отсюда в хижине, которую она построила для них обоих.
Ливианна вспомнила кровь на утоптанном глиняном полу. Свое счастье, когда она положила его к себе на обнаженную грудь и увидела необычную форму его черепа.
— Минго... — тихо произнес он. Ему нравились большие птицы. Некоторые из них оставались здесь круглый год. Но в таком количестве они прилетали на озеро только тогда, когда приходило время для перелета.
— Минго, — сказала и она, с трудом проглотив комок в горле. Она крепко прижала мальчика к себе, ее правая рука сейчас лежала на его груди. Она чувствовала слабое, неровное сердцебиение. Ливианна не открывала свое Незримое око. Она слишком хорошо знала его ауру. И свою беспомощность. Она изучила искусство драконов и ходила по темным тропам Махты Нат. Она была чародейкой, но своему сыну помочь не могла. Вся ее сила не спасет его. Он слаб. Ни в коей мере не соответствовал ее требованиям. Ни физически, ни в способностях к магии. Он никогда не сумеет сплести заклинания.
Она попытается снова, через два, быть может, три года, когда раны на ее душе затянутся и останутся только шрамы. Он был ее одиннадцатым ребенком. Трое стали чародеями, а один к тому же талантливым убийцей. Ее народу нужно еще много чародеев! Каждая эльфийка должна родить ребенка для будущего.
— Минго спят, — довольно объявил ее сын и зевнул. Теперь он держался левой рукой за одну из прядей ее волос. Он был прав. Большинство птиц спрятали голову под крыло.
Над озером плыл туман. Уводил птиц в неизвестность. Стирал розовый цвет и сливался с белым. Ливианна закрыла глаза. Почувствовала тепло ребенка. Приятное чувство. Он так бесконечно доверяет ей. Утром, когда она склонялась над его кроваткой, а он уже не спал, он улыбался ей такой бесконечно счастливой улыбкой... Никто так больше не улыбался. Даже ее любовники, когда они просыпались вместе на ложе после первой ночи.
— Хочешь спать у фламинго?
Он кивнул, немного удивившись. Он часто спрашивал об этом. По крайней мере, ей так казалось. Внезапно она почувствовала неуверенность. В общем-то... Он такой маленький. Она так мало понимает его. Он произносит всего горстку слов. Чаще всего приходится угадывать, что он имеет в виду. Но она была уверена в том, что большей частью у нее получается.
— Они будут хорошо присматривать за тобой, — голос Ли- вианны лишь слегка запнулся, когда она заговорила. Нельзя сейчас размякать.
Она бесшумно подошла к берегу. Она провела детство в южных лесах. Ей не нужны были заклинания, чтобы слиться с тенями и незамеченной подобраться к птицам.
Она отыскала магнолиевое дерево, корни которого омывала вода. Здесь вода в озере доходила ей до бедер, и последние лучи заходящего солнца окрасили туман в розовое сияние. Совсем рядом прозвучал крик марабу. Ливианне не нравились крупные лысоголовые падальщики. Они жили небольшой колонией на одном из деревьев на другом берегу. Они разоряли гнезда. От одного их взгляда эльфийке становилось неприятно.
Она провела рукой по шелковистым, гладким волосам сына. Он дышал ровно. Уснул у нее на груди. Ливианна бесшумно вошла в теплую воду. Черный ил опутал ноги. Ее Незримое око открылось. Вопреки ее воле! Она увидела мелкую сеть светящихся нитей, пронизывающую все, ауры, окружавшие живых существ. И ауру своего сына. Она недовольно заморгала. Нежелательная картинка исчезла.
Эльфийка осторожно переставляла ноги — еле-еле, чтобы ни один предательский всплеск не вспугнул фламинго. Она взбаламутила ил. Неплохо! В уходящем свете вода все равно уже темная.
Она нежно поцеловала своего мальчика в лоб. Он шевельнулся во сне, что-то недовольно пробормотал, но глаз не открыл. Ливианна медленно опустилась на колени. Вода поднялась. Намочила платье. Когда ноги намокли, сын заворчал. Потом открыл глаза. Эти чудесные серые глаза с маленькими карими искорками. Он удивленно посмотрел на нее, что-то сонно пролепетал. Он не боялся. Из уголка рта потекла струйка слюны и капнула ей на грудь.
Она опустилась еще ниже. Он недовольно встряхнулся, несмотря на то что вода была приятной. Когда он попытался забраться повыше, Ливианна погладила его по голове и немного надавила. Она закрыла глаза и опустилась совсем низко.
Два-три удара сердца ничего не происходило. Потом он выгнулся у нее на руках. Эльфийка крепко прижимала малыша к себе, по-прежнему не открывая глаз. Прижала маленькие ручки к груди, слегка отклонилась назад. В темной воде рядом с ее шеей лопались пузырьки воздуха. Он дергал ее за платье. Хватался за плечи. Она открыла глаза. Увидела маленькие, запачканные илом ручки, тянувшиеся к ней.
Пальчики вздрогнули. Маленькое тельце в ее руках обмякло. Сердцебиение стало еще медленнее... И остановилось. Она по- прежнему крепко прижимала его к себе. На глаза ее выступили слезы. Это было необходимо. Мальчик был слаб. Он все равно прожил бы всего несколько лет. А так его душа освободилась. Он сможет родиться снова, найти лучшее тело, чем мясистую оболочку, и лучшую мать, чем она.
Она оттолкнула сына от себя. Он лениво поплыл по течению.
Ливианна встала. Поднятый со дна ил темными волнами отхлынул прочь. Посреди тьмы плыл ее сын. Легкое течение тянуло его дальше в озеро.
Фламинго стояли тихо, спрятав головы под крылья. Они не заметили, что на их озеро спустилась смерть. Из леса доносились знакомые ночные звуки. К берегу нерешительно приблизились несколько карликовых газелей. Сторожко вытягивая шеи.
— Ты будешь спать у фламинго, как я тебе и обещала, — слова царапали горло Ливианны, словно стекло. Она подумала о лысоголовых марабу. Они найдут его. И при мысли об этом ей стало дурно. Она убьет падальщиков. Сейчас! Ливианна прошептала слово силы. Подчинила себе магическую сеть, пронизывавшую все. Она чувствовала крупных птиц в ветвях дерева на другом берегу. Ей не придется переходить озеро вброд. Она может вытянуть их жизненную силу. У одного за другим.
Это произойдет совершенно бесшумно.
Так же бесшумно, как умер ее сын.
Могила в небесах
— Этого никто до вас не делал, великий, — Джуба изо всех сил пытался вести себя дипломатично и по-деловому, но по лицу его хорошо было видно, что ему очень хочется поругаться.
Артакс лениво отмахнулся от замечания.
— Да какое это имеет значение?
— Это значит, что некоторые могут расценить это как оскорбление.
Бессмертный остановился, и вся свита, следовавшая за ним по широкой роскошной улице, неуверенно остановилась. Здесь, в Золотом городе, многое изменилось. Придворные церемонии были удушающими! Он совершенно не мог передвигаться свободно. Его постоянно окружали священнослужители, лейб-гвардия, просители, сановники, конкубины, рабы, дегустаторы... Вокруг него постоянно бродило целое войско, все взгляды были устремлены на него. Он даже не мог пукнуть, чтобы подхалимы и сплетники не принялись шушукаться.
— Спокойно попердеть — это поистине имеет огромное значение. Да просто сделай это, крестьянин.
Убирайся из моих мыслей, ты... ты, убийца.
— Ты тоже убивал, льстивый филантроп. Ты мог бы обезвредить воинов из Ишкуцы и не убивая их. Но возможность лишать жизни — это совершенно особенное ощущение. Это может быть лучше хорошей ночи любви. И ты сделаешь это снова, не так ли? Иначе зачем ты каждый день упражняешься с мечом? За всеми твоими благородными речами ты тоже представляешь собой кровожадное чудовище. Так же, как и мы все. Со времен того боя в нас теплится надежда на то, что настанет время, когда мы поладим.
— Великий? Приказать свите вернуться во дворец? Вы одумались? — спросил Джуба.
— Нет! — Он просто остановился. — Вперед, дальше! — крикнул он настолько громко, что его услышал каждый в свите. Так он еще с ума сойдет. Его постоянно о чем-то спрашивают, он должен принимать решения в спорных случаях между провинциальными князьями, грозящих перерасти в небольшие войны внутри его империи, улаживать споры о праве наследования среди знати, гладить по голове детей высокородных придворных льстецов, поскольку это якобы защищает от болезней. Утверждать смертные приговоры, устанавливать цены на зерно и решать, какой из трех новых нарядов надеть на вечернее пиршество. От него постоянно кто-то чего-то хотел. Он провел во дворце уже три дня, и все еще не нашел времени на то, чтобы похоронить эльфийку в Устье мира. А тут еще этот Аарон! Не проходило и часа, чтобы ему не хотелось вернуться обратно в свой хлев. Закрыть дверь, зарыться лицом в теплую, пыльную козью шерсть, а позже, быть может, пойти в деревенский кабак и выпить там дешевого кислого вина. Перекинуться парой спокойных фраз с Ашотом, Тиграном или Нареком. С крестьянами, которые живут так же и мечтают о том же, что и он. Он вспоминал роскошную тишину в своем дворе ночью, жизнь, такую простую со всеми ее требованиями, такое четко очерченное будущее. Сначала работа, потом жена, быть может, дети, однажды седая голова на ее коленях и мир в сердце, когда они вместе будут оглядываться на долгую, полную лишений, но счастливую жизнь. Уединение полей тоже составляло счастье. Давало простор, возможность насладиться шепотом колосьев, пройтись босыми ногами по мокрой от росы траве и мечтать о малом, исполнение чего зависело только от его сильных мясистых рук. Он печально понурил голову. Ему никогда больше не увидеть своей хижины здесь, в Нангоге, и своих друзей Ашота, Тиграна и Нарека там, дома, в Бельбеке. А его простая, но работящая и добрая женщина мечты Альмитра, для которой он хотел построить дом, подарит детей другому мужчине и никогда не познакомится с ним. Потому что того Артакса, которого она ждала и который мечтал о ней, больше нет. Нет, подумал он, и узел на горле слегка ослаб, это не совсем так. Он еще есть, старый добрый Артакс. Несгибаемый, который устанавливает себе цели и достигает их, медленно, шаг за шагом. Просто цели стали другими. И он уже не имеет права позволить себе сбиться, теряясь в сентиментальных воспоминаниях. Даже Альмитра еще существует, несмотря на то что в его грезах она иногда приобретает черты Шайи. Артакс расправил плечи, твердо взглянул Джубе в глаза и снова тронулся в путь. Свита последовала за ним.
Он мог просто приказать похоронить эльфийку, но не доверял своим придворным. Простые слуги были преданы ему. Но сатрапов и провинциальную знать он с удовольствием прогнал бы прочь. Они плели интриги. Может быть, они действительно желали ему добра, так же, как Джуба. Но Артакс в этом сомневался. Все чаще у него возникало подозрение, что они нарочно так сильно занимают его, поскольку надеются на то, что он забудет о своей похоронной церемонии. Может быть, за этим все же стоит Джуба. Или целое войско его страдающих избыточным весом советников, камергеров, и как они там все называются. У каждого вокруг был высокопарный титул. Его это все утомляло. Охотнее всего он оставил бы вокруг себя людей не больше, чем помещается в деревенский кабак. Горстку советников, которым он мог доверять.
— Ты никому не можешь доверять. Такова доля бессмертного. Каждый приходит к тебе с задними мыслями. Все они хотят лишь одного — больше власти. Дело только в этом.
Артакс был уверен в том, что Аарон постоянно ухмылялся бы ему своей язвительной улыбкой, если бы у него еще было лицо, и иногда он видел это лицо перед собой во сне, прямо напротив своего собственного. После таких снов он просыпался, хватая ртом воздух, и проходило некоторое время, прежде чем успокаивалось сердцебиение. Все это настолько сильно утомляло его. Даже ночью не было покоя. Если он не приходил в гарем, среди женщин начинались ссоры. Похоже, некоторые предполагали, что ему понравилась Шайя. По крайней мере, с тех пор, как они причалили к якорной башне, некоторые его подруги склонялись к тому, чтобы одеваться как ишкуцайя, подводили глаза широкими кругами черной туши. Ни одна из них не была похожа на нее. Ни одна из них не знала, что то, что привязывает ее к нему, — это мечта, которую они не могли угадать, а потому не могли исполнить. Они чувствовали, что Шайя понравилась ему. Да, принцесса ему не просто понравилась, она осадила его мысли. И он наслаждался этим. Гарем ему не нужен. Пожалуй, женщины даже не догадывались, что расстояние между ними становилось тем больше, чем больше они пытались подлизаться к нему. Лишь одна из них была иной. Одна из тех троих, с которыми он провел первую ночь. Айя. Он предполагал, что по духу она была бунтаркой. Было в ней что-то такое... То, как она подразнивала его. Ее взгляды. Да, если бы нужно было выбрать одну из тех, что в гареме, то он выбрал бы ее. Будет разумнее обращать на всех них как можно меньше внимания! У него поистине и без того забот полно. Еще с гаремными историями возиться! В некотором роде гарем был самым опасным местом, в которое он мог пойти.
Внезапно Артакс невольно улыбнулся. Судьба подшучивает над ним. Где-то там, на небе, наверняка есть бог, который от хохота за живот хватается, когда смотрит на него. Может быть, это даже сам Львиноголовый. Наверняка очень забавно наблюдать за его постоянными причитаниями. Раньше все его помыслы были устремлены на то, чтобы суметь заполучить себе хорошую женщину. Сейчас у него слишком много женщин! И они видят его насквозь — ну, может быть, не до конца, но они понимают то, что ему удается скрывать от глаз всех других. Глубже всех остальных они поняли, что в нем изменилось больше, чем просто поведение. Они знали его и Аарона лучше всех других. Они знали обо всех тех признаках, которые не могли измениться после падения и, тем не менее, теперь отличались. Даже несмотря на то, что девантару удалось добиться того, чтобы его лицо, рост и пропорции полностью совпадали со внешностью Аарона, слияние было не идеальным. Его конкубины заметили, что изменились его родинки. Что у него вдруг начали расти волосы в ушах, а пальцы на ногах стали безволосыми. Произошло превращение и с более пикантными аспектами его анатомии. Пожалуй, не было места во всей вселенной, где слухи распространялись бы быстрее, чем в гареме. И, несмотря на то что придворным нельзя было просто так входить в покои его жен, это вовсе не означало, что тайны будут там в целости и сохранности. И теперь только вопрос времени, когда пойдут слухи. Артакс не знал, что с этим делать. Зато знал, какое решение для этой проблемы выбрал бы Аарон. Он предал бы всех своих жен небесной смерти и выбрал бы себе новых подруг.
— Верно. И хочешь верь, хочешь — нет, это решение было бы более гуманным. А такая гаремная болтовня может вылиться в гражданскую войну, если какой-нибудь могущественный сатрап или священнослужитель решит, что ты обманщик. И будут десятки тысяч убитых. Ты еще можешь приказать убить девушек. Пока еще не поздно.
Артакс поднял голову и посмотрел на небо. Интересно, избавит ли его Львиноголовый когда-нибудь от этого голоса? Мужчина вздохнул. Сейчас не время размышлять об этом. Сейчас нужно отдать последний долг убийце Аарона. Слышишь меня, мучитель мой? Эти похороны превратят твою убийцу в героиню, и ты ничего не сможешь с этим поделать!
— Ты уверен?
Артакс принял решение игнорировать Аарона. Он смотрел прямо вперед, сосредоточившись на том, что видел перед собой. На собственном опыте ему пришлось убедиться, что Аарону тяжело пробиться к нему, если ему самому удается собраться с мыслями и ни на что не отвлекаться. Он будет смотреть на окружающий пейзаж и полностью сосредоточится на торжественности погребального ритуала.
Они почти достигли конца роскошной улицы. Теперь по обе стороны ее возвышались могучие статуи девантаров. Некоторые больше напоминали чудовищ, чем богов. Особенно тот, что с кабаньей головой и когтистыми лапами, что стоял, слегка склонившись. Артакс был уверен в том, что девантар мог придать себе любой облик, который ему нравится. Тогда почему некоторые из них чаще выступают в облике чудовищ? Некоторые мудрецы утверждали, что эти тела и без того представляют собой большую уступку людям, поскольку истинные облики девантаров настолько же чужды и непонятны, как собиратели облаков и загадочные Зеленые духи Нангога.
Артакс поглядел на Человека-вепря. Что скрывается за этой внешностью, если этот облик был создан для того, чтобы быть более приятным людям? Или за обликом Призывающей бури, с волосами из живых змей? За приземистым кузнецом богов, волосатым, словно обезьяна, и с руками, свисающими до колен? По сравнению с ними Львиноголовый казался благородным и величественным. Считалось, что все они равны друг другу. Ни один не был выше остальных. Так же, как и бессмертные.
Лишь в конце резко поднимающейся аллеи, которая, казалось, вела к самому небу, Артаксу открылся вид на Устье мира, тот огромный кратер, противоположный конец которого сливался с небом. Пропасть, ведущая в глубочайшие глубины Нангога. Никто никогда не добирался до дна кратера. Это была зияющая рана на теле мира, и множество историй рассказывали о ней. В одной даже говорилось, что это открытый рот спящей великанши.
Из темноты кратера поднимались отдельные горы с отвесными зубцами. Похожие на окаменевшие стволы деревьев колонны лежали друг поверх друга. Кое-где можно было разглядеть и изборожденные трещинами лестницы. Из отвесных скал вырывались наружу аркады и уходили в никуда. И все это в конце концов терялось в темноте пропасти.
Со дна кратера поднимался постоянный теплый ветер. А если поднять голову над кратером, то можно было увидеть дюжины крупных птиц. По крайней мере, они казались таковыми на первый взгляд, если не знать правды. То были герои и князья семи великих империй; товарищи бессмертных, погибших в Нангоге. А какое место больше подошло бы для витязей, годами путешествовавших на кораблях-дворцах, чем быть похороненными в небе?
От конца аллеи по краю кратера к каменному языку, находившемуся примерно на сто шагов ниже, вела широкая лестница. Это был единственный уступ скалы над отвесной стеной кратера. Семь золотых мачт, над которыми на теплом поднимающемся из глубин ветру развевались знамена бессмертных, служили единственным украшением в остальном скромной террасы. Вокруг системы для полета стояла небольшая группа священнослужителей. Тело эльфийки было пристегнуто к почти треугольному паруснику в четыре шага длиной, руки ее были раскинуты в сторону. Она была готова пуститься в свой последний путь.
Когда Артакс сделал первый шаг по лестнице, зазвучали фанфары. Ветер играл с его плащом. На нем был доспех, созданный для него девантаром, сверкающий шлем-маску он нес под мышкой. Мужчина торжественно ступал по лестнице, сопровождаемый своей многочисленной свитой. Верховный жрец корабля-дворца командовал священнослужителями, подготавливавшими эльфийку к последнему путешествию. Он с каменным лицом ожидал Артакса. Старик был в числе тех, кто высказывался вслух против этого спектакля.
— Ей не место здесь, великий, — с трудом сдерживаемым голосом произнес священнослужитель. — Она желала вашей смерти, и, при всем уважении, великий, кое-что из того, что я прежде ценил в вас, похоже, действительно умерло.
Артакс решил в данный момент проигнорировать его. Ох уж этот глупец! Аарон убил бы его за подобные слова. А он ограничится тем, что изгонит его и подберет для старика какую- нибудь очень отдаленную и строптивую провинцию.
Эльфийка была одета в чистые льняные одежды с желтой вышивкой на воротнике и руках. Ей зашили раны и спрятали швы под воском и густым слоем пудры. Волосы умершей были заплетены в косы и убраны назад. Артакс наклонился к ней и почувствовал запах самогона. Должно быть, ее вымыли, но за то время, что ее тело хранилось в одной из больших амфор на борту корабля, самогон глубоко впитался в ее тело.
Ее изумрудно-зеленые глаза потускнели. Накрашенное лицо казалось кукольным.
— Ты была храброй, — негромко произнес он и провел рукой по волосам. Проверил, как закреплены кожаные ремешки. Ее пристегнули к системе для полетов из ткани и бамбуковых трубочек.
— Она не имеет права находиться здесь, — снова зашипел верховный жрец. — Она подлая убийца. Бесчестная. Рабыня драконов. Она...
Одного взгляда Артакса хватило, чтобы заставить старика замолчать. Но яд его слов подействовал. Бессмертный отчетливо видел на лицах других священнослужителей, что они думали о том же, что осмелился произнести вслух только старик.
— Да, она эльфийка, — звучным голосом произнес Артакс, чтобы его хорошо было слышно всем. — Она пришла, чтобы убить меня. В одиночку атаковала мой корабль-дворец и рискнула жизнью. Я склоняюсь перед таким мужеством, несмотря на то что она — враг, — Артакс низко поклонился, хорошо сознавая, что это видят и те, кто стоит далеко на лестнице. Все те, кто не услышит его слова. — Она заплатила высшую цену за свое мужество. Мы — арами, дети крылатого солнца. Наша империя велика. Столь же велика слава наших боевых деяний. Но, в конце концов, не люди устанавливали границы, а боги. Однако насколько велики наши сердца? Чего стоит наша слава, если мы не способны оценить мужество своих врагов? Разве в конечном итоге мы не победители трусов и убийц? Даже среди самых храбрых наших воинов лишь немногие способны сравниться с этой эльфийкой. И даже я не могу утверждать, что мне достало бы мужества атаковать в одиночку облачный корабль. Поэтому я уважаю ее. И тем самым она заслужила место рядом с теми героями, которых мы уже предали небесам, — Артакс обернулся к священнослужителю. — А теперь — почтите ее! Пусть она летит!
Группа молодых священнослужителей подступила под крылья системы для полетов и осторожно подняла бамбуковые трубки. А затем побежала к краю террасы. Их шаги сопровождались глухой барабанной дробью, пока они, наконец, не остановились у края пропасти и, размахнувшись, отправили парусник в небо.
Каркас полетел вниз. Артакс, затаив дыхание, наблюдал за тем, как эльфийка по отвесной дуге устремилась навстречу вздымавшемуся из пропасти скальному хребту. Там среди камней можно было разглядеть выцветшие, мумифицированные тела и разбитые полетные каркасы, с которых еще свисали обрывки ткани. Останки других героев, которым не повезло в смерти. Тот, кто падал туда, того боги лишили милости. Что бы они ни свершили в жизни, вся слава обращалась в пепел, если человек разбивался о скалы там, внизу.
Артакс хорошо сознавал то, что его тоже сочтут проклятым богами, если эльфийка найдет свою смерть там, а не в небесах, как остальные, настоящие герои. Он бросил короткий взгляд на полетные каркасы, лениво парившие на теплом восходящем ветру. Говорили, что некоторые летали там годами. Существовала жреческая прослойка в Золотом городе, которая занималась не чем иным, как наблюдала за полетом героев. Чем дольше они держались в воздухе, тем больше становилась их слава.
Полетный каркас эльфийки задел скалистый утес. Одно крыло сломалось. Треск был слышен до самой террасы, где стояла мертвенная тишина. Полетный каркас накренился, перевернулся на лету и наконец с грохотом разбился. А тело продолжало падать, пока полностью не скрылось из виду.
— Боги не терпят святотатства! — закричал верховный жрец, в его голосе боролись гнев и ликование. — Даже со стороны бессмертного!
Золотой свет вспыхнул в пропасти, там, где в тени скалы исчезла эльфийка. И в тот же миг на верху лестницы, ведущей к террасе, послышался шум. Артакс обернулся. По лестнице спускались воины с высокими бронзовыми шлемами, на которых развевались красные плюмажи. Некоторые из них грубо расталкивали копьями его свиту. Оба леопарда, которых вели стражи животных, зашипели. Во время таких выходов ему постоянно приходилось водить за собой целый зоопарк.
А вот его гость привел с собой только воинов. Предводительствовал нарушителями спокойствия высокий человек в шлем-маске, на плечах у которого вместо плаща была львиная шкура и его нельзя было спутать ни с кем. На шлеме лежала голова льва. Стальную маску обрамляли желтоватые клыки. По ступенькам спускался Муватта, Великий король, правитель Лувии.
— В пыль, святотатец, — прорычал он. Из-за закрытого шлема голос его казался каким-то жестяным.
Небесные хранители собрались вокруг Артакса, защищая его собой. К нему протолкался Джуба.
— Я отдам свою правую руку, если мы увидим, как этот негодяй полетит над пропастью. Он использует любую возможность для ссоры. Вы знали это, великий.
— Ты оплевал честь героев Лувии. Ты бросил мне вызов, опять, — рычал с лестницы Муватта, и голос его срывался от гнева.
— Это ты нарушаешь покой мертвых своим воинственным поведением, Муватта, — громким, но спокойным голосом ответил Артакс, однако Муватта не успокоился.
— Неужели ты надеялся, что я, как и все остальные, молча стерплю твое непокорство? Что я лягу на землю перед правителем черноголовых? Я хочу твою голову, Аарон! Твою голову! Я буду ссать в твое перерезанное горло и швырну тебя в кратер, где твоя плоть высохнет среди тел других лжегероев. Ни одного ребенка не назовут больше твоим бесчестным именем. Ты...
Один из леопардов в свите Артакса дернул за цепь.
Муватта положил руку на рукоять меча. Его охранники угрожающе опустили копья.
Артакс обнажил меч и вытянул руку, указывая им на Великого короля.
— Спускайся сюда, и пусть твой меч говорит за тебя, если ты герой, за которого себя выдаешь.
— Не делайте этого, великий! — прошипел Джуба. — Говорят, что он убил в поединках более тысячи мужчин.
— И ты думаешь, что все было честно? Я отрублю ему голову и брошу к его же ногам! — Артакс решительно пошел навстречу бессмертному. У Муватты было преимущество, поскольку солнце было у него за спиной. Артакса оно слегка слепило. Но он полагался на боевое мастерство Аарона и свое собственное мужество. Немного повернуться во время боя, и эта проблема решена.
Лувиец тоже обнажил свой меч, и лейб-гвардия, и придворные испуганно отпрянули от него. Никто никогда не был свидетелем дуэли между двумя бессмертными, поскольку девантары обязали своих подопечных подчиняться строгим правилам. Встретиться с обнаженными мечами означало нарушение заповедей богов. Артакс осознавал это, но Муватта не оставил ему выбора. Если он сейчас решительно не выступит против Великого короля, то потеряет лицо. А, возможно, вскоре и свою власть. Он не позволит этому болтуну лишить себя всего. Он, Артакс, сын крестьянина, ставший бессмертным, изменит мир — или сегодня истечет кровью у края Устья мира.
Муватта был высок, и доспех у него был похож на его. Только львиная шкура придавала ему индивидуальные черты. С диким боевым кличем лувиец устремился вниз по лестнице, и Артаксу вдруг показалось, что кровь у него в жилах стала водой. Он поднял меч, чтобы парировать первый удар. Собственное движение показалось ему невероятно медленным. Со звоном сомкнулись клинки, искры брызнули от покрытой голубоватыми узорами стали. Удар был настолько силен, что Артакс рухнул на колени. Боль пронизала ноги. Нужно расслабиться, положиться на знания Аарона, которые он принял, вместо того чтобы слепо поддаваться страху.
— А какой нам смысл желать победы?
Ты потеряешь лицо, если Муватта убьет нас. А может быть, и все остальное. Если бессмертный окажется смертным, то Львиноголовый, вероятно, посадит на его место совсем нового избранника. Такого, в котором тебе уже не жить.
— Проклятье!
Впервые Аарон утратил присутствие духа, что совершенно не обеспокоило Артакса, поскольку в одиночку ему с лувийцем не справиться. Артакс видел, как ликующе сверкнули под маской темные глаза Муватты.
— Это и все, на что ты способен, червь? — Великан толкнул его ногой в грудь.
Артакс опрокинулся навзничь, перекатился через плечо, и меч Муватты звякнул о камень рядом с ним. Клинок пролетел на расстоянии двух пальцев от его головы. По толпе пронесся крик.
Одним прыжком он вскочил на ноги, но прежде, чем он успел встать в стойку, лувиец ударил его локтем в грудь, так что он снова попятился. Артакс понял, что мало что может противопоставить грубой силе своего противника. Покачиваясь, он попытался снова обрести равновесие. Наверху лестницы, в свите верховного короля, зазвучал смех. Стиль боя правителя Лувии должен был еще сильнее подчеркнуть его унижение. Это не дуэль между бессмертными. Это походило на то, как воин избивает крестьянина.
— Верно подмечено. Выпусти меня. Передай мне свое тело, и тогда мы победим для тебя.
Нет, подумал Артакс. Нет. Он знал, что таким образом потерпит иное поражение. Которое хуже смерти. Если Аарон возьмет верх однажды, то не отойдет в сторону уже никогда.
— Если ты ничего не предпримешь, то мы умрем. Проклятье, да выпусти же меня!
Великий король атаковал сильным ударом, нацеленным ему в живот. Артакс совершил не очень элегантный прыжок назад. Клинок скользнул по его льняному доспеху, неподалеку от того места, где удар меча эльфийки сумел разрезать верхние слои ткани. Артакс нанес удар по запястью правой руки Муватты. Лувиец увернулся, лениво повернув руку, и ответил ударом слева, от которого Артаксу удалось уйти, совершив очередной неуклюжий прыжок. Смех стал громче. Он должен был стать примером — и теперь он отчетливо осознал, что лувиец не просто шут, для потехи своего двора устраивающий показательные бои с наполовину оглушенными противниками или мастерами меча, которым приходилось опасаться за жизнь близких, если они осмеливались победить его. Муватта был настоящим воином, и он был по-настоящему хорош. Если у него и есть слабость, то в крайнем случае та, что он уже сейчас считал себя победителем в этой дуэли. И если судить трезво, то у него для этого были все основания.
Лувиец сделал выпад и стал гнать Артакса, которому с трудом удавалось парировать град ударов мечом, прочь от себя. Руки Артакса онемели от попыток блокировать сильные удары. Иногда он пытался дать мечу соскользнуть, держа клинок слегка наклонно, вместо того чтобы принимать всю силу ударов и блокировать их. И хотя это щадило его силы, Муватта был просто нечеловечески ловок. Любой другой потерял бы равновесие, если бы просто парировал настолько сильные удары. А ему иногда даже удавалось провести контратаку.
Оба уже запыхались. Артакс больно прикусил язык. Металлический привкус крови наполнил рот, он чувствовал смертельную усталость.
Удар, нацеленный в сердце. Оскорбительно неуклюжая попытка, которую он отвел в сторону коротким ударом. Вскоре у него уже не будет сил на это. Их сражение продолжалось еще не так долго, да и Артакс был далеко не слабак. Мог работать в поле целый день. Но эта дуэль требовала силы другого рода. Он мог часами работать с мотыгой на жесткой глиняной почве, но убийство никогда не было его сильной стороной. И ему это не нравилось, как бы Аарон ни пытался переубедить его в обратном.
Артакс парировал удар, едва не вырвавший оружие у него из рук. Муватта был подобен горе, и наносимые Артаксом удары обрушивались на него, словно лавина. Если он выживет, то только если Муватте не повезет. Но он слишком хорошо тренирован... Если только...
Артакс уже не пытался скрыть или приглушить свое затрудненное дыхание. По глупой случайности на нем не было шлема. Он был по-прежнему в руках у Джубы. Однако против клинка девантара от шлема все равно было бы мало проку. Оба их меча были окутаны заклинаниями, позволявшими резать металл, словно листву. А у Муватты недостатком был узкий обзор. Несмотря на то что шлем-маски были произведением искусства и плотно прилегали к лицу, но без шлема видно было лучше и голова двигалась свободнее.
Теперь Артакс уворачивался от ударов лувийца, идя на него и пытаясь обойти его сбоку. При этом он сокращал дистанцию боя, чтобы Муватта не мог наносить удары в полную силу. В ответ на это лувиец стал больше использовать корпус. Он толкнул его локтем, даже попытался пнуть. Он не подчинялся никакому кодексу чести. У его сражения была одна цель: победа. И, очевидно, было совершенно несущественно, каким образом.
Артакс получил локтем в голову, когда снова пошел на контакт. Перед глазами заплясали искорки, но он рефлекторно поднял меч прежде, чем Муватта успел увернуться. Это было его первое попадание. Всего лишь неглубокий порез, прямо над наручем лувийца, но Муватта первым пролил кровь.
Голоса его придворных стали громче. Еще не все потеряно!
На рану лувиец отреагировал презрительным шипением.
— Это и все? Это действительно все? Мои страстные подруги проливают больше моей крови, когда мы любим друг друга.
Артакс решил поберечь дыхание. Он покачал головой. Перед глазами все еще плясали искорки. Муватта ударил его за ухом.
— Покончим с этим, — с пугающим спокойствием произнес лувиец. Он перестал бросаться вперед, теперь он приближался осторожно. Сделал ложный выпад.
Артакс не стал реагировать.
Муватта подошел еще ближе. Теперь он находился на расстоянии длины меча. Острие клинка указывало на левую грудь Артакса, прямо над сердцем.
Артакс знал, что это будет последний обмен ударами. Лувиец убьет его. Он сражается на мечах лучше, а небольшой порез лишил его самоуверенности. Если он будет действовать осторожно, то его будет не победить. Существовала только одна отчаянная, последняя возможность.
Артакс бросился вперед. На первый взгляд, совершенно безрассудно. Прямо на застывший в ожидании клинок лувийца. Меч пронзил его льняной доспех, прорезал мышцы и царапнул ребро. Боль накатила смертоносной волной. Он закричал, рухнул на колени.
Муватта в недоумении глядел на него сверху вниз. Его клинок увяз. Артакс собрал остатки силы воли в кулак, поднял свой меч и вонзил его лувийцу снизу меж бедер, туда, где его не защищал доспех. Кровь брызнула Артаксу в лицо.
Глаза Муватты, казалось, вот-вот вывалятся из-под стальной маски. Он закричал, словно смертельно раненный зверь. А затем тоже рухнул на колени. Движение дернуло меч, торчавший в плече Артакса. У него отвисла челюсть. По подбородку потекли желчь и кровь.
Теперь Муватта стоял перед ним на коленях. Меч выскользнул из рук лувийца. Артакс потянулся к кинжалу, торчавшему за поясом Великого короля. Вытащил клинок и поднес острие к узкому зазору между шлемом-маской и нагрудником.
— Твоя могила будет рядом с могилой эльфийки! — выдавил он из себя.
Он просунул сталь в щель, но тут его руку рвануло назад. С такой силой, что он опрокинулся на спину.
Перед глазами потемнело.
Придя в себя, он почувствовал, как по шее струится теплая кровь. Рука его лежала в луже. Тоже кровь? Над собой он увидел расплывчатую крылатую фигуру. Женщину с красивым, резко очерченным лицом в обрамлении длинных черных волос. Женщину, слишком красивую для человека. Сильные черные крылья высоко вздымались над ее головой.
— Я знаю, кто ты такой, крестьянин. И я раздавлю тебя! — прогрохотало в голове у Артакса.
— Ты нарушил божественные и человеческие законы, Аарон, правитель всех черноголовых, — произнесла она уже так, чтобы слышали все. — Ты поднял меч на бессмертного. Клинок, который был в твоих руках, станет клинком, которым тебя казнят.
Краем глаза Артакс увидел лежащего на земле Муватту. Рядом с ним сидели несколько воинов из его лейб-гвардии. Они отрывали полоски от своих плащей и пытались остановить кровотечение. Весь уступ был залит кровью.
Артакс увидел свой меч, лежащий неподалеку в луже крови. Оружие лувийца по-прежнему торчало в его груди. Всего лишь на пядь выше сердца.
Крылатая протянула руку, и, словно по мановению руки, меч Артакса поднялся и полетел к девантару. Даже в гневе она выглядела невероятно прекрасно. Интересно, это ее истинный облик? Почему столь многие из них выбирают звериные головы, когда могут выглядеть так чудесно?
Крылатая схватила парящее оружие, подошла к Артаксу и поставила ногу ему на грудь. Заскорузлый льняной доспех заскрипел от трения о каменистый пол под весом девантара. Грациозным движением она подняла клинок.
Артакс был не в состоянии даже пошевелиться. Но даже если бы мог, он остался бы лежать. Мужчина зачарованно глядел в лицо девантара. Он не мог мыслить ясно. И казнь от руки этой крылатой богини он воспринимал как честь.
— Стой! — раздался голос, похожий на удар грома, и внезапно появился Львиноголовый. Артакс не знал, откуда он взялся. Прямо за тем местом, где он стоял, находилась стена террасы.
— Ты не помешаешь свершиться правосудию, брат, — ответила крылатая привыкшим отдавать приказы голосом.
— Мы оба должны признавать правду. Поэтому сегодня не будет вынесен приговор, — Львиноголовый бросил что-то к ногам сестры. Маленькие серые кусочки металла, с глухим звуком покатившиеся по полу. — Свинец. Им были наполнены бамбуковые трубки полетного каркаса и он же был вшит в одежды умершей. Не было божественного приговора. Еще до того, как эльфийку столкнули с террасы, было ясно, что она не найдет места среди героев. Мне кажется, это было вполне в духе Муватты.
— Или любого другого, которого возмутило высокомерие Аарона! — резко ответила крылатая.
— Сегодня мы не будем решать этот вопрос, — уже несколько более примирительным тоном произнес Львиноголовый. Оба девантара молча мерили друг друга взглядами. Артакс был уверен в том, что они обмениваются мыслями. Но о чем могла идти речь, прочесть по красивому лицу крылатой было нельзя.
Наконец оба они в один и тот же миг отступили на шаг. Львиноголовый опустился на колени рядом с Артаксом.
— Ты еще больший глупец, чей я полагал, — раздался его голос в голове у Артакса. —
Признаю, глупец мужественный. Но не стоит делать так, чтобы у тебя вошло в привычку побеждать противника, втыкая его меч в собственное тело.
Артакс слабо улыбнулся. Ему было очень холодно. Величественная львиная голова постоянно пропадала из виду. Хищные глаза не отрываясь смотрели на него.
— Не засыпай, если хочешь снова проснуться.
Девантар положил руку ему на грудь. Тело пронизало тепло, но он по-прежнему чувствовал себя бесконечно слабым. Веки его затрепетали.
Божество вынуло меч из раны, и от боли Артакс лишился чувств. Его окружила тьма. Боль вернула его обратно. В львиной гриве сверкали маленькие рубины. Это были не украшения — это была кровь. Его кровь.
Артакс уже не чувствовал своего тела. Что-то во взгляде Львиноголового тревожило его. Девантар беспокоился за него. За него, сына крестьянина!
— Ты к смерти гораздо ближе, чем к жизни.
Артакс хотел спросить, как дела у Муватты, но у него не было сил ни говорить, ни повернуть голову. Он был целиком и полностью во власти янтарных глаз Львиноголового.
— Лувиец ранен не так тяжело, как ты. Впрочем, ты кастрировал его, и это будет стоить ему головы. Моя сестра найдет того, кто втайне займет место Муватты, так, как ты заменил Аарона. Бессмертный, который не может участвовать в священной свадьбе и говорит женским голосом, в Лувии невозможен.
— Кто... — Кровь потекла изо рта. Говорить было невозможно.
— Кто наполнил свинцом бамбуковые трубки? Старый священнослужитель. Он хотел разоблачить тебя. Полагал, что таким образом сможет сделать тебя более уступчивым в будущем. Впрочем, делал он это не один. Все находящиеся на террасе священнослужители участвовали в этом. Даже послушники. Это банда продажных властолюбцев. Править без них ты не можешь. Простому народу нужен божественный культ. Что-то, во что они верят, на что смотрят снизу вверх. Что-то, перед чем можно упасть на колени. Даже в самой отдаленной деревне есть святилища и алтари, и ему нужна каста священнослужителей, которые будут дурачить их, заявляя, будто они — мосты. Тебе нужны эти священнослужители, чтобы твой народ был доволен. Но ты должен приструнить их. Иначе они приструнят тебя, Артакс. Если ты выживешь.
Артакс подумал о Муватте. Если его судьба действительно предрешена, то, по крайней мере, будет мир. Может быть, следующий Муватта будет не настолько вспыльчив и опрометчив.
— Ты мечтатель. У следующего великого короля не будет иного выбора, кроме как продолжать эту вражду. Ты унизил его. Дуэль должна будет произойти снова. Но уже по правилам, действующим для бессмертных. Будет сражение. Каждый из вас выставит пятьдесят тысяч своих лучших воинов. Через три года войска Лувии и Арама встретятся на равнине Куш, и тогда спор будет решен. Проигравший уступит победителю важную провинцию. На этом спор будет окончен. Осад не будет. Не будет бесконечных походов туда-сюда, во время которых империи будут проливать реки крови. Всего одна-единственная битва принесет решение.
Артаксу стало дурно. Мысленно он увидел целое поле трупов. Оно того не стоит. Это полнейшее безумие! Это...
— Ты бессмертный! Если ты начинаешь спор с подобным тебе, то это не решается на такой дуэли, как сегодня. Дуэль проводится между великими империями. И это происходит на поле боя. Стоила ли этого эльфийка? Или твое представление о чести?
Нужно выжить, в отчаянии думал Артакс. Нужно предотвратить это несчастье!
— Это уже не в твоей власти. Это решение только что приняли мы с сестрой. Спор между Лувией и Арамом будет решен на равнине Куш. Ничто не сможет предотвратить это. У тебя остается три года, чтобы подготовить войско. У тебя больше воинов, но в этом сражении численное преимущество не принесет тебе победы. Люди Муватты обучены лучше, и у них лучше обмундирование. Многие из них используют железное оружие. Твоим сильнейшим оружием станет эскадрон боевых колесниц. Однако твои воины сражаются лишь бронзовым оружием. Лувийцы будут убивать их тысячами. Кто бы ни послал эту эльфийку, он наверняка удивился бы, если бы узнал, насколько сильно повлиял на судьбу двух великих империй.
Этого не произойдет, поклялся себе Артакс. И с ужасом осознал, что, если он хочет предотвратить несчастье, сначала ему нужно будет победить богиню.
Совершенно особенный жук
Нандалее поглядела на дракона, висевшего под потолком вниз головой. Ее наставник выглядит просто глупо! И ему, похоже, это совершенно не мешает! Остальные ученики были полностью погружены в медитацию, и только ей одной снова не удавалось прийти в гармоничное состояние с самой собой и окружающим миром. Она снова пыталась сосредоточиться на охоте, чтобы пробудить в себе чувство, которое возникало у нее, когда она ходила на охоту в заснеженных лесах Карандамона. Иногда у нее получалось. Но чаще всего нет. Как часто бывало, она снова вспомнила тролля, из-за которого изменилась ее жизнь. Она знала, что подобные мысли разрушают ее внутреннее равновесие, но чем больше она пыталась закрыться от этих мыслей, тем увереннее они возвращались.
Нандалее не
знала, как с этим справиться. А ее чертов наставник ничем не помогал! Если он учитель, то должен же видеть, что с ней происходит. Почему же ничего не предпринимает?
Она поднялась и прошла между остальными учениками сквозь нишу в скале. Она двигалась бесшумно, стараясь не мешать остальным. Конечно, лучше было бы остаться сидеть на месте, но она просто не могла так. Ей нужно было двигаться. От этого вечного сидения можно было сойти с ума. У нее нет таланта! Что нужно сделать, чтобы дракон .понял это и наконец отпустил ее?
Ее внимание привлекло движение на полу. Через спиральный узор, вырезанный на полу, перебирался большой черный жук. Вместо того чтобы следовать по вырезанным линиям, он лез прямо через возвышения между канавками, что, похоже, стоило ему немалых усилий. Заинтересовавшись, Нандалее присела рядом с жуком и стала наблюдать за его путешествием. Задняя часть его тела поблескивала металлическим зеленым светом. Шейный щиток был черным. Маленькие усики, росшие у него на голове, становились толще к концу, из-за чего были похожи на небольшие дубинки. Жук производил грубоватое впечатление. Он был упрямцем и поэтому нравился ей.
Он снова и снова вскарабкивался на каменные канавки рельефа, пробираясь к пропасти. Видит ли он ее? И как он сюда попал?
Нандалее преградила ему пальцем путь. Жук повернул, а затем снова вернулся к прежнему направлению. Интересно, о чем он думает? Могут ли жуки думать?
Она наблюдала за ритмом, в котором его лапки взбирались по канавкам. Он был вынослив. Наблюдение за ним настроило ее на более миролюбивый лад. Похоже, жук полностью находился в гармонии с собой и окружающим миром, несмотря на то что ему предстояло пройти такой трудный путь. Возможно, он собирался взлететь оттуда. Нандалее он казался слишком приземистым, чтобы легко взлететь. Ему понадобится трамплин.
Внезапно, без усилия с ее стороны, ее зрение изменилось. Открытфсь ее Незримое око, и перед эльфийкой раскрылась магия мира. Жук излучал гармонию. Она сосредоточилась на нем. Ему могло быть гораздо легче, если бы он пошел другим путем. Ей захотелось помочь ему. Она могла взять его в руку. Она...
— Тебе следует изменить свой путь, — прошептала она. Через одну канавку жуку нужно было пойти по ней, вместо того чтобы снова взбираться наверх. — Доверься мне, — настойчиво произнесла она. — Ты пойдешь другим путем.
Она зачарованно глядела на него, при этом думая о пути, которым он должен следовать. Она отчетливо увидела тонкую, словно паутинка, ниточку света, связывавшую ее с жуком. Нить стала немного светлее и завибрировала.
Жук повернул! Он послушался ее! Нет, конечно нет... На него повлияла ее магия. Не слова. Неужели у нее действительно получилось? Или это просто случайность?
— Иди в соседнюю канавку! — прошептала она, теперь настойчивее. Нандалее по-прежнему видела магическую сеть, опутывавшую мир. И особенно отчетливо эльфийка видела светящуюся нить, натянувшуюся между ней и толстым жуком.
И, словно понимая ее слова, он повернул в соседнюю канавку. Цвет его ауры изменился. На сочном желто-золотистом фоне появился красный оттенок. Очевидно, малыш волновался. Ему стало жаль его. Возвращайся, подумала она. Возвращайся на простой путь в канавке.
Красный цвет в ауре стал сильнее, когда жук послушался ее.
— Значит, вы можете сбить навозного жука с пути. Поздравляю с этим триумфом воли, госпожа Нандалее!
Застигнутая врасплох, Нандалее вздрогнула. Она так сильно погрузилась в эту игру, что не заметила, как приблизился дракон.
— Такие заклинания вы желаете плести в дальнейшем? Таким образом вы можете получить много власти.
— Я не хотела навредить ему.
— У меня такое впечатление, что он не очень-то счастлив.
— Но ведь я предложила ему лучший путь. Таким образом ему будет гораздо легче добраться до пропасти и взлететь.
— Вы лишили его свободы. И, несмотря на то что он всего лишь жук, он отчетливо почувствовал это.
— Кто бы говорил! Я здесь тоже не по доброй воле!
— Разве это я привел вас сюда? — Дракон склонил голову и обнажил зубы в плотоядной ухмылке.
— Вы вольны уйти, госпожа Нандалее.
— Для этого мне нужно научиться летать!
— Вы вольны научиться этому.
Не успев осознать, что делает, эльфийка сжала кулак и показала его наставнику. Ее Незримое око закрылось. Она отчетливо видела тонкие чешуйчатые круги вокруг глаз дракона. Там были морщины. Он казался меланхоличным.
— Вы могли бы многому научиться у жука, госпожа Нандалее.
Его слова подлили масла в огонь.
— Ты считаешь, что я похожа на жука! — засопела она.
— К сожалению, нет. Если бы вы были похожи на него, ваша жизнь находилась бы в равновесии, и вам было бы легче найти путь, который позволил бы вам стать чародейкой.
— Значит, в твоих глазах жук стоит выше меня! Так что я для тебя? Кусок дерьма?
— Расстроенное сердце, вот вы кто, дитя мое.
Ее ярость улетучилась так быстро, что на миг она решила было, что дракон наложил на нее заклинание. «Расстроенное сердце, вот вы кто». Слова наставника эхом звучали в ее мыслях. Несмотря на то, что дракон уже не разговаривал с ней. На глаза у нее навернулись слезы. Ей стало стыдно. А потом она снова пришла в ярость из-за того, что показала себя такой слабой перед лицом дракона. Она провела тыльной стороной ладони по щекам, вытирая слезы.
— Знаете, что чудесного в этом жуке, госпожа Нандалее?
— Нет, — недовольно ответила она.
— Вы вообще знаете, что это за жук?
Она не ответила. Ее невежество было очевидно. Какое ей дело до блестящих жуков! Жуков в Карандамоне не было. Откуда ей их знать!
— Вы должны меня извинить, если я подобрал слишком грубые слова, дорогая моя, но иногда истина становится понятнее, когда ее не прячут за красивыми фразами. Этот жук — жук- навозник. Некоторые называют его несколько благороднее: пилюльник. Конечно же, он пришел сюда не по своей воле. Я принес его после визита к одному из своих братьев. Для вас, Нандалее. Жить здесь, на голой скале, где нет экскрементов, для него должно быть сущей мукой. Видите ли, он ест экскременты. И наилучшим образом справляется с этим. Он собирает их и для своего потомства. Собирает их в шар, многократно превышающий его собственный вес. В него самочки откладывают яйца, и малыши рождаются на свет, когда из-за экскрементов света белого не видят. Вся жизнь их вращается вокруг дерьма! Немного похоже на вашу жизнь в данный момент, не так ли? Но знаете, что самое восхитительное? Самцы катят шарики из навоза, вес которых весьма внушителен, своими задними лапками. При этом они смотрят вперед, на солнце.
Они сделали со своей жизнью все, что могли. Учитесь у них. Если уж навоз нельзя убрать из жизни, то, по крайней мере, держите его позади себя, чтобы он постоянно не закрывал вам вид на грядущее.
Нандалее поглядела на него. Недоуменно, сердито, задумчиво, удивленно. Долгое время она молчала, просто стояла, пытаясь выдержать его взгляд.
А затем рассмеялась.
Запретное знание
«Не знаю, сколько дней мне еще осталось, не знаю, не солгали ли мне, но история, которую рассказали мне карлики, звучала очень убедительно. По крайней мере, они верят в это и действуют соответствующим образом. Впрочем, ее не найти в записях на стелах в чертогах их правителей. Ее передают шепотом, ведь ее содержание напоминает заговор против альвов.
Они предоставили мне убежище, поскольку враги их врагов всегда желанные гости у них. Они знают, что я сделал. Поэтому они оказали мне доверие.
Жила-была Нангог, великанша земли, созданная девантарами и альвами, которая слепила Альвенмарк и Дайю. Ее последним творением был мир, носящий ее имя. За неисчислимые годы Нангог стала мудрой. Пока она ваяла горы, у нее оставалось много времени для размышлений. И девантары, равно как и альвы, поняли, что в лице великанши, которая поначалу была всего лишь одним из их созданий, возможно, однажды они обретут равного себе по силе противника.
И они составили заговор против Нангог, голова которой уходила в облака, когда она вставала в полный рост. Они погрузили великаншу в магический сон, который должен был длиться вечно. Однако поскольку они опасались, что этого может оказаться недостаточно, девантары отрезали ей левую ногу ниже колена, чтобы она никогда не смогла встать. И альвы скрепили свой мрачный союз с девантарами, отрезав Нангог правую ногу ниже колена. Они сняли плоть с кости и отнесли кости в свои родные миры. Что сделали с ними девантары, не ведомо никому из детей альвов. Однако альвы использовали бедренную кость Нангог в качестве моста через глубокое ущелье на границе между Сердцем страны и Аркадией. Карлики считают это место проклятым, где прольется кровь многих тысяч и где решится судьба Альвенмарка.
Однако Нангог догадывалась о предательстве, которое хотели совершить сотворившие ее, и со своим последним вздохом она создала Зеленых духов, которые должны были хранить ее мир от детей девантаров, равно как и от детей альвов. Говорят, что если вернутся дети предателей, сон ее перестанет быть глубоким. А если одновременно альвы и девантары придут в тот мир, который не должен был принадлежать им, то проснется Нангог и гнев ее будет настолько велик, что с ней не справятся даже создавшие ее.
Карлики, самые искренние из народов Альвенмарка, хранят знание об этом предательстве. И поэтому прячутся они от альвов и их слуг, драконов — ибо от них не стоит ждать справедливости.
Заметка на полях: Для лучшего расположения текста здесь представляется традиционная история: данный источник является списком одного из тех документов, которые Мелиандер из Аркадии приказал сжечь перед своей добровольной смертью. Папирус, на котором был записан текст, был уже сильно обуглен, так что от текста, записанного чернилами из чернильных орешков, осталась лишь тень. Согласно записям в другом месте, в этом тексте речь идет исключительно о списке Мелиандера с документа, обнаруженного им на пергаменте неживотного происхождения. Похоже, что Мелиандер уничтожил этот первоначальный источник по моральным убеждениям, после того как сделал с него копию. Поступок, считающийся с точки зрения сегодняшнего критического подхода безответственным. Источник принадлежал к числу не связанных между собой текстов, обнаруженных в горах Ишемона в запечатанной амфоре. Мелиандер предполагал, что амфора была закопана во время Драконьих войн. Откуда он узнал о закопанной амфоре, или же она попала ему в руки случайно, столь же неизвестно, как и личность составителя».
Галавайн, Хранитель тайн
Вариант мифа творения детей темных альвов,
скопированный со списка Мелиандера из Аркадии,
лист XII собрания Нангог,
хранимый в библиотеке Искендрии, в зале Света, в амфоре,
закопанной в месте, известном только Галавайну,
Хранителю тайн.
Свобода
ОН вошел в потайную рощу в Лунных горах. Если не уметь летать, то до этого уединенного места можно было добраться только через звезду альвов. ОН был уверен в том, что она почувствовала, как ОН прошел сквозь магические врата. Она была альвом.
ОН выбрал весьма дальний путь сюда, путешествовал по миру людей и Нангогу, и возвращаться собрался тоже запутанными путями.
ОН осторожно спускался между голых деревьев по обледеневшему склону. На ветвях сверкали сосульки. Их было слишком много. Все здесь было не случайно. Ни число ветвей, ни угол, под которым они тянулись к небу, ни нежный голубой оттенок в тенях заснеженного леса. Все здесь было создано ее волей. Все было... красивым.
Снежное покрывало стало тоньше. На ветвях деревьев распустились почки. На сто шагов дальше зима уступала весне. Все деревья одевались в свежую зелень и пышные цветочные украшения. Их весенний аромат был настолько интенсивным, что щекотало в носу.
Что-то маленькое двигалось между ветвями. Не птица! За НИМ наблюдают.
Существо спряталось между лепестками цветов, только маленькая голова выглядывала из-за цветка вишйи. Голова, меньше, чем ноготь большого пальца!
Фигурка спланировала к нему. На спине у нее росли крылья мотылька. Она была обнаженной и напоминала крохотную эль-
фийку. Она с любопытством облетела ЕГО голову. В конце концов она опустилась на ЕГО плечо и уцепилась за одну из прядей волос.
— Госпожа ожидает тебя, — голос с учетом роста был поразительно четким. — Ты выглядишь странно.
— Вы давно уже ждете меня? — Внутри поднялось неприятное чувство. Неужели она знает о ЕГО планах?
— Я жду столько, сколько зреет яблоко.
Какой ответ! В лесу, где яблоки из цветка в плод могут превратиться за несколько мгновений, это могло означать что угодно. ОН решил перестать задавать вопросы. Малышка смело летала вокруг него, лепеча всякую лирическую чушь, и ОН полностью сосредоточился на том, чтобы слушать ее. Таким образом ОН сможет лучше скрыть другие, более мрачные мысли.
ОН оставил весну и ступил в летний островок леса. Краски здесь были насыщеннее. Теплее. Все деревья сбросили свой цветочный наряд. В воздухе слышалось тяжелое гудение шмеля. Звериную тропу обрамляли цветки мака. Или цветы росли там для того, чтобы вести гостей к ней? Цветочная тропа?
Она ожидала ЕГО на поляне, у чистого источника. Малиновки прыгали на ветвях над ее головой. ОН почти не мог смотреть на нее. Она была подобна свету и, тем не менее, создана из плоти. При встрече с альвами лучше всего было смотреть краем глаза. Они подавляли. Рядом с ними каждый чувствовал себя маленьким. От этого не мог защититься даже ОН.
На поляне было что-то еще. Что-то чужое. Магия, не присущая этому миру. Она манила, подобно тому, как чаша цветка манит пчел яркими цветами и ароматом меда. Нет, сравнение было неподходящим. Оно было более тонким, несмотря на то что влекло к нему столь же непреодолимо.
ОН обнаружил непостоянный бледный серебристый свет в тени дуба.
— Вы открыли одни из врат? Вы тоже хотите уйти? — Альвы называли это Лунным светом. Попадавший в этот свет исчезал из Альвенмарка навеки. Он не знал, какие заклинания нужно сплести, чтобы вызвать их. Прошли столетия с тех пор, как альвы открыли его и с тех пор боролись с соблазном. Они пытались изучить его. Но таинственный свет был неподвластен пониманию.
— Я люблю свет. Если находиться близко к нему, то все кажется измененным, — голос ее был мягким. Говорили, что, когда она поет, даже души самых жестоких тварей обретают покой. — Я люблю наш мир. Быть вырванной из него вовсе не заманчиво для меня, — она вздохнула. ОН чувствовал ее взгляд как прикосновение. — Ты выглядишь странно.
ОН знал это. Тому была причина. Не думать об этом! ОН промолчал.
Когда она поняла, что ОН не станет говорить об этом, аль- вийка рассмеялась. Она терпеть не могла конфликтов. Она переигрывала их. Так было всегда.
— Как тебе цветочные феи?
— Цветочные феи?
— Твоя проводница, Среброязыкая. Она — цветочная фея.
— Какую цель они выполняют, ваши цветочные феи?
Она приблизилась к НЕМУ. От нее исходил головокружительный аромат.
— Их единственная задача состоит в том, чтобы делать этот мир богаче. Они любят поэзию и лето. Я создала семьдесят три таких и отвела их в Сердце страны. Я полагаю, что тамошний климат им подходит.
— Цветочные феи не похожи на существ, способных постоять за себя. Что насчет сорок в Сердце страны?
— В каждой жизни заключены некоторые опасности. Так уж сложилось.
Это намек? Она догадывается о чем-то?
— Для нас тоже существует новая опасность. Девантары приводят все больше и больше людей в Нангог. Тем самым они нарушают давний договор. Мы не можем просто наблюдать...
— Я знаю, — произнесла она с неподобающим весельем. Тон ее голоса разозлил ЕГО.
— Ты всегда такой мрачный. Так тревожишься. Что ты собираешься делать? Разве мы тоже должны нарушить давний договор? Это ответ? Не думаю.
— Они не испытывают уважения. Ни перед чем! Не знают границ. По крайней мере, один девантар был здесь, в Альвен- марке. Я могу доказать это. Они привезли подарки для карликов.
— Я знаю, что они были здесь.
Она произнесла это таким небрежным тоном, что его бросило в жар и в холод одновременно. Неужели она что-то знает? ОН подошел на шаг ближе. Нужно скорее покончить с этим!
— Ты кажешься встревоженным. И почему ты появляешься здесь не в своем естественном облике? Тебе не нравится тело, которое мы тебе дали?
— Я слишком велик, — во рту у НЕГО пересохло. — Я переживал, что мог навредить вашей роще, если приду таким, каким вы меня создали.
— Ты играешь роль довольно красивого эльфа. Я знаю, что твой народ любит принимать облик эльфов, чтобы... Но это... — Она рассмеялась от души. — Это поистине впечатляет.
Точно, она что-то знает! Это очень четкий намек. Знает ли она, каким извилистым путем ОН пришел сюда? А ведь она всегда кажется такой приветливой и наивной. Неужели ОН обманулся в ней? Она альвийка, не меньше, чем остальные. ОН поглядел на нее и тут же снова опустил взгляд. Ее окружал мягкий свет, но она не была создана для того, чтобы на нее смотрели. Что-то в ней ослепляло. Не свет... Ничего такого, что он мог бы облечь в слова. Она просто была не от мира сего и непостижима для глаз смертных. Она внушала почтение, несмотря на то что беседовала с ним совершенно банальным тоном.
— И что мы, по-твоему, должны предпринять против вторжения в Нангог?
— Сражаться! Это единственный язык, который понимают девантары. Они преследуют четкие цели. Ведут детей человеческих в новые миры. Приумножают свою власть. А мы... — ОН поглядел на это новейшее творение, эту цветочную фею по имени Среброязыкая. — У нас есть поэты, такого роста, что их могут съесть вороны.
Цветочная фея дернула его за волосы.
— Невежда! — Ее крохотная фигурка дрожала от ярости.
— А воины, конечно, стоят больше, чем поэты, — дружелюбно произнесла альвийка.
ОН сознавал, что ступил на очень тонкий лед.
— Некоторым не хватает того, чтобы альвы вели нас так же, как девантары ведут людей.
— А я думала, что вы сумеете оценить дар свободы, — иронично произнесла она. — Ты знаешь мир людей. Ты видел их войска? Они исчисляются десятками тысяч. Как ты собираешься сражаться с ними?
— С помощью магии и огня драконов! — решительно ответил он.
Некоторое время она молчала. Среброязыкая улетела от него и нашла защиту у своей создательницы.
— Я вижу, что ты уже всерьез задумывался о войне. И многие считают так же, как ты?
— Большинство моих. Вы, альвы, вообще отдаете себе отчет в том, что большинство ваших детей совершенно не понимают дара свободы? Они тоскуют по тому, чтобы вы руководили ими. Они хотят, чтобы их боги ходили среди них. Хотят участвовать в чудесах, которые вы можете творить. Свободу, которую вы им предоставляете, они расценивают как отсутствие интереса. И вы ведь сами говорили, что некоторые из вас уже ушли в этот серебряный свет. Не бежите ли вы на самом деле от того мира, который сами и создали?
— Боги? — Она рассмеялась. Чувство, исходившее от нее, было настолько интенсивным и искренним, что, казалось, окутывает ЕГО подобно теплому плащу. ОН не сумел сдержать улыбки, хотя ЕМУ было вовсе не до того.
— Мы ведь вовсе не боги! И девантары тоже, несмотря на то что им нравится, когда о них так думают. Дети человеческие — не более чем игрушки для них. И вы хотите, чтобы мы относились к своим детям точно так же? — Она снова рассмеялась, и теперь ее смех производил иное впечатление. Он ранил ЕГО. Он звучал как насмешка, несмотря на то что она этого вовсе не имела в виду. — И ты считаешь карликов предателями?
— Они связались с девантарами!
— Ты уверен? Девантары тоже умеют изменять свой облик. Может быть, они обманули карликов? У тебя есть доказательства их предательства?
— Тот, кто ждет, когда у него появятся доказательства, однажды не сумеет совладать с событиями, — раздраженно ответил он.
— А тот, кто действует, не будучи уверенным, прольет кровь невинных. Это то, на что ты хочешь подбить меня?
ОН подавил свои истинные мысли.
— Боюсь, такова судьба правителей: иногда совершать несправедливые поступки. Важно действовать из благих побуждений.
— Какое утешение для погибших! То, о чем ты говоришь, это не правление, это тирания. Можешь быть уверен, что мы, альвы, не потерпим подобного. Ибо неважно, как ты расцениваешь наше поведение по отношению к нашим детям — нам небезразличен этот мир. В отличие от Дайи, это место мира и совершенства.
— Место, где карлики убивают драконов, — цинично ответил он.
— А драконы мстят за это. Подобных стычек избежать невозможно. Волки едят овец. Лев не создан для того, чтобы мирно пастись среди газелей. И, тем не менее, наш мир в целом находится в равновесии. В отличие от Дайи.
— А Нангог? Мы ведь не можем просто наблюдать за тем, как девантары забирают себе то, что им не принадлежит! Полчища людей уже сейчас практически непреодолимы. Благодаря зерну из Нангога дети человеческие станут еще более многочисленными. Если они не будут придерживаться договоров, то сколько времени пройдет, прежде чем они забудут о том, что им запрещено появляться в Альвенмарке?
— Мы не можем вести войну в Нангоге! — В ее голосе впервые послышалось раздражение. Ощутив ее гнев, ОН невольно отступил на шаг. Даже несмотря на то, что она не хотела причинять ЕМУ вреда и насилие противоречило ее существу, вспышка гнева дала ЕМУ возможность прочувствовать, с какой легкостью она может уничтожить ЕГО. В то же время, несмотря на свои тайные намерения, ОН почувствовал себя жалким, понимая, что лишился ее милости. Какой же ОН все-таки жалкий червяк, раз зависит от ее расположения!
— Последствия сражений в Нангоге будут просто ужасными, — уже спокойнее произнесла она.
— Почему? Многим кажется, что Нангог просто создан для того, чтобы дети девантаров и альвов решали там свои спорные вопросы. Это ничейный мир, полный...
— Внешность обманчива! Мы не имеем права сражаться там. Этот мир... другой, — тон, которым она закончила свою фразу, не оставлял сомнений в том, что она больше не хочет говорить о Нангоге.
Покорный червь удовлетворился бы этим. А ОН решил, что не будет червем.
— Что с Нангогом?
— Кто ты такой, что осмеливаешься так говорить со мной? Забыл, пред кем стоишь?
— Может быть, перед тираншей, которая принимает решения, ничего не объясняя. Как иначе можно назвать такое поведение, если не самодержавным? — ОН по-прежнему не мог смотреть на нее, но чувствовал, что ЕГО слова возымели эффект. Она мягкая, это ОН знал всегда. ЕГО упрек попал в уязвимое место. Некоторое время в роще царило молчание. ОН мог только догадываться, что происходит с ней.
Наконец она заговорила, и доверила ему больше, чем ОН когда-либо мог предполагать. ОН попытался объяснить это СЕБЕ. Как бы ни восхитило ЕГО то, что ОН услышал, ОН оставался начеку. Может быть, она испытывает ЕГО? Чего она от НЕГО ждет? Думает, что сможет таким образом заставить ЕГО изменить свои планы?
— Теперь ты понимаешь, почему в Нангоге не может быть войны?
ОН раздраженно скривился. Что это за фарс!
— Зачем вы спрашиваете, когда легко можете читать мои мысли?
— Я никогда не стала бы так поступать! — Она казалась удивленной и немного обиженной. — Это противоречит этическим правилам, которые мы установили для себя. Какую же свободу мы оставим своим детям, если будем читать их мысли?
— Никто из вас не использует этот дар? — ОН не верил своему счастью. Она не использует свое самое могущественное оружие!
— Это противоречит нашим принципам.
ОН подошел к ней. Все тревоги были отброшены.
Нападение было быстрым и решительным. ОН провел клинком, выкованным девантарами, по ее горлу. Тем кинжалом, украденным у бессмертного Аарона, когда тот падал вниз.
В напряженном ожидании ОН наблюдал за тем, как альвийка рухнула на колени. ОН не знал, действительно ли она смертна. Чтобы быть уверенным до конца, ОН вонзил кинжал ей в грудь. Вдавил клинок в тело по самую рукоятку туда, где у эльфов было сердце. Есть ли у альвов сердце? Этого ОН не знал. ОН вытащил клинок из ее тела.
Она стояла на коленях перед НИМ. В ужасе смотрела на НЕГО снизу вверх. ОН ударил снова. На этот раз в глаза. Не мог выносить этого взгляда. Упрек, удивление и, ужаснее всего, разочарование. Альвийка ошиблась во всем. Все они ошиблись. Это не правление! Народы Альвенмарка — их дети! Им нужно руководство, чтобы развиваться, чтобы стать взрослыми. Эта свобода без границ — слишком много для них. В принципе, они предпочитали, чтобы ими руководили. И это руководство они получат в будущем.
Краем глаза ОН заметил движение. Среброязыкая! ОН хотел произнести слово силы, чтобы заставить ее замереть в воздухе. Оно уже вертелось на губах... Но тут же одумался. ОН не должен произносить здесь заклинаний, по которым легко можно определить, кто на самом деле их произнес.
ОН обернулся. Цветочная фея пыталась бежать. Улыбнувшись, ОН поднял камень. Глупо было создавать столь маленькое и хрупкое существо. ОН настиг ее на лету. Камень раздробил ей крылья.
ОН подошел к ней и поднял кончиками пальцев. Нельзя ее оставлять. Камень ОН отшвырнул прочь в заросли ежевики. Цветочную фею положил в один из больших карманов своей одежды. Нужно спешить. Альвийка мертва. Может быть, ее братья и сестры почувствовали ее смерть?
Он произнес слово силы, сплел чужое, новое заклинание, которое испробовал на самке мамонта. Мимоходом спрятал окровавленный кинжал за поясом. Тело окутал слабый туман. Он был очень похож на тот туман, что окутывал мамонта, несмотря на то что она обладала божественными силами.
Наконец остался лишь камень. Совершенно лишенный магической ауры и меньше того камня, который остался после самки мамонта. ОН поднял его, повертел в руках. ЕМУ все еще не верилось, что восстание против ЕГО создателей удалось. Это было настолько легко!
ОН неуверенно поглядел на серебряный свет под растущим неподалеку дубом. Луч света из другого мира. Манящий... Он вынул Среброязыкую из кармана. Она еле шевелилась у него между пальцами. С губ капала кровь. Жизнь покидала ее. ОН швырнул ее в Лунный свет. Словно поддерживаемая невидимой рукой, она проплыла с перебитыми крыльями посреди серебристой полосы света. Вместо боли на лице ее теперь отражалось восхищение. Что она видела? Фея медленно поблекла, словно тень, когда солнце исчезает за облаками.
Эту тайну ОН не станет исследовать! С неохотой отвернулся. Трудно было противиться соблазну. Как ей удавалось жить здесь? Как бы там ни было, ОН ушел бы в тот мир.
Подавленный, ОН стал возвращаться к магическим вратам. ОН должен стереть свой след, должен пройти через множество Ьвезд альвов. Первое путешествие приведет ЕГО в систему пещер карликов.
Испытав мимолетный приступ грусти, он обернулся. Ему показалось, что рощица лишилась своего блеска. Часть красоты оказалась вырвана из ткани мира. Навеки. Нет, такие мысли слишком сентиментальны!
Правители не могут позволить себе такой роскоши.
А ОН был правителем.
Выступление
Артакс оглядел колонну священнослужителей, которых в цепях проводили мимо него. Их было больше, чем тогда, когда они все стояли на утесе.
— Где Абир Аташ?
Джуба, стоявший рядом с ним в облачении военачальника, странно посмотрел на него, а затем пожал плечами.
— Умер. Мы даже его толком не допрашивали. Верховный священнослужитель был стар. Думаю, сердце его разорвалось от страха. Абир Аташ был гадюкой. Невелика потеря для вас, повелитель.
Артакс сглотнул. Он не этого хотел. Он не хотел кровавого правления. То, что старый верховный жрец замышлял против него масштабный заговор, он уже знал — равно как и то, что истоки его крылись еще во временах жизни Аарона. Жреческий культ крылатого солнца затевал ни много ни мало как лишить его власти. Он остался бы правителем, но они пытались получить контроль над сбором налогов и войсками.
Семь недель прошло со дня дуэли с Муваттой, и Артакс все еще был слаб после ранения. Поначалу он надеялся, что девантар исцелит его. Он был богом, и ему это наверняка было несложно. Но Львиноголовый не сделал ничего подобного. Он несколько раз приходил навестить его, пока он лежал в постели. Однажды приходила даже крылатая Ишта. Она не произнесла ни слова, просто пристально посмотрела на него, а затем снова удалилась. У Артакса было такое чувство, что он стал игрушкой в руках богов.
Джуба трижды ездил в Арам, чтобы провести аресты священнослужителей и там. Его военачальник говорил, что он посылал его, но Артакс ничего подобного не помнил. Его воспоминания о последних неделях вообще были размытыми и неполными. Но теперь это не имело значения. Он должен был вернуться в Арам. Должен был снова взять власть в свои руки. Ситуация в его империи по-прежнему была нестабильной. Власть священнослужителей простиралась до самой маленькой деревушки, и Артакс хорошо сознавал, что своими решениями в первые дни своего правления нажил себе немало врагов. Его поражало то, насколько малой свободой решений обладал бессмертный. Он был так же точно опутан цепями, как и простой крестьянин, вот только цепи у него были золотыми.
Теперь Джуба подошел настолько близко к нему, что их локти почти соприкасались. Так он мог опереться на коренастого воина, если на него накатит слабость.
До того как рана начала по-настоящему исцеляться, у Артакса был сильный жар. У него по-прежнему было немного сил, и если он делал неосторожное движение левой рукой, то грудь пронизывала резкая боль. Почти такая же, как будто Муватта снова и снова вонзал в него свой меч.
— Мы изменим империю, — произнес Артакс. Голос его дрожал, но он по-прежнему был преисполнен решимости использовать свою власть для добрых дел, пока у него еще оставалось время.
Джуба бросил на него весьма недвусмысленный взгляд.
Артакс знал, что должен выглядеть величественнее, и поэтому выдвинул подбородок вперед и вытянулся. На нем был доспех бессмертного, роскошный вышитый льняной нагрудник с бронзовой львиной головой и искусно вырезанными наручами, на которых красовались изображения львов в прыжке. Несмотря на то что за недели болезни кожа его приобрела бледный оттенок, Артакс надеялся, что роскошь его доспехов позаботится о подобающем облике. Его длинные черные волосы обработали ароматными маслами, и они аккуратными локонами спадали на плечи. Его пышная борода была недавно подстрижена и торчала у него над грудью, подобно маслянистому черному чурбану. Борода была важна. Это был знак его мужественности, и каждый знал это, поскольку у юношей и слабаков такая борода не росла. Это было символом силы его чресл и его правой руки. Если быть до конца честным, то борода и волосы у него стали крепче. Должно быть, их укрепил Львиноголовый. Вокруг бедер он обернул шкуру леопарда. На плечах лежал тяжелый пурпурный плащ. На поддерживавшей его броши был изображен знак крылатого солнца. Равно как и на подоле плаща, где были вышиты дюжины крылатых солнц. Для Артакса было важно показать свою связь с богами. Он ссорился не с ними, а с их лживыми слугами. И каждый в империи должен был это знать.
Он поглядел на роскошную процессию, тянувшуюся мимо него к Золотым воротам. С флангов ее обрамляла его лейб- гвардия, небесные хранители. Легкий ветер трепал их длинные белые плащи, солнце золотистым светом сверкало на полированных доспехах и шлемах. Однако острия их копий были серебристыми, выкованными из железа, и каждое из них стоило целое состояние. Сколь могущественной ни была империя Арам, Артакс сумел обеспечить этим дорогим оружием только свою лейб-гвардию. Мечи и кинжалы из драгоценного металла были только у его сатрапов и полководцев. Они были дороже золота или, к примеру, рабынь с Плавучих островов.
Во главе процессии шли укротители зверей. Они вели леопардов на золотых цепях, охотничьих собак, шерсть которых была выкрашена в пурпурный цвет, чтобы каждый знал: звери принадлежат бессмертному. Двузубый головохвост следовал за собаками. Подарок, полученный много лет назад от короля по ту сторону Стеклянной пустыни. Серое чудовище было размером больше крестьянской хижины. С боков головы свисали кожистые уши, длиной с юбку. Поговаривали, будто у Муватты тоже есть такое чудовище и что будто бы он даже ездит на нем верхом. Артакс полагал, что превращать такую гору мяса в ездовое животное означает впустую бросать вызов судьбе. Варвары по ту сторону Стеклянной пустыни называли животных слонами, но Артаксу больше нравилось название, данное его придворными учеными: двузубые головохвосты. Это название было образным. Увидевший однажды подобное существо сразу вспомнит его, когда услышит название.
На некотором расстоянии от чудовища мимо него пронесли паланкины его гаремных жен. В приступе мудрости Аарон приказал сделать для них всех совершенно одинаковые паланкины, чтобы избежать споров. Это было четыре года назад; некоторые паланкины с тех пор семь-восемь раз сменили владелицу, и каждая из них пыталась привнести в эту маленькую передвижную тюрьму из черного дерева и перламутра свою личную нотку или, быть может, просто оставить след, который переживет ее присутствие в гареме. Так, угловые столбы паланкинов были украшены шелковыми шалями и дорогими украшениями, которые, возможно, когда-то были платой за ночь любви. Занавески — изначально изготовленные из одного и того же ярко-красного материала — были заменены или, по крайней мере, украшены дорогостоящими вышивками. Как и в гареме, женщины пытались... его жены пытались уязвить своих товарок более роскошным паланкином и просто привлечь к себе внимание.
Артакс тяжело вздохнул. Даже гарем представлял угрозу. Он то и дело вспоминал слова Аарона, требовавшего убить всех этих женщин, чтобы с помощью этих смертей спасти тысячи жизней. Было бы хорошо по крайней мере заменить этих девушек. Они догадывались о его тайне, знали, что изменилось не только его поведение, несмотря на то что в облачении правителя он потрясающе сильно походил на Аарона, даже без маски- шлема.
Может быть, однажды он будет походить на него и как правитель?
Артакс отмел эти мысли — слишком часто он обдумывал это — и вместо этого стал искать решение своей проблемы с женщинами. Артакс знал о капитане стражи из Урата, дворца
Утренней зари, его резиденции далеко на востоке страны неподалеку от гор Куш. Том капитане, который заботился о женщинах из гарема, которые исчезали и ничего не было известно об их дальнейшей судьбе. Артакс попытался подавить в себе поток воспоминаний. Аарон уже успел сделать его соучастником поступков, которые совершал его капитан... Даже в Акшу, самом гордом из его дворцов. Там был большой бассейн с илистой водой. Глаза, лежавшие на поверхности воды, как пузырьки воздуха. И яма со львами. Голодное рычание тварей, которое иногда, в тихие ночи, было слышно даже во дворце. Артакс сжал кулаки. Поглядел на пестрые шарфы на паланкинах. Полностью сосредоточился на их складках и узорах. И изо всех сил попытался сбежать от этих воспоминаний. Он тяжело дышал. Золотая птица отвлекла его. Чудесная вышивка. Солнечный свет, сверкая, преломлялся на ее оперении. Свет, похожий на золотые копья, загонял мрачные воспоминания в пропасти его памяти. Он обладает властью! Ничто не происходит без его желания. Ему нет нужды убивать девушек, подаривших ему такие незабываемые ночи. Он может приказать запереть их — в пограничной крепости, может быть, на высокогорьях Куша или на краю Стеклянной пустыни.
Глядя вслед паланкинам, Артакс снова погрузился в свои мысли. Плащ и доспехи тяжелым грузом лежали на его плечах, а ноги его дрожали. Он слишком долго лежал в постели! Силы оставляли его.
Ему было неприятно держаться за руку Джубы. И, несмотря на это, у него не было выбора. Он оперся на коренастого воина.
— Помоги мне, — голос Артакса понизился до шепота.
Полководец провел его к его королевскому паланкину. То был роскошный трон на массивном деревянном пьедестале. Спинка трона была сделана в виде раскрытого хвоста павлина. Тысячи осколков драгоценных камней напоминали сверкающую роскошь павлиньего оперенья.
С облегчением вздохнув, Артакс сел. Руки его дрожали, несмотря на то что он опирался на подлокотники. Он крепко держался за них, чтобы совладать со слабостью. Он знал, что лицо его серее пепла. Со лба струился пот.
— Тебе следовало еще подождать, — прошептал Джуба, вставший за спинкой кресла.
— Мне нужно возвращаться, — с трудом переводя дух, произнес Артакс. — Еще так много нужно сделать... Так много...
Он хотел изменить империю. Он видел ее снизу, глазами крестьянина, такой, какую ее никогда не знал Аарон и, вероятно, все остальные бессмертные. Было так много несправедливости и коррупции, ненужной бедности и чрезмерной роскоши. Даже Аарон знал, что было гнилым и больным, но был слишком ленив для того, чтобы что-либо менять.
Артакс часто задумывался о том, каким образом пришел к власти его предшественник. Даже в бреду он не мог избавиться от мучительных размышлений. Кем когда-то был Аарон? Артакс так много знал об Аароне, но не знал, каким образом его предшественник стал бессмертным. Почему именно в этом месте его воспоминаний зияла абсолютно черная дыра? Может быть, девантар стер воспоминания, так, как ветер стирает следы на песке? Кем были все остальные, кто был бессмертным до него? Если Аарон пришел к власти таким же образом, как он, то он ведь должен был располагать воспоминаниями своих предшественников? А те, в свою очередь, воспоминаниями того, кто правил прежде него. Не поэтому ли Аарон все время использует местоимение «мы», когда разговаривает с ним? Может быть, его личность безраздельно слилась с личностями остальных? И не грозит ли ему, Артаксу, та же судьба? Если это верно, то его знания должны простираться до самого первого человека, которого девантар вынудил стать бессмертным, размышлял Артакс. Нет, вынудил — не то слово. Было совершенно очевидно, что первого девантар соблазнил. Кто сумел бы устоять перед полнотой власти, практически граничившей с божественной!
— Ты должен отдать приказ, — шепот Джубы отвлек его от размышлений.
Он устало поднял правую руку.
— К Золотым воротам, — громовым голосом возвестил полководец.
Рабы с обнаженными, натертыми маслом торсами подошли к паланкину бессмертного. Артакс знал, что их двадцать. Все одновременно подняли полированные шесты из черного дерева, и для этого не понадобилось особого приказа. Мышцы играли под загорелой кожей, и Артакс почувствовал себя еще более жалким, когда они тронулись с места и пошли ровным, размеренным шагом. Словно бы совершенно не чувствуя веса трона, его собственного и веса полководца. А он? У него едва хватало сил на то, чтобы поднять руку!
Артакс закусил губы, пока боль не прогнала меланхолию. Он откинулся назад и стал наблюдать, как мимо проплывает город. Здесь, в верхних кварталах воплотились в жизнь самые смелые идеи архитекторов со всего мира. Белоснежный мрамор, пурпурный порфир, жадеит цвета морской волны, золотые крыши, скульптуры избранных творцов, мозаика на улицах. Стенные фризы длиной во много шагов, изображавшие сцены битв, охоты или девантаров.
Все люди, которых можно было увидеть вдоль улиц, были упитанными и хорошо одетыми. Их лица не были отмечены ударами судьбы. Все здесь было преисполнено достоинства. Так и должно быть. Артакс вспомнил свою деревню. Нищету — и, вместе с тем, счастье этих маленьких людей, их уверенность и мужество. Он сознавал, что все вокруг него существует потому, что есть тысячи таких деревень, как та, где он вырос. Ему хотелось более справедливого мира. Несмотря на то, что в этом случае Золотой город должен будет исчезнуть. Он сознавал, что за всем, что он делает, наблюдают девантары. Он должен поторопиться. Потому что состариться он наверняка не успеет.
Запрокинув голову, он поражался уходящим в небо башням с их вычурными деревянными эркерами. Мостам, натянувшимся между домами на высоте более ста шагов над его головой. Пестрым знаменам, развевавшимся на некоторых фасадах. Интересно, сколько часов работы требуется, чтобы вышить такое знамя длиной в тридцать шагов?
По переулкам тянулись ароматы. Запахи вкусных блюд и приправ. Благоухание цветов миндаля, жареных орехов и тех загадочных черных бобов, из которых дворянство Ишкуцы варило темный напиток, якобы пробуждавший новые жизненные силы.
Ровное звучание марширующих солдатских сапог эхом отражалось от мостовой, сопровождаемое хрустальным звучанием цимбал и жалобными нотками флейты. Когда бессмертный покидал город, считалось необходимым еще раз продемонстрировать свою власть. Они выставляли всех своих воинов. По пути через Золотой город показывали все свои сокровища.
Пару дней тому назад, опьянев после какого-то пира, Джуба предложил провезти на паланкине большой золотой фаллос. Символ его победы над Муваттой. История сражения и его последствий давно уже облетела весь город. Любой человек на улице понял бы, на что намекает золотая безделушка. Беспорядки были неизбежны. Артакс почувствовал искушение... Его мучитель Аарон был восхищен! Бессмертный улыбнулся. Что его остановило: мудрость или трусость? Одно было несомненно: он был не в настроении для дальнейших сражений.
Звуки фанфар пробудили его от грез. Они достигли широкой площади у Золотых ворот. Здесь собрался почти весь его двор. Большая его часть будет сопровождать его во время путешествия в Арам. Тысячи зевак облепили площадь, которая достигала почти целой мили в диаметре. На противоположной стороне возвышалась серо-коричневая отвесная стена, практически незастроенная, не считая одной-единственной террасы и двух стройных башенок, возвышавшихся на выступавших утесах. У ее подножия располагались ворота. Ворота с золотыми створками, настолько огромные, что считалось, будто для того, чтобы открыть одну-единственную створку, нужно было десять двузубых головохвостов. То были ворота, разбивавшие все человеческие мерки, — созданные девантарами, волшебные силы которых сотворили и ту жуткую тропу, расположенную по ту сторону врат. Не обращая внимания на церемонии, сотни лучших каменотесов, скрытые полотнами знамен, работали справа и слева от ворот над портретами девантаров, которые должны были стать еще больше, чем те статуи, что обрамляли роскошную улицу, ведущую к Устью миров. Не слишком ли они самовластны? Или так важно постоянно напоминать о них народу? Приносит ли их существование мир? Ответа на
этот вопрос он не знал, и это пугало его. Он поспешил отвести взгляд от закутанных в полотна статуй и снова стал смотреть на ворота.
Каждое зернышко риса, каждое яблоко, покидавшее Нангог, проходило этот порог, и это был единственный путь в их родной мир. Ворота никогда не закрывались, никогда не иссякал поток людей, проходивших их в том или ином направлении. То было опасное, магическое путешествие, и ходило множество историй о потерявшихся караванах, потерпевших крушение во тьме по ту сторону золотой тропы, с которой ни в коем случае нельзя было сходить. Артакс слишком хорошо помнил страхи, которые мучили его во время его первого путешествия по золотой тропе. И он был уверен в том, что опасность для него даже в качестве бессмертного была нисколько не меньше того риска, на который он пошел в свою бытность крестьянином.
Львиноголового снова нигде не было видно. Девантары никогда не проводили много времени рядом со смертными, но у Артакса было такое чувство, что Львиноголовый избегает его. Это свобода? Или его отсутствие объясняется неприязнью? Нет, подумал Артакс, довольно. Король не должен постоянно терзаться вопросами. У своих учителей Аарон научился тому, что правитель всегда должен быстро принимать решения — и неважно, если они окажутся ошибочными. У его придворных постоянно должно быть чувство, что он точно знает, что делает. Артакс поглядел на свои руки, которые снова задрожали, как только он отпустил рукоятки подлокотников. Он знал, чего требует от него церемониал. Он приложит максимум усилий для того, чтобы казаться сильным и могущественным. По крайней мере, на несколько мгновений.
Рабы вынесли его в паланкине на середину площади и замерли. Артакс поднялся, сознавая, что каждая пара глаз в радиусе одной мили направлена на него. Ему стало немного дурно. Он пил разбавленное водой вино. Было жарко.
По внутреннему краю магических врат переливался какой-то странный магический свет. Он казался похожим на бесплотных змей. Светящиеся черви, постоянно переплетающиеся друг с другом. Без устали. Жуткие. За ними лежала темнота, через которую вела широкая, светящаяся золотом дорога.
— Я призываю тебя, спутник во тьме! — Артакс поразился тому, насколько сильно прозвучал его голос, разнесшийся над площадью. Негромкий шепот в людской толпе смолк. Затихли даже мулы и грузовые верблюды.
Что-то шевельнулось по ту сторону врат — из тьмы вырастал свет, постепенно становившийся больше. Из врат вышел лев размером с быка. Тело его было серебряным. Грива — золотой. И это были не метафоры. Лев, за исключением своих медовых глаз, действительно целиком и полностью состоял из металла. Поскольку люди в одиночку терялись на золотых тропах, божественные девантары создали семерых спутников; металлических проводников, пронизанных магией. И этот лев был одним из них.
Он величественно шел по широкому коридору в человеческой толпе прямо к трону, устремив взгляд на Артакса. Когда он был совсем близко, Артакс расслышал звук, напоминавший звон маленьких серебряных колокольчиков. Он сопровождал каждый шаг льва. Бессмертный с восхищением глядел на существо. Его тело состояло из бесчисленного множества наложенных друг поверх друга чешуек, в которых были филигранно выгравированы тонкие волоски. А грива была изготовлена из длинных прядей. Иногда в серебряном теле льва раздавалось приглушенное жужжание и ритмичное пощелкивание. Прямо перед паланкином лев присел на задние лапы и выжидающе поглядел на него.
— Благодарю тебя за то, что ты откликнулся на мой зов, — льстиво произнес Артакс. — Прошу, проведи меня до моего дворца в Акшу. Настало время мне вернуться к своему народу.
Лев склонил голову, чтобы каждый видел, что он подчиняется воле бессмертного. А затем поднялся и последовал к Золотым воротам.
Артакс обернулся к своей свите, длинными колоннами собравшейся на площади, и сделал жест, словно собираясь обнять их всех.
— Следуйте за мной, мои братья и сестры. Мы возвращаемся домой!
Заливаясь потом, он опустился на сиденье трона. Никогда прежде не называл бессмертный своих подданных братьями и сестрами. Вокруг раздалось тысячеголосое перешептывание. И внезапно один-единственный голос заглушил все остальные.
— Слава тебе, Аарон, правитель всех черноголовых! Мы последуем за тобой во тьму и в свет!
Крик подхватили повсюду. Тысячи приветствовали его. И их голоса заглушали звуки фанфар, призывавших к выступлению.
Артакс был тронут. К горлу подступил ком. Глаза увлажнились, несмотря на то что он сумел сдержать слезы.
Джуба положил руку ему на плечо.
— Теперь они ваши, — произнес его товарищ, и, несмотря на то что он говорил Артаксу прямо в ухо, ему пришлось произнести эти слова неподобающе громко, чтобы заглушить ликование толпы. — Теперь они пойдут за вами хоть на край света.
По крайней мере сейчас, подумал Артакс. Он был преисполнен решимости сохранить их расположение и не разочаровать их. И когда теперь его понесли к Золотым вратам, а за его паланкином сформировались колонны, которые последуют за ним в Акшу, он даже позволил себе немного надежды. Он переживет все бури и приведет свою империю к поистине золотому веку — даже если ради этого придется снять все золото с крыш дворцов, чтобы применить его с большей пользой.
На миг он подивился тому, что его мучитель молчал все это время: не только пока его лихорадило, но и сейчас, в миг его триумфа. Может быть, Аарон исчез? Артакс за ним скучать не будет! Поддерживаемый ликованием толпы, испытывая новый прилив сил, он глядел на ворота, которые приведут его на былую родину, путем, которым он прошел, будучи крестьянином, и по которому теперь возвращался верховным правителем. Он чувствовал, как внутри у него зарождается новая сила. Если восхищение собственным правлением продержится, он сможет изменить весь Арам.
Внезапно толпа заволновалась. Послышались отдельные возгласы, но Артакс толком не мог разобрать слов. Испуганно заблеял верблюд.
— Взгляните на небо, повелитель! — произнес за его спиной Джуба. — Боги всемогущие!
Бессмертному пришлось сильно запрокинуть голову назад. Паланкин уже находился слишком близко к отвесной скале. Сначала он увидел знамена. Их было, пожалуй, больше сотни. Небо было заполнено развевающимися знаменами. На каждом была изображена лошадиная голова Ишкуцы. В небо поднялась дворцовая стража степняков на своих собирателях облаков, и каждый из них пристегнул к своему полетному каркасу длинное шелковое знамя. Их бронзовые доспехи сверкали в свете солнечных лучей, а красные штаны напоминали цвет свежепролитой крови. У каждого воина было копье, на котором тоже развевалось шелковое знамя. Среди них Артакс узнал Шайю: единственную, кто не носил бороды. Единственную с прядью волос, дерзко падавшей на темные глаза.
Дважды навещала его тридцать седьмая дочь верховного короля Ишкуцы, пока он был прикован к постели, приводила с собой врачевателей и даже призывателя духов. А еще дорогие травы, которые нужно было сжигать в жаровнях вокруг его постели. Травы пахли настолько ужасно, что Артакс решил воздержаться от их использования. Вместо того чтобы изгнать болезнь, они, наверное, прогнали бы его волю к жизни. Но разговоры с молодой принцессой-воительницей делали его счастливым. Она всегда была очень прямолинейна. Некоторые назвали бы это варварством, но он всегда ценил откровенность.
Все воины в небе одновременно опустили пики.
— Слава тебе, Аарон, правитель черноголовых! — прогремел на божественном языке над площадью голос Шайи, чтобы ее слова поняла большая часть его придворных.
Слава тебе, Шайя, подумал Артакс. Однажды мы встретимся снова.
Разразилось ликование. Никогда еще верховный король не посылал свою лейб-гвардию, чтобы таким образом попрощаться с другим бессмертным.
Времена меняются, подумал Артакс.
Драконьи глаза
Он тревожно огляделся по сторонам. Побывать у карликов оказалось легко. Они были подобны камням и практически не чувствовали магии. Или, точнее сказать, пока что еще не открыли для себя свои скрытые таланты. ОН знал, что однажды это изменится. По крайней мере, для некоторых. Как бы там ни было, среди карликов он мог передвигаться совершенно уверенно. ОН принял их отвратительный, приземистый облик. И их запах...
Здесь все было иначе. ОН уже прошел сквозь трое врат в Нангоге, почувствовал связанную магию этого мира, ее непохожесть. Альвы запретили своим детям когда-либо приходить сюда. Всем, даже своим первым детям, радужным змеям! Лишь сами альвы знали, какие здесь тлели силы.
ОН стоял посреди толпы, проходившей сквозь врата. Вот уже более часа шла сквозь врата процессия под предводительством короля в паланкине. Бессмертный произвел на НЕГО впечатление. Несмотря на то что ему едва хватало сил на то, чтобы говорить со своим народом, было в нем что-то такое, что внушало уважение. А потом еще это выступление летающих воинов. Поистине этот бессмертный умеет показать себя с выгодной стороны!
ОН чувствовал, как сильно восхищаются своим правителем простые люди вокруг. По отношению к НЕМУ такого не высказывали никогда. Только уважение.
Он опустил взгляд, стал единым целым с массой, большую часть СВОЕЙ силы потратил на то, чтобы скрыть СВОЕ заклинание. Подумал о СВОЕМ брате, Пурпурном, когда-то ушедшем в мир людей. Без разрешения альвов. Тот верил, что сумеет добиться мира. Более того, ему удалось заставить остальных разделить его надежду.
Девантары убили его. Ни один из радужных змеев точно не знал, что произошло. ЕМУ тоже были ведомы лишь запутанные истории в пересказе людей. Истории, в которых шла речь о небе в огне, о похожем на змею кошмаре. ОН знал, что это неправда! Пурпурный пришел ради мира. Он никогда не стал бы поджигать небо!
Все они почувствовали тогда, что умер их брат по гнезду. Ужас из-за того, что в конечном итоге они тоже смертны, так никогда и не отступил, равно как и решимость однажды отомстить девантарам. Месть ждала слишком долго. ОН знал, в какую из семи империй собирался отправиться ЕГО брат. Нужно будет послать драконницу взять старый след. Если он не полностью потерялся спустя столько лет в сагах и сказках друснийцев.
На миг он отважился поднять голову и с облегчением отметил, что серебряный лев ушел через звезду альвов. Эти существа были новыми. ЕГО разведчики докладывали ему о серебряных львах. Сегодня ОН впервые увидел одного из них своими глазами. ЕМУ придется поговорить о них со своими братьями по гнезду. Для какой цели они служат? Они были целиком и полностью сделаны из металла и, тем не менее, были живыми. Способны ли девантары строить еще более крупных подобных существ? Не будут ли они использованы для вторжения в Альвенмарк?
— Смотри, куда идешь! — накинулся на НЕГО бородатый грузчик, на которого ОН наткнулся, погрузившись в размышления.
— С дороги!
Мужчина испуганно отпрянул. Глаза его расширились от ужаса... Глаза! ОН осознал, что не сдержался. Его глаза... Заклинание!
Среди носильщиков возникло беспокойство.
— Братья! Вы это видели? Братья, вы только посмотрите! Среди нас демон!
Он полностью сосредоточился на магической сети, заставлявшей ЕГО тело принимать другую форму и скрывавшей ЕГО истинный вес. ЕГО глаза. На какой-то удар сердца они приблизились к своей истинной форме.
ОН негромко прошептал слово силы, и дыхание склочника изменилось. Теперь от него пахло анисом, как если бы он выпил крепкой водки, которую — это ему тоже было известно благодаря разведчикам — очень любил простой народ Арама. Новое слово силы заставило язык носильщика заплетаться.
— Да посмотрите же... — пролепетал тот.
— Что тебе нужно, пьяница? Еле на ногах стоит, а еще задирается!
Некоторые носильщики рассмеялись.
— Встали в ряд! Вперед, идем, идем! — Сквозь толпу стал пробираться надсмотрщик с широкой зеленой лентой, загоняя мужчин в строй энергичными толчками своей толстой суковатой дубинки.
— Демон... — пролепетал носильщик. — Со змеиными глазами! Смотри!
Надсмотрщик обернулся.
— Что он увидел в твоих глазах, Умар?
Надсмотрщик сунул край дубинки ему под подбородок и поднял ЕГО голову наверх. Нужно побороть СВОЙ гнев! Это ничтожество осмеливается...
ОН смотрел ему прямо в глаза и читал мысли надсмотрщика. Этот парень заботился о том, чтобы не возникали задержки, или о том, чтобы ни один из его людей с ценным грузом не потерялся в Ничто. О самих людях он не заботился. Их было достаточно.
— А что должно быть с глазами Умара? Змеиные глаза ты увидел на дне своего стакана водки! Отдай мне свой груз! — Надсмотрщик сорвал тяжелый мешок с плеч Марика и взвалил его на себя. — Пусть Ничто поглотит тебя, бесполезный пропойца!
Марик встал обратно в строй. Он то и дело испуганно оглядывался через плечо.
Сдержись, молча напомнил ОН СЕБЕ. Прошлым вечером ОН подкараулил Умара в тихом переулке и впитал все его знания. Затем ОН принял облик умирающего и избавился от трупа. Теперь ОН радовался тому, что был достаточно осторожен, что действительно принял облик носильщика, а не любого тела, которое сумел бы вспомнить. Похоже, среди людей было важно иметь место в сети знакомств и зависимостей. Особенно странными были отношения среди лувийцев. Буквально абсурдными! Они называли свое государство большим домом и разделили народ на комнаты. Полное безумие! Арам свободнее.
ОН обернулся назад, на стремящийся к небу город людей. В Альвенмарке ничего подобного не было — и хорошо! Люди разрушают созданное. Ему было неясно, почему девантары терпят это, более того, даже пытаются поддерживать.
Он поплыл дальше с потоком носильщиков. Они боялись Ничто. Этот страх ощущался почти физически. Все они, похоже, по крайней мере однажды ступали на золотую тропу. Возможно, даже чаще. Марик почти не пил, но от многих других пахло дешевой сивухой или же у них были стеклянные глаза куривших опиум.
ОН прошел сквозь магические врата. Как и все остальные, ОН не сводил взгляда с магической тропы под ногами. Золотой тропы, которая вела из одного мира в другой. ОН мог сойти с нее, пожалуй, единственный здесь из всех. Мог свободно перемещаться сквозь Ничто, не теряясь. Но ОН не имеет права привлекать к себе внимания. Поэтому ОН решил пройти среди носильщиков и, в первую очередь, не самостоятельно открывать звезду альвов. Так ОН не оставит следов.
Марик, шедший непосредственно перед ним, молился. Как будто парочка слов, которые он пробормочет, могут принести пользу! Наверное, девантары смеются над подобными молитвами, и, вероятно, носильщики уже совсем скоро будут хвастаться тем, что бесстрашно выстояли перед ужасами Ничто. Из воспоминаний Умара ОН знал, что почти все были здесь добровольно. Любой, получивший клочок земли в Нангоге, должен был некоторое время отработать носильщиком. Всегда находилось достаточно мечтателей, веривших в быстрое богатство в Новом мире.
Они пересекли еще одну звезду альвов. Сколько продлилось их путешествие? Десять шагов? Одно мгновение — и вот уже они стоят на широком дворе дворца. Из украденных воспоминаний всплыло имя — Акшу. Дворец бессмертного Аарона. Яркий свет ударил в глаза. Свет, от которого драконьим глазам даже не потребовалось бы моргнуть. Но находиться в человеческом теле означало отказ от совершенства. Моргая, он огляделся по сторонам, пот выступил у НЕГО на лбу.
Бесчисленное множество ног подняло пыль. Марик все еще каждые пару мгновений оборачивался и смотрел на НЕГО. ЕМУ очень хотелось проклясть его. Что-нибудь зрелищное. Может быть, стаи мух, которые вылетали бы из его рта и носа.
Тихо, словно статуя, стоял Серебряный лев на пьедестале, сторожа звезду альвов и носильщиков, покидавших Золотую тропу.
ОН опустил голову перед серебряным кошмаром. ОН должен оставаться неприметным. Смиренным! Может быть, в толпу затесался девантар? Они тоже любили принимать чужие обличья. С ними никогда не знаешь.. . Некоторым нравилось, когда их почитали, словно богов. Другие смешивались с людьми и, неузнанные, бродили среди них. ОН снова вспомнил о Пурпурном. Интересно, каким образом распрощался с жизнью ЕГО брат по гнезду?
Людей делили на группы. Некоторые, низко склонившись под налобными ремнями, несли на спине корзины, но большинство тащили на плечах простые мешки. Над двором витал аромат свежеиспеченных лепешек. Некоторые носильщики отдыхали в тени вдоль северной стены, окружавшей двор. Мужчины уже перебрасывались шутками. Усталость и напряжение отступили; они избежали Ничто и стали на шаг ближе к мнимому счастью обладания землей в Новом мире.
— Не стой без пользы! — Надсмотрщик грубо ткнул его дубинкой и погнал, словно скот, к одной из групп носильщиков. — Подожди здесь, пока тебя не вызовут, и не нарывайся на очередные неприятности! Ты меня понял, Умар?
— Да, господин, — недовольно пробормотал ОН.
Последовал новый тычок дубинкой.
— Что ты сказал? Я не расслышал.
— Да, господин! — выдавил из себя он.
Некоторые носильщики смотрели на НЕГО и усмехались. ОН пошел к ним. Искушение продемонстрировать им СВОЮ власть возрастало. ОН представлял себе ужас на лицах мужчин, когда ОН откроет СВОЙ истинный облик. ОН заполнит половину дворцового двора. ЕГО дыхание будет подобно буре...
Настроение у НЕГО улучшалось...
Снова улыбаясь, ОН остановился среди остальных и стал ждать, не уходя в тень и наслаждаясь солнечным светом на лице. Неподвижно, словно ящерица на горячей скале. Шепот мужчин заставил ЕГО насторожиться. Тень прошла дальше и отступила почти до самой стены дворца. Мужчины перешептывались, тон их голосов изменился.
ОН огляделся по сторонам. Теперь из яркой арки звезды альвов выходили тяжело вооруженные воины. За ними следовали носильщики в расшитых ярко-красной бахромой юбках. Натертые маслом мускулистые торсы сверкали, длинные волнистые волосы спадали носильщикам на плечи. Каждые четверо из них несли на носилках большой сундук. Во двор принесли более дюжины таких сундуков. Они были украшены латунной обивкой, белоснежные инкрустации складывались, погружаясь в темное дерево, образуя побеги цветов и абстрактные узоры.
Последний из трех ящиков окружала странная аура. Что бы ни лежало там, оно было пронизано магией. Настолько сильно, что ОН чувствовал ее силу как физическое прикосновение, даже с расстояния пятидесяти шагов. Это вызвало ЕГО интерес, и ОН отважился открыть свое скрытое око. Всего на пол-удара сердца. Всего лишь слегка моргнул. То, что поспешно вынесли через створки врат из орехового дерева носильщики, изменило магическую структуру. Силовые линии искривились. Их узор пришел в беспорядок. Ничего подобного ОН никогда прежде не видел! Ведь ни один чародей не касался силовых линий. Что они украли из Нангога? Какие тайны скрывал в себе запретный мир?
Он все еще смотрел на врата из орехового дерева, даже после того, как они закрылись. Они должны исследовать Нангог! Уже не достаточно посылать разведчиков в мир людей. ОН подумал о выжившей. Может ли ОН послать ее снова? Нет, было бы ошибкой выбирать только ее для важных миссий. Кто подойдет в таком случае? Из какого зала выбрать, из Лазурного или из Белого? Или вызвать к себе Талавайна, того разведчика, что поднялся до самых высших ступеней дворцовых слуг? Он наверняка сумеет подобраться к этим сундукам. Но тогда его, наверное, раскроют. Нет, его приносить в жертву нельзя. Пройдут десятилетия, пока эльф снова вознесется до приближенных к бессмертному Аарону особ! Если это вообще удастся во второй раз.
Резкий приказ внес оживление в ряды стоявших вдоль стены мужчин, они недовольно подняли свои грузы. Их снова охватил страх.
ОН пристроился в ряд носильщиков. К болтовне и резким, отрывистым приказам вдруг примешалось негромкое позвякивание, и тут же стало тихо. Серебряный лев спустился с пьедестала — и шел ЕМУ навстречу! Его лапы оставляли глубокие следы в пыли двора.
ОН невольно отступил на шаг. На то, чтобы принять свой истинный облик, может потребоваться десять ударов сердца. Десять ударов сердца — и все будет испорчено. ОН подумал о камне, который нес с собой. Об убийстве, которое ОН совершил, устранив именно ту, которая оказалась в списке смертников только по ЕГО прихоти. Ту, которая понадобилась для того, чтобы их было восемь. Если ОН превратится в дракона здесь, за НИМ тут же ринутся девантары. И, что хуже, — обо всем узнают альвы!
ОН-то уйдет. Звезда альвов всего на расстоянии пары шагов. Но ЕГО возвращение в Альвенмарк в облике дракона не останется незамеченным. Пойдут вопросы; вопросы, на которые не было ответов. Все закончится тем, что альвы начнут читать ЕГО мысли. Делать то, чего они — как он теперь знал, — обычно не делали, потому что это шло вразрез с их высокими идеалами свободы. Но если ОН вернется из мира людей в облике дракона и воспротивится их вопросам, тогда...
Лев был уже совсем близко — а потом прошел мимо него к звезде альвов. Из земли поднялся яркий свет, похожий на змей. Свет, настолько яркий, что пил все краски, и каждый из стоявших во дворе потупил взгляд. Светящиеся змеи склонились друг к другу, образовали арку, и, когда они соприкоснулись, между ними пролегла тьма, пронизанная ровной, как стрела, золотой тропой.
Лев не обратил на НЕГО внимания! Или просто притворился?
У ворот показалось несколько сановников. Послышались приказы. Носильщики построились в колонну по двое.
ОН присоединился. На этот раз ОН пойдет СВОИМ путем!
Запах страха вернулся, тихое перешептывание, быстрое бормотание молитв. Некоторые носильщики крепко сжимали свои талисманы, другие отпили из тыквенных фляг, висевших на тонких кожаных ремешках на их израненных плечах. Они так слабы, эти люди.
Он поправил груз на спине и ровным шагом направился к звезде альвов. Темнота окружила ЕГО. А затем ОН сделал то, чего так боялись все носильщики. ОН сошел с тропы.
Надсмотрщик с суковатой дубинкой выругался, когда ЕГО поглотила темнота. У него возникло ощущение падения. За ЕГО спиной раздался крик.
ОН бросил мешок. Пропавший носильщик вызывал досаду, но переполоха не вызовет. Это была повседневная смерть посреди неповторимого магического чуда творения, с подачи девантаров деградировавшего до караванного маршрута.
ОН знал, что чувство падения обманчиво. И, несмотря на это, ЕГО разум никак не мог справиться с удушающим страхом, сопровождающим воображаемое падение в бесконечную тьму.
ОН направил свою волю на тропу, которую хотел найти. Перед ЕГО внутренним взором возник образ сложной сети, пронизывавшей Ничто и соединявшей между собой все три мира. Одна мысль, и вот ОН снова стоит на Золотой тропе. В другом месте. Вскоре появилось пересечение. Несколькими шагами дальше обнаружилась низшая звезда альвов. Место, где пересекались четыре Золотые тропы.
ОН прошел звезду, снова возвращаясь в мир людей. Подождав немного, вернулся обратно в сеть. Попытался стереть свой след и сдался. Все, чего ОН добился, так это следа, стертого магическим способом. ОН снова прошел через низшую звезду альвов. ОН вполне осознавал опасности, таившиеся на этих легкомысленных переходах по нестойким тропам. Одно неверное слово во время плетения заклинания, одно мгновение, когда концентрация будет неполной, и вот ОН совершит очередной шаг не только сквозь пространство, но и сквозь время. Может быть, всего на несколько часов, а возможно, и на несколько десятилетий.
ОН стоял на утесе высоко над сине-зеленым морем. У самого горизонта ОН различил парус. Его украшало крылатое солнце на красном фоне. Корабли были стройными и казались хрупкими. Возможно, люди слабы, но они обладают мужеством, позволяющим им отдаваться на волю океана.
ОН пристыженно вспомнил о том, как вышел из себя. У НЕГО был план. В том числе и на путешествие. ОН хотел соединить необходимое с полезным. Хотел пройти через множество различных звезд альвов, чтобы стереть СВОЙ след и, в конце концов, объездить человеческое королевство, о котором так много слышал и так мало знал наверняка. Стоять на побережье моря и смотреть вслед кораблям в ЕГО планы не входило.
Одно слово силы — и вновь открылись магические врата, через которые ОН только что прошел. На этот раз ОН оставался дольше на Золотой тропе и прошел множество звезд альвов, пока наконец не нашел ту, на которой так часто бывал мысленно. Здесь пересекалось семь путей. Это было место великой силы. Путь, который должен был привести ЕГО в королевство Цапоте. О нем было известно мало. Ни одно другое из человеческих королевств не поглотило такое количество ЕГО разведчиков. Даже Плавучие острова.
Он ступил под светящуюся арку и вышел во влажную жару. Теплый туман тянулся сквозь буйную зелень. Густой подлесок окружил ЕГО. Рядом с НИМ, наполовину скрытая под вьющимися растениями, стояла стела, украшенная нарисованным лицом. Рожа с широко раскрытым ртом, из которой торчали слишком большие зубы. На левом глазу сидел мотылек размером с человеческую ладонь. Свет раскаленными копьями пронизывал ветви дерева; длиннорукая обезьяна пролетела по ветвям дерева, украшенного ярко-красными цветами. Из подлеска поднимался запах разложения. Запах мокрой шерсти.
Между красными цветами показался бесформенный крупный клюв. За ним последовала птичья голова. Черные глаза смотрели на НЕГО.
Удар угодил прямо ЕМУ в грудь. ОН недоуменно оглядел СЕБЯ.
Стрела. Она попала в НЕГО!
Хищник
Нандалее подчинилась. Несмотря на то что она по-прежнему сомневалась в том, что из нее получится хорошая чародейка, невозможно было не признать, что ее Незримое око раскрылось. Увидеть магический мир стало легкой задачей. Но изменять его и пользоваться потоками силы по-прежнему было тяжело. Она завидовала остальным, особенно тем, кто мог подняться над полом. Ей никогда не удавалось настолько глубоко погрузиться в медитацию. Вместо этого она погружалась в скуку, если спокойно сидела часами, пытаясь стать единым целым с силовыми линиями. Иногда она задавалась вопросом, не являются ли силовые линии просто линиями света и не исходит ли собственно сила для плетения заклинаний из самих учеников. Ей не хватало руководства Парящего наставника. Ей хотелось, чтобы ее взяли за руку и повели к осязаемой цели.
Нандалее поглядела в затянутое тучами небо над горами. Ей хотелось, чтобы мир стал таким же простым, как раньше. Миром, где были охотники и добыча, добро и зло, где тролли были чудовищами. Раньше она никогда не сомневалась в том, что принадлежит к числу добрых. До того момента, как Певец, альв, путешествующий на «Голубой звезде», не отверг ее. Для него она не принадлежала к числу созданий, достойных его внимания. Она сожалела о том, что подвергла опасности свой клан, но никогда не сожалела о том, что убила тролля. Однако отвержение Певца не давало ей покоя, и то, что драконы так сильно ею интересовались, служило слабым утешением.
Краем глаза она поглядела на Сайна. Он был отвратителен. С самого первого дня плел интриги против нее и настроил против нее остальных учеников. Кроме Бидайн у нее не появилось подруг. Остальные вели себя в лучшем случае нейтрально, но большинство относилось к ней с неприкрытой неприязнью. Или это была просто зависть, что именно ее, самую бездарную ученицу, приглашали к себе радужные змеи.
За последние недели Сайну несколько раз удалось воспарить. Интересно, каково было бы, если бы он покинул пещеру? Нандалее по-прежнему не понимала, что служило самым важным критерием для того, чтобы ученика забрали отсюда. За все те недели, что она провела здесь, ученика забрали всего один-единственный раз. И он даже парить не умел, несмотря на то что благодаря другим поступкам хорошо доказал свою способность плести заклинания.
Станет ли ей спокойнее, если не будет Сайна? Или, может быть, если появится новый ученик? Может быть, тогда неприязнь сосредоточится на новеньком?
Она снова покосилась на Сайна. Юный эльф был действительно весьма привлекателен — и напряжен. Наверняка он чувствовал, что она за ним наблюдает; равно как и Нандалее была уверена в том, что Парящий наставник сосредоточил все свои чувства на ней. Сейчас, в этот самый миг. Глаза его были закрыты, и белый дракон казался совершенно безучастным и погруженным в себя, но это было обманом. Тот, кто вырос в глуши, знал, когда привлекал к себе внимание. Это чувство было необходимо для того, чтобы выжить, иначе нельзя было справиться даже с морозными волками, не говоря уже о троллях.
Позавчера кто-то помочился в ее бутылку с водой. И дважды за те недели, что она провела здесь, ее одеяло бесследно исчезало. За всем этим стоял Сайн, в этом она была совершенно уверена.
По телу Нандалее побежали мурашки. Мелкие волоски на руках встали дыбом. Некоторые ученицы и ученики открыли глаза. Даже Бидайн, которую так трудно было вывести из равновесия. Что-то происходило...
Сайн казался по-прежнему погруженным в медитацию. Может быть, он тоже что-то заметил, но просто не открывал глаза, делая вид, что его ничто не может вывести из равновесия. Это было так похоже на него!
— Прекратить.
Голос наставника был в ее мыслях. Похоже, он обращался ко всем, потому что все смотрели на него. Кроме Сайна.
— Прекратить! Это ложный путь!
Теперь молодой эльф дрожал всем телом. По щекам его бежали кровавые слезы, но он по-прежнему не открывал глаз. Вообще-то поделом мерзавцу. Но они ведь все не могут просто смотреть на это. Она должна вывести его из транса, несмотря на то что после этого он еще больше будет на нее злиться.
Нандалее вскочила, в то время как все остальные просто смотрели на Сайна.
— Нет!
Она схватила его, чтобы встряхнуть. Он должен проснуться. Даже если он не станет благодарить. Что-то шевелилось под его узкой рубашкой. Она натянулась, изменила форму, выгнулась вперед, как будто что-то хотело вырваться из Сайна. По губам его потекла струйка крови. Ткань порвалась. Кровь брызнула ей в лицо. Кто-то закричал.
Нандалее заморгала, ощупала лицо, а когда снова смогла видеть, рука ее застыла на полдороге. Ей стало дурно.
Сайн лежал, вытянувшись во весь рост на каменном полу. Кровь его текла по спиральному узору. Кого-то стошнило за ее спиной.
Нандалее пыталась понять, что произошло. Бидайн стояла на коленях рядом с мертвецом. Он наверняка мертв. Нандалее уже не могла видеть все случившееся целиком. Она воспринимала только осколки общей картины. Широко раскрытые глаза Сайна. Его истерзанное тело. Ребра, вытянувшиеся, словно расправленные крылья. Внутренности. Все еще дергающееся среди костей сердце. Бидайн, дрожащими руками водящая по его поруганному телу. Сайн скосил глаза. Он смотрел на нее, и эльфийка почувствовала, что его последняя мысль адресована ей. А затем последняя искра жизни угасла в его взгляде.
Бидайн все еще боролась за него, выкрикивала слова силы, слова, которые должны были помочь ей обуздать силу магии и плести заклинания.
Нандалее не шевелилась. Не было ничего, что она могла бы сделать. Сайн мертв. Сайн мертв!
Дракон опустился рядом с Бидайн. Очень осторожно взял ее когтистыми лапами и притянул к себе. Нандалее была потрясена тем, как он заботится о ком-то. Она не знала, что можно толковать признаки эмоций на лице дракона. Но его тело, его осанка и его действия выражали глубокое потрясение. Пока из его рта не вылетел длинный лиловый язык.
Он отпустил Бидайн и поднял тело Сайна. При этом он так поглядел на Нандалее, что по спине у той пробежал холодок. Так должен чувствовать себя кролик под взглядом сокола. Что она натворила? Она ведь была единственной, кто вскочил и бросился на помощь Сайну!
Еще только что мастер так заботливо обходился с Бидайн, но уже в следующий миг снова стал хищником, когда его когти вонзились в растерзанное тело ученика. Он подошел к краю утеса, поднялся в воздух и, делая сильные взмахи крыльями, полетел прочь. Кровь, тонким ожерельем капавшая с тела Сайна, летела за ним, словно след слез.
Нандалее осознала, что произошло. Пока они здесь, они полностью принадлежат Парящему мастеру. Полностью! Дракон сожрет Сайна. Ему лишь достало такта не делать этого на глазах у всех, и по лицам остальных она видела, что все это знают.
— Душа Сайна уже не здесь, — дрожащим голосом произнесла Бидайн. — Это всего лишь его тело. Это ничто, просто мясо. Его душа свободна и родится снова.
Нандалее сомневалась, что эти слова послужили утешением для кого-то.
Бидайн выглядела жалко. Ее руки были до локтей покрыты кровью Сайна, белое платье испачкалось, лицо измазано кровью И слезами. Нандалее притянула ее к себе, обняла.
— Такого никогда не было, — пробормотала Бидайн. — Никогда прежде. Так кроваво. Это... У последнего изо рта вдруг вырвалось пламя. Он сгорел изнутри. Знаешь, альвы создали магию не для того, чтобы мы ею пользовались. Мы просто не можем. Это было предупреждение. Столько крови...
Нандалее крепко прижала ее к себе. Слишком крепко. Слова подруги встревожили ее.
— Почему на этот раз все было иначе?
— Не знаю, — всхлипнула Бидайн. — Плести заклинания опасно. Ты ведь знаешь. И существует большая возможность умереть. Это искусство, которое не было даровано нам. Мы должны завоевывать его. А каждая битва требует жертв, — она запнулась. — Но Сайн! У него ведь хорошо получалось, знаешь... Я не понимаю!
Внезапно в голову Нандалее закралось страшное подозрение. Может быть, это не Сайн допустил ошибку?
Пернатый дом
ОН глядел на стрелу с острием из темного обсидиана, отскочившую от ЕГО груди и теперь лежавшую у его ног. ОН улыбнулся. Такой выстрел не мог ранить ЕГО. Только не в человеческом облике. ЕГО тело слишком плотное! Заклинание, позволявшее ЕМУ изменять облик, было несовершенным. Несмотря на то, что ОН мог уменьшить СВОЙ размер до соответствующего человеческим стандартам, но СВОЮ массу он изменить не мог. ОН по-прежнему обладал весом радужного змея. Второе заклинание защищало его от того, чтобы не проваливаться в мягкий грунт и не позволять каменным плитам крошиться под ногами, и ЕМУ постоянно приходилось напоминать самому себе о том, что не следует забывать о СВОЕЙ силе. ОН мог вырвать дерево с корнем одной рукой.
Он наклонился и осторожно поднял необычайно длинную стрелу. Оперение ее было красным. ОН провел кончиками пальцев по искусно вытесанной грани каменного острия стрелы. Если бы стрела была выпущена с большей силой, возможно, она сумела бы все же ранить ЕГО. С другой стороны, ОН полагал, что ни одна человеческая рука не смогла бы не то что натянуть такой лук, но даже сделать его.
Шорох над головой пробудил ЕГО любопытство. В ветвях огромного дерева прошмыгнула тень. Стройная фигура, почти полностью обнаженная. Кожа была разрисована зелеными и черными красками. Она почти сливалась с пестрой расцветкой крон деревьев.
ОН был быстрее и сильнее человека, и когда свидетелей не было, ОН не сдерживался. Ветви затрещали под ЕГО весом, словно буря, пронесся он по густому подлеску, и вот уже воин оказался под НИМ. Не будучи в состоянии издать ни единого звука, дикарь смотрел на НЕГО широко раскрытыми от ужаса глазами.
ЕМУ всегда нравилось гоняться за дичью. ОН с улыбкой склонился и поцеловал человека поцелуем, свободным от любви или нежности, зато полным жажды. На этот раз он был гораздо несдержаннее, чем в Золотом городе. ОН жадно вырвал у дикаря его воспоминания, украл всю его жизнь. ОН выпил его и воспользовался магией, присущей всему живому, чтобы придать еще больше силы сплетенному заклинанию. Было очень приятно впитывать в себя все впечатления и все знания. Когда ОН закончил, от воина остался только ссохшийся труп. Сморщившийся до кости. Плоть растаяла на костях. Глаза превратились в темные провалы. Рот — в зияющую дыру, обрамленную безупречно белыми зубами.
ОН с удовлетворением поднялся. Воспоминания и знания были для него единственными сокровищами, к которым стоило стремиться. ОН передал знание этого заклинания СВОЕЙ самой верной драконнице. Так он мог сократить поиски. Мог сделать мышление детей человеческих своим. Когда драконница путешествовала по миру людей в одиночку, было жизненно важно знать нравы и обычаи. Это заклинание, с помощью которого можно было выпить все воспоминания жертвы, заменяло годы обучения.
Довольный, ОН отыскал поваленное дерево-великан, оставившее просвет в густой кроне. Там ОН вытянулся на покрытом мхом дереве и стал наслаждаться солнцем. Закрыв глаза, ОН принялся прокручивать перед внутренним взором украденную жизнь, наслаждаясь чужими воспоминаниями, потешаясь над темными суевериями воина. Для дикаря девантары были птицеголовыми богами!
Воин жил в круглом доме без окон, внешние стены которого состояли из деревянных свай. Там жил весь его клан. Они спали в гамаках между шестами. Стен не было. Пола как такового тоже. Не было места, где можно было бы побыть одному. Там он часто слушал рассказы шамана, который утверждал, что является темным охотником. Черной пантерой. Он пошел в Пернатый дом, и его приняли в число божественных воинов. Привилегия, даруемая только тем, кто мог поймать черную пантеру голыми руками и кому удавалось привести ее живой в этот одиозный Пернатый дом. Рассказы об этом месте были противоречивы. Иногда шаман сравнивал его с горами. А потом вдруг начинал говорить о темных пещерах.
О том, чтобы попасть в это место, мертвый воин мечтал всю свою жизнь, ибо тот, кто понравится богам, получал от них подарки. Они делали своих избранников пантерами, охотящимися в темноте, гадюками или кондорами.
Он открыл глаза и поглядел на ослепительный солнечный диск. Суеверие умершего пробудило ЕГО любопытство. Что происходит в этом загадочном месте? Может быть, девантары превращают своих верных слуг в зверолюдей? Обладают ли они достаточной силой для этого?
Равно как и Плавучие острова, империя Цапоте располагалась на отшибе, была отделена от остального мира людей огромным океаном, и ОН всегда считал ее самым отсталым из великих королевств. Он все равно планировал пройти расстояние между двумя звездами альвов пешком, чтобы стереть СВОЙ след. ОН исследует Цапоте и разузнает о тайнах империи джунглей. Исполненный восхищения, ОН начал путешествие.
ОН мог чувствовать тропы альвов и, если пересекал долину или поднимался на гору, всегда осознавал, где пролегает ближайшая из силовых линий. В крайнем случае ОН мог быстро добраться до нее и войти прямо в Золотую сеть, не используя звезды альвов, на которых пересекались тропы. Впрочем, это было очень опасно.
ОН улыбнулся. Любопытство и нездоровое пристрастие к опасностям были самыми большими недостатками ЕГО характера, и ОН любил их. ОН отдаст этой стране пару дней. И лишь Пернатого дома он собирался избегать, поскольку человек, которого ОН убил, был убежден в том, что там живет целый клан богов. Если однажды они нападут на девантаров, будет важно поймать сразу нескольких из них в одном месте. ОН должен послать разведчиков! Самому ЕМУ идти туда нельзя! При всей его любви к приключениям. Риск быть обнаруженным был слишком велик. До сих пор ему везло. Не стоит перегибать палку.
ОН шел вдоль грязного ручья, теряясь в собственных мыслях, поигрывая тем камнем, в котором была заключена эссенция альва. Он был неприметным, совершенно без магической ауры, и если бы ОН потерял его на осыпающемся склоне, то никогда не нашел бы снова. ЕМУ нужно было надежное место, где его можно было бы сохранить. Вспомнился самец мамонта, самка которого теперь осталась с ним навсегда.
Мысль об альвийке не давала покоя. ОН видел в себе защитника Альвенмарка. Именно для этого альвы и создали ЕГО! Он только потому устроил заговор против своих повелителей, потому что те устранились от созданного их руками. ОН не убийца — ОН мятежник! Борец за свободу! А Альвенмарк может стать свободным только тогда, когда навеки уйдет опасность, исходящая от девантаров.
Незадолго до захода солнца ОН отошел от илистого ручья. ОН наслаждался воспоминаниями мертвого охотника. При этом ЕГО мысли то и дело возвращались к зверолюдям, о которых рассказывал шаман. Если бы ОН смог найти одного из этих зверолюдей, то сумел бы раскрыть тайны Пернатого дома. Исполненный уверенности, не чувствуя усталости, ОН продолжил свои поиски. Дни напролет... Но джунгли задушили ЕГО мечты. ОН наблюдал за робкими жителями высокогорного плато, за охотниками небольшого племени в лесной глуши. Он был у рыбаков и крестьян у большой коричневой реки, ел и смеялся с ними в своем ложном облике. ОН слышал множество историй о людях-кондорах и воинах-крокодилах, но так ни разу ни одного и не встретил. ОН проходил леса, где не жили даже звери, видел пустынную красную землю, где рубили деревья и где слой гумуса оказался смыт сильными дождями в реки. ОН обнаружил плавучие поля, заложенные на плотах, плававших в мутных трясинах, вода которых была непрозрачной под густо растущими зелеными коврами растительности. О том, что ОН приближается к Пернатому дому, он узнал, когда истории, рассказываемые людьми о городе богов, становились все конкретнее и конкретнее. Но когда однажды ближе к вечеру ОН действительно увидел крылатую фигуру, кружащую в небе, ЕМУ показалось, что он пробыл в этой стране и без того слишком долго. Если ОН подойдет еще ближе, велика опасность того, что девантары обнаружат ЕГО присутствие. Поэтому ОН отыскал звезду альвов и, наконец, вернулся на родину.
Деревенщина
— Кстати, милая моя, поражение не предусмотрено.
Прощальные слова дракона все никак не шли из головы Ливианны. Как и прежде, она не была уверена в том, что видеть в этом: шутку или подспудную угрозу. Она была одна в мрачном лесу, в отдаленном уголке Друсны, куда практически никогда не ступала нога эльфа, и она сознавала, что здесь ей никто не поможет. Если бы все шло по воле альвов, ей действительно не стоило бы здесь находиться. Но дракон убедил ее, причем давным-давно. Чтобы быть готовым к грядущим битвам с девантарами, они должны знать, что произошло с Пурпурным, тем небесным змеем, который давным-давно бесследно исчез в лесах Друсны. Что убило его? Кто? Ливианна не могла понять, почему альвы до сих пор не нашли ответов на эти вопросы. Да, Пурпурному нельзя было уходить в мир людей... Но того, что они не проявили никакого интереса к его судьбе, эльфийка не понимала. Или в конце концов это альвы покарали Пурпурного за его проступок? Она выяснит это!
Ливианна наслаждалась своими миссиями. Не общением с детьми человеческими. Она наслаждалась опасностью. Она облагораживала жизнь, делала
драгоценным каждый удар сердца. Может быть, к следующему рассвету она уже будет мертва? Никто не будет скучать по ней. От драконников она ушла, когда забеременела, а после смерти своего безымянного сына еще не возвращалась к своим братьям по оружию в Белый чертог. Большинство из них ничего не знали о небольшой группе, совершавшей вылазки в мир людей и собиравшей знание, которое однажды станет важным, если дело дойдет до войны с девантарами. По крайней мере, она верила в это. Никто из них не рассказывал о своих миссиях по поручению небесных змеев. Может быть, все мастера Белого чертога уже однажды бывали на Дайе? Но уверенности у нее не было.
Ливианна шла сквозь туман. Для того, чтобы выжить здесь, на Дайе, требовалась некоторая сноровка. У девантаров тоже были охотники, как и у небесных змеев. С гордостью и испугом она вспоминала о Человеке-вепре, от которого едва ушла.
Она ходила босиком. Белое платье позволяло ей практически полностью сливаться с полосами тумана. Сквозь чужой мир ее вела магия. Она была здесь уже не первый день, наблюдая за ним. За одним из варварских князей Друсны. Воин был выше ее больше чем на голову, по меньшей мере вдвое тяжелее и довольно красив. К сожалению, он не менял одежды самое меньшее целую луну. Подбираясь к нему ближе чем на сотню шагов, можно было ориентироваться исключительно по запаху, с улыбкой подумала эльфийка. Они верили, что чрезмерная чистота может привести к лихорадке. Ливианна подумала о своих планах на его счет. Убедительность потребует некоторых усилий. Но суеверия друснийцев могут пригодиться. Он был словно создан для встречи с магией.
Местные называли это место Лесом Духов. Они лишь изредка приходили сюда. Только когда хоронили мертвецов или отмечали свои невежественные праздники в священной роще. И не боялись этого места, похоже, только двое жрецов, стражи рощи. Их князю пришлось прийти сюда. Он был воином, несмотря на то что шрамы на его руках, по мнению Ливианны, не являлись особым свидетельством большой ловкости. Но Друсна смотрела на это иначе. Возвращавшийся из сражения без шрамов считался трусом. В Друсне действовал весьма странный кодекс чести. Они убивали врагов, только если они были по меньшей мере равны им в бою. Ливианна полагала, что это легкомысленно.
Похоже, они были уверены в том, что души тех, кого они убили в бою, следовали за ними. И было важно прийти в Лес Духов, чтобы очиститься. Это могло произойти с помощью дыма или воды. Она усмехнулась. Может быть, все же существует надежда на то, что он будет вымыт, когда они предстанут друг перед другом.
Только после ритуала очищения воин мог войти в одно из поселений. И только после этого мог лечь в постель с женщиной. С ним будет легче легкого. Ее князь очень давно не был с женщиной. Эти идиоты верят, что души убитых могут войти в тело нерожденного ребенка, если не выполнен ритуал очищения.
На нее из тумана таращилась рожа. Вдалеке раздался звук, похожий на глухой перезвон колокольчиков. Варвары вырезали на стволах деревьев лица, вставляли вместо глаз кроваво-красные камни, которые нарастающая кора обхватывала, словно веки.
Снова раздался глухой звон колокола. Ветви шумели на ветру Листья шептали о тайнах мертвецов, похороненных среди них. Ливианна чувствовала их запах, запах трупов! Они лежали на деревянных помостах, высоко в ветвях самых старых деревьев. Лесные звери поедали тела. А то, что не съедали стервятники, разлагалось.
Ливианна застыла, впитывая в себя лес. Ветер закручивал туман. То и дело ветви пронизывал серебряный луч света. Высоко в небе, скрытая от ее взгляда, во всем своем великолепии светила луна. Стоял прохладный осенний вечер. Вязкий черный лесной грунт выдыхал тепло дня, отдавая его ночи.
Она открыла свое Незримое око. Ни один зверь не шевелился, несмотря на то что она могла чувствовать ауры лесных жителей. Они казались напуганными. Она и сама чувствовала, что в этом лесу действуют чужие силы. Люди не плели заклинаний, это эльфийка знала совершенно точно. Но здесь, в Друсне, люди были уверены в том, что в лесах живут боги. И духи.
Ливианна видела силовые линии, тянувшиеся к расположенной неподалеку звезде альвов. Совсем рядом, неподалеку от магических врат, друснийцы поставили менгир. Серый камень, совершенно не похожий ни на что на многие мили вокруг. Подо мхом, росшим на нем, в его истерзанной непогодой поверхности были вырезаны спирали. Узор подхватывал часть силы звезды альвов и переводил ее в окружающие деревья. Какой цели это служило, Ливианна понять не могла, но сомнений в том, что здесь действуют заклинания, не было. Ее заклинание тоже усиливалось силами леса и менгира.
Ливианна обнаружила Лес Духов три дня назад и с тех пор наблюдала за ним. До этого она бродила по лесам Друсны больше недели и убедилась в том, что за ней никто не следит. Она сознавала, что рано или поздно привлечет внимание девантара. Возможно, они способны идти по следам, которые оставляла магия, невидимая для людей, в узоре силовых линий, пронизывавшем все миры. Поэтому она плела заклинания лишь изредка. И совершила всего одно убийство. Это было неизбежно. Она поймала свинопаса и почерпнула от него основные знания о народе друснийцев и их суевериях. И, в первую очередь, их язык. К сожалению, большинство людей плохо переносили то, что их головы опустошались. Кроме того, сплетаемое ею заклинание вытягивало из жертвы жизненную силу. Ливианна сожгла труп свинопаса. Вид его тела после завершения заклинания наверняка вызвал бы некоторый переполох среди друснийцев. Останки парня покоились глубоко в лесном грунте под слоем камней. Никто никогда не найдет его.
Но с этим князем все будет иначе. Когда она получит все, что хочет, она не станет убивать его, она оставит на нем метку. Так хотел дракон, и ей тоже нравилась мысль о том ужасе, который будет сеять вокруг себя воин, прежде чем умрет.
Эльфийка пошла дальше, следуя за глухим звучанием. Теперь похожие звуки доносились и из других направлений. Они казались какими-то ненастоящими. Не совсем прочно связанными с миром живых. Так звучали деревья мертвых.
Ливианна пригнулась, проходя под упавшим дубом, спутанные корни которого даже после смерти крепко сжимали комья земли, вырванной во время падения.
Эльфийка замерла рядом со стволом. Она знала, что святилище на поляне находится не далее чем в двадцати шагах, несмотря на то что плывущие в воздухе полосы тумана скрывали его от ее взгляда.
Святилище расположилось среди деревьев с обрубленными кронами. Это был лабиринт из сплетенных между собой ветвей. Часть этих веток даже еще была жива. Ливианна еще никогда не отваживалась входить внутрь. Это место было пронизано чужеродной магией. Ловить свою жертву там было бы крайне легкомысленно. Здесь, снаружи, это было надежнее.
Она прислонилась к поросшей плющом скале и стала ждать. Обратно в поселение воин пойдет мимо нее. На камне было вырезано изображение. Грубые линии. Они изображали крылатую женщину, наносящую удар копьем. Острие оружия было скрыто под плющом. Интересно, против какого чудовища сражалась эта женщина? Может быть, против девантара? Ливианна попыталась сорвать плющ... А потом передумала. Разумнее оставлять как можно меньше следов.
Она обратила внимание на упавший дуб, принялась разглядывать разбитые помосты в ветвях. Череп, с которого наряду с высохшими кусками кожи свисали пряди белоснежных волос, лежал так близко, что она могла бы коснуться его ногой. Затянутые сине-зеленой патиной бронзовые трубки смешивались с разбитыми ребрами. На деревья мертвецов вешали музыку ветра, начинавшую звучать при малейшем дуновении бриза. Интересно, сколько крестьян знают о том, откуда берутся жуткие звуки леса? Вот, например, ее свинопас не знал. Он был совершенно убежден в том, что в этих лесах мертвые разговаривают с живущими.
Тишину Леса Духов нарушал плеск воды. Воин приступил к ритуальному омовению. Или они просто поливают себя водой? Кто знает эти варварские обычаи? Ее свинопас не знал; он никогда не бывал внутри лабиринта из сплетенных ветвей. Скоро, очень скоро она поглядит на запретную святыню через воина.
Ливианна закрыла глаза и стала единым целым с лесом вокруг. С травой под ногами, червями и жуками под корой упавшего дуба. С мышью, затаившейся неподалеку у входа в свою нору. Она чувствовала всю жизнь. Она постепенно расширяла радиус. Но узор магии вокруг себя не меняла. Она впитывала его в себя. Теперь она чувствовала воина. Даже его сильное сердцебиение. Он как раз натягивал свои плохо скроенные штаны. И вдруг замер на полдороге, словно почувствовав ее присутствие. Потерял равновесие. Запрыгав на одной ноге, принялся бороться с собственными штанами.
Эльфийка решила немного подойти к нему. Лес расплывался у нее перед глазами. Она тяжело дышала, тело перестало подчиняться. Она рухнула на колени, задрожав всем телом. Не сейчас, успела подумать она, поспешно уходя в туман. Поляна изменилась. Теперь храм стоял на пологом холме. Обрубленные деревья лишились коры, их стволы сверкали в ночи, словно кости. Некоторые стволы были покрыты резьбой. Примитивная работа, неверные пропорции, изображавшие слишком высоких людей, животных на ходулях и цветы. Кроме того, на деревьях, казалось, вырезаны какие-то письмена.
Лес вокруг нее изменился. Стал гуще. С деревьев свисали полоски ткани, рога для вина и различное оружие, с негромким звоном ударявшееся друг о друга. Там, где еще только что лежал поваленный дуб, теперь стоял дуб, на котором висел большой медный котел отверстием вниз. Внутри у него, похожий на язык колокола, раскачивался черпак.
Поляну покрывали заросли папоротника. Сквозь них пробиралась, склонившись, девочка с бледным лицом и золотисторыжими волосами. На ней была черная рубашка и темные штаны. Она двигалась необычайно ловко для дочери человеческой. Все ее внимание было сосредоточено на святилище. После недолгих колебаний она протиснулась сквозь узкий вход и исчезла. Внезапно Ливианне показалось, что она падает. Лес вокруг нее утонул во тьме. Всего на вдох. А потом ее снова окутал туман. Она упала на колени и теперь стояла на мягком лесном грунте. Видения захлестывали ее не впервые. Она стала свидетельницей одного из грядущих событий, которые произойдут у этого святилища. Юная девушка повлияет на судьбу Альвенмарка, в этом Ливианна была совершенно уверена. Однако оценить, когда случится увиденное, она не могла.
Пальцы Ливианны зарылись в темный лесной грунт. Послышались шаги. Видение померкло. Она никогда не знала, сколько времени прошло, возвращаясь из непрошеных вылазок в будущее.
Она хотела встать, когда перед ней внезапно оказался мужчина. Воин. Он казался по меньшей мере настолько же пораженным, как и она.
— Кто ты?
Вместо ответа она улыбнулась хорошо заученной улыбкой.
Он протянул ей руку. На варварский лад он выглядел даже хорошо. На воине были только штаны, торс был обнажен. На коже еще блестели капельки воды после ритуального омовения. Светло-русые волосы были распущены, они густыми прядями спадали на плечи. Взъерошенная, неровно постриженная борода придавала ему лихой вид. В золотистой бороде блестели белые зубы.
— Такая красивая женщина не должна находиться в Лесу Духов одна.
— Мне кажется, это для меня самое подходящее место, — еще одна кокетливая улыбка. — Я не жалею, что повстречалась с тобой, — Ливианна осознавала, что говорит с небрежным, деревенским акцентом, сильно контрастирующим с ее дорогим платьем и вообще всем обликом.
— Кто ты?
— Ливианна.
Он нахмурился.
— Это нездешнее имя.
Ради альвов! У этих лесных людей что, мозги как у куриц? Он вообще стоит того? Ее наставник хотел знать истории, которые рассказывали друг другу люди о драконах. Свинопас почти ничего не знал. А вот благородный воин, проведший детство при дворе, куда регулярно приезжали путешественники, стал бы настоящим кладезем сокровищ. Она не должна колебаться!
Ливианна поднялась и провела рукой по его груди. Маленькие черные комочки земли запутались в растущих там волосах. Он резко вздохнул.
— Ты боишься чужестранцев?
Воин рассмеялся, но в его смехе отчетливо слышалась неуверенность.
— Неужели я похож на того, кто чего-либо боится? Я только что вернулся с войны. Убил троих врагов. Высоких, статных мужчин. Воинов, которые стоили того, чтобы скрестить с ними клинки.
Рука Ливианны скользнула к мечу, висевшему у него на поясе. Кончики ее пальцев гладили широкую рукоять оружия.
— Этим мечом ты пролил кровь?
— Да, — его голос звучал глухо.
Ее рука спустилась немного ниже, обхватила пропитанную и потемневшую от пота рукоять и принялась играючи водить пальцами вверх и вниз по ней.
— И каково это: убить человека?
— Неприятно.
Его ответ удивил ее. Она остановилась, подняла голову и поглядела на него. Он дразнит ее? Нет, он казался серьезным.
— Если я убиваю плохого воина, то чувствую себя оскорбленным, поскольку халтурщик считался достойным того, чтобы сражаться с ним. А если встречаю достойного противника, то победа оставляет горький привкус, потому что такой человек не должен был окончить свои дни в пыли поля битвы.
Провинциальный философ, забавно, подумала Ливианна. Она снова погладила его по груди.
— Ты кажешься очень сильным. Наверняка нечасто встречаешь достойного противника.
Он схватил ее за бедра и безо всяких усилий поднял вверх.
— Верно, красавица моя. И я еще никогда прежде не встречал женщины, подобной тебе. Кроме как в южных городах, где некоторые женщины продают себя за пару медных монет. Но они не так прекрасны, как ты, — он посмотрел ей в глаза и улыбнулся. — Чего ты хочешь от меня?
Она обхватила его руками за шею и поцеловала. Пока что она не вкладывала никакой магии в поцелуй. Губы воина были сладкими на вкус. В его дыхании чувствовался вкус лесного меда. Он ответил на поцелуй. Бурно. Левая рука его поднялась выше, забираясь под платье.
Ливианна высвободилась.
— Люби меня, — он по-прежнему держал ее в руках. Дыхание его было прерывистым. Вместо ответа он покрыл ее шею и лицо поцелуями. Борода щекотала кожу.
— Идем немного дальше в лес, — прошептала она. — Мы слишком близко к святилищу. Мы ведь не хотим обидеть богов.
— Боги понимают любовь, — в его голосе звучало тепло. От него исходил приятный мужской запах.
— И ваши священнослужители тоже? Я не хочу, чтобы они нашли нас обоих так близко от храма. — На самом деле она опасалась, что магия этого места может нарушить заклинание.
— Я видел города, где мужчины и женщины любят друг друга в темных переулках.
— Это было там, где за любовь женщин платят деньги?
Он громко рассмеялся.
— Женщина, у тебя не язык во рту, а кинжал, — он сделал несколько шагов к лесной опушке.
— Боишься, что мои поцелуи могут ранить тебя?
Вместо ответа его губы отыскали ее уста. Он прижал ее спиной к дубу, на котором священнослужители вырезали жуткие рожи. Ливианна сжала его пах. В ближайшее время он не сможет мыслить ясно, удовлетворенно подумала она.
— Идем, здесь неподалеку есть место, где на мху и папоротниках мы сможем устроить себе мягкое ложе.
Он крепко прижимал ее спиной к дубу.
— Это ведь тоже хорошее место.
— Только если тебе все равно, что завтра моя спина будет выглядеть так же, как кора. Или ты хочешь любить меня всего один-единственный раз?
— Я хочу взять тебя с собой в деревню. Я князь. У тебя всего будет вдоволь.
— Ты вспомнишь об этом после того, как я отдамся тебе?
— Я человек чести! — В его голосе сквозило некоторое раздражение.
— А как ты думаешь, кто я?
— Не знаю, — он принялся возиться с ремнем.
— Я тоже княгиня.
Он остановился и принялся разглядывать ее.
— Ты не отсюда. Я знаю дочерей полководцев. Большинство из них столь же прелестны, как шелудивые козы.
— Я княгиня в Другом мире. Я могу призывать туман и повелеваю духами леса, — Ливианна увидела, как дернулся его кадык. Он отпустил ее. — Я здесь потому, что хочу тебя, князь Бозидар. Я наслышана о твоих ратных подвигах, равно как и о любовных.
Он поставил ее на землю и отступил на шаг. Нервно облизнул губы.
— Меня знают в мире духов?
Она рассмеялась и раскинула руки.
— А где ты сейчас? В Лесу Духов! Конечно, тебя знают в мире духов. В этот миг на тебя глядят все твои предки. И поверь мне, большинство их завидуют тебе и моему к тебе расположению. Теперь ты готов немного отойти от деревьев мертвых? Или хочешь, чтобы твой двоюродный дед смотрел, как ты берешь меня?
Он побледнел, краски ушли с его лица.
— Что с тобой, Бозидар? Я потеряла свою красоту? Или тебя оставило мужество?
— Ты не такая, как другие женщины...
Вот они опять, куриные мозги! Оставалось надеяться, что он не будет много говорить, когда они будут любить друг друга. Она скрыла разочарование за соблазнительной улыбкой.
— Верно. Я обещаю тебе такую ночь любви, которой у тебя никогда не было и какой никогда больше не будет. Иди со мной в лес или всю жизнь ломай себе голову над тем, что потерял. Твое имя означает ведь божий дар? Не упусти мгновение, когда боги решили по-настоящему одарить тебя! — Она отвернулась и пошла глубже в лес. Вскоре она услышала за спиной шаги.
— Ты умертвие?
— Разве моя кожа холодна, как у мертвеца?
Он сделал еще несколько шагов, и она почувствовала, что он стоит прямо за ней.
— Почему я?
— Потому что мужчине требуется мужество, чтобы связаться со мной.
Он положил руку на ее плечо. Она обернулась и увидела желание в его глазах. Он снова притянул ее к себе. Она позволила ему обнять себя и ответила на его страстные, необузданные поцелуи.
Ливианна потянула его в папоротники. Он задрал ей платье и неистово обрушился на нее. Она отдалась ему, но принимала участие не полностью. Похоже, Бозидар не заметил этого. Он выбрался из штанов и вел себя довольно неловко, пока она не помогла ему рукой. Он закричал, когда вошел в нее.
Ливианна прошептала слово силы и сплела заклинание. Силу, питавшую ее чары, она взяла у него.
Цена ночи
Рассвет настиг Бозидара на краю леса. Он настолько устал, что вынужден был опираться на разветвленную палку. Хозяйка леса не солгала ему. Он никогда не испытывал такой страсти во время любовной игры. От одной мысли о ней кровь вскипала у него в жилах. Он по-прежнему чувствовал себя наполовину оглушенным. Четыре раза за эту ночь она доводила его до вершины страсти. Ни с какой другой женщиной у него никогда ничего подобного не было.
Он заморгал. Утренний свет затуманивал взгляд. Все выглядело нечетким. Он с трудом различал даже свои собственные руки. Добравшись до отцовского дома, он поспит. Подольше. А потом возьмет коня и поедет в лес. Он должен увидеть ее. Князь был преисполнен решимости забрать ее к себе и сделать своей княгиней.
Если бы только он не чувствовал себя таким усталым и разбитым! Бозидар попытался прилечь в яму на краю дороги и немного поспать. А почему бы и нет? Утро было приятно теплым, а для сна были места и похуже, чем сухой ров, где его будет сопровождать во сне аромат подсыхающей травы. Но ему хотелось пить. И много спать. Он должен добраться до отцовского дома!
Усталость удивляла его. Бои на границе с Валесией были всего лишь обычными стычками. Аркуменна, ларис Трурии, намеревался доказать верховному королю, что он одаренный полководец. И при всей своей неприязни Бозидар вынужден был признать, что он — выдающийся предводитель. Почти целый год длились приграничные бои, и князья Друсны могли радоваться тому, что уступили ларису Аркуменне всего две плодородные долины.
С некоторой тоской Бозидар вспомнил о брате. Вместе со многими другими воинами он завербовался в наемники, чтобы отправиться на юг. Считалось, что князья-пираты Эгиль- ских островов искали воинов для крупного набега. Его брат Володи совершенно обезумел на этот счет. Он бредил золотом пиратов, о богатствах которых рассказывали столько невероятных историй. Говорили, что за мужество они награждают своих лучших воинов мечами из железа. Мечи из железа, подумал Бозидар. Он готов был отдать все за такое оружие! Но одному из них нужно было вернуться. Их отец был стар, и ему нужно было, чтобы сыновья были рядом. Поскольку Бозидар был единственным наследником, они сошлись на том, что долг Володи заключается в том, чтобы удовлетвориться уже добытой воинской славой. А ему, с горечью подумал воин, в будущем придется бегать за отцовскими крестьянами и арендаторами.
Но затем на лицо его закралась улыбка, потому что именно он уложит в свою постель лесную незнакомку. Он вздохнул. Постель! Перед глазами все по-прежнему было нечетким. Сегодня утренний свет почему-то все никак не хотел становиться четче. Может быть, дело в том, что он слишком устал. Тяжело опираясь на палку, он продолжал свой путь.
К нему приближались два силуэта. Мужчина заморгал. Обе фигуры были почти столь же призрачны, как тени. Он не мог разглядеть их лиц! И голоса были нечеткими. Как будто в уши ему налили воды. Один из них приветствовал его и прокричал что-то невнятное про папашу. Идиоты! Просто невероятно, что позволяют себе крестьяне. Еще пару лет, и он станет князем!
Наконец он увидел перед собой возвышение. Должно быть, это большая, обнесенная валом усадьба его отца. Бозидар подумал о постели. Своей постели! Несмотря на усталость, он зашагал шире. Уже скоро.
Его встретила черная свинья, понюхала его штанины. Из главного дома донесся звонкий женский смех. Внезапно кто-то положил руку ему на плечо.
— Куда путь держишь, старик?
Бозидар обернулся. Он слишком устал, чтобы ставить парня на место. Лицо, смотревшее на него, было каким-то размытым.
— Пусти меня, мне нужно лечь. Такое ощущение, как будто выпил целый бочонок медвяного вина. Я сегодня не расположен шутить.
— Я вижу, что ты устал, старик. Идем, там впереди стоит скамья. Присядь.
Бозидар позволил пастуху, или кто это там был, провести себя к скамье у двери господского дома. Возможно, это пастух с одного из самых отдаленных пастбищ, которые дважды в год приносят дань отцу. Иначе его поведение ничем не объяснить.
Послышался женский голос. Кто-то протянул ему кружку со свежей ключевой водой и немного черствого хлеба. Бозидар осознал, что вокруг него собирается все больше и больше людей. Они перешептывались. Их голоса смешивались в вязкую кашу. Но тон голосов был однозначным. Они казались взволнованными.
Воин прислонился головой к стене дома. Солнце согревало лицо. Он чувствовал себя хорошо впервые с тех пор, как проснулся на лесной земле. Раньше он считал досужей болтовней разговоры старших о том, что любовные игры ослабляют мужчину и что воздержание не просто добродетель, она укрепляет тело и дух. Так могут говорить только тряпки, думал он. Но, похоже, что-то в этом все-таки есть.
Рядом с ним на скамью опустился мужчина. Бозидар сначала его и не заметил. Было неприятно от того, что он не мог хорошо рассмотреть того, с кем говорил. Но голос старика казался знакомым. Он узнал бы его из сотен — хриплое карканье отца. Теперь он поглядел на него, увидел пышные усы, делившие лицо отца на две неровные половины, и Бозидар не мог ошибиться, даже с таким затуманенным взором.
— Как к тебе попали меч и штаны моего сына?
Бозидар лишился дара речи. Что это за вопрос?
— Я твой сын! — возмутился он.
Ответом был удар в грудь.
— Не лги мне!
Я проклят, подумал Бозидар. Как иначе объяснить то, что его не узнает собственный отец, что... Он поднял руку. Поднес ее к самым глазам. Когда она почти коснулась его носа, взгляд его прояснился, словно кто-то сдернул пелену. Это была рука старика, покрытая темными пятнами и толстыми венами. Морщинистая кожа свисала между пальцами. Казалось, плоть растаяла на костях. Мизинец и безымянный палец искривились. Он попытался выпрямить их. Тщетно.
Бозидар недоверчиво ощупал свое лицо и обнаружил там те же самые изменения. Лицо было узким, худым, с него свисала морщинистая кожа. На глаза у него выступили слезы. Что с ним произошло?
— Кто ты? — набросился на него отец. — Как к тебе попали вещи моего сына? Где Бозидар?
— Я твой сын.
Отец не стал слушать его, вырвал из рук разветвленную палку, приставил острие к его горлу.
— Слушай меня хорошенько, старик. Я не славлюсь терпеливостью. И никто не поднимет за тебя руку, если я разобью тебе, чужаку, незваным явившемуся в мой двор, голову этой самой палкой!
И тут, наконец, Бозидар понял.
— Твой сын был в Лесу Духов, — прошептал он. По щекам его бежали слезы, когда он, запинаясь, стал рассказывать о прекрасной женщине, вышедшей из тумана и ценой за одну-единственную ночь любви с которой стали пятьдесят лет его жизни.
Изгнанница
Девять дней прошло с тех пор, как умер Сайн. Они то и дело скоблили пол пещеры, и, несмотря на это, Нандалее все казалось, что она видит следы крови в тонких бороздках на камне. Все так старались вернуться к нормальному образу жизни, но напряжение никак не хотело уходить. Самым абсурдным было то, что Бидайн упрекала себя за то, что не смогла вовремя помочь ему. Она плохо спала и не могла оставаться одна в темноте. Почти каждую ночь она приходила в пещеру Нандалее.
Сегодня дракон закончил медитативное молчание раньше обычного. Вечерняя заря еще боролась с наступающей тьмой, надвигавшейся на небо с востока, когда он велел возвращаться по домам.
Нандалее первая вскочила на ноги.
— А вы останьтесь!
Она не особенно удивилась тому, что дракон оставил ее. Наставник не говорил с ней вот уже несколько дней.
Проходя мимо нее, Бидайн бросила на эльфийку испуганный взгляд.
— О чем вы думали, когда умер Сайн? — Дракон задал вопрос только после того, как все ученики удалились в свои пещеры. Очевидно, ему было важно, чтобы, кроме него, ее ответа не услышал никто.
— Я удивилась, что никто не спешит ему на помощь.
— А до этого? Что было до того, как у него пошла кровь? Я хоть и не могу читать ваши мысли, но это не значит, что я слеп.
— Это не я... — Она произнесла это без убежденности. Ее давно уже мучили сомнения.
— Я видел связь между ним и вами. Вы сплели заклинание. Я видел, как оно коснулось его. Он внес свою лепту, в этом я не сомневаюсь. Но я уверен, что, если бы $ас здесь не было, он был бы жив. В нем всегда была склонность к саморазрушению, с самого начала. Вы усилили ее своим заклинанием. А я даже не могу сказать наверняка, как вы это сделали. Вы пользуетесь магией непонятным мне образом.
Нандалее поразилась его откровенности.
— Я не хотела его...
— Это ему мало помогло. Для вас уроки здесь окончились. В эту ночь. У вас есть могущественный покровитель. Если бы спросили меня... За вами придут. И Бидайн вы тоже заберете с собой.
— Это несправедливо! Она совершенно ни при чем!
— Вам вряд ли пристало судить о том., что справедливо. Она ваша подруга. Между вами обоими тоже возникла связь. Если ваша неуемная магия убьет ее, то я хочу, чтобы это произошло не здесь, — он раздраженно хлестнул хвостом по полу пещеры. —
Подобная вам встретилась мне лишь однажды. Таких, как вы, нужно съедать! Мысли других я по крайней мере могу читать! — Он засопел, и из ноздрей его повалил дым. —
Вы опасны, госпожа Нандалее. Я предупрежу ваших новых учителей относительно вас.
— Но разве нет возможности совладать с тем, что таится внутри меня? — Перспектива уйти отсюда ее не пугала. Только то, что она снова становится отверженной.
— Если вам удастся обуздать свои страсти, вы сможете стать великой чародейкой. Но я не думаю, что вам это удастся. Смерть будет вашей постоянной спутницей. Такое будущее предвижу я для вас. Так же, как и для... — Он оскалил зубы. —
Вы встретите ее, и я надеюсь только на то, что перворожденные не выберут ее в качестве вашей наставницы. Такие создания как вы... Вас тянет друг к другу. Радужные змеи будут уделять вам много внимания. И вы...
За их спинами вспыхнул свет. Из пола пещеры выросли две пламенные колонны, склонились друг к другу, образуя магические врата.
Из мрака Ничто вышел Гонвалон. И женщина, следовавшая за ним, была Айлин! Значит, она все же ушла от троллей. Оба с неодобрением глядели на нее. Нандалее судорожно сглотнула. Что рассказал им о ней наставник? Что она — непредсказуемая убийца?
— Ты быстро выучилась, Нандалее, — холодно произнесла эльфийка. — Теперь Гонвалон будет иметь удовольствие обучать тебя.
Оба поглядели на дракона. По их лицам Нандалее видела, что они беседуют с наставником, но никто не произнес ни слова. Парящий наставник испытывал очевидное облегчение.
Из туннеля, ведущего к крохотным пещерам, вышла Бидайн. Под мышкой она несла узелок и выглядела так, словно больше всего ей хотелось спрятаться внутрь самой себя. Стать невидимой. Нандалее поспешно отвернулась. Интересно, она действительно может убить силой мысли? Это ее вспыльчивость? Сайна она терпеть не могла с самого первого дня, это верно. И эта неприязнь была взаимной. Но она не хотела убивать его... Ладно, иногда она представляла себе, как толкает его со скалы. Но убить его... Неужели это действительно была она? Или Парящий наставник просто нашел причину прогнать ее? Зачем ему это делать? Она-то думала, что по-своему, по-драконьи, она ему нравится.
— Можете собирать вещи, госпожа Нандалее.
Как Нандалее ни хотелось уйти отсюда — она представляла себе это не так.
— Куда вы поведете меня?
Гонвалон бросил на нее ледяной взгляд. Ответила Айлин.
— Туда, где потребуется твой величайший дар — убивать других. Радужные змеи считают тебя полезным инструментом, — она улыбнулась ей так, что у Нандалее кровь застыла в жилах. — Как тебе известно, я тоже весьма одарена в этой области. Советую тебе не терять их расположения, ибо моего расположения ты не добьешься.
Нандалее видела, как хрупкая эльфийка убила тролля голыми руками. Она завоюет ее расположение! Учиться сражаться — это совсем не то, что сидеть на заднице и медитировать. Куда бы ее теперь ни отвели, она была уверена в том, что сможет учиться лучше, чем здесь.
— Забери свои вещи, — холодно произнес Гонвалон. Ему она тоже докажет, что заслужила место среди драконников. Именно ему, ее спасителю!
Она подчинилась и поспешила к небольшой пещере, из-за которой ей так сильно завидовали соученики. Взяла свое одеяло и браслет для левого запястья, который сделала из старого куска кожи. Скоро у нее снова будет лук! Ей так не хватало возможности стрелять и охотиться. Она скатала одеяло, забросила его на плечи, связала оба конца над бедрами куском кожаного шнура. Затем вернулась в просторную пещеру. Вещей все равно было немного. Кроме одежды, которая была надета на ней, она взяла бы только хрустальный амулет, подаренный ей Сатой. Бидайн выглядела так, как будто ее избили. Она горбилась и казалась очень и очень несчастной. Зато Нандалее радовалась тому, что, наконец, сможет бежать из этого места. Нужно было сделать только одно. Она собрала все свое мужество в кулак и, широко расставив ноги, встала перед Парящим мастером.
— Я требую назад амулет, который ты у меня забрал.
В просторном зале воцарилась мертвая тишина. Бидайн испуганно пригнулась, в ожидании того, что должно было последовать в ответ на неслыханное оскорбление. Остальные ученики стали медленно отступать к стене пещеры. Гонвалон уставился на нее, широко открыв рот. Айлин глядела на нее, недовольно подняв бровь.
— Вы знаете, что означает этот амулет, дитя эльфийское?
Нандалее поразилась тому, насколько спокойным остался дракон.
— Вы думаете, что это просто подарок? Это нечто гораздо большее. Это символ вашей слабости. Вы пришли сюда, чтобы перерасти это. И вы потерпели поражение. Вы должны были покинуть мою пещеру гордой чародейкой. Тогда я отдал бы вам амулет, чтобы он напоминал вам о вашем собственном величии. Я оставлю его у себя, до того дня, когда вы самостоятельно сможете пройти через звезду альвов. Пока что он не что иное, как знак вашего поражения, поскольку вы не можете даже согреться с помощью магии. Перерастите себя! Удивите меня! И тогда возвращайтесь, и я отдам вам амулет в знак вашего торжества, госпожа Нандалее.
Дракон поднял на прощание одну из своих маленьких передних лап, и она увидела, что он носит амулет на кожаном ремешке вокруг запястья чуть ниже когтистой лапы, как любящие покрасоваться эльфы носили нарядные браслеты. Ее захлестнула волна гнева. Этот самоуверенный, высокомерный ящер! Он обокрал ее! Она...
Гонвалон схватил ее за волосы.
— Ты не будешь устраивать ссор! Тебя что, никогда не учили уважению? Приготовься к тому, что в моем лице тебе не найти терпеливого наставника. Ты покидаешь это место, покрытая позором, и, если не хочешь, чтобы я тащил тебя за волосы через звезду альвов, стань наконец послушной и подчинись.
— Они оба знают о том, что произошло. Уступите, госпожа Нандалее. Не давайте им повода опасаться, что вы воспользуетесь своей неусмиренной силой. Они убьют вас, не колеблясь.
Жар его мыслей отступил и, наконец, угас совсем. На долю удара сердца она задумалась о том, чтобы вырваться из рук драконника. Но дракон был прав. Она не могла победить. Эльфийка мрачно взглянула на Парящего наставника и поклялась себе вернуться. В тот день все будет иначе. Тогда он уже станет бояться ее, а амулет будет напоминать ей о том, что она восторжествовала над драконом.
Она покинула Парящего наставника, не произнеся ни слова на прощание.
Нандалее и Бидайн молча следовали за обоими драконниками через звезду альвов. Путешествие сквозь Ничто приглушило гнев Нандалее, потому что она осознала, что сама потерялась бы здесь. А еще она осознала, что дракон дал ей на дорогу напутствие. Драконники — когти небесных змеев. Их палачи. Если ей не удастся усмирить свой темперамент, то в том месте, куда ее отведут теперь, ей долго не прожить.
На звезде, где пересекалось несколько золотых троп, выросли врата. Путешествие между мирами привело их в просторную долину, склоны которой поросли соснами. Нандалее понятия не имела, куда привели ее оба драконника. Но долина ей нравилась. Воздух был чистым и прохладным. Пейзаж немного напоминал родные края. Здесь зимой наверняка будет снег, несмотря на то что это место было расположено гораздо южнее Карандамона. Где бы они ни были, это место находилось далеко от пещеры Парящего наставника, поскольку здесь едва наступил полдень.
Бидайн старалась держаться вплотную к ней. Озиралась, широко открыв глаза. Ей, похоже, здесь не понравилось.
Гонвалон и Айлин шли впереди. Оба не произнесли ни слова.
Они шли целый день. То под ветвями елей, то среди берез вдоль прохладного ручья. Наконец, когда уже приближались сумерки, они достигли большого дома, прижавшегося к склону горы. Он был построен с неприступной элегантностью. Изгиб стен повторял изгиб склона. Фасад обрамляли колонны и элегантные арки. На первом этаже было множество маленьких окошек, похожих на дыры от сучков. Нандалее впервые видела дом. В Карандамоне ее клан жил в скальной крепости или же, как во время путешествий, в палатках. Крыша дома немного напоминала седло, только была сделана из плоских, перекрывающих друг друга пластинок шифера. Похожие на две руки, к ним тянулись буйно заросшие деревянные леса. Красные и желтые цветы показывали свои головки из бесполезных зарослей. При всем желании Нандалее не могла представить себе, для чего это могло служить. Стены деревянных лесов состояли только из расположенных на расстоянии нескольких шагов балок, а крышей служили усики растений. Странно.
— Наконец-то, — прошептала Бидайн. — Я уже почти не чувствую ног.
Нандалее считала, что прогулка не стоила даже упоминания, но понимала, что будет довольно бессердечно честно сказать подруге, что она об этом думает.
— Это лучше, чем дыра в скале, правда? — В голосе Бидайн, указывавшей на дом, сквозило облегчение.
— Хм... — Нандалее жила в дырах в скале целыми зимами и никогда не бывала недовольна ими, пока они предоставляли защиту от колючего северного ветра. Лучше ли то, что перед ней... Разберемся. Главное, что здесь их будут учить тому, в чем она кое-что понимает.
Подойдя ближе, Нандалее учуяла лошадей. Но увидеть ни одну не увидела. Может быть, с другой стороны дома есть конюшни. Никто не вышел встретить их. Бидайн казалась несколько разочарованной из-за этого. Она постоянно вертела головой и глазела на все вокруг.
Короткая лестница вела к фронтону дома, перед которым находился поддерживаемый колоннами коридор. Зелень вилась и вокруг нескольких каменных колонн.
Входная дверь была более трех шагов в высоту. Она была двустворчатой, украшенной пышной резьбой. Похоже, они здесь любят безделушки. За дверью оказался просторный холл, из которого на галерею вели две лестницы. Приглушенный вечерний свет падал сквозь окно за их спинами. Пол был выложен мозаикой, изображавшей женщину, танцующую среди змей. Странно, пронеслось в голове у Нандалее.
Между лестницами возвышалась статуя из белого камня. Обнаженный воин с бронзовым щитом и коротким мечом из голубоватой стали. С галереи свисали яркие знамена. Темные пятна и разрезы на ткани позволяли предположить, что они уже бывали в других местах, не только в этом мирном зале. Несколько разочарованная, Нандалее поглядела на лестницу, по которой поднималась Айлин, и у нее захватило дух. Стены вдоль лестниц скрывались в полумраке. Свет отвлек ее взгляд и на несколько ударов сердца скрыл от нее истинное сокровище зала. На выкрашенных белым стенах висело оружие. Сотни видов! Мечи всех возможных форм и размеров. Было здесь и несколько копий и секир. Это хорошо, подумала она. Очень хорошо.
Айлин и Гонвалон провели их по лестнице наверх. Нандалее шла за ними. Она чувствовала силу, жившую в клинках. В сталь были вплетены чары, и ей казалось, что мечи рассказывают о героических подвигах, смерти и славе, которую когда-то завоевывали. Несмотря на то что клинки производили ухоженное впечатление, они были покрыты шрамами и зазубринами. Под подставками на стене висели маленькие латунные таблички. На каждой табличке были имена.
— Почему здесь нет луков? — В тишине зала ее слова прозвучали неестественно громко, а ведь она намеревалась говорить тихо и с уважением.
Айлин остановилась. Темноволосая воительница медленно обернулась к ней. Драконница окинула ее с ног до головы полным презрения взглядом.
— Мы учим своих учеников встречаться с врагом лицом к лицу. Мы ценим то, что наши враги знают, кто пришел казнить их. Послать стрелу — это подлый поступок. Равно как и использование отравленных клинков. Это не наш стиль.
Нандалее резко вздохнула. Оскорбление было довольно очевидным.
— Я понимаю, что некоторым не хватает силы и роста для того, чтобы натянуть длинный лук. Размахивать мечом, конечно, гораздо проще, если не обладаешь подходящей для лучника фигурой.
Бидайн с ужасом глядела на нее. А вот Айлин улыбнулась.
— Гонвалон, ты позволишь мне завтра преподать твоей ученице вводный урок по размахиванию мечом?
— Если мне можно будет на это посмотреть, — с улыбкой ответил тот.
— Она ничего такого не имела в виду, — вмешалась Бидайн. — Она из Карандамона. Всегда несколько прямолинейна. Она наверняка не хотела оскорбить тебя...
Нандалее положила руку на плечо подруге.
— Мне не нужно, чтобы за меня вступались. Я к твоим услугам в любое время, Айлин.
— Что ж, по крайней мере, мужества тебе не занимать. Итак, завтра в полдень во дворе. А теперь следуйте за нами в свои комнаты. Вам принесут легкий ужин. После этого вы должны будете рано отправиться отдыхать. Здесь мы встаем с первыми лучами солнца.
Эльфийка развернулась на каблуках.
На втором этаже они шли по широкому коридору, из которого вело несколько дверей. На стенах висело столько вставленных в рамы картин, что Нандалее не сумела разглядеть и пяди побелки. На картинах были изображены эльфы, накрытые столы или пейзажи. Было несколько сцен сражений. Но в целом в качестве украшения для стен Нандалее все это показалось скучным.
Внезапно Гонвалон остановился перед одной из дверей. На двери был вырезан стилизованный олень, похожий на тотемный знак ее клана.
— Это твоя комната, Нандалее. Ты будешь жить здесь многие годы. Если тебе что-то не нравится, можешь менять.
Она погладила оленя на отполированном дереве, борясь с воспоминаниями. Внезапно нахлынула тоска по родине. Интересно, как дела у Дуадана?
Внезапно она осознала, что Гонвалон наблюдает за ней. Перед ним она не собиралась проявлять слабость. Довольно и того, что она стояла обнаженная перед ним; не стоит пускать его еще и на самое дно души. Она толкнула дверь.
Комната была поразительно большой. Три узких арочных окна открывали вид на долину. Под ними стоял большой сундук. Постель занимала стену слева от нее. Над ней была полка. К счастью, в этой комнате не было ни одной из этих смешных картин. Завершал обстановку стол с двумя стульями. Свободного места было много. Мебель не сужала пространство. Никаких украшений. Стены были настолько белы, как будто их только что покрасили.
— Хорошо, — несколько напряженно произнесла она. Чем меньше она будет говорить, тем меньше неосторожных оскорблений сорвется с ее губ. Здесь лучше, чем у Парящего наставника. Здесь ей будет спокойно.
Гонвалон коротко попрощался и закрыл за собой дверь. Нандалее подошла к окну. На ее взгляд, было слишком тепло, да и сам воздух казался несколько удушливым. Она с любопытством ощупала стекло в оконной раме. Оно было почти совсем ровным. Она слыхала о том, что существуют окна из совсем прозрачного стекла, но никогда ничего подобного не видела. Она спросила себя, как открывают такие окна. Осторожно надавила на стекло. Деревянная рама слегка затрещала. Эльфийка испуганно отняла руку. Она ничего не хотела ломать.
В нерешительности, не зная, что делать дальше, она села на кровать. Она прогнулась под ней. Эльфийка озадаченно откинулась назад. Матрас оказался невероятно мягким! Наверняка набит не соломой. Она перекатилась вправо. Затем влево. Сможет ли она спать на этом? Она поглядела на пол. Пожалуй, доски пола будут поуютнее.
Дверь распахнулась, и в комнату вошел кобольд. В руках он держал большой, накрытый платком поднос. Не обращая на нее внимания, он прошел к столу и поставил поднос.
— Кружка воды будет позже, — пробормотал он и заученным жестом отбросил платок в сторону. На деревянной доске лежала краюха хлеба, кусок сыра и яблоко. Нандалее ожидала большего.
— Что не так? — спросил кобольд, словно разгадав ее мысли.
— Постель слишком мягкая.
Он склонил голову набок и пристально посмотрел на нее. У кобольда была темная, обветренная кожа и нос, выступавший на лице, словно нож. На его узких губах играла хитрая улыбка.
— Может быть, принести тебе валун в качестве ложа, чтобы тебе было уютнее?
— Меня устроит самое меньшее гранит. И у камня должна быть такая чудесно неровная поверхность.
Его улыбка стала шире.
— Сначала вода, — и с этими словами он исчез.
Вернувшись немного позже, он все еще улыбался, но больше ничего не сказал. Нандалее спросила себя, не допустила ли она ошибку. Она наслушалась историй о кобольдах. Говорили, что маленький народец всегда не прочь был поссориться.
Она в задумчивости съела свой скудный ужин. Она бросила вызов смертоносной воительнице и обменялась шутками с кобольдом. Это вообще излечимо? Почему она постоянно нарывается на неприятности?
Дверь приоткрылась, и в комнату просунула голову Бидайн.
— Можно я посплю у тебя?
— Только если займешь постель.
— Я могу и...
— Нет, пол — мой, — Нандалее улыбнулась. — Рада видеть тебя.
— Я тебе действительно не мешаю?
Вечно она переспрашивает! Бидайн неисправима.
— Нет. Я чертовски рада тому, что оказалась здесь не одна. И думаю, что мне нужен кто-нибудь, кто бы за мной присмотрел, — усмехнулась Нандалее.
Бидайн осторожно прикрыла дверь.
— Тут ты права. У тебя просто талант устраивать себе трудности.
Мятежница
— Я больше не могу, — со свистом выдохнула Бидайн. На ее мокрый от пота лоб налипли пряди волос. Щеки покраснели. Она оперлась на дерево и, казалось, едва дышала.
— Вперед! — крикнул Гонвалон. — Слабаки нам здесь не нужны.
Нандалее поразилась тому, что миниатюрная эльфийка настолько устала. Они ведь не пробежали и пяти миль, да еще таким шагом, которым она могла бежать целый день.
— Ты убьешь меня, если мне придется бежать дальше. Мне плохо... Я... — Ее стошнило.
— Здесь мы превращаем чародеев в воинов, Бидайн. Спроси как-нибудь свою подругу, каково это, когда тебе в затылок дышит свора троллей. Ты должна уметь бегать, чтобы выжить. Тебе нужна выдержка, чтобы стать хорошим воином!
— Да я же стараюсь. Я... — Ее снова стошнило.
Нандалее отвернулась. Бидайн рвало. Гонвалона это, похоже, не удивляло. Он смотрел на нее без сожаления.
— Мы будем бегать каждое утро, — спокойно произнес он, когда Бидайн устало вытерла рот и прислонилась к дереву. Лицо ее было покрыто потом, она была белее мела. Выглядит она жалко, подумала Нандалее.
— И с каждым днем ты будешь становиться лучше, девочка, — невозмутимо продолжал Гонвалон. Он указал на холм в отдалении, на котором стояла башня. — Я пробегусь с Нандалее до башни. А потом мы побежим обратно к главному дому. Когда я вернусь в главный дом, ты уже должна быть там. Или сегодня же вечером тебя не будет в этой долине.
Куда их привели? Нандалее почувствовала, что во рту у нее пересохло. Почему Гонвалон не договорил? Что происходит с чародеями, которые терпят здесь поражение? С эльфами, потерявшими свою семью и не ставшими драконниками?
— Пожалуйста... — Бидайн умоляюще глядела на него. — Пожалуйста, я не могу.
— Ты здесь затем, чтобы переступить собственные границы. Наступает новая эра, Бидайн. И мы, отверженные, в будущем станем могущественными. Те из нас, кто выстоит, — он обернулся к Нандалее. — Если ты откажешься бежать, тебя тоже уведут отсюда. Но для тебя это не должно вызывать трудностей, — с этими словами он отвернулся и побежал к башне.
— Беги, — сказала Бидайн.
— Я ведь не могу бросить тебя здесь.
Подруга попыталась улыбнуться.
— Конечно можешь. Я справлюсь. Как думаешь, сколько ему потребуется времени? До башни и обратно?
Нандалее поглядела на башню.
— Если дорога не слишком извилистая, то еще по меньшей мере час. Но я не знаю. Если он побежит быстрее...
— Думаю, он не настолько зол, как хочет казаться, — Бидайн встала и распрямила спину. — Мне уже лучше. Я справлюсь. Не переживай за меня. Больше часа, говоришь. Я не буду тебя обманывать. Бежать я не смогу. Но идти — это у меня получится.
Теперь она казалась действительно уверенной.
— Ты справишься!
— Да, я справлюсь.
Нандалее поглядела вслед Гонвалону. В голове роились мстительные мысли. Она глубоко вздохнула и вспомнила о Сайне. Нужно обуздать свои чувства.
— Я тебе покажу, что значит бегать. Я им всем покажу! — И она побежала. Не в том щадящем темпе, в котором начинала. Она хотела перегнать Гонвалона и вернуться в главный дом задолго до него. Она знала, что сможет выдержать это.
Вскоре она перегнала его. В бег она вложила всю свою силу. Легко нашла дорогу к башне. Бег освободил ее. Ярость отступила. Она чувствовала себя в равновесии с собой и всем на свете. Она снова встретилась с Гонвалоном, когда ему оставалось до башни еще больше трети пути. Он кивнул ей. Идиот! Думает, она забудет о том, как он обращался с ее подругой?
Она побежала дальше. Мышцы горели. Из-за этого чертового сидения в пещере она давно не тренировалась. Но она сумеет, в этом она не сомневалась. Дыхание ее хоть и участилось, но оставалось ровным. Немного болели суставы. Эльфийка попыталась игнорировать это и отпустила мысли. Бег — вот ее медитация. Не тот бред, которым она занималась у Парящего наставника.
Она снова достигла того места, где сломалась Бидайн. Нандалее бросила быстрый взгляд через плечо. Гонвалона не было видно. До него должно быть еще много миль.
В хорошем настроении она добежала до гребня невысокого холма. Пятьюдесятью шагами ниже на берегу ручья сидела Бидайн и мыла голову.
Нандалее ринулась к ней.
— Что ты там делаешь? — закричала она, вне себя от возмущения.
— Я не собираюсь терпеть, что от меня воняет, когда они уведут меня отсюда, — она печально поглядела на нее. — Мне жаль, что я обманула тебя. Я знала, что не дойду обратно.
Нандалее присела на берегу рядом с ней.
— Тогда им придется увести нас обеих. Ты первая настоящая подруга, которая появилась в моей жизни. Я не брошу тебя в беде.
— Потому что я трусиха и по ночам забираюсь к тебе в постель?
— В этом нет ничего необычного. Неужели ты думаешь, что до тебя никто не забирался в мою постель? Необычно в тебе то, что ты не храпишь.
Бидайн сдержанно улыбнулась.
— Пожалуйста, беги дальше. Я не вынесу, если из-за меня...
— Не из-за тебя! У них несправедливые правила, и ты ведь знаешь, что я подчиняюсь нелегко. У меня есть свои собственные правила. Я лучше отправлюсь с тобой в изгнание, чем оставлю тебя здесь.
— Но о тех, кто не стал драконником, никто никогда ничего не слышал.
— А ты так хорошо в этом разбираешься?
Бидайн потупила взгляд.
— Конечно нет. Я знаю не больше тебя... Есть драконники. Ты когда-нибудь слышала о тех, кто потерпел поражение? Я имею в виду, что кто-то должен был что-то слышать. Они ведь не растворяются в воздухе. Они...
— Они наверняка режут овощи на кобольдских кухнях. Те, кто однажды попал в кобольдскую кухню, не выходят оттуда.
Бидайн не улыбнулась.
— Ты должна бежать. Уходи сейчас же!
— Мы сделаем это вместе.
— Я не могу!
Бидайн произнесла это так устало и безнадежно, что Нандалее осознала, что все разговоры будут бесполезны. Здесь важны только поступки.
— Ты можешь залезть мне на спину!
— Что?
— Это был не вопрос, это был приказ! Если ты не хочешь, чтобы нас постигла одна и та же судьба, слушай меня. Я охотница. Я могу целый день нести убитого оленя по глубокому снегу, — беззастенчиво солгала она. — По сравнению с оленем ты всего лишь зайчонок. Давай!
В глазах Бидайн сверкнула искорка надежды.
Нандалее взяла ее на закорки, и девушка оказалась действительно не очень тяжелой. На первом отрезке пути Нандалее перешла на легкую рысь, вскоре ноги у нее горели сильнее, чем прежде, а когда ей пришлось спускаться с холма, она замедлила шаг, попыталась выровнять дыхание, но уже вскоре не могла сдерживаться. Бидайн настояла на том, чтобы пойти пешком.
Нандалее подчинилась. Подруга хромала и пыталась, насколько это было возможно, скрыть это.
— Подвернула лодыжку?
— Все... в порядке! — выдавила Бидайн сквозь сжатые зубы.
Не в порядке! Когда Нандалее обернулась, то увидела Гонвалона. Драконник бежал в своем спокойном темпе и был, пожалуй, на расстоянии еще полумили.
— Возвращайся на спину!
Бидайн не сопротивлялась. Теперь, казалось, она весила вдвое больше, чем у ручья. Нандалее смотрела на дорогу под ногами. Просто продержаться, думала она. Она то и дело повторяла эти слова, а пот градом катился по лицу. Она то шла, то бежала. Сильно наклонившись вперед. Неровная дорога с кустиками травы посредине становилась все ближе и ближе. Скоро она рухнет. Нет, не думать о поражении! Только о победе. А если не получится, то не думать ни о чем! Она представила себе просторный белый зимний пейзаж. Заснеженную равнину, обрамленную вдалеке деревьями. Снег скрипит под ее шагами. Прохладный ветер дует в лицо. Ей хорошо.
— Мне хорошо, — негромко пробормотала она. Дорога расплывалась перед глазами. Она на этой равнине! Она сильна и в хорошем настроении.
Она услышала за собой шаги. Видение зимнего пейзажа поплыло перед внутренним взором. Гонвалон? Если это он, то он уже не бежит. У Нандалее не было сил обернуться. Она смотрела вниз. Бидайн, казалось, становилась все тяжелее и тяжелее, цеплялась за плечи и не шевелилась.
Дорогу сменили каменные плиты.
Нандалее почувствовала, что на нее смотрят. Должно быть, она рядом с большим домом, но у нее уже не было сил поднять голову. Она продолжала идти дальше. Шаг за шагом. Она уже едва брела. Каждый шаг давался с трудом.
— Спусти меня, — прошептала ей на ухо Бидайн.
Нет, этого она не сделает! Она сама решит, когда окончится путь. Или Гонвалон.
Нандалее добралась до короткой лестницы, ведущей ко входу. Ноги ее дрожали, когда она поставила ногу на первую ступеньку. Левую икру обожгла судорога. Она боялась, что нога просто подломится. Она вытянула в сторону правую руку. Вслепую ощупывала пустоту, пока ее пальцы не коснулись каменных перил. Опершись, она поднялась на следующую ступень.
— Довольно! — произнес за ее спиной Гонвалон. — Вы обе оказались у дома раньше меня. На сегодня достаточно.
Но Нандалее не удовлетворилась этим. Она поднялась на следующую ступень. Икры горели так, как будто тело ее пронзили раскаленные нити. Бидайн шевельнулась на спине. Она хотела спуститься.
— Оставь это! — прошипела Нандалее. Еще всего пара шагов. Она поднялась на следующую ступень. Теперь это вопрос чести. Она хотела коснуться дверей. Только тогда они будут у цели.
Она услышала гул голосов.
Еще один шаг. Лестница преодолена. Белые сапоги, в которые были заправлены просторные белые штаны, показались прямо перед ней. Нандалее подняла глаза, но не смогла увидеть ничего выше пупа — настолько сильно она наклонилась.
У стоявшего перед ней была узкая приталенная верхняя одежда, подол которой был вышит серебряными нитками. Вместо пояса вокруг узких бедер была обернута белая шелковая лента.
Теплая рука легла на ее шею. Бидайн хотела что-то сказать, но сумела произнести только неясный звук.
— Здесь игра заканчивается, — произнес знакомый голос. Айлин!
Драконница усилила давление на ее шею одним-единственным пальцем, и все тело Нандалее словно онемело, она не могла сдвинуться с места. Кто-то подбежал и снял Бидайн с ее спины.
— Пройдет еще около получаса, прежде чем ты сможешь самостоятельно двигаться, — произнесла эльфийка. — Если я говорю, что что-то заканчивается, то предполагаю, что моим словам подчинятся. Мы, драконники, равны друг перед другом. Никто никого не превосходит. Вы обе совершенно не заслужили того, чтобы находиться здесь. Вы находитесь в Белом чертоге исключительно потому, что вас изгнал из пещеры Парящий наставник. Самый слабый из здешних учеников здесь стоит выше вас. Я не потерплю, чтобы вы двое позволяли себе вольности. Свободу нужно заслужить, — еще одно касание вывело Нандалее из оцепенения. — Ты отправишься в свою комнату, поешь немного, затем отдохнешь. В полуденный час я тебя жду. Ты должна сразиться со мной на мечах.
Айлин снова надавила на нее одним-единственным пальцем. Ощущение было такое, что Нандалее расколдовали. Она выпрямилась. Эльфийка была выше Айлин. Драконница могла бы быть сестрой Бидайн, она была такой же миниатюрной и хрупкой, с длинными черными волосами. Только осанка у нее была гораздо более прямой, чем у ее подруги. И лицо ее было твердым, словно высеченным из камня. Не было никаких округлостей. Только прямые линии и углы правили на этом лице. Казалось, жизнь стерла с этого лица способность проявлять чувства.
Нандалее тоже попыталась встать ровно.
— Увидимся в полуденный час, — произнесла она. Скрыть усталость ей не удалось.
Айлин отступила в сторону. На всем пути в комнату Нандалее держала спину настолько ровно, словно проглотила палку. И только когда за ней закрылась дверь комнаты, она позволила себе изможденно вздохнуть. На столе стояла доска с хлебом, сыром и виноградом. Рядом с доской — кружка воды. Неужели здесь нет ничего другого? Неважно. Она все равно не сможет ничего проглотить. Устремив глаза на среднее из трех окон, она рухнула на кровать и стала наблюдать за тем, как восходит солнце.
Когда солнце переместилось ближе к зениту, она встала. Выпила глоток воды и съела несколько виноградин. Затем потянулась. Избавиться от глухой усталости ей не удалось. Но она была исполнена решимости скрыть ее. Выходя из комнаты, она выпрямила спину и сосредоточилась на том, чтобы походка ее казалась сильной и окрыленной.
Айлин ждала возле дома. Терраса под каменными арками была занята учениками. Их было не очень много. И дюжины не наберется. Ни у кого из них не было оружия, шлема или части доспехов. Беспристрастному наблюдателю, наверное, никогда не пришло бы в голову, что это обширное поместье предназначено для того, чтобы обучать искусству убивать.
Айлин стояла немного в стороне от дороги. Рядом с ней была Бидайн. Нандалее вздохнула. Вероятно, подруга молила о милости для нее. Когда Бидайн поймет, что она сама разбирается с тем, что ей нужно?
Айлин приветствовала ее, коротко кивнув головой.
— Ты когда-нибудь сражалась мечом?
— Нет, — для охотницы меч представлял собой ненужный балласт. Он никогда не был ей нужен. Мечами обладали лишь немногие нормирга. Может быть, они полезны на войне. Но лук казался ей гораздо более полезным. А если враг подбирался слишком близко, у охотника всегда был при себе охотничий нож.
Приблизившись, Нандалее заметила, что газон в том месте, где стояла Айлин, был пропитан водой, несмотря на то что дождя давно не было.
— В реальных сражениях зачастую нельзя выбрать почву, на которой придется сражаться за жизнь, — объяснила эльфийка, словно, в отличие от дракона, умела читать ее мысли. — Мы всегда предъявляем высокие требования к своим ученикам. Когда придет день твоего первого настоящего боя, ты будешь благодарна нам за это.
— День моего первого сражения уже давно миновал. Я уже сражалась с троллями, — гордо произнесла Нандалее, очень громко, чтобы все ее слышали.
— Конечно, с луком. Когда они подбираются ближе, это уже другое, — крикнул один из учеников, парень со светло-русыми волосами и благородными чертами лица, пугающе напомнивший ей Сайна. Она решила не сердиться. Ничего подобного тому, что произошло в драконьей пещере, не должно было повториться.
— Я была так близко к ним, что чувствовала их вонючее дыхание на своем лице, — спокойно произнесла она. — Есть здесь кто-нибудь другой, кто уже бывал поблизости от троллей?
Айлин снизошла до слабой улыбки.
— Можно ли заключить из этого, что ты плохая лучница?
— Нет, просто на меня напало больше троллей, чем у меня было стрел.
Драконница махнула рукой одному из учеников. Он принес ей две палки из красно-коричневого дерева длиной примерно в руку. На древесине было несколько вмятин, но трещин не было совсем. Не дожидаясь приказа, ученик удалился. Схватив Бидайн за руку, он утащил ее за собой.
— Ты отдохнула, Нандалее?
Она кивнула Айлин. В тот же миг последовала первая атака. Айлин ринулась вперед, словно змея. Нандалее отскочила назад и подняла палку вверх, чтобы парировать удар.
Драконница изменила направление удара. Ее деревянный меч описал элегантную дугу под оружием Нандалее. Айлин лишила удар силы и лишь легонько коснулась ее живота.
— Стоять к врагу лицом к лицу — это совсем не то, что сделать выстрел с расстояния в сотню шагов, не так ли? — Она убрала палку. — После урока ученик кланяется своему учителю.
— Я думала, что мой учитель — Гонвалон.
— Учитель — это тот, кто всегда чему-либо учит.
— Я поклонюсь Гонвалону, когда он чему-нибудь научит меня, — упрямо ответила она.
— Значит, ты полагаешь, что наши правила на тебя не распространяются?
Нандалее выдержала ледяной взгляд драконницы.
— Хорошо, значит, перейдем к следующему уроку.
На этот раз внезапная атака практически не застигла Нандалее врасплох. Она увернулась и, в свою очередь, атаковала Айлин. Та парировала удар. Он был слишком силен. Палка Нандалее соскользнула с дубинки. Вместо того чтобы блокировать удар, она наклонила оружие, так что сила удара Нандалее увлекла ее вперед. Она закачалась. Удар пришелся ей в подколенную впадину. Она рухнула. Пинок в спину отправил ее лицом вниз, на топкую траву.
— Как я уже говорила, после урока ученик кланяется учителю, — насмешливо произнесла Айлин. — Те, кто усваивает это слишком поздно, просто бросаются ниц.
Нандалее поднялась. Вся ее белая одежда была забрызгана грязью. Зато Айлин по-прежнему сверкала белизной. У нее не испачкались даже сапоги.
— Когда урок окончен, оружие выпускают из рук, — спокойно произнесла драконница.
Нандалее кивнула, борясь с собственным гневом. Голос ее звучал сдавленно, когда она ответила.
— Хорошо. Это я поняла.
Учительница удивленно подняла бровь.
— Что ж, значит, будем продолжать, — она приветствовала Нандалее легким опусканием деревянного клинка.
Нандалее ответила на приветствие. Ее левая нога все еще болела под коленом, в том месте, куда пришелся удар. Она практически не могла опираться на нее. Продолжать урок было неразумно, но гнев и уязвленная гордость взяли верх над рассудком. Поэтому она позволила подбить себя на то, чтобы схватить свой деревянный меч обеими руками и размахнуться для сильного удара, нацеленного прямо в голову Айлин.
Учительница осталась стоять на месте. Она даже не предприняла попытки парировать своим тренировочным мечом. Вместо этого в последний момент она молниеносно подняла вверх левую руку. Схватила меч большим и указательным пальцами. Таким жестом обычно давят надоедливое насекомое.
А для Нандалее это было все равно что ударить мечом по скале. Вся сила удара вернулась к ней, и даже собственный гнев накатил на нее, словно волна, разбившаяся о каменистый утес. Она чувствовала себя посрамленной. Беспомощной, словно маленький ребенок, восстающий против взрослого.
Некоторые зрители рассмеялись.
— Мы не можем просто сразиться меч против меча или тебе нужна магия для того, чтобы выстоять против меня?
Эти слова были нацелены лучше любого из ее ударов мечом. Айлин отступила на шаг и вызывающе подняла деревянный меч.
Несмотря на боль и ярость, Нандалее осознала, что ничего не добилась. Драконница многократно превосходила ее. Все, что принесут ей эти слова, это новую порцию побоев. И ее упрямство снова победило. Она примет неизбежное. Она не сдастся так просто!
Эльфийка подняла меч, чтобы ответить приветствием фехтовальщиков. Мелкие волоски на руках встали дыбом. По телу ее пробежали мурашки, и взгляд затмило видение магического мира. Она увидела силовые линии, стекающиеся на ее деревянном мече. Вокруг Айлин не было никакого сколько-нибудь приметного узора. Она держала слово и не плела заклинаний. Да ей это и не было нужно! Быстро, словно падающий с неба за зайчонком сокол, она атаковала, чтобы вдруг замедлить движения.
Нандалее без труда парировала удар, ни на миг не выпуская из поля зрения Айлин, двигавшуюся проворно, словно кошка. Раздались крики пораженных зрителей. Мастерица меча тоже казалась удивленной. Драконница провела финт и снова непостижимо замедлилась.
Нандалее отразила удар. Айлин снова ускорилась и, проскользнув мимо нее, толкнула локтем под ребра. Оглушенная, Нандалее попятилась. Видение магических нитей вокруг меча расслоилось.
Айлин обернулась и рубанула сверху. Деревянный меч угодил Нандалее прямо по лицу. Переносица сломалась. По губам потекла кровь. Лицо онемело. Айлин ударила ее мечом плашмя и попала по глазам.
Нандалее попятилась. Поверх силовых линий плясали яркие светящиеся точки, мгновение благословенной глухоты миновало. Боль нахлынула на нее с такой настойчивостью, что ее затошнило, и эльфийка наклонилась вперед. Веки в мгновение ока превратились в наполненные кровью мешки. Ей оставалось только магическое зрение. Но она уже не могла думать, не могла действовать, став безвольной рабыней собственной боли. Никогда прежде она не чувствовала себя настолько беспомощной. Казалось, что прямо в мозг за переносицей ей впивается длинный раскаленный шип. Из носа лился ручей крови, смешиваясь со рвотой.
Новый удар пришелся по деревянному мечу и выбил оружие у нее из руки. Грубый толчок в грудь отправил ее на топкую землю, где она принялась беспомощно водить вокруг себя руками.
Она видела ауру Айлин. Красный цвет ярости и легкий налет синевы, как будто учительница тоже испугалась чего-то. Глухая пульсирующая боль стучала в висках. Ослепленная ударом, Нандалее видела только своим Незримым оком. Пучок силовых линий по-прежнему соединял ее с тренировочным мечом.
Затопившая собой все боль понемногу отступила. Она не сдастся! Только не так! Еще один раунд. Она сознавала, что снова потерпит поражение. Но девушка была исполнена безумной решимости сражаться дальше там, где любой другой давно бы сдался. Она не позволит унизить себя! Напротив, она пристыдит Айлин! Она уверенно схватила меч. Драконница стояла над ней; должно быть, наблюдала. Синева в ее ауре стала чуточку сильнее.
Нандалее нанесла упрямый удар по ногам учительницы. Его было легко парировать. Деревянные палки схлестнулись с громким стуком. Звук, лишь подчеркнувший немую тишину, повисшую вокруг.
— Сдавайся! — В голосе Айлин не слышалось ни капли подавляемого страха. Гнев свой она тоже скрывала. Слова ее звучали просто очень уверенно.
Вместо ответа Нандалее перевернулась, села и снова подняла меч. Сможет ли она уколом пробить защиту эльфийки?
Мощный удар выбил оружие у нее из руки. Оно отлетело прочь. Нандалее услышала, как он шлепнулся на вязкую землю на довольно большом расстоянии от нее.
Айлин поставила ей ногу на грудь и медленно стала надавливать.
— Ты побеждена.
Нандалее схватила деревянный меч Айлин, отчаянно пытаясь вырвать его из рук драконницы. Магия давала ей силы, многократно превосходящие обычные. Но теперь сплела заклинание и Айлин.
— Ты используешь то, что хотела запретить мне, — произнесла она так тихо, что кроме Нандалее этого не услышал никто. При этом она немного сдвинула деревянный меч, острие которого теперь было нацелено на горло Нандалее. Дерево затрещало под нажимом обеих.
Нандалее почувствовала, что проигрывает. Дюйм за дюймом продвигался меч по направлению к горлу.
— Довольно!
Рядом с драконницей появилась чужая аура. Голос был знакомым. Гонвалон!
— Ты учительница. Ты должна лучше владеть собой! — негромко упрекнул он Айлин. — Достаточно!
Айлин отпустила ее. Отступила. У Нандалее от облегчения закружилась голова.
— Пожалуй, мне никогда не попадалась настолько глупая ученица, — произнес Гонвалон, беря ее на руки. Вскоре влажное чавканье лужайки сменилось стуком его сапог по каменным плитам. Он нес ее к дому. Нандалее с удовольствием положила бы руку ему на плечо, но слишком устала, чтобы пошевелить хоть пальцем.
— Я позову целительницу, — пробормотал Гонвалон. — Никогда так больше не делай! Как ты могла так спровоцировать Айлин? — Несколько шагов он молчал, а затем негромко добавил, словно обращаясь к самому себе: — Что это, Нандалее, глупость? Или тобой движет безумие?
При дворе
У Артакса кружилась голова. Вино на этих праздничных банкетах было поистине лучше, чем в деревенском кабаке в Бель- беке. Оно было совершенно не кислым. Что у вина может быть такой вкус... А анисовая водка! К сожалению, это единственное, что было лучше. Все эти роскошные, слишком жирные блюда... От них ему постоянно делалось дурно. Ладно, вино тоже могло немного сыграть свою роль — но в первую очередь дело было в жирных блюдах. Пять-шесть бокалов вина — это мелочи!
Артакс поглядел на посла Валесии, сидевшего за праздничным столом на почетном месте по правую руку от него. От жирной медузы пахло, как от девушки. А его голос — резкий и жеманный! Посол стал неприятен ему с первого взгляда. Как там его звали... Артакс зажмурился, отыскивая его имя в воспоминаниях Аарона. Но там не было ничего. Неважно, подумал он, улыбнулся послу и поднял свой золотой бокал вина.
— За вечную дружбу между Арамом и королевством медуз.
Рыжебородый посол уставился на него широко раскрытыми голубыми глазами.
— Э, что вы имеете в виду?
— Великий соизволил использовать метафору, — вмешался Датамес, тот безбородый красавчик, который был его гофмейстером. — Королевство медуз, так называем мы царство на дне морском, мир неповторимой красоты и буйства красок. Я полагаю, что сделать королевству Валесия более удачный комплимент было невозможно; ибо слава Белого Зелинунта, прекраснейшего города мира, вышла далеко за пределы границ.
Поразительно, как этот Датамес умеет болтать, подумал Ар- такс. Просто чудесно. Этот гофмейстер поистине полезен. Если бы он только не выглядел, словно безбородый юнец. Это портило его внешность. Печально. Может быть, он болен какой-то болезнью, из-за которой не растет борода?
Голубые глаза посланника засияли.
— Какое поразительное сравнение. Великий — поистине поэт среди правителей!
Этот парень только что назвал его плебеем? Артакс поднялся. Такие слова он уже знает! Он уже не какой-нибудь там глупенький крестьянин. Воспоминания Аарона были полны подобных слов!
У Артакса закружилась голова. Боги всемогущие, ему дурно! Последний бокал вина... С ним что-то было не так. Придется поговорить об этом с Датамесом! Негоже, чтобы за праздничным столом разливали испорченное вино.
Едва он поднялся на ноги, как все разговоры смолкли. Все гости поднялись. Как же это раздражает! Еще один пункт в длинном списке вещей, которые нужно обсудить с Датамесом. Как же надоели эти списки, подумал Артакс. Едва расправишься с одним, как гофмейстер приходит с новым. Тошнит от всего этого! Он громко рыгнул.
— А теперь бессмертный желает удалиться, — любезным тоном произнес Датамес. — Он благодарит нашего благородного гостя и желает всем доброй ночи.
— Прекрасно, — пробормотал Артакс. Датамес действительно умеет обращаться со словами, подумал он, сделал шаг, покачнулся и порадовался тому, что Джуба бросился к нему, чтобы поддержать.
Казалось, голова вот-вот лопнет. Джуба вывел его из праздничного зала, и Артакс застонал. Он смутно помнил, что до его спальных покоев еще идти и идти. Еще один пункт в списке! Сократить перемещения по дворцу!
— Великий, у вас жар. Вам следовало бы давать меньше аудиенций и пока не ходить на банкеты. Я серьезно тревожусь за вас.
— Очень мило с твоей стороны, — заплетающимся языком ответил Артакс. Его обычно такой суровый военачальник мог быть по-настоящему классным парнем, если с ним как следует раззнакомиться. — Ты не мог бы отвести меня к поилке для скота?
— К поилке для скота, великий? Боюсь, я не понимаю...
— Да ладно, Джуба, к поилке для скота! Перед домом Сирана. Я когда слишком перепью в трактире, всегда сую голову в поилку. Холодная вода творит настоящие чудеса.
Джуба откашлялся.
— Боюсь, великий, дом Сирана не так уж близко.
— Дерьмо, — пролепетал Артакс. — Мы забрались так далеко?
На это Джуба не ответил. Он отвел его в королевскую спальню, и, сев на постель, Артакс испытал бесконечное облегчение. Рухнуть и уснуть. Отдохнуть... Отдохнуть, черт побери!
— Джуба?
— Да, великий.
— Пожалуйста, не надо никого из гарема. Боюсь, я не совсем в том состоянии...
— Конечно, великий. Может быть, принести чашу с водой вместо поилки для скота?
— Поилки для скота? — Проклятье, Артакс вспомнил. Ничего подобного не должно больше повториться. Он не имеет права отпускать замечания относительно своего крестьянского прошлого. Он широко усмехнулся. — Это была шутка, Джуба. Про поилку для скота.
— Я так и подумал, великий. И если вы позволите... Вам действительно стоит поберечься. Вы еще не совсем оправились от ранения, нанесенного Муваттой. И мне кажется, у вас жар. Не послать ли лучше за придворными врачами?
— О да, придворные врачи. Им не придет в голову ничего лучшего, чем пустить тебе кровь. Все, что тебе нужно, это несколько часов сна.
Вот если он прав, то он прав, подумал Артакс. Иногда — очень редко — Аарон оказывался не таким уж плохим парнем.
— Я просто хочу немного поспать, Джуба. Не нужны мне здесь шарлатаны.
— Как прикажете, великий.
Так мрачно, подумал Артакс. Джуба понятия не имел, что это такое: позволить пустить себе кровь. С ним это происходило чаще всего на поле боя, но не в собственной постели. Просто отвратительно! Конечно, его военачальник прав, неразумно появляться на всех этих пиршествах. Лучше полежать в постели, подумал Артакс. Но этот вечер был важен. Эта медуза, посол из Валесии, пришел, чтобы попросить его послать его правителю на три года несколько каменотесов и архитекторов. Они должны были помочь ему в строительстве Зелинунта. В качестве ответной услуги он получит целый корабль первоклассных бронзовых мечей. Его королевству нужны мечи, чтобы выстоять в войне против Муватты. От каменотесов и архитекторов он может отказаться. По крайней мере, пока что. И как это только Аарон выдерживал эти бесконечные банкеты и пустую болтовню?
— Тренировка, дорогой мой. А теперь тебе нужно отдохнуть. Мы по-настоящему беспокоимся.
Артакс вздохнул и рухнул ничком на свою мягкую постель. Он так устал! И Джуба прав. Наверное, у него действительно жар и он, вне всякого сомнения, выпил слишком много.
Его окружила темнота, и он скользнул в сон, где чувствовал себя гораздо сильнее.
Аарон сел. Наконец-то он снова свободен. Потребовался не один день. Только когда Артакс в буквальном смысле валился с ног, он снова мог стать свободным. Нужно удержать его здесь, при дворе. Эта жизнь — ничто для деревенского увальня! Аарон знал, что Артакс хотел объехать королевство и убежать от своих здешних обязанностей. Он уговорит его, что это безответственно. Он ведь так сознателен, этот крестьянин.
— Джуба!
— Великий, вы...
— Нет, — резко перебил он военачальника. — Я не буду беречься. Мне нужно управлять империей. Принесите мне список казненных священнослужителей. Я хочу изучить его и поразмыслить, не пропустили ли мы парочку. И что с Барнабой, доверенным лицом верховного жреца Абира Аташа? Когда его, наконец, схватят? Я хочу получить его голову. Как случилось, что он все еще на свободе?
— Арам — большое королевство.
— Не нужно отговорок, Джуба. Не думай, что я отпустил поводья.
— Нет, конечно же, повелитель.
Так хорошо снова полностью повелевать своим телом. Этот крестьянин... Артакс еще сведет его с ума. Нужно избавиться от этого парня! Но как? Эти грезы об Альмитре и варварской принцессе, от которой воняет лошадьми... Но чего другого можно ждать от крестьянина? Наверняка он чувствует себя неуютно, когда в его постели лежит выкупанная женщина.
— Приведи мне... — Эти имена. Он никогда не мог их запомнить. В отличие от маленького крестьянина. Но его разум сейчас наверняка не стоит будить только ради того, чтобы узнать имя одной из обитательниц гарема. — Приведи мне эту высокую светловолосую из гарема. Ту, у которой длинные ноги, которая почти не говорит на нашем языке. Ты понял, кого я имею в виду, Джуба?
Военачальник кивнул.
— Да, великий. Но вы ведь только что сказали...
— Забудь о том, что я только что говорил. Просто приведи мне девочку. И не забудь списки!
— С вами все в порядке? — Джуба пристально поглядел на него. Неужели что-то заметил?
Аарон ободряюще улыбнулся ему.
— Поверь мне, друг мой, со мной все отлично. Этой ночью я снова совсем прежний!
О сломанных носах и темных сердцах
В комнате стоял чужой запах. Запах весеннего леса. Нандалее почти не могла пошевелиться. Голова казалась похожей на гнездо растревоженных шмелей. Она попыталась открыть глаза. Они все еще казались опухшими. Она мелко дышала ртом, потому что нос слишком сильно болел.
— Ты хорошо сражалась. Что, впрочем, не свидетельствует о большом уме: нельзя так сильно дразнить Айлин, — с ней говорила эльфийка. Акцент у голоса был довольно странный. Она была не из нормирга. И не из Аркадии. С помощью большого и указательного пальцев Нандалее разлепила веко правого глаза. Свет тут же, словно кинжал, ослепил ее, и глаза начали слезиться. Перед ней сидела высокая черноволосая эльфийка. Ее лицо было настолько маленьким, что казалось очень худым. Губы — полные и чувственные. В зеленых глазах со светло-коричневыми искорками отражалась лукавая улыбка. На незнакомке было белое платье с воротником-стоечкой, очень похожее на то, что было у Айлин. Однако по подолу этого платья шла золотая вышивка.
— Кто ты? — Нандалее отпустила веко, и ее очень сильно опухший глаз тут же закрылся.
— Меня зовут Ливианна. Я буду одним из твоих учителей.
Нандалее молча вздохнула. Она бы предпочла побыть одна.
— Боюсь, я сейчас не в том состоянии, чтобы чему-то учиться.
— Друзей у тебя немного, не правда ли?
Отвечать на этот вопрос у Нандалее не было ни малейшего желания. Между ними повисла тишина, нарушаемая только негромким жужжанием мухи. А незнакомка хорошо умеет молчать, подумала Нандалее. Болтунов она не любила.
— Насколько ты ценишь свою внешность?
— Не очень. Могу себе представить, что выгляжу кошмарно.
— Кто-то должен вправить тебе нос. Опухоль спадет. Но нос...
— Он перекошен? — Ей не хотелось иметь лицо, служащее насмешкой для других. Она и без того чужая.
— Он опух и перекосился. Если в течение нескольких дней его не вернуть в первоначальное положение, он таким и останется. Если переносица разбилась на куски, выправить нос будет тяжело. Если ничего не предпринять, у тебя могут возникнуть небольшие трудности с дыханием.
— Ты целительница?
— Я обучаю языкам и игре на флейте.
Что это, шутка? Девушка пожалела, что не может видеть лица Ливианны. Она пришла сюда, чтобы учиться сражаться. Что ей делать с игрой на флейте!
— Я могу попытаться исправить твой нос, если ты разрешишь.
Судя по тому, как Ливианна описала ее теперешнее состояние, терять ей особо нечего.
— Это было бы мило.
Эльфийка негромко рассмеялась.
— Пожалуй, сейчас ты уже не будешь называть это милым, — она коснулась израненного носа, и Нандалее почувствовала, как шевельнулась сломанная переносица. Боль была настолько сильной, что на глаза у нее выступили слезы и эльфийка застонала. По верхней губе потекла кровь. Внезапно в лицо ей ударил порыв ледяного ветра. Она содрогнулась. Нос словно онемел. Боль отступила.
— Что это было?
— Немного магии. Меня удивляет, что никто не позаботился о тебе. Хотя...
Нандалее подождала, не скажет ли эльфийка чего-нибудь еще, но Ливианна предпочла промолчать.
— Ты думаешь, что они меня не любят.
— Я бы скорее сказала, что они боятся Айлин. Айлин хотела, чтобы тебе было больно. Это, кстати, был довольно примечательный удар. Нацеленный на то, чтобы ослепить противника. Жаль только, что при этом мешает нос.
— Она свое получит.
— А вот сейчас, дорогая, ты несешь чушь. Хоть твой протест против Айлин заслуживает уважения, однако совершенно маловероятно, что ты когда-либо сумеешь победить ее. Надеюсь, ты понимаешь, что она играла с тобой. Если она настроена серьезно, то убивает первым же ударом. Не связывайся с ней. Хорошую воительницу отличает то, что она избегает сражений, которые не может выиграть. А ты ведь хочешь стать хорошей воительницей.
— Звучит непохоже на то, чтобы ты была воительницей, — грубо ответила Нандалее и с трудом сдержалась, чтобы не назвать незнакомую эльфийку трусихой.
— А кто такой воин? — провоцирующе спокойно поинтересовалась та.
— Глупый вопрос. Тот, кто сражается за определенное дело и при этом достаточно храбр, чтобы рисковать жизнью.
— И ты полагаешь, что для этого обязательно держать в руках меч?
— А как иначе можно сражаться! Конечно, воительница могла бы воспользоваться мечом или... — Она почувствовала, что ступила на тонкий лед. — Возможно, чародеи тоже могут быть полезны в бою, — наконец признала она.
Ливианна негромко рассмеялась.
— Да, это точно. Равно как и разведчики, которые без оружия, одни отваживаются проникать во вражескую среду, чтобы разведать их слабости. Разве их задача не опаснее, чем у тех, кто стоит на поле боя в окружении товарищей? Они могут надеяться только на самих себя. Никто не поможет им, если их обнаружат.
— А ты — вот такой разведчик?
— Если бы я действительно была им, то не имела бы права рассказывать тебе об этом или вынуждена была бы солгать тебе. Давай лучше поговорим о чем-нибудь другом.
Нандалее снова попыталась открыть глаза, но ей это не удалось, поэтому она вызвала в памяти лицо Ливианны. Ее узкое лицо было резким. Представить себе ее одну среди врагов было довольно легко. Пожалуй, трусихой она не была.
— Ты умеешь играть на флейте?
Нандалее покачала головой и тут же пожалела об этом. В затылке заявила о себе глухая, пульсирующая боль.
— Это бесполезно. Пустая трата времени.
— Что касается этого, тебе придется пересмотреть свои убеждения или ты не станешь одной из драконниц.
— Ты ведь не станешь утверждать, что они будут играть на флейте или петь серенады врагам Альвенмарка.
— Здесь мы часто думаем не только о том, как однажды вы сможете выстоять против наших врагов. Вы должны уметь выстоять и в борьбе с собой. Чтобы жизнь не слетела с катушек полностью, необходимо сохранять равновесие. Твоей главной задачей станет разрушение, уничтожение жизни, и если заглянуть дальше в будущее, то, возможно, ты даже станешь участвовать в том, что будешь помогать разрушать культуры и изглаживать из умов идеи. Ибо враги, которых мы убиваем, — это не только те, кто приходит с мечом в руках. Справляться с этой задачей на протяжении долгого времени ты сможешь только тогда, когда твой характер закалится и ты до глубины души будешь уверена в том, что поступаешь правильно. Даже самые сильные души однажды вынуждены бороться с сомнениями. Я еще не встречала никого, кто, проливая кровь, однажды не рухнул бы в пучину тяжелых сомнений. Поэтому важно что-то и создавать. Чтобы в тебе оставалась связь с прекрасным в этом мире. К примеру, Айлин поет, когда остается одна. А я могу выплакать всю свою грусть флейте, и с каждой нотой, которую я сыграю, на душе у меня становится легче. Другие из нас создают скульптуры, работают с бронзой или стеклом. Ты должна найти способ самовыражаться. Мы воспринимаем Это настолько же серьезно, как и обучение бою. Если ты не сможешь научиться справляться с собственной грустью и темнотой внутри себя, то будешь похожа на короткую вспышку. Я уверена, что у тебя большой талант, но ты погибнешь в расцвете лет, если не будешь беречь себя.
Нандалее не была уверена в том, стоит ли верить этому. Какие такие могут быть угрызения совести, если ты убиваешь троллей или других врагов? Рассказанное Ливианной она сочла полной чушью. Впрочем, она поостереглась говорить об этом эльфийке в открытую.
— Ты будешь учить меня?
— Совершенно точно. Но, я думаю, ты имеешь в виду кое-что другое. К каждому ученику приставляют учителя в качестве духовного брата. У тебя это будет Гонвалон. К сожалению, меня не было здесь, когда принималось решение по этому поводу. Думаю, эту задачу лучше было бы доверить мне.
Это еще что такое?
— Почему?
— Из-за тьмы, которую ты несешь в себе. Потому что ты не такая, как другие. Парящий наставник весьма недвусмысленно предупреждал нас насчет тебя. Если бы ты не вызвала сильный интерес радужных змеев и в первую очередь Темного, то я уверена, что Парящий наставник убил бы тебя.
Нандалее вцепилась в одеяло.
— Вижу, ты знаешь, о чем я говорю. Дракону было жутко из-за того, что он не мог читать твои мысли. И он уверен, что в тебе огромное количество необузданной, разрушительной силы. Жизнь того, кто разозлит тебя, оказывается в опасности. Он сказал Гонвалону и Айлин, что ты убила Сайна.
— Это неправда! — возмутилась Нандалее, но своими словами Ливианна затронула один из самых глубоких ее страхов.
— Мы выясним, что правда, а что нет. А до тех пор я поостерегусь раздражать тебя.
— Я действительно не...
Ливианна накрыла ладонью ее руку.
— Это была шутка. Я знаю, каково тебе должно быть. Когда я училась здесь, считалось, что у меня черное сердце. Некоторые до сих пор утверждают это. Так же, как и у тебя, у меня есть особые таланты, жутковатые для других. Для меня мы словно сестры. Поэтому я с удовольствием стала бы твоей духовной сестрой. Никто не сможет понять тебя так глубоко, как я. Моя дверь всегда будет открыта для тебя. Прошу, приходи ко мне, если что-то будет тревожить тебя или если тебе просто будет хотеться поговорить с кем-то, кто поймет тебя.
Нандалее не знала, что и думать об этом. Жалела, что не может посмотреть в лицо Ливианне.
— А какими талантами ты обладаешь?
— Если придешь ко мне и полностью доверишься мне, у меня не будет тайн от тебя, — эльфийка поднялась и еще раз погладила ее по руке. — А сейчас тебе нужно поспать. И не бойся Айлин. Я дам ей понять, что ты находишься под моей особой защитой. Ничего подобного тому, что она устроила сегодня в полдень, не повторится.
Нандалее следовало бы
обрадоваться, но вместо этого у нее возникло нехорошее чувство. Неужели учителя ведут борьбу друг с другом?
Выходя из комнаты, Ливианна еще раз обернулась.
— Подумай о том, какими талантами ты обладаешь, кроме охоты и способности убивать. Может быть, ты и на флейте играть сумеешь, — и с этими словами она закрыла за собой дверь.
Но Нандалее еще долго лежала без сна и размышляла.
Большие ожидания
— Это он! — прошептал Галар, когда дракон на миг замер в воздухе с широко раскинутыми крыльями, а затем опустился на площадку, где обычно ел.
Галар с трудом сдерживался, чтобы не стучать зубами. Вот уже несколько дней они лежали на наблюдательном посту. Три дня они не разжигали костра, не ели и не пили ничего теплого. Их маскировочная накидка уже покрылась толстым слоем снега. Им оставалась только узкая щель, которая издалека должна была казаться расщелиной, из которой они могли наблюдать за склоном.
Худощавого Нира, похоже, холод терзал еще сильнее. Его нос уже приобрел тревожный темно-красный цвет. Он тоже, не отрываясь, смотрел на дракона.
— Этот слишком большой, — тихо, почти благоговейно произнес он.
— Как раз то, что нужно! Я хочу большого. Из его крови и костей мы сможем выделить концентрированную магию.
— Ты имеешь в виду, что хочешь сделать неуязвимой и вторую руку Хорнбори?
— Я совершенно серьезно, — прошипел Галар. — Мы должны научиться плести заклинания, если хотим сохранить свою свободу. Разве ты не слышал разговоров о созыве совета подгорных королей?
— А правда, что Хорнбори тоже был там?
— Да, но он не имеет права голоса, — невероятная карьера этого выскочки злила Галара. С другой стороны, он непосредственно пользовался этим. Его мастерскую увеличили и оснастили так хорошо, как год назад он и помыслить себе не мог. У него был даже собственный колодец и три помощника, плясавшие исключительно под его дудку. Еще Хорнбори великодушно поддержал его путешествие в Драшнапур. Вот только, к сожалению, оно оказалось совершенно безрезультатным. Выяснить, в какой сыроварне сделали сыр, смешавшийся с драконьей кровью и совершивший чудесное превращение руки Хорнбори, оказалось невозможно. Из путешествия Галар привез семьдесят два сорта сыра. Их запах был слышен в туннелях за полмили от его пещеры. Ему срочно нужна была свежая драконья кровь, чтобы иметь возможность продолжить эксперименты. Раздражение из-за запаха сыра внутри горы нарастало. Если в скором времени он не сможет развить успех, его вышвырнут вон.
До сих пор единственным успехом его исследований стало то, что он смог с уверенностью сказать, что сыр из Драшнапура был отличным консервирующим средством. Если положить несколько крошек в бочонок или ящик с припасами, продукты не тронут ни личинки, ни черви. Ни одна мышь не осмелится полезть туда, не прорастет даже плесень. Вот только запах обработанных таким образом продуктов был, мягко говоря, непривычным.
— Он ест взрослого первобытного быка, — благоговейно пробормотал Нир, по-прежнему не сводивший с дракона глаз. — Первобытного быка!
— Самое большее теленка, — успокоил его Галар. — Ты ошибаешься из-за расстояния.
— Хочешь выставить меня дураком? Это бык, а никакой не теленок! Я ведь вижу там ель для сравнения.
— Ты имеешь в виду ту елочку?
— Если хочешь, чтобы я еще раз сунулся на эту чертову холодную гору, то не доставай меня! Я вижу то, что вижу! Мы могли бы взобраться на другую гору, чтобы посмотреть на кости. Я не удивлюсь, если там будут лежать даже кости мамонта.
— Мы не можем туда ходить. Я тебе уже тысячу раз объяснял! Если мы будем там лазать, дракон нас почует. И, может быть, больше вообще не прилетит. Или примется нас искать...
— Поэтому я предлагаю больше здесь не показываться. Ты совсем ума лишился? Что это за вид? Солнечный дракон, не так ли? Это один из этих проклятых солнечных драконов из Ишемона! Можешь сразу связаться с одним из радужных змеев! Выбрось это из головы!
Дракон на другой стороне долины перестал есть и посмотрел в их сторону.
— Если не будешь вести себя тише, мы превратимся в его десерт. И не начинай. Не бывает черно-желтых солнечных драконов. Они все мертвы.
Дракон все еще смотрел в их сторону. Он находился на расстоянии по меньшей мере пятисот шагов. Невозможно, чтобы он услышал их! Галар судорожно сглотнул. Во рту и в горле мгновенно пересохло.
— В любом случае сейчас эта тварь жрет первобытного быка. Это, черт побери, самый большой дракон, которого я когда- либо видел, — прошептал Нир.
— Может быть, он чувствует наши взгляды, — неуверенно произнес Галар. — А ну, давай, смотри на сапоги!
— Как можно почувствовать взгляды? — проворчал его товарищ. Но послушался.
Галар тоже опустил взгляд.
— Драконы умеют колдовать. От них всего можно ожидать.
Оба замолчали.
Прошла целая вечность, когда послышался звук, напоминавший треск веток.
— Может, снова жрет? — прошептал Нир.
— Ну, вряд ли он будет валить деревья.
Они снова замолчали, прислушиваясь к тревожным звукам с другой стороны долины.
— Интересно, он заметит, если смотреть на него в зеркало?
— Как ты себе это представляещь?
— Ну, если поставить зеркало под правильным углом, то можно наблюдать за драконом, не глядя на него прямо. Может быть, так он не почувствует, что за ним наблюдают.
— А если в зеркале преломится луч солнца, нам конец.
— Вполне вероятно, — задумчиво пробормотал Нир. — Почему это обязательно должен быть именно этот дракон? Мы не можем поймать какого-нибудь миленького водного дракона? Или взрослого среброкрыла?
— Потому что это единственный дракон, которого я знаю, который постоянно прилетает в одно и то же место. Обычно они едят там, где убивают свою добычу. Им ведь нечего опасаться других охотников. Но этот очень необычный. Может быть, он сумасшедший? Выглядит немного странно.
Нир кивнул.
— Да, он напоминает огромную осу, такой же черно-желтый. Эта тварь выглядит опасной. Не люблю ос. И он... Если хотим убить его, нужно подобраться ближе. Пятьсот шагов — это слишком много.
— Значит, ты со мной, — Галар попытался, чтобы голос его звучал небрежно. — Мне не хотелось бы брать другого стрелка...
— Ты не найдешь никого другого, достаточно безумного для того, чтобы связываться с солнечным драконом, — Нир сунул правую руку под нос, и на его варежке остался след зеленых соплей.
— Ты будешь самым известным стрелком горного королевства.
— Или самым мертвым, что более вероятно.
— Ты помнишь Блодмаркт? Или резню в Бергхеме? Сколько еще нам терпеть произвол драконов? Насколько глубоко нам нужно зарыться под горы, чтобы быть в безопасности от них? Сколько еще нам от них бегать? Мы должны овладеть магией, если хотим принять их вызов. И у нас должно быть оружие, которого будут бояться даже драконы. Одним мужеством нам этого не добиться.
Нир рыкнул, и было неясно, означает этот звук согласие или нет.
— Хорнбори обеспечит нам все, что нужно. Лучшую сталь, которую не умеют делать даже эльфы. Из нее мы выкуем лук для нового копьеметателя. Мы возьмем все самое лучшее. Счастье, что Хорнбори на нашей стороне. Его влияние растет с каждым днем.
— А какова цена за его помощь?
— Нам нужно будет взять его с собой на следующую охоту на дракона.
Нир улыбнулся.
— Три таких дня — и можно будет хоронить этого засранца. У таких как он в первый же час яйца замерзнут. Он ведь не выдержит, этот болтун. Тогда мы, по крайней мере, отделаемся от него.
— Возможно, он крепче, чем ты думаешь. Мне кажется, что он вбил себе в голову идею стать королем горы. И он способен убалтывать людей. Может быть, у него и получится.
Казалось, это не произвело большого впечатления на Нира.
— И мы помогаем такому парню получить власть? Разумно ли это?
Галар глядел на большого полосатого дракона. Над долиной снова разнесся звук ломающихся костей первобытного быка.
— Мы должны освободиться от драконов. И от их рабов, эльфов. Если ценой за это будет то, что Хорнбори станет королем горы, то мы должны заплатить ее. Королей ведь тоже можно свергнуть.
История павшей богини Анату
«Их встреча, дракона и воительницы, произошла во мраке Ничто. Такое бывает раз в тысячу лет, чтобы двое встретились на одной из бесчисленных троп из света. Дракон был огромен, как скала, воительница была богиней. Целый год наблюдали они друг за другом, готовые атаковать. Но никто из них не хотел наносить первый удар. И наконец заговорил дракон: ты горда, мужественна и прекрасна. Я не хочу убивать тебя.
Но воительница ответила: ты и не сможешь.
Это разозлило дракона. И прошел еще один год наблюдения друг за другом. Готовых напасть друг на друга в любой удар сердца.
На этот раз нарушила молчание воительница. И спросила она у дракона, как его зовут.
Дети альвов называют меня Пурпурным, ответил он. Но своего истинного имени он не назвал, ибо знал, что если произнесет его, то даст воительнице власть над собой.
А меня дети человеческие называют Анату, ответила на это воительница, тоже не называя своего истинного имени. Ты боишься, что я всажу копье в твою спину, если ты отвернешься, поэтому уйду я. Если хочешь, следуй за мной в мой мир. Думаю, если мы поговорим, вместо того чтобы быть врагами, может получиться много хорошего. И с этими словами она отвернулась и исчезла в мгновение ока.
Но существу, которое называли Пурпурным, понравилась Анату. Он знал, что она не кто иная, как девантар. И он последовал за ней. Он стал первым крылатым змеем, пришедшим на Дайю. Люди бежали в страхе перед тенью его крыльев. Наконец он нашел Анату на вершине горы Лума в Лувии, в ее дворце из Лунного света. И Анату встретила его улыбкой. Тогда понял Пурпурный, что его привело на Дайю не любопытство, а любовь, и произнес слово силы, принял облик, в котором походил на Анату. Оба поднялись в небо и, словно мотыльки, любили друг друга в полете. Три дня и три ночи продолжалось это, а когда они, устав от страсти, опустились вниз, то оказались в лесах Друсны, неподалеку от места, где намного позже судьба настигла и короля джиннов. Когда крылатый змей уснул, спало заклинание, придававшее ему облик. Но Анату утратила страх перед небесным змеем. Она осталась со своим возлюбленным.
Вместе с утренним светом с востока пришла Ишта. Она была преисполнена гнева, увидев сестру рядом с небесным змеем. Испуганный крик Анаты пробудил Пурпурного от сна. Ему пришлось наблюдать за тем, как Ишта пронзила сестру копьем. Пытаясь защитить ее, он расправил крылья, и завязалась ожесточенная борьба между драконом, пытавшимся спасти Анату, и разгневанной Иштой. Его пламя и хлещущий по земле хвост уничтожили лес от края до края. И поскольку он все время больше обращал внимания на Анату, чем на себя, то Ишта нанесла ему много ран. Под конец копье крылатой пронзило его сердце.
Ишта взяла голову Пурпурного. Отнесла ее в желтую башню Гарагума. И девантары создали для Анату тюрьму из черепа небесного змея. Там она лежит и по сей день, пленница костей своего возлюбленного, и кровь течет из ее раны. Не имея возможности умереть, отвергнутая остальными. А тело Пурпурного отнесли в Пернатый дом, где его использовали для плетения могущественных заклинаний. И если девантары Цапоте принимают кого-то в свои ряды избранных воинов, они позволяют ему отведать мяса дракона».
Текст неизвестного автора,
из архива глиняных дощечек храма в Нари,
сегодня сберегается в библиотеке Искендрии,
в собрании подозрительных трудов,
зал III, шкаф CCIX, полка VII.
Путь к совершенству
В то утро у Бидайн было хорошее настроение, поскольку в этот раз во время пробежки она смогла пробежать немного больше. Не хорошо, еще далеко до хорошего результата, но, по крайней мере, впервые ее не стошнило от истощения. Она позавтракала с аппетитом в большой общей столовой. Казалось, сегодня остальные не так таращились на нее, как в первые дни. Эти взгляды, нечто среднее между сочувствием и презрением, выносить было тяжело. Остальные ученики не разговаривали с ней. Но их взгляды не оставляли сомнений в том, что она не переживет годы в Белом чертоге. Об этом говорили очень редко... Но Бидайн знала истории о том, что здесь проводятся экзамены, которые не переживают некоторые из избранных молодых эльфов. До сегодняшнего утра она была уверена в том, что она будет в числе тех, кто потерпит поражение. Что она не сможет стать достаточно сильной. Она не такая воительница, как Нандалее, она чародейка. Она не понимала, зачем должна бегать, как волк, и зачем учиться обращаться с мечом. Ей следует усилить изучение магии. Если у нее вообще есть способность к оружию, то это именно оно. Но вообще она предпочла бы никого не убивать. Это не для нее... И она сомневалась в том, что когда-нибудь будет способна сделать это, чему бы ее здесь ни научили.
Впрочем, она станет сильнее. Это может оказаться полезным. Даже если это будет умение пробиваться с помощью решительности.
— Ты ничего не имеешь против, если я буду присутствовать на твоем первом уроке по обращению с мечом?
Голос был приветливым и ненавязчивым, но хорошее настроение Бидайн улетучилось. Она встала из-за стола. Теперь на нее снова смотрели. Они сидели за столами по шестеро. И Нандалее, часто служившей ей опорой, конечно же, не было здесь. Их разлучили. Похоже, дружбу здесь, в Белом чертоге, воспринимали как обузу. Иногда у Бидайн возникало чувство, что одна из целей ее учителей заключается в том, чтобы сделать из них одиночек. Нандалее отлично справлялась с этим. Она — нет.
— Конечно, я ничего не имею против того, чтобы ты сопровождала меня на тренировочную площадку, — произнесла она, не в силах найти интонацию, которая скрыла бы ее чувства.
Учительницу, Ливианну, ей назначили только вчера. В отличие от Нандалее, которая в первый же день получила в качестве личного учителя Гонвалона. Но за Нандалее нужен постоянный контроль. Бидайн вспомнила, как ее подругу избили прямо по прибытии. Теперь ей нужно идти к Айлин. Интересно, у нее все зубы будут на месте, когда мастерица меча покончит с ней? Наверняка Айлин знает, что Нандалее ее лучшая подруга. Ее единственная подруга.
Бидайн смотрела на спину своей учительницы. Она шла на три шага впереди, и она была босиком. При виде этого Бидайн содрогнулась. Не была ли и Ливианна варваршей из Карандамона, прежде чем попасть в Белый зал? Ливианна была стройной, но не худой, и излучала чувственность, из-за которой Бидайн сразу стала завидовать ей. Золотая вышивка на воротнике и подоле указывала на ее принадлежность к дра- конницам. Золото имели право носить только они. Некоторые, такие как Айлин, отказывались от его ношения. Но Ливианна была не той эльфийкой, которая будет отказываться от чего бы то ни было, если оно заработано. По крайней мере, так казалось Бидайн.
Каждое движение Ливианны было совершенным. Она не шла, она шагала, а когда поворачивала голову, то делала это с невероятной элегантностью, а от ее улыбки таяло сердце. Бидайн радовалась уже только тому, что могла видеть это. Даже распущенные волосы Ливианны были безупречны. Из потока слегка отливающей синевой черноты волос не выбивалась ни одна прядь, развевающиеся волосы гармонично покачивались в такт ее шагам.
Вчера Ливианна показала ей библиотеку. Несмотря на то что Бидайн провела в Белом чертоге уже две недели, до вчерашнего дня она даже не слышала о том, что здесь есть библиотека, и без проводницы не нашла бы ее. Она располагалась в отдаленной части просторного подвального помещения. И похоже на то, что туда приходили нечасто. По мнению Бидайн, мягкий, янтарный свет янтаринов, освещавших комнаты, не заменял дневной свет. У нее было такое впечатление, что это место специально сделали таким, чтобы большинству эльфов не нравилось там находиться. Но Ливианна, похоже, была частым гостем в библиотеке.
При первой же встрече с Ливианной у Бидайн возникло ощущение, что учительница может заглянуть на самое дно ее души. Причем совершенно без помощи магии! Может быть, когда-то давно Дивианна была похожа на нее? Может быть, когда-то она тоже была запуганной девушкой, опасавшейся провалить экзамены в Белом чертоге. Бидайн безрадостно усмехнулась. Все это только грезы! Кто она, а кто самоуверенная Ливианна. Наверняка она никогда не была слабой.
Когда они свернули на одну из обрамленных розовыми кустами садовых дорожек, ведущих к тренировочным площадкам, Ливианна вдруг остановилась.
— Тебе неприятно, что я с тобой, не так ли?
Бидайн не способна была устоять перед чарами взгляда зеленых, словно лесные кроны, глаз Ливианны, устремленных на нее.
— Это не... — запинаясь, пробормотала она, не в силах довести предложение до логичного завершения.
— Я была у твоей подруги после того, как Айлин так отделала ее. Чтобы этого больше не повторилось, я сейчас иду с тобой.
Ты моя подопечная. Я отношусь к этому очень серьезно! Тот, кто настроен против тебя, бросит вызов мне. Айлин знает это. Она будет сдерживаться в моем присутствии.
Бидайн была благодарна ей и в то же время почувствовала себя жалкой. Нандалее не нужен присмотр! Едва переступив порог Белого чертога, ее подруга сделала себе имя! Никто без нужды не станет связываться с ней.
— Что значит сдерживаться? — отстраненно переспросила Бидайн.
— Тебе не уйти без синяков. Обычное дело во время тренировки с мечом. Но поверь мне — то, что произошло с Нандалее, с тобой не повторится.
— Зачем мне вообще учиться сражаться на мечах? Я не могу! У меня другой талант.
Ливианна улыбнулась.
— Я знаю. И эти другие таланты буду развивать в тебе по мере сил. Но с учетом задач, которые ожидают нас в будущем, уметь сражаться обязательно. Мы создадим новый мир, Бидайн. Но старый мир будет сопротивляться нам. Давным-давно девантары сговорились против альвов. Не потому, что они злые, а потому, что любят перемены. Поэтому заключить с ними договор невозможно. Они не станут соблюдать его. Они просто не могут признать упорядоченное положение вещей. Поэтому мы должны наблюдать за ними и бороться против них. И не тогда, когда они заберутся в Альвенмарк. Тогда уже будет слишком поздно. Сейчас, в этот час, они тянутся к Нангогу. Но как только станут повелителями двух миров, им останется уже только Альвенмарк. Так же, как мы сражаемся за драконов и альвов, их воинами стали люди. Эльф среди человеческих воинов подобен жнецу в поле. Даже ты, Бидайн, проведя в Белом чертоге всего год, сможешь победить любого витязя людей. Девантары тоже знают об этом. Поэтому они заботятся о том, чтобы люди размножались, словно вши. Уже сейчас их повелители командуют десятками тысяч воинов. Нангог они используют в качестве огромного поля пшеницы. Так люди смогут родить и вырастить еще больше детей. Если мы будем бездействовать и просто наблюдать еще два-три года, они придут и просто сметут нас. Чтобы этого не произошло, Бидайн, существуем мы, драконники.
Бидайн задумчиво кивнула, чувствуя себя польщенной от того, что ее учительница разговаривает с ней так откровенно и внимательно, но затем ее захлестнули сомнения.
— Но ведь нас так мало, как же мы можем победить? Не проиграна ли наша борьба давным-давно?
— Мы сражаемся не только мечом, Бидайн. Существует множество способов вести войну... — На несколько ударов сердца взгляд Ливианны устремился вдаль. Бидайн показалось, что в душе учительницы зашевелилась старая боль. Глаза ее казались печальными, и сияющая сила, всегда окружавшая Ливианну, померкла. Но это продолжалось лишь мгновение, затем драконница снова взяла себя в руки.
— Мы победим, — твердым голосом произнесла Ливианна. — Но для этого мы тоже должны изменяться. Мы должны быть совершенными. Недостаточно оставаться такими, какими нас создали альвы. Мы должны превзойти себя, должны научиться владеть магией. Понять ее глубоко, чтобы плетение заклинаний наконец стало для нас таким же повседневным, как дыхание. Это гораздо сложнее, чем стать хорошей мечницей. Поэтому я возлагаю на тебя такие надежды, Бидайн. В тебе я вижу будущее. Ты станешь мастером магии, если пойдешь по пути, который я укажу тебе. Мечников много! А ты уникальна. А теперь идем... Давай поскорее покончим с тем, что неизбежно, насколько это возможно.
Бидайн не поверила своим ушам. Никто прежде не называл ее уникальной. Ливианна уникальна! То, что драконница увидела в ней все те качества, которые сделали ее могущественной, поразило Бидайн и одновременно польстило ей. Она ни в коем случае не хотела разочаровать Ливианну. И, тем не менее, сомневалась в том, что когда-либо сможет оправдать столь большие ожидания.
Бидайн последовала за своей учительницей к расположенной немного в стороне от Белого чертога лужайке, окруженной высокой изгородью. Айлин была уже на месте. Равно как и Гонвалон с Нандалее.
— Пунктуальность — не благородная добродетель, Бидайн, а нечто само собой разумеющееся, если тебя вызывают на урок к учительнице Белого чертога, — встретила их Айлин.
— Я прощаю Бидайн, — ответила Ливианна прежде, чем Бидайн успела открыть рот. Холодная встреча тут же напомнила Бидайн о том, как маленькая, хрупкая Айлин до крови избила Нандалее.
— Она задержалась из-за меня, — продолжала Ливианна, — поскольку я оказалась настолько глупа, что предположила, что путь сюда будет достаточно долог, чтобы ознакомить ее с теорией относительно некоторых предосторожностей при пересечении звезды альвов. Поэтому твое неудовольствие должно быть адресовано мне, а не моей ученице, которая вышла как раз вовремя, однако моя болтовня помешала ей не опоздать.
Взгляд Айлин не оставлял никаких сомнений в том, насколько она поверила словам Ливианны. Ладошки Бидайн стали влажными, во рту пересохло. Она сознавала, что ей придется заплатить за ссору между обеими учительницами. Ей захотелось снова оказаться в пещере Парящего наставника. С тамошней жизнью и порядками она смирилась.
— Нападай на меня, Бидайн, — холодно произнесла Айлин. Она стояла посреди лужайки, слегка расставив ноги, в руке она держала палку длиной с меч.
— Но у меня еще нет оружия, — озадаченно ответила Бидайн. Что это еще такое?
— Судьба может распорядиться и так, — Айлин сделала шаг по направлению к ней и подняла палку, острие которой до сих пор было направлено в землю. — Иногда с врагом можно встретиться совершенно неожиданно, совсем безоружным.
— Но как же мне сражаться без меча? — Бидайн бросила взгляд на Нандалее, но подруга была столь же удивлена, как и она.
Айлин подошла ближе. До нее оставалось всего три шага.
Бидайн отпрянула, затем повернулась и попыталась бежать. Почти в тот же миг ее настиг удар в спину. Она застонала — не столько от боли, сколько из-за того, что Айлин так поступила с ней. Удар задел в первую очередь ее гордость.
— Не поворачивайся к врагу спиной, — холодно произнесла учительница фехтования. — И не пытайся бежать, если не уверена, что бегаешь намного быстрее. Иди в центр лужайки! Попробуем еще раз.
Бидайн глубоко вздохнула. Сдержала слезы, навернувшиеся на глаза. Против воли открылось ее Незримое око. Аура Ливианны сияла ярко-красным цветом едва сдерживаемой ярости. Зато Айлин окружал золотистый свет. Она была уравновешена! Единственная на лужайке. Это знание несколько приободрило Бидайн. Значит, учительница не злится на нее. Она знает, что делает.
— Итак, попытаемся еще раз, — Айлин подняла оружие. До нее было четыре шага. — Ты внезапно встречаешь врага, вооруженного мечом. Что ты будешь делать?
— Удалюсь в безопасное место, на позиции наших.
Айлин презрительно улыбнулась.
— Значит, ты предпочитаешь предоставлять другим сражаться вместо тебя.
— Дело в гордости или в победе? Каждый должен делать то, что может делать лучше всего. А сражение с оружием в руке совершенно точно не входит в число моих сильных сторон.
К ее огромному удивлению, Айлин кивнула.
— В принципе, я с тобой согласна, — она сделала шаг вперед. — Но предположим, что поблизости нет твоих товарищей, которые могут сразиться вместо тебя. Что ты будешь делать?
Бидайн пришлось взять себя в руки, чтобы не сделать шаг назад.
— Воспользуюсь местностью. Побегу к краю утеса и прыгну в реку.
Айлин рассмеялась.
— Я не вижу здесь никакого утеса и никакой реки. И если бы это было так, как ты говоришь, то что если под поверхностью воды скрывается невидимая скала? Ты доверишь свою жизнь везению? — Внезапно она сделала выпад. Острие палки слегка коснулось горла Бидайн.
— Я буду стараться сражаться только в той местности, которая мне хорошо знакома.
Воительница усмехнулась.
— Ты предпочла бы сразу стать полководцем? Но хороший командир должен быть и хорошим воином. Будь примером для остальных, и тебя будут уважать. Если ты всегда будешь предоставлять сражаться другим, в конце концов пожнешь только презрение, — внезапно Айлин отвернулась. — Нандалее, иди сюда!
Ее подруга, не колеблясь, подошла к мастерице меча.
— Что ты будешь делать, если окажешься невооруженной перед врагом?
— Улыбнусь ему, — самоуверенно ответила Нандалее и улыбнулась.
— Почему?
— Потому что он будет рассчитывать на мой страх перед ним. Если же я не проявлю страха, возможно, это поколеблет его уверенность.
Вместо ответа Айлин размахнулась. Нандалее ступила вперед, оказавшись настолько близко к Айлин, что ее клинок уже не мог попасть в нее.
Мастерица меча попыталась ударить Нандалее рукоятью по лбу, но эльфийка снова уклонилась и ответила ударом локтя, нацеленным в горло Айлин. Мастерица меча пригнулась и в последний момент увернулась. Ткнула деревянным мечом в ноги Нандалее, но та не очень элегантно отскочила и оказалась на безопасном расстоянии от учительницы.
Айлин выпрямилась и отошла.
— Вполне годится, — она поглядела на Бидайн. — Меч представляет собой в первую очередь оружие для удара. Это значит, что лучше всего его применять против того противника, который находится на расстоянии вытянутой руки от тебя или немного дальше. Если же враг подойдет ближе, ты сама уже не сможешь с достаточной силой наносить удары. Перейди в зону атаки противника. Поднырни под него. Сегодня я покажу тебе несколько методик, как быстро и эффективно разоружить противника. Будем тренироваться полчаса с палкой. После этого я воспользуюсь острым оружием. Я постараюсь не ранить тебя. Впрочем, против твоей неловкости я буду бессильна.
Бидайн бросила взгляд на Ливианну в поисках поддержки.
— Это единственный способ лишить тебя страха перед клинком, — произнесла ее учительница, пожав плечами. — Если все время тренироваться только с палками, это ни к чему не приведет. Быть уверенной в себе можно только тогда, когда вид обнаженной стали не заставляет тебя колебаться. Только тогда ты научишься побеждать, — во взгляде Ливианны читалась строгость, заставившая Бидайн усомниться в том, что учительница на самом деле ее подруга и близкий человек, как она говорила совсем недавно. Более того, она даже стала немного побаиваться драконницу.
Тис
Нандалее устала. У нее было такое впечатление, что Гонвалону доставляет удовольствие загонять ее до предела, а потом еще немного. Тело ее было похоже на карту местности — настолько сильно оно было покрыто синяками. Упражнения с мечом, бег, лазанье, снова упражнения с мечом... А потом чертовы уроки Ливианны по языкам людей. От них язык заворачивался в трубочку! И где только ее учительница выучилась всем этим ненужным языкам?
Уходя из Белого чертога, Нандалее притворилась, что хочет побыть одна. За ней никто не пошел. Что ж, по крайней мере, ей доверяют.
Она сошла с дороги, по которой бегала каждое утро, и стала спускаться по склону. Земля была топкой; полдня шел дождь. Нандалее ухватилась за ствол молодого бука и поглядела на растущие дальше по склону деревья. На опушке росли липы, ели и грабы, один-единственный ореховый куст. Подлеска было совсем мало, как будто лес обрабатывали. Может быть, кобольды? Время от времени в Белом чертоге она замечала слуг из маленького народца. Они держались очень отстраненно и очень ревностно следили за тем, чтобы никому не мешать.
Взгляд эльфийки скользнул по опушке. А потом она, наконец, обнаружила вечнозеленые ветви тиса.
Она отпустила березу и стала спускаться дальше по склону. Можно было бы поискать и ясень или вяз. Но самые лучшие луки получались из тиса. В Карандамоне тисы не росли, и лишь у горстки охотников когда-либо был тисовый лук. У Нандалее редко бывала возможность рассмотреть тисовый лук. Двуцветное дерево с неповторимыми свойствами. У каждого из таких луков было имя, о них ходили истории, подобно тому, как бывают истории о необычных мечах или выдающихся охотниках. С самого детства она слушала эти истории, узнала о силе тисового лука и о том, как обрабатывать дерево воском, чтобы сохранить в нем влажность. И о том, как луки после многих лет службы, в конце концов, умирали, поскольку теряли упругость. Охотники устраивали им самые настоящие поминки, во время которых торжественно предавали свои луки огню, и так же, как говорят об умерших, люди, сидя у костра, рассказывали друг другу истории об ушедшем луке, об охотах и о том, как далеко летали его стрелы. Нандалее знала о тисах все. По крайней мере, она на это надеялась.
И, переполняемая благоговейным любопытством, девушка стала приближаться к дереву, и так, то поскальзываясь, то карабкаясь, она добралась до границы лесов.
Умолкло вечернее щебетание птиц.
Тис был молодым. Нандалее провела рукой по шелушащейся красно-коричневой коре. Дерево выросло почти идеально ровным. Словно создано для того, чтобы стать луком!
Девушка вынула из-за пояса топор с короткой рукоятью. Прежде чем приняться за работу, она негромко, простыми словами поблагодарила лес за сделанный ей подарок.
При первом ударе из густых ветвей упала птица. Внутренняя сторона ее крыльев показалась ей в сумерках почти белой, как и живот, впрочем, забрызганный светло-коричневыми каплями. Деряба! Нандалее остановилась. Она слишком пожадничала! Сначала нужно было взобраться на дерево. И именно деряба! Если там, наверху, у маленькой птички было гнездо, лук будет привлекать к себе несчастье. Она вгляделась в сплетение ветвей, сумерек и темноты. Ничего!
Наверняка птица просто лакомилась семенами тиса, покрытыми сладкой на вкус мясистой оболочкой. Насколько сладкой была эта мякоть, настолько же опасны были твердые семена, из которых можно было получить сильный яд, равно как и из коры и иголок тиса. Уже даже в плодах отражались противоречивые Свойства дерева. Они дарили жизнь, а могли и отнять ее. Так же, Как и луки, которые изготавливали из их стволов, которые прокормят ловкого охотника, в то время как остальным созданиям они будут нести смерть.
Нандалее нерешительно поглядела на зарубку, зиявшую в стволе на три пяди выше запутанных корней. Дерево сумеет оправиться. Эта рана не убьет его. Говорят, что жизненная сила тиса настолько велика, что даже из ствола, потерявшего во время лесного пожара всю кору, могут снова вырасти побеги.
Если там, наверху, в развилке ветвей есть гнездо, птенцы должны были уже давно научиться летать. Почему она медлит? Воительнице пристало действовать решительно. Колебание на руку врагам. Чему она научилась только вчера? Если в твоем распоряжении столь же мало воинов, как у драконников, можно победить только в том случае, если нанести серьезный и неожиданный удар. Именно так должны они мыслить и жить. То, чему учат ее учителя, не может быть неправильным! Ее учителя руководствуются опытом столетий. Кроме того, это был единственный тис, который она сумела обнаружить с дороги, по которой бегала каждое утро. Значит, дело только в том, хочет ли она иметь лук и, наконец, снова чувствовать себя целостной, или ей хочется поупражняться в том, чтобы научиться отказываться от чего бы то ни было?
Она еще раз глубоко вздохнула, а затем лезвие топора вонзилось в дерево. Она уже и так отказалась от слишком многого. От своей родины. От своего клана. Довольно уже.
Нандалее работала быстро и ловко. Тисовая древесина была особенно плотной. Тисы растут медленно. Он сопротивлялся ей. Но наконец дерево упало, и она принялась отделять ветви от ствола. Тем временем совершенно стемнело. Ей приходилось ощупью находить ветки, удары она наносила вслепую. Разумно было бы просто оставить дерево здесь и вернуться, как только учителя Белого чертога дадут ей свободный час. Но когда это будет? Завтра или только через неделю? Обычно они использовали каждый час светового дня, зачастую уроки продолжались и после наступления темноты. Только тот, кто выбрал для себя искусство, в котором хотел поупражняться, получал больше свободного времени. Нандалее не могла понять этого манерничанья и считала его совершенно бесполезным. Однажды она увидела, как Гонвалон, полностью погруженный в себя, работал над камнем на отдаленной поляне. Нандалее позавидовала ему, но тут же уверилась, что не сможет найти подобной точки опоры. Если только... Она улыбнулась. Может быть, наставники зачтут вырезание лука и стрел в качестве художественной работы.
Внезапно ее рука нащупала клубок тонких веток. Гнездо! Она замерла. Это могло быть и старое гнездо. Кончики ее пальцев коснулись мягкого пуха. Ей даже показалось, что она чувствует последние остатки тепла. Неужели деряба высиживала здесь птенцов?
Она стала ощупывать мягкий лесной грунт, пробираясь сквозь ветви упавшего дерева. Лица ее касались тисовые иглы, мягкие, неспособные уколоть. Нандалее коснулась рукой липкого желтка. Нашла тоненькие скорлупки. Она проклята! Нужно было прийти днем. Неужели же все, что она делает, оборачивается злом? Уже ведь год клонится к закату! Деряба должна была давным-давно вырастить своих птенцов!
Но это оказалось не так, и теперь в разрубленных ветвях лежали три разбитых яйца.
— Что ты там делаешь?
Нандалее испуганно замерла. Голос был незнакомым. Она медленно повернулась.
— Тебе нужно больше света?
За ее спиной стоял молодой эльф. Она знала его по Белому залу, но вспомнить его имя не могла.
— Я услышал удары топора, и мне стало любопытно. Редко бывает, чтобы кто-нибудь рубил дерево в темноте. Это тис? Я в деревьях не очень хорошо разбираюсь.
Нандалее откашлялась. Ей было неприятно быть застигнутой врасплох.
— Ты двигаешься очень тихо.
— На самом деле нет. Думаю, ты просто была очень занята... — Он нерешительно махнул рукой. — Другими вещами, — наконец дипломатично закончил фразу он.
Нандалее удивилась тому, что он не воспользовался положением, чтобы посмеяться над ней.
— Ты можешь сделать свет?
Он улыбнулся.
— Один из моих немногих талантов, — он закрыл глаза, шевельнул руками, словно в поисках чего-то невидимого в воздухе. При этом он бормотал негромкие невнятные слова.
Волоски на шее у Нандалее встали дыбом. Она чувствовала, как изменился тонкий узор силовых линий. Он стал гуще. Наконец перед глазами у нее сформировалась парящая в воздухе структура, похожая на искривленную ветку. Она источала яркий свет, несмотря на всю свою интенсивность, не слепивший глаза.
— Шары у меня никогда не получаются, — сокрушенно пожав плечами, произнес эльф. — Но, надеюсь, этого хватит. Если ты объяснишь мне, что делаешь, то, возможно, я смогу помочь тебе.
Нандалее снова откашлялась.
— На дереве было гнездо. Я ищу яйца. Или то, что от них осталось. Я должна была быть внимательнее... Я...
— Кстати, меня зовут Элеборн. Прошу, прости мои дурные манеры. Ты наверняка уже слышала мое имя. Когда я пришел сюда, мне назвали имена всех учеников, и уже к вечеру я их забыл. Их просто слишком много — а болтливым тут никого не назовешь.
Нандалее не выдержала и улыбнулась. С ней было то же самое. Ей представили соучеников, после того как она кое-как оправилась от побоев Айлин, но она почти не слушала, потому что у нее все еще болела голова.
— Я Нандалее.
— Я знаю, — ответил Элеборн. — Тебя знают все. С тех пор как ты связалась с Айлин, твое имя у всех на устах. Большинство предполагает, что тебе, должно быть, когда-то упала на голову тяжелая ветка. Меньшая часть придерживается мнения, что ты уже родилась сумасшедшей.
Нандалее не поверила своим ушам.
— А к какой группе принадлежишь ты?
— Когда-то я воровал чаячьи яйца, упал с утеса и ударился головой. Мне кажется, это не приносит вреда. Но мое мнение, возможно, вовсе не мера вещей. Большинство здесь, мягко говоря, считают меня странным.
Она пристально поглядела на Элеборна. До сих пор никто из учеников не заговаривал с нею в открытую. Что задумал этот эльф? Здесь все держали свое прошлое при себе, и, в принципе, это не мешало Нандалее. Она и раньше мало разговаривала. Открытость Элеборна казалась ей странной. Но, может быть, он просто очень хитер? Может быть, он лжет? Она внимательно посмотрела на него: на его светлые, почти белые волосы, открытое лицо, стройную фигуру. Не очень высокого роста. Одежда у него была неопределенного цвета, нечто среднее между зеленым и голубым. Он был бос. Штанины мокрые.
— Ну, что? Я выдержал твое изучение или провалился?
Нандалее не сдержалась и рассмеялась.
— Пока не знаю. В любом случае свет, который ты призвал, очень кстати, — она снова склонилась между ветвей. Теперь она отчетливо видела разбитые яйца. Их скорлупа была бледно-голубой, покрытой большими коричневыми пятнышками. Три из них разбили ветки, но четвертое уцелело. Она подняла его и уложила в гнездо. Она знала, что деряба больше не вернется к своей кладке.
Она нерешительно поглядела на Элеборна, который молча ответил на ее взгляд. Наконец она взяла гнездо. Может быть... Она вздохнула. Нет, без тепла высиживающей матери яйцо погибнет. Она в нерешительности держала его в руках.
— Некоторые янтарины дают немного тепла. Может быть, если ты сделаешь гнездо из шерсти и положишь туда яйца...
Нандалее удивленно поглядела на Элеборна. Неужели он может читать ее мысли? Нет! Наверное, просто было несложно угадать, о чем она только что думала. Она отложила яйцо с гнездом в сторону и снова начала отделять ветви от ствола тиса.
— А что ты вообще здесь делаешь? Я имею в виду...
Она поглядела на него.
— Похоже на то, что рублю дерево, правда? По крайней мере, я гнезда не разоряю.
— Если ты принесешь домой только одно яйцо из четырех, то ты чертовски плохо умеешь разорять гнезда. Я имел в виду скорее...
— После того, как в рисовании я оказалась халтурщицей, и все находящиеся в поле зрения берут ноги в руки и бросаются бежать, когда я начинаю петь, я решила попытаться проявить себя в искусстве рубки деревьев в угасающем свете дня.
Он рассмеялся.
— Тогда, наверное, в будущем мне останется только второе место по эксцентричности склонностей.
Нандалее опустила топор.
— Почему? Чем ты занимаешься?
— Формирую воду и свет.
Она подняла будущий лук. Он приятно лег ей в руку. Затем наклонилась за гнездом.
— Какой от этого прок?
— Никакого. Мои произведения искусства гибнут в тот же миг, когда я отпускаю их. Свет гаснет, вода возвращается обратно в ручей. Ничего не остается. Но разве нашу жизнь обогащают не именно те вещи, в которых нам нет большой необходимости?
Свет, который он держал в руках, исчез так же внезапно, как потухшее пламя свечи, а когда глаза Нандалее снова привыкли к темноте, Элеборн исчез. Он ушел так же бесшумно, как и появился.
Об убийцах, троллях и отвергнутом знании
Бидайн огляделась по сторонам и покачала головой. Нандалее сошла с ума. Точно сошла с ума! Ее комната была почти совершенно похожа на пещеру. Она вырезала на пороге какой-то защитный знак и добилась того, что ни один кобольд не отваживался войти к ней, чтобы навести порядок. Весь пол был усеян стружкой. Сама она сидела с разделочным ножом в руке на единственном стуле в комнате и, негромко мурлыча себе под нос, обрабатывала огромную ветку, которую притащила из леса две недели назад. И, в довершение всего этого безобразия, на столе у нее сидела самая отвратительная маленькая птица, которую когда-либо доводилось видеть Бидайн. Маленькое чудовище с огромными темными глазами и сморщенной розовой кожицей, на которой росли отдельные серо-коричневые перья. Как только к птице кто-нибудь приближался, она раскрывала клюв и начинала издавать жалобные звуки. Вся столешница была усеяна засохшими птичьими экскрементами. И вершиной безвкусицы стал хрустальный бокал, тоже стоявший на столе. Искусно вырезанный кубок был создан для того, чтобы пить из него вкуснейшие вина. А теперь он был наполнен извивающимися червяками.
— Примерно так я представляю себе пещеру тролля. Может быть, там даже немного уютнее.
Нандалее не обратила на нее внимания, продолжая мурлыкать себе под нос, осторожно выравнивая древко. Под светлой, почти белой заболонью проглядывала почти красно-коричневая сердцевина дерева, и казалось, будто в одном стволе заключена древесина двух деревьев.
Бидайн засопела.
— Наверное, ты собой довольна.
Нандалее наконец подняла голову.
— Да, я довольна. Я тебе уже рассказывала, как сплела свое первое ограждающее заклинание? — Она кивнула на дверь. — В эту комнату не войдет ни один кобольд. Я и не думала, что могу такое. Было совсем нетрудно.
— Мне кобольд рассказывал, что ты пригрозила, что сдерешь с них шкуру и скормишь ее своей птице, если они войдут в комнату. Может быть, это немного поспособствовало твоему успеху. Равно как и впечатляющая коллекция ножей, лежащих здесь на столе и повсюду на полу.
— Это мои инструменты для резьбы по дереву.
Бидайн поднялась. Сидевшая на столе птица отреагировала на движение, широко открыла клюв и жалобно запищала.
— Ты меня вообще слушала?
— Ты имеешь в виду историю с Айлин? — Нандалее снова полностью погрузилась в работу.
— Историю... Это не просто... история. Эта ненормальная хочет меня убить! Каждый раз, когда поблизости не оказывается Ливианны, она избивает меня до синяков. Я почти не могу двигаться. Она что-то имеет против меня. Она ненормальная. Нужно что-то предпринять.
— Я считаю, что все нормально.
— Она сломала тебе нос, Нандалее! Это не «нормально»!
Нандалее пожала плечами.
— С моим носом уже снова все в порядке. Несмотря на то что я считаю
обучение лучницы искусству сражения на мечах пустой тратой времени, но как угодно. Я буду использовать свободные часы для того, чтобы посвятить себя искусству стрельбы из лука.
Бидайн поглядела на деревянную палку и наконец поняла. Как она могла быть настолько слепа!
— Это тебе не удастся. Это против сути этого правила. Твое искусство должно быть самодостаточным, и его нельзя использовать для боя! Ты должна уметь забыть ужасы на полях сражений и все то, что еще могут потребовать драконы, занимаясь искусством. Если ты будешь упражняться в стрельбе из лука, то снова вернутся твои самые темные часы! Они этого не потерпят!
Нандалее улыбнулась.
— Им придется сделать это. Я заставлю их принять реальность. Здесь они обучают нас искусству убивать. Я охотница. Может быть, я стану и воином. Смерть сопровождает меня с тех пор, как мои руки стали достаточно сильны для того, чтобы натянуть тетиву лука. Охотники убивают, чтобы жить. Воины, в конце концов, тоже. Я уже давно смирилась с тем, что на моих руках кровь. Знаешь, когда я была маленькой, моим товарищем по играм был заяц-беляк. Он всегда сопровождал меня. Потом наступила суровая зима — она началась слишком рано, было очень много бурь. Охотники нашего клана не могли найти дичи. Мы голодали. Я сама убила зайца. Кажется, мне тогда было шесть лет. Я плакала, когда снимала с него шкуру и потрошила его. Старшие заставили меня съесть несколько кусочков зайчатины. Это переживание сделало меня более суровой. Вреда оно не принесло. Здесь, в Белом чертоге, кое-что они делают совершенно неправильно. И я не сделаю ничего, в чем не буду убеждена.
Бидайн поглядела на маленькую отвратительную птицу в гнезде из перьев и овечьей шерсти.
— Ты ее тоже съешь?
— Если это сможет продлить мне жизнь... Обязательно!
— Кажется, эльфам не идет на пользу слишком долгое соседство с троллями.
— Совсем напротив, дорогая моя, — ледяным тоном ответила Нандалее. — Им не идет на пользу то, что они живут слишком далеко от троллей. Например, в красивых домах, со слугами, где нужда и голод всегда являются чужой проблемой. Они перестают замечать то, какова жизнь на самом деле.
— Иными словами, ты считаешь меня изнеженной сытой идиоткой!
— Здесь почти все такие. А судя по тому, насколько ты худая, я никогда не назвала бы тебя сытой, — девушка рассмеялась.
— Но идиоткой ты бы меня назвала, да? — Бидайн судорожно сглотнула, борясь со своими чувствами. — Я всегда считала тебя подругой. Я... — Ей уже не удавалось сдерживать слезы. — Я...
— Я твоя подруга, Бидайн. Поэтому я должна говорить тебе правду. Все остальное недостойно дружбы.
Но с Бидайн было довольно.
— Тебе просто нравится всех оскорблять. Вот увидишь, куда тебя это заведет. Ты, упрямая, глупая... — Бидайн бросилась к двери.
Нандалее продолжала спокойно сидеть на стуле.
Если она сейчас извинится, все будет хорошо, подумала Бидайн. Всего одно слово...
Она открыла дверь и оглянулась через плечо. Нандалее не смотрела ей вслед, а продолжала работать разделочным ножом над деревянной палкой, вот только мурлыкать перестала.
Ей все равно, поняла Бидайн. Все должно быть по-ее. На самом деле она ей не подруга!
В животе поселилась поразительно сладкая боль. На этот раз она не сдастся. Нандалее должна понять, что другие тоже могут быть твердыми. Айлин, которая почти разбила ей голову, уже зауважала эту дикарку. Приветливость Нандалее ошибочно воспринимала как слабость.
Бидайн сжала кулаки. Ну почему Нандалее настолько упряма? И как она могла быть настолько глупа, чтобы выбрать себе именно такую подругу? Если Нандалее не позовет ее до тех пор, пока она достигнет лестницы, то она, Бидайн, будет считать, что их дружба закончилась! На этот раз должна уступить Нандалее!
Бидайн пошла медленнее.
Ну, давай уже! В ярости подумала она. До лестницы оставалось еще пять шагов. Четыре. Может быть, в жилах Нандалее течет кровь троллей. Никто из всех знакомых, которые когда- либо были у Бидайн, не вел себя настолько по-варварски, как ее подруга.
Еще два шага. Она замерла и прислушалась. Затем обернулась. Нандалее умела двигаться совершенно бесшумно. Может быть, она уже стоит в дверном проеме и смотрит ей вслед. Этого будет довольно. Тогда все будет забыто. Она знала, что не в характере Нандалее просить у кого-либо прощения. Одного этого жеста будет достаточно.
Но Нандалее не стояла в дверном проеме.
Бидайн положила руку на широкие перила лестницы. Она чувствовала себя одинокой, как никогда в жизни. Она спускалась очень медленно, глядя строго между прутьями перил, в холл и на открытую дверь. Если Нандалее все же придет... На ступеньке, с которой еще можно было увидеть верхний этаж, она замерла. Приди же, подумала она. Приди!
Тщетно! Когда она сделала следующий шаг, ей показалось, что она тонет. Она опускалась ниже уровня пола, смотрела на украшенные планки на стенной кладке. Теперь она не сможет увидеть, если Нандалее придет. Бидайн крепко сжала губы. Настало время и ей стать твердой. Нужно продержаться всего лишь несколько дней. Нандалее наверняка вернется к ней! Кроме Бидайн у нее никого нет.
И у тебя тоже никого нет, напомнил сдавленный голос в мыслях девушки.
К счастью, свободных часов было мало. У нее не будет много времени поразмыслить. Но сейчас она не могла лечь спать. Она будет лежать без сна и смотреть в потолок. И в какой-то момент сдастся.
Бидайн задумчиво смотрела на мечи, развешенные вдоль стен в холле. Если они все здесь, то должен быть узор. Но многих клинков не хватало. Каждая брешь означала эльфа из Белого чертога, отправившегося выполнять миссию. Она насчитала семьдесят три бреши. Интересно, что они делают? Где они? До сих пор она не слышала, чтобы кто-то из учителей рассказывал о поручениях, которые они выполняли для драконов. Некоторые искали новых учеников, другие уходили в мир людей. Но что им там делать?
Если бы оружие могло разговаривать, о скольких героических поступках поведало бы оно? Или о кровавых злодеяниях. Столько клинков! Коротких и длинных. Изогнутых и прямых. Некоторые были в форме пламени. Здесь не было двух одинаковых клинков. Каждый был в своем роде неповторим. И если альф погибал в бою, делали все возможное, чтобы вернуть по Крайней мере меч. Под каждым мечом располагалась небольшая табличка, на которой были записаны имена тех, кто когда-то выбрал этот меч. Если здесь хранят память об именах, то почему не рассказывают о деяниях? Неужели они так ужасны? Неужели Нандалее права? И, в конце концов, из них готовят всего лишь убийц?
Как же она порадовалась тому, что мечи не могут говорить! Бидайн поспешно пересекла холл и направилась в библиотеку. Искусство, которым здесь занимаются, поистине всего лишь маска. То, что на самом деле представляют собой драконники, настолько ужасно, что даже они не хотят видеть это каждый день. Поразительно, подумала Бидайн, что только после ссоры С варваршей без малейшего понятия о культуре ей открылись глаза на правду.
Тишина библиотеки и теплый янтарный свет даровали покой ее взволнованной душе. Она бродила вдоль шкафов с ромбовидными ящичками, в которых лежали сотни свитков; каждый тщательно хранился в кожаном футляре с крышкой. На крышке были выгравированы названия трудов. Иногда даже имя автора. Некоторые были запечатаны восковой печатью, на которой красовались непонятные знаки. Пахло пылью и немного затхлостью. Так много свитков! Интересно, был ли здесь когда- то тот, кто прочел их все?
Помещения библиотеки были разделены по темам. Лирика, пророчества, философские трактаты, научные труды по кузнечному делу, путевые заметки, кобольдские сказки... Некоторые свитки были с дерево в диаметре, другие, напротив, не более пальца ребенка. На Бидайн обрушивались названия, и заголовки кобольдских сказок заставляли ее улыбаться.
Она была поражена тем, сколько здесь было комнат. Она нашла такую, где из-за шкафов с глубокими ящиками не было видно стен. Там лежали тысячи рисунков — картины и наброски пейзажей и существ, которые там жили; этюды углем, сделанные газалами, оракулами, представлявшими собой помесь газели и эльфа; рисунки мрачных карликов, язвительно скалящих зубы кобольдов, самозабвенно пляшущих минотавров; указаний для фехтовальщиков, снабженных подробными иллюстрациями. Какое сокровище! И никто, похоже, это не использует.
Бидайн оторвалась от размышлений. Какой-то звук... кто-то поет! Она уже не одна. Стены из книг приглушали голос, и она не могла разобрать слов песни. Кто же, кроме нее, приходит сюда? До сих пор во время своих походов по книжному лабиринту никогда никого не встречала.
Бидайн осторожно вошла в следующую комнату. Теперь пение стало слышно немного отчетливее. Голос звучал печально. Бидайн осторожно пошла дальше. Она полностью сосредоточилась на том, чтобы двигаться бесшумно. Кто бы ни пришел сюда, он выбрал это место потому, что не хотел, чтобы ему мешали. Внутренний голос посоветовал ей вернуться в свою комнату.
Добравшись до комнаты, где хранились свитки о сказаниях и мифах народа карликов, Бидайн уже могла разобрать отдельные слова песни. Она была ей незнакома, равно как и мелодия.
Никогда прежде она не забиралась настолько глубоко в библиотеку. Как можно было собрать столько книг и, тем не менее, не использовать библиотеку? Чем больше она размышляла о Белом чертоге, тем более странным ей все здесь казалось.
Двери отдельных помещений библиотеки располагались не прямо друг напротив друга, так что никогда нельзя было заглянуть дальше чем в соседний зал. Над дверью в следующий зал библиотеки висела табличка, на которой было написано «Форма и воля». Интересно, какие книги там хранятся? Свет в комнате изменился. Разноцветное свечение отражалось на корешках книг и на полу. Всего на миг, а затем комнату снова
Пронизало теплое янтарное сияние. Свечение пришло из соседней комнаты. Бидайн почувствовала, как изменилась магическая сеть вокруг нее, и открыла свое сокрытое зрение. Силовые линии собирались, словно вытягиваемая рыбацкая сеть, и движение шло в сторону той следующей комнаты, в которую Бидайн не могла заглянуть с того места, где стояла. Пение превратилось в тихое, неразборчивое бормотание.
Бидайн оглянулась назад. Здесь не было никого, кто помог бы ей. А потом она обозвала себя глупышкой. Зачем ей нужна помощь? Она посреди библиотеки своей школы, так какая опасность должна подстерегать ее? Все в Белом зале было немного странным. Если здесь, в одиночестве отвергнутого знания, происходят странные вещи, то это просто отлично вписывается в общую картину.
Она решительно вошла в соседнюю комнату. Не успела эльфийка сделать и трех шагов, как пение снова стало громче. И теперь она разобрала каждое слово:
Тени сплетая,
Сон позовет,
Ночь наступает,
Сладко поет.
Они друзья твои, пойми,
Открой им сердце, отвори,
Ведут тебя сквозь двери сна.
В края, где живы чудеса.
Песня оборвалась.
— Добро пожаловать, Бидайн, — произнес голос, слишком хорошо знакомый эльфийке. — Я ждала тебя.
Витраж
Ливианна увидела Бидайн через отражение в стекле. Она почувствовала, что кто-то приближается, но ученицу свою увидеть не ожидала. Не в этот час. Не так глубоко в библиотеке. То, что она ждала ее, было ложью, но она знала, что в этом случае малышка будет чувствовать себя лучше, более защищенной. Было совершенно очевидно, что Бидайн не выносит одиночества.
Ливианна была приятно удивлена, увидев здесь Бидайн. Девушка оказалась мужественнее, чем она ожидала, — небольшое утешение, поскольку Ливианна злилась из-за того, что ей передали именно изнеженную Бидайн, а не Нандалее с ее неукротимой силой. Но, может быть, она недооценила Бидайн. Видно будет.
— Иди ко мне, дорогая, я покажу тебе одну из тайн Белого чертога.
Казалось, юная эльфийка испытывает недоверие.
— Да ладно тебе. Или ты боишься, что я буду кусаться?
Бидайн несмело улыбнулась.
— Я не хотела мешать. Я... Ты очень красиво поешь.
Слова ученицы тронули ее. Ливианна выпила немного вина и пребывала в сентиментальном расположении духа. Может быть, вина было многовато.
— Иногда я прихожу сюда, когда думаю о фламинго.
Бидайн уставилась на нее, но ничего не сказала.
— Ты знаешь фламинго?
— Нет, — ученица огляделась по сторонам, и взгляд ее упал На большой круглый яркий витраж, занимавший почти всю стену целиком. Тысяча стеклышек преломляла свет. У каждого из них был свой цвет. Они были вставлены в тонкие золотые рамки, на которых были вырезаны драконьи руны.
— Этот витраж — дар наших покровителей. Нужно знать слово силы. Если произнести его и подумать о месте, в котором когда-то бывал, витраж покажет тебе это место, о котором ты думаешь, и неважно, насколько далеко оно сейчас.
Робость Бидайн отступила. Она восхищенно разглядывала витраж. Ливианна невольно вспомнила ночь, когда она впервые пришла сюда.
— Почему витраж спрятан здесь? Это ведь чудесный дар! Все должны иметь возможность пользоваться им. Можно было бы заглянуть, как там дома!
— Ты ведь знаешь, что магию нельзя использовать легкомысленно. Есть у витража и темная сторона... Им пользуются драконы. Через этот витраж они могут видеть нас. Могут читать наши мысли, когда мы стоим перед ним. Могут отдавать нам приказы. Иногда они присылают вестника, передающего приказ одному из нас, чтобы тот пришел сюда. Один. Есть и еще кое-что... На третьем году моего обучения здесь одного из старших учеников, с которым я сидела за одним столом в столовой, затянуло в витраж. Должно быть, он сделал ошибку, произнося слово силы и плетя заклинание, так думает большинство. Наши учителя сказали тогда, что его протянуло сквозь витраж. Никто не смог последовать за ним. Его так никогда и не нашли. Поэтому мы уже не обучаем наших учеников тому слову силы, которое пробуждает магию витража. Только когда ты станешь драконницей и докажешь свою силу, пройдя через множество опасностей, ты выучишь его. Наличие здесь этого витража является одной из причин, почему многие ученики избегают библиотеки.
Бидайн по-прежнему не отрываясь смотрела на сверкающий витраж.
— Но ведь это не повод обходить стороной это место. Достаточно не трогать витраж.
— Возможно, этого недостаточно, — Ливианна помедлила. Бидайн была восприимчивой и обладала сильным магическим даром. И она любопытна. Она вернется сюда. Лучше, чтобы она знала все. Эльфийке не хотелось потерять ученицу. На нее так легко было повлиять. Пока что... Однажды она может стать могущественной чародейкой.
— Есть и еще одна история, но мы, учителя, стараемся не рассказывать ее. Может быть, это просто вымысел и в ней нет ни капли правды... — По лицу Бидайн читалось, что она хочет быть в курсе всего. Ливианна слишком хорошо знала это чувство на грани между любопытством и приятным испугом. — Ну ладно... С артефактами, которые порождают драконы, связано одно особое обстоятельство. Ты знаешь, что каждый народ Альвенмарка плетет заклинания по-своему? В случае с драконами получается так, что вещи, которые они создают, всегда обретают собственный характер. Некоторые заходят даже настолько далеко, что считают их в магическом смысле живыми. Заклинания, которые они плетут, настолько сильны и настолько глубоко входят в естественную структуру магической сети, что возникает нечто новое, не поддающееся обычным законам волшебства. Возьми, к примеру, мечи в нашем холле. Каждому из них присуще особое качество. Один обладает способностью предугадывать атаку врага и помогает тебе парировать ее. Другой сам по себе всегда возвращается к своему владельцу. Третий может ломать клинки противников. Так что оружие отличается не только по форме.
— Там есть очень большой меч, биденхандер. Какое свойство у него?
— А что? Почему он тебя интересует?
Бидайн пристыженно опустила взгляд.
— Он так бросается в глаза и... Я просто подумала...
Ливианна почувствовала, что за вопросом стояло кое-что большее, но решила не расспрашивать.
— Давай не будем говорить об этом мече. Это проклятое ружие, делающее честь своему имени. Мне хотелось бы, чтобы он больше никогда не покидал стен Белого чертога. И мы снова возвращаемся к витражу. Некоторые полагают, что на него наложено проклятие, что-то темное было вплетено в заклинание, когда драконы создавали его. Похоже, оно в первую очередь опасно для одаренных чародеев. Говорят, что витраж позовет их: голосом, который может услышать только тот, кого позовут. Ночью, в самые темные часы. Тогда окно откроется само по себе и покажет такое, что может свести с ума, и иногда он втягивает заклинателя в себя. Ты понимаешь? Те, кого втянули, не уходят в другое место. Они прекращают существовать и становятся частью витража! Так его сила растет.
Бидайн улыбнулась. Улыбка получилась немного натянутой.
— Витраж, поедающий эльфов? Больше похоже на страшилку для детей. Или тому есть доказательства?
— Если бы доказательства были, этого витража бы уже не было. Но видишь тот зеленый осколок? Там, впереди, со сверкающим оранжевым стеклышком? Я могу поклясться, что оно имеет такой же оттенок, как глаза того ученика, который исчез давным-давно. И я почти уверена, что до его исчезновения этого стеклышка в витраже не было. Так что, возможно, он все еще здесь — заключенный в другую форму и не способный ничего нам рассказать.
— Но разве этого нельзя разглядеть в узоре заклинания?
Ливианна рассмеялась.
— Очень умное замечание. Ты когда-нибудь смотрела на артефакт, созданный драконами? Я ведь уже говорила, они творят заклинания иначе, чем мы. Это примерно то же самое, что сравнивать паутину с тонким шелковым платком. Оба предмета созданы из сотканной насекомым нити. И это единственное, что у них есть общего. Заклинания драконов бесконечно сложнее и плетутся изящнее, чем наши. Открой свое Незримое око, погляди на витраж, и ты ослепнешь: так много силовых линий сбегаются в волшебном творении драконов. Там, где плетутся заклинания драконов, естественная магическая сеть, в которую вплетены все вещи, искажается.
— Ты имеешь в виду, что они изменяют созданное альвами?
Вопрос поразил Ливианну. Когда-то она сама была настолько ослеплена силой и великолепием магии драконов, что ей потребовалось много времени, чтобы понять это следствие.
— Действительно, все сводится к этому, — произнесла она, стараясь, чтобы ее слова не прозвучали оценивающе.
— И альвы не возражают? Разве наши создатели потерпели бы то, что им не по нраву? — Ливианна пожала плечами.
— Твои вопросы из области философии, возможно даже этики. Вынуждена признать, что на этой почве я чувствую себя не очень уверенно. Некоторые даже презирают меня за то, что у меня якобы отсутствует этика или совесть.
Ей показалось, что Бидайн чувствует неуверенность, но одновременно с этим и любопытство. Ливианна была убеждена, что сумеет перетянуть юную ученицу на свою сторону за несколько лун. Малышку тянет к тем, кого отталкивают другие. Может быть, поэтому она стала подругой Нандалее.
— Даже некоторые здешние учителя смотрят на меня свысока, так как видят главную свою цель в оттачивании техники владения мечом. Я же думаю, что путь к тому, чтобы сделать наш народ совершенным, ведет через глубокое понимание магии.. поэтому меня считают странной, — она улыбнулась. — Но я не хочу отягощать тебя такими разговорами.
— Я слишком хорошо понимаю, что ты имеешь в виду, — подавленно ответила Бидайн.
— Правда?
— Айлин колотит меня, потому что я проявляю неловкость в упражнениях с мечом. Моя лучшая подруга с каждым днем все сильнее проявляет свою тролльскую сущность. А большинство моих соучеников не разговаривают со мной, потому что видят, что я не воительница.
— Однажды они будут смотреть на тебя снизу вверх, Бидайн. В тебе есть что-то, чему нельзя научиться тренировками. Ты очень одаренная чародейка. Я буду развивать твой талант, но это должно оставаться тайной. Могу показать тебе кое-что, что Позволит тебе выигрывать большинство сражений на мечах. И тебя начнут уважать. Достанет ли тебе мужества?
— Не знаю...
Ливианна подошла к одной из полок и вынула книгу.
— Возьми вот это! Я встану в другой конец следующей комнаты. Когда я буду там, посчитай вслух до трех. А затем изо всех сил брось книгу на пол. И наблюдай за мной.
Бидайн, нахмурившись, смотрела на нее, очевидно считая все происходящее глупым.
Ливианна вышла в соседнюю комнату и негромко произнесла слово силы. Услышала, как исказился голос Бидайн. Слоги становились все длиннее и менее четкими. Она увидела, как девушка швырнула книгу и ринулась вперед.
Книга опускалась медленнее падающего листка. Можно было не бежать. Даже если бы ее швырнули с еще большей силой, она успела бы вовремя. Ливианна подставила руку под падающую книгу и оборвала заклинание вторым словом.
Бидайн испуганно вздохнула.
— Ты была похожа на текучую тень. Я видела, что ты идешь... И одновременно нет. Ты была... слишком быстра. Как это делается?
— Это драконья магия. Одна из ее разновидностей. Они капризные хозяева, но иногда платой за мою службу становится то, что они обучают меня слову силы. Это совсем иной способ творить заклинания, непохожий на наш. Ты произносишь одно единственное слово, и реальность вокруг тебя изменяется. У них много таких заклинаний. Изучить эти слова силы тяжело, поскольку они созданы не для эльфийского языка. Но если ты овладеешь ими, то твой мир изменится. Никто больше не будет насмехаться над тобой из-за твоего умения обращаться с мечом. Одно слово — и ты уже не ученица, а мастер.
Ливианна увидела, как расширились глаза Бидайн. Мечты казались совсем рядом.
— И ты действительно думаешь, что я смогу этому научиться?
— Видно будет. Ты должна быть готова к тому, что придется приносить жертвы. Некоторые разрезают себе язык, чтобы суметь изучить слова силы. Некоторые изменяются невидимым глазу образом. Изучая магию драконов, мы переступаем границу. Покидаем мир, созданный для нас, эльфов.
Теперь малышка снова стала казаться нерешительной.
— А ты тоже...
— Нет, мой язык не раздвоен. Некоторые изучают слова и без подобного вмешательства. Иногда достаточно усилий.
— Но зачем драконам нужны мы, если они так могущественны? Я всего этого не понимаю. Зачем существуют драконники?
— Мы их разведчики. И да, мы также и их убийцы. Мы менее приметны. Когда сквозь Золотую сеть проходит дракон, это то же самое, что бросать камень размером с голову в маленький пруд. Поднимаются волны. Девантары обязательно заметят. Один из небесных змеев осмелился сунуться в мир людей... Пурпурный. И не вернулся. Но когда туда идем мы, эльфы, это другое. Мы словно песчинка, если взять ту же метафору с маленьким прудиком. Заметить можно, только если нас ждут.
— Но если драконы — такие мастера магии, то разве они не могут скрыть свои перемещения в Золотой сети? Разве нет для этого заклинания?
Ливианна была восхищена. Малышка быстро соображает. Наконец-то эльфийка, с которой стоит поговорить!
— Даже если драконы научатся скрывать свои перемещения, будет гораздо умнее рисковать нашими жизнями вместо своих. Я думаю, что чем могущественнее становишься, тем больше возрастает осторожность. В конце концов, в случае чего теряешь больше, чем приобретаешь.
— И поэтому они сделали нас своими слугами.
Ливианне не понравилась идея быть служанкой, несмотря на то что, если рассуждать здраво, Бидайн была права.
— В основном мы свободны. И мы извлекаем свою выгоду из заключаемого с драконами пакта. Они очень редко присылают жадеитовые дощечки. Таким образом они отдают нам приказы или вызывают к себе.
— У тебя есть мечта, правда? — В вопросе Бидайн был намек на мятеж, и в этот миг Ливианна окончательно убедилась, что девочка — то, что нужно.
— Ничто не разрушает мечты вернее, чем разговоры о них в неурочный час. Настанет время, когда мы будем мечтать вместе, Бидайн. Но не сегодня ночью. В эту ночь я могу только предложить тебе разделить мою печаль.
Малышке стоит научиться лучше владеть своими чувствами, подумала Ливианна. Лицо Бидайн было сродни открытой книге. Она не умела скрывать свои чувства. Это может стать ее злым роком.
— Подойди ближе ко мне, — она положила руку на плечи Бидайн, и ее захлестнуло чувство горечи. Прошло четыре луны с тех пор, как она последний раз кого-то обнимала. Вспомнила о фламинго. О теплой ночи. О глазах маленького мальчика. Эти глаза... Как они сияли, когда утром она склонялась над его кроваткой!
Ей стоило больших усилий заставить себя произнести слово на языке драконов. В горле стоял ком. Она осознала, что прижимает Бидайн к себе сильнее, чем следует. Она выдохнула и попыталась прогнать всю боль и всю горечь. Попыталась увидеть перед собой длинноногих птиц. Фламинго.
Круглый витраж, казалось, повернулся в раме. Затем зашевелились золотые линии, удерживавшие вместе тысячи разноцветных кусочков стекла. Все казалось искаженным и нереальным, как в дурмане. Ей стало плохо, она услышала, как с трудом перевела дух Бидайн. Краски заплясали перед глазами. Казалось, в комнате вдруг появилось что-то бесплотное. Сквозь витраж полился яркий свет, несмотря на то что за ним находилась каменная стена.
Ливианна застонала. Что-то тянуло ее, и она не могла отвести взгляда от пляшущих огней. Если она станет единым целым с огоньками, то печаль ее уйдет навеки. Тогда она окажется рядом со своими потерянными детьми. Достаточно сделать два шага!
Внезапно поток света иссяк. Она отчетливо увидела ночное озеро. Сотни птиц стоят в спокойной воде, спрятав головы под крылья.
— Минго... — прошептала она, снова прижимая Бидайн к себе. А затем принялась негромко напевать песню, так часто сопровождавшую ее засыпавшего сына.
— Тени сплетая,
Сон позовет,
Ночь наступает,
Сладко поет.
Полгода спустя
Смерть в одиночестве
— Мы используем также семена фиников, бессмертный. Большое количество семян фиников. Но древесный уголь лучше. Только дерево у нас заканчивается. Зато медь мы добываем прямо здесь, из скалы, — Джитро, мастер-плавильщик, гордо указал на длинный ряд костров для выжигания угля, расположенный в низине. Артакс кивнул и обвел взглядом далекие горы, бледно-голубым цветом выделявшиеся на фоне горизонта. Бежевые полотна пыли тянулись над истощенной землей. Было жарко. Настолько жарко, что он не мог надеть шлем-маску. Вместо этого он набросил на голову тонкий шелковый платок. Видны были только глаза. Артакс знал эту местность. Всего в трех часах пути отсюда находилась деревня, где он вырос. Место, где он так часто мечтал о том, чтобы стать достаточно богатым для того, чтобы иметь право жениться. С тех пор прошло столько лун, а его мир все еще был перевернут с ног на голову.
Артакс путешествовал с удовольствием. Так он мог избежать тягот королевского двора. Ритуалов, писарей и просителей. В путешествиях его настигали только по-настоящему срочные известия. И Аарон терпеть не мог этого! Аарон... Его мучитель оказался сильнее, чем он думал. Теперь он это знал. И он избегал алкоголя и в своем стремлении привести империю в порядок старался не слишком перетруждаться.
— А в шахтных печах мы получаем плавильные коржи. Большие лепешки из меди, — продолжал мастер-плавильщик.
Артакс был благодарен за то, что Джитро продолжал болтать и делал вид, что не заметил, как правитель мысленно унесся куда-то вдаль. Он с тоской глядел на густой черный дым, валивший из плавильных печей. Он рос со столбами дыма на горизонте и знал, что они означают как богатство, так и крайнюю нужду. Тем не менее он никогда не приходил сюда, в рудничное поселение Ум эль-Амад. Плавильни и рудники были неотъемлемой частью их жизни, и, тем не менее, почти никто из их деревни не видел их. Они находились на расстоянии трех часов шути. Бесконечно далеко для крестьянина, который не мог позволить себе уйти от своих полей на полдня только ради того, чтобы удовлетворить свое любопытство.
— А как добывается медь из камня?
В морщинах на лице Джитро крепко засела копоть; настолько глубоко, что никакая вода уже не могла смыть ее. Его темно-карие глаза сияли, но, подобно тому, как тень плывущих по небу облаков скользит по земле, на его лицо вдруг набежала Тень сомнения. Артакс догадывался, о чем думает мастер-плавильщик. Зачем бессмертный задает такой вопрос? Что он сделал не так? Он уже научился узнавать этот страх в глазах простых людей. Аарон бы насладился им. Ублюдок!
— Чтобы править большой империей, Джитро, нужно понимать ее, — дружелюбно произнес он, стараясь развеять страхи мастера-плавильщика. — Представь себе это в виде большого плодового дерева. Многие князья интересуются только плодами дерева. А я хочу знать его целиком, от самых глубоких корней до самых высоких побегов. Я хочу понять, как добывается медь из скалы и как получаются плавильные коржи. Я хочу знать пути, по которым это попадает к плавильщикам бронзы. Как отливают мечи и наконечники копий, которыми я вооружаю своих воинов.
— Вы поистине живой бог, бессмертный! — произнес мастер-плавильщик, по-прежнему чувствовавший себя очевидно неловко. На нем была одежда из тонкого сукна с коричневыми полосками на белом фоне по всей длине. Такой рисунок не красил его. Он был и без того стройным. А в этой одежде казался худым. Голову Джитро не покрывал. Волосы были растрепаны, он уже начинал лысеть. Шрамы от ожогов на руках и широкие темные кольца под ногтями говорили о том, что он тоже брался за работу, несмотря на то что сейчас, одетый в дорогие одежды, показывал правителю Арама штольни и шахтные печи. Артаксу нравился этот человек. На таких людях, как Джитро, держалась империя, а не на лизоблюдах во дворце Акшу, окружавших его, словно стервятники кусок падали.
— Почему вы назвали это место Ум эль-Амад? Это ведь означает «мать всех колонн», не так ли? — Те немногие рабочие и камнетесы, что трудились неподалеку, казались удивленными. Никто не рассчитывал на то, что бессмертный владеет диалектом отдаленной провинции.
Недоверие исчезло с лица Джитро. Артакс знал, что теперь он будет верен ему всегда.
— До сих пор мы нашли только одну каменную жилу, которая очень богата медью. Подбираясь к этому слою, мы проложили многочисленные туннели и вынули огромное количество камня. Таким образом возникла огромная пещера, свод которой находится на высоте трех-четырех шагов. Чтобы он не рухнул, мы возводим отдельные каменные опоры, и кажется, будто пещеру поддерживают сотни колонн. С удовольствием отведу вас туда, бессмертный.
Артакс приветливо улыбнулся, но отказался. Он любил простор, и мысль о том, что придется пробираться в пещеру глубоко под горой, казалась ему давящей. Артакс вздохнул, ему не хватало Нангога и путешествий на корабле-дворце. А еще он скучал по Шайе.
— И это когда стоит ему пальцем пошевельнуть, как у него будет сотня прекраснейших женщин. Не привязывайся к людям. Ты бессмертный. Ты уже не с ними. Теперь ты их только используешь.
И ты, и все остальные, те, кто давно мертв. Когда же вы уже, наконец, покоритесь и осчастливите меня гробовым молчанием, подумал Артакс. Этот голос утомлял его. Он уже полностью оправился от ранения и уже научился хорошо контролировать голос, но боялся того, что случится, если он ослабнет или заболеет. Это было его единственным страхом.
— Тебе следовало бы опасаться и того, что мы замолчим. Без наших подсказок ты ничто!
Артакс покачал головой. Глупая привычка, которой он обзавелся и которая, тем не менее, не помогала заставить замолчать надоедливый голос в его голове. Он сосредоточился на Джитро.
— А что насчет плавильного коржа? Как вы получаете металл из горной породы?
— Конечно, великий. Плавка. Мы измельчаем рудосодержащую породу. Затем загружаем шахтную печь древесным углем. Наполняем ее им чуть больше, чем на треть. Сверху кладем породу. Видите обложенные камнем воздушные каналы в земле? Как только древесный уголь загорается, мы усиливаем жар, накачивая большими воздуходувками воздух. Он может уйти наверх через шахту. Измельченная порода становится настолько горячей, что медь выходит из нее, словно пот. Металлические капли стекают вниз и собираются на дне шахтной печи, образуя плавильный корж. Когда древесный уголь прогорает, шлак оседает. Когда он более-менее остынет, мы сохраняем плавильный корж, а шлак убираем. Если плавильный корж слишком сильно засоряется, мы переплавляем его второй раз, чтобы удалить остатки угля и породы. Но чаще всего в этом нет нужды.
Артакс задумчиво смотрел на ряд шахтных печей. Ум эль-Амад нес богатство в регион. Но, в конце концов, рудничное поселение уничтожит все в округе.
— Откуда вы берете древесный уголь, Джитро?
— Уголь — наша головная боль, — признался мастер-плавилыцик. — С каждым годом он становится все дороже, приходится привозить его сюда из все более отдаленных земель, — он указал на далекую голубую полосу гор. — В горах у нас есть лесорубы и угольщики. Они рубят кедры и сосны, а затем перерабатывают их на древесный уголь. Но теперь им уже приходится уходить далеко в горы. Часть угля мы получаем у окрестных крестьян. Это их дополнительный заработок. Дети и женщины селения идут в лес, собирают тонкие ветки, которые нужны им для того, чтобы поджечь древесный уголь. Очень кропотливый труд, великий. Кроме того, нам приходится привозить воду издалека, поскольку вода в единственном здешнем источнике еще много лет назад стала горькой и ее уже даже вьючным ослам давать нельзя.
— Сколько груженых ослов вам нужно привести сюда, чтобы из Ум эль-Амада ушел один осел, груженный медью?
Джитро задумчиво почесал бороду.
— Этот вопрос мне еще никто не задавал. Если посчитать уголь, воду, продукты... Точно не знаю, но это будет, пожалуй, по меньшей мере тридцать груженых ослов. А может быть, и больше. А если подсчитать еще и древесину, которую нужно срубить для того, чтобы переработать потом в уголь... — Он усмехнулся, обнажив два ряда желтоватых зубов. — И несмотря на это, в конце концов, после продажи меди мы оказываемся в выигрыше. Приходящий сюда становится богатым, — он пожал плечами. — Если выживет. Слабаков и тех, кому просто не везет, убивают печи или рудник.
Артакс знал, о чем говорит мастер-плавильщик. По пути сюда они проходили мимо большого поля, усеянного могилами.
— Великий, я знаю, что не подобает просить вас, друга богов, правителя империи и повелителя всех черноголовых, но в горах есть кое-что... — Джитро опустил взгляд. — Я просил сатрапа, чтобы он послал охотников и воинов, но ответа так и не получил. Я... Может быть, вы могли бы помочь, бессмертный? В горах что-то есть. В одном очень узком ущелье. На склонах стоит очень много деревьев, но никто не отваживается ходить туда. Если вы могли бы помочь, мы смогли бы рубить там лес на протяжении пяти лун. И оно находится гораздо ближе тех мест, куда я сейчас посылаю своих лесорубов и угольщиков.
— А что такое с тем местом?
— Там что-то пожирает людей. И если не забирает тело, то выпивает, по крайней мере рассудок. Проклятое место. Но со всеми вашими воинами, бессмертный, вы наверняка могли бы победить зло.
Артакс смутно припоминал, что в детстве слышал истории о долине, которую боги сделали запретной для людей. Впрочем, когда он вырос, перестал верить в это и счел все истории сказкой... как и все остальные рассказы о человекоконях, злых колдуньях и драконе, крылья которого когда-то затмили солнце и все погибло в тени их. Его интересовали более реальные факты, вроде тех, что там умирали многие люди, отправлявшиеся на рудник Ум эль-Амад или возвращавшиеся в свои деревни калеками. Разбогатели лишь немногие. Совсем иначе обстояло дело с историями о Чужом мире. Там до богатства было подать рукой, по крайней мере так говорили. И мужчины не возвращались потому, что нищета родных деревень больше не представляла для них интереса.
Он вспомнил день, когда с неба закапала кровь и упал бессмертный Аарон. Его история, история крестьянина Артакса, отправившегося на поиски счастья и ставшего правителем всех черноголовых, звучала как сказка и, тем не менее, была правдива. И поскольку это было так, эту историю никогда не станут рассказывать. Интересно, сколько правды в историях о проклятой долине? Что, если это больше, чем просто сказки? Обладает ли он силой, достаточной для того, чтобы освободить здешних людей от страха?
— Ты сказал, что не все, кто ушел в проклятую долину, умерли там?
Джитро поспешно осенил себя защитным знаком.
— Ради Львиноголового, нет. Но, возможно, лучше бы они умерли. Один из наших лесорубов вернулся, но говорить с ним нормально было уже нельзя. Он... — мастер-плавильщик попытался подобрать слова, но потом только беспомощно развел руками, — он был... другим. Был сильным как бык, раньше... Нет, не так. Он и остался сильным. Но страх, который он не сумел нам объяснить, разъедал его. Он то и дело принимался кричать. Совсем неожиданно. Днем и ночью. Он увидел что-то... чего никто больше не видел. Он принес в поселение очень много тревоги.
— Что с ним сталось?
— Он не смог жить здесь... Я не горжусь тем, что мы сделали, но я ведь должен и о других думать. Мы дали ему несколько отдаленный дом. У того источника, который стал горьким. Он находится на расстоянии примерно полумили от поселения. Продолжали носить ему воду и еду. Вы должны понять, великий... Женщины и дети. Крики пугали их. Так не могло больше продолжаться.
— И он остался там, в том доме?
— Мы позаботились об этом, — блеск в глазах Джитро угас. — Я ведь уже говорил, что не горжусь тем, что мы сделали. Мы... Мы приковали его. Он не мог уйти от своего дома. Но мы хорошо обеспечивали его!
— Можно мне увидеть этот дом? — Артакс спросил себя, каково было несчастному там, прикованному и одинокому.
— Там ничего особенного... — Взгляд Артакса заставил мастера-плавильщика вздрогнуть. — Да, великий. Я отведу вас туда. Конечно...
Артакс чувствовал раздражение. В принципе, он считал Джитро хорошим человеком. Но эта история... В Бельбеке, его собственной деревне, безумцев тоже иногда запирали. Семьи стыдились их. И Гайяну, деревенскую сумасшедшую, ее собственная сестра тоже иногда запирала в козьем хлеву. Он считал это неправильным, но так уж было устроено. Гораздо сильнее его разозлило то, что сатрап провинции ничего не предпринял, несмотря на то что Джитро просил его о помощи. Следующей его целью был Нари, крупнейший город этой сатрапии. Он заставит городского князя отчитаться за бездеятельность и позаботится о том, чтобы расправиться с угрожающим деревне злом.
— Я помогу тебе, Джитро, — решительно произнес он.
Мастер-плавильщик с благодарностью кивнул, но на лице у него остались следы страха.
Путь в отдаленный дом вел мимо шлаковых отвалов у доменных печей. Уже на расстоянии десяти шагов Артакс почувствовал раскаленный жар печи. Работники сменялись у больших кузнечных мехов. Их тела блестели от пота. Они униженно склонялись, когда он проходил мимо них.
В воздухе висел едкий дым, и небольшая собака подняла нос от мусорной кучи и уставилась на него. Скала, в которой зияли входы в рудник, почернела от копоти. Они оставили рабочие места позади и теперь шли мимо ручья, терявшегося в цепочке вонючих луж.
В отдалении они увидели дом, прислонившийся к подветренной стороне холма. Дверь была нараспашку, единственная ставня криво висела на петлях. Хижина была выстроена из серо-коричневого камня. Крыша из тростника была покрыта толстым слоем светло-коричневой пыли, которую принес ветер из степи.
— Это тот дом, — произнес Джитро. — Ничего особенного.
Артакс пошел дальше.
— Как он умер?
Джитро вздохнул.
— Пробил себе голову. Об стену рядом со своей постелью. Мы, конечно, не совсем уверены в том, что произошло. Но, я думаю, он долго колотился головой об стену... Как будто хотел выколотить из нее что-то.
Они дошли до хижины. Проходя сквозь низкий дверной проем, Артаксу пришлось пригнуться. Пахло пылью. Пол был сделан из утрамбованной красной глины. Должно быть, было время, когда дом выглядел довольно прилично. Внутренние стены когда-то были побелены. Под потолочной балкой он обнаружил следы гипса или извести. Но теперь все стены были грязны. Испачканы древесным углем и чем-то другим... Засохшей кровью? У выложенного камнем очага лежал мешок соломы, а пол был усеян осколками разбитых глиняных сосудов. У Артакса возникло ощущение, что здесь прохладнее. Весь дом состоял из одной-единственной комнаты, примерно четыре на пять шагов. Больше, чем тот дом, в котором вырос он сам.
Тонкие волоски на шее встали дыбом. Что-то Здесь есть...
Джитро стоял на пороге. Он не переступал порог. За спиной мастера-плавильщика стояла его свита. Лейб-гвардия под руководством Джубы, два хороших проводника, несколько писарей. Все держались в отдалении. Они уже научились понимать, что ему не нравится постоянно находиться в окружении других.
— Хороший дом. Почему его перестали использовать?
— Потому что люди суеверны, великий. Они боятся, что часть безумия впиталась в стены. Что оно может поразить и их, если они будут жить здесь.
— И поэтому ты тоже не входишь сюда?
— Моя мать научила меня, что разумнее не бросать вызов судьбе.
— Но ты не боишься входить в Ум эль-Амад. В рудник, в штольнях которого умерли дюжины людей.
— Не дюжины, великий. Не дюжины... Это другое. Эта работа — наша жизнь. Но это... — Он пожал плечами. — Это просто мрачное место.
Артакс посмотрел на картины, которыми были испачканы стены. На большинстве были изображены сражающиеся люди. Странно для лесоруба, который, вероятно, никогда не принимал участия в сражении. Там были люди, рубившие друг друга секирами или пронзавшие друг друга длинными мечами. Несмотря на плохую технику, в рисунках проглядывала парализующая жестокость. Они завораживали, как будто ты сам был свидетелем того, что изображалось на рисунках. Артакс обнаружил рисунок, где двое мужчин держали третьего за руки и ноги, а четвертый подошел к ним и отпилил беззащитному руки и ноги. Артакс в отвращении отвернулся. А затем он понял! Это была не битва. Топоры и ножи. Пилы! На рисунках были изображены лесорубы, которые сражались друг с другом! Что же произошло там, высоко в горах?
Он стал внимательно рассматривать рисунок
за рисунком на стенах в поисках ключа к загадке. Казалось, лесорубы и угольщики сражались друг с другом, но ничто не указывало на то, почему они так поступили. Неподалеку от каминного отверстия он обнаружил рисунок, совсем не похожий на другие. На нем была изображена большая, немного неровная буква V, на боках которой были грубые наброски елей. Нижняя треть была почти полностью черной. Не считая размытого пятна желто-голубого цвета. Несмотря на то, что оно не имело контура, казалось, безумец особенно тщательно старался нарисовать это пятно. Ему удалось создать впечатление струящегося из темноты света.
Чем дольше Артакс рассматривал рисунок, тем более неуютно чувствовал себя. Свет пробуждал полузабытые воспоминания об историях, которые рассказывали друг другу поселенцы в Новом мире. Истории о внезапной смерти и неожиданных проявлениях агрессии. Зеленые духи!
Но ведь их нет в Араме! Здесь люди в безопасности! Это мир людей, и девантары, их боги, отгоняют ужасы прочь!
Артакс выпрямился. Джитро по-прежнему стоял в дверях.
— Есть ли среди работников те, кто уже бывал в Новом мире?
— Нет, — мастер-плавильщик решительно покачал головой. — Те, кто уходят туда, становятся богатыми. А среди тех, кто приходит сюда, богатых нет. Некоторые уходят отсюда такими.
— Сколько угольщиков и лесорубов погибло в горах?
— Несчастные случаи бывают всегда... Вы должны понять, великий. Камнепад, медведи или внезапное похолодание. Здесь трудно зарабатывать свой хлеб. Из двадцати уходящих весной осенью один обязательно не возвращается.
— А из тех, кто пошел с человеком, который умер здесь?
Джитро вздохнул.
— Кроме него не вернулся никто. И никто не осмелился отправиться в Темную долину, чтобы поискать других.
Над рисунком, изображавшим зеленый свет, на стене было большое красно-коричневое пятно, потеки которого стекали на рисунок.
— Да обретет твоя душа покой, — пробормотал Артакс. Он попытался представить себе, что мог пережить этот человек.
Пленник одиноко стоящего дома. Наедине со страшными воспоминаниями.
Артакс увидел на стене бронзовое кольцо, к которому, должно быть, была прикована цепь. Взгляд его скользнул по всем изображениям смертоубийств, чтобы наконец снова вернуться к жуткому цветному желто-зеленому пятну.
— Я отправлюсь в Темную долину со своей свитой, — решил он. — Мне нужен вьючный осел с дополнительным провиантом. И два проводника, которые отведут меня туда.
Запретная долина
Конь Артакса тревожно засопел. С тех пор как они въехали в одинокую долину, животные дрожали от страха. Всадники, впрочем, чувствовали себя не лучше. Артакс знал, что в его свите ходят разговоры о том, что их здесь ожидает. Прошлым вечером он держал речь на стоянке и открыто сказал, что знает об этой долине и что предполагает здесь найти. Он даже предоставил каждому возможность уйти. Но все остались.
— Ты ведь не воображаешь, что они остались потому, что любят тебя? Должен признаться тебе, что поставить их перед выбором было довольно умно. Хотя все это лишь лицемерное признание. И перед совестью своей ты теперь чист. Но на самом деле выбора у них не было никогда. Все они хорошо помнят преследования жрецов. О реках крови на твоих руках. Кроме того тот, кто покинул бы тебя, навеки потерял бы лицо. Это всего лишь фарс для твоей совести, крестьянин.
Артакс научился пропускать слова голоса Аарона мимо ушей. Он не мог победить его, но, если не слушать его, это каждый раз был маленький триумф. Он внимательно обвел взглядом своих спутников. Некоторые встречали его упрямой улыбкой, в глазах других он видел страх.
Я отвечаю за их жизни, подавленно подумал он. Его приказ привел их сюда. Все, что произойдет здесь, случится потому, что он решил рискнуть их жизнями ради достижения своих целей. Интересно, других правителей тоже мучили подобные мысли?
— Ответ прост: нет! Ты мучаешься потому, что ты не правитель. Может быть, твое тело и сидит на троне, но твои потребности и мысли...
...по-прежнему крестьянские, про себя закончил Артакс фразу своего мучителя. Я отдаю себе отчет. И знаешь что? Это хорошо и честно. Конечно, это не твои мысли, но думать так было бы весьма к лицу всем правителям, мой бестелесный Аарон.
Его мучитель умолк, и Артакс широко усмехнулся. Эти маленькие диспуты уже начали доставлять ему радость, и иногда он даже тратил время на то, чтобы заставить Аарона не просто заткнуться, но и подробно рассказывать ему о собственных решениях, как учитель снова и снова что-то объясняет ученику, что тот никак не может взять в толк. Артакс знал, что сможет на многое повлиять за время, которое проведет в теле Аарона, и уже был довольно-таки уверен в том, что девантар не станет сломя голову заменять его. Но однажды он тоже умрет, и новое тело понесет дальше бессмертие Аарона. Аароны в его голове разговаривали с ним только одним голосом, несмотря на то что их, слившихся воедино, должны были быть дюжины. Он точно не знал, чьим голосом пользуется его мучитель, но если сам Артакс однажды станет частью их, то, возможно, станет всего лишь одним из многих и не сможет пробиться. Поэтому он принял решение привить Аарону еще при жизни некоторые свои идеи, повторяя их снова и снова.
— Бессмертный! — Затравленный крик оторвал его от размышлений. Джуба, который ехал в голове процессии, теперь несся к нему во весь опор. Он махал рукой. Что-то случилось! Остальные придержали коней.
— Бессмертный! — Воин остановил своего крупного скакуна и придержал его рядом с ним. Животное пыталось вырваться, и Джубе пришлось еще раз жестко натянуть поводья, чтобы удержать его.
— Господин, там, в долине... Вы должны пойти со мной. Один! — И негромко добавил: — Нам нельзя становиться здесь лагерем. Отошлите остальных назад. Подальше!
— Зачем?
— Сейчас не время это обсуждать. Доверьтесь мне! Просто сделайте это, повелитель! Разве я был плохим слугой вам?
Артакс сознавал, что любое колебание будет подобно оскорблению. Он повернулся в седле и позвал своего гофмейстера.
— Датамес! Покинь долину вместе со свитой, а затем проскачите еще по меньшей мере милю. Ближе лагерь разбивать нельзя.
— Ты можешь позволить себе оскорблять слуг. Из страха за свою жизнь они не обидятся.
— Но великий... — запротестовал гофмейстер. Он был единственным безбородым мужчиной в его свите и со своим тонко очерченным лицом, элегантной одеждой и золотистыми волосами казался женственным, но службу свою нес хорошо. При дворе бессмертного не происходило ничего, о чем бы он не знал. И Артакс ценил то, что управляющий избавлял его от тягот дворцового этикета и сглаживал неловкости.
— То, что ты хочешь остаться рядом со мной, делает тебе честь, но я — бессмертный, а ты всего лишь человек, — он повысил голос, чтобы его могли слышать все. — Я был бы плохим предводителем, если бы взял вас с собой в место, не созданное для людей. То, что нужно сделать здесь, исключительно моя обязанность. А теперь идите! И поспешите! Призрачные щупальца ночи уже тянутся к долине! Если мы с Джубой не вернемся в течение трех дней, зовите Львиноголового. Ибо тогда Араму потребуется новый правитель.
Некоторые воины стали отчаянно возражать, напоминая ему о своей клятве. Артакс подумал, что на самом деле они не становились перед ним на колено. И если бы они знали, что он не более чем простой крестьянский сын... Наконец он отослал их, зная, что большинство из них втайне испытывают облегчение.
Когда свита скрылась из виду, Артакс пришпорил своего белого жеребца и они с Джубой поскакали туда, где долина сужалась до теснины. Там уже царила тьма. Несмотря на то что вечерняя заря была еще далеко, солнце уже скрылось за отвесными, поросшими черными елями склонами гор. Из леса не доносилось ни единого птичьего крика. Глухой топот копыт по каменистому грунту был единственным сопровождавшим их звуком.
Правая рука Артакса скользнула по рукояти меча. Он не сводил взгляда с темной теснины. Узкая дорога, по которой они ехали, вела прямо во тьму.
— Тебе не следует идти туда. Нехорошее место.
— Боишься?
Джуба повернулся в седле.
— Если честно, то да, — произнес он, не догадываясь, что его повелитель обращался вовсе не к нему. Иногда Артакс по ошибке произносил вслух слова, предназначенные только для Аарона. Придворные шептались по этому поводу. Но, конечно же, никто не осмеливался говорить с ним по поводу этой новой причуды.
— Сейчас увидите, что меня испугало. Мы почти на месте, — внезапно Джуба повернул в сторону и направился к месту, где вода небольшого ручья застаивалась в скалистом бассейне. Растущие там ели растеряли свои нижние ветви. Артакс обнаружил мертвого коня, привязанного к одному из стволов ели. Чуть поодаль лежал второй. Его белый жеребец отпрянул, конь Джубы испуганно фыркнул. Коренастый военачальник спрыгнул с седла, обвязал поводья своего коня вокруг ствола дерева, Артакс сделал то же самое.
— Лошади...
— ...умерли от жажды в десяти шагах от ручья, — завершил его фразу военачальник. Рука его лежала на рукояти меча. Он шел медленно, пригнувшись, словно каждый миг готов был встретить врага.
Вскоре после этого Артакс обнаружил первый труп. Скелет воина, из грудной клетки которого торчала стрела. Затем второго, лежавшего лицом вперед на мягкой подстилке из еловой хвои.
— Должно быть, он получил удар в спину, — пояснил Джуба. — Вон там все началось. Трем воинам перерезали горло во сне. Удар нанесли с такой силой, что клинок вошел до шейных позвонков, его следы видны даже на костях.
Артакс поглядел на мертвецов. Они разбили лагерь у ручья и разожгли два костра. Потертости на коре деревьев и обрывки поводьев, свисавшие с деревьев, говорили о том, что остальные лошади, похоже, сумели освободиться.
— Должно быть, один из них встал, — прошептал Джуба, словно опасаясь пробудить умерших от вечного сна. — И начал убивать своих спящих товарищей. Трижды ему это удалось, потом, возможно, подняли тревогу стоявшие на часах. Думаю, на страже был лучник. Я не умею читать следы. А умершие лежат здесь по меньшей мере с полгода. Однако я полагаю, что убийцу прикончили. Несмотря на то что вся поляна засыпана новыми иголками, на мягкой земле все еще видны следы борьбы. Они просто продолжали биться друг с другом, несмотря на то что причин для этого больше не было. Возможно, их сбила с толку темнота.
По голосу своего военачальника Артакс слышал, что он сам не очень-то верит в это объяснение. Должно быть, случилось что-то другое. И понял, что они поступили верно, придя сюда только вдвоем. Может быть, даже двоих больше, чем нужно. За их спинами испуганно заржали лошади. По спине Артакса пробежал холодок.
Они пошли в обход большой скалы. С ее противоположной стороны обнаружился скелет без головы, который сидел, прислонившись к скале, череп упал и откатился немного в сторону. Перед ним лежало еще два мертвеца. Артакс спросил себя, что могло произойти с этими людьми, и бросил боязливый взгляд на теснину. Отсюда уже не был виден вход в скалистое ущелье. Всю долину уже начали окутывать сумерки. Артакс почувствовал, что сердце его забилось быстрее.
— Но что действительно странно...
Голос Джубы напугал его, рука крепче вцепилась в рукоять меча.
— ...так это то, что они сражались до последнего. Я слышал немало историй о том, как среди воинов вспыхивала ссора. Из- за женщин или награбленного. Или из-за того, кто должен вести отряд. Обычно образуются два лагеря. Но должны же быть выжившие! И они наверняка не оставили бы привязанных лошадей. И кошельки на поясах убитых. Заметил я и еще кое-что. Всего было двенадцать воинов. Обычное количество для усиленного разведотряда. Похоже, сатрап Нари все же не оставил запрос мастера-плавильщика без внимания.
Джуба остановился и указал на нечеткий след на густом слое еловых игл. Он вел прямо во тьму.
— Под конец выжил только один, — прошептал он. — Он пошел в теснину.
Артаксу вспомнились рисунки лесоруба. Он услышал достаточно. Мужчина вернулся к своему белому жеребцу, отвязал шлем-маску от седла. Металл был еще теплым от полуденного солнца.
— Вы собираетесь идти туда в одиночку, господин? — Джуба преградил ему дорогу.
— Судя по всему, в этой долине нельзя больше доверять товарищам.
— Я не такой, как весь этот сброд!
Артакс надел шлем и закрыл маску. Затем подошел вплотную к Джубе и положил правую руку на плечо товарища.
— У меня нет второго такого друга, как ты. Ты самый верный из верных. Я знаю, что твоя дружба выдержит любое испытание, — он изо всех сил ударил Джубу коленом между ног. Коренастый воин согнулся и попятился.
Артакс выхватил из ножен меч. Оружие описало сверкающую дугу. Рукоятка ударила в левый висок Джубы. Воин рухнул на землю.
— Прости мое предательство, — произнес Артакс. — Я слишком дорожу тобой, чтобы потерять. А там, куда я иду, мне лучше всего будет одному.
Артакс вложил меч в ножны, затем спустился по склону и направился в темноту. Он полагался на свой доспех. Он был создан девантарами и пронизан магией. Зло отскочит от него. И его шлем-маска удержит то, что смутило рассудок воинов и лесорубов настолько, что они набросились друг на друга, чем бы оно ни было. По крайней мере, он на это надеялся.
— Не твое это дело — находиться здесь.
Страшно?
На этот раз он не произнес этого вслух.
— Да нам-то чего бояться?
Артакс чувствовал, что Аарон далеко не так уверен в себе, как хочет показать. Его окружила тьма. Где-то плескалась вода. Опираясь на левую руку, он ощупью продвигался вдоль стены. На дороге валялись камни и ветки. Он дважды споткнулся. Мужчина то и дело останавливался и прислушивался. Шлем-маска усиливал звук его дыхания. Не считая этого, было тихо. Воды уже тоже не было слышно.
Артакс прижался спиной к скалистой стене. Теперь было настолько темно, что он уже не мог разглядеть даже собственную руку, поднесенную к глазам. Если кто-то поджидает его здесь, то наверняка застигнет его врасплох.
Внезапно земля под ногами у него задрожала. Толчки сопровождались низким, раскатистым гулом — и вдруг возник свет. Настолько неожиданно, что Артакс вздрогнул и еще сильнее вжался в скалу. Вопреки ожиданиям он не был зеленым... Артакс попытался определить его. Тщетно! Ничего подобного он прежде не видел. Казалось, он сочится прямо из скалы.
Дыхание густыми облачками стояло у губ Артакса. Было холодно, как на вершине горы. Этот свет... Он вел себя не так, как должен вести себя свет. Он струился по скале. Как вязкая жидкость. Он не обладал излучательной силой и был как раз настолько ярким, чтобы рассеивать тьму в непосредственной близости от себя.
Артакс заметил, что стоит среди костей. Это не камни были на земле и не тонкие ветки. Только бледные кости, оружие и шлемы из подернувшейся зеленой патиной бронзы.
Артакс стал ощупью пробираться дальше. Продвигаться вперед, не наступая на кости, было невозможно. Ущелье извивалось, делая резкие повороты меж скал. Видно было не далее чем на двадцать шагов. Во многих местах скалу покрывали странные известковые отростки. Словно окаменевшие белые слезы, думал Артакс. Что же спрятано здесь, что заставляет плакать даже камни?
Он обнажил меч и в тот же миг осознал, что это бессмысленно. До сих пор он не видел ничего, что можно было бы победить с оружием в руках.
Снова задрожала скала. Раздался пронзительный скрежещущий звук, настолько пронизывающий, что все тело его завибрировало. Маска шлема холодила, прилипая к щекам. Он осторожно прошел очередной резкий поворот ущелья и замер. Дорога перед ним расширялась. Стены ущелья расступались шагов на тридцать друг от друга, и он смог увидеть даже полоску неба, затянутую кроваво-красными облаками. Но что еще сильнее заворожило и одновременно напугало его, так это конец пути. Из скалы была вырезана огромная, казавшаяся очень непривычной статуя. Сидящая на пятках фигура со скрещенными на груди руками. Пропорции тела казались неверными. Нечеловеческими! Ноги и руки казались слишком длинными и одновременно неестественно тонкими. Суставы локтей и колен камнетес сделал слишком большими и шарообразными, а голова не соответствовала по размерам пропорциям тела. Она была слишком велика, как у новорожденного. Но эта голова была удлинена сзади. Глаза — слепые шары, вдавленные в затененные глазницы. Губы узкие и кажутся сжатыми. Подбородок — слишком маленький и острый. Каменные ленты обвивали руки и ноги, словно оковы, как будто должны были помешать сидящей фигуре встать.
К статуе вела широкая лестница. Пролеты украшали странные шары. Отсветы вечерней зари смешивались с голубым светом, неестественным образом сочившимся из скалы. Это было жуткое место, не созданное для людей.
Он решительно вышел из теснины. Здесь тоже повсюду лежали трупы, но не скелеты, они казались просто высушенными: как те мертвецы, которых находят в пустыне, где никогда не бывает воды. Некоторые, должно быть, пришли столетия тому назад. Он обнаружил копья с каменными наконечниками. На двух воинах были юбки из всклокоченной овечьей шерсти. Их высокие прически поддерживали ленты из поблекшей красной ткани.
Длинные кожаные плащи, украшенные круглыми бронзовыми пластинками, лежали на некоторых мертвецах, словно саваны, кожаные шлемы которых были почти того же цвета, как их сморщенные лица. Из груди одного умершего торчало сломанное древко копья. Здесь тоже сражались, равно как и на стоянке у ручья, которую обнаружил Джуба.
У подножия лестницы сидел воин в знакомых одеждах. Воин, очень похожий на витязей его лейб-гвардии. Казалось, он уронил голову на руки. На голове у него был остроконечный шлем.
Знакомая фигура придала Артаксу мужества. Он стал прокладывать себе путь среди мертвецов. Похоже, долина гораздо длиннее, чем казалось после выхода из ущелья. Или что-то замедляет его движения?
Каждый раз, глядя на причудливую статую, он чувствовал себя маленьким и незначительным.
Наконец он достиг лестницы. Сидевший там воин вонзил меч себе в горло. Артакс поглядел на оружие, которое сжимал в руке. Поспешно вложил меч обратно в ножны. Звон неестественно громко отразился от скалистых стен.
Ступени лестницы были необычными, почти в три раза выше обычного. Для кого было создано это место? Не для людей! Как хорошо, что мы бессмертные, подумал он, обращаясь к Аарону. Хоть это бессмертие и мнимое, но, по крайней мере, у него есть магический доспех и благословение девантара. И впервые Артакс порадовался тому, что не одинок. Конечно, сейчас этот мешок с дерьмом по имени Аарон молчал, но это неважно. Что важно, так это знание, что он не один.
Артакс с трудом взобрался на первый пролет. Форма каменных шаров, установленных в центре пролета, показалась ему знакомой. Она представляла собой большое, надутое тело собирателя облаков. Его щупальца расползались, словно корни, по площадке и мешали идти. Какому скульптору еще сотни лет назад были известны эти существа из Нового мира? Девантары указали людям путь туда по Золотым тропам всего несколько десятков лет назад! Может быть, раньше в чужом мире тоже бывали люди? Артакс поглядел на массивную статую. Что же встретило там первых людей?
Бессмертный обошел скульптуру собирателя облаков и стал взбираться дальше по лестнице. Между худыми ногами сидящей на корточках огромной статуи зияло темное отверстие. Теперь, когда Артакс видел статую под другим углом, ему открывались новые пугающие детали. У создания не было ног! Оно сидело на обрубках костей!
Кто же почитает скованного бога без ног?
— Давай уйдем!
Артакс почувствовал страх Аарона, но покачал головой. Нет, подумал он. Еще не время.
Ты знаешь что-нибудь об этом месте?
— Только то, что оно, совершенно очевидно, создавалось не для людей. И не начинай опять эти глупые мысли о бессмертии. Что ты здесь забыл? Что мы здесь забыли?
«Мы. Ты посмотри на него», — подумал Артакс.
«Моя задача — защищать империю. Я должен...»
— Ты хочешь, чтобы мы оставили тебя в покое. Мы будем сдерживаться, если ты уйдешь. Но сделай это сейчас. Не медли!
Предложение было заманчивым. И, несмотря на это, Артакс преодолел последний лестничный пролет. Он так долго сопротивлялся Аарону, что не мог сдаться сейчас — и хорошо сознавал, что это не главная причина.
— Мысли дурака!
Артакс кивнул. Аарон был прав, но он, тем не менее, продолжал идти вперед. Шаг за шагом, шаг за шагом.
Наконец, оказавшись у входа в пещеру, Артакс почувствовал, как в лицо ему ударило ледяное дыхание. Он нервно потянулся к мечу. Затем вспомнил о воине у подножия лестницы и одумался. Нерешительно переступил порог. В пещере из стен тоже сочился темно-синий свет. Повсюду стояли деревянные леса. Некоторые проломились под грузом столетий. За деревянными мостками Артакс заметил незаконченные рельефы. На них изображалось то самое чудовище, сидевшее у входа в пещеру.
Интересно, почему работа осталась незаконченной? По полу были разбросаны инструменты. Головки каменных молотков, деревянные рычаги и кирки. Порванные пеньковые веревки.
Артакс изо всех сил старался не производить лишнего шума. Он шел медленно, то и дело останавливался и оглядывался по сторонам. Холод начал донимать его. Металл маски ледяным холодом обжигал лицо. Ноги онемели. Морозное дыхание этого места проникало глубоко в кости.
Зал в скале был почти такого же размера, как узкая долина. Когда он смотрел вверх, то не видел свода пещеры. Взгляд терялся в неясном темно-синем свете. Может быть, просто повернуть назад? Послание Темной долины было однозначным. Всяк приходящий сюда был обречен на смерть. Нужно приказать построить у входа в долину высокую стену, чтобы никто больше не мог забрести в это мрачное место. Здесь людям не найти ничего, кроме собственной гибели.
И именно в этот миг скалу снова пронзила дрожь, и Артакс обернулся. На пол пещеры со стуком падали небольшие камни. Деревянные леса стучали и стонали. Снова послышался тот пронзительный скрежещущий звук, пронзая его насквозь. Артакс с ужасом увидел, как у входа в пещеру стали опускаться массивные каменные ворота. Он бросился бежать, споткнулся об обломки лесов, лежавшие повсюду, ругаясь, снова поднялся на ноги. Скрежещущий звук терзал нервы, и щель, остававшаяся между каменной плитой и полом, достигала почти шага в ширину. Если он сделает перекат, то сумеет уйти. Он представил себе, как его раздавит, как он выплюнет свою жизнь вместе с потоком крови и внутренностей — и это мгновение сомнений стоило ему свободы. С глухим грохотом каменная громада опустилась.
Артакс задрожал всем телом. Его охватила паника. Он погребен заживо! Его магический доспех здесь ему ничем не поможет. Он самым жалким образом умрет от жажды. И вскоре превратится в один из бесчисленного множества скелетов в этой долине.
Порыв ледяного ветра коснулся его руки. Мужчина обернулся. Далеко, у дальней стены зала открылась вторая дверь, и оттуда полился неровный зеленый свет. Ловушка!
Зеленый свет
Источником этого света, должно быть, служит какое-то темное заклинание, подумал Артакс. А от заклинаний доспех его наверняка защитит. И он решительно пересек пещеру. Подумал о сотрясении, которое почувствовал еще в теснине. Может быть, каменная дверь ловушки все же откроется снова?
Теперь, по мере приближения, он уже мог разглядеть в другой пещере больших извивающихся червей из желто-зеленого света. Ему показалось, что они пляшут под неслышную для него мелодию. Они двигались вокруг чего-то, что он не мог как следует разглядеть. Кристалл? Большой кусок стекла, пронизанный серебряными прожилками?
Из хоровода вырвался один из светящихся червей. Его форма изменилась, более того, он стал растворяться до тех пор, пока от него не осталась только полоска света. Он пополз к нему по разрушенным лесам.
Артакс увидел, как на досках, которых касался туман, образовывалась изморозь. Еще ему показалось, что он слышит негромкое потрескивание. Каждая волосинка на его теле встала дыбом. Может быть, это один из Зеленых духов, сеющих такой ужас в Новом мире?
Червь изогнулся ему навстречу, окружил его. Артакс задержал дыхание. И тут появился приятный аромат, похожий на цветочный. При соприкосновении с металлом свет становился ярче. С туманом к нему пришел пронизывающий холод. Внезапно ему показалось, что все сжимается вокруг его головы. Несмотря на то что он носил шлем-маску, мужчину не покидало ощущение, что в лицо ему дует резкий, порывистый ветер. Внутри головы появилось давление, на глаза выступили слезы, он с трудом поборол тошноту. Цветочный аромат уступил место металлическому запаху. На языке появился горький привкус. Теперь все вокруг шлема потрескивало, и ему пришлось приложить всю свою силу воли, чтобы не снять его. Внезапно его левая рука легла на рукоять меча. Он обнажил его! Острие оружия медленно-медленно нацеливалось на его грудь. Потрясающе, подумал он, поскольку это был единственный клинок в округе, который был способен пробить пронизанный магией доспех. Защищайся же, проклятье, защищайся!
Лезвие разрезало проклеенные слои ткани. Он почувствовал ледяной поцелуй меча на обнаженной коже. Ледяная боль пронзила его, кровь стала сочиться на ткань доспеха. Нет, не может все закончиться вот так! Еще так много всего нужно сделать!
Альмитра, подумал он. Шайя! Он даже ни разу ее не поцеловал. Ни разу не убрал со лба прядь волос, делавшую ее настолько неповторимой. Никогда не рассказывал ей о своих мечтах, не делил с ней свою тоску. Нет, подумал он. Нет! Кем бы ты ни был, безногий выродок, ты меня не получишь! Левой рукой он обхватил свое правое запястье и отвел оружие. Стал бороться с чужой волей, которая гнала его на смерть.
Он одержим! Он уже не хозяин своих действий. Одержим... Бессмертный знал, что за прошедшие луны многие называли его так. Втайне, прикрыв рот ладошкой. Поскольку он реформировал королевство. Глубоко! Прежде ему довелось отведать хлеба бедности. Он хотел, чтобы простому люду жилось лучше. Артакс цеплялся за свои идеи. Не сможет ли он найти силу в собственной одержимости, которая поможет побороть чужую волю, которая хочет лишить его жизни? Ему вспомнились попрошайки, сдыхающие в уличных нечистотах. Дети, которых продают в рабство, поскольку родители не могут прокормить их. И Шайя, которая однажды станет править вместе с ним страной, в которой никто никогда не будет больше страдать от голода.
Клинок отодвинулся от его груди. Дюйм за дюймом он отодвигался прочь, пока сопротивление наконец не оказалось сломлено. Он закричал и пронзил мечом Зеленый туман. Зеленый дух замерцал, мерцание пронзило его, подобно сплетению тончайших молний. А затем исчез. Остался только странный запах, какой иногда бывает в воздухе после грозы. Клинок с причудливым серо-голубым узором изменился. В металл въелась разветвленная паутина зеленых прожилок, оружие окружало бледное сияние. Может быть, дух, желавший уничтожить его, теперь стал частью его меча?
— Необыкновенно!
Артакс поднял взгляд от клинка. Он чувствовал некоторую оглушенность, кроме того, болела рана в груди.
— Поистине необыкновенно. Теперь я понимаю, почему мой брат так увлечен тобой, Артакс, выдающий себя за Аарона Бессмертного.
Артакс поднял меч. Кто это такой? Кому известно о тайне, составляющей все его существование?
— О, ты собираешься направить свой меч на меня? Возможно, этот клинок даже смог бы убить меня. Но я не думаю, что ты достаточно ловок для того, чтобы даже коснуться меня, — голос был низким, слова сопровождались странным похрюкиванием. В высоком дверном проеме, откуда пришел Зеленый дух, появился бесформенный силуэт.
— Кто ты? — крикнул Артакс.
— Твой бог. Твой повелитель. Тот, которому открыты все тайны. Я — ужас и милосердие, — слова сопровождало цоканье.
Артакс заморгал. Фигура была ростом почти в три шага. Похожа на быка. Ноги — слишком стройные, на плечах росла голова быка. Должно быть, это девантар. Но ведь он уродлив! Бесформенен. Совсем не такой, как Львиноголовый или Крылатая.
— Тебе не нравится то, что ты видишь? — От насмешливого хохота задрожала пещера. — Если я правильно помню, я не звал тебя сюда. Разве оставленные снаружи знаки недостаточно ясны? Что в них было непонятного? Это место создано не для людей! Равно как и глубокие комнаты Пернатого дома или Желтой башни Гарагума. Это место предназначено лишь для подобных мне!
— Что здесь скрыто? — не сдавался Артакс. Он отпрянул. Захотелось ощутить за спиной стену. Клинок указывал на грудь Человека-вепря.
— Ты мне угрожаешь? Тебе повезло, что я оказался здесь. У меня есть чувство юмора. Остальные растерзали бы тебя за твою беспардонность. Ты явился в дом богов, смертный! Твой титул ничего не значит. Благодаря нам ты стал тем, кем являешься, — и мы же можем лишить тебя всего в один миг.
— Падай на колени перед ним, простак, и целуй землю, по которой он ходит. Нам невероятно повезло, что мы еще живы. Не противься, черт тебя подери!
Тебя уже нет в живых, Аарон, раздраженно подумал он, не сводя взгляда с Человека-вепря.
— Я правитель Арама. Это моя земля. И я хочу знать, что происходит на моей земле!
Человек-вепрь снова рассмеялся. Теперь до него оставалось всего лишь три шага. Руки его заканчивались когтями, как у хищного зверя. Он шел, слегка пригнувшись, словно вес широких плеч давил на него. Ноги его сужались, переходя в лапы вепря. Вместо стоп у него были раздвоенные копыта.
— Ты мечтатель, Артакс. Может быть, именно это и ценит в тебе мой брат. Ты хочешь раскрыть тайны? Тебе неведомы даже все тайны собственного дворца! Может быть, как раз в этот момент против тебя затевается новый заговор. Ты хочешь изменить многое и слишком быстро. Могущественные люди твоей империи видят в тебе опасность. Ты знаешь, что они молили моего брата, дабы он вознес до бессмертия одного из них? У тебя на носу новый дворцовый переворот, а ведь ты едва разделался со жрецами. И как ты разделался со священнослужителями? Когда ты лежал в лихорадке, Аарон воспользовался твоим голосом и спустил на них твою комнатную собачку, Джубу.
Ты давно уже об этом догадываешься. Ты спросил Джубу, что случилось с заговорщиками? Ты, по крайней мере, послушал, каким образом они пытались выкупить себе жизнь в твоих пыточных? Если хочешь быть настоящим правителем, ты должен присутствовать при том, как подыхают твои враги. Если ты достаточно силен, чтобы сделать это, то, возможно, восторжествуешь над заговорщиками. Королевства не строятся на дружбе и любезностях. Страх — вот их фундамент!
Артакса не удивило, что Аарон решил заговорить именно теперь. Почти ликуя, голосом, почти захлебывавшимся от страха и волнения.
— Да! Послушай его. Он бог. Мои слова ты отметаешь. Но он — провозвестник истины. Бог! Склонись наконец перед действительностью, мечтатель.
— Я докажу обратное. Не нужно быть тираном, чтобы править! — Артакс презирал это существо. Наверняка он не брат Львиноголовому. В Человеке-вепре не было ничего благородного. Ничего божественного!
— Я с удовольствием ошибусь. Мой опыт строится на веках. А каков твой источник мудрости? Искреннее сердце?
— Что в той комнате?
— Твоя гибель,
смертный. Я ворую души. Там души, Артакс. Души, которые не из этого мира. Измученные, полные желания отомстить!
Артакс поглядел на извивающийся зеленый свет. Может ли это быть правдой? Или это ложь?
— Почему они здесь?
— Потому что мой народ не терпит, когда слуги хотят стать господами! — Он прыгнул вперед, и Артакс понял, что его неуклюжий облик лишь обман. Человек-вепрь был настолько быстр, что его движения расплывались. Девантар схватил мужчину за запястье и болезненно вывернул ему руку, пока острие меча снова не стало указывать ему на грудь. Девантар замер, давая Артаксу возможность сполна прочувствовать свою беспомощность. А затем оттолкнул оружие. Меч со звоном вошел в ножны.
— Сейчас ты уйдешь, сын человеческий. И больше никогда не приходи сюда! Не нужно бросать мне вызов! Ты жив потому, что стал любимчиком моего брата. Подумай о моих словах. Правь! А что касается твоего любопытства — я не стану объяснять тебе ничего, но ты видел почти все. Сопоставь увиденное с тем, что я сказал, и в дальнейшем живи в страхе. Или забудь об этом, сохрани душевное равновесие — по крайней мере в том, что касается богов. В конце концов, все боги безжалостны, несмотря на то что притворяются добрыми. Тот, кто хочет сохранить свою власть, должен проявлять ее!
Было бы разумнее держать рот на замке, но Артаксу не хотелось, чтобы его ставили на место и унижали.
— Каким же страшным должно быть бессмертие, если все предсказуемо и повторяется, как смена времен года! Интересно, боги в конце концов умирают от скуки?
Словно буря, обрушились на него мысли Аарона.
— Ты меня слышишь, божественный? Мы совершенно с тобой согласны! Прошу, пощади нас, если крестьянина постигнет заслуженная кара.
«Трус! — подумал Артакс. — Жалкий трус. Пробрался в мои мысли, приказал убить в темницах дюжины людей! А потом причитаешь, как старуха. Постыдись, ты... Ты... Для тебя вообще существует слово?»
Человек-вепрь оскалил зубы. Улыбка? Может быть, услышал крик Аарона?
— Верно, Артакс. Разнообразие — величайшее сокровище, если можешь иметь все. В будущем я буду внимательно наблюдать за тобой. Может быть, ты и хорош для разнообразия. Поэтому дам тебе на прощание совет. Война, которую ты развязал, начнется не через тридцать лун на поле битвы, определенном для сражения войск. Она уже давно началась. Если ты будешь тянуть до того дня, чтобы начать сражаться, то знай, что проиграешь до того, как твой первый воин обнажит меч. А теперь иди!
Земля задрожала. Заскрежетал камень о камень. Массивная дверь открылась.
— Иди, Артакс! Удиви меня! Покажи мне, что мир не такой, как думаю я, бог!
Артакс повернулся. Он знал, что никогда не сумеет пройти в следующий зал мимо девантара. Он мог считать, что ему еще повезло. Эту битву ему не выиграть.
Правой рукой он зажал рану в груди. Она перестала кровоточить, но отдавала резкой болью. Голубое свечение стен указывало ему дорогу. Белесые кости выделялись на фоне пола. За что пришлось отдать жизнь всем этим людям? Неужели они умерли из-за того, что богам было скучно?
Он покончит с этой игрой, в гневе подумал он. Стена, которую он построит, в будущем удержит любопытных от проникновения в Темную долину.
Джуба пришел в себя. Он ожидал его, оглушенный и недовольный. Артаксу пришлось помочь военачальнику сесть на коня, а потом поддерживать его, чтобы товарищ не выпал из седла. В темноте ночи они продвигались вперед очень медленно. Звезды сильно сдвинулись по небосводу, до рассвета было уже недалеко, когда впереди они увидели огонь костра.
В лагере царило беспокойство. Похоже, никто не спал. Все мужчины были на ногах, и окружили их с Джубой, как только они вошли в круг света от костра. Артакс чувствовал бесконечную усталость, но улыбался. Девантар ошибся. У правителей все же могут быть друзья!
— Великий! — К нему протолкался Датамес, гофмейстер. — Великий, едва мы ушли из долины, как нас нашел посол из Акшу. Случилось что-то ужасное! Нам нужно немедленно трогаться в путь!
Особое искусство
«Нандалее произвела на меня впечатление», — думал Гонвалон, несмотря на то что перед ней он никогда бы в этом не признался. Ее непослушание и упрямство достигли невыносимых масштабов. Вместе с ней в Белый чертог ворвался дух мятежа и начал накладывать отпечаток на других молодых эльфов. Особенно на Элеборна.
Ее нежелание заняться изящными искусствами было исходной точкой всех споров. Она жила в Белом чертоге уже более полугода, и имя ее было у всех на устах. Все ученики следили за ее спорами с наставниками, драконниками. Сначала она восхваляла свой лук как деревянную скульптуру. Затем ее обуяла дерзость, и она осмелилась назвать свой лук струнным инструментом и вызвала во время демонстрации в Белом чертоге незабываемо жалкие звуки. Когда ей сказали об этом, она вежливо извинилась и сказала, что у нее не было достаточно времени для того, чтобы подобающим образом изучить инструмент. Все наставники сознавали, что Нандалее пользуется особым вниманием Темного, самого старшего из драконов. Очевидно, это привело ее к ложному заключению относительно того, что она может позволить себе любую дерзость. Гонвалон со стыдом вспоминал о том, что в свое время голосовал за Нандалее. Они дали ей полгода на то, чтобы улучшить качество своей игры.
Уже три дня спустя Гонвалон понял, что она никогда и не намеревалась изучать с помощью своего лука какое-либо другое искусство, кроме стрельбы. Он спустил это на тормозах и не уведомил других наставников. Если его ученики проявляли талант в обращении с мечом, Гонвалон учил их танцу с оружием, обходившемуся без мелодии. Он состоял из ста двадцати одной фигуры, парирования и атак, которые нужно было воспроизвести в полной гармонии. Он встречался с ними в глуши леса и заставил их поклясться в том, что они ничего не скажут об этих уроках остальным. Гонвалон опасался насмешек других наставников. Объединять сражение на мечах с танцем было необычно. А он и без того считался достаточно необычным.
Нандалее он тоже принял в этот кружок заговорщиков. В отличие от ее подруги Бидайн, которая в последнее время стала поразительно быстра в нападении и защите, мятежная Нандалее проявила внутреннюю гармонию в бою. Ее искусство фехтования было не просто эффективным, на него было приятно смотреть. А поскольку на всех уроках она проявила свою примерную старательность, другие наставники дали Нандалее полгода на лук.
И теперь Нандалее снова стояла перед своими наставниками на широкой луждйке неподалеку от школы. На ней была одежда Белого чертога, узкое платье без рукавов со стоячим воротничком, с высокими шлицами по бокам, чтобы в нем было удобно двигаться. Кроме этого белые брюки и мягкие сапоги почти до колен. Ее одежда была просто белой, свежевыстиранной и отбеленной, не украшенной каймой. Со времен их первой встречи, когда после невольного купания она стояла на снегу обнаженная, замерзшая, Гонвалону еще никогда не доводилось видеть ее настолько чистой. Волосы ее были зачесаны назад и стянуты в конский хвост. Лишь маленькая прядь, свисавшая над ее левым ухом, ускользнула от ее внезапно нахлынувшей любви к порядку. Было сложно не заметить, что она пытается произвести хорошее впечатление и показать всем, что она признаёт по крайней мере некоторые правила Белого чертога. Впрочем, об ужасном состоянии ее комнаты уже было известно. Но тут она не нарушала ни одно из записанных правил Белого зала. До сих пор никто не считал возможным превращать собственную комнату в кучу мусора. Гонвалон счел это взбалмошным проявлением ее мятежности, но слишком хорошо знал, что некоторых других драконников это раздражает до безумия. Не говоря уже о кобольдах, которые ненавидели, боялись ее и по мере сил старались убраться с дороги.
Ему понравилось то, как она стояла перед трибуналом — приспособившись ровно настолько, насколько это было необходимо, с гордым взглядом и осанкой. Эльфу снова вспомнилось ее нагое, освещенное светом костра тело на снегу. Она была красавицей. Не в обычном понимании этого слова. Лицо ее было несколько грубоватым. На руках при движении отчетливо выделялся каждый мускул, несмотря на то что все ее тело было очень стройным и не слишком мускулистым. Крестец ее был слишком широким для эльфийки. Возможно, все дело было в том, что она упражнялась с луком? Каждая из особенностей сама по себе могла, в принципе, считаться недостатком. Но все вместе они образовывали своеобразную красоту. В глазах Гон- валона она была желанной, и если бы он не поклялся себе никогда больше не начинать отношений с ученицей... Об этом нужно забыть!
Он вспомнил о Талинвин и всех остальных. На нем лежит проклятие. Нельзя позволять себе очередной слабости.
Нандалее подошла к наставникам и поклонилась ровно настолько, чтобы ее нельзя было обвинить в отсутствии уважения.
— Почтенные наставники, я не хочу обманывать вас изощренностью и таким образом в конечном итоге пятнать честь нашей школы, — теперь она стояла совершенно ровно и смотрела прямо на Ливианну, которая в этот день должна была говорить от имени всех наставников. — То, что вы видите в моей руке, — это охотничий лук, и называть его струнным инструментом. .. слишком самонадеянно. Я не стану оскорблять ваши уши, пытаясь извлечь из него звуки. Вместо этого я с чистым сердцем продемонстрирую вам искусство, которому я отдала всю себя и которое освобождает мою душу. Хорошая лучница должна быть в состоянии отбросить все, что не имеет отношения к выстрелу. Она должна погрузиться в медитацию. Должна стать единым целым с ветром, местностью, окружающей нас, И своей целью. Я знаю, что искусство стрельбы из лука до сих пор не являлось признанным видом изящных искусств, и поэтому прошу вас встретить то, что я покажу вам, с открытым сердцем.
Весь вчерашний день Гонвалон пытался убедить ее не бросать вызов наставникам уже одной своей речью. Реагировала она на это упрямо. Теперь он был приятно удивлен тем, что его слова все же упали на благодатную почву.
Наставники и некоторые ученики собрались на лужайке неподалеку от Белого чертога. Стоял пасмурный день с непостоянным порывистым ветром. На расстоянии примерно восьмидесяти шагов Нандалее велела поставить мишень. В центре ее был нарисован черный круг. Не больше глаза тролля. Намек? — подумал Гонвалон. Или просто совпадение? Остальная часть мишени была белой, чтобы центр выделялся отчетливее.
— Чтобы никто не мог упрекнуть меня в том, что я собираюсь вас одурачить, мне хотелось бы позвать одну из наставниц, которую нельзя заподозрить в хорошем отношении ко мне. Пожалуйста, Айлин, помоги мне.
Все взгляды устремились на мастерицу меча, лицо которой превратилось в бледную маску. Гонвалон знал, что она терпеть не может находиться в центре внимания. Когда она отошла от группы наставников и направилась к Нандалее, ее раздражение было хорошо заметно.
Гонвалон вздохнул. Нандалее просто не могла обойтись без провокаций! К чему это приведет? Несмотря на то что он был ей ближе всех из наставников и проводил с ней по многу часов каждый день, она ни словом не выдала ему своих намерений.
Нандалее подготовила черную повязку. Попросила Айлин проверить, насколько она плотна, что ткань не просвечивается и что ее можно
надеть. Мастерица меча провела проверку на совесть, несмотря на то что по-прежнему была напряжена. Наконец, Нандалее попросила несколько раз повернуть себя.
Ливйанна бросила на Гонвалона пренебрежительный взгляд.
— Что это за детские игры?
Тот лишь пожал плечами.
— Я не вижу в ней ребенка. На нее обратили внимание как на убийцу. И я убежден в том, что в этом она более чем талантлива.
Эльфийка одарила его насмешливой улыбкой.
— Что это было — похвала или упрек?
Вместо ответа он снова поглядел на Нандалее. Айлин отошла от нее. Его ученица глубоко вздохнула. Она не опустила голову. Видеть ее с завязанными глазами было тяжело. Интересно, какое отчаяние кроется за этим протестом? Может быть, он все же неподходящий наставник для нее? Ей следовало довериться ему.
Нандалее повернулась к мишени. Она держалась ровно, каждое движение казалось естественным, более того — совершенным. Гонвалон невольно вспомнил о том, как давным-давно Парящий мастер расправлял для него крылья, чтобы показать разницу между движением и гармонией. Он никогда не забывал этого и пытался передать это своим ученикам. То, что показывала Нандалее, было отражением того, чего он надеялся достичь своим танцем с мечом.
Она вынула из колчана стрелу. Положила ее на тетиву лука, который был выше ее роста. И в таком положении застыла, опустив оружие. Время тянулось мучительно медленно. Что-то изменилось вокруг. Он чувствовал, что она плетет магию, но был уверен в том, что она делает это совершенно интуитивно. Может быть, она даже не осознавала этого. Заклинание было сильным, в нем было что-то неуловимо чужое. В точности так, как знакомое блюдо может нести в себе нотку непривычной приправы.
Внезапно она подняла лук и натянула тетиву до самого уха. Замерла в этом положении на миг. А затем пустила стрелу в полет.
Она попала точно в яблочко.
— Какой выстрел! — восхищенно воскликнул он. Остальные наставники вели себя сдержаннее.
— Возможно ли, чтобы тебе недоставало объективности в оценке собственной ученицы? — холодно заметила Ливианна.
— Но ведь результат великолепен!
— К сожалению, его природа весьма воинственна, — ответила эльфийка.
Нандалее позвала одного из учеников, попросив его переставить мишень на пятьдесят шагов дальше.
— Что она хочет этим доказать? — спросила теперь и Айлин. — Без сомнения, выстрел был великолепен. Но ведь сегодня речь идет о другом.
— Разве не будет справедливо с нашей стороны позволить ей довести представление до конца, прежде чем принимать решение? — спросил Гонвалон, сердясь на наставников за их узколобость. Следовало дать ей заслуженное признание!
Ливианна кивнула, но в ее взгляде читался намек на вопрос. Неужели она подозревала, что он замешан в этом? Он отвернулся и снова посмотрел на Нандалее. Может быть, Ливианна не единственная, кто придерживается такого мнения? Если это так, то его слово не будет иметь веса.
Гонвалон нервно разглядывал Нандалее. Неужели он сделал что-то, что заставило наставников подозревать его в заговоре? Или только его прошлое заставило их сделать подобное заключение? Нужно будет выяснить это. Но сейчас, пожалуй, не самое лучшее время для этого.
Смотреть на Нандалее было радостно. В каждом ее движении таилась совершенная гармония. Она была красива дикой, волнующей красотой. В ней было что-то кошачье. Это несущественно, мысленно одернул он себя. А затем открыл свое Незримое око. На этом уровне она нашла гармонию. Как он и предполагал, она сплетала заклинание, но оно идеально вписывалось в естественные силовые линии, окружавшие ее. Она ничему не навязывала новую форму. Впрочем, новая линия была. Она была золотого цвета и выходила из ее лба. Она соединяла Нандалее с щелью. И померкла, едва стрела сорвалась с тетивы.
Гонвалон снова доверился взгляду обычных глаз. Нандалее сняла черную повязку. Она почти не глядела на мишень. Знала, что попала. Исполненная ожидания и уверенности, она обернулась к наставникам.
— Вот мое искусство, — гордо объявила она. — Искусство находить гармонию с собой, природой и целью. Когда я отправляюсь охотиться, душа моя освобождается от всего того, что тяготит ее. Ведь именно этого мы пытаемся добиться своим искусством. Очиститься и набраться сил для того, что может произойти.
— Для меня частью искусства является то, что в конце каждого, какого бы то ни было, процесса созидания появляется творение, — подчеркнуто деловым тоном произнесла Ливианна. — В стреле, торчащей из мишени, я не могу разглядеть произведение искусства.
Черты лица Нандалее ожесточились.
— А как насчет тех учеников, которые поют или танцуют? Или насчет Элеборна, создающего скульптуры из света и воды, которые исчезают, как только он перестает вкладывать силу в заклинание? Все это вы признаете, несмотря на то что осязаемого произведения не остается!
— Потому что это соответствует нашим целям. Все мы здесь понимаем, что твоя основная проблема заключается в том, чтобы подчиняться правилам. Наши правила относительно занятий искусством довольно расплывчаты, но мы не позволим тебе искажать их.
— А чему вы нас здесь учите? Искусству убивать, не так ли? Так где же противоречие? Почему вы не позволяете мне идти своим путем?
— Потому что хотим защитить тебя, — взял слово Гонвалон, поскольку опасался, что Нандалее уже в следующий миг нанесет Ливианне открытое оскорбление. — Если ты хочешь стать дра- конницей, то будешь заниматься вещами, оставляющими след в душе. Я честно признаюсь, что не мог представить себе этого в полной мере до того, как меня впервые отправили убивать.
Все, чему мы учим здесь, в Белом чертоге, основывается на столетиях опыта. Поверь нам, Нандалее. Неразумно заниматься искусством убийства, чтобы снять с себя груз смерти. Когда ты вернешься с миссии, тебе будет нужно отстраниться. Но ты не сумеешь сделать этого с луком в руках.
— А вас не интересуют новые опыты? Или вы закостенели в своих традициях?
— Мы набирались опыта, чтобы наши ученики не повторяли наших ошибок, — произнесла Айлин. Не резко, как обычно, а с некоторой грустью.
Даже Нандалее на миг настолько поразилась этому, что не сразу перешла в контратаку.
Ливианна протянула руку.
— Лук. Не встретиться с врагом, которого ты пришла убить, лицом к лицу — бесчестно. Это не в духе драконников.
— Неужели вы называете то, что делаете, справедливым сражением? Вы годами учились убивать. Возвели это в ранг искусства. А потом подходите к троллю, который всегда был только охотником, и изрубаете его на куски. Или даже к человеку, который мог тренироваться всю жизнь и ему все равно будет далеко до вас. Разве ж это отличается от стрелы? Жертвы в любом случае безнадежны.
Ливианна ударила ее по щеке, настолько сильно, что на ней остались отпечатки пальцев.
— Не думай, что знаешь, что ожидает тебя за стенами школы. Пока не побываешь там, не смей говорить так. И, поскольку тебе не хватает смирения, ты начистишь бронзовые дощечки под мечами, висящими в холле. Каждую. И запомни имена. Каждый из тех, кто ушел, стоил больше, чем ты.
Нандалее приняла оплеуху даже не моргнув. Свой лук она крепко прижимала к себе.
— Тогда что же ждет нас в мире? Все молчат! Что же это за задачи, ради которых нужно учиться убивать? Что может быть настолько страшным, что об этом нельзя говорить и приходится заниматься всякой чепухой, чтобы только забыть об этом?
Разве кто-то из вас, почтенных наставников, забыл своих жертв? Если это так, он получит мой лук, а я подчинюсь и, более того, попытаюсь овладеть искусством, способным усыпить совесть.
Гонвалон подумал о своих путешествиях. О своих убитых. Никто из наставников не ответил Нандалее. Это было из числа неписаных правил драконников. Никто не говорил о совершенном.
— С самого начала было ясно, что справедливости мне здесь не найти. Я отказываю вам в праве судить меня. Вы ведь уже мертвы! Ваши души давно лежат там, где вы совершали убийства!
— Довольно! — Ливианна взяла себя в руки. — Ты бросаешь нам вызов? Настолько сильно полагаешься на то, что находишься под защитой Темного? Не обманывайся. В одном ты права — мы не должны возиться с тобой. Я позабочусь о том, чтобы тебя судили в другом месте. Уже послезавтра! В месте, где у тебя не будет друзей!
Ливианна отвернулась и пошла к школе, гордо подняв голову и чеканя шаг.
Гонвалон долго смотрел ей вслед. Он догадывался, что она задумала, и ему это не нравилось.
Над крышами Акшу
Айя взобралась на крышу и, пригнувшись, спряталась. Под собой она услышала шаги кастрата. За последние недели Джуба еще больше усилил стражу гарема. Большинство этих глупых гусынь добровольно подчинились. Для них жизнь в гареме была честью. Обеспечением на всю жизнь. Здесь была самая лучшая еда. Об их здоровье заботились лучшие врачи, и женщины могли оставлять детей при себе, пока мальчики не достигали определенного возраста и их присутствие в гареме не становилось невозможным. А девочек воспитывали во дворце, пока они не выходили замуж за какого-нибудь князя с целью укрепления связей. Аарон когда-то даже посылал одну из своих дочерей на небесную свадьбу с Муваттой. Что ж, не сильно это помогло.
Шаги стражника стихли. Айя осмелилась слегка выпрямиться. На огромных крышах дворца было почти что негде укрыться. Один из стражников на высоких наблюдательных стенах дворцового города мог увидеть ее. К счастью, их внимательные взгляды искали захватчиков, которые могли явиться с другой стороны стены. Наверняка они не станут особо смотреть на крыши дворца.
Пригнувшись, Айя скользила вдоль низкой стены. Отец всегда нежно называл ее горной козочкой. У него не было сыновей, и он долго боролся с судьбой, но в конце концов третья дочь стала его любимицей. Она лазала и дралась, как мальчишка, и была при этом неповторимо прекрасна. В любом случае отец всегда повторял это.
На глаза Айи выступили слезы. Ее выбрали для гарема бессмертного. Это была наивысшая честь, которую могли оказать женщине. Делить ложе с живым богом. Рожать ему детей! Она не смогла подавить негромкого всхлипа. Если бы отец догадывался, как повернется ее жизнь здесь, он наверняка не отдал бы ее сюда!
Она не забеременела. В брачную ночь Аарон грубо овладел ею. Без единого ласкового слова. За процессом наблюдали двое его советников. Айя до сих пор не могла сказать, что было хуже. Как Аарон бил и кусал ее или же стыд от того, что свидетелями ее позора стали другие мужчины. Она вела себя как уличная шлюха, отдававшаяся в темных переулках каждому, кто вложит ей в руку медяк.
Еще до исхода первой луны в гареме ей пришлось увидеть, что бывает с женщинами, которые не подчиняются. Во внутреннем дворце была яма со львами и большой бассейн, где держали крокодилов. Принцесс не возвращали, если они разочаровывали. В записях придворного писаря значилось в этом случае, что они погибли при родах.
Ей удавалось не разочаровывать Аарона, когда он вызывал ее к себе, что, к счастью, бывало нечасто. Здесь было так бесконечно много женщин. Некоторых бессмертный не брал в постель никогда. Они пребывали в уверенности, что, оказавшись в Акшу, становились особенными. А затем их красота увядала за стенами гарема, и им так ни разу не доводилось увидеть бессмертного.
Поэты называли гарем розовым садом. Вот глупцы. Это сад, полный ядовитых цветов. Место интриг и тихой грусти. Место детоубийц и шлюх. Некоторые пытались подружиться со сторожившими их кастратами. Что они делали для того, чтобы нравиться потерявшим мужественность мужчинам, Айя и представить себе не могла.
Но опаснее всего было обрести внезапное расположение бессмертного. Все здесь надеялись на это. И некоторые женщины не хотели долго ждать, они начинали бороться. Оружием гарема. Предательством и интригами. Ложью! Изредка — порошком из толченого стекла. Он резал внутренности, женщины истекали кровью до смерти. А мужчины, такие глупые, считали подобное кровотечение трагичной женской долей. Они не смотрели, из какого отверстия льется кровь.
Айя хотела убраться из этого места. Конечно, бессмертный стал не таким насильником с того дня, как рухнул с небес и вернулся другим человеком.
Поначалу Айя боялась, когда оказалась в числе немногих женщин, которых выбрали для путешествия в летающем дворце, но когда Аарон выбрал ее и рыжеволосую Шапту в ночь после своего падения с неба, чтобы они разделили с ним ложе, Айя уверилась в том, что ее судьба наконец-то приняла счастливый оборот. Он выбрал еще Мару, но эту жалкую потаскуху он к себе больше ни разу не позвал!
Аарон очень сильно изменился. Казался почти робким. Позже он стал очень страстным, но уже никогда не был таким грубым, как раньше. Во время путешествия в летающем дворце он несколько раз звал ее к себе на ложе. Даже одну! После одиночества и опасностей гарема это было почти похоже на настоящую любовную историю. Но с возвращением во дворец Акшу все ее надежды растаяли. Аарон там почти не бывал. Бесконечно путешествовал. Если он и появлялся во дворце, то очень редко приходил в гарем, а если приходил, то только ради того, чтобы пообедать с ними и немного поболтать. Некоторым женщинам это нравилось. В первую очередь, старшим и тем, кто родил от него детей. Но многие отчаивались. Им судьбой было предначертано иметь только одного мужчину за всю жизнь, которого приходилось делить со многими другими. А теперь этот мужчина не приходил, чтобы исполнить свои обязанности.
Некоторые поговаривали, что он не настоящий Аарон. Исчезли родимые пятна или появились в других местах, а когда они любили друг друга, то он делал это с большей силой и страстью, он был нежен и перестал обижать их. По крайней мере, физически. Зато души страдали сильнее! Они были обречены на прозябание в гареме. Двадцать три из них еще никогда не ложились с ним. Девственницы! Они состарятся, не познав любви. Некоторые сами решили подмешать себе в пищу толченое стекло.
Она никогда так не поступит, решила Айя некоторое время назад. Она была борцом по натуре. Она была девочкой, заменившей отцу сына. Она так просто не сдастся. Девушка была исполнена решимости найти способ выбраться из дворца. Домой вернуться она не могла и понятия не имела, что сулит ей будущее, но все лучше, чем медленное умирание в гареме. Говорят, что от тела женщины, не лежавшей с мужчиной, со временем начинал исходить неприятный кислый запах. Некоторые пожилые женщины, которые не мылись каждый день, действительно источали подобный аромат. Это она сама унюхала.
Айя вспомнила ту женщину, которая гадала по руке, побывавшую во дворце несколько дней назад. Приятное развлечение, думали все. Но та женщина принесла несчастье! Она говорила с каждой девушкой, которую вызывала к себе, наедине! Айя вообще не хотела видеть ее, потому что сама принимала решения о своем будущем и это совершенно точно не записано на ее руке с самого рождения! Шапту и Мара были суеверными, глупыми девушками. Старуха сказала обеим, что линия их жизни коротка. Очень коротка! Кто же захочет такое знать! Ходили слухи, что она объявила это и многим другим девушкам. В первую очередь самым молодым, которые еще никогда не делили ложе с Аароном и готовы были отдать все ради этого. Что же их ждет?
От размышлений Айю оторвал низкий рокочущий звук. Она заглянула за край стены. Под ней находилась яма со львами. В отличие от стражей на дальней стене, хищные кошки, похоже, заметили ее. Лев с огромной черной гривой оперся лапами на * стену и смотрел на нее. В хищных глазах отражался звездный свет. Айя отпрянула.
Решетка в конце платформы, ведущей в яму, была открыта. Айя слышала, как девушки шептались о том, что некоторые дворы ночью охраняют львы, но не верила в это. До сих пор.
Она поспешно поползла дальше. Все сильнее прижимаясь к низкому парапету, обрамлявшему плоскую крышу, девушка глядела на море террас и плоских крыш. Ни одно здание не было выше трех этажей. И только сад, часть гарема, уходил выше. Различные террасы сада возвышались одна над другой, образуя что-то вроде большой лестницы. Все они были окружены высокой, очень толстой стеной, защищавшей от любопытных взглядов.
Айя изо всех сил боролась с подавленным настроением. Может быть, ей просто стоит решиться спрыгнуть в один из дворов, где ходят львы. Если она будет вести себя достаточно тихо, возможно, бестии и не заметят ее. Сегодня она все равно собиралась только разведать ландшафт дворцовых крыш. Хороший план должен еще вызреть! Она сбежит из своей темницы!
Айя балансировала на высокой кирпичной стене, отделявшей друг от друга два двора. Она знала, что это сущее легкомыслие. Это, должно быть, часть здания, где размещаются высшие сановники. Она с облегчением оказалась в безопасности на другой плоской крыше. Не забраться ли в покои одного из приближенных к бессмертному? Если она попадет к такому, как Джуба, он сразу же выдаст ее, но другого, возможно, удастся одурачить? Некоторых сановников она знала, поскольку самым близким приближенным иногда разрешалось сопровождать Аарона на формальные ужины в гареме.
Вчера ночью бессмертный вернулся из долгого путешествия. Такие новости очень быстро достигали гарема. Но он еще не позвал к себе ни одну из женщин! Не до женщин ему. Может быть, он делит ложе с мужчинами? В путешествиях в его свите никогда не было женщин. Это было странно. Раньше все было совсем иначе. Раньше караван паланкинов всегда сопровождал караван правителя. Шатры обитательниц гарема всегда образовывали собственный лагерь внутри общего. Впрочем, не все из тех, кто покидал дворец, возвращались обратно... Неужели она сошла с ума? Как можно тосковать о прежнем Аароне? Он был жесток и груб, а за такими любовными играми не будет скучать даже тот, кто отчаялся так, как она.
Она подумала о волосах, которые с недавних пор стали расти в ушах Аарона. Раньше их там не было! Может ли падение с неба заставить за одну ночь вырасти волосы в ушах? Или Аарон действительно другой, как шептались некоторые девушки? Может быть, кто-то, такой похожий, как брат, выдает себя за него? Неужели Львиноголовый допустил бы это? Никогда! Если только... Если только девантар сам не хотел этого обмана. Обманывают ли боги людей? Какая безумная мысль! Нужно убираться из дворца! Если она не сбежит из гарема, то непременно сойдет с ума. Она будет не первой, кто...
Шаги! Она прижалась животом к крыше. Стражник! Если ее найдут здесь, все будет кончено. Она задержала дыхание. Может быть, беспокойство львов вспугнуло кого-то? Шаги звучали как- то нерешительно. Может быть, стражник озирается по сторонам? Она закрыла глаза, как делала в детстве. Конечно, все это глупости и сказки. Ребенком она верила, что если она не может видеть мир, то мир тоже не увидит ее. Она просто исчезнет, на миг. И в этот миг Айе захотелось снова стать ребенком. Снова стать любимицей отца. Чтобы он разрешил ей уснуть, положив голову ему на колени, слушая истории о его путешествиях.
Шаги удалились, и она осторожно выглянула за край парапета. Стражник находился под колоннадой, окружавшей двор. Она не видела его, но шаги вызывали образы в голове. Медленно плывущая между колоннами тень.
Нужно повернуть обратно. Для одной ночи она сделала много. Отчаянно поглядела на высокие стены, окружавшие двор. Она знала, что ни одно из зданий не приближается к стене ближе чем на десять шагов. Ей не уйти. Только не так. Утренние или Вечерние врата. Покинуть дворец можно лишь так. Через Вечерние ворота проходили караваны, прибывшие из Нового мира. Иногда их были сотни! Торговцы, погонщики скота, носильщики. Нужно бежать в Новый мир! Там слишком мало женщин. Она наверняка найдет себе богатого мужа.
Между колоннадами на противоположной стороне двора появилась тень и устремилась навстречу следующему двору. Ночной бродяга двигался с дерзкой грациозностью кошки; темный плащ с капюшоном скрывал фигуру. Кто это?
Айя перебежала крышу. Если поспешить, то она сумеет бросить на него взгляд у самого перехода. Неважно, кто это, это родственная душа. Они оба крадутся по дворцу среди ночи. Но он, похоже, мужчина! Женщина не стала бы бегать там, внизу!
С негромким звуком открылись ворота в следующий двор. Это место было более оживленным. Она увидела писарей с широкими поясами, из-за которых торчали грифели. На руках — деревянные рамки с ящичком не больше ладони, в которую уложена влажная глина. Вокруг бродили несколько воинов. К счастью, они были не слишком внимательны. Ругающийся погонщик скота гнал своего вьючного осла через двор, а через противоположные ворота вводили целую колонну мужчин в жалких одеждах. Теперь Айя поняла, где находится. Это тот самый двор, из которого вела магическая тропа в Золотой город. А мужчины были новыми поселенцами.
Фигура в плаще с капюшоном исчезла. Айя отважилась пройти еще немного вперед и сунула голову за парапет. Под ней несколько воинов разговаривали с человеком, на котором был парик из черного конского волоса. Может быть, с одним из сатрапов империи. Она отодвинулась немного назад.
Через просторную площадь спешило несколько факелоносцев, послышался непонятный крик, и внезапно появился большой серебряный лев, которого она уже однажды видела, когда возвращалась из Нового мира. Из пыльного грунта выросла арка из серебристого света.
По коже Айи побежали мурашки. Одни поселенцы испуганно вскрикнули, другие бросились на землю. Лишь некоторые опытные путешественники между мирами первыми осмелились ступить на Золотую тропу, ведущую во тьму. Воины согнали поселенцев вместе. Один, похоже, передумал. Он хотел убежать, но не смог. Воины схватили его и потащили к светящейся арке. Внезапно налетел ветер. Тучи надвинулись на покрытое шрамами лунное лицо. Над широкой площадью взметнулась пыль. В ночи зазвучали проклятия и крики. Вьючный осел уперся, лягнул копытом своего погонщика, отправив его в пыль.
Среди поселенцев Айя обнаружила мужчину в плаще с капюшоном. Только что еще его там не было. Как будто его принес ветер. Порыв ветра сорвал капюшон с его головы. Он тут же снова натянул его, но Айя успела увидеть его лицо. Его нельзя было спутать ни с чьим. Лицо, над которым успел посмеяться каждый во дворце. Датамес, гофмейстер. Сейчас на нем были простые одежды крестьянина. Но у него единственного среди поселенцев не росла борода. От яркого макияжа он в эту ночь решил отказаться, лицо его казалось неестественно бледным. Натягивая капюшон на свои волнистые волосы, он поднял голову и посмотрел в ее сторону. У Айи возникло чувство, что он посмотрел прямо ей в глаза через весь двор. Она испуганно отпрянула от парапета. Не может быть, чтобы он заметил ее здесь, наверху! Айя еще раз осмелилась заглянуть за парапет. Гофмейстер исчез, а с ним и остальные поселенцы. Что он делал там, внизу? Почему столь поспешно и тайно бежал в Новый мир? Узнал ли его еще кто-нибудь? Или все были ослеплены пылью, поднятой внезапным порывом ветра?
Айя отодвинулась от парапета. Сейчас она вернется в безопасный гарем. Возможно ли, что Датамес увидел ее? Что он делал там, внизу? И что будет делать теперь? Выдаст ее?
Лазурный чертог
Гонвалон заморгал, глядя на яркий солнечный свет, сочившийся сквозь лиственную крышу дубовой рощи. Как давно он был здесь впервые! Ливианна отправила вестника и все устроила. Уже только поэтому он скептично относился к тому, что Нандалее ожидает справедливый приговор.
Его ученица внимательно огляделась по сторонам.
— Где мы?
— У часто посещаемой звезды альвов. Отсюда ведет путь к тому месту, куда я должен отвести тебя, — Гонвалон вспомнил о своем пегасе. Давно уже он не летал в облаках. Эльф чувствовал усталость. Когда все это закончится, он попросит у остальных наставников разрешения на несколько лун оставить Белый чертог. Когда он видел Ночнокрыла в последний раз, он преследовал кобылу. Его вороной находился в Байнне Тир, молочной земле, с ее просторными, плодородными пастбищами. Это была земля пегасов и хранителей. Там жили многие кобольды. И, отделенный от мира лабиринтом скал, раскинулся сад Ядэ, дворец Темного, древнейшего из небесных змеев.
— Они не очень стараются стереть следы, — сказала Нандалее. — Их мог бы найти даже ребенок.
Гонвалону трудно было удержать мысли здесь и сейчас. Так часто бывало, когда он открывал звезду альвов. Этот вид магии тревожил его. Несмотря на все свои путешествия, он все еще не слишком хорошо владел им. Он чувствовал себя дезориентированным и усталым.
— Что ты имеешь в виду? — спросил он, заметив, что Нандалее не отрываясь глядит на него.
— Разве ты не видишь цепочку камней?
Эльф заморгал. Неохотно оглядел лесной грунт. Их окружали густые заросли папоротников. Он знал, куда хочет прийти. Он найдет свой путь, но ничего необычного не замечал.
— Покажи мне, — отчаявшись, произнес он. Нандалее любила хвастаться своим умением. Особенно перед ним. Он не совсем был уверен в том, чего она хочет добиться, то ли унизить его, то ли сделать интереснее себя.
— Этот пенек здесь лежит не случайно. Они бегут по стволу. Легко, это нужно признать. Но здесь, впереди, где они спрыгивают, треснула кора.
— Может быть, там копалась дикая свинья?
— Это выглядит иначе, — сделав рукой пренебрежительный жест, произнесла она. — Кроме того, тогда мы нашли бы щепки. Но этого нет. И посмотри-ка сюда, вот большой камень в зарослях папоротника лежит на этом месте не случайно. Они приземляются сюда, когда спрыгивают со ствола дерева.
— Значит, ты думаешь, что они выходят из звезды альвов на ствол дерева, проходят по нему, а затем спрыгивают на этот большой плоский камень?
— Это же совершенно очевидно!
— Что? Ты рассказываешь мне какие-то охотничьи сказки?
Нандалее вздохнула и поглядела на него, как на ребенка, который не хочет понять, что огонь слишком горяч и может навредить ему.
— Здесь влажно, тень, но сверху на камне не растет мох. Только по бокам. Так не бывает без причин.
Если сейчас ей удастся войти в число драконников, то она станет, наверное, самой ненавистной наставницей среди учеников Белого чертога. Ее пренебрежительный учительский тон просто невыносим!
— Довольно, — резко произнес он, указывая на склон. Теперь он поведет ее, не заставляя искать дорогу. Она слишком хорошо умеет делать это! — Мы идем туда, наверх.
— Я так и подумала.
Гонвалон попытался сохранить равновесие, подумал о последнем приготовленном для нее сюрпризе и позволил ей идти впереди. Она по-прежнему продолжала искать следы, которые были для него не столь очевидны, иногда что-то негромко бормоча себе под нос. Наконец она остановилась у валуна величиной с дом, возвышающегося на заросшем травой склоне. И в нерешительности застыла.
Гонвалон остановился, наслаждаясь ее растерянностью. Она обошла скалу, затем взобралась на нее и тщательно осмотрелась. Когда девушка спустилась обратно, на лице ее читалось замешательство.
— След ведет к скале, наставник. А там обрывается, как будто они улетели. Вокруг я не нашла больше никаких других следов.
— Иными словами, тебе нужна помощь, чтобы пойти дальше? — Он не сумел удержаться от некоторой иронии в голосе, хотя и сознавал, что это не пристало ему хотя бы по рангу.
Она бросила на него мрачный взгляд. Просьбы о помощи не произнесла. Только кивнула.
Он подошел к скале и поразился совершенству иллюзии. А затем громким голосом произнес:
— Лиувар! — После приветствия поверхность камня расплылась, обнажая большую деревянную дверь. Он с улыбкой повернулся к Нандалее. — Удивлена? Иногда у наставника можно кое-чему научиться.
Какое-то мгновение она в недоумении глазела на скалу, затем лицо ее расплылось в улыбке. Эльфийка отвесила подчеркнутый поклон.
— После тебя... учитель!
Гонвалон судорожно сглотнул. Когда она улыбается, то выглядит просто потрясающе. Может быть, лучше действительно пойти первым.
Петли были хорошо смазаны, и дубовая дверь открылась беззвучно. За ней широкой спиралью по небу вилась лестница. Вокруг лестницы не было стен и скалы, несмотря на то что входили они через камень. Было только небо, ничего, кроме неба.
Гонвалон услышал, как за его спиной Нандалее с трудом перевела дух.
— Что это за место?
— Добро пожаловать в Лазурный чертог. Сюда тоже приводят избранных молодых эльфов, которые должны служить драконам. Должно быть, ты уже слышала об этом. Эти избранные не такие, как мы. Все, что ты видишь здесь, позволяет заглянуть глубоко в их душу. Чаще всего они скрываются, предпочитая действовать скрытно — а иногда на них находят легкие приступы высокомерия. Как я уже сказал, они совершенно не такие, как мы.
— И они будут судить меня?
Гонвалон обернулся. Нандалее все еще не ступила на лестницу.
— Так бывает, когда связываешься с Ливианной. Никогда не знаешь, что сделают лазурные. Они... немного... безумны. Говорят, они любимчики Золотого, небесного змея, главного в совете. Говорят, что Золотой проводит здесь очень много времени. В образе эльфа. Здесь очень немногое является именно тем, чем кажется, Нандалее, — он вытянул руку и постучал по небу. Ответом на это стал негромкий стук. — Попробуй, Нандалее. На самом деле лестница извивается внутри твердой скалы.
Нандалее нерешительно вытянула руку, раздражение из-за обмана отчетливо читалось на ее лице. Она решительно ступила на лестницу.
— Есть ли еще что-то, что мне следует знать?
— Много. Но Ливианна настойчиво велела мне не предупреждать тебя. Ты должна сама получить опыт.
Больше вопросов она не задавала. Они вместе спустились вглубь. Гонвалон наслаждался видом искусственного неба. Он снова вспомнил о Ночнокрыле, о ветре на щеках и о том, как это прекрасно — летать.
У подножия лестницы их ожидали три эльфа. Двое мужчин и одна женщина. Ни одного из них Гонвалон не знал. Они были хорошо причесаны, от них пахло духами, и на всех троих были длинные темно-синие одежды, очень похожие на те, что использовались в Белом зале. Никто из них не отказался от золотой вышивки, подчеркивающей ранг наставника.
— Добро пожаловать, Гонвалон и Нандалее, — заговорил стоявший посредине. Его кожа имела легкий золотистый оттенок, как будто он очень много времени провел под открытым небом. Светлые волосы на концах превращались в локоны. Он говорил вежливо, но Гонвалону было неприятно, что эти трое знают, кто они, а им, напротив, ничего не известно о синих наставниках.
— Значит, эта молодая ученица считается упрямой и ставит под сомнение решение ваших наставников? — говорил светловолосый, не в силах сдержать улыбки.
— С кем имею честь?
— Мое имя Талавайн, — говоривший за синих даже не подумал о том, чтобы представить остальных двух. — Насколько меня информировали, спор идет о том, что такое искусство.
Гонвалон кивнул. Ничего хорошего из этого не выйдет, подумал он. Что двигало Ливианной, когда она решила послать сюда Нандалее? Гонвалон был уверен в том, что оказался замешан в интригу. Подобное не входило в число его сильных сторон, и он терпеть не мог быть лишь пешкой в непонятной игре.
— Мы уже велели установить мишень, — объявил Талавайн. — Вон там.
Гонвалон обернулся. Со всех сторон их окружала синева, а пол казался похожим на хорошо ухоженную лужайку. Теперь необъятная синева давила на эльфа. Здесь все фальшиво. И небо, и холодный деловой тон принимавших их эльфов.
— Как относишься к искусству ты, Гонвалон? Является ли уже сам акт творения искусством? Твоя юная лучница задала интересный вопрос. Мы втроем весьма оживленно обсуждали это сегодня утром.
— Я скульптор.
Талавайн поднял бровь.
— Как грубо. Вот только, к сожалению, я не могу понять твой ответ.
Разве этого не достаточно в качестве ответа, раздраженно подумал Гонвалон.
— Я работаю с камнями, чтобы полностью утомиться и забыться. Я не думаю, что на меня приятно смотреть, когда я работаю с камнем. Для меня акт творения эгоистичен. Дело только во мне и в моих чувствах. Я не думаю о третьих лицах, они исключены. Для них остается произведение, когда оно закончено. Вот тогда это искусство.
— Я полагаю, ты не даешь пояснений относительно своих работ. Либо они открываются рассматривающему их, либо нет.
— Верно.
— А какого ты мнения о видах искусства, в которых не создается ничего осязаемого, не считая одного прекрасного мгновения? О танце и музыке? — На этот раз слово взяла эльфийка, но у Гонвалона не было настроения болтать с синими.
— Не особо высокого.
Эльфийка подняла бровь и пристально вгляделась в его лицо.
— То есть ты хочешь сказать, что таково мнение большинства наставников Белого чертога?
Необходимости отвечать его лишила Нандалее.
— Я готова, — произнесла она, словно и не было никакого разговора. Она ждала, натянув тетиву на свой лук.
Гонвалон облегченно вздохнул, понимая, что эта ненужная беседа завершилась.
Три наставника переглянулись, а затем кивнули.
— Прошу, начинай свое представление.
Как и в Белом чертоге, Нандалее выпустила две стрелы, и Гонвалон снова почувствовал, что заворожен грациозностью ее движений. Смотреть на нее было радостно.
И снова обе стрелы прилетели в яблочко.
Наставники Лазурного чертога удалились за пределы слышимости. Некоторое время они переговаривались друг с другом, эльфийка при этом отчаянно жестикулировала. Неужели ссорятся? Или это только часть игры? Если Ливианна вызвала у наставников Лазурного чертога ощущение, что Нандалее не любят в Белом чертоге, юной эльфийке можно надеяться на поддержку здешних обитателей. Если только Лазурные не решат, что им хитростью хотят сплавить нелюбимую ученицу. Гонвалон вздохнул. Интриги! Как же сильно он ненавидит их!
Нандалее сняла тетиву с лука и свернула ее. Чувствовалось, что она нервничает. Гонвалон решил подойти к ней.
— Что они там так долго обсуждают? — Она говорила шепотом, несмотря на то что синие были вне пределов слышимости.
— Это означает, что по меньшей мере один из них находится под впечатлением от твоего представления.
— Если они примут решение в мою пользу, то что тогда будет?
В некоторых вопросах она просто по-детски наивна, подумал
Гонвалон.
— Ради тебя не станут переписывать законы Белого чертога. Луки у нас презирают. Какое бы решение они ни приняли, тебе придется сложить оружие.
— Но почему?
— Неужели действительно так трудно понять? Не считая древнего закона, мы, мастера, не можем допустить, чтобы ученики навязывали нам свою волю. Это невозможно. Тебя не поддержу даже я.
Нандалее пристально поглядела на него. Что происходит у нее в душе? Значит ли для нее что-либо его дружба? До сих пор она ничем не дала это понять.
К ним подошел Талавайн.
— Мы тоже не примем лук как инструмент, с которым занимаются изящным искусством. Если бы мы сделали это, то пришлось бы перевернуть с ног на голову основы всего. Мы присоединяемся к приговору Белого чертога.
Нандалее сжала губы, и они превратились в узкую полоску. Гонвалон немного отпрянул. Он невольно вспомнил о том, то сказал ему Парящий наставник, когда он забирал Нандалее из пещеры в горах. Как она в гневе убила одного из своих товарищей.
— Впрочем, ты произвела на нас впечатление своим мастерством стрельбы из лука. Мы хотели бы научиться твоему умению. Поэтому мы хотим сделать тебе небывалое в истории Лазурного чертога предложение. Ты можешь остаться у нас, станешь одновременно ученицей и наставницей. Добро пожаловать в наши ряды, Нандалее, — Талавайн протянул ей руку.
Гонвалон судорожно сглотнул. Они хотят оставить Нандалее здесь? Такого он не ожидал.
— Тебе следует сказать ей, чем вы занимаетесь, Талавайн. И что никто из Лазурного чертога никогда не станет драконником.
Талавайн ответил на этот выпад улыбкой.
— Она ведь наверняка давно знает об этом. Разве так важно быть близким к драконам? Драконники делают себе татуировку дракона на коже, когда сдают последний экзамен. Ее нельзя стереть. А мы изменчивы, Нандалее. Мы не закрываемся для нового, и задачи, которые ждут нас, требуют не меньшего мужества. Впрочем, смелые военные подвиги весьма редко становятся нашей стезей. Мы — те, кто остается в тени. Сейчас, в этот самый час, восемьдесят один наш ученик находится в мире людей. Они — разведчики. Пытаются выяснить, какие планы у девантаров. И стремятся манипулировать людьми, так, как делают это противники альвов. Тех из нас, кого обнаруживают, ждет страшная судьба. Мы сражаемся не с мечом в руке. Наше оружие — хитрость и обман. Мы...
— Ты забываешь о яде и кинжале, — перебил его Гонвалон. — И разве вы не убиваете и детей тоже?
— Ты собираешься утверждать, что из ваших рядов еще не выходили детоубийцы? Мы там, где нас не ждут, Гонвалон. Поэтому мы становимся и свидетелями ваших деяний. Мы знаем, почему никто не поет о вас героических песен и почему вы не говорите своим ученикам, в чем однажды будет заключаться их задача. На наших руках тоже есть кровь, но намного меньше, чем на руках наставников Белого чертога.
— Ты позволяешь себе говорить о том, о чем велено хранить молчание? — Гонвалон попытался опустить правую руку на рукоять меча.
Талавайн улыбнулся и снова обратился к Нандалее, словно не слышал угрозы в голосе Гонвалона.
— Видишь, как глубоко это прячется, после того как обучение заканчивается, Нандалее? Мы другие. Никогда еще не было, чтобы ученица меняла чертог. Это возможно только потому, что Белые послали тебя сюда добровольно. Если хочешь остаться у нас, просто возьми мою руку.
Гонвалон ожидал, что Нандалее сразу же сделает это, но нет. Ее живые глаза внимательно поглядели сначала на него, затем на синего наставника. Он не понимал, почему она медлит, но перспектива потерять Нандалее оказалась более болезненной, чем он ожидал.
Талавайн тоже заметил колебания Нандалее.
— Иногда одиночка, решительный, вооруженный кинжалом, может предотвратить то, чему позже не сможет помешать тысяча мечей. Но для того, чтобы убить кинжалом, нужно быть настолько близко к своей жертве, что собственная жизнь часто тоже заканчивается. У лучника больше шансов бежать. Если ты научишь нас искусству стрельбы, в мире людей прольется меньше эльфийской крови.
Гонвалон видел, что сопротивление Нандалее слабеет. Он не хотел, чтобы она уходила, но чувствовал себя обязанным быть честным.
— Я не могу даже честно пообещать тебе, что ты станешь наставницей в Белом чертоге, — заявил он.
— И не только это, — произнес Талавайн. — Известно ли ей о судьбе твоих учениц? Они умирают. Последняя исчезла бесследно, но меч, с которым она отправилась в путь, снова висит в Белом чертоге. Это не оставляет сомнений в ее судьбе. Тебе нужно расстаться с ним, Нандалее. Похоже, на нем лежит проклятие. Я не понимаю, почему они вообще терпят его среди наставников Белого чертога.
Взгляд Нандалее проник прямо ему в душу. Он должен был сказать ей! Для этого было немало возможностей. Остальные наставники Белого чертога молчали о множестве смертей, а ученики никогда не оставались настолько надолго, чтобы осознать весь масштаб. Несмотря на это — он должен был сказать ей. Он вздохнул.
— Это правда. У меня было уже шесть учениц. Все они получили ранг наставника — и все умерли. Я дюжины раз просил небесных змеев освободить меня от обязанностей в Белом чертоге. Тщетно. Не знаю, почему они не дают мне уйти.
Нандалее улыбнулась ему.
— А я знаю. Знаю с тех самых пор, как ты забрал меня у Парящего наставника. Наверняка он советовал тебе убить меня. Я знаю это с тех самых пор, как впервые бежала с тобой. Они не отпускают тебя, потому что ты хороший учитель. Учитель, сердце которого принадлежит его ученицам. И поэтому я вернусь с тобой в Белый чертог. Я стану той, кто докажет всем, что нет никакого проклятия. Я не умру. И мне нанесут на кожу изображение небесных змеев.
Гонвалон судорожно сглотнул. В горле стоял комок.
— Мне кажется, нам пора идти, — легко сказала Нандалее. А затем обернулась к Талавайну. — Когда я стану наставницей в Белом чертоге, я вернусь сюда. И научу вас тому, как стрелок, оружие и цель становятся единым целым, — она нахмурила лоб, а затем мягко покачала головой. — Нет, не так. Они уже — одно целое. Все связано между собой благодаря магической сети. Нужно только научиться видеть это.
А затем она просто повернулась и пошла прочь, как будто этим было все сказано.
Гонвалон молча кивнул, но в душе рассмеялся. Вот уже полгода он каждый день проводил с Нандалее. И думал, что знает ее. Но он ничего не знает о ней.
Бегство
Айя осторожно отодвинула в сторону расшатанную доску, ухватилась за потолочную балку и подтянулась. Это было самым трудным. Обитательнице гарема вообще-то не пристало иметь руки, в которых столько силы. С трудом переводя дух, она выбралась на плоскую крышу. Всего неделю назад она обнаружила поврежденное место в одной из небольших боковых комнат бани. Кто бы ни чинил его, был бесчестным оборванцем. Вместо того чтобы выполнить работу на совесть, он положил над дырой на крыше пару досок, к которым прибил промасленную ткань. Может быть, это и не настоящие ремесленники были вовсе... Разве какого-то рабочего подпустят так близко к гарему? Нет, решила Айя, наверное, нет.
Она откинулась на спину и поглядела на раскинувшееся над ней звездное небо. Отсюда оно казалось гораздо прекраснее и больше, чем из двора гарема. Лежа на крыше, она чувствовала себя свободной — по крайней мере до тех пор, пока не вспоминала о том, что здесь, наверху, она пленница ничуть не меньше, чем в покоях гарема. Из дворца Акшу бежать невозможно. Даже через зачарованные врата, ведущие в Новый мир. Через эти врата почти не проходили женщины, а переодеться мужчиной она не могла. Таких потрепанных, порванных одежд, как у простых крестьян, в гареме было просто не достать.
Со времен своей первой вылазки на крышу она не думала ни о чем другом, кроме как о своем побеге, и в первую ночь после возвращения в гарем она не смогла уснуть от волнения. Свобода казалась так близко! Но с каждой последующей ночью, которую она проводила в размышлениях, ей становилось ясно, насколько далека от этого она на самом деле. Только если ступить на совершенно бесчестный путь, то, возможно, ей удастся уйти. Она навела справки о гофмейстере. Датамесе. Расспрашивала очень осторожно, поскольку нехорошо девушке из гарема открыто спрашивать о мужчине. Она отпускала шуточки о безбородом, при этом внимательно слушая, что говорят о нем другие девушки. Была она и у старших женщин. Датамес служил гофмейстером уже
по меньшей мере пятнадцать лет. Говорили, что когда-то он был рабом, пока его прежний господин, один из сатрапов империи, не обнаружил его особые таланты. Он умел чудесно организовывать праздники и заботиться о том, чтобы повседневные дела большого дома проходили без шума и чтобы жалобы не достигали ушей хозяина. Во время одного из праздников у сатрапа бессмертный заметил его одаренного раба, и, когда он спросил о Датамесе, у сатрапа не оставалось иного выхода, кроме как послать своего гофмейстера божественному Аарону. С тех пор Датамес был одним из тайных правителей дворца Акшу.
Он не был тираном, знал, что над ним смеются из-за того, что у него не растет борода. Поначалу думали, что он еще слишком молод, но теперь большинство в гареме полагали, что он родом из какого-то странного народа на западе. С островов Морского легкого или, быть может, даже с Плавучих островов. Поговаривали, что там у мужчин не растет борода, а женщины умеют превращаться в рыб. Ходила даже безумная история о том, что у Датамеса на голове растут не обычные волосы, а нити из чистого золота. Айя невольно улыбнулась. В гареме тоже были женщины с золотыми волосами. Они были дорогими, конечно, но это не металл. И у Датамеса так точно их нет. Она готова была скорее поверить в женщин, которые превращаются в рыб. Может быть, подумала она, он носит парик, и у него действительно нигде не растут волосы. Кто знает? Когда бы он ни выходил из комнаты, голова его всегда была покрыта. Он носил очень высокий колпак, на котором были вышиты две наложенные друг на друга пары рогов. А также укутывал голову еще и шарфом, невзирая на жару. Такого не делал ни один мужчина из тех, у кого на голове растут волосы! Еще говорили, что он никогда не потеет и что кровь его холодна, как у рыбы.
Ходило слишком много историй о Датамесе, чтобы за ними можно было разглядеть хотя бы след правды. Но самую странную историю о гофмейстере знала только она. Что он ночью, переодевшись крестьянином, тайком ходил в Новый мир. Интересно, зачем он сделал это? Он, могущественный, словно сатрап. Он мог в любое время открыто пройти с караваном, его несли бы в паланкине. Почему он выбрал этот путь? Что ему скрывать?
Она выяснит это, решила Айя. А когда найдет ответ, Датамес сам выведет ее за ворота дворца. Когда она выведает его тайну, то сможет шантажировать его. Она уже придумала, как сделает это. Если божественный приходил со своими приближенными обедать в гарем, он и его спутники всегда снимали обувь. Датамес найдет послание в одном из своих туфель, когда будет уходить. Он никогда не сможет узнать, кто из обитательниц гарема положил его туда.
Айя подумала о свободе. Истинной свободе, а не о том, чтобы лежать на крыше гарема. За свое молчание она велит заплатить кошельком, полным драгоценных камней, — и бегством из гарема. И она позаботится о том, чтобы гофмейстер стал опасаться того, что его тайна выплывет на свет, если с ней что-то случится. Эта последняя часть ее плана была еще не до конца продумана. Но с этим она справится! «Ум и мужество в конце концов откроют любую дверь», — всегда говорил ее отец. Кому же знать, как не ему, ведь он сумел отдать свою дочь в гарем бессмертного. А в империи Арам было очень мало дверей, которые было столь же тяжело открыть, как двери гарема.
Она помнила первый день во дворце, как будто это было только вчера. Она пришла тогда сюда, полная гордости от того, что стала одной из избранных. Как же она была глупа! Но она умна и мужественна, она умеет лазать и красться, как кошка.
Она пробьется на свободу! Девушка решительно перекатилась через плечо и, пригнувшись, поспешила к парапету плоской крыши. В эту ночь от луны остался лишь узкий серп, почти не дававший света. У нее на родине его называли серпом убийцы, поскольку в ночи, когда в небе правил он, свершались темные дела.
Она снова услышала львов во дворах. Как можно заставлять львов охранять своих женщин! Это жестоко! Неужели он не доверяет бдительности евнухов? Воинам, не лишенным мужского достоинства, нельзя было даже приближаться к гарему. И все это ради того, чтобы защитить женщин, некоторых из которых он даже ни разу не видел.
Иногда Айя представляла себе, как бессмертного растерзают его собственные львы. А потом снова думала о том, что он даже не знает о многом из того, что происходит в его дворце. Для этого у него ведь есть слуги, такие как гофмейстер. После падения с неба он был так нежен. В ту ночь она почувствовала, какой может быть истинная, невинная любовь. Ей хотелось вновь пережить это! И она знала, что это будет не с бессмертным.
Айя поспешила через верхний ряд стены к следующей крыше. Она передвигалась уверенно и быстро, пытаясь не обращать внимания на сопровождавшее ее рычание. Проклятые львы, они пугают ее. Мысли о казни в львиной яме снова полезли в голову. Крики женщин. Никто не должен так умирать! Иногда хищные кошки играли со своими жертвами. Как домашние кошки с мышами. Она судорожно сглотнула. Некоторые живущие в гареме женщины боялись, что Аарон снова может стать таким, как прежде. На него слишком сильно давили, все мысли его занимала предстоящая война с Лувией, и почти никто не верил в то, что он может выиграть. Раньше после поражений он бывал особенно жесток. И тогда одного неверного взгляда было достаточно, чтобы пробудить зверя, дремавшего внутри него. Но до великой битвы еще почти три года. К тому моменту, как все закончится, ее давно уже здесь не будет.
Она перебежала на следующую плоскую крышу. Присела за парапетом, выждала, пока стражник на близлежащей внешней стене не скроется в угловой башне, и стала пробираться дальше. Путь через крыши и стены был почти в три раза длиннее пути через дворы. Ей приходилось учитывать обходы, и чем дальше она уходила от гарема, тем осторожнее становилась. Стражей в этой части дворца было больше. Зато не было львов.
Наконец она достигла дома, где располагались покои Датамеса. Даже в свете серпа луны можно было разглядеть барельефы внешней стены, которые блестели, словно вода. На синем фоне величественно вышагивали золотые львы. Дом гофмейстера представлял собой маленький дворец внутри большого. Там был большой зал для приемов, где он выслушивал просителей или же обсуждал с другими сановниками тысячи маленьких и больших дел двора.
Она пересекла крышу зала и заглянула в маленький дворик. Там рос красиво обрезанный кипарис, ствол которого рос по спирали. Были здесь цветочные кусты и небольшой пруд, где среди кувшинок, прямо под водной гладью, сновали рыбы.
Айя спрыгнула в ветви дерева. Зашумела листва. Сломалась тонкая ветка и упала на мощеную дорожку. Она прижалась вплотную к стволу и прислушалась. Есть ли здесь стража? Не напугала ли она Датамеса? Она хотела непременно застать гофмейстера врасплох! Было важно предстать перед ним без свидетелей. Иначе все пропало. Он не станет слушать ее, сразу отошлет прочь. Но если она застанет его одного, то можно считать, что полдела сделано. Тогда он не решится даже позвать стражу. Верховный сановник, в покоях которого находится одна из обитательниц гарема... Из такой ситуации без вреда для себя не выбраться даже ему.
Во дворе было тихо, и, с облегчением вздохнув, девушка стала спускаться с дерева, подняла сломанную ветку и сунула ее в густой куст. Сад был слишком упорядоченный. Красивый, без сомнения, но неестественный. Деревьям и декоративному кустарнику навязали чужую волю. Их не только обрезали, как в любом саду. Их ветки тянулись к небу в какой-то поразительно жуткой симметрии. Нигде не было видно увядшего листка или цветка, идеального по размеру и цвету. Сад был настолько красив, что это встревожило Айю. Она поглядела на дерево, с которого, только что слезла. Недостающую ветку было легко заметить. Но разве стражи обращают на такое внимание? Вряд ли! Все равно, возврата нет. Ей удалось спрыгнуть с крыши на крону дерева, но, даже проделав обратный путь, ухватиться за край крыши было невозможно.
Держась в тени, она пересекла двор. Сюда не выходили окна в личные покои гофмейстера. Только дверь, завешенная жемчужной занавеской. Айя негромко выругалась. Пройти туда, не наделав шуму, было невозможно.
За занавесью виднелся коридор. Через открытые двери падал теплый свет масляных ламп. Девушка остановилась и прислушалась. Ночной бриз колыхал листву кипарисов. От рычания, доносившегося из ямы со львами, по спине бежал холодок. Затем все снова стихло. Может быть, ей повезет и Датамес все же будет один. Его считали чудаком и одиночкой. Но разве можно доверять слухам в гареме! О мире за его стенами до них долетало множество слухов, но среди них было мало правдивых.
В каменных плитах у двери еще жило тепло дня. Оно поднялось по ее ногам. Приятное ощущение. Оно придало ей уверенности. Все равно пути назад нет. Она ступила за занавеску из бусин. Их гладкая шлифованная поверхность ласкала щеки.
Негромкое постукивание еще преследовало ее, когда она уже стояла на пороге первой двери. Она глядела в комнату, где изысканный вкус сочетался с холодом безличия. Каждый предмет мебели был совершенен. Все стояло так, чтобы выглядеть красиво и при этом им было удобно пользоваться. Три масляные лампы источали свет, не изгоняя тени из углов большой комнаты. Таким образом, комната приобретала оттенок загадочности. В одном из этих углов, в сумерках, она обнаружила большое ложе. Одеяла и подушки. Они тоже были уложены со вкусом и казались нетронутыми.
— Тебе нравится то, что видишь?
Голос удивил Айю настолько, что она оказалась не в состоянии отреагировать каким бы то ни было образом. Она не отпрянула назад в испуге, не ответила, даже не смогла повернуть голову, словно эти несколько слов заставили ее окаменеть.
— Входи.
Она послушалась, словно зачарованная. Датамес стоял, прислонившись вплотную к двери у стены. Он был наполовину скрыт в темноте. Она видела его только краем глаза. По спине ее пробежал холодок. Белоснежные зубы сверкали в темноте.
— Ты намного превосходишь по красоте всех воровок, которых я встречал, — он встал перед ней, негромко, располагающе рассмеявшись. Оцепенение спало. Айя изучала его. Что он теперь будет делать? Позовет стражу? Для этого уже слишком поздно! Ему нужно было помешать ей войти в комнату, вместо того чтобы приказывать войти.
— Я тебя уже видел. Ты одна из обитательниц гарема, не так ли?
Айя удивилась. Он запомнил ее лицо среди всех этих женщин! Во время тех немногих случаев, когда он приходил в гарем, чтобы отобедать там вместе с бессмертным, их не представили друг другу. Это тоже изменилось. Раньше божественный никогда не скрывал, какая из бесчисленного множества его жен ему нравится больше всех.
— Я плохой хозяин. Прошу, прости меня, дорогая. Должно быть, все дело в том, что днем слуги снимают с меня все подобные заботы. Хочешь пить? У меня есть превосходное красное вино с Эгильских островов. Молодое темпераментное вино.
Его последние слова были почти чарующими. Впрочем, она не увидела улыбки и взгляда, который подтверждал бы это.
Вот что она должна сделать! Соблазнить его! Лучше, чтобы он сам возжелал взять ее. Вот только эта безбородость... Она обвела взглядом просторную комнату. Ничто не указывало на то, что здесь бывает женщина. В гареме о нем рассказывали всякое. Но большая часть была наверняка просто болтовней, порожденной скукой. Говорили, что он предпочитал женщинам мальчиков, но разве в гареме что-то знают о реальном мире?
Он махнул рукой, подзывая ее к низкому столику, стоявшему у самого ложа. Айя улыбнулась. В таких играх она наверняка опытнее Датамеса. Затем он протянул ей золотой кубок. Необычайную вещь, на которой были выгравированы два золотых крылатых льва. Когда-то Айя уже видела подобный. Они были из сокровищ короны бессмертного!
— Подарок Аарона, — мимоходом пояснил гофмейстер. — Наш общий господин отличается ярко выраженным чувством прекрасного.
— К сожалению, иногда ему не хватает постоянства.
Датамес одарил ее улыбкой.
— Именно это и привело тебя ко мне?
— Тебе не хватает самоуверенности, гофмейстер?
Его улыбка стала еще шире.
— Скажем так, я не предаюсь иллюзиям относительно того, что думают женщины о безбородых мужчинах. Известно ведь, что я уже слишком долго служу во дворце, чтобы сойти за юношу.
Айя наклонилась и потянулась к золотому кубку. При этом она тщательно следила за тем, чтобы предоставить возможность бросить взгляд в ее декольте, не давая при этом реальности подрезать крылья фантазии. Вино она лишь пригубила, поскольку легко пьянела, а время расслабиться еще не наступило.
— У всех мужчин твоего народа не растет борода?
Что-то во взгляде гофмейстера изменилось. Вдруг он показался ей подозрительным. Всего на удар сердца, а затем маска улыбки стерла это выражение.
— Верно, красавица моя. У мужчин моего народа не растет борода. А у некоторых золотые волосы, как ты уже наверняка слышала.
— Может быть, вы еще чем-то отличаетесь от мужчин Арама? — Она произнесла это заученным тоном, каким болтали в гареме, позволявшим любой намек и предоставлявшим слушателю возможность разведывать бездну невысказанного.
— Ты имеешь в виду, не считая того, что я намного дольше переживаю придворные интриги, чем это удается другим сановникам?
Она не стала отвечать, ограничившись многозначительным взглядом. Затем снова отпила вина. Нужно только дать мужчинам возможность, и они начнут говорить. В этом вопросе мнения всех женщин в гареме сходились.
— Там, откуда я родом, мужчин забавляют бойкие на язык женщины.
Кровь прилила к щекам Айи. Это...
— Там молчание не считается добродетелью, которая к лицу женщине. Совсем наоборот. Мы ценим вызов.
— Вероятно, ты переоцениваешь свои возможности...
— Я бы скорее сказал, что сросся со своими задачами, — на этот раз его улыбка была привлекательно неоднозначной.
Может быть, пойти ему немного навстречу? Или он любит завоевывать? Или оставить все на уровне слов? Она не знала, в какую сторону двигаться. Девушка в смущении снова отпила из кубка.
— Какое чувство правит бал в гареме? Меланхолия? Одиночество? Ревность?
— Я бы сказала, все зависит от каждой конкретной женщины, — удивленно ответила она.
— В данный момент меня интересует только одна женщина.
Она решила быть откровенной. Он расспрашивал так настойчиво, что еще один уклончивый ответ может рассердить его.
— В моем случае это тоска по настоящей любви, — его улыбка исчезла. Но в глазах светилось глубокое понимание.
— И эта тоска дала тебе крылья?
— Нет, она наполнила меня отчаянным презрением к смерти. Я знаю, что ожидает меня, если меня обнаружат за пределами стен гарема, — она потупила взгляд. — А еще то, к чему стоит быть готовым мужчине, который не выдал меня сразу, — негромко добавила она.
— А почему твой выбор пал на меня? Потому что я не ношу бороду?
— Потому что я предполагаю, что ты можешь, когда хочешь, незамеченным покидать дворец.
Его взгляд стал жестче.
— Зачем мне это делать? Я гофмейстер. Я могу ходить, куда хочу.
Она выдержала его взгляд.
— Значит, с моей стороны было слишком романтично надеяться на то, что под магическим светом луны ты можешь быть другим. Одним из тех, кто ходит по зачарованным тропам и осмеливается на то, на что не осмеливаются другие.
Улыбка вернулась на его лицо.
— Похоже, ты знаешь меня лучше, чем остальные во дворце, — он наклонился вперед, чтобы подлить немного вина, и приблизился к ней при этом настолько, что она почувствовала на лице его теплое дыхание. От него приятно пахло! Чистотой... Было и еще кое-что. Аромат, который она не могла назвать. Пробуждавший в ней глубокое, теплое чувство.
— Бродить по зачарованным тропам под лунным светом... До сих пор никто не предполагал у меня наличие такой романтичности.
Она подняла голову. Их губы отделяли всего несколько дюймов. Она хотела этого странного безбородого мужчину. Она не будет давить на него! Она хотела его любви. Она и так уже сказала слишком много.
— Разве приключения — не соль нашей жизни?
— Нет, они наша погибель, — и с этими словами он поцеловал ее так страстно, что ее охватила глубокая боль, рождавшая желание наверстать за одну ночь все то, в чем до сих пор отказывала ей жизнь.
Датамес был нежным, но решительным, он поднял ее и отнес на свое ложе. Его длинные тонкие руки освободили ее от одежды. И вместе с вышитыми жемчугом шелками с нее спали все воспоминания и ограничения гарема. Его губы, не останавливаясь, ласкали ее, исследуя каждый дюйм ее тела. Его язык был несколько шершавым, похожим на кошачий. В первый миг она вздрогнула под его прикосновением, но потом страсть прорвалась наружу короткими гортанными вскриками. Ей было немного неловко. Она никогда не бывала настолько несдержанной, никогда не давала себе воли. До сих пор ее задачей было дарить наслаждение. Получать его было для нее внове.
Она закрыла глаза, чтобы не видеть непривычно бледной кожи гофмейстера. Но касаться этой кожи... Ее руки стали спускаться от плеч к бокам. Она сняла его верхнюю накидку, вышивка на которой царапала ей грудь и живот. Она никогда не касалась такой кожи. Она была гладкой, как покрытая глазурью поверхность красивых амфор из далеких прибрежных городов Арама. И в то же время нежной, как лепесток цветка вишни. Ни одна из обитательниц гарема не могла бы сравниться с ним. Они ревниво оберегали тайны гладкой юной кожи. Будь то просто ванны с медом и молоком или уход с помощью дорогих цветочных масел. А потом она встречает этого осмеянного всеми придворного сановника, а у него — ключ к совершенству.
Ее пальцы нащупали шнурок, поддерживавший его бесшовную юбку. Она развязала узел. Он перекатился на бок и положил ее сверху. Его тонкие руки коснулись ее груди. Она заморгала. Его кожа была такой светлой и безупречной. Даже страшно. И на нем все еще была его высокая шапка с вышитыми бычьими рогами, что выглядело немного по-дурацки.
Он притянул ее к себе. Их губы нашли друг друга. От него так приятно пахнет!
Айя стянула шапку с его головы. Длинные, слегка волнистые волосы заструились по вышитой шелком подушке. Под шапкой крылась широкая красная лента, которая, наверное, должна была не давать волосам спадать ему на лоб. Она потянулась к ней... Датамес перехватил ее руки.
— Не сейчас, любимая моя. Волосы закроют мне лицо, а я хочу видеть тебя, — с этими словами он перевернул ее и вдавил в подушку.
Она снова закрыла глаза. Сейчас романтическая часть закончится и будет так же, как было с бессмертным. Она знала только одного этого любовника... Нет, завоевателя, вот подходящее слово. Во время их первых любовных ночей не было ничего романтичного. Ей нужно было просто сохранять грань между сопротивлением и отдачей. Только во время путешествия на летающем дворце он стал другим. Более нежным, но и более неловким. Особенно в ту ночь, когда она делила Аарона с Шапту и Марой.
Но Датамес был другим. Казалось, он думал только о ее наслаждении. Он то становился мягким, то обрушивался на нее, шепча незнакомые, но нежные слова. Она чувствовала себя все более и более слабой. От его поцелуев кружилась голова. С ним было так хорошо, так потрясающе, так не похоже ни на что. А потом, когда она думала уже, что ни одна волна страсти не сможет вознести ее еще выше, его облик расплылся перед глазами и она потеряла сознание.
Как прочитанная книга
Талавайн поглядел на обитательницу гарема. Ее волосы поседели на висках, в уголках глаз и в темных кругах, которые она нарисовала под глазами, появились гусиные лапки. Он улыбнулся. Эта жуткая мода пришла в гарем после последнего путешествия Аарона в Новый мир. Похоже, на нее повлияло то, как красятся женщины ишкуцайя.
Красота Айи не совсем улетучилась, подумал он, но в эту ночь она сделала большой шаг на том пути, который ведет людей от рождения к могиле. Они не научились достойно стареть. В отличие от эльфов. Старея, дети человеческие разрушались. Приближаясь к тому, что произойдет с ними в могиле. Поначалу это было очень непривычно ему, но за годы Талавайн привык к тому, что тленное дыхание смерти жило в еще живых.
Айя спала. Она была такой невинной, такой исполненной страсти. И послушной. Она едва не коснулась его ушей, которые были надежно скрыты под повязкой. Люди называли их ушами демонов. Талавайн знал, что его ожидает жестокая смерть, если они обнаружат, кто он на самом деле. Если эльфу повезет, его просто забьют до смерти, но если подумают, то отдадут его одному из девантаров. Малышка подобралась к его тайне ближе, чем следовало. Ее намек на магический свет луны он понял очень хорошо. Должно быть, она видела его, когда его позвали на экзамен той юной эльфийки из Белого чертога. Впредь нужно быть осторожнее.
Эльф негромко вздохнул. Здесь оставлять Айю нельзя. Что он скажет девушке, когда та увидит себя в маленьком бронзовом зеркальце? Никто не должен видеть ее здесь. Если в его покоях найдут сбежавшую из гарема женщину, его жизнь будет кончена. Конечно, некоторое время он сможет продержаться. Несмотря на то что он был всего лишь эльфом Лазурного чертога, а не из тех смертоносных, которых воспитывают в Белом чертоге, все равно он превосходит людей. Но как далеко он сможет уйти? Предоставленный самому себе во дворце, где всегда дежурят сотни стражей? И какой вред будет нанесен их делу, если ему придется оставить должность гофмейстера? Он потратил столько лет на то, чтобы попасть во дворец. Наверняка он сможет остаться здесь еще десятилетие, пока не станет заметно, что он не стареет. Если изловчиться и усовершенствовать свой маскарад, то, возможно, он продержится даже два десятилетия.
Строго говоря, никакой пользы от Айи ему больше нет. Она как прочитанная книга. Айя даже не заметила, как во время любовной игры он сплел заклинание, чтобы выпить все ее знание. Все мелочные интриги, плетущиеся в гареме, теперь были ему хорошо известны. И то подозрение, которое было у Айи относительно бессмертного. Теперь Талавайн знал то, что могли выяснить только любовницы бессмертного. Он давно предполагал, что девантары при необходимости меняют всемогущих правителей Семи империй. Теперь он был уверен в этом.
Он еще чувствовал ее вкус на своих губах. Соленый, с налетом цветочных масел. Нет, подумал он, нельзя становиться сентиментальным. Она подобралась к нему. Не оставила ему выбора. И, тем не менее — девушка пришла к нему, словно маленькая, выпавшая из гнезда птичка. Он поднял ее — а теперь она не сможет вернуться в свое гнездо. Теперь у нее не тот запах. Ее родители выбросят ее из гнезда. Или ее сестры по гнезду. Айя уже не могла вернуться в гарем. Изменения были слишком очевидны. Она расскажет о том, что с ней случилось. У нее ведь не будет выбора. А здесь оставаться она тоже не может.
Талавайн вздохнул. Ему понравилась любовная игра с ней. Больше, чем ожидалось. Как давно он не ложился в постель с человеческой женщиной. Люди и эльфы слишком различны и не должны быть вместе. Но, может быть, он уже слишком давно здесь, раз проснулся после ночи любви с чувством тоски и сострадания.
Он негромко пробормотал слово силы, провел рукой по волосам Айи. Теперь они были на ощупь сухими и хрупкими. Он не мог вернуть ей то, что отнял у нее. Он был осторожен. И, несмотря на это, она потеряла много лет... Слишком много. Он печально провел рукой по ее впавшим щекам, тонким, трепещущим векам. Когда-то он научился этому заклинанию у Ливианны, давным-давно, когда она выбрала его своим возлюбленным. Она не захотела говорить ему, кто научил ее. Наверное, один из небесных змеев. Они любили своих драконников и одаривали их тайным знанием. Он никогда не мог понять, почему Ливианна тогда оставила его. Так внезапно. Без ссоры. Без причины. На два года словно сквозь землю провалилась. Когда она снова вернулась в Белый чертог, то вела себя отстранение. Так, как будто их любовных ночей никогда не было. Она дала ему понять, что он — всего лишь наставник Лазурного чертога, а не драконник.
Талавайн меланхолично улыбнулся. Ему остались только чары. Чары мнимой любви, сладкие и смертоносные, когда их накладывали на детей человеческих. Он пользовался ими очень редко. Они были слишком безжалостными, несмотря на то что за одну ночь давали больше знаний, чем можно было получить за много лет. Он вздохнул и поглядел на Айю. Она наверняка осталась бы ему верна. Но их любовь не выстояла бы. Никогда.
Он снова провел рукой по ее волосам, нежно лаская их, пока она не проснулась.
— Идем, любовь моя.
Она послушно поднялась. Ее взгляд еще был затуманен, она еще находилась по ту сторону сна и не проснулась до конца.
— Идем, — решительно произнес он. — Идем со мной.
Талавайн потянулся к ее одежде. Сам он уже давно был одет.
Она повиновалась, не произнося ни слова. Они молча вышли в сад. За пышными кустами лежала припрятанная лестница. Он поднял ее.
Свет звезд не мог рассеять темноту во дворе. Талавайн открыл свое Незримое око. Увидел силовые линии, чудесную сеть магии, соединявшую все друг с другом. Он сосредоточился, подыскивая слова сокрытия и темноты. Изменил магическую матрицу. Сделал так, чтобы свет звезд не касался их обоих, и сплел плащ текучей тени, окруживший их.
— Поднимайся по лестнице, красавица моя, покажи мне, каким путем ты пришла сюда.
Заклинание окружило ее, словно тонкая газовая вуаль. Размыло ее фигуру, не превращая ее при этом в бесформенный темный комок, который совершенно точно привлек бы внимание стражей, как и обнаженная, держащаяся неестественно прямо женщина.
Наложил заклинание Талавайн и на себя. Он последовал за Айей на крышу. Она поднялась на одну из стен с уверенностью сомнамбулы. Нужно будет укрепить эти стены глиняными осколками!
Она повела его по одной из плоских дворцовых крыш. Талавайн поглядел на стражей на стенах и негромко выругался. Они наблюдали за происходящим вне дворцовых стен! К угрозе изнутри они не были готовы. Несмотря на то что он сам был разведчиком, к своим обязанностям гофмейстера он относился очень серьезно. Он знал об известии, полученном Аароном в этой жуткой долине. О том, что война с Лувией уже идет полным ходом, несмотря на то что до того момента, когда армии должны были сойтись на равнине Куш, оставалось еще более двух лет. На них напали в таком месте, где не предполагал даже он.
Талавайн последовал за Айей через еще одну стену, выбрался на вторую крышу и позволил ей пройти примерно до половины.
— Остановись!
Быстрым шагом он нагнал ее. Он мог видеть сквозь вуаль темноты. Поскольку именно он сплел это отводящее глаза заклинание, сам он был от него защищен. Она заморгала, глядя в его сторону.
— Это ты, любимый? Я тебя почти не вижу, — она махнула рукой, словно собираясь сдернуть вуаль. — Где мы?
Он обнял ее и крепко прижал к себе.
— Ты хотела бежать из гарема, любимая? Я помогу тебе уйти из него навсегда. Никогда больше страх перед интригами других конкубин не лишит тебя сна. Ты никогда больше не будешь одна.
Она негромко всхлипнула.
— Спасибо, — прошептала она в его распущенные волосы. — Спасибо!
Он поцеловал ее. Соленые слезы девушки окропили его губы. Талавайн тяжело вздохнул. Нужно выиграть войну, напомнил он себе. Он здесь только ради этого. Войну страшнее всех, которые могут ожидать Арам или Лувию. Он отступил на шаг. Как же глупы его чувства. Неужели он забыл все, чему научился в Лазурном чертоге? Когда клялся в верности?
— Иди туда, любимая моя, — твердым голосом произнес он.
Айя улыбнулась ему. Затем повернулась. Она пошла, не колеблясь, до низкого парапета, обрамлявшего крышу.
— Еще один шаг, красавица моя. Еще один шаг, — он шел за ней, и она испуганно оглянулась на него. Она сейчас проснется. Действие чар почти закончилось.
— Еще один шаг! — приказал он.
Она поставила ногу на парапет. Затем вторую. Задрожала и замерла. Снова обернулась. Мелкий угольный порошок, которым она обвела глаза, оставлял на щеках черные потеки.
— Пожалуйста...
Он столкнул ее. Внизу в загоне заревели львы.
Талавайн услышал, как тело Айи ударилось о землю. Она не закричала. Она не стала умолять. Даже когда львы накинулись на нее.
У него не было выбора, сказал он себе, зная, что это не так. Он выбрал это еще тогда, когда она вошла в его покои. Ни о чем другом он даже не думал. Эльф поспешно отошел от стены, пытаясь не слышать рычания и звука смыкающихся челюстей. Но все было тщетно — он все слышал. А поскольку считал, что должен сделать это ради нее, то остался, пока не стих последний хруст и звуки терзаемой плоти и над дворцом снова не воцарилась ночная тишь. Возвращаясь в свои покои, он плакал.
О несправедливости творения
«(...) и вы гордо зовете себя детьми альвов, вы, глупцы. И полагаете, что равны по крайней мере в имени! Неужели вы не видите, что сладкий яд этой лжи лишает вас рассудка? Вы когда-нибудь пользовались им? Разве вы не видите, насколько по- разному относятся альвы к своим детям? Как огромны и невероятно сильны тролли! Они могут обнаженными спать на снегу без вреда для себя. Сколь многие из наших умерли, украденные троллями, в ледяных пустынях Снайвамарка! А возьмем ламассу с их волшебной силой! У них нет рук, но за это они более чем достаточно были вознаграждены альвами. Их искусство в плетении заклинаний превосходит даже возможности эльфов. А что насчет самих эльфов? Как богато их одарили! Их жизнь исчисляется столетиями! Болезни не затрагивают их. От холода и жары они защищаются одним-единственным словом силы. А когда их женщины ложатся с мужчинами, они могут принимать их, ничего не опасаясь. Они никогда не беременеют во времена нужды. Я сам был свидетелем того, как у одной эльфийки, более трех лет не общавшейся с себе подобными, вдруг вырос живот и она выносила ребенка.
А что подарили альвы нам? Хрупкое, ранимое тело. И действительно, да, оно отличает нас от других. Нашей способностью страдать! Но разве это родители, которые выбирают настолько жестокую судьбу для своего ребенка? Которые предопределяют ему быть слугой всем остальным?
Я отрекаюсь! Я не дитя альвов. Всего лишь дитя своих родителей.
И я призываю вас: делайте, как я! Не позволяйте одурачить себя лживыми речами правителей. Воспользуйтесь своим разумом, чтобы увидеть, что они делают с вами. Соберитесь с духом и восстаньте против несправедливости. (...)»
Элийя Глопс, «О слугах, господах и мнимых богах»,
памфлет почтенного Элийи Глопса,
основателя лиги «За сохранение внутренних размеров Альвенмарка»,
глава 4, страница 32 и далее.
(Из собрания запрещенных трудов,
составленного гофмейстером Альвиасом,
том 2, исходный текст 5, С.)
Обезоружен
Артакс смотрел на культю, торчавшую из-под одеяла, на истрепанную плоть и две треснувшие кости. Солнце превратило лицо потерпевшего кораблекрушение в потрескавшуюся маску.
— Нет, это точно были не лувийцы, — настаивал истощенный мужчина. Глаза его провалились в темные глазницы и горели лихорадочным огнем. Артакс спросил себя, насколько ему можно доверять и в здравом ли он уме.
— Почему о нем не позаботились лучше? — набросился бессмертный на городского князя Матаана. Мужчина с закаленным непогодой лицом, носом как у хищной птицы и темными глазами выдержал его взгляд и страха не проявил.
— Рана обработана. Нога перевязана. Мы опасались, что он умрет, если мы отпилим кости, прижжем культю и зальем смолой. Я считал, что важнее, чтобы он успел поговорить с вами, великий повелитель всех черноголовых.
Артакс снова повернулся к умирающему.
— Кто это был?
Взгляд лежащего в лихорадке мужчины стал размытым, глаза закатились в глазницах.
— Золотой человек, — пробормотал он. — Он спас меня. Все остальные мертвы. Мы опустили паруса, оружие не поднимали... Это были не лувийские корабли. Они были похожи на духов моря. Духов моря! — Его голова устало повернулась набок. Дыхание жертвы кораблекрушения стало слабым и неровным.
— Пусть о нем позаботится мой лейб-медик, — приказал Артакс. А затем вышел из маленькой рыбацкой хижины, радуясь тому, что может уйти от запаха пота и гноя.
Хижина расположилась на невысоком утесе, у самого края естественной гавани, которая делала таким привлекательным этот безводный кусок скалы у побережья, что все крупные торговые дома расположили здесь склады. Это была самая западная гавань Арама. На расстоянии не более мили от побережья, рифы и мели которого не давали возможности приблизиться к материку. Таруад представлял собой лишь маленькую скалу в море. Гавань была небольшой, размером едва ли пятьсот на пятьсот шагов. Теперь там стояли лишь несколько рыбацких лодок и быстроходный парусник, который привез на Таруад Артакса.
— Твои рыбаки нашли его семь дней назад? — не прекращал расспросы Артакс.
— Уже восемь.
Джуба бросил на Матаана мрачный взгляд, поскольку манеры того явно отличались отсутствием достаточного уважения по отношению к бессмертному. Но Артаксу люди вроде Матаана нравились гораздо больше, чем подхалимы, о которых никогда нельзя было знать, что они сделают, как только он повернется к ним спиной.
— А Оловянный флот? — спросил Артакс.
— Опаздывает. У меня еще три корабля разыскивают их... Но судя по тому, что говорит гребец, нам лучше не питать надежд. Похоже, это были пираты с Эгильских островов.
— А у них есть золотые люди? — вмешался Джуба. — Это больше похоже на воина в бронзовом доспехе, чем на пиратов.
— Если ты хочешь намекнуть на то, что это были лувийцы, то я могу только возразить, — спокойно произнес Матаан. — Этот вывод напрашивается сам собой, но мои рыбаки не видели в наших водах ни единого лувийского корабля. Зато пираты с Эгильских островов наглеют все больше. Говорят, они собрали большой флот. Некоторые опасаются, что вскоре они начнут уже нападать на прибрежные города.
Артакс поглядел на безбрежное море. Случайно ли, что пираты осмелели именно сейчас? Или за этим стоит Муватта? Но как это вписывается в известие о том, что на самого Муватту тоже напали? Море было гладким, как зеркало, низкое осеннее солнце окунуло море в яркий свет, от скалистого побережья поднимался запах гниющих водорослей. Все казалось таким мирным. Артакс вздохнул. Без олова медь из собственных копей ничего не стоит. А ему нужна бронза, чтобы лучше обмундировать свои войска. Никто во всей империи не знал, как ковать железное оружие. Лувийцы ревниво хранили тайну. И даже если бы удалось похитить одного из их кузнецов, до дня решающей битвы он не успеет произвести достаточно оружия. Остается только возможность улучшать доспехи и оружие своих воинов. В передних рядах мужчин должны защищать колоколообразные кирасы и пластинчатые рубахи. А еще ему нужно больше лучников. В Дева Куш, высоких горах на границе его империи, вроде бы есть охотники с необычайно мощными охотничьими луками. Может быть, это оружие можно использовать во время войны? И, может быть, он сможет завербовать достаточно охотников, чтобы склонить чашу весов на свою сторону. Да, надежнее всего было бы дать воинам доспехи получше. Но этот путь тоже был для него закрыт. У него было такое чувство, что всю его империю разоружили.
Артакс в ярости сжал кулаки. Он не допустит этого! Он не допустит, чтобы воинов, которых доверили ему, перебили, как скот. Он еще не оставил надежды на то, что, возможно, еще удастся предотвратить битву. Однако он не станет приносить своих людей в жертву своему желанию. Они должны получить самую лучшую защиту, которую только он сможет им предоставить, если уж битва неизбежна.
— Думаешь, еще есть надежда на то, что не все оловянные корабли лежат на дне моря?
— Обещать не могу, великий, но к нам обычно приходят корабли из разных флотов. У них еще остается немного времени на возвращение домой. Может быть, еще три недели, потом открытое море станет слишком опасным для судоходства.
— Это задача флота, — заметил Джуба, и в голосе его послышались тревожные нотки. Похоже, он догадывался, что будет дальше. — Я уже приказывал привести флот в боевую готовность. Каждая галера вдоль побережья готова покинуть гавань спустя три часа после получения приказа.
— И чего мы этим добьемся?
— Ты ведь уже давно спрашивал, что произойдет, лицемер. Ты постепенно начинаешь вести себя как правитель, а не как крестьянин. Может быть, настанет день, когда мы сможем тобой гордиться?
— Пираты попрячутся в свои норы, — объявил Матаан.
— Хуже того, если хотя бы один из кораблей вторгнется в лувийское морское пространство, ссора вспыхнет еще сильнее, — добавил Артакс. — Я уверен, Муватта будет благодарен нам за любой повод, который позволит ему начать с нами сражение раньше. Мы не можем использовать флот. С учетом спорных границ в районе Эгильских островов неизбежно возникнут столкновения.
— А зачем нам тогда чертов флот? Мы ведь не можем вечно только поджимать хвост! — проревел Джуба. — Зачем нам военные галеры? Парады флота? Мы не можем использовать его в качестве эскорта для наших торговых кораблей, поскольку наши торговые партнеры могут счесть это вторжением. А теперь мы не можем послать их даже на охоту за пиратами. Вы можете объяснить мне, великий, зачем нужны эти дорогие, ярко раскрашенные кораблики?
— Военачальник слишком зарывается. Скорми его львам.
Артакс вздохнул. Он заметил, что Матаан тоже удивленно смотрит на военачальника. Похоже, даже ему вопросы показались слишком дерзкими. Наместник немного отступил от Джубы, словно опасаясь, что гнев, который поразит зарвавшегося придворного, может перекинуться и на него.
Артакс сохранил спокойствие, несмотря на то что он тоже удивился внезапному взрыву Джубы.
— Даже если нам удастся не дать Лувии ни единого шанса для нового конфликта, потопить две-три пиратские галеры будет недостаточно. Я хочу вырвать зло с корнем. Если это возможно, я хочу, чтобы оно перекинулось на Лувию. Я уверен, что за этим стоит Муватта. Ему очень выгодно потопить наш Оловянный флот. Но для того, чтобы направить на него меч, нацеленный в наше сердце, нам нужен не просто военный флот. Нам нужно отчаянное мужество, — Артакс поглядел на городского князя. — И мне нужен моряк, готовый отправиться туда, куда не пойдет ни один разумный человек. Несмотря на то что я бессмертен, я далек от совершенства. Боюсь, я не умею управлять лодкой. И мой мрачный друг Джуба, наверное, тоже не сможет.
— Ваше желание для меня закон, великий!
— Нет, нет... Не так, Матаан. Мне нужен не подданный. Для этого путешествия мне нужен товарищ.
Городской князь казался растерянным.
— Куда вы хотите отправиться, господин?
— К источнику зла, Матаан Таруадский.
— Он имеет в виду в могилу, — заметил Джуба. — И, клянусь Львиноголовым, однажды ему это удастся!
Новый путь
Еще не рассвело, когда они снова достигли Белого чертога. Шел холодный промозглый дождь, сквозь живые изгороди просачивался туман. Нандалее было зябко. Она поглядела на Гонвалона. Каким-то образом даже промокший он умудрялся выглядеть хорошо. Мокрые волосы на лбу придавали ему залихватский вид. Он улыбнулся ей.
— Спасибо, что ты приняла решение в нашу пользу.
— Я охотница, — она погладила мокрый лук, который сжимала в руке. Дождь скатывался по гладкому, покрытому воском дереву. — Однажды вы тоже поймете, что это великолепное оружие.
Его улыбка стала еще шире.
— Ты никогда не сдаешься...
Он никогда не казался ей симпатичнее. Маска строгого учителя исчезла. Он казался печальным, хотя она не могла понять почему. Она немного наводила справки о нем. Слава о нем ходила нехорошая. Якобы он спал с каждой из своих учениц. С ней он до сих пор не делал попыток сблизиться. Иногда ее это сердило. Может быть, дело в том, что еще во время их самой первой встречи он видел ее голой? Может быть, она для него слишком нецивилизованна? Может быть, ему нужна подруга, с которой можно вести интересный разговор об искусстве?
Она поглядела в его печальные глаза, и весь ее гнев улетучился. Нет, здесь что-то другое. Дело не в ней.
Девушка ответила на улыбку.
— Верно, — сказала она. — Я никогда не сдаюсь.
Они молча стояли под дождем, всего в нескольких шагах от крытого входа в Белый чертог. Их путешествие завершилось. Он должен сказать что-то еще, так казалось Нандалее. Что-то личное. Она заслужила это, после той жертвы, что она принесла в Лазурном чертоге, она заслужила это. Нандалее была совершенно уверена в том, что он хотел быть ближе к ней, но вместо этого стоит как пень. Молчание затянулось, стало тяжелым.
— Будешь бегать? — наконец спросил он.
— Конечно, — разочарованно произнесла она. Мгновение, когда возможно было все, закончилось. Неужели в голове у него больше нет ничего?
— Тогда встретимся на пробежке, — и с этими словами он ушел.
Нандалее осталась стоять под дождем, глядя ему вслед. Она чувствовала себя брошенной. Здесь не было никого, кому она по-настоящему была нужна. Она упрямо обхватила лук покрепче и пошла через большой зал в свою комнату. Она не позволит одержать над собой победу! Она привыкла к одиночеству!
Было совершенно очевидно, что в ее комнату никто не входил с тех пор, как она ушла. Пахло древесной стружкой, давно не стиранной одеждой и мокрыми птичьими перьями. Нандалее открыла окно и выглянула наружу.
— Пип! — Маленькая деряба исчезла. Она прилетала не каждое утро, но именно сегодня ее отсутствие впервые задело Нандалее. На подоконнике лежал птичий помет и несколько зернышек. Нужно было придумать для маленькой птички имя получше. Поначалу она просто подражала ее писку. А в какой-то момент начала звать ее так.
В изгородях уже пели первые птицы, несмотря на то что рассвет в это утро начинался поздно. Похоже, день опасался дождя. Нандалее встряхнула мокрыми волосами. Она уже не одинокая охотница в ледяных лесах Карандамона. Либо она примет это, либо перестанет размышлять о том, что ее избегают. Это жалкое само- сожаление не подходит ей. И она не может постоянно ссориться со всеми. Пора привыкнуть к тому, что вокруг нее столько эльфов.
Ей нужно приспособиться к здешним правилам, стиснуть зубы и сжиться с этим. Возможность навсегда покинуть Белый чертог упущена. Она так решила. И не стоит сетовать на судьбу.
Настало время удивить кое-кого здесь, решила Нандалее. Ей хотелось мира. И его она сможет добиться,
точно так же, как сумела изолировать себя от других. За исключением Элеборна почти ни у кого не находилось для нее доброго слова. Но больше всего ей не хватало Бидайн.
Нандалее вышла из комнаты, скользнула по коридору. Бесшумно открыла дверь в комнату Бидайн. Внутри было темно. Бидайн завесила окно плотными шторами, и в комнате было хоть глаз выколи. В темноте витал легкий розовый аромат. Нандалее подкралась к постели подруги. В этой комнате можно не опасаться, что она наступит на что-то, лежащее на полу. Бидайн почти фанатично поддерживала порядок.
Матрас негромко скрипнул, когда Нандалее опустилась на край постели. Подруга потянулась и пробормотала во сне что-то невнятное. С неловкой сердечностью эльфийка коснулась плеча Бидайн.
— Просыпайся! Эй, медведица. Зимний сон закончился.
Бидайн вскочила.
— Это я...
Подруга смотрела на нее сонными, заспанными глазами.
— Что случилось?
— Я хотела извиниться перед тобой!
— Среди ночи? Что случилось?..
— Я вела себя как идиотка. И не разговаривала с тобой целых полгода. Я... Мне жаль. Наш спор... Все это была моя вина. Я хочу попросить у тебя прощения.
На лице Бидайн по-прежнему читалось недоверие.
— Что они сделали с тобой в Лазурном чертоге?
— Они хотели сделать меня наставницей, — Нандалее широко усмехнулась. — Конечно же, я отказалась.
— Конечно, — вздохнула Бидайн и покачала головой. — Ты — наставница?
— По стрельбе из лука. Я им по-настоящему понравилась.
— А почему ты вернулась?
— Там я слишком легко достигла своих целей. Кроме того, мне не хватало бы пробежек с тобой и... Ты единственная подруга, которая у меня есть. Я не могла уйти.
Потрясенная Бидайн обняла ее и крепко прижала к себе.
— Наконец-то, упрямица ты моя! Я ужасно скучала по тебе. Давай никогда, никогда больше не будем ссориться!
К горлу у Нандалее подступил комок. Она с трудом выдавила из себя одно-единственное слово:
— Обещаю!
Они долго сидели так, просто крепко обнявшись. Наконец Бидайн нарушила молчание.
— Я должна тебе кое-что сказать. Я... Я обманула тебя и Айлин. Во время уроков по бою на мечах. Я...
— Это я знаю.
Бидайн высвободилась из объятий.
— И ты не выдала меня, несмотря на то что мы были в ссоре?
— Конечно нет. Впрочем, я думаю, что Айлин тоже знает это. Ты так внезапно стала лучше. Это какое-то заклинание, правда?
— Я смогу научить тебя ему!
Нандалее потупилась.
— Лучше не надо.
— Ливианна, моя наставница, просто потрясающая! Она сумеет научить тебя. Это точно. Ты просто двигаешься быстрее. Кажется, будто все вокруг вдруг замедлилось. Но на самом деле это ты ускоряешься. Всего одно слово, которое нужно выучить! Ты справишься!
— Лучше не надо. Я все время вспоминаю о Сайне... Может быть, действительно его убила именно я. Я это сделала не нарочно. Честно! Просто плетение заклинаний — не мой путь. Я всего лишь лучница.
— Ты ведь плетешь заклинание, когда стреляешь. И знаешь это.
— Это другое, — ответила Нандалее. — Это легко. Как дышать. Для этого не нужно думать. Это выходит само собой.
— Магия есть во всем, что мы делаем, — настаивала Бидайн. — Если в будущем ты хочешь избежать несчастных случаев — если это вообще была твоя вина, в том, что случилось с Сайном, — то ты должна управлять своим даром. Ты гораздо больше, чем просто лучница, Нандалее. Тебя позвал к себе Темный! Ты не такая, как все мы. И как раз именно потому, что это так, ты не должна отгораживаться от магии, — девушка улыбнулась и любовно ущипнула подругу за бок. — Но первым делом ты должна научиться управлять своим характером. Думаю, сегодня утром ты сделала первый большой шаг на этом пути.
Нандалее постепенно начала утомлять чересчур разумная болтовня Бидайн. Ее подруге нужно научиться чувствовать границы, подумала эльфийка и резко сменила тему.
— Нам нужно на пробежку. Уже светает.
— Сначала ты должна пообещать мне, что пойдешь вместе со мной к Ливианне. Доверься мне! Она учит гораздо лучше Парящего наставника. Ей ведомо столько тайн!
— Ну, можно разок послушать, что она скажет, — уступила Нандалее. — А теперь идем!
— Ты будешь от нее в восторге!
Ливианна? — подумала Нандалее. Хорошая учительница?
— Похоже, у нее немного друзей в Белом чертоге, — сказала она, подумав про себя о том, что, с учетом скучных уроков по человеческим языкам, и неудивительно.
Бидайн рассмеялась.
— Ливианна — одиночка, которую недооценивают, точно так же, как и тебя. Поэтому вы наверняка хорошо поладите. Вы обе — это нечто особенное!
Нандалее по-прежнему была настроена скептически. Но ведь не далее чем полчаса назад она поклялась пойти по новому пути. Она не станет сразу же отказываться от него. Вместо этого она мысленно обратилась к другим вещам, которые задумала, и улыбнулась. Она удивит кое-кого, причем довольно скоро!
Обмоченный
Настроение у Джубы было хуже некуда. Он — военачальник Арама! Что он здесь делает?
— Вся эта чертова лодка воняет рыбой! От меня воняет рыбой! Жрать нечего, кроме рыбы! Даже наша питьевая вода воняет рыбой!
— Так бывает в рыбацких лодках, — объявил пребывавший в прекрасном расположении духа Матаан.
Джуба поглядел на Аарона, стоявшего на корме, облокотившись на штурвал. На нем была нестираная туника, волосы растрепаны. От него тоже воняло рыбой! Никому не пришло бы в голову принять его за бессмертного!
— Может быть, вы посвятите нас в свои планы, великий? Как вы предполагаете победить пиратов, имея трех воняющих рыбой мужчин?
— Пока у меня нет плана, — легко ответил Аарон.
Именно этого и опасался Джуба. Как ни любил он своего господина, эта внезапность решений, которую демонстрировал Аарон после падения с неба, была ему ненавистна. Он подумал о том, сколько обид довелось стерпеть его отцу, как труден был его собственный путь в число доверенных лиц бессмертного. Дисциплина — вот ключ к успеху. Правила! Именно это он так ценил в жизни воина. Для всего существовали четкие правила. Конечно, всегда оставались неожиданности, но чем тщательнее велось планирование, тем вернее можно было рассчитывать на успех. С недавних пор Аарону на это стало просто-напросто наплевать.
— Мы не знаем своего врага, Джуба, — произнес бессмертный, словно прочтя его мысли. — Какие планы мы можем строить, если не знаем, с чем имеем дело?
— Что может быть такого загадочного в своре проклятых пиратов? Они всегда были на Эгильских островах. Вонючие козопасы, рыбаки и пираты. Больше ничего эти кучки камней в море не рождают. Для того чтобы выкурить их оттуда, пришлось бы собирать флот.
Аарон поглядел на князя рыбаков.
— Как думаешь, что случилось бы, если бы мы поступили именно так?
Матаан пожал плечами.
— Пираты сделали бы то, что делают всегда, когда пытаешься добраться до них, великий. Они сделались бы невидимыми. В Эгильском море существует более трех сотен мелких и крупных островов. Пираты распустили бы свой флот. Мужчины вернулись бы в свои родные деревни и снова стали бы рыбаками и крестьянами. Кстати, ты забыл посчитать виноградарей, Джуба. Разве ты никогда не слышал поговорку: золото Эгильских островов красное. Богатство им приносит вино. По крайней мере, крупнейшим островам.
— Тогда пусть князья крупнейших островов позаботятся о том, чтобы их подданные перестали заниматься разбоем.
— Им принадлежит третья часть добычи, Джуба. Они не будут ничего предпринимать против пиратов.
Просто с ума сойти, подумал он.
— Значит, нужно свергнуть резиденции князей! Это отучит их связываться с пиратами!
— А сколько невиновных погибнут при этом, Джуба? — спросил бессмертный. — Ты хочешь сказать, что мы должны начать войну с пиратами с того, что сожжем те маленькие города, которым не повезло иметь в правителях князя, который заключает сделки с пиратами?
— Когда была такая война, на которой не гибли невинные? — возразил Джуба. — Такова война, и ничего с этим не поделаешь. — Он терпеть не мог, когда его внезапно начинали выставлять в роли негодяя, которому все равно, умрут ли женщины и дети. Он не такой!
— Ты совершенно прав, Джуба, таково лицо войны. Но разве мы должны принять это как неизменное правило только потому, что так было всегда? Девантары пытаются изменить это. Когда спустя ровно два года я должен буду выступить против армии Лувии, будут сражаться только воины против воинов. Не будет разграбленных городов и разоренных земель. Это будет война только между воинами.
— А что происходит сейчас? Эти пираты? Разве они — не часть войны, великий? Разве они не убили команды по меньшей мере одного Оловянного флота? — вдруг спросил Матаан.
Джуба удивился тому, что внезапно обрел союзника в лице рыбацкого князя.
— Именно. Как насчет пиратов, великий? Раньше они брали моряков в плен и продавали их в качестве рабов. Или отпускали в обмен на выкуп. К чему эта резня?
— Боюсь, моряки стали жертвами политических обстоятельств, — Джуба услышал в голосе Аарона едва сдерживаемую ярость. — Раньше в Арам продавали много рабов. Конечно, теперь они не осмеливаются продавать нам наших же людей. Лувийцы их тоже не возьмут, потому что тогда их можно было бы обвинить в том, что они заодно с пиратами. То же самое справедливо для князей городов Эгильских островов. Ухудшает ситуацию то, что они держат в плену сотни гребцов и моряков. Команды целого флота. Раньше пираты завладевали одним-единствен- ным кораблем, который отбился от флота из-за непогоды или из-за других обстоятельств. Горстку рабов еще можно куда-нибудь сплавить, не привлекая к себе внимания. Но команды целого флота... Убить их было безопаснее. И вот здесь мы подходим к следующему пункту. Как так получилось, что пираты оказались в состоянии атаковать целый флот? Что у них изменилось? Пока я не выясню этого, я не смогу их наказать. А я их накажу. Всех, не считая того золотого, который проявил милосердие.
Джуба пристыженно умолк. Такой реакции бессмертного он не ожидал. Впрочем, иногда ему казалось, что в груди Аарона бьются два сердца. Одно — хладнокровно приказавшее послать на смерть сотни священнослужителей, и второе — которое пришло в ужас от этого. Что же он сделает в конце концов с пиратами, когда те окажутся лицом к лицу с военным флотом Арама? По мнению самого Джубы, этих убийц нужно было отвести на Эгильское побережье, привязать их к шестам вдоль границы прилива и отлива и оставить на растерзание пресловутым черным крабам-палачам. Но с учетом настроения Аарона было вполне возможно и то, что он оставит пиратов в живых.
— Как три человека смогут победить пиратский флот, достаточно большой, чтобы захватить Оловянный флот, великий? — с хитрой улыбкой поинтересовался Матаан. Джубе нравился этот парень. Несмотря на то что иногда он слишком много брал на себя, парень он что надо.
— Смирением, скажем так, — Аарон ответил на улыбку. — Или ты думаешь, что три меча, которые мы прячем под скамьями, лучше подойдут в качестве оружия? Кроме того, я был бы благодарен, если бы вы перестали напыщенно именовать меня постоянно «великим». Мы не при дворе.
— Но мы не можем проявить неуважение...
Аарон рассмеялся.
— Я тебя умоляю. Разве титул свидетельствует об уважении? Ты знаешь меня половину своей жизни. Когда мы наедине, нам следовало бы общаться несколько менее натянуто. Я так устал от этой придворной мишуры, что ты даже в самых страшных снах не можешь себе представить.
Джуба почти не удивился. То, что Аарон бежит от двора, он заметил давно. Воняя рыбой, в порванных одеждах, небритый — Аарон больше походил на рыбака или наемника, а не на человека, ставшего ближе к живому божеству, чем это возможно для человека.
— Ты... — Матаан запнулся, лицо у него сделалось такое, как будто он увидел перед собой незнакомое блюдо и опасается отравиться или получить несварение желудка. — Ты необычный правитель.
— Как и ты, — ответил Аарон. — Я навел о тебе справки, Прежде чем прибыть на Таруад. Ты еще никогда не был у меня при дворе в Акшу, что граничит с мятежом. А еще говорят, что ты любишь выходить в море на лодке. Вместе со своими рыбаками.
— Таруад — очень маленький остров. Там каждая пара рук на счету, — осторожно ответил Матаан.
— Это нравится мне гораздо больше, чем толпа знати, околачивающейся у меня при дворе, набивающей себе брюхо за мой счет и не волнующейся насчет того, что происходит в сатрапиях. Ты мой человек, Матаан. Именно поэтому мы сидим вместе в этой лодке.
На взгляд Джубы это братание было излишним. Так ведет себя крестьянин, а не бессмертный! Но он промолчал. И не из трусости. В его характере было выказывать уважение своему бессмертному. Он никогда не станет перечить решениям правителя, хоть иногда и считает их сомнительными. Аарон мужественный человек. Но, должно быть, падая с неба, он ударился головой. Не так должен вести себя божественный король!
— Мы уже не одни, — Матаан указал на запад. Из-за рифа показалась стройная галера, борт которой поднимался над водой шага на три. Мачта судна была опущена, чтобы иметь возможность прятаться за небольшими скалами.
— И что нам думать по этому поводу? — поинтересовался Аарон.
— Для торгового корабля у него слишком малая осадка. Быстроходное судно... Охотник.
Руки Джубы сомкнулись на скамье, под которой лежал его меч.
— Мы должны привлечь к себе внимание, — сказал Аарон. — Я хотел бы посмотреть на судно поближе.
— Рыбаки их не интересуют, — ответил Матаан.
Аарон поднялся, стянул с себя тунику и принялся ею размахивать.
— Что ты делаешь?
— Подманиваю их. Мы ведь здесь за этим, — бессмертный улыбнулся, как мог улыбаться, наверное, только тот, кому вечная жизнь была дана с рождения, подумал Джуба.
— Они отрубят нам головы, — Матаан подошел к рулю, намереваясь изменить курс, но было уже слишком поздно.
— Проклятье, они идут прямо на нас! — выругался Джуба.
— Говорить буду я, — Аарон снова натянул тунику. — Ничего с нами не случится. Мы ведь просто рыбаки. У нас нет на борту оловянных слитков.
Джуба обеспокоенно наблюдал за быстро приближающимся кораблем. Весла оставляли белые пенные следы на зелено-синей воде. Корпус был выкрашен в голубой цвет, на носу изображен белый выпрыгивающий из воды дельфин. Полированная бронза блестела на ярком солнце, словно золото. Форштевень и ахтерштевень возвышались высоко над скамьями гребцов, а на носу и корме располагались маленькие, выступающие не более чем на два шага над ватерлинией палубы, на которых толпились воины. Трое мужчин в лодке были совершенно беззащитны от атак сверху. На борту у них не было щитов, доспехов и шлемов. Джубе стоило немалых усилий убедить Аарона взять с собой хотя бы мечи, поскольку бессмертный был совершенно одержим идеей не иметь на борту ничего, кроме того, что можно найти в простой рыбацкой лодке. Должно быть, так чувствует себя заяц, на которого падает с небес сокол, испытывая гнетущие чувства, подумал Джуба. Он не был трусом, но чувствовать себя беззащитным было ему внове.
Незадолго до того, как корабль настиг их, послышался лающий приказ и гребцы втянули весла. Голубая галера неслась на них, продолжая двигаться по инерции. На носовой палубе, похоже, командовал воин с рыжей бородой. У него были бронзовые поножи, холщовый нагрудник и шлем из клыков, на котором развевался черный конский хвост. Хорошо экипирован для пирата, подумал Джуба.
Рядом с воином стоял молодой человек в красиво вышитой тунике. Его волнистые волосы стягивала красная лента. Рыжебородый что-то говорил юноше, отчаянно жестикулируя. Джуба не понял ни слова.
Аарон поднял вверх полупустой бурдюк из козьей кожи.
— У нас закончилась вода. Пожалуйста, помогите нам. Течение унесло нас от берега. Мы боимся умереть от жажды.
Некоторые мужчины, сидевшие на скамьях гребцов, встали и с любопытством поглядели на них. Джубе бросилось в глаза, что все они были крепкого телосложения и выглядели совсем не так, как худые жилистые рыбаки, которых он видел на Таруаде. Лица у них были совершенно разные. Среди них было еще двое рыжебородых и даже один мужчина с длинными золотистыми волосами, совсем как у дворецкого, вот только был он гораздо коренастее Датамеса. На правом предплечье у него было выколото изображение из переплетающихся синих линий. Чуть выше рисунка на загорелой коже красовались два белых шрама.
Галера уже на полкорпуса прошла мимо них, когда юноша на передней платформе ответил:
— Десять медных монет за один бурдюк с водой!
— Рыбаку такого и за месяц не заработать, — возмутился Аарон.
— Мне кажется, это довольно справедливая цена за три жизни, — усмехнулся юноша.
— У нас нет на борту монет!
Корабль скользил дальше. На кормовой палубе стоял штурман и ухмылялся им. Равно как и вооруженные длинными копьями мужчины, окружавшие его.
— Может быть, у нас все же есть кое-что для вас, — крикнул воин с широкими седыми прядями в бороде и поднял тунику. Он стал мочиться, и струя высокой дугой полилась с боевой палубы на рыбацкую лодку. Другие воины сделали то же самое.
— Ну же, открывайте рты!
Хохот.
Джуба поднял руки, защищаясь, но, конечно же, это не помогло. Ругаясь, он пригнулся, пытаясь увернуться от золотого дождя.
Через несколько мгновений корма голубой галеры уже была на отдалении. Весла снова вонзились в воду, над морем разнесся неудержимый хохот. Войны на корме махали им руками.
Джуба поглядел на Аарона. Бессмертному тоже не удалось избежать унижения.
— Эта история останется между нами, — сдержанным тоном произнес Аарон. — Нечего ей делать при дворе в Акшу!
На галере подняли мачту, поставили несколько парусов.
— Хорошо, — пробормотал Аарон. — Мы можем последовать за ними, чтобы они нас не заметили?
— До сумерек, — ответил Матаан. — Если они вытащат свой корабль на ночь на берег, мы потеряем их.
Дитя зимы
Гонвалон прислонился лбом к серому камню. Дыхание было прерывистым. Он работал много часов и сейчас чувствовал приятную усталость. Над поляной струился мягкий вечерний свет. Он устало опустил зубило. В голове было пусто, все мысли были связаны с камнем. Он был высотой около двух шагов, и сегодня Гонвалону удалось отвоевать у красно-коричневой скалы первые контуры. Камень был хитрым, легко крошился и неохотно принимал форму. Не для скульптора камень. Но цвет был чудесен! Он что-нибудь сделает с этим, пусть даже на это потребуется еще много часов труда.
И вдруг он почувствовал, что за ним наблюдают. В этом он был совершенно уверен, несмотря на то что вечернее пение птиц не смолкало ни на миг. Гонвалон медленно повернулся. Прислонившись к стволу ели, стояла Нандалее.
— Давно ты здесь?
— Это важно?
Он не любил, когда за ним наблюдали во время занятий скульптурой. Но ей он этого не скажет. Она ничего не должна знать о его работе. Часы с камнем принадлежали только ему.
— Ты забрела далеко от Белого чертога.
В этот раз на ней были не привычные штаны и сапоги охотницы, а белое платье школьницы. Как для Нандалее — необыкновенно чистое. Светлые распущенные волосы спадали на плечи. Шлицы на платье доходили до самых бедер. У нее хорошая фигура... Гонвалон отбросил эту мысль. Она его ученица!
На нем была только набедренная повязка. По крайней мере, хоть что-то... Часто он работал с камнями полностью обнаженным. Он хотел чувствовать их. Всем своим телом.
Пыль и мелкие каменные осколки смешались с потом, он смущенно откашлялся.
— Я испачкался. Но вымоюсь.
— Я считаю, ты выглядишь очень привлекательно, — Нандалее ступила на поляну и посмотрела на него так, словно он был жеребцом на конном рынке.
— Да, я уже заметил, что грязь тебе не особенно мешает, — холодно ответил он.
— И запах пота тоже, — теперь она стояла совсем рядом с ним. — От тебя никогда не пахнет женским лоном.
Гонвалон не поверил своим ушам. Как она посмела!..
— Может быть, для пустынных лесов Карандамона это дико, но здесь принято мыться после ночи любви.
— Эльфу, запирающему свои чувства большую часть времени в четырех стенах, это может показаться необычным, но дикая девушка из лесов Карандамона учуяла бы запах ночи любви даже после того, как ты принял бы ванну с розовой водой, — она вызывающе улыбнулась.
Он отступил на шаг, под его босыми ногами заскрипели осколки камня.
— Чего ты хочешь?
— Разве это не очевидно? Тебе нужна ночь любви, а не камень, Гонвалон, — голос ее звучал довольно низко. Более чувственно...
Она понравилась ему. Еще тогда, когда он впервые увидел ее. Но он не должен. Он поклялся себе! Это принесет им обоим несчастье. И, в отличие от нее, он это знал. Нельзя поддаваться на эту игру. Даже если ему очень хочется снова не быть одиноким.
Гонвалон взял полотенце и принялся вытирать пот с тела.
— И ты решила, что сжалишься надо мной... На ночь или две.
— Ты знаешь, что я не самоотверженна. Я хочу тебя. Мне нравится запах пота. И о тебе идет определенная слава, в отношении того, что касается твоих учениц.
— Да, это правда. Они умирают.
Она рассмеялась.
— Я уже говорила тебе, когда мы были у Лазурных: я не такая, как другие. Меня тяжело убить.
Почти то же самое говорила и Талинвин. И он уступил ей. А потом...
— Я одинока, — Нандалее положила его руки себе на грудь. От нее пахло ванилью. Знакомый запах. — Я давно не ложилась с мужчиной. От этого киснут кровь и душа.
Что это за поговорка? Может быть, она хочет разыграть его?
— С чего ты взяла, что я могу желать тебя?
— Есть определенные указания, — она поглядела на его чресла и подмигнула ему.
Кровь прилила к щекам Гонвалона. Он отвернулся.
— У тебя красивый зад.
Ну, все! Еще ни одна женщина не была с ним настолько прямолинейна.
— Вы в Карандамоне все такие откровенные? Такие бесстыжие!
— А зачем тратить много слов на очевидное? Что такого плохого в том, что мы на одну ночь подарим друг другу радость? Я не собираюсь привязывать тебя к себе никакими клятвами. Это ни к чему тебя не обязывает.
Гонвалон чувствовал полнейшую растерянность. Никогда еще ни одна женщина не просила его так откровенно о ночи любви. Заигрывание друг с другом было великим искусством. Обычно он писал стихи, а одна из учениц просила однажды разрешения позировать для одной из его скульптур. В конце концов, все закончилось тем, что ему только что предложила Нандалее. Только медленнее. Гораздо медленнее.
— В полумиле отсюда бьет родник. Ты знаешь это место. Там неподалеку ты вытесал мое лицо в обрывистой скале, — она улыбнулась. — Этой ночью я буду там. Там сухо. Такое место, как описывают в любовных стихах. Может быть, нам даже споет соловей или деряба, — и с наглой улыбкой она повернулась и в мгновение ока исчезла в лесу.
Она знает стихи! А Нандалее полна сюрпризов. Он разочарует ее и не придет к источнику. Он не может сделать этого! Это было бы совершенно безответственно. Действительно ли она может учуять, была ли у него ночь любви? Даже после ванной с розовой водой? Это наверняка бахвальство! Впрочем, она не ошиблась; Давно уже он не ложился с женщиной. А она красива...
Гонвалон снял свою одежду с ветки, на которую повесил ее, и пошел навстречу негромкому шуму ручья. Он всегда старался выбирать скалы неподалеку от русла ручья, потому что когда он уставал, то всегда долго принимал ванную в ледяной воде.
Внезапно в нос ему снова ударил аромат ванили. Может быть, здесь проходила Нандалее? Он встревоженно огляделся по сторонам. Эльф не заметил следов, но это ничего не значило. Она — дитя леса. Она может становиться здесь невидимой. Совершенно без помощи магии.
Внезапно он рассмеялся. Аромат ванили. Теперь он понял, почему он показался ему таким знакомым. Такие духи были у Бидайн. Нандалее действительно постаралась. Он не мог припомнить, чтобы хоть раз чувствовал на ней хотя бы каплю духов. Не ее стиль... Она изменилась. Вчера он видел ее за душевным разговором с Ливианной. Именно с ней. С темной! Никто не знал, что делает Ливианна, когда иногда исчезает на годы. Она пугала его. И не только его. Ей здесь не место. Ей нужно быть наставницей в Лазурном чертоге. Нет, подумал он, ей вообще нельзя никого обучать.
Он дошел до ручья. Он был мелким, но для его целей этого будет достаточно. Ему нужно помыться. Только помыться! Смыть всю кровь с рук. Кровь своих жертв и своих учениц. Он лег плашмя на круглые камешки в русле ручья, и ледяной холод обхватил его. Заглушил всю боль. Стер все мысли. Осталось только одно воспоминание, чистое, как лед, и жгучее, колючее, словно холод. Он вспомнил зимнюю ночь. Они нашли его в Аркадии. Брошенного. Он знал лишь истории. Он был еще слишком юн... Был ребенком. Но достаточно взрослым, чтобы была необходимость помнить. Родителей, свою жизнь до этой ночи. Но в его памяти и душе не осталось ничего, кроме воспоминаний о том, что его .похитили. Его не только лишили родителей, но и стерли прошлое. Задолго до этой зимней ночи не существовало ничего. Не было детства. Не было лиц, запахов, звуков. Ничего! Первое впечатление его новой жизни — это чувство холода. Пронизывающего, всепоглощающего холода. Волчий вой. В руках он сжимал длинный нож с окровавленным клинком.
Таким они нашли его, княгиня Аркадии и слуги, которые сопровождали ее на охоте. Его и трех мертвых волков рядом с ним. Вместе со вторым рождением началась история мастера клинка. Действительно ли его рука убила волков? Этого он тоже не помнил, но все верили в это. Княгиня Аркадии забрала его. А поскольку он не смог назвать своего имени, она дала ему имя. Имя, которое никогда не позволит ему забыть о том, как началась его вторая жизнь. Гонвалон. Дитя зимы.
Он запрокинул голову, погружая ее в поток горного ручья. Холод пронизывал до костей. Нет, еще глубже. До самых мыслей. Он уносил сомнения. Он боролся. Его последнее желание должно угаснуть. Потушить весь жар! И тоску по теплу и защищенности.
Легкие жгло огнем. Пламя распространялось! Его голова устремилась вверх. С трудом переводя дух, он хватал ртом воздух, устало выбрался из ручья и положил голову на заросший мхом камень среди белой пены. За что его прокляли? Почему альвы позволяют все это? Неужели им все равно, что будет с их детьми, как утверждают небесные змеи? Гонвалон никогда не встречал альва. Его наставниками были драконы, они были реальны, и Золотой иногда смягчал его боль. Но проклятье с него не снял даже он. Золотой не позволил ему оставить наставничество.
Какой от него прок Белому чертогу, в отчаянии подумал Гонвалон, если его ученицы обречены на смерть? На слишком быструю смерть. Зачем все эти годы, которые они тратят на обучение, на то, как выжить посреди бури клинков? Даже на то, как уклоняться от стрел!
На Нандалее легло проклятие с того самого момента, как он стал ее наставником. Она переносила все, смеясь легким юношеским смехом, считала себя непобедимой. А он считал ее высокомерной. До самого их визита в Лазурный чертог. Там она поразила его. Ей удалось восторжествовать над самой собой. Перебороть свое упрямство. Вернуться к магистрам, которые встретили ее побоями. Вот это величие!
Он выбрался из холодного ручья. Вода смыла с его тела каменную пыль.
Гонвалон снова вспомнил их первую встречу. Как она, обнаженная, стояла в снегу. Затравленная. В шаге от смерти. Со льдинками в волосах. Она была не такой, как все ученицы, которых ему поручали до сих пор. Она была похожа на него. Брошена среди зимней ночи на волю судьбы. Еще тогда он почувствовал влечение к ней. Он нашел ее в тот самый час, когда рассталась с жизнью Талинвин. Все сплелось. Рождение, любовь, смерть.
Ее сделали его ученицей, несмотря на его отчаянный протест. А теперь она пришла и бросила ему вызов. В любом случае Нандалее потеряна, вне зависимости от того, встретятся ли они в лесу у источника. Они оба обречены. Новая любовь отвлечет его от душевных терзаний. По крайней мере, на пару лун. Спасения нет. Эту надежду он уже давно оставил. Тепло и защищенность никогда надолго не приходят в его жизнь. Его все время лишают их — так же, как он потерял это в детстве. И однажды он сгорит от отчаяния. Это тоже было в числе его ранних воспоминаний. Может быть, эта мысль помогла ему выжить в ледяном холоде. Он не замерзнет — он сгорит. Холод не может причинить ему вреда — сколько бы он ни купался в горных ручьях.
Он медленно повернул голову и поглядел на восток. Туда, где находился лес с источником. Да, он дурак. Родился из огня — и именно огонь заберет его к себе.
Покинутое богами место
Три дня следовали они за голубой галерой. Их заметили, но счастье сопутствовало отважным. Когда корабль пиратов попытался напасть, им удалось ускользнуть между рифами небольшого острова на мелководье, где большая галера могла сесть на мель. А когда прилив сменился отливом, галере пришлось окончательно уйти на большую воду.
Артакс надеялся на то, что галера наконец приведет их к тайнику флота. Высокомерие пиратов было им на руку. Что могут сделать три рыбака, которым нассали на головы, против целого флота?
И наконец на третий день их терпение было вознаграждено. Голубой корабль вошел в бухту, у узкого входа в которую стояли на страже два высоких утеса. За западным утесом виднелись руины храма, изборожденные трещинами белые камни которого отчетливо выделялись на фоне темных скал. Храм возвышался над морем, похожий на птичье гнездо.
— Это Кирна, — объявил Матаан. — Покинутое богами место.
— Тем не менее, там есть храм, — сухо заметил Джуба.
— Да, храм, в который давно уже не входили священнослужители. Это место проклято. Давным-давно здесь был богатый маленький город. Пологий берег позволял разместить пятьдесят, а то и больше галер. Ни одна буря не может быть настолько сильной, чтобы причинить вред пришвартованным кораблям. Бухта представляет собой идеальную гавань, несмотря на это, сегодня здесь уже никто не живет.
Красный парус галеры исчез за скалами.
Артакс изменил давление на весло. Их маленькая лодка сменила курс. Он проведет ее по большой дуге мимо входа в скалистую гавань.
— Думаешь, пираты там?
— Если они там, то это ненадолго. Неподалеку отсюда проходит большой судоходный маршрут. Торговые корабли очень редко отваживаются уходить за пределы видимости побережья и каждый вечер пытаются пристать к берегу. Они. Может быть, пираты перехватили еще не все оловянные корабли. Это удобное место для засады. Впрочем, пресной воды здесь нет. Боги прокляли высокомерных жителей Кирны. В тот день, когда землетрясение разрушило тот храм, что стоит на утесе, высохли все три источника на острове. И сколько ни копали жители Кирны, они не смогли найти воду и, в конце концов, вынуждены были покинуть родину. С тех пор сюда редко заходят суда. Кирна идеальное убежище — пока не закончится вода.
Артакс улыбнулся.
— Вода. Похоже, это ключ ко всему.
Джуба засопел.
— Если ты собираешься блокировать вход в бухту с помощью рыбацкой лодки и дожидаться, пока пираты не передохнут от жажды, то я сейчас прыгну за борт. Мы знаем, где они. Это хорошо. Но с необдуманными героическими поступками много каши не сваришь. Либо мы ищем второй Оловянный флот, либо приводим военные галеры. Здесь нам в любом случае делать нечего, — Джуба умоляюще поглядел на него. — Мы ничего не сможем здесь сделать, великий!
— Да брось, Джуба. Мы для них как блоха на собачьей заднице. Если не укусим, они и не заметят.
— О, боги! Крестьянская проза. За что нам ниспослано заточение в этой голове? Молим тебя, Львиноголовый, пошли молнию с неба и избавь нас от этого лиха.
«Добро пожаловать, Аарон, — подумал Артакс. — Пленник моего сознания снова гремит цепями. Тяжело ли это, когда прежде бог к тебе прислушивался, а теперь совсем позабыл о тебе?
В твоем голосе слышится такое же отчаяние, какое написано на лице Джубы».
— А как кто-то может быть счастливым, если он брошен на произвол твоему безумию?
Артакс покачал головой, чтобы возобладать над своим мучителем. Он не любил признаваться себе в этом, однако, несмотря на множество маленьких побед, которые, как ему казалось, он одержал над Аароном, ему по-прежнему было тяжело сохранять сосредоточенность, когда мучитель пробирался в его мысли.
— Тебе ничего не бросилось в глаза в команде голубой галеры, военачальник? По меньшей мере половина пиратов не жители Эгильских островов и не из Лувии. Если мы затешемся среди них, никто и не заметит.
Даже в сумерках стало отчетливо видно, как побледнел Джуба.
— Всего лишь вылазка, друг мой. Ты ведь знаешь, ночью все кошки серые. А удача любит смелых. И, чтобы тебе было немного спокойнее, мы возьмем мечи.
— Слова, одни только слова, — устало ответил Джуба. — Ты меня в могилу загонишь.
— Всех нас! Джуба далеко не поэт, да и не робкого десятка. Если ты сведешь его с ума своей крестьянской мудростью, то, пожалуй, ты действительно заходишь слишком далеко.
— Вон, смотрите! — воскликнул Матаан. Их лодка поравнялась со входом в бухту. — Они там, как ты и предполагал. Так много!
При виде флота у Артакса дрогнуло сердце. Они могли обозреть лишь часть бухты. У берега было пришвартовано по меньшей мере тридцать кораблей. Вокруг вздымались скалы, некоторые — отвесные, словно выстроенные великанами крепостные валы. На выбитых в камне террасах раскинулись руины брошенного города. Золотистый свет закатного солнца гладил рушащиеся стены, в их тени загорелись первые костры. Много костров.
— Там стоит лагерем более тысячи людей, — негромко произнес Джуба.
— Посмотрите туда, у входа! — В голосе Матаана слышалось восхищение. — Пена, посреди прохода в бухту. Там скалы. Сейчас начало прилива, и их еще видно. Об этом в старых историях о Кирне не сказано. Похоже, обрушилась часть склона. Во время отлива пираты там застрянут!
Течение быстро пронесло их мимо входа в бухту, и черные отвесные скалы заслонили им вид на корабли. Видны были только руины высоко на склонах гор. Нигде на скалах Артакс не увидел часовых. Похоже, пираты чувствовали себя в бухте в полной безопасности. Да и кого им бояться? Они трое не представляли опасности, а если на битву с ними выступит флот, их наверняка предупредят быстроходные корабли, вроде голубой галеры. Возможно, посмеявшиеся над ними морские разбойники были разведчиками, высматривавшими добычу и врагов.
— Ты ведь на самом деле не собираешься туда! — умоляющим тоном произнес Джуба.
— На нас обоих никто и внимания не обратит, Джуба: мы будем всего лишь двумя воинами в лагере, полном бандитов со всех концов света. Это ведь наемники, рыцари удачи... Пестрая толпа. Доверься мне. Они совершенно не обратят на нас внимания.
— А если мы встретим тех, кто мочился нам на головы? Они ведь знают, что мы шли за ними!
Артакс отмахнулся.
— Слишком много размышлений испортят весь план! Если нас обнаружат, мы будем импровизировать. Там более тысячи воинов! И когда мы окажемся в лагере, будет ночь. Насколько велика вероятность быть обнаруженными? — Он обернулся к Матаану. — Есть какое-нибудь место за пределами этой бухты, где мы могли бы высадиться?
— С обратной стороны острова есть неглубокая полоса у берега. Туда вы сможете добраться по суше. Кирна не очень велика. Придется пройти три мили, может быть, четыре. Где мне вас потом подобрать?
Артакс оглядел побережье.
— Вон у того скалистого пальца. Туда мы как-нибудь пробьемся. Жди нас там на рассвете.
Матаан кивнул. Джуба вздохнул. А вот Аарон начал очередную унизительную тираду. И только Артакс сохранял спокойствие. Боги любят смелых, уверенно подумал он и вдруг осознал, что это уже не крестьянская мудрость. Он изменяется!
Проклятие
— Ты меня любишь?
Этот вопрос оказался для Гонвалона настолько же неожиданным, как и все, случившееся этой ночью. Ответ «да» был бы, наверное, самым честным. Он был уверен, что желает ее. Но любовь... И он понимал, что этот честный ответ все разрушит. Кроме того, он уже слишком долго тянул с ответом. Это тоже может ранить ее. Зачем она только задала этот проклятый вопрос? Нужно выкручиваться. И поскорее!
— Я тебя люблю, как любит волк луну.
Она оперлась на локоть и посмотрела на него. Как она красива! Не той безупречной красотой, которая восхищала его в Талинвин. Ее красота была дикой. Несовершенной. И именно поэтому восхитительной.
Она ткнула указательным пальцем ему в грудь.
— У тебя было много женщин, верно? Ты умеешь выкручиваться.
— Конечно, — он улыбнулся. Чаще всего это помогало. — Ты ведь знаешь об этом. Ты сама сказала, что заинтересовалась мной, поскольку обо мне ходит определенная слава. А у тебя? У тебя было много мужчин?
— О да! Много. Ты ведь знаешь, у нас, северных дикарей, весьма вольные представления о морали, — она рассмеялась. При этом в уголках ее губ образовались небольшие ямочки, губы сильно раздвинулись и стали видны десны. Смех был совершенно искренним. Перед ним было невозможно устоять.
В отличие от смеха Талинвин. Ее смех был лишь идеально отшлифован. Она всегда и во всем хотела достичь совершенства.
Гонвалон не поверил ни единому ее слову. Наверняка у Нандалее был любовник или два, но много их быть не могло. Она была неопытна... Это ее тоже очень сильно отличало от Талинвин.
— Именно эти представления о морали составляют значительную часть твоего очарования, — он широко улыбнулся. Не совсем искренне, но зато довольно неотразимо. Капля воды упала на щеку Гонвалона, и он вздрогнул.
Нандалее сплела убежище из веток. Оно стояло, защищенное от ветра, у густо поросшего лесом склона. Укрытое от всех. Никто не забредет сюда случайно. Их ложе немного напомнило Гонвалону логово зверя. Они лежали на шкуре вепря. Под ней — моховая подстилка. У их ног тлел небольшой костерок. Когда ветер менял направление, дым шел в их убежище. Шел дождь, но к ним проникало поразительно мало капель. Обнаженная Нандалее лежала рядом с ним. Одну из шкур он натянул до бедер. Ему было холодно.
Совершенно очевидно, что это укрытие появилось не сегодня вечером. Может быть, это — ее тайник во время походов по лесу? Он знал, что она часто убегала из Белого чертога, жертвуя сном ради свободного времени.
— Почему ты вытесал мое лицо из камня?
— Потому что это красивое лицо, Нандалее, — он погладил ее по руке. — Твое лицо всегда было в камне, знаешь... Его нужно было просто освободить.
— Что, скульпторы говорят это всем девушкам, с которыми спят?
Гонвалон громко рассмеялся. Он действительно говорил это не впервые.
— Только самым красивым.
Она снова ткнула его пальцем в грудь.
— Ты не воспринимаешь меня всерьез!
— Но разве любовь — это не дар альвов, с которым можно забыть всю серьезность жизни и все наши заботы?
Она не ответила.
— Ты придешь еще? — Ее голос звучал немного ниже обычного.
Он отодвинулся от нее. Дурман ночи любви развеялся, он снова вспомнил о Талинвин. О ее слишком ранней смерти. Избежала бы она гибели, если бы была не его ученицей? И что будет с Нандалее?
— Я навлекаю на тебя опасность, Нандалее. Мы не должны быть вместе. Я проклят! Я не должен был быть твоим учителем и уж тем более твоим любовником. И, несмотря на это, я здесь. Разве это разумно? Нет, Нандалее, неразумно. Я должен бежать прочь. Как я могу любить тебя, как я могу остаться?
— А если мы убежим вместе?
Он покачал головой.
— Мы навеки принадлежим драконам. Ты видела татуировку у меня на спине. Связь с ними уходит под кожу, — он горько рассмеялся. — Они не терпят, чтобы от них сбегали.
— Но разве они не могут снять проклятие?
— А если именно они наложили его?
Нандалее наморщила лоб.
— Зачем им делать это? Какой в этом смысл?
Он вздохнул. Тысячи раз уже он задавал себе этот вопрос, но так и не нашел подходящего ответа.
— Может быть, это их развлекает? — Он встал. — Я не знаю. Может быть, это и не проклятие. Может быть, это действительно просто совпадения. Но все они...
— И ты любил их всех? — Она произнесла это с поразительным сочувствием. Совершенно без ревности.
Гонвалон кивнул.
— Да.
Она обняла его и крепко прижала к себе.
— Со мной будет иначе. Я обещаю тебе.
Горло сдавил ком. Это обещание он тоже слышал не впервые. Нельзя было допускать этого! И он знал, что снова придет к ней. Снова и снова... Нет, поклялся он себе. На этот раз он должен найти выход. Она не должна умереть! Она не должна умереть! Впервые ему пришла в голову мысль, что чаша страданий, которую он может испить, однажды может переполниться. И вся ледяная вода в мире уже не сможет смыть его боль. И что тогда будет? Этого он не знал.
Среди убийц
Артакс спустился по лестнице, ведущей между террас. Дорогие фризы утонули в чертополохе. Один час — и все великолепие Кирны исчезло. Так быстро...
Пиратам не было до этого дела. Они целиком и полностью жили в настоящем, без прошлого, и не расставили даже часовых — настолько чувствовали себя в безопасности. Джуба считал это ловушкой, но Артакс был уверен, что их никто не ждет. Вполне вероятно, что у этой кучки головорезов нет даже общего предводителя.
Кое-где среди некоторых развалин были натянуты тенты из парусов. Артакс заметил нескольких жалких женщин, которые, очевидно, продавали себя. С берега доносились крики. Факелами был отгорожен круг, у самых корпусов кораблей, лежавших на берегу, словно выброшенные на берег морские чудовища. Двое мужчин дрались на дуэли, сотни глаз смотрели на разворачивавшееся действо.
— Тридцать девять кораблей, — прошептал Джуба.
Артакс задумчиво кивнул. Круг из факелов заворожил его.
На окруженную пламенем арену вышел воин с длинными светлыми волосами, пышной бородой, в кирасе, поножах и наручах из полированной бронзы. Фигура из золота. Может быть, об этом человеке говорил выживший? Единственный справедливый среди убийц?
— Мы посмотрим на это, — решил Артакс.
— Дуэль не на жизнь, а на смерть. Это может стать забавным. Таких развлечений недостает при дворе, и никто не осмеливается сказать тебе, как нынче стало скучно! Ты развлечешь нас, дашь посмотреть на свои смелые одиночные выходки?
«Ты не боишься, что я убью себя?»
— Боюсь — не то слово. Мы были бы очень счастливы, если бы тебе это, наконец, удалось и закончился бы этот бесконечный кошмар. Мы ни от чего не собираемся тебя более удерживать, а по мере сил будем поддерживать тебя на твоем саморазрушительном пути. С этого момента мы — твои самые верные союзники, крестьянин.
Джуба
оборвал его внутренний диспут.
— Ты собираешься пойти в эту толпу?
Артакс утвердительно кивнул. Нужно избавляться от этой привычки.
— Не тревожься. Там на нас никто не обратит внимания, Джуба. Все будут смотреть только на бой, который сейчас начнется.
— Тогда будем надеяться, что мы не окажемся в самом его центре.
Это уже похоже на Аарона.
— Ты все видишь в черном свете, — прошипел Артакс, проталкиваясь сквозь все увеличивавшуюся толпу. В своих грязных туниках они были заметнее, чем он предполагал. Большинство пиратов и наемников были одеты лучше, носили яркие роскошные одежды и вышитые дорогими нитками плащи, жемчужные серьги, пряжки с искусно вырезанными геммами или широкие браслеты. Лишь немногие выглядели бедно и имели только меч на поясе да пару сандалей.
— Что здесь происходит? — спросил Артакс худощавого, заросшего щетиной парня в широкополой соломенной шляпе, из-за пояса которого торчал впечатляющий ассортимент рукоятей ножей.
Мужчина скептично поглядел на него.
— Ты был с разведчиками, да?
— Именно, — с улыбкой кивнул Артакс. — Только сегодня прибыли.
— Вон тот светловолосый зарубил своего капитана. Он как с цепи сорвался! Что с него взять, варвар из Друсны. В голове ничего, кроме странных представлений о чести!
— Он хороший боец?
Пират рассмеялся, обнажив беззубую верхнюю челюсть.
— Только если не привязывать ему левую руку к спине. Он левша. Вообще-то его должны были казнить за убийство капитана корабля, но таким образом получится зрелищнее. Не хочешь поставить? Он сразится с братом убитого. Я в любом случае ставлю на то, что он получит первую рану прежде, чем я успею сосчитать до двадцати, — беззубый подмигнул ему. — Ну что, по рукам?
У Артакса не было ничего, что он мог бы предложить в качестве ставки.
— Ты ведь умеешь считать до двадцати?
— Конечно.
— Тогда рискни. Или трусишь?
— Нет. Я на мели.
— Я взял бы твой меч в качестве ставки, — не отставал пират.
Артакс покачал головой.
— Ты ведь не всерьез, правда? Без меча мне на корабле нечего делать. Они бросят меня на этом куске скалы.
— Могу тебе кое-что предложить. Ты получишь мой меч, если проиграешь. У тебя красивое оружие, — воин наклонился. Остальные тоже заинтересовались и с любопытством поглядывали на них.
— Совершенно особенная штука, твой меч...
Артакс молча обругал себя за глупость. У него меч бессмертного! Хоть он и обмотал ножны грязными обрывками ткани, рукоять и гарду натер зеленоватой пастой, чтобы золото стало похожим на плохо ухоженную бронзу, но пристального рассмотрения этот маскарад не выдержит. Парню достаточно лишь обнажить меч. Едва он увидит клинок, как тут же поймет, что держит в руках оружие, подобного которому не существует во всем Араме.
— Оставь мальчика в покое, — вдруг вмешался Джуба. — Сестра послала меня присматривать за ее мужем. Если ты не наткнешься, я заткну тебе глотку кулаком, чтобы ты потом высрал те последние пару зубов, которые у тебя еще остались.
Худощавый широко усмехнулся.
— Если твоя сестра похожа на тебя, то я могу понять, почему мальчик предпочитает отправиться на войну, чем исполнять свой супружеский долг, — слова его сопровождались хохотом.
— Как видишь, я не могу себе позволить спорить, — Артакс с сожалением пожал плечами, а затем отвел Джубу в сторону. Окружающие отпустили еще несколько насмешливых замечаний о его коренастой няне, но вскоре все уже смотрели на круг из факелов, а худощавый продолжал искать других желающих сделать ставку.
Тем временем светловолосому воину, как и обещали, притязали левую руку за спиной. В правой руке он сжимал меч с бронзовым клинком. Лезвие было зазубрено, и вообще было видно, что ухаживали за оружием плохо. В отличие от доспеха золотого мужчины. Вероятно, это был не его собственный меч. Артакс догадывался, что этот клинок выбрали для того, чтобы он сломался.
Под всеобщие ликующие возгласы вызвавший золотого ступил в круг. Молодой воин с длинными, тщательно намасленными волосами, у которого на щеках только начал пробиваться первый пушок. Но он был высоким и тренированным. Словно в насмешку над противником, он был вооружен только мечом и щитом, отказавшись от каких бы то ни было доспехов. Щит украшала жуткая морда, демон с волнистыми змеиными волосами и вываленным языком. Артакс не мог отвести взгляда от этого изображения. Может быть, щит зачарован? О подобном ему уже доводилось слышать. О рисунках, отвращающих прикасающиеся к щитам мечи.
Свет отражался от намасленного тела молодого воина. Он поднял оружие к небу.
— Смотрите, друзья, как я казню убийцу своего брата! А когда с кровавым делом будет покончено, я приглашаю вас выпить со мной. Я привел галеру, полную винных амфор. Пусть вино льется рекой, как только я перережу глотку этому псу и пошлю его слугой к своему брату, в вечную ночь.
Речь молодого воина была встречена с воодушевлением, и ликующие крики прекратились только тогда, когда в круг вышел пожилой мужчина с наполовину поседевшими косами на висках. Лицо его избороздили глубокие морщины, мышцы на его руках были узловатыми, словно корни, а кожа загрубела от непогоды и обвисла. Тем не менее, он излучал такой авторитет, что толпа умолкла без слов.
— Хочешь произнести последние слова, Володи? — поинтересовался старик.
Светловолосый поглядел на своего молодого противника.
— Я стою здесь, потому что не убийца я. Воин я! Я позволю тебе атаковать трижды, Айголос. Я тебя не трону. Но если к тому моменту ты еще не подохнешь, я вырежу сердце из твоей груди. Сделаю быстро. Будет почти не больно, мальчонка. Совсем как брата.
— На рассвете я прибью твою голову к форштевню своей галеры, болтун!
Ответ молодого показался Артаксу слабоватым. Интересно, сражается он лучше, чем ругается?
— Время для разговоров вышло, — звучным голосом выкрикнул старик. — Теперь пусть говорят мечи, чтобы боги могли решить, кому дарить милость, — он вышел из круга факелов и едва успел присоединиться к толпе, как Айголос устремился вперед, чтобы вонзить Володи меч в горло.
Светловолосый увернулся. Удар меча прошел на волосок от него. Какой-то он несколько неуклюжий, решил Артакс.
— Один, — крикнул Володи настолько громко, что, наверное, его услышали даже на самых верхних террасах покинутого города.
В глазах Айголоса появилось затравленное выражение. Он поднял щит, заслоняя от противника свой меч. Но это, похоже, произвело не слишком большое впечатление на друснийца. Слегка пружиня в коленях, он стоял в центре круга факелов и ждал следующего нападения.
Айголос медленно двигался по внешнему краю круга. Его поведение напомнило Артаксу львов в его дворце, которые иногда часами бродили по краю большой ямы.
Володи повернулся, не спуская с юноши глаз. Внезапно Айголос устремился вперед, пытаясь сбить друснийца с ног щитом. Бойцы с грохотом сшиблись. Володи был силен и устоял под ударом. Край щита со всего маху ударился о его бронзовый панцирь. Удар меча, нацеленный ему в горло, он отразил правым наручем, вместо того чтобы использовать для парирования меч.
— Два, — громко считал Володи.
Во всей бухте не было слышно ни звука. Только хриплое дыхание Айголоса пронзало ночь. На лбу у молодого воина выступил пот. Пот, который не мог быть вызван телесным напряжением.
Айголос поддел ногой песок, чтобы попасть в лицо противнику. Друсниец отвернул голову в сторону, чтобы уберечь глаза. Айголос воспользовался моментом и с криком прыгнул вперед.
Володи отклонился. Взвизгнув, бронзовый клинок скользнул по его нагруднику. Брызнула кровь. Володи застонал. Он получил ранение в левую руку. Ту, которую привязали к спине широким кожаным ремнем. Некоторые зрители вскрикнули. Битва, наконец, стала складываться в пользу парня.
Однако рана на руке друснийца, похоже, была не слишком глубока. Ему удалось отскочить от Айголоса. Вытянув клинок, воин стал в стойку.
— Три! — громко досчитал друсниец. Затем поднял левую руку. Кожаные ремни были перерезаны. — Ты сам разрезал мои путы, мальчонка. Думается мне, ты хочешь, чтобы я взял меч в другую руку. Правильно?
Юноша испуганно вздохнул и отпрянул.
Володи ринулся на него, занеся зазубренный меч высоко над головой.
Айголос поднял щит, чтобы защитить голову, и сам лишил себя зрения.
— Битва... — крикнул старый пират с косами на висках.
В тот же миг Володи оказался над юношей. Правым плечом он обрушился на щит и сбил Айголоса с ног. И пока тот падал, друсниец ухватился за край щита, нажал на него и нанес удар поверх края щита. Его клинок нашел незащищенное сердце юноши, который предпочел продемонстрировать свои намасленные мускулы, чем надеть нагрудник.
— Схватить друснийца! — крикнул предводитель пиратов. — Схватить его!
Повсюду раздавались крики. Факелы затоптали. Джуба обнажил меч и ринулся к площадке для боя. Широко расставив ноги, он заслонил друснийца собой.
— Тот, кто тронет моего товарища, умрет! — низким басом заревел военачальник. — Боги решили в пользу Володи!
— Он нарушил правила боя! — наперебой закричали сразу несколько мужчин. Артакс понял, что они больше разозлились из-за пари, чем из-за смерти парня. Бессмертный присоединился к Джубе, нагнулся и поднял меч умершего. Выставлять на всеобщее обозрение свой меч было глупо.
— Разве разумно было вмешиваться? — зашипел он, обращаясь к Джубе.
— Я подумал, что нужно хоть раз опередить тебя в совершении глупости. Я надеялся, что ты воспользуешься возможностью и растворишься в толпе.
— Вы кто? — закричал старик, перекрикивая шум. — С какого вы корабля?
— Это есть друзья! — объявил светловолосый друсниец. — Разве не видите? — Он рассмеялся. — Безумны, как все мужчины из Друсны.
— Это лазутчики! — Из задних рядов вперед протолкался мужчина. Штурман голубой галеры!
Артакс бросил бронзовый меч и опустил руку на рукоять своего меча.
— Этого мускулистого хвастуна я узнал! Три дня назад он выдавал себя за рыбака! Должно быть, они шли за нами.
Старик с косами обнажил меч. Дорогое железное оружие. Клинок, который могли выковать только в Лувии. Меч, созданный для того, чтобы ломать бронзу.
— Вы самые глупые лазутчики, которых я когда-либо видел. Вы умрете вместе с друснийцем.
— Вряд ли, — спокойно произнес Артакс. Настало время покончить с маскарадом. — Я Аарон из Арама, бессмертный, повелитель всех черноголовых. Я нахожусь под защитой Львиноголового — и вы навлечете гнев девантара на свои головы, если поднимете руку на меня. Каждому, кто сложит оружие, я подарю жизнь. Все остальные — можете прощаться с жизнью!
— Я помочился этому парню на голову! — Один из воинов голубой галеры подошел к штурману. — Похоже, он плохо перенес это. Бессмертный, от которого воняет дохлой рыбой! Похоже, солнце выжгло ему мозги.
Артакс обнажил меч. Серебристой дугой он обрушился на оружие старика. Раздался звук, похожий на звучание цимбал, и железный клинок князя пиратов разбился, как дешевая бронза.
— Какой же смертный может владеть мечом, созданным богами? — вызывающе крикнул Артакс.
Те, кто стоял достаточно близко, чтобы разглядеть странный узор на клинке в свете факелов, отпрянули. На оружии играл бледный зеленоватый свет, словно в нем все еще жил дух, которого он победил в Темной долине.
— Как три меча смогут справиться с тысячей? — Предводитель пиратов махнул рукой одному из мужчин, требуя оружие. Ему дали булаву, из каменной головы которой торчал бронзовый шип, похожий на длинный птичий клюв.
— Какое значение имеет количество клинков, если ни одно оружие, созданное человеческой рукой, не может убить меня? — Артакс взмахнул клинком, рисуя круг, чтобы каждый мог увидеть колдовской блеск.
— Это тот человек, на которого ты помочился? — неуверенно спросил предводитель.
— Клянусь Крылатой! Эти двое были в рыбацкой лодке. Они ведь и выглядят как рыбаки!
Князь пиратов проверил большим пальцем остроту своего бронзового шипа.
— Кто-нибудь здесь верит, что бессмертный позволит мочиться себе на голову? Эти двое — мошенники. Хвастуны! Меч украли. Тот, кто сумеет отнять его, может оставить его себе. Убейте их! — И с этими словами он взмахнул булавой, пытаясь попасть Артаксу в голову.
Меч бессмертного устремился вверх. Не встретив сопротивления, он прорезал деревянную рукоять. Каменная голова булавы отлетела в сторону. Оружие пробило бронзовый панцирь и глубоко вонзилось старику в грудь. Артакс потянул меч на себя. С ужасающим скрежетом оно выскользнуло из широкого разреза на бронзовом доспехе. Кровь полилась изо рта старика. Один удар сердца он еще, покачиваясь, держался на ногах, а затем рухнул.
Холодный зеленый свет на миг вспыхнул ослепительно ярко. Такой же свет, какой исходил от духа в горах. Он медленно затухал, возвращаясь в оружие. Неужели Зеленый дух, которого он атаковал, не побежден? Может быть, он стал пленником меча? Может быть, пьет души людей, которых убивает?
— Сложить оружие! — заревел Джуба. — Быстро! Не то он убьет каждого из вас!
Некоторые действительно побросали мечи. Другие просто отступили. Артакс не верил своим глазам. Неужели трое могут восторжествовать над тысячей? С помощью одних только слов? Он всем сердцем надеялся на это, не желая проливать больше кровь. Не хотел убивать даже одного, не говоря уже о сотнях. Если он вообще может это сделать. Каким бы зачарованным ни был его меч, пираты просто задавят его числом, если решат атаковать. До этого не должно дойти! Он сказал Джубе, что накажет их, и сделает это. Но убивать их он не хотел. Это был бы путь Аарона. А он придумает кое-что получше!
— Ну же, великий не славится своей терпеливостью! Сложить оружие! — пролаял Джуба.
Около дюжины пиратов бросились ничком на песок и принялись молить о пощаде.
— Падите в пыль, черви! — заревел теперь и друсниец. — Настал день мести за убийц. Разве я не говорил? Не один раз. Не два. Три раза говорил я! Того, кто убивает беззащитных, карают боги.
— Три раза говорил... — Артакс испуганно поглядел на светловолосого воина. — Три раза?
Володи кивнул.
— Да, да! Каждый раз, когда они сжигали флот, целиком и полностью, говорил я. Нужно отпускать мужчин без меча, которые никак не могут сражаться. Иначе честь — пшик. Кровь, пролитую у невиновных, нельзя смыть с рук даже в самой священной роще.
— Все три флота они...
— Конечно! Все лежит на дне моря. Корабли, мужчины, олово. Все!
— Убийцы! — закричал Артакс. — Я проклинаю вас! — Он видел это, перед мысленным взором. Горящие корабли, мужчин, молящих о пощаде. Он не знал, что это было — видение или предвидение. Но он представил это так отчетливо, как будто присутствовал при этом. — Убийцы!
Тысяча воинов отпрянула при виде его гнева. Он поднял окровавленный меч.
— Я проклинаю вас! Пусть души невинно убиенных преследуют вас до конца дней! Пусть ваши мертвые тела не найдут покоя и будут восставать из могил для отмщения.
Он широко взмахнул мечом.
— Вы все утратили право на свободу! Вы принадлежите мне! — Он взмахнул мечом, собираясь указать на золотого воина, когда что-то, зазвенев серебристым звоном, ударилось о клинок. К его ногам упала стрела.
Над просторной бухтой воцарилась тишина. Стрела у его ног отчетливо виднелась на фоне светлого песка. Внезапно Артакс почувствовал слабость. Гнев его утих. На клинке меча снова заиграл зеленый свет. Всего на миг, затем исчез.
— Вы спятили? — раздался голос Джубы. — Вы действительно думаете, что можете убить его? Разве вы не знаете истории об Аароне Бессмертном? О человеке, упавшем с неба и выжившем? Мужчине, в одиночку выступившем против духов Подземного мира? Аарон — бог среди людей, глупцы! Бог! Думаете, на этом острове найдется оружие, которое могло бы ранить его? Вы видели, как он просто отбросил в сторону нацеленную в его грудь стрелу. Видели, черви? И у кого из вас достанет сил тягаться с бессмертным? Я хочу голову этого стрелка. Немедленно! А затем подчинитесь. Может быть, однажды мой господин снимет с вас проклятие. А может быть, ему захочется этой же ночью убить каждого из вас и послать ваши души в качестве слуг погибшим морякам и гребцам. Решайтесь скорее, ибо Аарон не такой человек, как вы. Он бессмертный! Повелитель всех черноголовых! И я говорю вам, он не воздержан ни в гневе, ни в милости.
Речь оказала поразительное воздействие. Пираты сотнями стали бросаться наземь. А Артаксу по-прежнему было страшно. Приходить сюда было безумием. У него не было доспеха, стрела могла убить его. Даже если бы его только ранили, это означало бы конец всему. Пираты набросились бы на них и порубили на куски. А теперь эти убийцы ползают у его ног и целуют его воняющую тухлой рыбой тунику.
— Поразительно, крестьянин. Поистине поразительно. Мне интересно, сколько продлится твое везение.
Этот вопрос тоже интересовал Артакса. Как вышло, что стрела не смогла коснуться его? Дело в мече или ему действительно просто невероятно повезло? Позже, подумал он. Подумать об этом можно позже. Сейчас важнее другое.
— Назад! — набросился на мужчин Джуба. — Никто из вас не достоин даже взгляда бессмертного! Назад, вы, подонки!
— Ты должен сказать им, что они должны делать, — прошептал, обращаясь к нему, Джуба. — Им нужна задача... Они должны знать, какая судьба им предназначена. Неуверенность порождает мятеж.
Артакс понятия не имел, что делать с тысячей пиратов. Заслужили ли они такую жизнь? Может ли он использовать их В качестве оружия против Муватты?
— Ваша жизнь висит на волоске, убийцы! Вы все в моих руках! Но вы можете вернуть себе жизнь и свободу. Трижды сразитесь вы за меня там, где боятся сражаться другие воины. Тот, кто выживет в битве за меня, получит в награду монету из олова. Монету, какие чеканят только у меня при дворе. Она должна напоминать вам о ваших злодеяниях. Володи, единственного справедливого среди вас, я назначаю вашим полководцем. Тот, кто, придя ко мне, принесет три оловянные монеты и за кого замолвит слово Володи, будет свободен. Вы будете получать такую же плату, как остальные мои воины, но тех же прав у вас не будет. Я хочу, чтобы вы были первыми в битве и последними при отступлении, — он сделал паузу и обвел взглядом мужчин, сдавшихся на его милость. Которых он вынудил сделать это. К горлу подступила тошнота, но он откинул прочь угрызения совести. Аарон молчал, но Артакс и без того знал, что он скажет: хорошо, крестьянин.
Артакс вздохнул. Пираты собрались со всех концов света. Они были просто кучкой, беспорядочной и неумелой. Без морали. Может ли он доверять им? Или они сбегут при первой же возможности? Или, хуже того, переметнутся на сторону его врага, Муватты? Он знал, что посоветовал бы Аарон. Знал, как поступить разумно. Он должен пообещать сохранить жизни этим ублюдкам, привязать их к себе, а как только прибудет флот, казнить. Это было бы разумно. Это послужило бы устрашающим примером. И это удовлетворило бы вдов, отцов, матерей и детей убитых гребцов и моряков Оловянного флота. После резни, учиненной над священнослужителями, после этой казни в империи наверняка воцарился бы покой. Могильный покой. Но он не хотел быть таким, как Аарон, даже если ценой за это будет разумность. Злясь из-за того, что вынужден принять такое решение, он обратился к пиратам.
— Вы —выродки моря. Люди, о которых говорят с яростью, презрением или горечью. Люди, чьи поступки разрушили идеалы чести! Идите за мной и снова обретете честь. Сражайтесь за меня, и однажды на вас будут смотреть снизу вверх, поскольку вы стали храбрейшими из храбрых. Людьми, чьи имена будут произносить с почтенным трепетом. С первыми лучами солнца мы оставим Кирну. Но берегитесь! — Артакс поднял меч, чтобы все видели страшное оружие. — Этот клинок был выкован девантарами. Это меч богов. И он пьет души моих врагов. Я даю вам возможность заплатить за свои злодеяния и стать людьми чести. Но того, кто обманет меня, во второй раз я не прощу. Я буду преследовать его, а затем клинок мой вонзится в его тело, чтобы душа его была обречена на вечное проклятие! А теперь готовьтесь к отплытию! — Он обернулся. — Джуба, Володи! Следуйте за мной! Мне нужно поговорить с вами.
Артакс отвернулся и глубоко вздохнул. Он впервые совершенно осознанно угрожал смертным приговором, впервые использовал свою власть для того, чтобы сеять страх. Пока что это только слова. Пока что ни с кем ничего не произошло, попытался он успокоить себя. Все зависит от них.
Перед его внутренним взором на миг всплыло лицо Альмитры. Ее губы складывали непроизнесенные слова, а глаза, пристально смотревшие на него, были глазами Шайи. Не продавай свою душу, казалось, шептали ее губы. Береги себя.
Обязательно, хотел ответить он, но промолчал. Как он может обещать что-то, не зная, как сдержать клятву?
Он отвел Джубу и Володи немного в сторону от лагеря, к утесу, где находился разрушенный храм. По пути туда Джуба то и дело недоверчиво оборачивался, но за ними никто не шел. Пираты не пытались бежать.
Артакс опустился на поваленную колонну и поглядел на бухту. Многие мужчины остались стоять на месте, как вкопанные, глядели на них, словно не в силах были понять, что произошло.
— Они будут повиноваться моему приказу, Володи?
Светловолосый воин пожал плечами.
Этого я не знать. Но я знать, что я разобью головы тем, кто будет противиться тебе, бессмертный. Там много неплохих людей внизу.
— Убийца, который судит убийц, — иронично произнес Джуба.
— А ты кто? Воин, у которого руки в крови? Я только сражаться против мужчин с оружием в руке. Никогда не убивать женщин и детей. И стариков, и безоружных. Я никогда не продавать честь. А как насчет тебя?
Рука Джубы легла на рукоять меча.
— Ты намекаешь, что я такой же убийца и мародер, как ты? Берегись, ты...
— Оставь его, Джуба! Или хочешь командовать флотом вместо него?
— Пусть-пусть, битва, — вызывающе улыбнулся Володи. — Я нет в опасности. Никогда не проигрывать битву. Вы увидите!
Артакс поднял руку, пытаясь остановить Джубу.
— Оставь его. Он теперь такой же полководец, как и ты.
Глаза Джубы метали молнии. Артакс понял, что обидел воина.
— Может быть, он и полководец, но это единственное, что у нас есть общего! — произнес Джуба, спокойно и угрожающе тихо. Затем он отвернулся и тоже стал глядеть на бухту, давая понять, что больше не произнесет ни слова.
Бессмертный вздохнул. Продолжать разговор было бессмысленно. Может быть, поступки Володи когда-нибудь настроят его на более миролюбивый лад. Или его недоверчивость найдет свое подтверждение...
— Откуда ты, Володи?
— Из сердца лесов я, — в его голосе вдруг зазвучала печаль. Его задиристость угасла. — Они широкие, словно море, леса. Сейчас время, когда падают первые листья. Весь лес скоро станет как золото. Я из Друсны. Вынужден был уйти, потому что не мог править в своих землях, когда умер отец. Я младший сын. Мой брат Бозидар будет новым князем. Моему брату всегда везет. Его не ранят в бою. Всегда выигрывает в кости. И довольно одной улыбки Бозидара, чтобы завоевать сердце женщины. Ему всегда улыбается удача, моему брату.
— Как такой человек как ты попал к этим головорезам? — спросил Джуба.
Володи, извиняясь, пожал плечами.
— Говорили, хорошие воины могут заслужить меч из железа, — глаза его вспыхнули. — Меч из железа — величайшее сокровище! Только у князей бывает!
— А кто пообещал тебе железный меч? — не отставал Ар- такс. — Лувиец?
— Нет. Слышать по рассказам наемников. Была война с Валесией. Мы сражаться с Аркуменной, он — ларис Трурии. Великий воин и полководец, Аркуменна. Победить нас Аркуменна, и две плодородные долины Друсны стали платой за победу. Когда же закончились бои, многие воины отправились на Белое побережье. Дал нам Аркуменна деньги, чтобы мы быстро покинули Трурию на кораблях. Были мы наемниками обоих войск. Молодые парни, с гордостью в крови и пустой головой. Хотел побыстрее сплавить нас из Трурии. И прибыли мы все на Эгилы. Еще во время войны с Трурией слыхал я, что пиратские князья ищут воинов и очень богаты.
— Во флоте есть люди из Лувии?
— Не знаю точно. Люди отовсюду есть... Кто зарабатывает деньги мечом, желанный гость на Эгилах. Поначалу у меня вскипела кровь, как увидел я дворцы пиратских князей, — он сплюнул. — Дворцы! Ни у одного не было крыши из золота, как говорили. Не было каждый день мяса жареных быков. Не дали нам даже задатка. Только еду и кров. Кто хотел взять женщину в желтом платье, должен был платить своим серебром. Сильно злились воины! Но потом была первая каперская вылазка. Князья не сказали, какая цель, — Володи рассмеялся. — Не то мужчины не ходили бы! Мы напали на военную гавань в Лувии. Ребята так удивились. Мы смогли украсть у них галеры, доспехи и три полных сундука серебра. Пришлось несколько своих кораблей пробить, ибо не было достаточно мужчин на весла. А потом мы снова вышли из гавани на боевых галерах Лувии.
Артакс поглядел на Джубу.
— Нападение на Лувию? На военную гавань!
— Ни о чем подобном не слышал, — сказал Джуба. — Пара рыбацких деревень и небольшие прибрежные города. Но военная гавань? Этого не может быть!
— Но это правда! — возмутился Володи. — Совершенная правда! — Он указал на бухту. — Вы только посмотрите на корабли. Хорошие, большие корабли. Спросите у мужчин, у одного, у десяти. Все расскажут мою историю!
Артакс поглядел на бухту. Не сходится! Только Лувии могло быть выгодно потопить Оловянные флоты. Но они ведь не станут заключать сделки с пиратами, которые напали на их гавань? Артакс снова переглянулся с Джубой. Его полководец тоже покачал головой. В этом нет смысла!
— А что было потом?
Володи громко расхохотался.
— Мы повторили это, потому что так хорошо получилось! На этот раз мы нашли всего семь кораблей, но еще больше серебра, вина и других сокровищ. Галеры были так перегружены, что едва не перевернулись, когда мы убирались оттуда. Должно быть очень неприятно для флота Лувии, когда приходят пираты и обкрадывают их.
— Что было дальше?
— Князья совещались наедине. Они приняли решение, что нападаем на оловянные корабли и разрушаем все, ничего не беря. Многие мужчины недовольны этим, потому что никто не может понять это. Я уверен, ты найдешь слитки олова на кораблях. Каждый украл немного. Не все на дне моря. После каждого нападения было серебро... Несмотря на это, настроение у людей плохое. Мы разбойники, не воины. Если пират не грабит, а бросает добычу на дно моря... Этого никто не понимает! Это как работа воинов. Приходишь, убиваешь врага и ничего не спрашиваешь. Нужно, чтобы люди делали вещи, которые понимают, и они сделают это хорошо, — он выжидательно посмотрел на Артакса. — Ты мне сейчас сказать, что люди должны делать для тебя?
— Ты умеешь управлять колесницей?
Друсниец скривился.
— Только научился грести в такт. Мы должны оставить корабли?
— Вы по-прежнему будете разбойниками, но уже не на море. И вы будете убивать только тех, кто встанет против вас с оружием в руке. Вот что можешь сказать своим людям. И что на этот раз мечи из железа — не просто обещание. Лучшие из вас получат их. А теперь иди. Мне нужно кое-что обсудить с моим военачальником.
Володи поднялся.
— Среди мужчин там, внизу, есть еще пиратские князья? — спросил Джуба.
Светловолосый покачал головой.
— Уже нет. Король с Мечом духов лишил души единственного. Теперь я идти. Должен омыть тело и душу. Душа мертвого мужчины не должна последовать за мной в новую жизнь, — он коротко поклонился Артаксу, а затем стал спускаться по склону.
Артакс дождался, пока он уйдет за пределы слышимости.
— Наемник! Он пойдет со всяким, кто пообещает ему железный меч. Верности можешь от него не ждать.
— Думаю, в нем заложено больше... Очистить душу. Странное верование. И нападения на лувийские гавани... Это загадочно. Похоже, они стали такими же жертвами, как и мы.
— Муватта — не жертва! Он — подлый негодяй, и тот день, когда я видел, как ты сделал его кастратом, был одним из лучших в моей жизни. Цена за это — война и поле, усеянное трупами. И ты думаешь, что этот человек будет смотреть, как парочка немытых пиратов дважды нападает на опорные пункты его флота? Если бы это было так, море здесь кишело бы лувийскими галерами, а из большинства сидящих внизу сделали бы поживу для чаек, насадив их на тараны своих галер. Муватта разыгрывает большой спектакль, как и все кастраты! Вот и все.
Но Артакс подозревал другое. Он был уверен в том, что под шлемом-маской бессмертного давно уже не тот Муватта, которого он так сильно ранил в Золотом городе. Но эту тайну лучше оставить при себе, иначе, возможно, Джуба спросит себя, не произошло ли подобное с Аароном после падения с неба.
— Боюсь, я не совсем понимаю ход твоих мыслей, друг мой. Какой спектакль разыгрывают перед нами?
— Пираты Эгильских островов были кучкой кое-как вооруженных головорезов. Заноза для мореходов, но никакой опасности для Оловянных флотов. В Лувии они получили все, что им было нужно. Корабли получше, оружие, доспехи и серебро. А «горемычных» лувийцев застали врасплох! Дважды! И они не осмеливаются послать свой флот, чтобы разобраться с пиратами? Володи может думать, что хочет, — это не были особенно удачные нападения. Это была передача оружия! Лувийцы снарядили пиратов настолько, что они оказались способны атаковать наши флоты. Но перед лицом девантаров они такие же несчастные жертвы, как и мы. Никто не может упрекнуть их, что они натравили на нас пиратов.
Артакс поразился способности Джубы разложить по полочкам хитрый замысел врага. Его аргументы казались вполне убедительными.
— Не нужно было мне убивать старика. Он наверняка знал.
— У тебя не было выбора. Он должен был умереть, иначе нас бы убили. Посмотри на это с другой стороны. Теперь у тебя есть войско, которое оснастил наш враг.
Артакс закрыл глаза. Он чувствовал бесконечную усталость, чувство ликования полностью улетучилось. Мог ли он спасти моряков Оловянных флотов? Мог ли он предвидеть, что произойдет? Должен ли он был спустить на воду свой флот, вместо того чтобы отправляться в одиночку в рыбацкой лодке на поиски пиратов? Возможно, они опоздали бы и в этом случае. Если бы была морская битва с пиратами, они смогли бы только отомстить за потерянные флоты. И на дне морском осталось бы лежать еще больше кораблей и мужчин. Неужели нет возможности прервать вечную череду убийств и мщения?
— Что ты собираешься делать с пиратами? — прервал его мрачные размышления Джуба.
Артакс продолжал сидеть с закрытыми глазами. Он представил себе широкую равнину.
— Я пошлю их на море из травы и пыли. Я перенесу войну к Муватте. И нанесу удар в самое больное место.
Джуба расхохотался.
— Такой опыт у тебя уже есть, — сказал он.
Воспитывающий витраж
Нандалее библиотека не нравилась. Иногда ей казалось, что комнаты Белого чертога давят на нее. В библиотеке это чувство было особенно сильным. Может быть, все дело было в запахе или вечно одинаковом свете янтаринов? Солнечный свет никогда не проникал в эти комнаты. И очень редко забредали сюда ученики.
И, тем не менее, Нандалее оттягивала визит в библиотеку до поздней ночи. Эльфийка хотела быть совершенно уверенной в том, что она будет одна в этой крипте погребенного знания.
Нандалее шла извилистым путем, уходя все глубже и глубже в лабиринт из засыпанных пылью шкафов, старых фолиантов и свитков. Интересно, сколько животных распрощались с жизнью ради гор пергамента, сложенных здесь? И стоят ли слова, записанные на их коже, того, чтобы храниться вечно?
Она знала, что Бидайн проводит здесь много часов. Сама Нандалее предпочитала уходить в лес. В свое укрытие. Но Гонвалон приходил все реже. Она знала, что он любит ее, но, несмотря на это, избегал ее. Как только они оказывались в обществе других, он становился таким холодным и отстраненным, что никому и в голову бы не пришло, что они могут быть вместе.
Нандалее не верила в проклятие, которое, как думал наставник, висело над его головой. Она держит свою судьбу в своих руках. И она не предначертана.
Она вошла в комнату с книгами, о которой рассказала ей Бидайн две ночи тому назад. Увидев витраж, она тут же поняла, что ее подруга имела в виду. Нандалее почувствовала силу, с которой он притягивал ее, заставляя не отводить взгляд.
Она попыталась сосредоточиться на том, чего хочет. Ей не хотелось попасть в какое-то определенное место. Она хотела к... кому-то определенному? Нет, это не совсем верно. Тот, к кому она хотела, никогда не являлся в своем истинном облике. Нандалее не знала слово силы, с помощью которого можно было пользоваться волшебной силой витража. Однако она пришла сюда, в отчаянной надежде на то, что Темный почувствует ее присутствие и сам установит связь. Она будет стоять здесь и ждать. Ждать долго. Она охотница, она умеет ждать.
Но она не ждала, она смотрела. Витраж притягивал. Вопреки собственной воле, она сделала шаг к нему. Нандалее вспомнила о страшных историях, рассказанных ей Бидайн. О том, что этот витраж может проглотить ее, чтобы сделать частью себя. Она почувствовала, как в комнате что-то изменилось. Стало холоднее. Ощутимо холоднее.
Сама не желая того, Нандалее подошла ближе. И еще один шаг. Раздался тихий звенящий звук, в витраже что-то сдвинулось! Отдельные цветные стеклышки растягивались, борясь с теснотой своих золотых обрамлений. Крохотные руны искривились и распались, словно золото начало таять.
От холода дыхание застывало облачками у губ Нандалее. Тонкие волоски на ее руках встали дыбом. Что-то пробудилось в этом витраже. Внезапно он стал чем-то большим, чем просто стеклом и золотом. Витраж смотрел на нее! Он касался ее Незримого ока, хотел распахнуть его и показать ей вещи, которые сведут ее с ума, — Нандалее внезапно осознала это со смертоносной уверенностью. Нельзя было приходить сюда!
Нандалее зажмурилась, но это не помогло. Она по-прежнему смотрела на витраж. Его изображение прочно укрепилось в ее памяти — и стеклышки зашевелились. Изображение сопровождал отвратительный треск, проникавший через уши до самых костей.
Эльфийка зажала уши руками. Тщетно! Избавиться от этого звука было невозможно. В гневе Нандалее закричала. Она хотела заглушить звук. Она будет бороться, не сдастся так просто. Она разрушит витраж! Она побеждала троллей — она не позволит какому-то проклятому витражу поставить ее на колени. Навстречу ей ударил ослепительный свет, настолько яркий, что ей показалось, будто в глаза ей вонзили раскаленные иглы.
Назад! — подумала она, но вместо этого сделала еще один шаг навстречу витражу. Она была полностью во власти его чар.
Она хотела схватиться за кинжал. Вонзить клинок в поток из света, но не сумела даже дотянуться рукой до пояса. Вместо этого она сделала еще один шаг вперед. И еще один. Ее тело, это хорошо натренированное оружие, на которое она всегда могла положиться, перестало повиноваться ей! Нандалее никогда в жизни не испытывала такого страха.
Нандалее по-прежнему не осмеливалась открыть свое Незримое око. Она опасалась, что в этом случае неизвестная сила окончательно захлестнет ее. Пока что она могла защититься, по крайней мере от того, что хотел показать ей витраж.
Мрачные картины. Бездны, полные ужаса. Если она мысленно сделает хотя бы шаг в сторону этой силы, безумие поглотит ее.
Витраж превратился в кружащийся водоворот света. Бледное облачко пара у ее губ затянуло внутрь.
Нандалее отчаянно пыталась вспомнить уроки Парящего наставника. Как можно оборвать заклинание? Нужно освободить душу. Это первый шаг. Отойти от всего и стать недосягаемой для реальности на острове воспоминаний. Она подумала о Гонвалоне. В животе образовалось приятное теплое чувство, когда ей удалось вызвать в памяти его лицо, почувствовать его губы на своих устах.
Движение рывком вернуло ее к реальности. Ее рука дернулась вверх! Она протянула руку к витражу.
— Нет!
Никто не услышал ее крик. Нельзя ей было приходить сюда. По крайней мере, в одиночку. Теперь ее пальцы находились на расстоянии всего дюйма от кружащегося света, и звук летящего стекла донесся до ее ушей. Она быстро представила себе вращающиеся осколки стекла с острыми, как ножи, краями.
Образ Гонвалона померк, остался только страх. Витраж победил.
— Нет, — прошептала она — и коснулась витража. Брызнула кровь, когда обрубленные кончики ее пальцев по одному стали падать на пол. А затем витраж поглотил ее.
Кровавый след
Бидайн устала. Как и каждое утро. Она ненавидела тащиться на пробежку. Несмотря на то что эльфийка тренировалась уже столько лун, ей по-прежнему становилось плохо. Просто теперь до этого момента проходило больше времени. Она цеплялась за смутную надежду на то, что когда-нибудь, через пару лун она добьется того, что сумеет вернуться в Белый чертог прежде, чем наступит тошнота. Впрочем, она подозревала, что в этом случае ее наставник увеличит дистанцию забега. По крайней мере, с легким оттенком гордости подумала Бидайн, Нандалее уже не приходится носить ее. Теперь она возвращалась на своих двоих! Хотя... Девушка невесело улыбнулась. Жалкая гордость: радоваться тому, что она уже не падает в обморок, а всего лишь выворачивается наизнанку.
Проклятые пробежки! Каждый день начинать именно с того, чтобы напоминать ей о том, что получается у нее хуже всего? Она недовольно вышла на крыльцо и пошла к лужайке, на которой они встречались каждое утро. Она прошла мимо нескольких других учеников, опустив взгляд, ни с кем не здороваясь. У некоторых даже настроение хорошее! Как можно быть в хорошем настроении до восхода солнца?
Стояла дождливая погода. При каждом шаге лужайка издавала чавкающий звук. Дорога, по которой они бегали, — сплошная грязь, каждый шаг будет стоить двойных усилий. Нандалее каким-то образом удавалось бежать легко, неважно по какой дороге. Бидайн пока еще не могла понять, что это: интуитивные чары или просто ловкость.
Гонвалон уже пришел. Рядом с ним стояла Ливианна. Вот уже две недели ее наставница тоже приходила на пробежки, и, несмотря на то что она постоянно подчеркивала, что в физическом смысле никогда не сможет тягаться с другими драконниками, она тоже с легкостью заканчивала беговую дистанцию.
— Где Нандалее? — мимоходом поинтересовался Гонвалон.
Бидайн пожала плечами.
— Не знаю, — она поймала себя на противной мысли, что ее подруга тоже может иногда проспать. Кто знает, где она была ночью? Она слишком много бродит по окрестным лесам! Бидайн знала, что Нандалее по-прежнему занимается стрельбой из лука, хотя всего несколько дней назад объявила, что попытается стать скульптором.
— Ты можешь привести ее? — В голосе Гонвалона слышалось легкое раздражение.
Бидайн вздохнула. У Нандалее была привычка спать обнаженной. С другой стороны... Если не слишком торопиться, то будет уже слишком поздно, чтобы в это утро делать полную пробежку. Приветливо улыбнувшись, она тронулась в путь и, как только скрылась из виду, перешла на медленный прогулочный шаг. Плохое настроение как рукой сняло. Наконец-то этим утром ее не будут мучить! И все неприятности достанутся Нандалее за то, что она не пришла на пробежку.
Бидайн взобралась по ступеням на верхний этаж, по привычке окинув взглядом обширную коллекцию мечей. В первую очередь она обратила внимание на то, какого оружия не хватает. Семь мастеров были на задании, и большинство из них она никогда не видела в Белом чертоге. Интересно, чем они сейчас заняты? Ливианна хранила молчание о задачах драконников, как и Гонвалон ничего не рассказывал Нандалее о конкретных целях их обучения. Она знала только, что однажды будет убивать врагов небесных змеев. Но кто эти враги?
Бидайн брела по коридору. Думала о том, как часто Нандалее вытаскивала ее из постели ехидными замечаниями. Интересно, что она теперь скажет?
«Доброе утро, соня», — это слишком мягко. Может быть, низким басом:
«Плохое начало дня для тебя, лучница!»
Она поглядела на защитные знаки от кобольдов, вырезанные на двери Нандалее, и усмехнулась. Она любила свою мятежную подругу. Нандалее делала такие вещи, о которых другие осмеливались только шептать.
— Подъем! — Бидайн распахнула дверь и увидела пустую кровать. У стены стояли прислоненные лук и колчан. Значит, Нандалее отправилась не на охоту.
Она подошла к кровати и сунула руку под простынь. Холодная. Значит, она встала давно. Пип, спрятав голову под крыло, сидел на окне.
Бидайн охватило нехорошее предчувствие. Это было так непохоже на Нандалее — не выйти на утреннюю пробежку. Бидайн вспомнила о разговоре, который они вели шепотом три дня назад. Как они сидели вместе в этой комнате. Нандалее рассказывала страшные истории о троллях. Вещи, которые якобы видела собственными глазами. Она не захотела отставать от подруги. В очередной раз. И поэтому она рассказала ей о таинственном витраже в библиотеке. О своей встрече с Ливианной и о том, что она пытается выучить тайное слово силы, позволяющее любому посмотреть сквозь витраж и увидеть место, где когда-то бывал. Конечно, она не сказала Нандалее слово силы! Неужели Нандалее пошла в библиотеку? Бидайн еще раз поглядела на лук. На ночные прогулки подруга всегда брала его с собой. Значит, она не покидала Белого чертога.
Может быть, всему есть самое банальное объяснение, сказала себе Бидайн. Но нехорошее чувство усиливалось, устроившись в животе, подобно колючему шару.
Она закрыла дверь в комнату Нандалее и пошла обратно в большой зал. На лестнице ей встретилась Ливианна.
— Ну? Что с ней?
— Ее нет, — прошептала Бидайн. — Может быть... она у спрятанного витража...
Наставница нахмурила лоб, повернулась и без лишних слов стала спускаться по лестнице. Бидайн пошла за ней.
В библиотеке все было, как всегда. Запах пыли и пергамента, теплый, янтарный свет янтаринов, их шаги в тишине. Но когда они вошли в комнату, где на стене таился похожий на око витраж, Бидайн сразу поняла, что ошиблась. Повсюду была кровь. Капли крови на полу. Кровь на золотой раме витража. Кровь на потолке комнаты!
— Она была здесь, — спокойно констатировала Ливианна.
Бидайн хотела подойти к витражу, но наставница удержала ее.
— Нет! Что-то изменилось! Разве ты не чувствуешь? Держись подальше отсюда. Никогда не приходи сюда больше.
Бидайн неуверенно посмотрела на витраж. Она не осмеливалась взглянуть на артефакт Незримым оком.
— Там есть... новый кусок... стекла? — Ее голос был тих, он прерывался. Силы
не было. Только она виновата в том, что Нандалее пошла к витражу. Зачем только она рассказала о нем подруге!
Ливианна забеспокоилась.
— Есть ли новый кусок стекла? Не знаю. Но я чувствую, что витраж изменился. И совершенно очевидно, что он пил кровь Нандалее.
Послышался негромкий треск.
— Выходим! — приказала Ливианна. — Он просыпается! Сейчас он хочет получить тебя. Между тем, что здесь произошло, и тобой есть связь, не так ли?
— Да, — прошептала Бидайн. Громко всхлипнув, она выскочила прочь из библиотеки, прочь от жуткого витража и прочь от крови своей подруги. Она пробежала всю утреннюю дистанцию, ни разу не остановившись. Она мертва, думала она, делая каждый шаг. Нандалее мертва. И я убила ее.
Книга вторая
ЗЕЛЕНЫЙ СВЕТ
Сомнительная сделка
Раны Нандалее кровоточили. Каждая клеточка ее тела болела. Она понятия не имела, где находится. Полная темнота. Из последних сил она боролась с приступом паники, превращавшей ее в заблудившееся, жалкое хнычущее создание. Всего несколько мгновений назад девушка была в библиотеке, а затем ее охватило такое чувство, как будто она падает между стенами, утыканными ножами. Как будто ее схватило что-то чужое, бесплотное.
Эльфийка закрыла глаза. Подключила все остальные чувства. Здесь было жарко. Вода, в которой она стояла, была теплой и доходила ей чуть выше колен, от нее исходил затхлый запах.
А потом она услышала, как что-то закапало. Кровь из ее ран!
Она вытянула вперед обе руки и стала ощупывать темноту вокруг себя. Ее левая рука коснулась чего-то. Нандалее одернула руку, которую сковало палящей болью. С кистью что-то неладно! Она подняла ее к самым глазам, но ничего не увидела. Нандалее подносила руку все ближе и ближе к лицу, пока не коснулась лба. Девушка застонала от боли и вспомнила — последнее, что она видела, прежде чем витраж затянул ее, — отрезанные кончики пальцев!
Нандалее стало дурно. Она покачнулась, ударилась плечом о стену и замерла. Она не имеет права сдаваться. Нельзя позволить боли и отчаянию одолеть себя!
Она осторожно стала пробираться ощупью вдоль стены. Место, где она оказалась, не было похоже на пещеру. Один раз ей показалось, что она нащупала сквозь ткань рукава швы каменной кладки. Кроме того, пол, несмотря на затопление, был очень ровным. Кровь залила ее левый глаз. Ей приходилось то и дело моргать, чтобы видеть. Нандалее чувствовала слабость. Неужели капля за каплей она утрачивает кровь? Ей было известно о медленно подкрадывающейся смерти от потери крови. Будучи охотницей, девушка часто видела, как дикий кабан или олень еще продолжает брести, а потом падает замертво. Может быть, теперь пришло ее время погибнуть таким образом? К затхлому запаху воды примешался новый аромат. Определить его она не могла. Он был приятным, как запах ладана... Но, тем не менее, другим.
Нандалее прислонилась спиной к стене и медленно опустилась на колени. У нее ужасно кружилась голова. Где же это она оказалась? Вода была приятно теплой и немного вязкой, как будто в ней жили водоросли. Как небольшой пруд под раскаленным солнцем.
Из последних сил она поднялась и заставила себя идти дальше. Появился новый звук. Здесь кто-то есть. Совсем рядом. Вдалеке плясал огонек света. Оранжевый. Дрожащий.
Нандалее побежала. Там были еще голоса. Мелодичные и ясные голоса. Они сливались друг с другом, словно пел хор. Вот только каждый из голосов выводил свою песню. Путь к свету казался бесконечным. Она дважды спотыкалась и падала в затхлую воду. Силы оставляли ее. То, что начиналось как бег, превратилось в слабое пошатывание, со все большими перерывами. Во рту она чувствовала привкус собственной крови. Оглушительная слабость охватила все ее тело. Ей хотелось, чтобы теплая вода сама понесла ее. Закрыть глаза. Всего на миг, чтобы потом с новыми силами проделать последний отрезок пути. До оранжевого светящегося огонька уже было подать рукой, а хор чужих голосов убаюкивал ее. Она не понимала ни слова, ни один из языков, которые ей доводилось слышать, не был похож на этот стоголосый речитатив.
Нандалее сжала правую руку в кулак. Искалеченные пальцы пронзила жгучая боль. Девушка тут же осознала, что этой рукой, без подушечек на пальцах, она никогда не сможет снова натянуть тетиву. Витраж отнял у нее самое ценное. Единственное, что получалось у нее лучше всего. Боль превратилась в гнев. Девушка поднялась. Ей хотелось узнать, где она оказалась, хотелось выкричать всю свою боль в лицо своим поющим мучителям. Даже если это будет последнее, что она сделает в своей жизни.
Еле переставляя ноги, Нандалее вышла в просторный зал. Факелы и жаровни отбрасывали на стены и колонны неровный пляшущий свет. По колено зал был залит водой. Моргая, лучница оглядела поющих. Странные создания, похожие на эльфов, и, тем не менее, причудливые, иные. Из лба у них росли длинные, загнутые далеко назад рога. А ноги у них были как у газелей! Суставы не на месте. И среди них были только женщины! Одна из них стояла настолько близко к ней, что, вытянув руку, Нандалее могла бы коснуться ее. Глаза поющей настолько сильно закатились назад, что виден был только белок. Она была полностью погружена в медленный речитатив. Мягкий бархатистый голос приглушил гнев Нандалее.
Все поющие были обнажены. И в то же время — нет. Они были одеты в яркие, кричащие цвета. Их тела были разрисованы. Поразительные узоры из белого, багряного, темно-синего и светло-серого цветов покрывали их загорелые тела. Между ними лениво плавали полосы дыма. Он вился меж их разукрашенными телами синими, прозрачными змеями. Он плыл из середины огромного зала, где между массивными колоннами на постаменте сидело что-то черное и блестящее. У дыма был такой приятный аромат... такой приятный...
Блестящее нечто шевельнулось. Нандалее увидела огромную змею с телом толщиной со ствол дерева, наполовину скрытым в дыму. Внезапно поющие умолкли. Словно по безмолвному приказу все они повернулись к ней. Глаза их остались такими же белыми... Нет, перламутровыми. Они слепы, все до единого.
— Вы?
Жар пронизал все ее тело, дым улетучился, открывая ее ошибку. Там извивалась не змея, а длинный чешуйчатый хвост.
Хвост дракона. Он был большим. Невообразимо большим. Еще больше, чем небесные змеи, с которыми она встречалась.
— Вы удивлены, госпожа Нандалее.
Голубые глаза пристально смотрели на нее.
— Идите сюда. Идите ко мне.
Эти глаза! Это глаза того эльфа, которого она встретила в пещере небесных змеев.
— Ты — Темный, — прошептала она. Значит, витраж действительно привел ее к нему.
Он вытянул вперед одну из лап, лба ее коснулись острые, словно ножи, когти.
— Итак, ничего не изменилось.
Нандалее не могла выдержать его взгляд. Она поглядела на черную воду, встретилась там с его отражением — и увидела себя! Лицо ее было изуродовано порезами, кончик носа изранен, одна из бровей превратилась в открытую рану. Она в ужасе осмотрела свои руки... Кончики пальцев. Эльфийка всхлипнула — ее руки!
— Как вы нашли дорогу сюда, дитя альвов? — Голос дракона не терпел мыслей, не относящихся к нему. Нандалее уже не могла держаться на ногах. Силы ее иссякли.
— Это ты привел меня сюда... Я...
Тело ее пронизали пляшущие языки пламени. Дракон смеялся!
— Вы ошибаетесь, милая моя. Ваша инаковость действительно занимала меня, но какое-то время я совсем не думал о вас, — его лапа с когтем снова опустилась, мягко коснулась ее головы, и после горячего потока его мыслей ее пронизывал теперь лишь холод. Она снова с трудом поборола тошноту, а затем холод уступил место приятной усталости.
Его хвост извивался, полируя скалу.
— Как вы нашли дорогу ко мне? Отвечайте! — приказал он, и девушка рассказала ему о Бидайн, о комнате в библиотеке, о витраже и проклятии Гонвалона.
Темный покачал своей массивной головой, а затем устремил взгляд на эльфийку. Его холодные голубые глаза не отпускали ее. Он обнажил зубы, ослепительно белые, острые шипы, каждый длиной с ее руку. Он был охотником. Хищником. Самым могущественным хищником из всех, кого она видела. И в то же время существом, разум которого хранил в себе бесконечно больше знания, чем во всей библиотеке Белого чертога. И впервые в жизни Нандалее поняла сущность драконов. Их силу. Их ум. Их красоту.
Темный мягко подтянул ее когтем ближе к себе, и она не стала сопротивляться.
— Вы опасны, — объявил змей. —
Опасны, страстны и в целом очень необычны.
Нандалее ничего не поняла. Она не опасна, она в опасности. Она искалечена, вырвана из своего времени. И она пришла сюда не для того, чтобы угрожать ему, а чтобы попросить у него помощи. За свою дерзость она заплатила высокую цену. Шрамы этой ночи носить ей до конца своих дней.
— Никогда еще молодая эльфийка из Белого чертога не проходила этим путем. Нодон и его драконники, которые сторожат меня в крепости высоко в горах, пришли бы в ужас, если бы узнали, как легко вы прошли мимо них.
— Легко? — прошипела она, протягивая к нему руки. — Это ты называешь «легко»?
Он посмотрел на нее внимательно, почти с любовью.
— Я остановил кровотечение, но шрамы на кончиках пальцев и на лице останутся, милая моя. Эти зарубки на вашем теле будут напоминать вам о вашем же безрассудстве, за которое вы поплатились своей красотой.
Мысль о том, что она изуродована навеки, захлестнула ее волной. Как она будет выглядеть потом? Будет ли Гонвалон любить ее? Лицо со шрамами? Почему дракон не исцелил ее? Это ведь в его силах! В ней вспыхнула ярость. Это она безрассудна и капризна? Она?
— В чем мое безрассудство? — накинулась она на Темного. Она охотница, как и он. И она не позволит ему смеяться над собой. Даже если это принесет ей смерть. — Я не сделала ничего безрассудного! Проклятый витраж заманил меня — а потом попытался убить!
Дракон пристально посмотрел на нее. Во взгляде его не было гнева. Скорее сочувствие.
— Вы действительно верите в это, не так ли, маленькая эльфийка?
«Маленькая эльфийка!»
— Это правда!
И снова внутри зажглось пляшущее пламя. Оно щекотало, вместо того чтобы ранить ее. Глаза Темного сверкали, как небосклон над степью Карандамона.
— Да, правда. Так легко клясться. С такой страстью. Правда в том, что ваша подруга рассказала вам о витраже и пробудила ваше любопытство. Правда и в том, что вы не знали слово силы. Но вы имели представление, чего можно ожидать от витража — как хорошего, так и плохого. И было в вашем сердце желание, которое было сильнее вашего страха. С этим желанием в сердце вы пришли в потайную комнату и подчинились чарам витража. Как это назвать? Наглой заносчивостью? Переоценкой собственных сил?
Она положила руку на сердце и потупила взгляд. Его мысли заставили что-то зазвучать внутри нее, что-то, что она не могла назвать, и гнев ее улетучился.
— Я клянусь, что действовала из благородных побуждений, а не из тщеславия и не ради собственной выгоды. Тем не менее, я была наказана, — она снова протянула к нему руки. — Я охотница. Мои руки — мой инструмент. Я не совладала с витражом. Он оставил мне жизнь, но отнял у меня мое предназначение. И ты хочешь сказать, что я сама это сделала? Бред! — Она снова подняла голову и вызывающе поглядела на него. Гнев вернулся, и девушка упрямо расправила плечи.
В глазах дракона вспыхнул гнев.
— Да, вы сами сделали это. Вы стоите здесь, несмотря на то что витраж не хотел приводить вас сюда, вы здесь, хотя я не звал вас. И если бы я не был готов терпеть вас здесь, вы давно уже отправились бы в приют для душ, готовясь облачиться в новую плоть и родиться снова, — его ответ пронзил ее, словно огненная буря. Эльфийка невольно отступила на шаг. Неужели она сошла с ума? Как она могла осмелиться дразнить перворожденного?
— Так что же привело вас ко мне? — спросил он уже мягче.
Некоторое время она боролась с собой, а потом рассказала о Гонвалоне и тяготящем его проклятии. О том, что он думает, будто все, кого он любит, должны умереть.
— Я хочу попросить тебя снять проклятие с Гонвалона. Я прошу не ради себя. Я не боюсь смерти. Но это разрушает душу Гонвалона. Он не вынесет, если я...
Ее снова пронизали пляшущие языки пламени, на этот раз гораздо интенсивнее, чем когда-либо прежде. Ирония в этом смехе накатывала на нее подобно волне. Она невольно улыбнулась, несмотря на то что чувствовала циничную нотку в его смехе. Страшно было находиться рядом с ним. Его чувства были больше, чем он сам. Любое волнение прорывалось наружу, захватывая тех, кто рядом. Его чувства были настолько велики и могущественны, что стирали все остальное вокруг. Может быть, это какое-то заклинание заставляет ее так интенсивно разделять его чувства?
— Это якобы проклятие угрожает вашей жизни, но просите вы не за себя, а за Гонвалона, который может впасть в уныние, если с вами что-либо случится. Я правильно понял? — Взгляд его чудесных голубых глаз словно держал ее в плену. —
Это то, что вы, эльфы, называете любовью, милая моя?
Что еще за вопрос? Она удивленно поглядела на него и потерялась в его взгляде, которому, похоже, было неведомо расстояние, который мог проникать в самую глубь. Она чувствовала себя обнаженной перед этими темно-голубыми озерами, качаясь на волнах его мыслей. Это было чужое и приятное чувство. Девушка удивленно покачала головой и откашлялась.
— Да... Разве тебе неведома любовь? — Собственный голос казался ей непривычно мягким, почти девичьим. В нем сквозило огромное удивление, не присущее ей. Внезапно в нем послышалась печаль, но и она была ей чужой.
— Это чувство мне незнакомо. Мы, небесные змеи, не спариваемся. Мы единственные в своем роде. Это исключает какое бы то ни было размножение. Может быть, поэтому у нас нет этого чувства: беззаветной любви к другому созданию.
Она отошла от него на шаг. Потом еще на один. Еще на один. Он был слишком огромен, чтобы увидеть его целиком, когда она стояла к нему так близко. Дым, валивший из его ноздрей, плыл над водой. Она махнула рукой, чтобы отогнать дым. Ей казалось, будто он притупляет ее чувства, унося все дальше и дальше от себя.
— Аромат дракона. Лишь немногим доводится вдыхать его. А вы убегаете, — в его голосе не было гнева или обиды, заметила Нандалее. Только удивление.
— Ты поможешь мне?
— Я не могу, госпожа Нандалее. Нет никакого проклятия. Зачем нам проклинать одного из своих? Гонвалон сам себе проклятие, милая моя...
— Это... Но... Ты не можешь освободить его? Ведь на самом деле проклятие существует. Ученицы, в которых он влюбляется, они умирают. Все... Это не выдумка. И это совершенно точно не дело рук Гонвалона. Происходящее ломает его. Я должна помочь ему. Я должна... — Она глядела на него в поисках поддержки.
Речитатив газал умолк. Могут ли видящие слышать ответы дракона? Или в конечном итоге им ведомо не все... В любом случае помощи от них ждать нечего. Они казались совершенно безучастными. С равным успехом Нандалее могла бы быть с драконом наедине.
— Будет ли Гонвалон свободен, если я скажу ему, что нет никакого проклятия? Осмелится ли он в этом случае любить меня без предубеждения?
— Вы спрашиваете меня, того, кто сказал вам, что не знает любви!
Дым отступил. Она перестала ощущать его чувства. Он наклонился вперед, и голова его оказалась над самой водой. Его облик был слишком чужим, чтобы на нем можно было что-либо прочесть. Увидела ли она на нем боль? Она не знала.
— Но ведь ты мудр! — настаивала она. Должно же быть что- то, что может помочь! Не мог ведь ее путь сюда оказаться напрасным!
Темный молчал, время шло. Нандалее ждала, но ничего не происходило. А потом она сдалась. Придется ей самой найти путь. И, может быть, подумала она, так будет даже лучше. Они с Гонвалоном найдут этот путь. Ей не нужен для этого дракон, который знает все о мире и, тем не менее, не знает чувства, соединяющего ее с мастером меча!
— Тогда я пойду, — произнесла она. — Прощай.
Хвост дракона резко взметнул воду, и дракон вырос над водой, словно башня. Его голос пронзил ее тело, подобно обжигающей молнии.
— Вы не осознаете силу, живущую внутри вас, госпожа Нандалее?
Ей пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы не броситься бежать сломя голову.
— Вы не такая эльфийка, каких создавали альвы. Вы переросли их творение. Ваши желания могут принимать форму. Вы плетете заклинания, не осознавая этого. Даже витражу вы сумели навязать свою волю. Может быть, мне стоит бояться вас? Вы на меня злитесь? Сейчас, в этот миг? Так, как злились на Сайна, когда он умер?
Слова звучали внутри нее раскатами грома. Он напугал ее. Ей почти показалось, что они кружат друг вокруг друга, словно охотник и добыча. Что он с ней делает? Она ведь сказала ему, что уходит! Нандалее сжала кулаки. Может быть, Темный прав? Может быть, она пришла сюда своими силами?
Голова дракона возвышалась над ней, словно голова хищной птицы, готовой нанести удар в любой момент. Все мышцы в теле Нандалее напряглись. Все внутри нее кричало и требовало бежать прочь. Она воспротивилась этому импульсу — и не отпрянула ни на пядь. Она не позволит запугать себя! Даже дракону. Она знала, что тот, кто бежит от хищника, обречен на смерть. Нужно упорствовать.
— Ваша сипа впечатляет, госпожа Нандалее. Вы намного превосходите то, что вкладывали в ваш народ ваши создатели. Меня каждый раз радует возможность изучать вас.
Нандалее судорожно сглотнула. Только что еще в ней, словно яркое пламя, пылал дух сопротивления, а теперь она чувствовала себя маленькой и незначительной под его взглядом. Эльфийка огляделась по сторонам. Попыталась бросить взгляд на слепых провидиц. Почему все они — женщины? Чего хочет от нее дракон?
— Я хочу, чтобы вы сослужили мне службу, милая моя. Как я слышал, путь, ведущий от звезды альвов к Лазурному чертогу, не укрылся от вас, несмотря на то что эльфы Лазурного чертога считаются мастерами иллюзий. Теперь я хочу, чтобы вы открыли мне кое-что, что должно остаться сокрытым.
Нандалее озадаченно смотрела на дракона снизу вверх. Откуда он знает об этом? Там были только они с Гонвалоном! Неужели он...
— Да. Гонвалон доложил об этом мне и моим братьям. В ту ночь, когда вы вернулись из Лазурного чертога, он предстал перед витражом. Вы и ваше решение потрясли его.
— Но откуда ты знаешь?..
— О чем вы подумали? — Он подмигнул ей. —
Нет. Я по-прежнему не могу читать ваши мысли. Но вы слишком несдержанны, Нандалее. То, о чем вы думаете, можно понять по вашему лицу. Я видел ярость и разочарование. Мы сами подсказали мне, о ком подумали. Но не будем об этом. Вы останетесь и сослужите мне службу? — За его словами последовало чувство, пронесшееся по ее мыслям, подобно свежему ветру. Ее снова окутал аромат дракона. Он затеял с ней какую-то игру, которую она не понимает. И в нее входило свободное принятие решения. Но действительно ли это так? Она снова подумала о газалах.
— Я изменюсь? Стану как газалы? Буду твоим слепым орудием?
Он снова рассмеялся.
— Газалы бессмертны, так же, как и вы. У них нет потребности в том, чтобы ложиться с мужчинами. Лишь трое из них не слепы — и это превращает их в самых ненадежных провидиц. Окружающий мир отвлекает их, поэтому они здесь, где им никто не мешает. Их задача — смотреть в будущее и рассказывать о том, что они видят. Настоящее их касаться не должно. Нет, моя милая. Вы не станете такой, как они. Газалы в моей власти, они были созданы для меня. А вы, эльфы, принадлежите всем небесным змеям. Поначалу... Пока не наступает день, когда вы становитесь драконниками. Тогда мы решаем, кому больше всех подходит ваш характер, и в будущем вы служите только одному-единственному небесному змею. Верность до смерти. Вы — наши когти, госпожа Нандалее. Палачи, исполняющие наши приговоры. И да, вы изменитесь. Вы не будете такой, как газалы. Вы познакомитесь с самой собой. Вы научитесь сдерживать себя и быть безопасной для окружающих.
Теперь ей казалось, что он улыбается.
— Я хочу год вашей жизни. Вы останетесь здесь. Такова цена.
— Что?.. — Нандалее замерла. Она должна остаться здесь? Он не хочет отпускать ее? И почему она должна это делать? — Цена за что?
— Цена за мое общество, госпожа Нандалее. Цена за то, что вы вошли в мое убежище, несмотря на все предосторожности, использовав магию. Это плата за большой талант и слишком малое самообладание. Также вы научитесь обуздывать себя, милая моя. Вы удивили меня и можете быть мне полезны. Продолжайте поражать меня, милая моя. В ответ вы получите мое внимание. Вы можете спрашивать меня обо всем, и вы станете ближе к драконам, чем кто-либо из смертных прежде. Год жизни — это неплохой подарок, ибо если вы останетесь такой как есть, моя необузданная, то Гонвалон очень скоро увидит смерть еще одной из своих учениц.
— Один год... — Она подумала о Гонвалоне. Какие муки доведется испытать ему, когда он узнает, что она пропала? Нандалее осознавала, что в данный момент у нее нет иного выбора, кроме как подчиниться дракону. Бросать ему вызов, даже злить его — все это может стоить ей жизни. Она не понимала, почему интересна Темному, но если она хочет когда-либо увидеть Гонвалона и освободить его от боли, то придется подчиниться. Тогда она по-прежнему сможет искать способ выбраться из этого зала. И она произнесла твердым голосом:
— Я остаюсь. Я подчиняюсь твоему приказу. Но ты должен передать весть Гонвалону. Он должен знать, что со мной все в порядке.
На миг Нандалее ощутила радость. Она снова нырнула в чувства дракона, и, когда она сказала, что остается, ей хотелось рассмеяться. Как будто после долгих лет одиночества она нашла товарища, который поможет ей. Но потом это чувство резко изменилось. Теперь она была... удивлена. Разочарована. И... обижена? Она сжала кулаки, ногти впились в ладони — и пришел гнев. Блестящая, покрытая чешуей шея дракона метнулась вниз, сверкнули острые, словно ножи, клинки, в глазах его бушевала буря.
— Что вы о себе мните, думая, будто можете торговаться со мной, навязывать мне свои желания? Кто еще может сказать себе, что ему дает советы свидетель творения? Поймите же, сколько вам подарено! Не нужно разрушать все своей неумеренностью!
Нандалее скорчилась от боли под раскаленным жаром его мыслей. Она с трудом дышала, казалось, кровь закипает в жилах.
— Не надо, — прохрипела она. — Прекрати!
Буря утихла в драконьих глазах, жар отступил. Темный еще раз протянул к ней когти, и на миг ей показалось, что он хочет поправить волосы, упавшие ей на лоб. Но он остановился и убрал коготь.
— Я научу вас защищаться, госпожа Нандалее.
— Зачем? — прошептала она. — Зачем ты это делаешь?
«И зачем ты мучишь Гонвалона?» Но этот вопрос она задать не осмелилась. Она избежала его инстинктивно, словно лиса, неподвижно замершая в норе, когда волк вышел за ней на охоту.
— Вы мне нравитесь, милая моя. Я научу вас жить. И когда настанет день, когда вы решите, что делать с этим даром жизни, возможно, и я научусь у вас кое-чему.
А теперь следуйте за мной, госпожа Нандалее. Мы отправимся туда, куда не ступал до вас ни один эльф.
Она поклонилась так низко, что едва не коснулась лицом стоячей воды.
— Я буду рада служить тебе, — сказала она.
Темный не может читать ее мысли.
Ложь останется сокрытой от него.
Бочонок со смальцем
В напряженном ожидании Галар осматривал копьемет, созданный Ниром. Оружие, поражающее мощью и даже некоторой элегантностью. Стальной лук сверкал под ярким полуденным солнцем. Нир провел рукой по полированной древесине оружия. Затем взял копье, которое собирался выпустить. Критическим взглядом оглядел древко. Рука скользнула по гладкой древесине. Галар был уверен, что его друг уже дюжины раз перепроверил, прямое ли древко.
— И эта штука на что-то годится? — вызывающе поинтересовался он.
Нир бросил на него ядовитый взгляд. Его друг казался еще более худым, чем обычно. Щеки ввалились, под глазами виднелись темные круги.
— Это лучший копьемет, который когда-либо создавали руки карлика. Тебе не найти второго такого оружия!
— У эльфов тоже? — вмешался Хорнбори. Этот пижон надел свой шлем с золотыми крыльями, бороду ему недавно подстригли, и от него пахло медом, который он, должно быть, пил за завтраком. Пояс его натянулся туже. На негодяе была хорошая кольчуга из мелких, густо сплетенных колец. Не было никакой возможности отвязаться от него. На протяжении последних лун он обеспечивал его и Нира золотом. Все, что им было нужно, он доставал, ведя свои собственные битвы на пиршествах и попойках. Галар поглядел на слегка покрасневший нос Хорнбори. Он тоже заплатил свою цену. Еще пару лет — и у него будет набухший, блестящий сине-красный нос пьяницы, что, впрочем, большинство карликов за порок не считали.
— Эльфы вплетают в свое оружие заклинания. Или же просят сделать это своих повелителей, драконов. Ни один карлик не имеет такой возможности, однако, несмотря на это, я не думаю, что у них есть копьемет вроде этого. Видишь этот шестеренчатый механизм? Это оружие может зарядить один-един- ственный карлик. Всего один! И если его хорошо смазывать, оно будет работать тихо, словно мурлыкающая кошка.
Хорнбори обвел взглядом собравшихся зевак.
— М-да, в желающих помочь руках действительно есть недостаток.
Нир воспринял цинизм этого подхалима на удивление спокойно и поглядел на свою цель поверх направляющей орудия. Бочонок высотой в два шага, полный смальца, стоявший на расстоянии примерно пятисот шагов на другой стороне ущелья. Это место выбрали для упражнений в стрельбе, потому что оно примерно соответствовало условиям местности, где кормился черно-желтый дракон, которого Галар выбрал в качестве жертвы. Он сознавал, что пытаться убить дракона подобных размеров — рискованное занятие. Но ему нужно больше материала!
Еще много лун тому назад Галар обещал пятьдесят золотых монет каждому, кто принесет известие о большом драконе с постоянным местом поедания пищи. Некоторые охотники принесли известия о среброкрылых и начали требовать вознаграждение. Разразился скандал, потому что в целом карлики считают среброкрылых чертовски крупными драконами. Только благодаря вмешательству Хорнбори ссора не окончилась дуэлью. Однако по крайней мере теперь они были уверены в том, что больше драконов используют одно и то же место для поедания пищи, чем считалось ранее.
— А что это за забавные деревянные крылышки на конце копья? — спросил Хорнбори.
— Когда-нибудь держал в руках арбалетный болт, ты, герой-завсегдатай попоек? — по-прежнему спокойно спросил Нир.
Хорнбори поглядел на остальных карликов, собравшихся ради этого спектакля. Они держались на некотором расстоянии, возможно, потому что опасались, что чудесное оружие Нира разлетится на куски, когда натянут стальную тетиву. Они стояли как раз на таком расстоянии, чтобы в случае несчастья успеть броситься на землю. И они были достаточно далеко, чтобы не слышать, о чем говорят они втроем. Они открыли бочонок грибного и пребывали весьма в приподнятом настроении. У троих из них на шлемах были золотые крылья. Другие носили тяжелые цепочки, служившие отличительными знаками членов совета. И все они были добрыми друзьями Хорнбори.
— Послушай меня хорошенько, мастер-стрелок. Наши зрители, которые стоят вон там, дали на этот огромный арбалет кучу золота. От их щедрот ты жил последние луны. Я срочно советую тебе вести себя иначе, не то поток золота иссякнет навеки! Кроме того, ты должен попасть в цель.
— А не будет ли лучше, если ты встанешь позади со своими друзьями? — вмешался Галар. Несмотря на то что он терпеть не мог Хорнбори, карлик был вынужден признать, что тот был прав и сейчас не время начинать ссору.
— Если я присоединюсь к ним — а мои друзья представляют собой компанию поприятнее вашей, — они решат, что я не доверяю Ниру. Это тоже стало бы фатальным для дальнейшей работы. Так что я должен остаться и молить альвов, чтобы они помогли мне пережить выстрел.
Нир окинул Хорнбори оценивающим взглядом, от подбитых гвоздями сапог до золотых крыльев.
— Ты хочешь сказать, что больше на нашей стороне, чем на стороне вон тех болтунов?
При слове «болтунов» Хорнбори заметно вздрогнул. Он обеспокоенно поглядел на меценатов и приветливо помахал им рукой.
— Мы скоро закончим!
Нир кивнул.
— Так же, как и у арбалетного болта, эти крылышки, как ты их называешь, стабилизируют полет. В полете копье вращается вокруг своей оси. Благодаря этому оно вернее попадает в цель.
— Когда ты собираешься стрелять, мастер? — поинтересовался Галар, которому все это уже начинало надоедать. Он мог спокойно лежать целыми днями, подкарауливая дракона. Но вот под взглядами зевак чувствовал себя неуютно.
Нир не обратил на него внимания, сунул палец в рот, поднял его и определил, куда дует ветер.
— Вот только не надо говорить, что то, убьем ли мы дракона, зависит от ветра! — засопел Хорнбори.
Нир сочувственно поглядел на него.
— При расстоянии более пятисот шагов? Конечно! Легкий ветерок, такой, как сейчас, отклонит копье более чем на два шага. Вероятно, я все еще попаду в дракона — эти твари вовсе не маленькие, но мог бы весьма приблизительно сказать, куда именно.
Галар выругался.
— Наши гости постепенно начинают терять терпение, — пробормотал Хорнбори. — Ты не мог бы целиться немного в сторону, чтобы в конце концов все же попасть?
— Хочешь выстрелить? — спросил Нир. Мастер-оружейник положил копье на хорошо смазанную направляющую и с помощью шестеренчатого механизма принялся натягивать тетиву.
Галар поигрывал бородой. Щелчки и постукивания тревожили его. Он сознавал, как сильно неточный выстрел может повредить делу. Про себя он поклялся, что оставит Нира в покое. Ему можно доверять! Наверняка. Он почти никогда не промахивается.
— А что мы будем делать, если ветер будет дуть от нас к дракону? — негромко спросил Хорнбори.
— Это не помешает полету копья, — ответил Нир, и копье вошло в канавку.
— Я не это имел в виду. Дракон... Он ведь нас учует?
Галар пожал плечами.
— Мы намажемся волчьим дерьмом, когда будем устраивать засаду.
— Что? Это... Это не... Это шутка?
— Нет, я совершенно серьезно, — Галар наслаждался ужасом на лице подхалима. — Хочешь пахнуть как карлик и угодить на завтрак или как волчья куча, чтобы дракону было в буквальном смысле насрать?
— Ненавижу тебя!
— Само собой, ты можешь подумать о том, чтобы не ходить с нами. Это я могу понять. Когда поднимаешься так высоко, как ты, конечно же, что попало себе на бороду не намажешь.
— Я должен идти, ты же знаешь. Я... — Резкий металлический щелчок перебил его. Копье унеслось прочь.
Галар затаил дыхание. Все зависит от того, что...
— Да! — Нир хлопнул ладонью по орудию. — Попал!
Вибрирующее копье торчало в бочонке. Со стороны зевак донеслись одобрительные возгласы, приветствуя их, они поднимали свои кубки с грибным. Нир поклонился им, словно шут, зарабатывавший себе на жизнь дурацкими песнями и историями.
— Идем! — произнес Галар. — Посмотрим на бочонок.
— Мне нужно наверх, — довольно улыбнулся Хорнбори. — Долг зовет. Твоей задачей было попасть. А теперь я должен позаботиться о том, чтобы еще немного разжечь восхищение наших благодетелей.
— Что там еще разжигать? Попадание точно в яблочко. Ты ведь не можешь своими речами превратить его в двойное, и вообще...
Резким жестом Хорнбори оборвал его речь.
— Ты стреляешь. Я забочусь о наших благодетелях. Каждый делает то, что у него получается лучше, — и с этими словами он стал подниматься по склону.
— Идем уже. Это его дела. И, хоть он и слизкий негодяй, нужно признать, что свою часть работы он делает хорошо. Идем к бочонку!
Нир сплюнул.
— Он мне действительно не нравится. Это мы должны стоять там, наверху, и пить грибное! Он ни разу рук не замарал!
— Ах, да ладно тебе, — Галар тронулся в путь. Он хотел поближе посмотреть, насколько глубоко вошло копье в бочонок. Им предстояло карабкаться довольно долго. Сначала вниз по склону, а потом вверх, на другую сторону небольшой долины. Нир сделал мастерский выстрел. Галар не знал никого, кто способен на такой же. Он услышал, как его товарищ последовал за ним. Сегодня они оба еще выпьют свое грибное. Но без богатых засранцев! Это их победа!
Наконец они добрались до бочонка. Несмотря на то что внешне он ничем не отличался от других, за толстыми дубовыми клепками таилось много часов труда. Выстрел не опрокинул его, не раскололась на куски и клепка, в которую угодил снаряд. Изнутри бочонок был обит листовой сталью. И наполнен наполовину замерзшим смальцем. Таким образом, он походил на крепкую драконью кожу и твердую плоть твари. Просто взять бочонок и думать, что достаточно попасть в него, было бы наивно. Копье должно было войти в него достаточно глубоко, чтобы убить дракона или хотя бы ранить настолько серьезно, чтобы он уже не мог подняться в воздух. Если первым же выстрелом они не сделают его неспособным продолжать бой, им конец. Черно-желтая бестия окажется над ними прежде, чем у них появится возможность для второго выстрела.
Галар скептично оглядел копье. От силы удара древко треснуло. Наконечник копья вошел в бочонок не полностью.
— Какова длина наконечника?
— Восемь дюймов, — ответил Нир. — Что в этом проклятом бочонке? Камни? Копье должно было пробить его.
Галар положил руку на слегка согнувшийся наконечник и попытался прикинуть, насколько глубоко он вошел внутрь. Не больше чем на четыре дюйма, решил карлик. Он велит отнести бочонок к себе в мастерскую и тщательно исследует его. Возможно, не удалось пробить даже листовое железо внутри.
— Плохо, — пробормотал он. — Очень плохо.
— Что такое? — возмутился Нир. — Найди того, кто сделает такой выстрел!
Галар понимал негодование друга, но эксперимент провалился и меценаты не должны об этом узнать!
— Если бы это был дракон, а не бочонок, мы были бы уже мертвы. Копье вошло недостаточно глубоко, чтобы смертельно ранить его.
Нир подошел к бочонку.
— Надо было тебе сказать заранее, во что придется стрелять.
— В чертова дракона! И ты об этом знал.
Мастер-оружейник подергал себя за бороду.
— Что ты сделал с бочонком?
Галар объяснил.
— У копья должен быть другой наконечник. Лучше всего — трехгранный. Он пробьет листовую сталь. И не погнется. И оружие должно быть еще мощнее, — карлик вздохнул. — Знаешь, что это означает? Что мы начинаем с самого начала.
Мечты жреца
— ...Однако же на следующее утро, когда красно-золотое солнце расправило крылья на горизонте, они поняли, что сила злого короля сломлена. Демоны, с которыми он так легкомысленно связался, приходили этой ночью. И забрали с собой сердца и души всех жестоких и жадных. Порядочных же и тех, кто был крепок в вере, тронуть они не смогли. И солнце взошло над новым миром, где воцарилась справедливость.
Барнаба закончил свой рассказ и оглядел собравшихся. Младшие дети уснули на руках у родителей. Круг слушателей вырос. Носильщики и водоносы, служанки и некоторые из стражей каравана приходили каждый вечер, чтобы послушать его. Раздалось довольное бормотание. Это была история, в которой в конце побеждали потерявшие надежду, угнетенные и бедняки.
Одна женщина, лицо которой было искажено сочащейся сыпью, налила ему чашу воды. Другая принесла кусок лепешки и немного едва теплой чечевичной каши. Барнаба наслаждался простой едой и приветливыми словами. Это так разнилось с жизнью рядом с верховным жрецом Абиром Аташем! Вся роскошь исчезла, гордость и высокомерие былых дней улетучились. Барнаба слышал, что старый священнослужитель скончался в пыточной камере бессмертного. Знал он и о том, как жестоко преследовали жреческую элиту. Ищейка Аарона, Джуба, устроил страшную резню, и многие из тех, кто был даже не настолько близок верховному жрецу Абиру Аташу, как он, были теперь мертвы. Барнаба понимал, что едва ускользнул от гибели. До конца своих дней он будет благодарен Абиру Аташу, который отослал его обратно во дворец Акшу в утро небесного полета эльфийки. Именно верховный жрец позаботился о том, чтобы она упала. Он возглавлял все приготовления к небесному полету. Поэтому Абир Аташ был на первом месте в списке смертников Джубы. Барнаба знал, что его по-прежнему разыскивают.
Он оглядел сопровождавших караван людей, которые заворачивались в одеяла и готовились ко сну. Седовласая старуха еще спросила его, не нужно ли ему чего-нибудь. Он вежливо отказался. В жизни этих людей все было отмерено очень четко. Еда, время сна. Годы, которые они проживут. Все! И, несмотря на это, они великодушно делились с ним. Чего нельзя было ждать от богатых и могущественных людей, в мире которых он жил прежде. Он почувствовал прилив угрызений совести. Они не знали, кто скрывается среди них. Кто использует их в качестве щита. Барнаба налысо остриг волосы. Выдавал себя за бродячего священнослужителя. Одетого в лохмотья. Без какого бы то ни было имущества.
Он окинул взглядом ярко освещенные палатки, разбитые на поле перед руинами караван-сарая. У тех, кто спит там, ни в чем нет недостатка — по крайней мере так казалось на первый взгляд. И, тем не менее, он чувствовал себя во многих отношениях богаче. Он заснет, глядя на чудесное, усеянное звездами небо. А у них над головами всего лишь кусок ткани.
Барнаба решил, что завтра покинет караван. В этом обличье его даже родной отец не узнает! И, тем не менее, разумнее будет быть осторожнее. Он не должен навлекать опасность на людей, делящих с ним еду и питье. Чем дольше он будет оставаться на одном месте, с одними и теми же людьми, тем выше опасность того, что случайно станет известно, кто на самом деле скрывается под маской оборванного бродячего священнослужителя. Барнаба скрестил руки за головой, прислонился к стене, еще хранившей последнее тепло полуденной жары, и стал глядеть на звезды. Никогда прежде в жизни он не чувствовал себя настолько свободным. Стал думать о том, чтобы бежать в отдаленные провинции империи. Может быть, в горы Куш. Он точно не знал, чего хочет. Внутри у юноши боролись две мечты. Одна из них родилась из желания отомстить. Он хотел увидеть падение Аарона, убийцы и палача. Ему нравилось представлять себе, как он наносит укол за уколом, пока они оба в конце концов не умирают от потери крови. Сюда же вплелись истории о несправедливом правителе и ночи демонов, которые так нравились простому народу. Ночь, когда выживут только праведные... Он вздохнул. Это только мечты! Если им суждено стать реальностью, то, в конце концов, ему нужно в Нангог. Барнаба слышал истории о бывшем сатрапе, основавшем культ Зеленых духов и поклонявшемся зловещей богине. Таркон Железноязыкий звал его. Поговаривали, будто у него есть собиратели облаков и он основал город в небе. Возможно, у него хватит сил, чтобы противостоять тирании Аарона. Или Муватта, бессмертный Лувии. Мечты! Они так далеки от реальности.
Его мысли вернулись к эльфийке. Даже в смерти она казалась прекрасной! Он рассказал Абиру Аташу не все о ксане, нимфе источника, завладевшей беспокойными, лихорадочными мечтами его юности. То была меньшая ложь. Нет, в принципе, он сказал правду. Просто кое о чем умолчал. О том, что он встречался второй раз со штурманом Оловянного флота Аарона, когда тот уже стал главнокомандующим флота. Барнаба разыскивал его, поскольку не мог забыть историю своего детства. И теперь знал, что ксану можно встретить в ночь летнего солнцестояния. Это единственная ночь, когда они становятся видимыми для людей. Барнаба вспомнил сияние глаз старого морехода. Он повстречался с нимфой источника прежде срока, поскольку взял судьбу в свои руки и не подчинился ее пророчеству.
Взгляд Барнабы скользил по недосягаемо далеким звездам, его стало клонить в сон. Может быть, ему тоже удастся найти демона? Ксану, например! Их изгнали из собственного мира, поскольку они слишком свободно говорили о будущем, которое видели, так рассказывал мореход. Ксан можно найти у одиноких ручьев, озер или водопадов в горах. Вдали от поселений. В местах, куда, несмотря на всю их красоту, почти никогда не забредают путники.
Мореход так вдохновенно говорил о них! О неописуемой красоте, длинных, золотых волосах, глазах, полных мудрости и жажды жизни. Если бы он мог встретить такую женщину...
Барнаба вздохнул. Какой же он гадкий священнослужитель! Его мечты вращались то вокруг спаривания с демоницей, то вокруг мести. Когда же он обретет покой?
Глаза его закрылись. И в его мыслях снова возник образ прекрасной золотоволосой женщины, сидящей на берегу ручья и расчесывающей волосы.
Забытый камень
Нандалее оглядывалась по сторонам, лишившись дара речи. Ей никогда не доводилось бывать в месте, подобном этому. Когда они вышли из звезды альвов, их встретила зима. Под ними раскинулась прекрасная зеленая долина. Но им пришлось пересечь зиму, чтобы попасть туда. Расстояние составляло сто шагов.
Зима была самым знакомым для нее временем года. Именно оно длилось дольше всего в Карандамоне. Но здесь зима была не суровой. Не было колючих ветров. Солнце, сверкая, преломлялось в сосульках, свисавших с деревьев. Слишком уж много сосулек. Как будто кто-то украсил деревья льдом. Нандалее улыбнулась собственным абсурдным мыслям.
— Замечаете что-нибудь необычное? — Перворожденный принял свой эльфийский облик. Он снова стал тем Темным, которым был во время их первой встречи. Причин изменения облика он не объяснял. А она не стала спрашивать. Так он производил менее пугающее впечатление. Была в нем какая-то мрачная привлекательность. Вот только глаза его почти не изменились. Несмотря на то что вертикальные зрачки исчезли, необычная синева осталась: цвет неба в ясный зимний день.
— Это похоже на романтическое представление о зиме. Не настоящая зима.
Темный кивнул.
— Примерно правильно. Она всегда мечтала о гармонии и идеальном мире. Реальность выносила с трудом. Очень редко уходила отсюда. Дважды уже я тщетно искал ее здесь. Надеюсь, теперь она вернулась.
— Кто она?
— Я не буду называть вам имен. Вы здесь только для того, чтобы оглядеться по сторонам. Это место — прибежище альвийки. Когда вы повстречаетесь с ней, она понравится вам. Она не может не нравиться, несмотря на то что немного... рассеянна.
Нандалее повиновалась. Она стала оглядываться по сторонам. Что он хочет, чтобы она обнаружила? Он настолько
превосходит ее... Они миновали мнимую зиму и оказались среди весеннего буйства природы. Деревья утопали в цвету. Певчие птицы соревновались друг с другом. Легкий ветерок подхватывал лепестки цветов и ароматы. Она увидела зайчонка, играющего рядом с лисой, миролюбиво наблюдавшей за ним. Ни одной сломанной веточки. Ни одного сорванного листка. Все казалось идеальным — и совершенно неправильным. Неужели совершенный мир должен выглядеть так? — спросила себя Нандалее. Как бы там ни было, это не ее мир. Она поглядела на свои покрытые струпьями, ноющие от боли подушечки пальцев. Вот реальность! Она судорожно сглотнула и попыталась не думать о том, как выглядит ее лицо.
Темный то и дело пристально поглядывал на нее. Дело в ее ранах или он чего-то хочет от нее? Пусть скажет! Она не будет задавать вопросов, упрямо подумала Нандалее. Ни единого вопроса! Даже если придется откусить себе язык.
Звериную тропу обрамляли цветы мака. На темной земле она нашла один-единственный отпечаток ноги. Она осмотрела след, взглянула на сапоги перворожденного.
— Ее здесь нет, — наконец произнес дракон. — Я бы почувствовал ее. У нее всегда хорошее настроение, — он понурился.
Цветы мака привели их на поляну. Теперь они вошли в лето. К зелени травы примешалось немного желтизны. На деревьях, совсем рядом, висели спелые фрукты. На одном дереве росли одновременно яблоки и груши. Все эти игры раздражали Нандалее. В этом нет нужды! Может быть, все дело в скуке? В этом мире еще столь многое можно изменить. Девушке вспомнились зимние ночи, когда желудок напевал ей колыбельную.
На другом конце поляны вспыхнул странный серебряный свет. Нандалее никогда не видела ничего подобного. Он немного напоминал врата, открывавшиеся на звезде альвов. Но здесь не было светящейся арки. Просто сверкающая поверхность. Немного больше ее. И в ней было что-то манящее.
— Осторожнее, милая моя. Если вы войдете в этот свет, то окажетесь вырванной из приюта душ. Вы уйдете в место, куда я не смогу последовать за вами.
— Что это? — Едва эти слова сорвались с ее губ, как эльфийка тут же разозлилась сама на себя. Она ведь поклялась молчать!
— Альвы называют это Лунным светом. Он окружен тайнами. Даже для альвов. Я чувствую, что кто-то прошел сквозь эти врата, но не думаю, что это была хозяйка этой рощицы. Она любила Альвенмарк. Она не сбежала бы!
— А если она все же поддалась искушению? — Нандалее не могла отвести взгляда от этого света.
— Нет! — с поразительной резкостью ответил Темный. — Не она! Кто-то сплел здесь чуждое заклинание. Его эффективность я понять не могу, но чувствую, что что-то не так.
Нандалее подумала о Гонвалоне. Она так тосковала по нему. Несмотря на то, что в ту ночь, когда они вернулись из Лазурного чертога, он выдал ее Золотому. Она только что принесла себя в жертву ради него, отказалась от того, чтобы стать наставницей Лазурного чертога. А что сделал он? Поспешил к своему дракону, вместо того чтобы побыть с ней. Интересно, сказал ли он и о том, что случилось после? Сердце подсказывало ей, что их любовь осталась тайной. Но разум ее терзали сомнения. Ей так хотелось увидеть его снова! Она решительно отвернулась от серебристого света.
В глаза ей бросился засохший листок. Он выделялся красно-коричневым пятном на сочной зелени летнего куста лесных орехов. Она пригляделась к кусту внимательнее. Черенок был надломлен. Только один этот. Она вгляделась в ветки. В прошлогодней листве лежал камень. Кончиками пальцев она вытащила его из-под куста и обнаружила на нем коричневое пятнышко. Эльфийка принюхалась, даже лизнула его.
— Что это, благородная следопыт?
— Засохшая кровь. Ты прав; эта поляна не такая мирная, как кажется.
— Как вы сумели найти камень?
Она указала на красно-коричневый листок.
— Один-единственный увядший листок не вписывается в картину идеального лета, — с этими словами она протянула ему камень.
Темный тоже понюхал его. Ничего не сказал. Вместо этого пошел обратно к звезде альвов. Нандалее еще раз огляделась по сторонам. Больше ничего подозрительного она не обнаружила. Никаких следов в траве. Она снова быстро поднялась. Ничего.
Дракон ждал ее.
— Кто-то прошел сквозь эту звезду альвов. Я почувствовал это еще во время своего первого визита. Должно быть, это было несколько лун тому назад. Я попытаюсь отследить след. Но шансы на успех весьма малы.
— А что делать мне? Я должна остаться здесь? Я думала, мы заключили сделку.
Он долго смотрел на нее. Так долго, что Нандалее осознала, насколько неподобающим был ее тон. Его взгляд было тяжело истолковать. Что-то было в нем не так, но девушка не могла сказать, что именно.
— Я не хочу подвергать вас опасности, госпожа Нандалее, — наконец произнес он.
— При всем уважении, — уже более смиренно сказала она, — но разве я похожа на существо, созданное для жизни в идеально гармоничном месте? Я лучше подвергнусь некой неизвестной опасности, чем встречусь с верной скукой.
Казалось, он задумался. Эльфийка могла лишь догадываться, насколько далеко он мысленно находился.
— В этом месте живет альвийка, госпожа Нандалее, — наконец нарушил он молчание. —- Она совершенно не такая, как я. Это трудно описать, но в ее присутствии нет мрака, нет печали, нет гнева. Она... — Он поднял руки, подыскивая слова. — Она словно обратившаяся в силу беззаботная песня соловья.
Нандалее наморщила лоб и вздрогнула от боли. Надорвалась корочка над бровью.
— Я беспокоюсь за нее. Покидать это место — это совершенно не в ее духе. Я должен выяснить, кто здесь побывал. Кто заставил ее покинуть место, которое она любила больше всего.
В его словах появился тягостный оттенок. Неужели он опасается, что с альвийкой что-то произошло? С одной из создательниц Альвенмарка? Нет, это исключено, подумала Нандалее. Кто может стать опасным для альвийки! И, несмотря на это, было совершенно очевидно, что дракон испытывает глубочайшую тревогу.
— Я из клана охотников, — осторожно произнесла она. — Мы одиночки, но если клан в опасности, мы подчиняемся. Собираемся вместе и слушаем слово старшего, пока не минет беда.
Темный пристально смотрел на нее. Интересно, что происходит в его драконьем мозгу? Может быть, она снова разозлила его?
— Вы полагаете, дракон и госпожа эльфийка могут образовать клан? — Он был по-прежнему холодным, отстраненным, и то, как он смотрел на нее, ей совсем не нравилось. Под этим взглядом она чувствовала себя ничтожной. И снова осознала, как изуродовано ее лицо. Испещрено шрамами, без кончика носа, с отрезанной бровью.
— Пожалуй, мы были бы очень маленьким кланом, — тихо, подавленно произнесла она. Как она могла дерзнуть поставить себя на одну ступень с одним из старейших творений Альвенмарка? Наверное, все дело в том, что он принял облик эльфа...
— Это очень непривычная мысль для меня, госпожа Нандалее. У нее горьковато-сладкий вкус.
Она непонимающе глядела на него. Ей никогда не пришло бы в голову пробовать мысли на вкус. Может быть, она для него тоже имеет вкус? А ведь он опечален, подумала Нандалее.
Однако, вероятно, он гораздо выше таких банальных эльфийских чувств.
— Вы видите мир иначе, чем я. Кто бы ни пришел сюда, он хорошо постарался, чтобы стереть для меня свой след. Он знает, как я мыслю, и он знает, как стать невидимым для меня. Вас он в своем плане не учел, госпожа моя. Вы действительно можете стать ценным приобретением для меня на охоте.
Впервые с тех пор, как они заключили сделку, Темный улыбнулся, и девушки коснулось чувство глубокой привязанности. Она несмело поглядела в небесно-голубые глаза. Он все еще улыбался. Теперь несколько иначе. Заговорщицки, как будто они разделили тайну. Может быть, сейчас он прочел ее мысли по лицу?
— Тогда идемте со мной и забудем об осторожности.
Услышав эти слова, Нандалее содрогнулась. Был ли в них подтекст или же ей это просто показалось?
Чужое тело
Звезда альвов закрылась, Нандалее окружила темнота. Путь привел их в пещеру. Эльфийку охватило чувство того, что она находится глубоко под землей.
— Он пришел сюда и больше не уходил, — голос Темного лился внутри нее, словно жидкий огонь.
— Он несколько раз выходил через эту звезду альвов в нижний город, но никогда не покидал его этим путем. Похоже, он пытался стереть след.
Нандалее казалось, будто огромный камень давит ей на грудь.
— Мы внутри горы?
Дракон задумчиво кивнул.
— Да. Гора. Большое поселение карликов.
Нандалее чувствовала себя все хуже. В пещере Парящего наставника она еще могла находиться. Там недалеко было небо, и во время занятий они сидели на свежем воздухе. Но здесь воздух был затхлым. Одно это уже могло служить доказательством того, насколько далеко должно быть небо.
— Вам нехорошо, госпожа Нандалее?
— Все в порядке! — поспешно ответила она. Не хотела проявлять слабость. Прежде чем закрылась звезда альвов, ее свет наполнял пещеру. Она была не особенно большой. В стенах находились ниши, внутренняя сторона которых была полностью покрыта фиолетовыми, белыми или зелеными кристаллами.
— Это место карлики называют комнатой будущих открытий.
— Ты уже бывал здесь?
— Нет. Но в каждом крупном горном городе есть пещера, подобная этой. Лишь немногие карлики умеют открывать звезды альвов. Они ходят другими путями. Но верят, что однажды овладеют искусством плетения заклинаний.
— Так же, как эльфы?
Он вдруг зашипел, совсем не по-эльфийски.
— Мы пришли не для того, чтобы болтать. Сдерживайтесь!
Его вспыхнувший гнев проник в самую глубь ее. Словно волна раскаленного жара, пронесся он по телу эльфийки.
— А вот здесь мне потребуется ваша помощь. Я могу идти по следам, оставленным заклинаниями в паутине опутывающей весь мир магии, но на голой скале от моих знаний мало проку. Это ваша задача.
Нандалее судорожно сглотнула.
— Это я не могу сделать. Я...
— Такой ответ не принимается.
Она снова сглотнула, не осмеливаясь ответить, чтобы еще больше не разозлить его.
— Но я почти ничего не вижу, — едва слышно прошептала она.
Одно слово дракона — и из земли вокруг нее вырвался бледный голубоватый свет. Эльфийка огляделась и порадовалась тому, что перестала слышать голос, состоящий из жидкого огня.
В пещере не было пыли, пол представлял собой ровную каменную плиту. Даже со светом найти что-либо было невозможно! Что... Она остановилась и опустилась на колени. На полированном полу обнаружилась крохотная царапина. Менее чем в шаге от нее еще одна. Затем третья.
— Что вы видите?
— Должно быть, здесь прошел кто-то в подбитых гвоздями сапогах. Думаю, один из гвоздей выступает вперед, он немного длиннее остальных. Каждый раз, когда владелец этих сапог делает шаг, раздается скрежет. Он действительно оставляет след. Похоже, он довольно тяжел!
— Тяжел, — это слово было похоже на холодное пламя. Совсем не такое, как прежде. О чем он думает? На что она наткнулась? —
Мы последуем за ним.
— Это бессмысленно, — едва эти слова сорвались с губ эль- фийки, как она тут же пожалела об этом. Она не хотела разочаровывать его. Не заходить слишком далеко. — Мы... Мы не можем пойти по следу. Я...
— Почему? — Слово, похожее на раскаленный нож.
Как же объяснить это существу, которое, хоть и охотник, но, очевидно, может идти только по следу в магической сети, опутывающей мир? Вежливо, с уважением! А еще нужно попросить его говорить с ней не мыслями, а так, как в долине альвийки. Нормально. Он ведь принял облик эльфа и...
Его пристальный взгляд заставил умолкнуть поток ее мыслей. Глупо было заставлять ждать дракона!
— Я потеряю след во внешних туннелях, — получалось, что она ни на что не годится. — Я... По такому следу нельзя идти. Однажды я охотилась на старого волка. Хитрую бестию. Была зима. Два дня я шла за ним сквозь лес, по камням и никогда не видела его. Но на снегу очень легко прочесть след. На третий день я пришла в просторную долину, через которую прошло стадо буйволов. Они проложили в снегу глубокую борозду. Волк пошел по их пути. Его след терялся среди тысяч других. И то же самое будет здесь. Кем бы он ни был, тот, кого мы преследуем, — мы потеряем след, если выйдем в оживленную часть пещерного города. Он окажется не единственным с неровно подбитыми сапогами. Это бессмысленно!
Темный молчал.
Что она сделала не так? Как мыслит создание, которое старо, как мир? Как он отнесется к тому, что она пытается поучать его? По спине побежали мурашки.
— Я буду продолжать поиски.
— А я? — бесцветным голосом спросила она. — Можно мне тоже пойти?
Взгляд его синих глаз пронзил Нандалее, подобно холодной стали.
— Довольно необдуманное желание, госпожа Нандалее. Желание трансформации.
Она озадаченно поглядела на него. Что он имеет в виду? Она ведь всего лишь хотела, чтобы он разрешил ей пойти с ней, несмотря на то что сейчас она уже понимала, что будет для него лишь обузой.
— Мы будем постоянно приспосабливаться под местность, примем облик и запах карликов. Это означает, что мне придется сделать вас плотнее.
— Плотнее?
— Представьте себе, что есть такое же количество чего-то, только в меныием объеме. Если я изменю ваш облик, это будет не просто иллюзия. Изменится каждая косточка. Ваши мышцы и нервы станут короче. Боль невероятная. А когда это будет закончено, поначалу вы не сумеете управлять новым телом. Будете двигаться неловко. И, конечно же, вы не знаете языка карликов. Так что вам придется молчать.
Слова его представляли собой жгучую боль, и Нандалее захрипела, когда он подошел ближе к ней. Его глаза изменились — теперь эльфийка глядела в появившиеся снова вертикальные драконьи зрачки. А затем он произнес слово силы. У него было металлическое звучание, похожее на звон скрещивающихся клинков.
Всего на удар сердца у нее закружилась голова, а затем рвущая боль вытеснила все остальные чувства. Она рухнула на колени, увидела, как волнами съеживается ее плоть. С нее спали все одежды, начали стягиваться кости — быстрее, чем плоть, которая их окружала. Она закричала. Горло разрывалось от криков боли, и, несмотря на это, с губ не срывалось ни единого звука. Ей хотелось потерять сознание, подчиниться боли и провалиться в спасительную тьму забытья, но чувства не повиновались ей. Это было подобно проклятию, и она была обречена испить эту чашу боли до дна. Может быть, это еще одно заклинание Темного? Может быть. Он хотел показать ей ее собственное высокомерие? Она беспомощно извивалась на полу пещеры.
На щеках начала расти борода, все тело чесалось — и боль постепенно отступала. Девушка с отвращением разглядывала неуклюжие руки с короткими пальцами. Покрытые шрамами подушечки пальцев остались. Она ощупала лицо. Нос превратился в изуродованный мясистый ком. Одной брови не было. Она была изуродована даже в облике карлика!
Она обернулась. Темный тоже изменился. Пот блестел на его приземистом теле. Насколько же более болезненным должно было быть превращение для него! Как ему удалось втиснуть в эту форму огромное драконье тело?
Нандалее откашлялась. Итак, ее истерзанное горло снова может издавать звуки.
— Что было с моим?.. — Девушка испуганно умолкла. Голос превратился в низкое басовитое бурчание.
— Заколдовать ваш голос было необходимо. Ваши крики были бы слышны по всей горе. А теперь одевайтесь. Вид голого кривоногого карлика пробуждает во мне голод.
Она съежилась под болью его слов. Неужели он делает это нарочно? Или не задумывается об этом? И что значит это последнее замечание? Драконья шутка? Или он серьезно?
Нандалее наклонилась и... рухнула вперед. Это тело! Сущая мука! Совершенно лишено равновесия. Элегантности. Она поспешно собрала одежду и начала одеваться. При этом она чувствовала себя беспомощной, словно маленький ребенок. Дырявые чулки, грубые холщовые штаны и рубашка, больше похожая на мешок, чем на предмет гардероба.
— Надеюсь, вы хорошо помните свое тело.
Это еще что за вопрос?
— Конечно, — не задумываясь, ответила она, поднимая на него взгляд. Лицо его большей частью скрылось за всклокоченной бородой с седыми прядями. И только чистая синева глаз напоминала о том эльфийском воине, которым он был еще несколько мгновений тому назад. Похожая на чулок шапка сидела набекрень, седые волнистые волосы спадали на плечи, камзол был вышит безвкусными золотыми лилиями, из-под бороды торчала толстая золотая цепь. На половине коротеньких пальцев красовались кольца. Сапоги были выше колен, блестели, словно отполированные. А его топор... Нет, поправила она себя. Это скорее пародия на топор. Лезвие филигранной работы, многократно пробито, над лезвием торчит массивный серебряный набалдашник, на который карлик и опирался. Что это — костыль или оружие? Или признак достатка? Или все разом?
— Идемте.
Не дожидаясь ответа, он вышел в туннель, заканчивавшийся комнатой в скале.
Покачиваясь, она последовала за ним. Проклятое карликовое тело! Даже будучи в стельку пьяной, она не чувствовала себя более неуверенной, чем сейчас. Она держалась вплотную к стене, держась за нее рукой. Ее окружала непроницаемая тьма. Неужели у нее ухудшилось зрение?
Наконец они добрались до более освещенного туннеля. Здесь в стены на больших расстояниях были вставлены янтарины, и Нандалее уже не чувствовала себя пленницей абсолютной тьмы.
Темный остановился. Выжидательно посмотрел на нее, и девушка опустилась на колени в поисках следа карлика с плохо подбитыми сапогами. Похоже, этим туннелем не особенно пользовались: на камне почти не было следов. Наконец она обнаружила маленькие выбоинки, оставленные гвоздями на сапогах. Да, здесь было даже несколько таких следов. Он часто ходил этим путем.
— Налево, — сказала она и поднялась.
Темный схватил ее и прижал к себе.
— Ни слова! — вспыхнули мысли в ее голове. В следующий миг она услышала шаги.
Навстречу им шел карлик, парень с густой черной бородой и кустистыми бровями. Он бросил на них вопросительный взгляд, но ничего не сказал. С покрытыми коркой ранами на лице она, очевидно, была уродлива даже по меркам карликов. Интересно, как встретит ее Гонвалон? Наверняка будет вежлив. Но чего ждать от такого лица? Их любовь задохнется в его вежливости. Возможно, будет лучше, если она никогда не вернется в Белый чертог. Потерпит ли Темный ее в своей долине? Зачем ему.
От размышлений ее оторвал шум. Чуть впереди коридор, по которому они шли, расширялся. До них донеслись гул голосов, шаги и другие звуки, и, дойдя до конца туннеля, они увидели необъятную вытянутую пещеру. Их коридор заканчивался узкой лестницей, выбитой в стене скалы и уводящей вниз шагов на десять. Над ними неровными арками раскинулся свод пещеры. Похоже, вода размыла здесь камень, с потолка свисали сталактиты. Некоторые слипались со сталагмитами, образуя массивные колонны. Пол отчасти был покрыт темными валунами, местами величиной с палатку; вверх поднимался дым, но не тянулся к ним в туннель. Здесь работали дюжины карликов, распиливая стволы деревьев на доски. Нандалее была уверена, что выход на склон горы должен быть поблизости.
Девушка с удивлением увидела среди карликов маленьких лошадей. Из расположенного по левую руку от них туннеля упряжка как раз втягивала в зал новый ствол дерева.
— Похоже, это место напоминает о волке, идущем по следам буйволов.
Значит, он слушал ее! Радость от этого открытия смягчила пылающую боль его мыслеголоса. Она была исполнена решимости доказать ему свои качества следопыта.
— Необязательно, — голос ее представлял собой басовитый шепот. Проклятый, чужой голос! — Похоже, здесь много выходов. Может быть, я смогу найти след, если он пошел по одному из наименее часто используемых туннелей.
Темный бросил на нее взгляд, в котором было совсем мало надежды. А затем коротко кивнул.
Они спустились по лестнице, идущей вдоль стены пещеры. К счастью, карлики совершенно игнорировали их, будучи полностью погружены в работу. Хоть Нандалее и не увидела надсмотрщика, но у нее возникло ощущение, что карлики торопятся. Как будто они стараются напилить как можно больше досок за день. Опилки и конский помет образовывали плотное покрытие, воняло потом и нестираной одеждой. Запах лошадей был сравнительно приятным. Похоже, обращались с животными не очень хорошо. Они были худы, под упряжью виднелись кровоточащие раны. А благодаря наглазникам лошади все время смотрели прямо перед собой.
Уже в третьем из туннелей, которые вели из большой пещеры, ей повезло. Она нашла предательские царапины, ну, или то, что таковым казалось. Они снова остались одни, молча шли вперед, и Нандалее была рада тому, что хотя бы на некоторое время смогла избежать его жгучего голоса. Наконец ей показалось, что в стене слева она услышала шум воды. Далекий шум. Интересно, что произойдет, если в такой туннель ворвется вода?
Нандалее ускорила шаг, запуталась в собственных ногах и упала бы, если бы Темный не поддержал ее.
— Нелегко быть карликом.
В его пламенном голосе не было интонации. Что это было — шутка или обычный комментарий? Ей захотелось, чтобы он помолчал. Или начал разговаривать по-настоящему. Ртом! Может быть, для него разговаривать по-настоящему значит использовать пылающий мыслеязык.
В коридор, по которому они шли, влились несколько туннелей, и постепенно он начинал расширяться. Все чаще они встречали деловитых карликов. Изменилась и скала вокруг них. Они шли сквозь гранит. Нандалее выругалась про себя. След окончательно утерян!
— Ни малейшего шанса, — пробормотала она. — На граните идти по следу я уже не смогу.
— Посмотрим, куда приведет туннель, — эльфийка задыхалась под его мыслями, но он игнорировал ее боль. —
Я давно уже здесь не бывал.
Он уже был здесь однажды? Может быть, ему нравится путешествовать в чужих телах? И если он уже бывал здесь, то где же он бывал еще? Может быть, и в Белом чертоге? Может быть, небесные змеи наблюдают за детьми альвов? Не это ли он хотел сказать ей своим замечанием? Нет, решила она, об этом она спрашивать не станет. Она не хотела больше слышать ответов пламенного голоса, который был настолько сильнее, могущественнее и болезненнее, чем у всех остальных драконов, с которыми она встречалась.
К запаху спертого воздуха, сопровождавшему их с того момента, как они вошли в систему пещер, примешалась странная вонь.
— Воняет немытыми ногами, — пробормотала она.
— Нет. Это кобольдский сыр из Драшнапура.
Нандалее вздрогнула, пожалев о своих словах. Она будет молчать, молчать, молчать. Дети альвов не созданы для того, чтобы общаться с драконами. По крайней мере, не с тем, кто родился первым!
Они прошли туннель, перед входом в который в темноту уходила многократно разветвляющаяся жила из грязного белого кварца. Вонь здесь была настолько интенсивной, что Нандалее дышала только ртом. Она ускорила шаг. Постепенно она училась управляться со своими слишком короткими карликовыми ногами.
Вонь осталась позади уже некоторое время назад, когда они достигли пещеры, в которую впадало пять туннелей. Пол здесь был из гранита, и тысячи подбитых гвоздями карликовских сапог за многие годы отшлифовали пол. Здесь их путь заканчивался. Здесь следа больше не было. Уже давно. А они прошли целый ряд входов в туннели поменьше. Она предположила, что это вход в жилые помещения.
Темный выжидающе смотрел на нее. Став карликами, они оказались одного роста, и, несмотря на это, у нее было такое чувство, что он смотрит на нее сверху вниз. В ней проснулось упрямство. Она не хотела так просто признавать свое поражение. Если она теряла след в лесах, то пыталась поставить себя на место зверя. Не ищет ли он источник воды? Удобное место, чтобы поесть? Защищенное место, чтобы родить?
Они ищут карлика, вошедшего в этот город через звезду альвов, но не покидавшего его. Значит, он идет к какому-нибудь другому выходу. Вот где след! Ликуя, она заглянула в синие глаза дракона.
— Есть ли в этой части Глубокого города ворота, ведущие наружу, или еще одна звезда альвов? Место, куда непременно пойдет тот, кто здесь проездом? Может быть, место, подходящее для того, чтобы окончательно стереть свой след?
Темный задумчиво кивнул.
— Есть, и оно вам не понравится, госпожа Нандалее. Это место отчаяния.
Она все еще чувствовала оглушение жаром его мыслей, а он уже устремился к среднему из туннелей. Ей трудно было поспевать за ним, а город карликов, похоже, тянулся бесконечно. Один раз они пересекли шаткий мост, переброшенный через пропасть посреди горы. Похоже, никого не интересовало, что здесь бродят два чужака. Один парень с золотыми крыльями на шлеме и блестящей от масла бородой даже приветливо поздоровался с ними, словно старый знакомый.
Крутые арки каменных мостов вели через темные пруды, в которых плавали бледные рыбы. Нандалее порадовалась, когда они, наконец, оставили позади эти сырые гроты и свернули в широкий туннель, где кучами лежали товары, а ругающиеся носильщики стекались к далекому выходу. Здесь снова появились маленькие худые рудничные лошади, которые на этот раз тащили на себе высокие корзины из сплетенных ивовых прутьев. Носильщики, склонившись к самой земле, тащили на себе приспособления для переноски грузов, закрепленные только пестрыми лентами на лбу. Большинство из них, похоже, жевали какие-то травы, постоянно ругались и то и дело сплевывали. Мрачная это была компания. Нандалее спросила себя, не становятся ли они такими от того, что ведут жизнь вдали от солнца.
Пещера, к которой стремился этот особенный туннель, была ярко освещена, и навстречу им несся грохот падающей воды. Настолько сильный, что вскоре он затмил собой все остальные звуки. С удивлением и ужасом глядела Нандалее в самую странную из пещер, которую ей доводилось видеть, и тут же поняла, что имел в виду Темный, когда пророчил, что это место ей не понравится. Она отпрянула.
— Нет, — решительно произнесла она. — Только не это! Туда я не пойду!
Проклятие видящих
«(...) Это случилось еще в те времена, когда Темный и его братья еще не были разделены, а Пурпурный мог примирить их, если змеи неба ссорились. Именно Пурпурный уравновешивал братьев первого выводка. Он ведал о пламени в их сердцах и тревожился, что они могут сильно поссориться. И попросил он альвов создать ему детей, которые смогут разорвать завесу будущего, чтобы он мог предотвращать все ссоры. И альвы подарили ему ксан. Нимф, прекрасных, словно летний день, с длинными золотыми волосами и телом, настолько совершенным, что от них нельзя было отвести взгляд. Однако они были капризны, как горный ручей весной: то мягкие и миролюбивые, то бурные и пенистые. И был у них великий дар заглядывать в будущее. Однако мудростью не были они одарены, потому и говорили всем и каждому, что видели в грядущем. Лишь Пурпурный общался с ними. А когда змей исчез, и стали вещать, что его убили девантары и проглотили его тело.
Прошло совсем немного времени, и ксаны предрекли, что змеи будут падать с небес и выводок драконов вытеснят дети альвов. И настанет день, когда драконы станут как звери, без разума, просто жестокими хищниками.
И тогда гнев змеев обратился на ксан. И решили небесные, что нимфы — их ошибка, и стали безжалостно истреблять свои же творения. Выжили лишь те из них, кто бежал в мир людей. Но и там не могли они жить без страха, ибо их даром желали овладеть девантары. Для защиты ксаны сплели заклинание, делавшее их невидимыми для девантаров и их созданий. Лишь раз в году, в день летнего солнцестояния, заклинание спадает, и им приходится обновлять его. В этот час смертный может увидеть ксану. И если ему удастся завоевать ее сердце, он сохранит дар видеть красоту своей возлюбленной, пока остается с ней. Однако говорят, что никогда еще не было добра от связи между бессмертным чадом альвов и смертным сыном человеческим, ибо каждая такая любовь заканчивается грустью, смертью и безумием.
Но уже вскоре небесные змеи затосковали о даре видящих. И Темный попросил альвов снова наградить их детьми, благословенными даром пророчества. И было услышано его желание, и ниспосланы ему газалы. Но чем больше открывалось перворожденному будущее, тем больше отдалялся он от своих братьев. Самих газал тоже ожидала ужасная судьба. Ибо никогда не заканчивается ничего добром для тех, кто может видеть грядущее. (...)»
Текст неизвестного автора,
основанный на мифе,
распространенном среди хольдов Лесного моря,
сегодня хранится в библиотеке Искендрии,
собрание подозрительных сочинений,
зал III, шкаф CCXXI, полка III.
Кующий плоть
Он пригнулся, защищаясь от ледяного потока. Эльфы рассказывают друг другу истории о том, что северный ветер может резать плоть, словно ножом. Ветер нес с собой мелкую твердую снежную пыль. ОН хорошо представлял себе, как острые словно бритва кристаллики льда срезают кожу с лица, если не защищаться от них. ОН ненавидел север Альвенмарка. Бесконечные зимы. И того, кого ОН хотел навестить сегодня. Убежище альва находилось далеко от ближайшей звезды альвов, и ОН шел уже несколько часов.
Конечно, ОН мог сплести заклинание, чтобы защитить СЕБЯ, но любое заклинание оставит след. Это не может продолжаться вечно, рано или поздно его обнаружат. Сегодня ОН осмелится совершить ужасное в пятый раз. Четыре раза ему удалось. Четыре раза ОН извилистыми путями убегал в мир людей, тщательно следя за тем, чтобы оставлять только те следы, которые ОН хотел, чтобы обнаружили.
Но, похоже, совершенных ИМ убийств еще никто не заметил, что укрепляло ЕГО уверенность в том, что ОН избрал для СЕБЯ верный путь. Время альвов миновало. И в первую очередь этого.
Мрачная решимость заставила ЕГО забыть о холоде. С тех пор, как альвы заключили пакт с девантарами, чтобы лишить Нангог их творения, они потеряли свою силу. ОН не мог понять, почему альвы терпят эти деяния. Их брат исказил творение, выхватил все хорошее и испортил все своими химерами! Они представляли собой результат произвольного скрещивания существ, живших на заре творения, в те ранние дни мира, когда альвы еще радовались плоду своего труда. А тот брат создал таких существ, как минотавры, которых он сотворил из троллей, эльфов и быков! Как мог альв сделать что-либо подобное? Даже собственные братья и сестры презрительно называли его кузнецом плоти — и, несмотря на это, не предпринимали ничего против его творений, насмехавшихся над красотой этого мира.
ОН подумал обо всех тех двуполых существах, населявших Альвенмарк. Кентаврах, фавнах, лисьеголовых кобольдах и ламассу, у которых не было даже рук и которые зависели от того, чтобы их кормили, если они не могли с помощью своей магии подносить блюда ко рту. Это все нездраво! Здесь и сегодня ОН отрежет часть тела, зараженную сильнее всего! ОН излечит Альвенмарк и поведет его к великому будущему!
Уже почти целый день длился ЕГО подъем в покрытые глубоким слоем снега горы, когда резкий окрик отвлек ЕГО от мрачных размышлений.
— Ты кито?
Между скалами показалась гигантская фигура. Еще один такой вот уродец. Кожа существа была цвета гранита. Страж был троллем, по крайней мере верхняя его часть. Ниже пупка к творению, похоже, был добавлен гельгерок. Кузнец плоти дал троллю сильные лапы плотоядной ящерицы и длинный, покрытый чешуей хвост. А еще он сделал его выше. Это существо было более четырех шагов ростом. Впечатляюще, даже страшно для эльфа. Но не для НЕГО. ОН испытывал к этому уродцу лишь презрение.
— Ты меня не узнаешь? — резко спросил эльф.
— Не-е-ет! — Похоже, уродец туповат.
— Наклонись, и я прошепчу тебе свое имя на ушко. Ветер не должен подслушать нас и унести прочь знание о том, кто я.
По лицу стража можно было видеть, как отчаянно он пытается уловить смысл в услышанных словах. Было очевидно, что он осознает собственную глупость. Он сомневался в самом себе, и ему даже в голову не приходила идея, что его могут обманывать. Он привык понимать не все, что ему говорят. Он встал на колени, наклонился и, наконец, встал на четвереньки.
— Итак, мое имя... — ОН коснулся затылка. Быстрого нажатия хватило для того, чтобы перенаправить всю его жизненную силу в снег и мертвые камни. Несмотря на то что он по- прежнему мог соображать, тролль не мог шевельнуть ни единым мускулом. Пройдет не один час, прежде чем онемение отступит и чудовище сможет поднять тревогу.
ОН прошел сквозь неприметную расщелину в горе, которую кузнец плоти выбрал себе в качестве пристанища: лабиринт больших, переплетающихся пещер со сталактитами. Здесь царило приятное тепло, ЕГО сопровождал рассеянный свет, источник которого был не очевиден. Когда ОН приходил сюда в последний раз, этого света не было. Что это, очередное существо или неизвестное ЕМУ заклинание?
Сталактиты и сталагмиты срастались, образуя чудесные, переливающиеся разными цветами колонны. ОН часто останавливался, упиваясь красотой пещер. Когда-то они были великолепны, альвы. Но этот деградировал. Обезумел.
Время от времени в уголках пещеры ОН замечал существ, о которых забыл кузнец плоти. Змею с кобольдской головой, гуся с копытами и конским хвостом. Комок плоти на культях вместо ног с глазами, полными слез.
ОН почувствовал присутствие альва еще до того, как увидел его. Появление безумного творца ощущалось как давление. Он был силен и полон жажды деятельности, и, входя в пещеру, ОН потупил взгляд.
— Почему драконо-тролль пропустил тебя? Я не хочу, чтобы мне мешали и... Ты выглядишь интересно! Что это, униженное предложение нового творения? Львиная голова... Впечатляет!
Пол этого глубокого грота был залит свежей кровью. Чувствовалась неприятная жара. ОН знал о пропасти далеко позади, расщелине, которая вела к вечному огню.
— Так чего ты хочешь?
ОН не мог смотреть прямо на альва. Он был иным. Не сотканным из света существом! Альв излучал разрушительную силу. Взгляд на него предвещал безумие.
ОН поглядел на нечто, лежащее на каменном столе. Большое... Кожа срезана. Окровавленные мышцы дрожат... Оно было еще живо и чувствовало каждый надрез. Там угадывалось еще три тела — один эльф, один кобольд и еще что-то, что было уже не узнать.
— Можно ли скрестить девантара с одним из твоих творений? — ОН почувствовал, что внезапно завладел полным вниманием альва. Послышался металлический щелчок, как будто кузнец плоти положил клинок на каменный стол.
Присутствие альва стало еще более давящим, когда тот направился к НЕМУ Бесшумно.
— Думаешь, что сможешь поймать девантара. В одиночку?
— Я не думаю... Я знаю. У меня есть кое-что. Что-то, что создали девантары. Вот, посмотри на это.
Альв наклонился к нему. Так же беспечно, как и существо при входе в грот. ОН показал ему кинжал. А потом нанес удар. Все было, как и с другими. Они смертны!
На этот раз ОН почувствовал слабость. ЕМУ стоило усилий сплести заклинание. Растворить все — кроме эссенции, заключенной в неприглядном камне.
ОН добил трех существ на столе, избавив их от страданий. Но их было больше. Намного больше! Они укрылись в просторных гротах, и ОН чувствовал их взгляды. Иногда слышал звуки. Цокот копыт. Шелест крыльев. Может быть, среди них есть разумные существа?
Однажды кузнеца плоти станут искать. Может быть, Певец? Он самый непостоянный среди альвов.
ОН поглядел на дальнюю часть большого грота. На потолке виднелось красноватое свечение. Отблеск лавы. ОН пересек пещеру и подошел к расщелине. Огонь! Он любил смотреть на пламя, формовать эту стихию и высвобождать ее. На миг ОН подумал о том, чтобы принять свой истинный облик. Лава может стереть все следы. Заклинание было могущественным, возможно, оно привлечет внимание. Но ведь это то место, где альв создавал свои причудливые творения. Заклинания, искажавшие сотворенное, были здесь повседневностью. Даже теперь, когда альва не стало, ОН еще чувствовал его ауру. И ОН чувствовал, как сильно искажена магическая сеть. ОН произнес слово силы. Нерешительно. Тихо. И лава шевельнулась. Как живая.
ОН повторил слово. Более требовательно! Из бездны вырвался огонек пламени.
ОН вытянул руки и открыл свое сокрытое око. По гротам должен был пронестись очистительный огонь, наполнить их и выжечь все то, что творилось здесь.
ОН швырнул слово силы в пропасть. Так громко, что все гроты эхом отразили ЕГО голос. ЕГО слово стерло цокот и шелест существ, забившихся в свои норы.
Лава поднялась. Скорее!
Он бросился прочь из пещеры; мимо существа у входа, которое все еще было неспособно пошевелиться. Когда много часов спустя ОН достиг звезды альвов, далекий горизонт все еще светился отблесками пламени. Кузнец плоти погиб, но многие из его причудливых созданий будут жить дальше. Он наложил вечный отпечаток на Альвенмарк.
Хорнбори Драконоборец
Удивленная и испуганная, разглядывала Нандалее просторную пещеру, простиравшуюся перед ней. Сотни янтаринов окутывали ее в яркий свет, семь водопадов вырывались из отвесных стен, проливаясь огромными каскадами в большое озеро, воды которого представляли собой бурлящую пену. Шум падающей воды был настолько громким, что он ощущался почти как физическое прикосновение. Воздух здесь был прохладным и настолько сильно насыщен влагой, что на бороде у Нандалее повисли мелкие серебряные жемчужинки.
Похоже, эта пещера представляла собой сердце Глубокого города. Сюда со всех сторон сбегались туннели, в стенах пещеры были сделаны широкие террасы, шириной до семидесяти шагов. Озеро обрамляли несколько каменных причалов. Маленькие — всего пять или шесть шагов длиной, и большие — до двадцати шагов.
И странные бочки с горбами в верхней части. В борта вставлены стеклянные круглые окошки. Похоже, это корабли. Нандалее догадывалась, для чего они были созданы, и эта догадка напугала ее. Они пришли сюда не для того, чтобы просто посмотреть на эти противоестественные вещи, они будут использовать их. Она отошла еще на шаг, но не могла отвести взгляда от пещеры и бочек-кораблей, оббитых листовой медью. Несколько были пришвартованы к причалам. Нандалее увидела, как горб на спине одного из бочонкоподобных кораблей открылся.
— Они называют эти судна угрями.
Она вздрогнула и съежилась.
— Пожалуйста, перестань разговаривать у меня в голове. У меня голова болит от твоих мыслей.
Он кивнул.
Нандалее закусила губу. Извинение бы не помешало. Но чего она ждала? Он — перворожденный, а она — всего лишь эльфийка. Ей никогда не пришло бы в голову извиняться перед кобольдами Белого чертога, несмотря на то что она хорошо сознавала, что плохо обращалась с маленькими слугами и жестоко шутила с ними.
Холодный влажный воздух, тянувшийся из большой пещеры в туннель, был приятен. Со смешанным чувством восхищения и отвращения она рассматривала бочонкоподобные корабли. Никогда не доводилось ей видеть таких странных лодок.
— Они ходят на них по подземным озерам и рекам. Все глубокие города соединяются между собой, — несмотря на гудящий бас своего карликовского голоса, Темному приходилось кричать, чтобы одолеть шум падающей воды, доносившийся из большой пещеры. — Карлики привыкли действовать втихаря. Они думают, что могут укрыться от наших взглядов. Они даже начали строить подземные каналы.
Нандалее испытывала облегчение от того, что он снова разговаривает с ней нормальным образом. Нет, снова поправила она себя. Нормально для него — наверняка жгучий драконий язык, слова, выжигаемые в мыслях. Интересно, насколько непривычно ему сейчас? Небесный змей, запертый в теле карлика, говорящий по-эльфийски и... Но что за мысли? Что она знает о небесных змеях? Судить о Темном с точки зрения эльфа весьма и весьма самонадеянно.
Они молча рассматривали просторную пещеру. Она была совершенно уверена в том, что карлик, по следу которого они шли, рано или поздно снова придет сюда. Это место было идеальным для того, чтобы замести следы. И оно впечатляло, это следовало признать. Интересно, сколько времени потребовалось для создания этого? Сколько карликов работали над совместным планом? Эльфы никогда не создавали ничего настолько грандиозного.
— Однажды я путешествовал на одном из этих угрей, — вдруг произнес Темный. Он подошел к ней настолько близко, что его губы почти касались ее уха. Ее охватило незнакомое приятное чувство. Оно исходило от него. Он ею доволен?
— Тот, кто садится в подобное транспортное средство, должен предварительно попрощаться с жизнью, — продолжал дракон. — Они часто ходят под поверхностью воды. При этом то и дело натыкаются на скалы, поэтому лодки строят такими устойчивыми. Впереди в угре сидит штурман, сквозь круглое окно он пытается вовремя разглядеть препятствия. Они обозначили все опасные утесы янтаринами, но иногда течение настолько сильное, что вовремя изменить курс этого плавучего гроба не всегда удается. Кроме того, эти угри раздражают белых змей. Они обитают в больших подземных озерах и нападают на все, что движется.
Нандалее нравилось его слушать. Ей вдруг вспомнилась Бидайн. Девушка улыбнулась. Однажды она снова увидит подругу и расскажет ей об этих странных карликовских кораблях. С мыслью о Бидайн вернулась тоска по Гонвалону. Не сейчас, с грустью подумала она и спросила себя, достанет ли ей мужества снова встретиться с ним, имея эти ужасные шрамы. Его сочувствия она не вынесет. Эльфийка отбросила эти мысли и снова обратилась к Темному.
— А за счет чего движутся эти бочки?
Он указал на одну из террас. Ходовые колеса обоих больших кранов начали вращаться и подняли из воды с помощью тяжелых железных цепей один из угрей.
— Посмотри на корму, Нандалее. Видишь деталь, напоминающую два скрещенных изогнутых меча? Это гребной винт, который вращается и гонит корабль вперед. Внутри угря есть длинный коленчатый вал. Механизм, который приводится в действие силой ног пассажиров, заставляет вал вращаться. Сила ног пассажиров — вот что движет эти бочонкоподобные суда.
Нандалее не поверила своим ушам.
— А почему они просто не прокопали туннель между своими городами? Ведь подобное путешествие — все равно что пробежка!
Темный усмехнулся и под огромными усами сверкнули его кривые, покрытые пятнами зубы. С некоторым ужасом девушка заметила, что его клыки даже после
превращения остались островатыми. Зубы хищника.
— Это же карлики, милая моя. Они твердолобы и упрямы. Попытка понять, что происходит в их отвратительных головах — безнадежная затея. Может быть, здесь сыграло роль то, что эти водные пути уже существовали, а на то, чтобы прокопать туннель от города до города, потребуется не одно столетие.
Нандалее сосчитала суда. Девять были подняты из воды и висели на железных цепях, еще семь — пришвартованы у причалов. Сколько же карликов помещается в одно такое судно? А во все разом? Сто? Двести? Она восхищенно наблюдала за тем, как добрая дюжина яйцеобразных бочонков, оббитых листовой медью, погрузилась в воду. Может быть, в конечном итоге это жертва?
— Что вас удивляет, госпожа моя?
Нандалее рассердилась на себя за собственное неподдельное удивление. Когда же она, наконец, научится скрывать свои чувства? Темный совершенно прав — поистине, не нужно уметь читать мысли, чтобы догадаться, что творится у нее на душе.
— Они пускают бочонки по течению. Это тоже способ транспортировки товаров. Потерянные бочонки затем отыскивают угри.
— А как они возвращают обратно пустые бочки?
— Они их не возвращают, — ответил дракон. — Здесь добывают медь. Бочонки сами по себе представляют собой предмет торговли. Они не возвращаются. Равно как и тот, кого мы ищем. Вы понимаете, почему я назвал эту пещеру местом отчаяния?
Эльфийка кивнула.
— Из-за угрей. Вероятно, все они плывут в разные стороны.
— На первых милях нет. Из следующего озера тоже только два выхода. А после этого они многократно разветвляются, уводя в совершенно разные стороны. А поскольку мы не знаем, кого ищем и когда он был здесь, то можем сразу бросить эту затею.
— А если он вообще не уходил?
Его голубые глаза пристально глядели на нее.
— А где же он должен быть тогда, по вашему мнению?
— Мы, эльфы, — когти небесных змеев, и, кем бы он ни был, ему не стоит опасаться, что за ним пойдет один из небесных змеев, ведь так?
Темный с сомнением покачал головой.
— К чему вы ведете?
— Пещера, из которой воняет так, что не стоит опасаться, что какой бы то ни было эльф войдет в нее... Она послужила бы идеальным укрытием, — по его лицу Нандалее видела, что ее слова не убедили его. Она улыбнулась. — Когда я теряю след, то руководствуюсь интуицией.
Некоторое время он пристально смотрел на нее.
— Хорошо, поскольку больше нет ничего, за чем мы могли бы последовать, то пойдем за вашей интуицией, милая моя, — в его голосе слышалось неприкрытое сомнение. — Идемте туда. Пожалуй, это наша последняя надежда.
Туннель с кварцевой жилой на входе было легко найти. Девушке показалось, что вонь въелась в самую глубь скалы.
А Темному, похоже, неприятный запах не доставлял совершенно никаких неудобств. Может быть, он защитился при помощи заклинания? Он, не колеблясь, спускался по туннелю, ведущему в просторную пещеру. Это была мастерская, полностью заставленная столами, на которых громоздились разнообразные приспособления, стеклянные колбы, горшки, тигли и сковородки. Слева от нее возвышалась большая печь с несколькими очагами. Повсюду лежали бумаги. У дальней стены трое карликов работали буром, расширяя пещеру. Четвертый стоял на шатких лесах, заглядывая через край огромного котла, в который вставили несколько медных трубок толщиной с палец. Еще один карлик, стоявший рядом с лесами, был одет в шлем с броскими золотыми крыльями. Они уже встречались с ним в туннеле, вспомнила Нандалее. Теперь у него был нездоровый, бледный цвет лица, он отчаянно махал белым платком под носом. Увидев их, он удивленно вскрикнул.
Темный что-то ответил. Нандалее не поняла ни слова. Ей пришлось опереться на один из столов. Здесь были рассыпаны раздробленные кости и обрывки чешуйчатой кожи. А между ними — белые комочки клейкой массы. Девушка с отвращением уставилась на свои руки. Она обнаружила источник вони.
Нандалее судорожно попыталась отчистить клейкую массу. Вонь отбросила ее на грань потери чувств, и девушка опасалась, что ее вот-вот стошнит. Тем временем на них обратил внимание стоявший на лесах карлик. Держа в руках тяжелый молот, он спустился и заворчал на Темного таким тоном, что никакого перевода не потребовалось. Дракон сохранял спокойствие, что еще больше разозлило карлика с молотом. Щеголь в крылатом шлеме попытался утихомирить буяна, схватив его за руку, когда тот поднял молот. После этого Темный поспешил убраться в туннель и махнул ей рукой.
Нандалее немедля последовала за ним. Она чувствовала жгучую ярость перворожденного и опасалась, что ее наставник вот-вот уничтожит всю мастерскую с помощью своего драконьего огня. Вместо этого он ушел в туннель. Он энергично тянул ее за собой, и она не сопротивлялась. Внезапно вонь исчезла.
— Лучше?
Она кивнула и сделала глубокий вдох.
— Вы это видели?
Нандалее вздрогнула от его мысли. Похоже, он совершенно утратил контроль над собой. Он в ярости глядел на вход в туннель. Его зрачки стали вертикальными. Под кожей появилось какое-то шевеление, словно кости его черепа превратились в змей.
— Вы это видели?
Девушка почувствовала облегчение, когда он снова заговорил с ней нормально. Голова перестала раскалываться. Очевидно, он начал успокаиваться.
— Я думала, ты их всех убьешь.
— Я не это имею в виду. Невежи и холерики — каждый второй карлик представляет собой либо то, либо другое. А он — и то, и другое сразу. Я имею в виду части трупов! Вы стояли у стола. Коснулись этого! Кожи и костей одного из моих младших братьев. Среброкрыла! Они убили среброкрыла!
Нандалее не могла себе представить, чтобы карлик был в состоянии победить дракона. Даже среброкрылого.
— Может быть, они нашли тру... тело в глуши?
— Нет, этого не может быть. Безумец сказал, что я могу радоваться, что за меня вступился Хорнбори Драконоборец, поскольку иначе он размозжил бы мне голову. Хорнбори Драконоборец! Они еще этим похваляются!
— Может быть, он просто хвастун. Карлики врут без зазрения совести. Может быть, они...
— Я прочел это в их мыслях! Они присутствовали при том, когда умер среброкрылый. Они там были! Теперь он говорил тихо и настойчиво. Его холодная сдержанность пугала ее.
— Я буду наблюдать за ними. Если они сделают это еще раз, произойдет нечто, что не забудет ни один карлик. В будущем станут осторожнее, полагая, что здесь, внизу, они в недосягаемости.
Нандалее не понимала его гнева. Это ведь просто части мертвого дракона.
— Мертвый был твоим другом?
— Безмозглый среброкрылый — другом? Нет! У них разума не больше, чем у собаки или кошки. Они не умеют творить заклинания, даже интуитивно. Они — прожорливые хищники и ведут жизнь, которой руководит жадность. Живут одним днем, бесцельно. Но они — драконы! Мы все — братья и сестры. Тот, кто убьет одного из нас, делает своими врагами всех, — он сжал кулаки так, что пальцы захрустели. — Уйдем отсюда, госпожа Нандалее. Мы потеряли след.
Некоторое время они молча шли рядом, и даже карлики, которых они встречали по пути к комнате будущих откровений, похоже, чувствовали холод и ярость, окружавшие дракона, поскольку старались обойти его стороной. А Нандалее гордилась. Он сказал мы. Мы! Как будто она уже драконница!
Наконец они добрались до звезды альвов. Темный произнес слово силы, и из скалы поднялись две светящиеся змеи. Нандалее хотела уже войти под арку, когда дракон удержал ее.
— Он был здесь! Может быть, около четверти часа тому назад. Он снова открыл врата, когда мы были в гроте падающей воды. Наверняка сейчас он направляется туда! Если повезет, мы поймаем его прежде, чем он сядет в угорь! Скорее!
Сила позитивного мышления
ОН ненавидел это тело. Карлики! Сгущаться до такой степени было сущим мучением! ЕМУ приходилось плести слишком много заклинаний одновременно и следить за тем, чтобы их узоры не смешивались. Чтобы стереть СВОЙ след, по пути между мирами ОН сошел с золотой тропы и оказался в Ничто. Никто не ходит туда, в Ничто, чтобы искать там что бы то ни было. Если сойти с тропы альвов, окажешься в темноте. Но ЕГО не охватила паника. ОН знал, что наконец может падать, не опасаясь удариться.
Силой одной-единственной мысли ОН вернулся к тропе альвов. В принципе, уйти из Ничто было очень легко. ОН удовлетворенно огляделся в просторном зале. ЕМУ нравилась здешняя суматоха. Деловитость карликов. Они брались за дело, творя свой собственный мир. ЕМУ доставляло радость приходить сюда, наблюдать за ними, путешествовать на их причудливых судах. Еще несколько последних шагов. Штурман махнул ему рукой из люка угря.
— Ты опоздал!
— А я щедро заплачу, — с улыбкой возразил ОН.
Карлик пробормотал что-то невразумительное и подвинулся, чтобы ОН мог протиснуться в люк и спуститься по короткой железной лестнице. Если всего на удар сердца прервется заклинание, убирающее его вес, все, вместе с этой хрупкой лодочкой, окажется на дне подземного озера.
С глухим металлическим лязгом над ними закрылся люк. Матовый свет крохотного янтарина освещал внутреннее пространство. Какие же они жадные, эти карлики! И как же от них воняет! Невероятно, какой паноптикум разнообразных ароматов собран в этих закупоренных деревянных бочках. Смрад изо рта, запах лука, газы, пущенные из желудка, зловоние нестираной одежды и немытых тел. Прогорклый жир? Им, должно быть, кто-то намастил бороду.
— Вот, садись здесь, — штурман протиснулся мимо него и указал на свободное место у коленвала. Затем он снова пробрался вперед, чтобы улечься на живот среди рычагов управления перед иллюминатором.
Дракон занял свое место. Этот угорь был меньше, чем его собственное тело, когда он принимал свой истинный облик. ОН прислонился спиной к борту, просунул ноги в кожаные петли на плоских педалях и, как и все остальные, стал ждать приказа штурмана.
Глухой стук по внешней оболочке угря послужил знаком того, что все тросы отпущены.
— Ну, вперед! — крикнул штурман, и все одновременно принялись крутить педали, приводя в движение коленвал, протянувшийся через всего угря. Несмотря на то что он блестел черным цветом от масла, вращение сопровождалось скрежетом. Этот звук будет сопровождать их всю поездку.
ОН вооружился терпением. ЕМУ нужно продержаться чуть больше дня. С НИМ ничего не может случиться, сказал ОН себе. ОН в безопасности. И, несмотря на это, ОН чувствовал себя несколько неуютно. Это лишало путешествие части привлекательности. ЕГО жизнь слишком безопасна, слишком предсказуема. С тех пор как ОН начал работу над своим великим планом, все в корне изменилось. ОН установит новый миропорядок.
Над НИМ послышалось кудахтанье! Из транспортной сетки, натянутой под потолком, высунула голову курица.
— Это еще что за интересный пассажир? — Ему захотелось схватить птицу, раздавить ее кости СВОИМИ клыками. Нужно взять себя в руки. Такие мысли могут лишить ЕГО формы. Если
ОН вырастет в этой крохотной лодке, она разорвется на тысячи кусочков. Думай, как карлик, то и дело мысленно повторял ОН. Думай, как карлик! ТЫ должен сначала ощипать ее, затем выпотрошить, а потом зажарить. Слишком много усилий, для такого перекуса-то. Слишком...
— Это курица, слепой идиот! — проворчал сидевший напротив него карлик. Светловолосый брюзга, который постоянно что-то жевал. Может быть, корень или кусок смолы. Для карлика от него пахло даже неплохо. Аппетитный кусочек. Гораздо лучше курицы. И металла на нем не слишком много, он не будет застревать между зубами и доставлять неприятности.
— Курица — талисман штурмана, — сказал карлик, сидевший рядом с ним, старый забойщик, похоже, поскольку в морщинах на его лице глубоко засела каменная пыль. — И не обращай внимания на Грунги; он был в дурном настроении еще тогда, когда только что выбрался из мамочки.
— Талисман? Но ведь «Унилех» — хороший угорь, я узнавал.. . — Это действительно было правдой, ОН сделал это, прежде чем впервые довериться этим причудливым судам. Лодка пользовалась хорошей славой. Она тонула лишь дважды, и то каждый раз были выжившие. За тринадцать лет со дня спуска на воду это был очень хороший результат.
— Курица теряет сознание, когда воздух здесь становится слишком спертым. Тогда мы понимаем, что самое время всплывать и открывать люк.
ОН удивился.
— А разве не может она тогда бегать по полу? Я имею в виду, что если воздух у нас над головами станет настолько затхлым, что курица потеряет сознание...
— А ты, видимо, умник, — прошипел Грунги.
— На полу не годится! — крикнул спереди штурман. — Мы не можем просто пустить ее бегать по лодке. Куры слишком глупые. У меня уже две штуки попало под коленвал. Эта, что сидит вверху, немного умнее. Она притворяется, что теряет сознание, когда считает, что нам пора начинать беспокоиться.
ОН обвел взглядом ухмыляющиеся лица. Они все пьяны или позволяют себе шутить с НИМ? Спокойный выдох. Это карлики, и, несмотря на то что они очень трудолюбивы, компания из них ужасная. К счастью, ЕМУ придется выносить их всего один день. И если они станут сердить ЕГО снова, то им предстоит пережить величайший сюрприз в своей жизни, когда ОН покажется им в своем истинном облике.
Над ними послышался тревожный скрип, курица испуганно закудахтала.
— Мы вышли к устью реки! — крикнул штурман. — Занавесьте свет, чтобы я лучше видел янтарины снаружи.
Грунги вынул янтарин из стены и спрятал его в бархатный мешочек. Мгновенно воцарилась тьма.
ЕМУ показалось, что вонь стала сильнее.
— А почему вообще курица висит головой вниз?
— Ты что, никогда не резал их, купец? — послышалось где-то в лодке.
Угорь дернулся. Они снова наткнулись на скалу!
— Если этих тварей подвесить головой вниз, они не так трепыхаются.
ТЫ сам этого захотел, мысленно напомнил ОН себе. Это проверка, которую ТЫ сам СЕБЕ устроил. Самый могущественный охотник, царь небес Альвенмарка, уменьшившийся и принявший облик карлика, запертый в этой маленькой вонючей лодке. Какое невероятное упражнение для терпения. Какой контраст с планами свержения богов!
Курица над ЕГО головой негромко хныкала, но ее было почти не слышно из-за скрипа коленвала. И ОН возгордился своим собственным совершенством.
Заскрипел один из рычагов управления. ОН чувствовал, как лодка борется с течением, накренившись на несколько градусов по правому борту. На миг ОН увидел свет, упавший в один из иллюминаторов угря. Должно быть, это янтарин, обозначающий опасные скалы на пути.
Карлики, прислонившись спиной к стене лодки, молча крутили коленчатый вал. Каждый предавался своим мыслям. Утихла даже курица.
Когда в иллюминаторы угря попадал свет, можно было ненадолго увидеть лица остальных — мелькание бледной кожи и теней. Их было двенадцать. «Унилех» представлял собой угря средних размеров и был набит различными товарами. Часть свисала в сетках с потолка, ограничивая свободное пространство над их головами до пяди. Остальное было сложено в особые грузовые ящики, подогнанные под цилиндрическую форму корпуса судна. Одновременно они служили им сиденьями.
Для НЕГО оставалось загадкой, как можно любить такой способ путешествия. Он был опасным и некомфортным. И все это ради того, чтобы не показываться на поверхности. ОН подумал о СВОЕЙ цели и нащупал новый камень, надежно спрятанный в кожаный мешочек на поясе. Скоро ОН созовет тех небесных змеев, которым доверяет. ОН кое-что придумал, что навеки свяжет их вместе.
— Тебе страшно? — спросил ЕГО старый забойщик, сидевший рядом.
— Нет. Я воспринимаю этот способ путешествия как полезную возможность заглянуть к себе в душу.
Карлик уставился на НЕГО. Было совершенно очевидно, что такой ответ ему непонятен.
— У меня позади уже много путешествий без происшествий. И, словно в насмешку над его словами, угорь снова содрогнулся, и защитная скоба на корпусе громко царапнула скалу.
Некоторые пассажиры негромко застонали.
— Продолжаем крутить! — приказал штурман. — Здесь течение очень сильное. Если мы потеряем ход, то лодка станет неуправляемой и нас понесет на скалы, которые находятся где- то по правому борту! Так что крутим!
ОН закрыл глаза, подавляя инстинкт, приказывавший принять СВОЙ истинный облик. Каждый раз, чувствуя угрозу,
ЕМУ хотелось противостоять ей в теле дракона. Будучи небесным змеем, ОН был неодолимым противником. Но в этой лодке инстинкт может убить ЕГО, если ОН поддастся ему. Дракон очень хорошо сознавал, что ОН тоже смертен. Если ОН совершит превращение, ЕГО огромное тело разнесет угря в клочья. ОН будет плыть по туннелю, увлекаемый бурным течением, уповая на то, что во время трансформации, когда ОН наиболее уязвим, его не швырнет на скалы.
— Ты знаешь, в чем мой секрет? — прошептал карлик, сидевший рядом с ним. — Это сила позитивного мышления. Ты должен просто думать о самом лучшем, а не о всевозможных несчастьях, которые могут произойти. Наши мысли формируют наши жизни!
Сидевший напротив Грунги выковырял из носа козявку и принялся задумчиво рассматривать ее. Через некоторое время он скатал ее большим и указательным пальцами, превратив в шарик, а затем отбросил в сторону.
— Вот мы кто, старик, козюли в руках судьбы. Только что еще были в безопасности в носу, а потом нас вытащили и, не глядя, куда-то швырнули. Позитивное мышление? Не смеши меня! Мы игрушки в руках судьбы. Так было всегда и всегда так будет.
ОН с отвращением поглядел на скатанные в шарик козявки, упавшие на ЕГО камзол, и подумал, насколько же прав Грунги. Как только угорь достигнет своей цели, с Грунги произойдет несчастный случай. Кровавый, очень неприятный несчастный случай. Что-то, что причинит ему невероятную боль, прежде чем он умрет.
ОН стряхнул козюли.
— Думаю, иногда разумнее придерживаться позитивного мышления. А еще я уверен, что тогда жизнь проходит гораздо счастливее.
Змеи
Нандалее высунула голову из люка и сделала глубокий вдох. Наконец-то она может покинуть эту проклятую лодку. За ее спиной ругался карлик, пытаясь протиснуться. Проклятое отродье, подумала она, торопливо преодолевая последние ступеньки. Она ненавидела эту поездку, заточение в вонючей деревянной посудине. Она думала, что сойдет с ума от скрежета коленвала, от уверенности в том, что за двумя дюймами листовой меди их подстерегают темнота и смерть.
Наверное, в конечном итоге дракон наложил на нее заклинание. Иначе она не могла объяснить себе, почему вдруг успокоилась. Он тоже был напряжен. Она замечала это, когда он мысленно разговаривал с ней. Его слова жгли горячей. Она чувствовала, что это не из-за карликов и не из-за путешествия на этом проклятом угре. Все дело было в том, кого они преследовали. Похоже, Темный подозревал, из-за кого исчезают альвы, но не говорил ей. Зачем ему совет эльфийки? Она свою полезность исчерпала. Теперь она всего лишь лишний груз, с горечью подумала девушка.
После того как Темный обнаружил, что кто-то прошел через звезду альвов Глубокого города, они помчались в гавань, но опоздали. Прямо у них на глазах угорь ушел под воду.
Нандалее нашла следы сапог загадочного карлика на причале. Не оставалось ни малейших сомнений в том, что они всего на несколько мгновений разминулись с тем, кто мог знать больше о крови в роще альвийки. Три часа прошло, пока Темный нашел мужчин и лодку, чтобы последовать за угрем.
Так началось мученическое путешествие Нандалее в проклятом плавучем гробу. По доброй воле она никогда больше не ступит на подобное судно. После экстремального плавания она до сих пор чувствовала себя плохо. Она не была рождена для того, чтобы быть карликом, это было ясно.
С причала кто-то протянул ей мясистую руку, и девушка с благодарностью ухватилась за нее. Ноги болели, а угорь, который еще толком не пришвартовали, покачивался под ее ногами.
Дюжины вооруженных карликов стояли вдоль причала. Они смотрели на них, держа наготове заряженные арбалеты и длинные копья. Нандалее невольно схватилась за пояс, там, где обычно носила охотничий нож. Она хотела было отпрянуть, но вылезавший за ней карлик снова толкнул ее и заворчал:
— Давай уже, увалень, я хочу, наконец, выбраться из этого бочонка! Постоять да поглазеть можешь и на причале.
Она боролась с паникой. Может быть, о таком приеме позаботился карлик, которого они преследовали? Соберись, одернула она себя, ухватилась за веревочную лестницу и взобралась на каменный причал.
Заряженные арбалеты не последовали за ее движениями, они оставались нацеленными на угорь и темную воду. Вздохнув с облегчением, Нандалее опустилась на стопку тюков ткани и огляделась по сторонам. Гавань напоминала ту, которую они покинули полтора дня тому назад. Вот только здесь не было водопадов, а своды просторных гротов были несколько ниже. На верфи у берега виднелись каркасы трех наполовину готовых угрей. Работа стояла. Над целой гаванью чувствовалось странное напряжение.
Наконец на набережную выбрался Темный, перебросился парой слов с одним из стоявших там и пошел к ней.
— Он был здесь, — его слова стали жгучим шоком. Дракон казался сильным и решительным, но после путешествия на угре Нандалее чувствовала себя усталой не только физически. Даже душа ее отупела и устала. Она собралась, указала на стоящих на набережной вооруженных карликов.
— Кто встревожил карликов?
Темный покачал головой и знаком велел ей поторопиться. Она стала лениво подниматься за ним по широкой платформе, когда обнаружила на камнях засохшую кровь. Много крови! Ее усталость мгновенно улетучилась. Она внимательно оглядела вооруженных карликов. Что же здесь произошло? Против кого сражались карлики? Кого или чего они ждут?
Темный шел дальше, не останавливаясь. Похоже, он знал гавань. Гавань города карликов! От этого по коже шел холодок. Может быть, небесные змеи действительно постоянно среди них, а они и не подозревают об этом?
Наконец они достигли туннеля, в котором остались одни.
— Произошел несчастный случай, — произнес он. Даже сейчас Нандалее почувствовала облегчение от того, что он обращался к ней не с помощью мыслей. — За угрем, который пришел перед нами, следовал большой белый змей. Ничего подобного прежде не случалось. Когда команда покинула корабль, змей атаковал, совершенно неожиданно. Он схватил одного из пассажиров. Команда успела вытащить беднягу на причал, но он потерял обе ноги.
— Белый змей?
— Это морские змеи, госпожа Нандалее. Когда они долгое время живут в подземных водах, то вся чешуя их теряет цвет. Они — дикие охотники, но то, что один из них напал на всплывший угорь, довольно необычно. Они очень редко отваживаются заходить в карликовские гавани.
— Думаешь, его позвали?
— Может быть, — задумчивым голосом произнес он. При этом он, совершенно безотчетно, провел кончиком языка по своим слишком острым клыкам. Он почуял кровь, поняла Нандалее. Почуял свою добычу. — Зачем тому, кого мы ищем, звать белого змея, я не могу понять. Это вызывает лишь излишнее волнение. До сих пор мне казалось, что он действует очень скрытно. Поспешим дальше, милая моя. Здесь мы не найдем ответа. Идемте же! Мы потеряли много времени. По моим подсчетам, у него более семи часов форы. Вероятно, вы правы и он действительно направляется к комнате грядущих откровений.
Они продолжили путь. Дракон казался напряженным, то и дело замирал, прислушиваясь... Нет, пожалуй, он пользовался другими, неизвестными ей чувствами. Опасался засады? Его напряжение передалось и ей. Ее бесформенные руки потели, одно место на спине, куда она не могла дотянуться своими короткими, мускулистыми карликовскими руками, чесалось. Она молча следовала за Темным сквозь лабиринт туннелей.
В этом глубоком городе запах отличался от того, откуда они прибыли. На дым сжигаемого древесного угля накладывался тяжелый аромат жареного сала и бобов. Камни здесь тоже были иного качества. Они были светло-серыми с серебристыми вкраплениями. Часто стены туннелей украшали работы каменотесов. Этот город был красивее. Может быть, древнее, подумала Нандалее, и у его жителей было больше времени на то, чтобы украсить место, в котором живут. Несмотря на это, узость туннелей по-прежнему давила на нее. Было и еще кое-что странное в городе карликов, что бросилось Нандалее в глаза только сейчас. Они встречали исключительно мужчин. Где же могут быть женщины и дети?
Добрых два часа спустя они достигли комнаты грядущих откровений. Пещера, в которой находилась звезда альвов, была одета в белый мрамор. Здесь тоже были кристаллы, вставленные в стены. В дюжинах стенных ниш, размером едва ли больше ладони, стояли крохотные скульптуры — изображения первых кланов этого города, как пояснил ей Темный.
Одно слово силы заставило подняться из скалы двух сотканных из света змей. То, как Темный открывал врата, казалось очень простым. Девушка подумала о Гонвалоне и о том, какой страх испытывал он перед этим заклинанием. Воспоминание отозвалось болезненным уколом. Она не увидит любимого на протяжении бесконечно долгого года.
Темный протянул руку к одной из змей, светло-голубой свет окружил его пальцы.
— Он был здесь и... Он отправился в Нангог! — недоуменно произнес он. — В Нангог!
— В запретный мир? — Для Нандалее это место было еще дальше и невообразимее, чем царства карликов под горой. Место, где таились неведомые ужасы. Мир, существовавший только в легендах. Табу.
— Мы преследовали девантара! — вдруг произнес Темный. — Я с самого начала чувствовал, он плетет заклинания как-то иначе. Нам надо возвращаться! Альвы должны узнать о происходящем.
Нандалее в ужасе поглядела на него. Девантары были воплощением злобы. Ожившей подлости и предательства. И, прежде всего, они обитали где-то невообразимо далеко! В Альвенмарке их не было! Они жили в мире детей человеческих и не могли попасть сюда, ибо альвы следили за тем, чтобы этого не произошло. Впрочем, та альвийка, которую они искали, пожалуй, была очень миролюбивой и отстраненной. Может быть... Она в ужасе уставилась на Темного.
— Думаешь, девантар пришел к ней, чтобы...
— Невообразимо! — Пламенный крик стер все ее мысли. Никогда она не чувствовала такого потрясения Темного. — Она была не безоружна. Одно ее слово могло двигать горы.
— И, несмотря на это, она исчезла, — осмелилась напомнить Нандалее. Девушка с трудом переводила дух. Тяжело дышала от боли.
Дракон решительно покачал головой.
— Нет, убить альвийку — на это девантары не осмелились бы. Это привело бы к войне миров.
Обе светящиеся змеи сомкнулись, образовав арку.
— Идемте, госпожа Нандалее, — произнес дракон, протягивая ей руку. Голос его звучал решительно, словно он созывал свое войско на битву, и от его прикосновения в сердце ее потекла сила и решимость. — Мы не пойдем в Нангог. Мы вернемся в сад Ядэ, милая моя. А потом я отправлюсь на поиски Певца.
Прощание
Гонвалон глядел на лицо в камне. Оно было незаконченным. Незаконченным, как ее жизнь. Вырванным из времени. Он запрокинул голову к небу и стал глядеть на проплывающие по нему облака.
Бидайн просила у него разрешения пойти с ним. Она не знала, куда он отправится, но догадывалась, что должно быть место, где он горюет по Нандалее.
Перед скалой, в которой было выбито лицо, она положила цветы. Гонвалону это показалось ненужным. Когда она уйдет, он выбросит цветы. Нандалее любила естественную, нетронутую природу. Мертвые цветы были не тем, что ей хотелось бы получить на память. Скорее уж ей понравилось бы, чтобы ее вырезанное в камне лицо постепенно скрылось под побегами плюща. За чем-то живым, здешним. Лесным. Так же, как сама она была частью леса.
Гонвалон чувствовал, что Бидайн хочет поговорить. Но он не станет идти ей навстречу. Он принимал участие в допросе Бидайн наставниками Белого чертога. Он знал, что она рассказала Нандалее о спрятанном витраже.
— Можно мне прикоснуться к нему? — Бидайн указала на вырезанное лицо.
Он едва заметно кивнул. Краем глаза он наблюдал, как она протянула руку. Наклонилась вперед, словно ноги ее уходили корнями в землю, и коснулась каменных щек кончиками пальцев.
— Это она, — прошептала Бидайн, не обращаясь к нему напрямую. — Резкая, несовершенная и чудесная... — Она тяжело дышала, словно вкладывала все силы в то, чтобы не расплакаться. — Я всегда считала ее непобедимой. Она всегда была тверже меня. Лучше. Я никогда бы не подумала, что она первой...
Он не хотел этого слышать! Не нужно ему это ее признание своей вины. Она была виновата не меньше и не больше, чем он. Он не должен быть больше наставником Белого чертога! Золотой призвал его к витражу. Именно к витражу! Гонвалон просил у него разрешения отправиться на выполнение задания. Неважно, какого и куда. Лишь бы уйти прочь отсюда. Но небесный змей не позволил ему убежать.
Разумно ли оставаться? Повиноваться? Действительно ли они знают, как лучше? Он поклялся в безусловной верности, когда его принимали в число драконников. И теперь он впервые в жизни вот-вот готов был нарушить клятву.
— Я позабочусь о маленькой птичке, — прошептала она.
Внезапно он порадовался тому, что Бидайн здесь. Он коротко кивнул.
— Она все еще прилетает к ее окну, не так ли?
— Да. Стучит в окно. Хочет, чтобы ее впустили. Не может поверить, что она ушла. Что она... — Внезапно она разразилась слезами.
Гонвалон почувствовал собственное напряжение, собственную немоту. Ему было страшно даже просто обнять Бидайн. Он не мог сделать этого. Иногда он просыпался ночами, и ему казалось, что рядом с ним лежит Нандалее. И он только что слышал ее дыхание и осязал кожу. Это было знакомо. Так было и с другими. Но на этот раз еще сильнее.
— Камень здесь очень твердый. В какой-то момент я просто сдался, — неловко произнес он.
— Мне знакомо это чувство.
С Бидайн просто невозможно было спорить. Она никогда ни за что не просила прощения. Ее нельзя было изменить. Нужно было быть достаточно глупым для того, чтобы любить такую, как она, — девушка попыталась рассмеяться, но снова разрыдалась.
Каждое слово было словно нож острый ему в сердце.
— Мне нужно идти, — отрывисто произнес он и, не сказав ни слова прощания, ушел.
Мягкая земля пружинила под его ногами, в нос поднимался непередаваемый запах влажной листвы. Это был аромат их любовных ночей. Аромат, проникавший сквозь шкуры диких кабанов и моховую подстилку, когда они лежали рядом в своем убежище. Ее волосы всегда пахли лесом. И ветром. Эльф с горечью улыбнулся. Что он выдумывает! У ветра нет запаха!
Гонвалон побежал. Он будет бежать до полного изнеможения. Пока усталость не выкорчует из него все мысли до единой. Пока в нем не останется ничего. Ни боли, ни мыслей. Ничего, кроме глухой усталости, которая перейдет в сон без сновидений.
Сохранить форму
С тех пор, как они вернулись, Темный был глубоко погружен в размышления. Газалы ушли из зала с колоннами, дракон снова принял свой истинный облик, но Нандалее все еще оставалась пленницей тела карлика. Неуклюжее тело доставляло ей немало хлопот. Она уже не раз проходила в поле зрения дракона, чтобы привлечь к себе внимание, но он не обращал на нее внимания. Иногда он говорил сам с собой на языке, которого она не понимала. Было совершенно очевидно, что он встревожен и не расположен делиться своими мыслями.
Нандалее не знала, куда пойти. Покинуть просторный зал она не осмеливалась. Что, если он уйдет прежде, чем она вернется? Тогда, возможно, она окажется пленницей этого дурацкого тела на много дней. Разве он не говорил, что созовет остальных небесных змеев на совет? Почему тогда он еще здесь? Что его удерживает? Если бы он только заговорил с ней! Конечно, в его глазах она лишь песчинка, и, возможно, он просто забыл о ней — кто может знать? И откуда ей знать, что ему поможет? Ей помогают разговоры о своих мыслях и тревогах. Когда она была вынуждена облекать что-то в слова, путаница мыслей прояснялась.
Темный соскользнул с плоского скалистого островка, за много веков принявшего форму драконьего тела. По камню тянулись тонкие линии, как будто из скалы можно было вынуть пластины. Нандалее слыхала истории о том, что драконы сторожат сокровища, лежат на груде золота и драгоценных камней. Но, возможно, это только сказки. По крайней мере, небесные змеи уж точно могут взять себе любые сокровища мира, если только захотят. Не обесценивает ли это сокровища? Так что же может скрываться под этим странным троном?
— Сейчас я отправлюсь к своим братьям по гнезду, — неожиданный жар его слов заставил ее вздрогнуть.
— Мне нужно мое прежнее тело! — вырвалось у нее. — Я больше не могу выносить заточение в теле карлика!
— Мы ведь уже говорили об этом, милая моя.
— Я не понимаю... — осторожно начала она. — Я не припоминаю...
Он повернул к ней свою могучую голову и пристально поглядел на девушку.
— Я сказал вам: надеюсь, вы хорошо помните свое тело? Вы уже забыли? Вы ничего не ответили мне на это. Поэтому я решил, что это не проблема.
Что это, насмешка? Или он серьезно? Она не могла совладать с собственными мыслями.
— Вам ведь наверняка нетрудно превратить меня обратно, — смиренно произнесла она.
Теперь интерес в его взгляде сменился настороженностью, и, несмотря на то что она собрала в кулак всю свою волю, выдержать взгляд дракона она не смогла. Из его ноздрей поднимались тонкие струйки сизого дыма.
— Все дело в том, кто сплетает это заклинание. Вы здесь для того, чтобы учиться — как самообладанию, так и тому, чтобы усовершенствовать свое умение в плетении заклинаний. Вот вам мое первое задание, госпожа Нандалее. Задание, в котором смыкаются обе области, над которыми вам нужно работать. Вы должны превратиться обратно сами. И если позволите дать вам совет, милая моя: будьте при этом осторожны. Если ваши органы, такие как почки и печень, не встанут па свои места и не будут получать достаточно крови, это может вас убить. Так что недостаточно будет вспомнить свое отражение. Маленькие отклонения в этой области интересны только с эстетической точки зрения. Важно, чтобы вы хорошо помнили свои внутренности. Чтобы вы понимали все части своего естества. Постарайтесь сохранить форму, госпожа Нандалее. Желаю вам успеха. Пройдет некоторое время, прежде чем я вернусь сюда.
Ей вспомнилась страшная смерть Сайна. Откуда ей знать, как она выглядела изнутри? Она ведь не помнила даже формы собственного носа. Она была не такой, как те эльфы, которые тратили целые часы на то, чтобы самовлюбленно рассматривать собственное отражение! Нандалее почувствовала, как все внутри у нее судорожно сжалось. Это не может быть правдой. Это шутка!
— Пожалуйста, не оставляй меня. Мне нужен наставник, чтобы плести такие заклинания. Мне нужно руководство!
Казалось, Темный улыбнулся. Снисходительно, почти с сочувствием. С пониманием. Она возненавидела его за этот белый блеск в его глазах хищника. Он был любимчиком альвов. Может быть, первым существом, в которое они вдохнули жизнь. Ему были открыты все пути. Он был как бог. Как она могла дерзнуть подумать, что он поймет ее? Как она могла ожидать сочувствия и помощи? Она не более чем пестрая гусеница, за которой он с интересом наблюдает. Может быть, вскоре он уже и не вспомнит о ней. Нет, подумала она. Этого не будет. Он вернется, когда гусеница превратится в бабочку. Нандалее поглядела на черную воду и увидела в ней отражение ненавистного карликовского лица. Затем она снова поглядела на Темного, вложив во взгляд весь свой гнев.
— Ненавижу тебя, — прошептала она. — Если ты сделаешь это... Если ты действительно бросишь меня здесь... то... — Она умолкла. Чем она собралась угрожать ему? Несмотря на это, она выдержала его взгляд и заметила, что в нем что-то изменилось.
— Ненависть, милая моя? — Девушке показалось, что в его глазах промелькнула тень печали. —
Несгибаемость и упрямство — вот ваш характеру милая моя. Если пойдете своим путем, достигнете немногого. Трансформация внешняя и внутренняя — вот цель вашего обучения у меня, не больше и не меньше. Воспользуйтесь им с толком. Тогда мы увидимся снова. В ненависти или в дружбе — будет видно.
Он произнес слово силы и в один миг, не открывая врата альвов, просто исчез. И лишь жар его слов еще звучал в ней, но затем утих и он. Нандалее осталась одна.
Потерять лицо
Артакс окинул взглядом широкую равнину. Вдалеке, на расстоянии чуть больше мили, тренировался эскадрон боевых колесниц, составленный им из пиратов. Его сильно удивило то, что за прошедшие луны дезертировали лишь немногие. Он платил им хорошее жалованье, и они были при деле. Он навестил бессмертного Мадьяса, великого короля ишкуцайя, в его Кочующем дворе и провел переговоры по поводу одного одолжения. Ценой Мадьяс стал табун из пятисот лошадей. Это было немного за удар, который он планировал нанести Муватте. Удар, который, возможно, предотвратит крупную войну. Пока еще Артакс не отказался полностью от своих надежд на то, что победит разум и они сумеют прийти к соглашению. Если же это будет не так, его войско будет готово настолько хорошо, насколько это возможно.
Артакс снова мысленно вернулся к своему визиту на Кочующий двор. Он надеялся встретить там Шайю, но принцесса, судя по всему, все еще находилась в Нангоге. Он часто вспоминал, как самоуверенная воительница стояла напротив него на палубе парящего в воздухе корабля с шипастой секирой в руке. И о тех днях, когда он болел, а она сидела у его ложа. Артакс задумчиво улыбнулся. Смогут ли они когда-нибудь быть вместе? В хижине, вдали от времени, как ему когда-то мечталось жить с Альмитрой? Альмитрой, образ которой за минувшие луны в его мечтах полностью сменился образом Шайи? Он был одним из самых могущественных мужчин среди смертных, и, несмотря на это, многое было ему недоступно.
— Твои желания смешны, — вмешался в его размышления незваный голос. —
Что ты нашел в этой худосочной бабе, от которой несет лошадьми? Когда ты уже, наконец, отринешь свои крестьянские представления об удовольствии? Вот это удовольствие!
Артакс увидел чужие воспоминания. Узкий, украшенный цветами двор. Стены расписаны эротическими сценами. Он был в Урате, дворце Утренней зари, резиденции Аарона далеко на востоке неподалеку от гор Куш. Перед ним стояла юная девушка. Сколько же ей могло быть лет? Пятнадцать? Четырнадцать? У нее едва налились груди. Она стояла перед ним на коленях. Она боялась того, что он будет обращаться с ней так, как заповедали боги мужчинам и женщинам. Он уже дважды проделал это, насмехаясь над ее слезами. Теперь она начала ему надоедать. Она думала, что может таким образом удовлетворить его. Думала, что сможет одурачить его. Его, бессмертного. В тени аркады ждал Сулумал, капитан дворцовой гвардии, так хорошо понимавший его. Они были почти родственными душами.
— Ты тоже видишь, от чего она бежит? — крикнул он ему.
У Сулумала было суровое, закаленное солнцем и горными ветрами лицо. Глаза его были черны, словно ночь, и безжалостны.
— Я видел это и был возмущен, великий.
Девушка отодвинулась от него. Поглядела на него снизу вверх. Ее глаза снова наполнились слезами.
— Я...
Он ударил ее настолько сильно, что та упала на пол.
— Молчи! Никогда больше не смей заговаривать со мной, пока я тебе не позволю! — Он обернулся к Сулумалу. — Как нам ее наказать?
— С учетом ее преступления я предложил бы отвести ее в королевские конюшни. Там она получит истинную радость.
— Какое удачное предложение. Никто не знает меня так, как ты.
Капитан вышел из тени и схватил девушку. Она отбивалась, словно дикая кошка, но против силы воина все ее сопротивление было бесполезно.
Артакс сильно тряхнул головой, пытаясь уйти от непрошеных воспоминаний. Но ничего не помогало. Он видел конюшню. Видел, что они делали с девушкой.
Артакс с трудом подавил гнев. Отвращение. Слезы. Не так давно Аарон нашел новый способ мучить его. Он пробуждал в его памяти воспоминания о прошедших жизнях. Артакс пока не понял, как с этим бороться. Таким образом, Аарону удавалось мучить его все сильнее и сильнее. Еще до безумия доведет. Он...
— Они разорвут нас в клочья, — трезво рассудил Джуба.
Слова полководца прорвали оцепенение. Артакс тяжело дышал, все еще взволнованный чужими воспоминаниями. Каким же чудовищем был Аарон!
— Скучающим чудовищем. Ты еще изменишь свои представления о морали, это я тебе обещаю. Вспомни, ведь это на твоих руках кровь всех тех священнослужителей. То, что ты сделал, не становится менее ужасным от того, что ты не делал этого своими собственными руками.
Артакс не мог вспомнить, чтобы во время лихорадки отдавал приказ столь сурово обойтись с заговорщиками. Но он сделал это. Или это был Аарон? Он знал, что его мучитель несколько раз захватывал контроль над его телом. Когда он был слабым, больным, уставшим или пьяным. Артакс изменил свою жизнь, чтобы этого больше не могло произойти. Он старался не переоценивать свои силы и не предаваться разврату.
— Не ломайся. Признавай свои поступки. В тот раз ты в виде исключения принял правильное решение.
— Великий?
Голос Джубы заставил его вернуться обратно на пыльный холм. Артакс с трудом перевел дух. Сжал руки в кулаки.
— Мне нехорошо, — выдавил он из себя и тут же пожалел о своих словах.
Джуба пристально поглядел на него.
— Может быть, вам не стоит находиться на солнце? Здесь очень жарко и...
— Я хочу тебя кое о чем попросить. Если я вдруг словно бы задумчиво начну качать головой и буду казаться отрешенным, заговори со мной. Или, еще лучше, коснись меня. Я... — Он запнулся. Больше он сказать не мог. Из всей его свиты Джуба был самым верным, и, несмотря на это, он никогда не мог довериться ему полностью. Да и что он должен сказать ему? Что на самом деле он служит крестьянину?
— Он убьет тебя, если узнает об этом. Хоть он и невысокого рода, а значит, немногим выше крестьянина, тем не менее., это дает ему тем больший повод гордиться.
Артакс прищурил глаза, пытаясь полностью сосредоточиться на маневрах боевых колесниц.
— Что ты думаешь о наших пиратах?
Джуба сплюнул.
— Кучка дерьма, вот они кто. Ничего не стоят! Мы только время зря теряем, великий. Если, конечно, вы не хотите еще раз поглядеть на место, где ваше войско утонет в собственной крови.
Артакс задумчиво оглядел широкую равнину, лежавшую у их ног. Здесь встретятся войска Арама и Лувии. Куш представлял собой высокогорную долину, окруженную высоченными горами. Дно долины было
плоским, как тарелка. В самом широком месте она достигала тридцати миль, а в длину насчитывала все семьдесят. Там, где начинали подниматься горы, была вода и несколько небольших деревень. Долина Куш относилась к провинции Гарагум. Арамской части Гарагума, соседняя долина уже принадлежала лувийской провинции Гарагум. Земля здесь была небогатой. Проливать здесь столько крови — сущее безумие!
— Сколько людей погибнет?
Джуба вздохнул.
— Разве я пророк, повелитель? Если мы будем сражаться хорошо, то к концу битвы из ста тысяч воинов, которые встретятся здесь, потеряют жизни, быть может, тысяч десять. Если наши войска охватит паника и боевые колесницы Муватты накинутся на бегущих, в конце может быть тридцать тысяч убитых, а то и больше.
— Тридцать тысяч! И у тебя нет совершенно никакой надежды на то, что мы можем победить?
Джуба присел на корточки, поставил рядом с собой на песок свой тяжелый бронзовый шлем и окинул равнину долгим взглядом.
— Нет, — наконец сказал он. — Надежды нет. В открытом бою лувийцы превосходят нас во всем.
— Но ведь наши быстрые колесницы могут окружить их с флангов и...
— И что? Сколько легких колесниц мы можем выставить? Двести? Триста? Пока его войска будут держать строй, закрывшись стеной щитов, толку от этого будет немного. А их тяжелые колесницы будут бить наши ряды, словно тараны. Они прорвутся!
Артакс вздохнул. Горячий воздух трепещущими полосами скользил над равниной, обманывая его видом гладких озер там, где был лишь белый песок. Вдалеке Артакс увидел одинокую фигуру. Путешественник, казалось, плывший посреди моря горячего текучего воздуха, представлял собой лишь силуэт. Фигура набросила на голову плащ, как капюшон, чтобы защититься от жары.
Артакс снова обратился к Джубе.
— Еще тринадцать месяцев до битвы. Какая здесь погода через месяц после дня летнего солнцестояния? Будет прохладнее?
— Нет, жарче, — ворчливо отозвался Джуба. На загорелом лице воина выступил пот, пропитывая красную повязку на лбу. Из-за стриженой окладистой бороды лицо его казалось почти квадратным. — Вы должны отдать приказ хорошо обеспечить наших воинов водой на протяжении всего дня. Жара быстро отбивает их желание сражаться.
Артакс поглядел на раскаленное белое солнце в небе.
— Начиная со второго часа пополудни, солнце будет светить лувийцам прямо в лицо. Если они будут ослеплены, то будут сражаться хуже.
— Если Муватта не дурак, то выступит уже утром. Ко второму часу пополудни исход сражения будет уже предрешен.
— Есть ли какое-либо событие, которое могло бы повернуть его в нашу пользу?
Джуба широко усмехнулся, но глаза его глядели сурово.
— На подходе к долине лувийцы могут попасть в пыльную бурю.
— А если мы отравим их воду?
— Восхитительно! Мы в восторге. Наконец-то наши речи начали приносить плоды. Так выигрывают сражения.
— Разве это говорит честный Аарон, которым я столь часто восхищался в последние луны? — Полководец задумчиво глядел на него. — Иногда мне кажется, что в вашей груди живут две души.
— Иногда мне тоже так кажется, друг мой, — может ли он все- таки осмелиться довериться Джубе?
Аарон ликовал.
— Да, сделай это! Мы тоже за. Такую ношу крестьянская душа не может нести в одиночку. Скажи ему, кто ты!
Невдалеке закричал один из стражей. До путника, шедшего по пыльной равнине, было еще около сотни шагов. Навстречу ему бежали вооруженные люди. Он отбросил накидку, которую натянул на голову. Это был Львиноголовый!
Воины тут же опустились на колени. Девантар прошел мимо них. В животе у Артакса появилось нехорошее чувство. Неужели настал его судный час? Подумал о своих реформах, проведенных за последние луны. О беспокойстве в империи.
Янтарные глаза с вертикальными зрачками пронзали Артакса. Клыки Львиноголового сверкнули в ярком свете. Джуба отпрянул от него.
— Готовишься к сражению с Муваттой? Это мудро. Муватта меньше тревожится относительно исхода сражения. Его приготовления ограничиваются тем, что он начал созывать войска для битвы.
— Он поручил пиратам потопить Оловянные флоты Арама, — возмутился Артакс. — Он давно уже начал войну.
— Несколько дней назад моя крылатая сестра жаловалась, что захваченные военные корабли Лувии видели в гаванях твоей империи. Ты придерживаешься обязательства соблюдать мир с Лувией?
— Ты знаешь, как туда попали эти корабли, — взволнованно ответил Артакс. — Он позаботился о том, чтобы пираты напали на его гавани, чтобы они были лучше вооружены!
— И ты прогнал прочь лувийских послов, требовавших выдачи кораблей...
— Как бы там ни было, я не велел рубить им головы.
Львиноголовый обнажил клыки. А затем указал на равнину, где клубы пыли скрывали боевые колесницы.
— Я знаю, что ты задумал. Мне нравится, что ты повернул против Муватты его же пиратов. Впрочем, моя крылатая сестра не очень вдохновилась твоими планами. Ей хотелось бы уничтожить твоих людей с помощью молнии и града. Она исполнена решимости поддержать Муватту.
— А почему ты не послал пиратские флоты на дно моря? Что это за справедливость такая? Что...
— Боги выше справедливости! Они свободны от всех оков!
Артакс почувствовал резкую вспышку гнева девантара, словно пламя на собственном теле. Он застонал. Рухнул на колени. Джуба кинулся к нему.
— Прочь, червяк! — Взмахом руки девантар отшвырнул военачальника прочь, словно тот был не тяжелее перышка. — Твои деяния и новое честолюбие развлекали меня, Аарон. Я был великодушен по отношению к тебе, но никакого высокомерия не потерплю. Ты — мое творение. Целиком и полностью. Восстань против меня — и я тебя сломаю.
Но Артакс не собирался сдаваться и позволить запугать себя. Проснулось его былое упрямство, его боевой задор, его дух противоречия, благодаря которому он сумел многое вынести и пережить в своей жизни. Девантар говорил о жизни десяти тысяч людей, как будто это имело столь же малое значение, как пыль на его плаще. Артакс был уверен, что не выдержит гнева девантара. Но он лучше умрет, чем станет таким же, как Аарон.
— Если я буду знать, что на них может обрушиться гнев богини, поскольку мы не смеем надеяться на ту же милость, что и Муватта, то я не стану посылать своих людей, — корчась от боли, произнес Артакс. Внезапно его полностью охватило пламя.
Джуба закричал и хотел было броситься ему на помощь, но одного щелчка пальцами со стороны девантара оказалось достаточно, чтобы он снова рухнул в пыль.
Артакс извивался. Он страдал и, тем не менее, сознавал, что пламя не сжигает его. Боль была настоящей — все остальное лишь иллюзия.
— Если ты что-то просишь у меня, то всему есть своя цена, — пророкотал в его мыслях голос девантара. —
Ты поднялся столь высоко и можешь снова пасть очень низко. Я обещаю тебе защитить твоих воинов, если они будут выполнять твои безрассудные приказы. Но если ты потерпишь поражение, будет другой Аарон. А тебя я пошлю в какой-нибудь одинокий лес Нангога. Место, где Зеленые духи особенно жестоки. И ты снова станешь не более чем крестьянином. Смерть стала бы слишком легким наказанием для тебя. Ты должен жить, у тебя должно быть много времени на то, чтобы подумать о том, что бы ты мог выиграть и как твое высокомерие обратило все в прах.
— Ты знаешь, когда мы хотим нанести удар, — каждое слово отвоевывалось у боли. Артакс собрал в кулак всю свою силу воли, но долго ему не продержаться. Боль лишит его чувств. Лишь одна мысль поддерживала его — он снова будет крестьянином! Девантар вернет ему жизнь! То, что казалось тому наказанием, придавало Артаксу сил. Но затем его снова захватила другая мысль. Он никогда больше не увидит Шайю! — А подготовка к Небесной свадьбе может завладеть вниманием Ишты?
— Может быть. Она богиня. Никогда не забывай этого! То, что мы возимся со смертными, не означает, что нас можно мерить вашей меркой. Наша власть безгранична. Наша воля неисповедима для вас. Если твое поведение станет причиной того, что я потеряю лицо, ты очнешься в Нангоге. Путешествуй в роскоши, с самовлюбленной наглостью бессмертного. Ты больше, чем человек. Пусть это почувствует каждый, кто имеет с тобой дело.
Пламя, окружавшее Артакса, погасло. Боль отступила. Облик Львиноголового окружило яркое сияние. Он поднялся над землей, медленно воспарил в небо и остался там, подобный второму солнцу.
Стражники и слуги бросились в пыль, даже колесницы вдали остановились. Холод пронизал Артакса, и, несмотря на то что день был жарким, у него начали стучать зубы, пока он крепко не сжал кулаки и не взял верх над собственным страхом. Он знал, что как никогда раньше близок к тому, чтобы лишиться благосклонности девантара. Отказаться от своих планов? Неужели ему должно быть все равно, что за него на поле битвы с жизнью распростятся тысячи людей? Должен ли он удалиться в леса Нангога? Если он останется правителем, то сможет подарить лучшее будущее многим тысячам других людей, продолжая реформировать империю и более справедливо распределяя блага? Но ценой за это будут мертвые воины?
— Он тебя ненавидит? — Джуба поднялся на ноги. Лицо его было серее пепла. Из уголка рта сочилась кровь.
— Нет. Он меня... просветил.
— Надеюсь, мне никогда не доведется стать любимцем богов, — высказал свое глубокое убеждение военачальник.
Артакс ощупал свои руки. Внешне они были целы, но малейшее прикосновение вызывало боль.
— Приведи ко мне Володи. Я должен поговорить с ним о своих планах. Путь возьмет только легкие колесницы. Скорость станет ключом к успеху, когда мы нанесем удар. А еще — внезапность. Их не должны обнаружить раньше ночи летнего солнцестояния!
Бледная нить
На развилке Нандалее выбрала путь направо. Здесь она еще никогда не бывала, в этом девушка была совершенно уверена. Она провела факелом по стене, оставляя метку. Эльфийка внимательно оглядывала картины. Коридор украшал убегавший вдаль фриз с изображением сада, пол не покрывала вода. Наконец-то она сбежит из своей темницы. Ей очень хотелось увидеть небо и почувствовать ветер на своем лице. Даже если это все еще будет бородатое лицо карлика.
Нандалее привыкла к чужому телу. Она не могла сказать, сколько времени уже провела, заточенная в нем. Много дней... А может быть, и несколько недель. Не имея возможности выглянуть на поверхность, она утратила чувство времени. Когда она была в большом зале, газалы приносили ей еду, но практически никогда не разговаривали с ней. А если девушка о чем-то спрашивала, то их ответы были либо слишком расплывчатыми, либо не имели для Нандалее никакого смысла.
Эльфийка остановилась. Она услышала звук. Крик птицы! Совсем близко должен быть выход из этого проклятого лабиринта! На этот раз у нее наконец-то получилось! Она побежала, практически не обращая внимания на роскошь цветов, расцветавших на стенах. Вот, опять! Теперь девушка была совершенно уверена в том, что это был птичий крик. Воздух тоже стал посвежее, как и прежде, влажным и теплым, но к нему не примешивался запах стоячей воды.
Внезапно картины на стенах расплылись, словно были нарисованы на гладкой, как зеркало, воде, в которую бросили камень. Они шли волнами, искажались. Вид изменился — и Нандалее снова оказалась у входа в большой затопленный зал, в центре которого вздымался плоский холм, который Темный называл своим троном.
Чувство разочарования захлестнуло ее, факел выскользнул из рук и, зашипев, потух в воде, достигавшей ей в карликовском облике выше колен.
Подавленная до глубины души, Нандалее потащилась к плоскому острову. Газалы положили туда несколько одеял, чтобы ей не пришлось спать на голой скале. Но самих видящих нигде не было. Иногда у девушки возникало ощущение, что газалы могут просто-напросто проходить сквозь стены. Одиночество терзало Нандалее. Раньше, когда она, будучи охотницей, бродила по просторным равнинам Карандамона, она часто на протяжении нескольких недель не встречала ни одной живой души. Но никогда не чувствовала себя одинокой. А здесь все было иначе. Здесь она была взаперти. Наедине с заданием, которое не могла выполнить.
Она уставилась на свои руки. Ненавистные узловатые карликовские руки. Руки с опухшими суставами и слишком короткими, слишком толстыми пальцами. Девушка закрыла глаза. По щекам побежали слезы.
Нандалее заставила себя успокоиться. Она дождалась, когда дыхание ее снова станет ровным, и подумала о бесконечном небе над своей родиной. О безграничной синеве. О том, как она еще ребенком лежала спиной на снегу и не могла наглядеться. Это небо я всегда ношу в себе, подумала она. И никто не может отнять его у меня!
Она открыла свое Незримое око. Вид зала запутывал, сплетение магических линий было многообразным. Это было подобно дорогому ковру, на котором были вышиты искусно сделанные картины. Естественные узоры растворились, подчинились чужой воле. Нандалее медленно поднесла к лицу свои руки. Здесь было практически то же самое. Чужой узор вплелся в магию, текущую сквозь нее. Неестественный! Если бы она могла развязать узел, возможно, ей удалось бы принять первоначальную форму. Но сначала нужно было распутать все, и действовать не с помощью силы. Ничего не порвать, ибо была опасность перерубить свой жизненный нерв.
Она поднесла руки настолько близко к глазам, что ладони почти касались кончика носа. От рук исходило тепло. Эльфийка была совершенно уверена в том, что одного-единственного слова Темного было бы довольно, чтобы совершить обратное превращение. Одного слова!
Чтобы освободиться от пут тела и оков страха, она должна стать единым целым с магическим плетением. Она попыталась проследить течение нитей. Их бесконечные повороты.
Одна из светящихся нитей была иной. Бледнее и тоньше. Казалось, как будто из нее ушла вся сила. Или она просто новая? Может быть, это те самые путы, которые удерживают ее в теле карлика? И достаточно разорвать их, и она, наконец, снова сможет стать самой собой?
Девушка решила пройти по нити. Она должна знать, где ее начало. Если это заклинание Темного, то эта тонкая нить приведет к нему. Не исключено, что он даже ждет, чтобы она пришла? Может быть, в этом заключается ее урок, и если она найдет его, то он вернется, чтобы наконец-то освободить ее?
Она сужала поле зрения, пока бледная нить не стала единственным, что она видела перед собой. Она последовала за ней, стала настолько крохотной, что могла забраться внутрь нее, и заскользила по ней. У нее было такое чувство, словно с плеч ее спал огромный груз. Все тяжелое осталось позади. Она улетела, став одним целым с этой магической пуповиной, соединявшей ее с избавлением.
Полет резко оборвался. Она запуталась в тугом узле силовых линий. Девушка отчетливо чувствовала биение своего сердца. Страх просто разрывал его. Она сделала выдох и открыла глаза. Ее поле зрения изменилось! Стало намного шире, как будто глаза разошлись по бокам головы. Она хотела закричать, но вместо этого издала лишь странный звук.
Она сидела посреди большого дверного проема, а перед ней... Перед ней находилась комната, в которой она жила в Белом чертоге! Вот только она стала гораздо больше. Как будто была создана для того, чтобы вместить в себя великана. И она не была пуста. Кто-то лежал в ее постели. Одеяло натянуто на лицо. Она не могла толком разглядеть его...
Внезапно незваный гость сел. Это был Гонвалон! Что он здесь делает? Почему он в ее комнате? В ее постели! Неужели... Нет, он один. Он излучал неуверенность и глядел в окно. Лицо его, казалось, стало уже. Но, может быть, все дело в изменившемся зрении. Светало. Он посмотрел на нее. Подошел к ней. Если бы она только могла обнять его! Просто коснуться его!
Он поднял раму окна и бросил на подоконник несколько зернышек.
— Ты тоже скучаешь по ней, правда? — Голос звучал в ее ушах. Такой незнакомый.
— Она больше не придет, Пип, — он коснулся ее, погладил по голове. Его рука была такой огромной, что он мог бы раздавить ее. Его лицо, такое далекое, казалось суровым. — Она больше не придет, — снова повторил он, закрыл окно и пошел к двери. Осторожно приоткрыл ее и выглянул в коридор. А затем выскользнул из комнаты. И осталась только комната в бледном рассветном свете. Ни единой души.
Она — Пип. Деряба! Спорить с этим было бессмысленно. Еще только что она была в ненавистном теле карлика, а теперь она — всего лишь крохотная птичка, совершенно неспособная выразить свои чувства. Нить из света. Нужно снова увидеть ее. Снова нырнуть в нее.
Она беспокойно переступила с лапы на лапу. Упала. Отбросила все мысли и страхи. Отбросила все... Вот она. Ее не спутаешь с другими, ярко сияющими нитями магического узора.
Открыв глаза, она снова оказалась карликом. И впервые с тех пор, как Темный превратил ее, она обрадовалась этому.
Единое целое с миром
Я схожу с ума, подумал Гонвалон. Он уже с птицами начал разговаривать. Более того, ему показалось, что эти темные птичьи глаза смотрели на него так, как это иногда делала она. Нандалее. Не говоря уже о том, что он пробирался в комнату Нандалее, чтобы украдкой полежать в ее постели. Если это обнаружится... И думать страшно.
Айлин встретила его с улыбкой. На лужайке лежал иней. Бидайн и пришедшие остальные казались продрогшими. Почти все наставники и ученики собрались, и все взгляды были устремлены на него. Но на нем не останавливались. Похоже, по его лицу ничего не видно, с облегчением подумал Гонвалон.
Он поднял свой деревянный тренировочный меч и приветствовал остальных. Спустя две недели после исчезновения Нандалее наставники решили, что у всех должен быть один общий урок каждый день. Они хотели укрепить внутренние связи. Заставить учеников сблизиться. Может быть, Нандалее была бы еще здесь, если бы такое решение было принято раньше.
Гонвалон принял низкую стойку опытного мечника. Повел рукой, как будто удерживал перед животом большой меч. Медленно. Кисть левой руки сжимает рукоятку клинка, указательный и средний пальцы правой руки — вытянуты. Он чувствовал, как сила, текущая по магической сети, вливается в него. И его движения находились в гармонии с этой силой. Долго он занимался лишь с несколькими избранными. Он не осознавал, что Айлин наблюдает за ним. Две недели назад она неожиданно пришла к нему и предложила, чтобы все изучили его танец с мечом.
Гордость наполнила его, когда он увидел, как синхронно с ним движутся ученики и наставники. Все в одном и том же темпе. Даже Бидайн быстро научилась. Пока что они овладели еще не всеми фигурами, но для начала неплохо. Трижды повторял он с ними уже изученное, а затем переходил к отработке новой фигуры. Им нужно было низко присесть. Одну ногу согнуть, другую выпрямить, пока не заболят сухожилия на внутренней стороне ноги. Тренировочный меч — низко над полом. Левая рука указательным и средним пальцем касается правого запястья. Он чувствовал не только пульс, но и совершенно отчетливо ощущал, как течет сквозь него сила, соединявшая друг с другом все вещи в этом мире. Танец с клинком учил учеников становиться единым целым с окружающим миром. Если это удастся, то они смогут защититься от нападающего с любой стороны. Они будут чувствовать направление атаки противника, не глядя на него, а их клинки сплетут вокруг них серебряный защитный круг, практически непреодолимый для мечей врагов. На прощание он поклонился и похвалил лучших, а также тех менее одаренных, у кого наметился прогресс. Идя на завтрак, ученики сами по себе стали собираться в группы.
— Ты изменил Белый чертог, Гонвалон, — сказала Айлин, когда ушли остальные.
Он посмотрел на нее и понял, что она пришла, чтобы подбодрить его.
— Не я. Ты! Я придумал эти упражнения для себя и нескольких избранных. Это было очень эгоистично. Это очередное доказательство того, что я не гожусь для того, чтобы быть наставником. Я должен уйти в сад Ядэ, к драконникам, и начать сражаться.
Словно в шутку укоряя его, Айлин подняла палец.
— Прислушайся к своему сердцу и пойми, как сильно ты нужен здесь.
— Как раз к сердцу мне следовало бы прислушиваться поменьше, — и едва эти слова сорвались с его губ, как он тут же пожалел о них. Он не хотел выносить свое самосожаление на суд остальных. Не хотел открываться слишком сильно.
Она поглядела на него так, словно видела самое дно его души.
— Не нужно приносить настоящее в жертву прошлому, — она на миг коснулась ладонью его руки. Мельком. При этом она казалась какой-то неуверенной. Обычно она всегда держалась на расстоянии. Гонвалон не припоминал, чтобы Айлин прикасалась к нему, не считая тренировочных боев.
И эльфийка ушла, больше не сказав ни слова.
Он спросил себя, насколько о многом она догадывается. Нужно лучше владеть собой, нельзя больше пробираться по ночам в комнату Нандалее. В ее постели, в ее одежде еще осталось немного ее запаха. Когда он ложился в ее постель, ему почти казалось, что она все еще здесь.
Утром он проснулся оттого, что почувствовал на себе ее взгляд. А ведь на него смотрела всего лишь маленькая птичка. Пип так же сильно любил ее, как и он. Каждое утро он прилетал на подоконник, ожидая, что Нандалее вернется.
Гонвалон с горечью усмехнулся. То, что он находит у себя общие черты с птицей, не говорит в пользу его рассудка. Сейчас уже лишь вопрос времени, когда кто-нибудь заметит, что он делает, и превратит его в посмешище Белого чертога. Он еще раз попросит о том, чтобы его перевели к драконникам в сад Ядэ. Хотя бы на несколько лун. И пусть он повстречает там Нодона. Давным-давно они были друзьями. Пока между ними не встала его первая ученица. Нодон полагал, что она любила его, и был уверен в том, что Гонвалон ее у него отнял. А когда позже она умерла... С тех пор Нодон постоянно искал повода сразиться с ним на дуэли. Он поднялся до командира драконников в саду Ядэ. Нодон искусно владел мечом. Может быть, он даже выиграет дуэль. Спровоцировать его наверняка не составит труда, подумал Гонвалон. Тогда все закончится.
Следы на снегу
Вот уже в четвертый раз входила Нандалее в тело птицы. Лишь один раз не было Гонвалона в ее комнате. Тело птицы тоже было тюрьмой. Она не знала, сможет ли навязать Пипу свою волю. Ей хотелось, чтобы он все время смотрел через окно в ее комнату, но он и раньше делал то же самое.
Иногда Гонвалон просыпался от писка сидевшего у окна Пипа. Теперь у окна сидела она. Она ничего не чувствовала, не могла понять, что происходит. Могут ли птицы мыслить? Наверняка могут! Иначе зачем птица снова и снова прилетала к ней? Только потому, что у ее окна регулярно лежал корм? В это не хотелось верить. Между ними была связь. И такая связь была только между ними.
Она провела много часов в попытках обнаружить крепкую магическую связь между собой и Гонвалоном. Но ничего не было, хотя он значил для нее намного больше, чем маленькая деряба.
Гонвалон пришел в ее постель и в эту ночь. Он лежал там, свернувшись, как маленький ребенок, крепко прижав к себе одеяло. Нандалее поймала себя на желании стать тем одеялом. Лежать в его объятиях. Это обязательно произойдет! Но что будет, если ей не удастся снова обрести свой истинный облик? Отошлют ли ее обратно в Белый чертог в облике карлика?
Нандалее разозлилась на себя за эту мысль. Она должна целиком жить настоящим и не тревожиться о будущем.
Почему Гонвалон не встает? Первые лучи рассвета уже перебрались за гребни гор. Самое время будить его! Она знала, что ему нужно идти быстрее, чтобы вернуться в свою комнату прежде, чем станет светло и пробудится Белый чертог. Время, которое остается у нее с ним, отмерено четко, и она не хотела терять ни мгновения.
Пип постучал клювом по стеклу. Ночной мороз наколдовал ледяные узоры на окно, удары клювика оставили на ледяной корке маленькие точки.
Пип склонил голову набок и поглядел на свое творение. Если она сможет воспользоваться этим... Она сосредоточилась. Приложила всю силу воли. Пип снова застучал по стеклу. Не совсем так, как она хотела. Послушался ли он вообще ее? На льду осталась неровная линия из точечек.
Гонвалон поднялся с постели. Сложил ее одеяло. Она никогда не делала этого. Затем подошел к окну и открыл его.
— Доброе утро, мой маленький верный друг. Вынужден разочаровать тебя. Это снова всего лишь я.
Он кажется печальным, подумала Нандалее. Он мало спал.
Пип взволнованно чирикал, словно хотел рассказать Гонва- лону, что с ним не все в порядке. Гонвалон осторожно провел одним пальцем по его головке.
— Верная душа, — пробормотал он. — Ты изменил мое представление о птицах.
Только теперь Нандалее заметила снег на подоконнике. Тонкий, похожий на пудру слой. Может быть... Может быть, получится сделать это тонкими птичьими лапками. Совладать с ними. Она почувствовала сопротивление. Казалось, она пытается открыть набухшую от влажности дверь. Не навредит ли она Пипу?
Она заставила его прыгать! Контролировать его было трудно.
— Да что с тобой такое? — Гонвалон удивленно глядел на него. Если бы она только могла говорить. Произнести всего одно-единственное слово.
Она подумала о своем имени. Поглядела на тонкий слой снега. Мир снова стал таким огромным. А ее угол зрения — искаженным. Смотреть на землю было тяжело. В снегу остался след маленьких трезубцев. Если сильно постараться, в нем можно было различить букву Н. Сдаваться нельзя! Она снова запрыгала. Неуклюже, неловко. Ее крохотные лапки рисовали на снегу узор. В конце концов ей удалось нарисовать искаженную букву А. Она выжидающе поглядела на Гонвалона.
— Жаль, что ты не умеешь говорить. Тебя что-то мучит, я вижу, — он провел пальцем по голове, и она почувствовала это настолько интенсивно, как будто он действительно коснулся нее.
— Тебе придется жить самому. Скоро зима нанесет первый удар. Из-за гор прилетит северный ветер. Я чувствую приближение бури. Было бы разумно тебе с женой и потомством перебраться в комнату. Тогда с вами ничего... — Он рассмеялся. — Что я делаю! Разговариваю с птицей!
Нандалее защебетала и захлопала крыльями. Почему он не смотрит на снег?
— Похоже, меня боишься даже ты. Перед тобой стоит величайший глупец Белого чертога, а они называют меня наставником... — Он отвернулся.
Она снова защебетала. На этот раз еще настойчивее. А потом поняла, какую ошибку допустила. Обе буквы были не просто косые и кривые, если смотреть со стороны Гонвалона, они были написаны вверх ногами!
— Что за спектакль ты устроил? — Он снова подошел к окну. Ну, хоть что-то. Нандалее попыталась произнести какой-нибудь звук, хоть немного напоминавший эльфийское слово. Все было тщетно. Птичий клюв и язык не были предназначены для того, чтобы складывать слова. По крайней мере, у деряб.
Она запрыгала по направлению к буквам, раскрыла крылья, чтобы указать на плод своих трудов.
Гонвалон улыбнулся. Хоть что-то!
— Что такое, Пип? Ты птица-фокусник?
Она кивнула и поклонилась.
Ее возлюбленный громко рассмеялся.
— Можно подумать, что ты меня понимаешь.
Она снова кивнула и поклонилась. Затем снова расправила крылья и указала крылом на две корявые буквы. Наконец-то Гонвалон наклонился. Стал смотреть на следы на снегу. Она услышала, как он резко вздохнул.
— Этого не может быть! Это... — Он протянул руку, и она запрыгнула в раскрытую ладонь. Он осторожно поднял ее, поднес к самым глазам. Сквозь глаза дерябы лицо его казалось широкой растянутой поверхностью. Чужим и страшным.
— Кто ты?
Она запищала, что, конечно же, не помогло.
— Что это значит? НА? Это случайность? Ты можешь написать мне что-то еще?
Она издала протяжную трель. Нандалее чувствовала, насколько устал и напуган Пип.
Рука Гонвалона дрожала.
— Улетай из Белого чертога. К павильону на южной дороге, там... Ты вообще знаешь, где находится юг? У птиц есть названия для сторон света?
Она снова запищала. Мастер меча по-прежнему держал ее у самых глаз. Словно надеялся, что таким образом сможет постичь ее тайны.
— Лети к павильону, — наконец произнес он и снова поставил ее на подоконник. Нандалее была удивлена. Он мог просто взять ее с собой. Может быть, таким образом он хотел выяснить, действительно ли она поняла его.
Она нерешительно поскакала к краю подоконника. Если просто бить крыльями, этого будет недостаточно. Она испугалась невероятной высоты. Вообще-то от подоконника до заснеженной лужайки под ее окном всего три или четыре шага. Но для Пипа это... Проклятье, она птица! Конечно, она умеет летать. Не думать, а действовать, мысленно обругала она себя и бросилась вниз. Расправила крылья и понеслась вниз.
Нандалее перевернулась. Она летела навстречу снегу, попыталась замедлиться и... Пип взял полет на себя. Все это время он был здесь. Она заперла его... Нет, слово было неверным. Она лишила его власти. Украла у него его собственное тело, а ему приходилось за всем наблюдать. И только ее страх освободил его. Он остановил падение в паре пядей от земли, устремился к небу и сломя голову понесся сквозь брешь в ветвях изгороди. Она чувствовала его задор. Его радость от того, что он снова стал своим собственным хозяином.
Он летел к заснеженному лесу, где летом вывел потомство. Конечно, он не понял, о чем они договорились с Гонвалоном. Интересно, что он чувствовал? Мог ли он чувствовать, что именно она поселилась в нем? Злится ли он на нее?
Нандалее подумала о Гонвалоне. Она помнила, как летом после тренировочного боя на мечах в павильоне сорвала несколько поцелуев с его губ. Он протестовал, поскольку они были так близко к чертогу. За изгородью, всего в сорока шагах от них, тренировалась пара фехтовальщиков, и их поединок сопровождал громкий звон мечей. Он не хотел, чтобы их любовь стала темой для разговоров в Белом чертоге. Поэтому Нандалее не рассказывала ничего даже Бидайн. Впрочем, она была практически уверена в том, что ее подруга по меньшей мере догадывалась о происходящем.
Мысли о Гонвалоне принесли сладкую боль. Величайшим открытием в ее жизни было познание любви. И то, что ее так неожиданно и внезапно отняли у него, потрясло ее сильнее, чем расставание с кланом. Может быть, потому, что в пещере дракона практически нечего было делать, кроме как думать. Если бы она могла полететь к павильону! Хотя бы увидеть Гонвалона. Пип долетел до леса и опустился на голую ветку березы. Он с опаской глядел на небо. В поисках силуэта сокола или другого хищника. Нандалее чувствовала, что движет им. Он был голоден и немного растерян. Он чувствовал ее присутствие.
Сможет ли она заманить его к павильону? Подумала о колоннах, наполовину скрытых побегами роз. О чудесной мозаике на полу. Интересно, как видит эти вещи Пип? Морская мозаика, наверное, была для него всего лишь собранием пестрых камней, столь же произвольной, как галька, лежащая на берегу ручья.
Нандалее вспомнила о маленьких желто-зеленых гусеницах, которых особенно любил есть Пип. Она попыталась мысленно представить их себе. Представить во всех подробностях. С си- не-черными волосками, темными глазами. Четко представить себе, как они сгибаются, чтобы проползти вперед. Сосредоточив все свои воспоминания на гусеницах, она представила себе мозаичный пол павильона. И представила себе, как по нему ползет гусеница.
Пип беспокойно переступил с одной лапки на другую. Нандалее чувствовала его голод. Он оттолкнулся от тонкой ветки и полетел. Он спешил навстречу павильону. Она перехитрила его. Птицу! Тут гордиться было нечем.
Гонвалон уже ждал. Ветер играл его просторными белыми одеждами. Полностью погруженный в себя, он глядел на мозаику павильона. Изображения моря исчезли под тонким слоем холодной белизны.
Пип приземлился прямо в центр павильона. Резко огляделся по сторонам. Он искал гусеницу. А затем в его сознание вломилась Нандалее. Она начала свой танец, рисуя тоненькими когтистыми лапками и кончиками крыльев, но, написав первые две буквы своего имени, она не могла вспомнить, что идет дальше. Она пыталась снова и снова. Как будто ее волей тоже управлял кто-то чужой. Может быть, Темный здесь? Может быть, он наложил на нее ограничения?
Три раза написала она НА в снегу. Затем она попыталась сообщить место, в котором оказалась в заточении. Сад Ядэ. Потаенная долина, куда удалялся Темный.
Она снова принялась за свой беспокойный танец. Скакала, прыгала и терпела неудачу. ЯД. Вот и все, что она смогла написать.
Она замерла в изнеможении. В голову лезли образы пестрых гусениц. Голод.
Гонвалон глядел на нее. Буквы были написаны не четко. Некоторые накладывались друг на друга. Что она может сделать? На снегу было нацарапано «НА ЯД»! Что он подумает? Что кто- то позволяет себе шутить с ним?
Ей в голову пришла последняя, отчаянная идея. Если не получается ничего передать с помощью письма, то надо попытаться изобразить один-единственный знак. Знак, который не означает ни ее имя, ни место, где она находится. И несмотря на это, она хотела сообщить Гонвалону самое важное. То, что она жива.
Нандалее боролась со своей неловкостью и слабостью Пипа. Она слишком многого захотела от своего маленького друга. Оставалось надеяться, что Гонвалон увидит, как устала птица.
Наконец маленькая птичка закончила работу. И отскочила назад, резко повернула голову и выжидающе поглядела на своего возлюбленного. Поймет ли он то, что видит? Достаточно ли это ясно?
Гонвалон опустился на колени. Его пальцы коснулись линий, которые она нарисовала на снегу, а потом посмотрел на нее. В глазах его стояли слезы. Он протянул к ней руку, и она прыгнула на подставленную ладонь. Он осторожно прикрыл ее второй рукой. Она почувствовала его тепло.
Что-то потянуло ее. Гонвалон заговорил. Но она слышала его толос очень глухо, словно кто-то окунул ее головой в воду. Ее тянули обратно за магическую нить.
Что-то сжало ее руку. Левая щека горела. Она глядела в слепые глаза цвета опала.
— Смотри на меня! — кричала на нее газала.
Нандалее резко повернула голову в сторону. По ее бородатой щеке ударила ладонь. Она дернулась назад, хотела расправить крылья, чтобы удержать равновесие. И покачнулась.
— Ты не должна делать этого! Ты полностью потеряешь себя. Он хочет, чтобы ты нашла себя. А вместо этого ты начинаешь растворяться.
Растворяться? Что это за чушь?
Рука газалы коснулась ее лица. Ненавистной бороды. Замерла на морщинистом лбу.
— Превратить собственное тело — это одно. Но если ты вытесняешь душу, чтобы украсть у нее тело, ты ступаешь на путь тьмы. Это путь быстрых побед. Поначалу. А в конце всякий, кто идет этим путем, проигрывает.
— О чем ты говоришь? — Никогда прежде ни одна газала не говорила с ней так долго.
— Однажды, в час великой нужды, ко мне придет твоя дочь. Сюда, в тронный зал перворожденного. Это — один из бесконечно огромного количества вариантов будущего. Всего час назад она снилась мне, и поэтому я пришла сюда. От тебя зависит, станет ли твоя дочь порождением тьмы или воительницей света. Быть может, она будет разрываться между тем и другим. Она будет еще могущественнее тебя, Нандалее. Она будет управлять судьбами Альвенмарка. Но тебе решать, по какому пути пойдет твоя дочь. То, что я пришла сюда и нашла тебя, прежде чем свершились непоправимые изменения, — счастливое стечение обстоятельств.
Нандалее поглядела на газалу. На ее странное, исковерканное тело. Похожее на эльфийское и вместе с тем звериное.
— Не обманывайся внешним видом! Легко угадать, о чем ты думаешь. Мы все наблюдали за тобой. Мы знаем твой упрямый характер, твои поспешные суждения относительно других. Но знай, важно не тело. Важна живущая в нем душа. А ты как раз собиралась навеки исказить свою. Если это уже произойдет, то душа отправится во вместилище душ навеки измененной. И такой родится снова. Этот изъян уже не исправить.
— Да что я сделала-то? — воинственно спросила девушка. Не думает же эта странная женщина, что она позволит запугать себя мрачными пророчествами относительно своей дочери, которая еще даже не родилась? Или подозрениями относительно того, что ее душе может быть нанесен вред?
— Ты завладела телом животного, верно?
Нандалее упрямо молчала.
— Не знаю, как ты это сделала. Обычно это невозможно без силы магии крови. Ты отодвигаешь душу несчастного существа и завладеваешь его телом.
Эльфийка резко повернула голову, чтобы избегнуть взгляда слепых глаз. Шея занемела. Ей было неприятно, что газала знает все это. Но ведь она видящая. Слишком много знать — ее сущность.
— Когда две души на определенное время оказываются заперты в одном теле, Нандалее, они сливаются друг с другом. Длительность такого пребывания может быть разной. Иногда всего час. Другой раз, быть может, много дней. Если это уже случилось, то исправить уже ничего нельзя. Фенрила, эльфийского князя, который будет иметь большое значение в будущем, постигнет эта судьба. Остерегайся этого пути, подруга моя! Я не хочу увидеть, что ты страдаешь, как он.
Нандалее задумчиво поглядела на газалу. Подруга моя... Кроме Бидайн ее никто еще не называл подругой. Это уловка! Или она видела что-то, что еще не случилось, и путает настоящее и будущее?
— Я была в теле маленькой птички, — призналась она. — Я выкормила ее. Между нами существует связь. Я просто последовала за этой связью. Магия крови мне незнакома, — Нандалее удивилась звучанию собственного голоса. Она не разговаривала уже много дней. — Сколько времени уже нет Темного?
— Слишком долго, подруга моя. Мы тоже скучаем по нему. Он направляет наши видения, а парить над пропастями будущего без провожатого опасно. Сначала они тебя просто запутывают, затем приходит безумие. Видеть слишком многое — это проклятие.
— Но разве ты не можешь защититься, если познаешь в своих видениях свою собственную судьбу?
— Мы лишены способности видеть собственное будущее. И я думаю, это на благо. Я могла бы увидеть будущее своих сестер, но до сих пор ни одна из нас не впала в искушение. Наше первое видение тут же повергло Темного в глубокое сомнение. Оно было очень сильным. И оно пришло всем нам. Однако вариант у каждой был свой.
— И что?
Она улыбнулась.
— Это его будущее. И не мне делиться этим знанием с тобой, подруга моя. Скажу только, что, когда ты появилась здесь, он испугался до глубины души. И если бы ты пришла с мечом в руке, то сейчас была бы мертва. Кстати, я считаю, что тебе стоит снять свой карликовский наряд, подруга моя. От него исходит неприятный запах.
Внезапная смена темы вывела ее из равновесия.
— Я должна разгуливать здесь нагишом?
— Мы ведь ходим. Разве ты не чувствуешь себя неловко, оставаясь единственной одетой среди моих сестер? Может быть, это тоже поможет тебе найти путь к себе. Когда мы рождаемся на свет, мы наги.... И заклинание, которое ты ищешь, вряд ли представляет из себя нечто меньшее, чем повторное рождение Нандалее.
— Я превращусь или я убью себя?
Газала улыбнулась.
— Ты уйдешь отсюда изменившейся. Вот что я могу сказать тебе о твоем будущем.
Ну, просто прекрасно, подумала Нандалее. Это может означать все что угодно. Если так выглядят все пророчества газал, то она не могла понять, зачем Темный собрал их вокруг себя. Вспомнила свое появление здесь. Как зал был наполнен видящими, как все они пели о чем-то своими монотонными голосами. Как бы там ни было, она сойдет здесь с ума, это ясно.
— Значит, ты думаешь, что обнаженной я скорее найду себя?
— Самое тяжелое в том, чтобы быть видящей, подруга моя, это то, что мы не думаем, мы знаем.
— Значит, хочешь посмотреть на голого карлика? — усмехнулась Нандалее. С другой стороны... Она ведь покажет вовсе не себя. Это не ее тело! Так почему бы и нет? Похоже, газала знает ее будущее. Может быть, ей удастся выманить у нее указание на то, как ей добиться обратного превращения. И она начала с бесформенных сапог и грубых штанов. Нандалее была рада тому, что борода закрывает ей обзор на то, что болтается у нее между ног. Она сбросила тунику и стеганую рубашку.
— Впервые наблюдаю обнаженного карлика, — заметила видящая. — Ты знаешь, почему Темный выбрал в качестве своего пристанища пирамиду?
— Я даже не знаю, что такое пирамида.
Газала терпеливо стала объяснять ей внешнее устройство дворца. Однако по-настоящему представить себе это Нандалее не могла, Не считая Белого чертога, она еще никогда не видела построек из камня.
— Самое необычное в пирамидах, однако, то, что они фокусируют магические силы, — продолжала видящая. — Там, где располагается трон Темного, находится одновременно точка самой сильной фокусировки. Здесь легче плести заклинания, и в то же время в этом месте возрастает магическая сила. Так что если ты хочешь попытаться превратиться обратно, то делай это там.
Нандалее с сомнением поглядела в слепые глаза газалы. Можно ли доверять ей?
— А как тебя вообще зовут?
— Я Фирац. Желаю тебе успеха, Нандалее из клана Путешествующих с ветром. Пусть у тебя достанет мужества удивить саму себя, — и с этими словами она удалилась.
Девушка неуверенно смотрела вслед газале. Перспектива снова остаться одной в просторном зале не радовала ее. Терзаемая сомнениями, она обернулась к трону, возвышавшемуся над затопленным тронным залом подобно плоскому островку. Что она обретет там: избавление — или смерть?
Бледная нить
Гонвалон глядел на маленькую птичку, которую держал в руке. Что бы ни заставило Пипа исполнить свой танец на снегу, оно ушло из него. Аура птицы почти померкла. Что бы ни захватило его, оно едва не убило птицу.
Эльф заметил необычную силовую линию. По этой магической нити утекла обратно чужая сила, приказавшая птице рисовать на снегу буквы. НАЯД. Значение оставалось для него загадкой.
Гонвалон тяжело вздохнул и закрыл свое Незримое око. Поглядел на взрыхленный снег. Последний значок не оставлял сомнений в том, что с ним пыталась связаться Нандалее. Это был стилизованный олень. Тотем Путешествующих с ветром, ее клана. Но почему она просто не написала свое имя? Может быть, на ней лежит ограждающее заклятие? И что она теперь такое? Всего лишь дух?
До сих пор он не верил, что может существовать что-либо вроде духов. Души эльфов уходили в прибежище душ, пока не рождались вновь. Души других детей альвов просто угасали. Духов не существует!
Может ли он надеяться на то, что Нандалее жива? Пожалуй, ответ находится на конце той неприметной бледной нити, по которой убежала из тела Пипа чужая сила.
— Ты сегодня еще будешь давать уроки?
От размышлений Гонвалона оторвал голос. Перед павильоном стояла Ливианна и смотрела на взрыхленный снег.
— Это была твоя птица?
Гонвалон колебался. Ему хотелось пойти по неприметной магической нити, тянувшейся от Пипа. Но для этого ему нужно было изменить ее. Сделать отчетливее. Эльф знал, что это находится за пределами его возможностей. Но разумно ли доверяться именно Ливианне? Вне сомнения, она опытная волшебница, но ведь она связана с исчезновением Нандалее. Как бы там ни было, именно благодаря ей Бидайн обратила внимание на потайной витраж. А потом рассказала о нем своей лучшей подруге. Обычно ученики не забредали в эту отдаленную часть библиотеки. Может быть, за всем этим стоит план? Или это всего лишь несчастный случай? Столько недель ломал он над этим голову и не находил ответа. Может быть, он несправедлив по отношению к Ливианне. Не исключено, что исчезновение Нандалее все же было трагическим несчастным случаем.
— Я тороплюсь на занятие, — сказал он и поспешил на лужайку для тренировок.
Сегодня мысленно он был не здесь. Он с чувством долга закончил свой танец с клинком. Но в остальном был закрытым и почти ничего не говорил.
После занятия он удалился в свою комнату, покормил Пипа и сделал ему гнездо из шерстяного шарфа. Маленькая птица оказалась поразительно верной. То, что он все еще продолжал прилетать к окну Нандалее... Может быть, это тоже знак? Эльф провел рукой по волосам. Нужно перестать размышлять и видеть во всем знаки или свидетельства заговора. Это был несчастный случай. И ничего более!
Гонвалон зарылся в наброски для новой скульптуры, о которой размышлял. Он рисовал мелом на аспидной доске, но все, что ему удавалось изобразить, напоминало о Нандалее. Даже абстрактные линии вдруг стали ему казаться похожими на ее согнутый локоть, на округлое колено или волосы, золотыми каскадами стекавшие на подушку, когда она лежала рядом с ним. Его мысли снова и снова возвращались к бледной силовой линии. Если он возьмет Пипа с собой, то сможет проследить за линией до Нандалее. Неужели он действительно найдет ее?
Раздался стук, и дверь распахнулась, хотя он не пригласил своего гостя войти. В дверном проеме стояла Ливианна. Ее черные волосы были распущены. Узкое платье было очень к лицу наставнице.
— Хочешь поговорить?
Этого он не знал.
Она вошла. Мельком поглядела на его рисунки.
— Что произошло в павильоне? Ты сам не свой. Это бросилось в глаза не только наставникам.
— Думаю, мне надо на несколько недель оставить Белый чертог.
Она кивнула.
— Мы так и подумали. Мы говорили о тебе. Может быть, тебе действительно будет лучше некоторое время побыть одному. А теперь скажи мне, какое отношение имеет птица к твоему состоянию. После занятий я была с Бидайн у павильона. Там, в снегу, это по идее олень, верно? Бидайн говорит, это тотемное животное клана Нандалее.
— Думаешь, она еще жива? — вырвалось у него.
— Нет, — спокойно ответила она. — Мне бы этого хотелось... Но та кровь у витража...
— Ты можешь открыть его, не так ли? Может быть, она...
— Тогда почему мы ничего о ней не слышали? — спокойно ответила Ливианна. — Через витраж можно попасть во множество мест. Это магия драконов. Она непонятна и опасна для эльфов. Ты ведь не собираешься...
— Я буду искать ее! — Гонвалон сам удивился собственным словам. До сих пор он не принял никакого решения.
— Ты глупец. Знаешь, что я думаю? Своей строптивостью Нандалее вызвала недовольство драконов. Это был не несчастный случай — это была казнь. Тебе следовало бы забыть ее.
Он поглядел на спящую дерябу.
— Я не могу, — тихо произнес он. — Равно как и ее птица.
— Ты руководствуешься в своих решениях мнением птицы? — Внезапно Ливианна улыбнулась. — У тебя с Нандалее больше общего, чем я предполагала.
— Он может привести меня к ней.
— Чушь! Он приведет тебя к погибели.
— Нет! — Он решил довериться Ливианне. Что ему терять? Он рассказал об утренних событиях и о бледной нити, крывшейся среди магических силовых линий. — Как думаешь, можно придать нити более интенсивный цвет, чтобы было легче следовать по ней? Или заставить ее светиться ярче?
Некоторое время она молча смотрела на него.
— Не думаю. Ты осознаешь, о чем меня просишь? Чтобы сплести такое заклинание, нужна магия крови.
Как он и предполагал, Ливианна была посвящена в тайны плетения заклинаний гораздо глубже, чем другие эльфы. И она могла помочь.
— Что тебе нужно?
— Место, где будем только мы вдвоем. Молодая косуля. И несколько капель твоей крови. Не думай, что будешь просто стоять и смотреть. Если ты будешь присутствовать, заклинание изменит и тебя. Оно того стоит? Ты ведь даже не знаешь, что найдешь на другом конце этой нити!
— Я обязан разбить это проклятие! — Он сказал это скорее самому себе, чем Ливианне. — Я должен знать, что с ней стало, — эльф поднял голову и увидел холодные глаза наставницы чертога. — Я пойду на все, чтобы найти Нандалее.
— Но ее здесь уже нет!
Гонвалон не сдавался.
— Дойдя до конца той бледной линии, я буду знать, что с ней случилось! Ты мне поможешь?
Она долго внимательно смотрела на него, а затем кивнула.
— Через четыре дня расположение звезд будет благоприятным. Мы встретимся вне чертога, в лесу. Там, где у тебя были с ней тайные свидания. Принеси с собой птицу и приведи молодую косулю.
Жертва
Для осени было слишком холодно. Первый снег уже растаял, но влажный, пронизывающий холод гнездился в подлеске. Козел, которого Гонвалон тянул за собой на веревке, раздражающе мекал. Он купил животное у кобольдов. Поймать косулю ему просто-напросто не удалось. Нандалее повеселилась бы, если бы увидела, каким неловким он оказался. Он не охотник! По крайней мере, для такого типа дичи.
Оставалось надеяться, что Ливианна примет козла. Он был меньше косули, но ничего другого эльф добыть не сумел.
Пип издал жалобный звук. Гонвалон сплел для дерябы маленькую клетку из ветвей ивы, которую закрепил у себя на ремне. Птица ненавидела находиться взаперти. До тех пор, пока они не вошли в лес, птица воинственно чирикала и бросалась на прутья клетки, словно могла своими крылышками сломать плетение. Но теперь Пип затих. Он испытывал страх, равно как и козел. Что-то чужое было в этом лесу. Казалось, сам лес затаился в испуге. Не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка. Не слышно ни звука.
Гонвалон видел не далее чем на три шага. Однако путь к потайному убежищу, где Нандалее подарила ему свою любовь, он мог бы найти даже с закрытыми глазами. От земли поднимался туман, словно дыхание чего-то, таившегося под слоями мертвой листвы. Несмотря на то что ветра не было, туман вился среди деревьев, неторопливо, едва заметно.
Козел прижался к ногам Гонвалона, словно прикосновение давало ему ощущение безопасности.
Все мысли Гонвалона были о Нандалее. Лицо девушки начало меркнуть в его воспоминаниях. Несмотря на все его старания удержать его. Может быть, он обманывается, следуя за магической нитью, исходящей от птицы?
— Этот козел — это все?
Голос Ливианны оторвал Гонвалона от размышлений. Он еще не достиг своей цели. Почему Ливианна ожидает его здесь? И где она? Эльф удивленно огляделся по сторонам. Козел негромко мекал и испуганно пытался протиснуться у него между ногами.
От зарослей бузины отделилась тень. Ливианна. Может быть, она сплела какое-то заклинание, помогавшее прятаться? Ее лицо и руки были выпачканы сажей. На ней было темно-серое платье из мятой ткани. Казалось, она была единым целым с бузиной.
Холодный порыв воздуха коснулся Гонвалона. Туман бежал от Ливианны.
— Это нехорошее место, — решительно произнесла она.
— Нужно еще немного пройти, прежде чем мы...
Она подняла свои измазанные сажей руки.
— То место еще хуже!
— Ты сама назначила его! — раздраженно ответил он. Она сплела заклинание. Он чувствовал его. Это была незнакомая ему разновидность магии. Изнуряющая и темная.
— Я ошиблась, — она улыбнулась, сверкнув зубами. — Это место пронизано магией, которая нам не пригодится. Это магия вашей любви до сих пор тут. Но то, чего ты хочешь, Гонвалон, оно темное. Ты действительно уверен в своем желании? — Светло-серые искорки в ее глазах засветились. Ее взгляд не отпускал его. Эти глаза... Они были знакомы по тем временам, которые исчезли во тьме. Она и есть тьма, подумал он.
Он раздраженно покачал головой! Какая чушь! Этого она и хотела добиться. Заставить его сомневаться.
— Я уверен. Я согласен на все, чтобы попасть к Нандалее.
Склонив голову набок, она долго смотрела на него. Наконец без слов протянула ему руку. От ее прикосновения он содрогнулся. У него снова возникло чувство, что его затягивает во тьму по ту сторону ночи, которой он был обязан своим именем. Гонвалон. Дитя зимы.
Туман спиралями разбегался под шагами Ливианны. Гонвалон снова вздрогнул, но на этот раз это было связано с мощью заклинания, которое он ощутил. Туман образовал вокруг них туннель. У него было чувство, что его вырвало из реальности. Словно во сне, когда за один шаг можно преодолеть несколько миль.
Козел противился. Он упирался копытами в темный лесной грунт. Гонвалон схватил его и зажал под мышкой. Животное начало лягаться. Оно отчаянно пыталось вырваться на свободу.
Наконец Ливианна остановилась. Туман расступился перед ними. Теперь они находились на невысоком холме. Группа мертвых, обвитых плющом деревьев окружала их. Бледное, словно кости, дерево, светилось в лунном свете в тех местах, где отслоилась кора. Пахло гнилью и смертью.
Гонвалон бросил взгляд между деревьями. Над землей, словно саван, висел туман. Насколько он мог видеть во тьме, второго холма не было. Не было леса. Ничего. Только туман, казалось, поглотивший весь мир.
— Где это мы?
— Мы прошли долгий путь. И мы здесь не одни.
Гонвалон подавленно огляделся по сторонам. Ушел внутрь себя и открыл Незримое око. Сеть силовых линий была искажена. Многие стремились к одному из деревьев, другие, казалось, пытались убежать от него. Никогда прежде не видел он такого узора. Дерево окружала широкая сильная аура. Сияющий ярко-голубой свет, пронизанный пурпурными прожилками. Ливианна подошла к дереву. Их ауры пересеклись. Пурпурные прожилки пронизали сияние, окружавшее Ливианну. Одно из светящихся щупалец устремилось к Гонвалону, что-то попыталось проникнуть в его душу. Одушевленное дерево, подумал эльф. До сих пор он слышал лишь истории об этих странных деревьях, корни которых вроде бы доставали до самого Нангога и Дайи.
— Это Махта Нат, которая многому научила меня.
Гонвалон закрыл свое Незримое око. Почувствовал, как его обхватила широкая аура дерева. Бузины. Куст вырос до размеров небольшого деревца. Как и остальные деревья здесь, наверху, он казался мертвым. На первый взгляд.
Козел на руках у Гонвалона перестал брыкаться. Застыв от ужаса, он глядел на Махту Нат. Интересно, что он видит? Пипу тоже было страшно. Он испуганно чирикал и так отчаянно бил крыльями, что Гонвалон испугался, что птица может пораниться. Животные были умнее его. Не нужно было связываться с этим существом. И, тем не менее, это был единственный способ попасть к Нандалее. У него не было выбора.
— Мы должны пролить кровь козы над корнями неподалеку от ствола дерева. Махта Нат выпьет ее, и когда она наберется сил, то сплетет для тебя заклинание.
— А что будешь делать ты?
— Я буду смотреть и учиться. Магия крови почти незнакома мне. Она очень могущественна. Мы плетем заклинания. Мы используем силовые линии и создаем новые сплетения, когда изменяем реальность. А магия крови линии стирает. Сила, которая высвобождается при этом, несравнимо больше.
Гонвалон поглядел на умершие деревья на вершине холма. Были ли они жертвами Махты Нат? Или кто-то пришел сюда, чтобы сразиться с наделенной душой бузиной?
— Твои мысли сердят ее, Гонвалон. Сейчас ты должен поднести козла ближе к стволу дерева и перерезать ему горло.
Ему было до глубины души противно получать приказы от дерева. Как он мог пасть настолько низко?
— Можешь уйти, — сказала Ливианна. — Но жертвенное животное останется здесь.
— Я не убегу, — вяло ответил он. — Я знаю, чего хочу, и готов к испытаниям.
Ливианна указала на топкое место неподалеку от ствола. Узловатые корни покрывали землю. Козел жалобно заблеял, когда Гонвалон поставил его на землю. Он снова тесно прижался к ногам эльфа.
Ливианна протянула ему кинжал. Странное оружие, рукоять которого была сделана из обмотанного кожаными ремнями кривого рога. Лезвие состояло из блестящего черного обсидиана. Кинжал показался ему необычайно тяжелым. И неестественно холодным. Гонвалон схватил козла за рога и запрокинул ему голову назад. Кинжал вошел глубоко в горло животного. Пульсируя, брызнула кровь, копыта в смертельной агонии топтали грязь. Один из глаз смотрел прямо на Гонвалона, пока жизнь полностью не оставила козла.
Ливианна взяла кинжал из его руки. И склонилась над трупом. Заученными движениями она вспорола брюхо и вынула печень. Эльфийка испытующе поглядела на окровавленный орган со всех сторон и, наконец, покачала головой.
Этого было недостаточно.
— Что это значит?
— Ты должен был привести молодую косулю, как я тебе поручала. Козел — неподходящая замена. Он меньше, и ему недостает силы выросшего на свободе существа.
Гонвалон был убежден в том, что это проклятое дерево использует кровь для своих собственных целей. Корни у его ног, казалось, немного сдвинулись. И от дерева исходил отвратительный холод.
— Чего хочет бузина?
— Махта Нат, Гонвалон. Называй ее по имени. Она не просто дерево! Махта Нат хочет использовать немного твоей силы. С ней можно будет закончить заклинание. Ты ведь все еще хочешь этого, не так ли? — Она едва заметно покачала головой, но он проигнорировал это.
— Что я должен делать?
Глаза Ливианны расширились.
— Ты должен полностью отдаться ей. Она хочет быть с тобой наедине. Она будет пить твою кровь.
— Есть ли другой путь?
— Она утверждает, что знает, как закончить заклинание.
Гонвалон поглядел на густые ветви бузины. Некоторые из них тянулись в его сторону. Движение сопровождалось жутким треском.
— Не делай этого! — прошипела Ливианна.
— Это ведь ты привела меня сюда.
— Я не ожидала, что она захочет остаться с тобой наедине. Ты не можешь довериться ей. Она подлая. Ее слово ничего не стоит!
— И ты говоришь все это в ее присутствии? Ты, которая привела меня сюда? Как я могу верить твоему слову?
— Она плохо слышит, — прошептала Ливианна. — Говори тише. И думай о чем-нибудь другом. Наши мысли и чувства нельзя скрыть от нее. Но произнесенное слово она почти не слышит. Не давайся ей. Она будет мучить тебя. Гораздо сильнее, чем кровью, она может насытиться твоим страхом. Не оставайся с ней наедине!
— Я не боюсь дерева.
— Будешь, это я тебе обещаю. Будешь!
Ее тревога казалась искренней. Эльф с сомнением поглядел на бузину.
— Думай о чем-нибудь другом, — прошептала она;
Гонвалон не верил, что от бузины можно было скрыть что-либо, происходящее на этом островке посреди моря тумана. Может быть, предупреждения Ливианны были частью игры, которую они обе вели с ним. В тело его забрался холод. Вдалеке взвыл волк. Три удара сердца спустя на одинокий вой последовал ответ. Второй волк был неподалеку.
Эльф выдохнул, отпустил все мысли и открыл свое Незримое око. Лента, тянувшаяся от Пипа, изменила цвет. Теперь она стала бледно-красной. Почти розовой. Она слабела. Связь с Нандалее отмирала. Он окончательно потеряет ее! Это началось утром. Может быть, она... Он отогнал эти мысли прочь. Он должен снова усилить связь. И если для этого придется дать немного своей крови, это не испугает его. Он хочет получить ее назад! Любой ценой.
Гонвалон решительно подошел к бузине.
— Я готов. Бери у меня все, что тебе нужно, чтобы закончить заклинание.
Тонкие ветки зашелестели, несмотря на то что ветра совсем не было.
— Она хочет, чтобы ты снял одежду, — бесцветным голосом произнесла Ливианна.
Гонвалон повиновался. Он думал о Нандалее. Что бы ни сделала с ним злая бузина, мысленно он будет с ней. Он полностью закроется. Будет цепляться за блекнущий облик любимой. У него не оставалось времени на поиски другого пути. То, что тонкая связь между дерябой и Нандалее блекла, не предвещало ничего хорошего. Он должен поспешить, или потеряет ее во второй раз. И на этот раз уже навсегда, в этом он был совершенно уверен.
Когда он сел на землю, чтобы снять сапоги, Ливианна склонилась над ним.
— Остановись! Она обладает силой, достаточной для того, чтобы разрушить твою душу. Даже если ты найдешь Нандалее, то будешь уже не тем мужчиной, которого она любила. Им ты не будешь уже никогда.
— Я не буду им и в том случае, если не попытаюсь найти ее. Даже если надежда на успех настолько мала.
— Ты глупец, — с волнением произнесла она. — Ия горжусь... тем, что знакома с тобой, — она поцеловала его в лоб. На миг ему показалось, что она скажет еще что-то, но эльфийка резко отвернулась.
Гонвалон снял одежду, тщательно свернул ее и сложил в стопку. А затем подошел к заросшему стволу бузины.
— Она хочет, чтобы ты сел на землю спиной к стволу.
Эльф повиновался. Стояла неприятная прохлада. Он чувствовал напряжение. Что-то витало в воздухе... Он знал, что Ливианна права. Глупо отдаваться на произвол. Он чувствовал злобу Махты Нат. Ее желание помучить его.
В густом море тумана снова взвыл волк.
— Прощай, — Ливианна пробормотала еще что-то, что он не разобрал, а затем скрылась в темноте.
Вокруг его бедер обвились корни. Они извивались, похожие на темных змей. Только очень медленные и холодные, как лед. Что-то коснулось его плеча. Толстый побег с треском разорвал кору и обвил его шею. Он затянулся туго, пока горло не сжалось настолько сильно, что эльф с трудом переводил дух.
Обломок ветки вонзился ему в руку, по его бледной коже потекла кровь.
Волчий вой раздавался теперь совсем близко. Должно быть, они уже у подножья холма.
Сердце Гонвалона забилось быстрее. На него снова обрушились кошмарные воспоминания той ночи, которая принесла ему имя Дитя Зимы. Мертвые волки на снегу. Страх и холод.
Пошел снег! Эльф выругался про себя. Неужели Махта Нат может читать его мысли? Что она такое? Снежинки сверкали в звездном свете. Холод был ужасный. Даже без оков из веток и корней он вряд ли смог бы сильно противиться.
Ему вспомнилась их первая встреча с Нандалее. Зимняя ночь, когда она пряталась от троллей в ледяном ручье. Она была закаленной. Сильнее, чем он. Обнаженная, она бежала по снегу. Она не сдавалась! Она, лучшая ученица из всех, кого он когда- либо обучал. Он должен бороться! Он хочет вернуть ее.
Путы на шее сжались еще сильнее. Чувствуя, что задыхается, эльф хватал воздух ртом. С ужасом оглядел он себя. Его тело охватили новые ветки. Из дюжины крохотных ранок капала кровь. Проклятое дерево!
Снег не таял. Гонвалон слышал негромкие шорохи. Среди умерших деревьев сновали тени. Он не мог отчетливо видеть их, но в этом не было нужды. Он знал, кто пришел, привлеченный запахом крови.
Это все обман. Махта Нат хочет напугать его. Она знает о его слабости. Гонвалон попытался вызвать в памяти лицо Нандалее. Вместо этого увидел лишь блекнущую нить, соединяющую ее с Пипом. Она умирает, иного объяснения быть не может! Ее жизненная сила угасает. Ничто больше не держит, ее в Альвенмарке. Он должен как можно скорее найти ее.
Из тени мертвых деревьев вышел волк. Худое животное. Сквозь шерсть виднелись ребра. Узкая морда наполовину облысела. Стая послала старшего. Того, кто будет означать наименьшую потерю.
Старый хищник был осторожен. Он приближался, слегка пригнувшись и поджав хвост.
Гонвалон выгнулся в путах. Он хотел подняться немного выше, но не сумел сдвинуться ни на дюйм.
Волк пристально поглядел на него, слегка наклонив голову. В его холодных голубых глазах светился разум. Он осмелился подойти ближе, так как понял, что Гонвалон не сможет бежать. Принюхался. Запах Ливианны должен был быть еще очень четким.
Теперь волк находился на расстоянии не более полушага от его ног. На Гонвалона снова нахлынули те страхи давно минувшей зимней ночи. Это были уже не четкие воспоминания. Остались лишь страхи. Щелкающие челюсти. Обжигающий холод. Все это могло быть лишь миражом, вызванным Махтой Нат. Она хотела пробудить дремавшие в нем страхи.
Гонвалон вцепился в воспоминания о Нандалее. Прошептал ее имя.
И в тот же миг старый волк вцепился зубами в его ногу. Эльф почувствовал, как хрустнули кости.
Гонвалон закричал.
Волк терзал его плоть. Яростно качал головой, упирался лапами в замерзшую землю — а затем пришла стая.
Эльф выгнулся в путах. Старый волк высвободился. Кровь брызнула на его шерсть. На левой ноге Гонвалона недоставало трех пальцев. Затем на него набросились остальные трое. Вонзили челюсти в его плоть.
Метаморфозы
Уже трижды не прикасалась Нандалее к еде, которую приносили газалы.
Неужели прошло три дня? Она и не заметила. Подавленная, она сидела на корточках на плоском троне, возвышавшемся над темной водой. Промежуток времени между двумя вздохами казался вечностью. Она потеряла всякое ощущение времени. Как долго она здесь? Почему Темный не возвращается?
Она иногда еще задавалась вопросами, но эмоций уже не осталось. Ни гнева, ни отчаяния. Она чувствовала, что погибает. Словно растение, которое загибается без света, несмотря на то что растет на плодородной почве и у него достаточно воды.
Нандалее сдалась. Она таращилась на ненавистное тело карлика, поглядывала на уродливую руку. Открывала свое Незримое око. Она видела, как неестественно искажены тонкие силовые линии. Они казались изуродованными и сплющенными. Как ей вернуться к себе? Уже тысячу раз задавала она себе этот вопрос. И воспоминания то и дело возвращали ее к Сайну. К его ужасной смерти. Темному было легко сделать ей это тело. А она не могла бежать из своей темницы.
Она подумала о словах, которые сказал ей на прощание Темный: важно, чтобы вы хорошо помнили свои внутренности. Какая злая насмешка! Как она может помнить собственные внутренности? Форму костей и мышц, расположение вен и сухожилий? Она знала, как выглядят внутренности оленя или зайца. Но как можно вспомнить то, чего не знаешь?
Размышляла она и над тем, не сказал ли он это в переносном смысле. Может быть, он имел в виду ее внутренний мир? Но какое отношение это имеет к телу? К ее душе? То, что составляет ее? Что она такое? Все это ни к чему не вело.
Ей вспомнился Гонвалон, его спокойствие и сила. Он бы смог ей помочь, в этом она была уверена. Если бы он был здесь! Рядом с ним она смогла бы вернуться к себе.
Она перестала злиться, несмотря на то что не переставала сетовать на судьбу. У нее уже не оставалось на это сил. Девушка снова уставилась на свою руку. Как она может придать ей правильную форму? Может быть, если она расслабится? Можно ли расслабиться на магическом уровне? Мысленно приказать себе, как будто речь идет просто о напряженном теле?
Она сосредоточилась на своей руке и пожелала, чтобы та стала такой, как прежде.
Резкая боль пронзила ее пальцы. Силовые линии расплылись перед глазами. По щекам побежали слезы. Застонав, она съежилась. Боль была ошеломляющей. Суставы на пальцах захрустели. Ощущение было такое, словно из тела ее выдирали ногти. Нет, хуже. Как будто кто-то пытался оторвать ей все пальцы.
Незримое око закрылось. Она заморгала, стряхивая с ресниц слезы. Рука опухла. Казалось, что-то перекатывалось под кожей. Она видела, как движутся кости. Ей стало дурно от боли, желудок взбунтовался. Ее стошнило темной желчью. А потом все закончилось, так же внезапно, как и началось. Кисть руки стала тонкой. Пальцы длинными и сильными.
Она вернула свою руку! И шрамы исчезли! Ее кончики пальцев! Они были без паутины шрамов, совершенно такие же, какими были до того, как Нандалее прошла сквозь проклятый витраж. Она всхлипнула. Девушка не могла наглядеться на свою руку. В глазах стояли слезы. Девушка осторожно ощупала лицо, обнаружила изуродованный нос и сплетение шрамов там, где должна была быть бровь. Она вздохнула. Что ж, маленький, но успех!
Она оглядела руку со всех сторон. Кисть выглядела гротескно — на конце короткой карликовской руки. Неужели ей удалось заклинание? Неужели довольно было пожелать вернуть себе руку? Она ведь делала это уже на протяжении многих дней. Что же на этот раз было иначе?
Нандалее откинулась назад. Она чувствовала смертельную усталость. Все тело сотрясала неконтролируемая дрожь. Она расслабилась. Неужели она нащупала ключ? Может быть, таким образом она вернет себе свой истинный облик? Просто будет думать об этом и подключать магию, как она делала, стреляя из лука, попадая в цель даже с закрытыми глазами? Может быть, тело само найдет свою форму? Этого она не знала, но попытаться стоило. Внезапно нахлынувшее ощущение счастья заставило ее забыть о боли. Она сможет. Наконец-то она нашла способ!
Нандалее подергала ненавистную бороду, спускавшуюся ей на грудь. Дни этой ужасной мочалки сочтены! Нет, часы! Она снова открыла Незримое око, представила себе, как узор силовых линий принимает свою естественную форму. Она снова будет находиться в гармонии с миром. Нужно просто пропустить поток и...
Боль пришла, подобная удару кинжала в грудь. Она выгнулась дугой. Ее грудная клетка расширилась. Что-то порвалось, и рот заполнился чем-то теплым с металлическим привкусом. Ее стошнило... Кровью!
Боль лишила ее зрения, огненные круги заплясали перед глазами. Она скрючилась и закричала, пока ей не стало казаться, что горло ее вот-вот разорвется. Кровь текла из глаз и ушей. Девушку захлестнула паника. Она вспомнила о том, как умер Сайн. Короткая вспышка воспоминаний — а затем боль стерла все мысли.
Недобро пожаловать
Артакс глядел с высокогорья на город Изатами. Здесь каждую ночь в день летнего солнцестояния праздновали Небесную свадьбу. Соединение неба и земли, человека и бога. Изатами не был столицей лувийской империи, но здесь билось сердце культа бессмертного Муватты и крылатой Ишты. Широкие стены Изатами окружали тысячи пестрых палаток. Празднества Небесной свадьбы продолжались больше недели, и зеваки стекались сюда со всех провинций империи.
Холм, на котором между потрескавшимися от времени колоннами из серого камня находились магические врата, располагался примерно в трех милях от Изатами. Широкая дорога, по бокам которой располагались украшенные цветами святилища богов, почти по прямой линии вела к храмовому городу.
— Мы готовы, повелитель всех черноголовых, — негромко произнес его гофмейстер Датамес. — Все прошли ворота, и кортеж подготовлен.
Артакс поглядел сверху вниз на Датамеса. Гофмейстер наложил столько пудры, что его лицо казалось похожим на маску. На нем была бесшовная юбка, достававшая до щиколоток, и вышитая прямоугольниками туника. Из-за широкого пояса торчали два грифеля, знак его должности, и кинжал длиной почти в руку, с рукоятью из слоновой кости, украшенной изумрудами. Чепец с нашитыми рогами скрывал его волосы. Будь у него борода, он был бы очень красив. А так Датамес казался странным.
Кортеж был организован идеально. Он служил отражением власти и богатства Арама. Странно, но Датамес до самого момента прохождения врат искал повод не ехать с ним. Этого Артакс ему не позволил. Ему и так пришлось отказаться от Джубы, который находился рядом с эскадроном колесниц наемников. Если в его свите будет недоставать еще одного знакомого далеко за пределами империи сановника, это может быть расценено как оскорбление.
— Ты проделал хорошую работу, Датамес, — на миг Артакс задумался, не пригласить ли гофмейстера вступить в Изатами рядом с ним на колеснице, но это могло быть расценено как слабость, если он будет терпеть Датамеса так близко к своей особе.
— Можешь идти.
Гофмейстер поклонился и удалился, не сказав ни слова.
Артакс надел свой шлем и застегнул маску. Металл холодил лицо. Почти как вторая кожа.
Он взял поводья и оглянулся на раба с богато вышитым зонтом от солнца, стоявшего прямо за ним. Подобный эскорт был привилегией лишь самых могущественных лиц империи. Артакс считал это глупым. Всю свою жизнь он обходился без униженных слуг с зонтами, ходивших за ним по пятам. Он спорил по этому поводу с Датамесом, но в конце концов подчинился. Это было такой же частью церемонии, как и его роскошная одежда и все остальное. Это точно так же, как при выпечке хлеба. Если погасить огонь под печью, когда в нее уже заложили хлеб, все пропало.
Артакс тронул поводья, колеса заскрипели, и колесница пришла в движение. Ее тянули четыре молочно-белые кобылы, на головах которых развевались пестрые плюмажи. Лазурно-голубые попоны, вышитые серебряными нитями, были закончены всего несколько дней тому назад. Старые попоны, со знаком крылатого солнца, были удалены из королевских конюшен. Теперь на них были изображены сцены охоты на газелей с участием Аарона и то, как он шагает по полю битвы, переступая через трупы поверженных врагов. Уже при первой встрече Муватте должно быть ясно, что с дружеским визитом к нему пожаловал могущественный правитель.
Львиноголовый их не сопровождал. Похоже, ему не нравилось появляться на людях, и Артакс тревожился относительно того, не окажется ли он один перед Иштой. Девантар ненавидела его, в этом он был совершенно уверен. А после поединка в Золотом городе она будет искать возможность его унизить.
Он поглядел на аллею. Здесь были тысячи зевак, они ликовали, приветствуя его, бросали на дорогу лепестки цветов. Некоторые поднимали вверх детей, чтобы они могли увидеть его. Лошади его повозки нервно поднимали головы. Толпа людей и шум тревожили их. Артакс сильнее натянул поводья.
Вдоль аллеи стояли воины Муватты. По воину на каждый шаг с каждой стороны улицы. Шесть тысяч солдат до городских ворот. У каждого из них был железный меч. Муватта пользовался возможностью продемонстрировать мощь своего войска. Хоть у воинов и были лишь бронзовые шлемы и только у некоторых нагрудные панцири, железные мечи давали им преимущество перед любым противником. Шесть тысяч железных мечей! Они будут косить его воинов, словно серп пшеницу.
Артаксу уже доводилось видеть бронзовые мечи с посеребренными клинками, похожими на полированное железо. Но оружие в руках воинов Муватты было настоящим. В этом не могло быть сомнений. И три сотни мужчин его небесных хранителей тоже увидят это. У них не было и тридцати железных мечей на всех. Может быть, нужно было послушаться Львиноголового — это путешествие неразумно! Муватте нужна война, чтобы восстановить свою честь, и он никогда не сумеет уговорить его заключить мир. Если только Артаксу не удастся найти способ шантажировать его... Шлем-маска скрывал улыбку Артакса. Он немного поразмыслил и принял твердое решение. Если есть хоть небольшая надежда на успех, он обязан эту возможность использовать.
Городские ворота открылись. Зазвучали фанфары, забили барабаны, напоминая раскаты грома. Муватта ехал верхом на двузубом головохвосте, на слоне! Проклятый ублюдок! Рядом с ним в своей золотой колеснице он будет выглядеть как карлик.
— Ну, Муватта ведь не крестьянин. Он знает, как красиво выйти. Надо было тебе послушаться нас и прибыть в большом львином паланкине. Это было бы гораздо зрелищнее, чем эта повозочка.
Артакс попытался не обращать внимания на своего мучителя и оглянулся назад, на длинный кортеж из придворных и воинов, следовавший за ним. Датамес ничего не упустил. Его появление производило впечатление. Все в свите были отобраны по красоте и хорошему росту, одеты в тщательно подобранные одежды. Организуя выход, гофмейстер ничего не оставил на волю случая. Он учел даже мельчайшие детали. Так, он даже научил стражников и слуг тому, как они должны идти. Воины шли твердым шагом, все маршировали в ногу, в чем было нечто угрожающее. Зато воины и носильщики даров шли с легкой элегантностью. Артаксу никогда не пришло бы в голову позаботиться о подобном, но это меняло всю картину. Это нельзя было отбросить в сторону, и, сидя на своем слоне, Муватта должен был видеть это.
Увидев паланкины обитательниц гарема, Артакс испытал легкий укол огорчения. Невольно вспомнилась Айя. Она была одной из тех троих, с которыми он был в свою первую ночь после того, как он стал Аароном. Она ему нравилась. Она была дерзкой и живой. Не такой подобострастной и осторожной, как большинство остальных женщин. Датамес рассказал ему о судьбе Айи. Она бежала из гарема, но, когда поняла, что не сможет незаметно покинуть дворец, бросилась в яму со львами. И почему она ничего ему не сказала! Он давно уже хотел распустить гарем. Ее смерть была бессмысленной. Он не стал бы наказывать ее за попытку бегства.
В ушах все еще звучал ее смех.
Он обратил взор вперед — до Муватты оставалось немногим менее ста шагов. Артакс придержал лошадей и вышел из колесницы. Датамес и его научил двигаться с большей элегантностью. Ему пришлось ходить с кувшинами на голове, чтобы улучшить осанку. Кувшинов он разбил много, пока гофмейстер впервые не похвалил его. Теперь это помогало. Артакс чувствовал себя увереннее. Он знал, что кажется красивым каждому зрителю.
— Полная чушь! Никто из нас никогда не отягощал себя ничем подобным. Либо ты излучаешь могущество, либо ты червяк. И то, как ты вышагиваешь — криво, косо или прямо, — ничего не меняет.
Вы блеете, словно козы, подумал Артакс. Один и тот же мотив. Крестьянин, крестьянин, крестьянин. Этим Ааронам даже ничего нового в голову не приходит, кроме этого якобы оскорбления, которое Артакс таковым не считает. Жизнь в качестве крестьянина закончилась. Что поделаешь. Теперь он стал правителем и волен решать судьбу целого народа вместо того, чтобы согнувшись стоять за плугом и дергать бурьян. Ну что ж, подумал он. В бой.
Крики толпы стихли. Все напряженно наблюдали за встречей двух бессмертных. Всем наверняка была известна история о дуэли в Золотом городе.
Слон остановился немногим более чем в одном шаге от него. Черные глаза меланхолично глядели на Артакса. Тот с удивлением заметил, что у двузубого головохвоста длинные ресницы. Это делало его взгляд поразительно человеческим. Громкий приказ погонщика заставил животное опуститься на колени. Муватта сидел под балдахином и не предпринимал ни малейших попыток спускаться. Он поднял правую руку в высокомерном приветствии.
— Я удивлен тем, что вижу тебя здесь, Аарон. Ты пришел, чтобы подчиниться мне?
— Я здесь затем, чтобы посмотреть, как ты справляешь Небесную свадьбу, брат.
Муватта совершенно отчетливо понял, что он имеет в виду. Однако, отвечая, ему удалось справиться со своим голосом.
— Верно ли, что за последние два года ты не произвел потомства, брат? Мои священнослужители могут благословить тебя. Может быть, это поможет? Я слышал, твои священнослужители проклинают тебя.
На Муватте тоже был шлем-маска. Артакс не видел лица бессмертного, но был уверен, что Муватта наслаждается своим остроумием.
— Я надеялся на то, что мы сможем поговорить о мире, — произнес он немного громче, чем прежде. — Однако мне кажется, что жизни твоих воинов весят меньше, чем твоя гордость.
— Ты не прав, — тоже более громким голосом ответил Муватта. — У моих воинов железное оружие. Они изрубят твоих воинов в капусту, и твои люди знают это. Те, кого ты привел, расскажут о том, что они увидели здесь. Когда мы встретимся через год на поле битвы, твое войско будет идти в бой, зная, что их всех убьют. Боевой дух твоих людей будет настолько низок, что мне не понадобятся железные клинки, чтобы одержать победу. Не я бросаю чужие жизни на весы в угоду собственной гордости. Это делаешь ты.
Каждое слово Муватты было правдой. Артакс потянулся к застежке шлема-маски. Он расстегнул ее и снял шлем. При этом он улыбался. Он был родом из маленькой деревушки. Как торгуются, он слышал с тех самых пор, как научился ходить.
— Всегда приятно иметь противника, настолько уверенного в собственной победе. Вечером после битвы я объясню тебе, почему ты проиграл. А теперь не будем сеять страх и сомнения в сердцах твоих подданных. Сегодня праздник. Если я правильно понял, ты взойдешь на прекрасную деву, и, если тебе удастся оплодотворить ее, на полях в будущем году будет богатый урожай.
— Но, друг мой, где же твои манеры? Это кобели оплодотворяют сук. И, может быть, варвары. А я предоставлю избранной для этой ночи незабываемое наслаждение. А теперь приглашаю тебя взойти на моего слона. Здесь, спереди, дорогой Аарон. По маленькой лесенке. Не сзади.
Артакс услышал, как негромко рассмеялись стоявшие вокруг. Он развел руками.
— Признаю себя побежденным. Со словами ты управляешься гораздо ловчее, чем с мечом.
Муватта указал на небольшую позолоченную лестницу, спускавшуюся в стороне от хаудаха по боку двузубого головохвоста, даже подал ему руку и помог преодолеть последний отрезок пути на спину слона, где они вместе заняли место на так называемом троне под балдахином. Артакс подыскивал слова, пытаясь снова завязать разговор с правителем Лувии. Должен же быть способ остановить это безумие.
Под строгими окриками погонщика слон повернулся и пошел обратно к городским воротам. Артакс подал своей свите знак следовать за ними. Они почти достигли ворот, когда Муватта тоже снял свой шлем-маску. У него были длинные, слегка вьющиеся волосы до плеч. Борода была довольно впечатляющей и доставала почти до середины груди. Он излучал подавляющую самоуверенность.
— Знаешь, я всерьез размышлял о том, чтобы убить тебя и всю твою свиту. С твоей стороны было очень дерзко приходить сюда и оскорблять меня на глазах у моего народа. Ты в отчаянии или просто глуп?
— Я хочу мира между нашими империями! Есть гораздо более необходимые вещи, чем сражения.
— Тогда отдай мне свою половину провинции Гарагум. Ты все равно не сможешь помешать мне захватить ее. Это было бы мудрым поступком.
— Это нельзя отметать. Впрочем, в будущем называть кастратом будут тебя, а не его.
— Ты ведь только что спрашивал, не глуп ли я. Разве можно ждать мудрости от глупца?
Муватта провел рукой по бороде, а затем задумчиво покачал головой.
— Наши разговоры ни к чему не приведут. Я прикажу убить некоторых из твоих самых толковых советников. Тогда я, по крайней мере, извлеку выгоду из твоего визита.
— От людей, которых я привел с собой, легко отказаться.
Муватта одарил его сияющей улыбкой.
— Из тебя никудышный лжец. Не думай, что я плохо знаю своих врагов. У меня есть лазутчики у тебя при дворе, и я знаю, что этот безбородый щеголь, который служит у тебя гофмейстером, очень ценен. Ты слишком поздно выступил против моих пиратов, пытаясь спасти свои оловянные флоты, а приведя сюда Датамеса, ты сам обрек себя на гибель. Его смерть уже подготовлена, и ты не сможешь мне помешать. Видишь свою судьбу? Каждый шаг все ближе и ближе подводит тебя к пропасти.
Надежды Артакса растаяли в воздухе. Когда много лет тому назад он был в ссоре с Сираном, самым богатым крестьянином в своей деревне, он появился без приглашения на свадьбе его младшей дочери. Принес с собой несколько милых подарков и вел себя вежливо. На этом их ссора закончилась. Однако Муватта — не Сиран, и распри между королевствами, вероятно, происходят по иным законам, чем деревенские споры. Артакс пожалел, что приехал сюда. А отступать было уже поздно.
Хранитель Золотых покоев
Талавайн еще раз проверил, как сидит на нем одежда, которую он был вынужден носить, оставаясь в роли гофмейстера Датамеса. Армированная проволокой тога была очень неудобной, но зато весьма полезной. Не нужно было ему приходить сюда. Он отбивался руками и ногами, хорошо сознавая, что тем самым навлекает на себя подозрения. Ведь ясно же, что гофмейстер не только организовывает подобные путешествия, но и принимает в них участие.
Он бросил тревожный взгляд на большую ступенчатую пирамиду. Артакса и его ближайших придворных пригласили на большой пир на верхней дворцовой террасе. Отсюда открывался наилучший вид на зиккурат, ступенчатую пирамиду, на вершине которой стоял маленький белый храм, в котором свершится Небесная свадьба. Стен не было. Лишь четыре неуклюжие колонны, поддерживавшие легкую крышу. Все должны были видеть, как бессмертный совершает ритуал. Варварство! Даже по человеческим меркам, подумал Талавайн.
Таким же варварским было оскорбление, связанное с их размещением. Аарона и его свиту поселили в тростниковых чертогах во дворе дворца. Предлогом послужило то, что у хозяев не было времени подготовить достойные помещения к нежданному приезду соседей. Тростник связали в снопы длиной в десять шагов, сложили дугой и закрепили на земле с помощью деревянных кольев. Множество подобных арок образовывали зал. Таких чертогов было семнадцать, и они стояли во дворе дворца вплотную друг к другу. Некоторых из низших слуг Аарона разместили в конюшнях. Тростниковые снопы были пропитаны ароматическими маслами, что для Талавайна не было большим новшеством. Они слишком сильно перестарались! Если сильно надавить на тростник, просачивался аромат масла худшего качества. Розовое масло и другие ароматы были смешаны с дешевым оливковым маслом. Получившийся таким образом аромат поистине нельзя было спутать ни с чем. Ни в одном из залов Талавайн не мог остаться надолго, чтобы не обзавестись головной болью. Впрочем, люди, похоже, менее чувствительны.
Талавайн беспокойно окинул взглядом дворцовую террасу. Эльф чувствовал присутствие по меньшей мере двух девантаров. Но видеть он их не видел. Может быть, они приняли человеческий облик.
Девантары были законченными обманщиками — ив его глазах они были не только врагами. Он испытывал уважение перед их способностями. Как раз это и было одной из причин того, почему он не хотел быть здесь. Это было неразумно и опасно, ведь он знал, что они значительно превосходят его. При дворе у Аарона до сих пор ему всегда удавалось держаться в тени, когда приходил Львиноголовый, но здесь, во время столь важного празднества, не попасться на глаза девантару было практически невозможно.
Талавайн безрадостно отпил вина. Его подавали в безвкусных, отделанных драгоценными камнями золотых бокалах. По ним было в первую очередь видно, что они очень дорогие. О красоте и эстетической композиции эти дикари понятия не имели. Придворные Муватты были просто ужасны. Повсюду чванились золотом и
богатством. В принципе, в этом не было ничего предосудительного, но люди временами просто не могли понять, что меньше иногда значит больше. Глаз радует не льющееся через край изобилие. Оно лишь запутывает. Чтобы произведение искусства стало значимым, ему нужно пространство.
Дворец Аарона был несопоставимо прекраснее, поскольку это было его рук дело. Многие годы он постепенно убирал лишнее, время от времени выставляя новые произведения искусства. Скульптуру кочевников с той стороны Стеклянной пустыни, разрисованную вазу из мастерских Трурии. Считалось, что у бессмертного Валесии весьма изысканный вкус. Ходили слухи, что он уже долгие годы строит Белый город, спрятанный глубоко в горах. Назывался он Зелинунт, и будто бы построен он был полностью из мрамора. Ему хотелось бы однажды повидать это место. Возможно, он испытает разочарование, но ему было любопытно. Зелинунт уж наверняка прекраснее Изатами, столицы безвкусицы!
Талавайн поглядел на зиккурат. Ступенчатая пирамида высотой с башню была полностью облицована покрытыми глазурью кирпичами цвета морской волны. На ней золотым цветом выделялся кирпичный рельеф с изображениями крылатой богини и бессмертного Муватты. По краям террас пирамиды и на ступеньках, ведущих к маленькому храму, стояли тысячи масляных ламп. В свете ламп постройка казалась почти красивой. По большой лестнице спускались священнослужительницы с эскортом из обритых наголо евнухов. Они подготовили ложе для Небесной свадьбы.
Талавайн подумал о хрупкой девушке, которую мельком видел утром. Невеста бессмертного. На его взгляд, ей едва ли было больше пятнадцати. А может быть, и меньше. Красивая девушка по человеческим меркам. С большими темными глазами, в которых утром отражались гордость и налет страха. Она понравилась ему, и он осторожно поинтересовался, что ее ожидает. Услышанное наполнило его еще большим отвращением.
Малышка, должно быть, сейчас находится в одном из туннелей под городом. С эскортом из нескольких евнухов. Тайный ход вел к потайной лестнице внутри зиккурата. Эта лестница была предназначена исключительно для невест бессмертного. Ни один другой человек не имел права ступать на нее. У подножия лестницы евнухи разденут девушку. Тогда она, с масляной лампой в одной руке, должна будет преодолеть триста ступенек лестницы до вершины зиккурата. Говорили, что на стенах вдоль лестницы есть картины, дающие наставления о радостях Небесной свадьбы.
Девушка означала землю, и поэтому ее проводили через туннель. Она рождалась из земли, скрытая от взглядов, и поднималась прямо к небу. А Муватту относила к храму сама Ишта. Он воплощал в себе небо и спускался с неба. Объединение неба и земли, возобновленный союз между богами и людьми, все это олицетворяла эта свадьба. После этой ночи девушку доверят свягценнослу- жительницам. Вдали от мужчин она будет молиться и ждать в храме далеко в горах. Если она понесет ребенка, страну ожидает хороший год. Если же плод не произрастет в ее теле, это считается дурным знамением для будущего урожая. Тогда бессмертный и жрецы принесут ее в жертву будущей весной на храмовом поле перед стенами Изатами, кровь ее оросит борозды, чтобы отвратить от страны голодные годы.
Звонкий перезвон цимбал и глухой рокот множества барабанов заполнили улицы города. На празднество стекались тысячи людей. Целый день приносили в жертву быков, и теперь их мясо раздавали бедным. Вино текло ручьями, и Датамес был уверен, что верующие тысячекратно отпразднуют свой собственный вариант Небесной свадьбы в подворотнях и темных переулках. Воины давно ушли с улиц и уже наверняка праздновали вместе с крестьянами и чернью. Там, внизу, больше не было порядка. Только экстаз. Это же хуже праздника кобольдов!
Талавайн оглядел широкую террасу. Здесь все происходило ничуть не менее безудержно. Гости сидели на корточках или лежали небольшими группами вокруг низеньких столиков; большие подушки и толстые ковры обеспечивали удобство. По небу плыли низкие облака, вдали время от времени виднелись вспышки зарниц. Стояла удушающая жара. Ночь для распутства. Большинство лувийцев и некоторые люди из свиты Аарона были одеты раздражающе легко. На некоторых дамах было больше украшений, чем тканей!
Талавайн не был чопорным, однако предпочитал не переживать свои любовные приключения на глазах дюжин зевак. Нет, он никогда не сможет полностью понять менталитет людей. Наблюдать за ними ему было интересно. Они вновь и вновь удивляли его. Собственная задача наполняла его, он сознавал, что является самым влиятельным эльфом Лазурного чертога в Араме, возможно, и на всей Дайе. Очень редко удавалось им дослужиться до высокой должности и приблизиться к одному из бессмертных. Ему даже нравилось выполнять свою работу гофмейстера. Однако в последние недели в нем росла тоска по Альвенмарку. Ему очень хотелось оказаться среди себе подобных, не бояться каждый миг быть раскрытым.
Среди сановников Муватты было много воинов. Он любил награждать успешных полководцев постами наместников и придворных — подобная практика настежь открывала врата для коррупции. Вместо того чтобы повышать в должности способных чиновников, он делал начальниками этих опытных убийц. Талавайн с гордостью подумал о том, что экономика Арама развивается гораздо успешнее. Подати бессмертному теряли лишь ничтожную долю, оседая в сундуках провинциальных князей. А с тех пор, как приструнили жадных священнослужителей, меньше золота стало уходить на бесполезные украшения для храмов.
Талавайн наклонился и отодвинул в сторону свой бокал с вином. Ему надоело сладковатое красное, и теперь он решил попробовать анисовую водку, стоявшую в глиняных кувшинах на каждом низеньком столике. Он налил на два пальца в разрисованный изображениями лувийских героев глиняный бокал, затем долил воды. Ему нравился запах аниса. Перемешавшись с водой, прозрачная анисовая водка стала молочного цвета. Эту смесь лувийцы называли львиным молоком, и вокруг нее вращалось бесчисленное множество историй.
Оглушительный хохот заставил Талавайна поднять глаза от бокала. Неподалеку от него сидел Курунта, хранитель Золотых покоев. Он был казначеем Лувии и, вероятно, самым влиятельным человеком при дворе Муватты. В прошлом воин, стяжавший лавровый венок в сражениях с Ишкуцей. На границе со степными кочевниками всегда было неспокойно, то и дело угоняли скот, а каждые пару лет даже случались настоящие разбойные нападения, за которые Мадьяс, бессмертный Ишкуцы, хоть и упрекал своих подданных, но никогда не наказывал. Курунта провел один из эскадронов боевых колесниц вглубь широкой степи и участвовал во множестве стычек. Там, где прошло его войско, остались лишь сожженные юрты и зарубленный скот. Он славился своим умением пытать. Говорили, что он зажаривал своих пленников на вертеле, причем всегда начинал с детей. Талавайн сознавал, что большинство этих историй вряд ли правдивы. Но, глядя на Курунту, легко было поверить, что в них есть зерно истины. Он был массивным, довольно потрепанным жизнью мужчиной. Широкий крестец и мускулистые руки совершенно не сочетались с брюшком, вываливающимся через верх бесшовной юбки. Из-за пупочной грыжи его деформированный пупок торчал между слоями сала, словно палец. Через лоб тянулся еще один уродливый шрам. Талавайн спросил себя, считает ли Курунта плохо сшитые швы украшением. Голова хранителя Золотых покоев была покрыта серыми струпьями. Двойной подбородок скрывала пышная, обрезанная лопатой борода.
Широкие золотые браслеты и длинный кинжал в украшенных рубинами ножнах были единственными украшениями, которые тот носил. Он пришел на праздник сразу с двумя конкубинами. Одной — здоровенной, с искусственными белокурыми волосами и хрупкой девушкой, которой едва удавалось скрывать, насколько неприятно ей то, что ее лапает Курунта. У блондинки из декольте вываливались пышные груди, и Курунте нравилось слегка похлопывать их, заставляя раскачиваться, при этом он громко беседовал с сидевшими вокруг него гостями. Хрупкой девушке он залезал в вырез платья уже не один раз. Она то и дело поправляла платье, как только хозяин отпускал ее. Малышка была сильно накрашена, глаза ее были подведены углем.
Талавайн прикинул, не натравить ли на эту омерзительную свинью убийцу из Белого чертога. Однако это было бы безответственно. Имея живого и здравствующего Курунту, Лувия несла гораздо более сильные потери, нежели могла бы понести из-за его смерти.
— Эй, евнух! — Курунта помахал поднятой рукой.
Талавайн опустил взгляд и отпил вино.
— Як тебе обращаюсь, безбородый! Чего уставился? Не можешь отвести взгляда от моих женщин? Я все видел, сластолюбец. Ну же, скажи что-нибудь!
Талавайн вздохнул. А затем поднял взгляд. Все разговоры вокруг умолкли.
— Приношу тысячу извинений, если у тебя возникло подозрение, будто я оскорбляю твоих женщин своими взглядами. Когда я пью слишком много, у меня начинается сильное косоглазие. Мне никогда не пришло бы в голову глазеть сразу на обеих.
— Хочешь сказать, что не удостоил бы обеих и взглядом?
Талавайн заметил, что Курунта говорит совершенно четко.
Он совершенно не пьян. Хранитель Золотых покоев ищет ссоры!
— Я задал тебе вопрос, евнух! Ты собираешься оскорбить меня, говоря, что я окружаю себя непривлекательными женщинами?
— Даже не думал об этом, великий. Красота обеих граций настолько смущает меня, что от удивления я не могу связно говорить.
— Значит, ты все же таращишься на них, хочешь их. Думаю, теперь настало время поглазеть нам.
Краем глаза Талавайн увидел, что бессмертный Аарон поднялся. Все это инсценировано! Они хотят выставить Аарона и его свиту на посмешище!
— Что сделал мой гофмейстер? — резко спросил Аарон.
— Задел мою гордость!— дерзко ответил лувиец. — Теперь его черед унижаться! Пусть снимет юбку и покажет всем, чего у него не хватает. Тогда я буду доволен.
— Ты действительно хочешь этого? — быстро вклинился Талавайн. Он не хотел, чтобы Аарон влезал в это дело. — Если я расстегну юбку, боюсь, твоим дамам доведется увидеть больше, чем они привыкли. Ты действительно хочешь этого, Курунта?
Раздался звонкий хохот. Лувиец покраснел, как вареный лангуст. Он обнажил кинжал.
— Это пятно я смою со своей чести твоей кровью! Клянусь тебе, если у тебя между ног еще что-то болтается, ему не пережить следующей зари!
Талавайн поднялся, слегка покачиваясь. Он хотел сделать вид, что уже не совсем трезв.
— Я буду защищать свою честь, — пронзительно выкрикнул он. При этом он переступил через низенький столик. Он перевернул несколько бокалов, и бахрома его юбки оказалась в опасной близости от фитиля масляной лампы.
Его неловкие движения были встречены хохотом.
Аарон схватил его за руку.
— Оставь это! Этот парень выпотрошит тебя. Он опытный воин. Он хочет убить тебя, вот и все.
— А разве я не окажусь выпотрошен, когда его слова лишают меня чести, а я буду сидеть здесь и униженно кивать? Может быть, пусть лучше мои внутренности разложат здесь по подушкам, чем я завтра проснусь и буду жить, сознавая, что повел себя как трус?
— Хорошо сказано, безбородый! — крикнул кто-то из лувийцев. — Дайте место этим двоим.
Аарон не отпускал его.
— Ты пьян, — в отчаянии произнес он. — Пьяный дурак!
Талавайн улыбнулся про себя. Да, именно таким и хотел он показаться, пьяным дураком. Это был единственный остававшийся ему способ, если он не хотел, чтобы все узнали, кто он на самом деле.
Эльф развел руки в стороны, делая вид, что ему приходится специально удерживать равновесие. Курунта приближался к нему с обнаженным кинжалом. Никто из лувийцев не пытался его остановить. Муватты не было. Он ждал, когда Ишта отнесет его на Небесную свадьбу. Завтра он сможет просто отмахнуться от событий этой ночи. Дипломатический укор, вот и все, что грозило Курунте. Талавайн был уверен, что это событие происходило с одобрения Муватты.
Эльф потянулся за кубком вина на ближайшем столе. Поднял его, словно оружие, пролив при этом вино на грудь и юбку.
— Я испортил себе юбку, — огорченно пролепетал он.
Ярко накрашенная конкубина разразилась звонким смехом.
Курунта отбросил ногой стол в сторону и теперь оказался прямо перед ним. Хранитель Золотых покоев ткнул кинжалом. Это был прямой удар, который должен был угодить ему точно в живот. Золотой бокал ударил перед кинжалом, отводя его как раз настолько, что клинок прошел всего на волосок от живота. Эльф упал на спину, поднял ногу и ударил по руке, сжимавшей кинжал. Так Курунта не смог продолжать атаковать.
— Дай ему хотя бы встать на ноги, — набросился Аарон на лувийца. — Не вижу, как подобным убийством ты собираешься отмыть свою честь.
Талавайн поднялся на ноги и встряхнулся.
Курунта зло поглядел на него и снова нанес удар.
Эльф наступил на одну из подушек и упал вперед. Испуганное «оп-ля!» завершило его ход. В поисках опоры он вцепился в правую руку лувийца, стараясь не приближаться к клинку, и надавил на нервный узел под локтем. Рука воина разжалась, кинжал со звоном полетел на пол.
Курунта сильно толкнул Талавайна, но эльф лишил удар силы, продолжив его. Он снова упал, стараясь приземлиться на край одного из низеньких столиков, чтобы другой конец поднялся и ударил Курунту по подбородку. Талавайн рухнул на пол между раздавленным виноградом, жареными голубками и звенящими кубками, в то время как оглушенный лувиец попятился назад. Кровь текла из разбитого подбородка.
Эльф сел, с трудом сдерживая улыбку. И это великий воин? Курунту смог бы победить любой новичок в Лазурном чертоге. Единственная сложность в этой драке состояла в том, чтобы казаться настолько неуклюжим, чтобы все зрители видели, что он победил исключительно благодаря везению.
Вокруг них обоих образовался второй круг. Курунта тяжело дышал. Талавайн знал, что хранитель Золотых покоев поддерживал мятеж священнослужителей. Эльф присутствовал на нескольких допросах. Он не очень уважал пытки, но имя Курунты прозвучало не однажды. Якобы он встречался с Абиром Аташем, павшим верховным священнослужителем, еще в Нангоге. В будущем Лувии станет лучше, если Курунты не будет в живых. Любой из присутствующих смог бы подтвердить, что эту ссору завязал хранитель Золотых покоев. Хорошая возможность избавиться от него. Но он должен тревожиться лишь об Араме. Он может унизить Курунту, уничтожить его славу и гордость, но жизнь ему он должен оставить.
Талавайн пожалел, что не так искусен, как убийца из Белого чертога. Все должно выглядеть как несчастный случай. Так, как будто... Курунта схватил один из столов и поднял его над головой. Вот варвар! Неужели этот негодяй думает, что может просто раздавить его?
Стол полетел вниз. Талавайн бросился в сторону, стараясь не выглядеть слишком проворным. Предмет мебели ударился о каменный пол между подушками.
Эльф заметил, что у него идет кровь. Он порезал руку об осколки масляной лампы.
— Умри же наконец! — засопел лувиец. — Я раздавлю тебя, словно блоху! — Мужчина бросился ему навстречу, широко раскинув руки. Талавайн поднялся и поднял кулаки, которые по сравнению с кулачищами его противника выглядели просто смешно.
Курунта хотел просто сбить его с ног. Эльф «подскользнулся» на большом глиняном осколке, едва не сев на шпагат. Кулак лувийца пролетел у него над головой. Талавайн ударил его кулаком в колено. Неловко и не очень сильно. Воин поднял ногу, чтобы вдавить его в пол. Но Талавайн вскочил, держась при этом за пояс Курунты. Он нарочито неконтролируемо раскачивался из стороны в сторону. Пинок и два удара кулаком пронеслись мимо. Он как раз собирался отпустить противника, когда лувиец ударил его головой. Талавайн услышал, как сломался его нос. Теплая кровь потекла по губам. Использовать голову в качестве булавы... До такого могли додуматься только люди!
Эльф поглядел на пол. Перед глазами плясали светлые точечки. Курунта насмехался над ним. Его голос казался очень расплывчатым — настолько сильно гудела голова. Речь снова шла о его юбке.
На полу валялись осколки разбитых глиняных кувшинов и погнутые бокалы. Масло из разбитых ламп вместе с разлитой анисовой водкой и благородным красным вином образовали скользкую массу. Прямо перед ним на полу лежала одна из разбитых ламп. Острые глиняные зубчики торчали со дна сосуда.
Талавайн поглядел на Курунту. На хранителе Золотых покоев были крашеные сандалии с довольно тонкой подошвой. Противник поднял кинжал. На эльфа накатила волна голосов. В левом ухе поселился пронзительный писк. Низкий бас Курунты проникал сквозь мешанину звуков. Казалось, будто голос проходит сквозь воду.
— Я вырежу твои глаза и нассу тебе в мозг, безбородый!
Талавайн негромко испуганно вскрикнул и отпрянул. Предательский осколок теперь лежал между ним и Курунтой.
— Пожалуйста, оставь мне глаза! — жалобно пищал он. — Можешь убить меня, но оставь глаза! — В Араме, Ишкуце и Лувии бытовало суеверие, что умерший, лишенный глаз, останется слепым в мире по ту сторону могилы. Довольно сумасбродная идея, подумал эльф. Но чтобы не выходить из роли гофмейстера, он не имел права оставлять такую вульгарную угрозу без внимания.
— Я скормлю твои глаза шелудивым дворнягам! — Курунта смотрел прямо на него, размахивая кинжалом из стороны в сторону. Талавайн отодвинулся еще немного. Лувиец продолжал идти вперед и наступил на осколок. Нога у него подогнулась. Эльф ринулся вперед и отвесил Курунте звонкую пощечину. Нарочито смешной жест, но дело было не в ударе, а в низеньком столике рядом с лувийцем, на котором стояло особенно много масляных ламп. Хранитель Золотых покоев оттолкнул Талавайна, но из-за этого окончательно потерял равновесие. Ругаясь, он замахал руками и рухнул на стол. Пламя свечей лизнуло его юбку. Дорогая ткань загорелась.
— Он... Он горит, — пролепетал Талавайн, в то время как остальные продолжали глазеть. Курунта казался больше удивленным, чем напуганным. Маленькие язычки пламени легко было потушить ладонью.
— Мы должны потушить его! — закричал эльф и схватил один из глиняных кувшинов, стоявших на ближайшем столике. Он знал, что в него налит самогон. Как следует размахнувшись, он вылил водку на лувийца. Курунту охватило шипящее пламя, и хранитель покоев закричал.
— Милостивые боги... Я не хотел этого, — солгал Талавайн, отодвигаясь от противника.
Наконец зеваки зашевелились. Кто-то стал требовать одеяла, которых, конечно же, не было на террасе в эту жаркую ночь. Другие держали в руках глиняные кувшины, но медлили. Они принюхивались, опасаясь, что еще сильнее разожгут огонь.
Курунта кричал. Пламя лизало смесь из масла и водки, разлитую на полу. Огонь не распространялся. В некоторых местах он уже погас. Резкий запах горелого мяса смешивался с ароматом пролитой анисовой водки.
Над крышами города парил Муватта, окруженный ореолом золотого сияния. Ишта несла его по небу к храму на зиккурате. Но на дворцовой террасе никто не обращал на него внимания. Все глаза были устремлены на Курунту, роскошная бесшовная юбка которого сгорела дотла и который все слабее боролся с затухающим пламенем.
Талавайн почувствовал легкий прилив гордости. Ему понравилось дурачить сына человеческого. Это было неразумно, сомнений нет, но все равно он был доволен. Он понимал, что скоро поплатится за это удовольствие. Об этом вечере будут говорить долго, и это привлечет больше внимания к его персоне, чем ему было нужно.
Стража бессмертного
Ему потребовалось немало усилий, чтобы удержать ее от нападения на лагерь из тростниковых хижин во дворе. Она всегда была такой. Слишком вспыльчивой!
Оба они стояли между древними камнями на холме Изатами, и он чувствовал силу звезды альвов.
— Эта дуэль не останется неотомщенной!
— Ты не сделаешь ничего сверх того, что было оговорено, — спокойно ответил Львиноголовый.
Крылья его сестры слегка подрагивали. С ней нужно быть готовым ко всему. Лувийцы видели в ней воплощение грозы в горах. Она была богиней войны, любви и плодородия — и жестокой убийцей. Поистине народ понимал ее. Она была капризной до одури. Настолько непостоянной, что большинство де- вантаров избегали ее. Она ссорилась со всеми, и любая мелочь была для нее поводом.
— Ты не будешь отдавать приказы в моей империи! Мы не приглашали твоего Аарона. Он сам решил отдать себя в наши руки. И после сегодняшнего вечера его свита заплатит за это кровью, — она слегка склонила голову набок. Внезапно она вдруг показалась очень спокойной. —
Ты вообще знаешь, кто пробрался во дворец Акшу? Знаешь, какую змею вы терпите вблизи от себя? Этот Датамес... Ты хоть раз смотрел на его ауру? Она нарушена. Неровна. Он носит свинцовые прутья в одежде. Во всей одежде. Они искажают облик его ауры. Иногда они почти полностью закрывают ауру. Как думаешь, зачем ему делать это?
— Потому что он эльф и надеется таким образом скрыться от нас.
Сестра удивленно поглядела на него. Затем в ее взгляде появилось раздражение.
— Ты знал это! И допустил, чтобы он публично унизил и искалечил одного из самых верных слуг Муватты!
— Судя по тому, что я слышал, Датамес не начинал ссоры.
— Ты же знаешь, какие они! — разъяренно шипела его сестра.
— Эльфы! Рабы драконов. Вспыльчивые. Высокомерные. Для него было легче легкого подбить Курунту на эту ссору. На самом деле виноват он! Я хочу получить его сердце!
Львиноголовый кивнул. Он понимал, что идет по тонкому краю. Если она войдет в раж, не поздоровится всем. Она нападет даже на него.
— Ты получишь его сердце.
Она удовлетворенно кивнула.
— Я сама возьму его.
— Да будет так, — он подождал еще два удара сердца. —
Но не сейчас, сестра.
— Ты осмеливаешься указывать мне? В моем королевстве! Ты...
— Ты хочешь вырвать шип, сестра, или весь куст целиком?
— Говори яснее, лев! Не нужны мне твои намеки!
— Я знаю, куда он ходит, возвращаясь в Альвенмарк. Он делает это редко и всегда очень осторожно. Но я знаю, через какую звезду альвов он входит в свой мир. И знаю, что совсем рядом с ней есть место, где живут очень много подобных ему. Если мы нанесем удар туда, то сможем вырвать зло с корнем. Какой прок убивать одного из их шпионов? Мы делали это уже дюжины раз. Я ходил за ним, и я знаю то, чего они нам никогда не говорили. Я знаю, откуда они приходят.
— И ты пойдешь в Альвенмарк, чтобы убить их там, лев?
— Когда для этого настанет время, да. Я думаю, что не все наши братья и сестры проявят достаточное мужество для этого. Но на тебя я рассчитываю. В этот день ты сможешь взять сердце Датамеса, сможешь насладиться ужасом на его лице., когда он поймет, что сам выдал нам это место.
Теперь она смеялась от радости, весь гнев ее улетучился.
— Ты хочешь выступить против альвов? Я с тобой!
— Не против альвов. Только против их детей. Они столетиями засылают к нам шпионов. Мы не должны просто выжидать. Мы будем защищать Дайю в Альвенмарке. Когда шпионы будут уничтожены, они не осмелятся нападать на нас. Важно нанести удар быстро и очень неожиданно. Альвы очень ленивы, они не сразу отреагируют на нашу атаку. А когда мы уйдем в свой мир, они не станут преследовать нас.
— Зато станут их шпионы, — вставила его сестра.
— Это противоречит тому, что ты говоришь. Зачем им посылать разведчикову если они не собираются сюда приходить?
— Их посылают драконы — а альвы это терпят. Но они не потерпят открытой войны. Их поступки довольно предсказуемы. Мы почти ничем не рискуем, атакуя место, откуда к нам прислали Датамеса. И, как я уже говорил, — мы вырвем зло с корнем.
Внезапно черты ее лица ожесточились.
— Говоря о зле... Я знаю, что в Ишкуцу вторгся большой эскадрон боевых колесниц. Если этим воинам взбредет в голову пересечь границы Лувии, я пролью на них небесный огонь. Я...
— Я стерпел пиратов Муватты, — раздраженно перебил ее он. —
Мне было бы легче легкого уничтожить корабли еще до того, как они достигли бы Оловянных флотов Арама.
— Они не нарушали границ Арама, — возмущенно заявила его сестра. —
Это совершенно иное!
Он выдержал ее взгляд.
— На вас нападают не воины Арама. Это те же самые пираты и наемники, которых вы послали против Оловянных флотов Арама. Зло, которое вы сами же и призвали, возвращается к вам. Аарон отдал им приказ не атаковать до тех пор, пока он не вернется из Изатами. Он приехал сюда, по тому что хотел мира. Судя по оказанному ему Муваттой приему, война стала неизбежной.
— Что нас ничуть не пугает! — самоуверенно ответила она. —
Мы разгромим войска Арама на равнине Куш!
— Конечно, вы вооружены лучше. Но Аарон постоянно удивляет меня. Он мыслит нестандартно. Не так, как другие бессмертные.
— Откуда ты его взял, брат?
Львиноголовый рассмеялся.
— Это останется моей тайной.
Она слегка расправила крылья.
— Я знаю о нем достаточно. Я уверена, что в битве, в которой сойдутся пятьдесят тысяч воинов, он снова будет стоять во главе своих войск, и ему не выжить.
— Я не стану вмешиваться, — твердо, но с некоторой долей сожаления произнес Львиноголовый. —
Если он будет сражаться в первом ряду, пусть сам несет ответственность. Так, как несколько недель тому назад, когда в одиночку отправился на пиратов. Впрочем, я полагаю, что здешние события немного вразумят его. Он должен сознавать, что в бою Муватта назначит цену за его голову и, возможно, предложит целую сатрапию.
Она улыбнулась одними губами.
— Хорошая идея. Я подумаю над этим...
Он раздраженно зарычал.
— Не стоит меня обманывать. Я знаю, что здесь происходит. Сейчас, в этот самый миг, когда мы с тобой беседуем, затеяно страшное предательство. Убийцы Муватты крадутся сквозь ночь, а ты встречаешься со мной далеко за городом, чтобы я не смог этому помешать. Зачем все это? Муватты, познакомившегося с мечом Аарона, давно нет в живых. Он был бы неспособен провести Небесную свадьбу.
Она высокомерно взглянула на него.
— Ты знаешь, как обстоят дела с бессмертными. Воспоминания их предшественников продолжают жить в них. И ненависть тоже. Мой Муватта отчетливо помнит, как его предшественника поразил меч Аарона, так, как будто сам пережил это. И то, что произойдет в эту ночь, станет лишь достойной карой.
— Ненависть всегда порождает лишь ненависть, сестра. Мы могли бы добиться большего...
Она расправила крылья.
— Не в эту ночь!
Львиноголовый вздохнул.
— Хорошо, пусть будет так. Но не вмешивайся, когда Аарон в свою очередь начнет мстить. Я буду защищать его и его народ. И обещаю тебе, я сумею помешать огню пролиться с неба.
Два дракона
Артакс проснулся с ощущением, что его душат. Рядом с его ложем кто-то стоял.
— Наконец-то, великий! Прошу, вы должны встать. Скорее!
Артакс закашлялся. На него напал безудержный приступ
кашля, который все никак не хотел прекращаться. Из глаз катились слезы. Когда он, наконец, снова смог дышать, то почувствовал головокружение. Бессмертный удивленно огляделся по сторонам, пока не вспомнил, как попал сюда. Как и все остальные, он занял комнату в тростниковых чертогах. Он мог бы получить покои во дворце, но не захотел расставаться со своей свитой.
— Скорее, господин! — Слуга, лысеющий мужчина с седыми волосами, поднял масляную лампу. Казалось, сквозь снопы тростника сочился туман. Он уже заполнил верхнюю треть чертога, из тростниковых стен доносилось негромкое шипение.
Артакс заморгал. Глаза пекло. Это не туман, это дым. Снаружи послышались приглушенные голоса. Толстые тростниковые стены поглощали звуки.
— Огонь? — Он еще не совсем проснулся. После этого поединка между Датамесом и Курунтой он напился. Это было неразумно и неподобающе для его положения... И, несмотря на все, он сделал это. Он приехал сюда с такими надеждами. Он действительно верил, что войну еще можно предотвратить.
— Великий! — снова позвал его лысеющий слуга. — Прошу. .. — он зашелся лающим кашлем, — ...скорее, великий! Вы в опасности.
Артакс задумчиво поглядел на кружащиеся клубы дыма. Несмотря на количество дыма, огня, похоже, не было. Гофмейстер Муватты предоставил ему одному целый чертог. Протокол не позволял никому, кроме его гарема, находиться в поле зрения бессмертного, когда он отправлялся в постель. Артакс видел и другие чертоги из тростниковых снопов. Там под изогнутым потолком была натянута решетка из жердей. Тростниковые циновки, знамена, а в гареме — даже роскошные ковры свисали с жердей, превращая чертоги в маленькие лабиринты из смежных комнат и узких коридоров.
— Великий!
Артакс заворчал и поднялся. Мысли текли вяло. У него болела голова, а лысеющий слуга был слишком назойлив!
Сев, Артакс тут же почувствовал головокружение. Где-то во лбу угнездилась глухая боль. На миг ему показалось, что его вот-вот стошнит. У него было такое чувство, что он не просто пьян, а еще и подхватил сильный насморк. Такой насморк, при котором голова и горло наполняются зеленым гноем.
Он оперся на слугу, который и сам с трудом шел прямо. Покачиваясь, они добрались до выхода из тростникового зала и отодвинули в сторону тяжелую занавеску.
Теперь шум был уже не таким приглушенным. Отовсюду слышались крики. Предсмертные крики! Приказы, призванные внести порядок в суматоху. Выкрикиваемые в отчаянии имена.
Наполовцну придушенное дымом пламя освещало ночь. Расстояние между тростниковыми чертогами было слишком маленьким. Повсюду толпились люди, пытавшиеся выбраться в безопасное место. Помощников с кожаными ведрами, наполненными водой, сбивали с ног.
Артакса сотряс приступ кашля. Над двором висел дым, подобный густому туману, и расходиться не собирался. Должно быть, внутри тростниковые снопы были еще влажными. Они долгое время тлели, прежде чем из них прорвались языки пламени.
Разбудивший его слуга рухнул на землю. Артакс схватил его, хотел поднять, когда из дыма вылетел конь. Грива животного была объята ярким пламенем. В глазах сверкало безумие. Артакс бросился в сторону, и вот уже жеребец пронесся мимо него. Держа слугу на руках, он прислонился к стене из тростниковых снопов. Между стеблями тростника трубками сочилась шипящая пена, пропитывая его одежду и обжигая спину.
От боли Артакс громко закричал. Со слезами на глазах он последовал за конем в густой дым, надеясь найти выход из этого ада. Вскоре он увидел рядом с собой тени, но лиц различить не мог. Ржали кони. Должно быть, огонь перекинулся на конюшни.
Бессмертный добрался до стены дома и пошел вдоль нее. Ворота! Там толпилась группа воинов, зачарованно таращась на двор. Их бездействие наполнило Артакса кипучей яростью.
— Ну же, помогайте! Обмотайте головы мокрыми платками и помогайте, проклятье! — набросился он на старшего из них, на парня, лицо которого заросло щетиной, а верхнюю губу уродовал отвратительный толстый шрам. — Как тебя зовут?
— Урия, — испуганно ответил парень.
Артакс схватил за рукав второго.
— А тебя? Как зовут тебя?
— Мурзиль.
— Почему вы просто стоите и смотрите, Урия и Мурзиль?
Они уставились на него. Как оглушенные. Неужели не узнают? Или боятся его?
— А ну, выметайтесь со двора! — Он оттолкнул от себя того, что со шрамом. — Идите и помогите людям! Сделайте же что- нибудь, ради всех богов!
Стражники отпрянули от него и вскоре скрылись в густом дыму. Артакс огляделся в поисках слуги, который его спас. Он сидел на корточках у внутренней стороны ворот. Полностью погруженный внутрь себя. Несколько дюжин мужчин и женщин из его свиты добрались сюда. Сквозь ворота проникало совсем немного дыма. Здесь они были в безопасности.
Артакс уложил своего слугу рядом с поилкой для лошадей и обрызгал ему водой лицо, но тот продолжал лежать неподвижно. Артакс в отчаянии огляделся по сторонам. Где же люди Муватты? Почему никто не идет им на помощь?
В глубине души он знал ответ.
Артакс сорвал с себя тонкую рубашку, пропитал ее водой и обмотал ею лицо, так что осталась лишь узкая щель для глаз. А затем вернулся за ворота. Мужчины, которые еще совсем недавно стояли там, исчезли. Вероятно, бежали.
Бессмертный устремился в густой дым. Он искал выживших, тащил их к воротам и указывал им путь. Он нашел Датамеса, выводящего небольшую группку служанок. Его гофмейстер был весь перепачкан сажей, волосы обгорели, глаза покраснели от дыма.
— Гарем... — Датамес закашлялся. — Они все... мертвы. Задохнулись. Все! Кажется, будто они спят. Они...
— Выбирайся отсюда! — Он схватил Датамеса и подтолкнул его к воротам. Наконец-то им на помощь стали приходить придворные Муватты, слуги и некоторые стражники. Слишком поздно, с горечью подумал он. Все так, как и хотел Муватта. Правитель должен что-то предпринять, в противном случае огонь будет представлять опасность для его дворца.
Помощь была организована хорошо. Вскоре горящие конюшни были потушены. С огнем в тростниковых чертогах помощники бороться не стали. Эта битва была бы напрасной. Если уж тростник охватил огонь, всепоглощающую ярость пламени усмирить было уже невозможно.
Вскоре горящие чертоги рухнули, фонтаны искр устремились к звездному небу над стенами дворца. Это было и чудовищно, и красиво.
Артакс сидел на лестнице. Спина болела в том месте, где ее обожгла сочившаяся пена. У него не укладывалось в голове, почему Муватта сделал это! Неужели это месть за Курунту? Или все было спланировано с самого начала?
Бессмертный поглядел на небо. На востоке показалась первая полоса серебристо-голубого света. Над городом, словно небесный саван, тянулись темные грозовые облака. Мертвых уже начали хоронить. Завернув в ткань, их складывали вдоль стены, за которой скрывалась дворцовая пекарня. Аромат свежего хлеба перебивал запах горелого тростника.
Артакс наблюдал за тем, как простирает над горизонтом свои крылья утренняя заря. Вид этого утешил его раненую душу и в то же время заставил усомниться в богах. Мир мог бы быть идеальным местом! Почему девантары терпят среди бессмертных такого человека как Муватта? Какой им от этого прок? И почему Львиноголовый не предотвратил это?
— Потому что ты отрекся от него, глупец. А чего ты ждал? Ты хочешь идти новыми путями, хочешь изменить империю, формировавшуюся веками. Разрушить то, что мы строили. Чего же ты удивляешься тому, что сражаться тебе приходится в одиночку? Тебе следовало бы помириться со Львиноголовым, принять во внимание его советы. Прислушаться и к тому, что говорим тебе мы. Мы воплощаем в себе столетия опыта, а ты топчешь ногами наши знания. Разве мы не отговаривали тебя от идеи приехать сюда? А теперь слушай нас! Помирись со Львиноголовым, а затем отплати Муватте, око за око. Пошли к нему убийц! Пусть они перережут горло Курунте. Пошли его наложницам шали, которые держали в руках в час своей смерти больные оспой, чтобы даже те, кто останется в живых, навеки распростились со своей красотой. Послушай нас! Только месть приглушит боль, которую ты сейчас испытываешь.
Артакс закрыл глаза, чтобы не видеть этого ужаса. Никогда прежде он не чувствовал такого искушения воспользоваться советами Ааронов. Однако у его мучителя на уме была лишь его погибель. Ему нельзя доверять — особенно тогда, когда мысль сделать так, как он говорил, кажется такой сладкой и привлекательной. Месть ослепляет, всегда говорила ему мать, когда он, побитый, приходил домой и мечтал о том, что однажды отплатит победителям. Его мать была простой женщиной, которая не умела читать и за всю свою жизнь никогда не удалялась от их деревни дальше чем на пять миль. Но истине не нужны ученость и громкие слова. Нельзя поддаваться слепой мести. Он победит Муватту! Со всей решимостью, но без ненависти.
— То, что ты делаешь, — это упрямство и глупость! Оглянись по сторонам. Погляди на мертвых. А потом на тех, кто жив. Каждый из них знает, что мертвые лежат здесь потому, что ты слишком мягкосердечен. Потому что ты не понял, как обращаются друг с другом бессмертные. Муватту нельзя упрекать. В действительности у него не было выбора. Особенно после унижения Курунты. Но у тебя выбор был! Никто не ожидал, что ты приедешь сюда. С Муваттой нельзя договориться. Иди и посмотри на мертвых! Запомни каждое из этих лиц, потому что их кровь на твоих руках в той же мере, как и на руках поджигателей Муватты.
Артакс поднялся. Молча пересчитал завернутые в ткань трупы. Тридцать пять! А потом заметил второй ряд. Крохотная ножка в красном тапочке, выглядывавшая из-под ткани, подсказала ему, кто там лежит. Даже в смерти отделенные от остальных. Его жены. Все семнадцать, отобранные Датамесом. Артакс сжал кулаки в бессильной ярости. Они были всего лишь украшением этого путешествия. Ему не пристало приезжать ко двору другого бессмертного без своего гарема. Он даже не знал, кого отобрал Датамес.
На негнущихся ногах, с болью в спине, он поднялся и пошел к ним. Он опускался на колени рядом с каждой из них, отбрасывал в сторону ткань и целовал в лоб на прощание. Некоторые лица огонь изуродовал настолько сильно, что он уже не мог узнать, кого целует. Другие выглядели так, словно не отправились в вечную тьму, а просто решили вздремнуть и вот-вот проснутся от его поцелуя. Последней в ряду была Шапту. Он еще хорошо помнил их первую встречу в Летающем дворце, когда она принимала его вместе с Айей и Марой. Ее рыжие волосы сгорели почти полностью. Но лицо не было изуродовано. Губы слегка приоткрыты, видны ее безупречные белые зубы. Он нежно поцеловал ее в лоб, а затем осторожно укрыл ее, словно спящего ребенка.
Поднявшись, Артакс осознал, что все во дворе наблюдали за ним. Он снова выбился из роли бессмертного! И не жалел об этом. Пусть его покарает Львиноголовый! Так уж вышло, что он не хладнокровный дворянин, каким был Аарон. И никогда не станет таким.
Он медленно прошел к противоположной стороне двора, где сложили остальных мертвецов. Слуг и солдат, конюхов, виночерпиев и швей. Всех тех, кто оставался безымянным и, тем не менее, нес империю на своих плечах. Тот слуга, который разбудил его, теперь тоже лежал среди мертвецов. Внешне как живой... При виде его Аарону стало больно. Он умер потому, что спас его, Артакса, мнимого бессмертного, из горящего тростникового чертога. Он мог просто сбежать.
— Пожалуйста, великий. Вам нужно попить, — перед ним появилась молодая служанка. Низко кланяясь, подняв руки, она протянула ему простой глиняный бокал с водой.
Он с благодарностью принял воду и выпил ее. Горло словно высушили.
— Великий... — Служанка робко глядела на него, и в глазах ее стояли слезы. — Там лежит моя младшая сестра... — Голос ее прервался. — Я... Это я убедила ее поступить на службу во дворец. Я обещала матери всегда присматривать за ней. Я...
Артакс мягко провел ладонью по ее мокрой от слез щеке. Он не знал, что сказать. Только молча проклял себя за собственное высокомерие. Нужно было послушаться Львиноголового! Нельзя было приезжать сюда, ни в коем случае!
— Для меня было очень важно, что вы поцеловали ее, великий. Я... — Она схватила его за руку, прижала ладонью ко лбу и поцеловала. — Я... Спасибо!
Артакс ничего не понимал. Он готов был к тому, что она проклянет его! Все во дворе по-прежнему стояли и смотрели на него.
— Мы вернем твою сестру домой. Всех наших погибших. Этим же утром! — Он произнес это громко, чтобы его услышали все во дворе. И с этими словами к нему вернулось желание что-либо делать. Он обнаружил Датамеса под аркой ворот и махнул ему рукой, подзывая к себе.
Девушка еще раз поцеловала его руку и удалилась.
— Ты знаешь, что произошло этой ночью? Это был поджог или несчастный случай?
Гофмейстер подавленно поглядел на слуг, снова занявшихся своей работой.
— В первую очередь я осмотрел чертоги, в которых разместили гарем, великий, — негромко произнес он. — Пожар стер многие следы. И помощники из дворца. У меня такое ощущение, что огонь занялся одновременно в нескольких местах этого тростникового чертога. Медленное тление, во время которого внутрь попало много дыма. Гарем — единственный чертог, где не было выживших. Не было бежавших. Они все задохнулись во сне — что необычно. Как будто на спящих наложили какое-то заклятие.
Артакс раздраженно покачал головой. Он уже слышал много разговоров о колдовстве, но еще никогда не видел, чтобы кто-то применял магию. Кроме той долины, слишком близко к его родной деревне.
— Ты хочешь сказать, что Ишта...
— Как бы там ни было, придворного чародея у Муватты нет, насколько я знаю.
Артакс в ярости сжал кулаки. Что сделал для него Львиноголовый? Неужели не мог защитить прошлой ночью его и его людей? Куда он опять подевался? Почему не вмешивается?
— А наша стража? — Произнося эти слова, Артакс никак не мог справиться с яростью. — Где была наша стража?
— Вчера им подали очень обильный ужин и несколько амфор с вином. Конечно же, только потому, что во время праздника Небесной свадьбы всех в городе кормят особенно хорошо. Мне кажется, большинство из них были пьяны и уснули на постах. Хотя, конечно, они решительно отрицают это.
Артакс выругался.
— Мне следовало бы...
— Пощадить их, великий. Или, что лучше, даже не заговаривай об этом. Они верные тебе воины. Их обманули, так же, как и нас. И они страдают из-за случившегося. Этой ночью все они пытались спасти то, что можно было спасти. Все они получили ранения, четверо погибли. Им не нужно иного наказания.
— Не нужно наказания за то, что они не были на посту? Это же конец порядку!
— А кто накажет того, кто привел нас сюда, несмотря ни на что, великий? Разве не на его совести все эти мужчины и женщины, так же, как на совести стражей, которых не было на посту?
Артакс сурово поглядел на гофмейстера. Никогда прежде Датамес не вел себя настолько непочтительно по отношению к нему. Но Датамес выдержал его взгляд. Артакс поразился тому, сколько самоуверенности излучал гофмейстер. С тех пор как девантар превратил его в бессмертного Аарона, он еще не встречал людей, которые осмелились бы выдержать его взгляд.
— Вы несете двух драконов в своем сердце, великий. Дракона тщеславия и дракона романтики. Оба они желают править в вашей жизни. Это превращает вас в опасного человека для любого, кто обречен на то, чтобы находиться рядом с вами, как друзей, так и врагов. Падение с небес изменило вас. У того человека, которого я знал, была лишь одна цель: собственное удовольствие. У другого Аарона слишком много целей. Оседлайте
одного из драконов внутри вас, и вы будете великим человеком.
— А какого дракона убил в себе ты? И сделало ли это великим человеком тебя? Я не откажусь ни от одного из них, ибо именно они делают меня тем, кто я есть. А теперь добудь мне повозки. Мы положим на повозки всех мертвых и всех раненых. И покинем этот проклятый храмовый город сегодня же утром!
Датамес коротко кивнул.
— А как вы поступите со стражниками, великий?
— Они будут в первом ряду в битве на равнине Куш, когда мы выступим против войск Муватты. Там они смогут вернуть себе утраченную честь.
— Вы позволите мне тоже сражаться в первом ряду, великий?
Артакс оглядел своего придворного с головы до ног. Датамес был слишком хрупким; он не был создан для боя. С Курунтой ему повезло. На поле боя этого будет недостаточно, но отказать значило бы оскорбить его.
— Приглашаю тебя быть там рядом со мной.
Гофмейстер улыбнулся одними губами.
— Прошу прощения, великий, если я попрошу о милости стоять в паре шагов от вас. Пока вы не победите одного из своих драконов, каждого, кто будет с вами рядом, будет ожидать смерть, — и с этими словами он удалился.
Артакс был поражен подобной дерзостью. Нужно заменить его, подумал бессмертный и тут же понял, что обойтись без него не сможет.
В отчаянии
Гонвалон вонзил свой кинжал в затвердевший снег и подтянулся вперед. Его одежда покрылась ледяной коркой, тело задубело от холода, и это было хорошо. Холод притупил боль. По крайней мере, на время.
Он не смотрел на себя. И не оглядывался назад. Ель на возвышении впереди была целью всей его жизни. До нее он должен добраться. И, если ему это удастся, то он отыщет себе новую цель. Если...
Он снова вытянул вперед руку. Сталь кинжала со скрежетом скользнула по обледеневшей поверхности. Стояла ночь. На небе плясало призрачное сияние, отражаясь на снегу зеленым светом. Он не знал, сколько продержала его Махта Нат. Несколько часов или дней? Из-за мучений он потерял счет времени. Время стало неизмеримым! Он уже не помнил, было ли небо светлым или темным. В памяти остались лишь волчьи глаза. Ему никогда не забыть их! Голубые глаза, зрачки, окруженные тонкий черной линией.
Ливианна сказала, что наделенная душой бузина питается страхом и болью. Ох и попировала на нем Махта Нат! Эльф уже не помнил, как ему удалось уйти. Прошел ли он по драконьей тропе? Кто открыл ее? Может быть, Махта Нат хотела, чтобы он бежал?
Он вонзил нож в снег и снова подтянулся, продвигаясь немного дальше. Несмотря на то что преждевременное наступление холодов изменило ландшафт, он знал, где находится. Он полз по задней стороне холма, к которому каждое утро бегал вместе с Нандалее. Белый чертог всего в нескольких милях отсюда. Он должен продержаться!
Он снова прополз полшага по снегу. Воспоминание о волках... Ему никогда не забыть страшных звуков этой ночи. Щелканье челюстей, треск костей. Должно быть, Махта Нат наложила на него заклятие. Он не потерял сознания. Смотрел на все это...
Он больше не мастер меча. Он калека. В одном лишь сдержала свое слово Махта Нат. Бледная нить, соединявшая Пипа и Нандалее, теперь стала насыщенного темно-красного цвета. А еще бузина отгоняла волков от маленькой клетки с птицей. Гонвалон положил голову на снег и нащупал клетку на спине. Деряба негромко отозвалась.
Покрытый коркой снег — довольно твердая подушка. Гонвалон подумал о Нандалее. Ее звонкий смех, ее неукротимый темперамент. Он должен был попытаться найти ее. Даже сейчас, когда он знал, чем закончатся его поиски, он начал бы снова, опять принял бы такое решение. Его жертва была не напрасной. Связь с птицей набрала сил, и Гонвалон представлял себе, что темные чары Махты Нат вернули Нандалее жизненную силу. То, что он сделал, помогло. Это точно! Если он останется лежать на снегу и умрет, то уйдет с улыбкой на губах.
В недалеком лесу взвыл волк. Неужели Махта Нат натравила их, чтобы они довершили начатое? Гонвалон покрепче вцепился в кинжал. Он не сдастся без боя! По крайней мере, одного волка он заберет с собой во тьму. И родится снова. Может быть, так будет лучше? Он сможет снова встретиться с Нандалее. Его старая душа родится в молодом теле. И он уже не будет калекой.
— Это не конец, — упрямо пробормотал он и поднялся. Затем нащупал клетку на спине. Дрожащей рукой открыл дверцу, чтобы Пип мог улететь.
Деряба опустилась на снег рядом с ним. Склонив голову набок, маленькая птица смотрела на него своими черными глазами. Поразительная верность...
— Улетай! Здесь тебе не место. Улетай!
Пип отскочил немного в сторону, затем замер и снова поглядел на него. Может быть, она снова в нем? Этой мысли Гонвалон вынести не мог! Она не должна видеть его таким! Только не ноги! Она должна запомнить мастера меча, своего любовника, может быть, еще каменотеса, сбивавшего руки в кровь, пытаясь сбросить в камень груз со своей души. Но не таким!
— Улетай! — зашипел он на птицу. — Прочь! — Он бросил в птицу комок мерзлого снега. Пип раздраженно зачирикал. А потом полетел прочь.
Гонвалон с трудом сдерживал слезы. Была ли она там?
— Пожалуйста, не надо... — слабо прошептал он. — Пожалуйста.
Он продвинулся еще немного по холму. Если он доберется до ели и дерево прикроет ему спину, то свой последний бой он примет достойно.
Словно в насмешку, принимая вызов, прозвучал волчий вой. Идут ли они по его следу? Или охотятся на другую дичь?
Он решил, что не хочет ползти дальше. Достойно уйти — вот все, чего ему хочется. Эльф с горечью усмехнулся. Уйти? Нет, этого у него не будет. Он никогда больше не сможет ходить. Махта Нат и волки оставили ему одну возможность — ползать.
С отчаянной яростью вонзил он кинжал в мерзлую землю, сквозь снег, и подтянулся еще немного. Пядь за пядью взбирался он на холм, и ярость придавала ему сил. Это был последний рывок, и эльф это знал.
Постепенно холод приглушил огонь его ярости. Дерево было уже на расстоянии всего трех-четырех шагов. Сумеет ли он? Дыхание со свистом вырывалось из груди. Вспомнилось детство. Самым ранним его воспоминанием были те волки в снегу. Все, что было раньше, пряталось за железными вратами, так никогда и не открывшимися для него. Его сознательная жизнь представляла собой круг, который завершится сегодня. Мысль об этом заставила его улыбнуться. Настроила его на более мирный лад. Он так устал.
Все началось с волков в снегу. Они сделали его Гонвалоном, он — дитя зимы. Теперь волки все же получат свою поживу.
Он подумал о Нандалее. Оставалось надеяться, что она не увидела его глазами Пипа. Только не таким! Не таким должно быть их прощание...
Наконец он добрался до ели. Под ее густыми ветвями не было снега. Эльф устало прислонился к стволу. Волки молчали. Собираются напасть?
Сев, он поглядел на свои ноги. На разорванные, окровавленные штаны. На кость, торчавшую из-под тряпки прямо под коленом. Странно, что он не чувствует боли, пришла трезвая мысль. И что он давным-давно не истек кровью! Должно быть, это заклинание бузины! Махта Нат хотела, чтобы его муки продлились подольше.
Он мог лишить ее последнего боя. Мог позаботиться о том, чтобы волки нашли лишь падаль. Гонвалон поглядел на кинжал, который сжимал в руках.
Головы на копьях
Володи удивленно глядел на степняков.
— Ты должен понять это, брат! — произнес Партату, не глядя ему в глаза. — Они собирают всадников на границе. Несколько бесклановых и кто-то из неженатых наверняка останутся с вами, но... — Партату пожал плечами. — Ты же знаешь, как это бывает.
— Ты хочешь сказать, что я знаю, как бросать друзей в беде? Хочешь меня оскорбить? Или ты просто глуп? Я тебе покажу...
Джуба положил руку ему на плечо.
— Наш друг Володи ничего такого не имел в виду. Он понимает твою тревогу.
— Я ничего не...
Джуба крепче сжал руку, и Володи проглотил свой гнев. Полководец прав. Если он ввяжется в ссору с этим плосколицым головорезом, то степняки не просто убегут от них — нет, они выступят против них. Друсниец заставил себя улыбнуться.
— Я пошутил.
Его противник одарил его еще более неискренней улыбкой.
— Я знал это. Я дам тебе сейчас совет, ценнее сотни железных мечей. Берите своих кляч и бегите! Вместе с лувийцами скачет смерть. Мы со своими семьями и стадами будем далеко, когда они придут.
— Я всегда думать, вы суровые воины, ходить в Лувию грабить, — Володи притворно вздохнул. — Такой плохой мир. Только ложь...
В глазах степняка сверкнула уязвленная гордость.
— Иногда мы нападаем на них, это верно. Крадем парочку женщин, немного скота, — он поднял обе руки в жесте невинного отчаяния. — Да, иногда мы пробиваем при этом парочку черепов, поджигаем пару домов. Всяко бывает, когда мужчинам хочется немного поразвлечься. Но лувийцы... Они не знают меры! Подобно саранче налетают они на степь. Им нет числа, и они убивают все живое. Если они нападают на один из наших лагерей, то убивают женщин и детей. Скот. Убивают даже щенков. Они ничего у нас не берут. Ни женщин, чтобы насладиться ими. Ни детей в рабство. Ни скот. Ничего! Это все равно что насрать в лицо! — Степняк сжал кулаки. Он дрожал от ярости. — Я не понимаю этого! Мы приходим грабить. Потому что мы хотим иметь то, что есть у них. Но когда лувийцы приходят в степь, они приходят только затем, чтобы убивать. Некоторые говорят, что их воины — вовсе не живые люди. Они подняли их из могил.
Володи вспомнил о том, как они убивали команды на оловянных галерах. Такой способ ведения войны был ему знаком, и он этого стыдился.
— Не будь здесь, когда они придут, Володи. Это самый лучший совет, который ты получал за всю свою жизнь. Езжайте быстро, как ветер. Забудьте о своих планах. Они знают о них. Они знают все. Бегите!
Володи обнял невысокого степняка и поцеловал его в обе щеки. Он отнесся к нему несправедливо.
— Я желать тебе хорошую дорогу, тучных коров и юрту, полную детей, Партату.
Володи почувствовал, как напрягся стоящий рядом с ним Джуба. Однако степняк верно понял его слова.
— Мы пойдем и украдем у них самых красивых женщин, золотоволосый. Как настоящие мужчины! В другой раз.
— Обязательно!
Партату отвернулся. Когда он садился в седло, было видно, как уязвлена его гордость. Степняк еще раз поднял руку в приветствии, а затем потянул своего растрепанного пони за поводья и понесся прочь. С собой он забрал пятьсот всадников.
Володи молча смотрел им вслед. Теплый южный ветер дул в лицо, играл его длинными волосами. Друсниец подумал, что ветер — это здорово! Особенно тот, что дует в лицо, когда боевая колесница несется по степи. Это лучше всего остального! Впрочем, ему не хватало шороха родных деревьев. Здесь они почти не росли. Лишь бесконечная степь, мягкими волнами уходящая к горизонту. Время от времени в степи встречались каменные иглы. Еще были одинокие, пригнувшиеся от ветра кусты. Но это, впрочем, и все, за что мог зацепиться взгляд. Это было словно море, вот только здесь не было берега, куда на ночь вытаскивали галеры. Он плохо ориентировался в степи и полностью зависел от своего проводника из степняков.
— Нельзя доверять людям, которые скачут на лошадях, вместо того чтобы запрягать их в колесницы, как положено, — проворчал Джуба.
Володи кивнул, но в принципе он придерживался мнения, что именно коням нельзя доверять. Он несколько раз пытался ездить верхом, что каждый раз превращалось в пытку. Никогда больше он не сядет на лошадь! Если умираешь с мечом в животе, поскольку накануне слишком сильно перепил, то это подходящая смерть. Но упасть с клячи и сломать себе шею — так воины умирать не должны!
— Пока ты сегодня утром беседовал с нашими верными союзниками, прибыл посланник от бессмертного Аарона. Да осенит великого крылатое солнце.
Никогда ему не привыкнуть к этим напыщенным придворным речам.
— Что он писать?
Джуба вынул из-за пояса маленькую деревянную книгу, открыл ее и протянул ему. Между позолоченными рамками были вставлены две обожженные глиняные доски.
— У нас приказ атаковать!
— Да! Наконец-то закончилось ожидание. Наконец-то! — Володи внимательно вгляделся в дощечки. Это письмо... Читать он никогда не научится, так же, как и верховой езде! Дощечки выглядели так, словно по влажной глине проскакала маленькая птичка. Только оттиск печати что-то говорил друснийцу. Воин на боевой колеснице с изображением крылатого солнца, несущийся по спинам поверженных врагов. Это печать бессмертного. Без сомнения. Больше никто в империи не осмелится использовать ее.
— Ты изучаешь подробности приказа? — усмехнулся Джуба.
Володи улыбнулся полководцу.
— Знаешь, у великих воинов всегда есть слуга, который может ему всегда прочесть. Но у грамотея редко есть хорошие воины, не слуги.
Было видно, что от Джубы не укрылась колкость, но раздражения он не проявил. Для воина, проводящего много времени при дворе, он был на удивление порядочным парнем. Поначалу Володи он не понравился, но недели в степи научили его уважать крепкого мускулистого парня, который был на голову ниже его. Джуба был хорошим военачальником. Один из тех, кто ест со своими солдатами из одного котла. Ребята любили его.
— Теперь, когда мы прояснили наши ранги, нам нужно решить, каким путем мы будем пробиваться в Арам. Мы слишком долго ждали! Время для неожиданного нападения упущено. Мы потерпели поражение.
— Нет потерпели! — взволнованно ответил Володи. Как он может так легко отметать все? — Потерпели мы, это когда лежать в пыли, а наши головы насажены на копья лувийцев!
— А именно это и произойдет, если мы не отступим.
— Мы быстрее есть!
— У нас припасы к концу подходят есть, — передразнил его Джуба. — Проклятье, да пойми же! Наша игра проиграна. Может быть, мы прокормим людей еще на протяжении дней пяти, а у нас враг за спиной. У нас нет иного выхода. И не думай, что я боюсь сражаться. Мне тоже не доставляет удовольствия поджимать хвост перед этими проклятыми ублюдками, словно мы какие-нибудь побитые собаки. Бессмертный Аарон, да осенит его крылатое солнце, должно быть, потерпел поражение во время мирных переговоров. Страшное поражение... Он ничего не пишет об этом. Но вестник сказал, что было очень много убитых. Он не был с послами. По слухам, случился страшный пожар в том месте, где расквартировали наших.
— Тогда еще важнее, мы не поджимать хвост! Мы делать хитрость!
Джуба коротко рассмеялся. А затем покачал головой.
— Какую еще хитрость?
— Делаемся невидимыми! Я знаю, слепая старушка может идти по следу, который мы оставляем на земле. Слишком много коней. Слишком много колес. Я могу заставить след исчезнуть. Идем, я тебе показать! — Он повел Джубу к тому месту, где беседовал с разведчиками Ишкуцы. Они сделали карту. Пепел изображал Белую пустыню, несколько камней — горный кряж, отделявший часть границы с Лувией.
— Здесь мы стоять! — Володи показал на место неподалеку от пустыни. — Мертвая земля в полудне здесь. Быть там с разведчиками. Сухо, как ветры мучащегося от жажды пса. Но получить мы союзника сильного, если идти туда.
Тыльной стороной ладони Джуба вытер пот с лица.
— Если мы пойдем в пустыню, то погибнем. Мы не знаем, где вода, а на песке по нашему следу будет идти еще проще.
Володи заговорщицки улыбнулся.
— Ты не знаешь силы друга Южного ветра. Я видеть. Три часа. Потом все следы стираться. Ничего не оставаться! — Он указал на карту на земле. — Если мы идем на мертвую землю здесь, лувийцы думать, мы хотим на большую равнина. Но мы умно. Мы идти сюда, в горы. Самый короткий путь. И... — Он сделал паузу, чтобы подчеркнуть свои слова. — Мы много быстрее. Наши колесницы легки. Не такие, как колесницы лувийцев. Лучше пройдем по песку. А они застрять! Пойти в мертвую землю — большая хитрость!
— Конечно, они не пойдут туда за нами. Любой, кто умеет думать, знает, что на колесницах нельзя пересечь горы.
— Тогда мы надеяться, что у нас враги, которые ясно думать! Я говорю тебе, я знаю дорогу. И если я скажу дерьмо, можешь взять голову, что моя, и насадить на свое копье! Ты согласен?
По ту сторону стены
Впервые за долгое время Нандалее чувствовала себя хорошо. Ей было страшно открыть глаза и оборвать тот мимолетный миг на грани сна и бодрствования. Она сознавала, где находится. Она уже рассталась со снами... Еще всего мгновение назад она лежала в объятиях Гонвалона. Он улыбался ей. То была та особая улыбка, рожденная из глубокой любви и, тем не менее, несколько плутоватая. Она делала его неотразимым, и он это знал.
Нандалее тоже невольно улыбнулась. Потянулась. Что-то не так! Ее тело... Девушка открыла глаза. Ее тело вернулось! Она недоверчиво провела рукой по гладкой коже, ощупала лицо, на котором уже не росла борода. Она вернула себе себя! Наконец-то.
От счастья она разразилась безудержными рыданиями. Бороды нет, но... Она затаила дыхание и коснулась своего носа. Он был не изуродован! И ее брови... У нее снова две брови! Она то и дело ощупывала себя. Хихикала, всхлипывала. Чувства унесли ее прочь. Никогда прежде не была она настолько счастливой! Теперь она снова вспомнила миг начинающегося превращения. Боль! Ломоту во всех суставах. Кровь... Она помнила, что потеряла сознание. Как же ей удалось довершить заклинание? Или у нее получилось именно поэтому? Потому что не могла вмешаться и все пошло своим чередом?
Она открыла свое Незримое око и поглядела на магическую сеть. Теперь она видела ее яснее. Понятнее. Знала, почему все связано. Как прекрасно! Она никогда не рассматривала ее с этой точки зрения. Когда она сознательно открывалась для магии, всегда оставался этот подспудный страх. И его она теперь лишилась. Она чувствовала себя частью этой сети. Это ей никогда раньше не удавалось. Какое чудесное ощущение! Она осознала свое место в мире! Как она могла быть настолько слепа...
Какой-то изъян. Что-то нарушающее гармонию. Линия, соединявшая ее с Пипом, изменилась. Теперь она стала темно-красного цвета, напоминавшего свежепролитую кровь. Нандалее подумала, не разорвать ли нить. Разве не нужно освободиться от утраченных связей? Эта связь... Ее магия была совершенно иной, отличавшейся от силовых линий вокруг. Кто-то чужой вмешался, изменил заклинание...
Нандалее решила не принимать решений. Ей не хотелось омрачать размышлениями ощущение счастья. Она с любопытством разглядывала все вокруг. Просторное помещение сияло ярким светом, все было совсем не таким, каким воспринималось реальными глазами. Все в тронном зале Темного было пронизано магией. Даже камни, из которых была построена пирамида, были обтесаны не руками. Воля дракона вырезала их из выросшей скалы и превратила в эту постройку. И Нандалее обнаружила, что Фирац сказала правду. Форма строения и внутренние помещения влияли на магическую сеть. Казалось, определенные заклинания сплетать легче, поскольку силовые линии связаны. Но ярче всего светился трон Темного. Она узнала густую сеть отвращающих заклинаний, вплетенных в скалу. Под ними крылось что-то с магической структурой, искаженное отвращающими заклинаниями почти до неузнаваемости. Оно было чужим, еще более чужим, чем то заклинание, которое вплелось в ее связь с Пипом. Что же может лежать там? Нандалее попыталась разорвать заклинание и была уверена в том, что у нее получится. Еще тогда, когда она обнаружила стыки между камнями, девушка спросила себя, что может быть настолько важным, что перворожденный прячет его под своим троном. С другой стороны... Она вспомнила витраж в библиотеке Белого чертога, и все ее любопытство улетучилось. Второй такой ошибки она не совершит. Может быть, под троном кроются другие врата. Довольно с нее и того, что она один раз невольно оказалась в темнице, при этом едва не погибнув, — а ведь даже она может учиться на своих ошибках.
Примирившись с собой, она оглядела стены вокруг. Сможет ли она найти выход отсюда? Никогда прежде она не пыталась найти магический способ бегства. Эльфийка спустилась с плоского тронного холма и побрела по теплой воде. Удушающая жара угнетала.
В воде она обнаружила ауры существ, которые жили в ней. Длинных, похожих на змей созданий. Может быть, угри? Их окружал бледный синевато-лиловый свет. Они прыснули от нее в разные стороны.
Выйдя в коридор, который вел прочь из тронного зала, девушка довольно скоро обнаружила запутанный вихрь, в котором магическая сеть образовывала светящийся туннель. Она обнаружила признаки драконьей магии. Это было заклинание, ориентированное не на естественный узор магической сети, а на манипулирование им. Здесь магия была втиснута в форму, находившуюся в противоречии с местными условиями. Ее практически изнасиловали. Нандалее чувствовала, насколько глубоко это изменение и что оно не совсем контролируемо. Здесь могли происходить непредусмотренные вещи. Туннель мог потянуться к ней, словно его конец представлял собой широко раскрытую пасть вечно голодной змеи. В этом заклинании не было покоя. Оно руководствовалось той же агрессивной силой, что и Темный при своем сотворении, против существ, подобравшихся по неопытности слишком близко к нему. Она отчетливо ощущала разрушительную силу, жившую внутри заклинания. Нандалее вспомнила, что Гонвалон рассказывал ей о мечах в Белом чертоге. Наверное, подобный изъян был присущ всему, что было создано драконами.
Эльфийка пошла дальше. Она с восхищением рассматривала магический узор, вплетенный в настенные рисунки. Похоже, ничего в этой пирамиде не создавалось без помощи заклинаний.
Вскоре она нашла место, магическое плетение в котором напоминало пересекающие друг друга трубы. Обойти это место она не могла. Разве только сдаться и вернуться в пещеру. Здесь она тоже почувствовала темные компоненты заклинания. Она долго глядела на клубок силовых линий. Для чего он служит?
Нандалее вспомнила, что во время своих походов уже бывала здесь. С ней ничего не случилось. Интересно, сколько раз можно проходить через это плетение, прежде чем захлопнется спрятанная ловушка? Или она уже захлопнулась? Не исключено, что именно из-за этого заклинания она не могла найти выхода из пирамиды? И — получится ли манипулировать этим заклинанием? Что делал Темный, покидая пирамиду? Сможет ли она разделить плетение чар, не разрушив их? Так, как раздвигают занавески из бусин на двери?
Нандалее направила силу мыслей на свою правую руку. Она окружила ее решеткой из тонких светящихся палочек, торчавших из матрицы окружения, опутала себя их силой. А затем осторожно вытянула вперед руку. Тут же нахлынуло воспоминание о режущих стеклах витража в библиотеке Белого чертога. Девушка снова почувствовала, как осколки стекла отрезают подушечки ее пальцев. И кончик носа. Она снова пережила изуродовавший ее миг.
Треск витража резко звучал в ушах. Нандалее увидела переливающиеся краски. Она сделала выдох. Нужно быть спокойной. Пустой, свободной от воспоминаний. Она подавила образы. Ничто не должно нарушать концентрацию. Страх добавит заклинанию новую ноту, исказит и ослабит его. Не отрываясь, смотрела Нандалее на густую решетку светящихся линий, окружавшую теперь ее руку, и пожелала коснуться сплетения драконьего заклинания.
Свет перешел в свет. Нандалее заморгала в ожидании внезапной обжигающей боли, но ее не было. Она действительно смогла преодолеть заклинание дракона! Мысленно разделила светящиеся нити и проскользнула между ними.
Слушая гулкий стук сердца, девушка остановилась. Ей удалось прорвать заграждение! Окружавший ее воздух был более свежим, она дышала глубоко. Наконец-то она оставила позади свою душную тюрьму. Она жива! Она вдыхает аромат цветов!
Нандалее закрыла свое Незримое око. Она находилась в коридоре, в конце которого был виден яркий свет. Девушка никогда прежде здесь не бывала. Стены голые. Никаких рельефов или фресок, только каменная кладка, ряды настолько безупречные, что почти не было видно стыков. Она твердым шагом направилась к свету, исполненная решимости оставить темноту позади. Навеки!
Вскоре ей пришлось закрыть глаза. Обнаженная, как была, она вышла из туннеля. Наслаждаясь теплом, эльфийка потянулась, вздохнула полной грудью. Это было все равно что родиться заново.
— Это был долгий путь, — произнес знакомый голос. Она обернулась. Ослепленная, она видела только силуэт.
— Вы должны были пройти этот путь одна, госпожа Нандалее. Я ждал вас. Все это время.
У пропасти
Джуба испытывал немалое желание действительно насадить голову Володи на копье, но, наверное, этим займутся другие, как только по растянувшейся на две мили колонне разойдется слух, что они потерпели поражение. Сначала полтора дня шли они по пустыне, и уже третий день идут по горам. Местность уничтожала их колесницы вернее любого сражения. Джуба уже не мог сосчитать, сколько за эти дни у них было поломок осей и колес. Их припасы тоже подходили к концу.
Дорога через горы с самого начала была чуть шире обычной горной тропы. Но теперь... Военачальник в отчаянии глядел на узкую дорожку, выбитую в отвесных скалах. Углубление, отвоеванное у красно-коричневых камней, достаточно широкое, как раз для того, чтобы по нему мог пройти до смерти усталый, не слишком сильно нагруженный мул. Но колесница — совершенно невозможно! Им не оставалось ничего, кроме как вернуться. И у них было слишком мало припасов. Это не убьет их, но придется туже затянуть пояса.
Володи взобрался на валун чуть впереди него, чтобы все могли его видеть. Ветер играл с его кармазиново-красным плащом и длинными светло-русыми волосами. Этот негодяй выглядит хорошо! Он усмехался так, как будто только что выиграл бой.
— Мы почти прошли, друзья! Еще немного дорога по горной тропа, и мы попадать в плодородную долину. Еще три дня, и с горами конец!
Джуба не смог сдержать улыбку. Володи, может быть, и выглядит как герой, но оратором это его не делает.
— У тебя в мозгу дерьмо? — выкрикнул один из воинов. Процессия остановилась. Некоторые мужчины протолкались вперед, чтобы посмотреть, что происходит. Все ругались. — Мы никогда ни за что не проходить!
— Я тебя видеть, Коля. Можешь за другими нет прятаться. Только рот открывать мочь. Я тебя знать! Думаешь, у меня дерьмо в голова? Все равно у меня в голове больше, чем у тебя! Вы что, все есть дети? Я должен идти и показать, какую дорогу пойдем. Идемте! И откройте глаза. Особенно ты, Коля! Ты из Друсны, как я. Не должен говорить плохо про меня. Теперь смотреть!
Володи соскочил с валуна.
— Идешь мне помогать, Джуба?
Джуба вздохнул. Охотнее всего он предпочел бы не вмешиваться в это дело. Если Володи не справится, а он поддержит его, в конце концов на копьях будут торчать головы их обоих. Но если он сейчас пойдет против Володи, раздражение может мгновенно вылиться в мятеж. И как он мог быть настолько глупым, что доверился этому деревенщине?
— Надеюсь, у тебя хороший план, — прошипел Джуба.
Володи одарил его сияющей улыбкой.
— Лучший план!
Друсниец направился к своей колеснице и распряг обоих коней. Затем опустился на колени и снял с оси колеса. Проделав это, он снова обернулся к непокорным воинам.
— Знаете, что я вижу, когда смотрю сейчас? Головы резы вы. Разбойники вы. Никого не видеть здесь, кто может пойти к маме с гордостью в сердце. Никого! Я тоже, — он указал на узкую горную тропу. — Та тропа тонкая, как юная девушка, которая впервые заниматься любовью. Путь опасен, как первая любовь. Молодые девушки ничего не знать. Еще верить в красивые глаза и красивые слова. Не умеют отличать мужчин честных от мужчин вроде нас. Этот кусок пути создан, чтобы менять нас. Нужно мужество, чтобы идти. Здесь мы стоим, мерзавцы. Тот, кто перейдет на другую сторону, станет герой. Парочка наверняка упасть вниз. Это цена. Теперь я показывать, что делать, — он снова опустился на колени рядом с боевой колесницей.
Джуба не знал, что и думать об этой речи. Володи не сумел завоевать сердца людей, но, как бы там ни было, они успокоились. Они молча наблюдали за тем, что делает друсниец.
Володи поднял колесницу и положил ее себе на плечи, так что дышло повернулось далеко влево.
— Бессмертный Аарон крепко думать, когда посылать нас с этими колесницы. Колесницы Арама легкие! Мужчина может нести на спина. Так колесница везде проходить. Даже через горы! Вы ленивые, но не слабые. Берите колесницы! Идите за мной. И не разговаривайте! — И с этими словами друсниец ступил на опасную горную тропу. Дышло выступало далеко над пропастью, и было видно, как треплет ветер боковые стенки из сыромятной кожи.
Джуба был вынужден признаться себе, что неверно оценил наемника. Может быть, все дело было в том, как он говорил. Или в том, что верность Володи была куплена за деньги. Но, вне всякого сомнения, он не был ни глупцом, ни трусом.
Некоторые мужчины стали заключать пари, упадет ли Володи в пропасть. Все по-прежнему висело на волоске. Взбунтуется ли отряд?
— Не знаю, что вы думаете, — крикнул Джуба. — Но я знаю, что не хочу, чтобы обо мне говорили, будто у деревенщины больше мужества, чем у меня. Я вырос на побережье, — солгал он. — Выходил один в море, когда мне еще десяти не было. Вот это требует мужества! — Он велел своему колесничему распрягать жеребцов и снимать колеса. — То, что делает Володи, требует только силы. Идемте за ним и напомним ему об этом.
Его слова не возымели особого успеха. Он никогда не умел хорошо говорить. А слава и честь были для этих людей пустым звуком.- Он допустил ошибку, воззвав к этому. Еще одна ошибка, и это отребье, возможно, снова переметнется на сторону лувийцев.
Джуба взобрался на скалу, на которой только что стоял Володи, и поглядел на узкую тропу. Друсниец шел, низко пригнувшись. Покачивался, но уверенно, шаг за шагом продвигался он вперед. Немного ниже, у отвесного склона, наворачивала круги большая хищная птица. Возможно, это был знак богов, а возможно, сам бог, явившийся в образе птицы, чтобы присутствовать при этом драматическом моменте? Сумеет ли Володи дойти? Пока его товарищ идет вперед, он должен поддержать войска. Он с сомнением оглядел негодяев, которыми командовал здесь.
— Не буду вас обманывать, парни. Вы мерзкая банда головорезов. Мне не хотелось бы повстречаться с вами в темном переулке. Вам почти нечего терять.
— Я не позволить мне указывать мешку с дерьмом, получившему власть только благодаря имени семьи!
Опять Коля. Чертов смутьян. Друсниец был великаном. Два шага в высоту, с бедрами, как у быка, и лицом, которого наверняка бы испугалась даже его мать. Оно было полностью изуродовано шрамами. Шрамами кулачного бойца, которого сотню раз били по лицу, кулаком, который обматывали кожаными ремешками, оббитыми бронзовыми пластинками. Нос у него был бесформенным, ровно как и одно из ушей. Коля открыто противостоял ему. Может быть, и хорошо, что он сосредоточится только на одном из этих подонков. Это легче, чем разговаривать с безликой массой.
— Что ты обо мне знаешь, друсниец?
— У тебя на руках кольца из золота, ты мажешь бороду маслом и шепчешь красивые слова на ухо Аарону. Что я должен тут знать? Ты мужчина, которому легко живется в услужении у бессмертного. Еще младенцем ты с самого первого дня срал на шелк!
— У моего отца в постели было больше блох, чем рабов на полях. Если урожай был плохой, мы голодали зимой, как и другие. Но чего там говорить о прошлом — у каждого свои истории. Давайте лучше поговорим о будущем, потому что оно у нас общее, — он указал через головы наемников на дорогу, по которой они пришли. — Где-то за нашими спинами идет маршем пара тысяч лувийцев. Готов спорить, они знают, что вы взяли золото Муватты, а потом перешли на сторону врага. Конечно, можете последовать за Колей и столкнуть меня здесь в пропасть. Коль потрясающий человек. Я так и вижу, как он предстает перед полководцами лувийцев и убеждает их с помощью своего красивого лица и веских аргументов. Среди лувийцев тоже есть высокородные засранцы, командующие воинами бессмертного Муватты. Не знаю, кто стоит во главе войска, которое преследует нас, но готов спорить, он будет высокого мнения о Коле. Такие люди всегда пользуются большим уважением среди командиров.
Где-то в толпе заржала лошадь. Ветер трепал плащ Джубы. Мужчины молча смотрели на него. Ему было холодно. Намного холоднее, чем может быть в летний день в горах.
— Я назвал вас головорезами. И мне хорошо в вашем обществе. Я не срал в шелковые пеленки. Я знаю, каково это — вымаливать свою деревянную миску последним куском хлеба а затем забираться голодным под одеяло. Те времена давно миновали. Теперь я — верховный головорез бессмертного Аарона. Я сражался в семи битвах и принимал участие во множестве потасовок. Я тот, кто я есть, потому что я не проигрываю. Можете последовать за мной, туда, где нас не ждут лувийцы и где можно взять в качестве добычи железные мечи. Без боя и со мной не обойдется. Но лувийцы знают мое имя и боятся его.
Но что они подумают, когда узнают, что вами руководит славный Коля? Они положат руки на кошели и прикажут своим воинам сделать с вами то, что во все времена делали высокородные с ворами? Не знаю и знать не хочу. И поэтому сейчас я пойду за Володи.
Два воина помогли Джубе взвалить его колесницу на плечи. Она была легче мешка с зерном. Как и все остальные боевые колесницы армии бессмертного Аарона, она была вырезана из ясеня, которому придали форму над паром. Кузов, в котором плечом к плечу стояли он и его колесничий, в принципе, представлял собой всего лишь деревянную раму. По бокам защиты не было. Только колчаны для стрел и короткие метательные копья, которые использовались в колесничных боях. Боевые колесницы были легкими и мчались по полю боя со скоростью сокола.
На лувийских колесницах было три-четыре человека команды, они были почти полностью вырезаны из дерева, и тащили их четыре лошади. Они были созданы для того, чтобы подобно живому тарану пробивать боевые порядки врага. А боевые колесницы Арама обходили с флангов, чтобы напасть на врагов со спины и посеять смятение с помощью метательных копий и стрел. Джуба знал, что в открытом бою без поддержки пехоты они безнадежно проиграют лувийцам. В лучшем случае они смогут ускакать от них. У них просто не оставалось иного выбора, кроме как пойти по этой проклятой горной тропе.
Ясень давил на плечи, ветер трепал кожаный передок колесницы, и ощущение было такое, словно духи гор обрушились на него, терзая невидимыми когтями и пытаясь сбросить его в пропасть. Дерево царапалось о скалу. Ему пришлось переместиться ближе к пропасти. Всего два фута отделяли его от смерти. Под ним летала большая хищная птица, сопровождавшая и Володи. Орел. Король небес! Это не может быть дурным знамением, подумал Джуба. Кончики расправленных орлиных крыльев дрожали на ветру. Интересно, каково это — летать?
Джуба отвел взгляд. Эта пропасть была слишком манящей. Она обещала миг неповторимого счастья, за которым последует милосердное забытье. Духи гор злобно взвыли, всеми силами пытаясь швырнуть его в глубину. По лбу и щекам Джубы катился холодный пот. Всего один шаг — и со всеми муками будет покончено. Может быть, долгое падение — это его судьба? Если бы не Аарон, она уже свершилась бы, когда они попали в бурю на летающем дворце. Теперь судьба испытывает его, и на этот раз здесь не будет бессмертного, чтобы спасти его. Он должен справиться самостоятельно.
Джуба стиснул зубы и уставился на дорогу прямо под ногами. В ней заключался весь мир. Он завоюет его, шаг за шагом. Своей жизнью он обязан Аарону. Нельзя сдаваться так просто. Он нужен бессмертному! Без него Аарон беспомощен. Кто осмелится высказать свое мнение бессмертному? Кто будет выполнять за Аарона грязную работу? Бессмертному не хватает твердости для правления. Империей нужно руководить. Народу нужно указывать путь.
Как получилось, что Аарон утратил свою твердость? Может быть, ее лишило его долгое падение? И что потеряет сам Джуба, если упадет?
Он осторожно заглянул за край скалы. Орел под ним исчез. Он видел склон, на котором росли могучие кипарисы. Какие глупые вопросы он себе задает! Если он упадет, то потеряет свою жизнь. Вот и все!
Нужно не обращать внимания на эту чертову пропасть! Он слегка зажмурился и повернул голову вправо, чтобы видеть только скалу. Дорогу под ногами. Почти отвесную стену, в которой была выбита тропа. Камни.
Прямо перед собой.
Еще один шаг.
Еще один...
— Тебе нравится делать работу лошади? Узкая тропа закончиться. Ты отдыхать можешь.
Джуба поднял голову.
— Дурак! — Он оглянулся назад. Он прошел слишком далеко. Остальные следовали за ним. Неужели дело в его словах? Неужели ему удалось снова разжечь огонь в сердцах? Или они просто поняли, что нечего надеяться на помилование лувийцев? Облегченно вздохнув, он поставил боевую колесницу на землю.
— Зачем ты заставил меня пройти больше, чем нужно, негодяй ты этакий?
— Военачальника редко увидишь в поту, — тот рассмеялся. —- Ты победить. Я думать, у меня поясница развалится. Я думать, ты хочешь мне показывать, что можешь нести боевая колесница дальше, чем я.
Джуба в недоумении поглядел на него. И поверил.
Заклинание бузины
Он был таким бледным, белее простыни, на которой лежал. Словно действительно отдал всю свою кровь Махте Нат и ее волкам. Он, не отрываясь, глядел на потолок, однако эльфийка знала, что он видит гораздо дальше. Вид его ранил ее сильнее, чем любого из потерянных детей. Нельзя было отводить его к Махте Нат!
Ливианна почувствовала, что он вернулся, однако сначала не поверила своему ощущению. Она пошла искать его только тогда, когда увидела дерябу. И она оказалась быстрее волков. Однако недостаточно быстра...
Она подошла к его постели. Он не замечал ее. Продолжал глядеть в никуда. Все горевали о нем. Но никто — так, как она. Она нежно провела рукой по его лбу.
— Дитя зимы, — прошептала она. — Мое потерянное дитя.
Она так гордилась им. Она отказалась от него, а он доказал ей, что она ошиблась. Единственный из всех!
Ливианна открыла свое Незримое око. Махта Нат была настоящим мастером. Была самой тьмой! Ее наставницей. И зачем только она ступила на этот путь! Ничего подобного этому заклинанию Ливианна никогда прежде не видела. Коварное и вместе с тем совершенное. Злое насквозь. Неприкосновенное! Оно было практически магическим отражением Махты Нат. Ливианна не осмеливалась прикоснуться к нему. Разорвать эту паутину значило бы разрушить все.
Она устало опустилась рядом с Гонвалоном. С тех пор, как она нашла его, эльфийка почти не спала, а он ни разу не сомкнул глаз. Ни разу. Молча, не моргая, он глядел на одеяло. Туда, где были его ноги. Он был здесь и в то же время нет.
Он почти не ел. Словно ребенка, она кормила его из ложечки. Иногда он забывал глотать. Тогда бульон вытекал у него изо рта.
— Дитя мое, — прошептала она. Она стала негромко напевать колыбельную, которую он так любил. Он не помнил этого. Одна она хранила все его воспоминания о детстве. Она лишила его их. С помощью заклинания, которому научилась у Махты Нат.
Всю свою грусть вложила она в мелодию, всю боль пропустила через свой голос. А потом пришли слова. Невольно.
Тени сплетая,
Сон позовет,
Ночь наступает.
Какой-то звук заставил ее вздрогнуть. Негромкий шорох. Птица! Она никогда не улетала далеко от Белого чертога. Но как она сюда попала? Неужели в нее снова вселилась Нандалее?
Деряба опустилась на один из столбиков кровати, и Гонвалон повернул к ней голову. С тех пор как она нашла его, он впервые пошевелился по собственной воле. Но его взгляд изменился.
По щеке его катилась одна-единственная слеза.
— Нандалее, — негромко произнесла она. — Нан...
Он вздрогнул, словно от внезапно навалившейся судороги. Губы его дрожали, но не могли сложить ни единого слова.
— Нандалее! — произнесла она громче, настойчивее. — Ты помнишь? Ты любил ее. Вспомни!
Гонвалон отвернулся и снова стал смотреть на белоснежное одеяло. На свои ноги.
— Пожалуйста, Гонвалон. Ты не должен верить Махте Нат. Она обманывает тебя!
Он не отреагировал, снова вернувшись к своему безмолвному оцепенению.
— Нандалее, — она снова попыталась пробиться к нему с помощью магии этого имени. Единственной магии, которая не могла ему навредить.
— Ты собирался найти ее. Вспомни! Нандалее! Может быть, она даже здесь. Посмотри на нее. Посмотри на птицу. Она пришла к тебе!
Он задрожал.
— Ее... Ее здесь нет!
Ливианна поцеловала его в лоб.
— Возвращайся. Возвращайся и борись! Не позволяй победить себя. Только не иллюзиями.
Он повернул голову и посмотрел на нее. Если бы ее коснулось раскаленное железо, боль не могла бы быть больше той боли, которую причинил ей этот взгляд.
— Как я должен бороться — без ног?
Ливианна отбросила одеяло.
— Вот они. Посмотри! Это неправда. Она обманула тебя.
Ноги были покрыты корочкой. На бледной коже отпечатались следы множества укусов. Но его плоть заживала хорошо. Он поправится. Его тело...
— Накрой их! Я не могу выносить их вида. Пожалуйста, закрой их.
Ливианна тяжело вздохнула. Это уже не Гонвалон. Махта Нат сломала мужчину, бывшего лучшим мастером меча среди драконников. Он вообразил себе, что стал калекой.
После долгого молчания она взяла его правую руку и повела ею по его ноге.
— Что ты чувствуешь?
Мускулы его щек дрогнули.
— Там еще торчит кость. Она по-прежнему там! Почему вы не обработали рану? Почему...
— Разве мы поступили бы так? Неужели бы мы принесли тебя в Белый чертог и не обработали культи ног?
Он в недоумении глядел на нее. Под глазами темнели черные круги. На лбу блестели мелкие капельки пота.
— Я ведь чувствую это...
— Махта Нат опутала тебя паутиной иллюзорных заклинаний. Ты ранен не тяжело. Только душа...
— Но я не чувствую ног, — возмутился он. — Они... Когда я смотрю туда, то вижу только культи. Когда я смотрю на одеяло, то ниже колен оно лежит прямо на постели! Там ничего нет!
Ну, что еще сказать? Он полностью находился во власти иллюзий, созданных Махтой Нат. Для него они стали реальностью. Ливианна слишком хорошо знала, насколько мастерски плетет заклинания бузина.
Она обвела взглядом небольшую комнату, в которой жил Гонвалон. Несмотря на то что они оба уже давно были наставниками Белого чертога, она никогда прежде не бывала здесь. Комната была под стать ему. Минимум мебели. Не считая нескольких камней необычной формы, лежавших на подоконнике, украшений не было. Ничего личного. В отличие от большинства
остальных наставников он не заменил имеющиеся предметы мебели на более красивые, соответствовавшие его вкусу. Сундук с одеждой, кровать, стол с двумя стульями. Это его мир. И окно с прекрасным видом на парк и горы.
Маленькая деряба взволнованно зачирикала. Чего она хочет? Она запрыгала по белой простыне. От волнения она оставила на безупречном покрывале пятно. Она одержима? Ливианна поглядела на нее сокрытым оком. Красный цвет силовой линии, соединявшей птицу с Нандалее, казался ей изъяном. Она чувствовала Махту Нат и в этом заклинании. И Гонвалона! Заклинание питалось от него. С каждым ударом сердца оно пило его силу.
Она снова оглядела густое плетение силовых линий, окружавшее его.
— Что ты видишь?
Ливианна вздрогнула: настолько неожиданным и резким показался ей вопрос.
— Заклинание, которое сплела Махта Нат.
— Почему ты его не разорвешь? Неужели она настолько могущественна, что ее творения нельзя разрушать?
— Не настолько могущественная, — печально ответила она. — Настолько подлая. Она переплела свое заклинание с твоей аурой. С твоей жизненной силой. Если я разорву это плетение, то наврежу тебе. Возможно, даже убью. Лишь ты один обладаешь силой противостоять заклинанию. Ты не сможешь преодолеть его магическим путем. Ты должен осознать, что она опутала тебя иллюзиями. Это единственный путь.
— Боль я себе не придумываю, — с горечью произнес он, глядя на покрывало, где лежали его ноги и сидела маленькая птица.
Ливианна вспомнила о мучениях, ставших ценой за знания, полученные от Махты Нат. Она еще очень хорошо помнила, как мастерски искажала реальность наделенная душой бузина, толкая на грань безумия. Она пришла к бузине не одна. Некоторые не выжили. Другие пришли в отчаяние от того, что сделала с ними Махта Нат. Внезапно ее охватила ярость из-за сына. Он удивил ее. Стал необыкновенным после того, как она от него отказалась. Но теперь он перестал бороться... Значит, она все же не ошиблась в нем. Ему присущ изъян слабости!
Ливианна поднялась. Взгляд ее упал на голенище сапога, торчавшее из-под кровати. Может быть... Она взяла сапог. Может быть, она сумеет помочь.
— Посмотри на сапоги!
Гонвалон не поднял глаз. Ливианна раздраженно отбросила в сторону покрывало. Деряба, возмущаясь, убралась в безопасное место.
— Просто смотри на сапоги, — сказала она и натянула первый на правую ногу Гонвалона. Она не стала натягивать его слишком высоко, чтобы узкое голенище не коснулось настоящих ран и не сорвало корочку. Надела она и второй. — Ну, что ты видишь?
Он по-прежнему смотрел безучастно, но с его лицом что-то происходило.
— Ты больше не видишь сапог? По-прежнему смотришь на свои культи? Как это может быть? Думаешь, я заставила сапоги исчезнуть?
Гонвалон наклонился и ощупал ноги. Зажмурил глаза.
— Их нет. Это... Я не могу...
— Да, она настоящий мастер. Сделала тебя рабом своего заклинания иллюзии. Хочешь весь остаток своих дней быть рабом?
— Я не вижу их. Я не могу их коснуться. Я ничего не чувствую?
— Сейчас ты встанешь! — Ливианна протянула ему руку.
Он помедлил еще удар сердца, затем свесил ноги за край кровати, оперся на нее и встал. Ноги его подкосились, он упал ей на руки.
— Я не чувствую пола.
Это он произнес совершенно нормальным голосом. Ну, хоть скулить перестал.
— Ты научишься ходить заново. Научишься, чтобы жить. Ты Гонвалон. Твое имя — легенда. Ты не сдашься.
— Нандалее... — Он поглядел в окно. — Она где-то там. Я найду ее, — он напрягся и раскинул руки в стороны, чтобы удержать равновесие. — Я найду ее, — снова, на этот раз с нажимом, произнес он. А затем пошел вперед. Сделал всего один маленький, крохотный шаг.
Ливианна улыбнулась. Борись, сын мой, подумала она. Борись!
Потеряв равновесие
Талавайн положил в ручей семнадцатый цветок. Кружась, он поплыл прочь по воде. Эльф стоял на коленях на большом камне на берегу. Он был один. Дворец находился на расстоянии дня пути. Он выпрямился, расправил плечи и поглядел вслед уплывающим цветам. Белоснежным. Совершенным. Он потратил многие часы на то, чтобы отобрать их и — аккуратно уложив на влажный шелк, — упаковать в шкатулки из стружек, чтобы они без вреда для себя перенесли путешествие сюда. На подбор цветов у него ушло больше времени, чем на выбор дам для того злополучного путешествия. Поехали те девушки, для которых это что-то значило. Которым хотелось на несколько дней оставить гарем. Статус которых повышался из-за того, что их включили в список тех, кому, возможно, во время этого путешествия удастся провести часок с правителем. Талавайн точно знал, что Аарон не позовет к себе ни одну из них. Он догадывался, кто сушит сердце правителя. По крайней мере, ему так казалось. Пока что он еще не осмелился заговорить об этом с Аароном.
Он здесь затем, чтобы шпионить за бессмертным Аароном, напомнил себе эльф. А еще в его задачу входит приносить вред и сеять смуту. В принципе, он мог бы быть весьма доволен результатом путешествия в Изатами... Но, увидев лежащих во дворе рядами молодых девушек, он почувствовал себя виноватым. Он сам повел их на смерть. Семнадцать девушек, исполненных надежд. Их желания были частью его циничного расчета — точно так же, как в случае с Айей. Он знал, что их мечты не исполнятся. Но никогда не думал, что дойдет до такого!
Он не виноват! Он не должен чувствовать себя таковым. Не должен настолько сильно терять внутреннее равновесие и отстраненность. Его учили делать подобные вещи. Он должен, как и прежде, избавляться от этого, проводя несколько часов в своем саду. Обрезая или подвязывая ветку, добиваясь гармонии и совершенства...
Но на этот раз он сделал все наоборот — опустошил свой сад. Лишил его самых прекрасных цветов. Это должно стать для меня предостережением, подумал он.
Его сад был отражением его души. Внутренней гармонии, одного из самых драгоценных цветов. Не пристало ему думать о мести из-за нескольких погибших детей человеческих. Да кто они такие? Отродье девантаров! Заклятые враги.
Семнадцать цветов исчезли вдали. Унесенные рекой судьбы, как и девушки. Он тоже должен просто исчезнуть. Он слишком долго был при дворе Аарона. Он утратил отстраненность.
Талавайн знал, что драконы не позволят ему отказаться от всего и вернуться в Лазурный чертог. Он поднялся слишком высоко, и это обстоятельство вскоре обречет его на гибель. Он находится слишком близко к девантарам. Просто чудо, что его до сих пор не раскрыли. А чудеса длятся не вечно... Как и все, кто покидал Лазурный чертог, он был готов к тому, что его могут подвергнуть допросу. Смерть его не пугала. Ужас вселял лишь крайне чудовищный способ умирания. Дети человеческие, которым приходилось наблюдать за этим, не забудут этого до конца своих дней. Но это не утешение!
Талавайн решил использовать свои связи при ливийском королевском дворе. Не все шпионы были эльфами. На него работало немало людей, которые понятия не имели о том, что служат Альвенмарку. Он хотел знать, кто устроил пожар.
У эльфа не было ни малейших сомнений в том, что это произошло по приказу бессмертного Муватты. Но этот негодяй неприкосновенен. Он не имеет права подсылать никого из Белых, чтобы наказать его. Даже Курунту, который наверняка был посвящен в планы убийства, следовало оставить в покое.
Хранитель Золотых покоев, наверное, переживет свои ожоги. Но будет изуродован. Нос, уши и один глаз уничтожил огонь. Он будет выглядеть как чудовище, каковым, собственно, и является.
Нет, подумал Талавайн, это должны быть стражники. И они должны умереть так, чтобы заставить содрогнуться даже Муватту. Так, чтобы ему стало ясно, что смерть может найти дорогу даже к нему. Он снова покачал головой. Нет, так быть не должно. Это привлечет внимание Ишты. А у этого, опять же, могут быть непредвиденные последствия. Кто из мастеров Белого чертога подойдет для приведения в исполнение его приговора? Звать их ради удовлетворения своей жажды мести было против правил, но Талавайн готов был пойти на это. И до самой смерти будет придерживаться правил.
Нарушит их только раз.
Мастер Гонвалон не подойдет. Он любит превращать смерть в спектакль. Ливианну тоже лучше не звать. Она слишком мрачна, слишком сумрачна и, возможно, поймет, ради чего он это вообще затеял.
Возможно, лучшим мечником среди Белых был Нодон. Его спор с Гонвалоном исчислялся уже столетиями и достиг такой остроты, что драконы начали опасаться отправлять Нодона и Гонвалона выполнять миссию в одном месте. Нодон тоже сделал бы это мечом. Нет, это слишком явно! Может быть, Айлин? Она очень изобретательна! Она сумеет обставить все как несчастный случай. Сделать так, чтобы все же осталось подозрение, что, возможно, речь идет не просто о несчастном случае. Да, Айлин — вот правильный выбор. Ее он и пошлет ко двору Муватты.
Человек, идущий над орлами
Володи спокойно рассматривал оборонительные сооружения. Они были новыми. Вокруг заостренных кольев, торчавших по периметру поселения, лежала свежая земля. Они были поставлены наискосок, чтобы их острия указывали на всякого, кто приближался к долине. Не было рва, не было земляного вала, не было стен — только колья, стоявшие на расстоянии примерно полушага друг от друга. Но ни один всадник, не говоря уже о колесницах, не сумеет преодолеть это препятствие.
— Будет много крови, — произнес Джуба.
В середине барьера поднималась деревянная башня, на которой велись работы. Несколько воинов стояли в дозоре за барьером из кольев. Чуть подальше стояли три колесницы. Кони были запряжены, однако экипаж Володи не увидел. Возможно, затаились где-то. Колесницы были чертовски велики! Совсем не такие, как у них. Колеса почти в человеческий рост!
Дальше в долине виднелось несколько глиняных домов. Вверх поднимался густой дым, который ветер уносил ко входу в долину. Вдалеке Володи услышал звуки ударов металла о металл. Они у цели!
— Они стянули в эту долину по меньшей мере пятьсот воинов, — вздохнул Джуба. — Мы не сумеем захватить их врасплох. Пешими мы преодолеем эти колья, но из-за шума стычки остальные поднимут тревогу. У них будет достаточно времени для того, чтобы построиться в глубине долины.
Джуба хороший человек, однако Володи раздражало, что настроение у воина было постоянно словно затянуто черными тучами. Он слишком тяжело все воспринимает!
— Откуда ты знать, что там пятьсот человек?
— На башне поднято полевое знамя с тремя серебряными полумесяцами. Это знаки подразделения из пятисот воинов.
Володи покачал головой.
— Я вижу палку с тремя лунами. Да. Я вижу всего мало воинов. Знаешь, я думать, что это очень простой способ заставить нас думать, много людей там.
— Если бы лувийцы славились своим пристрастием к подлым уловкам. К сожалению, это не так. Ты только посмотри, насколько истоптана дорога у ворот. Там не маленький гарнизон. Железные копи и кузницы — величайшее сокровище их империи, и совершенно очевидно, что они предупреждены. Этот частокол поставили для нас.
— Хорошо. Теперь мы знать сильную сторону врага. Подловим его на слабости и разобьем ему голову.
Джуба негромко рассмеялся.
— Общение с мастером-стратегом всегда освежает. Что ты собираешься предпринять? Спуститься туда, помочиться на башню и размыть фундамент своей сильной струей?
Володи усмехнулся.
— Это хороший план для другого дня. Я спущусь. Мне нужно несколько разведчиков. Подловлю лувийцев на их за... заноз.. . за нос схвачу! А потом сверну им шеи. Ты готовься к бой. Я готовлю ворота. Ты должен сделать вот что...
Джуба не возражал ему. У полководца, в конце концов, задача была полегче. Оба они осторожно сползли с вершины холма, с которого вели наблюдение. Местность играла им на руку — они сумели разместить колесницы всего в миле от вражеских позиций, но обнаружить их было нельзя. Они разослали во все стороны разведчиков, чтобы обследовать местность. Почти исключительно степняков. В руки им не попалось ни единого лувийского разведчика. Их враги чувствовали себя настолько в безопасности, что это уже начинало казаться оскорбительным. Прошлой ночью шел дождь. Это замедлило продвижение колесниц — но и не давало движущемуся войску поднимать тучи пыли, которые были бы видны издалека. Боги леса на их стороне, удовлетворенно усмехнулся Володи. Ему потребуется их помощь! Сегодня нужно покрыть свое имя бессмертной славой. И заполучить железный меч!
Когда он поднялся, его бронзовый чешуйчатый панцирь был полон грязи. Полководец выглядел не лучше. Володи высоко оценил то, что на вершине холма он улегся в грязь, чтобы наблюдать за врагом. Он не такой, как другие высокородные командиры, с которыми он встречался до сих пор.
— Ты уверен, что хочешь сделать это? — спросил Джуба.
— Я хочу быть первым в лагере врага. Тогда я буду первым, кто брать меч. Присмотрю себе лучший! — И с этими словами Володи повернулся и направился к немногим оставшимся степнякам, сопровождавшим их небольшое войско. Он выучил несколько слов на их языке. И потерял довольно большую кучу серебра в игре в кости, за которой они коротали время у лагерных костров. Он был почти уверен, что они обманывали его. Каждый раз, когда ему казалось, что он выигрывает, они выуживали в игре новые правила, о которых молчали до сих пор. Вроде того, что кость с орлом бьет кость с курицей. Узкоглазые обманщики! Он улыбнулся. А еще они ездят верхом так, словно срослись со своими конями. И сейчас это важно.
Володи не мог запомнить их имен. Было тяжело различать их даже по лицам. А они, что было довольно загадочно, практически точно так же путались в наемниках. А друг друга отличали замечательно. Друсниец порадовался, обнаружив среди всадников парня с кривыми зубами. Низкорослый воин встретил его сияющей улыбкой.
— Приветствую тебя, Идущий над орлами! Хочешь принести нам еще серебра?
Володи улыбнулся. Им нравятся сложные имена. Этот парень без прямых зубов рассказывал ему, что, когда он нес на плечах колесницу, прямо под узкой горной тропой летал орел. Для степняков это был хороший знак!
— Сегодня я предлагать лучше, чем серебро. Сегодня ставка — железо. И кровь, — и он объяснил ишкуцайя, что собирается сделать. Они согласились и даже дали ему коня. Старую клячу, но этого должно было хватить. Кобыла попыталась укусить его, едва он приблизился. Володи вспомнил, что клялся никогда больше не садиться на чертова коня. Увидев, что он не спешит садиться верхом, степняки стали усмехаться. Володи погрозил кобыле кулаком.
— Я делать из тебя суп, если ты меня не нести. Понятно?
Кобыла раздраженно фыркнула. Воин решительно ухватился за поводья и неловко взобрался на лошадь. Но едва Володи оказался в седле, как его охватили сомнения. Он не ездок, а степные кони настолько низенькие, что он почти достает ногами до земли. Когда он натянул поводья, животное повернуло голову и снова попыталось укусить седока. Лучше поскорее разделаться с этим, в отчаянии подумал Володи. Одной рукой он покрепче ухватил поводья, другой вцепился в гриву. Просто на всякий случай. Проклятая кляча заржала и встала на дыбы. Володи попытался ударить ее кулаком промеж ушей, чтобы дать понять, кто здесь главный. Но ишкуцайя любят своих лошадей больше, чем жен. Нехорошо, если они увидят, что он засадил по лбу одной из них. Кобыле можно отомстить и в другой раз.
— Можешь кусать меня, но это я могу тебя сожрать. Думать, умная лошадь. Быть хорошей, нести меня, тогда ты все в порядке, — прошептал он животному на ухо и поскакал вперед.
Вскоре они оказались в поле зрения башни. Тут же затрубил рог. Володи крепко зажал бедрами тело лошади, чтобы лучше держаться. Глупая кобыла пошла быстрее! Почему? Вскоре он оказался во главе небольшого отряда всадников, хотя и не собирался этого делать!
— Медленно, глупая дочь осла! — Но жалкой кляче, похоже, нравилось делать совсем не то, чего он хотел от нее. Она бежала по дороге, неся его прямо к воротам.
Володи подумал было о том, чтобы соскочить, но тогда он навсегда потеряет уважение степняков. Вместо этого он решил одновременно потянуть за поводья и за гриву. Чертова кляча остановилась настолько резко, что Володи едва не вылетел из седла. Над его головой со свистом пролетела стрела.
— Нет думать, я буду спасибо тебе говорить!
Но лошадь, очевидно, не ожидала благодарностей. Она стояла на месте, превращая его и себя в мишень для лучников на башне. Но глупая кобыла вряд ли об этом задумывалась,
Еще одна стрела упала в траву рядом с ними. Володи перебросил одну ногу через круп кобылы, собираясь спешиться. Степняки поступали иначе. Они на полном скаку могли соскользнуть с коня и приземлиться на ноги, но Володи хотел оказаться как можно дальше от задних ног.
Едва он поднял ногу, как кобыла взвилась на дыбы. Володи рухнул в траву. Он приземлился прямо на ножны. Кобыла понеслась прочь, издавая напоминающее смех ржание.
Ругаясь, друсниец вскочил на ноги. Все шло совсем не по плану! Степняки принялись стрелять по гарнизону башни, в то время как трусы наверху спрятались за бруствер. Далеко за укреплениями раздался сигнал рога. Сквозь просветы между заостренными кольями Володи видел, как пришли в движение три тяжелые колесницы.
— Давай сюда, идущий над орлами! — Кривозубый парень, тот, что больше всех обманывал его в игре в кости, направился к нему, протянул руку, собираясь посадить его в седло позади себя. Но Володи знал, что вместе им ни за что не уйти.
— Уноси ноги! — крикнул друсниец и побежал прямо к башне. Если он все сделает правильно, то уйдет целым.
Воины на платформе все еще прятались за бруствером и не заметили его маневр. Его друг Кривозуб, похоже, догадался, что он собирается делать.
— Да защитят тебя духи предков! — Он пришпорил коня и понесся прочь по дороге.
Володи продолжал бежать к воротам. Если он окажется достаточно близко к башне, то попадет в мертвый угол платформы. И стража не увидит его.
Земля дрожала под копытами коней, запряженных в боевые колесницы. Они были намного больше ездовых животных ишкуцайя. И больше упряжных лошадей Арама. Живые тараны!
Володи прижался спиной к стене башни. Если ему повезет и ворота открываются наружу, он спрячется за створкой ворот. Воину вспомнилась Священная роща в Лесу духов. Там, где он слышал голоса своих предков в ветре и в шепоте листьев. Оставалось надеяться, что его душа найдет путь туда. Слишком далеко ушел он от дома.
Створки ворот распахнулись. Конечно же, внутрь! Он крепче прижался к деревянной стене. Три колесницы прогрохотали мимо. В каждой из них сидел возница, воин и два щитоносца, но их взоры были прикованы к спасающимся бегством степнякам. Свет серебряными лучами преломлялся на серпах, закрепленных на колесах боевых колесниц. Клинки длиной почти в руку! Володи с облегчением вздохнул, когда колесницы проехали мимо. Достаточно просто оставаться на месте, и он будет в безопасности. Если только его план сработает и Джуба все подготовил.
— Они изрубят на куски этих грязных поедателей собак, — голос раздавался пугающе близко.
— Жаль только, что мы этого не увидим, — ответил кто-то.
Друсниец судорожно сглотнул. Почему простые планы не могут срабатывать так, как он себе их нарисовал?
— Они нагонят их только за холмами. Асуа как-то рассказывал мне, что, когда они рубят кого-то серпами, кровь брызжет выше колесницы,
— Это мы увидим в следующем году на равнине Куш. И не раз!
Володи выругался про себя. Оба воина, открывшие ворота, вышли из-за башни, чтобы посмотреть вслед колесницам. Если они повернутся, то непременно увидят его. Лучше будет застать их врасплох! Он решительно потянулся за мечом, но клинок просто не хотел выскальзывать из ножен. Кожаные ножны заскрипели, оружие, наконец, высвободилось. Его меч погнулся из-за падения! Бесполезно...
Звук скрипящей кожи заставил обоих лувийцев обернуться. Мгновение они таращились на Володи с открытыми ртами — настолько сильно они удивились.
Друсниец бросился вперед. Воина слева он ударил головой в живот и схватил его меч. С легким шипением клинок выскользнул из смазанных ножен. Второй лувиец, которому так хотелось увидеть, каково это, когда человека разрезают серпами на колесницах, оправился от первого шока и тоже обнажил меч. Это были всего лишь бронзовые мечи! И лувиец атаковал больше с яростью, чем с ловкостью.
Володи увернулся. Лежавший на земле воин шевельнулся и потянулся за кинжалом.
Володи пнул его ногой в лицо, сломал ему челюсть, и ублюдок затих. Володи в ярости пнул его еще раз. Здесь должны быть сотни воинов с железными мечами, а он нарвался на двоих с бронзовыми!
— Тревога! Нас атакуют! Тревога! — Второй мечник двинулся в сторону ворот. Наверху, на платформе башни, затрубил рог.
Володи рассмеялся.
— Как ты думать, что быстрее? Товарищи или я свой меч?
Лувиец атаковал. Яростными ударами пытался он отогнать Володи от ворот. Друсниец понимал, что, как только они выйдут из мертвого пространства платформы, он будет представлять собой хорошую мишень для лучников.
Бронзовые мечи со звоном ударились друг о друга. Каждый удар оставлял глубокую зарубку на мягком металле. Лувиец был сильнее и крупнее. Оправившись от первого потрясения, он приободрился, зная, что ему достаточно продержаться против Володи совсем немного — и ему на помощь подоспеют другие воины.
Володи блокировал неуклюжий удар, нацеленный ему в голову, и попытался оттеснить лувийца прочь. Он подступил к нему вплотную. Его сжимавшая меч правая рука дрожала от напряжения. Левой рукой Володи залез лувийцу под тунику, ухватил его в паху и сжал изо всех сил.
Воин заорал, словно свинья, которую режут.
Володи завел ногу под левую пятку своего противника и толкнул его плечом. Лувиец упал и скрючился на земле.
Друсниец поднял меч, чтобы нанести ему милосердный удар, когда пугающе знакомый звук заставил его обернуться. Топот тяжелых подков! На дорогу выезжала четвертая колесница, направляясь прямо к воротам. Володи выругался. Ему конец! Если он останется у ворот, его оттеснят к одной из деревянных стен и лучник на колеснице застрелит его. Если он побежит прочь от ворот, его достанут лучники с платформы. Лучше бы он молчал, предоставив Джубе составлять план атаки. Он вообще не должен был быть здесь!
По-прежнему ругаясь, он подхватил под мышки первого лувийца, лежавшего на земле. Парень с развороченной челюстью был меньше, чем его массивный товарищ. Володи взвалил парня себе на плечи и побежал. Если ему удастся отбежать на сто шагов от ворот, лучники уже не будут представлять серьезной опасности.
Топот подков становился все громче. Стрела пролетела всего в трех шагах от него. Нельзя бежать по прямой, подумал он. Так он облегчает задачу лучникам и колеснице. Нужно... Сильный удар пришелся ему в спину, заставил покачнуться вперед и опуститься на колени. Лувиец у него на спине застонал. Володи почувствовал, как теплая кровь сочится сквозь его тунику и стекает по ногам. Володи снова поднялся на ноги и обернулся. Колесница почти достигла надвратной башни. Парень, которого он уложил у ворот, с трудом, покачиваясь, поднялся на ноги, пытаясь убраться с пути лошадей. Ну и чудовища! Володи никогда еще не доводилось видеть настолько крупных коней.
Кровь высоко взметнулась над воротами. Уворачиваясь от колесницы, этот идиот остановился. Он совсем забыл о серпах!
Володи решил положить на землю воина, которого нес. Вряд ли он поможет ему. Смерть следовала за ним по пятам. Лучше бежать быстрее. Петляя, он побежал к холму. Там из травы торчало несколько камней. Они затруднят погоню для колесницы.
Издав тонкий певучий звук, стрела царапнула его пластинчатый доспех. Только задела. Володи оглянулся через плечо. Боевая колесница находилась уже всего в двадцати шагах. Он решил остановиться. Он будет сражаться. Воин надеялся, что предки наблюдают за ним. Он хотел умереть достойно! Лучнику, сидевшему рядом с возницей, было трудно целиться. Дорога была неровной, и повозка подпрыгивала на каждой кочке. Щитоносцы слева и справа вытянули из висевших на боковых стенках колесницы колчанов короткие метательные копья.
Володи поглядел на серпы. Они вращались вокруг колес настолько быстро, что превращались в угрожающе поблескивающий силуэт.
Еще десять шагов.
Он уже видел белки глаз лучника. Стрелок опустил оружие. Право убить его он предоставил возничему.
Володи не мог определить, насколько быстро может реагировать возница. Сейчас он направлялся прямо на него, чтобы растоптать его под копытами коней.
Влево! Мысли и движения были едины. Володи прыгнул щучкой вперед, бросился в траву. Земля дрожала от топота копыт. Над ним со свистом пролетели серпы. Настолько близко, что он почувствовал дуновение ветра.
Друсниец перекатился на бок. И вовремя! Там, где он только что лежал, в земле дрожало метательное копье. Он схватил оружие и в ярости швырнул его вслед колеснице. Не целясь. Лувийцы стояли настолько близко друг к другу, что промахнуться было практически невозможно.
Возница! Он попал в спину вознице. Тот покачнулся, опрокинулся на бок, но вожжи по-прежнему крепко держал в руках. Колесница замедлилась. Издав яростный клич, Володи побежал за ней. Неровная земля. Неуверенное управление. Боевая колесница покачнулась! Серпы левого колеса ударились об один из торчавших из травы валунов, звонко звякнул и отломился один серп. Повозка дернулась, потеряла равновесие, поехала на одном колесе, угрожая вот-вот перевернуться.
Володи догнал их. Поднявшееся вверх колесо с громким стуком снова ударилось о землю. Одного из копьеметателей сбросило с платформы, и он ударился о камни. Друсниец не обратил на него внимания. Колесница ехала теперь очень медленно. Лучник и второй копьеметатель отчаянно пытались разобраться с поводьями. Раненый возница лежал у их ног. Володи ухватился за рукоятку за колчанами и взобрался на повозку. Он был не вооружен, но переполнен яростью, и места было слишком мало, чтобы сражаться изящно. Копьеметателя он схватил за тунику и просто потянул его назад, так что тот рухнул с колесницы.
Лучник обнажил кинжал. Он отпустил поводья, и кони снова прибавили шагу.
Володи плечом отразил удар кинжала, нацеленный ему в живот; железный клинок оставил длинный порез на руке, а затем со звоном отскочил от его пластинчатого доспеха. Железное лезвие!
Лувиец тут же замахнулся для нового удара. Левой рукой он держался за одну из рукояток, пружиня в коленях и повторяя движения колесницы. В каждом его движении отражалась уверенность. Он нанес удар быстро, словно змея.
Володи отчаянно пытался отразить удары. Красным сверкнул второй порез на руке. Поскольку он был безоружен, разумнее всего было бы соскочить с колесницы, но сдаваться он не хотел. Не теперь! Он провел рукой за спиной. Пальцы его скользнули по древкам коротких метательных копий в висевшем на стенке колесницы колчане.
Лувиец тут же осознал опасность. Он бросился вперед. Их пластинчатые доспехи со звоном ударились друг о друга, и Володи прижало к борту. Колчан вывалился из крепления. Метательные копья посыпались вниз. Он снова обезоружен!
Несмотря на то что колесница была намного массивнее той, которую он нес по узкой горной тропе, боковые стенки не были приспособлены для того, чтобы выдерживать вес двух одетых в доспехи мужчин. Верхняя рама не выдержала, шиповое соединение в углу переднего щита развалилось. Володи показалось, что он слышит треск ломающегося дерева. Возможно, ему это лишь почудилось, поскольку грохот подков заглушал все. Он почувствовал, что вместе с боковой стенкой вываливается из колесницы в сторону оббитого железом колеса. От колеса его отделяли теперь всего две пяди.
Лувиец усилил давление. В любой миг длинные волосы Володи могли запутаться во вращающихся серпах. Нет, он не имеет права так умирать! Володи перенес вес. Еще пядь до колеса. Пока его спасало то, что боковая стенка колесницы не полностью доставала до конца платформы. Друсниец скосил глаза и увидел вращающиеся серпы на колесе. Он отчетливо почувствовал запах травы, раздавливаемой тяжелыми колесами. Уловил запах пота лувийца. Приятный резкий запах. Ясно увидел каждую царапинку на пластинчатом панцире воина. Тонкий белый шрам под левым глазом, каждую волосинку в бороде мужчины. Володи почувствовал близость смерти. Он знал, что это прощальный подарок от жизни — возможность воспринять мир так отчетливо, как никогда прежде.
Дерево хрустнуло. Да, он действительно услышал это. Несмотря на оглушительный топот подков. Его длинные волосы коснулись летящего колеса. Володи попытался выпрямиться, но его противник был слишком силен. Он держал его железной хваткой, опуская все ниже и ниже. Володи представил себе, как его волосы наматывает на серпы. Как вырываются целые пряди, как ломается шея, когда голова запрокидывается назад. На лбу у воина выступил холодный пот. Одно из двух — либо сверкающий кинжал вонзится в его глаз, либо его убьют собственные длинные волосы. Он взглянул в большие карие глаза своего противника. Лувиец не ликовал. На его лице не было насмешливой улыбки и ожесточения. Напротив, он казался совершенно спокойным, полностью сосредоточенным на том, чтобы довести до конца свою кровавую работу.
В голову Володи пришла абсурдная мысль, что они хорошо поладили бы с этим парнем, если бы сражались на одной стороне.
Боевая колесница перепрыгнула через кочку и крепко ударилась о землю. Дерево затрещало. Левая рука Володи высвободилась. Он ударил своего противника. Удар локтем в подбородок был не очень сильным, но лувиец немного отпрянул. Левой рукой Володи перехватил за запястье руку, сжимающую кинжал. Сначала он делал именно то, чего от него ожидал противник: изо всех сил пытался вывернуть лувийцу руку. А потом внезапно рванул его вперед. Мимо себя, мимо ломающейся боковой стенки, на вращающиеся на колесе серпы.
Последовал смертельный рывок и чавкающий звук, как будто кто-то шлепнул ладонью по куску свежего мяса. Лувиец закричал. Володи ударил его коленом между ног и толкнул назад. От правой руки врага остался лишь беспалый бесформенный обрубок. Второй удар — и воин рухнул с платформы на траву.
Володи поднялся и поглядел на небо. Нужно надеяться, что предки смогли это увидеть. Он как никогда прежде был доволен собой и миром. Улыбаясь, он поднял поводья. Упряжные лошади были хорошо выдрессированы. Они реагировали на малейшие движения. Он направил поврежденную колесницу на ровную местность. Затем обмотал одно из поводьев вокруг своей руки и затянул его, пока порезы не перестали кровоточить. Башня скрылась из вида. Чуть впереди лежали тела воинов с тех колесниц, что первыми прорвались через ворота. За ними собралось его войско. Большой склон, усеянный колесницами. Знамена и штандарты развевались на вечернем ветру. Все они ждали его, за спиной у них садилось солнце. И он проведет их во вражескую крепость.
Угрожая смертью
Это просто вопрос веры. А Гонвалон решил для себя, что предпочитает поверить Ливианне, чем своим собственным ощущениям, которые упрямо пытались убедить его в том, что его ноги ниже колен заканчивались истерзанными обрубками. Опираясь на два костыля, он с трудЬм шел по коридору. Поблизости не было никого, кроме Ливианны. Она рассказала другим наставникам Белого чертога о том, что произошло, и те оказались настолько тактичны, что старались держаться подальше. Не подходили к нему и ученики.
С отчаянной яростью он переставлял свои неощущаемые ноги. Снова, и снова, и снова... Казалось, что он парит. Опуская голову вниз, он видел обрубки. Они не касались пола, он не чувствовал напольных плит под ногами. И, тем не менее, он принял решение, что это все обман. Он хотел снова научиться ходить... Хотел к Нандалее. И не калекой!
— Ты не хочешь сделать перерыв и отдышаться?
Он хотел ответить сердито — однако слишком сильно запыхался. Ливианна права.
Удрученно вздохнув, он опустился на одну из каменных лавок вдоль стены.
— Почему ты так уверен, что Нандалее еще жива?
Вопрос удивил Гонвалона. До сих пор он предполагал, что
Ливианна на его стороне.
— Связь между ней и птицей... — с трудом переводя дух, начал он.
— ...может быть иллюзией, — перебила она его. — Ты ведь видишь, насколько совершенна созданная Махтой Нат иллюзия относительно того, что у тебя больше нет ног. Обмануть тебя этой красной силовой линией было бы гораздо проще.
— Линия была еще до того, как я пошел к этой чертовой бузине!
— И она становилась все бледнее, — голос Ливианны был мягким, сочувствующим. — Разве не может быть, что она угасла в то время, когда Махта Нат мучила тебя?
Он хотел ответить, но слова не шли с языка. Может ли это быть правдой? Он посмотрел вниз на полированные серые каменные плиты пола... и снова потерял почву под ногами. В который раз.
— Зачем ей делать это? Какая Махте Нат от этого польза? — Вопрос-агония. Он уже догадывался, что она ответит.
— Она делает это потому, что ей доставляет удовольствие задевать тебя. Любым возможным способом. Она увидела, насколько глубока твоя любовь к Нандалее. Она будет наслаждаться, представляя себе, насколько безмерной будет твоя боль, когда после долгих поисков ты обманешься и окажешься у могилы Нандалее.
Гонвалон глубоко вздохнул и спокойно произнес:
— Я убью Махту Нат.
Ливианна рассмеялась.
— Как? Думаешь, можешь просто пойти туда и зарубить ее? Ее холм покрыт останками тех, кто поддался этой иллюзии до тебя. Ты не можешь убить Махту Нат. Она способна манипулировать тобой. Ты будешь думать, что у тебя больше нет ног. В лучшем случае ты уйдешь ни с чем. А возможно, что направишь свой клинок на самого себя...
Гонвалон встал. Ужасное это было чувство — не ощущать под ногами пола. Ему тут же пришлось с трудом удерживать равновесие. Он стиснул зубы. Сделал первый шаг, потерял равновесие и, покачнувшись, вынужден был опереться на стену.
Ливианна наблюдала, не спеша помогать, и он был благодарен ей за это. Она хорошо знала его. Поразительно, но ему казалось, что он тоже хорошо знаком с ней. Ему почти казалось, что все это уже однажды было с ней. Что он учился с ней ходить. Что за абсурдная мысль!
Он оттолкнулся от стены и снова попытался пойти без костылей. Сила воли и тренировка приведут его к успеху. Так всегда было в его жизни. Не следует Махте Нат его недооценивать. Он Гонвалон, драконник, возможно, лучший мечник Альвенмарка. И он — ее враг. Она должна бояться его! Он поможет ей как следует распробовать это новое чувство. Он придет к ней и убьет ее. Но прежде она узнает об этом. Бузина никуда не сбежит.
Его следующий шаг был уже немного более уверенным. Мысли о мести не самые добродетельные, но помогают невероятно. Гонвалон поглядел на Ливианну. Интересно, какова была ее цена? И откуда она знает Махту Нат?
— Я уничтожу этот проклятый куст, — твердым голосом повторил он. И пусть Ливианна будет его посланницей. Она наверняка еще пойдет к Махте Нат.
Он сделал еще один шаг вперед.
— Драконы потратили немало усилий на то, чтобы сделать нас неповторимыми убийцами. Я уверен, что сумею найти способ справиться с деревом.
О великой войне
«...С тех пор как мир превратился в развалины, ученые спорят о том, как это могло произойти. Может быть, ужасная буря давно уже давала о себе знать, а затем разразилась без предупреждения, подобно грозе в жаркий летний день? Есть ли виновный в случившемся? Или это было неизбежно? Был ли тот мир подобен дереву, разросшемуся без меры и который просто должен был рухнуть, как только поднялась буря? Будучи хранителем прошлого, я остерегаюсь записывать здесь все те безумные речи, которые в те дни можно было услышать повсеместно. Я в долгу исключительно перед истиной и говорю, что именно Аарон, бессмертный Арама, виноват в этом несчастий! Его безудержность и неконтролируемый гнев стали источником всех бед! Давно уже он завидовал Муватте из-за его богатств. Однако насколько испорченным был его характер, столь же велика была и его подспудная хитрость, подобной которой не видывал свет. Он понимал, что божественные не потерпят войны между крупными империями, если только они не будут вестись по строгим правилам, чтобы империи не понесли сильного вреда в споре бессмертных. Так думали тогда, но теперь, спустя столько лет, оглядываясь назад, понимаешь, что картина стала неизмеримо яснее, чем была во времена тех, кто переживал то, что мы рассматриваем издалека, вооруженные знанием потомков. Сегодня можно точно назвать день, когда Аарон настоял на том, чтобы оказать мертвому чаду альвов честь в Устье мира, которая даровалась лишь героям среди людей. Когда Муватта стал протестовать против этой дерзости, Аарон тяжело ранил его, и был заключен договор о том, что оба божественных избранника решат свой спор со своими войсками на равнине Куш. Однако воины Лувии были самыми могучими во всех семи империях. Даже лукавый Аарон понял, что ни одна хитрость на поле боя не сумеет предотвратить его поражение. Недовольство богов проявилось и тогда, когда страшная буря у Эгильских островов утащила Оловянные флоты Арама на дно морское.
И тогда Аарон Многохитрый решил обмануть Муватту. Он отправился в Изатами на ночь Небесной свадьбы. В ту ночь, когда главными заповедями становятся мир и богобоязнь. И он нарушил их обе. Он изуродовал Курунту, хранителя Золотых покоев и одного из лучших полководцев Лувии, представив все в виде несчастного случая. В тот же час его войска напали на железные копи на границе с Ишкуцей. И его убийцы-поджигатели украли не только железные мечи и шлемы, которые хранились там. Нет, они украли отцов у семей, увели в плен кузнецов и тех умельцев, которые закладывали костры, в которых из камня добывают руду. И чтобы скрыть его поступок, пленников увели в Новый мир. Там под его кнутом они должны были открыть железные копи и ковать драгоценный металл лишь для него. Тех же, кто отказывался и не пожелал открывать тайны руды, постигла ужасная участь.
Аарон отправился в Новый мир, где в то время находилась также Шайя, осквернительница храмов, принцесса Ишкуцы. Возможно, Аарон бежал в Золотой город, чтобы находиться дальше от Желтой башни и взгляда богов. А возможно, затем, чтобы связаться там с детьми альвов и подготовить грядущее несчастье. Должно быть, он встретился с ними именно там! Никогда отродья Альвенмарка не осмелились бы явиться на Дайю пред очи девантаров. И в то время как Муватта вооружал своих воинов и оберегал свою империю, задумал Аарон великое предательство. Иначе и быть не могло! Ибо все, кто задумал погибель порядка на Дайе, собрались теперь в Новом мире».
«Великая война»,
автор Арапур Всезнающий,
верховный жрец Изатами,
хранитель прошлого,
книга 3, глава 4, строка 54 и далее,
хранится в Собрании трудов детей человеческих,
зал XXVI, шкаф CCII, полка XXIV
в библиотеке Искендрии.
Драконьи прихоти
Удар меча последовал так быстро, что парировать его было невозможно. Нандалее отпрянула, ее противник продолжал наступать. Эльфийке удалось отвести клинок, но равновесие она потеряла. Нодон безжалостно воспользовался возможностью и нанес удар.
Нандалее упала, и едва она оказалась на полу, как горла ее коснулось острие меча. Клинок надавил на нежную кожу у самой впадинки в основании шеи. По стали побежала капля крови.
— Довольно! — послышался голос Темного.
Нандалее с трудом переводила дух. Прошло несколько дней с тех пор, как она вышла из драконьей пещеры под пирамидой. Дней, заполненных тренировками, поскольку Темный решил, что ее умение фехтовать далеко еще не соответствует требованиям, предъявляемым к драконникам. Он нашел для нее мастера меча, который был по меньшей мере так же ужасен, как Айлин. Еще один, которому нравилось задевать ее.
Лежа на полу, Нандалее ощупала шею. В ней закипал гнев. Нодон сражался не как учитель фехтования. Он вел себя так, словно она была его смертельным врагом. Он постоянно ранил ее. Наносил маленькие, поверхностные раны. Но он хотел видеть ее кровь.
— Она ужасно работает ногами, — объявил ее наставник. — Я знаю кобольдов, которые двигаются изящнее, выгребая свиной хлев! Из нее никогда не выйдет хорошая мечница. Вам следует отослать ее обратно к дикарям Карандамона.
— Давай как-нибудь померяемся силами в стрельбе из лука, — негромко прорычала она.
— Это искусство совершенно не годится, — высокомерно ответил тот. — Никто из драконников не пользуется луками. Мы убиваем с мечом в руке. Лучники — трусы, которым не хватает смелости встретиться с врагом лицом к лицу!
— А мечники — идиоты, которые погибают, в то время как лучники выполняют миссию.
— На каком опыте основана эта фраза, храбрая героиня лесов?
— Чтоб в тебя молния попала, когда ты будешь срать!
Делая нарочито оскорбленный вид, Нодон положил руку на грудь.
— Какая сила в твоих словах! Поистине трогательно. Думаю, благодаря неуклюжему шарму твоей поэзии ты будешь иметь большой успех при дворах Аркадии. Тебе следует стать поэтессой. Я прощу тебя, если твоя рука отныне будет тянуться исключительно к перу, но не к мечу.
Однажды моя рука коснется оперения стрелы, и ты узнаешь, как луки торжествуют над мечами, в ярости подумала она. Какая прихоть природы — позволить такой куче дерьма иметь такой благородный облик! Здесь, в саду Ядэ, он всегда был рядом с Темным. Впрочем, эльф всегда держался на расстоянии примерно десяти шагов. Она одна могла приближаться к старейшему из небесных змеев настолько, что могла коснуться его рукой. Может быть, именно это и было одной из причин того, что Нодон не упускал ни единой возможности обидеть ее. Она превосходила его в чем-то, хоть и не могла объяснить себе, почему пользуется такой привилегией. Мысль об этом заставила ее улыбнуться.
— Вставай! Наш урок фехтования еще не окончен.
Нандалее подняла меч и раздраженно поглядела на Нодона.
В нем было что-то кошачье. Дело было не только в том, как он двигался, дело было и в его непредсказуемости. Он объяснял ей что-то и посреди объяснения начинал атаковать. Словно кошка, которую гладишь, а она вдруг выпускает когти. При этом у него не было необходимости в подобных играх.
Он и без того многократно превосходил ее.
Столь же странной, как и его поведение, была и внешность эльфа. Он был очень мелким, даже немного ниже ее. Свои белокурые, почти серебряные длинные волосы он носил распущенными. Одевался Нодон во все красное. А потом его глаза. Именно из-за этих глаз он казался не просто необычным, а жутким. Они были совершенно черными — не различить ни зрачка, ни радужки, ни белка. От прикосновения этого взгляда Нандалее каждый раз вздрагивала. Никогда прежде она не видела у эльфа подобных глаз.
Он поднял свой меч в приветствии фехтовальщика, и Нандалее встала в основную стойку. Она была начеку, потому что обычно он не начинал их маленькие поединки с таких формальностей. Внезапно она вспомнила Айлин и то, как отделала ее мастер меча в первый же день в Белом чертоге. Может быть, дело в ней, что учителя постоянно обращаются с ней подобным образом?
Нодон сделал обманный выпад в голову. Нандалее подняла меч. Слишком медленно. Когда мастер меча изменил направление движения, она уже не могла на него отреагировать. Он плашмя ударил ее мечом по бедрам, и от боли у Нандалее на глаза выступили слезы.
— Мертва, девочка, — презрительно произнес он. — В семнадцатый раз за сегодня, — затем он обернулся к Темному. — Ее мастера меча следовало бы бросить в темницу! Она не умеет ничего, кроме как сносить побои. Теперь, когда я вижу это, я уже не удивляюсь тому, что его ученицы регулярно погибают во время своих миссий. Его следовало бы изгнать из Белого чертога!
— Против кого вы сражаетесь? — спокойно поинтересовался Темный, наблюдая за улетающими к лесу бабочками. — Против Нандалее или против Гонвалона?
Нодон вложил свой меч обратно в ножны и склонился перед Темным.
— Прошу прощения! Я забылся.
— Сегодня ваши услуги больше не нужны. Мы будем рады видеть вас завтра для нового урока фехтования.
Драконник снова поклонился. На лице его не отражалось ничего. Сколь несдержан он был в бою, столь же совершенно удавалось ему владеть собой вне сражений. Он пугает, подумала Нандалее, радуясь тому, что он ушел. Впрочем, ушел он не очень далеко. Он занял свой пост. Эльф командовал драконниками, сторожившими сад Ядэ в крепости, скрытой высоко в горах. Он никогда не уходил далеко. Это мешало Нандалее. Ей нужно было побыть одной.
Темный положил ей руку на плечо. Его прикосновение было ей неприятно. Все дело в эльфийском облике. У нее было такое чувство, что ее обманывают, когда он находился рядом с ней в этой личине. Он скрывал правду за столькими заклинаниями. Она знала, как по-настоящему выглядит когтистая лапа, которая ее касалась. Какой у нее вес. Она хотела видеть его таким, каким он есть. Не такое искажение! Единственным плюсом эльфийского облика было то, что он говорил с ней нормально и его голос не вгонял в ее голову раскаленные стрелы.
— Сегодня вы в очередной раз удивили меня, Нандалее. Я опасался, что Нодона постигнет та же участь, что и Сайна. Но совершенно очевидно, что вы уже не та гневная талантливая эльфийка, которую обучал Парящий наставник два года назад.
Значит, он проверял ее! Вот зачем эти уроки фехтования. Может быть, он даже приказал Нодону настолько сильно злить ее.
— Я рада, что не разочаровала тебя, — не моргнув и глазом, солгала она.
Он рассмеялся.
— Не забывайте, что мне не нужно читать ваши мысли, чтобы знать, что говорите вы совершенно не то, что думаете, милая моя.
— Если ты и так знаешь, что я думаю, то зачем со мной вообще разговариваешь? Разве тебе не скучно постоянно получать подтверждение своих предположений?
Он остановился. Его рука соскользнула с ее плеча.
— Языком вы владеете намного лучше, чем мечом.
Она поглядела на него краем глаза. Он казался расстроенным. Старейший из драконов. Наместник этого мира. Неужели она совершенно спятила, раз связывается с ним? Когда он стоял перед ней в облике эльфа, она слишком легко забывала о том, что он настоящий хищник. Чудовище, способное уничтожить ее одним-единственным ударом когтя. И, вдобавок ко всему, он капризен. Эльфийка никогда не знала, в каком он настроении. Нужно быть осторожнее, подумала она, понимая, что именно его почти полная непобедимость снова и снова заставляет ее оказывать сопротивление.
— Скука... — задумчиво произнес он. — Вы практически угадали, госпожа Нандалее. Моя жизнь преподносит очень мало сюрпризов, я могу читать мысли каждого. Это противоречит хорошим манерам и иногда происходит непроизвольно. И именно тогда, когда кто-то хочет скрыть от меня свои мысли, я ощущаю их особенно ясно. Как будто он выкрикивает их мне в лицо. И только у вас — молчание. Мрак. Вы провели здесь уже столько недель, но я по-прежнему не знаю вас. А что касается ваших упреков... Да, я изучаю вас. Было важно увидеть, что вы изменились. Что ваш гнев уже не проявляется в разрушительных заклинаниях, ускользающих у вас из-под контроля. У меня на вас большие планы!
— Нодон знал, какой опасности подвергался?
— В этом не было необходимости. Это знание лишь мешало бы ему, — Темный улыбнулся. — Его действия очень предсказуемы.
— И когда-нибудь в будущем я буду для тебя вроде него? Фигурой на игровом поле, которая даже не осознает, что ее направляет чужая воля. Которая думает, что просто живет своей жизнью.
— Это ниже вашего уровня, милая моя.
— Уровня? Это еще что такое?
Он вздохнул.
— Уровень — это то, чего нужно достигать. Его достигают, когда превосходят самого себя. Поднимаются на новую ступень.
— Ты забыл, что я дикарка из Карандамона? От нас всего можно ожидать. К примеру, того, что во время долгих зим мы убиваем и съедаем своих детей. Но уровень... Нет, уровню не место в глуши!
Его небесно-синие глаза сверкнули, словно из-за туч выглянуло полуденное солнце.
— Может быть, именно это я и ищу? Эльфийку дикую, упрямую и самобытную. Вспыльчивую. Умеющую ранить по-разному. Слишком опасную даже для своих наставников. Более того, даже для самой себя.
Она в недоумении смотрела на него. Неужели он именно так о ней думает? Разве она для него не просто непредсказуемая, довольно забавная дурочка? Плюс щепотка острых ощущений, чтобы было не слишком скучно? Неужели она действительно настолько несдержанна? По-прежнему представляет опасность для себя и других? И в первую очередь... Обладает ли она силой ранить его.
— А, еще забыл. Она напрочь лишена чувства юмора! — Он улыбнулся. — В самый раз для меня. Бальзам на мою запыленную душу.
Так это была шутка? Нандалее не поверила ему. Было что-то такое в его манере говорить, что раздражало ее. Все чаще. Вот только она не могла подобрать этому определения. Лучше быть начеку.
— Можно мне пойти поискать кое-какие дикие цветы? Одной?
Темный посмотрел на нее, словно ястреб на зайца, которого держит в своих когтях. Кивнул. Она может идти, но о побеге лучше не думать, вот что это значило.
Что она, конечно же, все же сделает!
Ошибка
Он задумчиво смотрел вслед Нандалее. Знал, что совершает ошибку. Он прямо-таки одержим ею! И это обстоятельство вселяло в него тревогу. Этому не было никакого разумного объяснения. Дело было не только в том, что он не мог прочесть ее мысли, дело было в ней самой... целиком. Он пытался лепить ее. С этим нужно заканчивать. Он хотел ее такой, какой она была. Неукротимой! Очень необычно — иметь рядом кого-то, кто не взвешивает каждое свое слово.
Но эту одержимость нужно направить в какое-то разумное русло. Он уже несколько недель не покидал сада Ядэ. Он наблюдал за ней, когда она в сердце пирамиды чувствовала себя одинокой. Был свидетелем ее борьбы с собой. Он поклялся сам себе не вмешиваться в этот бой, даже если он убьет ее, и был рад, что сдержал эту клятву. Она стала сильнее.
Перворожденный вспомнил о той возможности заглянуть в серебряную чашу девантаров, которую предоставил ему Золотой. Всего один короткий взгляд, навеки лишивший его покоя. Его убьет эльф или эльфийка. Кто-то, на кого он полагался. Драконник! Будет ли это она? У нее самые лучшие шансы на успех. На руке, которую он видел в серебряной чаше, была татуировка в виде извивающегося небесного змея.
До тех пор, пока она не получит татуировку, он в безопасности. Могут пройти еще годы, прежде чем Нандалее добьется этого. Она должна найти трех эльфов, которые сочтут ее достойной присоединиться к ним. А потом еще последнее испытание. .. Какой бы талантливой она ни была, этот барьер может оказаться для нее непреодолимым. Она слишком хорошо умеет отталкивать от себя других.
Он смотрел ей вслед, когда она шла по берегу озера, пока наконец не исчезла среди деревьев. Сад, окружавший пирамиду, простирался на всю долину. За ним хорошо ухаживали; здесь трудились более трехсот кобольдов и фавнов. Они прикладывали немало усилий для того, чтобы поддерживать иллюзию лесной глуши. Не было цветочных лужаек. Не было аллей. И, несмотря на это, каждое дерево, более того, каждый цветок был посажен специально. Это был эстетичный эскиз дебрей. Сможет ли он таким же образом слепить Нандалее? Сможет ли она стать эстетичным эскизом дикарки? Дракон не сдержал улыбки. Вряд ли. И если ему, вопреки всем ожиданиям, удастся изменить ее, то разве не разрушит он тогда то, что так высоко в ней ценит?
Он опустился на валун у озера. Перворожденный чувствовал присутствие Нодона. Видеть его он не мог. Командир драконников сада Ядэ развил в себе неповторимое умение оставаться всегда вне поля его зрения. Если бы на одной из его рук была татуировка небесного змея, Темный ни за что не стал бы доверять ему, но его татуировка тянулась по спине до самой левой лодыжки. Руки его были чисты. Не он — тот убийца, который придет к нему однажды.
Темный глубоко вздохнул. В воздухе еще ощущался слабый запах Нандалее. Он облизнул губы. Не раз ему приходилось сдерживать себя, чтобы не укусить ее. Эта мысль приводила его в восхищение — ее мягкая плоть между зубами, его язык, скользящий по ее коже. Эти мысли смущали дракона. Они были знакомы ему по охоте, но, тем не менее, были другими. Он не хотел убивать ее!..
Взгляд его упал на рыб, скользящих у самой поверхности пруда. Они тоже были тщательно отобраны. Рыбы, расцветка которых ему не нравилась, заканчивали свою жизнь в котлах кобольдов. Иногда из путешествий он приносил с собой рыбу. Или речного краба, панцирь которого сверкал особенно интенсивным цветом.
Сейчас, в этот самый час, встречаются остальные небесные змеи. Он должен был быть там. Они привыкли, что он не приходит, но на этот раз он перегнул палку. Ему просто не хотелось покидать сад Ядэ, он не хотел выпускать Нандалее из поля зрения. Даже на один-единственный день.
Его единственная вылазка за последние луны привела его к альвам. Что-то происходило. И ему удалось убедить в этом, по крайней мере, Певца. Слишком много альвов исчезло. Девять за последние двадцать лун! И было совершенно ясно, что не все они ступили в этот маняще яркий Лунный свет. Только не Кузнец плоти! Он был накрепко привязан к Альвенмарку и еще на протяжении веков мог бы наслаждаться созданием новых существ.
Кто-то из Другого мира приходил тайком в Альвенмарк. Но кто? Они лишь чуть-чуть разминулись с ним в облике карлика. Его след терялся в Золотой сети. Кем бы он ни был, действовал он ловко.
Перворожденный не мог представить себе, что девантары начали подспудную атаку на Альвенмарк. Кто, кроме них, может обладать силой, способной убить альва? И кому от этого прок? Если бы только альвы не засыпали летаргическим сном! Он не понимал, почему они не собирались сами разбираться с этой загадкой. Даже Певец, из менее отстраненных среди них, решительно отказался вести поиски за границами Альвенмарка, в Золотой сети. Иногда творцы казались ему стадом овец, стоящим на лугу и ждущим, когда за ними придет мясник. Что заставило их стать такими?
Он подумал о тех из альвов, кто обладал мрачным характером. Вроде Кузнеца плоти. К ним ходить было рискованно; никогда не знаешь, что они сделают. Они слишком своенравны. Ходили слухи, что один из них послал Пурпурного с миссией к девантарам. Дал поручение, равносильное смертному приговору. Но никому из альвов не перечат! Они имели власть, которая не могла сравниться ни с чем, несмотря на то что почти ею не пользовались. Их летаргический сон парализовал весь Альвенмарк, раздраженно подумал Перворожденный.
Может быть, дело в том, что они видели слишком многое? Может быть, им наскучил собственный мир? С ним тоже иногда такое бывает. Именно Нандалее разбила утомительную гармонию, пробудила его. Благодаря ей он осознал, как сильно ему не хватало в жизни неожиданностей. Нандалее была не так уж неправа, когда обвинила его в том, что ему наскучило всегда знать, что его прогнозы оправдаются. Что все ожидаемо. С этой точки зрения она была для него словно бальзам. Капризна, непредсказуема и... просто лакома. Он снова облизнулся. Он подстерегает ее уже слишком долго. Все время сдерживаться он не сумеет, в этом он был уверен. Однажды он уступит своему желанию укусить ее.
Нехорошо слишком много думать об этом. Он сосредоточился на рыбах. Мысленно он создал сложный узор из траекторий, по которым они плавали в пруду. А затем этот узор закрыло собой лицо Нандалее.
Он тяжело вздохнул. Почему она преследует его во всех мыслях? Она полезна... И довольно. Нужно убрать ее отсюда. Но разве станет ему спокойнее, если ее здесь не будет? Может быть, лучше будет, если разорвать ее прямо сейчас? И тогда все закончится? Этого дракон не знал. Древние законы охоты изменились. И это ставило его в тупик. Он был самым сильным хищником этого мира, созданным для уничтожения врагов альвов. И он терпел поражение! Кто-то вторгся на его территорию. Принялся браконьерствовать... А он не может разделаться с ним. Неужели это действительно девантар? Все указывало на это, однако такой вывод казался слишком простым. Его мысли снова метнулись к Нандалее, этой непредсказуемой эльфийке, которая лишила его покоя. Которой удалось заставить его сидеть в саду Ядэ, вместо того чтобы отправиться на охоту. Нужно покончить с этим! Он использует ее. Совсем скоро он отправит ее на смертельную миссию, и, если вопреки ожиданиям она выживет, он разорвет ее на части, и все снова будет в порядке. Дракон удовлетворенно отметил, что успокоился.
Он подумал о миссии. Миссии для Нандалее, которая нарушает приказы альвов. Он должен сейчас быть со своими братьями, должен говорить с ними об этом. Впрочем, его план был настолько радикален, что если он представит им его, то выдаст себя. Альвы не потерпят запланированного им. И, несмотря на все, это единственно верный путь! Маленькая группа эльфов может восстановить равновесие между детьми человеческими и детьми альвов. И Нандалее будет играть при этом решающую роль. Ее преимуществом является то, что невозможно прочесть ее мысли. Ведь враг, с которым ей придется столкнуться, всемогущ.
Для таких миссий они и создали драконников, мысленно напомнил себе Темный. Нельзя становиться сентиментальным. Прежде чем он отважится сделать решительный шаг, для начала он пошлет нескольких шпионов. Им почти не угрожает опасность. Страшное ожидает только тех, кто вернет то, что лежало, спрятанное под его троном.
Он подумал о своем ни с чем не сравнимом сокровище и его полноправной владелице. О месте, до которого нужно было добраться, он знал лишь по рассказам. Величайшая из могил. Божественная могила! Может быть, это всего лишь сказки...
После праздника
Голова у Галара гудела, словно осиное гнездо. Он чувствовал головокружение, несмотря на то что все еще пребывал в горизонтальном положении, и дышалось ему тяжело. Некоторые битвы не так ужасны, как утро после подобного праздника, отстраненно подумал он. Заморгав, карлик огляделся по сторонам. Прошло некоторое время, прежде чем он убедился, что находится в своей мастерской. Повсюду лежали рога для мета, и этот запах... Ни с чем не спутать. Кобольдский сыр! Вообще- то он уже привык к нему... Но похмелье после бурной ночи может принимать странные формы. Внезапно запах стал ему неприятен. Более того, ему стало по-настоящему дурно.
Вздохнув, он сел и стиснул зубы. Стояла поразительная тишина. Только привычное негромкое бульканье различных дистиллятов. Неужели он здесь один? Он смутно припоминал ревущую толпу непьянеющих товарищей, спустившихся вместе с ним в мастерскую. Некоторые особо пьяные еще той же ночью уползли в соединительный туннель. Чтобы во сне не задохнуться от здешнего запаха, сказали они. Слабаки, подумал Галар.
Он поглядел на то, на чем лежала его голова. Кобольдский сыр! Карлик не сдержал усмешки. Кто бы ни сделал это, у него было чувство юмора. Понадобится не один день, чтобы убрать этот запах из волос. И то, если у него дойдут руки до мытья головы.
Он наморщил лоб. Проклятая головная боль! Нет, он не станет мучить себя мытьем головы. Да и зачем? За женщинами он не бегает. Так что можно полностью оправдать свое прозвище. Он давно знал, что за глаза его называют Пахучим.
Кончиками пальцев Галар принялся массировать лоб. Проклятая головная боль. Он стареет. Он не мог припомнить, чтобы после попоек у него когда-либо бывало такое похмелье. Может быть, остальные правы и вонь кобольдского сыра ослабляет, если нюхать его слишком долго?
В мастерской горели лишь две масляные лампы. Остальные, должно быть, погасли ночью. Сколько же он спал? Галар потянулся. Его суставы хрустнули, карлику смертельно хотелось пить.
Рядом с новым дистиллятором, произведением искусства из медных трубочек и стеклянных колбочек, стоял целый ряд бокалов из-под грибного. Он слил остатки в один и залпом выпил полбокала. Во время лечения нельзя привередничать! Вкус выдохшегося варева усилил ощущение ворсистости на языке, но головная боль вскоре должна отступить.
Взяв курс на большой медный котел с наддувом в дальней части пещеры, он поплелся к колодцу. При этом ему пришлось переступить через несколько луж блевоты.
Это ж невозможно, чтобы маленький безобидный праздник приводил к таким последствиям! Однажды он займется исследованиями более легкоусвояемого грибного. Напитка, которым можно наслаждаться, сколько хочешь, не чувствуя себя на следующее утро таким больным.
Он подошел к колодцу, расположенному посреди его мастерской, собираясь сунуть голову в ведро с холодной водой. Ведро, конечно же, оказалось пустым. Галар задумчиво поглядел в темную глубину. Много лет назад, когда он в очередной раз поссорился с безмозглыми писарями, бюрократами, которые управляли Глубокой шахтой от имени горного короля, ему стало ясно, что его пещера — ловушка. Если они пошлют своих судебных приставов, чтобы схватить его, отсюда бежать будет нельзя. Тогда он перелез через край колодца и начал выдалбливать в скале потайную нишу. Он не говорил о ее существовании никому. Еще одно преступление против законов горного короля, ибо о каждом туннеле, даже о крохотной стенной нише необходимо было докладывать и получать на нее разрешение. Он знал, что однажды они придут за ним. И если они не полные идиоты, то эти приставы заглянут и в колодец. Конечно, все дело в нем... Он слишком упрям. Слишком любит ставить себя выше предписаний. И то, что вонючий кобольдский сыр давным-давно разогнал всех соседей из этого участка горы, втайне радовало его. Он — неприспособленный уродец и гордится этим. Поэтому однажды у него будут большие неприятности...
Галар прислушался к шуму воды. Колодец питался подземной рекой, которая, должно быть, вела к гавани для угрей. Может быть, она течет через потайные гроты? Однажды он узнает. Но пока что нужно сделать кое-что поважнее! Он подошел к бочонку, стоявшему поблизости от котла с наддувом. Сущее мучение было тащить его вчера ночью сюда вниз, когда он был уже наполовину пьян. Бочонок, больше любого карлика и шире задницы первобытного быка. Его бочонок! Знак его триумфа. Ну ладно, их с Ниром триумфа. Мастер-оружейник превзошел сам себя. Вчера вечером они испробовали новую «Драконью шлюху». Это был в буквальном смысле убойный успех! Орудие было сильнее, копье обладало большей пробивной силой. Оно пронзило переднюю стенку бочонка, и хоть не пробило дальнюю стенку, но, по крайней мере, разбило в щепки клепку, в которую попало изнутри.
Это оружие заставит драконов трепетать! Они достанут этих тварей с неба и вынут из их костей магию. Появление этого оружия возвещает о начале новой эпохи! Это поняли все, кто был тогда в долине. И в первую очередь Хорнбори, который тут же произнес высокопарную речь из разряда тех, что так любят их кредиторы. Конечно, этот мешок с дерьмом обставил все так, словно это была исключительно его заслуга.
Впрочем, именно Хорнбори они были обязаны тем, что вчера был пир и что им дали просто нескончаемые запасы грибного. Позднее умники и толстосумы удалились, а праздник переместился в его мастерскую. Сюда пошли только по-настоящему матерые, и с собой они взяли изрядное количество бочонков с грибным. Это был его первый праздник за долгое время. И ему понравилось. Может быть, общение с Хорнбори изменяет его?
Галар весьма смутно помнил подробности празднества. Наряду с привычными экспериментами над тем, горит ли пук, были и более необычные эксцессы. Галар с ужасом вспомнил о том, что Нир где-то раздобыл маленький арбалет. Оружие, которое стреляет тонкими, словно иглы, болтами. Он изобрел его много лет назад, чтобы разобраться с крысами, не пробивая в них слишком больших дырок. Изобретение оказалось неудачным, поскольку большинству крыс попадание иглы не наносило вреда. Нир заявил, что это оружие словно создано для того, чтобы стрелять в ухо — конечно же, с расстояния в пять шагов! К счастью, после нескольких попаданий в брови и носы эксперимент прервали, пока никто не расстался с глазом. По крайней мере, он на это надеялся.
Карлик примирительно улыбнулся. Ему нравились подобные праздники. Но больше всего — когда они проходили не в его пещере. Он смутно помнил, что раздал несколько писем кутилам, сидевшим на корыте с водой у горна, где ему обещали за некоторое количество золота провести его к местам, где питаются драконы. Поначалу он несколько раз повелся на это. Но со временем уже по стилю писем он научился определять, что речь идет об обмане. Большинство из них не стоили даже чернил, которыми были написаны. Вздохнув, он собрал клочки бумаги и кусочки бересты, лежавшие рядом с корытом. В этом беда его народа — во время застолий они теряют всякое чувство меры! Наморщив нос, Галар склонился над корытом. Среди мятой бумаги плавали трупы утонувших мышей. Его мыши, которых он использовал для того, чтобы проверять на яд неизвестные субстанции. Вчера кому-то пришла в голову идея пустить мышей плавать наперегонки. Они заключали пари... Он потерял больше, чем просто своих мышей. Вчера, как он смутно помнил, он участвовал в этом, это казалось забавным. Должно быть, он был чертовски пьян!
Галар выругался и хотел уже было отвернуться, когда в глаза ему бросился клочок бересты, исписанный красным. Неужто долговая расписка, написанная кровью? Вчера могло случиться всякое...
Он пробежал глазами по строкам. Всего лишь дракон, облегченно подумал он. Один... Он замер. Цвет дракона был необычным. Галар перечитал. И на этот раз за подробности золото не просили. Геолог-разведчик неуклюже описывал дракона, у которого было постоянное место для обеда. Высоко в горах, в местности, где на многие мили вокруг не было поселений карликов. Охотиться там было нелегко. Только чтобы дотащить туда орудие... В принципе, все готово, чтобы расправиться с шершнем, как они насмешливо называли черно-желтого дракона, которого выбрали себе в качестве цели. Но описание, которое он держал в руках, пробудило любопытство Галара. Посмотреть на дракона не повредит. Кроме того, ему не придется убирать мастерскую. Он даст необходимые указания одному из помощников. Он еще раз пробежал глазами по строчкам. Похоже, дракон прилетает на свое место довольно регулярно. Он с ужасом подумал о том, сколько карликов уже посвящено в это дело — благодаря Хорнбори — и кому они всем этим обязаны. Это будет не охотничья вылазка, а настоящий поход. В это дело была впутана половина горы. Хорошо будет исчезнуть на пару дней и еще раз все обдумать. Может быть, они сумеют подобраться к другому дракону немного ближе? Это было бы лучше для выстрела. Да, он отправится туда и внимательнее присмотрится к тому дракону.
Галар решил взять с собой Нира. Вчерашняя идея с маленьким арбалетом вышла мастеру-оружейнику боком. Ему пришлось пережить несколько побоев. Ниру наверняка тоже хочется на некоторое время исчезнуть из горы, чтобы события минувшего вечера стали для всех участников всего лишь забавной попойкой, о которой вспоминают с ухмылкой.
Поэзия и ложь
Артакс слегка поклонился Каните, наместнику Ишкуцы в Золотом городе. Состарившийся степняк рухнул на колени, как того требовал протокол, когда бессмертный заканчивал визит. Он обеими руками поднял железный меч, который преподнес ему в подарок Артакс. Но голову не поднимал.
— Пусть наши империи навеки будут связаны мирными узами, Аарон, правитель всех черноголовых, храбрый воин и вершитель сражений.
Артакс улыбнулся столь вольной интерпретации своего титула. Хорошо, что здесь нет Датамеса. Он бы наверняка отыскал в этой лести очередной подвох. Но его гофмейстер решительно настоял на том, (Чтобы остаться в Араме, чтобы не выпускать из рук поводьев управления империей, в чем бессмертный усмотрел неприкрытый укор.
— Пусть внуки твоих внуков скачут рядом с тобой, — вежливо ответил Артакс.
Когда наместник поднялся, он услышал, как хрустнули его суставы. Скоро Каниту сместят, в этом нет сомнений. Аароновы пожелания здоровья пожилому воину были весьма двусмысленными. Новый наместник, вероятно, приведет с собой новую дворцовую стражу, а в Кочующем дворе своего отца Шайя для него практически недостижима.
Отдано должное формальному прощанию; Артакс отвернулся, обвел взглядом собравшихся придворных и медленно направился к воротам. Они ненормальные, эти ишкуцайя. Милые, но ненормальные. Их зал для аудиенций представлял собой не зал, а просторный двор, в центре которого стоял роскошный шатер. Здесь росла трава, за шатром паслись лошади. У некоторых воинов лейб-гвардии на туго обмотанных кожей руках сидели орлы, словно они вот-вот собирались отправиться на охоту на волков. Они принесли с собой во дворец кусочек степи! И, если быть до конца честным, — ему это нравилось.
Он устремил взгляд на покрытые красным лаком ворота, за которыми начиналась широкая лестница, единственное назначение которой состояло в том, чтобы превратить даже самого гордого посетителя наместника в жалким образом запыхавшееся ничтожество. Дворец ишкуцайя стоял на расположенной на западе Золотого города террасе, у самого края Устья мира. Вероятно, с Высокой башни, возвышавшейся на краю двора, можно видеть героев, летающих в просторном кратере. Оббитые золотом сваи, выступавшие сбоку башни, говорили о том, что она была одновременно и причалом для облачных кораблей наместника.
Артакс подумал о бесконечно длинной лестнице, ведущей ко дворцу Каниты. Насколько же проще было бы спуститься с небесного корабля на шлюпке! Но это было запрещено. Даже для бессмертного! Ишкуцайя приводили в оправдание какие-то ритуальные причины, якобы требовавшие, чтобы каждый посетитель проделывал к ним путь на своих ногах. Их наместника очень редко тревожили в его шатре.
У ведущих на лестницу врат стояла истинная причина его визита — Шайя, тридцать седьмая дочь Великого короля Ишкуцы. Ночи напролет он ломал себе голову над тем, как заговорить с ней. Это не должно выглядеть так, словно он проявляет к ней интерес. Без разрешения девантара он не имеет права ухаживать за дочерью одного из бессмертных. Боги не хотели, чтобы возникали слишком сильные узы между семью великими правителями. Они опасались за равновесие между империями. Поэтому он должен действовать очень осторожно, чтобы их встрече не помешали с самого начала.
На Шайе были хорошие доспехи, как и во время их первой встречи на палубе облачного корабля, бесцельно дрейфовавшего по небу. При воспоминании обо всех умерших на корабле его охватила дрожь. Он отмахнулся от нежелательных воспоминаний и поглядел на Шайю, тщательно следя за тем, чтобы его взгляды не превратились в предательское глазение. Догадывается ли она о том, что стала женщиной его мечты? Бессмертный улыбнулся. Нет, наверняка нет. Как бы ей такое пришло в голову?
Где-то в задней части двора раздался гонг. Створки красных ворот распахнулись. Но Артакс остановился прямо напротив Шайи. Воительница зажала шлем под мышкой. Ее черные волосы были собраны в пучок. Темные глаза подведены сажей и казались неестественно большими. Они сияли, но кроме этого ничто в ее лице не указывало на то, что встреча с ним что-то для нее значит.
— Ваши мудрецы выяснили, от чего умерла команда облачного корабля, который вы привели обратно в Золотой город? — Он надеялся, что этот вопрос не вызовет подозрений у окружающих.
— Смерть небесных шкиперов осталась для нас загадкой, бессмертный Аарон, правитель всех черноголовых. Однако мы получили известие от двух грузовых судов поменьше, на которых тоже погибла команда — без кровопролития, без видимых следов насилия. Наши зовущие духов полагают, что с этой тайной как-то связаны Зеленые духи.
— Разве они поднимаются в небо? — с непритворным удивлением поинтересовался Аарон. Мысль о том, что от них нельзя чувствовать себя в безопасности даже на небесных кораблях, была пугающей.
— Пока что никто не видел их там, однако это, пожалуй, вряд ли может считаться доказательством того, что подобное невозможно.
Какая высокопарная фраза, подумал он, в то же время довольный тем, что разговор идет именно так, как он и предполагал. Он давно уже знал о том, что объяснения смерти целым командам кораблей не было.
— Значит, мы должны смириться с тем, что счастливое открытие столь же далеко от нас, как луны в полночь от самого далекого корешка.
— Ты невероятно жалок, крестьянин. Даже здесь, в Золотом городе, у нас при дворе могла бы найтись дюжина поэтов, которые сказали бы лучше. Мы понимаем, что ты пытаешься скрытничать. Для сохранения тайн существуют палачи. Когда же ты научишься править, вместо того чтобы становиться посмешищем для варваров?
Шайя немного сдвинула брови, в то время как некоторые из ее воинов судорожно пытались сдержать насмешливую ухмылку.
— Мне кажется, в вас погиб поэт, великий бессмертный.
Коротко кивнув, Артакс поблагодарил ее за — он надеялся на это — комплимент.
— Пусть ваши поиски разгадки увенчаются успехом, — и с этими словами он отвернулся и ступил на лестницу. Этот шаг стоил ему немалых усилий, но если бы бессмертный продолжил дальнейший разговор с Шайей, это вызвало бы подозрения. Оставалось надеяться, что девушка поняла тайный смысл его слов.
— Разве она стоит того, что ты задумал? Иди проторенным путем! Она всего лишь тридцать седьмая дочь. Неужели ты думаешь, что в ней есть что-то особенное? Мы не понимаем, что ты в ней нашел. Предложи ее отцу пару дюжин красивых кобыл, и ты получишь ее, будешь делать с ней все, что вздумается, — что, вероятно, будет совершенно неинтересно.
Артакс был исполнен решимости не позволить мучителю лишить себя чувства окрыленности. Было просто чудесно перекинуться парой слов с Шайей спустя столько лун и в то же время ужасно. Он надеялся... Нет, он был уверен в том, что она поняла тайное послание.
— Эта безмозглая потаскуха, которую отец отдал своим воинам, потому что она слишком тупа для деторождения, разочарует тебя. Поверь нам, мы знаем женщин. Как думаешь, зачем правители держат гаремы? Все! Чтобы не бороться за женщин. Ты тратишь свое драгоценное время впустую!
Артакс улыбнулся. Чем сильнее протестовал Аарон, тем больше он убеждался в том, что нашел верный путь. Просто нужно держать его в тайне.
Артакс не сомневался, что Джуба начеку. Военачальник шел на ступеньку ниже, чем он. Бессмертный буквально спиной чувствовал его вопросительный взгляд. Артакс знал, что его товарищ никогда не задаст компрометирующий вопрос в присутствии других воинов лейб-гвардии. Однако было бы лучше навести его на другие мысли. Тогда, возможно, он забудет о странном разговоре у ворот.
— Куда подевался Володи? Кажется, я не видел его с тех пор, как назначил его капитаном дворцовой гвардии.
— Я ведь вас предупреждал насчет него, великий, — по голосу Джубы чувствовалось, что вопрос ему неприятен. — Наемники, получившие свою плату, неверны, словно шлюхи. Я полагаю, что он как раз проматывает свои сокровища с себе подобными. Только когда он прогуляет последний медяк, ему можно будет доверить поручения более серьезные, нежели вынос ночных горшков, — как обычно, на людях Джуба тщательно следил за тем, чтобы разговаривать с ним формально.
Впрочем, Артакс придерживался иного мнения. Он заставил пиратов поклясться, что они послужат ему в трех битвах. И никто из них не сбежал после того, как они получили плату за сражения в Лувии. Он сделает из них ядро сильного эскадрона боевых колесниц. Во время набега на Лувию большая часть пиратов захватила железное оружие. Даже его хранители неба не были вооружены настолько хорошо. В грядущей битве против Муватты наемники будут самым острым его клинком. Но до этого еще есть время... Важнее, чем оружие, были кузнецы, рудоплавы и горняки, которых они взяли в плен. Они вырвали у Муватты тайну производства железа. Вскоре железные клинки сумеют изготавливать и в Араме. Он не обманывал себя — времени до битвы оставалось очень мало. Пройдут годы, прежде чем он сможет вооружить свое войско. Но, по крайней мере, они будут вооружены в будущем.
Спускаясь по совершенно бесконечной, обрамленной красными колоннами лестнице к внешним воротам дворца, Артакс украдкой поглядывал на Джубу. Этой ночью ему придется обмануть своего полководца. И это будет нелегкой задачей.
О любовниках и беззубых волках
Володи открыл глаза. Его разбудил крик! Повсюду вокруг него были перья. На стенах, над ним... Он ощупью стал искать свой меч, коснулся обнаженной кожи и вспомнил. Тяжело вздохнул. Он давно вернулся из Лувии. Все хорошо. Даже очень хорошо!
Бессмертный Аарон выбрал его для путешествия вместе с ним в Новый мир, в Золотой город. Он и во сне не мог представить себе подобную роскошь. Это было просто неописуемо. Однажды, снова вернувшись в Друсну, он расскажет Бозидару и отцу обо всех здешних чудесах. Они сочтут его хвастуном. Володи усмехнулся. Наконец-то жизнь его изменилась в лучшую сторону. И эта женщина... Она была похожа на дикую волчицу. Сейчас она лежала, свернувшись клубочком рядом с ним — маленькая, хрупкая, чужая. Цвет ее кожи напоминал желудь. Нет, не совсем. Она была немного темнее.
Они спали на тростниковых циновках, а над ними в стенной нише над ложем горела масляная лампа. У ног их лежало одеяло, полное пестрых перьев. Оно давало приятное тепло. Так тепло в Друсне бывало лишь в самые лучшие летние ночи.
Сквозь тьму до его слуха снова донесся ужасающий крик. Володи затаил дыхание. Должно быть, это одна из этих птиц. Малышка просто помешана на птицах и перьях. Повсюду под потолком комнаты висели клетки. У нее были дюжины птиц, маленьких, с пронзительными голосами, и больших с жутковатыми на вид клювами, которые смотрели на него своими черными глазами, когда он любил Кветцалли на тростниковых циновках. Даже стены были украшены веерами из птичьих перьев и яркими картинами с изображениями птиц, нарисованными на глине. Поначалу он думал, что малышка не может быть особенно состоятельной. Дом ее не производил особого впечатления. Слуг не было. Но затем она удивила его и перед любовной игрой дала попить из золотого бокала. Она была из Цапоте. До встречи с ней Володи никогда не слышал об этой империи.
— Кветцалли? — Он провел кончиками пальцев по ее плечам. Та прижалась к нему. Ее левая рука коснулась его между бедер. Шевельнулась, сжалась.
Володи закрыл глаза. Какая женщина! Он бывал в дюжине публичных домов, но такой не встречал никогда. При этом они могли обменяться друг с другом лишь парой слов. Говорили между собой только их тела. Так было и тогда, когда они повстречались впервые, на птичьем рынке три дня назад. На ней была накидка из перьев, сверкавшая всеми цветами радуги. Он смотрел на нее, пока не заметил, что она тоже на него смотрит. Когда он взглянул ей прямо в глаза, то она не опустила взгляд, нет, она выдержала его и, наконец, скупым жестом дада ему понять, что он должен подойти к ней. Кивнув, она намекнула ему, что он должен встать на колени. И он сделал это! Опустился на колени посреди рыночной площади, прямо в грязь перед женщиной, которую никогда прежде не видел!
Она вцепилась ему в волосы обеими руками. Ей нравились его волосы. С тех пор она то и дело повторяла это. Зарывалась руками в его длинные волосы. Он не понимал, что она при этом бормотала себе под нос, и ему было все равно, что о них шептались вокруг. Она взяла его за руку и повела к себе домой. С тех пор они любили друг друга каждый день. Слова были им не нужны.
По тому, как она касалась его, Володи чувствовал, что она уже совершенно проснулась. Он запустил руку в ее волосы, слегка откинул ее голову назад и поцеловал ее. Она высвободилась, мягко укусила его за ухо, а затем оседлала его. Ее руки скользнули по его груди. Она поиграла его светлыми волосами, ущипнула за соски. И вдруг застыла. Внизу в доме послышался звук. Она крикнула что-то, и снизу раздался ответ.
В ее глазах застыл неприкрытый страх. Она вскочила, схватила его сапоги и выбросила их из окна. Мгновением позже за ними последовала его одежда. Когда она схватилась за его мечи, он перехватил ее руку. Никто не тронет его железных мечей! Он начинал понимать, что здесь происходит.
Снизу снова послышался чужой голос. Володи не понял ни слова, но это было и не нужно. Он взял оружие, встал на подоконник и поглядел вниз. Пять шагов. Примерно... Он спрыгнул, приземлился неудачно. Суставы хрустнули. Жгучая боль пронзила его левое колено. Громко залаяла какая-то собака.
Воин поспешно собрал свое платье и похромал к курятнику. Он представлял собой всего лишь крышу из огромных, сморщенных листьев на деревянных подпорках. Между подпорками на белых насестах сидели куры. Они встретили его недоверчивыми взглядами. Некоторые принялись кудахтать.
— Тихо вам! — зашипел он. Затем он высунулся из-под крыши и поглядел на окно. На его фоне отчетливо выделялся силуэт мужчины — высокого, с длинными, до плеч, волосами. Больше было не разглядеть. Он представлял собой лишь тень в окне.
Володи отчетливо услышал вопрос. Тон не оставлял сомнений в том, то это был вопрос, несмотря на то что друсниец не понимал ни слова. Интонации были недружелюбными...
Володи прислонил свои мечи к одной из опор и надел штаны. Тень у окна исчезла. Он снова услышал голоса. Ссора.
Володи проверил, не забыл ли он чего в комнате. Нет. Все на месте. Они пили из одного бокала. Предательского второго не было. Но от нее будет пахнуть их любовью. Станет ли тот парень нюхать ее? Кто он? Ее муж? Ее брат? Если бы он понимал хоть слово! У них настолько чужой язык...
Его мечи рухнули на землю, и воин выругался, в то время как куры в панике ринулись врассыпную. Наверху у окна снова появилась тень. Володи взял свои мечи, когда тот парень наверху взобрался на подоконник. Он собирался прыгать.
Друсниец решил бежать. Он выскочил из курятника и перескочил через низкий забор из переплетенных ветвей. За спиной он услышал, как на двор приземлился мужчина. Парень что-то кричал ему вслед. Володи не оборачивался. Он знал, что нельзя смотреть назад, когда бежишь. Все его органы чувств должны следить за дорогой, по которой он бежал, посреди грязной колеи. Взлетели еще куры.
Парень что-то крикнул ему. Очень громко. Двери открылись. Осторожные фигуры крылись в тени. Они наблюдали.
Володи повернул. Нужно почаще менять направление и молиться духам леса, чтобы не забрести в тупик. Почему Кветцалли отдавалась ему, если она замужем? Что-то в этой истории не так. Она была уже не девственница и очень опытна в любви. Очень! Нельзя сейчас думать об этом. Он снова повернул и оказался в более широком переулке. Улицу обрамляли лавки, в некоторых даже горел свет, на дороге попадались люди. Это был квартал, где жили люди из всех народов Дайи. Не дворцовый квартал, где бессмертные не терпели чужаков. Здесь жили и многие из Цапоте.
За его спиной снова послышался крик преследователя. Володи свернул. Здесь было чертовски темно. Ветхие глиняные домики покосились настолько, что их крыши почти соприкасались друг с другом. Воняло навозной жижей и прогорклым маслом. Конца переулка Володи разглядеть не мог. Грязная вода хлюпала под ногами, а он бежал все быстрее. Дорогие сапоги скоро насквозь пропитаются навозом.
Впереди горел один-единственный красный огонек — дверь, закрытая занавеской из перьев. Вот он, конец переулка! В дверном проеме висела ящерица — головой вниз. Володи провел рукой по глазам. Неужели это сон? Неважно, остановиться — значит погибнуть. Он скользнул сквозь занавеску в комнату, заполненную красным светом раскаленных поленьев. Пожилая женщина с обветренным плоским лицом подняла на него взгляд и одарила его беззубой улыбкой, как будто была с ним знакома. Затем она снова принялась помешивать что-то в измазанном сажей медном котле, стоявшем перед ней на огне. Она не кричала. Почему? Неважно...
Володи поспешил дальше, в следующую комнату. Здесь на полу спал голенький ребенок. Воин осторожно вошел в комнату, чтобы не разбудить девочку. При этом он прижался спиной к стене. Стена давала обманчивое чувство защищенности и опоры. Дальше! Где-то здесь должно быть окно, которое выведет его на другую улицу! Следующая комната была заполнена кувшинами с припасами. Высокими, пузатыми глиняными сосудами. Некоторые были разрисованы. Красные отсветы огня почти не проникали сюда. Воин подумал о Кветцалли. Что будет с ней теперь, когда муж увидел его и сделал единственно возможные выводы из присутствия чужого великана в его курятнике?
Лица его коснулся ветерок. Часть стены вздулась. Нет, это не стена. Занавеска. Он поспешно прошел за нее и оказался в следующем переулке. Над ним на насесте толкались беспокойно воркующие птицы, а на небе низко висел слабый месяц. Гораздо ниже, чем когда-либо опускалась луна на небосводе над лесами Друсны. Чуть выше сверкала вторая луна. Еще одна история, которой ни за что не поверят
дома в Друсне. Небо с двумя лунами! Никто из путешественников, входивших в чертоги его отца, никогда не забирался в Новый мир.
Володи глубоко вздохнул. Он должен принять верное решение, иначе ему никогда не увидеть отцовских чертогов. Он застыл в неподвижности, прислушиваясь к ночным шорохам. За спиной в доме было тихо. Может быть, ему удалось оторваться от преследователя? Он прислонил один из мечей к стене. До сих пор во время бегства он держал их в руках. Равно как и свою тунику. Он натянул ее и подпоясал мечом чресла. Ремень второго перебросил через плечо. Он подарит его своему брату Бозидару, когда вернется на родину.
Друсниец снова прислушался. Было тихо. Настолько тихо, насколько могло быть в этом огромном городе. Всегда есть какие-то звуки — далекий смех, плач ребенка, крик влюбленной кошки. Володи выпрямился и пошел по левой стороне переулка, стараясь держаться вплотную к домам. Каждый миг он готов был к неожиданному нападению, но ничего не произошло.
Вскоре он нашел площадь, в центре которой росло бледное мертвое дерево. Он узнал это место. Оно находилось неподалеку от птичьего рынка, где он впервые повстречался с Кветцалли. Отсюда нужно идти на юг, если он хочет вернуться во дворец бессмертного Аарона.
Улицы постепенно становились более оживленными. Юная девушка в белоснежном платье сладострастно улыбнулась ему, но он потупил взгляд. Перед глазами у него снова стояла Кветцалли. Что будет с ней? Нужно вернуться... Но разве тем самым он не сделает ситуацию еще хуже? Какое он имеет на нее право? Если бы он только понимал ее! Они должны были пойти на площадь тысячи языков. Там можно было найти ученых языковедов со всех концов света. В языковых проблемах в Золотом городе не было ничего необычного. Они были частью повседневности.
В нос ему ударил аромат жареного мяса. Немного выше по улице здесь была закусочная, где над чашей с угольями жарили все что угодно. Чаще всего маленькие шашлыки. Очень вкусные. Мясо было покрыто корочкой из приправ. Если не задумываться о происхождении мяса, все будет хорошо.
Володи оглядел улицу. Никто не преследовал его, поэтому он решил поесть. На пустой желудок трудно мыслить ясно. Если этот парень — муж Кветцалли, то, если он вернется, у нее будет еще больше проблем. Нужно забыть ее...
Держа в руках три шашлыка, он пошел дальше по улице. Держась оживленных улиц, он будет в безопасности. Здесь на него наверняка никто не осмелится нападать.
Он впился зубами в один из шашлыков. Ему хотелось снова увидеть Кветцалли. Она любила его, он это почувствовал. Он должен был остаться и пробить сопернику башку, вместо того чтобы бежать как заяц. Но Кветцалли лишила его возможности принимать решения, когда выбросила его одежду в окно. Можно было сражаться и нагишом, раздраженно подумал друсниец. Кветцалли просто застала его врасплох, и, вместо того чтобы подумать, он бежал.
В шашлыке, который он ел, ему внезапно попалась щепка. Размером с зубочистку. На конце щепки висело что-то, похожее на маленький клочок скатанной шерсти. Он вытянул ее из мяса. Стрела из трубки?
Володи пригнулся и выругался. Вот трусливый ублюдок! Он побежал зигзагом по улице, затем оказался в переулке. Здесь поймать своего преследователя будет легче. Трубка! Что же он за трусливый слабак! С этим парнем он разберется. Он присел за деревянной лестницей и стал ждать. Он справится с ним голыми руками.
Но ничего не происходило, никто не входил в переулок. Может быть, этот негодяй ждет снаружи? Тогда он может ждать долго! Володи съел последний кусочек шашлыка, но по-прежнему был голоден. Пойдет ли Кветцалли с ним, если он придет за ней? Большинство воинов дворцовой стражи бессмертного Аарона скучали. Если правильно преподнести им историю, то наверняка он сможет убедить их предпринять ночную вылазку. Он расскажет, что ее держали в плену и...
Шаги! Володи напрягся. Это был тот самый парень, который преследовал его. За ним следовала вторая фигурка, поменьше. И этот, что поменьше, что-то говорил рогоносцу.
Володи ждал. Они должны подойти совсем близко. В тени лестницы они не увидят его. Еще немного. С громким боевым кличем он выскочил из своего тайника и ударил мужчину кулаком в живот. Парень был совершенно не готов к этому. Он рухнул. Володи схватил его, поднял и ударил в печень. Краем глаза друсниец заметил, как тот, что поменьше, поднес к губам трубку, и успел заслониться рогоносцем. Когда стрелок заколебался, он толкнул в него его же товарища. Оба ударились о стену дома. И прежде чем маленький сумел встать, Володи оказался над ним. Он схватил трубку и вонзил ее концом в землю. Левой рукой прижал подлого стрелка. Тот закричал, задергался, но не сумел вывернуться. У него было татуированное лицо, и он отчаянно кривлялся.
Кончиками пальцев Володи поднял маленькую стрелу, выскользнувшую из трубки. Его противник перестал сопротивляться и просто смотрел на него огромными глазами.
— Развлекаться, мешок с дерьмом! —- И с этими словами он вонзил стрелу ему в шею. Стрелок улыбнулся. Он был почти благодарен ему. Вот ненормальный!
Володи отвернулся и склонился над вторым. Цапотец был крепко сложен, небольшое брюшко свидетельствовало о сытой жизни. Значит, он не воин и не простой рабочий. Туника мужчины порвалась, открывая татуировку на груди. Володи с любопытством отодвинул ткань немного дальше. В темноте переулка он не мог как следует разглядеть изображение. Угорь с крыльями? Такого знака Володи никогда прежде видеть не доводилось.
Цапотец смотрел на него с ненавистью. Он что-то пробормотал. Наверное, проклятия.
— Ты мне ночь любви испортить. Это нехорошо! И я нехороший! — Он ударил его кулаком в подбородок. Преследователь обмяк. Володи снова поднял кулак. Ему очень хотелось ударить этого мерзавца еще раз и еще. Превратить его в кашу. Но затем он остановился. Он не имел на это права. Все еще чувствуя ярость, он опустил кулак и обыскал потерявшего сознание мужчину. Он обнаружил спрятанный под одеждой нож с ярко разукрашенными ножнами и рукоятью из темного дерева и золота. Если продать оружие, можно выручить за него кругленькую сумму. Поэтому он взял его и выбрался из переулка. Несмотря на перспективу получить деньги за это дело, настроение у воина оставалось подавленным. Почему Кветцалли связалась с ним, если она замужем? Потому что ей не нравится собственный муж? Драться этот парень не умеет. Может быть, он и в постели плох? Может быть, Кветцалли порвет с ним, если он попросит?
Володи решил отправиться на площадь тысячи языков. Он должен найти переводчика. С ним он вернется к Кветцалли. Ее мужу наверняка потребуется час, а то и больше, чтобы встать на ноги. Нужно поспешить! Володи ориентировался по высоким башням, к которым причаливали облачные корабли. Он отчетливо видел огромные надутые тела существ, несущих корабли по небу. Никогда он не доверится этим штукам! Никогда!
Прошло немного времени, прежде чем он добрался до площади тысячи языков. Ее окружали четыре длинные колоннады, разделенные на бесчисленное множество комнатушек, выходивших на площадь. Медово-золотистый свет масляных ламп показывал, где еще есть переводчики. Было уже поздно, и многие комнаты пустовали.
Володи порасспрашивал людей и, наконец, попал к пожилому, довольно полному мужчине, хлебавшему суп из деревянной миски. В нише, отведенной под его рабочее место, не было стола и ни единого стула. Переводчик сидел на потрепанной серой шкуре. Возможно, волчьей. Вокруг его глаз поселились мимические морщинки, а красный нос позволял предположить, что он любитель выпить. Мужчина поднял глаза на Володи.
— Ты проделал долгий путь, брат.
Приятно было снова услышать родную речь. Володи улыбнулся.
— Знал бы ты, насколько долгий, — как здорово не чувствовать себя не умеющим изъясняться идиотом! — Ты владеешь языком народа Цапоте?
Старик отхлебнул супа и кивнул.
— Непростое дело. У них бесчисленное множество диалектов. Но язык священнослужителей понимает большинство. Ты можешь позволить себе нанять меня? Прости меня, если я чересчур прямолинеен, но ничто не ценится меньше, чем данное слово, а мне уже не раз доводилось обманываться. Поэтому я вынужден настоять на том, чтобы попросить плату вперед.
Ну, чудесно, подумал Володи. У наемников, отправляющихся в битву, тоже плохие шансы, однако им все равно платят после, что делает ситуацию гораздо более выгодной для нанимателей. Он раздраженно развязал кошель.
— Чего мне будут стоить твои услуги?
— Поскольку сейчас середина ночи, то будет немного дороже. Начнем с серебряного.
— Это грабеж! — возмутился Володи.
Старик поставил миску с супом на пол.
— Конечно, ты волен поискать другого переводчика. Но, боюсь, в этот час ты не найдешь никого, кроме старого Мити, который владеет нашим языком и языком Цапоте, — он широко усмехнулся. — Но только если твое дело может подождать до утра. Днем это будет стоить вполовину дешевле.
По его лицу Володи понимал, что переводчик точно знает, что воин спешит. Иначе зачем ему приходить среди ночи?
— Значит, тебя зовут Митя... Ты сможешь пойти со мной? Твои услуги нужны мне не здесь.
— А в чем дело-то?
— Я хочу понять женщину.
Старик громко расхохотался.
— Тогда тебе не поможет даже самый лучший переводчик в мире.
Володи было не до шуток.
— Ты идешь?
— Ты действительно собираешься потащить меня среди ночи к своей возлюбленной, чтобы поговорить с ней? Думаешь, это хорошая идея? Что случилось-то? Она тебя вышвырнула?
Воин был потрясен тем, насколько точно старик угадал суть дела.
— Так что, идешь?
Вместо ответа переводчик протянул руку.
Володи дал ему серебряную монету.
— Сейчас мы заберем еще парочку моих друзей. Тогда можем идти.
Митя нахмурился.
— Дело дойдет до кровопролития?
— Может быть, — если парень в переулке придет в себя быстрее, чем ожидалось, он хотел быть уверенным, что за его спиной никого нет. — Ты отказываешься?
— Нет. Согласен, я выгляжу и не очень хорошо, но было время, когда я был воином, как и ты. Впрочем, если зазвенят мечи, это будет стоить тебе в два раза дороже, — он со вздохом поднялся и потянулся за палкой, которая стояла, прислоненная к стене. Похрамывая, он вышел из ниши, где предлагал свои услуги. — Тебе не нравится то, что ты видишь, мальчик? Это старость. К сожалению, я оказался недостаточно умен для того, чтобы дать вспороть себе живот, когда еще был в полном соку.
Больше всего Володи хотелось выругаться вслух. Он огляделся по сторонам. Может быть, он все же сумеет найти другого переводчика? Такого, который лучше ходит!
— Напрасный труд, мальчик. Однако я понимаю, что ты не веришь мне и предпочитаешь порасспрашивать других. Но только потом не жалуйся, что зря потратил время. Судя по твоему виду, времени у тебя меньше, чем серебра.
Мысли Володи путались. Важнее всего сейчас было действовать быстро. Если он еще пойдет ко дворцу пешком, то потеряет слишком много времени. Нужно вызвать носилки. Они могут попросить, чтобы их отнесли поближе к дому Кветцалли... Не прямо к нему. Это вызовет слишком много толков. Пока еще шансы на то, что она одна, были велики!
— Нам нужны носилки!
— Ты собираешься идти туда без своих друзей? Разве это хорошая идея?
— Если мы будем там быстрее, то наверняка. Еще вопросы будут?
Старик почесал бороду.
— Если я почувствую, что становится горячо, то уйду.
Володи холодно улыбнулся.
— Если ты надумаешь сбежать в последний миг, помни, что неприятности, которые будут у тебя со мной, будут посерьезнее тех, которые ждут тебя у дома моей возлюбленной.
— Думаешь, если пригрозишь мне насилием, то обеспечишь мою верность?
Володи пожал плечами.
— Честно говоря, мне все равно. Я просто предупреждаю о том, что будет, если ты обманешь меня. И надеюсь на то, что ты достаточно умен для того, чтобы не думать, что мужчина твоего возраста далеко уйдет на костылях.
Митя нахмурил лоб, а затем кивнул.
— Только что мои услуги подорожали до пяти серебряных монет.
— Ты, чертов головорез. Ты...
Старик повелительно поднял руку.
— По твоим речам я могу судить, что сегодня ночью я могу распроститься с тяготами слишком преклонного возраста благодаря перерезанному горлу. Я должен позаботиться о том, чтобы моя дочь нашла в сундуках достаточно денег, хотя бы для того, чтобы попросить помолиться в Лесу Духов за то, чтобы моя душа вернулась к нашим предкам.
— Здесь есть Лес Духов? — Володи был искренне удивлен.
— У каждого из великих народов в Золотом городе есть храм и места погребения.
Невозможно отказать старику в том, чтобы его душа имела возможность найти дорогу к предкам. Он развязал кошель.
— Если завтра утром ты будешь сидеть целый и невредимый на своей жалкой шкуре, то я получу свое серебро назад.
— За исключением издержек за мою работу, — переводчик взял деньги и похромал обратно в свою нишу. Там он поднял платок, лежавший поверх стопки подушек. Между подушками лежали несколько свитков и маленький, оббитый бронзой ящичек. В него он серебро и сложил.
— Ты оставишь свои деньги здесь, на площади? Может быть, сразу бросишь на улицу?
Митя захлопнул ящик. Он даже не запирался.
— Видно, что ты приезжий. Здесь мои сбережения гораздо надежнее спрятаны, чем в мешочке на поясе. Несколько лет назад все переводчики на площади тысячи языков прекратили работу, поскольку нас слишком часто обкрадывали. Три дня спустя наместники семерых бессмертных вместе издали закон, согласно которому за каждую кражу, совершенную на этой площади, казнят сто преступников, сидящих в тюрьмах. И чтобы показать, что это важно для них, в первый же день казнили первую сотню. С тех пор все мошенники этого города следят за тем, чтобы никто здесь не воровал. Я мог бы оставить серебро открыто на волчьей шкуре, и его никто бы не взял.
— Такой вы, переводчики, обладаете властью?
Старик потер жирное пятно на своей тунике и улыбнулся.
— Да, такой мы обладаем властью. Без нас деловая жизнь города остановится. Здесь говорят на слишком многих языках. Без нас, переводчиков, вы пропали, — Митя поднял взгляд и поглядел прямо в глаза Володи. — Так что можешь себе представить, что случится с тем, кто будет настолько глуп, что позволит хотя бы волоску упасть с головы переводчика.
— Мило с твоей стороны, что ты просветил меня. С этой точки зрения довольно нагло просить прибавку за опасность, — спокойно ответил воин.
Он указал на южную оконечность площади, где из ярких носилок как раз выбирался торговец с двумя спутницами. Желтые юбки носильщиков указывали на то, что это одни из самых доступных носилок в городе, услугами которых можно было воспользоваться за пару медяков.
— Задержи носилки. Я сейчас догоню.
— А что ты собираешься делать?
— Ничего такого, из-за чего тебе стоило бы волноваться.
Старик пристально поглядел на него.
— Боишься?
Володи слегка коснулся рукояти меча, висевшего у него на бедре.
— Мало есть того, чего мне стоило бы опасаться. Не во всем есть двойной смысл. У меня пузырь придавило, — солгал он. — Вот и все, — и, не тратя дальнейших слов, он протиснулся в узкий проулок, уводивший на заднюю сторону здания рядом с нишей переводчика. В нос ему ударила адская вонь. На него с опаской уставились голодные крысы. Роскошь площади здесь уже не чувствовалась. Со стенной кладки осыпалась выцветшая штукатурка, повсюду валялся мусор. В помоях извивалась змея длиной с руку. Из-под одежды Володи вынул кинжал рогоносца. Разумнее не брать его с собой к Кветцалли. Если она случайно обнаружит его, последуют неприятные вопросы. Может быть, она даже примет сторону своего супруга, если подумает, что воин перерезал ему горло. В таких вопросах женщины совершенно непредсказуемы. Лучше не брать с собой кинжал!
Он протиснулся дальше в узкий проход и с восторгом оглядел широкую площадь. Все здесь было построено из белого камня. Никакой грязи. Другой мир! А ведь голодные крысы и змеи так близко!
Старик с криком устремился навстречу носилкам, даже не оглядываясь. Володи поспешно вошел в нишу переводчика, незаметно уронил кинжал на пол и поспешно задвинул его ногой под потрепанную волчью шкуру. Оставалось надеяться, что Митя прав и что сюда не осмеливаются входить воры. Как бы там ни было, кинжал стоил небольшое состояние. Володи повернулся и побежал к носилкам. Митя тем временем уже занял место.
— Что ты делал в моей комнате?
— Смотрел на мертвого волка.
— Зачем?
— Мне показалось, что он достоин немного большего. В свое время он наверняка был хитрым охотником. Тебе следовало бы оставить ему зубы.
Переводчик в недоумении нахмурил лоб.
— Ты намекаешь на меня?
— Разве я похож на того, кто намекает? — Володи крикнул носильщику, куда он должен отнести их, и откинулся на сидении. Он думал о Кветцалли. Он завоюет ее сердце, в этом он был уверен.
Корабль мертвецов
Артакс почувствовал легкий толчок. Носильщики поставили паланкин на землю.
— Перенести ящик с судовыми журналами в Парящий зал, господин? — спрашивал, должно быть, один из носильщиков. Негромкий веселый напев лоцмана, сопровождавший его на пути по городу, оборвался.
— Просто поставьте ящик. Для начала мне нужна только эта книга.
Голос лоцмана показался Артаксу менее спокойным, чем обычно. Набор был единственным, кого он посвятил в свой план, и небесный корабельщик отчаянно пытался отговорить его от этого безумия. Но решение Артакса было твердо. Шайя была словно факел во тьме подавленности, окружившей его после того, как визит в Изатами закончился трагедией. Он не создан для того, чтобы быть правителем. Слишком многое шло у него не так и разрушало жизнь. Может быть, думал он, его тоска по принцессе — всего лишь очередная глупость. Вряд ли это можно назвать любовью, ведь они почти не встречались, а во время визита во дворец наместника Шайя ничем не подкрепила его надежд. Она была вежливой и отстраненной. Такой, какой подобает быть командующей дворцовой стражей. Она навещала его с целителем и даже с зовущим духов, когда он лежал раненый после сражения с Муваттой. И он не забыл салюта, которым она и ее воины прощались с ним, когда он покидал Золотой город. Это был один из самых замечательных моментов в жизни.
Но все это — слишком слабый фундамент для дворца его любви. Мужчина вздохнул. Нет, не любви. Это глупость. В его мечтах Шайя стала связующим звеном между его прежней и новой жизнью. Альмитрой бессмертного крестьянина Артакса. Возможно, она никогда не будет такой, как в его мечтах. А может быть, пробудит в нем новые мечты. Он был готов пойти на это приключение.
Артакс услышал, как старый лоцман поднялся и выбрался из паланкина.
— Там, в трактире, у меня есть кредит, парни. Вы не должны жить, как собаки! Выпейте за меня. Я оплачу попойку. Но горе тому, кто не будет идти прямо, когда я захочу домой.
Носильщики весело поблагодарили его. А затем Артакс услышал, как их шаги стихли в отдалении.
— Можете выходить, величайший, — Набор постучал по крышке ящика.
Тяжелая крышка поднялась.
— В следующий раз нужно придумать что-то получше, чем ящик, — Артакс с облегчением потянулся и огляделся по сторонам.
Примерно в пятистах шагах на деревянных подпорках возвышался ярко освещенный куполообразный шатер из красного шелка. Они находились на выбитой в скале террасе на краю Золотого города. Здесь были сложены сотни грузовых ящиков и различное снаряжение для облачных кораблей. Несколько каменных башен обрамляли террасу и расположенные неподалеку склоны. Здесь стояли у причала облачные корабли свободных торговцев, не состоящие на службе ни у одной из семи великих империй. Здесь был пришвартован и корабль мертвецов, как уже стали называть то судно, которое он когда-то обнаружил.
— Еще раз я участвовать не буду, великий, — раздраженно проворчал Набор. — Я... — Он выругался. — Вы ведь обладаете всей властью, которую только можно иметь. Если вы хотите взять эту девушку себе в гарем, ишкуцайя вряд ли будут противиться. Проклятье, это ведь такая честь. А то, что вы задумали... — Он беспомощно развел руками. — У меня просто нет слов. Тайком бежите из собственного дворца, словно вор. Непостижимо! Это невообразимая глупость! Вы же знаете, этот мир не создан для любви!
Вместо того чтобы ответить на жалобы Набора, Артакс усмехнулся.
— Через три часа я снова буду в ящике.
— Да, да... — Набор пробормотал еще что-то невразумительное, а затем направился к освещенному шатру, где собирались лоцманы и показывали друг другу драгоценные карты.
В другой раз он пойдет с ним, подумал Артакс. Этот мир вызывал в нем любопытство. И те, жизнь которых состояла из того, чтобы смотреть на Нангог сверху. Возможно, так, как понимали Новый мир лоцманы облачных кораблей, его не понимал никто. Они должны распространять свое знание, вместо того чтобы замыкаться в тайную ложу.
Бессмертный прокрался к якорной башне корабля мертвецов. Убедившись, что у подножия башни нет стражи, он начал долгое восхождение. Ждет ли его там Шайя? Из головы у него не шли слова старого лоцмана.
Вы же знаете, этот мир не создан для любви!
Артакс знал, что здесь, в Нангоге, очень редко рождаются дети. Настолько редко, что не могло существовать этому иного объяснения, кроме того, что мир сам защищается от них. Противится тому, чтобы здесь жили люди. В то же время он изменял характер. Приходивший сюда становился мягче. Воинов приходилось менять каждые два-три года.
Бессмертный поднялся шагов на пятьдесят по якорной башне, когда решил на некоторое время остановиться и насладиться видом. Ничто в его родном мире, Дайе, не могло даже близко сравниться с этим городом. В темноте сверкали тысячи огней. В обшарпанных переулках и роскошных аллеях. Подобно замерзшим облакам, у своих причалов парили могучие поднебесные корабли, несомые загадочными, неразрывно связанными с ними существами. Собиратели облаков не нападали на людей. И тем не менее, Артакс не исключал такой возможности, что именно существо, поддерживающее корабль мертвецов, и убило целую команду. До сих пор никто не нашел объяснения, почему или как это произошло.
Должно быть, он сошел с ума, решив встретиться с Шайей именно здесь. Если она, конечно, поняла, о чем говорилось в загадке.
— Значит, мы должны смириться с тем, что счастливое открытие столь же далеко от нас, как луны в полночь от самого далекого корешка.
Ему самому фраза казалась напыщенной и непонятной. Она должна была быть такой, чтобы окружающие не поняли, что девушка получила тайное послание. Для него счастливым открытием стал бы ответ на вопрос, может ли он надеяться на ее любовь. Пуны в полночь означали время, когда он надеялся встретиться с ней. То есть в полночь. А самый далекий корешок в связи с разговором о проклятом облачном корабле указывал на место, где он будет ждать ее. Кабина лоцмана под корпусом корабля. То место, куда дотягивались самые дальние корешки Живого дерева, росшего на небесном корабле и корни которого пронизывали древесину, подобно тому как корни других деревьев проникали в землю. Но поняла ли она? Ведь, в конце концов, она всего лишь воительница варварского народа!
Артакс снова поглядел на город. Каждая из семи великих империй пыталась показать здесь себя с лучшей стороны. Как многое стало бы возможным, если бы не было таких людей, как Муватта. Почему девантары терпят его? Какой цели он служит? Какая миссия предначертана ему, Аарону бессмертному? Пытаться постичь замысел богов — пустая трата времени!
Он прислушался к стуку и плеску огромных деревянных колес, поднимавших воду к вершине. Это мелодия Золотого города. Никогда не смолкавший звук, отличавший его ото всех других городов, где он бывал. Он молчал уже не первый час, что было редкой удачей. И бессмертный был почти благодарен ему.
С другой стороны каналов вспыхнул зеленый свет. Всего на миг. Артакса пробрала дрожь. Может быть, это один из тех духов, которые бесчинствуют в мрачной долине неподалеку от его родной деревни? Он прищурил глаза, поглядел вдаль и невольно потянулся к перевязи. Меча не было. Даже кинжала. На эту встречу он не хотел приходить вооруженным. И уж точно не с мечом — тем более не со своим мечом. Он редко позволял себе думать о жутком зеленом свете, обвившем его меч, когда он убил предводителя пиратов. Эти воспоминания он спрятал глубоко в душе, так же, как и пережитое в Темной долине. Но молва разнесла эту историю по всему миру. Вопреки его воле, однако он не мог остановить ее. Он даже не пытался. От Джубы он узнал, что то имя, которое дал ему Володи на Кирне, уже у всех на устах, несмотря на то что в его присутствии произносить его опасались. Король с Мечом духов.
Интересно, дошло ли это прозвище до Шайи? Он не хотел представать пред ней в таком свете. Не хотел он быть и бессмертным, избранным богами, власть которого не знала границ. Он хотел быть Артаксом. Крестьянином! Тем, кому нечего было скрывать, кроме своего сердца. Тем, с которым не на что было надеяться, кроме искренней любви.
Он ожидал насмешливых замечаний, но Аарон по-прежнему молчал. Может быть, дело в том, как он выглядит? Все регалии своей власти он оставил во дворце, на нем была всего лишь простая туника и пара потрепанных сандалий, которые он украл у одного из слуг. Ничего из того, что было создано для бессмертного. Если он избавится от всех внешних признаков своего сана, оставит ли мучитель его в покое? Может быть, он привязан к вещам, принадлежавшим Аарону? Он займется этим, как только вернется во дворец. Но сейчас вся его ново- обретенная свобода должна принадлежать одной лишь Шайе. Если она все же придет.
Сердце его забилось быстрее, когда он поднял взгляд на могучих собирателей облаков. Ждет ли она там? Она не дала ему понять, что хочет их встречи. Но ведь у нее и не было возможности сделать это! Только не при дворе наместника под прицелом дюжин любопытных глаз. Он поглядел на стеклянную кабину лоцмана, которая росла из корпуса облачного корабля, подобно большому черному драгоценному камню. Света там не было. Ничто не указывало на то, что она пришла. Оттуда свисал длинный канат. Он был привязан к одному из многочисленных деревянных брусов, торчавших из якорной башни, словно колючки ежа. Один из доброй сотни канатов. Есть ли стража на палубе? Артакс знал, что среди ишкуцайя этот корабль считался проклятым. Тяжело будет найти людей, которые выдержат ночь там, на борту. Даже среди самых храбрых воинов.
Артаксу вспомнился просторный зал, полный мертвецов, который он обнаружил там более двух лет тому назад, и судорожно сглотнул. Облачный корабль поистине представлял собой не самое романтичное место для свидания, но больше нигде в Золотом городе они не могли надеяться на несколько спокойных часов. Хватит тратить время на бесконечные размышления! Он стал решительно подниматься по широкой внешней лестнице якорной башни, пока не добрался до каната, ведущего к стеклянной кабине лоцмана. Он подавленно поглядел вниз. Далеко внизу между башнями светился шатер лоцманов, словно оставленный великаном фонарик.
Артакс ухватился за грубую пеньку каната и оставил безопасные каменные ступени позади. Охватывая канат стопами и коленями и подтягивая себя руками, он начал подъем. Вскоре мышцы на руках начали печь. Он неверно рассчитал силы, которые ему понадобятся для того, чтобы взобраться наверх. Он в очередной раз поднял голову и поглядел на стеклянную кабину лоцмана. До цели было еще более десяти шагов — а он висит над пропастью! Если сейчас один из лоцманов покинет шатер и поглядит вверх... Артакс сжал губы. Не стоит размышлять над тем, что может произойти. У него может случиться судорога и... Он горько усмехнулся. Видеть все в черном цвете — без сомнения, это один из его величайших талантов. Он решительно продолжил подъем по канату. Пядь за пядью. Он больше не смотрел ни вниз, ни вверх, на стеклянную кабину. Во всем мире остались только он, канат и жгучая боль в руках. Дальше! Дальше. .. Наконец он уткнулся головой в стекло кабины, почувствовал, как подался стеклянный люк. Кто-то схватил его под руки и втянул в кабину лоцмана.
— Ты лазаешь, как древесный человек.
Артакс узнал бы этот голос из тысячи. Он смотрел на Шайю с благодарностью, в то же время не веря своему счастью. Ее лицо представляло собой сейчас лишь силуэт в темноте. Хотелось ответить что-то остроумное... Он весь вечер мысленно представлял себе этот момент, складывал фразы из красивых слов. Но все, что он сумел сделать сейчас, — это смущенно откашляться. Боги всемогущие!
— Вижу, ты и разговорчив подобно древесным людям.
— Но не такой волосатый. — Нет! Он совсем спятил! О чем он говорит!
— Тогда надежда еще есть... — Она рассмеялась.
Надежда на что, подумал он и снова откашлялся.
— Хорошо, что ты здесь. Я... — Что в ней такого, что он лепечет, словно безбородый юнец? — Ну... Я имел в виду... Тяжело тебе было прийти сюда?
— Нет. Мне достаточно было сказать, куда хочу отправиться, и я могла быть уверена, что никто не захочет идти со мной. Я заявила, что хочу призвать здесь к себе духов умерших.
— Ты умеешь делать это? — Было слишком темно, чтобы прочесть что-либо на ее лице.
— Может быть, — в ее голосе послышалась насмешка. — Некоторые духи разговорчивее, чем ты, бессмертный Аарон, правитель всех черноголовых.
— Я не всегда такой... То есть... — Он вздохнул. — Я...
Она положила руку ему на плечо. От прикосновения девушки он вздрогнул.
— Я опасалась встретиться с самоуверенным бессмертным, который надменно велит мне сделать вместе с ним животное с двумя спинами. Я приятно удивлена.
— О... Если... То... Спасибо, — ему было неясно, что приятного можно найти в его бормотании. — Животное с двумя спинами?
— Это выражение придумал один философ твоего народа. Но я уже слышала, что ты предпочитаешь рискованные приключения стопкам древних свитков. С его помощью философ хотел выразить способ, которым общаются друг с другом мужчина и женщина, когда хотят завести потомство. Довольно меткое сравнение, как мне всегда казалось.
Артакс почувствовал, как кровь прилила к его щекам, и порадовался тому, что в темноте Шайя не увидит, как краска залила его лицо. Ему срочно нужен план! Он совершенно потерял контроль над ситуацией.
— Нам нужно покинуть кабину лоцмана, — хриплым голосом произнес он.
— Куда ты хочешь пойти? Здесь нас точно не увидят, как и на корабле, если мы не будем зажигать свет.
— В комнаты под деревом... — Он сказал это только потому, что не знал планировки помещений облачного корабля и ничего другого в голову не приходило.
— Ты хочешь пойти туда? — В ее голосе впервые послышалась неуверенность.
Вообще-то он не хотел идти туда. Он просто хотел быть рядом с ней. Наслаждаться ее близостью. Поговорить... О большем он не думал. Но вряд ли он мог сказать об этом ей в лицо! И лгать ей он не хотел. А именно это он и сделает, если он притворится, что для него нет ничего страшного в том, чтобы пойти в зал, где он увидел множество мертвых. Лучше всего сменить тему.
— Вызывающие духов... Они действительно могут звать мертвых и разговаривать с ними?
— Ты в этом сомневаешься? — В ее голосе слышалась обида.
Он помедлил с ответом, но его молчание было достаточно красноречивым.
— Ты, Король с Мечом духов! От тебя я такого не ожидала.
— Я никогда прежде не видел духов...
Шайя жестом указала на каналы.
— Ты знаешь Зеленых духов Нангога, вторгающихся в этот город и пытающихся изгнать нас из этого мира. Говорят, что с помощью колдовства ты загнал одного из них в свой меч. Как же ты можешь верить, что от моих предков ничего не остается, когда душа оставляет их! Некоторые чувствуют себя настолько привязанными к своему народу, что они остаются, чтобы по мере сил помогать живущим. С ними и говорят зовущие духов. Могут это делать и священнослужители рощ Духов в Друсне.
Артакс смущенно огляделся по сторонам. Мысль о том, что его постоянно окружают духи предков, его не радовала.
Шайя негромко рассмеялась, словно видя его насквозь.
— Духи слабы в этом мире. Они бегут с Нангога. Они знают, что здесь им не место.
— Тогда почему же твой народ здесь, если они убеждены, что им здесь не место?
Она засопела.
— Мы потеряем лицо, если сбежим. Мы не трусы! Но наши зовущие духов очень обеспокоены. Они говорят, что духи чувствуют приближение великой беды. Беды, которая сотрясет миры и научит сдерживать свой гнев даже богов.
Это совершенно точно полнейшая чушь, подумал Артакс.
— Эта мысль сама по себе не логична. Как могут боги, создавшие миры, и все, живущее в них, проглядеть приближающуюся беду, которая грозит гибелью им и их творениям? Это маловероятно. Это должна понимать и ты.
— Твои слова предполагают, что боги совершенны. А что, если это ошибка? Что, если их поступки тоже пронизаны эгоизмом и ложной гордостью? Разве ты никогда еще не разочаровывался в богах? Никогда не чувствовал себя беззащитным перед их произволом?
Артакс вспомнил о пожаре в тростниковых чертогах и о том, как отчаянно ему хотелось тогда, чтобы Львиноголовый помог ему. Да, ему ведомы были сомнения в богах! Но что останется, если он в конечном итоге потеряет веру в добрую волю Львиноголового? Нужно защититься от этих ядовитых мыслей, от этого заблуждения!
— А какую опасность видят зовущие духов здесь, в Нанго- ге? — резко сменил он тему.
— Разве полный мертвецов облачный корабль — не ясное предупреждение? Никто не знает, как они умерли. Но всем известна их судьба. И кто бы ни начинал путешествие на облачном корабле, сердце его полно страха. А Зеленые духи... Только сегодня днем стражи на речных башнях обнаружили одержимого корабельщика. В его тело едва не проник один дух, сквозь магическую защиту. Подобное происходит не впервые. Зовущие духов говорят, что Зеленые духи пытаются вцепиться в наши души. Но это все равно что вцепляться в полированный камень. Они редко находят опору. И даже если им это удается, спустя несколько мгновений они выскальзывают из наших душ. Но что произойдет, если однажды они найдут того, кто будет не таким? Того, в ком они смогут задержаться? Наши зовущие духов очень боятся их. Они опасаются, что их дар, возможно, и есть то, что ищут Зеленые духи. Опора, которая позволит им остаться. Неузнанными. Поэтому они не покидают Золотого города и редко проводят больше нескольких часов здесь, в Нангоге.
А если это уже произошло, подумал Артакс. Что будут делать Зеленые духи? Какова их цель? Неужели они могут вселиться даже в бессмертного? Нет, это наверняка невозможно. Только не бессмертный! Девантары никогда не допустили бы этого. Но есть ли другие? Эта мысль показалась ему весьма тревожной, и он решил, что предпочитает верить в то, что девантары не отдадут духам ни единого человека. Не потому, что столь благородны, а просто потому, что не потерпят, чтобы какой-то дух крал то, что ему не принадлежит.
Шайя не отрываясь смотрела на него. Может быть, читала по его лицу, о чем он думает?
— И, принцесса... У тебя есть план, как нам спасти мир? — Вопрос вырвался совершенно неожиданно. Это был вопрос для Альмитры. Вопрос для долгих ночей у камина за миской капустного супа и ключевой водой. Шайе он мысленно тоже задавал этот вопрос. Теперь, вдруг осознал Артакс, выяснится, сколько общего у Шайи из его грез с настоящей Шайей. Он многое готов был отдать за то, чтобы сейчас видеть ее лицо, а не только его очертания!
— Ты когда-нибудь танцевал в небе?
Это еще что такое? Каждый раз, когда он думал, что начинает хоть немного понимать ее, она сразу сбивала его с толку. Принцесса варваров, воительница, читающая тексты философов, которая верит в духов, но сомневается в богах. Это хорошо, подумал он. Это очень хорошо. Это почти начало.
— Танцевал?
— Я... нет.
Она взяла его за руку и потянула к лестнице, которая вела наверх облачного корабля. Хватка у нее была твердая, а вот ладошки немного влажными. Значит, она не настолько уверена в себе, как хочет казаться.
— Куда мы идем?
— Один наш философ как-то сказал: только когда ты уже не видишь дороги, которая приведет тебя к цели, ты можешь быть совершенно свободен.
Это было слишком для Артакса.
— Я не понимаю...
— Это ведь легко, — сказала она. — Ты свободен, потому что можешь идти по любому пути.
Она рассмеялась. И смех ее не был обидным или презрительным. Что бы ни принесла эта ночь — ее следовало бы повторить хотя бы только ради этого смеха. Ради ее смеха он готов был вызвать на себя даже гнев Львиноголового.
В конце лестницы
Володи чувствовал раздражение.
— Сейчас, — ответил он, когда переводчик поинтересовался, когда они наконец выйдут. Наверное, уже раз в четвертый. Не меньше.
Володи выглянул из-за занавески и поглядел на маленький домик в середине улицы. Он знал, что в принципе времени у него нет. В окне на верхнем этаже горел свет. В той комнате они любили друг друга. Володи надеялся увидеть силуэт Кветцалли, но там был только свет.
— Хорошо, идем, — проворчал Володи, отодвинул занавески носилок в сторону и вложил переднему носильщику в руку медную монетку. За его спиной из носилок выбрался переводчик, тяжело опираясь на палку. Володи не оглянулся на него. Он переводил взгляд от двери на окно и назад. Его воинский инстинкт говорил ему, что возвращаться сюда было ошибкой. Чего ему здесь ждать? Всего пара слов. Все кончено! Тем не менее, он решительно направился к двери — слегка пригибаясь, как будто это могло помочь его гигантской фигуре укрыться в переулке. Рука его лежала на рукояти меча у бедра.
Он надавил плечом на дверь. Она была не заперта, как и всег- да. Его снова окружили запахи, ставшие такими знакомыми за несколько дней. Запах перьев и белой древесной смолы, которую она жгла в своих курительных мисках. И все остальные ароматы, которые он научился любить, хотя и не мог назвать. И он чувствовал ее запах. Она еще здесь.
За его спиной со скрипом закрылась входная дверь. Володи испуганно обернулся, обнажив меч.
— Спокойно, мальчик, — сказал Митя, двумя пальцами медленно отводя в сторону клинок, нацеленный на его горло.
Володи смущенно улыбнулся. Он выставляет себя дураком!
— Подожди немного, — с извиняющейся улыбкой произнес он.
Наверху раздался голос. Ее голос. Она ждала его! Он знал это.
Прыгая через ступеньку, он понесся вверх по лестнице.
— Нет! — крикнул ему вслед Митя.
Володи распахнул дверь в комнату, где провел столько счастливых часов. Кветцалли сидела на своем ложе, среди украшенных перьями стен. Вокруг нее клубился сизый дым, а глаза ее были широко раскрыты. Что-то здесь не так...
Удар пришелся ему в затылок. Мужчина покачнулся и сделал шаг вперед. Меч выскользнул у него из пальцев.
Кветцалли вскочила. Она обняла его. В тот же миг Володи настиг второй удар. Как чудесно она пахнет, успел подумать он. А затем потерял сознание.
Танцевать в небе
Шайя протянула ему руку.
— Все не так страшно, как кажется. Нужно просто не смотреть вниз.
Артакс дышал неровно. Вниз, к сожалению, он уже посмотрел. И сразу поверил в то, что для воительницы, привыкшей кувыркаться среди облаков, это не страшно — залазить на существо, которое представляет собой наполненный воздухом мешок с щупальцами. Но он предпочитал твердую почву под ногами — или хотя бы доски. Подниматься по канату было достаточно тяжело. Но в сравнении с этим канат показался детской забавой.
Канаты, из которых была сплетена широкая сетка, обвивающая тело собирателя облаков, покрывала вязкая слизь. Они были настолько скользкими, что почти каждый раз, когда он за них хватался, его рука съезжала. Пока, наконец, не удавалось схватиться покрепче. Или не удавалось... Тогда он спускался на пару шагов вниз, отчаянно пытаясь ухватиться ногами за один из поперечных канатов сети. Взбираться на это проклятое животное было невесело, и он не понимал, что она хочет ему показать и что это значит — танцевать в небе.
Он снова начал соскальзывать и тут же ухватился за руку Шайи. Она была поразительно сильной. Девушка подтягивала его вверх, казалось, без видимых усилий. Он допустил ошибку, посмотрев вниз. Шатер лоцманов находился бесконечно далеко внизу. Он висел только на руке Шайи и...
Его ноги, наконец, обрели опору. Тяжело дыша, он вцепился в один из натянутых поперек канатов.
— Скоро мы переберемся за половину. Когда тело начнет изгибаться к зениту, продвигаться вперед будет намного легче.
— Отлично, — малоубедительно солгал он. — Со мной все в порядке.
— Я знаю, бессмертный. О тебе мне беспокоиться не стоит. Даже если ты упадешь с небес, для тебя это будет не впервые.
Он не мог понять, говорит ли она всерьез или смеется. Ей удалось вселить в него неуверенность. Иногда это злило его, но в целом именно это качество он в ней и ценил.
Бессмертный молча пополз дальше. К тому времени он уже с ног до головы был покрыт слизью, выделяемой собирателем облаков. Запаха у секрета почти не было. Лишь слабый аромат влажного лесного грунта. Даже приятный. Тем не менее, подумал Артакс, придется принять долгую ванную, когда он, наконец, вернется в свой дворец. Нужно придумать другой способ встречаться с Шайей. Надутое тело собирателя облаков совершенно не вписывалось в его романтические представления о свидании, даже со скидкой на то, что дама его сердца — принцесса варваров, в свободное время читающая философские трактаты.
Когда они, наконец, оставили позади экватор огромного шарообразного существа, дело пошло действительно гораздо быстрее. Кожа собирателя облаков изменилась. Теперь она была на ощупь похожа на мягкий влажный мох, а слизь исчезла. Держась за канат, они устремлялись к зениту огромного существа, без всяких усилий способного поднять в небо корабль размером с дворец.
В высочайшей точке они обнаружили плоскую ложбинку, примерно сто на сто шагов в поперечнике. Шайя бросилась навзничь, издав вздох наслаждения, раскинула руки и ноги, глядя в небо, на луны-близнецы, стоявшие в эту ночь очень близко друг к другу.
Она помахала ему рукой.
— Иди сюда, ложись рядом со мной!
— Это и есть танцы?
— Нет, это называется дышать миром. Здесь есть только мы, небо и две луны. Все остальное в данный момент не имеет значения. Мы — крупицы этого мира.
Артакс предпочел промолчать. Ее чувства были для него чужими. Не неприятными, но незнакомыми. Он предполагал, что все дело в тех словах, которые она подбирала. Он с
удовольствием переспросил бы, но в то же время почувствовал, что каждое слово может нарушить волшебство этого мгновения. В принципе, он так и хотел — они и две луны. Только это не должно было быть так высоко под звездами, на спине собирателя облаков.
Он вытянулся рядом с ней на мшистой коже небесного великана. Артакс чувствовал, что сильное тело мягко вибрирует под ним. Ощущение было приятным. Словно тебя качают во сне. Далеко под ними раздалась странная череда звуков. Шипение и свист. Не произвольный... Почти мелодия.
Шайя перевернулась на живот, подперла голову руками и поглядела на него сверху вниз. Теперь, когда небо больше не закрывало огромное надутое тело собирателя облаков, для того, чтобы ясно разглядеть ее глаза, достаточно было света двух лун. Жгучие темные глаза. Глаза, повидавшие многое. Полные мудрости и в то же время дикие.
— Я видала рыб, которые будут поразговорчивее тебя, бессмертный.
— Когда заставляешь стариков карабкаться на огромных, словно горы, чудовищ, нужно быть готовой к тому, что им нужно будет перевести дух.
Она нахмурилась.
— Ты по-прежнему выглядишь так, как будто очень молод. Ты очень стар?
— Как боги, — он усмехнулся.
— Тогда у тебя, наверное, было уже очень много женщин...
Артакс подумал о двух минувших годах. О том, как он не мог найти в гареме то, что искал. Настоящую спутницу жизни!
— Может быть, то, что я сейчас скажу, ты сочтешь просто красивыми словами, но, поверь мне, это правда. Самая настоящая правда! Женщину, подобную тебе, я не встречал никогда.
Она примирительно усмехнулась.
— Я тебе верю, — внезапно на ее лицо словно набежала тучка. — Ты распустил свой гарем, — в ее голосе слышалась почти горечь.
— Да.
— Люди многое говорят о тебе. Ты другой. Некоторые боятся тебя. Другие говорят, что ты почти так же велик, как бог. А еще они говорят, что тебе не нужен гарем, поскольку ты можешь получить любую женщину, на которую упадет твой взгляд.
— Кто это говорит?
— Те же, кто рассказывает, что ты одним взглядом подчинил себе тысячу кровожадных пиратов и что в твоем мече заключен дух, который нашептывает тебе мысли твоих врагов и благодаря этому тебя невозможно победить в поединке.
— Ты стояла у моего ложа, когда я был болен. Разве я выглядел непобедимым?
Она покачала головой.
— Нет. Я опасалась за твою жизнь.
— Почему?
— Потому что... — Она села. — Потому что... Потому! Разве не достаточно того, что это так? Неужели обязательно нужно знать причину?
— Бессмертным это необходимо.
Она засопела.
— Сейчас ты впервые сказал то, что мог бы сказать и мой отец.
— Ты не любишь его?
— Разве можно любить бессмертного? Когда я была маленькой, он был очень мил со мной. А потом вдруг, на седьмом году моей жизни, вскоре после дня летнего солнцестояния, он совершенно изменился. Он перестал интересоваться мной, — теперь она была очень напряжена. На коленях лежали сжатые в кулаки руки. — Прошло много времени, прежде чем я поняла, что тогда принадлежала к числу его любимых детей. Что к старшим он всегда относился прохладнее, как теперь ко мне. Спустя пару лет это произошло снова. И это справедливо только для тех детей, кто может оставаться при Кочующем дворе. Я вовсе не тридцать седьмая дочь. Их бесконечно больше! Здесь только те дети, которые рождены принцессами. Раньше отцу всегда нравилось то, что я как мальчик. Умею ездить верхом и стрелять из лука. Я продолжала идти этим путем, даже когда утратила его расположение. И, в конце концов, этот путь привел меня сюда. Я ждала, что меня выдадут замуж. Таков жребий принцесс, — она горько рассмеялась. — Но кому же захочется в жены женщину, которая только и умеет пробивать головы шипастой секирой? Когда я решила стать воином, то не подумала об этом. У меня нет добродетелей, которые должны быть присущи принцессе. Я не играю на инструментах. У меня слишком узкие бедра, чтобы легко рожать детей, а когда я начинаю петь, у соловьев в саду от ужаса останавливается сердце.
Ее слова наполнили Артакса болью. С каким удовольствием он успокоил бы ее. По крайней мере, объяснил бы ей, что она не потеряла расположение своего отца, просто ее отец тогда умер — и в то же время нет. Что в тот день, когда он снова стал близок ей, он сумел пробиться на поверхность того мужчины, который был теперь ее отцом, — только ради того, чтобы провести рядом с ней несколько мгновений. Должно быть, он очень сильно любил ее. Он, Артакс, тоже любил ее инаковость; любил ее как раз потому, что она была не такой, как другие, которых считали хорошей партией. Но ничего подобного не сорвалось с его губ. Из страха. Из стыда. И потому, что он был уверен в том, что чаша терпения девантара переполнится, если он выдаст тайну бессмертия. Он не мог помочь ей. Только не так. Не сейчас. Не здесь. Он должен найти другой способ развеселить ее.
— Ты хотела потанцевать со мной в небе, — напомнил он ей.
— Если ты надеешься на танец, от которого у мужчин кровь приливает к бедрам, то ты будешь разочарован. Я танцую для себя. Чтобы забыться. Чтобы почувствовать себя свободной от всего. Я стара. У меня уже есть седые волосы.
— Можно мне увидеть твои седые волосы при свете луны?
Она поглядела на него с ужасом.
— Не самый лучший комплимент! Я вырываю их, как только обнаруживаю.
— Сколько же тебе лет, старушка?
Она сжала губы, и между бровями залегла сердитая морщинка.
— Такие вопросы не задают.
— Бессмертным все позволено, — и едва эти слова сорвались с его губ, как он уже готов был откусить себе язык. Это не смешно. Это просто наглость! Неужели его устами говорит Аарон?
В ее глазах вспыхнул весь ее темперамент.
— Двадцать четыре! — В том, как она произнесла это, слышался настоящий вызов.
— Ты хоть представляешь себе, насколько молода по сравнению с бессмертным?
К такому ответу она точно не была готова. Он буквально видел, как утихает ее гнев. Они долго молча смотрели друг на друга. В свете лун-близнецов она казалась лучше. Он мог бы просто смотреть на нее до рассвета. Поднялся легкий ветерок, заиграл ее волосами. Она была той самой женщиной, которую он всегда хотел, в этом он был теперь совершенно уверен. Она была Альмитрой — и еще бесконечно большим. До сих пор Шайя была лишь сосудом, наполненным его мечтами и представлениями. Он пришел сюда, чтобы встретиться с реальностью. И то, что он увидел, понравилось ему еще больше, чем образы его грез.
Она протянула ему руку.
— Идем, потанцуй со мной.
— Боюсь, я танцую примерно так же, как ты поешь.
Она улыбнулась.
— Кроме меня и двух лун об этом никто не узнает.
Кинжал
Во рту у Володи был неприятный металлический привкус. Кровь? Нет. Что-то давило на его нёбо. Что-то было у него во рту. Какой странный сон, подумал он, все еще чувствуя себя оглушенным. Голоса переговаривались на непонятном языке. Он покачал головой, и что-то порезало уголок его губ. Он испуганно открыл глаза. Во рту у него был нож! По подбородку на грудь стекала кровь!
Он глядел в лицо маленького негодяя, который стрелял в него из трубки, сидевшего на нем, сжимавшего в руках нож и с ненавистью усмехавшегося ему.
Володи скосил глаза. У противоположной стены сидел Митя. Его лицо напоминало комок сырого мяса. Голова опущена вперед, глаза опухли. Руки он прижимал к груди и что-то держал ими.
Кто-то заговорил на чужом языке. Настойчиво.
Володи хотел повернуть голову, но нож тут же прижался к его нёбу и надрезал мягкую плоть.
Друсниец закатил глаза. У самой двери стоял муж Кветцалли. Его лицо тоже было избито, он опирался на деревянную палку.
— Они хотят знать, где ты оставил нож. Подумай хорошенько, прежде чем отвечать. Я думаю, когда они получат нож, мы будем мертвы, засранец, — пока Митя говорил, у него текла изо рта кровь.
Володи хотел что-то сказать, но нож оцарапал ему язык.
Муж Кветцалли что-то произнес резким тоном, и клинок выскользнул изо рта Володи. Теперь острие ножа указывало на его левое веко, надавливая на нежную кожу.
— Осторожнее, идиот!
— Глаз им не нужен, — прошепелявил Митя и вытянул вперед руку. На каждой ладони у него лежало по большому мясистому уху.
— Это...
— Это будет стоить тебе обоих твоих железных мечей, если мы отсюда выберемся, чертова кучка дерьма! Ты хоть понимаешь, с кем связался?
— С мужиком, у которого толстая черепушка...
— Ничего ты не понял... Ничего, — Митя сжал пальцами отрезанные уши и снова прижал руки к груди, словно в сохранении ушей был еще какой-то смысл. — Эта женщина... Она сама выбрала тебя, не так ли? Строила тебе глазки, пока ты не начал думать хреном вместо головы. Верно?
— Все было не так. Не совсем... Она... хотела меня... Но я...
— Она привела тебя сюда, не так ли? Ты готов был пойти за ней на край света, да?
Володи не нравилось, как старый переводчик говорит о Кветцалли. Если бы не этот нож у глаза и этот парень не сжимал бы отрезанные уши своими мясистыми пальцами...
— Ты высокий, светловолосый и красивый, — прошепелявил Митя. — Я всегда считал, что это пустые трактирные байки. Постоянно пропадают парни вроде тебя. Говорят, священно- служительница пернатого змея...
Рогоносец муж перебил Митю. Голос его звучал сердито, когда он заговорил с переводчиком на непонятной абракадабре Цапоте. Старик сгибался, словно под ударами. Он буквально обмяк.
— Ты должен принести ему его кинжал, Володи. Обязательно! Клинок был из камня?
Друсниец кивнул, и Митя негромко выругался.
— Это ритуальный нож. Проклятье, мальчик. Они убьют нас, — он поднял голову, пытаясь приподнять опухшие веки. — Незадолго до того, как мы сели в носилки... Ты спрятал кинжал, не так ли? У тебя есть час на то, чтобы принести его назад. Если до тех пор ты не вернешься, они раздробят мне руку. Каждую косточку, пока не останутся только осколки и раздавленная плоть. Он сказал мне...
— И ты думаешь, что, если я принесу кинжал, они пощадят нас?
— Нет. Но все быстро закончится...
— Что с девушкой? — Володи хотел посмотреть на мужа, но давление ножа на глаз тут же усилилось. Он почувствовал, как клинок надрезал кожу. — Что они сделают с ней?
— Ты до сих пор ничего не понял. Она...
Мужчина у лестницы резко перебил Митю.
— Иди и принеси кинжал. Немедленно! — перевел старик. — Пожалуйста, не оставляй меня здесь. Пожалуйста...
Парень с ножом поднялся и указал клинком на лестницу.
— Ты сказал им, где кинжал?
— Нет, пока не сказал. Я... — Его измазанные кровью щеки дрогнули. Он всхлипнул. — Низкорослый парень пойдет с тобой.
Похоже, стрелок из трубки понял, что речь идет о нем. Он слегка улыбнулся, затем плавным движением обнажил нож и швырнул его Володи. Дрожа, бронзовый клинок застрял в стене на волосок от его лица. У малыша в руке тут же появился второй нож, и он выдавил из себя звуки, напоминающие Володи шипение змеи.
— Он убьет тебя, если ты попытаешься обмануть его, — перевел Митя. — Он утверждает, что ножи отравлены. Достаточно слегка оцарапать кожу, и ты умрешь, как собака.
Володи поглядел на торчавший в стене клинок. На металле виднелись маслянистые отблески.
— Я вернусь, — твердым голосом произнес он.
Вибрация в животе
Он действительно танцует не очень-то хорошо, подумала Шайя. Хороший ли он человек? По крайней мере, выглядит он хорошо. И, похоже, обладает чувством юмора. Вот только чересчур робок. Достаточно ли отчетливо она выразилась? Ни один мужчина не смотрел на нее так, как он. Девушка знала, что она привлекательна. Знала и о том, как действуют ее улыбка и пронзительный взгляд. И, несмотря на это, она всегда была отстраненной. Даже если у нее было такое лицо, при взгляде на которое во рту становится кисло, мужчины постоянно ухаживали за ней.
При этом дело было бы не в ней. Тот, за кого она выйдет замуж, будет частью семьи бессмертного. Поэтому, слушая признания в любви, она не могла быть уверена, что они искренние. Даже когда у нее вся голова будет седая, она по-прежнему будет желанным объектом обмена. Но Аарону она поверила, когда он сказал, что для него она представляет собой нечто особенное. Он сам — бессмертный. У него нет причин лгать... И, несмотря на это, находиться с ним здесь, наверху, глупо! Как он смотрел на нее! В детстве у нее была собака, которая всегда так смотрела на нее, пока не выросла настолько, чтобы попасть в котел. Этот взгляд не подходит бессмертному! Он странный. Она слышала, что он целовал в лоб умерших в Изатами. Простых дворцовых служанок! А теперь он танцует для нее на пружинящей спине собирателя облаков, раскинув руки в стороны, чтобы удержаться на неустойчивой поверхности. Иногда при этом он удивленно качал головой, словно не веря самому себе.
Теперь танцевала и она. Так она веселила отца. В те давно минувшие времена, когда он иногда ей еще улыбался. Совершая короткие, сильные прыжки; закрыв глаза и полностью погрузившись в воспоминания. Большой барабан в шатре бессмертного, на котором ее маленькие ножки отбивали ритм. Вибрация туго натянутой шкуры под подошвами. Глухие звуки инструмента, проникавшие глубоко внутрь. Крепко обхватив себя руками, она топала все быстрее и быстрее. Танцуя на барабане, нужно было быть очень осторожной. Один неверный шаг — и тебя сбросит с инструмента. Когда отец был рядом, ничего подобного не происходило. Танец всегда заканчивался тем, что она запрыгивала ему на руки.
Когда одинокими ночами она пробиралась на один из облачных кораблей, чтобы потанцевать в небе, воспоминания о том приветливом отце, который любил обнимать ее, были настолько живы, как будто после тех танцев прошло лишь несколько мгновений, а не множество лет.
Шайя заморгала и поглядела на Аарона. Он казался милым и неуклюжим. Она чувствовала, что он старается понравиться ей. После последних объятий отца ни один мужчина не прикасался к ней с нежностью. Она была сокровищем империи. Дочерью бессмертного! К сожалению, ценность сокровища падала день ото дня. Она станет старой девой, от которой несет кислятиной! У нее и Аарона нет будущего, ибо дочерям бессмертных было запрещено заключать брачный союз с другими бессмертными. Так девантары хотели помешать возникновению слишком прочных связей и нарушению хрупкого равновесия между великими империями. Только если божественные девантары согласятся на такую свадьбу, можно было нарушить железный закон. Но зачем им нарушать собственные законы? Нет, нельзя влюбляться в Аарона! Нельзя чувствовать себя польщенной из-за того, что он так искренне добивается ее расположения! Лучше больше никогда не встречаться с ним.
На луны-близнецы набежали тучи, выпив их свет. Их окружили мелкие, словно пыль, капли дождя. Мшистая кожа под их ногами стала скользкой. Она увидела, что Аарону становится все труднее и труднее держаться на ногах. Мокрая туника прилипла к телу. Он так хорошо сложен. Сильный мужчина. Непокорные пряди свисают на лицо. Тот, кто увидел бы его сейчас, не зная, кто он, никогда не подумал бы, что стоит перед одним из самых могущественных правителей человечества. Он выглядел как самый обычный мужчина.
Девушка почувствовала, что сердце ее забилось сильнее.
Пробудилась ее давняя тоска. То теплое, болезненное чувство, которое она вытесняла на протяжении стольких лет. Военными тренировками, безудержными танцами, духовной аскезой, изучая древних философов. И, несмотря ни на что, оно упорно возвращалось, всегда в неподходящее время. Тоска по объятиям. Желание быть самой обычной женщиной. Не принцессой. Не... Она поскользнулась.
Аарон устремился вперед, схватил ее за руку, подтянул к себе — и тоже поскользнулся. Он упал, не выпуская ее. Она больно ударилась о его грудь, почувствовала на лице его теплое дыхание. Он по-прежнему крепко держал ее. Взгляд его был глубоким, полным невысказанных желаний. А затем он поднял голову — медленно, словно хотел дать ей возможность отказать ему. Его губы нашли ее — и замерли. Это был долгий поцелуй. Его руки обхватили ее, и Шайя почувствовала вибрацию глубоко внутри, как и тогда, когда она танцевала на барабане. Но на этот раз это сопровождалось незнакомым теплом. Сладкой болью...
Она дернулась. Он тут же освободил ее. Аарон сел. Он улыбался, но больше не пытался притянуть ее к себе.
— Это не годится, — негромко произнесла она, но звук ее голоса говорил об ином. Она чувствовала себя защищенной. И более того — этого больше не должно повториться!
Он долго смотрел на нее — внимательно, открыто. И с обидой, поняла она.
— Мы одни. Здесь только мы решаем, что годится, а что нет.
— Но мы не должны быть здесь...
— А мы все же здесь. Каждый по доброй воле, — он пристально смотрел на нее. Не требовательно, но вся его робость исчезла. Девушке вспомнились истории, которые рассказывали о нем. О том, что он поступает так, как никто не ожидает от бессмертного. Хочет ли она иметь мужа, который постоянно делает то, чего от него не ждешь?
— Девантары запрещают...
— Мне все равно, что запрещают боги, потому что они несправедливы. Поэтому я не подчиняюсь их законам. Единственная сила, которая может остановить меня, — это ты.
Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, чувствуя, что глубоко тронута и в то же время напугана. Она верила ему. Аарон хотел ее. Но она не понимала, почему у него настолько сильное чувство по отношению к ней. Однако бросать вызов богам... Рядом с таким мужчиной никогда не будет мира.
Далеко внизу зазвучала застольная песня. Пел ее надтреснутый старческий голос. Голос, по которому слышно было, что горло, из которого она вырывается, этой ночью искупалось в вине.
— Человек, который тайно отвезет меня обратно во дворец, — сказал Аарон.
— Нам предстоит долгий спуск, — она испытывала облегчение от того, что решение принимать не нужно. Шайя встала, но Аарон по-прежнему не шевелился.
— Ты хочешь увидеть меня еще раз?
— Это нелегко. Я не могу так быстро прийти сюда еще раз. Это бросится в глаза... — Какие глупые отговорки! Она вспомнила вибрацию в животе. То, как сильно хотелось ей, чтобы ее снова обняли. — Да, хочу, — решительно произнесла она.
Было хорошо заметно, что он испытывает облегчение.
— Тогда я найду способ.
И я тоже, подумала она. Мы найдем способ. Вместе.
Дела
Володи оглядел улицу. Мелкий дождь прекратился. Над городом ярко сияли луны-близнецы. Слишком ярко для ночи темных делишек.
В этот час на улицах почти никого не было. Несмотря на то что гнусный маленький негодяй вместе со своими метательными ножиками постоянно держался в тени, на улице его было легко заметить. Он шел за ним на расстоянии примерно шагов десяти.
Друсниец поглядел на высокие каменные фасады. Это один из богатейших кварталов. Некоторые дома украшены фигурами из литой бронзы. Они давно уже не сверкали золотистым цветом, но все равно свидетельствовали о том, что жители домов достаточно богаты, чтобы потратить небольшое состояние на украшение своего дома. Дома здесь стоили довольно дорого. Володи бывал здесь лишь дважды. Не потому, что ему не нравилось... Наоборот! Ему было жаль, что он не принимает участия в столь чудесных сделках.
Друсниец стал спускаться по узкой лесенке ко входу. У двери бездельничал худощавый, заросший щетиной парень.
— Ну что, Атмос, рад, что можешь еще денек не смотреться на лошадиный задница?
Привратник усмехнулся ему, обнажив беззубую верхнюю челюсть.
— Чертовски рад убраться с колесницы. А задницы, на которые можно посмотреть здесь, лучше лошадиных.
— За мной есть парень, с лицом как крыса, наполовину дохлая. Когда проходить, пропускай его. Нет спрашивать, что хотеть.
Атмос кивнул и открыл перед Володи тяжелую деревянную дверь.
Друсниец пересек небольшой коридор, с потолка которого свисали сотни жемчужных нитей и закрывали обзор. Его окружил аромат розового масла и красных цветов вишни. Где-то за сверкающими яркими нитями негромко звучала флейта. Здесь было тепло. Слишком тепло. Между жемчужными нитями сверкали большие светло-голубые глаза. Златоволосая девушка приветствовала его многозначительной улыбкой. На ней была только юбка. Казалось, она сделана из таких же нитей, как и занавеска.
— Чем могу тебе служить, красавчик? — Она знает его родной язык!
Володи пристально оглядел ее.
— Ты здесь недавно, не так ли? Как тебя зовут?
— Джамиле, — в ее взгляде чувствовался вызов, словно он совершил какую-то ошибку.
— Мне нужно к Коле.
— Его здесь нет, — как-то слишком быстро ответила она.
— Джамиле, я человек, назначающий для Коли караул. А значит, во всем Нангоге я, пожалуй, единственный, кто точно знает, где есть этот немытый козел, а где его нет. Передай ему, что его хочет видеть Володи.
Она прошла мимо него в комнату, намеренно оставленную в полумраке. Разрисованные красивыми сценами стенные ширмы обеспечивали защиту от взглядов и создавали множество ниш. В центре комнаты находился фонтан, вокруг которого сидело с полдюжины едва одетых девушек. Все смотрели на него с сознанием долга. На лицах — усталые улыбки. В воздухе витали сизые полосы дыма. Дым царапал горло, но почему-то в животе тут же возникало приятное теплое ощущение. Несмотря на то что запах заполонил все, полностью отогнать другие запахи он не мог. Запах тяжелого, сладкого вина и пота на мужских телах. Пару часов назад здесь, должно быть, было полно народу. Мысль об этом слегка задела Володи. Это заведение было на самом деле прибыльным дельцем. Дельцем, в котором он не принимал участия, хоть и поддерживал его. Когда они узнали, что вместе с бессмертным отправятся в Золотой город, Коле пришла в голову идея выцыганить у подельников добычу от набега на рудники и вложить золото в рабынь страсти. Не в дешевых трактирных шлюх, а в тех драгоценных существ, которых обучали тому, чтобы исчезать в женских покоях сатрапов. Девочек, владевших всеми тридцатью шестью искусствами соблазнения. Каждый знал, что женщин в Нангоге слишком мало. Поэтому они с самого начала понимали, что наверняка будут не первыми, кто решит открыть дом радости в Золотом городе. Но их дом должен был стать особенным. Местом, куда приходят богатые торговцы и сановники, готовые заплатить золотой за особенную ночь. Не дешевая случка для носильщиков с якорных башен или корабельщиков с речных барж.
Володи был убежден в том, что те, кто вложил свое золото в это дело, будут очень богаты. Он не принимал в этом участия, потому что от проклятого военачальника вряд ли удалось бы это скрыть. Даже после совместной победы в Лувии он не доверял наемникам и пиратам, и Джуба недвусмысленно дал ему понять, что капитану дворцовой стражи не пристало быть втянутым в подобные делишки.
Володи никогда не понять, как мыслят благородные сословия Арама. Посылать детей работать на медные копи или вкладывать деньги в работорговлю — это нормально. А красивый бордель — это для них немыслимо. Зарубить на поле боя вооруженных копьями крестьян, которых многократно превосходят хорошо вооруженные и всю жизнь тренировавшиеся дети дворян — это героизм. Но стоять здесь у двери и выбивать зубы пьяному негодяю, который ударил девушку — это бесчестно.
Володи вздохнул. Должно быть, все дело в том, что он варвар, не разбирающийся в тонких материях.
Он поглядел на дверь. Его тень все еще не осмелилась войти сюда. Возможно, маленькая крыса с каждым ударом сердца тревожится все больше, опасаясь, что Володи скроется через заднюю дверь.
Друсниец примирительно усмехнулся. Этот любитель трубок понятия не имеет, во что ввязался. Всего три дня спустя после того, как Коля открыл свою лавочку, к нему пришли и отчетливо дали понять, что он здесь не нужен. Еще один парень, который понятия не имел, во что ввязался.
На плечо Володи легла чья-то рука. Он вздрогнул и обернулся. За его спиной возвышался Коля. Великан. Если бы он не прочувствовал это на себе, то никогда не поверил бы, что эта груда мяса может двигаться бесшумно, как кошка.
— Давненько ты не показывался, приятель, — в его голосе слышались такие нотки, что волоски на шее у Володи встали дыбом. Выглядел Коля жутко. Почти два шага рост, сила как у медведя. Из-под тяжелых мясистых век глядят светло-голубые глаза. Нос его был неоднократно сломан и превратился в бесформенную выпуклость: лицо изуродовано шрамами. Бровей у Коли больше не было. Его левое ухо представляло собой сморщенный комок, форма которого напоминала кулачок новорожденного. Друсниец много лет был кулачным бойцом — мастером тех сражений, в которых бойцы обвязывают кулаки оббитыми бронзой кожаными ремешками. Коля не славился искусной техникой. Он просто мог нанести больше ударов, чем любой другой боец, причем, как правило, достаточно было одного его удара, чтобы его противник отправился на землю, сплевывая кровью.
— Тебя несколько дней не было во дворце, приятель.
Коля улыбнулся, что представляло собой не радостное зрелище.
— Дела, — многозначительно произнес он. — Джуба все разнюхивает. Тебе нужно снова заняться делом планирования караула и говорить этим высокорожденным засранцам, что половина из нас больны и поэтому на остальных легла двойная нагрузка. Это ведь не слишком трудно, да?
Угрозу в голосе Володи решил проигнорировать.
— У тебя плохо дело?
— Нет, черт побери. Все очень хорошо. Мне нужно больше людей. Мы взяли еще две лавочки.
— Взяли?
— Все началось с этого проклятого кровопийцы из Трурии. После небольших неприятностей, которые возникли у нас с ним, он решил, что будет хорошей идеей заявиться ко мне с семью бойцами и начать угрожать, — Коля снова одарил его своей незабываемой улыбочкой. — Когда мы справились с ним, нам пришлось закрыть свою лавочку на целый день, чтобы перекрасить стены.
— Надеюсь...
— С этим трурийцем больше не будет неприятностей. Он и его приятели просто исчезли. Я отдал их Атмосу. Он разделал их на мелкие кусочки. Очень мелкие... И продал эти кусочки уличным торговцам мясом.
Володи невольно вспомнился шашлык, который он съел несколько часов назад. Толстый слой приправ, под которым почти не было видно мяса. Он поклялся больше ничего не покупать на улице.
— После этого мы захватили две лавочки, поскольку владельцы поняли, что они почти ничего не стоят и разумнее будет покинуть город. Но теперь ходят слухи, что сутенеры объединяются, намереваясь нанести нам визит.
Володи огляделся по сторонам.
— Еще одно побоище? Это не понравится клиентам...
— Нет, — Коля поднял свои огромные, покрытые шрамами руки. — Ты просто не понимаешь сути. Они хотят отобрать у нас лавочку. Они придут поздно ночью. Примерно в такой же час, — он пристально поглядел на Володи. — И тогда они разделаются с нами и скормят собакам. Или тем парням, что продают шашлыки на уличных прилавках. Мне нужно больше людей, Володи. Ты должен еще раз переставить караулы. Я уже беседовал с несколькими ребятами. Все готовы нести двойную стражу, чтобы мы могли собрать здесь больше ребят. Всего на пару дней.
Володи спросил себя, сколько времени пройдет, прежде чем сутенеры и бойцы Золотого города поймут, что Колю голыми руками не возьмешь. И что за ним стоят почти семьсот закаленных в боях наемников. И сколько пройдет времени, прежде чем Джуба поймет, в какие дела впуталась сомнительная часть дворцовой стражи.
— Есть ли возможность уладить дела без дальнейшего кровопролития?
— Что это за вопрос? Думаешь, я не разбираюсь в этом? Разве я задавал глупые вопросы, когда ты тогда попросил меня об услуге перед той проклятой тропой? Мы земляки, Володи. Не забывай об этом.
Володи вздохнул. Нет, об этом он точно не забудет. Коля наверняка всю жизнь будет напоминать ему, что он должен ему услугу. Прежде чем ступить на тропу, он попросил Колю выступить от имени сомневающихся. Володи был уверен, что наемники испугаются опасной узкой тропы. Джуба — хороший военачальник и верный товарищ, но говорить он не умеет. Если бы против Джубы выступил кто-то, кто умел завоевывать сердца людей, все кончилось бы катастрофой. Коля специально сопротивлялся не слишком серьезно и, в конце концов, позволил переубедить себя.
— Эй, брат, не делай такое лицо, — похоже, Коля заметил, что, требуя ответной услуги, перегнул палку. — Эта маленькая сутенерская война продлится недолго. Когда эти сводники поймут, что подул свежий ветер и будет разумнее не править против ветра, с кровопролитием будет покончено.
Когда пираты ввязались в этот бизнес, никто не учел честолюбия бывшего кулачного бойца.
— Когда же ты остановишься?
— Собираешься поджать хвост? Никогда! Но для начала мне будет достаточно контролировать это дело с девочками.
— Во всем городе?
— Конечно! Мир может быть только тогда, когда все сопротивление будет сломлено. И для девочек так лучше. Мы к ним добрее. У меня здесь свой повар. Каждая получает то, что любит. Такого никто больше не делает.
Володи поглядел на фонтан.
— Здешние девочки выглядят усталыми. Не лучше ли давать им получше выспаться? Тогда им будет легче.
Коля задумчиво провел рукой по подбородку.
— Я тебя не пойму, приятель. Ты говоришь это сейчас потому, что ты романтичный идиот или потому, что ты — хладнокровный сутенер?
Володи улыбнулся одними губами.
— Однажды ты узнаешь это... — Он спросил себя, не всплывут ли однажды его связи с Колей и другими. Все произошло так быстро. И повернулось совсем не так, как он себе представлял.
Бисерная занавеска у входа негромко звякнула. В дом ввалился высокий худощавый парень. Он обнял стоявшую у входа девушку за шею, и они оба исчезли за одной из ширм.
Коля проследил за его взглядом.
— Ты кого-то ждешь?
— Я не беру денег за услуги, которые оказываю, — ответил Володи. — Впрочем, это не означает...
— Что сейчас последует счет. Поскольку ты выглядишь так, как будто по тебе проехалась колесница, то я предполагаю, что мы сейчас обменяемся, услуга за услугу. Кого я должен убить?
Володи рассказал о низкорослом мужчине, который следовал за ним. Об остальном он умолчал.
— Как он должен умереть, быстро или медленно?
— Больше всего от него будет пользы, если ты принесешь мне его живым. И лучше всего — в таком состоянии, чтобы он еще мог стоять на ногах.
Коля хитро улыбнулся.
— Значит, мы можем сломать ему руки?
— Принеси мне его целым. И будь внимателен — малыш очень проворен. Умеет обращаться с ножами и, кроме того, пользуется трубкой с отравленными стрелами.
Кулачный боец хрюкнул.
— Ты посмотри на меня. Проворства еще никогда не было достаточно против роста и хитрости.
— Лучше вам выйти не через передние двери...
Коля поднялся.
— Мне это не впервой. Просто стань незаметно у окна и смотри, — и с этими словами великан исчез.
Драконы и эльфы
Гонвалон провел рукой по мягким и теплым ноздрям своего пегаса. Ночнокрылый негромко фыркнул. Давно он не видел своего черного жеребца. Они стояли на одинокой лужайке, в некотором отдалении от Белого чертога. Было морозное утро. С ветром прилетала мелкая снежная крупа.
— Не смотри на меня так, — у Гонвалона было такое чувство, что пегас знает, что с ним что-то не так.
— Он соображает лучше тебя, — едко заявила Ливианна.
— Тогда, наверное, лучше ему быть рядом, присматривать за мной.
— И это говорит тот Гонвалон, которого я знала? Сдержанный мастер меча? Вечный соперник Нодона? Вечно путающийся с ученицами? Редко шутит, всегда уверен в себе?
— Тот Гонвалон остался на холме Махты Нат, — он произнес это без горечи. С этим фактом за последние недели он научился мириться.
— Но это путешествие — куда оно приведет? Ты даже не знаешь, жива ли Нандалее.
— Я пошел к Махте Нат, чтобы она помешала померкнуть магической связи между Нандалее и Пипом. Она выполнила свою часть договора. Если я не продолжу поиски, моя жертва окажется напрасной.
— Ошибка останется ошибкой, и новое безрассудство этого не исправит, — заявила Ливианна. В ее голосе слышались нотки отчаяния.
— Я бы снова пошел к этому злобному кусту бузины, если бы мог надеяться на то, что найду Нандалее.
— Я знаю.
То, как она это сказала, тронуло Гонвалона. Его не покидало абсурдное чувство, что она гордится им, несмотря на то что этому не было объективных причин. Он намеревался перещеголять уже совершенную глупость, которая едва не стоила ему жизни, новой глупостью. Он даже ездить верхом толком не мог. Испытывая некоторое чувство самосожаления, он поглядел на упряжь, пристегнутую к спине Ночнокрылого. Обычно было достаточно плоского седла с кожаными петлями, чтобы всадник мог стоять, а его ноги не мешали крыльям пегаса, но его новое седло было совсем другим. Над крупом жеребца возвышались два деревянных шеста, а между ними были натянуты тонкие ремни. Конструкция напоминала высокую узкую спинку стула. И именно в этом и заключался ее смысл. Стоять или сидеть во время полета невозможно, если не доверяешь своим ногам. Не чувствуешь их! Как эльф ни старался, он оставался калекой. Он даже двигался неуверенно. Даже используя костыли, он слегка пошатывался. Он понимал, что это всего лишь иллюзия и его ноги не растерзаны ниже колен. Они совершенно здоровы! Но он этого просто не чувствовал! Никак не мог совладать с этим, сколько ни пытался. Поэтому во время полета он должен иметь возможность откинуться на спину. Ему нужна опора, костыль. Даже в седле!
— Ты берешь с собой мало провианта, — заметила Ливианна.
— Путешествие будет не очень долгим.
— Значит, ты знаешь, куда приведет тебя эта красная нить?
Он кивнул.
— Скажем так: у меня есть подозрения.
Ливианна вопросительно подняла бровь, но он не обратил на это внимания. Он благодарен ей за то, что она за ним ухаживала. Однако свои догадки решил сохранить в тайне. Он не доверял никому из Белого чертога.
Для Гонвалона было совершенно очевидно, что Нандалее — если она еще жива — находится у одного из небесных змеев.
Проходивший сквозь витраж попадал к одному из великих драконов. Так было всегда. Впрочем, это могло быть и не так, если витраж открылся вследствие несчастного случая — однако в это Гонвалону верить не хотелось. Чем дольше он размышлял над этим, тем больше убеждался в том, что Нандалее призвал к себе один из небесных змеев. Лишь радужные змеи обладали властью, позволявшей открыть это витражное окно. Наивно полагать, что Нандалее сделала это сама! И Гонвалон подозревал одного вполне конкретного небесного змея.
— Ты не хочешь мне говорить, куда отправляешься?
— Я благодарен тебе за то, что ты помогала мне на протяжении всех минувших недель.
Ливианна провела с ним множество часов. Но он ей не доверял. Он даже не знал наверняка, какому небесному змею она отдала свою жизнь, впрочем, подозревал, что она тоже служит Золотому, как и он. Когда ученик Белого чертога сдавал последний экзамен, его выбирал один из небесных змеев. И они оба удалялись для более тесного знакомства. Ритуал мог продолжаться много дней. Когда они сливались воедино духом, небесный змей делал татуировку на теле эльфа. Каждая татуировка была особенной. Она отражала их характеры и вид союза, в который они вступали. Некоторые татуировки были простыми, и их можно было разгадать с первого взгляда, как та, которую он носил на спине. Другие, напротив, тянулись по рукам и ногам, и одним взглядом их охватить было невозможно. Татуировки, подобно подписям сторон, скрепляли соглашение между эльфом и драконом. Этот договор могла разорвать лишь смерть.
Золотой уже давно не призывал к себе Гонвалона. С тех самых пор, как исчезла Нандалее. Одобрит ли его наставник то, что он сделал? Если Ливианна служит Золотому — наверняка она доложила ему! Интересно, какая татуировка нанесена на ее кожу? Этого он не узнает никогда. Союз с небесным змеем был из разряда тех вещей, о которых не говорят. Даже с другими драконниками. Когда между небесными змеями начинались интриги, в них ввязывались и эльфы. Уже только поэтому было неразумно говорить о том, на чьей ты стороне. Возможно также и то, что он ошибается и Ливианну выбрал именно тот небесный змей, к которому он собирался отправиться. Как наставник он идеально подходил ей. Могущественный, мрачный и непонятный.
Ливианна цинично улыбнулась. Понять, почему он умалчивает о цели своего путешествия, было довольно легко.
— Ты хочешь предстать перед одним из небесных змеев, а сам едва на ногах стоишь?
— Мне нужна помощь даже для того, чтобы подняться в седло.
— Кажется, пострадали не только твои ноги, но и рассудок.
— Разве не говорится, что таковы опасности любви? И посмотри на это с другой стороны. Какое у меня здесь будущее? Я ненавижу, когда мне сочувствуют. Не только я избегаю других, они делают то же самое. Если мы случайно сталкиваемся, они избегают смотреть мне в глаза. Как наставники, так и ученики. Не лучше ли героически погибнуть в битве, которую стоит затеять, чем жить среди потупленных взоров?
Вместо ответа Ливианна скрестила руки на груди. Гонвалон ухватился за одно из стремян седла, поставил одну ногу на руки Ливианны и подтянулся.
Ночнокрылый засопел, словно приветствуя его. Было очень тихо.
Пальцы Гонвалона вцепились в кожаные ремни спинки, возвышавшейся над седлом. Эльф ожесточенно подтянулся выше.
Ливианна помогла ему вставить в петли на седле ноги, которые он не мог ни видеть, ни ощущать. Затем поглядела на него снизу вверх.
— Желаю тебе хорошего последнего боя. Желание противостоять небесному змею столь же безумно, сколь и почетно. Я горда, что прошла с тобой часть пути. Прощай, Дитя зимы.
Пегас поднялся в воздух, и Гонвалон почувствовал ночной ветер на лице. Внизу все уменьшалась и уменьшалась светлая фигурка Ливианны. Ливианна права. Он отправился не на поиски Нандалее, он с широко открытыми глазами несся навстречу своей гибели.
Орлы и ягуары
Уже полчаса Володи стоял под окном и ждал. Скоро над переулками города расправит бледные крылья заря. Стрелок из трубки по-прежнему ждал его там, притаившись в тени портика. Когда он шевелился, Володи иногда на миг удавалось разглядеть суровое худощавое лицо мужчины. Более того, его не покидало абсурдное чувство того, что его преследователь тоже видит его. Но ведь это было невозможно! Володи поглядывал в щель приоткрытой на толщину пальца ставни. И он вел себя совершенно спокойно. Тень среди теней. Невидимый! Даже для этого маленького стреляющего из трубки негодяя!
Выше по улице раздался громкий крик. Почему все так долго? Что, черт побери, делает Коля? Володя невольно подумал о Мите. Он пообещал ему вернуться через час. Час давно миновал.
Покачивающиеся фигуры приближались; они громко, душераздирающими голосами орали известную балладу с просторов его родины. Песню пьяницы и бабника. Самым высоким среди горлопанов, настоящим великаном, был, конечно же, Коля.
Стрелок из трубки низко наклонился в тени входа в дом, изо всех сил стараясь казаться незаметным. Трио неуклонно приближалось. Они шатались от одной стороны улицы к другой. Один из них споткнулся. Атмос! Проклятье! Зачем Коля взял его? Потому что он хорошо обращается с ножами. Неужели этот чертов ловелас разучился думать? Маленький засранец из Цапоте за прошедший час видел вышибалу добрую дюжину раз. Не умеет он думать... Стрелок побежал. В тот же миг с места сорвалось и трио, а с другой стороны улицы показались еще люди. Здесь не было других переулков, ответвлений. Что-то сверкающее пронеслось в воздухе. Нож! Один из бойцов во второй группе упал на землю. Тем временем под ноги малышу прилетела дубинка; он упал, но поднялся поразительно быстро. Теперь у его губ появилась чертова трубка. Один из головорезов Коли, ругаясь, хлопнул себя по шее, словно его укусил комар. А потом рассмеялся. Неужели Коля их не предупредил? Неужели они не знают, что там за стрелы?
Убийца из Цапоте пригнулся, уходя от удара кинжала, и пнул одного из бойцов Коли под коленную чашечку. На этот раз он защищался гораздо эффективнее, чем в переулке, где я его уложил, подумал Володи. Здесь и места побольше. И, самое главное, малыш, похоже, не был растерян. Наверное, он ждал нападения.
Нож снова сверкнул в ярком свете лун-близнецов. Какой- то мужчина закричал, и вот уже Коля навис над малышом. Сделал обманный удар правой. Цапотец увернулся и попал прямо под подставленную левую руку, угодившую ему прямо в лицо. Его голова резко откинулась назад, и он больно ударился о мостовую.
Володи оставил свой наблюдательный пост. Прыгая через две ступеньки, он ринулся вниз по лестнице и выбежал на улицу. С трудом переводя дух, он схватил цапотца за горло. Лицо парня превратилось в бесформенную окровавленную массу. Пульса Володи не обнаружил. Стрелок из трубки был мертв.
Володи поднял глаза на Колю. Вокруг кулаков великан обмотал оббитые бронзой кожаные ремни.
— Ты должен был сказать мне, что у этого паренька птичьи косточки. Кроме того, он наделал неприятностей. Ты посмотри на наших ребят. Это не...
— Почему так долго? — разъяренно прошипел Володи.
Коля угрожающе выставил вперед кулаки.
— Мои ремни... Пришлось послать кое-кого в наши квартиры во дворце, чтобы он принес их. Они приносят мне счастье.
Володи проглотил ярость. Нужно уходить.
— Одному брату из Друсны твое суеверие будет стоить жизни. Малыш нужен был мне живым, чтобы обменять его в качестве заложника.
— Такие вещи нужно говорить наперед, — проворчал Коля. — А тот парень, о котором идет речь, он правда из Друсны?
— Да, и они, черт побери, уже отрезали ему уши. Они его прикончат...
Коля закатил глаза.
— Ты вращаешься в странных кругах, капитан. Атмос! — Он махнул рукой любителю ножей. — Атмос! Отрежь малышу уши. Они нам нужны.
— Это еще зачем?
— Володи, ты должен был рассказать мне все сразу. Я знаю, как обходиться с этими чертовыми свиньями. Когда-то мне не везло в жизни, да и сейчас бывает. Мое проклятье... Когда ведешь переговоры с такими ребятами, часто речь идет о том, что зуб за зуб и ухо за ухо. Мы скажем им, что держим малыша в заложниках. А в качестве доказательства приложим уши. Тогда заберем нашего парня. Доверься мне, Володи. Я знаю, как улаживать подобные вопросы.
Он поглядел в покрытое шрамами лицо кулачного бойца, в его холодные глаза. Нет, доверие — это последнее, что он будет испытывать к нему.
— Что бы ты ни сделал, я на твоей стороне, — Володи видел, что Коля хорошо понял, что означали эти слова.
Первые лучи рассвета были уже не за горами, и над их головами раскинулось безоблачное небо. Денек будет
жарким. В переулке, где располагался дом Кветцалли, пахло свежевыпеченным хлебом и пшенной кашей. Маленькая белая собачка с длинными черными ушами играла в мусоре. Володи чувствовал взгляды из тени окна. Кроме звуков возни маленькой собачки в переулке, ничто не нарушало тишины. Парень, который ждет их наверху, наверняка уже что-то заподозрил, подумал Володи. Неважно! Ничего уже не изменишь. Из дома Кветцалли, не считая окна в ее спальне, всего один выход. Может быть, ее муж покажется у окна и поведет переговоры. Может быть, использует последние оставшиеся мгновения на то, чтобы убить Митю.
— Чего мы ждем? — спокойно поинтересовался Коля.
Кулачный боец был прав.
— Идемте!
Коля махнул рукой Атмосу.
— Ты тоже идешь с нами. И не забудь уши. Тот парень наверху должен знать, с кем связался.
Краем глаза Володи поглядел на Колю. Брать с собой уши было лишнее. Тот, кто оказывался лицом к лицу с гигантом, сразу понимал, с кем связался.
Они вошли в маленький дом втроем. Все было тихо. Володи поднялся по узкой лестнице и со смешанным чувством распахнул дверь в комнату, где они с Кветцалли так страстно любили друг друга. Митя сидел на ложе; священнослужитель из Цапоте исчез.
Переводчик не шевелился. Он сидел, прислонившись спиной к стене, глаза его были закрыты, лицо представляло собой маску из запекшейся крови. По ранам, где когда-то были уши, ползали мухи.
— Значит, птичка улетела, — объявил Коля.
— Он недалеко, — голос Мити звучал тихо, прерывался.
Володи опустился на колени перед переводчиком.
— Что он с тобой сделал?
— С тех пор, как ты ушел, больше ничего. Он сказал мне, что ты больше не вернешься. И высказал сочувствие по поводу того, что у меня такие друзья, как ты, — в корке из засохшей крови на щеках Мити образовались мелкие трещинки. — Ты мне друг?
Володи не знал, что ответить.
— Что бормочет этот старик? — Коля тоже присел на корточки перед ложем. — Некоторые сходят с ума, когда их пытают. Не обращай внимания на его болтовню, — он огляделся по сторонам. — Это здесь ты проводил дни после своего исчезновения, приятель?
Володи было неприятно видеть кулачного бойца в этой комнате, где он предавался мечтам о великой любви.
— Он просил меня кое-что передать тебе. Он спустит ягуаров и орлов. Они вернут то, что ты украл, Володи.
— Украл? — прошипел Коля. — Похоже, я не знаю части истории. О чем здесь вообще речь?
— Всего лишь каменный нож, — отмахнулся Володи.
— Жертвенный нож Цапоте. Клинок, отнявший сотни жизней и имеющий для них неизмеримую ценность. Они не успокоятся, пока не вернут нож.
— Вот какими делами ты занимаешься! — Коля встал. — Кажется, ты не подумал о том, чтобы поделиться с друзьями, которые проливали за тебя кровь.
— Можешь забирать нож. Я покажу тебе, где он.
— Вы должны вернуть его! — прохрипел Митя. — Вы должны сделать это, прежде чем придут орлы и ягуары!
— Знаешь, как называют нашего капитана ишкуцайя? Человек, идущий над орлами. Не думаю, что он испугается птиц и парочки кошек. Я, по крайней мере, точно нет, — Коля обернулся к лестнице. — Я подожду тебя внизу, капитан. И не пытайся уложить меня на лопатки еще раз.
— Что мне делать с ушами? — спросил Атмос, все это время молча стоявший у двери.
— Скорми тому маленькому брехуну, что внизу, — и с этими словами Коля стал спускаться по лестнице.
Володи кивнул Коле, склонился над переводчиком и мягко тронул его за плечо.
— Ты можешь идти?
Митя вздохнул.
— Я бы предпочел носилки. Не будь таким же глупцом, как этот покрытый шрамами головорез. Орлы и ягуары — не персонажи из сказок. Они действительно существуют, несмотря на то что о них рассказывают много сказочных историй! Это лучшие воины Цапоте. Говорят, они отведали плоть Пернатой змеи. Они — единое целое со своими тотемными животными. Крадутся неслышно, как ягуары, и разрывают своих врагов на куски острыми, словно ножи, когтями. Да, они даже поднимаются в воздух, как орлы.
— Рвут когтями... — В это Володи не мог поверить при всем желании. Очевидно, Митя был уже не в себе.
— Что ты за капитан? Капитан разбойников? — прохрипел старик.
— Капитан лейб-гвардии бессмертного Аарона, правителя всех черноголовых. И это, старик, не сказки.
Переводчик поглядел на него огромными глазами.
— Ты ведь пират. Как ты попал в лейб-гвардию бессмертного Аарона? Неужели в его империи закончились головорезы?
Володи встал. Он больше не позволит оскорблять себя.
— Неужели ты действительно бросишь меня? Старика, которого из-за тебя избили и лишили ушей?
— Мне показалось, что ты предпочитаешь общение со священнослужителями, которые приносят в жертву людей, чем с головорезами.
— Не манерничай, мальчик! Проклятье. Ты и твой приятель Коля, вы мало похожи на героев. А теперь помоги мне подняться, — он встал, опираясь на стену, но не смог устоять на ногах. — Если ты действительно капитан, то наверняка сможешь устроить мне квартиру во дворце Арама. И моей дочери. Она молода, и волосы у нее золотые, словно летняя пшеница.
— Что ты задумал, старик? Совокупить ее с одним из нас, головорезов?
Митя с громким вздохом опустился обратно на ложе.
— Ты все еще не понял, что здесь происходит, да? Ты думаешь, эта Кветцалли влюблена в тебя? Вот и нет! Думаешь, ты завоевал ее сердце? Она поймала тебя на крючок. И не потому, что у тебя такая неотразимая улыбка и приятный характер. Все дело было только в том, что ты молод и светловолос.
— Я больше не намерен слушать этот бред! — Володи вскочил, но Митя только слабо покачал головой.
— Постой! Из-за тебя у меня больше нет ушей. Выслушать меня — это меньшее, что ты должен сделать. Причем пока я не закончу, а потом ты устроишь меня в безопасный дворец Арама! Думаешь, это нормально — ложиться в постель с тем, с кем даже парой слов не можешь перемолвиться? Что ты о ней знаешь? Ты никогда не спрашивал себя, почему у нее свой дом? Или почему она обходится без защиты в городе, где ни одна юбка не может появиться на улице, потому что большинство мужчин Нангога могут только мечтать о женщинах? Ты хоть раз думал о чем-нибудь с тех пор, как повстречался с ней? Или у тебя вся кровь прилила к другому месту, вместо того чтобы питать мозг?
Володи в ярости сжал кулаки. Любому другому он выбил бы зубы. Но перед стариком он был в долгу. И кое-что из сказанного им было правдой. Это дело с Кветцалли было действительно очень необычным. Вот только Мите лучше следить за своими словами.
— Цапотцы думают, что люди с золотыми волосами — это что-то особенное — любимчики солнца, пронизанные его силой, живее других людей. Поэтому они дарят золотоволосых своей умирающей богине, Пернатой змее, чтобы она питалась их кровью. В качестве платы Пернатая змея посылает избранным воинам Цапоте немного своей плоти и таким образом возвышает их над другими людьми. А теперь мы подбираемся к твоей невинной девушке, в которую ты так сильно влюблен. Чтобы боги приняли жертву, светловолосые должны прийти в храм добровольно. Если покупают рабов или крадут жертв, они не имеют ценности для змеиного божества. Оно хочет только тех, кто приходит в его храм по доброй воле. А теперь скажи мне, что ты не пошел бы за своей скотской девушкой на край света, если бы она тебя об этом попросила, — голос старика становился все тише. Он звучал решительно, но слабо — переводчик потерял много крови.
Володи показалось, что пол ушел у него из-под ног. Этого не может быть.
— Она не отвела меня в храм, — упорствовал он. — Она даже предупредила меня, когда священнослужитель пришел за мной.
— А ты уверен, что это не было частью их плана? Разве ты не пошел бы за ними, если бы думал, что они украли твою девушку? Разве ты даже сейчас не думаешь о том, что бы сделать, чтобы увидеть ее? Разве не замечаешь, что на тебя продолжает действовать яд, который она капля за каплей вливала в твои уши?
— Все не так, как ты говоришь...
— Тогда объясни мне, Володи.
— Любовь нельзя объяснить! Что ты можешь об этом знать!
— У меня есть дочь, которую я не из земли выкопал. Поверь, мне ведома любовь и горечь утраты. Впрочем, вынужден признать, что я не знаю, каково это: влюбиться в убивающую людей священнослужительницу змеи, — старик снова попытался подняться. На этот раз Володи помог ему. Митя сделал несколько тяжеловесных шагов, затем оперся на подоконник и поглядел через дорогу на переулок, где ждал Коля со своими людьми. Володи видел, что старик размышляет. Митя был взволнован до глубины души.
— Они вернутся, — произнес переводчик. — Священнослужитель обещал мне. Они будут наблюдать за нами и заберут кинжал. Может быть, они уже знают, что у меня есть дочь, — он вздохнул. — Я не хочу твои железные мечи, как говорил вчера ночью. Я хочу, чтобы ты привел мою дочь в безопасное место. И чтобы ты послал за ней не того парня, который стоит внизу. Священнослужитель рассказывал мне, что иногда они приносят в жертву богам и пленников. Плохая жертва все же лучше, чем никакой. Он точно описал мне, что они делают с ними. Как раскрывают грудную клетку, после того как дают им одурманивающее зелье, притупляющее боль, чтобы жертвы могли видеть, как у них живьем вырывают сердце из груди. Затем они вкладывают его в руку умирающим, чтобы они сами предложили его в подарок Пернатой змее. Их кровь собирают в золотые чаши, чтобы омолодить тело змеи. А еще им обривают головы, чтобы позже рассыпать золотые волосы на жар их сожженных костей, посылая дым богам, которые не дают померкнуть свету солнца. А череп кладут на полку и запирают в нем души жертв, ибо их вечный страх — услада для их пернатой повелительницы.
Володи с отвращением засопел.
— Это ведь просто сказки.
— Что бы из этого ни было правдой, Володи, у вас с этим священнослужителем война, — Митя с сомнением поглядел на него. — Ты похож на героя из наших сказок. Человек, о котором еще столетия будут шептать деревья в рощах духов, — он кивнул, указывая вниз, на двор. — И в то же время ты — командир вон тех, что внизу. Я уже слыхал о Коле. Он очень быстро снискал себе славу в этом городе. Поклянись, что ни моя дочь, ни жертвенный нож не окажутся в одном из домов Коли. Слышишь, ты должен пообещать мне это! — Дыхание Мити стало тяжелее, он слегка покачивался.
— И ты поверишь слову командира бывших разбойников?
Митя вздохнул.
— Разве у меня есть выбор? Поклянись мне, что будешь героем! Духами своих предков!
— В глазах цапотцев священнослужитель и Кветцалли — герои, потому что они хорошо и с беззаветной преданностью служат богам. А мы для них — бандиты. Герои — это всегда те, кто выживает к концу сказки, Митя. И они решают, что будут рассказывать, а о чем лучше умолчать.
— Меня интересует лишь то, станешь ли ты героем для моей дочери. Спаси ее и меня, старого, с трудом передвигающегося переводчика. Позаботься о том, чтобы к концу сказки остались мы.
— Да, — торжественно произнес друсниец. — Я буду защищать тебя. И клянусь богами, я стану этим чертовым героем.
Поход ради любви
Наместник поглядел на роскошного белого жеребца, который стоял привязанный неподалеку от шатра. Было совершенно очевидно, что ему очень сильно хочется иметь этого коня. Как раз на это Артакс и надеялся.
— Возможно, второго такого жеребца нет во всем Нангоге, — почтительно произнес Канита.
— И нет второго такого человека в Нангоге, который по достоинству оценил бы красоту коня, кроме тебя, почтенный Канита. Я был бы очень рад, если бы ты принял жеребца в подарок.
— Поистине — дар бессмертного! — Наместник задумчиво поглаживал реденькую седую бородку. Одна-единственная прядь волос, тонкая, словно шелковая нить, достающая ему до самой груди. — И вы желаете, значит, выступить против мародеров мятежника Таркона Железноязыкого. До сих пор они не напали ни на один из облачных кораблей моего народа. Мы почти не торгуем на севере.
— Разумно ли дожидаться, пока вор придет в ваш двор, почтенный Канита?
Вместо ответа наместник снова поглядел на жеребца.
— Я велю оснастить два маленьких грузовых судна. Торговых. Они должны выглядеть безобидно, — Артакс попытался выдавить из себя заговорщицкую улыбку. — Но если пираты нападут на нас, то больше уже никому не причинят зла.
— Я по-прежнему не совсем понимаю, почему вы сами хотите заняться этим делом, бессмертный Аарон.
— Даже дикари лучше понимают обязанности бессмертного, чем ты. Но ты продолжай, продолжай. Мы поддерживаем твои планы. Такого развлечения, которое принесет твоя затея, у нас давненько не было.
Артакс осознал, что неподобающим образом таращится на наместника — настолько усиленно он пытался остановить болтовню в своей голове. Артакс откашлялся и в свою очередь поглядел на роскошного жеребца.
— У нас, в Араме, есть поговорка: если хочешь сделать что-то хорошо, сделай это сам.
Канита улыбнулся.
— Вы намекаете на то, что на севере находится большая часть земли, отведенная королевству Лувии. Может быть, вы сами хотите посмотреть, где находятся их железные копи?
— Ты знаешь, что все семеро бессмертных много лет назад заключили соглашение, в котором записано, что небо свободно. Значит, над чьей землей мы полетим, совершенно неважно. Но если мы победим небесных пиратов, то совершим благородный поступок, который принесет нам уважение всех семи империй.
— Не уважение, а недовольство принесет он тебе. Ни один бессмертный не верит в благородные поступки. Несущий в себе знания многих жизней редко поддается иллюзиям.
Наместник поднял одну бровь и одарил его скептичной улыбкой.
— Я бы сказал, это принесет вам уважение торговых домов Нангога. Я здесь уже слишком долго, чтобы поддаваться иллюзиям относительно того, что бессмертных интересует что-либо, кроме сокровищ этого мира.
Аарон ликовал.
— А я что говорил?
— Значит, вам все-таки важно, чтобы головы тех, кто ворует эти сокровища, были насажены на копья, не так ли? И разве подобный поступок не стал бы важным поводом съездить к Кочующему двору, чтобы лично доложить о происходящем бессмертному Мадьясу? — В глазах наместника Артакс увидел тоску. Он знал, как сильно князь желает снова увидеть просторные степи Ишкуцы.
— Есть и еще кое-что, о чем стоит подумать, — продолжал бессмертный. — У небесных пиратов где-то есть их бандитская гавань. Место, которое все больше и больше обрастает легендами. Ты знаешь, сколько мужчин необходимо, чтобы управлять облачным кораблем. Судя по всему, у них уже сейчас есть три небесных корабля. И в такой бухте скоро вырастет целый город. Вольный город, не принадлежащий ни одному из семи королевств. Он станет мечтой всех недовольных. И, как это бывает со всеми фантастическими идеями, весть об этом городе распространится быстрее степного пожара. Нангог слишком велик. Слишком мало людей живут здесь, и этот мир изменяет их. Если здесь распространится дух мятежа, нам станет трудно вырвать его с корнем.
— Это могли бы быть наши слова. Ты удивляешь нас, варвар. Если бы нам были неведомы твои истинные намерения, мы были бы в восторге!
Канита сохранял спокойствие. Он снова поглядел на белого жеребца. Раньше о наместнике ходила слава страшного живодера. Человека, рубившего слугам головы только за то, что они ставили чаши для вина не точно в центр стола. Похоже, от того тирана осталось немного. Он слишком долго пробыл в Нангоге.
— Вы можете объяснить мне, почему вам нужна именно моя лейб-гвардия, чтобы провести свою кампанию, великий Аарон, правитель всех черноголовых? Вы выразили желание получить от меня поддержку в лице моих воинов. Но я по-прежнему не понимаю, почему это должны быть именно люди Ишкуцы. Насколько меня информировали, у вас самих есть достаточно бойцов для подобной экспедиции.
— Мне нужна твоя гвардия, потому что она умеет летать. Они будут на острие атаки и будут брать на абордаж корабли небесных пиратов. Буду перед тобой откровенен — без твоих людей я опасаюсь потерпеть поражение.
— Разве у цапотцев, к примеру, нет воинов, которые тоже умеют летать? Кажется, их называют людьми-орлами.
— Но кто когда-либо видел их, дражайший Канита? Я полководец. Я не могу опираться на войска, силы которых не знаю. А твою дворцовую гвардию я уже видел в деле собственными глазами. Они дисциплинированы, бесстрашны и атакуют любого врага, не колеблясь ни минуты.
От наместника не ускользнула подколка.
— Мне очень жаль, что в тот раз у нас вышло недоразумение, великий, когда вы были настолько любезны, что решили защитить наш дрейфующий облачный корабль. Надеюсь, вы не держите на нас зла.
— Будь я обижен, разве я сидел бы в этом дворце, чтобы просить у тебя помощи именно тех воинов, которые столь впечатляющим образом показали мне, как брать на абордаж вражеский корабль?
Канита махнул рукой воинам вокруг Шайи, ожидавшим у врат огромного, заросшего травой двора, рядом с Джубой и Володи.
— Вы не повторите еще раз свой план для высокородной принцессы Шайи? Как вы знаете, она командует моей дворцовой гвардией, — давая понять, что он далеко не в восторге от того, что во главе войска стоит женщина.
Артакс старался не смотреть на Шайю, поскольку боялся покраснеть или выдать себя иным образом. Вместо этого он взял кубок, стоявший перед ним на низеньком столике, и отпил кислого молока, которым он был наполнен. Одного запаха молока оказалось достаточно, чтобы распроститься с какими бы то ни было романтичными мыслями.
Артакс снова изложил свой план. Время от времени он поднимал взгляд — если бы он вообще не смотрел на Шайю, это бросилось бы в глаза. Зато она, похоже, отлично справлялась с тем, чтобы ничем не выдать себя. Она вела себя по отношению к нему прохладно, почти пренебрежительно.
— Ну что, дорогая принцесса, как считаешь? — поинтересовался Канита, когда Артакс закончил. — Реален ли план бессмертного Аарона?
— Без сомнений.
— И наш народ покроет себя славой, если мы примем участие в этой борьбе с облачными пиратами?
— Мои люди слишком давно не проливали крови. Клинок, который не используют, тупеет и ржавеет.
— Значит, ты советуешь вступить в битву на стороне бессмертного Аарона?
— Я бы не стала называть это битвой, скорее стычкой. Но я согласна, что это поднимающее голову зло нужно вырвать с корнем, и для меня было бы честью повести в этот бой часть дворцовой стражи.
— Тогда я последую твоему совету, высокородная Шайя.
Старый лис, подумал Артакс. Если его задумка обернется поражением, он сможет взвалить всю вину на Шайю. Но если ей будет сопутствовать успех, Канита наверняка сможет присвоить всю славу себе.
— Чтобы кампания увенчалась успехом, все приготовления необходимо провести быстро и в строжайшей тайне, — заявил Артакс. Ему хотелось плясать от счастья. Все складывалось именно так, как он надеялся. — Я уже отобрал два торговых судна. Мы будем готовы выступить через два дня.
— Мы снарядим свой собственный корабль, — решительно заявила Шайя.
Он поднял голову и встретился взглядом с ее жгучими карими глазами. Во рту пересохло. Ему очень хотелось коснуться девушки.
— Предлагаю воспользоваться северным ветром, который обычно начинает дуть за час до заката. Мы будем готовы, бессмертный Аарон.
И теперь мы будем видеться каждый день, ликуя, подумал он. В принципе, ему дела не было до облачных пиратов. Важна была только Шайя.
Шкаф
Володи чувствовал себя полностью разбитым. У него было такое чувство, что он только-только прилег отдохнуть, но, судя по положению лун-близнецов, проспал воин по меньшей мере часа два. Вооруженные для битвы, они неслись по ночным улицам, и мостовая гремела под подбитыми гвоздями сандалиями. Он взял с собой двадцать человек в полном обмундировании. Его воины были исполнены предельной решимости, никто не ворчал. Он сказал им только, что речь идет о домах Коли, а они все вложили в это дело деньги. О кинжале он умолчал. При этом разбудивший его посланник говорил только об этом. Он должен немедленно прийти к Коле. Речь идет о кинжале. Он должен непременно взять его с собой.
Володи беспокойно обвел взглядом крыши. Он навел справки о людях-ягуарах. Большинство считало их бабушкиными сказками. Но те, кто мог кое-что поведать о них, говорили шепотом. И все были едины в том, что тот, кто вызвал гнев людей- ягуаров, все равно что мертв.
Володи снова беспокойно вгляделся в тени. Проклятье, он не трус, но эти люди-ягуары... Говорили, они ходят сквозь тени, словно сквозь зачарованные врата. Их приближение нельзя заметить! Они просто внезапно оказываются рядом. Проклятый кинжал! И зачем он его вообще трогал!
— Ускорить шаг! — крикнул он и зашагал быстрее. Стук подбитых гвоздями сандалий теперь звучал подобно сильному граду. Его ребята были ветеранами — наемниками и пиратами.
Каждый из них во время сражений в Лувии добыл себе железный меч. Обычно все боялись их.
Наконец они достигли улицы, где располагался Колин храм наслаждений. Перед лестницей, ведущей ко входу, стояло что-то большое. Ящик? Володи сделал своим ребятам знак остановиться.
— Трое защищают вход с улицы. Лучники — в центр улицы. Следите за крышами! Остальным поднять щиты и приготовиться!
Друсниец направился к ящику. Нет. Это был шкаф! Когда он почти дошел до него, на лестнице появилась большая тень. Рука Володи уже метнулась к мечу, когда он узнал Колю.
— Что здесь происходит?
— Открой шкаф и увидишь. Там внутри свет, чтобы все было хорошо видно.
Только теперь Володи заметил свет, сочившийся сквозь щели шкафа. Шкаф был примерно полтора шага в высоту. Похоже, он был сбит из крепких досок. Дверь была украшена резьбой, напоминавшей перья.
Он потянул за ручку. Дверь легко отворилась.
Володи испуганно отступил на шаг. Две масляные лампы на дне шкафа давали достаточно света. Там стоял на коленях Атмос. Кожаные ремешки, проходившие у него под мышками и прикрепленные к задней стенке, мешали ему выпасть из шкафа. Лицо его застыло в безумной гримасе, открывавшей беззубую верхнюю челюсть. Что-то торчало в уголках губ... Рыболовные крючки? От крючка по щекам к затылку шли шнурки. Они были туго натянуты и обеспечивали безумную улыбку.
Так же, как и Мите, Атмосу отрезали уши. Руки мертвого были привязаны к груди, пальцы его обхватывали большой окровавленный комок плоти. Он сидел на корточках, и казалось, словно он униженно хочет принести этот кусок плоти в дар.
— Он держит в руках свое сердце, — сдавленным голосом произнес Коля.
Володи потупился. На дне шкафа лежала маленькая собачка. Ее белая шерсть пропиталась кровью. У нее были длинные черные уши, из пасти торчало что-то розовое. Друсниец опустился на колени и оттянул собачьи губы. Между острыми маленькими зубками торчали человеческие уши.
— Мерзко...
— Эта резня меня не страшит, — негромко произнес Коля. —т Пугает кое-что другое. Атмос спал в комнате с тремя другими мужчинами. Никто из них не слышал, как его забрали. И я заверяю тебя, все они не пили. Они должны были слышать этих засранцев! В качестве маленького подарка они положили каждому из спящих на горло по красному перу. Довольно однозначно...
Оба мужчины молча уставились на Атмоса. Наконец Володи закрыл двери шкафа.
— Никто не слышал и не видел, как они поставили сюда шкаф. Целый шкаф, проклятье. С масляными лампами внутри. Эта штука такая тяжелая и большая, как скала! И никто не видел, как она здесь оказалась.
— Что ты предлагаешь? — спросил Володи.
— Ты у нас капитан! Что нам делать? Я всего лишь один из тех, кто подставляет шею, как видно.
— Вчера ты говорил по-другому...
Они снова немного помолчали. Из шкафа негромко капала кровь.
— Мы должны вернуть им кинжал, — наконец произнес Володи.
— Ты с ума сошел? Кинжал — это все, что у нас есть. Он наш заложник. Пока он у нас, мы можем шантажировать их.
Володи с сомнением поглядел на него.
— Вот как... Разве?
— Мы пригрозим им, что сломаем его. Достаточно уронить его на мостовую, и клинок расколется.
— А потом?
— Они испугаются, что мы разрушим их драгоценный кинжал.
— Ты не ответил на мой вопрос. На что ты собираешься обменять кинжал?
— На мир!
Володи устало покачал головой.
— И ты думаешь, что парни, которые так обошлись с Атмо- сом, будут хранить мир? Парни, которые могут бесшумно войти в комнату, полную спящих, чтобы украсть одного из наших товарищей? Что их удержит от того, чтобы покончить со всеми нами так же, как они покончили с Атмосом, когда у них будет кинжал?
— Мы могли бы оставить кинжал себе...
— Что тогда удержит их от того, чтобы перерезать нас одного за другим, пока мы не размякнем и не отдадим им кинжал?
— А ты можешь предложить что-то получше, чем хныкать? — Он никогда не видел Колю таким взволнованным. Цапотцы подарили кулачному бойцу страх. То ли еще будет! Володи вздохнул.
— Ты не понял сути дела с заложниками, Коля. Только идиот берет одного заложника. Чем ты будешь угрожать остальным? Если мы разобьем кинжал, у нас больше не будет средства давления и весь их гнев падет на нас. Если мы станем угрожать этим, они не воспримут нас всерьез.
— Но тогда их кинжала не станет.
— Его и так нет.
Коля вздохнул.
— Так что же нам делать? Поджать хвост и сваливать?
— Мы не можем. Мы не свободные люди. Мы должны бессмертному Аарону еще два боя.
— Мне насрать! — прошипел Коля.
— Ты предпочитаешь сделать своим врагом бессмертного, взамен парочки ягуаров или орлов?
Коля негромко выругался.
— Ты имеешь в виду, что у нас есть выбор между смертью и издыханием?
— Я имею в виду, что мы должны позаботиться о том, чтобы священнослужители Цапоте боялись нас так же, как мы их. Тогда они заключат с нами мир.
Плечи Коли поникли.
— Вот только, к сожалению, у нас нет волшебных воинов...
Володи поглядел на крыши. Он был уверен, что за ними наблюдают. Должно быть, они были тем утром и в том переулке. Поэтому они выбрали в качестве жертв Атмоса и маленького пса.
— Завтра, за час до рассвета, я принесу кинжал к порталу вашего дворца. Я надеюсь, что после этого между нами воцарится мир! — Володи крикнул изо всех сил, надеясь, что среди шпионов Цапоте кто-то понимает его язык.
— Я просто невероятно впечатлен, — проворчал Коля. — Видишь, как у меня дрожат коленки?
— Ты завтра со мной?
— Видишь шрамы на моем лице? Я что, похож на человека, который избегает драки? Но если ты позволишь, я приведу с собой еще сорок воинов. Я не думаю, что это дело можно уладить парой ласковых слов. И если я кончу жизнь с сердцем в руках, я обещаю тебе, что явлюсь к твоей семье в Друсне в виде мстительного духа. И я...
Володи махнул рукой.
— Знаю, Коля. Я это заслужил.
И он действительно так думал. Какой же он дурак! Как он мог связаться с этой женщиной!
Конец любовной истории
Володи поглядел на небо. Луны-близнецы клонились к горизонту. Стояла давящая тишина, и он слышал дыхание людей за своей спиной. Он стоял в центре большой площади, на белых каменных плитах которой были изображены странные животные и боги. Огромные змеи, обвившиеся вокруг солнца. Воины в одеждах из перьев, идущие по телам обезглавленных врагов. Священнослужитель, поднимающий к небу нож. Неужели Кветцалли в конце концов привела бы его сюда, чтобы подарить его сердце жестоким богам? Его разум соглашался, сердце говорило «нет». По-прежнему. Володи вздохнул. Неужели действительно лишь магия дурачит его и его чувства?
Друсниец поглядел на большой безыскусный портал, за которым располагалась просторная территория дворца наместника Цапоте — маленький город внутри другого. Не было видно ни души, но мужчина чувствовал, что за ним наблюдают.
За его спиной раздались шаги. К нему подошел Коля.
— Не разумнее ли постепенно потушить чертовы факелы? Если у них здесь лучники...
— Насколько я знаю, лучников у них нет. И разве это поможет? Мы стоим на площади, где светло, как на заснеженной равнине, обе луны полные.
— Но ребята будут чувствовать себя лучше, если...
— Ребята будут мне еще благодарны. Больше ничего я по этому поводу сказать не могу.
— Тогда положи хотя бы кинжал у ворот. Мы и так ждали достаточно долго. Давай наконец начинать резню.
Володи кивнул.
— В этом ты, пожалуй, прав, — он поднял кинжал высоко над головой, чтобы все отчетливо могли его видеть. Затем он медленно пошел к воротам. Они были огромными! Более тридцати шагов в высоту. Стоя перед этим огромным проемом из тщательно отполированного камня, чувствуешь себя незначительным. Карлик в месте, созданном для богов.
Из-за лун-близнецов ворота отбрасывали двойную тень. И именно эта тень беспокоила его все это время. Там было что-то, у самого пола, у самых ворот, где обе тени сливались друг с другом. Если смотреть прямо, то казалось, что все в порядке. Но если немного отвернуться и посмотреть краем глаза, то там внезапно появлялось движение! Казалось, словно над полом стелется черный дым.
Примерно в десяти шагах от створа ворот Володи остановился. Он бросил быстрый взгляд через плечо. Ребята разделились. Несмотря на напряжение, они стояли неподвижно. Коля отобрал тех воинов, которые выглядели особенно внушительно. Высокие мужчины с широкими плечами и суровыми лицами. Наемники! Каждый из них. Люди, решившие жить за счет того, что проливают кровь других.
Нарочитым жестом Володи положил кинжал на землю.
— Я возвращаю вам то, что добыл в бою. Вчера вы забрали жизнь за жизнь. Мы не будем мстить за эту смерть. И я объявляю нашу вражду законченной!
Володи снова поглядел на небо, затем отступил от кинжала и попятился, не спуская взгляда с ворот.
Словно из ниоткуда под аркой ворот появился хрупкий мужчина в просторном плаще из перьев. Воротник плаща был поднят, образуя за головой ореол из ярких и пестрых перьев. Бедра его были обмотаны полотном белой ткани. Запястья украшали широкие браслеты с бирюзой. Грудь покрывали темные татуировки. Этого человека Володи никогда прежде не видел.
Друсниец остановился и стал наблюдать за тем, как священнослужитель присел перед кинжалом. Цапотец молча вынул каменный клинок из ножен и тщательно осмотрел его.
— Думаешь, можешь так просто брать себе то, что тебе не принадлежит?
Володи удивился. Священнослужитель говорил по-друснийски, с сильным акцентом, но понять его было можно.
— Ты украл и убил. А теперь думаешь, что все закончилось? Из-за нескольких слов? На восходе солнца мы подарим ваши сердца Пернатой змее. Вот тогда с враждой будет покончено! — Священнослужитель развел руками в драматичном жесте. — Тени, восстаньте! Закончите жизнь высокомерных, вообразивших, что они могут бросать нам вызов! Убейте их всех!
То, что только что казалось Володи дымом, сгустилось и обрело форму. Из тени вырастали фигуры — такие, каких друснийцу никогда не доводилось видеть. Низко пригнувшись, они крались, словно кошки, но ходили не на четырех лапах. Они двигались плавно, но не бросались вперед, а пританцовывая уходили то вправо, то влево, медленно приближаясь к ним. Живые тени покрывали черные шкуры. Из широко открытых ртов торчали клыки!
— Все в круг! — крикнул Коля. — Никто не должен думать о том, что происходит у него за спиной. Вперед, парни! Живо!
Володи увидел, как по периметру площади начали сгущаться тени. Их ждали, похоже, более сотни людей-ягуаров. И до этого момента они не видели ни одного из этих проклятых ублюдков. Казалось, они родились из тени. И теперь они стекались на площадь, словно волны ожившей тьмы. У них не было мечей или кинжалов. Их руки заканчивались длинными черными когтями. Некоторые черные воины шипели, словно и в самом деле были кошками. На них были шлемы, напоминавшие голову ягуара. Они тоже были черными, как ночь. Широко раскрытые пасти, зачерненные лица. Ну и твари, подумал Володи. И в тот же миг понял, что эти люди не годятся для открытого боя. Они — хитрые убийцы, выскакивающие из-за утла. Здесь, на открытой площади, его наемники ни в чем не уступят этим ублюдкам!
— Поднимите факелы повыше! — спокойным голосом произнес друсниец.
— Какой от этого прок? — прошипел Коля. — Что нам нужно, так это... — Громкий звон заставил его замолчать.
Цапотец теперь стоял всего в двадцати шагах. Он медленно отступал к большим воротам. А теперь остановился, глядя на красно-коричневые осколки разбитого горшка, лежавшие примерно посредине между ним и Володи на белых каменных плитах.
Жидкость забрызгала ноги Володи. Поблескивающее золотым ламповое масло текло между плитами. Священнослужитель глядел прямо на него. Понял, что происходит?
Вокруг разбивались о мостовую новые горшки. Сдавленные стоны говорили о том, что некоторые попали в людей-ягуаров, но никто из них не закричал. Они по-прежнему исполняли свой странный танец — отпрыгивали назад, затем двигались вперед, уходили вбок — их движения представляли собой причудливый узор, но они постепенно приближались.
Володи ни секунды не сомневался в том, что одного-единственного взмаха руки священнослужителя будет достаточно, чтобы бросить черный поток на круг из мечей и факелов.
Теперь в воздухе висел едкий масляный запах. Лужи масла перетекали одна в другую, а с неба продолжали сыпаться горшки.
Володи не смотрел наверх. Он знал, что увидит. Облачный корабль, примерно в сотне шагов над площадью. Купеческий, без знамен, благодаря которым его можно было бы причислить к одной из семи империй. Грязный, вонючий корабль. Потемневшие от времени снасти, многократно заштопанные паруса. У якорных башен Золотого города пришвартованы дюжины подобных судов. Рабочие лошадки небес. Их вид был настолько привычен для Золотого города, что никто не обращал особого внимания на эти суда, когда они скользили по воздуху.
Неподалеку от больших ворот разбился целый ряд горшков. У ног священнослужителя образовалась лужица масла.
— Отзови своих ягуаров, и я подарю жизнь тебе и твоим людям.
Священнослужитель поглядел на него с холодной, сдержанной яростью.
— Вы не бросите факелы. Потому что тогда вам тоже конец, — шипящие люди-ягуары уже были на расстоянии пяти шагов от круга воинов. — Видишь их когти? Они разорвут вас еще до того, как пламя убьет их.
Володи поднял правую руку и махнул ей. Один удар сердца — и с неба упали канаты.
— Берите канаты, ребята. Обмотайте их вокруг рук. И я вас предупреждаю — кто выпустит факел, того наши ребята наверху бросят вниз. Мы ведь не хотим бойни!
— Вы слышали, ребята! — крикнул Коля голосом, разнесшимся по всей площади. — Мы отступаем, вверх! — Он рассмеялся. — Вперед!
Жест священнослужителя заставил людей-ягуаров остановиться.
— Думаешь, на этом все закончится?
— Все в твоих руках. Я наемник. Я сражаюсь не из страсти — я сражаюсь потому, что ясно вижу свою выгоду. А в этом случае я не вижу выгоды ни для одной из сторон. Я не сомневаюсь, что твоим ребятам удастся поставить еще несколько шкафов с неприятным содержимым на каких-нибудь улицах. И я знаю, мы придем к тебе и твоим людям с огнем и мечом, если это произойдет. Но какая нам от этих сражений выгода? — Краем глаза он увидел, как уносят вверх первых его ребят.
— Ты оскорбил моего бога, украв кинжал.
— А теперь я чту твоего бога и дарю ему жизнь важного священнослужителя и многих его воинов, — Володи ухватился за один из канатов. Он легко обернул его вокруг предплечья, бросил взгляд через плечо и увидел, что он — последний наемник, еще стоящий на площади.
Священнослужитель отозвал своих ягуаров. Послышалось обозленное шипение.
— Кветцалли привела бы меня к жертвенному камню? — Этот вопрос не давал Володи покоя с тех пор, как Митя открыл ему, какую роль во всем этом играют жрицы.
Священнослужитель в плаще из перьев улыбнулся.
— Пройди со мной через эти ворота, и она сама даст тебе ответ, друсниец.
Володи помедлил. Почва ушла у него из-под ног. Мышцы руки натянулись. Его быстро поднимали вверх. Под ним простирался дворец Цапоте. Он увидел большие цветники, в центре которых располагалось круглое озеро. Оно было похоже на черное око. Должно быть, оно очень глубокое. На некоторых крышах домов он увидел украшенные цветами алтари. Полки с черепами нигде не было видно. Казалось, во дворце все спокойно.
Люди-ягуары ушли в тень и исчезли в темноте, словно сама тьма поглотила их. На площади остался только священнослужитель. Он глядел на поднимающегося вверх Володи. Действительно ли их ссора закончена? Священнослужитель не ответил на его вопрос.
Взгляд Володи вернулся обратно на дворец, полный цветов. Стоит ли где-нибудь там Кветцалли, наблюдая, как его поднимают наверх? Испытывает ли она облегчение?
Друснийца схватили под руки и перетащили через перила. На него мрачно смотрел Джуба.
— Что там, внизу, произошло?
— Конец моя любовь, — Володи вздохнул. Он терпеть не мог говорить на языке Арама. Он знал, что, разговаривая на нем, похож на идиота.
Предсказуемый визит
Темный грел свое драконье тело на солнце и поглядывал на небо. Утро и почти весь последовавший за ним день он провел с газалами. Те пророчества, которых он так давно опасался, все чаще повторялись в их песнопениях. Чаще всего это служило знаком того, что события, о которых говорили пророчицы, приближаются. Что они очень близко! Раздражало то, что в предсказаниях почти никогда не было указания на то, когда конкретно случатся события. Еще сложнее все становилось из-за того, что будущее было неоднозначным. Все равно что стоять у дерева и смотреть на ветви. Ближайшие несколько часов — это ствол. А затем пути начинают расходиться, в зависимости от принимаемых решений.
А положение было сложным. Он знал, что среди его братьев- драконов что-то происходит. Они плели интриги — как обычно. Он устал от бесконечных разговоров, результатом которых вечно становились полумеры и компромиссы, вместо четких решений. Темный был уверен в том, что альвы предусмотрели эти козни, и именно поэтому они, драконы, должны были принимать все свои решения сообща. Таким образом нужно было помешать тому, чтобы один из них стал тираном. Однако ценой такого правления становились полумеры.
Образ будущего, все отчетливее вырисовывавшегося в голосах оракулов, требовал решений, которые ему никогда не удастся принять вместе с братьями-драконами. И еще меньше — с альвами. Девантары придут в Альвенмарк! Он не знал, куда и когда. Он не знал, что они задумали. Но они придут. И таким образом древний договор между альвами и девантарами в очередной раз будет нарушен! Ни альвов, ни девантаров не должно быть в Нангоге. И их детей тоже! Нельзя допустить, чтобы де- вантары осмелились прийти сюда. Он должен остановить такой вариант развития событий, иначе начнется война, о которой газалы рассказывали такие страшные вещи.
Темный много думал о путешествии, которое предпринял вместе с Нандалее. Бесконечно долго ломал себе голову над тем немногим, что удалось узнать, пытаясь уловить смысл происходящего. Неужели девантар явился в Альвенмарк и убил альвов? Возможно ли вообще, чтобы подобные вещи происходили без ведома альвов? Почему они ничего не предприняли? Неужели их агония уже настолько сильна, что они уже не борются даже за собственную жизнь? Или слепо верят в небесных змеев, в то, что они предотвратят беду?
На пороге война! Война, которая захлестнет три мира, если никто в определенный момент не осмелится принять решение в одиночку.
Темный снова поглядел на небо. Они оказались в отчаянном положении. Если они будут придерживаться древних договоров, это будет честно. Но тот, кто в предстоящем конфликте нанесет первый удар, окажется в выигрыше. Нет, это не та битва, в конце которой будут торжествующие победители...
Он с ужасом думал о пророчествах, услышанных этим утром. Все миры изменятся. И тот, кто проиграет этот бой, никогда больше не поднимет головы. Он будет уничтожен.
Темный знал, какую цену придется заплатить, если о его планах станет известно до срока. И, тем не менее, был исполнен решимости.
Громкое проклятие оторвало его от размышлений. Он поглядел вниз, на широкую дорогу, которая вела ко входу в пирамиду. На то место, которое уже на протяжении нескольких дней было ареной для уроков фехтования, которые Нандалее давал Нодон.
Юная эльфийка выпустила меч. Левую руку прижала к правому плечу. Между пальцами сочилась кровь. Нодон перегибает палку! Нет никакой необходимости постоянно ранить ее! Он предупредил мастера меча о плохо контролируемых магических талантах его ученицы. Очень наглядно описал ему, что с ним может случиться, если он вызовет ее ярость. Но, похоже, это только сильнее раззадорило эльфа. В своем роде Нодон был столь же несдержан, как и Нандалее. Поэтому наставники Белого чертога не стали терпеть его в своих рядах, несмотря на то что он, возможно, был лучшим мечником среди драконников.
В вышине над ним раздались крики. Темный поднял голову. Черный, как ночь, пегас появился над садом Ядэ. Он сложил крылья и отчаянно ринулся вниз, преследуемый еще тремя пегасами. Значит, они заметили его, но не сумели остановить, подумал Темный, и в нем поднялась волна раздражения. Он знал, что любовь приведет сюда эльфа. Он сделал его частью своих планов, однако же его появление взбесило его, необъяснимым образом вызвало гнев, и он с трудом подавил в себе желание выдохнуть в небо огнем.
Может быть, стоит приказать стражам в будущем использовать луки? То, что они не смогли остановить Гонвалона, разозлило его, равно как и внезапное появление эльфа. Однажды придет такой же, как он... Нет, еще хуже, кто-то, кто пользуется его полным доверием. И это станет днем его смерти. Он видел это в серебряной чаше Золотого, да и газалы давно уже предсказали это.
Выбивая копытами искры, пегас приземлился на дорогу перед пирамидой. Гонвалон тяжело спустился со спины своего жеребца — упал! Он неловко поднялся на ноги. Нодон ринулся к мастеру Белого чертога с обнаженным мечом в руке. Три других пегаса спустились вниз. Двое всадников спешились, едва копыта их ездовых животных коснулись земли. Драконники окружили Гонвалона, прежде чем тот успел приблизиться к ним на расстояние ста шагов.
Какое-то мгновение Нандалее наблюдала за происходящим, застыв на месте. А затем она тоже бросилась к мастеру меча. Темный заметил, что рука эльфийки перестала кровоточить.
Значит, это она тоже умеет, несмотря на то что сделала это, скорее всего, неосознанно. Для того, чтобы затягивать раны, не оставляя даже шрама, нужна некоторая
сноровка. Это удавалось лишь немногим чародеям. Если от нее потребовать повторить это, вероятно, она не сумеет. Темный задумался, что еще можно сделать, чтобы раскрыть ее способности. Возможно, терпение — единственный ключ к успеху.
Он соскользнул со своего места по повернутой к солнцу грани пирамиды. Его чешуя царапнула скалу. Все туже и туже смыкалось кольцо драконников вокруг Гонвалона. Нандалее прорвалась к нему и теперь, обнажив меч, стояла рядом со своим наставником.
Темный думал, вмешиваться или нет в дуэль между Нодоном и Гонвалоном. Наверняка было бы забавно понаблюдать за обоими мастерами меча во время дуэли. Но с Гонвалоном было что-то не так. Он двигался как-то странно.
Темный мысленно послал стражам приказ отступить. Нодон повиновался последним. Одетый в красное эльф с неохотой вложил меч в ножны. Однажды эти двое окажутся по разные стороны баррикад, подумал Темный. Ему было ведомо будущее, где эльф пойдет против эльфа. Будущее, где каждый небесный змей потребует верности. А Гонвалон отдал себя Золотому. Однако, возможно, подумал он, удастся предотвратить такое мрачное развитие событий.
— Кто это так обошелся с вами? — мысленно спросил он у Гонвалона. Он ясно ощущал, насколько взволнован мастер меча. Как важно для него, что он нашел Нандалее. Переживания Гонвалона вызывали интерес. Интересно, если он сумеет когда-либо прочесть мысли Нандалее, найдет ли он подобные чувства и у нее? Но внешне мастер меча оставался холодным и отстраненным. Он поистине умел мастерски скрывать свои чувства.
— Мои ноги — это цена, которую я заплатил за то, чтобы попасть сюда, — ответил Гонвалон. Темного рассердило, что эльф позволил себе ответить ему словами. Было совершенно очевидно, что Гонвалон хочет, чтобы Нандалее была свидетельницей этого разговора.
Дракон поглядел на заклинание, опутывавшее ноги эльфа. Просто произведение искусства! Сплетенное незнакомым образом, вне всякого сомнения, искусное и в то же время переполненное неимоверной злобой. Взгляд Нандалее оторвал его от размышлений. Она гневалась. На него! Это озадачило его до глубины души. Неужели она думает, что это его рук дело? Он многое готов был отдать за то, чтобы прочесть ее мысли! Четко и ясно дать ей понять, что он не имеет никакого отношения к этому несчастью, как это возможно сделать, лишь полностью открывшись мыслям другого.
— Кто тебя покалечил? — В облике дракона эльфийский язык с трудом срывался с его губ. Слова были нечеткими, искаженными из-за шипения. В нем поднялось раздражение. Если бы не Нандалее, он бы поговорил с эльфом совсем по-другому. Но перед ней ему не хотелось предстать в виде самовлюбленного тирана — и осознание этого тоже удивило его. Разве он должен отчитываться перед ней? Нет. Но ему хотелось понравиться ей. Эта мысль смутила его. Так больше продолжаться не может! Нужно освободиться от нее!
Нандалее испуганно глядела на Гонвалона. Очевидно, она еще не понимала масштабов случившегося с ее возлюбленным.
Почувствовав на себе ее взгляд, Гонвалон сдался. Он рассказал о Махте Нат, а когда закончил, Темный почувствовал, что очень сильно удивлен. Он знал, что наделенные душой деревья — могущественные создания. Однажды он целую осень болтал с молодым дубом, называвшим себя Атта Айкъярто. Приятный был разговор. Дерево оказалось поразительно умным и с чувством юмора. Под конец оно подарило ему желудь. Наделенные душой деревья были из числа ранних творений альвов. Они были немного моложе драконов и обладали глубоким пониманием мира. То, что некоторые из этих деревьев могут быть злыми, никогда не приходило ему в голову. Дерево, открывшее для себя силу магии крови... Поразительно. Но удивило его и поведение Гонвалона. Здесь он обнаружил параллели с тем, что рассказывала ему Нандалее в пещере. Гонвалон считал, что это он виноват в том, что девушка пропала, и отдался во власть дерева, чтобы найти Нандалее. Это любовь? Нет, поправился Темный. Любовь Нандалее была иной. Она ничего не хотела для себя. А Гонвалон позволил искалечить себя, потому что хотел снова увидеться с ней. Он снова вгляделся в мысли эльфа: радость, стыд, облегчение, страх, гнев и желание лечь с ней в постель и спариться. Нет, решил он. Распутыванием клубка любовных отношений он займется позже. Вместо этого он занялся изучением магического узора заклинания. Оно было вплетено в ауру эльфа. Настолько искусно, что заклинание нельзя было разорвать без того, чтобы не нанести повреждения магической ауре Гонвалона.
— Зачем ты явился сюда, Гонвалон? Ты же знаешь, что эльфам запрещено приходить в эту долину без приглашения. Даже драконникам!
— Я пришел, чтобы забрать Нандалее обратно в Белый чертог. Я ее наставник. Заботиться о моей ученице — моя обязанность, — эльф запнулся. Даже ему должно было быть ясно, насколько прозрачно его утверждение. — А еще я здесь потому, что люблю ее и не могу без нее жить.
— Ценю искренность, — он еще несколько часов назад знал, что Гонвалон придет. Еще ни разу эльф не смог приблизиться к саду Ядэ, чтобы газалы вовремя не предупредили его. Мысли его вернулись к пророчеству, которое гласило, что однажды придет эльф и убьет его. Все указывало на то, что это будет Нандалее. Он мог бы убить ее — и Гонвалона в придачу. Это было бы легко. Но он хотел завоевать Нандалее — привязать ее к себе так, чтобы подобное предательство стало немыслимым. Поэтому он решил простить Гонвалона. У Нандалее должно возникнуть чувство, что она глубоко обязана ему.
— Вы знали о запрете приходить сюда и поставили себя выше его, Гонвалон. Это немалая провинность.
Он поклонился, с трудом сохранив равновесие.
— Надеюсь на твое милосердие.
Темный выпрямился во весь рост. Он показал эльфам, насколько они маленькие и хрупкие, и не ошибся.
Нандалее выступила вперед и униженно опустилась на колени.
— Я прошу за него, перворожденный. Позволь ему уйти. Он пришел не затем, чтобы злить тебя. Теперь, когда он увидел, что со мной все в порядке, он наверняка вернется в Белый чертог. Умоляю, прости его, — никогда прежде он не видел такого подобострастия у мятежной эльфийки. Значит, и это тоже любовь.
— Я ожидаю, что вы окажете мне услугу, — мысленно обратился он к Гонвалону. —
Я не собираюсь торговаться. Ответом может быть только «да» или «нет». И Золотой никогда не узнает, что вы сделали для меня. Как и остальные.
Мастер меча едва заметно кивнул.
— На закате солнца вы придете ко мне в пирамиду! — произнес вслух Темный.
Когда газалы предсказали ему скорое появление Гонвалона, он решил, что настало время послать первого разведчика в Нангог. Шпионы из Лазурного чертога для этого не годились. Ведь любой из его братьев мог послать их, любой мог допросить их. А значит, о том, чтобы сохранить тайну, не могло быть и речи. Обдумывая план, он пришел к выводу, что должен послать драконника. Гонвалон — хороший выбор! Мастер меча опытен и сражался за Золотого во многих миссиях. Это он знал, несмотря на то что подробности поступков Гонвалона были ему неведомы. Ему доставляло радость подтачивать пакт, заключенный между драконником и его братом. Гонвалон уже доказал, что ради Нандалее готов на все — и глупо не воспользоваться этим. Прежде чем эльф сможет ходить, он заставит его принести еще одну клятву — сделает Гонвалона еще более зависимым от него. В будущем мастер меча будет рассказывать ему о тайнах Золотого.
Он сознавал, что подобное предательство сломает Гонвалона. Но даже это будет на руку дракону — потому что в его лице брат потеряет своего лучшего воина.
Соглашение небесных змеев
Когда они собрались в просторном зале под утесами, ОН почувствовал тревогу СВОИХ братьев по гнезду. ОН разослал их на поиски тех альвов, которых убил за прошедшие месяцы. В этом заключалась определенная опасность. Однако пришло время рисковать! Прежде чем приступать к своему великому плану, ОН должен знать, что все они с ним.
— Вы видели, что происходит с альвами?
— Мы видели, что что-то происходит! — ответил ему Небесный. —
Вот только нам не хватает знаний для толкования этих событий. И, что касается меня, то я поражен тем, что ты точно знал, куда посылать нас. Я навестил и других альвов. Исчезли лишь те, которых назвал нам ты.
Небесный считался самым мудрым из них. Скептиком. Если ОН завоюет его расположение, остальные небесные змеи подчинятся охотнее.
— Два года назад я заметил исчезновение одной альвийки, которая была мне дороже всего. С тех пор я предпринял много путешествий. Думаю, я побывал у всех них. По крайней мере, у тех, кого смог разыскать. Царящее среди них настроение тревожит меня. Они отворачиваются от этого мира. Лунный свет манит их, и, кажется, Альвенмарк надоел им. Пропали те из них, кто был деятельнее остальных. Нам непременно нужно принять решение, как быть в такой ситуации. Мы обязаны защитить Альвенмарк! Я убежден, что нас атакует неизвестная сила!
— С этим я совершенно согласен! — Пламенного боялись из-за его вспыльчивого темперамента. Цвета его чешуи варьировались от темно-желтого до темно-красного. Впрочем, он был непостоянен. —
Такое ощущение, что на Альвенмарк ведется атака. Мы должны остановить наших врагов и нанести ответный удар!
— Для этого, впрочем, нам для начала неплохо бы узнать, кто на нас нападает, — вставил Приносящий весну. Могучий небесный змей, чешуя которого была всех оттенков весенней зелени, считался спокойным прагматиком. ОН отлично сознавал, что этого брата будет очень тяжело подвигнуть на радикальные меры. Возможно, еще труднее, чем Небесного.
На миг ОН задумался, не ответить ли брату, но затем решил, что будет разумнее дать высказаться всем по очереди.
— Вы наверняка заметили, что были открыты ближайшие звезды альвов и приходили посетители из другого мира, — заявил Иссиня-черный, самый воинственный из них. ОН был уверен, что в его лице обретет союзника.
— Входили из Нангога, — вмешался Небесный. —
То, что они проникали в Золотую сеть оттуда, впрочем, не доказывает, что они начинали свой путь не в Альвенмарке.
— Если это так, то они нарушили древний договор, — раздраженно ответил Иссиня-черный. —
Кто же будет бросать вызов одновременно альвам и девантарам?
— Мы и собрались здесь для того, чтобы выяснить это, — спокойно ответил Небесный. —
И, что касается меня, то я не собираюсь основывать свои решения на непроверенных утверждениях. Мы могли бы послать в качестве разведчиков эльфов из Лазурного чертога. Мы создали их для того, чтобы они стали нашими тайными глазами.
— Чушь! Это дело слишком важное, чтобы доверять его эльфам! Приглашаю тебя прочесть мои мысли, брат! — Такой поворот дискуссии ЕМУ не нравился. ЕМУ не нужны были проверки, ЕМУ нужны были результаты. Сегодня же!
Иссиня-черный выбрался из пещеры, где лежало его тело, в центр круга, и ОН почувствовал, как его брат по гнезду потянулся к ЕГО мыслям.
— Это может сделать каждый из вас! Я прошел по магическим следам! И выяснил, куда они ведут. След обрывается не в Нангоге, а на Дайе. Кто-то наследил в Цапоте, где девантары собираются в Пернатом доме, и в горах Куш, где, как мы знаем, сокрыта Желтая башня, — ответом на это откровение была тишина. ОН почувствовал, как все остальные небесные змеи потянулись к воспоминаниям Иссиня-черного, чтобы увидеть то, что видел он.
Первым обрел дар речи Красный:
— Ты не должен был делать этого, не посоветовавшись с нами! — возмутился он. —
Тебе повезло, но если бы тебя обнаружили, твои поступки имели бы последствия для всех нас.
— Только то, что его не убили, как когда-то Пурпурного, еще не значит, что девантары не заметили его присутствия, — заметил Небесный. —
Твой поступок не свидетельствует о мудрости. И еще меньше — о тесном союзе с нами!
— Я действительно не чувствую себя тесно связанным с теми, кто предпочитает отсиживаться здесь и ждать, вместо того чтобы действовать, в то время как знакомый нам мир рушится, — воинственно ответил Иссиня-черный.
— Мы должны позвать нашего брата, Дыхание Ночи, — взял слово Красный.
— Эти известия слишком значительны, мы не можем принимать такое решение без него.
— Неужто нельзя обойтись без него? — саркастично поинтересовался ОН. ОН знал, как тесно связан с перворожденным Красный. Завоевать его будет тяжело. Возможно, ему не удастся обойтись без того, чтобы направить на СВОЕГО брата, последнего, клинок девантаров, прежде чем позволить кинжалу исчезнуть навеки.
— Перворожденный не приходит на наши собрания уже много лун. Он ближе к альвам, чем к нам! Кто же удивится тому, что его интерес к потребностям этого мира меркнет все сильнее и сильнее, так же, как у наших создателей.
— Может быть, он тоже занимается распутыванием этих странных событий, — заметил Небесный.
— Разве в этом случае его присутствие не стало бы еще более необходимым? — с хорошо отмеренной долей раздражения ответил он. —
Разве он не должен был бы довериться нам? Кто мы для него? Братья? Или он считает себя настолько выше нас, что мы уже не интересуем его? Вам всем знакомо его высокомерие! — ЕГО слова подействовали, удовлетворенно отметил он. Воцарилось молчание. Никто уже не спорил с НИМ.
Наконец тишину нарушил до сих пор лишь слушавший остальных Изумрудный. Брат по гнезду, всегда пытавшийся действовать осторожно и поэтому часто высказывавшийся против НЕГО:
— Как бы мы ни поступили — события настолько значимы, что мы должны принять единогласное решение. Что бы ни происходило снаружи — мы должны противостоять этому плечом к плечу.
Он закрыл глаза, пытаясь скрыть СВОЕ облегчение. ОН надеялся, что их дискуссия в конце концов приведет к такому согласию. ЕГО цель была совсем близко. И действительно: Изумрудному никто не возразил!
— Я хочу вам кое-что показать, братья мои! Кое-что, украденное одной из моих эльфийку детей человеческих. Подаренное им девантарами. Артефакт безмерной ценности, — мысленно ОН приказал Ливианне, ожидавшей в скальной крепости наверху, спуститься вниз в пещеру и принести серебряную чашу. О том, что на самом деле чаша была изъята из покоев одного из карликовских королей, он предпочел умолчать. Это вызвало бы лишь ненужные вопросы.
Спустя несколько мгновений показалась эльфийка. Ливианна несла чашу обеими руками. С ног до головы одетая в белое, в одежды наставницы Белого чертога, со строго зачесанными назад и сплетенными в косу волосами, она казалась неприступной и самоуверенной. С идеальным поклоном она поставила чашу в центр зала и снова удалилась.
— Подойдите и загляните в воду; налитую в чашу. Она покажет образы будущего. Убедитесь! Вы увидите, что произойдет, если не начать действовать со всей решительностью. И что бы вы ни увидели, помните, что у нашего брата, Дыхания Ночи, есть несколько газал, которые пророчат для него. Он должен знать обо всем том, что сейчас откроется вам. И снова задайте себе вопрос: почему он не делится этим знанием с нами?
Первым, кто заглянул в серебряную чашу, был Иссиня-черный. ОН видел, как ЕГО брат все больше и больше теряется. За ним последовал Небесный, и на его покрытом чешуей лице вскоре отразился неприкрытый ужас.
ОН дал им достаточно времени. ОН хорошо знал серебряную чашу и ее власть, знал, что она всегда показывает мрачные моменты будущего. Она поможет ЕМУ сломить остатки сопротивления.
На протяжении тех часов, когда ЕГО братья изучали страшные видения, ОН бродил среди них, говорил с каждым в отдельности о том, что они увидели в воде чаши. О драконах, на которых охотятся эльфы и карлики и которые были, похоже, не более чем дикими животными, без магического дара, более того — без рассудка! Самих себя они не видели, так как в чаше показывались лишь низшие расы драконов. Зато часто появлялась королева из народа эльфов, правящая с холодным сердцем. В другой раз люди оделись в сверкающую сталь и под знаменем, на котором было изображено мертвое дерево, захватили мертвую землю. Дым и пепел тянулись над Альвенмарком, и сама земля лишилась магии.
— Все это можно предотвратить, — наконец твердым голосом произнес ОН. —
Будущее не неизменно! Мы можем его исправить. То, что вы видели, случится, если мы по-прежнему будем нерешительны. То, что показывает серебряная чаша, будет нашим будущим, если мы будем ждать, пока начнут действовать альвы. Девантары давно уже нарушили древние договоры. Их рабы, дети человеческие, подчиняют себе Нангог. И вы видели, что в этом мире уже сейчас творится то, что однажды произойдет с Альвенмарком. Люди закапываются в землю. Они уничтожают леса, накладывают путы на существ того мира и подвешивают на них летающие корабли! Как и их хозяевам, девантарам, им неведомо уважение к чужим творениям. Они подчиняют своей воле все — и считают это добродетелью! А теперь один из девантаров явился сюда и принялся убивать альвов. Но что гораздо более чудовищно — наши создатели не противятся этому! Они отказались от нас и нашего мира. От своих детей! Это предательство ранит меня гораздо сильнее, чем предательство девантаров. Нас создали, чтобы служить наместниками альвов в Альвенмарке. Но как мы можем служить, если они перестали указывать нам путь? Наша задача — защитить Альвенмарк! Довольно нам ждать приказов, которых все равно не последует. Давайте станем истинными правителями! Давайте сами будем управлять судьбой Альвенмарка!
— А что насчет перворожденного? — напомнил Небесный.
На миг ОН едва не потерял самообладание. ОН хотел создать торжественное настроение для закрепления союза небесных змеев. Время разговоров прошло. Теперь нужны действия!
— Ты его здесь видишь? — резко поинтересовался ОН. —
Ты видел его здесь на протяжении последних лун? — ОН указал на серебряную чашу. —
Все, что вы сегодня видели, он уже должен знать благодаря пророчествам газал. Почему он ничего нам не сказал? Если он придет, я первым поприветствую его. Но давайте смотреть правде в глаза, братья: перворожденный давным-давно забыл о нас.
— Он всегда был больше с альвами, чем с нами, — прошипел Пламенный.
— Так и есть, братья! Остались ли еще сомневающиеся среди нас? — ОН поглядел на Красного и Небесного. От них ОН ожидал возражений больше всего, но они молчали.
— Тогда давайте заключим договор о том, что мы хотим служить Альвенмарку всей своей мощью, о том, что мы хотим победить девантаров, чтобы предотвратить проникновение зла в наш мир. Вы видели, что будет с Альвенмарком, если победят враги. Он будет миром без магии. И без драконов.
ОН еще раз оглядел собравшихся, а затем торжественно произнес:
— Клянусь защищать Альвенмарк, предотвращать зло и поступать во благо ему, даже если это будет стоить мне жизни!
Первым повторил торжественную клятву Иссиня-черный. За ним последовали остальные. Небесный произнес клятву последним.
— Судьба соединила нас, как братьев, но сегодня мы поднялись выше судьбы и по доброй воле заключили союз, который свяжет нас навеки. Все мы разного цвета. У всех разный характер. Скрепим же наш пакт тем, в чем мы едины, — ОН произнес слово силы, и над их головами появилось семь камней, созданных им из убитых альвов.
— Эти камни подобны нашему миру, каким он станет, если победят наши враги. Совершенно лишенным магии, — одной ЕГО мысли оказалось достаточно, чтобы камни подлетели к нему. —
Я всегда буду помнить, какая судьба угрожает нашему миру. И пусть наша клятва будет подобна камню. Незыблема во мне. Навеки веков.
И с этими словами ОН открыл свой лоб, отдался боли, когда расступились кости, и вложил камень в лобную дыру, где в толще костей уже была спрятана эссенция самки мамонта.
ЕГО братья отреагировали очень по-разному. Некоторые испугались, Иссиня-черный пришел в восторг, Приносящий весну с отвращением отвернулся. Но, в конце концов, ОН завоевал их всех. И никто из них не заподозрил, насколько глубоко ОН впутал их в свою интригу. Что теперь в каждом из них — эссенция альва. Погибшего творца мира.
ОН улыбнулся. Дело сделано. Великое соглашение достигнуто. С этого момента мир станет другим.
Дракон и бузина
Гонвалон не просил, чтобы Темный ему помогал. Он отдал свою жизнь не перворожденному, а Золотому, но даже его не стал бы просить о помощи. Он заключил пакт с Махтой Нат. Она дала ему то, что он просил, несмотря на то что цена, которую пришлось заплатить, оказалась выше, чем ожидалось, возможность снова обнять Нандалее более чем стоила всех мучений. Она жива! И более того... он нашел ее. С помощью ее птицы и любви, которую она испытывала к нему. И, да — с помощью этого проклятого дерева. Несмотря на это, он испытал невольное удовлетворение, когда прошел за Темным по драконьей тропе и вышел на тот одинокий холм, где росла бузина. По его желанию они пришли сюда без Нандалее. Она не должна была видеть место, где он так сильно страдал. Не должна была поддаться искушению сделать что-то необдуманное. Он хорошо знал ее. Она набросилась бы на Махту Нат. Но они здесь не за этим. Бузина должна снять с него проклятие. Махта Нат наверняка не станет противиться желанию перворожденного! Гонвалон в ожидании смотрел на мрачное дерево.
— Прошу простить меня, что я не кланяюсь, перворожденный, но моя структура позволяет мне сгибаться лишь под ветром, — от ее голоса в своих мыслях он содрогнулся. У эльфа возникло ощущение, что Темному она сказала что-то еще.
Внезапно дракон расправил крылья. Замахал ими, словно огромными веерами, поднимая ураган, от силы которого Гонвалон покачнулся.
— Я охотно помогу вам почтить меня, Махта Нат, — теперь его мысли наполнил голос Темного, и от сквозившего в нем гнева эльф вздрогнул. Его охватил страх, от которого едва не разорвалось сердце. Он отчетливо ощутил силу дракона. Гнев его буквально выплескивался наружу. Из ноздрей чудовища валил редкий голубой дым. Никогда еще с такой отчетливостью не ощущал Гонвалон, что небесные змеи — это воплощенные стихии. Создатели мира, которых по силе превосходят только а львы.
Ветви бузины склонились, уступая мощи урагана. Некоторые сломались, их поглотила темнота ночи.
— Зачем вы мучите этого эльфа?
— Потому что из его страдания я черпаю силу. Также, как его возлюбленная связана с дерябой, Гонвалон связан со мной. Его страдания приумножают мою волшебную силу. Такова природа моей магии, и я знаю, что она тебе тоже ведома, перворожденный.
Гонвалон испугался. Никто из тех, кто исследовал заклинание Махты Нат, не обнаружил ничего подобного. Неужели она так хитро спрятала свою магию? Или лжет перворожденному? Но какая ей польза от его гнева? Может быть, гнев тоже питает ее волшебную силу?
Гонвалон поглядел на согнувшуюся под ветром бузину. Он ненавидел Махту Нат. Ему хотелось, чтобы она страдала так же, как он. Но что дереву до того, что ему отрежут несколько веток? Может ли оно вообще испытывать боль?
— Я требую, чтобы вы сняли заклинание, которое наложили на эльфа.
— Я заключила с ним договор, — упрямо ответила Махта Нат. —
И он пришел сюда добровольно. Я не принуждала его к этому.
— Этот эльф принадлежит радужным змеям. Если вы причиняете ему вред, то восстаете против нас, — из его ноздрей валил черный дым. Из пасти вырывались языки пламени, поджигая некоторые тонкие ветви в кроне бузины.
— Мое терпение не безгранично, Махта Нат. Повинуйтесь моим приказам!
— Для этого твой подопечный должен снова подойти под мои ветви.
Гонвалон медлил. Он не доверял бузине. И, тем не менее, заклинание нужно было разрушить, если однажды он хочет снова стать тем мечником, которым был когда-то.
— Вы не причините ему вреда. Снимите с него заклинание, и я забуду, что вы с ним сделали.
Огонь в тонких ветвях кроны погас, угольки на концах ветвей погасли, на землю посыпался пепел.
— Клянусь, что не причиню ему вреда, — заверила Махта Нат.
Гонвалон подошел к стволу. К тому самому месту, где бузина всего несколько недель назад напилась его крови. Тонкая ветка коснулась его волос. Он содрогнулся.
— Значит, ты нарушаешь договоры.
Гонвалон догадывался, что на этот раз Махта Нат говорит только с ним.
— А Ливианна так тобой гордится. Так на тебя рассчитывает. Ты ее любимый отпрыск, ты знал об этом?
Эльф не понимал, что это значит. Он никогда не был учеником Ливианны. Как бузина может называть его отпрыском Ливианны? Но кто же разберет мысли дерева!
Внезапно у него возникло такое чувство, словно что-то вошло внутрь него. Гонвалон попятился. И впервые за долгое время снова почувствовал ноги. Вздохнул с облегчением. Наконец-то заклятие снято!
— Отойдите, Гонвалон, — внезапно опалил его жар мыслей Темного.
Эльф чувствовал гнев небесного змея. Жаркую, едва сдерживаемую ярость. Казалось, Дыхание ночи спорит с бузиной.
— Я сдержала свою клятву, — услышал он в мыслях голос Махты Нат. —
Я не причинила ему боли, как и обещала. А теперь и ты сдержи свое слово. Уходи.
Удар драконьего хвоста обрушился на бузину. Сломались ветви. Гонвалон, защищаясь, поднял руки и отпрянул еще дальше.
— Разве для тебя клятвы не существуют, небесный змей? Нет правил, которых ты должен придерживаться? Как ты собираешься править?
Дракон выпрямился во весь рост. С расправленными крыльями он оказался массивнее надвратной башни крепости. Глаза его сверкали, похожие на холодные голубые звезды.
— Нет, я не могу вернуть все обратно. Ты знаешь это, — возмущалась Махта Нат. —
Я сделала только то, о чем ты просил.
Гонвалон с сомнением оглядел себя. Гнев дракона был подобен жаркому, раскаленному прикосновению. Почему Дыхание ночи не говорит в его мыслях? Что он говорит бузине? Что утрачено?
Хвост дракона снова хлестнул по земле, взметая вверх фонтаны пожухлой листвы и черной, как сажа, почвы. Из-под взрыхленной земли показались кости. Череп кобольда, на котором еще остались курчавые черные волосы, покатился к ногам Гонвалона.
— Я не могу это вернуть, — упорствовала Махта Нат. —
Это останется с ним, даже в приюте душ. Это будет его недостатком, на все времена.
— Что? — спросил эльф, но никто его не слушал. По коже побежали мурашки. Взвыл ветер. В земле зашевелились кости. Разбитые ребра и берцовые кости, словно стрелы, полетели в дракона. Корень попытался обхватить хлещущий хвост — Махта Нат росла! Она поднималась из земли. Ее могучий ствол скрывался в земле. Она была больше, чем казалась. Гораздо больше, чем просто бузина.
Ствол охватил ослепительный свет. Испуганно вскрикнув, Гонвалон отпрянул. Он всего лишь эльф. Никогда прежде он не боялся сражений. Но это... Он в ужасе отступал все дальше и дальше... На холме сражались две первородные стихии. Гонвалон отвернулся и побежал, так быстро, как могли унести его ноги. Его ноги, которые он наконец-то получил обратно.
Он отошел от ствола более чем на тридцать шагов, когда его, подобно удару, настиг жар. Кожа на лице его натянулась, от одежды пошел пар, и даже сквозь подошвы сапог он ощутил жар. Он не мог дышать — настолько горячим стал окружавший его воздух. Эльф в ужасе оглянулся. Бузина была охвачена ярким пламенем, со звонким треском сломался ствол, вскинулись ветви, словно руки, — а затем ее голос снова зазвучал у него в голове, впился в его плоть и разум, словно толстые корни, и заставил его громко взвыть от боли.
— Я проклинаю тебя, Гонвалон, и все тела, в которые после облачится твоя душа. Также, как я сейчас, ты будешь умирать от огня в каждом своем воплощении. Пока однажды твоя душа не угаснет.
Гонвалон рухнул на колени — и вместе с ним рухнула бузина. От ее ствола остались только раскаленные угли. Второй раз изрыгнул дракон пламя — и даже черная земля превратилась в раскаленное пламя. Земля плавилась! Ничего подобного Гонвалону никогда не доводилось видеть.
А затем дракон опустил голову, встряхнулся, словно ярость еще не оставила его. А затем Темный снова обернулся к нему.
— Она уничтожена. Сожжена до последнего корешка. Никогда больше не поднимется это зло.
— Что так сильно разозлило тебя? — Гонвалон снова оглядел себя. Никаких изменений он не заметил. Не считая того, что он снова мог чувствовать свои ноги.
— Ее высокомерие. Ее вера в то, что она может безнаказанно противиться мне. Она сняла с вас не только заклятие, Гонвалон. С этого дня ваше Незримое око навеки будет закрыто. Она изменила часть вашей ауры. Вы потеряли способность плести заклинания. Мне очень жаль, эльфийский сын. Я не ожидал, что она решится на подобное.
Гонвалон почувствовал под ногами мягкий лесной грунт. Он мечник, не волшебник. Важнее то, что он снова может ходить — и он не станет сетовать на судьбу. Он пришел сюда впервые, зная, что придется заплатить некую цену. Ее проклятие не коснулось его. Умереть рано или поздно придется всем. Какая разница, произойдет это от удара топора или же в пламени? Важно лишь то, что у него будет жизнь. Жизнь с Нандалее.
Ночной гость
Бидайн проснулась, когда чья-то рука закрыла ей рот. Она хотела вскочить, но в тот же миг ее придавили к постели. Она отчаянно пыталась вырваться. Над ней склонилась чья-то тень. Было слишком темно, чтобы можно было разглядеть лицо. От незнакомца исходил слабый цветочный аромат.
— Я не враг тебе, — произнес незнакомый голос. Но звучал он не очень-то приветливо.
Бидайн решила перестать сопротивляться. Пока что. Мысли путались. Убийцей, пожалуй, этот незнакомец быть не может, потому что иначе она была бы уже мертва. Если бы ей удалось позвать кого-нибудь... В комнатах неподалеку спали еще с полдюжины других учеников Белого чертога. Кем бы он ни был, ему не уйти! Здесь собрались лучшие эльфийские воины. Кто же настолько дерзок, чтобы решиться вломиться сюда?
— Меня послал перворожденный, — негромко сказал незнакомец. — Он хочет, чтобы ты немедленно явилась к нему. Мы спустимся вниз, в библиотеку.
Девушка в испуге выгнулась. Он собирается отвести ее к витражу! Витражу, который растерзал Нандалее. Нет, она никогда не пройдет через эти врата! Никогда...
— Я уже вижу, что просить тебя по-хорошему нет смысла, — она почувствовала давление на шею. А в следующий миг тело ее обмякло. Разум ее не был замутнен, но пошевелиться она не могла.
Незнакомец отошел от ее постели. Она услышала, как он ходит по комнате. Открыл сундук. Она не могла даже скосить глаза. Девушка была настолько в ярости, что готова была кричать, но все, что ей оставалось, — это ругаться про себя.
Она задумалась, знает ли она заклинание, которое позволило бы ей покончить с беспомощностью. Но для каждого заклинания ей потребовалось бы по меньшей мере прошептать слово силы. А чаще всего нужны были еще сопровождающие жесты. Значит, она совершенно беспомощна!
Интересно, что нужно этому парню? И кто он такой? Драконник?
Через некоторое время он вернулся, схватил ее и перебросил через плечо, словно мешок.
— Не слишком-то ты легонькая, — проворчал он, подхватывая сумку, в которую уложил ее одежду. У двери, прислоненный к стене, стоял лук Нандалее, полный колчан стрел и большой двуручный меч из холла. Смертоносный. Он ловко подхватил оружие и вышел из комнаты. Он совершенно бесшумно прошел по коридорам и спустился вниз по лестнице, ведущей в библиотеку. В теплом свете янтаринов она увидела его волосы. Они были серебристо-белыми. На нем были красные одежды. На перевязи, обернутой вокруг бедер, висели изящный меч и длинный кинжал. Он уверенно шел по лабиринту библиотеки, словно хорошо ориентировался в ней, но Бидайн была совершенно уверена, что никогда прежде не видела его в Белом чертоге.
А затем они добрались до него — до витража! С негромким звоном стеклышки надвинулись друг на друга. Девушке невольно вспомнилась вся та кровь, которую она видела здесь в ночь исчезновения Нандалее, и ее охватил ужас. Только не этот витраж. Только не это!
Ее похититель что-то произнес: скорее звук, чем слово. Холод опустился на заполненную книгами комнату, вцепился в ее обмякшее тело. Звук надвигающихся друг на друга стекол изменился. Он стал более резким, пока Бидайн не стало казаться, будто в уши ей втыкают горячие иглы, которые проникают прямо в мозг. И в то же время она почувствовала, что ее затягивает в витраж. Волосы ее зашевелились под холодным ветром. Пряди упали на ее лицо и закрыли вытаращенные глаза.
Еще звук! Издалека. Похожий на тот, который произнес ее похититель. Ее... ее звали!
Уверенным шагом ее похититель приблизился к витражу. Она хотела закричать, ударить его руками и ногами, вырваться на свободу. Тело девушки покрылось холодным потом. Каждая клеточка тела боролась с заклятием, которое делало ее беспомощной. Объектом, который можно просто унести с собой.
Ее похититель, не колеблясь, прошел сквозь вращающееся стекло. Бидайн хотела пригнуться, ожидая, что порежется об острые края стекла, но ни один волос не упал с ее головы. Перед глазами потемнело. Ее окружал звук, похожий на звуки бури, запутавшейся в скатах крыш. А потом все вдруг изменилось. Ветер утих. Ее окружила влажная жара. В стороны разбежались пригибающиеся фигуры, едва видимые краем глаза. Ее похититель шел по воде.
Ее положили на землю возле темной стены.
— Это та эльфийка, которую ты поручил мне привести. Мне она кажется очень пугливой. Пришлось успокоить ее, чтобы иметь возможность доставить сюда.
Негодяй, который похитил ее, ответа не получил. По крайней мере, она его не услышала. И что значит — пугливая! Хотела бы она посмотреть на него, если бы его разбудили среди ночи, закрыв рукой рот. Но, может быть, он всегда спит с кинжалом наготове. Даже в собственной постели. С ним просто не может случиться такого, чтобы его застали врасплох и похитили. Такое может произойти только с ней.
Бидайн услышала, как удалились в темноте его шаги. Она по-прежнему не могла пошевелиться. Она знала этот проклятый трюк. Вся сила его тела была переведена в магическую паутину. Но в этом не было ничего магического. Похититель просто надавил на точку у нее на шее — так сражаться совершенно нечестно! Но довольно действенно, как оказалось. Этому их должны учить в Белом чертоге. Так они могут вывести противника из битвы, не убивая его.
Бидайн представила себе, что с помощью такого трюка она сумела бы победить даже Гонвалона, когда на черной стене рядом с ней образовалась складка. Складка?
Она тщетно пыталась повернуть голову, чтобы лучше видеть. Краем глаза она смутно видела, что со стеной что-то не так. У нее была неравномерная поверхность, да и двигалась к тому же.
Что-то коснулось ее шеи. Что-то деревянное на ощупь. И, несмотря на это, прикосновение было дружеским.
— Не нужно бояться, дочь эльфийская, — в ее мыслях зазвучал теплый голос. И добился совершенно обратного эффекта. Бидайн испугалась! Сердце забилось быстрее. Ей стало казаться, что она чувствует, как оно при каждом ударе колотится о ребра. Во рту пересохло, горло сдавило. Куда же принес ее похититель?
Тепло прикосновения пронизало тело Бидайн. Ощущение было приятным. Похожим на то, когда выпьешь не слишком крепкого самогона и приятное тепло постепенно разливается по всему телу. Она почувствовала легкое головокружение. Страх отступил. Было просто невозможно одновременно испытывать приятные ощущения и бояться.
— Мне нужна ваша помощь, милая моя. Я слыхал, что вы одна из самых одаренных молодых чародеек. И, кроме того, вы пока еще не выбрали, какого цвета змею в будущем будет принадлежать ваше сердце. Я хочу попросить вас помочь своей подруге Нандалее.
Нандалее! Девушка подняла взгляд, пораженная тем, что снова может двигаться. И теперь она поняла, чем была черная стена со складками. Телом огромного дракона! Небесно-голубые глаза смотрели сверху вниз, а затем в ее голове снова раздался голос. От него все страхи рассеялись, девушка преисполнилась гордости.
— Я друг вам, госпожа Бидайн, и хочу быть вашим учителем. Это я научил плетению заклинаний Парящего наставника. Доверьтесь мне. Никогда прежде я не учил эльфийскую дочь. Платой за эту милость будут ваша верность и ваше молчание.
Она готова была для него на все. Она уже догадывалась, кто это — Дыхание Ночи, перворожденный! Древнейший из драконов. И он выбрал ее в свои ученицы. Бидайн была поражена. По щекам ее бежали слезы счастья.
— А Нандалее? — вдруг вырвалось у нее. — Она жива?
— Она жива и нуждается в вас, госпожа Бидайн. Вы должны сопровождать ее во время миссии, о которой никто не должен узнать — даже наставники Белого чертога. Вы подчиняетесь только моим приказам. И вы, моя эльфийская дочь, станете ключом к успеху.
Удержать счастье
Наконец-то они одни! Нандалее прижала Гонвалона к скале и осыпала его поцелуями. Они так много лун не виделись. А когда он нашел ее, то оказался отмеченным магической печатью. Она едва узнала его. Его нетвердый шаг разбил ей сердце.
Но теперь все было позади. Теперь ей хотелось проглотить его, стать с ним единым целым и никогда больше не отпускать. Прежде чем он ушел с Темным, у них почти не было времени. Но теперь они, наконец, могли побыть наедине. Наконец-то!
Он был сдержаннее ее. Наслаждался ею. Ее порывом. Его рука забралась ей под платье, тепло устроилась у нее на груди, у самого сердца. Она закусила губу и запрокинула голову назад. Какие у него чудесные глаза! Все то, что не сорвалось с его губ, можно было прочесть в них. Его тоску, его любовь — и его страх. Он не произнес ни слова об этом с тех пор, как пришел в сад Ядэ, однако эльфийка чувствовала, что он по-прежнему боится своего проклятия.
— Меня не так-то легко умертвить, — прошептала она. — Я не буду...
Он притянул ее к себе и поцеловал. Страстно. Она закрыла глаза. Стала наслаждаться его руками на своем теле. Он умел читать ее тело, как никто другой. Знал, когда и где прикоснуться. Ему удавалось разжечь в ней огонь, затем сдержать его, чтобы он запылал еще сильнее. Он наслаждался любовной игрой. Наслаждался тем, что знает ее, как никто другой. Позволял ей вести, при этом не сдаваясь полностью.
Но внезапно она остановилась и высвободилась из его объятий. Запыхавшаяся. Она переживала, что все может произойти слишком быстро. Она жаждала наслаждения — спустя столько лун — и чувствовала себя неуверенно. Может быть, в ней осталось что-то от тела карлика, что она до сих пор не заметила? Может быть, запах или несколько волосинок в незаметном месте? Может ли он прочесть в ней и то, что с ней произошло? Темный сказал, что она совершенно изменилась. Может быть, она потеряла что-то, что было дорого в ней Гонвалону?
Она отошла от эльфа на шаг и пристально посмотрела на него.
— Я сделал что-то не так? — Несмотря на то, что он задал вопрос, по тону его голоса было слышно, что в себе он не сомневается.
Нандалее покачала головой. От его одежды пахло дымом, лицо и руки покраснели. Он не захотел говорить ей, куда ходил с перворожденным, а времени поговорить она ему не оставила. По пути через сад, сюда, к скрытому среди скал бассейну, она рассказывала ему о произошедшем с ней за эти месяцы. Он оказался терпеливо улыбающимся слушателем. Это была внимательная улыбка, не отстраненная, которая так легко появляется на губах, когда мысленно уносишься куда-то далеко. Иногда он задавал короткие вопросы, участливо, но при этом без сочувствия. Ему удалось дать ей почувствовать гордость. Только одно тревожило ее. Она не боролась за него так, как он за нее. То, что он не захотел говорить о том, что с ними случилось, беспокоило еще сильнее. Должно быть, это было что-то ужасное.
Внезапно она почувствовала себя пристыженной. Она так решительно пыталась вернуть себе свой прежний облик и разгадать секрет пирамиды и так мало пыталась вернуться в Белый чертог до истечения года, который потребовал от нее перворожденный. Да, во время боя с Нодоном в последнее время она совсем не думала о Гонвалоне. Вместо этого постоянно размышляла о том, с помощью каких финтов она могла бы пробить кажущуюся совершенной защиту своего учителя фехтования.
— Я так рад тебя видеть, — он говорил тихо, и в его глазах читалась тоска, которая отбросила прочь все ее сомнения. — Я готов идти за тобой за край времен, пока небо не упадет на землю и не останется только Лунный свет.
Она нежно коснулась щеки Гонвалона. Шрамы, оставленные витражом, полностью исчезли. Она снова чувствовала кончики своих пальцев. Она отчетливо ощутила неестественное тепло его кожи.
— Да это же ожоги!
— Ничего страшного. Не переживай.
— Я могла бы вылечить тебя!
Он улыбнулся так, что стало видно, как ему больно.
— Не нужно. Я лучше натру ожоги жиром. Через пару дней все уйдет. Я...
Его слова задели ее.
— Все уже не так, как раньше. Я намного лучше плету заклинания. Дыхание Ночи говорит, что я делаю большие успехи. Я действительно могла бы...
Он улыбнулся так, как мог улыбаться только он. Невинно и красноречиво.
— Это сердце мое ты должна исцелить. И этому заклинанию не нужно учиться у дракона. Ты им владела всегда, — он поднял руку и осторожно убрал прядь волос с ее щеки. — Как же мое сердце истосковалось по тебе...
Она схватила его за руку, поднесла пальцы к губам. Они тоже пахли дымом.
— Тебе нужно помыться. Ты пахнешь как копченый окорок, — она кивнула в сторону выложенного камнем бассейна.
Он усмехнулся, и лукавые искорки, которых ей так не хватало, вернулись в его глаза.
— Значит, это не изменилось, моя неотразимая дикарка из лесов. Никогда и никто не сравнивал меня с копченым окороком. Впрочем...
Он преувеличенно нахмурил лоб и вздрогнул. Похоже, его ожоги были не такими безобидными, как он утверждал.
— ...впрочем, вижу я в тебе и новую для меня утонченность. Раньше ты не стала бы говорить о ванной, а просто заявила бы в лицо, что хочешь видеть меня голым, — его взгляд смягчил укор. Он просто поглощал ее глазами.
Она подошла вплотную к нему.
— Не только увидеть. Я хочу почувствовать твою наготу. Попробовать ее на вкус. Я хочу тебя, Гонвалон. Я... — Она сбросила тунику. Затем потянулась к его ремню. — Ты можешь помыться и позже. Я...
Он поцеловал ее. На этот раз со всей дикой страстью, которую дарил ей во время их тайных ночей в лесном убежище. Ей было очень приятно прикасаться к нему. Чувствовать его сильные руки на своем теле.
Он схватил ее, притянул к себе. Ничего не изменилось! Это было подобно опьянению. Они безудержно любили друг друга. Жадно. Она пыталась
оттянуть последний миг. Не хотела, чтобы все закончилось так быстро после стольких лун. И, несмотря на все старания, она была бессильна. Дико вскрикнув, она опустилась на его грудь. Внезапно она почувствовала смертельную усталость.
Гонвалон крепко обнимал ее. Это было приятное чувство. Как будто не хотел никогда отпускать ее.
— Думаешь, можно удержать счастье? — негромко спросила она.
— Нет, — он произнес это с такой знакомой ей меланхолией. Слушая его в таком настроении, можно было подумать, будто он не хочет бороться за свое счастье. Однако, именно он готов был заплатить любую цену, чтобы найти ее. А она была той, кто, в конце концов, подчинился разделившей их судьбе.
— Я счастлива, сейчас, в этот миг.
Он нежно поцеловал ее.
— Спасибо.
— Спасибо за что?
— За то, что ты есть, здесь и сейчас, — его глаза сияли. — Чаще всего счастливые мгновения пролетают так быстро, что не успеваешь осознать свое счастье. Как будто счастье стирает все остальные мысли. Любая рефлексия на происходящее, любое...
Она негромко вздохнула. Ему нет нужды утверждаться за счет умных слов. А она, она просто хотела лежать в его объятиях, чувствовать тепло и защищенность. Молча наслаждаться им. Нандалее поцеловала его, чтобы заставить замолчать.
— Рефлексия? Давай сделаем это потом, а сейчас просто побудем счастливыми.
Новый мир
Нандалее сделала глубокий вдох. За их спинами погас голубоватый свет магических врат. Мир пахнул иначе. По телу эльфийки пробежала дрожь. Ее охватило приятное чувство напряжения. Это было словно на охоте, когда чувствуешь, что ты не единственный, кто крадется за жертвой, где-то неподалеку в холодном тумане прячутся волки.
Они стояли на скалистом склоне. Рядом с ними возвышалась одинокая скала. Пять или шесть шагов высотой. Она отмечала звезду альвов. При этом скала, похоже, была естественного происхождения. Она возвышалась над отшлифованным ветром и дождем камнями. Шип, выросший из костей земли.
— Идем. Возможно, кто-то мог видеть свет от звезды альвов, — произнес Гонвалон. Голос его был спокойным и уверенным. Неужели этот мир совершенно не впечатляет его? Мир, в который еще никогда не ступал ни один эльф?
Конечно, Гонвалон прав, но иногда его сухость и деловитость задевала ее. Он совершенно не такой, когда они одни! У него словно два лица. Вместо размышлений ей нужно просто принять то, что он сказал. Просто разумно. И немного суховато.
Они стояли на восточном склоне. Последние отблески заходящего солнца придавали скалам красноватый оттенок. По лесу, расположенному немного ниже, уже крались тени ночи. Склон был голым, валуны и отдельные пеньки от деревьев давали очень мало возможности укрыться. Если кто-то заметил свет и начал наблюдать за склоном, он увидит их.
Гонвалон просто пошел вперед, молча, не оборачиваясь. Он спустился в лощину, уходившую на юг.
Нандалее последовала за ним. На миг она испытала раздражение. Почему он так изменился? Он не хотел идти сюда. И уж точно не с Бидайн! Неужели приказ перворожденного задушил всю страсть вчерашней ночи? Или она все себе придумала? Эльфийка виновато поглядела на Бидайн. Она еще ни слова не сказала подруге.
— Ты молодец, — несколько смущенно пробормотала она.
Бидайн улыбнулась ей.
— Он лишил меня страха, — восхищенно поделилась она. — Я всегда боялась открывать звезду альвов, потому что знала, что может произойти все, что угодно. Страх искажает узор заклинания. Мы в другом мире. В Нангоге, где не бывал еще ни один эльф. Я еще даже не драконница, а Темный посылает меня на одну из самых важных миссий, для которой когда-либо отбирали эльфов. — Лицо ее сияло.
— Я в таком восторге! — Широко раскрыв глаза, Нандалее смотрела по сторонам. Она казалась совершенно беззаботной. И все раздражение улетучилось. Наконец-то она сбежала из сада Ядэ. От всех правил, от бесконечных тренировок с Нодо- ном. Она свободна! По крайней мере, на пару недель. Наконец- то снова в глуши! Бидайн была права. Их отобрали для невероятного приключения. И Гонвалон снова станет собой. Может быть, когда справится с тем, что он обманывает Золотого, служа другому дракону.
Они втроем молча шли по высохшему руслу ручья, врезавшемуся глубоко в скалу. Выброшенная из воды древесина, бледная, словно кости, теперь висела на ветвях кустов, росших в расщелинах между скалами. Пахло ягодами и поздним летом. Жидкости в ручье осталось совсем мало. Достаточно, чтобы позволить кое-где прорасти мху. По вечернему небу над их головами пролетали последние ласточки с длинными хвостами. В местах повыше, где вода не задерживалась даже после ливней, в прибрежных скалах притаились глиняные гнезда.
Нандалее наблюдала за Гонвалоном. Он шел на несколько шагов впереди. Несмотря на то что рос не в лесной глуши, двигался эльф проворно. Его мягкие сапоги почти не издавали звуков на неплотно прилегающих друг к другу камнях русла ручья. Но вот Бидайн... Ленивая самка мамонта наверняка бы топала потише, подумала Нандалее.
Охотница поправила плечевой ремень меча. Огромное оружие тяжело давило на спину. Нодон принес из Белого чертога Смертоносный и лук со стрелами, по недвусмысленному желанию Нандалее. Что касалось этого двуручника, то здесь Гонвалон и Нодон были едины — но только в этом. Они сочли, что она совсем спятила, раз решила взять это проклятое оружие. Она надеялась, что во время этой миссии станет очевидно, что толку от нее как от мечника нет никакого. Поэтому она поручила Нодону принести из Белого чертога самый большой и громоздкий меч. Смертоносный! Если она провалится в качестве мечника, наставники Белого чертога — если она вернется туда через несколько лун, — возможно, позволят ей пользоваться луком и стрелами.
Несмотря на ожоги на лице Гонвалона, она увидела, как побледнел эльф, когда Нодон принес это оружие. Он не захотел говорить об этом. Возможно, все дело в Талинвин, его последней ученице. Ее имя было последним на медной табличке под мечом. Может быть, то, что она взяла Смертоносный, Гонвалон считает дурным знаком? Может быть, поэтому он стал таким молчаливым и отстраненным? Эльфийка улыбнулась. Он беспокоится о ней!
Гонвалон жестом подозвал ее к себе. Там, где он стоял, отвесный берег ручья обвалился, и взгляду открывался головокружительный вид. Перед ними простиралась узкая долина, по которой вился широкий поток. Вокруг, у горных склонов, поднимались узкие скалистые иглы. На берегу паслось стадо кабанов с молодняком. Нандалее прикинула, сколько она уже не видела диких свиней. Здесь им не придется страдать от голода, а опасностей, относительно которых предупреждал их Темный, она пока что не видела.
Все втроем продолжали идти по сухому руслу ручья. Заря давно погасла, они шли среди теней. При свете звезд и двух узких лунных серпов едва можно было разглядеть в темноте дорогу. Нандалее была напряжена. Но было что-то еще... Чего- то не хватало. Она внимательно поглядела на кромку скал, старательно прислушалась. Гонвалон стал идти медленнее и осторожнее. Нандалее подошла ближе к нему. Он остановился и указал на русло реки. Невдалеке под деревьями можно было разглядеть костры.
Крик ночной птицы отразился от скал. Нандалее вздрогнула. И в тот же миг осознала, что изменилось. Бидайн! Звуки, сопровождающие ночной марш, исчезли! Причем некоторое время назад. Нандалее испуганно обернулась. Подруга стояла прямо за ее спиной. Казалось, она улыбалась — насколько это можно было разглядеть в темноте. Затем она подняла ногу и топнула. Ни звука.
— Это еще что такое? — проворчал Гонвалон. — Заклинание?
Наверное, Бидайн ответила ему, поскольку ее губы шевельнулись, но ни единого слова нельзя было разобрать.
— Прекрати! — зашипел Гонвалон. — Ты что, забыла обо всем? Нангог другой! Если ты плетешь здесь заклинание — это все равно что разжигать сигнальный огонь, чтобы нас как можно скорее обнаружили!
Ее подруга скривилась и сделала мимолетный жест рукой. Ее губы по-прежнему шевелились.
— ...врата на тропе альвов тоже видел. Это должен был быть настоящий маяк!
— Тем важнее нам вести себя незаметно, — упорствовал Гонвалон.
— А от кого мы вообще прячемся? — спросила Нандалее, рассерженная этой таинственностью. — От тех, кто внизу?
— Им лучше тоже спрятаться, — холодно ответил Гонвалон. — Я не могу объяснить тебе того, что сам не понимаю. Могу только посоветовать вам обеим быть как можно осторожнее.
Нангог — это мир, созданный не для нас, не для эльфов. Нам здесь не место. И я совершенно уверен, что нам здесь не рады. Поэтому осторожнее! Теперь что касается тебя, Бидайн. Всяко лучше топать, словно пьяный кобольд, чем колдовать здесь. Придерживайся этого правила, — и с этими словами он отвернулся и пошел дальше по руслу ручья.
Нандалее бросила на Бидайн быстрый извиняющийся взгляд, и подруга улыбнулась ей. Ничего, казалось, говорили ее глаза, но Нандалее была по-прежнему поражена. Гонвалона было просто не узнать. Она с болью вспомнила о скалах над садом Ядэ, их произносимые шепотом уверения в любви, его страсть. Казалось, все это просто улетучилось. Она спросила себя, что ему известно. Что такого опасного в этом мире? И почему он не хочет об этом говорить?
Она немного отстала и пошла рядом с Бидайн.
— Магическая сеть здесь иная, — прошептала ее подруга через некоторое время, когда они продолжали идти по руслу ручья. — Она очень волнующая. Плести заклинания проще. Узоры светящихся нитей сложнее и гуще. Кажется, здесь все сплетено еще сильнее, чем в Альвенмарке! Ты только посмотри! Это просто невероятно и прекрасно!
Нандалее не испытывала ни малейшего искушения поглядеть на Нангог с помощью своего Незримого ока. Несмотря на то что она делала большие успехи в искусстве плетения чар, ей никогда не испытать такого восхищения, как Бидайн. Нандалее постоянно вспоминала несчастный случай с Сайном. Если это был несчастный случай...
Бидайн не замечала ее настроения и продолжала болтать.
— Это заклинание, поглощающее все звуки. Я просто подумала, чего хочу добиться, и все получилось. Это... Как будто кто-то помогает.
Нандалее снова показалось, что за ними кто-то наблюдает. Она резко обернулась. Не мелькнула ли только что тень на краю обрыва или ее глаза показывают ей то, чего нет?
— Тебе известны истории о Нангоге? — прошептала Бидайн.
— Что за истории? — раздраженно спросила Нандалее. Она размышляла над тем, не перебраться ли через край обрыва, чтобы удостовериться, что там никого нет.
— На самом деле это просто сказки... Будто бы альвы и девантары создали вместе мир из тела спящей великанши.
— Это действительно похоже на сказку.
— Ты спрашивала, — голос Бидайн звучал обиженно.
Они молча пошли дальше за Гонвалоном. Наконец-то они покинули пересохшее русло ручья и стали пробираться сквозь густой хвойный лес. Они шли по толстому слою иголок, и теперь бесшумно шагала даже Бидайн.
Продвигались они вперед медленно. Один раз вдалеке они услышали громкий шум. Дикие кабаны, роющие бивнями землю, подумала Нандалее. В этом новом мире она не чувствовала себя чужой. Ей нравился Нангог.
Лес поредел. Ноги гладили высокие, до бедер, папоротники. Где-то, невидимый под зеленью, бросился прочь какой-то маленький вспугнутый ими зверек. Белые стволы берез светились в темноте. Нандалее услышала реку. Негромкий шепот воды на гальке.
Они достигли пологого возвышения, окруженного кольцом деревьев. Отсюда можно было хорошо оглядеть широкий поток. На другом берегу виднелись матовые отблески догорающих костров.
— Здесь встанем лагерем, — решил Гонвалон. — Костер не разводить! И будем нести стражу. Я дежурю первым, Нандалее — второй. Бидайн будет дежурить от рассвета до полудня. Будем наблюдать за детьми человеческими.
Нандалее ничего не сказала, хотя происходящее на другом берегу казалось ей очевидным. Она отчетливо видела стволы деревьев, лежащие на прибрежной гальке. Девушка полагала, что они обнаружили лагерь лесорубов. Там наверняка особо не на что смотреть. Дети человеческие встанут, поедят, а затем займутся своими делами. Впрочем, Нандалее было интересно, как выглядят люди. Она знала очень мало о народе, подчинявшемся девантарам. Наверное, они неловкие, воинственные и уродливые, как кобольды, — а воняет от них хуже, чем от маленького народца.
— Разве не нужно разведать, сколько их там? — Нандалее не чувствовала усталости, Гонвалон, наверное, тоже. Наверное, решение встать лагерем он принял из-за Бидайн.
— Мы останемся здесь, — коротко приказал он. — И поскольку этот мир полон неведомых опасностей, ни одна из вас не покинет свой пост, пока остальные двое спят.
Нандалее почувствовала себя застигнутой врасплох — он слишком хорошо знал ее. Самые могущественные маги Альвен- марка не могут читать ее мысли, а он может. Совершенно без использования магии. Для этого ему достаточно мельком взглянуть на ее лицо. Он просто знал, о чем она думает.
Темный поведал ей, что сделала с ее возлюбленным Махта Нат. Сам Гонвалон ни словом об этом не обмолвился. Нандалее хотелось, чтобы он был таким же открытым по отношению к ней, как она. Разве для любящих это не само собой разумеется?
Подняв глаза, эльфийка встретилась с его насмешливой улыбкой. Он точно знал, что прав в своем предположении. Иногда он бывает слишком высокомерным.
— Я доверяю вам, — примирительным тоном произнес он. — Найдите себе хорошее место для сна. Еще будет время понаблюдать за детьми человеческими. И, поверь мне, Нандалее, они — не какой-то особый вид дичи. Скоро они покажутся тебе неприятными и скучными.
Она спросила себя, откуда он так хорошо знает людей. Может быть, часто бывал в их мире? Там то же самое, что здесь, или все по-другому?
Девушка отстегнула массивный двуручник и прислонила его к дереву рядом с луком. В полном молчании они поели немного сыра с хлебом. Иногда она бросала взгляды на Гонвалона. Она тосковала по нему, но они договорились вести себя сдержанно в присутствии Бидайн. Глупый договор, как казалось ей теперь. Бидайн все равно знает, что они — пара. Но Гонвалон по-прежнему хотел держать их связь в тайне, как это было и в Белом чертоге. Похоже, он не чувствовал никакого противоречия в том, чтобы иметь два лица. Днем он был для нее строгим, неприступным наставником, чтобы ночью превращаться в пылкого любовника. Иногда она задавалась вопросом, каково его истинное лицо. Если бы они были здесь без Бидайн! Провести наедине с ним пару недель, без необходимости притворяться. Будет ли у них когда-либо такая возможность?
Нандалее вздохнула. Темный послал с ними Бидайн наверняка исключительно для того, чтобы кто-то мог открыть им путь в Золотую сеть. Когда речь заходила о плетении чар, дракон ей не доверял; а вот Бидайн была талантлива и еще не выбрала себе дракона. Может быть, перворожденный подумывает о том, чтобы завоевать расположение Бидайн уже теперь? Для нее долгий переход наверняка сплошное мучение. Насколько Нандалее было известно, ее подруга никогда не проводила в глуши более двух дней. Бидайн будет задерживать их с Гонвалоном.
Нандалее еще раз бросила взгляд на своего возлюбленного. На миг задумалась о том, не встать ли просто и не сесть ли с ним рядом. Но знала, что он не потерпит этого. Не тогда, когда он стоит на страже, и не тогда, когда рядом одна из учениц Белого чертога, которая может наблюдать за ними. Нандалее вздохнула и завернулась в плащ. Спать не хотелось, и она наблюдала за пляшущими над папоротником светлячками. Они сияли матовым желто-зеленым светом. Если прикрыть глаза, то казалось, словно они рисуют на фоне ночи светящиеся линии.
Бидайн долго выбирала себе место для сна. Что-то негромко бормотала себе под нос, тихонько ругаясь из-за грязи и камней и грубой одежды, которую приходилось носить. Темный придавал большое значение тому, чтобы их одежда не привлекла внимания детей человеческих. Поэтому они оделись в грубую шерсть и плохо обработанную кожу. Ножны мечей были обернуты кожей. Рукояти вымазаны грязью и сажей. И только если они обнажат мечи, с маскарадом будет покончено. Люди человеческие наверняка никогда не видели оружия, даже похожего на драконье.
Нандалее полностью закрыла глаза, открыла душу и стала впитывать в себя лесные запахи. Аромат влажных листьев папоротника, кисловатый запах прошлогодней прелой березовой листвы. Один раз она услышала донесшийся с противоположного берега громкий смех. Нандалее вспоминались долгие охотничьи вылазки в Карандамоне. Ее клан, в котором она чувствовала себя чужой. Может быть, она не создана для того, чтобы быть в обществе? Одинокая охотница, которой суждено умереть где-нибудь в лесу. И в конечном итоге ее тело станет поживой для диких зверей, на которых она охотилась на протяжении всей своей жизни. Эта мысль не показалась ей непривлекательной. Так замкнется круг. Хороший конец.
Наконец она уснула. Во сне на нее шла охота. Она бежала по лесу. За ней гналось что-то большое и бесформенное. И, несмотря на то что оно было близко, ей никак не удавалось увидеть его. Оно было так близко! Она проснулась, резко села. Рука ее лежала на рукояти охотничьего ножа.
— Спокойно!
Тень над ней отпрянула.
— Спокойно, это я. Я как раз собирался будить тебя. У тебя очень легкий сон.
Эльфийка откашлялась. Как неловко. Она не могла подобрать слов. Извиняться не хотелось. Да и зачем! Пусть не подкрадывается, когда она спит!
— Я пойду, посплю немного. Ты останешься возле лагеря?
Она кивнула.
— Возле нашего лагеря.
— Да! — Его недоверие злило. В раздражении она спустилась с холма и отыскала себе скрытое кустами место на берегу. Оттуда открывался хороший обзор лагеря детей человеческих. От ее взгляда ничего не ускользнет! На ее чувства можно положиться. К ней не подберется незаметно даже дикая кошка. К долгим одиноким бдениям она привыкла еще тогда, когда была охотницей. Пусть Гонвалон не сомневается!
В лагере на противоположном берегу царила тишина. Ночью было свежо, но прохлада была приятной. Нандалее чувствовала запах потухшего костра и конского навоза. Эльфийка стала единым целым с шорохами леса, негромким шепотом листьев, скрипом качающихся ветвей, шуршанием мышей и других грызунов, шнырявших в сухой листве. Она слышала, как охотится сова и как плещется в реке карп. Внезапно эльфийка испуганно вскочила. Ей вспомнились слова Парящего наставника. Это тоже своего рода магия, хоть она этого и не осознает. Ее связь с природой многократно превосходила то, что позволяли видеть и слышать органы чувств.
Она виновато огляделась по сторонам. Что-то текло между деревьями на том берегу, какой-то зеленый свет. Может быть, стайка светляков?
Она бесшумно встала и прошла несколько шагов за светом, но затем остановилась. Она не должна покидать свой пост! Может быть, это попытка выманить ее из лагеря?
Внезапно Нандалее стало холодно. Она потерла обнаженные плечи, а затем поднялась наверх, к лагерю, где спали двое ее товарищей. Гонвалон моргнул — у него тоже был легкий сон. Только он гораздо сдержаннее, с горечью подумала она. Приходилось признать, что ее наставник, вероятно, так же хорошо умеет вести себя в лесной глуши, как и она, несмотря на то что он не охотник.
Бидайн спала крепким глубоким сном. Лоб ее был нахмурен, словно она даже во сне злилась из-за того, что постелью ей стала влажная листва.
Нандалее оглянулась назад. Зеленое свечение исчезло. Может быть, она приманила его? Став единым целым с лесом? Из-за сплетенного ею заклинания? Она решила больше не выходить за пределы кольца деревьев, защищавшего лагерь. Гонвалон прав — есть здесь что-то очень чужое. И у нее снова возникло чувство, что за ней что-то наблюдает. Что-то таящееся за пределами ее поля зрения и мастерски умеющее полностью исчезать, как только она поворачивает голову.
На другом берегу заржала лошадь. Звук был пугающим. Затем Нандалее услышала стук подков. Над рекой дул ледяной ветер. Из-за внезапного изменения температуры затрещали ветки, а ее дыхание превратилось в облачка. От лесного грунта стал подниматься бледный туман, словно земля тоже дышит. Бидайн тревожно перевернулась во сне и пробормотала что-то невнятное.
Зеленый свет вернулся! Теперь он плыл по лесу на другом берегу. Там, где находился лагерь детей человеческих. И он изменился. Теперь он напоминал зеленый туман, поднимающийся из земли. Туман, светящийся изнутри.
В лагере детей человеческих не было слышно ни звука. Они ведь тоже наверняка расставили часовых! Если бы туман был опасен, там наверняка поднялся бы переполох! Но все было тихо. Даже лошади перестали ржать. Погасли матовые отблески костров. В этом тоже не было ничего необычного. Лагерные костры наверняка просто догорели. И тем не менее... Что-то там произошло! Она чувствовала это каждой клеточкой своего тела!
Нандалее опустилась на колени рядом с Гонвалоном. Когда она мягко коснулась его, он тут же проснулся. Она рассказала о тумане. Всего один удар сердца — и ее возлюбленный вскочил на ноги. Другой берег поглотила тьма. Зеленый свет исчез. Она выставила себя дурочкой!
— Завтра пойдем туда. Обойдем по дуге, найдем брод и будем наблюдать за детьми человеческими. Может быть, это они создали свет? Не исключено, что и они умеют плести заклинания? Продолжай наблюдать за их лагерем, — он поглядел на спящую Бидайн, затем наклонился к Нандалее и поцеловал. Это был долгий, страстный поцелуй. — Я скучаю по тебе, — прошептал он. — Жаль, что мы не одни, — он еще раз улыбнулся ей, а затем вернулся на свое спальное место.
Да, жаль, подумала она.
Другой берег
День перевалил за половину. Нандалее потянулась к колчану. Бесшумно вытащила стрелу и наложила ее на тетиву лука. Слишком тихо! Она подала Гонвалону знак идти дальше. Бидайн они оставили в более чем ста шагах позади. Нандалее мучила из-за этого совесть, но ее подруга производила просто слишком много шума!
Она пригнулась и осторожно пошла вперед. Чуть впереди Нандалее обнаружила дитя человеческое! Повсюду на его лице росли волосы. На нем была одежда, но на взгляд Нандалее в этой лохматой шкуре он похож на зверя. Даже у кобольдов на лице не растут волосы! Похоже, это мужчина. Сын человеческий сидел неподвижно, прислонившись к дереву. Он смотрел в ее сторону, но девушка была уверена, что ее он не видит. Нандалее присела за густым кустом ежевики. Странно, какая неподвижность...
Гонвалон подкрадывался чуть правее и дальше от нее. Он остановился за толстым стволом дуба. Кивнул ей.
Сапоги Нандалее были все еще мокры. Кожа негромко скрипнула, когда она присела на корточки. Им пришлось сделать очень большой крюк в поисках брода, но и там река доходила ей до груди. Бидайн едва не унесло течением. Она потеряла свою сумку и припасы. Впрочем, в отличие от вчерашнего дня, она не причитала. Нандалее знала, что это означает. Если Бидайн затихла, значит, ей по-настоящему плохо. Ее хрупкая подруга не создана для долгих переходов. Никогда прежде она не подвергалась таким нагрузкам. Лучше было бы подобрать для этого приключения другую плетущую заклинания.
Нандалее вышла из укрытия. При этом она не сводила взгляда с часового. Что-то с ним не так! Никто не может сидеть так неподвижно! Немного дальше она увидела несколько лежащих на земле завернутых в одеяла фигур. Как будто все еще спали. Когда день перевалил уже далеко за полдень!
Все это могло означать только одно. Эльфийка решила отбросить всяческие предосторожности. Здесь красться уже не было смысла. Никто из детей человеческих не заметит их. Ведь все они были мертвы!
Она сняла стрелу с тетивы.
Нандалее подошла к сидевшему у дерева мужчине. Не обнаружив ран, она осторожно ощупала его шею. Может быть, он все же еще жив? Кожа была сухой, пульса девушка не нашла. Она ощупала бородатое лицо. Оно казалось старым и изможденным. Глаза окружал ореол глубоких морщин, губы высохли и потрескались. Нандалее удивленно глядела на землю рядом с умершим. Никакой трупной жидкости! Даже мухи не прилетели откладывать яйца в труп!
Несколько испугавшись, Нандалее отпрянула от мужчины.
— Альвы всемогущие! — вскрикнул Гонвалон. Он стоял на коленях рядом с мертвым, который вместе с несколькими другими лежал на земле у потухшего костра. — Иди сюда! Только посмотри на это! Я попытался перевернуть одного из них...
Нандалее подошла к нему. Сначала она не поняла, что он имеет в виду.
Гонвалон снова попытался перевернуть мужчину, лежавшего закутавшись в одеяло на земле перед ним. Поднять его не удавалось.
— Загляни под его ладонь!
Из ладони в землю уходила паутина, словно сделанная из тоненьких кровеносных сосудов.
— Он сросся с землей, — произнес Гонвалон, с трудом сохраняя спокойствие. — Как будто что-то вытянуло всю плоть и жидкость из его тела в землю! Его тело совершенно высушено.
Нандалее услышала шаги Бидайн. Она хотела уберечь подругу от этого зрелища, но Бидайн уже дошла до сидевшего у дерева мертвого часового. Она ущипнула труп за щеку!
— Он уже не проснется, — трезво объявил Гонвалон. — Нам нужно уходить!
— Мне кажется, мы должны узнать, как они умерли, чтобы нас не постигла подобная участь, — Бидайн подошла к ним. Было совершенно очевидно, что вид трупов совершенно не страшит ее. Нандалее поразилась хладнокровию подруги. Снова она в ней ошиблась. Бидайн осматривала мертвых под одеялами, в то время как Гонвалон пытался объяснить ей, что вряд ли можно защититься от того, чтобы земля выпила из тебя все соки.
Бидайн выдернула из-под руки мертвеца одну из тонких вен и раздавила ее между большим и указательным пальцами. Принюхалась. Затем запрокинула голову.
— Хоть я и не люблю спорить с наставниками, — произнесла она тоном, заставлявшим предположить обратное, — но мне кажется, ты ошибаешься, Гонвалон. Вы оба уже осмотрели деревья? Особенно листья.
Нандалее подняла голову. Прожилки на листьях казались темными на фоне листвы. Повсюду вокруг стоянки!
— Это не вены проросли из тел умерших, а тонкие корешки вонзились в них. Их выпили до дна.
Гонвалон тяжело вздохнул.
— Это...
Нандалее заметила, что он дрожит. Эльф сжал кулаки, пытаясь унять дрожь. Она подумала о том, что рассказал ей Темный о Махте Нат. О том, что сделала с Гонвалоном бузина. Больше всего ей хотелось обнять Гонвалона. Но он не захочет этого. Не перед Бидайн. Нандалее догадывалась, что он пошел к Махте Нат только ради нее, несмотря на то что не знала, что могла бы дать ему бузина.
— Но почему мы не слышали, чтобы они кричали? — Гонвалон снова взял себя в руки. — Это ведь не могло произойти быстро. Я... Они должны были умирать медленной смертью.
— Их лица кажутся такими спокойными, — ответила Бидайн. — Я не думаю, что они заметили, что с ними произошло. Они уснули и не проснулись. Что бы ни было в ответе за случившееся здесь, оно могло разделаться с ними и более жестоко.
— То есть ты считаешь, что, когда тебя пронзают корни, это не больно? — Нандалее вспомнила об историях, которые ей рассказывали о лесах у подножия Головы альва. Там, где жил народ маураван. Об этих лесах тоже говорили, будто они убивают непрошеных гостей. Даже тролли боялись этих мест, а дикие звери, которым удавалось бежать от гигантских охотников под сень древних дубов, могли чувствовать себя в безопасности.
— Это вполне может быть безболезненно, — настаивала Бидайн. — Ты когда-нибудь наблюдала за тем, как комар вонзает хоботок в твою кожу?
— Обычно я не даю комарам возможности укусить меня.
— А ведь на этом примере можно было бы поучиться. Это поразительно. Когда они используют хоботок, нам совсем не больно. Ты видишь, как он входит в тебя, но ничего не чувствуешь. Может быть, на нем есть яд, приглушающий боль? Может быть, с корнями то же самое? Кто знает...
Нандалее поглядела на срубленные деревья и на ряд земляных конусов высотой в три шага, построенных детьми человеческими. Она окинула взглядом широкое поле пеньков. К реке отнесли лишь часть стволов. Остальное, равно как и большая часть веток, исчезло. Почувствовав любопытство, эльфийка осмотрела один из конусов. Под покровом из земли, травы и мха она нашла дерево. Еще она обнаружила наполненную хворостом яму. Похоже, дерево хотели сжечь под землей, но зачем, было неясно.
Нандалее обследовала еще два холма. Все они были устроены сходным образом. Затем по ту сторону вырубки в тени липы она обнаружила двух массивных лошадей. Обе они были еще в упряжи. Успокаивающим голосом заговорив с животными, она подошла к ним. Они оказались не пугливыми. Рты у лошадей были истерзаны. Прямо под сбруей кожа была содрана и покрыта шрамами. Эльфийка осторожно сняла с обеих сбрую. Лошадь покрупнее, рыжая кобыла с доверчивыми глазами, ткнулась мордой ей в руку. Нандалее задумалась, смогут ли они обе выжить в глуши. Снова поглядела на истерзанные рты. На свободе им будет лучше. Она развязала уздечку и вернулась к своим спутникам.
— ...мы никогда не узнаем, что здесь произошло, — взволнованно говорила Бидайн.
— Никакой магии! — возражал Гонвалон с почти враждебной решительностью. — Ведь ясно, что здесь плелись чары. Что еще ты собираешься исследовать?
— Если бы мы знали, как его сплели, то, возможно, поняли, кто это сделал. Любое заклинание изменяет естественный магический узор. С каждым уходящим часом матрица восстанавливается. Это все равно что идти по траве. Спустя несколько часов она снова поднимется, и ничего не увидишь...
— Довольно! Я тоже когда-то был учеником Парящего наставника. Не нужно мне лекций по магии. Мы уходим немедленно! Достаточно пойти по следам детей человеческих, и мы поймем, кого они сделали своим врагом.
Бидайн хотела было возразить, когда Нандалее схватила ее за руку и притянула к себе.
— Оставь его. Не спорь с ним. Он прав. Мы должны идти.
— Но этот зеленый свет, о котором ты рассказывала. Может быть, он сопровождал заклинание. Некоторые чародеи создают побочный эффект своих заклинаний в виде свечения тела. Я сама уже видела такое. Элеборн даже делает это нарочно, — она посмотрела в сторону Гонвалона. — Кроме того, мы не можем просто так уйти. Только тролли бросают своих мертвых на земле!
— Тролли, милая моя, — набросился он на свою спутницу, — едят умерших. Не говори о том, чего не понимаешь. Кто бы это ни сделал, он хотел оставить детям человеческим послание. И мы не станем вмешиваться в этот спор. Мы ничего не будем здесь трогать! Мы всего лишь разведчики.
— Он абсолютно прав, — успокаивающим тоном произнесла Нандалее. Она поразилась тому, как упорно принялась Бидайн отстаивать свою точку зрения. Раньше она не была такой. За минувшие луны она тоже сильно изменилась.
Нандалее заметила, что Гонвалон бросил на нее удивленный и в то же время благодарный взгляд.
— Пора покинуть лагерь. Если мы пойдем вниз по течению реки, то выясним, что здесь произошло.
— Двадцать семь трупов, а он просто оставит их лежать, — прошипела Бидайн. — Он ничем не лучше тролля.
Нандалее невольно усмехнулась.
— Мы должны доверять ему. Он знает, что делать.
— Откуда он знает, что делать в мире, где еще никогда не бывали эльфы?
— Он знает детей человеческих. И он — драконник. Его не так-то просто убить, если тебя это беспокоит.
Бидайн с сомнением поглядела на нее.
— Но я не драконница. Боюсь, меня убить просто. И я совершенно точно не собираюсь спать возле деревьев!
Нандалее не стала отвечать. Эльфийка знала, что иногда с Бидайн лучше не спорить.
Они молча пошли вдоль реки. Гонвалон оказался прав. Всего в двух милях ниже по течению они обнаружили еще одну большую вырубку, окруженную разрыхленной землей. Похоже, дети человеческие жгли здесь большой костер, который лишь подготавливали в другом лагере. Спутники не обнаружили могил и никаких следов, указывавших на то, что здесь произошло нечто подобное. Поэтому они пошли дальше.
В последующие дни они обнаружили еще больше дюжины вырубок. Нандалее они казались похожими на шрамы на земле. Для нее разрушения были ужасны еще и потому, что она не видела в них смысла. Зачем сжигать деревья в земляных ямах?
Ландшафт менялся с каждым днем, пока они шли вдоль реки. Горы становились круче. Они шли по глухому бездорожью.
Легче было построить плот и позволить течению нести себя, но Гонвалон был категорически против. Нандалее не понимала, почему он так боится внезапной встречи с детьми человеческими. Маскировка у них была хорошей, кроме того, эльфов на Нангоге не видели никогда, ведь так? Так почему же дети человеческие должны отнестись к ним враждебно? Но Гонвалон не соглашался, и, в конце концов, они подчинились, продолжая день за днем прокладывать себе дорогу сквозь чащу.
Больше всех страдала Бидайн. Зачастую она уже так уставала к обеду, что едва могла ползти дальше. Однако девушка почти не жаловалась. Она сознавала, что задерживает своих товарищей.
К трудностям перехода добавлялось еще постоянное ощущение того, что за ними наблюдают. Звери смотрели им вслед так, как не должны были смотреть. Однажды Нандалее даже показалось, что на нее смотрит дерево. Она не сказала об этом другим, с одной стороны, потому что не хотела показаться смешной, а с другой — потому что у Бидайн развился прямо-таки панический страх перед деревьями. Каждый вечер им приходилось искать место для стоянки, находящееся достаточно далеко от деревьев и корневой системы, что обычно означало, что отряду приходилось ночевать на голых камнях.
Из-за Бидайн в полдень они постоянно устраивали долгий привал, а вечером заканчивали поход за два часа до захода солнца. Нандалее удалось договориться с Гонвалоном относительно того, что во время дневных стоянок он будет уходить вперед в качестве разведчика. А она охотилась вечером. Они называли это так из-за Бидайн. Но почти настолько же важной, как и озвученные причины, была для них и возможность побыть наедине.
Один раз Нандалее обнаружила на реке лодки. Это были легкие суденышки из ивовых прутьев и кожи. Они казались неуклюжими и были почти круглыми. Сидевшие в лодках гребцы отчаянно боролись против течения. Не разыскивают ли дети человеческие тех лесорубов?
За время своего путешествия они лишь дважды попали под короткий ливень. Чаще всего погода была благосклонна к путешественникам. Тучи скрывали солнце.
Стоял солнечный день, когда Бидайн однажды увидела среди туч движущиеся тени. Что-то большое, находившееся слишком далеко, чтобы как следует рассмотреть это. Ясно было одно: оно должно быть огромным! Что это — летучие корабли? Или животные, чудесным образом умеющие подниматься в воздух без помощи крыльев? Нангог подбрасывал все новые и новые загадки! Они наблюдали за тенями больше часа. Но тучи не расходились. Может быть, и лучше, если они не узнают, что населяет небеса Нангога.
На шестой вечер их путешествия Нандалее снова охотилась одна. Солнце склонялось за горы, из долин к вершинам поползли первые тени. Чуть выше звериной тропы Нандалее спряталась за валуном, надеясь подстрелить дикую козу, которую видела днем в отвесных скалах. Но ветер был не в ее пользу. Он уносил ее запах к козам, и животные уходили дальше.
Над ней кружила большая серо-коричневая хищная птица. Она парила в воздухе, широко расправив крылья. Она смотрела на нее, и Нандалее едва устояла перед искушением схватить лук. Нангог действовал ей на нервы. Она была не робкого десятка, но здесь для нее оказалось внове не знать, кто или что за ней охотится.
Эльфийка сняла тетиву с верхнего изгиба, скатала ее и положила в маленький кожаный мешочек. На сегодня охоту стоит завершить. Днем Гонвалон нашел грибы и даже пару луковиц. Мясо им не нужно.
Тут хищная птица пронзительно вскрикнула, сложила крылья и стала падать прямо на нее. Девушка испуганно отпрянула и подняла руки, пытаясь защитить лицо от когтей, но вместо того, чтобы атаковать ее, птица приземлилась на скалу, повернула голову в сторону и пристально уставилась на эльфийку. Нандалее слегка отшатнулась. С птицей пришел непонятный холод. Птица наклонилась вперед, расправила крылья, словно собираясь закричать. Но из открытого клюва не донеслось ни звука. Птица выплюнула зеленый светящийся туман! Извиваясь, словно червяк, зелень поползла по скале.
В лицо Нандалее пахнуло сильным холодом, на перьях хищной птицы образовался иней. Хищник вскрикнул, словно наслаждаясь свободой, встряхнулся, взмахнул крыльями и поднялся в воздух. А зеленое свечение осталось.
Нандалее отодвинулась еще дальше. С отвесным склоном за спиной у нее не оставалось иного выбора, кроме как двигаться по тропе на кромке обрыва. Не сводя взгляда с этого странного зеленого света, она балансировала на узкой тропе. Она была отрезана от тропы, по которой пришла сюда.
Дюйм за дюймом отодвигалась она назад. Из-за мелких камней под ногами девушка не могла ступать уверенно.
Странный светящийся червь изогнулся спиралью, а затем растекся, образовав облако. Интенсивность свечения изменилась. Нандалее догадывалась, чего хочет существо. Завладеть ею. Наполнить собой, как хищную птицу. Она сжала губы.
Эльфийка почувствовала что-то за спиной. Большое, массивное. Но обернуться она не решалась. Зеленое облачко снова превратилось в длинную извивающуюся веревку. Как змея, подумала Нандалее.
Она отступила еще на шаг. Пятки ее коснулись скалы. Она отвела левую руку назад. Валун, отвесная скала... Что-то большое перегораживало тропу. Она по-прежнему не осмеливалась оглянуться назад. Нельзя выпускать из виду этот зеленый свет. Даже на удар сердца! Ее нога двинулась в сторону. Тропы больше не было. Краем глаза она увидела склон. Слишком отвесный, подумала она. Она сломает себе шею! Она... Светящийся червь приподнялся. Словно собирающаяся атаковать змея.
Она ударила существо луком. Оружие прошло сквозь непонятное создание, даже не зацепив его. Что-то ледяное коснулось ее щеки, холод потек ниже. Девушка испуганно вскрикнула. Это было ошибкой.
Большая служанка
«...Однако большая служанка не удовольствовалась служением двум своим хозяевам. И бежала в простор бесконечной тьмы. Там она свернулась калачиком и осталась одна. Подумала о том, что сделала для других, что видела в обоих мирах. И захотела сделать лучше, чем ее строгие хозяева. Подумала о совершенном дереве, растущем равномерно, с сильными корнями. И подобно тому, как у нас растут волосы на коже, выросло из ее кожи дерево, шагов на сто в высоту. Большая служанка порадовалась ему и создала по его образу еще сотню ему подобных. Потом подумала, что ее деревьям будет одиноко, и создала для каждого из них тысячу товарищей поменьше. Однако они были другими, разнообразных пород. Первые деревья превосходили их так же, как мать превосходит своих детей. И, подобно матери, старшие присматривали за младшими.
Так большая служанка создала еще много растений. Травы, кусты и мхи, а еще странную мясистую траву, растущую на дне моря. Потом подумала большая служанка о животных, которых видела в других мирах, и одна ее мысль позволила им вырасти из ее плоти. Под конец она решила создать нечто новое. Существ, подобных которым никому еще не доводилось видеть. Существ, которые должны были плыть с облаками, странников грома со змеиными шеями, настолько длинными, что они могли пить из облаков, с ногами такими сильными, что они могли бродить по лесам, как в других мирах буйволы ходят по высокой траве. И она позволила вызреть у своего сердца тем, кто должен был стать ее детьми. Миролюбивым пастухам, бродящим по ее миру и присматривающим за ним, подобно тем садовникам, что сторожат розовые кусты в дворцовом саду Акшу и настолько преданы им, что не берут себе в жены женщин и позволяют корням роз оплести себя, когда пробьет их последний час. Однако когда большая служанка хотела уже вдохнуть в своих детей дыхание жизни, чтобы заронить бессмертные души, ее хозяева заметили, что она делает. И наказали ее. И дыхание большой служанки пронеслось над миром, не найдя ее детей. Однако хозяева поняли причину, побудившую их служанку сделать все это, ибо она страдала от избытка чувств. И они вынули у нее сердце, источник всех чувств. После этого подчинилась большая служанка, стала снова заниматься своей работой и забыла о своих детях. А сердце ее разделили на две половинки и спрятали в двух разных местах. И до сегодняшнего дня никто не мог найти это сердце...»
Миф творения,
предположительно принадлежащий
авторству живущих в Нангоге людей,
записанный Мелиандером из Аркадии,
лист XVII трудов о Нангоге,
хранимый в библиотеке Искендрии, в зале Света,
закопанный в месте, ведомом лишь Галавайну,
Хранителю тайн.
Неприкасаемые
Слишком долго ее нет! Бидайн то и дело отворачивалась от костра и глядела на опушку леса. Там давно уже воцарились тени. Насколько она могла видеть, там не было никакого движения. До сих пор Нандалее возвращалась незадолго до наступления темноты, но сейчас ее не было слишком долго! Этот мир пугал Бидайн. Деревья, которые убивают. Постоянное чувство того, что за ними наблюдают. И строгий запрет на плетение чар. Гонвалон, наверное, почувствует то же самое, если отнять у него меч.
Спутники тоже тревожили ее. Их совершенно не пугала перспектива остаться одним, но Бидайн умерла бы тысячью смертей, если бы оказалась в этой глуши одна. И без того плохо, когда за ней наблюдает только один из них. Эльфам нечего делать в этом мире! Она даже не поняла, зачем они здесь! Смогут ли они обмануть детей человеческих, если встретят их живыми? Мир Нангог они точно не могут обмануть! Здесь что-то происходит. Бидайн вспоминала, как сплела заклинание, создавая вокруг себя область тишины. Это было так легко. Этот мир был создан для того, чтобы плести чары. Зачем, если здесь нет чародеев? Нет одаренных разумом существ? Что ж, деревья, очевидно, могут колдовать, с содроганием подумала она. Может быть, животные тоже? Здесь все иначе. Все наблюдает за ними! Если бы она могла хотя бы поговорить об этом со своими спутниками! Если бы эти двое позволили ей хотя бы на несколько мгновений открыть Незримое око, чтобы лучше понять матрицу этого мира! Бидайн вздохнула и поглядела на опушку леса. Нандалее все еще не вернулась. Где она так долго ходит? Она взяла палку и пошевелила ею в костре. Больше всего ей хотелось вскочить и позвать
Нандалее, но она не хотела вести себя, как ребенок.
— Если будешь постоянно смотреть в огонь, испортишь себе ночное зрение, — Гонвалон так старался говорить спокойно, что его напряжение стало еще заметнее.
— Я знаю, что она хорошо может позаботиться о себе... — Бидайн просунула конец палки под крючок небольшого почерневшего от сажи котла, осторожно сняла его с огня и поставила на плоский камень у костра. Так еда сохранит тепло до тех пор, пока не вернется Нандалее.
— Где она ходит? — Бидайн поглядела на Гонвалона, не сводившего взгляда с лесной опушки и вслушивавшегося в ночь, — а потом что-то почувствовала и она. Там, снаружи, было что-то жуткое, для чего не было слов. Опасность, существовавшая только в этом мире, не созданном для эльфов. Нангог защищается, подумала она.
Хуже всего была уверенность, что она-то защититься не может. Она была беспомощна. Ей оставалось только ждать. Ждать... Еще б с ума не сойти! Бидайн вынула из мешка Гонвалона большую деревянную ложку и начала помешивать жиденький суп. Все лучше, чем сидеть без дела. Суп пах вкусно, но прикосновение ложки к стенкам котелка казалось неестественно громким. Это... Она застыла с ложкой в руке. Нет, это не стук ложки такой неестественно громкий. Это окружавшая ее тишина. Из такого близкого леса не доносилось ни звука. Никогда еще она так отчетливо не ощущала, что за ней наблюдают.
Она испуганно поглядела на Гонвалона, но мастер меча теперь казался совершенно расслабленным. Он потянулся и зевнул. Неужели ничего не замечает? Его рука словно невзначай опустилась на рукоять меча.
— Продолжай, — прошептал он. — Позаботься об ужине, — он старался говорить так, чтобы губы почти не шевелились.
Бидайн судорожно сглотнула, затем схватила узелок Нандалее, где лежали их припасы. Птичий крик пронзил ночь, и узелок Нандалее выпал у нее из рук. Последняя краюха хлеба покатилась по камням у ее ног.
Громко хлопая крыльями, птица улетела прочь. Она не будет кричать!
Гонвалон по-прежнему казался совершенно спокойным. Не считая лежавшей на мече руки. Он не даст ее в обиду, успокоила она себя. А если что-то случится, она нарушит этот чертов запрет на плетение чар. Она будет сражаться своим оружием. Ведь за этим ее Темный и послал. Наверняка.
Решение колдовать подействовало успокаивающе. Она наклонилась и подняла хлеб. Он был твердым, как камень, но если макать в суп, то сойдет.
Внезапно ночь наполнилась хлопаньем крыльев. Сотни птиц вылетели из леса и устремились к ночному небу. Послышалось сопение. У самого их лагеря на поляну вывалился огромный олень. Казалось, весь мир пришел в движение. Даже у нее под ногами. Взгляд упал на котел с супом. В красных отсветах костра по поверхности жидкого супа расходились концентрические круги. Послышался звук, похожий на громкий вздох. Настолько глубокий, что он пронизал Бидайн до глубины души. Она почувствовала, как дрожит под ногами земля. Это была всего лишь слабая вибрация.
Эльфийка в панике вскочила. Гонвалон был уже на ногах. Из леса доносился треск и звук ломающихся ветвей. По склону с грохотом покатились камни.
Всего в полушаге от нее прогрохотал камень размером с ее голову. Бидайн словно парализовало. Хотелось бежать... Но куда?
Гонвалон притянул эльфийку к себе и обнял.
— Сейчас все закончится, — твердым голосом произнес он. — Это всего лишь землетрясение.
— Всего лишь землетрясение! — Ее голос стал вдруг визгливым и пронзительным. Что это еще такое — всего лишь землетрясение? Это было ее первое землетрясение, и оно точно не относилось к тому типу переживаний, которые ей хотелось бы еще раз пережить.
Шум затих так же внезапно, как и возник. В лесу снова стало тихо. Лишь время от времени было слышно, как катятся по склону отдельные камни. Где же Нандалее? Оставалось надеяться, что землетрясение не настигло ее в лесу.
— Ты вела себя очень храбро.
Если бы она не была свидетельницей собственного страха, то поверила бы ему — настолько убедительно звучали слова мастера меча.
— Полное ощущение беспомощности. Ужасное чувство.
Только что это было всего лишь землетрясение, с горечью подумала Бидайн и устыдилась своего страха.
Гонвалон улыбнулся.
— Ты вела себя очень храбро, — повторил он. — Когда мне впервые довелось пережить землетрясение, я бегал по кругу, как напуганный петух. Довольно жалкое зрелище.
Ему действительно удалось заставить ее улыбнуться. Бидайн положила голову ему на грудь, наслаждаясь тем, что он обнимает ее. Впервые с тех пор, как они оказались в Нангоге, она чувствовала себя в безопасности, под защитой. Это было приятно и... А если сейчас придет Нандалее! Бидайн отпрянула.
Гонвалон отпустил ее. Немного смущенно откашлялся.
— Я не собирался воспользоваться твоим страхом, чтобы... — Он обезоруживающе улыбнулся.
Бидайн вспомнились слухи, которые ходили о мастере меча. О его любовных приключениях. Чаще всего с ученицами. Эта улыбка... Ей так легко поддаться. Интересно, каково быть его возлюбленной? Нандалее всегда становилась очень скупой на слова, когда Бидайн начинала разговор о мастере меча. В ее присутствии они оба вели себя сдержанно. Но она отчетливо видела любовь во взглядах, которыми они обменивались, когда думали, что за ними никто не наблюдает. Впрочем, во взглядах она читала и то, что они молча жалуются друг другу на то, как им не повезло иметь такую не умеющую долго ходить спутницу, совершенно не созданную для подобных приключений. Интересно, мог ли бы Гонвалон когда-нибудь влюбиться в нее? Или он видит в ней только изнеженную, пугливую эльфийку? Которой нечего делать среди драконников и которая своей слабостью подвергает опасности всю возложенную на них миссию?
От черной стены леса отделилась тень. Бидайн испуганно шагнула к Гонвалону. А потом узнала Нандалее.
— Наконец-то ты вернулась! Мы беспокоились. Мы...
Нандалее уже дошла до костра. Она была бледна, в одежду набилась пыль, висевший на поясе колчан не был закрыт. С ней было что-то не так! Может быть, подруга видела, как Гонвалон обнимал ее?
Не обращая внимания ни на кого, Нандалее бросила лук и меч и села на камень у огня.
— С тобой все в порядке? — спросил Гонвалон, но девушка подняла руки, отстраняясь от него.
— Со мной все в порядке, — произнося эти слова, она даже не подняла глаз.
Несмотря на то что обычно Гонвалон хорошо скрывал свои чувства, в этот раз Бидайн отчетливо увидела, как больно ему видеть отстраненность и холодность Нандалее. Он отошел в сторону, к краю освещенного их маленьким костром круга, и стал наблюдать за Нандалее.
Бидайн откашлялась.
— Мы ждали тебя. Я налью тебе миску...
Лучница повернула к ней голову. Взгляд ее был непривычно пристальным. Она казалась какой-то не такой, хотя Бидайн не смогла бы объяснить, что изменилось в подруге. Она стала какой-то... жуткой!
— Я не голодна.
Такой раздражительной Нандалее бывала нечасто.
— Мы ужасно рады видеть тебя целой и невредимой, после того как мир перевернулся с ног на голову.
— Не для нас, — она махнула рукой на восток, где за горами на фоне ночного неба виднелось бледно-красное свечение. — Для них мир перевернулся с ног на голову. Там у нас будет возможность изучить детей человеческих. Точнее то, что осталось от них после землетрясения. Думаю, там расположен город.
Бидайн поглядела на горизонт. Ей показалось, что она видит облака, подсвеченные снизу красным. Интересно, каково расстояние до города? И насколько он велик? И откуда Нандалее об этом знает? Она ведь не могла успеть сходить так далеко.
Когда она снова обернулась к подруге, оказалось, что Нандалее уже закуталась в плащ и спит — или, по крайней мере, делает вид.
Гонвалон подошел к ней, опустился рядом на колени и взял немного супа. Поведение Нандалее сильно задело его. Больше всего Бидайн хотелось обнять его, но она знала, что этого он не потерпит. Это будет выглядеть неправильно. Нандалее точно не спит! Что же с ней такое? Она никогда не была особенно чувствительной, но теперь это выходило за все рамки.
— Они строят непрочные дома, — вдруг сказал Гонвалон и кивнул в сторону востока, где под облаками все еще виднелось угрожающее красное свечение. — Думаю, здесь живут лувийцы. По крайней мере, бороды и туники лесорубов кажутся похожими на лувийские. Нам повезло.
Бидайн не поверила своим ушам. С тех пор как Темный дал им задание, Гонвалон не говорил о мире детей человеческих. Очевидно, драконы уже давно посылают разведчиков в мир людей. Несмотря на то что наставники вроде Ливианны обучали их языкам и человеческим обычаям, в Белом чертоге не говорили о том, какими миссиями занимаются эльфы на Дайе. Почему это так, Бидайн не понимала. Наверное, большинство разведчиков из Лазурного чертога... Но в чем причина того, что никто не хочет говорить об этом?
— Ты часто бывал в мире детей человеческих?
— Несколько раз, — туманно ответил Гонвалон. Внезапно он улыбнулся. — Он воняет, понимаешь. И там... слишком много народу.
— А почему нам повезло? Я думала, мы должны выдавать себя за детей человеческих из Арама, а не из Лувии?
— На границе Лувии и Арама есть провинция Гарагум. Это название означает «черная пустыня». Обе великие империи давно уже не могут поделить эту негостеприимную территорию. На юге пустыня граничит с горами, вершины которых уходят в небеса. Эти горы они называют Дева Куш. Некоторые думают, что там живут их боги, девантары. Что известно наверняка, так это то, что там растет куш, очень полезное растение. Из его волокон можно делать очень прочную одежду, и это очень интересный предмет для торговли. А еще его сушеные листья можно курить. После нескольких затяжек курильщик погружается в сон, где он чувствует себя рядом с богами.
— Курить? — Бидайн не понимала, что он имеет в виду. Еще ее удивило, что Гонвалон вдруг стал таким разговорчивым. А ведь на самом деле он не ответил на ее вопрос и вместо того, чтобы рассказывать о своих приключениях, говорит о каких-то растениях. Тем не менее, девушке хотелось послушать еще. — Их бросают в огонь и вдыхают дым?
Гонвалон рассмеялся.
— Нет. Тебе это знать не нужно. Ты ведь наверняка не хочешь оказаться рядом с девантарами. Им не понравится, если они обнаружат нас в своем мире.
— Но разве за всеми твоими путешествиями в мир людей не стоит цель выявить уязвимые места девантаров?
— Ты слишком много рассуждаешь, — Гонвалон перестал смотреть в небо и занялся супом. Из-за падавшего на его лицо снизу света он казался очень загадочным. И немного грозным. Бидайн решила, что будет разумнее перестать расспрашивать о девантарах.
— Мы не знали, какой народ встретим здесь, да?
— Мы вообще ничего не знаем о Нангоге, — произнес Гонвалон настолько решительно, что его ответ пробудил в Бидайн сомнения. — Нангог — запретная территория для людей и для детей альвов. Мы наверняка навлечем на себя гнев альвов, если они узнают... — Он покачал головой и впервые за все время их знакомства эльфийка почувствовала его растерянность. — Честно говоря, я не понимаю, почему Темный послал меня именно с вами двоими. Вы слишком... неопытны. Нам нельзя здесь находиться!
— Может быть, он выбрал нас с Нандалее в расчете на более беспристрастный взгляд?
— Да, возможно... — По его голосу было хорошо слышно, что он считает совершенно иначе.
— А почему мы выдаем себя именно за жителей Гарагума? И подданных Арама?
— Я уже несколько раз бывал в Араме. Там можно перемещаться свободнее, чем в Лувии. Кроме того, их язык я знаю лучше. В Лувии общество построено по законам Великого дома. Это очень непонятно. Существует пять сословий, которые не смешиваются друг с другом. Гарагум — достаточно новая провинция. Там система Великого дома еще не установилась. Если мы скажем, что мы оттуда, то будем считаться всего лишь чужаками. В случае с любой другой провинцией по нашему внешнему виду нас отнесут к неприкасаемым.
Бидайн решила, что нет ничего плохого в том, чтобы считаться неприкасаемыми. Это звучало возвышенно. Она решила не расспрашивать, опасаясь, что внезапная разговорчивость Гонвалона иссякнет, если она задаст неправильный вопрос.
— Большинство детей человеческих наверняка хоть раз слышали о Гарагуме и Дева Куш. Из-за богов, тканей и наркотиков. Но там почти никто не бывал. Народ Гарагума слывет суровым и чудаковатым: кочевники, горные и оазисные земледельцы, охотники и золотоискатели. В том краю смерть всегда рядом. От жары, холода, камнепада или голода. Никто не удивится, если мы покажемся странными, чужими. Поэтому мы будем в безопасности, пока люди будут верить, что мы оттуда.
Гонвалон еще долго рассказывал о мире Других. О Великом доме и обществе с пятью сословиями. О Небесной свадьбе, которую празднует бессмертный, великий король Лувии, в день летнего солнцестояния в зиккурате святого города Изатами, о лесах духов в Друсне. Бидайн с восхищением слушала его. Эти истории многократно превосходили все ее представления о Другом мире.
Когда Бидайн наконец уснула, чудесные образы из рассказов мастера меча последовали за ней даже во сне. На следующее утро она проснулась в радостном предвкушении. Это был первый день в Нангоге, в котором было больше любопытства, чем страха.
Нандалее оставалась мрачной и немногословной. Бидайн приписала это обычной прихоти подруги. Она давно отказалась от попыток понять Нандалее. Она знала, что может положиться на нее, если будет нужно, — а остальное неважно.
В это утро переход давался Бидайн легче. После такого долгого разговора с Гонвалоном она уже не чувствовала себя лишней трусихой. В это утро шествие их маленькой группки замыкала Нандалее.
Через два часа пути они обнаружили следы детей человеческих. Кострище, брошенный навес. Ближе к полудню они пересекли дорогу, на которой были видны глубокие следы от стволов деревьев, которые, вероятно, тащили лошади. Вскоре они обнаружили обширные просеки. Целые склоны были покрыты только пеньками и жалким кустарником. Во многих местах тонкий слой земли был смыт, из поруганной земли торчали голые скалы, похожие на бледные кости.
Бидайн не могла понять, как люди могут так обращаться с местом, которое выбрали себе для жизни. Они превратят эти горы в скалистые пустыни, если будут продолжать в том же духе. Неужели они этого не осознают? Или, хуже того, неужели им это безразлично? Неужели они просто пойдут дальше, как стая саранчи, опустошившая поле? Неужели Нангогу грозит такая судьба? А затем — Альвенмарку?
Гонвалон решил, что дальше они пойдут по дороге. Вскоре Бидайн обнаружила нацарапанный на скале неуклюжий рисунок, изображавший крылатое существо. Под ним лежали осколки разбитых сосудов. Богиня? Неужели бесполезные сосуды — дар богам? Несмотря на то что разрушения ландшафта взволновали ее до глубины души и настроили против людей, эльфийка жила в предвкушении момента, когда встретится с живыми детьми человеческими.
Примерно через милю пути они обнаружили, что дорогу им преградил камнепад. Они осторожно перебрались через валуны, угрожающе поскрипывавшие под ногами. Именно тогда Бидайн заметила белые хлопья пепла. Их было немного. Подобно снегу плясали они на солнечном свету. А на горизонте по-прежнему поднимался дым, указывая им путь к цели.
Принесенный ветром аромат жаркого ударил Бидайн в нос. Пахло свининой! За крутым поворотом дороги они обнаружили первое поселение. Дома из бутового камня, с серо-коричневой глиняной отделкой, некоторые крыши из тяжелых балок обрушились. Немногочисленные дети человеческие стояли вокруг большого костра. Погребального костра из наполовину обуглившихся балок и веток толщиной в руку. Похоже, они сжигают своих мертвецов. Все казалось здесь грязным и запущенным. Даже кобольды чистоплотнее детей человеческих.
Погруженные в свое горе, они почти не обратили на них внимания, когда маленький отряд прошел мимо. Дети человеческие были худощавы, лица грустны и измазаны сажей. На них были простые одежды земляного цвета. Штопанные. Бидайн поразилась тому, что в толпе не увидела женщин и детей. Может быть, их спрятали? Может быть, им нельзя присутствовать на погребальной церемонии?
Вверх поднимался густой маслянистый дым, ветер гнал его над крышами низеньких домов к склонам гор. Запах горелого мяса теперь, когда она знала, что лежит в огне, вызывал у Бидайн тошноту. Она старалась дышать неглубоко и ускорила шаг. А Нандалее, напротив, пристально наблюдала за происходящим. И только когда Гонвалон позвал ее, она неохотно последовала за ними. Если бы она не знала Нандалее так хорошо, то подумала бы, что та наслаждается страданиями людей.
На склоне горы чуть выше поселения зияла большая дыра. Вокруг повсюду лежали камни. Груду грубо обработанных балок почти засыпало камнепадом. Сколько же мужества нужно для того, чтобы вгрызаться в гору и понимать при этом, какая огромная масса камня лежит над тобой? Были ли мертвые и в горе? Они казались жалкими, люди человеческие, не опасными. Все, что успела увидеть Бидайн, было несовершенным. Все строилось на скорую руку. Стены домов плохо пригнаны друг к другу, одежда ужасна — более того, казалось, люди не моются и не расчесывают волосы. Что ими движет? Что имеет для них хоть какое-то значение? Ради чего они все это делают? Бидайн не могла представить себе, что им совершенно безразлично, как они выглядят и как живут. Неужели у них нет никакой потребности в красоте?
Когда они снова вернулись на дорогу, эльфийка оглянулась назад, на убогие домишки и стоявших вокруг погребального костра людей. Люди были для нее загадкой. Бидайн они не казались угрожающими, всего лишь безучастными.
Спутники пересекли еще несколько деревень у рудников, по- разному пострадавших от землетрясения. Бидайн хотела помочь людям, но Гонвалон настоял на том, чтобы они ни в коем случае не вмешивались. Он напомнил ей о Великом доме, о строгом разделении сословий, запрещавшем детям человеческим помогать друг другу. Ни один мудрец никогда не опускался до того, чтобы прикоснуться к созидающему или, более того, неприкасаемому из низшего сословия попрошаек, бродяг и других не оседлых людей. Бидайн подчинилась, но это разбивало ей сердце.
Дорога, по которой они шли через горы, тем временем стала более оживленной. Они прошли мимо каравана мулов, перевозившего дрова, тяжелые бочки и мешки. Бидайн заметила, что на них смотрят. Что-то с их одеждой было в корне не так. Мысль о том, что один из этих немытых и, возможно, завшивевших парней может коснуться ее, наполняла эльфийку невероятным ужасом. Где же женщины? Она не видела ни одной ни на дорогах, ни в полях.
Один раз она услышала, как перешептываются двое волосатиков. Она разобрала некоторые слова, но смысла всего не разобрала. Похоже, они обсуждали вкусных улиток. Странно!
Особенно Бидайн было неприятно чувствовать за спиной взгляды. Некоторые мужчины почти не скрывали своей похотливости. Один показал ей неприличный жест, при этом водя туда-сюда большим пальцем между указательным и средним.
Бидайн не знала, как реагировать. Она краснела и отворачивалась. Несмотря на то что на ее подругу таращились точно так же, никто не позволял себе в ее сторону подобных дерзких жестов. Неужели эти волосатые чудовища настолько дикие? Она представила себе, как один из них подкатывает к Нандалее, и усмехнулась. Парня, который окажется настолько глупым, чтобы тронуть ее подругу, пожалуй, ждет самый большой сюрприз в его жизни.
Внезапно ей стало одиноко. Нандалее за целый день не сказала ей ни слова. Что с ней такое? Бидайн видела, что она не хочет, чтобы кто-то находился рядом с ней. Она казалась холодной и отстраненной. Изменившейся... Теперь уже не только деревья и животные, теперь, казалось, Нандалее тоже постоянно наблюдает за ней. И Бидайн не могла себе представить почему. Подруга наверняка видела, как Гонвалон обнимал ее. Им нужно поговорить... Но не сейчас. Может быть, вечером. Бидайн судорожно сглотнула. Вспомнила о Сайне. Злить Нандалее опасно. Она решительно ускорила шаг и подошла ближе к Гонвалону. Рядом с мастером меча она почувствовала себя в безопасности.
День клонился к вечеру, когда извилистая горная дорога, наконец, привела их к цели путешествия: городу детей человеческих. Бидайн никогда прежде не доводилось видеть и даже слышать о месте, подобном этому, и его вид наполнил ее одновременно удивлением и ужасом. Она уже некоторое время чувствовала вонь человеческого поселения — смесь дыма и фекалий, — но теперь Бидайн смотрела с последней гряды холмов на широкую речную долину и мир, далекий от созданного. На нижних склонах холма были сделаны террасы. Они постепенно поднимались друг над другом. Края ограничивали стены из бутового камня. Ближе к реке все поля были под водой. Над желто-коричневой жижей поднимались нежные ростки. Между полями вел лабиринт отвесных лестниц. Огромные деревянные колеса поднимали воду по склону холма. Ее собирали в большие бассейны, от которых обложенные камнями желоба доставляли воду к полям и садам. Еще дальше по склону к скале жались дома. Выстроенные без какого-либо понятного порядка. Над некоторыми крышами вздымались мачты, на которых развевались знамена. Некоторые дома венчались крутыми куполами. Издалека казалось, словно на каменные четырехугольники кто-то поместил яйца.
В серо-бурых скалах зияли похожие на открытые пасти пещеры. Некоторые — в обрамлении рельефов, часто изображавших крылатую женщину, на спине которой, казалось, наряду с крыльями, угадывалось оружие. Неподалеку от пещер люди выбили в скале платформы, которые вели вниз по склонам к горам щебня.
Рядом с грудами щебня, похожие на каменный лес, жались друг к другу почерневшие от сажи печи. Они выплевывали в долину темные клубы дыма, уносимого прочь, словно вуаль. Особенно странными показались Бидайн огромные башни, из верхних этажей которых торчали толстые бревна, словно иглы из кактуса. Понять назначение башен эльфийка не могла. Все здесь было непонятным и чужим! Зачем люди сделали все это? Зачем лишили это место его изначального облика? Даже река на дне долины была одета в камень. Несколько крупных водохранилищ, из которых черпали воду колеса, заменили собой первоначальное русло реки. Бидайн предположила, что это, наверное, приток реки, мимо которой они так долго шли во время своего путешествия. Вдалеке она увидела неукрощенный, бурлящий белой пеной ручей, сбегавший с гор. С другой стороны водохранилищ от него оставался лишь жалкий ручеек, в который сливались открытые каналы городских нечистот.
Дети человеческие надели на Нангог каменные путы, подумала Бидайн. Но мир противится этому. Землетрясение прорубило просеки в увечьях, наносимых миру детьми человеческими. Некоторые террасированные поля обрушились. Рядом с опрокинутым водным колесом, которое погребло под собой несколько зданий поменьше. На ширину более сотни шагов склон представлял собой мешанину из вывернутых с корнем деревьев и растерзанных крон. На склонах повыше дюжины домов обрушились или упали вниз, в долину. Лавина из бутового камня и балок увлекла за собой все, что находилось ниже. Здесь тоже в воздухе висел запах горелой плоти. Там, где дома стояли плотнее друг к другу, по-прежнему бушевали пожары. Из обвалившихся крыш вырывались столбы пламени, выбрасывая в небо огромные клубы пепла. Даже там, где пожары затухли, из руин поднимался к небу черный дым.
Повсюду Бидайн видела беженцев. Некоторые забрели даже на затопленные поля. От долины растекались во все стороны крики людей, звуки рогов и лай бездомных собак. Шум, настолько же всепоглощающий и безрадостный, как и распространяемая людьми вонь. Она еще не разговаривала ни с кем из них, а уже презирала детей человеческих всем сердцем. Тому, что здесь произошло, нужно положить конец. Они увидели довольно! Как по ней, они могут возвращаться в Альвенмарк.
— В этой суматохе на нас не обратят внимания, — произнес Гонвалон, которого происходящее в долине, похоже, нисколько не трогало, и стал спускаться к городу. На лице Нандалее тоже не отражалось ни следа волнения — не было ни сочувствия, ни презрения. Она оставалась невозмутимой.
— Мне кажется, нам здесь делать нечего, — прошептала Бидайн.
— Идти туда — все равно что намеренно вступать ногой в кучу дерьма, — присоединилась к ней Нандалее. При этом ее левая рука лежала на рукояти охотничьего ножа, наполовину скрытого под ее плащом. В правой руке она держала лук с ненатянутой тетивой. Она обмотала выступы на луке лоскутьями ткани, чтобы оружие было похожим на своеобразный посох. Бидайн завидовала своей подруге и ее воинственному виду. Нандалее выглядела воинственной и в то же время привлекательной. Длинные светлые распущенные волосы сбегали по плащу, а острые уши, так сильно отличавшие их от людей, были скрыты под вышитой пестрыми узорами лентой. Она производила впечатление бесстрашного человека. Внезапно Бидайн улыбнулась. Она вдруг вспомнила, что говорил им Парящий наставник: недостаток страха свидетельствует лишь о недостатке фантазии. Только страх настораживает вас в случае опасности и оставляет в живых.
За пределами города на полях и грудах щебня лежали раненые, которых вынесли из близлежащих построек и домов, которые должны были вот-вот обвалиться. Беззубая старуха дернула Бидайн за рукав и, хныча, указала на раненую девушку с испачканным кровью лицом. Бидайн не поняла ни слова, но мольба в ее глазах и жесты старухи были совершенно недвусмысленными.
Гонвалон набросился на нее, заговорив на гортанном языке, и женщина испуганно отпрянула. Бидайн сжала руки в кулаки. Она глядела на девушку. Она могла бы ей помочь! Даже без магии. Сколь многим вокруг она могла бы помочь! Дети человеческие не нравились ей, но это совсем не причина для того, чтобы просто наблюдать за тем, как они подыхают! Она тщетно пыталась закрыться от окружавшего ее отчаяния. Стать твердой, как ее спутники, но у нее не получалось.
— Мы не должны привлекать к себе внимания, — сказал Гонвалон. — Это неприкасаемые. Лишь подобные им могут заботиться о них. Если они задержат нас здесь, то... — Он пожал плечами. — Тогда нам не повезло. Мы опустимся до их сословия, если поможем им.
— А мы кто?
— Чужаки. Люди, которым не доверяют, но которые все равно стоят выше бесправных неприкасаемых. Мы не имеем права становиться на чью-либо сторону. Общество Лувии слишком... непонятно и несправедливо. Сдержанность — первая заповедь на сегодня!
Невдалеке Бидайн увидела, как раненых прямо на улице колотит группа каких-то людей. Как можно быть такими жестокими по отношению к себе подобным, подумала эльфийка. Она никогда не поднимет оружие против эльфа. Никогда! Наверное, в этом и заключается самое большое отличие между детьми человеческими и эльфами.
Сопротивление
Он любил Нангог. Любил свободно бродить по лесам. Забывать о своих братьях и сестрах. Об играх за власть. Ему было все равно, что из-за этого он кажется подозрительным в глазах других. Человек-вепрь рассмеялся. Это был хриплый, гортанный смех. Он жив. Около полудня задрал дикую свинью. Ее останки еще валялись разбросанными по поляне. Сильный был вепрь. Сопротивлялся. Хороший обед!
Девантару нет нужды в пище. Он выше всех этих банальных вещей. Но в отличие от своих братьев и сестер он любил наслаждаться ими. Валяться в грязи мира!
Он сел, прислонившись спиной к скале, и прислушался к плеску недалекой реки. По краю поляны прошмыгнула лиса, держа что-то в зубах. Мышь? Нет, что-то светлее... Палец!
Девантар с любопытством поднялся. Нет, он не станет оспаривать добычу у маленькой охотницы. Но ему хотелось знать, откуда она пришла.
Он без труда пошел по следу лисы. Что-то здесь не так. Нет запаха крови или разложения!
След привел девантара к реке, и вскоре он обнаружил следы людей. Они отметили деревья мелом. Причудливыми, непонятными значками. Среди деревьев он обнаружил крупную лошадь, при виде его поспешно бросившуюся прочь.
Затем он дошел до нови. Она располагалась у самого берега реки. Здесь было устроено несколько ям для угля. Бревна, которые должны были сплавить к ближайшему городу, лежали на берегу. Стояла мертвенная тишь.
Невдалеке он заметил мужчину, неподвижно сидевшего у ствола дерева. В его спину впились тонкие ветки. Дерево выпило его кровь!
Человек-вепрь удивленно поглядел наверх, на крону. Он чувствовал сотворенную здесь магию. Зеленые духи. Дерево было одержимо, как и все остальные вокруг. Нангог начинал защищаться от людей. Духи перестали довольствоваться тем, что нагоняли страх на людей. Они нашли способ сражаться, несмотря на то что оставались бестелесными. Потрясающе!
Интересно, к чему это приведет? Человек-вепрь не верил, что в конце концов они сумеют победить. По-настоящему защищаться Нангог еще не научился. Он подумал о суде. О судьбе Нангога. С тех пор прошла эпоха. То, что Новый мир вдруг начал оказывать сопротивление, сделает жизнь интереснее. Людей бесчисленное множество. Если здесь подохнет тысяча- другая, это не сыграет роли.
Он заметил следы у дерева. Значит, кто-то уже побывал здесь до него. Он с любопытством оглядел лагерь. Заметнее всего были следы дровосеков и угольщиков. Однако после случившегося несчастья здесь были другие. Они тоже осмотрели трупы. Двое из них двигались настолько осторожно, что их следы были почти незаметны. А третий след был очень заметным. Два охотника, подумал он. Но кого они взяли с собой? И, что еще непривычнее, они не похоронили тела и не ограбили их! Что-то здесь не так. Использовать одну из угольных ям для погребального костра было легче легкого. Обычно люди хоронят своих мертвецов. Даже мертвых врагов! Конечно, есть и такие люди, которых не волнуют погребальные обычаи. Но разве они не срезали бы все карманы и не ограбили бы мертвецов? Да еще рабочие лошади... Все это не вписывалось в общую картину.
«Я наткнулся на загадку, — удовлетворенно подумал девантар. — Ия разрешу ее».
Он без труда отыскал след, ведущий прочь от лагеря. Побежал. Он нетерпелив, и в этом его слабость. И ему не терпелось посмотреть на этих странных охотников. Они вели себя совершенно не по-человечески! Может быть, Зеленым духам удалось вселиться в человеческие тела? До сих пор им это никогда не удавалось. Если же на этот раз их попытки увенчаются успехом, события могут развиваться весьма непредсказуемо.
Одержима
Нандалее совершенно ушла в себя и почти не замечала, когда товарищи заговаривали с ней. Этот светящийся зеленый туман был внутри нее. Она одержима! И понятия не имела, что будет с ней дальше. А еще она боялась сказать об этом своим спутникам, отчаянно размышляя над тем, как избавиться от этого духа или чем бы оно там ни было.
Его не было в ее мыслях. Он ничего не сообщал ей. Но иногда она поворачивала голову, хотя не хотела делать этого, или пристально смотрела на вещи, которым обычно не уделила бы никакого внимания. Вот сейчас, например, она смотрела на камень у дороги, на котором виднелись размытые контуры, нарисованные зеленым мелом. На камне было насыпано несколько зернышек риса. Что в этом такого интересного?
Каждый миг Нандалее опасалась, что ее товарищи что-нибудь заметят. Что они тогда с ней сделают? Она не могла себе этого представить, но, возможно, они не возьмут ее с собой обратно в Альвенмарк. Нет, она не может открыться им. Но разве она может допустить, чтобы это попало через нее в Альвенмарк? Ничто из того, чему ее учили, не готовило ее к подобному происшествию. Предвидел ли Темный, что произойдет? Может быть, ее поэтому выбрали для этой миссии? Учеников на миссии не посылают. Ни Бидайн, ни ее здесь быть не должно. Небесным змеям служат наставники!
Но что, спросила она себя, происходит в этом мире? Люди настолько сильно разрушали его, что она была шокирована, а Зеленый дух, похоже, хотел, чтобы она внимательно все изучила. Он заставлял ее, заставлял смотреть на то, что хотел видеть он. Бидайн что-то заметила. Она то и дело оборачивалась к ней, и эльфийка чувствовала, что подруга хочет поговорить с ней. Зато Гонвалон был холоден. Вчера вечером у костра она была сама не своя. Она должна была вернуться, чтобы они вдвоем не пошли в лес искать ее, но больше всего ей хотелось спрятаться. Она с тоской посмотрела в спину Гонвалону. Она не хотела вести себя холодно по отношению к нему. Ей не хватало его. Его мимолетных прикосновений. Затаенных взглядов. Иногда, когда Бидайн не могла их видеть, они украдкой целовались. На это Нандалее уже не осмеливалась. Может ли этот зеленый свет перейти в тело мастера меча во время страстного поцелуя? Гонвалон заметил ее сдержанность. Утром он пытался заговорить с ней по поводу ее отстраненности, но она повела себя резко и неприветливо. С тех пор он избегал ее. Это в буквальном смысле слова разрывало ей сердце, когда она смотрела на него. Ей так его не хватало. Но она не имеет права подвергать его опасности из-за своего поведения. Если она не избавится от этой штуки, то не должна возвращаться на родину! Может быть, ей стоит расстаться с товарищами в этом грязном городе? Тогда ей никогда больше не увидеть Гонвалона. Нет, подумала она, может быть, еще есть надежда. До сих пор существо внутри нее вело себя мирно. Но Нандалее хорошо сознавала, что больше не хозяйка собственному телу. Существо могло заставить ее выхватить охотничий нож и заколоть Бидайн. С другой стороны...
Эльфийка негромко выругалась. Выхода нет!
Вопреки желанию она ускорила шаг. Протолкалась между двумя вонючими детьми человеческими. От них воняло дерьмом и мочой. Потом, дымом и прогорклым жиром, жареным луком и дешевым кислым вином. Каким же слабым должно быть их чувство обоняния, что они постоянно живут так близко друг к другу?
Нандалее ненавидела этот город. Все здесь было совершенно противоестественным. Природы больше не существовало. Дети человеческие все вырубили в скале. Они не умели приспосабливаться. Явившись сюда, они принялись подчинять себе мир. Темный прав — нужно следить за детьми человеческими и что- то предпринять против них. Нангог был для них под запретом. Сколько потребуется времени, чтобы они пришли в Альвенмарк? Нет, лучше будет победить их прямо здесь.
Она ткнула локтем одетого в голубые одежды человека, подошедшего к ней в толпе слишком близко, сильнее, чем было необходимо, чтобы разойтись с ним. Мужчина запыхтел. Выругался на своем гортанном, непонятном языке.
Нандалее просто продолжала идти дальше, когда ее внезапно схватили на плащ и рванули назад. Она едва не споткнулась и не упала в уличную грязь. Обернулась. Ее рука лежала на рукояти кинжала.
Толстяк стоял напротив нее и ругался. Его массивная, блестящая от масла и сильно воняющая розовым маслом борода тряслась от гнева. На груди у него висел странный большой амулет — почти квадратный, украшенный бирюзой. Его длинный плащ небесно-голубого цвета был до смешного похожим на платье, а на кончике его странной остроконечной шапки из накрахмаленной материи торчало черное птичье крыло. Глаза толстяк подвел сажей, чтобы они казались больше и страшнее.
Рядом с крикуном, словно из ниоткуда, появился высокий мускулистый парень, державший в руках оббитую латунными гвоздями дубинку.
Толстяк выкрикнул что-то звучным голосом. Стоявшие вокруг дети человеческие расступились, и на многолюдной улице вдруг образовался круг, в центре которого стояла Нандалее. Все смотрели на нее. Все зеваки, как на подбор, были бородатыми мужчинами различного возраста. Большинство из них были плохо одеты. Почти у всех на шее или на запястьях на кожаных ремешках висели амулеты. Камни с дырками, перья, звериные лапы или покрытые красным лаком кусочки дерева. Толстый снова повысил голос. Он пренебрежительно смотрел на Нандалее. Когда он кричал на нее, изо рта у него летела слюна.
— На колени, немедленно, — шепнул ей подбежавший Гонвалон. — Что ты наделала! — мастер меча бросился на колени и поклонился настолько низко, что его лоб едва не коснулся свежего конского яблока. При этом он издавал непонятное бормотание на человеческом языке.
— Скорее рыбы научатся ходить, чем я встану перед ним на колени, — проворчала Нандалее. Она потянулась за висевшим у нее на спине мечом, но ухватилась лишь за тонкие ветки. Оружие, как и колчан со стрелами, было замаскировано под огромные вязанки хвороста. Гонвалон настоял на маскировке, поскольку женщины Лувии никогда не ходили с оружием.
Бидайн тоже униженно рухнула в уличную грязь. Среди зевак появилась группа вооруженных людей, бронзовые шлемы которых венчали венки из топорщащегося конского волоса. Их доспехи были сделаны из сотен наложенных друг поверх друга металлических чешуек, из-за чего воины немного походили на больших двуногих золотых рыбок.
Нандалее судорожно сглотнула. Поглядела в лицо толстяка. Отчетливо увидела каждую пору на его коже, слегка расплывшуюся сажу под глазами, короткие седые волоски в его бороде, свидетельствовавшие о том, что он выдергивал этих предвестников старости, когда у него оставалось на это время, — и опустилась на колени. Вопреки своему желанию! Она никогда еще не подчинялась, никогда! Но опустилась на колени не она. Она пыталась бороться. От ярости на глаза у нее выступили слезы, но она не смогла помешать себе поклониться, как Гонвалон. Она поползла к одетому в голубое мужчине и поцеловала его вонючие сандалии. Она по-прежнему неестественно отчетливо видела каждую деталь. Расплывшуюся сажу, грязь и красно-коричневое дерьмо. Кожа сандалий была грубой. Она почувствовала грязь на губах, и ее язык вдруг начал складывать слова, которые не понимал ее разум.
Отмеченные
Гонвалон не поверил своим ушам. Нандалее говорила по-лувийски! Настолько хорошо, словно выросла среди этих людей. Она извинилась за свою неловкость и похвалила мудреца, который, очевидно, был священнослужителем высокого ранга.
Лежа на земле, Гонвалон не мог видеть, что происходит на лице у мужчины. Он поднял ногу! Гонвалон напрягся. Услышал негромкое позвякивание доспехов и задумался, кого атаковать первым и как лучше всего сбежать. Если толстяк пнет Нандалее, все будет кончено. Этого ее гордость не спустит.
Священнослужитель поставил ногу на шею Нандалее, вдавил ее лицо в уличную грязь и застыл так на несколько ударов сердца.
— Чужаки! — наконец громко выкрикнул он. — Они рождаются из уличной грязи и там проводят всю свою жизнь, — некоторые из стоявших вокруг мерзко заулыбались. — Зуру, отведи их туда, где место чужакам, и позаботься о том, чтобы в будущем сразу было ясно, что они такое! — И с этими словами священнослужитель отвернулся.
Гонвалон поднялся и отряхнул грязь с одежды, насколько это было возможно. Бидайн испуганно поглядела на него, а Нандалее сохраняла прямо-таки неестественное спокойствие/ Она открыла свою флягу с водой и умыла лицо, не поднимая взгляда от земли.
Толпа вокруг начала рассеиваться. Воины стали подталкивать их копьями.
— Откуда ты и эти женщины?
— Гарагум, — выдавил из себя Гонвалон. Он скривился. — Простите мой акцент, повелитель.
Капитан пристально поглядел на него. Широкий золотой браслет с бирюзой свидетельствовал о том, что он проявил себя в сражении.
— У вас много оружия, — сухо отметил он. — И необычайно много женщин. Здесь на сотню мужчин приходится одна женщина. Только князья называют своими двух женщин. Может быть, ты князь в Гарагуме?
Гонвалон на миг призадумался, не подходящая ли это возможность для того, чтобы повысить свой статус. Но, быть может, князья Гарагума известны по именам или же были уже все убиты и заменены лувийцами. Он слишком мало знал о детях человеческих, чтобы позволить себе столь дерзкую ложь.
— У себя на родине я главный в деревне. И это не мои женщины, а мои дочери. Когда меня призвали отправиться в путешествие в Новый мир, я решил взять с собой дочерей, чтобы никто не воспользовался ими в мое отсутствие, без защиты деревенского головы.
Воин широко усмехнулся. У него не хватало верхних резцов. Изо рта пахло мерзко.
— Клянусь крылатой повелительницей, у тебя дурные советчики, мужик, — он с улыбкой поглядел на Нандалее и Бидайн. — Они немного худощавы, твои девочки. Ты слишком много заставляешь их ходить по горам. И они очень разные, — улыбка исчезла. — И что вы вообще там искали, в глуши-то?
— Золото, великий. У себя на родине я славлюсь умением находить золото.
Глаза капитана немного сузились.
— И как, нашли что-нибудь?
Гонвалон хлопнул ладонью по тяжелому кожаному мешочку, висевшему у него на поясе.
— Да. Мы нашли место, где в реке можно найти куски золота. Размером почти с голубиное яйцо.
— Почти с голубиное яйцо... Это далеко отсюда? — Капитан смотрел на него с почти приятельской заговорщицкой улыбкой.
— Нет, — коротко ответил тот. — Но я не могу сказать, где это, великий. Это я могу сказать только Хранителю огня. Мне приказано немедленно возвращаться, если я найду что-то стоящее.
Воин поглядел на кожаный мешочек, висевший на поясе у Гонвалона, а затем покачал головой.
— Ты либо очень хитер, либо невероятно глуп. И я боюсь, что верно последнее. В любом случае ты счастливчик, чужак. Прийти сюда с двумя женщинами и полным золота кошельком... Если послушаешь моего совета — не рассказывай об этом направо и налево. А девочек своих переодень, чтобы не было видно, кто они. Идем со мной. Я тебе помогу. Может быть, в качестве благодарности ты уронишь одно из голубиных яиц, когда я буду поблизости.
Гонвалон последовал за капитаном через разоренный город. Их сопровождали трое вооруженных людей, не скрывавших того, что сопровождать чужаков ниже их достоинства. На всех больших площадях, по которым они проходили, горели погребальные костры. Повсюду встречались раненые. Тяжело было почти не встречать женщин в толпе. И детей... в одном из узких переулков он увидел более дюжины повешенных, которых прибили к одной из балок, подпиравших покосившиеся дома. На груди у мертвых висели большие, покрытые красным лаком деревянные дощечки. Похоже было, что умерли они не очень давно. Молодая женщина стащила с одного из них намокшие сапоги. Капитан не обратил на это внимания.
Капитан Зуру заметил его взгляд.
— Глупо было бы ждать, пока сапоги пропитаются трупным ядом, — он пожал плечами. — Мы стараемся защищать чужаков. Некоторые из них ведь действительно стоят этого. Ты умно поступил, сняв знак жара. Впрочем, без этого знака вы выглядите тоже достаточно чужими. Счастье, что мы встретили тебя.
Гонвалон по-прежнему не понимал
отдельные слова в речи капитана. Зуру говорил слишком быстро и на незнакомом диалекте. Говорил ли капитан искренне? Или было в тоне его голоса что-то такое, что заставляло готовиться к худшему? Нужно убираться при первой же возможности. Бидайн казалась испуганной, в Нандалее было что-то вызывающее. Придется поговорить с ней. Почему она не сказала ему, что говорит по-лувийски лучше, чем он? Когда она выучила этот язык? И какие еще сюрпризы приготовила?
Краем глаза Гонвалон заметил движение. Он поднял руку и поймал на лету гнилое яблоко. Бросавший метил ему прямо в висок. На плоской крыше стояла группа бородатых мужчин. Рядом с ними лежали мертвые, завернутые в белые полотна. Парень, бросивший в него яблоко, погрозил ему кулаком.
— Святотатцы! — крикнул один из них срывающимся голосом. — Из-за того, что мы терпим вас здесь, на нас сыплются несчастья! Это вы привлекаете злых духов.
Зуру потянул Гонвалона дальше.
— Не останавливайся. Не слушай их.
— Посмотрите, как наша собственная стража защищает безбожников и навлекает на себя гнев великой Ишты!
Другие голоса стали громче. Стали останавливаться прохожие. Некоторые наклонялись и собирали комки глины и фекалии.
— Давайте устроим суд, чтобы вернуть себе милость Ишты.
Зуру втолкнул их в переулок.
— Бегите! В конце улицы поворачивайте налево.
В спину им полетел настоящий град.
Капитан гнал их по лабиринту из жалких хижин. Через обрушившиеся стены, мимо костров и множества горюющих людей. Они пересекли птичий рынок и, наконец, достигли большого, окруженного арками двора. Там лежали горы товара. Ящики и бочонки, разноцветные тюки шерсти и железные слитки толщиной почти в руку, покрытые бурой ржавчиной.
— Закройте ворота! — набросился Зуру на своих людей, и Гонвалон помог им уложить тяжелый засов на крючья тяжелых ворот. Снаружи послышались возмущенные крики. Бидайн смотрела на него широко раскрытыми от ужаса глазами.
— Мы здесь в безопасности, правда? Они сюда не войдут.
— Зуру считает нас слугами Хранителя огня, одного из крупнейших чиновников при дворе бессмертного Муватты. Он защитит нас, — по лицу Бидайн он видел, что она не совсем готова верить в каждую ложь. А Нандалее излучала холодную самоуверенность. Она внимательно оглядывалась по сторонам, и Гонвалон поступил так же. Похоже, они находились в караван- сарае, но он не увидел ни животных, ни конюшен. На противоположном конце двора поднималась одна из этих загадочных башен, с верхнего этажа которой во все стороны торчали бревна. По внешней стене башни наверх вела винтовая лестница. На светлой штукатурке были кое-где нарисованы изображения, сильно отличавшиеся от тех, что внизу. Под одной из арок показались воины. Очевидно, суматоха сильно удивила их. На бегу они подпоясывались мечами и застегивали шлемы. Зуру пошел им навстречу. Очевидно, они его знали. Худощавый воин с носом, похожим на клюв хищной птицы, остановился, а людей своих послал занять башенки у ворот.
Зуру громко переговаривался с командующим здешней стражей. Гонвалон снова неоднократно услышал слова «знак жара». Может быть, они имеют в виду покрытые лаком дощечки? Парень с орлиным носом пристально разглядывал их. На нем была дорогая бронзовая кираса и несколько золотых браслетов. Ножны его меча были украшены бирюзой. Было совершенно очевидно, что этому воину платят лучше, чем Зуру. Вид у него был враждебный.
Краем глаза Гонвалон заметил, что со стен караван-сарая некоторые воины принялись наносить удары длинными копьями. Суматоха у ворот стала стихать.
Наконец спор завершился, и «Орлиный нос» кивнул. Зуру вернулся к Гонвалону.
— Тебе придется отдать два небольших золотых камня. Один мне, второй капитану стражи этого двора. Соглашайся, чужак.
Ты видел, за этими стенами беспорядки. Тебе и твоим дочерям необходима защита. Разумнее будет не покидать пределов торгового дома. Ожидается прибытие нескольких облачных кораблей. На одном из них наверняка найдется место для вас. Они отвезут вас в Золотой город. А оттуда рукой подать ко двору бессмертного Муватты, где ты сможешь сделать доклад Хранителю огня, — слова Зуру сопровождались ироничной улыбкой, словно солдат не верил в то, что Гонвалон служит двору.
Гонвалон улыбнулся в ответ и, прикрыв руку плащом, положил на крышку стоявшего неподалеку бочонка четыре маленьких кусочка золота. Он понимал, что за ними обоими наблюдают, и странные обычаи лувийцев не позволяли чужаку прикасаться к человеку, принадлежащему к сословию воинов.
Сын человеческий казался удивленным. А затем кивнул и взял золото.
— Я уверен, что вам с дочерьми выделят одну из немногих комнат для гостей в торговом доме, — и с этими словами он пошел обратно к начальнику стражи. А Гонвалон повернулся к Нандалее. Он не забыл, как она говорила по-лувийски со священнослужителем. Вспомнил о предупреждении Парящего наставника, советовавшего ему убить ее при первой же возможности. В ней таилось множество неясных, неконтролируемых сил. Она представляла опасность для всех находящихся рядом. Но, несмотря на то что Гонвалон хорошо понимал все это, он сознавал, что никогда не поднимет на нее руку. Однако сейчас он чувствовал себя обманутым. Может быть, ей рассказали о целях их миссии больше, чем ему? Очевидно же, что она подготовлена лучше.
Гонвалон задумчиво погладил рукоять своего меча. То, что он находился здесь по приказанию Темного, означало то, что он предал своего наставника, Золотого. Драконники всегда служили только одному хозяину. Иногда их давали взаймы, но это случалось очень редко. В одиночку принимать решение о службе другому небесному змею было им запрещено. И, несмотря на это, он здесь, чтобы быть рядом с ней. Потому что после стольких лун разлуки он не мог вынести мысли о том, чтобы снова потерять ее, отпустить выполнять какую-то миссию, в сопровождении лишь одной Бидайн.
— Нандалее, мы должны поговорить! — Он бросил быстрый взгляд на Бидайн. — А ты оставайся здесь!
Зуру и начальник стражи перешептывались, то и дело поглядывая на них. Никто даже не собирался отводить их в обещанную комнату, и Гонвалон понимал, что лучше подождать с разговорами до ночи — пока они не останутся одни. Но он был слишком зол. Он должен поговорить с ней сейчас же!
— Откуда ты знаешь их язык? — набросился он на нее, говоря по-эльфийски. Для воинов во дворе они были простодушными дикарями из далекого Гарагума! Никто не удивится, если ни слова не поймет из их разговора.
Нандалее сначала смутилась, а затем вдруг словно уперлась.
— Я говорю не только на хорошем лувийском, я владею еще и языком Арама и тремя важнейшими диалектами, на которых говорят в этих двух империях, потому что вынуждена слушать их уже не первое десятилетие.
До сих пор Гонвалон был уверен в том, что уже ничто не способно удивить его. Но теперь он смотрел на нее в недоумении. Тон голоса Нандалее не оставлял сомнений в том, что она говорит серьезно. Вот только что-то в ее голосе было не так. Казалось чужим.
— Зачем вы здесь? — поинтересовалась она.
— О чем ты говоришь, Нандалее?
— Что вам нужно в Нангоге? Эта девушка не захотела говорить мне. Я могу уловить лишь самые поверхностные ее мысли. Чаще всего речь идет о насилии или о том, что ей очень хочется тебя поцеловать. Так что скажи мне ты, зачем вы пришли, — она говорила с пугающей серьезностью.
Нет, все это бред! Она говорит о себе в третьем лице! Что, ради всех альвов, с ней происходит? Может быть, Нангог помутил ее рассудок?
— Боюсь, я не понимаю, что ты хочешь мне сказать. Я...
— Нангог знает, что вы здесь. Это знает каждый корень дерева. Черви в земле под вашими ногами знают это. Материнские древа. Только люди слепы. Они видят вас, ставят ноги вам на шею, не зная, насколько близки к смерти. Вы разведчики, не враги. Но неясно, друзья ли вы. Я пришла к ней, чтобы предложить повести вас. Вы должны понять, как следует — и тогда станет ясно, кто вы такие.
Настойчивость, с которой говорила Нандалее, начала привлекать к себе внимание. Некоторые из стоявших вокруг уставились на нее — сладострастно. Некоторые — просто заинтересованно. Может быть, эльфийский язык слишком чужой, чтобы сойти за странный диалект из далекого Гарагума.
— Все они испорчены, — не смущаясь, продолжала Нандалее. — Все, кого ты видишь здесь. Они нападают друг на друга, крадут, убивают и лгут. Требуются годы, чтобы укротить их темперамент. Настроить их на более миролюбивый лад. Они должны убраться отсюда! Но в одиночку Великая мать не может стряхнуть их.
Что-то было не так с глазами Нандалее. В них появилось странное зеленое свечение. Всего на один удар сердца. А затем оно исчезло. Гонвалон огляделся по сторонам в поисках зеленого света, который мог отразиться в ее глазах, но ничего подобного не обнаружил.
— То, что ты ищешь, находится внутри нее.
Он почувствовал прикосновение чего-то ледяного и невольно отшатнулся от Нандалее.
— Ты мне не веришь? Я — единое целое со всем, что дает Нангог. Я докажу тебе. Смотри на запад, на горы, и негромко считай. Когда досчитаешь до семидесяти трех, увидишь, как через горы перелетит первый собиратель облаков.
Все это настолько абсурдно, что лучше всего подыграть, подумал Гонвалон. Он оглянулся через плечо и начал негромко считать, а Нандалее продолжала говорить.
— Они — князья неба над Нангогом. Миролюбивые существа. А люди сделали их своими рабами. Они заставляют их носить корабли.
Они хватают все, что только могут: на земле, на воде и в воздухе. И настанет день, когда они ворвутся и в запретную глубину Они не поймут того, что увидят. И тогда разрушат все навеки. Ими руководит жадность. И безграничная жажда размножения.
Гонвалон досчитал до семидесяти трех. И в небе над горным кряжем что-то появилось. Само по себе величиной с гору. Огромная парящая фигура. Существо, представлявшее собой нечто среднее между осьминогом и медузой. С могучего тела — огромного надутого мешка плоти — свисали щупальца. Они обхватывали похожие на корабли постройки. Мачты у этого корабля торчали в стороны. На ветру трепетали грязно-желтые паруса. Из киля выступал светящийся кристалл. Размером с маленькую башенку.
От Гонвалона не укрылось, что он единственный уставился на явление. Очевидно, для детей человеческих это было привычное зрелище.
— На борту этих облачных кораблей ты окажешься в очень плохой компании. И, несмотря на это, вы должны подняться на борт этого первого судна, иначе подвергнетесь смертельной опасности. Я отвезу вас в такое место, где вы глубже поймете Нангог!
Гонвалон решил послушаться Нандалее. Что бы с ней сейчас ни происходило. Может быть, она одержима? Может быть, одно из существ этого мира действительно говорит ее устами? И не предвидел ли все это Темный? Теперь у их путешествия наконец-то появилась цель! Насколько Гонвалон понял дракона, они должны были вести в Нангоге разведку. Должны были познакомиться с природой, лесами. Увидеть, что отличает этот мир от Альвенмарка. Понаблюдать за детьми человеческими. Прикинуть, сколько их там. Укрепляют ли они города, привозят ли сюда воинов. Может быть, Темный с самого начала знал, что это произойдет? Что это существо захватит контроль над Нандалее? Мастер меча кивнул.
— Хорошо, мы сядем на один из кораблей. Я тебе доверяю. А детей человеческих не боюсь, — наконец произнес он.
— Это значит лишь то, что по-настоящему ты детей человеческих не знаешь.
— Какая другая опасность нам угрожает? Почему так важно попасть на борт первого из облачных кораблей?
— Сейчас тебе этого знать не нужно, эльф. Доверься мне. У нас один и тот же враг, — выражение лица Нандалее изменилось. Внезапно она показалась ему напуганной. — Ты знаешь! — Голос ее изменился. Снова стал таким, каким он его знал. Ее страх перед тем, что он скажет, был настолько ощутимым, что ему оставалось лишь обнять ее. Она крепко прижалась к нему. В таком отчаянии он никогда еще ее не видел.
Старые шрамы
Артакс лежал в углублении на спине собирателя облаков. Луны- близнецы на небе скоро снова будут наполовину полными. Он был одним из самых могущественных людей в мире и в то же время совершенно бессильным. Время уходило. Он пережил самые счастливые недели в жизни. Примирительно улыбнулся. Вспомнил о ночах, которые провел здесь, наверху. Так близко к остальным и в то же время в недосягаемости. С тех пор как они начали путешествие, он ломал себе голову над тем, как продолжить его. Это казалось невозможным. Ему придется предстать перед Львиноголовым и отвоевать у него свою любовь. Но как? Чем можно шантажировать бога?
В ночном небе показался черный силуэт молодого собирателя облаков. В полетной упряжи висела Шайя. С момента начала их путешествия она регулярно ходила в ночной дозор. Эта привилегия принадлежала ей по рангу, и никто не имел права летать выше нее.
Благодаря долгому разговору с лоцманом Набором Артаксу пришла в голову идея этого путешествия. Когда облачные корабли летят вместе, для их позиций существуют четкие правила. Корабль, на котором летит человек самого высокого ранга, летит всегда выше всех. Ему не обязательно быть первым из флотилии. И не обязательно самым большим. И, несмотря на это, его было видно издалека всегда, потому что он поднимался выше других. А это означало, что никто не мог увидеть того, что происходит на верхней площадке собирателя облаков, на котором он путешествует. Кроме, возможно, нескольких стражей из народа ишкуцайя, которые поднимались в упряжи для полетов на молодых собирателях облаков.
Шайя расстегнула упряжь и, пружиня, приземлилась рядом с соломенной куклой. Пристегнула упряжь куклы к своему собирателю облаков и надела на соломенную голову свой шлем. Затем проверила страховочные тросы и отпустила собирателя облаков обратно в небо. Ночью никто из стражей на палубе или в небе не разглядит отличия.
Шайя с улыбкой направилась к нему. В руках у нее была тыквенная бутыль.
— Ночи становятся холоднее.
— Это поможет, — двусмысленно ответил он. У них никогда не заходило дело дальше поцелуев. Он тосковал по ней и в то же время боялся потерять, если будет слишком настаивать. Ее поцелуи всегда были страстными, но, несмотря на это, она снова и снова заводила песню о том, что принадлежит империи Ишкуцы и не имеет права отдаваться. Это была мучительная игра на грани страсти и мук совести. Шайя не пропустила ни одной из их тайных встреч, но безнадежность ситуации повергала Артакса в отчаяние.
— Мы испытаем огромное облегчение, когда эта детская перебранка закончится. Мужчина заболевает, если в нем собирается слишком много соков, не имея возможности излиться. Это плохо для спины и почек. Кроме того, женщинам нравится некоторая настойчивость. Ты должен завоевать ее. Позволь нам говорить вместо тебя, и я обещаю — еще сегодня с этой детской игрой будет покончено.
«Точно, пара слов от тебя — и все будет кончено, — подумал Артакс. — Она никогда больше не захочет меня видеть». Он пошел навстречу Шайе и нежно обнял ее. Он знал, как ей нравится, чтобы ее просто обнимали. Странно для воительницы, бесстрашно парящей между небом и землей.
— Мне не хватает поездок верхом, — сказала она после легкого поцелуя.
Артакс едва сдержал вздох. Она говорила с ним обо всем, кроме их любви. Понимает ли она, насколько превратно можно истолковать ее слова?
— Конечно, понимает! Ты должен, наконец, стать завоевателем, ты, увалень деревенский. Более прозрачного намека ты не дождешься.
Она рассказала о первой лошади, которую ей подарили в детстве. В то время, когда отец еще был бесконечно добр по отношению к ней. Артакс лихорадочно размышлял над тем, не рассказать ли ей, почему бессмертные иногда так внезапно меняются, и кажется, будто перестают любить своих детей, но снова промолчал.
— Один раз она сбросила меня, и я ударилась головой о камень. Шрам до сих пор остался. Он не виден, но чувствуется, — она взяла его руку и поднесла к волосам, у самого лба. — Кровь текла, как у свиньи, которую режут.
— Прошлым летом мой полководец Джуба ранил меня во время тренировочного поединка. Сюда, в предплечье. На рану пришлось наложить семь швов, — он поднял рукав туники. — Не самый красивый шрам. До сих пор красный и выглядит так, словно мне под кожу зашили червя.
Она рассмеялась. От ее прикосновения по телу его пробежала волна дрожи.
— Это пустяки! В свое шестнадцатое лето я принимала участие в походе против лувийских мародеров. При этом я получила рану шипастой секирой. Сама была виновата... В принципе, тот удар было очень легко отразить. Но вместо того, чтобы защищаться, я просто таращилась на секиру. Она ударила меня сюда, прямо под ключицей. Встала я на ноги лишь к зимнему солнцестоянию. Первую луну зовущие духов были уверены, что я отправлюсь к предкам. У меня был жар, началось воспаление раны. Но потом личинки съели гнилую плоть. Шрам странный. Впадинка такая. Выглядит не очень красиво. Мой отец наверняка не станет говорить об этом, если решит когда-либо выдать меня замуж, — она бросила на него робкий взгляд, что было совсем не в ее духе. — Если ты закроешь глаза...
— Да.
Он услышал, как она расстегнула камзол и задрала ярко-красную рубашку. Затем взяла его руку и поднесла ее к шраму. Ее кожа показалась ему нежной, как шелк. Затем он нащупал ранку. Почувствовал ее сердцебиение. Он медленно стал опускать руку ниже и ниже.
— Ну, наконец-то. И открой глаза. Мы хотим посмотреть, во что ты влюбился. Женщина, вся в шрамах. Наверное, ты в детстве ударился головой, крестьянин.
«Убирайся к черту, Аарон», — подумал он.
Не открывая глаз, он наслаждался моментом. Нежно сжал ее небольшую грудь. Шайя не отталкивала его. Сосок уперся в его ладонь. Он почувствовал, как в ладони собирается пот. Какая досада!
Шайя обняла его за бедра, притянула к себе и поцеловала.
Внезапно она вырвалась.
— А теперь я хочу увидеть шрам, которым наградил тебя бессмертный Муватта.
— Можно мне открыть глаза?
— Нет, не думаю, что это необходимо для того, чтобы снять тунику. Я могу тебе помочь.
— Я справлюсь, — он не хотел, чтобы она заметила его разочарование, но у него не получилось.
— Почти то же самое место, куда угодила шипастая секира мне, — она прикоснулась к нему кончиками пальцев. — Довольно дурацкая идея принимать грудью меч, чтобы не дать возможности его использовать.
— Примерно так же, как стоять и смотреть, как на тебя опускается секира.
— Нет, хуже, — серьезно произнесла она. — Меня словно парализовало от страха. А ты сделал это намеренно. Ты едва не расстался с жизнью, чтобы утянуть за собой в могилу своего врага. Я рада, что боги были благосклонны к тебе.
Артакс вспомнил, что Львиноголовый не предпринял ничего, чтобы излечить его. Нет, боги не были к нему благосклонны.
Шайя обняла его.
— Я рада, что ты пережил лихорадку после ранения, — прошептала она. — Рада, что мы сейчас здесь.
Он тоже обнял ее. Прислушался к шуму ветра, певшего в такелаже под ними. Впитывал в себя ее тепло, желая, чтобы это мгновение никогда не кончалось.
— Нам нужно что-нибудь выпить, — она высвободилась из его объятий и зябко потерла ладонями плечи. — Очень прохладно, — пробормотала она, осознав, что он смотрит на ее грудь, смущенно откашлялась. Но не отвернулась.
Застигнутый врасплох Артакс взглянул в ее глаза и увидел в них улыбку.
— Что... э-э-э... это за самогон?
Она широко усмехнулась.
— Если я тебе скажу, из чего он сделан, ты не захочешь пить.
Шрам над ее сердцем был похож на стилизованное красное солнце. Если он доберется до этих лувийцев... Хотя... с ними наверняка давным-давно разделались степняки.
Она протянула ему тыквенную бутыль. Он устоял перед искушением понюхать и сразу поднес ее к губам. Подобно жидкому огню потек алкоголь по горлу. Он поборол желание закашляться, но не сумел сдержать выступившие на глаза слезы.
— Хорош, — прохрипел он.
Девушка рассмеялась.
— Ты не умеешь врать, — Шайя взяла бутыль у него из рук и сделала большой глоток. У нее, похоже, никаких последствий это не вызвало. Нет, пить с ней нельзя ни за что. Она наверняка перепьет его. А он... Когда он пил слишком много, контроль над телом захватывал Аарон. Этого никогда не должно случиться!
Шайя отставила бутыль и провела тыльной стороной ладони по губам.
— Что будем делать теперь?
Он усмехнулся.
— У меня есть еще парочка шрамов, которыми я мог бы похвастаться.
— У меня тоже. У моего старшего брата, Субаи, был волкодав, которого он натаскал на то, чтобы рвать наших кукол. Тот еще был негодяй. И его пес был для него словно брат. Когда он забрал мою куклу, я ударила его половником по морде. Он выпустил куклу. А потом решил, что я немногим больше куклы. Я хотела убежать. Еще одна ошибка. Он схватил меня... — Она потерла зад. — Полгода не могла ездить верхом. Но пса Субаи отправили на суп. Я съела семь мисок того супа!
Артакс рассмеялся.
— С этим мне действительно не тягаться. Я еще не съел никого из тех, кому обязан шрамом. Я...
Она поднесла палец к губам. Вдалеке послышался звук рога.
Шайя выругалась. Затем натянула рубашку и камзол.
— Что стряслось?
— Приближается облачный корабль. Они трубят в рог, чтобы не было столкновения. Я должна вернуться на свой пост.
Артакс кивнул, наблюдая за тем, как она подтянула к себе собирателя облаков, пристегнулась и поднялась в воздух. Мужчина долго смотрел ей вслед. Подарят ли им когда-нибудь боги ночь любви, без всяких помех? Наверное, нет. Их любовь сама по себе была святотатством по отношению к божественным законам. Интересно, какая кара их ожидает?
Душистая вода и крылья дракона
Бесконечное ожидание действовало Хорнбори на нервы. Равно как и вонь. В первый день он еще верил, что сможет привыкнуть к этому. Но теперь карлик понял, что этого не произойдет никогда. Запах не мешал, похоже, лишь двум его товарищам. Галар превратил в реальность то, что он поначалу счел дурной шуткой. Они натерлись волчьим дерьмом. А когда им казалось, что вонь начинает спадать, они натирались еще. Галар взял с собой небольшой бочонок этой субстанции. Хорнбори поглядел на свою лежащую прядями бороду. Ее он не натирал — только не ее! Только не думать об этом, говорил себе карлик. Когда он вернется, то будет купаться целый день.
— Сколько же нам еще ждать?
— Терпение — первая заповедь охотника, — проворчал Нир, не оборачиваясь к нему. Мастер-оружейник стоял, склонившись над «Драконьей шлюхой», и глядел на место кормежки дракона. Усеянное костями поле, размером сто на сто шагов. Они не осмелились пойти туда, опасаясь, что дракон почувствует их запах, когда прилетит жрать. Даже с волчьим дерьмом на одежде.
Уже шесть дней таращился Хорнбори на это поле костей. Шесть проклятых, бесконечных дней, на протяжении которых было предостаточно времени представить себе размеры дракона. По крайней мере, в его воображении дракон рос с каждым днем.
На этом поле лежали громадные кости — предположительно, ребра мамонта. Насколько большим должен быть зверь, чтобы нести мамонта и при этом еще и летать? Однажды Хорнбори видел, как орел забил барана на горном пастбище. Эта картина постоянно стояла у него перед глазами, когда он думал о драконе и мамонте.
— Если хочешь, можешь пойти в грот к остальным, — сказал Галар.
Эту фразу Хорнбори слышал уже в сотый раз. Он прекрасно понимал, что эти двое отлично справятся без него. Вот только, к сожалению, он не имел права удалиться. С одной стороны, он должен был быть с ними, когда будет убит дракон, чтобы пожать свою долю славы. А вторая причина была значительно важнее. Они высадились из восьми угрей в подземном озере. Подводные лодки привезли сюда «Драконью шлюху», достаточное количество припасов и носильщиков, которые помогут потрошить дракона. Однако чего не знали ни Галар, ни Нир, так это того, что через день еще один флот составом из одиннадцати угрей встал на якорь в гроте. На этих лодках прибыли Свиур, поддерживавший охоту на дракона материалами и золотом вот уже более двух лет. Хорнбори осознавал, сколько золота вложил в это предприятие Свиур. Во время последней встречи перед путешествием владелец верфей недвусмысленно дал понять, что рассчитывает на успех. Если они не завалят здесь дракона, а Свиур не получит львиную долю добычи, они все втроем окончат свои дни в мешке с камнями на дне озера в гроте. Галар и Нир совершенно не от мира сего. Они понятия не имеют о том, насколько опасна и сурова борьба за власть.
После нападения белой змеи в одной из гаваней спрос на новые угри упал. У Свиура начались трудности. За чешую, кости, зубы или кровь большого дракона он мог потребовать фантастические суммы. Если же экспедиция обернется неудачей, его империя верфей тоже окажется на грани банкротства.
Хорнбори вздохнул. Не стоит перегружать Галара и Нира такими размышлениями. Они слишком плохо понимают материальное, несмотря на то что Галар охотно принимал все дары для своей мастерской и деньги на путешествия.
Как бы там ни было, думал Хорнбори, если охота удастся, успех будет у всех на устах. Галар и Нир уже однажды были здесь, наблюдали за трапезой ледяного дракона, как они его называли, и отказались от первоначального плана с шершнем. Ледяной дракон был больше. Намного больше! Поэтому они смонтировали «Драконью шлюху» в валежнике под вырванной с корнями сосной, всего лишь в ста пятидесяти шагах от места, где ел дракон. Место для выстрела было лучше, чем у шершня. Огромный снаряд, вероятно, пробьет дракона насквозь — так утверждал Нир.
Только бы этот проклятый дракон наконец появился!
Хорнбори поглядел на Галара. Тот лежал среди свалившихся друг на друга елей — идеальное укрытие. Благодаря густому горному подлеску они оказались в хорошем укрытии. Нужно было дойти до самой опушки, чтобы вообще обнаружить место трапез, расположенное немного ниже по склону.
Галар лежал на ложе из еловых игл, сложив руки под головой, и дремал. Похоже, его совершенно не беспокоило ожидание. Более того, Хорнбори подозревал, что Галар наслаждается возможностью наблюдать за ним. Смотреть, как он становится все более нетерпеливым.
А Нир наблюдал за местом трапез. Казалось, его внимание не ослабевает никогда. Его захватил охотничий азарт. Если верить его словам, никто и никогда прежде не убивал такого большого дракона.
Хорнбори заставил себя успокоиться. Он глядел на сплетение мертвых ветвей у себя над головой, через которое небо казалось голубым свинцовым окошком. Свинцовым окном без дракона.
Проходил час за часом. Хорнбори взял кусок свинины и принялся тщательно разжевывать ее, превращая в тягучую массу. Он мечтал об ожидающей его ванне. Он победит запах волчьего дерьма лавандовой водой. Есть у него и туника цвета лаванды. Нужно будет надеть ее после ванной. Никогда прежде он не думал о том, что одежда может гармонировать с ароматом. Какая волнующая идея! Может быть, с персиком тоже подойдет? У него есть кожаный камзол почти персикового цвета...
Внезапно на лес налетел порыв ветра. Он сопровождался странным звуком. Хлопаньем крыльев!
Галар тут же вскочил. Хорнбори едва не выплюнул ветчину на сосновые иглы. «Нет, на самом деле я не трус», — думал карлик. Проблема в том, что он слишком хорошо представлял себе, как его съедают. Как дракон одной лапой прижимает его к земле и откусывает ему ногу.
— К пусковому механизму, мечтатель! — набросился на него Нир. Орудие нужно было взвести. Чтобы не уменьшить силу натяжения стального лука, Нир запретил держать «Драконью шлюху» взведенной на протяжении всех дней ожидания.
Хорнбори бросился к своему месту и начал взводить механизм. Железный механизм оружия пришел в движение с негромким пощелкиванием. Хорнбори взводил свою жизнь. Не размышлять, приказал он себе, только не размышлять!
С неба упал олень, подняв тучу пыли среди выбеленных костей. Всего мгновением позже приземлился дракон. Хорнбори поразился тому, с какой элегантностью двигался могучий зверь. Наблюдение за ним доставляло бы радость, если бы он только не был таким чертовски большим и так чертовски близко.
Маленький металлический ползунок, оттягивавший тетиву над направляющим желобком «Драконьей шлюхи», зафиксировался с негромким щелчком.
— Отойди! — прошипел мастер-оружейник, вкладывая в желобок снаряд длиной в полтора шага. Затем с помощью двух других механизмов он начал настраивать угол подъема орудия.
— Ветра почти нет, — прошептал Галар.
Нир проворчал что-то невразумительное.
У Хорнбори было такое чувство, словно он проглотил комок льда размером с голову. Он стиснул зубы, чтобы они не стучали. Словно завороженный, он глядел на дракона. Эта тварь была слишком большой! Просто безумие связываться с такой громадиной.
Дракон был совершенно белым, а его передние лапы были поразительно маленькими. Они напоминали ручки, с когтистыми пальцами. Но эта голова!.. Даже в своем укрытии они слышали, как трещат кости оленя, когда дракон разрывал свою добычу. Теперь он был лишь хищником — вцепившись зубами, он мотал головой из стороны в сторону, пока не отрывал от трупа большой кусок мяса. Затем дракон запрокидывал голову, чтобы проглотить его. Хорнбори отчетливо видел его заляпанные кровью клыки. Каждый длиной с меч. И на Хорнбори снова нахлынули страшные фантазии — дракон гонит его по склону горы. Дракон играет с ним, как кошка с мышью.
— Он у меня на мушке, — пробормотал Нир. Мастер-оружейник потянулся к спусковому механизму.
— Куда вы подевались, проклятые ублюдки? — раздался за их спинами знакомый голос.
Свиур!
И в этот самый миг Нир рванул на себя спусковой крючок. Длинный снаряд с шипением отправился в полет.
Белый дракон поднял голову. Снаряд попал ему в бок — туда, где росло из тела правое крыло. Хорнбори услышал звук удара, сила которого круто развернула дракона.
— Какой идиот... — начал Галар.
— Заряжайте орудие, — закричал Нир. — Быстрее!
Дракон уже оправился от шока. Теперь он смотрел точно в их сторону!
Ледяной комок в животе Хорнбори в мгновение ока превратился в айсберг.
— Нам конец, — пробормотал он, но ухватился за механизм.
— Где вы, черт вас побери, чертовы ничтожества! Я уже пять дней отсиживаю себе задницу. Я скормлю вас белым водяным змеям, обманщики! — Свиур был где-то слева от них. Шагах в десяти. Наверное, из-за сломанных деревьев в валежнике он не мог разглядеть дракона.
Хорнбори услышал звон оружия. Свиур пришел не один. Наверняка привел с собой нескольких палачей, которые позаботятся о том, чтобы превратить в жизнь его угрозы.
Хорнбори продолжал крутить. Ему казалось, что металл движется по направляющему желобу бесконечно медленно.
Ослепительный свет стер все краски. Над ними бушевал жар. Лес объял огонь. Глаза Хорнбори заслезились. Кожа натянулась. Воняло паленым рогом. Борода тлела. Но он не выпустил из рук механизм!
— Продолжай, — произнес Нир, поразительно спокойно, как будто все это было лишь тренировкой.
Слева от них лес пылал огнем. Крики Свиура смолкли. От жара драконьего огня трескались стволы деревьев.
Хорнбори увидел, как в Галара попал обломок длиной в руку. Мастер несколько ударов сердца покрутился на месте, а затем рухнул лицом вперед.
— Не останавливайся, — пробормотал Нир. Он смотрел поверх направляющего желоба, принимаясь вращать рукоятки, с помощью которых наводилась «Драконья шлюха». Он был полностью погружен в свою работу.
— Еще немного ниже. Еще...
Длинный винт медленно поднимал заднюю часть «Драконьей шлюхи».
— Еще немного. Он летит прямо на нас. Сейчас...
Хорнбори не поверил своим ушам. Он замер и поглядел сквозь мертвые ветки. Белый дракон покинул свое место для трапез. Темно-красная кровь текла по его чешуе, он слегка покачивался. А затем он запрокинул назад свою покрытую чешуей шею. Казалось, он делает вдох.
— Да, сделай это, — пробормотал Нир.
Ползунок щелкнул и встал на место.
— Ну же, давай! Открой пасть и выплюнь огонь!
Хорнбори выпустил рукоятку. Мастер-оружейник сошел с ума. Если этот монстр еще раз плюнет огнем, им конец. Они зажарятся, как Свиур и его лейб-гвардия.
Он отвернулся и хотел уже убежать прочь, когда что-то схватило его за ногу. Он споткнулся и упал.
— Лежи-лежи, охотник на драконов, — простонал Галар. — Это мы сделаем вместе...
Конец фразы Хорнбори не разобрал. Голос его товарища утонул в адском шипении.
Снимая маску
Гонвалон прислушался к звуку рога, зазвучавшего в темноте. Похоже, сигнал доносился с первого собирателя облаков. Три небесных корабля летели в ряд на некотором расстоянии друг от друга. По его прикидкам, расстояние между каждыми двумя собирателями облаков составляло чуть более пятисот шагов. Свет лун-близнецов превратил корабли в черные силуэты на фоне ночного неба.
Ворча, некоторые корабельщики начали подниматься. Гонвалон вместе с Нандалее и Бидайн ночевал на баке. Равно как и команда. Наверное, на борту были и небольшие каюты, но в комнате им отказали, несмотря на то что он готов был заплатить за нее золотом. Поначалу он подумал, что раз они чужаки, то их сословие слишком низкое, чтобы по извращенной логике Великого дома им вообще полагалась какая бы то ни было каюта — сколько бы они ни готовы были за нее заплатить. Но потом он понял, что здесь вообще нет кают — только грузовые помещения.
На палубе от дождя их защищало огромное тело собирателя облаков. Ночью стояла приятная прохлада. Большая часть команды, к счастью, вела себя по отношению к ним сдержанно, мешала разве что парочка зевак. Гораздо больше беспокоило Гонвалона огромное животное, которое несло этот корабль. Он никогда прежде не видел ничего подобного. Сотни щупалец держали большой корпус корабля. Где-то постоянно что-то двигалось. Иногда со щупалец капала слизь. Один раз его во сне коснулось щупальце толщиной в палец.
Зато Нандалее относилась к существу весьма прохладно.
Гонвалон не стал рассказывать Бидайн о том, что случилось с ее подругой; и без того несущее корабль существо пугало Бидайн до смерти. Она постоянно пряталась среди тюков. Три дня она не смыкала глаз, прежде чем свалилась от усталости.
Снова зазвучал рог.
Он опустился на колени рядом с Нандалее и мягко тронул ее за плечо. Эльфийка тут же проснулась.
— Пожалуйста, разбуди Бидайн. Что-то происходит. Мы должны быть начеку.
На один удар сердца в ее глазах сверкнул зеленоватый огонек. Эта одержимость была жутковатой. Со времен разговора в караван-сарае она больше не вступала с ним в контакт.
Нандалее подошла к Бидайн, которая спала среди грузовых тюков, завернувшись в плащ. Подруга осторожно растолкала ее и что-то прошептала ей на ухо. Бидайн казалась оглушенной и, очевидно, никак не могла понять, где находится. Нандалее обходилась с ней очень бережно. Она поглаживала ее, пытаясь помочь побороть страх. Такой Гонвалон не видел ее еще никогда. Эта Нандалее была не такой, как дикая охотница из вечно холодных земель. Нет, подумал он, этот Зеленый дух совсем не такой, как Нандалее. Ему нравилась мягкость существа, но ему хотелось вернуть обратно дух охотницы. Если бы только...
Вдалеке снова послышался сигнал рога. Корабельщики собрались на баке. Большинство из них теперь были вооружены. Вперед выступил высокий мужчина. Гонвалон еще прежде обратил на него внимание, а поскольку остальные дети человеческие относились к нему с уважением, эльф предположил, что это может быть капитан воздушного корабля. У мужчины были густые черные волосы и узкое лицо, что еще сильнее подчеркивала его длинная борода. Под глазами чернели круги, щеки ввалились. На взгляд Гонвалона, в нем было что-то аскетичное.
— Сейчас ваше путешествие завершится, чужак. Я предлагаю тебе золотой слиток за каждую из твоих дочерей и обещаю ссадить тебя в ближайшем городе, где мы станем на якорь, не причинив вреда.
Краем глаза Гонвалон заметил, как Нандалее развязывает веревку, сдерживавшую ее вязанку хвороста. Тряпки с лука она уже сняла. Еще несколько мгновений — и она будет готова к бою. Но на Нандалее и Бидайн никто не обращал внимания. Все смотрели только на него, как будто от него зависело все.
Гонвалон развел руками в бессильном жесте.
— Я ведь не могу продать моих девочек. Что же я тогда за отец, — он говорил плаксивым тоном.
Теперь их окружила дюжина мужчин с бронзовыми мечами, секирами и дубинками. Большинство из них усмехались.
— Ты и правда глупец! — Говоривший от имени остальных вздохнул. — В Облачном городе нам нужны женщины. Ты нам не нужен. Могу пообещать, что с ними все будет в порядке. Больше, чем где-либо в Нангоге. В Облачном городе рождаются дети. Только там!
— А я не могу пойти с вами в Облачный город?
Темноволосый обнажил кинжал, не сводя с него взгляда.
— Нет. Ты поклялся в верности Хранителю огня. Никто не может служить двум господам, а нам не нужен в городе человек, приближенный к Муватте. Твой путь заканчивается здесь. Но ты умрешь, зная, что с твоими дочерьми все будет хорошо.
— Начнем? — спросила по-эльфийски Нандалее.
Что-то в тоне ее голоса заставило командира усомниться.
— Что она говорит? И что это за язык?
— Она предложила третий вариант. Вы бросите оружие за борт, а мы оставим вас в живых. Что скажешь?
Корабельщик нахмурился, а затем улыбнулся.
— Нас более сорока против безбородого дикаря и двух баб. Чего нам бояться? В исходе боя сомнений нет. Прежде чем отправиться под нож, петухи всегда поют очень красиво.
Гонвалон поклонился.
— Согласен с тобой, сын человеческий. В исходе боя действительно нет никаких сомнений, — эльф обнажил полуторный меч и охотничий нож.
Из вязанки хвороста Нандалее вытащила огромный дву- ручник.
В мужестве темноволосому было не отказать. Вместо того чтобы испугаться, он бросился вперед, сделал финт, пытаясь поразить его в горло. Гонвалон отвел его меч в сторону и вонзил свой кинжал в живот сына человеческого. Он ткнул кинжалом выше под ребра, слегка повернул. На левую руку брызнула теплая кровь. Карие глаза мужчины недоверчиво расширились. Он открыл рот, произнес несколько неразборчивых звуков, а затем поразительно отчетливо прокричал:
— Лучники!
Гонвалон высвободил клинок, пригнулся, уходя от удара дубинкой. Он чувствовал воинов вокруг себя. Это не магия! И, несмотря на это, ему казалось, что все его чувства стали объемнее. Он исполнял танец меча, которому обучал в Белом чертоге. Сражался без гнева. Провел мечом по горлу. Отразил удар так, что он пришелся в другого сына человеческого, вместо него. Пригнулся, вонзил кинжал в сустав ноги, почувствовал, как он скользнул по кости и хрящам.
Мельком увидел Нандалее. Она сражалась без элегантности. Огромный двуручный Смертоносный был для нее неподходящим оружием! Он не понимал, почему она выбрала этот меч. Она махала им, словно косой. И, нужно было признаться, сражалась она эффективно. Более того, она внушала больший страх, чем он. Смертоносный отрубал целые конечности, умирающие с криками отползали от нее. Мужчина сжимал свою руку, истекая кровью и при этом надеясь, что конечность прирастет снова.
Стрела ударилась о палубу совсем рядом с Нандалее. Тем временем на такелаже разместилось семеро лучников. Гонвалон двигался так, что в него нельзя было прицелиться, между ним и стрелками всегда стояли люди. Дважды лучники попали в своих товарищей и стали осторожнее. А вот Нандалее представляла собой хорошую цель. Ее кружащийся меч образовал вокруг нее защитный круг, в который уже не осмеливался войти ни один из людей. Этот проклятый меч! Ну почему она не послушалась его! Или хотя бы Нодон, которого он умолял не приносить ей этот клинок. То, что в Нандалее еще не попали, граничило с чудом.
Бидайн стояла, прислонившись спиной к ящику с грузом. В руке она держала кинжал. Перед ней лежал мертвый человек. Эльфийка дрожала всем телом и непохоже было на то, что она сумеет перенести еще одну схватку.
— Назад! — крикнул толстый парень с обвисшими щеками. — Назад!
Гонвалон понимал, что, как только останется один, превратится в мишень. Он бросился к Нандалее и утащил ее в укрытие за стоявшие на баке ящике. И вовремя — стрела пролетела настолько близко к шее, что он почувствовал дуновение ветра.
Нандалее выглядела ужасно! Она была с ног до головы покрыта кровью.
— Ложись! — крикнул он Бидайн, по-прежнему стоявшей у ящика. — Втяни голову в плечи!
Но чародейка не слышала его. Вместо этого, казалось, она задрожала еще сильнее.
Нандалее взяла лук и натянула тетиву.
— Позаботься о Бидайн!
Гонвалон с удивлением отметил, что она взяла на себя командование, словно это было что-то само собой разумеющееся. Эльф вышел из укрытия. Две стрелы пролетели на расстоянии более полушага от него — на торчащих в стороны от корпуса корабля мачтах были маленькие платформы, на которых лучникам было удобно стоять. К счастью, стреляли они не очень хорошо.
Большая часть команды тем временем залезла на такелаж. Никто больше не вставал у него на пути. Смертельно раненного человека, поползшего прочь от него, он, проходя мимо, ударил плашмя мечом, и тот обмяк, потеряв сознание. Это получилось у него так же естественно, как дыхание. Все его внимание поглощали лучники. Он чувствовал, что в него целятся трое.
Крик. Нандалее начала свою работу! Гонвалон пригнулся, уворачиваясь от стрелы. И, наконец, добрался до Бидайн. Она по-прежнему стояла у ящиков во весь рост.
— Тебе нужно спрятаться, — ее поведение было ему совершенно непонятно! Ее учили сражаться. Она была дорогим оружием небесных змеев. Но теперь, когда дело дошло до драки, похоже, она позабыла обо всем.
— Я... я не могу, — дрожащим голосом выдавила она из себя. Она прижимала левую руку к животу. У самого бедра. — Они... в меня... попали. Мне очень жаль.
Гонвалон увидел лужу крови, и ему стало стыдно, что он так неверно оценил Бидайн. Он осторожно убрал ее руку в сторону. Девушка вскрикнула. Еще одна стрела задела ее, оставив на щеке кровавый след.
— Тебе нужно уйти отсюда, — настаивал эльф. — Я понесу тебя.
— Не... получится, — девушка указала на сломанную стрелу, лежавшую у ее ног. — Я... я хотела вытащить ее, — каждое слово давалось ей с трудом. — А она сломалась...
Гонвалон понял. Негромко выругался. Стрела пригвоздила ее к ящику. И при попытке вытащить стрелу девушка ее сломала. Он выпрямился, чтобы заслонить ее своим телом от новых выстрелов. Бросил торопливый
взгляд через плечо на мачты. Большая часть лучников была занята поисками укрытия. А Нандалее стояла во весь рост посреди палубы. На тетиве лежала стрела, но лук не был натянут. Стоя там, девушка выглядела пугающе. До глубины души уверенная в том, что в нее не попадет ни одна стрела противника.
Гонвалон положил руки на плечи Бидайн. Он понимал, что сломанная стрела останавливает кровотечение, но оставить ее так не мог. Скоро на других облачных кораблях заметят, что здесь что-то не так. И тогда им придется сражаться с еще большим количеством лучников и абордажных команд. Им нужно уходить отсюда! Но как сбежать с парусника, который летит на высоте тысячи шагов над землей?
— Стисни зубы, Бидайн.
— Ты уверен... Я... Я боялась, что истеку кровью, если...
— Доверься мне, — нежно произнес он и погладил ее по залитой кровью щеке. Он вовсе не был уверен в том, что принимает правильное решение, но оставлять ее здесь было нельзя. — Обними меня, покрепче. Как в тот вечер у костра, когда нас так напугало землетрясение. Я буду защищать тебя.
Она посмотрела на него полными слез глазами. Затем обхватила его и вцепилась, словно утопающий, борющийся за жизнь.
Гонвалон потянул ее к себе. Бидайн издала приглушенный вскрик — а затем обмякла у него в руках. Из ящика за ее спиной торчало окровавленное древко. Оно было сделано из плохого дерева, сильно расщепилось. Возможно, еще в момент удара. Если в ране останутся щепки, ей не выжить!
Как он и опасался, кровь из ее раны пошла сильнее. Бидайн потеряла сознание. Эльф осторожно положил ее на палубу. Он никогда не был особенно хорошим целителем. Даже если бы он не потерял способность к плетению чар, он ничего сейчас не смог бы сделать.
Гонвалон оторвал от рубашки полоску ткани, выдернул лишние нитки, смотал в клубок и крепко прижал к ране. Он понимал, что, запихивая тряпку в рану, он увеличивает вероятность смертоносного воспаления. Но если не сделать ничего, она истечет кровью в ближайшие полчаса.
Негромкие звуки шагов заставили его обернуться. Нандалее! Она держала лук наготове.
— Как она? — спросила девушка, не отводя взгляда от мужчин на такелаже.
— Плохо.
— Что мы можем сделать?
— Не знаю. Я.. Может быть, этот дух, что в тебе, может нам помочь. Дети человеческие оставят нас в покое?
— Не думаю. Видишь того парня в бесшовной юбке с зеленой бахромой?
Гонвалон поднял голову.
— Что с ним?
— Он пытается подбодрить их для новой атаки. Он все время говорит с ним. Заставить его замолчать? У меня осталось всего три стрелы.
На некотором расстоянии от них на палубе лежал мертвый лучник.
— А ты не можешь использовать луки детей человеческих?
Нандалее скривилась.
— Это примерно то же самое, что спросить меня, не хочу ли я воспользоваться примитивной дубинкой вместо драконьего меча. Там нет ни одной стрелы, которая могла бы лететь прямо! Это так... — Она запнулась. А когда заговорила снова, голос ее звучал уже иначе. — Мы должны немедленно спуститься к корабельному дереву. Идем! Иначе Бидайн умрет.
Гонвалон вспомнил о лесорубах, которых они обнаружили в самом начале путешествия. Зеленые духи Нангога и деревья этого мира, похоже, заключили между собой ужасный союз. Но разве у него есть выбор? Сидеть здесь, с медленно умирающей от потери крови Бидайн? После того, что они увидели в лагере лесорубов, Бидайн до смерти стала бояться деревьев. Как он может отнести ее к дереву сейчас?
Не дожидаясь ответа, Нандалее тронулась в путь. Никто из детей человеческих уже не осмеливался атаковать ее. Было довольно одного взгляда лучницы, чтобы заставить их испуганно прятаться за предметами. Гонвалон поднял Бидайн и пошел за ней. Рядом с ней можно было чувствовать себя в относительной безопасности.
Дерево возвышалось над палубой, словно башня — настолько мощным был его ствол. На его коре образовались странные наросты, напоминавшие скривившиеся лица. Их встретил настоящий концерт птичьих голосов! В ветвях Гонвалон заметил и обезьян. Животные казались напуганными.
Вдалеке небо разрезала разветвленная молния. Ослепительный свет был с зеленоватым оттенком. Гонвалон обеспокоенно поглядел на надутое тело собирателя облаков — ив этот самый миг на них обрушился ливень. Совсем скоро вода ручьями стала стекать по его телу, сверкающими каскадами переливаться вниз, за борт. Что случится, если в такое чудище попадет молния?
— Положи Бидайн рядом со мной. Земля защитит ее, — Нандалее присела на черную землю, в которую было посажено корабельное древо, говорила она по-прежнему изменившимся голосом.
Гонвалон медлил. Между досками палубы и землей была четкая грань. У самого дерева древесина казалась подгнившей. Черной, как земля. Ее поверхность потрескалась, в щели протискивалась земля. Мертвое дерево корабля пронизывали корни. Казалось, они дотягивались в самые дальние уголки корабля — словно дерево захватило все судно. Часть ветвей корабля достигала до боков собирателя облаков, а некоторые щупальца обвивали ствол. Дерево, корабль и собиратель облаков, казалось, пронизывали друг друга и были единым целым.
«У меня нет выбора», — подумал Гонвалон и осторожно положил Бидайн на темную землю. При этом он недоверчиво поглядывал на корни. Ничто не шевелилось. Ничто не тянулось к ней. Бидайн по-прежнему была без сознания. Одежда ее была пропитана кровью. Эльф нащупал ее пульс. К горлу подкатила холодная ярость. Она не должна была здесь находиться! Бидайн не хватало главного качества для того, чтобы быть драконницей, — способности хладнокровно убивать врагов.
Он в отчаянии поглядел на Нандалее. Было холодно. Холоднее, чем должно быть на такой высоте. Гонвалон чувствовал, что она изменилась. Тонкие волоски на затылке встали дыбом. Эта штука, которая захватила контроль над ней, казалось, набирала силу. В чем здесь дело — в дереве или в непогоде, вызванной стихиями этого мира? С неба сыпались молнии: одна, другая, третья. Все ближе к кораблю. От громовых раскатов дрожала палуба. Птицы в ветвях дерева умолкли.
Нандалее прижала обе руки к темному стволу. Губы ее бесшумно шевелились. Она была полностью погружена в себя.
Гонвалон обеспокоенно поглядел на детей человеческих. А затем взял лук Нандалее. Обращаться с ним он не умел, но враги-то этого не знают. Широко расставив ноги, он поднялся, заслоняя собой своих спутниц. Наложив стрелу на тетиву, он смотрел вверх. Похоже, это сработало!
По листве корабельного дерева пробежал шепот. Звук, слишком интенсивный даже для бури, в которую попал огромный корабль. Гонвалону казалось, что дерево что-то нашептывает Нандалее! Из тела собирателя облаков послышался глухой рокот. Затем — протяжное шипение. Словно предупреждающий звук раздраженной змеи. Что делает Нандалее?
— Ты должна помочь Бидайн! Она умирает. Прошу, Нандалее, вернись! Вспомни о своей подруге. Бидайн!
Охотница повернула голову к нему. В ее глазах появилось то пугающее зеленоватое сияние, которое ему уже доводилось видеть. Она покачала головой.
Палубные доски затрещали. Кто-то из детей человеческих испуганно вскрикнул. Теперь происходящее дошло и до Гонвалона. Огромный корабль начал опускаться! Быстро! При этом его несло ветром к северу.
И Гонвалон понял. Зеленый дух обманул его! Они разобьются в бесконечном лесу.
Наблюдатель
Человек-вепрь держался за поручни облачного корабля, шедшего во главе небольшого флота. Страж на корме подул в рог во второй раз, предупреждая корабли, парившие в небе несколькими милями выше. Оба корабля над ними шли по другому курсу. Очевидно, их несло противоположным воздушным потоком.
Человек-вепрь заинтересованно наблюдал за тем, как на палубе собирается все больше и больше людей. Для торговых кораблей три парусника обладали слишком хорошей командой. Они взяли его на борт, потому что он предложил им золото. Еще четыре дня тому назад, оказавшись в более густонаселенной местности, он принял облик невысокого худощавого торговца. Этот человек встретился ему много лет назад. Темпераментный, всегда в хорошем настроении и очень самоуверенный, что очень сильно противоречило его росту. Торговец привел его в такое восхищение, что в конце концов он убил его и выпил все его воспоминания. С тех пор он часто путешествовал в его облике, когда оказывался среди людей. Девантар любил противоречия. А более противоречивым облик быть не мог — по сравнению с телом могучего Человека-вепря, которым он часто любил становиться, облекаясь в плоть.
Было совершенно очевидно, что налицо какой-то обман. Мужчины вооружались луками и поднимались на такелаж облачного корабля. У борта готовили абордажные крючья. Под главной палубой люди высыпали песок из балластных корзин, чтобы облачный корабль поднялся выше.
— Сейчас тебе предстоит приключение, карлик! — прошептал ему на ухо высокий бритоголовый воин, а затем отодвинул его в сторону, чтобы привязать канат к одному из абордажных крючьев.
Человек-вепрь почувствовал, что корабль поднимается выше. Значит, они собираются преградить путь двум другим облачным кораблям. Это обещало приятное разнообразие во время этого столь скучного полета. Он поглядел на третий облачный корабль, немного отставший за последние полчаса. Нужно надеяться, что с тремя эльфами ничего не случится. Он нагнал их на грузовом дворе у якорной башни. Как раз когда они поднимались на корабль.
Но подойти к ним слишком близко он не осмелился, из боязни, что они почувствуют его присутствие. Все трое были вооружены драконьими мечами. Это оружие может ранить его, возможно даже убить. Если он хочет захватить их, то нужно действовать осторожно. Возможно, он сможет легко победить с помощью магии, но если он допустит хотя бы одну ошибку, все будет кончено. Тогда ему никогда не выяснить, зачем они пришли. Человек-вепрь недовольно поковырялся в своих гнилых человеческих зубах, чтобы вытащить маленький кусочек сушеного мяса, прицепившегося к десне. Этих драконников готовили к возможному захвату девантарами. Прочесть их мысли не так-то легко, и даже под пытками они молчали. Чаще всего, попадая в плен, они совершали самоубийство. Какая досада! Но если наблюдать за ними издалека, цель их прибытия в Нангог наверняка не укроется от него.
Паруса облачного корабля затрепетали, массивный корпус накренился немного в сторону, вдоль самых поручней скользнули щупальца, когда собиратель облаков изменил захват. Где- то над его головой раздалось шипение. Животное отреагировало на изменение высоты. С его бугристого тела закапала слизь. Девантар почувствовал, что собиратель облаков напуган и взволнован. Биение семи огромных сердец ускорилось. Но все это не интересовало девантара. Он не сводил взгляда с облачного корабля, и чем дольше он наблюдал за ним, тем больше тревожился. Он отстал сильнее и находился уже слишком далеко, чтобы можно было что-либо разглядеть на палубе. Девантар подумал, не сплести ли заклинание, но тут же отбросил эту мысль. Если один из эльфов откроет свое Незримое око, то заметит, что он делает. Они наверняка очень осторожны. Вот только что им здесь нужно? Насколько он знал, со времен покушения на бессмертного Аарона в Нангог больше не приходили дети альвов. Но, может быть, они просто не замечали. Может быть...
— Очень жаль, малыш! Но нам не нужны свидетели того, что сейчас произойдет, — и с этими словами лысый схватил его и швырнул за борт!
Все произошло настолько неожиданно, что девантар полетел навстречу лесу прежде, чем успел понять, что произошло.
Герой, рожденный из пламени
Хорнбори услышал негромкое металлическое пение. Плечи орудия, должно быть, устремились вперед. Повсюду вокруг него был огонь. Валежник горел ярким пламенем. Он схватил Галара, негромко ругавшегося себе под нос.
— Нужно выбираться отсюда. Ну же, быстрее!
— Что с Ниром?
Хорнбори поднял взгляд. Их товарищ, скрючившись, лежал на своем орудии. От одежды его поднимался дым.
— Нир?
Тот не шевелился. Хорнбори подтащил его к себе. Лицо и руки мастера-оружейника были жестоко опалены, но он еще дышал. Но на его потрескавшихся губах играла улыбка.
— Попал, — прошептал он. — Я в него... попал.
— Понеси его! — крикнул Галар, перекрикивая рев пламени.
Хорнбори в панике огляделся по сторонам. Повсюду горели сухие ветки валежника. Тлела даже земля. От толстого слоя сосновых иголок поднимался густой белый дым.
Галар не стал дожидаться и проверять, идет ли он за ним. Кузнец пригнулся, пролез под стволом и пополз куда-то. Он бросил его! На миг Хорнбори подумал, не бросить ли Нира и не попробовать ли самому выбраться из моря пламени. Но если Галар выживет и поймет, что он бросил Нира, этот безумец убьет его.
Он схватил мастера-оружейника под мышки — к обгоревшим до самого мяса рукам он прикоснуться не осмелился — и потащил его по земле. С резким треском переломилось горящее дерево. На Хорнбори обрушился дождь искр. Борода! Карлик лихорадочно стал тушить тлеющие волоски. Он будет выглядеть жалко, когда выберется отсюда. Если выберется отсюда.
Перед ним в густом дыму появился Галар.
— Сюда! — закашлявшись, выдавил он из себя. — Здесь мы можем выбраться, — кузнец помог протащить потерявшего сознание Нира под стволом рухнувшего дерева.
Хорнбори с сомнением огляделся по сторонам. Повсюду пламя и дым. Кузнец завел их в тупик! Выхода нет. Они подохнут здесь. Понимание того, что он вот-вот умрет, обрушилось на Хорнбори с такой силой, что он перестал тушить тление в бороде. Он умрет. А шлем с крылышками остался у орудия. Крылья его славы расплавятся, обратившись в бесформенный комок золота.
— Там выход! — Галар указал на ствол дерева, которое буря вырвала из земли вместе с корнями. У самых корней был проход высотой не более полушага — но его перегораживала стройная горящая ель.
— Там мы никогда не пройдем. Все кончено, — всхлипнул Хорнбори.
— Соберись! — набросился на него Галар. — Я займусь этим там мы никогда не пройдем, а ты понесешь Нира. И поживее, понятно?
Галар направился к горящему дереву, словно жар не мог причинить ему вреда. Ну, он же кузнец, подумал Хорнбори. Он всю жизнь провел у открытого огня. Галар бросился на землю и прополз под горящим стволом ели. Там он медленно поднялся и прижался спиной к горящему дереву. Встал на колени, поджал ноги. Ствол дерева поднялся на несколько пядей. Во все стороны брызнули искры. Волосы Галара загорелись.
— Не смотри, действуй! — С губ его закапала кровь.
Хорнбори потащил Нира к проходу. Жар огня опалил его
брови и остатки испорченной бороды. На четвереньках он прополз под стволом, а затем протащил сквозь лаз в стене огня мастера-оружейника.
Едва они прошли, как Галар вскрикнул по-звериному, рухнул под дерево и больше не шелохнулся.
Хорнбори пополз назад. Кузнец ему не особенно нравился, но он не позволит дракону восторжествовать, позволив убить карлика. Кроме того, кузнец ему еще был нужен!
Возле ствола жар был таким сильным, что Хорнбори не мог дышать, не опалив легкие. Он вытащил Галара из-под ствола. Там, где в его товарища попали обломки дерева, с потрепанного камзола сочилась кровь.
Он тащил по очереди то Нира, то Галара. За валежником росли густые папоротники. Здесь не было сухих деревьев, питавших огонь, — если только он не перекинется на высокие красно-бурые стволы елей. За Хорнбори летели искры, тянулся дым. Тело превратилось в одну сплошную рану. По крайней мере, у него было такое ощущение. Кожа покраснела, кое-где потрескалась, одежда обгорела и испачкалась сажей. И только рука, которой он трогал кашицу из драконьей крови и кобольдского сыра, была совершенно цела.
Галар и Нир потеряли все волосы. Их головы поблескивали красным и черным от крови и пепла. Хорнбори не осмеливался прикоснуться к собственной голове. Он догадывался, что у него дела обстоят не лучше.
Нужно убираться от деревьев, решил он. На склон, где находится место трапезы дракона. Он оставил Нира и Галара среди высоких папоротников и стал подкрадываться к опушке леса. Дракон лежал шагах в двадцати от их копьемета. Снаряд пробил его открытую пасть и вышел у основания черепа. Дракон был еще жив. Своими жалкими маленькими передними лапками он пытался вытащить копье из пасти. Движения его были слабыми и неуверенными. Он уже не представлял особой опасности и долго не протянет, решил Хорнбори. Теперь нужно спасать товарищей. Не таясь, он пошел обратно в лес, вытащил сначала Нира, затем Галара и уложил их на поляне.
Дракон просто-напросто не хотел умирать! Он уже оставил попытки вытащить из своей пасти длинный снаряд. Вместо этого он смотрел на них. Его веки трепетали; змееподобный хвост подрагивал. Чем дольше Хорнбори наблюдал за драконом, тем сильнее злился. Эта тварь обратила в пепел все его мечты и уничтожила его шлем с крылышками! Теперь ему никогда не стать важным князем горы.
Хорнбори вытащил из-за пояса маленький топорик. Решительно направился к дракону.
— Если вы поможете мне, я исполню все ваши мечты, — раздался в его голове слащавый голос. В его голове! Он был теплым, этот голос. Дракон говорил с ним! Поразительно, подумал Хорнбори. Галар ничего не говорил ему о том, что драконы умеют говорить. Да еще в голове! Может быть, он сходит с ума — кто может сказать наверняка? Как хорошо, что нет свидетелей! Нир и Галар все еще не пришли в себя — значит, он наверняка может ответить.
— Думаешь, я такой глупец? Каждый ребенок знает, что драконам нельзя доверять, — он решительно потопал дальше, тщательно следя за тем, чтобы не оказаться на прямой линии от пасти дракона.
— Я еще могу повернуть голову, — голос прокрался в его мысли, а дракон тем временем шевельнулся.
— Я видел, что тебе нужно запрокинуть голову назад, чтобы изрыгнуть огонь. Не думаю, что у тебя получится, пока из твоей шеи торчат десять дюймов карликовской стали.
— Вы хотите быть королем... Я мог бы вам в этом помочь.
Хорнбори пронзительно расхохотался — и этот звук показался страшным даже ему.
— Как будто кто-то из драконов когда-либо сажал карлика на трон. Это чушь!
— Вы в этом уверены?
Хорнбори стоял теперь совсем рядом с чудовищем. Скалистый грунт был пропитан темной драконьей кровью. Тварь подняла крохотную лапу с когтями, чтобы схватить его. Она дрожала. На покрытом чешуей запястье на кожаном ремешке висел амулет — снежинка из чистейшего горного хрусталя.
— Если вы убьете меня, мои братья отомстят за меня. Они причинят страшные страдания вашему народу. Прошу вас...
Хорнбори ударил топориком по когтистой лапе. Затрещали кости. На землю упал сустав, заканчивавшийся длинным когтем.
— Ты угрожаешь мне, вшивая ящерица? Ты угрожаешь мне? Ты больше не убьешь ни одного карлика! Тварь!
Он нанес удар по голове дракона, но череп был твердым, как камень. Тогда он пригнулся, пролез под открытой пастью и вонзил секиру в морщинистую плоть под шеей. Он наносил удары снова и снова. Словно обезумев. Голос дракона больше не звучал в его мыслях. Чудовище перестало шевелиться. Хорнбори опустил секиру, потому что у него устали руки. Но гнев его совсем еще не утих.
— Ты Хорнбори Драконоборец, не так ли?
Карлик обернулся. За его спиной стояли два карлика в длинных, почерневших от сажи кольчугах. Он с завистью отметил, что их бороды не обгорели.
— А вы кто, зануды? Вы опоздали. Охота на дракона закончилась.
— Мы лейб-гвардейцы Свиура, — сказал тот, что пониже.
— Бывшие лейб-гвардейцы, — добавил второй.
Хорнбори заморгал. Он весь был забрызган драконьей кровью, стекавшей ему даже на глаза. Он быстро провел рукой по лбу, чтобы вытереть кровь, но тут же пожалел об этом. Его кожа обгорела настолько, что даже малейшее прикосновение вызывало ужасную боль.
— Свиур мертв, — произнес меньший из двух лейб-гвардейцев и поглядел на раскрытую пасть дракона. — Какие длинные зубы.
Хорнбори почувствовал легкое головокружение. Он прислонился к трупу дракона.
— Приведите наших товарищей из грота! И позаботьтесь о моих друзьях, которые лежат вон там. Им не так повезло, как мне.
Оба лейб-гвардейца молча кивнули, а затем отправились в путь. Хорнбори поразился тому, что они послушались его беспрекословно. Если быть точным, он не имел никакого права командовать ими. Таким наемникам нельзя доверять. Странно, что они не перерезали ему горло, чтобы оставить себе славу драконоборцев. Может быть, даже без бороды он излучает некоторый авторитет. Карлик улыбнулся. Они назвали его драконоборцем. Может быть, несмотря на все эти смерти во время охоты, у него все же остается некоторая надежда на то, что однажды он сможет стать князем одного из глубинных городов.
Он удовлетворенно поглядел на убитого дракона. А затем срезал амулет с когтистой лапы. Этот трофей он оставит себе! Драконий амулет — то, что нужно для драконоборца.
О ветре свободы
Артакс наблюдал, как в борт вцепились абордажные крючья, как пираты туго натянули канаты. Он стоял за люком длинного помещения, отведенного под каюты, сразу за корабельным древом. В помещении пахло потом, нестираной одеждой и оружейной смазкой. Снаружи лил дождь, как из ведра. Ветер посвежел, струи дождя хлестали палубу. Артакс удивился тому, что во время такой бури небесные пираты вообще решились идти на абордаж. Ему с трудом удавалось подавить ярость. Эти мешки с дерьмом испортили все. Рог возвестил о приближении их судов.
С другой стороны, если бы не они, непогода все равно прервала бы их свидание с Шайей. На горизонте сверкали яркие молнии, окутывая палубу и такелаж в ослепительно яркий свет, чтобы спустя удар сердца снова оставить все в темноте. На борту появились первые пираты. В свете молний их лица были похожи на маски. Движения казались неестественными и резкими.
— Будет им самый большой неожиданность в их жизнь, — произнес Володи, привычно не обращая внимания на грамматические правила. В его голосе слышалось радостное предвкушение грядущего сражения.
— Пока выжидаем, — решительно ответил Артакс.
Несмотря на то что никто не ворчал, бессмертный чувствовал, что его решение пришлось людям не по нраву. Отряд Володи, наемники и пираты, — не лучший выбор для долгого путешествия на облачном корабле. Две недели, на протяжении которых им было почти нечего делать, кроме как поглядывать на проплывающие внизу пейзажи, сильно надоели им. Небесным хранителям под командованием Джубы то и дело приходилось разнимать наемников, когда они ссорились из-за игры в кости или какого-либо — настоящего или вымышленного — оскорбления. Они рвались в бой. И были совершенно уверены в том, что дерутся гораздо лучше облачных пиратов. Откуда у них взялась эта уверенность, для Артакса оставалось загадкой. Ведь, в конечном итоге, они не знали о своих противниках практически ничего.
Атакующие перебирались на их корабль по канатам. В свете лун-близнецов Артакс не мог толком разглядеть их, но одежда у них была настолько различной, что казалось, будто они собрались со всех уголков мира.
Удивляясь тому, что никто не оказывает им сопротивления, пираты замерли на палубе, оглядываясь по сторонам. Худощавый воин указал секирой на каюты.
— Выходите! — закричал он на лувийском языке. — Тот, кто пойдет с нами, познает свободу, о которой до сих пор не осмеливался даже мечтать, — у мужчины было узкое приятное лицо и темные глаза. Седеющие волосы поддерживала красная повязка. Бороды у него не было, что показалось Артаксу довольно странным. Равно как и поведение небесного пирата. Это предложение свободы... Не этого он ожидал. Об этом нужно разузнать поподробнее. Было у него подозрение относительно того, кто стоит там и возглавляет атакующих.
— Постойте пока здесь, — обратился Артакс к Джубе. — Я разберусь с этим сам.
Военачальник вздохнул, но ничего не сказал.
Спустившись со спины собирателя облаков, Артакс надел доспех, выдававший в нем бессмертного. Роскошный шлем- маску и холщовый доспех, который будто бы не могло пронзить никакое оружие. Он вышел на палубу. До сих пор никто из атакующих не ворвался в длинную каюту, не спустился в люк к грузовым помещениям. То, что они никого не увидели на палубе, наверняка вселило неуверенность в небесных пиратов.
— А что случится с теми, кто не выберет свободу? — В ушах Артакса зазвенел собственный голос, искаженный шлемом.
— Ты кто, серебряная голова? — поинтересовался безбородый с красной повязкой. У него был низкий, приятный голос. Часть абордажной команды окружила его, пытаясь защитить.
Самоуверенное поведение пиратского капитана разозлило Артакса. Неужели они не видят, кто он? С другой стороны — кто же будет ожидать встретить бессмертного на старом грузовом корабле где-то над глухими лесами Нангога?
— Я командую жизнью и смертью, — удар грома подчеркнул его слова. Ветер настолько сильно вцепился в его плащ, что брошь неприятно надавила на шею.
Безбородый казался удивленным.
— Ты сатрап?
— Я бессмертный Аарон, повелитель всех черноголовых. И я предлагаю тебе жизнь, если ты сложишь оружие. Немедленно!
Разобрали его слова в грохоте грозовых раскатов только те, что стояли ближе.
— Ты лжец, — самоуверенно ответил пират.
Артакс решил не обращать внимания на эти слова.
— А ты назовешь свое имя?
— Я Таркон Железноязыкий, Дающий свободу. Враг тиранов и поработителей. А ты — покойник! — И с этими словами он атаковал.
Удар секиры был направлен снизу. Артакс попытался увернуться, но оружие все равно угодило ему в щеку. Шлем-маска загудел так, что зазвенело в ушах. За металлическим колокольным звоном он услышал воинственные крики его воинов.
В глазах Таркона Артакс увидел панику. Пират понял, что угодил в ловушку.
— Отступаем, ребята! Возвращаемся на корабль! Обрезать канаты! — Ветер немного утих, и его низкий голос разнесся над палубой.
Артакс пошел за Тарконом Железноязыким. Вокруг его клинка плясал зеленоватый свет. Он казался живым и пульсировал в том же ритме, что и его сердце!
Таркон испуганно захрипел. Он ловко увернулся от меча и освободил пространство вокруг себя с помощью удара секирой. В грудь бессмертному вошла стрела. Выстрел не мог пробить броню девантаров, но сила удара заставила Артакса пошатнуться. На него обрушился град стрел.
— Схватить его! — кричал Таркон, которому, очевидно, стало ясно, что дело его безнадежно. — Схватить его, и остальные сдадутся сами!
Артакс увернулся от нового удара. Таркон нужен был ему живым! Он не хотел, чтобы предводитель мятежников стал мучеником. Ему доводилось слышать о Тарконе Железноязы- ком еще в свою бытность крестьянином. Для кого-то он был героем, для других — кровожадным безумцем, который предавал каждого не желавшего подчиняться пленника смерти в облаках. Артакс был преисполнен решимости узнать, что из этого правда.
Вместо того чтобы убраться на свой корабль, к своему предводителю бросились другие пираты.
— Свалите его с ног! Не убивайте! — кричал своим людям Таркон.
Артакс отразил могучий удар копья, блокировал наручем нож и вонзил одному из пиратов меч в бедро. В шлем-маску угодил новый удар. Как будто обязательно бить по голове! Ар- такс сильно размахнулся мечом и почувствовал, что попал сразу в нескольких. Впрочем, увидеть он этого не увидел. Перед глазами плясали яркие огни. Бессмертный с удивлением обнаружил, что на него уже никто не нападает. Ему было дурно. Он отступил на шаг. Отвел руку назад, пока не нащупал стену каюты. Мужчине пришлось прислониться к ней, пол уходил из-под ног. «Зато я, наконец, хорошо вижу», — подумал Артакс. Таркона молотил гигантский воин. Выглядел он ужасно. Лицо его представляло собой сплошную маску из шрамов. Артакс вспомнил его. Он был из числа его пиратов.
— Оставь его... — Голос Артакса снизился до хриплого шепота. Слишком поздно. Нападавший вонзил свой меч в живот Таркона. Железноязыкий выпустил секиру из рук. Он уставился на Шрама, который поставил ему ногу на грудь и, слегка повернув меч, вытащил его из раны.
Артакс застонал, словно в него самого попали. Он не хотел этого! Он хотел поговорить с Тарконом! Все еще чувствуя головокружение, Артакс побрел по палубе, опустился на колени рядом с умирающим пиратом и снял свой шлем.
Таркон Железноязыкий с трудом дышал.
— Ты проиграл, — прохрипел он.
Артакс бросил взгляд на поручни. Он увидел, как грузовые люки борта корабля ишкуцайя открылись и оттуда вылетели маленькие собиратели облаков, несущих поднебесных воинов кочевого народа. Они размахивали абордажными крючьями и забрались на такелаж второго облачного парусника, в то время как их прикрывали лучники на палубе их корабля. Проиграли небесные пираты, а не он.
Черты лица Таркона разгладились. Он даже улыбнулся!
— Разве ты не знал, что это произойдет? Почему не сдался? — Умирающий Таркон растрогал его.
Небесный пират лежал в свете одного из ходовых огней. В свете маленького пламени за молочного цвета стеклом черты его лица казались мягче.
— Свобода никогда не проигрывает. Она всегда прорастает, — прошептал он.
Артакс цинично улыбнулся.
— А какая свобода была у корабельщиков, которых захватили твои люди?
— У них был выбор, серебряная голова. Большинство пошли с нами. А остальные... По крайней мере, у них был выбор. Это больше, чем есть у крестьян в твоей империи и в других, где жизнь их определена от самого рождения. Нангог — новый мир.
Здесь все может быть по-другому. Старые законы не должны действовать. Так думают многие...
— Я тоже так считаю, — с печалью в голосе произнес он. — Мы многое могли бы сделать вместе.
— Не нужно лгать умирающему, убийца священнослужителей. Некоторые из твоих храмовых служек нашли у меня пристанище. Они многое мне о тебе порассказали. Такие люди, как ты, не выносят ветра свободы, потому что вы знаете: он перерастет в бурю, которая выметет вас из дворцов. Но вам его не остановить. Он придет. И с нами придут Зеленые духи!
Артакс рассмеялся.
— Невозможно! Зеленые духи не сотрудничают ни с кем!
Глаза Таркона расширились, словно он уже глядел в лицо смерти. Тем не менее он улыбнулся.
— В нашем городе есть дети! У меня два сына. Духи знают, что мы не вредим миру. Мы не жадничаем... Мы заключили с ними мир.
Бессмертный поглядел на большую лужу крови.
— Тебе стоило поговорить со мной. Тогда ты увидел бы, как твои сыновья станут мужчинами.
— Не мужчинами — рабами. А так они вырастут на свободе. Когда они вырастут, то сумеют оценить мой дар.
— Мы найдем ваш город, — с нажимом произнес Артакс. — Скажи мне, где он. Я смогу защитить твоих детей. Другие придут туда с огнем и мечом. Я не хочу этого. Я приду и протяну руку дружбы. Я и этого сражения не хотел!
Кровь тонкой струйкой потекла из уголка губ Таркона.
— И поэтому ты пришел с двумя кораблями, полными воинов? Только наш город не найти никому! Ваши корабли не принесут вас туда. Никогда... — Его руки задрожали. — Сейчас я как ты. Бессмертный. Человек, умерший за свои убеждения. Герой. Мое имя будут знать все. Все! И ветер свободы обратится в бурю. Бурю... Я вижу ее. Она тебя... — Его глаза расширились. Он смотрел на фонарь. Буря улеглась. Луны-близнецы вышли из-за туч.
Артакс мягко закрыл ему глаза.
— Ты стал бессмертным еще при жизни, хоть и не понимал этого.
— Упаси нас от своего пафоса! Перережь ему горло. Он испортил тебе вечер с Шайей. Этому безумцу повезло. Его нужно было бы казнить в Золотом городе. Такие, как он...
Что-то мясистое прилетело с другого корабля. Два щупальца схватили Таркона и подняли умирающего пирата с палубы. Его левая рука качнулась в воздухе, и Артаксу показалось, что Таркон машет ему.
С обоими собирателями облаков, которые несли корабли небесных пиратов Таркона, произошла жуткая перемена. Дюжины щупалец отпустили корпус корабля и взлетели в воздух. Изогнутый клык попал в одного из Джубиных хранителей неба с такой силой, что мужчине оторвало ногу. Другие щупальца выхватили воинов Шайи из полетной упряжи и швырнули кричащих воинов вниз.
— Рубите абордажные канаты, — закричал Артакс и бросился к поручням. — Разводите корабли! — Одним мощным ударом он перерезал один из канатов. Володи со своей секирой пришел ему на помощь.
— Убирайте крепежные канаты, — закричал Артакс, перекрикивая шум боя. Их атаковало все больше щупалец, а их собственные корабли не предпринимали ничего, чтобы защитить их.
Он испуганно поглядел на воинов Ишкуцы. Шайя наверняка была первой, кто покинул палубу, чтобы взять на абордаж другой корабль пиратов. В безопасности ли она? Артакс прыгнул на одну из мачт, горизонтально выступавших из корпуса корабля, балансируя на влажном дереве. Он не видел ее!
За своей спиной он услышал, как ревет, отдавая приказы Володи. Их корабль начал отодвигаться от облачного корабля пиратов. Там, где спутались мачты и такелаж, трескалось дерево. От сильного удара содрогнулась мачта, на которой стоял Артакс. Он ухватился за один из страховочных тросов, проходивший параллельно мачте. Их парусник начал подниматься.
В ночи раздавались пронзительные крики. Щупальца облачного корабля хватали его людей и швыряли вниз. Некоторые щупальца обвивались вокруг мачт, словно пытались удержать его корабль. Другие колошматили по парусам и такелажу. Подобно призрачным птицам улетали во тьму обрывки парусов. Артакс пригнулся, уходя от удара щупальца. Мужчина в отчаянии глядел вниз на корабль ишкуцайя, пытаясь разглядеть Шайю в суматохе среди маленьких собирателей облаков. Он отчетливо слышал жужжание катушек, сматывавших страховочные тросы. Одна надежда на то, что они втащили Шайю. Одна...
Он в ужасе обнаружил, что бок собирателя облаков, атаковавшего его собственный корабль, разверзся. Мясистая пасть появилась в том месте, где только что была лишь покрытая слизью кожа. В отверстии плясали дюжины щупалец поменьше, словно двигаясь в такт неслышимой людям мелодии. Что, ради всех богов, там происходит?
Таркона поднесли ко рту. Когда воина отправили в пасть, его охватило призрачное зеленое сияние. Это не было жадным поглощением. Сколь чуждой и непонятной ни была церемония, она казалась торжественной и мирной. Артаксу показалось, что он стал свидетелем погребения правителя.
Его отвлекло щупальце, колотившее по мачте на расстоянии едва ли десяти шагов от него. Дерево дрожало под силой ударов.
— Да, иди туда, сразись с ним, — шептал голос в его мыслях, и Артакс знал, что это плохая идея. Несмотря на это, он поднял свой меч, вцепившись левой рукой в страховочный трос. Дюйм за дюймом продвигался он по мокрому дереву. Все более угрожающе трещала под ним мачта. Ему вдруг пришла в голову мысль о натянутом луке.
Он ударил изо всех сил. Магический клинок разрубил щупальце и вонзился в дерево мачты. Щупальце дернулось и взвилось, еще сильнее увеличивая рану. По плоти собирателя облаков пошли пузыри, словно он прикоснулся к нему раскаленным железом. Из раны повалил густой черный дым. Наконец щупальце высвободилось и дернулось назад. При этом оно издавало негромкое, но пронзительное шипение.
Небесный корабль пиратов опустился ниже, словно собиратель облаков изо всех сил старался убраться из пределов досягаемости Артакса. Неужели магия его оружия подчинила себе могучее чудовище? Словно лишившись дара речи, глядел Ар- такс вслед удаляющемуся облачному кораблю.
Корабль Шайи по-прежнему был втянут в отчаянную борьбу. Большую часть маленьких собирателей облаков, на которых летали на абордаж воины, втянули внутрь. Некоторые вцеплялись в бока огромного существа, несущего корабль. Несколько щупалец пиратского корабля ворвались в грузовые люки, из которых вылетали маленькие собиратели облаков, и Артакс видел, как воины полетели вниз. Шайи нигде не было видно. От такелажа ее корабля остались одни ошметки. Из восьми грот-мачт три были разбиты. Если ничего не предпринять, ее корабль будет окончательно уничтожен.
И тут у него зародилась отчаянная мысль. Быть может, ему удастся отогнать и второй корабль, если он сумеет атаковать его щупальце? Он пополз дальше по мачте, уворачиваясь от хлопающих на ветру обрывков парусов и при этом на удар сердца упустил из виду корабль Шайи. Он уходил под его облачный корабль, в то время как его корабль поднимался выше и выше. Артакс вложил меч в ножны. Вниз лучше не смотреть. Там так ужасно глубоко. Мужество оставило его. Мужчина вспомнил обо всех тех чудесных часах, что провел с Шайей. О своих мечтах забрать ее однажды к себе во дворец.
— Точно, нам тоже кажется, что если ты не бросишься ей на помощь, то предашь свои идеалы.
Слушать внутренний голос было неправильно. Артакс знал это совершенно точно. Аарон и другие надеялись, что он умрет. Они хотели подтолкнуть его к тому, чтобы он совершил глупость. Но на этот раз они были почти правы. Хотя он предаст не свои идеалы, а свои мечты, если не рискнет всем. Он должен найти Шайю! Может быть, она давно уже лежит, разбившись, в джунглях, в тысяче шагов внизу под ними, но, даже если надежда настолько мала, — он должен рискнуть, по крайней мере попытаться. Или же он никогда в жизни не обретет покоя!
«Сейчас», — подумал он.
Издав отчаянный крик, Артакс прыгнул вниз.
Падение казалось бесконечным. Сколько там было, пятьдесят шагов? Или больше? Он ударился о верхнюю площадку собирателя облаков. Надутая плоть прогнулась под ним. Это было все равно что ударить кулаком по наполовину полному бурдюку с водой, вот только кожа собирателя облаков была намного мягче и податливее, чем обычная.
В рот и нос набилась горькая слизь. Он закашлялся, сплюнул. Поднялся на ноги, еще оглушенный после падения. У него дрожали колени, но тревога за Шайю гнала вперед. Он нащупал один из страховочных тросов, подобно большой сетке натянутых поверх собирателя облаков. Нащупав один из канатов, он снова сплюнул слизь. Пригибаясь, одной рукой все время держась за канат, он поспешил к боку огромного существа. Несмотря на то что тайные встречи с Шайей значительно развили его способности отважного верхолаза между небом и землей, дождь и слизь мешали найти твердую опору. И, несмотря на это, он, не колеблясь ни минуты, принялся спускаться вдоль бока собирателя облаков.
Он поспешно отталкивался ногами, скользя все ниже и ниже по канату. Наконец бессмертный смог перебраться на такелаж. Он нашел один из страховочных канатов и заскользил по нему. Несмотря на то что пенька была мокрой, она впилась в его ладони.
Весь собиратель облаков содрогался под ударами щупалец пиратского парусника. Рядом с ним вниз улетела часть снастей. Внезапно канат, на котором он висел, начал раскачиваться. Должно быть, он порвался где-то наверху.
До палубы было уже не так далеко. Терзаемый тревогой, он рискнул прыгнуть. Приземлился он тяжело. Жгучая боль опалила лодыжку. Используя меч в качестве костыля, он поднялся. Удар щупальца раздробил поручни рядом с ним. Он обнажил меч, покачиваясь, пошел по шатающейся палубе — и опоздал. Щупальце снова исчезло в темноте. Почему их собственные собиратели облаков не защищаются? Почему они допускают, чтобы под ними разбивали корабли, которые они столько лет носили по небу Нангога? Что сделал он и его люди, что привели в такое бешенство обычно столь спокойных небесных бродяг? Неужели эти существа защищают пиратов Таркона?
Яростный крик заставил его вздрогнуть. Голос, который он узнал бы из тысячи. Шайя! Крик доносился откуда-то издалека, где находилась разрушенная палуба собирателя облаков.
Он ринулся вперед, каждый шаг отдавался жгучей болью. Под ногами качались разбитые доски. Сквозь зияющие проемы он глядел в грузовой трюм. Там толпились молодые собиратели облаков.
Артакс ринулся дальше, пока не добрался до широкого проема в палубе. Он видел бушевавшие внизу щупальца. Те самые, с изогнутыми бивнями на конце.
Артакс нашел отверстие, достаточно большое для того, чтобы проскользнуть в него. Он снова услышал ее голос. Что-то ударилось о металл, похожий на удар гонга звук сотряс корабль. Молодые собиратели облаков испуганно зашипели. Из грузового трюма начал подниматься дым. Должно быть, разгорелся пожар.
Артакс прыгнул в проем. Ударился об одного из собирателей облаков — животное размером со слона — скользнул вбок и упал: подвернутая нога не хотела нести его. В тот же миг над ним пронеслось длинное щупальце, промахнувшись лишь на волосок. Артакс обнажил меч. Молодые собиратели облаков вокруг него зашипели и расступились, но едва не сразившее его щупальце изогнулось, словно изготовившаяся к прыжку змея. С кривого клыка на конце щупальца капала кровь. Артакс попытался подняться, но тут же снова упал.
— Иди сюда! — яростно закричал он, обращаясь к щупальцу, словно то могло понять его.
Щупальце извивалось из стороны в сторону, готовое нанести удар. Среди маленьких собирателей облаков Артакс увидел Шайю. Она стояла спиной к стене в окружении своих воинов, пытаясь обороняться от нападающих щупалец. У некоторых воинов были бронзовые щиты, но они не могли по-настоящему защитить их от яростных атак чудовища.
Артакс ухватился за одно из свисающих щупалец маленького собирателя облаков. В тот же миг он поднял меч и плашмя коснулся бока животного. Существо дернулось и рванулось вверх. Поднявшись таким образом на ноги, он ударил большое щупальце. Клинок разрубил толстую лапу. Убийственный клык с грохотом ударился о палубу. Зеленое свечение вокруг клинка вскипело и на миг накрыло грузовую палубу.
Нападение на корабль Шайи закончилось моментально. Щупальца убрались прочь. Все было кончено. «Они боятся моего меча», — с удивлением понял Артакс. Неужели его защищает Зеленый дух? Нет, невозможно.
Артакс выпустил маленького собирателя облаков и соскользнул на пол. Снова пользуясь мечом как костылем, он похромал к дальней стене грузового трюма. Шайя была похожа на фурию. Весь ее пластинчатый доспех был покрыт кровью. Она держала поднятой свою шипастую секиру, словно готовая каждый миг встретить новую атаку. Вокруг нее лежали воины ее собственной лейб-гвардии. В бронзовых щитах некоторых виднелись дыры размером с кулак. На полу лежало три отрубленных щупальца.
— Все кончено, — хриплым голосом произнес Артакс.
Шайя бросила на него безумный взгляд. Два... три удара сердца, а затем она вздохнула и опустила оружие.
— Что произошло? Собиратели облаков никогда прежде не вмешивались в сражения. Никогда!
Артакс тоже не знал ответа.
— Мы поднимаемся. Ты чувствуешь
это? Облачные корабли расцепились. Все действительно кончено, — она обняла и поцеловала его. У всех на глазах!
— С тобой все в порядке? — прохрипел он.
— Я не ранена, — коротко ответила девушка. По пути к открытому грузовому люку в бортовой стене она обхватила его рукой, помогая идти.
Оба облачных корабля пиратов находились уже более чем в сотне шагов ниже них. Они быстро набирали высоту. На оба серпа лун надвинулась большая группа туч. Вокруг корабля завывал порывистый ветер. Надвигался новый грозовой фронт. Но погода не беспокоила Артакса. Никогда прежде облачные корабли не поднимались в небо настолько быстро. Его охватило дурное предчувствие.
— Ты словно герой из сказки, которую я читала в детстве. Пришел и спас свою возлюбленную от ужасного чудовища, — она снова поцеловала его. Теперь поцелуй был долгим и страстным. — Ничто не разлучит нас больше, — восторженно воскликнула девушка. — Боги благосклонны к нам!
Артакс молчал. В благосклонность богов он уже не верил.
Читающий по звездам
Начался сильный дождь. Нандалее по-прежнему сидела рядом с корабельным древом. Небесные пираты спустились с такелажа и скрылись где-то внутри корабля. Гонвалон больше не чувствовал исходящей от них опасности. Исход битвы был очевиден. Несмотря на это, он оставался начеку, однако гораздо сильнее его беспокоило то, что делала Нандалее, точнее сидевшее внутри нее нечто.
Губы эльфийки постоянно шевелились, несмотря на то что не было слышно ни звука. Она крепко прижимала руки к стволу дерева. Треск ломающегося дерева смешивался с постоянным шумом дождя. Двойная луна давно уже скрылась за дождевыми тучами. За ходовыми огнями корабля чернела ночь. Но Гонвалон чувствовал, что корабль опускается ниже и ниже. Внезапно огромные щупальца пришли в движение, пролетели над поручнями, согнулись и ухватились за пустоту.
Внезапно Нандалее вскочила. В тот же миг облачный парусник резко остановился. Гонвалон покачнулся, а Нандалее устояла, словно точно знала, что произойдет.
— Мы уходим, — произнесла она жутким, изменившимся голосом. — Возьми Бидайн и подай мой лук.
Гонвалон вопросительно поглядел на нее.
— Куда мы идем?
— К Великой матери, — ответила она, словно этим было все сказано. Нандалее выхватила лук у него из рук и подошла к поручням.
Гонвалон наклонился, чтобы взять Бидайн. Накрыл ее своим плащом. Это было единственное, что он мог для нее сделать. Эльф попытался поднять ее. Но сразу не смог, словно что-то удерживало девушку на земле, а затем раздался негромкий сухой треск.
Он ощупал ее спину. Из раны торчало что-то деревянное! Этого не может быть! Он никогда не проглядел бы настолько большой обломок древка! Эльф осторожно посадил девушку, чтобы осмотреть спину Бидайн.
Из раны выглядывало что-то шарообразное, похожее на узловатый корешок! Светлый надлом был такой же формы, как и светлое пятно на палубных досках.
Гонвалон почувствовал, как все внутри у него сжалось. Кошмар Бидайн, преследовавший ее с того времени, как они нашли в лесу мертвых лесорубов, стал реальностью! В нее вросли корни!
Гонвалон в недоумении ощупал рану. Он чувствовал корни под кожей эльфийки! Провел рукой по тому месту чуть выше бедра, где находилось входное отверстие стрелы. И там корни! Здесь они были даже на коже Бидайн!
— Она была бы мертва давным-давно, если бы я не помогла ей, — произнес чужой голос устами Нандалее. — Корни связали тонкие сосуды и таким образом остановили кровотечение. Они спасли ей жизнь.
Это может быть правдой, с ужасом понимал Гонвалон.
— Почему ты ничего не...
— Сказала? А что потом? Каким образом это бы помогло? Ты бы начал протестовать, сам не зная против чего, эльф. Да что ты знаешь об этом мире!
— Я видел детей человеческих, которых убили древесные корни, — ему вспомнилась Махта Нат. Нет, он никогда больше не будет думать, что деревья безобидны!
Она улыбнулась.
— Когда ты встретишься с Великой матерью, то поймешь, — через перила перелетело щупальце и обхватило ее за бедра. — Идем! Читающий по звездам ссадит нас на лесной грунт.
— Читающий по звездам?
— Знаю, довольно смешной перевод на твой язык. А теперь идем, нам нужно спешить! Нас преследуют дети человеческие и один девантар. У нас остается совсем мало времени, — ее подняли с палубы, в сторону Гонвалона потянулось другое щупальце. Оно заканчивалось широкой плоскостью. На миг оно застыло над Гонвалоном. С жесткой красноватой кожи капала слизь.
Эльф поглядел на огромное надутое тело, мешавшее увидеть ночное небо. Читающий по звездам? Интересно, кто выдумал такое название для этого существа?
Он осторожно поднял Бидайн и сделал шаг к щупальцу. И оно тут же обхватило его за бедра. Небесное существо держало его крепко. Раздавить эльфа ему наверняка не составило бы труда! Но собиратель облаков осторожно использовал свою силу и держал его крепко ровно настолько, чтобы он не выскользнул. Сильный взмах — их с Бидайн перенесли череэ поручни. С головокружительной скоростью они спускались между могучими ветвями, не касаясь при этом ни одной из них. По густой листве стучал дождь. Как и прежде, Гонвалон не видел дальше собственного носа.
Его поставили на вязкий лесной грунт. Нандалее сидела на корне толщиной с круп коня. Она снова прижимала обе руки к дереву.
Мокрая земля выдыхала густой туман. Гонвалон скорее чувствовал, чем видел окружавший его лес. Лес из древних деревьев. Невдалеке сквозь туман скользнул призрачный зеленый огонек, похожий на плывущую у самой поверхности воды форель.
Похолодало. На руках у него во сне вздохнула Бидайн.
Нандалее казалась встревоженной.
— Скорее, — произнесла она, и в голосе ее послышалась паника. — Он очнулся. Ему потребуется совсем немного времени, чтобы попасть сюда!
Боль
Девантар очнулся, и на него тут же нахлынула ужасная боль, немногим раньше лишившая его чувств и сознания. Он по- прежнему находился в теле низкорослого торговца. Этот проклятый пират действительно застал его врасплох. Взять и выбросить его за борт!
Он попытался встать, но тут же отказался от этой затеи. Боль была слишком сильной. Ветка проткнула его правую подмышку, зацепила лопатку, а затем вышла где-то с другой стороны спины. Интересно, мог ли он умереть?
Вообще-то подобное падение не представляло опасности, успей он среагировать. Превратиться в птицу или просто парить, как перышко. У него была тысяча возможностей — и именно это и повлекло за собой неудачу. Должен быть план. А его захватили врасплох. Прошло несколько драгоценных мгновений, потому что он не мог осознать происходящего. А затем его охватила паника. Это было новое, поразительное чувство. Впервые в жизни он взглянул в глаза смерти. Девантар не был уверен в том, умрет ли, если будет полностью разрушено выбранное им тело. Отчетливо вспомнились до постыдного спутанные мысли. Он хотел превратиться в птицу, но спустя мгновение оборвал заклинание, когда понял, что ему не хватит времени на то, чтобы закончить его. Для трансформации требовалось время, а облачный корабль летел уже всего в тысяче шагов над лесом. Он не сумел бы завершить превращение вовремя. Зелень листвы приближалась с головокружительной быстротой. Слишком большое количество мыслей помешали ему принять четкое решение. Затем он, наконец, произнес слово силы. Сжал вокруг себя воздух, сгустил его и таким образом затормозил падение. А затем провалился сквозь лиственный полог леса. Ветви терзали хрупкое человеческое тело. Он пытался контролировать падение, повернуться ногами вперед... А потом ветка пронзила подмышечную впадину.
Он смутно припоминал, как ударился о лесной грунт. Как, словно сухие хворостинки, ломались кости его ног.
Девантар снова попытался шевельнуться. Невозможно. Малейшее движение отзывалось жгучей болью. Нужно исцелить это истерзанное тело, прежде чем он сможет пойти дальше.
В лицо ему хлестал дождь. Небо затянуло тучами. Лун- близнецов не было видно. Сколько же времени прошло с момента его падения? Насколько он мог разглядеть сквозь листву, облачные корабли исчезли, улетели с ветром.
Он сосредоточился на правой ноге. С помощью силы воли поставил обломок косги на место. Боль снова швырнула его на грань потери сознания. Осколки сошлись в единое целое. Ему показалось, что это продолжалось целую вечность. Затем девантар исцелил левую ногу. С закрытыми глазами сосредоточился на хрупком человеческом теле в поисках других ран, вправил вывихнутые суставы. После вытащил ветку из подмышки.
Он с криком выпустил боль на свободу. Выплеснул ее из себя. Наконец-то он может подняться! Наполненная силой мысль продолжила дальнейшее превращение — слабое человеческое тело следовало оставить. Снова стать Человеком-вепрем. А потом он отправится на охоту! Он достаточно понаблюдал за тремя эльфами. Теперь он поймает их. И по меньшей мере одного из детей альвов заставит прочувствовать испытанную им боль. Возможно, мужчину. Когда обе женщины увидят, что могут сделать его когтистые лапы, они заговорят! Они расскажут ему все!
Слава
Галар сидел, прислонившись спиной к бочонку, полному драконьей крови, и испытывал удовлетворение. Он был совершенно разбит, не мог самостоятельно шевельнуть даже пальцем. Еще он потерял много крови и, судя по всему, сломал по меньшей мере одно ребро. Но он победил! Его мечта убить по-настоящему большого дракона исполнилась. Он доказал всему своему народу, что карлики не обязаны прятаться под горами, чтобы избежать тирании драконов. Они могут восстать и свергнуть самоуверенных стражей неба.
Дюжины мясников были заняты разделкой дракона. Он был слишком велик, чтобы забрать все, но даже так все участники охоты на дракона смогут разбогатеть. Из этих драконьих зубов можно вырезать королевский скипетр. Чешую превратить в роскошные доспехи. Изготовить кинжалы из драконьих когтей, трубочки для стрел из тонких костей в крыльях. Существовала тысяча возможностей для того, как использовать труп. Из плоти и крови дракона они сумеют вычленить волшебную силу драконов. И из его мозга тоже.
Галар дернул одного из носильщиков.
— Принеси мне грибного! Охота на драконов вызывает жажду.
— Работа тоже, — проворчал карлик, с которым он заговорил, но, тем не менее, направился к бочонку, стоявшему на козлах рядом с трупом.
Галар слышал, что Свиур погиб во время атаки дракона. Невелика потеря. Своими криками в лесу этот идиот едва не погубил всех. У судьбы свое чувство юмора, размышлял Галар, пребывая в приподнятом настроении. Свиур всегда болтал слишком много. И это в конечном итоге убило его.
Ему принесли грибного. Галар едва мог держать бокал своими обожженными руками, но собрался с силами. Хныкать — не в его духе. Он поглядел на Нира. Мастер-оружейник лежал на носилках на некотором расстоянии от него. Дела у него были плохи. Никто не мог сказать, переживет ли он ближайшие часы. Лицо его сильно обгорело. Вот это характер! Даже жгучее драконье дыхание не смогло помешать ему выбрать идеальный момент для выстрела. Это ему нужно дать Золотые Крылья, а не Хорнбори.
Галар запрокинул голову и поглядел на проплывающие по небу облака. Настанет ли время, когда в небе не будет драконов? Время свободы для всех народов Альвенмарка? Со справедливым правителем? Конечно, это должен быть карлик. Ни один другой народ не обладает таким ярко выраженным чувством порядка и справедливости.
— Да я тебе говорю. Я своими собственными глазами видел, как он победил дракона одним топориком!
Галар отвлекся от размышлений и обернулся. Воин в почерневшей от сажи кольчуге говорил с тем карликом, что принес ему грибное.
— Посмотри на меня. Я сражался рядом с Хорнбори. Но рядом с ним я просто ничтожество. Он вообще ничего не боится. У него кровь словно лед, несмотря на то что, если его разозлить, он превращается в берсеркера.
Галар не поверил своим ушам. Как может быть, что истина искажается настолько быстро? Хорнбори — и хладнокровие? Это же смешно. Если бы он не схватил этого негодяя, тот подох бы в лесу, когда их атаковал дракон.
— Говорю тебе, — продолжал хвастун, — за таким, как Хорнбори, и его двумя помощниками я готов идти до самого сада Ядэ, чтобы надавать этим важным радужным змеям по их драконьим задницам, чтобы они захлебнулись собственным дыханием.
Помощники! Галар не поверил своим ушам. Значит, Хорнбори своего добился. Он и из этой ситуации выкрутился. Вероятно, его деяние будет увековечено на больших каменных стелах в королевских чертогах. А если ему и Ниру повезет, их имена будут указаны рядом с именем славного Хорнбори Драконоборца — в качестве помощников.
Галар сделал большой глоток грибного. Глупо бороться с этим. Хорнбори каким-то образом удалось стяжать себе всю славу этого дня. Если он возмутится и попытается рассказать правду, его еще, чего доброго, сочтут лгуном. Галар сделал еще один глоток, а когда осушил бокал, ему даже удалось улыбнуться улыбкой фаталиста. У судьбы действительно весьма своеобразное чувство юмора — похоже, ей нравится делать героями шутов.
Под корабельным древом
Артаксу было ужасно холодно. Он набросил на плечи одеяло и глядел на мрачные гряды облаков, проплывавших под ними. Облачный корабль поднимался все выше и выше по краю грозового фронта.
Сердце колотилось так быстро, словно он пробежал большой отрезок пути, дыхание было учащенным, его мучила сильная головная боль. Он глядел на грозу. Облака внизу то и дело вспыхивали ослепительно-ярким светом. Он отчетливо видел зигзагообразные руки, тянувшиеся к лесу. Руки богов, думал он. А теперь он был выше богов.
Артакс покачал головой. «Нет, — подумал он, — я вовсе не выше богов, потому что чувствую себя человеком с головы до пят». Ему было дурно от боли, голова, казалось, вот-вот лопнет. Как будто терзавшие его мысли были ему слишком велики.
Один из воинов Шайи, пошатываясь, прошел мимо него и исторг содержимое желудка за поручни корабля. Это был уже третий с тех пор, как они прошли сквозь облачный покров. Им плохо из-за понимания того, что собиратели облаков могут обернуться против них, думал Артакс. Этим воинам нужно было безоговорочно доверять своим собирателям облаков. Как им подниматься так высоко в небо, если они опасаются, что щупальца, которые должны держать их, могут сжаться вокруг их шеи?
Артакс скрестил пальцы, поднес их ко рту и подышал на ладони. Какой холод! Интересно, а на какой они сейчас высоте?
Молния осветила облака. Он успел досчитать про себя до пяти, прежде чем до них донесся раскат грома. На миг он представил себе, что идет по темным облакам внизу. По молниям. Интересно, каково это — упасть на облака? Чем дольше он смотрел вниз, тем более заманчивой казалась эта перспектива. Он раскинет руки, словно орел. Может быть, он сумеет оседлать молнию, если ему удастся ухватить одну из них? Он сильно перегнулся через поручни. Можно ли заранее предугадать, где вспыхнет молния? Может быть, они собирают свет звезд, чтобы потом сорваться с неба?
К нему подошла тень.
— Нас осталось всего тридцать семь, — подавленным голосом произнесла Шайя. — Тридцать семь из восьмидесяти восьми. И мы потеряли своего лоцмана. От стеклянной кабины остались одни обломки. Щупальца атаковали даже ее, — девушка вздохнула. Краем глаза Артакс заметил, что она провела рукой по лбу.
— Голова болит?
— Да, — сдавленным голосом произнесла она. — Ничего подобного в жизни не испытывала. Постоянно кружится голова, дыхание хриплое, как будто я старая, беззубая старуха. Кроме того, холод пробирает меня до костей. Идем внутрь, к остальным. Я велела поставить несколько жаровен. Там тепло.
Артакс поглядел на луны, видневшиеся этой ночью так близко, что, казалось, их можно коснуться рукой. Немного впереди летел второй облачный корабль. Интересно, как дела у его команды? Он судорожно сглотнул. В ушах послышался треск, на миг головная боль отступила. В эту ночь они ничего уже не смогут сделать. Может быть, завтра оба облачных корабля приблизятся друг к другу на достаточное расстояние, чтобы можно было бросить буксирный трос.
Он устал, но с удовольствием побыл бы еще на палубе вместе с Шайей. Кончики его пальцев мимолетно коснулись ее руки. Девушка схватила его за руку. Крепко сжала ее. Несмотря на то что в трюме она поклялась ему никогда с ним больше не расставаться, оба знали, что этому не бывать. Они не могли попрать законы богов. Все, что им оставалось, — несколько украденных часов. Ничего не изменилось — и, тем не менее, все было иначе. Она назвала его своим принцем из сказки! Она поцеловала его. На глазах у других. Она любит его, теперь он знал наверняка. И она жива! Он спас ее. У него действительно получилось. Бессмертный надеялся, что у них есть больше чем пара часов.
Артакс почувствовал, что дрожит. Было настолько холодно, что дыхание густыми облачками вырывалось у них изо рта. Нужно пойти в тепло, хоть и не хочется. Там близость станет невозможной. Они не имеют права терять контроль над собой. Только не перед лицом такого количества свидетелей.
Он решительно притянул ее к себе и сорвал поцелуй с губ. Она обхватила его, ответила на поцелуй, так страстно и отчаянно, словно была уверена в том, что они обнимают друг друга в последний раз. Внезапно она закашлялась, согнулась, не выпуская его руки.
— Идем внутрь, — негромко произнес он.
Девушка кивнула. На глаза у нее выступили слезы. Он впервые увидел, как она плачет.
Шайя заметила, как он смотрит на нее, и вытерла лицо тыльной стороной руки.
— Кашель, — хриплым голосом, который не мог скрыть правду, произнесла она. — Всего лишь кашель.
— Конечно, — он еще раз сжал ее руку. А затем выпустил. Они подошли к лестнице, ведущей внутрь корпуса облачного корабля. Здесь повсюду было тесно. У этого грузового судна было мало общего с его кораблем-дворцом. Главное его предназначение заключалось в том, чтобы перевезти как можно больше товаров. Артакс никогда не бывал на подобных кораблях, но полагал, что он должен быть построен примерно так же, как и тот, на котором путешествовал он.
Подвернутая лодыжка болела при каждом шаге, но он стиснул зубы и сделал вид, что все в порядке. В конце лестницы из деревянного фонаря падал матовый желтый свет. Стены были разрисованы сажей — бродячие стада на просторных пастбищах; стилизованный орел, одиноко летящий по небу; степняк- наездник, скачущий по телам поверженных врагов.
В конце лестницы Шайя открыла дверь. Они протиснулись в узкий коридор, пока не добрались до следующей двери, полностью раскрашенной красным и золотым. По дереву вились переплетенные друг с другом знаки. Шайя втолкнула его сквозь занавеску из бусин, и Артакс поразился тому, насколько велика комната, в которой они оказались.
В центре камеры из деревянного пола возвышался столб. Вокруг него были обмотаны широкие отрезы ткани, венчал его раскрашенный конский череп. Вокруг сидели выжившие корабельщики и воины. Все они казались апатичными, некоторые что-то монотонно напевали. У самого столба сидел седоволосый мужчина и сыпал в медную жаровню кусочки ладана. Все это показалось Артаксу пугающе знакомым. Он поглядел на потолок. Он был полностью пронизан густой корневой системой!
— Где это мы?
— Под корабельным древом. Здесь наши боги и наши предки ближе всего к нам.
Артакс оглянулся назад, на занавеску из бусин, затем на конский череп и снова на потолок. Все было как на том, мертвом корабле! Этот был меньше, не таким роскошным, но в целом все то же самое.
— Мы умрем здесь, — прохрипел он, и боль пронзила голову, словно в глаз ему вонзили раскаленный кинжал. — Зал полон мертвецов. Все было как здесь!
— Но что может нас здесь убить? — раздраженно поинтересовалась Шайя. — Здесь нас хранят наши предки и боги.
— Ты хорошо себя чувствуешь? Ты не чувствуешь головной боли? Не чувствуешь тошноты? — Сердце Артакса колотилось, как бешеное, ему казалось, что оно вот-вот разорвется. Он с трудом переводил дыхание. Он стал постепенно отступать к бисерной занавеске. — Нужно уходить отсюда или же мы умрем, как и все остальные!
Шайя печально улыбнулась.
— Куда ты собираешься идти? Мы летим на высоте трех или четырех тысяч шагов над лесом. Здесь, наверху, мы можем довериться только защите наших духов.
Артакс в недоумении поглядел на нее. Очевидно, она не поняла. Нет для них защищающих духов. Только не в Нангоге. Однажды он уже видел подобное и знал, что здесь их ждет смерть.
Пещера
Дыхание облачками стояло у губ Гонвалона. Когда заходило солнце, зимы еще не было, но теперь он видел, как на некоторых древних деревьях растут ледяные кристаллы. В тумане бродили огоньки. Иногда вдалеке, едва различимые, затем снова приближались на расстояние всего нескольких шагов.
Нандалее молча и быстро шла впереди. Подлеска почти совсем не было. Густые кроны деревьев заглушали всякую растительность на земле. По крайней мере, насколько было видно в тумане. Белая дымка доходила им до бедер. Все здесь напоминало о Махте Нат. И только огоньки... Он снова заметил, как один из них скользнул в тумане совсем рядом. Эльф почувствовал холод. Надвинувшийся настолько внезапно и сильно, почти похожий на прикосновение. Под ногами Гонвалон почувствовал густое сплетение корней. Иногда возникало ощущение, что корни вытягиваются или разбегаются под его шагами, словно пытаясь облегчить ему дорогу.
Над головами у них по листве грохотал дождь. По пути вниз вода распределялась неравномерно. У самых корней земля оставалась почти сухой, в других местах она обрушивалась вниз целыми каскадами. Все здесь дышало необычностью. Гонвалона не оставляло смутное ощущение, что все, что он видит, как-то связано друг с другом. Все наблюдало за ним. Деревья... и еще что-то, для чего он не знал названия. Что-то настолько могущественное, что могло раздвигать корни и направлять течение множества потоков воды. Он чувствовал эту силу. Она становилась все ощутимее с каждым шагом.
Сквозь туман снова скользнул зеленый огонек. Примерно на уровне его колен. Гонвалон дышал порывисто, каждая клеточка тела была напряжена. Он не знал, как защищаться от этой опасности, становившейся все более осязаемой. Бидайн он нес на плечах. Она казалась ему легкой, как перышко. Эльфийка по-прежнему была без сознания и лишь стонала время от времени. Марш был ей не на пользу. Гонвалон снова и снова возвращался мыслями к сплетению корней, пронзившему ее якобы для того, чтобы остановить кровотечение. При мысли об этом он содрогался. Оставалось надеяться, что вскоре они достигнут цели, чем бы она ни была.
— Сколько нам еще идти? Бидайн нужен отдых.
Нандалее не ответила. Казалось, она очень спешит. Зеленые огоньки образовали вокруг них круг. Их было по меньшей мере восемь. Может быть, эти существа окружают их? Или хотят защитить от чего-то?
Их путь вел под уклон. Земля стала мокрой от дождя. Гонвалон продвигался вперед очень медленно. Нандалее ругалась. Она то и дело оглядывалась на него.
Где-то в темноте раздался крик. Такого звука эльфу никогда не доводилось слышать. Это не могло быть животное! Внезапно туман прорезал ослепительно-яркий свет. Подобно тысяче сверкающих пальцев он ощупывал темноту, раздвигал колышущиеся полосы тумана. Он был слишком ярким, чтобы смотреть прямо на него, — и, похоже, он лился изнутри склона. Нандалее бросилась вверх по склону, забрала у него Бидайн.
— Скорее!
Раненая чародейка застонала.
— Крепче сожми мою руку и закрой глаза. Если будешь смотреть на свет, то ослепнешь! — Непривычность ее голоса продолжала удивлять его. Слова звучали хрипло, в них был какой-то странный акцент. Ему вдруг показалось, что это непонятное существо проникает все глубже в Нандалее, укореняется у нее внутри, подобно тем корням, что совершенно по-настоящему проникли в рану Бидайн. Действительно ли их преследует девантар, как утверждал Зеленый дух? Вселившееся в Нандалее нечто испытывало страх — это было совершенно очевидно. Но действительно ли тот, кто их преследует, — девантар? Творец мира, как и альвы? Что бы это ни было, разумнее не отставать. Очевидно, у них был шанс попасть в место, где преследователь ничего не сможет с ними сделать.
Закрыв глаза, Гонвалон шел за Нандалее. Теперь он вообще не чувствовал корней под ногами, несмотря на то что деревья здесь, на холме, росли очень густо. Он слышал, как скрипят и потрескивают деревья вокруг них. Это холод, сказал он себе. Всего лишь холод...
Мастер меча ступил на скалистую почву. Свет был настолько интенсивным, что он чувствовал его на лице. Что-то скользнуло совсем рядом с ним. Эльф невольно подумал о жутковатых Зеленых духах.
— Можешь открывать глаза.
Гонвалон послушался и оказался в пещере, подобной которой не видел никогда. Стены были полностью покрыты зелеными кристаллами. Они росли из скалы в форме восьмиугольных прутьев, некоторые толщиной с бедро, другие не больше пальца. Они росли настолько густо, что на стенах и на полу совсем не было видно камня, и все они сверкали неровным пульсирующим светом. В центре пещеры из земли росла огромная кристальная колонна. Она возвышалась над ними, настолько огромная, что они с Нандалее не сумели бы обхватить ее даже взявшись за руки.
Охотница уложила Бидайн на пол перед колонной, взяла руки подруги и вытянула их над головой, чтобы руки Бидайн коснулись кристалла. Затем она поглядела на Гонвалона.
— Ложись, как она.
— Зачем? Что здесь с нами будет?
— Просто сделай это. Сейчас не время для недоверия. Он уже очень близко. Он не должен найти вас! Нам надо торопиться. Сейчас я оставлю тело твоей возлюбленной. Прошу, поверь мне. Я знаю, что вы пришли сюда, чтобы узнать этот мир. Ты сможешь увидеть все. Больше, чем смог бы выяснить за десятилетия путешествий. Ты должен поверить мне. Я не желаю тебе зла. Напротив! Вы — наша надежда.
Гонвалон не доверял огоньку. Он был слишком непривычным. Невозможно было понять, говорит ли он правду.
Внезапно Нандалее закатила глаза, так что стал виден один только белок. Изо рта у нее потек зеленый свет пугающе густой консистенции!
Охотница пошатнулась, а затем уставилась на него. Словно обезумев. Взгляд ее беспокойно метался по пещере. На лице ее отражался страх.
— Где я?
Он обнял ее обеими руками. Где-то снаружи раздался крик, такой же, как он слышал в лесу. Только на этот раз он был громче. Может быть, опасности нет? Может быть, это был обман Зеленого духа, чтобы надавить на них и заставить принять неверное решение? Но, обнимая Нандалее, которую ему, наконец, вернули, мастер фехтования решил поверить Зеленым духам.
— Сейчас мы должны лечь к кристаллу. Так, как лежит Бидайн. Позже я объясню тебе все. Доверься мне.
Нандалее все еще казалась немного не в себе, но затем она робко улыбнулась ему.
— Оно ушло? Ушло из меня?
Гонвалон кивнул.
— Ну, давай попробуем...
Охотница бросила взгляд на подругу.
— Что с ней?
— Позже, — Гонвалон опустился на колени, и эльфийка сделала то же самое. Страх он скрыл за улыбкой. От Зеленых духов им не уйти. А значит, у них не оставалось иного выхода, кроме как довериться неведомому.
Свет в кристаллах на стенах стал бледнее. Гонвалон лег и почувствовал, что ладони у него стали мокрыми от пота. На кристальной колонне появились круглые пятнышки света, беспокойно снующие по поверхности, а затем из них выросли тысячи радуг. Они извивались, словно змеи, совершенно непохожие теперь на солнечный свет, стрелой поднимающийся в небо. Это явление сопровождалось негромким гудением, и кристальную пещеру заполнил запах, который возникает в воздухе после удара молнии.
Веки потяжелели. Он прижал руки к кристаллу. Его пронизал ослепительный зеленый свет. Расплавил его. Превратил в зеленый свет его самого. А затем он, лежа на луче света, рухнул во тьму.
Смерть в облаках
Они шли за ним. По крайней мере, часть их. Ему поверили двадцать три ишкуцайя. Но главное — Шайя. Он видел ее страх, ее недоверие. Они подготовили маленьких собирателей облаков в грузовом трюме. Трое поднимутся в небо без людей. Животные тревожились, равно как и они. Могут ли собиратели облаков чувствовать, что ощущают люди?
— Ты действительно знаешь, что делаешь? — прошептала Шайя.
— Я уверен, что мы умрем, если останемся на корабле, — ответил он. Он уходил от ответа и знал это.
— Наши собиратели облаков слишком маленькие, чтобы нести двоих людей, — через грузовой люк она поглядела на корабль, поднимавшийся в небо перед ними. В ясном свете лун он был отчетливо виден, и казалось, до него подать рукой.
— Я не могу бросить своих людей на произвол судьбы. Мы должны попытаться. Мы уравновесим вес. Доспехи придется оставить. Мы прикрепим к каждому животному по одному высокому и по одному низенькому человеку.
Она покачала головой и хитро улыбнулась.
— Не смей даже думать о том, чтобы пристегнуть ко мне Колю!
Он негромко рассмеялся.
— Нет, что ты.
— Что мы будем делать, если там наверху больше людей, чем мест на собирателях облаков?
Об этом он уже думал, но говорить об этом не хотелось. Не сейчас и не с ней. Он знал, что решение ей не понравится.
— Их бой был таким же трудным, как и ваш. Боюсь, выживших немного, — он подошел к порогу грузового люка. Ледяной ветер трепал его одежду, немного смягчая жгучую боль в голове. Все они были связаны друг с другом длинной веревкой. И только последний из тех, кто спрыгнет, держал страховочный трос от корабля. Артакс знал, что большинству ишкуцайя страшно совершать этот прыжок. Нельзя больше колебаться. Они поступают верно!
Он сделал последний шаг и доверил свою жизнь небесам. Рывок у пояса. Щупальца собирателя облаков взяли его под мышки. Ему было противно чувствовать покрытые слизью щупальца и доверять этим существам. Особенно после неожиданного нападения собирателя облаков. Но выбора не было.
Ишкуцайя один за другим прыгали в небо. Веревка держала их вместе. Они поднялись в небо, словно бусы из собирателей облаков, навстречу его кораблю.
Артакс дышал тяжело, как собака. Как бы он ни дышал, у него постоянно возникало ощущение, что у него заканчивается воздух. Он посмотрел вниз. В пяти шагах от него, следующей в цепочке, висела Шайя. Она закрывала рукой лицо, искаженное гримасой боли. Эта проклятая головная боль! Неужели все они заболели? Он не понимал, откуда взялась боль. Должно быть, это какая-то болезнь. Может быть, их чем-то заразили пираты?
— Хей-хо!
На крайней мачте своего корабля Артакс разглядел чью-то фигуру. Коренастый парень без волос. Коля! Высоченный друсниец размахивал канатом, наблюдая за их подъемом. Мягкий бриз относил их к востоку. Если ничего не предпринять, они промахнутся мимо облачного корабля и будут подниматься все выше и выше. Некоторые ишкуцайя начали готовить небольшие якоря.
Коля отвернулся от них, но голос его разносился по всем— Похоже на то, что ты сделаться богатый сегодня ночью, Джуба. Он живой!
Артакс вздохнул. Вот ублюдки. Похоже, его наемники делали ставки на то, что он умер.
Коля бросил ему канат. Бессмертному удалось ухватиться за него только с третьей попытки, и друсниец подтянул их к кораблю. Прежде чем добраться до мачты, Артакс увидел коренастого чернобородого мужчину, ползущего по такелажу. Джуба.
Военачальник оттеснил Колю в сторону и настоял на том, чтобы лично втащить его на мачту.
— Ты жив! — выдохнул он, вне себя от радости. — Ты жив! — В глазах у него стояли слезы.
Артакс был тронут.
— Я спущу вас вниз, — пообещал он. — Сколько выживших?
— Дело плохо, — Джуба отошел в сторону, чтобы он мог пройти и сойти с мачты на главную палубу. — Нас всего сорок девять, — военачальник говорил отрывистыми фразами, словно битва за корабль закончилась совсем недавно.
Артакс закрыл глаза и замер на миг. Счет давался ему с трудом, и он трижды проверил результат. Выживших было больше, чем он ожидал, и ничего хорошего в этом не было. Он пересчитал еще раз, а затем отослал Джубу в каюту.
Спустившись на палубу, он увидел полные надежды лица. Ликовали даже те, кто, возможно, потерял в пари на него последнюю рубашку. Они ждали, что он спасет их. Он ведь бессмертный, правитель всех черноголовых, бог среди людей.
Володи был среди них. Митя со своей юной дочерью. Набор, старый лоцман. Выжил целый отряд его хранителей неба. В своих погнутых нагрудниках и порванных белых плащах они казались ему более гордыми, чем когда-либо прежде.
Артакс приветствовал некоторых по имени. Воинов, наемников и простых работников судна. На протяжении последних недель среди прочего он поставил себе задачей каждый день выучивать по десять имен. Он хотел знать, кто ему служит, кто рискует ради него жизнью. Он знал больше половины выживших, стоявших на палубе, по крайней мере по именам.
Артакс присел на корточки рядом с Набором. Было видно, что лоцман на пределе, рот у него был широко открыт, из-за чего он напоминал выброшенную на берег рыбу.
— Что здесь происходит, Набор? Что с нами происходит?
— Мы поднялись в верхние слои небес, — после каждого слова Набор останавливался, переводя дух. — Это место для богов. Люди здесь жить не могут.
Этого не может быть, подумал Артакс.
— Тогда собиратели облаков должны быть богами...
— А ты уверен, что это не так?
Этого не может быть! Эти глупые существа — боги? Полный абсурд. Артакс поднялся, и из-за сильного головокружения ему пришлось облокотиться на поручни. Его постоянно мучила тупая головная боль. Единственный плюс этого заключался в том, что боль заставила умолкнуть голоса Ааронов.
Джуба вернулся, и по его лицу Артакс понял, что его военачальник знает, что теперь будет.
— Вы не должны делать этого, великий.
— Разве мы больше не на «ты»?
Джуба смутился. Он принес небольшой медный горшок, как и поручал ему Артакс.
— Когда ты приветствовал меня на борту корабля, ты обратился ко мне на «ты», — улыбнулся Артакс. — Это было приятно.
— Я могу... Это от радости. При остальных говорить вам «ты» не подобает, — он запнулся. А когда заговорил снова, голос его снизился до шепота. — Прошу вас, великий, не делайте этого, — он встряхнул горшком, и Артакс услышал, как внутри что-то застучало. Он был уверен, что Джуба выполнил его приказ.
— Я не выше остальных, друг мой. Здесь, на борту, мы все равны.
— Но это же чушь! — возмутился Джуба, настолько громко, что на них обратили внимание. — Вы избранный. Я вижу, какую борьбу вы ведете, великий. Как вы хотите сделать Арам лучше. Хотите облегчить жизнь людей, всех людей. Падение с небес изменило вас. Должно быть, боги послали вам просветление. Я никогда прежде не видел правителя, подобного вам. Вы должны быть спасены.
Артакс взял горшок.
— Если боги защищают меня, то я, конечно же, вне опасности. А если я, наоборот, потребую сейчас ото всех того, что не готов сделать сам, тогда, возможно, мои труды не будут разрушены, но я потеряю доверие. Я должен сделать это. Прости меня, друг мой.
Набор озадаченно смотрел на обоих. Он не понимал, что происходит.
Артакс сел, поднял горшок и вложил в свой голос всю оставшуюся силу.
— Мы должны покинуть этот корабль. Что-то здесь ослабляет нас и в конечном итоге убьет. Есть лишь одна надежда — мы должны вернуться на землю. Мы не созданы для неба, и мы оказались в месте, не предназначенном для нас. Я не могу обещать вам, что мы спустимся все в целости и сохранности. Но у меня есть надежда. Ишкуцайя, которые поднялись на маленьких собирателях облаков на наш корабль, ждут нас. Каждый из них возьмет с собой в упряжь одного человека. Вес будет слишком большим для маленьких собирателей облаков. Они будут падать на землю. Но если нам повезет, падение будет медленным и мы останемся в живых. Здесь, на борту корабля, нам нечего надеяться на спасение. Здесь мы умрем.
Люди смотрели на него. Большинство не поняли, о чем он говорит. Некоторые казались слишком апатичным. Известие о том, что, возможно, они умрут, не произвело на них впечатления. Лишь переводчик Митя обнял свою дочь и крепко прижал ее к себе.
— Места в полетных системах хватит не для всех. Некоторым придется остаться, — Артакс встряхнул горшком, чтобы в нем застучало. Он едва расслышал звук. На него накатила тошнота, и он на миг потерял равновесие. Нужно собраться с силами! Сейчас он не имеет права слабеть! — Ишкуцайя привели тридцать пять собирателей облаков. У троих нет седока, а четвертый нес меня. Это значит, что для нашего корабля есть лишь тридцать семь мест для сорока девяти выживших. Я не буду принимать решение о том, кому жить, а кому умирать. Времени на разговоры нет. В этом горшке сорок девять бобов, двенадцать белых и тридцать семь красных. Тот, кто вытянет красный боб, получает место на собирателе облаков, — Артакс сунул руку в горшок. Кончиками пальцев нащупал гладкий боб, вынул один и сжал его в кулаке. Затем протянул горшок дальше, Джубе. — Пусть каждый вытянет боб, военачальник. Отдадим себя на милость судьбы.
Артакс закрыл глаза. Он не хотел смотреть на то, что будет теперь, но уши закрыть не мог. Он слышал вздохи и проклятия, стон облегчения. Митя, уверяющий свою дочь, что он никогда не бросит ее. Коля, настойчиво втолковывавший что-то кому-то на чужом языке. Крик ярости. Сдавленные всхлипы.
Постоянная глухая боль в голове медленно распространялась. Артакс уже ничего не слышал, ничего не чувствовал. Боль уносила его прочь.
— Великий!
Оглушенный, он открыл глаза. Все казалось расплывчатым. Прямо над ним виднелось бородатое лицо.
— Великий! — Голос казался глухим и незнакомым.
— Кто...
— Это я, великий. Джуба. Ты потерял сознание. Все уже готово. Ишкуцайя стоят вдоль грот-мачты. Мы пристегнули всех, кто вытянул красный боб. Шайя сказала, что мы должны прыгнуть все одновременно. Она полагает, что так будет надежнее.
Артакс увидел кровь на палубе.
— Что произошло?
— Не все сумели с достоинством принять выбор судьбы. Коля нашел человека, который продал ему красный боб. Другие решили, что могут забрать красные бобы себе. Мы с хранителями неба подавили это. Некоторые обменялись по доброй воле. Одно место освободилось из-за смерти одного из наемников. Он просто рухнул, как подкошенный.
Артакс видел расплывчатые фигуры, стоявшие на палубе в некотором отдалении.
— Вы должны занять свое место, великий. Я буду защищать вас.
Ему было неприятно, что он не мог подняться без посторонней помощи и не может вспомнить, когда упал. Он неловко вскарабкался на мачту, придерживаясь левой рукой за страховочный трос.
Джуба надел на него систему. Он оказался на одном собирателе облаков со старым лоцманом. Они висели в системе лицом к лицу. От старика пахло рвотой. Белки глаз были покрыты красными прожилками. Он казался оглушенным.
У Артакса было такое чувство, что что-то не так. Он обернулся через плечо на Джубу. Вид у его военачальника был торжественный.
— Идите своим путем, великий. Вы поистине бог среди людей. Для меня было честью сражаться вместе с вами.
Его рука. Его правая рука была по-прежнему сжата в кулак. Какой боб он вытащил? С нехорошим предчувствием он разжал руку. Боб был белым.
— Я надеялся, что вы забудете, великий.
Артакс уставился на него.
— Ты знал?
— Я умею считать. Одного белого боба не хватало.
— Ты должен отвязать меня!
— Все готово? — крикнула Шайя с другого конца мачты.
— Нет! — возмутился Артакс. — Нет! — Он ухватился за ремень и попытался расстегнуть пряжки. Руки его дрожали. Он даже разглядеть толком ничего не мог.
Джуба улыбнулся. Мягко. Печально. Искренне. Военачальник был ему другом. Настоящим другом. Он знал «нового Аарона», как называл его всегда, лучше, чем кто-либо другой.
И, несмотря на это — или, быть может, именно поэтому — всегда поддерживал его.
— Насколько я знаю вас, вы не стали бы меня слушать, великий, — произнес он.
— Я приказываю тебе развязать меня, Джуба. Судьба назначила мне место. Я не позволю тебе...
Джуба покачал головой.
— Много лун тому назад вы спасли мне жизнь, когда я должен был упасть с неба. Дали избежать уготованной мне судьбы. Я сожалею, что вынужден окончить свою службу у вас неподчинением приказу. Но гораздо больше я горжусь возможностью дать Араму неповторимого правителя. Прощай, Аарон, правитель всех черноголовых... и мой друг, — с этими словами он сделал шаг назад. Он упал! И, падая, отдал последний приказ.
— Лети, Шайя! Все готовы.
— Джуба! — закричал Артакс. — Друг мой... — Артакса оторвало от мачты. Система впилась в его грудь. Щупальца подхватили его под мышки. Они падали слишком быстро. Слишком много людей висело на маленьких собирателях облаков.
О мстительных духах
Мурзиль сбросил с плеч плащ. Над стенами свистел ледяной ветер. Три часа стоял он на страже, холод пробрался даже в его кости. Теперь он, наконец, мог уйти.
Воин прошел к западной башне, где его расквартировали на первом этаже вместе с остальными. Они входили в число лейб- гвардейцев короля, но их плащи были не теплее, чем у других воинов. Некоторые ребята думали, что железо притягивает холод. Мурзиль считал это глупостью. Он толкнул низкую дверь, и приятное тепло захлестнуло его. Большинство его товарищей спали, завернувшись в плащи. Только Урия сидел у огня в центре комнаты и что-то вырезал из дерева. Воин поспешно закрыл за собой дверь и прислонил свое копье к стене у двери. Вздохнув с облегчением, он снял тяжелый шлем с плюмажем. Там, где бронзовые нащечники плотно прилегали к коже, она омертвела.
— Все спокойно? — Урия даже головы не поднял.
Конечно, все спокойно. Да кто же осмелится вломиться во дворец бессмертного Муватты?
Мурзиль стянул шерстяную шапку, которую носил под шлемом, переступил через одного из своих спящих товарищей. Урия придержал для него место у огня. Для того, кто приходил снаружи, место было всегда.
— Все было спокойно? — Теперь старик все же поднял взгляд. У него не было резцов, а верхняя губа представляла собой сплошной уродливый шрам. Он никогда не рассказывал, где получил эту рану. Все остальные хвастались своими боевыми шрамами. Но Урия был другим. Он считал каждый шрам напоминанием об ошибке. Может быть, все дело в возрасте? Ему было уже за тридцать, в бороде появилось несколько седых волосков.
— Все спокойно. Никто из собак не атаковал. Снаружи ничего, кроме ветра и темноты.
—
Там, снаружи, кое-что есть, — прошептал он.
Мурзиль негромко вздохнул. Опять начинается! Вот уже шесть дней Урия потчует всех своей историей. Уже никто не хочет их слушать.
— Ты не забыл посмотреть наверх? — настаивал старик. — Ты должен посмотреть наверх! Оттуда придет зло, которого нам нужно опасаться. Не снизу. Не оттуда, откуда мы его ждем.
— Да, вверх я тоже смотрел. Там нет ничего. Слишком темно.
— То, что волкодавы не лают, еще ничего не значит. Они бросаются только на живых. А когда они совсем затихают, нужно быть особенно начеку, Мурзиль. Значит, они близко, духи-то!
— Да, да.
Старик подложил в огонь два поленца, Мурзиль увидел, как по срезам с шипением потекла пена. Им прислали плохие дрова. Половина сгнила. Он протянул руки к огню.
— Я видел ее так же ясно, как вижу сейчас тебя, — вдруг сказал Урия. — Она была совершенно белой. Одежда незнакомая. У нее были жестокие, холодные глаза. Она перепрыгнула через стену и исчезла в мгновение ока.
— Ты мне это уже три раза рассказывал...
Урия не обратил на его слова никакого внимания.
— Нежная, как молодая козочка, совсем как наложница из гарема. Говорю тебе, это был дух. Ни одна собака не гавкнула. Они умнее нас — не лают, если не могут укусить.
— Тогда побудь умным, как собака, и помолчи хоть раз!
Старик мрачно уставился на него. От едкого дыма у него покраснели глаза.
— Они приходят из-за нас, духи-то, — только и сказал он. А затем снова принялся строгать заостренную палку, на темной поверхности которой были выцарапаны магические символы.
Мурзиль порадовался тому, что уже можно не выслушивать эту чушь. В духов он не верил. Если человек умер, он больше не вернется. Бояться нужно только живых, и поэтому на поле битвы он перерезал горло всем раненым врагам. В этом не было ничего оскорбительного. Он участвовал в трех сражениях с проклятыми мародерами из Ишкуцы. Те поступают гораздо хуже. Попавшему им в руки можно было не рассчитывать на быструю смерть.
Воин вспомнил о мертвых, которых вынесли из горящих тростниковых чертогов. Особенно его преследовали воспоминания о женщинах. Одежда сбилась, краска на лице растеклась. Прекрасные наложницы гарема. Им приказали поджечь их первыми. Он не гордился тем, что сделал. Он ведь входил в число лейб-гвардейцев бессмертного и мог быть уверен, что для каждого полученного приказа есть свои причины. Не стоит потом ломать голову, размышляя, почему это произошло. Арам — враг! Бессмертный Аарон — жестокий мясник, нанесший Муватте страшную рану. Аарона нужно было наказать!
И, несмотря ни на что, мертвые женщины не шли из головы. Было так много других, обгоревших и задохнувшихся. Но они... Мурзиль вздохнул. У него не было жены, и он с удовольствием взял бы себе одну из них. Они наверняка тоже предпочли бы его смерти. Как бы там ни было, он красивый воин!
Еще тридцать два дня, а потом можно будет на месяц оставить отряд. Можно будет навестить живущего в горах брата. У него много детей. Жена некрасивая, но плодовитая. Мурзиль невольно усмехнулся. Как добрая земля, каждый год она приносила по новому плоду. Девять детей родилось у них — и шестеро были все еще живы. Боги были к ним благосклонны. Он привезет им деньги. Как и каждый раз. Каменная земля давала слишком мало плодов, чтобы прокормиться. Мурзиль предвкушал возможность поиграть с детьми, порассказывать им истории. Он расскажет о Небесной свадьбе. Но не о дуэли... Тогда он нес службу на террасе и все еще никак не мог поверить в то, что могучий Курунта уступил слабаку-гофмейстеру бессмертного Аарона. Он служил под началом Курунты во время двух походов. Он был непобедимым полководцем! Эта дуэль... Но Курунта отомстит! Он будет командовать центральной частью войск на равнине Куш. И он, Мурзиль, пойдет вместе с ним.
Тепло медленно возвращалось в кости Мурзиля. Сегодня под дверь не задувал ветер. Воин чувствовал приятную сонливость. Немного побаливала голова. Это все от размышлений! Нужно выбросить мертвых женщин из головы. Они ведь все равно задирали нос. Когда они еще были живы, ни одна из них на него даже не взглянула.
— Это был дух, — вдруг отчетливо произнес Урия. — Дух мщения!
— Заткнись, старик! Мы спать хотим, — послышался из одного из углов чей-то рассерженный голос.
— Я-то знаю, я знаю, — ответил Урия, уже потише, и зевнул. На лбу у него блестели капельки пота, он отложил палку, которую строгал, в сторону и улегся возле окна. — Это была работа не для воинов. Их мстительные духи будут приходить к нам. Слышите, волкодавы молчат. Нужно как следует запереть дверь. Они здесь!
Мурзиль невольно бросил взгляд на дверь. Последние слова Урия пробормотал настолько тихо, что он наверняка был единственным, кто их вообще расслышал.
Конечно же, у двери никого нет! Все в порядке. Тепло убаюкивало его. Воин подумал о своем брате и ватаге детей, толпящихся у костра в горах. Еще тридцать два дня. Уже недолго! Брату понадобятся деньги. Он был слишком горд, чтобы просить, но Мурзиль знал, что, если он не приедет, они будут голодать. А может быть, и хуже!
Сердце забилось быстрее. Радостное предвкушение! Вспотев, он отбросил плащ. Хорошо, что здесь тепло. Всего тридцать два дня. В тот день, когда он придет в деревню, он купит жирного барана и зарежет его. Вот это будет пир!
Охотник
Человек-вепрь раздраженно отпустил человека. Из горла несчастного доносилось клокотание. От ударов у него сломались ребра, осколки костей вонзились в легкие. Бедолага захлебнется в собственной крови.
Он нес какую-то чушь про демонов, пробравшихся к ним на борт! Наверное, он просто не понял. Эльфы бежали. Щупальце спустило их с корабля.
Он поглядел на облачный корабль, стоявший на якоре в кронах деревьев. Собиратель облаков помог эльфам. Это плохая новость. До сих пор он считал этих существ глуповатыми.
Девантар почувствовал, что неподалеку прячутся еще трое людей и есть еще несколько на облачном корабле. Но допрашивать их — значит терять время. Вероятнее всего, что он не услышит ничего нового, кроме этой чуши про демонов. Он запрокинул голову и издал яростный крик. Далеко ли ушли эльфы? Одна из них ранена. Настолько тяжело, что ее приходилось нести. Нужно догнать их. Меньше чем за полчаса.
Возможно, они услышали его. Это было бы хорошо! Пусть боятся. Те, кто боятся, принимают поспешные решения.
Под раздвоенными копытами затрещали корни. Лес боролся против него. С подобным ему уже доводилось сталкиваться в Нангоге. Зеленые духи собираются. Но им не задержать его! Пусть знают!
Вопросы веры
Артакс смотрел под ноги, на темную землю. Время от времени, когда свет обеих лун падал сквозь тучи, он видел под собой лес. Кроны деревьев колыхались, словно волнующееся море, и, хотя молнии между тучами сверкать перестали, по-прежнему шел сильный дождь. Бессмертный совершенно промок, но снова мог свободно дышать, а невыносимая головная боль отступила. Осталось лишь ощущение слабости.
Связанные друг с другом собиратели облаков длинной цепочкой летели над лесом. Они стали игрушками ветра. Не было ни малейшей возможности повлиять на направление полета. Немного впереди показались ходовые огни облачного корабля. Он стоял на месте. Возможно, это был третий корабль, отставший перед нападением. Артакс выругался. Они пролетят на расстоянии менее полумили от него. Корабль так близко и в то же время совершенно недостижим. Пока что они летели слишком высоко, чтобы бросить якорь в ветви деревьев.
Им несказанно повезло. В начале падения с неба Артакс был уверен в том, что все они погибнут. Но когда они прошли слой облаков, падение замедлилось. Маленькие собиратели облаков прибавили в объеме. Немного. Как раз достаточно для того, чтобы суметь их унести.
Бессмертный снова поглядел на корабль. На палубе не было стражи.
— Должна же быть возможность спуститься туда.
— Думаю, мы не случайно не подлетаем ближе, повелитель, — произнес Набор. Старый лоцман безвольно висел в системе. — Собиратели облаков не хотят туда...
Набор был привязан так, что его голова оказалась на уровне груди бессмертного, и старик опустил голову ему на грудь, так что Артакс не мог видеть его лица.
— Что это значит? Собиратели облаков не хотят?
— Мы не должны пытаться навязать им свою волю. Они не любят подобных вещей.
— Что ты имеешь в виду? Кто такие они?
Набор запрокинул голову назад и поглядел на него.
— Корабельные древа. Собиратели облаков... Корабельщикам, которые пытаются навязать им свою волю, перестает везти. А везение необходимо, когда большую часть своей жизни проводишь в более чем тысяче шагов над землей. Вспомните о корабле мертвецов, повелитель! Не думаю, что это собиратель облаков убил ишкуцайя. Не исключено, что он даже хотел спасти их и увести от бури? Может быть, они не знают, что людям нельзя подниматься в верхние слои неба, потому что они отведены только богам? Иногда я думаю, что им просто не повезло.
— Разве это не просто суеверия?
Старик раздраженно хрюкнул.
— Что вы знаете о судах, бессмертный? Вы провели уже много недель на борту собирателей облаков, но, как думаете, как ими управляют? Как удается приводить их на якорные стоянки?
Артакс поглядел на облачный корабль вдалеке. Все-таки им суждено с ним разминуться. Его раздражало, что лоцман навязывает ему ход разговора.
— Я думаю, что нужен опыт, чтобы управлять ими. Ловко маневрировать. Сбрасывать балласт...
— Да, да, балласт. Когда мы сбрасываем его, то набираем высоту и таким образом можем переходить из одного воздушного потока в другой. Но как спустить корабль? Ведь нельзя же наверху, в облаках, взять из ниоткуда новый балласт.
Бессмертный посмотрел на него, открыл рот... и снова закрыл. Набор был прав. Он никогда еще не задумывался о том, как они спускаются с неба. И о том, что это вовсе не само собой разумеется.
— Видите ли, повелитель... Я в этом мире уже очень давно. Я люблю Нангог. Я не хочу уходить. И, несмотря на это, каждый час я осознаю, что мы здесь — всего лишь незваные гости. Большинство из нас. Этот мир сражается с нами. Он... совершенно не такой, как наша родина, и... я убежден в том, что мы сумеем понять его только сердцем. Нашему рассудку он противится.
— А какое отношение это имеет к тому, как спустить с неба собиратель облаков? — Артакс резко поднял голову. Он что-то заметил. Далеко внизу, в лесу. Среди крон деревьев...
— Думаю, все дело в мыслях. И меня поддержит большинство лоцманов. Мы влияем на облачные суда с помощью своих мыслей, повелитель. Я представляю себе, куда хочу отправиться. И путь, по которому мы должны следовать. При этом очень важно представлять себе все именно так, как оно выглядит, если смотреть сверху. Иначе они не распознают цели.
Артакс опустил голову. Он хотел посмотреть лоцману в лицо, чтобы удостовериться, что Набор не шутит.
— Вы все правильно поняли, повелитель. Собирателями облаков управляют с помощью мыслей, — сухо повторил тот.
— Как?
— Дерево корабля. Вы знаете, что тончайшие корешки корабельного древа простираются в самые отдаленные уголки судов. Мне достаточно прикоснуться к одному из корней и подумать о пути. Дерево передаст сообщение корабельному древу, а его ветви достают до самого тела собирателя облаков. И таким образом собиратель облаков узнает мои мысли.
— Но это... это безумие!
— Много лет назад в один из облачных судов попала молния и было разрушено древо корабля. После этого управлять судном стало невозможно. Его пришлось отцепить, а собирателя облаков отпустить на волю.
— И это все? — Старик Артаксу нравился. Но это было уже слишком! Просто чушь какая-то! — И это все? — с сомнением повторил он.
— Доказательств нет. Как и всегда в вопросах веры, — эти слова Набор произнес почти с вызовом.
— Другие лоцманы тоже верят в это?
— Хорошие. Те, кто верит в удачу и не идет на необдуманный риск. Те, кто уважает Нангог.
— Это значит, что твоя мысль может заставить наших маленьких собирателей облаков опуститься и встать на якорь в кронах деревьев?
— Обычно — да... — Набор неловко пошевелился. — Но он не хочет. Я чувствую это. Там, внизу, где-то рядом с кораблем, есть что-то, чего он боится.
Артакс вздохнул. Это уж точно слишком. Старик спятил. И как он мог так долго этого не замечать? Он снова отвернулся и поглядел на лес.
— Значит, ты можешь ощущать и чувства собирателей облаков?
— Если они сильны и я с ними связан, то да. Здесь, в системе для полетов, все немного иначе, несмотря на то что собиратель облаков прикасается ко мне. Мы не полностью понимаем друг друга. Корабельное древо важно. Оно что-то вроде переводчика. Без него велика опасность понять что-то превратно. Мы можем...
Артакс уже не слушал его. Не отрываясь глядел он на колышущиеся верхушки. Свет лун-близнецов... Нет, свет идет снизу. Он между деревьями! Дюжины огней. Сотни! Стекаются отовсюду. Они скользят по лесу и освещают его своим зеленым светом. И казалось, все движутся к одной точке, расположенной к северу от вставшего на якорь облачного корабля. Как раз туда, куда летели и их собственные собиратели облаков.
— Клянусь всеми богами! Да их там, должно быть, сотни, — прошептал Набор. — Я никогда не видел столько Зеленых духов одновременно.
Просветление
Нандалее падала. Вокруг нее была тьма, но она безопасно скользила в потоке света. Несмотря на то что она не помнила событий после сражения на борту облачного парусника, девушка знала, что Зеленый дух ушел. Может быть, дух заманил их всех в ловушку? В бездонную пропасть, которая поглотит их рассудки? Чувство падения ей не нравилось. Вокруг нее не было ничего, что дало бы ей представление о том, насколько быстро она падает. Насколько глубоко. И как долго... Все это казалось ей вечностью.
Внезапно тьма расступилась. На миг она увидела стену, полную огромных зеленых кристаллов. А потом все снова погрузилось во мрак. Теперь она знала, что падает быстро. Очень быстро! И что она заключена в чем-то. Нет... Она была подобна выпущенной из лука стреле. Но в какую цель?
Она падала в яму, бездонную, словно небо. Только это небо было бледно-зеленого цвета. Ей снова стало казаться, что она в чем-то застряла. Но единственным чувством, оставшимся у нее, было зрение. Она не чувствовала запахов, не могла ничего коснуться. Она могла только смотреть и ждать.
Внезапно у нее возникло ощущение, что в этом бескрайнем зеленом небе она не одна. Далеко внизу она увидела пляшущие светящиеся дуги, похожие на те, что она видела в пещере с кристаллами. Только эти были больше. Они были огромными, как радуги, и все были одного цвета: светло-зеленого.
Нандалее обнаружила кристальные колонны. Они тянулись со всех сторон в одном направлении.
Падение замедлилось.
Теперь она поняла, где находится — внутри кристальной колонны! Под ней, у источника пляшущих светящихся дуг, под зелеными полосами тумана что-то лежало. Что-то затаившееся, ожесточенное...
Нандалее почувствовала, что ее ждут. Что бы ни было там, в тумане, оно ждало ее прихода с тех самых пор, как она ступила в Нангог. Оно послало к ней Зеленого духа. Оно повелевало ветрами и бурями этого мира. Оно знало все, было связано со всем. И, тем не менее...
Еще одна светящаяся дуга протянулась к кристальной колонне, в которой она была заключена. Она хотела отпрянуть, представила себе, что падает из колонны наружу. Она знала, что этот свет изменит все.
Светящаяся дуга коснулась кристалла — и Нандалее смогла видеть сквозь туман.
Она увидела сокрытое, и ее охватило смирение.
Спящие демоны
Артакс пристально наблюдал за Зелеными духами. Казалось, они окружали что-то, словно стая волков на охоте. Он испытал бесконечное облегчение, когда облачные парусники свернули к западу и опустились ниже. Некоторое время он опасался, что эти существа отдадут их духам. Но вместо этого они парили теперь прямо над кронами растущих на склоне деревьев. Их щупальца обхватили ветви, затрещало дерево, зашелестела мокрая листва. Все больше щупальцев находили опору. Вскоре цепочка паривших собирателей облаков остановилась. Когда они летели над лесом, их вереница развернулась. Теперь Артакс был первым. Ветер снова сделал его предводителем.
— Ты никогда не был предводителем. Ты всего лишь крестьянину забравшийся на трон Арама. Никогда не забывай об этом.
Артакс вздохнул. Он надеялся, что пребывание в верхних слоях небес избавило его от Аарона. Как бы не так. Конечно же, он ведь жив только ради того, чтобы у Аарона была оболочка. Артакс покачал головой, и, как обычно, это не произвело никакого впечатления на его внутренний голос.
Немного дальше из системы для полета выпутывались Володи и Коля.
— Не бояться, я себе не ломать шея!
Артакс услышал, как сломались тонкие веточки; за ними с пронзительным треском последовала толстая ветка. Кто-то кубарем покатился с дерева. Последовал глухой удар. Тишина. Наконец послышался сдавленный голос:
— Я есть в порядке. Деревья большие.
Артакс нащупал пряжку упряжи. Если он будет ждать, пока ему помогут спуститься, то потеряет свое лицо. Довольно и того, что он потерял сознание на борту облачного корабля, когда остальные распределялись по маленьким собирателям облаков. Будучи предводителем, он должен идти первым.
— Будьте поосторожнее, повелитель. Эти деревья очень высокие, — предупредил его Набор.
Но тревожили Артакса не деревья. Зеленые духи были, пожалуй, на расстоянии всего лишь мили от них. Нужно увести отсюда людей — и поскорее!
Расстегнулась последняя пряжка. Артакс не мог толком разглядеть, что у него под ногами. Видна была только густая листва.
— А у деревьев на вершинах обычно самые тонкие ветки. По этому поводу у тебя наверняка найдется крестьянская пословица. Желаем тебе приятного самоубийства.
Артакс выругался и полетел вниз. Ветви хлестали его. Он размахивал руками, пытаясь за что-нибудь ухватиться, но ветки были не толще пальца. Он упал ниже, ударился о ветку покрепче и снова полетел вниз, закрыв глаза. Лицо царапали сломанные ветки. Нужно было надеть шлем, вместо того чтобы цеплять на пояс. Он ударился левым коленом, перевернулся и продолжил полет спиной вперед. От удара из него вышибло дух. Перед глазами заплясали яркие искры. Кто-то помахал ладонью перед его лицом.
— Кости целый?
Артакс все еще был оглушен. Ему казалось, что на грудь ему наступил слон. Застонав, бессмертный поднялся.
— А мы крепче, чем деревья, ага? — Володи схватил его за руку и поднял. — Мы нет одни, — он указал на покрытый лесом склон. Среди могучих древесных стволов поблескивали бледные зеленые огни.
— Там есть пещера. Коля пойти туда.
— Верни его! — Артакс выругался про себя. Значит, Зеленые духи уже здесь. Вспомнилась Темная долина. Таившиеся там ужасы. Он был совершенно уверен в том, что Зеленые духи и та темная магия попали туда из Нангога. И он знал, что теперь может противостоять этому только в одиночку.
— Верни Колю обратно! Я осмотрю пещеру. А вы помогите остальным спуститься с деревьев. Мы должны как можно скорее убираться отсюда. Во время полета ты наверняка тоже видел Зеленых духов. Если они нас догонят, нам конец. Нужно все делать как можно скорее!
— Но разве умный, нет люди за спиной в опасности?
Артакс отстегнул шлем от пояса.
— Иногда мы сильнее в одиночку. А теперь иди. Помоги другим.
Володи посмотрел на него неодобрительно, но затем удалился.
Артакс друснийцу не доверял. Предательства он от Володи не ждал, да и трусом тот не был. Но он не был настолько преданным, как Джуба. Никто и никогда не сможет заменить его военачальника.
На миг он задумался о том, не подождать ли, когда на землю спустится Шайя, но потом передумал. Он не хотел подвергать ее неведомой опасности. Он проклял себя за то, что затеял это путешествие ради собственного удовольствия. Он вовсе не собирался искать небесных пиратов. Просто хотел провести несколько ночей с Шайей. Джуба умер, потому что он, Артакс, вожделел лечь в постель с принцессой!
Бессмертный в гневе обнажил меч. По клинку потек бледно-зеленый свет. Что бы ни ожидало его в пещере — он остановит его.
Влажный лесной грунт чавкал под ногами. Он был перерыт, словно по нему прошло целое войско. Иногда Артаксу казалось, что корни деревьев движутся. Конечно же, это чушь. Корни не движутся. По крайней мере, так, чтобы это можно было увидеть невооруженным взглядом. Это все обман зрения: из-за лунного света и теней, подумал он.
Чем ближе он подходил к пещере, тем прохладнее становилось вокруг. Артакс чувствовал силу, исходящую от этого места. По коже побежали мурашки, живот свело. Возможно, умнее было бы не ходить туда. Но он должен знать, какая опасность им угрожает, если хочет защитить своих людей. У него нет выбора.
— Ты бессмертный. У тебя всегда есть выбору крестьянин. Пошли в пещеру одного из друснийских дурачков. Их обоих легко заменить.
— Я думаю, меня тоже, — негромко произнес он.
Он решительно вошел в пещеру и остановился как вкопанный. Никогда прежде не доводилось ему видеть ничего более роскошного. Стены устилал ковер из зеленых драгоценных камней, в которых, казалось, таился живой свет. Пещера была не очень велика. В ее центре возвышалась растущая прямо из пола кристальная колонна. От яркого света Артакс прищурил глаза. Рядом с ней лежали три фигуры, головой к колонне. Вытянув руки, они касались кристалла. Они спали!
Он осторожно подошел ближе. У всех троих были потрепанные грязные одежды. Простая шерсть и дешевая кожа. Три женщины. Их лица ласкали взгляд, источая простую красоту. Должно быть, они очень юны. Ни единой морщинки.
А вооружены поразительно хорошо! Не считая Шайи, ему никогда не доводилось встречать женщин с мечами и длинными кинжалами. На принцесс эти трое похожи не были. И, несмотря на то что все они спали, было в них что-то угрожающее.
Артакс опустился на колени рядом с черноволосой девушкой. Она была ниже ростом и более хрупкой, чем остальные двое. Под ее одеждой что-то шевелилось. Мышь? Ткань вздыбилась. Из-под одежды сквозь рану на ее бедре высунулись окровавленные корни размером с кулак.
Артакс испуганно отпрянул. Что это за существа? Взгляд его упал на огромный меч, лежавший между двумя светловолосыми женщинами. Что-то было в нем...
— ЭТО ЭЛЬФЫ!
Артакс отскочил. Никогда прежде Аарон так на него не орал. Он пытался завладеть его телом. Артакс отчетливо увидел нападение эльфийки на бессмертного Аарона. Как она соскочила с крылатого коня и смела хранителей неба, вставших у нее на пути. Спящая девушка действительно была похожа на его убийцу. Такие правильные черты! Цвет волос немного другой, но в целом...
— Это тот самый меч! Это моя убийца, поверь мне. Она восстала из мертвых! Я узнаю ее оружие. Ни у кого больше нет такого меча, размером с человеческий рост. Я бежал от этого клинка! Ты должен перерезать эльфам горло. Это дети демонов. Они пришли из другого мира, чтобы убить нас. Скорее! Проснувшись, они убьют тебя! Они пришли за нами. Они хотят нашей смерти. Не только телесной. Они хотят уничтожить нас целиком и полностью, даже наши души! Поэтому убийца вернулась. Зеленые духи вернули ее к жизни.
Артакс ему не поверил. Он долго рассматривал мертвую эльфийку. Эта была другой. Но меч, похоже, действительно тот же самый, который он выбросил за борт. Как он сюда попал? И что нужно этим троим?
Аарон захлебывался словами.
— Да что тут думать? Им нужна наша жизнь! Поэтому собиратели облаков принесли тебя сюда. Эти существа сдали тебя. Все дело в нас! Проклятье, неужели это не укладывается в твоей крестьянской башке? Кроме нас, здесь нет ничего важного! Зачем им быть здесь?
Артаксу было противно перерезать горло спящим. Даже если это убийцы. За спиной у него семьдесят человек. Взять их в плен должно быть не сложно.
— Вам нужна помощь, великий? — Снаружи послышался голос Володи.
Темноволосая открыла глаза. Пристально поглядела на него. Немного удивленно, но без страха. У нее был восхитительный взгляд. Он притягивал. Артакс почувствовал себя странно. Краем глаза он успел заметить движение.
— Быстро!
Светловолосая с огромным мечом одним прыжком вскочила на ноги и замахнулась своим оружием. Он поднял меч и отпрянул. Со звоном ударилась сталь о сталь, сила удара заставила его попятиться.
Мимо просвистела шипастая секира. Эльфийка отразила ее мечом. Артакс попятился к выходу из пещеры, и воительница не стала преследовать его.
Снаружи его ждали Шайя и Володи.
— Что это такое, ради всех богов? — Шайя обнажила короткий бронзовый меч. Оружие, которое вряд ли поможет справиться с тремя убийцами.
— Там внутри эльфы, — выдавил он из себя. — Их трое.
— И они убьют вас всех, идиот! Почему, ради всех богов, ты не можешь хоть раз нас послушать?
— Здесь нам понадобятся лучники, — Артакс снова взял себя в руки. — И сухое дерево. Мы разожжем костер. Очень большой костер, чтобы они не могли выйти из пещеры. А потом уходим.
Невидима
— Можно я использую магию? — Бидайн спрашивала только для проформы. Когда этот бородатый парень склонился над ней, она уже начала плести заклинание, но неожиданная атака Нандалее отвлекла ее и разрушила чары.
— Зачем нам магия? Идемте, выйдем из пещеры и поотрубаем им головы!
Бидайн покачала головой.
— Мы должны поговорить с ними, прежде чем...
— Поговорить? — возмущенно перебила ее Нандалее. — Что ты собираешься обсуждать с бородатым сыном человеческим, который склонился над тобой с обнаженным мечом в руке? С какой стороны он начнет перерезать тебе горло, справа или слева?
Бидайн не сдавалась.
— Но ведь он не...
— Потому что зеленые духи в последний миг отправили нас обратно! Они защищают нас. Если бы не они, мы были бы мертвы. Вы видели меч? Это свечение? Это зачарованное оружие. Этот парень опасен. Мы должны выйти и...
— Достаточно, Нандалее, — Гонвалон казался измученным и расстроенным.
Они слишком поспешно вернулись в свои тела. А ведь зеленые духи только начали говорить с ними. Бидайн спросила себя, не показывали ли они своим спутникам что-то другое. Может быть, именно поэтому Гонвалон кажется таким обессилевшим.
— Какое заклинание ты хочешь сплести, Бидайн?
Девушка немного помедлила. Было немного неприятно признаваться ему в том, что она делала во время уроков фехтования, хоть он, наверное, уже и догадывался.
— Я знаю заклинание, благодаря которому могу быстро двигаться. Я могла бы выйти и посмотреть, что они задумали. И здесь совсем рядом есть звезда альвов. Я чувствую ее силу. Я могла бы открыть путь обратно в наш мир.
— Я думаю, что этот бородач снаружи позвал лучников... — Нандалее вопросительно поглядела на Гонвалона, лучше понимавшего язык детей человеческих. Мастер меча кивнул. Она обеспокоенно поглядела на Бидайн. — Ты достаточно быстра, чтобы увернуться от стрел? Ты ведь ранена. Тебе следовало бы остаться здесь и позволить мне уладить это дело. Проливать кровь — это не твое.
Бидайн ощупала свою рану. Ее шерстяная одежда была порвана. Стрела! Она осторожно провела рукой по животу. В ее верхней одежде была дыра, залитая кровью, но под ней кожа была гладкой. Рана исчезла!
Девушка озадаченно огляделась вокруг. На полу рядом с кристальной колонной лежал какой-то клубок. Бидайн наклонилась и подняла его. Рука ее вздрогнула, когда девушка поняла, чего коснулась. Корни! Она испуганно посмотрела на товарищей. Перед глазами отчетливо стояли воспоминания о мертвых лесорубах.
Гонвалон отвел взгляд.
Нандалее — нет.
— Это было в тебе. Большое дерево на корабле, на котором мы летели, помогло исцелить тебя. Эти корни остановили кровотечение.
Бидайн недоверчиво поглядела на корешки.
— Это было во мне?..
— Это спасло тебя. Без помощи дерева ты была бы мертва.
Бидайн тяжело дышала. Мысль о том, что корни росли в ее теле, была для нее сущим кошмаром. Но теперь это нужно было отбросить, оставить позади. Иначе она окажется неспособна сплести заклинание. Девушка решительно убрала шарик из корней в карман одежды.
— Сейчас я выйду наружу и подготовлю наш побег, — ее голос слегка дрожал.
Гонвалон и Нандалее обменялись долгими взглядами. Бидайн чувствовала, что они говорят друг с другом без помощи слов и без заклинаний. Бидайн захотелось однажды тоже испытать эту магию любви.
— Иди, — наконец произнес Гонвалон. — Я доверяю тебе. Дай нам знак, когда нам можно будет выйти.
— Им повезло, что мы не вышли, — проворчала Нандалее. — Можно будет выйти... — Она презрительно фыркнула.
Бидайн закрыла глаза. Вот возможность доказать этим двоим, что она — не бесполезный балласт. Она знала, что Гонвалон отпустил ее, чтобы она смогла доказать свою силу. Он ее понимает! И она проявит себя. Она — сильная чародейка.
Эльфийка уверенно открыла свое Незримое око. Как и в первый раз, она восхитилась тем, насколько непохожа на привычную ей магическая матрица Нангога. Пещера представляла собой точку фокуса. Сюда сбегалось множество силовых линий. Место связанной силы, совсем не похожее на крупные звезды альвов. Это место просто создано для плетения заклинаний.
Бидайн подумала о том, чего хочет достичь. Ее воля сформировала магические сплетения — и что-то воспротивилось ей. В Альвенмарке она ни с чем подобным не сталкивалась. Она подавила это, а затем открыла глаза. Нандалее и Гонвалон смотрели на нее. Стояли молча. Неужели она допустила ошибку?
— Что случилось?
Ответа она не получила и вздохнула с облегчением. Эти двое ее не поняли. Значит, заклинание сработало.
Она вышла из пещеры. Люди человеческие двигались черепашьим шагом. Лучники наблюдали за входом. Что-то кричала молодая воительница. Голос ее звучал глухо и неразборчиво, а рука медленно начала свое очень неспешное движение к висевшему на бедре колчану.
Бидайн спокойно направилась к ней и добралась прежде, чем пальцы воительницы коснулись оперения стрел.
— Тебе повезло, что из пещеры вышла я, а не Нандалее.
Бидайн выхватила стрелы из колчана и рассыпала их по земле. Затем достала нож и направилась к следующему стрелку. Быстрым движением перерезала тетиву.
Затем бросилась к следующему воину. Сила Нангога пронизывала ее, давала крылья. Она продолжала изменять матрицу, брала больше силы, ускорялась. Интересно, что видят дети человеческие? Они вообще видят ее? Что она для них — скользящий мимо силуэт или просто невидимка? Никогда прежде не плела она настолько сильного заклинания, не вмешивалась настолько глубоко в сеть природы.
Вскоре все тетивы были перерезаны, а воительница только начала наклоняться за рассыпанными стрелами. «Я могу сделать и больше», — подумала Бидайн. Она схватила сломанные ветки, которые дети человеческие носили ко входу в пещеру, и отнесла их обратно в лес. Когда она закончила, кончики пальцев воительницы только-только коснулись земли. Бидайн рассмеялась. Она чувствовала себя всемогущей. Она могла бы убить всех этих детей человеческих. Перерезать им глотки. Но ей не хотелось этого. Эти бородатые мужчины казались ей забавными. Она подошла к одному из них и заплела косу в бороде. У нее времени сколько угодно — и она может стать еще быстрее. Ее воля упиралась в силу матрицы. Продолжала менять ее форму.
В глаза ей бросился лысый воин. Даже по тем невысоким требованиям, которые люди предъявляли к эстетике, этот мужчина был поразительно уродлив. Лицо его было полностью покрыто шрамами. Бровей не было. Интересно, каково жить таким? Она взяла пригоршню грязи, бросила ему в лицо, а затем аккуратно растерла ее. Может быть, она сможет обратить землю в плоть? Он будет выглядеть гораздо лучше. Но, может быть, ему нравится быть таким?
Девушка отступила. Что-то в матрице теснило ее. Ей показалось или что-то дернуло ее за одежду?
Она снова открыла свое Сокрытое око. Ко входу в пещеру стекались потоки света. Вокруг нее образовался водоворот. Сеть силовых линий, казалось, затянулась туже. Она скользнула сквозь нее и в последний раз окинула взглядом все вокруг. Дети человеческие уже не представляли опасности.
Что-то теплое коснулось ее щеки. Она махнула рукой, словно бы отгоняя надоедливую муху. Нужно открыть звезду альвов. Будет лучше, если все подготовить сразу.
Она чувствовала тропы альвов. Они были отдельно от естественной матрицы мира, не вплетались в нее, как в Альвенмарке. Они были навязаны ей. А водоворот был естественным.
Ее снова коснулось что-то невидимое. Может быть, есть другие такие, как она, убегающие от ленивого течения времени. Может быть, они еще быстрее? Может быть, они настроены враждебно? Нужно поспешить, подумала Бидайн.
Звезда альвов находилась на расстоянии меньше мили. Добравшись до нее, Бидайн не обнаружила никакого знака, отмечающего врата. Никакой скалы, никакого каменного круга, даже круга грибов. Чушь, одернула она себя, никто из умеющих пользоваться Незримым оком не проглядит большую звезду альвов. Здесь пересекались семь золотых троп, и тот, кто умел пользоваться их магией, мог открыть врата в любой из трех миров.
Бидайн опустилась на колени на мягкий лесной грунт, прижала руки к темной земле. Старательно выговорила слово силы, сплела струны матрицы в две поднимающиеся вверх светящиеся дуги. Она хотела вернуться в сад Ядэ. К Темному. Несмотря на то что радужный змей вызывал у нее какое-то жуткое чувство, эльфийка хотела получить его защиту. Здесь что-то было. Вокруг нее. Повсюду!
Врата открылись. Бидайн хотела вернуться к своим товарищам. Нужно было ускориться еще сильнее, если она хочет убежать от того, что появилось здесь. Она поднялась, прыгнула — и споткнулась. Она запуталась в чем-то. Вокруг нее стягивались раскаленные линии. Тоньше волосинок. Она попыталась разорвать их. Сеть оказалась магической. Сеть из силовых линий Нангога — и она окутала ее целиком и полностью. Эльфийка почувствовала запах паленых волос. Ее одежда! На грубой шерстяной ткани виднелся черный сетчатый узор. Повсюду! Он выжигал ткань.
Бидайн закричала и в тот же миг осознала, что никто не придет. Она все еще слишком быстра. Ее крик о помощи неслышим даже для ушей ее товарищей.
Бидайн в ужасе пыталась разорвать сеть, но у нее ничего не получилось. Она лишь стягивалась все туже и туже. Пока не лишила ее возможности дышать.
Затаенная сила
Зеленые духи не могли задержать его. Что они себе возомнили? Что он испугается их? Девантар громко рассмеялся. Чувствуют ли они, что он сделал? Где провел последние луны?
Они беспомощны — беспомощны, как весь этот мир. Брошены на произвол судьбы! Целую эпоху Нангог представлял собой сплошную глухомань. Никто не пользовался этим миром! Какое расточительство! Все изменится, и ничто и никто не помешает в этом ему, его братьям и сестрам.
Человек-вепрь издал боевой клич. Он почувствовал запах эльфов. Они совсем близко. Наконец-то! Свет Зеленых духов запутывал его, это нужно было признать. Зачем они все сюда сбежались? Должны же они понимать, что надолго задержать его не смогут. Какая у всего этого цель?
Он открыл свое Незримое око. Силовые линии он чувствовал уже давно. Они стекались в узел. Семь. Большая звезда альвов! Место, где даже самый неумелый чародей легко может войти в магическую сеть. Наверняка это и есть цель эльфов.
Он остановился и пристальнее вгляделся в ту часть матрицы, которая была частью естественной магии Нангога. Узор силовых линий был здесь непривычным, пронизанным силой древней богини. Сломленная сила, подумал он. Она так наивна и... Девантар в удивлении замер. Что-то там не так. Там было нечто, чего он никогда прежде не видел. Он закрыл Незримое око и вгляделся в лес. В неровном свечении Зеленых духов древние деревья казались похожими на силуэты. Изморозь покрывала стволы. Он некоторое время наблюдал за деревьями, представлял, как они должны выглядеть, когда глядишь на них сверху. Их расположение. .. Они образуют спираль! Длиной во много миль.
Человек-вепрь уставился на землю. В этот замаскированный узор были вплетены даже корни. Все они отдавали свою часть силы, долю своей ауры, создавая в массе своей магический поток. Водоворот. Куда течет эта сила, какой цели служит?
Он пошел по спирали, волосы встали дыбом — становилось все холоднее и холоднее. Здесь собрались сотни Зеленых духов. Они окутывали лес в пугающе непривычный свет. Деревья покрылись густым слоем изморози. Человек-вепрь в недоумении смотрел на корни. Даже ледяные кристаллики выстраивались по спирали.
Он чувствовал, как поток силы вокруг него стал сильнее. Магическая сеть противилась чему-то. Он чувствовал сотрясение матрицы. Кто-то плел сильное заклинание. Использовал магию, противоречившую естественному ходу вещей. Кто-то пытался изменить ход времени.
Девантар остановился. Кто осмелился на такое? Что происходит там, впереди?
Теперь чародей коснулся сети троп альвов. Человек-вепрь выругался. Они уйдут! Прямо из-под носа.
Он отбросил все предосторожности. Магия Нангога ему уже почти не мешала. Ее сила начала утекать. Сеть стянулась. Кого это послали драконы? Неужели эльфы не знают, что происходит, когда кто-то пытается перевернуть законы пространства и времени с ног на голову? Матрица оборачивается против подобных чар и против того, кто их плетет. Магическая сеть сплетена таким образом, что она защищает миропорядок. Когда ее нарушают, сеть сама по себе пытается устранить причиненный вред. Конечно, сплести заклинания, насмехающиеся над законами природы, возможно — но для этого нужно быть достаточно могущественным, чтобы противостоять матрице. Подобная магия — лишь для создателей миров.
В лесу зазвучал пронзительный крик. Он казался искаженным. И близким. Сеть стягивалась изо всех сил. Несмотря на то что она поворачивалась не против него, девантар отчетливо чувствовал это. Он выкрикнул слово силы — самое темное из слов, лишающее мир волшебства, искажающее магию и создающее мертвое пятно, на которое никогда больше не вернутся силовые линии магии. Лес вокруг него вздрогнул. По ветвям тысяч деревьев пробежал шепот, стаи птиц, пронзительно вскрикивая, взлетели со своих ветвей и поднялись в ночное небо. Должно быть, сама Нангог почувствовала, что он сделал — он нанес миру рану.
На десять шагов вокруг него погасла матрица. Водоворот магической силы отступил, подобно тому, как отлив заставляет море бежать от берега. Он сломал возмущение Нангог. Так же, как и тогда, когда они наказали великаншу. Человек-вепрь тяжело вздохнул. Это был дурной поступок и в то же время единственно верный. Девантар поднял голову. Зеленые духи исчезли. Ничто больше не застилало ему обзор. Всего в десяти шагах от него на земле, извиваясь, лежала эльфийка. Пахло горелой плотью, настолько сильно, что у него невольно потекли слюнки. Ей все же удалось открыть звезду альвов. Он направился к ней. На лице у нее была выжжена сеть. Одежда тлела. Эльфийка смотрела на него. Девантар поразился тому, что она все еще в сознании. Более того, она снова пыталась сплести заклинание — ее губы шевелились.
— Заклинание лучше оставь. Нехватку силы нужно уравновешивать спокойствием. Ты не рождена для того, чтобы подчинить себе этот мир. Разве тебя этому не учили, дитя альвов? — Он опустился рядом с ней на колени. —
У меня к тебе так много вопросов. Ты меня слушаешь?
Она не останавливалась. По-прежнему пыталась сплести заклинание, чтобы в последний миг убежать от него.
Он провел когтистой лапой по ее руке.
— Разве ты не понимаешь, что я спас тебя, дитя альвов? Если бы не я, магическая сеть убила бы тебя. Ты весьма невежлива и не знаешь ни границ своей силы, ни правил хорошего тона, — ему потребовалось всего одно движение, чтобы оторвать ей два пальца, и эльфийка умолкла. Широко раскрытыми глазами глядела она на утраченные пальцы и была настолько шокирована, что даже не кричала.
Человек-вепрь растянул рот в улыбке.
— Теперь ты ответишь мне, дитя альвов? Или продолжим игру? Как я вижу, у тебя есть еще восемь пальцев.
Она все еще смотрела на него, и он наслаждался ее страхом. Ему нравились чувства. Сильные, чистые чувства. Девантар чувствовал, что эта эльфийка не только о многом расскажет ему, но и доставит ему радость, умирая.
Смертоносный
— Нам пора выходить, — настаивала Нандалее, но Гонвалон не шевелился.
— Мы подождем, пока Бидайн не подаст нам знак. Она хорошо справится со своей задачей.
Нандалее засопела. Иногда его спокойствие выводило ее из себя! Бидайн что-то устроила, это было очевидно, потому что снаружи среди детей человеческих поднялась суматоха. Воспользоваться этим замешательством — вот это было бы умно. И поэтому им не стоит больше... Нандалее захрипела и рухнула на колени. Казалось, какой-то невидимый великан ударил ее кулаком в живот. Плавным движением она выхватила меч. Матрица содрогнулась. Произошло что-то ужасное!
Гонвалон непонимающе глядел на нее. Он ничего не почувствовал, это было очевидно.
Пронзительный крик прозвучал в ночи. Бидайн!
Нандалее мгновенно вскочила на ноги и бросилась прочь из пещеры. Ей было все равно, что будет делать Гонвалон. Она должна помочь Бидайн!
Путь ей преградила молодая воительница со смешным бронзовым мечом в руке. Нандалее взмахнула Смертоносным — огромным, нелюбимым мечом. Взвизгнул металл. Дети человеческие закричали, когда клинок прорезал бронзу, плоть и кости.
Бронзовый меч воительницы сломался. Уродливый лысый парень, пытавшийся вонзить кинжал ей в спину, лежал на земле, извиваясь от боли. Воительница снова бросилась на нее, пытаясь остановить ее голыми руками. За спиной она услышала Гонвалона. Дети человеческие поразительно мужественны. Вместо того чтобы отступить, они пытались воспользоваться численным превосходством.
Дочь человеческая с подведенными черным глазами поднырнула под ее меч. Схватилась за охотничий нож у нее на поясе. Нандалее опустила рукоять тяжелого оружия и попала нападавшей на нее девушке в висок. Та рухнула, словно сраженная молнией.
Кто-то дико закричал. Звук был жестяным и каким-то нечеловеческим. Воин в шлеме-маске проталкивался сквозь толпу нападающих. Он двигался проворно, атаковал ее с безумным отчаянием. Их мечи со звоном ударились друг о друга. Вокруг клинка плясало жутковатое зеленое сияние. Он ударил ее головой в лицо. Удар был слишком неожиданным, и нос пронзила жгучая боль. По губам
потекла кровь.
Она ударила воина коленом между ног, парировала удар меча со стороны мускулистого светловолосого воина и отступила на шаг. «Я должна прорваться, — билась в голове отчаянная мысль. Что-то случилось с Бидайн. — Я нужна своей подруге!»
Она снова заставила клинок описать дугу и стала теснить воина в шлем-маске, пытавшегося оттащить женщину в сторону. Он так же отчаянно сражался за черноволосую, как она за Бидайн. Если он умрет, остальные разбегутся.
Она нанесла удар по его шлему. Сила удара отшвырнула сына человеческого в сторону. Его воины закричали. Эльфийка услышала имя: Аарон.
Нандалее воспользовалась паникой среди своих противников для того, чтобы прорваться сквозь их ряды. Брошенный через плечо торопливый взгляд сказал ей, что Гонвалон идет за ней. И она увидела, что он сделал. Повсюду лежали убитые. Воины, пытавшиеся зайти к ней с тыла. Он спас ее, а она даже не заметила этого. Девушка отчетливо видела за деревьями светящуюся арку магических врат. Чуть в стороне сидела какая-то непонятная фигура. Существо, подобного которому Нандалее не видела никогда прежде.
— Клянусь альвами! — прошептал Гонвалон. — Назад! Нужно бежать! Это девантар.
Нандалее увидела, что этот Человек-вепрь держит окровавленные пальцы. Пальцы с руки Бидайн!
Издав дикий вопль, она ринулась вперед. Ей было наплевать на то, что говорит Гонвалон. Неважно, насколько это разумно и не сработает ли в очередной раз лежащее на этом мече проклятие. Она никогда не оставит свою подругу в лапах чудовища. Никогда!
За спиной она услышала шаги. Гонвалон следовал за ней. Это плохо! Это ее дело, не его.
Девантар поднялся. Для своей массивной фигуры он двигался поразительно проворно. У него была голова вепря. Налитые кровью глаза, не отрываясь, смотрели на нее. Он поднял когтистую лапу.
Смертоносный описал серебристую дугу — и промахнулся! Он... Нандалее озадаченно огляделась по сторонам. Он сменил местоположение! Теперь он стоял у дерева в трех шагах от нее. Но ведь он не двигался! По крайней мере, как все существа из плоти и крови.
— Она у меня, — крикнул за ее спиной Гонвалон. — Скорее, к звезде альвов! Скорее! Эту битву нам не выиграть.
Соглашение
Девантар не спешил нападать. Что-то удерживало его от этого! Не эта эльфийка, нет, ведь он уже убивал драконников. Она безрассудно смела и отважна, но у него за плечами опыт столетий, и он победит ее. Вот только меч... Он чувствовал его темную силу. Было в нем что-то такое, что заставляло его сомневаться в себе. Это оружие было создано для того, чтобы убивать бессмертных. В клинок была влита самая черная магия драконов. Возможно, даже малейшей раны от этого клинка будет достаточно для того, чтобы убить его.
А тут еще это существо, таящееся прямо за магическими вратами. Всего мгновение тому назад его там не было, а теперь он чувствовал его присутствие. Сказать, кто это, он не мог. Радужный змей? Может быть, даже один из альвов? Этого он не знал, но чувствовал, что это существо выйдет из врат, если он атакует эльфийку.
Воительница не спускала с него глаз. Подняв меч, она медленно отступала к звезде альвов. Она знала, кто он — ее предупредил товарищ. И, несмотря на это, в ней не было страха. А Человек-вепрь медлил. Это оружие... Глядя на него, он представлял себе, как меч отрубает ему конечности, пронзает его. Что это — часть драконьей магии или просто его фантазия?
Эльф, несший на руках безумную чародейку, уже достиг звезды альвов и ждал свою подругу. Воительница бросала ему вызов взглядом, он чувствовал, что она буквально хочет, чтобы он атаковал ее. Ну ладно, подумал он. Произнес слово силы, исчез и почти в тот же миг появился в шаге от нее.
Она обернулась с пугающей быстротой. Острие длинного меча указывало прямо на его сердце. Он хотел убить ее, хотел вонзить ей в грудь свои длинные когти, вырвать ее еще бьющееся сердце. У него получится! Она всего лишь эльфийка.
Теперь она отпрянула. Стала отступать шаг за шагом. Сумеет ли он уйти от того, что таится за магическими вратами? Стоит ли рисковать?
Эльфийка ступила на золотую тропу. Длинный клинок по- прежнему был угрожающе направлен ему в сердце. А потом она вдруг исчезла. Светящаяся арка рассыпалась на две извивающиеся змеи, погрузившиеся в темный лесной грунт. Он испытал облегчение и стыд одновременно. Было в этой эльфийке что-то такое... Она пугала. Не давало покоя и то, что она не испугалась его. Возможно, она была слишком глупа, чтобы по-настоящему понять, кто перед ней.
Он медленно наклонился и поднял с земли пальцы темноволосой эльфийки. Может быть, однажды они помогут ему найти ее и завладеть ею. Он был уверен в том, что там, где чародейка, рядом будет и светловолосая воинственная эльфийка, — ас ней он еще не закончил. Он найдет ее и отомстит. К моменту их следующей встречи он будет готов к этому мечу.
Девантар спустился по склону и пошел на запах крови, висевший в ночном воздухе. Лес больше не пытался помешать ему. Нангог обуздана. Дети человеческие бросились врассыпную, когда он показался на опушке леса. Остались только бородатый парень и высоченный светловолосый воин. Оба были достаточно разумны и даже не пытались атаковать его.
Его внимание привлек вход в пещеру. Сквозь расщелину в скале струился бледно-зеленый свет. Там должен находиться центр спирали из деревьев. Он не осмеливался открыть свое Сокрытое око. Девантар чувствовал силу этого места.
Не обращая внимания на детей человеческих, он подошел ко входу в пещеру. Расщелина была узкой, и ему с трудом удалось протиснуться в нее.
Он удивленно огляделся по сторонам. Это было место силы, возникшее после того, как они заковали в цепи Нангог. Значит, ее сила еще действует. Слабая и неприметная, но она не сломлена полностью, как он предполагал вначале.
Он чувствовал, что сила леса собирается в большую кристальную колонну и направляется вглубь земли. Интересно, есть ли еще такие места? Может быть, связанная богиня поправляется? Его братья и сестры должны узнать об этом. Они должны разрушить эту кристальную колонну.
Его внимание привлек к себе шорох у входа. Девантар почувствовал, кто стоит там.
— У тебя особый дар оказываться в опасных местах, бессмертный.
— Что здесь нужно было эльфам? Что это за место?
Человек-вепрь огляделся по сторонам. На эти два вопроса он ответа не знал. Но и не обязан был отвечать Аарону.
— Зеленые духи очень могущественны здесь. Ты снова убил одного из них?
Правитель Арама выглядел ужасно. Левая половина лица представляла собой сплошной синяк. Левый глаз заплыл. Но он все равно не успокаивался.
— Зачем эльфы здесь? Зачем они на нас напали? — не отставал он.
Человек-вепрь оскалил зубы.
— Думаю, потому что вы, вооруженные, встали у них на пути.
— А зачем они пришли в Нангог? — Бессмертный поднял свой шлем, с огромной вмятиной сбоку. — Ты знаешь, кто я. Почему они во второй раз напали на Аарона? Судя по всему, мне повезло, что я еще жив. Почему ты не пришел раньше? Вы, девантары, привели нас в Нангог, а теперь, когда вы нужны нам, отказываетесь помогать!
— Мой брат Долгорукий не обрадуется, увидев этот шлем. Он создал его. А что касается эльфов... Разве не ты пришел к ним? Я видел следы снаружи у пещеры и в лесу. И как ты думаешь, почему они прекратили сражаться? Потому что они почувствовали мое появление! Если бы не я, вы были бы все мертвы, — солгал он. —
Тебе следовало бы быть более благодарным.
Бессмертный опустил голову.
— Это были разведчики, верно?
— Может быть... Если это были разведчики, то скоро придут и другие.
Аарон выругался.
— Как нам защититься от них? Там, снаружи, лежат несколько моих лучших воинов — они мертвы. У нас нет шансов.
— Их мало, Аарон. Вас, людей, бесчисленное множество. Если вы все будете сражаться за общее дело, то будете непобедимы. Эльфы знают об этом и боятся вас.
Сомнения Аарона было невозможно не заметить. Но какое ему дело до этого сына человеческого? Ему нужно идти к братьям и сестрам. Они должны узнать о том, что здесь произошло. Он направился к выходу, но Аарон преградил ему путь.
— Чего ты хочешь? — раздраженно прошипел Человек-вепрь. —
Тебе сегодня уже один раз повезло. Не нарывайся снова.
— Я ничего не прошу для себя. Но принцессе из Ишкуцы срочно нужна твоя помощь. Она очень важна. Она...
— Если бы она имела значение, мой брат, опекающий Ишкуцу, позаботился бы о ней.
Глаза человека сверкнули от гнева. Его дерзость поистине поразительна. Даже забавно.
— Все в жизни имеет свою цену. Что ты можешь мне предложить?
— Я буду у тебя в долгу, если ты вылечишь ее.
Человек-вепрь расхохотался.
— Это хорошо. И какую же услугу ты можешь мне оказать, смертный?
Вдруг Аарон покачал головой. Что это с ним? Странного парня выбрал себе в качестве правителя его брат.
— Я бессмертный Арама. Одной из семи великих империй. Значит, каждый седьмой человек — мой подданный. Ты говоришь, что будет война с детьми демонов из другого мира. Может быть, однажды тебе понадобится очень много мечей. У меня есть десять тысяч воинов. Может быть, однажды они тебе пригодятся?
«А он за словом в карман не лезет», — подумал девантар. Да что ему, в общем-то, стоит оказать ему услугу?
— Покажи ее мне!
Аарон поспешно вывел его наружу. Кроме светловолосого воина все люди, способные ходить, отошли к опушке леса. Человек-вепрь наслаждался их страхом. Он выбрал этот облик, потому что он внушал страх. Он использовал его, когда хотел, чтобы его оставили в покое.
Принцесса оказалась молодой и не очень привлекательной девушкой. На ней были ярко-красные штаны, вокруг глаз сажей нарисованы круги. На его вкус не очень красива. Под настороженным взглядом светловолосого воина он опустился рядом с ней на колени. Из носа у нее текла бесцветная жидкость, пронизанная кровавыми сгустками. Глазницы налились кровью. Он провел когтистой лапой по ее голове, и девушка негромко застонала.
— У нее пробита кость черепа. Думаю, она умрет в течение часа, не испытывая особенно сильной боли.
— Ты должен спасти ее!
Он поднял голову и поглядел на бессмертного. Поразительно, как сильно он страдает из-за этой женщины. Любовь — ядовитый плод, подумал Человек-вепрь. Потребуется не очень много усилий, чтобы исцелить ее, но ему было любопытно, на что пойдет Аарон, чтобы спасти ее.
— Я вовсе ничего тебе не должен, — холодно произнес он.
— Прошу. Помоги ей. Я...
Резким жестом он оборвал его речь.
— Если я помогу ей, ты будешь у меня в долгу. Однажды я приду и потребую его. И советую тебе не колебаться. Если я спасу ее, жизнь ее отныне будет в моих руках. И если ты откажешься отдавать долг, когда я приду к тебе, она перестанет дышать в тот же миг.
— Что ты потребуешь от меня?
Он покачал головой.
— Всему свое время. Ты узнаешь об этом, когда я приду к тебе.
«Может быть, я не приду никогда», — подумал он. В конце концов, что может человек сделать для девантара?
Светловолосый что-то прошипел, обращаясь к Аарону. Может быть, пытается отговорить своего правителя заключать такую сделку, но тот покачал головой и протянул ему руку.
— Я согласен.
Девантар поразился этому жесту. Скрепление договора рукопожатием всегда казалось ему крестьянским жестом, и он не стал протягивать руку в ответ.
— Мне достаточно твоего слова.
Исцеление было магией такого рода, которым он занимался редко. Но за сегодняшний день он набрался достаточно опыта со сломанными костями и человеческой анатомией.
Он мысленно стал единым целым с принцессой, полностью настроился на ее тело и его раны. Мало было просто срастить кости. Окружавшая лоб кожа порвалась, лопнуло несколько маленьких кровеносных сосудиков. Нужно было еще восполнить потерю мозговой жидкости. Он полностью вдумался в нее, наполнил ее, глубже, чем она сама когда-либо смогла бы сделать. На ее теле было поразительно много шрамов.
Когда его работа была закончена, он почувствовал себя усталым. Занимался новый день. Сквозь густую листву просачивались первые солнечные лучи. Довольный собой, он поглядел в лицо принцессе.
— Когда она очнется, то будет совершенно здорова.
— Благодарю тебя! — Бессмертный опустился перед ним на колено и поцеловал его когтистую руку. — Спасибо!
По виду Аарона было ясно, что на языке у него вертится еще какой-то вопрос.
—
Да?
— Мы... — Бессмертный нервно провел рукой по бороде. — Как нам отсюда выбраться?
Человек-вепрь расхохотался.
— Это не моя забота. И, боюсь, тебе больше нечего мне предложить.
— Мы даже не знаем, где оказались. Этот лес простирается более чем на две сотни миль во все стороны. Как нам вернуться в Золотой город?
Человек-вепрь фыркнул. Ситуация его забавляла.
— Если ты что-то значишь для моего брата, он найдет тебя. Или пошлет корабль. Наслаждайся временем, которые проведешь в лесу, Аарон Арамский. Возможно, это твои последние мирные деньки.
Необъятное сокровище
Артакс удалился в кристальную пещеру. Он всегда приходил сюда, когда хотел побыть один, потому что большинство выживших избегали этого места. Уже три дня ждали они, что кто- нибудь придет, и постепенно он начал задаваться вопросом, не создал ли Львиноголовый себе нового бессмертного.
— Тогда нас здесь больше не было бы, глупец!
«Если только он не решил, что вас так же можно заменить, как и меня», — злорадно подумал Артакс.
— Немыслимо! Мы служим Араму многие века. От нас невозможно отказаться.
Погруженный в размышления, Артакс рассматривал неровно мерцающий свет, скользящий внутри кристаллов. Иногда ему казалось, что он реагирует на его настроение. Когда он был взволнован, он мерцал сильнее, когда был спокоен, вот как сейчас, он просто скользил сквозь стены. Он мог смотреть на него часами и размышлять.
Может ли он позволить себе уйти из Нангога? Он дюжины раз задавал себе этот вопрос. И ответ оставался тем же. Нет! Если он сделает это, Львиноголовый заменит его. А если этого не произойдет, он потеряет всяческое уважение других бессмертных. Они-то наверняка не уйдут. Они просто не могут себе этого позволить. Равно как и Аарон. Если он откажется от всех своих владений и притязаний своей империи, начнется страшный голод. Они уже давно зависят от зерна и риса, поставляемого из этого мира. Если для Арама закроются Золотые врата и из Нового мира перестанут поступать продукты, десятки тысяч погибнут от голода. Значит, думал Артакс, он должен бороться. Они все должны — причем лучше всего вместе. Если семеро бессмертных преодолеют свои мелочные разногласия и будут сражаться вместе, то будут представлять собой могучую силу. Их лучники смогут затмить небо стрелами. Снаряды полетят на демонов из другого мира густо, как град. Против этого не выстоять даже эльфам.
«Да, — думал Артакс, — именно этого я и хочу достичь». Он должен найти способ заставить Муватту сесть за стол переговоров. Если через несколько лун они оба выведут свои войска на равнину Куш и прикажут начать сражение, это будет просто пустая трата человеческих жизней. Но как избежать сражения? Если он просто уступит свою провинцию Муватте, то перестанет что-либо значить для других бессмертных. Кто тогда пойдет за ним, если он созовет всех на большой совет, чтобы присягнуть общему будущему? Никто! Значит, чтобы его послушали, ему нужна победа. Получается замкнутый круг.
Он вздохнул. Если бы только Джуба был рядом с ним! Военачальник, возможно, тоже не смог бы дать ему хороший совет, но его непоколебимая уверенность придавала сил.
От размышлений его оторвал тихий удивленный присвист.
— Это же еще роскошнее, чем я когда-либо видеть. Король даже не иметь такая комната. Мочь понимать, почему ты сидеть здесь много часов, — сквозь расщелину в пещеру протиснулись Володи и его друг Коля. Они оглядывались с широко раскрытыми глазами. Коля, потерявший в сражении против эльфов левую руку, примотал культю к телу с помощью кожаных ремней. Не нужно бы ему ходить, подумал Артакс.
— Много труда понадобиться, снять все это со стен. Но мы суметь! — Глаза Володи сверкали жаждой деятельности. — Сделать тебе красивый комната в твой дворец! Можно нам оставлять себе один или два большие блестящие камень?
— Вы ничего здесь не тронете! — гневно набросился он на них. — Эти камни зачарованные. На них лежит проклятие. Зеленые духи обратятся против того, кто осмелится унести даже один-единственный камень. Все останется здесь, как есть. А теперь убирайтесь.
Похоже, друснийцы не понимали его решения.
— Несметное сокровище... — снова попытался убедить его Коля.
— И оно останется здесь, — решительно произнес Артакс.
И оба воина удалились без дальнейших возражений. Оставшись в одиночестве, Артакс подошел к толстой, как дерево, колонне, росшей в центре пещеры. Он положил обе руки на кристалл, и его захватила неведомая до сих пор меланхолия. Как он ни старался улучшить мир, поражений было больше, чем успехов, как будто сама судьба наложила на него оковы.
— А чего ты удивляешься? Не наше это дело — менять мир. Мы слуги девантаров. Ты когда-нибудь спрашивал Львиноголового, чего он хочет от тебя? Ты совершаешь безумнейшие поступки, плюешь на наши советы, а теперь стоишь здесь и ноешь. Подохни уже наконец, крестьянин! Ты правитель! Благодарности ты не дождешься. Это неотделимо от правления. В лучшем случае тебя окружат лизоблюды, которые будут ловить каждое твое слово. Кстати, мы не доверяем этим двум бандитам, которые только что вышли отсюда. Тебе стоило выбросить их за борт, а вместо них оставить Джубу. Ты совершаешь одну ошибку за другой. Даже здесь ты сидишь потому, что из сотни женщин в своем гареме не захотел подобрать себе одну, а вместо этого влюбился в немытую принцессу ишкуцайя. Подохни, Артакс! Подохни, наконец! Нам осточертело видеть твою беспомощность!
«Ха!» — подумал Артакс. После всех оскорблений Аарона он, по крайней мере, отвоевал хоть что-то. Его мучитель был беспомощен, был в отчаянии. Хорошо, что Аароны тоже наконец познакомились с этим чувством.
— Тебе не нужна компания? — У входа в пещеру стояла Шайя. Она недоверчиво оглядывала кристаллы и заключенные в них призрачные огни. — Твои друснийские головорезы установили дежурство у пещеры и гонят прочь всех, кто пытается подойти поближе. Они поступают так всякий раз, когда ты уходишь сюда.
— А тебя впустили?
— Володи искал меня. Он беспокоится за тебя, — она пристально вгляделась в его лицо. — Есть ли повод для беспокойства?
Он улыбнулся. Как хорошо, что она здесь. Артакс удивился чуткости Володи. Послать ее было хорошей идеей. Человек- вепрь исцелил Шайю, и, какую бы цену он ни потребовал однажды, — ее жизнь стоит всего этого.
— Может быть, стоит волноваться из-за моего вкуса в подборе лейб-гвардейцев? — Он улыбнулся.
— Точно. Когда я входила, Шрам не преминул заметить, что эта пещера — самое место для людей, рождающихся на свет с золотым горшком под задницей. Не понимаю, как ты можешь терпеть в своей лейб-гвардии тех, кто позволяет себе подобные дерзости.
— Эти дерзости — соль монотонного существования.
Она покачала головой.
— Ты слишком легкомысленный!
Он указал на кристальные стены.
— А все это не производит на тебя ни малейшего впечатления?
Она не удостоила чудеса пещеры даже взгляда, не отрывая глаз от любимого.
— Ты ведь знаешь, что мой народ не очень-то ценит камни и дворцы. Чего стоит это по сравнению с цветущей весной степью? Вот это истинное чудо, которое обещает жизнь. А здесь все вокруг мертво.
Он подошел к ней, взял ее руку в свою и положил себе на грудь.
— То, что ты чувствуешь здесь, живет. Мое сердце бьется для тебя. Так сильно, так отчаянно. Я должен покинуть тебя. У нас на родине близится середина зимы. Я обязан собрать войска для битвы, которая была мне навязана и в которой погибнут тысячи воинов. Тысячи воинов, которые, судя по всему, совсем скоро понадобятся нам здесь, в Нангоге. И я вынужден оставить ту, которая значит для меня больше всего в жизни. Я бессмертный, один из семи самых могущественных людей в мире, — а решения мои несвободны. В битве над облаками я на миг позавидовал пирату Таркону Железноязыкому, когда он говорил о своей свободе.
Шайя нахмурила лоб.
— Я никогда не завидую мертвым! — решительно произнесла она. А затем поцеловала его. — Давай не будем омрачать грустными мыслями те немногие дни, что нам остались.
Артакс удивленно поглядел на нее. Похоже, предстоящая резня не волновала ее. Как может быть, что ей безразличны те тысячи людей, которым суждено погибнуть? Впервые ему захотелось, чтобы в ней было больше от Альмитры из его мечтаний. Альмитра села бы с ним за стол в их крестьянском доме и всю ночь напролет искала бы с ним решение. Но разве справедливо мерить Шайю по выдуманной женщине? Он попытался скрыть свое разочарование и взял ее руки в свои.
— Я вернусь к тебе, даже если боги запретят нашу любовь!
Она улыбнулась.
— Я знаю, потому что ты безрассуден. И именно это в тебе я и люблю.
Долги
Володи глядел на горизонт, где вечернее солнце тонуло в кроваво- красном небе. Пять дней пришлось им прождать в лесу у кристальной пещеры, прежде чем появился облачный корабль. Это был один из самых маленьких небесных кораблей бессмертного. Из того типа судов, которые не привлекают к себе внимания, покидая Золотой город якобы для патрулирования. И, несмотря на это, он был гораздо роскошнее той посудины, на которой они начали свой поход. Здесь были просторные каюты для команды, никому не пришлось спать на палубе, еда тоже была хорошей. И все же настроение на борту было подавленным. Хоть они и радовались тому, что выжили, но ощущение двойного поражения не отпускало их. Побеждены пиратами и детьми демонов. Несмотря на численное превосходство!
Все они были избранными воинами, проверенными в дюжине сражений. Но какое это имеет значение, когда приходится бороться с чудовищами и демонами? Кроме того, все догадывались, что им предстоит еще не один подобный бой. Эти демоны были разведчиками; придут и другие. Да, подумал Володи, кроваво-красные облака на небе — отражение их будущего. Небо и леса Нангога искупаются в крови. Он вздохнул. В принципе, нет смысла ломать себе голову над будущим, которое все равно не изменить.
Мысли его переключились на Кветцалли. Он никак не мог забыть ее, не хотел верить в то, что она уложила бы его на жертвенный алтарь. Она была такой непохожей на других женщин, которых он знал. Подошла к нему, захотела его, а затем они любили друг друга до потери сознания. Это ведь здорово, подумал Володи. Так просто и прямолинейно, без долгих разговоров. Нет, то, что она желала его, совершенно точно не было игрой. Равно как и ее любовь к нему. Если они увидятся еще раз, он немедленно приведет переводчика — только вначале, для того чтобы прояснить некоторые вещи.
Володи подумал о Мите. Он не принес переводчику счастья. Разнесется ли об этом весть по площади Тысячи языков? Сможет ли он когда-либо найти переводчика, который захочет работать на него? Митя отдал свое место на маленьком собирателе облаков своей дочери. В то время как Джуба силой пристегивал девушку, переводчик подошел к нему, к Володи. Взял с него обещание позаботиться о девушке и держать Колю подальше от нее, и он согласился. Но девушка не желала с ним знаться. Она обвиняла его в постигшем отца несчастье. И он не мог ее в этом упрекать. Воин снова вздохнул, однако все равно не мог придумать, с чего начать. Во дворце она оставаться не хотела, а в Золотом городе он вряд ли сможет защитить ее.
— Надутый засранец, проклятый... — К нему подошел Коля, облокотился на поручни и сплюнул за борт.
Возможность отвлечься от мрачных размышлений была Володи только на руку. В данный момент Коля был не лучшим собеседником, но все же лучше поговорить с ним, чем ни с кем. Его товарищу было плохо. Он ослабел, его сотрясал постоянный жар. Повязка Коли пропиталась кровью. Швы на культе то и дело расходились. Его до сих пор не осмотрел целитель, потому что такового на борту не было. Не было его и в лесу. Именно Володи вместе с лоцманом Набором как сумели обработали рану. А получилось не очень хорошо. Коля пытался скрывать боль, но актер из него был никудышный. Воин постоянно был раздражен и ругался себе под нос.
— За борт его нужно выкинуть, как мешок с песком! Чертов надутый засранец! — ворчал Коля.
— О ком ты говоришь?
— О лоцмане этой проклятой посудины, конечно же! Чтоб из его бороды никогда не повывелись блохи! Я хотел озолотить его задницу, а он мне даже договорить не дал! Я хотел взять это судно взаймы. Никто не хватится его в Золотом городе. У бессмертных дюжины таких кораблей. Аарон получил бы свою долю. Вместо этого судно бросит якорь над городом и каждый день будет стоить ему золота, вместо того чтобы приносить доход! Именно из-за таких мелочных людей бессмертный однажды разорится!
— Ты хотел взять в аренду целый облачный корабль? — Володи не поверил своим ушам. — Зачем?
— Разве это не очевидно? — Коля недоверчиво поглядел на него. А затем быстро поднял тунику и вытащил из-под нее что- то, замотанное в грязную тряпку. Осторожно развернул ткань. Там оказался зеленый кристалл размером с кулак. — Мы наткнулись на величайшее сокровище этого проклятого мира, а что делает наш правитель? Он бросил его в лесу! Не понимаю...
Володи низко склонился над кристаллом. Не нравилось ему все это дело.
— Свет в этой штуке погас.
— Да, это досадно. Но все равно он стоит целое состояние.
— Но ведь бессмертный думает, что камни зачарованы. У тебя будут из-за этого неприятности...
Коля рассмеялся.
— И это говорит человек, который счел хорошей идеей украсть жертвенный кинжал у священнослужителя Цапоте, а потом втянул в это дело меня? Ты ведь у меня в долгу, Володи. Обычно я не мелочусь... Но я терпеть не могу, когда друзьям не возвращают долги. А что касается этого чертова облачного корабля — он нужен нам для того, чтобы вернуться сюда и притащить кучу стекляшек! Я запомнил каждое дерево на пути сюда. Каждое. Я вырос в лесу, как и ты. Я разбираюсь в деревьях, в каком бы мире они ни росли. И клянусь тебе, я найду эту пещеру.
Володи поглядел на море вершин, над которым они скользили. Сам бы он никогда не нашел дорогу обратно.
— Ну, что? Ты со мной? Или встанешь на сторону высокородных засранцев, которые чувствуют себя благородными и умными, оставляя сокровища в лесу?
Володи вздохнул. Ну что на это можно сказать? Коля прав. Он действительно в долгу у него. Если он поможет ему, то поступит умно, но бесчестно. Правда, он никогда не считался особенно умным — что ему останется, если он потеряет еще и честь?
— Я с тобой, — произнес он, испытывая странное чувство, что только что совершил величайшую ошибку своей жизни.
Новые цели
ОН задумчиво разглядывал кинжал. Провел человеческими руками по голубоватому волнистому узору на клинке, дорогой рукоятке. Чудесное оружие! Не только в качестве орудия убийства, нет, но и в качестве украшения. Создано с увлеченностью своим делом. В отличие от драконьего оружия в нем, казалось, нет изъяна. По крайней мере, на это не указывала магическая матрица. Но было в нем что-то другое... Этим оружием вершились темные дела.
ОН вспомнил СВОЕ первое убийство. Она была самая невинная из всех. ОН должен был пощадить ее.
Дракон окинул взглядом бескрайнее море. ОН принял человеческий облик. На побережье было безлюдно. Примерно в миле отсюда находилась небольшая рыбацкая деревушка. Под названием Марчилла. Незначительная, но хорошо расположенная. Может быть, однажды здесь вырастет город. Но сейчас на побережье не было почти ни души.
Не один день потратил ОН на то, чтобы найти путь сюда. Прошел сквозь дюжину звезд альвов, тщательно следя за произвольностью направлений, не создавая заметного узора. Не оставлять следов! С тех пор как Темный едва не настиг ЕГО в городе карликов, ОН больше никогда дважды не пользовался одним и тем же путем. Интересно, зачем ЕГО брат посвящает так много своего драгоценного времени этой эль- фийке, Нандалее? Возможно даже, он посвятил ее в тайну исчезновения альвов. Дал ей те крохи информации, которые у него были...
В минувшие луны эта эльфийка была полезна. Но сейчас ее полезность исчерпалась. Лучше сделать так, чтобы она исчезла тоже. Нет нужды больше отвлекать ЕГО брата.
«Я выстроил свои боевые порядки», — удовлетворенно думал дракон. Небесные змеи сплотились под ЕГО эгидой. Все без исключения были уверены в том, что нужно бороться с деван- тарами. ЕГО брат, перворожденный, изолирован, альвы ослабли. Теперь можно приниматься собственно за борьбу. За уничтожение девантаров. Если ОН сотрет их в порошок, в Альвенмар- ке навеки воцарится мир. Люди уберутся из Нангога, древний договор снова вступит в силу.
Но как добраться до девантаров? Убить их будет нелегко. Они подозрительнее, чем альвы. Хитрее! Нужно поймать их всех одновременно — заставить их собраться вместе. ОН улыбнулся. У НЕГО зрел план! Уже совсем скоро смерть ЕГО пурпурного брата по гнезду будет отомщена.
Теперь оставался только кинжал. Море под утесом глубоко. Никто не станет искать там оружие. Оно исчезнет навеки. В последний раз ОН оглядел голубоватый узор на клинке. Исключительное мастерство! Оружие, просто созданное для того, чтобы убивать богов. ЕГО темные деяния изменили его. Если оно попадет в руки людей... Нет, подумал он, этому никогда не бывать! ОН размахнулся, и кинжал, описав широкую дугу, улетел в море. Теперь он исчез навеки. Никто и никогда не найдет его там.
ОН отвернулся. Предстоит долгий путь. ЕМУ придется быть очень осторожным. Снова пройти множество звезд альвов, совершить долгое путешествие по земле и сделать все, чтобы стереть свой след. Вернувшись, ОН будет использовать другой кинжал. Из крови и плоти — СВОЕГО лучшего эльфа-убийцы! Настало время другим убивать вместо НЕГО.
Молодой побег
Земля расплавилась, превратилась в стекло! Ливианна бесцельно бродила по холму, где провела столько ужасных часов. Было совершенно очевидно, чей гнев навлекла на себя Махта Нат. Как она могла поссориться с одним из небесных змеев? И кто это мог быть? Уж точно не Золотой!
Ливианна искала пенек, что-нибудь, что могло остаться. Но ничего не было. Кто бы ни пришел сюда — он замел следы очень тщательно.
Знал ли Золотой о том, что случится? Прошлой весной он посоветовал ей попросить у Махты Нат один из молодых побегов. Она поняла ее превратно, расценила это как подчинение, полную отдачу. И, прежде чем выполнить эту просьбу, долго унижала Ливианну.
Эльфийка подумала о Гонвалоне. Интересно, куда завела его дорога? Он должен был бы стоять сейчас рядом с ней, на стеклянной могиле его мучительницы. Судьба бузины вызывала у Ливианны чувство сожаления и удовлетворения одновременно. Она потеряла знающую наставницу. Эльфийка не знала больше никого, кто мог бы провести ее по темным тропам магии крови. Но теперь ее сын отомщен!
Где же сейчас Гонвалон? Может ли он снова ходить? Она подозревала, что он нашел Нандалее, потому что любимый меч Нандалее, Смертоносный, а также ее подруга Бидайн однажды ночью исчезли из Белого чертога. Среди учеников ходили фантастические слухи относительно того, что могло произойти. Лишь один вел себя подозрительно спокойно, Элеборн, так любивший плести заклинания из воды и света. Нужно им заняться.
Ливианна обвела взглядом изувеченный холм. Совсем скоро она отправится в Снайвамарк и найдет там необжитую долину, где есть теплые источники. Там она предоставит бузину прихотям природы. В молодом побеге она не сумела обнаружить ни следа злобного присутствия Махты Нат. Возможно, пройдут века, прежде чем она вернет себе былую силу? А может быть, она ушла навсегда?
Ливианна весьма смутно представляла себе, как дух дерева мог справиться со столь могущественным противником. Неужели Махта Нат не знала, что ее ожидает? В мире, которым, кажется, перестали интересоваться альвы, небесные змеи могущественны, словно боги. И она была одной из избранниц этих богов. Вставший на пути у драконника был обречен — какой бы силой ни обладал. Ливианна подняла черный комок остекленевшей земли. В будущем он будет напоминать ей о том, что она переросла существа, подобные Махте Нат.
Свадебные планы
Муватта оглядел мертвых стражников в узкой комнате башни. Они уснули вокруг погасшего огня и больше не проснулись. Его придворный врач раздел одного из них, и теперь умерший лежал на животе. Спина была ярко-красной.
— Что с ним? — заученным тоном произнес бессмертный, в котором звучала скорее скука, чем неподдельный интерес.
— Трупные пятна, величайший, — раболепно произнес придворный врач. — Они появляются там, где собирается кровь. Я перевернул его на живот, поэтому теперь их можно изучить лучше. Они не такие темные, как обычно...
— Их отравили?
— Я понюхал запах изо рта и не думаю, что здесь был использован яд. Кроме того, нет посинения, указывающего на отравление. Впрочем, мне нужно было бы еще осмотреть внутренности...
Муватта жестом перебил его.
— Я не хочу знать, что ты собираешься искать во внутренностях. Сообщи мне, если что-то найдешь!
Бессмертный с отвращением отвернулся. Что этот парень себе возомнил? Он вообще соображает, что говорит? Обременять его подобной грязью!
Придворный врач низко поклонился, избегая смотреть ему в глаза. Похоже, он понял, что допустил ошибку.
Муватта вышел из комнаты. Стоял холодный осенний день. В небе низко висели облака. Подобные дни вызывали у него подавленное состояние. И еще эти десять умерших! Воины из его лейб-гвардии. В дымоходе комнаты обнаружили ласточкино гнездо. Оно отцепилось от каменной кладки, опустилось ниже и таким образом заткнуло дымоход. Это был всего лишь несчастный случай — несчастный случай! И на этом Муватта бы успокоился, если бы не увидел среди мертвых того исключительно уродливого парня. С полностью покрытой шрамами верхней губой. Он его помнил. Это был один из тех воинов, что устроили пожар в тростниковых чертогах, — и теперь он задохнулся, так же, как большая часть свиты Аарона в ночь Небесной свадьбы. Неужели действительно совпадение? Или кто-то помог ласточкиному гнезду закупорить дымоход? Если это так, значит, убийца осмелился войти в его дворец! Может быть, он до сих пор здесь! Кого он выберет следующей жертвой? Его внутренние голоса, обычно столь охотно наставлявшие его в повседневных обязанностях и государственных вопросах, теперь молчали. Даже на них нельзя положиться, раздраженно подумал Муватта.
Внезапно все придворные вокруг него бросились наземь, а его лейб-гвардейцы почтительно опустились на колени. Во двор вошла Ишта. Она шла широкими шагами, но при этом неторопливо. Мужчина глядел на ее стройные бедра и мягко покачивающуюся грудь. Он мечтал отпраздновать Небесную свадьбу с ней. Глупая мечта! Если она читает его мысли... Он поглядел на открытую дверь башни. Отчетливо увидел обнаженного мертвеца с покрытой красными пятнами спиной. «Красные пятна», — подумал Муватта.
— Ты кажешься подавленным, — зазвучал в мыслях ее голос. Он терпеть не мог то, что она читает его и свою беспомощность при этом.
— Боишься, что Аарон подослал убийцу?
Он не мог ответить на этот вопрос! Только не в окружении придворных и лейб-гвардейцев. Он — бессмертный Муватта! Ему неведом страх! Только не тогда, когда его могут слышать обычные смертные!
— Можешь спать спокойно, — она подошла к двери, ведущей в комнату башни, и наклонилась. Кончиками пальцев выдернула белую нитку из перекошенной двери и щелчком пальцев отправила ее в поле. Муватта понял. Кто-то законопатил дверь, чтобы смерть стражей наступила скорее. Должно быть, они задохнулись во сне от дыма. Он судорожно сглотнул. Так же, как гарем Аарона.
— Боишься?
Он покачал головой.
Ишта снова щелкнула пальцами — этого мимолетного жеста оказалось достаточно, чтобы все, находившиеся в комнате башни, поспешили покинуть душное помещение.
— Иди сюда. Я хочу поговорить с тобой. Хочу услышать твои ответы, вместо того чтобы выискивать их в сумятице твоих мыслей!
Муватта сумел улыбнуться и войти в полную трупов комнату с гордо поднятой головой. Придворные убрались еще дальше. Ему казалось, что они все поняли.
Дверь закрылась, словно по мановению невидимой руки.
— Тебе страшно? — Ее голос наполнил его мысли. Он знал, что она пронизывает его насквозь. Она знала ответ — и более того. Она знала каждую клеточку его страха.
— Да, мне страшно. Но я полагаюсь на тебя.
Она улыбнулась, и ему показалось, что его сердце перестанет биться. Его прошиб холодный, а затем тут же горячий пот. Ей удавалось быть одновременно пугающей и неотразимой. Он знал, что, если не убедит ее, она заменит его. Сей же час!
— Совершившая это убийца уже ушла. Так что тебе больше нечего бояться.
Ему показалось, что она что-то скрывает. Что-то относительно этой убийцы.
— Мы должны отомстить за эту смерть! Мы должны...
— Никаких убийств не было. Это несчастный случай. Нет никакой связи с праздником летнего солнцестояния. Я хочу, чтобы ты развеял все сомнения своих лакеев! Выйдя отсюда, ты будешь целиком и полностью непобедимым Муваттой!
— Но ведь мы отомстим...
— Мы не будем посылать убийц, — она казалась погруженной в себя. Задумчивой. —
Я не думаю, что мой брат, Львиноголовый, знает о том, что здесь произошло. Может быть, однажды это нам пригодится. Как следует запомни то, что ты здесь видишь.
Муватта чувствовал, что для нее он не важнее необожженной глиняной дощечки, на которой она делает записи. И понимал, что все его воспоминания перейдут его преемникам. Он должен хорошо сыграть свою роль. И развлечь ее. Только тогда он будет править долго.
— Аарон лишил твоего предшественника мужественности. Убийствами в ночь Небесной свадьбы ты, так сказать, лишил его женственности, и его поспешное отбытие было реакцией вспыльчивого деревенщины. Будучи бессмертным, он должен стоять выше подобных вещей. Он не имел права проявлять свою уязвимость. Вместо этого он должен был согласиться с тем, что пожар стал ужасным несчастьем. Теперь мы знаем его слабое место. И если воспользуемся этим знанием, то сможем заставить его действовать так, как нужно нам. Если Львиноголовый заметит это, Аарону конец. Правитель Арама — его творение. Он не станет просто смотреть, как мы им пользуемся.
Это наводило на размышления, какого же она мнения о нем!
— Есть ли другие женщины, убив которых, мы могли бы задеть его?
— У меня есть шпионы у него при дворе, и я знаю, что он почти не ходит в гарем. Похоже, он очень мало интересуется женщинами. Сейчас он находится в Золотом городе, в Нангоге. Во дворце правителя Ишкуцы.
— Неужели этот подлец планирует и другие покушения?
—
Он встречается там не с Мадьясом. Бессмертный находится где-то в степи, в своем Кочующем дворе. Аарон в Золотом городе ведет переговоры с Канитой, наместником бессмертного Мадъяса, — хотя мог бы навестить его и сам. Мне кажется, что истинная причина его пребывания там иная. Дворцовой стражей командует молодая женщина. Тридцать седьмая дочь Мадьяса. Довольно лихая девица...
— Думаешь, он ходит туда из-за нее?
— Пока что это лишь подозрения, да. Но я приказала следить за обоими.
— А если он ее хочет? Мы должны убить ее?
Она раздраженно сдвинула брови.
— Слишком просто! Хотя в конечном итоге все должно свестись именно к этому. Вместо этого я хотела предложить, чтобы ты отпраздновал с этой девушкой следующую Небесную свадьбу. Думаю, это ранит бессмертного Аарона еще сильнее. Мы должны держать все приготовления в тайне и не объявлять, кто станет следующей небесной невестой. И лучшим моментом для того, чтобы сообщить ему, что ты отодрал ее, будет момент незадолго до битвы, — она улыбнулась ему.
— Ты превратишь его в суку в течке! А потом он в ярости сам поведет свое войско. Там мы и проверим его бессмертие, — она снова улыбнулась, так, как могут улыбаться лишь боги.
Муватта содрогнулся при мысли о мести. Она права, это уничтожит Аарона! Правитель Арама — мечтатель! Поэтому он пришел на Небесную свадьбу в надежде на мир. Да, подумал Муватта, с помощью Ишты он сломает правителя всех черноголовых! Впрочем, было в этом плане одно уязвимое место.
— Всего несколько недель тому назад Мадьяс поддержал наемников Арама. Почему он отдаст мне свою дочь? Да еще зная об опасности, связанной с этой свадьбой. Если его дочь не...
— Она точно не родит! Ребенок от связи Лувии и Ищкуцы... Это сплошные неприятности! Если мы дадим ей выпить то, что нужно, она не выносит ребенка, даже если забеременеет. Ее кровь оросит сухие поля храма. Это ясно уже сейчас, еще до свадебного ритуала.
— Но зачем Мадьясу отдавать ее мне?
— Потому что он любит лошадей. И потому что у него есть еще дюжина других дочерей. Нужно только предложить ему правильных коней. И тогда он с радостью согласится на свадьбу — даже на Небесную.
Муватта кивнул и снова утонул в прекрасных глазах Ишты. Она так мудра, так прекрасна, так изумительна. А сам он так слаб, так испорчен. Ему хотелось лишь одного — стать совершенным орудием. Нет, не совсем так. Еще он хотел уничтожить Аарона. И стал предвкушать, что сделает со степной принцессой.
Сердце
Отчет Гонвалона был очень скуп. Поначалу Нандалее удивлялась, но чем дольше он говорил, тем сильнее она злилась. Он пережил то же самое, что и они с Бидайн! Одного взгляда на подругу оказалось достаточно, чтобы понять, что та испытывает сходные чувства. На руке у нее была тугая повязка, лицо покрывала сеточка шрамов. Она по-прежнему прижимала к груди окровавленный узел кореньев, который нашла, когда очнулась от беспамятства. Или транса. Или мысленного путешествия... Впрочем, случившееся с ними в кристальной пещере можно называть как угодно.
Все трое стояли в просторном зале под пирамидой. Темный лежал на своем троне в облике дракона. Пять дней после возвращения он не звал их к себе, в то время как ими занимались Нодон и другие драконники, — насколько могли. По возвращении Нандалее чувствовала смертельную усталость, а Бидайн до сих пор не оправилась от шока, вызванного полученными ранениями. Она то и дело
непроизвольно вздрагивала и затравленно оглядывалась по сторонам, словно опасаясь, что Человек-вепрь найдет ее. Гонвалон говорил об их сражениях, о странных существах, летающих по небу Нангога, но о самом важном на ее взгляд событии почти не упомянул. В кристальной пещере все они видели один и тот же сон. Они погрузились в зеленый свет. И глубоко внутри кристалла их ждал самый могущественный из всех Зеленых духов. Это было на самом деле. Но послушать Гонвалона, это было лишь одним из множества странных событий.
— Благодарю вас за ваши тщательно подобранные слова, мастер меча Гонвалон.
Голос Темного звучал в ее мыслях непривычно холодно. Нандалее предположила, что дракон говорит одновременно со всеми ними. Отчет Гонвалона разочаровал ее. Она позволила ему говорить, но теперь не могла больше сдерживаться.
— Но ведь там что-то было, — вырвалось у нее. — Там, внизу, в свете... Оно просило нас о помощи.
— Разве ты видела это своими собственными глазами? — спросил Гонвалон.
Нандалее поразилась, насколько печально звучал его голос.
— Но ведь мы видели это! — упорствовала эльфийка.
Он покачал головой.
— Мы видели сон.
— Как мы могли все вместе видеть один и тот же сон? И что с Бидайн? Корни вышли из ее груди. Когда мы проснулись в кристальной пещере, она была здорова. Это ведь не могло быть сном, Гонвалон! Это сделало это существо, внизу, в свете! Оно исцелило ее!
— Или кто-то, приходивший в кристальную пещеру, когда мы... спали. До того, как пришли сыны человеческие, — спокойно ответил Гонвалон. — Возможно, это были Зеленые духи. Тебе известно лучше всех нас, насколько они могущественны, Нандалее. Я даже думаю, что они и послали нам этот сон. Этот мир непохож на известные нам. Мы не понимаем всего, что с нами случилось. Поэтому так важно придерживаться только фактов. Из снов нельзя делать логичные выводы.
— Там было что-то, там, внизу, в глубине кристалла, — настаивала Нандалее. — Я знаю, я знаю.
— А откуда ты знаешь? — ледяным тоном поинтересовался Гонвалон. — Ты не видела себя. Ты была одержима. Ты была сама не своя. Оно находилось в тебе много дней! Кто знает, может быть, оно даже осталось? Этот Зеленый дух привел нас в пещеру. Это и было его целью с самого начала. Не будь такой чертовски легковерной!
— А зачем он сделал это? Чтобы показать нам Нангог! Какой еще смысл тащить нас в пещеру?
— Смысл в том, чтобы привести нас к месту силы. К месту, где он мог вселиться во всех троих, чтобы показать что-то такое. Мое Незримое око закрылось навеки, я утратил дар плетения заклинаний, но даже я чувствовал, какие силы действуют в этой пещере. Не обманывайся, Нандалее. И ты, и Бидайн не были готовы для такой миссии, и обе заплатили за это страшную цену. Мир Нангога настроен враждебно по отношению к нам. Он хочет втянуть нас в войну против детей человеческих. Вот и вся загадка!
Никогда прежде Нандалее не видела мастера фехтования настолько взволнованным. Он беспокоится о ее здоровье? Действительно ли он верит в то, что говорит?
— А что видела в кристальной пещере ты, Бидайн? — Нандалее поглядела на свою подругу, в надежде получить поддержку по крайней мере от нее.
— Я смутно помню этот сон...
— Но это был не сон! — вскипела Нандалее.
— Благодарю вас всех за усилия, которые вы приложили, — теперь в его голосе сквозил привычный жар, боль, служившая постоянным напоминанием о могуществе дракона. —
Вы все очень много сделали. Вам нужно отдохнуть и собраться с силами. Я позволяю вам удалиться.
Нандалее не поверила услышанному.
— И это все? Ничего не произойдет? Зачем мы вообще были в Нангоге?
Лежавший на троне дракон поднялся. Он смерил ее взглядом с головы до ног. И она испугалась звериного блеска в его глазах.
— Вы считаете это подобающим тоном в разговоре со мной, госпожа Нандалее?
Гонвалон, не колеблясь, встал между ней и драконом.
— Она не ведает, что творит!
Нандалее не знала, что и думать о мастере фехтования. Только что он обращался с ней, как с дурой, не умеющей отличить сна от яви, а теперь бросает вызов старейшему из всех драконов, пытаясь защитить ее.
— Нандалее останется! — Голос дракона жгучей болью отозвался в ее мыслях.
Давно уже Нандалее с такой отчетливостью не ощущала могущества Дыхания Ночи: такого осязаемого, наполняющего ее с ног до головы. Цвета, неизменно блекнувшие в его присутствии и заставлявшие все казаться более серым и безрадостным, казалось, стали еще бледнее. Гонвалон и Бидайн смертельно побледнели. Но все это перестало интересовать Нандалее. Внезапно ее заполнила одна-единственная мысль: ей хотелось ему понравиться. Не разочаровать его. Где-то в дальнем уголке сознания девушка догадывалась, что такие ощущения вызывает в ней магия дракона, но рассудок не мог больше повлиять на ее мысли.
Она останется, она горда тем, что стала избранницей перворожденного.
Гонвалон сильно дрожал. Еще больше, чем Бидайн! Что он чувствует? На лбу выступил пот. Он боролся...
— Я ничего ей не сделаю, — сизый дым валил из ноздрей дракона; его аромат создавал приятное чувство в животе и вызывал легкое головокружение.
— Я буду ждать тебя снаружи, — наконец произнес Гонвалон, и Нандалее чувствовала, какого труда ему стоило отступить. А Бидайн ушла, ни разу не взглянув на нее. Эльфийка не могла винить подругу. Охотница слишком хорошо знала силу дракона и то, что противиться его воле невозможно.
Вскоре шаги ее товарищей затихли в коридоре, ведущем прочь из затопленной пещеры.
— Я верю вам, потому что знаю, что находится там, в свете, и чего оно хочет.
Сначала Нандалее удивилась, а затем разозлилась.
— Почему ты не мог сказать этого при других?
— Потому что вы можете скрывать свои мысли, а ваши товарищи — нет. Потому что Гонвалон клялся в верности не мне, а Золотому. Потому что я еще не знаю, какое приму решение.
— По поводу чего?
Хвост дракона со скрежетом скользнул по скале его трона.
— То, что вы видели в свете... Что вы об этом думаете?
Нандалее не поняла вопрос и просто смотрела на дракона, широко раскрыв глаза.
— У вас установилась связь с... ней. Какое ощущение это вызвало?
— С ней?
Драконий хвост хлестнул по воде.
— Отвечайте на вопрос! Какое было ощущение от встречи с ней?
— Она была в отчаянии.
— Вы почувствовали в ней злобу?
Внезапно Нандалее утратила уверенность в том, что пережитое ею не было всего лишь сном. Все казалось ей таким нереальным.
— Нет, не злобу... Но она была рассержена. Возмущена тем, что творят дети человеческие.
Дракон поднялся еще выше. Надавил на переднюю часть каменного острова, служившего ему в качестве трона. Послышался пронзительный скрежет. Глубоко под ними. Вода выплеснулась из зала.
Нандалее почувствовала, как задрожала земля под ногами. Грохот становился все громче. Дракон соскользнул со своего трона. И вовремя! Обтесанные валуны размером с дом сдвинулись с места, пещеру залил яркий зеленый свет. Свет, который она видела, падая в кристалл.
— Вам известна история великанши Нангог, Нандалее? Устроительницы миров? Это правда. Девантары и альвы вырвали у нее сердце и разделили его между собой. То, что лежит под этим троном, — это половина сердца, которую взяли альвы. Они доверили его мне.
Эльфийка подошла к расщелине, зиявшей на том месте, где еще только что был каменный остров. Она заглянула туда, но свет был настолько ослепительно ярок, что она ничего не смогла разглядеть.
— Вы хотите вернуть Нангог сердце, милая моя?
Нандалее в недоумении смотрела на Темного.
— А потом? Что будет потом?
— Этого я не знаю. Но могу обещать вам, что это деяние в корне изменит весь мир. И после этого у вас появятся враги, более могущественные, чем вы можете себе представить.
Эпилог
Тяжелое дыхание Гонвалона заглушало все звуки. Он глядел на свои руки. Они были в крови. И впервые за долгое время это была исключительно его кровь. Истерзаны были они, до обнаженной плоти. Он заморгал, смахивая слезы с ресниц. Все его тело по-прежнему было словно оглушено. Он почти не чувствовал боли.
Гонвалон отступил назад, не глядя на плод своих трудов. Рот и нос забила мелкая каменная пыль. Губы, наверное, потрескались. Во рту пересохло, как в пустыне. Эльф потерянно поглядел на небо. Стояла ночь. Которая по счету? Дурман отступил. Он не обрел утешения, и милость забытья не снизошла на него. Бегство закончилось. Он снова полностью владел своими воспоминаниями.
В некотором оцепенении он оглядывал большой камень. Он искал его целый день — гранитный валун, одиноко лежавший среди покрытых мхом деревьев. Коснувшись его впервые, он почувствовал напряжение в камне. Вода и лед глубоко вошли в него. Расширили мелкие трещинки.
Эльф с горечью рассмеялся. Он узнал в камне себя. Состояние своей души. Свое напряжение. Он паршивый скульптор, хоть и работает с огромной страстью. Другие эльфы, выбравшие этот путь, любили говорить о том, что чувствуют сокрытое в камне. О том, что они всего лишь высвобождают фигуру из каменного плена. Что она всегда там была.
С ним все было иначе. Он навязывал камню форму, отделывал камень. Час за часом, день за днем. В результате появилось нечто среднее между пламенем и женской фигурой. Фигурой женщины, которую он любил. Его пропасти, перед которой он оказался.
На всей скульптуре виднелись пятна крови. Темные, растекшиеся пятна, поглощавшие свет звезд. Каменная дева извивалась. В танце? В огне? Может быть, это пламя, притворяющееся женщиной? Или все одновременно?
Гонвалон вздохнул. Нет, он не творец. А кто он? Его сделали наставником Белого чертога. Навязали ему это существование, подобно тому, как он навязывает камню форму. Он плохой учитель. Нет, хуже, он — проклятие для своих учеников. Они умирают. Все... С тех самых пор, как он начал заниматься этим, триста лет назад. Он не мог спасти их, как ни пытался. Он не творец, не учитель... Эльф снова посмотрел на свои руки. Столько крови. Проливать кровь — вот и все, на что он способен. Это он действительно умеет делать хорошо. Поэтому он всегда выбирает его — и Гонвалон ни разу его не разочаровал.
Дыхание успокаивалось. Он слышал плеск воды. Веселое журчание горного ручейка. Вода! Все еще оглушенный, он ощупью пробирался через лес. Лабиринт теней, пронизанный полосами бледного света звезд. Теплый перегной источал туман. Дымка легко оплетала его лодыжки, белая, словно саван.
У ручья Гонвалон опустился на колени и погрузил руки в воду. Резкая боль медленно отступала перед одурманивающим холодом. Он продержал руки в воде гораздо больше времени, чем было нужно, чтобы смыть каменную пыль с ран. Наконец он напился, плеснул обеими руками воды в лицо, еще раз и еще. Обнаженный, как был, он вошел в ручей и искупался. Слишком долго... Он искал любой повод задержаться, пока от холода не начали стучать зубы. Вернувшись, он предстанет перед ним. Эльф знал это. Он не позволит ему разочаровать себя. Господство его и его братьев не терпело прекословий. Для служения им альвы создали эльфов. Все они были подчинены небесным змеям.
Гонвалон выбрался из ручья и вернулся на поляну. Устало опустился на один из толстых корней. Поляна располагалась немного выше, туман еще не добрался до нее. Вся она была усеяна осколками камней. Повсюду лежали его инструменты. Разные виды зубил, тонкое и плоское, которым он отвоевывал у гранитного валуна первые очертания скульптуры. Другие инструменты, заостренные и нет. Кувалда, различные молотки, ударами которых по резцу и долоту он срезал слои гранита, пока, наконец, не высвобождал форму, соответствующую состоянию его души.
Как похожи резцы и зубила на кинжалы и мечи, которые он обычно использует...
Гонвалон прошел по каменной осыпи к плоскому обломку скалы, где лежала тонкая жадеитовая пластинка. Послание, которое означает конец его жизни. В темно-зеленом жадеите был вырезан один-единственный причудливый символ. Такой четкий и остроконечный, что он мог нащупать его даже своими израненными пальцами. Это был знак Золотого, и он бы не спутал его ни с чем.
Жадеитовая пластинка была от его хозяина, и она велела ему подойти к потаенному витражу в библиотеке. Он должен был бы незамедлительно последовать этому приказу, когда нашел пластинку в своей комнате после утреннего урока фехтования. Когда? Сколько прошло дней с тех пор? Три? Он никогда еще не оттягивал выполнение приказа. Этот полученный им приказ станет последним. Он должен идти. Он не имел права медлить. Уже одно это становилось неизгладимым пятном на жизни воина, верного своему долгу. Он никогда еще не убегал, никогда не ставил под вопрос желания своего хозяина. До тех пор, пока путешествие в Нангог не изменило все.
Гонвалон решил спасти то, что еще осталось от его чести. В последний раз поглядел на созданную им скульптуру. Пламенную эльфийку. Нандалее найдет ее. Она поймет чувства, выплеснувшиеся в его последнюю работу. Его отчаянную любовь.
Он думал о том, чтобы бежать к ней, в сад Ядэ, когда его настиг приказ Золотого. Но не существовало места, где бы он был в безопасности. Кроме того, Темный наверняка не потерпит изгнанника в своем убежище. Восставшего против установленного небесными змеями порядка. Темный отдал бы его Золотому или казнил бы сам, в этом Гонвалон ни минуты не сомневался. Его судьба была решена, когда он отправился в Нангог выполнять поручение Темного без согласия Золотого. Перворожденный знал это. Знал, что предателя ждет смерть. Может быть, таков был план перворожденного с самого начала? Что он, Гонвалон, должен умереть?
Он неторопливо оделся, проверил, как сидят белые одежды, смыл пыль с сапог и подпоясался мечом. Отбросил назад мокрые волосы, пригладил их руками, снова оглядел себя. Его одежда была безупречна. Холодная вода ручья смыла кровь с его израненных рук. Выпрямился. Причин медлить больше не было.
Он твердым шагом направился к Белому чертогу. Никто не встретился ему, когда он спускался в библиотеку, со всех сторон окружил его неповторимый запах пергамента, пыли и тления. Прежде чем пересечь зал с пюпитрами, он замер на миг. Может быть, стоит написать Нандалее последнее письмо? Нет, скульптурой все сказано. Лучше, чем он смог бы сделать словами.
Он нашел витраж. Негромкий скрежет пробежал по обрамленному золотом стеклу. Может быть, его казнь возьмет на себя витраж? Давным-давно Гонвалону довелось стать свидетелем того, как Парящий наставник в гневе откусил голову одной из своих учениц. Воспоминание навеки запечатлелось в его голове. Кровь, фонтанами бившая из шеи, забрызгала все, и еще много недель он чувствовал ее запах в просторной открытой пещере. Неужели он кончит свои дни точно так же? Или же исполнится пророчество Махты Нат и он погибнет в огне?
Гонвалон услышал безмолвный зов своего хозяина. И не колеблясь, прошел сквозь вращающиеся стеклышки витража.
Ледяной порыв ветра встретил Гонвалона в зимнем лесу. Он стоял на узкой, заросшей корнями тропинке. В лицо ему швыряло снежные хлопья. Над ним раскинулось небо, темное и тяжелое, как свинец. Из-за черных деревьев на горизонте, похожее на темно-красный глаз, выглядывало утреннее солнце. Не считая шума ветра, вокруг стояла мертвенная тишь. Гонвалон никогда прежде не был в этом лесу. Он даже не знал, в какой регион Альвенмарка забросил его витраж.
Он пошел по тропинке. Под ногами скрипел снег, а когда он, наконец, добрался до поляны, солнце уже освещало лес кроваво-красным светом. Там его ждала Ливианна, у низенького валуна, на котором стояла чаша.
— Ты опоздал, — в ее голосе не было эмоций. Ни раздражения, ни упрека.
Гонвалон удивленно огляделся по сторонам. Золотого здесь не было. Он бы почувствовал присутствие своего наставника!
— Ты сильно разочаровал его, — произнесла Ливианна. На ней тоже были белые одежды наставницы, простые, без каймы, которую позволял ей ранг. Распущенные черные волосы спадали на плечи и спину. Черный и белый, вот ее цвета. Никакого серого. Никаких полутонов.
Гонвалон твердым шагом направился к ней. Неужели она будет его палачом?
— Золотой решил не позволять своему брату лишать себя лучшего воина. Он знает, что у тебя не было выбора. Тебя позвали, потому что у него для тебя есть новое поручение.
— Где он?
— Он не хочет видеть тебя. Слишком глубоко засел шип сомнения. Я никогда не видела его в таком состоянии. Считай, что тебе повезло, что его здесь нет. А теперь загляни в серебряную чашу! Она открывает нам самые темные часы будущего.
Гонвалон послушался, взволнованный и терзаемый противоречивыми чувствами. Он испытывал облегчение. Такое сильное, что у него подгибались колени. Он родился во второй раз. Вопреки надежде ему даровали его никчемную жизнь. И в то же время его тревожило то, что наставник не показывался ему. Печалило и злило одновременно. А еще — давало чувство свободы. Он снова увидит Нандалее. Важно только это!
На воду легла его тень и бледный красный отсвет зари. Цвета перетекали друг в друга, образуя картинки. Он увидел просторную пещеру перворожденного. На своем плоском троне в облике дракона лежал Темный. Он был ранен. Внезапно он поднял голову. В пещеру вошла эльфийка. Твердым шагом направилась к трону. За спиной ее виднелся Смертоносный, на коже левой руки воительницы извивался драконий хвост.
Кто это, Нандалее? Действительно ли он видит будущее? Гонвалон испытал облегчение. Если это не обман, то его проклятие снято. Пройдет еще не один год, прежде чем Нандалее получит татуировку драконницы. Значит, она выживет.
Угол обзора изменился. Теперь он увидел ее лицо. Оно казалось более суровым, непонятно чужим. Что заставило ее так измениться? Сжатые губы подобно шраму прорезали лицо, в суровых глазах не было любви. Она плавным жестом выхватила двуручный меч и вонзила его в грудь Темного по самую рукоять.
Гонвалон испуганно отпрянул от чаши. Этого не может быть! Никогда драконник не поднимал оружие на своего хозяина.
— Это... — Он умолк и возмущенно поглядел на Ливианну. Увиденное им казалось немыслимым!
— Мы пригрели на груди змею, — холодно произнесла Ливианна. — Ты должен убить ее, Гонвалон, — как только у тебя будет возможность. Золотой долго исследовал будущее. Ты единственный, у кого это может получиться; единственный, кому она доверяет целиком и полностью. Если ей удастся убить Темного, Альвенмарк перестанет существовать. Она разрушит наш мир.
Гонвалон в недоумении глядел на воду в чаше. Он чувствовал себя оглушенным, словно в его теле погибли все нервы. Видение растаяло в чаше, появилось отражение красного солнечного света. Казалось, серебряная чаша наполнена кровью.
— Она в саду Ядэ. У Темного, — слова резали горло осколками стекла. — Я не могу пойти туда незваным.
— Она придет к тебе, — уверенно произнесла Ливианна. — Она тебя любит.
Гонвалон поднял взгляд на драконницу. Он знал, что просить бесполезно. Золотой нашел для него кару, которая хуже смерти.
— Ты повинуешься?
Он презрительно поглядел на Ливианну. Какого ответа она ждет? Он драконник. Он никогда не отказывался выполнять приказ.
БЕРНХАРД ХЕННЕН
ГНЕВ ДРАКОНА. ЭЛЬФИЙКА-ВОИТЕЛЬНИЦА
Ларе,
пригласившей меня в свою Фьордландию и показавшей,
что есть истинное мужество
КНИГА ТРЕТЬЯ
ГЛУБОКИЙ ГОРОД
Это не конец. Это даже не начало конца. Но, возможно, это конец начала.
Уинстон Черчилль.
Из речи после победы британских войск
над немецким Африканским корпусом
во втором сражении
при Эль-Аламейне в Египте;
1942
Пролог
— Ты немедленно отдашь мне камень, — прошипела Сина.
Дочь самого богатого в Бельбеке крестьянина, она была выше Дарона на голову. Спорить с ней было глупо. Но мальчишка вовсе не собирался расставаться со своим сокровищем. Он изо всех сил тянул камень на себя.
Никто из ватаги забравшихся в пальмовую рощу детей не поспешил ему на помощь. Все боялись Сины. Они просто стояли вокруг, выжидая, чья возьмет.
— Укуси ее за руку, — прошептал Тура, самый младший.
Сина бросила на него ядовитый взгляд:
— Я все слышала.
Дарон воспользовался мгновением, когда девочка отвлеклась, и пнул ее по ноге. Она выпустила камень, выругалась и тут же отвесила ему оплеуху.
— Оставь себе эту дурацкую штуку. Тоже мне, великое сокровище!
— Вот именно, — упрямо ответил он. — Так и есть, и ты это отлично знаешь.
Дарон крепко сжимал отвоеванную драгоценность. Его отец, Нарек, перекапывая их маленькое поле, нашел этот камень. И за день до своего ухода подарил его сыну. С одной стороны камень был белым, как свежее козье молоко, а с другой — черным, как древесный уголь. Дарону не удавалось полностью спрятать его в кулаке. Он был плоским и всего лишь чуть толще его мизинца.
Как же чертовски давно это было, когда отец ушел сражаться за бессмертного Аарона. Неужели и правда всего три луны тому назад? Дарону казалось, что прошло три года.
— Начнем, — настроение у Сины было по-прежнему плохим. — Вы будете крысолицыми лувийцами, и мы выгоним вас из пальмового дворца.
— Мы — лувийцами? — возмутился Дарон. — Так не пойдет!
— Еще как пойдет! Вчера подлыми лувийцами были мы. Сегодня ваша очередь.
Дарон решительно покачал головой.
— Мой отец воюет под знаменами правителя Арама. Я не могу играть за лувийца. Это против фамильной чести.
— А мой папа говорит, что твой отец самое большее подметает конские яблоки за колесницами бессмертного. Нарек вообще не воин. Все в деревне знают это.
Дарон с трудом проглотил подступивший к горлу комок. Сина умеет сделать подлость. В точности как ее папаша! Конечно, он тоже знал, что его отец вовсе не воин, но он все равно герой. Кроме него и его друга Ашота никто не осмелился пойти за вербовщиком бессмертного.
— Пусть камень примет решение, — предложил Тура.
— Камень врет, — проворчала Сина.
— Чушь. Мы сделаем так! — Дарон оглядел собравшихся. Все были согласны.
— Но на этот раз подбрасывать камень буду я! — заявила Сина.
Он с недовольством передал ей камень.
— Только не расколоти его.
— Камни не так-то легко ломаются, — она провела пальцем по отшлифованной поверхности, жадно разглядывая камень. — Если упадет белым вверх, мы с моими воинами сегодня играем за хороших, — она погладила камень, словно это была маленькая кошечка. А затем подбросила вверх. Камень закрутился в воздухе, поворачиваясь то белой, то черной стороной.
Когда он упал на землю, вверху оказалась черная сторона.
Сина вздохнула.
— Говорю же, камень врет.
Дарон гордо обернулся к своему маленькому войску. Семь воинов. У Сины столько же. Но все ее друзья были немного выше. Из последних пяти сражений за пальмовый дворец Сина выиграла четыре. Поэтому большинство предпочитало играть в ее войске. Даже если при этом приходилось быть лувийцами. Тот, кто побеждал в битве, тому принадлежали все спелые финики, упавшие с пальм на землю. Весь следующий день. По крайней мере, пока воришек не отлавливал отец Сины, поскольку пальмовая роща принадлежала ему, а он не любил, чтобы ее разоряли.
— Сегодня мы будем демонами, — вдруг объявила Сина. — Если уж нам выпало быть злыми, то сделаемся по-настоящему плохими.
Все посмотрели на нее с испугом.
— Моя тетка говорит, что если говорить о демонах, то они придут, — прошептал Тура.
— Если боишься намочить свою юбочку, то иди домой, Тура.
Дарон заслонил собой малыша.
— Мы вообще ничего не боимся! — Впрочем, ему идея с демонами тоже не нравилась.
Было уже темно. Пришел срок сбора урожая, а в эту пору крестьянам приходилось работать на полях от зари до зари.
— Значит, начинаем! — восхищенно воскликнула Сина. — Демоны, за мной!
— Вы атакуете. Немедленно покиньте пальмовый дворец, — Дарон махнул рукой, указывая на пшеничное поле за низенькой стеной из бутового камня. — Пойдете оттуда.
Отряд демонов под предводительством Сины бодро утопал прочь, в то время как среди ребят Дарона воцарилось уныние.
— Они наверняка поколотят нас, — Тура высказал вслух то, о чем думали остальные.
— Почему это? — упрямо поинтересовался Дарон.
— Ну, они же демоны, — по лицу Туры было заметно, что он вот-вот расплачется. — Да и темно уже. А если дома заметят, что я так поздно лег в постель, меня опять высекут.
— Защитники Бельбека, — Дарон пытался говорить твердым голосом, как настоящий герой. — Давайте найдем снаряды для метания. Преподнесем демонам сюрприз, когда они придут.
Он вселил в них уверенность. Друзья рассыпались по пальмовой роще.
— Финики подойдут? — крикнул Тура.
Дарон рассмеялся.
— Только если они кажутся тебе достаточно твердыми.
Вдалеке послышался звук, похожий на раскат грома.
— Дарон! — послышался голос Сины где-то среди пальм. — Иди сюда, скорее! Ай! Проклятье, перестаньте закидывать меня камнями! Иди наконец сюда, Дарон! Ты должен это увидеть! Идем к стене из бутового камня.
Что это, ловушка? Дарон убрал деревянный меч за пеньковую веревку, служившую ему поясом.
— Идемте все. И возьмите с собой камни, если они решат нас обдурить.
Все неохотно потянулись к стене. Наверху стоял отряд Сины. Раскаты грома теперь слышались отчетливее. Теперь они следовали один за другим. Надвигалась настоящая гроза.
Дарон поспешно взобрался на низенькую стену. По равнине, к их деревне, тянулась цепочка маленьких огоньков.
— Ну вот, видите, демоны идут, — произнес Тура и расплакался.
По спине Дарона пробежал холодок. На данный момент единственным мужчиной в доме был он, а у него есть только деревянный меч, чтобы защитить свою мать, Рахель. Он прищурился, пытаясь разглядеть, что это там, вдалеке. При вспышке молнии что-то сверкнуло золотом. Бронзовые доспехи!
— Это боевые колесницы… — Но до конца уверен он не был. Просто слово «колесницы» звучало лучше, чем «демоны».
— Значит, лувийцы победили, — подавленно произнесла Сина. — Мой отец всегда говорил, что, если враги победят, они разграбят всю страну. И что войско из крестьян не выстоит против настоящих воинов, он тоже говорил.
Дарон поглядел на черно-белый камень, на свое сокровище. Отец пообещал ему, что вернется. Он наверняка не допустил бы победы лувийцев. Но колесницы в ночи не сулили ничего хорошего, это точно.
— Мы должны предупредить деревню, — решил Дарон.
— Неужели ты быстрее колесницы? — Впервые за весь вечер в голосе Сины не было задора.
— Мы успеем! — Он был не совсем уверен в своих словах. — Мы срежем через поля. Повозкам ведь приходится держаться дороги. Давай, Тура, руку. И не выпускай, пока не добежим до твоей матери. И свои деревянные мечи не забудьте!
За три луны до описываемым событий
Павший наставник
Нандалее внимательно подняла голову. Ветер поменялся. Звук шепота листьев изменился. Он показался ей более настойчивым, словно духи леса пытались предупредить ее. В воздухе витал новый запах. Пахло дымом, оружейной смазкой и нестираной одеждой.
Краем глаза эльфийка заметила две тени, бесшумно передвигавшиеся по лесу. От них тоже пахло дымом. И сажей, которой они натерли лица и руки, чтобы еще больше походить на тени.
Ее товарищи, Куллайн и Тилвит, подали ей знак двигаться дальше. Оба мауравана были из числа эльфов, живших в старом лесу к югу от Головы альва. Их народ считался своеобразным и воинственным. Даже тролли избегали ссориться с маураванами, опасаясь их налетов. Нандалее была не в восторге от того, что для выполнения миссии ей дали в помощь этих двоих. Они не были драконниками, зато входили в число разведчиков Голубого чертога. Этот эскорт был уступкой Дыхания Ночи остальным небесным змеям, не пожелавшим терпеть, что столь важная миссия будет доверена только одной его подопечной. Да еще единственной эльфийке, мысли которой они не могли читать.
Куллайн, старший из мауравани, подошел к ней.
— Я почуяла их, — произнесла она, чтобы избежать недоразумений. Мауравани не любили много говорить, что отнюдь не упрощало общение с ними.
Куллайн только кивнул им.
Нандалее была благодарна ему за то, что он надвинул капюшон своего плаща на самый лоб. Лицо его было изуродовано, и смотреть на него ей было тяжело. Оно казалось каким-то съехавшим набок. Все было не на своих местах, как будто кожу и плоть сняли с черепа, а потом зачем-то надели неправильно. Говорили, что в юности Куллайн получил удар тролльской дубинкой. Выжил он чудом. «Таким чудом, что, наверное, он проклинает каждый новый день», — подумала Нандалее.
— Как думаешь, сколько их?
Не раздумывая ни секунды, он сжал правую руку в кулак, выпрямил все пальцы, второй раз сжал, выставил указательный и средний палец.
— Семь? — Она недоверчиво поглядела на него. Знала, что карликов должно быть несколько. Запах был слишком силен. Но никогда не смогла бы назвать точное число. Неужели Куллайн шутит? До сих пор она считала, что он напрочь лишен чувства юмора. Ошибка? Его дружба с Тилвитом, которого за спиной называли
Красавчиком, была очень необычна. Тилвит во всем представлял собой полную противоположность Куллайна. Он был красив и для мауравана необычайно ревностно заботился о своей одежде. А Куллайн был скорее оборванцем. Его мягкие, высокие сапоги до колен все были в заплатах. Левая подошва наполовину оторвалась, и он привязал ее кожаными ремешками, которыми обматывал сапоги. На нем была темная набедренная повязка неопределенного цвета, кожаная безрукавка, вся в пятнах, с несколькими нашитыми карманами. Просторный плащ с капюшоном стирался настолько часто, что его когда-то сочный темно-зеленый цвет превратился в нечто среднее между зеленым и серым. Однако что значат такие мелочи, когда ты все равно большую часть времени пытаешься слиться с лесом? Нандалее не знала ни единого эльфа, кто мог бы сравниться в этом с Куллайном. Может быть, мауравани неосознанно сплетал заклинания? Или все дело было в его изуродованном лице? Со времен своей юности он делает все, чтобы его не замечали. И у него для этого были основания.
— Идем за карликами, — решила она. Оказавшись на горе, они уже дважды наблюдали дровосеков. В остальном все было спокойно.
Куллайн кивнул. И лишь удар сердца спустя снова слился с тенью.
Нандалее снова принюхалась. Похоже, у Куллайна нет своего запаха. От него пахнет лесом. «Он и есть лес», — подумала она и улыбнулась. В отличие от карликов. Интересно, карлики что-нибудь подозревают? Знают ли о том, что эльфы здесь? Нандалее переступила через сломанную ветку. Здесь, на горе, лес казался противоестественно густым. Слишком много елей и сосен. Вероятно, гномы насадили быстро растущие деревья, чтобы иметь много-много древесины, которая нужна была им там, в глубине горы.
Внезапно Нандалее обнаружила след карликов. Отпечатки больших несуразных ног на ковре сосновых иголок, покрывавшем лесной грунт. Девушка с содроганием вспомнила о том времени, когда она сама оказалась заточенной в тело карлика. После превращения она бродила по туннелям Глубокого города, словно пьяная. Мысль о приземистом неуклюжем теле наполнила ее ужасом. Вспомнились все те луны, на протяжении которых она была пленницей пирамиды в саду Ядэ. Погребенной заживо!
Нандалее подняла взгляд к вершинам сосен, мягко покачивавшимся на ветру. Слушала песню деревьев, вдыхала аромат смолы. Запах пропитавшейся потом одежды карликов был едва различим, как будто сам лес пытался стереть это воспоминание.
Нандалее продолжала идти по следу. Нужно было быть слепым, чтобы не заметить его. Следить за карликами совсем нетрудно, подумала она, испытывая приступ раздражения. Этот след не потеряла бы даже ее подруга Бидайн, несмотря на то что наедине с природой та становилась беспомощной, словно ребенок. Бидайн удивила Нандалее, когда добровольно вызвалась сопровождать ее во время этой миссии. Нандалее не ожидала, что после ранения в Нангоге чародейка так быстро решится подвергнуть себя опасности. Бидайн была… Нандалее застыла. Что-то не так. Там, в темноте, что-то было. У самого ее лица. Лунный свет преломлялся. Нить, тонкая, как паутинка. Только она была чернее ночи.
Эльфийка пригнулась. Принюхалась. Запах смолы заглушал все остальные запахи. Слишком сильный, даже для соснового леса! Нандалее закрыла глаза и полностью сосредоточилась на своем обонянии. Почуяла барсука, совсем рядом. Куропаток. Заячий помет. Конский волос. Воск…
Она открыла глаза. Тонкая, как паутинка, нить была конским волосом. Нет, наверное, не одним. Они были связаны вместе и натерты воском. Нандалее тяжело вздохнула. Еще бы чуть-чуть… Совсем чуть-чуть! Интересно, что произошло бы. Если бы волосы разорвались? Они с маураванами уже обнаружили этой ночью несколько ловушек. Тяжелые капканы, которые, захлопываясь, ломали кости, яма с заостренными кольями. Все они были немудреные и легко выявляемые. А эта была иной. Волос был натянут примерно на высоте плеча, что исключало срабатывание ловушки при проходе карлика. Она предназначалась для существ повыше. Нандалее попыталась понять, куда ведет волос. Он исчезал между ветками сосны.
Внезапно нахлынувшее ощущение чужого взгляда заставило ее обернуться. В темноте под елями кто-то был. Тилвит? Тень помахала ей рукой. Окликнуть ее он не мог, пока было неясно, насколько близко находятся карлики. Они могли быть повсюду… Внезапно все сложилось. Неуклюжие ловушки, след, который невозможно не заметить. Их заманивали сюда! Тот, кто шел чуть в стороне от приметного следа, по лесу, просто обязан был угодить в эту ловушку. Черный конский волос был практически неразличим даже ясным днем, поскольку еловые ветви сплетались настолько густо, что под ними царил постоянный полумрак.
Они недооценили карликов. Те догадывались, что придут драконы, а с ними и драконники. Предвидеть это было легко — после того что они совершили убийство. Смерть Парящего наставника не могла остаться неотомщенной.
Тилвит приближался к ней. Он проявлял нетерпение, махал ей рукой. Она сделала ему знак остановиться, но он не обратил внимания. Она должна остановить его. Нандалее отбросила все предосторожности.
— Стой…
Затрещали ветки. Верхушки деревьев вокруг мауравана прогнулись, словно сгибаемые бурей. Тилвит бросился на землю и перекатился на бок. Пенек размером с бочонок, нашпигованный заостренными ветками, пролетел над ним и исчез в темноте. Удар сердца — и из лесного грунта выпрыгнули доски с гвоздями толщиной в палец. Мауравани вскочил. От возвращающегося пня его спас только прыжок щучкой.
Нандалее бросилась к нему. Пригнувшись, бежала по следам карликов. Там, где прошли они, не должно быть никаких ловушек. По крайней мере, на высоте роста карликов.
Тилвит сидел у ствола дерева с широко раскрытыми от ужаса глазами. На левой его руке зияла рана, узкие серые замшевые штаны испачкались в грязи и крови. От его самоуверенной элегантности не осталось и следа.
— Сильно?
Он поднял голову. На зачерненном сажей лице глаза казались неестественно светлыми. Серо-голубая радужка обведена черной каемкой. Волчьи глаза, подумала Нандалее.
— Лук держать еще смогу, — голос мауравани звучал глухо. Тилвит мужественно боролся с болью.
— Дай посмотрю!
Он неохотно протянул ей руку. Должно быть, в нее угодила одна из досок с гвоздями. Нандалее не сомневалась, что лук он удержит. Но сможет ли он из него стрелять?
— Перевяжи это. Почему ты не остановился, когда я подала тебе знак?
— Она поет.
— Кто?
— Бидайн. Она поет. Должно быть, карлики услышали ее. Они идут прямо к ней.
Этого не может быть! Нандалее рассмеялась. Смех получился отчаянным, безрадостным. Громким. Так она и знала. События в Нангоге ранили душу Бидайн. Теперь может случиться все, что угодно!
Тилвит поднялся, небрежным жестом отряхнул грязь с одежды.
— Куллайн пошел вперед. Он защитит ее.
Нандалее кивнула. Она чувствовала себя далекой от реальности. Мысленно она была в Нангоге, зачарованном мире. Там Бидайн потянулась к силе, едва не убившей ее. Плетущий заклинания не должен противиться магии мира.
Нандалее предупредила Тилвита о ловушках. И они оба, пригнувшись, пошли по следу карликов.
Вскоре отпечатки ног изменили направление. Нандалее услышала. Песню. Без слов. Мелодию, полную боли и одиночества. Лес молчал. Даже ветер не шептал в сосновых ветвях. Остался только этот голос. Он притягивал ее, словно водоворот, захватывающий воду и уводящий ее в мрачные глубины.
Нандалее подумала о Гонвалоне, вызвала в памяти его лицо. Воспользовалась его обликом, чтобы противостоять чарам. Наконец-то она свободна.
— Что с тобой? — обеспокоенно глянул на нее Тилвит. Похоже, его чары Бидайн не трогали. Мауравани потянулся к колчану и вынул стрелу.
Впереди Нандалее обнаружила голую скалу, вздымавшуюся из лесного грунта. В лунном свете она казалась бледной, похожей на кость. Изборожденной ветрами и дождями. Деревья расступались, словно преклоняясь перед древней скалой. У подножия ее стояла Бидайн. Отчетливо видимая, окруженная серебристым светом ночи.
Группа карликов рассыпалась, образовав цепь. Они беспокойно оглядывались по сторонам, у троих были взведены арбалеты.
Немного в стороне Нандалее заметила Куллайна. Охотник стал почти единым целым с черным, как тень, стволом ели. На тетиве его лука лежала стрела.
Зачарованная песня продолжала звучать, сея меланхолию в ее сердце. Нельзя поддаваться ей. Нандалее отвязала от колчана лук, натянула тетиву. Проклятые карлики! Эти глупцы движутся навстречу своей гибели!
Карлики вышли на залитую лунным светом поляну. Казалось, они не в себе. Нервно озираются по сторонам. Головы поворачивают резко. И совсем не смотрят на скалу.
Что здесь происходит? Чего добивается Бидайн? Открыв свое Незримое око, Нандалее окинула взглядом магический мир. Маленькую поляну пронизывало сплетение тонких, светящихся нитей. Преобладали золотой и теплый красно-оранжевый цвета. Кроме них, она увидела еще голубой и лиловый. Пурпурные ауры карликов были густо пронизаны серебристыми нитями. Нандалее невольно пришли на ум коконы, в которые закутывают своих пленников пауки, когда не хотят убивать жертву сразу. Все эти серебряные нити сбегались к Бидайн.
Магическая сеть пронизывает мир. Живых существ, деревья, даже камни. Все связано друг с другом. Находится в гармонии. Чародеи влияют на эту сеть. Если же изменить ее слишком сильно, сила может обернуться против плетущего заклинания, что Бидайн довелось пережить на собственном ужасном опыте в Нангоге.
Один из карликов вскинул арбалет к плечу. Нандалее моргнула, лишаясь магического зрения на мир.
Лунный свет сверкнул на острие заточенного арбалетного болта. Нандалее догадывалась, что Бидайн манипулирует чувствами гномов. Интересно, что они слышат?
— Я беру на себя того, что слева, с арбалетом, — прошептал Тилвит.
Нандалее колебалась. Один из гномов был от Бидайн на расстоянии всего пяти шагов. Он резко поворачивал голову. Почти как марионетка. Не глядя на то место, где, прислонившись к скале, стояла чародейка в белом платье.
Седобородый предводитель поднял руку. Остальные карлики замерли.
Нандалее задержала дыхание.
Тилвит натянул тетиву лука. Он мог уверенно подстрелить карлика, которого выбрал себе в качестве цели. Десять ударов сердца — и гномы будут лежать на поляне мертвые. Больше времени умелым лучникам не понадобится. С Бидайн ничего не должно случиться. Только она может вернуть их обратно. Только она умеет открыть драконью тропу, которая приведет их обратно к небесным змеям.
— Нет! — Драконница положила руку на плечо Тилвиту.
Если они убьют карликов, их миссия обречена на провал. Они не имеют права привлекать к себе внимание! Они только разведчики. Они должны разузнать, где находятся входы в Глубокий город, и выяснить, существуют ли воздушные шахты, достаточно широкие для того, чтобы через них в город мог проникнуть эльф.
Тилвит прошипел что-то невразумительное. Затем снял стрелу с тетивы.
Нандалее понимала, что их миссия провалится и в том случае, если что-либо случится с Бидайн. Без ее помощи они застрянут здесь. Нандалее понятия не имела, насколько далеко находится гора от Белого чертога. Нерешительно провела пальцами по стрелам в колчане. Правильно ли это решение? Бидайн они сумеют освободить, если что. А если карлики будут мертвы — это будет уже необратимо. Нандалее заставила себя убрать руку с колчана. Она не имеет права стрелять! Она командир. Она должна действовать обдуманно.
Бидайн все еще стояла, прислонившись к скале, и пела. Казалось, карлики нисколько не тревожили ее. Чего она хочет добиться с помощью таких чар? Хочет убить карликов? Нельзя было брать с собой Бидайн. Слишком мало времени прошло после событий в Нангоге. Лицо ее уродовала сеточка шрамов. Тонкие красные линии, не желающие блекнуть. Из-за них молодая эльфийка выглядела жутковато.
Предводитель карликов что-то произнес. Нечетко пробормотал приказ. Его ребята опустили арбалеты. Седобородый покачал головой, словно не понимая случившегося. А затем увел отряд разведчиков с поляны.
Нандалее подождала, пока карлики исчезнут в лесу. Все это время Бидайн глядела в сторону своих друзей. Она знала, что они здесь.
Наконец раздраженная Нандалее вышла из укрытия.
— Что это было?
— Мне было скучно. Вы должны были взять меня с собой, — с раздражающей небрежностью ответила та.
— Ты не охотница. Ты двигаешься недостаточно бесшумно и только задержала бы нас. И ты хорошо это знаешь!
— Что это были за чары? — вмешался Тилвит, и было очевидно, что Бидайн произвела на него неизгладимое впечатление. — Ты была невидимой для карликов? И почему тогда мы тебя видели?
Бидайн улыбнулась, очевидно наслаждаясь интересом мауравани.
— Они не могли смотреть в мою сторону. Невидимость… Это выше моих сил. Но заставить тупого карлика смотреть только туда, куда я хочу, это уже другое.
— А твое пение? Оно выдало нас. Мы стараемся не показываться, а ты…
— Карлики песню не слышали. Я привлекла их сюда звуком ломающихся веток. До них доносились только шорохи
леса, — было очень непривычно слышать высокомерный тон, которым говорила Бидайн. Такой она подругу еще не видела.
— Своим своеволием ты поставила под угрозу нашу миссию. Ты…
— Наоборот. У меня есть своя собственная миссия. И я должна выяснить, чувствительны ли карлики к такого рода магии. Мы вернемся, чтобы убить некоторых из них. И может оказаться весьма полезным владеть заклинанием, которое делает нас для них все равно что невидимыми.
Нандалее стояла как громом пораженная.
— Своя собственная миссия?
— Ты целиком и полностью посвятила себя Дыханию Ночи, — эти слова Бидайн произнесла с милой улыбкой на губах. — Я же нашла себе другого наставника. Того, кто хочет посвятить меня в искусство плетения чар глубже, чем ты можешь себе представить. Ничего подобного тому, что случилось в Нангоге, никогда больше не повторится. В будущем я уже не буду балластом, никто не станет смеяться надо мной…
Их путешествие в Нангог было тайной. Не пристало Бидайн говорить о нем вот так свободно, в присутствии других.
— Вернись обратно и уничтожь свои следы там, где ты угодил в ловушку карликов, — набросилась на Тилвита Нандалее. — На такой конский волос могла налететь даже сова. Они не должны знать, что на их горе были эльфы. Мы уходим через час.
Тилвит так пристально впился в нее своими волчьими глазами, как будто пытался прочесть ее мысли. На какой-то миг ей даже показалось, что он хочет что-то сказать, но затем эльф поджал губы и ушел.
Нандалее выругалась про себя. Она должна научиться лучше контролировать себя. Не должна вымещать свой гнев на Бидайн и остальных.
— Есть ли еще какие-то миссии, о которых мне стоило бы знать? — поинтересовалась она у Бидайн, когда Тилвит удалился за пределы слышимости.
— О которых тебе стоило бы знать? Нет.
Что на нее нашло? Куда подевалась робкая, кроткая Бидайн? Ее единственная подруга.
— Что пообещал тебе твой наставник? Вернуть красоту?
— Значит, ты считала меня красивой? — с горечью ответила та. — Почему же никогда не говорила этого раньше? Почему ты говоришь об этом только теперь, когда я утратила свою красоту навеки?
— Я не это имела в виду. Я…
— Я знаю тебя, Нандалее. Ты одиночка. Тебе не нужны подруги. Все равно ты никому не доверяешь. Мой наставник ничего мне не обещал. Это не он изменил меня. Принимать решения в одиночку и не посвящать в них остальных я научилась у тебя, — и с этими словами она отвернулась.
Обесчещенный
Шайя прислушалась к грохоту шагов по ту сторону двери. Поймала себя на том, что ее пальцы нервно сомкнулись на узкой рукоятке шипастой секиры. Разозлившись сама на себя, она сжала руку в кулак. Она должна быть примером. Ее воины наблюдают за ней. Если она будет холодна и спокойна, ее ребята тоже сохранят спокойствие. Если же проявит нервозность, по потеряет по меньшей мере уважение. Будучи женщиной, ей приходилось быть самое меньшее вдвое лучше мужчины, чтобы заслужить уважение лейб-гвардии наместника Каниты. До сих пор ей это удавалось.
Свой шлем Шайя сжимала под мышкой. Ветер играл ее волосами. Раньше ей никогда не пришло бы в голову показать свое лицо по такому поводу. Когда на ней был шлем, она выглядела так же, как и все остальные воины лейб-гвардии наместника. Однако любовь к бессмертному Аарону изменила ее. Ей больше не хотелось быть мужчиной.
Принцесса прислушалась к звуку шагов. Лестница наверх, к скальному плато, где располагались дворцовые постройки наместника Ишкуцы, насчитывала более 1400 ступеней. Тот, кто наконец представал перед Канитой, обычно с трудом переводил дух и был весь в поту. Гости здесь бывали редко. Дворец возвышался на западе Золотого города, той огромной метрополии, в которой располагался единственный вход в Нангог. Примерно в получасе отсюда, в сердце города, обрамленный статуями богов, находился магический портал, которым она так часто пользовалась, чтобы выйти на Золотую тропу. Ступить на ту тонкую пуповину, что соединяла ее с родным миром, Дайей.
Примерно час назад к ним явился посланник, возвестивший о прибытии огромного, тяжело вооруженного посольства из Ишкуцы. После этого Канита послал своих гонцов, чтобы выяснить, о ком идет речь. Необычно было принимать столь многочисленных гостей, не зная, кто они. Это не предвещало ничего хорошего. Посланники не вернулись, и, пока придворные Каниты готовились к приему гостей, во дворце воцарилось подавленное настроение.
Шайя поймала себя на том, что пальцы ее снова стиснули головку секиры. Она медленно выдохнула воздух, попыталась расслабиться. Хоть ее отец, великий король Мадьяс, не славился своей терпеливостью, она была в безопасности. Она — его тридцать седьмая дочь! Никто не осмелится тронуть ее.
Грохот сотен ног на миг умолк. Во дворе дворца воцарилось подавленное настроение.
Казалось, прошла вечность, когда наконец в ворота постучали. Тяжелыми, звучными ударами, прогремевшими по всему двору. Один из орлов закричал, забил крыльями, словно пытаясь взлететь в небо.
Дурной знак, подумала Шайя.
По знаку наместника ворота открылись. На просторный двор вошли воины, одетые в блестящую бронзу. Шайя знала, что они с трудом переводят дух. Как они отчаянно пытаются идти прямо. Длинный путь наверх отнял у них силы. Лестница обращала гордость в прах. Воительница испытала это на себе, когда ей самой довелось подниматься по этой лестнице в доспехах. Приходивший, чтобы предстать перед наместником, должен был чувствовать себя слабым.
Чужие воины расступились. Оперлись на копья. Выпрямили спины. Люди не знали, кто построил эту лестницу. Но хорошо ведали, какую отчаянную ненависть она рождает. И какой страх.
Под воротами пронесли паланкин. Двенадцать потных рабов, согнувшись, несли жерди из покрытого красным лаком дерева. Красные лица не были спрятаны под шлемами, потные тела — под доспехами. Они давно утратили свою свободу. Им уже почти нечего бояться. В отличие от воинов. Те боролись с одышкой. Опасались момента, когда раздвинутся желтые шелковые занавески паланкина и повелитель сможет стать свидетелем их слабости.
В десяти шагах от трона Каниты носильщики остановились. Следовавшие за ними воины застыли. Снова воцарилась давящая тишина. Время от времени нарушаемая вдохами-выдохами тех, кто все еще пытался выровнять дыхание.
У Шайи пересохло в горле. Кто в носилках? Кто может так наслаждаться тайной своего прибытия?
Порыв ветра всколыхнул знамя с конской головой за шатром Каниты.
Наконец занавески разошлись в стороны. Из носилок вышел мужчина в свободной одежде из красного шелка. Все опустили головы. Шайя поступила так же. Она видела широкий, украшенный жемчугом бортик и подол одежды. Видела мягкие сапоги из выкрашенной в пурпурный цвет кожи.
Принцесса подняла взгляд. Короткий поклон — отдана дань вежливости. Она — тридцать седьмая дочь бессмертного Мадьяса. Она не обязана ни перед кем склоняться.
Сановник, вышедший из носилок, был худощав. Щеки впалые. Над мясистой верхней губой растут длинные черные усы, кончики которых свисают ему почти до самого подбородка. Темные глаза посланника подведены черной краской, делаясь похожими на волчьи. Шайе был знаком этот взгляд. Она знала этого мужчину. Он смотрел на нее, не на наместника Каниту. И тут она поняла: что бы ни говорилось, истинная причина его визита — она. Это был Субаи, ее старший брат. Брат, натаскавший своего пса на то, чтобы рвать кукол принцесс. Пса, который однажды схватил ее, когда она оказалась настолько глупа, что попыталась от него убежать. Шрамы, которые у нее остались с того дня, предрешили ее судьбу. Единственная из дочерей бессмертного Мадьяса выбрала путь воительницы. И несмотря на все битвы, в которых с тех пор привелось сражаться, ей по-прежнему невыносимо хотелось убежать при виде собаки. Субаи так никогда и не простил ей, что его злобного пса отправили на бойню.
Шайя выдержала взгляд своего брата. Вспомнила о семи мисках супа, сваренного из его пса, который он вынужден был съесть, глядя при этом на нее.
Он одарил ее жутковатой улыбкой. На его левой щеке красовался белый шрам. Субаи сражался у Шелковой реки и подчинил себе один из находившихся там городов-государств. Люди у Великой реки постоянно приходили к мысли, что смогут сбросить с себя иго ишкуцайя. Их постоянно наказывали за это. Руки, плетущие шелковые ткани, не созданы для того, чтобы держать шипастую секиру. Конечно, в конце концов Субаи восторжествовал. Но у его триумфа был неприятный привкус, когда стало известно, сколько его воинов полегло в сражениях. Шрам на щеке достался ему от собственного отца. Он ударил его плетью по лицу, когда Субаи вернулся в Кочующий дворец, чтобы доложить о победе. Шайя жалела, что не присутствовала при этом. С тех пор он распрощался с воинской славой. Поэтому сегодня на нем нет доспеха. За его простым кожаным поясом торчат только шипастая секира и кинжал. Символы его мужественности.
— Бессмертный Мадьяс, Хранитель стад, Свет солнца, Сын Белого волка послал меня, ибо услыхал он о твоих деяниях, наместник Канита, — звучным голосом, донесшимся до самого отдаленного уголка двора, провозгласил Субаи.
Шайя замерла. Очень редко его отца именовали всеми титулами. Раньше он не любил этого. Судя по всему, обычаи при Кочующем дворе изменились. Это тоже ничего хорошего не предвещало.
Канита решил не вставать перед Субаи. Наместник был стар, но вовсе не немощен. Он мог бы встать и признать, что ее брат равен ему по рангу или же стоит выше него. Вместо этого он смотрел на него с затаенной ухмылкой.
— Мое сердце радуется, слыша, что весть обо мне дошла до шатра моего возлюбленного короля. И я со всей присущей мне скромностью надеюсь, что поспешность дорогого посланника не окрылит также и его язык.
Шайя поразилась. Намекать на то, что ушей Великого короля могла достичь ложь, было более чем смело.
Субаи решил проигнорировать намек наместника.
— Бессмертный Мадьяс, Хранитель стад, Свет солнца, Сын Белого волка поручил мне передать тебе личное послание, — он засунул руку в широкий рукав своего шелкового наряда, вынул оттуда костяную дощечку, протянул ее Каните и выпустил, ни капельки не пытаясь сделать вид, что это был несчастный случай.
Канита издал негромкий, похожий на тявканье смешок. Шайя тоже не сдержала усмешки. Ее брат ни в коем случае не унизил старика своим жестом. Совсем напротив, он выставил на посмешище себя.
Наместник наклонился, чтобы поднять костяную дощечку. В тот же миг Субаи выхватил из-за пояса шипастую секиру. Прежде чем лейб-гвардия Каниты успела выхватить мечи, секира опустилась. С резким хрустом она пронзила затылок наместника. Канита рухнул наземь.
— Бессмертный Мадьяс, Хранитель стад, Свет солнца, Сын Белого волка желал смерти Каниты. Это написано на дощечке.
Шайя обнажила собственную секиру.
— Отойди! — набросилась она на брата. Она хотела увидеть костяную дощечку. Канита долго и верно служил Великому королю.
— Из-за деяний Каниты бессмертный Мадьяс, Хранитель стад, Свет солнца, Сын Белого волка потерял лицо, — Субаи обвел присутствующих вызывающим взглядом. — Он выставил своих лучших воинов на посмешище. Отдал вас Аарону, Великому королю Арама, чтобы в союзе с ним вы познали горечь поражения. Бессмертный Мадьяс, Хранитель стад, Свет солнца, Сын Белого волка, пришел в ужас, когда услышал о случившемся. И все это сделал самонадеянный старик, не известив Кочующий двор. Я здесь ради того, чтобы вернуть нам утраченную честь. Все, кто подчинялись приказам Аарона Арамского, должны покинуть Нангог, — он посмотрел на Шайю с полной ненависти улыбкой. — Моя сестра тоже должна вернуться. А теперь покажите мне, что на этом дворе осталась хотя бы горстка воинов, не забывших о том, кому они клялись в верности. Схватить мою сестру! Отнимите у нее оружие, прежде чем это сделают мои воины!
Шайю схватили. Она не сопротивлялась. Она гордо подняла голову, когда ее ударили под колени, чтобы бросить в пыль перед братом. Шлем ее упал на землю. Перевязь сорвали с бедер. Столько лун командовала она лейб-гвардией Каниты. Все это уже не имело значения. Ее воины, не колеблясь, обернулись против нее. Это было больнее, чем удар под колени.
— Приветствуйте нового наместника! — крикнул почему-то именно щитоносец Каниты.
Ударили копья о щиты, сотни воинов выкрикнули имя Субаи.
Ее брат принял их преклонение, на лице не дрогнул ни единый мускул. Он оглядел стоявших вокруг воинов. Шум не стихал. Первые голоса стали хрипнуть. Шайе показалось, что никто не осмеливается первым перестать восхвалять нового наместника.
Прошла целая вечность, прежде чем Субаи склонился к ней.
— Ты помнишь тот день, когда я вынужден был смотреть на тебя, поедая своего любимого пса? Тогда мне хотелось только одного: однажды убить тебя. Но Белый волк послал мне более милосердный дар. Я буду присутствовать при том, как будет сломлена твоя гордость. И обещаю тебе, ты будешь жаждать столь же быстрой смерти, какая настигла наместника Каниту. К нему Белый волк был благосклонен.
Превращение
Дыхание Ночи отдыхал у подножия утеса, положив голову на скрещенные передние лапы. Большой черный дракон почти полностью слился с тенью. День лишь клонился к закату, однако здесь, у скалы, казалось, что уже наступила ночь. Свет избегал огромного дракона. Он бежал от утеса.
Нандалее чувствовала себя нехорошо. Убийство Парящего наставника изменило перворожденного. В его глазах отражался холодный гнев. Она рассказала ему о патрулях и о ловушках.
—
Вы уверены, что они пришли оттуда, госпожа Нандалее? Или вы предполагаете это, поскольку Глубокий город — единственное известное вам поселение гномов?
Слова горели в голове, насмешливый оттенок задел ее.
— Нет, я не уверена, — дольше выдерживать взгляд дракона она не могла. Грудь сдавливало, словно на ней лежал обломок скалы.
—
Однако три дня назад вы были уверены, драгоценная госпожа.
Она хотела возмутиться. Она никогда не говорила, что уверена! Она очень осторожно подбирала слова, когда ее допрашивали небесные змеи у трупа Парящего наставника. Она вспоминала распотрошенное тело своего учителя. К мертвому дракону не осмелился подобраться ни один стервятник. Даже мухи не отложили яйца в растерзанную плоть. Все живое боялось огромного дракона.
Нандалее с ужасом вспоминала допрос. Несдержанные эмоции драконов. Внешне они казались спокойными, но мысли их были исполнены ненависти и печали. И все это ей приходилось чувствовать слишком отчетливо. Ощущение было такое, словно по венам у нее течет стекло… Это было не просто ощущение. Под конец у нее пошла кровь из глаз. После этого Дыхание Ночи прервал допрос.
После убийства дракона карлики приложили максимум усилий, чтобы стереть следы. И Парящий наставник еще и помог им. Бурелом, поваленные деревья, под которыми прятались карлики, был сожжен. Не осталось почти ничего из того, что могло бы позволить предположить, из какого поселения пришли убийцы. Они унесли свою добычу, части трупа белого дракона, в близлежащую пещеру, в которую впадала подземная река. Оттуда они, должно быть, бежали с помощью этих ныряющих бочонков, которые они называли угрями. По этому следу не могли пойти даже небесные змеи. И поэтому Дыхание Ночи позвал ее.
Сначала ей льстило то, что перворожденный считает, что она может обнаружить что-то такое, что укрылось от него, при всей его мощи. Может быть, его вера в ее способности крылась в том, что в той неприступной долине, где они искали одну из альвиек, она нашла камешек со следами крови.
Вскоре гордость сменилась отчаянием. Она искала почти целый день. Было несколько следов, но ничто не указывало на происхождение гномов. В конце концов Нандалее перебралась через обуглившийся ствол дерева и исследовала обломки машины, метнувшей копье, принесшее гибель Парящему наставнику. Там оказались только оплавившаяся железная обшивка и погнувшийся стальной лук. А еще множество наполовину обуглившихся ящиков. В одном из них она нашла странный белый комок, едва ли в половину ее большого пальца. Мягкая масса, источавшая отвратительный запах. Запах, который, однажды почувствовав, уже не забудешь. Кобольдский сыр!
—
Вы лишились дара речи, госпожа Нандалее?
Нандалее вздрогнула. Эта мысль была подобна удару плети. Ей захотелось, чтобы Дыхание Ночи разговаривал с ней нормально, не выжигая свои мысли в ее голове. Это было намного интенсивнее того, что могли сделать любые слова.
— Я думала о грубом кузнеце-карлике, в пещере которого мы побывали во время нашего визита в Глубокий город. Там был такой сыр. Впрочем, это не доказательство. В конце концов, я же не знаю, насколько обычно для карликов есть такой ужас.
—
Вы понимаете, каковы будут последствия, если вы выскажете свои подозрения перед моими братьями по гнезду?
На этот раз Нандалее было не так больно, когда ее захлестнули мысли наставника. Ее охватила печаль, наполнившая ее немым отчаянием. Чувство было такое, словно ей приходилось сдерживать огромную волну, вздымающуюся на горизонте. Предприятие, заранее обреченное на провал. И несмотря на это, она была обязана хотя бы попытаться.
—
Мы хотим отомстить за смерть Парящего наставника. Но для начала я хочу быть уверенным. Мы не мстители, мы пообещали альвам быть справедливыми. Если мы наказываем, то должны быть совершенно уверены. Мы — хранители их детей, и если это необходимо, мы накажем, но мы не тираны, милость которых зависит от прихоти. Все дети альвов должны хорошо знать это, в противном случае окажется, что мы не справились с задачей.
Нандалее кивнула, не зная, что сказать. Большинство детей альвов боялись небесных змеев. Может ли быть такое, что Дыхание Ночи не осознает этого?
—
Вы пойдете в Глубокий город ради меня, госпожа Нандалее. Вы знаете, где искать того наглого кузнеца. Выясните, он ли убил Парящего наставника и кто ему помогал. Кто был с ним, кто управлял машиной, созданной для того, чтобы убивать драконов. Принесите мне их имена, госпожа Нандалее, и я решу, каким образом казнить убийц.
Только она хотела заметить, что вряд ли сможет войти в город карликов, когда Дыхание Ночи коснулся когтем ее лба. Жест был осторожным и нежным, но за ним последовал ураган боли. Нандалее рухнула на колени, упала на бок. Ее сотрясали судороги. Ее тело неконтролируемо дергалось, она едва могла дышать. Взгляд ее затуманился. Из носа потекла кровь, заливая губы.
Когда судороги улеглись, она подняла руку и отчаянно поглядела на свои пальцы. Они были толстыми, бесформенными, покрыты мозолями. Нандалее снова стала пленницей тела карлика.
—
Вы обладаете всеми воспоминаниями кузнеца-карлика из Железных чертогов. Вы говорите на диалекте этого города, дражайшая госпожа. Таким образом вы можете незаметно передвигаться среди карликов Глубокого города. Чтобы вас не узнали, ваша внешность не соответствует той, что была у вас во время последнего визита в Глубокий город. Подходящая для вас одежда уже готова, госпожа Нандалее. Вы выясните, что помните, как ее надевать. Ваша борода уже заплетена по моде Железных и украшена железными колечками. Кроме того, я позволил себе открыть звезду альвов. Путь между мирами приведет вас прямо к звезде Глубокого города. Прошу, простите мою грубую поспешность, но меня ждут братья по гнезду. Время поджимает! Вы должны поспешить, чтобы попытаться смягчить их гнев и удержать от необдуманных поступков.
Дыхание Ночи расправил крылья и выскользнул из тени утеса. На миг его фигура закрыла солнце, и все вокруг Нандалее погрузилось в неестественную тьму. Затем, взмахнув могучими крыльями, он поднялся в небо.
Кроме жгучей боли, сопровождавшей его мысли, она чувствовала и его тревогу. Что-то происходит между небесными змеями. Он уже не уверен в том, что его братья по гнезду последуют его совету, и опасался того, что может произойти, если так и случится.
Нандалее надела одежду карликов. Ткань была грубой, шерстяной, царапавшей кожу. Широкие штаны и мешковатая туника. Кроме того, неуклюжие сапоги. Дыхание Ночи подумал обо всем. Одежда не только выглядела поношенной, она даже пахла так. Нандалее проглотила слюну, но повязала тяжелый кожаный передник, уложила поверх бороду. На миг заинтересовалась железными кольцами, вплетенными в косы ее бороды. По ним вились причудливые узоры, изображавшие змей и неестественно длинных волков, боровшихся с ними. Они напомнили о скрытом значении. Змеи означали драконов, а волки — карликов. Она была свидетельницей последнего мгновения в жизни того карлика, знания и воспоминания которого унаследовала. Дыхание Ночи не убивал его. Но отнял у него все, что составляло его жизнь. Язык, память. От него осталась только пустая оболочка. Это была месть за то, что они втайне сговорились против драконов. Нандалее вспомнились красивые слова Дыхания Ночи. Наказание, которое карлик понес за то, что думал о заговоре, казалось ей несопоставимо суровым, и она решила назваться Арбинумьей, что на языке гномов означало ни много ни мало как наследие.
Слегка покачивающимися шагами она подошла к звезде альвов. Интересно, сколько на этот раз она пробудет пленницей этого приземистого тела? Не обращая внимания на красоту перетекающей светящейся арки, она прошла звезду. Всего несколько шагов — и она оказалась в комнате грядущих открытий. Комната была полностью отделана белым мрамором. Свет двух масляных ламп преломлялся во вставленных в стены кристаллах. В стенных нишах сидели маленькие статуи почтенных предков. Пахло дымом. Воздух был застоявшимся. Нандалее порадовалась, что в этом теле у нее лишь приглушенное обоняние.
Нетвердой походкой она вышла из комнаты, левой рукой опираясь на стену туннеля. Глаза быстро привыкли к темноте пещеры карликов. На очень большом расстоянии друг от друга в стенных нишах стояли фонари. Чаще всего — возле туннелей, уходивших в стороны от главного. Теперь, в отличие от своего первого визита, она могла разобрать выбитые кое-где на стенах руны. Они напоминали о рудничной атмосфере, когда загорались вырывавшиеся из скалы газы, предупреждали об отрезках туннелей, где нельзя зажигать открытый огонь. Некоторые надписи напоминали о смертоносных ловушках, другие служили для ориентиров в системе туннелей. Руны карликов казались Нандалее омерзительными. В них не было ни капли элегантности, они были созданы лишь затем, чтобы их было легко выбить в скале зубилом.
У Нандалее закружилась голова. Несмотря на то что теперь она привыкала к этому чужому телу быстрее, чем в первый раз, но была все еще далека от того, чтобы чувствовать себя свободно с короткими конечностями, тяжелыми шагами, мерзким запахом собственной бороды. Она опустилась у стены туннеля, закрыла глаза и стала ждать, когда ей станет легче.
Шаги приближались. Нандалее поднялась, но пришлось снова опереться на стену туннеля. Навстречу ей шел карлик с роскошной золотой бородой и длинными, заплетенными в косички волосами. На нем был шлем с широким наносником и накладными золотыми бровями. Его кольчуга негромко позвякивала при каждом шаге. Это настоящий воин, подумала Нандалее. Почему Дыхание Ночи не мог дать ей такого облика?
Небесно-голубые глаза смотрели на нее.
— Они тут подмешивают в пиво что-то лишнее, — с трудом ворочая языком, пролепетала она.
Воин усмехнулся.
— Думаю, кобольдский сыр, — и, не останавливаясь, пошел дальше.
Для карлика очень даже мил, подумала Нандалее, снова опускаясь на пол. Она прислушивалась к удаляющимся шагам. Что-то в них было странное. Шаги сопровождались негромким скрежетом. Или она это придумала? Слух ее был уже не так остер, как у эльфийки. Она хотела уже отбросить эту мысль, когда взгляд ее упал на тонкие белые шрамы, оставляемые на полу. Похоже, один из гвоздей в подошвах сапог воина торчит!
Головокружение тут же прошло. Это мог быть тот самый карлик, которого они преследовали с Дыханием Ночи. Тот неизвестный, который с трудом ускользнул от них во время их первого посещения Глубокого города и который, возможно, знал больше об исчезновении альвов. Заторопившись, она споткнулась, и не раз. Туннель расплывался перед глазами. Она стиснула зубы. Звук шагов стих. Туннель затопил ослепительный свет. А потом вдруг стало темно. Он ушел через звезду альвов.
Выругавшись, она остановилась. Какое странное совпадение, что она встретила этого карлика именно теперь. Может быть, он имеет какое-то отношение к смерти Парящего наставника? И кто он такой, раз с такой легкостью открывает звезды альвов?
Еще бы чуть-чуть, раздраженно подумала она, облегчая сердце несколькими жуткими проклятиями.
— Что это за язык, брат?
Нандалее подняла голову. Она была настолько занята собой, что не заметила, что кто-то вошел в туннель, ведущий к комнате грядущих открытий. Рыжебородый карлик, на груди которого красовалась золотая цепь члена совета, толщиной в руку, стоял перед ней и пристально рассматривал ее большими серыми глазами.
— Ты что, говоришь по-эльфийски?
Трибунал
Золотой рухнул в облака. Он наслаждался ощущением ледяного ветра под крыльями, своей силой, позволявшей ему противостоять стихиям. Был некоторый риск в том, чтобы вслепую падать на гору. Он мог бы открыть свое Незримое око, чтобы увидеть то, что скрывают облака. Но идя на риск, он чувствовал себя более живым. Каждое ощущение становилось интенсивнее, поскольку, вполне возможно, могло стать последним. Это безумие — вслепую лететь сквозь облака навстречу горе. Столь же безумно, как и затевать заговор против альвов, более того, убивать их. Но он хотел быть хозяином своей жизни, целиком и полностью. Быть свободным, жить по своим собственным правилам.
Пение урагана изменилось. Теперь скалы были совсем близко. Он попытался по мелодии ветра определить свое местонахождение. Существовала драконья тропа к огромному заснеженному полю прямо под вершиной Головы альва. Сюда можно было попасть очень легко. Но это было не в его духе. Он не искал для себя легких путей.
Золотой расправил крылья, замедлил полет. Тягучее серое покрывало облаков разорвалось, словно порванное скалами. Теперь он увидел торчащие из вечной белизны острые каменные зубцы. Заметил яркие цвета своих братьев.
Последний круг он описал над их головами, затем элегантно приземлился, без прыжков, пытаясь сохранить равновесие. Сложил крылья. Он любил этот жест и вспомнил, что его научил ему когда-то Парящий наставник. Дело не только в том, что делаешь, но и в том, как делаешь. Жизнь — это представление, и, сколь отвратительны ни были бы иногда обстоятельства, понять, предстаешь ли ты перед другими с достоинством, ты всегда можешь и сам.
—
Ты опоздал, — первым в его мысли проник голос Дыхания Ночи. Перворожденный лежал немного в стороне от неровного круга, образованного восемью небесными змеями. Он лежал у подножия нависающего скального уступа. Над ним со скалы свисали сосульки, вокруг старшего брата играли тени. Дракону даже вдруг показалось, что он опустился в пасть гигантского чудовища. Существа еще больше и могущественней, чем они. Существа, которое появилось лишь однажды и вот уже много веков находилось в изгнании. Заживо погребенным в надгробном памятнике, которое оно само же и создало.
—
Прошу прощения, что заставил вас ждать, братья.
Последовали мгновения давящей тишины, слышались только завывания ветра. «Не буду оправдываться», — подумал Золотой. Иначе пошатнется его позиция по отношению к Дыханию Ночи. Все, что он подготовил, зависело от того, будет ли он действовать, исходя из сильной позиции.
—
Мы собрались, чтобы принять решение относительно наказания карликов в Глубоком городе, — прервал, наконец, молчание Небесный. Он считался мудрецом и скептиком. Золотой знал, что убедить брата будет нелегко. Однако он видел в серебряной чаше, что ждет их в будущем, если они не обретут мужество и не перейдут к отважным действиям.
—
Я требую уничтожить Глубокий город. Я был там, поскольку не хотел доверяться исключительно суждению эльфийки, мысли которой мы не можем прочесть. Именно в этом причина того, что я опоздал, братья. Я был настолько потрясен увиденным, что забыл обо всем. Мне не хватает слов, чтобы описать то, что творят карлики там, внизу. Загляните в мои мысли. Разделите со мной тот кошмар и видения гнусных деяний карликов, которые останутся выжжены в моих воспоминаниях до конца дней.
Он поделился своими чувствами с братьями, пока те читали его мысли. Он собирался сделать это с самого начала, чтобы суметь лучше оценить их. Даже Дыхание Ночи был тронут тем, что увидел. Возможно, все же будет не настолько трудно подвигнуть его на то, чтобы наложить то наказание, которое было единственно подобающим за дерзость карликов.
—
Пусть горят, все вместе! — возмутился Пламенный, темперамент которого вполне соответствовал имени. Могучий дракон, чешуя которого переливалась всеми оттенками от яично-желтого до кармазиново-красного, считался очень нерешительным. Его было очень легко завоевать, но он так же легко менял свое мнение, причем каждый раз говорил очень эмоционально, нисколько не осознавая своего непостоянного и вспыльчивого характера.
—
Эти видения и меня будут преследовать до конца моих дней, — объявил его брат, Приносящий Весну, ужасно подавленным, совершенно не свойственным ему голосом, ведь он всегда, в каждом событии умел видеть положительные стороны. Его чешуя, обычно сверкавшая всеми оттенками свежей весенней зелени, казалась поразительно матовой и бесцветной. Он будет моим, подумал Золотой.
—
То, что делают карлики в своих потайных пещерах, —
это объявление войны нам! — возмутился Иссиня-черный, самый воинственный из них. —
Заползая под горы, они чувствуют себя в безопасности. Давайте покажем им, что нет в Альвенмарке места, где они могли бы укрыться от нашего гнева.
—
Мы наместники альвов, не мстители. Наша задача — сохранять хладнокровие и быть справедливыми, — заметил перворожденный. Золотой только и ждал этого замечания.
—
Ты уже составил план, послал шпионов и обсудил все с альвами? Что, снова принял решение в одиночку, не посоветовавшись с братьями, как любил поступать в прошлом? Меня удивляет, что ты напрягаешься, появляясь в этом кругу, где тебя все равно не интересует наше мнение.
Дыхание Ночи зашипел на него, его могучий хвост взметнул фонтан снега.
—
Какую войну ты собираешься вести, Золотой? Братоубийственную?
—
Он говорит правду! — вмешался Небесный. —
Мы все знаем, что ты предпочитаешь решать в одиночку. Думаешь, мы не заметили бы? Прав ли Золотой в своих обвинениях? Ты уже решил, что должно произойти?
—
Мудрость требует умеренности, — уклончиво ответил Дыхание Ночи. —
Только тираны не различают виновных и невиновных.
—
Но не приведет ли умеренность с одной стороны к неумеренности с другой? — заметил Красный. Его чешуя была темной, словно свежая кровь. Из ноздрей валил редкий дым.
—
Что ты предлагаешь? Неужели мы должны покарать не только убийц, но и матерей, из лон которых они появились на свет? — ответил Дыхание Ночи.
—
И кузнецов, которые создали наконечники копий, убившие нашего брата и носильщиков, которые отнесли в тайник оружие, из которого был подлым образом убит Парящий наставник, — вставил Пламенный, совершенно не воспринимавший иронию.
—
Я считаю, что мы должны убить всех, — Золотой старался донести эту мысль до братьев ясно, без каких бы то ни было эмоций. —
Мы должны быть строги. Если наше наказание будет слишком мягким, карлики почувствуют, что могут попробовать убить следующего из нас.
За этой мыслью последовала тишина. Он чувствовал, что Пламенный в восторге, Дыхание Ночи потрясен, остальные колеблются. Но почти во всех горела жажда мести.
—
Думаете, если мы пошлем своих драконников и, возможно, устроим десяти карликам страшную смерть, это их остановит? Эти десятеро станут мучениками, сотни других почувствуют себя обязанными продолжить начатое ими. Что нам нужно, так это однозначный, недвусмысленный знак. Если наше наказание будет достаточно суровым, сами карлики в будущем будут преследовать каждого, кто даже задумается о том, чтобы убить среброкрылого или червелапа.
—
Думаете, альвы стерпят, если мы поведем себя как палачи? Не для того они нас создавали, — Золотому казалось, что Дыханию Ночи хочется броситься на него, чтобы вонзить в его плоть свои клыки и когти.
—
Разве мы здесь не для того, чтобы делать за них грязную работу, которую они не хотят делать сами? Разве мы не хотели ограждать их ото всех неприятных решений? — возмутился Золотой. —
Наказывая карликов, мы сделаем именно то, зачем они нас создали. Мы поддерживаем баланс в их творении. Мы предотвращаем восстание их низших детей, которые пытаются разрушить установленный альвами порядок.
—
Меня убедили слова Золотого, — поделился своими мыслями Изумрудный, который обычно не торопился с высказываниями и вообще придерживался весьма умеренных взглядов.
—
Почему вы все хотите свернуть с пути, который оправдывал себя столько веков? — возмутился Дыхание Ночи.
—
Почему ты не можешь решиться пойти по новому пути, брат? Может быть, дело в том, что ты снова принял решение без нас? Может быть, твои эльфы уже в Глубоком городе, а наша встреча снова превращается в фарс?
Дыхание Ночи поднял свое массивное тело и выполз из тени утеса. Его голубые глаза холодно сверкнули.
—
Никто не пошел убивать в город. Я не забыл, что у нас совет.
—
Значит, нам пора голосовать, — Золотой чувствовал мысли своих братьев. Он убедил их. Все проголосовали за смерть Глубокого города.
—
А каким образом ты собираешься уничтожить город? Может быть, мы должны втиснуться в туннели карликов? Разве пристало наместникам альвов действовать подобным образом? — усмехнулся Дыхание Ночи.
—
Нет. Я хочу, чтобы все наши братья приняли участие в этом суде. И все наши драконники. Ни один карлик не должен выжить, и мы сделаем это так, что это навеки запечатлеется в памяти народа. Дней через пять-шесть можем начинать.
Амаласвинта
Рыжебородый гном недоверчиво глядел на Нандалее.
— Я еще никогда не встречал карлика, который владел бы эльфийским языком.
Она попыталась улыбнуться.
— Признаю, это редкость даже в Железных чертогах. Мой отец продавал эльфам железо. Он часто брал меня с собой в путешествия, когда я был еще юн. Вот я и подучил их язык. Их ругань — это первое, что мы слышали, когда он называл свою цену. Ты же знаешь, детские уши открыты для всего, что им не стоит слышать. Кроме парочки проклятий я почти ничего из языка этих обманщиков не запомнил.
Советник задумчиво поигрывал кончиком бороды.
— Он брал тебя, ребенка, в путешествие к эльфам! Что же у тебя был за отец!
— Умный. Он полагался на то, что они ничего не сделают мужчине, который путешествует по глуши вместе с ребенком. Если бы они убили его, пришлось бы заботиться обо мне. А какой же эльф захочет возиться с детенышем карликов?
Советник неторопливо кивнул.
— Понимаю. Необычно. Истории, подобной твоей, я еще не слыхал. Однако убедительно… — Он снова провел рукой по бороде. — И что, хорошие сделки заключал с эльфами твой отец?
— Как посмотреть. Когда я стал постарше, он перестал меня брать. А три года назад не вернулся из путешествия. Мы так и не узнали, что с ним произошло.
— Мои соболезнования, — пробормотал в бороду карлик, а его большие серые глаза все еще внимательно разглядывали его. — А что ты делаешь здесь, в комнате грядущих открытий? Умеешь открывать врата на звездах альвов?
Нандалее засопела.
— Хотелось бы мне уметь. Я увидел здесь яркий свет и понадеялся, что смогу встретиться с тем, кто прошел врата. Не нравится мне путешествовать на угрях. И по земле тоже не очень-то… — Она уставилась в пол.
— Из-за драконов? Ты здесь ради аукциона, как и все остальные, верно?
Нандалее кивнула, хотя понятия не имела, о чем идет речь.
— Однажды нам уже не придется бояться драконов, — он широко усмехнулся. — И эльфов. Тебе обязательно нужно кое с кем познакомиться. Твое знание эльфийского в такие времена на вес золота. Даже если ты знаешь всего несколько ругательств и то, что еще запоминают дети. Вот увидишь, мы изменим Альвенмарк.
Нандалее нерешительно кивнула.
— Кстати, меня зовут Арбинумья.
— Скорри, — ответил советник. — Идем, я отведу тебя в самое интересное место нашего города. Надеюсь, твой клан как следует снабдил тебя долговыми расписками, иначе вскоре у тебя сердце будет кровью обливаться.
Нандалее снова не поняла, что он имеет в виду. Ведя непринужденную беседу, она развлекала Скорри выдуманными историями о том, как ее отец торговал железом, в то время как советник вел ее в ту часть Глубокого города, где она еще не бывала.
Через некоторое время туннели стали более оживленными. Почти все встречавшиеся им карлики направлялись в ту же сторону, что и они. Переходы заполнились возбужденным бормотанием. Запах смазки и дыма становился все интенсивнее, равно как и запах застарелого пота, присущий большинству карликов.
Они пересекли просторный зал, в котором сталактиты и сталагмиты образовывали колонны толщиной с дерево. Нандалее с любопытством оглядывалась по сторонам. Величина зала ее поразила. Вдоль стен проходили террасы и узкие лестницы. Повсюду кишмя кишели карлики. Казалось, их здесь согни.
Скорри провел ее через высокие бронзовые ворота по широкой лестнице в следующий зал. Казалось, стены здесь покрыты лиловыми вспышками света. Стало настолько светло, что ей пришлось зажмуриться.
Скорри проталкивал ее через толпу, то и дело кивая знакомым или отзываясь короткими шутками на приветливые возгласы. Вне всякого сомнения, он был известен. Но что он собирается с ней делать? Нандалее совершенно не нравилось, что он вводит ее в центр внимания наряду с собой.
Низкий приятный голос заглушил бормотание и покашливание сотен карликов.
— Что ж, теперь, когда мы воздали должное храбрости Галара и Нира, мы подбираемся к истинному герою, тому бесстрашному карлику, идеям и неутомимой выдержке которого мы в первую очередь и обязаны своим триумфом над белым драконом. Это тот карлик, имя которого уже сейчас стало легендой: Хорнбори Драконоборец. Говорю вам, друзья мои, однажды ваши внуки будут сидеть у вас на коленях, а вы с трепетом в душе будете рассказывать им: когда-то я знал Хорнбори, который преподал драконам урок, что значит пытаться подавить народ карликов. Приветствуйте же его, как приветствуют героя!
— Это говорит Старец в Глубине, князь Глубокого города, — прошептал ей Скорри. — А тот, что стоит там, на возвышении, возможно, станет однажды его преемником, — Нандалее показалось, что в последних словах она расслышала некоторое недовольство.
Оратора на трибуне она никогда прежде не видела. Длинная седая борода доставала Старцу в Глубине почти до самых колен. Все его лицо, казалось, представляло собой комок взъерошенных волос, из которого торчал только бесформенный красный нос. Старый карлик опирался на узловатый дубовый посох. Насколько могла видеть Нандалее, на нем не было украшений и знаков отличия. Для своего очевидно преклонного возраста он обладал поразительно сильным голосом. Тут на возвышение рядом с ним вышел карлик помоложе. Просторный зал наполнился криками ликования и топотом ног.
Все больше и больше карликов напирали сзади. Нандалее подтолкнули вперед, и вскоре она была настолько стиснута бородатыми телами, что ей стало казаться, что она вот-вот перестанет дышать.
— Прошу вас, друзья мои… — Раскинув руки в стороны, карлик помоложе попытался успокоить ликующую толпу. У него была густая, маслянисто поблескивающая борода. В ней не было ни одного седого волоска. На голове красовался роскошный шлем, по бокам которого торчали золотые крылья. Нандалее была уверена, что уже встречала этого парня в мастерской безумного кузнеца.
— Прошу… Я ведь лишь сделал то же самое, что сделал бы любой из вас. Мы все выросли в тени драконьих крыльев. Всем нам ведом их произвол. Если бы вы стояли перед белым драконом, каждый из вас проявил бы такое же мужество, как Нир, Галар и я. У каждого из вас в груди бьется сердце героя!
Грохот аплодисментов стал ему ответом.
Нандалее боролась с нарастающей паникой. Она терпеть не могла находиться так глубоко под скалами. И никогда в жизни ее так не стискивали, как в этой ревущей толпе карликов. Просто кошмар.
— Говорить он умеет… — Несмотря на то что Скорри стоял рядом, ему приходилось кричать, чтобы она могла расслышать его слова.
— Битва с драконами только начинается. Оружие, убившее белого, было уничтожено в сражении. И нам нужно много новых копьеметов, если хотим справиться с бушующей яростью драконов. Поэтому я прошу вас: жертвуйте! Давайте, сколько можете, и ступите вместе со мной на тернистый путь к свободе. Нам предстоит битва, какой еще не видывал наш народ. Я вижу путь крови, пота и слез. Но если мы пройдем до конца, наши дети и дети наших детей однажды выйдут из пещер и смогут без страха взглянуть в небо Альвенмарка.
Зал снова разразился ликованием. В нем Нандалее чувствовала восхищение праведной борьбой и спросила себя, что же сделали драконы карликам. Этот Хорнбори здорово умел распалять глубоко укоренившийся гнев своего народа.
— Многие наши мудрецы убеждены в том, что тело дракона пронизано магией. Тот, кто знает, как использовать их кровь, может перелить это волшебство в оружие. Из их чешуи можно делать чудодейственные амулеты. Но сегодня мы начнем торги с совершенно необыкновенной вещи, — выдержав драматическую паузу, карлик улыбнулся. — Любой, увидевший это, тут же поймет, какая магия присуща этой потрясающей части тела. Не стесняйтесь делать ставки, друзья мои, ибо может смениться целое поколение, прежде чем на аукцион снова будет выставлено нечто подобное.
Все в зале затаили дыхание. Смолкло даже раздававшееся время от времени покашливание. Все зачарованно смотрели на возвышение, куда вынесли накрытый белым платком стол.
Драматическим жестом Хорнбори откинул платок в сторону. Нандалее не сразу поняла, что представляет собой лежавший на столе предмет длиной в руку.
— Здесь у нас пенис большого дракона, — деловито объявил карлик. — Сие достоинство имеет тридцать семь дюймов в длину и весит около одиннадцати фунтов. Вообще-то я собирался выставлять его по частям. Но разные партии донесли до меня свои опасения относительно того, что присущая ему магия может пострадать, если я его разрежу. Начальная цена десять тысяч золотых крон. Эту ставку сделал не кто иной, как Старец в Глубине. Одним альвам ведомо, какие у него планы на эту штуку.
Его слова вызвали бурю смеха, но стоявший рядом Скорри выругался.
— Никакого уважения. Просто бесстыдство — шутить над Старцем в Глубине. Чертов выскочка.
Нандалее едва не ответила, что весь этот аукцион — это сплошное бесстыдство. Со смешанными чувствами она вспоминала время, проведенное в пещере Парящего наставника, но этого он не заслужил! Это было отвратительно. Отталкивающе! Этому безвкусному спектаклю не было оправдания. Если бы небесные змеи узнали, что здесь происходит, месть их не имела бы предела.
— Я слышу одиннадцать тысяч? — воскликнул довольный, стоящий на возвышении Хорнбори. — Думаю, через несколько лун у наших друзей в Исхавене будет большое пополнение.
— Не думаю, что можно извлечь магию из чего-то мертвого, — желчно заметил Скорри. — Не знаю, как ты к этому относишься, но хочу представить тебя кое-кому, кто пойдет другим путем.
Нандалее не знала, что ответить на это, поэтому просто кивнула. Она была рада возможности сбежать со спектакля, устроенного карликами. Кроме того, трепещущие отсветы факелов на стенах пещеры усиливали ощущение головокружения. Интересно, сколько времени пройдет, прежде чем она привыкнет к новому телу?
Им пришлось буквально пробиваться сквозь ряды карликов. Толпа была огромная, и даже влиятельность Скорри не могла заставить окружающих расступиться. Цена уже составляла семнадцать тысяч золотых крон, когда они наконец добрались до прохода в соседнюю пещеру. Только теперь Нандалее поняла, в чем причина такого странного освещения. Стены этой огромной пещеры были полностью покрыты лиловыми кристаллами. Аметисты. Некоторые были очень крохотными, другие достигали почти двух пальцев в длину. Свет тысячекратно преломлялся в кристаллах, казалось, он оживает, перетекает пульсирующими волнами по стенам, бросая в толпу сверкающие молнии. Нандалее лишь мельком взглянула на них, и головокружение тут же стало настолько сильным, что девушка побоялась, что у нее подкосятся ноги. Заклинание в камне было совершенно чуждо ей. Она с испугом отвернулась.
Похоже, Скорри что-то заметил.
— Аметистовый зал — это не для всякого. Некоторые просто в обморок падают. Никто не может сказать, в чем тут дело. Если выпить грибного — все становится еще хуже. Здесь нельзя гулять на праздники, а ведь это самая красивая пещера во всей горе. Некоторые полагают, что это наказание альвов за то, что мы попытались создать что-то прекраснее созданного ими. Я считаю это бредом.
Скорри провел ее мимо двух стражников, сжимавших в руках большие лабрисы.
— Это Арбинумья из Железных чертогов, — объявил он. — Госпожа Амаласвинта хочет видеть его.
Один из стражников кивнул, но продолжал смотреть недоверчиво. Пещера, в которую они вошли, была полностью отделана белым мрамором, похожим на тот, что был в комнате грядущих открытий. В центре пещеры на пьедестале из кроваво-красного камня лежал кристалл, сверкающий ослепительным белым светом. Зеркала направляли свет в самые отдаленные уголки пещеры.
Лестница вела к расположенной немного выше двери, пройдя через которую можно было попасть к возвышению в аметистовом зале. У подножия лестницы стоял ряд столов. Там вокруг фигуры в красном платье собралась небольшая группа карликов. Все они осматривали множество золотых и серебряных ящиков и шкатулок с окошечками из горного хрусталя, очевидно содержавших части тела Парящего наставника.
— Амаласвинта? — Скорри произнес имя шепотом.
Карлица резко обернулась. Ее вид поразил Нандалее. Она казалась не такой приземистой, как карлики-мужчины. Лицо точеное, несмотря на то что брови слишком густые, из-за чего в ее ровных чертах проступало что-то животное. У Амаласвинты был маленький нос и полные, почти чувственные губы. Ее красное платье подчеркивало талию, на груди был глубокий вырез. Декольте открывало большую часть ее пышной груди. Черные, как вороново крыло, волосы обрамляли лицо. Был в них даже какой-то синий оттенок, словно в оперении сороки. Она была не такой, как все остальные карлицы, которых когда-либо доводилось видеть Нандалее, не была похожа ни на одну из тех, кого могло вспомнить украденное сознание, вживленное ей Дыханием Ночи. Глаза Амаласвинты были темно-зелеными, почти черными. И в глубине их горел свет, похожий на тот, что жил в духах, обитающих в лесах Нангога.
«Она одержима», — подумала Нандалее.
От Амаласвинты нужно держаться подальше.
— Мой дорогой Скорри, кого это ты к нам привел? — Теперь карлица обернулась лицом к Нандалее. — По несколько… эксцентричному стилю одежды и бороде я могу предположить, что вы прибыли из Железных чертогов?
— Совершенно верно, — поспешно объявил Скорри. — Это Арбинумья. И он знает язык эльфов. По крайней мере, немного.
Амаласвинта подняла одну бровь, оценивающе поглядела на Нандалее.
— Похоже, мне придется пересмотреть свое мнение относительно наших братьев из Железных чертогов. Кажется, там живут не только скучные копатели.
— Кажется, я тоже заблуждался относительно дам Глубокого города, — желчно ответила Нандалее. — Они гораздо красивее, хоть и так же надменны, как я себе представлял.
Амаласвинта ответила на оскорбление улыбкой, но Нандалее краем глаза заметила, что, услышав ее слова, Скорри съежился.
— Наконец-то нашелся тот, кто не спускает мне каждое слово, — Амаласвинта жестом подозвала Нандалее ближе.
От карлицы исходил тяжелый чувственный аромат. В нем чувствовалась нотка мускуса, но преобладающим был незнакомый эльфийке запах.
— С тех пор, как я прогнала своего последнего кавалера, все слетаются на меня, как мухи на мед. Как же освежает встреча с мужчиной, который с первого взгляда не начинает думать о том, как бы завести со мной детей.
Нандалее показалось, что в мгновение ока она нажила себе с полдюжины врагов. Как бы там ни было, остальные карлики смотрели на нее так, словно хотели срочно вырезать ей сердце.
— Ты уже нашел себе квартиру, Арбинумья?
— Нет.
— Тогда окажи мне честь, будь моим гостем. Через два дня я устраиваю пир и буду рада, если ты сможешь присутствовать. Если ты будешь жить у меня, то не потеряешься, — с этими словами она одарила Нандалее тревожной улыбкой. — Я вполне могу себе представить…
Торопливые шаги заставили ее умолкнуть. По лестнице, ведущей к возвышению в аметистовом зале, спустился молодой карлик:
— Госпожа, цена выросла до сорока одной тысячи. Похоже, никто не хочет давать больше.
Скорри тяжело вздохнул:
— Это правда? Сорок одна тысяча золотых крон! На эти деньги можно выставить и снарядить целое войско.
— Подними для меня ставку до пятидесяти тысяч, — спокойно произнесла Амаласвинта. — Я не хочу, чтобы эта драгоценность попала в руки мужчин, у которых только одно на уме, — она одарила стоявших вокруг мужчин насмешливой улыбкой. — Вы думаете только о войне. А ведь этих денег хватило бы на то, чтобы основать новый город где-нибудь в глуши. Может быть, нам стоит сделать это. Повернуться ко всему этому спиной, начать все заново. Искать магию там, где она живее всего: в природе.
Нандалее не была уверена насчет того, сказала ли Амаласвинта это ради того, чтобы пристыдить остальных карликов, или же действительно так считала.
— Разве ты не думаешь, что настало время готовиться к войне? — Нандалее кивнула головой в сторону аметистового зала. — Они убеждены в этом.
Все взгляды устремились к Нандалее. Что ей делать? Она ведь не может призывать их воевать против драконов. Но если она не сделает этого, то вызовет подозрения.
— Думаю, мудреца можно узнать по тому, в какие битвы он ввязывается, а каких избегает, — Нандалее надеялась, что, высказавшись в подобном духе, угодит всем. По крайней мере, себя она таким образом не выдаст.
Некоторые карлики одобрительно кивали, а в глазах Амаласвинты вспыхнул хитрый огонек.
— В Железных чертогах тоже есть мудрецы? День исполнен сюрпризов!
— Как доказал Хорнбори, драконы тоже смертны. Что касается этого, небесные змеи ничем не отличаются от всего остального драконьего отродья, — воинственно провозгласил Скорри.
— И сколько же карликов понадобилось, чтобы убить большого дракона? — поинтересовалась Нандалее.
— Трое! Вот и вся их, драконья, божественность! — мрачно усмехнулся Скорри. — Хорнбори, Галар и Нир. Но стоящая за этим логистика гораздо сложнее, чем собственно убийство дракона. Пришлось оснастить целый флот угрей, чтобы привезти необходимые материалы и вернуть добычу обратно.
Вот и имена убийц дракона, удовлетворенно подумала Нандалее. Может быть, ей также удастся узнать, где в этом лабиринте найти этих троих. Похоже, Скорри любит слушать себя. Если немного поддержать разговор, возможно, ей удастся добыть еще какую-нибудь информацию.
— Что меня искренне заботит, так это вопрос, как отнесутся альвы к тому, что мы выступим против небесных змеев. Небесные змеи — наместники альвов. Если мы восстанем против них, разве не воспримут это альвы как объявление войны им? Хорнбори и другие не подумали об этом? Честно говоря, я бы поговорила с этими троими.
Скорри посмотрел на нее так, словно только что откусил испорченную колбасу.
— Это же абсурд. С чего альвам…
— Вовсе нет! — резко перебила его Амаласвинта. — Я тоже уже указывала на подобную опасность и просила тебя высказаться по этому поводу на совете, куда мне хода нет.
Было видно, что Скорри эта тема неприятна.
— Милая моя, я ведь говорил тебе, что я не могу навлекать на себя подозрения в том, что представляю собой твой рупор. Это исключительно мужское дело…
— Довольно! — оборвала его Амаласвинта. — Мы действительно обсуждали это довольно часто. Я спрашиваю себя, какой тебе от меня прок, если ты не готов представлять меня в совете.
Нандалее показалось, что за этими словами таится еще что-то невысказанное. Как бы там ни было, советник покраснел, а остальные присутствующие злорадно заулыбались.
— Мой дорогой Скорри, ты знаешь, я люблю откровенность. Надеюсь, ты тоже умеешь ценить открытость, когда она касается тебя. В прошлом я возлагала на тебя большие надежды. В то время как Хорнбори мечтал о драконах, я разделяла твою мечту и тратила немалые средства на то, чтобы позволить им стать реальностью. Через два дня мы увидим, не разумнее ли было придерживаться замыслов Хорнбори. Я очень надеюсь, что твой друг поможет нам решить наши последние проблемы. Он должен сопровождать меня, — она обернулась к Нандалее. — А ты, Арбинумья из Железных чертогов, куда приведет тебя твой путь? О каком будущем ты мечтаешь? У тебя есть свое видение?
— Я здесь ради магии. Я пойду любым путем, который приведет меня к ней, — ответила Нандалее и поглядела на все те серебряные ящики и шкатулки, в которых покоились останки ее учителя. Какие же они глупцы, эти карлики! Они встретились с великим чародеем и не придумали ничего лучше, чем убить его. Так им никогда не найти того, что ищут.
— Значит, посмотрим, хватит ли твоих возможностей на то, чтобы мечты стали реальностью, — она отвернулась и направилась к выходу. Не оборачиваясь, щелкнула пальцами. — Идем, будь послушной собачкой, следуй за мной.
— Иди, — прошептал ей Скорри. — Лучше тебе не видеть ее в гневе.
Нандалее удивленно посмотрела на советника. Она ожидала увидеть перед собой разозленного соперника. Вместо этого в его взгляде читалась тревога.
— Иди! — повторил он, на этот раз настойчивее. — Теперь ты в ее руках.
Слухи
Галар ненавидел толпу и помпезность. Услышал за своей спиной громкий смех Хорнбори. Этот выскочка был полностью в своей стихии. Неужели он действительно нанес белому дракону смертоносную рану? Галар просто не мог представить себе, что этот пустозвон, любитель рукопожатий, действительно мог совершить героический поступок.
Просторный аметистовый зал теперь казался кузнецу поразительно тесным. Он терпеть не мог находиться среди толпы. Дюжины карликов приятельски похлопывали его по плечу. Карлики, которых он никогда прежде не видел, вели себя так, словно всю жизнь были его друзьями. На лбу у Галара выступил пот, он горел на тонкой красной коже его лица, обожженной дыханием дракона. Нужно выбраться отсюда! Еще одна дурацкая шутка, еще одна фраза про убийство дракона — и он кого-нибудь зашибет. Неужели они не понимают, что теперь будет? Этот белый дракон был слишком велик. Его исчезновение заметят! Его братья отомстят за него. Вместо того чтобы праздновать, лучше бы они готовились к битве с драконами. И с их подлыми убийцами, драконниками. Они придут, в этом Галар не сомневался. И потерпят поражение в Глубоком городе.
— Ты выглядишь так, словно хочешь кого-нибудь убить, — внезапно из толпы появился Хорнбори и сунул ему в руку бокал грибного. — Пей, — негромко добавил он, — это успокаивает душу.
— Я не хочу успокаиваться, — запальчиво ответил Галар, настолько громко, что его слова могли слышать все вокруг.
— Он еще не совсем оправился от тех ужасных событий, — с широкой улыбкой на лице пояснил окружающим Хорнбори, схватил его под локоть и потащил за собой.
— Что за ложь обо мне ты распространяешь? — Галару страшно хотелось сбить мерзкую ухмылочку с лица этого выскочки. Пусть все увидят, что за герой Хорнбори, когда он, хныча и выплевывая выбитые зубы, окажется на полу. Эта мысль помогла Галару немного расслабиться. На его покрытых корочкой губах заиграла улыбка. А почему бы и нет? Хорошая драка всегда идет на пользу.
— Ну вот, еще научишься, — прошипел Хорнбори. — На подобных мероприятиях нужно всегда улыбаться, что бы ни случилось. Выше нос! Улыбаемся, улыбаемся!
«Начну с того, что выплесну этому негодяю грибное в лицо», — подумал Галар. На это Хорнбори придется отреагировать. Это будет хорошее начало. Даже Хорнбори не сумеет отмахнуться от подобного унижения парой слов. Карлик, который высокого мнения о себе и хочет, чтобы его уважали другие, может ответить на такое только кулаками.
— Скоро мне придется уехать на некоторое время, — шепотом поведал ему Хорнбори, продолжая толкать его впереди себя. — Через пару дней в путь и… — Он умолк, пожал руки парочке посланников, которые, судя по их странно завитым бородам, были родом из одного из городов под Лунными горами.
Хорнбори разделался с ними на удивление быстро, не проявив при этом невежливости. Это был его мир. Галар решил, что для будущей драки повод еще найдется. Сначала нужно выяснить, куда собрался отправиться этот засранец. И, в первую очередь, зачем. Подозрение у него было, и, если оно подтвердится, он приведет Хорнбори в такое состояние, что он просто не сумеет отправиться в путь на одном из угрей.
Хорнбори тащил его через толпу. Наконец-то, пройдя через просторный проем, они оказались в одном из прилегающих гильдейских залов. По торцовой стене тянулся фриз со скульптурными изображениями, изображавший кузнецов за работой.
Потолок был не такой высокий, как в Аметистовом зале. В плоских жаровнях, встроенных в пол, темно-красными огоньками горели угли. На стенах плясали неровные тени. Галар глубоко вздохнул. Здесь тоже находилось несколько дюжин карликов, но это было ничто по сравнению с толпой в большом зале, из которого они сбежали.
Хорнбори махнул рукой группе кузнецов, затем снова повернулся к нему.
— Они убегают, — прошептал он.
Галар наморщил лоб и вздрогнул. Ощущение было такое, что кожа снова облазит.
— О ком ты говоришь?
— Семьи совета. Клан правителя в Глубине. Все, у кого достаточно золота, кто обладает рангом и именем. Ни один угорь с драконьими трофеями не покинет гавани, не прихватив с собой парочку членов известных семей. Они боятся, что драконы пошлют эльфов. Убийцы наверняка устроят резню. Это будет ужасно и…
— И ты хочешь вовремя смыться, верно? — Именно это он и ожидал услышать. Но так не пойдет. Этот…
— Нет же, проклятье. Я хочу остаться. Ты должен ввязаться в драку со мной. Побей меня. Если я буду не в форме для путешествия, то смогу остаться. Но бей не слишком сильно, если можно. И не сломай мне нос. Я…
Галар едва не выронил кубок с грибным из руки.
— Я должен что? Побить тебя? — Должно быть, он шутит. Это ничтожество еще и издевается!
— Все знают, что ты вспыльчив и мы не очень-то ладим, несмотря на то что вместе ходим охотиться на драконов. Никто не удивится, если ты меня…
— Забудь об этом. Насколько же тупым ты меня считаешь? — Галар понизил голос до шепота. Никогда в жизни он не окажет этому мешку с дерьмом услугу, даже если у него так сильно чешутся руки. — С чего ты взял, что эльфы придут?
Хорнбори недоверчиво огляделся по сторонам.
— Пойдем дальше. Лучше не стоять на месте. Нас никто не должен подслушать, — он вывел его из гильдейского зала в просторный туннель, но и там они были не одни. Галар удивился множеству чужой одежды. Теперь, вне большой толпы, он мог внимательнее рассмотреть посланников. Казалось, они приехали со всех концов Альвенмарка. Он узнал карликов из Железных чертогов и Исхавена. Невероятно, как быстро разнеслась весть об аукционе.
— Значит, в качестве доказательств тебе не достаточно того, что богатые и влиятельные карлики увозят свои семьи. Тебе имя Ханнар о чем-нибудь говорит?
Галар кивнул.
— Один из самых опытных наших охотников. Нир хорошо его знает.
— Ты назвал бы его трусом, как меня? — Слова Хорнбори сопровождались хитрой усмешкой.
— В отличие от тебя Ханнар не заслужил этого титула.
Хорнбори посмотрел на него взглядом, которого до этого Галару видеть не доводилось, обиженно и злобно, но ни словом не отреагировал на оскорбление.
— Я вчера встретил Ханнара. Он был совершенно не в себе. Сказал, что в лесу на горе что-то есть. Призраки!
Галар сделал глоток из своего бокала. В призраков он не верил. До сих пор он считал Ханнара разумным парнем. Вот так вот можно ошибаться!
— Все не так, как ты подумал, — возмутился Хорнбори. — Не было там никаких прозрачных фигур или подобного бреда из детских сказочек. Это было… Сработала хорошо замаскированная ловушка, но следов не обнаружили. В том числе следов зверей. А еще он говорит, что он слышал принесенные ветром голоса. Словно пение. Но никого не было. Кроме того, он рассказал о поляне, на которой из земли торчит утес. Когда он пришел туда с патрулем, ни ему, ни кому-то из его товарищей не удалось посмотреть на скалу. Как будто какая-то невидимая сила поворачивала их головы.
Галар уже не мог сдерживаться. Он громко расхохотался.
— Невидимая сила поворачивала их головы! Ты хоть слышишь, что говоришь? Что пил Ханнар, прежде чем выйти в лес?
— То же самое повторяют все ребята из его отряда! — настаивал Хорнбори. — Там, в лесу, что-то неладно, — он поднял глаза к неровному своду туннеля, словно мог поглядеть на лес сквозь толщу гранита. — Там, наверху, что-то нечисто. Я слыхал от Нира, что ты подумывал о том, чтобы взять с собой Ханнара на следующую охоту на дракона.
— Теперь я трижды подумаю…
— Не будь таким упрямым! Куда делся Галар со своими великими замыслами? Кузнец, осмеливающийся делать то, о чем другие не смеют даже мечтать! Почему Ханнар вдруг изменился? Просто прими как данность, что там, наверху, что-то происходит. В лесу чародеи. Там, наверху, бродят эльфы! И есть только одна причина, зачем они явились сюда. Они жаждут отомстить за белого дракона.
Галар хотел провести рукой по бороде, как поступал часто, когда крепко задумывался, но его пятерня поймала воздух. Раздраженно почесал жалкую щетину на обожженных щеках. Признаваться не стоит, но Хорнбори не так уж неправ. Ханнар никогда не был глупцом. Если такой надежный карлик, как Ханнар, вдруг начинает рассказывать странные истории, это нельзя так просто отметать, нужно докопаться до сути.
Хорнбори махнул рукой в сторону бокового туннеля, отходившего в сторону от главного коридора. Через пару шагов они наконец остались одни. Место было промозглым и неуютным. Фонари в стенных нишах стояли здесь на большом расстоянии друг от друга. Галар услышал плеск воды. Недалеко до гавани.
Хорнбори надоело молчать.
— Мы должны подняться в лес и выяснить, что там происходит, — не выдержал болтун.
Галар презрительно хмыкнул.
— И ты собираешься однажды стать королем? Вести наш народ?
— А это-то тут при чем?
— При том. Представь себе, что там наверху действительно бродят чародеи и перерезают горло настолько быстро, что ты даже не заметишь, что тебе приставили к шее нож. Допустим, они действительно способны сплести заклинание, с помощью которого могут заставить нас не смотреть куда-то — и я сейчас не говорю, что верю Ханнару, это просто умозрительные предположения — они тебя просто убьют, а ты и не заметишь, как они к тебе подобрались. Так чего мы добьемся, поднявшись наверх?
— Ханнара они ведь не убили, — энтузиазма у Хорнбори поубавилось.
— И какой из этого следует вывод?
— Они осторожны. Они не хотят предупреждать нас. Если бы они убили Ханнара и его отряд, мы бы знали наверняка, что они здесь.
— Если бы они были так осторожны, то вряд ли стали бы плести заклинания, чтобы напугать даже закаленного Ханнара.
Хорнбори неохотно кивнул.
— В том-то и дело. Но зачем тогда советникам увозить свои семьи в безопасные места?
— Когда-нибудь драконы пошлют своих эльфов. Если через несколько дней ты отправишься в долгое путешествие, это будет не самым глупым ходом.
Хорнбори странно посмотрел на него. Непривычно жестко и по-мужски.
— Я останусь. Я слышал, что существуют потайные штольни и ловушки, которые заставят любого нападающего заплатить кровавую дань. Пусть бегут другие — я буду сражаться за Глубокий город! — Внезапная вспышка отваги завершилась вздохом, гораздо больше подходившим Хорнбори.
— Тайные туннели и ловушки, — пренебрежительно отмахнулся Галар. — Пустая болтовня. Очередные бабушкины сказки.
— Ты сильно ошибаешься, Галар. Это не пустая болтовня. Моя семья пользуется влиянием. Я знаю такие вещи о Глубоком городе, которые ты даже… — Он покачал головой. — Ты все равно мне не веришь, правда?
Галар улыбнулся.
— Верно.
— И, несмотря на то что у тебя руки чешутся дать мне пару оплеух, ты не станешь драться, зная, что этим окажешь мне услугу. Что ж, наши пути расходятся. Но помни, что я всегда добиваюсь того, чего хочу. Может быть, я и не гениальный мастер и не такой уж великий герой на поле битвы, но не стоит меня недооценивать, Галар, — с этими словами он отвернулся и твердым шагом направился к главному туннелю и празднующим карликам.
Кузнец долго смотрел ему вслед. Хорнбори действительно удалось посеять в нем семена сомнения. Нужно найти Ханнара и лично поговорить со старым охотником, решил Галар. А еще нужно сходить к Яри, стражу. Тайные туннели и ловушки действительно существовали. Но Хорнбори не должен был знать об этом. О них знали лишь две дюжины посвященных. И очевидно, кто-то из них проболтался. Это нужно исправить! Галар всегда очень гордился тем, что принадлежит к этому кругу избранных. Он строил один из туннелей, поскольку Старец в Глубине высоко оценил его злодейский талант устраивать ловушки. Пусть драконники приходят! Ловушки в буквальном смысле разрубят их на куски!
Наперегонки
Свинцово-серые облака висели низко. Земля мягкими волнами убегала в бесконечную даль. Холодный ветер трепал волосы Шайи. Как ни любила она небо Нангога, ничто не могло сравниться с огромной степью! Она тосковала по родине. По запаху травы. Ее колыханию, когда над ней пролетает ветер.
Она погладила шею маленькой белой кобылки. Животное было капризным. Оно запрокинуло голову назад. Шайя улыбнулась. Субаи тщательно подбирал для нее лошадь. Наверное, надеялся, что та сбросит ее у всех на глазах. Что она потеряет лицо. Но за годы, проведенные в Нангоге, она не разучилась ездить верхом.
Она обернулась к нему.
— Давай кто первый до отцовского шатра?
Субаи бросил на нее презрительный взгляд. Он ехал верхом на одном из самых роскошных боевых жеребцов с конных заводов на Шелковой реке. На сильном черном жеребце, приученном носить воина в полном облачении. Впечатляющий конь и выбор, свидетельствующий о том, что Субаи все так же глуп. Это не степной конь. Не на таких ехали его воины. Настоящий предводитель не отделяется таким образом от своих людей.
Шайя говорила громко, и находившаяся неподалеку свита услышала. Все поглядели на Субаи.
— Мы уже не дети, — недовольно проворчал он.
— Верно. Мы уже умеем правильно ездить верхом, — она улыбнулась. Никто из воинов в свите Субаи и бровью не повел. Но Шайя умела читать по глазам. Она знала это выжидание. Эту подавленную насмешку во взглядах.
От Субаи это тоже не укрылось. Он недовольно посмотрел на нее, сверху вниз.
— Как женщина может тягаться с мужчиной?
— Точно так же думали мужчины, умиравшие от моей шипастой секиры.
Субаи расхохотался, но никто не поддержал его лающий, слишком нарочитый смех.
— Что же это были за мужчины, — он поднял свою плеть, ткнул ей в лицо. — У тебя злой взгляд, сестра. Об этом все знают. Не твое искусство обращения с оружием помогало тебе побеждать, а темная магия. Но на этот раз она тебе не поможет. Ладно! Поскакали!
По лицам остальных Шайя видела, как подействовали на них слова ее брата. Как его ложь обратила в прах ее воинскую славу. Только что ее с неохотой, но признавали, теперь же воины предпочитали верить, что только женское колдовство помогало ей торжествовать в поединках с мужчинами.
— Вперед же! — За хриплым шепотом в ее голосе таился едва сдерживаемый гнев. Они могут обрядить ее в женскую одежду, но она никогда не станет одной из этих лицемерных, запуганных баб, которыми так любят окружать себя степные князья.
Субаи рванул с места, не колеблясь, и Шайя ударила пятками по бокам пони. Невысокое животное испуганно подскочило — кто-то за спиной громко расхохотался, — а затем понеслось за роскошным боевым жеребцом ее брата.
Прошлой ночью шел дождь, и на тяжелой вязкой земле чистокровный жеребец Субаи не мог раскрыться полностью. Шайя нагоняла. Земля изгибалась им навстречу мягкими холмами. Девушка пригнулась к самой шее своей кобылки. Ветер трепал ее гривой по лицу.
Словно далекий гром, следовал за ними топот копыт остальных всадников.
Субаи то и дело оглядывался на нее. Ругаясь, хлестал плетью по бокам жеребца. На роскошной шерстке сверкали кровавые полосы.
Проклятый глупец, думала она. Так не победить. Ее пальцы вцепились в гриву лошадки. Она чувствовала силу животного. Его желание победить в этой гонке. С морды кобылки слетали хлопья пены. Она чувствовала, как наполняются и снова опадают массивные легкие животного. Чувствовала пульсацию крови.
— Мы сможем, сильная моя, — они почти поравнялись с жеребцом ее брата. Обе лошади взбирались на склон холма. Грунт был непрочным. Ее кобылка замедлилась.
Субаи издал ликующий клич, снова хлестнул своего жеребца. Боль и страх заставили большого коня забыть об осторожности. В два огромных прыжка он достиг гребня холма.
— Давай, сильная моя, давай! — Шайя похлопала ладонью по шее кобылки. Отчетливо ощутила набухшие вены под кожей.
Наконец и они добрались до гребня. У подножия холма лентой вилась по степи неглубокая река. В сером небе описывал круги орел, наблюдая за гонкой. Вдалеке у западного горизонта по траве передвигалось что-то темное. Всадник? Стадо лошадей? Шайя погнала кобылку по склону холма. Тем временем Субаи ушел вперед на шесть корпусов. Его вороной уже почти спустился с холма, когда поскользнулся. Жеребец запрокинул голову и пронзительно заржал. Его задние ноги разъехались в стороны. Субаи едва удержался в седле.
Ее кобылка спускалась с холма осторожнее. Она пересекала его по диагонали, вместо того чтобы нестись по прямой. Шайя отпустила поводья и с удовольствием стала наблюдать за тем, как вороной Субаи изо всех сил пытается не спотыкаться. Наконец он выровнялся. Сделал несколько неуверенных шагов у подножия холма и устремился к узкой зоне высокой травы, обрамлявшей русло реки.
Ее сивка тоже оставила холм позади. Лошади почти одновременно ворвались в прибрежные камыши. Серо-зеленые стебли возвышались над головами. Неподалеку раздалось недовольное кряканье уток. Всадников поглотили заросли камыша. Чавкающая грязь сменилась бурой водой. Ее кобылка спокойно продолжала продвигаться вперед и вышла на глубину, где Шайе было почти по колено. Вода была неприятной и холодной. На белоснежной шерстке лошади появились грязные брызги.
Стена прибрежного камыша расступилась. Ленивое течение относило их немного в сторону. Шагах в двадцати в сторону, почти на том же уровне она заметила Субаи. Он разъяренно смотрел на нее. Его жеребец казался измотанным. Очевидно, холодная вода доставляла ему больше неприятностей, чем ее пони. Шайя вызывающе улыбнулась. Очень скоро станет ясно, кто выносливее.
Когда они достигли полосы камыша у другого берега, у девушки стучали зубы. Ощущение было такое, словно злые речные духи украли тепло ее тела. Она наклонилась вперед, пока не коснулась приятно теплой спины своей кобылки.
Наконец они выбрались на твердую почву. Сильными шагами оставили реку позади. Камыш хлестал Шайю по лицу. Она дрожала всем телом. Кобылка фыркнула, словно подбадривая ее.
Когда они вырвались из зеленой стены и снова увидели перед собой просторную степь, Субаи еще не показался. Шайю обожгло радостным предчувствием. Она ему еще задаст!
Теперь уже можно было разглядеть темные фигуры на горизонте. Это были всадники. Сотня или даже больше. Штандарты из конского волоса развевались на длинных шестах. Целый лес. Над всадниками кружил орел. Стрелой упал с неба и исчез.
Там, за ними, должно быть, ее отец. Ни один князь вольных степей не осмелится собирать вокруг себя столько штандартов. Бессмертный Мадьяс вышел на охоту со своим орлом. Это очень удачно! Она предстанет перед ним победительницей в скачке, а не униженной пленницей собственного брата!
Безумный крик заставил ее обернуться. Из тростниковых зарослей вырвался на своем вороном Субаи. Крупный жеребец выглядел жалко. Изо рта текла пена, бока изранены плеткой Субаи. С широко раскрытыми от ужаса глазами жеребец вылетел в степь. Навстречу охотничьей свите Мадьяса.
Шайя знала, что выиграла. Она выросла среди лошадей. Чужаки часто смеялись, что для ишкуцайя лошади значат больше, чем жены и дети. Что ж, это отчасти так.
Под яростными ударами плетки ее брата вороной Субаи из последних сил снова вырвался вперед. Кобылка Шайи ринулась за чистокровным жеребцом, как будто у маленькой пони появилось собственное честолюбие и она решила непременно победить большого жеребца.
Местность постепенно поднималась. Грунт здесь был более песчаным, чем на той стороне реки. Суше. Вскоре они нагнали Субаи. Шайя держалась на приличном расстоянии от него, вполне готовая к тому, что он попытается хлестнуть ее плетью, если она подойдет слишком близко. Он знал, что не сможет победить. И что еще хуже, он потерпит поражение на глазах у отца.
Всадники остановились на следующем гребне холма. Они молча наблюдали за гонкой. Каждый понимал, чем она закончится. Шайя оглянулась назад. Теперь она опережала Субаи на три корпуса. К белым хлопьям пены на ноздрях жеребца примешалась кровь. Ее брат загнал благородного жеребца. И ради чего? Он ничему не научился. Может быть, станет утверждать, что она сглазила его коня. И большинство ему поверит. И тут Шайя поняла, что ее победа ничего не стоит. Может быть, пусть жеребец вырвется вперед. Пусть ее брат одержит победу у всех на глазах. Изменится ли что-то от этого?
Всадники молча смотрели на них. Она заметила орла на кулаке коренастого воина, узнала некоторых советников, которые входили в свиту ее отца, еще когда она была совсем малышкой. Однако большинство мужчин были ей незнакомы. В охотничьей свите не было ни одной женщины.
Внезапно у ее кобылки подкосились ноги. Шайя вылетела из седла, перелетела через голову маленькой пони, вскрикнувшей испуганно, почти по-человечески. Больно ударившись о землю, упала на спину. В плече что-то хрустнуло. Из легких выбило воздух. Перед глазами на фоне свинцово-серых туч заплясали яркие искорки. Оглушенная, девушка покачала головой и перевела взгляд на пони. Та извивалась в траве, жалобно ржала и пыталась подняться. Но ей уже больше никогда не стоять. Левая передняя нога была сломана. Из разорванной плоти торчала бледная кость.
— Нет, — пробормотала наездница. — Нет.
Субаи шагом проехал мимо нее.
— Белый волк не хотел твоей победы. Твое высокомерие настроило против тебя даже девантаров.
Шайя сжала кулаки. Только теперь она заметила ямку в земле. Должно быть, ее кобыла провалилась передней ногой в кротовую нору, спрятавшуюся в траве. Это несправедливо. Это… Она нащупала свой нож и вздрогнула от боли. Должно быть, она вывихнула правое плечо. Даже дышать — и то было больно.
Ее пони так широко открыла глаза, что они оказались полностью окружены белыми кругами. Шайя взяла нож в левую руку и поползла к лошадке. Осторожно погладила по шее. Затем поднесла клинок к толстой артерии, видневшейся под кожей на шее. Сделала неглубокий надрез. По руке потекла теплая кровь. Девушка продолжала осторожно гладить шею. Дыхание кобылки стало спокойнее.
— Зачем ей жить дольше необходимого? — За ее спиной стоял Мадьяс, ее отец. В его черных глазах ни капли волнения. Ни единого седого волоска в щетине на щеках. Он бессмертен… И такой непохожий на Аарона…
В левой руке Мадьяс сжимал охотничье копье с узким наконечником. Она судорожно сглотнула, он поднял левую руку…
Прежде чем хоть слово сорвалось с ее губ, копье уже взлетело, со всей силы войдя в глаз кобылки. Ноги пони дернулись. А затем она затихла.
— Думаешь, медленная смерть лучше? — презрительно поинтересовался он.
Принцесса ничего не ответила. Перечить ему неразумно.
Ее отец был коренастым мужчиной. Не очень высоким, но всем своим существом излучал почти животную жизненную энергию. Его дети старели и седели рядом с ним. А он внешне оставался тем же. С суровым лицом и слишком большим подбородком. Кустистыми бровями, вечно заросшими щетиной щеками и неукротимыми прядями волос, спадавшими ему на лоб. На нем был кожаный жилет, негромко поскрипывавший при каждом движении. Руки его были обнажены, на них отчетливо виднелись исполосованные шрамами татуировки в виде волка.
— Вставай, если не хочешь прослыть слабой бабой.
Она удивленно поглядела на него. Он ведь хочет, чтобы она играла именно эту роль! Или Субаи солгал ей?
Шайя стиснула зубы и поднялась.
— Ты вывихнула плечо, — он произнес это без тени сочувствия. — Если бы ты, падая, свернула себе шею, я приказал бы разрезать тебя на кусочки и скормить лагерным псам. У меня на тебя планы. Этот несчастный случай нарушает их. Так что соберись.
Она подчинилась, спрашивая себя, куда подевался тот добрый отец, для которого она много лет назад танцевала на барабане.
— Специально для тебя я послал за целителем с Шелковой реки, — бессмертный указал на старика в своей свите, одетого в длинные зеленые одежды. Старик сидел на коне неуклюже. Он казался лишним посреди охотничьей свиты. Его длинное суровое лицо было цвета слоновьей кости. Казалось, будто за всю свою жизнь он не провел ни единого дня под открытым небом, как и многие ученые, тысячами живущие в больших городах на Шелковой реке.
Заметив ее взгляд, целитель кивнул ей. Его лицо с узкими глазами и длинной, тонкой, словно паутина, бородой, было похоже на лишенную эмоций маску. Советники ее отца производили совсем иное впечатление. Они открыто таращились на нее, и в их взглядах читалась сладострастная злоба, словно они знали какую-то тайну, пока еще скрытую от нее.
Один из лейб-гвардейцев ее отца передал ей свою лошадь и опустился на колени, чтобы она могла встать ему на спину и сесть в седло. Она проигнорировала жест собачьей покорности и без посторонней помощи взлетела на коня. Плечо пронзила жгучая боль. На миг у нее почернело перед глазами, и ей пришлось вцепиться пальцами в гриву каурого жеребца, чтобы не вывалиться из седла.
— Охота окончена, — громким голосом провозгласил ее отец. — Мы возвращаемся к Кочующему двору.
Тайные туннели
Галар провел указательным пальцем по бороздке в стене пещеры. Остались лишь следы засохшего масла. Карлик подумал о бесчисленных часах, проведенных в этом туннеле. На его подготовку ушло почти три года. Тогда он жил в дыре, которая и пещерой-то называться недостойна. В ней было бы неуютно даже троллю. С тех пор много всего произошло. Золоту и влиятельности Хорнбори он был обязан своей роскошно обставленной мастерской и постоянно растущему числу помощников, которым приходилось плясать под его дудку. В прошлом остались те времена, когда он ночами лежал и ломал себе голову, каким образом раздобыть парочку железных прутьев или медную пластинку, чтобы воплотить в жизнь одну из своих идей. Часть славы за смерть белого дракона была теперь связана с его именем. Несмотря на то что борода Галара обгорела и от него воняло недожаренной кониной, над ним никто не смеялся. Просто омерзительно, как они почитают этого хвастуна! Хорнбори Драконоборец, вот как они его называют. Какое там! Если и есть здесь драконоборец, то это Нир, который, наполовину обгорев в дыхании дракона, выпустил в ту тварь смертоносное копье. Хорнбори просто подобрался к трупу. Ладно, немного жизни в драконе еще оставалось. Но разве это искусство — перерезать горло смертельно раненной твари? И уж точно это нельзя называть геройским поступком. Но он будет держать рот на замке. Он должен взять себя в руки и мыслить четко! Поэтому он ушел с нескончаемого пиршества и спустился к этому потайному туннелю.
Существование этого туннеля относилось к числу самых строго охраняемых тайн Глубокого города. Его закладывали шахтеры, которых нанимали в других местах. О сложной паутине переходов знала лишь горстка карликов. Они возглавят сопротивление, если на Глубокий город действительно нападут. Потайные переходы были заложены параллельно главным туннелям и были нашпигованы смертоносными ловушками. В случае нападения главные туннели будут перекрыты дверями, которых не отличить от обработанных стен, и незваные гости пойдут по пути с ловушками.
Галар капнул свежего масла в бороздку на каменной стене. Того, кто забредет сюда, постигнет быстрая и безболезненная смерть. Эта ловушка принесла ему первую славу. А принцип был поразительно прост. Вдохновил его широкий мясницкий нож. По каменным желобкам, которые он только что смазал заново, несся нож в пять пядей, настолько тяжелый, что потребовалось три кузнеца, чтобы поднять его. Утяжеленное дополнительными грузами смертоносное орудие скользило по наклонному туннелю, с каждым шагом набирая скорость.
Галар вспомнил пони с рудников, которого загнали в этот туннель, чтобы протестировать ловушку. Нож угодил ему в голову спереди и разрезал от лба и до хвоста. Потрясающее вышло зрелище. После этого ему выделили средства на то, чтобы установить в туннеле еще две ловушки подобного типа. От ножа эльфы, может быть, еще увернутся. Но точно не от того, что последует за ним!
Галар осторожно капнул еще масла в желобки. Нападение состоится. То, что говорил Хорнбори, было правдой: советники и богачи начали вывозить своих родственников в другие города карликов, в безопасные места. Конечно, никто не говорил о бегстве, чтобы не поднялась паника среди жителей горы. Но то, что за последние несколько дней из Глубокого города отправилось много высокопоставленных торговых миссий, бросалось в глаза. Части трупа этого проклятого дракона растащат в самые дальние уголки Альвенмарка. Ему должно было быть все равно, но при мысли, сколько щеголей заработают себе золотые носы на том, что они с Ниром подставляли свою шкуру, у него кровь вскипала в жилах. Нужно было уйти с того чертового празднества. Приманка для глупцов. Бесплатное грибное, жаркое и хлеб — ешь от пуза, пока не лопнешь. Простые кузнецы, бочары, каменотесы и строители просто не видели, что происходит. Они бездумно вгрызались в подачки.
У Галара было довольно драконьей крови, чтобы продолжать свои опыты еще многие годы. Ему снова удастся создать из крови и кобольдского сыра эликсир неуязвимости. То, что в результате его экспериментов неуязвимую руку получил именно Хорнбори, не давало ему покоя. Но у него снова получится, нужно только пытаться!
Галар принялся мечтать об этом, продолжая капать масло в борозды вдоль стены туннеля. Он представлял себе небольшой отряд неуязвимых карликов. Суровых парней, под их с Ниром предводительством. Хорнбори с ними не будет! Ни в коем случае.
С таким отрядом можно и с небесными змеями потягаться. Они отыщут этих тварей в их гнездах и наподдадут под их чешуйчатый зад. А потом разделают их, вытянут из них магию. Ту магию, в которой отказано его народу и которой вместо этого учатся наглые, уродливые, высоченные эльфы. Ни один карлик не понял этого решения самодержавных небесных змеев. Но драконы еще пожалеют об этом. Его народ обладает силой, способной убить их. Он доказал это. Он, Галар, кузнец, алхимик и механик, над которым так часто смеялись. Он улыбнулся и тут же вздрогнул. Несмотря на то что его обожженное лицо было густо намазано жабьим жиром, даже спустя две недели каждое движение болью отдавалось на пораженной коже. Судя по всему, его и без того жалкая борода уже никогда не вырастет на некоторых особо пострадавших участках. Вместо этого останутся красные шрамы. Памятники его борьбы, на которую никто прежде не отваживался.
Нет, они уже не будут смеяться над ним.
Его имя тоже теперь у всех на устах.
Галар продолжил свою прогулку по туннелю. Он пытался представить себе, каким образом будут атаковать драконы. В том, что они пойдут в атаку, у него сомнений не было. Народы карликов давно уже готовились к борьбе с драконами. Они были несправедливыми тиранами, эти проклятые небесные змеи! Поэтому никогда не возникало сомнений в том, что однажды они нападут на один из городов карликов. Вот только никто не мог сказать, на какой и когда. И он своими поступками решил вопрос места.
Все входные туннели в гору были со множеством поворотов. Языки пламени преломятся и потеряют свою силу уже через несколько сотен шагов. Тираны слишком велики, чтобы заползти в туннели лично. Значит, они пошлют убийц пониже ростом, то есть эльфов. В Глубоком городе эти заносчивые нахалы узнают, что значит быть униженными. Он проверил стальные пружины трех ловушек. Шестеренки, которые приводили в движение механизм, натягивавший пружины. Все было готово. Эти туннели были их самым мощным оружием. Они не были отмечены ни на одном плане. Только один-единственный карлик знал их все. Яри, страж. Он годами ждал в своей потайной комнате сигнала открыть параллельные ходы и блокировать главные туннели. Эльфы заметят, что угодили в ловушку, только когда будет уже поздно. И если кто-то из длинноухих убийц выживет, Глубокий город сможет выставить более трех сотен вооруженных до зубов воинов, чтобы успокоить оставшихся эльфов.
Тесак, Жнец и Мясорубка — так назвал три свои ловушки Галар. Он удовлетворенно оглядел длинный туннель. Перевел в боевое положение каменный рычаг, высвобождающий предохранительный болт и активирующий ловушки. Пришедшему сюда — смерть. Галар улыбнулся. Снова вздрогнул от боли. Эльфы поплатятся за свое высокомерие. Белый дракон — это только начало. Если драконы сунутся сюда, начнется война, подобной которой еще не видывал Альвенмарк. И первыми, кто поплатится за свою слепую преданность, будут драконники!
Здесь все было готово. Теперь нужно позаботиться о своем драгоценном добре. Война и предательство не застанут его врасплох. Если он падет в битве за Глубокий город, то, по крайней мере, испытывая удовлетворенность от того, что его сокровища будут спрятаны навеки.
У всех на глазах
С огромным недовольством глядела Шайя на платье, лежавшее на темном сундуке у ее циновки. Ее разместили в юрте с твердым деревянным полом. Две масляные лампы, оформленные в виде степных пони, источали приятный желтый цвет. На полу лежала шкура вепря, стояли два маленьких ящичка, больше в комнате не было ничего. И больше ей ничего и не было нужно. Кроме одного. Ее оружия. Девушка поняла, что отец принял решение, и дни ее в качестве воительницы сочтены. Ей придется подчиниться его воле. Но оружие должны были оставить! Ни один ишкуцайя не откажется от него. По крайней мере, воин, проявивший себя в сражениях и убивший столько врагов, как она. Ее народ хоронил погибших героев в земляных холмах, вместе с их лошадьми и оружием. Если ее собираются похоронить заживо в подобной юрте, вырвать из памяти ее прошлое и если придется продолжить жизнь, лишенную всего, что когда-либо имело для нее значение, то пусть хотя бы оставят принадлежавшее ей оружие, даже без права носить его.
Она уже подготовила речь, с помощью которой хотела вытребовать у отца эту милость. Он любил воинские легенды. Если она застанет его в подходящем настроении и подберет правильные слова, возможно, его удастся переубедить.
Шайя взяла с сундука белое платье. Ткань была потрясающе нежной и гладкой. Шелк. Девушка вздохнула. Значит, вот каково ее будущее. Она поднесла платье к телу. Внизу оно было сильно расклешенным и, если зашнуровать все завязки вверх от бедер, будет облегать ее, как вторая кожа. Ей стало ясно, что для того, чтобы надеть его, ей потребуется помощь. Теперь она пожалела, что сразу по прибытии в юрту вышвырнула обеих служанок.
Надевать такое платье — все равно что продавать собственное тело, раздраженно подумала она. Бросила его обратно на сундук и поплатилась за резкое движение колющей болью в плече. Шайя выругалась. Весь мир сговорился против нее! Нужно было идти с Аароном. Кто бы смог помешать?
Ответ напрашивался сам собой. Девантары. Будучи дочерью одного из бессмертных, она никогда не станет главной женой другого бессмертного. Девантары не желали, чтобы сильные мира заключали союзы между собой.
Шайя крепко прижала руку к телу, переведя ее в положение, в котором она болела не слишком сильно. «Без посторонней помощи мне никогда не надеть это платье», — с горечью подумала она. А если она, нарядная, не явится в закатный час в большую юрту своего отца… Девушка подумала об оружии. Получить его обратно получится только в том случае, если она откажется от всего, что может его разозлить. Мужчины его двора знают ее. По крайней мере, многие. Они поймут, что она не по своей воле появилась в подобном наряде. Не она потеряет лицо. Позор из-за того, что ее наряжают словно шлюху, падет на ее отца.
Шайя подошла к выходу из юрты и откинула тяжелый кожаный полог. На страже стояли три воина. Три! Это можно считать честью. Только важные придворные имели право выставлять перед шатром троих стражников. Даже бессмертный никогда не окружал себя при дворе более чем четырьмя лейб-гвардейцами, а большинство ее братьев и сестер не обладали даже одним стражем. Однако Шайе почему-то казалось, что она пленница. Эти люди повиновались только ее отцу.
Прошло совсем немного времени, и служанки вернулись. Несмотря на то что обе они униженно опускали взгляд и молчали, одевая ее, Шайя отчетливо чувствовала их молчаливое удовлетворение. Так замыкается круг. Они прислуживают той, которая отныне должна будет только служить.
Наконец платье было на ней. Только платье. Никаких сапог, ничего. Она чувствовала себя странно. Может быть, она пошла бы так на свидание с Аароном. Но предстать такой перед отцовским советом… Служанки подкололи ее волосы гребнями из слоновой кости, украшенными стилизованными цветами. Они накрасили ее и побрызгали кожу розовой водой. Шайе наряд казался бесстыдным.
Левой рукой Шайя потерла лоб. Иногда ей казалось, что все это сон. Реальность ускользнула от нее. Это не ее жизнь.
— Госпожа, бессмертный ожидает вас.
Обе девушки стояли перед ней на коленях, униженно опустив головы. Неужели они поступают так перед каждой женщиной, которой служат, или же боятся ее?
Крепко прижав к телу ноющую руку, Шайя вышла из юрты. Она предпочла бы отправиться на битву, чем стать игрушкой для придворных интриг. В настоящих сражениях она разбиралась. А здесь она чувствовала себя беспомощной и даже бесправной.
Она находилась во внутреннем лагере. Кочующий двор включал в себя тысячи юрт. Они заполняли просторную долину. В этом огромном лагере никогда не становилось тихо. Город, королевский двор и войско слились в огромного змея, неустанно скользившего по широкой степи. Редко когда Кочующий двор оставался на одном месте дольше, чем на несколько дней, а затем уходил дальше. Когда двор бессмертного Мадьяса проходил по какой-то местности, на пастбищах оставались шрамы. Съеденные подчистую склоны, кормившие стада лошадей, верблюдов и быков. Борозды черной грязи там, где землю взрыхлило бесчисленное множество ног и копыт.
Шайя глубоко вздохнула и выпрямилась, насколько позволяла боль в плече. Пахло дымом от питаемых пометом костров, жареным мясом буйволов, супами и недавно дубленной кожей. Идя по лагерю в сопровождении своей лейб-гвардии, она чувствовала взгляды за спиной. Внутренний лагерь был отделен от главного лагеря низеньким палисадом из разбитых досок. Здесь находились только друзья и советники ее отца, да еще горстка избранных слуг. И бесчисленное множество братьев и сестер Шайи.
Наконец она достигла Звездной юрты, шатра-дворца, принадлежавшего ее отцу. Словно наседка цыплят, превосходила она по высоте все юрты Кочующего двора. Она стояла на широкой деревянной платформе на колесах высотой в человеческий рост. Деревянный пол и массивные перила, окружавшие ее, были ярко-красного цвета. Столбики перил возвышались на много шагов и были украшены черепами врагов, которых убил за свою долгую жизнь бессмертный Мадьяс. По форме юрта напоминала разрезанную луковицу. Она была темно-синего цвета, вышита сотнями жемчужин, что принесло ей имя Звездной юрты. Лишь немногим людям было дозволено увидеть дворец-шатер изнутри. Неподалеку паслись тридцать быков, таскавших дворец ее отца по степным просторам.
Тот, кто однажды увидел эту юрту, никогда уже не забудет ее. Она была мифом для ее народа. Ребенком Шайя любила приходить сюда. Теперь она с тревогой спрашивала себя, что ждет ее в шатре. Почему отец послал Субаи, чтобы вернуть ее из Нангога?
У входа в шатер-дворец сидел большой серебристый волк. Шайе показалось, что он глядит на нее своими рубиновыми глазами. Это был подарок девантаров. Ей самой уже доводилось видеть, как волк пробуждается к жизни и позволяет отцу ездить на нем верхом. Давным-давно именно этот волк провожал ее и избранных ею воинов по магическим тропам в Нангог. Он сторожил ее отца. Мимо него в Звездную юрту не пройдет ни один подлый убийца.
Полог юрты отбросили в сторону, едва она ступила на покрытый красным лаком помост, на котором был установлен роскошный шатер. Изнутри в прохладные сумерки потянуло теплым, сизым дымом. Шайя опоздала, солнце уже спустилось за холмы, и последняя серебристая полоска света сражалась в неравном бою с наступающей ночью. Одевание потребовало больше времени, чем она предполагала.
Преисполненная решимости не проявлять собственную неуверенность, Шайя вошла в юрту. Шатер был неестественно велик. Его купол поддерживали покрытые красным лаком деревянные опоры, на полу лежали роскошные ковры. Тепло обеспечивали несколько жаровен со сверкающими в них угольями. Отец и еще восемь других мужчин ожидали ее. Среди них был Субаи и лекарь с Шелковой реки. Большинство остальных она тоже знала. Они стояли группкой и переговаривались между собой. Только когда ее отец поднял голову и посмотрел на нее, разговоры смолкли.
— Ты опаздываешь, Шайя. Солнце уже склонило голову за холмами. Так-то ты выказываешь мне уважение?
— Прошу прощения, великий Мадьяс, Хранитель стад, Свет солнца, Сын Белого волка, — сдавленным голосом произнесла она.
Этим вечером лучше его ни о чем не просить.
— Подойди ко мне! — резким голосом приказал он. — Я хочу видеть твои глаза, когда буду говорить с тобой о чудовищных слухах, которые дошли до моих ушей.
Его голос полностью подавил Шайю. Какой бы строптивой она ни была, перечить отцу она не могла. По крайней мере, стоя перед ним. Она бежала, избегала его… Теперь это уже невозможно. Все взгляды устремились к ней, и она испытывала подавляющее чувство, что все остальные знают, что ее ждет. Ее брат, Субаи, насмешливо улыбнулся ей.
— Ты знаешь, что принцесса ишкуцайя принадлежит своему народу. Народ кормит тебя. Поэтому ты должна быть готова кормить народ, когда настанет твое время.
Она смотрела на отца широко раскрытыми от ужаса глазами. Не может…
— Твое падение с лошади может иметь тяжкие последствия для твоего будущего. Для будущего всех ишкуцайя. Девушки должны избегать бешеной скачки.
«Этого не может быть», — думала она.
Мадьяс громко хлопнул в ладоши.
— Принесите стол!
— Драгоценнейший Мадьяс, прошу простить меня за то, что я осмеливаюсь обращаться к вам, когда меня не спрашивали, — вмешался целитель. — Мне кажется, будет верно сначала заняться плечом вашей дочери. Она страдает от боли. Это невыгодно для дальнейшего осмотра.
Ее отец раздраженно сдвинул брови.
— Что значит невыгодно? Она годами вела себя как мужчина, так пусть теперь не хнычет!
— Прошу прощения, если я вас неверно понял, всемогущий бессмертный, — целитель не осмеливался смотреть в глаза ее отцу. — Я полагал, что этот вечер будет посвящен поиску женских добродетелей вашей дочери Шайи. В таких условиях следовало бы вести себя вежливо. С вашей дочерью должны обращаться как с дамой, а не как со степным воителем, которому неведомы страх и боль. Однако, очевидно, произошло недоразумение, и я нижайше прошу прощения за свое вмешательство, — целитель говорил с сильным акцентом, разбирать его слова было довольно сложно. Шайя была не совсем уверена в том, что все поняла верно. Неужели он действительно осмелился скрыть за красивыми словами подспудную критику действий ее отца? Неужели старику жить надоело? Что он вообще здесь делает? Чего от нее хотят? Что ж, хотя бы советники перестали таращиться на нее, переведя взгляды на целителя, осмелившегося на неслыханную дерзость в отношении бессмертного.
На лице ее отца не дрогнул ни один мускул. Все в Звездной юрте затаили дыхание.
— На колени, Шайя, — наконец очень тихо произнес бессмертный. — Великий… Мяу? Ведь так тебя зовут, верно? Мяу? Сойдемся на этом. У вас такие ужасно длинные имена, которые тяжело запомнить.
— Любое имя, которым вы меня одарите, бессмертный, будет честью для меня, — с поклоном ответил целитель.
— На колени! — строго повторил ее отец.
Она с неохотой подчинилась. Старик зашел ей за спину. Его руки коснулись гладкой шелковой ткани. Шайя с трудом перевела дух. Не от боли. Стоять на коленях перед этими стариками и ее братом. В этом платье. Будь она обнажена, она не чувствовала бы себя более униженной. Она осознала, что ее соски выделяются на тонкой ткани. Она пристыженно подняла руку, пытаясь прикрыться.
— Прошу, не шевелитесь, высокочтимая принцесса, — тонкие пальцы целителя с поразительной силой вцепились в ее плоть. Он коснулся ее правой лопатки. Кончики пальцев пробежали по краю кости. На глаза навернулись слезы. Против ее воли. Она подняла голову, поглядела в лицо отца, которого все это, похоже, нисколько не трогало.
— Не будете ли вы так любезны поднять правую руку, даже если больно?
Шайя сжала губы. Слезы высохли. Она поклялась себе, что не проявит больше слабости перед этими стариками.
— Будет не так больно, если вы сделаете выдох, когда я вас попрошу об этом, — целитель положил ладонь плашмя на лопатку, а другой вцепился в правое плечо.
— Ты уверен, что достаточно силен, чтобы сделать это, старик? — пренебрежительно поинтересовался ее брат. — Может быть, мне дернуть ее за руку, чтобы вправить на место?
— Мое сердце полнится радостью от столь щедрого предложения, — когда целитель заговорил, Шайя почувствовала на шее его теплое дыхание. — Однако эта задача требует не столько силы, сколько умения, почтенный принц Субаи.
Целитель мягко коснулся ее плеча.
— Сейчас, моя принцесса.
— Мне кажется, эта шелковая обезьяна не должна так склоняться над принцессой, — произнес один из советников ее отца нарочито громким шепотом, чтобы все в шатре услышали его слова. — Он выглядит как кобель, собирающийся взобраться на сучку.
— Мои суки красивее, — расхохотался Субаи.
Шайя представила себе, как перережет брату горло длинным ножом. Она покажет этому надутому…
— Выдох, — приказал целитель, потянул ее за руку и одновременно надавил на лопатку.
Шайя издала приглушенный звук. Послышался неприятный щелчок. Боль прошла через плечо, поднялась по руке и стихла. Девушка осторожно шевельнула рукой. Почувствовала неприятное растяжение, но это было ничто по сравнению с ушедшими мучениями.
— Если вам будет угодно, старайтесь щадить руку ближайшие несколько дней, высокочтимая принцесса Шайя. Это необходимо для дальнейшего исцеления. Еще не до конца…
— Значит, вот что ты понимаешь под обращением с дамой, — резким голосом перебил целителя отец. — Ты можешь себе представить, что чувствует при виде этого отец? — Он громко хлопнул в ладоши. — Принесите стол! Мы займемся тем, ради чего, собственно, и собрались этим вечером. Выяснить, способна ли Шайя послужить своему народу таким образом, каким предначертано принцессам.
Теперь, наконец, до Шайи дошло, зачем отец позвал ее сюда.
— Ты ведь не собираешься перед всеми…
— То, что произойдет сейчас, требует присутствия свидетелей, — холодно ответил Мадьяс.
Она смотрела в черные глаза своего отца.
— В этом нет нужды. Я не…
— Молчи! — Голос Мадьяса был подобен удару плети. — Ты стерпишь все и не скажешь ни слова, пока тебя не спросят.
— Прошу…
— Есть ли у тебя язык, имеет гораздо меньшее значение, чем твоя девственность, Шайя. Не зли меня. Большинство мужчин, которых я знаю, любят тихих женщин, — он бросил на Субаи раздраженный взгляд. — Мне очень интересно выяснить, породило ли мое семя шлюху или же лжеца.
Полог шатра поднялся, и четверо приземистых мужчин внесли стол, подобного которому Шайе видеть еще не доводилось.
— Лучше не сопротивляйтесь, принцесса, — прошептал ей на ухо целитель. — Эти четверо уже привязывали сегодня утром не одну женщину и… Они сильнее.
— Ты подойдешь к моей дочери, только когда я прикажу, — с холодным спокойствием произнес Мадьяс, которое пугало больше, чем любой крик.
Шайя по-прежнему с ужасом разглядывала странный стол. К нему были прикреплены два оббитых тканью клина и несколько широких кожаных поясов.
— Ложись и раздвинь ноги, — слова отца сопровождались жестом, словно он приглашал ее занять место за праздничным столом.
Она вздрогнула, не веря в то, что сейчас должно было произойти. Ни один отец не может сделать подобного со своей дочерью.
— Твоя гордость нисколько не пострадает, если ты сделаешь это сама, дочь моя.
Она судорожно сглотнула, посмотрела на четверых высоких мускулистых мужчин. Если она хочет, чтобы ее сопротивление было успешным, пусть поначалу все думают, что она подчиняется. Бороться сейчас бессмысленно.
Шайя села на стол.
— Подними ноги, чтобы подколенные впадины лежали на клиньях, — пояснил ей Субаи с милой улыбочкой. — Тогда всем станет ясно, что за жизнь ты вела.
У нее было такое чувство, словно внутри у нее растет огромный кусок льда. Нужно подчиниться, иначе помощники отца привяжут ее к столу кожаными ремнями. Это было очевидно. Но ее платье задерется до бедер, если она подчинится. Она смотрела в высокий купол юрты, чтобы не видеть лиц мужчин. Мужчин, на коленях которых сидела ребенком. Сквозь дым под куполом шатра просвечивали драгоценные камни на выкрашенной в темно-синий цвет коже. Мысленно она унеслась к этим фальшивым звездам, пытаясь не обращать внимания на происходящее.
— Привяжите ее, не то она не станет лежать, — приказал отец.
Шайя не шевелилась. Ее схватили за руки и ноги, прижали к столу. Сопротивляться было бесполезно.
— Нам нужно больше света. Принесите масляные лампы, — это голос ее брата.
Вокруг ее бедер сомкнулся кожаный ремень, его затянули настолько туго, что он впился в ее тело сквозь тонкий шелк.
Она почувствовала на бедрах теплое дыхание. Чья-то грубая рука погладила ее ногу. Шайя не отводила взгляда от крупного бриллианта над ней, в котором преломлялся яркий свет, поднесенный к ее бедрам. Она хотела сбежать хотя бы мысленно, но голоса вернули ее к происходящему. Она запомнит каждого из них. Будет внимательно следить за тем, кто сохранит хотя бы тень приличия. А остальным отомстит. Не сейчас, но в самое ближайшее время. Она переживет то, что с ней сделают, и станет сильнее. И однажды вернется и отомстит каждому из них.
И еще не додумав до конца, она поняла, что это мечты ребенка. Но она была намерена цепляться за эти мечты, чтобы не сломаться.
— Вы не могли бы отойти немного в сторону, высокородный Субаи? Если я не понял премудрого Мадьяса превратно, именно моя задача в том, чтобы судить о состоянии высокородной принцессы.
Теплые руки осторожно раздвинули ее бедра. Она уже не могла сдерживать всхлипы. На глаза выступили слезы, и девушка ненавидела себя за это. Именно этого они и хотели, чтобы она выглядела жалкой, послушной. Но по крайней мере этого удовольствия она им не доставит. Это все, что сейчас в ее силах. Она должна сохранить свою воинскую гордость.
— Что ты видишь, Мяу?
Старый целитель откашлялся.
— Что ж… Нет никаких сомнений в том, что врата в сад радости были открыты.
— Как я тебе и говорил, отец. Она путалась с мужчинами, которые подчинялись ее приказам. Она шлюха, нимфоманка. Она…
— Со всей скромностью хотелось бы указать на то, что это не соответствует сказанному мной, — прервал поток оскорблений Субаи целитель.
— Что это значит? — набросился на него ее отец. — Она девственница или нет?
— Нежный цветок был сломан…
— Не так витиевато, целитель! Я люблю четкие слова.
— Она не девственница, но я хотел бы заметить, что она пережила серьезное падение с лошади. Вы сами были свидетелем того несчастного случая, всемогущий Мадьяс. И шрамы на ее руках и ногах указывают на то, что она — храбрая воительница, которая не боится врага. Она необычная девушка, и было бы удивительно, если бы врата в ее потайной сад были открыты обычным образом.
— У нее и правда больше шрамов, чем у большинства моих воинов, — раздался чей-то хриплый голос. — Я бы не стал укладывать в свою постель такую женщину.
— Ночью все кошки серы, — вклинился чей-то незнакомый голос.
Шайе было холодно. Внутренний холод перебирался на руки и ноги. Ей очень хотелось умереть. Больше никогда в жизни она не войдет в Звездную юрту. Никогда не посмотрит в глаза советникам своего отца. До тех пор, пока не придет день ее мести.
— Я тебя правильно понял, Мяу? Нет никаких доказательств того, что моя дочь когда-либо вела себя распутно?
— Так и есть, премудрый Мадьяс. Все мое искусство позволяет мне с уверенностью определить, что печать девственности была сломана. Каким образом это произошло, вероятнее всего, останется тайной, запечатанной устами вашей милой дочери.
— Вне всякого сомнения, всему виной сегодняшнее падение, — решил Мадьяс.
— Однако есть мужчины, которые клянутся, что…
— Всегда найдутся мужчины, готовые ловить каждое слово правителя, Субаи. Мудрость великого царя состоит в том, чтобы собрать вокруг себя тех, кто достаточно мужественен, чтобы говорить правду. Что ты скажешь насчет этого, Аримаспу?
— Я думаю, — произнес хриплый голос, — что принцу и принцессе сегодня показали их пути и границы дозволенного. И мы считаем, что нам повезло обнаружить правду, которая может послужить нашему народу и спасению чести принцессы Шайи. Тот, кто отныне осмелится утверждать, будто бы она когда-либо вела себя неподобающим образом, навлечет своими словами на себя гнев членов совета.
Шайя услышала, что брат ее возмущенно ловит ртом воздух. К его словам тоже не прислушались. И это было приятно.
Ей на ноги набросили одеяло, но кожаные ремни не расстегнули.
— Мяу, ты знаешь, что с ней делать. Слуги принесут тебе иглы и что там тебе еще нужно.
— Позвольте мне сделать это не сегодня, великодушный Мадьяс. Не стоит нам причинять ей сегодня дополнительную боль. Прошу вас.
— Еще один день, целитель. Еще один-единственный день подарю я ей. А затем ее жизнь в качестве воительницы завершится.
Палач
— Ты подчинишься?
Гонвалон бросил на Ливианну полный презрения взгляд. Какого ответа она ждет? Он драконник. Он никогда еще не нарушал приказов.
— Твой ответ, Гонвалон, — она не отпускала его взгляд, была неумолима. Такой была она в качестве наставницы Белого чертога. На ней была длинная белая одежда, совсем без вышивки, подобающей ей по рангу. Черные волосы распущены, спадают на плечи и спину. В них запутались одинокие снежинки. После встречи с Махтой Нат она долго выхаживала его. Помогала ему снова стать самим собой. Но обычно была холодна, как эта заснеженная поляна. Безжалостна, как видения, показанные серебряной чашей. Он по-прежнему не верил в то, что Нандалее должна стать убийцей. Только не та Нандалее, которую он знал. Что может произойти в будущем? Что может заставить ее так ожесточиться, что в конечном итоге она обернется против небесных змеев и убьет своего хозяина, Дыхание Ночи?
— Ты станешь ее палачом или же снова предашь Золотого?
Его рука метнулась к мечу. На Ливианну этот жест не произвел никакого впечатления. Слишком хорошо она его знала.
— Я не могу попасть в сад Ядэ, — наконец ответил он. — Там я нежеланный гость.
— Тебе и не нужно идти туда. Парящий наставник убит. Через несколько дней мы атакуем Глубокий город. Будут участвовать все драконники и послушники. Те эльфы из сада Ядэ тоже. Глубокий город велик. Мы распределим свои силы. Ты должен встретить Нандалее одну и выполнить приказ. Ты повернешь ход истории Альвенмарка в лучшую сторону, если убьешь ее прежде, чем она станет тем, что ты видел в серебряной чаше. Она доверяет тебе. И ничего не заподозрит, если ты присоединишься к ней. И никто ничего не заподозрит, если она падет в бою. Это самая лучшая возможность избавиться от предательницы.
— Я отыщу ее… — Собственный голос казался чужим. Это говорит кто-то другой. Проклятие снова настигло его. Каждая его ученица из Белого чертога умерла. Но еще никогда его не посылали убить одну из них. Он найдет свою смерть в Глубоком городе. После того, как выполнит приказ. Только так и можно разрушить проклятие.
— Я буду рядом с тобой, Гонвалон. Я не так доверяю тебе, как Золотой. А теперь возвращайся обратно на лесную тропу. Драконья тропа открыта и приведет тебя в то место, где собираются те, кто понесет смерть в Глубокий город.
Шаги его были настолько тяжелы, словно лесная тропа хотела удержать его. Восставать против небесных змеев неправильно. Они дали ему семью, которой до тех пор у него не было. Он поклялся им в верности. И всегда гордился тем, что Золотой сделал его своим воином.
Что-то потянуло его, отрывая от реальности. На миг ему показалось, что он падает. Закружилась голова, словно его снова и снова вращало по кругу. По губам потекла теплая кровь, капнула на его белую одежду. От ослепительного света чувствовалась резь в глазах.
Гонвалон рухнул на колени. Все закончилось. Из носа шла кровь. Прижав ладонь к ноздрям, он с удивлением огляделся по сторонам. Драконья тропа привела его в узкую, негостеприимную долину. Ни единого деревца, ни единого куста не росло в этой бледной карстовой области. Склоны скал были ослепительно белоснежны, изрезаны множеством ущелий, вылеплены ветром и водой. Гонвалон понятия не имел, где оказался. На бурой, пожухлой траве долины лежали небесные змеи. Все восьмеро были в сборе. Даже Темный, который почти никогда не показывался, присутствовал в войске драконов.
Давно Гонвалон не видел всех восьмерых небесных змеев в одном месте. При виде их сердце его запело от радости. Грациозность гигантских созданий, словно в насмешку над их размерами, свидетельствовала о воплощенном совершенстве. Когда они расправляли или складывали крылья, на их чешуе тысячекратно преломлялось солнце, отражаясь от белых скал и собравшегося вокруг них странного войска.
В долине находилось более сотни драконов поменьше, они сидели на отвесных скалах или кружили на теплом ветру, расправив крылья. Совсем неподалеку от Гонвалона на бледных скалах загорали трое червелапов из темных горных лесов Иолидов. Большие, толстые, словно бочки, змееподобные создания, наполовину стелившиеся по земле, наполовину передвигавшиеся на коротеньких лапах, заканчивавшихся массивными когтями. Очевидно, эти драконы должны были заползти в туннели города карликов, неся смерть и разрушения маленькому народцу.
На противоположном конце долины кружили красные солнечные драконы, словно летящие дикие гуси, вытянув вперед длинные змеиные шеи. Плотные группы среброкрылов усеяли отвесные скалы.
В спину Гонвалону ударила опаляющая жара, и он поспешно убрался от выхода с драконьей тропы. Через магический портал прошло существо, окруженное желто-красными языками пламени, словно оперением. Из ноздрей и лба существа росли длинные пламенные плети, которые хлестнули по долине, обращая в пламя сухой кустарник. Такого дракона Гонвалон не видел еще никогда, однако слыхал рассказываемые об этом чудовище истории. Это был огненный змей, покинувший свое гнездо в сердце вулкана.
Стая покрытых коричневой чешуей драконов из Гальвелуна появилась над гребнем горы на востоке, облетела по дуге долину, в то время как через магические врата прибывали все новые и новые драконы.
Никогда прежде не видел Альвенмарк подобного войска. Сколь различны ни были все эти драконы, одно у них было общее: все боялись их жаркого дыхания. Не хватало только скальных драконов Танталии или розовых драконов с Ланголлиона и всех остальных, не умевших извергать огонь. Гонвалон спросил себя, как Золотой и его братья по гнезду собираются атаковать со всеми этими небесными созданиями город, скрытый глубоко под горой, туннели которого слишком узкие для большинства драконов.
Белый волк
Шайя лежала одна в своей юрте, обеими руками сжимая себя меж бедер, как будто это могло помочь. Она до сих пор чувствовала себя обнаженной. Стены юрты, волчьи шкуры, оставленные ей в качестве одеяла, плотное суконное платье, которое надели на нее служанки — ничего не помогало. Ее мог видеть любой. Все это время она была выставлена на обозрение. Она не знала, что еще должен сделать с ней этот целитель с Шелковой реки. Девушка снова и снова возвращалась мыслями к тому, что ему должны были принести иглы. Существовало множество исцеляющих заклинаний, для которых использовали иглы. Но ведь она не была ранена, ее не нужно было лечить. По крайней мере, внешне.
Когда-то Шайя слышала историю о том, что растерянным людям вонзали глубоко в голову мимо глаз тончайшие иглы, чтобы насадить на них, а затем уничтожить сумасбродные мысли и ослепляющее безумие. Неужели отец уготовил ей это? Может быть, таким образом решили сломить ее гордость? Неужели сегодняшние унижения — это только начало? Отец хорошо знает ее. Наверняка знает и о ее желании отомстить. Неужели решил раз и навсегда отучить ее упорствовать? Сделать ее ограниченной женщиной, которой ведома лишь собачья покорность? Которая будет рожать детей, вскармливать их, гнуть спину, в то время как ее муж приведет на ложе женщину помоложе? Еще в детстве она видела стольких женщин, пошедших этим путем, и поклялась себе, что никогда не кончит вот так. Она стала воительницей, заслужила уважение окружающих и пробила не один череп мужчин, для которых женщина представляла собой только кусок мяса.
Девушка огляделась по сторонам. На обрезанном фитиле единственной масляной лампы, которую ей оставили, плясал крохотный желтый огонек пламени. Над степью бесновался, завывая, ураган, словно неслась по небу стая волков. Лампа была вырезана из толстого, похожего на стекло камня. Ее можно разбить только с помощью другого камня. Но его не было. Миска с остатками еды была из дерева, равно как и стоявший рядом бокал. Отец знает ее слишком хорошо! В комнате не было ничего, что можно было бы разбить и осколком перерезать себе вены. Шелковое платье с тонкой шнуровкой забрали служанки. Не было ничего, из чего она могла бы сделать петлю. Ножа, конечно же, тоже.
Шайя задумчиво поглядела на лампу. Наконец отбросила в сторону одеяло и схватила светильник. Встряхнула лампу. Масла было очень мало. Если облить себя этим и поджечь лампу, она получит сильные ожоги, но выживет. Да стоящие у шатра стражники обратят внимание на происходящее.
Негромко выругавшись, она снова отставила в сторону лампу. Она хотела убить себя. Искалечиться — это не выход.
Девушке вспомнился несчастный случай, пережитый год назад во дворце наместника в Нангоге. Два воина из ее гвардии поспорили, кто из них первым ступит на землю. Оба взобрались по щупальцам собирателя облаков, цеплявшегося за якорную башню. Один из них решил спрыгнуть. С высоты всего лишь четырех или пяти шагов, но приземлился неудачно, на ступени, при этом прокусил себе язык. Никто не мог остановить кровотечение. Шайя присутствовала при том, как он прощался с жизнью, плюясь кровью.
Она провела языком по резцам. Сумеет ли она сделать это? Сможет ли прокусить собственный язык? По спине пробежала дрожь. Ей вдруг показалось, что в шатре стало холоднее. Зажала язык между резцами. Вырвать себе язык — это не наказание за сцену при дворе ее отца. Большинство выживает. Но ей неоткуда ждать помощи. Если она просто не станет останавливать кровотечение…
Девушка думала об Аароне. О его страстных поцелуях. Они никогда больше не встретятся! Даже если она останется в живых. Интересно, где он сейчас? Сумеет ли победить Муватту? Скучает ли он за ней? Поможет ли, если узнает, в каком положении она оказалась? Несмотря на запрет девантаров?
Казалось, стало еще холоднее. Слишком холодно для этого времени года! Дальше на востоке еще лежал снег. Ветер доносил до Кочующего двора отголоски зимы. Маленький язычок пламени в масляной лампе затрепетал. Неужели она больше боится смерти, чем готова себе в этом признаться? Может быть, поэтому ей холодно?
Шайя села в самый центр юрты, повернувшись лицом ко входу. Она сделает это. Не издав ни звука.
Восточный ветер трепал юрту. Негромко поскрипывали деревянные опоры для стен. Шайя выставила язык как можно дальше изо рта, изо всех сил сдерживая появившиеся рвотные позывы. Дыхание густыми облачками вырывалось изо рта. Снаружи внезапно воцарилась мертвенная тишина. Ни дуновения ветерка. Ни единого звука не доносилось сквозь толстую ткань под внешним кожаным покровом юрты. Что-то там неладно! При Кочующем дворе никогда не бывало настолько тихо. Когда сходятся вместе тысячи людей и животных, тишины быть не может!
Что-то белое поползло по деревянной решетке вдоль стены, деревянный пол под ней вдруг стал похож на голый лед. Шайя встала. Что-то здесь не так. Она осторожно коснулась помоста посреди шатра. На древесине пышным цветом расцвел мох. Какую жуткую силу призвала она в гневе и отчаянии?
— Стража! — Нет ответа. Что-то кралось вокруг юрты. Несмотря на то что девушка не слышала ни звука, она чувствовала, что снаружи кто-то есть.
Шайя решительно подошла ко входу. Она не позволит застать себя врасплох. Что бы ни таилось там, снаружи, лучше перехватить инициативу, вместо того чтобы ждать, что произойдет.
Высоко, в усыпанном звездами небе сверкала бледная луна. Земля перед юртой совершенно промерзла. Все три ее стража стояли, не шевелясь. Казалось, застыло все. Штандарт из конского волоса указывал в сторону, как будто во время порыва сильного ветра. И застыл в движении, словно воздух вокруг превратился в чистый лед.
Над землей скользил бледный туман. Краем глаза Шайя заметила движение. Она обернулась, увидела, как из тумана формируются фигуры. Воины, которые пали во время сражения за пещеру с кристаллами. Ее нянька, которую отец велел четвертовать за то, что та осмелилась учить ее стрелять из лука. Туман рождал мертвецов из прошлого, и среди них появился большой призрачный белый волк и направился к ней. Он не сводил с нее взгляда.
— Садись мне на спину, Шайя. Мы отправляемся в путь.
Оглушенная, она направилась к нему. Волк был девантаром ее народа. Она догадывалась, что тот знает о том, что она собиралась сделать. В двух шагах от него девушка остановилась. Она больше не могла смотреть ему в глаза. Униженно бросилась на колени и прижалась лбом к покрытой инеем земле.
— Прошу, прости меня, мой повелитель, если я прогневила тебя. Сними проклятие с этого места, отпусти духов и забери меня, дабы умерить твой гнев.
— Посмотри на меня, Шайя, дочь Мадьяса.
Та подняла голову, но не осмелилась смотреть волку в глаза. У нее было такое чувство, словно девантар может заглянуть на самое дно ее души. Ничто не могло укрыться от этих глаз. Иногда он представал перед своим народом в образе белого жеребца, иногда в виде волка, а временами в образе воина. Она вспомнила, что в детстве и в юности ей всегда казалось, что он очень близок ей. И только отправившись в Нангог, Шайя ощутила, что чувство связи с ним поблекло.
— Сопротивление планам твоего отца огорчает меня, Шайя.
— Я подчинюсь, — тихо сказала она.
— Не этого я хочу. Я хочу, чтобы ты сделала это из убеждения. Садись мне на спину, дочь Мадьяса. Я хочу тебе кое-то показать.
Девушка поглядела на стражей, стоявших перед ее юртой. Все трое по-прежнему стояли, словно окаменев.
— Что здесь произошло? Они…
— Никто не умер. Ты движешься за пределами их восприятия. Они не видели, чтобы ты выходила из юрты. Никто не заметит, что ты уходила со мной. Один день для нас — все равно что удар сердца для них.
Она схватила ртом воздух.
— Ты часто так поступаешь?
Белый волк склонил голову набок и бросил на нее лукавый взгляд.
— Иногда. А теперь идем! Ты не единственная, о ком я тревожусь этой ночью.
Она неуверенно подошла к нему. Он был почти ростом с пони. Девушка медленно протянула руку и погладила волка. Шерсть была мягкой, как шелк. Шайя ухватилась за его шею, села на существо, и в следующий миг ей показалось, словно звезды устремились ей навстречу — настолько быстро взмыли они в ночное небо.
Казалось, словно волк мчится вместе с бурей. Они неслись на восток, навстречу рассвету и горам. Но свет на горизонте не появился. Звезды неподвижно стояли на небе.
Белый волк стал замедляться. Перед ними в небе возвышалась огромная гора. Они приземлились на узком, покрытом снегом кряже. Ветер сдувал снег с гребня горы. Это движение тоже было застывшим. Они шли по свежему снегу, не проваливаясь. Глубоко под снегом Шайя заметила сваи, на которых развевались пестрые флаги. У коновязи стояли две лошади. И, наполовину скрытый под застывшим на ветру флагом, на коленях стоял человек.
— Зачем ты привез меня сюда?
Волк не ответил. Не обращая на нее внимания, продолжал спускаться в долину.
Наконец они добрались до стоявшего на коленях человека. Это был мужчина, одетый в лохмотья. С седла небольшой лошади свисал колчан с наконечниками из окислившегося серебра, которые использовали степные всадники для охотничьих луков и стрел.
Только теперь Шайя заметила, что на столбах развеваются не флаги. Там были привязаны предметы одежды и шарфы. Некоторые растрепались, выцвели на ветру, от непогоды. Другие выглядели новее. Это была детская одежда. Стоявший на коленях мужчина сжимал в руках красный шарф. На щеке его сверкала слеза. Лицо его было похоже на застывшую печальную маску.
— Он охотник. Три зимы тому назад он был здесь на охоте. Преследовал снежного леопарда. У него было три дочери. Старшей было четырнадцать. Можно было уже выдавать замуж. Его жена умерла во время родов шесть лет тому назад, когда на свет появилась его младшая. Другой жены он себе больше не взял. Был хорошим человеком. Не распутничал, не пил. Все отдавал дочерям. Хотел, чтобы они всегда были рядом с ним. Они сопровождали его во время охоты. Он отыскал это место, чтобы разбить шатер. Девочкам хотелось остаться в долине. Старшая собиралась постирать у реки. Но они, как обычно, уступили мягкой настойчивости отца. Подойди к нему, Шайя. Прикоснись к нему. Он не призрак. Человек из плоти и крови.
— Я… — Она колебалась.
— Он не заметит этого. Иди.
Она провела рукой по его заскорузлым густым волосам. Коснулась кончиками пальцев морщин, оставленных на его лице тревогами. На ее указательном пальце осталась одна слезинка. Она была теплой. Шарф в руках охотника был из тонкого сукна. Его же собственная одежда была штопанной и изношенной. Сапоги держались на заплатах и кожаных ремнях.
— В погоне за леопардом он позабыл обо всем на свете. Мог думать только о дорогой шкуре и о том, что подарит своим дочерям. Старшей полюбилось ожерелье из красных кораллов, которое видела у бродячего торговца. Он посмеялся над ее страстью к ненужным безделушкам, но втайне решил подарить ей такое ожерелье на Новый год. Поднимаясь все выше и выше в горы, он думал о красных кораллах, устремив взгляд на след леопарда. Он не заметил, что стало слишком жарко для весеннего дня. Только уже когда услышал лавину. Весь склон, на котором мы стоим, пришел в движение. Того места у реки, где хотела остановиться его старшая, лавина не достигла.
Он искал их более четырнадцати дней. Но ничего не смог найти. Ни обрывков юрты. Ни детали упряжи. Сотни ям вырыл он в снегу. Иногда ему казалось, что он слышит, как его дочери перешептываются между собой. Он приходит сюда при любой возможности. В надежде, что его дети еще живы. Где-то здесь, под снегом и льдом. И он думает, что им страшно холодно, потому что в тот теплый день они не надели плотные куртки. Меняя шкуры, он берет ровно столько соли и пшена, сколько нужно ему для жизни. Все остальное он тратит на детскую одежду, которую приносит сюда.
Шайя глядела на развевающуюся на шестах одежду. На подбитые мехом варежки. Плотные сапоги, почти наполовину утонувшие в снегу. Длинные платья. Теплые куртки. Часто — пестрые и вышитые. Ее внимание привлекло что-то красное, похожее на свежую кровь. Это висело на самом длинном шесте. Она подошла ближе. Стряхнула снег. Это было ожерелье из кораллов. Девушка проглотила слюну. С трудом борясь с подступившим к горлу комком, поглядела на мужчину, стоявшего на коленях в снегу. Нос его был красно-синим от холода. Швы варежек наполовину расползлись. У него было худое, заросшее щетиной лицо, на котором больше не осталось места для улыбки.
— Как ему можно помочь?
— Никто не может ему помочь, Шайя. Даже я не могу вернуть ему то, что он потерял. У него есть прекрасные воспоминания. Иногда это все, что нам остается. Когда-то у тебя были варежки, подбитые мехом волчат. Он убил тех волчат.
Шайя вспомнила. По краю варежек были вышиты красные цветы. Она носила их три зимы, пока ее руки не стали безнадежно велики для них.
— Нам пора дальше, принцесса. Садись мне на спину.
Девушка бросила на охотника последний взгляд.
— Я украла у него одну из слезинок, пролитых над дочерьми, — негромко произнесла она.
— У него еще много слез, — ответил девантар. — Он не заметит, что одной из них нет.
Шайя села на волка верхом, но не поверила словам девантара. Он все еще был для нее непредсказуем. Ей снова вспомнились детские ощущения. То, что он был рядом, хотя она не видела его. Может быть, ей это не казалось? Как часто он
сплетает это заклинание? Как часто растягивает время настолько сильно, что становится невидимым для человеческих глаз?
Они снова поднялись высоко в небо. На этот раз Белый волк повернул на юг. Они летели над одинокими горными пастбищами навстречу темным тучам. Вскоре их окружили застывшие в воздухе снежные хлопья. Тысячами иголочек впивались они ей в лицо, когда они неслись сквозь застывшую во времени метель.
Под ними простирались бесконечные леса. На широкой поляне, где горел небольшой костер, Белый волк спустился с неба. Вокруг костра сидели три старухи. На огне стоял маленький медный котел, в котором варился жидкий суп. Их лица были морщинистыми и изможденными, из-за чего глаза казались огромными.
— Что с ними?
— Их племя бросило их здесь. Одну луну тому назад вьючное животное с припасами на зиму оступилось на узкой горной тропе, упало в горный ручей, а затем его унесла вода. Теперь припасов на всех не хватает. Самые старые остались здесь, чтобы остальное племя могло спуститься с гор. Им не повезло еще осенью. Слишком рано пришла зима, завалив перевалы. И они не сумели спуститься из высокогорных лесов на свои обычные зимовки. У них с собой две большие юрты, и в принципе, у них достаточно припасов… — Он сделал небольшую паузу. Самая большая ирония в том, что у них достаточно меда, чтобы не умереть с голоду.
Шайя слушала его, глядя на отмеченные жизнью лица. У одной старухи были подернутые молочной пеленой глаза. У той, которая помешивала суп в котелке, не хватало двух пальцев. Эти трое не казались ожесточившимися или испуганными. Казалось, они не боятся смерти.
— Мед из горных лесов особенно ценен. За маленький кувшин они получают целый мешок риса. Если они будут есть мед, то не смогут обменять его на припасы на следующую зиму. Мед из горных лесов считается особенно целебным. Целители с Шелковой реки любят использовать его. Ты помнишь, как часто подслащивала пшенную кашу медом и как хотела получить от отца в награду за танец на барабане горшок меда?
— Которая из этих троих собрала мед? — бесцветным голосом поинтересовалась Шайя.
Голубые глаза волка притягивали взгляд, не отпускали.
— Слепая. Знаешь, каковы были ее последние слова, обращенные к сыну?
— Что она любит его?
Зрачки волка уменьшились до крохотных черных точек.
— Она объяснила ему, где они спрячут медный котел, чтобы племя могло найти его, когда вернутся в эту долину в конце лета. Котел очень ценен и может служить их племени еще много лет. Ты начинаешь понимать, зачем я все это тебе показываю?
Пристыженная Шайя опустила голову. Конечно же, она понимала. Она должна подчиниться. Должна принять тот факт, что ее жизнь на самом деле принадлежит не ей. Она знала об этом с детства. И, несмотря на это, не могла просто взять и подчиниться.
— Все в империи твоего отца связано с Кочующим двором. Отовсюду, во всевозможных формах стекается дань. Но твой отец и отдает тоже. Он — сердце империи. И, подобно сердцу, гонит кровь к самому отдаленному пальцу, позволяя империи жить. Вы — ты, Шайя, и твои братья и сестры, его дети, — вы и есть эта кровь. Люди, живущие в городах на Шелковой реке, часто смеются над ишкуцайя, считая варварами. Однако правда заключается в том, что мудрость и культура на Шелковой реке переживают небывалый расцвет с тех пор, как твой отец подчинил их себе и положил конец кровавой вражде между городами-государствами.
— Так что же я должна делать?
Белый волк негромко рыкнул.
— В глубине души ты знаешь это. Или мне показать тебе еще? Ты хочешь увидеть, как у Шелковой реки кастрируют восьмилетних мальчиков и вырезают им языки, чтобы из них получались идеальные слуги для дам при Кочующем дворе? Лишь один из четверых выживает и становится взрослым. И, конечно же, для этой процедуры отбирают только самых красивых и многообещающих мальчиков. Я не стану ничего тебе навязывать, Шайя. Сильные решения, выживающие в буре любых сомнений, нужно принимать из убеждения.
Она поглядела на трех старух, сидевших в снегу вокруг костерка и ждавших смерти из-за того, что мул оступился на тропе.
— Я знаю, что должна сделать, — негромко произнесла она, и из-за стоявшего в горле кома голос ее звучал хрипло. — Пожалуйста, отвези меня назад.
Взгляд паучихи
Нандалее окунула лицо в миску с холодной водой. Подержала голову под водой. Эта вонь. Просто невыносимо!
Вместе с госпожой Амаласвинтой она посетила пещеру Галара. На этот раз кузнец был приветливее. Он даже узнал ее. Совершенно добровольно сознался в том, что убил белого дракона. Равно как и его товарищ, Нир, которого они навестили тоже. Вероятно, Галар был так разговорчив именно потому, что знал, насколько сильно его гости страдают от жутчайшей вони. В его пещере лежали груды этого отвратительного сыра. Нандалее понятия не имела, как этот парень может находиться в этой вонючей и грязной дыре. Через некоторое время Амаласвинта настояла на том, чтобы уйти, и Нандалее с благодарностью согласилась. Амаласвинта все время держала под носом надушенный платок, но, похоже, даже это ей не сильно помогло.
Теперь Нандалее знала, где найти Галара и Нира. Она хорошо запомнила дорогу к их пещерам. Если Дыхание Ночи пошлет ее в качестве убийцы, она будет готова. Не хватало только Хорнбори. Амаласвинта относилась к нему с таким пренебрежением, что Нандалее подозревала, что когда-то этот карлик был ее любовником.
Легкие Нандалее начинало печь. С протяжным, удовлетворенным вздохом она подняла лицо от миски.
— Прошу прощения, что помешал топиться, однако госпожа Амаласвинта желает тебя видеть.
Нандалее испуганно обернулась. За ее спиной стоял Геберик, один из лейб-гвардейцев карлицы. Она не слышала, как он вошел. Как же легкомысленно было вести себя так в окружении врагов, несмотря на то что карлики даже не подозревали, кто к ним пробрался.
— Подкрадываешься, как кошка, — раздраженно ответила она, вытирая бороду длинным полотенцем. Нандалее не осмеливалась расплести косы с железными кольцами, из опасения, что не сможет снова воссоздать столь своеобразный элемент образа.
— Нет ничего удивительного в том, что тебя не слышат, когда кто-то опускает голову в воду. Слишком много выпил, Арбинумья? — Произнося последние слова, он высокомерно усмехнулся.
Нандалее обернула чресла мокрым полотенцем. Судя по исходившему от Геберика запаху, неудивительно, что ему не пришло в голову, что она моется. На нем была кожаная жилетка без рукавов, открывавшая чужим взглядам татуировки на руках. На картинках изображалось оружие, карлик, сражающийся с медведем, и воин, с ликующим видом поднимающий вверх отрубленную голову. Все это было окружено завитками из ледяных кристаллов. Аляповаты и неуклюжи были картинки. Кроме того, Геберик продел в левую ноздрю золотое кольцо. Этого Нандалее до сих пор не видела ни у одного карлика. Уже сама идея протыкать собственное тело, чтобы закрепить в дырке украшение, казалась ей странной.
Геберик, заметивший, что она разглядывает его, напряг мускулы рук, из-за чего медведь шевельнулся, и эльфийке показалось, что он собирается ударить карлика лапой.
— Мило, — коротко заметила она.
Лицо Геберика омрачилось. «Мило» явно было не тем словом, которое он ожидал услышать.
— Госпожа Амаласвинта не любит ждать. Шевели своей тощей задницей.
Нандалее подобрала одежду, поспешно натянула царапавшие кожу шерстяные штаны. Она опасалась гнева Амаласвинты. Карлица весь день смотрела на нее странно. Эти взгляды напомнили Нандалее паука, размышляющего над тем, опутать ли жертву коконом или съесть сразу. Амаласвинта не вписывалась в представление, которое она составила себе о карликах. Нандалее с нетерпением ожидала возможности бежать из этого Глубокого города. Осталось найти только дом Хорнбори. Может быть, еще один день, и ее задание здесь будет выполнено!
Эльфийка затянула ремень и застегнула камзол, а затем последовала за Гебериком.
Он повел ее ниже в систему пещер. Амаласвинта была хозяйкой собственного комплекса пещер, разительно отличавшегося от других туннелей, которые Нандалее доводилось видеть в Глубоком городе до сих пор. Здесь не было острых углов, все было круглым или, по крайней мере, закругленным. Даже своды пещер, двери и ворота. Света и красок здесь тоже было больше. Наряду с работами каменотесов стены часто украшали яркие фрески. На них изображались леса или просторные поля, залитые ярким солнечным светом. От одного их вида в душе Нандалее проснулась тоска по бескрайнему голубому небу. Она не могла себе представить, каково это — проводить всю жизнь глубоко под горой. Она не была создана для этого, и, судя по тому, что она видела на стенах, даже не все карлики относились к этому одинаково спокойно.
— Туда! — Геберик остановился перед круглым проходом, закрытым тяжелой красной занавеской.
«Этот парень ведет себя так, словно сторожит узника», — подумала Нандалее, несколько скованно зашла за занавеску и оказалась в пещере, подобной которой ей до сих пор не доводилось видеть. В длину она насчитывала шагов двадцать и была полностью заставлена столами, шкафами, ящиками и манекенами, на которые были надеты платья. Но сильнее всего бросалась в глаза стоявшая в центре пещеры на возвышении кровать. На ней лежали тяжелые темно-красные одеяла в окружении пестрых подушек. Золотые столбы, обвитые жадеитовым плющом, стремились к своду. Сам свод пещеры был ярко-голубого цвета летнего неба. На нем были нарисованы птицы с расправленными крыльями. Кое-где даже висели чучела птиц.
Нандалее спустилась по широкой лестнице, ведущей в пещеру. Пол был неровным. Кое-где виднелись уступы в скале, похожие на маленькие островки. Большей частью их венчали столы, на которых кипами громоздились свитки или открытые книги. Нандалее поразилась тому, как можно так завалить все хламом. Она бы не смогла жить в подобном месте. Как можно спать в окружении незавершенной работы? У нее было такое ощущение, что Амаласвинта что-то ищет. Все эти свитки… Кроме того, были еще странные металлические предметы, смысл которых оставался для Нандалее загадкой. Скульптуры из переплетенных между собой металлических колец, к которым были прикреплены шары разного размера. Металлическая труба, в которую был вставлен кусок горного хрусталя. Металлические цилиндры. На столе лежали нож странной формы и ножницы. Все было изогнуто, с зубцами. Зачем все это Амаласвинте?
Нандалее заметила конструкцию из странно изогнутых проволок, на которые на разном расстоянии друг от друга были надеты каменные шары. Почти в самом центре располагался большой аметист. Совсем рядом — маленький шарик из белого мрамора. Нандалее провела пальцами по твердым проволокам. Некоторые были сделаны из толстого, покрытого ржавчиной железа, другие — из серебра или меди, некоторые даже из золота. Посреди золотых проволок был шар из яркого голубого камня, в который был вставлен обрамленный золотом рубин. Нандалее замерла. Поглядела на небесно-голубой свод, красную постель с массивными золотыми столбами посреди пещеры.
Нандалее попыталась мысленно представить себе путь в пещеру кузнеца Галара, ведя при этом пальцами по проволокам. Когда ее пальцы коснулись шероховатого шара, она открыла глаза. Шар был сделан из покрытого ржавчиной железа. Нандалее с любопытством принюхалась. Кобольдским сыром не пахло. Подходит ли кузнецу железный шар? Да!
Восхищенная подобной идеей изображения комплекса пещер города карликов, Нандалее пристально рассматривала соединенные проволокой шары, пытаясь запомнить каждый изгиб. Большой отшлифованный аквамарин представлял собой гавань города. Однако, похоже, существовали еще другие гавани, поменьше, о которых она до сих пор не знала. Одна из них даже располагалась неподалеку от этой пещеры. От других гаваней она отличалась тем, что под аквамарином была подвешена еще одна небольшая стеклянная линза. Девушка с удивлением принялась разглядывать окрестности гавани, но не нашла ничего, что могло бы объяснить значение этой линзы.
Подземный дворец Амаласвинты был гораздо больше, чем ожидала Нандалее. Он был представлен золотыми проволоками и сильно отличался от плана остальных туннелей. «Это самая лучшая карта Глубокого города, которую себе можно только представить, — подумала Нандалее. — Может быть, я смогу сделать подобную модель, когда вместе с другими драконниками буду планировать нападение на убийц Парящего наставника».
Негромкие шаги заставили эльфийку насторожиться. Она почувствовала себя застигнутой врасплох и немного отошла от модели Глубокого города. Амаласвинта вышла из-за шкафа, закрывавшего обзор дальней части пещеры. Волосы карлицы влажно поблескивали. На ней была длинная, дымчатого цвета первых утренних лучей ночная рубашка с разрезами по бокам. Амаласвинта одарила Нандалее очаровательной улыбкой.
— Рада, что ты принял мое приглашение. Тебя заинтересовала модель Глубокого города?
— Она более чем впечатляюща. А что до
приглашения, так Геберик вел себя весьма недвусмысленно.
Амаласвинта прищелкнула языком.
— Ах, ах, Геберик… Этот малый слишком серьезно относится к данным ему поручениям. Мне очень жаль, что ты почувствовал давление с его стороны. Ты мой гость. Ты волен уходить и приходить, когда тебе вздумается, — теперь карлица стояла почти вплотную к нему. От нее исходил запах, похожий на аромат сладких груш. Она кокетливо хлопнула ресницами. — Ты предпочел бы уйти?
Нандалее стало нехорошо.
— Модель… изображает все туннели и пещеры Глубокого города?
На лице Амаласвинты на миг промелькнуло удивление, но она тут же снова овладела собой.
— Она не полная, Арбинумья. Я уже несколько лет не работала над ней. Некоторые туннели Старец в Глубине держит в секрете, — она цинично усмехнулась. — Я не включила их в модель, чтобы избежать ссоры с ним. Другие совершенно новые. Например, этот невероятно вонючий кузнец втайне от всех, вопреки законам Глубокого города заложил маленький боковой туннель, спрятанный под поверхностью воды в его колодце. Там даже есть соединение с воздушной шахтой. Вполне возможно, что вонючка хранит там свои величайшие сокровища. Что бы это ни было. На самом деле он вовсе не зажиточен.
Бесцеремонность Амаласвинты была Нандалее неприятна. Под ночной рубашкой карлицы отчетливо просвечивалась грудь. Было совершенно очевидно, какие у нее планы на этот вечер. Зачем она это делает? И как дать ей понять, что ее совершенно не интересует приключение с ней, и при этом не разозлить ее? Лучше всего искать спасения в ничего не значащей болтовне!
— Там, под твоей гаванью, есть странная линза. Что она означает?
— Забаву. Я называю это место тайным садом. В принципе, она находится в гавани моего дворца, но я не нашла лучшей возможности для того, чтобы изобразить ее. Это купол из тысячи маленьких стеклышек. Чтобы попасть туда, нужно пронырнуть через бассейн. Поэтому мое уединение там нарушают очень редко. В Глубоком городе очень мало тех, кто умеет плавать. А ты умеешь?
Нандалее кивнула.
— Я люблю это место. Оно пропитано цветочными ароматами. Возможно, мы как-нибудь сплаваем туда вместе, — Амаласвинта наклонилась и принюхалась к бороде Нандалее. — Ты воспользовался мылом с розовым маслом. Очень хороший запах.
Нандалее смущенно откашлялась и слегка отодвинулась от карлицы.
— А откуда ты знаешь о тайных туннелях?
Хозяйка бросила взгляд на большую постель и недвусмысленно улыбнулась.
— Мужчины любят хвастаться. Тем, у кого самая длинная… борода. И тем, какие они вообще крутые. Ты бы удивился, если бы узнал, чего мне только не рассказывали в этой постели.
— Так ты с Галаром…
Амаласвинта громко расхохоталась.
— Альвы всемогущие, нет! Этому вонючке я не разрешила бы даже войти в эту пещеру. Иногда, когда я лежу там, в постели, и моя голова свободна от других мыслей, я чувствую гору. Странно звучит, правда? Эта модель существует потому, что я не доверяла своим чувствам. Я создала ее, пользуясь всеми доступными картами. Все оказалось верно. Даже те туннели, которые не отмечены ни на одной карте, действительно существуют.
Нандалее хотелось найти тему, которая не имела бы никакого отношения к постели Амаласвинты.
— И… и каково же чувствовать гору?
— Я чувствую корни деревьев, когда ветер запутывается в кронах. Знаю, кто из моего народа идет по какому туннелю. Могу почувствовать, где они копают. Иногда я даже читаю мысли тех, кто внутри горы.
Нандалее пришлось заставить себя выдержать взгляд карлицы. Взгляд этих бездонных зеленых глаз. «Мои мысли не могли прочесть даже небесные змеи», — мысленно напомнила себе эльфийка. Эта карлица тоже наверняка не сумеет.
— Ты необычен, Арбинумья. С тех пор, как мы встретились, у тебя пять раз была возможность попробовать грибное, мет и даже вино, но я видела тебя с пивной кружкой в руке только один раз. Ты ни разу не был пьян. Ты воспользовался миской для умывания в своей комнате и даже мылом, которое я там велела положить. Не бросаешься громкими фразами о моей красоте, не пытаешься ввязаться в драку, чтобы показать мне, насколько мужественен. Ты самый некарликовский карлик, которого я встречала. Кто ты такой?
Нандалее бросило в жар, потом в холод. Если бы было нужно, она могла бы заставить Амаласвинту замолчать и, наверное, прошла бы мимо Геберика. Но как потом бежать из Глубокого города? Те немногие врата, которые вели прочь из горы, надежно охранялись. Звезду альвов она сама открыть не сможет. Возможно, удастся бежать на борту одного из угрей.
— Что молчишь, Арбинумья? Ты понимаешь язык эльфов, по крайней мере, так утверждает советник Скорри. Я не чувствую тебя, когда ты передвигаешься по горе. Иногда сюда приходят очень могущественные существа… Мне еще ни разу не удалось встретиться с ними лицом к лицу. Я думаю, что они принимают наш облик. Может быть, это альвы, — глаза Амаласвинты засветились. Краем глаза Нандалее заметила маленький нож, лежащий среди перьев на стоящем неподалеку столе.
— Ты, Арбинумья, словно призрак. Остаешься недосягаем… Но я знаю, что ты скрываешь и кто ты на самом деле такой.
Нандалее слегка отпрянула. Теперь она сумеет дотянуться до перочинного ножа.
— Ты чародей, как и я!
Нандалее тянулась к клинку.
— С самого детства ты чувствуешь, что не такой, как все вокруг. Не так ли? Иногда с тобой случаются странные вещи. Про тебя шепчутся. У тебя нет друзей. И в какой-то момент ты привык держаться в стороне. Я разбогатела, потому что могу чувствовать сокровища в недрах горы. Тот, кто следует моему совету, закладывая копи, найдет то, что хочет. Я могу получить все, что можно купить за золото. Но я хочу только одного. Я хочу овладеть искусством плетения заклинаний. И я знаю, что это искусство не добыть из крови и костей драконов. В чем твой дар, Арбинумья?
Нандалее провела рукой по перьям, словно никогда не касалась ножа.
— Иногда, если очень сильно сосредоточиться, мне удается заставить вещи подняться в воздух. Но я стараюсь не проявлять свой дар. В Железных чертогах боятся чародеев. Их бросают в огромное колесо мельницы, в котором обычно перемалывают камни, содержащие руду. Чародейство опасно…
— Чушь! — возмутилась Амаласвинта. — Так мыслят только мелкие глупцы! За нами будущее нашего народа, Арбинумья. Мы не чудовища. Но нам нужно научиться формировать свои силы, подобно тому, как кузнец учится ковать железо. Несправедливо, что только драконы и их любимчики, эльфы, становятся чародеями. В нас тоже спит этот дар. А теперь покажи мне, что ты можешь.
Она широким жестом обвела книги и свитки.
— Среди всех народов Альвенмарка есть те, кто рожден, чтобы изменить этот мир. Среди эльфов, похоже, этот дар наиболее распространен. Но встречается он и у кобольдов, кентавров и пугливых фавнов. Даже троллей иногда касается магия. Об этом существуют сотни историй. Многих чародеев боятся, их преследуют. Без сомнения, у дара есть и своя темная сторона. Но я убеждена, что с ней можно совладать, если понимать, как обращаться со своим даром.
Нандалее вспомнила Сайна, который относился к ней с таким пренебрежением, когда в пещере Парящего наставника она боролась за возможность стать чародейкой, а не просто быть сосудом с неконтролируемой силой. Она никогда не забудет последнее мгновение жизни Сайна. Когда его ребра раскрылись, словно крылья бабочки, и пронзили его плоть. Когда он вывернулся наизнанку. Она ненавидела Сайна. И может быть, именно эта ненависть вкупе с ее даром и убила Сайна? Или же это он допустил ошибку? Ответа на этот вопрос она не узнает никогда.
— О чем ты думаешь?
— О живущем в нас даре.
— Какое у тебя заклинание, Арбинумья? — снова поинтересовалась Амаласвинта.
Нандалее хотелось уйти. Нужно найти выход из Глубокого города. Сколько пройдет времени, прежде чем карлица поймет, кто она на самом деле?
— Моя сила очень слаба, — она поглядела на лежавшие на столе перья и скривилась, словно пытаясь поднять тяжелую каменную глыбу. При этом сама думала о ветре, когда-то летавшем под этими перьями. Думала о его силе, при этом потянувшись к магии, живущей во всех вещах. Она могла бы без усилий заставить перья взлететь под свод пещеры. Более того, она могла бы заставить их изменить цвет. Но она хотела проявить себя как можно меньше. Тяжело вздохнув, она мысленно отпустила перо, заставив его упасть на стол.
Похоже, это не произвело особого впечатления на Амаласвинту.
— С этим наверняка можно добиться большего.
— Большее меня убьет, — тяжело дыша, выдавила из себя Нандалее.
Карлица мягко улыбнулась.
— Завтра вечером твоя жизнь изменится навеки, Арбинумья. Вместе со мной ты сделаешь первый шаг на пути овладения магией. Приготовься удивиться… А теперь можешь идти, поскольку мне кажется, тебе уже не хватит сил развлекать меня. Отдыхай, мой ученик-чародей.
Последняя битва
Шайя вошла в Красную юрту. Пока что здесь никого не было, но стол с деревянными клиньями и широкими кожаными ремнями уже принесли сюда. Она представила себе, как ей пристегнут голову.
Она торопливо отвела взгляд. Шайя пришла слишком рано. Девушка сама выбрала это время. Здесь ей никто не помешает. В Красную юрту приходили очень редко. Только когда Кочующий двор ступал на новую дорогу или когда планировалось нашествие на неизвестные области. Ребенком она любила Красную юрту. Здесь было ее убежище. Местом, где никому не приходило в голову искать принцессу. За все годы почти ничего не изменилось.
Широкий стол для карт был отодвинут в сторону и уступил место тому столу, на котором та Шайя, какой она сама хочет быть, будет принесена в жертву своему отцу и народу. Девушку сотрясала дрожь, и она обхватила себя руками.
Шайя подняла взгляд к куполу юрты. Красная ткань свода шатра за годы прохудилась. Появились новые заплаты. Сквозь ткань проникал теплый красноватый свет. Поглядела на низкие шкафчики перед штакетником, удерживавшим стены юрты в вертикальном положении. Здесь лежали, на века запечатанные в глине, отчеты о путешествиях посланников ее отца. Точные описания дорог, перевалов и бродов. Они указывали пути в империи соседей, на случай, если навязанный девантарами мир однажды закончится. Сколько часов она провела за чтением, мечтая о далеких странах.
Шайя опустилась на колени перед пузатыми амфорами, коснулась крышек из старой крошащейся пробки. Они были разных цветов, чтобы даже те, кто не мог разобрать значки на восковых печатях, знали, где найти какую карту.
Принцесса провела рукой по бледной глазури той амфоры, в которой было спрятано ее величайшее сокровище. Восковую печать не обновляли с тех пор, как она была здесь в последний раз. Она расковыряла ее костяной иглой, а позже пыталась большим пальцем вернуть воску первоначальный вид. Положила свой большой палец на свой детский отпечаток. Он стал шире и длиннее, с тонким шрамом на суставе.
Шайя вынула корковую пробку, просунула руку в широкое горлышко амфоры. Кончики ее пальцев коснулись костей. Это были лопатки лошадей, быков и верблюдов. Девушка схватила одну и вытащила ее наружу. Кость негромко царапнула горлышко амфоры.
Улыбка озарила ее лицо, когда она узнала карту. Когда-то она была одной из самых ее любимых. Она изображала целый мир. От Пернатого дома на далеком побережье восточного моря до Плавучих островов далеко на западе, о которых не могла рассказать ни одна дощечка в шатре ее отца. Она пыталась представить себе Пернатый дом. Поначалу в ее воображении он представал в виде большой юрты, на которую нашили перья. Позже, когда она повидала дворцы на Шелковой реке, девочка представляла себе дом из сверкающих, покрытых глазурью глиняных кирпичей, с тисненными на них птичьими перьями.
Шайя тяжело вздохнула. Девушку снова сотрясла дрожь. Пожалуй, ее отучат мечтать. Она побывала в более далеких краях, чем могла представить в детстве. В чужом мире, карт которого не было в Красной юрте, по крайней мере когда она была маленькой. Бороздила небесные просторы на облачных кораблях. Видела Пурпурное море со всеми его чудесами. Скоро все ее мечты насадят на острие иглы.
Она услышала, как откинули полог юрты. Заскрипел деревянный пол. Она обернулась, пытаясь сохранить спокойствие. Свою судьбу она встретит если уж не с упрямой улыбкой на губах, то со спокойствием.
В палатку вошли два евнуха. На лбу у них была татуировка знака ящерицы, дабы каждый знал, что ни у одного из них больше нет языка, они могут издавать только шипящие звуки, подобно разгневанной ящерице. В длинных бесшовных юбках, с подведенными черной тушью глазами, они казались женственными. Головы обриты наголо. Один из них приветливо кивнул ей.
Шайя не ответила на приветствие. Как этот парень смеет кивать ей? Столь неуклюжие проявления приязни не соответствуют поводу, по которому они встретились. Неужели евнух над ней насмехается?
— Вы удивляете меня, почтенная принцесса, — в юрту вошел целитель. Он двигался бесшумно, как кошка. На его узком лице играла улыбка, но глаза оставались серьезны. — Я не ожидал, что вы придете раньше условленного времени.
— Добродетель исполнения своего долга известна не только на Шелковой реке, — холодно ответила она.
Целитель остановился и пристально поглядел на нее. Наконец осторожно кивнул.
— Прошу прощения, если оскорбил вас своими словами. И в мыслях не было. Знайте, что вы поразили меня еще вчера, принцесса Шайя. А теперь мое уважение к вам становится еще глубже. Покорность своей судьбе — действительно добродетель, столь же высоко ценимая среди моего народа, сколь и редкая, — он положил на стол для карт бамбуковую трубку с кожаной застежкой и изящным жестом пригласил ее ложиться на второй стол.
Шайя положила карту обратно в амфору, заткнула ее пробковой крышкой. На этот раз она не пыталась заставить исчезнуть следы на восковой печати. С жалостью поглядела на отпечаток своего детского большого пальца, последний след счастливых дней. А затем направилась к столу.
Целитель вынул из рукава маленькую бутылочку из зеленого стекла.
— Я подготовил для вас сонное зелье, почтенная принцесса. Так вы не почувствуете неприятности, которые я, к своему сожалению, вынужден буду доставить вам по приказу вашего отца.
— Пока что я еще воительница, Мяу. Я не привыкла закрывать глаза перед своими врагами. И наверняка не стану менять привычек в своей последней битве.
Целитель поставил бутылочку на стол для карт.
— Мне больно от того, что вы видите во мне врага, принцесса. И если уж вам обязательно пользоваться военными метафорами, то будьте уверены, что я сражаюсь в ней так же точно против своей воли, как и вы. Поскольку вы, которую мне все, кого я спрашивал, описывали как человека чести, решили видеть во мне врага, я позволю себе просить вас об одной милости. Прошу, не обращайтесь ко мне прозвищем. Мое взрослое имя, которое мой почтенный отец дал мне к вящей радости моей матери в день, когда я закончил обучение и заслужил зеленые одежды целителя, таково: Шен И Мяо Шоу.
Шайя колебалась. Почему она должна оказывать честь человеку, который ее изувечит? С другой стороны, ей не хотелось заканчивать свою жизнь воительницы упреком в том, что в последнем бою она поступила бесчестно.
— Шен И Мяо Шоу? — тихо произнесла она.
— Не идеально, но крохотный недостаток вашего произношения более чем компенсируется вашей доброй волей, — целитель улыбнулся. — Теперь не будет ли вам угодно прилечь, почтенная принцесса? Я попрошу двух своих помощников пристегнуть вас к столу и проследить за тем, чтобы все произошло без излишнего вмешательства и чтобы даже тень подозрения в неподобающем прикосновении не упала на ослепительный свет нашего взаимного уважения.
— Это мне не нужно, — резко ответила она. — Пока что я могу похвастаться тем, что не дергалась, когда мне зашивали раны.
— При всем уважении, почтенная принцесса, но то, что мне поручено сделать сегодня, не стоит сравнивать с зашиванием раны, полученной на поле битвы. Это неприятный процесс, требующий, чтобы вы непременно лежали спокойно.
— На что я вполне способна, — холодно ответила она.
Шен И Мяо Шоу взял лежавшую на столе для карт бамбуковую трубку, нерешительно повертел ее в руках.
— Прошу, позвольте мне напомнить о моих десятилетиях опыта и… Ой-ой… — Бамбуковая трубочка выскользнула у него из рук, задела краешком ее колено, из-за чего ее нога устремилась вверх.
— Многократно прошу прощения, — он улыбнулся, и на этот раз вокруг его глаз образовалась сеточка мелких морщин. — В первую очередь за то, что воспользовался дешевым базарным трюком. Конечно же, моя бамбуковая трубочка ударила по вашему колену не случайно. Я всего лишь хотел вам продемонстрировать, что плоть, служащая пристанищем нашего духа, иногда производит движения, не поддающиеся контролю нашего духа.
— Ты застал меня врасплох, Шен И. Второй раз тебе это не удастся, — едва эти слова сорвались с ее губ, он во второй раз ударил ее трубочкой по колену, и снова нога устремилась вверх.
— Прошу простить меня в наших общих интересах, что я настолько невежлив, что вынужден настаивать на истинности собственных слов, — он кивнул обоим евнухам, до сих пор неподвижно стоявшим у стола для карт. — Пожалуйста, привяжите высокородную принцессу к столу.
Шайя хотела встать, когда целитель коротким сильным движением нажал большим пальцем на солнечное сплетение под ребрами. Резкая боль волной разлилась по ее телу до самых кончиков пальцев. Хватая воздух ртом, она рухнула на колени. Всего на удар сердца, тут евнухи схватили ее и пристегнули руки и ноги к столу.
— Тысячу раз прошу прощения за свое неуважительное поведение, почтенная принцесса, однако ваш отец выразился весьма недвусмысленно относительно срочности выполнения его поручения.
Шайя ничего не могла ответить. Она все еще хватала ртом воздух, при этом выгибаясь в путах.
Шен И Мяо Шоу снял с бамбуковой трубочки кожаный колпачок, и оттуда выскользнула тонкая шелковая ленточка с закрепленными на ней иголками. Осторожно положил иголки на шелковый платок на столе для карт. Иглы были из золота и серебра. Некоторые были изогнуты, на головках других были шарики смолы размером с чечевицу. Одни иглы были короткими, другие — вдвое длиннее указательного пальца.
— Напряжение повредит вам, принцесса. Я смогу достичь наилучшего результата, если вы не будете сжиматься и будете дышать глубоко и ровно, — он бросил взгляд на евнухов.
— Положите последний кожаный ремешок на лоб и пристегните почтенную принцессу.
Оба раба не скрывали того, что радуются своей задаче. Шайя была беззащитна, но перестать бороться просто не могла. Она позволит сделать с собой то, что приказал отец, но девушке хотелось, чтобы неизбежное произошло на ее условиях.
— Я обещаю вам лежать неподвижно, мастер Шен И, — ей не хотелось уже сейчас превращаться в кусок безвольной плоти. Хотела использовать время, оставшееся ей для того, чтобы быть хозяйкой самой себе, до последней капли.
— С сожалением вынужден указать на то, что то, что вы мне сейчас обещаете, лежит за пределами человеческих возможностей. А теперь я помогу вам расслабиться, почтенная принцесса.
Что-то кольнуло ее сбоку в шею. Мышцы мгновенно расслабились. Голова запрокинулась назад.
Целитель взял с шелкового платка одну из самых длинных иголок. Шайя представила себе, как серебро входит ей в глаз, в глубину головы. Сжала руки в кулаки. Она не хотела этого видеть. Чувствовала себя усталой. Побежденной. У нее больше не осталось сил бороться. И она не хотела знать, что он делает. Она впервые в жизни поддалась страху и зажмурила глаза, когда Шен И склонился над ней.
Целитель нежно положил ей руку на лоб.
— Еще только один укол, принцесса, и вы больше ничего не почувствуете.
Путь на войну
Нарек оглядывался по сторонам, широко раскрыв глаза. Он стоял во дворе дворца бессмертного Аарона. Он даже мечтать не смел о том, чтобы попасть в Акшу. И, если быть до конца честным, причина, по которой он здесь оказался, пугала его. Где-то за высокими стенами, окружавшими двор, взревел хищный зверь. Лев? Говорили, во дворце есть яма со львами, и бессмертный кормит зверей своими женами и священнослужителями, вызвавшими его недовольство. Нарек неуверенно озирался. Здесь ли бессмертный? Может быть, на террасе перед огромным домом с фронтоном из красных колонн? Неуютно, должно быть, жить в таком доме, потолки которого настолько высоки, что их нельзя коснуться рукой, даже если забраться на стол.
Нареку вспомнился собственный простой глиняный дом. Зимой, когда оба маленьких окна были закрыты ставнями и горел огонь на козьем помете, внутри было невообразимо уютно. Он любил сидеть со своим маленьким сыном Дароном, смотреть на угли и рассказывать истории. Рассказчик из него был не очень. Он знал всего пару сказок, которые слышал когда-то от матери. И иногда он выдумывал истории о своем друге Артаксе, ушедшем в Нангог, когда Дарон еще сосал грудь Рахели. Однажды Артакс вернется и будет богатым человеком. В Нангоге можно собирать урожай трижды за год. А если пойти в горы, не боясь живущих в глуши духов, то можно найти в реках золото. Артакс всегда был мечтателем, воображавшим себе жизнь, отличную от той, которую вели в его родной деревне, Бельбеке. Он даже жену себе выдумал. Какую-то тощую козу, с которой он спорил о том, как можно сделать мир лучше. Он выдумал даже имя для этой женщины, которой не существовало: Альмитра. Нарек усмехнулся. Артакс всегда был немного с приветом. Но и хорошим, надежным другом.
В историях, рассказанных Дарону, то Артакс мотыгой гонял духов в лесах Нангога, то находил кусочки золота размером с голубиное яйцо, то ему приходилось отбиваться от речных духов — женщин с роскошными золотыми волосами, очаровательными улыбками, в сердце у которых, однако, зияли страшные ямы.
Когда Дарон засыпал у него на руках, Рахель иногда упрекала его в том, что он рассказывает ребенку такие страшные истории. Но долго она никогда не сердилась. У нее было большое сердце. В отличие от той женщины, которую выдумал себе Артакс, Рахель была пухленькой, с волнистыми волосами и полными губами.
Нарек вздохнул. Пройдет еще, пожалуй, целый год, прежде чем он вернется домой. Может быть, Артакс появится в Бельбеке даже раньше него. Тогда они сядут вместе и станут рассказывать друг другу о своих приключениях.
Нарек направился на северную сторону двора. Там, в тени высокой стены, собрались все новые воины. К ним спешили дворцовые слуги с бурдюками воды. Нарек выплюнул камешек, который посасывал, когда ему было нечего пить, в открытую ладонь, а затем опустил в висевший на поясе мешочек. Хороший камешек. Совсем без острых граней.
Среди отдыхавших он заметил Ашота из Бельбека. Жаль, что к вербовщикам воинов подошел именно Ашот. Он был худощавым мрачным парнем с висевшими прядями черными волосами. Ему каким-то образом удавалось вечно ходить небритым. Его избегали даже те, кто его совсем не знал. Было в нем что-то такое, что предвещало неприятности. При этом раньше он был совсем не таким. Все дело только в свиньях. Спустя пару лун после того, как ушел Артакс, отец Ашота продал почти всю свою землю и привел в деревню свиней. Дюжины! Старик был уверен в том, что свиноматки, поросята и хряки сделают его богатым. А ведь он и без того был зажиточным крестьянином! Первый год, казалось, все было в порядке. А потом эти твари подцепили какую-то хворь и в течение десяти дней все передохли. А священнослужитель приказал унести их трупы в пустошь. Было чертовски жаль горы прекрасного мяса.
Отец Ашота плохо пережил все это. Однажды ночью он повесился на кедре у деревенского колодца. Не прошло и полугода, как в могилу за ним последовала его жена. Говорили, будто бы умерла она от разбитого сердца.
«Может быть, мне все же удастся заставить Ашота улыбнуться», — подумал Нарек. Встал прямо перед ним и ударил себя кулаком в грудь, как всегда поступали при встрече воины.
Ашот недовольно поднял голову.
— Не смеши людей, Нарек.
В этом весь Ашот. Вечно спорит! Нарек присел рядом с ним и махнул рукой одному из слуг, прося принести воду. И этот парень действительно подошел! Просто невероятно! Как будто он князь.
— А у вас нет медового пирога?
— Не для тебя! — У слуги была напомаженная борода и белоснежная туника. Кожа у него была поразительно бледной. Наверное, никогда не выходит за стены дворца. — Для вас есть только вода из колодца, из которого мы обычно поим скот.
Ашот схватил парня быстрее, чем может ужалить змея. Прямо между ног. Тот выпустил тяжелый кувшин с водой и хотел было уже размахнуться для удара, но застыл, не закончив движение, и сдавленно пискнул.
— Мы здесь для того, чтобы подставлять свои головы за ребят вроде тебя на поле битвы, которое находится где-то в жопе мира. Мне наплевать, буду ли я пить воду из колодца для скота. Но когда такая надутая свинья, как ты, приходит и думает, что может обращаться с моим другом Нареком, как со скотом, я обижаюсь. Ты понял? — Ашот еще раз стиснул ладонь, у слуги выступили слезы на глаза.
— Прошу, перестань. Прошу…
— Мой друг Нарек хотел бы услышать извинения. Что-то такое, от чего по-настоящему возрадуется мое сердце.
Нарек поглядел на надсмотрщика. Тот смотрел на них. Наверняка сейчас подойдет.
— В этом действительно нет необходимости…
— А ты заткнись, Нарек. Сейчас будет говорить только наша маленькая свинка.
— Я прошу прощения… Я…
— Это ты должен говорить Нареку, — впервые за много недель на губах Ашота появилась улыбка, но до его темных глаз не достала. — И еще немного почтительнее, если можно.
Слуга едва дышал. На лбу выступили капельки пота. Все происходящее было очень неприятно Нареку. Ему хотелось провалиться сквозь землю.
— Нижайше прошу прощения, что я позволил себе по отношению к вам неверный тон, почтенный Нарек. И конечно же, я сейчас с удовольствием принесу вам медового пирога, чтобы вы могли подкрепиться.
Мужчины вокруг захохотали, насмехаясь над слугой.
Ашот выпустил несчастного. Тот с трудом перевел дыхание, подхватил упавший на землю кувшин и поспешно ретировался.
— Будут неприятности.
— Не думаю, что мы проведем здесь достаточно времени, чтобы успеть их прочувствовать, — спокойно ответил Ашот.
— С чего ты взял?
Его друг кивнул головой в направлении дворца с красными колоннами.
— Лев пришел. Сейчас пойдем дальше.
Нарек испуганно обернулся. По ступенькам дворца спускался серебряный лев. Он был целиком и полностью сделан из металла и, несмотря на это, был живым. Нареку показалось, что он размером с коня, и он испуганно отшатнулся. Широкий двор залила тишина. Все смотрели на льва бессмертного. Каждому уже доводилось слыхать о нем.
— Я бы предпочел пройти весь путь пешком, — прошептал Нарек. — Я люблю ходить пешком.
— А я нет, — ответил Ашот. — Мне хватило последних недель. Ноги все в ранах, а до равнины Куш еще более тысячи миль. Или же — всего пара шагов.
— Мы увидим столько прекрасных мест… — Нарек умолк. Из песка посреди двора взвились две змеи из холодного голубого света. Их тела выгнулись и склонились друг к другу, образовав сверкающую дугу. А между ними разверзлись врата во тьму.
— Вот дерьмо, я туда не пойду.
— Значит, ты предпочитаешь остаться с милыми дворцовыми слугами? После случившегося только что они наверняка уже приготовили тебе почетное место в яме со львами.
— Это ведь все ты! Я вообще ничего… — возмутился Нарек.
— Точно, как я мог забыть. Эти лизоблюды славятся своим чувством справедливости. Они наверняка тебе ничего не сделают, — Ашот встал.
Командиры отрядов выкрикивали приказы, выстраивая мужчин в длинный ряд. Алексан, вербовщик, который пришел в их деревню, шел им навстречу. Он был огромным мужчиной с темной бородой с красноватым оттенком и злыми поросячьими глазками.
— Вперед, трусишки! Я уже тысячу раз проходил сквозь эти врата. Не сходите с тропы, и ничего вам не сделается. Но если останетесь здесь… — Он поднял свою узловатую длинную трость. — Тот, кто думает, что должен остаться здесь, потанцует с моей дубинкой.
— Я не могу пройти их, — у Нарека дрожали колени. — Я не пойду в темноту.
Ашот схватил его за руку и поднял на ноги.
— Нет, ты не посмеешь увильнуть, мужик! Что подумает о тебе Дарон, если узнает, что ты боишься темноты?
Нарек проглотил слюну.
— Про это вербовщик ничего не говорил. Я собирался помочь прогнать лувийцев, которые собираются напасть на наше королевство вместе с ишкуцайя, чтобы бесчестить наших жен и угонять наших детей в рабство. Я здесь не для того, чтобы ходить через пропасть между мирами.
— И ты поверил в эти сказки? Думаешь, на равнине Куш мы защищаем свою родину? Ты всерьез думал, что какие-нибудь мародеры доберутся до Бельбека? — Ашот тащил его за собой. — Я уже понял, придется мне быть твоей нянькой.
— Ты считаешь, что вербовщики, которые по поручению бессмертного ходят по стране, солгали нам? — Этого не может быть! Нарек не мог себе представить, чтобы кто-либо, говорящий от имени бессмертного Аарона, осмелился говорить неправду.
— А как ты думаешь, почему никто не
пошел? — спросил Ашот. — Ты единственный, кто попался на их удочку. Мне очень жаль.
— Но ведь ты тоже здесь.
— Я здесь потому, что в Бельбеке мне делать нечего. Моя жизнь кончена. У меня там больше ничего нет. Но я не поступлю так, как отец… Пусть меня лучше успокоят лувийцы.
— Ты хочешь умереть?
— Пожалуй, это единственно разумный выход, когда жизнь уже ничего не может тебе дать.
— Но ведь я твой друг. Я помогу тебе. Почему ты ничего мне не рассказываешь? Друзья затем и нужны, чтобы делиться с ними своими заботами. Я буду защищать тебя в битве, — Нарек услышал, как Ашот резко вздохнул, но тем не менее промолчал.
Они находились на расстоянии всего нескольких шагов от жутких ворот. Мужчины, проходившие сквозь них, просто исчезали. Нарек не видел их силуэтов. Ничего. Несмотря на то, что отчетливо видел золотую тропу, тянувшуюся сквозь темноту.
— Не сходите с тропы, — напоминал каждому подходившему к воротам одетый в алые и золотые одежды священнослужитель.
— Думай об истории, которую сможешь рассказать Дарону, — вдруг сказал Ашот и сжал его руку. Затем подошла их очередь.
Нарек чувствовал, как бешено бьется его сердце. Ашот потащил его за собой во тьму. Нарек смотрел на свои ноги. Под ними больше не было твердой почвы. Только это золотое свечение, в которое он слегка проваливался, словно идя по вязкой и топкой земле. Но на подошвах его сандалий не оставалось ничего. Нарек поразился. В золотистом свете было что-то, что давало надежду. Может быть, пропасть между мирами все же не поглотит его.
Они вышли на яркий свет. Теперь у них под ногами оказалась пыльная земля. Вокруг сидели мужчины, зарывая руки в песок и громко благодаря богов. Нарек тоже опустился на колени. Поцеловал песок. Подняв голову, он заметил насмешливую улыбку Ашота.
— Неужели ты не испытываешь благодарности?
— Почему я должен благодарить за то, что мне оставили то, что я уже не ценю?
— Никому не может быть все равно, жив ли он или мертв. Тебе меня не обмануть.
На это Ашот ничего ему не ответил.
— Поднимайтесь, вы, — крикнул Алексан, подчеркнув свои слова угрожающе поднятой дубинкой. — Нам еще нужно перейти через реку. Когда мы доберемся до лагеря, можете целовать песок или заниматься с ним вообще чем пожелаете. Но сейчас придется потопать.
Мужчины снова построились в колонну. Нарек огляделся по сторонам. Какая унылая местность. Он всегда представлял себе Куш зеленой долиной, окруженной увенчанными снегом вершинами гор. В паре миль к северу действительно вздымалась стена бурых гор. Ряд за рядом поднимались они к небу, словно лестница, созданная для великанов. А ему так хотелось хоть разочек увидеть снег! Даже если только издалека.
Они прошли мимо невысокой гряды холмов и спустились в пересохшее русло реки. Каждый их шаг поднимал красную пыль. Из-за нее пересыхал язык и пекло глаза. Нарек достал камешек из висевшего на поясе мешочка и положил его в рот. Под языком собралось немного слюны, стало легче переносить сушь.
По ту сторону русла реки простиралась бесконечная равнина, над которой кое-где возвышались невысокие холмы. Неподалеку Нарек заметил несколько деревьев. Там стояли палатки. Он услышал крики вьючных животных. На одном из холмов, на расстоянии примерно одной мили, полыхало пламя. У огня стояла одинокая фигура. Солнечный свет, сверкая, преломлялся на ее золотом шлеме.
«Должно быть, это бессмертный Аарон, — подумал Нарек. — Он пришел, чтобы приветствовать нас».
Гордость наполнила крестьянина из Бельбека. Он будет хорошо служить своему правителю и меньше чем через полгода, когда все это закончится, расскажет Дарону чудесную историю. Историю о себе, Нареке. А не об Артаксе, который отправился в Нангог, и не сказку, которую рассказывала еще его мать. Теперь настал его черед пережить великое приключение!
О милости быть бессмертным
Артакс наблюдал за колонной новых рекрутов, маршировавшей к лагерю по пыльному руслу реки. Еще мясо на алтарь богов, с горечью подумал он, глядя на огонь, который он разжег перед собой на простом алтарном камне. Пусть боги защитят жизнь этих людей, печально думал он. Он этого сделать не сможет. События сильнее него.
—
Какое значение имеет парочка крестьян? Они нарастут, как зерно на поле. Они не важны, — напомнил о себе голос Ааронов.
— Я тоже крестьянин.
—
Значит, теперь ты понимаешь, насколько велико твое значение для этого мира, — пронеслось у него в мыслях.
Пламя на алтаре рванулось вверх, словно он плеснул в пламя масло. Артакс испуганно отшатнулся. Посреди пламени показалась фигура. Высокий воин со львиной головой. Он легко соскочил с алтаря. Обнаженным. Его мышцы сверкали на солнце, как будто его только что намаслили. От девантара исходил приятный аромат, словно он пришел сюда прямиком из сада благоухающих роз.
Артакс подавил в себе порыв броситься наземь. Он был единственным в королевстве, которому подобало стоять прямо перед богом. Среди всех смертных Львиноголовый выбрал его, крестьянина, который искал свое счастье в Нангоге. Артакс знал, что это была счастливая случайность, и сознавал, что девантар заменит его, если он вызовет его недовольство. Раньше он часто предавался мечтам. Теперь он может сделать свои мечты реальностью. Он, крестьянин из Бельбека, завоевал любовь принцессы.
—
Вот только она не знает, что ты был крестьянином.
Этот голос Артакс решил проигнорировать. Он может изменить целый мир, если только будет бороться за это достаточно решительно.
— Ты звал меня, Аарон, правитель всех черноголовых. Ты сомневаешься во мне?
— Мне нужна божественная помощь, — он поглядел в янтарные глаза девантара. Вертикальные зрачки Львиноголового сузились еще больше, превратившись в полоски.
— Говори.
— Я хотел бы предотвратить ненужное кровопролитие. Эта битва будет стоять тысяч жизней.
— Откажись от провинции Гарагум. Объяви Муватту победителем в этом споре — и кровь не прольется. Пострадает твоя гордость. Твоя мечта о том, чтобы говорить перед девантарами в Желтой башне, рассыплется в прах. Но ты спасешь своих крестьян от железных мечей лувийцев. Впрочем, своим не очень-то царственным поведением ты уже сделал меня объектом насмешек моих братьев и сестер. Это тоже кое-чего стоит.
—
Ты ведь не откажешься от своих священных принципов, друг мой. Чего стоит одна жизнь по сравнению с жизнями тысяч, — насмешливо произнес голос Аарона.
— Муватта — плохой правитель. Почему вы не призовете к ответу его?
— Потому что он развлекает Ишту, мою крылатую сестру.
— Это и все, ради чего вы создали нас, людей? Для развлечения?
Львиноголовый издал какой-то гортанный звук.
— Ты понятия не имеешь, как скучно в вечности. Я ответил на все твои вопросы? Как видишь, для решения твоих проблем не нужен бог. Твоя судьба и судьба империи лежат в твоих руках, Артакс.
— Но ведь в Нангог приходят дети демонов! — Артакс указал на полевой лагерь по ту сторону пересохшей реки. — Не в Муватте беда этого мира. Ты знаешь, насколько могущественны дети демонов. Мы должны объединиться против них, иначе они отнимут у нас Нангог. А без Нангога все семь империй постигнет страшный голод.
— Что ты можешь знать о Цапоте и королевстве Плавучих островов! Думаешь, ты знаешь мир, Артакс? Ты? Крестьянин!
— Если я вижу крысу у кладовой, то знаю наверняка, что там есть наверняка еще по меньшей мере десять других, которые скрыты от моих взглядов. И если я ничего не предприму, у крыс будет хорошая зима, а у меня — голодная весна. Мы должны что-то предпринять против детей демонов. Все вместе. И мы должны сделать это как можно раньше и решительней.
Девантар обнажил резцы, изобразив подобие улыбки.
— Ты действительно думаешь, что подобными крестьянскими премудростями произведешь впечатление на моих братьев и сестер? Посмотри туда, на свой полевой лагерь. Посмотри, как твои подданные лежат в пыли, полные страха и восхищения. Как думаешь, почему я пришел через пламя? Чтобы произвести на них впечатление. И чтобы подкрепить твое влияние. Ты говоришь с живым богом, а не скулишь перед жалким идолом. Ни один из тех, что там, внизу, до последнего дня не забудет о том, что видел мгновение назад. Ты хочешь внимания девантаров? Сделай то, что произведет впечатление на моих братьев и сестер, и я отнесу тебя в Желтую башню. Смети войско Муватты с этой равнины. Остальные бессмертные пойдут за тобой, только если ты проявишь величие здесь. Если победит Муватта, он окончательно станет самым сильным из вас.
Артакс покачал головой.
— Ты требуешь невозможного. Я могу выставить всего лишь пять тысяч обученных воинов. Остальные — это крестьяне и ремесленники, которые еще никогда не сражались. А у Муватты по меньшей мере двадцать тысяч закаленных бойцов. Да еще у его воинов железные клинки. Там, внизу, не будет боя. Там произойдет резня!
— Девантары еще никогда не собирались потому, что этого захотел человек. Ты хочешь невозможного от меня, и я исполню твое желание, если ты совершишь то, что мои братья и сестры считают невозможным. Боги будут смотреть на тебя, Артакс, когда ты поведешь войско в бой. Победи, и ты получишь то, чего не удостаивался ни один человек до тебя. Откажись от битвы, и ты лишишься милости быть бессмертным.
Артакс поглядел на полевой лагерь. Он находился слишком далеко, чтобы он мог сказать, бросились ли его подданные в пыль перед богом. Неужели это их судьба — лежать в пыли? Чего стоит их жизнь против жизней десятков тысяч, которые погибнут, если уступить Нангог детям демонов?
А хотят ли вообще дети демонов забрать Нангог себе? Но почему тогда он встречался с ними там дважды? Что они искали в пещере с кристаллами? Аарона они убили, его — чуть не убили. Ему вспомнилась резня, которую они учинили среди его воинов и ребят Шайи. С ними как с крысами. На Нангоге наверняка есть еще, и ясно одно: они не думают о благе людей.
— Я буду сражаться, — тихо, но уверенно произнес Артакс.
Львиноголовый одарил его ужасной улыбкой, вскочил на алтарь, поднял руки к небу и растворился в пламени.
—
Как самоотверженно! Мы тронуты до глубины души, Артакс.
— Молчи! Ты никогда не принимал подобных решений. Чего стоит жизнь тысяч по сравнению с судьбой мира? — Собственный голос даже в мыслях казался чужим. Пронзительным от отчаяния. —
Ты не знаешь меня, Аарон!
—
Мы — это не просто дюжина жизней, Артакс. Насколько велика может быть подлость, насколько велико величие, которого мы не видели сами? Все мы были разными. Именно это и привлекает в нас девантара. Он хочет наблюдать за тем, как бремя правления изменяет наше сердце и наш характер. Железо закаляется под молотом кузнеца — так я позволял себе говорить. То же самое с нашими сердцами. День за днем, час за часом сердце правителя подвергается ударам судьбы. Больше, чем может себе представить крестьянин, Артакс. Теперь ты тоже знаешь об этом. А еще ты знаешь, что давно начал меняться.
— Никто из вас не был таким, как я! Я вижу образ мира, который может быть лучшим местом для простых людей. С учетом моего вклада, который я могу сделать. Я не родился в шелковых пеленках. Я знаю, что значит голодать. Я защищу мир от этого — и от произвола таких правителей как ты и Муватта!
После короткой паузы Аарон самодовольно прошептал:
—
Так ли ты уверен в том, что дело именно в этом? Или ты прячешься за громкими словами, а на самом деле выбрал только одну-единственную жизнь? Свою!
На другом конце мира
Барнаба облокотился о скалу размером с дом и, с трудом переводя дух, поглядел на огромную долину. Теперь он понимал, почему сюда никто не приходит. Луны, проведенные в путешествиях, закалили его, но подъем в эту долину стоил ему всех сил. Там нет ничего, кроме радуги и одиночества, рассказывали ему козопасы, ушедшие на горные пастбища к югу отсюда. При этом они украдкой переглядывались, словно было что-то еще, о чем они умалчивали. Именно эти слова и взгляды смутили Барнабу, когда он услышал их впервые. Долина одиночества с радугой… Он вытер рукавом лоб.
Вдалеке послышался шум водопада, но пока что его еще не было видно. Барнаба нуждался в одиночестве, чтобы принять решение. Для этого его душа должна была обрести покой. С тех самых пор, как над священнослужителями Арама учинили расправу, он мечтал о возможности отомстить за своих братьев. Он представлял себе, как проберется во дворец бессмертного Аарона и испытает его неуязвимость с помощью длинного кинжала.
По пути сюда он видел длинные колонны марширующих воинов. Состоится битва на равнине Куш. Битва, равной которой еще не видывала ни одна из провинций Гарагум. До самых отдаленных деревень дошла весть об этом, и везде, где бывал Барнаба на протяжении последних лун, изымали припасы. И без того скудная горная провинция была разорена, чтобы прокормить обреченных на смерть. И все это началось с безумного желания непременно даровать могилу в небе порождению демонов.
Слезы ярости выступили на глаза истощенного священнослужителя, когда он вспомнил об этом. О произволе тирана Аарона. Одна жизнь для бессмертного ничего не стоит. Сколько крови должно пролиться, пока Аарон начнет задумываться о своих злодеяниях?
Если бы ему только удалось добраться до Аарона! Джуба, цепной пес бессмертного, всегда где-то неподалеку. И именно Джуба приказал расправиться со священнослужителями. Он был полководцем Аарона, командующим его лейб-гвардией, его доверенным лицом. Он следит за всяким, кто приближается к правителю. Как пройти мимо Джубы и лейб-гвардейцев? Он ломал себе голову над этим на протяжении многих лун. Конечно, не в виде священнослужителя, это Барнаба понимал. Священнослужители полностью лишились доверия правителя. Еще одна глупость! Как может Аарон управлять своим народом, не давая тому ни малейшего утешения? Аарон безумен! Вот ответ, который может объяснить все его поступки. Арамом правит сумасшедший. Но почему девантары ничего не предпринимают?
Барнаба глубоко вздохнул. Что делают боги? И что заставляет его вмешиваться в их игры в качестве судьи и палача? Он священнослужитель. И, очевидно, не очень хороший, если вспомнить об одном убийстве.
Он оттолкнулся от большого валуна. Болели ноги. Горело горло. Звук падающей воды еще сильнее усиливал его жажду.
В этой долине не было тропы. До сих пор он не сумел отыскать даже звериной. Земля была покрыта камешками, среди которых росли жалкие кустики травы. На этой высоте почти не было зелени. Ни единого деревца. Только склоненные под ветром кусты.
Трудно было идти по камням. Он почти не замечал странных скалистых стен. Широкие сизые ленты тянулись по красноватому камню. Иногда можно было заметить узкие белые полоски. Некоторые скалистые стены были настолько гладкими, что можно было подумать, будто камни разрезали огромным ножом.
Он тяжело дышал. Пот заливал глаза. Наконец он достиг места, где долина делала резкий поворот вправо. Она окружала уходившую в небо скальную башню, и от открывшегося перед ним вида у Барнабы сильнее забилось сердце. Всего в сотне шагов от него в долину обрушивался водопад. Он едва достигал двух аршинов в длину, но казалось, будто вода надает с самого неба. Барнабе пришлось сильно запрокинуть голову назад, чтобы увидеть край скалы, через который проливалась в долину белая струя воды. Бриз трепал дымку из мелких капелек, окружавшую спадающую вниз воду. И посреди этой дымки расцветала радуга.
Барнаба не мог насмотреться на это зрелище, забыв о жажде. Это место создали боги, чтобы заставить человека забыть о скорби земной. Здесь он наконец обретет душевный мир!
Когда он наконец опустил взгляд, шея болела — так долго он смотрел наверх, на радугу. Водопад проливался в небольшое озерцо, вокруг которого стояла группа деревьев, усеянная белыми цветами. За скалистую стену цеплялась одинокая дикая роза.
Барнаба скептично огляделся по сторонам. Не было никаких признаков того, что здесь когда-либо были люди и предпринимали попытки оставить свою печать на этих диких местах. Если не считать цветущих деревьев и розы. В принципе, долина находилась слишком высоко, чтобы здесь могли вырасти деревья.
Он направился к пруду, выпустил из рук тяжелый посох и опустился на колени. Прежде чем напиться, он помолился и возблагодарил Львиноголового и богов за позволение найти это укромное место. Затем он опустил лицо в воду. Она оказалась настолько холодной, что он испуганно дернулся. Вероятно, вода текла прямиком с ледника, который, словно длинная белая борода вершины горы, возвышавшейся над долиной, тянулся к югу. Где-то за этой горой находилась Желтая башня, резиденция богов.
Барнаба зачерпнул ладонью воду из пруда. Пил он очень мало, понимая, как может навредить его разгоряченному после долгого подъема телу холодная вода.
Немного в стороне от пруда он обнаружил мелкий козий помет. Взял несколько шариков, потер между пальцами, проверяя. Большинство хорошо высохло, но после непродолжительных поисков он нашел и свежий помет. Это хорошо! Значит, у него будет костер. Кустов здесь слишком мало, чтобы перезимовать с помощью их тоненьких веточек. Но козий помет будет гореть хорошо.
Барнаба продолжал осматриваться. Об этой долине до него доходили лишь слухи, ничего конкретного. Конечно, говорили и о призраках. Священнослужитель усмехнулся, подумал о своем наставнике, Абире Аташе, верховном жреце, которого убили в темнице палачи Аарона. Учитель любил рассказывать ему, что одной из его задач на протяжении жизни было проверять истории о духах и демонах. Дважды встречался Абир Аташ с эльфийкой. Других духов он так никогда и не нашел. «Истории о призраках позаботятся о том, что меня здесь никто не потревожит, — подумал Барнаба. — Главное, найти укромное место». Пещеру, глубокую расщелину, место, которое хоть немного будет сохранять тепло, где он сможет переждать зимние ветра. Если он найдет его, это будет его долина.
Он обвел взглядом скалистые стены, пошел вдоль них, наблюдая, как солнце, двигаясь по небу, отбрасывает на долину тени в разных местах. Иногда ему казалось, что за ним наблюдают. Несколько раз он резко оборачивался. Но никого не было. Барнаба списал это странное ощущение на то, что ему еще придется привыкать к одиночеству. Он не создан для этого. Пока убийства священнослужителей не заставили его удариться в бега, он всегда был общительным человеком. Но тогда у него не было выбора. И Абир Аташ принял верное решение! Они не могли допустить, чтобы дитя демонов похоронили с такими же почестями, как героев человеческих народов. Нужно было что-то противопоставить произволу Аарона. Вовсе не было ошибкой утяжелить каркас до поминок, чтобы он вместе с трупом демоницы рухнул в пропасть, вместо того чтобы взлететь на крыльях к Устью миров. Откуда ему было знать, что из-за этого Аарон отомстит сотням священнослужителей!
Барнаба с сомнением оглядел узкую долину. Сумеет ли он вынести одиночество? Вероятно, в глубине души он хочет не быть один. И на этой почве процветает безумная уверенность в том, что он здесь не один. Может быть, где-то в скалах прячется козел, раздраженно наблюдающий за вторгшимся в его владения чужаком. Священнослужитель улыбнулся. Он научится справляться с этим чувством.
Наконец у подножия одного утеса он нашел широкую щель, которую защищал от северного ветра обломок скалы. Барнаба протиснулся туда и вдруг вскрикнул от радости, когда расщелина обернулась пещерой. Она была не слишком велика. В большей части ее приходилось пригибаться. В слабом свете, проникавшем в пещеру, он не мог точно оценить ее глубину, она терялась во тьме.
— Здесь мы и перезимуем! — Он усмехнулся, осознав, что снова сказал «мы». Этой привычкой он обзавелся во время своего длинного и большей частью одинокого путешествия. Он разговаривал сам с собой и при этом постоянно употреблял местоимение «мы». Он вполне сознавал, что постепенно становится странным. Но святым отцам пристало быть немного странными.
Если его признают странноватым, ему будет легче с полудикими кочевниками в горах. Они нужны ему, чтобы прожить здесь. Парочка корешков в долине не прокормят его достаточно долго, и он понятия не имел, принесут ли растущие у пруда деревья съедобные плоды. Ему придется каждые две-три недели спускаться в долины пониже, чтобы обменять молитвы на пшено, бобы, рис и твердый сыр. Священнослужитель, молящийся крылатому солнцу, здесь ничего не стоит, это он уже понял. Но чудаковатый дикарь, говорящий с богами… Барнаба примирительно усмехнулся.
— Мы сумеем!
К своему огромному удивлению в пещере он обнаружил очаг. Но даже в слабом свете можно было увидеть, что его не использовали на протяжении уже нескольких лет. Успокоившись, он отправился на поиски парочки сухих кустиков травы и козьего помета.
До сумерек он успел обустроиться в пещере. У огня лежала приличная куча сухого хвороста. Ему потребовалось два часа, чтобы собрать ее. И для этого он разорил половину долины. Однако ему было любопытно. Хотелось узнать, где он оказался. Факела без тряпок и лампадного масла или покрытой смолой ветки ему не сделать. Он мог только поярче разжечь костер. На пару мгновений.
У входа в пещеру завывал ветер. Барнаба вытянулся. Ему было хорошо.
— Теперь мы удовлетворим свое любопытство.
Он взял хворост, бросил его на угли из козьего помета и встал.
На два удара сердца пламя поднялось почти до бедер. Пещера была длинной и узкой. Слегка изогнутой. Загибалась назад, словно рог. В самом конце зияла темная расщелина. Свод пещеры был покрыт изображениями диких коз и поразительно лохматых коров, подобных которым Барнаба никогда еще не видал. Среди них простыми фигурками были обозначены люди. Интересно, сколько лет этим рисункам? Судя по всему, художник пользовался только тремя красками: белой, черной и красно-коричневой. Для столь ограниченных средств картины были поразительно живыми и выразительными.
Барнаба бросил остатки хвороста в огонь. У одного из людей из головы росли ветвистые рога. В руке у него, похоже, было копье, а его вытянутая рука указывала на тот конец пещеры, где зияла темная расщелина.
Вот уже снова опало пламя. Барнаба нашел ветку, толщиной едва ли с палец, вокруг которой плясали крохотные язычки пламени. Он вытянул ее из огня и бросился к концу пещеры. И вот уже неровный свет угрожает погаснуть.
Священнослужитель бросился на колени, протиснулся в расщелину и вытянул ветку вперед. Расщелина уходила вглубь горы. Барнаба поднял факел немного выше и испуганно отшатнулся. Над входом на него смотрели два огромных глаза!
Крохотные язычки пламени превратились в красные угольки. С гулко бьющимся сердцем Барнаба смотрел на расщелину. Затем собрал все свое мужество в кулак и вернулся обратно.
— Эй?
Голос преломился в скале. Ответа он не получил.
Его жалкий костерок тоже превратился в темные уголья, почти не давая света.
— Есть там кто-нибудь?
И снова ответом ему было только эхо.
Прежде чем уголек на ветке совсем потух, Барнаба еще раз протянул руку в расщелину и поглядел на глаза. Они были всего лишь нарисованы. Священнослужитель протяжно вздохнул. Радужка глаз была яркого, убедительного зеленого цвета. Кто бы ни нарисовал это, похоже, он как следует постарался передать этот цвет. Ни на одном другом рисунке Барнаба не заметил этой зелени.
— Какие же мы все-таки трусы, — негромко пробормотал он. Интересно, что означают глаза? Он поднял глаза к своду пещеры, где уже не мог разглядеть схематичные фигурки, нарисованные обуглившимися ветками. — Кем вы были? И куда ушли? Вас что-то прогнало отсюда?
Барнаба вспомнил ощущение того, что за ним наблюдают. А затем громко рассмеялся. Даже если здесь когда-то было какое-то существо, пугавшее жителей этой пещеры, должно быть, оно мертво уже не одну сотню лет. Эти рисунки ужасно древние!
— Единственное, что здесь есть страшного, это наша буйная фантазия, — очень громким голосом произнес Барнаба. И собственные слова почти убедили его.
Торговля лошадьми
Открыв глаза, Шайя увидела лицо своего отца. Он казался обеспокоенным. Впервые за столько лет. Может быть, ему жаль? Или это она уже поглупела? Ее рассудок изжил себя… Девушка заморгала. Глаза не болели. Неужели это означает, что ничего не произошло? Или что целитель очень хорошо разбирается в своем искусстве?
— Все получилось, Мяу?
— Я занимаюсь своим искусством уже много лет, премудрый Мадьяс. Поэтому меня и выбрали, чтобы помочь в этой ситуации.
— Не учи меня! — прошипел бессмертный. — Все получилось или я должен опасаться, что Шайю четвертуют?
Целитель униженно склонил голову.
— Я ни в коем случае не думал о том, чтобы умничать в присутствии бессмертного Мадьяса. Униженно прошу прощения, если слова, которые я выбрал, произвели впечатление, будто я…
— Насрать на извинения! — взвился ее отец. — Я хочу знать, заметит ли что-то этот негодяй, когда сунет в нее свой член. Тогда он потребует назад своих кляч. И отвечай как можно яснее, без своих обычных высокопарных речей, Мяу! Не думай, что я такой глупый, что не замечу насмешки за твоими словами.
Шайя закрыла глаза. Как она могла быть настолько глупа, что поверила, будто что-то изменилось. Дело в лошадях, а вовсе не в ней.
Она все еще лежала на столе, крепко привязанная кожаными ремнями. Ноги раздвинуты. Отчаянно борясь с собственной горечью… И со слезами. И… Она должна знать, что сделал ей целитель. Она ведь боец. Она не имеет права предаваться самосожалению. Судя по всему, Шен И не вонзал ей иголок в мозг. Значит, нужно воспользоваться своим разумом!
— Ни один мужчина, который будет брать штурмом врата в тайный сад принцессы, не заметит, что врата уже однажды открывались.
Что? Что сделал с ней целитель?
— Это не какой-то там мужчина. Это бессмертный будет брать… эти ворота штурмом, — уже немного спокойнее произнес ее отец.
Шайя не поверила своим ушам. Открыла глаза. Сердце подпрыгнуло. Неужели Аарону удалось? Неужели он убедил девантаров все же разрешить запретную свадьбу?
— Видите, как светятся глаза прелестной Шайи, бессмертный. Это в них отражается блеск вновь обретенной девственности.
— Вновь обретенной девственности, — презрительно фыркнул ее отец. — Барышники, вот мы кто. И это не спрячешь за красивыми словами. Однако церемония требует девственницы, в этом посланник не оставил сомнений.
— И эту девственницу мы сегодня создали, всемогущий Мадьяс, — вежливо, но решительно произнес Шен И.
— И кому же меня должны отдать в жены? — Больше Шайя терпеть не могла. Ей хотелось облечь мечты в слова. Хотела, чтобы о ее счастье сказали.
Ее отец поглядел на нее сверху вниз, наморщив лоб, словно размышляя, имеет ли она право узнать имя уже сейчас.
— Бессмертному Муватте, правителю Лувии.
Девушка открыла рот. Этого не может быть!
— Муватте? — нерешительно переспросила она. Как такое возможно? Почему он выбрал именно ее? Они никогда не встречались лицом к лицу.
— Да, Муватте, Железному королю. Бессмертному правителю Лувии. Повелителю армий воинов с железным оружием. Соседу, который постоянно посылает своих воинов в набеги на нашу страну. Он разорил немалый кусок степи, когда искал наемников бессмертного Аарона.
Шайе стало больно слышать имя своего возлюбленного. Слова отца по-прежнему не укладывались у нее в голове. Муватта! Чего хочет от нее этот лувиец?
— Но… разве девантары не запретили детям бессмертных жениться друг на друге? Разве это не так с незапамятных времен?
Отец задумчиво покачал головой. Его лицо снова превратилось в ставшую уже привычной непроницаемую маску, лишенную каких бы то ни было чувств.
— Нет. Белый волк и крылатая демоница Ишта дали согласие на бракосочетание. Ты станешь не просто одной из жен Муватты в его гареме. Ты сочетаешься с ним браком во время Небесной свадьбы. Он придет к тебе как бог и зачнет ребенка с девицей Шайей. Ты станешь символом плодородия Лувии, — циничная улыбка заиграла на его губах. — Принцесса ишкуцайя. Кто бы мог подумать, что конокрады и крестьяне сойдутся вместе?
У Шайи закружилась голова. Ей пришлось закрыть глаза. Это не может быть правдой! Это все дурной сон. Не может быть, чтобы Муватте удалось то, что они с Аароном считали невозможным.
Аарон отдал бы за нее провинцию своего королевства, в этом она была уверена. Но судя по тому, как вел себя ее отец, сделка с Муваттой была уже вопросом решенным. И тут ей стало ясно, почему правитель Лувии из всех женщин пожелал в жены именно ее. Он хотел отомстить Аарону, который едва не оскопил его.
— Что предложил за меня Муватта?
— Пятьсот лошадей из королевских конюшен. И приданого за тобой не просит.
— Что ты будешь делать с этими лошадьми? — Ей удалось заставить свой голос перестать дрожать. Теперь она говорила так же холодно и равнодушно, как и ее отец.
— Некоторых оставлю себе. Других раздарю своим советникам и воинам, проявившим себя в боях. Скоро они разойдутся по всему королевству. Принесут новую кровь в наши стада. Укрепят наш народ.
— Говорит ли что-то против того, чтобы снять с меня эти путы? — Ей хотелось по крайней мере сидеть, когда она будет объяснять своему отцу, какого дурака он свалял.
Практически мгновенно оба евнуха подскочили к столу и развязали кожаные ремни. Садясь, она почувствовала колющую боль глубоко меж бедер.
— На протяжении нескольких следующих дней вам лучше полежать, почтенная принцесса, — тут же пояснил ей Шен И.
Ее отец уже отвернулся. Он пришел один. Что ж, хотя бы на этот раз он не привел с собой половину придворных, чтобы унизить ее. И поскольку они были почти одни, девушка могла говорить откровенно.
— А ты никогда не задумывался над тем, почему он выбрал для Небесной свадьбы самую неприглядную из твоих дочерей? Мне уже не четырнадцать. И то, что я обладаю весьма скудным набором женских добродетелей, Муватте тоже уже наверняка донесли. Как думаешь? Почему он хочет меня, а не одну из моих гораздо более красивых сестер? Меня, женщину, у которой больше шрамов, чем у большинства твоих воинов!
Мадьяс медленно обернулся. На нем были потертые штаны для верховой езды из оленьей кожи и засаленная безрукавка. На щеках виднелась щетина. Он не был похож на князя. Он мог бы сойти за воина, если бы не эти глаза. Жесткие, непреклонные, вызывающие. Темные бездны.
— Об этом я долго беседовал с советом. Мы пришли к выводу, что он хочет получить тебя, чтобы зачать с тобой сына, которым он будет гордиться. Некоторые полагают, что в тебе возродилась душа одного из древних князей-воинов, Шайя. Вот только по какой-то прихоти богов она оказалась в теле женщины. Если бы ты была моим сыном, то правила бы страной вместе со мной.
На миг у нее сильнее забилось сердце, девушке показалось, что она вновь завоевала толику его расположения. Но затем разум победил. Она не верила ни единому его слову. Ни один из его сыновей никогда не пользовался долгое время его расположением. Он безжалостно использовал их друг против друга. Нет, любовь ни к одному из множества его детей не длилась долго.
— Ты уже заключил сделку с посланником Муватты?
— Он получит тебя, Шайя. Противиться бесполезно.
— Ты получишь за меня тысячу лошадей, если будешь настаивать на этом.
Ее отец рассмеялся.
— Тебе не кажется, что ты себя несколько переоцениваешь?
— Разве это в моем духе? Разве пятьсот лошадей и без того не слишком большая цена за такую принцессу, как я? Требуй тысячу лошадей. Ты их получишь!
— Почему ты стоишь столько?
— Потому что дело не во мне. Дело в другом могущественном мужчине, который будет унижен, если Муватта сделает меня своей женой на глазах у тысяч людей, на вершине своего храма. За это Муватта готов заплатить любую цену. Спроси бессмертного Аарона, сколько я для него стою! Он даст тебе за меня пять тысяч лошадей! Я подчинюсь этой сделке ради моего народа. Но и ты послужи нашему народу и возьми за меня столько, сколько сможешь получить. Пусть Муватта истекает кровью, прежде чем на алтарь прольется моя девственная кровь. Он заплатит любую цену, если ты намекнешь, что есть и другие претенденты.
— Лучше я буду держать славку в руке, чем готовить место для голубя на крыше своей юрты. Я не могу себе позволить бросать вызов Муватте. Его войско нам не победить.
— Это сделает за тебя Аарон на равнине Куш.
Мадьяс громко рассмеялся.
— Со своими крестьянами? Ты меня удивляешь. Я полагал, ты больше понимаешь в войне, — он раздраженно покачал головой. — Было бы глупо бросать вызов Лувии. Я не отправлю послов к Аарону. Это мое последнее слово, — и он упрямо уставился прямо перед собой.
Шайя знала, что возражать ему сейчас бессмысленно. Нужно оставить его наедине с собственными сомнениями. Только тогда она может надеяться, что он переменит свое решение. Если же она будет настаивать, то он откажется от ее предложения уже из одного только упрямства.
После долгого молчания отец посмотрел на нее.
— Думаешь, Муватта знает, что ты уже не девица? — Ее отец выглядел так, словно ему как-то не по себе. Он щурился. Плечи поникли, и вдруг он показался ей бесконечно старым человеком, каким он и был.
— До моей девственности ему нет никакого дела, — с горечью ответила она. На этот раз ей не удалось подавить дрожь в голосе.
Парочка безымянных пшеничных зерен
— Там ничего не может случиться, — произнес Алексан. Вербовщик улыбнулся ему. — Поверь мне. Лошади боятся препятствий. Вам нужно просто стоять, тогда все будет хорошо. Бессмертный хочет, чтобы вы увидели, насколько безопасен такой закрытый строй. В любом кабаке, где вспыхнет ссора, вы в большей опасности, чем здесь. Так что просто крепко держите щиты.
Нарек кивнул. Алексану лучше знать. Он уже три года служит и даже уже однажды сражался в настоящем бою.
— Надеюсь, ты не веришь ни единому его слову, — прошипел ему в ухо стоявший рядом с ним Ашот. — Если все это вообще не опасно, то почему тогда бросали жребий на то, кто будет стоять в этой стене щитов?
Недоверчивость товарища начинала нервировать Нарека. Ашоту повсюду мерещились интриги и предательства.
— Жребий бросали для того, чтобы это не выглядело так, будто они договорились обо всем заранее. Они ведь хотят показать нам, что против такой атаки колесниц может выстоять кто угодно. Если бы ты стоял там, наверху, на берегу, а здесь просто вышел бы отряд воинов, ты бы им тоже не поверил. Просто признай это. Тогда ты сказал бы, что они хотят выставить нас дураками, и поставили в стену щитов одних ветеранов.
— Думай, как хочешь. Я бы сейчас в любом случае предпочел стоять на берегу, — произнес Ашот, и вопреки обыкновению голос его звучал довольно неуверенно.
Нарек поглядел на берег. Он никогда еще не видел столько людей. Они толпились на обоих берегах пересохшей реки. Он вообще не думал, что на свете может быть столько мужчин. Они пришли из всех провинций империи. И лишь две согни из них стояли в это утро здесь, внизу, в русле реки. Они стояли в четыре ряда, вплотную друг к другу. В первом ряду были только ветераны, такие как Алексан. Нарек гордился тем, что тоже здесь, что он тоже среди избранных, которые имеют возможность доказать свое мужество. Вот это была бы история для Дарона! Он улыбнулся и ухватился обеими руками за длинный шест, который дал ему Алексан. Воины в первом ряду держали щиты высотой в человеческий рост. Шест Нарека изображал длинное копье. В настоящем бою во втором и третьем ряду будут стоять копьеносцы, которые заколют всякого, кто попытается напасть на щитоносцев. А в четвертом ряду стояли лучники, посылающие стрелы прямо в небо, чтобы уничтожить врага прежде, чем он вообще доберется до них. Это хитро придумано, думал Нарек. Вероятно, он никогда и не встретится с лувийцами лицом к лицу. Перед ним ведь щитоносцы, вооруженные острыми бронзовыми мечами, на случай, если к ним все же пробьется один-другой враг. Война начинала представляться делом более легким, чем он думал поначалу.
Примерно в двухстах шагах от них стояли семь колесниц. В повозки были запряжены красивые лошади. Возничие украсили головы животных перьями. Полированные бронзовые амулеты свисали с упряжи лошадей. На двух повозках к ободам колес были прикреплены длинные клинки. Говорили, будто они могут без усилий перерезать ногу, когда колесница идет на полном ходу.
«Хорошо, что я стою за стеной щитов, — думал Нарек. — Здесь я в безопасности».
Воины взошли на колесницы. Двое из них были одеты в странные доспехи, похожие на большие бочонки. Командиром эскадрона колесниц был воин, волосы и борода которого сверкали на солнце, словно золото. Он был выше всех вокруг. Настоящий великан.
«Хорошо, что в наших рядах есть такие воины», — думал Нарек. Этот парень наверняка нагонит на лувийцев настоящего страху. Выглядит совершенно устрашающе.
Златоглавый что-то крикнул, и все семь колесниц сорвались с места.
— Поднять щиты! — крикнул Алексан, и воины в первом ряду вонзили свои высокие щиты в землю, слегка пригнулись и прислонились к своим щитам плечами. — Копья вперед!
Нарек послушно выставил свою длинную палку. Почувствовал, как дрожит земля под копытами коней. От этого ощущения желудок подскочил к горлу. Руки взмокли от пота. Теперь он все же предпочел бы оказаться наверху, на берегу. Крепко сжал губы.
Ашот негромко бормотал проклятия. Он тоже вытянул свою палку вперед. Нарек с удивлением отметил, что у него-то руки не дрожат. Каким-то образом его другу лучше удавалось сдерживать свой страх, чем ему.
Колесницы были уже на расстоянии менее пятидесяти шагов. Из-под копыт коней брызгала пыль и камни. Нарек отчетливо видел бронзовые клинки на колесах.
— Когда же эти проклятые клячи наконец повернут? — ругался Ашот.
— Спокойствие, — крикнул Алексан. — Держать строй!
Еще всего тридцать шагов. Руки у Нарека дрожали так сильно, что острие его деревянного шеста стукнуло о край Алексанова щита.
Одна из колесниц отделилась от группы и неслась на два корпуса впереди остальных. Ее тянули две больших белых лошади. Их гривы развевались на ветру. Молодой воин, на плечи которого была накинута шкура леопарда, подгонял возничего ехать еще быстрее. Он держался сбоку за оглоблю, отклонившись назад. Его возница стоял, низко наклонившись, щелкая длинной плетью по головам белых жеребцов. Глаза коней были широко раскрыты. Им тоже было страшно.
Возница потянул поводья. Колесница стала медленно отклоняться влево. Она находилась на расстоянии менее десяти шагов. У Нарека стучали зубы. Это же безумие!
Послышался резкий треск. Колесницу развернуло, словно от удара невидимого великана. Одно колесо полетело в их сторону и ударило в ряды щитоносцев менее чем в двух шагах от Нарека. Оно попало в воина с серебряными прядями в бороде. Мужчина попятился назад, на копьеносцев. Его щит был разбит. Кровь текла по лбу, окрашивая седые пряди. Нарек видел все это настолько отчетливо, словно время стало тянуться медленнее. Вырвавшаяся колесница развернула коней. Дышло ударило одного из двух жеребцов в живот и сломалось. Возница, не выпустивший поводьев, исчез между конями. Словно растворился под телами, скользившими навстречу стене из щитов.
Среди воинов началась паника. Они бросали щиты и копья и рвались прочь. Остальные колесницы пытались обойти их. Но там, где они должны были проскочить мимо стены из щитов, теперь, ослепнув от паники, мужчины пытались взобраться на берега пересохшей реки.
Нарек увидел молодого человека, которому серповидные клинки на колесницах попали чуть выше колен. Обе ноги отрезало. Несколько ударов сердца они постояли, а затем медленно, словно подкошенные деревья, повалились навзничь.
— Ты весь в крови.
Голос Ашота словно прорвал плотину. На Нарека накатилась волна криков. Вокруг все происходило с пугающей быстротой. Большинство мужчин из стены щитов уже взбирались по прибрежному кустарнику.
Всего в двух шагах от них высокий воин с золотыми волосами остановил колесницу. Он взволнованно выкрикивал приказы.
Нарек провел рукой по лицу, посмотрел на кровь на своих пальцах.
— Я не ранен, — удивленно произнес он. Поглядел на Ашота, который все еще сжимал свой деревянный шест. Единственный из всех.
— Здорово, — пробормотал его друг. Ашот был бледнее смерти. Лоб пронзила глубокая гневная морщина.
— Они же сказали, это просто учения, — Нарек огляделся по сторонам. Воин, потерявший ноги, был мертв. Крестьянину еще никогда не доводилось видеть, чтобы кто-то умирал насильственной смертью. И от подобного зрелища с удовольствием бы отказался. Если бы он в буквальном смысле не застыл от страха, то тоже мог бы остаться лежать там. — То, что здесь происходит, неправильно! Чему нас здесь учат? Каково это — проиграть лувийцам?
Ашот выпустил свой шест.
— Мы здесь учимся подыхать по приказу, — он указал на прибрежный кустарник. На тысячи стоявших там людей. — Нас, крестьян, предостаточно. Мы ничего не значим. Ты помнишь, как раньше, играя в кости, мы ставили несколько пшеничных зерен, чтобы игра стала интереснее? То же самое и здесь для бессмертного. Пара безымянных пшеничных зерен.
Нарек долго смотрел на него, затем опустил взгляд. Эту историю он своему сыну рассказывать не будет.
О камнях и извести
Артакс смотрел на троих мужчин, которым доверял больше всего. Они были одни в его большом шатре. Даже стражей удалили. Никто не услышит, о чем говорят сегодня вечером.
Володи, высокий светловолосый наемник из Друсны, казалось, нервничал. Он отводил взгляд, теребил пальцами край своей туники, и казалось, вот-вот лопнет от нетерпения. Он командовал боевыми колесницами во время учений в русле реки. Он должен был лучше проверить дно.
Матаан, князь Таруа, га, смотрел на него с почти раздражающим спокойствием. Коренастый дворянин сопровождал их с Джубой, когда они искали пиратов, атаковавших его оловянные флоты. Несмотря на свой четко выраженный дворянский нос, Матаан был красив, мускулист, с густыми волосами и длинной бородой. Ветер и соль закалили
его лицо. Темные глаза были бездонны. Вместо простой туники, которая была на нем во время их первой встречи, теперь на нем была надета роскошная бронзовая кираса. На плечах лежал вышитый жемчугом пурпурный плащ. Шлем с высоким плюмажем он сжимал под мышкой. Спокойствие Матаана казалось Артаксу вызывающим. Ему едва удавалось сдерживать свой темперамент. Он сдерживался уже целый день, чтобы не сделать еще больше случившееся несчастье. Бессмертный, который будет недостойно кричать, — это просто невероятно.
—
Ни в коем случае, можешь спокойно проявлять свое дурное настроение. Я считаю, что тебе стоит казнить этого светловолосого дурачка. Он испортил учебную атаку. Для меня виноват он. Готов спорить, он даже понял бы твое решение.
Артакс проигнорировал Аарона, взгляд его переместился на третьего советника, который в последнее время, похоже, не понимал ни одно из его решений. Датамес. Стройный, безбородый гофмейстер сильно надушился и, единственный в шатре, был одет не в доспехи, а всего лишь в простое длинное белое бесшовное платье с пурпурной бахромой. Он казался женственным и лишним на этом собрании воинов. «Датамес смотрит на него с холодным презрением, как на грязь на новых сапогах», — подумал Артакс. Датамес организовывал полевой лагерь, а также подход войск и их обеспечение провиантом.
— Почему никто мне не сказал, какая чушь там творится? — холодно поинтересовался гофмейстер.
— Никто не думать, ты должен знать! — упрямо заявил Володи.
— Это был несчастный случай… — произнес Матаан, и в голосе его не было убеждения.
— Этот несчастный случай можно было предотвратить! Неужели никому из вас не пришло в голову проверить место заранее? Моральный дух наших войск и без того жалкий. Предатели на службе у Муватты не могли бы нанести нашему войску больший урон!
Рука Володи опустилась на меч, висевший на бедре.
— Это ты меня называть предатель!
Датамес одарил друснийца холодной усмешкой.
— И в мыслях не было. Для предателя тебе не хватает интеллекта.
— Довольно! — набросился на гофмейстера Артакс. — Вместо того чтобы терзать друг друга, мы должны искать способ устранить нанесенный урон.
— Конечно, это так порадует троих умерших этим утром, — заметил Датамес.
— Что можно сделать, чтобы остудить твой гнев, гофмейстер, дабы мы могли вести более конструктивный разговор? — вежливо поинтересовался Матаан.
Эти слова наконец остудили Датамеса. Он опустил взгляд.
«И как только этот человек пережил произвол Аарона», — подумал Артакс.
—
Что ж, он организовывает потрясающие пиры. Это слишком редкий талант, чтобы приносить его в жертву мимолетному плохому настроению. Но ты прав. Бывали дни, когда я размышлял над тем, чтобы бросить его в яму со львами.
— А насколько точно мы вообще знаем, против кого сражаемся? — спросил Матаан.
— Это ж Муватта, бессмертный Лувии, ты, мозг вола!
— Думаю, он имел в виду, из чего состоят войска Лувии. И восславим волов, у которых есть что-то, чего у тебя, судя по всему, нет.
— Я тебе вставить, куда положено, ты… ты сын…
— Довольно! — оборвал ссору Артакс. — Мы очень мало знаем о войске Муватты. Лишь то, что у него больше опытных бойцов, больше колесниц, а его лучшие воины вооружены железными мечами. Но численность нам неизвестна.
— Если ты позволишь, я бы с удовольствием позаботился о том, чтобы заслать шпионов в его лагерь. Мы должны хорошо знать врага, чтобы победить его. Только так мы сможем избрать правильную стратегию.
— Мы не победить с крестьянами, которые воевать только против полевых мышей. Они сражаться хорошо только тогда, когда стоять на собственной земле.
— Не стоит стричь всех под одну гребенку, — возразил Артакс. — Я заметил мужчину, который все еще направлял свое копье на боевые колесницы, когда все остальные давно уже побросали свое оружие. Это был крестьянин.
— Для того, чтобы сделать из мужчины воина, потребуется много лун, — произнес Матаан. — Одной храбрости недостаточно, чтобы помочь крестьянину выстоять против опытного воина. И я уверен, что Муватта поставит своих лучших воинов в первые ряды, чтобы быстрее пробить наш строй. Как только это произойдет, битва будет проиграна.
Артакс опустился на складной стул рядом с большим столом для карт. Казалось, под ногами разверзается земля.
— Полагаю, вариант без боя сдать Муватте эту провинцию даже не рассматривается? — спросил Датамес.
— Нет, — раздраженно ответил Артакс и подхватил стоявший на столе кувшин с вином. Он ожидал насмешливого замечания со стороны Аарона, но его мучитель на удивление молчал.
— А ты уверен, что эти твои причины стоят того, чтобы при носить им в жертву тысячи твоих подданных? — спросил Датамес.
Артакс наполнил бокал и сделал большой глоток вина. Задумчиво повертел бокал в руках. Он был сделан в форме рога, заканчивавшегося массивной лапой крылатого льва, чтобы рог можно было ставить на стол. Сосуд был выполнен из массивного золота и стоил больше, чем зерно, которое он смог бы вырастить за всю свою крестьянскую жизнь. Артакс сделал еще один большой глоток и прислушался к отдаленным звукам лагеря. Звону металла, далеким крикам, негромкому смеху. Поднял взгляд на своих советников. Нет, он не был уверен в этом. Он стоял на коленях рядом с мертвым воином, которому серпы боевой колесницы отрезали ноги. Заставил себя взглянуть в его лицо, чтобы навсегда запомнить его. Он не хотел быть виновным больше ни в одной смерти.
— Случившееся сегодня утром ребята будут считать дурным знамением, — нарушил долгое молчание Матаан.
— Значит, мы позаботимся о добрых знамениях! — раздраженно ответил Артакс. — Вы — мои советники. Так советуйте, вместо того чтобы ныть. Нам нужны еще настоящие воины, — Артакс подумал о Джубе. Его полководец наверняка знал бы, что делать. — Володи. Ты отправишься в Нангог и отзовешь оттуда всех воинов. Особенно тех оловянных, которые остались у твоего друга, Коли.
— Их есть не очень много, ребят…
— Сейчас нам нужен каждый, уже сражавшийся в бою.
— Прошу прощения, великий, но это всего лишь капля воды на раскаленный камень. Что мы действительно должны сделать, так это сформировать войско из тех ребят, которые у нас здесь. Те, кого мы собрали здесь, в лагере, — всего лишь несвязанные между собой камешки. А тебе, великий, нужна стена, о которую разобьются атаки Муватты.
—
Красивые образы, но пустые слова.
— У тебя есть план, Датамес? — Артакс снова отставил в сторону бокал.
— Мы должны перестроить твое войско коренным образом. Должны создать камни, которые образуют стену. И известь, которая свяжет их между собой. Я предлагаю создать группы по десять человек. И эти десятеро должны знать друг друга. Должны происходить из одной деревни или одного квартала. Есть разница, стоит ли рядом с тобой в строю человек, которого ты знаешь половину своей жизни, или же он откуда-то из провинции, даже название которой ты не можешь произнести. И эти десятеро должны выбрать себе командира. Эти командиры в свою очередь выберут себе предводителя, одного на сотню. А десять сотников — командира, который будет командовать тысячей. Это должны быть люди, которым они доверяют, а не дворяне, которых они подозревают в том, что для них жизнь крестьян и ремесленников ничего не значит. Люди из их числа, знающие их беды и тревоги. Которые знают, как их воодушевить.
— Значит, ты хочешь лишить сатрапов власти, — вставил Матаан.
Датамес бросил на него насмешливую улыбку.
— А ты тревожишься, князь? Тогда позволь мне еще слегка подлить масла в огонь. Я говорил о том, что нам нужна известь, которая их соединит. Что-то, что свяжет всех вместе. Им нужна общая цель. Что-то, что стоит того, чтобы рискнуть ради этого жизнью. Здесь собрались крестьяне из всех провинций империи. Большинство из них в жизни не уходили дальше чем на двадцать миль от места, где они родились. Куш для них всего лишь название. И то, что они здесь видят, — лишь клочок неплодородной земли. Они не понимают, за что они здесь сражаются. А тот, кто сражается за то, что ему не дорого, будет не очень стоек. Им здесь ловить нечего…
— Кроме возможности вернуться домой живыми, — вставил Матаан.
Датамес покачал головой.
— Этот аргумент здесь не понимают. Крестьяне не знают, как проходят битвы. Им не ясно, что, как только они побегут, начнется резня, потому что лувийцы будут преследовать их, чтобы разделаться окончательно. Для них битва заканчивается, когда ломается стена щитов. Им нужно нечто совершенно конкретное, что даст им опору. Что-то, что будет иметь значение в жизни каждого. И я говорю здесь не об абстрактных ценностях вроде славы или чести. Я должен признать, что на эту идею меня натолкнул Володи. Он сказал: «Они сражаться хорошо только тогда, когда стоять на собственной земле». В этом все дело.
Артакс не понимал, куда клонит Датамес.
— Хотеть подарить им этот кусок пустыня? — с ухмылкой спросил Володи. — Они просто грязный, но не глупый, крестьяне-то. Это не помогать им сражаться.
— Нет, я скорее думал о том, чтобы передать им землю, которую они действительно смогут использовать. В каждой деревне, которую я знаю, есть неиспользуемые площади. Большей частью это земля, которая принадлежит богатым. Каждый крестьянин, который будет сражаться здесь, в Куше, должен получить в качестве награды землю в деревне, сколько он сможет обработать тяпкой за одно утро. Так каждый, несмотря на то что мы здесь на краю мира, будет сражаться за свою собственную землю.
Артакс был в восторге. Сам он сражался бы как лев за то, чтобы получить столько земли. Если бы его поля были больше, он никогда не ушел бы в Нангог.
Матаан недовольно покачал головой.
— Это безумие. Сатрапы не потерпят этого. Не в их интересах, чтобы крестьяне стали зажиточными и независимыми. Если мы сделаем это, не будут сражаться сатрапы.
— Кто выиграет для нас сражение, Матаан? Сатрапы и их пять тысяч опытных воинов или сорок пять тысяч крестьян, которым мы дадим сердца львов?
— Числа — это еще не все, гофмейстер, — спокойно ответил Матаан. Он не казался Артаксу возмущенным, больше напоминая отца, пытавшегося отговорить сына от глупой затеи. — Сотня хорошо вооруженных воинов, которым удастся пробить стену щитов и воспользоваться брешью в ряду, могут изменить исход битвы. Если это произойдет, совершенно не важно, сколько будет у нас крестьян со львиными сердцами справа и слева от них. Таким решением могут стать опытные воины сатрапов, не твои крестьяне, Датамес. И именно бойцы на колесницах, которые будут идти по флангам, чтобы нападать на врага с тыла. Они тоже — люди сатрапов.
— Лучшие колесничие — мои ребята, — проворчал Володи.
— Что мы сегодня утром и могли наблюдать, — трезво напомнил Матаан. — Я не сомневаюсь в мужестве твоих воинов, Володи. Только в их дисциплине. В такой крупной битве, как та, которая нам предстоит, все решает дисциплина. У Муватты несомненно больше колесниц, чем у нас. Поэтому мы должны применить наших воинов в нужный момент. Необузданные забияки, которые бросаются вперед тогда, когда им нравится, нам ни к чему.
Было видно, что Володи задет. Он сидел, выпятив подбородок, однако, вопреки обыкновению, не вспыхнул.
— Больше не случиться, — хриплым голосом произнес он. — Научились мы за сегодня.
Артакс сомневался. Наемники, которых он набрал из пиратов, потопивших его оловянные флоты, были вспыльчивыми буянами. Воинами они были ценными, бесстрашными и до сих пор проявили себя как преданные люди. Но Матаан был прав. Именно то, что они не избегают сражений, в крупной битве, где правильное использование резервов могло означать победу или поражение, могло стать значительной слабостью.
— Прадеды наших сатрапов заслужили свое княжеское положение благодаря своим героическим поступкам на поле битвы, — с улыбкой произнес Датамес. — Может быть, стоит напомнить их внукам о том, что их правление основывается на милости бессмертного и исключительно их ценность на поле боя оправдывает жизнь во дворцах.
— Против кого ты идешь в бой, гофмейстер? Против лувийцев или против сатрапов Арама?
—
Он прав. Не знаю, что движет Датамесом, но лучше не слушай его.
Артакс не обратил внимания на голос Аарона. Датамес говорил то, о чем думал он сам.
— Что это за справедливость, если крестьянин будет сражаться здесь и, может быть, умрет, а единственной платой, на которую он может рассчитывать, это честь умереть за своего бессмертного? А сатрапы, у которых всего в избытке, не покорячившись ни единого дня в своей жизни, имеют право отказывать в плате своим соратникам. Более того, они вообще угрожают не принимать участия в битве, которая должна была бы быть смыслом их существования, в то время как остальным перепадает лишь толика платы, которую получают те за свою воинскую жизнь. Это абсурдно, и это нужно менять.
— Верно совершенно, живут сатрапы как червяки в сале, — согласился Володи.
— Матаан, настало время взглянуть правде в глаза, — произнес Артакс, подыскивая образ, который убедил бы князя рыбаков, который когда-то преследовал вместе с ним и Джубой пиратский флот. — Мы в отчаянном положении. Мы сидим в тонущей лодке. Можем прыгнуть за борт или взять ведро и надеяться на то, что успеем дотянуть до гавани.
— Я бы сказал, что мы разжигаем костер, чтобы высушить давшую течь лодку, — сознавая свое бессилие, ответил князь. — Но кто я такой, чтобы перечить бессмертному? Я вижу, что не смогу отговорить вас от ваших планов. Но прошу, не ждите, что я их одобрю.
— Датамес, я поручаю тебе создать армию, которая знает, за что сражается, — Артакс поглядел на Матаана. Князь скрестил на груди руки. Его лицо ничего не выражало. Можно ли ему еще доверять? — Ты, друг мой, будешь наблюдать за сатрапами и будешь моими ушами среди них. Я хочу, чтобы ты открыто докладывал мне, что они думают, — он обернулся к Володи. — А ты отправишься в Нангог и приведешь сюда всех опытных воинов, без которых там можно обойтись. Остатки моей лейб-гвардии, а также небесных воинов с собирателей облаков. Нам понадобятся люди, обладающие боевым опытом и не подчиняющиеся ни одному сатрапу, чтобы укрепить ряды наших воинов-крестьян.
— Могу ли я попросить о последней милости, мой премудрый правитель? — На узких губах гофмейстера играла странная улыбка. — Могу ли я отдать приказ изготовить двадцать тысяч пар деревянных ботинок?
Артакс невольно рассмеялся. Это абсурд! Что еще задумал Датамес? Он заботился о масле для лагерных котлов, мешках для удобрения, чтобы поддерживать костры, кожаных шнурках для сандалий, тактике боя, лагерных уборных, разведчиках, наблюдавших за лувийцами, а теперь еще это… Артаксу показалось, что это его гофмейстер держит поводья империи в своих руках.
— Делай, что посчитаешь нужным. Я даю тебе полную свободу действий до тех пор, пока не закончится битва с Муваттой.
Музыка для пляски смерти
Каждый приходил самостоятельно. Нодон спрашивал себя, все ли они слышат голоса своих наставников. Глубоко в голове. Тихий шепот. Голос, которому нельзя противиться, если уж ты принес клятву небесным змеям. Они спускались по склону ниже меж обрывистых скал. В этой ночи над изрезанной ущельями долиной поблескивал серебристый свет. Было прохладно. Дыхание облачками стояло у губ Нодона. Он слишком долго жил в саду Ядэ. Отвык от холода. Эта слабость раздражала его. Он лучший среди мечников Дыхания Ночи. Может быть, вообще лучший из тех, кого когда-либо выпускал Белый чертог. Он прошептал слово силы и закутался в кокон блаженного тепла.
Голос внутри головы привел его к зияющей расщелине в скале. Темная рана среди пронизанного серебристыми вкраплениями камня. Не колеблясь, он протиснулся в расщелину. Что-то коснулось его. Бестелесные руки схватили его. Потащили вперед. Дыхание сбилось. Ему показалось, что он надает.
Нодон боролся с паникой. Он знал, что с ним происходит. Не впервые ступал он на драконью тропу. Любое путешествие по этим магическим тропам было немного иным. Только одно было у них общее. Они вселяли в него ужас. Может быть, драконам перемещение подобным образом и кажется естественным, проходить в мгновение ока тысячи миль. Но эти тропы не для эльфов!
Его окружил бело-голубой свет. Нодон стоял в большом, покрытом снегом кратере. Над ним вздымался купол. В воздухе кружили крупные снежинки. Казалось, их что-то отталкивает. Заклинание? В мире не существовало ничего материального, что могло бы помешать снегу падать. Только воля небесных змеев.
Все они были здесь. Темный, тот, кто первым вылупился из яйца, его повелитель! Он бросил на него быстрый взгляд. Широким кругом вокруг кратера лежали остальные семь старших драконов.
У Нодона похолодело внутри. Никогда он не видел, чтобы они собирались в одном месте. Что здесь происходит?
На дне кратера стояли эльфы Белого чертога. Мастера и послушники. Пришли даже те, кто уже давно покинул чертог и, так же, как и он, жил у небесных змеев. Их было гораздо больше сотни.
На них всех была одежда школы. Длинная шелковая туника, с разрезами по бокам, у наставников — с бортиками и украшенная вышивкой из золота и серебра. К тому же вздутые штаны, заправленные в высокие сапоги. Некоторые драконники, давно оставившие Белый чертог, дополняли свой наряд шелковыми кушаками или скромными украшениями. Оружия не было ни у кого. Многие послушники, еще не уверенные в своей силе, кутались в тяжелые шерстяные накидки, вместо того чтобы сплести то заклинание, которое сделало бы их неуязвимыми для этого холодного места. На Гонвалоне тоже был плащ. До Нодона доходили слухи о том, что из-за проклятия мастер меча лишился своих магических способностей. Судя по замороженному виду этого выскочки, похоже, это правда.
—
Карлики Глубокого города убили древнего могущественного дракона. Парящего наставника, который когда-то всех вас обучал основам искусства плетения чар. Подло, из засады, они застрелили его из копьемета.
Слова вызвали у Нодона боль. Голос, словно раскаленный металл, въедался в его мозг, и он не мог сказать, какой из небесных змеев говорил с ними. По измученным лицам других эльфов можно было прочесть, что все они разделяют его боль.
—
До сих пор мы всегда стремились как можно реже прибегать к насилию, чтобы достигать наибольшей пользы. Мы были понимающими правителями. Теперь эти дни остались в прошлом. Народ карликов должен прочувствовать, каково это — вызвать на себя гнев небесных змеев. Мы уничтожим их. Ни один карлик, зарывшийся в штольни, не должен выжить. Мы казним их всех. Тех, кто совершил убийство Парящего наставника, равно как и тех, кто поддерживал их в этом или просто одобряет это убийство.
Боль, сопровождавшая слова дракона, достигла интенсивности, какой Нодону еще не доводилось видеть. Он закрыл глаза. Попытался пропустить боль через себя, не противиться ей. Один из послушников вскрикнул. Какой же дракон столь несдержан? Мощь его гнева скоро пожнет первый урожай умерших среди драконников, если он не возьмет себя в лапы!
—
Мы казним жен убийц и потомство, произведенное их чреслами. Мы убьем зевак, пришедших посмотреть на труп нашего брата. Весь город должен быть уничтожен, чтобы никогда больше ни один карлик не отважился даже подумать об охоте на дракона.
— Пусть сгорят! — крикнул один из послушников.
Нодон тоже чувствовал, как его захлестывает пламенный гнев дракона. Давно пора наказать зарвавшихся карликов.
—
Наше желание таково, чтобы ни один из карликов не избежал наказания. И так должно быть: Ливианна, покажи им!
С этими словами над их головами вспыхнуло странное изображение. Паутина из голубого света. Светящиеся линии, неровные полусферы. Ничего подобного Нодон никогда прежде не видел.
— Это план системы пещер Глубокого города, — пояснила Ливианна. — Наши разведчики нашли все входы в пещеры, все спрятанные воздушные шахты, все входы воды. От нас не укроется ни один путь, ведущий в город.
Ливианна не изменилась с тех времен, когда он был в Белом чертоге. Холодна, расчетлива, неприступна. Ее единственным недочетом было то, что она выбрала Золотого. В принципе, она гораздо лучше смотрелась бы в свите Дыхания Ночи.
—
Все наши братья и сестры, дыхание которых суть очистительный огонь, примут участие в мести за Парящего наставника. Червелапы, среброкрылы, солнечные драконы и жуланы, они поспешат на всех парах, придут по тропам драконов.
Красное свечение окружило конечные точки на изображении лабиринта пещер.
—
Будь то воздушная шахта или же скальные ворота, крылатый народ перекроет все подступы к Глубокому городу. Все мы одновременно извергнем свое пламенное дыхание в город карликов, чтобы даже скала пролила слезы из раскаленной докрасна лавы над нашим коварно убитым братом.
— После пламенного залпа нам надлежит завершить месть небесных змеев, — снова взяла слово Ливианна. — Мы возьмем штурмом входы, спустимся на канатах по воздушным шахтам, чтобы исполнить для выживших песню смерти. Мастер Дилан и его послушники позаботятся о том, чтобы каждый в Глубоком городе услышал мелодию наших клинков.
Очевидно, Ливианне доставляло удовольствие планировать эту бойню. Нодон не собирался противиться приказам перворожденного, однако резню среди карлиц и их отпрысков он считал недостойной.
Среди собравшихся в широком кратере эльфов поднялся Дилан. Он был высок и строен. Даже для эльфа у него была необычайно светлая кожа. Нодон никогда не любил Дилана. Казалось, он весь соткан из света и ветра. Неестественный, эфирный, неуловимый. Его серебристая радужка с голубыми, как небо, вкраплениями, напоминала Нодону лазурные украшения кобольдов с Байнне Тир, плодородной равнины неподалеку от сада Ядэ. Белые волосы эльфа, тонкие как паутина, спускались ниже плеч до самого пояса.
Дилана выделяло не мастерское владение мечом. Он был чародеем, которому не было равных среди драконников. Когда Нодон встречался с ним, его всегда захлестывала мысль, что все эльфы, которые слишком увлекаются магией, могут стать такими же, как Дилан. Занятия этим искусством отвращали чародея от реального мира. И однажды, так предполагал Нодон, эти эльфы просто исчезнут, как альвы.
— Карлики — существа низменные, — начал Дилан поразительно низким, мелодичным голосом, совершенно не подходившим к его нежной внешности. — Несмотря на то что их вид оскорбляет взор, а запах заставляет предположить родство с кобольдами, никто из вас не должен совершать ошибки и недооценивать их. Они изворотливы и воинственны. Загнанные в угол, возможно, они превзойдут самих себя, чтобы защитить свое потомство. А в то время как самцы будут бросаться на нас, презирая смерть, самочки со своими мальками побегут к гаваням Глубокого города, — Дилан поглядел на паривший над их головами план туннелей, и на нем появились новые светящиеся линии. Серебристые, извилистые, они впадали в маленькие озера. — В городе карликов есть главный порт и несколько портов поменьше. Значит, он устроен так же, как заячья нора, из которой всегда существует больше одного выхода. Но завтра все это им не поможет.
В нашем походе примут участие Белые змеи, рожденные вдали от солнца, в пропастях затопленных пещер. Я сам, с несколькими избранными послушниками, поведу их к гаваням карликов. Они разобьют все подводные лодки, которые карлики называют угрями, как только те попытаются сбежать по подземным протокам. И они вылезут из портовых бассейнов, чтобы закусить теми, кто добежит до причальных пирсов. Выживших будет немного!
Когда небесные выдохнут огонь в город обреченных, произойдет нечто необычное. Не только пламя будет нести смерть. Внутри почти мгновенно выгорит воздух, что вызовет его мощный приток через горящие воздушные шахты с поверхности. Это породит ветер, настолько сильный, что, возможно, он будет сбивать с ног даже нас, эльфов. Прошу, внимательно посмотрите на карту над вашими головами и не забудьте в пылу сражения то, что увидите сейчас!
Нодон поднял голову и увидел, как жар потек ниже с верхних концов туннелей. В то же время изменилось изображение туннелей и пещер, расположенных ниже. Серебристое мерцание пронзило их и устремилось навстречу жару. При этом изменились и нижние области созданной из света карты. Синий цвет сменился матовым оранжевым, распространявшимся все дальше и дальше.
— Воздух из самых глубоких пещер будет тянуться к огню, — продолжал Дилан. — Тот, кто в начале пламенной атаки будет находиться там, внизу, задохнется. У них не будет ни единого шанса. Но вы во время нападения не должны продвигаться вперед слишком быстро. Если вы попадете в эти области слишком рано, вам тоже конец. Действуйте спокойно и взвешенно. И не забывайте, карлики выносливы. Никто не знает, сколько их там, внизу. Но ясно одно: те немногие, кто выживет, будут сражаться. Не стоит их недооценивать.
— Чтобы наш план сработал, — снова взяла слово Ливианна, — важно, чтобы каждый из вас подчинялся приказам. Каждый должен войти в Глубокий город в заранее определенном месте и идти по тому пути, который я вам назову. Таким образом сетка вокруг карликов будет стягиваться все уже и уже, ни один из убийц драконов не сумеет уйти от смертоносных силков.
Нодон поражался тому, с какой холодностью и отстраненностью говорила Ливианна. Среди наставников Белого чертога она была самой загадочной. Говорили, что ее знания извилистых троп магии выходили далеко за рамки обычного. Однако, в отличие от Дилана, ее изучение этого искусства не изменило. А если даже изменило, это было не так очевидно, как у среброокого эльфа. Было время, когда Нодон делил ложе с Ливианной. Затем она исчезла… Ушла без единого слова. Он выкинул ее из головы. Вечность тому назад. И она была холоднее, чем когда-либо. В чем была своя прелесть…
Имя за именем называла Ливианна эльфов Белого чертога, указывая каждому его место на большом парящем плане Глубокого города. Послушники в большинстве своем должны были действовать маленькими группами. Наставники и драконники шли в одиночку.
Нодон поглядел на Гонвалона. Мастер меча плотно закутал плечи в плащ. Замерзший, он стоял несколько в стороне от остальных, слегка склонив голову набок. Несмотря на то что Нодону казалось, будто он не слушает указаний Ливианны, мастер меча производил впечатление очень сосредоточенного эльфа. Говорит ли с ним Золотой?
— Теперь о тебе, Нодон.
Эльф поглядел на Ливианну. Она стала еще красивее с годами. Он еще раз пытался ухаживать за ней, после того как она исчезла на год. Она оттолкнула его настолько резкими, насмешливыми словами, что с тех пор он стал ее избегать.
— Ты возьмешь на себя эту широкую воздушную шахту, которая ведет вниз, к большой гавани. Она заканчивается примерно в тридцати шагах над причалами. Там глубоко.
Что-то в тоне ее голоса встревожило Нодона.
— Надеюсь, Белые змеи умеют отличать эльфов от карликов.
— Если ты не будешь слишком медлить с прыжком, ты будешь в гавани раньше них, Нодон.
— Я тревожусь не за себя, — насмешливо ответил он. — Просто я преисполнился бы великого сожаления, если бы мне пришлось убить нескольких наших союзников в этой славной битве, чтобы защититься от их жадности.
Небесные змеи подняли головы и поглядели на него.
—
Тихо, дурак! — Мысль Темного пронзила его, словно удар меча.
— Теперь ты знаешь, где твое место, Нодон, — нимало не смутившись, продолжала Ливианна. — Надеюсь, ты нас не разочаруешь, — и с этими словами она отвернулась. — Теперь ты, Гонвалон…
—
Вам не предназначено прыгать в эту гавань. И вы пойдете в Глубокий город не для того, чтобы убивать карликов. Я очень хорошо заметил ваше нежелание. Поэтому вы получите особое задание. Один карлик из Глубокого города должен выжить. И вы пойдете туда для меня, вытащите его, прежде чем огонь и меч превратят пиршественные залы малого народа в погребальные. Вы сделаете вот что…
Блекнущий камень
Нодон медлил. Почти все уже ушли. Перекинулся парой слов с Гонвалоном, несмотря на то что терпеть не мог этого парня. Называет себя мастером меча, но чему он учит своих учениц? Умирать! Все они погибали в первой же миссии. Если бы только ему передали Нандалее… Из этой мятежной эльфийки из Карандамона когда-нибудь может что-нибудь получиться. У нее талант, несмотря на то что она все время болтала о том, будто является лучницей. У нее хорошие рефлексы. Интуиция. Она предугадывает, что сделает противник. Этому нельзя научиться. Если бы он был ее наставником, у нее было бы большое будущее. Нельзя думать о Нандалее, раздраженно подумал Нодон. Она ученица Гонвалона. Что означает — ей конец.
Светящийся план системы туннелей исчез. По краям магического купола, защищавшего кратер от бурного ветра, снег уже лежал выше бедер. Нодон глядел в небо. Было светло, но солнца видно не было. Даже облаков. Только густая снежная метель. Интересно, где они?
— Береги себя! — На его плечо легла рука. Айлин. Ее темные волосы были распущены. Айлин не доставала ему даже до плеча. Мастерица боя без оружия. Сколь маленькой и хрупкой она бы ни казалась, начинать с ней ссору было опасно. У нее было суровое лицо. Только ровные линии и углы. Ни единой округлости. Ее слегка длинноватая шея была скрыта под вышитым серебром стоячим воротничком длинного платья с прорезями по бокам.
— В гавани будет опасно, — произнесла она и посмотрела на него так, словно прощалась навеки. Неужели она думает, что он не сумеет защититься от парочки карликов?
— Арбалетный болт, который убьет меня, еще не создали, — ворчливо ответил он, в то же время подумав, что городит ерунду.
Эльфийка насмешливо улыбнулась.
— Ну, если ты так считаешь…
— Я не боюсь.
— Нет? Когда мне приходится сражаться, выжить помогает страх. Он обостряет мой рассудок. Даже если внешне я кажусь совершенно спокойной — это не так. Когда мы вели Нандалее в Белый чертог, моего пегаса убили. Я осталась совершенно одна среди целой стаи троллей. Думала, они сожрут меня живьем. Ты наверняка слышал эту историю… Они несколько дней гнали меня по снегу…
Нодон поразился ее откровенности. Обычно Айлин помалкивала.
— На этот раз это всего лишь карлики, — произнес он, скорее смущенно, чем уверенно.
— Да, — она глядела на взрыхленный снег.
—
Сейчас. Ты должен пойти по драконьей тропе раньше нее, — слова Темного неожиданно хлестнули по мыслям. Нодон резко отвернулся от Айлин.
— Увидимся в Глубоком городе, — вместо прощания произнес он. А затем прошел сквозь матово-черную поверхность на краю купола.
Невидимые руки потащили его. Он почувствовал, что его подняли вверх. А затем все залило раскаленным светом. Он сидел на корточках, хотя не помнил, чтобы приседал.
— Проклятые драконьи тропы! — Он зажмурил глаза. Было жарко. Его руки нащупали что-то мягкое… Песок? Осторожно моргая, он огляделся по сторонам. Увидел какой-то силуэт. Эльф?
—
Это я. У нас всего один миг. Мои братья по гнезду не должны заметить, что я ушел с тропы обратно. Я освобождаю вас от приказа, который вы только что получили, Нодон. Вы не будете прыгать в гавань Глубокого города через воздушную шахту. Вы пойдете в город карликов уже сейчас.
— Почему? — Эльф моргал, щурясь от ослепительно яркого солнечного света.
—
Не задавайте вопросов! Вы заберете оттуда карлика.
В мыслях Нодона возник образ. Приземистая бородатая фигура с шишковатым носом и кустистыми бровями.
—
Вы сойдете с драконьей тропы в неприметном боковом туннеле. У вас останется не более двадцати часов на то, чтобы найти его и вывести из города по драконьей тропе. Он очень важен для будущего Альвенмарка.
Никогда прежде он не чувствовал голос перворожденного с такой интенсивностью. Он был холодным и горячим одновременно. Полное чувство.
— Где я найду карлика?
—
Найдите карлицу Амаласвинту — отыщете и его.
— Но как же мне…
—
Нет времени на объяснения. Вы найдете все на песке рядом с собой.
— Как я узнаю в глубине горы, без солнца или луны, сколько времени прошло?
—
Рядом со своей одеждой вы найдете камень, из которого исходит бледный свет. С каждым уходящим часом свечение будет ослабевать и будет расти пятно, похожее на кусок угля. Когда камень полностью превратится в уголь, начнется атака. Уйдите в безопасное место до того, Нодон! Вы слышали, что будет с теми, кто находится в нижних пещерах. Уйдите прежде, чем сгорите или задохнетесь.
Жгучая боль пронзила тело Нодона. На этот раз все было иначе. Голос перворожденного уже не звучал в его мыслях. Боль была такая, словно каждая ниточка мышц в его теле собиралась вот-вот разорваться. Он закричал и, сотрясаемый судорогами, опрокинулся навзничь, на песок. По губам потекла слюна, смешанная с кровью. Казалось, кости его шевелятся в теле, задевая мышцы и нервы.
Беспомощный в агонии боли, он понял, что с ним происходит. Я проклят, подумал он. А затем боль лишила его сознания.
Сундук
Наконец-то волынщик перестал мучить свою публику. Как карлики могут называть этот писк музыкой, навеки останется для Нандалее загадкой. Она поглядела на карлика с короткой бородой. Он кивнул ей, хотя и не знал ее, болтая при этом с двумя седобородыми карликами, носившими на шее золотые украшения членов совета. Хорнбори! Последний из убийц. Единственный, кого она еще не навестила в его личных покоях. Насколько она знала, он там почти что не бывал. Казалось, он все время проводил на каких-то празднествах или совещаниях. Встретить его где-нибудь одного было практически невозможно.
Нандалее отвернулась и побрела к завешанному красной тканью сундуку в центре просторной пещеры. Амаласвинта не захотела говорить ей, что находится под тканью. Эльфийке казалось, что она чувствует слабый запах крови. Но полной уверенности не было. Там было слишком много других ароматов. Запах сотен свечей, аромат крепкого красного вина, которым щедро угощала Амаласвинта, сюда же примешивался запах жаркого, сладкого картофеля и всех остальных изысканных блюд, стоявших на столе с закусками вокруг колонн из сталактитов и сталагмитов. Здесь присутствовало едва ли тридцать карликов. Похоже, все они были сановниками или, по крайней мере, обладали богатством. Кроме нее здесь не было никого, кто не был обвешан широкими золотыми браслетами или другими украшениями.
Нандалее снова поглядела на сундук. Интересно, что задумала Амаласвинта?
К ней подошел Хорнбори.
— Мы уже как-то встречались, не правда ли? Ты приходил в кузницу Галара с советником из Железных чертогов. Пару лун тому назад, но я редко забываю лица. Галар тогда повел себя довольно невежливо. И я хотел бы извиниться за это. Он довольно… своеобразен, — карлик схватил ее руку и пожал. У него было крепкое, сухое рукопожатие. А вот она потела.
— Верно, — несколько смущенно ответила она.
— Амаласвинта рассказывала мне, что тебе было очень интересно повидать меня, — он пригласительным жестом развел руками. — Ну вот, я здесь. Что ты хотел узнать?
Она бросила на него заговорщицкий взгляд и отвела немного в сторону.
— Я буду с тобой откровенен, Хорнбори. Меня послал Железный, князь моего народа. Он был бы счастлив видеть тебя, Галара и Нира у себя в гостях, — прошептала Нандалее. — Он размышляет об аукционе…
— Драконья кровь, верно? Все дело в этом, — с покровительственной улыбкой перебил ее Хорнбори. — Все слышали об этой истории. Ты хочешь доказательств, верно?
Нандалее понятия не имела, о чем он говорит. Только нерешительно кивнула.
— Доставай нож.
— Что? — озадаченно уставилась она на него. Она не знала, что произошло, но, похоже, он сделала что-то не так.
— Твой нож, — настаивал Хорнбори.
Нандалее заметила, что на них смотрят. Карлики, внимание которых они привлекли, усмехались. Похоже, они знают, в чем дело. Нандалее достала оружие. Едва клинок обнажился, как Хорнбори ладонью ударил по лезвию.
— Видишь, это правда.
Она не понимала этой игры. Счастье, что он не порезался!
— Порежь мне ладонь!
Амаласвинта заметила этот спектакль.
— Тебе действительно удалось найти того, с кем ты еще не играл в свою игру, Хорнбори?
— Ему было любопытно. Он хотел посмотреть.
— Порежь ему уже ладонь, чтобы он успокоился, Арбинумья.
Нандалее подчинилась. Ударила. Так сильно, что рука карлика отлетела назад.
— Драконья кровь, — пояснила карлица. — Галар сварил какой-то эликсир, из которого делает страшную тайну. Как бы там ни было, мы знаем, что значительную долю составляла драконья кровь, — Амаласвинта повысила голос. — И это обращает в пепел все надежды на то, чтобы составить войско из неуязвимых карликов-воинов. Сколько у нас драконьей крови? Когда у нас будет новая? Годится ли кровь любого дракона, чтобы повторить смесь, сделавшую неуязвимым Хорнбори? Сегодня я пригласила вас для того, чтобы поговорить с вами о новом пути. Все вы знаете Галара. Никто из здравомыслящих карликов не вложит свое будущее в руки этого безумца.
— Безумца, который опережает тебя в одном: за его словами следуют дела, милая моя, — с улыбкой ответил Хорнбори. — Как бы высоко я тебя ни ценил, не думаю, что ты выступишь против дракона, чтобы заколоть его пилочкой для ногтей.
Нандалее заметила, что некоторые советники прячут усмешку. Но рассмеяться открыто и оскорбить госпожу Амаласвинту, впрочем, не осмелился никто.
Амаласвинта тоже улыбнулась, но глаза ее оставались холодны.
— То, что ты бросаешься словами, как арбалетными болтами, всем нам давно известно. Но насколько ты умен, выбирая себе сторонников? Вчера я была в мастерской Галара. И знаешь, чего я там не видела? Драконьей крови. Мне кажется, что твой друг воспользовался моментом, чтобы заслужить себе золотой нос.
Хорнбори решительно покачал головой.
— Золото его не интересует.
Улыбка Амаласвинты стала шире.
— Это ты говоришь? Поразительно… Несмотря на свое безумие, он, похоже, точно знает, как завоевать твое доверие. Я еще не встречала никого, кто не имел бы своей цены. Может быть, тебе следует присмотреться внимательнее, чтобы спасти ту часть твоих мечтаний, которую еще можно снасти.
Хорнбори воспринял ее слова спокойно.
— Я знаю, что тебя гложет тот факт, что ты не участвуешь в нашем будущем, и поэтому ты, что бы ни говорила, не поколеблешь мое доверие к обоим моим товарищам.
— Дурак тот, кто с открытыми глазами идет навстречу гибели.
Нандалее почувствовала, что все симпатизируют Хорнбори. Собравшиеся здесь карлики не любили Амаласвинту. Вне сомнений, им нравилось лежать в ее постели, но как только они уходили оттуда, карлица начинала вселять в них страх. Она была слишком богата, слишком могущественна, слишком самоуверенна для карлицы.
Амаласвинта подошла к задрапированному сундуку.
— А теперь мы подходим к кульминации нынешнего вечера, — она приподняла краешек ткани. — Здесь скрывается ни много ни мало, а наше будущее. И это должно быть будущее, построенное на наших собственных силах, а не на крови драконов, — и она драматичным жестом отбросила ткань в сторону.
У Нандалее перехватило дух. Под тканью скрывался не сундук, а клетка. В ней лежал прикованный эльф. Он был обнажен, тело его было истерзано, отмечено побоями и ожогами. Вокруг его шеи красовалось железное кольцо. Цепь, продетая через петлю на кольце, заставляла его держать голову на полу клетки, так что он одной щекой лежал на полу. Руки его были связаны за спиной, вторая цепь тянула их кверху, от чего у него едва не выворачивались суставы. Лицо худощавого эльфа смотрело в сторону, но Нандалее узнала его с первого взгляда. Это был Дуадан, ее приемный отец, старший в клане Бегущих с ветром.
Вокруг нее послышались взволнованные перешептывания, но Нандалее не могла разобрать ни слова. Она чувствовала себя словно погруженной в воду. Мир изменился. Казалось, все находится где-то вдали. Были только она и Дуадан, видящий ее народа, друг-отец.
Нандалее обошла клетку и опустилась на колени, чтобы заглянуть в лицо охотника, который повлиял на ее жизнь сильнее, чем любой из драконов. Глаза Дуадана почти заплыли. Лицо было все в синяках от побоев. Его длинные белые волосы сбились, испачкались, прилипли к запекшимся ранам. Они отрезали ему кисть правой руки. Культя воспалилась, от нее воняло разложением. Длинные порезы тянулись от пяток к бедрам.
В Нандалее нарастала неконтролируемая ярость. Желание убить всех, кто это с ним сделал. Они должны умереть, как Сайн, которого разорвало изнутри. Только это должно произойти медленнее. Мучительнее. Быстрой смерти эти палачи не заслужили.
— Я чувствую тебя, дочь моя.
В глазах Нандалее выступили слезы. Она хотела что-то сказать, но в горле застрял комок, и она не могла говорить.
— Я всегда знал, что мы еще увидимся перед смертью.
Для нее было шоком то, что он, всегда находивший путь, ничего и никогда не боявшийся, более того, наверняка с самоуверенной улыбкой на губах бросивший бы вызов змею Вечной зимы из самых мрачных легенд севера, теперь говорил о своей смерти. Дуадан всегда знал, где она, и неважно, насколько далеко в леса заводила ее охота. Именно он нашел ее, когда она бежала от троллей.
— Ты в большой опасности, Нандалее. Посмотри на себя. Ты сбилась с пути. Если ты выберешься из этих пещер, иди к себе. Вспомни о том, кто ты. А теперь поговори с карликами. Ты должна обмануть их… Еще на какое-то время.
— Что он говорит? — Прямо напротив нее стояла Амаласвинта. Ярость и жадность исказили ее лицо. — Говори же!
Слова карлицы доносились словно издалека. Нандалее чувствовала себя оглушенной. Она с трудом сдерживалась. Теперь, глядя в омерзительные рожи карликов, в ней снова нарастал гнев. Нет, они поистине не заслужили защиты драконов. Они не дети альвов. Они чудовища.
Амаласвинта отпрянула.
— Что…
Некоторые карлики хватались за тугие животы. Нандалее думала о Сайне. О костях, торчавших из его разорванного тела, о его крови, потекшей по спиральному узору на полу пещеры Парящего наставника.
— Он жалуется на боль, — холодным голосом произнесла она.
Из рядов карликов вышел Скорри, советник.
— Ты должна унести его прочь! Связываться с эльфами — к
беде. Он сбежит и принесет в Глубокий город смерть и гибель.
— Он больше никуда не уйдет, — голос Амаласвинты звучал резко. — Я перерезала ему все сухожилия, сделала надрезы до самых бедер. Если он захочет пошевельнуться, ему придется ползти, — она обернулась к Нандалее. — А теперь скажи нам: о чем он говорит?
— Не совершай необдуманных поступков, дочь моя. Не твое это дело — мстить.
По телу пробежали мурашки. Одна мысль — и она примет свой истинный облик. Но тогда она на несколько мгновений окажется беспомощной. Карлики разорвут ее на куски, если увидят, что с ней происходит. Если только они не будут мертвы…
— Он проклинает тебя, Амаласвинта, — ее имя желчью перекатывалось во рту у Нандалее.
— Я ухожу! — громко произнес Хорнбори. — Из этого ничего хорошего не выйдет. Старец в Глубине узнает, чем ты здесь занимаешься, — карлик прижимал руку к телу, словно испытывая боль.
Перед глазами Нандалее снова предстал образ умирающего Сайна.
— Он говорит, что все вы утонете в собственной крови, — Нандалее говорила бесцветным голосом, словно в трансе.
Слова приходили сами собой, она о них не думала. Перед глазами у нее стояла кровь, текущая по спиральному узору. Может быть, спираль — это символ Глубоких городов карликов? Скоро прольется кровь, поэтому она сюда и пришла.
— Не делай этого! — Голос Дуадана доносился до нее словно издалека. — Не делай этого!
Мужчины в тени и обманщики
Хорнбори казалось, словно его разрывает на части. Что это — его собственная ярость или проклятый эльф сплел заклинание? Как Амаласвинта могла быть настолько глупой! Привести сюда, в Глубокий город, живого эльфа. Они ведь непредсказуемые убийцы! Ни один карлик не знал, чего можно ждать от эльфов.
Хорнбори пришлось опереться на стену пещеры. Ему было дурно. Это давление внутри… Может быть, он просто съел что-то не то на пиру. В последнее время он слишком много и слишком часто ел. Нужно знать меру! Пиршества и чрезмерное употребление грибного — неотъемлемая часть права входить в состав совета. Должно быть, это первые признаки старения.
Хорнбори прошел через роскошные двери, покидая дворец Амаласвинты. Стену подпирал Геберик, одаривший его насмешливым взглядом.
— Что-то рановато ты уходишь.
Интересно, этот парень знает, что происходит там, внутри? Хорнбори без слов спустился по короткой лестнице перед порталом и прислонился к каменному парапету. У самой пещеры в скале была глубокая расщелина. Что заставило камень расколоться, Хорнбори не знал. Землетрясение? Может быть, здесь всегда так и было. В любом случае там, внизу, лежала основа состояния Амаласвинты. Она послала своих рабочих глубоко в расщелину, где они наткнулись на невероятно богатую золотую жилу.
— Ты выглядишь плохо, советник, — слова Геберика сопровождались издевательским смехом. К нему присоединились еще два лейб-гвардейца.
Хорнбори выпрямился, глубоко вздохнул и попытался уйти с как можно большим достоинством. Геберика он всегда терпеть не мог. Этот парень вел себя так, как будто Амаласвинта — его дочь или сестра. Каждого из ее любовников он провожал во дворец своей госпожи с холодным пренебрежением.
Хорнбори вспомнились те несколько ночей, которые он провел с Амаласвинтой. Она была волнующа. Полна необычных идей. И совершенно точно страдала манией величия! Он разбирался в этом, хорошо сознавал собственное тщеславие. Но рядом с Амаласвинтой любой мужчина становился тенью. Он быстро понял, что рядом с ней ему не возвыситься никогда.
Ее слова снова пронеслись у него в голове. Неужели Галар предал его? Кузнецу принесли немало драконьей крови, за этим он тщательно проследил. Кровь дракона — вот ключ к будущему. Неужели Галар продал ее? Кузнец безумен! От него всего можно ожидать. Нужно выяснить, права ли Амаласвинта. Но один он в пещеру Галара не сунется. Наедине с ним кузнец вел себя слишком нагло. Но если он приведет с собой Нира, это совсем другое дело. Если Хорнбори вынудит Галара признаться в обмане, то в присутствии его друга кузнецу это будет наверняка неприятно.
Хорнбори почувствовал облегчение. Боль в груди отступила. Широкими шагами он спешил вдоль пропасти и вошел в первый туннель, который приведет его ближе к сердцу города. Далеко впереди он увидел идущего ему навстречу карлика. На карлике был багряный камзол. Необычно… Может быть, он из Исхавенского посольства? Карлики с крайнего севера имеют странную тягу к ярким цветам. А у этого парня еще и волосы серебристо-белые. Было в нем что-то необычное. Хорнбори невольно подумал о кошках, наблюдая за тем, как карлик подходит ближе. Карлики и кошки — ничего общего!
Увидев его, незнакомец, похоже, испытал облегчение.
— Я ищу дворец госпожи Амаласвинты, — без обиняков заявил он. Говорил он с сильным северным акцентом.
Поглядев в глаза исхавенца, Хорнбори отшатнулся. Они были совершенно черными, не было видно ни радужки, ни зрачка. Судорожно сглотнул… С кем это опять связалась Амаласвинта?
— Твои глаза…
Собеседник пожал плечами.
— Бывает, если слишком долго смотреть на ослепительную снежную белизну. Некоторые даже слепнут.
Подобные истории Хорнбори уже слыхал.
— Иди прямо, пока туннель не закончится широкой расщелиной. Тогда повернешь налево. Через две сотни шагов доберешься до роскошного дворца. У входа несет стражу зазнайка с золотым кольцом в носу.
Исхавенец поблагодарил его и пошел дальше. Какое-то время Хорнбори смотрел ему вслед. А затем снова задумался о том, предал ли его Галар.
Под крыльями драконов
«Это не страх», — думала Бидайн, понимая, что ошибается. Она сидела в стороне от остальных в тени покосившегося от ветра кедра и рассматривала свое обмундирование. До приказа отправляться по драконьей тропе она поспешно схватила все необходимое. Кольчугу и шлем с забралом. Из-под шлема торчал маленький мешочек из заячьего меха, в котором она хранила лунный камень, свой талисман. Эльфийка провела рукой по шкурке и проглотила слюну. Во рту пересохло. Зато руки были мокрыми от нота. Она то и дело вспоминала свой последний бой. Ужасную боль, когда ее собственное заклинание обернулось против нее и она оказалась во власти настоящего девантара.
Бидайн сняла тонкие шелковые перчатки и принялась рассматривать паутинку шрамов, тянувшуюся по тыльным сторонам ее ладоней. Все ее тело было покрыто неизгладимым узором шрамов. Такова была цена за ее первый бой. Цена за то, что она противилась силе магической сети, вместо того чтобы течь вместе с ней.
Бидайн поглядела на меч, сопровождавший ее еще в Нангоге. Клинок был чуть длиннее предплечья, выкованный из безупречной серебряной стали. Один из зачарованных клинков, созданных драконами. В отражающей поверхности полированной стали она видела шрамы, разделявшие ее брови, тянувшиеся через переносицу и уродовавшие ее лицо витиеватым узором из тонких белых линий. В собственных глазах она никогда не была красавицей. Мужчинами, которые ей нравились, до сих пор она восхищалась только издалека, например Сайном в пещере Парящего наставника. Шрамы изуродовали и ее лицо. Она стала страшилищем.
За спиной Бидайн услышала тихое поскрипывание камешков. Невольно улыбнулась. Это наверняка Ливианна. Наставница Белого чертога могла двигаться и бесшумно, но хотела, чтобы Бидайн услышала ее.
За те долгие луны, что не было Нандалее, Ливианна стала ей ближе. Она была ее наставницей, учительницей и подругой. В ней она видела родственную душу. Ливианну тоже избегали, несмотря на то что та обладала головокружительной красотой. Девушке очень хотелось быть такой, как она. Эльфийка брала мужчин и откладывала их в сторону, когда они ей надоедали.
Бидайн обернулась. На Ливианне было длинное белое платье с воротником-стойкой. Волосы были строго зачесаны назад и заплетены в небольшую косу, из-за чего эльфийка казалась неприступной. Она одарила Бидайн приветливой улыбкой. Как же сильно завидовала она Ливианне из-за ее полных, чувственных губ и загадочных зеленых глаз!
— Ты боишься?
Бидайн кивнула.
— Да.
Ливианна опустилась на колени рядом с ней, положила свой тонкий меч на камешки.
— Я тоже немного тревожусь перед каждым боем. Мы пойдем вместе.
— Но меня направили в другую шахту…
— Я изменила это, — узкая ладонь Ливианны коснулась кольчуги, разложенной на платке. — Это тебе не понадобится.
— Но ведь мы…
— Металл будет мешать тебе, если ты захочешь стать единым целым с магией, живущей внутри всего. Он заслоняет тебя от нее. Не так сильно, как свинец, — но плести чары мешает. Равно как и этот шлем. Он и кольчуга будут мешать тебе в бою. Твой обзор будет ограничен, ты станешь медлительнее из-за веса стали на плечах. Спускаться туда в таком виде неразумно.
— Я не такая мастерица, как ты, — напомнила Бидайн.
— Ты доверилась мне, и я знаю, где ты получила шрамы. Ты противостояла девантару и пережила эту встречу. Кроме тебя подобное могут утверждать только Нандалее и Гонвалон. Не будь такой скромной, милая моя, — кончиками пальцев Ливианна взяла мешочек из заячьей шкуры. — Это тебе тоже не понадобится. Ты сама кузнец своему счастью. Кусок шкуры и камень не имеют ничего общего с тем, каким будет твое будущее. Возьми свой меч! Им принимают решения. Ты не придворная дама, ты готовишься стать драконницей. Покажи другим свою гордость, а не свои слабости.
«Слова», — с горечью подумала Бидайн. Они так дешевы, так легко срываются с губ. Но остановить страх они не в силах.
Ливианна развязала платье. Оно плавно соскользнуло на пол.
— Так мы предстанем перед смертью, дочурка моя. Точно так же, как и пришли в этот мир, — она подняла меч, вытащила из ножен сверкающий клинок. — Ты научилась держать смерть на расстоянии клинка и уже проявила себя в бою. Для меня будет честью сражаться рядом с тобой, — она произнесла это настолько серьезно и с таким уважением, что Бидайн перестала сомневаться в ее словах. Она тоже взяла меч.
— Снимай платье.
Бидайн покраснела. Она не могла сделать этого! Выставить на всеобщее обозрение паутину своих шрамов!
— Мы пройдем через пламя драконов, дочь моя. Огонь станет нашей одеждой. Он будет обтекать нас, не опаляя. Но все, что мы возьмем с собой, будет принадлежать пламени. Наши клинки расплавятся. Одежда сгорит. Оставь все это. Возьми лишь свое мужество и меч.
Юная эльфийка снова подумала об уродливых шрамах. Но затем собрала мужество в кулак. Когда они очутятся в пещерах, она останется одна с Ливианной. А наставница и без того знает о паутине и о том, откуда она взялась. Если бы ей хотя бы можно было открыто говорить о своем сражении в Нангоге…
— Ты знаешь, сколько о тебе шепчутся?
Бидайн вздохнула. Конечно, она знала. С ее-то внешностью!
— Тебя считают одной из самых могущественных чародеек, которые когда-либо учились в Белом чертоге. А после того, как тебя не было так долго, они уверены в том, что небесные змеи уже сейчас спорят о том, кому из них ты станешь принадлежать однажды. Они знали, что тебя послали в первую миссию, еще до того, как ты стала драконницей. Ты становишься легендой, — Ливианна взяла эльфийку за подбородок и мягко подняла ее голову. — Не думай о своих шрамах. Ты не можешь заставить их исчезнуть, так что носи их с гордостью. Считай их знаками отличия. Они — часть твоей легенды. И сегодня ты даруешь саге о тебе много новых строф.
Слова Ливианны были приятны. Неужели это правда? Неужели остальные действительно говорят не о ее шрамах, а о ее деяниях?
Бидайн расстегнула платье и позволила ему упасть на пол. Поглядела на свои шрамы другими глазами. Ливианна права, она должна принять их, вместо того чтобы постоянно прятать.
— Идем!
Бидайн поглядела на небо, затем с удивлением взглянула на наставницу.
— Но ведь еще слишком рано.
— Золотой решил начать атаку на несколько часов раньше.
— Но почему? Разве это не спутает все планы?
— Так мы можем наверняка быть уверены в том, что действительно застигнем карликов врасплох, — ответила Ливианна таким тоном, который заставил Бидайн задуматься о предательстве.
— Неужели карликов могли предупредить?
Ливианна холодно улыбнулась.
— Что бы ни происходило в Глубоком городе, мы можем быть совершенно уверены в том, что застигнем их врасплох, — и с этими словами Ливианна взяла ее за руку и повела по узкой тропе над обрывом в долину.
Она увидела, как повсюду в долине эльфы поднимаются со своих мест и собираются в небольшие группы. Похоже, небесные змеи создали несколько драконьих троп, чтобы по возможности все воины могли выступить одновременно. Драконы тоже исчезли в тени меж светлых скал. Было просто жутко наблюдать за тем, как быстро опустела широкая долина. И все произошло совершенно бесшумно.
— Разве карлики не увидят, что мы идем? — Бидайн понизила голос до шепота, чтобы не нарушать тишину.
— Мы отправили вперед авангард, чтобы они убили любого карлика, возможно находящегося на горе. Внезапность будет полной, — Ливианна указала на расщелину между валунами. — Вот наш путь.
Бидайн невольно вспомнился витраж в библиотеке Белого чертога. Перемалывающее все стекло, только и ждущее ошибки при открытии этой драконьей тропы. Собрав в кулак все свое мужество, она сделала шаг на трону между скал. Что-то потянуло ее, затем ей показалось, что она падает. Ее окружала непроницаемая темнота, три долгих удара сердца, а затем она очутилась на мягком лесном грунте. Здесь пахло смолой и сосновыми иголками. Здесь тоже было темно, но темнота была не настолько полной, как на тропе между мирами. Между деревьями в небе сверкала луна. Прямо перед ней возвышался массивный старый пень. Он был огромен, как поваленная башня. На бледной древесине, с которой давно слезла вся кора, росли древесные грибы. Усики плюща, пронизанные ровными, как стрелы, отростками, росли по бокам пня. Изнутри его поднимался дым.
Внезапно рядом с ней оказалась Ливианна. Наставница указала мечом на пень.
— Туда. В нем скрывается один из множества дымоходов Глубокого города. Это и будет наш путь к карликам, — она подошла к корням и вытащила из-под них свернутый моток веревки.
Тем временем Бидайн взобралась на пень и поглядела в почерневшую от дыма шахту. Что будет ждать их там, внизу?
Ливианна привязала веревку к одному из корней и подошла к ней.
— Только посмотри, — эльфийка указала на склон горы.
Драконы заслоняли собой небо. Бидайн видела, как они приземляются повсюду на склоне. А в полутьме среди деревьев сновали светлые фигуры.
— Атаки, подобной этой, не было еще никогда, — с гордостью произнесла Ливианна. — К восходу солнца Глубокий город станет Мертвым городом.
На них упала тень. В лицо Бидайн ударил ветер. Кроны деревьев вокруг согнулись, когда над ними возник большой солнечный дракон. Казалось, он падает прямо на них. Бидайн хотела было убежать, но Ливианна удержала ее.
— Ты должна сохранять спокойствие! Он видел нас и не заденет. Ты будешь в опасности только если побежишь.
Затрещали тонкие ветки. В лицо Ливианне полетела пыль. Бидайн закрыла глаза, когда над ними опустилась тень. Когти со скрежетом вонзились в трухлявую древесину большого пня. Приятный аромат солнечного дракона перебил вонь поднимающегося из шахты дыма.
Похожая на лебединую шея склонилась рядом с ними. Бидайн взглянула в золотой глаз, вертикальный зрачок которого был длиннее ее среднего пальца. Огромные ноздри дракона раздувались.
Ливианна произнесла слово силы и коснулась ее лба. Приятная дрожь сотрясла Бидайн. Она почувствовала, как стягивается вокруг нее паутина силовых линий. В нем не было ничего угрожающего. Заклинание окружало ее, словно защитный кокон.
Покрытый красной чешуей дракон запрокинул голову. Казалось, он прислушивается к чему-то, чего не могла слышать Бидайн.
Приказ атаковать?
Без приглашения
Нодон возблагодарил про себя альвов за то, что встретил карлика с обожженным лицом. Несмотря на все усилия запомнить лабиринт туннелей Глубокого города, он безнадежно заблудился. Вероятно, все дело было в этом чужом теле, в которое он оказался втиснут и которое ограничивало все его чувства. Когда ты становишься настолько ниже ростом, восприятие меняется! Дороги вдруг становятся дальше. Все кажется выше и внушительнее.
Он нащупал один из маленьких коротких мечей, спрятанных под плащом. Это были драконьи клинки. Лучше никому из карликов их не видеть. Он вынул из кармана странный камень, переданный ему Дыханием Ночи. Уголь разросся и занимал уже почти половину камня. Но у него еще должно оставаться пять-шесть часов. Более чем достаточно времени, чтобы найти карлика, привести его к драконьей тропе и бежать из этого лабиринта.
Нодон не понимал, почему Дыхание Ночи непременно хочет вызволить этого карлика из обреченного на погибель города. Может быть, однажды этот парень будет важен. Дыхание Ночи время от времени советовался с газалами, жившими вместе с ним в просторном зале глубоко внутри пирамиды в саду Ядэ. Эти видящие были довольно странными существами. Те немногие разы, что Нодон встречался с ними, у него всегда возникало чувство, что они знают о нем что-то, еще неизвестное ему. Они были холодны и неприступны. Наверняка им известно, почему этот карлик должен жить дальше. Не стоит тратить время на ненужные мысли. Не его это задача — задавать вопросы. То, что он должен сделать, совершенно ясно. Оставалось надеяться, что карлик не станет чинить препятствий. Хорошо, что этот парень сейчас на празднике. Там он сможет незаметно поговорить с ним.
Вскоре Нодон дошел до дорожки, ведущей к расщелине. Поспешно пошел вперед и нашел портал, который ему описывали. В центре под аркой стоял карлик со скрещенными на груди руками. В носу торчало широкое золотое кольцо. Нужно было быть карликом, чтобы это могло понравиться.
— Чего ты хочешь? — грубо поинтересовался привратник. За спиной парня появились еще два мрачных карлика, в заученной позе опиравшихся на топоры высотой в собственный рост.
— Хотел бы посетить пир, который дает госпожа Амаласвинта.
— Этого многие хотят, — пренебрежительно ответил тот, что с кольцом в носу.
— Я ищу одного из ее гостей.
Стражник нахмурил брови и сделал шаг по направлению к нему.
— Тогда тебе, пожалуй, придется подождать, пока он выйдет через эти двери. И ждать ты будешь не здесь, чтоб ты понимал. Таких отбросов, как ты, госпожа Амаласвинта не желает видеть рядом со своим дворцом.
Нодон слегка отпрянул. Он терпеть не мог, когда на него давят.
— У меня срочное сообщение для этого гостя…
— Какое мне дело? — Высокомерный стражник снова сделал несколько шагов вперед. Для карлика от него пахло на удивление приятно.
Теперь Нодон стоял спиной к парапету, обрамлявшему дорогу.
— Что я должен сделать, чтобы попасть на этот пир?
— Чтобы пройти через этот портал, тебе нужно приглашение, — стражник смерил его пренебрежительным взглядом. — А ты не похож на того, кто получает приглашения на пиры госпожи Амаласвинты. И… — в голосе карлика послышалась неуверенность, — что с твоими глазами?
— Они черные? Так бывает всегда, когда я злюсь. Раз уж мы заговорили о приглашениях… — Нодон спрятал руку под плащ. Мгновение наслаждался смущенным выражением на лице лейб-гвардейца. Похоже, парень опасался, что совершил страшную ошибку. Не то чтобы он был неправ, но это была ошибка другого рода, чем он предполагал. Нодон огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что никто не идет по тропе вдоль расселины.
Привратник как раз собрался что-то сказать, когда Нодон обнажил свой короткий меч и вонзил узкое лезвие через рот и нижнюю челюсть.
— Мое приглашение, — сухо произнес эльф, обнажил второй меч и швырнул его в одного из двух секироносцев. Клинок разрезал его бороду прямо под подбородком и вошел глубоко в горло воина.
Воспользовавшись мгновением, пока третий стражник таращился на него, парализованный от ужаса, Нодон ринулся вперед и опрокинул карлика на пол. Тут же сел сверху и ткнул его средним пальцем в левый глаз.
Карлик закричал.
Нодон выругался. Это короткие обрубки, а не пальцы! В облике эльфа он таким образом мог убить. Схватив карлика за бороду, он резко рванул ее в сторону. Крик стих.
Нодон вытер окровавленные пальцы о всклокоченную бороду умершего. Снова внимательно огляделся по сторонам. Ни единого шевеления. На то, чтобы убить грех карликов, ушло не более десяти ударов сердца. Похоже, никто ничего не видел. Теперь осталось заставить трупы исчезнуть.
Нодон швырнул три тела через каменный парапет в пропасть. Затем потушил масляные лампы вокруг входа во дворец Амаласвинты. Несколько капель крови на скале в темноте было не разглядеть. Нодон помассировал палец, которым тыкал в глаз третьему карлику. Вывих. Проклятое карликовское тело! Нужно поскорее разделаться с этой задачей, чтобы иметь возможность снова стать эльфом.
Посланник
— Прошу, Нандалее. Ты не должна их убивать. У них Фенелла! Мне конец, но для Фенеллы еще остается надежда. Ты должна спасти ее.
Слова едва достигали ушей Нандалее. Ее ярость стала всепоглощающей. Она чувствовала, как дергаются конечности. Тело хотело вернуться в свою изначальную форму. Сбросить проклятое тело карлика.
— Арбинумья, что здесь происходит?
Нандалее отпрянула от Дуадана.
— Он… Он говорит, что здесь, внизу, есть еще одна эльфийка.
— Вот дерьмо, нет! — вскричал Скорри. — Сколько таких чудовищ ты привела в город?
Амаласвинта была на удивление спокойна.
— Скажи эльфу, чтобы он перестал. Если со мной что-то случится, умрет и эльфочка. Она в таком месте, куда не ходит никто, кроме меня. Переведи ему!
— Ты должна убить его, немедленно! — настаивал Скорри. — Эльфы приносят только несчастье. Ты же видишь. Ты только посмотри на Арбинумью. У него вся борода в крови. И разве ты тоже не чувствовала, словно твое тело вот-вот разорвется на части? У тебя глаза совсем красные…
Нандалее снова обернулась к Дуадану.
— Как ты сюда попал?
— Тролли напали на наш лагерь, — говоря это, Дуадан смотрел сквозь нее, как будто глядя прямо в прошлое. — Они долго не приходили после нашей последней встречи… Они застигли нас врасплох. Появились внезапно. Даже боя толком не было. Они хотели взять нас живьем. Для начала. Они привели нас в Кенигсштейн и… и… — Голос Дуадана прервался. Взгляд его вернулся из прошлого. Он смотрел на нее, губы его дрожали. В его взгляде не было упрека. Только печаль.
«И зачем только я спустила ту стрелу с тетивы, — с раскаянием подумала она. — Тем выстрелом я уничтожила свой клан».
— Карлица купила меня у троллей. Меня и Фенеллу. Пришла с целым караваном грузовых саней. Думаю, она заплатила за нас сушеным мясом и метом, — он с горечью улыбнулся. — Высока цена за эльфийскую жизнь.
Амаласвинта снова стала требовать, чтобы она переводила то, что говорит эльф. Остальные карлики тоже набрались мужества и собрались вокруг нее. Жадно ловили каждое ее слово, когда она рассказывала им ложь за ложью о Дуадане.
— Ты теперь драконница, не так ли? — У нее едва не разбилось сердце, когда она услышала, с какой надеждой задал этот вопрос ее приемный отец. — Чародейка, мастерица оружия.
Что это, гордость в его взгляде или ей просто этого хочется?
— Ты можешь освободить Фенеллу. Уведи ее отсюда живой и попытайся вызволить выживших из Кенигсштейна.
— Есть выжившие?
— Когда меня забрали карлики, их было семеро, — он перечислил имена.
— О чем он говорит? — снова вмешалась Амаласвинта.
— Он называет имена семерых мастеров, у которых он учился искусству плетения чар, — Нандалее изо всех сил пыталась казаться равнодушной, но голос снова и снова отказывался служить ей. Слишком тяжела была ее вина, чтобы с легкостью рассказывать сказки. Она представила себе, как влачат свое существование семеро во влажных пещерах, без надежды на спасение. Брошенные на расправу троллям.
— Он научит искусству плетения чар и меня? — поинтересовалась Амаласвинта.
Нандалее заметила, что этот вопрос вызвал среди остальных карликов смущение и даже раздражение. Даже Скорри, обычно ведущий себя почтительно, нахмурил лоб и покачал головой. Очевидно, Амаласвинта коснулась великого табу.
Дуадан тоже заметил изменение в настроении и потребовал, чтобы Нандалее объяснила ему, что происходит между карликами.
— Значит, у нее есть дар плести заклинания, — задумчиво произнес он и поглядел на Амаласвинту.
— Ты действительно хочешь…
— Если она заплатит цену, которую я потребую. Пусть выкупит уцелевших из нашего клана. За каждую жизнь я буду год обучать ее.
— Но, возможно, карлики воспользуются этим знанием для того, чтобы сражаться против эльфов и драконов, — возмутилась Нандалее.
— Жизнь последних из моего клана для меня дороже, чем тех эльфов и драконов, которые придут в города карликов с войной, — произнес Дуадан, и каждое его слово было для нее подобно удару кинжала. — Ты уже ушла по путям магии гораздо дальше меня, — его голос звучал теперь более миролюбиво. — Чему я могу ее научить? Охотничьему заклинанию, позволяющему читать следы, уже невидимые для глаза? Заклинанию, которое может заставить гореть влажную древесину? Разве эта цена слишком высока, чтобы спасти тех, кто мне дорог?
— Я вытащу отсюда Фенеллу, — настаивала Нандалее. — И тебя! И вместе мы вызволим наших друзей…
— Ты собираешься в одиночку сразиться против целого города карликов, а потом с калекой и девочкой на руках бросить вызов мощи троллей? — Он улыбнулся. — Может быть, ты и выглядишь как карлик, Нандалее, но ты не изменилась. Переведи им мое предложение. Один год за одну эльфийскую жизнь. Это не очень высокая цена.
Нандалее была уверена в том, что неразумно так быстро идти навстречу Амаласвинте.
— Он предлагает научить тебя семи заклинаниям. Первое заклинание позволит тебе перестать стареть. Ты будешь как эльфы. Твоя красота никогда не померкнет, а жизнь станет вечной, если никто не попытается отнять ее у тебя, — по блеску в глазах Амаласвинты она поняла, что это правильный ход. — Впрочем, он требует, чтобы ты спасла и остальных эльфов, которые находятся в плену у троллей, и привела их сюда, чтобы он их увидел.
— Это противоестественно, — возмутился один из седобородых карликов. — Старость — это часть жизни. Ты не имеешь права связываться с этим эльфом! Ты перестанешь быть одной из нас, Амаласвинта, если сделаешь это!
— Тебе легко говорить, Гадарик, твоя юность прошла, и даже волшебная сила не в состоянии вернуть ее, — Амаласвинта с вызывающим видом обернулась к остальным карликам. — Но кто из вас откажется от дара вечной юности, если ему ее предложат? Когда я овладею эльфийским заклинанием, бессмертия сможет достичь каждый из вас. Кто из вас плюнет на это? Ты, Гадарик, когда почувствуешь, как холод смерти стискивает твое горло под бородой? Или ты, Скорри, когда годы отнимут у тебя мужество? Почему мы не должны желать того, что даровано эльфам? Почему мы не должны восставать против несправедливости творения?
— Потому что мы карлики, — твердым голосом ответил Гадарик. — Мы рождены для того, чтобы стареть. Так решили альвы. Чего стоит год, если жизнь вечна? И кем мы станем, если перестанем стареть? Совершенно точно — не карликами!
— О чем они спорят? — поинтересовался Дуадан.
— О том, кто должен дать золото на товары, которые будут обменены на остальных эльфов, — солгала она.
— Значит, они согласятся на мое предложение?
Нандалее колебалась. Никогда прежде она не лгала Дуадану.
В празднично убранный зал вошел молодой карлик. Что-то в его манере движения показалось Нандалее знакомым. Незнакомец огляделся по сторонам. Во всей его осанке было что-то вызывающее. На нем был кричаще красный камзол, резко контрастировавший с его серебристыми волосами.
— Кто ты? — раздраженно набросилась на него Амаласвинта. — Я запретила впускать кого-либо на эту встречу. Куда подевался Геберик? Почему он не остановил тебя?
— Я ищу его, — спокойно ответил незнакомец, указав при этом на Нандалее. — У меня для него известие.
— Тебе здесь не рады, — заступил ему дорогу Скорри. Внезапно он застыл. — Клянусь альвами, — испуганно прошипел он. — Что с твоими глазами. Они…
— Они черные? — иронично поинтересовался незнакомец. — Это бывает, когда меня злят. Меня послал правитель Исхавена. И моя миссия не терпит отлагательств.
Седобородый Гадарик схватил Скорри и оттащил его в сторону.
— Этот парень — берсерк. Не зли его. Кто отправил такого посланника?
Амаласвинта звала свою стражу.
Теперь незнакомец стоял прямо напротив Нандалее. Она знала эти глаза. Множество часов в саду Ядэ она пыталась выдержать их взгляд.
— Нодон? — прошептала она.
Карлик нахмурил лоб.
— Это я, Нандалее, — она едва шептала.
Амаласвинта все еще звала стражу. Теперь она стояла у входа в пиршественный зал.
— Ты должна уходить отсюда. Не задавай вопросов.
«Да, без сомнения, это Нодон», — подумала Нандалее. Всегда прямолинеен, никаких объяснений.
— Я не могу, — раздраженно прошептала она. — Помоги мне! Они поймали эльфов из моего клана. Мы должны вытащить их отсюда!
Нодон достал из кармана странный камень. Кристалл, в который был заключен кусок угля. Внезапно уголь внутри кристалла вырос и полностью заполнил его. Рука Нодона задрожала. Его бородатое лицо исказила гримаса ужаса.
— Начинается… — пролепетал он.
След крови
Нира найти было легко. Он уже несколько дней слонялся без дела вблизи Аметистового зала, набивая брюхо и напиваясь. Во время аукциона здесь было много еды и выпивки, и никто не осмеливался прогнать одного из драконоборцев, даже если он вел себя неподобающим образом.
Гораздо труднее было упросить Нира пойти с ним в пещеру Галара.
— Ты ошибаешься, — пролепетал товарищ. — Галар никогда нас не обманет.
— Если я ошибаюсь, сможешь рассказать ему, какой я мерзкий тип, — Хорнбори очень хотелось ошибиться. И он проклял слова Амаласвинты. Она слишком хорошо знала, как задеть его. А теперь еще этот эльф! Что она задумала? Вспомнилось стеснение в груди, накатившее внезапно, когда переводчик Амаласвинты говорил с эльфом. Неужели это был просто страх? Глупо связываться с эльфами. Почти так же глупо, как охотиться на драконов.
Когда они добрались до туннеля, ведущего в пещеру Галара, Хорнбори подтолкнул Нира вперед. Мастер-оружейник сильно шатался. Нир получил меньше всего выгоды от их приключения. Галар получил все, что ему нужно было для его дурацких опытов. Сам он вошел в состав совета, но Нир… Нужно что-то придумать. Стрелок им еще нужен.
Пещера Галара стала гораздо больше с тех пор, как Хорнбори спускался сюда много лун тому назад, чтобы объявить кузнецу, что ему, Хорнбори, присудят золотые крылья. Тогда Галар висел на цепи над огромным котлом. Котел был на месте, но пещера была пуста. Здесь по-прежнему царил беспорядок. Дюжины столов, нагруженные ящиками и ящичками, тиглями и бутылками, черствым хлебом, кусками сыра, травами и наполовину мумифицированными конечностями различных животных. Такова жизнь Галара.
Воняло здесь, внизу, страшно. Практически невыносимо. На одном из столов лежала целая гора плесневелого кобольдского сыра. Галар все еще никак не мог выяснить, что нужно сделать, чтобы еще раз получить ту смесь из крови дракона и кобольдского сыра, которая сделала неуязвимой его руку, когда он случайно соприкоснулся с ней. Хорнбори и думать не хотел о том, сколько золота было уже влито в этот эксперимент.
Он обвел взглядом столы и пожалел о том, что забыл взять с собой надушенный платок. Вонь была практически невыносимой. Он делал короткие, хриплые вдохи ртом.
Вскоре у него возникло чувство, что на языке появилось какое-то ворсистое ощущение. Ниру, похоже, вонь не мешала совершенно. Его товарищ тяжело опирался на один из столов и часто моргал.
— Ее нет…
Мастер-оружейник был прав. Стол, на котором стояли штативы с колбами, в которые была налита кровь дракона, был пуст. Нигде не было видно приметных сосудов едва ли в палец толщиной с ярко-красной кровью.
— На то есть объяснение, — заплетающимся языком пролепетал Нир.
Конечно есть, подумал Хорнбори. Амаласвинта не обманула его. Галар продал драконью кровь! Чертов негодяй!
— Я этот мешок с дерьмом…
— Тихо, — произнес Нир и негромко отрыгнул. Прищурился, застыл неподвижно. — Колодец, — слегка покачиваясь, он направился к окруженной стеной шахте колодца.
Хорнбори тоже что-то услышал — странный звук над одной из вентиляционных шахт. Было похоже на глубокий вдох, что, конечно же, было полнейшей чушью. Просто поразительно, какие звуки может издавать ветер. Он последовал за Ниром к шахте. Его товарищ уже перегнулся через край колодца и смотрел вниз. А может быть, ему просто было плохо.
— Там что-то есть, — пролепетал Нир и рискованно низко перегнулся через край.
Хорнбори схватил его за ремень.
— Не утопись, ты, идиот. Ты… — На краю колодца Хорнбори заметил отпечаток ладони. Кто-то совсем недавно вылезал из шахты. В стену колодца были вбиты железные скобы. Вода плескалась где-то в темной глубине. Может быть, Галар бежал таким образом? Может быть, у него там, внизу, есть небольшой угорь? От безумца всего можно ожидать.
— Спущусь-ка я туда, — пробормотал Нир, пытаясь освободиться от захвата.
Хорнбори оттащил его назад и сам перегнулся через край колодца.
— Я спущусь туда. Или тебе хочется вымокнуть?
У Нира отвисла челюсть. Он снова отрыгнул, в лицо Хорнбори ударил сладковатый запах мета.
— Не! — проворчал Нир, но производил такое впечатление, словно еще не окончательно распрощался с этой мыслью. Со своей короткой опаленной бородой и красными ожогами на лице выглядел он жалко. Хорнбори подумал о том, как сильно ему повезло на драконьей охоте, и ступил на верхнюю ступеньку. Металл был мокрым и скользким. Сомнений не было, кто-то здесь проходил совсем недавно. Вышел из воды! Это совершенно не по-карликовски! Хорнбори крепко ухватился за мокрые скобы и поглядел вниз. Воды он не видел. Шахта терялась во тьме. Но влажность чувствовалась.
Плавать он не умел. Если он упадет, а там, внизу, больше не будет скоб… Не думать об этом, молча напомнил он себе и так крепко ухватился за ребристые скобы, что едва не порезал ладони.
Подумал о Галаре и попытался вспомнить, не бывал ли кузнец когда-либо вымытым. Чистота и Галар — это два совершенно противоположных мира. Да и обман, который открылся, был совсем не в духе кузнеца. Галар был невыносимым уродом. Эгоистичным негодяем, до мозга костей. И поэтому он просто забрал бы кровь себе, а не смылся втайне от всех. Это было просто не в духе Галара.
— Что, боишься вымокнуть? — сверху усмехался Нир. Мастер-оружейник снова опасно перегнулся через край колодца.
Хорнбори поставил ногу на четвертую скобу, чтобы сбежать от влажного, насыщенного метом дыхания. За всю свою жизнь он ни разу не спускался в колодцы. Было бы разумно вылезти отсюда и просто подождать Галара. Когда-нибудь кузнец появится. Один неверный шаг… Он еще раз поглядел в темную глубину. Нет, он не создан для подобных приключений. Если он сейчас выберется из колодца, это будет не трусость, а просто победа рассудка!
— Да что там такое? — Нир обернулся.
Пламя заполнило круглый свод пещеры, который Хорнбори видел из колодца. Нир закричал, потерял равновесие и полетел ему навстречу. Одежда на мастере-оружейнике горела!
Хорнбори отвернулся. Нир ударился о него, словно обломок скалы. Огонь, поедавший его камзол, перебросился на жалкие остатки бороды Хорнбори. Он машинально хлопнул ладонью по языкам пламени и соскользнул с мокрой скобы.
С дикими воплями они падали навстречу тьме.
Лиувар
Нодон выпустил из руки внезапно превратившийся в уголь камень и потащил Нандалее за собой. Он с ужасом смотрел на небесно-голубой свод пещеры. Ужас его длился всего мгновение, затем лицо приобрело решительные черты. Он коснулся ее лба и прошептал слово силы, таща ее при этом по направлению к выходу из пещеры.
— Что это все означает? — По телу Нандалее пробежала дрожь. Ее окружила приятная прохлада, словно летним утром в умытом дождем лесу.
Они достигли прохода, через который убежала Амаласвинта звать свою стражу. Дуадан смотрел им вслед. Во взгляде видящего было что-то такое, что напугало ее. Немое прощание. Как будто он точно знал, что произойдет.
— Мы сейчас посреди города, который умрет, — торжественным голосом произнес Нодон. — Я не думаю, что мы сумеем уйти. Я не хочу быть пленником тела карлика, когда ко мне придет смерть.
Нандалее не поняла. Город должен умереть? О чем он говорит? Дыхание Ночи пошлет убийц к тем, кто лишил жизни Парящего наставника. Как может умереть город?
Засунув руку под плащ, Нодон протянул ей короткий меч. От него пахло кровью, несмотря на то что клинок вытирали. Ей пришлось смотреть очень внимательно, чтобы разглядеть тонкие темные линии на филигранной гарде оружия.
Нодон рухнул на колени. Рот открылся, зубы сместились в челюсти, лицо, казалось, съехало набок. Борода слилась с кожей и плотью. Из его горла вырвался мучительный стон.
— Ради всех альвов, Арбинумья, что это такое? Он болен? Это заразно? Это…
Нандалее подняла короткий меч и, расставив ноги, заслонила своего беззащитного товарища.
— Он одержим, — произнес Гадарик. — Вы видели его глаза? Таких нет ни у одного карлика! Его душа омрачилась, и ее тень вы видите в его глазах. Ты должен убить его, Арбинумья.
Нандалее подняла меч обеими руками так, чтобы острие указывало на грудь Нодона. Одежды карлика спали с него, словно кожа змеи. Превращение почти завершилось.
Она почувствовала дуновение. Бестелесное, скорее угадываемое, оно принесло холод, который пронизал ее до самых костей. Дуадан повернул голову в сторону и посмотрел на нее. Его губы складывали слова, но они оставались беззвучны. Несмотря на это, эльфийка сумела прочесть прощальные слова.
— Иди своим путем, Нандалее, несущая в себе душу моей дочери. Лиувар.
Пламя охватило клетку Дуадана. Ослепительно яркое, оно, казалось, лилось прямо с разрисованного голубым свода пещеры. Нандалее бросилась вперед, подняв меч, чтобы разбить железные прутья клетки. Фигура Дуадана превратилась лишь в силуэт в пламени.
Ее клинок опустился и с пронзительным скрежетом скользнул по металлу. Ее приемный отец корчился на полу клетки. Она протянула к нему руку. Рука отца, так долго защищавшая ее, рассыпалась в пепел прямо у нее на глазах.
Огонь не мог ранить Нандалее. Только одежда карлика сгорела на ней. Меч раскалился докрасна. Она почувствовала, как кожаные ремешки, которыми была обернута рукоятка, стянулись и тоже рассыпались в прах. По прутьям решетки бежали слезы из раскаленного металла, затем прутья согнулись, и клетка рухнула.
Нандалее недоверчиво ощупала плавящийся металл, все еще не веря, что Дуадана, всегда знавшего, что делать, больше нет. И несмотря на то что жар не мог опалить ее, невероятно сильна была боль, нараставшая изнутри. Она выгнулась дугой в пронзительном крике, несущем в себе все ее горе и одиночество. Тело рвало на части. Она извивалась в луже расплавленного добела металла. Давным-давно исчез ее меч, став единым целым с прутьями клетки, из которой удалось бежать Дуадану.
— Лиувар, — прошептала Нандалее, когда боль отступила и она поняла, что Дуадан не умер, а освободился. Его душа родится снова. Мучения, которые ему принесли тролли и карлики, закончились. — Лиувар, — еще раз прошептала она. — Мир тебе, друг мой.
Нандалее приняла свой истинный облик. Расплавленное железо отскакивало от ее тела, словно ртуть, когда она поднялась. Слово силы, произнесенное Нодоном, защищало ее от жара огня.
Пламя исчезло. Равно как и карлики, гости Амаласвинты. Просторная пещера почернела от копоти, по нарисованному небу змеились трещины. Лужа из расплавленного металла сверкала матово-красным цветом. Это был единственный свет, оставленный раскаленным пламенем.
— Нандалее, — у выхода в туннель, где исчезла Амаласвинта в поисках своих лейб-гвардейцев, стоял Нодон. Он был обнажен, как и она, однако он был достаточно далеко от центра пламени, и его меч не расплавился. — Нам нужно уходить. Быстро, — голос его звучал хрипло. Дыхание было прерывистым, словно он только что пробежал немалое расстояние.
Нандалее тоже было трудно дышать. На языке чувствовался маслянистый привкус. Мысль о том, откуда он мог взяться, она отогнала прочь. Подумала о вине, которая теперь лежала на ней. О Фенелле и пленниках в пещерах под Кенигсштейном. Нужно найти Фенеллу, племянницу Дуадана! Что говорила Амаласвинта об эльфийке? «Она в месте, куда не ходит никто, кроме меня». Нандалее догадывалась, где это может быть!
Нодон удержал ее, когда она хотела пройти мимо него.
— Осторожно. Еще не все карлики мертвы. У этой фурии поразительно много стражников.
Нандалее опустилась на колени и заглянула в туннель. Вдоль стен сверкали отдельные умирающие огоньки. Примерно в двадцати шагах стояло с полдюжины карликов с арбалетами на изготовку.
Она осторожно отодвинулась назад.
— Они выстрелят нам в спину, если мы попытаемся прорваться к выходу, — обеспокоенно заметил Нодон.
— Значит, ты собираешься атаковать их? — После каждого слова Нандалее с трудом переводила дух.
Вместо ответа Нодон улыбнулся одними губами.
— Я просто хочу прояснить ситуацию… Два воина, у которых один меч на двоих, бросаются на арбалетчиков в узком туннеле. Таков твой план, да?
— В твоих устах звучит не очень-то продуманно, — его улыбка стала еще шире. — Но я думаю, что это лучше, чем позволить им выстрелить нам в спину.
— Точно! — Нандалее поднялась, вошла в туннель, и ее встретили резкие щелчки арбалетов.
Неподходящая смерть для карлика
loading='lazy' border=0 style='spacing 9px;' src="/i/39/541839/i_003.png">
Вода и темнота. В слепой панике Хорнбори дрыгал руками и ногами. Он плюхнулся в воду. Падение унесло его в глубину темного потока. Крутясь во все стороны, он совершенно перестал ориентироваться, не зная, где верх, а где низ. Жестокое пламя погасло… Или он просто не туда смотрит? Карлик повернулся, вытянул руки. Проклятая вода! Карлики не созданы для того, чтобы плавать. Они копаются в скалах, дробят камни. Приносят присягу земле. Вода… Это не их мир.
У него закончился воздух. Еще совсем немного… Пальцы скользнули по скользкой скале. Стена. Он едва не расхохотался. Колодец не широк. Нужно быть идиотом, чтобы не найти стен шахты. Но где верх? Там, куда поднимаются пузырьки воздуха! Легкие жгло, как огнем. Ему нужно дышать! Но для начала нужно отдать немного своего драгоценного воздуха. Тогда пузырьки укажут ему путь. Он прыснул через сжатые губы. Пожертвовал немного воздуха, означавшего жизнь. Он коснулся его руки, которой карлик пытался нащупать невидимые в темноте пузырьки воздуха. Пузырьки, размером с голубиные яйца, коснулись его бороды, и он представил себе, как они скользят вдоль его ног, чтобы целиком и полностью слиться с темнотой, в которую придется идти и ему. Они лишь немного опережают его, они… О чем он думает! Неужели сошел с ума! Пузырьки воздуха, поднимающиеся к его ногам? Он плыл не в ту сторону вдоль стены!
Его снова захлестнула паника. Он повернулся. Слишком сильно?
Я умер, подумал Хорнбори. Умер! Утонул! Какой недостойный конец. Он пожалел, что погиб не в пламени и не на поле битвы, где льется кровь. Или, по крайней мере, под камнепадом в глубине горы. Утонуть — это неподходящая смерть для карлика.
Его чувства уходили от этого мира. Он поплыл по течению, заскользил к свету. Что его ждет после смерти? Устало подумал о том, что никто не найдет его тела. Кто же будет искать карлика на дне колодца? И последним поступком в его жизни будет отравление воды, в которой он лежит. Дерьмо! Какой жалкий конец.
У него больше не было сил. Он скользил навстречу свету… Нет, не скользил. Его тянуло к свету. Что-то схватило его! Он испуганно выдохнул, и его окружила темнота.
— Сейчас ты у меня задышишь, ты, скользкая куча дерьма! — Сильный удар пришелся в грудь Хорнбори.
— Ты слышишь, ты… ты… ты…
Хорнбори заморгал.
— Видишь, он жив! — крикнул другой голос. — Я же тебе говорил.
Новый удар угодил в грудь Хорнбори.
— Что живо — должно дышать, крысиные твои мозги. Дыши!
— Крысы не глупы, Галар. Может быть, не…
Еще один удар.
— Не моргай! Дыши!
Хорнбори выгнулся дугой и выплюнул воду. Очень много воды. Легкие жгло. Голова кружилась. Он чувствовал, что оказался ближе к смерти, чем к жизни. Его сотрясала дрожь, с которой он не мог совладать. Должно быть, он выглядел довольно жалко, если даже Галар перестал насмехаться.
Сил Хорнбори едва хватило на то, чтобы поднять голову.
— Спасибо, — слово сорвалось с губ, словно большой круглый камень. Тяжелый, заляпанный слюной, не настоящий.
— Не могли же мы оставить тебя тонуть, — несколько грубовато ответил Галар. — Что произошло там, наверху?
— Со свода пещеры пришел огонь, — пробормотал Нир, слегка сдвинув брови. — Горячий, словно дыхание дракона! Да, знаю, звучит странно. Но очень похоже…
Галар провел рукой по жалким остаткам своей бороды.
— Значит, они нашли нас. Это было лишь вопросом времени.
Хорнбори все еще лежал на полу, будучи слишком слабым, чтобы подняться или принять участие в разговоре. Про себя он возблагодарил альвов за то, что еще жив. По крайней мере, пока что.
— Нам невероятно повезло, — с легкой улыбкой заявил Галар. — Здесь, внизу, мы в безопасности от драконьего огня. Об этом туннеле никто не знает.
Хорнбори закатил глаза и поглядел на слабо освещенную штольню. Она была заставлена различным хламом и по царившему здесь хаосу ничем не отличалась от мастерской кузнеца. На верстаке вперемежку лежали инструменты и обрезки кожи. Здесь тоже воняло ужасным кобольдским сыром. Алхимические приборы, невообразимые скопления пузатых колбочек громоздились над масляными лампами, связанными сетью изогнутых спиралями медных трубочек. А затем он обнаружил темно-красные стеклянные колбы. Аккуратно уложенные в маленькие самодельные ящички. Аккуратно обклеенные густо исписанными пергаментными ленточками, оплот порядка, целиком и полностью противоречивший характеру Галара. Драконья кровь! Значит, она здесь. Кузнец не крал ее. Наоборот, мудро и предусмотрительно перенес кровь в безопасное место.
— Как из всех воздушных шахт они нашли именно ту, что ведет к твоей пещере? И откуда драконы знали, что мы там, внизу? Огонь ворвался в пещеру, едва мы вошли.
Галар глубоко вздохнул и поглядел на Нира так, словно имел дело с идиотом.
— Ну, это же очевидно — то, как они это сделали. С помощью драконьей магии! Так они вычислили нас среди тысяч карликов Глубокого города.
— Если в игру вступила магия… разве они не узнают, что мы еще живы?
Хорнбори судорожно сглотнул. Были забыты тошнота и головокружение. Он поглядел на темную поверхность воды, на которой отражался свет масляных ламп.
Галар снова принялся поглаживать остатки своей бороды. Теперь лихорадочнее.
— Они пошлют к нам одного из своих драконников. Так они поступают всегда, когда кто-то отваживается восставать против тирании небесных змеев.
— Разве не было бы лучше, если бы нас сжег огонь, — прохрипел Хорнбори пересохшим горлом.
Галар обернулся к нему.
— Тебя никто не спрашивал, засранец! Может быть, надо было позволить тебе утонуть.
— Драконника нам не победить, — удрученно произнес Нир. — Они словно духи, с
…
— Заткнись! Кто такое сказал? Непобедимы, не смеши меня. Никто и никогда не видел драконника.
Хорнбори закрыл глаза. И зачем он связался с этими простачками?
— Разве ты не понимаешь, что только что подтвердил слова Нира? Тот, кто увидит драконника, больше не сможет рассказать об этом. Они непобедимы.
Галар странно улыбнулся.
— А я говорю тебе, что драконников тоже можно поймать. И порубить на мелкие кусочки. Совсем мелкие! — В глазах кузнеца сверкало безумие. Очевидно, он верил в ту чушь, которую нес!
— Может быть, он прав, — Нир указал на поверхность воды. Выход в пещеру был не особо велик. Круглое отверстие, едва ли шаг в поперечнике. — Если придет драконник, мы поймаем его, когда он высунет голову из воды. Это единственный миг, когда он, возможно, будет уязвим.
— Это точно! — Галар мрачно усмехнулся, прошел немного дальше в штольню, запустил руку в кучу хлама, лежавшего повсюду, и вскоре удовлетворенно хрюкнул. Из-под жестянок и ржавых инструментов он выудил огромный топор.
— Думаю, это будет попрочнее эльфийского черепа!
У пропасти
Большой дракон склонил шею и выплюнул в шахту пламя. Воздух вокруг, казалось, превратился в жидкое стекло. Он казался гуще, колыхался неестественными волнами, все казалось странно искаженным. В точности так, словно глядишь сквозь движущуюся поверхность воды в русло ручья.
Гонвалон не чувствовал жара. Ливианна произнесла над ним слово силы. Она доверяла ему. Он никогда еще не нарушал приказа Золотого. Его рука крепко стиснула рукоять меча.
Солнечный дракон поднял голову и поглядел на него большими янтарными глазами. Вертикальный зрачок сузился еще больше. Дракон требовал, чтобы он шел туда, куда сам он спуститься не может.
Гонвалон обмотал шелковыми платками руки, затем рывком проверил веревку. Удовлетворенно сбросил ее в воздушную шахту, из которой поднимался дым и жар. Канат долго не выдержит.
Убрав меч в висевшие на спине кожаные ножны, он ухватился за гладкую веревку. Не колеблясь, стал спускаться в узкую шахту, на дальнем конце которой светился раскаленный красный камень. Прижав ноги к веревке, держась за нее обеими руками, он спускался в Глубокий город. Шахта была неприятно узкой. Он то и дело ударялся о стены. От порезов заклинание Ливианны его не защищало. Однако боли эльф почти не чувствовал. Веревка изменилась. Стала сухой и ломкой. Долго она не продержится. Он знал, что его ждет. Знал, что случится, если он выпустит веревку слишком рано. Было бы проще спускаться над гаванью.
Ливианна видела в серебряной чаше роскошный портал. Место, которое не спутаешь ни с чем. И рядом с ним он и выйдет из вентиляционной шахты.
Ворсинки каната впивались между пальцами. Он попытался посмотреть вниз, однако шахта была настолько узкой, что он не мог наклонить голову, не подвергая себя опасности.
Руки горели от трения о канат. Он врезался в ладони, несмотря на то что его обработали особым образом. И он стал тоньше, способным нести меньшую нагрузку. Эльф чувствовал, как он растворяется.
Наконец шахта выплюнула его. Он висел над пропастью. Отдельные огоньки горели на тропе над обрывом. Трупы повсюду, насколько хватало глаз.
Гонвалон увидел, как трется канат о край шахты. Он протирался, волокно за волокном. От него поднимался тонкий дымок. Эльф поглядел на тропу, которая шла вдоль обрыва. Примерно в сотне шагов он обнаружил портал, его цель. Там проходила вторая тропа, а под ней зияла бездонная пропасть, ведущая, казалось, к самому сердцу мира.
Случайно ли его послали именно по этой шахте? Должны же быть и другие пути, выходящие поблизости от портала. Или такова судьба, уготованная ему Золотым? Может быть, он должен стать одним из тех драконников, что бесследно исчезнут в этой битве?
Эльф напряг мускулы, попытался раскачать канат, как маятник. Он стал раскачиваться бесконечно быстро. Гонвалон скользнул глубже. Три или четыре шага, затем канат закончится. Слишком далеко от тропы.
Волокна, наполовину превратившиеся в пепел, щекотали лицо. Заклинание Ливианны сплело вокруг него прохладный кокон. Сказать, насколько здесь жарко, было невозможно. Теперь он раскачивался, как маятник, над пропастью. Канат был слишком коротким, чтобы достать до земли. Тлеющие волокна разорвались уже почти наполовину. Один удар сердца он взвешивал, не позволить ли всему окончиться вот так. Но он никогда еще не избегал заданий, насколько тяжелым оно бы ни было. Он должен найти Нандалее!
Канат вот-вот должен был достигнуть дальней точки маятника. Сейчас!
Он разжал руки. Вытянулся вперед. Ринулся навстречу тропе. Почти…
Он отчаянно тянулся. Каждая его мышца натянулась до предела. Он не сумеет. Не хватало еще двух пядей. Всего двух пядей!
Он больно ударился о скалу. Из легких вышибло воздух. Руки скользнули по неровной скале. Он скользнул ниже, навстречу бездонной пропасти.
Его пальцы уцепились за расщелину, едва ли достаточно глубокую для того, чтобы зацепиться за нее кончиками пальцев. Его падение в пропасть оборвалось рывком. Рывком, едва не разорвавшим сухожилия в мышцах. Хрустнули плечевые суставы. Жгучая боль пронзила руки. Если бы он еще был чародеем, то сумел бы легко спастись. Взбежал бы по стене, как муха.
Он представил себе, что его пальцы — корни, растущие глубоко в расщелине. Закричал, борясь с пропастью. Подтянулся выше, дюйм за дюймом. Его босые ноги нащупали скалу. Наконец он нашел опору.
С трудом переводя дух, он подтянулся на край, еле-еле встал на колени, нащупал за плечом рукоять меча. Руки дрожали от судорог. Когда он обнажил клинок, сморщившаяся от жары кожа лопнула.
Ветер, дувший из шахты, играл с его волосами. Он глубоко вздохнул, наслаждаясь тем, что жив. Мрачно поглядел на портал. Всего сотня шагов отделяла его от пути, который приведет его к Нандалее, предательнице, которая однажды убьет перворожденного. Сотня шагов, если он сумеет найти путь на другую сторону пропасти.
Обещание
Едва услышав резкие щелчки арбалетов, Нандалее откинулась назад. Маневр был рискованным. Расстояние до карликов составляло чуть меньше пятнадцати шагов. Оперение одного из болтов царапнуло ее лоб. Интересно, они выстрелили все? Нервничают? Или достаточно опытны в битве, чтобы знать, что будет, если им придется перезаряжать арбалеты всем одновременно.
Плечи Нандалее едва коснулись пола, когда она одним прыжком вскочила на ноги и ринулась навстречу воинам-карликам. Ей повезло. Карлики направили арбалеты распорками вниз, а тетивы вложили за крючки на поясе. Поставив ногу на трапецевидные распорки, они заряжали оружие всей силой своих ног. Это происходило поразительно быстро. Одновременно они тянулись к лежавшим в колчанах на боку болтам.
Нандалее добежала до первого карлика, когда тот поднял оружие. Она ударила его ногой под подбородок, прямо в кадык. Карлик попятился назад, к стоящему позади него товарищу. Выпустил оружие, схватился обеими руками за шею. На него Нандалее уже внимания не обращала. Она знала, что из-за удара кадык вошел ему в дыхательные пути. Ему было уже не помочь, карлик должен был задохнуться.
Подхватив падающий арбалет, она ударила следующего карлика стальным луком по голове сбоку. С отвратительным треском лук увяз в черепе. Нандалее откинулась назад, чтобы увернуться от удара секирой. Клинок пролетел на пядь от нее. А затем над карликом возник Нодон. Он сражался с холодной сдержанностью, так же, как ей запомнилось по урокам фехтования. Каждый его удар нес смерть. Тысячи проведенных за занятиями часов превратили его в такого мечника, равного которому можно было отыскать только среди драконников. Казалось, он предугадывает каждый удар заранее, парирует даже те, которые нацелены ему в спину, использует силу ударов для того, чтобы натравить карликов друг на друга.
Нандалее перехватила секиру и тоже приняла участие в сражении, хорошо понимая, что вообще-то Нодону помощь не нужна. Она мало упражнялась с секирой. Как и большинство драконников, это оружие она считала слишком неуклюжим. Эльфийка прокладывала себе дорогу короткими, сильными ударами.
Карлики сражались отчаянно. У большинства из них не было времени, чтобы взять доспехи и щиты. Они полностью полагались на свои арбалеты. И, несмотря на это, ни один из них не стал искать спасения в бегстве. Да и в глазах их Нандалее не видела страха. Только ненависть! Они сражались до последнего.
Битва продлилась менее пятидесяти ударов сердца. Когда Нодон обезглавил последнего карлика мощным ударом, Нандалее подняла свою окровавленную секиру и приветствовала поверженных врагов.
— Они все равно все умрут, — произнес Нодон. Затем поднял свой меч, приветствуя умерших.
— А теперь идем. Нам нужно убираться отсюда.
— Я не могу, — Нандалее окинула взглядом штольни. Большинство лейб-гвардейцев они уничтожили. Царила мертвенная тишина.
— Там, внизу, нас ждет только смерть, — произнес Нодон таким голосом, который используют, чтобы убедить ребенка перестать делать глупости. — Эти туннели расположены слишком глубоко. Пламя драконов вытягивает воздух из глубоких штолен. Если мы пойдем этим путем, то задохнемся.
— У меня нет выбора. Там, внизу, в плену держат, возможно, последнюю из моего клана. Я должна спуститься туда. Я пообещала Дуадану.
— Что ты ему пообещала? — накинулся на нее Нодон. — Уничтожить свой клан полностью? Ты что, лишилась последней капли рассудка? Ты пойдешь наверх со мной. Дыхание Ночи желает, чтобы ты жила. Я отведу тебя к нему. Даже если придется тебя нести! — Обнаженный, с ног до головы залитый кровью карликов и со своими неестественными глазами он казался похожим на живого демона. Существо, созданное исключительно для того, чтобы нести смерть и разрушение.
Словами Нодона было не переубедить. Нандалее ринулась с места и побежала вниз по туннелю. Без сомнения, Нодон лучше нее сражался на мечах, но она лучше бегала. Легким шагом она неслась во тьме. Да, это было глупо, но она пообещала Дуадану спасти Фенеллу.
За спиной она услышала резкий щелчок арбалета. Не может ведь Нодон… Она бросилась в сторону. Слишком поздно. Болт попал ей в левое бедро. Глухой удар. Боли она не почувствовала. Пока что.
Эльфийка бежала дальше. Она не имеет права сдаваться. Это она виновата в том, что тролли почти уничтожили ее клан. Она должна найти Фенеллу!
Дыхание стало сбиваться, несмотря на то что она пробежала совсем немного. Нодон прав, идти этим путем было глупо. А ведь она терпеть не могла Фенеллу…
Нандалее услышала негромкий звук. Босые ноги по каменному полу. Нодон шел за ней.
Она должна идти дальше. С трудом переводя дух, она пробиралась вперед. Наконец добралась до ответвляющегося туннеля. Правильно ли она идет? В слабом свете она не видела никаких обозначений. Да и зачем? Этот подземный дворец не был местом, куда гостю Глубокого города можно было попасть без приглашения. А в собственном доме Амаласвинте не нужны были указатели.
Из бокового туннеля раздался низкий звук, похожий на звон колокола, только глуше. Нандалее решила попытаться пройти здесь. Второй попытки у нее не будет, это она сознавала. Покачиваясь, на пределе истощения, она тащилась по боковому туннелю. Каждый вздох был отчаянной битвой с удушением.
Навстречу ей клубился туман. Она идет правильно. Нандалее ускорила шаг. Капли воды собирались на ее теле и скатывались вниз по гладкой коже. Боль наскочила на нее, словно зверь, сидевший в засаде. Нога пульсировала, словно в ней спряталось что-то живое и пыталось выбраться наружу, разорвав плоть. Эльфийка рухнула на колени. Рана на бедре все еще кровоточила. На два пальца торчал из раны темный арбалетный болт. Оперение слиплось от ее крови. Она хотела вылечить рану, однако для этого нужно было сначала вынуть арбалетный болт. Если она замешкается, Нодон нагонит ее, а у нее уже не было сил противиться ему. Нужно идти дальше. О ране она может позаботиться позже.
Нандалее стиснула зубы. Уже недолго. Светильники на стенах превратились в матовые угольки. Однако перед ней в тумане было что-то большое и светящееся.
Она достигла края бассейна. Оглушенная, уже сама не своя, она рухнула в воду. Вода понесла ее. Она увидела, как в гавань опускается угорь. Одна из подводных лодок карликов.
Нандалее с трудом дышала. Хрипло переводила дух, всеми силами пыталась наполнить легкие воздухом. Но как она ни пыталась, чувство удушения не хотело отступать. С каждым ударом сердца оно становилось сильнее.
Казалось, туман пляшет вокруг нее. Она отчетливо чувствовала движение воздуха к тому туннелю, через который она пришла. Нодон был прав. Глупо было приходить сюда. И несмотря на это, у нее не было выбора. Она не смогла бы жить с этой виной. Это она принесла погибель своему клану. Теперь она должна всеми силами бороться за последнюю из Бегущих с ветром.
Эта мысль придала ей новых сил. Она оттолкнулась от причала и поплыла навстречу свету. Несколько движений — и вот уже она натолкнулась на невидимую гладкую стену. Должно быть, это и есть купол, о котором говорила Амаласвинта. Пальцы Нандалее нащупали стыки, где сплавились стекла.
— Нандалее, — послышался хриплый голос где-то в тумане. Нодон предпочел рискнуть жизнью, чем разочаровать Дыхание Ночи.
— Ты… должен… поднырнуть… под… купол, — каждое слово было битвой. Она уже почти не могла дышать. Оттолкнувшись от стены купола, она нырнула в глубину, навстречу свету. Давление в горле стало невыносимым. Дышать! Это было все, о чем она еще могла думать. Вдохнуть поглубже, даже если ценой этого станет то, что легкие ее наполнятся водой, а ее душа вернется в цикл смертей и рождений.
Она пробила головой поверхность воды. Жадно втянула в себя воздух. Ее окружали яркие цветы. Воздух был пропитан сладким ароматом. Нандалее глубоко вздохнула. Наполнила легкие, пока их не начало разрывать. Наконец-то она снова может спокойно дышать. Голова кружилась, эльфийка устала, когда взобралась по деревянным мосткам. Тысячи горшков и чанов были собраны в группы, тая в себе настоящее море цветов. Между ними вздымались одинокие маленькие стволы вишен и яблонь. На низеньких колоннах покоились шары, источавшие приятный желтоватый свет. Нандалее даже услышала щебет птиц. Меланхоличную песню соловья, сопровождаемую взволнованным чириканьем лазоревок. После всех смертей и огня это место казалось ненастоящим. Оно не вписывалось в картину Глубокого города с его мрачностью и давлением скальных стен.
Усталость окутала Нандалее, словно теплым мягким одеялом. Она отдала все свои силы. Теперь не осталось ничего. Даже боль в ноге отошла куда-то на задний план. Она еще не покинула ее тело, но больше не терзала ее. Эльфийка просто лежала на мостках, глядела на цветы и чудесный свет, неспособная даже пошевелиться.
Над ней появилось лицо Нодона. Его губы шевелились. Казалось, он совсем не злится. Скорее тревожится. Голос Нодона доносился словно откуда-то издалека.
— Ты потеряла много крови. Лежи тихо.
Нандалее невольно улыбнулась. Ни на что другое, кроме как лежать тихо, она сейчас была не способна. Она чувствовала, как Нодон двигает в ране остроконечный болт. Но даже боль воспринималась как что-то отдаленное, не имеющее к ней отношения. Нандалее сдалась в плен свинцовой усталости.
Приятное теплое чувство исходило от ее раненой ноги. Нодон был соткан из противоречий. Нандалее вспомнила, как он в несколько мгновений уничтожил карликов. Без сомнения, он был одним из самых смертоносных мечников среди драконников, но в то же время он был и одаренным целителем. Его руки дарили смерть и жизнь. Все, что он делал, происходило с холодным спокойствием. Кто, кроме него, выстрелил бы в нее, чтобы остановить!
— Рана затянулась, — в голосе Нодона звучало тепло, почти сочувствие. — Но потеря крови ослабляет тебя, — через некоторое время добавил он. — Ты сделала верный выбор, придя сюда. Я должен был послушаться тебя.
Нандалее позволила волне блаженства унести себя. Нодон никогда еще не признавал за ней верного решения. Она вспомнила бесконечные проклятия во время уроков фехтования, его враждебность по отношению к Гонвалону и… Внезапно Нандалее очнулась от грез. Фенелла! Как она могла забыться! Она ведь пришла сюда только из-за эльфийки. Нандалее села. И от резкого движения у нее закружилась голова.
— Побереги себя. Мы сейчас все равно не можем выбраться наружу. Пройдет время, прежде чем воздух снова вернется в пещеры.
Нандалее проигнорировала слова Нодона. Несколько неуклюже поднялась. Где Фенелла? Неужели она ошиблась? Что сказала Амаласвинта? «Она в таком месте, куда не ходит никто, кроме меня». Это должен быть этот потайной сад!
Покачиваясь, Нандалее шла среди цветов. Стеклянный купол был не очень велик. Может быть, шагов десять в поперечнике. Каждые два шага от него отходили ответвления к центру, через который сюда можно было попасть.
— Фенелла! — кричала она. — Фенелла!
За двумя большими горшками, в которых росли яблони, она обнаружила ложе из скомканных одеял. Из-под них торчали пламенно-рыжие волосы. На деревянной тарелке лежали остатки еды. Простой глиняный кувшин стоял рядом с надбитой кружкой.
У Фенеллы были рыжие волосы! Почему она не шевелится? С нехорошим чувством Нандалее опустилась на колени рядом с ложем и отбросила одеяло в сторону.
Одинокий дозор
Что-то было не так. Яри беспокойно ходил туда-сюда вдоль стены с золотыми ушами. Стены представляли собой подслушивающие трубки, соединенные с трубой, тянущейся вглубь горы. Лишь немногие карлики знали об этих сооружениях. Они были созданы не для того, чтобы шпионить за жителями Глубокого города, а для того, чтобы защитить их и предотвратить зло. Но большинство все равно бы этого не поняли.
Яри нес стражу в этой комнате вот уже более тридцати лет. Комната крылась глубоко в корнях горы, еще глубже, чем бабские пещеры. Лишь одна-единственная тропа вела сюда, и та была известна лишь горстке карликов.
Яри сделал большой глоток из горшка с травяным отваром, который он приготовил себе всего лишь полчаса назад. Нести дозор здесь, внизу, было одиноко. Так всегда было с теми, кто нес ответственность. Они были одиноки. Он с тоской подумал о том, как часто подслушивал пиры и праздники. Иногда слышал даже крики страсти. Карлик негромко рассмеялся. Некоторые отверстия его золотых ушей выходили в очень пикантные места. Он мог бы порассказать такое… Старый карлик усмехнулся. Конечно же, он этого никогда не сделает. Впрочем, ему хотелось бы хоть раз увидеть Амаласвинту. Ни об одной другой карлице не говорили столько, сколько о ней.
Что это, крики? Что там происходит? Яри отставил горшок с травяным отваром. Странный сегодня день. С тех пор, как начался аукцион, вся гора гудела от беспокойства. Прибыли сотни гостей. Повсюду слышались чужие голоса. Но так, как сегодня, не было еще никогда. Слышались самые настоящие крики. На этот раз Яри был совершенно уверен. А еще был этот странный шипящий звук, который он никак не мог определить. Казалось, он доносится сразу из нескольких золотых ушей. Что происходит там, наверху?
Яри поглядел на большой рычаг в центре своей комнаты. Если на Глубокий город нападут, он должен был открыть потайные туннели с ловушками. Но атакуют ли? Если он сдвинет этот рычаг, прольется кровь. Возможно, и кровь карликов. Тот, кто войдет в эти туннели… Карлик вспомнил все те дьявольские механизмы, выдуманные на протяжении полутора столетий злым гением.
Нервничая, он подошел к стене с золотыми ушами, прошелся вдоль нее. Был здесь и рот. Один-единственный. Он был заткнут большой пробкой. Посредством золотого уха рот соединялся с канцелярией Старца в Глубине. Если он не уверен, то может переспросить там. Но Яри выбрали именно потому, что он не сомневался. За все проведенные здесь, внизу, годы, он говорил в эту трубку только тогда, когда от него требовали проверить ее исправность. Как бы там ни было, в ней ведь могла застрять дохлая крыса или что-нибудь еще.
Яри почувствовал движение воздуха. Удивленно поглядел на тяжелую дубовую дверь. Конечно, она была закрыта, и, даже если бы она была открыта нараспашку, сквозняка было быть не должно. Здесь, глубоко под горой, сквозняк был просто невозможен.
Бумаги на его большом рабочем столе зашелестели. Полоска березовой коры, из которой он собирался скрутить себе лучину для зажигания своей пенковой трубки, взлетела вверх, полетела по направлению к его подслушивающей стене и застряла поперек одного из золотых ушей.
Яри нелегко было вывести из равновесия, но от этого на версту несло колдовством. А если уж в дело вступило колдовство, значит, и эльфы рядом! Но он должен был знать наверняка. Карлик подошел к стене, чтобы послушать. В трубках слышалось непривычное шипение. Казалось, его уши дышат. Казалось, они делают глубокий вдох. Сейчас сквозняк был настолько силен, что у него растрепалась борода, и ветер продолжал набирать силу. Теперь Яри отчетливее слышал крики.
Пергаменты на его столе затрепетали и полетели к стене с ушами. Все его наброски спутались, пришли в беспорядок. Он попытался поймать хотя бы один пергамент, когда конец его бороды втянуло в одно из ушей.
Что за сумасшедший дом! Он схватил свою длинную седую бороду обеими руками и вытащил ее обратно. От всей этой суматохи он совершенно запыхался. С трудом переводя дух, он попятился от стены с ушами. Теперь в воздухе кружились не только листки пергамента. Стены тоже водили хоровод. Карлик схватился за горло.
Листки, которые тянуло к ушам, упали на пол. Звук, похожий на дыхание, стал тише. Яри едва дышал. Он не знал, что происходит здесь, в комнате, в которой он провел половину своей жизни и которая была знакома ему, как ни одно другое место на свете. Но что бы это ни было, оно его убивало.
Он потащился к большому рычагу, торчавшему из пола рядом с его письменным столом и опустился на него. Рычаг сдвинулся с места. Им еще никогда не пользовались. Если он передвинет его, хорошо замаскированные каменные стены закроют главные туннели и откроются параллельные ходы, нашпигованные ловушками. Ловушками, созданными для того, чтобы убивать эльфов. Они пожалеют, что пришли в город!
Яри уперся ногами в пол и всем телом навалился на рычаг. Дышать он уже не мог. Скоро все будет кончено.
Наконец-то рычаг дернулся во второй раз, а затем опустился вперед.
Яри почувствовал далекую дрожь. Свершилось! Он с облегчением вздохнул и умер.
Фенелла
Увидев Фенеллу целой, Нандалее испытала облегчение. Юная, едва переступившая порог детства эльфийка недоверчиво смотрела на нее своими большими карими глазами.
— Ты? Мы думали, что ты умерла. Где Дуадан?
— Он послал меня к тебе, — ушла от ответа Нандалее. — Я тебя спасу.
Фенелла наморщила лоб.
— Мы должны спасти и его тоже, — нерешительно произнесла она.
— Это уже невозможно. Он умер, — вмешался Нодон. — Небесные змеи и драконники атакуют Глубокий город.
— Как деликатно, — зашипела на него Нандалее.
— Не понимаю, к чему скрывать правду за горой. Лучше, чтобы она знала, что происходит.
Большие глаза Фенеллы наполнились слезами.
— Как… Он был так… — Она всхлипнула. — Я… я всегда думала, что он никогда не умрет. Он казался таким непобедимым… таким… — Ее голос утонул в слезах.
Нандалее взяла ее за руку.
— Я понимаю, что ты хочешь сказать. Я чувствовала то же самое. Я часто ходила с ним на охоту. Ничто не могло вывести его из равновесия. Он всегда знал, что делать, — теперь она тоже боролась со слезами. — Его последним желанием было, чтобы я спасла тебя и остальных.
Фенелла высвободилась из ее объятий.
— Ты собираешься в Кенигсштейн? — Ее карие глаза покраснели. По щекам все еще бежали слезы. Печаль ее сменилась ужасом. — Пойдешь в тролльские пещеры? Это невозможно! Они поймают нас. Я больше туда не пойду. Лучше здесь останусь. К троллям… Ты даже представить себе не можешь, каково там и что они с нами делали. Им нравится мучить нас. Мне пришлось наблюдать за тем, как они убивали мою сестру. И всех остальных, — Фенелла отползла в дальний уголок своего ложа и натянула на себя одеяло. — Я никогда больше не пойду в Кенигсштейн. Лучше останусь у карликов.
— Здесь вскоре станет очень одиноко, — саркастично заметил Нодон. — Глубокий город вот-вот погибнет. Мы должны убираться отсюда. Немедленно!
Фенелла непонимающе уставилась на него.
— Довольно! Пожалуйста, оставь нас наедине!
Нодон холодно улыбнулся.
— Понимаю. Ты хочешь, чтобы тебе не мешали лгать ей, — он элегантно поклонился и удалился.
— Кто это? — спросила Фенелла.
— Его зовут Нодон. Он драконник. Они не все такие, как он.
— Драконник! — Фенелла посмотрела вслед Нодону, и в ее голосе слышалось такое восхищение, что Нандалее почувствовала недоумение.
— И он пришел, чтобы спасти Дуадана?
— Нет, он пришел за мной.
Фенелла озадаченно поглядела на нее.
— Ты тоже была пленницей карликов? Мы думали, тебя сожрали тролли.
— Я не была пленницей, — постепенно Нандалее начинали надоедать вопросы. Она и прежде считала Фенеллу слишком наивной.
— Он пришел за тобой…
Нандалее в буквальном смысле видела, какие мысли приходят в голову юной эльфийке, и догадывалась, каким будет следующий вопрос.
— Нет, он не мой возлюбленный, — опередила она Фенеллу. — Перворожденный послал Нодона, чтобы он вернул меня к драконникам до нападения на Глубокий город.
— А что ты тогда делала у карликов? Ты была посланницей? — У Фенеллы отвисла челюсть, она недоверчиво смотрела на нее. — Ты посланница Дыхания Ночи!
Нандалее решила, что ложь гораздо проще правды. Она объяснит все Фенелле позже.
— Да, я была посланницей небесных змеев.
— А теперь небесные змеи атакуют карликов, — размышляла Фенелла. — Похоже, тебе не удалось добиться особых успехов, — она поглядела на Нодона, присевшего на некотором отдалении от молодой яблоньки. — Он чародей и великий воин, правда? У него есть спутница жизни?
Нандалее показалось, что она ослышалась.
— Он любит только свой меч. Не надейся.
— Ни один мужчина в Альвенмарке не захочет всегда быть один, — на удивление рассудительно произнесла Фенелла и улыбнулась совсем не по-девичьи.
Нандалее не думала, что юная эльфийка сможет понравиться Нодону. Но что она знает о мастере меча Дыхания Ночи? Может быть, она ошибается. Не знала она и того, что ей делать с Фенеллой. В Белый чертог ее никогда не возьмут. Куда же девать Фенеллу? Отослать к какому-нибудь княжескому двору Аркадии? Может быть, там ей будет лучше всего.
— Я еще очень заплаканная?
— Великие герои любят защищать беззащитных девушек, — саркастично ответила она. — Парочка слез только на пользу.
— Это верно, — Фенелла встала и побрела к Нодону. Нандалее не слышала, что она сказала ему, но ей удалось парой слов вызвать у него улыбку. Как она это делает? Ей всегда было нелегко опутать сетями мужчину.
Нандалее взяла фруктов, которые нашла у ложа Фенеллы, большими глотками напилась из кувшина. И с той же скоростью, с которой спадало напряжение, росла ее усталость. Возможно, им придется пробыть здесь еще довольно долго, пока можно будет хотя бы относительно безопасно дышать в туннелях.
Нандалее не ожидала, что глубоко в недрах горы может таиться такой идиллический сад. Даже от Амаласвинты, которая была достаточно эксцентричной. Как же должно быть тяжело создать стеклянный купол, способный плавать в этом маленьком отдаленном озерце. Амаласвинта придумала для себя убежище там, куда никто не ходил. Несмотря на то что маленький народец строил подводные лодки, насколько было известно Нандалее, карлики боялись воды. Тому, кто хотел попасть сюда, приходилось плыть. Она оглядела куполообразный стеклянный купол. Сколько труда вложено! Отдельные стеклышки удерживала вместе золотая решетка, оплетающая все, подобно огромной паутине. Амаласвинта, должно быть, была невообразимо богата.
Нандалее обвела сад взглядом. Как карлица, сотворившая подобную красоту, могла жестоко пытать Дуадана? В этом месте столько любви! Сколько труда стоило посадить здесь цветы, плодовые деревья, даже завести птиц и поддерживать их жизнь? До сих пор она считала, что подобные места, не имеющие практической ценности и служащие лишь для того, чтобы дарить красоту, могут существовать только в княжеских дворцах Аркадии. Как же мало она знает о карликах.
Нандалее помассировала ногу в том месте, куда попал арбалетный болт. Рана затянулась, на коже не осталось даже покраснения. Но в ноге были ощущения, словно она только что пережила сильную судорогу, и эльфийка потеряла столько сил, словно бежала целый день.
Нужно было думать о плане бегства, но она чувствовала смертельную усталость. Придется оставаться здесь, пока за пределами стеклянного купола снова можно будет дышать. Интересно, почему сюда не попал огонь? Неужели над маленьким бассейном не оказалось вентиляционной шахты? Если она правильно поняла Амаласвинту, это место было тайным. Пожалуй, оно не смогло бы остаться таковым, если бы кто-то пробил шахту на поверхность горы.
И как только карлики могли быть настолько глупы, чтобы бросить вызов небесным змеям! Неужели ничего не знают об их природе? Да, они — мудрые правители, наместники альвов, но кроме этого они еще и хищники. Разозливший их бросал вызов смерти. Эльфийка оглядела сад вокруг себя. Может быть, карликам просто надоело все это, и они отправились охотиться на драконов, не задумываясь о последствиях.
Нандалее поглядела на стеклянный купол. Возможно ли, что драконы проглядели это место, когда планировали атаку? Или просто положились на то, что задохнется всякий, кто останется здесь, внизу? Интересно, можно ли дышать там, снаружи? Нандалее потянулась. Нужно подождать.
У нее закрылись глаза.
Эльфийка испуганно вскочила. Она уснула! И не могла сказать, прошло всего мгновение или несколько часов. Она…
Нандалее поглядела на Фенеллу и Нодона. Мастер меча пел! У него был красивый голос. Как это у Фенеллы получается? Как…
Эльфийка раздраженно огляделась по сторонам. Она чувствовала, что за ней наблюдают. Но в саду не было никого, кроме них. Стеклянный купол находился наполовину под водой. Вход спрятан. Здесь их никто не застанет врасплох. Так что нужно просто расслабиться. В Глубоком городе, возможно, еще идут бои, но здесь они в безопасности.
Внезапно Нодон и Фенелла поглядели в ее сторону. Фенелла захихикала.
— Да, она всегда была немного растрепанной, — она специально говорила довольно громко, чтобы Нандалее расслышала каждое слово.
Вот змеюка! Чтобы спасти ее, она рискнула жизнью. Надо было бросить ее подыхать здесь, внизу. Она бы умерла здесь от голода, если бы никто не пришел.
Фенелла прошла в центр сада и наклонилась, чтобы рассмотреть свое отражение в темной воде и поправить волосы. Просто невероятно, насколько она тщеславна.
Молодая эльфийка позволила платью слегка соскользнуть с ее плеча и игриво оглянулась на Нодона. Нандалее невольно усмехнулась. В таких вещах Фенелла, бесспорно, была мастерицей, а она — всего лишь удивленной ученицей.
Темная вода всколыхнулась, и из воды показалась огромная змееподобная фигура. Белоснежная чешуя покрывала ее голову и тело. Короткие мясистые щупальца росли там, где челюсть переходила в шею. Кроваво-красные глаза уставились сверху вниз на Фенеллу. Всего на миг. Затем существо ринулось вниз и схватило эльфийку. Голова и плечи исчезли в пасти. Послышался отвратительный чавкающий звук.
Нодон вскочил. Слишком медленно. Существо ушло под воду. Под куполом осталось лишь изуродованное тело эльфийки.
Нандалее закричала и бросилась к воде. Нодон схватил ее и оттащил назад.
— Эта тварь вернется. Должно быть, это один из Белых змеев, вызванных драконами, чтобы принять участие в уничтожении. Они должны были атаковать угри и карликов, которые будут бежать к гаваням Глубокого города.
Нандалее неотрывно глядела на тело погибшей. Только что Фенелла была полна жизни. Погоревав о Дуадане, так быстро сумела вернуться к обычной беззаботности. Была ли это беззаботность? Или она просто трезво рассудила, что ей немедленно нужен новый защитник и поэтому решила охмурить Нодона? Нандалее не могла отвести взгляда от умершей. От изувеченного тела, кровь из которого текла в темную воду. Все произошло так быстро. Так неожиданно.
Нодон стоял, слегка сгорбившись, скруглив плечи. Застыл, словно изваяние.
Послышался негромкий звон, затем треск. Стеклянный купол задрожал.
— Он вернется, — Нодон отошел на шаг от воды.
Нандалее как будто парализовало.
Затем она услышала, как разбилось стекло. В сад хлынул поток темной воды. Пол стал скользким. Стеклянный остров начал тонуть. Все горшки и бадьи пришли в движение. Некоторые попадали в воду. Некоторые заскользили по деревянному полу. Послышалось испуганное щебетание, словно певчие птички догадывались, какая судьба их ожидает.
Сквозь стеклянное небо они увидели тело огромной белой змеи.
— Она раздавит купол, — Нодон шептал, словно опасался, что чудовище может их подслушать. — Я выйду наружу и атакую ее. А ты поплывешь в гавань. Будем надеяться, что там уже достаточно воздуха для того, чтобы дышать.
— Я не позволю тебе сражаться одному.
— У нас всего один меч. Мой меч. Ты ведь не собираешься с голыми руками идти на змея?
— В любом случае я не стану просто смотреть на то, как ты приносишь себя в жертву, чтобы я могла трусливо сбежать.
Посыпались новые осколки. Вода уже достигала колен. Повсюду плавали цветочные горшки. Нандалее увидела, как соловей вылетел через дыру в стеклянном куполе. В ветвях деревьев, которые утягивали на дно бассейна кадки, сновали лазоревки.
— У нас нет времени на то, чтобы ссориться. Хочешь рискнуть жизнью? Тогда давай хотя бы придумаем разумный план. Ты прыгнешь в воду первой. Поработаешь приманкой. Учти, эта тварь плавает гораздо проворнее тебя. Пока ты будешь отвлекать ее, я попытаюсь перерезать ей глотку.
Живая приманка. Нандалее предпочла бы поработать мечом.
На них обрушился дождь из осколков стекла. Пора действовать.
— Так и сделаем, — сказала она и нырнула в воду рядом с плавающими цветочными бадьями. Земля и оторванные листья замутили воду. Стеклянный купол вздрогнул еще раз и накренился сильнее. Нандалее ухватилась за тонущий кусок мостков, когда-то обрамлявших вход в купол.
Она увидела, как скользнуло в воду бледное тело. Фенелла! Ветки и вода задрали платье. Ее стройное, обескровленное тело опускалось в окружении оторванных цветов.
Нандалее оттолкнулась от мостков и вынырнула из-под купола. Ее коснулось змеиное тело. Бестия пыталась ухватить один из светящихся шаров, которые были в числе сокровищ сада Амаласвинты. Янтарины, дар альвов!
Нандалее увидела Нодона. Зажав свой короткий меч в зубах, эльф плыл к Белому змею.
Как посреди всей этой кутерьмы привлечь внимание твари? Она попыталась сплести заклятие, представив себе, как водяной змей поворачивает голову и смотрит на нее. Внезапно ей в голову пришла другая идея. Если ее гнев убил Сайна, то он должен быть опасен и для морского змея. Если она действительно обладает этим темным даром, о котором так много размышляла, то нужно воспользоваться моментом! Эльфийка вспомнила смерть Фенеллы и попыталась связать свой ужас и ярость в одной-единственной мысли, которая, подобно обнаженной стали, должна разрезать сознание Белого змея.
Бестия ухватила плывущее мимо дерево. Ее хвост хлестнул по воде. Внезапно она повернула голову, и Нандалее показалось, что своими кроваво-красными глазами чудовище смотрит прямо ей в сердце. Она почувствовала боль и ярость Белого змея.
Нандалее сжала кулаки, представила себе сверкающий меч, который вонзается в покрытый чешуей череп.
Бестия разинула пасть. Мощные челюсти обрамляли ряды зубов, каждый длиной с кинжал, между которыми торчали сломанные ветки и куски плоти.
Нандалее сделала несколько гребков руками, пытаясь подняться к поверхности воды. Легкие горели. Водяной змей был быстрее. Намного быстрее! Нандалее подтянула ноги. И всего на пядь ниже ее стоп сомкнулись челюсти.
Нодон висел под пастью змея. Он уцепился за одно из толстых щупалец, которые росли там. Размахнулся и вонзил свой меч в незащищенную плоть бестии. Во все стороны тут же стали расходиться волны темной крови, словно красным туманом застилая воду.
Водяной змей дернулся в сторону и затряс головой, пытаясь избавиться от нападающего. Но Нодон не отпускал. Из-за резких движений зияющая рана на шее чудовища увеличивалась.
Тогда змей сменил тактику и нырнул в темноту бассейна гавани. Нандалее видела, что Нодон пытается высвободиться, но его обхватили сразу несколько щупалец. Он наносил рукоятью меча удары по мясистой плоти, но бестия не отпускала. Янтарин, погружающийся в глубину рядом с ними, освещал отчаянную битву драконника, возможно последнюю. Он махал Нандалее рукой, подавая знак всплывать.
Легкие словно жгло огнем, но эльфийка сильными движениями последовала за своим товарищем в глубину. Нодон сделал все, чтобы спасти ее. Теперь настала ее очередь помочь ему! Он все еще махал рукой, требуя, чтобы Нандалее всплывала, когда ее внезапно настиг удар хвоста водяного змея. От удара она открыла рот и тут же наглоталась воды. Эльфийку охватила паника. Она замахала руками и ногами и ударилась о стену. Пальцы ее ухватились за деревянную опору, обмотанную тросом. Инстинктивно она стала подтягиваться по ней. Вынырнув, Нандалее подняла голову над волнующимися водами бассейна и выплюнула воду. Она хрипло дышала и откашливалась. Горло болело. Оглушенная, девушка выбралась на причал. Повсюду лежали мертвые карлики. В основном женщины и дети. Крепко обнявшись, совсем без ран. Они задохнулись.
Стряхнув воду с ресниц, Нандалее свернулась в комочек. Здесь пахло дымом и горелой плотью. Каждый вдох царапал горло, но воздуха уже было достаточно, чтобы худо-бедно дышать.
Нодон! Совершенно обессиленная, эльфийка подползла к краю причала и поглядела в всколоченную воду, на которой плясали ветки и цветы, покачивались пернатые тельца утонувших птиц. Свет янтаринов померк в глубине. Нодона нигде не было видно.
Холодный металл коснулся ее виска. Краем глаза она увидела заряженный арбалет и карлика в окровавленной повязке на лбу.
— А теперь ты умрешь, убийца.
Коварство карликов
В глазах карлика не было ничего, кроме ненависти. Смертоносной, неразумной ненависти. Он замахнулся на нее кинжалом, настолько неумело, что Бидайн сумела увернуться без усилий. Но парень не отставал, попытался схватить ее. Его красная, изуродованная рука скользнула по ее обнаженному животу. Прикосновение было влажным, оставило после себя кровавый след. Она нанесла удар своим коротким мечом. Короткое, точное движение. Она не задумывалась. Сотню раз отрабатывала она это движение в бою на мечах, которому обучал учеников Белого чертога Гонвалон.
Меч ее прошел сквозь бороду карлика, вонзился в основание горла, на два пальца ниже шейного хряща, рассек грудь и пробил легкие. Вынимая клинок из раны, она почувствовала, как сталь скользнула по кости. Карлик уставился на нее. Издал непонятный звук и поднял кинжал, чтобы снова нанести удар. По его губам текла кровь, заливая его обожженную бороду.
Его прищуренные серые глаза моргнули. Затем он рухнул на колени, все еще угрожающе замахиваясь кинжалом.
— Все кончено, — холодно произнесла Ливианна. — Убей его! Или мне сделать это за тебя?
Бидайн провела мечом по горлу умирающего.
— Не горюй по ним. Они бросили вызов небесным змеям. А подобное могут делать только глупцы! Они должны были понимать, какова будет цена за их глупость.
Бидайн кивнула, стараясь не смотреть на умершего. Глубоко вздохнула и попыталась оградиться от ужасов, с которыми еще предстояло столкнуться. У воздуха был привкус дыма и горячих скал.
— Идем! — Ливианна переступила через тела убитых ею карликов. Просто поразительно, сколькие пережили драконий огонь. Или же разведчики обнаружили не все вентиляционные шахты.
Ливианна плавно перешла на бег. Она двигалась с грациозностью хищника. На этом участке пещер почти не было света. Бидайн задумалась на миг, затем прошептала слово силы, тщательно следя за тем, чтобы не слишком сильно изменить естественное течение магии. Такой ошибки, как в Нангоге, она больше не совершит!
Ее глаза стали чувствительнее к слабому свету. Она видела лучше, но все было затянуто серо-зеленой пеленой, искажавшей цвета. Большая татуировка на спине Ливианны теперь проступила отчетливее, словно отреагировала на заклинание. На ней был изображен Золотой, ее наставник. Его расправленные крылья покрывали ее плечи, змееподобное тело спускалось по спине. Дракона окружал туман. Казалось, он исходил из него, подобно свету, разгоняющему утренний туман. Глаза Золотого смотрели на нее как живые.
Бидайн встряхнула головой. Чушь какая! Она напряжена, испытывает страх. Вот и все. Эльфийка осмелилась взглянуть в глаза дракону во второй раз. Теперь они остались всего лишь картинкой, вытатуированной на коже ее наставницы.
Может быть, и она однажды станет принадлежать Золотому?
Внезапно Ливианна остановилась.
— Осторожно, — прошептала она и пригнулась.
Из-за ее плеча Бидайн увидела просторную пещеру. Нет, не пещеру, а пропасть. Огромную расщелину, зиявшую посреди горы. Туннель, по которому они шли, заканчивался узкой, обрамленной низенькой стенкой тропой, вившейся вдоль пропасти.
— Я чувствую запах карликов.
Карликов? Бидайн чувствовала только запах сгоревшей плоти. Она пригнулась и поглядела туда, где во тьме скрывался свод пещеры. На противоположной стене она разглядела одноуровневые террасы. Чуть вдалеке через пропасть был переброшен подвесной мост. Он тоже находился выше, и с тропы до него было не достать.
— Куда пойдем?
Ливианна пожала плечами.
— Налево? Это сторона сердца. Ты ведь служишь небесным змеям всем сердцем, верно?
— Конечно! — Она ответила слишком торопливо.
Ливианна обернулась к ней.
— Твоя задача идти за моей спиной. Мы будем двигаться у самой стены. Причем быстро! Справишься?
Бидайн кивнула.
— Тогда вперед!
Ливианна, казалось, почти слилась с неровными тенями в этой огромной пещере. Может быть, сплела заклинание? У самого входа в туннель лежал старый карлик, прижав обе руки к груди. Лицо мертвеца покраснело и вздулось. Тяжелая золотая цепь сверкала в бороде. Может быть, у него от страха разорвалось сердце?
— Быстрее, — прошипела Ливианна.
Бидайн казалось, что за ней наблюдают. Могут ли быть здесь выжившие? Заклинание Ливианны, похоже, все еще окутывало ее прохладным защитным коконом. Интересно, насколько здесь на самом деле жарко?
Они переступили через груду умерших. Каменный пол был скользким. Внезапно Ливианна замерла.
— Там, наверху, на террасе, карлики. Они заметили нас.
Бидайн подняла голову, но никого не увидела.
— Что будем делать?
Ливианна рассмеялась.
— Спрячем головы за парапет и поищем путь наверх. Мы здесь для того, чтобы проливать кровь карликов.
Раздался низкий гул. Казалось, он доносится из скалы прямо рядом с ними. Бидайн оглянулась назад. Света было слишком мало, чтобы хорошо рассмотреть. У нее было такое ощущение, что часть стены за ее спиной сдвинулась с места. Конечно же, это было невозможно.
Пол под ногами задрожал. Мелкие камни со стуком посыпались в пропасть. Ее припорошило пылью. Внезапно низенькая стена рядом с ними закачалась. В стыках появились трещины толщиной с палец.
— Назад! — закричала Ливианна.
С оглушительным грохотом часть стены рухнула в пропасть. Почти в тот же миг в них полетели арбалетные болты. Один задел волосы Бидайн. Снаряды со стуком ударялись о скалу и пол.
— Безумцы, они атакуют, — в голосе Ливианны даже послышалось некоторое уважение. Она помогла Бидайн подняться на ноги и указала на дорожку чуть ниже их. Там, навстречу им с криками неслось с полдюжины карликов. В принципе, это не угроза, если бы не арбалетчики по ту сторону расщелины, которые выстрелят им в спину, как только они примут бой.
Пригнувшись, они побежали вдоль низенькой стены, сопровождаемые гудением арбалетных болтов. Ливианна сохраняла полное спокойствие, словно они не пытались бежать от кучки немытых карликов, которые заманили их обеих в ловушку. Даже уходя от погони, она производила впечатление хозяйки положения. Бидайн тоже однажды хотела стать такой! Удастся ли ей это когда-нибудь?
Внезапно пол под их ногами превратился в скользкую массу. Бидайн подскользнулась, замахала руками, пытаясь восстановить равновесие, в то время как арбалетный болт пролетел всего на расстоянии пальца от ее носа. Она дернулась назад. Ноги потеряли опору, и молодая эльфийка рухнула среди тел карликов, через которые совсем недавно переступала.
Предводитель их преследователей издал вопль ликования. Ливианна переступила через нее, подняла секиру, лежавшую меж мертвых тел, и стала ждать врагов. Карлики замедлили бег и остановились.
Бидайн поднялась. Вся она была с ног до головы покрыта белесым, наполовину свернувшимся жиром.
— Беги ко входу в ближайший туннель, — спокойно приказала Ливианна. — Поищи там укрытие, — лезвием секиры она отразила арбалетный болт и метнула оружие в нападавших. С громким треском топор вонзился в щит предводителя. От силы удара карлик попятился.
Ливианна подняла обе руки и выкрикнула слово силы на языке драконов. Оно угрожающе отразилось от скалистых стен.
У Бидайн возникло такое чувство, будто темнота вокруг стала гуще. Слабый свет распался на потоки слизи, которые, покачиваясь, плыли над пропастью и, пританцовывая, направлялись к террасам. Арбалетчики в ужасе закричали и отпрянули.
Ливианна побежала по узкой тропе.
— Скорее, им потребуется совсем немного времени, чтобы понять, что это просто игра света.
Наставница притянула ее к себе, и мимо мертвого карлика с тяжелой золотой цепью они вошли в туннель. Разве тот туннель, из которого они вышли, не был немного дальше по дороге? Она совсем не помнила, чтобы видела здесь вход в скале. Может быть, она ошибается… Глубокий город представлял собой огромный лабиринт, муравейник, в котором, наверное, можно уверенно ориентироваться, только если родиться в нем.
Бидайн с отвращением осмотрела липкую массу, покрывавшую ее руки и ноги.
— Что это такое?
Ливианна с сожалением поглядела на нее.
— Ты выбрала очень неудачный момент для того, чтобы упасть. На твоем месте я бы очень долго принимала ванну по возвращении в Белый чертог.
— Что…
— Здесь все еще очень жарко. Твое заклинание защищает тебя, поэтому ты не замечаешь этого. Умершие… Не знаю, как бы это выразить так, чтобы не обидеть тебя. Ты когда-нибудь жарила сосиски на горячей сковороде? Оболочка лопается, жир вытекает. Вот что произошло там, снаружи. Ты лежала в жире мертвых.
— Нет… — Бидайн с отвращением провела рукой по своему обнаженному телу.
— Не валяй дурака!
Бидайн относилась к этому иначе. Провела руками по стене туннеля, чтобы отделаться от жира. В камне были сделаны какие-то борозды, и об их острые края можно было вытереть вязкую массу.
— Ты чувствуешь запах?
Бидайн не чувствовала ничего, кроме вони от жира. Он глубоко впитается в кожу, и вонять от нее будет, как от карлика.
— Здесь пролилась кровь. Эльфийская кровь! — Ливианна выкрикнула слово силы, и одна из светящихся полос, плясавших над пропастью, вплыла в туннель.
Теперь Бидайн отчетливо увидела проходившие по стенам, потолку и полу борозды. Все они были совершенно прямыми и уже ее мизинца.
Арбалетный болт со скрежетом отскочил от стены.
— Похоже, наши друзья снаружи обрели новое мужество, — Ливианна махнула ей рукой. — Идем, зайдем чуть дальше в туннель. С призванным мной светом мы облегчаем им прицел. Кроме того, сейчас придут их секироносцы.
В одной из борозд, проходивших примерно на уровне груди, Бидайн заметила что-то темное.
— Здесь кровь.
Ливианна бросила быстрый взгляд на ее испачканные пальцы.
— Я же сказала, что чувствую запах эльфийской крови. Может быть, дальше по туннелю место жертвоприношений. От карликов всего можно ожидать.
Бидайн поглядела на борозды, ведущие к выходу. В паре шагов от конца туннеля они по дуге поднимались к своду пещеры и исчезали в шахте. Нет, это не жертвенник, подумала она и поспешила догнать Ливианну.
Туннель слегка поднимался. Бидайн то и дело оглядывалась.
— Секироносцы за нами не пошли.
— Наверное, до них дошло, что здесь, без прикрытия арбалетчиков, их ожидает верная смерть в бою с двумя драконницами.
Бидайн снова оглянулась назад. Ее снедало какое-то нехорошее предчувствие.
— Может быть, они хотели, чтобы мы зашли в этот туннель.
— И что, если так? Чего нам здесь опасаться?
Бидайн пожалела, что не испытывает такой же уверенности, как ее наставница.
Они молча шли по туннелю и вскоре обнаружили в бороздах на полу ручейки крови. Теперь и Ливианна замедлила шаг. Она осторожно обнажила меч и послала бледного светящегося червячка в штольню. Впереди лежало бледное хрупкое тело.
— Колеен, — голос Ливианны звучал приглушенно.
Они осторожно приблизились к телу погибшей. Светящийся червячок по спирали кружил над эльфийкой. Обе руки ее были отрезаны. Голова и часть туловища тоже. Она выглядела так, как будто в грудь ей угодил меч великана. Могучий клинок разрубил ее одним ударом.
Ливианна опустилась на колени рядом с умершей и закрыла ей глаза.
Бидайн почти не знала Колеен. Она была одной из учениц наставницы Айлин, которая ужасно избила Нандалее в первый же день в Белом чертоге. Девушка не любила Айлин и всех, кто имел с ней дело. Она и ее ученики почти не интересовались искусством плетения чар. Они хотели только одного: стать идеальными воительницами. Тем более неприятно было видеть Колеен мертвой. Она умерла с выражением безграничного удивления на лице. Кто ее убил? Или, точнее, что?
— Она не видела того, что убило ее. Или по меньшей мере заметила слишком поздно, — деловито заявила Ливианна. Светящийся червячок засветился немного ярче, словно чародейка использовала теперь всю его силу, чтобы сразиться с темнотой. — Ее смерть была не напрасной. Мы предупреждены, — с этими словами она выпрямилась и грациозным жестом послала светящегося червячка дальше по штольне.
И, словно в ответ на ее слова, впереди в туннеле раздался далекий звон. Потом послышался звук негромкого металлического шипения. Два быстрых серебряных клинка разрезали светящегося червячка и с головокружительной скоростью устремились им навстречу. Слишком быстро, чтобы от них можно было убежать. Они неслись по каменным направляющим и благодаря собственному весу все сильнее и сильнее набирали скорость.
Вместо того чтобы броситься прочь, Ливианна поступила совершенно иначе. Она побежала навстречу смерти.
— Прыгай! — закричала наставница и совершила очень смелый прыжок щучкой между клинками.
Бидайн задрожала всем телом. Выругалась. А затем прыгнула… Почувствовала, как свистнули клинки, и тяжело приземлилась на пол туннеля.
— С тобой не соскучишься, — Ливианна помогла ей подняться. — Я уже думала, что потеряю самую талантливую чародейку, приходившую в Белый чертог за последние пятьсот лет, из-за какой-то карликовской стали. Ты меня очень сильно напугала.
У Бидайн тряслось все тело. Она была уже даже не в состоянии говорить. Ее сердце выпрыгивало из груди.
— Ничего, ничего, — Ливианна мягко провела рукой по ее волосам. — Учись, Бидайн. Ты никогда не имеешь права впадать в панику. Что бы ни произошло. Если твоими поступками будет руководить страх, значит, смерть уже схватила тебя за шиворот. Сохраняй спокойствие и трезвость рассудка, и ты сумеешь справиться с большинством опасностей.
Бидайн кивнула, все еще продолжая дрожать. Ей было неприятно, что она еще плохо умеет контролировать себя.
— Свет и немного акробатики — этого хватит, чтобы выбраться отсюда. Не беспокойся, мы пройдем этот путь до конца.
Вдалеке снова раздался звон. Ливианна рассмеялась.
— Похоже, у карликов закончились новые идеи. Ты готова прыгать?
Бидайн кивнула, несмотря на то что у нее все еще дрожали руки и ноги. Наставница жестом послала червячка вперед. Им навстречу по коридору несся сверкающий металл.
Бидайн закричала, побледнела даже Ливианна.
Карлики все же придумали что-то новенькое. На них летела решетка острых, как ножи, клинков.
Неприкрытая правда
Гонвалон увидел, как два карлика падают с одной из террас. Наконец-то началась организованная атака на подлых стрелков. Ему понадобилась целая вечность, чтобы попасть к порталу на другой стороне и обнаружить там дворец. Однако Нандалее там не было. Прихоть битвы не позволяла им встретиться. Теперь она могла быть в любой точке Глубокого города.
Гонвалон пригнулся. Арбалетные болты забарабанили по низенькой стене и скале за его спиной. Он уважал карликов. Они должны знать, что дело их дрянь. Они бросили вызов небесным, и теперь гнев змеев обрушился на них. Теперь их могли спасти только альвы. Но творцы этого мира, похоже, уже давно перестали интересоваться судьбами своих детей. Вся власть теперь принадлежала драконам. Тот, кто восставал против них, был обречен. И он, Гонвалон, был мечом Золотого.
Он осторожно выглянул из-за парапета. В широкой расщелине, разделявшей надвое сердце горы, плели чары. Свет странными полосками плясал над пропастью. Ожившие тени стекали по скале и не давали карликам прицелиться.
Чуть дальше на корточках сидела бледная фигура. Эльф! Гонвалон еще издалека увидел кровь. Слишком много крови, а у него больше не было способности исцелить, не было даже перевязочных материалов. В этот день драконы полностью превратили своих первых слуг в палачей. Здесь не было украшений и одежды. Ничего, чем они могли бы прикрыть свою сущность. Их бытие сузилось до клинков в руках. Такова была неприкрытая правда, все остальное — лишь мишура. Гонвалон добежал до убитого. Дурелль, послушник. Он не особенно умело плясал с клинками, но зато был одаренным флейтистом. Из его спины торчало три арбалетных болта. Перед ним на узкой дорожке лежало шестеро убитых карликов.
Гонвалон мягко провел рукой по лицу Дурелля.
— Без твоей флейты Белый чертог станет безрадостным местом, друг мой.
Пригнувшись, он поспешил дальше, прислушиваясь к себе. Он пытался вызвать в памяти образы минувших ночей любви и укрепить связь с Нандалее. Сумеет ли он почувствовать, где она, если будет думать о ней достаточно интенсивно? Или они слишком давно отдалились друг от друга?
Арбалетный болт со звоном ударился о его меч. Что он делает! Он должен всеми чувствами находиться здесь и сейчас, если хочет выжить.
Чуть впереди путь преграждал отряд карликов. Они ожидали его, мрачно подняв секиры. Однако все их упрямое мужество не могло обмануть: они были ближе к смерти, чем к жизни. Бороды опалены, лица искажены ожогами, от них осталась лишь тень гордого глубинного народа. Жара убивала их. Скоро уже не будут нужны мечи, чтобы закрепить победу драконов и эльфов.
Их предводитель, парень с золотыми бычьими рогами на шлеме, крикнул ему что-то вызывающее и бросился вперед. Гонвалон поднял меч в приветствии и встал перед карликом. Он дарует ему быструю смерть.
Он прошел мимо входа в туннель и, сделав большой шаг, переступил через карлика, даже в смерти сжимавшего золотую цепь на груди.
Гонвалон увернулся от удара секиры. Атака была проведена скорее яростно, чем умело. Удар в грудь карлика заставил пошатнуться воинов, которые шли за ним. Гонвалон наседал. Его клинок со звоном рассек кольчугу секироносца и сквозь его грудь вошел в сердце. Рывок в сторону — и тело умирающего блокировало атаку воина, стоявшего за ним. На узкой тропе над обрывом численное превосходство ничего не давало карликам.
Глухой удар пришелся ему по левой руке. Сила удара заставила его качнуться вперед, толкая его на опасно близкое расстояние от ближайшей секиры. Короткий решительный удар раздробил древко секиры. Гонвалон рванул клинок вверх, попал противнику в подбородок, так что голова его запрокинулась назад. Эльф навалился на меч всем своим весом, вонзая сталь глубоко в горло противника. Гнев в глазах того угас. Осталась только усталость.
Гонвалон сделал быстрый шаг назад. Арбалетный болт ударился о скалу прямо рядом с ним. На этой тропе он слишком на виду. Стрелки на террасах не боялись попасть в своих товарищей. Должно быть, так умер Дурелль.
Мастер меча отступил еще на шаг и вошел в туннель, мимо входа в который только что проходил. Пусть теперь карлики попытаются преследовать его здесь. Без арбалетчиков он расправится с каждым из них поодиночке.
Но воины-карлики не последовали за ним. Он отошел еще на несколько шагов назад, чтобы убраться из зоны обстрела арбалетчиков. Теперь было время ощупать руку. Арбалетный болт лишь задел его. Но рану нужно было перевязать. Он поглядел вглубь туннеля. Чуть дальше в воздухе плясал странный бледный огонек. Заметил два силуэта. Для карликов они были слишком велики. Похоже, это эльфы. Он шел к ним широкими шагами, когда услышал странное шипение.
Невысказанное
Это смерть! Бидайн знала, что от этой решетки из клинков, скользящей по туннелю, им не уйти.
Ливианна выкрикнула слово силы, мрачное и древнее, как корни этого мира. Жуткое, не созданное для эльфийского языка. Даже перед лицом смерти Ливианна сохраняла хладнокровие. Рука грациозным жестом скользнула по стене скалы по левую сторону от нее. Камень растекся под пальцами, словно горячий воск.
Ливианна отступила на шаг назад, скрестила руки на груди и стала ждать.
«Как же моя наставница может так спокойно смотреть в глаза смерти», — думала Бидайн.
С жутким грохотом решетка из клинков остановилась прямо перед ними. Мелкие осколки металла посыпались в туннель и укололи Бидайн, словно иглами.
— Альвы всемогущие… — не веря своим глазам, пробормотала девушка. — Мы живы!
Она подошла к стене, чтобы внимательнее рассмотреть спасшее их чудо. Расплавленная скала протекла в ячейки решетки.
— Откуда ты могла знать, что расплавленный камень достаточно быстро застынет снова?
— Я этого не знала.
Бидайн поразилась.
— Но как же тебе удалось сохранять спокойствие?
— А как можно было реагировать иначе? — Ливианна обернулась. Тонкие струйки крови разделяли ее лицо на полоски красного и белого цветов. Она слишком близко стояла к решетке и получила больше осколков. — Став драконницей, ты должна осознать, что однажды умрешь насильственной смертью. Такова наша судьба. Мы не можем избежать ее, но у нас есть выбор, как ее встретить. Я не могла побежать от этих клинков, и не по мне это: застывать от страха. Для этого я слишком многое повидала. Чтобы сплести заклинание, сильно искажающее магическую сеть, у меня не оставалось времени. Все должно было быть просто и быстро. Когда решение было принято, мне оставалось только ждать и с достоинством встретить возможную смерть.
«Она внушает почтение», — подумала Бидайн.
— Как думаешь, я тоже так смогу?
Наставница улыбнулась, и из-за залитого кровью лица это выглядело жутко.
— Это решать только тебе. Но я помогу тебе пойти этим путем. Ты будешь… — Она прищурилась.
— Что я буду?
Ливианна перешла в низкую стойку мечницы, но оружие поднимать не стала.
— Там тень в туннеле. Мы должны… — И вдруг рассмеялась. — Гонвалон!
Мастер меча вышел на слабый, пульсирующий свет, вызванный заклинанием Ливианны. Его левая рука была залита кровью. Он поглядел на сеть из клинков и только кивнул.
— Вы не видели Нандалее?
Бидайн показалось, что между Гонвалоном и Ливианной есть что-то невысказанное. Слишком странно смотрели они друг на Друга.
— Думаю, здесь, внизу, ее нет, — сказала Бидайн. — Как бы там ни было, на военном совете ее не было. Я не видела ее уже много дней.
— Она здесь, — возразил Гонвалон с уверенностью, не терпящей возражений. Одновременно с этим он казался несколько затравленным. То и дело озирался на вход в туннель.
«Наверное, она на одной из своих тайных миссий», — с некоторой завистью решила Бидайн. Можно подумать, будто она уже драконница — так часто уходит из Белого чертога. Наверняка ее послал Дыхание Ночи.
— Можем поискать ее вместе, — предложила Бидайн.
— Шансы найти ее будут гораздо выше, если мы разделимся, — возразила ее наставница. — Что тобой движет, миссия или любовь, Гонвалон?
Бидайн снова почудилось, что за произнесенными словами стоит какой-то невысказанный смысл.
— Я подчиняюсь приказу Золотого, — резко ответил Гонвалон.
— Тогда мы поможем тебе успешно завершить миссию. Можно мне осмотреть твою руку?
Гонвалон не ответил, но промолчал, когда Ливианна осторожно протянула к нему ладонь и закрыла ею его рану. Черты лица эльфийки стали мягче, почти по-матерински нежными. Она закрыла глаза. Кровь, текущая между пальцами, остановилась. Бидайн попыталась открыть свое Незримое око, чтобы увидеть, как Ливианна влияет на магическую сеть. Что она делает, чтобы исцелить.
— Теперь ты должен быть готов к любому бою, — Ливианна убрала ладонь. Рука Гонвалона была перепачкана кровью, однако рана исчезла.
Он странно поглядел на Ливианну, не найдя для нее слов благодарности.
Бидайн не понимала, что происходит между этими двумя. Может быть, когда-то они были вместе? У Гонвалона было множество любовных связей, но она никогда не слышала, что Ливианна тоже была его возлюбленной. Однако между этими двоими существовала связь, и она чувствовала это совершенно отчетливо. Может быть, Золотой отправил их на миссию вместе? Мастера меча и мастерицу темных видов магии? Кто сумел бы противостоять этим двоим?
— Нам нужно идти, — решила Ливианна.
— Но ведь там арбалетчики. Они убьют нас, как только мы выйдем из туннеля, — возмутилась Бидайн.
— Жара медленно убивает их. Скоро они уже не смогут поднять оружие, — в голосе Гонвалона звучали сочувствие и презрение одновременно. Впрочем, лицо его никаких эмоций не выражало. И это противоречие смущало Бидайн. Она поглядела на Ливианну, на лице которой на миг промелькнуло раздражение, но оно тут же разгладилось, едва эльфийка заметила взгляд Бидайн.
— Карлики помогут нам убить их. Идем со мной и учись! — И та твердым шагом зашагала вперед, поманив к себе при этом странный огонек, извивавшийся теперь перед ней, направляясь к выходу из туннеля.
В паре шагов от выхода Ливианна остановилась и пригнулась. Поднявшись снова, она держала на ладони арбалетный болт.
— Открой свое Незримое око, Бидайн.
Юная эльфийка повиновалась. Полутьма туннеля уступила место сияющей сети линий. Но Ливианна представляла собой настоящий оплот света. На нее было больно смотреть. Ярче всего светилась голова и рука, на которой лежал арбалетный болт.
— Видишь бледную светло-голубую ленту? Она ведет от моей руки через туннель и через широкую расщелину.
Бидайн потребовалось некоторое время, чтобы заметить светящийся след, почти невидимый на фоне яркого света остальных силовых линий.
— Что в ней такого?
— Она ведет к карлику, который выпустил этот болт. Он желал нам смерти. Сильные чувства влияют на магическую сеть. И он проносил этот болт некоторое время в своем колчане. Все вещи, которые мы носим на себе, слегка пропитываются нашей магией. Через час или два голубая линия исчезнет полностью, потому что заклинание сплелось неосознанно. Это словно след на песке в пустыне. Он не изменяет суть пустыни. Песчаные дюны, неумолимо синее небо. Через несколько часов ветер развеет их, навеки. Но теперь мы воспользуемся, бледной нитью, ведущей к наполненному ненавистью стрелку, — Ливианна произнесла уже известное Бидайн слово силы. С его помощью можно было призывать или изгонять ветер.
Наставница Бидайн подула на руку, и арбалетный болт полетел прочь, словно выпущенный из невидимого арбалета. Она услышала крик, раздавшийся по ту сторону расщелины.
Ливианна серьезно кивнула.
— Ненависть — это чувство, которое может обернуться против тебя, — поглядела на Бидайн. — Найди себе болт, который не попал в нас, и сделай то же самое. Но плети свое заклинание без каких бы то ни было чувств. Ни гнев, ни злорадство не должны руководить тобой, поскольку, как ты только что видела, любая наша эмоция может обратиться против нас.
Бидайн выбрала один из почти неповрежденных снарядов. Плотное кожаное оперенье совсем чуть-чуть помялось. Железный наконечник слегка расплющился, но древесина толстого, короткого древка не лопнула. Затем Бидайн отыскала связь со стрелком. Теперь, когда она знала, на что нужно обратить внимание, блеклую силовую линию стало легко отыскать. Она откашлялась, полностью сосредоточилась на выстреле и представила себе, как снаряд летит вдоль силовой линии обратно к стрелку. Негромко прошептала слово силы. Ощущение было такое, словно она отпустила натянутую тетиву лука. Болт царапнул твердым кожаным опереньем ее ладонь, оставив кровавую борозду. Темнота поглотила выстрел. В следующий миг раздался пронзительный крик.
Ливианна положила ей руку на плечо.
— Почти идеально, милая моя.
Гонвалон молчал. Он казался подавленным, словно битва против карликов не нравилась ему. А ведь они виновны. Это они подло убили Парящего наставника, тем самым вызвав на себя гнев небесных змеев!
— Попробуй еще раз, Бидайн, — Ливианна вложила ей в руку еще один арбалетный болт. Сама она приготовила для себя три снаряда, которые положила на ладонь друг рядом с другом и отпустила в полет одним-единственным словом.
— Довольно! — резко произнес Гонвалон. Он ринулся к выходу, в то время как с другой стороны ущелья раздались крики.
— Надеюсь, он найдет Нандалее, — Бидайн крепче перехватила свой короткий меч и хотела было последовать за ним, но Ливианна удержала ее.
— Мы поможем ему гораздо больше, если займемся арбалетчиками, — она нагнулась за новой порцией болтов.
— Но Нандалее! — возмутилась Бидайн. — Мы пообещали, что тоже поищем ее! Мы ведь не можем просто…
— С арбалетным болтом во лбу ты не поможешь своей подруге. Ты забыла, что я говорила? Чародеи должны быть хладнокровными! Побори свои чувства. Если бы я вела себя как ты, нас бы убила решетка с клинками.
— Неужели для тебя ничего не значит, найдется ли Нандалее?
Ливианна выпрямилась и странно посмотрела на нее. Мелкие коричневые искорки в ее зеленых глазах, казалось, вспыхнули изнутри.
— Если ты думаешь, что судьба Нандалее мне безразлична, то ошибаешься. Она значит для меня даже больше, чем ты можешь себе представить.
Что-то в тоне ее голоса заставило Бидайн покрыться мурашками. И тут она поняла, что должна последовать за Гонвалоном. Иначе случится что-то страшное. Эльфийка понимала, что снова руководствуется чувствами. Но все равно бежала к выходу из туннеля.
Карлики, сторожившие узкую тропу, были мертвы, а Гонвалон исчез в темноте. Она должна догнать его!
Там, где поет дрозд
Усталость Нандалее как рукой сняло. Арбалет у виска еще раз оживил все ее силы. Она откинулась назад. Одновременно подбила арбалет снизу. Металлический звук спускаемой тетивы взорвался в ушах. Жгучая боль опалила ее. Металлическое острие болта пропахало ее белокурые волосы, сорвав несколько прядей с головы.
Нандалее занесла ногу за правую пятку карлика. Свободной ногой ударила по колену. Раздался сухой треск, когда бедренная кость выскочила из сустава.
Эльфийка выхватила кинжал мертвого карлика, лежавший на пирсе, и краем глаза заметила оживших врагов. Она обернулась и в движении метнула кинжал. Он попал в глаз крупному рыжебородому карлику. Рядом с ним вперед ринулся его товарищ с угрожающе поднятой секирой. Сколько же из них притворялись мертвыми? Перед внутренним взором Нандалее предстала картинка: все карлики поднимаются и устремляются к ней с горящими ненавистью глазами.
Карлика с вывихнутым коленом она ударила в кадык, удар раздавил дыхательные пути. Она просто не имела права оставлять его за спиной. Даже если он уже не может ходить, он все еще мог перезарядить арбалет. Ей тысячи раз втолковывали в Белом чертоге, что нельзя оставлять врагов за спиной, если не уверен, что он совершенно не может больше сражаться.
Удар секирой едва не настиг ее. Она отскочила назад, споткнулась о труп и едва не упала. Карлик тут же ринулся за ней. На обожженном красном лице сверкали наполненные ненавистью светло-серые глаза. Борода его обгорела, представляя собой лишь тень былого величия. Удар слева двуострой секирой разрезал живот. Рана была неглубокой, но служила отчетливым предостережением: ее силы почти на исходе.
Нандалее отступила еще дальше, карлик, хрипло дыша, преследовал ее.
— Я тебя выпотрошу, детоубийца. Бессовестная драконья шлюха. Вшивая сукина дочь, — каждое проклятие сопровождалось ударом секиры.
В тело эльфийки заползал страх. Вообще-то карлик был не тем противником, которого следовало опасаться, но потеря крови ослабила ее. Краем глаза она увидела, как кто-то пытается зайти ей за спину. Еще один воин!
Нандалее пригнулась. Отчаянно вскрикнув, она подняла мертвого карлика и швырнула им в нападающего. Секироносец попятился и упал. Шлем скатился с головы и со звоном покатился по полу. Нандалее подхватила железный шлем и ударила противника по лицу. Первый удар превратил нос в бесформенную кровавую массу. Она продолжала бить. Снова и снова. Словно обезумев.
За ее спиной раздался пронзительный крик. Нандалее инстинктивно пригнулась, выпустила шлем и выхватила из рук мертвого карлика секиру. Бросилась в сторону, махнула секирой за спиной. Почувствовала, что в кого-то попала.
Одним прыжком Нандалее снова оказалась на ногах. Подняла секиру и повернулась. За ней стояла карлица со свертком на руках. В правой руке у нее была длинная шпилька. Из рваной раны у корней волос лилась, пульсируя, кровь, пропитывая ее простое льняное платье, сбегая по лоснящемуся кожаному переднику, который женщина носила на бедрах. Она глядела на Нандалее огромными карими глазами. С ужасом. Шпилька выпала из ее дрожащей руки. Подвязанный пучок сверкающих светлых волос наполовину распустился, держась всего на одной шпильке.
Карлица рухнула на колени. Осторожно положила сверток на пол перед собой. Голубое, украшенное вышитыми секирами одеяло было все в крови. Оттуда выглядывало розовое личико, покрытое нежным черным пушком.
— Пожалуйста… — пролепетала карлица. — Пожалуйста, спаси его…
Нандалее почувствовала себя так, словно у нее под ногами разверзлась земля. Своим ударом вслепую она едва не попала в ребенка. Едва не стала детоубийцей.
Карлица подняла руки. Взгляд ее угасал.
— Пощади… — Кровь тоненькой струйкой бежала из раны на шее. Губы ее дрожали. Она хотела что-то сказать, но силы не хватало. Все несказанные слова ее были во взгляде, когда глаза ее остекленели и застыли.
Нандалее едва сдерживала слезы. Что она натворила! Прижала левую руку к животу. Теплая кровь стекала на бедра. Нандалее искала слово силы, которое могло бы затянуть рану. Срастить кожу и разрезанные мышцы. Но никак не могла вспомнить то единственное слово. Нужно залечить раны, иначе она умрет здесь, среди карликов. Смерть была близка.
Вместо этого она смотрела на ребенка. У него были большие серые глаза, совсем как у карлика, который только что с таким ожесточением пытался убить ее.
Ребенок улыбнулся ей. Ей, убийце ее родителей! С его губ сорвался тихий, непонятный звук. Горячие слезы бежали по щекам Нандалее. Что она натворила? Что здесь происходит? Неужели весь мир сошел с ума? Где альвы? Почему они не удержали небесных змеев от этой резни?
Она огляделась по сторонам. На причале потайной гавани Амаласвинты лежали почти одни женщины и дети. Из успокоившейся воды торчали гибнущие цветы. На деревянной опоре, с которой свисал порванный канат, сидел дрозд и щебетал, оглашая пещеру своим тревожным пением.
Нандалее опустила голову на грудь. Взгляд ее сузился. Мир отступил на второй план, остались только серые детские глаза. Драконы убьют мальчика, если придут сюда. Драконники тоже. Тот, кто решил уничтожить целый город, не позволит уцелеть одному-единственному ребенку. Для ребенка карликов не найдется места в Белом чертоге. Она буквально представляла себе это. Возможно, это сделает один из ее наставников. Один удар кинжала, без ненависти, в сердце ребенка. Довольно было пролито невинной крови! Это больше не должно повториться!
С отчаянием вернулись воспоминания. Слово силы само сорвалось с ее губ. Эльфийку пронизало тепло, исцеляя раны. Но оно не могло восполнить потерянную кровь. Она ослабела. Еще одну битву ей не выдержать.
Она сняла с мертвого карлика перевязь с коротким мечом и перебросила через плечо. Затем подняла сверток, прижала к себе ребенка. Короткий булькающий звук был ей наградой.
Затравленно огляделась по сторонам. Теперь она на другой стороне. Может быть, она и в теле эльфийки, но больше не прольет крови карлика. По крайней мере, в эту ночь. Она должна отнести ребенка в безопасное место. Но куда? Где ее не найдут товарищи из Белого чертога?
Она медленно пошла прочь от воды, стараясь держаться в тени. Нандалее вспоминала макет из проволок в комнате Амаласвинты. Там было место… Но если она пойдет туда, то порвет с драконниками. Там они ее не найдут!
Она поглядела в большие серые глаза и выругалась. Нет, не этот путь она хотела избрать. Но ребенка она убивать не станет! И наблюдать, как это происходит, тоже. Это больше не имеет никакого отношения к поручению Дыхания Ночи. То, что убивают всех жителей Глубокого города, включая женщин и детей, не имеет ничего общего с праведным гневом. Это тирания!
Эльфийская кровь
Айлин опустилась на колени рядом с умершей. Нежно провела рукой по светлым, слипшимся от крови волосам. Айлин повидала многое, но вид ученицы шокировал ее. Тело ее было рассечено на уровне груди, обе руки отрублены. Что с ней произошло? Еще самое большее год — и она стала бы драконницей.
Вздохнув, наставница поднялась и поглядела на остальных умерших. Они принесли сюда, в просторную, испачканную сажей пещеру, еще троих учеников. Свод пещеры и стены были целиком и полностью покрыты аметистами. На большинстве камней лежал маслянистый черный слой слизи. Наверное, в этом зале было много карликов, когда на них через вентиляционные шахты обрушились потоки пламени. Копоть и драгоценные камни — вот и все, что от них осталось.
Айлин в ярости сжала кулаки. Они плохо подготовили нападение. Отовсюду приходили сообщения о сопротивлении и убитых. В Глубоком городе оказалось гораздо больше жителей, чем они ожидали. И несмотря на то что карликов застали врасплох, они оказывали яростное сопротивление. Было ошибкой не брать пленных. Карлики знали об этом! До сих пор не сдался ни один. Они сражались отчаянно и безжалостно, как раненая медведица, защищающая своих малышей от стаи волков.
В просторную пещеру вошел Дилан. На руках он нес очередного убитого. Дурелль!
Наставник молча отнес труп в центр зала и осторожно положил его на пол.
— Ему выстрелили в спину, — бесцветным голосом произнес он. Не обвиняющим тоном, скорее устало. Все они знали, что их нападение на Глубокий город было намного подлее, чем выстрел в спину.
— Где?
Дилан поднял на нее взгляд. Радужка его глаз была серебристой, с небесно-голубыми вкраплениями. Его взгляд всегда вызывал у Айлин беспокойство. Он не был человеком меча, скорее чародеем, целиком и полностью посвятившим себя скрытым силам. Это решение изменило его облик. Он был бледен, как смерть, а белые волосы стали тонкими, словно паутина.
— Дурелль лежал на тропе вдоль большой расщелины, разделяющей сердце горы. Примерно в миле отсюда. Он сражался хорошо. Я нашел его в окружении мертвых карликов.
Айлин кивнула. «Недостаточно хорошо», — подумала она. В Белом чертоге их обучали, превращали в искусных убийц, но происходящее здесь превращалось в настоящее сражение. Нельзя было настолько сильно распылять свои силы. Карлики не впали в панику, как ожидалось.
— Что там со сражениями в гавани?
Взгляд Дилана ожесточился.
— Боюсь, два-три угря сумели уйти. Но все гавани захвачены, а Белые змеи преследуют беглецов. Мои ученики сражались хорошо. Особенно Элеборн.
Айлин кивнула и снова перевела взгляд на мертвых. «Нет, они сражались не хорошо», — подумала она, борясь с накатывающей волной гнева. Они напрасно поставили под удар жизнь своих учеников. Атака была продумана плохо! Никогда прежде небесные змеи не приказывали им отправляться на такой бой. И никогда прежде Айлин не видела с такой отчетливостью, сколь мало значат их жизни для больших драконов.
В Аметистовый чертог вошел Гонвалон. Он оглядел умерших и ускорил шаг. Эльфийка догадывалась, кого он опасается увидеть.
— Нандалее нет среди них, — Айлин показалось, что эльф не испытал облегчения.
— Тебя это удивляет, Айлин? Ведь ученица Гонвалона не принимала участия в нападении, — в голосе Дилана прозвучала некоторая нотка пренебрежения.
— Она здесь, — возразила Айлин. — Золотой ее тоже ищет.
— Золотой? — Гонвалон странно улыбнулся. — Когда он был здесь? И в какую сторону пошел?
Она указала на один из выходов, над которым красовался герб с тяжелым молотом.
— На запад. Туда, где находятся пещеры кузнецов и дубильщиков. Ушел совсем недавно, — для Айлин было загадкой, зачем эти двое ищут Нандалее, когда еще не сломлено сопротивление карликов. Если уж кто из учениц Белого чертога и может постоять за себя самостоятельно, так это Нандалее.
— Исход битвы за Глубокий город еще не предрешен, Гонвалон. Во дворцах у большой расщелины продолжаются бои. Нам нужен каждый опытный воин.
— Пошли Дилана, — неожиданно грубо ответил он. — Золотой предполагает, что я буду рядом с ним. Он потребовал мой меч, — лицо Гонвалона, казалось, словно высечено из камня. Суровое и напряженное, решительное до невозможности. Да что с ним такое? Широким шагом он устремился под арку с гербом кузнецов.
— Не трать на него свою заботу, — произнес Дилан. — Ты ведь знаешь о его проклятии. Все его возлюбленные умирают. А сегодня такой день, когда прольется много эльфийской крови.
Айлин подумала
о Золотом. Неужели он тоже печется о Нандалее? Она ведь связала себя с Дыханием Ночи. Небесные змеи не пожелали спускаться в туннели Глубокого города, но, тем не менее, он был здесь. Эльфийка чувствовала, что в этой резне для него кроется больше, чем просто наказание карликов. Если здесь, в туннелях, погибнет эльфийка, это не удивит никого…
Вот только в ее задачу подобные размышления не входят. Она должна вести бой за Глубокий город. А Нандалее была потеряна уже в свой самый первый день в Белом чертоге. Нельзя ей было приходить туда. Для драконницы она слишком упряма, слишком тяжело поддается влиянию. Из мятежников получаются плохие слуги.
— Нам нужно идти к дворцам, — произнесла она твердым голосом, обращаясь к Дилану. — По пути возьмем с собой всех, кого найдем. Объединим наши усилия и подавим очаги сопротивления. Меньше чем через час битва за Глубокий город закончится.
Беглянка
Затаив дыхание, Нандалее сидела на корточках в нише и наблюдала за двумя стройными светящимися фигурами, бежавшими по широкому туннелю на расстоянии двадцати шагов от нее. В этой штольне не было факелов или масляных ламп. Нандалее приходилось полностью полагаться на свое Незримое око. Оно указывало ей путь сквозь ночь, раскинувшуюся над погибающим городом карликов. В туннелях угасало все больше и больше источников света, словно умирая вместе с городом.
Нандалее сплела заклинание, приглушавшее свет ее силовых линий. Несмотря на это, она не понимала, почему оба эльфа не заметили ее. Казалось, они полагались только на собственные глаза. Какая глупость!
Светящиеся фигуры исчезли за поворотом туннеля. Нандалее вздохнула с облегчением и прислонилась к скале. Немного сна… Как бы ей хотелось отдохнуть сейчас.
Дитя карликов задремало у нее на руках. От него исходило приятное тепло. Она чувствовала, как поднимается и опускается его грудь при каждом вздохе и выдохе. Было в этом что-то усыпляющее: прижимать к груди спящего ребенка. Искушение закрыть глаза было очень велико. Всего на миг.
Нандалее заставила себя подняться. До пещеры кузнеца было уже недалеко. Внизу, в колодце, она найдет надежное укрытие. Там она могла поспать и подумать, что делать с ребенком.
Она устало потащилась дальше, пока не нашла вход в мастерскую Галара. Вонь от сыра уступила место запахам паленой плоти, горелого дерева и расплавленного металла. Малыш проснулся и стал искать губами то, что она не могла ему дать. Это было похоже на посасывающие поцелуи. Его головка покрутилась из стороны в сторону, затем он поглядел на нее, и его большие глаза наполнились слезами. Нандалее негромко выругалась. И чем ей его кормить?
Тяжелыми шагами спустилась в туннель. На самом деле помочь ребенку она не могла. Как часто нужно есть такому малышу-карлику? Каждые несколько часов?
Малыш начал хныкать, когда они достигли кузницы. Темно-красная корочка раскаленного металла светилась на наполовину сожженных ножках столов. В просторной пещере витал удушливый дым.
Хныканье ребенка стало громче. Насколько же жарко в пещере? Ее защищало ограждающее заклинание, но малыш был беспомощен перед жарой. Она поспешно понесла его к колодцу.
Какой-то звук заставил ее обернуться. Тяжелые шаги. Кто-то есть там, в туннеле. Нандалее зажала ребенку рот рукой. Да, сомнений не было, кто-то приближался к ней. Она нагнулась за кинжалом. Внизу, в пещере под колодцем, она будет в безопасности. Наверняка! А если нет… Она спрятала кинжал в опаленный грязный платок, в который был закутан ребенок.
Нандалее осторожно спустилась по лестнице в шахту колодца и аккуратно скользнула в воду. Здесь, внизу, она уже не слышала шагов. На воде отражались отблески умирающего в кузнице жара. Если кто-то заглянет в колодец, то наверняка увидит ее. Нужно идти дальше. Но как плыть с ребенком? Что, если малыш вдохнет воду?
Она отняла руку от ротика малыша и запечатала ему губы поцелуем. Дыхание его было кисловатым. Пахло молоком. Он вцепился ей в губы и принялся сосать. Нандалее оттолкнулась от нижней скобы и нырнула, крепко прижимая ребенка к себе.
Нужно было проплыть совсем чуть-чуть, но ей потребовалось бесконечно много времени. Ребенок извивался и выгибался у нее на руках. Нандалее могла грести только одной рукой. Она быстро нашла вход в потайной туннель. Свободной рукой подтянулась по грубой скале.
Наконец-то она пробила головой поверхность воды. Подняла ребенка вверх, чтобы он мог дышать. И в тот же миг увидела опускающуюся секиру.
О шеях карликов и коз
Хорнбори вскрикнул и оттолкнул Галара в сторону. Эльфийка держала на руках ребенка-карлика, очевидно защищаясь им от нападения. Галар попытался изменить направление удара. Слишком поздно. Он закричал, выронил секиру и все равно попал.
С резким треском секира ударилась о голову эльфийки. Попала плашмя, но сильно. Убийца мгновенно выпустила ребенка. Оглушенная, открыла рот, глотнула черную воду. Глаза ее закатились, Хорнбори видел только белки. Он схватил плачущего ребенка и притянул его к себе.
— Дерьмо! — выругался Галар. — Как можно быть настолько бессовестной, чтобы прикрываться ребенком вместо щита!
Хорнбори размотал промокший платок. Мальчик, с улыбкой подумал он. У малыша совсем посинели губы. Он переохладился. Вода в колодце была ледяной. Хорнбори потер ему грудь ладонью. Что он может сделать? Он никогда не был отцом, почти не общался с детьми. Воспитывать их было делом женщин. Они почти и не подпускали мужчин к детям. Только когда бороды у них становились густыми и жесткими, женщины отпускали детей в мир мужчин.
Малыш расплакался.
— Он ранен? — Галар отложил секиру в сторону и склонился над ребенком.
— Не знаю. Раны не видно. Может быть, стоит перевернуть его.
Галар поглядел на свои большие мозолистые руки.
— Лучше ты.
— Почему ты думаешь, что у меня получится лучше?
— Потому что ты слабак. Я… я же его сломаю. Я еще никогда не держал ребенка…
— Я тоже, — возмущенно ответил Хорнбори. Ему было тринадцать, когда его выпустили из женских покоев и он пришел к отцу. Своего раннего детства он почти не помнил.
— Дайте я, — Нир вытащил эльфийку из воды и теперь протиснулся между ней и Галаром. Не колеблясь, поднял малыша и перевернул его. — Я бы сказал, что все в порядке.
— А я нет, — прошипел Галар. Малыш помочился, сделав фонтан прямо ему на грудь.
Хорнбори рассмеялся.
— Похоже, ты ему нравишься.
— Заткнись, засранец!
«На этот раз это прозвучало как-то приветливее», — подумал Хорнбори. По крайней мере, для Галара.
— Зачем ты вытащил из воды эльфийку? С ума сошел! Пусть бы утонула. Она не поблагодарит нас, если мы оставим ее в живых, — Галар встал.
— Не делай этого, — удержал его Хорнбори. — Она нужна нам. Ненадолго, потом можешь делать с ней, что хочешь.
Галар мрачно поглядел на него. Затем перевел взгляд на Нира.
— Совсем спятили, оба. Похоже, падение в колодец не пошло вам на пользу.
— Это из-за мальчика. Мы ведь даже не знаем, из какого он рода. Нужно узнать, где она его украла.
Галар рассмеялся.
— Как ты думаешь, что творится там, наверху? Украли ребенка. Да полгорода будет в панике. То, что драконы подожгли мою мастерскую и пытались убить нас, наверное, еще не дошло до всех, но о том, что украли ребенка, наверняка говорит весь город. Там, наверху, наверняка кишмя кишит от перепуганных баб, излагающих самые дурацкие предположения. И готов спорить, возглавляет это стадо Амаласвинта, — он вынул из-за пояса кинжал. — Эльфийской шлюхе я перережу горло. Тогда у нас одной заботой станет меньше. Это же драконница. Она пришла, чтобы убить нас. Если мы не прикончим ее поскорее, то еще пожалеем об этом.
Нир сунул малышу в рот свой большой палец и положил его на локоть. Хорнбори поразился тому, сколько у стрелка скрытых талантов. Мальчику понравилось. Он закрыл глаза, наморщил лобик и с такой серьезностью принялся сосать палец Нира, что Хорнбори невольно улыбнулся.
Галар склонился над эльфийкой, чтобы покончить с ней. Схватил ее за слипшиеся от крови волосы и поднял голову. Сквозь свисающие на лицо волосы Хорнбори отчетливо видел полуприкрытые веки. Зрачков все еще не было видно. Изо рта текла слюна. Может быть, уже и нет нужды возиться с ней. Она и без того скорее мертва, чем жива. Галар поднес нож к горлу эльфийки, когда та внезапно рванула голову назад и ударила его под дых, одновременно нанеся удар по сжимавшей нож руке Галара. Клинок отлетел в сторону.
Удар по локтю заставил предплечье кузнеца подняться. Нож задел его плечо. Он выругался, локоть глухо ударил его в живот.
Правая рука Галара неконтролируемо дергалась. Пальцы его разжались, нож выпал на пол. Все это продлилось не более трех ударов сердца.
— Арбалет, — пролепетал Галар, с губ которого капала кровь. — Там, сзади!
Эльфийка поглядела на Хорнбори. Глаза ее все еще не пришли в норму. Один смотрел прямо на него, второй, казалось, пытался взглянуть на свод пещеры.
Галар попытался уползти прочь, но эльфийка схватила его, проявив пугающую силу, швырнула его так, что он ударился спиной о скалу и поднесла кинжал к горлу.
— Стой тихо, — набросилась она на Галара, в ужасе глядевшего на кинжал. — У вас есть арбалет? Выбросьте его в воду. А вон ту секиру дайте мне, — она говорила на языке карликов с диалектом Железных чертогов.
— Не слушай ее, засранец! — сдавленно прохрипел Галар. — Она воткнула нож мне в шею. Я все равно что мертв. Сделай мне последнее одолжение. Возьми чертов арбалет и убей ее.
Эльфийка не спускала взгляда с Хорнбори.
— Этот парень для тебя что-то значит? Клинок находится между его дыхательными путями и двумя крупными артериями. Там, откуда я пришла, мы тренируемся делать это на козах. Как ты можешь себе представить, мы часто едим козлятину. Проходит некоторое время, прежде чем научишься попадать в нужное место. Надеюсь, что шея карлика ничем принципиально не отличается от козьей. Нож у горла — это довольно опасно. Если моя рука хоть немного дрогнет, ему конец. Если мне станет дурно, потому что он едва не пробил мне череп, и я упаду, ему конец. Если тебе придет в голову зарядить арбалет, вместо того чтобы бросить его в воду, ему конец.
— Если ты отпустишь ее, она приведет подкрепление, и всем нам будет конец, — прохрипел Галар. — Со мной уже все кончено. Спасай малыша! — И с этими словами он попытался высвободиться из хватки эльфийки, не обращая внимания на нож.
Хорнбори огляделся в поисках арбалета, но в царившем в пещере беспорядке найти его не сумел.
— Где он?
Галар пробормотал что-то невнятное.
— Оставь это, — произнес Нир. — Она принесла малыша сюда. Может быть, она вовсе и не убийца.
Хорнбори попытался угадать, где может быть арбалет. Логику лучше не использовать, это было очевидно. Здесь не было порядка, а слабый свет не облегчал задачу. Он сознавал, что их шансы на победу невелики. Конечно, эльфийке ни в коем случае нельзя доверять, но, может быть, в данный момент разумнее будет вести переговоры. Он оглянулся. Галар обмяк.
— Она убила его!
— Нет. Успокойся. Она что-то сделала с его шеей. Нажала на что-то.
— Откуда ты знаешь, что Галар не мертв? Он так обмяк…
— Если бы я хотела убить его, то, наверное, воспользовалась бы ножом, — перебила его эльфийка.
Это было весьма справедливо. Вот только эльфам доверять нельзя. Они…
Скала задрожала. Похоже, над ними двигалось что-то очень тяжелое. А затем раздался крик, подобного которому Хорнбори никогда еще не слышал. Безумный, полный боли и гнева. Он был уверен, что ни карлики, ни эльфы не могут издавать таких звуков.
Малыш начал негромко похныкивать.
— Что это такое? — прошептал Хорнбори.
Напуганной казалась даже эльфийка. Она подняла голову к своду пещеры. Один из ее глаз побелел совершенно, словно она ослепла.
— Не знаю. Должно быть, это связано с гибелью Глубокого города. Я…
— О чем ты говоришь? — прошипел Хорнбори.
Она перевела на него взгляд своих косящих глаз.
— Ты Хорнбори, а твоих товарищей зовут Галар и Нир. Верно?
Откуда, черт возьми, она знает это? Конечно же, он не ответил. Не станет он облегчать ей задачу. Должно быть, угадала, ведь они никогда прежде не встречались.
— Откуда ты нас знаешь? — простодушно поинтересовался Нир, в то время как над ними раздался такой грохот, словно в мастерской кто-то швырял столами о стены.
— Потушите свет! — Эльфийка произнесла это таким тоном, что убедила даже Хорнбори. Она была напугана! Это не наигранно! — Что бы ни бушевало там, наверху, оно не должно увидеть отблески света на воде в колодце.
Хорнбори подчинился. Но когда погас последний крохотный огонек, он почувствовал себя совершенно беспомощным. Насколько хорошо эльфийка может видеть в темноте? Наверняка волшебная сила позволяет ей видеть по-прежнему. Хоть он, будучи карликом, привык к темноте глубоко в горе, но для этого требовалось некоторое время. Огни, которые он только что погасил, притупили его ночное зрение.
Осталась ли эльфийка на своем месте? Или подкрадывается к нему, бесшумно перерезав горло Галару? Неужели все это было только игрой, с целью сделать его беспомощным? О драконниках ходило много историй, в которых их представляли бездушными убийцами. Чтобы такая эльфийка спасла ребенка карликов, было немыслимо.
Скала снова задрожала, послышался рокот, словно в мастерской Галара двигалось что-то огромное. Насколько велико должно быть существо, чтобы издавать звуки, доносящиеся сквозь скалу в три шага толщиной? Размером с среброкрыла? Больше? Драконы никогда не вошли бы в город через туннели, попытался успокоить себя Хорнбори. Но если там, наверху, в мастерской, не дракон, то что тогда? Тролль? Кто пришел с этой эльфийкой? Откуда она знает их имена? И что она там бормотала о гибели города?
От страха ему показалось, что кровь превращается в ледяную воду. Все началось с ног, как будто он босиком бежал по снегу. Затем холод поднялся по позвоночнику, распространяясь по ребрам, пока каждый вдох не стал подобен вонзаемому в легкие ледяному кинжалу.
Наверху все стихло. Ушло ли это существо из мастерской? Или сидит в развалинах и прислушивается? Почему никто не идет сражаться с чудовищем? Его ведь должно быть слышно во всей горе. Отсюда они ничего не могли поделать. Тот, кто вылезет из колодца по лестнице, будет совершенно беспомощен. Нужно штурмовать пещеру Галара из узких штолен, расходящихся из главного туннеля. Поистине, чтобы сделать это, требовалось отчаянное мужество.
— Думаю, он ушел, — эльфийка понизила голос до шепота. Похоже, она не двигалась с места.
— Что это было? — спросил Нир.
— Может быть, червелап… Не знаю. Я слышала, что небольшие драконы примут участие в нападении на Глубокий город.
Хорнбори не поверил своим ушам. Нападение на Глубокий город? Что за бред? Со все нарастающим недоверием он слушал запутанную историю эльфийки.
— Вы, убившие Парящего наставника, и это невинное дитя — единственные, кто выжил в туннелях Глубокого города, — закончила она свою историю.
— Ты ей веришь, Нир?
— Не знаю… — Голос стрелка звучал хрипло. — Я… Этого ведь не может быть. Правда? Думаешь, они убили бы всех, чтобы оставить в живых именно нас? В этом нет никакого смысла! Это совершенно невероятная история. Она просто нагло лжет.
— И чего бы я добилась этой ложью? — Голос эльфийки звучал слабо, прерывался. Может быть, именно поэтому он должен был потушить огни. Он не должен был видеть, насколько тяжело она ранена и как ее оставляют силы. Их трое, она одна и ослабла. Может быть, стоит попытаться напасть на нее?
— Ты лжешь, потому что тебе доставляет удовольствие мучить нас, прежде чем убить. Так же, как ты вонзила кинжал в горло Галару, не убив его. Зачем учиться подобным вещам? Чтобы мучить и унижать своих противников. Ты драконница и знаешь, что мы убили дракона. Так какой милости ждать нам от тебя? Даже быстрой смерти не дождемся.
От внезапного звука Хорнбори вздрогнул. Рука сжала его горло.
— Нир! Она у… — Нажатие сильных пальцев заставило его умолкнуть.
— Ты не хочешь верить мне… Хорошо. Это твое решение, Хорнбори. Но не считай меня глупой, — она запустила руки ему под камзол. Они были ледяными.
Она рывком разорвала кожаную ленточку, на которой висел амулет, который он нашел рядом с белым драконом.
— Это принадлежит мне. Когда-то у меня забрал его Парящий наставник. Если он у тебя, значит, ты с ним встречался.
Он хотел возразить, но она по-прежнему давила на горло.
— Побереги дыхание, карлик. Я знаю, что произошло. И дам вам совет. Ведите себя тихо. Ближайшие два-три дня не выходите из этой пещеры. Здесь вы в безопасности. Я вас не выдам. Когда пройдет этот срок, бегите, сколько понесут вас ваши короткие ножки. Воспользуйтесь одним из своих угрей, потому что наверху на горе наверняка будут караулить драконы. Вы должны мне четыре жизни. Может быть, однажды я вернусь, чтобы потребовать этот долг. И не пытайтесь больше никогда убивать драконов. Когда выберетесь из этой норы, посмотрите на свой город и подумайте хорошенько, стоило ли золото за чешую и кровь дракона этой цены.
Она отпустила его. Проникновенность, с которой говорила эльфийка, заставила Хорнбори задуматься, могут ли ее утверждения быть правдой.
— Почему ты оставляешь нас в живых?
— Мой клан почти уничтожен. Последние из них находятся в плену в пещере, так же, как и вы. Я надеюсь, что судьба будет благосклонна и к ним, если я не стану проливать кровь беззащитных.
«Звучит совсем безумно, — подумал Хорнбори. — Вероятно, удар Галара причинил больше вреда, чем думалось поначалу». Но произносить это вслух карлик не стал.
— Мы не беззащитны, эльфийка, — прохрипел Галар. — Я сижу и держу в руках кинжал. И сейчас я воткну его тебе в горло. Зажги огонь, засранец, чтобы я мог увидеть эту стерву.
Хорнбори потянулся к поясу. В кожаном мешочке у него были огниво, сталь и трут. Вскоре ему удалось поджечь щенку и с ее помощью снова зажечь фитиль масляной лампы.
Эльфийка исчезла. Маленькие волны бились о край отверстия, ведущего к шахте колодца.
— Ха, смылась. Наверное, понимала, что теперь шутки кончились, — в правой руке Галар держал кинжал. Левую прижимал к горлу. — Я бы с ней покончил.
— Думаешь, то, что она сказала, правда? — подавленно спросил Нир.
— Я был слегка в отключке, — прохрипел Галар. — Она что-то сказала? Эльфы лгут, как только открывают рот. Это единственная истина, в которой с ними можно быть уверенным.
Найдена
Нандалее из последних сил подтянулась, схватившись на край колодца, и упала на пол. Она радовалась тому, что сумела сбежать от карликов. Чувствовала, как кружится голова, и с глазами ее тоже что-то было не так. У нее было такое чувство, что она видит два изображения вместо одного. Они накладывались друг на друга. Это совершенно сбивало с толку! То и дело приходилось зажмуриваться и моргать, но лучше не становилось.
Она нащупала край колодца и, опираясь на него, встала на ноги. Проклятые карлики! Она слишком поздно увидела опускающуюся секиру. Если б не ребенок в руках, этого бы не произошло. Кто же нападает на женщину с… Она! Внезапно из глаз хлынули слезы. Сегодня ее мир слетел с катушек. Варварское нападение на Глубокий город — это преступление. И как бы ни ругала она карликов, не они совершили это преступление. Небесные змеи утратили всяческую меру. И как братьям по гнезду удалось вырвать у Дыхания Ночи согласие на эту резню?
Покачиваясь, она шла к туннелю. Все, что не сгорело в мастерской, было разбито. Пол был усеян стеклом и деревянными щепками.
Зрение все ухудшалась и ухудшалась. Все двоилось. Картинки не складывались. Мир разбился на тот, который она знала, и новый, более темный мир, родившийся сегодня.
Добравшись до входа в туннель, Нандалее обрадовалась: теперь она могла держаться рукой за стену. Эльфийка закрыла глаза. Мучила жгучая боль. Ощущение было такое, словно от секиры карликов откололся кусок и застрял у нее в голове.
Она попыталась отстраниться от всего и стала думать о ночах в лесу, проведенных с Гонвалоном. О том, как они любили друг друга на ложе из мха, о его поцелуях на своей коже. Она помнила, как часто касалась пальцами большой татуировки на его спине. Изображение Золотого, обвивающегося вокруг меча. Почему Гонвалон присягнул именно ему?
Она отогнала от себя эту мысль. Тело и без того стало обузой, не стоит мучить его вопросами, на которые она не может ответить. Эльфийка плыла по течению. Словно сомнамбула, бродила по туннелям, утратив какое бы то ни было чувство времени и пространства.
Внезапно она почувствовала себя легкой. Воспоминания об ужасах отошли на задний план. Сегодня такой день, когда Альвенмарк изменился навеки. И она приняла в этом участие. Правление драконов укрепилось. И хорошо!
Нандалее открыла глаза. Яркий свет ослепил ее. Она находилась в просторном зале, свод которого поддерживали украшенные гербами колонны. Всего в паре шагов от нее стоял высокий эльф с длинными волосами, золотыми, как летнее солнце.
—
Кажется, карлики сильно потрепали вас, госпожа Нандалее.
Она заморгала, пытаясь собрать воедино оба изображения, выдаваемые ей глазами. Тщетно.
С ней говорил не Дыхание Ночи. Ее собеседник отличался от него, как день от ночи. Его голос был подобен обещанию. Он заберет ее страдания. От одного взгляда на него стихала боль. Увидевший его понимал, что будущее — страна, где вдоль кисельных берегов текут молочные реки, если пойти с ним. И Нандалее поняла, кто стоит там перед ней в облике эльфа.
—
Вы представляете опасность для моего старшего брата, моя госпожа. Может быть, все дело в вашем потрясающем умении продолжать сражаться, когда любой другой давно уже смирился бы с поражением. Мне кажется, сегодня вы поступили точно так же.
Его сомнения разбили ей сердце и превратили его слова в сладкий яд.
— Я всегда была верна Дыханию Ночи, — произнесла она с такой страстью, которая насмехалась над ее опустошенностью.
—
Вы предадите его в будущем, Нандалее. Разрушите его веру в вас самым подлым образом. Конечно, вы можете выбрать и меня. Это спасло бы моего брата, и нам было бы предначертано совершенно иное будущее. Сделайте всего один шаг навстречу мне — и наш союз будет скреплен.
Все будет хорошо, если она пойдет за ним. Достаточно было посмотреть на него, чтобы понять это. Посмотреть… Нандалее закрыла глаза. Но она ведь не может так просто предать Дыхание Ночи! Он выбрал ее. Хотел принять ее в ряды драконников, она нисколько не сомневалась в этом. И она всегда будет верна ему! Золотой хотел испытать ее. Она никогда не предаст Дыхание Ночи.
— Как ты сможешь доверять мне, если наш союз начнется с предательства?
—
Как бы я мог не доверять вам, если бы своим шагом вы доказали, что готовы пожертвовать ради меня самым для себя дорогим, госпожа Нандалее?
В присутствии Дыхания Ночи она никогда не испытывала того, что сейчас. Нужно подчиниться. Если она пойдет за Золотым, то будет счастлива! Или он плетет заклинание? Нет, как она может подозревать его в чем-то таком!
—
Как вы считаете? За что должна отвечать драконница, госпожа Нандалее?
— За мир, в котором не должно быть таких дней, как этот, — не колеблясь, ответила она.
—
Вы имеете в виду мир, в котором убийцы не должны бояться наказания за свои поступки?
— Сегодня умерли сотни невинных. Такова справедливость небесных змеев?
—
Сколько длится ваша жизнь? Тридцать зим? Или даже пятьдесят? Я живу уже более тридцати столетий. И вы собираетесь учить меня справедливости? — Он рассмеялся. Приятные мурашки пробежали по телу. —
Разве это противоречие не очевидно?
— Только если после тридцати столетий у тебя не возникает желания научиться чему-то новому.
—
Это юношеская дерзость — полагать, что в мире может появиться что-то новое, госпожа Нандалее. Возраст научит вас тому, насколько сильно вы ошибаетесь.
Эльфийка поразилась тому, насколько спокойно он воспринимал ее упреки. Да, в его мыслях была лишь меланхолия, трогавшая ее сердце. Но как эта резня может оставлять его равнодушным?
— Какая польза была от этого дня? Цель, за которую мы сражались, — это мир, в котором правит страх?
—
Вы боитесь огня?
Вопрос застал ее врасплох.
— Нет, — нерешительно ответила она.
—
И, несмотря на это, вы не стали бы трогать его, зная, что он может обжечь. Таков образ нашего правления, моя госпожа. Мы дарим тем, кто идет с нами, свет и тепло. Надежный мир с твердыми правилами, где каждый, кто придерживается этих правил, может рассчитывать на нашу защиту. Посмотрите на меня. Разве я тиран? Я тоже сожалею о том, что случилось сегодня.
Нандалее знала, что перестанет сомневаться в его мыслях, если она посмотрит на него еще раз. Его блеск ослепит ее. Разве может ошибаться такое чудесное создание, как он? Страж, которому альвы доверили свой мир? Если он ошибается, то, значит, создатели Альвенмарка совершили ошибку, предоставив ему право решать, что верно, а что нет? Возможно ли это?
— Разве это не конец всей свободе, если каждый, кто подойдет к вам слишком близко, должен будет сгореть?
—
Какая чушь!
Его гнев настиг ее, словно жгучий удар молнии. Она попятилась, рухнула на колени.
—
Свобода! Не что иное, как абсурдная идея эстетов. Чего на самом деле хотят дети Альвенмарка, так это уверенности. А это означает, что нужно подчиняться правилам. Карлики позволили себе свободу убить Парящего наставника. Того дракона, которому вы обязаны своим первым пониманием магии в этом мире. Он был одним из старейших созданий в этом мире. Он был мудр. Единственный в своем роде. Как насчет его свободы жить, госпожа Нандалее? Разве карлики дали ему это право? Разве они не лишили себя всех прав своим трусливым поступком?
Его гнев окутал ее, подобно пламени, от которого не спасло бы защитное заклинание.
—
Вы становитесь на сторону убийц, госпожа Нандалее? Вы, которая хочет однажды стать драконницей! Вы разочаровываете меня. Не понимаю, что видит в вас мой брат по гнезду. Для меня вы предательница.
Уже не чувство, сопровождавшее эти слова, а их содержание толкнуло Нандалее на грань отчаяния. Что она наделала? Как она могла осмелиться восстать против небесных змеев? Ощущение его неприязни и разочарования лишило жизнь ее какого бы то ни было смысла. Вся сила, с которой она боролась со смертью на протяжении всех сражений за Глубокий город, ушла от нее. Она рухнула на пол. Услышав шаги за своей спиной, она не сумела заставить себя даже обернуться.
— Приветствую вас, мастер меча. У вас есть неповторимое умение приходить вовремя. Теперь можете исполнить поручение, которое я вам дал. Прямо у меня на глазах, — Золотой заговорил на языке эльфов. У него был звучный и мягкий голос.
— Ваши желания — моя жизнь, учитель, — услышала она лишенный каких бы то ни было эмоций голос Гонвалона. Ей не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что он поднял меч. Ему понадобится лишь один удар. Она почти ничего не почувствует.
В конце пути
Гонвалон поднял клинок, готовый нанести удар. Принял низкую стойку опытного мечника, слегка пружиня в коленях. Он все решил. Встал перед Нандалее, заслонив ее собой.
— Но одному этому приказу я вынужден не подчиниться, учитель. Я знаю, что Нандалее не предавала небесных змеев. Она послушница Белого чертога, а я ее наставник. Я обязан защищать ее. И я люблю ее. Скорее я направлю меч на себя, чем на нее. Потому что если она умрет, то моя жизнь тоже обратится в пепел.
Он вызывающе глядел на Золотого, хорошо понимая, что его сила по сравнению с силой дракона подобна пожухлому листку, решившему противостоять ветрам осени.
Его поразило то, что в чертах лица Золотого промелькнуло скорее удивление, чем злость.
—
Вы восстаете против меня, мастер Гонвалон? Вы, мой меч? Одна моя мысль, одно произнесенное шепотом слово силы — и ваша рука перестанет повиноваться вам. И вы обезглавите женщину, которую любите. Что бы вам ни приказывало сердце.
Его правую руку пронзила боль, похожая на внезапно подступившую судорогу. Клинок опустился на пядь. Он боролся, но все же был бессилен.
—
Я помогу вам быть мне хорошим слугой, — слова не причиняли боли, и, несмотря на это, в них была сила, целиком заполнившая его.
— Если этот клинок оборвет жизнь Нандалее, я направлю его себе в сердце прежде, чем на нем успеет остыть кровь моей возлюбленной. Я не стану жить без нее. Я утратил бы какую бы то ни было ценность для вас, мой повелитель.
— Значит, это и есть чудо любви… — Золотой уже не говорил с ним мысленно. Отстраненно улыбался. Окружавший его свет был ясным, как в морозное зимнее утро. Теперь он излучал холод, какого никогда в жизни Гонвалон не испытывал. Даже той далекой зимней ночью, когда его, ребенка, бросили одного в ледяной глуши, на съедение волкам.
— Покажите мне силу этого чуда, мастер меча. Вы так много говорите о смерти. Шантажируете меня ею… Направьте же свой клинок на свое тело. Вырежьте свое сердце из груди и принесите мне, чтобы вложить его в мою ладонь. Если вам это удастся, я подарю Нандалее жизнь.
— Нет! — простонала Нандалее. Она схватила его за ногу, но он вырвался. Он готов был заплатить любую цену за ее жизнь. Элегантно взмахнув мечом, он направил клинок себе в грудь и, не колеблясь, разрезал свою плоть.
— Довольно, — окружавший Золотого свет утратил силу. Когда он заговорил, голос его словно поблек.
—
Я потерял вас, мастер Гонвалон. Спустя столько лет… — Это было похоже на последний привет, за которым последовали четкие холодные слова. — Я освобождаю вас ото всех клятв, которые вы мне когда-то приносили. Вы больше не драконник! — Последние слова эхом вернулись от стен пещеры, а за ними пришла боль на спине Гонвалона, словно тысячи игл терзали его кожу. Он закричал, рухнул на колени рядом с Нандалее. Боль не уходила, раздирала его кожу. Мелкие брызги окропили Гонвалона. Кровь и краска!
— Татуировка, которая когда-то скрепила наш союз, стерта. Вы вольны полностью предаваться иллюзии вечной любви. Я буду наблюдать за вами, Нандалее, эльфийка, вспышка гнева которой навлекла несчастье на весь клан. И Гонвалон, на любви которого всегда лежит тень смерти. Сколько может продлиться любовь, начавшаяся под столь неблагоприятным знаком? Насколько сильны будут ваши сердца, когда судьба решит подвергнуть вас испытанию? Или я.
Гонвалон положил руку на плечи Нандалее. Она дрожала от слабости. Он вытащит ее отсюда, из этих проклятых туннелей. Вынесет ее на свет и будет ухаживать за ней. Сделает все, чтобы заставить забыть об ужасах этого дня и исцелить шрамы на ее теле и душе.
Его спина горела жгучей болью, но сердце стало таким огромным, что едва не разрывалось от счастья. Он свободен! Он обнимает Нандалее, и, может быть, вместе с заключенным с Золотым союзом спадет и проклятие, всегда тяготевшее над даром его любви.
Нандалее станет последней любовью в его жизни. Он будет защищать ее всеми силами. Решительно поднялся. Ее голова бессильно упала ему на грудь. Губы дрожали, но не могли произнести ни слова. Вместо этого по щекам бежали горячие слезы, и он уже тоже не мог сдерживать слез.
Его меч остался лежать на полу. Он воплощал в себе жизнь, которая окончилась в этот час.
— Мы уйдем в леса, как только ты наберешься сил. Оставим позади все. Мы будем свободны!
Она заморгала и подняла на него взгляд. В ее взгляде читался страх. Что он сказал не так?
О драконах и эльфах
«Случившееся в Глубоком городе отдалило не только змеев неба от их создателей, альвов, но и навеки изменило эльфов Белого чертога. Никогда прежде не ходили они на битву вместе. Каждый, кто входил в ряды драконников, уже совершал подлые злодеяния, но увидеть, на что они способны вместе, — это было нечто иное, чем убивать наедине с самим собой. Не пьяные от победы вернулись они в Белый чертог, нет, они были подавлены. И когда оружие драконов снова развесили в Белом чертоге, пришлось создать одиннадцать новых бронзовых дощечек, ибо именно столько их ушло. Я узнал об этом от Элеборна, для которого это были последние дни в Белом чертоге. Как наставники Белого чертога ни пытались вернуть былой дух, убеждение в том, что они отдают свои жизни за правое дело, исчезло. Существовало что-то такое, что навеки утратили эльфы: уверенность в том, что они сражаются на стороне света, а их мечи преумножают справедливость. В глубине души они знали, что змеи неба не привели в исполнение беспристрастный приговор, а просто отомстили. И месть на этом не закончилась. На поврежденные и наполовину затопленные лодки, с помощью которых карлики когда-то передвигались по подземным рекам, они наложили заклятие, чтобы каждая из этих лодок привлекала к себе внимание Белых змеев, если ее начнут чинить или использовать. Кроме того, они оставили в Глубоком городе несколько червелапов, которые должны были обрести в туннелях новую родину, а на холодных ветрах над горой, возвышавшейся над Глубоким городом, скользили среброкрылы, ибо такова была воля змеев неба, чтобы никогда больше не ступала в Глубокий город нога карлика. Это место было проклято до скончания дней.
Сила злых поступков способна изменять волшебную силу, присущую нашему миру. Я сам видел призрачный лес, возвышающийся сегодня над теми проклятыми чертогами. Лес, над которым не летают птицы и где не устраивает себе нору мышь. И несмотря на то что глаза карликов вспыхивают, когда они говорят о богатствах Глубокого города, никто не осмеливается вернуться туда на поиски утраченных сокровищ.
Но был и хороший итог тех деяний, ибо сами того не понимая, змеи неба подготовили почву, на которой дух мятежа должен был пожать первые плоды. (…)»
Заметка на полях: Мелиандер провел часть юности вместе со своей сестрой Эмерелль под защитой карликов. Весьма сомнительно, может ли он считаться объективным рассказчиком. Галавайн, Хранитель тайн.
«О драконах и эльфах», с. 34 и далее. Собрание отдельных
пергаментных свитков из наследия Мелиандера, князя Аркадии,
хранимое в библиотеке Искендрии, в зале Света, в амфоре,
закопанной в месте, ведомом лишь Галавайну, Хранителю тайн.
Степное право
Курунте надоел этот проклятый палаточный городок, равно как и этот дворец, где воняло лошадиным дерьмом. Эти варвары никогда не оставались на одном месте. Они не создавали ничего долговечного. Он улыбнулся бессмертному Мадьясу, заметившему его взгляд.
— Ну что? Тебе нравится то, что ты видишь? — Мадьяс пользовался языком богов. Курунта поразился. Правитель ишкуцайя заговорил на этом языке впервые. От степного варвара он не ожидал владения языком княжеских дворов.
Курунта одобрительно кивнул, тщательно следя за тем, чтобы не проявить своего удивления.
— Поразительно ловки эти юные всадники.
— Не правда ли? Войска городов-государств с Шелковой реки были больше моих армий, однако мы побеждаем каждый раз, когда они осмеливаются высунуться за пределы своих стен, — Мадьяс говорил легко и непринужденно, но смысл до Курунты дошел. Полководец заставил себя сдержаться. Позволить вшивому степному псу оскорблять себя… Как же низко он пал, раз вынужден пресмыкаться перед этим маленьким толстеньким мужичком!
У бессмертного было лицо с широким мужественным подбородком. Однако он всегда казался неухоженным. На щеках топорщилась щетина, низко посаженные глаза прятались под кустистыми бровями, а непокорные пряди волос низко свешивались на лоб. В отличие от сановников, которыми тот себя окружал, он носил не шелка, а засаленный жилет, не закрывавший руки. Мадьяс любил выставлять напоказ волчьи татуировки и шрамы на своих руках. Он считался хорошим охотником и выносливым мечником. Но воняло от него так, как будто он спал в свином корыте.
Мимо большого шатра-дворца пронесся очередной всадник, развернулся на скаку, поднял короткий лук и выпустил стрелу, с глухим звуком ударившуюся в диск из плетеной соломы, стоявший на расстоянии добрых тридцати шагов.
Курунта взял липкую медовую лепешку, лежавшую на большой серебряной тарелке, стоявшей на земле рядом с ним. Несмотря на то что мальчик обмахивал тарелку веером из перьев, на мед уже налипло немало мух. Поразительно, с каким воодушевлением эти твари летели навстречу своей смерти.
Посланник взял один из истекающих медом золотисто-желтых шаров, оторвал от него толстую, блестящую зеленую муху и раздавил ее между пальцами, в то время как следующий всадник пронесся мимо шатра, демонстрируя свое умение. Один удар сердца Курунта размышлял над тем, не швырнуть ли медовой сладостью в стрелка. Он представлял себе, как молодой воин роняет лук и стрела вонзается в одного из тех вонючих ребят, которых Мадьяс собрал перед шатром. Хвастун! Говорили, будто каждую луну он получает тысячу тюков шелка в качестве дани, роскошные наряды, полные жемчуга сундуки, пряности и ладан. Большую часть он щедро раздаривал своей свите. Но какая польза от того, что ты носишь вышитые жемчугом шелковые одежды, если при этом надеваешь сапоги, полные конского навоза, на которых спариваются мухи.
— Я почел бы себя счастливым, если бы мог хотя бы раз встретиться с принцессой Шайей лицом к лицу. Конечно же, в вашем присутствии, почтенный Мадьяс.
Бессмертный раздраженно поглядел на него.
— Я должен выставить свою прекраснейшую из дочерей под весеннее солнце? Это не понравится твоему хозяину.
— Мой хозяин полагает, что я расскажу ему о том, как мила принцесса. Было бы хорошо, если бы я увидел ее хоть раз.
Мадьяс провел рукой по щетине на щеках.
— У нее зад, как у девушки, которую я послал тебе вчера ночью.
Курунта бросил пренебрежительный взгляд на сидевшую рядом с ним шлюху. Она ему не очень-то понравилась. Он не любил женщин с маленькой грудью и узкой задницей. Радостно было лишь видеть ее почтительность. Впрочем, она так старалась показать ему, в каком она восторге от его умения как любовника, что ему уже ничего не хотелось. Может быть, она сделала это нарочно. У нее умные глаза.
Он потянулся к пропитанным медом сладостям и взял одну, к которой прилипли две мухи. Быстро пнув ногой девушку, он заставил ее обернуться к нему. Та глядела на него униженно. Не колеблясь, открыла рот, увидев сладость. Он сунул ее между ее накрашенных губ и с улыбкой стал наблюдать за тем, как она послушно жует и глотает.
— Нравится тебе маленькая шлюшка, Курунта? Когда-то она была принцессой в одном из городов на Шелковой реке. Принцесс там много, как мух здесь, в степи, в разгар лета.
Курунта прикинул, что будет с ним, если он отзовется о ней дурно. Поглядел на останки мухи, которую только что раздавил между пальцами.
— Она подарила мне совершенно новый опыт.
Мадьяс провел языком по губам.
— Правда? Расскажи!
— Что ж… — Курунта откашлялся. — Ей удалось заставить меня не завершить акт любви. И могу вас заверить, бессмертный, этот опыт единственный в своем роде и не зависел от моих усилий, — посланник не сводил взгляда с рабыни. Она казалась совершенно безучастной. Очевидно, не понимала божественного языка.
— Надеюсь, ты не воспринял это как намеренное оскорбление, Курунта. Меня заверяли, что эта девушка очень послушна.
— Да, послушна, но не вдохновляет. Как будто я пришел в дешевый бордель, чтобы удовлетворить свою похоть, и выбрал шлюху, для которой я сегодня уже десятый клиент.
Мадьяс бросил на рабыню уничтожающий взгляд.
— Значит, она столь же бесполезна, как и сломанный меч в бою.
— Хуже, — весело заявил Курунта. — Она ломает меч воина раньше, чем закончится битва.
— До сих пор от меня оставалось скрытым, что под грубой скорлупой полководца Курунты скрывается поэт, — произнес Мадьяс на языке своего народа и зааплодировал. Придворные тут же отреагировали и тоже захлопали. Даже маленькая рабыня, жизни которой из-за его лжи, возможно, вскоре настанет преждевременный конец, тоже аплодировала ему.
Мадьяс поднял руки, и аплодисменты стихли.
— Теперь, когда наш гость смог насладиться ловкостью наших воинов, он должен увидеть, как мы обращаемся с теми, кто нарушает законы степи. Приведите приговоренных!
Курунта бросил на бессмертного встревоженный взгляд. Что они хотят продемонстрировать? Может быть, это угроза?
Мадьяс обернулся к нему.
— Я слышал, что красоту с твоего лица выжег безбородый евнух, Датамес, гофмейстер бессмертного Аарона. Я не понимаю, почему Аарон не приказал содрать с этой собаки кожу. Я полагаю, что если мужчине отрезать его хозяйство, тем самым он утрачивает часть рассудка. Подобных созданий уже нельзя понять. Их удерживают только суровые наказания. Ты должен увидеть, как я обхожусь с подобными полумужами, когда они меня разочаровывают.
Курунта терпеть не мог, когда с ним говорили о случившемся во время Небесной свадьбы бессмертного Муватты, когда неуклюжий гофмейстер изуродовал его во время боя. Его никогда не побеждали! Из-за несчастного случая разгорелся пожар, и его лицо и многое другое стали жертвой пламени. С тех пор его терзало желание заполучить Датамеса в свои руки. Не проходило ни дня, чтобы Курунту не мучили ожоги. Единственным утешением служило то, что он представлял себе, что сделает с Датамесом. Гофмейстер умрет медленной смертью.
На площадь перед дворцом вывели двоих крупных, несколько женоподобных мужчин. У обоих на лбу была татуировка, напомнившая Курунте извивающуюся ящерицу. Один из двоих попытался броситься наземь, но стражники бессмертного удержали его. Черные слезы текли по щекам мужчины. Он был накрашен. Второй держался лучше. Он стоял прямо и бросал на бессмертного разъяренные взгляды.
— Эти двое евнухов украли у одной из моих наложниц жемчужный браслет, — пояснил Муватта и рассмеялся. — Нужно быть евнухом, чтобы так сильно желать браслет и быть готовым рискнуть ради него жизнью.
Стоявший прямо евнух издавал неразборчивые звуки.
— Избранным, которым дозволено
входить в мой шатер, мы отрезаем языки, чтобы они ничего не могли рассказать, если вдруг станут свидетелями разговора, не предназначенного для их ушей.
Курунта с интересом наблюдал за тем, как обоим мужчинам надевают широкие кожаные ошейники на шею и браслеты на запястья. На четвертовании ему еще никогда не доводилось присутствовать.
К кожаным ремням прикрепили пеньковые веревки, затем привели восемь лошадей, каждая вторая из которых была взнуздана как рабочая. К каждой конечности привязали по две лошади. Евнуху, который с достоинством принимал свою судьбу, была оказана честь быть первым.
Судья, невысокий сутулый мужчина, за поясом у которого висел изогнутый нож, снял с приговоренного бесшовную юбку. Затем проверил веревки.
— Для того, чтобы разорвать человека, требуется немалая сила, — весело объявил Мадьяс. — Иногда судье приходится немного помочь.
Курунта спросил себя, что может сделать горбатый, если лошадям не хватит сил. Парень выглядел не особенно сильным. Он поднял руку и отдал приказ. Канаты натянулись. Евнуха рывком сбило с ног и на веревках подняло над изрытой землей примерно на полшага.
Над площадью воцарилась напряженная тишина. Затаив дыхание, все придворные, как завороженные, наблюдали за спектаклем.
— Хороший человек, — пробормотал Мадьяс. — Храбро держится. Как думаешь, Курунта, что он потеряет первым, руку или ногу?
— Ему действительно оторвут все четыре конечности? — спросил посланник, не отводя взгляда от представления. Каждая мышца в теле евнуха натянулась до предела. Он был крепко сложен. По телу струился пот. Лицо искажала гримаса гнева и боли.
— Отрывают только три конечности. Четвертая пара лошадей убегает с тем, что осталось. Это…
Мадьяса перебил отчетливо слышимый хруст. Евнух закричал. Его правая нога неестественно вывернулась.
— Начинается! — восхищенно произнес Мадьяс. — Сначала выворачиваются руки и ноги. Суставы — самые слабые места. Потом начинают рваться кожа и мышцы. Последними — сухожилия.
Конюхи тянули лошадей под уздцы, обрушивая плети на их головы. Животные упирались копытами в землю и тянули изо всех сил. Веревки натянулись до предела.
— Мой придворный врач утверждает, что от напряжения рвутся даже мышцы живота и внутренние органы. Однажды он разрезал тело четвертованного раба, чтобы провести исследования.
Курунта видел, как вывернутую ногу рвануло. На коже бедра образовались разрывы. Евнух все еще сжимал веревки, закрепленные на запястьях.
Еще один рывок. В районе паха пошла кровь. Мышцы лопнули. Нога еще некоторое время висела на окровавленных волокнах, затем оторвалась полностью. От боли евнух мотал головой из стороны в сторону, но кричать перестал.
Три упряжки продолжали тянуть. Почти тут же послышался треск, когда вывихнулась левая рука. Евнух хрипло дышал. Слышны были только эти хрипы и фырканье лошадей.
Мадьяс поднялся.
— Этот человек храбро сражался, — крикнул он. — Может быть, он и был вором, но честь свою он восстановил. Облегчи ему уход, горбатый.
Одобрительное бормотание сопровождало его слова. Курунте показалось, что изменять наказание потому, что наказываемый проявил храбрость, было непоследовательно. Разве это не свидетельствовало об ошибке во время произнесения приговора? Милость — для неуверенных! Истинный правитель отвечает за принятые решения. Так, как бессмертный Муватта.
Палач вынул из-за пояса меч. Одним глубоким надрезом он перерезал сухожилия и мышцы левой подмышки. Практически в тот же миг рука уступила силе тянущей в сторону упряжки и оторвалась.
Похоже, евнух потерял сознание. Он не отреагировал, когда горбатый сделал надрез и на его правой руке, что завершило представление. Тело собрали молодые конюхи. Бесшовную юбку умершего судья продал худощавому придворному.
На площадь перед шатром вывели восемь свежих лошадей.
Мадьяс положил руку на плечо Курунты.
— Идем со мной, я хотел бы представить тебя своей дочери Шайе, чтобы твой король не считал меня жуликом. Ты увидишь, она — один из самых благородных цветков, которые когда-либо расцветали в степи.
Курунта поразился внезапной смене настроения бессмертного. Опираясь на маленькую рабыню, он со вздохом поднялся на ноги. За те луны, что он лежал, оправляясь от ожогов, нанесенных ему гофмейстером бессмертного Аарона, он разжирел. Ему срочно требовался поход, чтобы вместе с потом выгнать бесчисленное множество накопленных фунтов. Вскоре он снова будет стоять бок о бок со своим правителем и поможет ему раздавить войска Арама на равнине Куш.
— Тому подвывающему оборванцу пощады не будет, — громким голосом заявил Мадьяс. — А когда ты закончишь с ним, казни эту маленькую шлюху! — Вытянув руку, он указал на стоявшую рядом с Курунтой рабыню. — Она оскорбила нашего гостя и опозорила наш двор. Ее кровь должна смыть наш позор.
Малышка обернулась. Широко открыв рот, она уставилась на Курунту. А затем плюнула ему под ноги.
Мадьяс рассмеялся.
— Похоже, она не совсем лишена огня.
Курунта отвесил ей пощечину, швырнувшую женщину на землю. Кольца оставили на ее щеке кровавые следы.
— Пусть восемь жеребцов как следует насладятся тобой.
— В любом случае они больше мужчины, чем ты, лупоглазый!
Мадьяс прищелкнул языком и подозвал стражу.
— Позаботьтесь о том, чтобы она молчала, пока не рассказала о нашем госте вещи, которые никому не хочется знать.
— Эта шлюха лжет! — возмутился Курунта, но тут же покраснел.
— Конечно, — с улыбкой заверил его Мадьяс. — Все мы знаем, что шлюхи лгут, как только открывают рот.
Посланник закусил губу. Он понимал, что что бы ни сказал сейчас, позор его будет только расти. Разумнее всего будет промолчать, поэтому он последовал за Мадьясом в тень Звездной юрты.
Посреди большого шатра их ожидала хрупкая женщина в длинном белом платье. Ее черные волосы были собраны наверх при помощи золотых гребней. Когда они вошли в шатер, она обернулась к ним. Глаза ее были черны, как ночь, и казались огромными. Не красавица, подумал Курунта, но достаточно было посмотреть ей в глаза, чтобы понять, что она рождена для того, чтобы править.
— Это Шайя, моя тридцать седьмая дочь, гордость моего сердца и солнце моих дней.
Курунта поклонился принцессе. Она производила впечатление величественной и суровой женщины. Бессмертному Муватте будет мало радости от нее. Ходили слухи, что она командовала войсками ишкуцайя в Нангоге и сражалась в трех битвах против небесных пиратов Таркона Железноязыкого.
Женщина коротко поклонилась ему.
— То, что бессмертный Муватта послал полководца, а не придворного, чтобы просить моей руки, делает мне честь.
«Скорее чтобы купить тебя», — подумал Курунта, слегка поклонился и ответил на ее улыбку.
— Нет, это честь для меня. Как я слышал, ваш разум и воинское умение намного превышают обычные способности женщин.
— Довольно формальностей, — бессмертный Муватта кивнул, указывая на выход из шатра. Снаружи слышались пронзительные крики второго евнуха. — Я хочу посмотреть, как уйдет от нас рабыня с Шелковой реки. Ты убедился, что моя дочь не выглядит как вшивый верблюд со впалыми боками. Теперь идем.
Курунта не сдвинулся с места.
— Давайте закончим… — он едва не назвал это сделкой, — сватовство. Мой господин с радостью подарит пять сотен своих лучших лошадей лучшим всадникам этого мира, если ему даруют право делить ложе с прекраснейшим цветком пастбищ.
— Что ж, Курунта, раз уж ты заговорил об этом, поговорим конкретно и предоставим тем, кто пишет за нас, право прятать правду за красивыми словами. Шайя — самая любимая из моих дочерей. Право забрать ее у меня имеет свою цену. И она не соответствует пятистам лошадям из конюшен бессмертного Муватты. Я требую тысячу лошадей. И когда ты вернешься, приведи с собой пятнадцать сотен, чтобы я мог выбрать лучших из лучших. И не пытайся обмануть меня. Ты знаешь, за кражу и обман при этом дворе полагаются самые тяжкие наказания, ибо они свидетельствуют о недостатке уважения. А с недостатка уважения начинается гибель королевств.
На миг Курунта лишился дара речи от наглости этого вонючего варвара. Тысяча лошадей — это вдвое больше, чем изначальный выкуп за невесту. Он поглядел на жилистую принцессу, с вызывающей улыбкой ответившую на его взгляд. Он бы не дал за нее и трех лошадей из своих конюшен!
Он подумал о том, что будет, если в ночь Небесной свадьбы она не понесет ребенка, и улыбнулся в ответ.
— Истинная красота бесценна, я с вами согласен, бессмертный Мадьяс. Но поскольку это требование значительно отличается от нашего первоначального соглашения, мне придется известить об изменениях своего повелителя. Надеюсь, что скоро вернусь с добрыми известиями.
На лице Мадьяса отразилась тревога. Он задумался о том, к чему может привести его дерзость.
Прощание
Нандалее поглядела в окно. Прилетел Пип. Деряба, которую она вырастила и которая привела Гонвалона в сад Ядэ. Пип привел трех маленьких деряб и свою жену. Они клевали рассыпанные на подоконнике крошки. За их спинами на безоблачном небе ярко светило солнце. Где-то за окном звучала меланхоличная песня.
Нандалее глубоко вздохнула. Она жива! Вопреки всем ожиданиям она пережила резню в Глубоком городе. Но столь многие остались там. Гонвалон называл ей имена учениц и учеников… Их было так много!
Девушка провела рукой по белой простыни на своей постели. Она чувствовала себя виноватой в том, что еще жива. Что отличает ее? Поразительно твердый лоб?
О ребенке карликов она никому не рассказывала. Интересно, удалось ли уйти убийцам дракона? Она цинично усмехнулась. Умер целый город. И только те, кто заслужил смерти, еще живы. И Нандалее не жалела об этом. По крайней мере, ей удалось отвоевать у великой несправедливости того малыша.
Дверь открылась, и в комнату вошел Гонвалон, держа в руках большой деревянный поднос.
— Как же приятно видеть тебя улыбающейся, красавица моя.
Если бы ей так же легко удавалось говорить комплименты.
Ее улыбка стала шире, когда он откинул в сторону полотенце, под которым оказались свежеиспеченный хлеб, маленькая круглая головка сыра и половина кольца колбасы. Она любила простую и грубую еду. Как хорошо он ее знает.
— Тебе стоит снять заклятие, отгоняющее кобольдов от твоего порога, иначе ты умудришься умереть от голода прямо в Белом чертоге.
Она схватила его за руку и мягко пожала.
— Нет, пока ты дышишь.
— Ты вкладываешь свою судьбу в руки убийцы. Разумно ли это? — В его словах звучала какая-то горечь, несмотря на то что улыбка не ушла с его губ.
— С тех пор, как я получила секирой по голове, у меня есть чудесное оправдание не очень разумным поступкам.
Он негромко рассмеялся.
— Тебе очень сильно повезло.
— У меня был ты, когда не могло помочь уже никакое везение в мире.
Он потупил взгляд.
— Тебе нужно поесть…
Она крепче сжала его ладонь.
— Мы ушли от него, Гонвалон. Он отпустил нас.
Мастер меча покачал головой.
— У него просто изменились планы, — тихо ответил он. — Тебе нужно набраться сил. А потом подумаем, куда пойдем.
— Я не побегу. Я…
Он поцеловал ее долгим и страстным поцелуем. Она закрыла глаза, наслаждаясь ароматом лета, исходившим от его волос, и приятным теплым ощущением, растекавшимся от живота по всему телу.
Отпустив ее губы, Гонвалон строго посмотрел на нее.
— Я знаю, чего ты хочешь. И не поддержу тебя в этом.
— Но мы должны…
— Сегодня нам не нужно говорить об этом. Мы… — Шорох за дверью заставил его умолкнуть.
Нандалее не поверила своим глазам. Там стоял Нодон. Она хотела вскочить, но Гонвалон мягко удержал ее.
— С бурными приветствиями стоит повременить несколько дней. Тебе нужно сначала набраться сил, прежде чем…
Но она не собиралась слушать эту чушь. Она чувствовала себя достаточно хорошо. А если бы не Нодон, ее бы здесь не было. Она отодвинула в сторону деревянный поднос, не обращая внимания на рассерженный взгляд Гонвалона, и свесила ноги с кровати.
Едва встав на ноги, она почувствовала, что у нее кружится голова. Эльфийка пошатнулась. Мастер меча тут же подскочил к ней, чтобы поддержать. Она с благодарностью оперлась на него.
— Я думала, ты…
Нодон подмигнул ей.
— Думала, я позволю какой-то змее утопить себя? — Взгляд его черных глаз стал жестче. — Было тяжело. Меня спас послушник, — Нодон скривился. — С помощью поцелуя. Поделился со мной дыханием. Когда вернешься в сад Ядэ, никому не рассказывай об этом.
Она усмехнулась.
— Ты не думаешь, что газалы знают о каждом твоем поцелуе?
Казалось, он на миг призадумался. Затем покачал головой.
— Нет, оракулы Дыхания Ночи интересуются только историями крушения мира. Я не слышал, чтобы они говорили о поцелуях.
Она хотела ответить колкостью, но решила промолчать. Никогда прежде она не видела его настолько расслабленным. Обычно он казался холодным и неприступным. Шутить о поцелуях было совсем не в его духе.
— У твоей двери стоит еще один. Тот парень, что поцеловал меня. Сегодня он покинет Белый чертог, так же, как и я. Лучше мне не рассказывать в саду Ядэ о том, сколько здесь вокруг тебя крутится мужчин, — он кивнул. — Увидимся в саду Ядэ. Твоя техника обращения с мечом все еще оставляет желать лучшего. Буду ждать тебя на фехтовальной площадке у пирамиды, — и с этими словами он церемонно поклонился и вышел.
Нандалее с любопытством поглядела на дверь. Услышала, как Нодон перекинулся двумя словами с кем-то в коридоре, но самих слов не разобрала.
— Если ты немедленно не ляжешь, я передам заботу о тебе кобольдам, — Гонвалон мягко подтолкнул ее обратно к ложу. У нее все еще кружилась голова, и она не сопротивлялась.
В коридоре послышался сердечный смех. Это был первый смех, который она услышала в Белом чертоге после возвращения. Смех был ей знаком, и ее захлестнула печаль. Ошибиться было невозможно, это был Элеборн, один из немногих настоящих друзей, которых она здесь обрела. И именно он должен уйти!
— Элеборн? — Нандалее поразилась тому, насколько слабо прозвучал ее голос. Она постояла совсем чуть-чуть, а так устала.
— Твои раны зажили, но ты потеряла много крови. Для ее замены не хватит волшебной силы наших целителей. Тебе нужно отдохнуть несколько дней, прежде чем силы вернутся к тебе. Если ты будешь придерживаться этого правила, то вскоре снова будешь на ногах.
Нетерпеливо вздохнув, она опустилась на подушки. Просто лежать ей было непривычно. Она думала о последних выживших из своего клана, которые находились где-то в плену в вонючей тролльской пещере. Сколько дней им осталось? Она сжала кулаки. Скоро… Она исполнит обещание, которое дала Дуадану незадолго до его смерти, — или умрет, пытаясь.
Элеборн заглянул в комнату.
— Можно войти?
— Вообще-то она слишком слаба, чтобы давать одну аудиенцию за другой, — проворчал Гонвалон.
Элеборн низко поклонился.
— Простите, высокородная госпожа, если я не вовремя, но у меня дело, не терпящее отлагательств.
— Не слушай Гонвалона. Я рада тебя видеть.
— До смерти радуется, — произнес Гонвалон.
Было видно, как растерялся Элеборн. Отбросил с лица свои длинные светло-русые волосы.
— Я думал, она не тяжело…
— Я просто ослабла, — она едва говорила. Даже улыбка стоила огромных усилий. Что это такое? Она никогда не чувствовала себя настолько усталой.
— Я ухожу из Белого чертога навеки. Меня призвали в драконники, и уже в ближайшее время я отправлюсь выполнять свою первую миссию. Я… У меня есть кое-что для тебя, — он снял с пояса маленькую серебряную бутылочку, поставил ее на стол и открыл пробку. Из нее выплеснулся фонтан из яркого света и воды.
Пип и другие дерябы испуганно вспорхнули.
— Заклинание из лунного света и родниковой воды, — с гордостью объявил Элеборн. — Совершенно бесполезное. Просто приятно смотреть. Достаточно простого приказа, и свет гаснет. Впрочем, я боюсь, что им можно насладиться лишь два-три раза, потом магия уйдет.
На глаза Нандалее навернулись слезы. Ей всегда нравились магические чудеса Элеборна. Он был не таким, как остальные ученики Белого чертога. Мог полностью уйти в изучение света и воды. Некоторые посмеивались, что однажды у него между пальцами ног вырастут перепонки.
— А какое слово завершает заклинание? Ты можешь назвать его на другом языке.
— Э… — Элеборн несколько беспомощно развел руками. — Меня постигла неудача, Гонвалон. Неважно, на каком языке ты это скажешь. Свет тут же погаснет. Я с удовольствием назову его тебе за дверью, в коридоре. Если только Нандалее не хочет завершить заклинание.
— Нет, — слабо произнесла она. Она лежала, утопая в подушках, слегка прикрыв глаза, и завороженно наблюдала за игрой света. Ни единой капли из фонтана не падало на столешницу. Все они возвращались обратно в пляшущую струю воды, окруженную бледным серебристым светом. А солнечные лучи, падающие в окно, преломлялись в мелких брызгах, отбрасывая на противоположную постели Нандалее стену радуги. Она полностью погрузилась в игру красок, и усталость унесла ее в глубокий сон.
На улочках Золотого города
Путешествовать с большой свитой Володи не любил. Когда он прошел через Золотые врата, его сопровождал лишь небольшой эскорт. Если не приглядываться, его можно было принять за одного из наемников, сопровождающих караван. Вот только у наемников не может быть двух железных мечей.
Он отказался от дорогих доспехов и одежды. Ножны его мечей тоже были сделаны из простой кожи без украшений. Но железные клинки были лучше бронзового оружия. И длиннее. Опытные бойцы заметят.
Володи отделился от толпы носильщиков и поглядел на врата высотой с башню, со створками из массивного золота, возвышающиеся посреди отвесной скалы. Это была единственная дорога, ведущая в Нангог. Кто бы ни хотел войти в чужой мир, проходил через эти врата. Их никогда не закрывали. Днем и ночью шли торговые караваны семи великих империй. На площади уже строились новые носильщики, готовые покинуть Нангог. Невысокие худощавые мужчины с повязками на голове, несущие тяжелые корзины. Мужчины из Цапоте, как было видно по узору на юбках и украшенных перьями браслетах.
Он вспомнил о Кветцалли, той женщине, которую он когда-то любил и которая едва не отправила его на смерть. Он окинул взглядом город, бесконечные террасы вдоль отвесных стен Устья мира, огромного кратера, где хоронили на полетных каркасах героев семи великих империй.
Дым тысяч печей окрашивал небосклон в свинцово-серый цвет, а над звуками города, как истинный лейтмотив, доминировал плеск и грохот больших водяных колес, наполнявших цистерны и поднимавших воду от реки на целые мили вверх по склону горы.
В вечерней дымке он увидел едва различимый дворцовый квартал Цапоте, с его исполинскими стенами, величественнее которых лишь ступенчатые пирамиды — с их высоты цапотцы молились своим богам. На одной из этих пирамид его должны были принести в жертву. Просто потому, что у него светлые волосы, а значит, он стал бы особенно драгоценным подарком для небожителей. Сделала ли бы это Кветцалли? Отвела бы его в этот кровавый храм? Или ее любовь была такой же настоящей, как ему казалось? Если бы он мог хоть раз повидать Кветцалли! В любви им приходилось обходиться без слов, поскольку язык Цапоте был ему совершенно неведом, равно как не понимала его и Кветцалли. Здесь ли она еще? Или ее наказали за то, что она не привела его к жертвенному камню?
— Я могу вам чем-нибудь помочь, благородный воин? — Прямо перед ним вдруг возник долговязый парень с редкими волосами и козлиной бородкой, далеко выступавшей на его перекошенном лице. Володи настолько погрузился в размышления, что не обратил на мужчину внимания. — Вы впервые в Нангоге, не так ли? Будьте осторожны, здесь на улицах бродят самые страшные отбросы всех империй, — незнакомец говорил на его родном языке, несмотря на то что по его виду нельзя было предположить, что он родом из Друсны.
— До наступления ночи вы должны разместиться в караван-сарае или одном из крупных трактиров на красном рынке. Там можно и отлично пообедать. Я с удовольствием стану вашим проводником и расскажу вам о чудесах и ужасах Нангога.
Володи вспомнил о кристальной пещере, Зеленых духах и своем путешествии на облачном корабле. Чудес и кошмаров этого мира он уже успел повидать достаточно. Вероятно, даже больше, чем его козоподобный проводник.
— Отведи меня к Парящему чертогу. Туда, где встречаются свободные лоцманы, — он хотел навестить лоцмана Набора и поговорить с ним о небесах Нангога и его сокровищах. А еще он хотел напиться. Лоцманы бывали родом из всех империй, и он не встречал ни одного, кто бы отказался от доброго глотка, стоя на твердой земле. Парящий чертог был надежным местом. Его ранг командира дворцовой стражи обеспечил бы ему вход. Там он смог бы надраться, не размышляя о том, каким станет его пробуждение. Там наверняка найдется мет.
У Володи потекли слюнки. Как давно не пил он медового вина. Только водянистое пиво, которое варили в Араме, и кислое вино. Он вздохнул. Вечер будет чудесным! Пусть завтра у него болит голова, но сегодня ему на это наплевать.
— Прошу прощения, великий воин, но в городе нет места, которое называлось бы Парящим чертогом, — произнес его самозваный проводник тоном, не оставлявшим сомнений, что если кто здесь и ориентируется, то это он. — Что вам сейчас нужно, господин, так это кабак, где будут угадывать ваши желания, чтобы вы могли оставить позади ужасы Золотой тропы и вечной тьмы.
Володи указал на то место, где небо заполняли несколько собирателей облаков, державшихся своими длинными щупальцами за деревянные опоры якорных башен. Несмотря на то что некоторые из этих внушающих страх существ парили над дворцами Золотого города и крупнейшими торговыми конторами, однако нигде их не было столько, сколько над площадью, принадлежавшей свободным лоцманам.
Вид собирателей облаков постоянно наполнял Володи одновременно ужасом и удивлением. Эти летающие чудовища были похожи на смесь кракенов и медуз, только они парили в небе и были бесконечно больше. Корпуса кораблей были привязаны к их надутым телам усиленными проволокой канатами. Собиратели облаков плыли с ветром над Нангогом, и от их маршрутов зависело возникновение новых городов.
— Вон там мы и найдем Парящий чертог, — Володи указал на якорные башни свободных торговцев. — И если по дороге мы сможем съесть что-то не крысиного происхождения, было бы чудесно.
Проводник окинул его взглядом с головы до ног.
— Значит, вы здесь не впервые, господин?
Володи лишь улыбнулся, но ничего не сказал.
— Вам нужно получше спрятать свои мечи, господин, не то вам перережут горло еще до рассвета.
Послушать его, так на темных улочках города стал править Коля.
— Расскажи мне об этом. Меня не было здесь некоторое время. И назови мне свое имя. Люблю знать, с кем разговариваю.
Козлиная бородка проводника нервно дернулась.
— Я…
— Не лги мне, я такие вещи вижу сразу.
Смешная бородка задрожала еще сильнее.
— Ильмари мое имя.
— Имя пограничных земель. Значит, вот откуда ты знаешь мой язык. А как тебя сюда занесло?
Ильмари пошел вперед, ведя его сквозь толпу на большой площади, мимо огромных элеваторов.
— Пришел сюда, чтобы разбогатеть. Как и все. Поначалу работал на собирателях облаков. А потом меня охватил страх перед небесными просторами.
— Что-то произошло? — возбужденно поинтересовался Володи. Они шли по одной из главных улиц, в данный момент мимо бесконечной колонны мужчин, несших на плечах корзины с рисом.
— Эти твари… — Ильмари на миг остановился, указывая на одного из собирателей облаков, парившего высоко над якорной башней валесийской торговой конторы. — Вы когда-нибудь рассматривали их щупальца? Там есть несколько с длинными крючьями. С тех пор как я заметил их, не было мне на борту покоя. Эти твари вовсе не мирные. Эти лапы созданы для того, чтобы убивать. В какой-то момент они ополчатся на нас! Как бы там ни было, я предпочитаю ходить пешком, нежели плавать по небу.
Володи подумал о битве в небе. Ему не нужно было представлять себе, что может сделать подобное щупальце, он видел это.
— А куда сейчас ходят мужчины, если хотят поразвлечься? — Он резко сменил тему.
— Есть однорукий друсниец, которому вроде бы принадлежат несколько борделей, но я не стал бы их рекомендовать.
— Почему? Потому что у тебя есть племянник, которому принадлежит бордель?
Ильмари бросил на него злобный взгляд через плечо и поманил его за собой в узенький переулок, отходивший в сторону от главной улицы. Здесь воняло мочой и подгорелым хлебом. На дюжинах веревок вдоль и поперек улицы сушилось поношенное белье, и за ним Володи не видел почти ни кусочка неба.
— От этого друснийца одни неприятности, — Ильмари понизил голос до шепота. — Он в городе недавно и срать хотел на тех, кто был здесь до него. Поговаривают… — Он заговорил еще тише. — Остальные сутенеры сговорились. Все. Они хотят убрать его. Навсегда. Когда это начнется, я не хотел бы находиться в одном из его домов.
— Небольшая разборка. Против этого я ничего не имею. Все же отведи меня в один из этих домов.
Ильмари посмотрел на него так, будто он совершенно спятил.
— Может быть, вы заплатите мне сразу, господин?
Володи выудил из кошелька медную монетку.
— У нее есть серебряный брат, если ты отведешь меня в один из друснийских борделей, — он огляделся по сторонам. В крайнем случае, он и сам найдет дорогу, но с проводником будет надежнее.
— А могу я посмотреть на серебряного братца, господин?
Володи рассмеялся.
— Ты мне не доверяешь!
Ильмари развел руками в отчаянном жесте.
— Все от плохой жизни.
Друсниец показал ему монету. Старому Набору придется подождать. «Боги ненавидят меня», — в отчаянии подумал Володи. Все, чего он хотел, — это вечера, где он спокойно сможет выпить мета, поболтать о невинных вещах, чтобы под конец уснуть на лавке, на которой сидел, не заботясь о том, что кто-нибудь перережет ему горло.
Ильмари затих. Ускорил шаг и повел Володи в быстро наступающих сумерках глубоко в лабиринт Золотого города. Он шел вверх и вниз по крутым лестницам. Мимо водяных колес и под мостами акведуков, напрямик через скотный рынок, где в свете факелов разделывали двух быков.
Среди городских стен угнездилась влажная жара. Прямо над их головами в темноте сновали летучие мыши. Пахло гнилью, мокрыми тряпками и капустным супом. По паутине линий, нарисованных мелом на мостовой, скакали дети. Некоторые женщины безустанно наблюдали за ними, ибо дети были редкостью в Нангоге. Приходя в этот мир, женщины утрачивали плодовитость, и, насколько было известно Володи, у новых поселенцев не родился еще ни один ребенок.
Они прошли по шаткому мостику из досок и веревок, натянутому над расщелиной между двумя башнями. Местность показалась друснийцу знакомой. Здесь он уже однажды бывал. Улочки, по которым они шли теперь, были тише. Лишь одинокие фигуры крылись в тенях подъездов. На веревках сушились целые джунгли табака. Над ними были натянуты широкие тенты, чтобы защитить их от возможного дождя.
В переулках, куда лишь изредка заглядывали лучи лун-близнецов, висел тяжелый аромат табака.
— За нами кто-то идет, — прошептал Ильмари.
Володи тоже заметил крадущиеся за ними две фигуры, отчетливо видневшиеся на фоне горящих фонарей. Друсниец нащупал меч и проверил, свободно ли он выходит из ножен. Вдруг из подъезда к ним бросились еще двое мужчин, намереваясь преградить им путь. В луче света сверкнул бронзовый клинок. «С кинжалами в узком переулке у этих головорезов есть преимущество перед моим мечом», — подумал Володи и обнажил меч.
Делец
Головорез опустил оружие.
— Мы друзья, капитан! Нас послал Коля, чтобы отвести тебя к нему.
Володи не видел лица мужчины, но тот говорил на языке Арама с акцентом Эгильских островов. Должно быть, это один из оловянных, наемник, присоединившийся к Аарону после того, как тот со своим полководцем Джубой в одиночку расправились с пиратами Эгильских островов.
— Капитан? — озадаченно переспросил Ильмари.
— Ты идешь с тем, кто ходит над орлами, и даже не знаешь, кого сопровождаешь? — прошипела одна из фигур в полутьме переулка.
— Он правда не знать, — успокоил оловянных Володи, пожалев, что ему теперь снова придется пользоваться языком Арама. Друсниец не хотел, чтобы о нем говорили. Он хотел сохранить инкогнито, не хотел, чтобы знали, кто он и что делает. Если станет известно, что бессмертный Аарон вынужден отозвать своих воинов с Нангога, чтобы усилить ряды тех, кому надлежит сразиться на равнине Куш, правитель потеряет лицо. Он будет казаться слабым, и никто не мог предугадать, что будет, если разнесется весть о том, что владения Арама в Нангоге не охраняются.
— Нам нужно в подполье, — пояснил оловянный и спрятал кинжал за пояс. — Коля очень рад, что ты приехал. Как раз вовремя!
Помня об Ильмари, Володи поостерегся спрашивать, что это означает. Если Коля решит, что его козлобородый проводник слишком много знает об участии дворцовой стражи Арама в битве борделей Золотого города, Ильмари исчезнет в одной из пропастей.
— Сюда, — воин показал ему на вход в дом, из которого так неожиданно выскочил. — Что будем делать с этим парнем? — Он коротко кивнул в сторону Ильмари.
— Сделать то, что должен быть, — Володи с трудом пробирался сквозь запутанную грамматику языка Арама и, щелкнув пальцами, бросил тому обещанное серебро. — Постарайся убраться отсюда как можно быстрее, — добавил он на своем родном языке. При этом он похлопал невысокого парня по плечу. — Судя по всему, я по горло в дерьме, что означает, что если ты пойдешь со мной, то дышать тебе будет нечем.
Ильмари прикусил серебряную монету и прищелкнул языком.
— Желаю удачи, идущий над орлами, — и с этими словами он протиснулся между воинами, шедшими за ними по переулку, и легким шагом скрылся в ночи.
— Мы бы встретили тебя, капитан, если бы ты послал весточку, — произнес командир наемников и вошел в дом. От двери вела лестница внутрь скалы.
— Хотел сделал сюрприз друг Коля, — ответил Володи.
— Коля — человек, которого сложно удивить, — воин взял яркий фонарь, стоявший внизу на лестнице. Теперь Володи впервые увидел его лицо. Щетина на его щеках уже сильно поседела. Лицо было узким, дубленным ветрами и непогодами. Через весь лоб, переносицу и до левой щеки проходил шрам. Живые серые глаза смотрели на Володи. Перед ним стоял Эврилох, бывший штурман корабля Айголоса, того пиратского князя, которого убил в поединке Володи.
— Ты уже давно мечтать о том, чтобы ходить со мной в тихий подвал? — спокойно поинтересовался он.
Эврилох выдержал его взгляд. На лице его не дрогнул ни один мускул.
— То, что мой капитан был дураком, вовсе не означает, что я тоже такой. Кто же будет без нужды бросать вызов человеку, пользующемуся благосклонностью бессмертного и ходящему над орлами?
Володи улыбнулся.
— Ты не злиться, если я попросить тебя идти впереди.
Эврилох рассмеялся.
— Если бы поступили иначе, пришлось бы заблудиться в подвале.
А у этого человека есть чувство юмора. Володи он нравился, но друсниец знал, что даже люди, которые любят посмеяться, могут перерезать другим горло. Правая его рука лежала на рукояти меча, когда он последовал за Эврилохом в катакомбы.
Штурман не солгал. Они шли по самому настоящему лабиринту. Володи видел подвал, полный пузатых амфор, в воздухе пахло маслом и вином, свежими дровами. В одном из боковых туннелей лежали инструменты.
— Это новый мышиный норка?
— Мы расстраиваем его. Коля хочет, чтобы в каждый наш дом можно было попасть под землей. Я не думаю, что это возможно, но ты ведь знаешь, если что-то втемяшится ему в голову…
Это Володи хорошо знал. У Коли был талант всегда идти немножко дальше, чем следует.
Гул голосов множества мужчин заставил друснийца насторожиться. Вскоре они оказались в длинном подвале, где толпились дюжины воинов. Почти все они были ему знакомы. Коля собрал оловянных. Почти у всех воинов были на груди две отполированные оловянные монеты. Они обрамляли их в кожу и носили на груди, как знаки отличия. На первой были изображены два скрещенных меча, а на обратной стороне — конская голова. Ее они получили за поход, во время которого прошли на колесницах в глубокий тыл Лувии, чтобы вырвать у бессмертного Муватты тайну его клинков. Там они захватили железные мечи, отличавшие их от остальных воинов Арама. На второй монете был изображен собиратель облаков, несущий небесный корабль, а на обратной стороне — лицо демоницы с длинными ушами. Она была наградой за битву под облаками против пиратов Таркона Железноязыкого и сражение с детьми демонов, которое произошло в глубине лесов Нангога.
Некоторые воины приветливо хлопали Володи по плечу, когда он проходил мимо. Они ведь еще не догадывались, зачем он пришел сюда. Он должен забрать их для третьего похода, битвы на равнине Куш. После этого будет искуплена вина пиратов. Они станут свободными людьми. Но Володи хорошо знал, что выживет лишь горстка из них. Он пришел, чтобы вести их на верную смерть.
— Володи, брат мой! — Коля с силой тропической бури прорвался между мужчинами. Он был выше Володи больше, чем на голову. Все в нем было больше, у него была фигура медведя, нет, скорее беременной медведицы, подумал Володи, ибо он сильно растолстел с тех пор, как они встречались в последний раз.
Коля обхватил его за плечи своей могучей рукой и притянул к груди. Его оббитый бронзовой чешуей нагрудник пропах пролитым вином.
— Тебя послали боги, брат. Ты поистине не избегаешь сражений! — Коля поглядел на него сверху вниз, взял лицо Володи в свои покрытые шрамами руки, сердечно расцеловал его в обе щеки. — Хорошо, мальчик. Действительно хорошо!
Коля был самым безобразным человеком, которого он когда-либо встречал. Его большие голубые глаза под мясистыми веками производили на тех, кто не знал его, впечатление детского простодушия. Они так затягивали, что заставляли забыть об остальном лице. Красный, несколько раз сломанный нос, от которого остался уже один только бесформенный обрубок. Паутина сросшихся шрамов, заменявшая ему брови. Левое ухо, сморщившееся до небольшого шарика, форма которого напоминала стиснутый кулачок новорожденного. Коля был одним из самых успешных кулачных бойцов Лувии. На протяжении нескольких лет выступал во всех крупных городах. Это были бои того рода, где вокруг кулаков обматывают оббитые бронзой кожаные ремни, чтобы по-настоящему сорвать своему противнику кожу с лица. При этом Коля не блистал отточенной техникой. Он просто мог выдержать больше, чем любой другой боец. Ценой его побед стало лицо, в котором, не считая глаз, уже не осталось ничего человеческого.
В сражении против детей демонов Коля потерял левое предплечье. Он носил протез из дубленой кожи, заканчивавшийся кулаком, вокруг которого был обернут оббитый бронзой ремень. Коля был бойцом с ног до головы. Чтобы он признал поражение в бою, ему пришлось бы отрезать голову.
— Что здесь происходит? — Володи поглядел на оловянных.
— Минутку, — Коля подозвал Эврилоха. — Очень мило, что ты лично позаботился о том, чтобы этот белобрысый нашел меня. Теперь труба зовет. Возьми двадцать человек. Ты знаешь, где твое место. Ребята! — Его голос громом раскатился по огромному подвалу. — Володи вернулся, чтобы сегодня сразиться на нашей стороне. Ура чертовому ублюдку, идущему над орлами!
Воины приветствовали его радостными криками. Но Володи ничего не хотел слышать.
— Что за битва? — зашипел он, обращаясь к Коле.
— Уберите свои оловянные монетки, ребята, — крикнул Коля. — Наши враги будут еще долго ломать себе головы над тем, кто вы такие на самом деле. Монеты выдадут вас. Когда мы справимся с ними, напьемся как следует. Здесь, внизу, есть целый подвал лучшего эгильского красного вина. Так что поскорее! Наподдайте тем, что наверху, под зад, чтобы они забыли, кто они — мужики или бабы, — схватив Володи за руку, он потащил его за собой вверх по лестнице.
— Сам посмотри, что происходит, — над ними послышался приглушенный шум.
— О какой битве ты говоришь!
Коля ткнул его своим кожаным кулаком в бок, что было похоже на дружеский тычок от медведя.
— Ты же знаешь, я люблю преувеличивать. На самом деле то, что нас ожидает, даже потасовкой не назовешь. Наши тренировки опаснее, чем эта ночная прогулка.
Теперь уже были отчетливо слышны глухие удары и приглушенные крики.
Коля усмехнулся.
— У этого дома отличные толстые стены. И нет окон на первом этаже. Это было очень важно, когда я подбирал этот дом. Настоящая маленькая крепость.
— Нас что, осаждают?
Они дошли до конца лестницы, и Коля толкнул тяжелую дверь.
— Говорить об осаде — значит льстить тем идиотам, что снаружи. В остальном же осада — это нечто, длящееся некоторое время. А происходящее сейчас закончится меньше чем через час.
Коля отодвинул в сторону тяжелую красную занавеску и провел его в большую комнату, где стояли обтянутые шелком диваны. Красивые графины на низеньких столиках, шикарные бокалы и красивые картины на стенах довершали картину. Из бронзовой подвесной вазы поднимался к изогнутому потолку сизый дым ладана, наполняя комнату приятным ароматом.
К грохоту глухих ударов примешался звук ломающегося дерева. Колю это нисколько не тронуло. Он взял в руку кубок и налил себе вина.
— Хорошее, попробуй.
— Что, черт побери, здесь происходит? Говори, проклятье!
— Развивая свое предприятие, мы не приобрели себе друзей. Конечно же, в Золотом городе уже были публичные дома — звучит лучше, чем бордели, не правда ли? Так вот, публичные дома уже были до нашего появления. Только наши-то лучше. Что разозлило хозяев других домов… Но кому нужен черствый хлеб, если в другом месте за те же деньги можно купить пирог? Они трижды пытались убить меня. Последний раз даже при помощи яда, за что я всерьез на них разозлился. Яд! Так убивают женщины! Если передо мной появится мужик с ножом в руке и попытается вспороть мне живот, это я понимаю, это мужской разговор. Но яд… — Коля сделал глубокий глоток из своего кубка с вином. — Это не годится.
— Что, во имя богов, ты натворил?
Коля поставил бокал и невинно улыбнулся.
— Никого не убивал. Я поступил умнее. Позвал наших писарей и надиктовал им по письмецу для каждого из владельцев местных публичных домов. Там было написано, что завтра я жду ключи от его дома или же зайду сам, отрежу ему уши и посмотрю, как он ими позавтракает. Поскольку я не знал, кто какое заведение держит, то послал глиняные дощечки с таким текстом во все бордели этого города. Судя по всему, это слегка взволновало этих сутенеров…
— Ты объявил войну всем одновременно? — Володи покачал головой. — Разве была такая необходимость? — Он не переживал, но ему хотелось бы, чтобы Коля вел свои дела в Золотом городе с некоторой рассудительностью и осторожностью.
— Так покончим со всеми разом, — весело ответил кулачный боец. — Идем, посмотрим на заварушку сверху, — он подозвал Володи к занавеске, за которой крылась узкая лестница. Тем временем все больше и больше болтов разбивали двери.
Теперь Володи отчетливо слышал, что кричит толпа снаружи.
— Повесить мясоголового!
— Милое имечко они тебе придумали.
Лестница заканчивалась узким коридором. Через дверь в конце его Володи увидел лучников, сосредоточенных на галерее, которая находилась над внутренним двориком дома. Вторая дверь находилась непосредственно перед ними. Коля толкнул ее рукой, и в уши им ворвался оглушительный шум.
Высоченный кулачный боец вышел на балкон. Там уже стоял прислоненный к перилам меч. Очевидно, он совершенно точно спланировал свой выход.
Черное и белое
Володи вышел на балкон вслед за Колей. На улице перед воротами бесновалась взволнованная толпа. Почти у всех внизу были факелы. Свет пламени отражался на длинных бронзовых кинжалах и оббитых металлом дубинках. Ни у кого из них не было щитов или даже доспехов. Там толпились мужчины из всех семи королевств, объединенные ненавистью к Коле. Мрачные типы. Большинство из них здоровые, как быки. Вышибалы, взыскатели долгов, головорезы. Никому не хотелось бы повстречаться в темном переулке с одним из этих громил. «Но они понятия не имеют, с кем связались», — думал Володи.
— Там, наверху, мясоголовый! — закричал кто-то в толпе.
Коля поднял руку, словно князь, приветствующий свой народ.
— Как радостно видеть, что сей дом пользуется такой популярностью, — в него полетел камень. Он поймал его на лету и положил на перила рядом с собой. — Они даже тарана не принесли, идиоты, — негромко произнес он, обращаясь к Володи.
— Спускайся сюда, мясоголовый, и дерись, как мужик, иначе мы подожжем тебе крышу над головой. Мы все равно тебя достанем! — На этот раз Володи узнал говорившего. То был высокий, слегка полноватый тип с редкими волосами и смешными усиками. На нем была небесно-голубая туника с широкими вышитыми серебром бортами.
— Это Леон, — пояснил Коля. — Он из Трурии и имеет большой вес в деле с девочками.
— У меня деловое предложение, — Коля обернулся к возмущенной толпе. — Вы сейчас же бросаете оружие и кладете руки за голову, чтобы я их видел. И тогда мой гнев поразит только каждого десятого.
— Мясоголовый спятил от страха, — хриплым голосом крикнул Леон. — Снимите мне его оттуда! Я хочу отрезать ему член и сделать своим придворным евнухом! — Он поднял нож, длинный узкий бронзовый клинок. — В этом доме только один вход. Тебе от нас не уйти.
Володи услышал, как внизу под ними распахнулась дверь. Толпа пришла в движение.
— Лучники! — Голос Коли заглушал крики атакующих.
Володи увидел, как на домах вдоль улицы во весь рост встали лучники, сидевшие на корточках за низенькими ограждениями плоских крыш. Одновременно с этим на обоих концах улицы появились воины с щитами высотой в человеческий
рост, за которыми в два ряда шли копьеносцы. Вполне можно было предположить, чем это все закончится.
Толпа внизу зашевелилась. Некоторые стали пытаться бежать, помчались к заблокированным концам улицы, другие стали тесниться вплотную вдоль фасадов домов, пытаясь найти укрытие. Но все это вряд ли могло помочь. Володи видел, что лучники расставлены так, что у них почти не было непростреливаемого пространства.
— Стреляйте по входам в дома! — приказал Коля. Зазвенели дюжины стрел. Володи услышал, как ударяются стрелы о тела, потом раздались крики. Не обращая внимания на остальных, сутенеры пытались бежать из смертоносной ловушки. Раненых затаптывали или вообще использовали в качестве живых щитов.
— Как узнать, что сутенер из Трурии? — с улыбкой спросил его Коля.
Володи не понял, к чему клонит товарищ. Что это за вопрос?
— Он начинает войну с ножом в руке, — его друг разразился лающим смехом, заглушавшим крики умирающих.
Володи не разделял его чувства юмора. Его приятель всегда был суровым парнем, но происходившее здесь даже по Колиным меркам выходило на новый уровень.
Кулачный боец поднял свой меч.
— Мы что, старики, чтобы только смотреть на это, когда есть возможность проломить парочку черепов? Идем, смешаемся с толпой, пока все не закончилось! — И с этими словами он перемахнул через балконный парапет и спрыгнул прямо в гущу толпы растерявшихся атакующих. Он легко спружинил, размахнулся своим железным мечом. Вокруг него тут же образовалось свободное пространство.
Володи обнажил оба своих клинка. Без прикрытия там, внизу, Коля оказывался в опасности, и неважно было, насколько велико его мастерство.
— Чертов идиот, — прошипел он сквозь стиснутые зубы и тоже спрыгнул. Он приземлился не очень удачно. Ноги подкосились, и Володи пришлось броситься на землю, чтобы избежать удара ножом.
Отсеченная рука, которая продолжала сжимать клинок, упала прямо у него перед носом.
— Ну вот, теперь еще за тобой приглядывать, — проворчал Коля и ударом слева вспорол глотку мужчине, с криком бросившемуся на него. Кулачный боец блокировал удар дубинкой своим протезом и отогнал еще одного нападающего.
Тем временем Володи был уже на ногах. Вокруг на земле лежали умершие. Нужно покончить с этой резней!
— Бросайте оружие! — закричал он изо всех сил. — Бросайте оружие и руки за голову!
Со звоном покатились клинки по булыжной мостовой. Некоторые мужчины униженно опустились на колени и стали молить сохранить им жизнь.
Коля бросил на него мрачный взгляд.
— Это была хорошая возможность покончить с этим делом раз и навсегда, — он взмахнул мечом над головой. — Лучники! Стрелять только в тех, у кого в руках оружие. Тех, кто сдастся сейчас, я убивать не стану.
Володи с облегчением увидел, что никто не оказался настолько глуп, чтобы продолжать оказывать сопротивление. Он догадывался, что Коля предпочел бы не оставлять выживших. Никого, с кем можно было бы вести переговоры относительно публичных домов.
Кулачный боец вложил меч в ножны.
— Идем выпьем. От кровопролитий мне всегда хочется пить, — и, не оглядываясь, Коля пошел по трупам к дому.
— Позаботьтесь о раненых и посадите всех этих ребят в надежный подвал, — приказал он ближайшему из стоявших рядом с ним людей.
— Так точно, капи…
— Сегодня ночью у меня нет имени, — набросился он на воина. — Мы все безымянны. Понятно?
— Так точно! — Воин усмехнулся, обнажив коричневые резцы. Поперек губы у него проходил шрам. Володи помнил его. Он был ранен, когда они уводили кузнецов из королевства Муватты. Этот парень был хорошим колесничим.
— Скучаешь за лошадьми?
— На бабские задницы смотреть тоже неплохо, — с усмешкой ответил тот.
— Но бабы не любят ходить в упряжке.
Ухмылка стала еще шире.
— Тоже правда.
— Позаботься о том, чтобы с пленниками обошлись подобающим образом. Я полагаюсь на тебя. И помни: никаких имен!
— Так точно! — отдал честь воин.
Володи ответил на приветствие и прошел в дом. Он знал, что самый трудный бой этого вечера у него еще впереди.
Он нашел Колю в открытом внутреннем дворе дома. Роскошная мозаика с изображением льва была испачкана кровью. С полдюжины нападающих прорвались сюда через пробитые ворота. На окружавшей двор галерее второго этажа их ждали лучники.
Коля переворачивал умерших, заглядывая им в лица.
— Кого ты ищешь?
— Леона, черт побери! — Коля поднял на него залитое кровью лицо. — Ты… Идем! Не будем говорить в присутствии ребят. Идем! — Он повел его через двор в небольшую, роскошно обставленную комнату, большую часть которой занимала огромная кровать. Здесь тоже на столике стоял графин с вином.
Едва они вошли в комнату, Коля захлопнул дверь. На шее великана отчетливо проступали жилы, под кожей отчетливо виднелись темные полосы.
— Ты никогда, никогда больше не будешь вмешиваться, когда я веду бой! — После каждого слова он делал небольшую паузу, очевидно изо всех сил пытаясь не заорать.
— Ты хоть понимаешь, что мы сделали сегодня ночью? Мы разворошили крысиное гнездо! Ты когда-нибудь делал это? Они хитрые твари. Ни одну нельзя упускать! Они съедают зерно в закромах, из-за них начинаются голодные зимы. Проклятый дурак! Война могла закончиться сегодня ночью. А теперь она продолжится, а из-за твоего благородства наши люди будут истекать кровью.
— Этого не произойдет, — спокойно ответил Володи.
— Нет? Думаешь, нас защитят духи наших предков? Битвы, подобной той, что произошла сегодня, больше не будет. Эти крысы поумнели. Они будут подкарауливать нас поодиночке, на темных улицах. И они пронюхают о нашей тайне.
— Нет, поскольку у меня приказ бессмертного привести вас всех на равнину Куш. Он в отчаянном положении. Ему нужен каждый меч.
— Чушь! Там будут сражаться пятьдесят тысяч. Будем мы там или нет, никакой разницы. Нас слишком мало, чтобы изменить ход сражения.
— Но мы дали клятву, — не уступал Володи. — Мы должны идти, как только он позовет. Мы сражаемся за третью оловянную монету. После этого мы свободны.
Коля вздохнул и потянулся к вину. На этот он раз не стал утруждать себя и наполнять один из роскошных бокалов. Он поднес графин ко рту и сделал большой глоток, причем вино струйками потекло по уголкам рта на грудь. Отставив графин в сторону, Коля громко отрыгнул.
— Ты мне нравишься, Володи. Правда. Если бы в этом мире не было таких типов, как я или Леон, правили бы такие люди, как ты. Но этот мир иной. Может быть… однажды мне придется убить тебя, — он произнес это без гнева. Скорее с сожалением.
Володи прошиб холодный пот. Он понимал, когда Коля не шутит.
— Мы поклялись Аарону, но ведь и ты отвечаешь перед людьми. Сколько из них переживут битву на равнине Куш? Меньше сотни? И это мы будем считать, что нам повезло. Может статься, что Муватта прикажет казнить всех нас. Он наверняка не забыл, как мы украли у него кузнецов и передали Аарону тайну обработки железа. Стоит ли наше слово, данное Аарону, того, чтобы погубить всех этих чудесных парней? Если бы был хоть шанс выиграть битву… Я знаю, каково настроение в войске и вообще в империи. Никто не верит в победу. Зачем Аарону сражаться в битве, которую он не сможет выиграть? Ты пришел, чтобы принести нас в жертву на алтарь его дерзости. А теперь скажи мне: кто из нас двоих мясник?
— А как ты думаешь, что произойдет, если мы воспротивимся приказу Аарона? — взволнованно ответил Володи. Слова товарища сильно задели его. Не угроза смерти — таким он знал Колю всегда — а его упрек в том, что он, Володи, бездумно приносит своих товарищей в жертву тщеславию великого короля. В словах Коли была доля правды. — Одно слово бессмертного Аарона, и мы уже не его лейб-гвардия, а презираемые всеми люди. Думаешь, ты сможешь содержать публичные дома, если Аарон назначит цену за твою голову?
— Ах, Володи… Мир не просто черный или белый. Чаще всего он сер. Конечно, мы кое-кого пошлем на войну. Но мне нужна по меньшей мере сотня здесь, чтобы вести дела. В первую очередь потому, что мне придется отпустить все то отродье, что собралось на улице. Благодаря твоей мягкости нас ожидает затяжная война за публичные дома этого города.
— Неужели оно того стоит? Не лучше ли бросить все и…
Коля ударил кулаком по столу, на котором стоял графин.
— Черт побери! Что с тобой случилось? Думаешь, я делаю это потому, что мне чертовски нравится разыгрывать из себя сутенера? Ты посмотри на меня! Что ты видишь? Парня, у которого не осталось лица, потому что он не понял, в какой момент стоит завязать с кулачными боями. А это произошло потому, что у меня не было плана дальнейших действий. Больше этого никогда в жизни не случится. Что бывает со старыми воинами, у которых нет рук, которые парализованы или истерзаны болезнями? Какой правитель даст им кусок хлеба? Аарон забудет нас, когда мы утратим для него свою ценность. И тогда сломанный бронзовый меч будет стоить больше, чем мы, потому что его можно переплавить. Но мы — мы просто отбросы. Старые воины подыхают где-то в водосточной канаве, и никто не прольет по ним ни слезинки. Но с оловянными будет иначе. Для нас есть место, куда мы можем уйти. Мы придем сюда, в Золотой город. И у нас всего будет в достатке. А когда пробьет наш последний час, у нашего ложа будет сидеть красивая шлюха и держать нас за руку, а в другой руке мы будем держать золотой бокал с самым лучшим вином. Это клятва, которую я дал самому себе, и она для меня важнее любых обязательств перед бессмертным Аароном. Я не рожден для геройства, Володи. Я не из княжеского рода, как ты. При виде меня плачут дети. Тебе никогда не узнать, каково это, гордый герой с золотыми волосами. Ты…
Володи поднял руки.
— Ладно, я понял. Так что ты собираешься делать? Я не могу вернуться без воинов. И Аарон умеет считать. Если я вернусь и со мной будет слишком мало людей, он захочет узнать, где остальные.
Коля провел своей огромной лапищей по лысой голове и вздохнул.
— Дай мне три дня. Я кое-что придумал. Я найду тех, кто пойдет с тобой, чтобы подохнуть в твоей героической игре.
Светло-русые волосы
Коля вытер лоб мокрым полотенцем. Над городом нависла влажная жара, превращая в муку каждый вздох. Белые камни, которыми была вымощена большая площадь, отражали солнечный свет с такой силой, что болели глаза. Он заморгал и сделал глоток из бурдюка из козьей кожи. Сегодня в нем не было вина. Только вода с небольшой долей уксуса. Он прополоскал рот теплой жидкостью. Какая гадость. Больше всего хотелось выплюнуть, но здесь это могло быть расценено как оскорбление.
Он поглядел на огромные белые врата. Они насчитывали в высоту около тридцати шагов. Створок не было. За ними можно было увидеть часть резиденции наместника Цапоте. Это был город внутри города. Примерно в ста шагах возвышалась ступенчатая пирамида. Там тонкой струйкой поднимался в небо серый дым. Ни ветерка. «Сраная жара», — подумал Коля.
Он знал, что они наблюдают за ним. Все время. Оценивается каждый его жест. Они составляли впечатление о нем. Несмотря на то что они были очень сдержанны и на улицах Золотого города почти не встречались их священнослужители, цапотцы точно знали, что происходит вокруг. Он никогда больше не совершит ошибки, недооценивая этих украшенных перьями дикарей. Он с ужасом вспоминал о том, как на этой площади едва не дошло дело до сражения и как собиратель облаков в последний миг выдернул их отсюда. Володи хорошо умеет строить планы. Коля усмехнулся. Этот светловолосый дурак ему нравился. Когда-нибудь его придется убить, потому что его честь стоит на пути у всеобщего благосостояния. Без удовольствия… Но, может быть, Коле повезет, и за него эту работу сделает кто-нибудь на равнине Куш.
Начинало смеркаться. Коля снова отпил глоток. Цапотцы любят мариновать. Но они придут. Они захотят узнать, зачем он здесь.
Кулачный боец обвел взглядом рельефы, вырезанные на белых плитах площади. Камни были белыми, как свежевыпавший снег. Даже теперь, в свете заходящего солнца, на них нельзя было смотреть долго, чтобы не заболели глаза. Картинки вселяли тревогу. На них были изображены воины, замаскированные под орлов и ягуаров, отрезающие головы своим врагам. Из-за густых ветвей высовывали головы странные животные. Пернатый змей обвивался вокруг солнца. Если долго смотреть на эти картинки, можно и с ума сойти. В них крылась неприкрытая угроза. Там, за белыми вратами, в этом он был уверен, находился мир, у которого было очень мало общего с тем, который был знаком ему. Воины Цапоте внушали страх. Казалось, они становились единым целым с тенями.
Солнце быстро скрылось за горизонтом. Последние вечерние лучи окутали площадь мягким розовым светом. Но от этого барельеф со священнослужителем перед ним казался не менее страшным. Вытянув руки вперед, цапотец протягивал стилизованному солнцу бесформенный комок.
Коля поднял голову и поглядел на небо. Луны-близнецы поднялись высоко над краем кратера. На протяжении последних лун земля много раз сотрясалась. Некоторые дома рухнули, обвалилась одна из якорных башен. Может быть, склон кратера — не самое лучшее место для того, чтобы основывать город. Сейчас он командует пятьюдесятью тремя публичными домами. Сколько останется, если начнется сильное землетрясение? Нужно подумать о том, чтобы расширить свою сеть до других городов.
Коля заглянул за белые ворота. В их тени только что что-то шевельнулось. Над самой землей. Оттуда они пришли в прошлый раз, люди-ягуары. Они… Под воротами появилась фигура! Всего один удар сердца тому назад там не было никого. Парень не производил впечатление торопившегося человека. Он источал самоуверенное спокойствие. Ровным шагом вышел на площадь. Он был хрупкого телосложения и на нем был плащ из перьев со стоячим воротником, не менее роскошным и ярким, чем хвост павлина. Бедра были обернуты белой тканью, завязанной искусным узлом. На запястьях красовались широкие браслеты с бирюзой. Насколько Коля видел, оружия у него не было.
На расстоянии шага от него цапотец остановился. У него было узкое строгое лицо с носом, похожим на клюв коршуна. На груди красовалась странная татуировка. Извивающаяся змея, одетая, похоже, вместо чешуи в оперение. Это был тот же самый цапотец, что принял назад кинжал и отдавший приказ об их смерти.
— Человек, которого называют мясоголовым, неужели безумие ослепило твой разум и ты осмелился прийти сюда еще раз? — Священнослужитель говорил с ним на его родном языке. Несмотря на страшный акцент, понять его, в принципе, было можно.
— Я хочу сделать тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться, — спокойно ответил Коля. Священнослужитель был почти на две головы ниже его. Как такой карлик умудряется вести себя столь нагло? Возможно, он смог бы пробить ему череп с такой же легкостью, как винную амфору. — Я предложу тебе сделку, в которой речь идет о крови и смерти, то есть о вещах, в которых ты разбираешься наилучшим образом.
— А что заставляет тебя думать, что я стану тебя слушать?
— Ты имеешь в виду, кроме того, что ты стоишь здесь, передо мной? — Коля снял с пояса длинную прядь светлых волос и протянул священнослужителю.
Цапотец мягко провел рукой по волосам.
— Сколько?
— Семнадцать. Все сильные мужчины. Шестеро из них ранены. Но не серьезно. Они оправятся.
Священнослужитель намотал прядь волос на руку.
— Ты знаешь, что они должны пройти через белые врата добровольно. Того требуют наши законы.
— Это моя забота. Не тревожься. Они с радостью придут к вам. Не все ведь еще знают, что вы… — Коля запнулся. В целом он предпочел бы выражаться прямо. Ему не нравилось, когда вещи называют не своими именами. Но цапотцы были в этих вопросах чересчур щепетильны. — …Что вы встречаете светловолосых мужчин и женщин совершенно по-особому.
— Они предстают перед нашими богами. Это величайшая честь, — произнес священнослужитель таким тоном, как будто предпочел бы поменяться с ними местами.
«Лживый ублюдок», — подумал Коля и улыбнулся.
— Думаешь, мы договоримся?
— Это зависит от того, чего ты хочешь.
Коля рассказал ему. На этот раз совершенно прямо и без обиняков.
Убийца короля
Барнаба обливался потом. Солнце безжалостно опаляло скалы. Его израненные подушечки пальцев протиснулись в щель. Им придется выдержать весь вес его тела. Всего на один удар сердца, но он устал.
Он осторожно поднял правую ногу. Недостаточно высоко, чтобы как следует опереться. Теперь могла помочь лишь сила его рук. Он с трудом переводил дух. Прижался к горячей скале. Изо всех сил напряг мышцы рук. Наконец-то пальцы его ног обрели опору. Это снова оказалась всего лишь узкая щель, но этого должно хватить. Он протянул правую руку вперед, сумел ухватиться за край выступа скалы и на этот раз уцепился хорошо. Из последних сил подтянулся.
Тяжело дыша, он лежал, вытянувшись на камнях, собравшихся на уступе скалы.
— Мы спятили, — негромко произнес священнослужитель и поглядел на солнце, стоявшее в небе цвета стали и похожее на бело-желтую рану.
Он и молился. И пытался глубоко погрузиться в медитацию и быть ближе к богам. Но всегда оставался один. Один на один со своими растревоженными чувствами. Со своим гневом на Аароновых убийц священнослужителей и на то, что Львиноголовый столь равнодушно отреагировал на то, что были убиты самые верные его слуги. Что за боги эти девантары? Неужели сочувствие и защита — это слишком много? Может быть, подобные мысли чужды богам?
— Давай будем честны. Это не одни только боги, — он повернулся и поглядел в долину. Там никого не было. Конечно, не было! Так было всегда. И тем не менее… Он готов был поклясться чем угодно, что за ним что-то наблюдает.
— Да, что-то! Оно не из плоти и крови! Оно невидимо. Но оно здесь! Все время.
Может быть, духи все же существуют? Он долго колотил камнем по глазам на скале в своей пещере, пока они не исчезли без следа. Эти жуткие зеленые глаза. Но лучше не стало. Иногда чувство того, что за ним наблюдают, оставляло его на несколько часов или даже на целый день. А потом возвращалось снова. Особенно когда он пытался медитировать. Может быть, тогда его чувства становились чувствительнее к сокрытому. Когда он сидел на своей любимой скале и, погрузившись в себя, искал связь с богами, чувство того, что на него постоянно смотрят, было сильнее всего. Когда же он, напротив, карабкался по отвесным скалам, смеясь смерти в лицо, отыскивая самые опасные подъемы, и боролся с отвесными стенами до полного истощения, на него наконец снисходил покой и он оставался наедине с собой.
Может быть, таков ответ богов? Не пламенные буквы на стене, не голоса во тьме, не девантар, появляющийся перед ним в нечеловеческом великолепии. Просто тот факт, что он находит покой только лазая по скалам, это и есть послание. И та мысль, которая занимает его уже не первый день. Он сможет подобраться к Аарону, если попытается перелезть через западную стену дворца. Несмотря на то что она очень высока, камни пригнаны неплотно. Раствор раскрошился. Можно взобраться в углу между одной из сторожевых башен и стеной, если быть достаточно мужественным и обладать силой и ловкостью, уметь удержаться лишь с помощью пальцев рук и ног. Оттуда уже недалеко до западной дворцовой террасы, за которой находятся покои бессмертного Аарона. В спальне должен быть Ааронов меч. Оружие, созданное для того, чтобы оборвать жизнь даже бессмертного.
— Мы здесь для того, чтобы тренироваться, — пробормотал Барнаба и сел. — В этом вся тайна. Эта долина идеально подходит для этого. Если мы сумеем взобраться по этим отвесным скалам, то подняться на дворцовую стену не составит труда, — он был рожден для того, чтобы стать убийцей короля! А эта долина подарит ему способности, которые нужны для того, чтобы совершить убийство.
Барнаба осмотрел следующий участок отвесной скалы. Здесь меньше зацепок, зато скала слегка наклонена. Он сумеет крепко прижаться к ней. Священнослужитель сжал руки в кулаки, а затем распрямил пальцы так, что хрустнули суставы. Еще этот отрезок, и тогда он поищет спуск полегче и примет холодную ванну под водопадом. Он привык к ледяной воде. Закалился, все больше и больше отдаляясь от былой жизни священнослужителя.
Барнаба потянулся к стене. Его левая рука нащупала щель. Хорошая зацепка. Он оттолкнулся, качнулся и подтянулся. Правая нога отыскала небольшой уступ. Левая рука устремилась вперед. Пальцы сомкнулись вокруг шарообразного выступа. Это почти что легко. Он оглянулся назад и обнаружил, что в усердии своем отклонился от запланированного маршрута.
Чуть выше его головы в скале было углубление. Не идеальное, но лучше, чем ничего. Хватит, чтобы на миг найти опору и подняться выше. Слева чуть выше него камни слегка разрушились. Там он сможет подтянуться.
Барнаба оглянулся. Карабкаться вверх ему всегда казалось тяжелее. Он осознал, что в своих грезах всегда планировал только до того момента, как вонзит меч в грудь Аарона. Бегство не предусматривалось. Он недостаточно хорошо заботился о возвращении.
— С этим мы разберемся позже. Важен поступок. Если после этого они обнаружат нас, это будет уже неважно.
Он оттолкнулся. Устремился вверх и вставил фалангу большого пальца руки в углубление, чтобы тут же оттолкнуться снова. Правая рука устремилась вверх, уцепилась за камни. Ветер и лед отшлифовали углубление. Его вспотевшая рука соскользнула с гладкой поверхности прежде, чем он успел уцепиться правой рукой.
Он ударился грудью о скалу, заскользил вниз, прижимаясь к отвесной стене. Пытался ухватиться за что-нибудь, ругался. Теперь он скользил быстрее. Маленький уступ ударил по ребру. Он слегка перевернулся на бок.
Примерно шагах в пяти под ним находилась ступенька, на которой он только что отдыхал. Там он наверняка приземлится… Он успокаивал себя. Мелкие бороздочки между слоями камней счесывали кожу. Вся его грудная клетка горела от боли. Он все еще отчаянно пытался уцепиться руками и ногами. Краем глаза видел красный след, оставляемый им на скале.
Левая нога приземлилась на ступеньку. Камни покатились в сторону и с грохотом обрушились вниз. Нога соскользнула. Правой ногой он уцепиться не сумел. Поехал вниз с обломками камня. Сорвавшись со ступеньки, он слегка перевернулся и стал падать спиной вперед, не имея уже возможности найти опору.
Он ударился плечом о скалу. Слегка повернулся, посмотрел вниз. Почти… Удар выбил воздух из легких. Он попытался вздохнуть, но тело отказалось повиноваться. Он жадно хватал воздух ртом. Воздух не хотел идти в легкие! Как будто хотел сделать глоток, но в горле что-то застряло.
Затем пришла боль. Ужасная боль, словно раскаленный клинок пронзал все тело. Никогда прежде не испытывал он ничего, что могло бы хотя бы отдаленно сравниться с этой болью. От боли он выгнулся дугой и увидел свою ногу. Из тела в том месте, где должна была быть его большая берцовая кость, торчали два окровавленных обломка.
Он закричал. Закричал так, что его боль донеслась до самых отдаленных уголков долины. И вместе с криком вернулось дыхание. Хриплое. Кровь и желчь текли по губам. Горячие слезы орошали щеки. Он попытался перевернуться. Казалось, все тело жжет огнем — настолько сильно терзала боль истерзанное тело. И вся сила оставила его. Он не мог подняться. Болели ушибленные конечности, правый локоть вывернулся, предплечье стояло под немыслимым углом к руке. Боги разбили его. Нет… Он знал ответ. Собственное высокомерие привело его к падению. Теперь он будет лежать и умирать среди скал. Никто и никогда не найдет его. Солнце выбелит его кости. А если он не истечет кровью, то оно выжжет жизнь из его тела.
Он повернул голову набок. До пруда было двадцать шагов. Так мало… Он снова попытался подняться. Почувствовал, как в левой руке, на которую он оперся, трутся друг о друга две кости, и снова упал. Он должен суметь. У воды он выживет! Наверняка! И дикари, живущие в горах, станут искать его. На следующей неделе он договорился о встрече в расположенной чуть ниже долине. Они приносили к нему больных, любили слушать его рассказы о Руссе, повелителе молний и ветров. Они будут искать его, если он не придет… Нет, все не так. Они не осмелятся нарушить одиночество этой долины. Для них это место было проклято. Он должен добраться до воды, остудить свои раны… Он должен суметь сделать это сам! Снова попытался подняться. Снова царапнулись друг о друга расколовшиеся кости. Он пронзительно, по-звериному закричал и рухнул на землю. На глазах выступили слезы. Он дышал хрипло и неглубоко, молился, чтобы боль наконец закончилась.
Но боль не уходила, несмотря на то что руку он нагружать перестал. Накатывала на него, словно волна, топя сознание и унося его с собой во тьму.
Вина
Володи оглянулся назад на широкую улицу, которая привела его к стоянке лоцманов. Вечерело, загорались первые огни. Повсюду были люди. Ловцы лысых крыс, представлявшие свою добычу на длинных палках и продававшие их служанкам богатых дам, кормивших ими своих избалованных кошек и собак. Торговцы водой и пекари, несущие на спинах корзины с посыпанными сезамом бубликами. Сточные воды радужными потоками омывали ноги Володи. Чуть выше по улице разместились красильщики, решившие просушить свои пестрые ткани в последних лучах заходящего солнца.
Володи не обнаружил ничего подозрительного, и, несмотря на это, ему казалось, что его преследуют. То, что его видели вместе с Колей во время битвы с сутенерами, могло оказаться достаточным для того, чтобы привлечь к нему внимание наемных убийц. Сегодня ночью истекал срок, данный им другу. Затем он потребует оловянных. Он собирался пройти Золотые врата еще до рассвета и вернуться в лагерь бессмертного Аарона на равнине Куш.
Нангог вселял в него ужас. Во дворце он слыхал о том, что Зеленые духи в отчаянном гневе пытаются штурмовать магические стены Золотого города. В провинциях произошло несколько сильных землетрясений, наводнение опустошило северное побережье. Кроме того, за последние луны исчезли три облачных корабля. В этом крылась причина того, что, прежде чем покинуть город, он хотел повидать лоцмана Набора. Что-то происходило. Володи чувствовал это каждой клеточкой своего тела. В воздухе висело напряжение, которого он не испытывал, покидая Нангог.
Он подошел к единственным воротам в высокой стене, ограждавшей лагерь свободных торговцев. Сделанные из тяжелых дубовых досок и сбитые гвоздями, бронзовые шляпки которых сверкали на фоне темной древесины, что производило пугающее и в то же время потрясающее впечатление. В тени ворот стояли вооруженные копьями стражники. Они излучали спокойствие людей, для которых смерть давным-давно стала делом привычным, и они не собирались ни на кого больше производить впечатление.
Володи направлялся прямо к ним. Его провожали взглядами. Он был вооружен, одет в бронзовую кирасу, под рукой сжимал украшенный перьями шлем. Вокруг бедер обернута леопардовая шкура, сандалии выкрашены слизью пурпурных улиток. Борода и золотистые волосы недавно подстрижены. Он даже надушился. Все это служило единственной цели: перед ним должны открыться ворота, предназначенные обычно только для лоцманов Парящего чертога.
Один из привратников, коренастый, стареющий воин с редкими седыми волосами и полученными во множестве сражений шрамами на голых руках сделал шаг ему навстречу.
— Куда путь держите, господин? — спросил он капитана на языке Арама.
— Я есть Володи, капитан дворцовой стражи бессмертного Аарона. Хотеть видеть лоцман Набор. Находиться в Парящий чертог, я знать! — Как же он не любил ломать язык, изъясняясь на чужом языке!
— Я велю передать твое сообщение. Он наверняка уже завтра появится во дворце.
— Должен говорить с ним сразу! Такое желание бессмертного! Не терпит отложения!
— Так как, насколько мне известно, вы не принадлежите к гильдии лоцманов, мне не дозволено пропустить вас в Парящий чертог.
Володи смерил старого воина взглядом.
— Как звать твое имя? Я должен знать имя человек, который есть топтать желание бессмертный Аарон ногами.
Воин изо всех сил пытался сохранять невозмутимость.
— Я могу отправить посланника. Пусть лоцманы решают, пропустить вас или нет. Я был далек от мысли сердить бессмертного Аарона, однако я связан клятвой пропускать через эти врата лишь лоцманов и приглашенных ими гостей.
— Тогда делать быстрее. Нет времени целая ночь.
Начальник стражи поджал губы. Развернулся на каблуках и направился к воротам, в которых на миг отворилась калитка, маленькая дверца внутри ворот, через которую торопливо поспешил прочь один из стражей.
Володи хорошо представлял себе, что думают о нем эти люди. Он повел себя, как последний засранец. Спрятался за именем бессмертного. Но он хотел увидеть Набора. Он должен был узнать кое-что, прежде чем вернуться в Нангог. Что стало с дочерью Мити. Дочерью переводчика с площади тысячи языков, которому он принес так много горя.
Прошла целая вечность, прежде чем калитка снова открылась. Время ледяного молчания.
Наконец Володи подали знак пройти, причем ни один из воинов не сказал ему ни слова. Он направился к большому красному шатру, который, казалось, парил на ходулях над горами товара, лежавшего на большой площади. Из-за огней внутри он казался похожим на большой красный фонарик. Тени лоцманов виднелись на стенах шатра. До него доносился смех. Широкий луч золотистого цвета упал от входа в шатер на площадь. И в этом свете появился невысокий полноватый мужчина, на плече которого балансировала обезьяна.
— Володи, рад тебя видеть.
Друсниец судорожно сглотнул. Давно и нигде не встречали его этими словами, произнесенными с искренней теплотой. Коля никогда не делал вид, что рад видеть его. Володи усмехнулся. Нет, брату по оружию он нужен в Нангоге, как фурункул на заднице.
Набор пошел ему навстречу. Маленькая обезьянка держалась за одну из золотых сережек лоцмана и нагло усмехалась.
— Сегодня ночью ты не завоевал себе друзей, — с укором произнес Набор. — Остальные лоцманы не хотят, чтобы ты поднимался наверх. Им не понравилось, каким образом ты пробрался сюда. Должен признаться, поначалу я даже не поверил. Это не тот Володи, которого я знал, — лоцман задумчиво оглядел его. — Ты действительно очень сильно изменился, идущий над орлами.
Он хотел объяснить ему, что этот наряд служил единственной цели: попасть сюда, но гордость запечатала ему уста.
— Хотел знать, что стало с дочка переводчика.
— С Негошкой? У нее есть имя, мальчик. По крайней мере, мне она его назвала. О тебе она отзывается без теплоты. Она считает, что ты виноват в смерти ее отца.
Володи опустил голову. Ничего иного он и не ожидал.
— А как у ней дела? Она нет во дворце. Она мочь жить там хорошо, если…
— Разве? То, что о человеке хорошо заботятся, не значит, что ему хорошо живется, мальчик. Есть вещи, которые хуже голода или мозолей на руках, которые появляются от честного труда. Ты никогда не думал о том, что говорили бы о ней, если бы ты поселил ее во дворце? Там все сочли бы Негошку твоей любовницей.
Маленькая обезьянка мерзко хихикала при каждом упоминании имени девушки.
— Никогда ее так не считать, — подавленно ответил Володи.
Набор снял обезьянку со своего плеча и погладил ее по голове.
— Она кормит его орехами, поэтому он запомнил ее имя. Она на моем корабле, и ей хорошо. Если мне удастся убедить тех упрямцев, что наверху, возможно, однажды она станет первой женщиной-лоцманом в небесах Нангога. Она знает мои карты и очень хорошо умеет оценивать ветер. Чувствует корабль. И дерево знает о ней.
— Она ходить по небу? — Володи не поверил своим ушам. После всего случившегося он не думал, что она когда-либо ступит на палубу облачного корабля. Это ведь собиратель облаков был виновен в смерти ее отца!
— У нее все хорошо, Володи. Тебе не стоит беспокоиться о ней, — Набор отечески улыбнулся ему. — Кажется, под роскошным доспехом все же осталось немного того Володи, которого я знал. А теперь расскажи мне об Аароне. Как поживает бессмертный? Мне хотелось бы, чтобы он еще раз побывал со мной в небе. Знаешь, это так изменяет взгляд на многие вещи. Всем князьям стоило бы время от времени отрываться на тысячу шагов от земли. Это хорошо влияет на представление о вещах и одновременно учит смирению.
Володи рассказал ему о подготовке к битве, и чем больше он рассказывал, тем глубже становились морщины вокруг глаз старого лоцмана, пока Набор наконец не остановил его, покачав головой.
— Какое расточительство, — раздраженно проворчал он. — Начинать такое сражение — это убийство! Жаль, что я не могу поговорить с ним и отговорить его от этой затеи. Вести такую войну — все равно что лить воду на мельницу Таркона Железноязыкого.
— Мне думать, мельничный жернов мертвого стоять спокойно. Неважно, сколько воды туда лить.
— Я встречал людей, которые клялись мне, что видели Таркона.
— Они есть лгуны! — возмущенно заявил Володи. Он сам своими глазами видел, как бессмертный Аарон убил Таркона и как труп поднебесного пирата поглотил собиратель облаков.
— Некоторые из этих людей находятся там, наверху, — Набор кивнул головой в сторону шатра. — Но с тобой они говорить не станут.
— Не хотеть я слушать ихний ложь!
— Не торопись судить, Володи. Я знаю их многие годы. Тот, кто повидал в этом мире немало, как лоцманы облачного корабля, знает, что здесь могут случаться вещи, немыслимые на Дайе.
Казалось, старик смотрит сквозь него куда-то вдаль. Как ни нравился ему Набор, воин не мог принять мысли о том, что мертвые возвращаются к жизни. Может быть, в виде духов его предков, голоса которых слышны в листве лесов Друсны в ненастный день. Но они никогда не возвращались во плоти. Это против божественных законов.
— У Таркона больше сторонников, чем когда бы то ни было, — негромко произнес Набор. — Они говорят о том, что Нангог хочет стряхнуть с себя недостойных и проклятых. И каждый раз, как дрожит земля, им верят все больше и больше. Повсюду в городе можно увидеть знак Зеленых духов.
Володи уже попадались на глаза размытые зеленые меловые пятна на углах некоторых домов. Впрочем, до сих пор он не размышлял о том, какой в них смысл.
— Мы должны впустить этот мир в свои сердца, — страстно провозгласил Набор. — Тогда он примет нас в качестве гостей. Но что мы делаем вместо этого? Мы разграбляем его. Настанет день, когда Нангог восстанет против нас. Таркона считают ослепленным фанатиком, но далеко не все из того, что он говорит, неверно.
— Ты тоже рисовать мелом на углах дома?
Набор ничего не ответил, и Володи, который вообще-то сказал это в шутку, стало не по себе при мысли о том, что, возможно, лоцманов постепенно отравляют слова Таркона. Они водят корабли по небесам Нангога. Без них умрет торговля, и в крупных городах Дайи начнется голод.
— Ты должен поговорить с Аароном, — наконец произнес старик. — Важно, чтобы бессмертный вернулся сюда. У него более живой ум, чем у большинства людей, и он обладает властью изменить хоть что-то. Он может вывести этот мир на лучший путь, прежде чем он обернется против нас.
— Что может делать Нангог? — Мысль о том, что мир защищается, казалась Володи глупой. Богов, вот кого нужно бояться, но не земли, на которой стоишь. — Нет власти Зеленые духи. А у нас власть быть. Ты видел, когда пришли дети демонов, прийти и девантар с головой вепря, чтобы нас защищать.
— Люди Таркона утверждают, что богиня этого мира спит. Пока что мы почти не чувствуем ее силу. Но ты помнишь, как сражались собиратели облаков? Они могут стать смертельными врагами, если утратят миролюбивый характер. А еще говорят, что Зеленые духи тоже получат дар силы, если богиня проснется. Кроме того, однажды я видел издалека Бродящего по морю, который будто бы является сыном богини. Сейчас настало время увидеть знаки и изменить наш путь, Володи. Поэтому важно, чтобы сюда вернулся бессмертный Аарон. Ты должен поведать ему об этом разговоре.
Володи кивнул, однако сомневался, что Аарон станет его слушать. По крайней мере, до того, как решится исход битвы на равнине Куш.
— Что есть такое Бродящий по морю?
Набор неопределенно махнул рукой.
— В принципе, всего лишь одна из здешних легенд. Некоторые называют его Пастухом китов или Правителем морей. Какое из имен справедливо, я сказать не могу. Тот, кого я видел, поднялся из вод в дельте Сепано, и я был рад, что мы пролетали в тысяче шагах над ним. Он был огромен. Наполовину кракен, наполовину… У него две ноги, размером с башни. В нижней половине тела нет ничего даже похожего на человеческое… Но кроме этого он просто слишком ужасен. Иногда я вижу его во снах. Я рад, что живу не у моря, а большую часть времени провожу высоко в небесах. А ведь океаны иногда очень красивы. Бывают ночи, когда под водой можно наблюдать процессии огней длиною в милю. Как будто существует народ, живущий на дне морском.
Володи подумал о том, что такого Бродящего по морям в принципе довольно легко победить с борта одного из поднебесных кораблей, но поостерегся делиться этой мыслью с Набором. Старый лоцман слишком долго прожил в Нангоге. Он разучился бороться с опасностями, вместо того чтобы надеяться на то, что они пройдут стороной или что несчастье поразит кого-нибудь другого.
— Ты поговоришь с бессмертным?
Володи поднял руку, словно собираясь принести клятву.
— Я тебе обещать!
Набор усмехнулся.
— Вообще-то я не собирался замуж за Аарона.
Воин решил пропустить эту фразу мимо ушей. Ему не нравилось, когда его дурачат. Володи снял с пояса кожаный кошель и вложил его в руку старому лоцману.
— Это еще зачем?
— Это для Негошка. На красивый платье.
Набор покачал головой.
— Она не захочет принять от тебя деньги.
Володи хитро усмехнулся.
— Поэтому это теперь твой деньги. Ты будет знать, когда она что-то нужно, и помогать.
Лоцман спрятал кошель за широкий кожаный ремень, поддерживавший бесшовную юбку.
— У тебя слишком доброе сердце для воина. Береги себя, Володи.
Старик сжал его руку.
— До рассвета ветер повернет на юг, и мне нужно обсудить курс с другими лоцманами, которые будут моим эскортом. Желаю тебе удачи в пути, Володи. Уходи с равнины Куш, мальчик. Эта пустыня не стоит того, чтобы умирать там.
— Не есть легко умертвить меня.
Замена
Направляясь в публичный дом Коли, Володи был раздражен. На протяжении последних дней он старался избегать общения с товарищами и позаботился о том, чтобы те немногие из оловянных, кого он встретил во дворце, приготовились уходить. Настроение у наемников было подавленным. Все они знали, что их ожидает на равнине Куш. Никто не хотел менять удобную квартиру во дворце на поле битвы. Вместе с большей частью регулярной дворцовой гвардии он собрал их и после встречи с Колей лично проводил к Золотым вратам. С сегодняшнего дня он перестал быть их героем. А у Коли все было еще хуже. Не хватало еще около сотни людей. Зная, что будут неприятности, Коля не откажется от своего предприятия и не нарушит клятву. Он поклялся дать ему столько опытных воинов, сколько будет возможно. Дворец бессмертного охраняли теперь лишь старики и больные, да еще сотня слуг, которых он на протяжении последних дней обучал тому, чтобы двигаться в доспехах как опытные бойцы. Учить их бою на мечах или обращению с копьем он даже не пытался.
Володи поразился тому, с какой тщательностью были уничтожены следы сражения перед Колиным публичным домом. Даже массивную деревянную дверь успели заменить.
Не успел он коснуться дверной ручки, как ему открыли. В дверях стоял Коля, скрестив на груди руки.
— Ты опаздываешь! — мрачно заявил он.
— Хотел тебе дать достаточно времени, чтобы подготовиться. Где люди?
Нарочитым жестом Коля пригласил его войти. В воздухе витал странный запах. Пахло шкурами, пряностями и холодным дымом. Что-то показалось Володи знакомым, но в данный момент он не мог сказать почему. В доме не было видно ни девушек, ни гостей.
— Я попросил у тебя сотню людей, чтобы обеспечить всем нам будущее, — вызывающе заявил Коля. — Взамен я предлагаю тебе двух опытных воинов за каждого из тех, кого я оставлю. Все согласны, теперь дело за тобой.
— К чему мне наемники, верность которых сомнительна? — раздраженно ответил Володи. — Бессмертный не одобрит такую сделку.
— Ты погоди, пока увидишь их. Я заверяю тебя, что их верность превыше сомнений. Люди, которых я подобрал, никогда не перебегут к бессмертному Муватте. Напротив! Один их вид вселит ужас в сердца наших врагов. — Коля остановился у занавески, за которой, насколько было известно Володи, находился проход во внутренний двор дома. — Они ждут тебя. Сначала просто посмотри на них. Это единственное, о чем я тебя прошу. И если ты честно думаешь, что сотня наших ребят может сравниться с ними… — он хитро улыбнулся, — … я подчинюсь и мы все пойдем с тобой на равнину Куш, — с этими словами он отбросил в сторону кроваво-красную штору, и Володи в прямом смысле слова лишился дара речи, более того, при виде того, что предстало его взгляду, он сделал шаг назад.
Двор, каменная галерея и все подходы к прилегающим комнатам были заполнены людьми-ягуарами, теми жуткими призрачными воинами, которые едва ли не атаковали их на белой площади перед дворцом наместника Цапоте. Воины, стоявшие дальше, казалось, сливались с темнотой. Отчетливо можно было увидеть только передних. Они были одеты в черные шкуры, оставлявшие неприкрытыми только ладони и ступни. Их лица выглядывали из пасти ягуара, сделанной с таким мастерством, что и не отличишь от настоящей. Желтоватые зубы хищника в открытой пасти частично скрывали лица, которые, так же, как руки и ноги, были измазаны черной краской. Единственным цветным пятном этого странного доспеха были янтарные глаза на головах ягуаров. Даже оружие, короткие копья и дубинки, оснащенные острыми, словно ножи, осколками обсидиана, они тоже выкрасили в черный цвет.
— Разве они не внушают страх? — хитрым тоном поинтересовался Коля.
— Так не пойдет… — пролепетал Володи, все еще ошарашенный видом непривычных воинов.
— Почему? Ты готов назвать себя трусом?
Вряд ли, но ведь они внушают страх, не правда ли? То же самое случится и с нашими врагами. Эти воины гораздо лучше всего, что мы могли бы предложить. И ты видел, как они двигаются в бою. Они умеют резать глотки, по меньшей мере так же хорошо, как и мы! Эти люди вытащили Атмоса из его комнаты, в то время как там спали еще трое мужчин, которые даже не заметили похищения.
В том-то и дело, подумал Володи. Он слишком хорошо помнил, как они едва избежали сражения с этими жуткими головорезами на площади перед городом-храмом. И именно они сменят сторону? Почему?
— Так не пойдет, — повторил Володи. — Бессмертный не примет их.
— Мне кажется, он сейчас в таком положении, когда с радостью примет в свое войско любого опытного воина.
Это нельзя было отмести просто так. Володи не мог отвести взгляда от призрачных фигур. Может быть, они помогут поднять моральный дух армии крестьян? У Муватты много опытных отрядов, из которых многие выглядят довольно непривычно. Но теперь у них тоже будут воины, равных которым нужно еще поискать. Впрочем, он не хотел нести ответственность один. Если Коля задумал какую-то подлянку, то пусть тоже подставляет шею.
— Ладно, я принимаю твое предложение, впрочем, лишь при одном условии. И предупреждаю тебя, оно не обсуждается.
Покрытое шрамами лицо Коли озарила жуткая улыбка.
— Всегда радостно видеть, как побеждает рассудок. Давай-ка послушаем. Что за условие?
— Ты пойдешь с нами. И ты будешь объяснять Аарону, как к нам попали эти воины.
Улыбку словно стерли с лица воина.
— Я не могу уйти. Я голова всему. Здесь все рухнет, если…
— В этом и заключается причина того, почему ты должен пойти со мной, — холодно ответил Володи. — До тех пор, пока все здесь сводится только к тебе, мы слишком уязвимы. Мы будем гораздо сильнее, если не один человек сможет управлять нашей маленькой империей радости. У нас всегда будут враги, потому что здесь можно делать деньги. И наши враги когда-нибудь поймут, что все здесь держится только на тебе. Подобной слабости нельзя допустить в интересах наших же товарищей. Ты помнишь, что говорил мне? Это должно стать раем для отслуживших вояк, которые не нужны больше никому и которые подохнут в сточной канаве, если мы не вложим свое золото и не создадим место, о котором они смогут заботиться. Ты пойдешь со мной, Коля! Это мое последнее слово. Подыщи самого лучшего человека и передай ему дела. Через час мы выступаем.
Вода
Коля огляделся в большой комнате, которая стала его залом для аудиенций. Даже на лавках у стен лежали дорогие шкуры. Все здесь было сделано из золота или серебра или же редкого черного дерева, привезенного из джунглей по ту сторону Стеклянной пустыни. Нангог стоил ему руки, но и сделал его богачом. Вот только ничего из этого он не сможет взять с собой. Все это пошло прахом в одну-единственную ночь. Так всегда было в его жизни. То он несколько лун жил во дворцах, деля ложе со вдовами сатрапов, интриганками, каких свет не видывал, или же со скучающими женами купцов, услаждавшими с его помощью время, пока их рогатые мужья в какой-нибудь провинции на другом конце мира преумножали свои богатства. А потом в мгновение ока оказывался в сточной канаве.
Коля сделал глоток вина. Во рту появился отвратительный привкус, как будто он отпил непригодной для питья воды. Снова окинул взглядом свои сокровища. Боги любят шутить с ним! Он и думать не мог, что в эту ночь лишится всего. Значит, теперь все покатится под гору. Воин с горечью рассмеялся. С Володи говорить не о чем. Он слишком хорошо знал этого златовласого негодяя, чтобы понимать, что его не упросить не брать его с собой на проклятую всеми богами равнину Куш. Понимал он и то, что аргументы Володи относительно защиты общих интересов надуманны. Княжеский сыночек просто не хотел, чтобы он, Коля, приобретал слишком большую власть. Правила этой игры он, Володи, наверняка впитал с молоком матери. И только поэтому он должен теперь бросить все это.
Коля сделал еще один большой глоток. Нет смысла сетовать на судьбу. По крайней мере, на этот раз есть место, куда он может вернуться. Куш и Муватта не убьют его, в этом он был совершенно уверен. Вероятно, он обзаведется парочкой новых шрамов, но к этому он привык. Убить его было тяжело. Это было единственное, на что он мог положиться в своей жизни. Все остальное постоянно менялось, как он ни пытался сохранить это.
Собирать Коле было почти что нечего. Он взял новый бронзовый панцирь, изготовленный специально для него, и свой железный меч. Плюс кожаный бурдюк с красным вином, которое так научился ценить здесь. Может быть, и неплохо отправиться на пару лун в Куш. Хорошая жизнь расслабила его. Слишком много баб, слишком много вина и никаких драк, которые стоили бы этого названия. Бодаться с сутенерами — не его забава. Воин поглядел на кожаный протез на левой руке. Удар ножа оставил на ней шрам. Коля усмехнулся. Первый шрам, который не болит. Больше ничего он не вынес из уличной драки. Довольно непривычно для него.
Коля услышал шаги на лестнице. Положил свой панцирь на кровать. Живя с таким сбродом, лучше иметь свободные руки, когда приходят гости. Руку, мысленно поправился он. Иногда она чесалась, хотя ее давно уже не было. Еще одна шутка, которую сыграли с ним боги.
Вошел Эврилох. Некогда кто-то пытался подпортить бывшему штурману лицо. Через весь лоб и до самой левой щеки проходил внушительный шрам. Коле нравились мужчины со шрамами, несмотря на то что Эврилох по сравнению с ним выглядел все еще чертовски хорошо. Штурман держал свои руки так, чтобы Коля их видел. Он знал, что предстоит разговор с недоверчивым человеком, и вопросов задавал мало. С ним можно иметь дело.
— Я хочу, чтобы ты вел наши дела тем же курсом, пока я буду в Куше драться за Аарона. Сумеешь?
Эврилох смотрел на него умными серыми глазами. Если он и удивился такому предложению, то вида не подал.
— Первым делом позаботься о наших гостях в подвале, — произнес через некоторое время Коля. — Я пообещал Володи, что не трону их даже пальцем. А поскольку он неглуп, то чуть позже заставил меня поклясться, что этого не сделает никто из нас.
Эврилох улыбнулся.
— А цапотцы других не хотят забрать?
— К сожалению, все не так просто. Им интересны только светловолосые. Но подойди-ка со мной к окну. Решение совсем рядом.
Штурман удивленно поднял брови. На миг заколебался, словно опасаясь подходить к окну вместе с Колей. Возможно, он задумал какой-то обман и опасался, что его раскусили. При других обстоятельствах Коля, возможно, из одного только подозрения вытолкнул бы его из окна. Но сейчас Эврилох был самым лучшим из тех, кто у него был. Придется быть великодушным до возвращения с равнины Куш.
— Как поступают у тебя на родине, когда находят крысиное гнездо?
— Раскапывают, — подавленно ответил штурман и подошел к нему.
— Мы их топим, — Коля указал на улицу. — Видишь там, чуть выше, резервуар с водой? Его стенка кажется мне чертовски непрочной. Вполне может статься, что она возьмет и сломается. Как думаешь?
— Может быть.
— И тогда вода, словно ручей, потечет по улице и затопит нам подвал.
Эврилох нерешительно кивнул.
— Да, наверное, так и будет.
— Всегда нужно следить за тем, чтобы в подвале не было ничего ценного. Если как следует подготовиться, можно даже извлечь из такого небольшого несчастья пользу. Скорее всего, все крысы потонут.
— Стена резервуара выглядит действительно очень непрочной.
Коля улыбнулся.
— Как хорошо, когда тебя понимают. Ты позаботишься здесь обо всем, пока меня не будет. Слушай, что говорят о Леоне. Для меня осталось загадкой, каким образом этот трурийский мешок с дерьмом сумел улизнуть. Прикажи найти его и убить. От трурийцев можно отдохнуть только тогда, когда их закопаешь. До тех пор они не понимают, что проиграли.
— Я уверен, что найду его.
Коля в последний раз обвел взглядом роскошную комнату. Как мало все это продолжалось.
— Можешь забирать это себе. Когда вернусь, я сделаю себе новую, — Коля взял с кровати бронзовую кирасу, и теперь, когда у него больше ничего не осталось, он почувствовал облегчение.
— Поможешь мне надеть доспех?
Казалось, Эврилох испытывает скорее недоверие, чем облегчение. Он подошел к нему и затянул кожаные ремешки по бокам доспеха.
— Если посмотреть на меня, можно подумать, что разбогатеть легко. А я скажу тебе, что для нас в Нангоге есть еще больше золота. Когда я вернусь, то покажу тебе, где его нужно искать, — Коля застегнул на бедрах перевязь. По лицу Эврилоха он видел, как идет работа мысли. «Жадность — весьма отрадная черта характера», — удовлетворенно подумал друсниец. Она делает людей предсказуемыми. Теперь он был уверен в том, что штурман хорошо будет вести дела и не придется ожидать неприятных сюрпризов по возвращении из Куша.
О кротах
У Нандалее все еще слегка кружилась голова. Три дня она отдыхала здесь, но сумела поспать лишь несколько часов. Находиться здесь неправильно! Обещание, данное Дуадану, не давало ей покоя. Нужно идти в Кенигсштейн, чтобы спасти последних из ее клана. Лежать в постели и ждать, когда вернутся силы, — это не в ее духе! Нужно уходить. Довершить то, что она начала в тот день, когда выстрелила в тролля, укравшего ее добычу.
Нандалее бросила нервный взгляд на дверь. Три наставника Белого чертога примут ее в комнате, находящейся за дверью, и решат судьбу ее просьбы. Она знала, что добровольно тролли не выдадут пленных эльфов. А одной ей не вызволить последних выживших. Войти как можно незаметнее в пещеры троллей и освободить пленников, как можно меньше применяя оружие, — это миссия для драконников.
— Можешь сесть, — приветливо произнес Гонвалон. — Стоять придется, когда тебя позовут наставники.
— Я не могу, — она слишком сильно нервничала, чтобы сидеть на месте. Если бы у нее было больше сил, она ходила бы взад-вперед по выкрашенному в белый цвет коридору.
Гонвалон встал и взял ее за руку. За то, что он ничего не сказал, она была ему благодарна. Несмотря на то что у них было так мало времени, он знал ее лучше, чем кто бы то ни было. «По крайней мере, с тех пор, как умер Дуадан», — с горечью подумала эльфийка. Даже могущественные небесные змеи не умели читать ее мысли. А Гонвалону достаточно было посмотреть на нее, чтобы узнать, что творится в ее душе. Он знал, когда его молчание поможет лучше всяких слов.
Эльфийка сжала его руку. Она была теплой и мозолистой. Сильная рука, которая сделает для нее все. Вспомнила о том, как он восстал против Золотого. В этот миг он не мог ожидать ничего, кроме смерти. Он противопоставил свою любовь к ней верности небесным змеям и из-за нее стал отверженным. Пока что его еще терпели в Белом чертоге, однако все драконники видели, что он потерял татуировку, печать союза между ним и Золотым. А теперь, когда она просила помощи у драконников, она снова был рядом. Она прижалась к нему, позволив себе мгновение слабости. «Рядом с ним я готова бросить вызов целому миру», — подумала она.
Дверь открылась, и из комнаты в коридор вышла Ливианна. Волосы ее были строго зачесаны назад, и эльфийка казалась неприступнее, чем всегда.
— Теперь мы готовы выслушать тебя, — произнесла она, жестом, полным совершенства и элегантности, указывая на открытую дверь.
Нандалее еще раз сжала руку Гонвалона. Туда он с ней не пойдет. Она должна выдержать это одна. Однако, несмотря на то что ее требование — в ее собственных глазах — было неэгоистичным и исполнено благородных помыслов, эльфийка чувствовала себя так, словно представала перед трибуналом.
Ливианна закрыла за ней дверь и заняла место за красно-коричневым столом, где уже сидели другие наставники, которые должны были выслушать ее. Это были хрупкая Айлин, которую едва не убили тролли, когда она вместе с Гонвалоном пришла за ней, чтобы принять ее в ряды послушников, и бледный Дилан, выглядевший так, словно был соткан исключительно из света и тумана. Взгляд его глаз со своеобразной серебристой радужкой, казалось, пронизывает ее до глубины души.
— Нандалее, расскажи нам, чего ты хочешь, — торжественно начал разговор Дилан.
Нандалее рассказала о том, как обнаружила Дуадана пленником Глубокого города, избегая упоминать о том, при каких обстоятельствах попала туда. Она рассказала о своем детстве, о том, как Дуадан был ее наставником и защитником, о том, какой безжалостной была жизнь в ледяной пустыне Карандамона. Она хотела, чтобы наставники поняли, что клан мог выжить только благодаря тому, что каждый безо всяких условностей вступался за каждого. Эльфийка надеялась, что они поймут, что судьба каждого безраздельно связана с судьбой всех остальных. Рассказывала о долгих охотах, об угрозе со стороны троллей — а затем подошла к той части, говорить о которой было труднее всего. К своей вине.
Она рассказала о том, как выследила белого шестнадцатиконцового и шла за ним на протяжении нескольких дней. Как тролль сокрушил гордого зверя своей дубинкой, и как она выстрелила в святотатца. Вообще-то одна стрела не могла убить тролля. Особенно если стрелять через всю поляну. Но она попала ему в глаз. Он умер на месте. Она рассказала, как преследовали ее тролли, поскольку тот тролль, которого она убила, оказался старшим сыном короля. Когда она уже была близка к смерти и уничтожила все следы, которые могли свидетельствовать о том, к какому клану она принадлежала, пришли Гонвалон с Айлин и спасли ее.
В этом месте Нандалее прервала свой рассказ и бросила взгляд на хрупкую эльфийку, сидевшую в середине. Однако вместо того, чтобы что-либо сказать, мастер-оружейница лишь сделала ей знак продолжать. Нандалее опустила взгляд. Она не могла говорить о своей вине и смотреть при этом в глаза наставникам.
— Не знаю, то ли я потеряла стрелу, то ли мой лук не сгорел в огне. Должно быть, что-то осталось, на чем был изображен олень. Это тотем моего племени, Бегущих с ветром. Он питает нас, воплощает наш идеал гордости и возвышенности. Мой поступок привел троллей к Бегущим с ветром.
Она рассказала о том, как ей не удалось спасти Дуадана и Фенеллу.
— Но у них остались некоторые из моего племени. Они пленники Кенигсштейна. Надежды нет. Спасти их — моя задача. И чтобы сделать это, я молю вас о помощи.
Нандалее стоило немалых усилий, чтобы поднять голову и посмотреть на троих наставников.
— Неужели я слышу в твоих словах обвинение, Нандалее? — произнес Дилан низким, звучным голосом. — Насколько тебе известно, это я призвал Белых змеев и командовал атакой по текущим под горой рекам.
— Я здесь не затем, чтобы обвинять, — поспешно ответила она, испугавшись того, что ее настолько неверно поняли. — Вы знаете, что делают тролли с пленниками?
— Они сожрут их, — заговорила Ливианна. — Только некоторые части. У самых храбрых — сердца, у умных — мозг. Быстрого бегуна лишат бедер. Это ритуал. И, насколько я слышала, жертвы могут присутствовать при этом, если нанесенные им раны не смертельны.
Холодность и деловитость, с которой говорила Ливианна, заставила Нандалее покраснеть от гнева.
— Ты говоришь об эльфах, которые ожидают своей судьбы. О моем клане. О товарищах, с которыми я прожила большую часть своей жизни.
— Товарищах? — вызывающе поглядела на нее Ливианна. — У тебя больше нет клана, Нандалее. Когда ты пришла в Белый чертог, чтобы стать одной из нас, ты оборвала все связи. Ты хочешь рискнуть нашими жизнями, чтобы спасти тех, кого должна была давным-давно забыть.
— Но разве мы не за справедливость? Разве мы — не надежда слабых и не ужас для всех тех, кто слишком вольно распоряжается своей властью? — взволнованно ответила Нандалее. — Какой смысл во всех наших поступках, если мы отказываемся от сочувствия?
— Ты уходишь в сторону, Нандалее, — остановила ее Айлин. — Если я правильно понимаю твою историю, у троллей вполне был повод злиться на твой клан. Они всего лишь мстят за смерть наследника трона. Не произвол руководит их поступками. И тем самым они становятся выше тебя, Нандалее. Это ты по прихоти убила тролля, когда тот опередил тебя на охоте.
— Тогда отведите к ним меня и обменяйте на пленников.
Ливианна поглядела на нее своими бездонными зелеными глазами. Думает об обмене?
— Теперь ты наша, — ответила Айлин. — Мы не отдадим тебя. Но и не станем заложниками вражды, которая не имеет к нам отношения.
— Они убьют таких же, как мы, — отчаянно настаивала Нандалее. — Что может иметь к нам больше отношения? Мы можем спасти их. У нас есть для этого сила!
— Ты что-то путаешь, Нандалее. Мы — мечи небесных змеев, — сложив руки на столе, Дилан поглядел на нее. — Меч нужно обнажить, сам по себе он из ножен не выскочит. И поскольку это так, мы не убийцы, несмотря на то что среди послушников есть те, кому это тяжело понять. Что бы мы ни делали, это происходит без ненависти. Мы выполняем приказы. Не мы решаем, жить кому-то или умереть. Мы исполняем приговор. Тем самым мы становимся всего лишь инструментами силы, которой подчиняемся.
Нандалее с презрением глядела на них. Это кажется таким благородным. Почти отрешенным от этого мира. И несмотря на все, это лишь обман.
— Вот как ты успокаиваешь свою совесть, мастер Дилан? Это позволяет тебе забыть о мертвых детях в Глубоком городе?
— Мы — лишь мечи небесных змеев. Нам не пристало судить. Мы не можем судить о справедливости альвов и их наместников. Или ты осмеливаешься считать себя равной им, Нандалее?
— Я всего лишь послушница, наставник. И все же я нечто большее, чем кусок холодной стали. Я никогда больше не сделаю того, с чем не согласна сама. Я не буду учиться для того, чтобы стать существом без собственной системы ценностей. Это то, что хочет сделать из нас, эльфов, Белый чертог? Бессовестных существ?
Дилан одарил ее слабой улыбкой узких губ.
— Чего мы хотим, так это подняться над собственным ограниченным горизонтом. А для этого ты должна научиться откладывать в сторону собственную эгоистичную картину мира. Думаешь, ты — мера всех вещей, Нандалее?
— Есть ценности, которые не нужно обсуждать, — взволнованно ответила эльфийка.
— Почему? Кто выбирает эти ценности? Твоя совесть? А если это так, кто создает совесть? Кому ты доверяешь больше, чем наместникам альвов? Кто обладает дерзостью решать, что есть добро, а что есть зло?
— Разве не наша собственная задача задумываться о каждом поступке и искать путь, ведущий из света во тьму?
— Громкие слова, Нандалее. Ты напоминаешь мне крота, который в безлунную ночь впервые выбрался из тьмы подземелья, увидел несколько звезд на небе и стал говорить, будто нашел залитый светом мир.
— Лучше я буду кротом, который увидел хотя бы одну искру, мастер Дилан, чем кротом, который всю жизнь сидит в темноте и ходит по туннелям, проложенным другими.
— Милая моя, этот диспут мы продолжим в другой раз. Вернемся же собственно к теме. Мы, драконники, служим не для того, чтобы вести вражду, существующую между детьми Альвенмарка. Мы выше подобных вещей. Тот, кто без приказа небесных змеев обнажит меч, Нандалее, уже не принадлежит к нашему сообществу. Так что, если ты решишь пойти в Кенигсштейн, то здесь тебе будут не рады.
Она хотела что-то ответить, но Ливианна жестом велела ей молчать.
— Не спеши судить. Подумай о словах Дилана. Поразмысли над тем, что в них может крыться больше мудрости, чем может понять в этот самый миг твое взволнованное сердце. Теперь можешь идти. Все, что нужно было сказать, уже сказано.
Она смерила всех троих взглядом, не зная, что испытывать: презрение или сочувствие. Наконец она, отвесив идеальный поклон, направилась к двери и вышла из комнаты.
Гонвалон поднялся, едва она вышла в коридор.
— Как все прошло?
Она тяжело вздохнула, стараясь не проявлять раздражение.
— Теперь я знаю, что я — крот иного рода, чем мастер Дилан.
Человек в сундуке
Эврилох прислушался к стуку молотков и кирок. Даже сквозь закрытые окна в конце коридора слышался шум. Палачи старались.
Он открыл красную дверь, за которой находилась комната. Всего пару часов назад он считал ее потрясающей. Теперь же она казалась до смешного маленькой.
Штурман подошел к окну и закрыл ставни. Его комната находилась на первом этаже. Отсюда не было видно резервуара с водой. Вид на нее загораживала стена из голого кирпича, с которой осыпался раствор.
Теперь все это осталось в прошлом! Коля ушел. Перед этим он держал патетическую речь перед ребятами о том, что он должен сражаться на Куше, чтобы защитить маленькую империю публичных домов, и вернется осенью. Затем он объявил, что до того момента командовать будет Эврилох. Штурман все еще не верил своему счастью. Но он понимал, что, чтобы закрепить успех, должен сделать кое-что прямо сейчас.
Он зажег масляную лампу, сел на постель и прислушался. Даже сквозь стены слышался стук кирок. Эврилох закрыл глаза. Выровнял дыхание. Где-то в комнате жужжала пчела. Затем воцарилась тишина. Ничто не выдавало его тайны.
Он поглядел на стоящий у окна большой сундук. Он был закрыт на тяжелую щеколду. Края оббиты поцарапанной бронзой. Он сопровождал его уже так много лет.
Опустившись на колени перед ним, он обнажил кинжал и положил его на пол рядом с сундуком, затем отодвинул щеколду. На него, не мигая, смотрели два черных глаза. В сундуке лежал полный мужчина с редкими волосами и усиками над верхней губой. На щеках росла щетина. На лбу поблескивали капли пота. Левая рука обмотана пропитанной кровью тряпкой. Его небесно-голубая туника разрезана на груди. Кожа под ней была белой, словно брюхо рыбы.
— Ты опаздываешь, — проворчал Леон таким тоном, как будто командовал здесь.
Эврилох схватил лежавший рядом с сундуком кинжал. Никогда ему этот парень не нравился. Причина, по которой он притащил его сюда после битвы, была проста — он рассчитывал получить за Леона немалый выкуп. Труриец пообещал ему, что наполнит сундук, в котором лежал, серебром.
— Думаю, наша сделка… исчерпала себя.
Леон хотел сесть, но Эврилох схватил его за горло и снова втиснул в сундук. Поднял кинжал, готовый нанести удар.
— У меня есть еще серебро… — прохрипел Леон. Мотая головой из стороны в сторону, он пытался высвободиться из крепкой хватки.
— Не нужно мне больше твое серебро, — он опустил кинжал, острие которого теперь покачивалось не далее чем в двух дюймах от глаза Леона. — Поскольку настроение у меня хорошее, я дам тебе возможность сказать последнее слово, чтобы попрощаться. Всего одно слово! Если сумеешь вызвать у меня интерес, то, может быть, проживешь еще немного.
Труриец перестал бороться с его хваткой. Просто лежал и смотрел на него. Этот взгляд раздражал Эврилоха. Ему хотелось, чтобы все поскорее закончилось. Теперь он отчетливо видел, насколько глупой была идея оставить трурийца в живых. От Леона будут одни неприятности.
Эврилох стал медленно опускать кинжал ниже. Мужества Леону не занимать. Смотрит не моргая. И только когда острие кинжала коснулось его глаза, веки его задрожали.
— Железноязыкий, — произнес он.
— Какое мне дело до мертвого пирата? — Штурман надавил сильнее. Вдавил глаз в глазницу. Отодвинул клинок немного в сторону, не ослабляя давления. Леон пронзительно зашипел. Белок глаза залила кровь.
— Он жив. Таркон не умер. Я встречал человека, который встречался с ним. Таркон стал бессмертным. Он станет будущим правителем Нангога, и тот, кто не пойдет с ним, того сметет с этого мира, подобно тому, как осенний ветер сметает пожухлую листву.
Эврилох передвинул острие кинжала к краю глаза, пытаясь попасть им под глазное яблоко, чтобы выдавить его из глазницы.
Леон застонал. Его руки вцепились в края сундука.
— Пожалуйста… Ты должен…
— Что мне может быть нужно от человека, смерть которого я видел своими глазами? Должно быть, ты считаешь меня дурачком, труриец.
— А если я не лгу? — От боли голос превратился в хриплое шипение. — Я отведу тебя к человеку, который открыл тайну возврата из мертвых. Я знаю, что король с мечом духов убил его. Но я доверяю тому, кто встречал его. Таркон Железноязыкий жив. Он стал бессмертным Нангога. Без девантара. Я верю тем, кто говорит, что однажды он станет правителем этого мира.
Эврилох убрал кинжал, вытер клинок о тунику трурийца.
— И ты знаешь Таркона, являешься одним из его друзей?
Леон кивнул. Слишком поспешно. Эврилох не поверил ему.
Поглядел на изуродованный глаз трурийца. Его уже не вылечить. Леону придется сходить к лекарю, чтобы его удалили. Сутенер каждый миг своей жизни будет помнить о том, кто его мучил.
— Как так случилось, что у тебя есть связь с этим мятежником?
Труриец, несмотря на боль в глазу, попытался улыбнуться.
— У меня есть то, что ему нужно. Вам не единственным пришла в голову идея привезти сюда рабынь. Таркон скупает женщин и оружие из железа. Он платит кусками самородного золота. Очень великодушно. Бордели лишь малая часть моего дела. Давай разбогатеем вместе.
Эврилох задумчиво глядел на острие кинжала. Может быть, не стоило так торопиться.
— Значит, он вознаграждает своих людей женщинами…
— Не только это. У него совсем другие планы. Женщины рожают детей. Он растит свой собственный народ.
«Еще одна ложь», — раздраженно подумал Эврилох. Беременность женщины в Нангоге граничила с чудом. Мужчины и женщины становились здесь бесплодными. Леон не имеет ценности для него. Из-за пыток он нажил себе непримиримого врага. Если он действительно связан с Тарконом и поднебесный пират еще жив, будут одни неприятности.
Эврилох изо всех сил вонзил кинжал в здоровый глаз Леона. Он с хрустом пронзил тонкую кость за глазным яблоком и глубоко вошел в череп сутенера.
— Ты изжил свою полезность, — он вонзил клинок во второй раз и прислушался. Снаружи умолк шум кирок. Значит, резервуар сломан.
Сопротивление было сломлено. Бордели Золотого города принадлежали ему. Он станет богаче, чем когда-либо мог предположить. И это только начало. Если Таркон действительно еще жив, его люди придут к нему, как только им понадобятся девочки.
Довольный собой, Эврилох захлопнул крышку своего старого сундука. Он прикажет отнести его к городскому дворцу Леона, чтобы, чего доброго, о сутенере не начали ходить истории, вроде той, будто он восстал из мертвых.
Стенающий
Нир пододвинул к нему кинжал.
— Я больше не могу, — взмолился Хорнбори.
Ребенок, которого принесла им эльфийка, захныкал.
— Твоя очередь, — раздраженно зашипел Галар. — Ты же знаешь, он не перестанет, пока не напьется. Он хочет есть.
— Я тоже! — не менее раздраженно огрызнулся Хорнбори. — Этот маленький засранец погубит нас всех. Это не может так больше продолжаться.
— Твоя очередь, — Галар поднял кинжал и подошел к нему. — Не ной. Слова сейчас не помогут. Может быть, тебе помочь?
Хорнбори взял кинжал, поднес клинок к большому пальцу левой руки, покрытую засохшими ранками, и надавил. Кровь потекла не так сильно, как при первых трех порезах. Нир протянул ему мальчика, и он вложил большой палец в рот малышу. Ребенок тут же принялся старательно сосать.
— Нехорошо это — кормить детей таким образом.
— С твоей кровью что-то не в порядке? — встревоженно поинтересовался Нир.
— Дети должны пить молоко, черт возьми!
— Тогда предложи, где нам взять молоко, дурень, — Галар по-прежнему стоял прямо перед ним. Кузнецу хотелось подраться, но этой услуги он ему не окажет.
— Нир мог бы еще раз попытаться с сыром.
— Ни в коем случае, — возмутился стрелок. — В прошлый раз малыша тошнило дальше, чем он видел. Этот кобольдский сыр не для него. Ты ведь тоже его не ешь.
— Но и не ищу грудь, чтобы выпить молока. То, что нравится мне, и то, что нравится этому маленькому засранцу, — вещи совершенно разные, — палец Хорнбори болел. Малыш сосал все сильнее. Очевидно, ему не хватало той крови, которая текла из раны.
— Дай мне немного моей части драконьей крови, — он поглядел на Галара. — Пусть пьет ее.
— Кровь дракона? Мы чуть не подохли, добывая ее. Она стоит в сто раз больше его веса золотом. И ты хочешь влить ее в рот этому маленькому вонючке? А что, если его опять стошнит?
— Как бы там ни было, мою кровь он переваривает, — ответил Хорнбори. — И зачем мне перспектива однажды стать богачом, если этот малыш прежде высосет меня досуха? Сколько мы будем еще здесь торчать? Когда ты пойдешь наверх, чтобы проверить, ушли они или нет, Галар?
— Сам иди, засранец.
— И пошел бы, если бы умел плавать! Но, к сожалению, я утону прежде, чем доберусь до скоб на стене колодца. Но, может быть, об этом стоит подумать, если я не хочу, чтобы эта маленькая вошка высосала меня, — он забрал большой палец изо рта ребенка.
Малыш уставился на него своими большими синими глазами и принялся чмокать, давая понять, что еще не насытился.
— Хватит на сегодня. От дяди Хорнбори больше крови не будет.
Не обращая внимания на слова карлика, малыш принялся делать сосательные движения губами. Когда Хорнбори не отреагировал, он заплакал.
— Твоя очередь, негодяй ты эдакий! Далее снова будет очередь всех остальных, — возмутился Нир. — Пусть малыш пьет столько, сколько ему нужно. Дай ему палец, или я позабочусь о том, чтобы пролилась кровь.
Галар встал на пути у стрелка.
— Оставь его. Пусть даст ему своей драконьей крови. И несмотря на то что он мешок с дерьмом, он не так уж неправ. Дальше так продолжаться не может. У нас только кобольдский сыр и колодезная вода. Силы наши тают с каждым днем. Если мы будем продолжать давать ему свою кровь, то в какой-то момент просто умрем. А если мы умрем, сколько проживет малыш? — Кузнец направился к большой куче хлама, которую он перетащил из своей пещеры в это тайное укрытие. Взял одну из колб с кровью дракона и протянул Хорнбори.
— Попробуй. У нас их больше шестидесяти.
— А что, если кровь ядовита? — возмутился Нир.
— Как мог бы жить дракон, если бы в жилах у него текла ядовитая кровь? — хитро поинтересовался Хорнбори и взял маленькую колбочку.
— Сначала попробую я! — Нир схватил железный прут и угрожающе поднял его над головой. — Давай сюда драконью кровь!
Малыш тем временем принялся громко кричать. Хорнбори сунул ему в рот свой непорезанный палец.
— Попьешь драконьей крови. Не мои запасы!
— Если я разобью тебе прутом голову, то все будет позади. Это произойдет быстрее, чем приношение себя в жертву ребенку! Ты этого хочешь добиться? — Свободной рукой он помахал Галару. Другой он продолжал сжимать угрожающе поднятый железный прут. — Дай сюда бутылочку! Я попробую кровь!
Галар повиновался.
Нир откупорил бутылочку и торопливо сделал глоток, не опуская угрожающе поднятого железного прута.
— Ну, как на вкус? — с неприкрытым любопытством поинтересовался Галар.
— Язык щиплет, — Нир проглотил кровь. — И есть в ней что-то живительное… Приятно.
— Чувствуешь какие-нибудь изменения? — не отставал Галар.
Хорнбори вздохнул.
— Думаешь, можно стать чародеем, лишь попив драконьей крови?
— Откуда нам знать? — набросился на него кузнец. — Кто когда-либо пробовал драконью кровь?
— Значит, вполне возможно, мы обеспечим нашему малышу великое будущее, — Хорбнори поглядел на Нира. — Ты убедился, что я не отравлю мальчика, если дам ему своей драконьей крови?
Стрелок опустил железный прут.
— Я должен был проверить, — сухо сказал он. Затем протянул Хорнбори колбу.
Малыш пил кровь так же жадно, как прежде сосал палец Хорнбори. Когда колба опустела, он довольно отрыгнул.
— В следующий раз нам стоит ее подогреть, — заявил Нир. — Материнское молоко теплое. Может быть, для него плохо пить холодное.
— Может быть, чуть позже ты решишь отрастить себе грудь? — спросил Галар. — Хорнбори прав. Мы не можем сидеть здесь вечно. Кто-нибудь из вас представляет, сколько мы здесь находимся? Три дня? Пять? Может быть, и все десять?
— Надо было тебе принести сюда песочные часы, — Нир взял у Хорнбори ребенка из рук и обиженно отошел подальше. В узкой пещере «подальше» означало лишь то, что он сделал три шага вглубь.
— Мы не можем больше оставаться здесь, внизу, — объявил Хорнбори. — Здесь нас ждет верная смерть.
Он увидел, как работают мышцы на лице Галара. Он был наверху, через некоторое время после того, как исчезла эльфийка. Галар ей не поверил. Он был убежден, что атаковали лишь его мастерскую.
Вернувшись, кузнец был уже не тот. Галара не было совсем недолго. Два, может быть, три часа. Этого хватило, чтобы сломать его.
— Вы не представляете, что там наверху. Вонь смерти… Все правда. Я даже видел червелапа, который жрал… это… их…
— Значит, у нас есть выбор: остаться здесь и умереть наверняка или же попытаться бежать и, возможно, погибнуть. И решать тебе. Я не умею плавать. Нир тоже. Без тебя нам не выбраться живыми даже из колодца.
— Чего ты вдруг так осмелел, ничтожество? — В глазах Галара сверкал гнев. — Ты не видел этого. Ужас… целый город. Все мертвы. Из-за нас! Ты это понимаешь! Это на нашей совести.
— Не я прошел по городу с окровавленным мечом в руке, убивая женщин и детей! — Хорнбори не удавалось сохранять спокойствие. Самосожаление кузнеца было ему противно. Старый забияка нравился ему все больше. — Да, мы убили дракона. Разве это было ошибкой? Разве мы не уничтожили одну из тех тварей, что устроила тот кошмар наверху? Хочешь сидеть здесь и подыхать, хныча и жалуясь? Или соберешься с духом, выйдешь наружу и попытаешься убить следующего дракона, чтобы в какой-то момент этих тиранов-поджигателей не осталось совсем?
— Не мы победим драконов, — рьяно воскликнул Нир. — Мы лишь хранители. Это сделает он. Малыш. Разве вы не видите? Он пережил резню. Единственный из всех там, наверху. Его спасла одна из тех, кто пришел, чтобы убить нас. А теперь мы поим его драконьей кровью. Это он прогонит драконов с неба.
«Какая патетическая чушь», — подумал Хорнбори. Но чушь полезная.
— В этом что-то есть. Он избран судьбой. А мы втроем — его хранители.
— У Старца в Глубине родился сын, — продолжал Нир, и, когда он говорил, глаза его сияли. — Наверняка это этот малыш. Ребенок королевской крови. Будущий правитель всех карликов.
— С вами обоими все в порядке? — возмутился Галар. — Малыш — какое-то безымянное создание. Вы только посмотрите на тряпки, в которых его принесла эльфийка. Дешевая ткань. Я стирал его засранные пеленки. Там не было вышитой короны.
Нир наморщил лоб.
Хорнбори понимал, что в любой момент может лишиться поддержки стрелка.
— Ты забываешь о том, кто нам его принес. Коварная эльфийка. Наверняка она подменила вещи. Она не хотела, чтобы мы знали, что это сын Старца в Глубине. Эльфы, они такие.
— Точно! — подтвердил Нир.
— Разве было похоже, что ей до обмана? Она ведь была совершенно без сил. У нее не было времени менять какие-то там пеленки, чтобы обмануть нас.
— Ты так внимательно рассмотрел ее? — парировал Хорнбори. — Мне показалось, ты не отводил взгляда от кинжала, который она чуть не вонзила тебе в горло.
— Вы что, совсем спятили? К чему весь этот бред? Я тебя знаю, Хорнбори. Ты ведь сам не веришь в то, что говоришь. А тебя, Нир, малыш свел с ума. Но если мы выберемся отсюда живыми, то что нам нужно в первую очередь, так это ясный ум.
— Значит, ты поможешь нам пробраться через колодец.
— Да, черт возьми. Сидеть здесь дальше глупо. Мы пойдем. Но сделаем так, как я скажу. Осторожно! В одном ты прав, Хорнбори. Мертвые Глубокого города оставили нам завещание. Мы должны отомстить за них!
— И спасти мальчика, — добавил Нир.
Кузнец вздохнул.
— Да, это тоже…
— Ты знаешь, как Старец в Глубине назвал своего сына?
— Мы ведь вообще не знаем, его ли это сын! — возмутился Галар. — Не могли бы вы прекратить нести чепуху?
— Но мы не знаем и того, что он не его, — надул губы Нир. — Я убежден в том, что эльфийка подменила пеленки и платки, чтобы нас надуть.
— Я думаю, что Старец в Глубине еще не праздновал именин. Меня бы на них точно пригласили, — произнес Хорнбори. — Но малыш тем не менее должен получить имя.
— Хорошая идея! — тут же согласился Нир.
Галар только глаза закатил.
— Как насчет Синдри? — предложил Хорнбори.
— Знал я когда-то кузнеца, которого так звали, — проворчал Галар. — Делал исключительные кольца.
Нир покачал головой.
— Нет, только не имя кузнеца. Это неправильно для королевского сына.
— Драупнир, Стекающий. Это хорошо подойдет этому марателю пеленок, — предложил Галар.
— Мне кажется, его имя должно что-то значить, — подхватил идею Галар. — Стекающим мы его, конечно же, не назовем. Как вам… Фрар, Идущий вперед? Народам карликов предстоят тяжелые времена. Это имя несет в себе надежду.
— Мне имя нравится.
— Видно, что болтовня — твоя работа, — проворчал Галар.
— Ему нужно и героическое имя. Например, Кровопийца! — Нир восхищенно поднял мальчика вверх. — Фрар Кровопийца. Такое имя несет в себе все его детство.
Хорнбори откашлялся.
— Не хочу показаться занудой, но не кажется ли тебе, что это имя можно понять превратно?
Нир озадаченно поглядел на него.
— Это как?
— Кровопийца — звучит как-то похоже на имя тирана. Что скажете по поводу… Драконьего молота… или… Драконьего…
— Драконья смерть! — выкрикнул Нир. — Фрар Драконья смерть, король Глубокого города!
Хорнбори несколько раз повторил имя, попробовал его на вкус и представил себе, как его выкрикивают в чертогах Исхавена или других городах карликов.
— Звучит хорошо, — согласился он. Конечно, малыш никогда не станет королем. Править будет он, Хорнбори. Но малыш может стать полезным инструментом на пути к трону.
Нир поднял ребенка над головой.
— Мы спасем тебя, Фрар Драконья смерть. И однажды ты спасешь все народы карликов.
Из пеленок потекло прямо на лицо стрелка.
Галар усмехнулся.
— Мне по-прежнему кажется, что имя Драупнир ему бы вполне подошло.
Вопреки рассудку
Гонвалон провел рукой по грубому песчанику. Он был непривычного бледно-красного цвета. Камень был мягким. Обрабатывать его было легко, но он быстро и выветрится. Всего через полстолетия ветер и дождь размоют черты лица Нандалее. Возможно, это произойдет гораздо быстрее, чем жизнь изменит эльфийку.
После разговора с наставниками он оставил девушку одну. Несмотря на то, что в ней таилось столько загадок, он начинал чувствовать, когда ей хотелось побыть наедине с собой.
Он размотал тряпки, защищавшие руки, и принялся собирать брошенные инструменты, которые ронял не глядя, придавая камню форму. Первые контуры скульптуры были уже заложены. Это будет бюст.
Чем дольше он рассматривал обработанный камень, тем отчетливее видел, каким несовершенным мастером был. Пропорции были верны. Грубых ошибок он не сделал. И камень оценил верно. В нем не было трещин и неровностей. Но когда бюст будет закончен, он не затронет сердце созерцающего, это было ясно уже сейчас. Не затронет, в отличие от скульптур из света и воды, которые создавал Элеборн, или песен Ливианны. Он просто создаст изображение, не произведение искусства.
— Камень выглядит как я.
Гонвалон обернулся. Она просто обожает подкрадываться к нему.
Нандалее усмехнулась и надкусила принесенное с собой яблоко. Ярость и отчаяние, излучаемые ею, когда она вышла после разговора с наставниками, словно улетучились.
На ней было белое платье послушницы. Без украшений, без вышивки, но, несмотря на это, элегантное. Оно было сшито по мерке, полностью повторяя изгибы ее стройного тела. Оно настолько сильно облегало ее, что от Гонвалона не укрылось, что под платьем не было ничего.
— Ты опять будешь рассказывать мне, что это мое изображение всегда было в камне, а тебе нужно было лишь освободить его? — Ее улыбка была дерзкой.
— Думаю, я никогда больше не буду говорить о творческом процессе скульптора с тем, кто всерьез причисляет стрельбу из лука к искусству. И, кстати, это скульптура с тебя, а не изображение.
— А почему это тогда называется изобразительным искусством? — Она откусила еще кусочек яблока, а затем положила его на обработанный камень. Нандалее подошла вплотную к нему и улыбнулась своей неповторимой улыбкой. Невинной и чувственной одновременно.
Она провела указательным пальцем по его груди.
— Мне по-прежнему нравится, когда ты весь потный и в каменной пыли, — ее палец опустился ниже, к его набедренной повязке. — С каких пор ты перестал работать нагишом?
— Когда я жду гостей, то пытаюсь выглядеть прилично. Ранг наставника Белого чертога обязывает. Может прийти послушница…
— Такой приличный… — Она улыбнулась. — А я слышала, что в отношении послушниц о вас ходит определенного рода слава…
— И вы осмелились прийти сюда, зная, что обо мне говорят, — он положил руку ей на бедра и притянул ее к себе. От нее пахло лесом, словно, прежде чем прийти сюда, она долгое время ходила по цветам.
— Вы испачкаете мне платье, — смеясь, стала протестовать она.
— Что ж, я слышал, что кобольды, которым придется его стирать, все равно ждут от вас одних неприятностей.
— Уж не хотите ли вы сказать, что я пользуюсь дурной славой? — Она запустила руку под его набедренную повязку.
— Значит, мы отлично подходим друг другу, — смеясь, он взял ее на руки и понес к подготовленному заранее ложу из мха и лепестков. Он знал, что она придет.
Теплое дыхание коснулось его кожи.
— Ты нужен мне, — прошептала она.
— Разве мы уже на «ты», милая госпожа? — поддразнил он ее.
Ответом на его вопрос стал долгий страстный поцелуй в шею.
Его захлестнула волна раскаленного жара. Он встал на колени, уложил ее на траву и принялся расстегивать обтянутые шелком пуговицы ее платья.
— Теперь на тебе мой знак, — произнесла она и провела пальцем по его шее. — Чтобы другим послушницам не лезли в голову дурные мысли, — продолжая говорить, она развязала его набедренную повязку.
Он бросил бороться с пуговицами и задрал ей платье.
Нандалее притянула его к себе, снова поцеловала. Провела языком по
губам, проникла глубже. Прижалась к нему, принимая его в себя. Ее руки вцепились в его плечи. Он застонал, наслаждаясь ее дикой любовью. Отдаваться ей было для него открытием. Она была опытной любовницей. Иногда чувственно ленивой, иногда необузданной и требовательной. Не очень романтичной. Ее любовь была подобна бурному горному ручью, безжалостно уносящему с собой в долину то, что попало в него. И примерно так же он и чувствовал себя: словно его несколько миль тащило по стремнине и каменистому дну ручья, когда с последним вскриком она опустилась ему на грудь. Разбитый, весь в синяках, вынырнул он из реки страсти, заставлявшей забыть обо всем остальном.
Он нежно провел рукой по ее волосам. Она уснула. Дыхание тяжелое. Ему нравилось чувствовать на себе ее вес, теплую, нежную, словно лепестки, кожу.
Он задумчиво глядел в ночное небо, жалея, что этот миг не может длиться вечно. Эльф натянул на нее тонкое платье, чтобы прикрыть. Все оно было в пятнах от травы. Никогда больше оно не будет белым, как недавно выпавший снег.
Нандалее проснулась слишком быстро. Они пошли купаться, вспугнули семейство уток, не проявивших сочувствия к ночным влюбленным.
— Непривычно видеть тебя без татуировки, — вдруг сказала она и провела рукой по его спине. — Меч и дракон… они хорошо подходят тебе.
Он обернулся, обнял ее и поцеловал.
— Я нашел кое-кого, кто подходит мне больше.
Внезапно во взгляде ее появилась меланхолия, полная невысказанной боли, тронувшей его сердце.
— Люби меня еще раз, — прошептала она и обвила его руками так крепко, словно не желая отпускать.
Он вынес ее из воды и отнес на ложе. Ее словно подменили. На этот раз она предоставила все ему. Они любили друг друга долго, нежнее, чем в первый раз. Он оттягивал до последнего, пока это не стало сладкой мукой.
После этого они долго лежали, крепко обнявшись, и смотрели сквозь черные ветви на звездное небо, объединенные красноречивым молчанием.
Он почти уснул, когда она осторожно высвободилась из его объятий. Гонвалон не открывал глаз. Он чувствовал, что она застыла над ним и долго смотрела, затем низко наклонилась и легко поцеловала, не касаясь губами.
— Ты сейчас уходишь из Белого чертога или лишь на рассвете? — Он открыл глаза. Эльфийка казалась удивленной, застигнутой врасплох, смущенной.
— Не говори ничего, — он улыбнулся и встал. — Я знал, что ты уйдешь.
— Я должна… — Она потупилась. — Я не могу оставить своих братьев троллям.
— Я пойду с тобой. Все готово. Я не буду тебя задерживать. Оружие, одежда лежат там, в кустах.
Она казалась испуганной. Решительно покачала головой.
— Так не пойдет! Если ты пойдешь со мной, тебя изгонят из Белого чертога. Я не хочу разрушать твою жизнь. Что бы ты ни говорил, я знаю, тебе здесь нравится, и ты…
— Я не останусь, чтобы погибнуть от тревоги за тебя.
— Но ведь я…
— Ты собираешься в одиночку пробраться в королевскую резиденцию троллей и, возможно, сама погибнешь, пытаясь спасти последних выживших из своего клана.
Ее лицо ожесточилось. Она вызывающе выпятила подбородок, готовая спорить.
— Звучит не очень разумно, если послушать тебя. Поэтому я пойду одна.
— А разумно ли было становиться между тобой и Золотым?
Она судорожно сглотнула.
— Ты не можешь…
— Лучше привыкай к тому, что теперь я всегда буду рядом с тобой. Я больше не драконник. Мой союз с небесными разрушен навеки, и я уйду из Белого чертога. Но я по-прежнему убийца. Плохой выбор для придворного бала в Аркадии, но как раз то, что нужно, если ты собираешься лезть в логово троллей.
Она смотрела на него мучительно долго, не позволяя понять, о чем думает. Теперь дело было за ней. Он не станет еще раз просить ее выбрать его.
Одна-единственная слеза скатилась по ее щеке. Она без слов протянула ему руку.
От лесного грунта поднимался туман, когда они молча оделись и взяли оружие. Лес укутался во влажную пелену. Знакомое стало чужим.
Теперь Гонвалон окончательно порвал со всем, что когда-либо что-то значило в его жизни. Осталась лишь Нандалее. И никогда прежде он не чувствовал себя так, как в эту ночь посреди тумана, когда он шел за ней на север, чтобы вопреки рассудку бросить вызов судьбе.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
БЕГУЩАЯ С ВЕТРОМ
Род покровом ночи и тумана
Сердце едва не выпрыгивало из груди Бидайн. Она знала, что случится, если ее поймают. Она стояла посреди коридора, и, казалось, каждая половица вступила в заговор против нее. Когда она ходила здесь днем, не было слышно ни звука, но сейчас каждый шаг ее сопровождался скрипом, казавшимся ей оглушительным, словно раскат грома. Пока еще она может повернуть назад. Если ее поймают здесь, в коридоре, придумать отговорку будет легче легкого.
Она думала о Нандалее, которая ждала ее где-то в лесу. Она не может бросить подругу на произвол судьбы! Без ее помощи Нандалее не добраться до Головы альва. При мысли о заснеженной вершине, где собирались перед атакой на Глубокий город драконники, по спине пробежал холодок. Нандалее хотела попасть в леса, простиравшиеся от склонов зачарованной горы до самых границ Снайвамарка. Кого или что она там собиралась искать, подруга ей не сказала. Оттуда до Кенигсштейна были еще сотни миль.
Шаг за шагом пробиралась Бидайн вперед, держа в руке сапоги. От половиц исходила неприятная прохлада. В воздухе витал легкий запах оружейной смазки. Еще пара шагов до лестницы, ведущей вниз, в Зал мечей. Она почти дошла.
Громкий скрип заставил ее остановиться. Девушка прокляла про себя деревянный пол. Она могла сплести заклинание, поглощавшее все звуки вокруг нее. Но это было бы глупо! Здесь, посреди Белого чертога, это привлечет еще больше внимания, чем ее неуклюжая попытка бесшумно пройти по скрипучему полу. Если в этот момент кто-то еще будет плести заклинание, он с большой долей вероятности заметит, что она тянется к магической сети. А заклинание сокрытия, произнесенное посреди ночи, насторожит любого наставника Белого чертога.
Бидайн сделала еще один шаг. На этот раз половицы были на ее стороне. Еще два бесшумных шага — и она окажется у перил галереи, окружающей Зал мечей. Внизу горел один-единственный огонек. Свеча, пламя которой причудливо отражалось на клинках мечей, висевших на стенах зала.
Бидайн хотела ступить на лестницу, когда внизу скрипнула дверь. Эльфийка застыла. Что это, голоса? Бидайн пригнулась. За перилами было практически не укрыться. Но было темно. Если не присматриваться, ее не обнаружат.
— Готов спорить, мы ее больше не увидим, — произнес высокий голос.
— Пусть тролли сожрут ее, — ответил ворчливый бас. — Она тысячу раз заслужила это. Помните, как она подожгла мои штаны только за то, что я хотел сожрать ту чертову птицу, что сидела на столе?
— Никогда больше не видел, чтоб ты так здорово плясал, — захихикал третий.
В Зал мечей вошли три кобольда. У них была темная жесткая на вид кожа; длинные острые носы и чрезмерно большие рты. Висящие прядями волосы они прятали под красными колпаками. Эльфу они не доставали даже до колена. Обычно она практически не обращала внимания на кобольдов. Как и во дворцах Аркадии, они выполняли самую тяжелую работу. Для них за стенами существовали собственные переходы, так что большую часть времени они оставались невидимками. Там, где днем можно было встретить множество эльфов, они появлялись в основном ночью.
Двое кобольдов были вооружены маленькими ведрами и тряпками. Третий нес только длинную щетку. Для кобольда он был довольно полным.
— Там, впереди, возле двери, — басом скомандовал он. — Там вечно остаются отпечатки ног. Чтоб их всех побрал Кузнец плоти, эту банду проклятых эльфов.
Бидайн не поверила своим ушам. Она никогда еще не подслушивала разговоры кобольдов. Хоть и знала, что некоторые довольно упрямы, но что они могут говорить такое, ей и в голову никогда не приходило.
— Кузнец плоти слишком хорош для этой Нандалее, — произнес тот, что с высоким голосом, и начал мыть пол у входа. — Эльф, запеченный в медовой корочке, — вот подходящий конец для нее. Она наколдовала мне чирей на заднице, эта проклятая чертовка, когда заметила, что я каждое утро плюю в кружку с водой, которую приношу ей в комнату.
— Она была единственной из всех здесь, кто запомнил наши имена, — заметил второй кобольд, приседая и надевая щетки на босые ноги.
— Чтобы лучше заколдовать нас, безмозглая твоя башка, — загрохотал толстяк своим басом, выдув к галерее кольцо табачного дыма. Бидайн пригнулась еще сильнее. Неужели заметили ее?
— Ну, мне Нандалее ничего не сделала, — не унимался второй кобольд, а затем заскользил на своих щетках по каменному полу, словно конькобежец. — Она даже подарила мне яблоко.
— В нем наверняка сидел червяк.
— Ну и что? Я люблю яблоки, когда они уже немного размякнут и обзаведутся одним-двумя жителями. Мне кажется, они вкуснее.
Толстый кобольд все еще смотрел на галерею. Бидайн затаила дыхание. Неужели видит ее? Или просто услышал шорох?
— Шевелитесь, вы, двое, — проворчал он, не глядя на своих товарищей. А затем сказал что-то еще, но настолько тихо, что Бидайн ничего не поняла.
Теперь стало заметно, что кобольды торопятся. Неужели толстяк узнал ее и сейчас позовет наставников? После происшествия в библиотеке, когда Нандалее затянуло в зачарованный витраж, послушникам под страхом сурового наказания было запрещено шляться по ночам.
Три кобольда собрали свои тряпки, ведра и щетки и молча побрели дальше. Может быть, они выжидают, когда она спустится? Бидайн сидела тихо. Посчитала про себя до пятисот. Когда после этого не раздалось ни единого звука, она отважилась ступить на лестницу.
На первой площадке она снова замерла и прислушалась. Все было тихо. Она осмелилась пойти дальше и легким шагом пересекла зал. Ведущая на улицу дверь была хорошо смазана и открылась без единого звука. Эльфийка обеспокоенно поглядела на небо. Луна уже садилась. Она пообещала Нандалее, что будет у звезды альвов за час до рассвета, а туда еще предстоял долгий путь.
По небу летело лишь несколько облачков. Слишком светло, подумала Бидайн. Если один из наставников не спит и смотрит в окно своей комнаты, он не сможет не заметить ее. Перед Белым чертогом раскинулся парк из живых изгородей, цветочных клумб и лужаек.
Бидайн старалась держаться у самой стены дома, торопливо перебежала через лужайку и присела в тени старого бука. Где-то в густых ветвях испуганно зачирикала какая-то птица. Бидайн поглядела на окна. В них отражался лунный свет, и она не могла разглядеть, нет ли где наблюдателя.
Продолжая держаться в тени, она шла по лабиринту зарослей, пока не дошла до заросшего розами прохода, ведущего к павильону на краю парка. Воздух здесь был тяжелым от цветочных ароматов. Впервые с тех пор, как она вышла из комнаты, эльфийка почувствовала себя более-менее в безопасности.
Дойдя до павильона, она оказалась на расстоянии почти пятисот шагов от Белого чертога. Задумчиво поглядела на лесную опушку через залитую лунным светом лужайку. Между деревьями тянулся туман. Стояла мертвая тишина.
Бидайн решила, что можно осмелиться сплести заклинание. Эльфийка надеялась, что отошла достаточно далеко от Белого чертога. Негромко произнеся слово силы, она позвала туман от опушки. Словно увлекаемый легким ветерком, он потянул свои бледные пальцы через лужайку. Теперь туман поднимался и из высокой травы. Бидайн терпеливо дождалась, пока туман не окружит поляну и павильон, а затем побежала. Вскоре платье ее до колен намокло от покрытой росой травы.
Добежав до опушки, она опустилась на колени и надела сапоги. Она сумела! Теперь уже неважно, если заскрипят камни под толстыми подошвами или затрещат тонкие ветки. Облегченно вздохнув, она вошла в лес. Несмотря на то что туман скрывал дорогу, эльфийка знала, куда идти. Она чувствовала поблизости пульсирующую силу тропы альвов. Она приведет ее к звезде альвов, через которую Нандалее собиралась бежать на север.
Неподалеку издал свой ночной клич сыч. По сравнению с дикими лесами Нангога, этот лес представлял собой чистейшей воды идиллию. Поблизости от Белого чертога почти не было подлеска, поскольку кобольды выкорчевывали кустарник и сжигали его в кухонных печах.
Бидайн шла быстро. Она прошла уже около мили, когда за спиной ее раздался хорошо знакомый голос.
— Необычное место для прогулки в столь ранний час, не правда ли?
Не дружеская услуга
Ливианна развеселилась, увидев, как вздрогнула Бидайн, когда она обратилась к послушнице. Она едва не пропустила молодую эльфийку. Ночь была словно создана для того, чтобы уйти тайком. Достаточно ясной, чтобы не потеряться, но и достаточно темной, чтобы спрятаться. Если бы Бидайн не позвала туман на лужайку, то ускользнула бы от нее. Ливианна ждала ее не в том месте.
— Надеюсь, ты не станешь оскорблять наш с тобой интеллект, рассказывая истории о том, почему ты оказалась в лесу в такой час, когда волосы встают дыбом?
Бидайн взяла себя в руки на удивление быстро. Спокойно встретила ее взгляд. Время, проведенное в Нангоге, и битва в Глубоком городе изменили молодую эльфийку. Она стала тверже. С паутинкой тонких шрамов на лице она выглядела странной. Чужой. Почти страшной, если не знать Бидайн как следует. Однажды она станет могущественной чародейкой.
— Я здесь ради дружеской услуги.
— Должна сказать, Нандалее произвела на меня впечатление, когда говорила перед наставниками. У нее такие замыслы, которые многократно превосходят обычные для послушников цели. Ей достало мужества открыто говорить о времени, когда эльфы перестанут быть подвластны драконам. Я уважаю ее. Если бы она только не была такой чертовски импульсивной. Идти к Кенигстштейну — это просто необычайная глупость. Этот путь приведет ее в лучшем случае к изгнанию. Неужели ты собираешься пойти с ней, Бидайн?
— Изначально у меня не было подобной цели.
— Что заставляет тебя даже думать о подобной чуши? — Ливианна добавила своему голосу резкости, несмотря на то что в душе испытывала ликование. Бидайн реагировала в точности так, как она и надеялась.
— Что ж, наставница. Поскольку открылось, что я вопреки приказу наставников Белого чертога помогла Нандалее, с этого часа я больше не послушница Белого чертога. Поэтому могу уйти с Нандалее.
Ливианна покачала головой.
— Ты даже не собираешься торговаться?
— Я не буду молить. Я здесь по доброй воле и понимала, на какой риск иду.
— А ты не думала о том, что, возможно, я не хочу терять тебя как ученицу?
Бидайн удивленно подняла брови.
— Вы солжете ради меня?
— Когда это молчание означало ложь? — Во взгляде Бидайн она увидела зарождающуюся надежду. — Ты пообещаешь мне не уходить с Нандалее, а я гарантирую тебе, что наставники Белого чертога не узнают о твоей вылазке.
— Но зачем вы здесь?
Ливианна улыбнулась, несмотря на то что недоверие Бидайн сердило ее.
— Чтобы убедиться, что ты не наделаешь глупостей и не ринешься в пучину несчастья вместе с Нандалее, увлекаемая ложно понимаемым понятием дружбы.
— Я этого не сделаю. Я… Для меня очень важно быть принятой в ряды драконников. Я не откажусь от этой милости так же легко, как Нандалее.
— Рада слышать. Куда пойдет Нандалее? Посреди Кенигсштейна есть звезда альвов, но она находится в воздухе. Тот, кто воспользуется ею, не умея летать, разобьется насмерть.
— Она собирается к Голове альва. Почему она собирается начать путешествие так далеко от Кенигсштейна, она не сказала.
Ливианна удивилась. Может быть, втайне Нандалее преследует какие-то иные цели, чем те, в которые заставила поверить остальных? Или перворожденный снова послал ее с какой-то миссией?
— Ты не пойдешь с ней и никому не скажешь о нашей встрече, даже Нандалее. Если выяснится, что я обнаружила, что ты уходила, то у меня у самой будут неприятности. Поэтому ты будешь должна мне услугу.
Бидайн с благодарностью кивнула.
— А теперь беги. Уверена, Нандалее уже с нетерпением ждет тебя.
— Спасибо, я вас не забуду.
Ливианна приветливо улыбнулась.
— Если для тебя это так много значит, то, когда мы наедине, лучше обращайся ко мне не так формально. Теперь я в твоих руках. Я вступила в заговор против наставников Белого чертога.
Казалось, Бидайн испытывает невероятное облегчение. Она еще раз зачем-то поблагодарила наставницу и поспешила прочь.
«Она всегда была поразительно наивной, — подумала Ливианна. — Сама того не понимая, предала свою лучшую подругу».
Наставница в задумчивости пошла к Белому чертогу. Теперь она предаст доверие Бидайн. Узнает ли когда-либо об этом ее ученица? Вряд ли. То, что Нандалее выживет, было весьма маловероятно. И не тролли представляли величайшую опасность, поджидавшую ее в Снайвамарке.
Вернувшись в Белый чертог, она спустилась в большую библиотеку, которой пользовались так мало. Ливианна любила здешнюю пыльную тишину, запах кожаных переплетов и пергамента. Здесь горело совсем мало ламп. Краем глаза она увидела тень бросившегося наутек кобольда. Они хранили сокровища знаний Белого чертога и заботились о том, чтобы здесь всегда горел свет. Интересно, читают ли они иногда свитки?
Эльфийка торопливо пересекла читальные залы, пока не дошла до той запретной комнаты, входить в которую послушникам было строго-настрого запрещено. В этой комнате было прохладнее, чем в остальных залах. Полок здесь было совсем мало. Здесь хранились фолианты и свитки о самых темных видах магии. На столе лежал слой пыли. Кобольды тоже входили в эту комнату только тогда, когда им приказывали.
Ливианна поглядела на большое круглое витражное окно, занимавшее почти всю стену. Матовый свет падал через тысячи фасетчатых стекол, несмотря на то что библиотека находилась под землей и за окном больше не было комнат. Витраж каждый раз приводил Ливианну в восхищение. В нем не было двух стеклышек одинакового цвета. Они были уложены в неровный узор, и, если смотреть на них пристально, начинала кружиться голова.
Негромкий скрежет заставил Ливианну поднять голову. Витраж был пронизан магией драконов, и, как и все, что создавали небесные змеи, в ней было что-то темное. Казалось, он живой, более того, обладает собственной волей. Мужественный и достаточно опытный чародей мог использовать его самыми разными способами. К примеру, если подумать о месте, которое однажды видел, и произнести вслух слово силы, можно посмотреть, что там происходит.
Снова раздался скрежет. Ливианна увидела, как сдвинулась одна из золотых оправ. Осколок стекла изменил свою форму и вытянулся. Сразу же стало холоднее. Дыхание облачками стояло у рта Ливианны. Несколько лун тому назад ее нашла здесь Бидайн. Тогда она пела колыбельную своим детям. В ней тоже была магия. Если спеть эту песню перед витражом, ее услышит Золотой, где бы ни находился в этот момент. Он захочет узнать, что Нандалее покинула Белый чертог. Он предвидел, что надолго она не задержится.
— Глупо бросать вызов небесному змею, Нандалее, — задумчиво произнесла она. Молодая эльфийка нравилась ей. Но это не повод щадить ее. Ливианна поклялась в верности Золотому. Она была его первой драконницей. Этот союз заключался навек, а ее симпатия к Нандалее заканчивалась там, где вступала в конфликт с ее лояльностью.
Ливианна негромко запела, а витраж продолжал менять форму. Все быстрее и быстрее перемещались стеклышки, изгибались оправы, пока наконец витраж не слился в круг из вращающегося света, а песню Ливианны едва не заглушил звук вращающихся стекол.
— Тени сплетая,
Сон позовет,
Ночь наступает,
Сладко поет.
Они друзья твои, пойми,
Открой им сердце, отвори,
Ведут тебя сквозь двери сна.
В края, где живы чудеса.
Стеноломы
Курунта попытался просунуть свою мясистую руку под мышку в прорезь полотняного доспеха. Там страшно чесалось. Последствия ожогов, полученных во время драки с Аароновым гофмейстером Датамесом.
Он только что прошел через магические врата на равнину Куш. Сухая жара вцепилась в него, словно зверь, несмотря на то что стояла ночь. Пот, терзая его, сбегал под мышками и по спине. Здесь было поразительно темно. Ни один факел не освещал ночь. Лишь несколько масляных ламп горели вдоль дороги, образуя освещенную тропу, ведущую к лагерю бессмертного Муватты. Команды не выкрикивали. Говорили лишь шепотом. И толпы, прошедшие через ворота, продвигались вперед очень медленно.
Курунта путешествовал с небольшим отрядом лейб-гвардейцев. Он проделал большой отрезок пути по степи, поскольку не хотел проходить через магический портал ишкуцайя. Он не доверял этим проклятым, провонявшим лошадиным дерьмом ублюдкам. Просто так взять и удвоить выкуп за невесту! Даже для вонючих варваров это была неслыханная дерзость.
— С дороги, грязное отребье! Расступитесь перед хранителем Златых покоев! — Командир отряда лейб-гвардии толкнул носильщика, присевшего на тропе, на землю и угрожающе поднял тяжелую дубовую палку, чтобы ударить следующего.
— Оставь их, Лабарна. У нас есть время, — Курунте было на руку промедление перед встречей с верховным королем. Он все еще не знал, как доложить Муватте о дерзости варваров. В этом тоже крылась причина того, что он не спешил в пути.
Лабарна раздраженно вогнал свою палку в пыль. Капитан был могучим, как дерево. Выше остальных воинов лейб-гвардии больше чем на голову, а Курунта выбирал для своего эскорта только очень высоких ребят. Лабарна снял шлем и вытер пот со лба. Его голова была выбрита наголо, остались лишь две пряди, свисавшие на лоб.
— Еще немного, и ты сможешь молнией ворваться в ряды сражающихся за Арам, — успокоил его Курунта. — Эти носильщики не стоят твоего гнева.
— Я поклялся Иште, что убью в ее честь три дюжины врагов, — торжественно объявил он.
Курунта благосклонно поглядел на своего капитана. У него может получиться. Лабарна дрался мощной дубинкой, сильные удары которой сокрушали все. Щиты, кости, даже шлемы из кабаньих клыков. Ничто не могло противостоять первобытной силе его ударов.
— Я буду рядом и буду вместе с тобой считать убитых, — с улыбкой заявил Курунта. — А когда ты выполнишь свою клятву, я позабочусь о том, чтобы ты сам предстал перед живой богиней. Я назову твое имя и расскажу ей о твоем мужестве и храбрости.
Глаза Лабарны едва не вылезли из орбит. Курунта прочел в них восхищение, но и страх. Лабарна опустился на колени.
— Я лишь ничтожный червяк. Я не заслужил…
— Ты герой Лувии, — Курунта повысил голос, чтобы его могли слышать все вокруг. — Когда минует день сражения, мы выложим три мили телами убитых врагов, чтобы наши ноги лишь раз коснулись пыльной земли, — и добавил уже тише: — А если ты принесешь мне голову гофмейстера Датамеса, Лабарна, в награду я подарю тебе свой дворец в Изатами, — все равно нога его больше не ступала в город с тех пор, как его там изувечили. Курунта представил себе, как велит обрамить череп безбородого гофмейстера в золото и в будущем использовать его в качестве украшения на столах во время пиров. Мужчина улыбнулся при мысли о том, как будет ставить череп на стол перед теми гостями, которым решит пригрозить.
Наконец колонна сдвинулась с места. Носильщиков отозвали в сторону и направили в расположенную дальше к югу часть огромного боевого лагеря. Курунта удивился, очутившись так быстро среди стоявших лагерем воинов. Костры не горели нигде. Что здесь происходит? Он отчетливо видел на горизонте оранжевые отсветы над лагерем Арама, раскинувшимся вдоль высохшего русла реки. Но здесь, у лувийцев, было темно. Почему?
Теперь они продвигались быстро. Впереди он заметил тени огромных шатров. Даже больше, чем шатры бессмертного Муватты.
— Вы из какой сатрапии? — резко окликнул их один из дозорных.
— Перед тобой хранитель Золотых покоев! — послышался раздраженный голос Лабарны. — А как зовут тебя, что ты осмеливаешься становиться на пути правой руки бессмертного Муватты, когда тот спешит встретиться со своим повелителем?
Молчание в темноте заставило Курунту усмехнуться. Нужно поразмыслить над тем, не стоит ли ввести наказание четвертованием. До сих пор такой вид казни не был популярен в Лувии.
— Прошу простить меня за то, что я не узнал вас в темноте. Этой ночью в лагере слишком много движения, и эта дорога только для тех, кто входит в число приближенных бессмертного. Великий Муватта находится у… — Стражник снова запнулся, словно допустив новую оплошность. — Железный король осматривает новые войска. Я велю проводить вас к нему.
Из темноты выступили два воина с высокими плюмажами королевской лейб-гвардии. Они молча махнули Лабарне, веля следовать за ними. Они прошли мост из толстых бревен, ведущий через ров, за которым был насыпан земляной вал. Эта часть лагеря была совершенно новой. Повсюду стояли дозорные.
Курунта с любопытством оглядывался по сторонам, но не видел ничего, что стоило бы так строго охранять. На постах стояли исключительно воины из лейб-гвардии Муватты.
Их провели мимо нескольких огромных шатров к палисаду из высоких бамбуковых трубок, за которым горел свет. В воздухе витал странный запах. Пахло звериным пометом. Курунта не мог понять, кому он принадлежит. Не лошадиный так точно.
— Полет голубя! — крикнул один из проводников, когда они добрались до ворот из бамбука.
Курунте еще не доводилось видеть, чтобы в месте, столь строго охраняемом королевской лейб-гвардией, использовали пароли.
Стражники махнули им рукой, веля проходить. Прямо за воротами стоял Муватта. Он рассматривал слона, на ноги которому как раз надевали доспехи из широких кожаных полос. Большое серое чудовище было одето в тяжелую попону, на которую нашили сотни сверкающих бронзовых пластинок. Даже хобот защищала пластинка, а массивная бронзовая маска, украшенная гребнем из длинных красных перьев, защищала голову слона. На бивни были надеты железные кривые мечи, напоминающие серпы.
Колосс беспокойно переступал с ноги на ногу. Было видно, что такой груз неприятен ему. Над спиной на веревках висела конструкция, похожая на маленькую деревянную башенку. С нее свисали широкие кожаные ремни. Несколько воинов вращали ворот, медленно опуская башню, в то время как темнокожий парень, одетый в одну только набедренную повязку, что-то говорил слону успокаивающим тоном.
— Курунта! — Железный король заметил его и пошел навстречу, раскрыв объятия. — Хорошо, что ты приехал. Принес весточку от моей невесты?
Вот он, миг, которого он опасался столько дней.
— Я… Нам нужно поговорить наедине.
На Муватте был шлем-маска. Глаза походили на черные провалы на отражающем свет серебряном лице. Поверх шлема была наброшена львиная шкура, так что серебряный лоб обрамляли желтоватые клыки. Бессмертный был в серебряном нагруднике, поверх которого была надета широкая перевязь из красного золота. Пурпурная бесшовная юбка закрывала бедра. Во всем этом великолепии он был скорее похож на бога, чем на человека.
— Значит, варвары решили попортить мне кровь… — По тону его голоса нельзя было понять, раздражен ли он или нет. На миг в воздухе повисло давящее молчание, а затем бессмертный широким жестом указал на слона. — Что ты об этом думаешь, Курунта?
— Выглядит очень впечатляюще, мой повелитель, — Курунта попытался, чтобы в его голосе звучал энтузиазм, а не подобострастие.
— У нас таких сорок. Все они получат доспехи. Впрочем, им еще нужно к ним привыкнуть.
Курунта с некоторой скептичностью поглядел на слона. Никогда прежде он не использовал этих чудовищ в сражении. По крайней мере, в хотя бы отчасти цивилизованных районах. Он знал слонов Муватты по Изатами, когда тех вели по улицам города храмов во время торжественной процессии Небесной свадьбы. Твари эти считались весьма коварными. Конюхи, которые должны были заботиться о них, испытывали перед слонами священный трепет. Они убили уже немало слуг.
— Какой боевой порядок ты бы выбрал, если бы у тебя было войско, что состоит из крестьян, как у Аарона? — спросил Муватта.
Курунта почувствовал, как по спине тонкой струйкой побежал пот. С трудом подавил желание почесаться. Только не в присутствии бессмертного!
— Я бы образовал стену из самых высоких щитов. Наиболее опытных воинов поставил бы в первый ряд, а крестьян вооружил бы копьями, чтобы как можно больше их могли поддержать сражение за стену из щитов ударами копий.
Муватта слегка кивнул.
— Пожалуй, у Аарона нет другого выхода. Мои слоны проломят его стены, словно тараны. Одной линии опытных воинов никогда не хватит, чтобы остановить их. Они будут подобны передвижным крепостным башням. На их спинах будут стоять лучники и воины с длинными копьями. А за слонами пойдут сотни моих лучших воинов, врываясь в бреши, проделанные слонами. Это будет не битва, а настоящая резня. Все займет не более часа. Труднее всего будет зарубить беглецов, чтобы сделать потом холм из их голов. Я сделаю холм высотой в десять шагов, а на вершину положу голову Аарона.
Курунта содрогнулся. Убивать бессмертных было запрещено. Даже Аарон не осмелился на это. Во время дуэли он нанес Муватте удар в нижнюю часть живота. Ходили даже слухи о том, что Железного короля кастрировали во время поединка в Нангоге. Прошлогодняя Небесная свадьба не дала ребенка. Это многократно усилило слухи. Если Муватта хочет получить голову Аарона, в день битвы он будет разочарован, сколь славной ни стала бы их победа. Курунта решил, что после битвы не станет приближаться к правителю. В гневе Муватта становился непредсказуем.
— Ты выглядишь встревоженным, друг мой.
Выругавшись про себя, Курунта улыбнулся.
— Не доверяю я слонам. Они — твари упрямые. Надеюсь, что в день битвы они побегут туда, куда нужно нам.
— Побегут! — В голосе Муватты звучала такая уверенность и самонадеянность, какую может испытывать только бессмертный. — Ишта будет на нашей стороне. Девантары настроены благосклонно по отношению к нам. Они не ценят Аарона. И слоны станут неожиданностью для Аарона. Я специально привел их сюда в безлунную ночь и велел погасить костры во всем лагере. Лишь немногие видели, как их привели. И еще до рассвета их перегонят в близлежащую долину, где они будут скрыты ото всех взглядов. Триста отборных охотников охраняют долину и близлежащие горы. Никто не сумеет подойти к моим стеноломам, до самого дня сражения. Того дня, когда они разнесут боевые порядки Аарона.
Курунта не был так уверен. Слишком долго он был полководцем, чтобы верить в то, что подобное можно сохранить в тайне. Он предпочитал полагаться на силу мечей и на то, что они могут выставить в поле гораздо больше опытных воинов, чем бессмертный Аарон. Они победят, в этом не было сомнений. Но сделают это старомодным образом. Меч против меча, копье против копья, один на один.
— Аарон, должно быть, в довольно отчаянном положении, — весело заявил Муватта и хлопнул в ладоши. — Приведите лазутчика!
Слон поднял уши и издал странный звук, словно намереваясь перейти в атаку. Очевидно, хлопок в ладоши напугал его. Погонщик заговорил с ним, пытаясь успокоить. Напряжение среди лейб-гвардейцев стало еще более очевидным. Некоторые воины подняли копья и щиты, которые против одетого в тяжелую броню слона казались довольно смешным оружием. Но никто из них не сдвинулся ни на дюйм. Муватта приказал бы казнить каждого лейб-гвардейца на месте, если бы тот проявил трусость перед лицом опасности.
К Муватте подвели худощавого парня в грязной тунике. На взгляд Курунты он держался провоцирующе прямо, как будто хотел показать всем им, что находится среди равных себе. Из-за своих редких волос, козлиной бородки и слишком длинных рук и ног он казался смешным.
— Ильмари — глава моего шпионского гнезда в Нангоге, — объявил Муватта. — Он говорит на пяти языках, переодевается ловчее самых тщеславных моих придворных, а нож его смертоноснее жала скорпиона. Будь так добр, Ильмари, и расскажи хранителю Золотых покоев о том, что ты видел.
Курунта встревожился от того, что этот лазутчик был ему незнаком. Он сам оплачивал дюжины таких, как Ильмари. Как от его людей мог укрыться тот факт, что Железный король держит целую сеть шпионов в Нангоге?
Парень рассказал витиеватую историю о том, что Аарон отозвал из Нангога свою дворцовую стражу. Тот самый отряд, что вломился в копи королевства. Кроме того, он нанял даже воинов из Цапоте. Это необычно! Курунта никогда не слыхал о том, чтобы цапотцы к кому-либо нанимались.
Металлический смех раздался из-под серебряной маски бессмертного.
— Ильмари был здесь даже быстрее, чем наемники Аарона. Его воинов задержала стража Золотых врат, чтобы они не при шли сюда одновременно с моими слонами. Должно быть, Аарон в отчаянном положении, раз вызвал сюда даже дворцовую стражу. Хотелось бы знать, как он заполучил цапотцев. Других наемников ему нанять тяжело, будь они друснийцами, ишкуцайя или валесийцами. Никто не пойдет на его зов, сколько бы золота он ни предложил. Все знают, что его войско будет уничтожено и любой сражающийся в его рядах найдет свою смерть на равнине Куш.
Железный король милостиво кивнул худощавому парню.
— Теперь ты принимаешь командование над лазутчиками, имеющимися у нас в лагере Аарона. Делай свое дело хорошо и хорошо используй нож, который я тебе дал. Ему не сможет противостоять даже доспех бессмертного. Если тебе повезет, то получишь столько золота, сколько весишь сам, Ильмари.
— Я вас не разочарую, премудрый Муватта, — низко поклонившись, он удалился.
— А теперь об ишкуцайя! — пристально поглядел на него Муватта. — Что там за неприятности?
— Может быть, лучше наедине…
Муватта недовольно засопел. Махнул рукой, приглашая следовать за собой, и прошел по направлению к бамбуковому палисаду.
— Так чего они хотят?
— Они удвоили выкуп за невесту, да еще требуют, чтобы им предоставили право выбирать лошадей. Я должен вернуться с по меньшей мере пятнадцатью сотнями лошадей из королевских конюшен, великий Муватта.
— Значит, они наглеют, — тот прищелкнул языком. — Отведи им лошадей!
— Тысячу лошадей! Ни одна баба не стоит…
— Мне нужна Шайя. Она отпразднует Небесную свадьбу вместе со мной. Мои придворные должны увидеть, как маленькая принцесса ишкуцайя раздвинет передо мной ноги.
Курунта не осмелился больше возражать.
— Говорят, ее тело целиком покрыто шрамами.
— Ты это видел?
В этом вопросе слышался оттенок, от которого Курунту пробрал озноб.
— Конечно же, я не видел ее голой, премудрый Муватта. Но мне представили ее. Она несколько худощава… Лицо ее показалось мне чересчур суровым. По слухам, она была воительницей в Нангоге.
— Даже если она косит и у нее горб, я хочу получить ее, — заявил Муватта. — Отведи варварам их лошадей и приведи мне Шайю! Без нее не возвращайся! Отведи ее к священнослужительницам и позаботься о том, чтобы ее подготовили к Небесной свадьбе. А что касается варваров, здесь, в Гарагуме, неподалеку от Желтой башни, есть перевал, ведущий к южным высокогорьям Ишкуцы. Следующей весной мы будем безжалостны, нападая на шелковые караваны, идущие к Кочующему двору. По сравнению с сокровищами, которые мы сможем захватить, тысяча лошадей — цена невысокая.
Курунта одарил своего повелителя лживой улыбкой.
— Восхищен вашей мудростью, мой великий король, — с этими словами он поклонился и удалился. Нужно поскорее покончить с этим. Так же быстро, как постарается покончить с Небесной свадьбой Муватта, когда увидит, какой скелет принесли лучшие лошади его конюшен.
Курунта решил, что в этом году пропустит торжества по случаю Небесной свадьбы и возьмет на себя неотложные дела здесь, в лагере.
Ожившая тьма
— Господин, вы должны срочно увидеть то, что происходит в лагере.
Артакс раздраженно поднял голову. У входа в шатер стоял Датамес. Его светловолосый гофмейстер казался возмущенным. Артакс слышал шум снаружи, но был не в настроении выходить из шатра. Борода растрепана, глаза, наверное, покраснели. Он не хотел в таком виде показываться своим людям. Для них он должен выглядеть сильным и непобедимым. Моральный дух войска и без того достаточно плох. Они не должны видеть его в таком утомленном от бессонной ночи состоянии.
Артакс обвел взглядом шатер. Столы и все свободное пространство были усеяны сотнями глиняных дощечек. Отчеты из сатрапий, списки продуктов питания, поглощаемых его огромным войском, описания славных битв прошлого.
—
Ты должен нам доверять, — напомнил о своем существовании надоевший голос. —
Мы помним сотни сражений.
—
Когда вы хоть раз стояли в первых рядах, руководя битвой?
— Никогда, ты, глупец! В первом ряду полководцу не хватает обзора, чтобы руководить.
Артакс схватился руками за голову. Как ему хотелось заставить замолчать этот проклятый голос. Он вырезал бы его из головы, если бы была такая возможность!
—
Сделай это, и ты соединишься с нами!
— Однажды я найду способ избавиться от вас, — прошипел он. — Этот день настанет. Будьте уверены в этом.
— Но прежде вы должны увидеть, что творится в лагере, — холодно ответил Датамес.
— Я не с тобой разговариваю, Датамес! — Мужчина одернул себя. Гофмейстер еще решит, что он обезумел. — Ну, ладно. Пойдем, посмотрим, — он устало поднялся со складного стула, стоявшего у стола, и небрежным жестом провел по бороде. — Как я выгляжу?
Датамес обвел его взглядом с головы до ног.
— Снаружи темно, сойдет.
Артакс пригнулся, проходя под пологом шатра. Несмотря на то что сейчас была ночь, над широкой равниной все еще лежала сухая пыльная жара. Ни дуновения ветерка. Большинство костров погасли. Здесь было очень мало дров, и их использовали только для приготовления пищи. Вместе со всем остальным, что могло гореть. Высушенный лошадиный помет, тонкие ветки кустарника. Несколько дней назад воинов застукали за тем, что они вытаскивали из захоронения высохшие трупы, чтобы с помощью их сухих коричневых рук и ног развести костер. Артакс приказал казнить одного из мужчин. Он не хотел, чтобы жители провинции называли его воинов войском осквернителей могил. Ему нужны были лучники из Гарагума. Не то чтобы они могли решить исход битвы, для этого их было слишком мало. Они нужны ему были в качестве разведчиков. Никто из его людей, которых он послал на разведку в лагерь Муватты, не вернулся. Чтобы добиться успеха, ему нужны были пастухи и охотники, которые провели всю жизнь в этих горах и высокогорьях. Но те избегали его. Они знали, что все думают относительно исхода битвы, и не хотели наживать себе врага в лице будущего правителя объединенного Гарагума.
— Володи вернулся из Нангога, — произнес Датамес. Обычно столь рассудительному и холодному гофмейстеру с трудом удавалось сдерживать гнев в голосе.
— Бессмертный! — Ему навстречу бежал старик в длинной белой одежде, на груди которого красовался золотой знак крылатого солнца. Рогатая корона, элемент его облачения, съехала набок. Новый верховный священнослужитель! Имя его вылетело у Артакса из головы. Не любил он старого болтуна. После предательства Абира Аташа он вообще перестал доверять священнослужителям.
—
Руза зовут этого болтуна. Запомни его имя. Без священнослужителей ты не сможешь управлять нашей империей.
— Повелитель! Вы должны обнажить меч духов и прогнать их обратно за зачарованные врата. Эти проклятые язычники, люди из твоей лейб-гвардии, привели в наш лагерь отряд демонов! Да падет огонь с неба, дабы испепелить их.
Артакс поглядел на Датамеса.
— Он преувеличивает, но лишь самую малость, — серьезно произнес гофмейстер.
Артакс сделал верховному священнослужителю знак подойти ближе.
— Я бессмертный, Руза, никогда не забывай об этом! Я не боюсь ни духов, ни демонов, и мне не нужна сила моего меча, чтобы дать отпор подобным существам.
— Я не хотел вас оскорбить, великий… — Священнослужитель поправил свою рогатую корону и выпрямился. Вся его осанка подчеркивала лживость его слов. Он осознавал свою власть и так просто не сдастся.
Артакс пошел дальше. К нему присоединился отряд лейб-гвардии. Роскошные воины в белоснежных накидках с высокими бронзовыми шлемами.
В темноте впереди все громче звучали крики — проклятия и требования убираться вон. Дорогу ему преградила стена людей. В одну кучу сбились сотни, быть может, тысячи. И отовсюду сбегались все новые и новые зеваки.
— Дорогу бессмертному! — крикнул капитан его стражи. Его голос почти потонул в криках. Он махнул рукой своим людям, которые с помощью древков копий принялись создавать коридор, и повторил свой призыв.
Те, кто обернулся и узнал Аарона, с почтительностью опустились на колени.
— Бессмертный пришел, чтобы изгнать детей демонов! — крикнул кто-то в толпе. — Король здесь!
Крик подхватили. Артакс отозвал своих стражников. Образовался коридор. Все больше воинов и крестьян падали на колени. В конце коридора стояли Володи и Коля, а за их спинами двигалась ожившая тьма. Артаксу потребовалось время, чтобы понять, что именно он видит. Ему вспомнился вечер, когда они с Шайей отправились на запад, чтобы прекратить разбойные нападения Таркона Железноязыкого. Над Белой площадью перед храмовым городом Цапоте они сбросили канаты, чтобы забрать воинов его лейб-гвардии, которых окружили эти тени.
— Что, ради всех богов, здесь происходит, Володи?
Коля протиснулся вперед и опустился на колени у самых его ног. Несмотря на кожаный протез, он по-прежнему выглядел весьма внушительно.
— Премудрый Аарон, правитель всех черноголовых, вы послали моего брата Володи, чтобы призвать всю свою дворцовую стражу в военный лагерь. Однако многие из них больны. Изможденные лихорадкой и поносом, они стали бы обузой для вас, вместо того чтобы помочь. И я позволил себе вместо каждого больного нанять двоих из храмовой стражи Цапоте. Они выдающиеся воины и убьют много ваших врагов.
— Они похожи на демонов. Они пугают крестьян и ремесленников, — раздраженно
прошипел Аарон.
Коля поглядел на него и улыбнулся.
— Обещаю вам, они и дерутся как демоны.
Артакс смотрел на непривычных воинов. Разглядеть их в темноте было трудно. Казалось, они сливаются с ночью. Отчетливее удавалось разглядеть лишь воинов в орлиных перьях. Из открытых клювов их шлемов на него глядели суровые лица. Некоторые были покрыты татуировками. Что ж, если их правильно применить, они пригодятся.
Артакс обнажил меч. Вокруг зачарованного клинка играл бледно-зеленый свет. Вид меча придал ему уверенности. Ему хотелось битвы. И он может ее выиграть. Он будет стоять в первом ряду, сражаться со своими людьми и проливать кровь врагов. Много крови!
— Мужи Арама! — громким голосом крикнул Артакс, и испуганное бормотание вокруг стихло. — Эти воины пришли из далекой страны Цапоте, чтобы сражаться за наше дело. Они похожи на демонов. При одном взгляде на них начинают дрожать сердца даже самых храбрых мужчин. Но это
наши демоны!
Теперь воцарилась мертвенная тишина.
— Встаньте на колени, воины Цапоте. Склонитесь перед силой, которой будете служить, пока войско Лувии не будет разметано, — Артакс направил меч на призрачных воинов. Они стояли неподвижно, пока кто-то в первом ряду не подал знак и сам первым не опустился на колени.
Артакс облегченно перевел дух.
— Добро пожаловать на землю Арама, демоны с другого края мира. Но слушайте мое повеление. Вы не причините зла никому из моих людей. Вы подчинитесь законам Арама и не оскорбите ни словом, ни делом богов моего народа. Если нарушите мое повеление, меч мой обратится против вас, — он снова поднял клинок высоко над головой, чтобы всем было хорошо видно магическое сияние.
— Но если вы будете следовать обычаям и законам Арама, этот меч будет защищать вас так же, как защищает и моих подданных, пока я дышу. А теперь поднимитесь, и добро пожаловать в мое войско. Будьте
нашими демонами!
— Да, будьте нашими демонами! — крикнул за его спиной Датамес, мгновенно поняв, чего он хочет добиться.
— Будьте нашими демонами, — закричали воины вокруг, но далеко не так много, как того хотелось Артаксу.
— Станьте ужасом наших врагов! — громко крикнул бессмертный.
— С
риторической точки зрения не самая лучшая фраза, — насмешливо отозвался в его мыслях голос Аарона. —
Как насчет: станьте кошмаром Муватты?
— Станьте кошмаром Муватты! — крикнул Артакс.
Теперь крик подхватили тысячи. Он сумел прогнать страх из сердец своих воинов. По крайней мере, на эту ночь.
Артакс убрал меч обратно в ножны, в то время как воины вокруг продолжали прославлять призрачных воинов Цапоте.
— Отведите их туда, за холмы. По меньшей мере на милю от лагеря и за пределы видимости. Я не хочу, чтобы мои люди видели это демоническое отродье день за днем и страх вернулся в их сердца.
Об овцах, львах и лжецах
Датамес оделся проще, чем обычно. Несмотря на то что прошлой ночью Аарон развил немалый успех, моральный дух его войска по-прежнему оставался катастрофически низким. Опытные воины смотрели свысока на крестьян и ремесленников, которые последовали призыву. Они держались в стороне от новобранцев, вместо того чтобы помогать им стать настоящими бойцами. Большинство воинов целыми днями слонялись без дела. Им было нечего делать, кроме как представлять себе, как страшны воины Муватты и что всех их раздавят. Над огромным лагерем витал дух испуганного раздражения. Постоянно возникали драки. Не проходило и дня, чтобы кого-нибудь не убили. Иногда вмешивались сатрапы. Но ничего, кроме публичных казней, не приходило им в голову. Не то средство, чтобы бороться со страхом и недовольством. Если ничего не предпринять, это войско расправится с собой самостоятельно.
Датамес тащил за собой мула, груженного мотыгами. Край лезвия был усилен бронзой, чтобы твердая древесина не трескалась слишком быстро. По масштабам эльфов — довольно примитивный инструмент, но лучший, который можно было здесь получить.
Датамес осознавал, какое внимание привлекает к себе. Даже в простой одежде он был слишком хорошо одет для человека, тянущего за собой мула с поклажей. Кроме того, он понимал, что своей безбородостью в сочетании с золотыми волосами сильно выделяется в свите бессмертного.
Мужчина остановился. Огляделся на таращившихся на него людей. Один из них, худощавый парень, выглядел особенно враждебным и замкнутым.
— Эй, ты!
Холодный взгляд был единственным ответом.
— Как тебя зовут?
— Кто ты такой, что тебя это интересует? — Худощавый парень направился к нему. Он был небрит. Черные волосы висели прядями. Высокомерный засранец. То, что нужно! Если он справится с ним, то быстро убедит и остальных.
— Я Датамес, гофмейстер бессмертного Аарона. А теперь скажи мне, как тебя зовут, потому что я хочу сделать тебя богачом.
Насмешливая улыбка была единственным ответом.
Датамес указал на мула.
— Умеешь обращаться с мотыгой?
Худощавый скрестил руки на груди.
— На время похода я воин. Ты не можешь приказывать мне обрабатывать землю. Иди себе дальше, гофмейстер.
Датамес вспомнил этого парня. Однажды он его уже видел, но не помнил где. Обычно он хорошо запоминал лица. Но здесь было просто слишком много детей человеческих.
— Да не будь ты таким злым, Ашот! — Низкорослый, довольно полный мужчина с приветливым круглым лицом подошел к худощавому. — Что мы можем сделать для вас, гофмейстер Датамес?
— Как тебя зовут?
Низенький встал в позу, как актер дешевого уличного театра.
— Я Нарек из Бельбека. Отец Дарона. А моя жена Рахель — самая красивая…
— Не увлекайся, — прорычал Ашот, бросая на Датамеса мрачный взгляд. — Это ни черта не интересует этого нежного придворного, который за всю свою жизнь ни разу рук не замарал. Он не стоит того, чтобы знать, как зовут твоего сына и твою жену. И готов спорить, что о Бельбеке он в жизни не слыхал.
— Бельбек находится неподалеку от копей Ум эль-Амад в сатрапии Нари, — с ухмылкой произнес Датамес Он так давно занимался историей двора, что знал почти все деревни империи. По крайней мере, их названия. — Хороший регион для разведения коз. Не очень хорош для крупного рогатого скота и свиней.
Нарек просиял, в то время как Ашот скривился так, словно он помочился ему на ногу.
— Мы знамениты, — ликовал Нарек. — Нас знают даже при дворе!
— Только этот парень и знает нашу деревню, — желчно проворчал Ашот. — Только не думай, что о ней знает кто-то еще. Я сказал тебе, для них мы лишь парочка безымянных пшеничных зерен. Ничего не значим.
— Но
он знает Бельбек, — настаивал Нарек.
Теперь Датамес вспомнил, где уже видел мрачного парня.
— Ты был там, когда произошел несчастный случай с колесницами. Ты не бросил палку, когда все остальные убежали, Ашот. У тебя сердце воина, и ты это доказал.
Датамес отчетливо видел, как Ашот пытался скрыть свое удивление за мрачной гримасой.
— Значит, у тебя хорошая память, гофмейстер. Но это еще не доказывает, что тебе действительно интересны мы, крестьяне.
К ним присоединились новые зрители, им было любопытно узнать, чего хочет от них придворный. Датамес был доволен. Похоже, его план работает.
— Кто ваш командир?
Нарек указал на Ашота.
Гофмейстер улыбнулся.
— Мне стоило догадаться.
— Перейдем к делу. Чего ты хочешь? — Выступая от имени всей группы, Ашот казался еще более мрачным.
— Что ж, как я уже говорил, мне хотелось бы сделать вас богачами. Если вам интересно, конечно, — теперь все внимательно слушали его. Ашот недоверчиво наморщил лоб.
— Как вы думаете, почему сражаются в этой битве бессмертные?
— За эту сатрапию, — торопливо ответил Нарек.
— Вот именно. За землю, потому что земля — это власть. Она вечна. А за что сражаетесь вы?
— Мы получаем плату. Больше, чем зарабатываем в поле, — ответил один из группы.
— И на сколько хватит этих монет? На зиму? На две? Что вы будете с ними делать? Купите пару коз? Что-нибудь красивое для жены и детей?
— Ну, я подарю Рахели нитку жемчуга, — заявил Нарек. — А потом… — Крестьянин удивленно оглядел своих товарищей. Все остальные молчали.
— Сколь бережливо ни обходились бы вы со своими деньгами, — продолжал Датамес, хорошо зная, что ступает на тонкий лед, — крестьянам не нравилось, что он смеется над ними, — от этих монет через пару лет не останется ничего. А у кого из вас есть своя земля?
— У меня, — гордо заявил Нарек.
— В ваших деревнях есть хорошая земля, которую никто не обрабатывает? Земля, которая принадлежит богачам и где пасутся козы, несмотря на то что из нее получилось бы хорошее поле?
Большинство мрачно кивали головами.
Датамес вынул из широкого полотна, которое обернул вокруг бедер на манер пояса, глиняную дощечку. Она была узкой, покрытой угловатыми знаками, а в нижней ее части красовалась печать бессмертного Аарона.
— Это копия указа, который даст вам всем кое-что, что может быть постоянным. Будет принадлежать вашим детям и детям ваших детей. Дощечку обожгли только этой ночью, вместе с еще дюжиной, на которой написан один и тот же текст. Их пошлют всем сатрапам империи, — он протянул глиняную дощечку Нареку.
Крестьянин принял ее кончиками пальцев, словно опасаясь сломать. Датамес наблюдал за тем, как мужчины передают документ друг другу. Как гладят пальцами значки и дивятся печати, изображавшей бессмертного Аарона рядом со Львиноголовым. Было очевидно, что никто из них не умеет читать. На это он и надеялся, поскольку то, что они держали в руках, было всего лишь списком припасов, затребованных ими из королевских зернохранилищ. Несмотря на то что Аарон поручил ему создать армию, знающую, за что она сражается, вот уже на протяжении нескольких дней Датамес не мог решиться претворить свою идею в жизнь. Дощечку с указом, в котором он обещает крестьянам землю, он до сих пор не приказал обжечь. Он опасался восстания сатрапов и землевладельцев. Может быть, сатрапы даже станут шантажировать его… Датамес достаточно долго был гофмейстером, чтобы знать, насколько несвободным может быть иногда даже бессмертный. Но передать крестьянам землю было единственно верным решением!
Ашот взял у остальных глиняную дощечку и вернул ему.
— Там может быть написано все, что угодно. Мы всего лишь крестьяне и поденщики. Ты знаешь, что мы не умеем читать. А теперь назови мне причину, по которой мы должны доверять безбородому придворному, о котором болтают, будто он занимается непотребствами с овцами, потому что женщины не хотят его знать.
Ашот не доживет до седин, подумал Датамес, но скрыл свой гнев за улыбкой. Нужно сохранять спокойствие и приветливость, если он хочет завоевать крестьян.
— С овцами? — насмешливо улыбнулся он. — Думаешь, мы держим овец во дворце Акшу? По пути в Куш вы все там побывали. Что, дворец похож на овечье стойло?
Мужчины уставились на свои запыленные босые ноги. Было совершенно очевидно, что они опасаются того, что им придется поплатиться за дерзость Ашота.
— Впрочем, ты не так уж неправ. Дамы меня действительно избегают. А я избегаю их. Ищу себе подруг с золотыми волосами. Поэтому овцы не для меня. Я предпочитаю львиц.
Нарек уставился на него, открыв рот.
— Нет! Львиц?
Датамес дерзко улыбнулся. Затем указал на мотыги.
— Закон бессмертного говорит о том, что каждый из тех, кто выживет в битве, получит столько земли, сколько сможет обработать мотыгой за весеннее утро в промежуток между рассветом и полуднем. Поскольку я терпеть не могу сатрапов и жирных толстосумов, я подумал, что нужно проверить, насколько хорошо вы машете мотыгами.
— Это действительно так? — спросил Ашот.
Датамес почувствовал, что сопротивление крестьян начинает ослабевать.
— Что ж, вас ждет битва. Тысячи из вас отдадут все, а в конце получат лишь столько земли, сколько нужно для погребения вашего тела. Но я хочу, чтобы вы сражались за то, за что сражается бессмертный. За землю! И чтобы платой за ваше мужество стало то, что прочно. А теперь берите мотыги! Я хочу увидеть, сколько вы сделаете за час, — Датамес подошел к мулу и выбрал из связки мотыгу для себя.
— Ты тоже будешь копать? — недоверчиво поинтересовался Ашот.
— Конечно. Я предполагаю, что в день битвы вы будете сражаться рядом со мной и с холодным мужеством взглянете смерти в лицо. И я не стесняюсь вскопать рядом с вами кусок сухой земли. Или вы думаете, что я слишком глуп, чтобы махать мотыгой, раз уже долгие годы живу во дворце?
— Ну… — Нарек почесал в затылке. — Это ведь неправильно. Ты — барин. Ты не должен этого делать. Хочешь посмотреть, как мы копаем поле? Мы и так сделаем.
— Спорю на полную амфору вина, что за час я перекопаю больше земли, чем вы.
Нарек покачал головой.
— Мы не хотим тебя грабить. Хоть это наверняка и очень хорошее вино…
Ашот перебил его.
— Мы принимаем спор. Или кто-то еще кроме Нарека опасается лишить богатого и языкатого придворного амфоры вина?
Остальные крестьяне с ухмылкой покачали головами. Только теперь он заметил, что их группа слишком мала. Их было не десять, а девять.
— Один из вас заболел?
Нарек покачал головой.
— Нет. Просто люди из Бельбека скорее крестьяне, чем воины. Мы не смогли набрать десяток. А мы ведь должны быть все из одной местности.
— Поищите среди носильщиков, которые приходят в лагерь каждый день. Может быть, найдете десятого.
Ашот насмешливо расхохотался.
— Они ведь не дураки и не захотят, чтобы им проломили башку.
Датамес обвел рукой равнину, где стояло лагерем войско.
— Думаешь, остальные здесь дураки? Я уверен, что среди наших носильщиков тоже можно найти мужчин со львиными сердцами. И наверняка кого-нибудь, кто тоже родом из провинции Нари. Приходи в полуденный час ко мне в шатер, Ашот. Я дам тебе задаток, чтобы нанять недостающего человека. Парочки медных монет должно хватить на то, чтобы покрыть недостаток стимула, — он посмотрел по очереди на каждого из них. Небритые, грубоватые парни с ухмылками на лицах. «Я завоевал их», — удовлетворенно подумал Датамес. Он почти чувствовал образовавшуюся между ними связь. До дня битвы связывать это крестьянское войско будет цепь из железа, и заставит сражаться так, как и не снилось Муватте.
— У меня к вам еще одна просьба. В ночь перед битвой мне понадобится сила ваших рук на три часа. И не болтайте об этом особо, потому что для этого дела я буду отбирать лишь одного из пятидесяти человек. Вы со мной?
Все смотрели на Ашота. Поразительно, как доверяют крестьяне этому мрачному парню.
— Я пойду с тобой, гофмейстер, и остальные тоже придут. Но теперь насчет пари. Ставка в силе?
Ашот протянул ему руку, и Датамес с облегчением хлопнул по ней ладонью.
— Пари в силе, — первый шаг на пути к тому, чтобы сделать из этой горстки людей войско, знающее, за что сражается, был сделан. Теперь ему нужно окончательное согласие бессмертного. Сердцем он был на его стороне. В этом Датамес был уверен, и Аарон проявил это уже неоднократно. Несмотря на то что до сих пор не было документов для земельной реформы. Теперь у Аарона не останется иного выхода, кроме как приказать сделать их, или объявить своего гофмейстера лжецом…
Утраченная мечта
Входя в шатер гофмейстера, Артакс был вне себя. Датамес стоял, склонившись над миской с водой, снимая с ладоней окровавленные тряпки. Он был с ног до головы покрыт грязью. Никогда прежде он не видел своего гофмейстера в настолько запущенном состоянии.
— Назови мне хоть одну причину, по которой я не должен казнить тебя сегодня же. У шатра ожидает стража, которая уведет тебя! О чем ты только думал?
Гофмейстер поднял взгляд от миски. Глаза его были налиты кровью.
— Может быть, тебе будет достаточно того, что сегодня я слишком устал для казни?
—
Мы предлагаем обезглавить этого безбородого красавчика прямо у шатра. Сейчас же. На месте!
— Мнишь себя бессмертным, Датамес? — Артаксу едва удавалось сдерживать голос. То, что сделал этот ублюдок, было непростительно. В ближайший час начнется переворот, если он, Артакс, не наведет порядок. И в первую очередь следовало бы насадить голову этого парня на шест посреди лагеря.
Датамес вытер лицо полотенцем.
— Неужели я похож на бессмертного? За всю свою жизнь я не чувствовал себя настолько разбитым.
— О чем ты думал, обещая крестьянам землю? Как ты думаешь, что скажут сатрапы? Даже Матаан вне себя. На его острове вообще нет пахотных земель, которые можно было бы подарить, даже если бы он согласился на подобные подарки, — поначалу Артакс восхитился идеей пообещать крестьянам землю. Но может быть, он восхитился этим как раз потому, что сам когда-то был крестьянином? Нельзя принимать легкомысленные решения. Они должны быть хорошо продуманными! Поэтому, несмотря на свое первоначальное согласие, он не издал закона. Это было осознанное, хорошо обоснованное решение, которое Датамес просто проигнорировал!
Гофмейстер опустился на постель. В его шатре действительно стояла настоящая постель, не простая полевая койка, как у Артакса. Бессмертный покачал головой.
— Там, снаружи, стоят лагерем пять тысяч воинов. Люди сатрапов и твоя лейб-гвардия. Ответь мне на один вопрос. Они выиграют для тебя битву? Или сорок пять тысяч крестьян и наемников?
— Сатрапы — опора империи. Если я разозлю их, начнется гражданская война.
Датамес поднял одну бровь и презрительно посмотрел на него.
— Насколько хорошо ты знаешь свою империю, бессмертный Аарон? — Он обвел широким жестом шатер, указывая на глиняные дощечки и свитки, лежавшие повсюду. — Я каждый день получаю отчеты о налогах. Просьбы о помощи. К примеру, сатрап Нари просил инструменты, пятьсот мулов и освобождение от работ для того, чтобы построить большую плотину, которая защитит от наводнения городские поля. Знаешь, что приказал построить сатрап? Новый дворец. Плотина, ради которой он был освобожден от налогов на три года, не достигала и ста шагов. Конечно же, у него были свои отговорки. Твои сатрапы — жадные нахлебники. Они обманывают тебя и империю. Думают только о своей собственной выгоде. Такие люди, как Матаан, — исключение. Но сколько их? Трое? И тем, кто обманывает тебя, нисколько не мучаясь муками совести, ты хочешь принести мою голову?
—
Он болтун. Это великий талант. Но не позволь ему ослепить себя. Это он обманул тебя! Он оболгал крестьян и обманул тебя.
Датамес молча сидел на постели и вызывающе смотрел на него. Гофмейстер всегда хорошо служил ему и давал мудрые советы. Но то, что случилось сегодня, не должно оставаться безнаказанным.
— Что ты делал, что выглядишь таким образом? — Артакс знал, что гофмейстер вместе с крестьянами перекопал огромный кусок мертвой земли. Совершенно бесполезное занятие. Там никогда ничего не вырастет. Никому не пришло бы в голову сеять там.
— Я хотел познакомиться с людьми, которые пришли сюда, чтобы рискнуть своими жизнями за тебя и Арам. Которые верят в то, что эта империя стоит того, чтобы защищать ее своей кровью, несмотря на то что Арам почти ничего не может им предложить. Как придворный я никогда не смог бы говорить с ними на равных. Но вместе на поле, когда пьешь из одного и того же бурдюка, границы между сословиями в какой-то момент исчезают. Возникает взаимопонимание… Конечно, ты не можешь знать этого, бессмертный. Там, на полях, это совсем другой мир, чем за стенами дворца, — последние слова Датамес произнес с горечью. — Если ты требуешь моей головы, то у меня к тебе последняя просьба. Продай то, чем я владею! У меня нет наследников. Я хочу, чтобы все крестьяне, с которыми я сегодня копал землю, получили кусок земли, если выживут в битве. Они из Бельбека, что в Нари, из…
— Бельбек! — Название накатило на него, словно волна. Его деревня! Неужели Датамес что-то знает?
—
От него всего можно ожидать. Он прирожденный шпион. Нужно избавиться от него. Он уже почти не приносит пользы, а посмотри, какие от него неприятности.
Гофмейстер задумчиво смотрел на него. Казалось, он удивлен его бурной реакцией. Артакс пожалел, что не сумел промолчать. Но тысячи воспоминаний об утраченной жизни тяготили душу. Вспоминалось беззаботное время в Бельбеке. Он подумал о друзьях, о том, как хорошо некоторые из них могли бы воспользоваться собственной землей. Вспомнил о том, как грезил о простой жизни вместе с Альмитрой.
—
Ты ушел из деревни, потому что был настолько беден, что никогда не смог бы взять жену. Не стоит объявлять свои голодные годы беззаботным временем, глупец. А теперь зови палача.
— Среди людей из Бельбека есть один, его зовут Ашот. Тебе стоило бы с ним познакомиться. У него задатки хорошего командира. Несмотря на его мрачноватый характер, крестьяне верят в него. Говорит он, не стесняясь в выражениях.
Артакс невольно усмехнулся. Ашот всегда был таким. Всегда в открытую спорил с ним.
— Могу ли я обратиться к тебе с искренними словами?
—
Нет! Не слушай его. Он тебя околдует.
— Говори.
— С тех пор как ты упал с небес в Нангоге, ты очень сильно изменился. Убийства священнослужителей я не поддерживал. Но остальное… Ты уже другой человек, Аарон. Ты рассказывал мне о своих замыслах. О том, как хочешь изменить страну. Как хочешь бороться с несправедливостью. Так что тебе мешает? Почему не начать сейчас? Такие люди как Ашот или его друг Нарек — опора этой империи. Не сатрапы. Они словно пиявки. Ты не можешь им доверять. Они здесь только потому, что боятся твоего гнева. Они не сражаются за Арам всем сердцем. Но такие люди, как Нарек, готовы быть разорванными на куски ради тебя. Ты в долгу перед ними, Аарон. Что заставляет тебя колебаться, не дает выступить на их стороне?
—
Когда ты уже наслушаешься этих бредней? Мы и так выслушали довольно. Хватай его и веди к палачу.
Изменит ли он еще что-то в империи, если перестанет слушать свое крестьянское сердце? Его империя для сатрапов и для богатых купцов? Если он последует их совету, все останется, как было. Их нашептывания сбили его с пути. И именно изнеженный, тщеславный гофмейстер остался верен делу крестьян. Нельзя было позволять сбить себя с толку. Тем не менее, его дерзость нельзя оставлять безнаказанной!
— Ты никогда больше ничего не скажешь от моего имени, не обсудив предварительно со мной, — твердым голосом произнес Артакс. — А теперь скажи мне, что ты собираешься делать дальше. Наверняка это еще не все.
— Будет ли земельная реформа?
— Я подумаю над этим.
В принципе, он принял решение. То, что немногие семьи девять из десяти полей в деревне называли своими, в то время как остальные нанимались к ним, когда плодородная земля практически не использовалась, было чистейшей воды несправедливостью. Как часто они вместе с Ашотом и Нареком сидели и проклинали этот безумный мир. А теперь, когда он в силах изменить все это, он пришел в этот шатер с намерением казнить человека, который наконец-то начал делать то, что он упустил. Неужели полнота власти начала изменять его? Нужно быть начеку.
Датамес рассказал бессмертному, чем он будет завоевывать сердца крестьян. Безумные планы! Они ни в коем случае не подходили правителю, и голоса всех Ааронов, правивших до него, кричали на него. Но он, Артакс, вошедший в роль Аарона, знал, что идеи гофмейстера могут сработать. Если бы он был крестьянином, Датамес покорил бы его таким образом. Артакс невольно улыбнулся, думая о Нареке. Его сердце завоевать можно и так, а Ашот всегда готов был спорить по любому поводу.
Выйдя из шатра, Артакс почувствовал себя свободным, впервые за много лун. Он сбросил с себя иго благожелательных нашептываний. Он снова станет самим собой. Крестьянином! По крайней мере, в душе.
Матаан, рыбный князь, и Бессос, сатрап части Гарагума, принадлежавшей Араму, ожидали его у шатра.
— Где он, великий? — нетерпеливо спросил Бессос. — Какое наказание придумал ты ему?
Артакс поглядел сверху вниз на жилистого низкорослого мужчину. Бессос был ухожен и разодет. Борода хорошо намащена, волосы уложены длинными черными локонами. На нем была шелковая одежда, с рисунком стилизованных орлов, на которую по обычаю ишкуцайя нашили плоские золотые амулеты. Матаан же, напротив, был одет в простую тунику и подпоясан мечом. Он даже ходил босиком. Не знавшие его люди могли бы принять его за простого воина.
— Я отругал его за ошибки. Он больше никогда не подготовит указ до моего повеления. Мое наказание будет долгим. Он будет выполнять простую работу наравне с крестьянами.
Бессос недоуменно покачал головой.
— Это и все? Не может быть! — Его глаза сузились. — Вы действительно подарите крестьянам землю, премудрый Аарон? — На его щеке дрогнул мускул. Настолько сильно, что это было видно даже сквозь густую бороду.
— Это изменит все королевство, — сказал Бессос. Он снова взял себя в руки, даже сумел взглянуть ему в глаза. — Это не встретит понимания.
— Если я ничего не путаю, Бессос, твой прадед был человеком, входившим в каменный совет Гарагума. Богобоязненный человек, носивший цветы к единственно истинной статуе Руссы. Человек, который отважно вел борьбу против разбойничьих банд ишкуцайя и принес в жертву себя, чтобы спасти женщин и детей, не принадлежавших его клану. Он был семь раз ранен в бою и после этого не мог ходить. За это я сделал его сатрапом. Он был примером для всех, Бессос. Человек, равных которому еще поискать. А теперь напомни мне, чем ты отличился. Я забыл.
— Когда битва закончится, ты поймешь, что кровь прадеда сильна во мне.
Артакс обвел взглядом военный лагерь. Насколько хватало глаз, у небольших костерков сидели люди, пытаясь приготовить ужин из своего скудного пайка.
— Знаешь, Бессос, я совершенно уверен в том, что здесь, среди нас, есть еще люди такого же толка, как твой прадед. Эти крестьяне и ремесленники, последовавшие призыву к оружию, пришли сюда, хотя им нечего ловить. Они встали под мои знамена, несмотря на то что я не обещал им власти и богатств, чтобы они поддерживали меня во время войны. Я умею ценить это.
— Вы увидите, что мы с братьями не разучились сражаться, премудрый Аарон, — Бессос низко поклонился и попросил разрешения удалиться.
Артакс поглядел на князя рыбаков, молча наблюдавшего за ним.
— А ты что думаешь?
— Надвигается буря, — коротко ответил тот и ушел, не спросив разрешения.
Икушка
Давно уже Барнаба не спал на мягком. Кроме того, здесь царила приятная прохлада. Должно быть, это сон! Хотелось продлить его еще немного. Открыв глаза, он тут же снова окажется в голой долине, которой избегают люди.
Когда это он улегся спать? Этого он не помнил. Собирался идти лазать… Может быть, отложил… Пахло цветами. Какой чудесный сон!
Избранное им самим изгнание постепенно начинало обессиливать его. Сколько еще он продержится? Интересно, ищут ли его еще Аароновы убийцы? Он очень сильно изменился, стал жилистым и худым. Будет трудно узнать в нем того человека, которым он был когда-то. Доверенным лицом верховного священнослужителя Абира Аташа, вступившим в заговор против бессмертного Аарона.
Наверное, пастухам и охотникам из близлежащих долин будет его не хватать. Последняя встреча с ними была довольно давно. Для них он был, пожалуй, чем-то средним между святым и чудесным целителем. Он им нужен. Барнаба поразился тому, насколько полезными оказались его вообще-то довольно скудные познания в целительстве и травах. Может быть, у него действительно исцеляющие руки. Мужчина улыбнулся.
Было что-то, о чем он хотел вспомнить… Лечить. Раны. Он пошел лазать. Теперь он хорошо вспомнил. Скалы были горячими. Он выбрал новый опасный подъем. Неудивительно, что он так крепко уснул! Лазанье истощило его силы.
Довольно бездельничать! Он поспал достаточно долго. Барнаба глубоко вздохнул. Насладился чудесным ароматом цветов и травы.
Открыл глаза. Над ним раскинулось голубое небо, по которому тянулись пушистые облака. По-прежнему стояла приятная прохлада. Он удивленно огляделся по сторонам. Он лежал на лужайке среди диких цветов. Невозможно! Таких пейзажей нигде в Гарагуме не было. Он не помнил, как попал сюда.
Сел, удивленный. Неподалеку лежал маленький, обрамленный дающими тень деревьями пруд. В воде что-то двигалось… Женщина! Обнажена, одетая только в длинные золотые волосы. Она поглядела на него, вышла из воды, направилась прямо к нему. Он никогда прежде не видел ее.
Барнаба вздохнул. Он снова видит сон! Это однозначно. Эта женщина… Она слишком красива. Безупречна. Ее кожа бела, как молоко кобылы. Волосы — словно плетеное золото. Она двигалась с грациозностью танцовщицы. Но на лице ее отражалась тревога.
Внезапно она оказалась над ним. Он нахмурил лоб. Только что еще она была на расстоянии двадцати шагов. Сон! Конечно. Все лишь сон.
— Наконец-то мы можем поговорить! — В ее голосе звучал какой-то странный мелодичный акцент, какого ему никогда еще не доводилось слышать. Глаза женщины были зелеными, каким иногда бывает летнее небо незадолго до грозы. В воздухе витал легкий аромат ванили. Какая женщина! Если бы она встретилась ему в реальной жизни, все вышло бы по-другому.
— Поговори со мной, — не отставала она, беря его за руку.
— У тебя… красивые глаза, — проклятье! Нельзя ведь начинать с этого разговор. Хорошо, что это лишь сон.
— У тебя тоже, — ответила она и, похоже, не рассердилась. — По твоим глазам можно прочесть твою душу. Всю твою любовь и ненависть.
Барнаба судорожно сглотнул. Это еще что такое? Он любил искренность, но это было уж слишком даже для него.
— Теперь тебе нужно принять трудное решение. Я говорю прямо, потому что у нас очень мало времени, ведь ты умираешь.
— Довольно! Я перевернусь на другой бок и проснусь. Это все лишь сон, это…
— Правда! Прислушайся к себе и поймешь. Ты должен чувствовать боль, несмотря на то что я приглушила ее.
Барнаба хотел встать, но женщина держала его железной хваткой. Она оказалась поразительно сильной.
— Ты выслушаешь меня. Я наблюдала за тобой с тех пор, как ты пришел в долину. Это было приятным разнообразием после многих лет одиночества. Я видела, как ты взбирался на отвесные скалы, но в тот день голова у меня была занята другим. Только на следующий день я удивилась тому, что не вижу тебя. Я очень редко ухожу от пруда. А если делаю это, то никогда не отхожу дальше чем на пару шагов. Мне пришлось сделать более двухсот шагов, чтобы найти тебя. У подножия отвесной скалы. Ты выглядел ужасно. В открытых ранах гнездились личинки. Ты… Я сделала все, чтобы спасти тебя. Я не великая волшебница. Моей силы не хватило. Все эти раны, сломанные кости… Уже несколько дней я борюсь за твою жизнь. Я проиграю, потому что ты слишком слаб. Твое тело уже невозможно излечить. Раны воспалились, и яд собственной гниющей плоти убивает тебя.
Барнаба издал приглушенный смешок. Какой дурацкий сон! Он встречает самую прекрасную женщину, которую когда-либо в жизни видел, а она рассказывает ему такую чушь. Он волен делать все, что хочет. Почему он не наслаждается этим? Нет нужды придерживаться каких-то правил приличия. Нет причины лепетать от смущения.
— Ты неописуемо красива. Я в опасности не из-за каких-то ран. Но сердце мое разобьется, если ты не подаришь мне поцелуй.
Она нахмурила лоб.
— У тебя жар.
Он усмехнулся.
— Да, я сгораю от тоски по тебе, — он притянул ее к себе и поцеловал. Во сне так легко быть страстным любовником.
Один удар сердца она не сопротивлялась, затем высвободилась. Она сильнее него! А ведь кажется такой маленькой и хрупкой.
— Ты немного не в себе, — ее голос звучал отрезвляюще, деловито, несмотря на то что на краткий миг ему показалось, что она ответила на его поцелуй.
— На это нет времени, — еще более серьезным тоном продолжала она. — Пламя твоей жизни угаснет быстрее, если ты предашься страсти. Я не могу сплести сложные чары, это убьет нас обоих… Но кое-что сделать можно.
— Ты чародейка? — Это прозвучало насмешливее, чем ему того хотелось.
— А как думаешь, почему ты за все эти луны в долине не увидел меня ни разу? Для детей человеческих я видима лишь один день в году, — она улыбнулась. — И именно в тот весенний день тебя здесь не было.
— Детей человеческих? — Он склонил голову набок и пристально поглядел на нее. — Что ты имеешь в виду?
— Я ксана. Я не из этого мира.
Я…
Он рассмеялся. Конечно, ксана. Теперь все сходится. Та история, которую рассказал ему штурман еще в детстве. Столько лет она сидела в голове. Он пришел сюда в безумной надежде найти ксану у одинокого пруда. Вполне закономерно, что однажды ему приснился сон о нимфе источника.
— Меня зовут Барнаба, красавица моя. Я рад…
— Прошу, Барнаба, послушай меня. В твои сны меня принесло заклинание. В реальном мире ты лежишь у меня на руках, и твое сердцебиение слабеет. Несмотря на то что я унесла тебя на прохладное дно озерца, тебя все еще сжигает лихорадка.
— Пожалуйста, назови мне свое имя. Я хочу написать оду о твоей красоте, звезда очей моих.
— Ты…
— Не называть мне своего имени — все равно что отказывать в воде страждущему. Я не…
— Икушка.
— Икушка? — Будет нелегко подобрать рифму, подумал он. — Немного похоже на Куш. Долина в горах… Ты оттуда?
— Первым детям человеческим, которые обнаружили меня, я назвала свое имя. Они почитали меня, как богиню. Но всегда боялись меня. Они неправильно произносили мое имя и унесли его в мир. Не меня зовут по названию долины. Они назвали ее в честь меня.
Барнаба невольно усмехнулся.
— Конечно.
— Твое сердцебиение слабеет, Барнаба. Есть лишь одно, что я еще могу сделать. Я должна соединить свою плоть с твоей. Заклинание, которому я давным-давно научилась у апсары, нимфы озера Лотосов на юге Альвенмарка. Если я сделаю это, то узнаю все твои тайны. Наши души соединятся. Ты навеки станешь частью меня. А я — частью тебя.
Она говорила, словно поэт. Соединить их плоть… Ему никогда не доводилось видеть, чтобы женщины так открыто говорили о том, чего хотят. Он поглядел на нее, протянул руку и провел по ее мягким, словно шелк, волосам.
— Да, хочу. Давай соединим нашу плоть.
Стол небес
Бамиян соскочил с коня. При виде черного шатра по спине у него пробежала дрожь. Он стоял в тени отвесной скалы из красного песчаника. Неподалеку от шатра к колышкам были привязаны две козы, и старый коричневый пес недовольно поднял голову, заморгал, глядя на Бамияна. В воздухе висел слегка сладковатый запах тлена. Охотник поглядел на отвесную стену, ведущую к Столу небес. Над плоской вершиной скалы кружил одинокий коршун.
Хазрат вышел из шатра и оперся на свой большой топор. Птицелов был невысоким мужчиной с медвежьими плечами. И таким же мохнатым, как медведь. От него пахло разложением, как и все вокруг Стола неба.
— Кого ты принес? — спросил зовущий птиц.
— Масуда, своего брата.
Невысокий мужчина кивнул.
— Хороший охотник.
Бамиян ничего не сказал. Голос выдал бы его, а ему не хотелось произвести впечатление плаксивой старухи. Масуд был его старшим братом. Они оба были единственными из восьмерых сыновей их матери, кто выжил. Жизнь была сурова в горах Гарагума. Лишь немногие дети переживали первый год.
— Пойдешь с нами?
Бамиян покачал головой. Он не хотел видеть этого. На Стол небес зовущий птиц вынесет уже не его брата. Масуд был полон сил и всегда любил пошутить. Сколько помнил себя Бамиян, он смотрел на своего брата снизу вверх, восхищался им. Масуд был умным и выносливым охотником. Пить умел, как не в себя, по три дня не вставать из седла, не покачнувшись ни разу, он был умелым разбойником и искателем бирюзы. Каждый раз, когда он возвращался в лагерь, женщины провожали его взглядами. Масуд во всем превосходил его, пока его не охватила кровавая лихорадка.
Масуд выследил ирбиса высоко в горах и попытался поймать хищную кошку. Живьем этот зверь стоил своего веса в золоте. Леопард попался в силок, но, когда Масуд приблизился, тварь ударила его лапой, да к тому же высвободилась. Масуд посмеялся над своими шрамами и неудачей и вернулся в лагерь в долине. Когда он вернулся, у него уже был жар.
Ночью Масуд выбежал из шатра и, поливая себя водой, громко кричал, что горит. Когда Бамиян забрал его в свой шатер, то заметил шрамы на руке и две темно-красные линии, ведущие оттуда вверх по руке, почти до самой подмышки Масуда.
Они испробовали все. Боролись с его жаром холодными тряпками. Пускали ему кровь, чтобы яд вытек из его тела. Взывали к богу ветра и матери-Земле. Но ничего не помогло. Его брат сгорел изнутри.
Хазрат снял с лошади обернутое тряпками тело.
«Каким легким стал брат под конец», — подумал Бамиян. Жар расплавил его плоть и жир. Он поглядел на небо, где все еще кружил коршун.
— Принеси мне топор наверх, — резко приказал Хазрат. — Не хочу ходить два раза. И надеюсь, у тебя есть с собой волчья шкура.
Бамиян достал шкуру из льняного мешка, свисавшего с седла. Скатал ее и протянул зовущему птиц. Хорошая была шкура. Густой мех, красивого серо-коричневого цвета. Масуд убил этого волка в начале прошлой зимы.
— Хорошо, — произнес Хазрат. — Положи ее перед моим шатром и возьми топор.
Бамиян с неохотой поглядел на топор. Его топорище было ему почти до груди. Дерево было темным, гладко отполированным руками зовущего птиц. Вокруг бирюзы размером с детскую головку обвивался бронзовый серповидный клинок шириной в ладонь в форме полумесяца. Бамиян отчетливо разглядел Руссу, метающего молнии, в центре крылатого солнца. У него в руках был длинный лук, а за плечом колчан. Одной рукой он приветствовал тучу, из которой вылетала молния.
— Ты идешь? — крикнут Хазрат. Зовущий птиц уже успел уйти немного вперед. Труп Масуда он перебросил через плечо.
Подъем к Столу небес был крутым и трудным. Узкая тропа вилась вдоль отвесной стены к самой плоской вершине. Кое-где в скале были выбиты ступеньки, чтобы облегчить подъем. Стол небес представлял собой колонну высотой около двадцати шагов, возвышавшейся в стороне от усыпанного камнями склона Мулавы, самой высокой вершины в округе.
Наконец они поднялись на плато. Оно было полностью усеяно костями. Человеческими костями. Хазрат осторожно положил труп Масуда на скалу и развернул одеяло. Бамиян в последний раз поглядел на узкое, изможденное лицо брата.
— Спокойного тебе сна, великий охотник. Пусть твоя душа улетит к богам, — торжественно произнес он.
Хазрат протянул ему одеяла и взял тяжелый топор.
— Что-то еще?
Бамиян поглядел на небо, туда, где кружил коршун.
— Мне хотелось бы, чтобы его забрал орел.
— Может быть, в этом я мог бы помочь, — зовущий птиц потер друг о друга большой и указательный пальцы.
— У меня есть шкура ирбиса. Если прилетит орел, она твоя.
Хазрат поднял брови.
— Княжеская плата.
— Ты получишь ее только в том случае, если прилетит орел, — продавать ее Бамиян не хотел и оставлять себе тоже. После смерти брата он поднялся в горы и вернулся только после того, как прикончил леопарда, убившего Масуда.
— А теперь лучше уйди, — Хазрат поплевал на ладони и растер слюну. Затем поднял топор.
Бамиян поторопился. Он еще не дошел до спуска вниз, когда услышал глухой удар, сопровождавшийся отвратительным хрустом. «Мой брат — лишь мертвая плоть», — сказал он сам себе и подумал о Масуде, о том, как он всегда возвращался с охоты с улыбкой. То, что находится там, наверху, не имеет к нему никакого отношения!
В горах было трудно найти подходящее место для кладбища. Места, где можно было выкопать яму глубже, чем на полфута, были редкостью. Не так, как на высокогорьях, где крестьяне устраивали для умерших самые настоящие глиняные дома. Дерева тоже было мало, чтобы сжигать тела. Поэтому их относили ближе к небу, к особым скальным гнездам, где их могли найти лишь орлы и крупные коршуны. А бледные кости зовущий птиц уносил в тайную пещеру еще до наступления зимы.
С высокогорного плато снова раздался глухой удар топора. Бамиян присел на одну из ступеней, выбитых в скале, и поглядел на большую, обрамленную бурыми горами долину. На западе меж камней бежал узкий серебристый поток. Только там и было немного зелени. Весна была сухой, и старики были уверены в том, что за ней последует жаркое лето. Плохой год для стад.
Он подумал о больших войсках, собравшихся в трех днях пути на равнине Куш. Об этом говорили много. Некоторые охотники наблюдали за чужими воинами издалека. Никто не понимал, почему бессмертные Лувии и Арама решили устроить сражение именно здесь. Они напоят сухую землю потоками крови. Это хорошо. Боги любят, когда проливается кровь. Бамиян надеялся, что Русса тогда наконец созовет облака и ниспошлет долгий дождь.
Громкие крики оторвали Бамияна от размышлений. В небе над ним послышался раздраженный крик коршуна. Затем, перевернувшись через левое крыло, он пронесся не более чем в десяти шагах от Бамияна навстречу широкой долине.
Над узкой тропой раздались тяжелые шаги. Хазрат. На лбу зовущего птиц блестели капельки пота. Из-за плеча выглядывало окровавленное лезвие топора. Бамиян постарался не смотреть туда.
— Коршун улетел, — Хазрат со вздохом опустился на тропу рядом с ним. — Пришлось бросать в него камни. Богам не нравится, когда мы, люди, вмешиваемся в эти дела.
Бамиян промолчал. Те, кого забирал орел, однажды ночью пронесутся вместе с Руссой по небу и поскачут на ветрах в ослепительном свете молний. Те же, кого сначала глодал коршун, были никем. На них бог гор никогда даже и не взглянет.
Хазрат достал из-под засаленной кожаной безрукавки белую флейту. Руки его были в крови.
— Это не то, что ты думаешь…
Именно эти слова заставили Бамияна присмотреться внимательнее. Флейта была сделана из бедренной кости! Человеческой кости.
— Ты…
— Нет, — хмыкнул Хазрат. — Говорю же, это не то, что ты думаешь. Это от какого-то чужака. Я нашел его труп прошлым летом там, внизу, в небольшом леске у широкой речной извилины. Он был не отсюда. Может быть, заблудившийся торговец. Впрочем, вьючного животного у него с собой не было. Конечно же, и волчьей шкуры тоже. Я принес его сюда, наверх, на Стол небес, — Хазрат похлопал себя костяной
флейтой по бедру. — Это стало наградой за мои труды. Чужак все равно никогда не поехал бы с Руссой по небу. Не страшно, если ему не достанет кости.
Бамиян кивнул. То, что говорил Хазрат, было правдой. Чужаков рядом с собой Русса не терпел. Он отправлялся в путь только с охотниками и пастухами гор, презирая даже крестьян с предгорий.
Невдалеке коршун описывал широкие круги над долиной. Бамиян наблюдал за птицей. Может быть, хочет вернуться?
— Умные птицы эти коршуны, — произнес Хазрат и провел рукой по костяной флейте. — Знает, что сейчас он мне здесь не нужен. Не хочет со мной ссориться. Здесь хорошо кормиться, — поднеся флейту к губам, он извлек из нее несколько пронзительных звуков. Раздраженно наморщил лоб и пробормотал что-то, чтобы задобрить дух умершего путника. Много людей умерло этой весной, — вдруг произнес зовущий птиц. — Чудо-целителя не хватает… Интересно, что с ним стало?
Он снова поднес флейту к губам. Осторожно дунул в нее. На этот раз звук получился лучше. Извлек из кости череду повышающихся звуков, а затем заиграл меланхоличную мелодию.
Бамиян сидел на каменной ступени, глядя на горы с другой стороны долины, думая о брате. Обо всех тех чудесных мгновениях, которые они пережили вместе. Несмотря на то что песня терзала сердце, она же помогала переносить воспоминания. И уверенность в том, что им никогда больше не смеяться вместе.
Солнце пылающим алым шаром стояло над горами на западе, когда прилетел беркут. Заметив короля небес, коршун улетел прочь.
Хазрат продолжал играть дальше, не останавливаясь, и орел опустился на Стол небе; прямо над ними. Бамиян слышал, как крупная птица движется меж бледных костей. Молодой охотник с облегчением поднялся. В следующую грозовую ночь Масуд поскачет по небу вместе с Руссой. Его брат будет счастлив.
Бамиян медленно спускался по крутой тропе. Дойдя до черного шатра, он вынул из тюка шкуру ирбиса и положил ее у входа. Хазрат заслужил ее!
Охотник погладил свою кобылу по лбу и поглядел в ее большие темные глаза.
— Ты должна отвезти меня в проклятую долину. Я выясню, что стало с чудо-целителем.
Лисы и волки
Артакс надел простую тунику. Несмотря на то что она была сшита из хорошей ткани, ничто не указывало на то, что он является верховным правителем Арама. Ладно, если не обращать внимания на лейб-гвардию, которая идет за ним на расстоянии двух шагов. Однако для бессмертного они были непривычной охраной. Однорукий Коля, Володи, мечтатель и все остальные сомнительные личности. На них были бронзовые доспехи и шлемы с роскошными плюмажами, но вся эта роскошь не давала забыть о том, кем они были когда-то. Пиратами, головорезами, наемниками. Королевская лейб-гвардия не затыкает за пояс несколько кинжалов, не носит за спиной два меча и не заменяет наконечники копий на клинки длиной с небольшой меч. Артакс усмехнулся. А тут еще люди-ягуары и орлиные наездники из Цапоте, стоявшие лагерем по ту сторону холма, за пределами видимости лагеря. Поистине, не те это войска, которые выводят на поле боя в цивилизованных странах. С такими людьми можно победить. Несмотря на то что его враги в это не верят.
Они прошли через лагерь более мили. Их провожали тысячи взглядов. И те, чье любопытство было сильнее парализующей послеполуденной жары, шли за ними, чтобы посмотреть, какой спектакль устроит уже известный всем гофмейстер. Артакс заметил, что Датамеса в лагере полюбили. Над безбородым красавчиком по-прежнему посмеивались, но уже иначе. Он почти стал одним из них.
Прошлой ночью в шатер Датамеса приходил наемный убийца. Гофмейстеру невероятно повезло. По его рассказу человек наткнулся на свой собственный кинжал, когда Датамес вскочил с постели и попытался защититься бронзовым зеркалом. Вероятно, того человека подослали сатрапы. Но теперь он ничего не расскажет.
— Попытаемся вон с теми, — весело объявил гофмейстер, указывая на группку людей, укрывшуюся от жары под тентом из двух одеял.
— Это люди из Бельбека, — объявил он. — То, что нужно для того, что я задумал на сегодня.
Артакс выругался про себя. Кто угодно, только не он. Ему не хотелось встречаться с Ашотом. Не хотел подвергать себя риску, ведь кто-то из ребят из его деревни мог пробраться слишком близко, чтобы разгадать его тайну.
— Давай поищем другую группу, — произнес он.
В тот же миг из-под тента выползла стройная жилистая фигура. Ашот! Одарив Датамеса презрительной улыбкой, он побрел им навстречу.
— Хочешь проиграть еще одну амфору вина, гофмейстер?
— На этот раз я решил повысить ставку. Как насчет серебряной монеты, Ашот?
Крестьянин недоверчиво покосился на него.
— Опять придется копать?
— Нет, сегодня речь идет о том, чтобы сразиться с бессмертным и его гвардией, — Датамес показал себе за плечо. — Как видишь, я привел их с собой.
Ашот вернулся в свое обычное расположение духа.
— Это бессмертный? — Он с сомнением поглядел на Артакса. Недоверчив, как всегда, но еще более дерзок, с ухмылкой подумал Артакс.
— На колени или я делать из тебя червяк! — возмущенно заорал Володи.
Артакс вздохнул. Пока друсниец не открывал рот, он был приятным человеком.
Ухмылка Ашота стала еще шире. Впрочем, он остался на ногах. За ним собрался его отряд. Среди них Артакс узнал Нарека. Остальные были ему незнакомы. Артакс невольно усмехнулся. Ему всегда нравился этот несколько полноватый крестьянин. Раньше у Нарека всегда было хорошее настроение, что бы ни происходило вокруг, и с ним нельзя было перекинуться и полу-десятком слов, чтобы он не начал болтать о своей жене Рахели.
— Этот бородач, что стоит впереди, действительно бессмертный Аарон, правитель всех черноголовых, верховный король Арама. Без шлема-маски и меча духов он выглядит в точности так же, как любой нормальный человек, правда?
—
Сколько ты собираешься продолжать в таком духе? Скоро он расскажет этим свекольноголовым, что ты ничем не лучше, чем какой-то там крестьянин.
—
Уже забыл? Я и есть крестьянин, — мысленно ответил Артакс своему мучителю.
—
Нет, потому что у тебя есть мы. В этом разница!
Артакс попытался не обращать внимания на этого умника.
— И что мы должны делать? — поинтересовался Ашот.
— Сразиться за эту серебряную монету, — Датамес подбросил монетку в воздух, словно фокусник на ярмарке. — При этом вам противостоят лейб-гвардия бессмертного и он сам.
Ашот покачал головой.
— Зачем это? Хочешь, чтобы нас всех побили за то, что мы выиграли у тебя амфору вина? Так это можно устроить и проще. Тебе достаточно…
— Это будет действительно не так просто, — Датамес жестом подозвал Колю, и великан с покрытым шрамами лицом принес кожаный мешочек. — Сейчас я наполню его песком и положу внутрь серебряную монету. Затем мы позаботимся о том, чтобы у нас было место на поле шагов в двадцать, — Датамес поглядел на Артакса. — Остальное вам объяснит бессмертный, — он опустился на колени и принялся зачерпывать ладонью песок.
Ашот пристально глядел на Артакса. Неужели узнал? Они провели вместе так много часов. Львиноголовый изменил его лицо. Но совсем слегка.
— Вы действительно… — Пренебрежительные манеры Ашота сменились неуверенностью.
— Да, это я, — произнес он, пытаясь сохранять спокойствие. Ашот казался еще худее, чем раньше. — Глубокие морщины вели от носа к уголкам губ, усиливая мрачное впечатление, которое он всегда производил.
Ашот опустился на колени. Остальные крестьяне его отряда поступили точно так же. Все они потупили взгляды. И зачем Датамес привел его именно к этой группе! Неужели гофмейстер что-то знает? Невозможно!
—
Почему нет? Он изменился. Ты открываешь его плохие стороны. Ему понравилось совать свой длинный нос в вещи, которые его не касаются. Надо было тебе его казнить. Еще не поздно.
— Поднимись, Ашот! И ты, Нарек. И все остальные. На время игры мы равны, — он поглядел на своих лейб-гвардейцев. — Мне нужно девятеро из вас. Снимайте оружие и доспехи. Мы играем за серебряную монету.
— Зачем? — поинтересовался Ашот.
Артакс невольно усмехнулся. Друг его юности остался таким же, как прежде.
— Вы должны научиться вещам, которые важны и на войне. Продумайте вместе план. Работайте вместе. Полагайтесь друг на друга. Станьте бескорыстными и готовыми принести себя в жертву ради общего дела. Один из вас получит наполненный песком кожаный мешочек. Он начинает в одном конце игрового поля, пересекает поле, кладет мешочек на линию с другой стороны — и вы выиграли. Можете бросать мешочек. Все дело в том, чтобы работать вместе. И еще нужна ловкость.
Ашот по-прежнему недоумевал.
— Не понимаю, какое отношение это имеет к битве. Вы смеетесь над нами? — Он по-прежнему стоял на коленях, опустив голову, но его голос звучал отнюдь не униженно. Аарон наверняка велел бы обезглавить его.
— На поле битвы ты поймешь, как важно знать своих товарищей и иметь возможность полагаться на них. Сегодня ты познакомишься с ними.
— А во время этой игры… простым смертным разрешается прикасаться к вам?
— Можете даже толкать меня, — с улыбкой ответил он.
— Я поговорю со своими ребятами. Дозволено ли мне удалиться, премудрый Аарон?
Артакс едва не расхохотался. «Премудрый Аарон!» Знал бы Ашот, кто перед ним!
— Иди к своим товарищам, Ашот из Бельбека, и поговори с ними.
Артакс смотрел ему вслед. К Ашоту подошел Нарек и взволнованно заговорил:
— Он знает мое имя! Ты слышал? Он знает мое имя! Ты должен подтвердить это, иначе никто в деревне не поверит, когда я расскажу, что бессмертный Аарон знает меня, Нарека из Бельбека…
— Хватит болтать, — произнес Ашот, и для него это прозвучало с поразительной теплотой.
Внезапно Артакс почувствовал внутри большую пустоту. Он владеет огромной империей, но нет ничего, что могло бы заменить ему вечера с Ашотом или Нареком.
—
Тебе следовало взять с собой парочку наших гаремных цветков. Мужские соки путаются и отравляют рассудок, если он слишком долго не спит с женщинами. Если бы ты был в своем уме, то не скучал бы за какими-то крестьянскими попойками.
Артакс вздохнул. Аарон просто не понимает. Наверное, у его мучителя никогда в жизни не было по-настоящему хороших друзей. Он обернулся к своим людям. Володи, Коля и еще семеро оловянных сняли доспехи и оружие. На них остались лишь набедренные повязки и сандалии. Даже теперь они выглядели пугающе. Покрытые шрамами, мускулистые, с твердыми взглядами. Артакса захлестнули сомнения относительно того, разумно ли это — выпускать опытных воинов на парочку крестьян.
— Вы не станете их бить. Это лишь игра. Понятно?
Коля одарил его пугающей улыбкой.
— Датамес все нам подъяснять.
— Объяснять, — прошипел Володи, бросая на Колю удивленный взгляд. — Язык Арам такой путаться, — извинился он перед Артаксом. — Тяжело для мужчины из Друсны.
Артакс тоже удивленно поглядел на Колю. Вообще-то кулачный боец лучше владел языком Арама. Что здесь происходит? Он указал на кожаный протез.
— Надеюсь, там нет спрятанного ножа.
— Нет, есть. Но не беспокоиться. Ничего не произойти случайность. Застежка должна двигаться, — он расстегнул пряжку и отодвинул в сторону толстый кожаный клапан, находившийся на закругленном конце протеза. Из-под него показалась узкая прорезь. Коля резко отвел руку в сторону, и наружу выскочило лезвие длиной десять сантиметров.
—
Головорез! У тебя лейб-гвардия из головорезов, тупица-крестьянин. Будь уверен, однажды ты об этом пожалеешь.
— Немедленно убери нож! Надеюсь, ты знаешь, что значит, когда я говорю, что это только игра.
Коля серьезно кивнул.
— Совершенно точно! Много лет играл на арене. Игра закончиться, когда один не встает.
— Он шутить! — торопливо произнес Володи, бросая на Колю мрачный взгляд.
— А почему он так странно разговаривает? — поинтересовался Артакс. — Обычно он говорит очень хорошо.
— Сегодня я есть сильно злой большой варвар. А злой варвар говорить зло плохо, глупый Арама язык. Этого от нас ожидают крестьяне, — весело объявил кулачный боец. — Я всегда так делать.
По лицу Володи Артакс понял, что тому это даже близко не кажется таким же забавным, как Коле.
— Мы принимаем вызов, — крикнул им Ашот.
Коля улыбнулся.
Датамес подвел их к высохшему руслу реки, у которой располагался их лагерь. Там был очищенный от камней и гальки участок шагов в семьдесят длиной. Под ногами был песок. Мягко поднимающиеся берега находились на расстоянии шагов тридцати друг от друга.
Артакс занял место посреди поля. Оловянные сгруппировались справа и слева от него. Коля и Володи что-то обсуждали на своем родном языке.
Заметив его встревоженный взгляд, Володи поднял руки, успокаивая его.
— Не тревожиться. Коля знать, что это не такой игра, как на арена.
Артакс поглядел на берега, густо усеянные зеваками. Оставалось надеяться, что Датамес знает, что делает. Нельзя, чтобы произошло нечто подобное, как с показательным сражением против колесниц.
Гофмейстер передал Аарону наполненный песком кожаный мешочек и удалился на отвесный склон. Раздался сигнал горна.
— Игра начинается! — звучным голосом крикнул Датамес. — Пусть победит сильнейший!
Крестьяне собрались вокруг Ашота. Казалось, они нервничают.
— Идти вперед, — спокойно произнес Володи.
Коля кивнул и подал мужчинам знак идти вперед.
—
Твои способности руководителя просто потрясают.
Артакс пытался не обращать на голос внимания. Он пошел вперед вместе с оловянными.
— В атаку! — вдруг закричал Нарек, и все крестьяне одновременно ринулись вперед. Но не в линию. Они бежали к нему! Артакс уперся ногами в землю и приготовился дать отпор, когда полноватый крестьянин толкнул его плечом.
— Прости, величайший, — пробормотал Нарек, покраснев до ушей, и снова толкнул его.
Худощавый парень прыгнул вперед и обхватил ноги Артакса. Еще один толкач. Бессмертный упал.
— Он наш! — закричал кто-то. В тот же миг Нарек упал на него.
Артакс с трудом перевел дух, пытаясь оттолкнуть старого друга в сторону, когда на него бросилось еще одно тело, и еще одно, и еще… Голубое небо пустыни исчезло за машущими руками.
Кто-то над ним выругался. Артакс отчаянно пытался высвободиться. Его схватили за правую руку и потянули в сторону. Колени сжали. Он едва мог шевельнуться.
Сигнальный горн прозвучал во второй раз.
— Победитель… — Больше ничего Артакс не услышал, поскольку кто-то ударил его коленом по уху.
Наконец мужчины, вдавившие его в землю, поднялись. Когда Артакс встал, слегка покачиваясь, чувствовал он себя так, словно по нему прошелся табун лошадей. Володи с широкой ухмылкой с кожаным мешочком в руках стоял на коленях у линии крестьян. В стороне от него над Ашотом стоял Коля. Кулачный боец в позе победителя поставил ногу на спину крестьянину. На берегах было тихо. Никто не радовался победе оловянных. Мысленно Артакс вздохнул. Нет, эта игра нисколько не улучшила настроение в войске.
— Простите, — смущенно пробормотал Нарек, не решаясь поглядеть ему в глаза, и пошел прочь с поникшими плечами. Остальные крестьяне пошли за ним. Последним поднялся парень, который держал его ноги. Худая фигура с бледным куском кожи под подбородком и недавно обритой головой.
— Тысячу раз прошу прощения за неприятные моменты, — театрально кланяясь, объявил он. В его голосе слышался непривычный акцент, несмотря на то что на языке Арама он говорил бегло. Казалось, ему все равно, победили их или нет.
— Ты не из Бельбека, верно?
Мужчина поднял на него взгляд. Неужели в его глазах страх?
—
Конечно, он тебя боится. Хоть кто-то после того, как ты вел себя как дурак на глазах у пары тысяч крестьян там, на берегах.
— Я прожил пару лет в деревне неподалеку от города Нари. Ашот меня завербовал. Он решил, что этого достаточно, чтобы присоединиться ко «Львам Бельбека».
— «Львам Бельбека»? — Артакс едва не расхохотался. — Что это такое?
Худощавый парень поглядел на своих товарищей.
— Мы так назвали себя. Многие из новых боевых отрядов выбрали себе имена.
— А как тебя зовут?
— Ламги.
—
Смотри не подай ему руку, дурак-крестьянин! Ты верховный правитель!
Артаксу было наплевать на причитания Аарона, и он схватил предплечье Ламги, прощаясь с ним по-воински.
— Береги себя, Ламги, — с улыбкой произнес он. — В следующий раз я швырну тебя на землю.
К нему подошел Ашот. Он шел неровно, держась рукой за живот.
— Что это было? Никто из ваших лейб-гвардейцев не пришел вам на помощь, великий Аарон! Что это за люди такие?
— Люди, которые знают, что вы ничего мне не сделаете. Каков был твой план? Все бросаются на меня, а пока моя лейб-гвардия пытается их растащить, ты с кожаным мешочком бежишь на другую сторону поля?
— Примерно так, — недовольно признался Ашот.
— Неплохой план, — он хлопнул крестьянина по плечу. — Твои ребята славно сражались.
— Это еще не все, — раздраженно ответил Ашот. — Я хочу еще одну игру.
Коля услышал его слова. Широко усмехаясь, он направился к ним.
— У тебя есть острый ребра, парень, — он пожал ему левую руку. — Но ты думать, ты пережить еще один мой удар?
— Смотри, чтоб ты не заработал еще одну кожаную руку! — Ашот был на голову ниже кулачного бойца и примерно вдвое легче, но не отступил ни на шаг.
Коля отодвинул в сторону кожаный клапан и выпустил из руки клинок.
— Наша награда, Володи.
Когда речь шла о деньгах, Колино чувство юмора заканчивалось. Как бы там ни было, теперь он говорил без акцента и с правильными падежами.
Капитан лейб-гвардии бросил Коле кожаный мешочек, который тот лениво поймал одной рукой и вспорол ножом. Из песка он выудил серебряную монету и бросил Ашоту мешочек под ноги.
— Конечно же, мы снова будем играть на деньги. Ставлю золотой на нашу победу. Ты как, крестьянин?
— Я найду деньги, — Ашот побледнел от ярости.
Артакс подумал было предложить деньги другу своей юности, но, с одной стороны, тот оказался бы наверняка слишком горд, чтобы принять их, а с другой — было бы странно, если бы он поддержал ставку на свое поражение. Если крестьяне выиграют, это лишит их радости победы.
Ашот вернулся к своим товарищам и принялся что-то им объяснять. Артакс видел, как те стали складывать и пересчитывать монеты. И снова разговаривать.
— Если мы будем играть еще раз, было бы здорово, если бы вы помешали еще раз втоптать меня в землю. А то я выгляжу не очень-то по-королевски.
— Крепкий парень этот Ашот, да, Володи? — Капитан подошел к ним, и Коля снова взял на себя роль глуповатого варвара. — Точно еще раз будет пытаться делать тот же трюк.
Володи было не до веселья.
— Не помогать. Лиса никогда не выиграть бой с волк.
Коля рассмеялся.
— Верно.
От группы крестьян отошел Ламги и встал посередине русла реки.
— Друзья! — крикнул он. — Мы хотим еще раз выступить против лейб-гвардии бессмертного и обратить победу в поражение. Но воины поставили такую высокую ставку, что мы не можем сыграть снова. Вы не поможете нам? Или будете стоять там, наверху, разделяя с нами горечь поражения?
Воцарилось неловкое молчание.
Затем на землю рядом с Ламги что-то упало. Артакс зажмурился. Маленькая медная монета. Прилетела еще одна и еще.
— Сделайте их! — крикнул кто-то с противоположного берега. Маленький, небритый парень, выглядевший так, словно жизнь никогда не была к нему благосклонна.
На песок продолжали падать монеты.
— Покажите им! — крикнул кто-то другой.
Нарек начал собирать деньги, в то время как с берегов бросали все новые и новые монеты. Несмотря на то что это была лишь медь, их стоимости наверняка насобиралось бы на золотой.
— Мы «Львы Бельбека!» — гордо крикнул Нарек. — Слышите? «Львы Бельбека». И мы растерзаем их.
Коля усмехнулся.
— Растерзаем? Маленький парень много болтать.
— Ты ничего ему не сделаешь, если мы снова сыграем, — резко произнес Артакс.
Кулачный боец скривился.
— Чуточку пошутить, — он спрятал нож обратно в кожаную руку.
— Идем уже! — Артакс жестом велел обоим следовать за ним и направился к линии на своей стороне. — Говоришь, они не бросятся все на меня снова?
Коля посмотрел на него, затем пожал плечами.
— Не мочь видеть в голова крестьян, — он сдвинул свои покрытые шрамами брови. — Мы хотеть дать победить крестьяне? Из-за мораль?
Артакс покачал головой.
— Слишком много зрителей. Если они заподозрят, что мы играем нечестно, это станет отравой для морали.
Им навстречу шел Датамес.
— Мне очень жаль по поводу того, что с вами произошло. С вами все в порядке?
По глазам его Артакс видел, что ему нисколько не жаль.
— Что будем делать? Если мы снова выиграем, а крестьяне продуют, это станет катастрофой. Как ты себе все это представлял?
— До сих пор все идет по плану. Я догадывался, что Ашот сыграет еще раз, если проиграет.
«Я этого не ожидал, — подумал Артакс. — А ведь я знаю его дольше, чем ты».
— Так что нам делать?
— Конечно же, вы снова выиграете. Но это должно произойти не слишком быстро. Битва должна продлиться дольше. Все они там знают, что эти «Львы из Бельбека» не могут выиграть. Важно то, как вы их победите. Не дай им потерять лицо.
Артакс обернулся к Коле и Володи.
— Вы все слышали. Скажите ребятам. На этот раз игра продлится немного дольше.
Ашот помахал рукой с другой стороны поля.
— Мы положим монеты в бурдюк. Кожаный мешок совершенно испорчен. Мы больше не можем его использовать, — он поднял вверх продолговатый коричневый бурдюк из козьей кожи, вздувшийся на одном конце.
— Хорошо, — ответил Артакс. — Когда вы будете готовы?
— Мы насыплем еще песка, — Ашот опустился на колени, чтобы все видели, как он пересыпает песок из горсти в бурдюк. Наполнив его наполовину, он пошел к своим ребятам. Они собрались кружком, словно обсуждая план битвы.
Артакс обернулся к своим оловянным.
— Мы образуем линию, через все игровое поле. А вы следите за тем, чтобы парень с бурдюком для воды ни в коем случае не прошел. Мы будем медленно идти вперед и теснить их к их же линии. И никого не бить. Это всего лишь игра. Вы меня поняли?
Колины глаза весело сверкнули. Мужчины закивали головами.
— Ты не сломаешь ребра Ашоту.
Коля кивнул.
— И другие кости тоже.
— А если этот дурной крестьянин неудачно упасть?
— Тогда тебе лучше не быть с ним рядом, Коля.
Покрытый шрамами великан озадаченно глядел на него.
— Это не шутка.
— Мы готовы, — крикнул Ашот. Бурдюк он прижимал к груди.
— Линию! — громким голосом приказал Артакс. Оловянные повиновались. Володи и Коля держались рядом с ним. На этот раз его не бросят на землю.
Крестьяне окружили Ашота.
— Они защищать командир, — произнес Володи. — Мы делать круг и забрать козий бурдюк.
— Львы! — послышался с берегов крик, подхваченный дюжинами голосов. — Львы!
Артакс и оловянные пересекли половину поля. Они были уже достаточно близко, чтобы увидеть страх в глазах Нарека. Друг его юности пригибался к земле. Он всегда пытался избегать драк. Что могло его заставить добровольно пойти на войну?
— Вперед, львы! — закричал Ашот, и его команда устремилась навстречу оловянным.
— Львы! Львы! Львы! — скандировали тысячи людей.
Артакс сжал губы. Это так мужественно и так безнадежно.
Они никогда не прорвут строй оловянных. Он поднял руки на уровень груди, сжал кулаки и приготовился принять удар.
Массивный парень попытался толкнуть Артакса плечом. Бессмертный слегка увернулся, чтобы атакующий лишь задел его, и в свою очередь толкнул его, выведя из равновесия. На миг попытался сопроводить толчок ударом кулака, но удержался. Нужно сказать Датамесу, чтобы придумал для этой игры правила, не дающие ей превратиться в дикую драку.
Атакующий отпрянул. Трое или четверо крестьян лежали на земле. Похоже, его оловянные были не настолько щепетильны, что касалось ударов кулаком. Среди упавших он заметил и Нарека. Крестьянин душераздирающе стонал, держась руками за живот. Над ним склонился Володи.
Артакс резко выдохнул, но друсниец лишь поинтересовался у того, все ли в порядке. Нарек сумел кивнуть.
С берегов слышались одинокие недовольные возгласы. Атака крестьян провалилась целиком и полностью. Те же, кто снова оказался на ногах, отошли к Ашоту и решили предпринять попытку защитить его от встречной атаки.
— Растопчить их! — весело закричал Коля, кидаясь навстречу крестьянам. Оловянные издали боевой клич и последовали за ним. Артакс позволил воодушевлению своих ребят захлестнуть себя. В то же время бессмертного поражало то, с каким мужеством собрались крестьяне и Ашот. Никто не убежал. Напротив! Они встретили его лейб-гвардию с мрачной улыбкой.
Артакс блокировал удар кулака плечом и ударил противника. Снова наткнулся на Ламги. Худощавый носильщик повернул голову, так что удар лишь задел его, и ответил ударом, угодившим Артаксу в ребра.
Артакс ответил ударом головой. Лоб ударился о нос Ламги. Носильщик попятился и споткнулся о человека, упавшего на землю за его спиной.
— Он у меня, бурдюк есть! — крикнул Володи и, ликуя, поднял вверх бурдюк из козьей кожи. Большинство ребят Ашота лежали на земле.
— Назад! — закричал Коля. — Но мы пойти медленно. Не догнать нас пылежоры.
Едва слова эти сорвались с губ кулачного бойца, как прозвучал горн. Похоже, Датамес тоже понял, что исход второго раунда предопределен. Задержать оловянных не сможет уже никто.
Обернувшись назад, Артакс обнаружил рядом с гофмейстером Нарека. Крестьянин держал в руках кожаный бурдюк и нагло улыбался.
Артакс озадаченно поглядел на Володи, который тоже во все глаза смотрел на Нарека.
— Вы нет побеждать ничего, — передразнил Ашот обоих друснийцев.
— Что?.. — начал Артакс.
— Ясно есть, — взревел Коля и схватил Ашота.
— Оставь его! — Артакс подошел к кулачному бойцу.
— Никто мне не нужен, за меня заступаться! — воинственно заявил Ашот, хотя с первого взгляда было ясно, насколько бессмысленна борьба против Коли.
— Ты подменять бурдюк и играть два?
Ашот на миг наморщил лоб.
— Наверняка можно было бы сказать лучше, но в целом все так и есть.
Коля звонко расхохотался и отпустил крестьянина.
— Ты хитроухий! Очень хорошо! Если ты есть пережить битва, приходить ко мне. Нангог делать таких мужчин как ты богатый. Пойдем вместе. Ты мне там пригодиться.
Было видно, что Ашот поражен таким поворотом событий.
Артакс выдохнул. А с берегов уже катилась волна ликования, одобрения навстречу «Львам Бельбека», которые показали, что парочка крестьян способна победить лейб-гвардию бессмертного.
Зачарованная долина
Бамиян пошевелил пепел костра обугленной веточкой. Здесь не готовили еду уже много дней.
Он задумчиво разглядывал жалкие пожитки святого человека. Поистине, нужно быть избранным богами, чтобы добровольно обречь себя на жизнь в таких условиях. Как зверь в пещере!
Посох чудесного целителя стоял прислоненный ко входу в пещеру. Внутри Бамиян нашел припасы и тонкое шерстяное одеяло. Непохоже, чтобы целитель ушел из долины. Но сомнений не было: уже много дней не был он у своего очага. Это плохой знак.
Молодой охотник бросил обугленную ветку в костер и огляделся по сторонам. Прислушался к шуму водопада. Что-то жуткое было в этой долине. Зверей он не видел. Стояла непривычная тишина. Иногда ему казалось, что за ним наблюдают.
Бамиян поглядел на скалистые стены. Солнца он не видел. Та часть долины, где шумел водопад, уже погрузилась в полутьму.
Куда же мог подеваться целитель? Может быть, что-то настолько сильно напугало его, что он просто сбежал, не взяв с собой свои жалкие пожитки? Чем дольше Бамиян находился в долине, тем более вероятным это казалось. Больше всего ему хотелось уйти. Но он поклялся себе искать целителя до наступления темноты. Как бы там ни было, на ночь он здесь не останется. Ни за какую цену в мире!
По склону со стуком скатился маленький камешек. В тесной долине звук этот показался неестественно громким. Бамиян положил ладонь на рукоять длинного бронзового кинжала, висевшего на поясе. Трусом он не был, но это место его тревожило. С самого детства он слыхал о долине множество историй. Говорили, что здесь живет какой-то злой дух. Но в каждой истории его описывали по-разному. То это была фигура, настолько страшная, что при виде ее сердце выпрыгивало из груди. То прекрасная женщина, соблазнявшая путника войти в воду, чтобы затем утопить ничего не подозревавшего мужчину. А потом вдруг ведьма, насылающая на явившегося в долину магический сон. А в то время как человек пребывал в сладострастной дреме, злодейка лишала его жизненных сил, доводя до смерти. Его дед утверждал, что дух хватает ледяными руками всякого, кто осмелится войти под водопад. Неосторожного тащит по воде против течения и, подняв на самый верх, сбрасывает человека в долину.
Бамиян пошел навстречу шуму водопада. Ему пришлось сильно запрокинуть голову, чтобы увидеть место, где вода проливается за край утеса. Порывистый ветер разносил в стороны клочья белой пены, разлетающейся во все стороны бурного потока. При виде этого молодой охотник содрогнулся. Некоторые рассказчики утверждали, что дух, живущий здесь, находится повсюду. В каждой скале, в каждой высохшей травинке, даже в воздухе, которым мы дышим.
Бамиян подумал о своем мертвом брате. Масуд смеялся над рассказчиками подобных историй. Его брат не ведал страха. Жаль, что его здесь нет. Осторожно пригнувшись, в любой миг готовый бежать прочь, Бамиян приблизился к озеру. Вот оно снова, это чувство, будто за тобой наблюдают. Теперь он даже понимал, где находится наблюдатель. За пеленой водопада. Видеть его Бамиян не мог. Но чувствовал, что взгляды идут именно оттуда. Наверняка!
Пора уходить. Он не шаман и не святой. Он не был готов к тому, чтобы сражаться с духом. Но если сбежать сейчас, то до конца своих дней он будет задаваться вопросом, что же случилось с тем чудесным целителем. Хуже того, в глубине души он будет знать, что, когда дело приняло серьезный оборот, он струсил.
Бамиян крепко стиснул зубы и решительно направился к пруду. Сердце бешено колотилось. Пот градом катился по лбу. В лицо ему ударили ледяные брызги. Рука, сжимавшая рукоять кинжала, задрожала. Но охотник продолжал идти дальше!
Порыв ветра взвыл в скалах над ним и вырвал из водопада духа пены. Подобно савану расстилалось над ним облако из мелких брызг и опадало. Ему казалось, что в брызгах он видит лица, кричащие морды. Бамиян не мог сдвинуться с места. Он смотрел вверх.
Прикосновение было ледяным. Холод пронизал его тело, вгрызаясь глубоко в кости. Это было последнее предупреждение духа, сторожившего долину. Бамиян понял. Поглядел на водопад. Ему показалось или за пеленой брызг что-то шевельнулось? Прозрачная фигура, окутанная длинными волосами? Он заморгал. Нет, там не было ничего! Только вода.
Охотник обнажил кинжал. Всего три шага отделяли его теперь от края пруда. Нужно заглянуть в воду. Он в долгу перед собственной честью. Тогда он сможет бежать. И никогда, никогда больше не вернется в это проклятое место.
Бамиян сделал три торопливых шага. Вода пруда волновалась, выплевывая белую пену. Едва видимый искусный целитель лежал неподалеку от берега. Неподвижно, полностью покрытый водой. Над его животом извивалось что-то продолговатое, цвета кожи. Змея? Неужели ест его тело?
Охотник собирался уже отойти от воды, когда мужчина в воде вдруг открыл глаза и посмотрел на него. Жив! Это был… дух долины. Должно быть, он зачаровал святого человека. Бамиян наклонился, когда вода вдруг вскипела. Он уже не мог видеть дно неглубокого пруда. Что-то прозрачное устремилось вверх.
Бамиян испуганно отпрянул. Вода вспенилась. Из нее выросла устрашающая фигура. Дух женщины, с длинными волосами. Лицо искажено гневом.
— Беги, если жизнь тебе дорога, охотник! — Голос звучал так, словно доносился из-под воды.
Над озером раздавался треск. Из-за леденящего холода на поверхности воды образовывалась тонкая корочка льда, которая тут же разбивалась под грузом падающей воды.
Бамиян видел, как дыхание густыми облачками остается у самых губ. Он попятился, едва не упал.
Из глубины пруда донеслось одно слово, холодное, нечеловеческое. Слово, созданное не для человеческого языка. Угрожающе поднятые руки духа разбились, и тысячи острых, словно ножи, осколков льда полетели в Бамияна.
Охотник закрыл руками лицо, пытаясь защититься, когда ледяная буря настигла его. Острые края исполосовали кожу и ткань жилета. Осколки льда путались в волосах, изрезали кожу головы. Теплая кровь потекла на глаза. Лишившись дара речи от ужаса, он отскочил еще дальше. Напирая все сильнее, лед окружил его. Пытался вырвать глаза из глазниц.
Ослепленный собственной кровью, Бамиян обернулся. Все еще пытаясь закрыть руками лицо, он побежал так, как не бегал никогда в жизни.
Король с мечом духов
Глаза Бамияна щипало от дыма. Он сидел, потупив взгляд в угли костра. Его призвал Каменный совет. Редкая честь, чтобы столь молодой охотник, как он, предстал перед Девятью, которые в целом были последователями святого Заруда. Даже его брата Масуда никогда не призывали на Каменный совет.
— Твоя история, Бамиян, наполняет всех нас глубокой тревогой, — объявил Гата, беззубый шаман со всклокоченными волосами, космами свисающими до самых бедер. — Мы больше не можем терпеть этого духа в наших горах. Святого человека нужно спасти из озера. Он пришел к нам, дабы помочь в нужде. Мы лишились бы чести, если бы бросили его на произвол судьбы.
Остальные члены Каменного совета согласно закивали головами. Бамиян видел это лишь краем глаза. Он старался не смотреть прямо на них. Особенно на шамана Гату. Поговаривали, будто старик одним лишь взглядом может навязать свою волю. А Бамияну совсем не хотелось возвращаться в долину духов.
— Как мы должны бороться против духа, Гата? — спросил рыжебородый охотник, имени которого Бамиян не знал. — У нас нет оружия, чтобы победить его. И ты только посмотри на парня. Ему повезло не лишиться глаз.
— То, что он ушел оттуда живым, является для меня достаточным доказательством того, что дух слаб, — спокойно ответил Гата. — Мы одолеем его.
— И что, ты тоже пойдешь? — настаивал рыжебородый.
— Мы все должны идти, — Гата отбросил в сторону свои лохмы, и стала видна рукоять ножа, торчавшего из-за его широкого пояса. Он обнажил оружие и положил его у очага. За долгие годы широкий клинок кинжала покрылся зеленым налетом, костяная рукоять пожелтела.
— Вы помните, почему мы носим эти ножи? — поинтересовался Гата. — Покажите их мне. Положите их рядом с огнем. И если кто-то из вас не готов идти в долину духов, то пусть оставит свой кинжал и покинет нас, потому что он не достоин того, чтобы входить в состав Каменного совета, основанного святым Зарудом.
У огня лежали уже и другие кинжалы. И никто из мужчин не встал.
Бамиян с благоговением рассматривал рукояти. Все они были сделаны из костей святого Заруда. Когда-то Заруд был таким же простым охотником, как и он сам. Но затем в горах в него ударила молния. Святой выжил, но неделю спал глубоким сном. Когда в него попала молния, он встретил Руссу. Бог заговорил с ним и избрал Заруда своим посланником. С тех пор святой больше не прикасался к оружию. Его авторитет с годами возрастал, и в конце концов все дикие племена гор прислушивались к его словам. Это был единственный случай в истории Гарагума, когда один человек объединил народы гор и подчинил своей воле. Поскольку Заруд знал, что этот союз не переживет его гибели, на смертном одре он призвал к себе девятерых мудрецов и охотников и основал Каменный совет. Он распорядился, чтобы каждый из них получил кинжал, сделанный из его костей. И каждый из девяти должен выбрать себе преемника по своему разумению, когда настанет его время уйти из Каменного совета.
— Бамиян, — обратился к нему Гата. — Ты отведешь нас к озеру. Мы должны застать духа врасплох, если хотим убить его священными кинжалами.
— Я… я не думаю, что его можно застать врасплох, — смущенно ответил он. — Он… Я думаю, что он — женщина. Из воды вышла фигура с длинными волосами.
Гата рассмеялся.
— Я тоже — фигура с длинными волосами, но далеко не женщина. Если это женщина, тем легче будет одолеть ее. Я так и думал, что это, должно быть, слабый дух. Ты ведь ушел от него живым.
Кровь прилила к щекам Бамияна, но он ничего не сказал. Он сбежал, этого нельзя было отрицать. Вот только слабым этот дух не был! Все тело охотника с ног до головы было покрыто порезами.
— Если ты ошибаешься, Гата, ты уничтожишь Каменный совет, — заметил рыжебородый. — Мы должны попросить о помощи короля с мечом духов. Эта часть Гарагума является частью его королевства. Его долг помочь нам.
— Сколько живу, бессмертный никогда еще не бывал в этой провинции, — почесал бороду Гата. — Думаешь, что он придет, если ты позовешь? У него другие заботы, кроме как помогать нам. Здесь будет битва. А мы на прошлом совете решили не поддерживать ни одного из бессмертных. Одним богам ведомо, кто вскоре станет нашим правителем. Если мы сейчас примем неверное решение, наши кланы вскоре пожалеют об этом.
— А что будет с нашими кланами, если дух долины могущественнее, чем ты полагаешь? Ты посмотри на Бамияна. Посмотри! Ему повезло, что он не ослеп. Если дух швырнул в мальчика бурю из осколков льда, почему он не сможет направить ее на девятерых стариков? Неужели ты думаешь, что наши кинжалы защитят нас? Ты действительно собираешься рискнуть тем, что в этот год войны и перемен наш народ может лишиться Каменного совета?
Шаман сверкнул глазами в сторону рыжебородого.
— Ты лишь в третий раз среди нас, Орму, а уже бросаешься такими словами. Лучше сиди, молчи, учись и предоставь говорить опытным мужам, — он махнул в сторону Бамияна рукой, словно отгоняя надоедливую муху. — Спускайся с холма, мальчик, и жди, когда мы позовем тебя снова. Тебе нет нужды присутствовать при перебранке стариков.
Получив разрешение уйти, Бамиян испытал облегчение. Луна стояла высоко в небе, и он хорошо видел скалистую дорогу перед собой. Она вела вниз к пещере, где давным-давно жил Заруд. Это было магическое место. В своей жизни Бамиян уже дважды побывал здесь.
У входа в пещеру в скале была выбита ниша. В ней стояла статуя Руссы. Заруд создал ее собственными руками. Статуя изображала бога гор таким, каким он явился святому, когда в него попала молния. Высокий бородатый мужчина в странной рубашке из чешуи, держащий на уровне груди лук. У Бамияна было такое чувство, что глаза Руссы смотрят прямо на него.
Молодой охотник взволнованно опустился на колени и в искренней молитве поблагодарил бога за то, что он простер над ним свою защищающую длань, когда призрачная женщина обрушила на него осколки льда.
Луна опустилась почти до самого горизонта, когда Гата спустился с холма. В руке он держал в руках завернутый в кожу сверток.
— Каменный совет решил, что делать, — сдавленным голосом произнес он. — Ты пойдешь в лагерь Аарона с мечом духов и попросишь короля помочь нам.
Бамиян с ужасом поглядел на шамана.
— Я? Почему я?
— Ты должен повиноваться приказам совета и не задавать вопросов, мальчик.
— Но король с мечом духов пришел, чтобы сражаться здесь. Это же все знают. Он не поедет в эту долину. Я лишь разозлю его своей просьбой, и он прикажет отрубить мне голову.
Гата посмотрел на него безо всякого сочувствия и почесал бороду.
— Да, может быть. Но, говорят, в последние луны он стал снисходительнее. Так что есть надежда. Кроме того, ты можешь предложить ему кое-что, если он нам поможет. Мы не будем умолять! — Гата посвятил его в планы совета, затем вложил в руку обернутый кожей сверток.
Бамиян ощупал кожу.
— Стрелы?
— Они от Орму. Он тоже не думает, что король с мечом духов приедет в эту долину. У него была… необычная идея.
Тон, которым Гата произнес последние слова, совершенно не понравился Бамияну.
— Если король не поедет с тобой, ты попросишь его о следующем…
Бамиян слушал со все возрастающим ужасом.
— Я — покойник.
Гата кивнул.
— То же самое я сказал и Орму. Но совет решил, что ты должен попытаться. И если все плохо кончится, я позабочусь о том, чтобы твое тело попало к орлам. Тогда ты вместе со своим братом будешь сопровождать Руссу, когда он поедет над горами верхом на буре.
Лицо в тени
Гонвалон плотнее закутался в плащ, тут же осознав, насколько бесполезен этот отчаянный жест. Он промок до нитки. Непрестанно лил дождь, проникая сквозь густой покров древнего леса, по которому они бродили уже не первый день. Редко когда он так сильно сожалел об утрате способности колдовать, как в эти дни. Не прошло и часа с тех пор, как они вышли через звезду альвов, как начался этот проклятый ледяной дождь и с тех пор уже не прекращался.
Нандалее подняла белку, убитую несколько часов тому назад.
— Ты больше не хочешь? Она молодая и нежная.
Гонвалон покачал головой. Сырая белка! Чтобы не есть это, он готов поголодать еще несколько дней. Он недоверчиво огляделся по сторонам. Сумерки погружали лес в тени. Они разбили лагерь у ствола древнего дуба. Его листва отчасти задерживала дождь. Но все равно место было неприятным. Если бы они могли хотя бы развести костер! Но Нандалее была категорически против. Лес у подножия Головы альва был территорией мауравани. Здесь действовали их законы, и они были такими же дурацкими и неумолимыми, как и этот эльфийский народ.
Насколько было известно Гонвалону, мауравани никогда еще не принимали в послушники Белого чертога. Они были слишком несгибаемы, чтобы поступить на службу к небесным змеям. Кроме того, они не любили надолго покидать леса. У каждого мауравана была там своя территория, как у волков. Они хранили лес и все, что в нем жило. А поскольку огонь мог навредить их деревьям, им не нравилось, когда путники разводили костры. Даже на скалистой земле, где в радиусе десяти шагов не было ни
единого корня.
Мастер меча вздохнул. Он представлял себе путешествие с Нандалее совсем по-другому. Романтичнее.
Она села рядом с ним и обняла его.
Он снова вздохнул. Она защищает его! Какой безумный мир!
— Давай разделим мое тепло, — произнесла она со своей милой улыбкой, которую он так любил. Она расстегнула застежку плаща.
Гонвалон ощупал землю за своей спиной. Корней нет. Только влажный лесной грунт. Что ж, он хотя бы мягкий.
Нандалее бурно целовала его. Поцелуи отдавали кровью белки.
— Веди себя естественно, — прошептала она, когда он переводил дух между двумя поцелуями.
— Что…
— Тихо, — прошептала она и укусила его за мочку его уха. — За нами наблюдают.
«Опять», — подумал он. Вот уже в седьмой или восьмой раз она утверждала, что рядом кто-то есть. Он ни разу не видел никого из мауравани. Об их таланте оставаться невидимыми в лесу слагали легенды. Поэтому их так любили набирать в Голубой чертог в качестве разведчиков. Но никто не оставался там дольше чем на две-три луны. Однако в Голубом чертоге все иначе. Он подстраивался под послушников. Даже попытался переманить к себе Нандалее, когда та из-за своих безумных эскапад с луком спорила с наставниками Белого чертога.
— Чуть больше страсти не помешает, — прошептала она.
Гонвалон спросил себя, не держит ли она его за дурака. Пусть только попробует. Он запустил руку под ее безрукавку, схватил ее за грудь и с преувеличенной страстью ответил на ее поцелуи. Она снова опрокинула его во влажную прошлогоднюю листву. Пряный аромат прелых листьев окружил его. Она села на него верхом. Ей так нравится.
Не стесняясь, Нандалее сбросила жилетку. Неужели она сделала бы это, если бы здесь действительно был кто-то еще?
— Мы не помешаем? — раздался голос откуда-то из тени деревьев.
— Только если захотите присоединиться, — дерзко ответила Нандалее.
Краска прилила к щекам Гонвалона. Этого не может быть! Он попытался сесть, но она тут же отправила его обратно.
— Лежи. У них обоих луки, — прошипела она. — Я их толком не вижу. Думаю, это те, кого я жду.
Эльф появился рядом с ними, настолько внезапно, словно вырос из-под мокрой, укрытой листьями земли. Вся его одежда была из светлой кожи. Гонвалон не представлял себе, каким образом этому парню удается оставаться в нем невидимым в лесу. Ни единого мокрого листка не прилипло к его мягким сапогам до колен. Он опустил лук, но стрелу с тетивы не снял.
— Рада тебя видеть, Тилвит, — Нандалее все еще сидела на нем. Грудь не прикрыта. Гонвалону страшно хотелось провалиться сквозь землю. Что она себе вообразила? Неужели ни капли не думает о его достоинстве?
— Вас послали небесные змеи? — Этот голос был ниже. Было в нем что-то холодное, безжалостное.
Нандалее встала, лишь мгновением позже оказался на ногах Гонвалон.
Эльф, которого Нандалее назвала Тилвитом, напрягся и приподнял лук повыше.
Мастер меча с улыбкой поглядел на лучника.
— Ты знаешь, кто я такой?
Тилвит кивнул.
Гонвалон наклонился и снял с себя мокрую рубашку.
— Посмотри на мою спину. Меня никогда больше не пошлет небесный змей.
Тень выступила из-под деревьев. Фигура, лицо которой было скрыто под низко натянутым на лицо капюшоном. Гонвалон слыхал о нем. Услышав имя Тилвита, он сразу понял, кто еще стоит в тени. Даже среди драконников о Куллайне ходила молва. Его считали холодным и совершенно непредсказуемым эльфом.
Если бы он знал, что Нандалее собирается встретиться с этим убийцей, он не пошел бы с ней в лес мауравани. Нет, он пошел бы с ней, но попытался бы ее отговорить. За все дни блуждания по лесу она не захотела говорить ему, кого или что она ищет так далеко от Кенигсштейна, их истинной цели. Он не противился этому, поскольку боялся дня, когда они дойдут до тролльской крепости. Кенигсштейн, где живут сотни троллей, он знал только по рассказам. Шансы выбраться оттуда живыми были весьма незначительны. Единственная надежда была на то, что они не сумеют даже пробраться туда и в какой-то момент перестанут пытаться и отправятся восвояси. Конечно же, Гонвалон ничего не говорил о своих размышлениях Нандалее.
— Можешь надеть рубашку, мастер меча. Мне не важно, что я вижу. Я знаю, что все вы чародеи и можете делать такое, что я даже не могу себе представить, — он снял стрелу с тетивы. — Одно лишь для меня важно — слово Нандалее. Вы не от небесных змеев.
Она покачала головой.
— Нет, мы не от небесных змеев.
Казалось, Тилвит испугался. Куллайн же не подал виду.
— Твой товарищ замерзнет, Нандалее. Разведи костер, Тилвит.
— Костер! — расстроился Гонвалон. — Я думал…
— Смотри и молчи!
Нандалее накрыла его руку ладонью.
— Пожалуйста. Он совсем не такой, когда познакомишься с ним поближе.
Гонвалон не поверил ни единому ее слову, но промолчал. Она поведала мауравани о битве в Глубоком городе, о смерти Дуадана и о том, как умерла Фенелла.
Пока она рассказывала, Тилвит притащил из леса рюкзак. Сложил несколько камней, поставил на них железную миску. В нее уложил сухое дерево и разжег огонь.
Гонвалон некоторое время боролся с собственной гордостью. Затем присел рядом и протянул руки к пламени. Так приятно наконец-то почувствовать тепло.
Когда Нандалее закончила рассказ, Куллайн взялся руками за край капюшона.
— Значит, ты собираешься к троллям?
— Я в долгу перед своим кланом, — твердым голосом ответила Нандалее.
— Тогда смотри, что тебя там ждет, — и с этими словами мауравани откинул капюшон.
Там, куда не ходит никто
Гонвалон повидал за свою жизнь немало шрамов, но лицо Куллайна было изуродовано настолько страшно, что ему приходилось заставлять себя не отводить взгляда. Ему почему-то казалось, что мауравани ждет именно такой реакции.
Казалось, все лицо съехало набок. Даже сами кости черепа деформировались. Его голова приобрела неестественную форму. Невероятно, чтобы охотник пережил такую рану! Милостью это точно назвать нельзя.
Гонвалон вспомнил о своих жалких попытках создать бронзовые скульптуры. Он каждый раз начинал с того, что создавал модель из мягкой глины, с которой позже нужно было сделать слепок. Он хорошо помнил, как мял глину, когда был недоволен своими моделями. Куллайн напоминал ему одну из этих смятых голов из мягкой красной глины.
— Это то, что ожидает тех, кто связывается с троллями, — с горечью пояснил эльф. — Давным-давно они убили мою возлюбленную. Во время охоты мы с ней проникли вглубь Снайвамарка. В тролльские земли. Мы оба знали это. Нас поймал их охотничий отряд. Они убили Сибелль. А я убил их. Не без того, чтобы заплатить свою цену. Как вышло, что я пережил удар булавы? Не знаю. Почему я не замерз в снегу, несмотря на то что был без сознания на протяжении нескольких дней? — Он пожал плечами. — Может быть, меня спасли альвы. Или, лучше сказать, наказали? Смотреть на мое лицо нелегко даже самым храбрым.
— И несмотря на это, ты не перестал наказывать троллей за то зло, что они тебе причинили, — воинственно заявила Нандалее. — Почти никто не знает Снайвамарк так, как ты. Ты рассказывал мне, как вы с Тилвитом ходили под парусом по широким ледяным равнинам и охотились на троллей.
Куллайн взял тонкую ветку из запасов древесины, лежавших у жаровни, сломал ее и поворошил угли.
— Может быть, я поступаю так потому, что у меня злобный характер. Может быть, мое лицо отражает мою душу. Сколько бы троллей я ни убил, Сибелль не оживить. И думаешь, если душа ее однажды родится снова, я сумел бы завоевать ее любовь, с таким-то лицом? Возможно, я хожу в Снайвамарк по одной-единственной причине: я ищу смерти.
Гонвалон спросил себя, что могло заставить Тилвита охотиться вместе с этим отчаявшимся эльфом. Казалось, он во всем представляет собой полную противоположность Куллайну. Ухоженный, красивый и приветливый.
— Я пойду в Кенигсштейн и буду искать там выживших из клана Бегущих с ветром, — с ледяной решимостью произнесла Нандалее.
— Насколько велики шансы найти там выживших? — остудил ее Куллайн. — Как давно увели отсюда Дуадана и Фенеллу? Шесть недель? Две луны? Если мы пойдем с тобой, ты рискуешь четырьмя жизнями. Ради чего? Тобою движет чувство мести? Или действительно надежда найти выживших?
Нандалее судорожно сглотнула.
— Это… Я не могу жить в неизвестности. Они там из-за меня. Ради них я должна попытаться, — непривычно тихо произнесла она.
— И поэтому ты идешь в Кенигсштейн? — Куллайн мягко покачал головой. — Знаешь, что ждет там тебя? Вход в пещеры находится в конце короткого ущелья, обрамленного отвесными скалами. Спрятаться там негде. И в ущелье всегда полно троллей. Практически невозможно пробраться туда незамеченными.
Гонвалон почувствовал облегчение. Может быть, Куллайну удастся то, что не удалось ему: отговорить Нандалее от этого безумия.
— Ты рассказывал об охоте, которая привела тебя к северному флангу Кенигсштейна… — Нандалее выжидающе поглядела на мауравана. — Ты ведь помнишь?
Тилвит и Куллайн обменялись долгими взглядами. Гонвалон снова спросил себя, какая связь может быть между ними. Было совершенно очевидно, что им не нужны слова, чтобы обмениваться мыслями и чувствами.
— Не стоило мне рассказывать об этом месте, Нандалее. Боюсь, тогда мне хотелось немного покрасоваться перед тобой. Высоко на северном склоне есть замерзший водопад. Над ним есть вход в пещеру… — Куллайн протянул руки к огню, как будто ему вдруг стало холодно. — Никто в здравом уме не пойдет туда. Этого места боятся даже тролли. Существуют лишь слухи о том, что там живет… творение Кузнеца плоти. Что-то большое, неодолимое.
— Внизу у отвесной стены мы нашли огромную кучу костей. Останки троллей и даже череп мамонта, — произнес Тилвит, до сих пор молча прислушивавшийся к разговору. — Нехорошее место.
— Значит, троллям и в голову не придет, что кто-то попытается проникнуть в Кенигсштейн оттуда.
— Потому что это невозможно, Нандалее, — вмешался Гонвалон. — Ты ведь слышала, что они говорят.
— Вы проведете меня к замерзшему водопаду?
— Иногда приходится признавать, что свершившееся не изменить, — проникновенным голосом произнес Тилвит. — Подумай, что ты получишь и что потеряешь, если ты осмелишься пойти туда.
— Я приняла решение.
Гонвалон опустил взгляд. Этот тон голоса был ей знаком. Говорить было больше не о чем. Она не передумает. В случае чего, пойдет одна. Но этого он не допустит никогда. Он останется рядом с ней. Навсегда. Даже если
навсегда в ее случае будет означать лишь несколько дней.
Куллайн улыбнулся, из-за чего его лицо исказилось еще сильнее. Гонвалону вдруг показалось, что охотник знал, что этот разговор окончится именно так.
— Я отведу тебя к водопаду, а потом мы решим, что можно сделать.
Это нужно предотвратить, подумал Гонвалон. Если она попадет туда, то можно считать, что она все равно что мертва. А если он попытается ее задержать… Эльф понимал, что этого их любовь не переживет.
Белый свет
— Ты видишь белый свет? — Вытянув руку, Гонвалон указал на горизонт, туда, где облака и небо слились в это ясное утро в рассеянный свет. — Я хочу пойти туда с тобой. Мне всегда кажется, что там мир идеален. Если достичь белого света, то можно обрести покой.
Нандалее поглядела на огромное море облаков. От леса мауравани они поднялись высоко в горы Сланга, чтобы пройти через перевал на восток, к Снайвамарку. Путь вел их над границей леса наверх, в вечные льды. Самая трудная часть пути осталась позади. Утро было ясное. Они стояли над облаками, на мягко спускающемся леднике.
Нандалее прислонилась к плечу Гонвалона. Она отдала ему амулет, полученный на борту «Голубой звезды», чтобы защитить его от смертоносного холода в горах. Сама она уже научилась с легкостью плести заклинание, окутывавшее ее тело в кокон теплого света. Она наслаждалась тем, что находится в единении с миром и магической сетью.
— А как нам попасть туда, к белому свету? — Вот уже несколько дней Гонвалон пребывал в непривычно мечтательном настроении. Он постоянно говорил о том, что они будут делать вместе, когда все это закончится. Таким она его не знала. Он всегда был сосредоточен на том, что происходит здесь и сейчас. На своих задачах наставника. На следующем задании драконников. Он начинал жизнь сначала. Готова ли она поступить так же?
— Ты выберешь себе пегаса. Мы отправимся в Байнне Тир. На мягких лугах Молочных земель ты подкрадешься к пегасам и подыщешь себе правильного скакуна.
— Я думала, что ездить верхом на пегасах — исключительно прерогатива драконников, — ответила она.
Гонвалон заговорщицки улыбнулся.
— Нет, если тебе удастся поймать и приручить животное.
Стоявший ниже по леднику Куллайн махнул им рукой, призывая следовать за собой. Они с Тилвитом вели себя сдержанно, что не могло не радовать. Старались дать им как можно больше свободного пространства. Они знали, насколько молода их любовь и какая тень нависла над ней.
— Идем, Гонвалон. Нам нужно идти.
Она крепко держала его за руку.
— Еще минутку. Посмотри вместе со мной на белый свет. Пусть это будет наша общая мечта. Отправиться туда на крыльях пегасов.
Все это казалось Нандалее романтическими бреднями. Она не думала, что им когда-либо удастся достичь этого места. Это все равно что искать край радуги. Что он хочет этим сказать, подталкивая ее к тому, чтобы вместе пытаться достичь невозможного? Хочет подарить ей надежду на то, что вместе они победят в сражении с чудовищем, ожидающим их над замерзшим водопадом? Рядом с ним она временами казалась себе необразованной и глупой. Он вырос во дворце. Обучался искусству. Разбирался в поэзии, сам умел писать стихи. Владел несколькими языками. И для дворцового создания он поразительно хорошо держался в глуши. А она умеет так мало. Она охотница из Карандамона, убийца, только что начавшая разбираться в искусстве плетения чар. Его жизнь насчитывает уже не один век. По сравнению с ним она ребенок. Нандалее невольно улыбнулась. Опасный ребенок.
— Когда ты улыбаешься, ты совершенно неотразима.
Девушка усмехнулась.
— Тебе придется отразить меня. Боюсь, ледник не самое лучшее место для того, чтобы поддаваться моим чарам.
Он наморщил лоб.
— Ты меняешься. Совсем недавно ты абсолютно не выбирала выражения.
— Не беспокойся, я не разучилась. Но общение с тобой накладывает свой отпечаток, — она улыбнулась ему, надеясь что он поймет ее правильно. Иногда он слишком обидчив.
Нандалее пошла вперед. Услышала, как сзади поскрипывает снег под его шагами. Почувствовала его взгляд на своей спине. Девушка постоянно вспоминала о том, как в Глубоком городе он встал между нею и Золотым. Он рискнул ради нее всем. Находясь рядом с ним, она чувствовала себя непобедимой.
Вскоре они спустились до уровня облаков. Они окутывали ледник в густой туман. Куллайн настоял на том, чтобы они шли в связке. Нандалее не видела даже поднесенную к глазам руку. Канат у нее на поясе провисал и исчезал в никуда. Оглядываясь назад, она видела, что Гонвалон за ее спиной превратился в силуэт. Снег здесь был мокрым. Он прилипал к сапогам, и скрип, сопровождавший их шаги выше по склону, превратился в чавканье.
Ребенком она пыталась представить себе, каково было бы бегать по облакам. В своих фантазиях она по колено проваливалась в мягкий пух. Теперь она исполнила свою детскую мечту, и ее не окружало ничего, кроме тумана. Может быть, с этим белым светом на горизонте то же самое? Может быть, некоторые мечты лучше не исполнять.
Рука Гонвалона коснулась ее плеча. Она обернулась к нему, и он сорвал поцелуй с ее губ.
— Куллайн сказал, что нам не стоит идти слишком близко друг к другу. Может быть, под снегом есть расщелины в леднике. Разумнее распределить вес.
Он посмотрел на нее странным, несколько меланхоличным взглядом.
— Иногда лучше не быть слишком умным.
Нандалее не поверила своим ушам. Неужели это говорит Гонвалон? Осторожный, всегда старающийся избегать ненужного риска мастер меча?
— Оглянись по сторонам. Видишь, каким маленьким стал наш мир? Кроме нас ничего нет. Все исчезло. Разве ты не мечтаешь о том, чтобы все было так просто?
Так вот откуда ветер дует.
— Давай для начала вернемся из Кенигсштейна!
— Я иду туда ради тебя.
Канат дернулся.
— Нандалее, что случилось? — крикнул из тумана Тилвит.
Она торопливо пошла дальше.
Гонвалон продолжал идти рядом.
— Давай я пойду вместо тебя, — не отставал мастер меча. — У меня больше опыта в подобных миссиях, и я не таскаю с собой это проклятое оружие, — он указал на огромный двуручный меч, который девушка несла на кожаной перевязи за спиной. — Я не могу оставаться спокойным, когда ты идешь в бой с этим мечом. Своим предыдущим владельцам он принес немало несчастья.
— И их врагам тоже! Это идеальное оружие, чтобы убивать троллей, — напряженно ответила она.
— Во время сражения в поле — может быть. Но в пещерах двуручник скорее будет мешать тебе, чем помогать.
— Любимый, ты меня не переубедишь, что бы ни говорил. Если я не пойду, то уже не буду самой собой. И той Нандалее, которая влюбилась в тебя, тоже. Я должна сделать это. Я в долгу перед своим кланом.
— Тогда я пойду с тобой…
Она схватила его за руки.
— Пожалуйста… Я должна это сделать сама. Я знаю… — Она запнулась. Как же объяснить? Она понимала, что ее намерения кажутся ему невообразимо легкомысленными и насколько малы ее шансы вернуться из Кенигшстейна живой, если ее обнаружат. — Если ты хочешь что-то для меня сделать, то давай не будем больше об этом говорить. Ты меня не переубедишь. Но мне нужна твоя любовь. Именно сейчас… — На последних словах ее голос дрогнул.
— Как хочешь, — ответил он с непривычной ей твердостью. — Тогда у меня есть условие. Я отвлеку эту тварь, которая сторожит тайный вход, чтобы ты могла попасть в Кенигсштейн. От этого
ты меня не отговоришь. Я обеспечу хорошее начало.
Она хотела сказать что-то еще, но он так решительно покачал головой, что стало ясно: он не отступит от своего решения, равно как и она от своего.
Эльфийка сглотнула. Перед глазами снова возникло воспоминание о том, как он встал между нею и Золотым. Как бы патетично ни звучали его слова, она понимала, что нет ничего такого, чем он не рискнул бы ради нее. Ничего подобного она в своей жизни не видела. И с удивлением поняла, что ее это смущает.
Он взял ее руку, сжал и заставил себя улыбнуться улыбкой, которая не могла скрыть его боль.
— Давай наслаждаться моментом. Это все, что у нас осталось.
От произнесенных им слов у нее едва не разорвалось сердце.
Это было похоже на надгробную речь их любви.
— Я вернусь. И тогда мы с тобой пойдем искать белый свет. Мы дойдем до него.
Он улыбнулся. На этот раз улыбка получилась немного лучше.
— Я люблю тебя, Нандалее, — и, притянув эльфийку к себе, он поцеловал ее.
Канат вокруг их бедер дернулся.
— Что вы делаете там, наверху? — На этот раз кричал Куллайн. И голос его звучал так, словно он совершенно не понимает потребностей двух влюбленных.
Они молча стали спускаться по склону. Эльф держал ее за руку, не выпуская, но девушка понимала, что он подчинился неизбежному. Он отпустит ее и не будет больше расспрашивать, почему она уходит.
Вскоре они оставили позади туман, и уже в первой половине дня достигли границы лесов. Зима крепко держала в своих руках западный склон гор Сланга. Солнце пряталось за густыми серыми тучами, ледяной северный ветер качал засыпанные снегом верхушки деревьев.
Гонвалон старался не подавать виду, насколько ему тяжело. Он рассказывал о том, как жалким образом потерпел поражение, пытаясь писать стихи. Если он не врал, то свои лирические опусы он тайком читал кобольдам Белого чертога, поскольку не осмеливался выступить перед другими эльфами. И кобольды уснули…
Ему удалось рассмешить ее. Как же ей хотелось услышать один из его стихов. Он утверждал, что все забыл. Нандалее ему не верила.
— Ты ничего не записал?
Он улыбнулся.
— Когда-то я был уважаемым наставником Белого чертога, — он сумел сделать так, чтобы в словах его не было горечи. — Я не имел права оставлять доказательства моего самого жалкого поражения. Все они сожжены.
— Ты когда-нибудь напишешь стихотворение для меня?
Он пристально посмотрел ей в глаза.
— Если мы проживем вместе столько, что не останется уже ничего, что нельзя было бы разделить друг с другом, и я уже не буду бояться даже самых неприятных моментов.
Ей очень хотелось дожить до этого дня. Чтобы его проклятие утраты возлюбленных не исполнилось в тролльских пещерах.
Куллайн повел их вниз по отвесному склону мимо горного потока, воды которого вырезали бороды из серого льда. Под ними раскинулась долина с огромным замерзшим озером. Нандалее заметила след лисы. Она тосковала по долгим вылазкам на охоту, которые они устраивали вместе с Дуаданом. Его лицо отчетливо стояло перед глазами. Его последний миг, когда он думал только о других. Интересно, понравился бы ему мастер меча? Убийца, превративший свою любовь в мятеж?
Куллайн вел их по льду озера, покрытому толстым слоем снега. Они пересекли березовую рощу, такую же бледную, как этот зимний вечер, и наконец добрались до отвесной скалы, у подножия которой росли засыпанные снегом кусты ежевики.
— Это здесь, — объявил Куллайн. — Самая трудная часть пути позади. Теперь мы будем пользоваться крыльями ветра.
Нандалее не сумела сдержать улыбки. Столь поэтичное высказывание совершенно не подходило к Куллайну в его потрепанных одеждах, от которых несло медвежьим жиром, которым натерлись они с Тилвитом, чтобы защититься от северного ветра.
Охотник положил на землю лук, колчан и пояс с длинным охотничьим ножом. Затем протиснулся в углубление под кустарником, похожее на вход в барсучью нору.
Нандалее с любопытством последовала за ним. Колючие заросли цеплялись за волосы, царапали кожу ее жилетки. Давным-давно ручей размыл подножие скалы. Там, за сосульками, пряталось что-то длинное, закутанное в хорошо промасленную кожу.
Куллайн, которому шипы стащили с головы капюшон, одарил ее своей жуткой улыбкой.
— Хорошо, что ты тоже пошла. Протаскивать это через шипы — то еще удовольствие.
Как оказалось, он был прав. Куллайн настоял на том, чтобы не прорубать себе дорогу ножами. Он хотел иметь возможность еще использовать этот тайник после возвращения. Поэтому потребовалось больше часа, чтобы вытащить на лед кожаный сверток в три шага длиной.
— Как тебе удается сделать так, чтобы эту штуку не сожрали мыши? — удивленно поинтересовался Гонвалон. — И что это вообще такое?
— Сейчас увидишь, — и он вместе с Тилвитом развязал шнурки.
Сейчас — это он загнул. Из-за облаков, похожая на бледный фонарик, высоко в небе светила луна, когда оба мауравана закончили работу. В кожаном свертке были спрятаны стальные полозья, мачта, раскладывавшаяся на три части, и несколько деревянных поперечин. Все это они терпеливо, впрочем, не без ругани, превратили в ледяной парусник.
— Это самая странная лодка, которую я когда-либо видел. Это же лодка… Или нет? — По лицу Гонвалона нельзя было сказать, чтобы он был в восторге от необходимости вскоре довериться этому судну.
Нандалее знала ледяные парусники и ветряные сани по Карандамону. Но ни разу еще не видела их на стальных полозьях, узких, словно мечи. Она с любопытством оглядывала парусник. У него была непривычно высокая мачта, с которой свисал большой грязно-белый парус. Нижняя часть судна больше была похожа на сани. Из полозьев торчали перекладины, состоявшие из пучков китового уса. Почти в шаге над землей находилась палуба. Снизу ее поддерживали деревянные распорки и пеньковые веревки, и состояла она из кожаной оболочки, в которую была завернута разобранная лодка.
— Мы сделали его довольно большим, — пояснил Тилвит, — чтобы можно было транспортировать на нем охотничью добычу, но вчетвером нам будет на борту довольно-таки тесно. Лучше привяжитесь. Поездка будет безумной.
Гонвалон по-прежнему оглядывал суденышко с очевидным недоверием.
— А почему к этой коже не лезут даже мыши? — Судя по его тону, эльфы должны были быть совершенно безумными, чтобы доверяться тому, чем пренебрегают даже животные.
Куллайн развязал несколько веревок, обвивших кожаную оболочку.
— Хоть ты и разучился плести заклинания, мастер меча, но, может быть, ты сумеешь разглядеть, что это такое.
Нандалее с любопытством сунулась посмотреть. На веревках висели сделанные из дерева амулеты. На деревянных кружках были вырезаны причудливые знаки, лица бородатых мужчин и странное крылатое существо.
— Ламассу! — Гонвалон недоверчиво поднял взгляд на Куллайна.
Куллайн скривился, из-за чего лицо его стало настолько уродливым, что Нандалее отвернулась. Ей показалось, что на этот раз он сделал это нарочно.
— Я походил немало, мастер меча, и знаю гораздо больше, чем только свой лес и Снайвамарк. У меня есть такие друзья, о которых ты даже не догадываешься.
— Я не собирался выказывать пренебрежения, — довольно неубедительно пробормотал Гонвалон.
Нандалее открыла свое Незримое око, поразившись сложной структуре заклинания, окружавшей амулеты. В них было что-то такое, что вызывало неприятное ощущение и даже страх. Может быть, именно поэтому странный парусник вызывал недоверие у Гонвалона. Может быть, он тоже реагировал на заклинание.
За время, проведенное в пещере Парящего наставника, она слыхала о ламассу. Говорили, что они скорее художники, чем чародеи, и довольно безумны. Говорили, будто их живьем замуровывали в роскошных гробницах, когда их безумство начинало представлять опасность. Они обладали телом быка, головой бородатого мужчины, а на боках у них росли огромные орлиные крылья. Поскольку рук у этих существ не было, даже с такими простыми вещами, как еда или питье, они справлялись при помощи магии или слуг. А слуг им найти было непросто, поскольку они были капризными и вспыльчивыми существами.
Нандалее поглядела на Куллайна и Тилвита, пристегивавших свое оружие к палубе парусника при помощи ремней. Интересно, что привело их обоих к ламассу?
Гонвалон помог разложить их нехитрые пожитки. Это был скорее жест, чем необходимость. И несмотря на то что они не перекинулись ни словом, Нандалее чувствовала, что Куллайн оценил эту попытку примирения.
Наконец все было готово, и они вместе вытолкнули парусник на покрытое льдом озеро. Нандалее поднялась на борт и взяла один из страховочных канатов. Она стояла впереди на кожаной платформе, образовавшей палубу. Гонвалон был рядом с ней. Когда Тилвит и Куллайн поднялись на борт, перекладины из китового уса прогнулись под их весом. Суденышко затрещало, и Гонвалон вздохнул.
— Будем надеяться, что эти двое не угробят нас.
— Они знают, что делают, — уверенно произнесла Нандалее.
Он улыбнулся.
— Они мауравани. Им никогда не следует доверять полностью.
Эльфийка понадеялась, что Куллайн этого не услышал.
Оба их спутника потянули за канат. Большой треугольный парус с грохотом поднялся на мачту и вздулся под порывом северного ветра. Заскрипев, их парусник начал набирать ход. Поначалу медленно, но, когда они достигли середины озера, он несся уже со скоростью лошади, летящей галопом. Упрямой лошади! Натыкаясь на неровности на льду, они иногда слегка подпрыгивали. Тогда под ними скрипели перекладины, и кожаная палуба слегка прогибалась. Нандалее любила летать надо льдом. Со временем даже Гонвалону, похоже, начало нравиться.
Куллайн стоял на корме. Он обмотал веревку под мышками и вокруг спины и, перенося вес, управлял парусником. Тилвит стоял у мачты. Он тоже обмотался веревкой, и, когда Куллайн совершал слишком смелый маневр и их парусник несся всего на одном полозе, он бросался на ту сторону палубы, которая поднималась вверх, чтобы своим весом снова поставить второй полоз на лед.
Озеро, по которому они мчались, простиралось по меньшей мере миль на десять. Они проделали этот путь меньше чем за час. Когда они добрались до теснины в конце долины, ветер немного утих. Движение замедлилось, когда они выскочили на просторную равнину Снайвамарка. Земля была покрыта широкими потоками и озерами, меж которыми вздымались одинокие отвесные скалы, похожие в лунном свете на разбитые колонны из дворца какого-то великана.
Куллайн провел их по замерзшей реке к широкому потоку, по льду которого они понеслись на запад.
Все это время Гонвалон стоял рядом с ней. Одну руку он положил ей на плечо и прижал ее к себе так крепко, что даже сквозь одежду она чувствовала тепло его тела. Чувство было непривычным. Она ощущала себя под защитой. Судя по скорости, с которой они неслись на паруснике Куллайна сквозь ночь, им с Гонвалоном оставалось дня четыре или пять, прежде чем в Кенигсштейне их настигнет судьба.
Всего лишь большая говяжья колбаска
— Оставайтесь внизу! — Галар прижался к стене настолько сильно, что колбы в его рюкзаке с негромким стуком ударились друг о друга. Прищурив глаза, он смотрел сквозь щель в стене на другую сторону большого рва, отделявшего пещеры богачей от остальной части города. Там, где находились мастерские и гавань, по узкой тропе над пропастью двигалась пугающе большая тень. По тропе скользила толстая, как бочонок, змееподобная фигура. Нижнюю половину скрывал парапет, но Галар отчетливо слышал стук смертоносных когтей по скалистому полу. Еще полчаса назад они были там, где теперь полз червелап. Бестия не спешила. Может быть, она чуяла их след, как охотничья собака, преследующая свою жертву? Насколько хорошо может видеть и слышать это существо? Галар почти ничего не знал об этих тварях. Он трижды видел их издалека, когда поднимался в туннели в поисках пищи и разведать, какие враги могут ждать их наверху. Он видел, как чудовища пожирали мертвых. Если бы только у него было оружие!
— Я не могу вечно зажимать рот Фрару. Еще задушу его, — пожаловался Нир.
— Пусть дышит через нос, — вмешался Хорнбори.
— Он извивается.
— Если ты собираешься заявить, что тебя вот-вот одолеет младенец, я столкну тебя в пропасть, — Галару тоже нравился малыш, но возни, которую поднимал вокруг малыша Нир, он не понимал.
— Эта тварь там, внизу, почуяла нас? — спросил Хорнбори.
— Не знаю, но если вы оба будете продолжать трепаться, она очень скоро нас засечет.
И, словно услышав их, червелап поднял голову и посмотрел в их сторону. Даже в полутьме туннеля были отчетливо видны его длинные, словно кинжалы, клыки. У существа была продолговатая, клинообразная голова. Вокруг ноздрей виднелись толстые наросты. Издалека их можно было принять за косы. Галар уже достаточно давно занимался изучением различных драконьих народов. Из книг, которые удавалось достать в Глубоком городе, он знал, что эти штуки мясистые. Некоторые полагали, что с их помощью эти существа лучше чувствуют запахи, другие даже утверждали, что они улавливают ими колебания воздуха. Вероятнее всего, драконы этого вида видят плохо, но Галар не хотел делать на это ставку.
Кузнец осмотрел тропу, ведущую над пропастью. Шагов триста оставалось до пещерного комплекса клана Хорнбори. Он кинул взгляд на его представителя, рассказавшего ему о потайном механизме.
— Ты уверен, что это сработает?
— Это стоило моему зятю полного бочонка золота. Работа была сделана на совесть.
— Но камнетесы были из Исхавена.
— Конечно. Мы же не хотели, чтобы об этом болтали по всему городу. И не собирались в открытую заявлять о том, что не доверяем слову Старца в Глубине.
— Я думал, мы собирались вести себя тихо, — прошипел Нир.
Галар мрачно кивнул, изо всех сил надеясь, что клан Хорнбори оплатил работу как следует. Он знал мастеров, которые умышленно портили результаты собственного труда, если оплата в конечном итоге не соответствовала оговоренной. А все Хорнбори даже по меркам карликов считались невероятно скупыми.
— Нам не стоит здесь больше оставаться, — Хорнбори махнул рукой остальным и, пригибаясь, побежал вдоль парапета.
Даже если этот чертов дракон почуял их, у них достаточно большая фора. Ему придется перейти за ними через мост, что означает для него немалый крюк. Несмотря на то что по воздуху расстояние между ними не составляло и двадцати шагов, тварь ничего не могла им сделать. Если бы только у них был арбалет! С такого расстояния Нир без проблем попал бы этой твари в глаз.
— Это всего лишь большая говяжья колбаска, — прошептал Нир. — Видишь?
Этого не может быть! Безумец поднял Фрара вверх, так что голова малыша показалась над парапетом.
— Когда вырастешь, будешь резать такие колбаски на части.
— Прекрати, или мы превратимся в начинку для твоей колбаски.
Нир бросил на него злобный взгляд.
— Нет, Фрар, дядю Галара резать на куски не надо. Иногда он бывает милым. Когда спит или пьян, к примеру.
— Ты… — Галар замолчал. Постукивание когтей о камни изменилось. Галар отважился бросить взгляд через парапет.
— Вот дерьмо! Он бежит! — Бестия не стала обходить по мосту, а вместо этого поползла по потолку пещеры. Внизу широкая расщелина, разделявшая Глубокий город, была бездонной. Но здесь, в этом месте, над их головами был лишь десятиметровый гранитный свод. Если этот дракон перебирает лапами так же хорошо, как многоножка, он будет здесь через пару мгновений.
— Бегите что есть духу! — Галар вытащил из-за пояса топор, снятый по дороге сюда с убитого, и жестом велел обоим оставшимся бежать мимо.
Дракон исчез в темноте над их головами, но цоканье когтей по-прежнему было слышно. Лишь немногие янтарины на стенах давали свет. Все огни и фонари Глубокого города погасли. Город превратился в огромный склеп.
Галар шел спиной вперед, устремив взгляд на свод пещеры. Где эта тварь? Может быть, свод пещеры все же выше, чем ему помнилось? Бросил поспешный взгляд через плечо. Нир и Хорнбори ушли далеко вперед. Они бежали, и на спинах у них плясали рюкзаки.
Видно, суждено умереть здесь. Героически! И глупо! Он нужен им. Хорнбори утверждал, что на верфи стоит почти готовый угорь, принадлежавший его клану. Что именно означает «почти готовый», болтун сказать не мог. Ясно одно, лодку должен осмотреть хороший ремесленник. Он нужен им!
Галар еще раз взглянул в темноту над головой. Щелканье затихло. Что делает дракон? Может быть, потерял их? Не стоит медлить, чтобы выяснить это.
Галар развернулся и побежал, насколько позволяли ноги.
Хорнбори ждал его у роскошного портала, за которым находились пещеры его клана. Путь вел во тьму. Здесь янтаринов уже не было.
— Где-нибудь рядом с гаванью есть склад припасов?
— Конечно, нет! Кто же будет настолько глуп, чтобы устраивать склад рядом с влажным гротом? О чем ты только думаешь… Берись лучше за пояс, чтобы не потеряться в темноте. Нир уже пошел вперед.
— А как он умудряется не заблудиться без света?
— Он выломал янтарин из стены в той пещере.
— Он
что сделал? — Галар не поверил своим ушам. Кража янтарина была преступлением, за которое полагалась смерть. Светящиеся камни были подарком альвов своим народам. Они были редки и невероятно дороги. В Глубоком городе их можно было найти в основном только на стенах главного туннеля. Только на стенах жилых пещер самых богатых карликов можно было встретить несколько драгоценных камней.
— Не бесись. Драконы и эльфы превратили нашу родину в город призраков. Никто не казнит Нира за эту кражу.
Конечно, Хорнбори был прав. И, тем не менее… Выломать из стены янтарин — так не поступают. Он ухватился за пояс болтуна, для которого эти пещеры были настолько знакомы, что он мог ориентироваться здесь с закрытыми глазами.
— Нам нужно что-то поесть, если уж уходим на верфь. Есть по дороге какой-нибудь склад?
— Может быть, мы сбили червяка со следа…
— Ты что, забыл, что мы собираемся делать? Либо мы поищем еду сейчас, либо у нас не будет возможности найти что бы то ни было.
Хорнбори негромко выругался.
— Придется сделать небольшой крюк. Нам нужно найти факел. Если у нас будет свет, пойдем быстрее.
— Можем сразу позвать дракона, чтобы ему было не так трудно нас искать.
— Эти твари живут обычно в темных нежилых штольнях, — раздраженно ответил Хорнбори. — Ты ведь не думаешь всерьез, что он не увидит нас, если мы спрячемся в темноте. Если зажжем свет, то будем видеть дорогу и быстрее продвигаться вперед.
Галар удивился тому, что Хорнбори, похоже, кое-что знал об этих дракончиках. Очевидно, тот подготовился к охоте на дракона лучше, чем он полагал. Но, вероятно, лишь затем, чтобы лучше участвовать в дискуссиях.
— Мы и без света справимся. Только не надо говорить мне, что в туннелях своего клана ты на ощупь не найдешь все, что надо. Ты ведь вырос здесь!
Хорнбори не ответил. Он брел в темноте, а Галар шел за ним, одной рукой постоянно придерживаясь за пояс болтуна. При этом он постоянно прислушивался к звукам за спиной. Предательское позвякивание когтей стихло. Может быть, им повезло?
Хорнбори свернул в боковой туннель поменьше, мягко спускавшийся вниз. Некоторое время они шли по нему, затем поднялись по широкой лестнице. Темнота была почти абсолютной. Несмотря на то что Галар привык жить в штольнях, без света он почти ничего не видел. Впрочем, по гулкости шагов он определил, что они оказались в большом зале.
— Далеко еще?
— Прилично, — послышался равнодушный ответ. — Мы не закладываем припасы рядом с пиршественными залами.
Галар негромко выругался. Они слишком далеко от Нира с ребенком.
— Где же гавань?
— Мы сейчас пойдем по другой дороге. Я бы сказал, три-четыре сотни шагов.
— Давай на минутку остановимся, — он за пояс притянул Хорнбори к себе. — Тихо!
Галар напряженно прислушивался к тишине. Цоканья не слышно. Куда же подевался проклятый червелап? Пошел за Ниром? Нужно как можно быстрее пробираться к гавани. Но и есть им что-то тоже нужно. Другой возможности не будет.
— Зажигай уже огонь, — с неохотой произнес наконец Галар. Ему не нужно было видеть лицо Хорнбори, чтобы представить себе ликующую ухмылку этого болтуна. Придется побегать. Дорого каждое мгновение, и если дракончик окажется поблизости, свет привлечет его к ним, уводя прочь от Нира с малышом.
Хорнбори подвел его к стене, ощупал ее, нашел недогоревший факел и долго зажигал его.
Галар смотрел на дорогу, по которой они пришли. Ничего!
Теперь заторопился и Хорнбори. Он провел его по узким переходам, крутым лестницам к длинному коридору, в котором находилось множество запертых дверей.
— Вот! Здесь мы храним припасы. Мы подошли к ним сзади. Кухни находятся в другом конце коридора.
Галара ни капли не интересовало, в каком месте кашеварил когда-то выводок Хорнбори. Он поднял топор и изо всех сил ударил по сделанному из темного железа навесному замку на первой двери. От третьего удара он лопнул.
Кузнец нетерпеливо потянул на себя тяжелую дверь. Комната уходила всего лишь на три шага в глубину. На полу лежали всего лишь два мешка, больше ничего не было. Никаких полок с консервацией, никаких крюков, с которых свисает ветчина и колбаса. Галар представлял себе все это иначе. В воздухе витал какой-то странный запах, который он не сумел определить сразу. Кузнец схватил один из мешков и перебросил его через плечо. Поразительно легкий, подумал он.
— Жадноваты твои ребята, ты не находишь?
— Мы стоим в самой дальней кладовой, — раздраженно ответил Хорнбори. — Не начинай. Я очень хорошо помню, что творится у тебя в кладовой. Заплесневелый хлеб и сморщенная селедка, пойманная, наверное, еще до твоего рождения, если судить по виду. Это сушеные финики. Лежат долго, вкусные, — он схватил второй мешок, перебросил его через плечо, задев при этом свой рюкзак, в котором что-то негромко зазвенело.
— Осторожнее с колбами с драконьей кровью, болван!
Хорнбори проворчал в ответ что-то невнятное и погрузился в молчание. Высоко подняв над головой факел, он потопал вперед. Сопел он, как старый мул. К настоящей работе болтун не привык. Галару нести рюкзак и мешок с финиками было не тяжело. Благодаря тяжелой работе в кузне мышцы у него были стальными.
Вскоре факел затрепетал. Пламя съежилось, со временем стало не больше мизинца.
— Далеко еще?
Хорнбори указал вперед в конец коридора.
— Там мы выйдем обратно в главный туннель, ведущий к гавани, — на этих словах факел потух.
Галар придерживался одной рукой за стену туннеля. Оба не сбавляли шага. Кузнец пытался убедить себя в том, что, возможно, дракончик потерял их след. Эти твари не очень-то умные. Даже не совсем драконы. Думать не умеют. Только жрать. Все будет хорошо.
Дойдя до главного туннеля, они увидели впереди теплый огонек янтарина.
— Галар? — послышался голос Нира. Все будет хорошо. У кузнеца камень с души свалился. Он слишком много тревожится. Все
и так в порядке!
Нир поднял вверх светящийся камень и помахал им из стороны в сторону.
— Мы здесь! Мы уже заподозрили, что вы решили для начала набить себе в кладовой брюхо.
Что-то липкое капнуло на лицо Галару. Он удивленно поднял голову вверх. Там что-то было. Далекий свет янтарина отражался от черной чешуи. Щелкнула пасть, полная зубов длиной с кинжал, и устремилась вниз.
Драконья кровь
Когда червелап ринулся вниз, Галар бросился навзничь. Дракон схватил его, послышался звон и треск, и кузнеца подняло вверх. Тварь трепала его, словно собака, поймавшая крысу и решившая свернуть ей шею.
— Беги, Хорнбори! Беги и закрой ворота гавани! — Кровь текла по спине и капала на пол.
Этому засранцу не потребовалось повторять дважды. Он припустил что было сил навстречу свету.
Галар попытался ударить топором через плечо, а бестия продолжала трусить его. Пока в пасти оказался только его рюкзак. Колбам с драконьей кровью конец. Чудовище разрушило целое состояние!
— Я тебя уничтожу! — закричал Галар, снова пытаясь ударить секирой. Бессмысленно! Так его удары слишком слабы.
Тварь ударила его о стену туннеля. Топор выскользнул из рук. Галар нащупал ремни
рюкзака. Еще один удар о стену туннеля. Наверное, хочет прибить его, тварь такая.
— Не наш случай, — оглушенный, произнес он.
Одна лямка расстегнулась. Он высвободился в тот самый миг, когда дракончик размахивался для следующего плюха о стену. Галар перевернулся в воздухе, ударился о гранит и сполз по стене. Перед глазами плясали яркие огоньки. Он нащупал секиру и пополз прочь от бестии, продолжавшей яростно сражаться с рюкзаком. «Может быть, драконья кровь спасла мне жизнь», — оглушенный, думал Галар. Рюкзак истекал кровью. Он был на вкус похож на живое, поэтому бестия так вцепилась в него, пытаясь растерзать и проглотить.
Галар держался вплотную к стене. Покачиваясь, поднялся на ноги. Крепко ухватил топор. Руки дрожали от слабости. До ушей донесся скрежет, не очень громкий.
Шипение и треск за спиной стихли. Дракон тоже заметил, что что-то происходит.
Галар уже почти добрался до входа в гавань, когда увидел, откуда взялся скрежет. Скальная плита шириной с туннель медленно опускалась с потолка. Мучительно медленно, дюйм за дюймом.
— Скорее! — Хорнбори стоял у входа в гавань и махал ему рукой. — Давай!
Галар поглядел на потолок. Спешить причин не было.
— Что это за дерьмо? — Он оглянулся на дракончика. Тварь схватила его рюкзак одной из когтистых лап, вонзила в него клыки и окончательно разорвала. На пол со звоном полетело стекло. Бутылочки из листового серебра запрыгали по камням. Листы пергамента плавно опускались на пол. Труд всей его жизни был уничтожен.
— Вперед!
Галар вошел в проход. Гавань клана Хорнбори находилась в естественной пещере. Она была не особенно большой. На деревянных лесах на краю бассейна покоился угорь. С другой стороны прохода была видна вторая дыра, из которой сыпался песок.
— Что это за проклятые ворота? Почему нельзя быстрее?
Галар беспомощно развел руками.
— С этим ничего не поделаешь. Это тридцатидюймовая плита из самого лучшего гранита. Ты хоть представляешь себе, сколько она весит? Это ворота для защиты от наводнения. Она опускается только тогда, когда уровень воды в гавани серьезно повышается и появляется повод опасаться затопления нижних пещер. Она не должна закрываться быстро. В первую очередь она должна быть надежной и водонепроницаемой. Если бы она опускалась, как падающая решетка, от удара содрогнулась бы вся гора.
Галар вздохнул. Тяжелая скальная плита опустилась едва ли наполовину. Оставался проем в более чем два шага высотой.
— Я задержу эту тварь, — тихо произнес он и поудобнее перехватил топор. — Присмотри за Ниром и малышом.
— Но ведь не можешь же ты…
Не обращая на него внимания, Галар прошел под воротами и вышел в туннель. Дракон поднял голову и обнажил клыки, предвкушая очередной обед. Галар увидел, что между клыками верхней челюсти сверкнула погнутая бутылочка из серебра. Он вспомнил, как сдавал экзамен подмастерья и ему нужно было сделать эти маленькие бутылочки. Вот, только что он его сдал. Его мастеру показалось, что они не слишком хороши. Это было полжизни тому назад.
— Иди сюда, червяк, и я всажу тебе топор прямо рядом с серебряной бутылочкой.
Дракон наклонил голову и уставился на него своими огромными желтыми глазами.
— Думаешь, я тебя боюсь? — Галар поднял секиру. — Я разделывал на куски драконов и побольше. Если бы ты умел плеваться огнем, возможно, у тебя были бы шансы выжить. Так что, можешь?
Дракон удивленно таращился на него. Похоже, он не привык, чтобы добыча шла к нему, что-то вещая, вместо того чтобы убегать с паническими воплями. Галар услышал, как каменные ворота со скрипом опустились ниже. Если он сумеет задержать червяка еще хотя бы немного, то, может быть, еще успеет вернуться к своим товарищам.
— У меня предложение. Если ты сейчас исчезнешь, я, так и быть, прощу тебе то, что ты съел мое сокровище, — карлик остановился. Теперь его отделяли от дракона не более десяти шагов. Галар хлопнул древком топора по раскрытой ладони. — Если же ты попытаешься атаковать меня, я стану последним, что ты увидишь в своей жизни.
Дракон испустил громкий вздох. Его когти нервно щелкали по полу, а голова беспокойно моталась из стороны в сторону. Галар задумался над тем, как Хорнбори сумеет украсть у него славу последнего боя.
Внезапно червелап ринулся вперед. Широко разинув пасть, он, казалось, пытался проглотить его целиком.
Галар поднял секиру. Застигнутый врасплох внезапной атакой, он в первый момент не сообразил, что делать. Отпрянуть он не мог. Эти чертовы ворота все еще опустились недостаточно низко. Бестия оказалась почти над ним.
«Я не позволю сожрать себя просто так», — подумал он и прыгнул вперед.
За его спиной сомкнулись челюсти. На затылок закапала слюна. Карлик упал на бок и перекатился на спину, надеясь нанести удар по горлу дракона.
Словно прочтя его мысли, червелап запрокинул голову, одновременно атаковав его когтями. Они были длиной с эльфийский меч. Галар перекатился на бок и нанес удар в живот чудовища. Топор рассек чешую, но вошел неглубоко.
Бестия яростно зашипела, выгнула дугой свое змееподобное тело, уводя его за пределы досягаемости оружия.
Галар перекатился через плечо и вскочил на ноги.
— Если ты сейчас уберешься, я за тобой не побегу.
Ответом ему был удар лапой. Галар отскочил, налетев спиной на стену пещеры. Последовал второй удар. Отступать было больше некуда. Галар поднял секиру, защищаясь и одновременно падая на колени, чтобы как можно лучше увернуться от когтей.
Секиру просто отшвырнуло в сторону. Коготь попал ему в плечо, разрезал плоть и раздробил ключицу.
— Я плохо перевариваюсь, — проворчал он сквозь стиснутые губы.
Пронзительный крик отвлек чудовище. Оно развернуло голову в другую сторону. Арбалетный болт пронзил его губу.
Хорнбори, пригнувшись, выбрался из-под каменных ворот и с копьем наперевес и воплями во всю глотку понесся к чудовищу. Под дверью на коленях стоял Нир, перезаряжая арбалет. Рядом с ним лежал Фрар, пытавшийся ползти навстречу дракону, но не мог сдвинуться с места, поскольку Нир поставил ногу на краешек его длинной рубашки.
— Убирайся, засранец, — слабо прохрипел Галар. В глазах у него стояли слезы.
Дракон отвернулся от него и, шипя, развернулся к Хорнбори. Похоже, этот умник потерял всякий страх. Он попал в поворачивающееся чудовище. Копье угодило в переднюю лапу. Стальное острие пронзило чешую. Из раны брызнула темная кровь. Ударом лапы червяк разбил древко копья. Хорнбори стоял теперь напротив бестии, вооруженный одной лишь палкой, и исступленно орал на него.
Тварь подняла здоровую лапу, чтобы одним ударом расплющить Хорнбори.
Галар оттолкнулся от стены. От боли он едва не лишился чувств. Топор он волок за собой, не в силах поднять оружие.
Вместо того, чтобы раздавить Хорнбори, гигантский червяк издал странный скулящий звук и поднял лапу к голове. Из правого глаза у него торчал арбалетный болт.
— Прочь отсюда! — закричал Хорнбори, схватил Галара и с поразительной силой потащил за собой.
Тяжелая каменная плита теперь находилась на расстоянии всего лишь двух локтей от пола. Нужно было проползти на коленях. Нир отложил арбалет и протащил раненого друга под плитой.
— Тебе обязательно позволять тыкать в себя чем-нибудь во время каждой битвы, идиот ты этакий? — Он пытался говорить беспечно, но в глазах его читалась тревога.
— Думаю, следующую битву я пропущу, — пробормотал Галар. Оттолкнув Нира в сторону, он попытался встать самостоятельно.
Под каменную плиту просунулась лапа, разорвав краешек рубашечки Фрара. За лапой последовала клинообразная морда. Шипя, дракон протискивался под каменные ворота. Его чешуя царапалась о нижнюю часть массивной гранитной плиты.
Хорнбори хватил тварь кулаком по морде.
Удар головой отбросил карлика в сторону. А затем здоровый глаз устремил взгляд на Галара. Открылась огромная пасть. Между клыками, за которыми беспокойно дергался тонкий язычок, текла слюна.
— Я что, такой вкусный на вид? — Кузнец наступил на стремя арбалета, который Нир положил на пол. Оружие поднялось. Он ухватился за обе рукоятки по бокам корпуса и стал натягивать тетиву. Перед глазами плясали яркие огоньки. Голова кружилась. На ногах его держала лишь мысль о мести. Дракон потянулся к нему, но клыки щелкнули в дюйме от Галара.
— Тяжелые ворота, правда?
Бестия зашипела. В лицо ему ударило влажное дыхание. Когти дракона оставляли борозды в камне, когда он изо всех сил пытался протиснуться вперед и освободиться. Тетива встала на место. Галар наклонился и нащупал один из лежащих на полу арбалетных болтов. С плеча по руке стекала кровь. Пальцы были скользкими. Ему потребовалось несколько попыток, прежде чем удалось поднять болт и положить его на ложе арбалета.
— Я же говорил тебе, что я буду последним, что ты увидишь в своей жизни, если ты не уберешься отсюда, дурная тварь, — ему пришлось сесть, потому что руки слишком сильно дрожали, чтобы сделать верный выстрел.
Теперь дракончик пытался сдвинуться назад, но безнадежно застрял под тяжелыми воротами. Его движения становились все более лихорадочными. Из пасти капала кровь.
— Ну что, сломает тебе камень хребет? — Галар подтянул колени к себе и опер на них корпус арбалета. Пальцы нащупали спусковой курок.
Бестия закричала, на него брызнула желчь.
Галар спустил крючок. Болт исчез в разинутой пасти чудовища и оставил дыру в красной плоти верхней челюсти. Дракон сильно запрокинул голову назад. Тело содрогнулось. Уцелевший желтый глаз с ненавистью смотрел на него. Затем вертикальный зрачок закрыло веко.
Арбалет выскользнул из обессилевших рук Галара.
— Это было почти как в одной из древних саг, — восхищенно воскликнул Хорнбори.
Кузнец поднял взгляд на товарища.
— Больше я тебя засранцем не назову…
Его товарищ усмехнулся.
— Не поэтому… — Галар зажмурился. Перед глазами все плыло. — Кажется, я истекаю кровью.
Если посланники приходят ночью
Посреди бурного празднества Шайя чувствовала себя одиноко. Курунта вернулся и привел лошадей. Так много лошадей. Никогда еще не выплачивали настолько огромный выкуп. Тысяча лошадей из королевских конюшен.
Боковые стены Звездной юрты подняли, чтобы можно было издалека заглянуть в ярко освещенный шатер. Этого тоже никогда прежде не бывало! До сих пор ее отец, бессмертный Мадьяс, делал большую тайну из того, как устроен его дворцовый шатер изнутри, и быть приглашенным в Звездную юрту означало наивысшую награду, которую только можно было получить в империи ишкуцайя. Имевший право войти в эту юрту принадлежал ко внутреннему кругу двора.
Но сегодня все было иначе.
Ее отец велел установить перед своим шатром огромный огороженный выгон, в котором длинными рядами выстроились новые скакуны. То были крупные животные. Высота в холке их была не менее чем на две пяди больше в сравнении со степными лошадками. С самого утра жители Кочующего двора проходили мимо них, восхищенно разглядывая роскошных коней. Шайя могла бы гордиться.
Вместо этого она чувствовала себя поразительно отрешенной от всего. Она больше не принадлежит этому миру. За целый день отец не сказал ей ни слова. Он смотрел только на лошадей. Как и было условлено, Курунта, Хранитель Златых покоев, вернулся с пятнадцатью сотнями лошадей. И ни одной не было среди них, которая была бы лишена силы и грациозности. Благородные, гордые повадками животные все же начинали нервничать. Слишком долго уже смотрели на них. Слишком много людей толпилось вокруг, слишком непривычным был шум праздника для их ушей. Лошади из Лувии фыркали, били копытами вязкую землю, то и дело запрокидывая голову и лягаясь.
Среди ее народа не было людей, выросших не с лошадьми, раздраженно думала Шайя. Все должны были понять, что то, что там творится, — нехорошо. Животным нужен покой. Вчера они прошли по золотым тропам, протянувшимся между мирами. Они пережили достаточно ужасов. Все, что им нужно, это тихое пастбище, где-нибудь в горах, а не суета Кочующего двора.
Но воины и придворные пытались перещеголять друг друга, проявляя мужество в присутствии своих жен, подходя к большим лошадям, поглаживая их ноздри и похлопывая по шее. И только вопросом времени было то, когда разразится беда.
Под бой барабанов, дудок и цимбал извивалась группа полуголых танцовщиц, подзадориваемых пьяным Курунтой. Посланник с отвратительными ожогами на лице сидел в центре круга рабынь и бесстыдно лапал их у всех на виду. Неужели такова будет и ее судьба? Стать шлюхой Муватты, унижаемой всеми придворными, потакать их бесстыдным желаниям? Она заставила себя не отводить взгляда от посланника и женщин с пустыми глазами и фальшивыми улыбками. Сумеет ли она стать настолько чужой самой себе, чтобы вынести это? Она хорошо послужила своему народу. Скоро лошади в качестве подарков рассеются по степи. Их кровь смешается с кровью маленьких, жилистых скакунов ее народа и породит новую расу более выносливых и красивых лошадей. Они будут бродить по пастбищам Ишкуцы даже тогда, когда о ней давным-давно позабудут. Кто и когда преподносил ее народу такой подарок? Разве важна ее судьба? Она должна была гордиться, но не могла.
Музыка в Звездной юрте стихла, танцовщицы удалились, и вдогонку им неслись непристойные предложения. Может быть, стоит поговорить с одной из них? Они наверняка знают, как ложиться в постель с мужчиной, которого не любишь.
Шайя заметила, сколь многих юных командиров пригласил в юрту ее отец. Мужчин, ничего не знавших о том, что с ней сделали.
В юрту внесли большой барабан. При виде его она почувствовала, как кольнуло сердце. Корпус из красного лакированного дерева почти в полтора шага в диаметре. Покрытая пятнами кожа. Когда-то она танцевала на этом барабане для своего отца. Теперь девушке казалось, что это было бесконечно давно.
Меж лейб-гвардейцами бессмертного Мадьяса прошла маленькая девочка. Ее волосы были заплетены в дюжину кос, тонких, словно жгуты плетки. Выглядела она бледновато. Глаза у нее были раскосые. Вероятно, мать ее какая-нибудь принцесса с Шелковой реки. Шайя смутно припоминала, что уже видала малышку. Имя ее она позабыла. После того как сама она впала в немилость, ее уже не интересовало, кто станет следующей любимицей ее отца. Сама она была тридцать седьмой дочерью бессмертного. Сколько их уже на данный момент, она не знала. Ходили слухи, что дочерей, родившихся не под счастливой звездой или имевших какой-то изъян в глазах Мадьяса, скармливали его охотничьим собакам. Слухи… Их при Кочующем дворе всегда было немало. Впрочем, число сыновей зашкаливало за сто тридцать. Может быть, слухи верны? Или же семя бессмертного настолько сильно, что у него гораздо чаще рождаются сыновья, чем дочери. Она сама стала ведь мужеподобной женщиной. Может быть, все дело в семени ее отца? Девушка с горечью рассмеялась. Нет, среди дочерей она занимала особое положение. Ее сестры были не такими, как она.
Маленькую девочку подняли на барабан. На ней были просторные красные брючки для верховой езды и вышитая серебряными шелковыми нитями безрукавка.
Шайя покачала головой. Это все равно что заглянуть в прошлое. Она тоже носила такую жилетку, когда танцевала для отца.
Малышка крепко стукнула ножкой, и раздался низкий звук. Все разговоры в Звездной юрте умолкли. Всякий знал, что сейчас девочка танцует только для бессмертного Мадьяса и Белого волка. Раньше ее народ использовал этот барабан, чтобы вызывать Волка, их защитника, истинного правителя степей.
Шайя помнила все еще слишком хорошо. Долгие часы, когда она упражнялась в танце на деревянном полу Звездной юрты. Училась уверенным ударам ножкой. Прыжкам, с каждым разом поднимавшим ее все выше и выше. Сначала скрестить руки на груди, затем раскинуть в стороны, словно птица, пытающаяся подняться в воздух, взмахнув крыльями.
Помнила она строгий голос своей учительницы. Свое волнение, когда она впервые танцевала на барабане в присутствии всего двора. Страх совершить ошибку и невероятную гордость, когда отец наконец снял ее с большого барабана, чтобы крепко обнять и прижать к себе. По щекам побежали горячие слезы.
Ее младшая сестра, которую она не знала даже по имени, делала свое дело хорошо. Она держала ритм, звуки гулкого барабана разносились далеко по степи. Стоявшие перед Звездной юртой тоже замолчали, прислушиваясь к барабану. Лишь лувийские лошади беспокоились, фыркали, таращили широко раскрытые глаза.
Шайя отвернулась. Прошлое мертво. Дни, когда она танцевала на барабане, миновали. Когда весь двор смотрел на нее снизу вверх. Теперь она не принадлежит этому месту. Она отверженная, всеми возможными способами. Покрытая шрамами мужеподобная женщина, неприкосновенная невеста бессмертного. Даже разговор с ней мог принести смерть. Кто и чего еще может от нее захотеть? Через пару часов ее заберет Курунта.
Шайя спустилась с деревянного возвышения, на котором стояла Звездная юрта. На плечи она набросила черную накидку, чтобы спрятать слишком узкое, украшенное бирюзой платье невесты, в котором в начале вечера ее продемонстрировали посланнику. Оно имело глубокий вырез и приподнимало ее невысокую грудь. Ей тоже заплели волосы в множество маленьких косичек, как и младшей сестре, танцевавшей на барабане.
Девушка протиснулась между зеваками. Ей уступали дорогу, считая ее какой-то важной придворной дамой.
Куда идти, Шайя не знала. При дворе у нее друзей не было. Для нее больше не было места нигде, кроме ее охраняемой юрты, а туда она идти не хотела в эту последнюю ночь свободы.
Принцесса все чаще топала по шкуре барабана. Шайя оглянулась назад. Она ревновала. Этой черты она за собой не знала.
Кто-то в толпе помахал ей рукой. Хрупкая фигура в шелковом халате. Целитель с Шелковой реки. Ему было гораздо труднее продираться сквозь толпу, чем ей. Было слишком очевидно, что он чужак. Ему уважения не выказывал никто. Шайя призадумалась на миг, не сбежать ли ей. Но куда? Лучше выслушать, что он скажет.
Когда он наконец протиснулся к ней, его достоинство достаточно сильно пострадало. Широкий кушак, поддерживавший халат, слегка съехал набок. Странные штуки, которыми он поддерживал связанные пучком волосы, перекосились, а жидкая бородка растрепалась. Слегка запыхавшись, он поклонился. Не очень низко, чтобы не привлекать внимания.
— Хорошо, что я нашел вас, моя госпожа.
— Почему? — Она была благодарна ему за то, что он не стал титуловать ее, как положено. Несмотря на это, большого желания разговаривать с ним у нее не было. С гораздо большей охотой она собрала бы вокруг себя своих воинов из Нангога и закатила бы с ними пир. Тех храбрых рубак, которые ходили с ней по небу Нового мира и видели чудеса, которые обычные пастухи даже представить себе не могут.
— Я наблюдал за вами еще раньше вечером, дорогая госпожа. Вы показались мне… — Он запнулся, с сомнением поглядел на нее. Он заметил, в каком она настроении, и понял, что она отошлет его прочь, если он ошибется в выборе слов. — Вы показались мне потерянной, госпожа моя. Показались мне такой же чужой при этом дворе, как и я сам.
На ее губах мелькнула улыбка. Может быть, все же будет лучше подарить ему немного времени, вместо того чтобы до рассвета бродить по лагерю.
— Не кажется ли тебе слишком смелым предположение, что я могу быть чужой в месте, где родилась?
— Что ж, драгоценная госпожа, мне показалось, что окружающий вас круг друзей несколько меньше количества цветов, распускающихся на персике ранней весной.
Робкая улыбка Шайи сменилась ухмылкой.
— А может быть, я отослала их прочь, чтобы провести свой последний вечер здесь наедине со своими воспоминаниями.
Целитель серьезно кивнул.
— Может быть, правы и те дикари Гарагума, которые верят в то, что звезд нет, а один из их горных богов каждый вечер набрасывает на солнце свой черный плащ. А те огоньки, которые мы по ошибке называем звездами, есть дырки, которые пробили стрелы в его плаще, ибо все боги Гарагума весьма воинственны. Несмотря на то что мудрецы моего народа лишь мягко посмеиваются над подобными историями, я признал бы правоту дикарей чисто с поэтической точки зрения. Такое объяснение звездам на небосклоне слишком красиво, чтобы не быть правдой.
— Это ты сейчас намекнул на то, что я, чисто с поэтической точки зрения, могла сказать неправду относительно численности моих друзей?
Он поднял на нее наигранно огорченный взгляд.
— Я в ужасе от того, что вы поняли меня именно так, драгоценная госпожа. Должно быть, все дело в том, что я еще не достиг полного понимания тонкостей вашего… подкупающе простого и прямолинейно структурированного языка.
— Я приняла решение потратить немного времени на то, чтобы выяснить, где у тебя пролегает грань между твоим неизменным чувством юмора и презрением к моему народу.
Целитель позволил себе тень улыбки.
— Хотите исследовать меня, дорогая госпожа? Служить вам удовольствие для меня. Впрочем, возможно, стоит поискать спокойное место, чтобы продолжить наш разговор. Мне кажется, что когда эта принцесса перестанет топтать своими ножками барабан, здесь снова станет ужасно шумно и неуютно.
Она кивнула.
— Идем.
— Если вам будет угодно, пройдемте со мной в Красную юрту. Думаю, сегодня вечером там нам никто не помешает.
Шайя удивилась тому, что он выбрал это место. Несмотря на то что именно там в тот ужасный день он сделал ее снова девственницей, Красная юрта не утратила для нее ни капли былой привлекательности. С тех пор она больше не была там, не рассматривала старые карты, не предавалась мечтам и воспоминаниям.
— Интересно, что сказал бы мой отец, если бы услышал, что ты приглашаешь меня в место, где нам наверняка никто не помешает?
На это он ничего не ответил, а вместо этого жестом пригласил ее следовать в сторону юрты с картами.
— Может быть, вы пойдете вперед, благородная госпожа? Вам выказывают уважение, перед вами расступаются. А я постараюсь удержаться сразу за вами, пока человеческий поток не сомкнется за вашей спиной.
Она слегка удивилась для ишкуцайя довольно завуалированному, однако для мудреца с Шелковой реки почти что невежливому требованию идти с ним в юрту. Это обстоятельство еще сильнее подстегнуло ее любопытство. Девушка радовалась возможности отвлечься от меланхоличных размышлений и без дальнейших экивоков направилась к Красной юрте, расположенной довольно далеко от дворцового шатра. Достаточно далеко, чтобы им не слишком мешало ликование, которое последует за танцем на барабане. Как и ожидалось, в юрте не было никого. Шайя опустилась на колени перед низеньким столиком и зажгла две масляные лампы, в то время как целитель сел в позу небесного цветка.
— Благодарю вас за ваше великодушие и за то, что в свой последний вечер вы согласились уделить мне немного своего драгоценного времени, принцесса Шайя.
Она ответила на благодарность коротким кивком головы.
Целитель некоторое время смотрел на пламя одной из масляных ламп. Черты его лица разгладились. Он дышал глубоко и равномерно. Казалось, он уснул. Шайя уже хотела заговорить с ним, когда он начал разговор сам.
— Глубокий стыд переполняет меня из-за того, какую роль я сыграл в закрытии врат в ваш потайной сад. Несмотря на то, что за свою жизнь я закрыл немало врат, до сих пор это всегда происходило по желанию дам, которые хотели избежать скандала. Но что мне было делать, когда к моему дому пришли посланники вашего отца? Они передали мне пергамент с печатью бессмертного Мадьяса, в котором мне приказывалось без промедления отправляться в Кочующий город. Я был подобен мыши, уже оказавшейся в пасти кошки. Жизнь моя висела на волоске. Неясно было только, сколько времени остается до часа моей смерти.
Лицо его отражало душевные муки. И, несмотря на это, история показалась Шайе странной. Хоть она и не думала, что старик ей лжет, его слова показались ей нелогичными.
— Почему ты исходил из того, что оказался в опасности? Ведь быть призванным к Кочующему двору великая честь. Мой отец собирает здесь лишь лучших в своей гильдии, Шен И Мяо Шоу.
Тот вздохнул.
— Обстоятельства, моя прозорливая принцесса, наполнили мою душу тревогой. Посланники пришли тайно, среди ночи. И несмотря на то что у них с собой было письмо с печатью бессмертного, одеты они были как простые путешественники. И они настояли на том, чтобы я отправился с ними в ту же ночь, не привлекая к себе внимания. Времени у меня было только на разговор со старшим сыном, чтобы поручить ему перевезти семью в место, где нас никто не знает. И я строго-настрого запретил ему возвращаться в наш родной город. После этого я вернулся к посланникам. Они позволили мне взять с собой лишь две сумки с самыми необходимыми иглами и ножами, а также некоторые самые важные напитки, настойки и травы. Мне даже не позволили путешествовать в закрытом паланкине, как положено человеку моего сословия, нельзя мне было взять с собой ни своих рабов, ни своего драгоценного повара.
Шайе пришлось взять себя в руки, чтобы не усмехнуться. Совершенно очевидно, что старик не понимает: для ишкуцайя само собой разумеется, что даже самые богатые сановники путешествуют без рабов и других удобств.
— При всем уважении, Шен И Мяо Шоу, твоя тревога кажется мне преувеличенной. Почему твоя семья должна быть в опасности, если ты сам не знал, по какой причине тебя призвали к Кочующему двору?
Шен И погладил свою реденькую бородку.
— У меня в народе говорят: «Голубка, на которую падает тень орла, умирает». На мой дом упала тень твоего отца. Я оказался вовлечен в одну из величайших тайн его двора, драгоценная принцесса, и вместе со мной моя семья. На Шелковой реке правители тщательно следят за тем, чтобы ни один луч света не упал в их дворцовые пещеры. Одного того, чтобы «возможно» знать, куда я отправился, достаточно, чтобы привести к смерти. Ибо поскольку мои способности хорошо известны, любой, кто узнает, куда меня отвели, сможет догадаться, что я там буду делать. Особенно в связи с вашей предстоящей свадьбой, драгоценная принцесса. Князь из моей страны без колебаний отдал бы приказ казнить всю мою семью. И я убежден, что за десятилетия, миновавшие со времен завоевания королевств Шелковой реки, ваш отец научился ценить не только наши чудесные ткани, но и образ мыслей наших правителей.
Шайя тоже села в позу небесного цветка. Она смотрела прямо в темные глаза старика.
— Народ степей проще в своих поступках. Интриги — не наше дело.
Шен И одарил ее мягкой отеческой улыбкой.
— Разве? Тогда я прошу вас подумать о событиях последних дней. Кто присутствовал при том… как было освидетельствовано ваше состояние? Ваш отец, один из ваших братьев, двое обрезанных и группа пожилых мужей, все из которых являются приближенными бессмертного на протяжении уже многих лет.
При воспоминании о той ночи кровь прилила к щекам.
— И что? — холодно поинтересовалась она, злясь в первую очередь сама на себя, поскольку целитель отчетливо видел, насколько неприятна ей эта тема. Выставление на обозрение перед придворными сановниками оказалось для нее гораздо тяжелее, чем ненужное восстановление врат потайного сада, как поэтично называл это Шен И.
— Вскоре после этого события оба евнуха, верой и правдой служившие этому двору на протяжении всей своей жизни, были обвинены в позорной краже, относительно которой они ничего не могли сказать даже пред лицом смерти, поскольку лишились не только своего мужского достоинства, но и языков. Не кажется ли вам подобное стечение обстоятельств несколько необычным, остроумная дочь бессмертного Мадьяса?
Девушка задумалась над тем, как относиться к его комплиментам, не кроется ли в них скрытая насмешка. Сомнения побудили ее тоже воспользоваться одним из изречений на родном языке целителя.
— Разве твой народ не говорит, что жизнь подобна реке, она никогда не стремится к морю кратчайшим путем, а полна причудливых изгибов?
Он мягко склонил голову. Жест одобрения?
— Еще мой народ говорит, что тому, кто видит, как дрозд собирает ветки, не обязательно видеть гнездо, чтобы понять, для чего служит эта работа. Я согласился бы с вами, принцесса, если бы три дня тому назад один из советников бессмертного не упал с коня и не убился, а еще один сегодня ночью будто бы не выдержал страстной ночи с двумя конкубинами. Скоро вашу тайну будет хранить лишь ваша семья.
Шайя слышала, как болтали о смерти от любви. О несчастном случае с конем она не знала.
— Думаешь, тебя тоже убьют?
— Уверен, дорогая принцесса. Я знал это с тех пор, как покинул свой дом, чтобы довериться посланникам твоего отца. Моя работа завершена. Моя жизнь больше не представляет ценности для бессмертного. А вот гибель — да. Но я здесь не для того, чтобы жаловаться. Я хотел поговорить с вами о вашем будущем, почтенная Шайя, и хотел предложить вам свою помощь.
Старик удивил ее, и Шайя спросила себя, в здравом ли он уме.
— Каким образом ты собираешься мне помочь, если уверен, что не покинешь Кочующего двора живым?
— Своим опытом, дорогая принцесса. Впрочем, вы должны мне доверять. Я вполне сознаю, чего прошу, поскольку мой народ слывет среди твоих сородичей хитрым и мстительным, — он тяжело вздохнул, и девушке показалось, что целителю с трудом удается сохранять спокойствие. — Я знаю, что тебя ожидает. Свадьба, заключенная не по любви. Ночь… Которую не должна переживать женщина.
Шайя встала. Это было последнее, о чем ей хотелось говорить. Да еще с человеком, который сделал Небесную свадьбу возможной, несмотря на то что она уже не была девственницей.
— Прошу, принцесса. Слава о моем искусстве приводила ко мне многих дам, у которых силой отняли то, что должно быть даровано лишь по любви. Некоторые дамы говорили со мной о своем опыте. Я не могу предотвратить ожидающее вас несчастье, но если вы последуете моему совету, то вред, причиненный вашему телу и душе, будет меньше. Прошу вас, останьтесь, дорогая принцесса. Я друг вам.
Шайя колебалась. Задумчиво смотрела на хрупкого старика. Что им движет? И что ей терять?
— Зачем тебе мне помогать? Мой отец подчинил себе твой народ, разрушил твою семью и, возможно, вскоре убьет и тебя. Почему ты хочешь мне помочь?
— Потому что я до глубины души презираю мужчин, насилующих женщин. Всю жизнь я имел возможность наблюдать последствия их поступков. Слишком часто мне удавалось излечить плоть, но раны в душе оставались навеки. Можно умереть и от этих невидимых ран, принцесса моя. Это продолжительная и невероятно печальная смерть.
Шайя почувствовала, как все внутри у нее сжалось. Она боялась ночи Небесной свадьбы, несмотря на то что пыталась отрицать это даже перед самой собой. Мысль о том, что в эту ночь будет разрушено все то прекрасное, что она пережила с Аароном, пугала ее. Дело было лишь в этом. В том, что рухнет их с Аароном счастье.
Она вернулась и села напротив Шен И Мяо Шоу.
— Чему ты можешь научить меня?
— Вы можете убежать от этой ночи. Не телесно, но в вашей власти сберечь свою душу от бессмертного Муватты. Я научу вас искусству закрывать свою душу от зла. Посмотрите на пламя масляной лампы.
Шайя повиновалась.
— Думайте о чем-нибудь прекрасном. О прогулке у озера весной. О том, как сверкает вода в солнечном свете. Отбросьте все остальное, пока не останется одна только мысль, которая полностью наполняет вас, и вы не перестанете ощущать свое тело. Позвольте приятным воспоминаниям унести себя прочь. Отрешитесь от того, что происходит здесь и сейчас, — Шен И говорил спокойным, проникновенным голосом.
Его слова затронули погребенную где-то в глубине души тоску. Она думала не об озере. Она полностью предалась воспоминаниям об Аароне, об их немногих украденных у всех ночах на спине собирателя облаков, высоко в небе, под звездами и лунами-близнецами Нангога.
— Оставайтесь там, — посоветовал мягкий голос Шен И, — когда вас отведут в храм. Не отдавайте им свою душу, а остальное пусть свершится. Все плотское преходяще, но ваша душа вечна. Мужчины, которым доставляет удовольствие насиловать женщин, питаются страхом своих жертв, их криками. Если же вы будете лежать спокойно и не сопротивляться, вы лишите их болезненного удовольствия. И тогда это закончится быстрее. Каким бы ужасным оно ни было…
Голос Шен И доносился словно издалека, несмотря на то что он сидел прямо напротив нее. Шайя почувствовала себя легкой. Она вспоминала, как танцевала для Аарона над облаками, целиком и полностью вцепившись в эти мгновения. Ей даже почти показалось, что она чувствует на коже ветер. Она была далеко отсюда…
— Когда увидите свет, Шайя, не приближайтесь к нему слишком близко. Каким бы манящим ни было то место, оттуда нет возврата. Если пойдете туда, то навеки оставите свою плотскую оболочку.
Она запрокинула голову и поглядела на луны-близнецы. Казалось, их яркий свет манит ее. Но она хотела быть с Аароном. Представлять себе, как лежала в его объятиях.
— Вы можете погрузиться в транс еще глубже. Вы проснетесь, как только к вам прикоснутся и свет упадет на ваше прекрасное лицо. А теперь следуйте за моим голосом. Я буду медленно считать от ста до одного. И с каждым числом вы будете становиться на шаг ближе к душевному спокойствию.
Шайя смотрела на луны-близнецы. Монотонный голос Шен И Мяо Шоу утомлял ее. Все было действительно так, как он говорил. Она чувствовала себя вдали от собственного тела. На самом деле ее уже здесь не было. Где-то между мечтами о Нангоге и реальной действительностью она нашла место, куда не могли проникнуть ни боль, ни горе.
А потом Шен И Мяо Шоу перестал считать. И воспользовался ее трансом вопреки своим обещаниям. Он говорил о совершенно чуждых ей вещах. Наполнил ее голову своими мыслями, и у нее не осталось иного выбора, кроме как сдаться в плен его словам, уносившим ее все дальше и дальше от Нангога и Аарона.
Дом Неба
— Здесь она. Как я тебе и говорил, Курунта. Еще ребенком она часто любила приходить сюда.
Яркий солнечный свет упал на лицо Шайи. Девушка заморгала. Где-то за лобной костью поселилась боль, прямо над бровями.
— Что старик с ней сделал? Как она осмелилась провести всю ночь с мужчиной? Это неслыханно! Она должна…
— Замолчи, Курунта! Вспомни, с кем разговариваешь! Воспользуйся рассудком, чтобы истолковать то, что ты видишь, прежде чем твой язык начнет распространять всякую грязь. Иначе я могу счесть, что вынужден отослать твой язык отдельно от тебя твоему господину, в золотом сундучке.
Шайя удивленно взглянула на Шен И Мяо Шоу. Старый целитель сидел напротив нее в позе небесного цветка. Он вложил ее руки в свои. Лицо его озаряла улыбка, но глаза были пусты, покрытые старческими пятнами пальцы холодны. Он был мертв.
Шайя осторожно забрала руки. Она помнила луны-близнецы Нангога. И предупреждение старика не приближаться к свету слишком близко. Судя по всему, он совершенно осознанно направился к свету, чтобы лишить ее отца жестокого удовольствия подобрать для него унизительную кончину.
— Что здесь произошло, Шайя?
Она упрямо взглянула на бессмертного Мадьяса.
— Он рассказывал мне историю о Шелковой реке, чтобы я не забыла красоты любви, несмотря на то что меня продали, как кобылу на рынке.
Удар Мадьяса последовал без предупреждения. Он был настолько силен, что девушку швырнуло на пол. Щека болела, но еще болезненнее было презрение в его взгляде.
— Иногда молодым кобылицам требуется хлыст, Курунта. Я уверен, что ты об этом знаешь. Теперь она твоя. Я не хочу больше никогда ее видеть, не хочу о ней даже слышать. Больше у меня нет дочери по имени Шайя, — бессмертный резко повернулся и вышел из Красной юрты.
Отвратительный посланник посмотрел на нее с жестокой улыбкой.
— Существуют способы причинить человеку боль, которые не оставляют следов. Я с удовольствием научу тебя этому искусству, если ты меня вынудишь. Мы покидаем лагерь через час. В твоей юрте будет лежать одежда для верховой езды. Я хочу, чтобы ты быстро переоделась и ждала меня там. Сегодня тебе придется проделать долгий путь, принцесса.
Курунта подозвал двух стражей, которые помогли Шайе подняться. Ноги словно онемели. Она слишком долго просидела в позе небесного цветка. Без посторонней помощи она не могла стоять на ногах.
— Отведите невесту в ее чертов шатер, — прикрикнул на стражей Курунта. — И позаботьтесь о том, чтобы служанки переодели ее!
Оба стражника, без сомнения, слышали и слова ее отца, грубо подхватили ее и встали по обе стороны от нее. Они то несли ее, то она хромала сама, согнувшись, словно старуха.
Шайя шла, понурившись. Никого из этих людей она больше никогда не увидит, поэтому неважно, что подумают о ней при дворе. Все те дни, что она провела здесь, братья и сестры тщательно избегали общения с ней. Даже немногие друзья детства старались убраться с дороги. Все знали, что она больше ничего не значит для своего отца и связывавшиеся с ней рискуют тоже впасть в немилость бессмертного. И несмотря на это, щеки ее горели от стыда, когда ее тащили в юрту.
Неужели Шен И Мяо Шоу предвидел это? Может быть, это было частью его мести народу ишкуцайя, подчинившему себе его народ? Он должен был понимать, что она не сможет ходить, просидев всю ночь в позе небесного цветка. Он наверняка догадывался, что ее поведут в юрту столь позорным способом. И что еще он говорил ей? Она смутно припоминала, что он что-то говорил ей много часов подряд. Его голос вытащил ее из грез об облаках. Какое ядовитое семя заронил он в ее память? Она не могла вспомнить!
Шайя прокляла себя за то, что поверила Шен И Мяо Шоу. Как она могла быть настолько глупой! Может быть, во всем виновата тоска по старшему другу? По человеку, который заменил бы ее отца, по которому она так давно тосковала?
В юрте ее ожидали три служанки, молча принявшиеся раздевать ее. Шайя не сопротивлялась. Волосы ей намаслили, причесали. Тело протерли влажными полотенцами, под мышками и в паху набрызгали розовым маслом. Затем ей надели просторные белые шелковые брюки для верховой езды, кроме этого рубашку и платье с разрезами по бокам. Все это было вышито розовым жемчугом. Одежда была дорогой, но совершенно не соответствовала ее вкусу. Женщины набросили ей на волосы шелковый платок и закрепили его длинными иголками. На лицо положили и закрепили маску из плотной ткани, подбитую изнутри шелком. Поверх маски легла прозрачная вуаль. Значит, вот оно как — принадлежать Муватте. Больше ее не должен видеть ни один мужчина. Что ж, так даже лучше! Она опасалась, что ее уведут и бессмертный будет обращаться с ней так же, как Курунта с несчастной принцессой с Шелковой реки.
Она вздохнула. Она обманывает себя. Отпраздновать Небесную свадьбу — значит быть изнасилованной на глазах всего народа на вершине зиккурата, в храме, венчающем пирамиду.
— Ты готова? — Тяжелый войлочный полог ее юрты отбросили в сторону, и в шатер вошел Курунта. Оценивающе оглядел ее. Она снова почувствовала себя лошадью, которую продают на рынке.
— Выглядит прилично. Я так себе это и представлял, — достав серебряную монету, он бросил ее служанкам. — А теперь идем, принцесса! Снаружи тебя ждет ездовое животное, — он приподнял войлочный полог.
Шайя вышла на улицу. Прямо напротив юрты стоял на коленях белый верблюд, удерживаемый двумя рабами. Вместо седла на спине у него было нечто, напоминавшее маленькую пеструю башенку. Четыре позолоченных опоры, соединенные на концах поперечной перекладиной, устремлялись вверх над сиденьем. Между опорами была натянута черная ткань, вышитая белыми и золотыми нитками с изображением павлинов в пальмовом саду.
— Я умею ездить верхом… — слабым голосом произнесла Шайя.
— И я не считаю это твоим достоинством, — желчно ответил Курунта. — Может быть, среди варваров так принято, но в цивилизованных странах вид женщины, сидящей на лошади, раздвинув ноги, считается совершенно отвратительным.
Шайя неохотно взобралась на верблюда. Она хотела как можно скорее оставить Кочующий двор позади. Пока что она не будет сопротивляться. Но как только они окажутся в степи, этот отвратительный толстяк узнает ее характер! Что он может ей сделать! Он должен доставить ее своему правителю целой и невредимой. Это можно обратить против него.
— Привяжите ее! — приказал Курунта.
Оба раба схватили ее за запястья, как только она опустилась на сиденье, и привязали ее к позолоченной опоре. Не успела девушка и оглянуться, как оказалась связанной.
— Это еще что такое, Курунта? Ты забыл, кто я такая? Я велю отстегать тебя плетьми, как только мы прибудем ко двору бессмертного Муватты.
— Я очень хорошо знаю,
что ты такое, принцесса. Кусок мяса… Бессмертный Муватта, непонятно почему, видит в тебе лакомый кусочек, но я не думаю, что ты станешь чем-то большим, чем блюдом на вечер. А я пользуюсь доверием своего господина на протяжении уже многих лет. Побереги дыхание, Шайя. Мне говорили, что в такой темнице из дорогой ткани довольно душно.
Она яростно дернула путы. Опоры покачнулись, но не сломались. Внезапно ее швырнуло вперед. Верблюд поднялся.
— Вперед! — привыкшим отдавать приказы голосом крикнул Курунта. — Мы потеряли слишком много времени. До вечера никаких привалов.
Шайя не поверила своим ушам.
— Что… а что, если мне…
— Если тебе захочется поссать? Уверяю тебя, верблюду все равно, если ты не сумеешь сдержаться! Так что не трудись, принцесса. Я взял с собой служанку, которая выкупает тебя вечером. И одежды у нас для тебя достаточно. Из-за подобных мелочей караван останавливаться не будет. Ты и без того достаточно задержала наше путешествие.
Шайя мысленно представила себе, как задушит этот мешок с дерьмом. Медленно. Как его покрытое шрамами лицо станет еще краснее. Как его холодные глаза выкатятся из глазниц, а язык вывалится изо рта.
Курунта подозвал своего коня и велел двум рабам, которые привязали ее, помочь ему сесть в седло. Ее верблюд пришел в движение, и они присоединились к небольшому каравану, собравшемуся неподалеку от рынка, где продавали баранов. Оттуда они направились на запад. Сквозь вышитые шторы Шайя не видела почти ничего. Темная ткань. Какой глупец это придумал! Что за… Нет, осознала она, это не глупость, это нарочно. Низкий свод ее тканой темницы был полностью черным. Жара будет
скапливаться здесь, внутри, и превратит путешествие в пытку. Уже сейчас было тепло, а утро только начиналось. К обеду каждый час здесь, внутри, станет сущей мукой.
Но она не проявит слабости. Не станет просить ни воды, ни чтобы ее освободили, чтобы справить нужду. Она ишкуцайя, дитя широких степей. Она вынесет тяготы пути. Лучше, чем этот толстый лувиец, считающий, что эта темница может сломить ее волю.
Шайя думала о лунах-близнецах Нангога. Она пыталась забыть обо всем вокруг. Вспоминала Аарона и ночь, когда танцевала для него. Ее тело мягко покачивалось в такт шагам верблюда. Она попыталась представить себе, как подпрыгивает в этом же ритме на спине собирателя облаков, уносимая прочь мелодией своего детства, когда танцевала для отца на барабане. Она вошла еще глубже в транс, чувствовала на своем лице дыхание Аарона, танцевавшего совсем рядом с ней, и сбежала из темницы, как научил ее Шен И Мяо Шоу.
Шайя продержалась до вечера. В голове, казалось, поселились сотни больших блестящих навозных мух. Язык опух, губы потрескались, но она не просила воды. Она так ослабела, что пришлось опереться на служанку, чтобы дойти до юрты. Курунта наблюдал издали, но к ней не подошел. Значит, на следующий день будет то же самое, подумала Шайя.
Пригнувшись, она вошла в шатер и опустилась на подготовленное ложе. Шелковая одежда спеклась с засохшим соленым потом на спине. При попытке снять ее рубашка, надетая под платье, порвалась.
— Вы должны поесть, госпожа.
Шайя перевела взгляд на служанку. Эта невысокая жилистая женщина была принцессе незнакома. Она уже приближалась к старости. В волосах блестели первые седые пряди. Зубы были покрыты пятнами, а морщины вокруг глаз были настолько глубоки, что на дне их лежала степная пыль.
Шайя хотела отослать ее прочь, но напухший язык не повиновался ей. Она сумела лишь слегка приоткрыть рот.
— Я велю отварить для вас только что забитую курицу, госпожа. С большим количеством соли. Позже я принесу вам бульон. Пока что вам нельзя пить. Я лишь капну несколько капель воды вам на губы с платка.
Шайя была слишком слаба, чтобы поблагодарить ее. Она просто принимала все как должное.
Служанка осторожно капнула ей воды и обтерла лицо. Жизнь очень медленно возвращалась.
— Курунта злой человек, — прошептала служанка, не отводя взгляда от входа в шатер. — Ему доставляет удовольствие мучить женщин. Мне часто приходилось видеть это. Мою дочь он… — Она стиснула губы, лицо исказила гримаса боли. Служанка опустила мокрый платок. Тяжело вздохнула, поднялась и вышла из юрты.
Шайя провалилась в неглубокий сон. Ей казалось, что она плывет в теплой воде. Легкая. Совсем рядом в мягких волнах озера отражалась луна. Ослепительный серебристый свет. Несколько движений руками — и она будет там…
Что-то соленое окропило ее губы. Шайя открыла глаза. Служанка вернулась и стала пытаться влить ей в рот бульон из неглубокой миски.
— Вы должны подчиниться, госпожа! Он убьет вас. Он злой человек.
Может быть, женщину подослал Курунта? Он понимал, что на сегодня борьбу сил воли проиграл. А намного дальше зайти он не мог! Сколько бы он ни значил для Муватты. Если с ней что-то случится, его жизнь тоже будет кончена.
Выпив вторую чашку супа, она устало уснула.
На следующее утро она нашла среди одеял на спине верблюда кожаный бурдюк с водой, спрятанный так, что она могла дотянуться до него, несмотря на связанные руки. Она тщательно распределила воду, и когда на следующий вечер караван остановился, она чувствовала себя гораздо лучше, чем раньше. Однако девушка решила сохранить это в тайне. В принципе, она была убеждена в том, что в этом караване ничего не происходит без ведома Курунты. Однако если она ошибается в своем предположении, служанке той не поздоровится.
Слуги, носильщики и караванщики приглушенно переговаривались между собой. Животные тоже вели себя непривычно тихо. В воздухе чувствовалось жутковатое напряжение. Что произошло? Неужели каравану угрожают разбойники? Нет, это невозможно всего в полутора днях пути от Кочующего двора. Если только… На губах ее мелькнула улыбка. Если только отец не послал этих
разбойников, чтобы освободить ее. Но скорее солнце упадет с небес, чем ее отец предпримет что-то, чтобы защитить ее от Муватты. Наоборот, он позаботится о том, чтобы путешествие прошло без происшествий.
Шайя потянулась, насколько позволяли путы. Будучи привязанной к опорам своей тюрьмы и фактически обреченная на почти полную неподвижность, она чувствовала, что конечности онемели, и боль, подобная тысяче иголок, вонзившихся в ее тело, сковала ее, едва она потянулась, чтобы заглянуть за занавески.
Тщетно. Хоть ткань и пропускала свет, однако не позволяла разглядеть ничего из того, что происходило снаружи. Она увидела силуэты некоторых верблюдов и носильщиков, вот и все.
— Приведите принцессу, — послышался грубый голос Курунты. — И разбейте лагерь. Мы проведем здесь ночь.
Ее верблюд опустился на колени, и служанка, та, которая вчера готовила для нее суп, поднялась к ней, чтобы развязать путы. С заговорщицкой улыбкой спрятала бурдюк из-под воды под передник.
— Желаю вам счастья, принцесса, — прошептала она. — И хорошего мужа, достойного вас.
При ее последних словах к горлу у Шайи подступил комок. Она обругала себя дурочкой из-за нахлынувших чувств, но взять себя в руки не могла. Ей с трудом удалось сдержать слезы. Не будет ей больше счастья. А мужчину, которого она любит, ей не увидеть больше никогда.
Лучи послеполуденного солнца больно ударили по глазам. Ей пришлось отвернуться, она не видела почти ничего — настолько она была ослеплена после целого дня в душной полутьме своей темницы. Шайя оперлась на служанку. Она могла бы пойти и сама, но предпочла заставить Курунту поверить в то, что она так же слаба, как и вчера.
Несмотря на то что она почти ничего не видела, девушка всеми органами чувств ощущала царившее вокруг напряжение. Тревожные звуки, издаваемые животными. Запах страха.
— Приведите ее сюда! — нетерпеливо произнес Курунта.
Шайя по-прежнему не поднимала головы. Перед ней было что-то, окутанное в серебряный свет. Негромкий металлический перезвон сопровождал его движения. Прямо рядом с ним она разглядела темное пространство.
— Тебе известны магические врата, дарованные нам девантарами, — произнес Курунта. — Ты должна была ходить сквозь них сотни раз и не должна бояться так, как этот караван трусливых ничтожеств! Теперь мы пойдем в место, где тебя подготовят к твоей свадьбе. Тебе будут тереть кожу, пока не улетучится конский запах, и расчесывать волосы, пока они не станут мягкими, словно шелк.
Шайя испуганно подняла взгляд. Солнце светило ей в глаза, и по щекам побежали слезы.
— Уже все.
Курунта рассмеялся.
— Почти, принцесса-варвар, почти, — он махнул рукой, подзывая двух стражников. — Держите ее, чтобы она не сошла с Золотой тропы.
Шайя не сопротивлялась, когда оба парня грубо схватили ее и потащили за собой. Руки ее намокли от холодного пота. Ей было страшно. Они шли сквозь пустое пространство между мирами. В темноте ее коснулся легкий ветерок. После степной жары он был приятен Шайе. Странное это было чувство — идти по Золотой тропе, которая приведет ее к вратам другого мира. Шайя еще хорошо помнила ужасы своего первого путешествия сквозь Ничто.
Всего несколько шагов — и они вышли в мягкий сумеречный свет. Невозможно было оценить, насколько далеко увело ее путешествие сквозь Ничто. Она с любопытством огляделась по сторонам. Она стояла на скалистом склоне, высоко над долиной, почти на всем протяжении которой вилась узкая полоска воды. Солнце зашло за горами на западе. Свет здесь был не настолько болезнен для ее чувствительных глаз.
Неподалеку стояла группа, состоявшая примерно из двадцати женщин в длинных темно-оранжевых одеждах. Волосы подобраны наверх. Насколько могла судить Шайя, украшений у них не было. Некоторые полноватые женщины опирались на белые посохи. Шайя обвела горы взглядом. Выше по склону располагались большие белые дома, которые, приставленные друг к другу, как коробочки, росли прямо из скалы. Их плоские крыши были обрамлены разноцветными парапетами. Над крышами возвышались мачты, похожие на корабельные, а на паутине канатов, натянутой между ними, трепетали на вечернем ветру пестрые флаги. Щелканье полотен слышалось даже здесь.
— Приветствую тебя, Табита, повелительница Дома Неба.
— Я тоже приветствую тебя, Курунта, Хранитель Золотых покоев. Прошел год с тех пор, как мы видели тебя в последний раз. Я рада видеть, что ты оправился от ран, которые, как я слышала, тебе нанесли.
На обожженном лице посланника, прямо под левым глазом, дрогнул мускул.
— Должен предупредить тебя, мать матерей, относительно невесты, которую выбрал себе бессмертный Муватта. Она из варварского народа и очень строптива. Пока что она не поняла, какое это счастье — быть избранной бессмертным.
Табита бросила на Шайю оценивающий взгляд. У нее были красивые ореховые глаза со светлыми вкраплениями. «Вот откуда ее имя», — подумала Шайя. Она знала, что на лувийском это означает «косуля». Впрочем, глаза этой женщины были единственным, что ее роднило с косулей. В остальном она скорее напоминала кусок сушеного мяса.
— Я уверена, что за оставшееся время мы сделаем из нее послушную и счастливую невесту. Я исхожу из того, что мне будет дозволено укрощать ее, если на то возникнет нужда.
На губах Курунты на миг мелькнула улыбка.
— Я уверен, что необходимость возникнет. Но в день своей свадьбы она не должна быть покрыта синяками и следами от ремней. Ты ведь знаешь предпочтения бессмертного.
Шайя спросила себя, о чем они говорят и что ее может ждать на зиккурате.
Мать матерей надула губы.
— Последние годы он предпочитал девочек с кожей, как молоко кобыл, — бросила она презрительный взгляд на Шайю. — Я не понимаю, что он нашел в этой варварке. Полагаю, все дело в союзе.
Курунта пожал плечами, словно бы сомневаясь.
— Пути бессмертного неисповедимы.
Теперь Табита подошла к ней вплотную.
— От нее воняет, — раздраженно произнесла она, а Шайя почувствовала ее кисловатое дыхание. — И выглядит плохо. Что с ее губами?
Курунта вздохнул.
— Отказывалась пить. Я ведь уже говорил, она не понимает, какая честь ей оказана тем, что ее избрал Железный король.
Будущая надсмотрщица ущипнула ее за руки, живот и зад.
— У нее слишком тугая плоть. Так быстро мы ничего не сможем с этим поделать. И почему она молчит? У нее что, языка нет? — Глаза Табиты расширились от ужаса. — Только не говори, что эта баба еще и нема!
Курунта отмахнулся.
— Просто упряма, мать матерей. Однако прошу прощения, я должен удалиться прежде, чем врата снова закроются. Мне не пристало тратить силы Серебряного льва сверх необходимого.
Жрица бросила на Курунту лишь мимолетный взгляд.
— Желаю тебе хорошего пути и уверенных шагов по Золотой тропе, — она ткнула указательным пальцем Шайе под подбородок и заставила ее поднять голову. — Ты умный, девочка? — Она излишне громко и отчетливо выговаривала каждое слово, растягивала его. — Значит, хорошо слушаться. Хорошо служить!
— Несмотря на то что ваш язык кажется мне столь же суровым и холодным, как ваши горы, я взяла на себя труд изучить его, дорогая бабушка. Кстати, в моем языке используют именно это слово для матери матери.
Над переносицей Табиты обозначились две вертикальные морщины.
— Значит, ты ценишь прямоту, принцесса. Тогда позволь тебе сказать, что таких как ты на нашем языке называют шлюхой. Женщину, которая позволяет овладевать собой у всех на глазах, любовницу на одну ночь. Больше не будет, это я тебе обещаю, маленькая шлюшка. А если ты не понесешь ребенка, то я буду стоять в трех шагах от тебя, когда тебе перережут горло, чтобы ублажить твоей кровью богов и попросить у них плодородия для нашей страны.
Шайе показалось, словно в животе у нее растет шар. Каждое из этих слов было правдой. Она знала это, несмотря на то что никто и никогда не говорил с ней об этом в открытую.
— Вот она стоит, наша остроумная невеста, и таращится, как рыба на разделочной доске, — Табита подозвала женщин. — Подойдите и нанесите ей пару ударов, чтобы она запомнила мои слова и научилась смирению, которое должна испытывать шлюха, которой дозволено жить среди жриц.
Жрицы повиновались матери матерей без малейших колебаний. Молодая толстощекая женщина подошла к ней первой и робко ударила ладонью.
— Ты не должна ее гладить, Кара. Речь о том, чтобы наказать ее и привести на путь смирения. Мальнигаль, подойди и покажи ей, что я имею в виду. Заставь ее упасть на колени!
От группы отделилась сильная жрица с дубовым посохом. В ее глазах читалось предвкушение.
— Варварка-шлюха должна упасть на колени? — Ее голос звучал настолько гротескно высоко, что Шайя невольно улыбнулась. Голос совершенно не подходил к этой женщине, которая, казалось, могла поставить на колени быка.
— Только не бей по лицу, Мальнигаль. Мы ведь не хотим разрушить последние остатки красоты этой потаскухи.
Жрица, взглянув игриво на остальных, замахнулась посохом. Шайя перехватила ее руку в движении, воспользовалась ее силой, чтобы направить ее против нее самой и вывернуть Мальнигаль запястье, которое тут же сломалось с сухим треском.
Шайя забрала посох из обессилевших рук и ткнула его другим концом в грудь Табиты, испуганно отпрянувшей от нее.
— Слушайте меня все, потому что я не стану повторять дважды, — она повысила голос и заговорила тем же тоном, которым пользовалась, отдавая приказы своим воинам в гуще битвы. — Курунта забыл вам кое-что обо мне рассказать. Я принцесса-воин. Я принимала участие в семи крупных сражениях и в дюжине потасовок. Я резала горло мужикам, вонзала копья им в кишки и пробивала шипастой секирой им головы, как вареные яйца, — она переводила взгляд с одной жрицы на другую. — Я не вижу здесь никого, кого не смогла бы убить голыми руками. Я больше варварка, чем вы можете себе представить. Я ела сердца храбрых мужчин, а из их черепов велела делать кубки, из которых пила перебродившее молоко кобылиц. Я здесь потому, что такова воля двух бессмертных, и я ей подчиняюсь. Но вам я не подчинюсь. Вы будете играть по
моим правилам.
Шайя указала ясеневым посохом на белые домики.
— Я буду жить в доме одна. Никто не приблизится к этому дому, пока я не позову. Никто не осмелится подойти ко мне сзади. Того, кто не будет придерживаться этого правила, я буду считать убийцей и подарю ему долгую смерть. Никто не заговорит со мной без приглашения. Я не стану мешать вам молиться. И вы не мешайте мне, и будете живы, когда настанет день Небесной свадьбы.
Мечты священнослужителя
«Апсара не подготовила меня к тому, что произойдет, если я заключу союз плоти с сыном человеческим», — думала Икушка. А теперь было слишком поздно! Она разделила с ним все. Все воспоминания и мысли сына человеческого были открыты ей. Барнаба был неплохим человеком, несмотря на то что она отчетливо чувствовала в нем потребность причинять зло. Была в нем неизгладимая ненависть к бессмертному Аарону, разрушившему, как он полагал, его жизнь. Какую роль сыграл в этом он сам, целиком и полностью подчинившись верховному жрецу Абиру Аташу, молодой человек не понимал.
Молодой священнослужитель был для нее загадкой. Она знала о его встрече со штурманом, который рассказал ему о ксанах. Один этот день наложил отпечаток на всю жизнь Барнабы. Та история не шла у него из головы. Он никогда не влюблялся в дочь человеческую и всегда мечтал о том, чтобы повстречаться с ксаной. Несмотря на то что он, будучи священнослужителем, должен был преследовать и убить ее, Икушка знала, что он никогда бы этого не сделал. При этом он абсолютно подчинялся идеалам священнослужителей. Человек, полный противоречий!
Она нежно погладила его по груди. Барнаба был истощен. Он не был создан для жизни в глуши, несмотря на то что никогда не признался бы в этом самому себе. Он обладал заметным упрямством, позволяющим ему идти по однажды выбранному пути, даже если это выходило за пределы его физических возможностей. Он стал бы влиятельным человеком, если бы остался при дворе бессмертного Аарона.
Она задумчиво изучала узкое, аскетичное лицо священнослужителя. Просто поразительно, сколько волос растет у людей в стольких местах. Она примирительно улыбнулась. Она изучила его тело, как внешне, так и внутренне. Погружаясь глубоко в размышления и пытаясь прочувствовать его, она ощущала, как работают мышцы его сердца, видела, как печень очищает его кровь, как заживают его раны. Если бы она не заключила союз плоти, он давным-давно умер бы. Поступая таким образом, она руководствовалась в первую очередь эгоизмом. Она хотела уйти от одиночества. Слишком давно жила она здесь и не осмеливалась уйти, поскольку вдали от источника ей пришлось бы закрываться защитным заклинанием, чтобы чувствительная кожа не высохла под лучами безжалостного солнца. Однако каждое заклинание представляло собой риск! Обладавший Незримым оком сумел бы распознать, кто она такая. Видящая без родины, бежавшая от своего дара и небесных змеев. Чужая в мире девантаров и детей человеческих. Они не потерпят ее здесь, если узнают, где она.
Икушка вспомнила об охотнике, осмелившемся прийти к озеру. Нужно было убить его… Но это было не в ее духе. Обычно достаточно было немного колдовства, чтобы настолько напугать детей человеческих, чтобы они бросились наутек. Но этот… Она видела его мысли. Он принял пуповину за змею! Почему люди умудряются все оборачивать во зло? Она помогла Барнабе! Но этот охотник подумал, что она вызвала змею, чтобы та удерживала его на дне пруда.
Судя по тому, как бежал сын человеческий, он не вернется. Она подумала о других жителях долины. О том клане, который жил здесь много веков назад. Для них она была богиней. Она назвала им свое имя. Но даже с ними она не смогла жить в гармонии долгое время. Люди ожидали от нее все больше. И чем дальше расходилась история о богине в озере, тем больше возрастала опасность того, что на нее обратят внимание девантары. В какой-то момент она перестала показываться своим последователям. Спустя два года они покинули долину. Кучка дикарей, одетых в шкуры, подавленные до глубины души: они утратили свою богиню. Интересно, что с ними стало? Она знала, что они переселились в высокогорную долину, которую сегодня называют равниной Куш. И была почти уверена в том, что равнина носит ее имя. В искаженной форме…
Икушка громко рассмеялась. Самым большим ее недостатком всегда было тщеславие. И гордость. Она закрыла глаза и полностью сосредоточилась на том, чтобы разделить сны Барнабы. Такие прекрасные сны. В них он любил ее, нежно и страстно, сидел с ней у озера, разговаривал или молча смотрел ей в глаза. В нем было столько любви. Но он считал все это сном. Свое падение, их встречу, жизнь здесь, на дне пруда. Еще пару недель — и можно будет перерезать пуповину.
Ей нравилось видеть сны вместе с ним. Тяжело будет отпустить его. Но если она осмелится, то можно будет повторить его сны. Может быть.
Может ли реальность стать настолько прекрасной? Он всю жизнь искал ксану. Был безнадежным романтиком. Ей казалось, именно эта тоска, жившая в его сердце с самого детства, и привела его к ней вопреки всяческой вероятности. Найти ее — такова была его судьба. И после того, как она перережет пуповину, он не уйдет.
Она склонилась над ним на дне озера и страстно поцеловала его. Совсем скоро он начнет отвечать на ее поцелуи. Икушка обняла его и тесно прижалась к его изможденному телу. В его снах его голова лежала у нее на коленях, а она пела для него. Она придумает для него песню. Песню об их любви, об одиночестве, от которого он ее избавил. Его мечта должна исполниться! И ее тоже.
Вечнозимний червь
Нандалее глядела наверх, на зеленый свет, колыхавшийся в небе огромными полотнами. Она лежала в объятиях Гонвалона, смотревшего на небо вместе с ней. Они были уже совсем недалеко от Кенигсштейна. Ледяной парусник был спрятан за скалой. Несколько часов назад Куллайн и Тилвит объявили, что пойдут на охоту. Они оба умели быть поразительно тактичными для мауравани. Здесь, в глуши, разыскать какую бы то ни было дичь было практически невозможно. Все они знали это, равно как и то, что эти двое хотят подарить им последнюю ночь вместе.
— В детстве я представляла себе, что за горизонтом стоит великан, голова которого достает до луны, — сказала Нандалее. — И что он хочет приоткрыть для нас завесу из света, чтобы показать нам все тайны, скрытые с той стороны звезд, — она умолкла, вспомнив о Нангоге. Он том, насколько глубоко прочувствовала сердцем тот чужой мир.
— Ты думаешь о великанше, — это был не вопрос, скорее трезвая констатация факта.
— Дыхание Ночи хочет, чтобы я вернулась туда.
— Хорошо! — Гонвалон повернулся к ней. — Тогда ты не должна ходить в Кенигсштейн.
Она слабо улыбнулась.
— Ты никогда не сдаешься, правда?
— Нет, если речь идет о твоей жизни.
— Я вернусь оттуда, — она произнесла это со всей решимостью, при этом слишком хорошо понимая, насколько малоубедительно звучат ее слова.
— Если нет, я приду за тобой.
— Я не хочу, чтобы ты там… — Своим поцелуем он заставил ее замолчать. Она знала, что он пойдет за ней. Она не хотела этого. Не хотела подвергать его опасности. И, несмотря на все, это сознание было приятным.
Негромкое покашливание заставило ее вскочить.
— Эти двое вернулись, — она потянулась к своей одежде.
Гонвалон удержал ее за руку и пристально посмотрел ей в глаза.
— Тебе не стоит ходить туда.
— У меня нет выбора, — Нандалее резко высвободилась. Она и без того понимала, насколько глуп ее поступок.
— А если в живых нет уже никого?
Она улыбнулась.
— Ты когда-нибудь сражался с троллями? Они ненавидят нас, эльфов. Убивают при малейшей возможности.
— Я думал, они съедают наши сердца, потому что восхищаются нашим мужеством, — с раздражающим спокойствием ответил он.
— Думаешь, сознание этого утешает, если тролль убьет тебя?
— Не думаю, что один-единственный тролль в силах сделать это.
«Иногда ты хуже чумы», — подумала Нандалее.
— Каждый умерший тролль делает жизнь охотников в Карандамоне немного безопаснее.
— А тебе не кажется, что каждый убитый только усиливает ненависть, которую они испытывают по отношению к нам? Тогда ты добьешься прямо противоположного эффекта. Они еще яростнее будут пытаться убивать эльфов Карандамона.
Он обладал просто потрясающим талантом перекручивать ее слова.
— Сейчас я буду одеваться, — раздраженно ответила она, натягивая брюки, позаимствованные у Тилвита. Она наслаждалась тем, что снова одета в кожу, как охотница.
— Тебе идут узкие брюки, — произнес Гонвалон и подмигнул ей. Эльфийка почувствовала, что он не хочет раздувать ссору. Только не в последний день.
— Тебе идет быть без штанов, — передразнила она его с милой улыбкой. — Почему-то мне кажется, что этот вид оценят и Тилвит с Куллайном.
Гонвалон потянулся за своими брюками. Нандалее каждый раз поражалась тому, насколько легко ей удается выводить его из равновесия.
Всего мгновение спустя вернулись оба охотника.
— Вы бы попытались немного поспать, когда мы выйдем на лед. Непохоже, чтобы вы хорошо отдохнули этой ночью, — объявил Тилвит и бросил на кожаную палубу ледяного парусника беляка. — Разводить огонь уже нет времени. Поедим по дороге.
Гонвалон скривился, но ничего не сказал. Они отцепили якорь и заняли свои места на борту. За последние дни они стали слаженной командой.
Когда они выбрались на лед из-за защищавшей от ветра скалы, Нандалее последовала совету Куллайна. Взяла одеяло и пристегнулась к палубе двумя широкими кожаными ремнями. Шипящий звук скользящих по льду полозьев пел ей колыбельную. Она смотрела на небо, на развевающиеся зеленые полотна, которые вскоре должны были смениться рассветом.
Гонвалон присел на корточки рядом с ней. Взял ее за руку, но ничего не сказал. И за это молчание она была ему благодарна. Говорить было больше не о чем. Ее решение было непоколебимо.
Устремив взгляд на небо, она уснула, и ей приснилась великанша, приоткрывающая завесу неба. Она хотела ей что-то показать. И только поэтому отодвигала в сторону Зеленое сияние. Но прежде, чем Нандалее успела что-либо разглядеть, сон ускользнул от нее. Гонвалон разбудил ее, слегка тряхнув за плечо.
— Дальше пойдем пешком.
Над ними раскинулось затянутое тучами серое небо. Похоже, пошел снег. Она потянулась, разминая затекшие мышцы.
— Где мы?
— В боковой долине, на северном склоне Кенигсштейна, — произнес за ее спиной Куллайн. — Отсюда четыре часа подниматься к замерзшему водопаду. Может быть, пять, если метель усилится.
Нандалее поглядела на небо. Погода благоприятствовала. Если вопреки ожиданиями тролли ходят на охоту так близко от пещеры чудовища, метель скроет их от взглядов. Она потянулась к мечу и заметила встревоженный взгляд Гонвалона.
— Ты не можешь отказаться хотя бы от того, чтобы брать с собой Смертоносного? Я бы чувствовал себя лучше, если бы ты пошла без этого проклятого оружия. Возьми вместо него мой меч. В туннелях он будет мешать тебе меньше, чем двуручник. Я повторяюсь. Я знаю.
Она покачала головой.
— Смертоносным я мог убить тролля с одного удара. И в туннелях, где ходят тролли, мне наверняка не будет тесно.
— Сделай это ради нашей любви, — не унимался Гонвалон.
Она колебалась. Знала, как сильно страдает он от того, что полагает, будто на это оружие наложено проклятие. Она пододвинула к нему огромный меч.
— Тогда ты изрубишь чудовище над водопадом на куски вместо меня.
Гонвалон слабо улыбнулся.
— Да, обязательно.
— Эй, голубки, вы скоро закончите? — проворчал Куллайн. — Снегопад стихает. Нас будет легче заметить на склоне, — он поглядел на Нандалее. — Возьми это с собой, — охотник бросил ей белое шерстяное одеяло. — С ним ты будешь совершенно незаметна на снегу. Ты будешь придерживаться плана, который мы обсуждали?
Эльфийка кивнула.
— Тогда вперед!
Они спрятали ледяной парусник в еловых зарослях и начали подъем. Оба мауравани шли впереди, словно козы взбираясь по заснеженному склону. Нандалее с трудом поспевала за ними. Пока они молча шли между серыми гранитными валунами, небо прояснилось. Они пересекли теснину, где замерз ручей, превратившись в сверкающие каскады льда.
Нандалее чувствовала воду под непрочной коркой. Дно теснины уже скрывалось во тьме. Звук шагов по скрипящему льду отражался от скал. Никто не произносил ни слова. Нандалее то и дело поглядывала на снежные сугробы, те самые коварные отложения снега, которые возвышались на краях утесов и нередко скрывали расщелину в земле. Из них вырастали ледяные языки. Один громкий звук — и снежные массы могут обрушиться в узкое ущелье, чтобы похоронить их заживо.
Поход в молчании продолжался больше часа. Когда они наконец выбрались из теснины, заходящее солнце окутало заснеженный склон в нежно-розовый цвет.
Из теснины ручей, делая причудливые изгибы, вился по плоскому ложу навстречу отвесному склону, который, казалось, был закован в панцирь из прозрачного хрусталя. Замерзший водопад. Над ним Нандалее обнаружила темное отверстие под скальным уступом. Пещера, которая ведет внутрь горы.
Над склоном дул ледяной ветер, вздымая снег над голыми скалами. Несмотря на заклинание, Нандалее стало зябко. Здесь было ощутимо холоднее, чем в теснине. Всего в нескольких шагах над снегом возвышался скелет, покрытый ледяной коркой. Тролль или большой олень, подумала охотница. Она внимательно окинула взглядом русло ручья. Теперь она видела кости повсюду. Снег раскинулся надо всем белым саваном, но то здесь, то там из него торчали бедренные кости, а то, что невнимательному наблюдателю казалось камнями в русле ручья, на самом деле было черепами.
К ней подошел Куллайн. Махнув рукой вдоль ручья, он показал на место, где из замерзшей воды торчали дуги высотой почти в рост мужчины.
— Бивни мамонта, — негромко произнес он. — Что бы ни охотилось здесь, оно должно быть величиной с дракона. Ты будешь точно придерживаться нашего плана. Не будешь атаковать его!
Она кивнула, растирая покрасневшие от холода ладони. Почему заклинание не защищает ее? Может быть, это холод страха пробирает ее до костей? Эльфийке вспомнились слышанные в детстве истории. Сказка, которой она всегда боялась.
— Когда я была маленькой, в моем клане рассказывали историю о чудовище. Говорили, что ее придумали тролли. В ней речь шла о существе, которое они называли Вечнозимним червем. Там, где оно, царит вечный холод. А то, чего касается его дыхание, превращается в лед. Оно жило на крайнем севере и прогнало оттуда троллей.
Куллайн наморщил лоб.
— И как выглядел этот червь?
Нандалее пожала плечами.
— Этого не знает никто. Тот, кто встречается с Вечнозимним, больше ничего рассказать не может.
— Очень успокаивает, — проворчал Тилвит. — История как раз такого рода, которые я люблю послушать, прежде чем отправиться охотиться на чудовище. Вам не кажется, что здесь необычайно холодно? — Сложив руки, он подышал на них.
— Мы стоим на склоне горы, который практически ничто не защищает от северного ветра, — произнес Гонвалон. — Там обычно прохладно. Со сказками или без, выдуманными кем-то, кто решил попугать детей.
Куллайн согласно кивнул.
— Итак, вперед! Выманим тварь из ее пещеры.
— Интересно только, как оно охотится, если оно такое огромное, — Тилвит плотнее закутался в плащ. — И почему здесь, на снегу, нет следов? Может быть, оно умеет летать?
Гонвалон повращал глазами. Из-за его плеча теперь выглядывала длинная рукоять двуручника. Нандалее пожалела о том, что отдала его. Одна его величина придавала уверенности в том, что врага можно победить.
— Будь осторожен, — несколько подавленно произнесла она. Она не умела прощаться. Никогда не знала, что сказать.
— Если завтра утром ты не вернешься, я приду за тобой, — произнес он с такой серьезностью, что на сердце у нее стало тяжело. — И все тролли Альвенмарка не смогут меня остановить. Может быть, нам лучше сразу пойти вместе?
— Лучше я пойду одна, — ответила эльфийка сдавленным голосом.
— Тогда увидимся завтра, — ему удалось придать своим словам такую уверенность, словно он ни капли не сомневался в том, что они встретятся на следующий день.
Она поцеловала его, торопливо и неуклюже. Затем набросила белое одеяло на плечи и пошла прочь, не оглядываясь. Ему почти удалось переубедить ее.
И только присев за черепом мамонта неподалеку от водопада, Нандалее обернулась. На другом берегу ручья ее товарищи взобрались на мягко вздымающийся холм. И, словно заметив ее взгляд, Куллайн сделал знак остановиться. Троица была почти на одном уровне со входом в пещеру и отстояла от нее всего на сотню шагов по прямой.
Оба мауравана натянули тетивы на луки. Тилвит выстрелил первым. Его стрела поднялась в небо по отвесной дуге. Полет сопровождался резким, пронзительным звуком. Ревун, подумала Нандалее. За стальным острием на древке стрелы находилась металлическая трубочка. В полете она издавала пронзительный звук. Почти как флейта.
Стрела исчезла во тьме пещеры. Они хотели вспугнуть чудовище, но ничего не произошло. Теперь Куллайн выпустил ревуна, который пролетел по небу с более низким звуком. Нандалее читала о том, как подобные стрелы применялись против кавалерии. Впрочем, Вечнозимнего червя, или что там жило в этой пещере, они не спугнули. Может быть, чудовище пошло на охоту?
Трое ее товарищей коротко посовещались. Затем она увидела, как Куллайн намотал на стрелу полоску ткани. Вскоре после этого в пещеру отправилась зажженная стрела. Нандалее затаила дыхание.
Лед замерзшего водопада потрескивал и похрустывал. Последние красноватые отблески солнца померкли, и над горами воцарилась темнота. Нандалее показалось, что стало еще холоднее. Потерев руки, чтобы согреться, она выглянула из укрытия.
По замерзшему водопаду скользили осколки льда. Возможно, причиной этого было давление воды.
Ее товарищи подожгли вторую стрелу. На этот раз стрелял Тилвит. Порыв ветра склонил и без того утяжеленную у наконечника стрелу книзу. Она не попала в пещеру, ударилась о ледяной панцирь на склоне и рухнула в глубину.
Нандалее услышала рокот подо льдом. Вода в любой миг могла пронзить ледяную корку и пролиться в замерзшее русло ручья. Она поспешно отошла дальше, на место повыше.
Куллайн поджег третью стрелу, однако застыл в ожидании.
Теперь Нандалее отчетливо видела трещины во льду. Слышавшееся поначалу потрескивание осколков превратилось в громкий рокот. Крупные глыбы отделялись и с грохотом падали в русло ручья.
Внезапно вся ледяная стена зашевелилась. От нее что-то отделилось. Нандалее инстинктивно спрягалась за скалу. В ручей обрушилась туча кристалликов льда и брызг. И среди всего этого поднялся Вечнозимний червь.
Живой лед
Гонвалон смотрел на фигуру, поднявшуюся из замерзшего водопада. Нет, судя по величине, она должна была быть существенной частью водопада.
Стоявший рядом с ним Куллайн вонзил горящую стрелу в снег.
— Беги, мастер меча!
— Мы пообещали Нандалее отвлечь это существо, — спокойно ответил он и потянулся к двуручному мечу за спиной. Оружие с негромким шипением выскользнуло из хорошо промасленных кожаных ножен.
Шум в долине стих. Только отдельные куски льда еще падали в русло ручья. Восемь бледно-желтых глаз размером с тарелку смотрели на них снизу склона. Никогда еще Гонвалону не доводилось видеть подобного существа. Казалось, оно создано из живого льда или хрусталя. Змееподобное тело несли дюжины пар лап. Или нет, скорее оно напоминало многоножку. Только верхние пары лап заканчивались когтями, как у богомола, обладавшего четырьмя парами глаз, как паук. Чудовище стояло, наполовину выпрямившись. В высоту оно было шагов восемь или девять. Некоторыми лапами он размахивал в воздухе. Гонвалону оно почему-то показалось оглушенным, словно разбуженным от долгого сна.
— Горящие стрелы разбудили его, правда? — прошептал Тилвит.
— Ну и хорошо, — произнес Гонвалон, представив себе, что произошло бы, если бы Нандалее решила взобраться по ледяной стене после того, как ревуны не заставили чудовище выбраться из пещеры. — А теперь вам обоим лучше уйти.
Я благодарен вам, что вы привели нас сюда.
Вечнозимний червь неторопливо двигался по направлению к ним.
— Этот слишком велик для твоего меча, — мрачно произнес Куллайн, оттягивая тетиву лука за ухо. Стрела с шипением понеслась прочь.
— Сейчас мы будем медленно отступать, чтобы оно не заметило Нандалее.
— Почему-то мне кажется невероятной глупостью приманивать эту тварь, вместо того чтобы просто взять ноги в руки, — заметил Куллайн. Его стрела отскочила от ледяного панциря чудовища, не причинив вреда. Он снова натянул лук. — Давай стрелять по глазам, Тилвит.
Еще две стрелы устремились к Вечнозимнему червю. Существо заморгало, издав пронзительный крик. Затем оно опустилось вперед и пугающе быстро понеслось по руслу ручья к пологому склону.
— Все в разные стороны! — крикнул Гонвалон, однако сам остался стоять на месте.
Оба мауравани тоже не тронулись с места.
— Мы не побежим, когда только что выяснили, где можем причинить ему боль, — сухо заметил Куллайн, доставая из колчана новую стрелу. Тилвит казался менее уверенным. Когда он поднимал лук, рука его дрожала.
Гонвалон сделал выдох и отогнал от себя прочь весь ужас. Сделал шаг вперед, поднял Смертоносного над головой, готовый как атаковать, так и защищаться. Вес клинка был непривычным. Но эльф чувствовал уверенность в себе. Этот меч был создан для того, чтобы убивать чудовищ, кажущихся непобедимыми. Этого оружия боялись даже девантары.
Скользя по склону, Вечнозимний червь почти не поднимал снег. «Он поистине создание зимы и, возможно, слишком глуп, чтобы бояться», — подумал Гонвалон.
В трех шагах от него существо поднялось на задние лапы. Когда оно склонилось к нему, щелкнули когти. Гонвалон сделал шаг вперед. Смертоносный описал сверкающую дугу и перерезал одну из множества ножек. Плавным движением эльф снова поднял оружие. Коготь скользнул по серебряной стали, не попав ему в спину.
Мастер меча двигался словно во время танца клинков, которому обучал в Белом чертоге. Дыхание его было равномерным. Смертоносный плел в ночи сверкающие дуги серебристого света. Гонвалон пригибался, атаковал, делал ложные выпады, наносил удары. Удары сыпались на существо густо, словно градины. Магический клинок не мог ранить хрустально-чистые когти чудовища. Они были длинными и изогнутыми, словно серпы, и сидели на тоненьких лапках с множеством суставов. Они могли наносить удары под немыслимым углом. Казалось, будто приходится сражаться одновременно против дюжины мечников. При этом червь источал пронизывающий холод. Это тоже было оружием! Если бы Нандалее не отдала ему амулет, ледяное дыхание постепенно парализовало бы его и сделало небоеспособным.
Куллайн и Тилвит отошли немного в сторону. Они все еще выпускали стрелы в большие, бледно-желтые глаза. Пять глаз закрылось. Из ран сочилась вязкая прозрачная жидкость.
Смертоносный полоснул хрустальное тело чудовища. Удар оставил зарубку. Гонвалон знал, что, если он хочет серьезно ранить бестию, ему придется бить изо всех сил. Но если клинок войдет в тело чудовища, он уже не сможет парировать удары серповидных когтей. Они умрут оба. Нужен план получше.
— У нас осталось только три стрелы, — крикнул Тилвит.
— Стреляйте ему в пасть, — пока что дыхание у него было ровным, но Гонвалон знал, что долго ему эту дуэль не выдержать. Чудовище не выказывало ни малейших признаков усталости. И атаки не ослабевали. Серповидные когти обрушивались на него с той же скоростью. Он приноровился парировать их. Когти и сталь плели повторяющуюся мелодию. Разумно ли это существо?
В Белом чертоге Гонвалон учил своих учеников тому, что путем к победе может стать и то, что можно одурачить своего противника, постоянно атакуя его одним и тем же способом. Это должен быть быстрый ряд ударов, не позволяющий провести контратаку. Как только у двух сражающихся установится ритм, атака сломает его. Почти всегда такой неожиданный удар может пробить оборону и закончить сражение.
Мастер меча поглядел на пасть бестии. Она была круглой и окруженной маленькими лапками, заканчивавшимися щелкающими клешнями. Вот только эти клешни были размером с кулак тролля.
У Гонвалона начали тяжелеть руки. Он все отчетливее чувствовал вес двуручника. Движения его замедлились. Он слегка отпрянул. Бой привел его к самому краю теснины. Ему вспомнились опасные сугробы.
— Отходите, — крикнул он мауравани.
— Мы тебя не бросим! — упрямо возразил Куллайн.
Краем глаза Гонвалон заметил, как мауравани вытащил свой длинный охотничий нож.
— Нандалее вы нужны живыми, чтобы помочь ей бежать. Бегите, черт вас побери!
Куллайн поймал в воздухе второй нож Тилвита и атаковал. Охотник ловко двигался между лапами бестии, но его бой был безнадежен. Его клинки оставляли лишь слабые шрамы на панцире чудовища.
— Вместе мы сможем! — Куллайн снова нанес удар по лапе бестии, при этом чудом увернувшись от удара серповидной клешни. Они были всего в паре шагов от теснины. Земля была слегка покатой. Снег уже доходил Гонвалону до колен. «Мы все умрем здесь», — подумал он. С этим существом им не справиться. Если, конечно, они хотят остаться в живых. Один должен был заплатить цену.
Он крутанул Смертоносного и вонзил его острием вперед в ледяной панцирь чудовища. Почувствовал, как серповидный коготь скользнул между его ребрами. По телу растекся ледяной холод. Коготь вышел из его груди. Разорванная плоть замерзла.
Куллайн с ужасом поглядел на него.
— Прости, пожалуйста… Нандалее, — он поглядел на колышущийся на небе зеленый свет и подумал о прошедшей ночи. Улыбнулся. Над ними горела голубая звезда. Как и в ту ночь, когда он впервые встретил Нандалее. «Круг замыкается», — подумал он и закрыл глаза. Все было кончено.
Заклинание охоты
Он увел его за собой. Мгновение Нандалее смотрела ему вслед. Он справится с ним. Единственный из всех. Меч описывал серебряные дуги. Оставить ему Смертоносного было правильным решением. Они уводили чудовище прочь, как и договаривались. Она должна воспользоваться выкупленным временем. Даже Гонвалон не удержит это чудовище долго.
Нандалее отбросила в сторону белое одеяло и бросилась вперед. Под взорвавшимся ледяным панцирем, в стороне от водопада, в скале были ступеньки. Слишком большие и неровные, чтобы быть делом рук кого-то, кроме троллей. Похоже, они часто пользовались этим входом в пещеры, пока сюда не пришел Вечнозимний червь.
Большинство ступеней все еще было покрыто льдом. Из-за брызг они стали скользкими. Взбираясь по этой слишком большой лестнице, она чувствовала себя ребенком. Торопливо, не оглядываясь назад. Разъяренное шипение бестии слышалось во всей долине. Они ранили существо.
Она в долгу перед Гонвалоном и остальными и не должна терять время. Даже для того, чтобы бросить один-единственный взгляд. «Тилвит и Куллайн помогут ему избавиться от твари», — подумала она, тут же пожалев, что взяла этих троих с собой на поиски. Она подвергла их смертельной опасности.
Наконец эльфийка добралась до входа в пещеру. Бледный далекий свет был слабым, позволяя видеть лишь очертания туннеля. Сразу у входа он сужался. Наверное, троллям приходилось пригибаться здесь. Для Вечнозимнего червя возможности проникнуть сюда, похоже, не было.
Нандалее обнажила меч Гонвалона. Он никогда не рассказывал много о своем оружии. Все драконники делали большой секрет из своего оружия и почти никогда не давали клинки взаймы.
— Ты будешь хорошо служить мне? — Эльфийка поглядела на зачарованную серебряную сталь. Ее окружало слабое свечение. Она подумала о смертельной схватке, которую сейчас должен выиграть
Гонвалон. Она не имеет права медлить. Быстро и бесшумно пошла дальше. Вскоре она обнаружила почти догоревший костер. Неужели здесь стояла стража? Туннель расширялся, образуя пещеру. Дым и вонь обгоревшего камня забивали запах троллей. Куда ушли стражники? Доложить королю троллей, что Вечнозимний червь проснулся?
Из пещеры вглубь горы вело несколько туннелей. Свет углей отсвечивал на клинке Гонвалона красным светом. Не сделался ли слабый серебристый свет стали немного ярче?
В одном из туннелей горел далекий костер. В остальных царила полная темнота. Может быть, ее заманивают? Нандалее улыбнулась. Наверняка нет. Тролли не могли знать, что она придет.
Она пошла на свет. Бесшумно проскользнула над скальным наростом. Где-то впереди капала вода. Послышался гортанный смех, многократно отраженный от стен пещер. Сказать, где засел столь свободно веселящийся тролль, было невозможно. Смеющийся тролль не вписывался в образ кровожадных чудовищ.
Свет, на который она шла, был от факела, остов которого был воткнут в расщелину в скале. Стены вокруг были измазаны сажей. На примитивных рисунках были изображены олени, мамонты и шерстистые носороги. Охотящиеся тролли гонят стадо косуль по краю отвесного утеса. Несмотря на простоту рисунков, художникам удалось потрясающе выразительно передать падающие, изворачивающиеся тела. Пропорции животных были нарушены, однако троллю каким-то образом удалось запечатлеть на картине отчаянный предсмертный страх падающих животных. Девушка с отвращением отвернулась. Она сама была охотницей, убивала сотни раз. Но никогда не наслаждалась мгновением смерти так, как это сделал неизвестный ей художник.
Туннель расширился, вливаясь в пещеру со сталактитами. Пляшущий свет факела заставил заметаться тени на стенах за сталактитами. Повсюду были картины. Иногда это были просто отпечатки ладоней темного бурого цвета или просто мазня, смысла которой она не уловила. На одном из рисунков были изображены два тролля, державшие за руки и ноги маленькую фигурку. Эльфа?
Повсюду воняло прогорклым жиром. Эльфийка знала, что тролли любят натирать свою безволосую, серую, словно камни, кожу — для придания блеска. Картины на стенах встревожили ее. Она не ожидала, что тролли могут рисовать. До сих пор для нее они были просто большими смертоносными тварями. И неважно, делают ли они примитивное оружие и называют ли одного из них королем.
Но твари не разрисовывают пещеры…
Запах стал сильнее. Там что-то было. Шаркающий звук. Она напряженно вгляделась в пляшущие тени. А затем факел вдруг потух. Слишком быстро!
Нандалее прижалась спиной к толстому, словно дерево, сталагмиту. Факел
потушили. И только от лезвия ее меча все еще исходил слабый свет. Слишком слабый, чтобы отогнать темноту хотя бы на фут. Но достаточно сильный, чтобы позволить обнаружить ее. Эльфийка поспешно вложила клинок обратно в ножны.
Запах прогорклого жира стал сильнее, однако девушка не слышала ничего! Может быть, все дело лишь в том, что из-за того, что она ничего не видела, все остальные чувства обострились?
Нандалее открыла свое Незримое око. Рисунки на стенах вспыхнули яркими линиями. Они были пронизаны магией. Заклинание охоты, сплетенное из крови и дикой страсти, настолько сильное, что внезапно она увидела, что пещера словно освещает большой костер, вокруг которого танцуют охотники. Они взывали к альвам и небесным змеям, моля даровать им успешную охоту. Она видела, как режут плоть примитивные каменные ножи. Видела, как воины, с ног до головы натирающие себя кровью своих жертв, танцуют в экстазе и просят прощения у своих жертв, мясо которых взяли, чтобы их не преследовали духи животных и не приносили несчастья следопытам. Нандалее закрыла свое Незримое око, чтобы избавиться от обрушившегося на нее потока образов. Слишком много танцующих. Слишком много крови. И она была связана со всем этим!
Прошло несколько ударов сердца, прежде чем она взяла себя в руки и заметила, что кое-что осталось. Барабанный бой, который слышала в своем видении. Он остался. Стал глуше и тише, но никуда не делся.
Она решила пойти на звук барабана. Нужно проследить за троллями, если она хочет выяснить, где они держат пленников. Вслепую бродить по пещерам было бессмысленно. Барабанный бой приведет ее к цели!
Больше обнажать меч Гонвалона она не осмелилась. Силовые линии слишком отчетливо обозначили очертания этой пещеры заклинания охоты. Даже в полной темноте она могла найти выход.
Руки нащупали грубую, неровную стену. Должно быть, тролли расширяли этот туннель. Он был слегка покатым и вел навстречу барабанному бою.
Она прошла шагов пятьдесят, когда услышала еще один звук. Негромкий плач! Это не тролль! Эльфийка ускорила шаг. Пахло мочой и холодным дымом. Плач стал громче. Эльфийский голос!
Нандалее почувствовала, что туннель расширяется. К миазмам отвратительных запахов примешивался запах разложения. Девушка снова почувствовала запах прогорклого жира, которым натирали себя тролли. Она остановилась и снова открыла Незримое око. Перед ней простиралась большая естественная пещера. В нее было несколько входов. Вдалеке она разглядела сидевшие или лежавшие на полу фигуры. Тролли! Казалось, они спят или дремлют.
В углублении прямо перед ней сеть магических силовых линий сгущалась, образуя паутину из темно-красного света, пронизанную золотыми линиями. Там действовало заклинание огромной силы, связанное с одним из входов в туннель и непосредственно с ней.
Из углубления доносился негромкий плач, который и привел ее сюда. Может быть, паутина силовых линий — это интуитивное заклинание? Может быть, там лежит один из нормирга? Эльф из клана Бегущих с ветром?
Барабанный бой в глубине горы стал быстрее, настойчивее.
Нандалее вдруг показалось, что ее заманивают в ловушку. Она слегка отпрянула назад и закрыла магическое зрение. Внутри горы можно прятаться долго. Похоже, она пронизана туннелями и естественными гротами. Наверняка она сможет найти место, где тролли не отыщут ее. Нужно забиться в расщелину, слишком узкую для троллей.
— Нандалее… — Голос пронизал ее насквозь. В детстве этот голос пел ей колыбельные. Он принадлежал Эллейне, которая долгое время жила с Дуаданом. Она там, внизу. Там, где действует заклинание.
— Пожалуйста…
Из расположенного неподалеку входа в туннель раздался царапающий звук. Словно камень терся о камень. Она чувствовала запах троллей! Они здесь, и они ждут ее. Как такое может быть?
Теперь звук раздался и в туннеле за ее спиной. К ней направлялись тяжелые шаркающие шаги. Этим путем ей больше не уйти. Кто бы ни шел по нему, он не давал себе труда идти тихо. «Тролли хотят, чтобы я знала, что окружена».
Нандалее потянулась к мечу. Она почти драконница! Может быть, она не так смертоносна, как Айлин или Гонвалон, но она уже далеко не та простая охотница, которую тролли гнали по заснеженным лесам Карандамона.
Нандалее метнулась к углублению. Туда, откуда доносился голос Эллейны. Она вытащит ее отсюда. Даже если тролли выследили ее, они не могут быть готовы к тому, что их сейчас ожидает.
Меч Гонвалона полностью окружало серебристо-серое свечение. Оно почти не пронизывало тьму и не выхватывало из нее цвета. Видны были только серый и черный. Чуть впереди возвышался своеобразный валун. На ней лежало что-то размером с кувшин. Нандалее затравленно огляделась по сторонам. Где Эллейна? За камнем? Вокруг она слышала перешептывание гортанных голосов.
Нандалее добралась до камня. На ней лежала отрезанная голова. Эллейна! Глаза ее вывалились из глазниц и смотрели на нее.
— Освободи меня… — Губы ее дрожали, рот был слегка приоткрыт. В нем что-то было.
Нандалее вспомнила далекую весну, когда, лазая по деревьям, она сломала себе руку. Бегущие с ветром не очень-то умели колдовать. Дуадан взял ее руку в шину и приказал вести себя тихо и не выходить из палатки. Тогда это решение показалось ей несправедливым. Она ведь могла сидеть тихо и снаружи… Весна в Карандамоне так коротка, а она сидит в палатке, пленница. Сейчас она все понимала. А тогда она поддалась бы искушению побродить по лесам, чтобы восхититься чудесами весны.
Все это время в палатке с ней сидела Эллейна. Она рассказывала ей истории о великолепных охотах, любовных разочарованиях, об альвах, которые иногда приходят к эльфам, своим любимым детям. Про Ни Рин из клана Волчьих зубов, отправившуюся по спине радужного змея наверх, на «Голубую звезду», и ставшую спутницей альва, которого все называли Певцом. Эллейна сумела сделать так, что дни в палатке показались ей долгим, чудесным сном. А какие странные истории она знала! Об эльфах Аркадии, живущих во дворцах, в холодной роскоши, настолько ожесточивших свои сердца, что уже не могли понять красоты природы. О небесных змеях и их заклятых врагах, девантарах, которые затаились в далеком мире и только и ждут возможности уничтожить творение альвов.
— Что они с тобой сделали? — Она прислонила меч к камню, подняла голову Эллейны и тут же едва не выпустила ее из рук. Окружавшее ее темное заклинание попыталось перескочить на нее, вплести ее в узор из темно-красных и золотых силовых линий.
Губы Эллейны снова зашевелились. Они полопались. Ее били. Нандалее просунула пальцы в рот умершей и схватила что-то скользкое, отчаянно пытавшееся высвободиться из ее рук. Изо рта умершей эльфийка вытащила маленькую черно-красную жабу.
— Освободи меня!
Жаба говорила голосом Эллейны. Девушка видела страх в глазах животного, отчаянно пытавшегося вырваться из ее рук. В отрезанной голове все еще теплилась жизнь.
Нандалее осторожно ссадила жабу на камень. Поглядела в пепельно-серое лицо Эллейны. Звук шагов стих. Охотница почувствовала, что на нее смотрят. Она чувствовала дыхание троллей. Вонь от жира и немытых тел была невыносимой.
Она нежно поцеловала умершую в лоб.
— Ты показала мне, как огромен и прекрасен наш мир, не выходя из палатки. Этого я не забуду никогда, — слово силы нарушило заклинание, заставило темную магию вернуться к своему источнику. Девушка услышала испуганный крик.
Холодная ярость захлестнула ее. Она не хотела поддаваться чувствам, как в тот день, когда умер Сайн. Но она заставит троллей поплатиться за то, что они сделали с Эллейной.
— Значит, ты и есть Нандалий.
Один из троллей говорил по-эльфийски! С сильным акцентом, но довольно внятно. Девушка озадаченно взглянула на край углубления в скале. Большая тень!
— Нас предупредили о твоем приходе.
Нандалее показалось, что она слышит насмешку в голосе тролля, который пытался говорить по-эльфийски.
— Я знал, что ты придешь. Я сплел сильное заклинание охоты, которое должно было привести тебя сюда. Когда-нибудь… Ты меньше, чем я предполагал. Но для того, чтобы убивать стрелами, не нужны ни сила, ни мужество. Приведите мне ее! Живой!
В углубление ринулись тени.
Траур троллей
Нандалее приняла низкую стойку мастера меча и подняла меч прямо над головой. Свет, исходивший от меча Гонвалона, стал немного ярче. Но цвета пил по-прежнему. Все, что он выхватывал из тьмы, было серым и безжизненным. В ложбинку ринулись семеро троллей. «Они будут мешать друг другу, пытаясь достать меня», — подумала Нандалее и сделала шаг к первому нападающему. То было массивное чудовище, выше ее не на одну голову. Его кожа была цвета серого гранита с темными вкраплениями. Искусственные шрамы, которые, наверное, должны были изображать стилизованную волчью голову, покрывали грудь и живот тролля. Если они должны были принести ему счастье, то заклинание не сработало. Она поднырнула под его дубинку и полоснула клинком по блестящему от жира животу. И из тела его вывалились внутренности, он попятился назад и сбил с ног товарища.
Нандалее продолжала наступать, проскочила между ног нападающего и, вставая, вонзила ему меч в подколенную впадину. Тролли были неуклюжими существами с длинными руками и короткими мускулистыми ногами. На их телах не росли волосы, и они почти не носили одежды, чаще всего набедренные повязки или обернутые вокруг бедер шкуры. Многие разрисовывали себя сажей. Руки и ноги покрывали узоры из точек и линий. Из-за зачерненных век глаза казались огромными. Рты их напоминали короткие собачьи морды и слегка выступали из профиля.
Сверху обрушилась каменная секира. Эльфийка увернулась, отскочила в сторону, совсем чуть-чуть, чтобы удар прошел мимо, и тут же вонзила нападающему меч в живот. Она хотела добраться до тролля, который говорил с ней, до короля. Если она убьет его, кровавая вражда наконец закончится.
— Сколько воинов ты хочешь, чтобы умерли за тебя? — крикнула она, уворачиваясь от удара кулаком, который мог бы сломать ей ребра. Она повторила слова на языке троллей. Неловко. Ни один эльф не мог повторить звуки, которые они называли языком.
Она почувствовала нападающего у себя за спиной, упала на землю, перекатилась на бок. Тролль попытался пнуть ее. Ее клинок ринулся вперед. Тролль лишился трех пальцев на ногах.
— Спускайся сюда и сразись со мной один на один, если ты воин! — На этот раз она сразу воспользовалась языком троллей. Пусть слышат все. Она хотела унизить короля. Его тупая свита должна понять, что он трус. Это должно дойти даже до их каменных голов.
Рукоять меча стала скользкой от крови. Она переменила двуручный захват, перехватила меч левой рукой, нагнулась и опустила правую руку в песок на краю ложбинки.
— Назад! — закричал тролльский король. — Назад! В ней сидит демон!
— Этого демона вы вызвали тогда, когда истребили мой клан! Отдайте моих! Это единственный способ остановить меня!
— Камни! Бросайте в нее камни! Но не убивайте.
Воины поспешно повиновались. Отступили. Но Нандалее осталась на месте.
Не отпускай убегающего врага, пока он не будет повержен окончательно. Фраза пронеслась у нее в голове. Одна из бесчисленного множества воинских мудростей, которые им вбивали в голову в Белом чертоге. Она наносила троллям удары, ее меч резал плоть, рубил кости. Каждый ее удар сопровождался испуганным криком. Любой оказавшийся рядом с ней пытался увернуться. И тролли тут же перестраивались у нее за спиной.
Камень пролетел мимо нее и попал в тролля. Светящийся клинок Гонвалона плел в воздухе смертоносные руны. Он устремлялся то вверх, то вниз, наносил удары.
— Убейте ее!
— Где демон меча?
— Сражайтесь, трусы!
Все кричали наперебой.
Нандалее увернулась от копья. Быстрый удар отломил каменный наконечник от древка. Удар булавой пролетел мимо. Слишком близко! Она теряет внутреннее спокойствие! Со звоном отразила клинком камень, едва не попавший ей в голову. Огромные руки потянулись к ней и отдернулись назад, когда отрезанные подушечки двух пальцев упали на пол.
Она вступила в лужу крови и слегка скользнула в сторону. В нее снова ткнули копьем без наконечника. Она отмахнулась, заскользила дальше, слегка скатилась вглубь лощины и получила камнем в спину. Воздух со свистом вышел из легких. Она пригнулась, уходя от замаха булавой, но уже не смогла увернуться от удара. Падая, она описала мечом сверкающий круг. Чья-то рука схватила ее за волосы и ударила головой об пол. Нандалее вонзила клинок в икру, а потом ей выкрутили руку. Тяжелая нога прижала ее к полу.
— Не убейте ее! Она моя!
Нандалее подняли. Что-то тупое ударило по правой руке. Она почувствовала, как сломались кости. Оружие выскользнуло из рук. Ее снова потянули за волосы, голова резко мотнулась в сторону, ударилась о намасленную грудь.
Тролль с ухмылкой помахал перед ее лицом золотой прядью, с которой свисал окровавленный клочок кожи.
— Довольно! Каждый получит свой кусочек. Позже!
— Я хочу ее правую руку, — прозвучал искаженный от боли голос. — Она отрезала два пальца от моей любимой руки.
— Я хочу ее глаза. Я хочу…
— Назад! Ни один из вас не получит ни клочка, если не будете повиноваться. Она всех вас опозорила! Эльфийская баба, явившаяся сюда, в королевскую резиденцию, и ранившая так много троллей! — Над ней склонилось широкое лицо. Давным-давно удар меча разрезал верхнюю губу тролля и стоил ему одного из клыков. Щеки были покрыты наростами. Комки плоти, напоминавшие крупные слезы. Ноздри раздувались. Он принюхался к ней, вбирая в себя ее запах.
— Значит, вот каков твой запах. Ты хорошо сражалась. Это меня успокаивает. Быть убитым самочкой — это позор. Да еще оружием трусов. Смертью, несущейся с ветром. Ты победила бы его и своим светящимся ножом. Почему же не сделала этого?
Он не поймет, почему она убила его сына. Единственной причиной была вспышка гнева и случайность, когда выпущенная без прицела стрела пронзила глаз тролля.
Один из воинов пнул ее.
— Говори!
— Оставьте ее. Отнесите к месту принятия пищи и разожгите костер.
Нандалее подняли на ноги. За каждую руку держал один из троллей.
— Что меня выдало?
Король троллей презрительно посмотрел на нее.
— Почему умер мой сын?
Она рассказала ему об охоте на белого оленя. Как она долго преследовала его, а его сын растерзал благородное животное за мгновение до того, как она попыталась сделать идеальный выстрел.
— Борьба за добычу, — он кивнул. — Ты умная охотница. Я съем твой мозг. Буду учиться у тебя, — тролль провел длинным пальцем по ее лбу. — Вот здесь черепной нож делает надрез. Сначала кожу. Убираем волосы. Затем я режу кость. Ты будешь еще жива, когда я запущу руку в твою голову. Если ты не будешь кричать, это будет большая честь. Тогда твои кости останутся здесь. Ими будут играть наши волчата. Если будешь кричать, я положу твои отрезанные руки и пустой череп в могилу моего сына. Ты всегда будешь служить ему во тьме.
— Как ты нашел мой клан? Что я оставила? — в отчаянии спросила она. — И где они теперь? — Она должна это знать. Осознать степень своей вины. Понять, за что умрет. За что умерли Бегущие с ветром.
Тролль непонимающе глядел на нее.
— Мы нашли твой клан без тебя.
— Но откуда вы узнали, что я из клана Бегущих с ветром? Что я пропустила, что привело вас на этот след?
Король троллей покачал головой.
— Я не понимаю.
— Где вы нашли знак оленя? Тотем моего рода. Он был на одной из моих стрел?
Тролль фыркнул.
— Мы, тролли, не глупы. Глупцы вы, если так думаете. Мы охотники, как и вы. И наша шаманка может плести темные заклинания. Может заставлять мертвецов говорить. Может делать видимыми следы с помощью магии. Мы пошли по следу ветряных саней. Очень далеко. К твоему клану нас привел старик, Нандалий.
— Дуадан… — Она не верила своим ушам. — Как… этого не может быть… Это ведь была я!
— Тролли не глупы! Заклинание проявило след ветряных саней. А заклинание охоты привело тебя сюда. Я знал, что ты придешь. И нас предупредили насчет тебя. Ты молодец, шла на свет, зажженный для тебя. Ты последняя, — он провел ладонью по странным наростам на своих щеках. — Все здесь. От каждого мизинца по кости. Твой род мертв, навеки. Все! Они не вернутся. Их души навеки будут во тьме. Привязаны ко мне. Даже когда я буду лежать в могиле. Очень сильное заклинание! Только ты сможешь уйти. Если не будешь кричать.
Потрясенная Нандалее глядела на наросты. Под двумя из них увидела зарубцевавшиеся порезы. Неужели он действительно засунул кости себе под кожу? Она открыла Незримое око. В тот же миг она получила удар по лицу, настолько сильный, что голова откинулась назад.
— Не плести заклинания!
Губы Нандалее лопнули. По подбородку потекла кровь.
— Где мой клан?
Король троллей отвернулся.
— Ты пойдешь к ним. Скоро. А теперь довольно разговоров. Подготовьте ее. Покончим с этим.
О конских яблоках и идеальной власти
Золотой смотрел на заснеженный северный склон Кенигсштейна. Он стоял у поручней «Голубой звезды», того зачарованного корабля, на котором путешествовал по небу Певец. Альва на борту не было. И никто не хотел ему рассказывать, где он. Может быть, Певец что-то знает? Может быть, он бежал от него? Уже два дня находился он на борту поднебесного корабля. С самого своего посещения двора Бромгара, короля троллей. Он явился к нему в облике эльфа, что обеспечило некоторую смуту, пока он не включил свой шарм.
Глубоко задумавшись, Золотой провел рукой по лицу. Оно казалось чужим на ощупь. А ведь он часто принимал этот облик, путешествуя среди детей альвов. Лицо чесалось, словно по нему ползали мухи. Может быть, он допустил ошибку? Он улыбнулся. Нет! Просто непривычно.
Он самодовольно рассматривал трех эльфов у теснины. Они удивили его. Потеря Гонвалона в качестве мастера меча стала тяжелым ударом. Он действительно убил чудовище Кузнеца плоти. Но какой ценой! Оба мауравани сидели рядом с ним и пытались отпилить серповидный коготь, пробивший тело. Пока еще Гонвалон был жив…
Золотой слышал, о чем говорили эльфы. Как отчаянно совещались, боролись за уходящую жизнь Гонвалона. С севера надвигались черные грозовые тучи. Им нужно уйти в ущелье, найти укрытие. Но они не хотели бросать Гонвалона в беде. Отчаянные глупцы. Жаль, что он не сможет насладиться этим зрелищем до самого конца.
Золотой мог слышать и то, о чем говорили тролли внутри горы. Говорили они немного. В основном о еде и охоте. Нандалее попалась на удивление быстро. Значит, она все же не такая уж особенная, как считает его брат, Дыхание Ночи. Все сложилось более-менее так, как он предполагал. Теперь будет пир в духе троллей. Он никогда еще не был свидетелем их жутких ритуалов. Пожалуй, нужно быть троллем, чтобы верить, будто впитаешь в себя мудрость врага, если съешь его мозг. Он улыбнулся. Интересно, закричит ли Нандалее?
Палуба за его спиной затрещала. Он обернулся, и его хорошее настроение улетучилось. К нему направлялась закутанная в тряпки фигура. На ней было желтое платье с красными цветами, поверх него — толстая подбитая жилетка кричаще-зеленого цвета. Над поеденным молью лиловым шарфом торчал острый бурый нос. Колючие черные глаза-кнопочки неотрывно смотрели из полутени розового платка. Сата, воплощение дурного вкуса и наглости. В отсутствие Певца командовала на «Голубой звезде» она. На миг ему пришла в голову идея призвать порыв ветра, который смел бы кобольдшу с палубы. Он никогда не поймет, как можно доверять такому созданию командование чем-то большим, чем парой половых тряпок. Альвы сходят с ума. Иначе это объяснить нельзя. Нужно было включить Певца в свой список.
— Мы поднимемся выше, чтобы уйти от бури, — из-за намотанного вокруг шеи шарфа голос ее звучал глухо и невнятно. Может быть, шепелявит она для того, чтобы позлить его. Поразительно, но она обладает абсолютным иммунитетом против его шарма. Только позавчера он вошел в крепость троллей в облике эльфа, и, несмотря на то что эти безмозглые великаны до глубины души ненавидят эльфов, повели они себя смирно, словно щенки. Они даже хотели пригласить его на небольшую трапезу, устроенную ими после получения известия.
— Ваш мастер меча умирает.
Он поглядел на надвигающийся грозовой фронт и снова подумал о внезапном порыве ветра. Закрыл глаза и полностью сосредоточился на эльфах у теснины. Гонвалон очнулся от беспамятства. Начал настаивать на том, чтобы идти в Кенигсштейн вызволять Нандалее. Великолепно! Хрипя, с серповидным когтем в груди, он собирается бросить вызов войску троллей. Гонвалон всегда был немного не от мира сего, но сегодня он превзошел сам себя. И обычно такие рассудительные и эгоистичные мауравани всерьез задумались об этом. Последний акт этой драмы будет интереснее, чем он предполагал.
— Мелочная мстительность и вуайеризм не к лицу хранителю мира, назначенному альвами, которого некоторые даже называют Светом Небес.
— Тому, чтобы наблюдать издалека и не вмешиваться в судьбы детей альвов, я научился у своих создателей.
— Неужели небесные змеи мнят себя точным подобием создателей и намерены вести себя соответственно?
Вся его сосредоточенность улетучилась. Он обернулся к кобольдше, стоически выдержавшей его взгляд.
— Для маленькой старухи, задачей которой является выметание конских яблок с палубы, ты слишком дерзишь.
— Поскольку вы совершенно точно определили мою задачу, вам должно быть ясно, почему я ищу разговора с вами.
Золотой растерялся. Некоторое время недоверчиво смотрел на кобольдшу, затем звонко расхохотался. Постепенно он начинал понимать, почему Певец держит это создание. Она уморительна. Он стар почти как мир и до сих пор никто не осмеливался разговаривать с ним в таком тоне. Это новый опыт. А дни, когда он узнавал нечто новое, стали поразительно редки. Он отомстит ей и представит ее вниманию неожиданный спектакль.
— Значит, ты считаешь, что я должен исцелить нашего блистательного героя, чтобы он в последний миг бросился на помощь попавшей в беду деве.
— В этом я действительно увидела бы некоторое величие.
— Нандалее — вспыльчивая убийца, которую судьба привела в руки отца, сына которого она убила. Кроме того, было пророчество относительно того, что, возможно, она разрушит этот миропорядок. И ты считаешь, что она должна жить.
— Вы рассматриваете себя как воплощение порядка в этом мире? — спокойно поинтересовалась Сата.
— Ты не боишься, что можешь разозлить меня, маленькая кобольдша? Ты ведь знаешь, что я не эльф.
— Я знаю, что в ваших глазах значу не больше конских яблок, которые сметаю с палубы, Свет солнца. Только помните о том, с какой высоты обычно падает такое яблоко. Насколько глубже будет падать солнце, если сорвется с неба? Что мне терять, по сравнению с вами-то.
Золотой невольно расхохотался.
— При случае я спрошу Певца, не одолжит ли он мне тебя на время.
— Чтобы подметать у вашей двери?
— Ты ожидаешь увидеть там кучи дерьма?
На этот раз она ничего ему не ответила.
— Ну, хорошо, я придам судьбе этих двоих иной поворот. Однако прошу не забывать о том, что даже самый великий поэт не в состоянии превратить в последнем акте трагедию в комедию.
Разделенные воспоминания
С каждым днем Элеборн все больше тревожился. Он-то думал, что Небесный призвал его, чтобы принять в ряды своих драконников. Он был так счастлив от того, что Небесный связался с ним через посланника. Этот дракон считался самым мудрым из небесных змеев, рассудительным и неизмеримо сильным, как вода, со временем разрушающая даже самый твердый камень.
Однако вместо того, чтобы сделать из него драконника, он отослал его в Голубой чертог. Там он должен был читать, слушать истории о людях Арама и Друсны. На протяжении многих часов, каждый день. Казалось, его готовили к миссии. Но ведь для этого он должен быть драконником!
Теперь они вызвали его в рощу примерно в миле от Голубого чертога. Он сидел на камне посреди поляны. Поверхность большого камня была испещрена бороздами. В глубоких бороздках поблескивало что-то бурое. Ржавчина? Может быть, в камне содержится железная руда? Засохшая кровь?
Элеборн нервно огляделся по сторонам. Может быть, это место его казни? Может быть, они знают? Во время битвы за Глубокий город он позволил уйти двум этим странным подводным бочонкам. На борту были женщины и дети, и он удержал Белых змеев.
Молодой эльф выпрямился и глубоко вздохнул. Принялся разглядывать березы, окружавшие поляну, огненно-красные маки на лужайке, пчел, деловито сновавших с цветка на цветок. То было красивое место, полное живой гармонии. И только от скалы, на которой он сидел, исходило что-то мрачное.
Он бы снова принял такое решение. Каждый раз, когда у него был выбор, подчиниться ли жестокому приказу или же воспротивиться ему. Может быть, он слишком отчетливо проявил свое недовольство резней в Белом чертоге? Был слишком дружен с Нандалее. Интересно, как она? Поправилась?
Между деревьями показались две фигуры. Одна одета в белоснежно-белое, другая — в светло-голубое. Его трибунал? Он с ужасом узнал эльфийку в белом. Ливианна! Что она здесь делает? Она кивнула ему. Ее черные волосы были зачесаны назад и заплетены в косу. Она казалась строгой и неприступной. Платье с высоким стоячим воротником по краю было вышито золотым, что подчеркивало ее ранг наставницы Белого чертога.
Казалось, она пребывает в хорошем настроении. На полных губах играла милая улыбка, казавшаяся не на своем месте на этом узком и неприступном лице.
— Приветствую тебя, Элеборн, и желаю удачи в той особой миссии, которая тебя ожидает. Я знаю лишь немногих эльфов, которые взяли на себя такую боль и такие муки. Впрочем, я полагаю, что начало тебе понравится.
Что она имеет в виду? Что знает о его миссии? Она служит Золотому. Обычно небесные змеи не рассказывали друг другу о привлечении своих драконников. И он тут же нашел ошибку в собственных размышлениях. Он ведь не драконник.
— Я тоже приветствую тебя, Ливианна, — без особого энтузиазма ответил он.
— Позволь представить тебе Шианне Лин, — она приветливо улыбнулась невысокой эльфийке с каштановыми волосами. — Она работает в архивах Голубого чертога. Совершенно невероятно! Она обладает величайшим талантом игры на арфе. Своими мелодиями она способна затронуть души слушателей. Она неповторима, Элеборн. И слушать ее — особая привилегия.
Шианне Лин покраснела.
— Не узнаю себя в ваших словах, наставница. Наверняка я лишь разочарую Элеборна, — арфистка улыбнулась ему. — Прошу, не ожидайте слишком многого. Это новый инструмент, и мы оба пока еще не срослись друг с другом, — она слегка провела кончиками пальцев по струнам.
Элеборн удивленно поглядел на инструмент. Даже в этой короткой последовательности звуков было что-то трогательное. Он почувствовал легкость, словно звуки арфы лишили его тревог.
— Удивительно… — Он открыл свое Незримое око. Шианне Лин не вплетала в свою игру магию. На инструмент тоже не было наложено заклинание. Он показался ему слишком большим, чтобы держать его в руках во время игры. Сделанный из красно-коричневой древесины, он был украшен простой резьбой. Изогнутые линии, игриво перетекающие друг в друга. Не было инкрустаций, не было золота и серебра.
— Когда я услышала эту арфу впервые, то почувствовала то же самое, что и ты, — произнесла молодая эльфийка. — Ее звучание освобождает сердце. При этом создавший инструмент, похоже, допустил ошибку. У нее всего двадцать семь струн, что очень мало, — она снова провела пальцами по инструменту.
— Предложи ей свое место, Элеборн, — обратилась к нему Ливианна. — Инструмент тяжелее, чем кажется. Во время игры Шианне Лин нужно опереть его на что-нибудь.
Элеборн смущенно откашлялся.
— Конечно. Прошу прощения, — он встал с камня, но становиться рядом с Ливианной не захотел. Ее присутствие внушало страх. Она… Над поляной скользнула тень. Жужжание пчел стихло. Арфистка завершила игру нестройным аккордом. Над землей воцарилась мертвенная тишь.
Внезапно Элеборн почувствовал, что магическая сеть исказилась. Ливианна обернулась к нему. Она тоже заметила это.
— Он идет, — просто сказала она.
Внезапно Элеборн растерялся, не зная, куда деть руки. Между деревьями появилась тень. По-прежнему не было слышно ни звука.
— Мне кажется, что он хочет сначала поговорить с тобой наедине, — Ливианна жестом велела ему уйти с поляны. — До скорого.
Последние слова снова сопровождались чувственной улыбкой. Что это все значит? Она знает что-то, скрытое от него? Все это было непонятно и неприятно Элеборну. Происходившее здесь было против всяких правил! Почему она посвящена во что-то, что касается его?
Испытывая неловкое чувство, он направился к опушке леса. Он почувствовал ауру силы еще до того, как увидел Небесного. Тень исчезла.
Элеборн спустился к ручью по мягкому, пологому склону. Странный рассеянный свет поглощал все тени. Казалось, он исходил сразу отовсюду.
—
Почему вы боитесь меня, благородный Элеборн? — раздался внезапно голос у него в голове. —
Я знаю, что вы сделали в Глубоком городе. Мои братья тоже. В отличие от большинства из них, я ценю то, что вы проявили сострадание. Именно по этой причине я решил вызвать вас из Белого чертога, — голос пронизывал его насквозь мягкой, теплой силой, подобно тому, как вода наполняет пустой сосуд. Страх ушел.
—
Спуститесь к ручью и идите влево, благородный Элеборн. Вы найдете меня у источника.
Эльф повиновался. Он нашел поросшую мохом расщелину, из которой бежал ручей. Прямо рядом с ней в камнях была выбита ниша. Там стояла фигурка из бирюзы размером с ладонь, изображавшая стройного мужчину с огромными глазами. На ней лежали гирлянды из сплетенных цветов. Одуванчики и маргаритки, завядшие цветы мака. Больше всего васильков.
В нише сидел стройный эльф в небесно-голубой тунике, задумчиво перебирая цветочные гирлянды. Несмотря на то что он сидел, взгляды их были на одном уровне.
—
Я знаю, что требую от вас многого, благородный Элеборн. Вам известно, что эльфы Голубого чертога служат нам хорошую службу в Другом мире. Похоже, один из них потерял свою цель из вида. Он находится там слишком давно и начинает мыслить как человек. Вы должны заменить его. Однако это долгий и опасный путь, который потребует от вас полного отрицания себя и поведет вас в такие пропасти, которые вы даже не можете себе представить. Вы пройдете этот путь для меня?
Элеборн колебался.
— А при чем здесь Ливианна? Разве она не служит одному из ваших братьев?
Небесный улыбнулся, и Элеборна захлестнуло чувство глубокой уверенности. И как он мог быть настолько глуп, что подумал, будто его наставник не знает, что делает?
—
Вы понимаете разницу между иллюзией и превращением?
— Иллюзия — это обман зрения. Превращение создает новую действительность.
—
Я доволен тем, что вижу, похоже, вы были прилежным учеником Парящего наставника. Иллюзия — это обман зрения. Ее нужно поддерживать с помощью постоянного заклинания. Тот, кто посмотрит на нее Незримым оком, не сможет не заметить сияние магической сети и созданной противоестественной структуры. А превращение — это глубокое вмешательство. Оно создает новую реальность. Преимуществом является то, что магическая структура очень быстро становится незаметной. Впрочем, в этом есть риск для превращаемого. Если превращение продлится слишком долго, он может утратить свое истинное Я.
Элеборн догадывался, к чему все идет.
— А переодевание?
—
Переодевание опасно. Тот, кто посмотрит на тебя Незримым оком, увидит, что ты эльф, если ты вызовешь его подозрение.
— Значит… я должен стать настолько человечным, чтобы не привлекать к себе внимания, — Нандалее рассказывала ему о людях. О грязи и вони. О том, как они разрушают мир, в котором живут, и пачкают все прекрасное. И вот таким он должен стать! Как Небесный может требовать от него такого? Его, который страстно желает сделать мир прекраснее? Который любит создавать преходящие структуры из воды и света, единственная цель которых заключается в том, чтобы радовать глаз и сердце наблюдателя.
—
Я выбрал вас, благородный Элеборн, потому что вы сомневаетесь. Потому что цените красоту. Потому что вы не станете легкомысленно убивать и, тем не менее, учились делать это лучше, чем эльф Голубого чертога, и поэтому вы призваны. Я не скрываю от вас, что может настать день, когда вы убьете нашего лазутчика и должны будете заставить его тело исчезнуть. Потому что, если он попадет в руки девантаров живым, вред, который может произрасти из этого, будет бесконечно больше, чем польза, которую принес нам ваш предшественник.
Элеборну вдруг показалось, что слова Небесного уносят его в темные, лишенные света глубины его души. Дракона тревожила возможность того, что эльфа, который долго служил небесным змеям, придется убить. Но это придется сделать.
—
Мы не можем заключить с вами союз, как обычно поступают тогда, когда небесный змей выбирает эльфа Белого чертога. Это заклинание пришлось бы разрушить ради вашей же маскировки. Вы также не сможете выбрать пегаса и приручить его, как того требуют обычаи. Все это должно подождать, поскольку время поджимает. Вы возьмете на себя эту миссию, благородный Элеборн?
И, не дожидаясь ответа, Небесный положил руку ему на грудь. Она казалась тяжелой и прохладной на ощупь и проникла внутрь, не порвав кожу. На миг он застыл. Казалось, он прислушивался к какому-то далекому разговору. Наконец он улыбнулся, и Элеборн почувствовал невероятное облегчение.
—
Это все, что я должен был знать. Вы именно тот, кем я вас считал. Идемте со мной. Вы не разочаруете меня. Мы пойдем к Ливианне.
— Дозволено ли мне узнать, какое отношение она имеет к моей миссии, Небесный? — Он старался говорить униженным тоном. Элеборн понимал, что ему не пристало так выпытывать эту информацию. Однако он не доверял наставнице Белого чертога.
—
Вам знакомо заклинание, с помощью которого мы вбираем в себя воспоминания детей человеческих?
Элеборн кивнул. Такое заклинание он точно не станет сплетать никогда. Оно питалось жизненной силой детей человеческих и в одну ночь превращало молодого человека в старика.
—
Я чувствую вашу неприязнь, благородный Элеборн, но вы должны признать, что все имеет свою цену. Девантары желают нашей гибели. Они вынуждают нас всеми силами бороться против этого. Однако в отличие от девантаров мы связаны путами морали. Если один из наших воинов украдет воспоминания, которые хранит дитя человеческое, он должен представить отчет в Голубом чертоге и обосновать необходимость в подобном действии. Шианне Лин обратила мое внимание на то, что Ливианна обладает воспоминаниями, которые могут очень помочь в вашей миссии. Вы отправитесь в мир детей человеческих на много лун, благородный Элеборн. Если все пойдет хорошо, то на многие годы. Однако время поджимает, поэтому вы не можете изучить языки и получить все остальные знания обычным путем, хоть это и удовлетворило бы ваши высокие моральные требования. Нужда заставляет нас использовать все возможности.
Элеборн подумал о том, как Ливианна пыталась допросить его, когда Нандалее исчезла из Белого чертога. Ей тяжело противостоять, когда она чего-то хочет, и ему было противно думать, что теперь он будет чем-то ей обязан.
—
В будущем вам не доведется часто встречаться с ней, благородный.
Элеборн вздрогнул, услышав голос у себя в голове. Он и забыл, что ни одна его мысль не остается сокрытой от Небесного.
—
Не тревожьтесь. Вам нечего бояться. Шианне Лин сыграет на арфе. Вы ведь уже успели убедиться в ее искусности. Она здесь для того, чтобы вас оставили все страхи и тревоги. Пока она будет играть, я начну превращение. Затем я передам вас Ливианне.
— Что она будет со мной делать? Как можно передать воспоминания сына человеческого?
Небесный улыбнулся.
—
Это заклинание не причинит боли. Если я не ошибаюсь, речь идет о пастухе и княжеском сыне. Она передаст воспоминания тем же способом, которым взяла их. Только вы не постареете.
Конец охоты
Нандалее глядела на стилизованную розу на стене пещеры. Кто ее там нарисовал? Кем бы он ни был, он провел свой последний час за тем, чтобы создать что-то прекрасное. Цветок был нарисован кровью. А роль стебля выполняла белая кварцевая жила в гранитной стене.
Она пыталась не смотреть в сторону на проломленные грудные клетки. На черепа в нишах стены и разбитые кости, из которых был выпит весь костный мозг.
Они держали ее в нише большой пещеры, где и взяли в плен. Здесь находилось хранилище костей. Приходящий сюда знал, что прошел свой путь до конца.
Тролли набросили ей на шею веревку из грязной пеньки. Она лежала на полу, руки связаны за спиной, один из стражников поставил ногу ей на грудь. Она чувствовала страх стражников. Такой пленницы, как она, у них никогда не было. Если бы все было так, как хотелось простым воинам и охотникам, она была бы уже мертва. Они не понимали, почему король Бромгар не приказал убить ее сразу же после того, как взял в плен.
Раздался барабанный бой. Много барабанов. Пещера наполнилась их грохотом. Ее стражи зашевелились. Эльфийку подняли. Веревки врезались в руки. На ней осталась только длинная кожаная рубашка; всю остальную одежду с нее содрали. Тролль, шедший впереди, приземистый воин со шрамами от когтей хищных животных на спине, взял себе ее штаны. Штанины он обмотал как пояс вокруг своих широких бедер. Нандалее не поняла, зачем он сделал это. Может быть, выиграл спор? Думает, что эти штаны принесут ему счастье или уважение? Кто их поймет, этих троллей.
Нандалее не сопротивлялась. Надеялась, что стражи поверят в то, что она сломлена, что у нее не осталось надежды.
Грохот барабана пробирал до костей. Эльфийке было страшно. Она понимала, что отсюда уже не уйти. Но, может быть, у нее появится возможность перегрызть горло хотя бы одному троллю, если они потеряют бдительность.
Нужно было послушаться Гонвалона! Живой ей не выбраться. Единственное, чего она добилась, это уверенности в том, что не одна она виновата в резне, учиненной троллями в ее клане.
Тролль, шедший за ней, рванул ее за руки так, что захрустели плечевые суставы.
— Туда, баба, туда! Заползай на камень!
Ее грубо толкнули на плоский, черный-пречерный обломок скалы. По-прежнему грохотали барабаны, своими звуками пробирая до мозга костей. Тяжелая рука придавила ее к камню.
Повсюду вокруг горели факелы. Было жарко и воняло троллями. Среди охотников Нандалее разглядела нескольких женщин. И молодых троллей тоже. Казалось, здесь собрался весь народ Бромгара, чтобы присутствовать на окончании охоты, начавшейся со смерти его сына.
— Она думает о твоей смерти, Бромгар, — прошипел чей-то голос совсем рядом.
Нандалее хотела повернуть голову, чтобы увидеть, кто это говорит. Но едва она шевельнулась, как ее схватили за волосы на затылке и так сильно прижали носом к камню, что у нее потекла кровь из носа.
— Она полна ядовитых мыслей, Бромгар. Не ешь ее мозг. Съешь ее сердце.
— Не болтай! — проревел король троллей. — Лови ее душу.
Нандалее почувствовала холодное дуновение. Кто-то прошептал слово силы. Чужое, причудливое. Оно было не из языка драконов. Всеми своими органами чувств она ощущала злобу заклинания, которое начало действовать. В нос и рот заполз гнилой вкус. Ей запрокинули
голову и заставили глядеть в белые глаза древней старухи-троллихи. Она была слепа. Скрюченные пальцы, ногти на которых превратились в желтые когти, коснулись ее лица.
Старуха поднесла к ее губам плоскую миску из серого камня, в которой плавала вонючая темная жидкость.
— Пей, эльфийское дитя. Пей, — слова вонзались в мозг, словно иглы.
— Что… это… такое? — Каждое слово приходилось отвоевывать у боли, которая угрожала захлестнуть ее с головой.
— Я могу сломать тебе челюсть. Тогда рот откроется, как челюсть у черепа. Ты этого хочешь?
Нандалее упрямо сжала губы. На ее горло легла большая ладонь, пальцы сомкнулись под нижней челюстью. Короткий приказ, и рука сжалась. Медленно, с каждым ударом сердца увеличивая силу.
Нандалее открыла рот. Сопротивляться было бесполезно.
По губам потек темный бульон. Он оказался горьким, как желчь. Она неохотно отпила немного. По языку, а затем и по горлу распространилось онемение. Взгляд слегка затуманился. Она почувствовала себя удивительно отдаленной от всего, словно это был лишь сон, от которого ничего не останется после пробуждения.
Тролльская шаманка выкрикнула что-то, чего Нандалее не поняла, затем обернулась к Бромгару.
— Сейчас!
Король поднял кружку и пролил ей на голову вязкую бурую жидкость. Теперь от нее пахло кровью и медом. Волосы толстыми прядями упали на лицо Нандалее. Она стала хватать воздух ртом, одновременно пытаясь больше не пить этой каши.
— Ее душа уже не узнает это тело, — торжественно объявила старуха таким громким голосом, что он заглушил даже рокот тролльских барабанов. — Она не сможет вернуться в качестве умертвил. Она принадлежит тебе, Бромгар. Отомсти за своего сына!
Тролльский король схватил ее за слипшиеся волосы и рванул голову назад. Боли она не почувствовала. Смотрела на равномерные следы руды на лезвии каменного ножа и закатила глаза, когда клинок разрезал кожу у края волос.
«Я не закричу». Она почувствовала, как клинок разрезает кожу и волосы, но боли при этом не почувствовала. Кровь потекла на левую бровь, закапала со щеки, наполнила уголок губ. Тролли что-то выкрикивали. Кричали!
«Я не закричу…» — Нандалее то и дело мысленно повторяла эту фразу, и, однако, ужас охватил ее, когда она подумала, что будет дальше.
Мастер меча
Внезапно ладонь Бромгара легла рядом с ней на плоский камень. Подрагивали пальцы. Каменный нож выпал из них.
Нандалее заморгала. В этом напитке что-то было. Какой-то наркотик, оглушавший и затуманивавший чувства. Там лежит рука, которая собиралась залезть ей в череп. Она действительно там или этот облик — лишь милосердный бред, прежде чем она погрузится во тьму?
Ее подняли. Приятный запах окутал ее. Там был сверкающий меч. Смертоносный! Тролльская шаманка испуганно пятилась. Рядом с ней стояли воины, прятавшие Бромгара за стену своих сомкнувшихся тел. Тролльский король прижимал к груди культю.
Нандалее поглядела вниз. У ног ее все еще лежала отрубленная рука.
— Я вытащу тебя отсюда! — прошептал ей хорошо знакомый голос. Гонвалон! Он пришел, как и обещал.
Вокруг них смыкалась стена серых тел. Барабаны троллей перестали бить. Великаны с ненавистью глядели на них. Их были сотни. Куда ни глянь — повсюду поднимали дубинки, каменные ножи и копья тролли.
— Дайте нам уйти, и я подарю вам жизнь, — Гонвалон произнес это с таким спокойствием, которое вселяло больше тревоги, чем угрозы или крик. Некоторые тролли действительно отступили прочь.
— Вы, пугливые щенки! — взвилась шаманка. — Это всего лишь эльф. Один-единственный эльф. Разорвите его!
Гонвалон опустил Нандалее на камень, затем неторопливо спрыгнул с него и пошел навстречу шаманке.
— Убейте его! — Слепая женщина скрюченным пальцем указывала на эльфа. — Вперед!
Вперед полетели первые камни. В Гонвалона попали, но он просто не обратил на это внимания. Более того, Нандалее показалось, что камни отскакивают от него, не причиняя вреда, словно сам он был сделан из камня. При этом он двигался с самоуверенной элегантностью, как дикая кошка на охоте.
Два тролля с копьями бросились на Гонвалона, чтобы задержать его. Удар меча, подобный удару молнии, отломил каменное острие от древка толщиной с руку, и они, переворачиваясь, полетели прочь. Клинок настиг левого тролля и раскроил ему грудную клетку. Не теряя силы, меч скользнул выше и перерезал второму воину горло. При этом Гонвалон не остановился ни на миг. Он по-прежнему шел навстречу тролльской шаманке.
Нандалее схватили сзади и прижали к воняющему прогорклым жиром телу. Она хотела закричать, вырваться, но не могла отвести взгляда от Гонвалона, словно прикованная к светловолосому эльфу какой-то неведомой силой.
Гонвалон на лету поймал отрезанный наконечник копья, развернулся на каблуках и бросил каменное острие в ее сторону. Оружие пролетело всего в пяди от нее. За спиной послышался гортанный хрип. Схватившая ее рука опустилась. Она почувствовала, как обмякло тело, к которому ее прижало. А Гонвалон уже снова повернулся к шаманке. Несмотря на то что в большом гроте собрались сотни троллей, в воздухе повисла мертвенная тишина.
Слепая старуха отпрянула от Гонвалона. Схватила воинов, стоявших слева и справа от нее, произнесла слово силы. Это был короткий, резкий звук.
Гонвалон почти дошел до шаманки, когда та открыла рот и оттуда повалил черный туман. Одновременно с этим изменились оба воина, которых она схватила. Их кожа съежилась и вскоре стала похожа на сушеное яблоко. Они обмякли, плоть таяла на костях, глаза ввалились, превратившись в темные дыры.
Смертоносный устремился вперед. Длинный клинок двуручного меча разрезал туман, и неясный свет заблестел вокруг стали, похожий на далекие зарницы жаркой летней ночью. Старуха издала тонкий, испуганный крик. Гонвалон отделил ее голову от тела одним-единственным элегантным движением. Подхватив ее за ухо, эльф поднял ее вверх, чтобы увидели все тролли.
— Есть еще кто-то, кто считает, будто может меня остановить? Я убил Вечнозимнего червя, не сумела остановить меня и ваша шаманка. Кто-нибудь еще хочет попытаться? Я — драконник. Я — воплощенный гнев небесных змеев. Кто хочет бросить мне вызов?
Никогда еще он не казался таким неодолимым. Казалось, Гонвалон светится изнутри. Он был не просто эльфом с мечом. То, что он сказал, было правдой. Он представлял собой воплощенный гнев небесных змеев.
Он небрежно отшвырнул голову шаманки в сторону и, не оглядываясь, направился к жертвенному камню. Протянул ей руку.
— Идем, Нандалее, мы уходим.
Когда он прикоснулся к ней, все тело пронизал отголосок его силы. Она хотела обнять его, поцеловать, любить, но знала, что пока что они еще в опасности. Если к троллям вернется мужество и они атакуют все вместе, все искусство мечника не поможет Гонвалону. Враги просто-напросто задавят его своей массой. Нужно воспользоваться мгновением страха и растерянности, чтобы бежать.
Но, казалось, Гонвалон не спешит. Он нежно помог ей подняться и опереться на него.
— Верните моей возлюбленной ее меч, — потребовал он голосом, в котором слышалось спокойствие абсолютной силы. Нандалее поразилась тому, как он умеет притворяться. Или она просто никогда не знала этой его стороны? Может быть, он действовал бы точно так же в Нангоге, если бы Бидайн не приняла решение пробить им дорогу?
Тролли зашевелились. Послышалось перешептывание. Нандалее показалось, что она слышит голос Бромгара.
Она стояла, прислонившись к Гонвалону, и чувствовала себя просто счастливой. Это было абсурдно, и в глубине души она понимала, что опасность еще не миновала, но чувства не поддавались рассудку. Было просто чудесно избежать смерти и снова быть вместе с Гонвалоном.
Из рядов зевак вышел тролль. Он держал потерянный меч так, словно ему было неприятно прикасаться к нему. Осторожно положил клинок на пол и поспешно спрятался обратно в безопасную толпу.
— Как думаешь, сможешь его понести?
Его тревога была трогательной, но этот вопрос показался уже лишним. Эльфийка подняла меч. Было приятно снова оказаться вооруженной. Нандалее отогнала прочь воспоминания об унижениях и всем остальном. Вызывающе поглядела на троллей. Ей отвечали холодные взгляды, напоминая о том, что это не она удерживает весь двор.
— Идем, — легко произнес Гонвалон, словно они собирались уйти с летнего праздника при дворе в Аркадии.
В стене из серых тел образовался коридор. Дальше в толпе, там, где их не было видно, послышалось ворчание. Оцепенение грозило вот-вот спасть, однако Гонвалон не прибавил шагу, он лишь улыбнулся троллям. И, вопреки всему, они улыбались в ответ, словно ослепленные его сиянием.
Наконец они достигли входа в туннель, который должен был увести их вглубь горы. Гонвалон поднес острие Смертоносного к скале и со скрежетом провел на полу линию.
— Тот, кто переступит за эту черту до рассвета с намерением преследовать нас, умрет, — с этими словами он отвернулся и пошел обратно во тьму, держа за руку Нандалее. Она чувствовала себя защищенной, словно ее вела рука отца. Он казался ей непобедимым, гораздо более сильным, чем он когда-либо проявлял себя. Гонвалону не было нужды плести заклинания. Он был мастером меча Альвенмарка, лучшим фехтовальщиком, которого когда-либо видел мир. Она бесконечно гордилась им и желала, как никогда прежде.
Они не успели уйти далеко, когда туннель разделился. Гонвалон повел ее налево в коридор, который вел круто вниз. Нандалее растерялась.
— Разве мы не вернемся к Куллайну и Тилвиту?
— Мы немного запутаем троллей и собьем их со следа.
Нандалее смущенно откашлялась.
— Они… э… они нас унюхают. Что в моем случае будет не очень-то тяжело.
Он обернулся к ней, и, хотя она видела лишь силуэт во тьме туннеля, эльфийка поняла, что он улыбается ей. Она чувствовала это, и ее охватила почти эйфория. Она избежала смерти, она рядом с мужчиной, готовым ради нее на все.
— Вынужден признаться, что сегодня ты решила воспользоваться духами, что при твоей красоте совершенно излишне, красавица моя, — он негромко рассмеялся. — И тем не менее, ты кажешься мне желанной как никогда. Просто поразительно, на какие чары способна любовь, не правда ли?
Наверняка он хотел как лучше, но она смутилась. Она не знала, что вылили тролли ей на голову, но воняло от нее, как от дохлого хорька, а вырванные клочья волос и глубокий надрез у корней волос вряд ли придали ей очарования.
— Неподалеку отсюда мы найдем теплый источник. После купания троллям будет не так-то легко взять наш след.
Она была благодарна ему за то, что он использовал слово
мы, хотя было совершенно ясно, кому из них срочно нужна ванна. Но тут она насторожилась.
— Откуда ты знаешь об источнике? Ты уже здесь бывал?
— Я не сразу нашел тебя, моя красавица.
— А Вечнозимний червь?
Он рассмеялся.
— Он оказался поразительно плохим мечником.
Его легкость была заразительной. Она тоже улыбнулась, а он продолжал вести ее во тьму. Стало теплее, и вскоре в лицо им ударил душный влажный воздух, в котором чувствовался запах серы.
Наконец они достигли пещеры с низким сводом, в которой обнаружился вытянутый пруд. От воды поднимался фосфоресцирующий голубым и зеленым свет, отбрасывая на свод пещеры отражение накатывающих друг на друга волн. Вверх поднимались крупные пузыри, смачно лопаясь на поверхности.
Гонвалон снял одежду и вошел в воду.
— Иди сюда! Здесь просто потрясающе!
Эльфийка стянула с себя через голову перемазанную кожаную рубашку. Волосы затвердели от грязи и крови. Нерешительно коснулась ногой воды, а затем оглянулась на туннель, откуда они пришли.
— А если тролли захватят нас врасплох?
— Туннель узкий. Если они атакуют нас здесь, значит, они еще глупее, чем я думал. Их численное превосходство не поможет им. Если они захотят поймать нас и перебить, это произойдет в пещере побольше или вообще за пределами горы. Кроме того, им наверняка потребуется время, чтобы оправиться от ужаса, теперь, когда они поняли, что значит бросить вызов драконнику. Мы должны воспользоваться этим, чтобы отдохнуть. Скоро нам снова потребуются все силы.
Он снова махнул ей рукой. Он выглядел невероятно хорошо. Из сражения с Вечнозимним червем вышел без единого шрама. Гонвалон прав! Нужно забыть о троллях. Рядом с ним с ней ничего не может случиться. Если тролли решат помешать им принимать ванну, то пожалеют об этом!
Войдя в теплую воду, Нандалее вздохнула от облегчения. Все тело ее было покрыто синяками и шрамами. Странный свет в пещере, казалось, еще сильнее подчеркивал ее раны, кожа в нем казалась еще более бледной. Она коснулась светящихся полос в воде, расходившихся под ее рукой, не давая ухватить их.
Нандалее встала на колени и с головой ушла под воду. В воде разрез на лбу заболел.
Когда она вынырнула, с нее текла грязь. Внезапно захотелось плакать. Облегчение от того, что она осталась в живых, и сознание того, что весь клан мертв, — все это было уж слишком. Она не могла больше сдерживать слезы.
Гонвалон подошел к ней, обнял, нежно провел рукой по грязным волосам. Он молчал, и за это она была ему бесконечно благодарна. Говорить и думать не хотелось. На это она сейчас просто не способна. Было так приятно чувствовать его объятия. Она все делала неправильно. С того самого проклятого дня, как выстрелила в сына Бромгара. Больше всего ей хотелось спрятаться в этой пещере навечно.
— Я так боялся за тебя, — тихо произнес Гонвалон. — Я заблудился в туннелях. Потом услышал барабаны… — Он запнулся. — Я уж думал, что потерял тебя навеки.
И она вдруг принялась всхлипывать. Она не хотела этого, но чем больше боролась, тем хуже становилось. Она всегда была одиночкой, всегда решала все вопросы сама. Она не привыкла, чтобы ее спасали, не привыкла опираться на кого-то, падать. Нандалее стиснула руки в кулаки. Она хотела снова взять себя в руки.
Гонвалон нежно поцеловал ее.
— Ты должна жить, Нандалее. Ты нужна мне, — его руки нежно гладили ее по спине. По телу пробежали приятные волны. Она хотела почувствовать, что еще жива, всеми органами чувств!
Ее губы нашли его. Как хорошо от него пахнет! Никогда прежде она не замечала этого. Она требовательно целовала его, хотела проглотить.
Гонвалон поднял ее, она обхватила его ногами за бедра. Когда он вошел в нее, она закричала. Укусила его за шею, наслаждаясь тем, что каждой клеточкой своего тела чувствует, как сильно он хочет ее. Любовная игра никогда так не захватывала ее. И никогда прежде Гонвалон не любил ее с такой страстью.
Обреченный на смерть
«Этот дурак убьет себя», — думал Куллайн, одновременно испытывая уважение к нему. Просто чудо, что Гонвалон вообще может держаться на ногах. У него пробито легкое! От торчавшего из его груди серповидного когтя исходил смертоносный холод. Вероятнее всего, мастер меча был еще жив только потому, что у него был амулет Нандалее, который должен был защищать его от дыхания зимы, а теперь, похоже, предотвращал вгрызание холода глубже в тело. И противоестественный холод, исходивший от серповидного когтя, практически мгновенно остановил кровотечение из серьезной раны.
Мастер меча решительно поднялся.
— Мы потеряли достаточно времени. Идемте! — Он закашлялся. С губ закапала окровавленная пена.
Тилвит с сомнением поглядел на него. Куллайн знал, о чем думал его товарищ. Мастер меча убивает себя. Просто чудо, что он вообще еще жив! Чудо, что серповидный коготь прошел мимо сердца. Они даже не пытались вытащить его из груди Гонвалона. Куллайну были знакомы такие раны. Однажды он видел, как мауравани пробило копье кентавра и тот продолжал сражаться еще полчаса, несмотря на то что наконечник копья тор чал у него из спины. Когда битва закончилась и они вытащили сломавшееся оружие из его тела, он истек кровью. Если они тронут этот серповидный коготь, с Гонвалоном будет то же самое. Мастер меча был обречен. Вероятно, на ногах его держала только отчаянная тревога за Нандалее.
Поначалу Гонвалон ему не очень понравился. Он счел его высокомерным и изнеженным, как все остальные эльфы из Аркадии, утратившие связь с природой и спящие в теплых постелях во дворцах, а не под открытым звездным небом. Но Гонвалон оказался другим. Несмотря на то что он выдерживал холод только потому, что на нем был амулет, в нем была твердость, вызывавшая уважение Куллайна, равно как и мужество эльфа, бросившегося в одиночку на Вечнозимнего червя. Он обеспечил им всем возможность бегства. Теперь они должны были помочь ему. Несмотря на то что последний поступок Гонвалона был совершенно неразумным. Нельзя идти в пещеры троллей, что бы Гонвалон ни обещал Нандалее.
Куллайн улыбнулся. Обычно он поступал не так, как считало разумным большинство эльфов. С тех пор, как дубина тролля наградила его лицом чудовища, он перестал быть частью большинства. С тех пор он обладал свободой поступать так, как считает нужным. Больше никто не пытался уговорить его. Всякий, взглянув на его лицо, понимал, что он уже не может быть в своем уме.
Гонвалон тем временем уже выполз из теснины. Одной рукой он опирался на бедро, словно это помогало ему держаться на ногах. Каждые пару шагов он останавливался и откашливался. Вид у него был жалкий.
Тилвит по-прежнему ждал его решения.
— Пойдем с ним.
Куллайн нахмурился.
— Ты можешь отказать в последнем желании умирающему герою? Я не могу. Но ты, конечно же, можешь подождать нас у ледяного парусника.
Тилвит схватил лук, стоявший прислоненным к скале. Ничего другого Куллайн не ожидал. Они охотились вместе уже многие годы, но он по-прежнему не понимал, что движет Тилвитом. Знал он одно: напарник старался сам не принимать решения. По какой бы то ни было причине… Куллайн никогда не спрашивал его об этом. Он считал, что ему повезло найти товарища, который понимает его без долгих разговоров. Он не станет проверять дружбу на прочность, задавая нескромные вопросы.
Они пошли за Гонвалоном и, догнав его, подхватили под руки и пошли вместе. Мастер меча принял помощь. Гонвалон должен был понимать, как мало силы осталось у него и что в последние часы ему нет нужды в ложной гордости.
Буря прошла мимо, пока они прятались в теснине. По-прежнему валил густой снег, однако ледяной северный ветер, уносивший тепло жизни, сменился слабым бризом.
— Меч… — кашляя, произнес Гонвалон. — Он нам нужен.
Куллайн с тревогой заметил мелкие брызги крови на ладони мастера меча.
— Я принесу. Идите к водопаду, я нагоню вас.
Он поспешил по ущелью туда, где еще несколько часов назад они отчаянно сражались за свою жизнь. Буря изменила место разыгравшейся трагедии. Там, где лежал труп Вечнозимнего червя, теперь вздымались мягкие холмы, не позволявшие увидеть, какое чудовище они скрывают. Куллайну почему-то казалось, что что-то изменилось. Он не мог понять, что именно. Но над холодным трупом бестии лежал саваном не только снег. Он инстинктивно пригнулся. В густой метели он видел не дальше чем на два шага вперед.
Он затаил дыхание, заставил себя полностью успокоиться. Пульс его замедлился. Эльф прислушался. Время шло. Снег ложился на плечи и капюшон. Дыхание стояло у рта почти невидимым туманом. Он стал единым целым с заснеженным пейзажем. Скоро он тоже станет сугробом, как Вечнозимний червь. Он не мог так надолго оставить Гонвалона и Тилвита одних. Возможно, они уже дошли до водопада и ждут его. А мастер меча не может позволить себе ждать.
Инстинкт Куллайна бил тревогу. Он всю свою жизнь провел среди дикой природы. Он видел, как могут обманывать чувства. Но инстинкту своему он мог доверять всегда.
Мауравани поднялся. Бесконечно медленно. Снежная корка на его спине надломилась. Ему нужен меч. Должно быть, он все еще торчит в трупе. Где-то между средними лапами чудовища. Там, где лежал Гонвалон. Куллайн отодвинул в сторону свежий снег. Под ним он нашел замерзшую кровь мастера меча. Убрал снег с тонких, похожих на лапки насекомых, ног червя. Там ничего не было. Он не нашел даже смертоносной раны, нанесенной Гонвалоном бестии. Может быть, он не у той пары лап искал? А может быть, тело затянул лед?
Он еще стряхнул с бестии снег, но ничего не обнаружил. Ни меча, ни раны. Удивленно поглядел на пятно крови на снегу. Здесь лежал Гонвалон. Меч должен был быть здесь… Если только никто не пришел и не забрал его. Наверняка это были не тролли. Их глубокие следы не успело бы полностью засыпать глубоким снегом. Кроме того, они избегали прикасаться к металлу.
Мауравани глядел на снег. Он ничего ему не говорил. Возможно ли, чтобы пришел драконник и забрал потерянный меч? Ему доводилось слышать несколько историй о зачарованном оружии. Оно всегда возвращалось в Белый чертог.
В тишине падающего снега послышалось негромкое позвякивание. Куллайн обернулся. Звук доносился откуда-то спереди. Он положил руку на рукоять своего охотничьего ножа и направился к голове убитой твари.
Снег соскользнул с одной из небольших лап, напоминавших клешни, которые росли вокруг пасти чудовища. И одна пара клешней то и дело открывалась и закрывалась. Снова и снова. Куллайну доводилось видеть, как подрагивали лапы убитой дичи, несмотря на то что жизнь уже ушла из них. Видел он и как громко пердели трупы, потому что в кишках у них образовывались газы. Но это было другое.
«Вся эта тварь не похожа на то, что ты прежде видел в жизни. Она была создана при помощи магии», — напомнил он себе. Не стоит тревожиться!
И, словно в насмешку над его размышлениями, один большой бледно-желтый глаз приоткрылся. Это было не подрагивание мышц. Он видел это во взгляде твари. Она его помнила!
Дрожь пронзила множество лап Вечнозимнего червя, и один из больших серповидных когтей поднялся.
Куллайн отскочил. Этого не может быть! Тварь была мертва, когда они отрезали коготь, пронзивший тело Гонвалона.
Все больше снега сползало с твари. Из пасти бестии донесся протяжный вздох, страшнее всего, что когда-либо доводилось слышать мауравани. Звук, не принадлежавший этому миру. Червь возвращался к жизни!
Куллайн развернулся и побежал. Нужно уходить отсюда. Если они пойдут за Нандалее в пещеры троллей, то окажутся в ловушке. Пока что червь еще, похоже, не в себе, подобно тому, как пьяница медленно оправляется от опьянения после слишком короткого сна. Но он помнит, кто его убил. Временно убил…
Бежать по свежевыпавшему снегу было тяжело. Куллайн споткнулся о камень, когда пересекал плоскую ложбину, ведущую к ущелью. Он пошел по руслу ручья, который снова успел замерзнуть, пока не дошел до водопада, в котором пряталась бестия.
Гонвалона и Тилвита здесь не было. Он видел их следы на снегу. Они заканчивались у разверзшейся стены льда. Куллайн обнаружил окровавленный отпечаток ладони там, где о лед оперся мастер меча. Должно быть, они оба в пещере наверху! Эльф выругался. У Тилвита была с собой веревка. Наверное, он втащил Гонвалона.
Мауравани посмотрел снизу вверх на ледяную стену, терявшуюся в густой метели. У него был выбор: пойти за ними или бросить их в беде. Негромко выругавшись, он поправил висевший на плече лук и стал взбираться по ледяной стене, тщательно избегая ручейка, струившегося по трещинам и наполнявшего их новым льдом. Когда он наконец добрался до скалистого уступа, на котором бахромой росли ледяные каскады, сквозь метель уже пробирался серый утренний свет. Руки Куллайна онемели от холода. Он похлопал себя по груди, пока онемение не сменилось покалыванием в пальцах.
— Где ты был так долго? — Из темноты пещеры показался Тилвит. Гонвалон тяжело опирался на товарища. Выглядел мастер меча ужасно. Лицо его было бледным, как смерть. Говорить у него сил уже не было. Он дрожал всем телом. «Немного ему осталось», — подумал Куллайн. Если рассказать обоим, что червь еще жив, Гонвалон утратит надежду на то, что Нандалее выберется отсюда.
— Не нашел я меч, — мрачно произнес он. — Слишком много снега. Нужно попытаться еще раз, при свете дня.
Тилвит знал его слишком хорошо, чтобы не заметить, что что-то не так. Он бросил на него подозрительный взгляд, однако Гонвалон поверил лжи. Вяло кивнул.
— Идемте искать Нандалее! — Куллайн пошел во главе группы. Он вел их в темноту и почувствовал почти что облегчение, когда пещера сузилась до туннеля, в который Вечнозимний червь за ними вряд ли полезет.
Дыхание Гонвалона было громким и неровным. Он то и дело останавливался и закашливался. Так они никого не застанут врасплох. Оставалось лишь надеяться на то, что тролли находятся в глубине горы и пока еще не заметили их.
— Я пойду вперед, — решительно произнес Куллайн. — Если туннель разветвится, ждите меня. Если я пойду на разведку, наши шансы остаться незамеченными будут выше.
— Да, — хриплым голосом произнес Гонвалон. Голос звучал устало и совершенно опустошенно. Похоже, даже до него дошло, что он загнал всех в безвыходное положение.
— Может быть, нам стоит просто подождать Куллайна здесь? — произнес Тилвит. Нужно было знать его достаточно хорошо, чтобы заметить напряжение в его голосе.
Гонвалон кивнул и, устало вздохнув, прислонился к стене туннеля. Дело близилось к развязке. Куллайн повидал достаточно умирающих, чтобы понимать, насколько близка смерть мастера меча.
Тилвит махнул ему рукой, и они немного отошли от Гонвалона.
— Что теперь будем делать?
— Я пойду искать Нандалее. А ты оставайся с ним. Он не должен быть один, когда… — Куллайн замер, когда услышал какой-то звук. Что-то, похожее на отдаленные тяжелые шаги.
— Тролль?
Куллайн покачал головой. Это было что-то побольше. Теперь он чувствовал, как вибрирует скала. С потолка посыпались маленькие камешки. Что бы это ни было, оно хотело, чтобы его услышали, и оно было уже недалеко.
Незнакомец
Тилвиту никогда не доводилось видеть, чтобы Куллайн испугался. Он ходил с Куллайном на охоту, потому что чувствовал себя с ним в безопасности. До этого момента.
Куллайн снял с плеча лук и положил стрелу на тетиву.
Тилвит не верил, что то, что должно появиться оттуда, можно будет остановить стрелами, тем не менее тоже взял в руки лук. В колчане оставалось еще две стрелы. Это станет их последней охотой.
Пол вибрировал все сильнее. Тилвит нервно облизнул губы.
— Ну, давай же, покажись, — пробормотал он. — Иди уже сюда.
Далеко перед ними в туннеле вспыхнул теплый желтый свет. Куллайн удивленно обернулся к нему. Казалось, движущееся к ним нечто услышало произнесенные шепотом слова. В центре света показался силуэт. Эльф? В любом случае не тролль — для этого фигура была слишком мала.
— Рад видеть вас обоих в добром здравии.
Тилвит опустил лук и вздохнул с облегчением. Друг! Напряжение спало. Но Куллайн стрелу с тетивы не снял. Что такое с его товарищем? Им нечего опасаться! Незнакомец был другом, это Тилвит в буквальном смысле чувствовал. Впрочем, повстречать здесь, в королевской резиденции троллей, эльфа довольно-таки странно.
Постепенно силуэт наполнялся цветом и формой. Теперь до незнакомца оставалось не более двадцати шагов. Высокий эльф, легко несший на плече огромный меч. Вот только его шаги… Он не топал ногами, но под каждым его шагом вибрировала скала. Таким тяжелым не может быть даже мамонт. Что это такое? Землетрясение? Землетрясение в унисон с его шагами?
Теперь отчетливо стало видно лицо незнакомца. Он выглядел точно так же, как Гонвалон. Тилвит невольно обернулся. Мастер меча сполз по стене и опирался на нее спиной. Голова его опрокинулась на плечо, рот открылся.
Тилвит оглянулся назад, на выходившую из туннеля фигуру, и тут же осознал свою ошибку. Эльф просто
похож на Гонвалона! И пол перестал вибрировать под его шагами.
— Что ты такое? — Куллайн поднял лук и оттянул тетиву.
— Нет! — вырвалось у Тилвита. Да что это нашло на его друга? Этого незнакомца не нужно бояться. Это ведь с первого взгляда видно!
Золотоволосый эльф снял меч с плеча и прислонил его к стене пещеры. Затем поднял руки вверх на уровне лица, чтобы они могли видеть его ладони.
— Вам не нужно меня бояться. Я пришел, чтобы спасти вас.
— Значит, нет причин скрывать, кто ты такой, — не отступал Куллайн.
— Я тот, кто может спасти Гонвалона, если ты меня к нему пропустишь. В противном случае ты станешь его убийцей, если попытаешься помешать мне с оружием в руках, Куллайн.
Незнакомец говорил так спокойно и расслабленно! Его слова полностью покорили Тилвита. Почему Куллайн не понимает этого? Это их друг! Тилвит схватил товарища за руку, заставляя опустить лук.
— Нам пригодится любая помощь. Пропусти его! Пожалуйста!
Куллайн неохотно снял стрелу с тетивы.
— Гонвалона уже никто не спасет, — с горечью произнес он.
— Но попытаться можно? — Улыбка эльфа лишила ироничное замечание остроты. — Я никогда не думал, что эльф в одиночку способен победить Вечнозимнего червя. Гонвалон поистине мастер меча.
— Червь снова пробудился к жизни, — желчно заявил Куллайн. — Этим путем нам больше не уйти из Кенигсштейна.
— Что? — растерялся Тилвит. — Но…
— Он не сказал этого ради Гонвалона, — эльф положил руку на грудь мастера меча, и ее охватило золотое сияние. — Северный ветер снова оживил червя. Он — порождение холода, он связан с этой землей. Поистине единственное в своем роде существо. Оно не делает наш мир прекраснее, но нужно признать, что Кузнец плоти снова и снова находит в себе мужество создавать нечто совершенно новое. Червя можно окончательно победить лишь одним способом: вырезать его сердце и растопить его в свете утреннего солнца. Если этого не сделать, северный ветер будет снова и снова оживлять его.
Пока эльф говорил, серпообразный коготь исчез. Казалось, он исчезает в свете, окружающем руку незнакомца.
Куллайн опустился на колени, униженно склонив голову.
— Прошу, простите меня, Повелитель Небес.
Незнакомец рассмеялся. Смех был веселым, заразительным, и Тилвит не удержался, чтобы не присоединиться к нему, несмотря на то что не понимал, что происходит.
— Теперь ты знаешь, кто я? — спросил незнакомец.
— Не кто, а что, — Куллайн не осмеливался поднять глаза.
Тилвит по-прежнему улыбался. Он не мог ничего с собой поделать, хотя ему тут же стало страшно. Однако что-то в ауре незнакомца навязывало хорошее настроение. Противиться этой силе было невозможно.
Гонвалон открыл глаза. Рана на его груди затянулась. Ничто больше не свидетельствовало о смертельном ранении. Однако мастер меча, похоже, совершенно не осознавал это. Широко раскрытыми глазами он глядел на незнакомца.
— Вы…
— Ты устал, Гонвалон, — золотоволосый эльф мягко коснулся виска Гонвалона. — Ты должен отдохнуть и собраться с силами.
И прежде чем он успел произнести второе слово, у Гонвалона закрылись глаза. Тилвит все понимал! Это правильно. После тяжелого ранения товарищ должен отдохнуть. Как же сильно печется незнакомец об их благе. Он спас их, совершенно бескорыстно. Наверняка он один из наставников драконников. Тилвит чувствовал его силу. Она была почти осязаемой.
— Куллайн, ты должен привести Нандалее. Иди по этому туннелю, пока через шестьдесят шагов он не разветвится. Там держись левой стороны. На следующей развилке снова повернешь налево. Попадешь в коридор, ведущий отвесно вниз. В конце его увидишь грот с горячим источником. Там ты найдешь Нандалее и… — Неведомый друг выпрямился и вдруг показался таким подавленным, что Тилвит не удержался и с тревогой бросился к нему.
— Что случилось, брат? — Охотник положил руку золотоволосому на плечо в тот же миг осознал, какую он допустил оплошность. Если Куллайн сразу опустился на колени перед этим якобы эльфом, то ясно одно: он вовсе не ровня им. Эльф никогда не становился на колени перед другим эльфом. Как же он мог позволить себе подобную вольность?
— Отрадно знать, что я могу целиком и полностью положиться на вас, друзья мои.
— Мы полностью в твоем распоряжении, — непостижимо, но Куллайн все еще не поднял головы. Может быть, не хочет показывать незнакомцу свое изуродованное лицо, подумал Тилвит, одновременно испытывая облегчение от того, что его оплошность осталась без последствий.
— Я в долгу перед Гонвалоном и бесконечно счастлив, что наконец-то нашел возможность отплатить ему за верность. Мне удалось освободить Нандалее, которую тролли захватили в плен и хотели в буквальном смысле зарезать. Однако я понимал, что однажды этот поступок может стать тяжким грузом для их любви. Я знаю, что они вместе и они счастливы. Но где был Гонвалон, когда был нужен ей больше всего? Разве она простила бы Гонвалону, что не он спас ее? Конечно, она вряд ли стала бы говорить об этом, но это стало бы медленно действующим ядом для их любви, если бы какой-то другой мужчина, а не тот, кому принадлежит ее сердце, рискнул бы всем, чтобы спасти ее. Чтобы предотвратить это, я принял облик Гонвалона. И я прошу вас, посвятите в эту тайну только мастера меча, но ничего не говорите Нандалее о моей маленькой хитрости, чтобы их любовь и дальше ничто не разрушало.
Произнося эти слова, золотоволосый держал Тилвита за руки.
— Конечно, мы ничего не скажем! — Какая просьба, подумал Тилвит. Никогда прежде не встречал он никого, настолько самоотверженного. Он не разрушит этот благородный поступок, предав его. — Ты можешь положиться на наше молчание! Скорее я дам вырвать себе язык, чем слово об этом сорвется с моих губ.
— А ты, Куллайн?
— Я не скажу Нандалее ни слова о том, что произошло в эту ночь, — его голос звучал горько, что до глубины души возмутило Тилвита. Что это нашло на Куллайна?
— Оставайся с Гонвалоном и сторожи его, — незнакомец отвернулся и взял большой двуручный меч. — Я задержу Вечнозимнего червя.
— Совсем один? — почтительно произнес Тилвит.
— Я не убью его, так же, как и вы. Но он… успокоится. На большее я не рассчитываю. В конце концов, я ведь не хочу навлечь на себя гнев Кузнеца плоти, — произнося последние слова, незнакомец подмигнул Тилвиту, что удивило эльфа. Конечно же, глупо злить альва, убивая его любимое творение.
— Мы все выберемся отсюда живыми! — Незнакомец излучал такую уверенность, что даже Тилвит ни на миг не усомнился в том, что все кончится хорошо.
Послание бессмертного
— Господин?
Датамес пробудился ото сна. Нащупал ленты, поддерживавшие его волосы и вызывающие немало насмешек. Под ними скрывались его предательские уши.
— Входи!
Полог шатра отодвинулся в сторону, и вошел Алексан, командовавший стражами, стоящими вдоль высохшего русла реки. Он был довольно приземистым воином со взъерошенной рыжеватой бородой. Под его бегавшими из стороны в сторону поросячьими глазками виднелись темные круги. Под рукой он держал продолговатый сундучок из дорогого красного дерева.
Датамес вздохнул. Это уже третий сундучок, который ему посылают. Он поднялся с ложа. То, что кроме лент, поддерживавших его волосы, он не надел ничего, очевидно, смутило капитана. Тот не знал, куда девать глаза.
— Кто знает об этом?
— Только два болвана-крестьянина. Сундук стоял на том же месте, где два предыдущих. Они сразу позвали меня. Они никому не расскажут об этом.
В это Датамес не верил. Но станут эти двое болтать, роли не играло, пока они не знают, куда унесли сундучок.
— Поставь его туда, на стол.
Алексан повиновался.
Датамес провел указательным пальцем по имени, выложенному в крышке обломками ракушек.
— Кто-то из них умеет читать?
Капитан улыбнулся, обнажив покрытые желтыми пятнами зубы.
— Двое крестьян из деревни на краю света? Нет, господин. Не беспокойтесь. Никто не знает, чье имя написано на сундуке. Но… — Алексан откашлялся.
— Да?
Воин поднял левую руку, наполовину испачканную кровью.
— В сундуке лежит что-то, что кровоточит.
— Алексан, ты знаешь, почему я произвел тебя из вербовщиков в капитаны?
Поросячьи глазки капитана смотрели прямо на полог шатра.
— Потому что я умею читать, гофмейстер?
Датамес усмехнулся.
— И поэтому тоже, — эльф не уставал удивляться тому, сколь мало детей человеческих учились читать и писать. — Я выбрал тебя потому, что считаю умным и скрытным. Два этих качества могут поднять тебя еще выше чина капитана. Как считаешь, Алексан? Ты способен на большее?
Воин продолжал смотреть наверх.
— Вы наверняка выясните это, господин.
Нет ли в его словах иронии или даже намека на мятеж? Нет, на иронию Алексан неспособен. И он не упрям, для этого он слишком тщеславен. Датамес пришел к выводу, что тот просто неверно выразился.
— Теперь ты можешь удалиться, капитан. Я уверен, что ты очень устал. Благодарю за оказанную услугу.
Алексан поклонился несколько преувеличенно и ушел, не сказав больше ни слова.
Датамес побарабанил пальцами левой руки по крышке сундучка. Он догадывался, что за
подарок получил, и не особенно жаждал увидеть его. Он чувствовал это и через закрытую крышку: запах крови и мяса, которое на такой жаре уже начало приобретать запах разложения. «Я в долгу перед своими людьми, — решил он. — Они умерли за меня. Это последняя честь, которую я могу им оказать».
Датамес отодвинул бронзовый засов, откинул крышку и застонал. Стая мух, которой он помешал пировать, поднялась вверх и разлетелась по его шатру. На него смотрели четыре мертвых глаза. Один из его разведчиков и Ашира. Он резко захлопнул крышку. Ашира! Откуда они узнали… За последние недели он организовал большой лагерь, где крестьяне и воины могли получить все возможные услуги. Здесь были прачки и поварихи, были и шатры с банными ушатами, несколько таверн, и работающие там женщины были доступны и для других услуг. Он взял все это под свое покровительство, чтобы лучше контролировать процессы. Тот, кто хорошо проявлял себя во время проводившихся каждый день учений, получал отчеканенную здесь медную монету и мог обменять ее на услуги. В большинстве случаев покупали продажную любовь. Но для него дело было не в этом. Не было недовольства, безудержных попоек, ни единого убийства, и лишь изредка случались драки.
До сих пор.
На протяжении нескольких последних ночей Ашира приходила в его шатер, чтобы сделать ему массаж, когда он чувствовал, что мышцы свело судорогой, а тело было покрыто синяками, которые он позволял наносить себе во время игр, чтобы никому не бросилось в глаза, что он слишком ловок для человека. Ашира ему нравилась. Она была не из тех наглых полногрудых баб, которые обычно связывались с воинами. Бледная, с покрытым оспинами лицом и почти мальчишеским телом.
Значит, у Курунты есть шпионы и убийцы в их лагере. Может быть, смертью Аширы он хотел намекнуть на то, что он может приказать убить и его? Датамес опустился на складной стул, стоявший у его рабочего стола. Сейчас нельзя позволять чувствам захлестнуть себя. Он хотел сделать хорошо… Хотел, чтобы женщин не били и не истязали, чтобы они получали справедливую оплату за свой труд, какого бы он ни был рода. И не хотел допускать, чтобы какие-то сомнительные личности брали на себя роль их защитников.
Коля не однажды пытался взять на себя защиту женщин. Он терпеть не мог этого мясоголового! Когда все это закончится, нужно будет внимательнее присмотреться к делишкам друснийца в Нангоге. Эльф не верил в рассказанную им сказку о том, что столь многие солдаты лейб-гвардии Аарона заболели. Что-то там творится за его спиной… Но это лучше оставить на потом.
Датамес снова открыл сундучок и заставил себя посмотреть внутрь. На разведчика он бросил взгляд лишь мельком. Его поймали и убили где-то в горах. Но что произошло с Аширой? Чистый удар перерезал ей горло почти до самого позвоночника. Сзади на шее рана выглядела немного иначе. Какой-то рваной… Возможно, у убийцы был только кинжал, и ему было трудновато отделить голову от тела. И куда же подевалось ее тело? Здесь было слишком много собак, чтобы закапывать его где-то поблизости от лагеря. Да и таскать за собой труп убийца вряд ли стал бы. Он вызвал Аширу на свидание в место, где можно было сразу спрятать труп. Где это могло быть?
Датамес внимательнее присмотрелся к сундучку. Он был оббит провощенной тканью, в которой кровь обоих умерших собралась и образовала лужи. Было там и что-то еще. Сначала он не заметил, потому что оно было полностью погружено в лужу крови.
Кончиками пальцев он вынул вещь. Она была скользкой, поймать ее было трудно. Дощечка из необожженной глины, вполовину меньше ладони.
Наконец она легла перед ним на стол. Значки, глубоко вдавленные в мягкую глину, налились кровью. Во внутренней трети в глине было вытиснено изображение крылатой Ишты. Она стояла, раскинув руки в стороны и держа в каждой из них по пучку молний. На земле вокруг нее лежали обезглавленные враги. Немного нечетко, в левом углу, была сложена пирамида из круглых камней. Или это были головы?
Он тщательно прочел послание, залитое кровью.
На землю, откуда нет возврата, отправлю я тебя,
чтобы пищей тебе служили пыль земная и камни
и ты сидел во тьме, куда не
проникает свет
и где никогда твой слух не порадует
песня птицы.
Я сама проведу тебя через семь врат
к земле, откуда нет возврата.
Датамес обхватил себя руками. Внезапно ему стало холодно. Он направился к своему ложу и взял одеяло, чтобы набросить его себе на плечи. Неужели эту дощечку сделала действительно Ишта? Неужели он привлек к себе внимание девантаров? Если она хочет получить его голову, чем закончится битва, уже не имеет значения. Она придет и заберет ее… И поймет, кто он на самом деле!
Его постоянно предупреждали другие наставники Голубого чертога, что он слишком сильно искушает судьбу. Он уже здесь не в безопасности. Даже если эти строки написал кто-то из приспешников Муватты.
Он вернулся к столу и поглядел на кровавое послание. Если он убежит, убийца Аширы останется безнаказанным. И никто не станет искать ее тело, чтобы положить его в достойную могилу. Для детей человеческих это очень важно. Они давали своим умершим еду в ту страну, где из еды только пыль и камни, иногда с ними в гробницу отправлялись клетки с птицами, самые важные слуги и возлюбленные, чтобы их господин мог повелевать ими и в стране,
откуда нет возврата.
— Я позабочусь о том, чтобы твой убийца тоже отправился в землю, где нет света и птичьих голосов, Ашира, — с горечью произнес он. Затем взял ее голову, положил ее обратно в сундук и закрыл замок.
Нет, он не станет убегать. Столько лет живет он уже при дворе Аарона, он видел, как изменился бессмертный. Весь мир может преобразиться, если он победит тирана Муватту. Датамес не обманывался, считая, что от него зависит поражение или победа. Но если он сейчас сбежит, шансов у Аарона будет меньше. И чтобы предотвратить это, он должен попросить у правителя то, что тот предоставит ему лишь с большой неохотой. Причем сразу дважды.
Эльф поднялся и потянулся к своей бесшовной юбке.
— Датамес? Подниматься из мягкой кроватка. Ждать мы тебя, — послышалось у шатра.
Датамес невольно улыбнулся. Значит, ради этих вот людей он останется, вместо того чтобы вернуться в Альвенмарк. Должно быть, он сходит с ума!
В конце пути
Нандалее проснулась от того, что почувствовала, что за ней наблюдают. Все ее органы чувств тут же пробудились. «Главное, не открывать сразу глаза», — напомнила она себе. Кто бы там ни был, он не должен знать, что она уже проснулась. Куда подевался Гонвалон? Она не чувствовала его рядом с собой. Где ее меч?
Знакомый запах. Медвежий жир? Тролли рядом?
— Нандалее? Идем, нам пора идти.
— Куллайн? — Она села. Неподалеку стоял, прислоненный к сталактиту, меч Гонвалона. Больше ничего в флуоресцентном свете пещеры она разглядеть не смогла. Даже Куллайна. Он стоял где-то в тени. Почему?
«Я обнажена». Нандалее невольно усмехнулась. Поразительно, как стеснителен этот мауравани. Она натянула на себя длинную кожаную рубашку.
— Что ты здесь делаешь? Где Гонвалон?
— Гонвалон прислал меня. Он опасается по поводу троллей.
Эльфийка взяла меч, застегнула перевязь на бедрах.
— Почему он не скажет мне этого сам? — Теперь она увидела Куллайна. Он стоял возле выхода из низенького грота.
— Он… пробивается с боем, обеспечивая нам отступление.
— Тролли нашли вас с Тилвитом?
— Не задавай столько вопросов! — накинулся он на нее. — Просто пойдем со мной. Потом будет время поговорить, — он повернулся и исчез в темноте туннеля.
Нандалее удивленно смотрела ему вслед. Таким она Куллайна еще не видела. Может быть, они поссорились с Гонвалоном?
Она молча последовала за ним. Внутри горы было поразительно тихо, словно все тролли сбежали. После того как ночью дрался Гонвалон, это и неудивительно. Она никогда не видела, чтобы он так фехтовал! При мысли о нем внутри разлилось теплое приятное чувство. И никогда прежде он не любил ее так страстно.
Она следовала в темноте за звуком шагов Куллайна, пока не оказалась в туннеле, ведущем к замерзшему водопаду. Там их ждали Гонвалон и Тилвит. Ее возлюбленный выглядел ужасно. Его одежда была порвана и измазана кровью. Щеки ввалились, лицо изможденное.
Она протиснулась мимо Куллайна и заключила Гонвалона в объятия.
— Со мной все в порядке, — бесцветным голосом произнес он.
Она слегка отодвинулась от него и скептично оглядела с ног до головы. Он был ранен, но сейчас, не считая порванной и испачканной одежды, следов ран не было видно.
— Я подлечил его, насколько сумел, — пояснил стоявший у нее за спиной Куллайн.
Нандалее обернулась к охотнику. «Насколько сумел» — таких преуменьшений нужно еще поискать. Должно быть, пока она спала, Гонвалон был серьезно ранен.
— Это не… — начал Тилвит.
— Нам не стоит больше тратить время, давайте скорее уходить отсюда, — перебил его Куллайн. — Спускаемся к паруснику. Вечнозимний червь проснется, когда подует северный ветер. Идемте!
Нандалее озадаченно поглядела на него.
— О чем ты говоришь?
— Гонвалон убивал его дважды, — Куллайн бросил затравленный взгляд на Тилвита. — Но окончательно прикончить его нельзя. Он возвращается к жизни, когда северный ветер дует на его труп.
В воздухе висело напряжение. Что-то невысказанное. Нандалее ощущала это совершенно отчетливо. Эти трое о чем-то умалчивают. О чем-то, что не имеет отношения к чудовищу.
— Поспешим, — начал торопить их уже Гонвалон.
Куда подевалось волшебство прошлой ночи? Ни поцелуя. Ни даже нежного взгляда. Она пошла за ним, попыталась прикоснуться. Но он отодвинулся.
— Позже, — пробормотал он.
Ей стало холодно. Приятное тепло в животе улетучилось.
Они осторожно спустились вдоль водопада по отвесной лестнице со слишком большими ступенями. Посреди узкого русла ручья лежало тело Вечнозимнего червя. Снег был взрыхлен. По следам Нандалее увидела, что сражение разыгралось иначе, чем вчера. Некоторые конечности червя были отрублены. Она попыталась представить себе, с какой силой должен был бить Гонвалон.
Перед трупом из кучи снега торчал Смертоносный. Двуручный меч покрылся коркой льда. Она взяла в руки большой меч. Ощущение привычной тяжести в руках придало ей уверенности. Расстегнув перевязь, она вернула Гонвалону его меч. Тот странно посмотрел на нее.
Мастер меча показал на склон, где он только вчера сражался с Вечнозимним червем. Там стояли сотни огромных фигур. Тролли Кенигсштейна. Они молча смотрели на них. Должно быть, они еще раньше спрятались там в глубоком снегу. Иначе объяснить себе то, что они не заметили их, когда спускались, Нандалее не могла.
— Что им нужно? — подавленно спросил Тилвит.
Нандалее вонзила Смертоносного в снег.
— Что ты задумала? — Гонвалон тут же подскочил к ней.
— Я пойду туда. Я начала все это, я и должна закончить.
Мастер меча сжал губы. Он казался таким усталым и обиженным, что больше всего ей захотелось обнять его. И она испытала облегчение от того, что он не попытался задержать ее. Он так хорошо ее знает.
— Ты отпустишь ее? — спросил за спиной Тилвит. — После всего того, что мы сделали, чтобы спасти ее… Это же… — Протест оборвался. Вероятно, Куллайн заставил своего друга замолчать парочкой грубых слов. Нандалее не оборачивалась. Не отводя взгляда от троллей, она вышла из русла ручья и стала подниматься по склону.
Остерегайся мужчины с золотыми волосами
Никто из троллей не шевельнулся. Некоторые из них были вооружены копьями и булавами. Но были здесь и их женщины, и щенки. Щенки — так они сами называли своих детей. Всю свою жизнь Нандалее не испытывала ничего, кроме презрения к этим неуклюжим великанам. А ведь они тоже были охотниками. Они тоже пытались выжить в огромных снежных пустынях Снайвамарка и Карандамона.
Она заметила Бромгара. Он стоял на скалистом уступе, возвышавшемся над снежными сугробами. Правую руку он крепко прижимал к телу. Культя не была перевязана. Судя по виду, ее держали в огне, чтобы остановить кровотечение.
— А ты мужественна, эльфийская самка, — как он ни старался держать себя в руках, в голосе Бромгара слышалась боль. Насколько знала Нандалее, королем троллей становился самый сильный и искусный боец. После того, как он лишился руки, дни Бромгара в качестве короля, вероятнее всего, были сочтены.
Эльфийка не поднимала глаз, так же, как и при встрече с хищником избегают смотреть ему прямо в глаза.
— Я пришла, чтобы попросить прощения за убийство твоего сына, Бромгар, правитель Кенигсштейна, — она говорила громко, чтобы слова ее разнеслись далеко по склону. — В моем поступке не было чести. Я убила твоего сына, потому что он убил дичь, за которой я охотилась долгое время. Он был лучшим охотником, чем я. Вражда, которую я начала, должна закончиться. Здесь, на этом склоне, — она опустилась на колени. — Я отдаю свою жизнь в твои руки.
Краем глаза она наблюдала за троллем. На грубом лице почти невозможно было заметить волнение. На миг ей показалось, что глаза у него влажно блеснули.
— Уходи, — хриплым голосом произнес он. — Ты последняя из своего клана. Ты должна поохотиться одна. Попробовать одиночество на вкус. Это моя месть. Наша вражда окончена. Уходи! Остерегайся мужчины с золотыми волосами. Он не тот, кем кажется. И предупреди эльфов с Головы альва. Мы убиваем чужаков, которые браконьерствуют в наших охотничьих угодьях. Настанет безветренный день. И когда их большие ветряные сани остановятся, они узнают, что мы более выносливые бегуны, чем они.
Теперь Нандалее смотрела прямо на него. Неужели он так сильно боится Гонвалона? И поэтому отпускает?
— Уходи! — Он махнул культей в сторону ее товарищей.
Кто поймет, что творится в головах у троллей. Она поднялась.
— Лиувар! Мир! — подавленно произнесла она. Иначе она представляла себе окончание вражды. Готовилась к собственной смерти или поединку. На это она втайне надеялась. Но чтобы троллю пришла в голову идея покарать ее жизнью…
Гонвалон пошел ей навстречу. Облегченно вздохнув, обнял ее.
— Я бы их… — Голос его сорвался. — Я…
— Идемте, — посоветовал Куллайн. — Пока они не передумали.
Они пошли за охотником, спускаясь по склону и дальше, к тайнику, где был спрятан ледяной парусник. Нандалее не проронила ни слова. Внутри себя она чувствовала пустоту, как никогда прежде в жизни. Она надеялась, что все закончится, если она найдет парочку выживших из своего клана или, по крайней мере, отомстит. Но увидев троллей на склоне, она поняла, что эта вражда не окончится никогда, если она пойдет путем крови. Ей придется убивать снова и снова, а тролли не перестанут искать ее или других, кто имеет для нее значение. Бесконечная спираль смерти.
Теперь все позади. Но освобождения она не чувствовала. Она вообще ничего уже не чувствовала.
Гонвалон все время держался рядом. Иногда его пальцы на миг касались ее руки. Он был рядом, при этом не навязываясь. Он не нарушал молчания, не задавал вопросов, на которые она не знала ответа.
Куллайн и Тилвит сами собрали парусник. Они тоже обходились без слов. Когда они закончили, просторную долину окутали сумерки. Они вместе вытолкали парусник на лед, сложили свои нехитрые пожитки и доверились ветру.
Вскоре парус надулся. С негромким шипением они заскользили по замерзшей реке, вившейся по равнине. Темные тучи бежали по небу от северного ветра. От горизонта до горизонта не тянулось зеленое сияние. Не было видно ни единой звезды. Они двигались в темноте.
Горечь наполнила ее сладкой болью. Неважно, что это ветряные сани Дуадана привели троллей к их клану. Именно ее стрела навлекла несчастье на всех. Одна стрела, спущенная с тетивы в слепом приступе ярости, в конце концов уничтожила весь ее клан.
Гонвалон подошел к ней сзади и положил руку на талию. Притянул ее к себе. Она положила голову ему на плечо. И внезапно по щекам побежали слезы. Она плакала молча. Не всхлипывая. Стояла неподвижно, перестав бороться. И ее целиком и полностью наполнила одна-единственная мысль. «Теперь я — последняя из Бегущих с ветром».
Деньга на удовольствия и тайны
Когда он вошел в шатер, бессмертный Аарон недовольно поднял взгляд. Датамес на миг задумался, не удалиться ли под каким-нибудь предлогом, но решил не делать этого. То, чего он хотел, не терпело отлагательств.
Он пересек шатер и поставил продолговатый сундучок, который ему прислали, на усеянный глиняными дощечками стол.
— Это подарок мне, благородный бессмертный, но его содержимое касается также и вас.
Датамес увидел, что Аарон пытается побороть свое дурное настроение.
— О чем идет речь? — подчеркнуто деловито поинтересовался правитель.
— Прошу, откройте сундучок. Содержимое скажет больше слов.
Аарон выполнил его пожелание и с отвращением отвернулся при виде отрезанных голов.
— Это дозорный и молодая девушка, приходившая ко мне в шатер, чтобы сделать массаж. Смерть дозорного печальна, но это в принципе вписывается в приграничные потасовки. А смерть Аширы — нет. Это послание, свидетельствующее о том, что в нашем лагере есть убийцы. Им ведом распорядок дня твоих сановников, возможно, они знают даже о том, что вы делаете в который час дня. Они в любое время могут убить любого, кто близок нам. Более того, возможно, убийца может прокрасться ночью даже в ваш шатер, бессмертный.
Аарон задумчиво провел рукой по бороде. А затем покачал головой.
— Мой шатер охраняется днем и ночью. Я вне опасности. Дело в другом…
— Прошу, великий, не отметайте это вот так, сразу. Значительная часть вашей лейб-гвардии состоит из наемников, из бывших пиратов. Вы уверены в верности каждого из них? Я считаю вполне возможным то, что убийца уже среди ваших приближенных.
— Таков план наших врагов: посеять сомнение и недовольство, и в твоем случае он уже сработал, Датамес, — он захлопнул сундук.
— Даже если в вашей лейб-гвардии нет предателя. Вы каждый день находитесь в лагере среди людей. Вы копаете вместе с ними. Принимаете участие в соревнованиях. Любой в этом лагере, если захочет, сможет подобраться к вам на длину лезвия кинжала.
— От каждого из своих людей я ожидаю, что в день сражения он рискнет ради меня жизнью, а сам должен прятаться, как трус? Это ты предложил мне пойти в лагерь, чтобы сблизиться с крестьянами и воинами. А теперь ты хочешь, чтобы я сделал прямо противоположное? Нет! Ты привел меня на верный путь. Я вижу это тем отчетливее, чем упорнее Муватта пытается сбить меня с него. Я ничего не стану менять.
Датамес глубоко вздохнул. Он ценил Аарона, потому что он мог сказать подобную вещь.
— Я не смогу защитить вас, если вы будете неосторожны, повелитель.
Аарон улыбнулся ему.
— Тогда я снимаю с тебя эту ответственность, — он произнес это с теплотой, без высокомерия и, очевидно, стараясь, чтобы это не прозвучало обидно. — Я сам могу за себя постоять, — он накрыл сундучок ладонью. — Но мы должны лучше защищать своих людей. У тебя есть предложения, Датамес?
— У нас здесь пятьдесят тысяч крестьян и воинов, а еще свита, насчитывающая несколько тысяч. Кроме того, каждый день прибывает целое войско носильщиков, обеспечивающее нас самым необходимым. Может быть, мы сумеем затруднить для прокравшихся к нам убийц их кровавые задачи. Но остановить мы их не сумеем.
— Тогда мы сделаем все, что можем, — ответил Аарон, в которого эта задача, похоже, вселила новый энтузиазм. — Например, женщины, которые получают деньги за удовольствия. Разве мы не можем собрать их всех в одном лагере, обнесенном рвом и земляным валом? На подходах поставим стражу. Пожелавший проникнуть туда должен сдать оружие и показать деньги на удовольствия. Тогда к ним не сможет войти кто и когда угодно.
Датамес попытался прикинуть, какое беспокойство это вызовет среди людей. Он знал, что некоторым просто нравилось прохаживаться между палатками женщин и смотреть на них.
— Мы должны будем объяснить, зачем это делается.
— Будем откровенны, — произнес бессмертный. — Скажем об убийстве Аширы. Если люди поймут, что происходит, будет меньше недовольных. Кстати, твоя идея с деньгами на удовольствия была великолепной. Мужчины больше стараются. Настроение улучшилось. Драк стало меньше. Благодарю тебя за службу, Датамес. Даже если мы иногда спорим… Ты моя правая рука. Без тебя здесь воцарился бы хаос.
Датамес удивленно поглядел на правителя. К похвале из его уст он действительно не привык, несмотря на то что за последние два года бессмертный изменился к лучшему.
— Благодарю, господин.
Это дело с деньгами на удовольствия было лишь мелочью. Каждый, кто во время работы или учений проявлял себя, получал в качестве платы особую монету, деньги на удовольствия. Каждый день раздавали тысячи монет. Только предъявивший такую монету мог воспользоваться услугами продававших себя женщин. Он расплачивался ею, а женщины меняли их потом на настоящие деньги. Конечно же, этого придерживались не все, но в целом его план сработал. Мужчины старались уже не только потому, что им пообещали землю, которую они, возможно, получат, если выживут в битве. Монеты были гораздо более осязаемы. Каждый мог обменять ее в тот же день на несколько приятных часов.
— Мы должны усилить стражу внутри лагеря, — продолжал правитель. — Должна быть возможность помешать врагу передвигаться.
— Было бы здорово крепче привязать к себе пастухов и охотников Гарагума. Крестьян провинции Муватта уже превратил в своих врагов. Он позволяет своим людям делать все, что им вздумается. Большинство деревень по ту сторону высохшего русла реки разграблены и сожжены. До меня дошла просьба, которая вам не понравится, бессмертный Аарон, но если мы выполним ее, чаша весов этой провинции окончательно склонится в нашу сторону.
Аарон внимательно выслушал его и покачал головой.
— Мне это не нравится.
— Вы знаете, что в народе вас называют королем с мечом духов. Это прозвище разлетелось до самых дальних уголков провинций. Теперь представляется возможность воспользоваться этим. Вы хотите быть правителем, близким к народу? Выполните эту просьбу.
— Дай мне день, чтобы поразмыслить о том, что делать. Мне нельзя покидать лагерь. Кроме того, я хочу видеть этого человека. Вернемся к проблеме с убитым дозорным. У тебя есть предложение?
Датамес откашлялся.
— И не просто предложение. Однако, боюсь, на этот раз вам мой совет тоже не понравится. Я ратую за то, чтобы убрать всех дозорных и пустить слух о том, что опасно покидать ночью лагерь, потому что Муватта подсылает своих убийц. Все должны осознать, насколько рискованны ночные прогулки. Это важно, потому что, если мы сделаем то, что я предлагаю, всякий, кто не послушает совета, окажется в огромной опасности.
Аарон провел рукой по сундучку на столе.
— А сейчас разве не опасно?
Возразить Датамесу было нечего.
— Будет хуже. До сих пор нашим разведчикам не удалось выяснить, что происходит в долине за войском Муватты. Мы слепы. Теперь мы ослепим и его. Это я вам обещаю.
— Тогда так и поступим! — решил Аарон.
Датамес испытал облегчение. Он не рассчитывал на то, что правитель решится последовать его совету. Он ступал на радикальный путь. Гофмейстер забрал сундучок.
— Если вы позволите, я прикажу разыскать труп Аширы.
— Конечно, — бессмертный кивнул. Казалось, мысленно он далеко отсюда.
Датамес поклонился. Как много предстоит сделать!
— Ты что-нибудь слышал о принцессе Шайе?
Он опасался, что Аарон спросит о ней. До него дошли слухи, что Канита, наместник бессмертного Мадьяса в Нангоге, был казнен. Будто бы та же судьба постигла и часть его лейб-гвардии. А Шайя была командующей его гвардии.
— Она принцесса, — осторожно ответил он. — Я считаю весьма маловероятным, что с ней что-то случилось. Вероятно, ее доставили ко двору бессмертного Мадьяса.
Аарон провел ладонью по лбу, зарылся пальцами в волосы.
— Я должен знать, где она, — измученно произнес он. — Поглядел на лежавшие перед ним на столе глиняные дощечки. — Я не могу собраться с мыслями. Я…
— Поддерживать связь с Кочующим двором трудно, бессмертный. Вы же знаете, они редко когда остаются на одном месте дольше чем на три-четыре дня. Часто поблизости палаточного городка нет магических врат, а для чужаков соваться в степи ишкуцайя опасно.
— Я знаю, — резко ответил Аарон. — Но знаю я и то, что у тебя повсюду есть лазутчики. Ты должен что-нибудь выяснить.
— Трудно не выяснить что-то, господин. Наша проблема в том, чтобы донести это известие до нас от Кочующего двора.
— Отправь к ним посольство! Найди какую-нибудь причину! Они должны будут выяснить, что с ней стало. Осторожно!
Датамес поклонился.
— Конечно, повелитель. Сегодня же составлю посольство, — и с этими словами он удалился. Так поспешно, что было уже видно — он спасается бегством. О принцессе Шайе не говорили при дворе Арама, но он догадывался, что произошло. Она приходила к Аарону, когда тот болел после ранения, нанесенного Муваттой. Еще она ходила с ним против небесных пиратов Таркона Железноязыкого. После своего возвращения из Нангога Аарон лишь дважды навещал женщин, которые, несмотря на роспуск гарема, добровольно остались при дворе Арама, чтобы вместе пообедать с ними. Если сейчас послать не того придворного к Кочующему двору, чтобы осторожно навести справки о Шайе, пройдет совсем немного времени, и двор Аарона заполонят слухи о том, почему угас его интерес к обитательницам гарема.
Что же делать? Он не хотел, чтобы Аарон получил известие, которое неминуемо придет. Датамесу было известно, что Шайю готовят к свадьбе. Получать новости из Кочующего двора было трудно, но все же это не было невозможным. Но Аарону не нужно об этом знать. Он должен думать о битве. Он — бессмертный Арама. Если он хочет получить Шайю, то наверняка Мадьяс не станет колебаться и расторгнет помолвку ради лучшего выкупа. Труднее будет получить согласие девантаров, поскольку свадьбы между дворами бессмертных не приветствовались.
Гофмейстер окинул взглядом лагерь. Это важнее. Шайя может немного подождать.
О девушках и шлюхах
Ашот выпрямил спину и вытер пот со лба.
— Чертова канитель! Мы воины или полевки?
— Я предпочитаю копаться в земле, чем протыкать других копьем, — заметил Нарек.
Ашот вздохнул. Ну что на это еще сказать? Хотя ему очень хотелось подраться с кем-нибудь, но… Спина болела, только начавшие заживать мозоли на руках снова полопались, а его палка совершенно не подходила для того, чтобы перекапывать перемешанную с камнями землю, но если Нарек прав, то он прав. Иногда друг поражал его.
Ашот поглядел на высокого светловолосого наемника, стоявшего на страже под большим тентом на входе в лагерь шлюх вместе с двумя другими воинами. «Почему не дать мне такое задание», — зло подумал Ашот и поглядел на свои истерзанные руки. Не годится он в крестьяне. Ему не хватает послушания и тихой терпеливости Нарека и всех остальных, копавших без лишних слов.
Им нужно было вырыть глубокий ров вокруг лагеря шлюх и насыпать широкий земляной вал. Какая чушь! Шлюхи получили крепость. Пусть бы лучше Аарон приказал укрепить берега пересохшей реки! Этим в день битвы он спас бы жизни многих крестьян.
При мысли о сражении на душе у Ашота стало нехорошо. День солнцестояния был на носу. После этого уже совсем немного. Внезапно во рту пересохло. Он сделал еще один глоток из бурдюка.
— Дашь и мне глоточек? — спросил Нарек.
Мужчина молча протянул ему бурдюк.
— И что нам все время так не везет, — проворчал Ашот. — В следующий раз, когда будут тянуть жребий на грязную работу, камешек за нашу группу будешь тащить ты.
Нарек рассмеялся и покачал головой.
— Ну уж нет. Ты наш командир. И у тебя хорошо получается. Если нам сейчас будет меньше везти, то больше повезет в день сражения.
Ашот закатил глаза. Он слишком хорошо знал, что бороться с этими глупыми суевериями бессмысленно. Возможно, все здесь считают так же. По крайней мере, никто из его группы не стал жаловаться, когда по жребию им выпало копать ров. Все они были больше крестьянами, чем он. Они ничего не имели против того, чтобы ковыряться в земле.
Нарек вернул ему бурдюк.
— Тебе стоит вернуться к копанию. Ты ведь знаешь, что группа, которая прокопает больше всех, получит деньги на удовольствия.
— Слышала бы тебя Рахель, — прошипел Ашот.
Нарек непонимающе уставился на него.
— А почему она не должна бы этого слышать?
— Не думаю, что она пришла бы в восторг, если бы узнала, что ты вкалываешь, чтобы получить денег на шлюх.
Нарек отложил палку в сторону, упер руки в бока и с упреком поглядел на него.
— Ты как наш командир не должен был бы так неуважительно отзываться о девушках там, наверху. Они действительно очень милы. Некоторые даже отлично готовят. И то, что я люблю у них есть, наверняка не рассердит Рахель. Она знает, что как повариха она не очень. Зато жена чудесная.
Большинство из группы поглядывали на них и усмехались.
— Ты ведь понимаешь, что эти
девушки оказывают и другие услуги.
— Конечно. Я ходил с одной из них в палатку. Они опускают полог и массируют тебе шею и спину, так крепко, что начинаешь повизгивать, как поросенок.
Ашот растерялся. Издевается друг над ним, что ли? Это совершенно не в его духе. Нарек совершенно наивен. Но чтобы настолько…
— Они помассируют тебе и другие места так, что начнешь повизгивать, как поросенок, если попросишь, — усмехнулся Ламги.
Некоторые их товарищи рассмеялись. Ребятам нравился этот жилистый парень, несмотря на то что он был не из Бельбека. Он оказался хорошим товарищем, который никогда не жаловался, обладал отличным чувством юмора и несмотря на худощавость был выносливым работником.
— Что такого смешного? — недоуменно поинтересовался Нарек.
Одного взгляда Ашота оказалось достаточно, чтобы никто не осмелился продолжать насмехаться над его другом. Нарек просто слишком хорош для этого мира.
— Знаете, эти девушки действительно просто замечательные!
Ашот вздохнул. И почему бы Нареку не угомониться.
— Они всегда приветливы. Улыбаются, приглашают к себе в палатку. Невероятно! Видели бы вы наших деревенских женщин. На них иногда достаточно только взглянуть, и вот уже разразилась гроза, как… как… — Он беспомощно поглядел на Ашота. — Ну, да вы поняли, что я имею в виду. И тут приходит какой-то бездушный негодяй и перерезает одной из этих чудесных девушек горло. Я считаю, что хорошо, что мы копаем ров вокруг их лагеря, чтобы за ними лучше присматривали. Нужно было сделать это гораздо раньше.
— О чем это ты говоришь? — спросил Ламги.
— Да, разве ты не слышал? Вчера вечером в одной из выгребных ям нашли тело обезглавленной девушки. Этот светловолосый парень приказал искать его. Я говорил с одним из наемников, которые были там, когда нашли девушку. Это не сплетни. Это правда случилось. И этот светловолосый, тощий, у которого не растет борода, вроде как плакал, когда девушку достали из ямы.
— Ты имеешь в виду гофмейстера Датамеса? — спросил Ашот. В таких подробностях эту историю он еще не слышал. Просто знал, что вчера нашли мертвую шлюху.
— Да. Датамес. Точно. Так зовут безбородого. Я и не думал, что смерть простой девушки так сильно заденет его. Я всегда считал его слишком холодным и высокомерным.
— Давайте передохнем, ребята. Причем в тени, — Ашот указал на тент, под которым стояли наемники. — Там хватит места на всех. Я не хочу, чтобы вы сидели на солнце.
— И ты думаешь, они так просто возьмут и пустят нас туда посидеть? — спросил Ламги. — Мне кажется, разумнее избегать встречи с этими ребятами.
— Я все улажу, — Ашот направился к стражникам.
— Знаю тебя, — улыбнулся светловолосый. — Есть хороший командир. Хороший была победа, — парень нагло усмехался. — Больше не пройти.
На его болтовню Ашот решил внимания не обращать.
— Моим ребятам нужен отдых. В тени, они…
— Так идти сюда. Здесь много место для всех.
— Это… — Он недоверчиво уставился на высокого воина. — Это очень великодушно.
Светловолосый великан пожал плечами.
— Мы все браты по оружие.
Ашот помахал рукой своим людям. Усевшись под тентом, они робели, не сводили взгляда с него и светловолосого воина и не осмеливались произнести ни слова.
— Есть что-нибудь новенькое про мертвую девушку? — наконец нарушил молчание Ламги.
— Про шлюху… — Светловолосый покачал головой. — Ничего.
Нарек откашлялся, но Ашот сумел взглядом заставить друга промолчать.
Нарек поднялся. Казалось, он собрался уходить.
Ашот покачал головой, но малыш был упрям. Он вышел из-под тента.
Ашот пошел за ним и схватил его за руку.
— Не надо все портить.
— Не хочу иметь ничего общего с таким засранцем.
— Так ты и не имеешь. Мы просто немного посидим, а потом уйдем.
Нарек поднялся.
— Я не буду. С этим парнем я не хочу.
— Неприятность? — Наемник поплелся к ним и пристально поглядел на Нарека. — Маленький мужчина больше радоваться солнце, чем тень?
Ашот увидел рукояти двух мечей, торчавшие у него из-за плеч, и в буквальном смысле слова представил себе, как этот варвар устраняет неприятности.
Нарек упер руки в бока. Так он поступал всегда, когда собирался сказать что-то особенно глупое.
— Не слушай его, — вырвалось у Ашота. — Мой друг слишком долго пробыл на солнце. Сам не знает, что говорит. Вообще он…
Варвар резким жестом остановил его.
— Твой друг хотеть сейчас говорить, — он глядел на Нарека сверху вниз. Воин был почти на две головы выше его.
На лбу у Нарека выступил пот. Ашот видел, как задрожали колени у друга. И в то же время на его лице появилось выражение отчаянной решимости.
— Я не люблю проводить время с засранцами, которые называют шлюхами милых девушек.
Глаза варвара сузились.
— Я обосранец? — Голос его стал ледяным.
Ашот заслонил собой Нарека.
— Он не это имел в виду. Он…
— Я вонять? — Светловолосый поднял руку и понюхал себя под мышкой. — Запах не как из задница.
— Это всего лишь недоразумение. Я могу… — заверил его Ашот.
Наемник обнажил меч, слишком быстро, чтобы Ашот успел увернуться.
И даже за все золото мира
Лезвие меча наемника остановилось в пальце от горла Ашота.
— Сидеть!
— Моя вина, — Нарек попытался схватить меч, но светловолосый воин ударил его по руке.
— Сидеть! — Теперь его голос звучал так, словно голова Ашота должна была вот-вот покатиться в пыль.
— Хочешь посмотреть задница? Сейчас получать.
Ашот схватил его за руку и потащил обратно под тент.
— Что я сделал? Я не хотел. Честно. Я думал…
— Все нормально, — по голосу Ашота было слышно, что все далеко не так.
Наемники негромко переговаривались. Затем один из них направился к лагерю женщин.
— Ты понимаешь, чего он от нас хочет? — прошептал Ламги.
Ашот только плечами пожал.
Нарек чувствовал себя ужасно. Своим упрямством он навлек опасность на всех. Нужно все исправить! Светловолосый уже снова убрал свой меч в ножны за спиной. Может быть, он уже готов поговорить и выслушает извинения.
Нарек поднялся.
Наемник обернулся к нему.
— Э-э-э… Господин воин…
Между бровями светловолосого наемника образовалась вертикальная морщина.
— Я хотел сказать… почтенный господин воин…
— Что это такое? Сначала ты обзывать меня засранец, а потом хочешь залезть мне в задница? Сидеть!
Нарек колебался. Варвар барабанил пальцами по рукояти кинжала, висевшего у него за поясом. «Ладно, — подумал Нарек. — Я понял». Чего ждать от дикаря, который, наверное, вырос в медвежьей пещере. Разговаривать с ними невозможно. Они стоят здесь и у каждого, кто идет в лагерь женщин, проверяют наличие монет на удовольствие. Наверняка за всю свою жизнь он не вскопал ни одного поля и вообще никакой разумной работой не занимался.
Ушедший наемник вернулся с большим деревянным подносом, на котором лежала целая гора бубликов с сезамом. Вокруг стояли маленькие миски с соусами, было немного сморщенных огурцов и чуть-чуть темного винограда. Воин поставил поднос между ними.
— Мы ждать. Вы гости, — объявил варвар. — Есть!
Его товарищи послушались. Они брали хрустящие бублики, и напряжение отступало. Обычно ничего подобного они не ели. Основным блюдом была пшенная каша. Утром и вечером, изо дня в день. Тот, кто хотел есть что-то другое, должен был идти в лагерь женщин и использовать свои деньги на удовольствия.
— Съешь и ты хоть что-то! — прошипел, обращаясь к нему, Ашот. — Или ты хочешь оскорбить его еще больше? Этот парень — капитан лейб-гвардии бессмертного. Ты помнишь, как мы играли против них? Ты хоть представляешь себе, насколько глубоко мы из-за тебя увязли?
Этого парня Нарек не помнил. Для него все дикари с севера выглядели одинаково. Ладно, он съест одну виноградину. В качестве жеста… Не больше! Он не подчинится силе варвара!
Виноградина оказалась очень вкусной. Сладкой и сочной. Вторая не будет ничего значить. Он взял еще одну, положил в рот и закрыл глаза, наслаждаясь, и только теперь заметил, что страшно проголодался. Обеденный час миновал, а кроме миски пшенной каши утром он не ел ничего. Подумал о Рахели. При всякой возможности она доставала мед для него и подмешивала немного в кашу. Она знала, как сильно он любит сладкие блюда. Нарек взял еще одну виноградину.
— Попробуй немного этого красного соуса, — произнес Ламги, обмакнул бублик в соус и впился в него зубами.
Нарек колебался. Не нужны ему подарки этого варвара! Но кому какая польза будет, если он останется голодным. Кроме того, он ведь не говорил вслух, что ничего не будет есть. Если подумать, можно истолковать это и так, что он хочет мира, если поест, и наоборот — настаивает на ссоре, если откажется принимать гостеприимство варваров. Нужно что-нибудь съесть! Исключительно ради того, чтобы защитить своих друзей от гнева непредсказуемого варвара! Вот так он сражается за своих товарищей! Да и еда выглядит слишком аппетитно! Эта битва вполне в его вкусе.
Нарек взял два бублика с сезамом, обмакнул их в соус и откусил большой кусок. Он приносит себя в жертву! «В принципе, я остался верен своим принципам, — жуя, думал он. — Но дружба для меня важнее всего. Нельзя подставлять остальных…» — И снова обмакнул бублик в соус.
Варвар наблюдал, как они едят, и рассмеялся.
— Есть как львы.
— Мы и есть львы, — объявил Нарек. — Львы Бельбека.
Хозяин по-прежнему улыбался.
— Я не забыть.
Этот ответ несколько встревожил Нарека. Они обыграли лейб-гвардию бессмертного в игре с бурдюком. Победа была грязной.
— Теперь пить, да? — Варвар обернулся к своему товарищу и снова послал его в лагерь женщин.
Ашот откашлялся.
— От имени своих товарищей хочу поблагодарить за гостеприимство. Если вдруг мы тебя обидели, нам очень жаль. Но теперь нам нужно возвращаться к работе. Иначе у нас будут неприятности…
Варвар помахал рукой.
— Нет, нет неприятности. В моей страна сначала есть, потом пить, потом неприятности… — Он подул на кулак, раскрыл его. — Тогда неприятности стать воздух. Так мы делать.
— Лучше не возражай, — прошептал Ламги. — Что-то здесь не так. Мы влипли в какие-то большие неприятности. Дело здесь вовсе не в нас.
Нарек пододвинулся к своему худощавому товарищу.
— Этот парень приставил к горлу Ашота меч. Я уж думал, он перережет ему горло. Конечно же, дело в нас. Как еще тебе объяснить?
Ламги вздохнул, как поступал часто, когда приходилось разговаривать с людьми, которых знал пока что еще не очень давно.
— Этот парень — капитан лейб-гвардии бессмертного. Думаешь, ему делать больше нечего, как стоять здесь целый день? За этим что-то кроется. Что-то крупное. И мы вляпались в это. Говорю тебе… — Внезапно Ламги опустил голову. — Он на нас смотрит, — испуганно зашептал парень. — Хватит разговаривать. Никогда не стоит привлекать к себе внимание таких людей.
— К нам действительно идет что-то большое, — Ашот толкнул его в бок и указал на лагерь женщин. Возвращался третий наемник. С собой он нес большой сосуд в форме гриба. За ним шли три трактирщицы. Две волокли за собой кратер, глиняный сосуд почти в шаг высотой. Пузатый сосуд на ножке, напоминавший перевернутый бокал. Две пары ручек с двух сторон, позволявшие нести кратер. Третья несла поднос с бокалами.
Нарек хотел встать, чтобы помочь двум девушкам, которым, очевидно, тяжело было нести высокий кратер, но Ашот удержал его.
— Оставь это. Сегодня ты достаточно натворил.
Кратер поставили между ними на песок. Он был роскошным. Никогда прежде Нарек не видел такого красивого сосуда для смешивания вина с водой. У него дома для этого использовали глиняный горшок с толстыми стенками, в котором обычно Рахель тушила мясо с овощами, что не всегда улучшало вкус вина и обеспечило не одну ссору.
Но этот кратер был сделан из хорошей глины, разукрашен изображениями колесниц и воинов. Колесницы ехали по толстому пузу сосуда в два ряда. Каждую тянула пара стройных коней. Чуть выше, на одной высоте с ручками, извивалась лента узора с изображениями марширующих воинов.
Едва кратер поставили на землю, наемник, ходивший в лагерь женщин, поставил в него странный сосуд в форме гриба. Ашот с любопытством наклонился к нему. Нарек колебался, хотя ему тоже было любопытно.
Поднос с кубками поставили на землю. У каждого кубка по бокам были две изогнутые ручки, чтобы его можно было брать обеими руками. Все они были украшены черными фигурами. Боевые сцены с изображением воинов на колесницах, пеших и на корабле, который обхватили щупальца кракена.
— Это мы, — произнес ходивший к женщинам наемник. Это был высокий сухощавый парень, на щеках которого густо росла щетина. — Мы сражались за бессмертного в Лувии, пересекли широкие степи Ишкуцы и ходили по небу Нангога. Канфары, кубки с ручками, которые вы видите там, были изготовлены лучшими мастерами при дворе бессмертного. На ножке каждого из канфаров написано имя одного из наших воинов. А каждый из рисунков на канфарах изображает подвиг в жизни человека, имя которого они носят, — он поднял вверх один из кубков с ручками. На нем был изображен человек, несущий на плечах колесницу.
— Это наш капитан Володи, идущий над орлами, — гордо продолжал воин, указывая на светловолосого варвара. — Он пронес свою колесницу по узкой горной тропе, шириной не более двух пядей. Над пропастью, настолько глубокой, что под ним лежали облака и летали орлы. То, что вас пригласили пить из этих кубков, — большая честь. И такого вина вам тоже никто не наливал. Это отличное красное вино с Эгильских островов, — воин устремил взгляд куда-то вдаль. — Многие из оловянных родом оттуда.
— Довольно слов, — произнес капитан. Он подошел к кратеру и вынул оттуда сосуд в форме гриба. В нем было вино. Он налил вино в кратер. Оно было настолько темным, что показалось Нареку почти черным.
Володи взял в руку канфар с изображением воина, в боку которого торчало сломанное копье и который, тем не менее, продолжал сражаться. Он окунул его в кратер и протянул Нареку. В вине плавали странные комочки.
— За героев, которые ушли, и за героев, которые еще придут, — торжественно произнес капитан. Нарек впервые услышал из его уст правильно построенное предложение. Должно быть, он произносил его часто.
Крестьянин взял кубок обеими руками. Он понимал, что сейчас не имеет права колебаться, несмотря на то что комки в вине были ему подозрительны.
— За героев, которые ушли, и за героев, которые еще придут, — у него получилось и вполовину не так торжественно, как у варвара.
Нарек поднес канфар к губам и выпил. Сосуд был холодным! Вино, текшее в глотку, — ледяным. Он едва не подавился.
Капитан улыбнулся.
— Это есть снег с гор, — он указал на вершины на северо-востоке. — И родниковая вода. Из источника, высоко, как спят облака.
Нарек заглянул в кубок с ручками и ткнул пальцем в один из плававших там комков. Снег! Вообще-то неплохая идея для такого жаркого дня. Вот Дарон удивится, когда он расскажет ему, что в жаркий день привозят с гор снег, чтобы пить с холодным вином. Нарек улыбнулся. И Рахель будет злиться, что он рассказывает мальчику историю о попойке. Он вздохнул. Как же он скучает за ними обоими.
— Не хорошо?
— Лучшее вино, которое я когда-либо пил, — поспешно ответил Нарек. Оно было сладким на вкус. Даже слегка отдавало медом. — Я… мне очень жаль. Ты пристыдил меня…
Варвар отмахнулся.
— Сидеть и пить.
Нарек послушался. Одни боги поймут этих дикарей! Может быть, Володи не знает другого слова для девушек, кроме шлюх. Он ведь плохо знает их язык. И наемник к тому же. Они вообще грубо выражаются.
Капитан не говорил им, почему не позволяет уйти. Нарек наблюдал за своими товарищами. Несмотря на то что они пили и лениво нежились в тени, он чувствовал их тревогу. Все было, как сказал Ламги. Что-то здесь не так. Не будут наемники просто так пить с крестьянами.
Ламги все время сидел к трем воинам спиной.
Через некоторое время Нарек уснул. А ведь он выпил совсем немного вина. Даже разбавленное водой, это красное вино било по ногам.
Слегка опьянев, Нарек дремал в тени и наблюдал за тремя наемниками. Каждого, кто хотел войти в лагерь женщин, они заставляли показывать деньги на удовольствия. Кроме того, они следили за тем, чтобы никто не вошел в лагерь с оружием. Вскоре под тентом образовалась большая коллекция бронзовых кинжалов, мечей и шипастых секир. Некоторые предпочитали с руганью уйти восвояси, чем расстаться со своим оружием. Но большинство не спорили. Никто не осмеливался связываться с наемниками капитана.
День перевалил за полдень, все больше мужчин приходило навестить девушек. Нарек тем временем испытывал приятное опьянение. Слегка кружилась голова, но настроение стало получше. Впервые за долгое время он мог пробездельничать целый день. В принципе, неплохо. Может быть, это дар богов?
Он удивлялся: кто только не ходит к девушкам! Священнослужители, целители, крестьяне, благородные. Но кому же не нравится хорошая еда, у кого же не болят мышцы после трудного дня?
Теперь из лагеря приближался целый караван, под предводительством бородатого мужчины, длинная одежда которого была с ног до головы украшена золотыми амулетами. Раб держал над ним зонтик от солнца с длинной бахромой, несмотря на то что жаркие часы давно миновали. Другой раб нес для него два длинных меча. Третий — лук. Писари, придворные и воины сопровождали этого князя. Борода его была натерта дорогим маслом. Длинные волосы поддерживала красная лента, на висках вились аккуратные локоны.
Нарек усмехнулся. Поварихи в женском лагере должны быть чертовски хороши, чтобы к ним пришел такой господин. Он-то наверняка привез с собой личного повара из дворца.
— Что здесь происходит? — Вельможа обратился к золотоволосому таким пренебрежительным тоном, словно перед ним был раб.
— Произойти убийство, — несколько натянуто ответил наемник. — Нужно защитить шл… женщин, — он бросил быстрый взгляд на Нарека.
Нарек растерялся. А он-то тут при чем? Чего хочет от него Володи?
— Надеюсь, она была не из красавиц, — князь улыбнулся тонкими губами. — И без того в этом лагере слишком мало шлюх, при виде которых не пропадает какое бы то ни было желание, — он хотел пройти мимо
Володи, но капитан преградил ему путь.
— Что? — набросился на наемника вельможа.
Нарек тут же слегка протрезвел. Заполз в самый дальний угол тента. Он не хотел иметь ничего общего с этой ссорой. Это же князь! С такими людьми не связываются.
— Ты должен оставлять здесь свой оружие, Бессос, — теперь улыбнулся Володи. Нарек не понимал, что так веселит воина.
— Значит, ты знаешь, кто я такой, — ледяным тоном произнес князь. Некоторые в его свите потянулись к ножнам. Но пока еще никто не обнажил меча. — Я сатрап этой части Гарагума. Ты стоишь на моей земле. Здесь действуют мои законы. Отойди в сторону или твоя жизнь будет кончена!
— Я правильно понимать… Для тебя не действовать закон Аарона, бессмертного Арама, правителя всех черноголовых? И ты намерен убивать меня, если я не отойти и не выполнять приказ Аарона?
Сатрап побледнел от гнева, но сделал знак своим людям убрать руки от оружия.
— Конечно же, я никогда не пойду против слова бессмертного, хотя тебе следовало бы отрубить голову уже только за то, что ты делаешь с нашим языком!
В груди у Нарека нарастало раздражение. Человек, для которого не действуют правила, который думает, что имеет право оскорблять и втаптывать в грязь любого честного человека. Крестьянин порадовался тому, что его деревня слишком незначительна для того, чтобы там были такие люди. И одновременно с этим он почувствовал уважение к Володи, который настаивает на законе бессмертного и готов оказать отпор сатрапу.
— Оставьте здесь оружие, — приказал своим людям Бессос. Потянулся к своему мечу, помедлил, затем положил дорогое оружие в песок рядом со всеми остальными.
— Кинжалы тоже, — произнес Володи, очевидно, наслаждавшийся ситуацией.
Бессос зашипел, сорвал кинжал с пояса и бросил его острием вниз. Он вонзился в мягкий песок лишь в пальце от ноги капитана.
Нарек вздрогнул. Как у этого наемника получается? Он смотрел прямо в лицо этому надушенному зазнайке. Нарек пожалел, что не может оставаться таким хладнокровным. Он представил себе, как, скрестив руки, становится перед своим арендодателем и говорит:
— Без воды на твоих полях ничего не растет. Тебе следовало бы открыть свои каналы и для меня. Я получил от тебя только пыль и отплачу тебе песком за скупость, — и с этими словами он высыплет горсть песка прямо на глазах у арендодателя. Нарек вздохнул. Он слишком хорошо знал, что никогда на это не решится. Но раньше он и мечтать об этом не смел.
— Пропусти меня! — произнес Бессос привыкшим командовать голосом.
— Еще кое-что, господин, — Володи протянул ему ладонь. — Ты должен давать мне деньги на удовольствие. Такой есть закон бессмертного Аарона.
Сатрап обернулся к своей свите.
— Дайте ему серебряную монету, чтобы цепной пес Аарона наконец перестал лаять.
Володи замахал руками.
— Деньги на удовольствие дают удовольствия.
— Ты, тупой варвар. Я хотел дать тебе серебряную монету. За нее ты получишь десять таких медяков или даже больше.
— Но ведь дело не в этом, — вмешался Ашот.
— Оставь это, — зашипел Нарек, при этом испытывая гордость за своего друга. — От этого одни только неприятности.
Ашот встал.
— Думаю, это вы не понимаете. Деньги на удовольствие нужно заработать. Их не дают за заслуги ваших предков. В поте лица своего вы должны заработать их, повелитель! — Последние слова его друг произнес презрительно.
— Варвары, которых посадили на цепь, и крестьяне, мнящие себя философами, — сатрап захлопал в ладоши. — Потрясающее представление вы тут устроили. Однако слова дешевы, крестьянин. Дай-ка я проверю, чего они на самом деле стоят, — он обернулся к седоволосому мужчине в своей свите. Оба о чем-то переговорили, затем старик вложил что-то ему в руку.
Бессос зашел под тент и встал прямо перед Ашотом. Поднял руку. Между большим и указательным пальцами он держал большую монету, сверкнувшую золотом в свете заходящего солнца.
— Золотой, крестьянишка. Думаю, это стоит больше, чем годичный урожай. Я поменяю его на твои деньги на удовольствия. Ну, что? Сколько лун ты должен потеть на своем поле, чтобы заработать такой золотой? Ты никогда больше не сможешь так легко разбогатеть.
Ашот опустил руку в кошель, и у Нарека опустилось сердце. Золотой… Это и вправду слишком заманчиво!
Его друг достал из кошелька деньги на удовольствия, заработанные пару дней назад тем, что он целый день как умалишенный тыкал копьем набитый соломой мешок, а позже даже тренировался с наемником, прятавшимся за оббитым коровьей кожей щитом высотой в человеческий рост.
— Это заработано потом и мужеством, — пренебрежительно улыбнулся Ашот. — Попробуй сам, благородный князь. Удивите сами себя, узнав, что в вас сидит незнакомый вам самим мужчина.
— Этот лагерь находится под командованием бессмертного, — ледяным гоном ответил Бессос. — Но однажды тебе придется покинуть его, крестьянин, и ты окажешься на моей земле и под моей юрисдикцией. Так же, как ты выпалываешь сорняк на поле, так и я прикажу удалить тебя из этого мира. Прямо на том месте, где тебя поймают. Упрямые крестьяне как чума. И я не потерплю, чтобы такие люди как ты несли дух мятежа туда, где я правлю, — он отвернулся от Ашота и поглядел на остальных крестьян их группы.
У Нарека душа ушла в пятки, когда взгляд сатрапа остановился на нем. Больше всего ему хотелось отхлестать этого типа по щекам. Но об этом даже думать нельзя! Бессос — сатрап, а он просто крестьянин.
— А ты, толстячок? Ты тоже заработал деньги на удовольствия?
Нарек кивнул.
— Дай их мне! — Сатрап подбросил в воздух золотую монетку и снова поймал ее. — Никогда в жизни тебя не вознаградят так щедро, малыш.
Выражение лица князя взбесило Нарека до крайности. По нему было легко прочесть, что он совершенно уверен в том, что толстячок ни за что не станет сопротивляться. Толстячка можно обижать. Можно потоптаться по нему, и в конце концов он еще и поблагодарит. С Нареком часто так обращались в жизни. Тогда он был только крестьянином. Но теперь он еще и воин. И, что еще важнее, если сейчас он сдастся, то поступит так снова и снова. В эту минуту он должен изменить свою жизнь. Ведь однажды, когда с ним так будут обращаться, рядом будет стоять его сын Дарон, и мальчик навсегда потеряет уважение к нему. Нарек отчетливо представил себе большие глаза сына, и внезапно в нем поднялась неведомая до сих пор ярость.
— Думаешь, я возьму твои деньги, ты, надутая, выкупанная в ароматной воде куча сатрапского дерьма? Даже за все золото мира ты не получишь моих денег на удовольствия!
Бессос схватился за пояс, но там уже не было оружия. Лейб-гвардейцы из его свиты стали проталкиваться вперед. Внезапно Володи обнажил оба своих меча.
— Никто здесь и пальцем не тронет моего друга!
Бессос наклонился за оружием. Он был совершенно спокоен. Это напугало Нарека еще больше, чем когда дворянин грозил ему смертью.
— Мы уходим, — произнес Бессос, пока его эскорт стал собирать оружие.
Ашот подошел к Нареку и положил руку ему на плечо. Просто поразительно, как такая мелочь может все изменить. У него перестали дрожать колени.
— Я горжусь тобой.
Нарек вздохнул. Такие слова ему редко когда доводилось слышать в жизни. Он был самым обыкновенным и знал это…
— Выкупанная в ароматной воде куча сатрапского дерьма… — Володи вложил оба меча в ножны. — Это Бессос! Тот самый тип. Ты хорошо выражаться.
Нарек совсем смутился. Остальные крестьяне тоже смотрели на него и заговорщицки улыбались. Если бы Рахель и Дарон были здесь и могли его видеть!
— Ты притащил нас сюда, чтобы это случилось, да, Володи? — вдруг сказал Ашот. — Ты хотел нас проверить. И вероятно, тебе было совершенно все равно, кто будет здесь сидеть. Дело было в крестьянах, поденщиках и ремесленниках в целом.
Нарек вздохнул. Ну зачем Ашоту обязательно быть таким? Неужели нельзя было продлить миг совместного триумфа, довольных улыбок друг другу и похлопывания по плечам?
Улыбка сползла с лица Володи.
— Правильно. Но я знать «Львов»… из Бекбека… э… Я вас знать. Я был горд, что делать это с вами.
— Зачем ты так поступил? — непонимающе поинтересовался Ламги.
— Должен я знать, с кем вместе драться, — он ударил себя кулаком в грудь. — Здесь есть сердце. Не камень, хоть я и есть наемник. Сражаюсь за бессмертного Аарона, за золото и старый долг. Еще немного, и придет день битва. Должен знать, какие люди есть со мной. Кто есть рядом со мной? Для кого я отдавать кровь, — он поглядел на Нарека и вдруг снова улыбнулся. — Буду хорошо я сражаться рядом с маленький человек с сердце льва. Гораздо лучше, чем с выкупанная в ароматной воде куча сатрапского дерьма.
Нарек почувствовал, что в горле вырос ком. Его так легко тронуть. Он знал это… Но слова высоченного, косноязычного золотоволосого варвара тронули его до глубины души. Этот парень только что объявил, что прольет ради него кровь. Что на это ответить? Когда он вернется в Бельбек, ему никто не поверит. Если бы он мог взять этого парня с собой в деревню хоть на один день!
— Довольно болтали. Моя стража заканчиваться, когда солнце ложиться спать. Вы оказать мне честь? Пойти пить с Володи? Сегодня есть день вина! День крови должен подождать.
Нарек содрогнулся. Битвы он боялся.
В горах Сланга
Эта местность Тилвиту не нравилась. Путешествие через Снайвамарк прошло без происшествий. Утром они нашли надежное укрытие для ледяного парусника. А теперь они пробирались в Белый лес на южных отрогах гор Сланга. Никто в здравом уме не ходит в эту долину! Однажды он уже бывал здесь с Куллайном. Этого оказалось более чем достаточно. Только глупцы бросают вызов судьбе без всякой на то нужды.
Они шли по звериной тропе через лес, напоминающий просторный, поддерживаемый колоннами зал. В принципе, уже стояла ночь. Но не здесь. Между стволами время от времени возникал призрачный белый свет. Он не имел отчетливо видимого источника, был непостоянным, иногда пропадал, чтобы позже появиться в другом месте.
Здесь было теплее. Снег под ногами чавкал при каждом шаге. В оставляемые ими следы снизу набиралась грязь.
В этом лесу не было подлеска. Стволы деревьев вокруг поднимались, словно неровно сделанные колонны. Еще до того, как разветвлялись первые ветки, стволы исчезали в густой дымке, постоянно висевшей над этой зачарованной долиной.
Не было слышно ни звука, словно здесь не было ничего живого. Но Тилвит знал, что это не так. Он напряженно оглядывался по сторонам, поскольку ему постоянно казалось, что за ним наблюдают. Гонвалон и Нандалее тоже нервничали. Они держались вплотную друг к другу. Иногда он завидовал этим двоим счастливым влюбленным, да еще под защитой небесного змея. Для них в этом мире не было ничего страшного.
Какой-то звук заставил его обернуться. Белый силуэт скользил в дымке над ними. Тилвит скорее угадал движение, чем увидел его. Определить, что пролетело над ними, было невозможно. Белая сова? Что-то побольше? Взгляд его упал на валун, торчавший в лесной земле. Через серый камень протянулась толстая белая кварцевая жила. Разве она была здесь в прошлый раз? Они пришли тем же путем, в этом он был практически уверен, несмотря на то что с тех пор прошли годы. Он поискал другие следы
ее присутствия, но ничего не обнаружил.
Он опасался ее, сделавшейся стражницей звезды альвов в этой долине. Она была единственной в радиусе сотен миль, кто мог открыть врата. Но лишь немногие приходили сюда, чтобы попросить ее об этой милости.
Ходили слухи о том, что с некоторыми просителями случалось дурное. Никаких доказательств! Лишь множество причин исчезнуть навсегда, когда отваживаешься ступить на Золотые тропы, протянувшиеся сквозь Ничто.
Куллайн предупреждающе поднял руку. Все мгновенно замерли. Впереди слякоть сменялась красно-коричневым грунтом под пожухлой листвой. Примерно в двадцати шагах впереди сидел белый волк и неподвижно наблюдал за ними.
Тилвит сделал попытку достать свой лук из кожаного футляра и натянуть тетиву.
— Никакого оружия! — прошептал Куллайн, словно прочтя его мысли.
Тилвит заметил, что правая рука Гонвалона лежит на рукояти меча.
Летавший вокруг белый свет исчез. На несколько ударов сердца на зачарованный лес опустилась темнота. Затем свет вдруг возник за их спинами.
А волк исчез, словно его никогда и не было.
— Вперед! Поспешим, — теперь голос Куллайна звучал затравленно. Редко бывало, чтобы его друг терял спокойствие. Что-то было здесь, совсем близко и, тем не менее, скрытое от их взглядов. Он увидел белого жука, ползущего по коре бука рядом с ним. Навозник? Вот только он был слишком велик, не должен был быть белым и меньше всего ползать здесь в это время года.
Теперь деревья казались Тилвиту более блеклыми. Он знал, что дело не в снующем повсюду свете. Вскоре он увидел торчащие из прелой листвы белесые корни. Затем обнаружил бледные линии в коре деревьев, словно они полопались, чтобы открыть взгляд на древесину.
Внезапно Нандалее наклонилась и что-то подняла.
— Этот лист совсем белый! — Она показала им наполовину разложившийся, дырявый дубовый листок, белый, словно снег. — Я ничего подобного прежде не видела.
«А я видел», — угнетенно подумал Тилвит. В отличие от него, они оба знали лишь то, что Куллайн ведет их к звезде альвов. О том, кто их там ожидает, Куллайн предусмотрительно решил умолчать.
Белых листков на деревьях стало больше. Да и стволы деревьев отчетливо изменились. Они стали напоминать березы. Белые с черными полосками и время от времени встречающимися наростами совершенно нормальной коры. Нормальное на этих деревьях казалось чем-то противоестественным. «Она изменяет всю долину, — подумал Тилвит. — И отчетливо дает понять, что чужакам здесь не рады».
Вокруг дерева неподалеку от звериной тропы вился белый плющ. Земля под их ногами высохла. Стало приятно тепло, как весенним утром. В лощине сидело с полдюжины зайцев-беляков. Они поглядели на них, похоже, нисколько не пугаясь. Да и чего? Кому жить, а кому умирать в этой долине, решала исключительно Белая госпожа. Он был совершенно уверен в том, что если он выстрелит в зайца, то стрела пролетит мимо.
— Даже не думай об этом, — пробормотал Куллайн. — Когда выберемся отсюда, пойдем на охоту.
Нандалее обернулась и посмотрела на них. Она казалась напряженной, но не испуганной. Она целиком и полностью полагалась на Куллайна, пообещавшего ей, что отсюда она попадет в сад Ядэ. В конце концов, их товарищ почти ничего не рассказал ей о Белой женщине. Иначе она не была бы такой спокойной.
Они прошли мимо ели, иглы которой сияли белым, словно только что выпавший снег. Земля под ногами была твердой. Он слегка отодвинул в сторону листву, которая уже состояла целиком и полностью из белых листьев. Под ними был голый камень. И он тоже был белым.
Теперь он чувствовал ее присутствие. Ощущение было такое, словно чья-то холодная рука легла на затылок. Чуть впереди на склоне взгляду открылась пещера. Она была обрамлена белыми скалами. Деревья росли там неестественно густо. Стволы у них были белыми, словно кости.
Продвигаться вперед становилось все тяжелее. Землю под ногами полностью покрывали сплетающиеся друг с другом корни, стремившиеся к пещере. Некоторые корневые побеги были толщиной с бедро.
— Там, внутри, находится звезда альвов, — объявил своим спутникам Куллайн.
— И что теперь? — В голосе Нандалее послышались сомнения.
— Хранительница этой долины. Она поможет вам. Наверняка. Тебя ждет Дыхание Ночи, Нандалее. Она не осмелится вызвать гнев перворожденного, оттягивая ваше возвращение.
Нандалее и Гонвалон переглянулись, но ничего не сказали.
В пещере лился молочно-белый свет. Когда они вошли в нее, в лицо им ударил влажный теплый воздух. Пол и стены были целиком и полностью покрыты корнями. Ему показалось, что это место не относится к созданному альвами. Еще отчетливее, чем снаружи, чувствовал Тилвит холодную хватку на затылке. Свет в пещере мигал в такт пульсу. Он отбрасывал причудливые тени на казавшиеся живыми стены.
Тилвит готов был поклясться чем угодно, что некоторые корни движутся.
Туннель привел их в пещеру, где на узле переплетенных друг с другом корней сидела белая фигура. Платье, которое, казалось, было сплетено из тонких белых корешков, спадало с плеч, плотно облегало ее тонкую талию и расходилось от бедер в стороны. Словно полотно, накрывало оно собой часть сплетения корней, позволяя только догадываться о том, насколько далеко расходятся корни.
Фигура сидела совершенно неподвижно. Лицо ее было суровым, резко очерченным и белым, как корни. Глаза ее были закрыты. Длинные белоснежные волосы стекали по плечам, доставая почти до бедер. Судя по позе, она могла быть вытесана из камня. Руки ее лежали на коленях ладонями вверх. Это могло бы быть очень гармоничное зрелище, если бы не этот пульсирующий белый свет.
— Значит, ты и есть Нандалее. Ветер шепчет твое имя, и даже деревья знают о тебе, — голос звучал очень тихо, почти шептал. Тилвит не мог сказать, шевелились ли губы Белой госпожи. Неровный свет смазывал движения.
— Кто ты? — Голос Нандалее звучал до завидного твердо, словно пещера не произвела на нее ни малейшего впечатления.
— Здесь, на севере, меня называют Белой госпожой. А мое настоящее имя для тебя не важно. Ты видела Скованную богиню.
Тилвит спросил себя, что это может значить. Скованная богиня? Ни о чем подобном он никогда не слышал.
Белая женщина открыла глаза. Они были совершенно черными. Даже белки. Такого зрелища Тилвит вынести не мог. Он уставился на собственные ноги. Корни двигались! Это точно. Они удержат его, если того пожелает Белая госпожа.
— Скованная богиня видит сны о тебе, Нандалее. Она ждет тебя.
— Прошу, открой для меня врата в сад Ядэ. Там меня тоже ждут, госпожа.
Прозвучало слово силы, темное и чужое. Из переплетения белых корней вынырнули две разноцветные светящиеся змеи. Их сияние заставило померкнуть даже белый свет. Змеи склонились друг к другу и слились, образовав яркую арку. За ней пролегала Золотая тропа, ведущая в темноту Ничто.
— Благодарю тебя, Белая госпожа, — произнесла Нандалее и поклонилась хозяйке пещеры. Она обернулась, и впервые с тех пор, как Тилвит познакомился с ней, черты лица ее показались ему мягкими. — Благодарю и вас, Куллайн и Тилвит, что провели нас с Гонвалоном через большие опасности. Я перед вами в огромном долгу.
Куллайн лишь коротко кивнул. «Прощаться — это не для меня, — пристыженно подумал Тилвит. — Нельзя их так просто отпустить».
— Для меня было честью путешествовать с вами. Я никогда не забуду того, что мы пережили и…
Куллайн резко откашлялся.
«Иногда он ведет себя просто как неотесанный чурбан, — подумал Тилвит. — В рассказах стариков приключение, подобное тому, что довелось пережить нам, оканчивалось пиром, а не в какой-то жуткой пещере. Нужно произнести хотя бы несколько торжественных слов», — раздраженно подумал он, но промолчал.
— Гонвалон! — Белая госпожа устремила черный взгляд на мастера меча. — Знай, что там, где идет Нандалее, смерть всегда очень близка. Не ты проклят. Если ты останешься здесь, судьба трех миров примет совсем иной поворот.
— Однажды мудрый совет сделал меня бездушным убийцей, — Гонвалон взял Нандалее за руку. — В будущем я буду следовать только зову своего сердца.
Нандалее посмотрела на своего мастера меча с гордостью и любовью. Бок о бок вошли они под светящиеся врата.
Тилвит смотрел им вслед, пока не закрылись врата. Нужно сложить песню о любви этих двоих! Такая любовь должна стать увековечена.
— Идем, — Куллайн положил руку ему на плечо. — Не стоит здесь оставаться.
Теперь Белая госпожа устремила свой жуткий взгляд на него. Ведомо ли ей его будущее? Такого пророчества, как она выдала Гонвалону, он слышать не хотел. Так же, как и Куллайн, он молча развернулся и пошел за своим другом прочь из пещеры. Но даже там его не оставляло чувство, что она смотрит ему вслед.
И только когда лес утратил следы неестественной белизны, он снова почувствовал себя совершенно свободным.
— Красивая они пара, правда?
Куллайн зарычал, и рычание его могло означать все, что угодно. Иногда его товарищ становился слишком односложным! Тилвит терпеть не мог молча идти по зимнему лесу.
— Похоже, Золотой простил Гонвалона. Без него нам никогда не уйти бы от троллей и Вечнозимнего червя.
Куллайн снова зарычал.
— Ты становишься свидетелем любовной истории, настолько трогательной, что даже Золотой забыл обиду и бросился им двоим на помощь, а все, что ты можешь сказать на это, это только рычание, словно у тебя что-то не в порядке с желудком?
Внезапно Куллайн остановился. Когда он обернулся, его изуродованное лицо выглядело еще страшнее, чем обычно.
— Ты действительно думаешь, что стал свидетелем благородных поступков? Ты что, ослеп? Ты что, не видел, чей облик принял Золотой, когда пришел к нам? Он был
Гонвалоном. Все, что он делал, служило одной-единственной цели: уничтожить мастера меча.
— Да это же бред! — возмутился Тилвит. — Без помощи Золотого Гонвалон бы умер. Зачем ему исцелять его, если он хочет его уничтожить?
— Да это же очевидно! Чтобы насладиться тем, как он сломается. Не из сострадания. Он провел
ночь любви с Нандалее. И я уверен, что он воспользовался своей силой, чтобы она стала для нее незабываемой. Гонвалон знает об этом, но будет молчать, чтобы защитить Нандалее от правды. А она будет задаваться вопросом, что стало с тем чудесным любовником после той ночи, когда Гонвалон спас ее от троллей. Разве ты не почувствовал напряженности, которая появилась между ними? Медленный яд Золотого уже начал действовать.
— Я действительно не заметил ничего подобного, когда эти двое вошли в звезду альвов, — обиженно ответил эльф, понимая, что товарищ прав.
Куллайн молча покачал головой и пошел дальше. Тилвит знал, что больше его товарищ ничего не скажет. Он и без того произнес непривычно длинную речь. Он не любил говорить. Все свои тревоги он проживал наедине с собой.
Тилвит подчинился ледяному молчанию зимнего леса и своего товарища. Но то и дело задумывался о песне, которую хотел сложить. В песне мир может быть лучше, чем на самом деле. У него будет только преодолевающая все преграды любовь и великое приключение. А о Золотом он промолчит. Эльф улыбнулся. Таков ответ поэта, решившего одолеть небесного змея.
Сын свиновода
Марвад сидел за скалой и наблюдал за сухим руслом реки, разделявшим оба войска. Ночь была удачной. Месяц узкий, словно нож убийцы. Было достаточно света, чтобы такие люди, как он, могли заниматься своим делом, и в то же время достаточно темно, чтобы их было не слишком легко обнаружить.
На небе было совсем мало облаков. На небосклоне, словно огненные глаза, сияли тысячи звезд. Они были единственными свидетелями маленькой войны, которая велась между двумя лагерями уже не первую неделю. Война, сделавшая его богачом. За голову каждого лазутчика, которую он предъявлял, ему давали десять золотых. И здесь ему не нужно было даже опасаться, что днем его найдут в укрытии родственники одной из жертв. Возвращаясь в лагерь Муватты, он был в полной безопасности. Кроме того, он сам мог решать, в какую ночь выйти на охоту. Он ходил по тропе крови вот уже почти двадцать лет, но такого успеха, как за последние луны, не было еще никогда. Когда все это закончится, он сможет уйти на покой. Марвад подумал о мешочке с деньгами, который зарыл в трех милях от лагеря в скалистой ложбинке. Он богатый человек. Священный город кормил его многие годы, но там у него набралось уже слишком много врагов. Просто поразительно, как обходятся друг с другом богатые и властные люди. На наемных убийц спрос был всегда. Особенно во времена Небесной свадьбы, когда там собирались сатрапы, дворяне и купцы со всего королевства.
На лунный серп набежала туча. Марвад воспользовался мгновением темноты, чтобы пересечь русло ручья. Он хорошо знал эту местность. Днем и ночью он проводил часы за разведкой. И знал, как мыслят охотники на другой стороне. Есть разница, выслеживать волка, ирбиса или человека. Марвад снова улыбнулся. Самоуверенно втиснулся в узкое углубление и слился с местностью. Он нашил пучки травы на свою тунику цвета земли, натер тело сажей. В такие ночи как эта его силуэт полностью сливался с местностью. Ему даже ложбинка не нужна. Достаточно лечь на землю и лежать неподвижно — и он будет все равно что невидимкой.
В лагере над ним смеялись. Вот глупцы! Только казначей при виде его перестал улыбаться. Он знал, чем занимается Марвад по ночам и насколько хорошо это у него получается.
Марвад прищурился так, что глаза превратились в узкие щелочки, чтобы белки не выдали его в темноте. В сумерках он как следует вымылся. Запахов он не источал. Пока он не двигался, был похож на кусок пустыни. Теперь нужно просто полежать. Так он поступал и в прошлые ночи. В какой-то момент один из стражников подходил к нему. И прежде чем они успевали понять, что с ними происходит, он перерезал им горло. Для этого нужно было только дождаться, пока они не подойдут настолько близко, что едва не наступят на него.
Марвад вслушивался в ночь. Шум в лагере Арама постепенно стихал. Он услышал пронзительный смех женщины. Громко закричал осел.
Что это, шаги? Нет… Время шло. Иногда не задремать было тяжело. Когда начинало клонить в сон, он думал о своем отце. Воспоминания по-прежнему вызывали гнев. Даже после стольких лет. Это помогало. Память о голодной зиме помогала не уснуть. Он все еще чувствовал ее, жгучую боль внутри. Как часто тогда он ложился в постель голодным. Отец заставил голодать всю семью, чтобы откормить свиней. У животных всегда и всего было в достатке.
Вспоминал он о своем младшем брате, который умер, сотрясаемый лихорадкой. Он до последнего держал его за руку. Отец был в свинарнике и больше всего заботился о том, чтобы этим тварям было тепло и чтобы они не заболели. Его свиньи были лучшими в сатрапии. Когда отец возил их на ярмарку в Нари, то получал там призы, о которых другие свиноводы могли только мечтать. Но из этих денег в дом не попадало почти ничего. Когда отец продавал своих свиней и всякий хлопал его по плечу и хвалил, он приходил в веселое расположение духа. Но только не со своей семьей… Он пил, играл и спал со шлюхами. А возвращаясь домой, он был с похмелья, мрачен, а кошелек его был пуст. И им снова предстоял год, полный лишений, и надежды на то, что, возможно, в следующий раз все будет иначе.
Две фразы изменили жизнь Марвада навеки. Он не забудет их никогда, даже если чудом проживет до скончания времен.
Его отец произнес их в то утро, когда он вышел из дома с мертвым братом на руках, чтобы похоронить его.
«Значит, теперь ты хочешь скормить его червям? Тебе не кажется, что это самое настоящее расточительство?»
После этого Марвад положил брата на землю и отходил отца палкой почти до смерти. Затем отнес его в хлев и стал наблюдать за тем, что свиньи делают с человеком, который любил их больше, чем собственную семью. Ни мать, ни братья не пришли, чтобы помешать ему. Но зато назвали его убийцей. Его! А кем был его отец?
После этого Марваду пришлось уйти из деревни. Он отправился в Изатами, чтобы стать священнослужителем и смыть с себя вину. Вспомнив о том, насколько он был глуп, Марвад улыбнулся. Он исповедался перед ними в том, что сделал. И они не захотели его принимать. Он стал просить милостыню, снова голодал, пока пекарь не нанял его подтолкнуть его конкурента головой вперед в печь. Никто не видел его при этом. Все сошло за несчастный случай. Это принесло ему десять лепешек и несколько медных монет. И тогда он окончательно понял, что не создан быть ни свиноводом, ни священнослужителем. У него была хорошая жизнь, несмотря на то что за ним постоянно охотились. Все это готовило его к тому, чтобы разбогатеть здесь, на равнине Куш.
Звуки в лагере тем временем совсем стихли. Должно быть, уже за полночь. Странно, что ни один стражник еще не пришел. Ему везло не каждую ночь. Иногда стражники не подходили достаточно близко для того, чтобы можно было неожиданно напасть на них, или же ходили группами по двое, а то и больше. Но сегодня никто еще и близко не подошел. Это было странно. Можно было даже подумать, что бессмертный Аарон решил полностью отказаться от выставления стражи.
Марвад боролся с искушением выбраться из укрытия и побродить по окрестностям. Это глупо! Только спокойствие. Час или два… А если никто не придет, он просто уйдет восвояси. Не обязательно каждый день добывать голову.
Небо затянуло тучами. Стало еще темнее. «Это упростит отступление», — удовлетворенно подумал Марвад. Он… Слева от него послышался приглушенный звук, очень хорошо ему знакомый. Хрипение человека с перерезанным горлом, в дыхательные пути которому льется поток крови.
Убийца напряг мышцы, готовый вскочить. Возможно, сейчас поблизости находится другой охотник на людей, из тех, что каждую ночь выходят из лагеря Муватты. Или стражники Арама переняли опыт? Марвад знал, что за последние недели некоторых его конкурентов поймали. В основном молодых, неосторожных, искавших легких денег. Но не повезти может всегда, вне зависимости от опыта.
Он вслушался в ночь. Хрипение стихло. Тихого перешептывания не последовало. Значит, другой охотник тоже один. Марвад почувствовал, как взмокли ладони. Страшно ему не было, он лишь испытывал напряжение.
Вдавив ладони в песчаный грунт, он прислушался. Из-за туч вышел серп луны. Словно кто-то включил свет в темной комнате. Он отчетливо видел остовы обрубленных кустов, ветви которых сгорели в лагерных кострах. Оглядел силуэты тех немногих скал, что торчали из песочной земли. Самый большой из них напомнил вытянутую на берег рыбацкую лодку. Скала рядом с ней напоминала по форме свернувшуюся клубком собаку. А следующая показалась похожей на каменный очаг в родительском доме.
Марвад невольно подумал о братьях и сестрах. Как иногда они вместе лежали на горных пастбищах и смотрели на облака. И так же, как сейчас он давал имена одиноким скалам, так и они спорили о том, какие фигуры видны в облаках.
После того как он убил отца, никто больше не голодал. Вскоре их свиньи уже перестали быть такими знаменитыми, но жизнь стала проще. Он наводил справки и иногда посылал им деньги через третьи руки. Если бы они знали, что они от него, то никогда бы не приняли. А так радовались тому, что иногда скот удавалось продать просто по сказочной цене.
Ему навстречу полз скорпион. Большой, черный, размером с человеческую ладонь. Укус у них болезненный, хоть и не смертельный. Он нисколько не встревожил насекомое. Оно спокойно продолжало ползти мимо его щеки. Они оба похожи. Оба — непризнанные охотники. Оба… Марвад замер. У скалы, похожей на свернувшегося клубком пса, появился горб. Там кто-то был! Или он ошибается? Горб не шевелился. Марвад не спускал с него взгляда. Время шло. Он никогда бы не подумал о собаке, если бы горб был там и раньше.
Нужно прокрасться обратно в лагерь. Ему уже чудятся призраки. Медленно поднялся. Скорпион ринулся прочь. Что-то вспугнуло его.
Марвад бросился в сторону и плавным движением выхватил нож из ножен на плече. Изменилась не скала в форме пса, а скала прямо за его спиной. Тень расплылась и стала двигаться ему навстречу.
Рука Марвада устремилась вперед. Метательный нож золотисто блеснул в лунном свете. Тень покачнулась. Убийца тут же ринулся к ней, выхватив кривой кинжал, клинок которого был изготовлен из дорогого лувийского железа.
Марвада ударили когти. Слишком медленно! Его кинжал ринулся вперед, вонзился в мягкую плоть. Существо выгнулось дугой. Его сотрясали судороги, но ни единого звука не сорвалось с его губ. Подобного существа Марвад никогда прежде не видел. Смесь мужчины и большой черной кошки. Нет… Воин, который, как и он сам, натер тело сажей. Но на убийце была шкура большой черной кошки. А на голове был странный шлем, напоминавший…
Лапа с когтями взметнулась вверх. Марвад отпрянул, подняв кинжал. Черные каменные когти напоролись на железо. Одновременно с этим последовал укол в пятку, и по икре поползла вверх жгучая боль.
Марвад застонал, в то время как лапа с когтями бессильно опустилась на землю. Вероятно, это была последняя судорога умирающего воина. Выругавшись про себя, Марвад обернулся. Он наступил на черного скорпиона, который только что полз мимо него.
Марвад закрыл глаза, борясь с болью. Ощущение было такое, словно ногу жжет огнем. Нужно уходить отсюда. Немедленно! Опустившись на четвереньки, он пополз, отчаянно закусив губу. Стонать нельзя. Крик, который сорвался только что с его губ, тоже был непростителен. Этот странный человекокот наверняка был не один.
Что это там, в тени? Марвад попытался подняться, но раненая нога тут же подкосилась. Нужно лишь добраться до пересохшей реки. На другой стороне ходят патрули из лагеря Муватты. Там он будет в безопасности.
Огонь полз дальше, в подколенную впадину. «Этот яд не убивает», — подумал он, тут же ощутив во рту привкус крови. Он прокусил себе губу.
Взгляд его коснулся скалы в форме собаки. Горб исчез!
Он не удержался и выругался. Понял, что теряет самообладание. Подобное он часто встречал на охоте. Это случалось незадолго до конца. Незадолго до того, как добыча была поймана. Когда кто-то понимал, что на шее у него стягивается петля.
С ним этого не случится. Он сумел встать на ноги. Теперь огонь бушевал внутри бедра. Нужно взять себя в руки! Убийца покачнулся, но на ногах устоял. Только не думать о боли. Он вызвал в памяти лицо отца. «Значит, теперь ты хочешь скормить его червям. Тебе не кажется, что это самое настоящее расточительство?» Слова отца так отчетливо звучали в мыслях, словно он услышал их совсем недавно. Как будто он еще здесь…
«Тогда я поступил верно», — подумал Марвад. Верно! Боль была забыта. Он снова увидел, как заступом убивает своего отца, и другая, неизгладимая боль удержала его на ногах, когда он брел по руслу пересохшей реки.
Одинокий человек
— Повелитель! Повелитель, пожалуйста! Вы должны подойти!
Муватта терпеть не мог этот визгливый голос. Он заморгал. На груди у него лежала тонкая рука. Снаружи занималось утро. Он слышал шум просыпающегося лагеря. В воздухе витал дым от костров и аромат свежевыпеченного хлеба.
— Повелитель! — Снова этот визгливый, высокий голос за пологом шатра.
Бессмертный отодвинул руку в сторону и поглядел на хрупкую девушку. Она и две других очень старались прошлой ночью. Как же он это ненавидит. Не любил он наигранных спектаклей. Ему хотелось настоящей страсти. Никогда не думал, что все это так быстро надоест ему. Став Муваттой, он почувствовал, что внезапно обретенная власть наполнила его целиком.
Схватился за виски. Опять эти голоса в его голове, постоянно говорящие с ним. Нужно напиться, чтобы снова заставить их замолчать. Если бы у него был выбор, он вернулся бы к своей прежней жизни. Но понимал, что возврата больше нет. Если она заметит, что ему надоела его властная оболочка, она заменит его.
— Повелитель!
О, этот отвратительный голос! Бессмертный поднялся, бросил последний взгляд на девушек. Наверняка все трое уже проснулись. Боятся перепадов его настроения. А он терпеть не мог, когда все окружавшие его люди в чем-то перед ним притворялись.
Он отбросил в сторону полог шатра. Там стоял его виночерпий, потный низкорослый толстенький человечек, красный нос которого свидетельствовал о том, что он пьет вино, которое для него не предназначено.
— Повелитель, крылатая Ишта приказала мне позвать вас. Вы должны прийти к руслу реки. Она сказала, чтобы я позвал вас.
Как он потеет, это просто отвратительно.
— Твой плащ, парень.
Виночерпий дрожащими руками расстегнул застежку голубого плаща с широким красным бортом, знак его должности. Муватта обернулся им вокруг бедер и повернулся к стоявшим у шатра стражам.
— Отрежьте ему хозяйство. Мне не нравится его голос.
Виночерпий испуганно взвизгнул, когда воины без колебаний схватили его.
— Господин, прошу… Я евнух. Поэтому такой голос… Прошу, простите.
Муватта раздраженно поглядел на него.
— Тогда отрежьте что-то другое от его жирного тела. Большой кусок. И бросьте в шатер, чтобы разбудить девушек.
Не моргнув глазом, воины выполнили его приказ. Крики евнуха развлекли его… ненадолго. Он пересек лагерь. Почти никто и взгляд не осмеливался поднять. Его не любили, и он это знал. Они боялись его. Таким и должно быть правление! Если он отдает приказ, его должны выполнять не задумываясь.
Утро только занималось, первая розовая дымка виднелась над горами на востоке. Было уже тепло. День снова будет невыносимо жарким. При взгляде на горы его охватывала тоска. Там, на востоке, находилась Желтая башня. Дворец богов. Дом девантаров. Ему так хотелось посмотреть на стоящий среди скал в одиночестве замок. Как живут боги? Какая же там должна быть роскошь! Какие удивительные радости ожидают посетителей? Он должен победить Аарона и стать первым среди бессмертных, тогда, возможно, он попадет туда.
Он прошел мимо длинной ямы, полной трупов. В лагере свирепствовали болезни. Каждый день умирали больше сотни воинов и еще больше рабов. Его советники просто не могли совладать с этим, чем бы он ни грозил. От лазутчиков он знал, что у Аарона такой проблемы нет. В военных походах болезни — постоянный спутник войск. Так было всегда! Почему пощадили Аарона? Может быть, Львиноголовый защищает народ Арама?
Трупы в яме лежали бледные и скрюченные, пересыпанные негашеной известью. Что-то шевельнулось. Бродячая собака грызла руку высокого мужчины. Муватта раздраженно отвел взгляд. Такие парни, как он, должны убивать для него крестьян Аарона! Как он только посмел подохнуть!
Дурное настроение вернулось. Он знал, сколько людей умерло, хотя не любил думать об этом. Стоять здесь лагерем так долго было ошибкой. Несколько тысяч его опытных воинов подохли, как и тот, что внизу, во рву. Борьба за Гарагум уже стоила ему большего количества людей, чем погибло за последние годы в пограничных стычках с Ишкуцей. А ведь битва еще не начиналась!
Почему у Аарона не так? Все лазутчики подтверждали информацию о том, что в его лагере смертей гораздо меньше.
На берегу пересохшей реки стояла крылатая Ишта и ждала его. Ветер играл в перьях ее черных крыльев. На ней был белый наряд почти до пят. На бедрах — скрещенные перевязи, с которых свисают роскошные мечи. Ни один смертный не отваживался подойти к ней. Берег опустел. Лагерь в непосредственной близости отсюда тоже был пуст.
Она была так прекрасна и в то же время казалась такой пугающей.
— Ты не торопился, — холодно приветствовала она его, не оборачиваясь.
— Мой виночерпий забыл мне сказать, насколько срочно ты желаешь видеть меня.
Она резко обернулась. За ней взлетели птицы, напуганные резким движением. Коршуны! Тяжело взмахивая крыльями, они устремились к небу.
— Тебе требуется напоминать, что следует явиться незамедлительно, когда я желаю видеть тебя?
— Я неудачно выразился…
— Я все поняла.
Муватта не мог выдержать ее взгляд. Гнев ее ощущался почти на физическом уровне. Внезапно он увидел себя лежащим в яме с трупами, в полном сознании. Кожу обжигала известь. Крысы вгрызались во внутренности. Он не мог закричать, не мог пошевелиться, но был жив.
— Снова вспомнил о том, что смертен?
Муватта опустился на колени.
— Прошу, простите меня, если я разочаровал вас, повелительница молний и смерти.
— Вставай! — Она указала на реку. — Я хочу, чтобы ты увидел это.
Он подошел к прибрежному кустарнику. Под ними в русло реки был вбит ряд шестов. На каждый была насажена голова. В пыли лежали обнаженные тела.
— Это все семнадцать убийц, которые вчера покинули лагерь, чтобы, как обычно, сеять страх в лагере врага.
— Это сделал Львиноголовый? — негромко спросил он, стараясь не рассердить.
— Нет. Мой брат не вмешивается. Он не такой, как я. Это были их новые стражники. Наемники из Цапоте. Люди-ягуары, которые обычно сражаются только за жрецов Крылатого змея.
Люди-ягуары? Это ничего не говорило Муватте.
— Что мы будем делать?
— Мы отдадим им берег, — легко ответила богиня.
— Но…
— Ты ставишь мое решение под сомнение? — Она улыбнулась ему, а он снова увидел яму мертвецов.
— Значит, мы признаем поражение в битве?
— Это не поражение. Просто битва закончена. Мы знаем о них все, что должны знать.
— А эти убийцы? Эти люди, выследившие моих убийц, они не могут стать опасными? Они не изменят исход битвы?
Она рассмеялась.
— Их всего двести. Я знаю, ты тревожишься об убитых, но даже те люди, которых ты выставишь из резерва, более опытны в боях, чем крестьяне Аарона. Нет никакого сомнения в том, как закончится эта битва. Впрочем, она привлекает к себе немало внимания среди моих братьев и сестер. Поэтому я не могу пойти на другой берег и отомстить за наших убийц. Но если люди-ягуары придут на нашу сторону, им этого не пережить.
Она так красива, исполнена силы и совершенно бесцеремонна. Муватта восхищался ею. Он бы боготворил ее, если бы она не была богиней. Почему он не может найти такую женщину, как она?
— Не позволяй, чтобы эти головы висели там слишком долго. Это плохо скажется на моральном духе твоих войск. Их трупы нужно бросить в общие могилы. А ты должен сегодня же отправиться в Изатами. До Небесной свадьбы всего три дня. Будет хорошо, если ты приглядишь за сатрапами, которые предпочли присутствовать на празднике, а не здесь, в лагере.
— А эта лошадиная принцесса? — Он не понимал, почему Аарон до сих пор ничего не предпринял, чтобы освободить ее. Неужели она значит для него меньше, чем он ожидал?
— Ты думаешь о Шайе?
Муватта судорожно проглотил слюну. В присутствии Крылатой ему никогда не удавалось следить за своими мыслями. Наверняка Ишта знает о том, что он желает ее… Вероятно, даже посмеивается над его незамысловатыми фантазиями.
— Напротив. Я была бы разочарована, если бы ты не считал меня желанной, — она одарила его улыбкой, от которой сердце его едва не выскочило из груди. — Впрочем, я всегда останусь для тебя мечтой. Зато обещаю, Шайя тебя очень порадует. Я знаю,
тебя разочаровали женщины, делившие с тобой ложе в последнее время. Шайя разожжет твой огонь. После этой Небесной свадьбы слухи о том, что после ранения, полученного от Аарона, ты не совсем мужчина, полностью развеются.
Бум, бум
Скрежет не умолкал. Даже на удар сердца. Галар никогда не думал, что его может так вымотать какой-то звук. Он сидел у массивной гранитной плиты, перекрывавшей вход в гавань пещерного дворца, принадлежавшего клану Хорнбори. Плиты, убившей того червелапа.
С другой стороны скалу терзали когти. И их непрестанные усилия начали приносить плоды. В различных местах гранитной плиты стали образовываться мелкие трещины.
Галар поглядел на отрезанную часть дракона, лежавшую неподалеку от него. Узкую вытянутую морду и смертоносные клыки. Этот вид драконов обладает разумом! Кузнец хорошо представлял себе, что происходит с той стороны. Червелапы царапали плиту в разных местах. И их было точно больше, чем один. Вряд ли они проделают одну-единственную дыру в гранитной плите, а потом мучительно будут расширять ее, пока она станет достаточно большой для того, чтобы в нее мог протиснуться дракон. Если гранитная плита треснет, отверстие сразу будет достаточно большим.
Галар смотрел на трещины. Теперь они царапают в левом верхнем углу. Он видел, как расширяется сеть мелких трещинок. Еще немного… Час? Может быть, даже меньше.
Он поднял Фрара, спавшего на надпиленном бочонке рядом с ним. Воняло от мальчика ужасно. С тех пор как они предприняли попытку кормить его кашей из пережеванных фиников, на него напал понос. Однако на его настроение это нисколько, похоже не повлияло.
Когда Галар взял его на руки, он заморгал. С тряпки, которой они обернули его бедра, закапало. Нужно было все-таки назвать его Драупниром.
Фрар поймал его бороду и запустил в нее пятерню. Просто поразительно, насколько сильный мальчик. А он сам уже практически не в состоянии выдерживать его мушиный вес. Его рана открылась во второй раз, когда он начал помогать готовить угорь к погружению. После этого Нир и Хорнбори запретили ему брать в руки инструменты.
За его спиной на пол с негромким стуком упал камень. Он вывалился из мелкой паутинки трещин. Дурной знак!
Галар ускорил шаг. Рана натянулась. Когда Нир штопал ее, он смотрел на пальцы друга. Стрелок где-то раздобыл моток крепких ниток, которыми здесь, в гавани, зашивали мешки с грузом. Вышло не очень красиво, зато надежно. Края раны были прихвачены множеством плотно прилегающих друг к другу крестиков.
— Они идут! — закричал он, тут же испугавшись того, насколько слабо прозвучал его голос. Он потонул в грохоте, который производили Нир и Хорнбори, укрепляющие деревянный корпус угря листовой жестью. Этого захотел Галар. Обшивка должна быть надежна. В процессе движения столкновения лодки со скалами неизбежны, и мощных, изогнутых железных дуг, идущих вдоль корпуса к входному люку и боковым плавникам по сторонам, возможно, не хватит, чтобы предотвратить пробоины в корпусе.
— Бум, бум! — восхищенно воскликнул Фрар. Мальчик не мог еще произнести ни единого слова, но звуку удара молотка по полому, усиленному металлом корпусу он подражал уже удивительно похоже. «Может быть, из него действительно выйдет кузнец», — испытывая внезапный прилив гордости, подумал Галар. Он обернулся к каменным вратам. Некоторые трещины стали уже настолько широкими, что он видел их даже с такого расстояния! В любой момент все может закончиться.
— Прекратить! — закричал он, перекрикивая голосом все звуки. Как издаваемые Фраром, так и молотками. — Они идут!
Хорнбори скептично глянул на ворота, потом на него.
— Проклятье, поверь же мне, засранец. Они в любой момент могут пробиться через гранит.
— Нашим каменотесам потребовалось много лет, чтобы изготовить эту плиту. Это самый лучший гранит из Лунных гор. Он не…
Однако с Галара было достаточно болтовни.
— Нир, заканчивай там! Мы спускаем лодку на воду. Или хочешь посмотреть, как драконы растерзают Фрара?
Стрелок мгновенно сполз с поблескивающего медью корпуса лодки. Угорь покоился на наклонном стапеле из массивных брусьев. В верхнем положении его удерживали три клина и два крепких каната.
— Закрывай входной люк и слазь или мы спустим тебя на воду вместе с угрем, засранец! — ругался Галар, и с каждым словом голос его слабел.
От портала донесся мощный глухой удар. Похоже, червелапы почувствовали, что добыча уходит от них.
— Вперед! К лебедкам! — закричал Галар. — Нир, выбивай клинья. Да закрой же чертов люк, Хорнбори!
Наконец-то умник послушался. Балансируя на круглом корпусе, он захлопнул тяжелый железный люк угря. Затем поспешно убрался со стапеля.
Нир начал бить тяжелым молотом по клиньям. Каждый его удар сопровождался восхищенным возгласом «бум, бум» от Фрара.
Галар взялся за рычаг большого деревянного ворота, расположенного по левому борту угря. Первый деревянный клин с грохотом рухнул на пол. Фрар сопроводил возникший шум довольным урчанием. «Что можно сказать наверняка, так это то, что ему нравятся громкие звуки», — подумал Галар.
Хорнбори наконец-то добрался до кабестана по правому борту. Передвинул спусковой рычаг. Угорь дернулся на лесах и накренился правым боком к воде.
— Нет! — отчаянно закричал Галар. Они должны были сделать это одновременно и, в первую очередь, дождаться, пока отойдет Нир. Тот стоял посреди деревянных лесов, прямо под корпусом судна. Если угорь опустить слишком рано, Нир останется без головы!
— Рычаг! Переведи его в прежнее положение!
Галар видел, как Хорнбори всем своим весом налег на рычаг.
— Не получается!
Галар выругался. С тех пор как они оказались здесь, Хорнбори не переставал важничать, уверяя, что на верфи его клана все устроено самым лучшим образом, а теперь вот самый обычный рычаг не может провернуть!
— Нир, иди сюда, к моему шпилю!
У каменных ворот снова донесся глухой удар. Галар отчетливо видел паутину тоненьких трещин. Теперь он тоже перевел рычаг своей лебедки. Как только будет выбит последний клин, угорь рухнет вниз. Стремительно раскручивающиеся канаты заставят валы кабестана вращаться с бешеной скоростью, и вымбовки — длинные рукоятки ворота — сокрушат все вокруг. Они как можно скорее должны спустить подводную лодку на воду. Это его задача! «Я ранен, практически обессилел, — думал Галар. — От меня толку меньше всего».
— Хорнбори хотел угробить меня, — разъяренно проворчал Нир, добравшись до рычага лебедки.
Галар сунул ему в руки ребенка.
— Присмотри за ним. Я выбью последний клин.
— Но…
— Не болтать! — набросился на него Галар. Отодвинув стрелка в сторону, он забрался под стапель. Если оба удерживающих каната не размотаются синхронно, как только будет выбит последний клин, угорь, скользя вниз, развернется вокруг своей оси. При этом судно может зацепиться за брусья или, того хуже, хрястнуться о причал кормой и повредить винт. Тогда придется оставить какие бы то ни было надежды на побег.
Но поскольку рычаги переведены, угорь заскользит по платформе сразу, когда будет выбит последний клин. Не повезло тому, кто стоит с молотом в руках под лесами. Угорь слетит со стапеля с нарушением всех правил, но так опасность того, что он получит повреждения, будет меньше всего.
Галар поднял тяжелый деревянный молот. Шрам на груди натянулся. У каменных врат прогрохотал очередной удар. Звук удара камня о камень. Галар повернул голову и увидел, как большой кусок гранитной плиты начал валиться вперед. Сначала неправдоподобно медленно. А потом внезапно, словно оборвался невидимый канат, с грохотом рухнул на пол, и сквозь завесу каменной пыли показалось стройное тонкое тело дракончика.
Галар ударил сбоку по деревянному клину. Слишком слабо! Клин почти не сдвинулся с места. «Не смотреть на ворота, — мысленно приказал себе Галар. — Думай только о том, как ударить!» Второй удар наконец-то слегка сдвинул клин вбок. Над ним со скрежетом сдвинулся огромный корпус угря. Еще один удар… Может быть, два. Угорь высвободится внезапно. Галар судорожно сглотнул. Нет времени колебаться. Третий удар по деревянному клину. Он сдвинулся в сторону на пядь. Потребуется еще один удар. Еще только… Заскрипел, срываясь с места, корпус угря. Галар пригнулся.
Он почти успел. Деревянный корпус ударил его в лоб. Кузнец попятился. Несколько прядей волос попало между деревянными перекладинами лесов и обшивкой скользящего вниз угря. Лицо потянуло наверх, навстречу к темному корпусу. «Подводная лодка сдерет с меня кожу», — подумал Галар, не в силах ничего предпринять. В то время как с головы сорвало пучок волос вместе с куском кожи, он снова увидел перед собой огромного белого дракона. Он доказал, что эти чудовища смертны. За ним пойдут другие. Так он достанет этих тварей с неба. И это лишь вопрос времени.
Просмоленное дерево вдавило ему нос. В рот потекла кровь. Еще один удар сердца… Изогнутый корпус подскочил вверх! Корма скользнула над ним. Галар расширенными от ужаса глазами смотрел на свод пещеры, в то время как за его спиной угорь с громким плеском рухнул в воды гавани. Он жив! Все еще жив! Альвы благосклонны к нему! Лицо болит так, словно его отпинал тролль, но он все еще жив!
Злобное шипение заставило его забыть о радости. На миг он забыл о драконе.
— В лодку, быстро! — крикнул он товарищам.
Хорнбори уже стоял на причале. От этого засранца он ничего другого и не ожидал. С Фраром на руках он спускался в угорь, который раскачивало на воде после падения.
Нир стоял рядом со стапелем, на котором минуту назад стояла подводная лодка.
— Хватит глазеть! — набросился на него Галар. — В лодку! Я сейчас приду! Быстро! Ты ведь не собираешься оставлять Фрара одного с этим засранцем!
— Ты… ты ранен.
— Иди и позаботься о Фраре. Я как-нибудь позабочусь о себе сам.
Первый дракон, пробравшийся через дыру в каменной плите, торопливо полз по гавани. Это происходило пугающе быстро. В брешь уже лез второй.
Галар поднял деревянный молот и ударил по окружавшим его лесам.
— Сюда, безмозглые гусеницы! Я здесь. Здесь корм. Идите сюда! — Он то и дело колотил по брусьям вокруг себя. Леса, доходившие до конца мола, окружали его, словно большая деревянная клетка. Он не испытывал иллюзий насчет того, сколько продержатся брусья под ударами лап, когти которых способны процарапать камень. Но несколько мгновений будет довольно, чтобы обеспечить возможность бегства Ниру, Фрару и Хорнбори.
— Я здесь! — Второй удар по лесам заставил их содрогнуться.
Дракон у гавани повернул к нему голову. У этой гадины были большие желтые глаза с вертикальными зрачками. Морду покрывали шрамы. Один из клыков сломан. Хвост червелапа нервно хлестал по каменной пристани. Вторая бестия приближалась вдоль стены большой пещеры-гавани к лесам, на которых строилась подводная лодка. Через сломанные ворота вползал третий дракон.
Галар шмыгнул носом. К гортани прилипли сгустки почти свернувшейся крови. Он плюнул в сторону драконов.
— Идите сюда! Чуете кровь? Здесь есть что пожрать! Идите же!
Дракон с исцарапанной мордой поднял голову. Галар видел, как задрожали раздвоенные ноздри чудовища. Он почуял его. Возможно, бестия действительно учуяла кровь. Она подобралась ближе. Под каждым шагом по мостовой стучали ее когти.
Краем глаза Галар увидел, как Нир исчез за стеной гавани. Значит, у этих троих получилось. Ему будет труднее. Мерзкая морда в шрамах выглянула из-за лесов. Второй дракон тоже уже почти дополз до него.
— Иди сюда! — поманил его Галар, отступая к гавани. — Иди же!
Дракон, ползший вдоль стены, вдруг кинулся на леса, словно подозревал, что деревянная конструкция окажется легкой добычей. Затрещали балки. Под мощным ударом лапы брус рассыпался в щепки.
Поцарапанный протиснул узкую голову между перекладинами. Он был угрожающе близко. Галар слегка отпрянул и поднял деревянный молот. Карлик вполне сознавал, насколько смешно это оружие. Он даже ранить им пещерного дракона не сможет.
Кузнецу пришлось пригнуться. Теперь от воды его отделяли два шага, но платформа была настолько низкой, что стоять во весь рост он не мог. Между распорками ему тоже не пройти. Щель между самыми низкими балками у гавани была слишком узкой для него.
Галар взвесил в руке деревянный молот. Если ударить достаточно сильно, возможно, это будет стоить Поцарапанному еще парочки зубов. Это все, чего он может добиться. Надо надеяться, что Хорнбори сумеет вывести угорь из гавани. Галар стоял слишком вплотную к стене и не мог видеть лодку. Наверняка его товарищи уже начали наполнять балластные цистерны.
Дракон с другой стороны лесов снова изо всех сил бросился на толстые балки. Одна из них с громким треском переломилась. Вся конструкция содрогнулась.
Поцарапанный зашипел на второго дракона. Затем снова поглядел на Галара. «Эта тварь не так тупа», — подавленно заметил Галар. По его морде даже видно, как он думает. Размышляет о том, как бы его поймать. Внезапно он ударил одной из лап по поперечной балке. В лицо Галару полетели щепки. Одним-единственным ударом он расщепил дерево дюйма на три. От следующего удара балка разлетится в щепки.
Другой червелап продолжил крушить стапель. Послышался металлический лязг. Штыри толщиной с большой палец, при помощи которых каркас крепился к полу пещеры, вылетели из своих гнезд. Скоро леса поедут и упадут в бассейн гавани. Интересно, насколько далеко ушла лодка?
С сухим хрустом треснула балка. Поцарапанный продвинулся глубже. Зашипел на кузнеца. Теплое дыхание дракона отдавало разложением. Галар поднял вверх деревянный молот.
— Если ты подойдешь ближе, будет больно!
Под ударами второй бестии снова задрожали леса. Теперь они зашатались целиком. Приблизились к воде на целый фут. Галар сумел отодвинуться еще немного дальше. Угорь! Он еще стоит у причала. Люк открыт. Ради всех альвов, чем занимаются Нир и Хорнбори? Почему давным-давно не отчалили?
Поцарапанный раздробил очередную балку. Его голова ринулась вперед. Челюсти сомкнулись всего в пяди от лица Галара. Кузнец ударил деревянным молотом. Попал дракону по ноздрям.
Бестия зашипела и слегка отпрянула. Ее змееподобное тело выгнулось назад. Немного. Она была в плену деревянных перекрытий платформы. Поцарапанный принялся наносить яростные удары по последней балке, отделявшей его от Галара.
Леса снова сдвинулись. Поцарапанный потерял равновесие и вместе с лесами отъехал в сторону. Дракон зашипел. Галару показалось, что он проклинает вторую бестию, слепо атакующую деревянную конструкцию.
Кузнец бросился на землю и пополз к краю мола. На него продолжали сыпаться щепки. Галар повернулся, держа перед грудью рукоять деревянного молота.
Поцарапанный медленно наклонился. Между ним и Галаром больше не было преград.
— Сейчас мы прищурим один глаз, — послышался рядом знакомый голос Нира. — Навсегда, — тут же раздался щелчок пускового крючка арбалета. Болт угодил в левый глаз Поцарапанному. Бестия зашипела, откинулась назад, провела лапой по подбитому глазу.
Раненый дракон выгнулся от боли, приподняв край платформы вверх. Галара, удовлетворенно взирающего на страдания дракона, схватили за жилет и грубо протащили под перекладинами. Не останавливаясь, Нир и Хорнбори заволокли его на палубу маленькой подводной лодки и впихнули в люк. Галар едва не покатился по лестнице.
— Вы что, с Фраром меня перепутали? — желчно поинтересовался он у обоих. — Я и сам могу спуститься, — он выглянул из-за края люка и увидел третьего дракона, протиснувшегося через пробитые каменные ворота. Бестия как раз огибала леса.
— Скорее! — торопил Хорнбори, протискиваясь в люк, едва не наступив при этом на лицо Галару.
Кузнец заскользил по лестнице и увидел Фрара. Его товарищи засунули мальчика в одну из сеток, висевших под потолком угря, куда складывали легкие грузы.
— Нир, закрывай люк, — скомандовал Галар и принялся возиться с рычагами на носу. — Хорнбори — к коленвалу. Нир, ты тоже. Нам нужно отойти от причала, прежде чем леса упадут в бассейн гавани.
Со звуком, похожим на удар колокола, захлопнулся медный люк. Нир скатился по лестнице и тоже занял место за педалями.
Галар разблокировал винт-движитель, затем перевалился через коленвал, оперся спиной о борт. Вставив ноги в кожаные ремни, изо всех сил поднажал на педали, приводящие в движение коленвал. Он сам лично смазывал его лишь позавчера. Тот начал медленно поворачиваться. Кузнец почувствовал, как маленькая лодчонка набирает ход. У них получилось! Он устало вздохнул. Вот теперь карлик почувствовал боль. Ощущение было такое, словно вся голова превратилась в одну большую рану.
Он поглядел на изогнутый потолок подводной лодки. Там, рядом с Фраром, висел мешок с финиками. Никогда больше он не притронется к финику, если они каким-то чудом переживут это плавание по подводным рекам и озерам. Коготь небольшого дракона, два рюкзака и примерно сорок колб драконьей крови. Немного инструментов, один арбалет — вот и все, что у них осталось.
Угорь сотряс удар. Маленькая лодка бешено заплясала из стороны в сторону. Фрар запищал от восторга. Второй удар. Его сопровождал металлический звук и негромкий треск.
Галар поднял вверх маленький янтарин, лежавший на носу рядом с рычагами управления. В дереве на потолке образовалась маленькая трещинка. По медной пластине, которую они нашили на угорь, пришелся новый удар.
— Бум, бум! — произнес Фрар и улыбнулся Галару.
Маневры Ингви
— Заполнить балластные цистерны, — скомандовал сам себе Галар. — Сейчас мы от него избавимся, драконы не умеют плавать!
— Откуда ты знаешь? — спросил Хорнбори. Новый удар лапой сотряс угорь.
Галар ухватился за рукоятку слева от себя и начал вращать ее. Круглый металлический поршень выдавливал воздух из балластного резервуара сбоку угря, одновременно наполняя его водой.
— Когда у того дракона сверху намокнут лапы, он уберется, — объявил он, пытаясь придать своему голосу уверенности. — Они живут в пещерах, так же, как и мы. А мы что, любим плавать?
— Это точно! — убежденно кивнул головой Нир. А Хорнбори только скептично покачал головой.
Новый удар когтем сделал вмятину на листовой жести. От следующего удара она прорвется. И они ничего не смогут поделать с этой бестией. Им оставалось лишь сидеть здесь и ждать своей судьбы.
Галар крутил без остановки. Он кое-что читал об угрях, и ему рассказывали, как они делаются. Но подробностей о том, как они работают, он не знал. Чтобы вести угорь по подземным рекам и отправляться во все новые и новые путешествия, нужно быть совершенно безумным. Никто из карликов в здравом уме и трезвой памяти не полагался на мокрую стихию. Это не для него. Но теперь он жалел, что не интересовался подводными лодками. Нужно было… Угорь дал крен! Все внутри мрачной пещеры поехало в сторону. Хорнбори вскрикнул. Нир выругался.
Галар подтянул ноги, чтобы они не попали под вращающийся коленвал. Послышался металлический скрежет, словно кто-то изо всех сил вел по жести резцом. Корпус лодки, которая так и продолжала плыть под углом градусов в двадцать, сотрясали глухие удары.
Сквозь толстую стену борта доносились глухие крики. Потом — странные искаженные звуки и бульканье, глубоко в воде. Фрар негромко захныкал. Вскоре это осталось единственным звуком.
Хорнбори откашлялся.
— Судя по всему, драконы действительно не умеют плавать. Мне очень жаль, что я сомневался в тебе.
— Не могли бы мы снова идти прямо? Такой крен — это ведь не совсем нормально. Я и педали как следует крутить не могу, меня вжимает в стену… — Нир принялся причитать, чего Галар за ним никогда не знал. Наверное, ему страшно находиться в этом угре. Ни одному карлику не понравится находиться в такой бочке. Не считая парочки безумцев.
— Было бы действительно немного легче, если бы лодка лежала в воде поровнее, — поддержал нытье товарища Хорнбори.
— Может быть, кто-то из вас хочет поуправлять угрем? — раздраженно ответил Галар. Он понятия не имел, что сделать, чтобы стабилизировать подводную лодку. Но если признать это в открытую, начнется паника. Нужно как-то выкручиваться. — Такой вид плавания называют маневрами Ингви. Все узкие места, где лодка может зацепиться, проходятся в наклонном положении. В остальном же я был бы вам благодарен, если бы кто-то занялся Драупниром. У нас и без него довольно негерметичных мест. Не нужно, чтобы еще и с потолка капало. Садитесь за коленвал! Нужно набирать скорость!
— Но ведь… — начал Нир.
— Ты можешь одновременно играть в няньку и крутить педали, — перебил его Галар.
Кузнец отчаянно смотрел на рычаги на носу. Вздохнув, он улегся между рычагами управления, чтобы можно было что-то видеть в мутной воде через толстые иллюминаторы. Галару вспомнился штурман угря с названием «Унилех», который всегда брал с собой курицу в качестве талисмана. Ушел ли он от резни? Или ему повезло и «Унилех» был в пути, когда пришли драконы? Наверняка! О его везении уже пословицы сложили. Как ни крути, за тринадцать лет он тонул только два раза.
— Погасите огни, чтобы мне было видно янтарины снаружи, — он старался, чтобы голос его звучал уверенно, а ведь при этом он не знал даже, какой из рычагов управляет горизонтальным, а какой вертикальным рулем. Нужно просто пробовать.
Внутри угря стало темно. Галар прижался лицом к среднему иллюминатору. Снаружи ничего не было видно. Потянул за рычаг слева от себя. Накренилась ли лодка? Почему нет ничего, по чему это можно было бы понять?
— Налегли на педали! Мы идем слишком медленно! Так мы никогда не выберемся из пещеры, — Галар думал о коварных течениях на некоторых маршрутах. Их угорь был рассчитан на восьмерых человек за педалями коленвала. Необычайно маленькая лодка. Но для них она все равно слишком велика.
Галар потянул за рычаг справа от себя. Поворачивает ли угорь? В поле зрения попало бледное пятно света. Он продолжал тянуть за рычаг. Появился еще один источник света. Два янтарина, отмечающие выход из гавани. Теперь нужно пройти между ними. Осторожно перевел правый рычаг в исходное положение. Теперь еще раз левый…
— Ты ведь знаешь, как управлять угрем? — спросил Хорнбори.
— Хочешь поменяться со мной местами, засранец? — Ну почему этот парень никогда не может промолчать! Между бровями у Галара стекал пот, прямо на разбитый нос. Чесались раны на голове. Натянулся шрам. Он развалина, и, несмотря на это, именно он должен вытащить всех отсюда. Он изучал карты и спланировал маршрут, который, возможно, удастся преодолеть при помощи силы лишь четырех ног.
Видя, что в проход они не попадают, Галар откорректировал курс. Многовато… Он передвинул рычаг полностью вперед. Правый бок угря со скрежетом царапнул скалу. Звук этот пронизал насквозь.
Кузнец поглядел через плечо наверх, но ничего не увидел. Набирает ли лодка воду?
— Это маневр Ингви… — негромко произнес Хорнбори.
— Именно так он и производится, — проворчал Галар. Возражений больше не последовало. Галар перевел горизонтальный рычаг в другое положение, и звук стих. Интересно, чем закончится это плавание? Пройти выход из гавани — самый легкий маневр из всех, что ему предстоят.
Кровавые стрелы
Бамиян сидел под тентом и наблюдал за шатром бессмертного Аарона, короля с мечом духов, который сможет вернуть им мудреца, если пожелает. Бамиян находился в лагере уже одиннадцать дней и с того самого момента, как увидел его, понял, насколько бесперспективно данное ему поручение. Он никогда и не думал, что может быть столько людей. А по ту сторону реки раскинулся еще один лагерь. Он вошел, но, по правде говоря, не надеялся дойти до бессмертного. Однако правитель всех черноголовых не был недосягаем. Он был хорошим пастухом. Заботился о своем стаде. Восемь дней гоняли Бамияна от одного сановника к другому. При этом он все ближе подбирался к роскошному шатру бессмертного. Наконец его привели к безбородому женоподобному парню. Хоть Бамиян и слыхал, что бывают мужчины, у которых не растет борода, но до сих пор ни единого не видал. А тут еще сразу парень, который натирает себя ароматной водой. Однако, как бы там ни было, мужчина с золотыми волосами позаботился о том, чтобы сегодня утром его привели под тент неподалеку от шатра короля с мечом духов.
Вскоре настанут сумерки. Некоторых мужчин уже вызывали в шатер. Некоторым не приходилось ждать, и их пропускали сразу. Они носили те меха, ради которых умер его брат. Даже в такую жару! Это было знаком их достоинства. Так же, как и тяжелые золотые браслеты и мечи, наверняка изготовленные из драгоценного железа. Настоящие мужчины! Мужчины с бородами, многие украшены шрамами, доказывавшие, что они не трусы, когда дело пахнет жареным. Один из них произвел на Бамияна наибольшее впечатление. Просто великан! Лицо у него было все покрыто шрамами, и не хватало одной руки. Может быть, даже до половины, он не разглядел. С этим воином приходит смерть, достаточно лишь бросить на него короткий взгляд, и все сразу становится ясно.
Бамияна слегка удивило, насколько часто ходит в шатер бессмертного тот женоподобный парень. Чтобы правитель всех черноголовых терпел такого рядом с собой… Он попытался представить себе, в чем может разбираться человек с золотыми волосами.
Бамиян закрыл глаза и задремал. Интересно, сколько времени будет принимать просителей бессмертный? Здесь, под тентом, о них заботились очень хорошо. Принесли свежий хлеб, холодную баранину, разбавленное водой вино и потрясающе сладкие яблоки. «Нет ничего страшного в том, чтобы подождать здесь еще один день», — думал охотник. Но Каменный совет настаивал на том, чтобы он вернулся поскорее. Они тревожились за жизнь святого человека. Интересно, сколько времени он сможет противостоять заклинанию духа воды? Когда закончатся его жизненные силы? Гата, шаман, был убежден в том, что дух постепенно выпивает силы святого.
Бамиян провел рукой по мешочку со стрелами, который лежал рядом с ним. Они должны победить духа! Он не имеет права потерпеть поражение. Но как убедить бессмертного? Что значит для правителя Арама просьба какого-то простого охотника?
Шепот среди просителей заставил охотника открыть глаза. К шатру спешило странное существо. Оно напомнило Бамияну прямоходящего ирбиса. Существо было наполовину человеком, наполовину хищником. Оно вошло в шатер бессмертного.
Охотник вскочил. Почему стражи ничего не предпринимают? Как можно так просто пропустить такое чудовище?
Бамиян обнажил кинжал и бросился к шатру.
На него стражи среагировали мгновенно. Они опустили копья.
— Бессмертный! — взволнованно воскликнул молодой человек. — Вы должны защитить его.
— Положи оружие! — набросился на него один из парней. Долговязый жилистый парень, настолько худой, что можно было подумать, будто у него глисты.
— Но там в шатре чудовище. Вы не на меня должны наставлять копья. Там, внутри…
— Положи оружие! — Воин ткнул его в грудь наконечником копья.
— Я не чудовище, — громко возмутился Бамиян, но на всякий случай выпустил кинжал.
Тонкий поставил ногу на кинжал и опустил копье.
— Нельзя делать ничего подобного. Любой другой насадил бы тебя на копье, безо всяких разговоров. А мы…
Изнутри шатра откинули полог, наружу выглянул золотоволосый придворный.
— Что за крики? Что здесь происходит?
Тощий усмехнулся и показал на Бамияна.
— Этот хотел убить чудовище, которое только что прокралось в шатер.
Бамиян не понял, что такого смешного нашел в этом лейб-гвардеец.
— Ты тот охотник, которого послал Каменный совет, не так ли? Бамиян… Верно?
— Да.
Безбородый придворный поманил его к себе.
— Заходи в шатер. Расскажешь о своей просьбе бессмертному. Так получилось, что я о тебе еще не говорил.
— Но…
— Чудовище? — Золотоволосый улыбнулся. — Да, конечно. Ему я тебя тоже представлю, — он бросил взгляд на худощавого стражника. — Верни нашему другу кинжал. Бессмертный вне опасности.
Бамиян принял оружие и спрятал его обратно за пояс. Но руку с рукояти не убрал. На всякий случай он хотел быть готовым ко встрече с этим похожим на кошку существом.
Шатер бессмертного был погружен в полумрак. Горела лишь одна-единственная лампа. Бамияну квартира показалась удивительно скромной. Никакой роскоши. Никакой постели с шелковыми простынями. Никаких золотых бокалов и графинов. На деревянном подносе, стоявшем на полу, лежали хлеб и сыр. Столы были покрыты исписанными дощечками и большими, полностью изрисованными пергаментами. И только стойки для оружия у постели были необычными. На них висели роскошный холщовый доспех, на груди красовалась львиная голова. Бронзовые поножи, на наколенниках которых был изображен лев, стояли прислоненные к большому прямоугольному щиту, с изображением бородатого мужчины перед огненным алтарем. На картинке напротив мужчины стоял Львиноголовый, защитник Арама. На стойку был надет шлем-маска, похожий на Львиноголового. Тот, кто носит такой доспех, должен выглядеть в нем как бог, восхищенно подумал Бамиян.
Зато без доспеха бессмертный выглядел совершенно не устрашающе. Он был не очень высок, зато мускулист, его намасленная борода была густа, в ней не было ни единого седого волоса. Правитель всех черноголовых был одет в простую безыскусную тунику. Руки все покрыты синяками, локоть разодран. Бамиян слыхал о том, что бессмертный играет со своими воинами и крестьянами в какую-то боевую игру с набитым песком кожаным мешком. Конечно же, Бамиян не поверил в эту чушь! Но теперь появились сомнения. Разве этот правитель станет драться со своими людьми? Бамиян невольно улыбнулся. Подобная мысль казалась довольно привлекательной.
— Чего ты хочешь? — спросил бессмертный. Его голос звучал твердо, повелительно, чувствовалось, что он привык отдавать приказы. Внезапно Бамияну показалось невозможным произнести даже слово. Он мог только смотреть на Аарона во все глаза.
— Мне кажется, в качестве посланника к вам отрядили немого, — вдруг раздался голос за его спиной.
Охотник обернулся. Там, у самого входа в шатер, стоял тот похожий на кошку человек. Как он мог его не заметить! Даже теперь казалось, что это существо сливается с сумерками. И как вышло так, что подобное чудовище может разговаривать?
— Разреши представить Некагуаля? Он из Цапоте, командует людьми-ягуарами, которые присоединились к нашему войску, — произнес безбородый. — Он обладает некоторыми весьма специфичными качествами.
Бамиян не мог отвести взгляда от этого существа. Оказалось, что оно представляет собой мужчину, выглядывающего из-за клыков хищной кошки. Может ли быть, что на нем всего лишь шкура в качестве шлема? На месте рук были черные когти. Казалось, они сделаны из обработанного камня.
— Среди моего народа не принято таращиться на незнакомых людей.
Эта бестия умеет говорить! Хоть и с сильным акцентом, но вполне понятно!
Похожий на кошку человек одарил его улыбкой, от которой у Бамияна мороз пошел по коже. Клыки у этого кошкообразного были неестественно острыми.
— Чего ты хочешь, охотник? — резко произнес бессмертный.
— Я… В долине в горах поселился дух. Он взял в плен чудесного целителя. Нам нужна ваша помощь, правитель всех черноголовых. Молва о вас добралась до самых гор. Вы убиваете духов, повелитель. Прошу, верните нам нашего целителя!
Бессмертный переглянулся с золотоволосым.
— Я не могу покинуть лагерь. Я приду, когда закончится битва против Муватты.
Бамиян знал, что Гату такой ответ не удовлетворит. Старый шаман предпочел бы нанести удар сразу. Никто не может знать, сколько времени пройдет, прежде чем дух вытянет из целителя все силы. Охотник собрал все свое мужество в кулак.
— Если мы быстро не поможем своему целителю, он умрет.
— Мне очень жаль, — спокойно произнес бессмертный. — И несмотря на это, я не могу уйти отсюда. Если все твое дело заключается в желании, которое я не могу исполнить, то аудиенция окончена.
— Может быть, есть другая возможность, — вмешался золотоволосый. — Бамиян рассказал мне о стрелах, которые, возможно, смогут убить духа.
Охотник опустился на колени. Этого момента он боялся. Как можно просить бессмертного о том, чего захотел Гата? С гулко бьющимся сердцем Бамиян вынул пучок стрел из кожаного мешочка и протянул их бессмертному.
— Правитель всех черноголовых, король с мечом духов, прошу тебя, награди меня своей кровью, чтобы придать этим стрелам силу навеки изгнать духа из мира живых.
— Да будет так.
Бамиян удивленно поднял голову. Он никогда не рассчитывал на то, что бессмертный прольет кровь ради него.
— Сегодня я дам тебе своей крови, — торжественно произнес правитель всех черноголовых, — но когда настанет день великой битвы, я буду ждать, что ты своей кровью поможешь моим воинам. Слава лучников Гарагума достигла дворцов у моря. В моей империи нет никого, кто мог бы сравниться в этом с вами. Приведи мне столько ваших лучников, сколько захотят пойти с тобой, и твой долг крови будет прощен.
— Да, повелитель… — пробормотал Бамиян, переполняемый гордостью и радостью.
Бессмертный взял нож и обошел вокруг стола. Поднес серебряный клинок к запястью и, не колеблясь, надавил. На наконечники стрел потекла кровь.
— Желаю тебе и Каменному совету удачи на охоте, Бамиян, — торжественно произнес бессмертный.
Охотник поднялся и поблагодарил от всего сердца.
— Мой лук принадлежит тебе, правитель всех черноголовых. И когда я приду, он будет не один.
День битвы
Артакс смотрел вслед юному охотнику, спрашивая себя, что это может быть за дух. Может быть, оставить войско на пару дней? Он перевел взгляд на Некагуаля. Командир цапотцев даже посреди его шатра казался не более чем тенью. Артакс подумал было зажечь еще ламп, но это стало бы проявлением слабости.
—
Тебе вообще не следует терпеть его рядом с собой, — напомнил о себе голос Аарона. —
Этим цапотцам доверять нельзя.
— Ты хотел объяснить мне, почему мы не могли провести разведку в долине за лагерем Муватты, — Артакс возобновил разговор с того самого места, где он оборвался, когда Датамес привел в шатер охотника.
— По ту сторону реки несет стражу крылатая смерть. Прошлой ночью я потерял двух воинов. Это бессмысленно. Я больше не буду приносить своих людей в жертву.
— Крылатая смерть?
— Некагуаль имеет в виду Ишту, — вмешался Датамес. — Мне кажется, она очень высоко ценит Муватту. Она ему очень помогает.
Артакс понял невысказанный подтекст. Львиноголовый им не помогал. Он появился рядом с лагерем всего один-единственный раз. Правитель задумчиво поглядел на Некагуаля. Цапотцам потребовалась всего одна ночь на то, чтобы Муватта перестал посылать убийц за реку. Теперь только они несли ночную стражу, и с тех пор, как весть об этом распространилась, ночью из лагеря никто больше не выходил.
—
Целиком и полностью полагаться на этих демонов неразумно, — предупредил голос Аарона.
— Ты со своими людьми должен принять участие в учениях, чтобы связь с моими воинами стала крепче. Они должны доверять вам во время битвы.
Некагуаль покачал головой.
— Нет, бессмертный Аарон. Эту просьбу мы исполнить не можем.
—
Бессмертные не просят, они приказывают. Не позволяй этому дикарю водить себя за нос!
— Ты противишься моей воле, Некагуаль?
— Я думаю лишь о благе твоих воинов, — и глазом не моргнув, ответил цапотец. — Мы не тренируемся убивать. Когда стражи храма Пернатого змея поднимают оружие, должна пролиться кровь, или же мы утрачиваем честь в глазах богов.
— Как же вы собираетесь сражаться с моими воинами, если никогда с ними не тренировались?
— Мои люди никогда не станут сражаться бок о бок с крестьянами.
—
Сколько еще ты собираешься терпеть насмешки этого кошкоподобного человека? Пусть этому парню отрубят голову и еще нескольким в придачу, тогда даже эти дикари научатся повиноваться.
Артакс поглядел на Датамеса. Пусть
он разговаривает! Артаксу надоело выслушивать оскорбления.
— Как бы ты тогда использовал своих воинов, если бы у тебя был выбор принимать решения? Конечно же, этот вопрос чисто теоретический, поскольку приказы бессмертного обсуждаются здесь столь же мало, как и в Цапоте.
Артакс едва удержался, чтобы не рассмеяться. Иногда Датамес просто находка!
Угроза в словах Датамеса была недвусмысленной, но Некагуаль никак не показал испуга.
— Мои люди не прячутся за высокими щитами. Мы образуем длинную линию. Каждый сражается сам за себя, в честь Пернатого змея. Лучше всего использовать нас для защиты одного из флангов.
— Да у этого парня мания величия! Прикажи отрубить ему голову!
— Вы хотите защищать фланг? В одиночку? — Теперь вышел из себя даже Аарон. — Вы знаете, что это означает? Возможно, Муватта выставит для битвы две тысячи боевых колесниц. Он поставит их на один из флангов. А вас двести. Как же вы собираетесь победить?
— Так, как побеждаем всегда. Мы убьем их. Сначала лошадей. Потом людей.
—
Безумен! Этот парень совершенно безумен!
Артаксу хотелось видеть лицо цапотца, но оно было почти полностью скрыто за шлемом ягуара. Судя по голосу воина, он не шутил. Казалось, он совершенно убежден в том, что говорит.
— И вам не нужно подкрепление?
— Исход битвы решает не численность войска, — спокойно ответил Некагуаль. — Победу или поражение приносят мужество и ловкость воинов. И способность людей сохранять хладнокровие перед лицом врагов. Наше преимущество заключается в том, что нас не могут атаковать одновременно все две тысячи. Они просто будут мешать друг другу. И мы убьем их. Фланг, на котором будем стоять мы, будет удержан.
От самоуверенности цапотца Артакс все больше и больше терялся.
— Я посоветуюсь с Датамесом насчет твоего предложения. Теперь можешь идти.
Некагуаль ушел, не простившись ни жестом, ни почтительным словом. Артакс задумался над тем, почему эти воины вообще пришли сюда. Это не их битва, и они это отчетливо демонстрируют. Что сделали Володи и Коля, чтобы втянуть цапотцев в это сражение?
— Не злись на него. Он был нужен, чтобы уничтожить лазутчиков Муватты. Когда они сторожат нас, все в лагере могут спать спокойно.
Артакс слыхал истории, которые люди рассказывали друг другу о демонах, и сомневался, что кто-то может спать спокойно.
— Во второй половине дня посланник Муватты передал сообщение.
Артакс поднял голову.
— И почему я узнаю об этом только сейчас?
— Прошу прощения, но ты был занят. Ты был с людьми.
—
Не стоит тебе позволять ему тыкать тебе, когда ему заблагорассудится. Даже если никто не слышит. Мне кажется, что постепенно он начинает думать, что сам является правителем Арама. Нельзя тебе было позволять ему заниматься чем-то большим, чем организацией праздников и следить за списками дани с сатрапов.
У Артакса разболелась голова. Постоянные подколки Аарона, самоуправство гофмейстера, сухая жара, не спадавшая даже ночью, — все это утомляло его. Он доверял Датамесу, полагая, что тот хочет для Арама только самого лучшего. Но было бы хорошо, если бы он почаще советовался с ним. Как только битва закончится, он уменьшит его полномочия. Датамес стал слишком своенравным.
— Чего хочет Муватта?
— Он хочет назначить дату сражения. Предыдущие договоренности относительно этого дня несколько противоречивы. Было сказано, что сражение состоится через луну после праздника летнего солнцестояния, затем — что битва должна произойти через тридцать дней после летнего солнцестояния. Он предлагает десятый день после праздника.
— Тогда мы согласны, — устало произнес Артакс. Он хотел остаться один, просто поспать.
— Это было бы нехорошо!
— Почему? — раздраженно спросил бессмертный, пытаясь бороться с насмешливым голосом у себя в голове. Когда же удастся, наконец, избавиться от этого мучителя? Когда он сможет обрести покой?
— С одной стороны, если мы позволим Муватте диктовать нам дату сражения, это будет проявлением слабости. С другой стороны, нам на руку как можно дольше откладывать битву. Тридцатый день луны после праздника летнего солнцестояния подходит нам лучше всего! Всего через пять дней после праздника родится новая луна. Таким образом мы получили бы тридцать пять дней, не нарушив ни одной предварительной договоренности.
Артакс представил себе, каково было бы провести в этой глуши еще пять недель. С каждым днем становилось жарче. Воды не хватало уже сейчас. Каждую каплю приходилось доставлять через магический портал. Расходы неимоверные! А если снабжение прервется, их запасы закончатся в тот же день.
— Я не считаю разумным лишний раз подвергать наши войска тяготам лагерной жизни. Ты знаешь, что бывает с крестьянами, которые ждут слишком долго, чтобы свозить хлеб в амбары?
Датамес смотрел на него, наморщив лоб.
—
Однажды он додумается до того, что на самом деле ты крестьянин, — насмешливо произнес голос Аарона.
— Он теряет половину урожая во время летней бури.
— М-да… — Было очевидно, что Датамес не знает, что на это сказать. — Но ведь, я думаю, вы знаете, что мы выигрываем. Муватта каждый день теряет сотни воинов, потому что его лагерь представляет собой вонючую клоаку. Болезни цветут вовсю, и положение ухудшается. Чтобы удерживать размеры своего войска на желательных пятидесяти тысячах, ему приходится каждый день стягивать новые войска. Каждый день ожидания — это выигранная битва, которая не стоит нам ни капли крови.
Артакс задумчиво провел рукой по бороде.
— Так я выигрывать не хочу.
—
Теперь, похоже, спятил ты! — раздалось у него в голове. —
Датамес прав. Мы должны оттягивать битву.
— Повелитель, при всех тех усилиях, которые мы прикладываем для того, чтобы укрепить боевой дух и силу наших воинов, они остаются крестьянами. Нам не стоит ждать чудес. Мы только тогда можем надеяться на победу, если будем пользоваться всяким преимуществом, которое нам выпадает. Если мы сразимся сегодня, нас размажут по полю. Но через пять недель
войско Муватты будет представлять собой лишь тень былой силы.
Артакс опустился на складной стул, стоявший у заваленного глиняными дощечками стола. Столько работы. Сколько бы он ни делал, стол не пустел никогда.
— Ты так заботился о крестьянах, Датамес. Ты хотел дать им цель и убедил меня провести земельную реформу, в результате которой большая часть сатрапов стала моими врагами. Но лишь немногие осмеливаются в открытую противоречить мне так, как Бессос. А теперь ты хочешь уничтожить все, чего добился. Ты не крестьянин, хоть я не спорю, ты поддерживаешь их всем сердцем. Ты совершенно не понимаешь, чего требуешь, когда предлагаешь нам остаться здесь еще на пять недель. Или я ошибаюсь?
— Ты имеешь в виду урожай? — Датамес произнес это таким тоном, по которому было совершенно ясно, что об этом он не размышлял, хотя обычно планировал все до последнего.
— Как думаешь, сколько времени потребуется нашим людям после дня сражения, чтобы вернуться в свои деревни? И сейчас я имею в виду только тех счастливчиков, которые переживут битву без единого шрама?
Гофмейстер задумчиво кивнул. Он начинал понимать.
— Нужно изготовить глиняные таблички, которые гарантируют им землю. Они могут возвращаться только группами. Нужно собрать провиант и выдать деньги, чтобы они, пройдя через магические врата, могли попасть на родину, не голодая по дороге. Некоторым может потребоваться недели две, прежде чем они увидят родной дом. Но это будут лишь немногие. Большинству на обратную дорогу потребуется луна и больше.
— У них нет времени, гофмейстер. Люди уже начинают тревожиться. Говорят о доме и будущем урожае. Большинство еще никогда так надолго не покидали дом. Мы не можем позволить себе стоять здесь лагерем столько, сколько Муватта. Я хочу принять день, который он предлагает для битвы. Покончим с этим!
— Мы не можем, — произнес Датамес с непривычной решимостью.
Артакс слишком устал, чтобы спорить.
— Мое терпение подошло к концу. Мы примем предложение Муватты. Я…
— Пожалуйста, повелитель. Пожалуйста, выслушайте меня до конца, а потом принимайте решение, — Датамес опустился перед ним на колени. Этого он не делал уже целую вечность.
— Говори!
— В четырнадцатую ночь после праздника летнего солнцестояния у нас новолуние. Мы должны подождать хотя бы до тех пор. Помните о двадцати тысячах деревянных ботинок, которые я приказал изготовить? Тут вот в чем дело…
Легенды Севера, подслушанные у кобольдов и троллей
За Золотую Нандалее
Сражался Белый Гонвалон.
Он прилетел на зимнем ветре,
Когда украли его жену.
И меч его, как лед холодный,
Пронзил сердце Зимнего червя.
Велик был гнев его, когда увидел он
На жертвеннике Золотую.
И меч его, как лед холодный,
Пронзал сердца и ноги троллей.
И как пришел, так и унесся прочь
На крыльях ветра зимнего в ночь.
Не ведая о том ужасе,
Что живет высоко в небесах.
И семя зла уже взошло В его жизни,
Ибо тот, кто крадет жертву у короля,
Не может мечтать о счастье.
Так рассказывают кобольды Лунных гор сагу о Гонвалоне и Нандалее. Стихи переведены на их язык весьма несовершенно, однако в каждом слове я чувствовал древность. Из их народа в Кенигсштейн когда-то увели сотни рабов, чтобы они расширили естественные пещеры для троллей, когда народ серых великанов стал силен. Они много лет жили с троллями, и таким образом некоторые древние истории нашли путь в сокровищницу сказаний и мифов, которые рассказывают в Лунных горах. Однако еще тяжелее показалась мне история, которую я услышал в просторных степях Земель ветров от кентавров, разбивших зимний лагерь на берегу Мики.
Говолон и Нодолон — так звали двух братьев, посвятивших себя мечу. Один был подобен золоту, второй был черен, как ночь. Оба они полюбили Андалее, лучницу, рожденную в середине зимы в ледяной пасти Карандамона. И они сватались к ней, один днем, второй ночью. Но прежде чем лучница приняла решение, послал король троллей Вечнозимнего червя, чтобы прогнать эльфийку со своего трона в Кенигсштейне. Он хотел сосватать смелую охотницу со своим сыном, чтобы установился мир между народами эльфов и троллей. Однако во время свадебного пира Андалее убила его сына.
Тем временем Говолон и Нодолон отправились вызволять свою возлюбленную. И пообещали помогать друг другу, пока не будет спасена Андалее, ибо, если Говолон был непобедим днем, то же самое было справедливо для Нодолона ночью. Они знали, что битва с Вечнозимним червем будет продолжаться долго, поскольку чудовище черпает силу в северном ветре, а они шли в Кенигсштейн в ту пору года, когда северный ветер был королем среди ветров. И они дали взаимное обещание сменять друг друга в сумерках, чтобы каждый из них сражался тогда, когда был сильнее всего, и чтобы оба имели возможность оправиться от ран и усталости. Три дня продолжался бой. На третью ночь же Нодолон предал своего брата, ибо вместо того, чтобы сменить Говолона, он поспешил в Кенигсштейн и освободил Андалее, когда король собирался вырвать ей сердце, чтобы сделать в мире духов рабыней для своего убитого сына. И тогда подарила Андалее Нодолону свое сердце, которое хотел отнять тролль, ибо ничего она не знала об одинокой битве Говолона. А Нодолон увел ее на юг, в долину, окруженную зелеными горами, и поселился с ней в большом доме, который стоял там. А Говолон и сегодня сражается против Вечнозимнего червя, и если прислушаться к северному ветру, то иногда ночью можно услышать звон меча, бьющего по ледяной чешуе чудовища.
«Моя сестра и я»,
с. 73 и далее, собрание отдельных пергаментных страниц из наследия Мелиандера, князя Аркадии, сохраняемое в библиотеке Искендрии, в зале Света, в амфоре, закопанной в месте, ведомом лишь
Галавайну, Хранителю Тайн.
Диалектика драконов
Гонвалон знал, что Дыхание Ночи не станет долго терпеть его в саду Ядэ. Его, кто когда-то был мастером меча Золотого. Перворожденный никогда не сможет ему доверять. В то же время сад Ядэ был самым надежным местом для Нандалее. Здесь ей можно не опасаться преследований Золотого.
Мастер меча окинул взглядом роскошный садовый ландшафт. Искусно подрезанные деревья раскинули свои тенистые ветви над маленькими прудами. Где бы ты ни находился, повсюду слышался плеск воды. Это место было наполнено миром и гармонией. Здесь Нандалее наконец-то сможет успокоиться. У нее будет время погоревать о своих убитых. Как бы ему хотелось быть рядом с ней в эти часы…
Гонвалон поглядел на горы, окружавшие долину и защищавшие ее от пустыни. Как уйти так, чтобы она не пошла за ним? Она не хотела терять его. Пока что… Но Золотой лишил их любовь блеска. Гонвалон уже не верил в то, что они с Нандалее вечно будут вместе. Несмотря на то что ему этого хотелось…
Внезапно стало неестественно тихо. Плеск воды все еще слышался, но пение птиц и стрекот сверчков стихли. На скамье под веером ветвей плакучей ивы Гонвалон увидел призрачную фигуру. Только что там еще никого не было, в этом мастер меча был уверен.
—
Я хочу поговорить с вами, мастер Гонвалон, — в словах слышался приказ, которому он не в силах был противостоять. Он знал, кто его там ждет. Их встреча была неминуема. Лучше сделать это поскорее.
Гонвалон пригнулся, прошел под низко нависающими ветвями плакучей ивы и оказался в ее тени. Дыхание Ночи принял облик эльфа. Он был стройным и вместе с тем мускулистым. Его длинные черные волосы поддерживал матовый серебряный обруч. На перворожденном была кожаная одежда для охоты. Выглядел он похожим на мауравани.
—
Значит, вы хотите покинуть нас, мастер Гонвалон.
Мастер меча терпеть не мог, когда небесные змеи читали его мысли, и попытался подавить в себе это чувство.
— Значит, вы предпочитаете разговор напрямую, мастер Гонвалон, — голос дракона звучал низко и громковато, как будто он не привык выражаться таким образом. Ироничный тон в его словах, тем не менее, несмотря на казавшееся великодушным предложение, не давал даже помыслить о том, что они могут говорить на равных.
— Вы наверняка уже знаете, что я перестал быть наставником Белого чертога, — ответил Гонвалон. — Я не хочу присваивать себе никаких титулов и был бы благодарен вам, если бы вы не напоминали мне об этой части моего прошлого, называя меня мастером.
— Из ваших мыслей, мастер меча, мне известно, что вы собираетесь покинуть эту долину. Знаю я и о том, чем вы успокаиваете себя, чтобы подсластить расставание с Нандалее. Но от чего вы, в конце концов, бежите? Вы не хотите стать отцом?
Гонвалон едва поборол горечь.
— Не я стану отцом. Вы же знаете, что сделал Золотой!
— Конечно.
— Его месть мне будет полной, если у Нандалее будет ребенок.
Дыхание Ночи пристально посмотрел на него.
— Вы так быстро сдаете бой? Я иначе оценивал вас, Гонвалон.
Мастер меча не мог выдержать взгляд небесно-голубых глаз. Он смотрел на землю, на запутывающий узор теней, оставляемый ветвями плакучей ивы. С тех пор, как он повстречал Золотого в Кенигсштейне, он догадывался, что одной ночью все не ограничится. Что у Нандалее будет ребенок.
— Вы будете рядом с Нандалее, когда она родит ребенка?
Гонвалон продолжал смотреть на землю. Этого он не знал.
— Думаете, в тот день к Нандалее придет мой брат по гнезду?
Это еще что за вопрос!
— Наверняка нет! — раздраженно ответил мастер меча.
— Значит, вы считаете, что для Нандалее будет лучше в день родов остаться одной, — в голосе Темного не было упрека. Он просто констатировал факт.
Гонвалон попытался одолеть собственные противоречивые чувства. Он не хотел позволять перворожденному манипулировать собой, хотел сам принять решение.
— Кто у вас, у эльфов, больше считается отцом ребенка? Мужчина, который его зачал, или мужчина, который находится рядом с ним, когда он растет? Который формирует его, становится для него примером и одновременно с этим воплощает собой все то, что тот однажды превзойдет?
У Гонвалона не было желания философствовать. В первую очередь дело было не в ребенке. Золотой разрушил их любовь! С тех пор как они покинули пещеры троллей, он чувствовал, что Нандалее, несмотря на то что не говорит об этом, сравнивает его с тем «Гонвалоном», который подарил ей неповторимую ночь в Кенигсштейне. Он знал, что она в отчаянии от того, что тех ощущений, какие были той ночью, больше нет. Но как ему удержаться наравне с чарами одного из небесных змеев! Он будет разочаровывать ее все больше и не вынесет зрелища того, как рушится их любовь. Чем больше давил на него перворожденный, тем отчетливее чувствовал Гонвалон, что должен оставить Нандалее.
— Мне ведомо и о другой ночи, когда вас, мастер меча, бросили одного в снегу на растерзание волкам. Меня удивляет, что вы собираетесь сделать то же самое. Но, может быть, я ошибаюсь в своих предположениях, что кровь родителей значит меньше, чем сумма всех жизненных опытов. Может быть, вы такой же, как ваша мать, несмотря на то что всегда клялись себе быть другим. Может быть, вы тоже способны бросить ребенка и пойти своей дорогой.
Гонвалон уже не мог сдерживать собственные чувства. Он застонал. Внезапно он снова стал маленьким мальчиком, стоящим в одиночестве на снегу и слышащим вой волков. Не в состоянии понять, почему мать бросила его. Гонвалон попытался вспомнить ее лицо, что делал уже множество раз. Она казалась ему красивой… Он знал, что у нее были длинные черные волосы, от которых исходил чудесный запах. Но, как всегда, черты ее лица остались смутными. Уходя от него, она плакала. Но все равно ушла.
— Вы оставили бы в беде ребенка, который нуждается в вас, мастер меча?
Невыплаканные слезы стискивали горло. Он покачал головой. Нет, этого он сделать не мог.
— Хорошо. Хоть я и сомневаюсь, что убийца может быть хорошим отцом, но вы в любом случае лучше, чем вообще никакого отца.
Гонвалон обескураженно смотрел на небесного змея. Это ведь они сделали эльфов убийцами! Как теперь он может упрекать его в этом!
— Я никогда не убивал беззащитных.
— А как же Адаму?
— Он был ламассу. Самый могущественный чародей своего народа. Адаму восстал против вашего правления. Он провозгласил, что хочет лишить небо змеев. Хотел свергнуть вас и ваших братьев по гнезду. И к его делу присоединялись все больше и больше ламассу. Он был единственным, кто смог объединить их всех. Он был жесток, подл и…
Взгляд Дыхания Ночи заставил Гонвалона замолчать.
— Не нужно перечислять мне то, что мы говорили вам, готовя к миссии, мастер меча. Я присутствовал при том, когда обсуждалось, как аргументировать это для вас, чтобы вы отправились на выполнения задания с полнейшим хладнокровием. Вы еще помните, как в конце концов оказались перед Адаму? Перед огромным крылатым быком с человеческой головой? Существом совершенно без рук, с помощью которых оно могло бы защититься от вас?
— Он был неповторимым чародеем, — возмутился Гонвалон.
— Я могу читать ваши мысли, мастер меча. Я знаю, каким был Адаму в последний миг своей жизни. Жалким существом, парализованным страхом, когда вдруг посреди дворца в окружении более сотни стражников вдруг оказался лицом к лицу с драконником. От страха, при виде вашего меча, Адаму лишился голоса. А вы были не настолько глупы, чтобы дожидаться, пока он обретет дар речи.
Гонвалон хорошо помнил. Ему потребовался не один день, чтобы пройти мимо стражников во внутренние покои дворца. И то, что он выбрался оттуда живым, было чистой воды везением.
— Среди своих жертв вы никогда не встречались с тем, кто был бы равен вам в искусстве владения мечом или даже превосходил вас?
— Я еще жив. Наверное, этого достаточно для ответа.
— И, тем не менее, вы утверждаете, что никогда не убивали беззащитных.
Как перворожденный может говорить такое? Он и его братья по гнезду послали его к Адаму.
— До сих пор, мастер меча, мы с братьями всегда отдавали вам четкие приказы. Вы никогда не задавали вопросов. Весь смысл вашей жизни сводился к выполнению наших поручений. Вы ни на что не надеялись. Ни к кому не привязывались. И мало ценили собственную жизнь. Это делало вас особенно опасным, поскольку вы всегда были готовы без колебаний пойти на величайший риск. Но мечник, которому есть что терять, думает о смерти. Это приближает его к смерти. Я хочу ни много ни мало, а чтобы вы стали другим. С одной стороны, уязвимым, но, поскольку вы будете преследовать собственную цель, вы возьметесь за новое поручение с выдержкой и ожесточенностью, которая не доступна ни одному драконнику.
Гонвалон не понял его.
— Чего вы от меня ожидаете? Вы не хотите изгонять меня из долины?
Дыхание Ночи впервые улыбнулся.
— Конечно, я изгоню вас, — он поглядел на недалекие горы. — Но разве долина не заканчивается у подножия гор?
— Я… — Ледяной взгляд заставил Гонвалона замолчать.
— Я хочу, чтобы вы были совсем рядом, мастер меча. Но не хочу знать места вашего пребывания. Вы знаете, что мои братья по гнезду могут читать мои мысли. Вы нужны Нандалее. Никто не сможет защитить ее так, как вы.
Гонвалон удивился. Аргументы небесного змея показались ему непонятными. Дыхание Ночи презирал его за то, что он стал убийцей, и одновременно хотел, чтобы он защитил Нандалее? Более того, чтобы он, убийца, растил ее ребенка… Это…
— Вы знаете будущее Нандалее! — вырвалось у Гонвалона. Теперь все приобретало смысл. Произойдет что-то такое, что делает его присутствие необходимым.
Перворожденный улыбнулся, но Гонвалон не испытал на себе его чувств, как при общении с Золотым.
— Хотелось бы мне, чтобы будущее было только одно. Но будущее подобно дереву со множеством ветвей. Шансы Нандалее родить детей гораздо выше, если вы останетесь с ней рядом.
— Детей? У нее будет не один ребенок?
— И не от одного отца, — Дыхание Ночи снова улыбнулся. В голосе его слышалась насмешка. — Однако этого не произойдет, если сегодня вы бросите Нандалее.
— Что вам известно?
— Если сегодня вы уйдете, мастер меча, вам будет дарована долгая жизнь. Вы снова влюбитесь, и проклятие, в которое вы всегда верили, спадет с вас. Вы станете счастливым. Сомнения в том, не трусость ли заставила вас оставить Нандалее, будут единственной тенью, омрачающей вашу жизнь.
— А если я останусь…
— Ваша жизнь продлится недолго…
— Как я умру?
Дыхание Ночи рассмеялся.
— Наивный вопрос. Газалы нашептали мне дюжины различных смертей, которые могут постигнуть вас. Вы не захотите знать их. Если я расскажу вам об этом, жизнь ваша будет полна страха. Скажу одно… Существует будущее, в котором ребенок, рожденный от вашего семени, будет править всем Альвенмарком. В то время, когда небесные змеи и альвы станут легендой. Вам решать, стоит ли это того, чтобы остаться.
— Я не уйду, — не колеблясь, ответил он. Он найдет себе место в горах. Если он будет поблизости, у Нандалее не будет нужды покидать долину. Гонвалон был поражен тем, что Дыхание Ночи согласен терпеть его присутствие. Впрочем, было вполне очевидно, что симпатия здесь ни при чем. — Почему я так важен? Если здесь, в долине, Нандалее находится под вашей защитой, зачем вам я?
— Возможно ли, что вы не уверены в том, что я желаю для вас самого лучшего?
Гонвалон не стал отвечать на этот вопрос. Пусть Дыхание Ночи читает его мысли, если хочет знать его мнение относительно этого.
— Не стану обманывать вас, мастер меча. Если бы вы сбежали, Нандалее последовала бы за вами. Но она мне нужна. Совсем скоро она отправится для меня в Нангог и сделает то, из-за чего как девантары, так и большая часть моих братьев станут для нее непримиримыми врагами.
— А если я решу сбежать отсюда вместе с Нандалее?
— Ваше бегство очень рассердит меня.
На этот раз Гонвалон прочувствовал эмоции Темного. Это была холодная, хорошо сдерживаемая ярость. Дыхание Ночи приказал бы искать их. А как уйти от дракона, способного читать мысли, и его видящих, которые читают для него будущее?
— Вижу, вы задаете себе правильные вопросы. Мы заключим союз разума, мастер меча, который может принести пользу нам обоим. Могу ли я положиться на то, что вы не сбежите, а верно останетесь рядом с Нандалее?
— Я должен понять еще кое-что, прежде чем дам вам слово. Вы сказали, что нас ждут большие опасности. Значит, Нандалее нужен защитник. Она для меня важнее жизни, я готов ради нее на все, но, если я правильно понял, это делает меня слабее, поскольку раз мне есть что терять, значит, я стану сражаться менее решительно. Почему тогда я — это лучший выбор, если речь идет о том, чтобы защитить ее?
— Разве это не очевидно? Если ей будет что-то угрожать, вы будете сражаться изо всех сил. Но если речь пойдет исключительно о вас, вы проявите слабость. Вы не захотите утратить счастье, которого вкусили. Существует будущее, в котором я захочу вашей смерти, мастер Гонвалон. И если случится так, что я пошлю к вам Нодона, то захочу, чтобы он победил вас.
Дитя темной страсти, дитя холодного сердца
Дыхание Ночи размышлял о своем разговоре с Гонвалоном. Мастер меча оказался упрямее, чем он ожидал. Он знал, что эльф размышляет о том, как обойти его, чтобы бежать вместе с Нандалее. Этот новый дух противоречия среди драконников нужно искоренять. Может быть, стоит убить нескольких драконников? Он представил себе, как Гонвалон отчаянно пытается защититься мечом. Как он в образе дракона гонит его от себя и наконец впивается когтями в это хрупкое тело. При мысли о теплой крови во рту у Темного собралась слюна. Слишком давно он не ходил на охоту! И сейчас нет времени на такие развлечения. Нужно поговорить с братьями по гнезду о драконниках. Нападение на Глубокий город потрясло моральный дух эльфов. Впервые в жизни драконники начали ставить под сомнение решения небесных змеев. Таково было логичное следствие из такой безудержной оргии мести. До сих пор драконники чувствовали себя хранителями справедливости. Теперь это чувство утрачено навеки. Впрочем, горевать о прошлом бессмысленно. Нужно найти способ снова превратить своих убийц в инструмент, которым они были на протяжении многих веков. Может быть, стоит послать тех, в ком жив дух мятежа, на миссию, из которой они, возможно, не вернутся. Это может оказаться разумнее, чем растерзать их у всех на глазах.
Что бы они ни сделали, поступок должен быть взвешенным. Если драконники поймут, что происходит, они могут полностью отвернуться от небесных змеев. Не то чтобы они представляли собой угрозу для правления небесных змеев. Просто они слишком полезны, чтобы столь легкомысленно выводить их из игры. И если он сможет доказать, какой вред нанесен необдуманным нападением на Глубокий город, это пошатнет позицию Золотого, который в последнее время из кожи вон лезет, чтобы занять главенствующее положение в совете.
Дыхание Ночи вытянулся на тронном камне глубоко под своей пирамидой. Он принял облик дракона. Эльфийское тело было ему неприятно. Тот облик был уступкой Гонвалону. Он знал, как сильно дети альвов мучаются, когда небесные змеи разговаривают с ними на языке мыслей. Каждую эмоцию они чувствовали намного сильнее. Добрая мысль повергала их в эйфорию, гнев же, напротив, давал ощущение сгорания изнутри. Теперь, на своем троне, он был свободен от каких бы то ни было уступок. Он воспользуется Гонвалоном для своих целей. На короткое время…
Разговор с эльфом рассердил его до глубины души. Нужно подумать над этим, понять собственные эмоции. Поэтому он отослал газал. Их постоянное бормотание в состоянии транса слишком сильно отвлекало его. Нужно было принять решения наедине.
То, что Золотой зачал с Нандалее ребенка, казалось ему чуждым. Никогда прежде небесный змей не спаривался с эльфийкой. Если она действительно понесла, какое существо она родит? Во всех пророчествах газалы никогда не говорили об облике ребенка. Как обычно, они оставались многозначительны.
Двух детей родит она однажды. Одно — дитя темной страсти, другое — дитя холодного сердца. Это предрекла Фирац только вчера. Одно из них протянет руку к трону Альвенмарка. Будет ли дитя темной страсти отпрыском Золотого? Не обязан ли он восстановить равновесие? Знает ли его Золотой брат что-то о будущем, что пока неведомо ему? Может быть, поэтому он зачал ребенка?
В Гонвалоне не проявлялись необходимые для правителя качества. Сколь необыкновенно ни было его искусство мечника, завоевателем он не был. Он ничего не брал себе. Похоже, власть ничего для него не значит. Может быть, самоотверженность и благородная черта характера, но с учетом интриг, которые могут возникать при королевском дворе, подобное качество сведет правителя в могилу. Если второй ребенок Нандалее будет как Гонвалон, он никогда не будет стремиться к короне. И в таком случае его брату по гнезду необходимо решить уже теперь, кто в будущем будет править Альвенмарком.
Когти Дыхания Ночи скользнули по скале, под которой покоилось сердце Нангог. Он просто не мог сдаться. Он обманет Нандалее, так же, как это сделал его брат. Второй ребенок должен быть его! И в этом ему будет на руку особое свойство эльфийских женщин. День, когда они зачинали ребенка, не обязательно становился первым днем беременности. В тревожные времена оплодотворенная яйцеклетка находилась в состоянии покоя и начинала созревать только тогда, когда эльфийка вела размеренную жизнь и шансы спокойно пережить беременность были выше. Значит, достаточно снова отправить Нандалее на миссию, и тогда ее беременность отложится.
Он сделает это как Золотой, явившись к Нандалее в облике Гонвалона. После этого Гонвалон должен будет умереть, чтобы он мог быть уверен в том, что тот никогда не скажет, что с этой ночью любви тоже что-то не так.
Дыхание Ночи смотрел на свое отражение в воде, покрывавшей пол огромной пещеры. Ему не нравилась идея обмануть Нандалее. Вспоминалось время, проведенное вместе. Он испытывал к ней сильное чувство. Ему хотелось больше не обманывать ее. Но захочет ли она зачать ребенка С ним? Вряд ли. По крайней мере, пока жив Гонвалон.
Он был голоден. Нет, жаждал крови. Нужно позвать одну из газал. Одну из менее одаренных. Охотиться времени нет.
Семена петрушки
Священнослужительницы действительно оставили ее в покое. Шайя обвела взглядом большой сад, принадлежавший Дому Неба. Каждый день она приходила в беседку за своим домом и проводила целые часы за разглядыванием высаженных террасами садов и гор. Она заключила мир сама с собой и решила, что хочет сделать. Она не знала, когда ее отвезут в город храмов Изатами, но понимала, что уже совсем скоро. Ночи были коротки, до дня летнего солнцестояния оставалось совсем немного.
Она не знала, что произойдет с ней ночью на зиккурате. Она вынесет все, что он с ней сделает, но она никогда не забеременеет от него. Девушка понимала, что это означает. Но она предпочитала умереть, чем провести жизнь в плену. Надежду на то, что Аарон освободит ее, она оставила. Он не мог сделать этого. Они оба оказались впутаны в борьбу за власть между девантарами. К этому убеждению она пришла за долгие часы одиночества, проведенные в беседке. Иначе Аарон непременно попытался бы перебить данный Муваттой выкуп за невесту или освободить ее.
Может быть, после ночи на зиккурате у нее уже не будет такой свободы. Ни одна из здешних священнослужительниц не разговаривала с ней, в точности следуя ее приказу. Шайя не знала, что будет дальше. А нужно было подготовиться. И никто не должен заметить, что она убьет ребенка, если вдруг забеременеет. Иначе брачный договор, заключенный ее отцом, будет признан недействительным, а она навеки покроет свой народ позором.
Она снова обвела взглядом большой сад. Неподалеку стояла Мальнигаль, коренастая священнослужительница, которой она сломала запястье. Левой рукой она опиралась на свой ясеневый посох. Правая все еще была перевязана. Мальнигаль не спускала с нее глаз.
В беседке была каменная скамья. Если Шайя ляжет на нее, то исчезнет из поля зрения священнослужительницы. Мальнигаль придется подняться на три террасы выше и пересечь довольно большой участок сада, чтобы проверить, на месте ли она. Она никогда не упускала такой возможности. Но это даст Шайе немного времени раздобыть информацию, которой ей пока что не хватало для того, чтобы держать собственную судьбу в своих руках.
Принцесса поглядела на небо. Солнце стояло в зените. Скоро придет Кара. Молодая толстощекая священнослужительница ухаживала за огородом. Каждый день в полуденный час она проходила мимо беседки.
Шайя подошла к стене, окружавшей террасу. Часть стены была сломана и заросла виноградными лозами. Это место Мальнигаль видеть не могла. У нее будет пара мгновений с Карой. Этого должно хватить.
Шайя обнаружила, что много знает о травах. Гораздо больше, чем когда-либо читала или слышала. Она предполагала, что это был подарок Шен И Мяо Шоу. Она не знала, что он проделал с ней в ночь своей смерти, в ту ночь, когда ее увезли. Она смутно припоминала, что он что-то говорил. Бесконечно долго… Может быть, передал ей свои знания о травах? А что, возможно, еще? Она знала, что ей нужны семена петрушки, чтобы растолочь их и сделать из них отвар. Это должна быть петрушка с гладкими листьями! Шайя понимала, что, делая отвар, должна тщательно следить за дозировкой. Если он получится слишком крепким, то разрушит ей печень. Но если все сделать правильно, начнется очень сильное кровотечение и она потеряет нерожденного ребенка. Она собиралась сделать это, как только убедится в том, что беременна.
В конце длинной дороги, ведущей на террасу, показалась Кара. Девушка надеялась, что та не свернет в сторону. Шайя отошла от стены. Ей не хотелось напугать священнослужительницу. Она понимала, что ведающая травы боится ее после того, что произошло в день появления принцессы в Доме Неба. Кара стояла рядом, когда Шайя сломала Мальнигаль запястье и угрожала ясеневым посохом Табите, матери матерей. «Я была подобна тигру, которого заперли вместе с газелями», — самодовольно подумала Шайя и старательно потянулась, чтобы Мальнигаль ее обязательно увидела. Наверняка в Доме Неба никогда еще не готовили к Небесной свадьбе принцессу-воина.
Шайя снова потянулась. Мальнигаль знала, что она поступает так всегда, прежде чем лечь на каменную скамью. Принцесса видела, что надсмотрщица забеспокоилась.
Шайя улеглась на каменную скамью, но тут же скатилась с нее и под прикрытием перил подползла к дырке в стене. Рядом с виноградными лозами росла старая туя. Она защитит ее от взглядов Мальнигаль.
Услышав шаги Кары, принцесса скользнула в дыру. И прежде чем Кара успела понять, что происходит, схватила священнослужительницу и затащила ее в дыру под сень туи.
— Ты сейчас же скажешь мне, где найти гладколистную петрушку! — Шайя знала об этом растении все, кроме одного: как оно выглядит!
Кара таращилась на нее широко открытыми глазами. Это были необычные глаза. Зеленые, как молодая трава в степи с отдельными светло-карими вкраплениями.
— Скажи мне, где найти это растение, или я сломаю тебе запястье, как Мальнигаль.
— Вам не понадобятся семена, принцесса. Вам нельзя их использовать. Они опасны!
Надо было подумать о том, что малышка догадается, что она задумала. Она ведь разбирается в травах. Но Шайя была исполнена решимости и не собиралась позволять сбить себя с толку. Она схватила Кару за запястье и вывернула его.
Кара приглушенно вскрикнула.
— Пожалуйста! Вам не нужны семена. С тех пор как вы пришли в Дом Неба, мать матерей подмешивает в вашу еду соль, которая делает вас бесплодной. Вы не забеременеете сегодня ночью.
Шайя выпустила ее.
— Сегодня ночью?
Священнослужительница смотрела на нее удивленно.
— Разве вы не знаете? Сегодня день летнего солнцестояния. После обеда мы должны выкупать и украсить вас, госпожа. Ближе к вечеру явится стража бессмертного, чтобы отвести вас и мать матерей в Изатами путем богов.
Шайя выпустила ее. Внезапно силы оставили ее. Уже сегодня!
Из-за угла террасы показалась Мальнигаль.
— Что здесь происходит? Ты же знаешь, что не должна разговаривать с ней, Кара. Мать матерей узнает…
— Я хотела узнать у нее, где найти петрушку, — вяло ответила Шайя. — Я пригрозила, что сломаю ей запястье, как тебе. Но она ничего не сказала.
Охранница недоверчиво посмотрела на нее.
— Петрушку? — Она отодвинула Кару в сторону своим ясеневым посохом. — Иди! А вы, принцесса, возвращайтесь, пожалуйста, в свою беседку и наслаждайтесь этим прекрасным летним днем, — произнося последние слова, Мальнигаль не удалось полностью подавить ненависть в своем голосе.
Море Черных улиток
На этот раз, когда они обходили скалу, торчавшую из темной глубины, словно меч, послышался лишь негромкий скрежет. «А я учусь», — подумал Галар, убирая сведенные судорогой руки с рычагов управления. Лодка была в жалком состоянии. Через негерметичный люк и маленькую щель, оставленную драконом, сочилась вода. Снаружи угорь выглядел, наверное, еще хуже. Хорошо, что они нашили медные пластины на верхнюю половину корпуса и укрепили защиту люка и боковых плавников.
Они все еще шли боком. Галар был уверен, что Нир и Хорнбори больше не верили в его историю с маневрами Ингви, но они об этом больше не заговаривали. Кузнец потер глаза. От непрерывного вглядывания в темноту их начало печь. Свет был только там, где в скалы были вставлены янтарины. Они указывали путь, подобно маякам. Если он пропустит хоть один из них, то они безнадежно потеряются в мире подземных вод.
Галар на миг достал янтарин из кожаного футляра и поглядел на карту, которую приколол к стене рядом с местом штурмана. Нашел на карте скалу-меч. После скалы они должны пройти три тысячи двести семьдесят оборотов коленвала, и появится янтарин. Там нужно будет повернуть на двадцать три градуса направо.
За его спиной негромко считал обороты коленвала Хорнбори. Галар поручил ему это, чтобы он не говорил глупостей. Хоть это и помогло заткнуть рог Хорнбори, но проку от этого в навигации совершенно не было. Либо было что-то не так с угрем, либо карта была неправильной. В любом случае им каждый раз требовалось больше оборотов, чем было указано на карте. Объяснить это маленькой командой было нельзя. Ведь и угорь легче получается. Этот подводный бочонок оставался для Галара просто-напросто загадкой.
Они находились посреди большого пещерного озера, которое карлики окрестили морем Черных улиток. Такие озера были опасны. Если ошибиться хоть на градус, то на расстоянии нескольких миль от следующего янтарина они промахнутся мимо этого ориентира и безнадежно потеряются в темноте. На западе границы пещерного озера вообще не были обозначены. Ни один карлик никогда не исследовал его полностью. Ясно было только то, что там, где они шли, вода доставала до самого свода пещеры. Значит, всплыть здесь они не могут. Только возле следующего янтарина. Там должен быть плоский риф.
Галар поглядел на песочные часы, висевшие над штурвалом. Песок в них пересыпался более чем наполовину. Скоро пройдет восемь часов с тех пор, как они выныривали в последний раз, впускали внутрь свежий воздух и зачерпывали воду. В бумагах к этому угрю было написано, что им нужен свежий воздух каждые семь часов. Но это тоже оказалось не так. Воняло хоть и ужасно — в первую очередь, благодаря Фрару, исправно пачкавшему пеленки, но дышать было еще вполне возможно. Вероятно, потому, что они были слишком маленькой командой по сравнению с той, которая предназначалась для этого угря.
— Мы еще придерживаемся курса? — поинтересовался Нир. Хорнбори продолжал считать как ни в чем не бывало, но смотрел на него встревоженно.
— Все в лучшем виде, — солгал Галар. Достаточно было посмотреть на воду, которая уже снова на восемь дюймов плескалась внутри корпуса, чтобы понять, что дела у них обстоят не так уж хорошо.
Кузнец сцепил пальцы и вытянул их вперед, пока не захрустели суставы.
— Мы находимся в море Черных улиток. Еще примерно часа полтора, и мы доберемся до стоянки, — Галар перестал допускать ошибки и говорить, сколько еще оборотов коленвала им нужно сделать. Время он тоже замерил весьма великодушно. Лучше всего будет, если они достигнут цели немного раньше, тогда настроение у обоих заметно улучшится. Каждый раз, когда он смотрел на карту, они начинали беспокоиться.
Он спрятал янтарин в кожаный футляр, и в лодке тут же стало темно. Тихо плескалась вода. Скрежетал коленвал. Нельзя было его нормально смазать, когда в лодку набиралось столько воды. «Если мы выживем в этом подводном путешествии, — поклялся себе Галар, — никогда больше не ступлю на борт угря».
Кузнец лежал, вытянувшись между двумя рычагами управления, наполовину в воде. Вода была ледяной. Что ж, по крайней мере он так не уснет. От бесконечного вглядывания в темноту накатывала усталость. Изредка мимо одного из трех иллюминаторов проскальзывало что-то светлое. Галар знал, что большинство рыб в пещерах, где нет света, белые. Но здесь жили не только рыбы. Иногда вдали он видел огни. Поначалу он принимал их за янтарины. Однако они двигались! Он предпочитал ничего не рассказывать об этом своим товарищам, решив даже не думать о том, что может нести огни через озера глубоко под горами.
Галар вслушался в монотонный счет Хорнбори.
— Три тысячи сто одиннадцать, три тысячи сто двенадцать…
Скоро должен показаться следующий янтарин. Кузнец потер руки, но окоченевшие пальцы теплеть не хотели.
Что это было? В поле зрения левого иллюминатора появилось что-то продолговатое. Галар прижался носом к холодному стеклу. Глубоко под ним по озеру плыл бродячий огонек. Что это впереди, тень? Не нанесенный на карту риф?
Он прищурился и вгляделся. Нет, не риф. Что-то плыло им навстречу. Быстро! Галар невольно отпрянул, когда прямо перед иллюминатором появилась челюсть с длинными, как кинжалы, зубами. Белая змея!
Ее тело царапнуло корпус. Угорь дернулся. Галар почувствовал, как они сходят с курса. Но на сколько? На два градуса или, может, на три?
Удар заставил лодку содрогнуться. Фрар проснулся и захныкал.
— Что это было? — Голос Хорнбори стал визгливым от страха.
— Продолжай считать или мы потеряемся в этом чертовом море улиток!
— Но что…
— Крутите педали, — лгать обоим было бессмысленно. — На нас нападает Белая змея!
Перед передним иллюминатором проплыл длинный белый силуэт. Змея кружила вокруг них. Как эта чертова тварь нашла их в кромешной тьме? И какой ей толк биться в большой бочонок? Неужели у этих морских змеев достаточно разума, чтобы понимать, что внутри этих бочонков сидит парочка лакомых кусочков?
Удар пришелся по лодке снизу, настолько сильный, что все в лодке содрогнулись, словно попали на вагонетке в глубокую выбоину. Толстые деревянные клепки угрожающе заскрипели. Сколько таких атак выдержит еще угорь?
— Мы утонем в этой бочке, как крысы, да? — Хорнбори перестал крутить педали.
— Мы будем сражаться! — решительно произнес кузнец.
— Чем же это? В угре нет оружия!
Еще один удар попал в лодку, сотрясая всех. Из трещины в потолке, из которой прежде лишь капало, брызнула струя воды толщиной с палец.
— Нир! Тащи пробку! Заделай эту дырку! Хорнбори, продолжай крутить коленвал. Мы должны хотя бы немного двигаться! — Эти двое не должны даже думать о том, что он чувствует себя таким же беспомощным, как и они.
Галар достал из кожаного футляра янтарин и поглядел на карту. Нужно выныривать, однако согласно карте вода здесь по-прежнему доставала до свода пещеры. Скоро у них будет столько воды, что вопрос о том, чтобы подниматься на поверхность, даже не возникнет. Тогда останется только один путь. Вниз!
Нир пытался заткнуть течь пробкой. Временами он похлопывал по ручке Фрара. Малыш пребывал в мрачном настроении. Он промок с ног до головы и мерз, так же, как и все. Его жизнь и не началась еще толком. Он не копал штольни, никогда не стоял у наковальни с молотом в руке и не убивал дикого кабана длинным кабаньим копьем. И предстоящая смерть мальчика взвинтила Галара до предела. Они всплывут! Иногда в своде пещеры бывают дыры. Может быть, им повезет!
Кузнец решительно ухватился за рукоять рядом с рычагами вертикального и горизонтального руля и начал поворачивать ее. Почувствовал сопротивление воды в балластной цистерне. Сквозь толстые иллюминаторы он ничего больше не видел. Свет янтарина испортил его ночное видение.
— Сзади есть еще одна рукоятка, — произнес Нир, по бороде которого стекала ледяная вода. — Эту дырку я не заткну.
Вторая рукоятка! Галар застонал. В лодке две балластные цистерны. Если в обе напустить воду одновременно, вероятно, угорь будет держаться в равновесии.
— Убери руки от рукоятки. Лучше используй их для того, чтобы заткнуть течь, — грубо ответил Галар. Как он мог забыть о второй рукоятке!
Удар в корпус заставил его подумать о другом. Лодка дернулась в сторону. Интересно, насколько они уже отклонились от курса? Скоро им нужно будет…
Клепка сбоку сломалась, и в угорь хлынула толстая струя темной воды.
— Мы утонем! — закричал Хорнбори. — Утонем, как крысы!
Угорь качало из стороны в сторону еще сильнее, чем раньше.
Достигли ли они поверхности воды? Опять неточности на карте? Иллюминаторы находятся слишком низко. Через них не видно, всплыли они или нет.
— Выходим, — решил Галар. Вода в угре доставала ему уже почти до колен.
— Разве мы уже всплыли? — Нир вынул Фрара из грузовой сетки и крепко прижал к груди.
— Конечно, всплыли. Иначе я не отдал бы приказа, — солгал Галар. — Я пойду первым.
Он взял арбалет, их единственное оружие на борту, и взобрался по короткой лестнице к люку. Если они еще под водой, то, по крайней мере, все произойдет быстро. Лучше быстро наполнить лодку водой, чем еще час медленно тонуть. Кузнец отодвинул засов на люке и надавил на него. В лицо ему хлынул поток воды.
Башня Гламира
К нему кинулась пасть, полная зубов длиной с кинжалы. Галар упал обратно в угорь. Морда морского змея ударилась о люк с такой силой, что лодка загудела, словно колокол. По лестнице потекла пена.
Чудовище издало низкий жалобный звук и получило ответ. Глубоко под водой послышался странный, то нарастающий, то стихающий звук. Ничего подобного Галар в жизни своей не слышал. Он казался пугающе чужим. И похоже было, что он доносится с двух разных сторон одновременно.
Нир поднял что-то светлое, упавшее через люк внутрь угря. Острие клыка.
— Ты ей врезал, Галар. Эта змеюка будет помнить тебя еще долго.
— И это еще не все, — пробормотал кузнец, выуживая арбалет из воды, уже поднявшейся выше колен.
— Нам конец, — бессильно прошептал Хорнбори. — У нас есть выбор: либо утонуть, либо быть съеденными. Все кончено.
Галар зарядил арбалет.
— На педали, вы, оба. Будем идти, пока хватит сил в ногах. Я буду драться до последнего вздоха. Сидеть и причитать над своей судьбой не в моем духе.
— И что это даст? — злобно накинулся на него Хорнбори. — Неужели это что-то меняет в том, что мы здесь подохнем?
— Да, для меня это кое-что действительно меняет. Если уж я умру, то, по крайней мере, в полной уверенности, что до последнего дрался за свою жизнь, — положив болт на направляющую арбалета, он переступил через коленвал, ухватился за лестницу и слегка подтянулся. Держа в одной руке арбалет, он прицелился в открытый люк, а другой ухватился за лестницу. — Эй, змеюка, ты не хочешь попытаться еще раз сунуть голову в люк? Мы еще здесь? Ты меня слышишь?
Но все было тихо.
— Если уж ты не крутишь педали, то подержи хотя бы янтарин вот здесь. Я хочу, чтобы эта бестия увидела свет. Тогда она придет.
Хорнбори послушался, без своих обычных комментариев.
В воде по-прежнему слышались странные звуки. Теперь они звучали ближе.
— Ты соберешь целое стадо этих тварей, — стуча зубами, заявил Хорнбори.
— Морские змеи — одиночки, — решительно возразил Галар,
как будто полжизни посвятил изучению семейных связей змей. — Если придет больше, хорошо. Они начнут драться за добычу. Тогда наши шансы уйти будут выше. Но до этого пусть одна из них попробует, каково это — получить арбалетным болтом прямо в пасть.
Хорнбори улыбнулся, несмотря на то что рука, державшая янтарин, дрожала. Даже мокрый и истощенный, он все еще выглядел хорошо. Именно так и представляют себе карлики героев. «Если бы он только не был таким засранцем!» — подумал Галар.
— Давайте позаботимся о том, чтобы карлики в угрях не стали их любимым блюдом, — «карлики в угре», эти слова он наверняка услышит еще не раз, если они выберутся отсюда. Голос Хорнбори уже звучал так, словно он репетирует речь победителя.
Галар поглядел на люк.
— Ты еще там, змея? — Ему не хотелось больше высовывать голову. На этот раз тварь будет осторожнее.
Что-то большое угодило в угорь, заставив заплясать воду, и Галару пришлось вцепиться в лестницу, чтобы не упасть. В темноте над люком появились клыки, сверкнув желтым в свете янтарина.
Кузнец направил арбалет в широко открытый рот.
— Сожри-ка это!
Послышался глухой удар. Непривычно громкий. В лодку закапала кровь. Голова чудовища опустилась на угорь. Капель сменилась потоком крови шириной в руку.
Галар озадаченно поглядел сначала на арбалет, затем на Хорнбори.
— Какой выстрел! — произнес Нир.
— Если эта тварь будет продолжать затапливать лодку своей кровью, мы все равно утонем, — деловито заявил Хорнбори.
Галар спустился вниз по лестнице, пропитавшись при этом кровью морской змеи. Уперся спиной в голову, лежавшую поперек люка. Дюйм за дюймом труп сдвигался с места. Затем вдруг заскользил.
Кузнец высунул голову наружу. Когда морской змей соскользнул с угря в темную воду, он увидел торчащее в боку трупа древко копья. Удивленно огляделся по сторонам. Он едва мог видеть дальше носа подводной лодки. Темнота была почти абсолютной. Единственным светом в округе был падавший из открытого люка отсвет янтарина. Примерно в двух шагах над собой он разглядел поблескивающий влагой свод пещеры. Никогда еще он так не радовался ошибкам на карте.
— Эй, на угре! Там еще две змеи держат курс на вас.
Из-за акустики пещеры голос искажался. Галар не мог понять, с какой стороны доносится голос. Но диалект узнал сразу. Кричал карлик из Железных чертогов.
— Мы в пятнадцати градусах впереди. Садитесь на педали! Или они вас достанут.
Галар приложил руки ко рту, чтобы сделать рупор.
— У нас течь. Крутить педали могут только двое. Нам нужна помощь, — теперь он увидел движущуюся к ним белую волну на воде.
— Кто там снаружи? — спросил с подножия лестницы Хорнбори.
— Друзья и враги.
— А можно немного точнее? — донеслось снизу.
— Я бы и сам этого хотел, — теперь Галар видел силуэт морского змея.
— Втянуть голову! — Над водой разнесся резкий щелчок копьемета.
Галар пригнулся. Почти в тот же миг что-то ударилось о борт. По медным пластинкам заскользил трос. Галар оттолкнулся от перекладины и выскочил из люка. Он успел ухватить трос за миг до того, как он соскользнул в воду. Крепкий канат, толще большого пальца. Он подтянул его к себе.
— Оставайтесь внизу! — приказал незнакомый помощник. Галар услышал тихие щелчки лебедок, с помощью которых натягивался копьемет. Кроме того, он отчетливо видел силуэт Белой змеи, направлявшейся к ним. Чуть дальше с правого борта приближалось второе чудовище.
На конце каната кузнец обнаружил абордажный крюк. Он закрепил его на защитной скобе люка.
— Тяните нас! — изо всех сил заорал он.
Над водой негромко засвистели копья.
Канат натянулся. С пеньки потекла вода. Их угорь дернулся, качнулся вправо и стал набирать ход.
Морские змеи тоже, казалось, ускорились.
Галар понимал, что на палубе ничего уже сделать не сможет. Он забрался в люк и закрыл его за собой.
Хорнбори все еще стоял у подножия лестницы и держал поднятый вверх янтарин. На лице его отражалось нечто среднее между страхом и надеждой.
Галар рассказал своим товарищам о случившемся.
— Карлики из Железных чертогов? — Хорнбори не скрывал того, что далеко не в восторге. — Далеко же они забрались от дома.
— Мне годится все, у чего нет ни чешуи, ни змеиного хвоста, — Нир все еще слабо нажимал на педали, хотя теперь в этом не было нужды. При этом он держал на руках Фрара, восхищенно глазевшего на свет янтарина.
Удар хвоста сотряс угорь.
Галара швырнуло на стену лодки. Хорнбори упал и наполовину соскользнул под вращающийся коленвал.
Кузнец услышал, как ломаются кости болтуна.
Нир уперся в педали, чтобы остановить вращение тяжелого вала.
Сломалась еще одна клепка их угря. Маленькая подводная лодка все быстрее набирала воду.
Галар предпринял попытку вытащить товарища из-под вала. Стиснув зубы, Хорнбори изо всех сил старался не закричать. Такого мужества кузнец от засранца не ожидал.
Когда ему наконец удалось вытащить Хорнбори, карлик увидел, что его левая нога сразу ниже лодыжки вывихнута почти на девяносто градусов. Нога вяло повисла, как увядший цветок на сломанном стебле.
— Я поговорю с нашими спасителями, — сдавленным голосом произнес Хорнбори.
Галар задумчиво поглядел на него.
— Ты…
— Говорить — это единственное, что у меня хорошо получается. Болтовня — это мои сражения, — он поглядел на свою ногу. — Это ничего не меняет в наших планах. Мы сделаем то же, что и…
Глухой удар. Заскрежетал металл. Галар инстинктивно пригнулся. На этот раз звук был совсем другой.
— Вот дерьмо… — сдавленным голосом произнес Нир. — Ты уверен, что нам рады?
Кузнец повернулся. За его спиной в каюте торчало острие копья. Оно промахнулось примерно на фут. Но если бы он не помогал Хорнбори…
— Они стреляют в Белых змеев. Копье предназначалось не нам.
Никто из карликов ничего не ответил на это. Все они глядели на изогнутую сталь.
Корпус корабля царапнуло о скалу.
— Держитесь! — крикнул Галар и сам едва не упал.
Их угорь дернулся, словно сопротивляясь тому, чтобы его вытаскивали на берег.
Хорнбори застонал от боли. Фрар издавал странные звуки, словно не решил еще, плакать ему или визжать от восторга.
Подводная лодка остановилась. Три удара, похожие на удары молота, прогремели по корпусу.
— Можете выходить! Вы в безопасности!
Первым по лестнице поднялся Галар. Открыл люк. Вокруг угря стояла дюжина карликов с факелами в руках. Их угорь лежал на плоской скале, в центре которой возвышалась черная башня, достававшая почти до свода пещеры. Чуть больше, чем четыре шага, прикинул Галар.
На крепко закрепленных на камне шпилях стояли пять копьеметов. Стрелки внимательно вглядывались в черное море. Ничего, кроме пенящейся воды, Галар там не видел. Интересно, сколько еще морских змеев таятся в глубине?
— Идите сюда и подохните! — крикнул он им, радуясь тому, что под ногами наконец-то твердая земля.
— Кто вы, черт побери, такие? — Между карликами-воинами протиснулся седобородый старик, тяжело опиравшийся на костыль. Его правая нога заканчивалась покрытой шрамами культей, торчавшей из обрезанных кожаных штанов. Она была ампутирована ниже колена. От его правой руки тоже осталось лишь несколько дюймов. Правый глаз был спрятан под черной повязкой, на которой был золотыми нитками вышит сияющий глаз. Правая половина лица была изуродована шрамами.
— Не смотри так на меня, ты! Как тебя зовут? И откуда вы взялись? И почему за вами идет чертова свора Белых змеев? Что вы сделали? Я этих тварей никогда больше двух сразу не видел.
— Мы из Глубокого города, — запинаясь, произнес Галар. В лодке они долго обсуждали, что будут говорить другим. Правду — нив коем случае! Никто не захочет принимать у себя трех карликов, по вине которых был уничтожен целый город.
— А дальше? — требовательно произнес полукарлик.
— Ты еще не слыхал?
— Не слыхал о чем?
— Целое войско драконов напало на Глубокий город. Все мертвы… все… — Галар не мог говорить. Рассказывать об этом кому-то, кого там не было, это было совсем иначе. Гораздо хуже!
— Не бывает никаких войск драконов, парень!
— Так же, как не бывает целой стаи Белых змеев, не так ли, полупарень!
— Ты… ты… — Его собеседник, казалось, вот-вот свалится с костылей от возмущения.
— Прошу прощения… за него, — из люка показался Хорнбори с перекошенным от боли лицом. — Мой товарищ Онар всего лишь простой портовый рабочий. Боюсь, ему не хватает широты кругозора и языковых средств для того, чтобы правильно рассказать о случившемся.
— А ты кто такой, пердун словоохотливый?
Галар не сдержал улыбки. Одноногий сразу верно оценил Хорнбори, благодаря чему сразу стал симпатичнее в глазах кузнеца.
Это оскорбление Хорнбори, как обычно, пропустил мимо ушей.
— Меня зовут Грайдмар. Я возглавляю контору почтенной госпожи Амаласвинты, — он застонал. — И было бы очень мило, если бы твои люди вытащили меня из угря. Боюсь, я сломал ногу под коленвалом.
Одноногий приказал своим людям помочь Хорнбори и снова обратился к Галару.
— Мне все-таки очень интересно, как драконы могли атаковать город, находящийся глубоко под горой, — он не сводил с кузнеца взгляда своего единственного глаза. Взгляд его был колючим и неприятным.
— Они изрыгнули пламя в вентиляционные шахты. Сразу во все… В горе вдруг стало совершенно невозможно дышать. А потом пришли эльфы-убийцы и мелкие драконы, червелапы. Думаю, мы единственные, кто выжил.
— Трусы, значит…
— Я что, похож на труса? — Галар схватил одноногого за жилетку, но его тут же оттащили прочь. Кузнец распахнул свой жилет, чтобы был виден зашитый крестиком свежий шрам. — Трусы так выглядят? Посмотри в угре, там лежит коготь дракона, которого я убил. Я…
— Довольно, — проворчал его собеседник, продолжая оценивающе оглядывать его. — Как вы нашли эту башню?
Тем временем Хорнбори вытащили из люка. Под мышками ему просунули веревку и положили на борт угря.
— Полагаю, мы сбились с курса, — со стоном произнес он. — Может быть, из-за нападения Белых змей. Мы шли к плоскому рифу, который нанесен на нашу карту, впустить там в угорь свежий воздух и немного размяться.
— Вы на много миль промахнулись мимо рифа, — одноногий обернулся к Хорнбори и стал разглядывать раздраженным взглядом и его тоже. — Просто чудо, что вы попали сюда.
— Дай нам парочку своих людей, чтобы мы могли починить угорь, и мы немедленно уберемся отсюда, Гламир из Железных чертогов, — в эти слова Хорнбори вложил твердость, которой Галар от него не ожидал.
— Значит, ты меня знаешь, — ответил угрюмый карлик.
— Тот, кто слышал о тебе хоть раз, Гламир, не ошибется. Гламир-кузнец, полумуж, все еще создающий неповторимые клинки. Гламир, Убийца змеев. Гламир Железнорукий, одинокий Гламир. Тебе дали много имен. Может быть, скоро к ним прибавится Гламир Детоубийца.
— Что ты имеешь в виду, пердун болтливый?
— У нас на борту маленький ребенок. Возможно, единственный выживший из детей Глубокого города. Ты хорошо понимаешь, что произойдет, если ты отошлешь нас обратно на этом угре.
И как раз в этот самый миг из люка показался Нир вместе с Фраром. Малыш был весел. Очевидно, он радовался тому, что выбрался из тесного угря и может немного подышать свежим воздухом. Он оглядел карликов, стоявших вокруг подводной лодки, и приветствовал их радостным «Бум, бум!».
Гламир скривился, но при виде маленького Фрара его сопротивление было сломлено.
— Заходите в башню, — по-прежнему ворчливым тоном произнес он. — А вы, остальные, потушите факелы! Не стоит больше дразнить змей.
Хорнбори пришлось опираться на двух воинов. Он стонал при каждом шаге.
— Думаю, нам придется отрезать болтуну ногу, — негромко произнес Гламир. — Я в таких вещах разбираюсь.
Галар ни капли не сомневался в его познаниях.
— Он скорее подохнет, чем даст отрезать от себя хоть кусочек.
— Значит, так и будет.
Горел лишь один-единственный факел. Они подошли к двери, покрытой зеленым налетом. «Медь, наверное», — подумал кузнец. Теперь он увидел еще два узких окна, тоже закрытых металлическими люками. Зеленая окись меди полосами оседала на стене под ними.
— Вообще-то вода должна доставать здесь до свода пещеры…
Это замечание Гламир просто оставил без ответа.
Они добрались до короткой лестницы. Медная дверь открылась изнутри. Галар переступил порог и на миг замер от удивления. Перед ним был большой колодец! За дверью был уступ лишь в шаг шириной, который вел к лестнице, вившейся вдоль внутренней стены башни.
Для безопасности вдоль уступа и лестницы шли деревянные перила с облупившейся краской. Галар с любопытством заглянул в шахту колодца. Примерно в четырех шагах под ними в неровном свете факелов поблескивала вода. Вдоль стены темные линии из отмерших водорослей и грязи показывали уровень воды в прошлом, и Галару стало ясно, насколько им повезло. Отметки воды были выше его головы. В северной Аркадии заканчивалось лето. Самое сухое время года. Во всех ручьях и реках, питавших подземные озера, было очень мало воды. Значит, с картой все было в порядке. При нормальном уровне вода действительно доходила до свода пещеры, и эту башню было совершенно невозможно найти. Какой тайник! Об этом месте не знали даже небесные змеи. Оно не было нанесено ни на одну карту.
Теперь Галар понял, почему Гламир вел себя так негостеприимно. Об этом месте никто не должен знать! Насколько далеко он готов зайти, чтобы сохранить свою тайну? И зачем спас их от Белых змеев, если тем самым выдал себя? Может быть, он не такой крутой парень, каким хочет казаться и как говорится в историях о нем?
Подниматься по лестнице было трудно. Один из помощников забрал у него костыль, и кузнец подтягивался вдоль перил, перескакивая со ступеньки на ступеньку.
Наконец они вылезли через люк, похожий на тот, что в угрях, и оказались в просторной комнате, выбитой в скале. Галар с восхищением осматривал множество засовов, обеспечивавших плотность закрытия люка. Если он будет закрыт неплотно, то при уровне воды до свода пещеры все внутри башни Гламира утонут, как крысы. Интересно, есть здесь выход наверх? Скорее всего, нет. Если бы попасть сюда было так просто, башня не была бы тайной. Но вентиляционные шахты должны быть точно.
— Удивлены, да? Ничего похожего на эту башню наверняка не видели.
Галар задумчиво кивнул. Над люком с потолка свисали хорошо смазанные железные цепи. Напротив входа стояли в ряд пять странных бочек. В них были вставлены толстые куски стекла, а из боков торчали короткие кожаные бурдюки. Галар понял. Невероятно! Гламир развил идею угря. Это одиночные угри. И карлики, которые настолько безумны, чтобы залезать в них, могли просовывать руки в эти бурдюки.
— Хочешь залезть в такой бочонок? — В голосе Гламира слышалась неприкрытая злоба.
Галар всерьез задумался над этим. Что такого в этой огромной шахте колодца, что карлики Железных чертогов тратят такие усилия на то, чтобы поднять это наверх?
— Онар никогда не полезет в такой бочонок, — срывающимся голосом произнес Хорнбори. Ему пришлось прыгать по короткой лестнице на одной ноге, и лицо его было залито потом. — Таскать бочки — вот это занятие для него. Забраться в бочонок, чтобы его спустили в эту шахту — такое Онару в жизни в голову не придет. И нам с Фудином, конечно же, тоже!
— А что вы достаете из колодца?
Гламир указал на плетеные корзины, сложенные вдоль стен у двух дверей, ведущих из этой комнаты.
— Это не тайна. Пойди и посмотри сам.
Галар не колебался ни минуты. Большинство корзин были пусты. А в двух из них извивались черви толщиной с палец. Они были черными, как ночь. Кузнец с любопытством ткнул в одного из них. На пальце осталась черная слизь.
— Это черные улитки, давшие имя этому морю, — пояснил Гламир. — Из них мы добываем черную краску, которой красим ткани. Если все сделать правильно, краска никогда не выгорает. Из нее можно делать и чернила. Высыхая, она сохраняет приятный бархатистый блеск. Гораздо лучше, чем из чернильных орешков.
Галар не поверил, что это и все. Здесь дело не только в улитках.
— А я думал, что все твари в подземных озерах и морях совершенно белые, — было видно, что Хорнбори изо всех сил пытается болтать непринужденно. — Как вы вообще ловите этих улиток?
— Мужеством! — Гламир поднял вверх культю. — Это случилось там, в колодце. И мне еще повезло. В этом море тварей больше, чем в некоторых лесах. Действительно, многие из живущих здесь созданий белые, но фонарщики, к примеру, яркие, переливаются всеми цветами радуги. Они так красивы, что при виде их забываешь обо всем. Особенно о том, что слишком глубоко спускаться нельзя.
— Фонарщики? — переспросил Нир. — Это еще что такое?
— Похожие на змей существа, такие нежные, что твой малыш кулачком мог бы пробить в них дырку. У них тонкие, как иглы, полые ядовитые зубы и они охотятся на медуз. Справа и слева от челюстей у них висит длинный жгут, на конце которого болтается шарик, светящийся в темноте, как янтарин. Им они приманивают медуз.
— И из-за них ты потерял руку?
— Это были изумрудные пауки — морские пауки с телами, как у грузовых лошадей. Их окружает странный зеленый свет. Если увидишь этот свет на дне колодца, знай, в гости зашла смерть. Они могут даже по стенам лазать.
Галар поглядел на темную воду. Кроме света факела, отражавшегося в ней, и серебристых пузырьков воздуха там не было ничего примечательного.
— И эти лошадиные пауки забираются сюда, в башню? — подавленно поинтересовался Хорнбори.
Гламир указал на двери.
— За ними вы в безопасности. А теперь идите за мной. Мы довольно поговорили. Сейчас вам покажут хорошее жилье и дадут поесть.
— А молоко у вас есть? — поинтересовался Нир.
— Конечно. И спинки косуль в трюфельном соусе.
Гламир провел их в левую медную дверь, а потом еще по одной лестнице вверх, мимо очага в комнату, где пахло капустным супом и свиными ножками. В стенных нишах лежало несколько серых одеял. В углу стояло деревянное ведро.
— Пока побудете здесь. Я скажу, чтоб вам принесли еду, — с этими словами Гламир закрыл металлическую дверь, и в комнате стало темно. Галар услышал, как снаружи закрылся засов.
— Мы в плену, — растерянно произнес Нир. — Нельзя же так обращаться с гостями.
— Этот выпустит нас отсюда, — глубоко вздохнув, Хорнбори опустился на пол.
Галар ощупал пол, пока не нашел плотное одеяло, тоже присел и завернулся в него.
— Я не так уверен, что он нас отпустит. Эта башня существует не из-за улиток. И Гламиру совершенно не нравится, что мы нашли сюда путь.
— В любом случае здесь лучше, чем в давшем течь угре, — заявил Нир.
Галар покачал головой. А потом осознал, что в темноте их темницы никто из спутников его не видит.
— Это еще неизвестно. От этого Гламира много чего можно ожидать, — кузнец подумал о бочонках с кожаными руками. Ему очень хотелось забраться внутрь одного из них и спуститься в колодец, чтобы посмотреть, что еще там есть, кроме улиток.
Небесная свадьба
Звонкий перезвон цимбал был слышен даже в этой подземной комнате. Шайю вымыли. На ней было платье из красного шелка, поддерживаемое на плечах только двумя булавками. На бедрах красовался тяжелый пояс из кованого золота, со множеством рубинов. Шрамы на обнаженных руках присыпали золотистой пудрой, после того как рабыни вымыли ее и натерли ароматными маслами.
Кожа меж бедер горела. Острыми ракушками оттуда и подмышками ей удалили волосы.
Шайе было страшно. Она никогда еще не чувствовала себя такой беспомощной. Она не могла повлиять ни на что из того, что ей предстояло. Девушка предпочла бы встретиться с оравой бандитов, имея в руках одну только дубинку, чем пройти этот путь.
— Он сломает тебя, — холодно произнесла мать матерей. — Быть избранной для Небесной свадьбы — величайшая честь для женщины. Он заметит, что ты полна нежелания, и будет жесток с тобой.
— Я что, похожа на ту, кого легко сломать? — ответила она со всей гордостью, на какую еще была способна.
— Я повидала многих девушек, входивших в этот туннель, варварская принцесса. И каждая возвращалась изменившейся. Те, кто с радостью ждали встречи с бессмертным, возвращались, пронизанные его силой. Других же, тех, кто противился, эта ночь уничтожала. Они были еще живы, но лишены духа. Возвращалась лишь пустая оболочка. Теперь ты знаешь, что тебя ожидает.
Шайя вгляделась в лицо стройной старой женщины. Оно было изнуренным и испещренным морщинами. В нем не было сочувствия. Табита хотела лишь одного — еще сильнее напугать ее.
— Я переживу и этот бой, Табита, как и все остальные сражения. И вернувшись, я по-прежнему буду единственной в Доме Неба, которой ты не можешь командовать.
На узких губах священнослужительницы заиграла улыбка.
— Что бы ни случилось, через год твоя кровь напитает сухую землю Лувии, а пепел твой развеют над полями. А потом я снова стану полноправной хозяйкой в Доме Неба. И буду продолжать жить в уверенности, чувствовать расположение Крылатой Ишты, придавшей моей жизни смысл, более глубокий, чем просто быть удобрением для полей. А теперь иди! Твоя час пробил, варварка.
Шайя глядела в толстые, надутые лица евнухов храмовой стражи. Если она будет противиться, они силой потащат ее к алтарю на зиккурате. Несмотря на утрату мужского достоинства, сила у них осталась. В борьбе с ними ей не выиграть. Единственное, чего она добьется сопротивлением, это того, что она предстанет перед бессмертным Муваттой избитой и униженной.
Шайя вошла в узкий, освещенный факелами туннель, ведущий под дворцом к зиккурату. Лишь проходя через магические врата, она успела бросить короткий взгляд на Изатами, город храмов. С тех пор ее водили по туннелям и подземным комнатам, мимо могил священнослужителей, из которых пахло миррой и ладаном, до подземной ванны, целиком сделанной из мрамора и служившей одной-единственной цели: чтобы один раз в год в ней купалась девственница, избранная бессмертным для Небесной свадьбы.
Ее последний путь теперь вел через туннель, стены которого были одеты в кроваво-красный порфир. В камне были вырезаны возвышенные картины. Все они изображали мужчину и женщину во время любовной игры на вершине зиккурата. Фигуры женщин были нарисованы золотым. Мужчины сияли серебром.
То, что видела Шайя, вызывало у нее отвращение. Изображенные пары проделывали вещи, которые она не могла себе даже представить. В этих картинах не было любви. На них изображались только власть и подчинение. Часто лицо женщины было искажено от боли. Каждый сделанный вперед шаг наполнял ее ужасом.
Вскоре Шайя дошла до лестницы. Табита говорила о ней. Воительницу ожидали более двухсот ступеней. Старуха, выглядевшая так, словно ни разу в жизни не спала с мужчиной, с наслаждением рассказывала ей, что подъем по лестнице должен разгорячить девственницу, чтобы она была готова к любовной игре.
Устремив взгляд вперед, Шайя пыталась не обращать внимания на рельеф на стенах. Она думала об Аароне и совете, данном ей Шен И Мяо Шоу. Она воительница, переживет и этот бой.
Шум праздника в городе слышался отчетливее с каждой ступенькой. В туннеле стояла удушающая жара. От едкого дыма факелов ее выворачивало наизнанку, пекло глаза. Она держалась очень прямо, гордо выпятив подбородок, прижав руки к бокам. Выйдя из туннеля на вершину зиккурата, она вся была в поту. Шелковое платье липло к телу, очерчивая каждую его линию.
Прямо перед ней стоял алтарный камень. Он тоже был вырезан из красного порфира, украшенный сценами Небесной свадьбы. По углам платформы стояли медные жаровни, в которых бушевало высокое пламя, окутывая алтарь в красноватый свет.
Шайя могла окинуть взглядом весь город. Повсюду горели огни. На улицах толпились гости, прибывшие со всех уголков империи, чтобы присутствовать на величайшем празднике Лувии — ее изнасиловании. И все смотрели снизу вверх, на нее. По крайней мере, ей так казалось.
Вокруг зиккурата находились дворцы имперских сановников. На плоских крышах бурно отмечали праздник. Некоторые дворцы были так близко, что в свете тысяч масляных ламп она могла разглядеть лица пирующих. Разрисованные физиономии баб, отдававшихся там без стыда, страстные крики которых заглушали пение цимбал, грохот барабанов и звуки флейт. И этот сброд осмеливается называть ее варваркой!
Шайя поглядела на звездное небо и подумала о Нангоге. Между двумя далекими небесными огнями появилась тень. Большая птица? Нет… Это Крылатая Ишта! Она несла на руках бессмертного, словно ребенка.
Вокруг на самых высоких крышах зазвучали тромбоны. Шум праздников стихал, пока до вершины зиккурата не стал доноситься лишь шепот.
— Добро пожаловать, Шайя, принцесса из широких степей ишкуцайя, — голос Муватты был полон силы. Он пронизывал ее, хотя и не кричал. Шайя была уверена, что его слова слышны во всем городе. Может быть, это заклинание Ишты?
— Это самый долгий день в году, и нам предстоит время величайшей летней жары. Время, когда решится, будет ли урожай, или же зимой во дворцах и хижинах воцарится голод. Будучи бессмертным, я — дитя неба, и, подобно тому, как этой ночью я спускаюсь с неба, так же пришел я когда-то, чтобы взять корону Лувии. А ты, Шайя, моя невеста, воплощаешь в себе землю от Верхнего до Нижнего моря, оттуда, где растут кедры, до самой равнины Белоголовой травы. В тебя хочу я излить свое семя, чтобы оплодотворить тебя, как станет плодородной земля, если чары, которые мы сплетем, коснутся сухой земли.
Муватта высвободился из объятий Ишты и легко приземлился на алтарь. Протянул ей руку.
Шайя знала, чего от нее ждут. Она взяла протянутую руку, и Муватта втащил ее на алтарь. Бессмертного окружал приятный аромат. Его натерли розовым маслом, и кожа его блестела серебром в лунном свете.
Муватта схватил ее за плечи и разорвал платье, вместо того, чтобы расстегнуть красивые броши. Руки скользнули по ее телу, но глаза остались холодны.
— Встань на колени! — На этот раз он говорил тихо. Он снова схватил ее за плечи, попытался надавить, но она не поддалась.
— Не думай, что в эту ночь что-либо произойдет по твоему желанию. Подчинись, дитя человеческое! — Рядом с алтарем приземлилась Ишта. Она коснулась ноги Шайи, и все силы оставили ее. Девушка обмякла.
—
В эту ночь ты принадлежишь мне, так же, как и ему, — голос богини звучал у нее в голове. —
Ты воплощаешь меня. Некоторые там, внизу, сомневаются в мужественности Муватты. Когда эта ночь минет, сомнений больше не будет!
— Позволь мне стать сосудом твоей любви, бессмертный! — Губы Шайи произнесли эти слова, но не она выбирала их. На этот раз заклинание, разносившее слова над городом, было в ее голосе.
Словно в ответ вокруг зазвучали цимбалы.
Шайя боролась за обладание своим телом. Она хотела проклясть Муватту, но на этот раз ее рот не открылся. Вместо этого ее руки развязали его набедренную повязку. Вздох восхищения сорвался с ее губ, которые перестали ей повиноваться. По щекам бежали слезы ярости и отчаяния.
—
Ты сделаешь для него вещи, которые не сделали бы большинство шлюх. И весь город будет при этом наблюдать за тобой.
Шайя попыталась заслониться от голоса, звучащего внутри нее, в то время как ее руки ласкали тело Муватты. Она снова вспомнила Шен И Мяо Шоу. Он показал ей, как сбежать отсюда. С богиней бороться бессмысленно, решила она, вызывая в памяти образ лун-близнецов в небе Нангога. Она целиком и полностью погрузила свою душу в это воспоминание. Забыла о том, что происходит здесь и сейчас.
Она чувствовала запах Аарона. Аромат его намасленной маслом бороды. Вспомнила ночь, когда они показывали друг другу шрамы, когда они были близки, как никогда прежде. Она отчетливо видела его зеленые глаза, его чувственные губы. Она полностью утратила ощущение своего тела. Целиком погрузилась в воспоминания.
Лицо Аарона сверкало серебром в свете лун-близнецов. Его черты казались мягче, расплывались, борода вдруг исчезла. Шайя глядела в лицо Ишты.
—
Нет такого места, куда ты сможешь сбежать от меня.
Шайя подумала о том, что говорил ей Шен И Мяо Шоу о свете. О том, что она не должна приближаться к нему слишком близко, если хочет жить. Эта жизнь кончена. Уйти ото всех унижений и отправиться к свету — таков был бы ее триумф.
—
Единственное, что сможет сбежать, это твой разум, Шайя, — богиня жестоко улыбнулась. —
Этот выбор я тебе оставляю. Будь здесь всеми своими чувствами и переживи то, что сделает с тобой Муватта, или отдайся безумию.
Шлемы и куры
Нарек разглядывал шлем, который держал в руках. Он был сделан из толстых, нашитых друг на друга кожаных полос. Посреди головы проходил гребень, в том месте, где кожа находила друг на друга. В шов были вставлены белые перья. Он будет выглядеть как большая жирная курица, если наденет эту штуку. Под левым глазом в шлеме был сделан глубокий надрез, левый нащечник был весь покрыт темными пятнами. Предыдущему владельцу он, похоже, счастья не принес.
Нарек оглянулся на товарищей. Большинство из них беспомощно глядели на копья, шлемы и щиты, которые им раздали. Разобрался со всем, похоже, только Ламги.
Они целыми неделями тренировались быть воинами. Это было похоже на большое приключение. Но теперь, когда им раздали настоящее оружие, смерть сделала ко всем навстречу большой шаг. Еще вчера они все пировали на празднике летнего солнцестояния. Весь лагерь пировал. Теперь наступало отрезвление.
Нарек жалел, что здесь нет Ашота. Три дня назад его выбрали командиром сотни. Друзей у Ашота было немного, но он излучал что-то такое, чего не хватало большинству крестьян. В деревне Нарек никогда не обращал на это внимания. Ашоту нужно было прийти сюда, чтобы расцвести. Он оказался растением, которое цветет на полях сражений. Он никогда не сдается. Он слепил «Львов Бельбека». Придумал трюк, с помощью которого они победили лейб-гвардию бессмертного. Весть об этом разлетелась по всему лагерю. При этом Ашот совершенно не гордился тем, что может кем-то командовать. Он не хотел этого… С тех пор, как он оказался в ответе за сотню ребят, он стал еще более мрачным и неприветливым, чем обычно.
— Эту штуку надевают на голову, Нарек. Если таращиться на нее, умнее не станешь.
Алексан приятельски хлопнул его по плечу, но в маленьких поросячьих глазках сверкнула насмешка.
— Давай, толстячок, надевай на голову. Когда наденешь шлем, будешь впервые выглядеть как настоящий мужчина.
Нарек бросил на капитана ночной стражи мрачный взгляд. Когда его оскорбляли, подходящий ответ никогда не приходил в голову вовремя. Всегда с опозданием, когда он успевал все обдумать. Он не понимал, как тогда в Бельбеке купился на слова вербовщика.
Заставив себя улыбнуться, Нарек надел шлем. Он не подошел! Оказался слишком маленьким. Он попытался натянуть его на голову. Нащечники торчали в разные стороны.
— Ой! Что это у нас такое? — прыснул Алексан. — Нарек из Бельбека, бойцовый петух!
Нарек почувствовал, что краснеет. Все вокруг смотрели на него. Некоторые тоже рассмеялись. Но среди них не было никого из «Львов».
— Кукареку! — Подогнув руки, он показывал крылья курицы. — Давай, мой бойцовый петух! Кукареку!
— Возьми этот шлем, он должен подойти тебе. На меня он слишком велик, — Ламги, который последним пришел в группу «Львов», холодно поглядел на капитана стражи. — Из тебя тоже хороший петух получился.
Внезапно Нареку стало неприятно, что его спасли, но свой шлем он с удовольствием отдал. Шлем Ламги был тоже изготовлен из толстой кожи, но на нем было несколько подернувшихся патиной латунных пластин и никаких дурацких перьев. Нарек померил его. От него пахло свиньей. Но шлем подошел.
— Шуток не понимаешь, жердь костяная.
Ламги бросил на капитана ночной стражи взгляд, подобный удару кинжала. Никогда еще Нарек не видел таких холодных чистых глаз. И пожалел, что не умеет так смотреть: тогда над ним бы так не насмехались.
— Ссоры ищешь, парень?
Ламги просто отвернулся, что еще сильнее вывело Алексана из себя.
— Эй, парень. Я капитан ночной стражи. А ты… ты не более чем грязь у меня между пальцами.
— Как скажешь, страж.
Алексан открыл рот от возмущения. Жилы на шее набухли, пока не стали толстыми, как веревки, а маленькие поросячьи глазки едва не вывалились из орбит.
— Ты сейчас же повернешься, крестьянин, или я прикажу прогуляться палкой по твоей спине, пока ты не начнешь харкать кровью. Я
капитан!
Ламги подчинился, но поворачивался так медленно, что гнев Алексана разгорелся еще сильнее.
— Он ничего такого не имел в виду, — попытался утихомирить его Нарек. — Он просто поменялся со мной шлемом.
Капитан отодвинул его в сторону, смерил Ламги взглядом с ног до головы. Искал что-то, чтобы подлить масла в огонь.
— Я могу взять и свой старый шлем, если…
— Заткнись, глупец! — зашипел на него Алексан. Затем указал на висевший на поясе у Ламги нож. — Это что такое? Что ты сделал со своим ножом? Привязал его?
Нарек поглядел на нож в грязных кожаных ножнах, торчавший из-за пояса Ламги. Два тонких ремешка проходили через крестовину и поперечину и были продеты через дырочки в кожаных ножнах. Пока ремешки не будут убраны, обнажить нож будет нельзя. С обоих ремешков свисали деревянные амулеты с изображением стилизованной головы льва.
— Его не нужно обнажать, — спокойно ответил крестьянин.
В глазах Алексана сверкнуло ликование.
— Вот оно как! Бессмертный Аарон, правитель всех черноголовых призвал тебя на воинскую службу, а ты не хочешь обнажать оружие, чтобы защитить своего правителя в битве. Это предательство! — Последние слова он выкрикнул настолько громко, что их было слышно далеко вокруг.
— Все не так. Ты перевираешь.
— Теперь я, Алексан, капитан ночной стражи и доверенное лицо гофмейстера Датамеса, оказываюсь лжецом, да? Тебе бы шею свернуть, крестьянин.
— Я попросил освятить нож в Львином храме в Нари. Я буду хорошо сражаться, сказал мне тамошний жрец, если клинок не выйдет из ножен до тех пор, пока я не окажусь лицом к лицу с врагами бессмертного Аарона.
— Вот тебе твой ответ, — послышался знакомый голос. Ашот! Нарек готов был возликовать. Лучшего момента для возвращения его друг и придумать не мог.
Ашот казался каким-то бледным. Он прижимал к груди необычайно длинный меч в украшенных золотом красных кожаных ножнах. И откуда он у него взялся? У них копья с кривыми древками, а у него такое…
— Ты не отдаешь мне приказы, Ашот. Даже если ты командуешь сотней, я, как капитан ночной стражи…
— Вот уже час как под моим началом отряды крестьян южной части провинции Нари, — торжественно произнес Ашот и обнажил меч. Клинок казался серебряным, а не бронзовым, как наконечники их копий. «Львы Бельбека» теперь моя личная гвардия, а в битве займут место по левую руку от бессмертного Аарона. Это решение было принято только что.
Сначала Алексан уставился на железный меч, затем на Ашота. Нарек видел, как у массивного воина изо всех пор выступил пот. Кроме того, бывший вербовщик вдруг стал почему-то меньше.
— Тебе в этой части лагеря больше делать нечего, Алексан! Ни среди «Львов Бельбека», ни среди «Львов Нари», которыми мы станем с сегодняшнего дня, — он поднял меч, чтобы серебряный клинок сверкнул в лучах яркого полуденного солнца. — Вы слышали меня, «Львы Нари»?
Нарек удивленно глядел на своего друга. Ашота словно подменили. Он кричал голосом громким, как у пастуха, собирающего свое стадо.
— Вы меня слышите, «Львы»? Мы избраны бессмертным Аароном. Мы будем рядом с ним. Мы, «Львы Нари»! Кто мы? Я хочу услышать это!
— «Львы Нари»! — Нарек был в числе первых закричавших. Он опасался, что никто не поддержит боевой клич Ашота. Он ведь всего лишь крестьянин! Но, похоже, мужчины забыли об этом. Они кричали, как безумные, снова и снова. И Нарек кричал вместе с ними, пока не охрип. Он чувствовал себя сильным, как лев. И чем чаще он ревел «Мы — „Львы Нари“», тем крепче убеждался в том, что на поле боя они не дрогнут, каких бы людей ни послал против них негодяй Муватта. Они — львы! Бесстрашные и смелые! И они родом из Нари! Им вообще нечего терять.
Ашот вложил меч в ножны, и крики стали постепенно стихать. Множество людей поздравляли его, хлопали по плечу, шутили с ним, будто друзья.
Нарек был разочарован. Похоже, все остальные важнее для Ашота. Он отвернулся, чтобы найти для себя щит из тех, которые принесли для их группы.
— Спасибо, — рядом с ним на колени опустился Ламги, тоже рассматривавший новые щиты. — Я ценю то, что ты пытался успокоить нашего стражника.
Нарек отмахнулся.
— И говорить не о чем. Мы «Львы Бельбека». Мы помогаем друг другу.
Ламги улыбнулся ему одними губами.
— Вот только остальные львы об этом тогда забыли.
— Они наверняка тоже бы…
— Нет, вовсе нет. Ты славный парень. Такие как ты — редкость. В битве я буду рядом, — и с этими словами он взял самый маленький щит, похожий на булку, от которой кто-то откусил кусок.
Нарек почувствовал себя слегка смущенным. Затем снова поглядел на щиты. Похоже, Ламги слегка разбирается в оружии. То, что он взял самый маленький щит, удивило Нарека. Он помедлил, но все же взял большой, обтянутый коровьей кожей щит, по форме напоминавший две вложенные друг в друга миски.
— Этот тебе не понадобится.
Нарек обернуся. Ашот! Наконец-то! Все же друг не забыл о нем.
— Как теперь к тебе обращаться? Полководец?
Ашот скривился так, как не мог скривиться никто другой в войске после того, как его только что повысили до тысячника.
— Оставь эти глупости! Я Ашот. Совершенно ничего не изменилось. Идем со мной, нам нужно поговорить спокойно.
— Мы должны отпраздновать, — весело заявил Нарек. — У меня есть еще две монеты. Деньги на удовольствия. В принципе, я собирался привезти их Дарону, на память. Но сегодня день, когда нужно тратить деньги на удовольствия. Привезу ему лувийский шлем или красивый нож.
— Положи щит, — голос Ашота дрожал.
Да что с ним такое? Он по-прежнему был бледен, как смерть.
— Это самый лучших из всех щитов, что здесь есть. Защитит меня от колен и до подбородка, — и с этими словами Нарек сунул его под мышку. Если он его не возьмет, то заберет кто-нибудь из «Львов».
Ашот махнул рукой и повел его к высохшему руслу реки. Под ними капитан проводил какое-то странное учение. Каждый из его ребят должен был взять другого на спину, а потом они дрались друг с другом, словно всадники. «Нам это тоже нужно будет сделать», — подумал Нарек. Те ребята внизу веселятся, хоть и покрыты потом с ног до головы.
— Я не хотел этого, — вдруг произнес Ашот. — Я ничего не сделал для этого. Нужно было пойти на голосование. Туда приказали явиться всем сотникам… Я действительно понятия не имел!
Нарек дружески ткнул его под ребра.
— Ну, теперь-то ты преувеличиваешь. Ты стал важным человеком. Радуйся же!
— Тому, что мы будем сражаться рядом с бессмертным? — В голосе Ашота послышалась паника. — Да неужели ты не понимаешь? Лувийцы захотят получить его голову. Там, где стоит бессмертный, будут самые ожесточенные бои. Муватта наверняка пошлет свою лейб-гвардию, чтобы расправиться с нами.
Теперь и у Нарека на душе стало неспокойно.
— Мы справимся, — произнес он, сам не веря в свои слова.
— Будешь держаться сзади, ты понял?
Он раздраженно покачал головой. Вечно все пытаются его защищать. Сначала Ламги, потом Ашот. Что они себе думают? Что он трус?
— Я буду сражаться, как все!
— Ты ведь хочешь еще раз увидеть Дарона и Рахель?
— Я не хочу, чтобы все в деревне называли меня трусом…
— А я обещал Рахели, что ты вернешься домой живым! Ты получишь почетное задание. А будешь противиться моим приказам, я позабочусь о том, чтобы битву ты провел закованный в цепи, в женском лагере.
Та, что не уступила богам
Кара отодвинула засов. Приготовилась к тому, что должно было предстать ее взгляду. Затем открыла дверь и вошла в комнату принцессы. Шайя сидела на корточках в уголке. Вся комната провонялась фекалиями.
— Я принесла вам поесть, принцесса.
Варварка подняла голову. Левый глаз все еще был оплывшим, как и три дня назад, когда она вернулась. Она улыбнулась Каре. Но улыбка эта была жуткой, в ней больше не было разума. Шайя откинула в сторону клочок красного шелка, которым закрывалась, и раздвинула ноги. Внутренняя сторона ее бедер была полностью покрыта кровоподтеками.
— Ты хочешь заняться со мной любовью?
Кара поставила перед ней миску с пшенной кашей и бросилась обратно к двери.
— Иди же, люби меня! — Слова принцессы сопровождались сладострастным стоном.
— Что же они с вами сделали…
Ничто больше не напоминало о гордой принцессе-воине, которая всего четыре дня назад напала на нее в саду. Из носа текли сопли, губы потрескались, все тело было покрыто золотой пылью и запекшейся кровью. А ее взгляд… В нем больше не было ничего человеческого. Однажды Каре довелось услышать, будто глаза — зеркало души. С тех пор она обращала на глаза человека особое внимание. И это было правдой! В глазах можно было увидеть душу.
У Шайи смотреть было больше не на что. Душа оставила ее.
— Иди же! — Принцесса провела правой рукой по своему истерзанному телу и остановилась на покрытом запекшейся кровью срамном месте. Какие бы стоны она ни издавала, при каждом прикосновении начинала кричать, как зверь. Помыть ее было невозможно.
— Вы должны поесть, госпожа, — печально произнесла священнослужительница.
Вместо ответа Шайя прижала платье к телу и опустила голову, на лицо упали пряди волос.
За спиной Кары в дверном проеме показалась мать матерей.
— Смотри хорошенько, дитя мое! Вот что бывает, когда бросают вызов богам! Она думала, что сможет устоять перед Иштой, глупышка.
— Но если мы будем ухаживать за ней, и она обретет душевный покой…
— Душевный покой или тревогу может испытывать только тот, кто обладает разумом. А она далека от этого, — ответила Табита, и на ее губах появилась суровая улыбка. — Я с первого дня знала, что этим все кончится. Она уже не человек. Ты уведешь ее
отсюда и поместишь к козам. С сегодняшнего дня животное будет жить с животными.
— Но… — Кара растерялась. — Она невеста бессмертного. Мы прогневим его, если…
— Она уже никто! — удовлетворенно произнесла священнослужительница. — Для бессмертного она представляет интерес лишь в том случае, если у нее будет ребенок. А мы обе знаем, что забеременеть она не может. Так что не делай такой расстроенный вид. Ты приняла участие в ее судьбе.
Кара униженно склонила голову. Она больше не хотела злить мать матерей.
Планы битвы
Артакс склонился над столом, который подготовил для этого вечера Датамес. Из песка и камней была смоделирована местность высокогорной равнины. Разукрашенные щепки представляли два войска. Черное у Муватты, белое — их собственное. Аарон усмехнулся такому распределению цветов. На краю стола лежали дюжины черных и белых щепок, на которые были нанесены символы. Очевидно, они должны были изображать различные типы войск.
В шатер вошли Матаан, рыбацкий князь, и Володи. Все они встречались у Датамеса. Сейчас, пожалуй, была уже почти полночь. Через четыре дня состоится сражение. Сегодня Артакс хотел посовещаться только с самыми доверенными лицами. Только в ночь перед битвой соберутся все сатрапы и вновь избранные тысячники, чтобы представить ему свои планы. Так поздно, чтобы было невозможно выдать его планы Муватте. Артакс исходил из того, что у него в лагере есть доносчики Муватты. На этот раз они ему не пригодятся!
До сих пор Артакс обсуждал все планы сражения только с Датамесом, чтобы держать их как можно дольше в секрете. И у него было такое чувство, что Датамес занимается какими-то вещами, о которых не говорит даже своему повелителю.
Матаан, высокий загорелый воин, который должен был заменить Джубу, держался на расстоянии. На нем была только простая бесшовная юбка и сандалии. Он мог бы быть богатым крестьянином. На сатрапа он не был похож. И несмотря на это, закон о земельной реформе в пользу крестьян отдалил от него Матаана. Он стал вести себя холодно и отстраненно.
Совершенно иначе держался Володи. Друсниец весело улыбался. Его голубая туника была украшена широким красным бортом. Два оббитых золотом пояса скрещивались на груди, а из-за спины торчали рукояти двух мечей. Артакс заметил две оловянные монеты с петельками, висевшие на шее наемника на тонком ремешке. Это были награды за две битвы, в которых сразился за него друсниец. Еще одно сражение — и его долг будет уплачен, и он, равно как и все остальные оловянные, будет свободен.
— Я пригласил еще одного гостя, — признался Датамес. — Мне показалось, что в нашем кругу слишком плохо представлено мнение большинства воинов.
Матаан, наморщив лоб, поглядел на Артакса.
Артакс терпеть не мог эти сюрпризы, которые в последнее время щедро преподносил Датамес, но попытался ничем не выдать своих чувств.
— Это произошло по моему желанию, — солгал Артакс, чтобы не потерять лицо в присутствии воинов.
— Может быть, кто-то из господ желает вина? — попытался развеселить собравшихся Датамес. — У меня есть совершенно исключительное красное с Эгильских островов. Вино, которое бывает лишь раз в десятилетие.
Володи согласился, ему налили в золотой кубок. Зато Матаан молча стоял у стола, скрестив руки на груди, и глядел на поле битвы.
Сделав глубокий глоток, Володи обвел рукой стол.
— Красивый песочный карта, — с этими словами он поставил кубок среди черных камней, символизировавших лагерь Муватты.
Датамес откашлялся.
— Если ты передвинешь его слегка влево, он мог бы представлять магический портал. Об этом я совершенно забыл.
Друсниец отодвинул в сторону несколько камешков, изображавших невысокую гряду гор с другой стороны пересохшего русла реки, поставил кубок, дважды слегка передвинул его, затем удовлетворенно кивнул.
В этот момент в шатер вошел Ашот. Он вымылся, надел кирасу, под мышкой зажал шлем. Когда он увидел, насколько непринужденно оделись остальные, на лице его появилось мрачное выражение.
— Пришел крестьянин, которого вы желали видеть, — ледяным тоном вместо приветствия произнес он.
Артаксу было неприятно видеть старого друга рядом. Он мог узнать его.
— Я велел позвать вас, чтобы представить вам план сражения. Хочу попросить вас говорить этим вечером совершенно откровенно и без колебаний вносить предложения. Как нам всем известно, у Муватты больше проверенных в боях воинов, чем у нас. Поэтому мы должны воспользоваться любым, даже самым крохотным преимуществом, которое только можем получить. Датамес, расставь наш боевой порядок.
Гофмейстер положил тоненькую веточку вдоль пересохшего русла реки. За ним уложил ряд белых щепок.
— Мы встанем вдоль обрыва над высохшей рекой и, таким образом, заставим воинов Муватты карабкаться вверх, если они захотят сражаться. Это даст нам преимущество. Впрочем, им будет довольно легко тыкать копьями в ноги наших людей. Поэтому у всех стоящих в первом ряду будут поножи и большой щит, — Артакс указал на тоненькую ветку. — Наш первый ряд будет состоять из двух тысяч опытных воинов и двух тысяч наших лучших воинов из числа крестьян. Каждый десяток выберет лучших и поставит их в первый ряд. Возьмем только каждого второго. Наш боевой строй будет узким, четыре тысячи человек в ширину. Это будет почти две мили. В глубину строй будет уходить на десять человек. Десятки будут стоять в ряд один за другим.
Артакс поглядел на Ашота, задумчиво покачивавшего головой.
— Какие-нибудь замечания?
— Я считаю, что ставить всех друг за другом неразумно. Это значит, что справа и слева от каждого будут чужие люди. Это вселит неуверенность в людей. Они будут сражаться лучше, если будут стоять небольшими блоками. По три человека в ширину и три в глубину. Мы ведь тренировались вместе, чтобы лучше узнать товарищей в своем десятке. И все окажется зря, если вокруг будут чужие люди.
Датамес негромко застонал.
— Хорошее замечание, но так будет тяжелее выставить строй. По старому плану нам нужно было просто приказать десяткам маршировать друг за другом. Мы не знаем, насколько быстро атакует Муватта. Он выйдет прямо из-за гряды холмов на другом берегу. Если его войском хорошо командуют — а в этом у меня сомнений нет, — то он воспользуется возможностью и нападет сразу, пока мы будем пытаться образовать строй.
— С завтрашнего дня начнем тренироваться строиться, — решил Артакс. — Если выяснится, что предложение Ашота воплотить невозможно, оставим все по-старому.
— Неважно, сколько мы будем тренироваться. Если только каждый второй в первой боевой линии будет опытным воином, войска Муватты прорвутся, — заявил Матаан. — Нашего преимущества в том, что мы будем стоять выше, не хватит, чтобы уровнять шансы.
— Я не думаю…
— Вы хотели, чтобы мы говорили откровенно, бессмертный. И я говорю: не получится. Вы когда-нибудь сражались в стене щитов?
Артакс прислушался к себе.
—
Место полководца на холме, с которого он может следить за ходом сражения. Или на боевой колеснице, когда он проводит рискованную атаку на фланг. Мы никогда не толпились в стене щитов!
Артакс указал в центр тонкой ветки.
— До сих пор я никогда еще не сражался в стене щитов. Через четыре дня все изменится. Тогда я буду там. Думаю, это повысит моральный дух войска.
— Это неразумно, — вырвалось у Датамеса.
Матаан оценивающе поглядел на него, а Ашот только кивнул.
— Мои люди будут сражаться лучше, зная, что вы среди них.
— Это ничего не изменит в том, что опытные воины не оценят идеи стоять в одном строю с крестьянами. Их мораль опустится еще до того, как начнется битва. Нужно доверять стоящему рядом с тобой человеку. Это нехороший план, бессмертный.
Артакс поставил три больших белых щепки на равном расстоянии за боевой линией.
— Каждая из этих щепок представляет блок в тысячу опытных воинов. Ты, Матаан, Бессос и Коля будут командовать каждый своей тысячей. Если наш боевой строй прорвется, вы будете нашим резервом. Вы должны отбросить врага.
— А где есть мое место?
Артакс положил овальную щепку за резервами.
— Ты командуешь боевыми колесницами, Володи. Как только колесницы Муватты придут в движение, они поднимут такие тучи пыли, что мы будем знать, где они, даже если гряда холмов все еще будет скрывать их от наших взглядов. В пяти милях к западу отсюда берег низкий. Вероятно, там они и будут пересекать пересохшую реку. Ты должен их остановить. Вероятно, командовать станет сам Муватта, и у него будет по меньшей мере вдвое больше колесниц, чем у нас.
Володи взял черную щепку, обозначавшую лувийские боевые колесницы, положил их на поле боя и плюнул на нее.
— Я их растоптать! Я победить их колесница, когда пешком ходил. Как думать, что будет, если я стоять на колесница с серпами на колесах? Размельчу лувийцев. Мелко-мелко!
— Что вы будете делать, если Муватта разделит свои колесницы, бессмертный? — спросил Ашот.
— Тогда мы разделим наш отряд на два эскадрона колесниц. Но обычно войско не делят. Колесницы созданы для того, чтобы нанести смертельный удар в одном месте, всей своей мощью. Поэтому ими обычно командует правитель. Там, где сражаются колесницы, решается вопрос победы или поражения.
— А вы будете в строю со всеми, — с упреком произнес Матаан.
— Эта битва будет иной, — Артакс был до глубины души уверен в том, что у них может получиться. — Мы победим на отвесном обрыве, где, как думает Муватта, ему будет легче легкого достать нас. Как думаешь, как он будет атаковать там, Матаан?
Рыбацкий князь взял черные щепки, еще лежавшие на столе, и выстроил черную линию напротив белой.
— Он попытается вытянуть линию щитов в длину и поставить свою линию реже, чтобы окружить нас.
— Резервы защищают наши фланги, — спокойно ответил Артакс. — И если его стена будет длиннее нашей, он не сможет оказать такое давление, чтобы проломить ее. Для этого его строй должен быть в четыре человека в ширину.
Матаан кивнул с очевидной неохотой.
— Это правда. Если наша стена из крестьян выдержит…
— Послушать тебя, так нам нужно опасаться того, чтобы наши воины не разбежались, — вмешался Ашот. — «Львы Нари» выстоят.
— Слова не стоят ничего. Меня убеждают дела!
— А мы не мочь сделать себе пару трюк? Всегда есть хорошо немного удивлять врага. Бросать головы мертвых лувийцев в ряды Муватты будет наверняка очень хорошо!
Датамес глубоко вздохнул.
— И откуда возьмутся эти головы?
— Пошлем наших кошек на охота. Мужчины Цапоте любить отрезать головы.
— У нас есть другие сюрпризы наготове, — Датамес провел пальцем по противоположному берегу. — Мы обкопаем здесь берег. Сделаем его отвеснее. Люди Муватты смогут там пройти, но горе, если кто-то оступится. Тогда строй врага рассыплется.
Володи покачал головой.
— Пара мужчин падать? Небольшой трюк. Совсем не впечатлять.
— В русле реки у нас будут стрелки. Лучники, копьеметатели и метатели. Упадут больше, чем пара людей, если войско Муватты пойдет в том месте.
Володи хлопнул себя по груди.
— Я часто быть в первом ряду в битва. Если у тебя есть большой щит и хороший шлем, одна стрела тебя не ломать.
— Наши стрелки будут стрелять за первый ряд хорошо вооруженных, назад. Мы…
— Неважно, что есть сзади. Ты есть должен остановить первый ряд, если хотеть выиграть сражение, гофмейстер. Дерьмо собачье трюк, который ты хотеть себе делать. Люди Муватты убить твои лучники, а потом залезть по берег.
— Мы отзовем стрелков за первый ряд и…
— Ты хочешь открыть стену щитов? Ради всех богов, гофмейстер! — возмутился Матаан. — Ты должен устраивать праздники, а не бои. Наши враги будут преследовать убегающих и ворвутся в бреши. Если ты это сделаешь, все закончится меньше чем через час.
Володи самодовольно кивнул.
— Он есть прав!
Артакс знал, что сейчас последует. План гофмейстера был столь же прост, сколько же гениален.
— Наши стрелки будут быстрее, потому что у них будут деревянные ботинки. Так же, как и у каждого воина в первых трех рядах стены щитов.
— Вы хоть раз бегали в деревянных ботинках? — презрительно поинтересовался Ашот. — Вы хоть понимаете, о чем говорите?
Датамес отвернулся и открыл один из сундуков, стоявший у его кровати. Затем бросил на стол звезду из четырех бронзовых шипов толщиной почти в палец. Шипы были расставлены так, что, как бы ни упала эта бронзовая звезда, один из шипов всегда торчал вверх.
— Если в русле реки будут тысячи таких, поверьте мне, люди в деревянных ботинках выиграют гонку у тех, кто идет босиком или в сандалиях.
Володи взял звезду в руку и проверил большим пальцем остроту одного из шипов.
— Это есть большой трюк, — с уважением произнес он.
Пробуждение
Барнаба откинулся на мягкую траву и поглядел снизу вверх на Икушку. Никогда еще жизнь его не была такой наполненной. Он нежно коснулся ее белых грудей.
— Ты чудесная женщина моей мечты, — с улыбкой сказал он. Он хорошо осознавал, что это все не реальность. Этого не могло быть. Жизнь не может быть так прекрасна. Такого совершенства она достигала только во сне. Впрочем, он сознавал и то, насколько необычен такой сон. Он длился так поразительно долго и был таким интенсивным!
— Ты так грустен, любимый, — кончиком пальца она провела по линии его губ. Прикосновение было щекотным. Он невольно рассмеялся.
— Таким ты нравишься мне гораздо больше!
— И это все, чего я теперь хочу от жизни. Нравиться тебе! — Он вздохнул. — Если бы ты только была настоящей!
Между бровями у нее появилась вертикальная морщинка.
— Почему ты не веришь в меня?
— Потому что все это слишком прекрасно, чтобы быть правдой. Я священнослужитель… Я знаю мир. А ты не из этого мира.
Икушка рассмеялась. Это был звонкий, переливчатый, заразительный смех, от которого Барнаба не мог защититься. Он присоединился к ней и засмеялся так, как не смеялся, наверное, с самого детства. Наконец на глаза навернулись слезы и живот заболел настолько сильно, что ему показалось, что его вот-вот разорвет на части.
— Что такого смешного было в моих словах? — с трудом переводя дух, выдавил из себя он.
— То, что от священнослужителя нельзя скрыть правду, — хитро улыбаясь, ответила она.
— Ты пришла из мира моих мечтаний. Ты существуешь потому, что в юности я услышал историю о ксане и она так покорила меня, что с тех пор не идет у меня из головы. Скажи сама, насколько велика вероятность встретить существо, подобное тебе? Я мог бродить десять жизней в поисках ксаны и не найти ни одной.
Она все еще улыбалась, но теперь улыбка ее стала печальной.
— Значит, ты полагаешь, что создал меня? Ты настолько могущественен? Разве не вероятнее, что нам от начала времен было предначертано встретиться?
— В своих мечтаниях я подобен богу! Я могу создать целый мир. Вот только, к сожалению, он исчезнет в момент моего пробуждения.
— Когда ты проснешься, я все еще буду рядом, — она мягко улыбнулась. — Я предвкушаю твое удивление, Барнаба, когда ты поймешь, что иногда мечты становятся явью. Но в одном ты не ошибся. Я действительно из другого мира. Я создание Альвенмарка. Твой учитель Абир Аташ назвал бы меня порождением демонов и приказал бы пытать раскаленным железом. Я счастлива оттого, что за все эти годы ему не удалось отравить твое доброе сердце. Он был ужасным человеком… И ты мог бы стать таким же, как он, — глаза ее смотрели вдаль. Внезапно Барнабе показалось, что она не здесь, и в ее облике было что-то такое, от чего мороз пошел по коже.
— Что ты видишь?
— Лед… — Голос ее изменился. Она говорила, словно во сне. На фоне сверкающих зеленых радужек зрачки Икушки превратились в крохотные черные точки. — Так холодно… Ты будешь искать лед мечты. Что-то, что большинство считают сказкой. Тот, кто найдет его и кто тверд в своей вере, сможет изменить мир. Ты будешь высоко в мире. Даже выше, чем…
— Довольно! — Он схватил ее за руки. Глаза ее изменились. Она смотрела на него. Но все еще казалась смущенной.
— О чем ты говоришь?
— Это видение, — негромко ответила она. — Оно уже ускользает от меня. И оно… грустное.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты покинешь меня, — в ее темно-зеленых глазах стояли слезы. — Там, в этом месте изо льда ты будешь один, без меня.
Я… — Икушка одарила его вымученной улыбкой. — Глупо было влюбляться в сына человеческого. Я всегда это знала.
Барнабе не понравился такой поворот сна. Нет, так продолжаться не должно! Он умел направлять сны в другое русло. Иногда… Достаточно было представить себе, как должно быть. Как в реальной жизни, когда есть цель, в которую веришь, и всеми силами борешься за нее. Тогда можно изменить мир. «Я утратил свои цели, — мимоходом подумал он. — Нет! Не так! Я нашел свое счастье! И я удержу его! Всеми силами!»
— Я никогда не уйду от тебя! Ничто не может разлучить нас.
— Еще совсем недавно ты говорил, что я всего лишь сон. Ты проснешься. Когда-нибудь… — В ее голосе слышалась пугающая обреченность.
— Я буду…
Икушка мягко закрыла его рот ладонью и заставила его замолчать.
— Давай не будем спорить из-за этого. Я знаю, что произойдет. Я видящая. Ты уйдешь… Таково твое будущее.
— Если ты видящая, то скажи мне, почему это я уйду.
Она потупила взгляд.
— Своего собственного будущего я не вижу. Поэтому причина, по которой ты оставишь меня, от меня скрыта. Не знала я и того, что приду сюда, чтобы еще раз повстречать с тобой счастье. Видеть будущее — это проклятие, Барнаба. Мы должны радоваться каждому мигу, потому что нашего будущего я не вижу.
Этого он принимать не хотел. Слишком противоречиво! Его многие годы учили тому, как одержать верх в подобных спорах.
— Если ты не можешь видеть собственное будущее, то от тебя должно было остаться сокрытым то, что мы проживем вместе еще много лет. Может быть, даже целую жизнь!
— Яне стану спорить с тобой, Барнаба.
Я…
— Потому что тебе нечего противопоставить логике моих аргументов. Потому что…
Она притянула его к себе и поцеловала.
— Давай сделаем так, что священнослужитель в тебе пока помолчит. Я влюбилась в мальчика, который безо всяких условий смог поверить в историю моряка. Этот мальчик все еще жив в тебе, хоть ты и прячешь его изо всех сил. Ты можешь… — Внезапно она подняла взгляд, и в глазах ее полыхнул гнев. Ее тело изменилось, превратилось в воду, в волну, поднявшуюся для того, чтобы разрушать. Сквозь чистое небо полетели стрелы, исчезая в бурлящей пене. Следы красного превратились в широкие полосы. Затем они окрасили белую пену.
Барнаба почувствовал, что его крепко схватили. Потащили вверх. Повсюду были руки. Они тянули его, разрывая сон. Он хотел проснуться, хотел сбежать от страшного кошмара. На грудь навалилась скала. Невидимая? Вокруг него были сплошные руки. Вдалеке — расплывающиеся оскалы. Из него вышел весь воздух, словно на него накатило что-то огромное. Барнаба выгнулся дугой. Его стошнило водой.
Хрипло дыша, он хватал воздух ртом. Легкие горели. Он чувствовал себя ужасно слабым. Вокруг него накатывали друг на друга голоса. В словах не было смысла.
— Они соединены.
— Скорее, нож! Дайте мне нож!
— Ради всех богов!
Живот пронзила глухая боль. Слезы ослепили его. Лица снова расплылись.
— Она мертва?
— Дергается еще…
— Не дайте ей себя обмануть!
— Да, вот так хорошо! Нанизать ее на копье!
Барнаба заморгал, смахивая с ресниц слезы. Лица коснулись косматые седые пряди волос. Под строгими глазами, испещренными красными прожилками, открывался и закрывался беззубый, окруженный морщинами рот.
— Возвращайся к нам, святой человек! Мы победили демоницу. Ты спасен.
Барнаба узнал этот голос. Гата, шаман. Один из предводителей горных кланов. Член Каменного совета. Кланы поддержали его только тогда, когда Гата объявил его святым.
Барнаба попытался сесть и почувствовал себя слабым, как ребенок.
— Что произошло?
— Она заколдовала тебя, но ее заклинание разрушено навеки.
Шаман помог ему сесть. Несмотря на сидячее положение, голова у него тут же снова закружилась. Он поглядел на хорошо знакомые горы своей маленькой долины. Теперь он вспомнил свое падение… и оглядел себя всего. Там, где сломанные кости прорвали кожу, остались шрамы. Он осторожно шевельнул ногой. Боли не было. Но во всем теле чувствовалась неприятная слабость.
Между бедрами текла кровь. Тонкий, исчезающий ручеек. Его пупок был надрезан. Мужчина удивленно коснулся раны. Она почти не болела.
Вокруг него плотным кругом стояли вооруженные луками охотники. Большинство ухмылялись и скалили зубы. Некоторых он узнал. Молодого Бамияна, с которым встречался дважды, когда уходил из долины за припасами. И рыжебородого Орму, с которым случайно столкнулся в глуши много лун тому назад и с которым две ночи делил ложе.
— Расступитесь! — потребовал Гата. — Давайте, давайте! Пусть посмотрит на демоницу, от которой мы освободили его, которая питалась его кровью и душой.
Охотники отошли в сторону, открывая его взгляду истерзанное тело обнаженной женщины. Ее пронзило с полдюжины стрел. На Барнабу смотрели широко раскрытые зеленые глаза. Ее тело пронизала дрожь. Из последних сил она протянула к нему руку. Он замер. Икушка оказалась не сном!
— Успокойте ее! — приказал Гата.
Пронзительно вскрикнув, Барнаба бросился вперед, пытаясь защитить Икушку от жестоких охотников.
— Не убивайте ее! Она спасла мне жизнь!
Мужчины замерли, вопросительно поглядели на шамана.
— Все-таки он одержим, — раздраженно произнес шаман. — Побейте его луками. Демоны боятся боли. Скоро она оставит его тело.
На Барнабу обрушился град ударов. Он держал Икушку за руку, пытаясь заслонить собой ее тело.
Охотники хотели оттащить его прочь, но он не выпускал ее руки. Даже когда на его руку опустился сапог.
— Спасайся! — Ее голос был едва слышен. Он скорее прочел ее слова по губам, чем услышал их. Взгляд ее угас. Из прекрасных зеленых глаз ушла жизнь.
Барнаба всхлипнул, попытался подтащить к себе ее тело. Охотники продолжали колотить его луками. Все тело покрылось красными полосами.
Орму взял топор и отрубил Икушке руку, которую все еще сжимал Барнаба.
— Оттащите его от нее! — приказал Гата. — Это разрушит узы демоницы.
Удар угодил прямо в лицо Барнабе. Во рту появился металлический привкус. Силы уходили. Кто-то отнял у него руку Икушки.
— Слушай меня, демоница, — громким голосом говорил Гата. — Твоя сила разрушена. Король с мечом духов хочет, чтобы ты остановилась. Он дал своей крови, чтобы наши стрелы могли убить твое тело. Беги, пока можешь. Потому что если ты останешься, он придет, чтобы навеки положить конец твоему существованию!
Барнаба не поверил своим ушам.
— Аарон?
— Да, сам бессмертный изгонит тебя, демоница! Беги! Второй возможности у тебя не будет!
Удар пришелся Барнабе в спину, настолько сильный, что он рухнул лицом вперед.
— Аарон, — недоверчиво повторил он. Неужели его жизнь проклята? Неужели так предначертано, что бессмертный снова и снова разрушает его счастье?
Новые удары заставили Барнабу застонать. Он поднял руки.
— Она сбежала. Я снова сам себе хозяин. Спасибо… спасибо вам, — слабо произнес он.
Гата недоверчиво поглядел на него.
— Демоница хитра. Мы должны быть совершенно уверены, что изгнали ее, — он указал на труп Икушки. — Сожгите ее тело! А раскаленными дровами из ее костра мы изгоним ее и из тела святого человека.
Барнаба с ужасом наблюдал за тем, как они тащат тонкие ветки из его зимних запасов, наливают сверху масло и бросают на огонь тело Икушки.
— Я очищен, — настаивал он, но Гата лишь покачал головой.
— Пока что это слова демоницы срываются с твоих губ. Но мы спасем тебя. Доверься мне, друг мой.
Охотники вытащили из огня раскаленные ветви.
— Тащите его сюда! Пусть демоница почувствует жар огня.
Они стиснули его со всех сторон, мучили его, пока он с криками не отрекся от своей любви и не плюнул в пламя на тело Икушки.
А в глубине души он поклялся отомстить Аарону, который во второй раз разрушил его жизнь. Пусть бессмертный тоже узнает, каково это: лишиться всего, что составляло для тебя смысл жизни.
Сомнения и вороньи лапы
— Следите за тем, чтобы острия не торчали из песка слишком сильно.
Ашоту хотелось ругаться. Этот совет Датамес давал им уже в сотый раз. Гофмейстер беспокойно расхаживал взад-вперед по песчаному руслу. Их всего лишь горстка крестьян. Все в темных туниках, натерлись грязью. Ночь была безлунной. Ашот даже собственной руки не видел, как тогда определить, насколько эти чертовы штуки торчат из песка?
— Разве он не великолепен?
Ашот вздохнул. Только этого не хватало. Иногда у него возникало такое чувство, что Нарек восхищается просто каждым, кто командует чем-то большим, чем собственный зад.
— Почему? — раздраженно поинтересовался он.
— Ну, послушай, гофмейстер мог бы лежать в своей собственной постели и спать. А что делает он? Он здесь, внизу, с нами. Ты слышал истории про его постель? Говорят, что она размером с мою хижину в Бельбеке. А подушки набиты надушенными волосами женщин и…
— Продолжай в том же духе, и скоро на том берегу будет стоять вся лувийская армия и глазеть на нас.
— Думаешь? — Нарек всерьез растерялся. — Стук мотыг ведь гораздо громче…
Ашот на миг закрыл глаза. Вот такой этот Нарек, такой честный и открытый, что даже жалко.
— Тут ты прав, — примирительным тоном произнес он. — Меня как раз удивляет, что они еще не показались.
— Наверняка работа кошколюдей. Они всем головы поотрезали.
— Только не на другом берегу. Туда они не ходят.
— Откуда ты знаешь? Я думал… — Нарек умолк. — Извини. Я не хотел тебя обидеть. Я просто не могу никак привыкнуть к тому, что ты теперь полководец.
— А я и не полководец! — С Нареком просто невозможно сохранять спокойствие.
Ашот ненавидел свои новые обязанности командующего тысячи из южной Нари. Они застали его врасплох. Он не чувствовал себя готовым к этому. Боялся он не лувийцев. Он боялся ужасной ответственности. Он должен быть примером для тысячи. Он не годился для этого! Завтра люди, которые выполняют его приказы, умрут! При мысли об этом ему становилось очень плохо. Люди, которых он не знал даже в лицо, отправятся на смерть. И если он допустит ошибку, начнется резня. Он не знал, как командовать тысячей воинов. Всего несколько недель назад он сам впервые взял в руки меч, а теперь должен принимать решения в бою.
Ашот запустил руку в кожаный мешочек, висевший у него на поясе, и вынул оттуда один из бронзовых крючков. Бросил его на землю перед собой и осторожно вдавил ногой в песок. На нем были деревянные ботинки, как у всех, кого послал в русло реки Датамес.
Некоторое время оба молча занимались своей работой. Ашот думал о том, чтобы сбежать. Если он сейчас смоется, то до битвы его наверняка никто не найдет. А после… Вероятно, Муватта победит. И тогда уже никому не будет интересно, что он сбежал.
Ашот краем глаза поглядел на Нарека. Этот дурак наверняка останется. Его даже спрашивать не надо, не хочет ли он смыться. Ему вспомнилось, как сильно настаивала Рахель на том, чтобы он присмотрел за ее мужем. О нем она совершенно не тревожилась. А ведь он совсем не воин, и такой парень, как Володи, без труда мог бы изрубить его на мелкие кусочки за более короткое время, чем потребуется для того, чтобы прожевать кусок сухой лепешки.
— Жаль, что сейчас не завтрашняя ночь, — произнес Нарек. — Я боюсь.
— Ты получишь местечко поспокойнее…
— Я не этого хочу, — с поразительной горячностью перебил его друг. — Я буду стоять, как все остальные. Ты не отправишь меня в лагерь под каким-нибудь предлогом!
— Ты мне дашь договорить? Завтра утром бессмертный передаст нам штандарт. Золотого льва на палке. И каждый будет знать, где стоят «Львы Нари». И если линию прорвут, мы все должны будем собраться вокруг льва. Это задача для мужественного и честного человека. Никого лучше я не знаю. Ты будешь защищать его своим телом! Наверняка лувийцы попытаются отнять его у нас, — он не сказал ему только одного: что штандартоносцы будут стоять в третьем и четвертом рядах. То есть в относительной безопасности, если на поле битвы такое вообще возможно.
— Не знаю… Не лучше ли будет, если это сделает настоящий воин? Что, если на меня нападут? Ты же знаешь, я не особенно отличался на учениях.
— Для штандарта мне нужен человек с львиным сердцем. Такой, который, как мне кажется, выстоит, когда остальные побегут. Я думаю, что это можешь сделать только ты, Нарек.
Его друг отчаянно вздохнул.
— Если ты считаешь, что я действительно единственный… Но, прошу, присмотри за мной. Мне кажется, что ты доверяешь мне больше, чем я сам себе.
— Вот увидишь, наша задача сегодня ночью опаснее того, что ждет тебя завтра, — Ашот приложил усилия к тому, чтобы голос его звучал настолько уверенно, насколько это возможно, причем сам он практически ни на что не надеялся. Аарон будет стоять посреди его тысячи, и лувийцы налетят на них, словно стая мух на свежую кучу дерьма.
— Ты знал, что эти штуки называются вороньими лапками? Эти крючки, — пояснил Нарек, не услышав ответа сразу.
— Никогда еще не видел ворон с золотыми лапами, — пробормотал Ашот и втоптал в песок очередной крюк.
— Если отрезать вороне средний коготь, то ее лапа действительно будет выглядеть похоже. И кто это только придумал… Я имею в виду эти лапки с крючками. Очень подло. Завтра вечером многие лувийцы будут хромать. Бедные ребята.
Ашот не поверил своим ушам. Ему никогда не пришло бы в голову жалеть каких-то лувийцев. Они пришли сюда, чтобы перерезать горло Нареку и ему. Что им нужно, так это как можно больше таких подлых трюков. И вообще, тот, кто завтра вечером будет хромать, без сомнения, будет в числе тех, кто может считать себя счастливчиком. Ашот завидовал Нареку из-за его умения видеть все в хорошем свете. Наверняка его друг живет в более счастливом мире, чем он сам.
Они молча выложили последние вороньи лапки, а затем ушли из русла. Работы на берегах были завершены. Они не стали более отвесными, но земля и камни были уже не так плотны, чтобы можно было найти уверенную опору. Тому, кто будет атаковать этот берег, придется нелегко.
Внезапно Ашот усмехнулся. Вот это его мир! То, что он видел, ему нравилось. Нравилось, когда страдают его враги. Пусть подохнут, проклятые лувийцы!
Железные чертоги
Хорнбори оглядел гавань Железных чертогов. Уже больше часа ждали они на берегу. Они прибыли на угре, который обеспечивает припасами башню Гламира, после того как несколько дней просидели в заточении. Иначе это при всем желании назвать было невозможно! Их заперли и давали самую плохую еду.
Хорнбори воспользовался этим временем, чтобы прожужжать своим товарищам все уши о том, как важно, чтобы их выдуманные истории совпадали. Снова и снова повторял с ними придуманные биографии. Хорнбори, Галар и Нир умерли в Глубоком городе. Теперь они стали Грайдмаром, Онаром и Фундином. Ни один подгорный князь в здравом уме не примет тех самых трех карликов, из-за которых был уничтожен Глубокий город. Если им очень повезет, их просто сошлют в глушь. Но вероятнее всего, выдадут небесным змеям.
Хорнбори обвел взглядом обширную гавань. Железные чертоги были непохожи на Глубокий город. В гавани было темно, для освещения служили факелы и масляные фонари. В воздухе витала копоть, от которой вскоре начало саднить горло. Из-за дыма слезились глаза. Свод грота, затопленного водой, находился над их головами всего в двух шагах. Все здесь казалось тесным и грязным. По светлому камню тянулись красно-коричневые полосы. Этот город карликов славился богатыми месторождениями железа. Окрестные леса давали много строительного материала и дичи. Но карлики, жившие здесь, богачами не были.
Хорнбори радовался, что его семья почти не поддерживала с ними торговых связей. Он был здесь лишь один-единственный раз и был совершенно уверен в том, что его здесь никто не помнит. Ну и хорошо.
Нир сунул палец в рот Фрару. Малыш снова проголодался. Просто поразительно, как эти двое нашли общий язык. О них Хорнбори тревожиться нечего. Нир и без того почти не раскрывал рта. Он ничего не разболтает. А вот Галар… Кузнец сидел на толстом причальном тросе и мрачно глядел на грязные воды гавани. Карлик надеялся, что он удержит себя в руках. Тяжело было объяснить ему, что в обозримом будущем они вряд ли смогут заниматься его любимыми исследованиями кобольдского сыра и драконьей крови.
Хорнбори задумчиво разглядывал свою неуязвимую руку. Пожалуй, во всем мире не было никого, кто бы больше сожалел о том, что испытания Галара не продолжаются. Но если они пойдут этим путем, то выдадут себя. Нужно подождать. Возможно, пару лет. Хорнбори вздохнул. Его надежды на трон в Глубоком городе умерли вместе с пещерным городом. Здесь, в Железных чертогах, он лишь бедняк, никто.
Наконец-то вернулся штурман их угря, мрачный лысый карлик с широким кривым носом.
— Эйкин, Старец в Глубине, хочет видеть вас. Он хочет узнать из первых рук, как вам удалось сбежать из Глубокого города. Чтобы понять, трусы вы или герои.
— Трусы не убивают драконов, — угрожающе проворчал Галар, показывая на коготь, лежавший поверх двух их рюкзаков.
— Верно, — сварливо ответил штурман. — Они отрезают когти от трупов.
— Еще одна такая дерзость, и ты увидишь, что я отрежу от тебя, прежде чем ты станешь трупом, — Галар встал.
Хорнбори слишком хорошо знал злой блеск в глазах товарища. Он протиснулся между спорщиками.
— Я уверен, что Эйкин ждать не любит.
Штурман пробормотал что-то невразумительное, но от Галара отвязался.
— Идемте. Старец в Глубине ожидает вас в одной из рудных залежей.
Они шли вдоль стены гавани. Хорнбори снова поразился тому, сколько здесь причалов для угрей. Повсюду лежали товары. Ящики, подогнанные по форме под овальный корпус подводной лодки. Маленькие мешки для сетей под палубой лодки. Проходя мимо, Хорнбори коснулся рукой одного из мешков. Казалось, он наполнен горохом или бобами. Этим не торгуют! По крайней мере, если товар транспортировать на угрях. Это слишком затратно! Наверняка припасы для какого-нибудь отдаленного поста. Он снова оглядел флот угрей, стоявших на якоре вдоль длинных причалов грота. Какую политику проводит здешний Старец в Глубине? Может быть, карлики Железных чертогов закладывают новые поселения? Или существуют и другие башни вроде той, где живет Гламир?
Штурман резко свернул налево и привел их к большим, покрытым бурой ржавчиной железным воротам. Он трижды постучал по ним рукояткой своего кинжала. Хорнбори заметил, что некоторые работники гавани с интересом поглядывают на них.
Ворота со скрипом приоткрылись.
— Я подожду здесь, — с ничего не выражающим лицом произнес штурман.
Хорнбори и Галар переглянулись. Очевидно, такой поворот событий понравился кузнецу столь же мало, как и ему. Что за таинственность? В Глубоком городе беженцев принимали бы не так.
Подавленный, он протиснулся в щель в пещеру, где лежали тысячи железных свитков. В желтом свете нескольких больших фонарей его ждали три карлика. Все они опирались на большие двуручные молоты. В центре стоял седой бородач неопределенного возраста. Его длинные волосы на висках были заплетены в тонкие косички. Борода замарана пятнами от табака. Минувшие десятилетия оставили отметины на его лице, но, несмотря на морщины, была какая-то твердость и несгибаемая сила в этом лице, на котором выделялись стального цвета глаза. Карлики по бокам были, наверное, телохранителями. Они обладали некоторым сходством с седым, но волосы у них были еще черными. На одном из них был передник кузнеца, на втором — длинная, до колен, кольчуга.
Дверь за спиной Хорнбори с грохотом закрылась. Карлик бросил затравленный взгляд назад. Нир и Галар последовали за ним.
— Значит, вы из проклятого города, — объявил седобородый.
— Если вы имеете в виду Глубокий город, мою родину, которую постигло несчастье, то я могу лишь согласиться, — вежливо ответил Хорнбори. Их встречали значительно холоднее, чем он предполагал.
— До меня уже дошли вести о событиях в Глубоком городе. Что меня удивляет, что сейчас, спустя столь долгое время после катастрофы, сюда приходят выжившие. Я был бы вам очень признателен, если бы вы подробно объяснили, кто вы такие и как сюда попали.
— Само собой, я с удовольствием расскажу вам…
— Нет, не ты, — перебил его седобородый. — У тебя слова слетают с губ слишком легко. Я хочу услышать вашу историю от него, — он указал на Нира.
Стрелок нервно откашлялся, посмотрел сначала на Галара, потом на него.
— Нам нечего скрывать, Фундин, — произнес Хорнбори, надеясь, что товарищ еще помнит придуманную историю, которую они сочинили. Они хотели оставаться как можно ближе к правде.
Нир был плохим рассказчиком. Он говорил, запинаясь, то и дело поглядывая на Галара, словно чтобы убедиться, что кузнец одобряет его слова. Придерживаясь выдуманных имен, он рассказал, что нападение застало их врасплох внутри угря на верфи клана Хорнбори. Поведал, как они закрыли ворота, закончили работу над угрем и еле-еле сбежали от червелапов.
Трое карликов слушали, не перебивая.
Хорнбори не сводил взгляда со старика. На лице седобородого не отражалось ничего. Верит ли он Ниру, понять было невозможно.
— А что это за ребенок? — спросил карлик помладше в переднике кузнеца, когда Нир закончил.
— Мой сын.
Внутренне Хорнбори содрогнулся. Они так не договаривались. Нормального объяснения придумать было невозможно.
— Ты берешь с собой сына, малыша, в незаконченный угорь, который ты должен был ремонтировать? — Седобородый покачал головой. — Необычно. Это…
— Мой малыш любит грохот молотков. Он болел. У него был жар. А я хотел его порадовать, — Нир погладил малыша по головке. — Ты любишь, когда папа делает «бум, бум», правда?
Малыш радостно булькнул, а затем довольно объявил:
— Бум, бум!
— Он хочет стать кузнецом, когда вырастет, — настолько убедительно заявил Нир, что Хорнбори спросил себя, не считает ли стрелок себя уже на самом деле отцом мальчика.
Старик усмехнулся.
— Кузнецов у нас всегда не хватает. Добро пожаловать в мой город, Фундин. Ты со своими друзьями найдешь честную работу и кров. Я Эйкин, Старец в Глубине Железных Чертогов, — он подал знак карлику в кольчуге, и тот удалился.
— Мы очень рады, что наше бегство наконец завершилось, — объявил Хорнбори. — Мы никогда не забудем вашего великодушия, благородный Эйкин.
Подгорный князь приветливо поинтересовался, как заживают раны, и погладил по голове Фрара, будущего кузнеца. Хорнбори испытывал облегчение. Впервые с тех пор, как их задержали на набережной. Их история сработает, они начнут новую жизнь. Это было все равно что родиться заново.
— Хорнбори?
Вернулся карлик в кольчуге. Рядом с ним шла карлица в красном платье, подчеркивавшем ее талию, с декольте, обнажавшем ее пышные груди. Амаласвинта! Она откинула со лба прядь черных волос и одарила его улыбкой, которая очаровала бы его, если бы она только что не уничтожила все одним-единственным словом.
Подгорный князь смотрел на него своими стальными глазами.
— Ты обманул меня! Ты не Грайдмар, а Хорнбори Драконоборец.
Подобно цветку в тенистой месте
Старец в Глубине раздраженно ударил молотом по земле.
— Явились в мой город, бесстыдно лжете. Хорошо, что я принял вас здесь, а не в своем тронном зале.
Амаласвинта предупредила его. Она увидела этих троих на причале и сразу сказала ему, кто они такие. И предположила, что они солгут. Эйкин ей не поверил. Зачем великому Хорнбори Драконоборцу прятаться за ложью? Пожалуй, он был самым знаменитым живым героем всех народов карликов. Всякий здесь, в Железных чертогах, знал историю о том, как они убили большого белого дракона.
Появление такого героя в городе привело бы к неприятностям, когда следующий раз будут проходить выборы, кому стать следующим Старцем в Глубине. Но своей ложью этот глупец полностью отдал себя в его руки.
— Значит, вы полагаете, что можете являться сюда и лгать, насмехаясь?
— И в мыслях не было, почтенный…
— Молчи! — набросился он на Хорнбори. — Мне следовало бы заковать вас в цепи или, что еще лучше, высадить на необитаемом острове в каком-нибудь далеком пещерном озере. Если станет известно, что вы здесь, возможно, небесные змеи нападут на этот город.
— Мы не хотели… — осмелился перебить его кузнец с куцей бородкой.
— Не переживайте, я наверняка не стану выдавать вас небесным змеям. Карлики сами решают свои дела. Весь мир считает вас погибшими. Если я закую вас в цепи и высажу на необитаемый остров, никто не станет вас искать.
— Ты утопишь величайшее сокровище нашего народа, — ответил Хорнбори с уверенностью, совершенно не соответствовавшей их отчаянному положению.
— Ты считаешь себя настолько ценным? Не потому ли, что у тебя неуязвимая рука?
— Я говорю не о себе, — он указал на кузнеца. — Я знаю, что мои таланты весьма легко заменить. Но такие, как Галар, рождаются, пожалуй, раз в поколение. Он убил большого дракона. Как вы представляете себе будущее нашего народа, Эйкин? Простите небесным змеям резню в Глубоком городе? Станем ли мы униженно склоняться под их приказами? Разве это в характере карликов Железных чертогов?
— В моем характере — защитить свой город и его жителей любой ценой, а если при этом пострадают мои честь и совесть — что ж, я готов к этому.
— Прошу, Эйкин, они последние из моего народа, — Амаласвинта опустилась перед ним на колени, не забывая представить взору свое глубокое декольте. Такой карлицы, как она, ему еще не встречалось. Совершенно бесстыжая и при этом абсолютно неотразимая. Ей на роду написано править. Всего три дня назад она привела группу разведчиков к золотой жиле всего лишь в дне пути от города. Никто и никогда прежде не находил золото
поблизости от Железных чертогов. Ей будет принадлежать треть того, что будет добываться из этой жилы. Эйкин знал, какую роль она играла в Глубоком городе. Какой могущественной стала. Здесь она пойдет тем же путем. Если она останется, то неизбежно подорвет его авторитет.
— Чего именно ты хотела бы, милая моя? — Эйкин улыбнулся. Ей удалось разжечь в нем огонь, который он считал давно потухшим. Ему нравились ее полные губы и обещания, скрывающиеся в ее взглядах. Предчувствие, что она может даровать ему удовольствия, о которых он не мог даже мечтать. Ее беспринципность восхищала его, а ведь должна была отталкивать. Он старик! Не дряхлый, не согбенный, но все равно заметно. Не стоит ему уже думать о приключениях на тонких простынях.
— Дай им пристанище! Они не разочаруют тебя, это я тебе обещаю.
Старец в Глубине задумался. Может быть, они все же действительно пригодятся. Но не здесь. Он не собирался повторять ошибку, которая привела к уничтожению Глубокого города.
— Они вернутся в башню Гламира. Там их не найдет ни один дракон. Они получат все, что нужно будет им для исследований.
Хорнбори лишился дара речи, а кузнец, похоже, совершенно не расстроился из-за такого поворота дела.
— Ребенку в башню нельзя, — произнесла Амаласвинта, которую, похоже, не слишком тревожила судьба обреченных на изгнание в самое унылое место в мире соотечественников.
Нир прижал малыша к себе.
— Фрар останется со мной.
— Ты любишь ребенка?
Эйкин вздохнул про себя. Его волновал хриплый голос карлицы.
— В башне он не получит молока, свежей еды, и, что важнее всего, детям нужна мать, — продолжала Амаласвинта. — Я вижу, насколько хорошо и самоотверженно ты заботишься о нем. Но без матери он будет подобен цветку, растущему в тенистом месте. Их цветки никогда не станут настолько же крупными и яркими, как у тех цветов, которые растут под солнцем. Если ты его любишь, Нир, то должен оставить его здесь.
Эйкин спросил себя, что задумала Амаласвинта насчет ребенка. Хочет стать матерью, не связывая себя с мужчиной? Эта внезапная любовь к ребенку была совершенно не в ее духе. Наверняка здесь кроется что-то еще.
У Нира задрожали губы. Глаза подернулись поволокой слез. Судя по всему, Амаласвинта убедила его.
— Ты совершенно права, милая моя, — Эйкин положил руку на спину карлице. Почувствовал аромат ее волос. Она надушилась тяжелыми чувственными духами. Он снова вспомнил о своих мечтах, о мягких простынях и шелковой коже. — Ты отправишься с ними. Ребенку нужна мать. Я считаю, что твоя самоотверженность выше всяких похвал. Я сегодня же прикажу снарядить угорь, который отвезет вас обратно в башню Гламира.
Повелительным жестом он приказал Амаласвинте замолчать и обернулся к трем драконоборцам.
— Вы создадите для меня оружие, способное убивать небесных змеев. Гламир ищет кое-что, что может помочь вам в этом. Когда вы вернетесь, небеса Альвенмарка будут свободны от крылатых тиранов.
Пыльное знамя
Испытывая нехорошее чувство, Володи глядел на кроваво-красное солнце, всходившее на востоке в окружении гор. Выиграть эту битву будет тяжело. Каждый из его людей знал об этом. Может ли он положиться на них? Большинство из них — не из оловянных. Боевые колесницы предоставили сатрапы. Что важнее для этих воинов? Мечты бессмертного или приказы их хозяев?
Володи знал, что должен сейчас сказать речь, которая подхлестнет воинов, вырвет сомнения из их сердец, подобно тому, как осенний ветер срывает с деревьев пожухлую листву. Но должен ли он это делать на языке Арама, который даже после стольких лун на службе у Аарона по-прежнему не гладко слетал с его языка? Он знал, что именно высокородные воины посмеиваются над ним, когда он, идущий над орлами, спотыкается о самые простые слова.
Володи скользнул взглядом по массе колесниц. Их было больше тысячи! Быстрые, легкие повозки, увлекаемые парой лошадей. Животные чувствовали напряжение, беспокойно били копытами, фыркая, запрокидывали головы. Они сами по себе составляли войско. Если бы только сейчас его могли видеть отец или брат! Всю эту роскошь! Благородные тратят целое состояние на то, чтобы покрасоваться друг перед другом. На них тяжелые бронзовые доспехи, сверкающие золотом в первых лучах солнца. У некоторых были шелковые знамена, трепетавшие под легким бризом, дующим с гор на западе.
Упряжь лошадей была украшена золотыми амулетами и крохотными серебряными колокольчиками. Головы животных венчали яркие перья, у некоторых они были вплетены в гриву. Обычно колесницы находились под непосредственным командованием бессмертного, и воины вырядились так, словно сами были королями. Володи знал, что положиться может только на горстку оловянных.
Друсниец поднялся на колесницу. Равнина перед ним сверкала, словно растекающаяся лужа золота. Тысячи воинов и крестьян колоннами шли на позиции, указанные им капитанами. Сверкая, преломлялся свет на копьях, стоявших густо, как колосья в поле. Все двигалось. Они тренировались выполнять этот маневр на протяжении многих дней. Каждый знал, где его место.
Володи глядел на гряду холмов по ту сторону русла реки. Как построит войска Муватта? На холмах стояли отдельные воины, размахивавшие маленькими флажками на длинных палках. Они подавали сигналы войску, выдавая, где построились для битвы войска Арама, в то время как войска Лувии оставались скрыты от взглядов.
Но одно не могли скрыть даже холмы. Огромное бурое пыльное знамя поднялось от гор на горизонте. Эскадрон колесниц Муватты пришел в движение. Они шли на запад, как и предполагал Володи. Там, где много лун тому назад шли караваны от Золотых ворот, тянулась полоса в более чем сотню шагов в ширину, где с обеих сторон были сломаны берега пересохшей реки. Там колесницам будет пройти легче всего. Это самое лучшее место. Но в этом месте численное превосходство не даст им ничего. Если удержать эту теснину, фланг войска Аарона будет спасен.
Володи уверенно улыбнулся и обернулся к своим войскам. Обнажил один из своих железных мечей и поднял его высоко над головой.
— Мужи Арама! — крикнул он. — Если стоять один человек в двери, неважно, что перед дверью есть тысяча человек. Сражаться может всегда только один. Сегодня мы есть человек в двери Арама. Ни за что никогда мы не пустить врагов. Убить всех!
С его точки зрения приветственная речь получилась вполне хорошей. Четкой и с идеей. Подав своему колесничему знак трогаться с места, он ухватился за ручку на боку, где висели два колчана, полные метательных копий.
Почти никто не ответил ему ликованием. Но какое ему дело! Они будут сражаться хорошо и удержат позицию. Его ликование — это глухой рокот тысячи подков за его спиной. Колесницы Арама шли за ним на величайшую битву его жизни.
Стрелы из людей
Курунта смотрел вслед войску из рабов, которые мели пальмовыми ветками иссушенную землю, постепенно продвигаясь на запад. С другого берега реки все это должно было выглядеть так, словно туда движется целое войско.
Из клубящейся пыли вышел Муватта. На нем была кираса, на спине к которой были прикреплены длинные черные крылья, поднимавшиеся высоко над его головой. Он был похож на истинного сына Ишты. Давно уже Курунта не видел его в таком хорошем настроении.
— Мы раздавим их, военачальник! — Муватта стукнул кулаком по ладони. — Раздавим! Я поведу колесницы на левый фланг. Судя по всему, там войск почти нет, — он с улыбкой показал на тучи пыли на горизонте. — И бессмертный Аарон начинает битву с ошибки. Он будет сторожить пустое русло реки, в то время как мы растопчем его крестьянское войско. Я хочу резни, Курунта. Пусть прольются потоки крови и на поле битвы будет лежать столько трупов, чтобы я смог перейти по нему из одного конца в другой, не ступив ногой на землю.
Курунта кивнул. Ему не нравилось представлять себе победы, которых еще не было. Он не допускал мысли, что преодолеть бессмертного будет просто, даже если Аарон сейчас во главе своих колесниц мчится к тому флангу, на котором не будет боев.
Военачальник смотрел на пехоту, выстроившуюся восьмьюдесятью колоннами. Каждая — десять воинов в ширину и пятьдесят в длину. Они были подобны стрелам из людей, которыми он будет стрелять по стене щитов. Они расширят бреши, пробитые боевыми слонами. Курунта долго шлифовал план боевых действий. Они победят, в этом у него не было сомнений. Но он достаточно долго был полководцем, чтобы понимать, что ни один план не выдерживает контакта с действительностью. Аарон наверняка тоже приготовил для них парочку сюрпризов, и они поразят его, если он пойдет во главе войска.
Он поглядел на слонов, выстроившихся перед холмами. Ходячие башни. Головы украшены бронзовыми масками и широкими плюмажами из перьев. Передние ноги и хоботы защищены прочным кожаным панцирем. На бивни надеты длинные серповидные клыки. Почти тысяча этих колоссов ждала его сигнала к атаке. Он много раз пытался отговорить Муватту от того, чтобы использовать их. Они были неиспробованным оружием в войске бессмертного. С таким не ходят в решающий бой. Но правитель был совершенно одержим идеей увидеть этих огромных животных в сражении.
— Спустить боевых собак с цепи! — восхищенно воскликнул Муватта.
Курунта подал знак своему трубачу. Раздались три протяжных сигнала, и их подхватили все трубачи вдоль длинного переднего ряда. На гряде холмов замахали желтыми флагами. Знак к атаке для погонщиков слонов, которые острыми палками кололи шеи колоссов, чтобы заставить своих огромных ездовых животных двигаться вперед. Самые крупные из толстокожих несли на спине маленькие деревянные башни, в которых теснились два лучника и воин с копьем длиной в четыре шага.
Муватта подхватил поводья своей колесницы, чтобы лично провести ее к ближайшему холму. Он не позволит лишить себя удовольствия присутствовать при атаке, прежде чем присоединится к колесницам, которые спрятаны в нескольких милях к востоку, где враг их появления не ожидает. Они заняли там позицию еще ночью. В новолуние никто не мог увидеть поднятой ими пыли. Выждать, когда пройдет эта ночь, было разумно.
Курунта обернулся к Лабарне, огромному воину, начальнику своей лейб-гвардии.
— Войска остаются здесь, внизу. Я хочу, чтобы они были невидимыми для врага. Как только покажутся красные сигнальные флаги, двадцать колонн переходят в атаку, как и договаривались. Пусть атаку возглавят медлительные и слабые, чтобы тем сильнее оказался для этого крестьянского войска следующий удар.
На Лабарне были поножи и бронзовая кираса, однако вместо шлема на голове у него красовалась голова волка, лохматая шкура которого спускалась далеко на спину. Командующий его лейб-гвардией был необыкновенно высокого роста. Выше всех в войске. Лабарна лениво опирался на массивную, укрепленную ржавыми железными гвоздями булаву. В мире не было ничего, что могло противостоять ее массивным ударам. Если до этого дойдет, Лабарна сам сможет пробить брешь в стене щитов противника. Для этого Муватте не нужны никакие слоны!
Капитан его лейб-гвардии коротко кивнул. Он был не очень разговорчивым человеком. Но он предвкушал битву. Он любил сражаться, видеть безымянный ужас в глазах тех несчастных, которым доводилось встретиться с ним лицом к лицу.
Курунта пошел за Муваттой вверх по холму.
Войско Арама заняло позицию в виде длинной стены щитов на другом берегу, в точности так, как предполагал Муватта. За линией в качестве резервов разместились три блока войск. Военачальник был разочарован. Похоже, единственным сюрпризом этого дня станет полное отсутствие сюрпризов.
Бессмертный махнул ему рукой.
— Ты его видишь? — Муватта вытянул руку в направлении центра вражеского войска. — Там, возле золотого штандарта.
Курунта прищурился. Зрение у него было уже довольно плохое, хотя он и делал из этого тайну. Сейчас он не мог разглядеть то, на что указывал бессмертный. Он не видел даже полевого знамени. Для него вражеское войско представляло собой одну длинную линию с большими, обтянутыми коровьей кожей щитами, над которыми сверкали бронзовые шлемы.
— Аарон стоит там, посреди своего войска.
Курунта покачал головой.
— Это глупо! Он же ничего не видит. Он полководец. Как он собирается управлять войском, в толчее ближнего боя?
— Может быть, он поступил так, чтобы его крестьяне не разбежались сразу, как только увидят нас, — предположил бессмертный. — Возможно, для того, чтобы выиграть этот бой, будет достаточно одних слонов.
Курунта скрестил на груди руки и стал наблюдать за тем, как серые колоссы выходят из-за холмов и идут к сухому руслу реки. Медленно, но неумолимо. Он был рад, что не находится в числе тех людей, которым придется противостоять этим чудовищам.
Почти те же самые слова
Нарек поглядел на Ашота снизу вверх. «Львы Бельбека» подняли его на плечи, чтобы его могли видеть все в плотно стоящем боевом строю.
«Мой друг похож на сатрапа», — с гордостью подумал Нарек. Доспехи Ашота сверкали потрясающе. На нем был бронзовый шлем с длинным черным плюмажем, и, несмотря на то что день обещал быть жарким, он обернул вокруг бедер шкуру какой-то хищной пятнистой кошки. Если бы женщины Бельбека могли видеть его! Сын разорившегося свиновода стал полководцем! Наверное, так роскошно не выглядел еще ни один мужчина Бельбека. Нарек усмехнулся. И он — друг этого героя. Когда они вернутся домой, он тоже сможет понежиться в лучах Ашотовой славы. Он был штандартоносцем полководца. Хранителем золотого льва, торчавшего высоко над головами на лакированном красном шесте.
— Люди! — крикнул Ашот. — Многие из вас не доживут до вечера. Мы отцы, братья, крестьяне. Наша кровь и наш пот питают землю, которую мы возделываем. Мы сражаемся каждый день, выходя на свои каменистые поля. Мы сражаемся чаще и суровее, чем те воины, с которыми мы сегодня столкнемся. Вы видели их, людей войны. Вы тренировались с ними. Они не сильнее нас. Они опережают нас только в одном: у них есть опыт перерезания глоток. Что бы сегодня ни случилось, какие бы ужасы нас ни ожидали, не забывайте о своей силе. Держитесь! Не бегите, держитесь вместе, когда вас захлестнет страх. Это они побегут, они будут умирать сотнями, не имея рядом друга, который защитит их своим щитом. Те, кому в затылок дышит враг, для кого в жизни нет ничего важного, кто никогда не строил, кто сражался только ради убийства и насилия. Стойте! Держитесь друг друга! Защищайте стоящего рядом! Это все, чего я от вас хочу. Поверьте в мои слова, и вы вернетесь гордыми мужами на поля Нари.
«Почему-то Ашот производит впечатление человека, у которого закончились аргументы», — подумал Нарек. Не вовремя. Должно было последовать что-то еще. Он чувствовал напряжение. Ашот был прав во всем, но он должен был сказать что-то еще, что подзадорит людей.
— Поднимите меня, люди! — приказал бессмертный, с серьезным лицом слушавший слова Ашота. А затем подхватил оброненную Ашотом нить. — Некоторые говорят, что бессмертный — отец своей земли. Я действительно достаточно стар для того, чтобы быть вашим отцом. Но, думая о своем отце, я вспоминаю в первую очередь о том, как он лупил меня, когда я делал что-то, что ему не нравилось.
Нарек увидел, как усмехается рядом с ним худощавый Ламги. Некоторые мужчины негромко рассмеялись. Он тоже хорошо помнил порку, которую временами устраивал ему отец.
— Иногда меня колотили по заднице зря. Именно в таких случаях я проливал самые горькие слезы, ибо несправедливость ранит больнее, чем удары.
Нарек вспомнил о порке, полученной за якобы украденное им куриное яйцо. Позже выяснилось, что тупая курица сама его спрятала. А задница горела у него не один день.
— За холмами, — продолжал бессмертный, — стоит пара тысяч лувийцев, которые думают, будто могут надрать нам задницу, потому что они — гордые воины, а мы лишь грязные крестьяне. Но мы уже не дети. Мы не позволим поставить себя раком и отхлестать ремнем!
— Точно! — крикнул Алексан, капитан ночной стражи.
— Некоторые задаются вопросом, почему я, бессмертный Аарон, предпочитаю стоять среди крестьян, а не окружать себя стеной лейб-гвардии. Ответ очень прост. Что будет делать воин, если поймет, что битва проиграна? Он побежит! Но что будет делать крестьянин, когда град будет бить его посевы? Разве он побежит прочь? — Бессмертный оглядел людей, словно в ожидании ответа.
— У меня однажды сгорело поле, — крикнул Нарек. — Целую зиму мне пришлось попрошайничать у соседей. Было жутко…
— И что ты сделал следующей весной? — спросил Аарон.
— Снова засеял поле, — Нарек слегка удивился. К чему такой вопрос? Ясно ведь, что делают весной крестьяне.
— Именно поэтому я здесь! — крикнул бессмертный. — Вы — не те, кто побежит прочь. Если судьба опрокидывает вас на лопатки, вы держитесь вместе. Помогаете друг другу снова встать на ноги. Вы держитесь, какие бы неприятные сюрпризы ни приготовила для вас жизнь. И именно это мы сделаем, когда лувийцы выйдут из-за этих холмов. Сомкнем ряды и будем ждать их. И тогда я хочу стоять в первом ряду, когда мы преподнесем им самый главный сюрприз в их жизни. Когда мы сметем их. Я хочу смотреть в их глаза, когда они с ужасом поймут, с каким людьми связались. Что мы крепче, чем они. Что они не смогут прогнать нас с этого берега, сколько бы ни пытались. И они всю свою жизнь не забудут день, когда вступили в бой, чтобы убить парочку крестьян, и столкнулись со «Львами Арама»! Вы будете ими сегодня? Моими львами?
Поднялось ликование. «Странно, — подумал Нарек. — Бессмертный сказал почти то же самое, что Ашот, а ему кричат „ура!“». Он снова подумал о своем друге Артаксе, который отправился в Нангог в поисках счастья. Когда он что-то объяснял, его тоже все понимали.
— Кто вы? — крикнул Аарон.
— Твои львы! Твои львы! — накатило со всех сторон на бессмертного.
И внезапно Аарон заторопился слезть с плеч своих людей. Ашот был уже внизу. Выражение его лица было мрачным.
— Они идут! — крикнул бессмертный. — Держитесь вместе! Будьте храбры!
Последние слова Аарон произнес таким тоном, что Нареку стало страшно. А потом он услышал испуганные крики мужчин, стоявших в первом ряду.
— Они послали против нас чудовищ! Ходячие башни!
Слоны
Слоны! Артакс выругался. Сотня! А может быть, и больше. Он должен был догадаться. В прошлом году в день Небесной свадьбы Муватта прибыл верхом на спине слона. Конечно же, он использовал этих серых колоссов для того, чтобы укрепить свое войско.
Артакс протолкался через ряды мужчин вперед, чтобы лучше видеть, что на них движется. На нем были бесформенные деревянные ботинки, выложенные изнутри соломой. Каждый его шаг в них становился тяжелым и неуклюжим.
— Мы должны действовать быстро, — прошептал стоявший рядом Датамес. — Уже распространяется паника.
Стрелки, которых они расставили в русле реки, — воины, вооруженные пращами, луками и легкими метательными копьями, пытались протиснуться за стену щитов, которая начала расступаться. Первые слоны уже достигли противоположного берега. Животные осторожно искали спуск вниз. При этом башни на их спинах так покачивались, что сидевшие в них лучники не могли стрелять.
— Они не должны дойти до стены щитов! — крикнул Артакс и быстро бросился, насколько позволяли деревянные ботинки, вниз по берегу. — За мной, ребята!
Первые слоны ступили в пересохшую реку. Один из них направлялся прямо к Аарону. Его погонщик хлестал животное по шее острым багром. Маленькие глазки создания расширились от ужаса.
Внезапно слон встал на дыбы, запрокинул хобот назад и издал громкий, пронзительный рев. Артакс увидел вороньи лапы, торчащие из толстых подошв животного. Башня на спине слона накренилась, съехала влево и опрокинула слона на землю. Команду башни швырнуло на землю. Погонщика, сидевшего на спине животного, придавило и он отчаянно пытался снова встать на ноги.
Повсюду слоны вставали на дыбы. Их трубный рев возвещал о боли, испуге и панике. Одни вскидывали передние ноги, словно испуганные кони. Другие разворачивались и бросались в сторону берега, с которого пришли. А некоторые продолжали бежать вперед, ослепнув от боли и ужаса.
От нагрудника Артакса отскочила стрела. Сила удара заставила его покачнуться. Он отказался от того, чтобы надевать свой львиный шлем, чтобы лучше видеть. И теперь пожалел об этом. На лувийском берегу появились лучники, поддерживавшие шедших в атаку слонов, в русло реки посыпались легко вооруженные стрелки.
— Орите на них! — выкрикнул Датамес. — Бегите на них, размахивая руками, и они испугаются. — И с этими словами он сам бросился на слона. На гофмейстере был легкий кожаный доспех, и он размахивал странным тонким железным мечом, подобного которому Артаксу еще не доводилось видеть.
Слон не повернул. Он яростно замотал головой. Серповидные клинки на его бивнях со свистом рассекли воздух. Датамес пригнулся, уходя от удара, и нанес удар по хоботу. Его меч разрезал кожу, защищавшую слона, и отсек сам хобот, полетевший в сторону, сопровождаемый фонтаном крови. Огромное животное заревело от боли, попыталось растоптать Датамеса, но гофмейстер ушел от всех ударов и вонзил клинок глубоко в горло слона.
— Гоните их назад! — закричал Артакс, восхищенный мужеством Датамеса, и в свою очередь ринулся на слонов, которые грозили прорваться к стене щитов. Их было уже не так много, бежавших прямо на них. Меньше двадцати. Но этого было достаточно, чтобы растоптать их живую стену.
Воины на деревянных башнях доставали короткие метательные копья из колчанов, свисавших с деревянных зубцов, и метали их в тех немногих храбрецов, которые бежали вниз по склону, чтобы остановить чудовищ.
Артакс отбросил одно из метательных копий в сторону. Слон склонил голову, и смертоносные серповидные клинки на его бивнях скользнули у самой земли.
Бессмертный попытался нанести удар по хоботу, но у него не получалось. Ему то и дело приходилось уворачиваться от серповидных клинков и отпрыгивать назад, поскольку слон, нимало не смущаясь, продолжал идти вперед, не обращая внимания на крики и проклятия.
Артакс споткнулся об убитого. Размахивая руками, попытался восстановить равновесие, когда на него обрушилось очередное метательное копье, и он откинулся назад, чтобы увернуться от смертоносного удара. Ему показалось, что в маленьких глазках слона он видит ликование, когда он упал на землю, а бестия подняла одну из ног, чтобы растоптать его.
Артакс потянулся к мечу, который, падая, выпустил из рук, не в силах отвести взгляда от медленно опускающейся слоновьей ноги. Схватил рукой воронью лапку, вонзил бронзовый шип в мякоть стопы слона и перекатился в сторону.
Огромное животное дернулось назад, пронзительно затрубило. Ногу, которая должна была растоптать человека, слон уже на землю не ставил.
Артакс вскочил на ноги и схватил меч, когда удар копья угодил ему в бок. Железный наконечник не смог пробить доспех девантара, однако сила удара снова заставила его пошатнуться. Он поглядел на воина, атаковавшего его из хаудаха, башенки на спине слона, копьем шага в четыре длиной. Своими яростными атаками он мешал копьеметателям.
Артакс увернулся от копья, схватился обеими руками за древко оружия и резко рванул его на себя, но воин в башне оказался силен. Вырвать оружие у него из рук у Артакса не получилось. Краем глаза бессмертный увидел, как слон хоботом ощупывает раненую ногу и с помощью похожего на палец отростка на внешней стороне пытается вытащить воронью лапку. Тщетно. Во внезапном приступе ярости он поставил раненую ногу на землю. Он не спускал с Артакса взгляда сверкающих глаз и стал медленно поворачиваться.
На слона посыпались стрелы. Воин с копьем обмяк, упав на парапет хаудаха. Из его шеи торчала оперенная стрела. Артакс вырвал оружие из рук убитого.
— Давай, серый! Я тебя не боюсь! — Острием копья он постучал по одному из клинков на бивнях. — Давай покончим с этим!
Слон в ярости мотнул головой, пытаясь схватить его хоботом. Артакс упал на колени и вонзил копье мимо хобота в широко открытый рот слона. Почувствовал, как острие пронзило плоть и наконец наткнулось на кость. Изо рта слона закапала кровь, он резко рванул голову назад.
Артакса подняло вверх. Он выпустил копье, немного пролетел по воздуху и тяжело ударился о землю. В бедро вонзилась воронья лапка. Артакс стиснул зубы, пытаясь не обращать внимания на боль.
Слон мотал головой из стороны в сторону. Затем схватил хоботом древко копья. Дерево затрещало, но вырвать изо рта оружие животное не смогло.
— Вы ранены? — Рядом с ним опустился на колени Датамес.
Артакс покачал головой и поднялся. Слон забыл о нем, теперь его занимало только сломанное копье в собственной пасти.
— Мы должны возвращаться, Аарон. Боевой строй рассыпается. Люди должны увидеть тебя, иначе все пропало.
Дюжина или больше колоссов сумели подняться по берегу и подобно живым таранам бросались на щиты.
Живые башни
Он сходил с ума уже от одних только криков. Там умирали люди, и какие-то существа издавали звуки, которых он никогда прежде не слышал. Он был не самым высоким и стоял только в четвертом ряду боевого строя. Он не видел ничего, кроме спин людей перед собой.
Но справа от него стоял высокий парень, которого он не знал. Он был мускулистым, с не очень располагающим лицом. И даже у него настолько дрожали руки, что он едва мог держать копье.
— Что ты видишь?
Парень не ответил. Похоже, он вообще его не услышал. Вот, опять звериный звук. Немного похож на звук трубы.
Воины в первом ряду отступили назад. Немного, шага на два или три. Мужчина рядом с ним начал молиться. Лицо у него было серее пепла.
— Что там на нас движется? — Нареку захотелось, чтобы рядом с ним был Ашот, но его друг стоял в первом ряду щитового вала. Перед Ашотом были только стрелки, страшные крики которых доносились даже сюда. И бессмертный. Он просто пошел вперед, чтобы встретиться с опасностью лицом к лицу. Аарон такой мужественный. Ашот сказал бы сейчас, что нетрудно быть мужественным, когда носишь созданный богами доспех и являешься бессмертным. Нарек вздохнул. Он представил себе ехидство Ашота, и сразу стало легче. Они были знакомы всю жизнь. Даже в детстве он был довольно невыносим. Кроме него и Артакса у Ашота друзей не было.
Между ног у щитоносцев первого ряда прополз мальчик, едва ли двенадцати лет. Лицо его представляло собой ужасную окровавленную маску. Должно быть, он был в числе пращников, которые, вооруженные одними только пращами, пытались остановить продвижение лувийцев. Мальчик продолжал ползти, не обращая внимания на проклятия мужчин, которых невольно толкал. И только когда он проползал мимо него, Нарек увидел, что спина у парня распорота до самых ребер.
При виде этого его словно в живот ударило. К горлу подступила тошнота. Внезапно он почувствовал на плече чью-то руку. Ламги, худощавый крестьянин из окрестностей Нари. Он казался совершенно спокойным.
— Тебе не страшно?
Вместо ответа Ламги лишь улыбнулся.
— Ты не имеешь права отступать. Ты держишь штандарт. Если ты пойдешь назад, с тобой пойдет весь строй. А мы ведь собирались подождать здесь, пока вернется Аарон. Мы ему обещали.
Нарек пристыженно кивнул.
— Как у тебя получается не бояться? Ты можешь поделиться со мной хитростью? Я действительно не хочу быть трусом, но мне настолько страшно, что ноги совершенно не слушают, чего я на самом деле хочу.
Ламги рассмеялся.
— Обещаю удержать тебя, если ты решишь побежать, — на его товарище вообще не было доспехов. У единственного из всей лейб-гвардии Ашота! Его просто невозможно было уговорить. Одетый в одну лишь тунику, он стоял здесь среди всех вооруженных. У него не было ни щита, ни копья. На голове не было шлема, но он расстегнул ремешки, удерживавшие его нож. В этот день Ламги целиком и полностью решил положиться на защиту благословения храма. Если он останется рядом с Ламги, возможно, благословение священнослужителя распространится и на него. Он мог бы…
Внезапно над головами первого ряда показалась башня. Нарек расстроенно поглядел на трех воинов в деревянной постройке, которая, казалось, выросла прямо из-под земли. Двое из них стреляли из луков в стоявших в первом ряду. Третий тыкал копьем.
— Спокойно! — крикнул за его спиной кто-то из капитанов. — Стойте!
Ноги Нарека то и дело напоминали о себе желанием сбежать. Он переступал ногами в деревянных ботинках. Здесь его место! Он держит штандарт. Не имеет права бежать!
— Опустить копья! — крикнул кто-то впереди.
За последние дни Нарек тысячи раз слышал этот приказ. Он опустил штандарт, словно копье. Из первого ряда послышался страшный крик. Над первым боевым рядом пролетело изувеченное тело. Безголовый труп. Ударилось о щиты, сбивая людей с ног, заставляя ряды пошатнуться.
Нарек поднял свой штандарт. А потом показалась голова чудовища, которое несло башню. Из пасти торчали кривые стальные зубы, посреди лица извивалась покрытая золотой чешуей змея.
Мотнув головой, бестия раскидала первый ряд. Железо скрежетало о бронзу, раздирая сверкающий золотом металл, разрывая тела. Из боков чудовища торчали сломанные стрелы, но казалось, ничто не может его остановить.
Вокруг Нарека мужчины побросали щиты и копья и развернулись, чтобы бежать. Но в плотном боевом строю бежать было не так-то просто.
Чудовище поднялось на берег. Длинные железные серпы, торчавшие из его пасти, снова разрезали щиты и нагрудники. К ногам Нарека упал вспоротый шлем в форме кабаньей головы. Бледные клыки сломались и соскользнули с удерживавших их кожаных ремешков.
Крики вокруг были неописуемы. Люди ругались, молили о пощаде, кричали от боли и страха. А дальше, внизу, раздавались новые трубные звуки, словно по берегу собиралось подняться целое стадо этих чудовищ.
Кто-то отчаянный схватился за один из широких кожаных ремешков, удерживавших башню на спине чудовища. Он подтянулся, чтобы уйти от толстых ног бестии, угрожавших втоптать в землю последних уцелевших. Парень забрался уже довольно высоко, когда его пронзило короткое метательное копье.
Чудовище качнуло головой. Теперь Нарек увидел в непосредственной близости, что творят серповидные клинки. Кровь брызнула ему в лицо. Мужчины в ряду перед ним умирали в мгновение ока. Для того чтобы убить их, монстру стоило равнодушно качнуть головой. Земля перед Нареком была покрыта извивающимися трупами. Бестия поставила ногу на кирасу, и со скрипом, похожим на вздох отчаяния, металл прогнулся.
Нарек ткнул в чудовище штандартом. Львом Нари. Он не имеет права отступить. В ушах еще звучали слова Ламги и просьбы Ашота. Если он отступит, строй прорвется.
По покрытой морщинами серой коже чудовища текли ручейки крови. Один из упавших воинов поднялся. Мужчина с роскошным плюмажем на съехавшем набок шлеме. Ашот! Его друг снял с руки щит, вынул железный меч из красных кожаных ножен и ударил по одной из ног чудовища. Ашот что-то кричал ему, но его слова потонули в реве битвы.
Порез на ноге не остановил страшилище. Теперь оно стояло прямо перед Нареком.
— Лев Нари не отступает, — довольно тихо произнес Нарек.
Покрытая золотой чешуей змея устремилась вперед, намереваясь схватить его, когда его дернули в сторону. Ламги!
Нарек обеими руками держал штандарт. Ноги отказались ему повиноваться. Их словно парализовало. Он не мог сдвинуться ни на дюйм. И чудовище пронеслось мимо.
Ашот оказался рядом с ним. Он тоже схватил древко штандарта и тяжело оперся на него.
— Коридор! — закричал он изо всех сил. — Пропустите чудовище! Не пытайтесь его остановить!
Строй действительно расступился, и, словно слова Ашота наложили на существо заклинание, оно не стало махать головой из стороны в сторону, а издав трубный рев, устремилось по дорожке, образовавшейся в толпе людей.
— Назад, ребята! — кричал Ашот. — Назад, к берегу!
Нарек держался рядом с товарищем. С другой стороны стоял Ламги. Оба заслоняли его своими щитами. Нарек гордо покачивал золотым львом на шесте.
— За мной, «Львы Нари»! — хриплым голосом кричал он. Во рту у него пересохло. Пот жег глаза, а когда он взглянул на русло реки, у него подкосились колени. Дюжины чудовищ в слепой панике носились по руслу реки, врезаясь в собственные войска. Некоторые, впрочем, прорвали стену щитов. Повсюду лежали убитые и раненые.
Прямо перед ними по берегу взобрался бессмертный. Рядом с ним шел Датамес, держа в руках узкий окровавленный меч. Нареку никогда не пришло бы в голову, что безбородый гофмейстер может быть и воином.
— Хорошо, что ты удержал строй, — сказал бессмертный и хлопнул Ашота по плечу. — Ты, Нарек, останешься рядом со мной. Все должны знать, что я там, где стоит золотой лев, — Аарон признательно кивнул ему. — Ты храбрый мужчина, Нарек из Бельбека. Я горжусь тем, что стою рядом с тобой.
Нарек вздохнул. Бессмертный запомнил его имя! Изо всех этих людей! Если бы только слышала Рахель! Она никогда не поверит ему, если он ей расскажет. Никто во всей деревне не поверит в эту историю! Но он все равно расскажет.
— Хватит так глупо улыбаться, — с улыбкой произнес Ашот. — Не идет герою.
— Как думаешь, мы можем взять его с собой в Бельбек? Хоть на часок?
Его друг наморщил лоб.
— Кого?
— Бессмертного… — Едва произнеся эти слова, он понял, что свалял дурака. — Я имею в виду… Нам же никто не поверит. Это же… — Он обвел жестом русло реки. — Никто в деревне не сможет этого себе представить.
Вместо ответа Ашот стоял и смотрел на него широко раскрытыми глазами. Нет, он смотрел слегка в сторону. Нарек повернул голову. Бессмертный стоял за его спиной. Он все слышал.
— Да будет так, — величественно произнес он. — Когда этот день закончится, я поеду с вами обоими в Бельбек, чтобы рассказать о вашем геройстве, чтобы никто и никогда не осмелился назвать вас лжецами. А теперь помогите мне выиграть битву.
Через ряды воинов протолкался молодой придворный и протянул бессмертному львиный шлем. Аарон надел его, и его человеческое лицо исчезло под мордой хищника. Аарон наклонился и поднял щит убитого, затем взял свой меч и ударил им по щиту. Это был упрямый жест. Они пострадали, но они не разбиты. Чтобы прогнать их с обрыва, потребуется нечто большее, чем парочка серых чудовищ.
— Стену! — крикнул бессмертный. Его голос звучал глухо под шлемом-маской.
— Стену! — закричал и Нарек, поднимая свой щит. Другие повторили за ним, ударив плашмя мечами по щитам. Этот грохот должны были слышать даже боги на небесах.
— Стену! — прокатилось вдоль обрыва, и, сколько хватало глаз, стена из людей стала снова смыкаться.
Никакой магии
Курунта не верил своим глазам. Он был настроен скептично относительно того, что использование слонов может принести успех, однако происходящее внизу, в русле реки, превзошло его самые худшие опасения. Хоть он и видел плохо, но слоны были настолько огромны, что даже полуслепой старик не мог их не заметить. Они бросились врассыпную и вели себя, как безумные. Чего не понимал Курунта, так это того, почему это происходит. Нужно подойти ближе!
— Лабарна! Мне нужна пара щитоносцев и лучников! — Он махнул рукой капитану своей лейб-гвардии и стал спускаться с холма. Он сам спустится в русло реки и посмотрит, что там происходит.
Ему навстречу бросился слон с растопыренными ушами. Устрашающее чудовище в тяжелой бронзовой маске, увенчанной широким гребнем красного плюмажа, за которой на шее у него сидел махаут, погонщик. Он отчаянно пытался остановить животное при помощи багра. Он то и дело вонзал железный крюк в шею и голову слона. По изборожденной морщинами коже текли потоки красной крови, однако животное, похоже, совершенно не замечало этого. В черных глазах слона воцарились паника и ужас. Он не слышал отчаянных криков погонщика, не чувствовал его ударов.
Курунта поспешил убраться с пути несущегося куда глаза глядят чудовища. Он устремился к колоннам, столпившимся за холмами. Военачальник выругался. Ничто не удержит эту тварь. Возможно, он затопчет насмерть еще не одну дюжину воинов. Люди в готовых к нападению колоннах не смогут убраться с его пути. Если когда-нибудь доведется вести в бой слонов, он позаботится о том, чтобы у махаутов были средства для того, чтобы остановить животное, когда они развернутся и побегут на собственные войска. Может быть, кинжал, а лучше острый клин, который погонщик сможет вогнать с помощью сильного удара молотком между шейными позвонками животного. Это остановит даже слона.
Лабарна догнал его вместе со свитой из нескольких воинов. Они тут же заслонили его щитами. Начальник его охраны бросил на него укоризненный взгляд за то, что он без охраны оказался рядом со слоном.
— Не нужно вести себя, как наседка, Лабарна. Мы почти в ста шагах от вражеских позиций.
— Но ведь у них лучники, господин!
— У них есть дела поважнее, чем стрелять в наполовину обгоревшего калеку. За мной! — Курунта повел людей к прибрежному обрыву. Большинство слонов были выведены из строя. Он увидел, что некоторые животные ощупывают хоботами ступни.
Тем временем стрелки Аарона вернулись из-за стены щитов. Те немногие бреши, которые удалось пробить в строю слонам, крестьяне уже закрыли. И только на левом фланге, где пробилось сразу несколько животных, еще царил хаос. «И это изменится нескоро», — с зарождающейся уверенностью подумал он. Нужно было подготовить больше лучников для защиты слонов. Хоть его лучники и копьеметатели сражались храбро, но скоро их выгонят из русла реки.
— Ближе подходить не стоит, господин. Их стрелки могут достать нас.
— Я стал полководцем потому, что не обмочусь из-за парочки стрел, — грубо ответил Курунта и стал спускаться с обрыва. Он должен выяснить, что произошло внизу, иначе больше не сможет правильно командовать атаками. Он не хотел наблюдать за тем, как рассыпаются колонны, впадая в панику.
Лабарна взял у одного из копьеносцев щит и заслонил им Курунту, в то время как лучники остались на обрыве, следя за тем, чтобы никто не подобрался близко. Стрелки были из лейб-гвардии Муватты, и на них были длинные, до колен, чешуйчатые доспехи. Волосы поддерживали широкие пурпурные ленты. «Таких воинов Аарон выставить точно не может», — с гордостью подумал Курунта. Они раздавят войско Арама. Нужно было сразу атаковать своими копьеносцами.
Военачальник обвел взглядом сухое русло реки. Некоторые стрелки Аарона спрятались за мертвым слоном и стали бросать в него копья и метать камни из пращей, однако Лабарна защищал его щитом, а лучники быстро позаботились о том, чтобы метатели не осмеливались высунуться из укрытия из-за спины боевого слона.
Внимание военачальника привлек сверкающий шип в песке. Он наклонился и выудил из песка крюк. Четыре треугольных шипа, расположенных друг напротив друга таким образом, что один из них всегда указывал вверх, как бы ни упал крюк. Курунта испытал облегчение. Почему-то втайне он опасался, что его слонов свела с ума какая-то разновидность магии, а возможно, даже его воинов заставила бы обезуметь, как только они ступили бы в русло реки. А с такой конкретной вещью, как крючья, он справится.
— Вот их тайна. Так побеждают слонов. И если мы пошлем своих копьеносцев, все колонны рассыплются.
Его телохранитель презрительно поглядел на крюк.
— Оружие трусов. Нужно использовать наших трусов, чтобы сделать его негодным. Воины из прибрежных провинций плохи. Особенно те, кто прибыл за последние недели. Пошлите их вперед! Пусть они выстелют русло реки своими трупами. Тогда наша гвардия сможет спокойно пройти на тот берег.
Курунта рассмеялся от всего сердца. Двадцать лет назад он поступил бы так же. С тех пор он не стал милосерднее, но понял, что моральный дух войск важнее, чем оружие и сильные руки.
— Нехорошо будет, если наши люди пойдут по трупам своих товарищей. Есть решение гораздо проще. Мы заставим их шаркать, тогда крючья не причинят им вреда.
Военачальник поглядел на небо. Должно быть, Муватта теперь у колесниц. Нужно поспешить, если он хочет проломить стену щитов. Но пока что гвардию он использовать не хотел. Разумнее придержать ее для последнего, уничтожающего удара.
— Позови воронов! Всех!
Лабарна понимающе кивнул. Было разумно использовать наемников, пока еще ожидаются ожесточенные бои. Любой умирающий экономит золото Муватты. Платят им только после сражения. Золотой за каждую голову, которую они принесут. Пусть постараются! Если он натравит их на разрушенную стену щитов и бегущие войска, то разорит бессмертного.
В стене щитов
Коля глядел на массы людей, бегущих с правого фланга Ааронова войска. Слоны давно прорвались сквозь строй. Опасность миновала, но среди воинов поднялась паника. Даже опытные воины бросали на землю щит и копье и бросались наутек. А Бессос, командовавший подкреплением за левым флангом, не предпринимал ничего, чтобы остановить бегущих и восстановить порядок.
Ругаясь, Коля подозвал своего колесничего. Вскочил на повозку, чтобы войска хорошо могли видеть его. Примерно каждый четвертый воин был из оловянных. Остальные — из лейб-гвардий различных сатрапов. Впрочем, под его командованием не было ни одного из провинциальных князей. Они отказались подчиняться наемнику.
— Пойдем за десятью первыми рядами! — закричал он. — Бегом марш!
С этими словами он спрыгнул с колесницы. Ему не нравилось разъезжать на роскошной колеснице и смотреть на других воинов сверху вниз. Иногда колесницы были полезны, но в основном он предпочитал стоять на собственных ногах.
Примерно полмили отделяло его от Бессоса.
Коля был в полном облачении. Кираса-колокол, наручи и поножи, юбка из плотных кожаных полос. Но на шлеме не было никакого украшения. Слишком часто ему доводилось видеть, как в роскошные плюмажи ударял меч, срывая шлем с головы, или как внезапный рывок ломал владельцу шлема шею.
Зато Бессоса не заметить было невозможно. Он стоял на
боевой колеснице, кони которой были вычищены до блеска, как быки, которых ведут на жертвенный алтарь большого морского праздника. И Бессос тоже выглядел под стать им. Чванливый франт разрядился с ног до головы в пурпур и золото. Его холщовый доспех был выкрашен красным и украшен золотой львиной головой. На шлеме развивался длинный красный плюмаж, а в первом ряду его войска было больше львиных штандартов, чем копий. Наверное, этот идиот решил, что явился на парад в честь храмового праздника!
Когда Коля добежал до колесницы сатрапа, он тяжело дышал. Он потерял форму, давно не дрался. Проведенные в Нангоге луны сделали его толстым.
— Ты должен спасти правое крыло! Прикажи своим людям идти вперед!
— Ты, наверное, забыл, кто перед тобой, варвар!
Наверное, нужно родиться на шелковой простыне, чтобы обладать таким высокомерным тоном.
— Если вас не затруднит, высокородный Бессос, для победы наверное будет лучше, если вы прикажете своим воинам укрепить стену щитов.
— Я знаю, как выигрывают сражения. Существует цепочка приказов. Только идиоты действуют так, как им заблагорассудится. Разумный командующий ждет своих приказов. А ты, варвар, только что сошел со своей позиции в центре поля, — он подал знак своим воинам. — Схватить его! После битвы бессмертный Аарон захочет получить его голову.
— Лучники! — крикнул Коля. Он предвидел, что Бессос заартачится. Дюжина из его оловянных прицелились в сатрапа. — Если хоть один из его воинов прикоснется ко мне, убейте эту свинью в пурпуре, — он обернулся к воинам сатрапа. — Мужи Арама! Вы нужны бессмертному Аарону. Сейчас! Помогите ему выиграть битву! За мной!
— Мы будем ждать приказов бессмертного! — крикнул Бессос. — Не будьте глупцами! Победа зависит исключительно от того, что вы будете на месте, когда понадобитесь.
Коля скользнул взглядом по лицам воинов. Казалось, некоторые растерялись, но большинство, похоже, доверяло сатрапу.
— Увидимся после боя, Бессос. Тогда я приду с приказом бессмертного, и в нем будет сказано вспороть тебе брюхо и задушить собственными внутренностями на глазах у твоих людей, — он отвернулся. — Лучники, не спускайте глаз с Бессоса и его воинов. Я не хочу подохнуть со стрелой в спине. Возвращаемся медленно, — Коля обнажил меч и выпустил из кожаного протеза тонкий клинок. — Копьеносцы! За мной!
Он пробежал мимо трупа упавшего чудовища. Слон упал уже после того, как прорвался через весь строй. Из боков животного торчали копья и стрелы. Воинов в башне просто зарубили.
Коля улыбнулся. Если он переживет это, то будет неплохо тоже заиметь слона. Они большие, уродливые, и их так просто не возьмешь, так же, как и его.
— От чего вы бежите? — крикнул он людям, бежавшим ему навстречу. — Слоны здесь, позади строя. Впереди их больше нет. Назад, вы!
Его слова практически не возымели действия. Казалось, мужчины даже не услышали его. Почти никто не повернул назад. Но, по крайней мере, те, кто остался, снова обрели мужество.
— Мы образуем стену щитов! — крикнул он своим. — Уставшие и раненые отойдут назад.
Коля переступал через отрубленные конечности и разрубленные тела. Никогда ему еще не доводилось видеть такой резни. Он взял у одного из крестьян из рук полевое знамя, которые Аарон приказал раздать войскам. Вонзил его в землю на краю обрыва.
— Здесь стоят оловянные! — проревел он, обращаясь к стоящим вокруг. — Мы не отступим!
По противоположному берегу к ним спускались колонны копьеносцев. Толпы лучников поддерживали их наступление. Они шли, странно шаркая, как старики.
Когда Коля понял, зачем они это делают, он выругался. Почти никто не споткнулся из-за того, что в ногу ему вонзился крюк.
Капитан оловянных спрятался за щитом стоявшего рядом мужчины, когда в него полетели первые стрелы.
— Держите стену, — спокойно приказал он. — Пусть идут. А потом заколите.
Коля сознавал, насколько уязвим в первом ряду, без щита. Но кожаным протезом он не удержит ни один щит. Он знал, что на них движется. На учениях было подобное, но ничто и близко не походило на реальность.
— Опустить копья! — Первые ряды трех колонн почти подобрались к подножию обрыва. Со стуком опустились копья на укрепленные бронзой щиты. Нападающие тоже опустили оружие. Наконечники копий второго ряда сильно выступали за щиты. Эти люди прольют больше всего крови.
Коле были знакомы черные венки из перьев, окружавшие шлемы. Вороньи перья. Наемники. С полгода он принадлежал к их числу, а потом решил, что он не питается падалью. Вороны подвизались к каждому. Слава о них ходила дурная. Плата тоже была плохой. Но среди них все равно было несколько крепких парней.
— Держаться! — снова крикнул Коля своим людям, и щиты ударились друг о друга. Опершись о край щита воина, защищавшего его, он ткнул мечом в лицо ворона. В то же время удар пришелся по его поножам. Солдаты второго ряда искали брешь в защите. Они направляли копья над и под щитами. Повсюду двигались острия копий. Быстро, как нападающие змеи. Вонзались в щиты, царапали шлемы.
Щиты первого ряда терлись друг о друга. Каждый пытался оттеснить врага назад. Мужчина за его спиной вдавил в спину Коле щит. Спереди наступали вороны. Капитан радовался тому, что у него панцирь-колокол. Когда давление становилось слишком сильным, дышать было практически невозможно.
Высвободить правую руку было тяжело. Он изо всех сил нанес удар сбоку, мимо головы. Но угодил лишь в край щита. В лицо ему нацелилось копье. Он дернул головой в сторону. Наконечник задел нащечник его шлема.
— Держитесь! — заклинал он своих людей.
С неба под отвесным углом посыпались стрелы. Лучники! Наверное, стреляют просто в небо, надеясь на то, что в такой толпе в кого-нибудь да попадут. О жизнях воронов они при этом, похоже, не особенно тревожились.
Что-то рванулось к нему. Коля машинально опустил голову на грудь. Острие копья попало ему в шлем и ушло вверх. Оно едва не угодило ему в лицо.
Его меч пробил щель в щите стоявшего напротив ворона. Лицо противника было на расстоянии всего трех пядей. Он глядел прямо в суровые черные глаза. С кончика носа свисала серебристая капля пота.
— Сейчас я тебя охлажу, краснолицый! — Острие копья снова дернулось.
— Опустите копья! Колите по ногам! — крикнул Коля своим.
Стоявший напротив мужчина слегка опустил щит, пытаясь защититься. На этот раз Коля не стал размахиваться мечом для удара. Он просто кольнул вперед и вогнал воину напротив клинок в рот прямо сквозь сомкнутые губы. Услышал скрежет железа по ломающимся зубам, когда вынимал меч обратно. Изо рта умирающего, пульсируя, хлынула кровь. Ворон с ненавистью уставился на него. Его глаза потухли, но он не упал. Мертвый стоял, зажатый между щитами.
Сердце войска
— Достаточно! Мы переходим реку!
Муватта был доволен. Все происходило именно так, как он запланировал. Он сделал знак посыльному Курунты, разрешая удалиться. Молодой всадник доложил, что слоны пробили первые бреши в Аароновой стене щитов и копьеносцы пошли в атаку.
Бессмертный оглядел берега, выровненные его рабами. Более двухсот шагов с каждой стороны пересохшей реки. Он перебазировал эскадроны колесниц сюда еще ночью. Место, которое он выбрал для перехода, находилось за излучиной, там, где пересохшая река поворачивала на север. Это место не просматривалось с позиции войск Арама.
Муватта послал на другой берег разведчиков. Там никого не было. Лишь на расстоянии многих миль стояла лагерем группа одетых в черное воинов, прикрывавших внешний край правого фланга Аарона. Человек двести. Это просто смешно. Воины Лувии обрушатся на войско подобно внезапной летней грозе. И подобно тому, как яростные порывы ветра прижимают к земле рожь, так и они скосят боевые ряды. Две сотни воинов их не остановят. На каждого из них приходилось более двух сотен боевых колесниц.
Муватта сам взял в руку поводья своей колесницы. Это была тяжелая колесница с серпами, которую тянули четыре роскошных коня. Он вывел ее на холм, чтобы видеть свое войско, которое поведет к победе. Колесницы со всех провинций его империи. По бокам шли колесницы полегче, увлекаемые лишь двумя лошадьми. Там рядом с колесничим стоял лучник, который мог попасть в цель даже на полном скаку. Эти легкие колесницы зарекомендовали себя в первую очередь в степных боях и принесли немало неприятностей даже конным отрядам ишкуцайя. Они были быстры, как ветер, а сидевшие в них лучники превосходили любого степняка. Легкие колесницы налетят на противника с флангов и ударят в спину. Они будут постоянно обрушивать на врага град стрел, уходя от ближнего боя. А тяжелые колесницы с серпами прорвут линию фронта.
При виде своих боевых колесниц Муватта наполнился гордостью. Там, внизу, не было ни единого не закаленного в боях человека. Они были сердцем его войска.
Внезапно по рядам пробежал шепот. Все глядели на небо.
Муватта проследил за их взглядами. Над ним с безоблачного неба медленно спускалась Ишта. В обеих руках она держала длинное копье.
— Муватта, избранный мой, — ее голос грохотом разносился от горизонта до горизонта. — Это копье создал мой брат Долгорукий специально для тебя. Оно призвано убить бессмертного. Аарон попирает основы мира. Останови его и отомсти за Нангог. Даю тебе свое благословение на то, чтобы отрубить ему голову. Аарон бросил вызов всем нам. Пусть он поплатится за свое высокомерие. Взгляды моих братьев и сестер устремлены на тебя, Муватта. Все они здесь. В ветре, в камнях, в земной пыли. Они пришли, чтобы увидеть, как ты сохранишь наш миропорядок.
Муватта принял копье из рук крылатой богини. Неописуемое ликование охватило его. Ничто и никогда не сможет ему противостоять. Он поднял копье высоко над головой, так, чтобы его могли видеть все колесничие.
— Воины, следуйте за мной к славе. Сегодня все мы станем бессмертными. Имена победителей этого дня останутся в памяти всех народов до конца дней!
И с этими словами он поднял поводья, направил колесницу вниз с холма и прошел во главе эскадрона колесниц по выровненному берегу.
Вперед, гвардия!
Курунта стоял на холме неподалеку от обрыва и наблюдал за сражением. За строем Арама остался лишь один резерв, а их стена щитов шаталась. Мужчины в первом ряду устали, хотели пить. Битва продолжалась вот уже два часа. Несмотря на то что до полудня было еще далеко, жара стояла невыносимая. Все ожесточенно сражались за каждую пядь земли, толкали и давили. Подобно копьям бросал он свои колонны на стену врагов, атаковал все время в одних и тех же местах, изнуряя защитников. Две трети воинов Аарона вообще еще не вступили в бой. Но они не могли покинуть своего места, не сломав стену щитов.
Над сражающимися, словно желто-коричневая пелена, висела поднятая пыль. Они страдали от жажды, Курунта знал это. От одного взгляда на них хотелось пить. Щелкнув пальцами, он послал одного из своих телохранителей и велел принести ему бурдюк с подкисленной уксусом водой. В такую жару ничего не может быть лучше.
Сделав первый кислый глоток, военачальник скривился. На востоке стояла огромная туча пыли. Значит, Муватта пересек реку. Вся слава не должна достаться одному ему.
Курунта подозвал своих капитанов и указал в центр линии.
— Там, рядом со штандартом со львом, стоит бессмертный Аарон. Позовите гвардию! Мы прорвемся в пятидесяти шагах слева и справа от него и окружим со всех сторон. В тех местах его стена щитов очень слаба. Мы решим исход боя.
Лабарна указал на большую группу войск, державшуюся за боевой линией.
— Пока что еще у них есть резервы, господин. Может быть, стоит немного подождать с атакой гвардии?
Он раздраженно взглянул на высоченного воина. Что он себе позволяет: давать ему советы в присутствии других?!
— Наше время пришло! Видите тучу пыли на востоке? Там идет вперед Муватта. Через полчаса все закончится. Если мы не выступим сейчас, возможности использовать наши копья больше не будет, и вся слава этого дня достанется лучшим воинам Лувии. Этого я не потерплю. Вперед, гвардия! Я сам поведу их.
Курунта надел шлем. Простой, бронзовый, без лишних украшений. Это был первый в его жизни шлем. В первом же бою он выдержал тяжелый удар. В бронзе до сих пор виднелась глубокая зазубрина. Тогда шлем спас ему жизнь. С тех пор он надевал его в каждом сражении. Шлем простого солдата. Он всегда приносит ему удачу.
Курунта завязал под подбородком ремешки и поглядел на гвардию, которая шла справа и слева от него к руслу пересохшей реки. Две тысячи человек. Каждый — проверенный в боях ветеран. У них пурпурные плащи и массивные прямоугольные щиты того же цвета. Вокруг остроконечных бронзовых шлемов они обмотали шелковые пурпурные платки. У каждого из них был железный меч, и наконечники копий тоже были железными. За ними следовали лучники гвардии в своих длинных бронзовых пластинчатых доспехах. Они будут поддерживать наступление с заднего ряда, обеспечивая дождь стрел.
— У них много штандартов, — заметил Лабарна. — Каждое полевое знамя стоит нам копья, которое может нанести удар.
Курунта знал, что Лабарна давно уже точит зуб на гвардию бессмертного. Давным-давно они не приняли его, потому что не хотели иметь в своих рядах великана, рядом с которым все остальные кажутся низкорослыми.
— Простой воин считает копья, Лабарна, — с самодовольной улыбкой ответил он своему телохранителю. — Военачальник мыслит шире.
Только вчера вечером он приказал раздать гвардии новые знаки отличия. Каждая сотня несла штандарт, с поперечной перекладины которого свисало пурпурное полотно, на котором была золотом вышита крылатая богиня.
— Когда мы прорвемся сквозь стену щитов, наши враги даже в самой гуще схватки увидят, как мимо проплывают полевые знамена. В толчее никто не видит дальше пяти шагов. А штандарты видны над головами всех. Аарон и его лейб-гвардия поймут, что окружены. И это нанесет по моральному духу воинов удар больнее, чем двадцать дополнительных копий.
Строй рушится
У Артакса едва оставались силы, чтобы держать щит. Ударом с запястья он отклонил острие вражеского копья, попытавшись при этом нанести удар поверх щита. Но его противник был настороже, пригнулся, и клинок лишь задел его шлем. Рассыпались кабаньи клыки, твердая кожа под ними разошлась. Раненый воин закричал, попытался отпрянуть, однако сцепившиеся войска не давали пространства для маневров. Артакс не отступил, нанес второй удар и на этот раз попал воину в глаз прямо над нащечником.
В ярком солнечном свете тонкий зеленый свет, игравший вокруг его клинка, был почти невидим. Артакс догадывался, что его меч забирает что-то у каждого, кто умирает от его клинка. Больше, чем просто жизнь. Это было проклятое оружие. Оно принесло ему имя Король с мечом духов. Следовало бы не вынимать меча из ножен, но положение у них было слишком отчаянное, чтобы отказываться от какого бы то ни было преимущества.
Стена щитов прорвалась. Справа и слева он видел штандарты лейб-гвардии Муватты. Немного впереди сражался булавой воин огромного роста, дробя щиты и шлемы с такой легкостью, словно это были скорлупки яиц. Артакс уже дважды пытался пробиться к этому парню, но в такой толпе не мог сдвинуться с места.
Датамес отразил удар копья, нацеленный в лицо Артакса. Казалось, гофмейстер совершенно не устает. На его лице не было ни капли пота, и он сражался с такой легкостью, словно битва — всего лишь танец, в котором сверкает его меч, сплетая в воздухе серебристые узоры, которые не мог пробить ни один удар. Никогда прежде Артакс не видел, чтобы человек так фехтовал. Датамес воин! Почему до сих пор он это скрывал?
Что-то ударилось о его шлем с такой силой, что заставило его запрокинуть голову, и теперь он видел лишь безупречную синеву неба и пляшущие точечки света. Но он не упал. Оперся спиной на Нарека, державшего штандарт за его спиной.
— Прошу вас, повелитель, вам нужно лучше следить за своей защитой. Они целятся копьями вам в глаза. Даже этот шлем богов не отвратит от вас все удары, — голос Датамеса был почти неслышен в гуще сражения.
Артакс покачал головой. В поле зрения все еще вспыхивали светящиеся точки. Ашот встал перед ним и, насколько это было возможно, заслонил его щитом. Великан с дубинкой прорывался все дальше и дальше. Никто не отваживался встать у него на пути. Строй отступал перед ним.
— Видишь того великана, Датамес? Ты должен остановить его. Он опаснее боевого слона, — в шлем попала стрела. Металл загудел, словно колокол, стирая все остальные звуки битвы.
Артакс в ярости бросился вперед. Его меч прорезал чей-то щит, разрубил руку воина впереди. Удар слева проткнул густую бороду и вошел в глотку противника. Чьи-то руки схватили умирающего и утащили его за спины врагов. Воин, нарисовавший на щите обнаженную женщину, держащую в руках двух змей, занял место смертельно раненного. Они сражались с мужеством ожесточения, эти лувийцы. Они знали, что победа близка.
— Нарек! — изо всех сил заорал Артакс.
За спиной он услышал ответ, не очень разборчивый из-за криков и звона оружия вокруг. Артакс знал, что шлем приглушает его голос, но не осмеливался снять его. Он — цель большинства атак. Если он упадет на землю, исход битвы будет предрешен. Нельзя его снимать.
— Найди быстрого бегуна и пошли его к Бессосу. Настало время бросить в битву последние резервы. Он должен пробиться прежде, чем нас окружат. Время не терпит. Если ты понял меня, то ткни меня локтем в спину, — Артакс отразил новый удар копья, нацеленный ему в шлем. Парень с обнаженной женщиной на щите размахивал руками, как безумный. Он подпрыгивал на месте, раскачивал корпусом из стороны в сторону, насколько это было возможно в толпе, и то и дело тыкал копьем вперед.
Артакс яростным ударом отрубил наконечник от копья, когда почувствовал удар локтем в спину. Облегченно вздохнул. В этот миг древко копья вошло в прорезь для глаз на его шлеме. Он зажмурил глаза. Слишком поздно. Левый глаз горел от жгучего укола.
Обманули?
Володи крепко ухватился руками за поручень на боковой стенке боевой колесницы. Он уже больше часа вглядывался в холмы на другой стороне пересохшего русла реки. Его боевые колесницы блокировали переход, созданный бесчисленным множеством караванов, прошедших через Золотые врата на протяжении последних недель.
На холмах стояли лучники и смотрели на них. Где-то там, позади, находятся колесницы Муватты. Туча пыли дотянулась до другой стороны гряды холмов. А потом улеглась. Странное серое чудовище с башней на спине бежало по руслу реки. Сатрапы выпустили в животное несколько стрел, пока Володи не запретил им. Он не хотел, чтобы бестия поднялась к ним. Лошади боялись этого существа. Раздражать чудовище, которое не обращает на них внимания, просто глупо!
Володи пожалел, что бессмертный оставил всех этих сатрапов при колесницах. Они шептались о нем. Настолько громко, что он даже слышал.
Он снова окинул взглядом безлюдные холмы. Атаковать? Но их намного меньше. Если за холмами их ждет вдвое больше боевых колесниц, чем они могут выставить сами, да еще если их число уменьшится из-за лучников, надежды на победу больше не будет.
— Володи, смотри! — Его возничий указал на восток, где за войском Аарона поднималась туча пыли.
Наемник выругался. Неужели Муватта разделил свой эскадрон боевых колесниц? Или это трюк, призванный отвлечь его от перехода?
Кто-то из сатрапов засмеялся. Насмешливо, пренебрежительно. Володи знал, что смех предназначается ему.
Если он отступит, а за холмами прячется большая часть войска Муватты, то он без боя сдаст этот фланг врагу. А если останется здесь, а сзади приближается Муватта, то это будет равносильно тому, чтобы сдать бессмертного Аарона врагу.
— Мы пойдем туда, где копыта поднимают пыль, — негромко произнес он, пытаясь отыскать в собственных словах силы для приказа.
— Разве мы не должны выслать вперед разведчика? — спросил Микайла. — Я имею в виду, к холмам…
Володи покачал головой.
— Одного-единственного разведчика недостаточно. Лучники не пропустят его. Нужно принести в жертву двадцать-тридцать боевых колесниц.
— Может быть, сатрапов?
Впервые с тех пор как они заняли позицию, Володи улыбнулся. Микайла хороший товарищ. Светловолосый друсниец вызвал у него симпатию с первого взгляда. Он пришел в их лагерь за несколько дней до дня летнего солнцестояния. Его нанял Коля. В первую очередь потому, что молодой воин был друснийцем. Слишком худощав был парень, это да, но двигался как опытный боец. Всегда в равновесии. Всегда начеку. Микайла напоминал Володи его самого в те времена, когда он присоединился к пиратам Эгильских островов.
Володи вздохнул. Какой же чудесной была жизнь, когда он был еще простым воином и не нужно было принимать решения, от которых могли зависеть победа или поражение. Он уже спокойнее поглядел на тучу пыли. Если решения не принимать, лучше не станет. Довольно он колебался. Он пойдет туда, где идет бой!
— Мы поворачиваем, Микайла! Гони лошадей! — Володи махнул рукой. — За мной!
Он не оборачивался.
Лжец
Бессос беспокойно расхаживал взад-вперед. Наблюдал за пурпурными боевыми знаменами. Почему так медленно движется дело? Неужели атаку удалось остановить?
Сотни глаз буравили его спину. Он выстроил людей так, чтобы самые верные стояли в первых рядах и по бокам. Те, кого он не знал, и сомневающиеся стояли в гуще толпы. Они не видели, как отползали от стены щитов раненые, чтобы подохнуть в паре шагов от нее.
Бессос облизнул губы. Они пересохли. Воздух стал душным от пыли. Вдалеке с востока приближались колесницы. На пути у них стояла лишь горстка язычников. Бессмертный Аарон проиграл! Что ж, крестьяне не годятся в качестве воинов.
Бессос снова поглядел на пурпурные боевые знамена.
— Господин, мы должны помочь им! — крикнул один из стражников. Мужчина с кустистыми бровями и странным крючковатым носом. До сих пор он всегда был лоялен.
Бессос в отчаянии развел руками.
— Я поклялся бессмертному ничего не предпринимать без его приказов. В такое положение нас поставили эти варвары и Матаан. Они преждевременно оставили свои позиции и спутали весь план сражения. Видите, что произошло по их вине! Мы все исправим. Именно мы решим исход этой битвы. Потерпите еще немного.
Некоторые воины кивнули. Но большинство из них пристыженно глядели в землю. Он терял их. Бессос буквально чувствовал это. Да что это вдруг с ними случилось? Если из-за нового закона бессмертного крестьяне станут богатыми, роскоши низших воинских чинов настанет конец. Аарон хочет уничтожить их, а они все равно рвутся в бой за него.
Молодой воин, у которого на губах едва проклюнулся первый пушок, выбрался из боевого строя. Он смотрел прямо на него. Левая рука у него кровоточила. Что-то во взгляде мальчишки подсказало Бессосу, что он — именно тот, чьего появления он опасался. Он пошел навстречу воину. Его люди не должны слышать, о чем будет идти речь!
— Бессос? — крикнул юный воин. Он мог уже только хрипеть.
Сатрап напрягся, выпятил подбородок. Ускорил шаг. Только бы не допустить ошибки. Снова поглядел на лувийские боевые знамена. Неужели их слегка оттеснили?
— Вы Бессос, господин?
— Не трать силы на крик, мальчик, я тебя прекрасно слышу. Ты ранен, — он произнес это отеческим тоном. — Ты сражался? — Мимолетный взгляд через плечо. Он достаточно отошел от своих людей.
— Я… — Молодой воин поглядел на свою руку и только сейчас заметил, что ранен. — Меня послал бессмертный. Вы со своими людьми должны…
— Не рассказывай мне сказки, парень. Не лги мне. Ты сбежать решил, — уперев руки в бока, Бессос раздвинул плащ локтями. Теперь он стоял так близко к пареньку, что не давал своим воинам увидеть, что происходит. Бессонными ночами Бессос размышлял о том, как поступить в такой ситуации.
— Я не трус. Я…
— Покажи мне свой меч! — прошипел сатрап. — Покажи мне кровь на клинке! Докажи, что ты сражался! Спорю, он не запятнан кровью лувийцев. Я узнаю труса с первого взгляда!
Удивленное выражение лица мальчишки сменилось гневным.
— Вы не имеете права называть меня лжецом!
Теперь Бессос слегка обернулся, чтобы воины могли видеть, что происходит. Как мальчишка с перекошенным от ярости лицом обнажает меч.
Сатрап схватился за оружие. Это был хороший лувийский железный меч. Не такой жалкий бронзовый клинок, как тот, что держал в руках мальчишка. Бессос ринулся вперед. Для наблюдателя все должно было выглядеть так, словно он парирует удар.
Его лейб-гвардейцы закричали.
Сатрап сделал выпад и вонзил в горло мальчишке меч.
— Убийца! — закричал Бессос. — Лувийцы подослали убийцу!
Его люди окружили его. Двое вонзили копья в живот умирающему мальчишке, чтобы удостовериться, что он не встанет.
— Мы больше не можем ждать посланника! — крикнул Бессос. — Эй, ты! — Он указал на воина с коротким носом. — Найди бессмертного! Принеси нам приказ атаковать!
Воин поклонился и ринулся к сражающимся.
Бессос поглядел на пурпурные боевые знамена. Они снова продвинулись вперед. Еще немного. Его посланник не вернется. Скоро Аарон будет окружен.
Бессос закрыл глаза. Скорей бы закончилось это ожидание! Оставалось надеяться, что больше послов не будет. Второй раз такой номер не пройдет. Он вложил меч обратно в ножны. На руки брызнула кровь.
Завтра он будет сатрапом всего Гарагума. Такова была цена, которую он потребовал у Курунты за то, что сдержит свои войска. Военачальник посоветовал ему одеться в пурпур, как боевая гвардия бессмертного Муватты. Так лувийцы поймут, что он на их стороне. И его пощадят, когда битва будет проиграна и начнется резня.
Смертельный удар
Муватта видел, что его гвардия пробила стену щитов. Пурпурные боевые знамена продвинулись вперед, а последний резерв Арама не двинулся с места. Их колесницы — на расстоянии многих миль. Еще самое большее полчаса, и все будет кончено.
Между ним и победой стояли лишь несколько одетых в черное фигур. Горстка пропащих, бросившихся врассыпную при виде колесниц. Они безжалостно раздавят их. Фронт, на который надвигались колесницы, был примерно вдвое длиннее этой жалкой цепочки.
Муватта поглядел на сверкающие серпы, закрепленные в ободах колес. Еще никогда он никого таким образом не убивал. А ведь он опытный колесничий.
Бессмертный улыбнулся. Теперь-то его час пробил.
Он поднял копье высоко над головой.
— Свободная охота! — изо всех сил закричал он, представив себе, как тех стрелков давят копытами, рубят серпами, и как лучники торопливо отправляют выживших в последний путь, в то время как он ведет большую часть отряда ко флангу Аароновой стены щитов, чтобы нанести его крестьянскому войску смертельный удар.
Эта мысль была приятной.
Ягуары
Число их врагов было внушительным, но никто из его ребят не проявил страха. Они были ягуарами Пернатого змея, с ними могли сравниться только наездники орлов, которых он поставил в конце их небольшого строя. Это они сеяли страх и ужас. Сами они не боялись ничего.
— Пернатый змей здесь! — крикнул Некагуаль своим людям. — Вдохните аромат неба и почувствуйте его. Никогда прежде воины Цапоте не сражались на чужой земле. Сами боги смотрят на нас. Пролейте кровь многих лувийцев во славу их и умрите сами как ягуары! Вонзив клыки в глотку нашим врагам. Желаю вам хорошей охоты, братья. Я горжусь тем, что командую вами.
Его люди разбежались в разные стороны, чтобы рассеяться как можно сильнее. Колесницы налетят, словно волна на скалы, когда доберутся до них. Некагуаль расстегнул черный кожаный ремешок, обвитый вокруг бедер. Проверил вес двух черных камней на концах ремня болы. Каждый из них был размером с кулак. Шнур он сплел сам из нескольких полосок кожи. Он был крепким.
Командир ягуаров и наездников на орлах глубоко вздохнул. Подумал о своей сестре Кветцалли, которая навлекла такой позор на их семью. Священнослужители простили ее, потому что она так долго была хорошей паучихой, в сети которой попало немало золотовласых чужаков. Однако последний, с которым она повстречалась, должно быть, обладал какими-то сильными чарами. Некагуаль наблюдал за этим человеком издалека, в лагере. Он был высоким, красивым, однако дворянство этой империи считало его глупцом. Он даже языком своих хозяев не владел. Некагуаль не понимал, что такого нашла его сестра Кветцалли в этом парне. Может быть, для того чтобы постичь эту тайну, нужно было провести с ним ночь.
Капитан поднял болу и размахнулся над головой. Земля дрожала под тысячами подков. Его враги выглядели великолепно. Их колесницы увлекали красивые лошади. Золото и серебро украшало их оружие и одежду. Это будет достойный бой. Их враги — лучшие воины Лувии.
Некагуаль почувствовал, что Пернатый змей совсем рядом. Он дарует ему хороший бой.
Без боевого клича, без гнева в сердце он ринулся с места, навстречу колесницам.
Колесницы с серпами
Муватта хлестнул поводьями по спинам лошадей. Они неистово мчались по равнине. Твердая, высохшая земля представляла собой просто идеальный грунт для колесниц. Подобно аркану они набросятся на эти порождения тени. Строй колесниц начал рассыпаться. Это была дикая гонка за право первым подобраться к несчастным.
Муватта передал поводья колесничему и потянулся к колчану с метательными копьями, висевшему рядом. Эти фигурки оделись кошками. Бессмертный громко рассмеялся. Какая дурацкая одежда для смерти! Теперь эти безумцы бежали навстречу колесницам. При этом они размахивали руками над головой. Но оружия в них не было. По крайней мере, он его не видел. Может быть, это они так приветствуют своих богов, перед которыми вот-вот предстанут.
Внезапно одна из лошадей в упряжке рухнула. Колесницу увело влево и закружило. Соседняя колесница увернулась и столкнулась с повозкой слева от него, которая отпрянула вправо.
Муватта вцепился обеими руками в переднюю стенку колесницы, в то время как его колесничий отчаянно пытался снова взять управление повозкой в свои руки. Они замедлились, но их продолжало мотать из стороны в сторону. Колесницы за спиной подобрались пугающе близко. Следующая повозка находилась всего в двух шагах.
Муватта видел, как сверкнуло солнце на серпах колесницы за его спиной.
Его колесничий закричал.
Навстречу им бежал кошкоподобный человек, он вскочил на оглоблю прямо между лошадьми. Вцепившись в гриву левой рукой, он свободной рукой нанес удар небольшим черным кинжалом в ухо жеребцу. Конь рухнул, как подкошенный.
Муватта бросил в человека метательное копье, но колесницу сильно качнуло, и копье пролетело мимо цели. Воин-кошка спрыгнул вбок, когда оглобля, придавленная умершим жеребцом, вонзилась в землю.
Колесница перевернулась.
Муватту выбросило. Едва ударившись о твердую землю, он увидел, что на него несутся кони. Он встал на колени и замахал руками, чтобы напугать животных. Колесничий посмотрел на поводья расширенными от ужаса глазами, когда понял, на кого вот-вот наедет.
Повозка пронеслась в дюйме от Муватты.
А серпы на колесе — нет.
Держать строй
Нарек стоял спиной к спине с бессмертным. Они были окружены. Вокруг возвышались пурпурные штандарты гвардии Муватты. Подкрепление не пришло. Возможно, посланнику не удалось пробиться наружу.
Все сильнее теснили их копьеносцы Муватты. И только прямо напротив бессмертного давление было не настолько сильно. Его меч духов стал кошмаром для лувийцев. Нарек постоянно слышал крики воинов, угодивших под меч Аарона. Все поле боя звучало криками раненых и умирающих, но те, кого коснулся зачарованный меч, кричали иначе.
Нарек уже не мог выносить этого. Он как никогда жалел о том, что поддался на речи вербовщика Алексана. Как же он был глуп, полагая, что битва — это слава и арена для героев. Он обеими руками держал штандарт со львом. При мысли обо всей той болтовне о львах, которыми они будто бы являются, ему становилось совсем дурно. Он ягненок, затесавшийся в волчью стаю. И даже эти львы наполовину обезумели от ужасов сражения.
— Держите строй! — наверное, уже в сотый раз прокричал Ашот.
И как он не устает… Бежать уже некуда. Они были окружены, их все теснее сдавливала стена пурпурных щитов. Бессмертный-то наверняка выживет. А больше никто. Они сражались слишком хорошо, чтобы надеяться на пощаду. Когда один из их людей падал и сквозь брешь в строю Нарек успевал бросить короткий взгляд на лувийцев, то видел лишь искаженные от ненависти лица. Они не пощадят никого! Особенно ему запомнился один. Великан с булавой, который словно одержимый колотил по шлемам и щитам. Встретившийся с ним умирал.
Нарек судорожно сглотнул. Никогда прежде он не чувствовал, что смерть так близко. Он не хотел, чтобы его раздавили. Чистый удар — вот это было бы неплохо. Что-нибудь быстрое. Вокруг кричали тысячи людей. Ему доводилось слышать истории о том, что происходит после битвы. Даже здесь, в лагере. В мире, где битвы были делом героев, никто не рассказывал о том, как мясники отрезали пилами конечности, опухшие от гноя, о лихорадке, уносившей сотни жизней, несмотря на то что убивать в поле уже перестали.
— Держать строй! — снова закричал Ашот. — Идет подкрепление! Видите, на востоке туча пыли? Наши колесницы возвращаются. Держите строй!
Нареку стало стыдно. Он стоял спиной к бессмертному, а мысленно давно сбежал из строя, давно превратившегося в круг, пленниками которого они оказались. Но Володи идет к ним. Если и есть кто-то, кто может остановить этого парня с булавой, то это друсниец. Человек, идущий над орлами.
Ламги обернулся к нему. Тот, кто не сражался в первых двух рядах, смотрел на тучу пыли. Его товарищ обнажил свой кинжал. То оружие, которое было освящено в храме. Клинок сверкал серебром, не золотом. Это было железное оружие! Должно быть, он богат! Обнажить кинжал было умно. Скоро толпа станет настолько тесной, что никто уже не сможет взмахнуть мечом. Нарек надеялся, что благословение храма поможет. Им любая помощь пригодится.
— Я займу твое место, — крикнул он, перекрикивая шум битвы.
Нарек покачал головой.
— Со мной все в порядке. Володи идет. Мне уже не страшно.
Ламги наклонился к нему так близко, что его губы почти коснулись уха Нарека.
— Я должен кое-что сказать Аарону. Это важно. Пусти меня к нему.
Взгляд Ламги казался еще суровее, чем прежде. Губы сжаты, превратились в тонкую линию, словно он едва сдерживается, чтобы не застонать от боли.
Нарек отошел в сторону.
Как-то странно держит кинжал его товарищ. Прижимает оружие к ноге. Никто не видел его. Он… Нарек выпустил штандарт и бросился на руку Ламги.
— Ты что творишь?
Несмотря на свою худобу, Ламги оказался удивительно сильным. Он медленно отвел руку Нарека в сторону. Он победит в этом поединке, если только…
Нарек рывком рванул на себя руку товарища. На нем бронзовый панцирь, ничего не будет. Он…
Клинок пронзил бронзу так же легко, как будто если бы на нем была туника. Нож вошел ему в живот. По золотому доспеху потекла темная кровь. Казалось, Ламги растерялся, так же, как он. Он выпустил нож. Но он заберет его, это Нарек понимал. Это особый кинжал. Он создан для того, чтобы пробить доспех бессмертного.
Схватившись руками за обтянутую кожей рукоятку, он рывком вытащил нож из раны. Для того чтобы размахнуться, места не было. Он просто поднял руку вверх, чтобы кинжал улетел по отвесной дуге. В двух шагах за его спиной стояли теснившие Аарона лувийцы. Если кинжал упадет туда, то Ламги не сможет его достать.
Ламги не вышел из себя. Нареку показалось, что он скорее расстроился, чем разозлился. Он подошел к нему и нанес короткий, резкий удар в шею.
— Мне очень жаль!
Нарек хватал ртом воздух. Дышать он уже не мог. По ногам текла теплая кровь.
Ламги поднял штандарт, встал вплотную к нему и крепко обхватил его.
Нарек все еще прислонялся спиной к бессмертному. Слабо качнул головой в сторону. Казалось, в горле застрял комок. Нужно только вздохнуть посильнее, чтобы комок сдвинулся с места. Тогда он снова сможет дышать.
Туча пыли, приближавшаяся с запада, была уже близко. Володи идет. Все будет хорошо.
Нарек подумал о Рахели и Дароне. С каким удовольствием он рассказал бы им о своих приключениях. О том, как он сражался с бессмертным спина к спине.
— Держать строй! — услышал он крик Ашота.
Глаза Нарека перестали повиноваться ему. Они закатились, и он стал смотреть в чудесное синее небо.
«Я держал строй», — подумал он.
И никто этого не видел.
На юг
Володи увидел, что копьеносцы Бессоса в полном порядке стоят за спинами сражающихся. Судя по всему, стену из щитов проломили, но резервы вот-вот нанесут ответный удар. В густой толчее от его колесниц больше вреда, чем пользы. Легкие колесницы были созданы для того, чтобы прикрывать незащищенные фланги. Но там линия боя скоро превратится в непонятный клубок. Его задача — это сразиться с превышающими их по численности колесницами Муватты и помешать Железному королю пробиться к стене щитов Аарона.
— Обходим! На юг! — приказал он Микайле.
Колесничий бросил на него скептичный взгляд, но ничего не сказал.
Они промчались мимо женского лагеря. На земляных валах стояли сотни стражей и встречали их ликующими криками. Вдалеке на востоке он увидел колесницы Муватты, похожие на темную линию над полем цвета охры. Должно быть, они уже смели с пути ягуаров.
Ветер играл его длинными волосами. С губ боевых лошадей слетала пена. Нужно убавить ход, иначе их лошади слишком устанут, чтобы атаковать Муватту.
Он поднял руку.
— Медленнее! — протяжно крикнул он.
Микайла придержал поводья. Один из коней заржал. Животным нужно было попить. Эта пустыня — не место для животных. Клячи Муватты наверняка чувствуют себя не лучше.
Медленной рысью они прошли под земляными валами. Некоторые дамы бросали им цветы. Володи невольно улыбнулся.
Там, наверху, были шлюхи. По крайней мере, большинство из них. А он мысленно называл их дамами. Это все работа Нарека. С улыбкой вспомнилось воину о том, как сильно настаивал крестьянин на том, чтобы он не называл их шлюхами. Неужели он действительно не понял, что творится в женском лагере? Или просто хотел, чтобы мир был лучше, чем он есть на самом деле?
Ашот рассказал Володи, что Нарек понесет штандарт «Львов Нари». Друсниец поглядел вниз, на толчею боя. Бессмертный приказал раздать штандарты каждой тысяче. Многие уже не поднимали их. Володи понадеялся, что с маленьким крестьянином все хорошо. Таким, как он, не место на поле боя.
Расплавленный воздух
Бессмертный поднялся, опираясь на разбитое колесо. Каждое дыхание сопровождалось жгучей болью. Сломано по меньшей мере одно из ребер, а в груди такое чувство, будто ее стиснули ремнями, которые медленно стягиваются.
Шлем съехал набок. Он почти ничего не видел, слышал лишь стоны раненых и жалкие звуки, издаваемые умирающими лошадьми.
Муватта расстегнул ремешок под подбородком и снял шлем. Его окружали разбитые колесницы и трупы коней. Чуть впереди лежал белый жеребец, которому серпом отрезало передние ноги. Он перекатывался из стороны в сторону в собственной крови, все еще пытаясь подняться, несмотря на то что у него уже не было ног, которые могли бы его удержать.
Муватта оглядел себя. Через весь нагрудник, прямо под ребрами, проходила вмятина настолько глубокая, что в нее можно было вложить палец. Доспех девантара спас ему жизнь. Но нещадно давил на ушибленные ребра.
В паре шагов от него лежало копье, подаренное ему Иштой. Он поднял драгоценное оружие. Древко было сделано из слоновой кости и украшено резьбой, изображавшей сцены сражений. Лезвие оружия было почти в две пяди длиной и необычайно узким.
Он направился к умирающему жеребцу, поднял оружие и вонзил ему в лоб. Лезвие легко пронзило толстую кость и вошло глубоко в череп. Муватта представил себе, как насадит на копье Аарона.
— Железный король жив! — раздался за его спиной ликующий крик. Воин на большой колеснице с серпами махал ему рукой.
Муватта с достоинством приветствовал его копьем. Нужно перестроить свой эскадрон колесниц. Эти наемники из Цапоте нанесли поразительный урон. Пока что он не видел всей картины, но, судя по всему, примерно четверть его колесниц вышла из строя. Они шли слишком близко друг к другу.
Воин, еще только что махавший ему рукой, в ужасе вскрикнул. Похожая на тень фигура запрыгнула на его колесницу и длинными когтями вспорола горло.
Муватта выругался. Неужели некоторые из людей-кошек еще живы?
Железный король побежал к группе неповрежденных колесниц.
— Отходим к югу! — крикнул он. — Собираемся на юге, — возможно, еще горстка этих цапоте осталась в живых. Они не стоят того, чтобы задерживаться ради них.
Муватта подбежал к легкой колеснице и вскочил на нее. Шлем он оставил на поле боя. Больше он ему не понадобится.
Тем временем стало невыносимо жарко. Солнце стояло высоко в небе, когда его войска перестроились. На этот раз он расставил колесницы на большем расстоянии друг от друга. Их по-прежнему было более чем достаточно, чтобы уничтожить ослабленные силы Аарона. А воинов цапоте уже не осталось. Еще одного подобного сюрприза не будет.
— Господин, — робко произнес его колесничий, когда вновь построенные эскадроны тронулись с места. Это был невысокий приземистый парень, в кучерявых волосах которого отчетливо выделялась перхоть. — Там, сзади, господин. Там что-то есть, — и, вытянув руку, он указал на юг.
В жаре надвигающегося полудня над землей тянулись искрящиеся полосы. Там, где они касались земли, казалось, плавится воздух.
Манящие озера появлялись там, где на самом деле были лишь скалы и песок. А среди этих миражей что-то двигалось. Сказать, идут на них отдельные люди или целые колонны, было невозможно. Кроме того, Муватта не мог определить, на каком расстоянии находятся эти расплывчатые фигуры. Полмили? Меньше?
Может быть, Аарон нанял второй отряд воинов-ягуаров? Бессмертный нерешительно поглядел на запад. Туча пыли приближалась. Колесницы Арама. Они были его целью. Может быть, там, позади, всего лишь рабы, бежавшие из боевого лагеря.
Внезапно в воздухе послышался пугающе знакомый свист. Стрелы! Небо наполнилось ливнем снарядов.
— Отступаем! — закричал Муватта и сам схватил поводья. — Отступаем!
Откуда взялись лучники? Должно быть, они подобрались на сотню шагов, не меньше! Проклятая глушь!
Вокруг били стрелы. Кони вставали на дыбы. Эскадроны, которые он только что выстроил, снова рассыпались.
Из горла его колесничего торчало черное древко стрелы. Войн опрокинулся навзничь. Муватта не обратил на него внимания. Он погнал лошадей навстречу туче пыли. Сейчас нужно принять решение.
Битва колесниц
Володи схватил лук. Стрелял он плохо, но таковы уж правила сражений на легких колесницах.
— На фланги! — крикнул он своим людям.
Тяжелые колесницы Муватты шли на большом расстоянии друг от друга. Они хотели заманить их в ловушку, заставить проехать между ними.
— На фланги! — снова изо всех сил крикнул Володи, прекрасно понимая, что его голос тонет в грохоте копыт. Эта равнина словно создана для битвы боевых колесниц.
Его колесничий, Микайла, дернул поводья. Они медленно уходили влево. Фронт колесниц Муватты находился на расстоянии шагов пятисот. Он был пугающе широким! И приближался с головокружительной быстротой.
Обе стороны гнали лошадей галопом. Володи оглянулся через плечо. Большинство колесниц последовало за ним. Оловянные отошли на самые дальние позиции в эскадроне. Володи был доволен. Все шло по плану. На его людей можно было положиться. Но потом он увидел, что некоторые сатрапы, вопреки приказу, направляются прямо в лоб на вражеские колесницы. Чертовы глупцы! Они привыкли сражаться против двуколок. Легких колесниц, оружием которых были метательные копья и стрелы. Но колесницы в центре эскадрона Муватты были другими. Это были неуклюжие повозки с деревянными бортами, достаточно большие, чтобы вынести троих, а то и четверых человек. Да еще серповидные клинки! Они попытаются протаранить более легкие колесницы.
— Тяжко придется, — крикнул Микайла, перекрикивая рев сражения. Ловко захлестнув поводья вокруг бедер, он потянулся к стоявшему рядом с ним луку.
— Что ты творишь? — Колесничий никогда не должен выпускать поводья из рук во время сражения.
— Мы должны прорваться. Это мы сможем сделать только при наличии на борту двух лучников, — нимало не смутившись, ответил Микайла.
Володи с ужасом заметил, что фронт перед ними не заканчивается.
— Попытаемся там, где легкие колесницы, — он вынул из колчана стрелу и с восхищением стал наблюдать за тем, как Микайла, сделав легкий шаг назад и двинув бедрами, легко направил лошадей прямо на легкие колесницы.
Несмотря на то что земля была ровной, колесница подпрыгивала на каждом камушке, каждой небольшой кочке. Володи лишь с третьей попытки сумел закрепить тетиву в выемке.
У Микайлы с этим проблем было меньше. Он положил стрелу, поднял лук и плавным движением натянул тетиву. Володи никогда не видел стрелка, который двигался бы так элегантно и совершенно.
Стрела Микайлы ушла в полет. Три удара сердца спустя споткнулась одна из лошадей лувийской колесницы, направлявшейся прямо к ним.
— Невероятно! — восхищенно крикнул Володи друснийцу. — Как ты это делаешь?
— Нужно стать единым целым со своей целью. Ты должен чувствовать ее!
Володи недоверчиво покачал головой.
— Это кто же такие глупости рассказывает?
— Моя добрая подруга. Нет лучников лучше нее.
— В Друсне?
— Нет!
Володи испытал облегчение. Не подобает женщинам возиться с луками. Женщины заботятся о мелком скоте, кухне и детях. Так устроен мир. Он подумал о Шайе. Принцесса из степных земель была великолепной воительницей. Даже жутковато…
— А твоя подруга… Она из Ишкуцы?
— Да, — односложно ответил Микайла, спуская с тетивы еще одну стрелу.
Это все объясняет! Володи натянул лук. До следующей повозки было еще тридцать шагов. Нет, скорее двадцать. Володи выстрелил, подождал. Ничего! Судя по всему, он не попал.
Теперь им навстречу тоже летели стрелы. Микайла легко отклонился в сторону, очевидно стараясь не дернуть обернутые вокруг бедер поводья. Стрела прошла на волосок. Колесница подскочила на камне. Последовал удар, едва не сбросивший Володи с платформы. Он ухватился за борт.
Они промчались мимо первой лувийской колесницы. Так близко, что он мог бы почти попасть в возничего длинным копьем. В косы на висках у него были вплетены сверкающие серебряные нити. Талисман?
Им навстречу двигались другие колесницы. В поднятой пыли их было почти не разглядеть. За их спинами вскрикивали воины. Он слышал, как трещит дерево.
Короткое метательное копье вонзилось в кожаный борт. Железное острие насквозь пробило борт. Еще чуть-чуть, и оно вонзилось бы ему в колено.
Внезапно из пыли впереди вырвалась колесница, на расстоянии шагов десяти от них, не больше. Она неслась прямо на них.
Володи выругался. Он хотел ухватить поводья, но пока они были обернуты вокруг бедер Микайлы, он не мог толком управлять колесницей. А просто отнимать у него поводья было опасно.
— Ненавижу страдающих манией величия друснийцев, — выругался он, перебрался через передок и прыгнул на оглоблю. Бросился вперед, обеими руками ухватился за гривы лошадей, чтобы направить их в сторону. Это был отчаянный поступок, но все же лучше, чем рассчитывать на покачивание бедрами со стороны Микайлы.
Лошади очень медленно стали забирать левее. Трудно будет увернуться от колесницы.
Володи увидел, как в него прицелился лувийский стрелок. Боевая колесница не сумеет отклониться. Ее колесничий лежал, свесившись через передок. Володи пригнулся между конями, чтобы представлять собой как можно более меньшую цель.
Колесницы разошлись на пядь друг от друга. Они пронеслись настолько близко ко второй повозке, что их колеса на миг соприкоснулись и выбили искры на железных ободах.
— Ты хороший колесничий, — крикнул Микайла и нагло улыбнулся. — Я бы предложил, чтобы я взял на себя стрельбу, а ты вытащил нас из этой каши.
Володи рассмеялся и едва не соскользнул с качающейся оглобли. Крепко вцепившись в гривы, он держал лошадей на ровном курсе. Изо ртов у них капала пена. Глаза расширились от страха.
— Мы прорвали их строй, — крикнул Микайла. — Впереди я больше не вижу повозок. Но там бегут воины.
Володи выругался. Неужели еще лувийцы? Лошади остановились. Слева и справа от них из тучи пыли выныривали новые и новые колесницы. Их было меньше, чем надеялся Володи. Немногим удалось обойти лувийцев с флангов.
Микайла вынул из колчана метательное копье.
— Кто это? — прошептал он, указывая вперед.
Володи глядел на оборванцев с длинными охотничьими луками. Видел худощавые, суровые лица. На этих воинах были потрепанные туники, и все они были покрыты пылью. Они приближались выносливой рысью. Среди них воин заметил старика со всклокоченной бородой, которому, очевидно, не составляло труда бежать вместе со всеми. В незнакомых воинах было что-то волчье.
Старик поднял руку и приветствовал Володи.
— Сражение уже закончилось? — Он тяжело дышал и оперся руками на колени.
Володи было трудно понять старика. Он говорил со странным акцентом.
— Ты кто есть?
Тот хлопнул себя ладонью по груди.
— Я Гата, хранитель этих гор. Король с мечом духов пролил свою кровь, чтобы помочь нам. Мы здесь, чтобы не оставаться в долгу и отдать ему свою кровь. Мы здесь, чтобы убивать лувийцев.
Володи понял не все, но, похоже, это союзники.
— Нам ваша помощь пригодится. Мы вместе уничтожим их колесницы.
Стоявший рядом Микайла негромко откашлялся.
— Они прорвались, — произнес он на языке Друсны. — Они наверняка давно добрались до стены щитов.
— Они бежали? — разочарованно спросил старик. — Что говорит этот парень?
— Ты не переживать. Идти со своими людьми прямо. Я взять свою колесницу и сбоку, — Володи медленно сжал правую руку в кулак. — Мы их раздавить.
— Раздавить? Это хорошо, — старик задумчиво вытащил репейник из бороды, сделал глубокий вздох, а потом закричал изо всех сил: — За мной!
— По колесницам! — крикнул Володи своему уменьшившемуся войску. — С флангов! Вперед! — С этими словами он вскочил на свою колесницу и схватил поводья.
— Чего я не понимаю, Володи? — не отставал Микайла. — Лувийцы давно домчали до нашего войска.
Володи щелкнул поводьями.
— Когда мы пошли в атаку, в задних рядах нашего эскадрона были оловянные. Как думаешь, почему?
— Чтобы проследить, чтобы не смылся никто из благородных?
— Это тоже, но в первую очередь затем, чтобы раскидать то, что я вчера вечером украл у Датамеса.
Микайла удивленно поглядел на него.
— Ты обокрал гофмейстера?
— Взял у него пару тысяч крючков. У него была такая куча. Думаю, он даже не заметил. Они были на колесницах у оловянных, и они раскидали их, когда в поле зрения показались колесницы Муватты, — Володи рассмеялся. — Думаю, ему не понравилось то, что он прорвал наш строй. И уж точно не многие из его эскадрона доберутся до нашей боевой линии. Копыта лошадей и крючки — это плохо сочетается, — Володи от радости перешел на язык Арама. — Человек из Друсна тоже может делать свой трюк.
Новый мир
Артакс вонзил свой меч в нагрудник гвардейца и потянул руку назад. Недостаточно быстро. Копье царапнуло незащищенное место чуть выше наруча. Он устал, ему казалось, что битва продолжается уже целый день. А ведь солнце еще не достигло зенита.
Его отряд сократился человек до ста. Наверняка другие части его войска тоже еще сражались, но его отрезали от других отрядов, когда гвардейцы Муватты пробили его позиции справа и слева от него.
Стоявший рядом Ашот то и дело подбадривал людей и заставлял их держать строй. Даже если бы кто-то хотел сбежать — такой возможности у него уже не было.
Образовав круг, они отчаянно сопротивлялись постоянным атакам лувийцев. Их враги знали, что победа близка. Все теснее сжимали последнюю горстку его защитников. Только напротив него было немного места. Слишком многие погибли под его зачарованным мечом.
Датамеса лувийцы тоже зауважали. Его гофмейстер оказался первоклассным воином. Но даже ему не удалось пробиться к великану с волчьей шкурой. Их враги тоже не размыкали строй.
Артакс плашмя провел мечом по щиту, чтобы удалить острия сломанных копий, торчавшие в плотной коже. Собственный щит казался ему тяжелым, как большая амфора с вином. Даже без балласта в виде наконечников стрел.
Внезапно их враги отпрянули.
— Наконец-то поняли, что здесь им носы разобьют, — вяло произнес Ашот.
Лувийцы образовали вокруг них широкое кольцо. Они отошли шагов на десять, а до обрыва все равно не дошли. Артакса и его людей постепенно оттесняли вглубь.
За стеной щитов лувийцев отошли копьеносцы второго ряда.
Артакс понял, что происходит.
— Поднять щиты! — хриплым голосом прокричал он.
— На колени! — В тот же миг прозвучал приказ за спинами лувийцев.
Щитоносцы опустились на колени. За ними стояли лучники в длинных бронзовых пластинчатых доспехах. Все как один они подняли оружие, и на Артакса и его соратников обрушился град стрел.
В кожу вонзались железные наконечники. Мужчины, пережившие все эти кошмарные часы, кричали. «Все кончено, — думал Артакс. — Битва проиграна. Нужно осознать происходящее и положить конец смертям».
Он опустил щит и увидел, как лучники снова натягивают тетивы.
Увидел мертвых, лежавших между войсками. Их было так много, что он не видел под ними бурой земли.
Солнце невыносимо ярко сверкало на полированном нагруднике. Свет превратился в пламя, в мгновение ока выросшее до пылающей колонны.
— Сложите оружие! — приказал не терпевший неповиновения голос. Из пламени показался Львиноголовый. — Ваш правитель Муватта окружен лучниками, так же, как вы поймали в ловушку бессмертного Аарона. В этой битве нет победителя. Только побежденные. Бессмертные решат вопрос на дуэли.
Артаксу показалось, что вся сила внезапно оставила его. Поединок — ведь именно этого он и хотел с самого начала. И теперь все этим и заканчивалось. Тысячи людей умерли ни за что.
Он сбросил с руки тяжелый щит и оперся на его край. Как же он ненавидит богов!
—
Твои мысли не укроются от меня, — пронизала его ледяная волна. —
Подойди ко мне с высоко поднятой головой, твердым шагом. От того, как ты пройдешь, будет зависеть настроение твоих воинов. Сейчас они испытывают облегчение от того, что остались в живых. Поспорь со мной, заговори о напрасных смертях — и ты лишишь их гордости, с которой они в будущем будут оглядываться на этот день. Они сумели сделать то, что никто не считал возможным. Даже мои братья и сестры. Оглянись по сторонам, кто еще стоит на ногах! Твои крестьяне выстояли против гвардии Муватты. Они храбрые ребята. Они сделали все это только ради тебя. Обратись ко мне злобно, с ненавистью, и именно ты в конечном итоге разрушишь все.
Артакс выпрямился. Его ненависть никуда не исчезла, но он осознал истинность слов Львиноголового, поэтому сделал над собой усилие, пытаясь выглядеть как победитель. Высоко подняв голову, он направился к девантару и, дойдя до него, обернулся к своим воинам. Почти все они были ранены. Они тяжело опирались на копья и щиты, но он видел гордость на их лицах и облегчение от того, что они все еще живы.
— Мужи Арама! — крикнул Артакс. — Вы совершили то, что никто не считал возможным. Вы показали всему миру, что крестьяне, поденщики и ремесленники, всем сердцем отстаивающие свои убеждения, могут выстоять даже против превосходящих по силам воинов. Чем бы ни закончилась дуэль с Муваттой — вы изменили мир. С завтрашнего дня все будет иначе. Арам станет империей, где правит справедливость.
Вы фундамент этой империи, а вовсе не сатрапы в своих дворцах. И я позабочусь о том, чтобы Арам стоял на крепком фундаменте, — Артакс поклонился. — Я горжусь тем, что сражался рядом с вами, львы Арама.
—
Просто поразительно наблюдать за тем, как ты посреди поля боя наживаешь себе новых врагов. Я не думаю, что многие мои братья и сестры оценят стремление смертного изменить мир.
«Думаете, моя смерть изменит то, что началось сегодня?» — подумал Артакс.
—
Довольно того, что один-единственный девантар решит, что это нужно прекратить. Победи Муватту — и считай, что завоевал право говорить перед моими братьями и сестрами. Но будь осторожен, Артакс. Не будь слишком высокомерен из-за того, что твои люди хорошо сражались за тебя.
—
Мы присмотрим за ним и помешаем ему безумствовать слишком сильно, — вмешался в разговор Аарон.
—
Молчите, — приказал девантар. —
За три года своего правления Артакс развлек меня больше, чем вы за все столетия. Не мешайте, когда я с ним, или я навеки вырву ваши голоса из его головы.
«Возможно ли это?» — озадаченно подумал Артакс, и впервые за три года в нем зародилась надежда на то, что однажды голоса других Ааронов умолкнут навеки.
—
Я бог. А теперь идем. Дуэль состоится немного в стороне от поля боя в пересохшем русле реки.
— Мы просто пройдем по полю битвы, — Артакс так удивился, что высказал свою мысль вслух. Это не очень-то впечатляет.
—
Мы могли бы проехаться на золотой колеснице, увлекаемой четырьмя золотыми львами, да еще по небу. Но я подумал, что подобное зрелище не в твоем духе. В нем кроется риск того, что в будущем твои подданные будут бросаться наземь от одного только почтения к тебе. Не думаю, что тебе это понравится.
Они шли рядом, и только теперь Артакс осознал масштабы сражения. Столько умерших, искалеченных, умирающих… Некоторые, похоже, сошли с ума. Они сидели среди трупов и смеялись гак, что у Артакса по спине пробежал холодок. Неужели Львиноголовый хотел, чтобы он увидел это?
—
Мой брат Долгорукий выковал для Муватты копье, возвращающееся ему в руку после того, как поражена цель.
— Тогда я надеюсь, что рука Муватты устанет и он промахнется.
—
Это копье, которое никогда не промахивается мимо цели.
Артакс остановился.
— А какое зачарованное оружие дадите мне вы?
—
У тебя есть меч. Этого должно хватить.
— Да он же убьет меня!
—
Это вполне возможно.
— Проклятье, неужели я настолько ничего для вас не значу?
—
Значишь, я ведь поэтому тебя и предупреждаю. Твой шарм для меня заключается в первую очередь в том, что тебе то и дело удаются совершенно невозможные вещи. Поэтому я не могу тебе помочь. Это все испортит.
«Просто потрясающе, — подумал Артакс. — Какая прелесть, суметь вызвать интерес бога. Это меня убьет».
—
Ты сразишься с Муваттой на колесницах.
— Что? Почему?
—
Потому что это более зрелищно. За вами будут наблюдать тысячи ваших воинов. И помни о том, что ты обещал своим людям. Ты хочешь создать новый мир. Хочешь даровать им справедливость. Все это может произойти только если ты победишь.
Дуэль
Володи опустился на колени и вытер руки о сухой песок.
Артакс присел рядом с ним и сделал то же самое.
— Боишься?
— Просто руки намокать. Плохо для держать поводья.
Артакс знал, что его ждет. Ему было страшно, и он надеялся, что сможет сделать вид, что все под контролем. Торжественная суета, болтовня о чести — все это служило одной цели. Создавало обрамление для казни бессмертного.
Его казни.
Львиноголовый выразился довольно ясно. То, чего хочет достичь Артакс, не нравится девантарам. Они дали Муватте магическое копье. А ему — пару напутственных слов.
Артакс поднял взгляд. Солнце склонялось к западу. Далекие горы укутались в золотисто-красные облака. Гарагум представлял из себя скудную землю, равнина Куш — пустыню. За все проведенные здесь недели он не обратил внимания на дикую красоту этой земли. «Так бывало со многими вещами в моей жизни», — с тоской подумал он. Как часто летом он удивлялся желтизне полей? Слишком редко. Как часто он пировал с друзьями в Бельбеке, наслаждаясь тем, что молод, здоров и полон безумных идей? Недостаточно часто. Сколько времени он провел в объятиях женщины, которую любил? Даже ни одной ночи, с захода солнца и до рассвета. А теперь он оказался на равнине на краю света, и единственное, чего он может теперь ожидать, это быть пронзенным волшебным копьем и самым жалким образом подохнуть. «Ах, Шайя», — подумал он, погружаясь в воспоминания о шквале ее поцелуев.
— Муватта садиться на колесница.
Артакс кивнул. Затем поднялся. Он чувствовал странную тяжесть. Это невозможно было объяснить одним только долгим сражением в стене щитов.
На берегах пересохшей реки выстроились тысячи воинов обеих войск, чтобы присутствовать на спектакле. А среди людей стояли крылатая Ишта и Львиноголовый. Все остальные девантары тоже были здесь, скрытые от взглядов людей. Львиноголовый на миг показал ему своих братьев и сестер. Еще одна милость, о которой он не просил.
Они вызывали ужас… Огромный белый волк, поедающий мертвого слона. Вызывающая бурю с волосами-змеями. Наполовину человек, наполовину вепрь. Приземистый, уродливый парень с неестественно длинными руками, создавший копье для Муватты. И все остальные.
Артакс погладил морды обоих жеребцов, которые должны были тянуть их колесницу. Их бока были в пыли. У левого на плече был длинный, покрытый засохшей кровью шрам. В кожаных стенах колесницы зияли дыры от стрел и копий.
Артакс взобрался на колесницу и поглядел на другую сторону поля боя. Колесница Муватты не могла быть более непохожей на его. Она была велика, сделана из белоснежного дерева. На передке красовалось нарисованное золотом изображение крылатой богини. Она же украшала и шелковое знамя, развевавшееся за спиной колесничего на длинном шесте. Колесницу тянули четыре роскошных жеребца. Их кожаная упряжь была пурпурной, пурпурные перья были вплетены в гривы животных.
Муватта смотрел прямо на них. Поднял копье в качестве приветствия. Бессмертный находился слишком далеко, чтобы можно было разглядеть выражение его лица, но Артакс был уверен в том, что на лице Муватты сияет улыбка победителя.
— Почему ты выбрал эту колесницу, Володи?
— Приносить счастье. Это есть важно.
— Ты точно знаешь?
— Я ездить в битве на эта колесница. И я целый, не сломаться, — он покачал головой, его глаза глядели куда-то в необозримую даль. — Надо ты видеть поле боя колесницы… — Он похлопал ладонью по рукояти на передке. — Это есть очень хороший повозка.
Артакс поднял круглый щит, найденный на поле боя, продел руку в широкие кожаные ремни. На щите была нарисована голова льва. Может быть, это побудит Львиноголового стать милосердным.
— В повозке быть тесно со щитом. Ты должен стоять слева от я? — возмутился Володи.
— Но если я буду стоять справа от тебя, то смогу защитить тебя щитом.
— А как я должный использовать поводья? Это не есть хороший идея.
Артакс встал на другое место. Вынул одно из метательных копий из колчана на боковой стене колесницы. Острие было железное, оно сверкало, словно его только что отшлифовали. Судя по всему, Володи не все оставляет на волю случая.
— Ты должен кидать копье в конь, — прошептал он друснийцу. — Тогда не помогать большой повозка.
— Это не честно.
Володи вздохнул и больше ничего не сказал.
Над пересохшим руслом реки прозвучали фанфары. Друсниец щелкнул поводьями. Оба коня делали все, что было в их силах, но слишком устали после сражения.
Колесница лувийца была намного быстрее. Бессмертный отказался от щита. На колеснице он был в недосягаемости для меча духов. Муватта поднял тяжелое метательное копье, левой рукой ухватился за обшивку.
— Нужно проехать справа от него, как можно ближе, — приказал Артакс. Он очень надеялся подобраться на длину меча. Хотя бы на один удар. Убрал метательное копье обратно в колчан и обнажил зачарованный клинок.
Муватта метнул копье.
Володи выругался и дернул повод. Кони рванулись вправо.
Копье изменило направление движения, описало легкую дугу и пробило шею коню с раненым плечом. Какое-то мгновение скакун продолжал нестись вперед. Затем копье в ране рванулось, выскользнуло из шеи жеребца и снова вернулось в руку владельца.
Кровь пульсирующим потоком хлынула из раны и забрызгала колесницу. Жеребец покачал головой, словно отгоняя назойливую муху. Он все еще продолжал бежать вперед, но уже медленнее. Отчаянно упирался в упряжь. А потом рухнул. Задние ноги дернулись. Он выплюнул кровавую пену.
— Вот тебе и честный сражаться, — прорычал Володи.
Артакс хлопнул наемника по плечу.
— Ты был прав. Теперь это только мое дело. А ты уходи в безопасное место! — И с этими словами он спрыгнул с колесницы.
Колесница Муватты пронеслась мимо и развернулась за их спинами в широком русле реки.
Артакс пошел ему навстречу.
— Спускайся! — крикнул он. — Покончим с этим! Один на один!
Вместо ответа Муватта снова метнул копье.
Артакс остановился. Он знал, что убегать или бросаться в сторону бессмысленно. Копье было почти невидимо для него. Только блеск стального острия позволял увидеть его приближение. Оно летело гораздо дальше, чем человеческая рука была в состоянии его метнуть. «На меня обрушивается гнев богов», — подумал Артакс. Нужно принять его. От него не сбежать.
По рядам его людей пробежал тревожный шепоток. Некоторые кричали ему, чтобы он ложился. Некоторые с криками бежали вниз по склону обрыва. Но никто не смог спуститься в пересохшее русло реки. Казалось, от остальных людей его отделила невидимая стена. Теперь он был недосягаем для своих.
Артакс поднял щит. Копье ударило с такой силой, что бессмертному показалось, будто его лягнула лошадь. Он держал щит далеко от себя, но сила удара заставила его согнуть руку. Щит прижался к груди. Острие копья пронзило слои кожи и даже его нагрудник. Холодная сталь вонзилась в его грудь, чуть ниже плеча. На миг от удара он не мог даже вздохнуть.
Казалось, все убегает прочь. Он поднялся над полем битвы. Увидел ликующих лувийцев и свое растянувшееся на земле тело. С губ его текла кровь. «Значит, вот так все и закончится», — подумал он.
Гнев Ишты
—
Ты чувствуешь боль?
Голос Львиноголового. Какая насмешка! Конечно же, он чувствует боль!
—
Значит, ты еще жив. Ишта создала иллюзию. Оставайся лежать, и ты действительно умрешь. Муватта отрубит тебе голову и насадит на копье.
Артакс заморгал. Он все еще лежал в русле реки. Лувийцы ликовали, он видел себя уже не снизу.
Копье в его груди дернулось. Оно уже выскользнуло из раны, но все еще торчало в щите.
Неукротимый гнев захлестнул Артакса. Он не потерпит, чтобы все закончилось вот так. Ради своих умерших он должен сражаться, пока в нем еще есть жизнь. Правой рукой он схватил древко копья, дернувшееся в его руке, словно живое существо. На удар сердца он задумался о том, чтобы метнуть в Муватту копье, которое никогда не попадает мимо цели. Но честь запретила ему это сделать. Так он побеждать не хотел.
Артакс наклонил зачарованное оружие к земле, поставил колено на древко из слоновьей кости и потянулся за своим мечом.
Колесница Муватты находилась еще на расстоянии пятидесяти шагов. Бессмертный вытянул руку, приготовившись поймать свое копье.
Артакс вложил в один-единственный удар всю свою ярость и обрушил на древко копья всю мощь меча духов. Слоновая кость лопнула. Древко оказалось полым. Темная жидкость впиталась в песок. Белая слоновья кость стала желтой, затем коричневой, а затем рассыпалась в прах. На песке остался только наконечник копья.
До колесницы Муватты оставалось еще всего лишь двадцать шагов. Лувиец собирался затоптать его конями.
Артакс вскочил, схватил свой щит и побежал навстречу колеснице. Он не хотел просто сдаваться на милость серповидных клинков и подков. Он направлялся прямо к центру упряжки. Там, где между четырьмя лошадьми виднелась оглобля. В последний миг он бросился вперед, перевернулся на спину и поднял щит над собой. Справа и слева от него вспахивали сухую землю копыта. Он положил щит на живот. Пол боевой колесницы был над ним. Он обеими руками ухватился за перекладину, поддерживавшую пружинящий кожаный пол. Уносящаяся прочь колесница потащила его за собой. Его пятки и икры заскользили по песку. Его едва не опрокинуло, он оказался в опасной близости от колес повозки. Артакс стиснул зубы, продолжая пробираться вперед, в то время как Муватта снова разворачивался в запыленном русле реки. Над ним развевался пурпурный плащ Муватты. Артакс ухватился за него обеими руками.
Муватта потерял равновесие и упал с повозки.
Артакс лежал, вытянувшись на земле и тяжело переводя дух. Он почти обессилел. Рана в плече кровоточила, пятки и икры горели из-за содранной кожи. Он поднялся. Муватта был уже на ногах. Лувиец потянулся было за своим мечом, но во время падения клинок погнулся в кожаных ножнах и не хотел выходить.
Меч Артакса лежал слишком далеко, там, где он разрушил копье Муватты. Он бросился вперед, толкнул бессмертного в грудь здоровым плечом и схватил его за пояс. Обеими руками вцепился в него, чтобы устоять на ногах.
Муватта оставил попытки выхватить меч. Он не пытался вырваться из крепкой хватки Артакса, а просто поднял правую руку и ткнул пальцами в рану Артакса.
Жгучая боль заставила бессмертного вскрикнуть.
— Ты мертв! — крикнул Муватта, схватил его руками за горло и сдавил изо всех сил.
Артакс вспомнил грязные трюки, которыми так любил хвастаться Коля, и ударил Муватту головой в лицо. Он услышал, как хрустнула переносица бессмертного. Артакс оглушенно заморгал. Перед глазами плясали яркие светящиеся точки. Этого в Колиных рассказах никогда не было.
Из носа у Муватты хлынула кровь, но он не ослабил хватки. Легкие Артакса, казалось, жгло огнем. Пальцы его отпустили пояс Муватты и коснулись рукояти его кинжала. Он решительно ухватился за него, обнажил оружие и вонзил его в живот Муватты.
Хватка на его горле тут же ослабла.
Артакс нанес второй удар и отпрянул от Муватты. Бессмертный рухнул на колени, из носа потоком лилась кровь.
Артакс схватил лувийца за длинные волосы, запрокинул ему голову назад и приставил к горлу кинжал.
— Довольно! — крикнула Ишта.
— Твоя жизнь в моих руках, Муватта, — крикнул Артакс. — Я устал спорить с тобой. Тысячи людей были свидетелями твоего поражения. Боги не позволяют бессмертному умереть. Я подчиняюсь их законам. Но объявляю тебя мертвым. Теперь ты лишь тень. Теперь ты будешь править лишь благодаря моей милости, — Артакс отошел назад и отшвырнул прочь кинжал. Он закачался, едва удержавшись на ногах.
Муватта поднял голову.
— Думаешь, ты победил. Ты потерял то, что значит для тебя больше всего.
Артакс отвернулся. Он не хотел слушать эту жалкую болтовню. Хотел побыть один.
— Я отодрал твою принцессу. И половина моего королевства наблюдала за этим. Жаль, что ты не слышал, как она кричала. Она не могла насытиться.
— Ты лжешь, — с отвращением прошипел Артакс, с ужасом понимая, что, очевидно, Муватта знал о Шайе.
— Хочешь узнать, как это было? Два часа я брал ее всеми возможными способами. Она кричала, пока у нее не начало саднить горло. От страсти она лишилась рассудка. Когда я отпустил ее, она превратилась в невнятно лопочущую сумасшедшую бабу, которая умоляла меня продолжать. Сначала я не понял, что ты мог найти в этой худой и покрытой шрамами бабе. Но когда закончил с ней, то понял все.
Артакс медленно обернулся. Нужно уходить, не слушать эту болтовню. Этого не может быть.
— Боги не позволяют бессмертному брать в жены дочь другого бессмертного.
Муватта все еще стоял на коленях, прижимая руку к ране на бедре. Кровь текла по его жилистым пальцам. Неужели эти руки касались Шайи? Невозможно!
— Ты мне не веришь? Описать тебе ее шрамы? Особенно отвратителен тот, что прямо под ее ключицей. Мне приходилось снова и снова смотреть на него, когда я раздвигал ей ноги. Там осталась красная выемка, полная морщинистых шрамов.
Артакс стоял, как громом пораженный. Ему вспоминалась ночь под лунами-близнецами Нангога, когда она расстегнула камзол и опустила его руку себе под тунику. Ее кожа была такой мягкой. Нежной, как весенний цветок. Он коснулся шрама. Он находился именно в том самом месте, которое описал Муватта, прямо под ключицей. Там в нее угодила лувийская шипастая секира, когда ей было всего шестнадцать.
— Вот теперь ты мне веришь. Я вижу это по твоим глазам, — Муватта поднялся, покачиваясь. — Ну что, король с мечом духов, как тебе вкус победы?
— Ты прав, — спокойно произнес Артакс. — Наша ссора еще не закончилась.
Вся боль была забыта. Холодный гнев придал ему новых сил. Его меч лежал примерно шагах в двадцати. Он убьет Муватту. Что бы ни произошло. Он…
— Аарон Арамский! — громовым голосом крикнула Ишта. — Ты не покинешь это место казни! Я обвиняю тебя в обмане.
Артакс не обращал внимания на слова богини. Он хотел взять свой меч. Хотел отрубить Муватте голову. Хотел… Из глаз брызнули слезы. Что этот лувиец сотворил с Шайей? Как боги могли допустить подобное?
— Смотри на меня! — чуть тише произнесла Ишта, но Артакс ни капли не сомневался в том, что ее было отлично слышно на обоих берегах.
Его ноги парализовало заклятие. Вопреки собственной воле он обернулся к бессмертной.
— Ты обманом добился победы, Аарон Арамский, приведя на поле боя больше воинов, чем было дозволено тебе богами. На поле боя должно было стоять пятьдесят тысяч, а ты приказал явиться отряду лучников из Гарагумских гор. И именно эти люди остановили колесницы Лувии.
Артакс глядел на разгневанную богиню снизу вверх, не в силах произнести ни слова. Он видел ненависть в ее глазах. Твердое нежелание принимать поражение Лувии и желание уничтожить его.
— Я обвиняю тебя в том, что ты обманул богов, которые установили правила сражения в этой битве. И я требую твоей смерти!
Она обнажила меч, вышла из толпы и подошла вплотную к нему.
Артакс хотел что-то сказать, но язык словно одеревенел.
— Довольно, сестра, — словно из ниоткуда рядом с Иштой появился Львиноголовый, схвативший ее за правую руку.
— Я не потерплю, чтобы богохульник остался безнаказанным, — зашипела Ишта, вне себя от гнева. — Отпусти меня, брат!
— Разве не было такого, сестра, что еще до начала сражения Муватта перетянул на свою сторону Бессоса и его воинов? Разве не он пытался изменить установленный нами порядок сражения? Все охотники и пастухи, вместе взятые, которых привел на битву шаман Гата, не сравнятся числом с воинами, которых предательством отняли у Аарона. Так что твой гнев должен обрушиться на кого угодно, но только не на Аарона, — Львиноголовый обвел взглядом русло реки, словно там было что-то, скрытое от взгляда Артакса. — Пусть наши братья и сестры решают, кто из бессмертных обманщик.
Ишта проследила за взглядом Львиноголового. Застыла неподвижно, а затем черты ее лица ожесточились.
— Да будет так, — негромко произнесла она, развернулась и одним-единственным ударом отделила голову Муватты от тела.
—
Вот тебе твоя месть, — раздался в мыслях Артакса голос Львиноголового. —
А теперь забудь о принцессе ишкуцайя.
— Никогда, — пробормотал Артакс.
—
Ты завоевал провинцию для своей империи и вытребовал себе право предстать перед богами в Желтой башне. Оставь Шайю, или все твои сражения окажутся напрасны.
— Почему вы отдали ее Муватте? Ведь бессмертному нельзя…
—
Он хотел получить ее лишь на одну ночь.
Артакс поглядел на Ишту, но та ничего не ответила ему.
—
Это был ритуал. И им нужно было унизить тебя. Муватта не хотел от нее ребенка. Не хотел основать династию крови бессмертных.
— Я тоже этого не хочу!
—
И, тем не менее, это бы произошло. Ты хотел жить с ней, и у вас были бы дети. Этого не должно быть!
Артакс чувствовал себя так, словно ему сдавили горло. Он не произнес больше ни слова. Слезы застилали ему глаза. Он вспоминал ночь под лунами-близнецами на спине собирателя облаков. Смех Шайи. Странный танец с прыжками, который она ему показала. Ее нежную кожу и поцелуи.
—
Ты лишил отцов тысячи семей, чтобы сразиться в этом бою. Ты дал своим крестьянам обещания, которые изменят этот мир, если ты сдержишь слово. Они надеются на тебя. Только ты можешь превратить их мечты в реальность. Неужели все это имеет меньше значения, чем твоя любовь к этой принцессе? Ищи ее — и я заменю тебя другим.
Ишта указала окровавленным мечом на ряды лувийцев.
— Муватта восстал против воли богов. Он опозорил Лувию. Однако среди вас я вижу одного, кто сияет, словно яркая звезда темной ночью. Того, чья слава сегодня превзошла масштабы смертных. Спускайся ко мне, Лабарна. В будущем ты станешь бессмертным, который поведет Лувию к новой славе и заставит нас забыть об этом дне.
Лувийцы возликовали. А в глазах своих людей теперь он видел страх. Артакс понимал их. Человек, представший перед Иштой, был ужасным великаном, убившим дюжины его крестьян. Значит, его зовут Лабарна. Он точно не поведет свою империю к эре мира.
Львиноголовый все еще выжидающе смотрел на него.
—
Ты хочешь предать своих людей, которые умерли за тебя?
Артакс снова поглядел на выживших, стоявших на обрыве. На Матаана, князя рыбаков, Ашота, друга его юности, варваров Колю и Володи, тоже присоединившихся к зевакам, и всех остальных. Все их взгляды были устремлены на него. Он не может предать их! Не имеет права принять решение, которое сделает жертвы этого дня бессмысленными.
— Я никогда не забуду Шайю, — произнес он, и при этом у него было такое чувство, что каждое из его слов подобно острому куску стекла, режущего его душу. — Но я обещаю тебе не искать ее.
Сумерки
Шайя сидела среди коз и смотрела, как последние отблески красной зари потухли за горами на западе. Никогда прежде в жизни у нее не было времени на то, чтобы спокойно любоваться закатом. Наблюдать за тем, как свет сменяется темнотой, и размышлять над тем, что такова история ее жизни. Муватта толкнул ее во тьму. Она наблюдала за тем, что он с ней делал, оставаясь полностью в здравом уме, а затем решила притвориться умалишенной. Так ее оставили в покое и перестали постоянно следить за ней.
Вместе с ночью пришел холод. Она обхватила руками колени и принялась раскачиваться взад-вперед. Козы, с которыми ее заперли, сбились в кучу. Животные избегали ее.
Она потерла ладонями руки. Помогало плохо. Ночью было тяжело. Но она выдержит все это. Раны после ночи на зиккурате зажили. По крайней мере, внешние… Она снова набиралась сил.
Приближались тихие шаги. Кара. Шайя увидела тень молодой священнослужительницы. Каждый вечер, когда становилось темно, Кара пробиралась к козьему хлеву и приносила ей деревянную миску с едой. То кашу, то остатки хлеба и сыра или немного вареных овощей. До рассвета она снова забирала миску.
Поначалу священнослужительница еще пыталась разговаривать с ней. Но уже отказалась от этой затеи. Она ставила еду и снова убегала прочь. Для священнослужительницы она передвигалась поразительно тихо.
Шайя взяла миску. В ней покачивался темный мясной бульон. Она поднесла дерево к губам и стала пить длинными жадными глотками. Бульон был даже еще слегка теплым. Он поможет ей пережить ночь.
Под конец она облизала миску и, закончив с этим, почувствовала, что все еще голодна.
Несмотря на то что там было холоднее всего, она сидела возле решетки, закрывавшей хлев, и сквозь прутья глядела на горы, выделявшиеся на фоне звезд черной зигзагообразной линией. Когда она наберется еще немного сил, то сбежит. Через две недели, быть может, через три.
Слишком долго надеялась она на то, что ее спасут. Она знала, что это маловероятно. И несмотря на это, надежда еще не угасла, когда она поднялась на вершину зиккурата.
Она знала, какая судьба ожидает ее. Лувии она уже не нужна. Муватта лишь использовал ее, чтобы унизить Аарона. Они при несут ее в жертву следующей весной. И никто не прольет ни слезинки, быть может, кроме Кары. И Аарон не может ее забрать. Она не сомневалась в том, что бессмертный любит ее. Но их любви никогда не суждено воплотиться. Он не придет. Она предоставлена сама себе. Она никому и ничего больше не должна.
Девушка поглядела на линию гор. Еще две недели, быть может, три… Как будет выглядеть ожидающая ее жизнь?
Военные трофеи
Володи пригнулся, выбираясь из-под тента в сумерки. Он навещал некоторых раненых. Повсюду вдоль обрыва были расставлены тенты, чтобы дать раненым тень.
Друсниец был потрясен тем, сколь многие из оловянных погибли в этом последнем бою. В Нангог вернется не более половины. Если они вообще хотят возвращаться туда. Как раз среди раненых многие говорили о том, чтобы вернуться к морю. Обещания Коли создать в Золотом городе место, где ни один наемник не будет подыхать в канаве, как вшивый пес, похоже, перестали казаться такими уж привлекательными в раскаленной жаре на равнине Куш.
Володи тоже не знал, куда идти. Иногда он думал о Кветцалли. Но разве не глупо искать женщину, которую прячут за высокими стенами храма и которая не владеет ни единым словом на его языке? Чем они наполнят жизнь в то время, как не будут любить друг друга на украшенном перьями ложе? Он тосковал по Друсне. По бескрайним лесам. По шепоту ветра в верхушках деревьев. Запаху скошенной травы.
Он шел на юг, прочь от поля боя и запаха разложения, распространявшегося во все стороны. В воздухе гудели тысячи мух. Среди мертвых сновали какие-то подозрительные личности, несмотря на то что Аарон приказал выставить стражу. Мародеры. Среди них было много баб из женского лагеря. Горе раненым, которых не нашли и которые слишком ослабели, чтобы позвать на помощь. Для них это будет ужасная ночь. Может быть, он сумеет уговорить нескольких товарищей, чтобы пойти с ним на поле искать выживших. Впрочем, больших надежд он не питал. После такого дня все были измотаны до предела.
Володи ускорил шаг, чтобы уйти от вони на поле сражения. Вдоль дороги к магическим вратами были расставлены факелы и масляные лампы. Первые уже покидали поле боя.
Немного в стороне он обнаружил чью-то тень на пологом холме. Один из ягуаров? Он хотел поблагодарить их. Их самоотверженность дала им время, чтобы остановить эскадрон колесниц Муватты.
Он отвернулся от огней и прошел немного на запад, пока не оказался в небольшой ложбинке. Туда ближе к вечеру уже успели снести сотни убитых. Аарон приказал, чтобы каждого похоронили в земле. Достаточно глубоко, чтобы умерших не раскопали бродячие псы или лисы.
Володи вздохнул. Его снова окутал запах поля битвы. И жужжание мух.
Света было мало. На небе был виден лишь узкий серп луны. В некоторых землях в такие ночи говорили о серпе-убийце.
Вдоль лощины с умершими сидели полуголые фигуры, на головы которым были надеты мешки.
— Рад тебя видеть, капитан. Я уже искал тебя, — среди сидевших появилась одетая в темное фигура и направилась к нему. Человек-кот, который хоть и искажал язык Арама страшным акцентом, но строил полные и правильные предложения.
— Ты Ника… Накху..
— Некагуаль, — помог ему цапотец. — Неумение запоминать имена союзников свидетельствует о недостатке уважения, — воин облизнул губы, и его отточенные клыки сверкнули в слабом лунном свете.
Володи напрягся. Никогда они не подружатся с этим цапотцем. Хорошо, что они скоро уйдут!
— Я хотеться говорить спасибо. Вы хорошо сражаться, — без особого энтузиазма произнес
он.
Некагуаль рассмеялся.
— Ты хотел поблагодарить себя за то, что мы сражались? Как ты командуешь своими людьми, если так разговариваешь? Они хоть иногда делают то, что ты им говоришь? Или точно выполняют твои приказы?
Ну, довольно! Этот парень… Кем он себя считает? «Нужно уходить», — решил Володи. С этими дикарями невозможно толком разговаривать.
— Еще только одно, — он указал на сидящие фигуры. — Кто это есть?
— Наши военные трофеи, — откровенно объявил Некагуаль. — Светловолосые мужчины, сражавшиеся на колесницах. К сожалению, в войске Лувии очень мало воинов с золотыми волосами. Мы надели им на голову трофейный платок, обмоченный в яде кактуса. Он парализует волю. Так они пойдут с нами, не доставляя неприятностей.
— Это не пойти. Бессмертный это нет никогда терпеть. Это…
— Я и не собирался отягощать его принятием решения относительно наших трофеев. После этого дня никто не хватится тридцати мужчин, — цапотец кивнул головой, указывая на гору трупов в лощине. — Никто не считал, сколько людей пережило этот день. Ваши герои тысячами будут лежать в безымянных могилах.
— Вы хотеть отвести их к вашим кровавый алтарь и вырезать сердце? Варвары вы!
Некагуаль зашипел.
— Ты осмеливаешься называть меня варваром? После
такого дня? — Цапотец указал на север поля битвы. — То, что произошло там сегодня, вот это я называю варварством! Мой народ не знает такой резни. В наших сражениях бьются только пара сотен. Все воины. Мы не послали бы крестьян нашей империи на такую резню.
— Бессмертный будет… — Володи схватили сзади и повалили на землю. Он извивался, выгибался дугой, но его держали несколько сильных рук. Затем кто-то натянул мешок ему на голову. Ткань пахла неприятно и сладко. Такого аромата друсниец не чувствовал никогда. Он подумал о словах цапотца и задержал дыхание.
— Твой друг Коля пообещал нам светловолосых пленников в качестве платы. Он забыл сказать тебе об этом, Володи?
«Наверное, это ложь», — подумал Володи, пытаясь стряхнуть с себя мучителей. Однако его безжалостно прижали к земле. Их было слишком много. И как он мог позволить так себя одурачить? В том числе Коле! Неужели он с самого начала был частью обещанной добычи? Коля всего час назад посоветовал ему поблагодарить цапотцев. Случайность?
— Ты снова встретишься с моей сестрой Кветцалли, Володи. Она хорошо умеет обращаться с сердцами, — Некагуаль рассмеялся. — Но ты это и так знаешь. Ты добровольно взойдешь на алтарь Пернатого змея. В конце концов все понимают, какое это счастье — быть избранным божественной змеей.
Володи уже не мог бороться с чувством удушения. Он сделал вдох. На языке появился какой-то вязкий привкус. Он снова выгнулся дугой. Тщетно.
— Садись рядом с остальными и отдохни немного, — проговорил Некагуаль, и его голос звучал теперь немного приветливее. — Скоро мы пойдем сквозь Ничто обратно, в Золотой город. Ты будешь там еще до рассвета, Володи, и увидишь улыбку Кветцалли. Твоя жизнь будет полна радости.
Володи устало сел на корточки, когда кто-то надавил ему на плечо. Он чувствовал себя беспомощным. Хорошо, что рядом есть кто-то с приветливым голосом, кто скажет ему, что нужно делать.
Последнее обещание
— Что делать с Бессосом?
Артакс устало поднял взгляд. Он сидел на складном стуле за большим столом в своем шатре. Он хотел побыть один. До самого рассвета он был с ранеными, пытался вселить в людей мужество, а потом наконец дал обработать собственную рану. Его левая рука висела на перевязи, чтобы разгрузить рану на груди. При каждом вздохе в него словно вонзались острые иглы.
Датамес откашлялся.
— Бессос… — снова произнес он.
— Сломай ему руки и ноги и положи к мертвым лошадям. Он кусок падали. Пусть его падальщики съедят, — вырвалось у Артакса. — Из-за него умерло много хороших людей.
— Может быть, вы хотите еще раз обдумать свое решение? Это как-то не похоже на того рассудительного Аарона, которого я научился ценить.
«А вот и нет, это очень в духе Аарона», — подумал Артакс, глядя на своего гофмейстера. На Датамесе снова была бесшовная юбка. Ничто не напоминало более о смертоносном воине, которым тот был всего несколько часов тому назад. Он не был ранен, несмотря на то что сражался в самой гуще.
— Ты прав, — устало признал Артакс. — Пусть Бессоса отведут ко мне во дворец. Запрут в самом глубоком подвале! Я приму решение позже. А теперь оставь меня, пожалуйста, одного. Я уже не я. Я… Завтра утром я снова обрету ясность ума, — Артакс сомневался в этом, но не мог сбежать от государственных дел больше чем на несколько часов. Он знал это слишком хорошо.
— Я знаю, вы очень устали, бессмертный, но перед вашим шатром стоит капитан Ашот. Говорит, срочно.
Артакс вздохнул.
— Пусть войдет.
— Думаю, будет лучше, если вы выйдете.
Бессмертный поднялся. Рана снова напомнила о себе уколом. Перед шатром собрались «Львы Бельбека». Они отполировали свои доспехи и стояли навытяжку, словно приготовились выступить на параде во дворе его дворца. У половины из них были факелы. На лицах какая-то странная торжественность. У Ашота были красные глаза. Через все лицо проходил отвратительный порез, вокруг правого бедра болталась слабая повязка.
— Капитан Ашот, что у тебя ко мне? — Артаксу почему-то показалось, что он тоже должен говорить по форме.
Его друг из Бельбека отошел в сторону. На большом щите, закутанный в пурпурный плащ лейб-гвардии Муватты, лежал мертвец.
— Могущественный Аарон, — когда Ашот заговорил, голос его дрожал. — Правитель всех черноголовых. Сегодня утром вы дали моему другу обещание. Я знаю, что с моей стороны очень дерзко напоминать вам об этом… — Ашот боролся со слезами. — Вы сказали: «Когда этот день закончится, я отправлюсь с вами обоими в Бельбек и расскажу о вашем геройстве, чтобы никто и никогда не осмелился назвать вас лжецами». Для него это так много значило… — Голос его прервался. Он попытался заговорить снова, но ни звука не сорвалось с его губ.
Эпилог
Колесницы мчались по ночной равнине. Ашот все еще не верил. Бессмертный действительно сделал это! Он исполнит желание Нарека. Гофмейстер пришел в ужас. И, если подумать, он был не так уж и неправ. Если Аарон лично со всеми почестями доставит одного из них в маленькую деревеньку, начнутся разговоры. Почему этот человек? Почему не наш супруг, отец, брат, друг? И, несмотря на это, бессмертный ни секунды не колебался. Ашот удивлялся, насколько потрясенным казался Аарон, когда увидел мертвого Нарека. Можно было подумать, будто они были друзьями.
Нарека положили на большую четырехколесную повозку. В качестве эскорта за ней следовало пятьдесят колесниц. Свита полностью состояла из воинов гвардии Хранителей неба. Роскошные фигуры в развевающихся белых плащах, бронзовых нагрудниках, с высокими шлемами, украшенными развевающимися плюмажами. Они были лейб-гвардией Аарона, когда он путешествовал по небу Нангога в одном из своих летающих дворцов. По крайней мере, так сказали Ашоту. Но по-настоящему представить себе корабли-дворцы он не смог. Были с ними и все выжившие «Львы». Двое раненых ехали сидя в одной из больших колесниц.
Воины рядом с колесничими держали факелы. Царило торжественное молчание. Слышен был лишь грохот подков и звон уздечек.
Аарон провел их через магические врата, и, если Ашот правильно его понял, портал, через который они вышли, не использовался уже очень давно. Большому серебряному льву, который был их проводником, стоило некоторых усилий, чтобы открыть его. Выйдя из Ничто, они оказались в сумерках. Им довелось дважды увидеть восход солнца за один день! Аарон объяснил ему, что все дело в том, что Бельбек расположен к западу от равнины Куш, и поэтому в Ничто они опередили ход солнца. Он не совсем понял, но Ашот не хотел проявлять слабину и переспрашивать.
Теперь они проезжали мимо пальмовой рощи, расположенной в полумиле от деревни. Дорога делала здесь большую петлю. Через поля в Бельбек можно было попасть гораздо быстрее. Ашот беспокойно барабанил пальцами по стенке колесницы. Он все еще не знал, что сказать Рахели, когда окажется перед ней. Ему хотелось, чтобы дорога продлилась еще немного.
Вскоре они проехали мимо первых хижин. Пронеслись мимо древней, наполовину разрушенной стены у кипариса. Там они частенько сидели вечерами с Нареком и их пропавшим другом Артаксом. Эту мысль он от себя отогнал.
Процессия с факелами проехала рыночную площадь. Все улицы деревни словно вымерли. Ставни на окнах были закрыты. Нигде ни огонька.
Аарон ехал во главе процессии. На нем был этот жуткий львиный шлем. На протяжении всего путешествия. Теперь он подал знак остановиться. Откуда он знает, что дом Рахели находится на рыночной площади?
Бессмертный подозвал его к себе.
— Отведи меня к дому Нарека, — послышался глухой голос из-под шлема-маски.
Ашот испытал облегчение от того, что правителю все же известно не все. Тело Нарека сняли с повозки. Его уложили красиво, намазали ароматными смолами. Ламги и еще пятеро «Львов» сняли с повозки щит с телом умершего. Вокруг них выстроились Хранители неба.
Ашот чувствовал, что за ними наблюдают через щель в ставнях. Наверняка простые крестьяне до смерти перепугались.
Он направился к небольшому глиняному дому у северо-восточной оконечности площади и постучал в серую, изборожденную ветром и непогодой дверь. В доме послышалось перешептывание.
— Это я, Рахель. Ашот.
Прошло некоторое время, прежде чем дверь слегка приоткрылась.
— Кто ты? — спросил испуганный женский голос.
Ашот снял шлем и подозвал к себе поближе факелоносца, чтобы тот осветил его лицо.
Рахель колебалась. Наконец удивленно произнесла:
— Это действительно ты. Ты… Где Нарек?
— Пожалуйста, открой дверь. Бессмертный Аарон, правитель всех черноголовых, пришел, чтобы поговорить с тобой.
— Не знаю, о чем речь, Ашот, но это плохая шутка.
— Он говорит правду, Рахель из Бельбека, — низкий голос бессмертного звучал хрипло. Он тоже снял шлем.
Рахель смотрела мимо Ашота. Он видел, как побледнело ее лицо.
Она широко распахнула дверь и отошла в маленькую комнатку, в которой они жили и спали. В углу стоял испуганно наблюдавший за ними Дарон. В руках он держал странный черно-белый камень, а за поясом, сделанным из куска старой веревки, у него был деревянный меч. При виде мальчика у Ашота едва не разорвалось сердце. Что он должен сказать? Он и сам не знал…
В комнату вошли носильщики и поставили в центре комнаты массивный щит.
Дарон подбежал к матери и вцепился в нее.
Рахель по-прежнему молчала. Глядела на завернутую в пурпурную ткань фигуру. Она поняла все без слов.
— Он был героем, — произнес бессмертный, и было слышно, что он борется со своими чувствами. — Для меня было честью сражаться…
— Молчи! — набросилась на правителя Рахель. — Ты не имеешь права говорить о нем. Ты его не знал!
— Рахель, это бессмертный! Он…
— Это человек, на войне которого умер мой Нарек. Человек, позвавший крестьян, чтобы те сражались за него. Что он знает о Нареке? Я не потерплю, чтобы он приходил сюда и думал, что несколько красивых слов все исправят. Убирайся в гарем, к своим шлюхам, ты, чудовище!
— Рахель! — возмутился Ашот. — Ты спятила?
— Да, я спятила, потому что моя жизнь разрушена! Что мне делать без Нарека?
Дарон расплакался и спрятал лицо в грубом платье своей матери.
— Я хотел… — начал бессмертный. В руках он держал меч Нарека.
— Ты хочешь оставить в моем доме меч? Чтоб тебя демоны побрали!
Некоторые Хранители неба хотели схватить Рахель и заставить ее замолчать, но бессмертный велел им покинуть дом.
— Пожалуйста… — снова начал он и поднял меч, завернутый в красивый, оббитый серебром пояс.
— Здесь не будет меча! И фальшивых историй о славных битвах и мужестве, — она схватила Дарона, подтащила его к завернутому в ткань телу и откинула в сторону полотно, которым было накрыто лицо Нарека. — Видишь? Они принесли твоего папу. Вот что бывает, когда уходят с героями. Когда…
Малыш недоуменно смотрел на лицо отца. Сам Датамес позаботился о том, чтобы подготовили тело. Он выглядел хорошо. На щеках Нарека даже лежал легкий румянец. Лицо было очень мирным.
Дарон склонился над отцом.
— Папа? — Поцеловал его в лоб. — Наконец-то ты вернулся. Сина хотела украсть у меня камень, который ты мне подарил. Но я не позволил. Я… — Он толкнул отца. — Папа?
Рахель душераздирающе закричала. По щекам ее бежали жгучие слезы.
Бессмертный вышел. Ашот тоже направился к двери.
— А ты останься! — накинулась на него Рахель. — Ты обещал мне присмотреть за ним. Ты… — Она накинулась на него. Заколотила кулаками по груди. — Ты мне
обещал!
— Мне жаль, — он сам уже не мог сдерживать слезы. Понимал, насколько пусты его слова. Сколь мало утешают.
Удары Рахели стали слабее. Наконец она опустила голову на грудь и расплакалась.
Ашот обнял ее, крепко прижал к себе, притянул к себе и Дарона. Он всегда пытался оградить Нарека от опасностей. Для него было по-прежнему загадкой, каким образом умер его друг, окруженный своими. Никто не видел, как он получил смертельную рану.
— Ты должна отпустить Дарона к бессмертному, Рахель, — негромко произнес он через какое-то время.
— Чтобы он вскружил ему голову своими рассказами?
— Он не станет этого делать. Он хороший правитель. Скоро очень многое изменится…
— Ты ли это, Ашот? — с горечью произнесла она. — Ашот-пересмешник? Неужели власть этого правителя действительно насколько велика, что он сумел влить в уста мед даже тебе?
— Однажды Дарон начнет задавать вопросы, Рахель. Он захочет узнать, как умер его отец. Почему мы были на равнине Куш…
— Так ты ему расскажешь.
Ашот покачал головой.
— Я не смогу сделать этого. Меня здесь не будет.
— Ты собираешься вернуться к этому… — Голос ее прервался.
Ашот долго смотрел на нее. А затем кивнул.
— Да, Рахель. Я хочу быть рядом с ним. Я в него верю.
Артакс подошел к кедру у разрушенной стены. Жители деревни вышли из своих домов. Они встречали вернувшихся, предлагали им выпечку и кислое вино. На маленьких улочках звучал смех. Большинство «Львов Бельбека» вернулись целыми и невредимыми. Они хвастались своими героическими поступками и тем, что входили в число лейб-гвардии бессмертного. Жители деревни слушали с благоговением, гордясь тем, что двое их соседей — Нарек и Ашот — тоже были в их числе, в то время как остальные были из окрестных деревень.
Многие провожали Артакса взглядом. Но заговорить с ним не осмеливались. С бессмертным. С избранником Львиноголового.
Артаксу был знаком каждый дом. Почти к каждому на улицах он мог обратиться по имени. Но они его уже не узнавали. Он уже был нездешний.
Он стоял, облокотившись на полуразрушенную стену, и смотрел на серп луны. Датамес сказал ему сегодня, что теперь он — самый могущественный человек на Дайе. Первый из семи бессмертных. Артакс вспоминал, как часто они сидели здесь, у этой стены, с Нареком и Ашотом и вместе мечтали о будущем. Он готов был многое отдать за то, чтобы иметь возможность провести еще один такой вечер. Но это желание он не мог исполнить, даже несмотря на всю свою власть.
Артакс услышал негромкие шаги. По улице шел Дарон. Чуть невдалеке стоял Ашот. Он с благодарностью кивнул своему другу, и Ашот снова удалился.
Дарон смотрел на него огромными заплаканными глазами. Он был немного полноват и казался очень похожим на своего отца в детстве.
— Это действительно меч моего папы?
Артакс кивнул.
— Да. Это клинок из лувийского железа. Совершенно особенный меч, — он вынул клинок из ножен. На лезвии отразилась луна. Дарон осторожно коснулся рукояти, но Артакс отнял меч. — Я уважу просьбу твоей матери. Она права. Нехорошо это — иметь в доме меч. Я заберу его с собой во дворец. Там он будет храниться для тебя. И однажды, когда ты вырастешь и станешь мужчиной, ты получишь его. Если еще захочешь иметь его… — Он замер. За стеной что-то зашуршало.
Артакс заглянул за крошащуюся кладку. С другой стороны сидела худощавая девочка в дорогом голубом платье и маленький мальчик. Оба испуганно глядели на него. Девочку он еще помнил. А мальчика… Его не было слишком долго, чтобы помнить детей.
— Тебя зовут Сина, не так ли?
Ее глаза расширились еще больше, когда он обратился к ней по имени. Она кивнула.
— А тебя как зовут? — спросил он у мальчика.
— Тура, — дрожащим голосом ответил он.
— Сина и Тура, значит, вы хотели узнать, что я хочу сказать Дарону. Но ведь я вас не приглашал. Можно им остаться, Дарон?
Сын Нарека некоторое время колебался, а затем кивнул.
— Да.
— Тогда идите сюда, обойдите стену. Но ведите себя тихо, потому что этот час принадлежит только Дарону. Если помешаете, я вас прогоню.
Оба ребенка обошли стену и сели немного в стороне от них на корни кипариса. Хорошо, что будут свидетели их разговора с Дароном. Без отца у него будет трудная юность. Ему нужна эта ночь. Ей придется еще долго питаться ею.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга, а потом Дарон собрался с духом и задал новый вопрос.
— Мой папа действительно был в твоей лейб-гвардии?
— В битве на равнине Куш мы сражались спина к спине, и он держал мой штандарт с золотым львом, — Артакс говорил хрипло. В голове все еще не укладывалось, что Нарек мертв.
— Но твои другие воины все больше и сильнее, чем мой отец.
— Это верно. Но твой отец обладал качествами, которые встречаются гораздо реже, чем люди с сильной правой рукой.
Мальчик смотрел на него широко раскрытыми глазами.
— Что же может быть лучше, чем быть великим воином?
— У Нарека было храброе сердце. Он остался верен мне, когда нас окружили враги и меня предал один из моих сатрапов. Это справедливо для многих людей. Но качество твоего отца настолько редко, что я не могу назвать другого такого, кто бы им обладал. Этот дар сделал бы его гораздо лучшим королем, чем я.
Дарон слушал его, ловил каждое слово.
— А он мог убить демонов? — прошептал он, словно делясь тайной, за которую его могла поглотить ночь.
Артакс улыбнулся, затем склонился к нему. Его голос тоже понизился до доверительного шепота.
— Нет, Дарон. Дар твоего отца был гораздо более ценным. Он всегда умел отличить истинное от ложного. Когда ты подрастешь, то поймешь, что это не всегда так легко, как кажется. А твой отец никогда не ошибался.
Приложение
Действующие лица «Дранонников», тома 1 и 2
Девантары и другие богоподобные сущности
Альвы — создатели мира
Альвенмарк. Сотворенные ими существа не понимают их мотивов и побуждений. Они все дальше отдаляются от своего мира и, судя по всему, отказываются от большей части собственной власти.
Девантары — создатели миров, так же, как и альвы. Рассматриваются альвами и большинством их детей как воплощение зла. Они правят на
Дайе, в мире людей, и управляют судьбами живущих там народов. Они любят перемены и этим отличаются от альвов, стремящихся к совершенству, чтобы навеки закрепить это состояние.
Анату — девантар, которая связалась с
Пурпурным, одним из
небесных змеев, и соблазнила его, приведя на Дайю.
Ишта была против того, чтобы окончилась вражда между
драконами и девантарами. Поэтому, согласно легенде, она убила дракона и приказала запереть Анату в клетке.
Долгорукий — девантар, чаще всего предстающий в облике приземистого волосатого существа. Одаренный кузнец, изготавливающий доспехи и оружие для бессмертных.
Зовущая бурю — девантар, чаще всего появляется в облике соблазнительной красивой женщины с волосами-змеями. Повелевает ветрами, свободна, непостоянна и не связана ни с одной из семи крупных империй. Раздает свою милость столь же легко, как и уходит от смертных.
Ишта — одно из имен, данное людям
Крылатой. Она покровительствует бессмертному
Муватте, правителю
Лувии. Ишта считается убийцей Пурпурного.
Крылатая — синоним Ишты.
Кузнец плоти —
альв. Он любил создавать химер (смешанных существ), таких как
минотавры или
ламассу (создания с телом быка, орлиными крыльями, бородатым лицом и магическими способностями).
Львиноголовый — девантар, защищающий королевство
Арам. Выступает в качестве наставника бессмертного
Аарона.
Нангог — в мифе карликов Альвенмарка о сотворении — великанша, созданная совместно
девантарами и альвами. Она лепила миры людей, детей альвов и третий мир для себя и своих детей. Еще до завершения своих трудов подверглась могущественному ограждающему заклинанию и лишена сердца. Также именуется
Скованной богиней.
Певец —
альв, один из создателей миров. Живет вместе со своей свитой, состоящей из
детей альвов, на поднебесном корабле, который
эльфы и другие дети альвов называют «
Голубой звездой» из-за его цвета.
Русса — горный бог. Также именуемый
Стреляющим молниями. Его почитают племена пастухов
Гарагума и часто изображают в виде крылатого солнца. Согласно поверию охотников и пастухов Гарагума, духи умерших, чья плоть была съедена орлами, в грозовые ночи скачут по небу на ветрах бури вместе с Руссой.
Скованная богиня — синоним Нангог.
Человек-вепрь — или
человек-кабан. Имя, данное людьми одному из девантаров, поскольку тот часто появлялся в облике наполовину вепря, наполовину человека (также см. книгу «Последний эльф»).
Человек-кабан — см.
человек-вепрь.
Драконы
Драконы — собирательное понятие для различных видов этих существ.
Небесные змеи, старейшие среди драконов, являются наместниками
альвов. Те доверили им свой мир в надежде на то, что они будут мудрыми правителями. Остальные драконы находятся ниже в иерархии. В то время как небесные змеи — разумные существа, обладающие большой силой, остальные виды считаются лишь немногим более, чем просто опасными хищниками.
Темный — синоним
Дыхания Ночи. Темный, эльф с глазами цвета синевы зимнего неба — один из ликов, который принимает старейший из
драконов, Дыхание Ночи, когда путешествует среди эльфов.
Дыхание Ночи —
небесный змей, старейший из драконов Альвенмарка. Некоторые называют его их королем. Живет в
саду Ядэ и лишь изредка принимает участие во встречах других небесных змеев. Каждый новый
драконник в качестве последнего испытания должен встретиться с Дыханием Ночи, чтобы тот прочел его сердце.
Золотой —
небесный змей. Воплощает силу и красоту в совершенной гармонии. Его чешуя изначально сверкала теплыми оттенками желтого, но он сделал ее сверкающе-золотой, чтобы удовлетворять собственным эстетическим запросам. Его ревность к
перворожденному столь же велика, как и его тщеславие.
Изумрудный —
небесный змей. Стремится к гармонии и равенству между небесными змеями. Часто именно он находит компромисс, на который в конце концов пойдут все остальные.
Иссиня-черный —
небесный змей, любит вести себя как хищное животное, и доходит до того, что он сжирает побежденного противника. Слывет самым воинственным из восьмерых.
Красный —
небесный змей. Любит наслаждаться жизнью всеми возможными способами. Время от времени принимает облик эльфа и иногда пробует себя в качестве искусителя, но понимания со стороны своих братьев по гнезду совершенно не встречает. Иногда склоняется к поразительной жестокости.
Летне-золотой — синоним Золотого.
Небесный —
небесный змей с ослепительно голубой чешуей; считается самым мудрым из восьмерых.
Парящий наставник — имя, данное
эльфами дракону, обучающему избранных искусству магии. Считался весьма своенравным и иногда по-настоящему жестоким. В число его странностей входила привычка висеть вниз головой, словно летучая мышь.
Перворожденный — имя, данное
небесными змеями Дыханию Ночи, старшему среди них.
Пламенный —
небесный змей с чешуей от желтого до темно-красного цветов; слывет вспыльчивым, очень злопамятным и нерешительным. Может изменить свои убеждения в мгновение ока, новую точку зрения отстаивает жарко и резко.
Приносящий весну —
небесный змей, родившийся последним. Его чешуя сверкает легкой весенней зеленью; считается спокойным и прагматичным.
Пурпурный —
небесный змей. Принадлежал к числу драконов, рожденных первыми. В Золотой сети он встретил девантара
Анату. Любовь стоила ему жизни.
Эльфы
Эльфы — последний из народов, созданных
альвами. (Так утверждают эльфы.) Они примерно человеческого роста, стройны, у них остроконечные уши. Большинство из них обладают магическим даром. Достигнув зрелого возраста, они практически перестают стареть. Хотя большинство из них живет «всего лишь» несколько веков, некоторые достигают возраста, намного превосходящего тысячу лет. Души эльфов рождаются заново, пока не обретут свое предназначение и не уйдут в
Лунный свет.
Драконники —
эльфы на службе у
небесных змеев. Их забирают
драконы, они часто слывут индивидуалистами или даже отверженными в собственных семьях. В качестве учеников они приходят в
Белый или
Голубой чертоги. Пройдя все испытания, они становятся мастерами, чтобы выполнять поручения небесных змеев, которым отдали свои жизни.
Айлин —
драконница и наставница в
Белом чертоге — самая опытная из них. Отличная мечница с невероятными рефлексами. Непобедима в бою без применения оружия.
Альвиас — долгое время был гофмейстером при дворе Эмерелль, первой королевы Альвенмарка. Знаменит своим собранием трудов эпохи Третьей тролльской войны. Примечательно, что он отмечал в первую очередь тексты, в которых оспаривалось превосходство эльфов.
Бидайн — ученица Белого чертога. Дружит с
Нандалее со времен совместного ученичества у
Парящего наставника. Одаренная чародейка, обладающая весьма посредственными талантами для ближнего боя. Со времен своей первой миссии в качестве будущей драконницы вся покрыта уродливыми шрамами. Находится под покровительством
Ливианны.
Галавайн —
эльф из отряда изгнанных из Валемаса. Обладает титулом «Хранителя тайн» и считается одним из умнейших существ в библиотеке Искендрии (см. книгу «Битва королей. Огонь эльфов»).
Гонвалон — драконник, долгое время был наставником
Белого чертога. Отличный мечник со склонностью к театральным эффектам. Возлюбленный
Нандалее. Он даже не подозревает о том, что является сыном
Ливианны, которая когда-то бросила его. Его имя дословно означает «дитя зимы». Посвятил себя
Золотому.
Дуадан — представитель клана Бегущих с ветром из эльфийского народа нормирга. Старший клана. Узнал в
Нандалее душу своей родившейся вновь дочери и стал ее приемным отцом.
Куллайн — мауравани. Живая легенда. Считается лучшим охотником и следопытом своего народа. Раны, полученные в поединке с троллем, жестоко изуродовали его. Предпочитает одиночество; его единственным спутником и товарищем является
Тилвит.
Ливианна — драконница и наставница
Белого чертога. Учительница
Бидайн. Исповедует очень радикальные идеи относительно усовершенствования эльфийской расы. Посвятила себя
Золотому.
Мелиандер Аркадийский — брат Эмерелль, первой королевы
Альвенмарка. Основатель княжеского рода Аркадии. Мелиандер был известным исследователем и философом, предпринимавшим продолжительные путешествия в потаенные места Альвенмарка. Он исследовал груды
альвов, изучал мифы о сотворении различных народов и написал очень важный научный трактат о
тропах альвов.
Нандалее — ученица Белого чертога. Происходит из клана
Бегущих с ветром из эльфийского народа
нормирга в Карандамоне, сначала ученица, позже — возлюбленная Гонвалона, подруга
Бидайн. Обладает ярко выраженным магическим даром, но сама себя в первую очередь ощущает охотницей. Завоевывает доверие
Дыхания Ночи, старейшего из драконов. Согласно одному из пропагандируемых
Золотым пророчеств именно она однажды убьет
Дыхание Ночи.
Ни Рин — эльфийка из клана
Волчьих зубов в
Карандамоне. Мифическая личность. Считается, что она проскакала на спине радужного змея к
«Голубой звезде» и стала первой эльфийкой, которую за мужество и ловкость принял в свою свиту в качестве телохранителя
Певец (альв).
Нодон —
драконник и первый среди
эльфов сада Ядэ. Славится своим искусством врачевания. Считается равным мастеру меча
Гонвалону. Продолжавшееся столетиями соперничество обоих воинов привело к тому, что
драконы забеспокоились относительно безопасности нахождения обоих в одном месте. Посвятил себя
Дыханию Ночи.
Сайн — ученик
Парящего наставника. Во время обучения умер загадочной смертью. Степень вины
Нандалее в его смерти осталась невыясненной.
Талавайн — наставник
Голубого чертога. Принадлежит к числу самых успешных разведчиков
небесных змеев в мире людей и в облике
Датамеса дослужился до гофмейстера бессмертного
Аарона, правителя
Арама.
Талинвин — ученица
Белого чертога. Обучалась у
Гонвалона. Ее принимают в число избранных. Ее первой миссией становится убийство бессмертного
Аарона, во время которой сама она тоже погибает.
Тилвит —
мауравани. Славится своей красотой, близкий друг
Куллайна.
Фенелла — представительница клана Бегущих с ветром из эльфийского народа нормирга. Несколько наивна. Племянница
Дуадана.
Шианне Лин — архивариус
Голубого чертога. Ведет протоколы украденных воспоминаний. Однако истинное ее призвание — игра на арфе.
Элеборн — ученик
Белого чертога. Считается очень увлекающимся, создает произведения искусства из воды и света. Позже станет одним из величайших правителей Альвенмарка. Посвятил себя
Небесному и во время первой миссии отправляется в мир людей под именем
Микайлы.
Эллейна — представительница клана Бегущих с ветром из эльфийского народа нормирга. Некоторое время была спутницей
Дуадана. Одна из тех немногих выживших из клана, кого тролли утащили в пещеры Кенигсштейна.
Люди
Аарон, один из семи бессмертных — Пресветлый, правитель всех черноголовых, путешествующий между мирами, король королей. Правитель
Арама, для которого путешествие на корабле-дворце по небесам
Нангога стало роковым (см. Артакс). Подопечный
девантара Львиноголового.
Абир Аташ — верховный священнослужитель великой империи
Арам. До слияния
Аарона и
Артакса был одним из самых влиятельных сановников в свите бессмертного Аарона. Абир Аташ — человек очень тщеславный и не может вынести того, что
Лъвиноголовый больше общается с Аароном, чем со священнослужителями высшего ранга. Мечта Абира — превратить Арам в государство, где правят священнослужители.
Айголос — молодой князь-пират с
Эгильских островов. Пытается отомстить за смерть своего брата во время поединка против друснийца
Володи и при этом погибает.
Айя — одна из трех конкубин, которых выбирает бессмертный Аарон в ночь после падения с небес, чтобы разделить с ним ложе. Позже Айя пытается шантажировать гофмейстера Датамеса, и это решение стало для нее роковым.
Алексан — вербовщик на службе бессмертного
Аарона. С помощью патетической лжи он убеждает таких простых крестьян как
Нарек или
Ашот присоединиться к войску, которое будет сражаться на равнине
Куш против
лувийцев.
Арапур Премудрый — хронист первых лет Темной эпохи. Священнослужитель высокого ранга в Изатами, хранитель прошлого, слывет предвзятым, однако с учетом общей плохой ситуации передачи информации остается источником, от которого невозможно отказаться. Его главным трудом является «Великая война», описание войны миров в тридцати одном томе.
Аримаспу — князь
ишкуцайя, на протяжении многих лет — верный слуга и советник бессмертного
Мадьяса. Старый одноглазый полевой командир.
Аркуменна —
ларис (князь)
Трурии, одаренный военачальник.
Артакс — крестьянин из
Бельбека, некогда добрый друг
Нарека и
Ашота. После гибели
Аарона избран девантаром по имени
Львиноголовый и занял место
Аарона. Артакс полностью получает память и способности Аарона, но пытается проводить собственную, более справедливую политику правления. Влюблен в
Шайю, которая отвечает ему взаимностью.
Асуа — колесничий из войска
Лувии. Славится своей ловкостью и умением резать бегущих врагов серпами колесниц.
Ашира — покрытая шрамами от оспы девушка, массажистка и шлюха в боевом лагере Арама. То, что ей удается тронуть сердце гофмейстера
Датамеса, становится для нее роковым событием.
Ашот — разорившийся крестьянин из
Бельбека. Вместе с
Нареком присоединяется к вербовщику
Алексану, чтобы сразиться на высокогорной равнине
Куш. В отличие от Нарека не верит в патетические речи вербовщика, а уходит из Бельбека только затем, чтобы убежать от нищеты.
Бамиян — охотник из гор
Гарагума, который отправился на поиски исчезнувшего чудесного целителя
Барнабы и при этом повстречался с
ксаной Икушкой.
Барнаба — молодой священнослужитель из
Арама, доверенное лицо
Абира Аташа. Родом из провинции Нари, где его отец занимает пост верховного священнослужителя. В пору преследования священнослужителей, устроенного бессмертным
Аароном, он бежит в пользующуюся дурной славой долину в провинции
Гарагума, где среди горных кланов вскоре начинает считаться чудесным целителем и святым. С самого детства мечтает о том, чтобы встретиться с
ксаной (см. также среди детей альвов:
Икушка).
Бессос — сатрап той части
Гарагума, которая принадлежит
Араму. Спесивый мужчина, настаивающий на правах своего благородного происхождения. Его дед был всего лишь горным кочевником и вошел в
Каменный совет благодаря заслугам перед империей Арам.
Бозидар — князь из
Друсны, имевший роковую встречу с эльфийкой
Ливианной в лесу Духов. Брат
Володи.
Володи — княжеский сын из
Друсны, сегодня — ближайшее доверенное лицо бессмертного
Аарона. Почетное прозвище: «Человек, идущий над орлами». Брат
Бозидара. Когда-то был в числе тех пиратов, которые по приказу
Муватты потопили Оловянные флоты
Арама. Вместе с
Колей становится одним из командиров оловянных. Когда-то светловолосого великана связывала страстная и жуткая любовь к женщине из народа Цапоте по имени
Кветцалли.
Гата — шаман. Один из вождей горных кланов и член
Каменного совета. Объявляет
Барнабу святым и таким образом обеспечивает его статус для горных кланов.
Дарон — сын крестьянина
Нарека из
Бельбека.
Датамес — гофмейстер бессмертного
Аарона. Преданный товарищ сопровождает Аарона даже во время его продолжительных путешествий и обеспечивает логистику. На самом деле Датамес — это эльф
Талавайн, один из наставников
Голубого чертога. Несмотря на то что он является шпионом, его любовь к людям совершенно искренна.
Джитро — родом из королевства
Арам. Плавильщик шахтных печей и верховный надсмотрщик медных копий под
Ум эль-Амад. Верен бессмертному
Аарону, однако не понимает, насколько его шахтные печи разрушают страну.
Джуба — военачальник правителя
Арама, ближайшее доверенное лицо
Аарона, время от времени именно он занимается грязными делами, связанными с правлением, вроде искоренения заговора среди священнослужителей. Стал доверенным лицом и другом также и
Артакса.
Заруд — легендарный шаман горных кланов
Гарагума. На смертном одре он завещал основание Каменного совета. В юности в Заруда попала молния, но он выжил. Утверждают, что во время этого события он узрел бога
Руссу во всем его великолепии. За границами
Гарагума Заруд считается святым.
Зуру — имя лувийского капитана в
Нангоге.
Ильмари — командующий разведчиками в
Нангоге, подчиняющимися непосредственно
Муватте. Он абсолютно предан Муватте и никогда не задается вопросами относительно целей и мотивов последнего. Воины Аарона знают его под именем
Ламги.
Канита — наместник бессмертного
Мадьяса в
Нангоге. Был казнен
Субаи, та же участь постигла и часть его лейб-гвардии. Командовала его лейб-гвардией
Шайя.
Кара — жрица в
Доме Неба, уединенном горном монастыре, где готовят избранниц
Муватты для
Небесной свадьбы. Кара занимается монастырским огородом.
Кветцалли — женщина из народа
Цапоте. Священнослужительница, соблазняющая молодых золотовласых мужчин и увлекающая их за собой в храм, где их приносят в жертву Пернатому змею. Была возлюбленной
Володи. Сестра
Некагуаля.
Коля — наряду с
Володи равноправный командующий оловянными. Возглавляет бордели, принадлежащие
оловянным. Некогда известный кулачный боец в прибрежных городах вдоль
Эгильского моря, временно присоединился к пиратам на службе у
Муватты. Его лицо изуродовано в кулачных боях. Левую руку он потерял в битве в
Нангоге и с тех пор носит протез из уплотненной кожи, в котором прячет нож.
Курунта — хранитель
Золотых покоев, некогда казначей Лувии. Вероятно, самый влиятельный человек при дворе бессмертного
Муватты. В прошлом воин, снискавший лавры в битве против
Ишкуцы.
Лабарна — капитан лейб-гвардии
Курунты. Необыкновенно высокий воин, сражающийся в битве мощной булавой.
Ламги — шпион, подосланный бессмертным
Муваттой наемный убийца. Проникает в лагерь
Аарона на равнине
Куш. Его настоящее имя —
Ильмари.
Леон — сутенер родом из
Трурии, в
Золотом городе становится конкурентом
Коли в бордельном ремесле.
Мадьяс — один из семи бессмертных, великий король
Ишкуцы, Хранитель стад, Свет солнца, Сын Белого волка, отец
Шайи и
Субаи. Крупный весельчак, придумавший
Кочующий двор — «королевскую столицу» на колесах, чтобы ему никогда не приходилось покидать «дворец» и при этом иметь возможность путешествовать по своей империи. Находится под защитой
девантара по имени
Белый волк.
Мальнигаль — охранница в
Доме Неба, том уединенном горном монастыре, где избранниц
Муватты готовят к
Небесной свадьбе.
Мара — одна из трех конкубин, которых выбирает бессмертный
Аарон в ночь после падения с небес, чтобы разделить с ним ложе.
Марик — носильщик из
Арама, которому не повезло заглянуть в глаза
дракону.
Масуд — охотник из гор
Гарагума. Старший брат
Бамияна. Умирает от заражения крови.
Матаан — сатрап
Таруада, крохотного островка в великой империи
Арам. Один из ближайших доверенных лиц
Аарона. Скромный человек, презирающий помпезность больших дворов и предпочитающий выходить в море со своими рыбаками. Сопровождал Артакса во время приключения с пиратами
Эгильских островов.
Микайла — фальшивое имя, под которым в виде друснийца проникает к
оловянным эльф
Элеборн.
Муватта — один их семи бессмертных, Железный король
Лувии. Правитель с большими амбициями, преисполненный решимости расширить границы своей империи и поэтому всегда готовый к вражде с соседями. Однажды был почти оскоплен
Аароном во время поединка и жаждет мести. Поскольку Аарон остается для него недосягаемым, он мстит
Шайе. Находится под покровительством девантара
Ишты.
Мурзиль — воин из лейб-гвардии бессмертного Муватты, принимавший участие в убийствах во время Небесной свадьбы.
Набор — лоцман корабля-дворца бессмертного
Аарона. Некоторые считают его странным, поскольку он постоянно насвистывает негромкие мелодии и носит на плече небольшую обезьянку.
Нарек — крестьянин из деревни
Бельбек, вместе с
Ашотом последовавший за вербовщиком
Алексаном и присоединяющийся к войску бессмертного
Аарона. Он хочет сразиться на высокогорной равнине
Куш, поскольку считает себя обязанным бессмертному Аарону и верит в ложь вербовщика Алексана о том, что на Куше он будет защищать свою крохотную деревеньку Бельбек.
Некагуаль — воин из народа
Цапоте. Командующий людьми-ягуарами, помогающими бессмертному
Аарону в битве на высокогорной равнине
Куш. Брат священнослужительницы
Кветцалли.
Обалит — раб, ведущий в
Золотом городе домашнее хозяйство
Датамеса, гофмейстера дворца
Акшу.
Партату — вождь кочевого племени из народа
ишкуцайя. Пользуется большим авторитетом среди народа. Считается успешным предводителем во время разбойничьих набегов на пограничные области
Лувии. Призывая отправиться в поход, он может быть уверен в том, что за ним последуют воины из множества различных кланов.
Рахель — жена крестьянина
Нарека из
Бельбека. Мать
Дарона.
Сина — дочь самого богатого крестьянина в
Бельбеке.
Субаи — впавший в немилость старший брат
Шайи. Властолюбивый сын бессмертного
Мадьяса.
Сулумал — капитан стражи дворца
Утренней зари бессмертного
Аарона Арамского. Под его «попечение» попадают те женщины, которых Аарон изгонял из своего гарема.
Табита — «мать матерей», хозяйка
Дома Неба, того расположенного в уединенной долине
Лувии монастыря, где готовят к
Небесной свадьбе выбранных
Муваттой девственниц. Завистлива, мстительна и жестока.
Такис — пират с
Эгильских островов. Входит в число тех, кто потопил Оловянные флоты
Арама и позднее поступил на службу в войско бессмертного
Аарона. Такие обладает бунтарским характером, его не любят за острый язык.
Таркон Железноязыкий — предводитель небесных пиратов
Нангога, которого, по
слухам, поддерживают
Зеленые духи. Был убит во время сражения с бессмертным
Аароном, однако не утихают слухи о его воскрешении из мертвых.
Умар — носильщик из
Арама, который помог
дракону обрести новый облик.
Урия — стареющий воин из лейб-гвардии бессмертного
Муватты, принимавший участие в убийствах во время торжеств
Небесной свадьбы. С тех пор он опасается мести духов.
Хазрат — один из
зовущих птиц, как называют среди горных кланов
Гарагума отверженных, которые сторожат
Небесные столы, места погребения, где трупы умерших расчленяют и раскладывают в качестве пира для орлов и коршунов.
Шайя — тридцать седьмая дочь
Мадьяса, великого короля
Ишкуцы; сестра
Субаи, долгое время командовала дворцовой стражей наместника
Каниты в
Золотом городе. Влюблена в
Артакса, который отвечает на ее любовь в облике бессмертного
Аарона (и о тайне которого она не знает).
Шапту — одна из трех конкубин, которых выбирает бессмертный
Аарон в ночь после падения с небес, чтобы разделить с ним ложе.
Шен И Мяо Шоу — пожилой целитель с
Шелковой реки. Призван бессмертным
Мадьясом ко двору, где должен исполнить поручение относительно
Шайи, которое совершенно не нравится ему самому.
Эврилох — штурман на корабле
Айголоса, которого убил во время поединка
Володи. Спутник
Коли.
Карлики
Карлики — в древних сказках также называются цвергами или двергами, являются одним из древнейших народов
Альвенмарка. Они мастера горного дела. Живут под землей или в скалах. Там они прячутся от
драконов, с которыми давно враждуют.
Эльфы презирают их, ибо видят в них угодливых слуг
альвов.
Амаласвинта — зажиточная и влиятельная карлица из
Глубокого города. Мечтает добыть для своего народа ключи к искусству плетения чар.
Арбинумья — имя, которое приняла
Нандалее, когда она выдавала себя за карлика из
Железных чертогов.
Галар — подгоняемый неукротимым любопытством исследователь, кузнец и алхимик из
Глубокого города, временами хватающийся за топор, когда того требуют обстоятельства. Вместе со своим другом-оружейником
Ниром застрелил
Парящего наставника. Ищет состав средства на основе драконьей крови, способного сделать кожу карликов неуязвимой. Один раз это случайно получилось, к сожалению, лишь с весьма малоценным для него товарищем и меценатом Хорнбори. См. также
Онар.
Геберик — один из телохранителей карлицы, госпожи
Амаласвинты.
Гламир — кузнец из
Железных чертогов. Построил в
море Черных улиток башню, в которой занимается собственными весьма своеобразными изысканиями. В сражении против
изумрудных пауков лишился ноги, руки и глаза.
Грайдмар — фальшивое имя, под которым
Хорнбори, выдавая себя за управляющего конторы, представляется кузнецу
Гламиру из
Железных чертогов.
Грунги —
карлик из
Глубокого города, штурман
угря. Его не любят из-за его склочного характера, и однажды он за это поплатился — дракон откусил ему ноги.
Ингви — легендарный капитан тех подводных лодок, которые карлики называют
угрями. Галар, не зная, как выровнять угорь, придумал термин «маневры Ингви», во время которых подводная лодка, проходя узкие места, якобы должна идти с сильным креном на борт.
Нир — мастер-оружейник из
Глубокого города. Славится среди своего народа тем, что изобрел «Драконью шлюху», разборный копьемет, из которого можно убить дракона. Друг
Галара. См. также
Фундин.
Онар — фальшивое имя, под которым, выдавая себя за портового рабочего,
Галар представляется
Гламиру из
Железных чертогов.
Свиур — карлик из
Глубокого города. Обладал верфью для постройки
угрей, деревянных кораблей, похожих на длинные бочонки, которые карлики используют для путешествий и транспортировки грузов.
Скорри — советник из
Глубокого города, вдохновивший
Амаласвинту на поиски новых путей к ключам искусства волшебства.
Старец в Глубине — титул князя карликов. Иногда, как в
Глубоком городе, уже ни один
карлик не обращается к правителю по имени, а только по титулу.
Фрар — малыш из
Глубокого города. Эльфийка
Нандалее пощадила дитя карликов и передала
Ниру, Хорнбори и
Галару, которые приняли его и дали имя
Фрар Драконья смерть. Один из немногих, кто выжил после гибели Глубокого города. Прозвище Драупнир на языке карликов означает «стекающий».
Фундин — фальшивое имя, под которым
Нир представляется кузнецу
Гламиру из
Железных чертогов, выдавая себя за портового рабочего.
Ханнар — опытный охотник из
Глубокого города. Однажды ночью с ним приключилось весьма странное событие в горном лесу над Глубоким городом.
Хорнбори — счастливчик из
Глубокого города. Внешне — мечта любого героического эпоса карликов, только, к сожалению, у него слишком редко просыпается мужество. Несмотря на это, его внешность и самоуверенное поведение во время пиров то и дело обеспечивают ему приписывание различных героических поступков. Протеже
Галара, друг
Нира. Нанес
Парящему наставнику последний, смертельный удар. Его цель: стать однажды
Старцем в Глубине, правителем своего родного города. Также см.
Грайдмар.
Эйкин — князь,
Старец в Глубине в
Железных чертогах.
Дети альвов и другие
Дети альвов — собирательное название для всех народов, созданных альвами (эльфы, тролли, кобольды, кентавры и др.).
Белая женщина — видящая, страж
звезды альвов в горах
Сланга.
Бромгар — король
троллей. Живет в пещерах
Кенигсштейна в Снайвамарке. Поразительно мудр для тролля. После гибели его сына от руки
Нандалее между троллями и эльфийским кланом
Бегущих с ветром, представителями которого являются
Нандалее и
Дуадан, вспыхивает кровная вражда.
Вечнозимний червь — существо, созданное
альвом, известным под именем
Кузнец плоти. Оно охотится у северного склона
Кенигсштейна, создано изо льда и магии. Отдаленно напоминает огромную многоножку. Если его убить, северный ветер будит его и воскрешает для новой жизни.
Икушка —
ксана, бежавшая из
Альвенмарка в мир людей. Много столетий жила у пруда в горах
Гарагума, пока однажды не повстречалась там со священнослужителем
Барнабой.
Махта Нат — наделенный душой куст бузины. Махта Нат пронизана тьмой. Черна ее кора, равно как и ее магия. Когда ей это выгодно, она заключает соглашения с эльфийкой
Ливианной, которую наставляет в магии крови. Лишила
Гонвалона магии и благодаря вмешательству
Дыхания Ночи была уничтожена в своей первоначальной форме. Позже Махта Нат станет наставницей значительной шаманки троллей, Сканги (см. также книгу «Воины света. Меч ненависти»).
Ночнокрыл — пегас
Гонвалона. Вороной жеребец.
Сата — служанка из народа кобольдов на борту
«Голубой звезды» Певца, пользующаяся большим уважением себе подобных на борту поднебесного корабля.
Среброязыкая —
цветочная фея, родившаяся не естественным путем, а созданная
альвийкой. Она первая в своем роде и гораздо крепче, чем позволяет предположить ее хрупкое на вид тело.
Фирац — шаманка из народа
газала. Она живет в скальном оазисе, известном как
сад Ядэ, и входит в число оракулов
Дыхания Ночи.
Элийя Глопс — будучи
лутином, является представителем кобольдского народа
Альвенмарка. Славится своими памфлетами, направленными против правления
эльфов, и своим необычайным талантом демагога. Во время правления троллей обладал тайной закулисной властью и бесследно исчез в день, когда Эмерелль снова была избрана королевой Альвенмарка (см. также книгу «Королева эльфов. Зловещее пророчество»).
Пип — деряба, с которой подружилась
Нандалее во время обучения в
Белом чертоге. Нити дружбы между Пипом и Нандалее позволили
Гонвалону найти свою возлюбленную, когда все считали ее пропавшей.
Места действия
Акшу — город-дворец
Аарона, великого короля
Арама.
Арам — одна из семи великих империй в мире людей, управляемая бессмертным
Аароном, обладающим титулом правителя всех черноголовых. Знамя с крылатым солнцем является полевым знаменем империи, во время похода на равнине Куш появляются также сатрапы с золотыми львами.
Байнне Тир — родина
пегасов в
Альвенмарке, также именуемая Молочными землями. Здесь также селятся племена кобольдов, занимающиеся скотоводством в просторных степях. Посреди степи находится полоска пустыни, на которую
небесными змеями было наложено заклинание. В этом непригодном для жизни месте
драконники проходят свои последние испытания. Там же находится легендарный
сад Ядэ.
Башня Гламира — башня, расположенная на рифе в море
Черных улиток. При нормальном уровне воды сооружение полностью погружается в воду. Здесь карлики
Железных чертогов под руководством кузнеца
Гламира исследуют одну из самых больших тайн
Альвенмарка.
Белый чертог — наряду с
Голубым чертогом — единственное место, где эльфов учат служить небесным змеям. В Белом чертоге упор в обучении делается на искусство боя на мечах, развивают также и чародейские способности. Только лучшие из выпускников Белого чертога становятся
драконниками.
Бельбек — маленькая деревушка в провинции
Нари, расположенной в королевстве
Арам. Родная деревня
Артакса, Нарека, Ашота и Дарона.
Бергем — крупное поселение карликов в горах
Ишемона. Славится своими верфями для строительства угрей. Впрочем, судостроение у
карликов заглохло после так называемой
Бергемской резни.
Валесия — одна из семи великих империй в мире людей, управляемая бессмертным. Расположена к югу от
Друсны.
Гарагум — название двух провинций на
Дайе. Это соседние провинции и принадлежат великим империям
Араму и
Лувии. В переводе Гарагум означает «черная пустыня» (см. также
Дева Куш).
Глубокий город — город карликов, расположенный на севере
Аркадии в
Альвенмарке. Родной город героев
Галара, Нира и
Хорнбори, малыша
Фрара и карлицы госпожи
Амаласвинты.
Голубой чертог — наряду с
Белым чертогом единственное место, где
эльфов обучают служить
небесным змеям. В
Голубом чертоге главный упор в обучении делается на раскрытие магических способностей. Обычно его ученики не становятся драконниками, а служат в качестве разведчиков на
Дайе и в
Нангоге.
Дайя — архаичное название мира людей. Оно встречается в первую очередь в древних трудах
Альвенмарка, например в мифах о сотворении, в том виде, в котором его представляют дети
темных альвов.
Дворец Утренней зари — расположенный в
Урате дворец бессмертного
Аарона. Место изгнания для впавших в немилость обитательниц гарема.
Дева Куш — горы в южной части обеих провинций
Гарагум в мире
Дайя. Многие люди полагают, что горы, уходящие выше облаков, представляют собой резиденцию
девантаров. В горных долинах выращивают полезное растение
куш, дающее сны, возносящие ближе к богам. Также горы славятся особенно крупной бирюзой, которую здесь можно найти.
Дом Неба — уединенный горный монастырь в королевстве
Лувии. Здесь девственниц, избранных для
Небесной свадьбы, готовят к празднеству в городе храмов
Изатами.
Драшнапур — регион
Альвенмарка, где живут
кобольды, известные производимыми ими сырами. Кобольдский сыр входит в состав эликсира неуязвимости, разработкой которого занимается карлик
Галар.
Другой мир — имя, данное
детьми альвов миру людей.
Друсь, также Друсна — одна из семи великих империй на
Дайе, в мире людей. Родина наемников
Володи и
Коли.
Железные чертоги — город карликов на северо-западе лесов
Гавелуна. В облике карлика
Арбинумьи Нандалее утверждает, что происходит из Железных чертогов.
Желтая башня — овеянный легендами дворец
девантаров, якобы расположенный на вершинах растущих до самого неба гор на окраине
Гарагума. Считается, что именно туда девантар
Ишта принесла голову убитого ею
Пурпурного дракона. Там же девантары создали для Анату, возлюбленной
Пурпурного, темницу из черепа небесного змея. Истекающая кровью из раны в груди, пленница костей собственного возлюбленного не в силах умереть, отверженная себе подобными,
Анату до сих пор страдает в Желтой башне. И иногда ветер доносит ее стоны и жалобы в Черную пустыню.
Зелинунт — называют также
Белым Зелинунтом. Город-дворец, построенный по приказу бессмертного
Валесии в уединенной долине. Зелинунт строился только из самых дорогих материалов. Дворцы и храмы были построены из мрамора безупречной белизны, крыши украшены золотом. В Зелинунте семеро бессмертных заключили союз против детей альвов. Здесь же произошло первое нападение драконов (см. также книгу «Королева эльфов. Зловещее пророчество»).
Зиккурат — ступенчатая храмовая башня. Подобная форма храма распространена в равной степени в
Лувии и
Араме. Особенно известен зиккурат
Изатами, на котором в день летнего солнцестояния бессмертный Муватта празднует
Небесную свадьбу.
Золотой город — совершенно роскошный город, общая резиденция всех семи великих королей, бессмертных
Дайи в мире
Нангог.
Золотые врата — название крупной звезды альвов в
Золотом городе в мире
Нангог. Эта звезда открыта почти постоянно, представляя собой перевалочный пункт для всех караванов, покидающих Нангог.
Изатами — древний город храмов в королевстве
Лувии. На зиккурате
Изатами каждый год в день летнего солнцестояния отмечается праздник
Небесной свадьбы. При этом бессмертный
Муватта соединяется с девственницей, чтобы на будущий год даровать стране богатый урожай. Изатами расположен на отдаленном высокогорном плато неподалеку от крупной
звезды альвов.
Исхавен — один из крупнейших в
Альвенмарке городов карликов, расположенный на северо-востоке
Китовой бухты.
Ишемон — большой остров, расположенный к западу от
Аркадии. Родина красных
солнечных драконов.
Ишкуца — одна из семи великих империй в мире людей, под управлением бессмертного
Мадьяса. Титул правителя бескрайних степей — великий король, на полевом знамени — знак в виде стилизованной конской головы. Жителей империи называют
ишкуцайя.
Карандамон — эльфийское княжество в
Альвенмарке. Высокогорная равнина в вечных льдах, окруженная мощными горными кряжами. Карандамон — исконная родина эльфийского народа
нормирга. Он расположен к западу от
Снайвамарка, королевства
троллей.
Кенигсштейн — название, данное
троллями пещерной крепости в горах на границе с
Карандамоном. С начала времен здесь находится королевская резиденция троллей. Камень, давший имя пещерной крепости и самой горе, — это тронный камень короля.
Кирна — один из
Эгильских островов. Когда после землетрясения пересохли источники, жители оставили остров. Бухта на этом острове, будучи защищенной скалами, представляет собой идеальный рейд. Здесь собирались эгильские пираты перед своими нападениями на Оловянные флоты
Арама.
Комната грядущих открытий — пещера в
Глубоком городе, где находилась
звезда альвов, полностью отделанная белым мрамором, в котором вырезаны дюжины стенных ниш размером не больше ладони, внутри которых стоят крохотные скульптуры, изображавшие первых карликов, родившихся в этом городе.
Кочующий двор — обозначение королевского двора бессмертного
Мадьяса, правителя великой империи
Ишкуца. Огромные повозки и большие юрты на платформах с колесами, постоянно перемещаются по широким степям
Ишкуцы. Лагерь никогда не стоит на одном месте дольше трех дней.
Куш — высокогорная равнина и место решающей битвы между
Арамом и
Лувией. Расположена высоко в горах, неподалеку от границы между обеими провинциями
Гарагум. До битвы славилась только одноименным полезным растением, которое произрастает именно здесь.
Лувия — одна из семи великих империй в мире людей, где правит бессмертный
Муватта. Это первая из человеческих империй, где в больших количествах добывается железо, благодаря чему империя становится самой сильной.
Лума — мифическая гора, будто бы расположенная в великой империи
Лувии в мире людей. На ее вершине будто бы возвышается созданный из лунного света дворец девантара
Анату, при попустительстве остальных
девантаров запертой
Иштой в темнице
на Желтой башне.
Море Черных улиток — большое подводное озеро в
Альвенмарке, расположенное к югу от поселения карликов, именуемого
Железными чертогами.
Морское легкое — море на Дайе, где расположены
Оловянные острова. Для моряков из
Лувии и
Арама представляет собой неописуемо ужасное место, где встречи с плавучими горами и подлыми туманами уже не раз становились роковыми для галер.
Мулава — одна из самых больших гор в провинции
Гарагум в мире людей. На ее склоне на одиночных скалах находится одно из мест, которое горные кланы называют
Столами неба. «Место погребения» их мертвецов.
Нангог — мир, созданный одноименной великаншей без позволения
девантаров и
альвов. Нангог представляет собой полый мир, в котором в плену заклинания находится эта самая великанша. После победы над ней альвы и девантары заключили пакт, в котором говорится о том, что их дети никогда не войдут в этот мир. Так Нангог стал зачарованным местом, известным более поздним поколениям под названием
Расколотого мира.
Нари — 1) провинция в королевстве
Арам. Провинция славится своими медными рудниками; 2) столица одноименной провинции и резиденция сатрапа.
Ничто — великая пустота между
Дайей, или миром людей,
Альвенмарком и
Нангогом. Ничто пронизывает золотая сеть
троп альвов.
Оловянный берег — берег, расположенный далеко на западе, неподалеку от
Морского легкого. Подвергается набегам Оловянных флотов королевства
Арам.
Пернатый дом — место собрания
девантаров в империи
Цапоте. Здесь после особого ритуала избранных воинов и охотников городов в джунглях принимают в ряды божественных воинов. Согласно легенде, здесь хранится тело небесного змея, которого называли
Пурпурным.
Пристанище душ — души эльфов уходят в Пристанище, пока не родятся снова. Все остальные души просто исчезают.
Сатрапии — обозначение провинций
Арама и Л
увии, во главе которых стоит сатрап, великий князь.
Снайвамарк — полоска земли на дальнем севере
Альвенмарка, основной особенностью которой являются тундровые пейзажи. Когда-то Снайвамарк был дан
альвами троллям в подарок и считается их исконной землей.
Таруад — маленький скалистый остров, размером не более пятисот шагов в длину и ширину. Самая западная из гаваней королевства
Арам, где в естественном бассейне могут стоять на якоре до тридцати кораблей, находится всего в миле от материка.
Тропа альвов, звезда альвов — см. глоссарий.
Трурия — княжество великой империи
Валесия. Расположено на границе с великой империей
Друсной. Аркуменна, ларис (князь)
Трурии, считается одаренным полководцем и вселяет ужас в соседей.
Ум эль-Амад — название крупного медного рудника и прилегающего к ним окруженного шахтными печами рудничного поселка в сатрапии
Пари в королевстве
Арам. На местном диалекте это название означает «мать всех колонн».
Урат — здесь находится дворец
Утренней зари, одна из королевских резиденций
Арама. Имеет дурную славу места, куда отвозят тех обитательниц гарема, к которым потерял интерес правитель.
Сулумал, капитан дворцовой стражи
Урата заботится о том, чтобы некоторые женщины исчезали навеки.
Устье мира — огромный кратер, уходящий на огромную глубину, На его склоне расположился
Золотой город. Небесные моряки используют особенности кратера, чтобы хоронить здесь князей и героев, прикованных к летающим конструкциям. Со дна кратера поднимается поток теплого сухого воздуха, в котором трупы мумифицируются и часто парят годами, пока наконец не разбиваются о скалы или не падают в пропасть.
Цапоте — одна из семи великих империй в мире людей, управляемая бессмертным.
Эгилия / Эгильские острова — регион на
Дайе, где насчитывается более сотни разрозненных островов. Пользующееся дурной славой прибежище пиратов. Подобно каменным садам острова лежат посреди моря, зеленые от кедров, древних, как мир, и богатые чудесными виноградниками.
Глоссарий
Альвы — создатели мира
Альвенмарк. Сотворенные ими существа не понимают их мотивов и побуждений. Они все больше отдаляются от своего мира и, судя по всему, отказываются от большей части собственной власти.
Апсары — водные нимфы, родиной которых является озеро Лотосов далеко на юге
Альвенмарка. Говорят, что они пишут свои самые сокровенные желания бурой краской из сока куста динко на своих телах, и тем, кто может прочесть таинственную вязь, они остаются верны до тех пор, пока путь в Лунный свет не отделит навеки ушедших от ищущих (см. также книгу «Меч эльфов. Наследница трона»).
Бегущие с ветром — имя эльфийского клана из народа
нормирга, из которого родом
Нандалее и другие эльфы.
Безродный — так
эльфы называют тех, кто избрал службу
небесным змеям. Часто в случае
драконников речь действительно идет об отверженных. Если это не так, то они приносят драконам клятву, которая сильнее любых клановых уз.
Белые змеи — подвид морских змей, живущий в подземных реках и озерах
Альвенмарка. Поскольку они никогда не видят дневного света, чешуя их стала белой. Наряду с рифами они воплощают в себе самый большой кошмар для карликов, которые доверяют свои жизни хрупким угрям и подводным течениям.
Бергемская резня — сражение между
эльфами, солнечным драконом и большим отрядом дровосеков, состоявшим из
карликов. Причиной послужили работы по выкорчевыванию, проводимые карликами, которые всегда используют большие количества древесины для строительства штолен и подземных верфей. Во время резни было убито более ста карликов.
Бессмертный — общий титул для семи великих королей, правящих в мире людей и ведущих войну в
Нангоге для
девантаров.
Битва над Горящей горой — сражение бессмертного
Аарона против ряда ренегатов, мешавших поднебесной торговле в
Нангоге. Мятежники взяли на абордаж несколько небольших облачных кораблей. Это была первая битва в небесах Нангога.
Великий дом — обозначение системы сословий в великом королевстве
Лувии в мире людей. Люди разделяются на неприкасаемых (попрошаек, бродяг, не оседлых), создающих (все ремесленные профессии, а также торговцы), сражающиеся (все воины), знающие (жречество) и правящие (дворянское сословие). Над всеми ними стоит божественный король, бессмертный
Муватта.
Волчьи зубы — имя эльфийского клана из народа
нормирга, из которого родом
Ни Рин и другие эльфы.
Газала — видящие, созданные по желанию
перворожденного, дракона
Дыхание Ночи. Газалы обладают вытянутыми длинными головами газелей с очень заметными, загнутыми назад и закрученными внутрь рогами. Считаются весьма капризными, причина чего, возможно, заключается в том, что они не имеют права покидать большую пирамиду в
саду Ядэ.
«Голубая звезда» — поднебесный корабль, на котором путешествует по небу альв, именуемый
детьми альвов Певцом.
Грибное — так карлики называют алкогольный напиток, который варят из грибов. В каждом из городов есть по крайней мере один завод, и карлики весьма бурно спорят о том, чье грибное лучше.
Девантары — создатели миров, так же, как и
альвы. Альвы и большинство их детей рассматривают их как воплощение зла. Они правят
на Дайе, в мире людей, и управляют судьбами народов. Любят перемены и этим отличаются от альвов, которые стремятся к совершенству, чтобы навеки сохранить это состояние.
Демонические уши — слово, которым люди обозначают уши эльфов.
Демоны — общее обозначение у людей для всех созданий Альвенмарка.
Дети альвов — собирательное название для всех народов, созданных альвами
(эльфы, тролли, кобольды, кентавры и др.).
Дети темных альвов — демонизирующее понятие, используемое для обозначения
карликов, и в более поздние эпохи забывается, о каком народе
Альвенмарка идет при этом речь.
Джинны — духи воздуха, обладающие огромной магической силой. Считается, что у них есть свой король, но они редко вмешиваются в дела других
детей альвов. Настолько редко, что некоторые вообще не верят в их существование.
Драконы — собирательное понятие для различных видов этих существ.
Небесные змеи, старейшие среди драконов, являются наместниками
альвов. Остальные драконы находятся ниже в иерархии. В то время как небесные змеи — разумные существа, обладающие большой силой, остальные виды считаются немногим более чем просто опасными хищниками.
Звезда альвов — пересечение от одной до семи
троп альвов. На звездах альвов можно попасть на тропу альвов и перейти по ней в другой мир.
Зеленые духи — создания великанши
Нангог. Это души существ, которых она только хотела создать, прежде чем подверглась заклинаниям
девантаров и
альвов. Говорят, до обретения ими плоти оставалось не более одного удара сердца. Они стали бестелесными защитниками Нангога.
Знак углей — покрытая красным лаком круглая деревяшка, которую в строго разграниченном обществе империи
Лувии должны носить чужестранцы, а также неприкасаемые.
Зовущий птиц — этим словом жители
Гарагума обозначают своих «могильщиков». Зовущий птиц разделывает на
Столе Небес труп умершего и предлагает мясо коршунам и орлам.
Золотые крылья — высокая награда у
карликов. Только самым храбрым из них позволяется носить золотые крылья на шлеме.
Идущий наверх — титул среди
карликов. Должностное лицо, определяющее план застройки туннельных систем.
Изумрудные пауки — вид водяных пауков, тело которых размером с небольшого коня. Они встречаются только в
море Черных улиток неподалеку от
башни Гламира. Они связаны с тайной, над раскрытием которой работают карлики
Железных чертогов.
Ишкуцайя — одна из семи великих империй на
Дайе. Кочевой степной народ ишкуцайя называют варварами, которые будто бы приносят человеческие жертвы и устраивают ужасные ритуалы для погребения своих князей. Как воины они считаются непобедимыми, пока сражаются на спинах своих лошадей.
Каменный совет — совет заслуженных мужей из горных кланов
Гарагума. В совет входят лишь девять мужчин. У каждого из них есть кинжал, рукоять которого была изготовлена из костей мудреца
Заруда. Они решают вопросы, касающиеся диких кланов.
Кобольды — собирательное понятие для целой группы различных народов или племен, таких, например, как
лутины или
хольды. Кобольды, по человеческим меркам, доходят ростом примерно до колена или до бедра. Многие кобольды наделены магическим даром. Большинство считается выдающимися ремесленниками. Другие дети альвов любят пользоваться услугами кобольдов в качестве слуг или рабов. Им приписывают своеобразное чувство юмора и ярко выраженную склонность к тому, чтобы шутить над другими.
Костная площадь — обозначение тех потаенных мест, куда уходят низшие драконы, когда чувствуют приближение смерти. За многие века там накопилось очень много драконьих костей.
Кровь-рынок — понятие карликов, обозначающее кровавый рынок. В память всех карликов прочно врезались трагические события, произошедшие во время ежегодной ярмарки под открытым небом. Тогда произошло нападение
среброкрыла, который, несколько раз извергнув огонь, устроил страшную давку. Более пятидесяти посетителей рынка умерли в огне и толчее. Карликам неизвестно, что дракон атаковал их потому, что на рынке продавали зубы его мертвого брата. Карлики украли их с костной площади драконов.
Ксаны — водные нимфы, обладающие даром предвидения, изгнанные из
Альвенмарка в Другой мир, поскольку, по мнению
небесных змеев, были слишком упрямы и слишком свободно рассказывали другим об их возможном будущем.
Куш — растение, произрастающее в обеих провинциях
Гарагум в высокогорных долинах
Дева Куш. Из волокон растения можно прясть очень прочную одежду. Если курить сушеные листья, в грезах можно вознестись к богам.
Ламассу — народ в
Альвенмарке из далекого Шурабада, огромные создания с телом быка, большими орлиными крыльями и бородатым лицом. Считаются очень мудрыми и сильными чародеями.
Ласточка-сери — герб гильдии небесных лоцманов в
Нангоге.
Лес Духов — обозначение Священных рощ в
Друсне, одной из семи великих империй на
Дайе. Друснийцы хоронили своих умерших на ветках деревьев и верили в то, что в звуках ветра можно услышать шепот голосов предков.
Лувийцы — жители
Лувии, одной из семи великих империй на
Дайе, в мире людей.
Луговые феи — синоним
цветочных фей.
Лутины — лисьеголовый кобольдский народ. Очень одаренные маги, пользующиеся дурной славой из-за своего черного юмора и злых шуток. Слывут хорошими дельцами и укрывателями. Пожалуй, они представляют собой самый капризный среди кобольдских народов. Некоторые считаются опытными путешественниками по сети троп альвов.
Мауравани — эльфийский народ, живущий далеко на севере
Альвенмарка в негостеприимных лесах у подножия
гор Сланга. Славятся своими лучниками. Мауравани считались непредсказуемыми, хитрыми и чудаковатыми. Даже
тролли трижды подумают, прежде чем сунуться в леса этого воинственного эльфийского народа. Два известных мауравани —
Тилвит и
Куллайн.
Минотавры — бычьеголовые великаны. Их тело похоже на тролльское, причем в отличие от троллей контакт с железом не вызывает у них неприятных ощущений. Их не любят за мрачную религиозность, не терпящую улыбки или даже громкого ликования.
Небесная свадьба — ритуал плодородия, совершаемый бессмертным
Муваттой Лувийским и девственницей.
Небесные змеи — если верить
драконам, небесные змеи — старейшие из них. Они утверждают, что были первыми существами, созданными
альвами, после того как
Нангог завершила свой труд.
Незримое око — все создания
Альвенмарка обладают Незримым оком, но лишь немногие обретают способность пользоваться им. Тот, кто откроет свое Незримое око, может видеть магическую структуру мира, светящиеся силовые линии, пронизывающие все и вся.
Оловянные — элитное подразделение в войске бессмертного
Аарона. Эта группа наемников изначально набиралась из пиратов, сдавшихся Аарону на
Эгильских островах. Позже к ним добавились и другие наемники. Командуют ими
Володи и
Коля.
Паучиха — одно из обозначений тех жриц из народа
Цапоте, которые избраны для того, чтобы соблазнять золотовласых мужчин, чтобы те шли за ними в храмы Пернатого змея.
Пегас — крылатая лошадь. Пегасы живут в степи
Байнне Тир. Поймать пегаса и получить его в качестве ездового животного — одно из заключительных испытаний для учеников
Белого чертога, которые хотят стать
драконниками. Однажды установившись, связь между
эльфом и пегасом сохраняется на всю жизнь.
Перворожденный — имя, данное
небесному змею по имени
Дыхание Ночи, старейшему среди драконов
Альвенмарка.
Радужные змеи — другое название, использующееся для
небесных змеев, тех могущественных драконов, которые появились первыми и выступают в качестве наместников
альвов. Название это говорит о том, что у всех у них чешуя разного цвета. Если верить
драконам, радужные змеи были старшими среди них. Они утверждают, что они были первыми созданиями, сотворенными альвами после того, как
Нангог завершила свой труд.
Рупор — тревожный горн на поднебесном корабле.
Светлые альвы — обозначение для тех
альвов, которые считаются создателями
эльфов. Употребляется в противоположность
темным альвам, которые, согласно мифологии, создали те народы, которые предпочитают жить под землей или считаются созданиями весьма сомнительного характера, например
карлики.
Серебряный лев — существо было создано
девантаром Долгоруким из осколков сердца
Нангог. Серебряные львы являются ни живыми, ни мертвыми. Они служат людям проводниками по
тропам альвов и обладают силой, позволяющей открывать врата на
звездах альвов. Позже девантары создали также крылатых львов, на которых бессмертные должны были отправиться в бой за Нангог.
Серп убийц — когда луна стоит в небе, похожая на узкий серп, едва дающий свет, в некоторых местностях
Лувии и
Арама говорят о серпе убийц, ибо ночи, когда она правит на небе, словно созданы для мрачных делишек.
Собиратели облаков — огромные создания, парящие в небесах
Нангога. Они смутно напоминают кракенов, только у них гораздо больше щупалец. Самые крупные из этих созданий достигают в обхвате более двухсот шагов. С помощью
девантаров людям удалось поймать нескольких собирателей облаков. Они построили корабли и полетные платформы, которые привязывались к огромными телам собирателей облаков при помощи канатов и сетей. Степень разумности собирателей облаков весьма спорна. Судя по всему, спустя какое-то время они начинают рассматривать небесные корабли и их команду как часть собственного тела.
Солнечный дракон — вид драконов, живущих в основном в
Ишемоне. Цвет их чешуи чаще всего красный. Один из них принимал участие в
Бергемской резне. Из огнедышащих драконов.
Среброкрыл — один из мелких видов
драконов Альвенмарка.
Старец в Глубине — обозначение правителя поселения карликов. Обычно он живет в самой глубокой пещере и происходит из одной из пяти крупнейших семей, которые могут проследить свою родословную от самого дня сотворения.
Стол небес — название, данное жителями
Гарагума своим местам для погребения. Речь идет о высоких плоских скалах, на которых
зовущие птиц хоронят умерших.
Страсть к прыжку — странное состояние, накатывающее на некоторых работников поднебесных кораблей, когда они смотрят вниз. Это желание спрыгнуть на облака и пойти по ним. Других охватывает тоска по чувству падения. Некоторые ученые утверждают, что страсть к прыжку не имеет ничего общего с желанием смерти. Впрочем, еще ни одного прыгуна не удалось расспросить об истинности данного утверждения.
Темные альвы — обозначение тех альвов, которые считаются создателями тех народов, которые предпочитают жить под землей или считаются созданиями весьма сомнительного характера, как, например,
карлики. Это понятие используется в противовес светлым альвам, которые, согласно мифологии, создали эльфов.
Тролли — воинственный народ
Альвенмарка. Ростом более трех шагов, сутулые, обладают серой кожей, похожей цветом на камни. Троллям неприятно прикосновение к металлу.
Тропы альвов — сеть магических троп, как утверждается, созданных
альвами. Они соединяют
Альвенмарк, Нангог и
Дайю.
Тропы бессмертных — тропы альвов между
Нангогом и
Дайей.
Угорь — так карлики называют примитивные подводные лодки, на которых они ходят по подземным рекам и морям. Лодка движется в результате вращения винта, связанного с коленвалом. Коленвал проходит через весь корпус и крутится за счет мышечной силы всех членов экипажа, за исключением штурмана.
Унилех — название одного из
угрей, построенных
карликами. Считался особенно надежным, поскольку за тринадцать лет затонул только дважды, и оба раза даже были выжившие.
Фонарщики — хищные рыбы с похожим на змеиное телом, которые встречаются в подземных озерах Альвенмарка. Свое имя они получили благодаря двум флуоресцирующим телам, которые они носят на длинных антеннах перед собой.
Ходящий через врата — так
карлики называют тех, кто обладает способностью открывать магические врата на
звездах альвов.
Хранители неба — элитные подразделения воинов на кораблях-дворцах, принадлежащих бессмертному
Аарону, правителю
Арама.
Хранитель Золотых покоев — титул лувийского визиря, следящего за сокровищницами империи, всеми доходами и расходами. Это делает его вторым по могуществу человеком в государстве после бессмертного
Муватты.
Хранитель огня — титул лувийского визиря, который руководит всеми рудниками, плавильнями и кузнями, которые в
Лувии целиком и полностью находятся под контролем государства. Это делает его вторым по значимости визирем после
Хранителя Золотых покоев.
Цапоте — жители одноименной великой империи на
Дайе, в мире людей.
Цверги — другое обозначение
народа карликов. Часто употребляется в сказках и легендах об этом мятежном народе.
Цветочные феи — иное название
луговых фей. Создания ростом с ноготь, внешне похожи на эльфов, с крыльями бабочки или стрекозы.
Черные улитки — разновидность пещерных улиток, из-за которых крупное подземное озеро в
Альвенмарке получило название
море Черных улиток. На этих живущих в воде существ охотятся
карлики Железных чертогов, которые добывают из них очень хорошие черные красители.
Эльфийское яблоко — похожий на яблоко фрукт, который можно встретить в лесах
Нангога. При употреблении вызывает сильные галлюцинации.
Янтарин — камень, чаще всего медового цвета, источающий теплый, никогда не угасающий свет.
Бернхард Хеннен
МЕСТЬ ДРАКОНОВ. ЗАКОВАННЫЙ ЭЛЬФ
Моему отцу,
который подобен для меня якорю в бурном море
Люби своих врагов — они указывают на твои ошибки.
Бенджамин Франклин
КНИГА ПЕРВАЯ
ПАКТ ДРАКОНОВ
Пролог
Небо растекалось красным и золотым, когда пение сверчков внезапно смолкло.
— Они идут, — прошептал Гонвалон, и Нандалее взглянула на небо, разделенное ветвями куста шиповника на тысячи фрагментов, словно мозаика. На западном горизонте, там, где раскаленный докрасна солнечный шар касался луга, виднелись силуэты.
Нандалее натянула тонкое одеяло, натертое грязью из находившегося неподалеку источника, и невольно потянулась за лежавшим рядом луком. Тетива натянута — Гонвалон рассказал, что может произойти, если их обнаружат.
Тени росли. Их было много! Казалось, их рождает умирающее солнце, окруженное кроваво-красными облаками. Пегасы! Целое стадо. Не менее пятидесяти крылатых лошадей летели, образуя широкую дугу. Кони запрокидывали головы, издавая громкое ржание. Газели испуганно бросились врассыпную от источника и, делая огромные прыжки, исчезли в высокой буйволиной траве саванны.
Шум множества крыльев заполнил собой небо. Впереди стада летели три жеребца. Теперь они кружили прямо над колючим укрытием эльфов. Пегасы ведут себя не так, как другие дикие лошади саванны, предупреждал Нандалее Гонвалон. Ночуя опасность, они не спасаются бегством, а нападают Поэтому драконники и выбрали их в качестве своих боевых скакунов.
Один жеребец с поблескивающей черным цветом шерсткой то и дело пролетал над их кустами. Его глаза сверкали обсидианом. Он замедлил полет и, наконец, приземлился не более чем в двадцати шагах от притаившихся эльфов.
Никогда прежде не видела Нандалее настолько роскошного животного. Жеребец повернул голову. Его широкие ноздри раздувались, принюхиваясь к запахам этого места.
«Ему не заметить меня», — подумала девушка, и на ее узких губах заиграла улыбка. Утром они выкупались в источнике, а потом, несмотря на громогласные протесты Гонвалона, натерлись пометом газелей. Спрятанные под съежившимся от грязи одеялом, источая запах газелей, они стали единым целым с Байнне Тир, Молочными землями, как называли плодородную саванну, окружавшую сад Ядэ, с начала времен. Они были невидимы для жеребца, скрыты от всех его органов чувств.
И, несмотря на это, он смотрел в их сторону. Беспокойно переминаясь с ноги на ногу, подошел ближе. Внезапно из-под плоских камней всего лишь в нескольких шагах от их укрытия выскользнула серо-коричневая ящерица. Она бросилась под спасительный куст шиповника и забралась под одеяло. Нандалее чувствовала тоненькие коготки зверька на своем обнаженном предплечье.
Жеребец склонил голову. Теперь он стоял прямо напротив куста и смотрел на них. Нандалее задержала дыхание. Только не моргать. Не шевелиться! Не издать ни звука! Она лежала, прижавшись к земле, натянув маскирующее одеяло до самой шеи. Волосы ее были натерты грязью, превратившейся под палящим солнцем в твердую пыльную броню. Девушка была идеально замаскирована. Причудливое сплетение ветвей размывало ее силуэт. И только если она моргнет, то выдаст себя. Нандалее крепко прижалась щекой к пыльной земле. Нужно было раньше, когда еще была возможность, немного повернуть голову, чтобы лоб ее касался земли и покрытые засохшей грязью волосы походили на камень. Но она не могла оторвать взгляда от черного жеребца. Никогда еще Нандалее не видела настолько грациозного скакуна.
Лежавший рядом с ней Гонвалон закрыл глаза. Он не был охотником, но все сделал как следует. Хоть он и возражал против того, чтобы натереться пометом газелей, он поступал правильно. Интересно, сколько раз он уже убивал по приказу
драконов? Эльф никогда не говорил об этом.
Жеребец фыркнул. Его обсидиановые глаза смотрели прямо на нее. Маленькое белое пятнышко в форме звезды красовалось у него прямо посредине лба, словно третий глаз.
Внезапно он запрокинул голову и заржал. Небо заполнилось шорохом тяжелых крыльев, и вскоре земля задрожала под копытами приземляющихся пегасов. Нандалее насчитала семьдесят три скакуна, один прекраснее другого. Они были невероятно грациозны, каждое движение их было пронизано совершенной гармонией.
Эльфийке вспомнились дни, проведенные в пещере Парящего наставника. То, с какой грациозностью большой белый дракон раскрывал крылья. И на миг в голове у нее снова зазвучали его слова.
Во всем, что совершенно, живет магия. Даже если вы не осознаете того, что сплели заклинание. Идеальный выстрел, попадающий в цель вопреки вероятности. Или же простое движение…
Ее учитель был капризным и наверняка немного безумным. Нандалее вспомнила, как иногда он висел под потолком пещеры вниз головой, завернувшись в крылья, словно огромная летучая мышь. Он утверждал, что так спать очень удобно, и требовал, чтобы она поступала так же. Как нелепо он погиб. Карлики разрубили на куски его красивое, грациозное тело и продали с аукциона. И из всех жителей Глубокого города именно его убийцы избежали кары небесных змеев.
Благодаря ей трое карликов выжили в потайном колодце. Нандалее отдала им грудного младенца, мать которого погибла от ее клинка. Это был несчастный случай. При мысли об этом эльфийку накрыла волна горечи. Она так хотела быть драконницей! Драконники совершенны, во всех отношениях. У них не бывает неудач. Когда погибла карлица, у Нандалее был выбор — обречь младенца на верную смерть или найти того, кто о нем позаботится. К тому моменту Глубокий город уже превратился в огромную могилу, в которой она сумела найти только этих троих карликов: убийц! Торговцев трупами! Они воплощали в себе все пороки этого мира. Наверное, именно поэтому они забрались так глубоко под землю. И, несмотря на это, Нандалее пришлось пощадить их, поскольку она не могла вынести ребенка из-под земли. Он стал бы жертвой неистового гнева драконов.
Поэтому, несмотря на огромное количество смертей, гибель ее наставника осталась неотмщенной. И ощущение несправедливости все еще не давало Нандалее покоя. Равно как и жестокая месть драконов. Почему они не послали своих эльфов, чтобы покарать убийц? И только убийц! Почему должен был умереть целый город? Это ведь их задача — хранить красоту этого мира. Именно для этого небесных змеев когда-то избрали альвы. Но драконы пошли иным путем. Они превратили избранных ими эльфов в убийц, утратили всяческое чувство меры.
«Я хочу вернуться к истокам, — думала Нандалее. — Я хочу быть орудием воли альвов. Хранительницей этого мира, который они доверили нам, а не мстителем без стыда и совести. Я хочу защищать слабых, беречь от разрушения все прекрасное. Сражаться именно за эти цели достойно и благородно. Таков будет мой путь», — решила Нандалее, наблюдая за жеребцами, которые весело резвились на мелководье, поднимая брызги до самых голов.
Вороной жеребец отвернулся от их укрытия. Он смотрел на высокую буйволиную траву, доходившую до самого источника. Она была почти в два шага высотой. Разгорающееся лето позолотило и высушило зелень кончиков. С востока налетел порывистый ветер, заставляя траву шептаться и колыхаться, подобно бесконечному золотисто-зеленому океану.
Их куст шиповника рос на пологом холме. Отсюда им хорошо было видно водопой и безбрежную равнину. В быстро угасающем свете дня Нандалее увидела в миле отсюда стадо чернорогих буйволов, от передвижения которых по высокой траве бежали темные волны. Они держались в стороне от водопоя. Ждали, пока пегасы утолят жажду и полетят дальше.
С востока над саванной тянулись темные щупальца облаков, словно пытаясь захватить последние отблески зари на горизонте. Надвигалась гроза. За последние несколько дней Гонвалон много рассказывал Нандалее о Байнне Тир. Мастер фехтования удивил ее глубиной своих познаний. Он любил приходить в просторы саванны, знал тропы, по которым ходят стада, и множество историй об этой земле. О волнах пламени, пожиравших буйволиную траву во время засухи, о тысячах красок радуги, которыми расцветала выжженная земля за ночь, когда начиналось время дождей.
Знал он и народы кобольдов, живших на этой огромной равнине, одетых в голубые одежды охотников, путешествовавших по пустынной земле на диких собаках песочного цвета. Бродячие народы пастухов, гордившиеся тем, что являются самыми высокими кобольдами в Байнне Тир, в обычаи которых входила привычка натирать тела серой глиной. Или рыбаков, живших в хижинах на сваях вдалеке от берегов над темной водой Комариных озер. Иногда ночью он дожидался вместе с ними огромных сомов, которые иногда в полнолуние поднимались со дна озера и ползали по земле, на многие мили удаляясь от воды. Кобольды давали этим существам имена и почитали как богов.
Ухунгу, Вспыльчивый, с потрохами сожравший уже не одного кобольда, из числа тех, кто осмелился подойти к нему слишком близко. Или
Арани, Посланник, извивающееся тело которого будто бы чертило в высокой буйволиной траве тайные послания альвов, доступные взору только с неба.
Теперь ветер доносил отдаленные раскаты грома, и Нандалее увидела, как на востоке над горизонтом начинают сверкать молнии. Где-то в высокой траве гневно рыкнул навстречу грозе, словно бросая вызов небесным стихиям, черногривый лев, повелитель саванны, подобно тому, как среброльвы считали своими владениями скальные башни красного цвета, окружавшие огромную степь. Никто не мог сравниться с ними. По крайней мере, на земле. Им кобольды тоже дали имена, но осмеливались шептать их лишь в новолуние, когда в мире оставались только тени. Маленький народ был убежден в том, что довольно назвать эти имена вслух, чтобы накликать беду.
Гонвалон знал столько историй, и Нандалее предвкушала путешествие вместе с ним по огромной саванне, познавая ее чудеса и тайны. Никогда не думала девушка, что эльф, выросший во дворце, может быть так тесно связан с природой.
Она протянула к нему руку под одеялом. Коснулась его теплой, гладкой, словно шелк, кожи. Гонвалон изменился с тех пор, как они вернулись в сад Ядэ. Он снова источал то самоуверенное спокойствие, которое так восхищало ее, когда он был наставником в Белом чертоге. Что бы ни произошло в Снайвамарке — он снова обрел покой. Может быть, все дело было в Молочных землях, которые он так сильно любил. В просторной, дикой саванне.
В этот миг ослепительно яркий луч ударил в источник, вонзил раскаленные кинжалы глубоко в голову Нандалее. Кони заржали. Нандалее услышала их испуг, почувствовала, как дрожит земля под копытами. Девушка заморгала. Глаза слезились, она ничего не видела, мир раскололся на плоские светлые и темные пятна. Она хотела вскочить, но Гонвалон прижал ее к земле.
— Нет. Это красноспин. Лежи! Мы ничего не можем сделать.
Нандалее опустила веки и открыла Незримое око, чтобы увидеть магическую сеть, соединявшую между собой все. Ее ослепил ярко-красный цвет едва сдерживаемой ярости. Он полыхал прямо над кустом шиповника, а затем поднялся в небо. Должно быть, это вороной, взмывший ввысь, чтобы защитить свое стадо.
У водопоя царила холодная синева страха. Жеребцы и кобылы бросились врассыпную. Некоторые взлетали, мешая друг другу. В высокой траве сверкали глаза маленьких зверушек, испуганно прижимавшихся к земле.
Высоко над ними парил красноспин, окруженный бело-золотистой аурой силы. В сторону бегущего стада вылетел еще один луч пламени. Незримое око видело всего лишь вспышку, из-за которого аура дракона стала бледнее. Однако когда это матово-желтое сияние потянулось к пегасам, два сверкавших синевой огонька тут же погасли.
Нандалее открыла глаза. Их все еще обжигало, но открывшееся им снова стало цветным и объемным. Она видела, как жеребцы с горящими крыльями носятся по высокой степной траве, видела трупы двух кобыл, лежавшие на мелководье. Ее окатила ледяная волна гнева. Это не охота! Красноспин убивал ради развлечения, он съест лишь самые лучшие куски убитых пегасов, а остальное оставит падальщикам.
Эльфийка схватила лук.
— Не делай этого! — прошипел Гонвалон. — Драконы правят этим миром. Восстанешь против одного — навлечешь на себя гнев всех.
Нандалее не слушала его. Она вскочила. Колючие ветки оцарапали ее лицо и голые руки. Преисполненная ярости эльфийка смотрела на небо, а ее правая рука поглаживала оперенье стрел в колчане.
Красноспин был более двадцати шагов в длину и похож на змея. Крылья находились чуть выше сильных задних лап, передние лапы были гораздо меньше, заканчивались острыми, словно ножи, когтями. И если нижняя часть его тела отливала насыщенной синевой полуденного неба над саванной, бока были карминово-красными, пронизанными кое-где дымчатыми полосками.
Черный жеребец взмыл в небо и вместе с двумя другими пегасами бросился на нападавшего. Какими же маленькими казались они рядом с массивным телом дракона. Несмотря на это, они пытались ударить крепкими копытами по костям в крыльях дракона, стараясь не подлетать слишком близко к мечущемуся из стороны в сторону хвосту.
Нандалее вынула из колчана стрелу, продела тетиву в зарубку. Однако выстрелить не осмеливалась, из боязни попасть в пегаса, вовлеченного в неравный бой. Хвост ударил одного из жеребцов, который только что проделал копытом дырку в кожистом крыле дракона. Гордое животное со сломанными крыльями беспомощно полетело кувырком на землю, тяжело рухнуло в буйволиную траву неподалеку от водопоя и замерло неподвижно.
Дракон повернул голову на змеиной шее и схватил еще одного пегаса. Длинные клыки вонзились в живот скакуна и вырвали из него огромный кусок плоти, внутренности пегаса вывалились наружу, прежде чем этот гордый жеребец рухнул с небес.
Однако вороной мужественно перемахнул через голову дракона и нанес мощный удар сильными копытами. На краткое время красноспин закачался, но вскоре снова обрел равновесие. И пока жеребец разворачивался, намереваясь снова напасть, дракон изрыгнул пламя. Не с такой силой, как выпустил предыдущую струю огня, с которой он начал свою атаку на отдыхавших у водопоя пегасов, но по-прежнему убийственно для любого, кого настигнет смертоносный поток.
Нандалее затаила дыхание.
Черный пегас сложил крылья и стал камнем падать вниз — но все же недостаточно быстро. Язык пламени лизнул его бок. Конь заржал от боли. Только над самой водой он снова расправил крылья и остановил падение. Нандалее слышала, как хрустнули его суставы. Копыта жеребца коснулись воды, когда он, тяжело хлопая крыльями, попытался снова набрать высоту.
Теперь паривший над ним дракон оказался в более выгодном положении. Эльфийка увидела, как он полетел по дуге, широко расправив крылья, пытаясь перекрыть путь пегасу.
— Так это не закончится, — пробормотала Нандалее и подняла лук. Дракон двигался медленно, что облегчало задачу. Она целилась в сустав, туда, где левое крыло чудовища переходило в спину. Она выдохнула и послала стрелу в полет, не спуская взгляда с цели.
— Нет, — закричал Гонвалон, вскочил и выхватил у нее лук. Он опоздал всего на удар сердца — стрела нашла цель. Раздался звук, похожий на тот, что могли бы издать огромные кузнечные мехи, когда дракон удивленно вздохнул. Левое крыло надломилось, но он снова восстановил равновесие. Стрела вошла в плоть дракона больше чем наполовину.
Вороной поглядел на Нандалее. Качнул головой, словно приветствуя ее. А затем, делая сильные взмахи крыльями, полетел прочь. Его стадо давным-давно сбежало. Остались лишь тела убитых животных.
— Ты выстрелила в дракона, — прошипел Гонвалон. — Ты в своем уме? Нам придется убить его, чтобы он никому не рассказал. Нам конец, если об этом узнают небесные змеи.
Красноспин приземлился на берег источника. Они находились от него на расстоянии не более тридцати шагов. На эльфийку неподвижно смотрели желтые глаза с вертикальными зрачками. О своей добыче он, похоже, окончательно забыл.
Краем глаза Нандалее заметила, что Гонвалон схватился за меч. Он сделает это. Ради нее он, не колеблясь, сразится с драконом. Так же, как схватился с Вечнозимним червем.
— Ты пытаешься определить, добыча ли мы, — громко и очень медленно произнесла Нандалее. Она представила себе, как каждое ее слово проникает в мысли дракона. Она не знала, насколько разумны красноспины и могут ли, подобно небесным змеям, говорить с эльфами языком мыслей. Она просто хотела, чтобы он понял, и, произнося эти слова, она неторопливо вынула вторую стрелу из колчана и положила ее на тетиву.
— Однажды я убила принца троллей, потому что он испортил мне охоту. Он был в десять раз дальше, чем ты сейчас. Моя стрела попала ему в центр глаза и вошла в мозг. Он умер прежде, чем осознал, что произошло. У тебя глаза побольше, чем у него… Неразумно было бы желать сожрать меня.
Дракон беспокойно хлестнул хвостом, взбаламучивая грязь на берегу.
— Мы оба охотники, ты и я. Но я убиваю только ради пропитания или защиты.
Дракон повернул голову на змееподобной шее. Она почувствовала запах его дыхания. Огромная пасть находилась теперь на расстоянии всего шести шагов. Темные брызги крови сверкали вокруг его морды в последнем свете угасающего дня. Каждый из его белоснежных зубов был длиной с руку. Думает, не испепелить ли ее струей пламени?
— Отходи назад, — негромко произнес Гонвалон. — Он подошел слишком близко. Я могу дотянуться до него мечом. Я перережу ему горло.
Нандалее не сомневалась, что он сумеет сделать это. Но одно дело — ранить крупного дракона и задеть его гордость, и совсем другое — убить его. Если Гонвалон сделает это, им обоим придет конец. Все драконы Альвенмарка будут охотиться на них, и они уже не смогут надеяться на то, что Темный даст им защиту и укрытие.
— Сейчас мы уйдем, — твердым голосом произнесла Нандалее. — Мы не станем оспаривать у тебя добычу. Но знай, что ты украл мое мясо. Стадо крылатых скакунов принадлежит мне, — дерзко заявила она. — А я не люблю, когда меня обкрадывают. Если ты тронешь еще хоть одного, то узнаешь, каково это, когда на тебя охотятся. Я из Карандамона, что далеко на севере, где зимний холод превращает каждый день в борьбу за выживание. Я такая же, как моя земля. Безжалостная. Я убью тебя, если ты тронешь еще одного из моих скакунов. В саванне довольно дичи. Тебе не придется голодать.
Из глубины драконьей пасти послышался глухой рокот. Его ноздри расширились. В лицо Нандалее ударило горячее дыхание. Она подняла лук и натянула тетиву далеко за ухо.
— Даже если твое пламя убьет меня, стрела все равно попадет в тебя. Мне достаточно спустить тетиву, а заклинание само найдет цель.
Дракон засопел.
— Ты мне не веришь? — вызывающе улыбнулась ему Нандалее. — Может быть, я лгу. А может быть, и нет. Если сейчас ты примешь неверное решение, то оно станет последним.
—
Угрозы меня не впечатляют, — раздался голос в его мыслях. Казалось, он не подходит этому кровожадному созданию. Он казался воспитанным, мудрым. Он немного напомнил Нандалее голос Парящего наставника. Но здесь были все эти мертвые пегасы. Их было семь или восемь.
— Зачем эта резня? Это была не охота, а бойня.
—
Потому что я имею на это право.
На этот раз в его словах послышалась надменность, от которой Парящий наставник был далек.
—
А теперь ты вытащишь стрелу из моего тела, госпожа.
Нандалее уставилась на него. Красноспин был настолько высокомерен, что это даже привело в восхищение эльфийку.
Гонвалон положил руку ей на плечо.
— Не делай этого. Ему нельзя доверять. Только посмотри на его ауру!
—
Да, я разговариваю мысленно и с ним. Так что послушайся его совета.
Нандалее открыла Незримое око, чтобы снова увидеть магическую паутину, пронизывавшую мир и соединявшую все со всем. Она видела красноту с трудом сдерживаемого гнева в ауре дракона. Он смешивался с золотом власти.
— Я помогу тебе, потому что мне так нравится, — спокойно произнесла эльфийка. — И потому что знаю, что Гонвалон убьет тебя, если ты причинишь мне вред. Мне придется вырезать стрелу, поскольку наконечник с зазубринами. Это будет очень болезненно.
—
Иди сюда и сделай это.
— Ты же видела, каков он, — произнес Гонвалон. В его взгляде читались тревога и недоверие. Он так давно служит драконам. Неужели переоценивает их подлость? — Не ходи!
Нандалее проигнорировала его предупреждение. Она сняла стрелу с тетивы и вложила ее обратно в колчан. Затем положила лук на землю и приблизилась к красноспину.
Драконий хвост все еще хлестал по прибрежной грязи. Зрачки его расширились, и сверкающая чернота полностью вытеснила золото радужки. Нандалее услышала негромкий свист меча Гонвалона, выскользнувшего из смазанных кожаных ножен.
—
Ты та эльфийка, которая так дорога Темному. Эльфийка, мысли которой не может прочесть ни один дракон. Я видел тебя издалека во время битвы за Глубокий город.
Нандалее поглядела на наполовину обожженные тела, лежавшие в воде.
— Полагаю, тебе понравилась то побоище.
—
Оно закончилось слишком быстро. И карлики не слишком вкусные. Слишком жесткие. Слишком много волос. Очень неприятно, когда в зубах застревают волосы. А вот эльфийское мясо… — Он прижал свое змееподобное тело к земле и слегка повернулся на бок, чтобы ей было легче дотянуться до стрелы, которая вошла в его тело прямо у основания крыла.
Нандалее достала длинный охотничий нож. Стрела торчала глубоко в мышце на расстоянии пальца от сустава. Ей пришлось призвать на помощь всю свою силу, чтобы надрезать твердую чешуйчатую кожу. Из раны потекла почти черная кровь. Дракон вздрогнул, но не издал ни звука. Он лежал, запрокинув голову, положив голову на спину. Он внимательно наблюдал за ее действиями.
Нандалее осторожно высвободила стрелу и вытянула ее через зияющую рану, оставленную на теле дракона ее ножом. Дракон резко выдохнул, когда стрела вышла из раны. На зазубринах остались волокна мяса.
—
Я склонен поделиться с тобой частью боли, которую ты причинила мне.
— Думаю, Гонвалон не оценит такого великодушия, — Нандалее сняла волокна мяса с наконечника стрелы, стерла кровь тряпкой. — Не забывай, что я сказала тебе про свое стадо. Если будешь охотиться на летающих лошадей, я вернусь. И тогда я убью тебя.
Красноспин обнажил зубы.
—
Неужели я похож на того, кого легко убить?
Нандалее вызывающе улыбнулась ему.
— Неужели я похожа на ту, кто достаточно умен, чтобы подобные слова удержали меня от чего бы то ни было?
—
Нет, ты действительно не так умна. Я вижу твое будущее, Нандалее. Ты неугомонна и капризна — однажды ты предашь всех тех, кто любит тебя.
— Если я так опасна для тех, кого люблю, то можешь себе представить, что я делаю с теми, кого ненавижу? — холодно ответила она, выдержав взгляд красноспина, пока тот не расправил крылья и, тяжело взмахнув ими, не взлетел над степью.
— Что он сказал тебе напоследок? — спросил Гонвалон, не спускавший взгляда с дракона, словно опасался, что охотник передумает и вернется.
— Одну только ложь.
Нандалее знала, что о некоторых алых драконах говорят, будто они обладают пророческим даром. Сказал ли он правду? Эльфийка не могла представить себе, что когда-либо сможет предать Гонвалона.
Он был единственным, с кем она обретала мир. У нее никогда не будет никого другого.
Ночь победителей
Талавайн поглядел на спящую, а затем бросил взгляд в бронзовое зеркало. Он хорошо повторил ее лицо. Удовлетворенный, эльф отложил кисть на маленький столик рядом с ложем и закрыл небольшой горшочек, где хранил свои драгоценные краски, которыми любила расточительно пользоваться и Кацуми. Кайал, хранящийся в алебастровой вазочке,
[1] он сам сделал из сажи с добавлением топленого масла и наносил по контуру глаз с помощью серебряных палочек. Или порошок из тертого малахита. С его помощью он иногда бросал на веки нежные зеленые тени. Еще хна, создававшая легкий румянец на щеках, если взять ее небольшое количество. Он с улыбкой закрыл маленький горшочек из белоснежной керамики, который подарила ему Кацуми. Он был сделан в ее родном городе и содержал бальзам из меда, воска, кирпичной муки и рубинового порошка. После нанесения на губы он придавал им особый оттенок, в котором преломлялись сверкающие блики. Никогда прежде не было у него такого бальзама для губ. Даже в Альвенмарке. Талавайн бросил последний испытующий взгляд в зеркало и кивнул сам себе. Все получилось: по его мнению, он был достаточно похож на Кацуми.
Эльф слегка изменил лицо, заставил его казаться более округлым, волосы сделал черными и шелковистыми. Небольшое количество магии и большое количество краски превратили его в одну из самых известных конкубин с Шелковой реки.
За последние две недели Кацуми неоднократно чтила его своим присутствием. Достаточно часто. Уже никто не удивлялся тому, что она выходит из его шатра. Она была хрупкого телосложения. Немного ниже, чем он, но вряд ли кто-то заметит это. Лежа в свете масляной лампы, девушка с Шелковой реки казалась прекрасной. Совсем не такой, как Ашира, массажистка с покрытым оспинами лицом, для которой его благосклонность оказалась роковой.
— Я хорошо присмотрю за тобой, — прошептал он и мягко убрал волосы с ее лица. Кацуми улыбалась во сне. Она будет спать долго. Он добавил в вино мак. Она должна остаться здесь, потому что она станет его алиби — хоть и не знает об этом.
Поправил дорогое бесшовное платье, позаимствованное у девушки. Подол был лишь чуть-чуть коротковат. Но для конкубины это неудивительно. Талавайн взял лежавшую на сундуке длинную черную накидку и вышел из шатра. Победная оргия длилась всю ночь. Повсюду валялись пьяные. Некоторые еще обнимали женщин, с которыми развлекались. Он увидел, как юная девушка в порванном платье срезала с пояса кошель у безжалостно храпевшего толстяка. Застигнутая врасплох воровка бросила на него испуганный взгляд и подняла нож.
Талавайн мягко покачал головой. Пусть толкует этот жест, как ей заблагорассудится. Он пошел дальше, не удостоив ее второго взгляда. Иногда люди вызывали у него отвращение. Там, на поле боя, должно быть, лежат еще сотни, если не тысячи, раненых. И вместо того, чтобы заниматься ими, они пируют, напиваются и спариваются до потери сознания. Конечно, ужас битвы все еще не отступил. Но разве это извиняет то, что они бросили умирать тех, кого, возможно, можно было спасти? Нельзя было бессмертному покидать лагерь этой ночью! Его они бы послушались. Как бы ни было благородно с его стороны отвезти одного погибшего в его родную деревню, за всех остальных, это не обязательно должно было произойти этой ночью.
— Эй, красотка, как насчет нас с тобой? — Из шатра, полог которого был подогнут, ему махал рукой бородатый пьянчуга. На нем были длинные одежды небесно-голубого цвета с золотой вышивкой. Поскольку парень не из сатрапов — Талавайн знал их всех, должно быть, это один из командиров, выбранных крестьянами. Возможно, достойный человек. Окружавшие его собутыльники тоже были незнакомы Талавайну, а потом он увидел Матаана, сатрапа Таруада, одного из доверенных лиц бессмертного Аарона. Несмотря на то что князь все еще сидел прямо, выглядел он ужасно. Его выдубленное непогодой лицо казалось изможденным, глаза покраснели и казались воспаленными. Судя по всему, он пил не для того, чтобы пировать. Он хотел утопить в вине ужасы битвы.
— Иди же сюда, девочка. Я покажу тебе, как нужно правильно веселиться!
Талавайн робко отпрянул. Судя по всему, маскарад удался на славу. Может быть, даже слишком.
Парень с бородой с трудом поднялся. Сидя он казался выше. Понятно, почему он так задается. Низкорослый мужчина, который хочет снискать уважение.
— Не кривляйся ты так! Ты всего лишь шлюха, каких полно! Иди сюда, сегодня я проливал кровь, теперь хочу развлечений!
— Но для меня тоже настали дни крови, — ответил Талавайн, потупив взгляд. — Прошу прощения, что не могу быть вам полезной, благородный воин.
— Мне это не мешает, — воин, пошатываясь, сделал шаг в его сторону, когда Матаан схватил его за шиворот.
— Оставь ее, Арикан, или ты хочешь замарать нашу победу, обесчестив женщину?
— Меня едва не растоптало одно из этих серых чудовищ. Я много часов сражался в стене щитов, замарав себя при этом кровью, дерьмом и мозгами убитых врагов, — Арикан оттолкнул руку Матаана.
Он стал пробираться между лежащими на коврах и подушках воинами, с любопытством наблюдающими за происходящим. Один из мужчин обнимал девушку в слегка задравшемся платье. Он первым принялся подзадоривать Арикана, потом присоединились остальные. И вот вскоре все в палатке ревели, что мужчина должен взять себе то, что хочет. Капитан вытянул руки и поклонился, словно актер, благодарящий публику за аплодисменты.
— Думаю, — звучным голосом заявил Арикан, — моя честь сегодня пострадала достаточно, когда я, всхлипывая, полз между ногами головохвоста, который все норовил растоптать меня. А еще я думаю, что женщину, которая давным-давно продала свою честь, уже нельзя обесчестить.
Его слова сопровождались громогласным одобрительным ревом.
Тем временем Матаан встал и вышел из шатра. Он пристально поглядел на Талавайна. Князь рыбаков был трезв, сомнений в этом быть не могло.
— Встанешь сзади, Матаан, — заплетающимся языком произнес Арикан и схватил Талавайна за руку.
— Постой, друг мой! В этот темный полуночный час эта женщина пробирается в шатер гофмейстера Датамеса, — прошептал ему Матаан очень тихо, чтобы все остальные пьянчуги не услышали. — Она любовница золотоволосого франта, который обладает самым большим влиянием при дворе и о котором к тому же еще говорят, будто вчера он сражался так, словно в него вселился демон. Ты уверен, что тебе нужна именно эта женщина? Я не стану удерживать тебя, если ты так хочешь взять ее себе. Но думаю, еще до следующего захода солнца ты будешь лежать в одной из длинных ям, в которых будут хоронить тысячи погибших в этой битве. Неужели прихоть твоего члена действительно стоит таких жертв?
Капитан так посмотрел на Талавайна, словно обжегся.
— Надо было сразу сказать, ты… ты… — Он обернулся к своим товарищам и громко расхохотался. — Спасибо за предупреждение, сатрап. Клянусь бивнями человека-вепря, от нее можно подцепить что похлеще, нежели парочка капель крови из члена… Таких баб надо гнать в три шеи! Ты убьешь больше мужиков, чем сотня лувийцев! — И с этими словами Арикан вернулся в шатер, где его встретили насмешливые издевки.
Облегченно вздохнув, Талавайн собрался было удалиться, однако Матаан удержал его. Князь рыбаков был выше и склонился к нему, так что он почувствовал его кислое дыхание.
— Я знаю Кацуми, за последние несколько лун она не однажды почтила меня своим присутствием. Не знаю, зачем вы надели ее одежды и крадетесь через весь лагерь, но я выясню это,
гофмейстер, — Матаан говорил сдержанно и тихо, но от этого его слова не стали менее значимы.
— Я объясню вам в свое время, для какой важной миссии служит этот маскарад, — серьезно ответил эльф. По лицу Матаана промелькнула тень сомнения. Талавайн удовлетворенно отвернулся и пошел прочь.
Он покинул лагерь без дальнейших происшествий и затесался в длинные ряды тех, кто тащил добычу с поля боя. Шлемы и нагрудники из полированной бронзы, железные наконечники для копий, тюки окровавленной одежды и запыленные сандалии. Между воинами и торговцами длинными рядами шли пленные. Большинство были обнажены, некоторым надели на головы мешки. Мужчины с суровыми лицами и суковатыми дубинками гнали их в рабство.
Талавайн вспомнил об угрозе Матаана. Сатрап входил в число ближайших доверенных особ бессмертного Аарона. Нужно было придумать что-нибудь получше. Матаан опасен. Эльф знал, что разумно будет больше не возвращаться ко двору бессмертного Аарона. Он довольно насмотрелся на варварство детей человеческих. Он провел здесь бесчисленное множество лет. Положение шпиона Голубого чертога становилось слишком опасным. Но он хотел увидеть, как Аарон воспользуется победой. Еще один, последний раз он побудет его гофмейстером. Он должен повлиять на правителя, прежде чем тот предстанет перед девантарами. Вчерашняя битва изменила расстановку сил в мире. Теперь среди семерых бессмертных был один первый среди равных. Это может иметь тяжелые последствия для Нангога и Альвенмарка. И поэтому в Голубом чертоге должны узнать об этом сегодня же.
Три смерти
Ишта перешагнула через неглубокую яму, в которой лежал скрючившийся труп. Неподалеку грязно-желтый пес недовольно косился в ее сторону, словно опасался, что она пришла, чтобы украсть у него мертвечину.
Девантар невольно улыбнулась.
— Я охотница. Я не ем то, что убивают для меня другие, — она поглядела на лагерь, ярко освещенные шатры которого напоминали издалека огромные лампионы. Даже сюда доносились разнузданные крики пьяных и звонкий смех кутящих с ними женщин. Странные они, эти дети человеческие. Наверняка, каждый из них потерял сегодня друзей на поле битвы, но они все равно пируют — с того самого момента, как зашло солнце. Ишта любила смертных. Созерцание их возни действуют так освежающе. У них все постоянно меняется. Ей нравилось наблюдать за ними и подталкивать все к новым и новым глупостям. Это составляло всю ее жизнь.
Твердыми шагами она пошла по направлению к лагерю. Она приняла облик гофмейстера. Она умела замедлять течение времени, как очень любил поступать ее брат, Белый волк. Но плести подобное заклинание стоило больших сил, чем того стоила задача сегодняшней ночи.
Полночь давно миновала. После битвы ее братья и сестры совещались слишком долго. Из-за нее… Глупо было обезглавливать бессмертного на глазах у тысяч детей человеческих. Глупо и непростительно. Одно-единственное мгновение неконтролируемого гнева разрушило плоды трудов многих веков. Бессмертный простился с жизнью! Что ж, это хоть была казнь от руки девантара, защищалась она. В то время как ее брат, уродливый Кузнец, потребовал того же наказания, которое когда-то постигло их сестру Анату после того, как она связалась с небесным змеем.
Ишта тяжело вздохнула. Львиноголовый страстно возражал ей. Редко доводилось ей видеть его в подобном гневе. То, что смерть бессмертного Муватты произошла от руки одного из них, не исправляет дела, говорил он. Напротив, они навредили даже самим себе. Разве казнь не доказывает, что ошибаются даже они, боги? Ведь они возвысили Муватту до бога среди людей, а тут оказалось, что он недостоин этой чести. Как они могли так ошибаться! И сколько пройдет времени, прежде чем первые дети человеческие зададутся вопросом, не могут ли ошибаться девантары и в других вещах?
По глазам своих братьев и сестер Ишта читала, что Львиноголовый завоевывает их сердца. Он хотел уничтожить ее. Ему было недостаточно поражения Муватты. Он хотел стереть ее в порошок. И ему это почти удалось.
Ее спасли именно эльфы. И, конечно же, ее собственное хладнокровие, которое она сохраняла даже в самых отчаянных ситуациях. Ишта рьяно покаялась перед братьями и сестрами, признала свои ошибки, а затем еще и продолжила мысли Львиноголового. В тот миг, когда все были против нее, она спросила своих братьев и сестер, кто извлечет максимальную выгоду, если девантары утратят влияние на людей? И, прежде чем они принялись выдвигать нелепые предположения, сама же ответила на свой вопрос: наибольшая опасность исходит от эльфийских шпионов, прокравшихся ко дворам бессмертных. Если эльфы воспользуются моментом, чтобы посеять семена сомнения, ущерб будет необратим. Если поколебать веру людей в богов, девантарам никогда уже не удастся властвовать как прежде.
Если они будут преследовать сомневающихся открыто, то начнут говорить, что в историях о небезгрешных богах есть что-то правдивое, ведь девантары делают все возможное, чтобы заставить молчать богохульников. Если не предпримут ничего — их обвинят в слабости, а боги могут быть какими угодно, но только не слабыми. Именно на них смертные смотрят в отчаянный час, ища у них сил и непогрешимости, которой так не хватает людям.
Ишта с удовлетворением вспоминала воцарившуюся подавленную тишину, последовавшую за ее словами. А потом речь зашла о Датамесе, эльфе, который в человеческом облике прокрался ко двору бессмертного Аарона и поднялся до советника правителя. Не впервые говорили о нем в Желтой башне. Именно Датамес вывел их на след Голубого чертога. Благодаря ему девантары поняли, насколько сильно альвы и их наместники, небесные змеи, нарушают древний договор о мире между мирами. Они обнаружили уже не одну дюжину эльфийских шпионов.
Ни одно дитя альвов не должно было ступать на землю Дайи. Но они приходили и вынюхивали, считая себя непогрешимыми во всех своих поступках, эти проклятые альвы. Они считали себя созданиями света, борющимися с тьмой. И при этом навели в своем мире парализующий порядок.
Ишта еще хорошо помнила альвов, несмотря на то что с момента их последней встречи прошла целая эпоха. Это дурачье убедило себя, что они поступили справедливо, когда вместе с девантарами покарали Нангог. Великанша втайне создала собственный мир. Если бы они допустили это, она стала бы третьей силой, а ведь ей было предначертано только служить.
Ишта ясно осознавала, насколько коварным и жестоким было наказание, выбранное ими для великанши. Но альвы прикрылись ложью, будто бы великое предательство заслуживает великого же наказания.
Девантар дошла до края лагеря. Никто не задерживал ее. Все знали гофмейстера, правую руку бессмертного Аарона. Она, посмеиваясь, наблюдала за пьяными измученными людьми, спавшими в пыли, а мухи тем временем ползали по их потным телам. Те, кому не удалось забыться сном, поворачивали к ней лица, на которых навечно останется печать ужасов пережитой битвы. Простые крестьяне и ремесленники, которым никогда прежде не доводилось убивать. Эти люди не были рождены воинами, их предназначение создавать что-то своими руками. Большинство крепко сжимало кубки. До некоторых, похоже, уже начало доходить, что всего вина в мире не хватит, чтобы смыть воспоминания о том, что они видели и сделали.
Существовало три вида смерти, подстерегавших человека на поле боя. Быстрая смерть, когда клинок пронзает сердце, шипастая секира впивается в голову или человек получает настолько тяжелое ранение, что сам зовет смерть как избавление от страданий. Были еще и подлые раны, дававшие надежду на то, что им удастся выбраться живыми, если достаточно сильно бороться за жизнь. Иногда воин получал скрытые ранения, которые замечал только тогда, когда плоть начинала воспаляться, и человек сгнивал заживо. Из некоторых жизнь уходила по капле не одну неделю.
Но еще хуже был третий вид смерти. Он подстерегал тех людей, дух которых несколько надломился во время жестокой битвы. Они никогда не смогут вернуться к жизни, от которой их оторвал призыв к оружию. Им никогда не забыть того, что они видели в бою. Люди переставали понимать тревоги и радости нормальной жизни. Они запирались в себе. Вскоре их начинали избегать. Улыбка покидала их лица. А если они и смеялись, то над вещами, которые не казались забавными остальным. И как они ни старались, им не удавалось выбраться из темницы, в которую случайно, вслепую, забралась их душа. Здесь, среди тех, кто даже в состоянии опьянения не мог уснуть, девантар увидела людей, которых ожидал тот самый, наиболее жестокий вид смерти.
Ишта невозмутимо пошла дальше. Из некоторых шатров доносились притворно страстные стоны шлюх или просто глухие стоны и звуки шлепающихся друг о друга тел. Кроме пьянства существовало немного способов забыть кошмары, виденные на поле боя. Некоторые пары занимались этим у всех на виду. Они извивались на пыльной земле и не обращали внимания на то, что на них таращатся пьяницы. Порядка в лагере не было никакого.
Теперь Ишта дошла до внутреннего круга шатров. Того места, куда могли войти лишь сатрапы, полководцы и бессмертный. Здесь горело больше огней. Некоторые шатры были сшиты из дорогого шелка. Пахло тяжелым, пряным вином, а не дешевым пойлом, которое пили простые воины. А еще пахло розами. Духами. Шлюхи были красивее. На запястьях у них красовались золотые браслеты. Их смех и стоны звучали гораздо убедительнее. Но глаза тех, кто был не слишком пьян, чтобы поднять взгляд, когда она проходила мимо, были так же пусты, как и глаза ремесленников и крестьян.
Лишь изредка ей встречались взгляды, твердость которых не знала душевных мук. Взгляд воина, мужчины, который так часто смотрел в лицо смерти, что уже потерял перед ней всякий страх.
Ишта направилась к шатру Датамеса. Усталый стражник поднялся со стопки мешков, на которых стояла печать Золотого города, и удивленно уставился на нее.
— Вы, господин? А я думал, вы спите.
— Что ж, судя по всему, именно ты спал, если не заметил, как я выходил, — негромко ответила девантар, читая мысли стражника, от усталости едва державшегося на ногах. Еще день не подошел к концу, как Датамес пришел в шатер с черноволосой девушкой и с тех пор не выходил из него. Значит, все именно так, как она и надеялась. Ей не придется искать эльфа по всему лагерю. Ишта с удовлетворением вспомнила, как отвоевала его смерть у братьев и сестер и как лишила Львиноголового благосклонности остальных. Слишком давно он знал о Датамесе и ничего не говорил им. Убьет ли он его, если от него этого потребуют? Вряд ли!
Ее брат был странным. Ему слишком нравились люди. И, возможно, даже Датамес. Львиноголовому передали остальных эльфийских шпионов, дабы заставить доказать, что он убьет их без колебания. Но этот принадлежал ей. И она насладится тем, что вырвет у него жизнь по кусочку.
— Я не видел, как вы выходили из шатра, — удивленно пробормотал стражник.
— Если бы я не выходил, я бы вряд ли смог вернуться.
На лице у сына человеческого читалось недоумение. Наконец он кивнул с подавленным видом.
— Простите, видимо, я уснул стоя…
— Тебе прощается, — спокойно ответила девантар и откинула полог шатра в сторону. В лицо ей ударил сладкий запах духов. Она услышала тихое дыхание. В шатре у Датамеса стояла настоящая кровать. Ишта невольно усмехнулась. Тысячи воинов спят в грязи, но эльф, конечно же, ничего подобного не сделает.
Полог шатра приглушал отблески лагерного костра. В красноватом матовом свете Ишта осторожно огляделась по сторонам. Наверняка Датамес рассказал детям альвов обо всем, что имело значение. Много лет назад он пробрался во дворец, а будучи гофмейстером, он знал тайны империи Арам, как никто другой. Он знал, какие сатрапы верны, а кто обманывает бессмертного. Знал, сколько воинов может выставить Арам, каковы слабые места в защите, и, в первую очередь, знал, насколько зависимы все великие империи от поставок зерна и риса из Нангога. Если эту артерию перерезать, на Дайе наступит голод.
Ишта поразилась тому, сколько предметов роскоши ухитрился собрать здесь эльф: золотые винные бокалы, роскошно украшенные сундуки, огромная кровать. Судя по всему, предательство — дело выгодное. Он купается в роскоши там, где другие умирают от голода. Она захлопнет дверь, которую тайком открыли альвы и небесные змеи.
Она подошла к постели, и произнесенное шепотом слово силы заставило отлететь в сторону шелковое покрывало. Из-под желтой ткани показались хрупкие плечи и длинные черные волосы. Девантар замерла. В постели одна только девушка. В шатре тоже никого больше не было. Значит, эльф опять играет в свою игру, опять ушел тайком… Должно быть, гофмейстер понял, сколь многие девантары были свидетелями поединка между Муваттой и Аароном, и догадался, что его истинная сущность не осталась тайной. Поэтому бежал. Он знал, что его время вышло!
Ишта разглядывала девушку. Она дышала ровно. Нежно, словно целуя, она коснулась пальцами головы девушки и прочла ее воспоминания. Сон ее был глубок. Она любила приходить сюда. Ночь с нежным любовником в чистой постели посреди грязного лагеря — редкая улыбка судьбы. Ей снился парк, полный цветущих вишен. Внезапный порыв ветра окутал ее тысячью нежных бело-розовых лепестков. Во сне она была еще ребенком. Смех ее звучал чисто и беззаботно. Смех, от которого не осталось ничего, все потерялось в потоке времени, так же, как шелковые лепестки цветов того давно минувшего дня из детства.
Девантар отошла от молодой женщины, снова обвела взглядом шатер. Поглядела на стол, заваленный глиняными дощечками. Заметила, что платье девушки исчезло, а одежды гофмейстера остались на месте. На краю узенького столика стояли маленькие горшочки с косметикой. Рядом лежало зеркальце из полированной бронзы на длинной ручке, изображавшей обнаженную женщину, вытянутые руки которой обхватывали нижнюю часть зеркальца. И тут Ишта поняла, как все произошло.
Она подошла к столику, провела по зеркалу рукой и увидела то, что последним отражалось в нем. Красящийся Датамес, изменяющий лицо, подгоняя свои черты под черты лица девушки. На этот раз он ушел от нее. Ишта задумчиво осмотрела глиняные дощечки. Этот эльф стал сердцем империи Арам. Он больше, чем просто шпион… Он делал это из страсти. И он вернется сюда.
Девантар провела рукой по холодной бронзовой поверхности зеркала и оставила привет Датамесу. Затем обернулась к девушке. Есть и другие способы уничтожить гофмейстера, нежели вытянуть из него жизнь по капле. Этой же ночью небольшой отряд девантаров понесет в Альвенмарк войну, которую развязали небесные змеи и их хозяева. И она будет одной из избранных, кто сразится за Дайю.
Поле мук
Барнаба закрыл лицо мертвому. В серебряном свете первых лучей утренней зари его лицо казалось неестественно бледным. Небрежным жестом бывший священнослужитель провел рукой по лбу и поднялся. Несмотря на то что ему еще не было и тридцати, он, словно старик, опирался на белесую, словно кость, кривую палку. Гата, худощавый шаман, правивший Каменным советом Гарагума, привязал к ней засаленный кожаный мешочек и полоску красной ткани — знаки святого человека. Хотя Барнаба был уверен, что большинство
воинов здесь, на равнине, не знали, что это значит.
Он обвел взглядом огромное поле. Сначала он не хотел приходить. Его заставил Гата. Заявил, что помогать смертным — обязанность святого. И в этом Гата был прав.
Барнаба уже не знал, скольких воинов утешил он в эту ночь. Наверняка несколько дюжин. Некоторые плакали, всхлипывая, рассказывали о своих детях и женах, другие проклинали судьбу или всхлипывали от боли. Мир не приходит на боле битвы даже тогда, когда молчит оружие.
Барнаба недоумевал, что стольких раненых просто бросили на поле боя, в то время как их товарищи праздновали победу.
Глухие причитания, предсмертные крики и мольбы о помощи, кто-то шепотом просит воды — вот песня поля битвы в ночи. Перешептывания мародеров, по большей части старух, которые работали поварихами и швеями в лагере. Рычание псов, дерущихся за лучшие куски, — все это Барнаба мог переносить… эти звуки набирали силу, а потом снова стихали. Но одно не прекращалось всю ночь. Этот звук существовал постоянно, тихий и назойливый: жужжание мух. Их было не счесть. И когда они откладывали яйца, из которых в течение всего лишь одной-единственной ночи вылуплялись личинки, они не различали мертвых и умирающих. Их потомство питалось всем, что было слишком слабо, чтобы взмахнуть рукой и отогнать мух.
Всего пару дней назад охотники разлучили его с его возлюбленной Икушкой и безжалостно избили. После этого он был почти не в состоянии поднять руку. Он сжимал кулаки и сдерживал всхлипывания, вырывавшиеся из горла. На глаза наворачивались слезы. Икушка! Ксана из затерянной долины спасла ему жизнь. Мечта его детства стала явью. Вопреки всем вероятностям. В ней не было ничего демонического. Она так сильно боялась этого мира, людей и могущественных девантаров. И, несмотря на это, спасла его. Он был так счастлив с ней, что считал это сном.
А потом в горы пришел Гата с охотниками и пастухами. Они разрушили все. Они убили Икушку и утащили его прочь. Он приехал сюда, на эту сухую равнину, которую двое бессмертных избрали для бойни своих народов, привязанный к одной из их маленьких вонючих лошадей. Мухи окружали Барнабу во время всего пути с гор на равнину. Они заползали в уголки глаз и ноздри, жадные до каждой капельки влаги. В одну из гноящихся ран отложили яйца. А он не мог защититься, он был привязан к лошади и на протяжении первого дня был ближе к смерти, чем к жизни. Еще до битвы он возненавидел мух. Их низкое, негромкое жужжание стало для него кошмаром. Ему достаточно было услышать его, и вот ему уже начинало казаться, что он чувствует их маленькие лапки на своем лице.
Тяжело опираясь на палку, он шел дальше, потупив взгляд. Тела некоторых умерших уже вздулись. Легкий, сладковатый запах разложения начинал заглушать запах фекалий. Если достаточно долго вдыхать аромат смерти, во рту оставался неприятный привкус, который можно было смыть только кислым вином или уксусной водой.
Барнаба снова провел рукой по лицу. Там не было мух! Сегодня они пришли к мертвым, не к живым. Он поглядел на свою руку, которая, казалось, перестала подчиняться своей воле. Она была покрыта струпьями и все еще казалась опухшей из-за побоев. Темная, почти черная кровь синяков начала сменяться по краям слегка зеленоватым оттенком. Нужно отвыкать от этого жеста. Нужно ли? К чему этот приступ тщеславия? Охотники и пастухи негостеприимных гор Гарагума все равно считают его безумцем. Он человек, которого коснулись боги. Тот, кого они никому больше не отдадут. В мыслях он все еще слышал их полные ненависти крики. Барнаба закрыл глаза и снова увидел, как их стрелы пронзали Икушку.
— Убери руки! — прошипел грубый голос за спиной.
Кровавый образ из воспоминаний поблек, но осталось ощущение, будто его самого пронзили, смертельно ранили те стрелы. Как можно жить дальше, когда нашел свое счастье и снова потерял его?
— Я первая это увидела. Оставь где было! — снова послышался хриплый голос.
Барнаба устало обернулся и увидел, что в нескольких шагах от него между трупов сидит молодая женщина. Напротив нее стояла, жестикулируя, какая-то старуха с угрожающе поднятым кулаком. Молодая женщина сидела над воином с длинными черными волосами, голова которого была вывернута под неестественным углом. Мертвый был обнажен. Его обобрали. Должно быть, когда-то он был важным человеком, потому что мародеры не оставили ему ни набедренной повязки, ни сандалий. Может быть, сатрап? Или лейб-гвардеец одного из бессмертных? Он был статным мужчиной. Совсем не таким, как девушка, которая жадно склонялась над ним. Лицо ее было покрыто красными нарывами. Рот был открыт. Один глаз опух, второй сверкал черным в бледном утреннем свете.
— Увидеть что-то еще не означает завладеть им, — ответила она и подняла кинжал, острие которого сверкнуло серебристым светом. Железный нож. Должно быть, оружие стоило целое состояние, несмотря на то что лувийцы принесли на поле боя много железа.
— Иди к своим мужчинам, девочка. Подари им улыбку, и золото с поля битвы потечет в твой кошель, и тебе даже наклоняться не придется. И оставь мне то, что принадлежит мне! — Старуха требовательно протянула правую руку. С плеч ее спадал оборванный плащ. Он скрывал короткий нож, который она держала в левой руке.
— Не делай этого! — взволнованно крикнул Барнаба. — Сегодня пролилось достаточно крови.
Старая кошелка злобно уставилась на него.
— Я знаю, чего от нее ждать, — ледяным тоном произнесла та, что помоложе, и подняла железный клинок, готовая сражаться за нож.
— Ради всех богов, остановитесь!
— Боги подарили мне этот нож! — прошипела старуха. — Я не откажусь от него из-за какого-то болтуна.
— Ты осмеливаешься противиться слову святого человека! — послышался из прибрежного кустарника чей-то властный голос. И тут из ложбинки поднялась худощавая фигура: Гата, шаман из горного племени. Всклокоченные седые волосы свисали у зовущего духов со впалыми щеками до самых бедер. Обеими руками он сжимал полый посох. Он нужен ему был не в качестве костыля. Несмотря на то что выглядел Гата так, словно за спиной у него было целое столетие, глаза его излучали просто непреодолимую силу. Говорили, будто одного его взгляда достаточно, чтобы навязать свою волю другим.
— Я Гата, хранитель этих гор, рожденных из земли! — Западный горизонт за спиной шамана все еще был угольно-черным. Первым лучам зари над восточными горами не хватало силы, чтобы разогнать темноту. — Сквозь меня течет неукротимая сила этой земли. Вы родились не здесь, но даже вы можете почувствовать ее, — произнес он громовым голосом. — Эти мертвые принадлежат мне. Они будут прахом моего праха, ибо я — Гарагум.
Порыв ветра пролетел над высохшим руслом реки, растрепал волосы шамана, взметнул мелкий песок.
Обе женщины отпрянули.
— Брось кинжал, глупая женщина! Одно мое слово — и тебя живьем изнутри сожрут темные черви.
Барнаба вздрогнул. Он презирал шамана и в то же время чувствовал силу, исходящую от старика. Он не верил, что Гата действительно может колдовать. Этого дара люди были лишены. Но каждый, кто видел Гату, забывал об этом. Никто не мог устоять перед его внутренней силой. Ему верили, что бы они ни говорил.
Девушка с изуродованным лицом положила кинжал на обнаженный труп, словно на алтарь. Что-то торжественное было в этом жесте и в то же время — подобострастность и смирение. Пригнувшись, она попятилась прочь от Гаты. Старуха же бежала, как только показался шаман, так быстро, насколько позволяли сведенные подагрой суставы.
Гата широким шагом переступал через убитых. Из-за длинных тонких ног он напоминал Барнабе цаплю, ищущую добычу на мелководье. Когда священнослужитель подошел к нему, он опустился перед ним на колени.
— Таков наш дар, мальчик. Сила слова. Однажды ты станешь таким, как я. Я чувствую это в тебе, всепожирающий огонь, который горит только в тех, кого коснулись боги.
Барнаба надеялся, что Гата не сможет прочесть по его лицу, как сильно он презирает шамана. Быть таким как он — это последнее, чего хотел в жизни Барнаба. Скорее он согласится перерезать себе горло!
— Знаешь, мальчик, людям нужен тот, кто скажет им, что для них хорошо. Того, кто возьмет на себя ответственность и станет принимать решения. Большинство мучится из-за необходимости делать выбор. Они запутываются в сомнениях. Счастье, которое мы даруем им, заключается в иллюзии того, что существует тот, кто всегда знает, что истинно, а что ложно.
— А ты всегда знаешь, что истинно?
Старик рассерженно сверкнул глазами.
— Слушай меня, мальчик! Я говорил об иллюзии. Конечно, иногда ошибаюсь и я. Но это совершенно не имеет значения, поскольку из разочарования всегда прорастает мечта о новой истине, которой нужно следовать. Так управляют миром.
Барнаба недоверчиво смотрел на шамана. Он всегда считал Гату глуповатым дикарем. Возможно, они прекрасно поладили бы с Абиром Аташем, верховным священнослужителем, который сплел заговор против Аарона и которому так долго служил Барнаба.
— Тебе не чуждо умение обращаться с властью, не так ли?
Барнаба отвел глаза в сторону от колючего взгляда старика.
— Не знаю, о чем ты говоришь.
— Меня тебе не обмануть, мальчик. Тот, кто бежит в долину на краю мира, у того должны быть очень могущественные враги. А их можно заполучить только в том случае, если подобраться слишком близко к власти. Иначе зачем бы демонам трогать тебя? В тебе какая-то тайна… — Он негромко рассмеялся, и этот звук напомнил Барнабе безрадостное блеяние недовольной козы. — Не тревожься, меня не интересует твоя тайна. Как бы там ни было, я благодарен богам, потому что они привели тебя сюда, а мне нужны такие люди, как ты.
«И потому, что я нужен тебе, должна была умереть Икушка», — рассерженно подумал Барнаба. Он знал, что старый шаман хочет воспитать из него своего преемника. По этой причине он должен был познакомиться с охотниками и пастухами горных кланов, чтобы распознать их чаяния и тревоги. Он должен был жить среди них, пока они не признают его, чужеземца. Пройдет много времени. Старик думал о будущем. Но Барнаба больше не хотел быть правой рукой священнослужителя.
Гата потянулся к ножу. Едва он коснулся его, как одернул руку. Широко раскрытыми глазами смотрел он на оружие.
— Это… — Он встряхнулся, словно собака, отряхивающая с шерсти воду. — Темнота, — пробормотал он и плюнул на оружие. — Зло таится в этом железе. Сунуть руку в змеиное гнездо менее опасно, чем прикасаться к этому кинжалу. Мы должны отнести его в такое место, где к нему не сможет прикоснуться рука человека.
Барнаба скептично оглядел нож, лежавший перед ним. Его рукоятка была обернута грязными кожаными ремнями, но клинок был необычным. Он сверкал серебром и казался непохожим на остальное железное оружие, которое ему доводилось видеть до сих пор. На металле не было ни малейшего налета ржавчины, зато таилось слегка голубоватое сияние. Кинжал был странным… Но действительно ли в нем зло? Он схватил оружие.
— Наверное, ты считаешь, что нести его должен я, поскольку тебе так неприятно прикасаться к нему.
Казалось, Гата затаил дыхание.
— Ты ничего не чувствуешь? — наконец недоверчиво поинтересовался он.
Нож удобно лежал в руке Барнабы. Его окутало приятное тепло и внезапно — ощущение власти, которого он не испытывал никогда прежде.
— Ты тоже чувствуешь это, не так ли? — Шаман прищурился, глаза превратились в узкие щелочки, и недовольно поглядел на него.
— Я ничего не чувствую, — солгал Барнаба.
— Чушь! — зашипел на него Гата. — Я ведь вижу. Ты уже одержим этим ножом. Он не из этого мира, равно как и та демоница, которая заманила тебя в озеро. Брось его! Он пятнает твою душу!
Барнаба подумал об Икушке. О проведенных с ней часах, которые считал сном. Она спасла его, когда он умирал. Дала ему все, а наградой ей стала ужасная смерть. На глаза навернулись слезы.
— Ты прав, Гата. Моя душа запятнана, — прерывающимся голосом произнес он.
— Я могу спасти тебя, — шаман склонился к нему. — Земля исцелит тебя. Тебе нужно одиночество гор. Ты сбросишь демонов, которые все еще бушуют в тебе.
По щекам Барнабы катились слезы. Он чувствовал поцелуи Икушки на губах, словно только что лежал рядом с ней. Ему конец! Одиночество не исцелит его. Его рука устремилась вперед. Кинжал вошел в горло Гаты прежде, чем старик успел отклониться. Он рухнул на колени. В его горле, словно второй рот, зияла рана.
Барнаба поднялся и огляделся по сторонам. Вокруг все было тихо, ничто не шевелилось. Никто не видел того, что он сотворил. Гата еще не был мертв, несмотря на то что кровь широким ручьем текла ему на грудь. Старик поднял взгляд на Барнабу. Губы его шевельнулись, но вместо слов с них сорвалось лишь невразумительное бульканье. Барнаба выдержал взгляд шамана, пока искра жизни не погасла в его глазах.
— Ты прав, старик. В моей душе поселился демон. А ты был настолько глуп, что убил доброго духа, который набросил оковы на моего демона, — он поглядел на лагерь, где утренний свет преломлялся на золотых штандартах, всаженных в землю перед шатрами Арама.
— У демона твое имя, Аарон. Ты дважды разрушил мою жизнь. Ты позаботился о том, чтобы у меня не осталось ничего, кроме мести, — он поглядел на окровавленный нож, который сжимал в руке, затем на мертвого шамана, безжизненные глаза которого по-прежнему смотрели на него. Убить его было легко. И это принесло облегчение…
Священнослужитель понимал, что он не может просто пойти в лагерь, чтобы заколоть Аарона. Еще не пробил час расплаты. Он думал о льде мечты, о своем видении, о котором рассказала ему Икушка. Этот лед сделает его мечту о мести явью! И он знал, где его найти.
Барнаба спрятал окровавленный кинжал под одежду, повернулся к лагерным шатрам спиной и пошел на север, туда, где сверкал голубоватым светом портал в новый мир. Вскоре он наткнулся на первых торговцев и возвращающихся домой воинов. Так же, как трупы притягивали мух, их манил голубоватый свет, обещавший, что они достигнут своей цели за несколько шагов — будь она хоть в Араме, хоть в Лувии, хоть в Золотом городе.
Барнаба пересек сухое русло реки, где произошла ожесточенная битва, и направился к холмам на северном берегу. Единичные группки возвращающихся домой превратились в настоящую колонну. Опираясь на свою палку, священнослужитель шел рядом с вереницей ослов, груженных окровавленными холщовыми нагрудниками. Скоро они станут доспехами для новых воинов. На одном из грузовых седел лежали дюжины погнутых бронзовых мечей. При каждом шаге они со звоном ударялись друг о друга. Так звучат цимбалы войны.
Когда Барнаба дошел до караванной тропы на северо-востоке лувийского лагеря, колонна превратилась в широкий поток людей и животных, которые хотели как можно скорее оставить позади это место погибели. Теперь он видел темноту, обрамленную голубоватой аркой портала. Ему предстояло пройти еще милю, но он был в безопасности.
«Здесь, в этой толпе, охотники и пастухи с гор, шаманом которых был Гата, не смогут найти меня», — подумал Барнаба.
«Я пересеку пропасть черноты и выйду на свет. Нож был знаком богов. Они хотят, чтобы я отомстил. Аарон падет!»
При каждом шаге он отмахивался от тучи мух. Махал рукой перед лицом, чтобы отогнать поблескивающих зеленым мучителей. Их глухое жужжание сопровождало его до самого портала, и казалось, они преследуют его даже в Ничто.
Игра богини
Талавайн пытался забыть о раздражении. Три наставника Голубого чертога не захотели понять значимость событий этого дня. Никогда еще не бывало, чтобы девантары казнили бессмертного на глазах тысяч людей. И то, что бессмертный Аарон стал первым среди равных, такого тоже никогда прежде не бывало. Девантары и люди объединяют усилия!
Он страстно пытался донести это до собравшихся наставников Голубого чертога. Но они не захотели слушать. Вместо этого они решили удержать его. Именно теперь, когда так необходимо иметь шпиона у самого сердца власти. Аарон предстанет перед девантарами. И они выслушают его. Так один человек сможет изменить судьбу целого мира. Человек, который прислушивается к его, Талавайна, советам!
Насколько же слепым нужно быть, чтобы не понять, что второй такой возможности больше никогда не представится. После падения с небес Аарон необъяснимым образом изменился. Он стал благороднее, до глубины души проникся желанием сделать этот мир лучше. Если давать ему мудрые советы, то изменится не
один мир. Три мира смогут обрести спокойствие. Как же мелочно думать в этом случае только о собственной безопасности.
После разговора с наставниками Голубого чертога Талавайн решил больше не переодеваться в наряд конкубины. Он вернулся в лагерь гофмейстером бессмертного Аарона. Мимо нескончаемой колонны тех, кто хотел вернуться на далекую родину через звезду альвов: работорговцы направлялись в Нангог; мародеры, которые будут сбывать свой скарб, наверное, двигались в сторону Друсны или Валесии, где за оружие и доспехи платили хорошие деньги; раненые, которых будут лечить во дворцах Арама и Лувии; победители и побежденные со всех концов света.
Погруженный в свои мысли, Талавайн шел мимо них, навстречу утреннему солнцу, поднявшему голову из-за гор. Как много всего нужно было делать заново после победы. Кроме того, Аарону нужно собрать мощные отряды, поскольку, если он начнет претворять в жизнь земельную реформу и дарить поля всем тем, кто сражался ради него на высохшем высокогорье Куш, среди сатрапов и крупных землевладельцев могут начаться восстания. Вся страна перевернется с ног на голову.
— Грязная безбородая свинья!
Талавайн удивленно поднял глаза. Перед ним стоял один из капитанов, служивших под началом сатрапа Матаана. Мужчина таращился на него покрасневшими воспаленными глазами. От него несло потом и красным вином. Имя парня Талавайн вспомнить не мог.
— Грязная свинья! — повторил капитан и плюнул ему под ноги.
Талавайн решил не обращать на него внимания. Он надеялся, что после битвы что-то изменится. Он стоял среди них, сражался вместе с ними. Но судя по всему, важнее то, что он безбород, что у него золотистые волосы — а значит, в глазах большинства воинов он — не настоящий мужчина.
Проглотив раздражение, он широким шагом направился в свой шатер, когда краем глаза заметил, что на него смотрит группа одетых в багрово-красные одежды придворных. До сих пор они выказывали ему уважение. Гофмейстер удивленно огляделся по сторонам. На него смотрели все. Что здесь происходит? Он невольно коснулся своей украшенной яркими узорами повязки. Неужели выглядывают острые уши?.. Нет, здесь все в порядке. Он буквально ощущал холодную ненависть, бившую ему в лицо. Может быть, это имеет какое-то отношение к угрозам Матаана?
Талавайн ускорил шаг. Он почти дошел до своего шатра. Он хотел уйти от этих взглядов. Позвать слуг, придворных писарей… Пусть скажут ему, что произошло.
— Мясник! — крикнул за его спиной чей-то хриплый голос.
Эльф поднял полог своего шатра. В лицо ему ударил тяжелый сладковатый запах. На табурете у рабочего стола сидел бессмертный. Когда Талавайн вошел в шатер, он поднял голову. Под глазами появились глубокие темные круги. Казалось, со вчерашнего утра он постарел на целое десятилетие.
— Что случилось?
— Это я хотел бы спросить у тебя, гофмейстер, — с горечью произнес бессмертный. — Что произошло здесь вчера ночью? Так-то ты празднуешь победу? Принес с собой сюда ужасы поля битвы? Понравилось убивать?
— Я не понимаю…
Аарон встал. В глазах его полыхал жгучий гнев.
— Я тоже! — Он указал на стоявшую позади стола постель. — Объясни мне это! Что на тебя нашло, Датамес?
Гофмейстер поглядел на кровать. На шелковом покрывале, под которым виднелись контуры скрючившегося тела, красовались крупные пятна крови.
— Это… — Он обошел стол, отбросил в сторону покрывало. Рой мух поднялся к пестрому своду шатра. Ему потребовался удар сердца, чтобы узнать изуродованное тело Кацуми. С ног до головы она была покрыта запекшейся кровью. На простыне он обнаружил отрезанные пальцы и ухо. Ее нос… Талавайн уронил шелковое покрывало и попятился прочь от кровати. Он попытался опереться на стол и наткнулся рукой на стопку глиняных дощечек, которые с грохотом посыпались на пол.
Ему стало дурно. Он закрыл глаза. Сейчас нельзя терять голову.
— Это был не я. Я… — Убийца вернулся! Конечно. Люди-ягуары больше не охраняют лагерь. Он должен был предвидеть это. Должен был сберечь Кацуми от той же судьбы, которая постигла Аширу.
— Я… — снова пробормотал он, не в силах закончить фразу.
— И это Датамес, которому я доверял, — устало произнес Аарон. — Что за демон вселился в тебя этой ночью!
— Это не я.
— Более дюжины людей видели, как ты, окровавленный, выходил из шатра на рассвете.
Талавайн стоял, как громом пораженный. Открыл рот, но ничего не сказал. Снова закрыл глаза. Попытался собраться с мыслями. Понять… Открыл Незримое око. Зеркальце! Оно сияло, словно звезда в ночи. На него наложили заклинание. Что-то хотели скрыть. Дитя человеческое не смогло бы увидеть это. Талавайн подошел к зеркальцу, взял его в руку. На поверхности из полированного серебра появился лик Ишты. Она насмешливо улыбалась.
Никто не поверит ему, если он заявит, что сюда приходила девантар, чтобы убить конкубину. Она предупреждала его, тогда, когда прислала ему головы Аширы и одного из разведчиков в маленьком сундучке. Он вспомнил о глиняной табличке, лежавшей в сундучке с головами. Он не забыл ни одно из слов:
На землю, откуда нет возврата, отправлю я тебя,
чтобы пищей тебе служили пыль земная и камни
и ты сидел во тьме, куда не проникает свет
и где никогда твой слух не порадует песня птицы.
Я сама проведу тебя через семь врат
к земле, откуда нет возврата.
— Чего ты уставился в зеркало? — набросился на него Аарон. — Ищешь там того человека, который еще вчера был моим честным гофмейстером? Что произошло, Датамес? — Бессмертный тяжело вздохнул.
— И никто ничего не слышал, — пробормотал эльф.
— Кляп еще у нее во рту. Снаружи слышали ее стоны. Стражник подумал, что ты овладеваешь ею. Но это… Матаан хочет, чтобы я посадил тебя на кол, чтобы ты страдал так же, как она. Эта история уже стала достоянием всего лагеря. Ты больше не можешь быть моим гофмейстером, — грустно поглядел на него Аарон. — После стольких лет… Я не понимаю. Объясни мне! И скажи мне, что с тобой делать. Какова будет достойная
плата за подобный поступок?
— Посмотрите на меня, повелитель! Разве я убийца?
— Шатер охраняли всю ночь. Кроме тебя и девушки здесь никого не было. Ты не оставляешь мне выбора…
— Закройте глаза, и пусть решает ваше сердце. Сердце тяжелее обмануть, нежели глаза и рассудок.
— Проклятье, Датамес! Хватит с меня твоих философских изречений! Я король огромной империи. Я не могу превратить свое сердце в свод законов. Это будет все равно что открыть ворота произволу. Я не собираюсь править именно так. Дай мне повод пощадить тебя. Хоть какой-то! Я не хочу видеть тебя насаженным на острие кола. Ты мне нужен, Датамес. Никто не знает эту империю и не разбирается в управлении так, как ты. Потерять тебя — это почти то же самое, что было бы, проиграй я вчерашнюю битву.
Талавайн удивленно смотрел на бессмертного. Арам стал слишком сильно зависеть от него. Взяв на себя слишком много властных полномочий, он сделал уязвимыми Аарона и его империю.
— Вы очень близко подошли к правде относительно того, что, судя по всему, произошло вчера ночью.
— Тогда расскажи мне о том, чего я не знаю. Я хочу понять, что здесь произошло. Хочу понять, как моим ближайшим доверенным лицом мог стать человек, которого я, судя по всему, знаю слишком плохо.
Талавайн колебался. Если он хочет помочь Аарону, правитель должен узнать правду. Даже ценой того, что он ему не поверит. Как он сможет принять то, что существа, которых большинство людей почитают, как богов, могут идти на подобные поступки. Эльф и сам этого не понимал. Девантарам открыты такие пути. Зачем Ишта выбрала именно этот?
— Мы едины в мнении относительно того, что этот поступок очень сильно повредит королевству? — осторожно начал он.
Бессмертный кивнул.
— Кому будет польза от того, чтобы навредить Араму, повелитель? Мне?
Большим и указательным пальцами Аарон помассировал брови. Похоже, он совершенно обессилел. Битва, а затем и долгий путь в эту деревню, Бельбек, чтобы вернуть семье погибшего крестьянина Нарека. Сколько же он не спал? Тридцать часов? Сорок? Талавайн сомневался, что правитель смог заснуть в ночь перед битвой. Не нужно сейчас пространных рассуждений. Нужно скорее переходить к сути.
— Вчера вы нанесли сокрушительное поражение Иште у всех на глазах, при свете дня. Ночью она вернулась, чтобы победить вас в другом сражении. Это она приняла мой облик, пришла сюда и совершила убийство, чтобы у вас не осталось иного выбора, нежели казнить меня за то, чего я не совершал.
Аарон поглядел на него. Лицо правителя было бледным и изможденным. Пышная черная борода растрепалась. Длинные, намасленные волосы тяжелыми локонами спадают на плечи.
— В этом есть смысл, — устало произнес он. — Но скажи мне, где ты был вчера ночью, если тебя здесь не было? Матаан рассказал мне весьма странную историю.
Талавайн помедлил. Как он должен объяснить свой уход из лагеря в женской одежде? И что произойдет, если он поведает бессмертному, кто он на самом деле? Шпион, втершийся к нему в доверие, чтобы предавать на протяжении многих лет. Поверит ли Аарон, узнав это, что он действительно старался сделать империю Арам и жизнь ее подданных как можно лучше? Вряд ли. И в этот миг Талавайн понял, что совершенно запутался в паутине интриг и предательства и насколько коварен на самом деле поступок Ишты.
— Я не хотел, чтобы видели, как я ушел в Нангог. Как вам известно, у меня там лазутчики. Я хотел выяснить, не знает ли кто чего-нибудь о Шайе. Существует тайный монастырь, куда приводят невест для Небесной свадьбы… Но никто не мог мне точно сказать, где он находится.
— Мне больше не спасти ее, — голос бессмертного дрожал, когда он заговорил, а на лице отражались все его душевные муки. — Если я попытаюсь, то нарушу божественные законы. Тогда я потеряю все, чего достиг вчера, и смерти тысяч людей, которые сейчас лежат в пыли, окажутся напрасными. Могу ли я быть настолько эгоистичным? — Он стиснул губы, и они превратились лишь в узкую полоску на подбородке. В глазах сверкали непролитые слезы. — Меня призовут в Желтую башню. Мне будет дозволено говорить там перед лицом Львиноголового и всех его братьев и сестер. Никогда прежде человек не удостаивался подобной чести. Может быть, я смогу изменить мир. Есть так много того, что можно сделать лучше… Но цена этого — предать свою любовь. Если я попытаюсь уберечь Шайю от ее судьбы, то потеряю все. Если не предприму ничего, то потеряю то, что значит для меня больше всего в жизни, — он измученно вздохнул. — Я могу только молиться, чтобы она понесла ребенка от Муватты. Если это не так, ей перережут горло, чтобы кровь ее даровала плодородие сухой лувийской земле.
Они долго смотрели друг на друга. Бессмертный ждал от него совета. Но Талавайн не знал, что сказать ему. Каким человеком станет Аарон, если выкупит счастье империи ценой любви Шайи? Останется ли он хорошим правителем? Или постепенно начнет превращаться в ожесточенного тирана, который будет видеть в своем народе врага, который лишил его того, что имело для него наибольшее значение в жизни?
— Я верю тебе, Датамес, — прервал его размышления Аарон. — Но прекрати поиски Шайи. Чем меньше я буду знать, тем лучше, — правитель со стоном поднялся. Мимоходом коснулся плеча, в которое вчера был ранен.
— В глубине души я всегда знал, что ты не смог бы убить беззащитную женщину, Датамес. Я рад, что узнал правду, — он запнулся.
Талавайн вспомнил об Айе, обитательнице гарема, которую он отвел к яме со львами. Аарон ошибается. На его руках есть кровь невинных. Ее не отмыть никогда. Он подавленно поглядел на свою постель. Если бы он не связался с Кацуми, то она была бы еще жива. Он должен был знать, что подвергает опасности ее жизнь.
— И, несмотря на это, мы не можем рассказать всем твою историю. Она подорвет веру в богов. Для всех ты будешь убийцей Кацуми. И мне придется жестоко казнить тебя. Ты очень много дал империи. Поэтому я оставлю тебя в живых. Я изгоню тебя, Датамес. Ты будешь объявлен вне закона. Тот, кто поймает тебя по истечении трех дней, сможет казнить тебя.
Талавайну показалось, что земля ушла у него из-под ног.
— Это…
— Это несправедливо, — перебил его бессмертный. — Я знаю. Но лучше все будут думать, что ты убил Кацуми, нежели что Ишта… что боги приносят нас в жертву своим мелочным интригам. Ты многое дал Араму, Датамес. Это последняя жертва, которую я от тебя потребую, — с этими словами Аарон отбросил полог шатра и вышел наружу.
Перед белыми вратами
С его головы сняли мешок, и яркий солнечный свет ослепил Володи. Он стоял перед большой аркой белых ворот, ведущих в дворцовый квартал Цапоте. Он помнил, как сражался на этой площади с горсткой оловянных, как из тени ползли люди-ягуары. Они ушли от них только потому, что их втянули на канатах на один из облачных кораблей. Бессмертный собрал вокруг себя лейб-гвардию, чтобы вместе с Шайей, принцессой ишкуцайя, выступить в поход против пиратов Таркона. Володи знал, что собиратели облаков будут пролетать над этой площадью. Если ветер не переменится… Это был опасный план.
Володи украдкой огляделся по сторонам. Рядом с ним на большой площади сидели на корточках человек тридцать. С последнего из них только что сняли путы и мешки, которые набросили им на голову. У всех у них были золотисто-русые волосы, как и у него.
На языке поселилось какое-то неприятное ощущение. Что-то было в этом мешке, который нацепили ему на голову. В носу еще чувствовался сладковатый запах. Чем это они пропитали ткань?
Он сел на землю рядом с мужчинами, продолжая удивленно смотреть по сторонам. Он был бы очень рад, если бы сейчас кто-то сказал, что он должен делать. Снова поглядел на арку ворот из полированного белого камня. Если десять раз сложить рост человека, тогда можно было дотянуться до их верхней точки. Ворота без створок, созданные для того, чтобы пропускать великанов. Арку нельзя было закрыть. Просторные сады дворца наместника приглашали любого, кто хотел в них войти. Однако огромная площадь была пуста. На пути в цветник ни души. Володи слышал немало историй о тамошнем храме, об алтарях, на которых живьем вырывали сердца у светловолосых мужчин.
Один из группы встал и направился к воротам. Очень неуверенно. Когда он приблизился, из тени вышла молодая женщина, надела венок из цветов ему на шею и протянула бокал с приветственным напитком.
Володи облизнулся. Ему страшно хотелось пить. Может быть, он тоже должен подойти к вратам? Входить ведь не обязательно. Мужчины вокруг принялись негромко перешептываться, а воины-ягуары, которые привели их сюда с поля битвы, молча наблюдали за ними. По меньшей мере двое пленников, как и он, были родом из Друсны.
— Не позволяйте цапотцам заманить вас, — прошептал он им. — Вы должны пройти за эти ворота добровольно. Они не могут заставить вас, так предписывает ритуал.
Молодой воин с фигурой борца обернулся к нему. Губы у него полопались, один глаз опух и наполовину закрылся. Судя по всему, он попал к цапотцам не по своей воле.
— Ты знаешь это место? Где это мы?
— В Золотом городе, в Нангоге. За этими стенами находится дворец наместника Цапоте и все храмы этих выползших из своих джунглей дикарей.
— Если меня правильно информировали насчет Друсны, твоя родина тоже представляет собой одни сплошные леса, в которых и живет большая часть людей, — за их спинами возникла устрашающая фигура. Она говорила с сильным акцентом, и слова понять было трудно. Это был один из прямоходящих ягуаров, закутанный в иссиня-черную шкуру. Каменные когти сверкали там, где у обыкновенных людей должны быть руки. За желтыми клыками широко раскрытой звериной пасти в полутьме угадывалось лицо мужчины. Он насмешливо улыбался, обнажая остро заточенные клыки.
— Оно говорит на языке Арама, — недоуменно пробормотал воин.
—
Оно даже немного понимает по-друснийски, хотя мой язык не любит так изворачиваться, когда пытается понятно произносить слова вашего языка.
— Это Ника… Нека… — произнес Володи.
— Некагуаль, предводитель этой стаи, — перебил его воин-ягуар и обернулся к молодому воину. — И советую тебе, друг мой, не слишком сильно доверять словам человека, не способного запомнить даже простое имя. Володи, Идущий над орлами, может быть, и является выдающимся воином. Но ученым, знакомым с моим народом, его обычаями и историей, он точно не является.
— Он просто хочет соблазнить тебя, чтобы ты прошел в ворота, — проворчал Володи. А затем указал на белые каменные плиты, которыми была выложена площадь. — Ты только посмотри на вырезанные на камнях картинки: священнослужители в одежде из птичьих перьев, огромные змеи, обвивающиеся вокруг алтарей, холмы из черепов. И поймешь, что ждет тебя за этими вратами.
— Прекрасные женщины, изобилие, вино… Смотри внимательно, друсниец. А ты, Володи, пойдешь со мной!
Володи подавил желание встать. Что с ним случилось? Почему он позволяет этому проклятому кошаку командовать собой? Если он встанет, то только ради того, чтобы направиться ко дворцу наместника Арама. Он командует лейб-гвардией бессмертного. Он должен созвать своих оловянных и окончательно покончить с этими высокомерными котятами.
— Мне нужно поговорить с тобой насчет Кветцалли, — произнес цапотец и отошел от группы.
Володи выругался. А потом встал и пошел за ним. Яркий солнечный свет жег глаза, поэтому он старался не поднимать голову. Он осторожно переставлял ноги, чтобы не наступать на изображения священнослужителей и воинов. Он знал, что эта горстка цапотцев остановила целое войско. Они храбры. И безумны… Володи чувствовал себя неуютно, когда они находились поблизости. Краем глаза он видел, как еще трое мужчин из их группы встали и направились к большим белым воротам, за которыми где-то в роскошном цветущем саду таилась смерть. Оттуда доносился смех. Вышло еще больше девушек с цветочными гирляндами. Все выглядело совершенно безобидно. Как сердечная встреча после великой победы.
— Ты знаешь, что Кветцалли — моя сестра, — произнес Некагуаль с таким сильным акцентом, что слова его практически было невозможно разобрать. Он говорил сдавленным тихим голосом. Он тоже смотрел в пол. — Я знаю, что ты считаешь меня тем, на кого я похож. Диким животным. И ты прав… Когда я сражаюсь или когда меня охватывает страсть, я перестаю быть человеком. А когда моя кровь снова становится холодна… но я почти ничего не помню из того, что делал. Наш народ почитает нас и в то же время отвергает. Нас запирают, когда в нас нет нужды, потому что мы представляем опасность, — в его голосе не было ни капли самосожаления. Он говорил рассудительно и веско.
Володи не знал, что сказать на это. Он чувствовал, что сознание немного прояснилось. Приятно было не иметь на голове этого пахнущего чем-то сладким мешка.
— Ты хоть представляешь себе, зачем я пришел на равнину Куш, друсниец?
— Чтобы светловолосых мужчин взять для кровавые алтари. Ясное ж! — Володи терпеть не мог изъясняться на языке Арама, которым так и не сумел овладеть до конца.
Человек-пантера фыркнул.
— Думаешь, что знаешь меня? Я пришел из-за тебя. Остальных я должен был привести с собой. Они нужны мне были для того, чтобы оправдать свое путешествие на Куш. Так мы договорились с твоим одноруким другом. Сделка за плоть. С этой точки зрения увидели это Верховные жрецы. Все согласились. Но на самом деле для меня все дело было только в тебе. Я хочу, чтобы ты прошел через эти ворота. Добровольно.
Володи стиснул зубы. Коля! Так он и думал. Коля послал его к цапотцам. Должно быть, знал, что их ждет. Зачем? Как друг мог так сильно подставить его? Хотел командовать оловянными в одиночку? Построить личную теневую империю в темных переулках Золотого города? Он никогда не потерпел бы этого… и Коля об этом знал!
— Что, совсем дара речи лишился, ты, тупоголовый болван? — прошипел Некагуаль. — Тебя предал лучший друг. А твой враг стоит перед тобой и молит об одолжении. О том, что можешь сделать только ты один. Единственный человек на Дайе и в Нангоге, ты один можешь спасти мою сестру.
Володи во все глаза уставился на человека-пантеру. Лицо за хищными клыками крылось в тени. Прочесть что-либо по нему было невозможно.
— Как есть дела у Кветцалли?
— Плохо. Она расплачивается за то, что не привела тебя сюда. Когда ты познакомился с ней, она была
охотницей. Она была…
— Она была есть шлюха! Соблазнять мужчин пойти с ней в постель. И когда мужчина потерять голову, брать его и вести себе в проклятый город-храм!
— Может быть, все выглядит именно так, если не знать мой народ, — на удивление спокойно произнес ягуар. — На самом же деле она была жрицей высокого ранга, целиком и полностью посвятившей себя служению Пернатому змею. Она принесла священную клятву — никогда не влюбляться в мужчин. Она принадлежала исключительно змею, и ее задачей было находить достойные жертвы. А потом она встретилась с тобой и предала свой народ… и, что гораздо хуже, — своего бога. Ты ушел. Моей сестре пришлось понести жесточайшее наказание из всех, которые могут постигнуть жрицу.
Некагуаль по-прежнему говорил лишенным эмоций голосом.
Не отводя взгляда, смотрел Володи на скрытое в тени лицо.
— Вы ее есть убивать… Утащить ее сама на кровавый алтарь. Все так и быть?
Цапотец покачал головой в шкуре ягуара.
— Ты не понимаешь. Отдать жизнь Пернатому змею — большая честь. И моя сестра оказалась недостойна чести. И милости тоже, ибо казнь стала бы ничем иным. Ей было предначертано стать «плотью».
— Плотью? — Володи пошатнулся. Ощущение было такое, словно его ударили под дых. Что значит плотью? Ему невольно вспомнились собаки и коршуны, кружившие над полем сражения, терзавшие плоть убитых.
— Так каста жрецов карает своих врагов высокого происхождения. Жены и дочери благородных кровей обречены на то, чтобы повиноваться рыцарям-орлам и ягуарам, ибо мы тоже мужчины… по крайней мере, пока что часть нас еще осталась ими, и нам хочется… нежности, — произнося последние слова, Некагуаль запнулся и отвернулся.
— Значит, твоя сестра делать то, что делать всегда, — с горечью произнес Володи. — Ложиться в постель с чужими мужчинами.
Движение оказалось настолько внезапным, что Володи удивленно пошатнулся. Несмотря на то что черные когти пантеры едва коснулись его щеки, на ней осталось четыре царапины, кровь из которых потекла ему на плечо. Друсниец отскочил, пригнулся и встал в бойцовскую стойку. Он сознавал, что воин-ягуар может растерзать его, но что ж — он больше не позволит застать себя врасплох.
Некагуаль поднял правую руку, словно намереваясь снова ударить. Когти его дрожали.
— Ты не станешь дурно отзываться о моей сестре. Ты ведь понятия не имеешь… ты, златовласый кусок дерьма!
«Пока он будет продолжать говорить, бить не будет», — думал Володи.
— Что же изменилось? Я есть варвар. Мне нужно медленно объяснение.
Цапотец опустил руку.
— Я ведь уже сказал, когда нас накрывает волна страсти, мы перестаем быть нормальными мужчинами. Получается… мы раним женщин. А потом даже не помним о случившемся. Мы впадаем в экстаз. В нас поселилась какая-то толика неукротимой дикости орлов и ягуаров. Мы не хотим этого, но бывает, что во время любовного слияния мы раним женщин. Тяжело. Поэтому жрецы называют их «плотью». Лишь немногие переживают первые недели. Кветцалли находится там уже больше года. Когда я уходил на равнину Куш, она была еще жива, — он запнулся. — С тех пор у меня не было вестей от нее.
Володи вспоминал чудесные, страстные часы, проведенные со жрицей. Украшенную перьями комнату, в которой они любили друг друга. Ее улыбку. Он не мог забыть ее. Он пытался. То и дело заставлял себя вспоминать о том, что она хотела принести его в жертву. Но, в конце концов, так и не сделала этого.
— И как же я мочь помогать?
— Жрецы исполняют любое желание избранных. Вы будете жить как князья. Впрочем, вы больше не сможете покинуть храмовый квартал до того дня, когда вас призовет Пернатый змей. Вы можете иметь одну женщину или нескольких. Получите любую еду, какую захотите. Пожелай, чтобы тебе привели Кветцалли. Только так она сможет остаться в живых.
— А что, если я должен уходить к Змей? Кветцалли снова ставать плоть?
Некагуаль кивнул.
— Да, — негромко произнес он. — Если только она не понесет. Тогда она будет свободна.
Володи нерешительно смотрел на Белые врата. Свой долг Аарону он отдал. Три раза сразился за него. В холмах Лувии, где скрывались кузнецы, в небесах Нангога, в той битве между собирателями облаков, и на высушенной зноем высокогорной равнине Куш. Он сдержал свою клятву. Теперь он волен уйти, если хочет. А за Белые ворота он идти не хотел!
— Сколько времени с Кветцалли?
Ягуар вздохнул.
— Там тянут жребий. Пернатый змей сам решает, чьей крови он желает испить. Были мужчины, более трех лет наслаждавшиеся всем, прежде чем выбор пал на них. Впрочем, иногда проходит лишь несколько дней. В каждый праздничный день Пернатый змей призывает одного из избранных. Ты мог бы долго и счастливо жить с Кветцалли…
Володи вспоминал последнюю ночь со жрицей, когда она заставила его выпрыгнуть в окно. Должно быть, она знала, какая судьба ожидает ее. Что жрецы заставят ее вести такую жизнь за предательство Пернатого змея. Чего бы она ни хотела тогда, когда они встретились впервые, напоследок она спасла ему жизнь.
Володи поглядел на высокую стену, окружавшую храмовый квартал. Насколько он знал цапотцев, один из ягуаров подкараулит и убьет его, если он не пройдет за ворота. Они хорошие воины. Может быть, получится…
Он так и не смог забыть Кветцалли. И если верно то, что сказал цапотец, он — единственный человек, который может ее спасти. Так о чем тут думать? Он не такой, как остальные мужчины. Он — Идущий над орлами. Для него нет ничего
невозможного. Он войдет туда, и эта проклятая пернатая змея просто не выберет его.
— Значит, ты есть почти мой шурин, — Володи представил себе озадаченное выражение на лице ягуара, по-прежнему скрытом в тени клыков, и ухмыльнулся во весь рот. — Я ходить с тобой и делать Кветцалли ребенок. Это не тяжело.
«И сбегу с ней при первой же возможности», — подумал он про себя.
Вышвырнули, как собаку
Цваль сидел под кустом лещины неподалеку от старого дуба и наблюдал за голой скалой, возвышавшейся в нескольких шагах от него. На самом деле там были врата. Если открыть Незримое око и посмотреть на магическую сеть, то ворота будут прекрасно видны. Равно как и отводящее глаза заклинание, убеждавшее всякого в том, что там нет ничего, кроме скалы. Но недостаточно просто видеть. Цвалю пути туда не было. Врата в Голубой чертог открывало тайное слово силы. А ему никак не удавалось подобраться достаточно близко для того, чтобы подслушать его, когда эльфы спускались туда.
Цваль недовольно разглядывал свои кривые пальцы ног, торчащие из левого кожаного ботинка. Одежда его была грязной и оборванной, впитала в себя запах леса. Двадцать дней он был среди своих. Жалкое ворье! Нужно прекращать эти визиты к семье. Они забрали у него красивую одежду, которую подарили ему эльфы. Они поступали так каждый раз, когда он возвращался в пещеру под кустом ольхи, где уже много поколений жил его клан. А когда уходил обратно, ему давали самые старые тряпки. Неприятно.
Конечно, они точно знали, что эльфы снова переоденут его. Эти, из Голубого чертога, не любят, когда не следят за внешностью. Эльфы даже слегка перегибают палку с этой своей педантичностью. Он убирает и готовит для них там, внизу, так же, как остальные кобольды, которых взяли в Голубой чертог, он годился только для самой черной работы.
Поначалу Цваль еще надеялся, что сможет подсмотреть что-нибудь из эльфийской магии. Но с годами стал умнее. Они ревностно оберегают свои тайны. И, кроме того, не очень-то ценят кобольдов.
Никто из них не заметил, насколько он одарен. Далеко не всякий кобольд умеет открывать Незримое око. А большинство пользуются своим даром плетения заклинаний только для того, чтобы устраивать всякие пакости. Но он, Цваль из клана Корневолоса, был создан для большего. Он станет сильным магом. Нужно лишь внимательнее наблюдать за эльфами. Хоть бы, наконец, пришел кто-нибудь из этих негодяев, чтобы он мог прошмыгнуть за ним в спрятанные в скале ворота. Мерзкое ожидание! Он прислушался к песне дрозда в ветвях, стрекоту сверчков и негромкому шепоту ветра в листьях.
Вдруг по спине у Цваля пробежали мурашки. Что-то коснулось магической сети. Кто-то сплел заклинание и открыл звезду альвов, находившуюся всего в двух сотнях шагов. Цваль заставил себя остаться на месте. Некоторые эльфы часто бывали не в духе, и таким кобольду на глаза лучше было не попадаться. Разумнее проскользнуть через портал в скале незамеченным.
Цваль вонзил пальцы в мягкий лесной грунт. Как неприятно быть вынужденным ждать здесь, как собака, перед носом которой захлопнули дверь. Пожалуй, эльфы действительно могли бы обходиться с ним и получше. Кем бы они были, если бы на каждого из этих высоченных умников не трудилась дюжина кобольдов, которые все за ними убирают? Когда-нибудь найдется кобольд, который скажет им это прямо в лицо. Ладно, не в Белом чертоге, где убийц воспитывают небесные змеи. Для Цваля оставалось загадкой, как еще находятся кобольды, которые соглашаются там работать. Его туда никаким калачом не заманишь.
Эльфы Голубого чертога и без того странные. Все они шпионы, и многие служат в мире детей человеческих. Это же опасно для жизни! Цваль тайком читал некоторые их отчеты, где они писали о своих путешествиях. В принципе, кобольды должны просто протирать пыль с книг там, в нижнем зале… Он засопел. Наглые эльфийские выскочки думают, что ему подобные не умеют читать. Считают себя такими умными, а сами иногда ведут себя так глупо!
Почему гость, который вышел из звезды альвов, не поднимается по склону? Цваль прислушался. Почему так долго? Он почувствовал, как магический портал снова закрылся. До скалы ведь рукой подать. В принципе, они никогда не приходят напрямую к потайному входу, но тут что-то дело совсем затянулось. Что там стряслось? Он выглянул из укрытия и посмотрел на лес. Стояла полная тишина. Смолкло пение птиц и стрекот сверчков. Он знал, что не услышит их. Листок, падающий осенью на лесной грунт, и тот производит больше шума, чем крадущийся эльф.
Нет, все-таки здесь что-то не так… Почему так тихо? Что там происходит, раз настолько напугало птиц, что они перестали петь? Цваль обернулся через плечо. Мельком увидел силуэт между деревьями. Он прищурился. Этого не может быть. Зачем кому-то надевать львиную шкуру?
Когда он снова поглядел на полянку перед скалой, там стояла стройная темноволосая женщина. Из плеч ее росли мощные черные крылья. Кобольд затаил дыхание. Незнакомку окружала аура силы. В правой руке она сжимала меч с черным клинком. К ней присоединилась фигура со львиной головой. А потом еще одно существо, наполовину человек, наполовину вепрь.
Таких существ Цваль никогда прежде не видел. Наверняка лучше вести себя тихо. Он подумал, не забраться ли еще дальше под куст лещины. Но если при этом он издаст хоть звук… Нет, лучше вообще не шевелиться.
Крылатая указала на врата в скале. Они что, собрались вниз, в Голубой чертог? Может, в конечном итоге это все же эльфы? Некоторые из его хозяев умели изменять внешность, об этом Цваль точно знал. Открыв Незримое око, он уставился на незнакомцев. Их ауры были окрашены ярко-красным светом едва сдерживаемой ярости. Окружавшее их сплетение силовых линий было настолько густым, что сливалось почти в бесформенное сияние.
Человек-вепрь взял крылатую за руку, и исходившее от них сияние стало еще интенсивнее. Цвалю даже почти показалось, что оно сильнее солнечного света в жаркий летний день.
Перед скалой появились новые светящиеся фигуры. Теперь их было двенадцать. Цвалю было любопытно, есть ли у других звериные головы. По аурам этого прочесть было нельзя. Он хотел открыть глаза, но у него не получилось. Он хлопнул себя ладонью по лбу. Не впервые его Незримое око не хотело закрываться. Иногда ему казалось, что не он владеет магией, а магия владеет им, как будто его просто смоет волной, если он откроет ей врата.
Теперь львиноголовый тоже взял за руку женщину с крыльями. Сияние стало еще интенсивнее. Смотреть было больно. Такого с ним еще не бывало.
Цваль хотел опустить голову, но происходящее перед скалой слишком сильно зачаровало его. К группе присоединилась еще одна фигура и взяла за руку львиноголового. Ослепительная белизна стерла все краски. Цваль уже не различал силовых линий. Остались лишь свет и боль. Лоб пылал, словно свет вгрызся глубоко в его голову.
Он закричал, не думая о том, что подвергает себя опасности. Что он наделал! Никогда, никогда больше он не станет открывать Незримое око!
Раскаленная волна несла его прочь. Ноги подкосились. Нет, это земля. Что-то происходит. Что делают чужаки? Они направляют свет на потайные врата в скале. Все закачалось. Глубоко под землей послышался грохот и стон, какого никогда прежде не доводилось слышать Цвалю.
Свет был внутри него.
Такой горячий…
В оковах
Дыхание Ночи извивался на плоском камне, возвышавшемся посреди большого затопленного зала под пирамидой в сердце сада Ядэ. Небесный змей пытался сосредоточиться на шепоте голосов оракулов, дюжинах голосов газал, стоявших вокруг него в неглубокой воде, погруженных им в состояние транса и возвещавших о бесконечно многих вероятностях будущего Альвенмарка. Эти существа, представлявшие собой смесь эльфийки и газели, со стройными звериными ножками, женскими телами и загнутыми внутрь, выдающимися далеко над спиной рогами должны были помочь ему найти правильный путь. И, несмотря на все, сегодня им не удавалось лишить его ощущения потерянности.
Он был первым среди своих братьев по гнезду. Перворожденный, ранее — любимец альвов. Но создатели мира ушли, оставили свое творение детям. Давно это было, когда он в последний раз имел право поделиться с ними собственными рассуждениями. Теперь все тяготы мира лежали на его плечах.
Он хотел быть добрым и справедливым правителем, защищающим других детей альвов, которого боятся девантары, демоны, правящие миром людей. Они тянутся в Нангог, запретный мир, и однажды потянутся и к Альвенмарку, об этом ему рассказали газалы. Он один стоит между этими существами и всем тем, что для него имеет значение. Он и его братья — чешуйчатый щит Альвенмарка. Они должны быть сильными и вызывающими страх. Лишь одно это и удерживает девантаров. И он должен найти способ стать кошмаром для врагов и не стать тираном для тех, кого он должен защищать.
На миг он прислушался к Фирац. Он любил эту мятежную газалу. Она обладала особенно ярко выраженным даром. Часто он склонялся к тому, что считал те видения будущего, о которых вещала она, особенно важными. Конечно. Все изменится, поскольку чем больше он прислушивается к ней, тем сильнее его поступки изменяют будущее. Если он хотел предотвратить катастрофу, то, что в близкой перспективе казалось удачей, могло обернуться еще худшей катастрофой всего несколько столетий спустя. И он каждый день слушал кошмарные слова. Истории о знамени с изображением черного, мертвого дерева, развевающемся над Альвенмарком, лишившимся всего волшебства. Истории о кровавых боях с собственными братьями по гнезду, о предательстве и интригах, смерти богов и о том, как рухнет весь его мир из-за того, что он поддался гневу.
Но сегодня Фирац говорила о королеве, и видение ее было настолько сильно, что образы ожили у него в душе. Дыхание Ночи видел маленькую, хрупкую эльфийку, волнистые волосы которой спадали на белоснежные плечи. Она шла в толпе нарядных придворных. Большинство окружавших ее эльфов были выше, одеты роскошнее, но эта маленькая хрупкая фигурка излучала такую силу, которая стирала всю мишуру, все физическое. Она была хозяйкой этого двора и даже гораздо больше: она правила Альвенмарком!
Дыхание Ночи пожалел, что не знает ее имени. Кто она, уста которой алели, как лесные ягоды, а в мягких, словно у косули, глазах можно утонуть? Он пожалел, что видение не настолько интенсивно, чтобы сопровождаться звуками и ароматами, словно он находится среди них, тех, кого он видит внутренним взором. Среди эльфов, которые, возможно, родятся не одно столетие спустя. Как зачарованный, глядел он в глаза правительницы. И на дне их разглядел ту же боль, которую чувствовал так часто и которую мог испытывать только тот, на чьих плечах лежат судьбы этого мира. Какими бы чужими ни были они друг другу, они были родственными душами, в этом он был уверен. Так близко…
Видение поблекло, в сознание проникли мысли о Нандалее. Мысли, с которыми он боролся уже на протяжении целого дня. Он знал, что она покинула безопасный, окруженный скалами сад и отправилась на охоту в Байнне Тир. Она наслаждалась путешествием по огромной саванне, наблюдая за огромными стадами, ведя свободную, не скованную обязательствами жизнь охотницы.
Дыхание Ночи тосковал по вкусу свежей теплой крови. Он тоже охотник, но бремя быть перворожденным слишком редко давало возможность насладиться этим. Его братья по гнезду гораздо чаще уступали своим желаниям.
Хвост Дыхания Ночи хлестнул по воде. Из ноздрей вырвалось раздраженное сопение, заставив умолкнуть стоявших рядом газал. Вырванные из транса, они испуганно смотрели на него своими слепыми глазами. Время от времени, когда его охватывали жажда крови и свежего мяса, он позволял себе убить одну из них. Они были ему на один зуб. Недостаточно, чтобы по-настоящему утолить голод и жажду.
«Нужно быть сдержаннее», — напомнил он себе, пытаясь изгнать из мыслей образ Нандалее. Его брат по гнезду, Золотой, принял облик Гонвалона и, возможно, зачал ребенка. Не из страсти, просто для того, чтобы наказать своего опального мастера фехтования. Нандалее даже не подозревала об этой интриге. Иногда то, о чем ты не знаешь, позволяет быть свободнее. Он оглядел просторный зал, постоянно что-то бормочущих видящих, помогавших ему искать лучшее будущее для мира. Может быть, он ступил на ложный путь. Разве не неуверенность в будущем делает жизнь настолько интересной? Все то, что нашептали ему газалы, не сделало его счастливее. Напротив, с каждым годом он боролся все более ожесточенно. Он отдалился от братьев по гнезду, он завидует молодой эльфийке, которая свободна, охотится, носится по саванне, а ночью может спать в объятиях своего возлюбленного.
Небесный змей глубоко вздохнул. Он почувствовал, как расширились легкие, поднялась спина, стал горячее жар внутри него. Если он выпустит его, цепи, которые он наложил сам на себя, расплавятся.
Протяжный выдох, выпущенный с ним огонь — и он был бы свободен и от бесконечного бормотания об ужасах, ожидающих его мир. Мир, в котором, похоже, нет будущего для драконов. Нет, так думать нельзя! Он — перворожденный! Ему с самого рождения предначертано вести за собой небесных змеев. Он будет бороться. Он дракон! Если они должны исчезнуть из этого мира, то битва будет громкой! А до тех пор он не станет сбрасывать путы обязанностей. Он будет стоять и сражаться за альвов. До последнего.
Ощущение, словно его коснулись тысячи рук одновременно, заставило небесного змея вздрогнуть. Магическая сеть, окружавшая все в мире, содрогнулась. Каждая силовая линия вздрогнула, как натянутая струна, по которой ударили слишком сильно, словно угрожая разорваться. Дыхание Ночи вздрогнул. Кто-то сплел великое заклинание. Заклинание, которого мир не видывал со времен его сотворения. Альвы вернулись!
Постоянный шепот газал вокруг него смолк. На их лицах отражался страх. Казалось, течение времени остановилось. Даже они не видели того, что произошло в этот момент.
Массивные камни зала заскрипели. Мелкая пыль посыпалась с потолка. Дыхание Ночи почувствовал, что скала вибрирует у него под ногами. Сотрясение магического мира передавалось материальному. С потолка сорвался камень и с громким плеском упал в неглубокую воду. Слепые взгляды газал были устремлены на него.
—
Оставайтесь здесь, дети мои, — мысленно обратился он к ним и соскользнул со скалы. Он чувствовал, где было сплетено заклинание. В тысячах миль отсюда. Эта магия была чужда ему, как же давно не чувствовал он силы заклинаний альвов. Странная боль коснулась его души. Подобное он испытывал в последний раз тогда, когда девантары подло убили Пурпурного.
Одна мысль Дыхания Ночи — и открылась ближайшая звезда альвов. Лихорадочное возбуждение гнало его вперед. Наконец-то он предстанет перед своими создателями!
Кровоточащая скала
Красные скалы впитали в себя жар раскаленного добела дня. Подъем был тяжелым, несмотря на то что цель была уже недалеко. Нандалее уже чувствовала аромат шиповника.
— Это место создано для эльфов, которые ездят верхом на пегасах, — произнес за ее спиной Гонвалон.
— И для коз, — задорно ответила Нандалее, пока пальцы ее искали узкую расщелину в скале. Она нашла удобную опору и, подтянувшись, забралась на надежный уступ. Руки жгло, ногти украшали полумесяцы из красной пыли.
Рядом с ней на уступ взобрался Гонвалон. Он умел потрясающе лазать. Эльф то и дело удивлял ее. Судя по всему, настало время расставаться с предрассудками относительно эльфов, выросших во дворцах, вдали от природы. Похоже, Гонвалон потратил свою юность не только на книги и живших в замке котят. Мастер меча улыбнулся ей, словно читая мысли.
— Ты очень неплоха в роли козы. Может быть, во время нашей следующей вылазки сюда я смогу убедить тебя прокатиться со мной на Ночнокрыле?
— Тебе не кажется, что благородный небесный скакун сочтет ниже своего достоинства нести на своей спине козу?
Гонвалон приблизился к ней и, когда до ее лица оставалось лишь несколько дюймов, прошептал заговорщицким тоном:
— Всех скакунов можно подкупить. Если после этого я позволю ему вернуться к кобылам из его стада, он забудет о своем достоинстве ради короткого полета.
— А чем подкупить тебя?
— Я слыхал, что там, наверху, есть зачарованное озеро, в котором покрытые пылью козы превращаются в неотразимых нимф. Ради того, чтобы стать свидетелем подобного чуда, я готов практически на все.
— Нет, славой любовника всех своих учениц ты обязан не своему умению делать комплименты.
Гонвалон хитро рассмеялся.
— Точно. Если доберешься до озера, то, возможно, вспомнишь, в чем заключается мой особый дар, — и с этими словами он отвернулся и стал карабкаться дальше по скале.
Нандалее смотрела ему вслед. Каждое его движение было исполнено грациозности. Глядя на него, можно было подумать, будто подняться туда не сложнее, чем взойти на пологий холм. Вздохнув, она поправила тисовый лук. Длинное оружие мешало ей карабкаться. Колчан тоже. И, несмотря на это, она отвергнет и следующее предложение прокатиться к озеру на спине Ночнокрыла. Она будет ездить только на собственном пегасе! Роскошном жеребце с белой звездой во лбу. Она уже даже знала, как назовет его: Зореокий!
Вытянутой до упора рукой она с трудом дотянулась до следующей зацепки, когда скала под ее руками завибрировала. Над головой раздался жуткий грохот камней, которые неслись вниз по склону, набирая скорость. Нандалее вплотную прижалась к скале. Грохот лавины все приближался и приближался. Эльфийка поспешно бросилась к покатому уступу, на котором они только что отдыхали с Гонвалоном. Вокруг грохотали камни.
Нандалее бросила тело вперед и в последний миг успела спрятаться под уступом. Когда девушка снова подняла голову, то шагах в ста слева она увидела широкую расщелину в отвесной скале, из которой по камням тек тонкий ручеек. Гора снова задрожала, из расщелины вылетело густое облако красной пыли. За ним последовал настоящий град мелких камней, превращая воду в кроваво-красную грязь, стекавшую вниз густыми ручейками.
— Нандалее? — позвал Гонвалон. Удар сердца — и он оказался рядом с ней, встал на колени, нежно коснулся плеча. — Ты не ранена?
Оглушенная, она кивнула, продолжая глядеть на теснину. Казалось, будто скала ранена и истекает кровью. На долю секунды на нее свалилось видение. Девушка увидела эльфов, погребенных под падающими массами камня.
— Что стряслось?
— Это нечто большее, чем просто камнепад, — произнес Гонвалон. — Думаю, было небольшое землетрясение. Нам повезло, что мы не были ранены.
Над скалой воцарилась жутковатая тишина. Лишь кое-где слышался стук катящегося камня. Нандалее поднялась и хотела уже взять штурмом оставшийся отрезок подъема, когда внезапно послышалось разъяренное шипение. Оно доносилось из теснины.
— Раненое животное! Пойдем посмотрим! — Нандалее пристально поглядела на отвесный склон. Уступ, на котором они стояли, вел почти к самому входу в теснину. Впрочем, на последнем отрезке он очень сильно сужался.
— Зачем ты туда идешь? — удивленно поинтересовался Гонвалон. — Мы все равно ничем помочь не сможем.
— Потому что я охотница. Я не позволю этому существу страдать. Меньшее, что я могу сделать — это даровать ему быструю смерть.
— Ты знаешь, на что это похоже? — И, словно в подтверждение слов Гонвалона, разъяренное шипение раздалось снова. — От тебя наверняка не укрылся тот факт, что Темный не выносит моего присутствия в саду Ядэ. Я знаю существ, которые лазят по скалам. Здесь есть один очень крупный и весьма недружелюбный сребролев, который не одну ночь лишал меня сна. Если эта тварь подохнет, я и слезинки не пророню. А знаешь, что он сделает, если ты поможешь ему? В благодарность откусит тебе руку.
Но Нандалее уже лезла дальше. Шипение становилось все более злобным, словно там сражалась какая-то дикая кошка. Конечно, Нандалее знала, что Гонвалон прав. С раненым среброльвом шутки плохи. Если он не подпустит ее к себе, чтобы она помогла ему, то возможно, его придется убить.
Мастер меча обогнал ее. Скорость его передвижения даже пугала. Он двигался по отвесной скале почти как паук. И она знала, что ему не обязательно поддерживать свои умения с помощью заклинаний.
Он добрался до ущелья раньше нее, протянул ей руку и втащил на уступ. Под ними лежало узкое ущелье, полное камней, между которыми пробивался красный ручеек. Между скалами застряли две вырванные с корнями сосны, удерживаемые только сломанными ветвями — они в любой миг могли рухнуть на дно ущелья.
Шипение стихло. Должно быть, зверь услышал их.
Нандалее осторожно вынула длинный охотничий нож и склонилась вперед. Должно быть, сребролев где-то рядом и может напасть на них в любую минуту. Он ранен и чувствует, что ему угрожает опасность. Гонвалон был прав, когда отговаривал ее. Ее затея оказалась неблагоразумной.
— Там! — прошептал мастер меча, указывая на расщелину на их стороне теснины. — Пещера!
Теперь ее увидела и Нандалее. Вход в нее был наполовину завален. Тяжелый обломок скалы забаррикадировал вход, оставив лишь небольшую щель шириной меньше чем в две пяди. Нандалее осторожно свесилась со склона, усыпанного обломками камней, и заглянула в темноту. Она ничего не увидела. Из пещеры не доносилось ни звука. Эльфийка открыла Незримое око, и ее взгляд на мир изменился. Она увидела спутанную сеть силовых линий, а затем обнаружила и среброльва. Он лежал за валуном, прижавшись к земле, готовый напасть на любого, кто войдет в пещеру.
Эльфийка подала знак последовавшему за ней Гонвалону, означавший, что она нашла хищника, и указала на сломанный ствол кедра, лежавший на уступе неподалеку. Если они хотят убрать камень от входа, им нужен рычаг. Мастер меча бросил на нее полный отчаяния взгляд, но ствол принес.
— Когда эта тварь выберется оттуда, в благодарность она поужинает нами.
— Не отрицаю, это вполне может случиться.
— Тогда зачем мы это делаем? — зарычал Гонвалон.
— Потому что так правильно. И потому что мы — драконники. Мы должны поступать правильно.
Правильные черты лица мастера меча озарила улыбка.
— Я бы сказал, что среди драконников очень мало тех, кто разделил бы твою точку зрения на наши обязанности.
— Я позабочусь о том, чтобы таких стало больше. А теперь идем, давай просунем ствол вниз и поднимем камень, — укладывать молодое деревце всего в шаге от пропасти было опасно. Но наконец, Нандалее и Гонвалону удалось закрепить дерево между большим камнем и валуном. Оба навалились на рычаг. На миг им удалось приподнять камень, но он тут же рухнул на место. Теперь из пещеры послышалось испуганное шипение. Сребролев сможет спастись только тогда, если воспользуется мгновением, когда валун будет поднят. Но вместо того чтобы броситься наружу, он забился в самый дальний угол узкой пещерки.
Они пытались трижды. И трижды хищник не вышел из ловушки, которая должна была стать для него могилой.
Отчаявшись, Гонвалон покачал головой.
— Мы перепробовали все. Предоставим кошку ее судьбе. Не забывай, я буду спать спокойнее, если она перестанет ночами лазать по скалам.
Его слова звучали разумно, но Нандалее не хотела слушать его. Она смотрела на скалу, словно могла поднять ее силой воли. Может быть, это возможно? Она смотрела, смотрела. Пыталась мысленно представить себе, как сдвигается с места огромный обломок камня, но ничего не происходило. Судя по всему, ей не дано сплести такое заклинание. Впрочем, оставалась еще одна, последняя возможность. Гонвалону очень не понравится! Лучше не говорить ему, что она задумала, а просто сделать это.
Она присела на корточки и осторожно приблизилась к расщелине в скале.
— Что это ты делаешь?
Нандалее прижала палец к губам и снова открыла Незримое око. Увидела ауру среброльва. Его страх. Эльфийка спокойно заговорила с ним, мысленно обращаясь к его чувствам. Прижимаясь к земле животом, он приближался ко входу. Он хотел сражаться. Она попыталась передать сознанию животного образы. Показать ему, как он должен быстро протиснуться в расщелину, как только скала сдвинется с места. Велела ему бежать прочь из разоренного ущелья. Прочь, на свободу, в безопасность.
Из расщелины донеслось негромкое рычание. Он понял? Эльфийка не была уверена в том, что между ними действительно возник контакт. Но крадущийся хищник не стал бы рычать — он подошел бы бесшумно, если бы хотел напасть. Или в панике он готов броситься на всякого, кто приблизится к нему? Невозможно было предсказать, как поведет себя дикий зверь, попавший в ловушку. Чтобы быть полностью уверенной в том, что ее мысли достигли среброльва, нужно коснуться его. Нужно установить связь с ним. За спиной девушка услышала резкий вздох Гонвалона, когда тот понял, что она задумала.
Нандалее просунула руку в расщелину. Без колебаний, без страха. Если от нее будет пахнуть страхом, хищная кошка примет ее за добычу и нападет. Таков ее инстинкт.
Лапа ударила ее протянутую руку. Нандалее не дрогнула, несмотря на то что сердце на миг перестало биться. Сребролев не выпустил когти. Он понял ее, теперь она это знала. Он воспользуется возможностью для бегства.
Нандалее поднялась. Рука болела. Удар был нанесен с большой силой. Она знала, что иначе сребролев не мог. Понимала это. Они принадлежали к разным видам, но между ними было некое родство душ. Оба они были охотниками.
Гонвалон притянул ее к себе, поцеловал страстно, почти жадно.
— Ты абсолютно сумасшедшая, — прошептал он между поцелуями. — Сумасшедшая! Никогда так больше не делай. Слышишь? Я думал, эта тварь оторвет тебе руку.
Нандалее осторожно слегка отстранилась от мастера меча, посмотрела ему в глаза. В его взгляде читался мягкий укор. Но она знала, что он поможет ей.
— Мы должны освободить его. Я пообещала ему. А потом я буду полностью твоей, — ноги ее дрожали. Она осознавала, на какой риск пошла, ей хотелось как можно скорее оказаться в объятиях Гонвалона, в самом безопасном месте в мире. Он восстал против Золотого и убил Вечнозимнего червя — только ради нее. Она будет принадлежать ему всегда. Каждая охота будет заканчиваться тем, что они будут забывать о боли разлуки, обо всех опасностях в дикой, нежной любовной игре. Как далеко бы ни завела ее служба Темному, она всегда будет возвращаться. И она будет всегда любить его, до скончания времен.
— Значит, ты хочешь вытащить его, — произнес Гонвалон. — Но давай сделаем это быстро. Я хочу тебя… — Произнося последние слова, он нежно провел ладонью по ее руке, и девушку пробрала сладострастная дрожь. Она тоже хотела его, так сильно, как не хотела уже давно.
Они снова вместе надавили на ствол кедра, и на этот раз сребролев воспользовался коротким мгновением, когда щель входа в пещеру стала шире. Он выскользнул на свободу, сделал несколько прыжков вверх по склону, а потом резко остановился. Его блестящая бело-серебристая шерсть была покрыта красной пылью и брызгами грязи. Золотистые глаза неотрывно смотрели на Нандалее несколько ударов сердца, а затем он снова стал медленно спускаться по склону.
Рука Гонвалона метнулась к мечу.
— Спокойно, — прошептала Нандалее, несмотря на то что тоже чувствовала напряжение. Хищная кошка не спускала с нее взгляда. Нандалее пыталась вызвать в мыслях среброльва образы и прочесть его чувства. Чем ближе подходил зверь, тем крепче становилась связь, а потом Нандалее резко восприняла его чувства. Его мысли представляли собой хаос противоречивых инстинктов. Он был голоден и напуган, хотел бежать прочь и одновременно разорвать свою жертву. Он был одиночкой без пары. И знал, что двое этих эльфов спасли его.
Нандалее схватила Гонвалона за руку. Он мог взмахнуть мечом пугающе быстро. Она не сомневалась в том, что эльф сумел бы убить среброльва одним-единственным ударом, но не хотела, чтобы все закончилось именно так. Эльфийка вызвала в памяти образы того, как они с Гонвалоном вместе охотились в саванне. Оба они были стаей. Из пасти хищной кошки послышалось гортанное рычание. Нандалее отметила новое чувство в мыслях льва: одиночество.
Он был единственный в своем роде в саду Ядэ. Он часто пытался пересечь зачарованную полосу пустыни, окружавшую оазис среди скал и попасть в саванну Байнне Тир. Но прийти в сад Ядэ или уйти из него мог только тот, кто умел летать. Тот, кто пересекал пустыню по земле, вызывал мощную песчаную бурю, стоило ему перейти невидимый порог. Бурю, способную убить все живое.
Сребролев замер всего в нескольких шагах от них. Его раздувающиеся ноздри принюхивались. А потом резко развернулся и широкими прыжками понесся прочь.
— Что это было? — озадаченно поинтересовался Гонвалон.
Ощущение одиночества животного все еще не оставляло Нандалее.
— Думаю, он хотел присоединиться к нашей стае. Он запомнил наш запах. Он не забудет нас, — эльфийка притянула к себе Гонвалона и страстно поцеловала его, но предчувствие одиночества поселилось глубоко внутри нее, не желая отступать. Если она когда-либо потеряет Гонвалона, то будет такой же, как тот сребролев.
Обезглавленный лев
Барнаба вернул стакан продавцу воды и привычным жестом отогнал мух, которые, похоже, следовали за ним повсюду. Присев на невысокую стену, он нерешительно наблюдал за толпой на большой площади перед Золотыми вратами. Тысячи людей ждали путешествия сквозь Ничто, и все это время караваны, пришедшие в новый мир из Дайи, то и дело выходили из ворот.
Они привозили всевозможные товары, рабов, рыцарей удачи и экзотических животных для дворцов наместников. На площади же самых беспечных из вновь прибывших безжалостно обирали. Нангог был миром, пожиравшим людей.
Но недостатка в людях не чувствовалось. Слишком чудесны были истории, распространявшиеся даже в самых отдаленных уголках империи Дайи. Любой, кто достаточно трудолюбив и храбр, может сделаться богачом в этом мире. Сколькие погибают в нищете в поисках счастья — об этом не рассказывали.
Барнаба уже не был уверен в том, правильное ли принял решение, придя сюда. Он все еще был слаб после полученных ран. В душе что-то надломилось. Он постоянно думал об Икушке.
Правая рука крепче сжалась на рукояти кинжала, который он прятал под одеждой. Мысль о том, что он должен отомстить за нее, придавала сил.
Несмотря на то что прежде он часто бывал в Нангоге, он никогда не был предоставлен самому себе. Тогда он жил во дворцах наместников и храмах, а теперь не знал, куда идти. Или… нет, это не совсем так. Он знал, куда ему нужно, но понятия не имел, как это сделать. Существовала секта приверженцев Зеленых духов, которые видели воплощенного воина этих духов в Тарконе Железноязыком. Нужно попасть к Таркону. Пират командует собирателями облаков, теми огромными летающими созданиями, которые переносили в щупальцах корабли по небесам Нангога. Таркон поможет ему найти лед из видения и изменить этот мир, в этом Барнаба был уверен.
Но как сделать первый шаг? Те, кто молится Зеленым духам, очень недоверчивы. Их культ под запретом, их жрецов часто казнят, а всех остальных приверженцев, невзирая на положение в обществе, отправляют работать на свинцовые рудники, что равносильно смертному приговору, только смерть приходила бесконечно долго и мучительно.
Он обводил взглядом площадь. У Золотых ворот стояло сразу два серебряных льва, готовые открыть караванам пути в Ничто. Сотни носильщиков сидели на полу, а между ними сновали охранники с шипастыми дубинками и следили за тем, чтобы никто не расстегивал повязку на лбу или плечевые ремни корзин. Все должны были быть готовы по команде немедленно встать и шагать. Ждали своей очереди несколько паланкинов. Интересно, кто скрывается за полупрозрачными занавесками? Барнаба был уверен, что некоторые лица были бы ему знакомы. Когда-то его самого носили по городу в паланкине…
Он оглядел себя с ног до головы, посмотрел на сандалии с чиненными кожаными ремешками, грязную ткань бесшовной юбки и поношенную тунику, поверх которой он набросил заскорузлый от грязи плащ. Да еще длинный посох, на который приходилось опираться. Он знал, что лицо его исхудало, давно уже не брался он за бритвенный нож. Бояться нечего. Никто не узнает в нем того, кто когда-то был ближайшим доверенным лицом верховного священнослужителя Арама, Абира Аташа. Он ничем не отличается от нищего. Левая рука мимоходом метнулась к кошельку на поясе. На поле битвы он подобрал три серебряных монеты и несколько медяков. Далеко с таким скарбом не уйти. Нужно подумать о том, на что он будет жить. Красивые слова и проникновенные проповеди — вот его дар, но вне стен храмов с ними каши не сваришь.
Стена, на которой он сидел, задрожала. Дрожало все вокруг. Позолоченная черепица посыпалась с крыш купеческих дворцов, обрамлявших большую площадь. Часть лесов, окружавших монументальные статуи богов, выбитых в высоких скалах рядом с Золотыми вратами, обрушилась. Крики камнетесов разлетелись над площадью, над которой на удар сердца воцарилась напряженная тишина. А потом спокойствие рассыпалось на тысячи криков. Земля задрожала еще сильнее, и внезапно все бросились врассыпную.
Барнаба спрыгнул со стены. Вокруг площади, там, где бульвары и узкие улочки вели в город, простиравшийся вдоль террас на отвесных склонах Устья мира, началась убийственная давка. Лишь немногие устремились к центру площади. Барнаба был уверен, что там безопаснее всего.
Дом гильдий стряхивал крышу, и град черепицы обрушился на тех, кто бросился ко входу на Солнечную аллею, которая спускалась к крупной зерновой гавани. На каменных плитах, которыми была вымощена большая площадь, появились трещины. Барнаба увидел обитательницу одного из гаремов, выбиравшуюся из-под упавшего паланкина. Он попытался броситься ей на помощь, но его остановила толпа бегущих прочь носильщиков.
— Боги покинули нас, — раздался пронзительный крик у него за спиной. — Смотрите! Посмотрите на статуи!
У Золотых ворот в груди изваяния Львиноголового появилась широкая трещина, крыло Ишты отломилось и упало на землю. Пока священнослужитель таращился на статуи, сеть трещин, бегущая по скале и выбитых на ней изображениям, продолжала расползаться, и внезапно голова Львиноголового склонилась набок. С ужасающим грохотом, похожим на раскат грома, она рухнула на площадь, прокатилась по ней, а потом осталась лежать лицом в пыли.
Тот, кто не успел добежать до расходившихся от площади улиц, бросился ниц, повсюду послышались причитания и мольбы, каких никогда не доводилось слышать Барнабе ни в одном из храмов. Сам он слишком долго был священнослужителем, чтобы верить в предзнаменования. Но он прекрасно понимал,
что увидят простые люди в обезглавленном боге и Иште, потерявшей одно крыло.
Видя, что почти все стоят на коленях, он бросился к упавшему паланкину. При виде молодой женщины, застрявшей под тяжелым деревянным каркасом паланкина, сердце его дрогнуло. У нее была безупречно белая кожа, уже покрывшаяся ссадинами. Зеленые глаза невидящим взглядом смотрели в небо. Бегущие люди затоптали ее насмерть.
Барнаба опустился рядом с ней на колени и закрыл ей глаза. Потом снял с нее цепочки и тяжелые золотые браслеты. «Боги послали знамение и мне», — с циничной улыбкой подумал он. На протяжении ближайших недель ему не придется голодать, даже если получит у скупщика краденого лишь ничтожную долю того, сколько на самом деле стоят украшения.
Но важнее возможности обокрасть женщину было другое. Он знал, что произойдет ночью. Подобный знак со стороны богов слишком ожидаем, чтобы им не воспользоваться. Он затаится, и вторая его тревога разрешится сама собой. Нужно было утратить веру, чтобы впервые получить помощь от богов.
Время крови
Дыхание Ночи был первым, кто вышел из звезды альвов неподалеку от Голубого чертога. В ожидании огляделся по сторонам. Дорогу ко входу в убежище эльфов обрамляли вырванные с корнем деревья. Кое-где среди деревьев валялись огромные валуны. За изогнутыми ветками густых зарослей диких ягод стояла косуля и смотрела на него широко раскрытыми от ужаса глазами.
Пахло древесиной, порванной зеленью и свежей, развороченной землей. Что, ради всего мира, делали здесь альвы?
Вслед за Дыханием Ночи из звезды вышел его огненно-красный брат. Он чувствовал испуг и шок Красного, и, словно ему не хватало только этого осознания, наконец-то понял, что это никогда и ни за что не может быть делом рук альвов.
Дракон расправил крылья и тенью взмыл в небо, туда, где когда-то находился потайной вход в Голубой чертог. Весь склон был разворочен. Все выглядело иначе. Понять, где когда-то был вход, было невозможно. Повсюду, в окрестном лесу и на отдаленных лужайках, он видел странные ямы, словно земля провалилась вниз.
Рядом с ним на поляне перед потайными вратами приземлился Красный. Он казался каким-то чужим, привычный вспыльчивый темперамент словно угас.
—
Ты тоже чувствуешь это, брат? Эту боль, глубоко внутри. Как тогда.
Темный оглядел разоренную землю Незримым оком. Силовые линии тоже нарушены. Никогда, со времен творения мира он не видел ничего подобного. Линии сияли настолько ярко, что смотреть на них даже зрением души было больно, словно в голову медленно вонзался раскаленный кинжал.
Скрытый за маскировочным заклинанием вход в Голубой чертог исчез полностью.
Ни одна скала не могла помешать, когда Темный буквально пронзал пространство взором. Он наклонил голову и посмотрел туда, где должны были находиться залы и ауры детей альвов, которые занимались там своей работой, скрытые от досужих взглядов, защищенные внутри каменных чертогов. Но там не было ничего. Даже мышей. Только отблеск той силы, которую направили внутрь камня по силовым линиям. И тут Перворожденный понял, что здесь произошло…
Красный зашипел. Их мысли были соединены. Его брат по гнезду отказывался признать то, что могло быть единственным объяснением того, что они видели. Голубого чертога больше не существовало! Каменное небо обрушилось на длинные подземные залы и погребло под собой всех там, внизу.
Всех.
И их брата, которого они называли Небесным. Девантары во второй раз убили радужного змея!
Небо над ними заполнилось шорохом крыльев. Прилетели все его братья, и соединявшая их боль захлестнула Дыхание Ночи. Но была здесь не только боль. Все, кроме Красного, до глубины души были напуганы. До сих пор смерть не занимала места в их мыслях. Смерть была для других. Они существовали с первых дней творения. Они видели, как зарождался мир. Они не старели. И, кроме альвов, которые перестали заниматься судьбой Альвенмарка, во всем мире не было существа, которое могло представлять для них опасность.
И, несмотря на это, среди этого мира в мгновение ока погиб Небесный. Смерть схватила его без предупреждения. А с ним умерло и нечто в их душах: уверенность в своей неприкосновенности.
Наряду с испугом Дыхание Ночи чувствовал и гнев своих братьев. Одни скорбели по Небесному. Другие еще не дошли до этого. Они еще пытались осознать, что их брата, сопровождавшего их на протяжении многих веков, больше нет с ними. Оттенки чувств были настолько разнообразны, что Дыхание Ночи наконец сплел заклинание, чтобы не быть больше связанным с остальными.
Золотой недоверчиво поглядел на него.
—
У тебя есть от нас тайны, брат мой?
Теперь все братья по гнезду смотрели на него.
—
Мы не имеем права предаваться чувствам. Мы должны понять, что произошло здесь и почему, — ответил он.
—
Что здесь понимать? — Мысли Пламенного были подобны огненной буре. Он даже не пытался совладать с собственным гневом. —
Идемте за ними, братья! Они оставили след в Золотой сети. Пока еще будет легко поймать их. Время разговоров миновало. Настало время крови.
—
Если бы я был на месте девантаров, именно на такую реакцию я бы и надеялся, — спокойно заметил Изумрудно-зеленый. —
Это только начало. Они ждут, что мы в ярости, очертя голову, последуем за ними, заманят нас в ловушку и убьют всех разом. Таков план сражения, полностью соответствующий их коварству.
—
Как мы можем не отреагировать на подобную провокацию, брат? — возмутился Иссиня-черный. Он стоял, погрузив когти глубоко в землю. Его темное тело было напряжено, как у хищного зверя, готового прыгнуть на жертву. —
Неужели в вашей груди бьются заячьи сердца, братья? Как вы можете сомневаться, стоит ли идти в бой?
—
Неужели в твоей голове заячий мозг? — поинтересовался в ответ Золотой. Дыхание Ночи почти не мог смотреть на брата, настолько ярко преломлялся солнечный свет на его чешуе. Казалось, он не существо из плоти и крови, а соткан из света и солнечных лучей.
—
Тот, кто идет на битву, не имея плана, оказывается в руках противника. Не пойми меня превратно, брат, я тоже хочу попробовать их крови, но она будет тем слаще, чем более беспомощными они окажутся. Здесь одержали победу девантары. Мы должны признать это и сохранять спокойствие.
—
Тебе не хватает мужества сразиться за нашего брата? Отомстить за смерть наших эльфов? Они верно служили нам. Они рисковали ради нас жизнью. Они были нашими глазами там, куда нам путь заказан. Теперь нам вырвали глаза, а ты говоришь, что мы должны признать, что это была победа девантаров. Неужели для тебя это все равно что потерять фигуру на игровом поле? Эти эльфы посвятили нам себя целиком, а ты хочешь отнестись к их смерти спокойно, пожимая плечами? — Казалось, Иссиня-черный в любой миг готов наброситься на Золотого. В его глазах отражались ненависть и презрение. Небесный всегда действовал на своих братьев своей уравновешенностью.
«Мы потеряли не только брата», — думал Дыхание Ночи, отодвигаясь от Золотого. Равновесие между безрассудным мужеством и рассудительностью ускользнет от них без мудрости, которая была присуща Небесному.
—
Никто из нас не видел, что здесь произошло, — Дыхание Ночи поглядел на тело кобольда, наполовину скрытое за кустом лещины. Он был свидетелем заклинания, которое было сплетено здесь. И, похоже, ему досталось изрядно. —
Я не вижу ран на его теле. Что могло убить его? — Дыхание Ночи надеялся, что удастся отвлечь внимание братьев и не дать разгореться спору.
Он понятия не имел, что убило кобольда. Но если Иссиня-черный отстанет от Золотого, значит, кобольд погиб не зря.
Изумрудный вытащил кобольда из-за куста, ощупал его тело, затем сунул когти в рот умершего. С губ кобольда потекла слабая струйка светло-голубого дыма.
Дыхание Ночи принюхался. Пахло горелой плотью.
Когти Изумрудного продолжали ощупывать тело кобольда. Его когтистая лапа напряглась, без труда разрезала грудную клетку кобольда, плоть и кости до самых легких. Из тела вылетело еще больше дыма. Теперь цвет его был темнее.
—
Он сгорел изнутри, — когти Изумрудного скользнули к голове убитого. —
Все пошло ото лба. Через Незримое око. Это был… — Хвост небесного змея ударил по затоптанной траве. —
Его убил свет магии. Он видел то, что не предназначено для смертных, — Изумрудный поднял голову и обвел братьев взглядом. —
Мы должны рассказать альвам о том, что здесь произошло.
—
Думаешь, они могли не заметить такое заклинание? — усмехнулся Золотой.
Об этом думали все. Но все отнеслись к этому по-разному. Дыхание Ночи снова объединил свои мысли с мыслями братьев и почувствовал гнев и подавленность. И только Золотой реагировал необычно. Казалось, он ничего иного и не ожидал. Более того, Дыханию Ночи показалось, что он доволен тем, что создателей больше не интересует собственный мир.
—
Вы все почувствовали сотрясение магической сети, — раздался внезапно голос Золотого в мыслях драконов. —
Такое сильное, что его сила перекинулась на мир материального. Я уверен, что как минимум у крупных звезд альвов дрожала земля. Девантары выпустили силу, способную создавать или уничтожать миры. Просто смотреть, как они делают это, было бы глупо. Но поверьте мне, с настоящего момента мне ведома одна мысль: я хочу увидеть, как прольется кровь! И я не пойду к альвам спрашивать разрешения.
Дыхание Ночи испугался, почувствовав, насколько рьяно поддержали Золотого братья по гнезду. Значит, теперь разрыв с альвами скреплен. Нужно вмешаться.
—
А если именно этого и добиваются девантары? Может быть, первым делом они хотят вбить клин между нами и альвами. И неужели вы действительно думаете, что мы можем победить девантаров? Они способны творить миры. Если они объединят усилия, то будут многократно превосходить нас по силе.
—
Значит, ты собираешься трусливо ждать, пока они не нанесут новый удар? — возмутился Пламенный.
—
Я хочу, чтобы они не нанесли нам еще одного настолько тяжелого удара, как в этот день. После уничтожения Голубого чертога они вернулись на Дайю, вы ведь именно так и считаете? Так что же может им помешать прийти в Белый чертог по другой тропе альвов? Мы должны быть готовы к тому, что это будет не единственной атакой. Мы должны защитить Белый чертог! Мы должны распустить эльфов. И подготовить свои убежища к тому, чтобы встретить атаку. Если они знали, где искать Голубой чертог, то кто из нас может сказать, что еще им известно? — Произнеся эти слова, Дыхание Ночи почувствовал их тревогу. И хотя бы Изумрудный и Золотой прекрасно осознавали, что девантары намного могущественнее их. Необдуманные поступки приведут к гибели. Теперь его братья были готовы выслушать совершенно иной план. План, который он вынашивал уже давно.
—
Я знаю, как нужно действовать, чтобы нанести девантарам тяжелый урон. Я поделюсь с вами своими мыслями, а потом давайте немедленно приступим к тому, чтобы защитить то, что было нам доверено. Нужно рассеять учеников и наставников Белого чертога по всему миру.
Золотой разозлился, но ничего иного Дыхание Ночи и не ожидал. Однако все остальные братья согласились. Более того, они пришли в восторг.
Девантары пожалеют о том дне, когда явились в Голубой чертог.
Нищенка
Луны-близнецы Нангога уже поднялись высоко в небо, когда Барнаба увидел ее. На первый взгляд, казалось, это просто нищенка. Она кралась по большой площади у Золотых ворот. Однако врата были закрыты, что случалось редко. Поток людей и вьючных животных почти не иссякал, подобно приливам и отливам, устремляясь то в одну, то в другую сторону. Однако после землетрясения он высох.
Барнабе казалось, что он по-прежнему чувствует повисшую над городом тревогу. Звуки Золотого города стали иными. Может быть, все дело было просто в том, что он был здесь впервые без надежной защиты храма или дворца, просто сидел под открытым небом, как нищий.
Голова Львиноголового по-прежнему возвышалась над обломками и камнями. Убрали сломанные балки лесов, на которых работали камнетесы. Раненых и погибших давно унесли прочь. Смыли пыль и кровь с мостовой. Но чтобы сдвинуть с места огромную голову, придется строить кран. И что теперь делать с головой девантара? Ее нельзя снова водрузить на разрушенную статую. Для этого она слишком сильно пострадала. Но и просто разбить на части тоже нельзя.
Барнаба поглядел на огромные надутые тела собирателей облаков, под которыми были привязаны корабли-дворцы и пузатые купеческие суда. Дюжины таких существ парили над городом, вцепившись в уходящие в небо якорные башни. Они слегка покачивались на слабом ветру, который дул со стороны широких рисовых полей у реки вверх по склону. Бриз нес с собой постоянный плеск и шум водяных колес, поднимающих драгоценную влагу к дворцам на самых высоких террасах у края кратера. С какой-то из крыш складов, обрамлявших большую площадь, доносилась негромкая, жалобная песня флейты.
Барнаба снял сандалии, чтобы бесшумно последовать за нищенкой, перебиравшейся из тени в тень. При этом неглубокая миска, висевшая на ее посохе, при каждом шаге ударялась об узловатую палку. Как и она, он прижимался к стенам, следя за тем, чтобы не оказаться на открытом пространстве, где его мог увидеть любой тайный наблюдатель.
Спустя некоторое время бывший священнослужитель дошел до того места, где впервые остановилась нищенка. На грязной кирпичной стене было намалевано бесформенное пятно. Барнаба улыбнулся. Все идет именно так, как он себе и представлял. Идолопоклонники, посвятившие себя Зеленым духам, хотят использовать произошедшую днем трагедию. Для них случившееся сегодня — знак новых богов. Восстание против бездумной жадности людей, грабителями пришедших в этот мир и остающихся слепыми к его чудесам.
Тем временем фигурка почти дошла до массивного портала, за вратами которого таились Золотые тропы. Она не осмелилась нарисовать свой значок там, но испачкала одну из ног обезглавленного Львиноголового. Священнослужитель затаил дыхание. Он уже встречался с богом лицом к лицу. Он не осмелился бы бросить ему вызов таким образом. То, что статуя лишилась головы, ничего не говорило о силе или бессилии девантара. Тот, кто видит в этом знак, слишком наивен.
Барнаба ждал в тени, пока нищенка закончит свою работу. Завтра появятся новые истории о Зеленых духах и их богах и о слабости девантаров, которые не сумели защитить даже свои статуи. Он прислушался к негромкой песне флейты. Когда далекий свист разрушил жутковатую тишину над площадью, нищенка бросилась к Солнечной аллее. Теперь она шла сильными широкими шагами, крепко сжимая миску для подаяний. Стук уже не сопровождал ее шаги. Смолкла и песня флейты. Казалось, неустанно производящий шум город затаил дыхание.
Священнослужитель вскочил, чтобы броситься вдогонку за нищенкой, прежде чем та исчезнет во тьме. Он добежал до широкой аллеи и успел увидеть, как она свернула на одну из узких улочек, расходившихся от бульвара. Сердце болезненно забилось меж ушибленных ребер. В теле болела каждая косточка. Нищенка точно не была калекой, судя по тому, как она двигалась сейчас. В отличие от него. Заметила ли она его? Или решила убраться подальше просто из осторожности?
В ушах звучало гудение мух. Барнаба помахал рукой перед лицом и тут же осознал, что никаких мух нет. Нужно взять себя в руки! Нельзя так легко сдаваться! Настолько быстро, насколько позволяли истерзанные кости, он ринулся к улочке, в которой скрылась нищенка. Спустя несколько шагов она перешла в крутую лестницу, ведущую к расположенным ниже улицам города. Барнаба вздохнул. Это город лестниц. Его строили на крутом холме. Ровными были только те дороги, которые вели параллельно склону, для остальных нужны были крепкие ноги.
Священнослужитель раздраженно всматривался во тьму. Ни единого лучика света не падало в мрачную щель между домами. Осторожно, пробираясь вперед шаг за шагом, Барнаба стал спускаться по лестнице. Между темными стенами домов словно паутина протянулись бельевые веревки. На него закапала вода. Вонь мочи, дешевого капустного супа и прогорклого масла въелись в каменную кладку. Запах бедности и безнадежности.
«Запах мира, пожирающего мечты», — подумал Барнаба. Даже не у каждого десятого мужчины здесь была женщина. Редкая женщина добровольно соглашалась приехать в Нангог, не считая разве что шлюх. Женщины здесь были бесплодны. Почему это так получалось — еще одна из множества загадок этого мира.
Барнаба дошел до развилки, у которой влево уводила еще одна, еще более узкая лестница. Здесь, на распутье, паутина бельевых веревок была не настолько густой, и грязные ступеньки слегка освещало сияние лун-близнецов.
На двух стенах домов священнослужитель обнаружил знак идолопоклонников. Он был в городе повсюду. Сколько же жителей Нангога втайне поклоняется Зеленым духам? Увидев наконец отпечаток босой ступни на грязной земле, он понял, что нищенка выбрала узкую лестницу, которая вела дальше, в темное нутро города. Уверенно улыбнувшись, он пошел по лестнице, настолько узкой, что руки касались стен домов, и вскоре его снова полностью окружила темнота.
Внезапно его схватила чья-то рука. Его втащили в подъезд и прижали к стене. Что-то холодное и острое прижималось к горлу.
— Думаешь, сможешь следить за нами?
— Совсем наоборот, — ответил Барнаба, стараясь не подавать виду, насколько напуган. — Я рад, что меня нашли.
— Что за глупая болтовня? — Давление клинка на горло стало сильнее.
— Я искал вас, чтобы присоединиться к вам.
— Чтобы присоединиться к нам? — насмешливо прошептал голос. — Наверное, ты имеешь в виду возможность озолотиться, предав нас. Но ты кончишь свои дни поживой для уличных собак, как и все остальные лазутчики, которых к нам подсылали, — на горло надавили с новой силой, и Барнаба почувствовал, что по коже потекла теплая кровь.
— Я Барнаба из Нари, — с трудом переводя дух, прошептал он. — Доверенное лицо убитого верховного священнослужителя, Абира Аташа, меня разыскивают по всему королевству Арам.
Я…
— Отпусти его, Артикнос, — произнес за его спиной женский голос.
— Надеюсь, ты ему не веришь, За…
— Не называй моего имени! Давай отнесем его к камню богини. Там нет тайн. Пусть Великая мать решит его судьбу.
Клинок отняли от горла Барнабы. Священнослужитель перевел дух и потянулся к ране на горле. Она оказалась неглубокой.
— Спасибо вам, госпожа. Я обещаю… — Удар пришелся прямо за ухо, и все вокруг почернело.
Родственные души
Поток холодной воды привел его в чувство. Над Барнабой стоял высоченный коренастый мужчина, державший в руках пустую миску для воды. На нем была грязная туника с широким кожаным поясом, за которым торчали серебряная флейта и нож. Его нож! Этот негодяй украл нож, который должен однажды пронзить сердце Аарона.
Широкая улыбка разделила рыжую бороду великана надвое. Голубые глаза смотрели на Барнабу со смесью злорадства и любопытства.
— Итак, ты снова с нами,
священнослужитель.
Все еще оглушенный, Барнаба поморгал, прогоняя воду с ресниц. Он лежал в пещере, в центре которой почти до самого потолка вздымалась колонна из кристаллов. Перед Артикносом на выступе в скале стоял потайной фонарь. Света от него было немного. Сказать, насколько велика пещера, было невозможно. Где-то в глубине капала вода, но воздух все равно был сухим, пахло каменной пылью и ладаном. Барнаба снова поглядел на кристалл, в гранях которого преломлялся свет фонаря. Он слышал о подобных кристаллах. Должно быть, они стоили целое состояние! Наверняка где-то неподалеку существует храм идолопоклонников. Значит, первой цели на пути ко льду мечты он уже достиг.
— Артикнос производит впечатление, правда? — раздался хриплый нетвердый голос. — О тебе такого не скажешь. Выглядишь так, словно тебя избили до полусмерти.
Барнаба сел и только потом обернулся. За его спиной, всего в трех шагах, стояла хрупкая на вид старуха. Она приветливо улыбалась ему. Лицо ее представляло собой лабиринт из морщинок, за увядшими губами виднелся беззубый рот. Но темные глаза лучились силой. Барнаба прекрасно знал такие взгляды. Так светятся глаза у тех, кто наполнен верой и кто хочет нести эту веру в мир. У Абира Аташа был такой взгляд, когда он говорил о том, что сословие жрецов может стать движущей силой империи Арам. И иногда он замечал его и у бессмертного Аарона.
— Великая мать не скажет нам, кто ты такой, но поведает, чист ли ты сердцем, — глаза ее сузились. — Надеюсь, что ты не врешь, незнакомец. Мне не доставит удовольствия наблюдать за твоими страданиями, — она кивнула великану. — Привяжи его к камню богини!
Барнаба поднялся, прежде чем Артикнос успел схватить его. Голова кружилась. В голове стучала жгучая боль. Он глядел на бородача, и взгляд его остановился на серебряной флейте, торчавшей у того за поясом.
— Это ты играл на флейте на крыше? — Барнаба с трудом представлял себе хрупкую на вид серебряную флейту в медвежьих лапах этого великана.
— Думал, я позволю… — Великан запнулся и виновато поглядел на старуху. Он едва не произнес имя нищенки.
«Кто же она такая, если даже ее имя такая тайна? Высокопоставленная дама?» — подумал Барнаба.
— Игра на флейте — это знак. Наша… подруга знала, что если я прерву игру, значит, за ней кто-то идет. В прошлом нам неоднократно не везло с подобными тебе людьми. Я очень надеюсь, что ты пришел с искренними намерениями. Но если ты лжешь, то очень сильно пожалеешь, что я не перерезал тебе горло, — левой рукой бородач осенил себя защитным знаком и сплюнул за плечо, чтобы отвести беду. Затем схватил Барнабу, обмотал его запястья кожаными ремешками и привязал таким образом, что он обхватил кристальную колонну вытянутыми руками. Поверхность кристалла была холодной и гладкой.
Артикнос набросил ему петлю на шею, свободный конец обмотал вокруг колонны, так что Барнаба прижался лицом к отражающей поверхности кристалла.
— Вот и славно, — пробормотала жрица. — Его голова должна касаться кристалла, он не должен быть в состоянии одернуть ее. А теперь бери фонарь, Артикнос, — приказала старуха и обернулась к Барнабе. — Прости, что оставляем тебя в темноте, священнослужитель, но так твое переживание будет интенсивнее. Желаю удачи, — с этими словами она, хромая, направилась к низкому проходу. Артикнос поднял с пола потайной фонарь и вместе с ней вышел из пещеры.
Несколько мгновений через отверстие еще падали отблески света, а потом Барнабу окружил мрак. С темнотой пришли мухи. Барнаба знал, что они ему только мерещатся. Он находится где-то глубоко под землей. Здесь нет мух. Но, несмотря на это, он слышал их. Низкое, тревожащее жужжание. А потом он почувствовал их. Первая села ему на левую щеку. Поползла по ней. Ее крохотные лапки защекотали кожу. Он попытался шевельнуть головой, насколько позволяли путы, но на эту маленькую негодяйку это не произвело никакого впечатления. Муха ползла к его глазу. Теперь на его лицо начали приземляться другие. Он чувствовал щекотку повсюду, воздух был наполнен их низким гудением. Казалось, их здесь сотни. Священнослужитель закричал. Но мухи не уходили. Он вот-вот сойдет с ума.
—
Ты уже сошел сума, — вмешался в его размышления циничный голос. —
Здесь нет никаких мух!
Но ведь он чувствует их. И слышит. Они здесь!
Внезапно колонна стала теплой на ощупь. Краем глаза Барнаба увидел, что из глубины кристалла поднимается бледный свет, медленно, как вода в бокале, который наполняют из кувшина. Темнота отступила к стенам пещеры. На удар сердца ему показалось, что он видит темные точки, пляшущие в воздухе. Потом гудение смолкло. Мух больше не было. Барнаба облегченно вздохнул, напряженные мышцы расслабились. Дыхание успокоилось.
Что-то потекло из кристалла. Туман? Он тянулся по пещере длинными полосами, похожими на нити бледно-зеленого цвета. Температура значительно понизилась, стало настолько холодно, что у Барнабы застучали зубы, он увидел, что изо рта у него плывут облачка пара. С туманом вытек из кристалла и свет: неровный, мерцающий, без центра, как у пламени свечи или горящего факела. Нет, он был текучим, как туман. И тут Барнаба понял, что пришло к нему в пещеру, и все тело его выгнулось в путах от страха. К нему пришли Зеленые духи Нангога!
Кристальная колонна стала еще чуточку теплее. Жуткий свет казался живым, двигался, словно пульсация. Теперь духи плотно окружили его. Барнаба затаил дыхание, боясь, что вдохнет их. Вскоре он почувствовал, как что-то давит на внутренности, словно пытаясь вырваться изнутри. Ощущение становилось все более невыносимым. Широко раскрыв глаза, он смотрел на духов. Поскольку его лицо было привязано к колонне, он не мог видеть значительную часть пещеры, и это пугало еще больше. В это время духи скользили над ним. Когда давление в горле стало почти невыносимым, едва не взрывая легкие, он уступил. Если он перестанет дышать, то задохнется. Хрипло хватая воздух ртом, он вдохнул зеленый туман.
На вкус он был влажным, как воздух в бане, и совершенно безвкусным. Священнослужитель сделал выдох. Что бы он ни впустил в себя, осталось там. Оно не покинуло его вместе с выдохом.
Теперь Барнаба стоял тихо, прислушиваясь к себе в поисках изменений.
Его охватило глубокое отчаяние. Он думал об Икушке и о том, что не разглядел своего счастья. Даже когда он мог коснуться ее обеими руками, он убеждал себя в том, что все это лишь сон. Сны — вот из чего состоит его жизнь. Унижение, интриги, невежество. Часы бодрствования не приносили ему счастья. Он жалел, что не может мечтать вечно.
При мысли об этом он почувствовал что-то в глубине себя. Ощущение, будто в груди поселилась вторая душа, знавшая обо всем том, что он пережил, и еще гораздо больше. Предательство, боль и одиночество были ведомы ей так же, как и ему, только все это произошло в таких масштабах, что едва не лишило ее рассудка. От безумия это незнакомое существо в его груди защитила лишь мысль о мести. Чувство, которое переполняло и его. Сладкая месть. Если он найдет лед мечты, то сможет подчинить себе этот мир.
В голове возникли образы. Образы того, чего он никогда не видел. Широкая равнина, покрытая ледяной броней. Здесь не было ни единого деревца, не мог вырасти ни единый кустик травы. И было настолько холодно, что замерзали даже мечты. Барнаба смотрел сверху на кратер, похожий на Устье мира, на отвесных склонах которого вздымался Золотой город. Но здесь каскады льда спускались в зев земли, теряясь во тьме. Теперь он знал, что должен спуститься туда. И знал, кто может отвести его туда: невысокий человек, которого сопровождает птица, вышитая на его камзоле, и которого окружает музыка.
Вторая душа хотела даровать ему месть и сделать его своим орудием. Барнабу захлестнули сомнения, когда он почувствовал мрачность этого существа. Жгучий гнев, питаемый на протяжении бесчисленных веков. Волосы на теле Барнабы встали дыбом, ледяной озноб пробрал тело, а духи тем временем окружали его все более и более плотным кольцом. И внезапно он почувствовал их!
Его коснулся холод, притянутый чем-то в груди. Духи устремились к нему, нырнули в него. Тело корчилось в судорогах. Сердце билось неровно, боролось с тем, что хотело захватить власть над ним, что пронизывало его целиком. Он знал, что проиграет этот бой.
И в тот же миг, когда он подумал об этом, он увидел ее — и Барнаба все понял.
Драконья кровь
Он восседал на вершине пирамиды, словно властелин сада Ядэ. Дыхание Ночи уже почувствовал его присутствие, когда проходил через звезду альвов. Совсем скоро придут братья по гнезду и приведут тех избранных, кто должен сломить высокомерие девантаров.
Сейчас ему совершенно не нужен был Солнечный Ветер. И в то же время Дыхание Ночи понимал, что от высокомерного красноспина не удастся отделаться парой слов. Интересно, что привело сюда его брата-дракона? Давно это было, когда он в последний раз приходил к нему.
—
Надеюсь, твоя охота была удачной, брат мой, — раздался голос Солнечного Ветра в его мыслях.
—
Нет, ты выбрал самый неудачный день для визита. Приходи завтра.
—
Я бы так и поступил, если бы дело, по которому я пришел, могло подождать.
Дыхание Ночи опустился на берег озера, раздраженный из-за того, что строптивый красноспин возвышается над ним и ведет себя так, словно это
он хозяин сада Ядэ. На миг он подумал, не сказать ли Солнечному Ветру, что с минуты на минуту должна состояться встреча старших. Но насколько дракон знал своего брата, тот возомнит себя слишком важным, если поймет, что мешает встрече небесных змеев, нежели пристыженно удалится восвояси. Поэтому он произнес:
—
Так скажи мне, что это за дело, что не терпит отлагательств.
—
Эльфийка с длинными золотыми волосами находится под твоей защитой, брат? Лучница?
—
Возможно, — Дыхание Ночи заставил себя сдержать бурю эмоций. Что нужно Солнечному Ветру от Нандалее? Откуда он ее знает? —
Что заставляет тебя искать эльфийку?
—
В горах к западу от твоего оазиса, у источника, я взял ее след, — Солнечный Ветер даже не пытался скрыть свой гнев. Его шипастый хвост ударил по воздуху. —
Ты ее прячешь?
Дыхание Ночи выпрямился в полный рост.
—
Я не прячу детей альвов. Они служат мне, а теперь говори прямо, чего ты хочешь, или покинь сад Ядэ. У меня нет времени и терпения на интриги и перебранки.
—
Она украла у меня добычу. Ранила меня и угрожала убить. Сначала я хотел позвать своих братьев, чтобы затравить ее. Но решил все же прийти к тебе, Дыхание Ночи, ибо ты повелитель Байнне Тир. Ты должен первым узнать, что эльфы перестают уважать нас, — он поделился с Дыханием Ночи своими воспоминаниями. Тем, что произошло у источника в саванне. —
Я хочу получить ее голову или сердце! Я хочу, чтобы она больше не могла спрятаться под твое крыло. Изгони ее из сада Ядэ, чтобы я мог забрать ее себе.
То, что увидел Дыхание Ночи, испугало его. Как Нандалее могла настолько зарваться, чтобы восстать против дракона! Она охотница! Она должна была знать, что добыча Солнечного Ветра неприкосновенна и что способ охоты — исключительно его дело. Никто из его братьев-драконов не потерпел бы подобного поведения!
—
Дай я посмотрю твою рану, брат. Может быть, я смогу облегчить боль, — Дыхание Ночи даже не пытался скрыть свой гнев по поводу поведения Нандалее. Было ошибкой забирать ее сюда!
Солнечный Ветер сорвался с острия пирамиды, расправил крылья и по широкой дуге прилетел на берег озера.
Дыхание Ночи осознавал, что за ними обоими наблюдают. Нодон был рядом, с ним — некоторые драконники. Дюжины кобольдов, работавших в огромном саду, с любопытством глядели на него и красного дракона. Но никто из них не мог знать, о чем они говорили, обмениваясь мыслями.
Солнечный Ветер приземлился, вытянул раненое крыло.
—
Это легкая рана, брат. У меня болит скорее задетая гордость. Я был там, когда мы сражались с наглыми карликами, убившими Парящего наставника. Все низшие народы Альвенмарка теряют уважение к нам, драконам. Мы не имеем права сносить это!
Дыхание Ночи вытянул длинную шею, поглядел на рану. Выстрел был сделан мастерски. Нандалее попала Солнечному Ветру в сустав. Что бы ни говорил младший брат, рана наверняка была очень болезненной и мешала ему летать.
—
Я могу покончить со всей твоей болью, — он чувствовал мысленное ликование младшего брата.
—
Хочешь поучаствовать в охоте на эльфийку?
—
Нет! — Дыхание Ночи прокусил длинную шею красноспина. Массивные челюсти одним движением отделили голову младшего дракона. Хвост Солнечного Ветра нанес сильный удар. Длинные шипы на конце хвоста попали в бок небесному змею, но Дыхание Ночи даже не вздрогнул. Во рту было полно крови. Он наслаждался ее металлическим привкусом, и тут осознал, насколько давно не охотился.
Он сладострастно вонзил клыки в тело красноспина. Жадно терзая плоть своего мертвого брата, он отрывал широкие полосы с ребер. Глотать, словно какой-то хищник, было недостойно его, но ему это доставляло наслаждение. Такова его природа, и он слишком долго сдерживал себя. Или это последняя мысль умирающего красноспина привела его в такую ярость?
Солнечный Ветер был уверен в том, что Нандалее убьет его, Дыхание Ночи. Дыхание Ночи знал, что тот обладает пророческими способностями. Или это была просто последняя злобная попытка посеять сомнения в сердце своего убийцы?
Дыхание Ночи в ярости оторвал еще одну широкую полоску мяса от бока младшего дракона. Если Нандалее действительно решит обмануть его, это откроется, когда он нанесет ей татуировку. Несмотря на то что он не может читать ее мысли, во время ритуала все защиты падут, все секреты вскроются. В глубине души Дыхание Ночи знал, что он в первую очередь не
хочет думать о том, что эльфийка плетет интригу против него. Кто угодно, только не она! Она мятежна, но прямодушна. Нандалее неведома подлость.
—
Его проступок был настолько серьезен, что ты не казнил его, а решил полностью поглотить?
Дыхание Ночи испуганно обернулся, прекрасно осознавая, что из пасти у него течет кровь. Из-за обломка скалы, несколько десятилетий тому назад отделившегося от бока пирамиды и теперь наполовину скрытого клумбой с дикими цветами, вышел эльф. Словно его фигура магическим образом впитывала последние лучи уходящего дня, его окружал ореол золотисто-красного цвета. То был его брат по гнезду, Золотой. Когда он пришел? Видел ли ссору? Читал ли втайне его мысли и знает, что натворила Нандалее?
—
Ты давно здесь? — Дыхание Ночи изо всех сил пытался произнести свой вопрос так, чтобы не вызвать никаких подозрений.
Золотой выдержал его взгляд. Достаточно долго.
Дыхание Ночи переступил через труп красноспина и вырос над Золотым, казавшимся слишком хрупким рядом с ним в своем эльфийском облике.
—
Солнечный Ветер поставил под сомнение мой авторитет.
Золотой не отпрянул, но угрозу понял.
—
Как глупо с его стороны не принять во внимание твою вспыльчивость. Я рад, что стал свидетелем этого происшествия, ибо оно дарует мне мудрость понимания того, что тебе не стоит опрометчиво бросать вызов, брат.
Дыхание Ночи хотел что-то ответить, но над западным отрогом гор показался силуэт Пламенного. Сейчас не время заниматься такими мелкими вопросами. Нужно завершить вместе великий труд, из которого вырастет месть девантарам.
Плоть
Володи был приятно удивлен, поднявшись на верхний этаж маленького дома и выглянув в большой сад. Ладно, эта квартира не могла сравниться по роскоши с домом терпимости, где жил Коля, но если не принимать в расчет этого, в лучших условиях ему не доводилось жить никогда. Едва его привели на огороженную высокими стенами территорию, где живут те мужчины, которым суждено когда-то закончить свои дни на алтаре Пернатого змея, к нему пришел слуга и спросил, какие блюда он предпочитает. И этот парень говорил серьезно, несмотря на то что из-за палочек из слоновой кости, воткнутых в его нос, выглядел он несколько смешно.
Поначалу Володи был несколько огорошен. Его не спрашивали, что он любит есть, с тех пор, как он ушел из родительского дома. Наконец он попросил кусок сочного мяса из оленины и медового вина. Маленький носач и глазом не моргнул, когда он высказал пожелания. Есть ли олени здесь, в Нангоге?
Володи отвернулся от окна и поглядел на широкую постель, занимавшую большую часть комнаты. Она состояла из каменного постамента и толстой мягкой подстилки. Мужчина недоверчиво поставил на нее ногу. Постель оказалась необычайно мягкой. Набивали явно не соломой.
Он кинулся на постель и вытянулся во весь рост. Подстилка спружинила. Интересно, чем же ее набивали? Он вынул из ножен до смешного маленький нож, который Нека… Нику… Проклятое имя! Какой же друсниец сможет запомнить, как зовут какого-то чертова цапотца! Его почти что шурин, который любит переодеваться в черную кошку, дал ему этот нож. А перед этим сказал, что для воина быть невооруженным — страшное оскорбление. Конечно, Нека… в общем, шурин, не сумел удержаться от того, чтобы не рассказать, что он проведет остаток своих дней привязанный к циновке, если ему вдруг взбредет в голову ранить ножом кого-нибудь из других избранных. Хорошего же Нека о нем мнения! Как будто он бегает по улицам и ради развлечения вспарывает людям животы.
Володи оглядел ложе, размышляя, в каком месте вспороть ткань, чтобы увидеть, чем набита подстилка. Когда-то он слыхал о том, то для набивания подстилок можно использовать конский волос. Но скорее всего, это ложь. Разумный человек станет украшать конским волосом скорее шлем, но совать в постель не станет, когда для таких вещей существуют сено и солома. Может быть, овечья шерсть?
Перекатившись в изножье кровати, он надрезал ткань на пядь. Каменный нож оказался на удивление острым. Воин просунул кончики пальцев между краями ткани и вытащил изнутри что-то пушистое и мягкое. Было немного похоже на шерстяной шарик. Странно. Володи принюхался. Овцой не пахнет. Взял в рог. На вкус тоже не похоже на овчину. Очень странно.
Он снова вытянулся на кровати во весь рост. Интересно, каково будет снова встретиться с Кветцалли. Предала ли она его? Поначалу точно. Она увидела его светлые волосы, вызывающе улыбнулась ему и нарочно привела в дом с перьями, чтобы вскоре потащить на жертвенник. Если верить словам ее брата, до встречи с ним она проделывала это весьма успешно. Более того, будто бы она сама лично вспарывала грудь некоторым жертвам, чтобы подарить их сердца Пернатому змею. Так что же произошло с ней в их последний проведенный вместе вечер? Она заставила его выпрыгнуть в окно. Хотела спасти? Или пошло не так что-то еще, чего он не понял?
Володи вытащил изо рта пушистый комочек, который не был овечьей шерстью, и задумчиво поглядел на него. Поговорить с Кветцалли он не сможет. Она не сможет объяснить, почему послала его в окно. Она ни слова не понимает на его языке. Может быть, так оно и лучше…
— Избранный, — раздался снизу гнусавый голос его личного повара. — Еда!
— Неси наверх! — Володи сел на постели и прислушался к шагам на лестнице. А потом почувствовал: запах жареного мяса.
— Жаркое из оленины, — широко ухмыляясь, объявил цапотец. А потом кивнул на кувшин, стоявший рядом с тарелкой. — И медовое вино.
Володи не поверил своим глазам. Жадно схватился за жаркое и обжег пальцы о горячее мясо. Ругаясь, он выпустил кусок и принялся шарить рукой в поисках каменного ножа, завалившегося под одеяло.
— Как тебе это удалось? Это… это же действительно жаркое из оленины, да? — Он нашел нож, но решил сначала отпить медового вина. Оно было чудесным! Слегка охлажденным, немного липким. Ничего лучше и быть не может.
— Скажем так… — Слуга улыбнулся еще шире. — Большинство из почтенных избранных, которые находятся здесь в гостях, это друснийцы. И вы — не пойми меня превратно, это не оскорбление — но вы не отличаетесь особой изобретательностью в вопросах любимых блюд. Так что мы хорошо подготовились, чтобы выполнить ваши желания.
Володи вонзил нож в жаркое, взял горячее мясо кончиками пальцев и отрезал толстый кусок. Оно было идеальным. Изнутри полилась темная кровь. Не слишком зажаренное! Этот парень действительно знает, как сделать счастливым друснийца. Володи облизал с пальцев мясной сок.
— А теперь я пойду посмотрю, как там та женщина. Ее должны были уже помыть, — с этими словами цапотец повернулся и скрылся.
Внезапно Володи лишился аппетита. Он глядел на истекающее кровью мясо и представлял себе, что, возможно, уже завтра будет выглядеть точно так же: окровавленный кусок мяса на жертвенном камне. Думала ли об этом Кветцалли, когда улыбнулась ему впервые? Как разрежет ему грудь во славу богов? Как он мог захотеть увидеть ее снова! Просто он проклятый дурак.
Зато дурак, который определяет здесь ход вещей. Он может отказаться от нее. Он сам может выбрать, с какой женщиной спать.
Расстроенный, он взял кувшин медового вина и сделал большой глоток. Поглядел в окно, и взгляд его упал на крохотную птичку, опускавшую длинный клюв в бутон цветка и так быстро бившую крыльями, что они сливались в трепещущую тень.
Володи не знал, сколько времени прошло, когда на лестнице снова раздались шаги. Он вздрогнул и задел кувшин с медовым вином, содержимое которого разлилось золотой лужицей по белой простыне. «Я отошлю ее прочь, — думал он. — А потом найду способ выбраться из этой золотой клетки».
Его личный слуга с косточкой в носу казался расстроенным. Лицо его было вытянуто, он толкал перед собой женщину, понурившуюся, волосы скрывали лицо. На плечах ее была накидка из пестрых перьев.
— Боюсь, тебя обманули, избранный, — сдавленным голосом пробормотал слуга и снял с плеч женщины плащ. Она стояла, прижав руки к бокам, слегка согнувшись. Смуглая кожа изуродована синяками и шрамами. Поперек живота проходили четыре отвратительных шрама, словно она сражалась с медведем.
Горло сжалось, Володи молчал.
— Это нехорошая женщина. Не знаю, кто позволил себе сыграть с тобой эту злую шутку, избранный. Я уведу ее прочь.
Володи вскочил, нагнулся, подобрал лежавшую на полу накидку и набросил ее на плечи обнаженной женщины. Затем убрал волосы с лица. Она слегка отпрянула. Огонь в глазах ее угас. Что там говорил Ника? Она стала «плотью». Да, именно так он назвал свою сестру. Плоть.
Володи не был уверен, что она узнала его. Лицо было подобно маске.
— Я уведу ее прочь, избранный. Должно быть, это ошибка…
Володи мягко обнял ее и крепко прижал к себе.
— Оставь нас одних, — сдавленным голосом произнес он. — Она — единственная женщина, которую я когда-либо хотел иметь.
Змеиная пасть
Володи прислушивался к дыханию Кветцалли. Оно все еще было неровным. Теперь она вздрагивала в его объятиях, бормотала что-то, но не просыпалась. Прошло совсем немного времени, прежде чем она уснула. Она стерпела то, что он обнял ее и крепко прижал к себе. Впрочем, никакой реакции не проявила. Все равно как если бы он обнимал одеяло.
В окно спальни падал серый свет. Над огромным городом занималась заря. На улице, в больших садах, звучал тысячеголосый птичий концерт. Таким мирным казалось это место, и тем не менее, здешние священнослужители бесконечно жестоки.
Володи осторожно высвободил руку и встал с кровати. Кветцалли вздохнула во сне. Тело снова сотрясла дрожь. Скомкав одеяло, она крепко прижимала его к груди. Она поправится, уговаривал он себя, и стал спускаться по лестнице.
На пороге дома лежал его слуга и храпел. Володи разбудил его пинком.
— Что любят есть цапотцы?
Слуга сонно заморгал.
— Маисовые лепешки, — он потянулся и поправил кость, проткнувшую нос. — Это все любят.
— Простые хлебные лепешки? — недоверчиво переспросил Володи. — Разве это не скучновато?
— Скучновато! — Слуга поднялся. — И это говорит друсниец, народной кухне которого неведома большая радость, нежели наполовину сырое мясо оленя. Прости мое потрясение, избранный, но маисовые лепешки — это бесконечно больше, чем просто хлеб. Все дело в начинке и соусах. Их можно подавать дюжиной разных способов: с рубленой собачатиной, под соусом из горького шоколада или в качестве гарнира к вареным в масле колибри…
— Кол ибри?
— Маленькие птички, господин. Они пьют нектар из цветов, как птицы.
Володи вспомнил крохотную птицу, которую видел вчера.
— Кол ибри… — задумчиво повторил он. — Как же их можно есть? Там же ничего не останется, если общипать перья.
— Мы еще отрезаем ноги и голову, — серьезно ответил его слуга. — И, конечно же, еще и потрошим. А потом их ненадолго бросают в кастрюлю с кипящим маслом, — он прищелкнул языком. — Вкусно!
— А косточки?
— Их едят. Очень хрустящее блюдо, избранный.
Володи с удивлением смотрел на низкорослого мужчину с костью в носу. Неужели этот парень дурачит его? Цапотец выдержал его взгляд. Не усмехнулся. Не подмигнул. Он говорил действительно всерьез!
Володи откашлялся.
— Хрустящие косточки… Итак, я хочу, чтоб ты мне выставил полный стол еды, которая нравится всякому цапотцу. У тебя у самого должны слюнки течь, когда ты притащишь мне вареных в масле кол ибри, или рубленую собачатину, или что еще может предложить ваша кухня… Что останется, можешь съесть сам. Так что делай свое дело как следует.
— Избранный… — Слуга смущенно переступил с ноги на ногу. — Ты не должен ничего делать для девушки. Ты избран Пернатым змеем. Все здесь вращается вокруг
твоего благополучия. И, кстати, мужчины из Друсны не ценят лакомства нашей кухни. Боюсь рассердить тебя, если исполню твое желание.
— Если Кветцалли будет рада, я тоже буду рад. Если она не станет ничего есть, вот тогда можешь начинать бояться.
Личный слуга огорченно посмотрел на него.
— Она глядела в великую тень. Ее уже ничем не порадовать. Это…
Володи положил обе руки на плечи низкорослому слуге. Воин догадывался, что означает «глядеть в великую тень».
— Ты просто сделаешь все возможное, друг мой. Когда-то я командовал многими сотнями воинов. Мои люди называли меня «Идущим над орлами». Они говорили так потому, что я не признаю, что что-то невозможно сделать, если не перепробовал все возможное. Мы оба сумеем добиться того, что Кветцалли снова подымет голову и вместо тени станет смотреть на солнечный свет.
— Ты не такой, как другие мужчины, которым я прежде служил…
— Как тебя зовут?
— Ты не запомнишь, избранный. Имена моего народа не созданы для языков златовласых воинов.
Володи понимал, что, возможно, маленький человечек прав. Но хотел хотя бы попытаться.
— И все же поведай мне свое имя.
— Ихтака.
— Иш-та-ка, — Володи произнес имя тихо, оценивающе, покатал его на языке, как незнакомое вино, о котором еще не знаешь, принесет ли оно радость или головную боль. — Иштака. Это что-то значит?
— Это значит «тайна», — серьезно ответил цапотец.
— Хороший знак. Мы вместе откроем тайну, что нужно сделать, чтобы вернуть Кветцалли из великой тени обратно к жизни.
— Узнаем, — Ихтака торжественно поклонился. — Узнаем, избранный, — и поспешил прочь.
Володи смотрел ему вслед, пока тот не скрылся за цветущими красными цветками кустами. Друсниец не хотел сразу возвращаться наверх. Он знал, что недостаточно просто лечь рядом с Кветцалли и обнять ее. Погрузившись в размышления, он бродил по парку. Узкие тропинки между домами избранных были выложены маленькими белыми камешками, поскрипывавшими под каждым шагом. Ни единого увядшего цветка, ни единого оборванного листка — на белых камнях не было ни единого пятнышка. Это место должно было быть идеальным. Он прошел мимо пруда, в каменных берегах которого угадывались извивающиеся фигуры змей. Из зеленой воды озерца росли большие белые цветы, на границе темноты и сумерек время от времени виднелись пестрые рыбы. Едва уловимо.
Володи пожалел, что мало знает о женщинах. Как можно вернуть Кветцалли вкус к жизни? Чего она хочет? Подбодрит ли ее хорошая еда? Ему бы помогло!
Он снова побрел в парк. Задумчиво вслушиваясь в пение птиц, он восхищался чудесными красками их оперения. Казалось, они хотят перещеголять друг друга в том, кто из них лучший кудесник небес. Володи вспомнилось лето в Друсне. Как он вместе со своим братом Бозидаром ходил на охоту. Интересно, что он сейчас делает?
Давно они уже не виделись. Он был старшим, более ответственным. Когда бои с Аркуменной, ларисом Трурии, были окончены, Бозидар вернулся домой. Казалось, с тех пор прошла целая вечность. Жив ли еще отец? Или теперь брат сидит на простом деревянном троне в длинном отцовском доме? Воин не отказался бы еще раз побродить с ним по родным лесам. С братом. Всего один день… Но видимо, не судьба. Он умрет вдали от родины. Не на поле битвы. Его забьют, как скот.
Володи дошел до огромного квадра, который возвышался посреди рощи, в окружении цветущих персиковых деревьев. Он наслаждался ароматом цветов и рассматривал странный монумент. Глубокие линии были вырезаны на снежно-белом камне, изображая стилизованную звериную голову. Воин разглядел глаз, открытую пасть и клыки.
Он обошел квадр и увидел, что с передней стороны он открывается. Лестница с широкими ступенями вела под землю. По краям ступеней стоял длинный ряд масляных ламп, их золотистые огоньки трепетали на теплом ветру, поднимавшемся из-под земли и немного похожем на дыхание.
— Ты стоишь перед Пастью змея, — прервал его размышления чей-то голос.
Володи испуганно обернулся. За его спиной стоял высокий худощавый человек, вокруг бедер у него была обмотана ткань небесно-голубого цвета, больше из одежды на нем не было ничего. Светлые волосы длинными прядями спадали на грудь. По бороде стекала вода. Он смотрел на друснийца открытым взглядом карих глаз, окруженных мелкой сеточкой морщин. Володи решил, что ему больше тридцати лет.
— Кто ты такой?
— Эйрик, избранный, так же, как и ты. Я из страны озер к северо-западу от Друсны.
Володи кратко представился.
— Ты двигаешься довольно тихо, — закончил он.
— Ты настолько глубоко задумался, что не услышал бы, если бы даже по дорожке прошелся овцебык. Кроме того, мне не нужно было далеко идти, — Эйрик кивнул за плечо, указывая на небольшой пруд, мимо которого проходил Володи. — Там теплая вода. Иногда, когда ночью не удается уснуть, я прихожу сюда, плаваю, меланхолично разглядываю звездное небо и последний путь, который мне суждено пройти.
Володи с содроганием поглядел на зияющую пасть змеи. Портал в высоту достигал более трех метров.
— Куда ведет эта дорога?
Эйрик пожал плечами.
— Разве это важно? Оттуда нет возврата. Цапотцы не говорят об том, что именно ожидает нас там, внизу. Но ведь ты видел рельеф на плитах перед Белыми воротами? Там мы предстанем перед их богом, Пернатым змеем. Там, внизу, кишмя кишит воинами-орлами и ягуарами, — на миг он умолк. — И оттуда нет возврата. Я слышал, ты был великим воином. Там тебе это не поможет.
Володи потянулся, пытаясь казаться увереннее, чем чувствовал себя на самом деле.
— Меня нелегко убить.
— Здесь удача важнее, чем сильная правая рука.
Володи поднял брови.
— Жрецы тянут жребий, кого вести следующим к Пернатому змею. Я прожил здесь почти два года. У меня две женщины и трое детей, — Эйрик улыбнулся отчаянной улыбкой. — И никакого будущего…
— У тебя есть дети?
— Они не здесь. Я не хотел, чтобы они росли в тени отца, который ждет своей смерти. Боги были благосклонны ко мне. У обоих моих мальчиков волосы не светлые. Жрецы пообещали мне, что у них и их матерей будет хорошая жизнь. Будучи детьми избранного, однажды они могут стать даже жрецами.
В голосе Эйрика звучала тоска, от которой у Володи сжалось горло. Его собеседник был сломленным человеком, прятавшимся за меланхоличной улыбкой.
— Я выберусь отсюда, — решительно произнес он. — И я уйду не один.
— Если бы боги дарили мне каждый день за подобные этим слова, которые я слышал здесь, то мне довелось бы стать счастливым седым стариком.
— Вот увидишь, Эйрик.
— Конечно, — горько произнес собеседник. — Конечно! Уже через два дня один из избранных снова пройдет через змеиную пасть, и в последнее время жребий падал именно на новичков.
Дар дракона
Нандалее со смешанными чувствами смотрела на кобольда, бежавшего впереди нее. Свет его факела отбрасывал на стены узкого туннеля, по которому они шли, пляшущие тени. Никогда прежде не бывала она в этой части пирамиды. Ступени вели наверх! Не вниз, не в затопленную пещеру, в которой обычно ждал ее Дыхание Ночи.
Кобольд нашел ее на охоте. Высокие сапоги были забрызганы грязью, длинные волосы растрепаны, а за плечом торчал огромный тисовый лук, из-за которого было столько неприятностей в Белом чертоге.
— А ты точно не знаешь, чего от меня хочет Дыхание Ночи?
— Госпожа, я всего лишь посланник. Прошу, не забывай об этом. Я понятия не имею. Знаю только, что вы должны поспешить, — низкорослый паренек на миг обернулся. Она увидела страх в его больших глазах. — Я услышал голос Великого обжоры у себя в голове. В голове! Он никогда еще не обращался ко мне. Я даже не знал, что он знает о моем существовании.
— Великого обжоры?
Кобольд едва не выронил факел из руки.
— Что вы такое говорите? Не называйте его так, он этого терпеть не может!
— Но ведь ты только что… — заметила Нандалее.
— Я? Никогда! Я никогда не назвал бы так благородного Дыхание Ночи. Все кобольды долины почитают его, как собственного отца.
«Судя по всему, от страха малыш не думал, что говорит», — подумала Нандалее и не стала больше расспрашивать.
Великий обжора. Она никогда еще не слышала, чтобы кто-то называл так Дыхание Ночи.
— Вот. Это здесь, — испуганно произнес кобольд. Второй туннель пересек их путь. — Вам нужно идти туда, — проводник указал на уходивший влево коридор и протянул ей факел.
— А ты? — удивленно спросила Нандалее.
— Я видел это место в своей голове… Не знаю, как описать. С этого места мне уже не пристало сопровождать вас. Я чувствовал это совершенно отчетливо, когда Дыхание Ночи указывал мне путь. Показал мне в мыслях… Вы понимаете, госпожа? — Он в отчаянии смотрел на нее и, судя по всему, прекрасно сознавал, насколько путано звучат его слова.
— Я знаю, каково это, когда с тобой говорит небесный змей. Чувствуешь себя словно вознесенным ввысь и в то же время тебе очень страшно, — она взяла факел и на миг замерла. — А откуда ты меня знаешь? Дыхание Ночи показал тебе и мой образ? Кажется, мы с тобой прежде не встречались.
— Я Скультик, хранитель кувшинок. Я никогда не встречался с вами, но мы все знаем вас, Нандалее, равно как и Гонвалона. Вы восстали против Золотого, — произнося последние слова, кобольд понизил голос до шепота, испуганно вглядываясь во тьму туннеля. — У вас много друзей среди маленького народа. Мы любим истории о мятежниках, — он заговорщицки усмехнулся и, не тратя лишних слов, исчез в темноте коридора, по которому они пришли.
Нандалее поглядела в туннель, по которому должна была идти. Оттуда чувствовался поток теплого воздуха, который нес с собой аромат дракона. Чего хочет от нее Дыхание Ночи? Почему он принимает ее не в зале газал или не в саду среди скал? Знает о ссоре с красноспином?
Вытянув руку, она пошла вперед. Этот туннель был непохож на предыдущий. Здесь стены были покрыты нежными гипсовыми цветами, росшими из стыков между камнями. Потолок весь в копоти. По коже эльфийки побежали мурашки, и внезапно ей показалось, что к ней потянулся кулак великана, таща ее вперед. Ощущение продлилось всего один удар сердца — потом все снова изменилось. Внезапно она оказалась в просторном зале, который никогда прежде не видела. Ее окружали небесные змеи.
Нандалее испуганно огляделась по сторонам. На собрании присутствовали все, кроме одного. Были здесь и эльфы: Ливианна, загадочная чародейка из Белого чертога, Бидайн, посвятившая свою жизнь наставнице магии, увидела она и Нодона, командующего драконниками сада Ядэ. И Гонвалон!
Должно быть, туннель привел ее к одной из тайных драконьих троп, которые, подобно тропам альвов, позволяли любому преодолевать огромные расстояния, делая один-единственный шаг. Поэтому невозможно было сказать, находится ли этот зал в пределах сада Ядэ или в сотнях миль отсюда.
—
Вы опаздываете, госпожа Нандалее.
Мысли дракона, прозвучавшие внутри нее, были подобны ушату ледяной воды на голову. Она вздрогнула. К ней обратился Золотой.
Все взгляды были устремлены на нее. Она чувствовала неприязнь драконов, их сомнения и гнев. Невольно съежилась. Закрыться от чувств, которые передавали ей небесные змеи, она не могла. Эльфийке стало очень стыдно. Мысль о том, что она разочаровала небесных змеев, была невыносима для нее.
— Прошу прощения. Я пришла сразу же, как только получила известие.
Что это, трибунал? Неужели они собрались, чтобы казнить ее за то, что она ранила одного из их братьев? Нандалее упрямо подняла голову. Проклятый красноспин ничего иного и не заслуживал!
—
Наш брат, Небесный, мертв. Его подлым образом убили девантары, — мысли Дыхания Ночи затуманивала глубокая печаль, тронувшая Нандалее до глубины души, на глаза невольно выступили слезы. Противиться чувствам небесных змеев было невозможно. Они были слишком сильными, огромными, как и все перворожденные. Она глядела на дракона, предоставившего убежище им с Гонвалоном. Тени окутывали его покрытое черной чешуей тело. Он казался воплощенной тьмой. Жутким. Угрожающим. Хищником, в присутствии которого она была никем. И, несмотря на все это — эта горечь и печаль. Нандалее чувствовала, что он все еще не до конца осознал утрату брата. И эти чувства совершенно не подходили хищнику.
Дыхание Ночи поделился с ней всеми своими знаниями о смерти брата. Как он в мгновение ока оказался погребен под камнями. Нандалее подавленно глядела на высокий свод зала. Неужели они сейчас под землей, как Небесный, когда ему пришлось умереть?
—
Почтенные наставники и послушники, вы собрались здесь, поскольку каждый из вас уникален в своем роде, — теперь с ней в мыслях говорил уже не Дыхание Ночи. Говорил Золотой, и его мысли несли сдерживаемый гнев и пафос, от которых невозможно было укрыться. Чтобы небесный змей назвал тебя уникальным — ни один эльф прежде не удостаивался подобной чести.
—
Так, как хорошая сталь куется из железных заготовок, обладающих самыми разными свойствами, так и вы с сегодняшнего дня должны соединиться друг с другом в своей непохожести. Вы — наша жгучая сталь мести, и вы нанесете нашим врагам раны там, где они меньше всего готовы встретить нападение. Вы посеете страх в их сердцах!
Быть нашими мечами — таково было предназначение драконников от начала времен. Но никогда прежде ваши братья и сестры не сталкивались с заданием, которое предстоит вам. Наши ли вы, всем сердцем, всей душой, каждой клеточкой своего тела?
— Да, — в тот же миг послышалось из уст всех, словно за всех говорил один голос.
—
В этом походе, имеющем целью отомстить за смерть Небесного, вас поведет госпожа Нандалее.
Нандалее испуганно подняла взгляд на Золотого и едва не ослепла от света, отражавшегося на его чешуе. Она чувствовала его веру в нее. Что удивило ее, ведь своими поступками в Глубоком городе она вызвала его недовольство. Кроме того, Нандалее осознала, что все остальные эльфы смотрят на нее, не сводя взгляда. Не считая Бидайн, она была самой неопытной среди них. Не к лицу ей подобная честь!
—
Чувствую ваше удивление, дети альвов, более того, в сердцах ваших тлеет ненависть, — Изумрудный склонил голову, чтобы дать им понять, что это он делится с ними своими мыслями. —
Не думайте, что наш выбор пал на госпожу Нандалее вследствие интриг. Одним из ее необычных свойств является то, что ее мысли нельзя прочесть. Наш план настолько смел, что нельзя, чтобы его обнаружили прежде, чем вы исполните его. Возможно, вам придется встретиться с могущественными врагами, которые с легкостью могут читать ваши мысли, так же, как мы. И только у Нандалее наши тайны будут в безопасности. Поэтому мы выбрали ее. Мы посвятим ее во все, что нужно сделать, и вы пойдете за ней, не ворча и не сомневаясь в ее словах, ибо она облечет в слова нашу волю.
Нандалее судорожно сглотнула и почувствовала, что в животе образуется ледяной комок. Она видела гнев и презрение во взгляде Ливианны. По лицу Нодона ничего нельзя было прочесть, но было ясно, что он чувствует себя обделенным. На лице Бидайн эмоций не отражалось. Она была слишком умна, чтобы проявить что бы там ни было. Бидайн знала, что в этот миг небесные змеи читают все их мысли.
—
Я понимаю ваше недовольство, — продолжал Золотой. —
Но теперь проявите же великодушие и забудьте о нем. Каждый из вас встанет перед Нандалее и поклянется ей в верности на время этой миссии. Мы вложим в ваши руки судьбу Альвенмарка. Покажите, что вы достойны этого!
Нодон подошел к ней первым и принес клятву. События развивались с такой скоростью, что Нандалее чувствовала себя совершенно ошеломленной. Она не хотела этой роли и, тем не менее, понимала, что выбора у нее нет. Опустившись на колено перед ней, Ливианна бросила на девушку ледяной взгляд.
— Надеюсь, в роли предводительницы ты столь же искусна, как в стрельбе из лука.
Бидайн не проронила ни единого лишнего слова. Принесла клятву верности. Нандалее надеялась, что их былая дружба еще в силе. И только Гонвалон встал перед ней на колено с улыбкой. В его глазах она прочла, что он бесконечно гордится ей. Он будет прикрывать ее спину, что бы ни случилось.
—
А теперь идите и знайте, что однажды весь Альвенмарк будет гордиться каждым из вас, ибо вы станете героями, какие рождаются раз в эпоху, — снова заговорил Золотой, и в словах его звучали такая сила и достоинство, что Нандалее перестала тревожиться и действительно преисполнилась гордости и надежды. —
Вы отправляетесь через несколько часов. Готовьтесь!
Опьяненная ощущением принадлежности к чему-то великому, Нандалее вместе с остальными эльфами направилась к воротам, загадочным образом открывшимся в одной из стен просторного зала собраний, когда голос Дыхания Ночи заставил ее остановиться.
—
Вы побудете с нами еще немного, госпожа Нандалее!
Она посмотрела вслед остальным. Никто из них не оглянулся на нее. Даже Гонвалон.
—
Это одиночество предводителя, госпожа моя, — Нандалее чувствовала меланхолию Дыхания Ночи и могла лишь догадываться, сколько несказанного таится в этих словах.
—
Есть и вторая причина тому, что мы избрали вас, госпожа Нандалее, — теперь с ней снова заговорил Золотой. —
Мы исследовали все варианты вашего будущего. Они различны. Некоторые — полны славы, другие — сплошные провалы. Для каждого из вас мы видели по меньшей мере один вариант смерти в том месте, куда вы отправитесь. Для каждого… кроме вас. Может быть, мы недостаточно глубоко исследовали варианты возможного будущего, но мы сошлись на том, что лишь вы должны нести ту безделушку, вокруг которой будут происходить все события. Встаньте снова в центр пещеры, уважаемая госпожа!
Дракон произнес слово силы, как умел произносить лишь драконий язык, и, идя вперед, Нандалее почувствовала, как дрожит земля под ее ногами. Звук камня, трущегося о камень, наполнил большую пещеру, но что могло произвести такой шум, было непонятно.
Эльфийка догадывалась, что ее проверяют, но не понимала, каким образом. Взгляды небесных змеев были устремлены на нее. Не доходя несколько шагов до центра зала, она остановилась. Нет, в эту игру она играть не будет!
И тут же воцарилась абсолютная тишина.
Она догадывалась, что драконы мысленно переговариваются. В воздухе висело напряжение, словно в жаркий летний день перед самой грозой.
—
Браво. Госпожа Нандалее, вашу интуицию превосходит лишь ваша склонность к мятежности. Осторожно поставьте ногу вперед! — Голос Золотого хлестнул ее, словно плетью. Если его слова по форме были дружелюбны, сопровождавшие их чувства такими не были.
Эльфийка посмотрела на Дыхание Ночи, и ей показалось, что в глазах его она читает согласие. Она осторожно вытянула левую ногу вперед и тут же испуганно вернула ее на место. Там, где глазам ее представал твердый пол, зияла пропасть.
—
Совершенно верно, госпожа Нандалее, там зияет почти бездонная расщелина, из которой поднимается колонна, несущая на себе особенно драгоценную безделушку. И вы должны сохранить эту безделушку для нас. Протяните руку и возьмите ее.
Она не доверяла Золотому. Нандалее сняла лук с плеча и взмахнула им над невидимой пропастью. Лишь в стороне, слева от нее, тис ударился о камень. Если бы она просто наклонилась вперед, то потеряла бы равновесие и упала бы в пропасть.
—
Довольно, брат! Может быть, она юна и неопытна, но отнюдь не наивна! Она сумеет повести остальных и преодолеть их сомнения и неприятие. Я верю ей.
Разочарованная, Нандалее осознала, что произнес эти слова не Дыхание Ночи. Того из драконов, кто произнес эти слова, Нандалее не узнала, несмотря на то что эльфийка была уверена в том, что его братья совершенно точно знают, кто это сказал.
Заклинание маскировки развеялось мгновенно. Теперь она отчетливо увидела пропасть и поднявшуюся оттуда колонну. Не дожидаясь очередного испытания, она слегка отошла в сторону и схватила амулет, лежавший на мраморном постаменте. Он был сделан из серо-черного металла и висел на простом темном кожаном ремешке, казавшемся сильно потертым и поношенным.
— Свинец, — негромко произнесла она. Тонкая пластинка, обернутая вокруг чего-то. Может быть, там маленький камешек. На свинце были выцарапаны буквы и странные символы. Только видно их было плохо, поскольку металл очень сильно потемнел, царапины почти стерлись от длительного ношения. Она прищурилась. Эти письмена были ей знакомы. На протяжении долгих часов в Белом чертоге она мучилась с этим алфавитом. Это были лувийские буквы, и теперь она поняла, что написано на свинце: имя девантара, которого почитают лувийцы. Ишта!
—
Вас удивляет амулет, госпожа Нандалее? — Приносящий Весну в чешуе цвета молодой травы склонил голову и приветливо посмотрел на нее. Она чувствовала в его мыслях отзвуки печали, и уверенность в том, что своими поступками они сумеют на многие столетия принести мир во все три мира. —
Вы будете среди детей человеческих, Нандалее. Многие из них носят подобные амулеты. Они выцарапывают в свинце имена богов и благословения, складывают его и закапывают или же носят в качестве амулета. Такое украшение не привлечет к себе внимания среди детей человеческих.
— А с нами не пойдет никто из братьев из Голубого чертога? — спросила Нандалее. — Многие из них провели среди людей не один год. Им ведомы их привычки и обычаи. Они бы очень сильно помогли нам.
—
Все они мертвы, госпожа Нандалее. Умерли вместе с Небесным. А с теми из наставников Голубого чертога, кто служил в мире людей, мы не можем больше связаться. Следует опасаться худшего. Поэтому вы будете предоставлены сами себе и найдете проход в место, где никогда прежде не был эльф, о котором говорят, будто его сторожат ужасные чудовища. Это место известно нам лишь по легендам.
И после этих слов Приносящий Весну открыл Нандалее, куда они должны пойти и что там нужно сделать. Эльфийку охватило отчаяние, ибо это была задача не для смертных.
Лес духов
Бидайн с сомнением глядела на Нандалее. Подруга сказала ей, что она почувствует, когда настанет нужный момент, чтобы открыть звезду альвов, и точно описала, на какую из семи троп она должны ступить после этого. Это был необычный путь, который давно не пересекала ни одна тропа альвов, который уведет их вдаль, прочь от родных мест. Но куда, Нандалее не сказала.
Краем глаза она увидела, как Гонвалон слегка коснулся рукой Нандалее. Это был исполненный любви жест, чтобы дать ей понять, что он с ней, что бы ни случилось. Оба они изменились. Между ними чувствовалась связь. Бидайн почувствовала короткий резкий приступ боли. Ей никогда не познать такой любви. Какой же мужчина захочет женщину, все тело которой покрыто сетью шрамов?
Она получила множество ран, когда волшебная сила Нангога обернулась против нее. С тех пор она перепробовала все, чтобы заставить шрамы поблекнуть. Но ни одна целебная трава, ни одна микстура, ни одно заклинание не могло стереть эту печать. Помогала только косметика.
Бидайн вздохнула и снова сосредоточилась на звезде альвов. Небесные змеи послали их далеко вглубь саванны Байнне Тир. Они считали, что привлекут внимание врагов, если начнут путешествие в местах, связанных с божественными драконами. И вот теперь, в первых лучах утренней зари, они стояли посреди огромного луга рядом с белой, тонкой как игла скалой, окруженной дюжинами плоских деревянных тарелок, в которых кобольды обычно оставляли жертвы для своих идолов и духов саванны. В полумиле от них пронеслось стадо газелей, вожаки которого чутко поглядывали в их сторону. До рассвета они слышали рык льва, но охотник так и не показался из высокой травы. Хищная кошка не пугала Бидайн, но в подмышках стал собираться холодный пот, когда она задумалась о том, какие враги ждут их в мире, в который должна была повести их Нандалее. Девантары! Бидайн еще хорошо помнила встретившееся им в Нангоге существо с головой кабана, перед которым почувствовала себя абсолютно беспомощной. Но потом пришла Нандалее. Она снова поглядела на спутницу. Тогда она не побоялась броситься на человека-вепря. Ей неведом страх.
Внезапно она почувствовала щекотку на руках, прижатых к земле в том месте, где пересекались семь троп альвов, образуя большую звезду. Что-то изменилось в магической сети. Мурашки побежали выше по рукам. Она чувствовала, что открываются врата одновременно во многих местах. Ничего подобного она никогда прежде не ощущала.
Теперь, казалось, что-то заметила и Ливианна, несмотря на то что наставница стояла на некотором расстоянии от звезды.
— Что там происходит?
— Отовсюду идут чародеи. Они ступают на тропы альвов.
— Девантары снова атакуют? — встревоженно переспросил Нодон. Одетый в красное эльф опустил руку на эфес меча, словно ожидая, что звезда альвов перед ними раскроется, чтобы извергнуть полчища нападающих. Бидайн старалась не смотреть на него. У него были совершенно черные глаза. И от их взгляда становилось страшно.
— Это происходит в Альвенмарке, — негромко произнесла она, полностью сосредотачиваясь на сети.
— Это знак, что нам пора выступать. Открывай врата! — приказала Нандалее.
Бидайн произнесла слово силы, и под ее руками из сухого грунта саванны выросли две змеи ослепительно-голубого цвета. Они склонились друг к другу, и когда их головы соприкоснулись, они образовали арку, окружавшую непроницаемую тьму. Однако у ног их показалась узкая золотая тропа, казалось, ведущая в бесконечность. Путь, по которому они попадут в другие миры.
— Следуйте за мной! — Нандалее пошла первой. Не колеблясь, она ступила на магический мост, измерявший расстояние во тьме между мирами. Бидайн восхитилась ее мужеством. Сама она пошла последней.
Путь оказался недолгим, и уже через несколько ударов сердца они оказались посреди ночного леса. После сухой утренней свежести саванны в этом месте стояла удушающая жара. Меж деревьев и непролазной зелени, окружавшей их, тянулись полосы тумана. Здесь рядом со звездой альвов не было никакого опознавательного знака. Лишь уходило в небо огромное дерево. Дерево с толстым, словно башня, стволом, возвышавшимся надо всеми остальными. Густую лиственную крону пронзали копья серебристого света.
— Сюда, — казалось, Нандалее совершенно точно знает, где они находятся, несмотря на то что эльфы оказались среди огромных непролазных джунглей, не видно было ни созвездий, ни других ориентиров. И, несмотря на все это, словно зная дорогу, эльфийка махнула рукой, веля идти мимо великана среди деревьев.
Бидайн изучила ее достаточно хорошо и знала, что Нандалее скорее поведет их не в ту сторону, чем признается, что понятия не имеет, где они оказались. Или она знает? Что поручили ей драконы? Какая тайна может быть настолько мрачной, что никому нельзя знать о ней?
Они молча шли по лесу, сопровождаемые шорохами джунглей: негромким потрескиванием ветвей, когда какое-то небольшое животное прокладывало себе путь сквозь подлесок; постоянный плеск воды, не смолкавший даже тогда, когда прекращался то и дело начинающийся дождь. Слишком долгим был путь дождевых капель, падавших вниз по сотням листьев. Сюда же примешивалось негромкое жужжание комаров, лишь изредка прерываемое странным то нарастающим, то спадающим криком, подобного которому никогда еще не доводилось слышать Бидайн. Может быть, обезьяна в течке? Меж деревьев скользили качающиеся тени. Летучие мыши на охоте. «Они могли бы спокойно летать поближе к нам, — думала Бидайн. — Может быть, разогнали бы комаров».
Вздохнув, она шла дальше вперед. Топкий грунт, казалось, пытался затруднить ей каждый шаг. Мучительный марш. Вскоре ее потрепанное шерстяное платье промокло от дождя и пота, стало холодить кожу.
Оно было соткано людьми, как почти все, что было надето на Бидайн и остальных. Оружие они спрятали в смотанных узелках с одеждой. У каждого из них был кошель с маленькими золотыми слитками. Они станут выдавать себя за ловцов удачи, тех, кто ищет золото, слоновую кость и драгоценные камни.
Когда дорога провела их под упавшим стволом-великаном, поддерживаемым путаницей сломанных ветвей и надломленных деревьев поменьше, они впервые увидели над собой кусочек неба. Рухнувший великан оставил брешь в густой стене джунглей. Они оказались не в джунглях Цапоте, как предполагала Бидайн. Путь, который начертали для них небесные змеи, привел их в Нангог, и над ними сияли бледные луны-близнецы проклятого мира, который одарил Бидайн шрамами.
В немом отчаянии эльфийка сжала кулаки. Этот мир запретен для детей альвов! Здесь их может ждать лишь смерть!
Нандалее тоже бросила быстрый взгляд на небо, а затем изменила направление. Теперь Бидайн радовалась всем тем кошмарным пробежкам в Белом чертоге, которые ей приходилось проделывать по утрам. Ноги стали сильными, она шла так же выносливо и неутомимо сквозь заросли джунглей, как и все ее спутники.
Один раз они заметили тень в ветвях. Животное, похожее на изголодавшегося медведя. Оно висело вниз головой на толстой ветке, смотрело на них и осторожно раскачивалось. На первый взгляд существо казалось безобидным, пока в неясном свете не стали видны его лапы, заканчивающиеся когтями длиной с нож. В этом мире нет ничего безопасного. Она должна была догадаться!
Вскоре Бидайн утратила какое бы то ни было чувство времени. Казалось, марш длится не один час. А потом они наконец достигли лениво несущей свои воды реки. Они пошли по берегу вдоль нее, пока Нодон вдруг не поднял руку, указывая на прибрежный кустарник. Все замерли, а хранитель сада Ядэ встал на колени и поднял что-то из грунта. В руках у него был череп.
— Там лежит больше дюжины трупов, — прошептал он. — Но я не понимаю, от чего умерли эти дети человеческие.
Ливианна подошла к нему, посмотрела на умерших.
— Похоже, они разбили здесь лагерь. Там, впереди, виднеется кострище. И… — Она умолкла, тоже опустилась на колени. — Что это такое? — Она убрала в сторону наполовину сгнившую кожу и провела рукой по чему-то, чего не было видно Бидайн.
— Пусть лежит, — резко приказала Нандалее.
Но Ливианна подняла находку.
— Это самый большой изумруд, который мне когда-либо доводилось видеть.
Бидайн судорожно сглотнула. В руках у ее наставницы был кристалл, похожий на те, которые они видели во время прошлого путешествия в потайной пещере.
— Теперь они знают, что мы здесь, — бесцветным голосом произнесла Нандалее. — Но, возможно, это не самое худшее.
— О ком ты говоришь? — почти провоцирующим тоном поинтересовалась Ливианна.
Бидайн хотела было ответить, но Нандалее просто вытянула руку и указала куда-то над водой. В дымке, скользившей над ленивой рекой, появилось зеленое сияние. Казалось, оно представляет собой часть тумана, но оно текло не с ним, а двигалось против течения.
Меч Нодона со свистом вылетел из ножен.
— Они там, наверху, в прибрежных кустах.
— Опусти оружие, — крикнула Нандалее. — Это нам не поможет.
У Бидайн задрожали колени. Ей было неприятно, но она ничего не могла с собой поделать. Она боялась духов. Слишком хорошо помнила, что они сделали с Нандалее в прошлый раз.
Нандалее что-то шепнула Гонвалону. Он протестующе покачал головой, но девушка, не обращая внимания, сжала его руку и подошла к берегу.
— Дети Нангог, я призываю вас! — Звуки джунглей, сопровождавшие их всю ночь, умолкли.
В тумане над рекой показались еще огоньки. Они плясали друг вокруг друга, медленно приближаясь.
Бидайн стала пятиться от берега, пока Нодон не схватил ее за руку.
— Они и там, наверху. Я чувствую их. Они окружают нас.
И пока она, Нодон, Ливианна и Гонвалон замерли неподвижно, Нандалее встала на колени. Раскинув руки в стороны, она молила.
— Идите ко мне, я жду вас.
Пляска огоньков стала быстрее. Они растекались широкими зелеными полосами, вплетаясь в туман. Одновременно с этим из зарослей над ними полился свет, сползая к ногам эльфов.
Ливианна медленно положила большой кристалл обратно на истлевающий рюкзак, среди останков мертвецов. Теперь зашевелились и ветви колючих зарослей, подбираясь к ним. Повсюду в кустах раздавались звуки.
Когда прямо рядом с ногой Бидайн из прибрежной грязи вылез корень толщиной в руку, Ливианна произнесла слово силы. Пламя тут же лизнуло древесину.
— Нет! — крикнула Нандалее. — Не делай этого, или нам всем конец. Ты не знаешь, против кого восстаешь.
— Так скажи мне, — прошипела Ливианна. — Лично я не собираюсь просто смотреть, как… — Из берега вылетели дюжины корней. Подобно змеям извивалось дерево, потянувшись сначала к Ливианне, потом к другим эльфам.
— Возьмите меня! — спокойно произнесла Нандалее, униженно опуская голову. — Возьмите меня, дети Нангог!
Ее тут же охватило зеленое сияние. Бидайн содрогнулась, каждая волосинка встала дыбом. Она хотела убежать, но ноги их обвивали корни. Пока еще она не была окована путами, но той части берега, на которую они могли поставить ногу, не коснувшись жутких корней, больше не было. И она не собиралась выяснять, что произойдет, попробуй она сбежать. Она думала о мертвых углежогах и дровосеках, которых они обнаружили во время своего первого путешествия в Нангог. Тех во сне убили деревья.
Пляшущие огни окружали Нандалее, текли по пальцам, лизали руки, играли вокруг горла. Глаза Нандалее закатились, виднелся только белок. А потом свет пополз к ее открытым губам, полностью завладевая ею.
В плену
Ледяной ветер трепал гриву Львиноголового. Скрестив руки на груди, он стоял за самыми высокими зубцами Желтой башни и смотрел на проплывающие мимо облака. Взгляд его скользил по покрытым снегом вершинам, сливавшимся вдалеке в голубые силуэты. Убежище девантаров расположилось высоко на сером склоне горы. Недосягаемое для людей. Башня среди одиночества, выстроенная почти что в небе.
Порывистый ветер приносил снег с вершин. Львиноголовый чувствовал покалывание мелких кристалликов льда, ощущал, как крохотные шипы впиваются в спину. Холод не мог причинить ему вреда. Он думал о тех далеких днях, когда творились миры. О днях, когда все они были единодушны, когда в отношениях между ними царила гармония и воля их была едина. Как много времени прошло с тех пор.
Девантары собрались на самой высокой платформе Желтой башни, но каждый смотрел в свою сторону, предавался собственным размышлениям. От былой общности осталось мало — только понимание необходимости сплотиться перед лицом общего врага, которому вчера они бросили совершенно ненужный вызов. Теперь Львиноголовый жалел, что не высказался более решительно против нападения на Голубой чертог. По крайней мере, в тот миг, когда они поняли, что внизу, в залах, находится один из радужных змеев. Они пришли, чтобы уничтожить тех эльфов, которые приходили на Дайю в качестве шпионов. Совершенно справедливое намерение. Но из-за убийства одного из великих драконов их спор принял совершенно новые масштабы. То, что они сделали, может вырвать альвов из их странной летаргии.
Он не понимал мотивов, которые движут творцами Альвенмарка. Казалось, они утратили интерес к собственному творению. Они стерпели то, что девантары нарушили древний пакт и заселили Нангог. Но проглотят ли они и убийство одного из своих наместников? Что произойдет, если их необдуманный поступок вспугнет спящих богов Альвенмарка? Многие его братья и сестры наверняка думали в этот миг о том же.
Львиноголовый подошел к парапету башни и поглядел на снежную круговерть глубоко внизу Где-то там, ниже по склону горы, на расстоянии более мили, находилась крупная звезда альвов, от которой к их одинокой скальной крепости вела узкая горная тропа. Не обладавший крыльями мог попасть в неприступную долину, которую они избрали себе в качестве резиденции, лишь через звезду альвов. Они увидят любого нападающего намного раньше, чем он придет. Здесь невозможно было застать их врасплох, поэтому у них оставалось время на то, чтобы собраться и обрести внутренний покой, необходимый для того, чтобы объединить усилия.
Один девантар мог стать легкой добычей для небесного змея, но, объединившись, они могли многократно умножить свои силы. Эта сила родилась из одной-единственной мысли!
Львиноголовый чувствовал, как зашевелилась в своей костяной тюрьме его сестра Анату. Сегодня отверженная, жалобы которой иногда доносились до края Черной пустыни, молчала. Она тоже чувствовала, что что-то произошло. Может быть, стоит простить ее. Ее плен длится уже столько веков…
Львиноголовый отвернулся от парапета и поглядел на свою сестру Ишту. Она почувствовала его взгляд и отвернулась. Именно ее безрассудству они обязаны тем, что все стали теперь пленниками Желтой башни, ибо лишь здесь они были в полной безопасности. После смерти Небесного Ишта убедила их, что в слепом гневе небесные змеи придут сюда, если они оставят очевидный след. Они дали себе труд лишь настолько стереть свой след на Золотых тропах, чтобы не было слишком очевидно, что он должен был заманить преследователей сюда.
Львиноголовый задавался вопросом, специально ли Ишта устроила этот кризис. Знала ли она, что там будет Небесный? Может быть, его смерть и была ее истинной целью?
Промах Ишты, когда она обезглавила бессмертного на глазах у тысяч детей человеческих, не имел совершенно никакого значения перед лицом проблем, с которыми им пришлось столкнуться теперь. Возможно, страх перед альвами в конечном итоге заставит их сплотиться и, в конце концов, из интриги Ишты даже получится что-то хорошее. Но тогда это наверняка не может быть ее истинным намерением. Она была не той, кто готов сделать что-то хорошее — разве что себе.
Сестра смотрела на него с самодовольной улыбкой. Она прекрасно осознавала, что вытащила свою голову из петли, поскольку для внутренних склок сейчас было не время. И наверняка оно не придет еще много лет. Она развязала войну богов, чтобы спасти собственную власть! Это ее стоит запереть в клетку из драконьих костей на веки вечные.
— Ну что, брат, ты тоже разочарован из-за того, что, судя по всему, радужные змеи боятся сразиться с нами?
— Скорее я бы сказал, что они оказались не настолько глупы, чтобы попасться в нашу ловушку. Более того, я задаюсь вопросом, не мы ли запутались в собственных сетях.
Ишта презрительно фыркнула.
— Здесь мы в недосягаемости.
— И слепы, не видим, что творится в мире, — ответил Львиноголовый. — Ночью мы все почувствовали, что завибрировала Золотая сеть. Открылось не меньше сотни звезд альвов. Этой ночью дети альвов были повсюду.
— Ты что, боишься кобольдов, эльфов и кентавров? — усмехнулась Ишта.
— Они — это стрелы. Я боюсь лучника, и меня тревожит то, что я не знаю, какую цель он себе избрал, — Львиноголовый снова отвернулся и подошел к зубцам. Спорить с Иштой было бесполезно. Он знал, что некоторые из его братьев и сестер на его стороне. Но многие поддерживали Ишту.
— Да что они могут натворить, брат? Наших бессмертных хорошо охраняют.
Глупая болтовня! Он еще хорошо помнил, как одна-единственная эльфийка сбросила бессмертного Аарона с облачного корабля. Убийца, готовый рискнуть собственной жизнью, способен практически на все. Если будут убиты три-четыре бессмертных, все равновесие власти будет нарушено. Начнутся гражданские войны, и дети человеческие утратят веру в богов.
— Ни один из серебряных львов не пришел, брат. Если бы были плохие новости, они известили бы нас.
Львиноголовый открыл взгляд магическому миру, в котором никакая метель не застилала взгляд, и еще раз поглядел на скальную террасу далеко под ними, где пересекались семь троп альвов, образуя звезду. Ишта была права. Серебряные львы известили бы их, если бы на кого-то из бессмертных напали.
— Мне не нравится сидеть здесь и ждать, что предпримут наши враги.
— Разве терпение — не первая добродетель воина? — усмехнулась Ишта. — Или, может быть, ты больше не воин?
Из его горла невольно вырвался рык. Нельзя поддаваться на провокацию. Слов должно быть достаточно.
— Мы сидим в осажденной крепости, сестра. Ты собираешься убедить нас в том, что это победа? Считаешь нас глупцами?
Она широко взмахнула рукой, указывая на землю за зубцами.
— Ты видишь там врага? Я — нет.
— Может быть, мы вольны покинуть Желтую башню и уйти, куда нам вздумается? — вмешался человек-вепрь. — В одиночку каждый из нас уязвим. И если что-то известно наверняка, так это то, что небесные змеи начнут на нас охоту. А возможно, и альвы.
— Мы вольны вместе уйти, куда нам вздумается, — даже высокомерное лицо Ишты не могло скрыть подлости ее слов. Среди девантаров воцарилось молчание.
Львиноголовый думал о бессмертном Аароне. Его человек так отчаянно боролся за то, чтобы иметь право предстать перед ними, изложить им свои идеи. Интересно, что бы он подумал, если увидел их в таком состоянии? «Он должен чувствовать себя преданным, если после кровавой победы на равнине Куш я не покажусь. Ишта выбрала плохой момент для того, чтобы нанести удар по эльфам. Оставалось надеяться, что в конечном итоге они не проиграют больше, чем выиграют».
— Чего мы тут засели? — проворчал Долгорукий, приземистый кузнец, которого некоторые в насмешку именовали обезьяной, поскольку на теле его густо, словно шерсть, росли волосы. Однако, несмотря на неуклюжую фигуру и невзрачную внешность, он творил чудеса в своей кузнице и был изобретателен, как никто другой. Все их оружие создал он, равно как и доспехи, и украшения. Поэтому они терпели его выходки: никто не хотел рисковать и впасть у него в немилость.
— Давайте открыто скажем о том, что натворила Ишта. Мы сидим по шею в дерьме, потому что ей было невмочь. И если сейчас мы сделаем одно неверное движение, то целиком и полностью погрузимся в клоаку, в которую она нас затащила.
— Твоя изысканнейшая риторика несказанно обогащает нас. Как обычно, послушаешь тебя — и горизонты расширяются, — холодно ответила Ишта. — Но прошу, обрати внимание на те простые факты, с которыми мы столкнулись. Небесные змеи подослали ко двору каждого из бессмертных эльфа-лазутчика. Интересно, зачем они наблюдали за нами? Они хотят уничтожить нас! У нас нет иного выхода, кроме как нанести удар. Если бы мы стали ждать, это значило бы, что мы надеемся на их милость. Мы должны были уничтожить эту сеть шпионов и таким образом ослепить своих врагов. И то, что при этом мы сумели убить одного из проклятых радужных змеев, я считаю великой победой.
Ладно, они не попались в нашу ловушку, не бросились вслед за нами в слепой ярости сюда, где мы могли бы довершить свою победу. Но знаешь, что я думаю? Они в панике. Их эльфы разбежались через Золотую сеть, ищут, в какую бы дыру забиться.
Долгорукий закатил глаза.
— Склоняю голову перед твоим талантом, сестра Ишта, называть дерьмо красивыми словами. В панику в стане наших врагов я не верю. Знаешь, что бы я сделал, если бы захотел спрятать наконечник стрелы? Я выковал бы сотню одинаковых наконечников и положил бы к ним тот единственный, который никто не должен найти.
— Какое мне сейчас дело до наконечников стрел, Долгорукий? — глядя на него свысока, поинтересовалась Ишта. — Сиди уже у своего горна с наковальней. Мне кажется, что ты не до конца понимаешь то, о чем мы сейчас говорили.
— Я всего лишь пытался сохранить образ, созданный нашим львиноголовым братом. Я тоже думаю, что прошлой ночью наши враги выпустили сотню стрел, чтобы отвлечь нас от одной, которую начинили смертельным ядом. Надеюсь, что она еще не нашла свою цель. Лично я не собираюсь больше сидеть здесь сложа руки. Я спускаюсь в свою кузню. У нас война, братья и сестры, и настанет день, когда мы вынуждены будем покинуть эту башню. Я позабочусь о том, чтобы в этот день мы были во всеоружии.
Оловянные
Артакс в отчаянии отвернулся от жертвенника. Почти всю ночь он взывал к Львиноголовому на холме за лагерем. Предыдущим вечером устроил великий благодарственный праздник во славу богов. Львиному богу принесли в жертву десятерых быков. Вино лилось рекой, но девантар не показался.
«Может быть, я слишком многого жду», — с горечью подумал Артакс. Несмотря на то что он называл себя бессмертным, а народ считал его ближайшим доверенным лицом Львиноголового, он слишком хорошо знал, что все это неправда.
—
Тебе стоило бы пить чаще, это помогает обрести мудрость, — насмехались в мыслях над ним голоса Ааронов.
Артакс пытался игнорировать Аарона и не подавать виду, насколько он разочарован. Девантар придет. Он бог. Он сдержит слово. Наверняка!
—
Глупец! Вот именно, он бог! Он будет делать все, что захочет.
Артакс поприветствовал группу воинов, почтительно склонившуюся, когда он прошел мимо, и он порадовался, когда наконец дошел до своего шатра. Он до смерти устал. Всю ночь он просидел у алтаря и надеялся на разговор с девантаром.
За ночь груды папирусов и глиняных дощечек на столе в его шатре выросли еще больше. Он пробежал глазами пару текстов. Ходатайства, списки павших, отчет о большом пожаре в гавани, о которой он только слышал. Он жалел, что Датамес уже не его гофмейстер. Гофмейстер избавлял его от стольких вещей. На его столе оказывались лишь самые важные документы. Датамес взял на себя ответственность по принятию решений относительно того, что имеет значение, а что — нет. Писари и управляющие лагерем, которые — как и он — теперь были вынуждены обходиться без гофмейстера, не осмеливались принимать такие решения.
— Господин, у вас не найтися для меня капелька вашего времени?
Артакс устало улыбнулся. Володи! Значит, он все же вернулся.
Но у входа в шатер стоял Коля. Бессмертный вздохнул, но попытался скрыть разочарование, охватившее его при виде однорукого кулачного бойца.
— Чего ты хочешь, капитан?
Коля вошел и поднял набитый кожаный кошель.
— Речь идет об оловянные, повелитель. Ты помнишь, что обещал? Три раза должны были мы сразиться за тебя, потому что потопили твои корабли с оловом. Ты давал нам оловянную монету на память, после каждого боя. И на каждой монете разные картинки. Датамес еще велеть отливать монеты с копье для этого боя и дал мне, прежде чем исчезать. Кто собрать три монеты, дал мне их в доказательство, что выполнил пакт, — Коля позвенел мешочком. — Ты держать свой обещание, правитель всех черноголовых?
Артакс уставился на кожаный кошель. Он не готов был к тому, что оловянные покинут его. Он пообещал им много золота. Он предполагал, что некоторых одолеет тоска по морю. Перед его внутренним взором встали воспоминания о ночи, когда он в одиночку встал против пиратов, потопивших его оловянные флоты. С тех пор они с оловянными прошли долгий путь вместе. Он откашлялся.
— Сколько там?
— Мы пролили много крови в этой проклятой пустыне, бессмертный. Двести тридцать семь хотят уходить. Девятнадцать хотеть остаться с тобой, большинство раненые есть. Горстка дураков затосковать по Эгильские острова. Они присоединяться к караванам, которые пойдут на побережье.
—
Что-то тут нечисто, — прошептал в мыслях его голос Ааронов. —
Они наемники, и ты сразился в своем последнем бою. Будет мир, а это значит, что на службе у них будет много золота, и им не придется рисковать собственной шкурой. Что-то тут не так. Пусть Колю слегка попытают. Я уверен, он расскажет тебе, что стоит за этим. Ладно, он крепкий парень.Пройдет день или два, может быть, это будет стоить ему парочки пальцев и носа, но, в конце концов, он заговорит. Все в какой-то момент начинают говорить.
— Ты знаешь, куда подевался Володи?
Коля твердо посмотрел ему в глаза.
— К сожалению, нет, бессмертный. Я тоже уже волноваться. Последний раз видеть его в вечер после битва.
Артакс кивнул, хоть и подозревал, что Коля обманывает его.
— Ты останешься?
— Парни просили меня пойти с ними в Нангог. Они думать, что там золото на улицах валяться, если иметь мужественный сердце. Я буду присматривать за ними. Мы будем в Золотом городе, если вам понадобятся парочка опытных мечей для какой-то скользкого дела, мы всегда будем рады к вашим услугам, бессмертный Аарон.
—
Они будут подвизаться наемниками и в Золотом городе, и твои враги с удовольствием наймут их. Эти люди были близки к тебе. Они слишком много знают о тебе, о твоем дворце, слабых и сильных сторонах нашей империи. Ты не можешь допустить, чтобы твои враги могли купить все это. Замани их в ловушку и убей всех!
Артакс взял одну из обрамленных деревом восковых дощечек и нацарапал грифелем из слоновой кости несколько строчек на мягком воске. Не говоря ни слова, поставил печать под текстом и протянул дощечку Коле.
Воин-великан пробежал глазами по строчкам и удовлетворенно кивнул.
— Иди с этим к Датамесу… — Артакс запнулся. — Я хотел сказать, конечно же, к хранителю имперской печати. Он вручит тебе и остальным причитающееся жалование.
— Вы не хотите говорить несколько слов ребятам? Они много сделать для вас.
— Те, кто уедет со мной в Акшу, будут зарабатывать там золото и почет. Вы решили, что не хотите быть частью этого. Что я должен сказать этим людям? Что я разочарован из-за того, что в конце концов они оказались всего лишь наемниками?
Зажав дощечку под мышкой, Коля коротко поклонился.
— Можешь идти, Коля. Пусть боги даруют тебе долгую жизнь.
Великан отрывисто поклонился и вышел из шатра.
—
Великолепно! Ты действительно умеешь дружить. Такое прощание он забудет нескоро. Я посоветовал бы тебе позвать лучников с гор и…
Артакс заслонился от ненавистного голоса в голове и подошел к наполовину откинутому пологу. Оставшиеся оловянные не должны быть больше его лейб-гвардией. Коля наверняка оставил шпиков. Знание того, что происходит вокруг бессмертного, может стоить много золота.
— Ашот! — Он махнул рукой, подзывая бывшего друга из Бельбека. Ашот выглядел еще более мрачным, чем обычно. Очевидно, он не брился уже несколько дней. Волосы свисали на лоб спутанными прядями, холщовый доспех запылился. С тех пор, как они вернули в деревню своего погибшего друга юности Нарека, он опустился. Для капитана, командующего тысячей человек, это неприемлемо. Больше нельзя ему это прощать.
— Бессмертный! — Ашот вытянулся перед ним.
— Оловянные покидают нас, капитан, а из хранителей небес слишком многие пали в бою. Ты соберешь всех тех, кто остался, а потом отыщешь тех, кто отличился во время сражения. Людей, которые продолжали сражаться, когда остальные бежали, которые рисковали жизнью, чтобы защитить своих товарищей. Посоветуйся с Матааном. Я полагаю, что он умеет отличать честных ребят. Мне нужна новая лейб-гвардия. Их должно быть тысяча. И состоять из числа принимавших участие в этой битве. Я назову их кушитами, по названию этой равнины, на которой они заплатили кровью за то, чтобы создать более справедливый мир.
Ашот откашлялся.
— Вам нужны честные люди или хорошие воины, правитель всех черноголовых?
— Они должны объединять в себе оба качества.
Капитан тихо вздохнул и почесал небритый подбородок.
— Честные люди, которые умеют хорошо перерезать глотки. Это настоящая задача. Если бы вы попросили меня найти величайших негодяев, то…
— Если это будут негодяи, то я хочу быть совершенно уверен в том, что это
мои негодяи, что они не служат никому другому. Я озолочу их по-царски, осыплю привилегиями, но они должны быть верны мне до гроба. Вместе с Матааном ты возглавишь эту новую гвардию. Я возвышу тебя до ранга сатрапа, чтобы могущественные люди империи относились к тебе с должным уважением.
Ашот цинично усмехнулся.
— Я — сатрап? Я, сын обнищавшего свиновода из деревни, чьего имени никто не знает? Простите, правитель всех черноголовых, но для меня титул — это просто слово. Не думайте, что родившиеся в шелковых пеленках будут уважать меня потому, что вы назначите меня сатрапом. Может быть, я заставлю себя уважать за свои поступки, например, с помощью этого, — он хлопнул ладонью по висевшему на боку мечу. — Но это будет не быстро. Уважение нужно завоевать.
У Артакса не было настроения философствовать. Он чувствовал усталость и разочарование. Ему нужно было несколько часов покоя. Но нужно было уладить и кое-что еще.
— У меня есть для тебя еще одно задание. Ты найдешь мне Микайлу, колесничего Володи. Если он пакует вещи и собирается уйти с оловянными, то оставь его в покое. Если нет, то завтра в полуденный час он должен прийти в мой шатер.
Он еще должен попрощаться со мной
Артаксу казалось, что он только что уснул, когда его разбудили громкие голоса у шатра.
— … но такова была его воля, чтобы я пришел сюда.
— Я об этом ничего не знаю, — ответил чей-то бас. — Лишь горстка избранных имеют право входить в шатер к бессмертному. Найди себе местечко в тенечке и подожди, пока тебя позовут.
— Но ведь меня и позвали, ты, тупица!
— Ничего не знаю, поэтому будешь ждать, как и все остальные, Златовласка.
Артакс поднялся и схватил стоявший на рабочем столе кувшин. Вода в нем была теплой и застоявшейся. Сделав несколько глотков, он вылил остатки в миску. Обеими руками плеснул теплую влагу на лицо и бороду. Вода практически не освежала.
— Страж! Пришли мне сюда друснийца, — голос его звучал хрипло. Он предвкушал, что скоро наконец-то уедет с этой проклятой сухой высокогорной равнины. На миг задумался о Шайе. О тех немногих драгоценных часах, которые провел с ней вместе на спине собирателя облаков. Он закрыл глаза и увидел ее улыбающееся лицо. Увидел, как она исполняет для него свой странный танец… А потом услышал голос Муватты: «Я овладел твоей принцессой. И половина моего королевства смотрела на нас».
В приступе отчаянной ярости Артакс сжал кулаки. Он — один из самых могущественных людей в мире, но ту, кто значил для него все, он потерял навеки.
— Повелитель?
Артакс поднял взгляд. Перед ним стоял стройный молодой воин. В отличие от Володи и Коли Микайла производил впечатление скорее жилистого, нежели сильного человека. На нем была небесно-голубая бесшовная юбка, поддерживаемая шикарным позолоченным поясом, за которым торчали два кинжала. Наискосок обнаженной груди — широкая перевязь, наполовину прикрытая длинной светлой бородой. Обрамленное бородой лицо друснийца было узким, казалось честным и открытым.
— Ты не уходишь с Колей? — спросил Артакс.
— Я человек Володи. Его колесничий… Не обязан следовать за Колей. Строго говоря, об оловянных я даже не слышал. Так что я не из ветеранов, — он с сожалением пожал плечами. — Сражался за вас только в одном бою, повелитель всех черноголовых.
— Не вижу ничего плохого в том, что ты не принадлежишь к числу пиратов, которые потопили мои оловянные флоты, — коротко ответил Артакс. — У меня есть для тебя поручение, Микайла. Найди Володи и приведи его ко мне. Он еще должен со мной попрощаться.
Колесничий наморщил лоб, но ничего не сказал.
— Как думаешь, сумеешь его найти?
— Сделаю все возможное, повелитель всех черноголовых, — несмотря на то что друсниец униженно повесил голову, было в нем что-то от высокомерия, и внезапно Артакс засомневался, выдаст ли Микайла своего друга Володи, если найдет его.
— Капитан не будет наказан. Просто уйти, не сказав ни слова — это как-то не в духе Володи. Он…
Полог шатра отлетел в сторону.
— Господин! — В шатер вломился Ашот. По лицу его стекала кровь. — Господин, нас предали!
Предательство сатрапа
— Бессосу удалось сбежать. Люди, которые должны были охранять его, переметнулись к нему. На его сторону также перешли хранитель имперской печати, несколько других сановников и сатрап Нари. Они украли сокровища империи и находятся на пути к лувийцам. Я был у пересохшей реки, когда увидел их. Попытался остановить, — Ашот опустил голову. — Их было небольшое войско.
Артакс на миг закрыл глаза.
—
Мы ведь советовали тебе убить его. От ребят вроде Бессоса не стоит ожидать ничего хорошего. Если бы ты насадил его голову на копье перед своим шатром, никто бы тебя не предал. Когда Ишта обезглавила бессмертного Муватту, все увидели, что и мы не непобедимы. Теперь они будут проверять тебя на прочность, будут пытаться пролить кровь. Побег Бессоса стал знаком для всех недовольных сатрапов, знаком начать восстание против тебя. И своими безумными законами, даровавшими землю крестьянам, ты позаботился о том, что теперь недовольны почти все сатрапы.
Правитель отчаянно подавил импульс схватиться обеими руками за голову. Он не хотел слушать эти голоса. И тем не менее, в глубине души понимал, что они правы. Кивнул друснийскому колесничему.
— Ты знаешь, что нужно делать, Микайла. Иди! — Затем обернулся к Ашоту. — Сколько человек пошло за Бессосом?
— Не знаю… Может, сотня колесниц и некоторое количество пехоты.
— Созови мою лейб-гвардию, и пусть готовят мою колесницу!
Ашот покачал головой.
— Я бы не стал делать этого, господин. Велите четвертовать меня, насадить на кол, но я не стану помогать вам совершать самоубийство. Вы собираетесь в одиночку ринуться в лагерь лувийцев? После того, как унизили их? Никто не знает бессмертного Лабарну. Никто не знает, честный ли он человек.
Артакс удивился тому, с какой страстью высказался Ашот.
— Я надену доспех и велю готовить колесницу. Даю тебе час на то, чтобы собрать подобающую свиту. Она должна быть впечатляющей, но не настолько большой, чтобы лувийцы подумали, будто мы снова атакуем. И пусть кто-нибудь обработает твои раны. Они выглядят жутко.
— Это всего лишь царапины, господин. Раны на голове всегда очень сильно кровоточат. Я пойду с вами.
О свободе и мести
Бамиян не мог оправиться от потрясения. Борясь со слезами, он смотрел на мертвого шамана. Сколько он себя помнил, Гата всегда был главным в Каменном совете. Его слово было решающим при принятии решений. Все племена в горах Гарагума подчинялись его воле. Он был суровым человеком, но умел уладить любую ссору.
— Должно быть, это сделал Барнаба. Я нашел следы человека, опиравшегося на палку. Они ведут в направлении змеиных врат, — произнес он.
— Я тоже умею читать следы, — ответил Орму. Рыжебородый охотник убрал в сторону несколько личинок, вывалившихся из зияющей раны на шее шамана, задумчиво осмотрел рану. — Мне кажется, ты слишком торопишься с выводами. После битвы здесь много парней, которые опираются на палки.
Бамиян не понимал сдержанности охотника.
— Гата должен был знать своего убийцу. Чужака он никогда не подпустил бы так близко, чтобы тот мог неожиданно перерезать ему горло.
Орму кивнул.
— Да, звучит разумно.
— И с тех пор, как мы освободили его от демоницы, святой человек стал странным. Ты видел его глаза? — По спине у Бамияна пробежал холодок, когда он вспомнил взгляды Барнабы. — Он все еще был одержим!
Орму долго смотрел на него. Его темные глаза были похожи на пропасти. Казалось, убийство Гаты совершенно не трогает его. Может быть, он уже думает о том, как стать главным в Каменном совете.
— Предположим, что убил его святой человек, — он поднял руку мертвеца и снова опустил ее на землю, что показалось Бамияну верхом неуважения. — Гата не окоченевший. Значит, он был убит раньше, чем день назад. В пользу этого свидетельствует и множество личинок. Один день! И наш убийца бежал через змеиные врата. В то время были открыты пути в Акшу и Нари, к храмовому городу Изатами в Лувии и в далекий Нангог и кто знает, куда еще. Через эти врата прошли тысячи людей, многие были ранены и опирались на костыль. Как ты собираешься отыскать Барнабу? Можешь потратить на его поиски всю жизнь и не подобраться к нему ни на шаг. Какой в этом смысл?
Бамиян растерялся.
— Отомстить за Гату — вопрос чести. Мы не имеем права так просто отпустить убийцу.
Орму задумчиво покачал головой.
— Месть — вопрос чести? Разве ты обязан был защищать Гату? Или вы кровные родственники? — Он нахмурился. — Об этом я ничего не знал.
— Ты знаешь, что мы не родственники, — Орму был членом Каменного совета. К нему нужно было обращаться с уважением. Любого другого за подобную дерзость он вызвал бы на дуэль.
И вообще он не понимал этого охотника. Слишком глуп ли он или же слишком хитер? Раз он член Каменного совета, значит, скорее последнее. Бамиян смерил его пренебрежительным взглядом. Орму был выше его почти на целую голову и худ, как сухая ветка. Казалось, он состоит из одних костей, кожи и сухожилий. Прихоть природы одарила его рыжей бородой, несмотря на то что на голове у него были черные волосы, уже пронизанные первыми седыми прядями. Он носил потертую кожаную одежду и вонючую накидку из козьих шкур. Рядом с ним на полу лежал лук. Самый большой из тех, которыми когда-либо обладали мужчины Гарагума. Нужно было быть таким великаном, как Орму, чтобы суметь натянуть его. Он был легендарным охотником и самым молодым из тех, кто когда-либо входил в состав Каменного совета.
Бамиян опустил взгляд к рукояти ножа, торчавшего из-за пояса Орму. Он был сделан из одной из косточек святого Заруда. Подобных этому ножей было всего девять. Они были почетными знаками членов Каменного совета. Когда один из членов совета чувствовал приближение смерти, он выбирал себе преемника. Другого способа попасть в почетный совет, стоявший на страже мира в Гарагуме, не было. За поясом шамана тоже торчал такой нож. Барнаба не украл его. Но о значении ножа наверняка знал.
Орму проследил за его взглядом, устремленным на нож, и улыбнулся.
— Готов спорить, что знаю, о чем ты думаешь, парень.
— О чем же?
— Жаль, что он не взял нож, тогда мы вынуждены были бы искать его.
— Что-то вроде того, — признался Бамиян.
— Я знал твоего брата. Как читающему следы я не достоин был воды ему подать. Он был совершенно особенным человеком. Пару раз мы охотились вместе. И иногда были соперниками.
— Он никогда не говорил о тебе, — сказал Бамиян. То, что Орму знал его брата, удивило его.
— Масуд никогда не был болтуном и хвастуном. В отличие от Гаты… Наш добрый шаман никогда не умел промолчать.
— Как ты можешь использовать моего брата в качестве повода, чтобы сказать дурное слово о Гате! — возмутился Бамиян и осенил себя защитным знаком. Дух шамана еще наверняка близко. Убитые не уходили в могилу, и дразнить их духов было глупо!
— Почему теперь, когда он мертв, я должен думать иначе, чем думал, когда он был жив? Он был человек с особым даром, но не особенным человеком, — Орму вынул из-за пояса свой драгоценный кинжал и вонзил его в землю рядом с убитым.
— Что ты делаешь?
— Я отнесу Гату в наш лагерь, чтобы наши люди могли отнести его к Хазрату на Стол небес. Зовущий птиц должен отдать его орлам. Это единственное, что мы должны сделать ради Гаты. Ты поможешь мне?
Бамиян кивнул. Конечно, первая их обязанность — позаботиться о достойном погребении умершего. Он скажет другим охотникам о том, что произошло. У него было подозрение относительно того, куда бежал Барнаба: в Золотой город в Нангоге. Если верить историям, которые рассказывают об этом месте, там живет больше людей, чем собралось здесь, на этом поле-битвы. Найти там Барнабу было бы нелегко. Но святой человек должен бросаться в глаза! Наверняка это не настолько трудно, как думает Орму.
Он схватил Гату за руки. По знаку Орму поднял его. Голова умершего запрокинулась назад, и парень смог заглянуть глубоко в зияющую рану на шее. Барнаба зарезал шамана, как скотину.
— Знаешь, я не могу никак избавиться от воспоминаний о том, как лежали на дне озера Барнаба и та женщина. Их улыбки — оба находились в полной гармонии. Мы не имели права мешать им.
Бамиян не поверил своим ушам. Все лучше и лучше. Очевидно, Орму спятил!
— Эта демоница напала на меня! Ты забыл, как я выглядел? Я был с ног до головы покрыт ранами, после того как она швырнула в меня осколками льда. Можно сказать, что мне повезло, что я не лишился глаз.
— Ты уверен, что это везение? Думаю, если бы она захотела ослепить тебя, то сделала бы это. Она просто хотела напугать и прогнать тебя. Хотела, чтобы бы больше не приходил и не нарушал ее покой.
— Тебя там не было! — возмущенно ответил Орму. — Это было ужасно. Я бежал, как напуганный ребенок.
— Из-за этого стыдиться не стоит. Меня как-то застал врасплох медведь во время ночлега. Говорю тебе, я прыгал, как заяц. Он чуть не поймал меня. И одарил меня парочкой шрамов на заднице, — Орму широко усмехнулся. — Такие истории плохи только тогда, когда кто-то пытается посрамить тебя. Вот как Гата.
Бамиян закатил глаза и выругался про себя. Сейчас он не мог выпустить руки шамана и осенить себя защитным знаком рога. Лишь тихо прошептать заговор, отгоняющий зло.
— Ха! — усмехнулся рыжебородый охотник. — Значит, ты тоже считаешь его злом!
Бамиян переступил через дышло опрокинутой колесницы и бросил быстрый взгляд на лошадей, с ребер которых голодные содрали широкие полосы мяса. С трупов взлетела туча мух и окутала их громким жужжанием.
— Это место станет проклятым до скончания веков. Слишком многие умерли здесь. Нельзя пренебрегать осторожностью.
— Да, пожалуй, ты прав. Никогда нельзя пренебрегать осторожностью, — в голосе охотника слышался странный оттенок. — Думаю, мы действительно прокляты. И Гата первый из тех, кого настигла судьба.
— Что ты имеешь в виду?
— Мы совершили зло, мальчик. А за зло всегда платят злом. Мы должны были оставить святого человека и ту водяную бабу в покое. Они никому ничего не сделали. И оба обрели что-то… Не знаю, как объяснить. Они были
едины! Соединенные в совершенной гармонии. Они нашли то, что я ищу всю жизнь. А мы пришли и все разрушили. Еще накладывая стрелу на тетиву, я знал, что поступаю неправильно. Но, несмотря на это, позволил увлечь себя. И отрубил руку женщине, даже в смерти обнимавшей своего возлюбленного. Это был очень и очень дурной поступок. Мне придется платить за это до конца своих дней!
Бамиян не совсем понимал, что говорит Орму. Лишь одно встревожило его по-настоящему.
— Ты хочешь сказать, что демоница прокляла нас? Поэтому умер Гата? И мы, остальные, тоже поплатимся? — переспросил он.
Охотник вздохнул.
— Нет. Я не это имел в виду. Не эта женщина наложила на нас проклятие. Это сделали мы сами своими поступками. Тебя удивляет, что загнанная в угол медведица защищает своих детенышей до последней капли крови? Ты сочтешь это злом? Разве сам ты не сделал бы все, чтобы защитить свой клан, если бы в наши горы пришли мародеры? Мы пришли в долину этой женщины. До того она не обижала нас. Не давала нам повода нападать на нее, она просто защищала мужчину, которого, судя по всему, любила. Что в этом демонического? Это мы были демонами в той долине, Бамиян. И подбил нас на то, чтобы совершить тот страшный поступок, Гата.
— Но ведь мы должны были освободить святого человека… — протянул Бамиян. Взгляд Орму на вещи озадачивал его. Но достаточно было вспомнить о том, как Барнаба и та женщина лежали на дне озера бок о бок. Картина была мирной. Даже во сне они держались за руки.
— Разве тебе кажется, что мы осчастливили Барнабу, когда вытащили его? И теперь не говори, что наш долг был освободить его от демоницы.
Бамиян промолчал. Они шли по той части поля битвы, с которой уже унесли всех умерших. Лишь темные пятна на высохшей земле напоминали о том, сколько крови здесь пролилось. Скоро пыль и ветер сотрут и эти следы. И тогда дни на равнине Куш останутся только в памяти выживших. Внезапно Бамиян почувствовал себя маленьким и незначительным. Сколько он себя помнил, Гата был самым могущественным человеком в горах. А теперь он всего лишь пища для орлов. Он умер один, убитый чужаком. А прежде он сделал их убийцами у себя на посылках.
— Знаешь, парень, месть — это мысль малодушная. Идея для людей без широкого сердца, — прервал его мрачные размышления Орму. — Ты такой человек?
Бамиян помедлил, а затем ответил:
— Что подумают о нас остальные? Можно решить, что мы трусы… Что Гата ничего для нас не значил.
— Мне кажется, что решение нужно принимать только относительно того, что правильно, а что нет. Иногда это нелегко распознать. Что подумают о решении другие, не должно быть мерой вещей, — Орму засопел. — Громкие слова, которых я не придерживаюсь сам. Я пошел в долину, где ты нашел Барнабу. Я нацелил лук в демоницу, несмотря на то что в глубине души знал, что это неправильно. Поэтому я больше не достоин того, чтобы входить в Каменный совет. Поэтому я отдам свой нож. Пусть мудрый человек вершит судьбы наших племен от имени святого Заруда. Я опозорил свое имя.
Бамиян остановился, словно вкопанный, и уставился на рыжебородого охотника.
— Но ведь такого никогда прежде не бывало. Нельзя выйти из Каменного совета! Честь принадлежать к нему может отнять лишь смерть.
— А ты знаешь, насколько свободным чувствуешь себя, когда сбрасываешь путы, в которые заковывают тебя ожидания других? — с ухмылкой спросил Орму. — Пойдешь со мной, испытать вкус этой свободы?
— Куда же мы пойдем?
— Бессмертный Аарон произвел на меня впечатление. Его мужество в битве, его план дать землю крестьянам, а своей империи — больше справедливости. Думаю, он тот человек, за которого стоит сражаться. В отличие от Гаты. Я слыхал, что он набирает новую лейб-гвардию и ищет лучших воинов. Думаешь, какие-то лучники с равнин, где крестьяне растят хлеб, достойны подать воды нам, лучникам Гарагума? Я видел, как ты стреляешь, Бамиян. Ты хорош.
Бамиян не знал, что ответить на это. Резня на высокогорной равнине показалась ему омерзительной. Бессмысленной. Он никогда не думал о том, что может быть кем-то, кроме охотника или пастуха.
— Все еще думаешь о мести? — В голосе Орму сквозило разочарование. — Уйди в себя. Прислушайся к своему сердцу и прими решение относительно того, что верно, а что нет, самостоятельно. Ведь что бы ни нашептали тебе другие, с тем, что вырастет из твоих решений, жить именно тебе.
Великий воин
Артакс направил свою колесницу на берег высохшей реки. Для перехода он выбрал то место, где во время сражения колесница Муватты хотела напасть на его открытый фланг. Если бы ягуары не преградили ему путь, все было бы кончено.
С противоположного берега донеслись звуки рогов. Очевидно, это караульные вражеского войска подали сигнал и теперь торопливо покидали свои посты, чтобы бежать в лагерь лувийцев, который располагался совсем неподалеку, спрятанный за холмами. Артакс поднял руку и обернулся к своим людям. За ним следовали больше ста колесниц и пестрый отряд численностью в сто пятьдесят воинов.
— Идите теперь на расстоянии шагов пятидесяти, — крикнул он им. — Лувийцы должны видеть, что это не атака. Мы просто потребуем выдачи предателя Бессоса.
С этими словами он щелкнул поводьями по украшенным перьями гривам обоих своих вороных коней. Подпрыгивая на кочках, колесница понеслась вниз по склону. Артаксу пришлось ухватиться за поручень сбоку, чтобы не выпасть из колесницы. Кожаный пол под ногами пружинил при каждом ударе. Он отказался от колесничего. Хотел встретиться с лувийцами в одиночку.
В неглубоком русле реки вороные перешли на быструю рысь и с разбегу влетели на берег. Пыльно-бежевые холмы на берегу были пусты. Нигде ни единого лувийца. Но сигнальные рожки не утихают.
Лабарна, новый бессмертный Лувии, наверняка готов к встрече. Он не настолько глуп, чтобы думать, что Артакс не станет преследовать предателя Бессоса. Артакс оглядел череду холмов и отыскал дорогу, где мог подняться на одну из невысоких вершин. Слева от него к борту колесницы был привязан его боевой штандарт со знаком крылатого солнца. Они должны видеть издалека, кто идет к ним.
Когда он добрался до вершины, то в просторной долине увидел войско Лувии. Лабарна не отозвал своих солдат, как он. Они были сильны и в строгом порядке двигались к пересохшей реке. Судя по всему, единственной неожиданностью для них стало то, в каком месте он перешел реку. А так они были готовы: в этот миг эскадроны колесниц обогнали колонны марширующей пехоты, чтобы встать во главе войска. Над войсками взметнулась небольшая туча пыли. Казалось, они только что пришли в движение, иначе облака пыли выдали бы их раньше.
Вторая колесница достигла гряды холмов и остановилась рядом с Артаксом.
— Дерьмо, — выругался Матаан. — Нужно отходить. Сейчас же! Они нас раздавят.
Артаксу редко доводилось видеть князя рыбаков настолько взволнованным. Несмотря на наличие у него титула сатрапа, Матаан был человеком решительным. На нем был бронзовый доспех с вмятинами, под ним — простая, запачканная кровью туника, которую, очевидно, не стирали со дня великой битвы. Плюмаж на шлеме слегка клонился набок после удара. При виде Матаана — его выдубленного непогодой лица и носа, похожего на клюв хищной птицы, — понимал, что перед ним закаленный в боях ветеран. Если такой воин приходит в отчаяние, судя по всему, дело действительно плохо.
— Мы должны отступить, бессмертный. Немедленно! Вы погубите нас всех. Очевидно, нас ждали. Возможно, Бессос договорился и с Лабарной.
Среди приближающихся войск Артакс заметил мужчину, превосходившего по росту всех. В качестве шлема у него была волчья голова, а шкура серого хищника свисала на спину. Две длинных волнистых пряди спадали с висков на плечи. На нем был простой бронзовый нагрудник и поножи без украшений. В правой руке он сжимал массивную булаву. Лабарна! Бессмертный Лувии не стоял на колеснице, не ехал верхом на слоне, как всегда поступал Муватта. Он шел пешком.
— Веди наших людей на холмы, чтобы лувийцы видели, что мы не привели с собой все войско.
Матаан вздохнул.
— Разве не разумнее было бы отойти за реку?
Артакс просто покачал головой.
— Может быть, поступить так было бы мудро, но тогда Бессос одержал бы победу, не нанеся ни единого удара. К его восстанию присоединятся другие сатрапы. Сейчас я уже не могу повернуть назад. На холмах наши воины будут в хорошей оборонительной позиции. Веди себя уверенно с ними, Матаан. Ты хороший командир.
Сатрап отсалютовал.
— Как прикажете, бессмертный, — он натянул поводья и направил свою колесницу вниз к приближающимся войскам.
Артакс подождал еще один миг, а затем поехал навстречу лувийцам. Они встретились там, где начиналась лощина. В почти могильной тишине, среди которой раздавался лишь перестук подков лошадей, первые колесницы расступились перед ним. Он отчетливо видел страх и напряжение на лицах вражеских воинов. Каждый недоверчиво следил за его движениями.
Марширующие копьеносцы остановились перед ним. Кто-то отдавал приказы. Воины расступились, отошли к флангам и образовали стену из поблескивающих золотом бронзовых щитов, и Артакс заставил лошадей остановиться. Они встречали его так, словно он один стоил целого войска.
— Лабарна из Лувии, выйди вперед, — крикнул Артакс, и его голос разнесся далеко над холмами. — Мы оба не хотим, чтобы пролилась кровь наших людей. Давай поговорим, как мудрые правители. Я знаю, что ты гораздо дальновиднее Муватты.
—
Ты льстишь ему. Умно! Если ты отнесешься к нему с уважением, это повысит его статус среди его людей. Пару дней назад он был всего лишь капитаном, каких дюжины. Сейчас ему нужна любая поддержка.
— Его сделала бессмертным богиня, — мысленно возразил Артакс. —
Я-то чем лучше?
—
Та же самая богиня, которая перед этим обезглавила Муватту и милость которой, судя по всему, вещь переменчивая. А ты — король с мечом духов, который одолел Муватту на поле битвы и которого еще никто не побеждал. Я полагаю, что твой авторитет среди лувийцев выше, чем престиж нового правителя. Отнесись к Лабарне с уважением, и он будет благодарен тебе за это, если он умный человек.
От группы воинов отделился Лабарна. Огромная булава покоилась у него на плече, на лице сверкала самоуверенная, наглая улыбка. Артакс представил себе, как лувиец одним ударом разбивает головы коням, запряженным в его колесницу. Он видел, как сражается Лабарна. Знал, на что способен этот великан.
Артакс потянул за поводья, затем бросил их на рукоять передней спинки колесницы. Обернулся через плечо. Матаан увел своих людей на холмы. Они увидят все. Затем спешился и прошел последние шаги навстречу Лабарне пешком. Лувиец был выше его почти на целую голову. Рядом с этим парнем он казался ребенком! Он заставил себя улыбнуться и вспомнил, как встретил его Муватта во время Небесной свадьбы в Изатами. Бессмертный выехал ему навстречу на слоне, чтобы заставить его казаться маленьким. Улыбка Артакса стала шире. Лувийцы любят эти игры с размером. Теперь Муватта лежит где-то на этой равнине в безымянной могиле. Слоны ничем не помогли ему. Он поглядел на Лабарну — что ж, и этого великана он переживет.
Лувиец махнул рукой, словно отгоняя надоедливых мух.
— Отходите! Не пристало ушам смертных слушать, что будут обсуждать в этот день бессмертные.
Стоявшие вокруг воины с уважением поклонились и отошли. Вскоре до ближайшего лувийца было более сотни шагов.
— Надеюсь, ты не намерен снова орошать эту сухую равнину кровью наших воинов, — без экивоков начал Лабарна.
— Где Бессос? — ответил вопросом на вопрос Артакс.
Лабарна поднял брови.
— Я не люблю предателей.
— Тогда выдай их мне.
Великан убрал булаву с плеча, поставил ее массивную головку на землю и обеими руками оперся на рукоятку.
— Не могу. Он уже покинул пределы моего лагеря. Я отказал ему в убежище и поддержке.
Артакс недоверчиво разглядывал своего собеседника. Правду ли он говорит?
— Почему ты не задержал его?
Лувиец холодно улыбнулся.
— Потому что это не моя задача — облегчать тебе жизнь. Не пойми меня превратно. Я хочу жить в мире с Арамом. Для меня эта война окончена. Но ты не можешь ожидать от меня, что я стану хвататься за оружие, чтобы поддержать тебя. Не такие у нас отношения, — кивком головы он указал на север, туда, где караванная тропа вела к Орлиному перевалу. — Он пошел туда. У него было с собой очень много золота. Часть моих уволенных наемников присоединилась к нему. В первую очередь лучники и копьеметатели.
— Уволенных наемников… — Артакс даже не пытался скрыть свое недовольство.
Лабарна не отвел взгляда.
— Так же, как и ты, я сократил численность войска. Предоставил им право самим выбирать день отъезда. Думаю, они были в курсе, что придет Бессос и принесет много золота. Мне кажется, твои сатрапы тебе не подчиняются. Если хочешь последовать за Бессосом и наказать его за восстание, я не буду стоять у тебя на пути. Ты и твои войска сможете беспрепятственно пройти через мой лагерь.
—
Поразительно, что стало с этим воином за столь краткий срок. Можно подумать, он всю жизнь провел среди дворцовых интриганов.
Но Артаксу было не до изысканных шуточек Ааронов.
— У меня есть еще один вопрос. Принцесса, которую привел Муватта для Небесной свадьбы. Отдай ее мне, и я буду у тебя в долгу.
— Этого я не могу сделать, — произнес Лабарна. — Я не могу отменить вековую традицию. После Небесной свадьбы невеста принадлежит стране. Если принцесса понесла, то она и ее ребенок будут жить в небольшом дворце до скончания века и не испытывать нужды ни в чем. Оба они воплощают в себе плодородие страны. Я не могу отдать их. А если принцесса не понесла… — Он сокрушенно вздохнул. — Согласно обычаю, ее кровь прольется, дабы напитать землю страны. Если я отдам ее тебе, это будет все равно что подарить надежду на хороший урожай в следующем году. Мой народ не поймет меня. Я раздразню жрецов и саму Ишту, которая так хотела устроить эту свадьбу.
—
Сплошные слова. Он не хочет помогать тебе!
Артакс считал так же. Каждый миг, проводимый с Лабарной, увеличивал преимущество Бессоса.
— Это все люди, которых ты смог собрать для преследования Бессоса? — Лабарна указал на гребни холмов у пересохшей реки. — Мятежники попытаются расставить тебе ловушку, и они превосходят твой отряд по численности втрое. Нужно было не спешить так и собрать побольше людей. В противном случае ты просто потеряешь много людей.
— Муватта тоже не верил, что войско, состоящее из крестьян, может выстоять, — холодно ответил Артакс. — Если враги считают, что сильнее меня, обычно это играет мне на руку.
Лабарна окинул его оценивающим взглядом. Артакс сознавал, что высокомерие в этом ответе однажды обернется против него. Не стоит привыкать выказывать чрезмерную уверенность в себе. Но мятеж Бессоса должен был подавлен в зародыше, прежде чем успеет распространиться. Сейчас был дорог каждый час. Он махнул рукой своим воинам, веля покинуть позицию на холмах и присоединиться к нему.
— Эта девушка… она много значит для тебя, верно?
—
Не отвечай на это, Артакс, — предупредили его голоса Ааронов. —
Это не сочувствие. Он ищет твои слабые места.
— Мне жаль, что Муватта так поступил с тобой, — Артаксу казалось, что голос Лабарны звучал убедительно. Казалось, он подыскивает слова. Похоже, в принципе, он не из разговорчивых. Не болтун и не придворный.
— Я так войны не веду, — продолжал новый правитель Лувии. — Но не пытайся спасти свою принцессу. Ты вынудишь меня начать новую войну. Я не хочу этого. Что было, то прошло. Не стоит ворошить прошлое, — Лабарна протянул ему руку. — За мир!
Артакс не смог заставить себя пожать ее. Скрепить предательство по отношению к Шайе рукопожатием — он не мог вынести этого. Его люди подошли ближе, и воины Лувии расступились, образуя широкий коридор, по которому они могли пройти на север.
— Не вовлекай в войну два королевства из-за женщины, — нахмурившись, произнес Лабарна и опустил руку. — Я обязан буду сражаться. И у меня получится лучше, чем у Муватты.
Гнев старика
— Он сделает это.
Бессос смотрел на хрупкого невысокого мужчину в паланкине. Это был не совсем тот союзник, которого он себе представлял. Ему нужны были полководцы. Люди, могущие подать пример и придающие мужества и уверенности воинам на полях сражений. Сатрап слишком хорошо знал, каково настроение в его войске. Все они приняли его золото. Но короля с мечом духов боялись. Теперь все дело было в том, правду ли говорит этот старик.
Бессос поглядел на север, туда, где на фоне заходящего солнца отчетливо виднелась туча пыли. Треть его колесниц удалялась. Они тащили за собой кусты, чтобы поднять больше пыли. К такому же трюку прибег Муватта во время сражения у пересохшей реки.
— Я знаю, о чем ты думаешь, — голос старика в паланкине звучал глухо и прерывисто. Он говорил очень тихо. Бессосу приходилось наклоняться к нему, чтобы разобрать слова. — Мы можем рассчитывать на высокомерие и несдержанность бессмертного Аарона. Ведь твои лазутчики уже доложили, что он преследует нас со слишком маленьким отрядом. Так в чем же ты сомневаешься? В том, что он может дважды попасться на одну и ту же уловку? Мой сын когда-то был правой рукой верховного жреца Абира Аташа. Он много рассказывал мне о бессмертном. Он часто встречался с ним.
Как думаешь, зачем Абир Аташ хотел вложить власть в руки священнослужителей? Чтобы обогатиться? Он хотел защитить королевство от прихотей нашего правителя! Особенно после того, как бессмертный внезапно решил стать героем и великим воином. Ты слышал о его первой дуэли с Муваттой? Это произошло в Золотом городе. Думаю, тогда он и начал меняться.
Бессос кивнул, но он тоже знал Абира Аташа. Священнослужитель был влюблен во власть. Благородных побуждений для попытки лишить бессмертного части власти у него точно не было. Он задумчиво вглядывался в изборожденное глубокими морщинами лицо старого сатрапа Нари. Именно он подергал за ниточки и освободил Бессоса.
Элеазар давным-давно разучился улыбаться. Это читалось на каждом дюйме его вытянутого лица. Он был ворчлив, мрачен и злопамятен. Голову старика сжимал золотой обруч. Белоснежные волосы были еще достаточно крепки, завиты в локоны и спадали на плечи. Густая борода скрывала большую часть узкой, впалой груди правителя Нари, в серых глазах которого горело злорадство, совершенно не сочетавшееся с его хрупким телом. Сейчас он был одним из двух сатрапов, которые одновременно занимали должность верховного священнослужителя и наместника своей провинции. Бессос уважал его достижения, не зная, кем стал Элеазар сначала — священнослужителем высшего ранга или сатрапом. Однако держать в одних руках две эти должности значило обладать всей полнотой власти. Если бы Бессосу удалось заручиться поддержкой трех-четырех столь же могущественных людей, гибель бессмертного Аарона была бы неминуемой!
Бессос оглядел ряды лучников, занявших позицию на дальней от караванной тропы гряде холмов. Словно устье воронки вилась пыльная дорога по широкому полукругу поросших травой высоких холмов, увенчанных стелами с изображением наполовину стершихся от непогоды бородатых лиц. Никто не мог сказать, каких князей хоронили здесь прежде и сколько лет этим могилам. Теперь они представляли собой удобные укрытия. А еще местность позволяла почти тысяче лучников и более чем трем сотням копьеметателей направить выстрел в одну-единственную точку: в голову вражеской колонны, показавшейся на горизонте.
Бессос почувствовал, как судорожно сжался желудок при виде далекого блеска шлемов и остриев копий.
— Он поедет во главе, и мы убьем его, — голос старика был едва различим.
— Почему ты так сильно ненавидишь его?
— Он приказал убить моего сына. Моего сына, который был всего лишь мечтателем. Как я уже говорил, он был священнослужителем высокого ранга. Правой рукой Абира Аташа. Еще в детстве один из моих корабелов рассказал ему историю и вскружил голову. С тех пор он мечтал о том, чтобы встретиться с созданием из другого мира. Одной из демониц, которые настолько прекрасны, что от одного взгляда на них выжигает душу. Мой Барнаба никогда не хотел занять трон правителя. Он любил свои мечты… — Голос старика оборвался. — А теперь он мертв. Погребен в какой-то безымянной могиле. Как и многие другие священнослужители. Я… я никогда не смогу попрощаться с ним.
В приближающейся туче пыли показались первые силуэты. На острие маленького отряда бессмертного неслись колесницы. Но поведет ли он своих людей? Раньше он не был таким. Элеазар прав. Аарон изменился. Эта его глупая идея подарить землю безденежным крестьянам восстановит против него всех могущественных людей империи. Может быть, они восстали слишком рано. Бессос сжал руки в кулаки, чтобы Элеазар не увидел, как они дрожат. Несмотря на всю свою хрупкость, старик проявлял такую решимость в этом вопросе, что Бессос завидовал ему.
— И ты уверен, что мы сможем убить его?
Старик пристально смотрел на него гневным взглядом серых глаз.
— Ишта убила Муватту. Меня там не было, но мне доложили. Все видели, что бессмертные могут быть так же смертны, как и мы.
— Если меч в руке богини, — сдавленным голосом произнес Бессос. —
Богини, Элеазар. Она создала этот мир. Мы не можем равняться с ней, — произнес мужчина, а про себя подумал, что бежать было нельзя. Он просто хотел выбрать правильную сторону, поэтому и предал Аарона в битве. Кто мог предугадать, что войско крестьян победит! Может быть, бессмертный простил бы ему предательство. Но теперь бегство… Такое не прощают. Если старик ошибается, ему конец.
— Посмотри на холмы, друг мой. Они были созданы рукой человека. Мы тоже обладаем властью изменять этот мир, в котором живем. Признаю, нужна сила многих людей, чтобы приблизиться к деяниям богов, но они не недосягаемы. Мы заполним небо стрелами. И поверь мне, одна из них найдет слабое место в броне Аарона и убьет тирана.
Они вместе повернулись и стали смотреть на приближающиеся колесницы. Одна из них на много корпусов опережала остальные. Заходящее солнце отразилось в золотом штандарте с крылатым солнцем.
Элеазар не ошибся. Аарон был во главе своего войска и, казалось, смотрел только на тучу пыли, поднятую мнимыми беглецами, которая виднелась на севере. Может быть, он действительно смертен? Бессос махнул рукой лучникам, и все положили стрелы на тетиву.
И небо потемнело
Аарон негромко выругался. Тяжелый львиный шлем сдавливал голову, через прорези в нем он видел лишь небольшой фрагмент мира. Однако этого было достаточно, чтобы понять, что сегодня Бессоса он уже не нагонит. Несмотря на то что туча пыли на севере казалась такой близкой, через полчаса зайдет солнце, и идти дальше они не смогут.
Его лучники и копьеносцы отстали не меньше чем на три мили. Они не могли держать тот же темп, что и колесницы. И даже его колесничим было трудно держать заданный им темп. Оба его вороных были лучшими лошадьми королевской конюшни. Они были неповторимы, но тоже уже начинали уставать. Бока были в пене. Мокрые от пота спины покрыты пылью, красные перья, вплетенные в гривы, растрепал ветер, а золотые амулеты и колокольчики в сбруе утратили блеск.
Немного впереди, шагах в трехстах караванную тропу обрамляла полукруглая гряда холмов. Хорошее место для ночлега. Он подождет там своих людей — продолжать преследование в темноте бессмысленно. Через несколько миль старая караванная тропа пойдет над пропастью и будет подниматься к крутым перевалам. Этот путь лучше пройти в светлое время суток.
Рука Аарона опустилась к висевшему на боку мечу. После битвы он его не обнажал. Он чувствовал странную связь с этим клинком. Часто ему хотелось прикоснуться к оружию. Пальцы крепко сомкнулись на обернутой кожей рукояти. Меч хотел,
чтобы его обнажили. Хотел увидеть кроваво-красную зарю над горами, почувствовать ветер. Аарон рассмеялся. Меч духов! Совершенно особое оружие, в котором стало пленником то странное жутковатое существо, которое заявилось к нему давным-давно в проклятой долине неподалеку от рудника Ум эль-Амад. Но в оружии наверняка не могло быть ничего живого, что тосковало бы по свету и теплу. Повинуясь прихоти, он обнажил его. Клинок окружило призрачное зеленое сияние. Оружие приятно лежало в руке. Он поднял его высоко над головой, проехав мимо первого из холмов, и словно подал знак, потому что на холмы вышли сотни воинов, подняли луки, и небо потемнело. Воздух наполнился свистом стрел.
Его меч описал сверкающую дугу, когда темнота неба обрушилась на него. Металл заскрежетал о металл. Затрещало дерево. В него попали дюжины раз, его швырнуло спиной вперед из колесницы. Вороные встали на дыбы и, пронзенные стрелами, рухнули наземь. Камни со стуком отскакивали от шлема, повсюду из пыльной земли густо, как трава, торчали черные древки. Круглые камешки откатывались прочь. Метательные камни. Артакс чувствовал себя так, словно по нему прошелся табун лошадей. Болела каждая клеточка тела. Он оглядел себя. Перед глазами плясали яркие точки. Во рту чувствовался металлический привкус, потому что, падая, он прокусил себе язык. От множества попаданий в шлем гудело в ушах.
Про себя Артакс возблагодарил богов за то, что решил все же надеть свой роскошный доспех, чтобы не дать лувийцам усомниться в том, что в их лагерь пришел бессмертный Аарон. Некоторое время он размышлял, не надеть ли все же простой холщовый нагрудник, который было приятнее носить в жару, чем новый доспех, который велел для него изготовить Львиноголовый.
Он видел, как вокруг него вонзаются в землю новые стрелы. Он по-прежнему ничего не слышал, шея болела. Артакс рывком сел, схватился за меч, который выронил во время падения. Все казалось несколько размытым. Воины на холмах были похожи на темные силуэты. И тут осознал, что ему невероятно повезло, что ни одна из стрел не попала в прорезь для глаз его шлема-маски.
Когда грохот в ушах наконец стих, он услышал стук подков. Его колесницы! Они идут на помощь. Нельзя допустить, чтобы его люди подставились под убийственный град. У них нет зачарованных доспехов. Никто из них не выйдет из этой ловушки живым. Бессмертный встал. Все тело болело, каждое движение давалось с трудом.
— Я Аарон, бессмертный, — громовым голосом крикнул он. — Правитель всех черноголовых, также именуемый королем с мечом духов. Как видите, вы не сумели убить меня, — он высоко поднял меч, чтобы всем было хорошо видно: вокруг клинка плясал бледный зеленый свет.
— Этот меч жаждет ваших душ. И я намерен накормить его. Тот, кто сейчас опустит оружие и спустится к караванной тропе, останется в живых. Но всякого, кто будет продолжать сопротивление, я передоверю этому клинку. Я известен как добрый правитель, но, поверьте мне, все мое терпение и доброта умерли под вашими стрелами.
Артакс раскинул руки.
— Оставайтесь за моей спиной, — крикнул он, не оборачиваясь к своим людям. А затем, покачнувшись, переступил через трупы своих лошадей. При виде благородных скакунов в пыли его охватила ярость. И подобно ярости все члены его тела обжигала боль. Но делая следующие шаги, он шел твердо.
Первые воины Бессоса бросились врассыпную. Они не сдавались, но не отваживались и поднять оружие против него. В гневе он продолжал идти на них. Он был подобен камню, брошенному в спокойное озеро. Сначала наемники волнами расступались перед ним, но потом в их рядах поднялась паника. Все больше и больше солдат бросали оружие и бежали прочь.
Артакс выругался и тоже перешел на бег. Он был не в себе. Вся боль была забыта. Вытянув вперед меч, он увидел, что из тыльной стороны ладони торчит древко стрелы. И ему показалось, что он смотрит на чью-то чужую руку. Рана была неглубока, но он ведь должен чувствовать ее! Может быть, это зачарованный меч заставлял его думать лишь о крови и мести, и его волшебная сила исцеляла мелкие раны еще до того, как он по-настоящему осознавал их? Даже голоса Аарона перестали звучать в голове, когда он с обнаженным мечом бросался в бой. Теперь в нем горело одно лишь желание: заставить трусливых наемников поплатиться! Тех, кто не подчинился его гневному приказу сдаться и безоружными спуститься к караванной тропе. Он бежал вверх по холму, подав мечом знак эскадрону своих колесниц разделиться и обойти холмы, чтобы отрезать беглецам путь к отступлению. Он не позволит Бессосу собрать этих людей снова, но уже в другой день!
Добравшись до вершины холма, он увидел, что все войско противника распалось. Воины разбегались в разные стороны. Ни один капитан не пытался навести порядок в этом хаосе. В удлинявшейся тени было видно, как немного в стороне небольшой отряд воинов бежит вверх по отвесной тропе, ответвлявшейся от караванной. Там ли Бессос? Один из беглецов нес на спине седовласого мужчину.
Артакс поглядел на запад. Солнце почти полностью скрылось за горами. Над чернильно-черным гребнем гор лишь на два пальца выглядывало солнце. Меньше чем полчаса — и воцарится абсолютная тьма.
Ругаясь, Артакс бросился в сторону отвесной горной тропы, мимо брошенного паланкина, пронизанный иррациональным желанием остановить беглецов. Несмотря на то что в глубине души он понимал, что сумел напугать этих людей до смерти, однако остановить не сможет никогда. Все кончится только тогда, когда он схватит Бессоса.
Во время поспешного бегства столкнулись несколько вражеских колесниц. Жалобно ржущие кони со сломанными ногами висели на оглоблях перевернувшихся колесниц. Артакс увидел воина, который пытался уйти от него ползком. Левая нога его была причудливо вывернута, пальцы смотрели туда, где должна была быть пятка. Артакс поставил ногу на грудь раненому, прижал его к земле. Поднял меч, чтобы перерезать горло своей жертве, не слушая мольбы воина. Клинок свистнул и застыл в дюйме от горла мужчины. В сознание его привели расширенные от ужаса карие глаза воина. Что с ним происходит, он едва не убил безоружного человека!
Артакс поглядел на меч духов в своих руках и тут же почувствовал, как в душе снова стал нарастать гнев. У лежавшего на земле мужчины на спине был колчан. Всего несколько мгновений тому назад он нацеливал на него лук. Так почему он должен пощадить воина, который пытался убить его?
Артакс глубоко вздохнул и снова вложил меч в ножны. Битва была окончена, а с ней и смерти! Внезапно он почувствовал такую слабость, что пришлось опереться на край перевернутой колесницы. Казалось, ноги перестали держать его, и боль от бесчисленного множества синяков унесла его за собой. Его зачарованный доспех из проклеенного холста и плотной кожи хоть и не позволил ни единому наконечнику стрелы оцарапать его, но мог лишь отчасти смягчить силу удара.
Артакс оставил раненого за спиной. И не успел он сделать и нескольких шагов, как его пронзила жгучая боль. Он хрипло вздохнул и едва удержался на ногах. Правая рука сама собой снова опустилась на рукоять меча. Прикосновение к оружию ослабило боль. Ярость и жажда сражения тут же снова охватили его. Казалось, его мечу не терпится попробовать крови врагов. Он безрадостно рассмеялся. Судя по всему, его голове досталось сильнее, чем он предполагал! Он не в себе. Меч, который хочет напиться крови! Подумал о том, что когда-то сказал ему человек-вепрь. Что в этом клинке живет исполненное ненависти существо из другого мира, с тех пор, как он убил червяка из зеленого света, а в серебристо-голубой узор на мече вплелась ветвистая зеленая молния, от которой исходило жутковатое свечение.
Артакс вспомнил, как поднял правую руку, чтобы отбить несколько стрел, выпущенных армией Бессоса. Что это было — рефлекс или оружие помогло ему защититься от стрел, которые, возможно, вошли бы в прорезь для глаз? Неужели меч его защищает?
Чувствуя бесконечную усталость, бессмертный смотрел на горную тропу, на которой видел небольшую группку беглецов. Теперь там больше не было никого. Артакс закрыл глаза. Ему хотелось лишь отдохнуть.
— Господин?
Артакс открыл глаза. Ему потребовалось мгновение, чтобы вспомнить, где он находится. Перед ним стоял Ашот. Стемнело. Невдалеке горел сложенный из обломков колесницы обыкновенный костер, вокруг которого собрались несколько его воинов. Все они смотрели в его сторону.
— Вы так крепко задумались, господин?
— Да… — нерешительно произнес он. А потом понял. На нем все еще был шлем-маска, скрывавший лицо за серебряной мордой льва. Он устало нащупал боковые шарниры и освободился от маски. Ашот не мог видеть, сидит ли он в задумчивости или отключился.
— Мятежники…
— Большинство нам удалось остановить. Бежавшие колесницы уже тоже настигли, они сдались, — Ашот довольно улыбнулся. — Вы до смерти напугали их, повелитель. Они не могли остановиться. Матаан стал лагерем с большей частью войска чуть севернее. Там и пленники. Я остался здесь с горсткой ребят, чтобы… — Внезапно он смутился, словно стесняясь говорить об очевидном, — … чтобы сторожить вас.
— Спасибо, — Артакс говорил с трудом. Во рту пересохло. — Я задремал.
— Мы не были уверены, — несколько смущенно ответил Ашот. — Нельзя было вам идти вперед одному. На миг мы подумали… — Вместо того, чтобы завершить фразу, он просто пожал плечами. — Но ведь вы бессмертны, — на этот раз в его словах послышался и упрек.
Артакс усмехнулся. Вот это уже совсем прежний Ашот, знакомый ему по времени, прожитому в деревне. Скептик, никогда не лезущий за словом в карман.
— А Бессос? — Каждое слово царапало горло.
— Ушел, — подавленно произнес Ашот.
Бессмертный вспомнил о тех, кого видел на тропе. Нужно узнать, куда ведет эта дорога. Устало похромал к костру и сел на землю. Все тело болело. Он заметил взгляды мужчин, смотревших на него почти с суеверным трепетом.
— Дрянные они лучники, эти мятежники, — пробормотал он и взял одну из тыквенных фляг, стоявших у костра. — Рад, что в меня стреляли не вы.
Его слова разрушили плотину. Воины снова стали негромко переговариваться между собой.
Артакс пил застоявшуюся воду из фляги долгими, жадными глотками, а затем послал Ашота найти того, кто знает эту местность. Прошло много времени, прежде чем его былой товарищ вернулся. За ним шел худощавый воин с рыжей бородой, в руках у которого был самый большой лук, который доводилось видеть Артаксу.
— Орму, господин, — представил незнакомца Ашот. — Он охотник и знает эту местность.
Артакс указал на гору, казавшуюся лишь силуэтом в свете узкого серпа месяца.
— Там есть тропа. Куда она ведет?
— К Каменному гнезду.
— Что это такое? — спросил Артакс.
— Маленький замок-убежище. Неприступный. Большую часть времени там никого нет, потому что он расположен в стороне. Никто из тех, кто не находится в розыске, не захотел бы провести там зиму. Думаю, Бессос пошел туда, потому что там мы не сможем победить его.
Артакс недоверчиво поглядел на охотника. Лицо его было худым, выдубленным от ветра. Он не был похож на человека, который легко сдается.
— Почему мы не можем победить Бессоса? У него всего пара дюжин верных ему людей.
— Каменное гнездо находится на вершине скалы. Туда ведет мост, среднюю, деревянную часть которого можно поднять. В замке есть цистерны и большой склад. Имея достаточно припасов, сотня людей может прожить там год, не голодая. Если Бессос позаботился об этом заранее и там есть провиант, то нам не стоит даже подниматься по той тропе. Каменное гнездо часто осаждали, но ни разу не взяли штурмом. Там, наверху, в скалах, пляшут духи ветра. Их ледяное дыхание пробирает до костей, а шепот ночами приводит в отчаяние даже самых мужественных людей. Ни один осаждающий не выдержит там долго. Если деревянный мост поднят, в Каменное гнездо могут попасть только орлы.
Бессмертный подумал о Володи и его прозвище, которое воины дали друснийцу. Ему не хватало мужественного капитана. Такие истории ни за что не запугали бы его.
— Был у меня когда-то воин, который ради меня прошел над орлами. Я попытаюсь сделать то же самое. Завтра штурмуем Каменное гнездо. Бессоса нужно победить. Если я не смогу одолеть его, то его пример подстегнет к мятежу остальных, — он обернулся к Ашоту. — Отбери пятьдесят мужчин, которые любят меня или огромную кучу золота настолько сильно, что пойдут за мной даже в Желтую башню. Золота будет столько, что им никогда в жизни не придется больше трудиться, если они не игроки или не глупцы. Завтра мы покончим с этим!
Орму поглядел на него, лицо его было мрачным.
— Лишь глупцы последуют за вами в атаку на Каменное гнездо, — негромко произнес он. — Я пойду с вами, чтобы когда-нибудь рассказать внукам, как духи ветра толкнули на погибель бессмертного Аарона.
Где вянут люди
На душе у Мероб скребли кошки. Она опоздала. Слишком опоздала… На протяжении всего предыдущего дня она чувствовала недомогание. Сердце болело, ноги наливались свинцом. Она была слишком слаба, чтобы подняться с ложа, слишком слаба, чтобы хотя бы поесть. Артикнос дал ей попить бульону и положил под одеяло свиной пузырь, наполненный теплой водой. Это помогло. Сегодня она чувствовала себя немного лучше. Однако Мероб знала, что дни ее сочтены. Она слишком долго жила, скрытая в скале. Люди созданы для света. Если вынуждены прятаться вдали от него, то с ними происходит то же самое, что и с растениями — со временем они вянут.
Мероб глядела на грубо обработанные стены туннеля, по которому нес ее Артикнос. Флейтист был против того, чтобы она вставала. Но это дело не терпело отлагательств. Нужно освободить лазутчика от пут. Вместо запланированной ночи он провел у тайного кристалла Великой матери целых две. Не то чтобы он мог почувствовать разницу. Он давно впал в безумие, как и другие неверующие, кому приходилось провести ночь у кристалла и Зеленых духов. Страх стирал рассудок — а когда их наконец освобождали, они становились ничего не понимающими идиотами, для которых существование и гибель не имели значения, поскольку они утрачивали чувство времени. Однако священнослужитель уже должен страшно мучиться от жажды. Вера не позволяла ей мучить его без нужды, а в вере заключалась вся ее жизнь, даже жизнь ее врагов.
Внезапно Артикнос замер. Теперь услышала и она. Кирки!
— Где мы?
— Примерно под рыбным рынком островитян, — ответил он, и в его голосе она услышала неуверенность.
Островитяне. Так все называли странных жителей Плавучих островов, занимавших самый маленький квартал в Золотом городе. До сих пор они почти не зарывались вглубь.
— Нам известно, что они строят?
Артикнос покачал головой.
— Никто не обращает на них внимания. Почти никто не знает, чем они занимаются.
— Выясни это! — решительно приказала Мероб. Каждый подвал, каждый туннель и каждая цистерна, которую рыли внутри отвесного склона, представляли опасность для них.
Они использовали естественные пещеры, заброшенные гроты и перекрытые каналы для сточных вод, чтобы собирать своих сторонников. Добавив несколько туннелей, они создали потайную подземную сеть, которую использовали для тайных встреч. Мероб отлично знала, что все наместники и большинство священнослужителей относятся к ее сторонникам по меньшей мере с недоверием, а гораздо чаще — с ненавистью. При этом они были единственными, кто по-настоящему чувствовал этот мир, кто понял, что Зеленые духи — дети Великой богини и что настанет день, когда Нангог освободится от плена. И в этот день лучше не быть ее врагом. Что произойдет потом, лазутчик в пещере узнал на собственной шкуре. Она на миг прислушалась к разносившимся внутри горы звукам, а затем попросила Артикноса идти дальше.
Слишком многие зарываются вглубь. Хуже всего были владельцы складов неподалеку от Золотых врат. Поскольку стройка рядом с магическим порталом была не по карману даже самым богатым, торговые дома увеличивали склады просто — зарываясь вглубь. Свое прошлое место для собраний Мероб и ее сторонникам уже пришлось бросить, потому что во время расширения склада был обнаружен один из потайных туннелей, ведущих к нему. Им нужно постоянно быть начеку. Старуха не питала иллюзий насчет того, что случится с ней, если она попадет в лапы палачей наместников, им больше всего хочется уничтожить культ Зеленых духов. Как и большинство могущественных людей, они были слепы и не видели будущего, необходимого народу, которым правят.
Мероб не могла дождаться дня, когда восстанет Нангог. Дня, когда она наконец сможет покинуть туннели, чтобы еще раз увидеть солнце. Это должно произойти вскоре! Она прекрасно знала, насколько серьезно больна. Времени у нее уже немного. А она все еще не выбрала преемницу. Это тщеславно и глупо. И, несмотря на это, она не могла пересилить себя — поскольку ей казалось, что назвать имя преемницы на одном из собраний равносильно тому, чтобы сделать огромный шаг в сторону могилы.
Вообще-то выбор ее должен был пасть на Зару. Ее любили, она пользовалась влиянием и уже неоднократно доказывала свое мужество, когда рисовала ночами знаки на пьедесталах статуй, кирпичных стенах складов и иногда даже на дверях дворцов. Бесформенное зеленое пятно, знак Зеленых духов Нангога. Но Мероб не нравилось, как живет Зара, несмотря на все ее мужество и ум. Такая женщина не должна быть жрицей Великой богини!
— Что мне делать с лазутчиком? — перебил ее размышления Артикнос.
— Оставь его перед домом милосердных братьев. Может быть, его примут. А если нет, то это уже не наше дело. Он продал душу правителям и знал, что подвергает себя опасности, если будет выслеживать нас. Наверняка он не постеснялся бы передать нас городским палачам. А мы милосердны. Мы оставляем его в живых. И если те, что наверху — она поглядела на закопченный потолок туннеля, — не так милосердны и не дадут безумному куска хлеба, то это не наша забота.
Артикнос не стал возражать. Он уже убивал ради нее, но Мероб знала, что он, как и все послушники Великой богини, ненавидит проливать кровь. Они спускались все глубже и глубже в скалу, пересекли отрезок вонючего канала для сточных вод и наконец дошли до короткого туннеля, ведущего к пещере с кристаллом. Здесь Мероб велела флейтисту поставить ее на пол. Последние шаги она собиралась сделать самостоятельно.
На нетвердых ногах она пошла к пещере, чтобы остановиться у входа, как громом пораженная. По пещере скользили дюжины Зеленых духов. Они плясали вокруг лазутчика, который смотрел на Мероб ясным взглядом.
— Ты опаздываешь, Первая мать, но я знаю, что тебе нездоровилось, и прощаю. Великая мать учила меня. Она хочет, чтобы с этого часа я стал ее служителем, ее голосом в ушах людей. А ты останешься Первой матерью, доброй госпожой, которая возглавляет наш союз. А теперь, будь так добра, мать, освободи меня от пут.
Мероб в недоумении глядела на духов, плясавших светящимися кругами вокруг кристалла и пленника. Стольких она не видела никогда прежде. На глаза у нее навернулись слезы. Неужели Великая мать приняла решение вместо нее? Неужели этот человек станет ее преемником? Почему Нангог не сообщила о его приходе?
Мероб оперлась на стену пещеры. Казалось, все силы оставили ее.
— Освободи нашего друга, — велела она Артикносу, который, казалось, не меньше потрясен видом духов, чем она. Вся красота Нангога отражалась в этом танце.
Священнослужитель не казался уставшим. Его не сотрясали судороги, несмотря на то что он был так долго привязан к кристаллу. Мероб знала эту силу, которую Великая богиня даровала своим избранникам. В юности она иногда плясала в честь Нангог ночи напролет. Эти времена давно миновали.
Теперь священнослужитель опустился перед ней на колени и с обезоруживающей улыбкой взял ее за руки.
— Я здесь не для того, чтобы чего-то лишить тебя, Мероб. Совсем наоборот. Мы приумножим силу богини. Совсем скоро в Золотой город прибудут необычайные гости. Мы должны помочь им и снять для них дом в сердце города. Зара наверняка могла бы помочь нам в этом.
Мероб удивленно поглядела на него.
— Ты и о ней знаешь?
— Великая богиня поделилась со мной многими тайнами, — с приветливой улыбкой произнес он. Я даже знаю, кто твой сын. Что Нангог позволила ему восстать из мертвых и что его ждут великие дела. Совсем скоро этот мир изменится. Наша госпожа стряхнет путы, и все, кто презирал и унижал ее, поднимут плач и вой, когда дети Нангог обретут плоть. Но мы будем в безопасности, ибо богиня не забывает никого из тех, кто служил ей, точно так же, как не забывает и святотатцев, — с этими словами он поглядел на Артикноса. — А от тебя я жду обратно свой кинжал. Причем поскорее. Обокрасть доверенное лицо Великой богини — это не мелочь, сын мой.
Старые друзья
Коля запретил своим людям заходить в их бордели в Золотом городе. Он хотел удивить своим возвращением Эврилоха, своего заместителя. Бывший штурман с Эгильских островов был пройдохой и негодяем, от которого можно было ожидать чего угодно, а значит, как раз в самый раз годился для управления борделями. Он наверняка сумел справиться с этой задачей.
Коля обвел взглядом высокие дома, обрамлявшие улицу, ведущую к их штабу. Он находился в одном из лучших кварталов города. Несмотря на то что крыши здесь не были позолоченными, здесь не было торговцев-разносчиков и нищих, ночные горшки не выливали прямо на улицу, поскольку каждый из домов был подключен к туннелю сточных вод, проходившему по склону. Он наслаждался видом фасадов. Некоторые были украшены фресками, которые, однако, настолько сильно пострадали из-за ливней, что во многих местах штукатурка обвалилась, обнажив голые стены. На других красовались дорогие рельефы, которые, должно быть, стоили целое состояние. Как правило, на них изображалось, каким именно образом разбогател владелец дома: прикованные друг к другу рабы, крестьяне во время сбора урожая, крупный рогатый скот. Коля задумался, не стоит ли украсить фронтон дома красивыми картинами с изображением жриц любви. Примирительно усмехнулся себе под нос, когда представил себе толстую матрону, которая жила чуть выше по склону и сделала состояние на торговле пряностями. Она любила проявлять свою добродетель и целомудрие. Подобные картины привели бы ее в состояние ужаса.
Интересно, кто-либо еще оказывал сопротивление ему и его людям? Или вышибалы и привратники других публичных домов наконец-то поняли, кто сильней? Он подумал о Леоне, трурийце, который стал командиром сутенеров Золотого города. Тот тоже думал, что сможет уничтожить его… Наверняка еще будут неприятности. Таков мир. Здесь постоянно кто-то враждует.
Мостовая спускающейся вниз улицы была еще мокрой от дождя. Друснийцу пришлось идти осторожно, и он поднял голову снова только тогда, когда проходил мимо места, где стоял шкаф, в котором цапотцы так устроили труп его привратника Атмоса, что тот с безумной ухмылкой на лице держал в руках свое собственное вырезанное из груди сердце. Вот это была демонстрация! Цапотцы умеют сеять ужас.
Тогда он и предположить не мог, что однажды станет заключать с ними сделки. То, что они забрали Володи, было очень полезно. Ему было неприятно предавать старого товарища, но Володи стал представлять для их дела слишком большую опасность. Он наверняка уступил бы просьбам бессмертного Аарона и остался бы служить в его лейб-гвардии. А Володи любили. Он забрал бы с собой большую часть воинов. А так нельзя! Сразу же по возвращении нужно установить власть в Золотом городе, чтобы расширить сферу своего влияния.
Возможность остаться при бессмертном ничего не дала бы ребятам. Здесь, в Нангоге, однажды они подохнут в собственных постелях: богатые и сытые. В то время как Аарон повел бы их в одну битву за другой, пока не умер бы последний из них. Для него они останутся лишь наемниками и пиратами. Их жизнь ничего не стоит.
«Для ребят будет лучше, что с этого момента командовать буду только я», — думал Коля. А то, что Володи исчез, не попрощавшись, боевые товарищи прощать ему не собирались. Коля распространил слух о том, что его друг вернулся на трон своего отца. Если бы он просто исчез, ребята, чего доброго, еще принялись бы искать его. Так лучше. Тот, кто однажды пересек Белые врата перед храмовым кварталом здесь, в Нангоге, не возвращается. Сегодня ночью он осушит амфору хорошего вина в память о Володи. Его друг просто не был создан для этого мира.
Коля спустился по истоптанной лестнице, ведущей ко входу в дом. Привратник уставился на него широко раскрытыми глазами.
— Ты вернулся.
Друсниец улыбнулся.
— Верно подмечено. Ценю людей, которые время от времени используют голову для того, чтобы подумать, а теперь пропусти меня.
Сбитый с толку парень распахнул дверь. Коля удовлетворенно отметил, что привратник вымыт, одет в чистую одежду. Этот дом предназначался для гостей побогаче. Пьяные вышибалы, от которых несет так, словно они спали в собственной моче, здесь ни к чему.
За дверью ждали две молодые женщины. Обе были ему незнакомы. Одна была очень маленькой и хрупкой и, судя по всему, была родом с Шелковой реки.
— Как мы можем осчастливить тебя, господин? — Хрупкая, не колеблясь, обратилась к нему, а второй все никак не удавалось скрыть свое отвращение по отношению к нему. Коля прекрасно знал, насколько омерзительно выглядит: однорукий, с испещренным шрамами лицом — свидетельствами множества боев. Но тот, кто приходит в публичный дом, не хочет с порога возвращаться к действительности. Здесь мечты должны становиться реальностью. Блондинка, которая слишком медленно взяла себя в руки и заставила губы растянуться в фальшивой улыбке, не годится для этого дела. Пусть работает в доме подешевле, где продают не мечты, а плоть.
Коля направился к маленькой лестнице, которая вела наверх, к его комнатам, которые он передал Эврилоху. Хрупкая попыталась удержать его, но препятствовать не стала.
— Туда, наверх, можно не всем… — с очаровательным акцентом произнесла она.
— Тут я с тобой согласен, — ответил Коля и прошел мимо нее. За его спиной раздался низкий мужской голос. Коля не стал обращать на него внимания.
Перепрыгивая через ступеньки, он торопливо поднимался по лестнице. Шум за спиной утих. Очевидно, кроме привратника были здесь еще люди из тех, кто его знал.
Коля толкнул дверь в свою бывшую комнату, не останавливаясь ради таких условностей, как стук. Эврилох лежал в постели с темнокожей красавицей, выглядевшей так, словно она провела всю жизнь, подставляя свое тело всем ветрам. Штурман сел, и проклятие застыло на его губах прежде, чем успело сорваться с них. Серые глаза, казалось, едва не вывалились из орбит.
— Ты… — Вот и все, что он сумел сказать. Он был крупным мускулистым мужчиной, таким же темнокожим, как и та красавица в его постели. Кто-то когда-то попытался разрезать ему лицо надвое. С тех пор поперек лба, до самой левой щеки у него остался белый шрам.
— Ты так рад видеть меня живым, что я сейчас расплачусь от умиления, — Коля улыбнулся, прекрасно зная, что в этот момент его изуродованное шрамами лицо искажается еще сильнее и пугает даже самых храбрых людей. — Хочу назад свою комнату. И свою постель. Можешь идти. Девушка останется. За последние месяцы на равнине Куш я научился ценить мягкие постели и красивых женщин.
Эврилох встал без возражений, его подруга бросила на него злобный взгляд. Он взял одежду с табурета у кровати, попытался привести ее в порядок, но почти сразу же сдался. Его руки были спрятаны под скомканной красной туникой. Из-под одежды виднелся оббитый бронзой пояс. Мужчина обошел кровать и с улыбкой подошел к Коле.
— Рад видеть, что ты пережил ту резню, старый дурак.
— Ты же знаешь, из каждой битвы я выношу новые шрамы, но убить меня нельзя.
— А может, все же можно, — Эврилох уронил одежду. В руке у него был бронзовый кинжал, и он вонзил его Коле под ребро, направив острие в самое сердце.
Один раз не считается
Кинжал с металлическим скрежетом скользнул по бронзовой кирасе, которую Коля надел под тунику. Друсниец схватил Эврилоха за правую руку и с проворством опытного бойца перевел кинжал под левую подмышку. Одновременно сделал движение в сторону левой рукой и из тайника в протезе выскользнул спрятанный в нем клинок. Его стальное острие прижалось к горлу Эврилоха прямо под правым ухом.
— Последние недели я провел на поле сражения, где такие кинжалы решают вопросы жизни и смерти, штурман, а ты, как мне кажется, занимался исключительно теми боями, где используют кинжал из плоти.
Коля поглядел на молодую женщину, сидевшую на краешке кровати и смотревшую теперь на Эврилоха совершенно без сожаления.
— У нас мужской разговор. Уходи!
Та вскочила, даже не пытаясь собрать одежду. Легкими шагами выбежала из комнаты.
Коля ударил Эврилоха в грудь, штурман попятился и рухнул на разворошенную постель.
— Ты помнишь, что я обещал всем оловянным, когда привел вас в Нангог?
Штурман с горечью улыбнулся.
— Что мы будем богаты и умрем в удобной постели.
— Тебе удобно, друг мой? — Коля подошел к постели. Его кинжал был нацелен в сердце Эврилоха.
Штурман не молил о милосердии. Он смотрел на Колю твердым взглядом и ждал неизбежного.
— Ты мог заметить, что я был готов к тому, что ты попытаешься ударить меня. Хороший делец должен руководствоваться жадностью, — Коля опустился на стоявший у кровати табурет. — А теперь расскажи мне, как идут дела. Насколько мы стали богаче?
— Может быть, просто покончим с этим? — удрученно поинтересовался штурман. — К чему эта игра?
— За каждый вопрос, на который ты не дашь мне ответа, я отрежу от тебя небольшой кусочек. Так что как мы сделаем это — зависит от тебя. И чтобы ты понял, что я не шучу, я дам тебе попробовать, — и, прежде чем Эврилох осознал, что происходит, Коля схватил его правую руку и прижал ее к стене за кроватью.
— Мне кажется, мизинцы довольно бесполезны. Если отрезать палец на ноге, бегать неудобно будет. Но мизинец… зачем он нужен?
— Дела шли очень хорошо, — выдавил Эврилох. — Леон мертв. Нам принадлежат все крупные бордели города, и мы сумели убедить Шелковую перейти к нам.
Коля вставил лезвие кинжала между мизинцем и безымянным пальцем сжатого кулака штурмана.
— Шелковую? Думаю, это какая-то девушка. Что в ней такого особенного?
— Прошу, мне очень жаль. Я никогда больше не восстану против тебя. Я…
Коля надавил на клинок и отрезал мизинец. Он упал на постель рядом с тяжело дышащим штурманом.
— Мы ведь оба не верим в эти клятвы верности. Так что избавь меня от этого. Мне просто нужны ответы на вопросы. Я ведь ясно выразился, верно?
Эврилох кивнул. Он боролся с болью. В глазах стояла паника. То, что он не стал кричать и умолять о пощаде, Коле понравилось.
— От какой другой части тела ты готов отказаться, штурман? Конечно, мы можем продолжить и с носом или ухом.
Губы Эврилоха дрожали, но он изо всех сил пытался сохранить самообладание. По решеточке тонких морщинок на его лице катились капельки пота.
Коля выпустил руку штурмана и мягко провел клинком по его щеке.
— Я мог бы взять и глаз.
— Другой мизинец, — выдавил штурман через стиснутые губы.
Друсниец усмехнулся. Нужно будет хорошо подумать, где использовать Эврилоха в дальнейшем. Штурман теперь будет ненавидеть его всю оставшуюся жизнь. Но он умен и тверд. С такими людьми можно строить королевство. Вместо того, чтобы получить еще одну рану, он собрался и сделал выбор.
— Оторви кусок от простыни и перебинтуй руку. А то ты мне тут все кровью зальешь.
Эврилох повиновался. Сделав крепкую повязку для руки, он затянул ее зубами.
Коля наблюдал за тем, как грязная ткань пропитывается кровью.
— А теперь расскажи мне о Шелковой.
Запинаясь, штурман заговорил. Он все еще пытался побороть боль.
— Никто не знает, откуда она, но она одна принесла нам за последние месяцы больше денег, чем все остальные девушки из наших лучших домов, вместе взятые. Она сама пришла ко мне и попросила взять под покровительство. Она не хотела охраны, не хотела попасть в один из наших домов. Ей просто нужно было, чтобы остальные сутенеры города знали, что она находится под нашей защитой. И за это она платит целое состояние.
— Откуда берется все это золото? Что в ней такого особенного? Неужели она так прекрасна?
Эврилох огорченно развел руками, и кровь из-под пропитавшейся повязки потекла по руке.
— Есть в наших домах и красивее. Но в ней есть что-то такое, что трудно описать. Когда она улыбается, сердце заходится. Взгляды ее пронзают душу до самого дна. Увидишь ее — и сразу хочешь. Хочешь быть в ее обществе. Хочешь ее внимания. Я слышал, что она говорит на семи языках. Живет в большом доме, расположенном в одном из самых удобных мест. У нее дюжины слуг, несколько паланкинов. И слава о ней достигает даже дворцов нашего родного мира. О ней мечтают самые богатые купцы. Говорят, сатрапы проходили над пропастью между мирами только ради того, чтобы провести с ней одну-единственную ночь. Она общается по меньшей мере с двумя из семи наместников, а также со священнослужителями высокого ранга. Говорят, она образованна и будто бы может как свободно рассуждать о философии, так и развлекать мужчину в постели самыми удивительными играми.
Коля рассмеялся.
— Завтра я посмотрю на этого чудо-жука.
Штурман покачал головой.
— Так не пойдет. Нужно просить о встрече с ней. Все дело в ее клиентах. Богатые и могущественные люди не хотят видеть таких людей, как мы.
— Ты хочешь сказать, что она дает аудиенции? — Друсниец расхохотался еще громче. — Только не мне. Она работает на меня, и я увижу ее завтра. Я сделаю ей подарок, от которого она наверняка не откажется. А теперь убирайся. Пришли мне девушку с Шелковой реки. Ее мне будет достаточно на сегодня, прежде чем завтра я овладею Шелковой, — смеясь, он покачал головой. — Шлюха, которая философствует. Хочу посмотреть на это. Через час я жду тебя за этой дверью с десятком ребят, что сражались на равнине Куш. И все вы явитесь в наших старых доспехах лейб-гвардейцев бессмертного Аарона. Нам предстоит нанести визит.
Затонувший лес
Этот новый мир казался Нодону жутковатым. Они оставили позади прибрежный кустарник и теперь снова шли через джунгли. Однако с тех пор, как Нандалее вступила в контакт с этими странными духами, все изменилось. Им больше не требовались клинки для того, чтобы прорубать себе дорогу сквозь густой подлесок. Продвигаться вперед стало легче, но эльф осознавал, что таким образом каждый их шаг направляет кто-то другой.
Нандалее уверила их, что в лесу для них опасности нет, если они будут использовать низшие заклинания. Поэтому одно-единственное слово силы принесло мгновенное облегчение: оно изгнало эту изнуряющую жару и создало приятный кокон прохладного воздуха, из-за которого их избегали москиты и другие мучители. И только с длинными пиявками, которые цеплялись к ним, не могли, похоже, справиться ни магия, ни трава.
Мастер меча оглянулся на небольшую колонну, которую вел. Нандалее временами менялась местами с ним и Гонвалоном. Они были самыми опытными путешественниками по непролазным местам. Сейчас Нандалее шла в двух шагах за его спиной. Взгляд ее казался устремленным вдаль, несмотря на то что в этом теплом тумане, укутавшем джунгли, было видно не дальше чем на десять шагов. В левой руке она держала лук. Тетива была натянута, несмотря на влажную жару. Погодные условия плюс постоянная нагрузка на тетиву приводят к тому, что она растягивается. Для такого поведения могла быть только одна причина: здесь существовала опасность, о которой Нандалее ничего им не сказала! Что-то, что в любой миг могло напасть на них из джунглей. Поэтому Нодон тоже не прятал меч в ножны. Он был готов, что бы ни произошло.
За Нандалее шла Бидайн, натянувшая капюшон своего плаща на лоб, чтобы скрыть свое изуродованное лицо. Нодон не понимал молодую эльфийку — она казалась непредсказуемой, и он буквально чувствовал, как внутри нее все бурлит. Она очень хотела что-то кому-то доказать. Зато ее наставница, Ливианна, казалась совершенно спокойной. Она внимательно оглядывалась по сторонам. Эльфийка напоминала Нодону змею. Прекрасную и в то же время смертоносную. Его тянуло к ней. Но он не проявит этого. В этом странном мире, запретном как для эльфов, так и для людей, разумнее не распыляться. Одно мгновение невнимательности, потраченное на влюбленный взгляд, может стоить очень дорого.
Только за последний час он заметил двух змей, которые показались ему ядовитыми. Маленькие, яркие, блестящие твари. Если здесь все не совершенно иначе, чем у них на родине, то именно эти мелкие пестрые змейки наиболее ядовиты. Он бросил мимолетный взгляд на Гонвалона, шедшего в самом конце отряда. Бывший драконник Золотого страдал невероятно. Он не мог защититься от удушающей жары с помощью заклинания. Кроме того, все москиты, которые не могли приблизиться к остальным членам отряда, набрасывались на него. Лицо мастера меча было искусано, веки опухли. Но он не жаловался. Он вел себя так, что это внушало уважение Нодону, несмотря на то что он презирал Гонвалона за его необдуманные привязанности. По его мнению, в их группе он был самым слабым звеном.
После многих часов утомительного марша лес наконец-то начал редеть. Подлесок исчез, и их взгляду открылись болота. Из темной воды вздымались белесые деревья. На ветвях у них росли длинные бледные бороды. Несколько умерших, упавших деревьев-великанов словно скелеты вставали над застоявшейся водой. Здесь в лучах солнечного света плясали целые облака москитов. Вокруг было светлее, чем в джунглях, поскольку свод древесных крон был не таким густым.
— Теперь я пойду вперед, — вдруг сказала Нандалее. Впервые за долгое время кто-то из них заговорил. — Держитесь за моей спиной и не отходите в сторону. Грунт, по которому мы пойдем, очень коварен, — и с этими словами она вошла в темную воду.
Нодон пропустил всех вперед и встал за Гонвалоном. Уже через несколько шагов теплая вода стала заливаться через верх в голенище сапог. Он представил себе, как к икрам присасываются пиявки. При каждом шаге он слегка проваливался, и казалось, ил мягкими пальцами цепляется за его сапоги, намереваясь отнять их. Немного в стороне он увидел, что в воде что-то плывет, двигаясь против слабого течения. На первый взгляд это казалось похожим на заросшее дерево.
— Там крокодил.
— Знаю, — лаконично ответила Нандалее, державшая лук над водой на уровне груди. — Он ничего нам не сделает.
Нодон не поверил ее словам, поэтому решил не спускать глаз с крокодила. Что-то коснулось его между ног. Вода была слишком темной, чтобы разглядеть, что это было. «Наверняка всего лишь рыба», — успокаивал он себя.
Небо над кронами деревьев затянуло тучами, пошел теплый дождь. От взбаламученной воды стал подниматься затхлый запах. Нодон почувствовал, что подошва левого сапога вот-вот оторвется. Выругался про себя. Неужели, как и у людей, их одежда должна быть настолько плохого качества? Это уж слишком! Может быть, им следует еще начать поддаваться человеческим болезням и отращивать бороды? Если бы он хотя бы знал, зачем они здесь, в этом проклятом лесу. Но относительно истинной цели их миссии Нандалее не проронила ни слова.
Невдалеке по воде скользнула змея. Вытянув голову вперед, она извивалась точно так же, как и на твердой почве. Нодон глядел ей вслед, пока та не скрылась за бледным стволом дерева.
Казалось, тучи опустились на лес. Кроны деревьев над ними исчезли в бледной дымке. По-прежнему шел дождь. Постоянный шорох струй, стучавших по воде, растворял все остальные звуки.
Постепенно земля под ногами стала тверже. Под водой вились густые переплетения корней и, похоже, ловили тину, пытаясь построить из нее остров. Вскоре они увидели посреди болота белую башню. По крайней мере, так показалось им сначала. Когда дымка рассеялась, выяснилось, что на самом деле это гигантское царь-дерево. Ствол был таким толстым, что его не смогли бы обнять и двадцать эльфов, вытянув руки. Ветви терялись из виду высоко над их головами в густых клубах тумана и струях дождя.
Нодон с удивлением обнаружил, что Нандалее направилась прямо к дереву-башне и прислонила к стволу голову, подобно тому, как иногда хочется устало опереться на плечо друга. В этом жесте было что-то совершенно странное. Казалось, будто Нандалее и дерево понимают друг друга. Он тревожно обвел взглядом болотный ландшафт, проверяя, не появились ли снова Зеленые духи. Но ничего подозрительного не обнаружил. Ничего осязаемого, и, несмотря на это, инстинкт предупреждал его, что они направляются прямо в ловушку.
В этот момент вскрикнула Бидайн. Нодон обернулся, инстинктивно пригибаясь. Мясистое щупальце толщиной в руку промахнулось. Внезапно эти штуки оказались повсюду. Они дергались, извивались и искали добычу. Они вылетали из тумана, оттуда, где должны были быть ветви дерева.
Одно из щупалец обернулось вокруг груди Бидайн и начало поднимать молодую волшебницу в небо. Нодон снова пригнулся и поднял меч, готовый отрубить следующее щупальце, приближающееся к нему.
— Опусти меч! — холодно произнесла Нандалее. Она подняла лук. На тетиве лежала стрела, нацеленная прямо ему в сердце.
Так он и думал: она предала их!
Могила над облаками
Нодон был почти уверен, что, если она выстрелит, он сумеет отразить стрелу. В обращении с клинком ему не было равных. Он, а не Гонвалон, который устраивал представления в Белом чертоге, был настоящим мастером меча.
— Великая мать прислала нам союзника, — умоляющим тоном произнесла Нандалее. — Эти щупальца не представляют опасности. Они поднимут нас над этими проклятыми джунглями, ввысь, к облакам. Мы будем путешествовать по небу. С мучениями будет покончено.
Она еще говорила, когда одно из мясистых щупалец обернулось вокруг талии Нандалее. Она совершенно не сопротивлялась. Ливианну и Гонвалона тоже опутали живые оковы. Оба не сопротивлялись, когда их уносило наверх, в дымку. Нодон смотрел им вслед. Его товарищи исчезали вверху, а над ним появились
другие щупальца. Они были тоньше, заканчивались крючками или роговыми пластинками, отдаленно напоминавшими угловатые клинки.
— Он чувствует твою враждебность, — теперь в голосе Нандалее сквозило отчаяние. — Ты хочешь поставить нашу миссию под угрозу?
Эльф вложил меч в ножны. Ни Ливианна, ни Гонвалон не позволили бы так просто поймать себя. Они что-то знали о плывущем в тумане существе. Его злило, что ему многого не сказали. Нангог под запретом для детей альвов! Откуда все это знание у его спутников?
Нодон нарочито сложил руки за головой и позволил щупальцу обхватить себя за талию. Его подняли одновременно с Нандалее. Одним движением, настолько быстро, что ему стало дурно. В мгновение ока они оказались в тумане. Он видел, как мимо проносятся тени огромных ветвей, а они в это время все летели и летели навстречу небу.
Дымка посветлела. Нодон заметил силуэты щупалец, цеплявшихся за толстые ветви дерева-великана. А затем над ним показался корпус корабля, словно он бросил якорь в небе. Мимо темных, покрытых мхом досок он скользнул по шахте, обрамленной дюжинами люков. Один раз ему удалось бросить взгляд на грузовую палубу, где на деревянных опорах лежали амфоры.
Движение вверх закончилось резко. Щупальце сдвинулось немного в сторону, и Нодона мягко поставили на выкрашенную в красный цвет палубу.
Эльф удивленно оглядывался по сторонам. Это действительно поднебесный корабль! Удивительно, но, похоже, он заброшен. Кроме своих спутников он не увидел на борту ни души. Мачты росли здесь прямо из бортов судна. Огромные треугольные паруса, которые можно было натягивать между мачтами и корпусом, были сложены, не считая двух. Нодон удивленно смотрел на дерево, возвышавшееся над палубой на расстоянии менее чем в десять шагов от него. Оно было посажено в землю. И, словно пожухлая листва, вокруг него лежали яркие мертвые птицы. Увидел он и два трупа обезьян. Нодон оглядел узловатый ствол. Примерно шагах в двадцати над палубой покрытые тиной ветки врастали в тело огромного существа, которое несло поднебесный корабль. Эльф смотрел на массивное надутое тело, из нижней части которого росли сотни щупалец, со смесью удивления и отвращения. Некоторые обхватывали корпус судна. Другие образовывали подрагивающие узлы. Теперь Нодон увидел и канаты, поднимавшиеся к существу и привязывавшие его к судну.
— Собиратель облаков, — лаконично заметила Нандалее. — Представь себе смесь каракатицы и медузы, только побольше, а газы внутри позволяют парить в небе, — и, не вдаваясь в дальнейшие объяснения, эльфийка направилась к дереву, росшему из недр судна, прислонила голову к стволу. При этом она закрыла глаза, и Нодону показалось, что она прислушивается.
Мастер меча почувствовал, что корабль пришел в движение. Щупальца отделились от короля деревьев, своей стоянки, и огромное судно стало медленно подниматься выше, дрейфуя на запад. Нодон подошел к поручням и поглядел вниз, на море зеленых вершин, в которое были вплетены нежные полосы тумана. Стайка пламенно-алых птиц величиной с курицу пронеслась под ними над кронами деревьев. Когда на палубу прямо рядом с ним потекла слизь, он напрягся и решил сознательно не смотреть вверх. Он не хотел видеть это отвратительное надутое нечто, что несло их куда-то!
— Здесь мертвец! — вдруг крикнул Гонвалон. Он пошел на нос поднебесного корабля и остановился у низкой палубной надстройки. Нандалее не отреагировала на его слова, и Бидайн, задумчиво стоявшая у поручней несколько в стороне, проигнорировала слова мастера меча. Однако Ливианна бросилась к нему, за ней пошел и Нодон.
С другой стороны палубной надстройки была крутая лестница, которая вела в сумерки грузовой палубы. На верхней площадке лестницы, прислонившись спиной к стене, сидел сын человеческий. Казалось, будто все его тело свело судорогой: голова запрокинута далеко назад, рот открыт, мертвые глаза смотрят на извивающиеся щупальца собирателя облаков. На нем была выцветшая голубая туника. Правой рукой он сжимал что-то, что носил на шее на кожаном ремешке. Может быть, амулет?
Нодон подавленно огляделся по сторонам. На теле умершего не было видимых ран. Может быть, его отравили? Что произошло на этом поднебесном корабле, прежде чем они пришли?
Ливианна опустилась на колени рядом с сыном человеческим. Понюхала его широко открытый рот, ощупала тело, проявив недюжинную силу, разжала его судорожно сжавшуюся руку. Он держал в ней дырявый светло-зеленый камень.
— Он задохнулся, — произнесла чародейка, заглядывая в грузовой трюм. Нерешительно сделала пару шагов и пробормотала слово силы. Нодон почувствовал ледяной сквозняк, а затем Ливианна спустилась глубже внутрь корабля. Они с Гонвалоном одновременно обнажили мечи. Их взгляды встретились и, не говоря ни слова, безмолвно похоронили давнюю вражду. По крайней мере, до тех пор, пока не узнают, что их ждет.
Казалось, свет ползет из самого дальнего уголка грузового отсека, чтобы собраться вокруг Ливианны, которая скоро оказалась окружена мерцающим сизым ореолом, в то время как все остальное вокруг погрузилось во тьму. Внутри освещенного круга на палубе обнаружилось еще двое умерших. Оба молодые люди. Они тоже были одеты в линялые голубые туники.
— Тоже задохнулись, — произнесла Ливианна, идя дальше. Сопровождавший ее ореол выхватывал из темноты другие тела, пока она не остановилась перед странным ящиком, стоявшим в самом дальнем углу грузового отсека за тюками из грубой парусины. На ящике стоял потухший фонарь, окруженный зелеными камнями и несколькими обломками зеленого стекла и кристаллов.
— Культовое место? — прошептал Гонвалон, словно опасаясь, что его голос выйдет за пределы освещенного круга во тьму.
Ливианна медлила с ответом, и Нодон подошел к ней, чтобы осмотреть странное собрание камней. Идея молиться богам была ему чужда, как и всем эльфам. Кобольды занимались чем-то таким и, может быть, еще карлики. Зато они знали божественных драконов. Сам он был слугой Дыхания Ночи и встречался со своим повелителем бесчисленное множество раз. Ему никогда не пришло бы в голову построить храм с огоньками и черными камнями, чтобы прославлять небесного змея. Его служба перворожденному и представляла собой способ поклонения.
«Тот, кто устраивал подобные алтари, никогда еще не встречался со своими богами», — пренебрежительно подумал он. Тому, кто пронизан их силой, не нужна подобная мишура.
— Наверное, они искали здесь защиты, — предположил Гонвалон.
— Тогда, судя по всему, зеленый бог не услышал их, — пренебрежительно произнесла Ливианна. — Или они молились химерам. Судя по всему, они делали это втайне. Возможно, чтобы избежать насмешек товарищей.
— Их товарищи лежат мертвые в святилище под дубом, — голос Нандалее пронзил темноту. — Все здесь, на борту, мертвы. Великая богиня принесла их в жертву нашему удобству. Это ей поклонялись на этом алтаре. И она не химера, Ливианна. Она — скованное сердце этого мира, и мы освободим его, чтобы оно снова могло забиться в полную силу. Это и есть наша миссия.
— Мы служим богине, которая, не колеблясь, приносит своих сторонников в жертву нашему комфорту? — взволнованно переспросил Гонвалон. — Такое существо должно оставаться в оковах, чтобы оно не натворило еще больших бед.
— Мне кажется, что смысл нашего существования еще не совсем открылся тебе, Гонвалон. Мы — когти небесных змеев. Творить беды — смысл нашего существования. Вспомни нападение на Глубокий город, — Ливианна холодно улыбнулась мастеру меча. — Какие бы романтичные мысли ни посещали твою голову, тебе не уйти от собственного предназначения. А оно состоит в том, чтобы проливать кровь. В том числе невинную. Мне кажется, на тебе снова лежит проклятие, которому подвержены все драконники. Сбежав от Золотого, от него не избавиться.
Гонвалон вложил меч обратно в ножны.
— Я не буду принимать участия в этой несправедливости!
Нодон продолжал сжимать меч в руке.
— Какой прок от того, чтобы отказываться выполнять приказы? Я повинуюсь слову небесных змеев. Остальные тоже, как мне кажется. Так что ты ничего не изменишь, если только не встанешь у нас на пути, — он выжидающе поглядел на мастера меча. Гонвалон верил в определенный миропорядок, это давало ему внутреннюю опору — возможно, из-за своей разнузданной жизни. В его глазах он был лишь тенью того мужчины, которым казался ему когда-то.
— Ты так сильно боишься меня, что сжимаешь в руке меч, несмотря на то что мы просто разговариваем? — Гонвалон презрительно улыбнулся ему. — А что ты возьмешь в руку, если однажды мы действительно будем сражаться друг против друга?
Нандалее вошла в круг света, окружавший Ливианну, и на миг Нодону показалось, что он видит в ее глазах зеленый блеск. Она казалась сильной и самоуверенной. Как Ливианна, несмотря на то что женщины были совершенно непохожи, как день и ночь: если Нандалее часто была несдержанной воительницей, у которой что на уме, то и на языке, то Ливианна была загадочной чародейкой, и если она открывала рот, то всегда говорила обдуманно.
— Я не потерплю ссор, — молодая эльфийка сказала это так, словно всю жизнь только и занималась тем, что командовала. Глядя на нее, вряд ли кто мог сказать, что она еще не стала настоящей драконницей.
— Мы сражаемся за правое дело! — продолжала Нандалее. — Происходящее здесь не имеет ничего общего со случившимся в Глубоком городе.
— Не считая горстки невинно убиенных, — с язвительной улыбкой добавила Ливианна. — Моя совесть совершенно не обременена.
— Их не должно было здесь быть, — резко парировала Нандалее. — Древний договор запрещает людям селиться в Нангоге. Каждый погибший в этой войне — на совести девантаров, которые нарушили договор. Нангог сбросит сдерживающее ее иго. Помочь ей в этом — наша миссия. Мы должны как можно скорее добраться до цели, прежде чем девантары заметят, что мы здесь, и, возможно, догадаются, зачем мы пришли. Поэтому Нангог послала нам Зимнюю Синь. Если бы мы и дальше шли по болотам и джунглям, прошел бы еще не один день, прежде чем мы добрались бы до Золотого города. А с помощью Зимней Сини, возможно, мы будем у цели уже завтра.
Ливианна подняла бровь.
— Это безмозглое нечто, несущее корабль, обладает именем? И выполняет приказы?
— У всех собирателей облаков есть имена. На самом деле нашего спутника зовут
Синь Зимнего Горизонта над Среброспинным морем, но он разрешил нам называть его коротко:
Зимняя Синь.
Нодон не поверил своим ушам. Эта медузоподобная тварь что-то разрешает им. Кем себя считает эта гора слизи?
— Не стоит недооценивать собирателей облаков, — уже спокойнее, но все так же решительно произнесла Нандалее. — Они очень чувствительны и умны.
Зимняя Синь горюет по погибшим на борту. Он поднялся высоко в небо, чтобы дети человеческие задохнулись. Он знал, что они стояли на пути у нашей миссии. И выполнял приказ Нангог. Большинство корабельщиков он знал более двух лет. Ради того, чтобы выиграть для нас время, умерло пятьдесят три человека. И, кстати говоря, Ливианна, учитывая огромные размеры тела, у собирателей облаков не один мозг, а целых семь. Не соверши ошибки, считая их глупыми. Даже если вы не прикасаетесь к корабельному древу, чтобы заключить союз с
Зимней Синью, он интуитивно чувствует, как вы к нему относитесь. Он сам относится к нам двояко, потому что приказ убить пятьдесят три человека ему сильно не понравился. Наша поездка на этом гробу в облаках продлится недолго. Так что возьмите себя в руки.
— Что нам делать в Золотом городе? — спросил Гонвалон.
Нандалее, которая обрадовалась возможности сменить тему, прежде чем ответить, бросила на него благодарный взгляд.
— Мы ищем вход внутрь мира. Золотой город расположен у Устья мира, кратера, который насчитывает более сотни миль в диаметре. Это то место, где великанша Нангог спустилась внутрь своего мира. Там, в вечной тьме, когда-то ее застали врасплох девантары, альвы и небесные змеи и заковали... Мы ослабим эти путы, — произнося последние слова, Нандалее казалась подавленной.
— И как мы это сделаем? — подал голос Нодон, но лучница не обратила на него внимания.
— Нам нужно всего лишь спуститься в кратер, — Нандалее заставила себя улыбнуться. — Впрочем, это единственное место в мире, с которым Нангог не может установить связь. Она не знает, что нас там ждет. Когда она посылает туда Зеленых духов, они перестают существовать… Должно быть, там стоит какая-то стража. Поэтому мы должны выяснить как можно больше, прежде чем сунемся в кратер. У нас будет всего одна попытка, и если мы сплетем там заклинание, девантары наверняка заметят это.
Нодон почувствовал, что эльфийка недоговаривает.
— Тебе известно еще что-то об этих стражах?
Нандалее покачала головой.
— Нет, не о стражах. Но мы будем не первыми, кто туда спустится. В первом веке, после того, как был основан Белый чертог, задолго до того, как люди заложили Золотой город, небесные змеи уже однажды посылали драконников в качестве разведчиков в этот кратер. Никто не вернулся, и не Нангог и не ее творения решили их судьбу.
Нодон смутно припоминал историю, которую слышал во время первых лет обучения в Белом чертоге. Она была частью легенд, и в какой-то момент ее рассказывали всем послушникам. В ней шла речь о семерых, которые когда-то основали школу — о первых драконниках. Героях, историю которых не забыли за века. Говорили, будто после того, как их первые ученики стали наставниками, семеро удалились в глушь, чтобы тень их не довлела над Белым чертогом, ибо они были непревзойденными в своих умениях. Доказательством того, что они и сегодня живут где-то, считалось то, что их оружие так и не вернулось в чертог, как обычно чудесным образом случалось всякий раз, когда умирал драконник.
Нодон впервые спросил себя, не ложь ли все это и не лежат ли на самом деле зачарованные клинки рядом с белесыми костями в том самом кратере, в который теперь должны спуститься они.
Дом Датамеса
Коля рассматривал покрытую красным лаком дверь с широкой золотой обшивкой. Он наклонился и лизнул металл. Почувствовал привкус меди — значит, всего лишь полированная бронза. Как же это в манере выскочки-гофмейстера! Любит пустить пыль в глаза, а стоит заглянуть за фасад…
То, что Датамес оказался убийцей шлюхи, по-настоящему удивило Колю. Он совершенно не ожидал такого от золотоволосого гофмейстера. Некоторые говорили, что Датамес евнух. При дворе Акшу болтали много. Судя по его женоподобному виду, это было вполне возможно. Может быть, он ненавидел всех женщин, потому что был уже не совсем мужчиной? Теперь уже неважно. Ясно одно: Датамес сюда уже не вернется. У его дворца в Золотом городе больше нет хозяина. Этим нужно воспользоваться.
Коля усмехнулся, обернулся и поглядел на своих ребят, собравшихся на ступеньках у ворот. На них были полированные бронзовые кирасы и шлемы с роскошными плюмажами. Выглядели они браво. Совсем как дворцовая стража. Потом он поднял протез и обрушил дубленую кожу на ворота.
— Во имя бессмертного Аарона, правителя всех черноголовых, путешественника между мирами, царя царей! Откройте ворота!
Друсниец услышал торопливые шаги, затем дверь слегка приоткрылась и за ней показался бритоголовый раб.
— Прошу прощения, но моего господина здесь нет…
— Это мы знаем, — громовым голосом произнес Коля и пнул створку двери, чтобы та открылась полностью, так что раб неловко отскочил в сторону. — Твой хозяин не вернется никогда. Он опозорил двор Акшу, и бессмертный назначил цену за его поимку. А теперь скажи мне, твой хозяин прячется здесь?
— Нет, — пролепетал раб. — Прошу, господин, вы должны поверить мне, я…
— Ты отдаешь мне приказы, червяк? Я
должен поверить тебе? Ни черта я не должен! Все знают, что рабы лгут, стоит им открыть рот. Сейчас ты соберешь здесь всех домашних рабов. Да поживее! — Коля указал на большую нишу, прямо за дверью, выстеленную яркими коврами, где на стоявших вдоль стены каменных скамьях лежало бесчисленное множество подушек. — Я со своими людьми буду ждать здесь и медленно считать до ста. Когда досчитаю, то хочу видеть перед собой всех рабов. А потом я допрошу их. И если мне солгут, пощады не будет.
— Но господин, дом большой. Невозможно…
— Раз, — спокойно произнес Коля. Бритоголовый с ужасом посмотрел на него. — Два.
Раб бросился бежать так быстро, что потерял одну сандалию.
Коля обернулся к Эврилоху.
—
Невозможно. Одно из излюбленных слов рабов, — вздохнув, великан опустился на скамью. Стену напротив украшал рельеф, на котором художник изобразил приносящих дары, стоявших на коленях перед бессмертным Аароном. «Несколько льстиво», — подумал Коля. Но это так в духе гофмейстера. Он всегда стремился бросить вызов.
Коля поглядел на повязку на руке Эврилоха. Белую ткань испачкало свежее пятно крови. Осознал ли штурман, какая честь ему выпала? Вообще-то нужно было перерезать ему горло. Как бы там ни было, этот негодяй пытался убить его.
— Что мы здесь делаем? — спросил Эврилох, чувствовавший себя, судя по всему, неуютно под взглядом Коли. Он вышел на несколько шагов вперед и оглядел внутренний двор, где на узких террасах было высажено целое море цветов, которые защищал от беспощадного полуденного солнца большой тент. Еще полчаса назад шел дождь. Но теперь в небе ни облачка и ужасающая духота. Даже маленький фонтан, бьющий неподалеку от входа, не создавал прохладу.
— Как подчинить себе шлюх, Эврилох?
— Хорошо с ними обращаться? — осторожно поинтересовался штурман.
— Это лишь одна сторона монеты. Дары и другие пожертвования тоже пригодятся. Но время от времени нужно использовать кнут, если они начинают зарываться. Это станет моим подарком Шелковой.
Эврилох уставился на него.
— Но ведь этот дом принадлежит Датамесу…
— Который по-настоящему впал в немилость и ударился в бега, — Коля широко усмехнулся. — Так что дом никому не принадлежит. И я совершенно уверен в том, что у бессмертного в ближайшее время будут другие дела, нежели конфисковать имущество своего опального гофмейстера. Так что мы сделаем это вместо него. Разве мы не его дворцовая стража?
— Но ведь оловянные закончили службу у него, — прошептал Эврилох, с неприязнью оглядывая цветочный двор.
— Думаешь, какой-то тупой раб сможет разобраться, что мы за стража? На нас белые плащи небесных. А под шлемами лиц не разглядишь.
— Вот только у тебя нет шлема, Коля, и — при всем уважении — у тебя очень необычная внешность.
Коля заметил, что болтовня штурмана стала вселять неуверенность в других ребят.
— Да что может случиться? В худшем случае мы конфискуем дом прежде, чем он мог попасться под руку мародерам. Вы ведь обычно не боитесь обмана, — он рассмеялся и встал, направляясь к цветочному дворику, где уже стали собираться рабы.
— Девяносто три! — крикнул Коля, поднимая голову к открытой галерее верхнего этажа. — Поторопись, бритоголовый! — Дом Датамеса, возможно, не был самым дорогим дворцом в Золотом городе, но обставлен исключительно. Он был расположен у самого края отвесной террасы, и Коля слышал, что с другой стороны есть крытый бассейн, из которого можно смотреть на город. — Как думаешь, Эврилох, Шелковой понравятся здешние цветы?
— Цветы, в которых утопает весь дворец? Какая шлюха когда получала подобный подарок?
— Правда? Она ляжет к моим ногам, а потом мы поговорим о ее клиентах и паре новых коммерческих идей, — Коля буквально видел, как он подносит ухо к стене, когда обезумевшие от любви сатрапы разбалтывают дворцовые тайны.
Бритоголовый раб, едва переводя дух, встал перед ним.
— Теперь здесь все, господин, — тяжело дыша, произнес он. — Нас девятнадцать. Восемь — носильщики паланкина, но они выполняют и другую работу.
Коля по очереди оглядел мускулистых мужчин, пощупал руки и ноги некоторых из них, оглядел челюсти. Похоже, рабы в хорошем состоянии, здоровы. Кроме того, униженно опускают взгляд.
— Теперь вы все принадлежите бессмертному Аарону. Вместе со всем домом вы переходите во владение дворца Акшу. С завтрашнего дня он будет находиться в распоряжении одной дамы, которая оказывает важные услуги Араму. Я надеюсь, что вы будете предугадывать желания своей новой госпожи. За стенами этого дома вы будете хранить молчание насчет того, какие гости будут приходить в этот дом. Надеюсь, мы друг друга поняли! — Он ткнул пальцем в грудь бритоголового. — С этого момента ты будешь управляющим дома. И если что-то будет сделано не к моему вящему удовлетворению, я буду спрашивать с тебя. А теперь скажи мне, в какое время дня сад выглядит красивее всего.
— За час до полудня, господин, когда свет раскрывает полноту красок всех цветов.
Коля обернулся к Эврилоху.
— За час до полудня ты приведешь сюда Шелковую, и я сделаю ее самой счастливой бабой Золотого города.
Люди-ягуары
«Прошел не один день, прежде чем я нашел людей, которые видели Володи. Это были две женщины, не очень достойные доверия — мародеры в дни после битвы и маркитантки, — когда дни гибели остались позади. Они видели его, когда он шел к стоянке людей-ягуаров, так они выразились, и тут же осенили себя отвращающими знаками. Несмотря на то что дети человеческие совершенно не обладают волшебной силой, почти все они убеждены в том, что определенные ритуалы, символы или проклятия могут изменить их судьбу к лучшему. Тогда это вызывало у меня лишь улыбку. Я был молод и чувствовал себя непобедимым, несмотря на все, что пришлось повидать на поле боя. Безумие, от которого я должен был вскоре излечиться.
Обе маркитантки были абсолютно уверены в том, что от людей-ягуаров Володи не возвращался. До рассвета они промышляли на холме, откуда открывался вид на лагерь. На холме, усыпанном трупами, которые еще никто не обобрал. Возможно, потому, что поблизости располагалась стоянка людей-ягуаров.
Но как я ни искал, не нашел никого, кто видел Володи после этого. Судя по всему, он остался с людьми-ягуарами. Он всегда говорил о них со смесью презрения и уважения. Он понимал, что они спасли положение в сражении, когда он потерпел неудачу и попался на обманный маневр Муватты. Однако для меня не было смысла в том, чтобы из-за этого он решил уйти с ними.
Я решил, что знаю слишком мало о человеке, колесничим которого был, и отправился в то место причитаний, где дети человеческие заботились о своих раненых. Нужно было видеть царившее там убожество. Любая пещера кобольдов чище, чем эта перевязочная. Мне пришлось взять себя в руки, чтобы не указать им на глупость и не начать учить их, как нужно обрабатывать раны, как лечить лихорадку и насколько важна чистая вода. Эти перевязочные — места, где умирают. Раненым там едва ли лучше, чем на поле боя, только, если им повезет, рядом будет кто-то, когда они будут умирать.
И вот в таком месте, куда волокут будущие трупы, я встретил двух друснийцев, которые от одиночества и лихорадки стали очень разговорчивыми. Оба были в числе оловянных, и они рассказали мне о своих сражениях. О том, как бессмертный Аарон, король с мечом духов, как они его называют, пришел на остров Кирна и заставил их себе служить. Как они нашли спрятанные железные кузни лувийцев и выкрали кузнецов. Они утверждали, что в Нангоге их ждет богатство, и жалели о том, что не умрут смертью, которую обещал им Коля — в красивой постели, с красивой девушкой рядом. Они болтали без умолку и выложили все о публичных домах, принадлежавших оловянным, и о Володи, которым они хоть и восхищались, но который не обладал деловым чутьем и ввязался в кошмарную ссору с цапотцами. Я не стану рассказывать здесь обо всех ужасных подробностях, которые они поведали мне про одного из своих друзей по имени Атмос. Дети человеческие — варвары и, боюсь, такими всегда и останутся. По крайней мере, оба мужчины сходились в том, что Володи виноват в этой ссоре, потому что влез в постель к цапотской жрице. И это несмотря на то, что баб в полудюжине борделей было более чем достаточно.
Когда они расписывали зачарованный Нангог, глаза у них блестели не только по причине лихорадки, но и от воспоминаний о летающих кораблях и пещерах, полных изумрудов. О возможностях начать там новую жизнь. Каюсь, я поддался искушению и сплел заклинание, успокоившее лихорадку и изгнавшее яд из их крови. Их вряд ли можно считать достойными людьми, и позже я задавался вопросом, не пришлось ли умереть другим, лучшим людям потому, что я спас этих двоих. Но в тот день я был настолько благодарен этим двоим, что совершенно не думал об этом. Они указали мне путь в Нангог. Теперь я знал, что нужно искать у цапотцев, потому что насколько плохо ни знал я того сына человеческого, колесничим которого был, идти нужно было именно туда.
Он наверняка не забыл ту жрицу. Она была ключом ко всему.
Поэтому я присоединился к длинной череде отчаявшихся и солдат удачи, ступавших на путь над пропастью между мирами, чтобы попасть в зачарованный Нангог. Если бы я знал, что ждет меня там, то бежал бы в Альвенмарк, ибо Нангогу предстояло лишить меня юношеского высокомерия и еще много чего (…)»
«Долгая река», том III, «Вдали от истока — воспитанник драконов», глава XXVI «Люди-ягуары», стр. 73 и далее, составленная Элеборном, правителем Царства под волнами, сохраняемая в библиотеке глубин.
Полный камней кувшин
Еще неделю назад Володи ни за что бы не подумал, что может почувствовать себя счастливым просто от того, что увидит, как женщина ест. Потому что больше Кветцалли не делала ничего. Она ела и спала. И если повезет, иногда бросала на него взгляд, в котором больше не было страха. Но это случалось редко. Она всегда была настороже, готовая одним прыжком оказаться в безопасности. Казалось, будто он наблюдает за тем, как ест изголодавшийся волк. Так продолжалось уже три дня.
— Я пойду пройдусь немного. Скоро вернусь, — произнося последние слова, он почувствовал, что к горлу подступил комок. Он вернется, если боги будут благосклонны в это утро. Конечно, Кветцалли не поняла, что он говорит, она не знала его языка. Но он не мог просто уйти, не сказав ни слова. Это казалось ему неправильным. Несмотря на то что его слова были ложью.
Пройдя первые ступени лестницы, он еще раз остановился и обернулся. Она смотрела на него. И взгляд ее не казался затравленным. Знает ли она, что сегодня за день? Вряд ли. Казалось, она утратила всяческое чувство времени, просыпалась голодная среди ночи, а потом спала полдня. Лучше так. Он помахал ей рукой и улыбнулся. Она продолжала просто смотреть на него, глазами, превратившимися в пропасти потерянной души.
Володи быстро спустился по оставшимся ступеням. Он не хотел опоздать. Это будет выглядеть так, словно он струсил. Внизу ждал Ихтака. Цапотец с костью в носу держал в руках кувшин.
— Медовое вино, избранный. Оно облегчит путь.
Володи покачал головой.
— Не поверишь, смерть скольких людей я видел, которые были настолько глупы, что напились перед битвой.
— Это другое, господин, — удрученно произнес низкорослый парень.
— Все равно, это не причина, чтобы расставаться со старыми привычками, — Володи пытался выглядеть уверенным, но, судя по выражению лица цапотца, у него не очень-то получилось.
Когда Володи вышел из дома, над роскошным парком полился дождь. Он приятно холодил кожу, и в небе, несмотря на дождь, светило солнце, из-за чего сад выглядел так, словно над ним парила золотая дымка. Над краем Устья мира вздымалась огромная радуга. День будет хороший.
— Можно немного пройти с тобой, избранный?
Володи помедлил. А потом решил, что будет лучше быть в обществе, нежели предаваться размышлениям.
— Конечно.
— Для недопеченного ты очень хорош, — заявил общительный Ихтака, когда они шли меж розовых кустов.
— Недопеченного?
— Старая история, которую рассказывает мой народ. Мы верим, что боги создали особое тесто, из которого слепили нас, людей. Нас всех пекли в большой печи. Сначала они вынули из печи отцов-основателей племен друснийцев и валесианцев; но было слишком рано, они не допеклись до конца, поэтому у них такой нездорово светлый цвет лица. После этого они вытащили из печи лувийцев и перворожденных Арама. Они были лучше, но тоже несовершенны. Последними из печи достали островитян и нас, цапотцев. Нами девантары были очень довольны. Мы были совершенны.
— Милая история, — пробормотал Володи. — А как насчет ишкуцайя?
Ихтака закатил глаза.
— Ишкуцайя. Это была самая первая попытка. Совершенно неудачное тесто.
Володи громко расхохотался.
— Знаю я одну воинственную принцессу ишкуцайя, которая пробила бы тебе башку шипастой секирой, если бы ты рассказал ей эту историю.
— Воинственная принцесса? — переспросил цапотец и скривился при этом так, словно ему только что сказали, что он осушил рог мета, в который помочился его злейший враг. — Женщина с оружием! Говорю же, совершенно неудачное тесто!
Володи не ответил. Он думал о Шайе. Ему доводилось слышать о ее судьбе, но он просто не мог представить себе, что она позволила запереть себя в монастыре. Наверняка зарежет пару священнослужителей и сбежит при первой же возможности.
— Ты странный человек, избранный, — прервал его размышления о принцессе Ихтака.
Володи улыбнулся.
— Это мне доводилось слышать часто.
— О, нет! — отмахнулся невысокий мужчина. — Надеюсь, ты не воспринял это как оскорбление. Я… я хотел извиниться перед тобой. Ты был прав. Ты выбрал правильную женщину. Нельзя отступаться от того, кого носишь в своем сердце, сколь безнадежной ни казалась бы борьба. Благодарю тебя за то, что ты напомнил мне об этом, — внезапно Ихтака остановился и торжественно поклонился ему. — Ты хороший человек. Надеюсь, что… Для меня было честью познакомиться с тобой.
— Эй, я же еще не умер.
Ихтака кивнул, а затем печально поглядел на него.
— Пернатый змей жаден, избранный. Он всегда выбирает хороших первыми.
Внутри у Володи все сильно сжалось, но он заставил себя беспечно улыбнуться.
— Ха! Знал бы ты, сколько гадостей я наделал в жизни, не стал бы так переживать.
— Умение лгать не входит в число твоих способностей, — Ихтака поднял голову и посмотрел на него. При этом казалось, что он борется со слезами. — Я подготовлю хороший ужин. Жаркое из оленины подойдет?
Они почти дошли до цели. Володи поглядел на дорожку, в конце которой его ждала распахнутая пасть змеи.
— Да, было бы неплохо, — задумчиво ответил он. — Ты уже уходишь?
— Люди-ягуары пугают меня, — смущенно признался Ихтака. — От них пахнет смертью.
— Увидимся за едой, — сдавленным голосом пробормотал Володи.
Невысокий цапотец мрачно кивнул.
— Я подготовлю праздничный ужин. Ты не должен пропустить его, избранный, — и с этими словами он поспешно удалился, словно боясь, что смерть заинтересуется им, если он останется рядом с ягуарами подольше.
Володи увидел, что некоторые избранные, которых он видел на протяжении последних дней, уже собрались у головы змея. Большинство из них стояли по одному. Двое негромко перешучивались, но в их смехе слышалась фальшь. Володи заметил, что по меньшей мере троих новеньких из тех, что пришли с ним, не было. Впрочем, он не был уверен наверняка. С новенькими никто не хотел иметь дела. Оно и понятно, если верно то, что сказал Ихтака: что жрецы жертвенника больше любят новичков. Поэтому он тоже не старался ни с кем сдружиться и почти все время проводил с Кветцалли.
Повсюду по кустам парка сновали тени. Люди-ягуары не спускали с них глаз.
Внезапно из глубины змеиной пасти раздался протяжный низкий звук. Звук, потрясший его до глубины души. К нему подошел Эйрик, тот избранный, которого он встретил у змеиной пасти три дня назад. Он был чист. Волосы причесаны, его окружал аромат розовой воды. На нем была белоснежная туника и короткая красная накидка, поддерживаемая роскошной золотой пряжкой, похожей на свернувшегося дракона. В Друсне любой счел бы его князем.
— Ты поступил умно, придя сюда добровольно, — прошептал он, обращаясь к Володи, указывая на дорожку, по которой только что сбежал Ихтака. Там появилась группа ягуаров. Каждая пара воинов тащила за собой по пленнику.
— Они ни на миг не спускают с нас глаз, — произнес Эйрик. — Если позволишь дать совет, следи больше за внешностью. Они любят, когда мы спускаемся туда с достоинством, — он кивнул в сторону змеиной пасти. — И разве не лучше предстать перед предками с достоинством? Большинство из нас были воинами. Об этом нельзя забывать даже здесь, мы должны встретить смерть как мужчины.
Володи сражался в слишком многих битвах, чтобы его впечатлили речи насчет того, чтобы «встретить смерть как мужчины». Он видел, что порой трусы умирают как герои, и встречался с героями, которые, словно дети, звали мамочку, когда пришло время умирать. Он надеялся, что поведет себя достойно. Но уверен не был.
— Что они сделали
с… — Володи не хотелось произносить слово «трусы», — …с менее мужественными?
— Вырубили. Они не имеют права проливать нашу кровь, она принадлежит Пернатому змею. Кроме того, мы не должны выглядеть побитыми. Но поверь мне, эти негодяи могут причинить немало боли, даже не оставляя следов.
Из змеиной пасти снова раздался протяжный звук. Он напомнил Володи боевой рог. Только этот рог должен быть чертовски огромным!
— Идем, уже все, — Эйрик потянул его за собой. Они встали полукругом напротив змеиной пасти. Рядом с побитыми стояло по ягуару, чтобы они держались прямо.
Третий раз раздался жалобный звук из змеиной пасти. По торжественно освещенным ступеням лестницы поднялся жрец в плаще, украшенный перьями воротник которого мог поспорить по яркости цветов с радугой над Устьем мира. На его лице была сине-черная татуировка, украшенная стилизованными змеями, поднимавшимися от щек ко лбу. Между подбородком и нижней губой из его плоти торчал голубой камень.
Не считая оперенного плаща, жрец был обнажен, его жилистое тело было разрисовано широкими черными полосами. Этого человека Володи никогда прежде не видел, но узнал нож, который тот сжимал в руке. Клинок был скрыт в пестрых ножнах, у него была украшенная золотом темная рукоять. Точно такой же, как тот нож, который он украл у цапотцев давным-давно!
За жрецом на свет вышел служитель храма в красной набедренной повязке. Мужчина был выбрит налысо, на лице — торжественное выражение, в руках — белый кувшин, на котором нарисована пурпурная извивающаяся змея с блестящей золотой головой. За ним следовали другие храмовые слуги с жаровнями, из которых поднимались сизые клубы благовоний со сладковатым ароматом.
— Не вдыхай слишком глубоко, — прошептал ему Эйрик. — Этот дым совершенно с толку сбивает.
Жрецы с жаровнями разделились и встали за спиной избранных, в то время как жрец и мужчина с белым кувшином остались стоять в каменной пасти змея.
Несколько мгновений стояла абсолютная тишина. Мелкая морось унялась, золотистый свет спадал из-за туч широкими, резко очерченными знаменами. Тут мужчина с кувшином вышел вперед и направился прямо к тому избранному, который стоял с левого края их полукруга. Отдав негромкий приказ, он приказал друснийцу опустить руку в кувшин.
Володи видел, с каким ужасом его земляк просовывал руку в широкое горлышко кувшина. Когда он вытащил ее, кулак его был сжат. Друсниец помедлил мгновение, прежде чем открыть его, затем протянул кулак верховному жрецу в пернатом плаще. Медленно разжал руку и глубоко вздохнул с облегчением. Он вытянул белый камешек.
— Делай так же, как он, — прошептал Эйрик. — Только не стенай так. Как я уже говорил, цапотцы любят, когда мы ведем себя мужественно. Тогда они относятся к нам с уважением. Это жизнь не спасет, но сделает проводимое здесь время приятнее.
Со все нарастающим ужасом Володи наблюдал, как кувшин все ближе и ближе приближается к нему, как из него извлекают один белый камень за другим. Нужно было встать в начале ряда. Опускаешь руку в кувшин — и все решено. Справа от него стояло всего трое избранных. Пять белых камней уже вытянули.
Настал черед Эйрика. Он тоже вытянул белый камень и, несмотря на все свои разговоры о мужественности, негромко вздохнул от облегчения.
Теперь пришел черед Володи тянуть жребий. Рука дрожала, когда он просунул ее в горлышко кувшина. Ощупал три оставшихся камня. Какой из них принесет ему смерть?
Он поглядел на жреца, державшего кувшин. Парень стоял с каменным лицом. Глаза у него были темными, взгляд — твердым. Рука Володи сомкнулась вокруг одного из камешков. На миг друсниец задумался, не вытянуть ли другой. Пальцы стали разжиматься. Нет! Первый выбор всегда самый верный. Он решительно вытянул руку из кувшина и протянул верховному священнослужителю сжатый кулак.
Володи медленно разжал руку. Он уставился на лежавший там камень, и сердце перестало биться.
Дарованная жизнь
Камень был белым! Он спасен… на этот раз. Он будет обнимать Кветцалли еще пару ночей.
Стоявший рядом с ним мужчина приглушенно вскрикнул. На его раскрывшейся ладони лежал золотистый камень. Священнослужитель с кувшином с пурпурным змеем отступил на шаг назад и махнул рукой двум служителям с жаровнями.
— Я еще не готов, — пролепетал сегодняшний избранный. — Пожалуйста… я…
Володи вспомнил. Стоявший рядом с ним человек прибыл сюда одновременно с ним. Он был первым из тех, кто прошел в Белые врата. Подбежал ягуар, схватил несчастного и железной хваткой заставил наклониться над одной из жаровен. Вскоре сопротивление избранного ослабло. Он перестал причитать. Взгляд стал пустым, он позволил жрецам отвести себя к пасти каменной змеи.
Все это время цапотцы молчали. Дома, в Друсне, да и в Араме каждый ритуал сопровождался красивыми словами — торжественными, подхлестывающими или пугающими, в зависимости от повода. То, что цапотцы молчали, казалось Володи странным и нечеловеческим. Разве обреченные на смерть не заслужили того, чтобы им объявили, что они избраны богами? По крайней мере, хоть такое утешение, прежде чем они взойдут на окровавленный алтарь. Молчание жрецов делало ритуал еще более жутким.
Володи услышал, как тяжело вздохнул стоявший рядом с ним Эйрик.
— Как будто жизнь подарили, правда?
Володи устыдился того, что тоже испытывает облегчение. Было опасно. Его пальцы касались камня, который приносит смерть.
— Да ладно тебе, иди к своей девочке и оттрахай так, чтоб у нее мозги повылазили. Сегодня мы бессмертны! — смеясь, произнес Эйрик. — Наслаждайся этим ощущением. Оно продержится недолго.
Володи посмотрел вслед жрецам, исчезавшим в пасти змея.
— Иди же! Наслаждайся жизнью. Она слишком коротка, чтобы думать о неизбежном, — Эйрик потащил его за собой вверх по холму, прочь от жертвенника.
Володи уже не сопротивлялся. Он не хотел больше видеть эту змеиную пасть. Не хотел больше задаваться вопросом, что произойдет там, внизу. Сегодня он не получит ответов. Ему повезло.
Дойдя до маленького пруда, находившегося на пути к их жилищам, Эйрик плюхнулся в него прямо в своей праздничной одежде.
— Я напьюсь! — весело провозгласил он. — И при этом буду смотреть на радугу. Я никогда еще не напивался под радугой. Иди в воду. Здесь здорово. Нет ничего лучше теплой воды!
Володи подумал о Кветцалли и вдруг рассмеялся. Он сделал это, показал задницу смерти.
— У меня есть дела поважнее, чем купание, — крикнул он Эйрику и побежал. Он бежал, пока сердце не начало выпрыгивать из груди. Пронесся мимо Ихтаки, отбивавшего кусок мяса у его дома. На лестнице едва не споткнулся.
На верхней ступеньке стояла Кветцалли. Она смотрела на него сверху вниз, и, несмотря на то что не могла улыбнуться, в глазах ее мужчина прочел облегчение.
Он обнял ее. И она ответила ему тем же.
— Воль Оди, — очень тихо произнесла он, и счастье волной захлестнуло воина. — Воль Оди.
Возражения
Коля посмотрел на небо. Полдень уже почти миновал, а она все еще не появилась. Он выругался. Эта проклятая шлюха осмеливается перечить ему. Рабы этого дома уже давно попрятались, опасаясь его ярости. Больше всего ему хотелось кого-нибудь ударить. Наконец красная дверь в городской дворец Датамеса распахнулась, и вошел Эврилох. Один.
— Где она! — не удержался и заорал на него Коля. — Я собираюсь подарить ей дворец, а она не является.
Штурман остановился в пяти шагах от него.
— Сегодня утром она ушла из дома.
— Хочешь сказать, она смылась?
— Нет, ушла. Она ведь ничего не знает о подарке. Ее уже не было дома, когда я пришел.
— Так верни ее. Куда она могла пойти.
— В порт, — напряженно ответил Эврилох. — Но она вернется. Я бежал за ней, но она уже была на реке. Собирается встретиться с кем-то. Слуги тоже ничего конкретного не знают. Я действительно испробовал все, поэтому так опоздал. Она вернется через два-три дня. Что значат два дня?
— Или три, — ледяным тоном ответил Коля. — Она наша шлюха, а болтается, где ей вздумается. Я стою тут в цветнике, устал ужасно, а она не является, когда я за ней посылаю! Так со мной не обращалась ни одна баба, с тех самых пор, как у меня стал расти на щеках первый пушок. Она превращает меня в посмешище.
— Нет-нет, Коля. Никто не осмелится насмехаться над тобой.
Друсниец ничего не ответил на это. Он знал. Знал, что за спиной его называют «Мясоголовым» и рассказывают друг другу, что баб к нему приходится приводить с завязанными глазами, потому что ни одна не может вынести его изборожденного шрамами лица. Все это ложь!
— Если ли что-нибудь, что имеет для нее большое значение в жизни? Кто-то, кто ей очень дорог?
— Это неправильный путь, Коля. Не забывай, у нее могущественные друзья. Что будет, если мы навлечем на себя гнев одного из сатрапов? Она — Шелковая, а не какая-то там девка подзаборная. Для нее действуют другие законы.
— Другие законы? — презрительно фыркнул Коля. — Существует только один закон, и он не меняется. Это закон сильного. Думаешь, она может навязать мне свою волю?
— Но ведь она не делает этого! — возмутился Эврилох. — Не будь
таким чертовски упрямым. Она понятия не имеет, что ты ждешь ее здесь.
— Все наши девушки, прежде чем пойти куда бы то ни было, спрашивают разрешения. И если нам захочется, мы им его даем. Обычно мы великодушны. И наши девушки любят нас за это. Мы устанавливаем для них узкие границы. И иногда немного расширяем их. Конечно же, в качестве исключения. И они любят нас за это, они благодарны нам, — голос у Коли стал опасно тихим, когда он заговорил снова: — С этой Шелковой ты все сделал неправильно. Она не знает границ. Если давать людям слишком много свободы, они становятся неблагодарными. Она считает себя королевой, верно? Я напомню ей о том, что она потаскуха. Иди за мной, Эврилох, и учись! Я рассказывал тебе когда-нибудь историю о крестьянине, у которого украли осла?
Безносый безумец
— Это он? — Коля посмотрел на молодого человека с покрытым шрамами лицом. Нос у него ввалился, от него осталась лишь темная дыра. Он косил. Казалось, он радуется тому, что кто-то пришел к нему, и беззаботно улыбался.
— Он немного не в себе, — пояснил старик, который согласился пропустить его к парню только за очень большое вознаграждение. — Он контуженный. Насколько я знаю… Когда его положили нам под дверь, он был ближе к смерти, чем к жизни.
Коля оценивающим взглядом огляделся по сторонам. Комната, в которой он находился, была маленькой, но чистой. Молодой человек сидел на корточках на мешке с соломой. Нечасто бывало, что Коля встречался с живыми, лицо которых было изуродовано сильнее, чем его собственное.
— Что ты о нем знаешь?
Старик провел рукой по заросшему щетиной подбородку.
— Трудно сказать…
Коля понял. Милосердные братья — так называли себя эти коршуны, на самом же деле для них важны были только деньги. То, что они брали к себе отбросы из сточных канав, было правдой — но только на три дня. Тот, кто успевал за это время снова встать на ноги, тому повезло. Если нет — братья безжалостно отправляли его обратно на улицу. Если только не находилось никого, кто оплачивал их благоденствие, как в случае с этим молодым человеком. Судя по всему, после этой сделки милосердным братьям живется неплохо. Как бы там ни было, братец Кроткий был хорошо откормлен.
Коля бросил толстяку серебряную монетку.
— Это прояснит твою память?
Брат впился зубами в монетку и довольно усмехнулся.
— Каждые несколько дней к мальчику приходит некая дама. Она всегда в маске. Одета скорее просто. Но бедной она быть не может. Всегда что-нибудь оставляет здесь, для него и для нас. Так продолжается уже много лет. Мы хорошо заботимся о парне.
— Как же его зовут? — Коля бросил еще одну монету брату Кроткому, который снова придирчиво осмотрел ее.
— Нам имена ни к чему. Как ты наверняка догадался, не родители назвали меня «Кротким». Каждый брат в этом доме получает новое имя в подарок от нашей общины. А у наших гостей имен нет.
— Что же вы делаете, когда говорите о своих гостях? Должны же вы как-то различать их?
Брат Кроткий растопырил пальцы рук и прижал их друг к другу кончиками.
— Да, это верно. Что ж, этот… его мы чаще всего называем безносым безумцем. У нас он один такой.
Коля задумался на миг, какую пользу можно извлечь из того, чтобы оставлять людей в месте, где у них не остается имен.
— А есть у вас здесь люди, которые на самом деле не больны?
Толстяк почесал за левым ухом.
— Что ты имеешь в виду? Этот парень
на самом деле тоже не болен.
Коля извлек из кошелька золотую монету и ловко крутнул ее между покрытыми шрамом пальцами.
— Думаю, можно сказать, что больные люди представляют опасность для здоровых. Тут ты со мной согласен?
Брат Кроткий кивнул, не спуская глаз с монеты.
— Так что никакого нарушения правил ордена не произойдет, если здесь будет находиться кто-то, кто представляет опасность для других.
Милосердный брат поднял голову и задумчиво посмотрел на Колю небесно-голубыми глазами.
— Думаю, ты сейчас мысленно ступаешь на тот путь, который все же очень сильно отличается от наших принципов. У нас здесь не тюрьма, если ты к этому ведешь.
— Сформулируем иначе… — Коля улыбнулся своей страшной улыбкой и удовлетворенно отметил, что она и на этот раз сработала так, как нужно. — Этот мальчик был почти мертв, когда вам принесли его. Вы заботились о нем, вам хорошо платили, и мальчик избежал смерти. Как думаешь, смогли бы вы время от времени принимать для меня гостей, которые наверняка умерли бы, если бы вы не взяли их под свое чудесное покровительство?
— Чем ты там занимаешься? — переспросил старый брат, становясь по-настоящему подозрительным.
— Об этом мы никогда не станем говорить, хотя я думаю, что ты уже догадываешься. Тебе наверняка знакомо мое прозвище. Некоторые называют меня Мясником.
Брат Кроткий снова провел рукой по своему двойному подбородку, и на мясистых губах мелькнуло что-то вроде улыбки.
— Больше похоже, будто это тебя рубили на мясо.
Давно уже никто не позволял себе так шутить с ним. Коля вернул золотой обратно в кошель.
— Что ты знаешь о кулачных боях, брат Студенистый?
Брат Кроткий отступил на шаг и с ужасом обнаружил, что оттуда, где он стоял, ему не добраться до двери, не оказавшись в досягаемости от кулаков Коли.
— Существуют бои, где дерутся голыми руками. Ценой в них становятся синяк под глазом, разбитая губа или бровь, в худшем случае — сломанный нос. Кроме того, существуют поединки для ребят покрепче. Те, в чьих жилах течет настоящая кровь. Бойцы обматывают руки кожаными ремнями до самых локтей. На костяшки пальцев надеваются бронзовые шипы… Попадешь под такой удар — с тебя сдирает кожу, — Коля снова улыбнулся. — Как ты наверняка заметил, я получил много серьезных ударов. Не ловкость и не отточенная техника приносили мне успех. А исключительно тот факт, что я мог выдержать больше, чем любой другой. А если кому доставался удар от меня, было мало тех, кто мог после этого встать на ноги. Так что, можно сказать, что я во всех отношениях воплощаю в себе полную твою противоположность,
брат Кроткий.
Коля видел, что толстяк изо всех сил пытается делать вид, что он храбр.
— Что привело тебя в дом милосердных братьев, Мясник? Прости, что я говорю так прямо, но здесь есть больные, которым нужна моя помощь.
— Я тоже буду говорить прямо, брат Кроткий. Я хочу забрать с собой безносого безумца, и мне хотелось бы, чтобы эта комната осталась пустой, а дверь в нее заложили тяжелым засовом. За это я дам тебе свое расположение и не сделаю такое же лицо, как у меня. Мы договорились?
Старый брат опустился на ложе безымянного парня. Он побледнел белее мела, было слышно, что он с трудом переводит дух.
— Я… — пролепетал он. — Я не могу… — На миг он закрыл глаза, пытаясь взять себя в руки. — Чтобы заткнуть рты наших больных, нам нужно не только расположение. Дама в маске делает щедрые пожертвования.
— Какой дар может быть больше здоровья, брат? Тебе известно об этом лучше всех.
— Я презираю тебя и подчиняюсь исключительно твоей силе, — хрипло произнес толстяк. — Но я требую десять золотых за безумца, и ты будешь хорошо платить нам за то, что мы берем под покровительство такого человека, как ты.
Коля сжал правую руку в кулак, хрустнули косточки.
— Предлагаю три золотых!
— Пять, — потребовал брат Кроткий таким голосом, который больше походил на испуганный поросячий визг.
Коля уважал людей, способных бороться со страхом.
— Пять? Ну ладно, в деловых вопросах ты забываешь, что такое кротость, брат. Ты получишь свое золото, но за это я требую, чтобы дама в маске никогда не узнала, кто забрал этого безумца. Мне все равно, что ты ей скажешь. Только не смей говорить, что наш безымянный мертв. Мы друг друга поняли?
Брат кивнул и протянул руку. Она слегка дрожала. Коля отсчитал золото ему в ладонь, а затем жестом велел изуродованному молодому человеку, все это время безучастно смотревшему прямо перед собой, подняться.
— Ты пойдешь со мной. Теперь я буду за тобой присматривать. У тебя будет красивая комната с видом на город.
Безумец улыбнулся ему. Увидев его гримасу, Коля содрогнулся. Этот парень был уродливее, чем он. Внезапно ему стало жаль несчастного, и он заставил себя не отводить взгляда от ужасающим образом изуродованного лица безносого.
Понял ли этот мальчик что-то из их разговора? Судя по счастливой ухмылке, скорее нет. Только теперь Коля заметил узкое бронзовое кольцо у него на руке. В него был вставлен маленький зеленый камешек. Хорошо, что есть что-то, что не даст запутаться хотя бы в пальцах безумца.
Коля предполагал, что неприятности еще будут. Но теперь он был готов.
Дама в красном
Бидайн глядела на бурую воду, неторопливо плескавшуюся о покрытые темными водорослями опоры лодочного причала. Она была рада, что они спустились с летучего корабля. С первыми лучами зари это существо причалило к королевскому дереву в джунглях примерно в миле от реки и высадило их. Короткий путь к реке они прошли за два часа. Здесь фактически не было берега. Лес и река просто перетекали друг в друга. И в довершение всего, они наткнулись на гать, которая в конце концов привела их к причалу.
И вот они сидят здесь, молчат, вокруг жужжат москиты. Гонвалон разжег небольшой костер и снял размякшие сапоги. Сунул острие кинжала в огонь, а затем прикоснулся раскаленной сталью к одной из пиявок, устроившихся на его икрах. Раздалось шипение — горячий металл вошел в раздувшееся от крови мастера меча тело твари. Можно было подождать, пока мучители насытятся и отпадут сами, но, судя по всему, Гонвалон решил устроить им быструю казнь. Остальные эльфы могли худо-бедно защититься с помощью заклинаний. С тех пор, как они очутились в Нангоге, страдал лишь Гонвалон. Но это тоже скоро изменится.
— С этого момента мы все должны отказаться от плетения заклинаний, — резко приказала Нандалее, едва они ступили на деревянный причал. Бидайн казалось, что она сильно изменилась. Похоже, Нандалее нашла повод командовать всеми.
— Кому какой прок от того, что нас здесь живьем сожрут комары? — поинтересовалась Ливианна. — Я не думаю, что в такой глуши существует опасность встречи с девантаром. Хорошая предводительница не станет делать ставку на произвол и глупости. Тебе еще многому нужно учиться, Нандалее.
— Бидайн, ты не расскажешь своей наставнице о человеке-вепре, с которым мы встретились во время первого путешествия в этот мир? Может быть, она передумает. Мы слишком близко к Золотому городу. Они могут ощутить наши чары. Риск слишком велик, — и с этими словами она отошла к краю причала и, скрестив руки, стала смотреть на широкую реку.
— Тогда мы действительно повстречались с девантаром в самой чаще леса, — подавленно пояснила Бидайн. — Возможно, его привлекло мое заклинание, — она с ужасом вспоминала о дне, когда ее так изуродовало. День, когда все тело покрыла нестираемая паутинка мелких шрамов.
— Все равно она плохая предводительница, — заявила Ливианна, однако Бидайн почувствовала, как наставница снимает заклинание, защищавшее ее от комаров и удушающей жары.
Бидайн обхватила колени руками. Она тоже убрала заклинание. Жара окружила ее подобно теплым влажным рукам, увлекая в дрему. Этот мир казался ей отвратительным, и девушке очень хотелось поскорее вернуться на родину. Нангог не создан для детей альвов. Она недовольно поглядела на грязно-бурые ленивые воды реки. Она казалась ей безбрежной, как океан. На другом берегу с трудом можно было разглядеть размытую зеленую линию. По течению плыли сломанные стволы деревьев и крупные ветки.
Чуть выше по течению реки Бидайн видела маленькие рыбацкие лодки. Казалось, они состоят из снопов тростника, на которых верхом сидят рыбаки и забрасывают в воду утяжеленные с помощью свинца сети. Далеко на северо-востоке на горизонте показался бледно-голубой силуэт. Для гор он был слишком ровным, да и вершин не было. Издалека он казался похожим на стену. Иногда там что-то поблескивало в лучах солнца. Несколько отвратительных собирателей облаков несло ветром к этому барьеру, протянувшемуся на много миль. Бидайн предположила, что это место и есть их цель. Золотой город.
Говорили, будто живущие там дети человеческие настолько богаты, что крыши их домов золотые. Какая чушь! Она хорошо знала, как выглядят человеческие поселения. Девушка прекрасно помнила город, который они видели во время первого визита в Нангог: грязь, разоренные леса, разделенный на террасы город, на котором строили дома дети человеческие. Никакого чувства прекрасного. Возможно, этот город еще хуже. Больше, грязнее, уродливее и под завязку забит немытыми варварами.
В духоте время тянулось бесконечно, пока Бидайн не увидела судно, скользившее по течению реки. Из-за длинных весел оно казалось похожим на водомерку, которые ловко сновали по темной воде. На взгляд эльфийки, оно было абсолютно не элегантным. Неуклюжий корпус слишком сильно сопротивлялся движению. От носа разбегалась совсем крохотная волна. Девушка с тоской подумала о роскошных парусниках, которые видела в детстве на водах талийских морей. Тонкие форштевни с шипением вспарывали прибой, заставляя пену взлетать высоко над бортами, когда эти корабли под полными парусами скользили над водой. Эльфийке не хватало роскоши, сопровождавшей ее в детстве, когда она проводила жаркие лета в прибрежном дворце своего дяди.
Голос Нандалее оторвал ее от меланхоличных размышлений.
— Они за нами, — произнесла она, указывая на судно, взявшее курс на причал.
Бидайн обвела взглядом своих спутников. Нодон первым подошел к краю причала и встал рядом с Нандалее. Пока они ждали, он стряхнул грязь со своих размокших сапог и привел в порядок одежду. Из них всех он выглядел приличнее всего. Ливианна хоть и была очень грязной, эльфийка источала что-то такое, словно все нечистоты мира не могут ей навредить. Можно было посмотреть в ее лицо, в ее зеленые глаза, видевшие столько всего, и забыть обо всем остальном. Совершенно не такой была их предводительница, Нандалее. Она была из тех, кому грязь была просто к лицу. Бидайн невольно усмехнулась. Подруга, хотя сейчас они так сильно отдалились друг от друга, казалась чужой, когда была причесанной и слишком чистой. Она росла в глуши, и по ней это всегда будет заметно, даже если она наденет платье на бал при дворе — чего, впрочем, в ее жизни до сих пор никогда не случалось.
Она как раз подошла к Гонвалону и положила руку ему на плечо как знак приготовиться. Из-за взгляда, которым он одарил Нандалее, Бидайн судорожно сглотнула. Она завидовала подруге. Взгляд, говоривший больше тысячи слов! Оба стали единым целым.
Мастер меча вытер кинжал о сапог и погасил костер. Поднявшись, он обнял Нандалее за талию, прижал к себе и поцеловал. Этот жест был лишен всякого позерства. В поцелуе не было ничего, чтобы что-то доказать остальным. Напротив, по ним обоим было видно, что они забыли обо всем в этот миг. Они были совсем одни, и даже если бы стояли посреди толпы зевак, им было бы все равно.
Бидайн отвернулась.
«Не хотела бы я поцеловаться с тем, по чьим губам ползал Зеленый дух», — подумала девушка, прекрасно зная, что это не так.
Ей годился любой повод для того, чтобы принизить то, что происходило между ними. Она оглядела себя, свое грязное, еще мокрое платье. На ней были брюки, несмотря на то что она знала, что среди детей человеческих так одеваются лишь женщины из народа ишкуцайя. И вдобавок перчатки, хотя в такую жару никто больше не стал их надевать. Но она хотела скрыть шрамы. И еще она старалась спрятать вечно грязное лицо в тени капюшона. Однажды она станет обладать такой силой, что сможет вернуть свою внешность… или украдет себе другое тело.
Последняя идея пришла ей в голову после разговоров с Ливианной. Это была ее идея, однако именно Ливианна поведала ей, что темные пути магии — если ей достанет мужества ступить на них, — наверняка откроют подобное заклинание.
Теперь судно было настолько близко, что Бидайн могла разглядеть его подробно. Под палубой на банках нижней палубы сидели гребцы. Борта судна были выкрашены красной краской, поверх которой нарисованы выпрыгивающие из воды дельфины. На корме под балдахином стояла женщина, тоже вся в красном, над головой которой служанки махали опахалами, обеспечивая прохладный воздух. Непосредственно напротив дамы у штурвала корабля стоял мужчина с длинными до бедер волосами. У него было загорелое тело, и выглядел он по-варварски хорошо. Возможно, потому, что в отличие от всех остальных мужчин на борту был безбородым.
Судно причалило с глухим звуком, ударившись о деревянный причал. На мостки соскочил паренек и обмотал швартовочный канат вокруг деревянной причальной тумбы. На причал упала широкая доска, и дама в красном помахала им рукой.
Первой на борт ступила Нандалее. Легко прошла по доске и подошла к балдахину.
— Благодарю вас за то, что облегчаете нам путь в Золотой город. После проведенных многих недель в лесу провести последний отрезок пути на корабле для нас великая милость.
— Мне не терпится услышать о вашем путешествии, поэтому в моих же интересах сократить ваш путь и выслушать вас пораньше, — вежливо, почти величественно ответила хозяйка лодки.
Умело лжет! Доверчивые люди, находившиеся на борту, наверняка поверили каждому слову. И, несмотря на это, Бидайн знала это от Нандалее, дама в красном была не более чем посланницей, отправленной Нангог, чтобы проводить их по Великой реке.
Едва Бидайн и остальные ступили на борт вслед за Нандалее, корабль отдал швартовы. Когда они вышли на середину течения, матросы поставили большой прямоугольный парус, усиленный широкими нашитыми на него канатами.
Как и судно, парус был красным, и на нем был нарисован яркими красками распустивший хвост павлин.
Из-под опущенных век Бидайн смотрела на женщину, которая спасла их из болота. Похоже, она тоже боялась показать кожу. Она была с ног до головы укутана в одежду, хотя наверняка руководствовалась совсем не теми же причинами, что и они, в этом эльфийка была совершенно уверена. Дочь человеческая была стройной и пропорциональной. Под тонкой вуалью угадывались благородные черты лица, несмотря на то что Бидайн могла разглядеть лишь подведенные темной краской глаза. Из-под широких шелковых рукавов выглядывали хрупкие запястья, украшенные серебряными цепочками с маленькими колокольчиками. Вокруг лодыжек она тоже носила похожие браслеты, поэтому каждое ее движение сопровождалось негромким перезвоном.
От дамы исходил приятный аромат розовой воды. Однако она была единственной из детей человеческих, от кого приятно пахло. От гребцов, которые теперь могли отдохнуть благодаря натянутому парусу, несло потом и кислым вином. Они с любопытством таращились на пассажиров, однако не осмеливались заговорить со странными гостями своей хозяйки.
Бидайн прошла на нос. На горизонте по-прежнему виднелась лишь бесформенная голубоватая стена.
— Очень необычно увидеть трех женщин, вышедших из затопленного леса, — к ней подошел безбородый штурман. Бидайн бросила быстрый взгляд на балдахин. За штурвал встал другой моряк. Ее спутники сидели на корме и дремали. Только Нодон недоверчиво наблюдал за ней и стоявшим рядом сыном человеческим.
— Женщины так редки в Нангоге, что не стоит им подвергать себя лесным опасностям, — он вызывающе улыбнулся. — Даже если они скрывают под одеждой оружие, — штурман говорил с настолько сильным акцентом, то Бидайн с трудом разбирала его слова.
— Что необычного в том, что необычная госпожа собирает вокруг себя необычных слуг? Как единственный безбородый мужчина на борту вы отлично вписываетесь в необычную свиту госпожи.
Штурман нахмурил лоб.
— С чего вы взяли, что я слуга Шелковой? Эта роскошная галера принадлежит Аркуменне, ларису Трурии, которому бессмертный Ансур Валесийский за победу над головорезами-друснийцами даровал наместничество в Нангоге. Однако поскольку Шелковая очень близка к моему господину, Аркуменна велел нам сегодня выполнять ее приказы, — штурман пристально поглядел на нее. — Мне кажется, вы не очень хорошо знаете свиту Шелковой.
Бидайн сообразила, что вот-вот разрушит и без того не очень складную ложь относительно их происхождения и связи с дамой в красном.
— Простите, у моей госпожи столько рабов… Надеюсь, я не оскорбила вас? Не поведаете ли мне свое имя?
— Кидон, благородная госпожа, — он слегка поклонился. — Я вынужден признаться, вы смущаете меня. Я ведь думал до сих пор, что у Шелковой есть лишь домашние слуги, за редким исключением. А теперь вы говорите о рабах.
Бидайн выругалась про себя и бросила умоляющий взгляд на Нодона, который уже встал и медленно направился к ним.
— Наверное, я неправильно выразилась, — девушка попыталась смущенно улыбнуться. — Прошу простить, я неопытна в общении с незнакомцами. Мой повелитель не любит, когда я разговариваю с другими мужчинами.
Нодон уже дошел до них и, без сомнения, слышал последние слова.
— Отойдите от моей женщины, — резко произнес он.
Кидон смерил эльфа презрительным взглядом.
— Что-то вы не кажетесь мне особенно мужественным. Да и ума у вас немного. Мне непонятно, как вы и тот, второй, могли подвергнуть женщин опасностям затопленного леса.
— Для безбородого мужчины вы слишком много на себя берете в смысле мужественности, — ледяным тоном ответил Нодон. — Я ведь не знаю, откуда вы родом, а среди моего народа считается невежливым заговаривать с чужой женщиной. Может быть, вы ищете дуэли?
— Поскольку вы находитесь на службе у Шелковой, то, вероятно, не впервые узнаете о том, что слава вашей госпожи распространяется и на остальных обитателей дома, — Кидон вызывающе глядел на Нодона. — Я человек небедный. Сколько стоит благосклонность твоей милой?
Дерзость штурмана привела Бидайн в ужас. А Нодон остался совершенно спокоен.
— Думаю, сколь богаты бы вы ни были, руку к моей женщине вы протянете только в один-единственный раз, поскольку эта глупость будет стоить вам ни много ни мало, а вашей жизни.
Кидон слегка отпрянул и снова смерил Нодона презрительным взглядом, когда его окликнула Шелковая.
— Не думайте, что я боюсь вас, господин хвастун. Исключительно мои обязанности велят мне отойти от вас.
— Хвастун… — Нодон растянул слово по слогам. — Однажды вы узнаете, насколько соответствует истине данное мне вами прозвище.
Бидайн показалось, что штурман, занявший место у штурвала, слегка побледнел.
— По возможности старайся не разговаривать с детьми человеческими, — произнес Нодон, но в его голосе не слышалось упрека. — Этот парень пытался расспросить тебя, верно?
— И, боюсь, ему это удалось. Кто эта женщина, что забрала нас? Какая за ней слава? Что имел в виду Кидон, на что он намекал?
— Не знаю. Вероятно, она всего лишь очень богата и чуток не от мира сего. Наверняка у нее много завистников, которые болтают за ее спиной, и Кидон — один из них. Думаю, нам не стоит переживать из-за этого. Если у него есть хоть толика разума, он оставит тебя в покое.
Интересно, Нодон сам верит в свои слова? Дети человеческие и разум? Это два взаимоисключающих понятия.
Мастер меча остался рядом, словно для того, чтобы удостовериться, что Кидон больше нё осмелится подойти к ней. На горизонте постепенно стали очерчиваться контуры города. Города, построенного на склоне кратера и простиравшегося на многие мили! Никогда прежде Бидайн не видела ничего подобного.
Теперь им встречались и другие корабли. Они выходили из каналов, впадавших в широкую реку. Неуклюжие лоханки, доверху груженные корзинами, мешками и амфорами. На палубах толпились путешественники. Лодки с воинами на борту держались ближе к середине реки и досматривали грузы. Казалось, ведется учет всех товаров, которые ввозятся в Золотой город.
Их судно никто не задерживал. Похоже, красную галеру знали, и у нее был какой-то особый статус.
На протяжении вот уже трех миль по западному берегу реки тянулись странные монолиты. Один раз Бидайн показалось, что на горизонте между деревьями она увидела зеленое свечение, но уверена не была.
Чем ближе они подходили к городу, тем дальше отступали деревья. Течение реки регулировали запруды. Колеса, увлекаемые худыми быками цвета охры, поднимали бурую воду к огромным, наполовину затопленным рисовым полям. Там, где суши было больше, росла рожь и цветущие яблочные сады. Повсюду на полях работали люди. Их число, пожалуй, исчислялось тысячами! На всех дорогах, устремленных к городу, Бидайн видела караваны вьючных животных. Судя по всему, метрополия, словно огромная губка, впитывает все, что производит этот мир.
Бидайн уже замечала на огромных рисовых полях маленькие островки из грязно-бурых глиняных домиков. Они ютились вплотную друг к другу, словно было необходимо разместить как можно больше детей человеческих на как можно меньшем пространстве, чтобы не тратить ни единой лишней пяди пахотных земель. Подобные глиняные дома образовывали внешние районы огромного города.
Над метрополией висел колокол дымки, который слегка растрепывал легкий бриз, унося его на север, но полностью разогнать не мог. Бидайн представила себе, что поселение исторгает зловонное дыхание: дым бесчисленного множества печей, смешанный с вонью от фекалий, непрожаренной еды и мокрой шерсти. Она хорошо запомнила вонь города, который они видели во время первого визита в Нангог. Здесь должно было быть гораздо хуже, поскольку Золотой город был намного больше.
Поначалу тяжело было разглядеть контуры зданий из-за дымки. Над морем домов, накатывавшим на крутой склон кратера, словно волна, возвышались причальные башни для собирателей облаков, подобные мертвым царь-деревьям. На позолоченных крышах сверкал солнечный свет. Они действительно были из золота! По крайней мере, некоторые.
Паруса быстро несли их вперед, и теперь Бидайн удавалось разглядеть все больше и больше подробностей. Грязно-белые стены охраняли дворцовые сады от черни. Некоторые дома достигали семи-восьми этажей в высоту и соединялись друг с другом с помощью мостов. Между домами повсюду были натянуты бельевые веревки с развевавшимися на них разноцветными тряпками. Были здесь и огромные водяные колеса, величиной с башню, поднимавшие на верхние террасы драгоценную влагу. Какое расточительство — выращивать сады там, где природой были задуманы голые скалы!
Когда их галера достигла городской гавани, вечерняя заря позолотила даже простые деревянные хижины, выползшие с берега на воду на темных сваях. Моряки спустили парус и сложили мачту, поскольку сейчас им нужно было пройти под мостами и сваями. По приказу штурмана гребцы снова заняли места на нижней палубе. Сопровождаемая негромким плеском весел, галера медленно проплывала под деревянными сваями, все дальше углубляясь в лабиринт гавани. Внезапно в грязной воде Бидайн увидела группу молодых людей. Они плавали среди мусора и увядших цветов, бросали друг другу свернутый из тряпок мяч и весело смеялись.
Как это возможно — чтобы бок о бок существовали бедность и чрезмерная роскошь? Почему нищие не восстанут? Как можно удержать в узде всех голодающих, истощенных портовых рабочих, которые так низко сгибаются под грузом, который сносят с кораблей, нищих и калек, осаждающих пассажиров причаливающих галер со своими деревянными мисками? Неужели боятся мечей и копий воинов, видимых повсюду, или в железных оковах их удерживает мечта о том, что, если немного повезет, каждый сможет стать богачом?
Бидайн запрокинула голову и поглядела на небо. Ее взгляду хотелось покоя, он тосковал о свободе и просторе, хотел сбежать от неописуемой толпы этого перенаселенного людьми города. Но даже небо не было пустым. Над домами, крича, кружили стаи чаек. Собиратели облаков лениво плыли к якорным башням, расположенным выше по склону. Группа воинов в ярко-красных штанах висела в системе для полетов, куда были впряжены самые маленькие из этих отвратительных порождений неба. Щупальца обвивали тела воинов. Бидайн увидела, как блестит вязкая слизь на бронзовых нагрудниках, когда малоразмерных собирателей облаков подтаскивали на веревках к поднебесному кораблю.
Наконец они достигли мраморной лестницы, достававшей до самой воды. Грязно-зеленый ил заливал нижние ступеньки. Их встречали воины в бронзовых доспехах и длинных красных плащах. Бидайн почувствовала, как напрягся стоявший рядом Нодон. Она догадывалась, что мысленно он сражается со стражей и придумывает способ для отступления, если все это окажется ловушкой.
«Эти воины не выстоят», — подумала юная эльфийка.
Ее пугал город. Он был таким невероятно огромным… Их всего пятеро, и они собираются добраться до места, закрытого даже для богини Нангога. Что им там делать, знает одна Нандалее. Это все равно, как если бы муравей решил бросить вызов дракону.
Единственный выигрыш, который давал размер муравья, так это то, что дракон даже не заметит его. Город был настолько полон людей, что вряд ли здесь кто-то обратит внимание на пятерых чужаков. С другой стороны, дракон вполне может нечаянно растоптать их, даже не заметив, что вступил в войну с муравьями.
Швартовочные тросы закрепили на золотых кольцах причала. Сходни с грохотом ударились о мраморные ступени. Шелковая махнула им рукой.
— Следуйте за мной в мой городской дом. Вот увидите, более надежного и мирного места нет во всем городе.
Крепость в небесах
Артаксу пришлось взять себя в руки, чтобы не выдать свое отчаяние. Перед ним на скале ютился крохотный замок, и все было именно так, как сказал тот охотник из гор: к крепостным сооружениям вел только узкий каменный мост. В центре моста зияла брешь в том месте, где прежде, должно быть, были доски. Несмотря на то что она была небольшой, всего шагов пять-шесть, но перепрыгнуть было невозможно.
Следующая трудность заключалась в том, что в конце моста вовнутрь замка вели одни-единственные узкие ворота. Порог был настолько высок, что через него нужно было перешагивать, а притолока настолько низкой, что любому нападающему пришлось бы наклоняться. В душе Артакса всплыли чужие воспоминания. Один архитектор как-то объяснял одному из прежних Ааронов, в чем прелесть подобной конструкции. Воин, протискивающийся через низкие ворота, вынужденно принимал позу, в которой был практически беззащитен. Вход мог легко оборонять даже конюший. Достаточно было вонзить незваному гостю топор в спину.
Таким образом, даже если они заделают брешь в мосте, они не сумеют захватить эту крепость. Всяк, кто решится пройти эту дверь, отправится прямиком на гибель.
За зубцами высоких стен надвратной башни виднелся один-единственный седобородый воин, внимательно наблюдавший за ними. В остальном все казалось заброшенным. Артакс сомневался, что в маленькой крепости находится больше пятидесяти-шестидесяти человек. За надвратной башней, возвышавшейся над уступом, торчавшим со стороны скалы, находился очень маленький дворик. Справа и слева от башни поднимались невысокие, увенчанные зубцами стены. Справа располагался один-единственный громоздкий дом с плоской крышей, на вид такой же массивный, как и башня, часть оборонительной стены.
Это было бедное поместье, без какой бы то ни было роскоши, построенное исключительно затем, чтобы быть непобедимым. До сих пор! Он не испугается этого места и его истории и призовет предателей к ответу. Нужно покончить с этим, пока у мятежа не появились новые сторонники.
Бессмертный обернулся к Ашоту и Матаану, сопровождавшим его при подъеме.
— Есть какие-нибудь предложения насчет того, как нам взять эту груду камней?
— Будем бросать столько воинов в пропасть, пока не сможем подняться в башню по их трупам, — мрачно ответил Ашот. — Эту
груду камней еще ни разу не завоевывали. Здесь нам не будет победы, только смерть. Нужно разрушить единственную тропу, которая ведет сюда, и предоставить предателей самим себе. Они не стоят того, чтобы ради них умер хоть один из наших людей.
Матаан согласно кивнул.
— Удивительно, но тут я с Ашотом согласен. Тебе нужно управлять империей и выполнять обещания, чтобы уберечь страну от гражданской войны.
— Там, в этой груде камней, зарылось семя этой гражданской войны. Мы должны подавить это в зародыше, если хотим предотвратить дальнейшее кровопролитие, — с горечью произнес Артакс. Ему тоже не хотелось сражаться за эту скалу, но он был намерен довести дело до конца.
— Мы можем отпустить всех людей из этой крепости и не преследовать их. Кроме Бессоса, конечно, — предложил Матаан.
— Чушь, — прошипел Ашот. — Трусы покинули Бессоса еще на Орлином перевале внизу. Однако те, кто с ним сейчас, готовы пойти ради него на смерть. Их тебе не подкупить.
— Я тоже так считаю, — произнес Артакс и обернулся к худощавому бородачу и его молодому спутнику, молча слушавшим их разговор. — Вы привели нас сюда и хорошо знаете горы. Возможно ли взобраться по другой стороне скалы, чтобы никто в замке не заметил, что мы приближаемся?
— На эту скалу не забраться даже козе, бессмертный.
— Я тоже не собираюсь идти на битву во главе стада коз, — едва эти слова сорвались с его губ, как Артакс тут же пожалел о собственной резкости.
— А я встречал коз, которые будут поумнее королей, — невозмутимо ответил рыжебородый.
Артакс услышал, как рассмеялся за его спиной Ашот. Он заслужил такой ответ и решил не обращать внимания на оскорбление, несмотря на то что голоса прежних Ааронов возмущались.
— Ты знаешь нескольких мужественных мужчин, которые отважатся подняться по стене с канатами и кинжалами?
— Это не имеет никакого отношения к мужеству, бессмертный. Чтобы пойти этим путем, нужно быть безумцем.
— Мне нужно пятьдесят человек, этого будет довольно, чтобы взять замок штурмом, как только мы окажемся на вершине скалы, — не отступал Артакс. — Я сам поведу их.
— Вам потребуется сотня, потому что половина убьется насмерть, прежде чем вы доберетесь до скалы, — ответил охотник, глядя Артаксу прямо в глаза. — В отличие от вас. Вы же бессмертный. Вы не подвергаетесь тем же опасностям, что и остальные… хотя, конечно, намерение вести их благородно.
—
Сколько ты собираешься позволять оскорблять себя этому безмозглому козопасу? Думаешь, сможешь когда-нибудь стать правителем, если будешь позволять оскорблять себя всякой немытой деревенщине? Считаешь Бессоса опасным? Этот дурак просто ничтожество. Опасен тот парень, который стоит перед тобой и не проявляет никакого уважения.
— Тогда отбери мне сотню людей и назови мне свое имя.
— Орму, господин. Прошу вас, избавьте меня от этой задачи. Я буду чувствовать себя палачом.
— Я пойду с вами, бессмертный! — Внезапно вперед выступил спутник охотника, глаза его сверкали. — Тот, кто достигнет вершины этой скалы рядом с вами, имя того тоже станет бессмертным. Я пойду с вами, король с мечом духов.
Артакс увидел, как Орму бросил печальный взгляд на юношу, но потом сказал:
— Ну ладно. Я подберу людей. Но правила буду устанавливать я! Мы должны подниматься днем, и у каждого во рту будет кляп.
— Кляп? Что за чушь?
— Люди, которые падают навстречу смерти, кричат, господин. А одного-единственного крика будет достаточно, чтобы насторожить защитников Каменного гнезда. Если они встанут на зубцы и станут бросать в нас камни, никто не выживет в этой атаке. Так что все, кто будет карабкаться вверх, должны взять кляпы. Даже вы, бессмертный. Если, конечно же, в своей безграничной мудрости, не откажетесь от этого предприятия, — охотник единым резким жестом заставил своего спутника, который собирался перебить его, замолчать.
— Тому, кто с помощью жертвы сотни сможет предотвратить гражданскую войну, которая будет стоить жизни десяткам тысяч людей, не о чем размышлять, — ответил Артакс. — Жду тебя на рассвете с добровольцами у подножия скалы.
—
Вот это были королевские слова, — возликовали голоса в голове у Артакса.
Артакс замер. Пути назад не было, но ему почему-то казалось, что он перешел черту и встал на путь, который еще на шаг отдалит его от того королевства, к которому он стремился. Впервые ему были благодарны докучливые голоса прежних Ааронов. Они хотели уберечь его от безумия, хоть на самом деле ничего не хотелось им меньше. До сих пор они всегда насмехались над ним, смотрели на его ошибки и поражения с высоты всезнаек. Все остальные, кто был бессмертным Аароном до него, были знатного рода. Для них была невыносима необходимость примириться с крестьянином. Если они поздравляют его, в этом не может быть ничего хорошего. Неужели он начинает мыслить так же, как они? Неужели он собирается стать тираном, для которого одна-единственная жизнь ничего не значит?
Артакс бросил последний взгляд на Каменное гнездо. Нужно выиграть всего один этот бой, и тогда он, наконец, будет свободен и сможет заняться великими реформами.
Голоса в голове рассмеялись, стали насмехаться.
—
Ты бессмертный, Артакс. Сколько бы ты ни сражался, всегда будет еще одно сражение, в котором нужно победить. Такова наша судьба. И на этом пути все твои друзья станут врагами, изгнанниками или просто умрут. Такова цена власти. Завтра ты отведаешь этого горького напитка.
Дом мертвецов
Они почти достигли макушки скалы, возвышавшейся высоко над маленьким замком. Руки у Артакса горели. Ладони покрылись ссадинами из-за шершавых камней. Одежда пропиталась потом. Он старался не смотреть вниз. Казалось, бездонная пропасть зачарована. Она манила его, заставляла думать о полете. И каждый взгляд назад открывал ему, сколько ребят уже упало. Они начали подъем на скалу со ста двадцатью воинами. Орму постарался. Они могли взять с собой еще больше мужчин, но подниматься приходилось парами, причем первым шел охотник или пастух из Гарагума, отыскивая дорогу. Вторым — привязанный к нему веревкой проверенный воин. Они взбирались, распластавшись вдоль скалы, чтобы те несчастные, кто падал вниз, не тянули за собой других.
Артакс не отводил взгляда от задницы молодого охотника, который начал проходить последнюю часть пути перед ним. Бамиян горел от восторга. Попасть в пару с бессмертным — это сделает его легендой среди племен Гарагума. Он был хорошим верхолазом и не однажды помогал Артаксу, когда тому уже казалось, что он не сумеет преодолеть гладкий участок скалы или не справится с уступом.
Теперь казалось, что до вершины рукой подать. Еще десять шагов? Или меньше? Артакс ошибался весь день. Прижавшись щекой к влажной каменной стене, он не мог верно оценить расстояние. Дороги казались длиннее. Может быть, осталось и меньше десяти шагов. Это было бы хорошо! Он практически обессилел, и в данный момент он стоял на крошащемся выступе, который не сможет удержать его долго. Скала наверху сильно разрушилась от непогоды по сравнению с той же скалой у подножия, и с каждым шагом становилось все труднее найти надежную опору.
Краем глаза он увидел, что Бамиян достал из кожаных ножен, висевших на поясе, бронзовый кинжал, одновременно цепляясь левой рукой за маленький уступ. Это его последний кинжал. Если им понадобится еще помощь, придется взять короткий меч охотника.
Артакс нервно сжал зубами кляп. Еще совсем чуть-чуть, и он избавится от этой штуки. Кожа была кисловатой на вкус, из-за нее во рту собиралась слюна. Его то и дело подташнивало, и он в панике представлял себе, что произойдет, если не сдержит рвоту. Он просто задохнется!
Бамиян вонзил кинжал в узкую щель, достал из-за пояса обмотанный тряпками молоток и ударил по рукояти оружия, чтобы крепко вогнать его в скалу. Самоуверенно улыбнувшись, он обернулся к Артаксу и спрятал молоток обратно за пояс. В этот момент уступ, за который держался мальчик, сломался. Мальчик пролетел мимо Артакса. Затем последовал сильный рывок веревки.
Рывок едва не сбросил Артакса с уступа, на котором он стоял. Бессмертный прижался грудью к камню. Пальцы нащупывали опору. Но ничего не находили. Стена была гладкой, словно ее недавно отштукатурили. Артакс почувствовал, как поддается уступ под ним. Вниз со стуком полетели мелкие камешки.
Бамиян качался в трех шагах под бессмертным напротив голой скалы. Из раны на лбу капала кровь, стекая на глаза. Он моргал, отчаянно пытаясь найти выход. Следующая надежная зацепка находилась справа от него. Он потянулся. Не достать! Почти целый локоть!
Веревка резала бедра Артакса. Он не осмеливался отцепиться от скалы, чтобы ухватиться за канат и вытащить Бамияна. Он слишком непрочно стоял. От уступа то и дело откалывались крошки, ему приходилось отступать в сторону дюйм за дюймом. При этом уступ сужался в сторону. Оставался еще фут, потом он сольется со скалой. Даже если бы Бамиян мог сам подтянуться по веревке, здесь не было места для двоих.
Артакс лихорадочно размышлял, как спасти их. Наконец попытался шевельнуть бедрами, чтобы раскачать канат, как маятник. Бамиян понял, чего он добивается, и принялся отчаянно тянуться, однако ему все равно не удавалось достать до рукоятки кинжала, торчавшей из скалы. Находившиеся внизу люди расступались. Было очевидно, что они оба вот-вот рухнут.
Артакс стиснул зубы, еще крепче прижался к скале и представил себе, что сливается с камнем. «Я не упаду, — мысленно повторял он. — Я не упаду!»
Веревка раскачивалась все сильнее. С каждым взмахом больше становилась тянущая его сила. Он хотел встать на колени, но от выступа уже почти ничего не осталось. Он знал, что придется перерезать канат, если не хочет упасть в пропасть вместе с молодым охотником.
Он с отчаяньем поглядел на Бамияна.
Последний взмах маятника…
И тут он увидел, что на том конце веревки Бамиян вцепился в скалу, потянулся и наконец-то достал кончиками пальцев до рукояти кинжала. Когда его левая рука сомкнулась вокруг кожаной рукояти, тяга вниз тут же прекратилась. Артакс облегченно вздохнул и проглотил слюну, снова собравшуюся вокруг кляпа во рту.
Бамиян поглядел на него снизу вверх. Лицо его было перемазано кровью, но, несмотря на это, он улыбался. У них получилось!
С резким металлическим звоном кинжал переломился чуть выше рукояти. Бамиян снова повис на канате.
Внезапный рывок едва не сбил Артакса с ног. Под ногами бессмертного осыпался еще кусок скалы. С просто невероятным усилием он протянул руку к кинжалу, который вбил над ним в скалу Бамиян. И действительно — его пальцы сомкнулись вокруг рукояти. Он напряг мускулы.
Положение было безнадежным. Он не сумеет подтянуть их обоих на одной руке. И хрупкое бронзовое лезвие наверняка не выдержит веса обоих. Краем глаза он увидел, что Бамиян выхватил из-за пояса свой короткий меч и провел бронзовым клинком по канату. При этом он оттолкнулся ногами от скалы, чтобы как можно меньше нагружать Артакса.
Кляп во рту Артакса задушил его протест. Бессмертный протестующе покачал головой. Бамиян не обратил на него внимания. Затем канат оборвался. Мальчик в последний миг попытался оттолкнуться ногами от скалы, чтобы отлететь как можно дальше и не помешать ползущим за ними воинам.
На глаза Артакса навернулись слезы. Он смотрел вслед Бамияну, как тот падал, широко раскинув руки, как он ударился об уступ, покатился дальше и снова упал, пока тело его не исчезло в глубине.
Мальчик принес в жертву свою жизнь, нужно идти дальше! Один он мог подтянуться на кинжале, который успел вбить в скалу Бамиян. Ноги нащупали опору. Дюйм за дюймом он поднимался вверх. Затем нашел за что уцепиться. Подъем стал легче.
Наконец он добрался до вершины скалы и вынул кляп изо рта. С трудом переводя дух, он лежал на скале и смотрел, как солнце виднеется к западу от Орлиного перевала. Почти целый день он сражался с этой проклятой скалой. Он огляделся по сторонам. Из сотни мужчин, начинавших подъем, наверх поднялись всего двадцать. Как и он, многие лежали на скале молча, тяжело дыша. Артакс испуганно заглянул за край. Нет, они не одни выжили! Еще много мужчин сражались с отвесной скалой.
Вот до вершины добрался и Матаан. Он казался измотанным. Левая рука ободрана до крови. У Орму, который шел в связке с князем рыбаков, над правой бровью зияла рана. Охотник мрачно поглядел на Артакса, выплюнул кляп и обнажил меч, который носил на перевязи через плечо.
— Покончим с этим! Давайте посмотрим на замок отсюда, сверху. А потом вы, бессмертный, примете решение, как мы будем действовать.
Втроем они поползли к западному краю скалы. Примерно в десяти шагах под ними находился двор небольшой крепости. На надвратной башне и стенах несло службу всего три воина. Центральная деревянная часть моста стояла прислоненная к внутренней стене. По ту сторону каменного моста Артакс увидел полевые знамена своих воинов, поблескивавшие в свете вечерней зари. Он приказал трем сотням воинов подойти и встать на узкой тропе — в качестве отвлекающего маневра. Разбитые стрелы во дворе крепости и дюжины камней свидетельствовали о том, что в течение дня они не давали мятежникам скучать. Никто в замке не смотрел на скалу, возвышавшуюся над стенами крепости. Никто и никогда не поднимался сюда этим путем.
Артакс бросил взгляд через плечо. На вершину взобрался Ашот и еще дюжина мужчин. Их было достаточно много для атаки!
От крыши укрепленного дома, прислонившегося к скале, их отделял лишь затяжной прыжок. Перед глазами у Артакса снова встал образ молодого охотника, который перерезал веревку, чтобы он не упал в пропасть вместе с ним. Настало время покончить с мятежниками.
Бессмертный поднялся, выхватил из ножен меч духов и направился туда, где скала возвышалась над домом. Не колеблясь, он прыгнул и мягко приземлился на глиняную крышу, спружинив в коленях. Слышал ли кто-нибудь глухой удар? Не важно! Сейчас главное было действовать быстро. Нужно было застать защитников врасплох.
Вместо того чтобы открыть люк в крыше, он спрыгнул во двор. Однако на этот раз приземлился не настолько удачно. Левая нога подвернулась на неровной брусчатке, жгучая боль пронзила лодыжку. Артакс упал, сильно ударился, попытался защититься руками. При этом выронил меч, который со звоном запрыгал по камням.
Из тени арки ворот вышел седовласый воин, которого Артакс видел еще раньше на башне. Он был старым воякой, все руки которого были покрыты шрамами. Он посмотрел на Артакса, перевел взгляд на скалу, увидел мужчин и понял, что замок падет, если только не умрет предводитель этого дерзкого нападения. Взгляд его обжигал холодом, когда он поднял копье и метнул его в бессмертного.
Артакс попытался уклониться, но заболевшая лодыжка не повиновалась ему. Копье угодило прямо в грудь, но не смогло пробить доспех, подаренный Львиноголовым.
— Лучники! — крикнул старый воин, обнажая меч. — Цельтесь ему в голову! Бессмертные тоже жрут землю!
Артакс услышал, как несколько его людей спрыгнули на глиняную крышу. Увидел тень за узким окном в надвратной башне. Неужели там лучники? Он инстинктивно поднял руки, пытаясь защитить голову. Седовласый подошел ближе, поднял меч духов, упавший на камни. Стрела вонзилась в стену дома рядом с Артаксом. Вторая задела его руку, швырнула на бок.
Старый воин взмахнул захваченным мечом, проверяя его, и улыбнулся. Очевидно, он понимал, что держит в руках оружие, способное пробить зачарованный доспех бессмертного. С холодностью во взгляде он стал приближаться к Артаксу.
В этот миг перед ним приземлился Матаан. Артакс услышал, как хрустнули суставы высокого рыбацкого князя при ударе о мостовую, несмотря на то что во дворе уже шумел бой. Пока его друг, застонав, поднимался и пытался защитить собой Артакса, тот встал на ноги, держась за стену дома. Еще одна стрела ударилась о стену прямо рядом с ним. Князь рыбаков издал какое-то бульканье, рухнул назад. Из груди у него торчало две стрелы. Летя наземь вместе с великаном, Артакс обнажил кинжал.
Тем временем его воины продолжали спрыгивать во двор. Среди них был Ашот. Издав пронзительный клич, больше похожий на отчаянный крик, чем на призыв к бою, он бросился на седовласого.
Один-единственный удар меча разрубил железный клинок Ашота, словно тростинку.
Третья стрела попала в Матаана, лежавшего на Артаксе как живой щит. Кровь текла по губам рыбацкого князя, и Артакс почувствовал, что дыхание его друга слабеет.
Бессмертный увидел, что Ашот с трудом увернулся от второго удара меча, бросившись наземь. Он по-прежнему не подпускал воина к Артаксу. Бессмертный поднял кинжал. Придавленный к земле весом Матаана, он с трудом двигался. Из последних сил слегка сдвинув с себя друга, он метнул сверкнувший кинжал в старого воина.
Кинжал вошел в его грудь прямо у основания шеи. Седовласый закачался, попятился, выпустил меч духов и схватился за кинжал. Тем временем Ашот снова вскочил на ноги. Он бросился на старика и швырнул его наземь. Во двор спрыгивало все больше и больше воинов Артакса. Некоторые открыли ворота замка, положили на место недостающую часть моста. Со стороны горной тропы донеслись ликующие крики.
Артаксу помогли подняться, Орму вложил ему в руку сломанное древко копья вместо костыля. Превозмогая боль, он побрел к боковой двери рядом с надвратной башней и крикнул:
— Бессос, ты проиграл! Покажись!
Всего несколько мгновений спустя из двери вышел Бессос, с поднятыми руками.
— Сдаюсь на милость твою, бессмертный Аарон. Меня заставили восстать против тебя, — плаксиво крикнул он. — Я полагаюсь на твое милосердие и предаю себя… — Метательное копье вонзилось в грудь сатрапа и пригвоздило его к двери.
— Подохни, предатель! — крикнул Орму. И прежде чем Артакс успел ему помешать, охотник поднял второе метательное копье и пошел навстречу умирающему сатрапу. — Из-за тебя умерло много мужественных людей. Людей, прославивших Гарагум. Тебя не отнесут на Мулаву, не положат на Стол Небес, чтобы плоть твою съели орлы. Я разрублю твой труп на мелкие кусочки и скормлю волкам, обитающим в горных лесах.
— Довольно! — Артакс схватил охотника за руку. — Мы победили. Пора покончить с убийствами, — он похромал назад к Матаану, встал на колени рядом с товарищем. Веки князя рыбаков трепетали. Он был бледен, как смерть.
— Держись. Это тебя не убьет. Ты слышишь? Приказываю тебе…
Матаан слабо улыбнулся. Губы его задрожали, когда он попытался что-то сказать. Артакс склонился к нему, чтобы разобрать его шепот.
— Это был долгий путь: от Кирны до Куша…
— И мы пойдем вместе дальше, — это еще не конец пути. Артакс схватил друга за руку и крепко сжал ее. Нельзя потерять еще одного товарища! — Мы с тобой…
— Убийца священников! — Голос звучал не очень громко, но было слышно, что он привык командовать. Из двери, к которой был прибит труп Бессоса, вышел старик. На плечи его спадали длинные белые волосы. Пышная борода была покрыта брызгами крови. В руках у него был кинжал. Он стоял, сжимая лезвие, протягивая вперед рукоять, в знак того, что он хочет сдаться.
— Я Элеазар, сатрап и верховный жрец Нари. Отец Барнабы, доверенного лица Абира Аташа, которого ты велел пытать и убить. За моим сыном гонялись твои гончие, травили его, загнали в какую-то безымянную могилу, — говоря это, старик подходил ближе. Все взгляды были устремлены на него. Во дворе замка стояла мертвая тишина.
Артакс выпустил руку Матаана и поднялся, опираясь на разбитое древко копья. Боль, из-за которой на глаза навернулись слезы, пронзила ногу. Но он не будет стоять на коленях перед стариком, язык которого источает такой яд.
— Проклинаю тебя, убийца, Аарон Кровавые руки. Да постигнет ужасная смерть всех тех, кто тебя радует.
— Молчи! — возмущенно крикнул Артакс. — Как ты смеешь!
Элеазар был всего в трех шагах от него. Он протягивал ему кинжал.
— Заставь меня замолчать, так же, как ты поступил со всеми, кто стоит у тебя на пути, Аарон Кровавые руки. Только сделай на этот раз это сам, не посылай своих псов.
— Старик спятил! — крикнул Артакс, пытаясь что-то противопоставить оскорблениям Элеазара.
Теперь Элеазар стоял прямо перед ним.
— Ну же, возьми нож! Или боишься старика?
Артакс схватил рукоять кинжала, потянул, вырывая его из рук старика. Но жилистые пальцы Элеазара крепко сжимали клинок. И только в последний миг, бросившись к Артаксу, Элеазар выпустил оружие. Кинжал с ужасным звуком вошел под ребро изможденного тела сатрапа Нари.
— Убийца стариков! — крикнул он поразительно громким голосом, не спуская с Артакса взгляда холодных серых глаз. Бессмертному показалось, что в них сверкнуло ликование. — Тебя я убить не смогу, а вот твою славу… — на последнем издыхании прошептал Элеазар.
Артакс опустил мертвеца наземь, недоуменно глядя на фанатика. Затем покачал головой. Он не понял, что сейчас произошло. Взволнованно обернулся к Матаану.
— Держись, друг мой. Я велю позвать лучшего лекаря из лагеря на Орлином перевале, — он опустился на колени рядом с товарищем. — Держись! — снова попросил он его. — Я останусь в этом проклятом Каменном гнезде, пока ты не сможешь сидеть верхом. Наш совместный путь еще не окончен.
Князь рыбаков слабо улыбнулся. Глаза его поблекли. Он смотрел на темнеющее небо, окрашивавшееся на западе в королевский пурпур, в то время как над горами на востоке расправляла черные крылья ночь.
— Бессмертный! — Во двор крепости вбежал Ашот. — Господин…
Он склонился к нему.
— Вы должны пойти со мной. Внизу, у цистерн, — старый друг казался усталым и изможденным. На щеках росла густая щетина. От него пахло потом и кожей. — Господин… — В его глазах поселилось что-то, чего Артакс прежде не замечал. Казалось, его захлестнуло безумие Элеазара.
— Идемте со мной, господин. В цистернах… Вы должны увидеть, какой приказ отдал старик. Это… — В глазах Ашота сверкнули слезы. — Это произошло не более часа назад. Как можно было так поступить?
Прямой путь
Ашот всегда придерживался убеждения, что его сердце стало твердым серым камнем в то утро, когда он увидел висящего в петле на кипарисе у деревенского колодца отца, наложившего на себя руки. Он ошибался. Неровный свет одного-единственного факела вырвал из темноты глубоко в недрах крепости жуткую картину. Вместе с бессмертным и еще троими воинами они спустились к цистернам и кладовым. Стоя прямо под ними на крутой лестнице, Аарон молча обвел факелом помещение.
Пол в кладовой был настолько густо усеян трупами, что нельзя было сделать ни шагу, не наступив на чье-нибудь тело. Здесь были исключительно дети и молодые женщины. Лица их были искажены от боли, тела судорожно скрючены, словно они страдали от сильных судорог. Многие держали в руках простые бокалы из красной глины. Комната была маленькой, едва ли десять шагов в диаметре, и в ней находилось пятьдесят мертвецов. Никогда, даже на поле сражения на равнине Куш, смерть не казалась Ашоту настолько близкой. Она угнездилась здесь, витала в воздухе, которым они дышали, держалась за все, к чему они прикасались. И он чувствовал злобу. Гнусного духа, измыслившего эту резню.
Раньше у него были весьма абстрактные представления о морали. Теперь он понимал, что зло действительно существует. Оно захватило Элеазара! Хорошо, что старый ожесточившийся сатрап мертв. Однако Ашот подозревал, что зло еще не уничтожено. Оно еще здесь, совсем рядом.
Аарон перестал размахивать факелом. Прямо под лестницей лежала маленькая девочка с темными волосами, казалось, смотревшая на Ашота широко раскрытыми серыми глазами. Она прижимала к груди пропитанную кровью тряпичную куклу. Ей перерезали горло.
Ашот не выдержал и отвел взгляд. Зачем Элеазар отдал такой приказ? Зачем они вообще оказались здесь? Что заставило сатрапа тащить за собой в уединенную крепость женщин и детей, а не воинов? Он обернулся к воинам, стоявшим над ним в люке для лестницы.
— Поднимитесь во двор! И не говорите о том, что видели здесь. Эта комната наполнена духами… Если мы будем говорить об этом, то заберем их с собой.
Ашот увидел, что напугал своих ребят этими словами о духах.
Несмотря на то что сам он не верил в их существование, воин не был уже в этом уверен. Из-за настолько ужасного поступка было посеяно темное семя, из которого может произрасти еще большее зло. Интуитивно он понимал, что о случившемся здесь рассказывать нельзя!
Ашот снова подумал об ожесточившемся старике и о том, как он бросился на кинжал, протянутый бессмертному. Как легко было бы увидеть в этом то, что кинжалом его ударил Аарон. Половина ребят, поднявшихся в крепость, были родом с гор. Простые, суровые люди. Они не станут рассказывать о подлом старике. То, что бессмертный Аарон собственной рукой покарал предателя, было гораздо интереснее. Но случившееся здесь, внизу… Это имело смысл только в том случае, если Элеазар хотел этими убийствами навредить Аарону. Поэтому будет лучше, если их спутники промолчат о том, что здесь произошло.
Ашот глядел вслед удалявшейся троице. Оставалось надеяться, что страх перед духами в них сильнее, чем желание поболтать.
— Яд, — Аарон снова махнул факелом, словно желая взглянуть в лицо каждому умершему. — Им дали яд. И жертвы не знали, что пьют. Когда они начали умирать, некоторые пытались бежать, поднявшись по этой лестнице… и их зарезали, — бессмертный говорил тихим, бесцветным голосом.
Ашоту показалось, что Аарон говорил сам с собой. Может быть чудовищный поступок Элеазара становился понятнее правителю, когда он обращал мысли в слова.
— Господин, не спускайтесь в эту могилу, — Ашот говорил с трудом. Его взгляд снова упал на девочку, которая даже в смерти прижимала к себе куклу. Может быть, здесь действительно есть какие-то духи? — Нужно запереть эту комнату. Оставить мертвых в покое.
Бессмертный поднял голову и посмотрел на него.
— Оставить их здесь? Это недостойно. Они лежат друг на друге. Без молитвы жреца, который проводит их души в великую тень? Я не понимаю, что здесь сделал Элеазар. Ясно только одно: их смерть имеет отношение к нам.
И тут Ашота осенила мысль, в чем состоял гнусный замысел убийцы. Элеазар был не только сатрапом, но и верховным жрецом. Он знал, какие ритуалы необходимы для достойного погребения. Знал, что бессмертный не оставит трупы просто так лежать здесь.
Одно дело сжечь тела воинов после битвы или похоронить их в общей могиле. Но лишить погребения детей… Просто оставить их здесь… Ашот понял, что Аарон никогда так не поступит. И Элеазар тоже на это рассчитывал. Однако в первую очередь безумный старик предвидел, что случится после этого. Поскольку крепость выбита в скале, и грунт здесь — сплошной камень, чтобы похоронить умерших, их придется нести вниз, к Орлиному перевалу. А там сотни воинов, которых не было здесь, наверху, станут свидетелями этой процессии. Людей, которые видели, что бессмертный был вне себя от гнева и хотел любой ценой взять эту крепость. Что они подумают?
— Вы должны оставить их здесь, господин.
Бессмертный посмотрел на него, в глазах его полыхнул ледяной гнев.
— Здесь? Стать приспешником Элеазара? Таким же бессердечным, как он?
Ашот заставил себя выдержать этот взгляд.
— Мы станем его приспешниками, если понесем умерших вниз, к Орлиному перевалу. Именно этого он и добивался. Он хорошо знал вас, повелитель, — пояснил Ашот свою мысль. — Он хотел причинить вам вред. Прошу, не облегчайте ему задачу.
Но Аарон покачал головой.
— Мы похороним их с достоинством!
В голосе правителя слышалась безапелляционность, выкованная столетиями привычки командовать. Больше Ашот возражать не посмел. И выносить взгляд бессмертного тоже больше не мог. Он потупился и снова встретился взглядом с мертвыми серыми глазами девочки.
— Элеазар победил, если ты понесешь их вниз с горы. Все подумают, что это мы их убили. Вас назовут убийцей. Ваше имя…
— Элеазар выиграл бы даже в том случае, если бы я так не поступил, — голос Аарона утратил твердость. Теперь в нем слышались лишь усталость и грусть. — Я не такой. Не ведать милосердия, это… Я не хочу быть таким! Я скорее предпочту лживые россказни обо мне. Для меня есть только один путь, прямой. Компромиссы подобны лабиринту. Если идти на них, то можно заблудиться. Я превращу этот мир в лучшее место, прежде чем уйду навсегда. Останешься ли ты рядом со мной на этом пути, Ашот, друг мой?
Внезапно голос бессмертного показался ему удивительно знакомым, словно сквозь пропасть лет с ним заговорил Артакс, давным-давно ушедший в Нангог. Тогда Ашот хотел пойти с ним, но отец отговорил его. Сказал, что он обязан помогать ему выращивать свиней. Мол, это сделает их самыми богатыми крестьянами Бельбека. И он, Ашот, принес свои мечты и дружбу в жертву свиньям, которые вскоре все передохли. Его родители умерли. Его друг Нарек пал на равнине Куш. А он стал командующим лейб-гвардией бессмертного.
Интересно, куда завела бы его судьба, если бы тогда он пошел с Артаксом? Друг его юности тоже был мечтателем и хотел изменить этот мир.
Он ни мгновения не стал бы колебаться, прежде чем ответить бессмертному.
Ашот отвернулся от мертвой девочки. Почувствовал в горле комок, словно грустные воспоминания пытались задушить его. Потом собрал все свое мужество в кулак и взглянул в печальные глаза бессмертного, и на мгновение в груди у него возникло абсурдное чувство, что на него смотрит Артакс.
— Я пойду с вами, господин, пока вы будете идти прямым путем, — Ашот улыбнулся. — Когда-то у меня был друг, которого вы привели бы в восхищение.
Зара
Коля смотрел на крутую улицу, которая вела к дому Шелковой. Шлюха приказала нести себя в великолепном паланкине, словно княгиню. Он невольно усмехнулся. Подобные выходки наверняка являлись частью ее успеха. Он почти захотел простить ей то, что вчера она заставила его выглядеть дураком в цветнике Датамеса. Почти. Наказание для нее будет более мягким.
Он с удивлением рассматривал странную «свиту», шедшую за паланкином. Пять оборванцев, выглядевших так, словно только что вернулись из глуши. Какие могут быть дела у Зары с этими людьми? Откуда они? Для удушающе жаркого вечера они были одеты слишком тепло. Все кутались в длинные плащи с капюшонами. Двигались с кошачьей грациозностью, напомнившей Коле движения ягуаров из народа Цапоте.
Однако кого бы там ни притащила с собой Шелковая, сегодня нужно было сделать ее послушной. Она должна понять, что под его руководством ветер дует совсем другой. Он подчинит ее, он хорошо подготовился! Друсниец отошел от окна, пересек маленькую комнатку с узкой лавкой, принадлежавшую, должно быть, одной из служанок Шелковой, и встал у двери. Отсюда он мог видеть весь внутренний двор.
Его люди были расставлены по укромным местам. Все получили приказ вмешаться, только если слуги Шелковой попытаются предупредить хозяйку.
Ворота в городской дом шлюхи распахнулись еще до того, как в них постучали. Ей пришлось выйти из большого паланкина, поскольку для него ворота были слишком узкими. Коля рассматривал одетую в красное женщину, лицо которой было скрыто под вуалью. Она оказалась меньше ростом, чем он ожидал. Эскорт Шелковой остановился у входа, в самой густой тени. Что-то в них тревожило Колю. Они растворились в тени не потому, что боялись. На ум снова пришли воины-ягуары из Цапоте. Эта свита Шелковой пугала его.
— Я рад, что мне тоже была дарована милость воспользоваться твоим вниманием, Зара, подруга верховных жрецов и наместников. Я всего лишь человек с улицы. Отброс общества. Но я тоже люблю общество прекрасных женщин, — с этими словами Коля спустился по деревянной лестнице во двор.
Если его появление и напугало Шелковую, она не подала виду. Женщина спокойно обернулась к нему. Ее лицо было скрыто под вуалью. Он обвел взглядом ее тело. Медленно. Ей должно было хватить времени на то, чтобы представить, о чем он сейчас думает, мужчина настолько омерзительного вида, что его не узнала бы даже родная мать. Под полупрозрачными шелковыми одеждами угадывалась фигура. На груди и бедрах они прилегали плотно, пробуждали желание, ничего при этом не открывая.
— Должно быть, ты Коля, — спокойно произнесла она.
— Рад, что ты знаешь о моем существовании, несмотря на то что прежде мы никогда не встречались.
— Твое лицо, драгоценный друг, не спутаешь ни с чьим, и не нужно встречаться с тобой, чтобы знать, кто пришел ко мне, — она говорила по-друснийски с легким певучим акцентом, впрочем, ни капли не лишавшим резкости ее слова. — Поскольку, как я вижу, ты и твои напарники предвосхитили мое желание оказать вам гостеприимство и уже испытали достоинства моего дома, я предоставлю тебе возможность самому выбрать комнату, в которой мы продолжим наш дальнейший разговор.
Коля почувствовал приятную пульсацию между ног и демонстративно почесал промежность. Несмотря на то что Шелковая не сделала очевидных намеков, в словах ее слышалось обещание прекрасных часов. Значит, вот как она обводит вокруг пальца даже князей. Коля пытался сохранять невозмутимый вид. Она всего лишь шлюха. И принадлежит ему, как все шлюхи города. Она — инструмент, и ему, а не ей решать, где и как ее использовать! Он будет решать, когда они удалятся, несмотря на то что его желание совершенно очевидно.
— Что за люди сопровождают тебя? — бесцеремонно поинтересовался он.
— Я отправляла их на запад в джунгли на поиски сокровищ, о которых так много рассказывают.
Коля перевел взгляд на едва заметные в тени фигуры. Нужно будет поболтать как-нибудь с ними. Он не отказался от своего плана отыскать пещеру с кристаллами, неподалеку от которой они сражались с демонами после победы над пиратами Таркона Железноязыкого. Но сначала нужно укрепить свою власть в Золотом городе, прежде чем можно будет начать воплощать в жизнь столь дерзкие идеи.
— Ты первая шлюха из всех, с которыми я знаком, кто не тратит деньги только на наряды и драгоценности, — произнес он и кивнул головой, указывая на деревянную лестницу, по которой совсем недавно спустился. — Там, наверху, я видел комнату с прекрасным видом и огромной постелью. — Я предложил бы продолжить наш разговор там. Мне не терпится узнать, чем еще ты меня удивишь.
Шелковая обернулась к своей свите и негромко заговорила с мужчиной, который стоял к ней ближе всех. Худощавый парень, глядевший на Колю большими черными глазами. Судя по взгляду, страх ему был неведом. Этот взгляд обещал беду. Должно быть, нужно быть слепленным из совершенно особого теста, чтобы рискнуть сунуться в большие леса, где живут Зеленые духи и другие страшные твари. Пугливые ребята долго там продержаться не могли. Теперь Коля принял решение: как можно скорее побеседовать с этой пятеркой. Они наверняка будут полезны в поисках пещеры с кристаллами. Он примирительно улыбнулся, поскольку был уверен, что сможет заплатить им больше, чем Шелковая. А расставляя для него ноги и наполняя его мошну, она еще и будет зарабатывать деньги, на которые он будет нанимать полезных людей.
И, пребывая в прекрасном расположении духа, Коля стал подниматься по лестнице. Шелковая шла за ним.
Комната с большой кроватью понравилась Коле с первого взгляда. Над постелью висел большой веер из желтого шелка, который наверняка приводился в движение из комнаты наверху при помощи какого-то особого механизма. Вечер был душным. При мысли о том, как невидимые слуги охлаждают его задницу, пока он получает удовольствие, друсниец усмехнулся. Подобные веера нужно будет установить в некоторых самых лучших домах, где работают его девочки.
Шелковая стояла в дверях и смотрела на него своими зелеными, подведенными черной краской глазами. На веках тоже был легкий зеленоватый оттенок. Почему эта потаскуха не снимет вуаль? Играет таким образом? Что ж, еще немного позволить можно.
— Ну что, Коля, мой повелитель, есть у тебя какие-то особые пожелания?
— Я-то думал, при твоей славе, ты должна читать мои желания по лицу.
— Что ж, по твоему лицу трудно что-либо прочесть.
Коля улыбнулся фальшивой улыбкой, которая обычно пугала даже самых храбрых, но Зара не опустила взгляда. Проклятая вуаль! В ее глазах не было страха, а больше ничего нельзя было разглядеть. Постепенно ее дерзость начинала злить Колю.
Друсниец сел на кровати, широко расставив ноги. Она подошла ближе, покачивая бедрами. Он попытался представить себе, как может выглядеть тело, скрытое под тонкой тканью. Представил себе, как хватает ее. Как сжимает ее маленькую грудь своими могучими руками. Теперь она стояла прямо перед ним. От нее приятно пахло. Она коснулась рукой его покрытой шрамами щеки, провела по короткой жилистой шее, тронула пальцами грубую ткань его туники, спустилась глубже. А потом, не колеблясь, запустила руку под подол его одежды. Он спал со многими женщинами, но редко возбуждался настолько сильно, несмотря на то что пока она ничего еще не сделала.
Левой рукой Зара сдернула вуаль. Ткань наконец-то отброшена назад, и Коля увидел ее лицо: полные чувственные губы, выделяющиеся на узком лице с высокими скулами. Коля видел женщин и покрасивее, и, несмотря на это, было в Шелковой что-то такое, от чего у него кружилась голова. Опускаясь на колени, она не сводила с него взгляда больших зеленых глаз. При этом ее правая рука по-прежнему оставалась под подолом его туники, массировала хозяйство и обещала неземное наслаждение.
— Поцелуй меня, — вырвалось у него.
Она поняла и отбросила тунику. Теперь ее левая рука схватила его шарики. Он застонал и откинулся на постель.
— Каждый раз удивляюсь тому, что рост мужчины не имеет никакого отношения к размеру его величайшего сокровища.
Коле показалось, что он ослышался. Приподнявшись на локте, он почувствовал, как слабеет сила его чресл. Никогда еще ни одна баба не говорила ему, что у него слишком маленький!
— Ты забыла, кто я такой, мерзкая потаскуха?!
— Думаешь, для меня имеет какое-то значение, что за мужик прячется за членом, который я беру в рот? Ты хочешь, чтобы я была твоей шлюхой, и я к тебе буду относиться точно так же.
Коля схватил ее за длинные, черные волосы, поднял ее и занес кулак.
— Ударь меня, и каждый твой удар будет стоить тебе целого кошелька золота. Ты продаешь мою красоту, забыл? Ты не только плохой любовник, но и плохой делец?
Он обрушил кулак на ложе. Кровать затрещала от удара. Она права. И тем не менее… Нет, бить ее нельзя. Он хотел получить не только золото. Он хотел получить ее влияние на власть имущих.
Женщина холодно смотрела на него.
— Я знаю, о чем ты думаешь, друсниец. Ты хочешь, чтобы я слушала, что говорят сильные мира сего. Знаешь, что после любовной игры мужчины говорят обо всем. Хвастаются. Вся кровь приливает к члену между ног. В мозгу пусто. Расспросить их — такая малость. Часто они начинают говорить сами по себе. Ты хорошо продумал, что это значит? Отпусти меня, друсниец!
Коля схватил ее еще крепче.
— Я могу причинить тебе боль, которая не оставит следов на теле, — он говорил очень тихо, но в голосе был только лед. — Не дразни меня, или ты узнаешь, что значит навлекать на себя мой гнев, — он видел, как натянулась кожа на ее лбу — так сильно натянулись волосы. Она не стонала, лишь с ненавистью смотрела на него.
— Знаешь, что самое прекрасное в том, когда тебя любит ларис Трурии? — Голос ее звучал глухо от боли, и он слегка ослабил хватку.
— Он с огромным удовольствием насаживает на пики головы друснийцев. Он рассказывал мне, что побеждал вас в более чем двадцати сражениях. Как думаешь, что он сделает, если узнает, что ты причинил мне боль? Он привел с собой пятьсот воинов, когда стал наместником в Нангоге. Все его люди очень опытны в вопросах потрошения друснийцев. Если с моей головы упадет хоть один волосок, Аркуменна отрежет твой крохотный член и засунет его тебе в глотку, Коля. И можешь считать, что тебе повезло, если он придет первым. Субаи, сын бессмертного Мадьяса и наместник ишкуцайя, тоже любит, когда я его развлекаю. Говорят, степняки очень изобретательны в вопросах убийства своих врагов, и смерть может растянуться не на один день.
Коля оттолкнул ее от себя.
— Ты мне угрожаешь, шлюха? Думаешь, это действительно умно? Посмотри на меня! — Он поправил тунику, потому что она смотрела ему между ног, продолжая провоцировать. — Моя работа — нести смерть. А ты продаешь радость любви. Как думаешь, как часто мне угрожали могущественными друзьями? Большинства из тех, кто пытался сделать это, уже нет в живых. И даже о тех, кто не поплатился смертью за свою дерзость, я с уверенностью могу сказать, что они пожалели о том, что бросили мне вызов, — он поднял свой лоснящийся протез и хлопнул им по открытой ладони правой руки. — Один удар, и в будущем ты будешь обслуживать клиентов за медяк или зарабатывать кусок сухого хлеба в настолько темных переулках, что овладевающие тобой не будут видеть твоего лица.
— Собираешься выкинуть золото на помойку?
— Ты действительно хочешь бросить мне вызов? — Коля встал и подошел к ней. Зара все еще стояла на коленях. Униженно смотрела на него. Прошел миг, прежде чем он понял, что она снова играет с ним. Тон ее голоса не сочетался с позой рабыни. Она была совершенно уверена в своей правоте.
— Сейчас я скажу тебе, чего от тебя жду, а потом ты дашь мне ясный ответ, будешь ты это делать или нет.
Она смотрела на него вызывающе. Проклятье! Было в ней что-то, что нельзя было описать словами. Вообще-то ему больше нравились женщины с несколько более круглым лицом и более полным телом. Губы у нее были слишком большими. Нос слишком неясно выражен. Большая родинка уродует щеку прямо под правым глазом. Высокий лоб, что не очень-то хорошо для женщин. И, несмотря на это, все эти недостатки, в сочетании с ее дерзким взглядом и самоуверенностью делали ее неотразимой. Никогда еще ему не встречались такие женщины, как Зара. Он уже понял, что так просто она не подчинится. Не дождавшись ответа, он продолжал.
— Я хочу, чтобы ты докладывала мне обо всем, о чем говорят мужчины в твоей постели. И расспрашивала их для меня. За это я буду оберегать тебя. Подарю тебе дворец, вдвое больше твоего дома. У тебя ни в чем не будет недостатка. Будешь жить, как княгиня.
Она покачала головой и посмотрела на него так, что он почувствовал себя дураком.
— Ты не понимаешь, чем я занимаюсь. Я продаю не только свое тело. Каждый клиент рассчитывает на сохранение тайны. Если я буду делать то, о чем ты меня просишь, скоро никто не будет приходить.
Коля вздохнул. К такому ответу он был готов.
— Эврилох! — крикнул он в сторону двери и удовлетворенно отметил, что Зара впервые проявила неуверенность.
Штурман показался в дверях, и Коля достал длинный кинжал, который носил на поясе.
— Она упряма, Эврилох, совсем как я и опасался, — с этими словами он протянул воину кинжал. — К сожалению, теперь тебе придется сделать то, о чем мы говорили вчера. Баба, которая не подчиняется нашей воле, в нашем деле не нужна.
Йорам
Эврилох вышел от нее с кинжалом в руке. С тех пор прошло уже больше получаса. Коля смотрел в окно в спальне Шелковой и наблюдал за тем, как сумерки тянут к городу свои длинные темнеющие пальцы. Позолоченные крыши еще сияли в последних отблесках зари. А вот в переулках уже царила тьма.
Поначалу Зара держалась хорошо. Хоть и отпрянула с испугом, когда Коля обнажил кинжал, но когда он отправил Эврилоха прочь, ей хватило величия не задавать вопросов. Даже сейчас она ограничивалась тем, что бросала на него красноречивые взгляды. Тревожно ходила из угла в угол. Коля веселился, наблюдая, как трещит по швам ее спокойствие. Предоставить ее самой себе и ее фантазиям было гораздо действеннее любых угроз.
Коля испытывал к ней уважение. На ум не приходила ни одна женщина, которая была бы способна молча выносить эту тишину. Может быть, это одна из тайн Шелковой? Очевидно, она принадлежит к числу тех немногих женщин, которые умеют молчать, вместо того чтобы изливать на мужчин свои размышления. Это давало ее друзьям в постели возможность больше поболтать.
Коля наблюдал, как Зара вонзает ногти в ладошки. Еще немного, и она проиграет сражение с собственным языком. Пока еще ее губы были сжаты, превратившись в узкую черточку.
На улице раздались тяжелые шаги по деревянным ступенькам.
«Эврилох пришел слишком рано», — разочарованно подумал Коля. Штурман держал в руках окровавленную тряпку, в которую было что-то замотано. Коля кивнул головой, указывая на маленький столик, на котором стояла миска с виноградом. Друсниец удовлетворенно отметил, что платок был шелковым, как он и приказал.
Эврилох исчез, не сказав ни слова. Правильно ли было выбрать именно его для этой задачи? Коля задумался об этом только теперь. Заставить его сделать это было не очень-то чутко с его стороны.
Коля хлопнул в ладоши.
— Принесите свет! — крикнул он, высунувшись из окна во двор.
Всего несколько мгновений спустя появились слуги с масляными лампами. Опустив глаза, скользнули в комнату, поставили лампы в стенные ниши. К столу с лежавшим на нем окровавленным шелковым платком старались не приближаться. Исчезли они так же быстро, как и появились. Со двора не доносилось ни звука. В доме Шелковой было тихо, словно все прислушивались к тому, что произойдет в этой комнате.
— Что, неужели тебе не интересно, что за подарок я велел принести для тебя? Я мог бы принести второй, побольше, если тебе не понравится этот.
Зара в ужасе поглядела на него.
— Ты велишь принести мне какую-то отрубленную голову?
— Не какую-то, — спокойно ответил он. — А теперь посмотри, что там лежит, если хочешь предотвратить худшее. Давай, мое терпение не безгранично.
Лицо ее было совершенно бесстрастно, но глаза перестали блестеть. Он сломает ее — уже почти получилось. А когда от ее гордости и дерзости ничего не останется, он сделает из нее существо, целиком подвластное его воле.
Зара взяла кусок шелкового платка и развернула то, что было спрятано в нем. В руках у нее был отрезанный палец, на котором красовалось бронзовое кольцо со вставленным в него маленьким зеленым камнем.
Коле показалось, что она слегка побледнела.
— Где Йорам? — прошептала она.
— А, так у безносого есть имя. Что ж, раньше жилось ему не очень-то комфортно. Сейчас у него хорошая комната, и он никогда больше не останется один.
— Что ты сделал с ним, чудовище? — Зара все еще держала в руках отрезанный палец и нежно поглаживала кольцо.
— Вопросы здесь задаю я. И если не получаю ответов… — Он пожал плечами. — Мне тоже не очень-то хочется отрезать тому парню что-нибудь еще. Носа-то у него уже больше нет? Может быть, приказать принести тебе его ухо? Или язык? Язык ему еще нужен? Говорить он еще может?
— Это мой брат. Как он? Я хочу увидеть его. Сейчас же, немедленно!
— Твой брат? — Коля кивнул. — Когда теряешь палец, у тебя уже не может быть все в порядке. С другой стороны, могло быть и хуже. И ты хочешь его увидеть? Посмотри на палец. Воссоединение семьи возможно только по частям. Желаешь увидеть другие части?
Зара отпрянула от него. Она прижимала руки к груди. Страх был ей не к лицу. Может быть, не стоило все же ломать ее. Что, если она навеки утратит чары, которые так нравились наместнику и остальным власть имущим? Нужно обращаться с ней менее сурово. Питать ее надежды, чтобы управлять.
— Ты необычная женщина. Я думал, ты разразишься слезами, начнешь кричать. А ты очень сдержанна. Расскажи мне о своем брате. Что с ним случилось?
— Он привел меня сюда… мне было восемь лет. Ему было тринадцать, — она словно смотрела куда-то вглубь себя, словно заглядывала в прошлое. — Наши родители были крестьянами. Худшее время для крестьян — это весна. Когда зимние припасы уже закончились, а природа еще не принесла новой зелени. Ты когда-нибудь видел крестьянскую деревню, по которой гуляет голод? Где люди отощали до состояния скелетов? — На миг Зара запнулась, а потом плотину, похоже, прорвало окончательно, слова полились из нее сами собой. — Еще у меня была младшая сестра. Она умерла той зимой. За ней вскоре последовала мать. Она просто легла у холодного очага и больше не встала. У нас, живых, больше не было сил хоронить умерших. На следующий день пришли вербовщики, искавшие крестьян для Нангога. Моего брата взяли, а отца нет. Дали Йораму поесть, чтобы у него было достаточно сил пойти с ними. Все они были истощены. Все молодые. Йорам отрезал мне волосы и сказал, что я мальчик. Он мог заставить кого угодно поверить во все, что угодно, — она снова умолкла на миг, обматывая шелковый платок вокруг отрезанного пальца. — Мой отец был слишком стар и слаб, но убедил нас идти сюда. Больше я его не видела.
Мы прибыли в Нангог, потом нас продали в крупное поместье в двух днях пути отсюда. Мы не были рабами! Но мы были должны отработать у помещика тысячу дней. Как только этот долг был оплачен, вроде как мы могли идти. Но каждый день нам приписывали новые долги. За еду, за ночлег… Мы пробыли там еще почти год, прежде чем поняли, что этому не будет конца. Однажды ночью, после сильного ливня, мы бежали. Мы были в отчаянии, потому что знали, что беглых крестьян они травят собаками. Так случилось и с нами. После жуткого гона по лесу собаки окружили дерево, на которое мы забрались. И тут пришли Зеленые духи. Они прогнали собак и охотников. Не знаю, встречался ли ты с ними когда-либо, Коля? Там, где они появляются, становится холодно. Когда они пляшут в ночи, зрелище очень красивое. Некоторые боятся их. Другие почитают как богов и утверждают, что в них живет душа Нангог. Но все, кто видел их, были потрясены этим зрелищем.
Она положила палец на кровать. Наконец снова подняла на него взгляд. Она снова была здесь.
— Должно быть, духи охраняли нас и потом. Собак словно кто-то сбил со следа. Больше они к нам не приближались. Но меня не покидало ощущение, что за нами наблюдают. И Йорам тоже чувствовал это. В день, который последовал за этой жуткой ночью, один рыбак отвез нас в Золотой город. За это он потребовал, чтобы я поцеловала его. От него очень сильно воняло, он прижимал меня к себе очень крепко. Такова была цена за перевоз. Тогда мне было девять. Я впервые продала себя, и в тот самый день поняла, что здесь, в Нангоге, за фальшивую любовь можно получить все. И у нас не было выбора… На другой стороне реки нас рано или поздно нашли бы охотники за людьми. А в Золотом городе можно было легко залечь на дно.
Йорам хотел защитить меня от мужчин. Поэтому он всегда заботился обо мне, брался за любую работу, чтобы заработать денег, сколь бы грязной или опасной она ни была. Несмотря на это, к наступлению ночи мы часто бывали голодны. Когда он не мог сам остаться со мной рядом, он отводил меня на площадь Тысячи языков, где продают свои услуги переводчики. Он был знаком там с одним стариком, мастером Боно, который присматривал за мной. Переводчиков уважали. Там мне можно было быть девушкой, не опасаясь преследований. И там же я обнаружила дар к языкам. Чужие наречия мне давались легко. Старик научил меня писать, и вскоре я уже помогала ему. Конечно же, денег за это он мне не давал. Когда я выполняла для него перевод, это была лишь крохотная благодарность за то, что он возился со мной, — на губах Зары мелькнула безрадостная улыбка. — Ты знаешь, что этот город каждый день пожирает людей, Коля. Они погибают, и убивают их не Зеленые духи. Жадность власть имущих и то, что они и все мы сделали с этим миром. Превратили его в место, где купцы золотят крыши, в то время как те, кто добыл для них это золото, подыхают в переулках или на задних дворах их дворцов.
Ты знаешь, каково это — провести ночь на улице в сезон дождей? Ходить недели напролет в промокшей насквозь одежде? Да, есть дешевое жилье, где в одной комнате живет дюжина парней. Пойти гуда мы не могли, Йорам постоянно боялся, что… — Она запнулась. — На двадцать мужчин в Нангоге не приходится и одной женщины. Даже человек с добрым сердцем в какой-то момент может сойти с ума. Он не хотел, чтобы я попала в их руки. Он всегда хотел для меня лучшей доли, — на ее губах мелькнула печальная, задумчивая улыбка, а потом она заговорила снова: — Поэтому он брался за все более опасные задания, но только такие, которые не уводили его прочь из города. Я была его оковами, тяжелее железного ошейника. А я была еще ребенком и не понимала этого. Я не знала, что он зарабатывает деньги, копая штольни. Когда он начал работать там, где платили втрое больше, потому что камни ломкие, у нас впервые появилась маленькая комнатка, иногда мы ели свежие фрукты или немного мяса.
Я говорила тебе, что Йорам искусно умел врать. Это лишь половина правды. Я сама была готова верить во всякую его ложь. Что он стал слугой в доме
богатого купца — я не усомнилась даже тогда, когда он стал возвращаться домой со ссадинами и окровавленными мозолями на руках. Прежде чем забрать меня вечером с площади Тысячи языков, он купался. Правда, иногда я замечала каменную пыль в его волосах. Однако вместо того, чтобы воспользоваться рассудком, я спрашивала его, когда же он, наконец, возьмет меня в дом богатого купца или на борт одного из поднебесных кораблей, носящих по небесам сокровища Нангога, — Зара снова задумчиво замолчала. — Это были счастливые дни, и я начала верить, что новый мир одарит и нас. Другие переводчики на площади Тысячи языков заметили мой талант и захотели выкупить меня у старика. Мастер Боно был валесийцем, из Трурии. Седой, но всегда чисто выбритый, его одежда всегда слегка пахла духами — он производил впечатление весьма почтенного человека. Чтобы удержать меня от глупых размышлений, он время от времени давал мне медные монетки, если удавалось хорошо выполнить свою работу. Я чувствовала себя богатой. Но потом удача отвернулась от нас. В сезон дождей работа в штольнях и тысячах каналов, потайных туннелях и глубоких подвалах, скрывающихся под нашим городом, становилась еще более опасной. Скала впитывает воду, как губка. Пещеры затапливает, потоки в сточных канавах превращаются в бурные реки. Сезон дождей продолжался уже целую луну, когда однажды вечером они вынесли Йорама на площадь Тысячи языков. Он был закутан в парусину, с которой капала кровь. У брата была маленькая свинцовая дощечка, на которой было выцарапано имя мастера Боно и то, что его можно найти на площади Тысячи языков.
Едва они положили его на землю, как ко мне подошел Боно. Он не разрешил мне развернуть ткань. Сказав несколько слов, он дал мне понять, что не станет заботиться о больном человеке и что он не зарабатывает достаточно для того, чтобы из милосердия кормить бесполезного едока, если он не член семьи. Мне было четырнадцать, но я поняла, что он имеет в виду. И я согласилась. Той же ночью я стала его женой.
Коля взял несколько виноградин из стоявшей на столе неглубокой миски. Они были сладкими, достаточно созревшими на солнце. Зара смотрела на него. Взгляд ее был спокоен. Казалось, ей нет нужды заставлять себя смотреть в его изуродованное лицо. Неудивительно, если вспомнить, как выглядит Йорам. Впрочем, Коля не верил в ее историю. В своей жизни он побывал, пожалуй, больше чем с сотней шлюх. Большинство из них рассказывали очень трогательные истории.
— И только когда мы с Боно торжественно, в присутствии трех свидетелей, принесли клятвы верности, мне разрешили развернуть ткань. Я узнал Йорама только по маленькому кольцу, которое купила ему на те жалкие крохи, что удалось заработать. Лицо брата выглядело ужасно. Резцы выбиты, нос разбит, от него остался окровавленный комок. Он был без сознания. Боно настоял на том, что мы должны скрепить договор, прежде чем он позовет целителя. И, несмотря на то, что Йорам был на грани смерти, он не хотел заключать брак раньше или в какой-то другой день. Однако разрешил мне отнести Йорама в его дом и подготовить там все для праздника.
Боно жил в трех темных комнатах в большом грязном доме неподалеку от площади Тысячи языков. С теми деньгами, которые он зарабатывал, он мог бы позволить себе жилье и получше. Но тогда я сочла его просто жадным. Я носила воду из ближайшего колодца и обрабатывала раны брата. Когда Боно пришел, было уже довольно поздно. В те дни я мало разбиралась в мужчинах. По дороге он уже начал отмечать нашу первую брачную ночь и напился. Он был старик, а я неопытна. Ночь прошла не так, как он ожидал. Он убедил меня в том, что это я виновата, и я поверила ему. Помощи Йорам не дождался, как я ни просила и ни умоляла. Подарком на свадьбу мне стали побои. Лицо было все в синяках. Возможно, ему было стыдно.
На протяжении следующих дней мне не разрешалось сопровождать его к рабочему месту на площади Тысячи языков. Больше он ко мне не прикасался. А Йорам по-прежнему был предоставлен сам себе, потому что я недобросовестно выполнила свою часть нашей брачной клятвы. Мой брат очнулся на следующее утро, но разум не вернулся к нему. Он постоянно стонал и причитал. Раны воспалились и начали жутко вонять. Наконец одна соседка сжалилась и привела долгожданного целителя с Огненных островов.
Наверное, это был самый дешевый целитель во всем квартале. Он перерезал горло черному петуху, побрызгал этой кровью лицо Йорама и начал взывать к силе своих предков. Некоторые слова я понимала. Заклинание было темное. Потом он взял каменный нож и начал отрезать воспаленную плоть с лица Йорама. Все это время я вынуждена была держать брата… — Зара коснулась отрезанного пальца, лежавшего на кровати рядом с ней, и взгляд ее стал тверже. — Он отрезал ему верхнюю губу и нос, вместе с остатками переносицы. На открытые раны положил личинок, которые должны были сожрать остатки гнилой плоти. Мой брат выжил. Боно не слишком обрадовался этому. Когда мое лицо зажило и его можно было показывать на людях, он снова стал брать меня на площадь Тысячи языков. Брата он привязал дома веревкой к кожаному кольцу в стене, как собаку. Разум Йорама так и не оправился. Он плакал, когда мы уходили, а когда возвращались, все время старался держаться неподалеку.
Боно он действовал на нервы, и Йораму было запрещено находиться с ним в одной комнате, когда старик бывал дома. Прошла примерно одна луна, когда я поняла, почему мой новый муж ютится в такой жалкой квартирке. К нему пришел в гости друг, — Зара прервала рассказ и с упреком посмотрела на Колю. По опыту общения с другими девушками друснийцу был знаком этот взгляд. Все они умели бросать такие взгляды, как хорошо с ними не обращайся.
— Нашего гостя звали Леон. Думаю, ты хоть раз да слышал о нем, Коля. Он занимался тем же ремеслом, что и ты, и был довольно успешен, пока не исчез бесследно несколько лун тому назад. Конечно же, тогда я не знала, кто он такой.
Коля еще помнил трурийца, командовавшего штурмом его публичного дома. Леон был высоким, слегка полноватым мужчиной с редкими волосами и странной бородкой. Один из тех людей, что любят носить одежды ярких расцветок и, словно баба, обвешиваться побрякушками. Глупец пришел с длинным кинжалом и наверняка был уверен в том, что очень опасен. Он и другие глупцы понятия не имели, что значит связываться с наемниками-ветеранами. Они убили их всех, а потом захватили их бизнес.
Друсниец только пожал плечами. Кого он знает, а кого нет, Шелковой не касается.
— Леон поздравил Боно с женитьбой. При этом он самым бесстыдным образом таращился на меня. А я не могла поднять глаз. Еще удивительнее было то, что мой супруг, который был страшно ревнив, казалось, совершенно не возражал. Он расписывал мои достоинства, словно я какая-нибудь кобыла на конном рынке. Леон пригласил нас прийти к нему в гости на следующий вечер. Когда труриец ушел, я попыталась отговорить Боно от визита. Он и слушать не захотел, более того, пригрозил, что не даст Йораму поесть, если я не буду слушаться. Поэтому я подчинилась.
Так я впервые в жизни попала в бордель. Леон уже все устроил. Боно нравилось наблюдать за тем, как я совокупляюсь с другими мужчинами. Только таким образом сок приливал к его засохшему финику. В ту ночь мне пришлось лечь с тремя мужчинами, ни один из которых даже не догадывался о том, что мой муж подсматривает за нами через просверленную в стене дырку.
С этого дня Боно часто водил меня к Леону, и я поняла, куда девались деньги Боно. Мой муж уже давно стал здесь клиентом. Но теперь все изменилось. Он уходил домой с туго набитым кошельком, вместо того чтобы нести свои жалкие медяки в дом Леона. Семь раз эти двое продавали меня как девственницу. Мне приходилось вводить себе наполненные кровью внутренности молодых голубок, чтобы чудо стало явью.
Я думала, хуже быть уже не может, но теперь Боно начал пить, потому что вдруг понял, что в состоянии позволить себе дорогое вино. Днем на площади Тысячи языков он все чаще просто спал. Он худел и чах — возможность исполнить все свои мечты истощала его. Все чаще он жаловался на то, что больше не может выносить присутствия моего брата. Идиота, у которого изо рта течет слюна, вид которого лишает его аппетита.
Однажды вечером он объявил мне, что нашел на нижнем уровне, у порта, дом, в котором выставляют таких чудовищ, как мой брат. И собирался отвести его туда на следующее утро. В ту ночь я как следует напоила Боно вином, а потом задушила его шелковым шарфиком, подарком Леона, потому что Боно подарков мне не дарил никогда. Никто не удивился смерти старика, который давно уже выглядел больным и усталым, после того как взял себе слишком молодую жену.
Зара пристально смотрела на него, проверяя, как он реагирует на ее историю. Ее поведение веселило Колю. Он не старик и никогда не позволит задушить себя шелковым шарфом. Мысль об этом развеселила его еще больше, когда он вспомнил, как только не покушались на его жизнь в прошлом. Он пережил даже встречу с демонами!
— Бывают и худшие способы подохнуть, — вот и все, что он сказал на это. На миг отвлекся и подумал о Володи. Интересно, убили его уже цапотцы или нет? Было бы лучше, если бы бывший товарищ прожил не слишком долго, потому что он был не создан для мирных дел и решений, которые нужно было принимать для того, чтобы успешно вести бизнес. С его моральными принципами он стал бы опасен для целей, которые поставил себе Коля.
— Я сама удивилась тому, как легко стало жить без Боно. Леон предложил мне присмотреть за нами с братом. Для этого я должна была развлекать его гостей каждый второй вечер. На площади Тысячи языков никто не стал возражать, когда я заняла место Боно. Мне по-прежнему легко давались языки. Всего за три года я выучила семь языков семи великих империй. Сделала себе имя среди переводчиков. Я была единственной женщиной среди них. Мои таланты переводчицы стали пользоваться особенным спросом, когда высокопоставленные клиенты узнали, что я предлагаю и другие услуги, если ты можешь себе это позволить. Вскоре другие переводчики стали ненавидеть меня, поскольку я уводила у них клиентов. Но Леон позаботился о том, чтобы никому не пришла в голову идея причинить мне какой бы то ни было вред.
— И сколько это продолжалось? — Коля знал площадь Тысячи языков. Знал, сколько людей предлагают там свои услуги. Единственная женщина среди них… это не могло хорошо закончиться, особенно если она забирает себе самых лучших клиентов. Было всего лишь вопросом времени, пока какой-нибудь пьяный ожесточившийся конкурент попытался бы пырнуть ее ножом.
— Леон тоже переживал. Поэтому, проработав там три года, я распрощалась с этим занятием. Я заявила, что возвращаюсь на родину, в Арам, продала свое место в анфиладе. Устроила большой прощальный праздник и со всей помпой удалилась через Золотые врата. Луну спустя я тайком вернулась. Леон купил мне красивый дом. Этот дом. И пустил слух о загадочной, всегда укутанной в шелк конкубине, как никто другой искушенной в искусстве любви, которая сама выбирает мужчин, достойных разделить с ней ложе. Слухи стали расходиться сами собой. Вскоре молва разнесла, что я дочь бессмертного, от которой он отказался, — Зара рассмеялась. Звук получился резким, пронзительным.
— Леон сам поразился тому, как моя легенда самостоятельно обросла новыми подробностями. Болтали, мол, я принимаю гостей только по особенным дням, и моя благосклонность даруется в такие дни только одному любовнику. Или, например, обсуждали, как я отказала наместнику Цапоте, по причине слишком варварского поведения. Каждый такой слух приумножал мою славу. Вскоре богатые люди города стали соревноваться за право провести вечер с Шелковой. И я изо всех сил старалась соответствовать мифам о себе. Прошли те времена, когда мужчины пытались поскорее удовлетворить свою похоть. Я продавала не только свое тело. Я продавала иллюзию. И чем более совершенной становилась иллюзия, тем более головокружительных высот достигали пожертвования моих любовников.
Коля кивнул. Он тоже пришел к этому выводу. Хороший трах на вес серебра. Но продавать мечту — это совсем другое! Для мечтаний нет границ. Даже в том, что касается оплаты. Теперь он знал, что хочет Зару. Жаждет попробовать эту мечту. Забыть, что он — отвратительный урод. Он тоже готов заплатить за это любую цену. Но, конечно же, этого он не скажет Заре никогда.
— Последние годы своей жизни я занималась усовершенствованием иллюзии. Моя ценность для тебя состоит в том, чтобы я продолжала продавать мечты, — она вызывающе посмотрела на него. — Поэтому я не могу с тобой спать. И было бы неразумно, если бы в будущем кто-то увидел, что ты приходишь в этот дом. Конечно, тут нет ничего личного. Исключительно в интересах дела.
Коля подавил желание отвесить ей оплеуху. Вместо этого он подошел к ней настолько близко, что ее аромат захлестнул его с головы до ног. Давно он не хотел женщину так, как хотел ее. Именно ее сопротивление подстегивало его. Он наклонился и легко коснулся губами ее шеи.
— Мне кажется, ты что-то упустила. Как твой брат попал в ту безрадостную темницу?
Сухожилия на шее Зары напряглись.
— Он тоже не должен был разрушать иллюзию. Он не мог жить в этом доме. Таково было условие Леона. Он предложил поселить его туда… Я часто навещала Йорама.
По звуку ее голоса Коля понял, что это просто отговорки. Он подловил ее. Она не так великодушна, какой хочет казаться. Она предпочла брату своих гостей и жизнь в красивом доме. Она ничем не лучше других шлюх, с которыми он прежде встречался.
— Не думай, что ты сумеешь скрыть от меня хотя бы одну из своих тайн. Я ждал тебя здесь долго. Очень долго. Осмотрел твое жилище. Дома очень много могут рассказать о людях, которые живут в них. Я спросил себя, куда ты можешь ходить, когда отодвигаешь в сторону полки у южной стены своего винного погреба. За ними находится заброшенный сточный канал, соединенный с несколькими другими туннелями.
— Иногда я тайно выхожу из дома, чтобы не разрушать свой миф, — спокойно ответила Зара. — Например, когда хожу навестить своего брата, закрыв лицо вуалью.
Этот ответ Колю не убедил. Он прошел немного по туннелю, изучил следы в грязи. Там ходила не только Шелковая. Может быть, у нее есть тайные любовники?
— Еще мне непонятно, как ты вышла на Эврилоха.
Зара откинулась на постель. Коснулась его ногами. Под шелковым платьем отчетливо проявились соски. Она улыбнулась наверняка заученной и, тем не менее, сногсшибательной улыбкой.
— Ну, это-то тебе должно быть понятно, Коля. Такая женщина, как я, вызывает желание. Леон внезапно исчез. Равно как и его люди, незаметно охранявшие дом. Я могла пойти к Аркуменне, наместнику Валесии, но тогда я стала бы принадлежать только ему, он не потерпел бы других гостей. Рано или поздно Эврилох сам бы заинтересовался мной, хотя ко мне находят дорогу лишь избранные. Поэтому я решила выйти на него сама и попроситься под его защиту. Он всегда был очень мной доволен.
Коля спросил себя, получал ли от нее штурман плату не только золотыми. Почувствовал укол ревности, зная, что это тоже оружие Шелковой. Нельзя предаваться таким мыслям! Все же он почувствовал себя беззащитным. Желание лишало его сил.
Друсниец отошел от кровати. Увидел ликование во взгляде Шелковой.
— Ты права, Зара, если меня увидят в твоем доме, это разрушит иллюзию того, что ты — нечто большее, чем просто одна из шлюх этого города. Поэтому завтра в час заката ты придешь
ко мне. Если не явишься вовремя, я велю прислать тебе ухо Йорама. На будущее запомни — мои приказы нужно выполнять в точности. А сейчас я объясню, чего ожидаю от тебя завтра: ты дашь мне не просто свое тело. Ты продашь мне мечту. И если у тебя не получится, я пришлю тебе хозяйство твоего брата. Постарайся ради него. Надеюсь, он для тебя еще что-то значит, хотя ты исключила его из своей жизни. Если сомневаешься в моих словах, посмотри на палец. Или расспроси людей. Я — Коля, которого еще называют Мясником, и я всегда держу свое слово.
Потерянные истории
Ливианна была под впечатлением. Она скользнула глубже в тень, когда грубый сын человеческий спустился по деревянной лестнице и вышел из дома Шелковой. Эльфийка готова была поспорить, что он побьет Зару. Но эта груда мяса оказалась умнее, чем можно было подумать, глядя на его уродливое лицо. Теперь Ливианна готова была спорить, что завтра он получит то, чего хочет. Может быть, Зара действительно любит своего брата… И она должна понимать, что, если откажет Коле в исполнении его желания, пройдет совсем немного времени, прежде чем Мясник отрежет что-нибудь ей самой, чтобы заставить слушаться.
Эльфийка недоверчиво огляделась по сторонам, вслушиваясь в шорохи ночи, и стала единым целым с темнотой. Во внутреннем дворе больше никого не было. Стража Мясника ушла вместе со своим хозяином, а домашние слуги попрятались в свои комнаты. Голубка на крыше была единственным живым существом, которое могло ее заметить. Она осторожно вернулась в большую комнату для гостей, которую им выделили.
Не обращая внимания на своих товарищей, она подошла к чану из красной меди, занимавшему большую часть комнаты. Сняла с себя грязную одежду. Как же она ненавидит эту грубую ткань! Опустила палец в воду. Конечно, она уже давно остыла. На темной воде для купания плавали яркие, переливающиеся масляные пятна. Ливианна взяла мочалку, лежавшую на полу, намочила ее холодной водой и стала тереть кожу. У детей человеческих странные представления о чистоте, если они думают, что она станет пользоваться водой для купания, которой уже воспользовались ее товарищи.
— Ну, что?
Конечно же, именно Нандалее не сдержала любопытства, не смогла дождаться, пока она закончит мыться. Ливианна проигнорировала молодую эльфийку и стала продолжать тереть мочалкой длинные ноги. Краем глаза заметила, что Нодон несколько напряженно смотрит в сторону, а Бидайн слегка покраснела. Гонвалону на нее, судя по всему, было наплевать, что немного рассердило эльфийку.
Нандалее подошла еще на шаг и пристально уставилась на нее.
— Чего хотел этот полководец?
С чего Нандалее пришло в голову назвать его полководцем? Ливианна прижала мочалку к срамному месту. Вода потекла на пол. Она не спешила. Открыла одну из маленьких бутылочек, стоявших на полу рядом с бадьей. Вульгарные духи! Слишком сильные или плохо подобранные по компонентам. Наконец она решила воспользоваться розовым маслом. Капнула три капли на раскрытую ладонь, обмакнула средний палец правой руки в масло, провела им по шее, груди и внутренней стороне бедер. Ливианне доставляло радость наблюдать за тем, как Нандалее сгорает от любопытства. И только снова одевшись, она снизошла до того, чтобы поведать о том, что произошло наверху и каким ремеслом занимается хозяйка дома.
— Значит, его зовут Коля, — произнес Гонвалон, когда Ливианна закончила свой рассказ.
Эльфийка удивленно поглядела на него.
— Ты его знаешь?
— Это Нандалее отрубила ему руку. Мы встречались с ним во время первого путешествия в Нангог. Тогда он был в числе лейб-гвардии одного из бессмертных.
Ливианна рассмеялась.
— Он в лейб-гвардии одного из самых могущественных детей человеческих и командует тут борделем? Мне нравятся эти смертные! Они гораздо более непредсказуемы, чем мы.
— Может быть, его исключили из лейб-гвардии из-за того, что он теперь калека, — произнес Нодон. Он был единственным, кто сидел за круглым столом, на котором стояли тарелки с различными блюдами, и как раз макал кусок хлеба в шафраново-желтый соус. — Я не потерпел бы в страже Дыхания Ночи изувеченного воина. И неважно, что когда-то он очень славно сражался.
— Он нас узнает? — спросила Бидайн, удалившаяся в самый дальний угол комнаты.
Ливианна поглядела на свою ученицу. Бидайн была единственной, кто все еще не снял длинного плаща. Пока она не научится принимать себя такой, какая есть, и не скрывать свои шрамы, ей никогда не достичь истинных высот, сколь талантливой чародейкой она бы ни была. Ливианна подумала о сыне человеческом. Бидайн должна стать такой, как он. Он принимал себя, более того, использовал свою страшную внешность в своих целях.
— Этот воин сказал, что больше не придет в этот дом. Думаю, нам не стоит опасаться еще одной встречи с ним. Нужно решить, как действовать дальше.
— Мы не сможем просто спуститься в кратер, — заявила Нандалее. — Вы же помните, что я рассказала вам о семерых. Первых наставниках Белого чертога, которые исчезли без следа.
— Говорили, что они живут где-то уединенно, в горах, — вырвалось у Бидайн, и по ее голосу Ливианна услышала, как сильно хочется ее ученице поверить в эту историю. — Они вернутся, когда для Альвенмарка настанет самый страшный час.
— Думаю, они встретили свой самый страшный час здесь, в Нангоге, — сурово ответила Нандалее. — Они давно мертвы.
— Тогда их оружие должно было бы вернуться в Белый чертог, — заметил Гонвалон, до сих пор молча слушавший разговор. — Меч Смертоносный когда-то принадлежал моей ученице Талинвин, которая умерла здесь, в Нангоге. Ее клинок вернулся в Белый чертог, несмотря на то что она погибла в чужом мире, — он поглядел на Бидайн. — Я тоже верю в то, что наши прежние наставники еще живы.
Нандалее хотела что-то ответить, но Гонвалон накрыл ее руку ладонью, и она промолчала.
Нодон отодвинул от себя тарелку.
— Что бы ни случилось с семерыми, мы знаем, что здесь уже бывали другие драконники, и они погибли, выполняя свою миссию. Прежде чем спускаться в кратер, мы должны выяснить, что ждет нас там. Кто-нибудь представляет себе, как это сделать?
— Давайте пойдем по следу слов, — задумчиво произнесла Ливианна. — Люди тоже любят порассказать хорошие истории. Они боятся нас и называют демонами. Если некоторые наши братья и сестры погибали здесь, то об этом сохранилась история. Может быть, она записана на одной из стел, которые возвели себе их короли, или спрятана в архиве одного из дворцов или храмов.
— Или в библиотеке, — предположила Бидайн.
Ливианна покачала головой.
— Нет, милая моя. Библиотеки людям человеческим неведомы. Читать умеет в лучшем случае один из сотни. А те немногие, кто умеет писать, используют свой дар лишь для того, чтобы составлять бесконечные списки товаров. Дворцы и храмы — единственные места, где хранятся свитки. И даже там мы сумеем найти в первую очередь длинные скучные списки цифр. Нам предстоит утомительный поиск.
— Может быть, здесь есть бродячие сказители, которые хранят древние знания в песнях и героических эпосах. Тролли поступают так, — сказала Нандалее.
Ливианна невольно рассмеялась.
— Да уж, сравнить детей человеческих с троллями — это очень удачная идея.
Они совещались до рассвета, кто в каком месте начнет поиски тайны Устья мира. Ливианна в основном слушала, говорила мало. Для себя она уже решила, что первым делом должна разведать тайны Шелковой и найти тот шкаф с припасами, который скрывает вход в туннель в подвале ее дома.
Ливианна тоже была уверена в том, что Зара рассказала далеко не всю свою историю.
Правитель всех черноголовых
«Я, Аарон, бессмертный Арама, правитель всех черноголовых, в год змеи отправился в долину Куш и победил там войска Лувии. Я прошел по трупам тысяч убитых врагов, и выжившие бежали от знака льва. Муватту же я победил на дуэли, и столь велик был его позор, что Ишта лишила его головы, ибо опозорил он свой народ. Однако восстал Бессос, и за ним последовал преступный Элеазар из Нари. И ни одного из предателей я не пощадил. Однако их жен и детей я отпустил. Я даровал землю всем тем крестьянам, что пошли за мной. И справедливость воцарилась на землях Арама. Головы Бессоса и Элеазара я приказал положить в соль Белой пустыни, и их отнесут в каждый дворец в Араме, чтобы сатрапы увидели, что ждет тех, кто смеет перечить моему слову. В Акшу же я устроил праздник, который продолжался семь дней и семь ночей, одарил тех, кто сражался со мной, так щедро, что всякий вернулся домой князем.
Ибо я Аарон, первый среди бессмертных, и взгляд мой дотянется до всякой хижины, и вечно иду я по трупам своих врагов».
Цитируется по: «Различные записи давних времен». Автор: неизвестен. Стр. 67. Хранится в библиотеке Искендрии, в Зале затонувших королевств, шкаф XXXV, полка VII.
Примечание: запись со стелы, скопированная эльфийкой Валинвин, изгнанной Эмерелль в Искендрию. Валинвин обнаружила камень во время расширения подвального помещения своего дворца.
Стела была почти не повреждена. Она достигает почти двух шагов в высоту. В верхней трети изображен львиноголовый король в архаичных доспехах. В правой руке он держит меч. В левой — отрезанную голову бородатого мужчины.
И идет он по трупам убитых воинов.
О лжи и утраченных мечтах
— … и вечно иду я по трупам своих врагов.
Артакс положил глиняную дощечку, которую читал, на стол рядом с ложем Матаана. Князь рыбаков был по-прежнему слаб. Он очень медленно оправлялся от ран, полученных во время сражения за Каменное гнездо. Однако для многих при дворе было чудом то, что он вообще выжил! Когда его привезли в королевский дворец Акшу, он был скорее мертв, чем жив. С тех пор он лежал в большой светлой комнате на постели под красным одеялом. Целитель, стоявший в углу и наблюдавший за ним, заявил, что красные одеяла помогают при жаре. Они помогут изгнать яд из болеющего тела. Равно как и ладан, который воскуряли рядом с постелью целыми днями напролет. Аромат голубоватого дыма одурманивал Артакса. Он ему не нравился.
Выглядел Матаан плохо. Лицо ввалилось, орлиный нос ножом торчал вверх. Артакс заставил себя улыбнуться, словно улыбкой мог изгнать из комнаты больного подкрадывающуюся смерть.
— Ну что? Как тебе слова? Я прикажу высечь эти слова в камне, на стеле, изображающей мою победу на равнине Куш. В каждом городе королевства такую стелу поставят на рыночных площадях.
— На рыночных площадях на стелы будут мочиться собаки, — слабым голосом произнес Матаан.
Артакс негромко рассмеялся. Он радовался тому, что его друг не сдается. Даже сейчас Матаан не скрывал своего мнения. Они с Ашотом понравились бы друг другу. Артакс решил не слишком обращать внимание на слова князя рыбаков и с энтузиазмом продолжал:
— В каждом городе найдутся крестьяне, которые разбогатели, потому что верно служили мне на равнине Куш. Я проведу земельную реформу. Плодородные земли будут перераспределены более справедливо. И мои соратники будут следить за тем, чтобы царила справедливость. Они будут заседать в городских советах. Они будут обладать властью!
Матаан знаком попросил его поднести ухо к его губам. Ему не хватало сил говорить громко.
— Сколь храбро бы они ни сражались, в этой битве им не победить, повелитель. Они будут в меньшинстве в советах, окруженные людьми, потерявшими из-за них землю и влияние, которые всю жизнь занимались интригами и дергали за ниточки, проворачивая дела в городах. Их противники родом из семей, заседающих в советах не первое поколение. Ваши крестьяне перемрут там, господин. Или так, или станут жить как прежде. Нужно найти иной путь. Не приносите их в жертву. И подумайте насчет этого дела со стелами. Я почти не узнаю вас за этими словами, повелитель. Они полны резкости и жестокости, — голова Матаана откинулась набок. Силы его истощились. Стоявший рядом с постелью целитель нервно поглядел на Артакса, но не осмелился сказать ему, что лучше уйти.
Артакс сел прямо. Голоса прежних Ааронов давали ему советы, когда составлялся текст для стел. Он должен проявить твердость! Матаан еще бредит. Советоваться с ним неразумно. В данный момент князь рыбаков не в своем уме.
Бессмертный мягко коснулся руки своего соратника.
— Отдохни, друг мой. Мы поговорим позже, пока что тебе нужно набраться сил.
Матаан не сводил с него взгляда. Хотел сказать что-то еще, губы задрожали. Все было так же, как и двадцать дней назад в Каменном гнезде. С тех пор, казалось, не изменилось ничего. Его товарищ все еще стоял на пороге смерти, несмотря на то что из его тела уже вырезали все стрелы.
Артакс отвернулся. К нему тут же подошел целитель.
— Вы должны поговорить с больным, мой повелитель. Он убьет себя! Он не ест ничего, кроме жидкой пряной ухи. Рыба! Любой ребенок знает, что если хочешь набраться сил, нужен мясной бульон с разведенным в нем яйцом. Прошу, прикажите ему пить то, что будет лучше для него. Он слишком слаб, чтобы жевать…
Артакс недовольно поглядел на целителя. Он был полноватым молодым человеком, шея которого почти исчезла под двойным подбородком. Артакс пожалел, что целитель не может поделиться с Матааном хоть толикой своего веса.
— Смотрите, до чего довело его упрямство, — не отставал целитель. — Он сам уже стал цвета пойманной рыбы.
Артакс еще хорошо помнил, как целитель соглашался с Матааном во всем еще пару дней назад, когда увидел его в первый раз. Это было еще до пира в честь победы.
— Он будет есть то, что любит, — резко ответил он толстяку и поспешно вышел из светлой комнаты. Он больше не мог выносить вида своего друга. Не мог больше чувствовать запаха ладана, тонкие струйки дыма от которого висели под потолком.
На пути по длинным дворцовым коридорам Артаксу почти не встречались слуги. Иногда вдалеке слышалась музыка. Праздник, который он подарил столице, еще продолжался. На улицах танцевали. Его слуги забили тысячу быков, раздали целые корабли вина, на площадях Акшу давали представления лучшие комедианты и музыканты. А он был одинок.
Артакс молча вышел на широкую террасу рядом со своими личными покоями, прислонился к роскошным красным колоннам и стал смотреть на восток. За стенами города поднимались черные клубы дыма, там, где священнослужители крылатого солнца резали быков и жарили их мясо на алтарях. Кровь принадлежала Львиноголовому. Все остальное раздавали гостям праздника.
Стоял приятный вечер, лето клонилось к концу. Заходящее солнце окрашивало облака в розоватый оттенок. Бледный серп луны уже поднялся в небо, несмотря на то что солнце еще не скрылось за горизонтом.
— Господин?
Артакс испуганно обернулся. В дверях, ведущих на террасу, стоял Ашот. На светло-синей тунике его друга красовалось пятно от вина.
— Почему ты не на празднике?
— Плохие новости, великий. Теперь я знаю, зачем Элеазар взял с собой в Каменное гнездо женщин и детей. Он хотел очернить ваше имя, правитель всех черноголовых.
— И что в этом нового? Мы и прежде опасались этого.
Ашот вздохнул.
— Новое то, что теперь мы знаем, что именно он сделал. Он разослал с Орлиного перевала гонцов во все провинции, сея слухи о том, что хотел сдаться вам на милость и просил о жизни своих женщин и детей. Будто бы просил он и за других женщин и детей, находившихся в лагере. Но вы будто бы отвергли его просьбы и поклялись, что умрут не только предатели, но и все их спутники. После этого Бессос и Элеазар бежали в Каменное гнездо. Вы же под предлогом новых переговоров будто бы попросились войти в считавшуюся неприступной крепость. Вы и ваши спутники спрятали оружие под одеждой, и стоило вам ступить на порог, как начались убийства.
— Мы тоже разослали гонцов, — раздраженно ответил Артакс. — Ложь обо мне сеют постоянно. Это такая же часть королевской власти, как и корона.
— Но его посланники отправились в путь раньше. Он разослал их еще до того, как освободил Бессоса после битвы на Куш. Он все спланировал заранее. И в провинции его любили. Люди верят в рассказанную им историю. Куда бы ни прибыли наши посланники, чтобы поведать о победе над Муваттой, оказывается, что его люди уже побывали там. Теперь все выглядит так, будто это
мы искажаем правду.
Артакс расхохотался.
— Таков наш мир. Ложь становится правдой, если ее быстро распространить. Она растет, словно сорняк на полях, душа семена истины.
—
Мы гордимся тобой, Артакс. Наконец-то ты начинаешь понимать, что значит править, — подали голос былые Аароны. —
Ты тоже можешь превратить ложь в правду.
— Но сорняк можно выполоть! — возмутился Ашот. — Так поступают все хорошие крестьяне. И если наше королевство Арам подобно большому полю пшеницы, разве вы, бессмертный, не добрый крестьянин, который должен заботиться о нем?
Артакс долго смотрел на него. Жалел, что миновало то время, когда они оба действительно были крестьянами. Когда они после проведенного на поле дня втроем садились под кипарисом у деревенского колодца, чтобы поболтать о тревогах и мечтах. Артакс стал самым могущественным человеком среди людей. И самым одиноким.
— Нарек был хорошим крестьянином, верно?
Ашот недоверчиво поглядел на него, словно ему не по себе от того, что правитель проявляет столько интереса к погибшему крестьянину. Артаксу было больно от того, что друг его юности настолько недоверчиво относится к нему — несмотря на то что Ашот не мог знать, с кем говорит. Артакс долго смотрел на него. В отличие от него, Ашот совсем не изменился. Его продолговатое лицо, как обычно, было небрито, густые черные волосы прядями свисали на лоб. Он совершенно не был похож на капитана лейб-гвардии бессмертного. Но с другой стороны, кушиты — не обычная дворцовая стража.
— Нарек хорошо делал все, что имело отношение к сердцу, — наконец ответил Ашот.
Артакс подавленно кивнул. Глубина мысли Ашота поразила его. Пожалуй, лучше описать Нарека было невозможно. Он никогда не был самым старательным, не проявлял никакого тщеславия, кроме желания быть отцом, мужем и другом. Он всегда старался… всегда был искренним. Самый лучший друг, который у него когда-либо был.
— Ты не расскажешь мне о Нареке?
— Но что нам делать со лживыми заявлениями Элеазара? Вы знаете, какое новое прозвище дал вам народ? Кровавый король!
— Мы противопоставим лжи поступки, Ашот. И я попытаюсь не забыть о твоем сравнении. Что бы я ни делал — так же, как сорняк прорастает снова и снова, так же и люди будут постоянно сеять ложь обо мне. Я поставлю в городах стелы, объявляющие меня могущественным и победоносным королем, и уже совсем скоро я начну ездить по стране. Буду там, где бедные крестьяне получают землю, хочу посмотреть, как работают советы, напомню сатрапам о том, что бессмертный способен окинуть оком самые отдаленные уголки Арама. Я покажу всем свое истинное лицо. Надеюсь, это одолеет ложь. Для тебя и кушитов это будет означать бесконечные марши. Я не буду королем во дворце. Народ должен видеть меня.
Ашот криво улыбнулся.
— Ребята уже начинают лениться и наращивать жирок. Немного движения пойдет им на пользу. А что касается меня… Вы ведь знаете, я крестьянин. Во время сбора урожая, когда мы собирали просо, я наклонялся так часто, что к вечеру едва удавалось распрямить спину. Поглотать чуток пыли на дорогах по сравнению с этим — все равно что съесть кусок медового пирога.
— Поскольку вскоре я собираюсь обеспечить глотание пыли, то хотел бы пригласить тебя сейчас на бокал вина, — Артакс кивнул на двери в свою комнату. — Ничего особенного. Кисловатое. Из Апамея.
— Апамея? — Улыбка исчезла с лица Ашота.
— Удивлен, что бессмертный пьет дешевое вино?
— Нет, не в том дело… — Капитан смотрел вдаль невидящими глазами. — Просто… такое вино я пил у себя в деревне, в Бельбеке. Редко, потому что мы были бедны. Оно напоминает мне о некоторых хороших вечерах.
— Давай выпьем за убитых. За потерянных друзей, память о которых не умрет и которым мы обязаны золотым будущим, о котором они могли только мечтать, — Артакс вышел с террасы и вошел в свою комнату, стараясь не смотреть на горы глиняных дощечек. Он начал складывать их возле стен. Сбежать от них можно будет, лишь покинув дворец.
Он налил вино в два простых глиняных бокала. Ему не нравилось пить из золотых кубков. Властитель знал, что слуги считают его странным. Он отказывался ото всех наслаждений. Гарем распущен давным-давно. Он не просил привести ни одной молоденькой девочки или мальчика. Ел мало мяса. Тот, кто может иметь все, в какой-то момент возвращается к прелестям простых вещей.
Артакс протянул Ашоту бокал.
Капитан принял его. По его лицу было видно, что он чувствует себя не в своей тарелке.
— Расскажи мне о Нареке и других своих друзьях.
— Да там ничего особо важного…
— Моя жизнь переполнена множеством якобы важных вещей. Мне не хватает самых простых разговоров. Поговорить, как обычные люди, после рабочего дня, поболтать с друзьями.
Казалось, Ашот растерялся, но Артакс был рад этому. Наконец-то ему удалось пробить его защитный вал из отстраненности и цинизма.
— Я никогда не думал, что бессмертному может не хватать разговоров с простыми людьми о простых вещах.
Артакс взял кувшин с вином и указал на террасу.
— Давай сядем на парапет и будем смотреть, как над горизонтом появляются звезды. Видеть эти дощечки уже не могу.
— Так выбросьте их, да и дело с концом, — рассмеялся Ашот. — У вас же вся власть в мире. Как вас может что-то мучить?
Артакс со вздохом прислонился к стене. Кирпичи были еще теплыми от солнца.
— Просто я хочу, чтобы все было, как следует.
— Хм… — Ашот сделал глоток вина, пополоскал им рот. — Что-то оно и правда не очень, пойло это. Но отдает домом, — он снова поднес к губам бокал. — Мне кажется, вам стоит сражаться лишь в тех битвах, которые стоят того, — он кивнул в сторону комнаты. — Вот, все эти дощечки. Вы не можете просто найти для них кого-то другого? Нового Датамеса? Не отравляйте себе этим жизнь. Мне кажется, даже силы бессмертного имеют предел.
— Думаю, есть бессмертные, которые уволили бы капитана лейб-гвардии за такие слова.
Ашот вызывающе усмехнулся.
— Думаю, такие бессмертные никогда не страдают от того, что нет никого, с кем можно поговорить откровенно, — он решительно поднял бокал, и Артакс чокнулся с ним. Как же приятно было снова говорить открыто с тем, кого он знает с самого детства, несмотря на то что Ашот понятия не имел, кто скрывается под маской бессмертного.
— Здорово мы надавали лувийцам под зад, — пробормотал капитан. — Нарек тоже должен был бы сидеть здесь, с нами.
— Он был храбрым человеком, — произнес Артакс. Ему было больно от того, что приходилось говорить такие ничего не значащие слова о друге своей юности.
— Хорошо, что вы отнесли его обратно в деревню и поговорили с его женой. Хоть она и обошлась с вами так некрасиво… Это произвело впечатление на многих. Об этом тоже будут говорить еще долго.
— Так же, как об убийствах в Каменном гнезде.
— В конечном счете именно ваши поступки будут решать, что именно будут думать о вас люди, господин. Элеазар мертв. Вы можете стереть это позорное имя.
Артакс снова наполнил свой бокал и поглядел на заходящее солнце. Целый день он не думал о девантарах и о том, что Львиноголовый не пришел, чтобы исполнить свое обещание. Что случилось? Что может иметь значение, если бог не держит свое слово?
— У нас с Нареком был друг в нашей деревне. Жаль, что вы не знали его. Безумный малый. Придумал себе жену. Вы только представьте себе, господин. Она была у него только в мыслях. Он даже имя ей дал. Альмитра. Тоже хотел сделать мир лучше, как вы. Думаю, он бы вам понравился.
— Как его звали?
— Артакс.
Странное было ощущение — слушать, как Ашот говорит о нем самом.
— Как считаешь, может, на сегодняшний вечер мы могли бы стать собутыльниками и ты мог бы перестать называть меня королем?
— А завтра утром вы отрубите мне голову за эту дерзость?
— По меньшей мере!
Ашот рассмеялся.
— Тогда нам стоит сегодня напиться так, чтобы завтра я ничего толком не почувствовал, — он снова поднял бокал. — За тебя, бессмертный!
— За нас, оставшихся, — их глиняные бокалы соприкоснулись со стуком.
— И что стало с этим Артаксом?
Капитан вздохнул.
— Он ушел в Нангог. Хотел там найти свое счастье. Больше я о нем не слышал. Понятия не имею, жив ли он еще. Вероятнее всего, нет. Не такой уж он и золотой, этот новый мир, как рассказывают вербовщики в деревнях.
— А может быть, он сейчас стал богатым купцом? К некоторым Нангог благоволит. Это ведь полный чудес мир, где крестьянин может стать правителем.
Ашот расхохотался.
— Я вас умоляю… э… тебя. Это же бабушкины сказки. В Нангоге у крестьянина такие же шансы стать князем, как и в Араме.
Артакс улыбнулся про себя. То же самое Ашот говорил и тогда, когда они впервые говорили о том, чтобы отправиться в Нангог. И обозвал его обезумевшим мечтателем.
— И это мне говорит крестьянин, который за полгода дослужился до капитана лейб-гвардии?
— Это ведь другое! — возмутился Ашот. — И я не князь.
— Нет, но сатрапы империи боятся тебя. Ты стал могущественным человеком, Ашот.
— Может быть, — пробормотал он. — Но Артакс нет.
— Почему ты так уверен?
— Он бы вернулся, — капитан задумчиво взял кувшин и подлил себе вина. — Артакс был чертовски хорошим парнем. Я таких больше не встречал. Знаешь, чего он хотел? Он собирался потратить золото не на поля, не на красивый дом. Он хотел улучшить систему орошения, чтобы всем в деревне жилось легче, — он рассмеялся. — И хотел взять в жены красивую, умную женщину. У нее должен был быть такой же острый язык, как у этой Альмитры, которую он себе придумал.
Внезапно вино показалось Артаксу слишком кислым. Он вложил все силы в эту войну, вместо того чтобы воплотить в жизнь свои былые мечты. Если бы он помог Бельбеку, возможно, Нареку никогда не пришло бы в голову отправиться на войну. И Ашот не стал бы ожесточившимся человеком. Они могли бы сейчас сидеть под кипарисом у деревенского колодца — если бы он не предал их.
Следующие слова Ашота оторвали Артакса от размышлений.
— Нужно пойти проведать Матаана! — Слегка покачиваясь, капитан поднялся. — А по дороге нужно будет взять еще один кувшин этого чудесного вина.
— Целителю это не понравится.
Старый друг заговорщицки улыбнулся ему.
— Точно! Но он не станет перечить бессмертному. У этого слизняка не хватит пороху. Он будет смотреть волком, вот и все. А Матаану срочно нужна поддержка. Может быть, он снова встанет на ноги.
Артакс не был уверен, пьян ли он, но идея Ашота показалась ему заманчивой. Они тронулись в путь, и все случилось именно так, как предсказывал Ашот. Целитель сбежал, не сказав ни слова. И
Матаан был счастлив, хоть и слишком слаб, чтобы самостоятельно держать бокал.
Они облили его бороду и красное одеяло красным апамейским вином. Матаан сумел сделать лишь пару глотков, а потом стал негромко напевать рыбацкую песню, которая растрогала Ашота до слез. Хороший был вечер, почти как сон.
Под конец Артакс лежал на крыше дворца. Ашот самым жутким образом храпел рядом. А он глядел на звезды и видел среди них лицо Шайи. Она была так близко!
Свобода
Шайя смотрела вслед Каре. Полноватая жрица снова поставила еду для нее перед загоном для животных. Кара приходила почти каждую ночь. Недоедала ли она сама или же воровала еду на кухне, принцесса не знала. Как бы там ни было, за последние недели Кара не похудела.
В небе светил узкий серп луны. Он давал света как раз достаточно для того, чтобы было видно на несколько шагов. Тени было достаточно для того, чтобы спрятаться. Шайя точно знала, по какому пути пойдет. За последние недели, которые она провела среди монастырских коз, она запомнила весь окружающий ландшафт до последней детали. Она часами сидела и смотрела на него. Все считают ее сумасшедшей. Это облегчит побег. Сейчас у нее оставалось часов семь или восемь, пока кто-нибудь не заглянет в загон для коз. Достаточно времени для того, чтобы оторваться от погони. Здесь, в горах, никто не станет посылать вдогонку всадников. Тот, кто будет преследовать ее, будет идти пешком, как и она. Она покажет им, что не сломлена. Она убежит ото всех!
Девушка решительно перемахнула через решетку. С севера дул холодный ветер. Пока еще лето не закончилось, но ночами уже становилось все холоднее и холоднее. На такой высоте зима наступает рано. Шайя понятия не имела, что ждет ее по другую сторону долины, в которой расположился Дом Неба. Она бросила мимолетный взгляд на монастырь. Лишь в одном-единственном окне еще горел свет. Табита, мать матерей, еще не спала. Пусть у мрачной старухи остановится сердце, когда завтра ей принесут весть о том, что принцесса-варвар сбежала.
Шайя осторожно переставляла ноги. Она была босиком. Единственной одеждой служила ей потрепанная туника, от нее воняло козами, но это поможет, если жрицы пошлют ей вдогонку гончих. Принцесса шла по тропе, по которой каждый день гоняли на выпас коз. Отличить ее след от следа коз будет тяжело.
Ноги заболели еще до того, как первая миля осталась позади. Но девушка была хорошо готова к этому. В хлеву она постоянно терлась подошвами ног о шершавую заднюю стену здания. Таким образом она надеялась добиться, чтобы кожа на ступнях загрубела. На протяжении всей жизни у нее всегда были сапоги. Принцесса не припоминала, чтобы хоть раз прошла босиком больше чем пару шагов. Девушка знала, что это будет самой большой бедой. Совсем скоро ноги будут изранены. Потом пойдет кровь. А по кровавому следу гончие пойдут уже легко.
Шайя шла рядом с дорогой. Короткая сухая трава щекотала стопы. Лишь изредка девушка натыкалась на камни. Прошло больше часа, прежде чем она добралась до выгона. Луна поднялась на три пяди над горами. Освещенное окно матери матерей превратилось в крохотную точку. Свобода! Как же приятно сбежать из клетки. Живьем она священнослужительницам не дастся, это Шайя решила твердо. Она не вернется к жалкому существованию среди коз, словно животное. Скорее бросится со скалы.
Луну затянули тучи, пошел ледяной дождь. Нависла непроглядная темнота, ни зги не видно. Выгоны остались позади. Шайя пробиралась наощупь вдоль горного хребта, который на протяжении последних недель был для нее краем мира. Несмотря на то что она видела бледные очертания еще более высоких гор, она не имела ни малейшего понятия о том, как выглядит земля по ту сторону долины, в которой расположен Дом Неба. Что там — плодородные склоны или безлюдная каменная пустыня, над которой возвышаются непреодолимые ледники?
Шайя понимала, что если не выйдет на людей по ту сторону горного хребта, то она пропала. Туника промокла насквозь, липла к коже. Ей срочно нужна одежда получше или хотя бы какие-то тряпки, чтобы обмотать ноги. И еда. Она прекрасно осознавала, насколько рискует, сбегая. Если не повезет, то единственным утешением станет смерть на свободе.
Она медленно поднималась по склону, покрытому широкими языками осыпей. Под каждым шагом камни сдвигались, образуя небольшие лавины. Девушка то и дело соскальзывала. Наконец стала подниматься вверх на четвереньках. А потом принялась карабкаться по голой скале. Ноги были изранены. Каждый шаг отдавался болью. Ладони исцарапаны, ледяной ветер, швырявший в лицо ей струи дождя, заставлял дрожать, и поделать ничего с этим девушка не могла.
Шайя стиснула стучащие зубы. Тело ее сотрясала дрожь. Она думала о теплых телах коз, о крове, который оставила позади. Но она ползла дальше, негромко ругаясь себе под нос. Куда подевалась та воинственная принцесса, которой она когда-то была? Тосковать по защите вонючих коз! Ей нужна была настоящая битва, чтобы снова взять себя в руки. Слишком давно она в последний раз пробивала шипастой секирой череп какому-то ублюдку.
Наконец Шайя взобралась на гребень скал. И ничего не увидела! Темнота была абсолютной. Что внизу — пустыня или населенная долина? Девушка в отчаянии поглядела на небо. Ледяной дождь судорогой сводил щеки. Ей очень хотелось забраться куда-нибудь и дождаться зари. Но останавливаться нельзя. Ночные часы бесценны. Любая передышка сокращает фору, вырванную у преследователей. И было кое-что еще. Здесь стоял ужасный холод! Принцесса понимала, что смерть от холода наступает не только в снегу и во льдах. Если сейчас она приляжет, то замерзнет в течение часа. Устанет и провалится в великую тьму.
Шайя решила спускаться. Она по-прежнему передвигалась на четвереньках, но теперь спиной вперед. Дождь лишил ее сил. Скала была скользкой. Девушка ощупывала все вокруг, но тропы не находила. То и дело отчаянно поглядывала на небо, но луна оставалась за облаками. Понять, сколько еще продлится ночь, было невозможно.
Принцесса спускалась вниз очень медленно. Казалось, прошла целая вечность, пока она наконец-то добралась до полосы с камнями. Подумала было, что теперь станет легче. Но тут один из камней под ее ногами сдвинулся с места, и девушке пришлось распластаться, чтобы не покатиться кувырком. Вместе с камнями она съехала немного ниже. Затем движение прекратилось.
Слева от нее возвышалась какая-то чернота. Скала?
«Что же еще, глупая ты курица», — обругала она себя. Девушка лежала на камнях. Все тело болело. Дождь поливал ее. Казалось, все онемело и лишилось сил. Холода она уже совершенно не чувствовала.
Неужели скала шевельнулась? Шайя расхохоталась. Ну и трусихой же она стала!
В ответ на ее смех послышалось гортанное рычание. Скала действительно зашевелилась. Медведь! Кара как-то рассказывала о том, что медведи иногда воруют коз.
Шайя вскочила на ноги и тут же снова поскользнулась на камнях. Медведь был настолько близко, что ей показалось, будто она чувствует запах его мокрой шерсти. Он преследовал ее. При этом двигался он гораздо проворнее, чем она.
Шайя перекатилась, попыталась встать и скользнула еще чуть ниже вместе с осыпью. Где-то внизу услышала, как стучат камни, ударяясь о скалы. Оцарапала колено об уступ, словно остров, торчавший из осыпи камней. Разозлилась, схватила камень и швырнула им в медведя. Ответом ей стал громкий рык.
Девушка вскочила и выпрямилась во весь рост. Однако опору найти не могла, поэтому медленно заскользила вниз, зарычав из последних сил. Ей казалось, что когда-то она слышала, будто хищных зверей можно отпугнуть мужественным поведением и дикими криками. Однако, судя по всему, медведю об этом никто не сказал.
Свет узкого серпа луны упал сквозь прорезь между облаками, и на удар сердца Шайя увидела над собой длинные клыки бестии. В этот миг все изменилось, на девушку снизошло спокойствие. Она сражалась в более чем тридцати стычках и двух крупных сражениях верхом. Паника — это смерть. Если медведя не испугали ее крики, то он, по крайней мере, растерялся. Девушка нагнулась и подняла самый большой камень, который смогли ухватить непослушные пальцы.
— Хочешь мной поужинать? — прошипела принцесса. — Это будет стоить тебе зубов! Я не коза, хоть от меня так и пахнет, — рванувшись вперед, она изо всех сил ударила медведя камнем по морде.
Темный хищник снова зарычал, затем бросился вперед. Шайя отскочила в сторону, но массивное тело животного задело ее. Она поскользнулась на склоне. Тут же легла на камни. Под ней оказалась голая скала. Теперь она скользила на животе. Туника порвалась. Девушка отчаянно пыталась ухватиться за камни, но скользила все быстрее и быстрее.
Медведь просто бежал рядом с ней. Как он держится на таких огромных лапах? Принцесса осознала, что, в отличие от нее, он жил в этих горах всю свою жизнь. Ей никогда не уйти от него. Скоро тучи снова затянут луну и окутают склон темнотой. Нужно сразиться в последнем бою, пока есть еще хоть немного света. В этот миг под ногами появилась опора. Все тело горело, несмотря на то что стоило ей встать, как струи дождя потоками потекли по ней. Девушка расправила плечи. Подняла руки. Смешно, у нее нет даже камня. Голыми руками она с медведем ничего не сделает.
Дождь окутывал гладкие скалы серебристой пеленой. Шайя поняла, что в четырех или пяти шагах под ней склон обрывается. Что там — ущелье или всего лишь расщелина? Света было слишком мало, чтобы разглядеть.
Медведь тоже остановился. Запрокинул голову, зарычал на нее. Этот рык был наверняка слышен на многие мили вокруг. Потом он ринулся вперед. Шайя увернулась, стоя на голой скале, но израненные пальцы не удержались на скользком камне. Она попятилась к пропасти. Отчаянно замахала руками.
— Иди сюда! Поймай свою козочку! — Она увидела, что морда медведя залита кровью. Сломан один из длинных клыков. Теперь поскользнулся на скале и медведь. Он изо всех сил пытался удержаться на склоне своими массивными лапами.
Ветер и непогода веками шлифовали скалу. Шайя обернулась. Теперь она была лишь в шаге от пропасти. Знала, что не сможет удержаться. Сейчас она в последний раз увидит своего девантара. Говорили, будто Белый волк приходит к умирающим.
Падая во тьму, она подняла руки и издала боевой клич, часто вносивший ужас и смятение в сердца врагов. Падая, она обернулась, увидела, что медведь тоже падает со скалы, и глубокое удовлетворение охватило ее.
Даже в своем последнем бою она осталась непобежденной.
Козопаска
По лицу провели мокрой тряпкой, защекотали нос. Тело ощущалось разбитым, онемевшим, холодным. Да еще эта странная пытка тряпкой.
Лувийцы верят в жизнь после смерти, где-то глубоко под землей, закованные в вечный мрак, где демоны мучают души людей. Неужели она попала сюда по ошибке, потому что умерла где-то в горах Лувии? Она хотела нестись с духами своих предков по безграничному небу над степями. Это место отведено героям ее народа! Они становятся свитой Белого волка. В тот миг, когда она подумала об этом, к Шайе пришло осознание того, почему она не несется по небу. Она не герой! Она не приняла свою судьбу. Убежала и погибла.
Шайя открыла глаза и всего в пяди от себя увидела голову козы. Коза? Значит, она еще жива, а не скачет рядом с предками. Но где же она? Все еще в хлеву? Неужели побег ей лишь приснился? Девушка хотела сесть, но не сумела подняться, со стоном опустилась обратно. Тело болело так, словно по нему проскакало стадо обезумевших лошадей.
Шайя заморгала. Коза никуда не исчезла. У нее на лбу было большое белое пятно. Животное строго смотрело на нее. Очевидно, оно было недовольно тем, что Шайя что-то имеет против того, чтобы ее облизывали.
За спиной козы воительница увидела скалу. Не слишком высокую, шагов семь или восемь. Или все же меньше? Шайя повернула голову. Неподалеку от нее лежал медведь. Медведь! Она увидела его мертвые глаза, и воспоминания вернулись: бегство, дождь, холод, а потом еще и медведь. Сама она упала на островок травы, а он напоролся на валун. На светло-серых камнях виднелись потеки темной засохшей крови. Значит, когда дождь прекратился, раны хищника еще кровоточили. Голова медведя была повернута к ней. Черные глаза погасли. Он смотрел на нее, пока не умер, раненный слишком сильно, чтобы дотянуться до своей жертвы в свой последний час.
Две пестрые козы лизали кровь медведя.
Шайя обвела языком пересохшие и потрескавшиеся губы. Хотелось пить, кружилась голова. Глубоко внутри головы стучала боль. Она понимала, что нужно убираться отсюда. Интересно, это дикие козы? Или можно надеяться, что какой-то пастух станет искать пропавших животных?
Коза с пятном на лбу отвернулась от нее. Шерсть на боку была вся в колтунах. Если пастух и есть, он плохо заботится о козах.
Нужно позаботиться о себе самой, чем надеяться на то, что кто-нибудь ее спасет. Шайя снова попыталась подняться. Подумала об ужасах, которые ей доводилось видеть на полях сражений. О небесном пирате, который продолжал сражаться, несмотря на то что из головы у него торчала секира. Об одном из товарищей, который бегал на обрубках, после того, как ему катапультой оторвало ноги. Посреди ужасов битвы она забывала о собственной боли и продолжала сражаться дальше. Это должно сработать и теперь. Нельзя разлеживаться. Наверняка у нее всего лишь парочка синяков и царапин.
Сев, она с трудом перевела дух. Девушка осознала, что самостоятельно подняться не сможет, нужно что-нибудь, на что можно опереться.
— Иди сюда, козочка. Иди сюда! — Шайя протянула окровавленную руку к козе с пятном на лбу. Животное склонило голову набок и недоверчиво поглядело на нее. Однако любопытство победило. Коза подошла ближе. Стоило ей лизнуть ладонь девушки, как Шайя схватила ее за рога. Коза запрокинула голову. Из-за рывка тело Шайи захлестнуло жгучей болью. Она встала на колени, отчаянно пытаясь удержаться, пока животное отчаянно мотало рогами из стороны в сторону.
Вскрикнув, Шайя поднялась на ноги. Все тело трясло. Испуганная коза, наконец, остановилась и отчаянно замекала.
— Я дочь бессмертного Мадьяса, — крикнула ей принцесса-воительница. — Я не подохну здесь!
Подталкивая козу коленом, она направила ее в сторону мертвого медведя. Принцесса ощупала его морду и сломанный зуб.
— Мне жаль, что наши пути пересеклись. Пусть твоя душа обретет покой, — на миг задумалась, не вспороть ли медвежьей лапой тело и не вырезать ли кусок мяса. Нужно поесть. Но если она отпустит козу, то та наверняка убежит, а второй раз животное уже не попадется.
Коза встала на дыбы, словно почувствовав, что Шайя мысленно не с ней. Резко рванула голову в сторону, толкнула Шайю загнутыми рогами, угодила под ребра. Шайя отомстила, ткнув козу коленом в бок. После этого установилось перемирие.
— Ты будешь мне вместо костылей, хочешь ты того или нет, — прошипела Шайя, нерешительно оглядываясь по сторонам. Она стояла посреди больших валунов, раскинувшихся под отвесной скалой. Что делать — ждать или попытаться спуститься по склону? Шайя была уверена в том, что до полудня еще далеко, поскольку солнце еще не очень высоко поднялось над горизонтом. До тех пор, пока возможные преследователи доберутся до гребня над ней, она может рискнуть спуститься по осыпающемуся склону, или что там может ждать ее за этими камнями. Ниже в долине и укрытие наверняка найдется. Вопрос только в том, сумеет ли она туда дойти. Все тело по-прежнему болело. Похоже, она ничего себе не сломала. Но ощущение было такое, что состязание наперегонки она проиграет даже старухе с клюкой.
Шайя протолкнула недовольную козу меж скал и окинула взглядом долину. Какого-либо жилья она не обнаружила. Там были лишь одинокие, погнутые ветром деревья. Ничто не указывало на то, что здесь селятся люди. Девушка поглядела на козу. Когда она спустится в долину, то убьет ее. Нужно поесть! На худой конец сойдет и сырое мясо. Если она хочет бежать дальше, ей понадобятся силы.
— Ты чья-то?
Коза издала негромкий жалобный звук. Словно догадываясь о своей судьбе.
Слегка подталкивая козу, не ослабляя хватку за рога, девушка стала спускаться. Когда тебя тянут, идти легче. К счастью, склон был пологим. Вскоре Шайя уже чувствовала себя не настолько плохо, как когда очнулась. Однако она понимала, что это чувство обманчиво. Если она будет отдыхать, тело снова онемеет и она не сможет подняться на ноги. Срочно нужна помощь!
Она продвигалась вперед ужасающе медленно. Шайя устремила взгляд на дно долины. Похоже, там есть ручей. Девушка снова обвела языком пересохшие губы. Пить… Нужно подумать о чем-нибудь другом. О бессмертном Аароне.
Принцесса-воин знала, что он не мог прийти и спасти ее. Не в его власти помешать пакту, заключенному между девантарами. Ишта выбрала ее, чтобы унизить Аарона. И только поэтому ее изнасиловал Муватта у всех на глазах, на ступенчатой пирамиде, зиккурате Изатами, посреди самого священного города Лувии. Ишта хотела заставить Аарона восстать против договора богов. Даже теперь! Шайя не злилась на бессмертного. Но даже теперь в глубине души ей было больно оттого, что он не пришел, чтобы спасти ее.
Ярость вела Шайю вперед. Ярость из-за того, что Аарона нет рядом. Ярость из-за того, что она понимает, почему это так. Он ведь не король из сказки. И они сражались даже с чудовищами, а не с богами. По щекам бежали жгучие слезы. Он вызволил бы ее даже из когтей дракона, это она знала точно. Но против Крылатой он был бессилен. Какая радость богам от того, чтобы так мучить людей? Она жалела, что у нее нет волшебного меча, оружия, вроде того, что ковали демоны. Она представила себе, как вонзает клинок в тело Крылатой Ишты. Вообразила во всех подробностях. Увидела расширившиеся от страха глаза богини, как теплая кровь течет по стали, орошая ее руку.
Заморгав, Шайя стряхнула слезы с ресниц и снова поглядела на небо. Солнце стояло почти в зените. Она шла долго — в полубессознательном состоянии, запутавшаяся в грезах. Теперь она слышала плеск небольшого ручейка. Его шум напомнил ей о жажде. Она представила себе, как ложится в воду, неважно, что она холодна, и будет пить, пить, пить…
Внезапно в нос ей ударил запах дыма. Проклятье, как она могла не заметить этого? Где-то горит костер. Совсем рядом! Девушка медленно развернула козу. Влево. Между двумя большими скалами поднималась тонкая сизая струйка дыма. Она была почти невидимой.
Шайя потянулась к бедру, чтобы достать из кожаной петли на поясе шипастую секиру, как делала множество раз. Вот только ни пояса, ни секиры там не обнаружила. И прежде чем она успела оглянуться, коза, почувствовав свободу, ускакала прочь.
Выругавшись, принцесса попыталась устоять на ногах и заметила, что опора ей больше не нужна. Она могла идти самостоятельно. С трудом наклонилась, подняла камень. Значит, пастух все же есть. Видел ли он ее? Не принял ли за воровку? Дома, в просторных степях, они особо не церемонились с конокрадами. Там никто не ждал, когда старший или доверенное лицо ее бессмертного отца произнесет приговор. Воров просто убивали. Интересно, как поступают тут с козокрадами? Шайя прекрасно представляла себе, что в этих глухих горах ничуть не иначе, чем на равнине.
Слегка покачиваясь, она стала подкрадываться к камням с другой стороны. Интересно, заметили ли ее? Она прислонилась к теплому камню, перевела дух. Нужно застать пастуха врасплох. Наверняка он один.
Шайя наклонилась, подняла маленький камешек и бросила его в сторону, чтобы он застучал по камням вдалеке. В тот же миг она вскочила и обошла серый валун. Нужно оказаться за спиной пастуха, как только он обернется на звук.
У костра никого не было! Рядом с огнем лежала расстеленная накидка. К скале стоял прислоненный бурдюк с водой. А на камне в углях лежала окровавленная туша. Сурок? Шайя осознала все это в доли секунды и поняла, что сама попалась в ловушку. Она прижалась к скале, когда на нее опустилась тень. Удар пришелся ей по затылку.
Пастух и принцесса
Шайя упала и почувствовала, что ее крепко прижали к земле. Ощутила колено на затылке и изо всех сил нанесла удар назад камнем, который сжимала в руке. Попала. Напавший невидимка взвыл. Он оказался не очень тяжелым. Шайя оперлась на локти, стряхнула его, молниеносно обернулась и бросила камень ему в лицо.
Пастушок вскрикнул. Камень попал ему в нос. Шайя услышала хруст. Из носа мальчишки потекла темная кровь. Должно быть, сломала. Мальчик в ужасе смотрел на нее. Ему было не больше шестнадцати. На подбородке виднелся нежный пушок. Нежные волнистые волосы обрамляли лицо.
Из-за полоски ткани, которую он обмотал вокруг бедер вместо пояса, торчала обмотанная кожей рукоять. Шайя обезоружила его прежде, чем пастух пришел в себя и успел сделать что-то необдуманное. Клинок был вырезан из кости. Увидев это смешное оружие, она рассмеялась и расслабилась.
Едва опасность миновала, как ушибленные суставы снова напомнили о себе. Шайе казалось, что она не сможет пошевельнуть даже пальцем. Она устало прислонилась к скале и указала костяным ножом на огонь.
— Убери суслика с камня, пока он не обуглился.
Мальчик таращился на нее, словно был несколько не в себе. Из носа по-прежнему капала кровь, стекая ему на грудь.
Шайя помахала ножом.
— Ты меня слышишь?
— Ты же женщина… — пролепетал пастух.
— А ты просто потрясающе наблюдателен. Поздравляю тебя с такой прозорливостью. А теперь убери суслика с огня!
Он по-прежнему таращился на нее, и Шайя осознала, что он смотрит не на ее лицо. Ощупала тунику. Кромка выреза порвалась, вероятно, обнажая грудь.
— Кто ты?
— Как ты уже сказал, женщина. И терпеть не могу огнепоклонников, сжигающих в пепел невинных сусликов.
Мальчик наморщил лоб, а потом до него дошло. Взяв две тонкие палочки, он убрал зверька с горячего камня.
— Сюда! — Шайя указала на одеяло, которое подняла с земли и накрыла колени.
— Оно грязное…
— Неважно!
Пастух повиновался. Непохоже, что он решит напасть снова. Не спуская с него глаз, Шайя нащупала бурдюк с водой, вытащила деревянную пробку и стала пить большими жадными глотками.
— Где твоя петелька? — спросила она, тщательно закрывая бурдюк.
Мальчик снова уставился на нее.
— Не рассказывай мне, будто суслик напоролся на твой костяной нож исключительно благодаря собственной предупредительности. Где твоя праща? Покажи ее мне, или я поджарю на горячем камне
тебя.
Лицо у него стало такое, словно он действительно был готов к такому повороту дела. Поспешно завел руку за спину и вытащил из-за широкой полоски ткани, служившей ему в качестве пояса, и бросил ей под ноги пращу.
— И мешочек с камнями, — приказала она, кончиками пальцев трогая суслика.
Он подчинился, бросил ей темный кожаный мешочек.
— У тебя есть еще какое-нибудь оружие?
Он кивнул в сторону длинного шеста, стоявшего у скалы неподалеку.
— А собаки? Где эти твари?
— У меня нет собак. Мне нужно пасти всего семнадцать коз. Тут и собак не нужно.
Шайя смотрела на него недоверчиво. Губы и подбородок были перемазаны кровью. Выглядел он довольно жалким и безобидным. Не похож на обманщика. Кроме того, собаки бросились бы на нее гораздо раньше. Они просто не стали бы ждать, пока она подберется к лагерю их хозяина.
— Как спуститься в долину, где стоит Дом Неба?
— Отсюда? — Мальчик покачал головой. — Никак. Тебе пришлось бы взобраться по довольно отвесной скале, а по тебе не скажешь, что ты с этим справишься.
— Ах, — она щелкнула пальцами. — Значит, мальчонка видел не только мои титьки. И что же по мне скажешь?
— Что ты женщина, которую довольно сильно побили.
Шайя вцепилась зубами в жаркое из суслика, наслаждаясь вкусом жира, капавшего с мяса. Вкусно! Принялась осторожно жевать.
— Что ты здесь делаешь?
— Охочусь на медведей, — ответила она, прежде чем снова впиться зубами в мясо, и сплюнула обломки костей.
Мальчик обиженно поглядел на нее. Она прекрасно понимала, что совершенно непохожа на охотницу. Без оружия, без обуви, одетая в одну тунику, свисающую клочьями.
— Что ты здесь делаешь? — повторил мальчик.
Шайя фыркнула. Она понимала, что для того, чтобы быть пастухом, большого ума не нужно, но этот, похоже, совсем глупый.
— Я охотилась на большого черного недовольного медведя, который ворует коз, — она съела суслика, но по-прежнему была голодна.
— На Быкодава?
— Так у вашего медведя и имя есть?
Мальчик старательно закивал головой.
— Да, четыре года назад он задрал единственного быка на всю округу. Обычно он ест только коз и… Один раз поймал пастуха. Все стараются избегать его. Мерзкий тип, этот медведь.
— Уже нет, — коротко заметила Шайя, глядя на обувь мальчика. Он был обут в простые сандалии, довольно поношенные. Примерно ее размер. Она указала каменным ножом на его ноги. — Снимай.
Мальчик молча подчинился. Босиком, наверное, не убежит. Она до смерти устала и не могла больше идти. Нужно поспать пару часов.
— Сколько идти отсюда до того женского монастыря?
— Туда тебе нельзя. Там женщины только высокого происхождения. И иногда в долину приходит бессмертный. Туда отправляются его невесты, — благоговейно произнес парень.
— А что, по мне скажешь, будто меня это волнует?
Он окинул ее взглядом с головы до ног. Потом покачал головой.
— Так что, сколько туда идти?
Он нерешительно пожал плечами.
— Я там никогда не был. Но вроде больше одного дня пути. Нужно карабкаться по довольно отвесным скалам. Дороги толком нет. Туда ведь запрещено ходить.
Шайя оценила ситуацию. Если мальчик не врет, значит, пройдет по меньшей мере день, прежде чем здесь, в долине, появятся преследователи. Скорее даже больше. Ведь жрицы должны послать за помощниками и собаками, которые, вероятнее всего, придут через зачарованный портал. А потом преследователи должны будут взять след. Как ни мучил ее дождь, но, в конце концов, он сыграл ей на руку. Даже гончие вряд ли найдут ее след.
Но если преследователи действительно доберутся до того места, откуда она упала, у них появится проблема: никто в здравом уме не станет там прыгать. Может быть, повезет и они увидят труп медведя. Тогда, возможно, они подумают, что их собаки шли по следу медведя, а не по ее следу. Шайя решила, что может позволить себе поспать часок-другой.
— Ложись на живот! — приказала она мальчишке.
Тот вытаращился на нее.
— Что тут непонятного? — Опираясь спиной на скалу, она поднялась и указала костяным ножом ему на грудь. — Я похожа на терпеливого человека?
Он нерешительно лег на землю.
— А теперь согни ноги и возьмись руками за лодыжки.
На этот раз он подчинился сразу. Она опустилась на колени рядом с ним, обвила кожаным ремешком пращи его запястья и лодыжки, затянула. Да, малышу предстоит неприятное время, но, будучи связанным таким образом, он не сможет сбежать. Правда, сможет проползти пару шагов.
— Ты разговаривала довольно громко, когда спускалась с холма, — произнес парень через некоторое время.
Шайя завернулась в одеяло и легла к костру. Девушка решила не обращать внимания на юнца.
— Ты оскорбляла Крылатую Ишту. Не боишься, что она придет за тобой?
Об этом она до сих пор не думала. Ишта ни за что не потерпит, если она вернется к Аарону. Интересно, сколько пройдет времени, прежде чем она явится? Знает ли она уже о ее побеге?
— Ты принцесса из Дома Неба, верно?
— С чего ты взял? — Шайя изо всех сил старалась, чтобы голос звучал равнодушно и сонно.
— Только принцессе могла прийти в голову идея бежать босиком через горы.
Вот теперь она не сумела сдержать улыбки. Значит, малыш все же не так глуп. Хотя он наверняка удивился бы, если бы узнал, что она за принцесса. Снова невольно подумала об Иште. Как сбежать от богини? Ответ на это мог быть только один: никак!
Шайя с горечью осознала, что не продумала побег до конца. Главным для нее было сбежать из Дома Неба, ее монастыря, оставить горы позади и не попасться преследователям, которых пошлет за ней вдогонку Табита, мать матерей. Все это было реально. Но сбежать от богини невозможно! И Ишта займется поисками, потому что она, Шайя, была частью ее плана мести Аарону, который унизил бессмертного Муватту. Ишта найдет любого, с кем она встречалась по дороге. И тот, кто не отказал ей и дал съесть пригоревшего суслика, вполне может получить за это смертный приговор. Крылатая мстительна.
Из-под прикрытых век Шайя наблюдала за пастухом, который, сопя, боролся со своими путами, однако добился только того, что кожаные ремни еще больше впились в кожу. Умрет ли мальчишка, зависит только от нее.
Шайя начала понимать, какой груз лежит на плечах Аарона. Она не сомневалась в том, что по-прежнему желанна для него. Но поддаться этому желанию означает согласиться с тем, что погибнут тысячи людей, если он настроит против себя богов. Ждать от него спасения было очень эгоистично. Она ведь даже сама спастись не может.
И стала бы она любить его, зная, что он хладнокровно смирился со смертью невинных людей, чтобы снова быть с ней? Шайя снова поглядела на мальчика. Ишта подарит ему долгую, жестокую смерть. Нет, от этого она его избавит. Настало время принимать решения.
День скорпионов
Элеборн переступил через облепленное присосками величиной с тарелку щупальце, балансируя руками, дошел до самого конца оббитой золотом причальной перекладины. Больше дюжины таких перекладин торчало из башни в разные стороны. Ветер играл с его распущенными волосами. Стояло чудесное утро. Голубой и розовый цвета соревновались за пальму первенства на восточном горизонте, в то время как на западе, над лесами, подобно серым крепостям возвышались последние грозовые тучи.
Золотая обивка была покрыта слизью. Каждый шаг этим ветреным утром представлял собой немалую опасность. Но Элеборн любил риск и неповторимый вид на окружающие крыши. А еще он любил симфонию света, которой одаривал его каждый рассвет здесь, на высокой причальной башне. Эльф заметил, что за его балансированием наблюдают некоторые любопытные корабельщики, чье судно причалило этой ночью. Путешествовать на собирателе облаков наверняка было бы незабываемо. Карабкаться по щупальцам в тысячах шагов над землей, один на один со стихиями.
Элеборн повернулся лицом к солнцу, наслаждаясь мягким теплом. С негромким чавканьем щупальца обвились вокруг перекладины. Огромное существо над ним поворачивалось на ветру, выбираясь на солнце. Эльф зачарованно наблюдал за пляской щупалец.
Тем временем с палуб поднебесного корабля то и дело подносили товары. Мужчины вращали ворот и пели монотонную песню, притопывая ногами в такт. Опускали сети, туго набитые амфорами и мешками. На земле носильщики их разгружали и переносили груз к отмеченным площадкам окруженного высокими стенами двора гильдии. Склады у причальных башен были весьма востребованные и недешевые. Странное землетрясение повредило некоторые постройки. Треть башен развалилась, поэтому многие поднебесные корабли ожидали за городом. Над джунглями они швартовались к королевским деревьям с достаточно крепкими ветками и корнями, способными удержать небесного гиганта даже при сильном ветре. Как только разгрузят один транспорт, его место на башне займет следующий корабль.
Элеборн обвел взглядом горизонт, поглядел на храмовый сад цапотцев. Якорная башня стояла не более чем в сотне шагов от тыльной части сада. Он уже не первый день наблюдал за раскинувшимся на трех террасах садом со ступенчатыми пирамидами и просторными дворцами. Он хотел выяснить, что там происходит. На данный момент он знал, что светловолосых пленников селят в маленьких двухэтажных домиках в самой отдаленной части сада. Похоже, передвигаться они могли свободно. Запрещено им было приходить, похоже, только к большим белым воротам у входа в храмовый квартал.
Поначалу Элеборн надеялся, что сумеет разглядеть Володи с якорной башни. Но мешала густая листва, колыхавшаяся над садовыми дорожками. Кроме того, светловолосые мужчины внизу — с расстояния более четырех сотен шагов — почти все выглядели одинаково: они были высокими и мускулистыми, воинами, быть может, крестьянами или охотниками. Мужчинами, с которыми жизнь обходилась слишком сурово, чтобы нарастить жирок.
Эльф знал, что по сравнению с этими здоровяками он сущий скелет. Несмотря на то что был жилистым и выносливым, но, похоже, дело не в этом. Может быть, он слишком худощав, чтобы быть для змея лакомым кусочком? Вчера он был на одной из бесчисленного множества городских площадей, где ему сделали на теле рисунок красно-коричневым соком. Теперь его грудь, ноги и руки обвивали узоры из маленьких треугольников и полукругов. Они слегка напоминали ему изображения, которые наносят на свои тела некоторые мауравани с помощью бандага. Элеборн решил сделать себе такое украшение, чтобы, с одной стороны, выглядеть более похожим на дикого варвара, а с другой — чтобы отвлечь внимание от цвета своей кожи. Довершали новый облик косы на висках и украшенная костями и зубами перевязь.
Интересно, как его встретили бы, войди он в таком виде в Белый чертог? Узнал ли бы его хоть кто-то? Эльф усмехнулся. Вряд ли. Возможно, это было бы то, что нужно, чтобы соблазнить мауравани, представителя народа полудиких эльфов, живущих далеко на севере в тени Головы альва, о которых поговаривали, будто иногда они спариваются с волками. Но среди культурных дам Аркадии подобная раскраска кожи вызовет лишь ужас. Отбросив размышления о родине, он снова окинул взглядом большой парк. Может быть, он все же сумеет разглядеть Володи.
Элеборн оставался на своем посту до полудня. Храмовые сады были действительно прекрасны: море растений всех цветов радуги. Странно, что жрецы, по поручению которых появилось это великолепие, чтят столь жестокого бога, как Пернатый змей.
Эльф выпрямился, размял затекшие руки и ноги. Все, что можно было увидеть издалека, он уже знал. Если он хочет найти Володи, нужно подбираться поближе. Он решительно переступил через щупальце и, раскинув руки, пошел по перекладине до каменной лестницы, которая уходила спиралью вниз по внешней стене башни.
На первом пролете лестницы он встретил Усию, товароведа этой башни. Старик полжизни ходил на поднебесных кораблях, пока сломавшаяся рея не расплющила ему кисть. Вместо того чтобы сдаться на милость судьбы и влиться в полчища попрошаек, наводнявших улицы Золотого города, он научился читать и писать. На обрубок руки был надет кожаный манжет, из которого торчало острие грифеля, с помощью которого он выдавливал знаки письма на свежих глиняных дощечках, которые его молодой помощник складывал потом в большой деревянный ящик. Задачей Усии было записывать товар, который уже опустили вниз.
— А ты сегодня рано уходишь, — приветливо подмигнул ему старик. — Тебе все же наскучило таращиться на зелень?
— Я решил посвятить себя разглядыванию хорошеньких девушек, — ответил Элеборн с хитрой улыбкой на губах. Он был рад, что наконец-то заставил себя принять решение.
— Девушек намного меньше, чем красивых цветов. Часто нужна полная мошна, чтобы увидеть хоть одну. Если подождешь до заката, я покажу тебе, где охочусь я.
— Боюсь, седобородый, те, кого ты считаешь юными девушками, — почтенные дамы в возрасте моей бабушки. Но если до заката я никого не найду, то, может быть, зайду сюда еще разок.
— Точно вернешься, потому что твои романтические представления превышают возможности твоего кошеля, — усмехнулся Усия.
— Где не достанет монет, в дело вступит мой юношеский шарм.
— Ты так размалевался, что бабы разбегутся в разные стороны при виде тебя. Что ж, я утешу тебя, когда ты вернешься, поджав хвост. Попробуй наняться на поднебесный корабль. Такой человек, как ты, сколотит там хорошие деньги. Все лучше, чем предаваться мечтам. А теперь убирайся, а то я еще обсчитаюсь.
Элеборн, пребывая в прекрасном настроении, сбежал по последним ступенькам лестницы. Он знал, что женщина, которую он ищет, не откажет ему. Чего он не знал, так это того, где найти ее. Если ему не повезет, то вечером можно будет разделить кувшин вина с Усией. Старик был просто кладезем историй о Нангоге. От него он уже многое уяснил об этом красивом и непонятном мире. К сожалению, слушая рассказы Усии, он никогда не знал, где правда превращается в байки поднебесных корабельщиков.
Элеборн пересек большую площадку под якорной башней и стал пробираться через лабиринт сложенных товаров.
«Это кровь этого мира, — подумал он, — которую дети человеческие сцеживают у Нангог, чтобы помочь разрастись своему миру».
У массивных оббитых бронзой ворот, ведущих в город, скучала группа стражников. Мужчины знали его и пропустили без вопросов. Элеборн перешел на солнечную сторону улицы, пошел за толпой носильщиков, которая постоянно втекала и вытекала через бронзовые ворота, лениво просачиваясь на улицы, устремляясь к Золотым воротам, от которых оставалась лишь пара шагов до человеческих империй.
На площади Змей его внимание привлек запах жаркого. Он прошел мимо ряда забегаловок, теснившихся в похожих на пещеры нишах в высокой кирпичной стене склада. Упавшая якорная башня засыпала обломками половину площади. На разбитых камнях сидели носильщики, которые потратили часть своего жалкого заработка на продукт сомнительного качества, подававшийся в местных трактирах.
Элеборн остановился около повара с миндалевидными глазами, родом откуда-то из одного из крупных городов на востоке Ишкуцы. На прилавке громоздились деревянные вертелы, на которые были насажены куски темного мяса и овощей. На самом верху лежали скорпионы, проткнутые по всей длине шпажками. Сущая пытка, которую некоторые насекомые все же пережили, поскольку их клешни и лапки еще подрагивали, а ядовитые хвосты изгибались, стремясь разделить скорую смерть с каким-нибудь другим существом.
— Как едят скорпионов, Ли?
— Очень осторожно, — низкорослый повар поднял голову, узнавая его. На широких губах мелькнула улыбка, когда он потянулся за пестрым веером, прогоняя мух, пытавшихся усесться на мясо. — Удивительная краска у тебя на лице. Из чего ее делают? Из свежего собачьего дерьма?
— Что убьет меня раньше — мясо или скорпионы?
— Твой чувствительный желудок, варвар. Ты зачем пришел? Покупать или болтать?
Эльф заказал пять шашлыков и одного скорпиона.
Ли положил шашлыки на небольшой гриль, поддал жару с помощью веера. Потом поставил в угол гриля сосуд с желтоватым топленым жиром.
— Твоя раскраска довольно безвкусна даже для друснийца, Микайла. Если бы ты сказал мне, я послал бы тебя к мастеру, который нарисовал бы тебе на груди дракона или огненную птицу. Настоящее произведение искусства. Не такое дерьмо, — болтая таким образом, он махал веер, то поддавая жару, то остужая жаровню.
— Ты не знаешь, где найти хорошенькую девушку?
— Хочешь отпраздновать. Убил кого-то прошлой ночью, и теперь карманы полны деньжат?
— Как же хорошо ты меня знаешь, — с двусмысленной улыбкой ответил Элеборн.
Ли выдержал его взгляд, перевернул вертела.
— Значит, внизу, на площади Серебряных шелкопрядов, у самого спуска к каналам, есть три дамы, которые владеют высоким искусством, как уравновесить соки в теле мужчины. Они уже не очень молоды и зубов у них не очень много, но если закрыть глаза… — Ли мечтательно прищелкнул языком. — В любом случае это лучше, чем заниматься этим с намасленным горлышком амфоры.
— Я скорее представлял себе девушку, которая будет юна и хороша и которой вообще ничего не придется платить.
Ли взял одного из подергивающихся скорпионов и обмакнул его в брызжущее масло.
— Я ведь не мечтаю о том, чтобы мои жалкие медяки превратились в золото и чтобы я… — Он замолчал, вынул скорпиона из масла. Насекомое дергаться перестало. Он подул на него, потом щелкнул по нему ногтем, убирая ядовитое жало. — Мальчик, красавицы, за которых не надо платить? — На миг поднял взгляд. — Ты думаешь об одной из цапотских девушек. Глупо… очень глупо, Микайла! — С этими словами он протянул скорпиона Элеборну.
— Как это едят?
— Открываешь рот, кусаешь, жуешь.
Элеборн расхохотался. Осторожно откусил. Скорпион не станет его любимым блюдом. Хитиновый панцирь хрустел на зубах, высвобождая мягкую кашеобразную субстанцию. Эльф проглотил то, что было во рту.
— Вкусно, — прохрипел он.
— Не умеешь ты врать, — Ли налил дымящейся жидкости в глиняный бокал и протянул ему через гриль. — Выпей это. Хорошо для ребят со слабым желудком.
Элеборн послушался. От варева пахло цветами, а вкуса не было никакого.
— Не трогай ты девушек из Цапоте. Им нужны только мужчины с золотыми волосами, как у тебя, и тех, кто ушел с ними, никто и никогда больше не видел.
— Ты тревожишься за меня?
Ли посмотрел на него своими узкими миндалевидными глазами.
— Немного у меня клиентов, ценящих мой юмор. Я не могу позволить себе потерять одного из них.
— Неужели похоже, что меня может уложить на лопатки девушка?
Ишкуцайя окинул его оценивающим взглядом. Наконец он кивнул и снял слегка подгоревшие шашлыки с огня.
— Да, именно так ты и выглядишь. Немного соуса в подарок.
— Потому что мясо пригорело?
Ли обмакнул шашлычки в вязкую желтую пасту.
— Нет, потому что мужчины, у которых схватило живот, перестают думать о девушках.
Элеборн вернул ему надкушенного скорпиона.
— Съешь, если хочешь.
Ли действительно слопал эту тварь.
Эльф недоверчиво откусил кусок мяса. С соусом было вкусно. Он решил не спрашивать, какое животное ест. Вероятно, следовало бы предположить, что на пяти шашлычках мясо одного животного. Возможно, он может считать, что ему повезло, если то, что он сейчас ест, относится к одному виду
животных.
— Ты случайно не знаешь, где найти девушку из народа Цапоте?
— Любой из нас, торговцев, уже видал этих ядовитых змей. Чаще всего на некотором расстоянии за ними следует телохранитель. Скажу тебе одно: нельзя доверять народу, который считает, будто украшает себя, когда вставляет себе в нос или в ухо обломок кости. Можешь целыми днями бродить по городу и не встретишь ни одной такой девушки. Лучше наймись на небесный корабль. За такого парня, как ты, любой купец будет
платить золотом — хоть ты и размалевал лицо краской цвета дерьма. И когда у тебя будет достаточно золота, ты вернешься обратно в свои леса и найдешь себе подходящую девушку. Забудешь этот проклятый мир, где женщины не могут рожать детей, где по лесам носятся Зеленые духи, а девушки из народа Цапоте перерезают своим любовникам горло во сне.
— Это они поставляют тебе мясо?
Ли угрожающе поднял вертел.
— Без оскорблений, пожалуйста! Я принимаю только первоклассный товар, а мясо друснийцев, у которых мозг находится между ног, точно не из таких.
— Смотрю, ты не отрицаешь, что на некоторых твоих вертелах надета человечина, — сухо ответил Элеборн.
Ли усмехнулся в ответ.
— С каких бы костей его ни срезали, оно всегда свежее, это главное.
Эльф задумчиво поглядел на остатки шашлыков. Он не позволит этому язвительному карлику одурачить себя. Скорее из упрямства, нежели из-за аппетита, он быстро покончил с обедом.
— Окажи мне услугу, — Ли снова замахал веером, нагоняя свежий воздух. По лбу у него катились крупные капли пота. — Смотри, чтобы на вертел не насадили
тебя. Есть такие трактирщики, которые не столь тщательно проверяют поставляемый товар, как я.
Элеборн бросил ему медяк в качестве чаевых.
— Меня тяжело убить. И вряд ли найдется много женщин, которые станут соблазнять мужчину, на теле которого картинки нарисованы краской цвета дерьма, не так ли?
Ли расхохотался.
— Вот тут ты прав, лесной человек. Любая женщина, у которой есть мозги, станет обходить тебя десятой дорогой.
Чтобы переварить съеденное, Элеборн еще некоторое время побродил по Змеиному рынку. Над городом стояла удушающая жара. В небе было полно облаков, практически не двигавшихся с места. В переулках между домами не чувствовалось ни ветерка. Бродячих торговцев водой осаждали страждущие. Эльф попытался не обращать внимания на запахи, исходившие от детей человеческих и стен. Золотой город подавлял. Все здесь было безмерным. Даже вонь! Он разговаривал с мужчинами, которые считали, что если слишком часто мыться, можно заболеть. Они все ненормальные!
Переходя улицу Справедливости, он на миг поглядел на облепленные мухами трупы, выставленные в золотых клетках. На них не было даже табличек, где было бы написано, что нарушили эти ребята. Как их смерть может служить устрашением, если не знаешь, за что их казнили!
Раздраженный Элеборн шел дальше.
Дети человеческие — сколько правды в этом названии. Они как дети, то невинные и трогательные, то без причины становятся жестокими и безжалостными. Вид казненных уничтожил его хорошее настроение, удушающая жара и вонь довершили начатое. Мрачно глядя по сторонам, он шел дальше, не замечая, что люди стараются убраться у него с дороги.
Если бы можно было охладиться при помощи заклинания! Всего одно-единственное слово… Здесь наверняка не найдется девантара, который обратил бы на него внимание. Элеборн помедлил, огляделся по сторонам, прижался к подъезду дома, где воняло опорожненными ночными горшками. Негромко прошептал слово силы, и его тут же окружила прохлада приятного весеннего утра. Эльф на миг задумался, не освободиться ли еще и от вони. Еще одно слово — и нос ему будут щекотать приятные ароматы.
Но каждое новое заклинание будет заставлять его ауру сиять еще ярче. Если здесь все же есть дети человеческие, восприимчивые к магии, они заметят, что он другой — несмотря на то что, возможно, не сумеют определить его инаковость. Довольно и того, что он укрылся от жары.
Язык скользнул по кусочку хитинового панциря, застрявшего между зубами. Нет, больше скорпионов он есть не будет. Примирительно посмотрел на детей человеческих, спешивших куда-то по своим делам. Одни мужчины. Несмотря на то что у большинства из них в волосах еще не было седины, почти все были истощены. Они бездумно смотрели прямо перед собой, пойманные в ловушку своих мечтаний, несмотря на то что уже давно догадывались — исполнения их не дождаться никогда. Они грабили Нангог, но тоже приносили жертвы. Если они когда-либо вернутся к себе на родину, то будут уже старыми, измученными людьми, никому уже не нужными — как только растратят последний медяк из тех, что заработали в этом негостеприимном мире.
Задумавшись, Элеборн прошел через рынок Серебряных шелкопрядов. Здесь торговали шелковыми коконами, которые храбрые охотники приносили из огромных лесов. В отличие от коконов Альвенмарка, которые всегда были одного, серебристо-белого цвета, здесь были и пурпурные, и ослепительно-красные. Одежда, которую из них ткали, никогда не утрачивала цвет и стоила в золоте в сто раз больше своего веса. У каждого прилавка стоял хотя бы один вооруженный наемник, внимательно наблюдавший за товаром и людьми, разматывавшими нежные нити коконов и наматывавшими их на желтые костяные веретена.
Потные рабы приносили на рынок паланкины. У некоторых прилавков открыто стояли женщины, внимательно осматривавшие дорогой материал и покупавшие веретена с шелковой нитью. Элеборн слышал, что сюда приходила даже самая известная шлюха этого города. Еще говорили, будто она одевается исключительно в дорогой красный шелк. Видеть эту женщину он еще не видел, несмотря на то что бывал здесь довольно часто. Возможно, она была сказочным существом, выдуманным поднебесными корабельщиками во время долгих путешествий по небу.
Эльф запрокинул голову. С запада натягивало гряды облаков, теперь они закрывали собой почти все небо. Сумерки окутывали кромку облаков в теплый янтарный свет. Над огромным кратером уже звучали первые раскаты грома. Еще чуть-чуть, и гроза накроет Золотой город.
Внезапно у Элеборна возникло ощущение, что за ним наблюдают. Он медленно повернулся. С него не сводили пристального взгляда по меньшей мере трое охранников благородных дам, тративших здесь деньги своих любовников. Но он почувствовал не их. В тени неприметного прилавка, за которым продавались только белые шелковые коконы, он увидел хрупкую женщину с длинными черными волосами. На плечах у нее лежала яркая накидка из перьев. Заметив его взгляд, она многообещающе улыбнулась.
Он медленно побрел к ней. Уже сейчас было ясно, чем все это закончится, но он не хотел облегчать ей задачу.
Она была ниже его больше чем на голову. Незапахнутый плащ открывал взгляду тело. Вокруг бедер обернута красная шелковая повязка, стоившая, должно быть, целое состояние. Кроме этого, больше на ней не было ничего. Ее золотисто-коричневое тело было разукрашено широкими змеящимися линиями и стилизованными изображениями животных. Под грудью угрожающе поднимал жало скорпион.
— Наверное, сегодня день скорпионов, — с улыбкой произнес Элеборн.
Она запахнула плащ и слегка склонила голову набок, словно приглашая следовать за собой.
— Ты понимаешь мой язык?
Она посмотрела на него. Ее улыбка заставила забыть обо всех вопросах. Какая женщина! Снова склонила голову набок. На этот раз еще и сделала шаг.
— Я иду, — произнес Элеборн на языке Цапоте. Он выучил примерно три сотни слов на семи самых главных языках детей человеческих. Как раз достаточно для того, чтобы понять, о чем идет речь, когда подслушиваешь разговор на улице.
— Ты знаешь мой язык? — Она в растерянности остановилась, и у Элеборна возникло ощущение, что он впервые видит ее истинное лицо, а не тщательно заученную маску. Эльф с улыбкой поднял руку, сложил вместе указательный и большой палец, оставив между ними крохотную щель.
— Мало.
Она улыбнулась еще более обворожительно, чем раньше. Вокруг глаз образовались крохотные морщинки, в краске, которой она разрисовала лицо.
— Будет приятно познакомиться с тобой поближе. Ты выглядишь очень напряженным. Думаю, что смогу помочь тебе расслабиться, — произнося эти слова, она кокетливо улыбнулась.
В этом Элеборн ни капельки не сомневался. Вместе они покинули рынок Серебряных шелкопрядов, стали спускаться по узким улочкам все ниже и ниже, пока не дошли до бедного квартала неподалеку от реки. Здесь дома редко были выше двух этажей, по улицам бегали куры, в дощатых загонах хрюкали животные, которые совершенно точно не были свиньями. Мостовые уступили место глубокой желтой жиже, из которой кое-где торчали бледные, словно кости, камешки. За все это время они не произнесли ни слова. Красавица в плаще из перьев время от времени оборачивалась и одаривала взглядом. Было очевидно, что она делает это не для того, чтобы убедиться, что он идет за ней. Эти взгляды были очень многообещающими. Она хотела его. Элеборн не припоминал, чтобы кто-либо когда-либо так смотрел на него.
Они остановились возле дома, поднимавшегося над грязью на деревянных сваях. От реки долетал неприятный затхлый запах. Солнце скрылось за горизонтом, еще сверкавшим странным зеленоватым светом, словно там собрались все духи из лесов, составив огромное войско. В уличной грязи заплескались первые крупные капли дождя.
Элеборн поспешил подняться за девушкой по короткой лестнице, ведущей на веранду дома. Прислоненные к стене, стояли яркие горшки и миски кричащих цветов. Хозяйка дома отодвинула в сторону тяжелую шерстяную занавеску и поманила его за собой. Дом состоял из одной-единственной комнаты. Большую часть комнаты занимало ложе из скомканных одеял. В четырех стенах прочно укоренился затхлый речной запах. Дом был жалким. Элеборн ожидал чего-то другого.
Девушка жестом пригласила его присесть на скомканные одеяла. Когда он сел, она поклонилась, скрестив на груди руки.
— Изель, — произнесла она.
Эльф тоже поклонился, что, впрочем, получилось не очень красиво, поскольку он сидел.
— Элеборн.
Она несколько раз повторила его имя, при этом у нее было такое лицо, словно она пробует незнакомое блюдо и не совсем уверена, что именно ест. Затем она подошла к постели и подняла выше фитиль масляной лампы, на конце которого горела лишь крохотная искорка. Взметнулось пламя, и Элеборн увидел, что Изель возится с различными мисками. Она разожгла благовония, и вскоре бледно-сизый дым отогнал затхлый запах. Снаружи доносился лишь шум дождя. В щели дома пробиралась прохлада, в двух местах с потолка капало.
Изель сняла свой плащ из перьев и повесила его на крючок на стене. Тщательно поправляла его до тех пор, пока он не стал похож на большую яркую птицу. Затем она присела и принялась мыть ноги в одной из мисок.
Элеборн зачарованно следил за каждым ее движением. Пламя масляной лампы заливало кожу Изель золотистым светом. В каждом ее движении чувствовалась уверенная грациозность. Она сняла красную шелковую повязку, которая, наверное, стоила больше, чем дома на всей улице в этом бедном квартале.
Яркий белый свет молнии мелькнул сквозь щель между тонкими досками, когда Изель подошла к ложу из одеял. Держа в руках неглубокую миску с водой, она опустилась на колени перед ним и сняла с него сандалии. Молча вымыла ему ноги. Когда ее сильные умелые руки стали подниматься к его бедрам, Элеборн откинулся на грубые одеяла, наслаждаясь тем, как она моет и медленно раздевает его. Ни один участок тела не остался нетронутым. Вымыв его и оставшись довольной, Изель произнесла фразу, которую он не совсем понял. Похоже, речь шла о чистых мужчинах и запахах. Закончила она словами:
— Ты особенный.
Оставалось надеяться лишь, что она не поняла, насколько он на самом деле особенный.
— Ложись на живот, — со страстной улыбкой попросила она.
Элеборн подчинился. Изель капнула масла ему на плечи и начала массировать сильными руками. Он почувствовал, как расслабляются напряженные мышцы. Масло источало приятный ванильный аромат. Она наклонилась ниже. Ее соски коснулись его спины. Всего на миг, затем ее руки скользнули ниже, она села на его ноги.
Ее грудь снова коснулась его. Затем она легла сверху и задвигалась по его намасленной спине. При этом она нежно дула ему в уши. От удара грома задрожала маленькая хижина, ослепительный свет снова окутал все вокруг. Казалось, у плаща из птичьих перьев появились глаза, и они смотрели на Элеборна. Он закрыл глаза и полностью отдался страстному массажу. Тело Изель было теплым. Ее руки скользнули ниже. Аромат ванили, смешанный с запахом из жаровен, одурманивал Элеборна. Он наслаждался тем, что может просто лежать, позволяя рукам Изель вести себя к неведомому доселе наслаждению.
Голод
Когда Элеборн проснулся, на улице по-прежнему шел дождь. Он прислушался к шороху, звуку падающих капель, падавших в миски, которые расставила по комнате Изель. Девушка из народа Цапоте уснула в его объятиях. Он рассматривал ее лицо, суровые линии вокруг губ, скорпиона, которого она нарисовала белым цветом на животе под грудью. Из-за масла и их любовной игры некоторые линии размыло. Скорпион лишился жала.
Как же все-таки мало различий между эльфами и людьми. На протяжении нескольких часов она приводила его к невиданному блаженству. Они то и дело прерывали любовную игру, незадолго до кульминации. Под конец он не отпустил ее и практически взял силой. Как она могла узнать его настолько хорошо? Проникла в его мысли и поняла, что доставляет ему удовольствие, каким образом слегка лишить огонь жара и одновременно не дать ему погаснуть?
«Нельзя, чтобы она чересчур была уверена в своем мастерстве», — решил он. Нужно сдержать ее.
Словно почувствовав его мысли, Изель вдруг открыла глаза. Потянулась, устроила голову у него на груди, правой рукой схватила его между ног, принялась мягко массировать. Элеборн провел рукой по ее растрепанным волосам, и она вознаградила его негромким воркованием.
— Нужно есть… сила конец, — признался он с помощью тех немногих слов, которые выучил на ее языке.
Она негромко рассмеялась и ответила что-то в духе, мол, она будет решать, когда наступит конец, и что, судя по всему, силы у него еще есть. Элеборн попытался пойти на уступку ей и тут осознал, насколько дерзок был его план искать Володи в храмовом квартале Цапоте. Он думал, что у него все под контролем. Был уверен в том, что именно он будет играть с охотницей на золотоволосых мужчин. Что он будет решать, когда и как войдет в храмовый квартал. И что у него уж точно получится разобраться с этими ягуарами. Он ведь драконник! Смертоносный мастер меча, с которым не справиться ни одному чаду человеческому.
И вот теперь он лежит на этом ложе из колючих одеял и собирается сдаться молодой девушке. Он решительно отодвинул Изель в сторону и выпрямился.
— Есть! — произнес он с некоторой паникой в голосе.
Девушка удивленно поглядела на него. Потом пожала плечами и сказала, что может приготовить простые блюда из риса и бобов.
Элеборн решительно покачал головой. Схватил штаны, надел их. Изель спросила, пробовал ли он когда-нибудь жареных собак.
Нет, конечно! Неужели же среди детей человеческих нет никаких табу? Неужели они едят всякую тварь? Он натянул сапоги, схватил перевязь, подошел к шерстяной занавеске, выглянул наружу. Стояла ночь. Дождь плел в темноте серебряные пряди, приглушал все звуки.
Изель встала за его спиной, прижалась к нему всем телом. Обхватила его руками, пальцы коснулись его сосков, и прошептала на ухо, что может заставить его забыть о всяком голоде. Элеборн вздрогнул от наслаждения. Она знала, что делает.
Он рывком откинул в сторону занавеску, вышел под навес. Изель выпустила его. Легко подбежала к стене, на которую повесила свою накидку из перьев. Набросила ее на плечи, обернула шелковый платок вокруг бедер и в мгновение ока снова оказалась рядом. Если он рассердил ее, то она не подавала виду. Она встала на цыпочки перед ним, запечатлела легкий поцелуй на щеке, подарила сногсшибательную улыбку.
— Давай подкрепимся, мой голодный волк. А потом я научу тебя еще нескольким тайнам игры между мужчиной и женщиной.
Элеборн невольно рассмеялся. Он раза в четыре старше нее. И, однако, ни капли не сомневался в том, что она права. В вопросах любви он был неопытен. Она сумела бы и против его воли заставить его пойти за ней в храмовый квартал Цапоте. На еще одну ночь он останется… но не дольше! Если уж он не справляется с этой женщиной, что же станет с ним в храме? Он снова осознал, насколько непродуманным был его первоначальный план: позволить соблазнить себя и отвести в храмовый квартал. План идиота! Один он там ничего не добьется. Но потом он улыбнулся про себя — угроза смерти никогда ни от чего не могла его удержать. Вероятно, именно поэтому он стал драконником.
Когда Изель взяла его под руку и сказала «идем», он понял, что принял решение. Сдаться и бежать теперь уже для него невозможно.
Они спустились из этого домика на сваях по короткой лестнице и тут же по щиколотку погрузились в желтую грязь и дождевую воду. Дорога превратилась в небольшой, но бурный ручей. Поскольку нигде не было ни огонька, а обе луны скрывались за облаками, темнота была полной.
Изель подняла свой плащ из перьев, чтобы защитить его от влаги.
— Я знаю один трактир, где никогда не гасят огонь и где в любой час можно получить еду. И не только собачатину. Нужно только подняться по склону.
Элеборн спросил себя, где находится этот трактир — по ту или по эту сторону Белых ворот храмового квартала.
Сады храмового квартала
Нодон стер со щеки вязкую слизь, капнувшую на него с одного из щупалец. Почти целый день просидел он на оббитой золотом балке якорной башни, рассматривая обширные сады храмового квартала. Дождь лил, не переставая, но массивное надутое тело собирателя облаков над головой позволяло ему оставаться сухим. Это существо, вцепившееся щупальцами в якорную башню, пока с корабля сгружали груз, привязанный веревками к его животу, достигало, пожалуй, шагов ста в длину.
Эти существа вызывали у Нодона отвращение. Никакой элегантности. Однако сегодня он практически не смотрел на чудовище у него над головой. Он хотел составить представление насчет происходящего в храмовом саду. В отличие от своих спутников, он не искал в архивах храмов указания на то, что ждет их в кратере. Это он считал пустой тратой времени.
К истинным тайнам чужаков не подпустят. Еще вчера Нандалее, Ливианна и Бидайн жаловались, что пришлось просматривать бесконечные списки грузов, отчеты о храмовых праздниках и лишь иногда — если везло — пару строчек о сражениях с Зелеными духами. Похоже, в Устье мира девантары построили то, что убивает духов. Но данные на этот счет были настолько неточными, что получить представление о том, что их там ожидает, было невозможно. Заклинание? Какое-то существо наподобие серебряных львов, которых они создали? Сработает ли это оружие на детей альвов? Все это оставалось неясным.
И только Гонвалон, казалось, нашел хороший способ добыть кое-какую полезную информацию. Самым наглым образом, просто переодевшись, он получил доступ ко всем архивам храма Крылатого солнца. Но на данный момент он тоже не подобрался к тайнам Устья мира.
Нодон решил послушать, что говорят корабельщики. Ему говорили, что лоцманы знают этот мир, как никто другой, однако на их встречу — они собирались в красном шатре на грузовом дворе под одной из якорных башен — он попасть не сумел. Даже для того, чтобы попасть на эту башню, ему пришлось долго уговаривать старика-кладовщика и стоило небольшого серебряного слитка.
Дети человеческие были недоверчивы. Землетрясение, которому подвергся город, посеяло в их сердцах страх.
Мрачный день вылился в серые сумерки. Западный горизонт окрасился в сернисто-желтый цвет. Над большим лесом по ту сторону реки плыла гроза. Пора было идти. Нодон слышал, что есть существа, ни люди, ни животные, стоящие на страже сада. Воины-ягуары. Но как проверить — безумные ли это трактирные слухи или правда? Как бы там ни было, он дважды видел, как по саду скользили какие-то призрачные тени. Они передвигались ловко, сливались с темнотой под деревьями. Просто перелезть ночью через стены храмового квартала наверняка — плохая идея. Эти стражи ловки. Они могут быть опасны.
— Эй, рыжий. Моя смена закончилась. Тебе нужно уходить.
Нодон обернулся к сыну человеческому, который стоял на лестнице башни и смотрел на него снизу вверх. Это ему он заплатил взятку. Старик предупреждал, что не сможет остаться дольше, только до заката.
— Уже ухожу, — Нодон переступил через щупальце, обвившее башенную балку.
— Не хочешь разделить кувшин вина со старым моряком? — усмехнулся в седую бороду кладовщик. — Ты ведь заплатил за него, — и с этими словами он похлопал обрубком руки по висевшему на поясе кошельку. — Будет справедливо, если тебе тоже достанется.
Нодон был не в том настроении, чтобы болтать. Через час он должен быть в доме Шелковой. Каждый третий вечер они собирались, докладывая, что узнали о кратере. До сих пор никто не продвинулся в своих поисках.
Усия спустился по лестнице. Для старика он выглядел довольно бодрым.
— Не понимаю, почему вы все так интересуетесь садами цапотцев. Проклятое это место. Кто пройдет за Белые врата, тот не возвращается обратно.
— А кто же еще интересуется этим?
Усия остановился и обернулся к нему.
— В эту игру играют иначе, мальчик мой. Ты был не слишком-то разговорчив, когда я спросил тебя сегодня утром, зачем тебе на якорную башню. Скажи мне, что такого интересного в садах храмового квартала, а я скажу тебе, кто, как и ты, целыми днями сидел на балке.
Нодон был готов к тому, что последует подобный вопрос, и подготовил историю о друге, который пропал после того, как ввязался в ссору с торговцем из Цапоте.
Тем временем они дошли уже до подножия лестницы.
— Твой друг случайно не такой стройный светловолосый парень с косами на висках? Под конец он еще разрисовал себя с ног до головы красно-коричневыми узорами. Жутко выглядело.
— Бандаг, — пробормотал Нодон. В его время в Белом чертоге был один ученик из народа мауравани. Иногда он разрисовывал себя и целыми ночами пропадал в лесу.
— Что ты сказал? — Усия подозвал стражника, который закрыл за ними ворота на грузовой двор.
— Бандагом у меня на родине называют красно-коричневый сок, которым рисуют по коже. Проходит две недели, и краска блекнет.
Кладовщик указал на склон.
— Есть хочешь? Внизу, на Змеином рынке, можно недорого поесть. А еще я знаю, где там достать годного вина.
— Тебе решать. Вино оплачиваешь ты, — заявил Нодон. Он решил изменить планы и провести еще немного времени с Усией. Он хотел услышать, что старик может рассказать об этом загадочном втором любителе наблюдать за садами.
— А ты слов на ветер не бросаешь. Посмотрим, не развяжет ли тебе язык хорошее красное вино, — Усия побрел по широкой лестнице. Несмотря на дождь, он не спешил. На улице было очень мало людей. Время от времени кладовщик здоровался с прохожими. Похоже, в этом квартале его хорошо знали.
Змеиный рынок оказался мрачным местом, окруженным постройками из необожженного кирпича, на глиняно-бурых лицах которых оставил глубокие борозды дождь. Немощеная площадь представляла собой сплошное месиво. Им пришлось идти по глубоким лужам, мимо прилавков под выцветшей парусиной, где несчастные жались к крохотным жаровням в надежде на то, что на их разносолы найдутся голодные люди. Пахло прогорклым жиром и подгоревшим мясом. Нодон понял, что придется брать себя в руки, чтобы заставить себя хоть что-нибудь здесь съесть. Почему дети человеческие ничего не делают, как следует? Почему они строят огромный город из уродливых домов, вместо того чтобы сделать город поменьше, но с хорошими, крепкими каменными постройками, где можно удобно жить? Они же хуже кобольдов.
Усия указал на мужчину с миндалевидными глазами, предлагавшего насаженных на шпажки скорпионов.
— Туда обедать лучше не ходи. Просто кошмар, какую мерзость продают в качестве еды. Этот парень жарит на гриле наполовину сгнивших крыс и выдает маленькие кусочки мяса, обмоченные в соус, за говяжье филе. Он с Шелковой реки. Эти хуже всех!
Нодон, не видевший особого отличия от других прилавков с едой, промолчал.
— Вот, нам сюда, парень, — кладовщик указал на глубокую нишу в стене, где от дождя укрылось несколько детей человеческих. К потолку поднимался дым. Пахло овощами и рыбой.
Усия согнал некоторых со своих мест и уселся за один из трех шатких столиков.
— Рабал! Принеси мне рис и бобы, да подай нам кувшин твоего, черт побери, лучшего красного вина. Не эти кислые разбавленные помои, которые ты нагло именуешь вином. Мы хотим настоящего!
У низкого выложенного камнями очага стоял невероятно толстый парень с покрытым татуировками лицом.
— Усия, старый пират, ты все еще не свалился со своей проклятой якорной башни. Честно говоря, я надеялся, что сегодняшний ветер избавит нас, бедолаг этого мира, от твоего присутствия. Будь так добр, покажи мне монеты, которыми ты собираешься расплатиться за сокровища этого благородного заведения?
— Рабал родом с Плавучих островов, — весело пояснил кладовщик Нодону и поднял вверх маленький серебряный слиток. — Рабал — вовсе не его настоящее имя. Нормальные люди не могут произнести ту тарабарщину, на которой говорят на Плавучих островах, поэтому мы просто называем его так.
Толстый хозяин на удивление ловко выбрался из-за очага и протиснулся между гостями. Взял маленький серебряный слиток, длиной и толщиной не более среднего пальца, лизнул металл.
И вдруг без предупреждения выхватил небольшой топорик, торчавший за поясом у него на спине.
Первые люди
Рука Нодона потянулась под столом к висевшему на поясе ножу.
— В палец шириной, — произнес Усия, словно то, что татуированный варвар стоит перед ним с занесенным топориком — совершенно нормально.
Рабал кивнул.
— Только в мой палец, — поспешно добавил Усия.
— Если тебе достанет мужества положить его на слиток, старик.
В трактире повисла мертвенная тишина. Все наблюдали за происходящим за столом. Трактирщик положил слиток на изборожденную трещинами столешницу и одарил Усию улыбкой, обнажившей острые резцы. Однако кладовщик совершенно спокойно поднял изувеченную руку и положил грифель, вставленный в кожаный манжет, на внешний край серебряного слитка.
— Это не палец, — прорычал Рабал.
— Я всегда называю его пальцем для письма. Мы ведь не договаривались, какой палец я положу. А если не веришь мне, спроси кого хочешь у меня на якорной башне. Это знают все!
Топор обрушился на слиток на волосок от грифеля.
— Как был пиратом, так им и останешься, — проворчал повар, разглядывая глубокую зарубку, оставленную на слитке топором.
— Это хорошее серебро из дальнего леса, — заявил Усия. — Так что не возмущайся.
Улыбка на лице повара замерла. Топор снова ухнул вниз.
Нодон отметил, что Рабал попал точно в то же место, что и в первый раз. Он мастерски обращался с топором и был на удивление проворен для человека с телосложением тюленя. Повар взял отрубленный кусок себе и, не тратя больше слов, вернулся к очагу.
— Милый парень, — заметил Нодон.
— Мы ходили несколько лет на одном корабле. «Любите лунный свет в зимнем лесу» в основном ходил по маршруту юг-север. Мы часто бывали в дальнем лесу. Он неплохой парень. Но тоскует по родине и бабам, как и все мы в Нангоге. Вот только когда Рабал пьет, от него лучше держаться подальше. Большинство мужчин с Плавучих островов не умеют пить ни вино, ни пиво. Не говоря уже о самогоне!
— Этот слиток не из дальнего леса, — произнес Нодон.
Усия взял серебро здоровой рукой и спрятал его в кошель.
— Да какая разница? Серебро хорошее. По цвету видно, да и на вкус тоже понятно. И, раз уж мы заговорили о том, кто откуда… Откуда ты, а, рыжий? Таких, как ты, я никогда еще не видел, — Усия кивнул в сторону трактирщика. — А ты ведь видишь, я знаю кучу странных типов.
— Я из Друсны.
Кладовщик покачал головой.
— Друсна? Не похож ты на друснийца. Там мужики как медведи. У них кудлатые бороды из золота и огня. А у тебя щеки чистые, как детская попка. Друснийцы срыгивают, пердят и пьют, как настоящие варвары. Не такие, как Рабал, который любит помахать топором, но на самом деле душа у него очень чувствительная. Когда надвигается ночь и в трактире остается совсем мало людей, он читает стихи собственного сочинения. Так что давай еще раз. Откуда ты, рыжий?
— Друсна, — не отступал Нодон.
Усия раздраженно засопел.
— Если хочешь, чтобы я рассказал тебе историю, то сначала я хочу послушать твою. Причем настоящую историю! Если не хочешь придерживаться такого уговора, то пей свое вино, которое я тебе обещал, и уходи. А теперь сними свой чертов капюшон. Здесь, под крышей, нет дождя, а я люблю смотреть в глаза людям, с которыми беседую.
— Ты не захочешь смотреть мне в глаза.
— Думаю, я не захочу даже вино с тобой пить. Ты что, считаешь меня слабоумным стариком, потому что у меня в бороде появилась парочка седых волосков? Думаешь, я не понимаю, что ты хочешь расспросить меня? Я парень добродушный. Люблю порассказать историю-другую. Но я хочу знать, кому. А плата за истории — это собственные истории, рыжий. Либо ты придерживаешься уговора, либо лучше убирайся.
— Ты когда-нибудь слышал о рощах духов в Друсне, Усия?
Кладовщик покачал головой. Он изо всех сил пытался казаться мрачным, но Нодон видел, что вызвал интерес Усии. Дети человеческие странные. Несмотря на то что здесь, в Нангоге, они каждый день живут с конкретной угрозой в виде Зеленых духов, им нравятся истории о подобных созданиях.
— Тогда слушай… Рощи духов — это такие места, где растут странные деревья. Мы вешаем на ветки музыку ветров, оружие и шлемы наших погибших героев. Если меч ударяется о старый бронзовый шлем, раздается низкий протяжный звук. А когда ветер гуляет в ветвях, шумит листва, а шлемы звенят, словно погребальные колокола, значит, наши умершие предки совсем рядом. Некоторые из них не уходят в место, предназначенное для умерших. Они остаются в лесах и наблюдают за нами. В рощах духов ветер, листья и колокола доносят до нас их голоса.
— А куда уходят мертвые, если находят верный путь?
Вопрос застал Нодона врасплох, к нему он не был готов.
— Золотые чертоги, — поспешно произнес он, надеясь, что Усия не слышал других историй о Друсне. — В моей провинции, на самом севере, мы верим, что умершие воины собираются в Золотых чертогах, где пируют вместе, едят и до скончания времен хвастают своими подвигами.
Суровые черты лица кладовщика стали мягче.
— Лучше быть друснийцем, чем лувийцем. Они верят, что души мертвых уходят в мрачную дыру глубоко под землей, — Усия ткнул пальцем в закопченный потолок. — Там вот так темно. И не сбежать до скончания времен. А как тебя зовут-то?
— Остановимся на Рыжем. У меня на родине мое имя проклято. Так что лучше тебе его не знать.
Рабал подошел к их столу и поставил перед кладовщиком миску с вареным рисом и крупными красными бобами, плававшими в густом соусе.
— Вино сейчас будет. Пока не было времени спуститься в подвал и сломать печать на амфоре с моим лучшим вином.
Нодон озадаченно поглядел вслед трактирщику.
— Он шутит. Конечно, у него нет погреба, — пояснил Усия, закидывая рис в рот деревянной ложкой. — А теперь расскажи мне, почему ты проклят. Поподробнее. Ничто так не подстегивает пищеварение, как хорошая история, — он усмехнулся, а соус потек по его бороде. — По крайней мере, если ты уже достиг моего возраста. Убери же капюшон. Хочу наконец увидеть твои глаза. Глядя человеку в глаза, я вижу, лжет ли он.
— И ты будешь при этом есть?
— Давай уже!
Нодон огляделся по сторонам. Остальные посетители все еще наблюдали за ними — более или менее осторожно. Он повернул голову так, чтобы его мог видеть только Усия. А потом показал лицо.
Кладовщик уставился на него, открыв рот, стали видны наполовину пережеванные бобы.
— Это… — Он поперхнулся, закашлялся, через стол полетели бобы. — Ты что такое? Спрячь немедленно! Не хочу больше видеть твои глаза!
Нодон натянул капюшон, снова пряча лицо. Даже хорошо знавших его детей альвов пугал вид его глаз, состоявших, казалось, только из черных зрачков. Не было белков, не было красивой радужки. Только чернота.
— Я тебя предупреждал, Усия.
Кладовщик проворчал что-то и уставился на него.
— Что ты такое? — В его голосе звучала угроза.
На Нодона он особого впечатления не произвел. Даже если все эти грустные типы, включая хозяина, обрушатся на него, он вряд ли окажется в опасности. Но внимания к себе привлекать не хотелось.
— Я же говорил, я проклят. В детстве у меня были красивые голубые глаза. Но потом друзья подбили меня на испытание мужества. В ночь, когда была гроза, я пробрался в рощу духов, находившуюся в глубине леса. Почти обезумел от страха. Когда молнии начали бить в деревья вокруг меня, я побежал. Я не увидел корня, сильно упал и подвернул ногу — пришлось ползти. В наших лесах есть волки. Один из них нашел меня. Он сразу понял, что я — легкая добыча, но в одиночку нападать не стал. Вместо этого поднял ужасный вой. В этот миг в шорохе листьев я услышал голос своего умершего дяди. Ветер трепал ветки. Старые мечи звенели, и каждый раз, когда ударяла молния, я видел между деревьями волка. Большую тощую тварь с косматой шерстью. У него было только одно ухо. Вся морда в шрамах, глаза такие же голубые, как у меня. Дядя сказал мне, что хочет помочь. Я должен был широко открыть рот и думать о нем, каким я видел его во время праздника зимнего солнцестояния. Спустя несколько дней его убили в лесу. Кто это был, так и не узнали.
— Тебе что, моя еда уже не нравится? — Рабал поставил на стол кувшин вина и два надтреснутых глиняных стакана.
— Все в порядке, — Усия убрал бобы и рис с грязной столешницы. — У стариков иногда выпадает изо рта. Ты же знаешь.
— У меня еще все зубы на месте. Я не старик, — обиженно заявил Рабал и пошел прочь.
— Значит, ты услышал голос своего дяди в деревьях. А потом что? — настойчиво поинтересовался Усия.
— С ветвей упал один из бронзовых мечей. Он воткнулся в землю рядом со мной. Я словно обмер, но дух требовал, чтобы я взял его и открыл, наконец, рот. Мне было ужасно страшно. Он хотел вселиться в меня, понимаешь? Каждый ребенок в Друсне знает эти истории. Тут ударила молния, и я увидел, что волков уже трое. В этот миг я открыл рот настолько сильно, как мог… С тех пор иногда происходят вещи, которые я будто бы делал, а я и не помню. А началось все в ту ночь.
Когда на следующее утро меня нашли, в руках я держал окровавленный меч дяди. Позже жрец рощи духов нашел двух волков, которые уползли прочь, будучи смертельно раненными. К тому же ты должен знать, что моего дядю похоронили без меча. Его так и не нашли. И мои глаза стали другими. С той ночи они выглядят так, как сейчас.
Усия налил два бокала.
— Хорошая история. Давай выпьем за это.
Нодон нерешительно отпил вина. Его разбавили медом.
— Из-за этой истории и твоих глаз тебя и изгнали?
— Изгнали меня из-за трех мертвецов.
— Каких мертвецов? Давай, выкладывай. Терпеть не могу, когда приходится выуживать у других истории по крошке.
— Спустя пять лет отправился я на праздник в соседнюю деревню. Поссорился там с тремя мужиками. У одного из них на плаще я заметил брошь моего дяди. Эту штуку в форме медведя ни с чем не спутаешь. И снова я толком не помнил, что случилось. Будто бы я проткнул всех троих сломанной веткой. Меня привели к князю, как убийцу. Весь мой клан поверил мне, поддержал меня, но жена убитого с брошью утверждала, что купила ее в базарный день у бродячего торговца. Поэтому меня не казнили, но приговор вынесли — изгнание. Мне было четырнадцать. С тех пор подвизаюсь наемником, и обо мне идет определенная слава.
Усия негромко присвистнул сквозь зубы.
— Вот это я понимаю, история. Но если бы я не видел твои глаза, то не поверил бы ни единому слову, — он поднял стакан. — За всех маленьких мальчиков, с которыми поступили несправедливо.
Нодон задумался, не иронизирует ли старик, но стакан свой поднял.
— Теперь твоя очередь рассказывать историю. Ты когда-нибудь пролетал над Устьем мира? Что там видно? Там есть храм?
— Довольно много вопросов, парень, — Усия провел пальцем по деревянной миске, облизнул соус. — Я пролетал над Устьем мира всего один раз, случайно. Кстати, бессмертные запретили это. Но иногда, если ветер не попутный, собирателя облаков, который хочет закрепиться, может отнести в сторону. Когда я был над Устьем мира, я ничего не видел в кратере, кроме тумана, — старик поглядел на соседние столики, а потом понизил голос до шепота. — И тайного храма.
Нодон был разочарован.
— И все?
— Так уж получается с тайнами. Они покрыты тайной.
— И никто не знает, что внизу кратера?
— У кратера нет дна. Он ведет вниз, к сердцу мира. Невообразимо глубокая и темная дыра, — Усия подлил себе еще вина. — Есть и еще кое-что. Это я узнал от лоцмана. Вроде как он видел лес из красного бамбука. Но совершенно без листьев. Только бамбуковые трубки. Тысячи трубок.
— А что, ничего про это не рассказывают?
Кладовщик срыгнул.
— Кувшин опустел. Давай, выпей со мной. Не люблю пить один.
Нодон поднял бокал. Он не привык к вину. Он уже чувствовал, что захмелел. Одно слово силы — и яд алкоголя уйдет из его крови. Он осторожно огляделся по сторонам. Безопасно ли здесь? За соседним столом сидела группа одетых в пестрые одежды темнокожих людей. Может быть, торговцы? Они говорили на языке Арама и оживленно обсуждали, как отразится землетрясение на торговле и стоит ли готовиться к тому, что цены на рожь и рис вырастут еще сильнее.
— Рабал! Еще вина. Хорошего!
Хозяин кивнул Усии.
— Истории — это не то же самое, что свидетельства очевидцев. Историй-то много. Но теперь ты скажи мне, почему тебя интересуют сады цапотцев.
— Мне всегда интересно попасть в места, в которые нельзя заходить.
Кладовщик застонал.
— Ах, парень, это так глупо! Ты понятия не имеешь, во что ввязываешься. Цапотцы создали каких-то чудовищ, смесь человека и хищной кошки. Они охраняют сад, таятся в тени и разорвут тебя в клочья. От этих тебя даже дух твоего дяди не защитит.
— Зачем они так хорошо охраняют сады? У них что, золото в храмах? — Конечно, золото его не интересовало. Он просто хотел подстегнуть Усию рассказать что-нибудь еще.
— С золотом на голове можно попасть туда, — появился следующий кувшин вина, и кладовщик подлил ему еще. — Они ищут золотоволосых людей. Приманивают их красивыми девушками, но тот, кто входит в проклятый храмовый квартал, не возвращается.
— Все всегда бывает в первый раз.
— Ты уже говоришь как Микайла. Еще один друсниец. Он, как и ты, забирался на мою башню и смотрел на сады. Стройный парень с короткой бородой. Он мне нравился. Вчера хотел поискать одну из тех, кто ловит мужчин, — Усия раздраженно заглянул в свой стакан. — Молю богов, чтоб не нашел. Сегодня он не приходил…
Нодон с удовольствием посмотрел бы на этого светловолосого парня. Возможно ли, чтоб здесь, в Золотом городе, были другие эльфы?
— Было в нем что-нибудь примечательное?
— Его чертовы светлые волосы. И вера в свою непобедимость. Болезнь, от которой умирает большинство молодых людей. Если хочешь попасть туда, не нужно перелезать через стены. Найди одну из их девушек, и она проведет тебя в храмовый квартал.
— Он не сказал, зачем идет туда?
— Искать друга, которого, возможно, утащили туда, — язык Усии начинал заплетаться. Вино брало свое. — Я говорил ему, что этого делать не надо. Светловолосый мужчина, вошедший в Белые врата, — покойник.
— Но почему же? Что они делают со светловолосыми?
Кладовщик отчаянно развел руками.
— Откуда я знаю? Они из Цапоте. Они мыслят не так, как нормальные люди. Они приносят светловолосых в жертву своим богам. Там, в парке, спрятана большая каменная голова змеи. Говорят, это вход в царство мертвых.
Нодон решил, что поглядит на эту змеиную голову как-нибудь безлунной ночью. Но не один.
— Ах, знаешь, Рыжий, — продолжал болтать Усия. — О цапотцах столько историй. Некоторые говорят, будто они были первыми людьми в Нангоге. Другие рассказывают, что раньше в Устье мира был храм всех богов. Но потом случилась ссора. И цапотцы что-то принесли туда. Что-то темное. Только они могут справиться с этим и использовали это для того, чтобы прогнать из кратера всех остальных священнослужителей. Всем пришлось бежать. А потом изгнанные жрецы воздвигли башни вокруг кратера и теперь каждый час сторожат то, что благодаря цапотцам живет теперь в кратере.
— И что это может быть?
— Тех, кто видел это, уже нет в живых. Этому существу приносят в жертву светловолосых мужчин. Оно поглощает сердца воинов. Таким образом цапотцы держат его в узде.
«Еще одна впустую потраченная ночь», — подумал Нодон. Слишком запутанная история. Вполне вероятно, что в ней нет ни крупицы правды. Язык уже совсем не слушался старика. Он был в стельку пьян. Между ними на столе уже стоял третий кувшин вина.
— Спасибо за рассказы, Усия, — произнес Нодон и поднялся. — Нужна помощь, чтобы добраться до постели?
— Я всюду доберусь, — упрямо проворчал кладовщик. — Я был корабельщиком. Видел чудеса этого мира. И я знаю, что там, — он знаком попросил его наклониться ниже. — Иди сюда, тайны нельзя рассказывать громко.
Нодон наклонился. Теплое дыхание старика ударило ему в лицо. Глаза у Усии стали водянистыми, словно он вот-вот собирался заплакать.
— Не ходи к цапотцам, ладно? Не ходи с их девушками, — пробормотал он. — Тогда я поведаю тебе тайну. Но сначала пообещай мне.
— Клянусь тебе духом моего дяди.
Усия растроганно кивнул.
— Хорошая клятва, — и он наклонился так близко, что его дряхлые губы почти касались щеки Нодона. — Там, внизу, они держат в плену дракона. Настоящего дракона.
Пленница
Шайя прислушалась к негромкому шуршащему звуку. От нее не укрылось, что пастушок повернулся к высокой скале, ограждавшей его лагерь, и теперь пытался перетереть свои кожаные путы. На это потребуется время. Мальчик то и дело замирал и прислушивался к ее равномерному дыханию. Она чувствовала, что он смертельно напуган.
Шайе не нужно было даже притворяться спящей, она то и дело задремывала, когда звук прекращался, и просыпалась, когда он начинал звучать снова. Краем глаза она наблюдала
за тем, как он час за часом сражался с путами. Когда ночь подошла к концу, начал моросить дождь. Шайя вздрогнула, услышав вздох облегчения — она действительно на миг провалилась в глубокий сон! Мальчик не заметил, что она проснулась. Судя по всему, он чувствовал себя в безопасности, поскольку выпрямился, принялся растирать ноющие руки и ноги.
Шайя долго размышляла над тем, как вести себя в этот миг. Если он попытается убить ее, она убьет его. Если попытается изнасиловать — она вонзит ему в глотку его смешной костяной кинжал. Все зависит от него.
Из-под полуприкрытых век она видела, как он нагнулся, принялся ощупывать землю в поисках большого камня. Слишком большой! Таким он без усилий пробьет ей голову! Он принялся подкрадываться к ней, ему оставался еще шаг, когда она села и нарочито сонно заморгала. Пастушок прыгнул вперед, размахнулся для удара. Камень угодил в голову Шайи сбоку. Она двинулась вместе с ударом, чтобы слегка ослабить его силу, и все равно — перед глазами взорвалась молния. Если он замахнется еще раз, снова решит ударить, у нее не останется иного выхода, кроме как убить ее. Она лежала на боку, спрятав под собой левую руку, в которой сжимала костяной кинжал.
— Тупая коза! — выругался мальчишка и выпустил камень. — Я никогда еще не бил девушку. Я не хотел…
Шайя вздохнула и выпустила кинжал. Судя по виду малыша, он готов был вот-вот разреветься.
— Ты меня слышишь?
Она промычала что-то нечленораздельное.
— Я не хотел! Ты сама меня вынудила! Не сопротивляйся… Я не хочу снова бить тебя, но ударю, если придется, — на последних словах голос его задрожал.
Он склонился над Шайей, полностью перевернул ее на живот, поставил колено на спину.
Можно ли доверять ему? Нужно решить сейчас! Если он свяжет ее, то сможет делать с ней все, что угодно. Эта дрожь в его голосе… Что это было — неуверенность или ненависть?
Когда он завел ей руки за спину, Шайя выпустила костяной кинжал, чтобы он остался лежать под ней. Парень был настолько взволнован, что даже не стал искать его.
Она чувствовала его дрожь, когда он связывал ей руки. Потом посадил ее.
— Как только рассветет, я отведу тебя обратно в Дом Неба, — произнес он, не глядя ей в глаза.
Он попытался снова разжечь костер, который моросящий дождь превратил в серую кучку пепла и кусочки древесного угля. Через какое-то время он сдался. В пепле не сохранилось ни малейшей искры.
Над зубчатой стеной гор медленно разгорался свет. Парень порылся в кожаной сумке и нашел кусок хлеба. Сначала отломил заплесневелые куски, а затем протянул остальное Шайе.
— Есть хочешь?
— Я же связана. Как я буду есть?
На миг пастух растерялся.
— Открывай рот, — просто сказал он и поднес хлеб настолько близко к ее лицу, что она смогла откусить. На вкус хлеб оказался заплесневелым и пропитанным влагой.
Самые плесневелые куски мальчик взял себе. Ел он молча. Шайя видела, что он борется с собой. Поев, он принялся старательно укладывать свои пожитки в кожаную сумку. Покончив с этим, он, наконец, поднял на нее глаза.
— Я должен отвести тебя в Дом Неба. У меня нет выбора. Всем пастухам в горах приказано ловить сбежавших девушек и отводить к матери матерей. Тамошние женщины помогают нам. Если на стада нападают болезни, мы теряем слишком много животных и наступает голод. Так было всегда.
Шайя ничего не ответила. Она давно уже решила, что выхода нет. От девантара ей не убежать. А так она принесет мальчишке награду.
Начался долгий переход. Он вел ее по козьим тропам, по каменистому склону на запад. Ночью она бежала другим путем. Чаще всего он шел впереди нее. Шайе казалось, что, глядя на нее, он начинает нервничать. Наверное, еще никогда не спал с девушкой.
К полудню дождь прекратился, но небо по-прежнему было серым. Холодный ветер гладил склоны, вгрызаясь в жалкие обрывки одежды Шайи. Ноги болели, все были покрыты ранами, несмотря на то что пастух не стал отбирать у нее ботинки, которые она украла у него вчера.
— Ты не боишься за своих коз? — поинтересовалась она в какой-то момент. Животных они давно оставили позади.
— Здесь нет волков. Только Быкодав. А если придет он, буду я рядом или нет, уже неважно.
— Я же сказала тебе, что он больше никогда не придет.
Он обернулся к ней.
— Как невооруженная девушка с израненными ногами могла убить медведя?
— Упав с ним с уступа, — она точно описала ему, где он сможет найти труп. — Забери его шкуру и зубы. Это принесет тебе несколько монет и сделает знаменитым. Скажи, что это ты убил его, и твоя жизнь изменится.
— Я не хочу строить свою жизнь на лжи.
— Кому будет прок, если пропадут мясо и шкура? — Она видела, что ее слова заставили его задуматься.
— Но никто не поверит, что я убил Быкодава.
— Тогда скажи, что это
ты упал с ним с утеса.
Он застонал. Судя по всему, история ему совершенно не нравилась.
— Возьми хотя бы немного его мяса. И не ешь печень! У медведей она обычно изъедена глистами.
Дальше они снова пошли в молчании. Каждый шаг давался Шайе с трудом. Но она не хотела просить его остановиться. Для этого девушка была слишком горда. Она была принцессой ишкуцайя, дочерью бессмертного Мадьяса. Она крепче пастушка.
Ближе к вечеру они пересекли ручей. От ледяной воды ногам стало легче. На другом берегу они, наконец, устроили небольшой привал. Пастух снова предложил ей немного заплесневелого хлеба. На этот раз к нему прилагался белый крошащийся сыр. Когда она смотрела на него, его движения становились неловкими. Чаще всего он держал голову опущенной, чтобы черные кудрявые волосы закрывали ему лицо и скрывали его от ее взглядов.
— Каково было повстречаться с бессмертным Муваттой?
— Больно, — с горечью ответила она, преисполненная решимости не произносить на эту тему больше ни слова.
Похоже, он понял.
И мучительный марш продолжился снова. На этот раз пастушок шел медленнее. Заметил, как она устала? В любом случае он молчал, и Шайя мысленно сбежала к Аарону, вспоминая их проведенные украдкой ночи на спине собирателя облаков, когда они разыскивали небесного пирата Таркона Железноязыкого. Время от времени в голове всплывали картины того, как она танцевала для него и как они показывали друг другу шрамы.
— Там лагерь, — голос паренька развеял сладкие воспоминания. Он указал на склон. Скала отражала отблески огня. Виднелась узкая сизая струйка дыма. Скорее намек, чем указатель.
— Охотники на людей, — коротко произнес он.
— Откуда ты знаешь?
— Пахнет жареным. Мы, пастухи, козу зажариваем только по праздникам. А кроме пастухов в этих горах нет никого.
Шайя запаха жареного мяса не ощущала. Она видела только желтые отблески костра на скале над ними. Должно быть, лагерь расположился в ложбине. С гулко бьющимся сердцем она шла за своим самозваным стражем вверх по склону. Они приблизились на несколько шагов, когда раздался окрик стражи. Всего несколько мгновений спустя показались двое мужчин с лицами, как у шакалов, а между ними женщина, которую Шайя знала слишком хорошо: Мальнигаль, одна из тюремщиц из Дома Неба. На губах священнослужительницы, тяжело опиравшейся на ясеневый посох, играла злобная улыбка.
— Недалеко же ты ушла, принцесса, — приветствовала она Шайю знакомым, поразительно высоким голосом, совершенно не вязавшимся с ее массивным туловищем. Бросила всего один недоверчивый взгляд на пастуха. — Как такой мешок костей как ты сумел совладать с воительницей? — Она оглядела Шайю, увидела все синяки и царапины, кровь на ногах, из-за которой потемнела кожа пастушьих ботинок. — Суровый был бой, наверное.
— Я справился с ней во сне, — простодушно признался ее страж. Шайя покачала головой. Далеко парень не пойдет. Он просто слишком честен и упустил момент, когда можно было отделаться сказкой.
— Сейчас у тебя есть возможность встать передо мной на колени, шлюха варварская, и поцеловать мне ноги. Тогда я даже дам тебе попить, — если бы Мальнигаль была мужчиной, то могла бы стать кузнецом. У нее была массивная фигура, грубое и плоское лицо. Даже высокая, закрепленная костяными шпильками прическа не придавала ей элегантности. Темно-оранжевое грязное платье висело мешком.
— Даже если я встану на колени, я все равно буду намного выше тебя и мне будет неудобно тянуться к твоим ногам, — фраза была глупой и неутонченной, но Шайя не могла иначе. Во время их первой встречи, когда священнослужительница попыталась ударить ее ясеневым посохом, она сломала запястье Мальнигаль. Но тогда у нее не были связаны руки.
— Держите ее крепче, — прошипела Мальнигаль, обращаясь к своим помощникам.
Охотники вышли вперед, схватили ее за руки. От обоих пахло так, словно воду они использовали только для питья. Вооружены они были кривыми ножами для свежевания.
Мальнигаль обошла Шайю.
— Тебе не страшно? — прошептала она ей на ухо.
— Тот, кому нечего терять, утрачивает и страх.
— Думаю, ты ошибаешься, принцесса. Пока живешь, всегда есть что терять. Я помогу тебе понять это, — и с этими словами она ясеневым посохом ударила ее под левое колено.
Шайя застонала, ноги подкосились. В этот миг ее настиг второй удар в правую подколенную впадину. Оба охотника прижали ее к земле, подняли вверх связанные руки, ее лицо почти касалось каменного склона.
— Вы не можете так поступить, — возмутился пастух. — Вы ведь сказали, что она принцесса.
— Она варварская шлюха. И, судя по ее виду, ты тоже не слишком Щадил ее, когда бил. Или это случилось ночью, когда ты овладел ею?
Шайя услышала, как мальчишка возмущенно перевел дух.
— Я бы никогда…
— Ты не трахнул ее? — Мальнигаль расхохоталась. — Предпочитаешь коз? Глупец. Сними с нее ботинки. Они ей точно больше не понадобятся. Последние мили она пройдет завтра босиком.
— Но у нее болят ноги… Она не может…
— Ты же слышал, что она сказала: она ничего не боится. Таковы принцессы, они не представляют себе, что однажды мир может обойтись с ними так же сурово, как и со всеми остальными.
— Мне уже не нужны ботинки!
Шайю все еще прижимали к земле. Она не видела мальчика, но отчетливо слышала бессильную ярость в его голосе.
— Уходи! — прошипела она.
— Да, уходи, — поддержала ее Мальнигаль. — Тебе не нужна ни баба, ни ботинки. Ты же настоящее дитя природы. И поскольку это так, я решила, что тебе не нужна награда за то, что ты привел к нам эту варварскую потаскуху, — она все больше входила в раж, ее высокий голос срывался, а на последних словах и вовсе перешел в визг. Возражения Мальнигаль готова была терпеть лишь от матери матерей, по отношению к которой проявляла только униженное подобострастие.
— Уходи! — умоляющим голосом повторила Шайя.
Священнослужительница сунула ей в лицо покрытый пылью ботинок.
— Целуй мне ноги!
Во рту у Шайи слишком сильно пересохло, в противном случае она плюнула бы на потрескавшуюся, потертую кожу. Она подняла голову, словно котенок, потерлась щекой о крепкую икру жрицы. А потом укусила. Со всей яростью, на которую была способна, она вонзила зубы в твердую ногу.
Мальнигаль пронзительно вскрикнула. Ясеневый посох с убийственной силой обрушился на спину Шайи. Но принцесса почти не почувствовала боли. Кровь наполнила ее рот, и, когда ее в конце концов оттащили от Мальнигаль, она выплюнула на землю кусок мяса.
— На эту ночь эта шлюха принадлежит вам, — прошипела жрица, бледнея от ярости и боли. Мальнигаль прижала руку к окровавленной лодыжке. — Овладевайте ею, как хотите. Если завтра она сможет только ползать, мне все равно. Главное, чтоб живая осталась.
Шайя свернулась калачиком, подтянула ноги к себе, скрестила руки на груди. Она думала о Шен И Мяо Шоу, целителе с Шелковой реки, который восстановил ее девственность по велению ее отца и научил ее способу убежать к приятным воспоминаниям, чтобы укрыться от здесь и сейчас.
У нее почти получилось, но слова пастуха вернули ее обратно в реальность.
— Вы ничего с ней не сделаете! — Широко расставив ноги, мальчик встал, заслоняя ее собой. — Я пойду с вами в Дом Неба. Никто из вас и пальцем ее не тронет. Она принадлежит лишь матери матерей.
Мальнигаль насмешливо расхохоталась.
— Думаешь, я сделаю что-то такое, чего не одобрит мать матерей, — она махнула рукой охотникам. — Заткните его! Окончательно.
Оба обнажили ножи и, ухмыляясь, предвкушая победу, принялись кружить вокруг парня. Они двигались быстро, стараясь делать так, чтобы один из них постоянно находился за спиной у парня.
— Атакуй! — крикнула Шайя, зная, что это единственный шанс выжить в неравном бою.
Пастух поднял посох, чтобы обрушить его на одного из охотников. Смертельная ошибка. Его противник поднырнул под палку еще до того, как мальчик успел нанести удар. Нож угодил парню в живот. Темным фонтаном брызнула во все стороны кровь. Главный кровеносный сосуд был перерезан. Пастух умер еще до того, как успел осознать, что произошло.
Шайя отчаянно пыталась выбраться из пут, но добилась лишь того, что тонкая кожа еще глубже впилась в запястья.
— Твой маленький принц оказался лишь болтуном, — охотник схватил мальчика за длинные вьющиеся волосы, поднял труп. — Жаль, что он уже не сможет посмотреть, как поступают с бабами настоящие мужчины.
— Я убью тебя, — прошипела Шайя. — Скормлю твою печень собакам.
— Ничего не выйдет, — расхохотался мужчина, и в лицо Шайе брызнула слюна. — Видишь ли, ты уже не принцесса. Теперь ты наша шлюха.
Второй охотник схватил ее сзади и, подняв, уложил на валун. А потом задрал тунику.
Принцесса империи
Шайя не знала, сколько времени ее продержали взаперти. Несколько часов? Несколько дней? Холод пронизывал до самых костей. Раньше она думала, что это невозможно, но теперь она тосковала по времени, проведенному в козьем хлеву. Там хотя бы был свет. И тела животных давали тепло.
В этой камере царила темнота. Должно быть, она находилась где-то внутри скалы. Девушка уже не помнила, как именно попала сюда. От боли горела каждая клеточка тела. Но воспоминания спасли ее. Не только об Аароне. Еще о том, как она танцевала для отца на большом барабане. Тогда он гордился ею. И она даст ему повод гордиться еще раз. Она не наложит на себя руки, что бы они с ней ни сделали. Совершить самоубийство — значит сдаться. Она воин! Им придется убить ее. Сломать не смогут.
Шайя подняла голову — послышался какой-то звук. Шаги. Не тихие шаги священнослужительниц. Твердые, самоуверенные шаги. Скрипнул засов, и мгновение спустя в глаза вонзились кинжалы ослепительного света. Она застонала. Опустила веки, но свет продолжал жечь, пока она не подняла руку и не закрыла их еще и рукой.
— Что вы с ней сделали? — возмущенно спросил незнакомый голос. — Она принцесса империи! Как вы могли запереть ее в этой крысиной норе?
— Она сбежала. Она опасна, бессмертный, — это был голос Табиты, матери матерей.
— Ничего не хочу слышать. Если она сумела сбежать, это
ваша вина. Вытаскивайте ее отсюда. Вымойте ее. Я хочу видеть ее в той большой комнате, где ты встречала меня. И я хочу, чтобы туда привели ваших ищеек. Это ведь они вернули Шайю. И обращайтесь с принцессой уважительно!
Шайя почувствовала, что кто-то приблизился к ней, но не осмелилась убрать руку от глаз. Чья-то рука коснулась ее щеки.
— Все позади, принцесса. Ваши страдания окончены.
Это не голос Муватты! Кто этот чужак, которого Табита назвала бессмертным? И что означают его слова? Неужели зима уже миновала? Неужели прошло столько времени? Она упрямо выпятила подбородок. Если настал день ее смерти, она умрет как воин.
Стоя прямо и не испытывая страха.
Кони
Свет все еще был мучителен. Шайя сильно щурилась, по щекам бежали слезы, и испытываемая из-за этого ярость сжигала ее. Проклятый свет! Она ничего не может с этим поделать. В комнате чересчур светло! Она была слишком велика, стены выкрашены в светлый цвет, и только на потолке — следы копоти от двух жаровен, источавших приятное тепло.
Напротив Шайи стоял воин-великан. Ей показалось, что она уже видела его. Теперь она вспомнила: он был капитаном стражи Курунты. Имени его она не помнила. Неужели Муватта послал его в качестве палача?
У воина было суровое лицо. С плеч свисала облезлая волчья шкура. Роскошный нагрудник сверкал золотом в свете жаровен. Руки сжимали рукоять огромной булавы. Воин смотрел прямо на нее. Рядом с ним стояла мать матерей, за ним — лейб-гвардия бессмертного. У всех у них были роскошные красные шерстяные плащи. Но ни один из них не был настолько высок, как великан с булавой.
— Значит, вы и есть Шайя, — он слегка поклонился. — До сих пор я видел вас только издалека. Я сожалею, что с вами обращались настолько плохо. Это произошло без моего ведома. Но и бежать тоже было неразумно.
Не этот ли голос она слышала в темнице? Шайя не была в этом уверена.
— Я предпочла умереть, сбежав, нежели быть запертой среди коз, как животное.
— Запертой среди коз? — Великан поглядел на Табиту. Старая жрица выглядела рядом с ним словно сморщенный ребенок, сплошная кожа и кости.
— Мы вынуждены были наказать ее, — заявила мать матерей. Она уверенно смотрела в глаза великану. — Ничто не происходило без воли Муватты.
— Моя воля иная. Шайя — жена бессмертного, хоть и не первая. По статусу — принцесса империи. И тот, кто запирает принцессу вместе с козами, оскорбляет меня и империю.
Табита униженно опустила голову. Шайя впервые видела ее такой. Мать матерей боялась этого человека. И о чем он вообще говорит? Меня и империю?
— Кто ты? — вырвалось у нее.
По комнате пробежал шепоток. Табита бросила на нее ледяной взгляд. Неужели она допустила ошибку?
— Я — Лабарна. После того, как премудрой Иште было угодно казнить бессмертного Муватту прямо на равнине Куш, где произошло сражение, за то, что он опозорил нашу империю, она приняла решение возложить бремя правления на мои плечи. Я новый бессмертный Лувии, принцесса. И, несмотря на то что я не праздновал с вами Небесную свадьбу, по законам Лувии вы все же одна из моих жен.
Шайя раздраженно поглядела на него. Никогда прежде не умирал бессмертный! Это какая-то бессмыслица! Они — избранники богов, они всего на одну ступень ниже их. И только увидев страх в карих глазах Табиты, принцесса-воин убедилась. С плеч свалился тяжкий груз. Все изменилось!
Больше ее не будут унижать. Теперь бояться будут ее. По крайней мере, в этот час. Она вспомнила обо всех унижениях, которым ее подвергали здесь, о жестоком убийстве пастуха, который попытался защитить ее.
— Я сожалею, что вынуждена сообщить вам, что здесь не то место, за которое его выдают, супруг мой, — Шайя не спускала глаз с Табиты, наслаждаясь зарождающейся паникой у нее на лице.
— Что это значит? — Слова были холодны, но в них чувствовалась твердость. Сомнений нет, Лабарна покарает жестоко, если его имя будут валять в грязи.
— Со мной не просто обращались, как с животным, — начала она, оглядываясь в поисках Мальнигаль, но жрицы не было. — Когда меня поймали после побега… — Шайя запнулась, борясь со своими чувствами. Твердо говорить не получалось. — … меня отдали охотникам, которые изнасиловали меня.
Лабарна побледнел.
— Это действительно так?
Шайя кивнула, не в силах произнести больше ни слова, взволнованная собственной слабостью.
Бессмертный обернулся к одному из своих лейб-гвардейцев и потребовал у него огромную двуглавую секиру. Затем вышел из комнаты широкими шагами, оставив за спиной ледяное молчание. Вскоре из сада послышались громкие голоса.
Шайя не двигалась с места, она не подошла к большому окну, из которого могла бы увидеть, что происходит снаружи. В комнате никто не шелохнулся. Только Табита повернула голову и неотрывно смотрела на нее. В ее глазах читалась немая мольба.
Шайя не обращала на нее внимания. Сколько она знала мать матерей, она была холодной и жестокой. Безжалостным тираном, которой был ведом лишь один ответ на провинности, как вольные так и невольные: суровые наказания! Пусть теперь на своей шкуре прочувствует эту беспомощность.
Шайя стояла прямо, хотя после той ночи, когда ее снова изнасиловали, ей казалось, что изнутри ее медленно пожирает комок льда. Придавала ей сил стоять прямо лишь перспектива отомстить. Глаза постепенно привыкали к дневному свету, далеко не настолько яркому, как ей показалось сначала. Она холодно смотрела на Табиту, пока та не опустила взгляд. Мать матерей поняла, что надеяться на пощаду глупо.
Когда Лабарна вернулся, его бронзовые поножи и бесшовная юбка были забрызганы кровью.
— Кто еще плохо обращался с вами, супруга моя?
Странно было слышать такое обращение от мужчины, которого она никогда прежде не видела. Однако первоначальное ощущение радости от того, что она перестала быть безвольной жертвой, улетучилось. Поэтому она устало ответила:
— Может быть, мы поговорим о Доме Неба с глазу на глаз? Я не хочу, чтобы это достойное уважения место пострадало из-за того, что некоторые священнослужительницы забыли о своих обязанностях. То, что я хочу сказать, не предназначено для ушей ваших воинов, — краем глаза она увидела, как задрожала Табита, словно охваченная лихорадкой.
Лабарна нахмурился, затем прогнал всех из комнаты нетерпеливым движением руки.
— Уходите!
— Кто еще? — спросил он, едва закрылась дверь. И Шайя рассказала, как ее постоянно унижали здесь. Она хотела, чтобы Лабарна понял, почему она бежала. Поначалу она с трудом подбирала слова, а потом заговорила свободнее, постепенно входя в раж.
По лицу бессмертного было видно, что услышанное приводит его в недоумение и вызывает гнев. Когда она закончила, он протянул ей окровавленную секиру.
— Я слышал о вас, принцесса. Я знаю, что вы водили в битву мужчин и завоевали уважение своим мужеством и мастерством. Хотите сами принести смерть своим врагам, супруга моя?
Она нерешительно молчала. О подобном мгновении на протяжении последних недель она не осмеливалась даже мечтать. Но не будет ли быстрая смерть слишком милосердной? Она хорошо помнила о множестве различных казней при Кочующем дворе, на которых присутствовала ребенком. Четвертование, медленное удушение, сражения с дикими животными. Ее отец всегда любил даровать своим врагам различную смерть. Самым жестоким наказанием было насаживание на кол. Иногда все заканчивалось быстро, но однажды прошло более двух дней, прежде чем худощавый невысокий охотник, укравший лошадей, облегченно испустил последний вздох.
— Кони, — негромко произнесла она. Это было бы подходящим наказанием для двух женщин, которым нравилось наблюдать за тем, как ее насилуют.
Шайя ни капли не сомневалась в том, что сделанное охотниками свершилось по приказу Табиты. Мальнигаль никогда не осмелилась бы действовать без одобрения матери матерей.
— Что вы сказали? Я не очень хорошо расслышал.
Шайя глядела в суровое лицо своего нового супруга. Он хотел устроить показательную казнь, чтобы укрепить свою власть. Одно ее слово — и мечты о мести станут реальностью.
— Я сказала «кони».
— Кони?
— Выкупом за меня было огромное стадо коней. Королевские конюшни Лувии славятся своими крепкими жеребцами. Я хочу, чтобы мать матерей и ее сообщница Мальнигаль провели остаток своих дней, вычищая королевские конюшни.
Он вздохнул.
— Я не ожидал от вас столь мягкого приговора. Вы удивляете меня. Я слыхал, что вы не оставляете в живых своих врагов.
— Вы считаете меня милосердной? У Табиты я научилась тому, в чем состоит разница между быстрым и суровым наказанием и продолжительным унижением. Я хочу, чтобы она на собственной шкуре прочувствовала свой урок. То, что она со мной сделала, оставило на душе раны, которые не заживут до конца моих дней… Не обманывайтесь, супруг мой, проведенные здесь, в Доме Неба, дни, сделали меня еще более жесткой и несгибаемой, чем когда-либо прежде.
Лабарна молча смотрел на нее.
Шайя догадывалась, что, должно быть, выглядит ужасно. Она провела не так много времени в подвале без света, как думала поначалу. Самое большее два дня, это она поняла по состоянию своих царапин и синяков. Недостаточно долго, чтобы все успело зажить.
— Я не могу отпустить вас, вы знаете это, — наконец произнес он. — Вы заслужили это, но ваша смерть нужна моему народу. Каждый ребенок в Лувии знает историю о Небесной свадьбе. Если невеста забеременеет, все будет хорошо и нашим полям будет дарован богатый урожай.
Шайя кивнула. А потом бесцветным голосом добавила то, что он не договорил о ритуале Небесной свадьбы:
— Но если невеста окажется бесплодна, это дурной знак для империи. Тогда она должна расстаться с жизнью. Ее кровь должна пролиться в борозды, а пепел ее должен быть развеян над землей, лишь это может предотвратить неурожай. Ваши традиции требуют моей смерти.
— Такова воля Ишты. Ни один человек не в силах изменить твою судьбу. На это не может повлиять даже бессмертный. Но я могу сделать так, чтобы на протяжении дней, оставшихся до вашей смерти, к вам относились с уважением, чтобы вы жили хорошо, и чтобы у вас всего было в достатке.
Шайя с горечью улыбнулась.
— Всего, кроме свободы.
— Я велю приковать вас, чтобы вы не сбежали снова, супруга моя. Хотите, чтобы в дальнейшем вашей темницей стала эта комната?
Шайя огляделась по сторонам. Нужно принять его предложение. Она сознавала, что он пытается доставить ей минимум неприятных моментов и что он просто обязан отреагировать на ее побег.
— Я согласна на все, если вы выполните два моих желания.
В его глазах вспыхнуло недоверие.
— Говорите, — холодно произнес он.
— Я хотела бы, чтобы священнослужительница Кара стала отныне матерью матерей в Доме Неба. Она молода, у нее доброе сердце. Это решение напугает ее до смерти. Она никогда не хотела получить эту должность, но я уверена, что она будет выполнять свои обязанности очень скрупулезно.
— Это желание я исполню. Чего еще вы хотите?
— Говорят, место, куда отправляются ваши умершие — это яма, глубоко под землей. И что там царит вечная тьма.
— Мы называем это Великой тенью. Мудрецы и священнослужители описывают это именно так, как вы говорите. Если глазам не на что смотреть, взгляд оборачивается внутрь. И если мы были чисты душой, мы находим там свет. Но большинство обречены на вечную тьму.
— Был мальчик, который защищал меня, когда оба охотника хотели лишить меня остатков чести. Пастух. За это он поплатился жизнью. Он лежит в полудне пути отсюда на пустынном склоне, брошенный на поживу стервятникам. Я хотела бы, чтобы его похоронили и дали масляную лампу для последнего пути. Я мало что знаю о его сердце, но у меня с души упал бы камень, если бы я была уверена, что в Великой тени у него всегда будет свет.
Проповедник
С гулко бьющимся сердцем Бидайн остановилась и посмотрела вслед Шелковой, свернувшей в узкий боковой туннель. Для вылазки в паутину тайных переходов Зара надела простую одежду и набросила на голову и плечи серый платок. Лицо ее было не накрашено. Ее было не узнать. Она по-прежнему была красива, но, идя пригнувшись, в поношенной одежде, она лишилась всего, что возвышало ее над детьми человеческими. Она не будет выделяться в толпе, а наоборот, станет невидимой. В некотором роде она была чародейкой.
От запаха водорослей, покрывавших стены здесь, внизу, спирало дыхание. На первом отрезке пути Бидайн думала, что придется повернуть назад. Но потом любопытство победило. Она тайком прокралась за Зарой через дыру в стене подвала. Интересно, куда идет их загадочная хозяйка? Юная эльфийка хотела познакомиться с ней поближе. Она была совсем не такой, как другие дети человеческие. Исполненной гордости и величия. Бидайн дважды разговаривала с ней, но оба раза не долго. Шелковая избегала ее. Она приняла ее саму и остальных в свой дом не по доброй воле. Но кто же отдает приказы Заре?
Бидайн тоже свернула в боковой туннель. Обнаружила на стене размытое зеленое пятно от мела. Под ним была нарисована группа пляшущих человечков. Что это — тайное послание?
Чьи-то шаги вспугнули Бидайн. Туннель и каналы искажали звуки, но она была уверена, что кто-то приближается сзади. Теперь она услышала и голоса.
Она поспешно побежала в ту сторону, куда ушла Шелковая, пытаясь совладать с зарождающейся паникой. Нет, чтобы ее заманили в ловушку — это невозможно! Зара не знала, что она идет за ней!
Она дошла до канала, по которому лениво тек темный вонючий ручеек. Бидайн не брала с собой огня, но в темноте видела хорошо. Поэтому от нее не укрылось, что здесь ей не пройти, не замочив ног. За ее спиной по каналу разносился звонкий смех. Нет, точно не преследователи. Однако эльфийка совершенно не собиралась выяснять, кто это такие. Нужно войти в эти сточные воды!
Теплая жижа поднималась выше лодыжек, а когда Бидайн двинулась дальше, в нос ей ударил запах фекалий, от которого она едва не лишилась чувств. Эльфийка зажала нос, стараясь дышать ртом.
В щелях между камнями сверкали темные глаза. Крысы? Что-то коснулось ее левой ноги. Это не крыса! Что может жить в этой жиже? Эльфийка ускорила шаг, но затем снова остановилась. Дно канала было слишком скользким. Его покрывала вязкая скользкая масса. Бидайн представила себе, что будет, если она поскользнется. Как воды этой клоаки брызнут ей в лицо и в глаза. Нет, спешки позволить себе нельзя.
Осторожно переставляя ноги, она пробиралась сквозь тьму канала. Снова что-то коснулось лодыжки. Что это такое? Вспомнились пиявки в болотах. Как они присасываются к коже — даже незаметно. Должно быть, они выделяют какой-то одурманивающий яд. Может быть, в другом месте это может быть полезно? Может быть, при обработке ран на полях сражений? Если таким образом можно обезболить раненых, это облегчит лечение. Бидайн не была целительницей, об обработке ран знала мало, но если думать о чем-то отвлеченном, это помогало забыть об ужасах, таящихся в канале сточных вод.
— Сестра?
Рядом с ней возник матовый огонек, открывая расположенный несколько в стороне вход в боковой туннель, который она пропустила. Ей улыбался беззубой улыбкой старик с венком седых спутанных волос, свисавших вокруг облысевшей макушки.
— Сюда, сестра. Вход к трем лепесткам легко пропустить.
Она кивнула, надеясь, что в полумраке этот человек не обратит внимания на ее растерянность. Три лепестка? Это еще что такое?
— Поспеши. Брат Барнаба вот-вот начнет свою проповедь.
— Спасибо, — коротко ответила она, протискиваясь мимо него. На этом
брате была потрепанная тряпка, обмотанная вокруг бедер, он исхудал настолько, что остались кожа да кости. Интересно, что его снедает? Бидайн изо всех сил старалась не прикасаться к нему.
Как обычно, на ней были тонкие перчатки, чтобы скрыть покрытые шрамами руки, капюшон низко надвинут на лицо. Она понимала, что одета броско, слишком тепло для удушающей жары в подземных каналах, но, похоже, сына человеческого это не удивляло.
— Поспеши, дитя мое, — только и сказал он, улыбаясь ей приветливыми карими глазами. Затем закрыл покрытую темной грязью масляную лампу деревянной миской, и тут же снова стало темно.
Из-за света Бидайн лишилась ночного зрения. Она провела левой рукой по стене туннеля, стала ощупью пробираться вперед. Вскоре она услышала негромкий шепот множества голосов. Канал вскоре влился в туннель, в конце которого виднелся свет.
Из еще одного бокового туннеля вышли двое жилистых мужчин с густыми бородами. Ноги их было до колен покрыты грязью и фекалиями. Они улыбнулись ей, кивнули и направились на свет в конце туннеля.
Бидайн пошла за ними. Повсюду на стенах виднелись бесформенные пятна, нарисованные зеленым мелом. Она дважды видела пляшущих человечков. Неужели она попала на тайное собрание детей человеческих, которые поклоняются Зеленым духам, как богам? Может быть, Зара в числе этих заговорщиков? Какое дело дочери человеческой, которая купается в богатстве, до этих нищих? Тревога сменилась любопытством. Никто не удивлялся здесь при виде женщин, хотя в городе они встречались крайне редко. Бидайн почувствовала, что здесь действуют совершенно иные законы, нежели над землей.
Туннель впадал в большой поддерживаемый колоннами водосборник. Черная поверхность воды терялась в темноте. В свете факелов и масляных ламп, принесенных детьми человеческими, эльфийка увидела, что тот отрезок берега, на котором она стояла, сделан в форме широкой лестницы. И на этих ступеньках сидели сотни детей человеческих. Большинство их были оборванцами, но не все. Больше всего Бидайн удивилась тому, что примерно половина собравшихся оказались женщинами. Некоторые были ярко накрашены, прятали под просторными накидками красивые платья, не прикрывавшие грудь. Другие, судя по всему, были женами богатых купцов. Они стояли бок о бок с носильщиками со складов, рыбаками, крестьянами и мелкими ремесленниками.
Негромкие разговоры в толпе из-за особой акустики водосборника превратились в гудение, напоминавшее морской прибой в непогоду. Бидайн встала на верхней ступеньке и обвела взглядом собравшихся. Зару она не видела. Может быть, она шла не в этот водосборник? Неужели прошла мимо старика?
Бидайн оглядела канал, из которого вышла. Должно быть, это были водосливы, с помощью которых опорожняли цистерну, когда уровень воды поднимался слишком высоко. Как можно связывать питьевую воду со сточными каналами? Эльфийка невольно улыбнулась. Ее рассудок снова пытается отыскать какую-то банальность, чтобы отвлечься от опасности. В водосборнике собралось человек триста. Если она допустит малейшую ошибку, ей конец! Эту секту, которая посвятила себя служению Зеленым духам, преследуют. Их считают жестокими и непредсказуемыми. Но когда Бидайн снова обвела взглядом лица людей, она замерла. То, что она видела, не вписывалось в истории о зеленых. Они казались мирными.
Внезапно перешептывания стихли. Где-то вдалеке, на темной поверхности воды водосборника появился свет.
— Погасите огни, — крикнул кто-то в толпе. Факелы с шипением погрузились в воду. Огоньки масляных ламп затушили мозолистые пальцы.
— Он идет, — прошептал стоявший рядом с Бидайн мужчина. При этом он не смотрел на нее. Его взгляд был устремлен на далекий свет. Лицо его было искажено. — Он идет, избранный идет, — снова пробормотал он.
Плоскодонка приблизилась шагов на тридцать. По темной воде ее вел высокий молодой сын человеческий. Рядом с ним на коленях стояла женщина в белоснежном белом платье. У Бидайн захватило дух. Это была Зара и в то же время не она! Теперь она казалась похожей на невинную юную девушку. В ней не осталось ничего от соблазнительной женщины, в ногах у которой валялись влиятельные лица этого города. И ни следа одежды, в которой она бежала в туннель. За ее спиной, глядя на толпу, возвышался худощавый мужчина со всклокоченной бородой. На нем была простая серая туника. Было в нем что-то такое, что Бидайн не могла облечь в слова. Отвести от него взгляд было невозможно. Каждый его жест был похож на обещание. Он был единым целым с этим миром. Воплощенная в человеке гармония.
— Дети мои, — произнес он и развел руки, словно желая обнять всех. — Вас снова стало больше. Вы наполняете радостью сердце матери нашей.
По телу Бидайн пробежала дрожь. Она попыталась открыть Незримое око. Может ли этот человек плести заклинания? Говорят, дети человеческие лишены этого дара. Но судя по всему, он не такой.
Бидайн зачарованно слушала его слова. Он говорил звучным теплым голосом о любви ко всему живому и о том, что природа восстанет против людей, если они будут продолжать наносить миру настолько глубокие раны. Он сравнил землю с телом большой богини.
— Как вы поступите, если вас укусит блоха? — крикнул он в лицо верующим. — Вы раздавите ее! Но насколько мы меньше блох. А что вы делаете, когда травите паразитов? Вы ищете места, где их много, ищете гнид. А где нас много? В городах, у храмов, ослепленные жрецы которых не поняли истины этого мира! Нангог не была создана ни девантарами, ни божественными драконами. Ее сила ограничена, и если Нангог хоть раз шевельнется во сне, падет голова Львиноголового. Она шевельнется снова. Она просыпается. Пришли те, кто пробудит ее!
При этом Бидайн показалось, что, произнося эти слова, жрец поглядел прямо на нее. Она заставила себя успокоиться. Нельзя делать ничего, что привлекло бы внимание.
Плоскодонка почти достигла первой широкой ступени. Некоторые верующие ступили в воду. Они протягивали руки к жрецу, хотели, чтобы он прикоснулся к ним, чтобы ощутить его всем телом.
— Нангог знает о тебе, Амур. И о тебе, Элиас, и о Тараке и о Байдуре. Богиня знает ваши слабости и вашу преданность. Она говорила со мной в эту ночь. Я должен передать вам всем послание. Тебе, Норам, и тебе, Сакур.
Казалось, он знает по именам каждого. Священнослужитель выпрыгнул из лодки и исчез в толпе. Человек, который привел плоскодонку к берегу, попытался заслонить жреца от толпы. Он казался молодым и сильным, но ему нечего было противопоставить энтузиазму сотен людей.
Бидайн все еще стояла на самой верхней ступеньке, но не могла разглядеть, что происходит в толпе. Где Зара? Еще только что она была рядом с проповедником. Хоть бы с ней ничего не случилось в этой толпе. С ее чудесной кожей.
Бидайн как-то прикоснулась к ней, когда Зара была в платье, почти полностью открывавшем ее спину. Она действительно заслужила свое имя: Шелковая, ибо кожа ее тоже была нежной, как шелк. Юная эльфийка мечтала о том, что однажды у нее тоже будет такая кожа. Ливианна намекала, что умеет плести заклинания, которые могут даровать ей такую кожу. Но для этого Бидайн должна была ступить на тропы темной магии. Она глядела на море движущихся рук, накатывавшее на проповедника. Детей человеческих так много. Кто заметит пропажу двух или трех?
— Нангог знает каждого из вас, — крикнул священнослужитель, словно почувствовав ее мысли.
— Во имя богини, я прошу самых пугливых из вас покинуть город! Возьмите с собой своих близких. Избегайте всех поселений, а также гор, побережий и моря. Бегите на широкие равнины. Однако же те, чья вера тверда, как скала, на которой мы стоим, оставайтесь. Ибо вера будет щитом вам и сохранит ото всех напастей. Тот, кто отважен, увидит, как восстанет Нангог. Уже близко те пятеро, о которых в давние времена говорилось, что они разобьют оковы Нангог.
Бидайн отошла ко входу в канал, который привел ее в водосборник. Нужно предупредить остальных! Откуда жрец знает о них? Говорит ли его устами Шелковая или действительно Нангог? Но кто бы это ни был, нужно поторопиться, ибо весть о пятерых скоро распространится по городу среди приверженцев Великой богини. А этих детей человеческих преследуют. Что, если под пытками один из них заговорит о пятерых? Их появление в Золотом городе не осталось незамеченным. Их видел как минимум тот Шрамолицый, Коля, и лейб-гвардия наместника Валесии. Дом Шелковой надо срочно покинуть!
— Через неделю, братья и сестры, мы с вами встретимся у пяти лепестков лотоса. Там спящая богиня откроет нам свою силу. Она сотворит чудо и спасет всех тех, чья вера тверда и непоколебима.
Бидайн отвернулась и торопливо пошла прочь по каналу. Никто не обращал на нее внимания, поскольку все смотрели на проповедника. Она побежала. Нужно поговорить с Нандалее и предупредить остальных. Время утекает меж пальцами.
Их присутствие в этом мире — уже не тайна, и, думая о том, сколько еще их не раскроют, нужно думать лишь о везении.
Предательница
Аркуменна нежно провел рукой по спине Шелковой. Он скучал по ней больше, чем следует.
— Тебя не было слишком долго.
Зара слегка обернулась к нему и одарила одним из тех взглядов, что разжигали в нем пламя.
— Я тоже скучала по тебе.
Ни одной другой шлюхе он не верил с такой радостью, как Заре. Она была мастерицей иллюзии. При встрече постоянно возникало чувство, что она — молодая дворянка, с которой у него начался тайный роман. Он был старше ее лет на двадцать, но когда Зара смотрела на него вот так, годы спадали с плеч. Он притянул ее к себе, наслаждаясь ощущением ее теплого тела.
— Что ты выяснила насчет Коли? Он все еще находится под защитой бессмертного Аарона?
— Не думаю. Он больше не в лейб-гвардии бессмертного, и большинство оловянных ушли вместе с ним. Но, похоже, они не ссорились с бессмертным. Просто закончился срок контракта.
Он продолжал гладить ее по спине. Ему думалось значительно лучше, обнимая женщину, которая только что освободила его от тех соков, что затуманивают разум мужчины, заставляя его откалывать самые безумные фокусы. Ему тяжело было смириться с необходимостью использовать Зару в интригах против Коли. Но он прекрасно осознавал, что друсниец в любом случае потянется к ней. То, что сутенер хочет внимательнее присмотреться к лучшей кобыле в стойле — всего лишь закономерность.
— Он поверил в твою историю?
Зара рассмеялась.
— Честно говоря, я была поражена тем, насколько хорошо ты представляешь себе образ мыслей этого драчуна. Я заставила его ждать, и он поступил именно так, как ты и предполагал. Он схватил несчастного парня, которого ты сделал моим «братом», и принялся шантажировать меня им. Он даже отрезал ему палец, чтобы я увидела, насколько он серьезен. После этого я «сломалась» и, обливаясь слезами, подчинилась ему, — она снова расхохоталась своим звонким, удивительно мелодичным смехом. — Он поверил всему, мой мастер обмана.
— Одно дело придумать что-то, и совсем другое претворить этот обман в действие. В нашем случае, пожалуй, сыграло на руку то, что мы не слишком далеко уходили от правды.
Зара действительно стала женой переводчика с площади Тысячи языков после того, как с ее братом случилось несчастье. Вот только ее настоящий брат этого несчастного случая не пережил. Парня, которого Коля считал братом Зары, Аркуменна нашел в одной из городских богаделен. Он никогда не проболтается, поскольку повредился рассудком. Пусть Коля делает с ним все, что захочет. Важно было лишь заставить друснийца считать, что он крепко держит Зару в руках и что она не осмелится предпринять что бы то ни было против его воли.
Если бы они не подсунули
Коле фальшивого брата, он искал бы, пока действительно не нашел бы слабое место Зары. Больные места есть у каждого человека.
Аркуменна обвел взглядом совершенное тело своей возлюбленной. Он знал Зару чуть больше полугода, но никогда прежде не западал так на женщину. Возможно, даже хорошо, что он может видеться с ней так редко, пока Коля еще ходит по этой земле. Ларис Трурии хотел быть совершенно уверен в том, что бессмертный Аарон никоим образом не замешан в делах друснийца. В принципе, сложно себе представить, чтобы бессмертный связывался с публичными домами. Но с ребятами из Арама никогда нельзя знать наверняка. Они сложные и не такие потрясающе предсказуемые, как друснийцы.
То, что правитель делает капитаном своей лейб-гвардии такого человека, как Коля — это просто ненормально. И еще более странно то, что он слышал о земельной реформе, запланированной Аароном. Он никогда не думал, что бессмертный Арама сумеет победить Муватту с войском, состоящим из крестьян. С таким человеком нужно вести себя осторожно! С ним все возможно. Он не удивится, если Аарон в курсе, что часть его лейб-гвардии взяла под контроль публичные дома Золотого города.
И как Аркуменне ни хотелось казнить убийцу своего друга Леона, нужно было быть осторожным. Бессмертного провоцировать он не хотел. Аарон был таким человеком, который мог пойти войной на Валесию, если заподозрит, что одного из его доверенных лиц убил военачальник другой империи. Он слишком импульсивен для правителя. Целиком и полностью руководствуется чувствами. Арамец, в общем.
— Завтра мне нужно к Субаи. Так приказал Коля. Он хочет, чтобы я поддерживала дружбу с наместником. То, что я пришла сюда сейчас, тоже было его желанием.
Мысль о том, что завтра прекрасная Зара будет лежать в объятиях дикаря, была неприятна. А прежде, возможно, — в постели этого Мясоголового. Нужно уладить вопрос с Колей как можно скорее — и тогда Зара будет принадлежать ему одному!
— Что с твоим лицом? — Зара мягко поцеловала его в лоб. — Неужели думаешь, что мне нравится ходить к Субаи? От этого парня вечно несет лошадьми. И он… — Она на миг запнулась. — Ему нравится мучить женщин. Один раз он заставил меня смотреть, как стегали плетью одну из его рабынь, пока кожа на ее спине не порвалась в клочья. После этого он овладел мною, дико и страстно. Чтобы поднять свое мужское достоинство, ему нужно пролить кровь. Не знаю, что с ним такое. Он пугает меня. Как-то я слыхала, что его младшая сестра обскакала его на глазах у его отца. Будто бы она была великой воительницей, которую уважали все ее подчиненные. Похоже, постоянное наблюдение за тем, как она добивается всего, о чем он может лишь мечтать, затуманило его разум.
Аркуменна был знаком с Субаи лишь по приемам и крупным храмовым праздникам. Он презирал его. Ишкуцайя не уважали, их боялись. И до сих пор ему не удалось подкрепить свои штандарты ни одной блистательной победой. Он всего лишь злобный слабак!
— Я позабочусь о том, чтобы он узнал, что ты и моя любовница.
Шелковая испуганно поглядела на него.
— Я не хочу, чтобы ты втягивал меня в политические игры.
— Ты давно втянута в них, — ему нравилось видеть ее испуганной. Это бывало редко.
— А если он сделает со мной что-то, чтобы задеть тебя? Никогда не знаешь, как мыслят эти коноводы!
— Дикари всегда очень просты, — с улыбкой успокоил ее Аркуменна. — Кем бы они ни были — друснийцами или вонючками из Ишкуцы. Он не осмелится спровоцировать меня. Он меня знает. Он знает, что я одержал победу в семи крупных сражениях и двадцати трех стычках. Каждый раз, когда я воевал за Валесию, друснийцы в конце концов теряли кусочек своей земли, уступая ее бессмертному Ансуру. Он не осмелится причинить тебе боль.
Она снова одарила его одним из своих головокружительных взглядов.
— Ты развязал бы ради меня войну?
— Я испепелил бы весь мир, — легко согласился он. — Такая женщина, как ты, того стоит.
Кончики ее пальцев играли с его сосками.
— Такого не говорил мне ни один мужчина. Не то чтобы я верила тебе… Но новый комплимент — это такая редкость. Почти такая же, как серьезный комплимент.
Аркуменне не нравилось, когда она бывала в таком настроении. Иногда Зара становилась поразительно циничной для женщины.
— Почему ты хочешь убить Колю? Если его не будет в живых, его место вскоре займет кто-то другой. Это дело с публичными домами слишком заманчиво. Ни один золотой прииск во всем Нангоге не приносит таких верных доходов. Может быть, это интересует тебя?
— Я знал Леона больше двадцати лет. Он был трурийцем, как и я. Наша провинция не слишком богата, почти нет полезных ископаемых. Деньги мы зарабатываем, продавая красивую керамику и дорогие украшения. В таком деле золото публичных домов — серьезное искушение. Я пользуюсь большим авторитетом в Валесии, но это приносит только врагов, денег не дает.
В прошлом Леон позаботился о том, чтобы на моих праздниках всегда присутствовало достаточно красивых девушек, чтобы ублажить всех важных гостей. Я ссудил ему денег, когда он решил поехать сюда и открыть публичные дома.
Вынужден признаться, что, когда я был ларисом Трурии, самым надежным источником дохода было золото, которое текло с Нангога. Когда этот источник иссяк, я попросил бессмертного Ансура сделать меня наместником в Золотом городе. Поверь мне, Зара, мои враги были счастливы, когда я сложил с себя полномочия командующего на границе с Друсной. Пусть теперь другие сражаются с варварами в лесах. Они храбрые воины. Я уверен, что некоторые князья, считающие, что хорошие интриганы обязательно являются и хорошими полководцами, не досчитаются своих голов, — последовал несколько театральный вздох. — И, несмотря на то, что я пришел в новый мир с новой должностью, я буду делать то же самое, что делал всегда: сражаться с друснийцами. Как только я буду полностью уверен в том, что Коля не находится под защитой бессмертного Аарона, я нанесу удар. А с тобой поступлю так, как всегда поступал со своими самыми храбрыми воинами: щедро одарю.
— Если Коля умрет, я снова стану свободной женщиной. Какой же более дорогой подарок могу я желать? Мне больше не придется притворяться, что он чудесный любовник. Не придется больше смотреть на его отвратительное лицо, пока он, истекая потом, овладевает мной. Этого хватит, — она все еще играла с его сосками, но взгляд ее посуровел. Аркуменна невольно спросил себя, не думает ли она так же и о нем. Он уже не молод. Привлекательны его подарки и власть, а не его тело.
Он взял ее руки, поцеловал каждый пальчик, затем опустил ее руку себе между ног.
— Я уверен, что сумею найти для тебя подарок, который ты оценишь выше своей свободы. Это будет нечто осязаемое. Нечто не столь преходящее.
Зара слегка усилила давление и хитро поинтересовалась:
— Ты, случаем, не собираешься подарить мне ребенка?
Аркуменна громко расхохотался.
— Ты — мать? Нет, мы не поступим так друг с другом.
Она посмотрела на него одним из своих совершенно особенных взглядов, и внезапно он потерял уверенность в том, что это была просто шутка.
— Я чувствительна к подаркам, — с многозначительной улыбкой произнесла она. — Может быть, у меня тоже есть для тебя подарок. Насколько значительно твое положение среди наместников?
Хорошее настроение улетучилось. Неужели она решила напомнить ему о том, насколько слаба его позиция?
— Меня назначили последним. Все остальные наместники находятся здесь дольше. Я не настолько богат, чтобы постоянно закатывать дорогие пиры или привлекать к себе внимание роскошными кортежами, проносимыми по улицам. Мое слово значит немного на собраниях наместников.
— И больше всех раздражают тебя последователи этого проповедника-ненавистника, который говорит о Зеленых духах и Скованной богине?
Аркуменна привстал, схватил ее за запястья и холодно произнес:
— Мне не сильно нравятся женщины, которые интересуются государственными делами. Может быть, теперь тебе пора уходить?
— И ты не хочешь получить мой подарок? Всего за одну неделю я могла бы превратить тебя из самого недавнего в самого значительного из наместников, — в ее глазах таилась твердость, полностью изменившая ее. До сих пор это казалось ему милым, но теперь он впервые спросил себя, не слишком ли много у нее лиц.
Он отпустил ее и улыбнулся, как и каждый раз, когда чувствовал угрозу. Эта улыбка обманывала большинство людей, скрывая его истинное настроение.
— Некоторые вопросы не улаживаются в постели, красавица моя.
— В этом вопросе у меня несколько иной опыт, — она снова поцеловала его в лоб, грациозно поднялась с постели. — У меня такое ощущение, что я наскучила тебе. С твоего позволения я удалюсь.
Он схватил ее за руку.
— Что?
Казалось, она в отчаянии.
— Ты вдруг стал таким холодным. Мне кажется, я обманулась в тебе. Тебе, как и другим мужчинам, нужны лишь приятные часы со мной.
Аркуменна выпустил ее руку, провел ладонью по ее губам.
— Я ведь сказал тебе, что не люблю, когда женщины вмешиваются в политику. Вы не созданы для этого. Ваш разум не в силах охватить все запутанные переплетения. Ты рассердила меня. Ты знаешь это. А теперь выкладывай свою тайну, и мы забудем об этом.
Мгновение Зара задумчиво глядела на него, затем произнесла:
— Но ты должен поклясться мне, что всегда будешь защищать меня. То, что я расскажу, сделает тебя могущественнее. Но мне это может стоить жизни. Есть много тех, кто без колебаний убил бы меня, чтобы запечатать уста навеки.
Аркуменна невольно улыбнулся. Вот это и есть одна из причин того, что женщинам нечего делать в политике. Они всегда впадают в такую патетику.
— Я всегда буду защищать тебя, пока бьется мое сердце, пока восходят обе луны над горизонтом Нангога. Ты же знаешь, я без ума от тебя, даже несмотря на твои поддразнивания, — он притянул ее к себе, почувствовал ее теплое тело, вдохнул ее восхитительный аромат. Затем поцеловал долго и страстно.
Когда их губы разомкнулись, в глазах ее сверкнула влага.
— Это было чудесно, — прошептала Зара. — Я доверяю тебе, как никому другому. Поэтому ты должен узнать мою историю. Я знаю, когда священнослужитель, проповедующий от имени Скованной богини, в следующий раз соберет вокруг себя своих верующих. Они встречаются в месте, которое называют пятью лепестками лотоса. Это большой водосборник для сточных вод, в который впадают пять каналов. Он расположен в лабиринте под городом. Ты сможешь взять в плен всех приверженцев богини одновременно. Сердце этого движения бьется в этом городе. Если ты вырвешь его, то построенный ими культ рухнет. Ты повернешь историю Нангога в новое русло. Твое имя навеки будет вписано в анналы этого мира.
Человек в камне
«… однако первый из семерых… и Живой свет окутал его своим дыханием… И так отнесли его к вратам мертвых. И неприкосновенным осталось место, предназначенное для его головы. Так покинул святотатец Устье мира и был отдан слугам Живого света. Однако же испугались они тьмы, которую нес тот человек в душе своей, и когда увидел Живой свет, что ужас не побежден, взял он того человека, от которого не хотела отступаться тьма, и заточил его в камень, чтобы тьма погибла во тьме. А камень подарил своей сестре, Чернокрылой, которая всегда была близка тьме. И она нашла место для камня, где хранится его тайна, вдали от света, где тьма порождает тьму. И остался его голос, когда ушла его жизнь, ибо был он полон силы колдовской… на чужом языке, и лишь Чернокрылая… родилось из его крови… Стена окружила место, где навеки остался его голос».
Цитируется по: «Длинная река», том VI, «О скованной богине — рассказы Нандалее», глава XI — «Человек в камне», цитируется по разбитой глиняной дощечке из архива храма Живого света, с. 19, записано Элеборном, Правителем Царства под волнами, сохраняемой в Библиотеке глубин.
Еще три дня
Нандалее отодвинула от себя осколки глиняной дощечки, потерла глаза, которые пекло немилосердно. Она снова и снова перечитывала текст и сейчас уже могла рассказать его на память и, закрыв глаза, видеть перед собой странные знаки письма, похожие на отпечатки птичьих лапок. Вчера она нашла разбитую дощечку под шкафом архива храма Живого света. Обломки были настолько сильно покрыты пылью, что, судя по всему, пролежали там не один год. До этого она просмотрела сотни текстов, не найдя ничего, и с каждым днем ей все труднее становилось объяснять приветливой жрице Живого света, почему она снова и снова приходит в архив храма.
В последний раз пробежав глазами строчки, она попыталась расшифровать историю, сокрытую за криптическим текстом. Может быть, эти семеро — без вести пропавшие первые семеро наставников Белого чертога? Кто еще мог представлять такую опасность, что потребовалось вмешательство девантаров? Что они сделали с выжившим? И почему Ливианна и Бидайн, искавшие в архиве храма Ишты, не нашли и следа этого человека в камне? Его ведь, должно быть, отнесли туда.
Может быть, Чернокрылая — это не Ишта, а другой девантар?
Негромкое покашливание оторвало Нандалее от размышлений. В дверях архива стояла хранительница знаний, рыжеволосая женщина средних лет с молочно-белой кожей. Нандалее бросила на нее лишь краткий взгляд. Одежды священнослужительниц казались Нандалее странными. На всех были бесшовные юбки изысканных ярких цветов: солнечно-желтый с красной бахромой, ярко-голубой с золотым подолом… Казалось, каждая жрица носит свои цвета. Их узкие блузки с полудлинными рукавами были скроены таким образом, что не прикрывали грудь женщин. Нандалее не была ханжой, напротив, она любила развлекаться, подразнивая Гонвалона двусмысленными разговорами, вызывающе соблазняя его, когда ей хотелось нежности. Но показываться полуголой прилюдно, как эти священнослужительницы Живого света — это нечто иное. Этого она не понимала.
Девушка осторожно положила фрагменты дощечки на дно одного из тех ящичков, в которые здесь, в архиве, складывали эти хрупкие документы. Затем уложила сверху другой текст, который, собственно, и должен был лежать в этом ящике. Там были списки с именами всех собирателей облаков, которые когда-либо возили по небесам священнослужительниц Живого света.
Не обращая внимания на очередное покашливание жрицы, Нандалее сначала положила на стол, за которым читала весь день, маленький серебряный слиток, а затем поставила ящичек с дощечками в одну из многочисленных стенных ниш. На передней стенке ящичка было написано, тексты на какие темы можно в нем найти. Здесь были тысячи дощечек, которые представляли собой банальные административные документы, но Нандалее находила и отчеты о путешествиях, тексты по архитектуре и описания произведений искусства.
Тем временем рыжеволосая, нимало не смущаясь, взяла серебряный слиток себе. Они вместе прошли по длинному туннелю, ведущему наверх, к храму.
Если архив в глазах Нандалее сам по себе служил указанием на тот факт, что священнослужительницы Живого света интересуются всем прекрасным, то их храм был единственным доказательством этого тезиса. На покрашенных белым стенах коридора были написаны фрески, изображавшие флот на ослепительно-синем море. Все корабли были ярких цветов: красные, синие или желтые. Их стройные корпуса бороздили море, в котором резвились дельфины и другие морские животные. Священнослужительницы бросали в воду цветы и, торжественно поднимая руки, смотрели на сверкающий луч света далеко на горизонте. Равномерно расставленные по полу масляные лампы отбрасывали на стены янтарный свет, заставляя его плясать и умножать блеск красок.
Как и всякий раз, хранительница знаний и в этот вечер проводила Нандалее через главный зал храма, хотя наверняка существовали и другие выходы наружу. Несмотря на поздний час, здесь в немой молитве стояли бесчисленные толпы верующих, либо просто ходили меж колонн, радуясь красоте храма. Она тоже провела немало времени среди колоннад, когда пришла сюда впервые. Это было наполненное гармонией место, совершенно не сочетавшееся с тем, что она видела в других местах в Нангоге, все труды рук человеческих. Всякий раз, проходя по этому залу, она думала об Элеборне. Ему наверняка понравился бы храм Живого света. Интересно, где он теперь? Раньше он любил создавать скульптуры из света и воды, преходящие произведения искусства, единственная польза от которых заключалась в том, что радовала глаз наблюдателя.
Священнослужительницы храма могли бы быть его ученицами. В одной из больших золотых чаш у дальней колоннады горел яркий огонь. Движущиеся зеркала из бронзовых пластин ловили отблески огня и переводили их на стены и колонны. Другие, должно быть, горели под полом. Их отблески падали через стеклянные пластины, между которыми текла вода, отбрасывая на белый потолок причудливые отблески света, в которых угадывались узоры волн. Кроме того, из потайных комнат в стороне от колоннады раздавались негромкие удары гонга и пение. Здесь было зачарованное место, приглашавшее вспомнить о своей внутренней сути.
Но сегодня Нандалее не смотрела на чудеса зала с колоннами. Слегка кивнув, она попрощалась с рыжеволосой жрицей, а затем торопливо устремилась к бронзовым дверям, спустилась вниз по лестнице к паланкину, ждавшему ее там весь день.
— К дому Шелковой, — крикнула она носильщикам, задергивая занавески и опускаясь на подушки. Спина затекла от проведенных в архиве бесчисленных часов. Она не привыкла сидеть целыми днями и читать. Эльфийка предпочла бы еще раз пройти по болотам, где они повстречались с собирателем облаков. Она представила себе, что сказала бы на этот счет Бидайн, и улыбнулась.
Вскоре она снова принялась думать о человеке в камне.
— И когда увидел Живой свет, что ужас не побежден, взял он человека, от которого не хотела отступаться тьма, и заключил его в камень, чтобы тьма погибла во тьме, — негромко повторила Нандалее. Что это было — просто какой-то сомнительный текст или же она наткнулась на след другого драконника, приходившего сюда за многие века до ее рождения?
Перед воротами в дом Шелковой скучали несколько бойцов, всегда сопровождавших Колю во время его визитов. Взгляды, которые они бросали на Нандалее, когда она проходила под воротами, были противны эльфийке. Ей пришлось протискиваться между ними. Они прикасались к ней, делали недвусмысленные намеки и сравнивали ее с женщинами, имен которых она не знала и особые умения которых она предпочла пропустить мимо ушей. Она была уверена в том, что сумеет совладать с этими грязными свиньями в мгновение ока, даже без оружия. Она достаточно часто мерилась силами с Айлин, мастерицей боя без оружия. Той драконницей, которая вместе с Гонвалоном пришла, чтобы спасти ее от троллей и которая так безжалостно избила ее в Белом чертоге. Нандалее вздохнула. Здесь нельзя поступать подобным образом, поэтому она быстро спустилась по лестнице, которая вела в покои, предоставленные им Шелковой. С верхнего этажа доносились страстные стоны хозяйки дома. Слышались звуки соприкасающихся тел.
«Как Зара может терпеть это покрытое шрамами лицо. Прежде чем мы покинем Нангог, нужно будет перерезать ему горло», — раздраженно подумала Нандалее. Хотя бы так они смогут отплатить Заре за гостеприимство. Вообще этот ублюдок мог бы и держаться подальше от этого дома, чтобы не вредить славе Шелковой. Очевидно, страсть возобладала над рассудком.
Товарищи ждали Нандалее в удивительно подавленном настроении.
— О нас говорил человеческий проповедник. Будто бы мы — те самые пятеро, что изменят этот мир, — произнес Гонвалон, едва за ней закрылась дверь. — Бидайн слышала это.
— Нужно убираться отсюда, — решительно произнес Нодон, когда Нандалее выслушала историю о приключениях Бидайн в каналах. — Этот дом уже перестал быть безопасным. Зара принадлежит к числу тех, кто поклоняется Зеленым духам. Она тоже слышала пророчество насчет пятерых, и она уже наверняка догадалась о том, кто имеется под этим в виду.
— Разве так не было с самого начала? — возразила Нандалее. — Нангог послала ее, потому что она — одно из ее доверенных лиц. Потому что она доверяет ей.
— Есть еще одна причина для тревог: мы находимся в том самом доме, в который вхож сын человеческий, уже однажды видевший тебя, Бидайн и Гонвалона. Один из вас отрубил ему тогда руку! — Нодон был вне себя. — Как думаете, что будет, если он вас узнает? Нужно подыскать себе другое жилище.
— Разумно ли это? — вмешалась Ливианна. Обводя взглядом собравшихся, она казалась совершенно спокойной. Бидайн наверняка рассказала ей первой о своем открытии. У нее было больше всего времени, чтобы трезво поразмыслить о новом повороте событий. — Значит, сейчас есть сотни детей человеческих, которые ждут того, что пятеро чужаков принесут им будто бы избавление. В их глазах мы можем быть повсюду в городе. Бидайн видела, что приверженцы Нангог происходят из всех слоев населения. Если мы, пятеро довольно приметных особ, будем искать новую квартиру, это будет чистой воды глупостью! Я за то, чтобы остаться здесь. И если этот Коля, который каждый день приходит к хозяйке дома, превратится в проблему, я с удовольствием решу ее раз и навсегда.
Произнеся последние слова, она улыбнулась так, что у Нандалее по спине пробежали мурашки. Почему Бидайн изо всех наставников Белого чертога выбрала именно Ливианну? Ничего хорошего из этого не выйдет! Ливианна давно уже сошла с тропы света. Ей нравилось казаться холодной и безжалостной. И она утащит Бидайн за собой во тьму.
Нандалее снова вспомнился текст с разбитой глиняной дощечки:
и Живой свет увидел, что ужас не побежден, взял он человека, от которого не хотела отступаться тьма, и заключил его в камень, чтобы тьма погибла во тьме. Может быть, речь идет о той разновидности тьмы, что носит в себе Ливианна?
— Ливианна права, — согласился Гонвалон. Нандалее стало больно от того, что он встал на сторону чародейки. Сказанное ею казалось правильным, но, несмотря на это, Нандалее не могла избавиться от ощущения того, что прислушиваться к ее совету будет неправильно.
Краем глаза она поглядывала на Гонвалона, сидевшего за столом, слегка отвернувшись от нее. Вот уже несколько дней он ведет себя странно. Ищет близости с ней и в то же время держится отстраненно. Что-то не так. Может быть, он что-то скрывает от нее? Или она просто слишком напряжена?
— Нам нужно подумать еще кое о чем, — продолжал мастер меча, возвращая ее к реальности. — Может быть, это послание было адресовано в первую очередь не верующим. Может быть, оно предназначалось нам! Нангог — богиня, и, судя по всему, она все еще связана почти со всем в своем мире — несмотря на то что она была лишена власти и права вмешиваться слишком явно. Она подталкивает нас прийти к ней. Мы должны проявить больше мужества и не тратить свое время на поиски самого надежного способа!
Нандалее потянулась к амулету на шее. Дыхание Ночи говорил очень недвусмысленно. Эту безделушку нельзя потерять. И ни в коем случае не допустить того, чтобы она попала в руки девантаров.
Да, они должны проявлять мужество, но не безрассудство. Их рейд не имеет права закончиться так же, как вылазка семи наставников. Нужно найти надежный путь внутрь кратера. Или хотя бы выяснить, какие опасности ожидают их там.
Нандалее рассказала своим товарищам о разбитой глиняной дощечке.
— Ты не находила упоминаний о человеке в камне в архивах храма Ишты, Ливианна?
— Нет. Единственное, что я там нашла — это похотливого жреца, горделиво именующего себя Хранителем Глубинных чертогов. Он не верховный жрец храма, но один из главных. Он осыпал нас с Бидайн кучей двусмысленной лести и намеков на все тайны, которые ему известны. В этом мире, где практически нет женщин, мужчины, похоже, совершенно сошли с ума. За сорванный украдкой поцелуй он позволил мне взглянуть на глиняную дощечку, где написано, что верховные жрецы связаны с делами о контрабанде, — Ливианна презрительно фыркнула. — Мне кажется, что в Глубинных чертогах нет ничего, кроме паутины. В том месте я совершенно не чувствую магии.
— Ты открывала Незримое око в храме? — в ужасе переспросила Нандалее. — Именно там! Ты хочешь выдать всех нас?
— Как видишь, я еще жива, и по нашему следу не идут девантары, верно? — совершенно спокойно парировала Ливианна. — Мы достаточно долго вели себя сдержанно. Кроме того, я считаю, что Нангог отправила нам послание. Мы должны поспешить. Мы нужны ей. Мы не можем позволить себе тратить время в каких-то там архивах. Там мы не найдем ничего такого, что нам было бы нужно. И человек в камне вряд ли поможет нам.
— Я знаю, что мы на верном пути, — настаивала Нандалее.
Она поглядела на Нодона, который с каменным лицом стоял, прислонившись к стене.
— Ты выяснил что-то новое о цапотцах? И что насчет того светловолосого парня, который, вполне возможно, эльф?
Он покачал головой.
— Светловолосого я не нашел. Возможно, он не показывается, потому что заметил, что его разыскивают. Или он был настолько глуп, что позволил заманить себя в храмовые сады. Возможно, там есть спуск в кратер. Я бы…
— Еще три дня, — оборвала его Нандалее. — Ровно столько времени вы пойдете еще моим путем, пытаясь разведать тайны Нангога. Пока что мы не станем идти на риск, не представляя, что нас ждет!
Путь во тьме
— Нандалее слишком юна, чтобы вести нас. Она заблудилась и слишком горда, чтобы признать это. Эти бесконечные часы над записями ничего не дают. Нодон не послушал ее с самого начала и пошел своим путем. Теперь я поступлю точно так же. Как насчет тебя, Бидайн?
Паланкин слегка качнулся назад. Их несли по одной из бесконечных городских лестниц. Ливианна почувствовала, как ее тело вжимается в подушки. Бидайн держалась за две рукоятки между подушками. Ученица низко натянула капюшон на лицо, чтобы оно полностью оставалось в тени, и, несмотря на это, отвернулась, чтобы не встречаться с ней взглядом. Бидайн любила не подставляться неприятностям.
— Я не знаю, как иначе мы должны поступить, — наконец негромко ответила она.
Ливианна схватила свою ученицу за руки, заставила ее отпустить рукоятки. Молодая эльфийка слегка скользнула ей навстречу.
— Иди со мной, и я покажу тебе, что нужно делать, — провела рукой по тонким перчаткам. — Можно посмотреть на них?
Бидайн робко кивнула. Стояла удушающая жара. Наверное, никто, кроме нее, во всем этом городе не носит перчаток. Ливианна стянула тонкую кожу перчаток с изящных пальцев Бидайн. На белой коже с тыльной стороны ладоней виднелся решетчатый узор. Такие шрамы покрывали все ее тело. Казалось, будто ее замотали в рыбацкую сеть из раскаленной проволоки. Ничто не могло стереть эти шрамы.
Паланкин снова выпрямился. Эльфиек окружил рыночный гул и вонь несвежей рыбы.
— Я верну тебе красоту, — произнесла Ливианна и улыбнулась. — Нет, извини, твою безупречную кожу. Красивой ты была всегда. Если бы ты не пряталась, я уверена, что многие мужчины сочли бы твою внешность не недостатком, а загадочной экзотикой.
— Мне это кажется отвратительным, — прошипела Бидайн. — Ненавижу смотреть на свое тело. Я готова сделать все, чтобы заставить эти шрамы исчезнуть и иметь такую кожу, как у Шелковой. Ты когда-нибудь прикасалась к ней, Ливианна? Она безупречна!
— Для дочери человеческой.
— Нет, во всех отношениях. Такая невероятно нежная. Словно она обрабатывала свою кожу маслами каждый день на протяжении многих лет.
— Ты знаешь, как быстро стареет человеческая кожа?
Бидайн снова натянула перчатки. Опустила голову, задумалась.
— Ты уже спала с мужчиной?
— А что?
— Спала?
— Конечно! — ответила Бидайн настолько поспешно и резко, что Ливианна не поверила ей. Ее ученица мечтает, вместо того чтобы жить. Это ее самая большая ошибка. Но от этого она излечит Бидайн.
— Хорошо, — сказала Ливианна. — Сегодня мы с тобой вместе соблазним мужчину. Я покажу тебе, что делать, чтобы мужчина с радостью поделился с тобой своими тайнами. Это изменит твою жизнь, — она заметила, что руки Бидайн снова крепко вцепились в рукоятки между подушками, несмотря на то что сейчас их не несли по лестнице.
— Не думаю, чтобы мне этого хотелось, — натянуто произнесла ее ученица.
— А если за это я подарю тебе новую кожу? — Было видно, что Бидайн борется с собой. — Я не хочу тебя переубеждать. Если ты пойдешь со мной, в эту ночь мы откроем для себя новые тропы чародейства. Я научу тебя более темной, более могущественной магии. Но ты должна захотеть этого. Это не то искусство, которым можно заниматься с серединки на половинку. Отдайся ему целиком, и оно дарует тебе неведомую до сих пор свободу. Ступи на этот путь в нерешительности, и он поглотит тебя. Помоги мне сегодня, забудь при этом обо всех своих моралистических суждениях, и я подарю тебе новую кожу, как только мы вернемся из кратера.
И словно для того, чтобы подчеркнуть неотвратимость ее слов, в этот самый миг паланкин опустили на землю. Они остановились перед большим домом с пыльным бурым кирпичным фасадом. Здесь Ливианна сняла комнату на день. Не слишком грязный квартал, здесь был и двор, куда не выходило ни одно окно, и можно было спокойно спрятать паланкин.
Ливианна решительно вышла из паланкина. Три шага — и она оказалась в темном подъезде, тень которого окружила ее, словно крылья ворона. Чародейка обернулась. Удовлетворенно кивнула, убедившись, что Бидайн следует за ней.
Упоение чувств
Туватис весь день боролся с собой, размышляя, идти или не идти. И прошлой ночью почти не спал. Эта женщина точно знала, что делает, когда сунула ему в руку полоску папируса с описанием дороги. Нельзя было приходить сюда. При одной мысли об этом его начинало бросать то в холод, то в жар. Служба крылатой Иште не запрещала общения с женщинами. Но здесь, в Нангоге, для этого возможностей практически не было. Храм давал ему все, что нужно: хорошую еду, красивую одежду, уютную чистую комнату, где он проводил ночи. Вот только денег у него не было. Он не мог пойти к продажным женщинам. А те женщины, что приходили в храм, думали вовсе не о том, чтобы заигрывать с ним. К нему, руководителю архива, и без того редко приходили посетители.
Но эта стройная черноволосая женщина была другой. Он почувствовал это еще тогда, когда она появилась впервые десять дней назад. Она хотела его. Тайком пожирала его взглядами, это он заметил точно. При этом он был уже не так уж молод. Ему уже исполнилось тридцать пять лет.
Он остановился перед большим домом из высушенного глиняного кирпича. Здесь ли это? Еще раз бросил взгляд на полоску папируса. Судя по описанию, все верно. Он осторожно заглянул под арку ворот во внутренний двор, и сердце подскочило. Там стоял ее паланкин!
Настроение улучшилось, когда он пошел к подъезду дома. Внутри царил полумрак, наверх вела каменная лестница. В записке было сказано, что на втором этаже есть только одна дверь. Так оно и оказалось. Туватис нерешительно постучал. Ничего подобного он никогда прежде не делал.
Дверь тут же открылась. За ней ждала черноволосая красавица. Она приветствовала его поцелуем и пригласила войти.
— Я рада видеть тебя. Я сомневалась, достанет ли тебе мужества.
Ее слова рассердили его. В принципе, это была истинная правда, но он не любил, чтобы его считали трусом. Огляделся по сторонам. Комната была велика, единственное окно закрыто ставнями. Две масляные лампы источали золотистый свет, впрочем, не проникавший в самые дальние уголки комнат. Он заморгал. В комнате был кто-то еще. Рядом с кроватью!
— Кто это?
— Моя подруга, — с улыбкой ответила незнакомка. — Ты ведь ее помнишь. Иногда она приходила в архив вместе со мной.
— Что она здесь забыла? — В его голосе послышались панические нотки. Она должна была предупредить, что они не одни.
— Я просто подумала, что две женщины могут доставить тебе двойную радость. Ты когда-нибудь участвовал в любовных играх с двумя женщинами?
Во рту у Туватиса пересохло.
— Нет, — произнес он, и голос его прозвучал пугающе хрипло. Проклятье, почему он не может вести себя естественно? Так же легко и непринужденно, как незнакомка. Казалось, она взволнована гораздо меньше, чем он. Интересно, как часто она проделывает такие штуки? В принципе, какая разница. Если она опытна, это отнюдь не недостаток.
— Тебе наверняка жарко, Туватис, — она протянула ему бокал сладкого вина, лучшего из всех, что он пил за последние годы. Сделав жадный глоток, он робко протянул руку и коснулся бедра прекрасной незнакомки. На ней была бесшовная юбка и очень обтягивающая блузка, с настолько глубоким вырезом, что был виден верх груди. Туватис почувствовал, что по вискам потек пот.
— Я сниму парик, — он радовался, что наконец-то может говорить спокойно. Вино сделало свое дело! Незнакомка взяла у него бокал, и он осторожно снял парик из конского волоса и положил его на уступ у стены.
— Ты не хочешь присесть? — Не дожидаясь ответа, она проводила его к ложу у противоположной стены. На большом каменном пьедестале в несколько слоев лежали одеяла. Постель была украшена пестрыми подушками голубого и желтого цветов. Теперь Туватис заметил и то, что рядом с ложем стояла маленькая мисочка с благовониями, над которой вился сизый дымок.
— Моя подруга слегка помассирует тебе плечи и спину, если ты не против, — незнакомка поцеловала его в щеку, рука ее скользнула по его груди. — Бидайн еще девственница, — прошептала она. — Сегодня она подарит себя тебе.
Умелым движением она расстегнула тяжелое полукруглое ожерелье из бирюзы и оникса, его знак отличия как Хранителя Глубинных чертогов. Затем помогла ему снять золотые браслеты и большое кольцо с печатью, на которой была изображена крылатая Ишта. Девственница приняла украшения и положила их рядом с миской с благовониями.
— Спрячь кольцо в бокал, — в горле снова пересохло. Волны неизведанных чувств волнами вздымались внутри, распаляя его все сильнее и сильнее. — Прошу. Богиня не должна смотреть на нас, — пояснил Туватис, заметив вопросительный взгляд незнакомки.
— Как тебя зовут, красавица моя? За все дни в храме ты так и не назвала мне своего имени.
— Ливианна, а мою подругу зовут Бидайн, — она запустила руку под подол длинной одежды священнослужителя. Задрала ее до колен и словно ненароком коснулась внутренней стороны бедер. По ее знаку девственница опустилась на колени за его спиной и умелыми движениями принялась массировать напряженные мускулы плеч. Он почувствовал, как расслабляются узлы.
— Бидайн и Ливианна? Необычные имена. Я никогда прежде не слышал таких.
— Мы не из Лувии, — хриплым голосом ответила Ливианна. — Мы издалека.
Он хотел спросить, откуда именно, но ее руки поднялись к его бедрам, и жгучая страсть превратила в пепел все его мысли. Бидайн сняла длинную одежду через голову. Что-то теплое потекло на спину. Масло? Краем глаза он видел ладони и руки девушки. Они были покрыты странным широким сетчатым узором. Ничего подобного он никогда прежде не видел.
— Что с ней?
— Девственниц подготавливают к первой ночи любви с помощью особого ритуала. Частью его является разрисовка всего тела.
Масло текло по его груди, Ливианна мягко поглаживала седеющие волосы, в которых прятались его соски. Никогда прежде не испытывал Туватис подобного возбуждения. Он откинулся назад, полностью отдался на волю поглаживающих его рук. Ливианна то и дело доводила его до самой вершины, чтобы потом остановиться и снова начать еще сильнее разжигать его страсть.
Тем временем уже и в ладонях у него было масло. Он изучал тела обеих женщин. Девственница была робкой. Иногда она вздрагивала, когда он вел себя слишком настойчиво и жадно. И целовалась плохо. Старательно, но без огонька. Он отпустил ее, наслаждаясь прикосновениями изящных рук, а Ливианна вела его от одного стона к другому.
Внезапно обе женщины выкрикнули что-то — странное, чужое слово, не похожее ни на один известный ему язык. В нем было какое-то мрачное обещание. Ливианна вела его во все более безумном хороводе страсти. Она уже сидела на нем верхом, скакала, двигаясь резко, издавая гортанные стоны. По ее маленькой груди, по стройному телу текли пот и масло, при этом она закатывала глаза к потолку, словно одержимая.
При виде этого ему стало страшно. Он святой человек. Он не должен делать ничего подобного! Тем самым он навлекает на себя гнев богов. В комнате вдруг стало холоднее и будто темнее. Может быть, потухли обе масляные лампы? Туватису казалось, что сюда вошло что-то неосязаемое, но он был не в силах оторваться от Ливианны. Девственница тоже стала немного более страстной. Она то и дело наклонялась к нему из-за спины и целовала его. Несмотря на то что на лице ее читалось отвращение к нему, она продолжала — словно зачарованная. И наконец, наконец-то безумная любовная игра закончилась. Он выгнулся с безумным криком, едва не сорвавшим голос, излил все свои чувства и растекся в блаженном экстазе. Истечение все не заканчивалось и не заканчивалось. Он становился все более вялым, пока не возникло ощущение, что у его сердца уже не осталось сил биться.
Он забыл обо всем. Забыл о тайнах, скрытых глубоко под храмом Ишты, о своем счастливом детстве или гордости, которую испытал в тот день, когда принял посвящение в жрецы. Вся его жизнь обратилась в миг. Осталась лишь одна эта комната. Лишь две женщины с чужими именами, которые он снова забыл, когда заскользил по краю Великой тьмы.
Под конец он забыл и свое собственное имя и, глубоко вздохнув, преставился.
Без следа
Испытывая смесь необъяснимого отвращения и восхищения, Бидайн смотрела на труп священнослужителя. От него остались лишь кожа и кости. Прошло меньше часа с тех пор, как он вошел в комнату. Один час, за который утекли все годы его жизни.
Бидайн пыталась осмыслить все воспоминания, затопившие ее душу. Чужой язык, ритуальные пения, его деревня, образ девушки, в которую он был влюблен так болезненно и безнадежно, что решил посвятить свою жизнь Иште. Она знала, что Ливианна утаила от нее часть чужих воспоминаний. Так, например, видения жреца о том, что таилось в Глубинных чертогах. Просто при мысли об этом душу охватывал смутный страх. Там было что-то, до глубины души напугавшее жреца.
Наставница была разочарована из-за того, что Бидайн не усилила заклинание, даровав жрецу свою девственность. Девушка собиралась сделать это, но все же не смогла. Слишком сильно было ее отвращение перед сыном человеческим. Свою первую ночь любви она хотела провести с молодым парнем. С эльфом!
Ливианна вернулась в комнату. Она ненадолго выходила во двор, чтобы отослать паланкин.
— Тебе нужно одеться, — приветливым голосом, но с некоторой долей настойчивости произнесла она. Бидайн была рада, что наставница Белого чертога не спросила ее, что она чувствовала во время этой убийственной игры. Пока еще она сама не разобралась в противоречивых чувствах. Ей было противно чувствовать прикосновения мужчины, изо рта которого все сильнее и сильнее пахло разложением. И в то же время ощущение власти пьянило ее. Как Ливианна могла так отдаваться ему! Впервые Бидайн охватили сомнения относительно того, что она когда-либо сумеет стать такой же, как Ливианна. Да, она хотела обладать властью. Попробовать силу темной магии было заманчиво. Но цена за это была велика.
Она сумеет отыскать собственный путь!
Ливианна встала в центр комнаты, положила обе ладони с растопыренными пальцами себе на лицо. Произнесла слово силы. Тут же застонала от боли. Кончики пальцев моделировали плоть и кости, заставляя принять воспоминания о форме Туватиса. Прошло мучительно много времени, прежде чем она отняла руки от лица, утратившего какое бы то ни было сходство с ней. Перед Бидайн снова возникло лицо мрачного, преждевременно постаревшего мужчины, вошедшего в эту комнату час назад.
Эльфийка невольно оглянулась на кровать, где все еще лежал труп священнослужителя. Лишенный всего, что составляло его самого, он почти не был похож на человека, и теперь он возродился в Ливианне.
— Нандалее была права! Этот человек в камне действительно существует, — заявила наставница. — Камень хранится в самых глубоких подземельях храма Ишты. Туватис видел его лишь один-единственный раз. Он пугал его. Нам придется самим пойти туда, чтобы увидеть, что находится внутри камня. Священнослужитель был недостаточно мужественен, чтобы исследовать эту тайну. Он просто охранял его.
Бидайн задумалась, не было ли это гораздо разумнее. Она отчетливо чувствовала страх, который испытывал Туватис перед тем самым потайным чертогом, который охранял. Несмотря на это, она надела грубую шерстяную тунику и боевой нагрудник, который раздобыла Ливианна. Длинные рукава и поножи скрывали шрамы. Наставница ясно дала ей понять, что ей не нравится, что она носит перчатки, но Бидайн было наплевать. Наконец она подобрала волосы и надела шлем. Он был сделан из кожи, к которой были пришиты внахлест, словно рыбья чешуя, расколотые кабаньи зубы.
Юная эльфийка задумалась над тем, кто мог придумать такое. Может быть, это знак того, что носящий шлем — бесстрашный охотник? Или кабаньи клыки действительно самый прочный материал, известный детям человеческим? В центре шлема красовался черный конский хвост, спадая далеко на спину. Из-за него шлем был плохо сбалансирован, и носить его было неприятно. Она недовольно затянула ремни под подбородком и набросила на плечи просторный красный плащ, похожий на те, что носили капитаны лейб-гвардии бессмертных.
Ливианна довольно кивнула ей.
— Пока ты будешь молчать, тебя будут принимать за красивого воина.
Чародейка завершила преобразование. По своему телосложению она была несколько ниже Туватиса, но это можно было заметить лишь если знать, что что-то не так. Лицо его она повторила с пугающей точностью. И лишь со своими длинными черными волосами она не захотела расставаться. Она спрятала их под париком из конского волоса, по которому, как заметила Бидайн, ползали блохи. Ей с переодеванием повезло больше.
— Как тебе мой голос?
Когда
наставница заговорила, Бидайн испугалась. В этом отношении маскировка тоже была идеальной. А пройдясь несколько раз взад-вперед по комнате, Ливианна сумела так убедительно сымитировать походку и осанку священнослужителя, что Бидайн задалась вопросом, не крала ли ее наставница уже людей прежде. Было очевидно, что в этом вопросе она была весьма и весьма искушенной.
Прежде чем покинуть комнату, Ливианна взяла обе лампы и вылила масло из них на труп и кровать. А потом уронила горящий фитиль на кровать и невозмутимо стала наблюдать, как распространяется пламя, облизывая изуродованный труп священнослужителя. Комнату окутал густой черный дым.
— Идем! — Ливианна схватила ее под руку и потянула к двери. — Пора идти.
— Но пожар, — Бидайн подняла взгляд к потолку. — Может сгореть весь дом. Возможно, огонь перекинется на соседние дома. Улицы здесь такие узкие. Может быть…
— Чем больше будет пожар, тем лучше, — ответила Ливианна и жестом приказала ей замолчать.
Они вышли на улицу и торопливо пошли вперед, не оборачиваясь. И лишь удалившись от красного дома на достаточное расстояние, они услышали взволнованные крики. Однако за ними никто не бежал. Никто не связал с пожаром почтенного жреца и шедшего рядом с ним гордого капитана.
Позже, когда они взобрались по бесконечным ступеням к расположенному высоко на холме храму Ишты, Бидайн увидела над кварталом густой столб дыма.
Были ли дети человеческие на верхних этажах дома? Успели ли они уйти вовремя?
Казалось, Ливианна не утруждает себя подобными размышлениями. Бидайн понимала, почему так важно было устроить пожар. От Туватиса ничего не останется. Он исчезнет без следа. И Ливианне не придется опасаться, что ее маскарад будет раскрыт. Она сможет входить в храм и выходить из него, когда ей заблагорассудится. И, возможно, пользуясь именем и положением хранителя Глубинных чертогов, она сумеет открыть себе доступ и в другие храмы. Бидайн отвернулась от столба дыма, пытаясь не отвлекаться на размышления. Эту войну развязали девантары. То, что происходит сейчас, исключительно их вина!
Теплый вечерний свет раскрашивал гордый зиккурат, возведенный лувийцами в честь Ишты, во все оттенки золотистого и пурпурно-красного. К святыне на вершине ступенчатой пирамиды вела крутая лестница. Стены были облицованы глазурованными кирпичами, ловившими солнечный свет и усиливавшими блеск. Сбоку храма, в длинном здании, поддерживаемом массивными, похожими на бочонки колоннами, находился вход в архив. Бидайн знала это место так же хорошо, как если бы провела здесь полжизни. Украденные воспоминания Туватиса поведали ей, что прячется во всех надземных комнатах, в которые им нельзя было войти на протяжении прошедших десяти дней.
Ливианна как раз разговаривала с худощавым мужчиной, лицо которого с мрачными обвисшими уголками рта было отмечено десятилетиями аскезы. Она объяснила ему, что бессмертный послал одного из своих капитанов, чтобы войти в Глубинные чертоги и своими глазами посмотреть на тот ужас, который скрыт там от взглядов людских. Бидайн увидела блеск в глазах священнослужителя. Страх перед этими чертогами. Он поспешно махнул им рукой и, не таясь, осенил себя знаком защищающего рога.
Бок о бок обе эльфийки вошли в архив, миновали те комнаты, где на бесконечных полках лежали тысячи глиняных дощечек. Двинулись по длинному коридору, оканчивавшемуся перед большим настенным ковром, на котором была изображена крылатая Ишта. Из одной из дверей высунул голову любопытный юный священнослужитель, но тут же спрятался, когда увидел, что Ливианна отодвигает ковер в сторону. Эльфийка наклонилась и взяла в руку одну из разрисованных яркими картинками масляных ламп, стоявших на полу перед ковром, которые Бидайн прежде считала пожертвованиями. Дарами благодарных верующих, которым Ишта даровала помощь в нужде.
Бидайн поступила так же, как наставница, затем они нырнули за стенной ковер и стали спускаться по длинной лестнице, которая вела их прочь от архивов, глубоко под стены зиккурата. В этот тайный туннель не проникала дневная жара. От обожженных кирпичей исходила могильная тьма. Наконец, они дошли до ворот, оббитых широкими железными полосами, которые ржавчина окрасила в цвет пролитой крови. Ливианна отодвинула в сторону тяжелый рычаг, и гулкий звук отразился от стен туннеля. Он напоминал скрежет когтей по стали. Не колеблясь, Ливианна открыла дверь и вошла внутрь. Ее охватила древняя тьма, которую давно не пронизывал ни один луч света. Пламя масляных ламп, казалось, сжалось, стены стали словно ближе. Бидайн поняла, почему Туватис боялся этого места. Она испытывала то же самое.
Они дошли до еще одной двери из позеленевшей бронзы. В металле был выдавлен рельеф, изображавший крылатую Ишту с длинным мечом. Она, ликуя, ставила левую ногу на отрубленную голову змеи. Бронзовый засов отодвинулся на удивление легко и бесшумно. За дверью их ожидала лестница, ведущая еще глубже внутрь горы. В стыках между кирпичами древней каменной кладки росли крохотные кристаллики извести. Стало настолько холодно, что перед губами Бидайн стали появляться белые облачка пара. Замерцало пламя из масляных ламп. Глубоко под ними, вдалеке, слышался негромкий звон. В лицо им ударил ледяной поток воздуха, и на миг Бидайн испугалась, что они выпустили что-то, что теперь несется к свету. Невольно потянулась к висевшему на поясе мечу. Оружие было примитивным и плохо сбалансированным, и, несмотря на это, чувствовать его обмотанную кожей рукоять было приятно.
Наконец, они дошли до подножия лестницы. Бидайн утратила какое бы то ни было чувство времени и пространства. Она не могла сказать, насколько глубоко они спустились. Зато с каждым шагом все отчетливее ощущалось, что это место не для детей человеческих и не Для эльфов. Казалось, даже пламя масляных ламп боится того, что таится во тьме. Оно съежилось до крохотных точек, освещавших не более шага.
В стороне от коридора, по которому они шли, в скале виднелись темные отверстия. Здесь священнослужители прятали то, что не предназначено было для глаз детей человеческих. Вещи, смущавшие разум, провозглашавшие истину, до которой еще не дозрела Дайя. Из воспоминаний Туватиса Бидайн знала о некоторых спрятанных здесь вещах. Ее удивило, чего боятся дети человеческие и что хотят запереть на века. Из по-настоящему опасного здесь было лишь одно.
Они дошли до третьей двери. Перед ней на полу лежали разорванные цепи, похожие на растоптанных червяков. Бидайн опустилась на колени рядом с Ливианной и принялась рассматривать звенья цепей. Крупная бурая ржавчина крепко въелась в металл. Однако юная эльфийка отчетливо видела поблескивающие серебром места слома. Вспомнился звон, слышанный наверху лестницы, горло сжалось. Внезапно встревожилась даже Ливианна. Она негромко прошептала слово силы, ограждающее от темной магии. Бидайн сделала то же самое.
Засов этой двери, на которой не было никаких украшений, заржавел настолько, что, лишь объединив усилия, они смогли отодвинуть его в сторону. Створки дверей тоже были перекошены. Им пришлось надавить на двери плечами, чтобы они начали подаваться, дюйм за дюймом. Их усилия сопровождались ужасающим скрипом. Бидайн почувствовала, как глубоко внутри нее зародился холод. Все ее инстинкты восставали против того, чтобы открывать двери. Не в силах предоставить рассудку какое бы то ни было доказательство, эльфийка, тем не менее, понимала, что приходить сюда было ошибкой. То, что находилось за этой дверью, действительно нужно было держать взаперти!
Когда дверь приоткрылась, Ливианна схватила ее за запястье и оттащила назад. Одежда обеих покрылась красными пятнами ржавчины, и в свете неровного света крохотных огоньков ламп казалось, что у одной и другой идет кровь из множества ран.
— Ты слышала это? — прошептала она.
Кроме скрипа дверей Бидайн не слышала ничего. Теперь, когда они прекратили сражаться со ржавчиной и временем, которые, объединив усилия, хотели непременно оставить комнату закрытой, ей стало казаться, что тишина стала тяжелее. Она давила на плечи.
—
Лиувар, — донеслось до них из-за ворот. Приветствие прозвучало на их родном языке. «Лиувар» означал мир, однако в голосе звучала подспудная злоба и древнее, как мир, разочарование.
Голос из прошлого
Ливианна чувствовала древнюю, умирающую силу по ту сторону дверей.
Туватис никогда не заходил дальше этой двери, несмотря на то что в его обязанности входило каждые десять лет снимать цепи и входить в темницу за ними. Его непосредственный предшественник на посту хранителя Глубинных чертогов тоже поступал именно таким образом. Сколько продолжался этот обман, Туватис не знал, но дни, когда ему приходилось добираться аж сюда, были самыми мрачными в его воспоминаниях. Даже сама дверь внушала ему страх. Он ведь чувствовал силу камня, спрятанного за ней. Когда он был здесь, внизу, в последний раз, тяжелая железная цепь была еще цела. И голоса он никогда не слышал. Но знал, что, войдя в чертог, можно услышать голос, шепчущий на неизвестных языках. Так было написано в запретных свитках, хранить которые было частью его обязанностей.
Большую часть этих украденных воспоминаний Ливианна считала до этого момента глупой болтовней для запугивания жрецов. Но теперь оказалось, судя по всему, именно Нандалее нашла след, ведущий к раскрытию тайны Устья миров. Человек в камне действительно мог иметь отношение к пропавшим семи наставникам. Но как он сумел выжить?
Ливианна подавила ощущение ужаса, которое нагнал на нее голос, и прислушалась. Теперь по ту сторону двери воцарилась давящая тишина. Она бросила быстрый взгляд на Бидайн, которая, дрожа, пыталась преодолеть страх, затем решительно протиснулась в щель между створками двери. Она спускалась сюда не для того, чтобы сдаться на этом самом месте!
Чертог за дверью оказался поразительно невелик. Его полностью занимал большой черный камень. Прямоугольный, с тщательно отполированной поверхностью, он напоминал вертикально стоящий гроб. Ливианна услышала, что за ее спиной в комнату вошла Бидайн. Здесь царил обжигающий холод. Высоко подняв лампу, она обошла странный камень. На гладкой, как зеркало, поверхности росли мелкие кристаллики льда. Здесь не было швов, ничего, что указывало бы на то, что это не просто массивный валун.
Ливианна провела рукой по холодной поверхности.
— Змей…
Слово слышалось отовсюду и в то же время из ниоткуда. Оно было вокруг, как воздух, которым они дышали. И по спине от него бежал холодок.
Она открыла магический глаз и поглядела на узор силовых линий, окружавших ее. Она сознавала, что это опасно, поскольку таким образом она одновременно открывалась и сплетенным здесь заклинаниям.
Тут же стало ясно, насколько неестественно были изменены потоки линий. Каждое заклинание манипулировало силовыми линиями, пронизывавшими все вокруг. Но обычно это бывало ненадолго. Сеть всегда возвращалась к созданной альвами и девантарами изначальной форме. Магическая сеть обеспечивала равновесие в мире — ее линии были подобны травинкам: если на них наступить, они всегда снова поднимались.
Но здесь что-то изменили надолго! Естественный узор был силой подчинен новому порядку. Все силовые линии были направлены к камню, играя роль цепей, которые должны были что-то удерживать. Их свет был настолько ярок, что они скрывали находящееся в камне. Ливианна могла лишь догадываться, что там что-то есть… слабое, трепещущее, умирающее.
Она отошла от монолита. Над ним было что-то, что стало видно лишь Незримым оком: ветки из небесно-голубого света. Они вздымались, словно небольшое дерево, и погибали. Потом снова появлялись, тянулись к линиям, окружавшим камень.
— Он здесь… — прошептала Ливианна.
Голубой разветвленный свет снова исчез. Эльфийка почувствовала, что каждая волосинка на ее теле встает дыбом. Одна из веточек коснулась ее ауры, свет из сети силовых линий, окружавших ее, питавших ее жизненную силу. Она уже догадывалась, какое это заклинание!
— Ты ничего не слышала? Этот голос… — Бидайн подошла к ней вплотную. — Давай уйдем. Здесь мы не найдем ответов. Это ловушка!
Ливианна об этом даже не думала. Это место было чужим, загадочным и наверняка опасным, но она должна была понять, что здесь происходит. Хотела разобраться, какие заклинания сплетены и что они скрывают.
— Мы остаемся.
Она исследовала камень внимательнее, поставила лампу на пол и стала ощупывать гладкую ледяную поверхность руками. Эльфийка пользовалась попеременно то Незримым оком, то обычным зрением. Ничего!
Она сплела заклинание, пронизывавшее камень, но, пройдя лишь на два пальца, оно наткнулось на непреодолимое препятствие. Это была не магия. Что-то естественное ограждало внутренность монолита. Свинец?
Она слышала, как нервно расхаживает взад-вперед за ее спиной Бидайн.
— Лиувар, — снова послышался призрачный голос.
— Бидайн, открой Незримое око и наблюдай за краем камня. Скажи мне, если что-то изменится, когда голубой свет станет сильнее! — велела Ливианна. На этот раз она отчетливо ощутила, как к ней потянулась темная сила, когда раздалось приветствие. Это что-то видит в ней добычу!
Бидайн отошла к самой двери.
«Да, она не побежала прочь с криком, но девушка еще очень далека от того, чтобы стать драконницей», — пронеслось в голове у Ливианны. Возможно, ей никогда не достичь этой цели. С ее талантом она могла бы стать одной из величайших чародеек Альвенмарка, но девушке недоставало мужества и хладнокровия.
Ливианна глубоко вздохнула, а затем снова всеми силами взялась за заклинание, с помощью которого исследовала структуру камня. Она чувствовала тонкие жилки, чувствовала, где камень рос неравномерно, и обнаружила слабое место. Решительно произнесла слово силы и направила различные силы камня друг против друга. Она почувствовала нарастающее напряжение. Услышала негромкое потрескивание внутри. Затем по гладкой поверхности поползла первая трещинка. Треск стал громче. Сейчас…
— Осторожно! — крикнула Бидайн. — Над головой!
Ливианна подняла взгляд. Теперь голубой свет засветился ярче.
Внезапно его тонкие веточки жадно потянулись к ней, проникли в ее ауру и принялись пить жизненную силу. Незримое око отчетливо показывало все происходящее.
Эльфийку охватил холод. Нужно было отойти, но ее собственное заклинание не позволяло сделать это. Нужно расколоть камень. Все дальше и дальше змеились трещины на поверхности. Одновременно с этим камень становился холоднее. Ее рука прилипла к поверхности. Ледяная боль вгрызалась глубже в кости пальцев.
Внезапно Бидайн оказалась у нее за спиной. Она прошипела что-то непонятное и с помощью слова силы обрубила голубые ветки, мгновением позже кинувшиеся на ауру послушницы. Бидайн закричала. Темный камень лопнул. Он не был массивным. Высвободилась большая плита, упала на пол и разбилась на сотни осколков.
— Змей…
За выпавшей каменной плитой виднелась внутренняя серая стена. Над серой поверхностью плясало сразу несколько голубых светящихся ветвей, и они потянулись к ауре Ливианны, словно желая прогнать ее от камня. Она услышала, что Бидайн снова с помощью слова силы атаковала голубой свет, чтобы защитить ее.
Словно завороженная, Ливианна коснулась кончиками пальцев серой стены. Она оказалась металлической. Эльфийка осторожно попыталась нажать и почувствовала, как она прогнулась вовнутрь. Свинец, как она и предполагала.
— Дай свой меч, Бидайн, — она протянула назад левую руку, не спуская глаз со свинцовой стены. Что бы ни было источником голубого света, тянувшегося к ним, словно магическая воля, оно было заключено за этой пластиной. Если в этом камне есть человек, то его свет — единственная возможность для него вступить в контакт с тем, что находилось по ту сторону его темницы.
— Он здесь… — раздался голос, на этот раз отчетливее и сильнее.
Бидайн вложила ей в руку рукоять меча. Это был примитивный бронзовый клинок, но его должно было хватить. Затаив дыхание, Ливианна поднесла острие тонкого меча к центру свинцовой пластины и изо всех сил нанесла удар по головке эфеса.
Бронза пронзила свинец. Ливианна дернула, потянула оружие, чтобы увеличить дыру. Наконец, она руками принялась гнуть металл. Появилась дыра почти величиной с голову. В лицо ей ударил сухой, затхлый воздух.
— Лиувар, — приветствовал ее жутковатый голос, и теперь голубой разветвленный свет потек через новое отверстие. Ощущение было такое, словно шипы царапают кожу. Это приветствие совершенно не было мирным. Ливианна увидела внутри слабую трепещущую ауру. Она была темно-красного цвета сдерживаемого гнева, едва различимая. Тело обрамляли лишь две силовые линии в том месте, где должна была быть целая сеть. Обе они были голубого цвета, как и молнии.
Эльфийка осторожно просунула в отверстие масляную лампу и закрыла Незримое око. Внутри монолита сидел пленник, подтянув к себе ноги, прижавшись спиной к стене. Кожа его была цвета темного пергамента. Глаза настолько глубоко ввалились в череп, что остались лишь темные глазницы. Стиснутые губы представляли собой лишь подобие шрама. У эльфа был высокий лоб, волосы поддерживал узкий, подернутый темным налетом обруч. Высокие скулы придавали его лицу некоторую аскетичность. Волосы были черными, как вороново крыло. Даже после смерти он внушал уважение.
— Значит, ты и есть человек в камне, о котором прочла Нандалее, — негромко произнесла Ливианна и спросила себя, сколько он просидел в этой жалкой темнице. Она подняла масляную лампу еще немного выше, чтобы лучше видеть. Иссушенная рука умершего, словно коготь, лежала на его шее.
Ливианна просунула в отверстие голову. Нет, рука лежит не
на шее. Он вспорол себе горло и просунул внутрь кончики пальцев! Судя по всему, силы своему последнему заклинанию он придал с помощью крови.
— Я с удовольствием познакомилась бы с тобой, — уважительно прошептала Ливианна. Какое самообладание! — Кем же ты был?
— Змей… — Ветви голубых молний потянулись к голове Ливианны. И в их холодном свете она увидела, что внутренние стены темницы исчерчены рисунками и текстами. Должно быть, умерший выцарапывал их в свинце ногтями. Над его головой свинец вздулся и проделал в камне крохотную дыру. Должно быть, через эту дыру и просочился голубой свет. Сделал ли он это сам или же девантары хотели помешать ему задохнуться сразу и обрести быструю смерть? Судя по всему, пленник пытался расширить дыру. На камне виднелись царапины. Тончайшие шрамы, за которые он, должно быть, заплатил болью и сломанными ногтями.
Интересно, сколько он прожил после того, как его живым заперли в камень и свинец? И на что он надеялся? Для кого он оставил свое послание?
— Он здесь…
От этих слов по спине у Ливианны пробежал холодок. Казалось, будто даже после смерти он чувствует ее мысли и пытается ответить на ее вопросы.
Он здесь. Кто?
— Нужно уходить от этого камня и голоса, — умоляющим тоном произнесла Бидайн. Молодая эльфийка дергала ее, пытаясь оттащить в сторону. Но Ливианне нужны были ответы. А за некоторые ответы нужно заплатить определенную цену. Они здесь, в этой темнице, в этом эльфийка была уверена. Она прижалась щекой к свинцу и попыталась прочесть то, что было написано на внутренней стороне стены, у самого отверстия.
Мы обнаружили проход, когда было уже поздно. Если бы мы пришли оттуда, то не напоролись бы прямо на его жестокие когти. Он не узнал нас. Он был жив, но был уже не тем, кого создали альвы.
Рядом с этими словами был нарисован извивающийся змей. Или это похожий на змею дракон? Нет, голова другая. Слишком большая. Чужая. Ошибка в рисунке? Может быть, пленник рисовал все это в полнейшей темноте? Может быть, при этом пальцы должны были заменять ему глаза или он с помощью заклинания вызывал голубой свет?
— Лиувар.
Тон голоса изменился. Он стал звучать мягче. Голубые молнии опустились глубже. Теперь по коже царапали уже не шипы. Казалось, будто в плоть ее впиваются крохотные когти. Ливианна почувствовала, как растет его сила и что Бидайн уже почти не может защищать ее от него.
Что-то потекло по верхней губе. Ливианна лизнула языком. Кровь! У нее из носа пошла кровь!
— Выходи оттуда! — молила Бидайн. — Пожалуйста, идем отсюда! Твоя аура гаснет!
— Сейчас! — Она так близка к разгадке тайны… еще всего несколько мгновений.
Внезапно голубой свет исчез, и ей пришлось двигать масляной лампой вдоль стен, чтобы продолжать читать. Она бежала глазами по строчкам текста. Он был одним из первых семи наставников Белого чертога. Драконник! Он и его спутники получили от небесных змеев приказ проникнуть в Нангог. Они спустились через край кратера…
Негромкое потрескивание заставило Ливианну повернуться. В глубине глазниц умершего теперь горел небесно-голубой свет.
— Змей поймал нас…
Его послание. Ливианна поняла. Это ее аура насыщает новой силой, питает заклинание, созданное умирающим. Послание, рассыпавшееся до неузнаваемости. Оно соберется снова.
Заклинание, несшее его слова даже из-за порога смерти, могло исцеляться самостоятельно, если получало новую силу. Ливианна была потрясена. О подобном она прежде только слышала. Возможно, такой магией владели небесные змеи, но от детей альвов она была закрыта. Ошибка.
Сияние глаз стало сильнее. Губы умершего, еще только что закрытые, слегка приоткрылись.
— Останься!
Жгучая боль поползла по коже Ливианны. Она едва не выпустила лампу из рук. Он привязал свою душу, чтобы она не могла покинуть тело! Эльфийка хотела произнести слово силы, пытаясь защититься, но почувствовала, что собственная магия оставила ее. Она так ослабела, что лампа в руке казалась тяжелее валуна.
Бидайн снова потянула ее, и на этот раз у Ливианны не осталось сил сопротивляться.
Голубой свет в глазах умершего усиливался. Он улыбнулся, когда Ливианна отпрянула от камня.
— Эта штука внутри убьет тебя! — взволнованно вскрикнула Бидайн. — Нужно уходить отсюда. Немедленно!
Ливианна уже с трудом держалась на ногах. Она знала, что оставаться дальше неразумно. Но она была так близка к разгадке тайны! Древнее заклинание складывалось. Скоро можно будет услышать целиком послание, оставленное им этим старым наставником.
Масляная лампа выскользнула из дрожащей руки Ливианны. Она так слаба. С удивлением отметила, что кожа на руке кажется вялой и морщинистой. Она заморгала. Присмотрелась внимательнее, испуганно провела пальцами по лицу. Она постарела! Шок лишил ее последних сил. Ноги подкосились, она упала лицом вперед, но ухватилась руками за серую свинцовую стену, выступившую из-под треснувшего камня.
А потом она вспомнила и улыбнулась, испытывая невероятное облегчение. Это не ее руки, не ее лицо. Она приняла облик Туватиса! В том числе его постаревшую кожу. Из дыры в камне рванулась рука, похожая на птичий коготь, и железной хваткой сомкнулась вокруг ее руки. Из камня полетели голубые молнии. На этот раз они стали больше, сильнее. Они оку тали ее ветвями света.
Ливианна закричала от боли. Сотни ножей пронзали ее кожу, ощущение было такое, словно когтистая рука держит не ее запястье, а сердце. Она почувствовала, как гибнет ее аура. Как у нее крадут жизненную силу, так же, как она обокрала Туватиса всего несколько часов тому назад.
На когтистую руку обрушился удар меча, но вреда не причинил. Бидайн, наполовину парализованная от страха, слишком слабо ударила бронзовым мечом. Рука дернулась и убралась обратно за свинцовую стену. Ливианну подняли.
— Убираемся отсюда! — закричала Бидайн.
— Нельзя нам было приходить сюда, — добавила она, проталкивая Ливианну в узкую щель между дверными створками.
— Останьтесь! — повелительным и сильным тоном раздался приказ за их спиной, и толстая молния дернулась в сторону двери.
Бидайн метнула в нее мечом, который все еще держала в руках. Во все стороны брызнули искры. Светящаяся рука погасла, но в отверстии в свинце уже разгорались новые ветки молний.
— Спасайся… и оставь меня здесь, — пробормотала Ливианна. Силы ее были на исходе, и она понимала, что не сможет взобраться по лестнице, ведущей к свету.
Но Бидайн ответила ей с упрямой решимостью, которой наставница не ожидала от своей ученицы:
— Либо мы уйдем вместе, либо умрем вместе.
Бегство
Бидайн взвалила Ливианну на плечи. В первый миг подумала, что рухнет под этим весом. А потом произнесла слово силы. Иначе ей отсюда не выбраться. Сегодня вечером они дюжину раз нарушили запрет Нандалее на плетение заклинаний. Поэтому она и сейчас изменила магическую сеть, представив, как воздух помогает ей нести Ливианну — так же, как вода способна нести тело.
Почувствовала покалывание на коже. Начало печь шрамы. Когда она в последний раз настолько глубоко вмешалась в магические связи Нангога, ее изуродовало навеки. Но она не имеет права бросать наставницу. Сколь ни дерзко было со стороны Ливианны в одиночку полезть навстречу неведомой опасности. Они драконники и не бросают своих в беде.
— Останься!
Голос за дверью полностью изменился. Он стал могущественным. В нем тоже была магия. Нужно уходить. Эта штука в камне, на которую она не смогла бросить толком ни единого взгляда, уйдет, она это чувствовала.
Бидайн взбиралась по ступенькам. Ливианна стала легче, но ей пришлось оставить лампу, и теперь она двигалась в абсолютной темноте. Обеими руками держала тело, безжизненно лежавшее у нее на плечах… ее наставница, на которую она всегда смотрела снизу вверх.
Эльфийка не знала, сколько прошла. Страх гнал ее вперед, но каждый шаг во тьму она делала осторожно. Один раз она услышала шорох за спиной. Звук ломающегося камня. Что это, кто-то шаркает? Оглядываться нельзя!
Спустя целую вечность она дошла до дверей с изображением крылатой Ишты. Они все еще были открыты. И только пройдя за них, она осмелилась положить Ливианну. Наставница дрожала всем телом, но была в сознании. Странно видеть ее перед собой в чужом облике. Мужчиной, человеком, жрецом. Ливианна была вся в поту. Нижняя губа дрожала. Из уголка рта текла струйка слюны. Сила ее истощалась. Сумеет ли она снова стать самой собой? Бидайн была не уверена даже, переживет ли Ливианна следующее утро. Она знала одно: нужно уходить отсюда. Как можно скорее!
Внезапно на лестнице подул ледяной ветер из глубины. Бидайн задрожала. Страх придал ей сил. Она поспешно повернулась к бронзовому порталу и закрыла створки дверей. Когда она задвинула засов, на зеленой патине, которой были покрыты крылья Ишты, зацвели ледяные цветы. Бидайн испуганно убрала руки от засова.
Изменение температуры могло означать лишь одно: внизу плелось могущественное заклинание. Заклинание, питающееся силовыми линиями и теплом. Бидайн не стала медлить. Она снова взвалила Ливианну на плечи и продолжила путь наверх. Страх придавал сил. Путь к первым воротам, через которые они проходили, на этот раз показался ей короче. Однако дойдя до них, она была вся в поту.
Она снова спустила Ливианну на пол. Задвинула железный засов на ржавой двери.
— Спасибо, — слабым голосом пробормотала наставница. Лицо Туватиса было бледнее смерти. Нижняя губа все еще дрожала.
Бидайн обняла ее за плечи. Они стали медленно идти к занавеске, за которой находился вход в Глубинные чертоги.
В коридоре, ведущем к архивам, их ждала группа жрецов.
— Почему тебя так долго не было, Туватис?
— Откуда этот холодный ветер?
— Что ты наделал?
На нее обрушивалось бесчисленное множество вопросов. Ливианна слабо отмахнулась рукой.
— Мне нужно к главной жрице Живого света. Мне нужен ее совет.
— Что произошло там, внизу, Туватис? — снова пристал бородатый старик.
— Тьма, — Ливианна слабо махнула правой рукой. — Освободите дом. Никого не впускайте. Я вернусь. После этого я сражусь с тьмой. Не ходите туда, если вам дорога жизнь, — и словно для того, чтобы подчеркнуть ее слова, тяжелый стенной ковер выгнулся дугой, по коридору пронесся ледяной сквозняк.
Бидайн почувствовала, что это сделала Ливианна. Она едва пришла в себя и тут же снова начала сеять ужас. Жрецы, еще только что окружавшие ее, испуганно отпрянули. Один из них, громко крича, бросился во двор.
— Вы слышали, что сказал хранитель Глубинных чертогов. Освободите помещение! Мы спешим.
Жрецы тут же бросились врассыпную. Никто уже не задавал вопросов, никто не осмелился оспорить право приказывать воина, за которого выдавала себя Бидайн. Поэтому они беспрепятственно покинули здание архива, а затем прошли мимо небольших группок шушукающихся жрецов, судачивших о них и о вызванном ими несчастье.
Чем дальше они отходили от архива, тем сильнее становилась Ливианна. Вскоре она уже могла идти сама, хоть и медленно. Настала ночь, и ниже по склону Бидайн увидела сильный бушующий пожар. На его фоне ножницами выделялись силуэты окружающих домов. Молодая эльфийка попыталась было убедить себя, что горит не там, где они убили Туватиса, но знала, что это не так.
Ливианна молчала, несмотря на то что тоже должна была видеть всепоглощающее пламя. И они молча шли по улице, пока не дошли до одного из рынков, обрамленного дешевыми трактирами, где до глубокой ночи продавали сокровища Нангога. Там Ливианна опустилась на одну из упавших колонн и попросила Бидайн принести ей поесть. Казалось, она слегка отошла, но Бидайн знала, что наставница хорошо умеет притворяться.
Юная эльфийка поглядела на наставницу Незримым оком, и все маски пали: Ливианна лишилась сил. От ее ауры осталось одно слабое мерцание.
В одном трактире она нашла то, что выдавали за куриный шашлык. Мясо выглядело неплохо. Бидайн взяла его, еще миску риса и кружку воды.
Ливианна не ела, она поглощала. На чужое лицо вернулось немного румянца.
— Еще, — жадно сказала она. — Это было вкусно.
— Может быть, пойдем к остальным?
— Не в таком виде! Я хочу немного набраться сил, прежде чем подставлю себя под упреки Нандалее. Мы шли верным путем. Человек в камне знает все, что нам нужно.
Бидайн придерживалась другого мнения, но ничего не сказала. Она слишком хорошо знала Ливианну. Наставница заблудилась. Со временем она и сама это поймет. Но точно не сегодня ночью.
Она взяла пустую тарелку из-под риса и кувшин из-под воды. Владелец трактира широко усмехнулся.
— А ты проголодался, капитан.
Бидайн молча кивнула. На ней всего лишь была мужская одежда, она не меняла ни свой облик, ни голос. Пусть трактирщик видит то, что ему хочется, и поэтому она, как и в первый раз, просто указала на блюда, которые хотела купить.
Трактирщик на миг склонил голову и недовольно поглядел на нее.
— А ты неразговорчив, воин, — прохрипел он, но потом взял монеты и дал ей тарелки.
Когда Бидайн вернулась к упавшей колонне, Ливианны и след простыл.
Два мастера меча
За два часа до описываемых событий
Гонвалон в ярости отодвинул от себя глиняные дощечки. К нему тут же подошел молодой священнослужитель.
— Принести вам еще дощечек, господин?
Эльф увидел страх в глазах обритого налысо паренька, и это не настроило его на более миролюбивый лад.
— На сегодня с меня достаточно, — ледяным гоном произнес он. Больше всего ему хотелось вызвать священнослужителя на поединок, но мальчик-то не виноват. Судя по всему, его еще даже не было в Нангоге, когда его церковь опозорила мертвую Талинвин. Ту эльфийку, которая пришла сюда, чтобы убить бессмертного Аарона. Его ученицу.
— Хотите поговорить со старшим? — подобострастно поинтересовался жрец.
— Нет! Ты должен был сражаться на равнине Куш. Ты и все твои братья по ордену, у которых нежные руки и крохотные сердца. Из-за вашего предательства на пыльной равнине погибли тысячи невинных людей. Я там был, видел. А ты где был? Тебе хорошо было в храме? Твой желудок наполняли вкусными блюдами? Тебе пришлось тяжко трудиться грифелем, создавая новые дощечки, когда лучшие мужи Арама истекали кровью в пыли Гарагума? Скоро бессмертный вернется в Нангог. И с ним придут кушиты. Мои братья. И они ничего не забыли, жрец.
Гонвалон смерил молодого парня презрительным взглядом. Священнослужитель был ниже его почти на голову. У него было глуповатое круглое лицо, и от него пахло гораздо приятнее, чем обычно пахнет от детей человеческих. Он регулярно мылся и душил подмышки розовой водой.
— Вы, священнослужители, воспротивились приказам бессмертного и наполнили свинцом бамбуковые трубки полетного каркаса Демоницы. Одни боги должны были решать, будет ли демоница парить среди других героев Нангога. Вы же поставили свою волю выше воли богов и еще осмеливаетесь называть себя их слугами? — Эльф резко встал, ножны его меча громко ударились о стул, и тот отлетел в сторону. — В моих глазах ты лишь червь. И ты предлагаешь мне позвать верховного червя? Какое мне от этого удовольствие?
— Я хотел услужить вам, почтенный Аса. Я…
— Молчи, червяк! — набросился Гонвалон на паренька, выглядевшего так, словно ему больше всего на свете хочется спрятаться ото всех. — Ты не притронешься ни к единой дощечке о своем позорном предательстве, которое посеяло вражду между бессмертным Аароном и бессмертным Муваттой. Пусть останутся на этом столе. Завтра я собираюсь снова изучить историю вашего предательства. Ты и представить себе не можешь, какое зло причинили вы двум империям! Кроме того, ты отыщешь для меня другие дощечки. Завтра я хочу прочесть о первых героях, которым была оказана честь парить над Устьем мира, — Гонвалон на миг остановился, а затем угрожающе подошел вплотную к жрецу.
— Ищи как следует то, что я потребовал. Позаботься о том, чтобы я не был разочарован, когда вернусь завтра, ибо я один из тех, кто будет решать, будешь ли ты и твои старшие преданы долгому сну.
Не дожидаясь ответа, он быстрыми шагами вышел из зала, который жрецы крылатого солнца предоставили в его распоряжение с самого первого дня его появления. Его слова донесут до верховного.
Эльф шел по краю. На протяжении первых дней он ходил по Золотому городу в разных масках. Слушал детей человеческих на рынках и в дешевых трактирах в гавани, анализировал их разговоры и пытался составить представление об этой невероятной метрополии. При этом он наткнулся на историю дуэли между двумя бессмертными и о Талинвин, называемой здесь не иначе как демоницей.
Бунт священнослужителей стал причиной множества арестов. Джуба, арамский военачальник, сурово обошелся с заговорщиками, после чего были казнены дюжины священнослужителей. Сотни людей утратили свои посты и регалии, были отправлены в изгнание. И с тех дней Арам, похоже, никак не мог успокоиться. Аарон, правитель, собрал большое войско и победил Муватту на высокогорной равнине Куш. Его реформы несли тревоги, и всего одну луну назад он собрал новую лейб-гвардию, кушитов. Будто бы она состоит исключительно из фанатиков, которые проявили себя на поле боя.
После этого Гонвалон принял решение взять на себя роль такого воина. Аарона не было в Нангоге, его лейб-гвардия находилась далеко, но никто в храме Крылатого солнца не усомнился в том, что он послал одного из своих людей посмотреть архив.
Верховные опасались, что могут начаться новые убийства. Они не хотели давать бессмертному ни малейшего повода разозлиться. Они прекрасно осознавали, сколь велика их вина в войне между Арамом и Лувией. Поскольку, кроме всего прочего, было известно, что Аарон принимает в свои ряды наемников со всех концов света, никто не удивился тому, что Гонвалон говорит со странным акцентом. Пока бессмертный Аарон действительно не придет в Золотой город, это будет идеальная легенда. Ранг капитана лейб-гвардии открывал все ворота.
Его подбитые гвоздями сандалии звонко стучали о ступени, когда он спускался во двор рядом с главным храмом Крылатого солнца. Из широко распахнутых бронзовых дверей дома солнца тянулись нити дыма от фимиама. Священнослужители с обритыми налысо головами, в броских желтых одеждах недоверчиво наблюдали за ним. Оба привратника, стоявшие, облокотившись на высокие, оббитые коровьими шкурами щиты, кивнули ему так старательно, что задрожали красные плюмажи на их шлемах. О нем слышали уже все в храме Крылатого солнца. По меркам детей человеческих он был заметной фигурой. Эльф купил нагрудник из бронзы, на передней стороне которого красовалась львиная голова — довольно жалкая работа человека, наверное, никогда в жизни не видевшего льва. Кроме того, он был одет в тунику лазурного цвета и кричаще яркую бесшовную юбку с желтой шерстяной бахромой. Одежда царапала кожу, постоянно хотелось чесаться, а нагрудник был слишком широк для его узких плеч и ужасающе стеснял.
Как и многие наемники этого мира, он носил меч за спиной. Он сделал для ножен красный кожаный чехол, чтобы сделать оружие менее броским. Широкая перевязь была украшена серебряными монетами, пересекала его грудь и заявляла всякому, что он — человек не бедный. От шлема он решил отказаться. Длинные белые волосы, спадающие на плечи, он носил распущенными. Гонвалон сознавал, что без бороды он довольно сильно бросается в глаза. Здесь брились лишь немногие люди. Однако переодевания оказалось достаточно для того, чтобы никто не задавал вопросов, а большинство детей человеческих пристыженно опускали взгляд, когда он проходил мимо.
Эльф поспешно пересек просторную площадь перед храмом, на которой образовался рынок благовоний. Его окружила симфония запахов. Он то и дело поражался тому, сколь многообразны запахи этого мира. Под выцветшими тентами здесь продавали сокровища лесов и дальних островов: миски с холмиками из длинных слез древесной смолы цвета светлого янтаря, мешки, полные сушеных лепестков, почек, кусочков коры и перемолотых в мелкую муку зерен сочных землистых тонов.
Несмотря на приближение вечера и то, что уже зажглись первые масляные лампы, народу на рынке было еще полно. Гонвалон прошел мимо прилавка, где из медных пиал поднимались желтоватые струйки дыма. Невысокий торговец пряностями со вкусом рассказывал о том, что этот запах отгоняет Зеленых духов.
Гонвалон оглянулся через плечо и в толпе за своей спиной увидел лысого, который всегда следовал за ним. Как бы там ни было, сегодня жрецы приказали своему лазутчику одеться незаметнее. Гонвалон невольно улыбнулся его неуклюжим попыткам выследить его. До сих пор ему всегда удавалось стряхнуть преследователя со следа. А сегодня он воспользуется им для собственных целей.
Выйдя с рынка, он прошел немного по улице Справедливости, по одному из бульваров, шедших вдоль стены кратера, почти не наклонной. Этот путь Гонвалону не нравился, поскольку подобно тому, как жемчужины нанизывают на нитку, вдоль этой улицы тянулись небольшие площади, где находились места казни: умирающие, привязанные к колесам, трупы, запертые в Золотые клетки, мужчины, которые висели на веревках со связанными за спиной руками до вывиха плеч. Это была улица криков и зевак, радовавшихся той скабрезности, которую дети человеческие именовали справедливостью.
Он был рад, когда дошел до широкой лестницы, ведущей к расположенным ниже кварталам. Там, в улочках поуже, уже поселились первые тени приближающейся ночи. Эльф мимоходом обернулся через плечо. Как и ожидалось, преследователь все еще шел за ним по пятам. Пусть священнослужитель посмотрит, с кем он встречается. Это должно напугать его.
Квартал был оживленным, и, несмотря на это, Гонвалону казалось, что весь город погружен в траур. Он почувствовал то же самое еще в первый день, когда они поднимались от реки к дому Шелковой. Но прошло некоторое время, прежде чем он осознал, в чем причина этого ощущения. На улицах почти не было женщин. И до сих пор он не видел ни одного ребенка.
Из отчетов храмового архива он узнал, что женщины детей человеческих почти никогда не беременеют в Нангоге. В голове не укладывалось, что, несмотря на это, смертные селятся здесь, строят города. Разве может быть более четкий признак того, что этот мир не для них? По этой причине женщины избегали Нангога.
Впрочем, его они не избегали! Здесь, где женщины могли выбирать из сотен, с ним вчера заговорила темнокожая красавица на площади торговцев птицами. Она была одета лишь в накидку из ярких перьев и короткую юбку. Нежная кожа ее была разрисована извивающимися телами белых змей. Странная красавица бродила по рынку совсем без провожатых. Должно быть, она жрица или что-то вроде того, поскольку никто не трогал ее. Ее сияющая улыбка заставила Гонвалона остановиться, когда он возвращался обратно в дом Шелковой. И едва он остановился, как она подошла к нему. Загадочная дама обратилась к нему на разных языках и хотела пригласить его пройти с ней через какие-то Белые врата. Конечно же, он вежливо отказался. И, несмотря на это, встреча польстила ему.
Он дошел до улицы Облаков. Путь обрамляли высокие дома с позолоченными крышами. Здесь жили крупные торговцы и некоторые лоцманы, водившие по небесам огромные поднебесные корабли. От размышлений его оторвал предупреждающий оклик. По улице несли широкий голубой паланкин, и ему пришлось отойти к подъезду дома, чтобы пропустить потных носильщиков. За прозрачными занавесками Гонвалон увидел силуэт женщины. Два огромных телохранителя с обнаженными намасленными торсами, шедшие рядом с паланкином, бросили на него недоверчивый взгляд. Затем странная процессия прошла мимо.
Немного позже он дошел до дома, рядом с которым он договаривался о встрече. Ко входу вела узкая каменная лестница. Он невольно улыбнулся — если жрец пойдет за ним сюда, он очень сильно удивится.
У двери его ждал приземистый вышибала с надутым лицом. Он поглядел на Гонвалона с пренебрежением человека, предпочитающего сражаться языком, а не на кулаках. Эльф провел рукой по вышитой монетами перевязи.
— Я слыхал, что здесь можно приятным образом расстаться с серебром.
— Не останавливайся, — вышибала надавил на дверь, и едва Гонвалон переступил порог и оказался в полутемном холле, как ему улыбнулась девушка с потрясающими миндалевидными глазами.
— Ты не видела, сюда входил парень красный, как закатное солнце? — без экивоков поинтересовался он.
Улыбка красавицы померкла.
— Там, — коротко ответила она и указала
куда-то за плечо, на внутренний дворик. Здесь тоже было темно, поэтому Гонвалону пришлось некоторое время поискать, прежде чем он обнаружил Нодона у колодца. Тень в тени.
Доверенное лицо Дыхания Ночи был одет в броскую накидку из красных перьев попугая, под ним — широкие штаны и туника. Тоже красные. В городе было полным-полно экзотично одетых наемников и рыцарей удачи, но такого, кто был бы похож на Нодона, Гонвалон еще не встречал. Несмотря на то что его маскировка привела ко множеству споров, он не поддался на общие уговоры переодеться. Хорошо хоть сегодня он надел тюрбан и спрятал бледное лицо за вуалью, чтобы не были видны абсолютно черные глаза.
— Ты знаешь, чей это дом? — прошипел Нодон.
— Он принадлежит шрамолицему, — легко ответил Гонвалон. — Но я не думаю, что в таком костюме Коля узнает в тебе одного из оборванцев, которых приняла в свой дом Шелковая.
— Зачем ты идешь на лишний риск? Это глупо.
— Потому что надеюсь, что твое нежелание оставаться в этом месте сможет убедить тебя пойти на еще большую глупость.
— Думаешь? — Гневным жестом Нодон отбросил вуаль. Губы сжаты в узкую полоску. Судя по всему, ему не до шуток. Он схватил бокал, который поставил на край колодца. В этом месте страсти он пил воду. — И куда ты собираешься, Гонвалон?
— В место, куда мы, в общем-то, собирались все. Этой ночью я собираюсь спуститься в Устье мира.
Глаза Нодона превратились в узкие щелочки. Он поставил бокал на место и снова спрятал лицо за вуалью.
— Мне кажется, тебе не на пользу проводить дни напролет в прокуренном храме.
— Спуститься туда — вопрос чести.
— Думаю, что у нас разные представления о чести, — Нодон повернулся, собираясь уходить. Гонвалон схватил его за руку.
— Мы оба называем себя мастерами меча. Сегодня ночью мы можем выяснить, кто из нас лучше, — по его глазам Гонвалон читал, что сейчас он полностью завладел его вниманием. — Просто выслушай меня. Я расскажу тебе одну историю. Она не длинная. А потом ты примешь решение.
Когда Гонвалон закончил рассказ, Нодон долго смотрел на него. Наконец кивнул.
— Это действительно вопрос чести. Я пойду с тобой. Но сначала скажи мне, почему ты вызвал меня именно сюда. Существует тысяча мест получше, где можно встретиться незаметно.
— Шрамолицый мешает Шелковой. Возможно, вскоре нам придется устранить его. Я счел разумным посмотреть на место, где его можно застать чаще всего.
Нодон промолчал. Однако Гонвалон знал, что от него тоже не укрылось, что однорукий плохо обходится с их хозяйкой и, возможно, заставляет оказывать любовные услуги, несмотря на то что до сих пор об этом не говорилось в открытую. Ливианна была менее скромна в высказываниях. Она утверждала, что Зара продает свое тело за деньги и власть, и утверждала, что хозяйке дома лучше не доверять.
— Встречаемся через полчаса у выхода? — наконец нарушил молчание Нодон.
Гонвалон удивился, что товарищ согласился на это без возражений. Впрочем, Нодон никогда не был особо разговорчивым, поэтому они расстались, чтобы осмотреть дом Коли.
Гонвалон поболтал с некоторыми дамами. То, что он в открытую демонстрировал свое серебро на перевязи, облегчало ему задачу вступить с ними в разговор. Он осмотрел комнаты, в которые можно было удалиться. Если они не были заняты, двери были открыты. Эльф пытался понять, как устроен дом. Судя по всему, Коля жил в какой-то из комнат на втором этаже, расположенной вплотную к одной из комнат для посетителей. Один раз Гонвалон почувствовал жгучие взгляды Нодона. Он понимал, что подставляется мастеру меча Дыхания Ночи. Нандалее не одобрит ничего из того, что он собирается сделать этой ночью. Он не смог поговорить с ней об этом, когда вчера наткнулся на первый след и договорился после этого с Нодоном.
В условленное время они встретились у выхода. Гонвалон потратил серебро на вино, чтобы его не запомнили слишком плохо. Возможно, вскоре придется вернуться, и было бы легче, если бы их не прогнали с порога.
Когда они спускались по лестнице на улицу, Гонвалон заметил соглядатая. Лысый отошел ко входу в дом одного купца, в безумной надежде на то, что его не заметят.
— Тебя преследуют? — с презрением в голосе поинтересовался Нодон.
— Я хотел, чтобы он увидел тебя — иди за мной, но говорить предоставь мне.
Кроме них троих на улице никого не было. Обе луны Нангога стояли над самым горизонтом. Невдалеке за якорную башню цеплялся собиратель облаков. Палубы небесного корабля были ярко освещены. Даже внизу была слышна музыка. Лазутчик слишком поздно понял, что уходить некуда. Он полагался на то, что в тени подъезда его не заметят.
— Прекрасный вечер, жрец, — Гонвалон стоял на расстоянии вытянутой руки от лазутчика.
— Почтенный Аса, как вы могли так быстро… э... Что вам от меня нужно? — пролепетал священнослужитель, неловко прижимаясь к двери.
— Ты когда-нибудь слышал об Ионе Красном?
— Нет, почтенный Аса, — шедший за ним покачал головой. На щеке невольно дернулась мышца.
Гонвалон кивнул Нодону, стоявшему рядом с ним, которого от жреца отделял лишь один шаг.
— Это палач кушитов. Говорят, в день битвы он казнил двадцать три лувийца. Правда ли это, я не знаю. Но я сам видел, как однажды вечером он обезглавил сорок четыре предателя, — Гонвалон зловеще улыбнулся. — Возвращайся к своим старшим и передай им, что я буду считать необходимостью привести в храм Иону, если за мной еще хоть раз увяжется кто-то вроде тебя. Вы же знаете, как трепетно бессмертный Аарон относится к козням своих жрецов, а у меня есть все полномочия придать его гневу плоть в лице Ионы. А теперь уходи!
Гонвалон отошел в сторону, и священнослужитель опрометью бросился бежать прочь, протиснувшись между двумя эльфами, да так, словно за ним гнались Зеленые духи.
— Разве так необходимо было впутывать меня в свои дела? Теперь он меня знает, — ледяным тоном поинтересовался Нодон.
— Вот только не говори мне, что человек, который бродит по городу, одетый в красные одежды, ценит возможность остаться незамеченным.
На дурное настроение Нодона Гонвалон решил не обращать внимания. Первый шаг был сделан, они избавились от его тени. Они вместе шли по узким улочкам, поднимались по крутым лестницам, которые вели все выше и выше по склону, к дороге, ведущей по краю кратера. Днем Гонвалон бывал здесь не раз, но ночь словно набросила на кратер чары. Сейчас все казалось ему другим: более загадочным, одиноким, угрожающим.
На дороге вокруг кратера не было никого. Лишь одинокие стражи, патрулировавшие ее на большой дистанции друг от друга. Около пятисот шагов было между сторожевыми башнями, опоясывающими кратер, за зубчатыми стенами горели костры. На их фоне отчетливо выделялись силуэты воинов, несших там одинокую стражу.
Гонвалону показалось, что все их взгляды направлены внутрь Устья мира. Он знал, что в храмах существуют точные записи о летающих умерших. Тех героях, тела которых парили на ветрах огромного кратера, привязанные к летательным каркасам. Тщательно велись записи насчет того, сколько времени парит какой герой. Число дней, которые он кружил над кратером, становилось частью его легенды. Но сейчас ему казалось, что не только это является причиной пристального внимания к тому, что происходит внутри Устья мира.
Казалось, дети человеческие охраняли саму пропасть, испытывая страх перед тем, что там живет. Перед чем-то, что не упоминалось ни в одной из сотен глиняных дощечек, которые он уже успел прочесть. Не нужно столько сторожевых башен для того, чтобы вести учет полетов умерших.
По мере приближения к Устью мира становилось холоднее. Над краем кратера дул прохладный ветер, трепал их плащи. Гонвалона достаточно часто посылали в качестве наемного убийцы, чтобы знать, когда угрожает опасность. Редко когда ему доводилось испытывать это чувство настолько интенсивно, как в этот миг. Он переглянулся с Нодоном, тут же осознав, что товарищ тоже разделяет его предчувствие.
— Спускаемся вниз? — прошептал Нодон. В его голосе не слышалось ни капли тревоги.
— Я должен искупить вину, — подавленно ответил Гонвалон. — Это вопрос чести.
В Устье мира
Нодон уже жалел, что ввязался в эту глупую авантюру. Но если сейчас он отступит, то навсегда потеряет лицо. Он еще надеялся на то, что это всего лишь абсурдная проверка на мужественность, и в последний момент Гонвалон изменит свои планы. Примерно с полмили они прошли по краю кратера на некотором расстоянии друг от друга. Держались на верхних улочках, проходивших параллельно Устью мира. Здесь было очень мало домов, большей частью окруженных огромными садами, прятавшимися за высокими стенами.
В кронах деревьев играл порывистый ветер, из-за чего казалось, что кто-то что-то говорит загадочным шепотом. Было прохладно. Они дошли до широкого бульвара, разделявшего квартал, словно просека. Не было видно ни души. Нодон подавленно оглядел улицу. Последний отрезок пути к краю кратера обрамляли статуи.
— Это здесь, — Гонвалон говорил шепотом, несмотря на то что во всей округе не было никого, кто мог бы подслушать их разговор. — Эта улица ведет прямо к месту, откуда они отправляют в небо погибших.
Пригнувшись, они свернули, держась с краю резко поднимающейся улицы. Обе луны спрятались за облаками, но света звезд было достаточно для того, чтобы вырвать из тьмы силуэты чудовищ, которым поклонялись дети человеческие. Были здесь и боги со звериными головами, и крылатая женщина, и слегка согнутая фигура с головой кабана и когтистыми руками, и окутанный пламенем мужчина. Это статуи убийц, пришедших в Голубой чертог. Вопреки рассудку, Нодону очень хотелось однажды встретиться с одним из них. Они должны ответить за свои преступления. Здесь, в Нангоге, все и начнется!
Прошло немного времени, и они добрались до края кратера. Бульвар перешел в широкую лестницу, которая вела внутрь кратера. В Устье мира ничего особо разглядеть было невозможно. Отвесные склоны скал терялись в ночной темноте. Кое-где к камням льнули согнутые от ветра деревья. Нодону казалось, что он видит сломанные колонны, но уверен не был.
— Осторожно, — прошипел Гонвалон.
С запада к идущей вдоль края тропе приближались двое стражников. Оба были увлечены разговором. Они то и дело заглядывали в темную рану, ведущую будто бы к самому сердцу мира.
Эльфы отступили обратно к бульвару, спрятались в тени львиноголовой статуи. Стражи ни разу не взглянули в сторону города. Все их внимание поглощал кратер.
Нодон задумался над тем, что ждет их там, внизу. На протяжении последних дней он часто слушал истории лоцманов и расспрашивал о маршрутах, которыми ходили небесные корабли, увлекаемые изменяющимися ветрами. Он получил дюжину, а то и больше предложений подняться на борт в качестве наемника. При этом он снова услышал о пирате, которого все так боятся, который все больше и больше донимает купцов. О человеке, которого однажды будто бы уже убил бессмертный и который, тем не менее, все же снова вернулся в мир живых. Лоцманы испытывали перед ним суеверный страх. Некоторые даже поговаривали, что он может вести корабли против ветра и что ему подчиняются Зеленые духи. Эльф спрашивал себя, не одержим ли этот Таркон Железноязыкий духами, как и Нандалее.
Но чего он не смог узнать от корабельщиков, так это тайны Устья мира. Несмотря на то что они знали Нангог лучше всех, им тоже было неизвестно, что таится там, внизу. Просто бросаться навстречу опасности, сломя голову, было совсем не в его духе.
Когда стражники прошли мимо, Гонвалон снова бросился к краю кратера, а потом, не колеблясь, пошел по широкой лестнице вниз. Нодон неохотно двинулся за ним и увидел, что лестница привела к скалистому уступу, уходившему далеко внутрь кратера. Там возвышалось семь золотых мачт, на которых висели развевавшиеся на поднимавшемся из кратера ветру знамена семи бессмертных.
Вдоль скалистого уступа шел низкий парапет. Нодон подошел к Гонвалону и тоже посмотрел вниз.
Почти ничего не было видно. Невдалеке под ними клубился туман. Мастеру меча вспомнилась одна из историй, которую он слыхал среди корабельщиков. В ней говорилось, что мир Нангог создан из тела великанши, которую победили девантары. Но великанша не умерла. Даже оружие богов не могло лишить ее жизни. Сражение с ней продолжалось много веков, пока человек-вепрь не придумал хитрость. Боги намазали оружие ядом, погрузившим великаншу Нангог в глубокий сон. После этого с помощью магии они связали ее и погребли ее свернутое калачиком тело под горами и морями.
Однако же кратер, у которого разрастался Золотой город, получил свое название потому, что это действительно был рот великанши. И если подойти к краю, то можно почувствовать на щеках теплое дыхание Нангог.
Нодон снял тюрбан и вуаль, мешавшие нормально видеть. Верно, теперь он тоже почувствовал на лице дыхание великанши, позволявшее кружиться над кратером погибшим.
Гонвалон, сильно перегнувшийся через парапет, поднял взгляд на него.
— Спасибо.
— Никогда не думал, что позволю тебе втянуть себя в твои дурацкие истории с женщинами, — проворчал Нодон. Он чувствовал смущение. Благодарность Гонвалона стала для него неожиданностью.
— Этот мир меняет всех нас, — ответил мастер меча и перемахнул через парапет.
Нодон последовал за ним. Путь их вел вниз по крутому склону. Облачный покров неба порвался, и ночные тени пронзили призрачные пальцы слабого лунного света. Несмотря на то что они тщательно следили за тем, чтобы оставаться незамеченными, Нодон испытывал неприятное ощущение, ему казалось, что за ними наблюдают. Они то и дело прятались за скалы, сломанные колонны, сидели в тени, когда серебряные пальцы ощупывали склон. Тревожили мастера меча не стражи на краю кратера. Ему казалось, что что-то таится там, где начинается туман. Кроме того, беспокоили летающие погибшие, описывавшие широкие круги над кратером. Все это лишь наивные суеверия, напомнил он себе, но неприятное ощущение того, что они идут на погибель, нарастало с каждым шагом, который они делали вниз по кратеру.
Гонвалон вел их под скальный выступ, торчавший над кратером, в самую глубь. Казалось, когда-то здесь жили дети человеческие. В игре света и тени Нодону виделись наполовину засыпанные выходы пещер. Они перебирались через опрокинутые колонны, на некоторых из которых уже гораздо позже были нанесены знаки письма. Казалось, их выцарапывали в камне впопыхах. Что это, предупреждение? И почему все постройки в кратере развалились?
Внезапно Гонвалон остановился. В лунном свете перед ними предстали разбитые бамбуковые перекладины и обрывки ткани. Гонвалон наклонился, осмотрел останки упавшего с небес героя и покачал головой.
Поднимаясь, он прошептал:
— Возьми немного бамбука, — сам он поднял несколько перекладин.
Нодон догадывался, что он задумал.
— Зачем?
— Это отвлечет внимание от нас, когда мы будем возвращаться.
«Возможно», — подумал Нодон, но вслух ничего не сказал.
Лунный свет осветил покрытый патиной бронзовый шлем, в котором еще был виден череп. Темные глазницы меланхолично смотрели на эльфа. Интересно, какие героические деяния принесли герою могилу в небесах? И помнит ли хоть кто-то имя умершего? Нодон отодвинул в сторону белые кости, взял несколько бамбуковых трубок длиной в руку. Подняв голову, эльф заметил выцарапанный на камне рисунок. Он был наполовину скрыт подо мхом. Изображение странной птицы, сделанное неумелой рукой.
— Идем! — Гонвалон уже спустился немного ниже.
Нодон поспешно пошел за ним. Нельзя терять друг друга из виду. Граница тумана совсем близко.
В молчании они спускались все ниже и ниже, по осыпям и заваленным дорожкам. Нашли еще двух упавших героев, собрали и там самые крупные из разбившихся бамбуковых перекладин.
Первая полоса тумана играла у их ног. Нодон интуитивно ощущал, что они достигли границы. В колышущейся белизне что-то пряталось! Не то чтобы он мог разглядеть его. Он просто чувствовал это. Его шаги стали неувереннее. Однако Гонвалон, похоже, ничего не замечал. Лишь время от времени замирал на миг, чтобы поглядеть на скальный выступ, почти горизонтально висевший над их головами. Затем что-то бормотал себе под нос и снова начинал всматриваться в туман.
И вдруг он вошел в туман. Луны как раз вышли из-за туч, окутав кратер призрачным светом. Какое-то мгновение силуэт Гонвалона еще можно было разглядеть, и Нодон испугался, когда почувствовал, что видит две разные накладывающиеся друг на друга картинки: тень на камне и фигуру в тумане. А потом Гонвалон исчез.
На миг Нодон подумал, не повернуть ли просто назад. Он не любил Гонвалона. Более того, его манера заполучать женщин, снова и снова влюбляться, очертя голову, вызывала в нем отвращение. Он столько несчастья принес. Если сейчас он бросит его на произвол судьбы, отвергнутый Золотым мастер меча никогда не выберется из кратера. Впрочем, причина, по которой он пришел сюда, была уважительной. Рука Нодона потянулась к рукояти меча под вышитым перьями плащом. Бамбук, который он нес под мышкой, слегка сдвинулся. Одна из трубок едва не упала.
Эльф мысленно обругал себя за глупость. Затем ступил в туман, и мир полностью растворился. Он чувствовал твердую почву под ногами, которую уже не мог разглядеть, чувствовал легкое теплое дыхание ветра, поднимавшегося из глубины и заставлявшего туман кружиться по огромной спирали, и внезапно Нодон снова увидел над собой звездное небо. Однако видение длилось лишь несколько ударов сердца, а затем небо снова поглотила колышущаяся хмарь.
— Сюда. Я здесь! — Голос Гонвалона. Казалось, он доносится отовсюду.
Нодон еще раз обернулся вокруг своей оси. Услышал резкий царапающий звук, а затем в тумане вспыхнула крохотная искорка желтого света. Искра превратилась в пламя.
— Сюда! — снова крикнул Гонвалон. — Я нашел ее.
Нодон пошел навстречу свету. Что-то трещало под ногами. Сухой бамбук? А потом он увидел Гонвалона. Он зажег факел из бамбука и порванного савана. Из-за дрожащего пламени туман, казалось, таял. Он словно создал островок в пустоте. Место, где можно было посмотреть под ноги.
Наполовину покрытый серыми камнями, там лежал разбитый полетный каркас. И, привязанное кожаными ремнями к бамбуковым трубкам, стройное тело.
Со слезами на глазах Гонвалон осторожно разрезал ремни ножом.
Нодон наклонился, поднял одну из бамбуковых трубок. Она была тяжелее тех, что он собрал до сих пор, и, повернув ее, он увидел, что она была набита чем-то темным. Он высыпал это что-то на ладонь и потер между пальцами. Свинцовый порошок! Они нашли Талинвин.
Ее тело покрывали обрывки тонкой белой ткани. Кожа была бледна, как кость. Плоть под ней, казалось, растаяла. «Странно, что личинки и стервятники не тронули ее тело», — подумал Нодон. Может быть, дети человеческие забальзамировали тело Талинвин. Не в их интересах, чтобы летающие погибшие разлагались на каркасах и по кусочкам падали в кратер.
Теперь Гонвалон полностью освободил труп от остатков полетного каркаса. Нежно притянул умершую к себе, поцеловал бледный лоб. Глаза ее ввалились, остались лишь темные провалы глазниц. Он осторожно провел рукой по ее светло-русым, покрытым пылью волосам.
— Лиувар, — негромко произнес он. — Мир. Пусть твоя душа быстро вернется в плоть, моя прекрасная, храбрая Талинвин, — по щекам у Гонвалона бежали слезы. Он полностью поддался чувствам. Нодону стало неприятно, когда мастер меча поднял взгляд на него. — Она пришла сюда со Смертоносным. Так же, как сейчас Нандалее. Это не должно случиться снова.
— Давай уходить отсюда, чтобы предотвратить это!
— Не раньше чем закончим начатое.
Что-то скользнуло в тумане над ними. Очень близко! Это не один из летающих умерших. Их обнаружили!
— Оставь это! — зашипел Нодон.
Гонвалон не обратил на него внимания и принялся укладывать друг на друга бамбуковые трубки, которые принес.
— Это правильно, — уперся он. — И это отвлечет их от нас.
Нодон бросил свой бамбук и пригнулся. Что это, тень в тумане?
Рядом с ним Гонвалон поспешно собирал сухие бамбуковые трубки. Он устроил из них низкое ложе и теперь осторожно укладывал на него обрывки парусины и каркаса, который не вознес Талинвин к парящим героям.
Вот, опять эта тень. Похожая на большую птицу. Нодону показалось, что он слышит над собой какое-то шипение. Эльф попытался было открыть Незримое око, несмотря на то что им было строго запрещено использовать здесь магию. Если здесь есть магическое существо, то его заклинание станет подобно маяку в ночи. Нодон мысленно проклял товарища. Два факела им сейчас не нужны.
Мастер меча осторожно взял тело Талинвин на руки и уложил его на ложе, которое устроил для нее. Затем достал из-под плаща бутылочку с лампадным маслом, открыл пробку и вылил масло на умершую. Несмотря на то что кожа плотно обтягивала череп Талинвин, губы превратились в тонкую полоску, а глаза ввалились, лицо ее все еще сохранило отблеск красоты.
— Когда-то у нее были зеленые глаза, — негромко произнес Гонвалон. — Жаль, что ты не видел ее в тот день, когда небесные змеи послали ее на первую миссию. Глаза были так полны жизни и страсти. В последний раз я встречался с ней во дворце драконов у бухты Ядэ, — взгляд Гонвалона затуманился, он видел образы, принадлежавшие давно минувшим дням. — Лиувар, — прошептал он и выпустил из рук горящий факел.
Пламя лизнуло парусину, и в мгновение ока образовался бушующий столб пламени.
— Прочь отсюда! — Нодон потащил Гонвалона за собой. План его товарища основывался на том, что все стражи побегут на пламя и им будет легче уйти. Нодон не был так убежден в этом.
Даже дети человеческие не могут быть настолько тупыми. Они поднимут тревогу и усилят охрану края кратера. Страже не обязательно спускаться к ним, теперь Нодон это понимал. То, что таится в глубине кратера, сделает за них всю работу. Дети человеческие просто встанут у них на пути, если им удастся выбраться из Устья мира. Единственная надежда при побеге оставалась на скорость. Они должны уйти прежде, чем дети человеческие очнутся от нескончаемой летаргии бесконечных ночей на страже. Нельзя допустить сражения! Они драконники, это не останется незамеченным, если они обнажат клинки. Тот, кто умеет смотреть, определит это по трупам тех, кто допустит ошибку и преградит им путь. Тип ран и количество убитых будут говорить сами за себя.
Наконец Гонвалон очнулся от оцепенения. Он обнажил меч.
— Это нам не нужно, — прошептал Нодон, пока они карабкались вверх по склону. Они достигли границы тумана. Сторожевые огни на башнях казались бледными точками, с каждым шагом светившими ярче.
Где-то под ними сдвинулась лавина и с ужасающим грохотом понеслась вниз по склону. Задрожала земля под ногами. Снова. И еще раз. Это не землетрясение. Там что-то шевелится. Что-то огромное! Неужели их безумная вылазка помешала сну Нангог?
Нодону показалось, что он слышит шипящее дыхание. Туман под ними пришел в движение. Что-то втягивало его!
При виде этого у Нодона словно выросли крылья. Он едва касался склона, перестал избегать опасных осыпей, а когда он оставил туман позади и увидел все призрачные фигуры на дороге, ведущей прочь из кратера, конкретная, вполне осязаемая опасность показалась ему избавлением.
Гонвалон держался рядом. Склон снова задрожал. Что бы ни преследовало их, оно было еще глубоко под ними. Сверху доносились предупреждающие крики. В ночи зазвучали рога. Мужчины с факелами усилили стражу на дороге. По склону покатился огненный шар — тюк пропитанной смолой соломы, который должен был прогнать тьму.
Снова раздался шипящий звук, сопровождаемый звуком трения металла о металл.
Туман выбросил на склон призрачную руку. Неестественно быстро. Он поглотил их, снова превратил свет факелов в матовые искорки, принес с собой еще один звук. Хлопанье крыльев!
Внезапно Гонвалон толкнул его так, что эльф упал и растянулся во весь рост. Что-то скользнуло прямо над ними. Нодон перекатился, ткнул мечом в туман и наткнулся на что-то, что уже не было тенью. Ответом на атаку стал крик, не звериный и не человеческий. Что-то темное упало на землю рядом с ним. Нодон схватил это и в следующий момент снова был на ногах.
Послышалось еще хлопанье крыльев. Всего в десяти шагах по склону несся огненный шар, прорезая в тумане узкую просеку, прежде чем колышущаяся белизна снова поглотила его. Из тумана вылетели когти, вонзились в плащ Гонвалона. Нодон ринулся вперед, изо всех сил оттолкнулся от склона, одновременно замахиваясь для удара. Когти исчезли в серой тьме, вместе с несколькими клочками ткани.
Нужно оставить туман позади! Похоже, существа, которые кроются в нем, боятся света факелов.
— Туда, прочь от скалистого выступа! — крикнул Нодон.
Факелы спешили выстроиться вдоль кратера к широкой террасе, с которой падали летающие умершие. Они разожгли погребальный костер Талинвин под отвесной скалой. Казалось, план Гонвалона все же сработал, поскольку костер привлек внимание воинов. У тропы, ведущей к краю кратера, останется совсем мало стражи.
Теперь Нодон совершенно отчетливо слышал металлическое позвякивание за спиной. Они ускорили шаг. Склон снова задрожал, словно под тяжелыми шагами, когда они достигли края широкой полосы тумана к востоку от скальной террасы. Им то удавалось уйти из молочного дыхания кратера на несколько шагов, то их снова захлестывала дымка. Наконец граница между туманом и ночью осталась позади. Идя параллельно краю кратера, они то бежали, то карабкались навстречу лунам на горизонте, перепрыгивая через вековые останки стен, оставив далеко позади огненные шары, все еще катившиеся в пропасть. Вскоре ночь освещали уже лишь сигнальные огни на башнях. Теперь они, наконец, осмелились пройти последний отрезок к выходу из кратера.
Оба мастера меча замедлили шаг и направились к сторожевой башне, воины на которой зачарованно наблюдали за спектаклем на скалистом уступе. Они незаметно перебрались через низенькую стену вдоль тропы. На миг замерли в тени башни, затем бросились в ближайшую улицу, ведущую в город.
Они не прошли и десяти шагов, как услышали приближение беды. Марширующие шаги. Навстречу им шла целая колонна воинов. Справа и слева улицу обрамляли высокие стены, за спиной доносился взволнованный лай сторожевых собак.
— Назад! — решил Нодон. Они пойдут в город другой дорогой.
— Слишком поздно! — Гонвалон указал на башню на краю кратера. Один из стражей платформы заметил их и теперь отчаянно размахивал факелом. Они услышали, как ускоряются марширующие шаги. И тут пятеро стражей появились на выходе из улицы.
Оба эльфа быстро переглянулись. Их поймали. Стены слишком высоки, да и бежать — не выход. По глазам Гонвалона Нодон прочел, что мастер меча думает точно так же. Может быть, им удастся просто наглым образом наврать?
— Что вы здесь делаете? — набросился на них один из мужчин, приближавшихся со стороны башни. Парень с продолговатым лицом и пышной бородой. Он угрожающе ткнул в них длинным копьем, в то время как его спутники окружили его круглыми щитами и бронзовыми мечами. — Отвечайте! Что вы забыли у Устья мира?
Гонвалон поднял руки, пытаясь успокоить стражу.
— Мы просто бродили вдоль края кратера.
— А почему вы так спешили скрыться на этой улице?
— Я не видел их у края кратера, — добавил один из его товарищей. — Они лгут.
— Что здесь происходит? — послышался за их спинами резкий голос, маршевые шаги стихли. Колонна воинов заблокировала выход с улицы. Выстроившись в два ряда, там стояли двенадцать копьеносцев, в левой руке каждый сжимал большой щит, обтянутый коровьей шкурой, на груди надеты бронзовые кирасы. Шлемы окружены коронами из красных перьев. Таких воинов Нодон в городе прежде не видел. Может быть, они из храмовой стражи? У их предводителя был роскошный, обшитый золотом плащ, поддерживаемый брошью в форме крылатого солнца. Это был молодой парень с редкой бородкой и длинными волосами до плеч, намазанными маслом. Наверное, какой-нибудь отпрыск знати, который должен был получить первые заслуги во время легкой миссии, не подвергая себя при этом настоящей опасности.
Внезапно предводитель наморщил лоб.
— Вы? Что вы здесь делаете, почтенный Аса?
— Искал местечко, где смог бы поговорить с Ионой Красным, палачом кушитов, не опасаясь лишних ушей, — с ледяным спокойствием ответил Гонвалон. — А теперь, капитан Лума из храма Крылатого солнца, пропустите нас.
Оба эльфа как раз собирались пройти мимо Лумы, когда бородач крикнул:
— Они лгут! Они оба спускались в Устье миров. Их нужно отвести к хранителю Устья. Их ищут по всему кратеру.
Нодон увидел, что уважение стерлось с лица капитана. Он вполне представлял себе, что творится в голове у молодого парня. Если он избавит храм Крылатого солнца от этого надоедливого посетителя, который копается в архиве и пугает всех на свете, его наверняка повысят.
— Почтенный Аса, следуйте за нами к хранителю Устья. Я уверен, вы сумеете оправдаться, — он ликующе улыбнулся. — И еще до зари вернетесь в дом Шелковой, чтобы уснуть в объятиях возлюбленной.
Нодон не поверил своим ушам. Значит, им все же удалось проследить за Гонвалоном до их укрытия! Он с самого начала знал, что брать с собой на миссию отверженного мастера меча Золотого неразумно. Он высокомерен и легкомысленен. Совершенно беспечен, он поставил под удар всю миссию. Кроме него никому не пришло бы в голову спуститься в кратер, чтобы сжечь тело Талинвин.
— Как капитан лейб-гвардии бессмертного Аарона я не выполняю ничьих приказов, кроме правителя всех черноголовых. А теперь дайте пройти.
Юнец обнажил меч.
— Я знаю, что вы герой, но нас восемнадцать, а вас двое. Прошу, не заставляйте меня пятнать вашу честь в безысходном бою.
— Довольно разговоров, — произнес по-эльфийски Нодон. Эту проблему пора устранять. Раз и навсегда. — Никого в живых не оставлять, — по лицу Гонвалона он видел, насколько неприятен ему этот приказ, и тем не менее, мастер меча кивнул. Довольно и того, что в храме Крылатого солнца известно, что загадочный Аса бывает в доме Шелковой. Если его еще свяжут с событием в Устье миров, операция провалится полностью.
Оба обнажили мечи. Гонвалон ринулся вперед и нанес молокососу удар в горло.
— Мне жаль, — пробормотал он при этом и в следующий миг накинулся на озадаченных стражей храма.
Нодон повернулся к пятерым стражам башни. Бородатый был поразительно быстр для сына человеческого. Он попытался вонзить меч в грудь Нодону, едва эльф обернулся к нему. Нодон плавным движением опустился на колени и одновременно откинулся назад. Бронзовое лезвие пролетело над самым его лицом. Сам он нанес воину удар в коленный сустав. Серебряная сталь перерезала сухожилия, плоть и кости. Отрезанная нога полетела в сторону. Нодон встал, походя перерезал горло падающему воину и правой рукой заколол щитоносца бородача.
Остальные дети человеческие оказались пугающе неловкими. Как такие люди могут считать себя воинами! Нодон сделал обманный удар, нацеленный в голову. Его противник поднял щит, чтобы защититься и, тем самым, совершенно закрыл себе обзор. Эльф взмахнул меч, опуская его вниз, и пронзил сердце щитоносца прямо под ребром.
Оба выживших бросились наутек. Но бежали слишком медленно. Первого Нодон нагнал ударом в затылок. Удар был точным, в самый мозг. Второго прижал к стене. В бороде у воина уже были серебряные пряди. Белки раскрытых в ужасе глаз были желтоватыми. Он тяжело дышал и пытался закричать, когда Нодон перерезал ему горло.
Резня продлилась лишь несколько мгновений. Нодон оглянулся на Гонвалона. Мастер меча справится и сам. Дети человеческие мешают друг другу своими длинными копьями. Сейчас важно было позаботиться о том, чтобы оставшийся в живых стражник на башне не вызвал подкрепление.
Эльф решительно ринулся вверх по улице, пока не добежал до конца садовых стен. Вниз по склону все еще летели горящие тюки соломы. Внимание остальных стражников было полностью приковано к скальному уступу. Нодон, не колеблясь, пробежал по свободной площадке перед дверью. Находившийся наверху стражник увидел его. Эльф услышал, как захлопнулся люк, ведущий на платформу башни. Он не стал задерживаться и тратить время на лестницу.
Башню строили из крупных, плохо подогнанных друг к другу каменных валунов. Пальцы Нодона без труда находили зацепки в трещинах. Он взобрался до парапет. Там на люке стоял последний страж и таращился на собственные ноги. Какой же идиот! Эльф бесшумно перепрыгнул через парапет и обезглавил сына человеческого, который даже не успел осознать, каким образом к нему пришла смерть.
Нодон едва успел откатить умершего от люка, чтобы открыть его, когда какой-то звук заставил его замереть. Снова послышался металлический звон. Пригнувшись, он подобрался к боковому брустверу, обращенному в сторону Устья мира, и выглянул из-за стены. Далеко внизу, на границе тумана, стояло нечто и смотрело на него. Оно знало, что он здесь: с хищной морды на него смотрели большие янтарные глаза. Всего один удар сердца — и чудовище скрылось в тумане. Нодон догадывался, что эта тварь могла убить его так же легко, как он убил детей человеческих.
Почему же она не поднялась к нему? Этого он не понимал.
— Не знаю, что ты такое, — пробормотал он, думая о когте из обсидиана, который подобрал после нападения на Устье мира. — Но я знаю, кто твои летающие слуги.
Торговаться с судьбой
Володи проснулся с ощущением того, что за ним наблюдают. Некоторое время он лежал неподвижно, прислушиваясь к равномерному дыханию Кветцалли, которая лежала рядом, свернувшись калачиком. В окно проникал влажный теплый воздух. Было еще темно. Со стороны озер в саду доносился меланхоличный крик выпи.
В тени у лестницы что-то шевельнулось. Там стоял Ихтака, его слуга. Володи бесшумно встал с постели. Деревянный пол заскрипел под его шагами. Дыхание Кветцалли изменилось. Она перевернулась на другой бок. Может быть, тоже что-то заметила и теперь лишь делает вид, что спит?
Володи спустился по лестнице вслед за цапотцем.
— Мне очень жаль, избранный, — прошептал он. — Вас призывают к змею.
— Нет… — Володи покачал головой, все еще сонный. — Нет. До следующего жертвоприношения еще десять дней. Должно быть, это ошибка!
Невысокий слуга покачал головой.
— Нет, избранный. Приходил священнослужитель. Зовут всех избранных. Должно быть, что-то произошло. Очень редко бывает так, что Пернатый змей требует жертву в неустановленный праздничный день.
В ночном парке снова прозвучал крик выпи. На этот раз он показался Володи вестником смерти. Отбросив мрачные мысли, он натянул тунику, которую подал ему цапотец.
— Позаботься о Кветцалли, когда она проснется. Я вернусь вскоре после рассвета.
— Конечно, избранный.
— Прекрати все время называть меня избранным. Я гость в этих садах, слышишь? Гость! И надеюсь, до тех пор, пока выберут меня, пройдет еще немало времени, — и с этими словами он покинул маленький домик.
Он уже хорошо знал дорогу через сад. Где-то среди деревьев послышались крики. Похоже, за кем-то, кто не хотел идти добровольно, кто не подчинился тому, что змей пригласил его на внеочередной танец, пришли ягуары.
Володи участвовал во многих боях. И это ощущение в животе, что он испытывал сейчас, было в точности как перед боем. Это тревожное урчание. Перед битвой всегда возникала иллюзия, что лишь от него зависит, выживет ли он. От его умения, от того, что он будет ловчее обращаться с клинком, чем другие, или просто окажется, что он знает больше грязных трюков. Но это… На то, что должно было случиться сейчас, он повлиять не мог. Он тоже восстал бы, если бы не знал наверняка, что связываться с ягуарами бесполезно.
До сих пор он из последних сил держался за правила этой жизни на пороге смерти. Необходимость платить жизнью сегодня, когда день не праздничный, была несправедливой.
Володи сплюнул в розовый куст. Ну да ладно, жизнь всегда несправедлива! Он не сдастся. Вместо этого он упрямо принялся насвистывать песню о девушке из трактира, которую часто пели наемники.
Он был одним из первых, кто пришел к белой голове змея.
Эйрик из страны озер был уже там. С его длинных светлых волос и бороды стекала вода. Володи невольно улыбнулся.
— Я хоть раз увижу тебя сухим?
— В отличие от таких дикарей, как ты, я люблю быть чистым, — с усмешкой ответил Эйрик. Он снова вырядился, как князь. На нем была белоснежная туника и короткий красный плащ, поддерживаемый золотой булавкой в форме дракона. Улыбка сползла с лица Эйрика. — Вот засада, верно?
— Так часто бывает? — поинтересовался Володи.
Его друг покачал головой.
— На моей памяти второй раз. Никто не знает, почему жрецы так поступают. Это нужно просто пережить.
Они молча стояли рядом и наблюдали за тем, как собираются избранные. Ягуары привели двух новеньких. Сопротивлялись обычно новички. Тот, кто жил в храмовых садах подольше, уже понял, что сопротивление бесполезно. Одним из последних пришел молодой стройный мужчина, тело которого было с ног до головы разрисовано красно-коричневыми узорами. Неуклюжая, дешевая работа, Володи видел это даже издалека. Друсниец усмехнулся. Он вполне представлял себе, что это за парень. Молодой воин, попавшийся на крючок историй о том, что в Нангоге можно быстро разбогатеть, и заглядевшийся на девушку из Цапоте на одной из рыночных площадей.
То есть, судя по всему, в точности такой же, как он. Володи сделал несколько шагов ему навстречу. Мальчик был новеньким. Кто-то должен объяснить ему, что его ждет здесь. Судя по спокойствию, он даже ничего не подозревает.
Чем ближе он подходил к нему, тем отчетливее становилось ощущение, что Володи уже где-то видел его. Эти кошачьи повадки в движениях. Это несерьезное отношение к миру.
— Микайла?
— Рад видеть тебя, полководец. Бессмертный Аарон тревожится о тебе, — его колесничий смотрел на пасть змеи, лестница в которую обманчиво сияла в теплом свете масляных ламп. — Неприятное место. Что мы здесь делаем?
И прежде, чем Володи успел ответить, из змеиной пасти донесся низкий протяжный звук.
— Все выстраиваемся полукругом. А потом постарайся не вытащить золотой камень.
Микайла вопросительно посмотрел на него.
— Все тянут жребий, кому умирать сегодня. Тот, кто вытащит из кувшина золотой камень, встречается с Пернатым змеем.
Колесничий с улыбкой кивнул.
— Золото никогда не липло к моим пальцам. Только получу плату, как она уже растворилась в воздухе. Здесь это должно быть преимуществом.
Из Пасти змеи снова донесся звук, от которого все содрогнулись. После этого показались служители. Во рту у Володи тут же совершенно пересохло. Он стиснул кулаки. Один из новеньких негромко захныкал. Эйрик, стоявший слева от него, тоже казался напряженным.
На этот раз священнослужитель с кувшином подошел к левому краю ряда.
Эйрик выругался.
— Это неправильно. Он должен был начать справа. Есть же порядок… Так не пойдет, — один из ягуаров бросил в его сторону мрачный взгляд.
— Стой тихо, — прошипел Володи. — Какая разница, где мы будем стоять.
— Нет! Я стою не на том месте. Так не пойдет. Во всем должен быть порядок.
— Можешь встать на мое место, — предложил Микайла.
Тем временем первый избранный вытянул камень. Он был белым. Мужчина застонал от облегчения.
Микайла и Эйрик поменялись местами. Володи это показалось глупым. Если настал день, когда пора представать перед предками, то твое от тебя не уйдет, где бы ты ни стоял. Он видел это несколько раз в стене щитов. С судьбой не торгуются!
Еще двое мужчин поменялись местами. Верховный служитель в расшитом перьями плаще, стоявший, как и в прошлый раз, у распахнутой пасти змея, лающим голосом отдал какой-то приказ.
Володи почувствовал, как на его плечо легла рука. За спиной каждого избранного встал ягуар.
К Микайле подошел служитель с кувшином. Невозмутимо, словно ничего и не происходит, парень запустил руку внутрь, не колеблясь, взял камень и протянул его жрецу. Камешек был белым.
Володи задумался, понял ли вообще Микайла, что здесь происходит. Теперь пришел его черед. Он опустил руку в кувшин. Его пальцы коснулись семи камней. Хорошие шансы еще раз выбраться живым. Он взял камень, лежавший с краю, зажал его в кулак и вытащил из кувшина. Перед его внутренним взором предстала Кветцалли, как она лежала на их ложе, свернувшись калачиком, когда он уходил. Как он хочет увидеть ее снова!
Он нерешительно разжал ладонь. Белый камень. Воин тоже издал вздох облегчения.
Стоявшему рядом с ним Эйрику потребовалось еще больше времени, чтобы принять решение. Наконец он вытащил руку из кувшина.
Ему достался золотой камень. Эйрик откашлялся, заморгал, словно не веря в случившееся. А потом просто покачал головой.
— Все смешалось, — негромко произнес он. — Желаю тебе удачи, Володи. Иногда можно прожить годы. Ты должен завести детей. Я уверен, что ты был бы хорошим отцом, — с этими словами он сделал шаг вперед и поклонился остальным избранным. — Я рад, что довелось познакомиться с вами. Наслаждайтесь радостями сада, чтобы однажды смогли с легким сердцем уйти и прославить наших предков.
С этими словами он с гордо поднятой головой вошел в пасть змея и, сопровождаемый жрецами, стал спускаться по лестнице. Цапотцы удалились. Часть ягуаров тоже спустилась в пасть змея, остальные растворились в саду, словно тени.
— Что это было? — удивленно поинтересовался Микайла.
— Это был храбрый человек, — подавленно ответил Володи. Чувство облегчения сменилось давящей печалью. Он обнял своего колесничего за плечи. — Тебе еще много предстоит узнать об этом месте, — и он рассказал Микайле о правилах, о Кветцалли и Ихтаке.
О том, что все они здесь живут в передней у смерти.
Когда Володи увидел их дом, Кветцалли стояла у окна их комнаты. Она помахала ему рукой и скрылась. Хорошо возвращаться домой. Если это место можно назвать домом…
У двери сидел Ихтака и резал мясо. Он широко усмехнулся.
— Я молился за тебя, избран… э… господин. Пернатый змей услышал меня, — он ткнул в мясо каменным ножом. — Сегодня будет особое друснийское блюдо: пригорелая медвежья ветчина в вязком соусе. Ваш спутник тоже
приглашается к столу.
Володи рассмеялся.
— Родная мать не встретила бы меня лучше.
Внезапно Ихтака откашлялся и бросил взгляд внутрь дома.
Володи медленно повернулся и на нижней ступеньке увидел ее: Кветцалли. Она подошла к нему и крепко обняла. Ей было все равно, что на них смотрит чужой человек. Когда она отодвинулась от его груди, в глазах у нее засверкали слезы.
— Воль Оди, — с облегчением, в котором еще слышались отзвуки смертельного страха, произнесла она.
— Приходи обедать, Микайла. Сейчас я хотел бы побыть один.
Колесничий криво усмехнулся.
— Понимаю.
И насвистывая под нос странную песенку, он пошел прочь. Володи поражался беззаботности своего боевого товарища. Как будто ничто в мире не могло причинить ему вред. На миг он даже позавидовал его легкости.
А потом взглянул на Кветцалли и решил, что ни с кем в мире не собирается меняться местами.
Неожиданный поступок
— Ты не должна была помогать ей в этом, — сказала Нандалее. Эльфийка злилась на подругу по Белому чертогу, но в то же время испытывала по отношению к ней что-то вроде сочувствия.
— Я не знала, что она собирается делать, — слабо произнесла Бидайн.
Нандалее ткнула пальцем в окно, указывая на дым.
— Горит почти целый день.
— Никто не свяжет это с нами, — произнесла Бидайн, упрямо выпячивая подбородок.
— Это ты говоришь или Ливианна? Ты хоть немного думаешь своей головой или предоставила решать все ей? В этом пожаре погибли люди, невинные.
— Здесь есть невинные? — встрял Нодон.
— Детей человеческих не должно было быть в этом мире, — подхватила мысль Нодона Бидайн. — Ты знаешь это так же хорошо, как и я, Нандалее, что древний пакт между девантарами и альвами запрещает им заселять Нангог. Этот мир всегда должен был оставаться нетронутым. Посмотри в окно! Они топчут этот пакт ногами. И теперь они еще и в наш мир пришли, пришли убивать. Действительно ли тебя так возмутил пожар? Или тебе гораздо важнее, что Ливианна переступила через твой приказ?
Нандалее судорожно сглотнула. Хоть слова Бидайн и были не совсем правдой, но они были очень близки к ней.
— Мы с Гонвалоном тоже нарушили твой приказ, — нарушил воцарившееся в небольшой группе молчание Нодон. — Все восстают против тебя, Нандалее. Когда же ты, наконец, поймешь, что отдавала неправильные приказы? Осторожность превыше всего, но мы не можем позволить себе топтаться на месте во имя осторожности.
— И мы не можем позволить себе потерпеть поражение, — Нандалее инстинктивно потянулась к свинцовому амулету, висевшему у нее на шее. Каждый вечер под ним ее кожа темнела. Может быть, амулет затуманивает ее рассудок? Может быть, она уже неспособна мыслить ясно?
— Мы должны помочь Ливианне, — попросила Бидайн. — Она сама не справится. Человек в камне хочет убить ее. Мы драконники. А это значит, что мы никого не бросаем!
— А знаешь, чего еще не делают драконники? — набросилась на Бидайн Нандалее. — Они не предают своих товарищей. Они не ставят свою миссию под угрозу. Не игнорируют приказы небесных змеев. Вчера ночью Нодон и Гонвалон разожгли огонь в Устье мира. Вы с Ливианной, вы сожгли почти целый квартал. Но то, что делает Ливианна сейчас — это вообще за гранью. Отправиться в храм Ишты, чтобы осквернить место, где хранятся самые мрачные тайны, это то же самое, что зажечь сигнальный огонь для девантаров! Чтобы Ишта случайно не пропустила, что здесь творятся странные вещи.
Сей же час мы покинем этот дом, потому что здесь мы уже не в безопасности. И мы не можем броситься на помощь Ливианне, чтобы принести всех в жертву бессмысленному сражению, в которое она ввязалась, — она обвела взглядом товарищей. Нандалее не только ничего не понимала, она была разочарована. И больше всех из-за Гонвалона. Почему он поставил под удар миссию ради того, чтобы почтить свою былую любовь? Неужели она, живая, значит меньше, чем Талинвин?
Все шло наперекосяк. Возможно, Нодон прав, и она — плохой командир. С этого момента она затянет удила покрепче.
— Бидайн, ты переоденешься поденщиком и займешь наблюдательный пост в месте, которое я тебе назову позже.
— Но ведь мы уже нашли надежные места, где…
— Ты не пойдешь ни в одно из мест, известных Ливианне, — перебила ее Нандалее. — Судя по тому, что ты рассказала, это нечто питается ее жизненной силой. Может быть, оно высосет из ее тела и разум? Поэтому мы не можем знать, что вернется сюда, даже если нам будет казаться, что перед нами Ливианна.
Нандалее задумалась, где установить новый наблюдательный пункт. Еще в день прибытия они устроили семь постов на расстоянии ста шагов от дома Шелковой. Объединяло их то, что отовсюду можно было незаметно наблюдать за одним-единственным домом. Теперь придется отойти на гораздо большее расстояние.
И когда увидел Живой свет, что ужас не изгнан, взял он человека, которого не хотела отпускать тьма, и заключил его в камень, чтобы тьма погибла во тьме.
Нандалее понимала, что именно эти проклятые слова заставили Ливианну искать тьму. И эта тьма в любой миг могла появиться здесь. Логично было бы уйти сейчас же и навсегда. Но драконники не бросают друг друга в беде. Если Ливианна выживет и вернется сюда, без преследователей, они увидят это и осторожно приблизятся к ней, чтобы выяснить, одержима ли она.
Разумнее было бы исходить из худших предположений. Все планы — тлен. Остается лишь действовать неожиданно — что прежде казалось Нандалее неоправданно опасным.
Пример для других
Элеборн стоял у входа в дом, который выделили ему цапотцы, и глядел в сад. За ним на полу лежал его личный слуга, связанный и с кляпом во рту. Изель ушла вчера. Она была охотницей. Ей нужно было вернуться на рынки города, где она преследовала совершенно особенную дичь. Даже когда развеялась ее сеть лжи и обмана, она все еще была очаровательна. Элеборн вынужден был признаться себе, что она ему нравилась. Теперь, когда она ушла, оставаться здесь смысла не было.
Он хотел освободить Володи, хотя прекрасно осознавал, что в одиночку ему не справиться. Друсниец не уйдет без Кветцалли, а втроем им никогда не обмануть стражей в тени. У него не было выхода, кроме как покинуть сады и привести подмогу.
На обеих лунах в небе лежала широкая тень. В эту ночь они давали очень мало света. Элеборн скользнул во тьму. Он наблюдал за ягуарами. Они хороши. Не ходят по проверенным дорожкам. Нет у них ритма между проходами стражи. Они могли в любой миг появиться в любом месте. И они умели драться. Элеборну вспомнилось поле сражения на равнине Куш. То, как ягуары, смешное количество воинов, остановили эскадрон колесниц Муватты. Недооценивать их было глупо. Они были, без сомнения, самыми опасными воинами среди детей человеческих, с которыми он до сих пор встречался. Но он тоже опасен.
Элеборн бесшумно скользнул по розовым кустам. Цветы для сада выбирались не только по эстетическим соображениям. Здесь было необычайно много растений с шипами. Сошедшему с дорожек было трудно продвигаться вперед. Как ягуары бесшумно скользят по этим зарослям, он не понимал.
Эльфу вспомнились предупреждения Володи. Если ягуары поймают кого-то при попытке бежать, они разорвут ему обе ноги — так говорили. Поэтому сегодня утром он пристально изучил всех избранных. Никого из них не пришлось нести, никто не хромал. Либо последняя попытка побега случилась давно, либо это просто выдумка, чтобы запугать избранных.
После обеда Элеборн долго беседовал с Володи. Друсниец изменился. Несмотря на то что над ним каждый день нависала тень смерти, он казался спокойным. Не сетовал на судьбу. Если у него появится возможность бежать вместе с Кветцалли, он воспользуется ей. Если не получится, он будет наслаждаться каждым отпущенным ему днем.
Элеборн замер. Перед ним что-то шевельнулось. Из тени вишни вышел воин-ягуар. Он направлялся прямо к нему. Внезапно цапотец замер. Потом шевельнул головой как-то очень странно, словно зверь, пытающийся принюхаться и взять след! Элеборн ринулся вперед. Нельзя рисковать, чтобы цапотец поднял тревогу.
Ягуар среагировал пугающе быстро. Он уклонился от удара, нацеленного ему в горло, и Элеборн попал лишь в бок шеи. После этого он нанес удар когтистой лапой. Эльф пригнулся, ударил ногой, попал противнику в колено. Послышался отчетливый хруст сустава, но цапотец даже не пикнул. Вместо этого он бросился вперед, пытаясь обхватить его вытянутыми вперед руками.
Элеборн отскочил назад, сделав сальто. Когда он не очень уверенно приземлился на неровную землю, кожу оцарапали шипы. Цапотец мог в любой момент позвать на помощь. Возможно, от этого его пока еще удерживала гордость. Но скоро победит рассудок.
Гордость! Вот оно. Вот уязвимая точка воина-ягуара. Он захочет одержать эту победу в одиночку. Элеборн одарил цапотца пренебрежительной улыбкой победителя, и, как он и надеялся, ягуар поднялся, намереваясь продолжать драться. Было видно, что раненое колено он нагружать уже не может. И однако, цапотец выглядел уверенно. Сверкали зубы под странным шлемом, скрывавшим его лицо за разинутой пастью хищника. В обеих руках он держал когти, короткие кругляшки с длинными, как кинжалы, обсидиановыми когтями, которые торчали между пальцами его сжатых кулаков. Одним таким ударом он мог разорвать горло.
Элеборн поднял кулаки. Оружия у него не было. Только умение. Но он драконник!
Со смертоносной скоростью он сделал обманный удар, нацеленный в шею противника, дернулся назад, блокировал удар когтей плечом и откинулся назад, словно теряя равновесие. Остановил падение отброшенными назад руками, спружинил и нанес противнику удар ногой, угодивший в печень прямо под ребрами.
Цапотец захрипел. Поднял правую руку для удара. А потом внезапно обмяк. Элеборн мгновенно оказался над ним и новым ударом рассек дыхательные пути.
Поспешно спрятав умирающего под куст, он забрал у него когти. В парке было много ягуаров, и пройдет совсем немного времени, прежде чем они найдут своего погибшего товарища.
Бой оказался тяжелее, чем он ожидал. Элеборн заставил себя успокоиться. Сейчас ему понадобятся все органы чувств, чтобы сбежать. На протяжении двух последних ночей он внимательно изучал сад. Здесь были растения, источавшие свет в темноте, если кто-нибудь задевал их. Кроме того, в ветвях кустарника были натянуты тонкие проволоки с колокольчиками. Иногда тревогу поднимали маленькие птицы или другие животные.
Элеборн снова остановился и вслушался в тени. У него было ощущение, что за ним наблюдают. От точки, где он стоял, было около двух сотен шагов до окружавшей сады стены. До стены все заросло густым кустарником. Просто побежать туда и выбраться на свободу было невозможно. Нужно найти тропы, по которым передвигаются проклятые ягуары. При этом возрастает вероятность наткнуться на одного из них.
Раздавшийся совсем рядом птичий крик заставил его вздрогнуть. Что это, сигнал? Эльф оглядел трофейные когти. В случае необходимости он пробьет себе дорогу на свободу. Решительно побежал дальше. Слышался негромкий шелест. Снова крик птицы. На этот раз с другой стороны. Неужели окружают? Он добежал до дороги и принял решение двигаться дальше по ней. Если его все равно обнаружили, то лучше передвигаться быстрее.
Не сделал он и четырех шагов, как из зарослей перед ним выросли двое ягуаров. Первый сразу же атаковал, в то время как второй предпринял попытку оказаться у него за спиной. Элеборн блокировал удар, вдавил левую руку с обсидиановыми когтями в горло противника, схватил воина, теплая кровь которого брызнула ему на лицо, прижал его вплотную к себе и махнул, как щитом. И вовремя — второй ягуар уже размахнулся для удара. Теперь, увидев своего умирающего товарища, он отпрянул. Элеборн выпустил из рук раненого, развернулся и побежал дальше. Еще сто пятьдесят шагов до стены. Он добежит!
Краем глаза заметил движение. Пригнулся. Что-то пролетело над ним, издав странный звук. Бола. Метательное оружие попало в ветку, веревка намоталась на нее, и, наконец, два камня на концах ударились друг о друга.
Полетели новые болы. Элеборн кинулся на землю лицом вперед, перекатился на бок и огляделся. Он оказался на небольшой полянке, где сходилось две дорожки. Над ним слабо покачивались ветви вишни. На поляну снегом осыпались белые цветы. На каждой из четырех дорожек, ведущих сюда, стоял воин-ягуар.
Элеборн поднялся и вытянул руки, приготовившись сражаться.
— Давайте! — вызывающе крикнул он, прекрасно зная, что надежды на победу нет.
Сбоку, из кустов, раздался голос — повелительный, властный. Ягуары положили когти на землю. Двоим из них бросили боевые посохи. «Вероятно, только что они получили приказ непременно поймать меня живым», — подумал Элеборн. Это увеличивает шансы на побег.
Элеборн побежал к одному из мужчин с боевым посохом. Снова блокировал первые атаки предплечьями. Удар ногой по нижнему концу посоха предотвратил удар, нацеленный ему между ног. Удар сыпался за ударом, с невероятной скоростью. Затем эльф пробил защиту воина и вонзил два пальца в открытую пасть ягуарьей маски, попав цапотцу в глаза.
Воин взвыл, Элеборн вырвал палку у него из рук. Несмотря на интенсивность сражения, оно продлилось не дольше нескольких ударов сердца. Сильно размахнувшись назад, он создал себе пространство для сражения с другими воинами.
Больше двух на дорожке одновременно не помещалось, в противном случае они начинали мешать друг другу. Элеборн сразу же погнался за отступающими. У самой полянки он вонзил конец посоха в землю, оттолкнулся и ударил переднего ягуара ногами в грудь. Воин упал навзничь, на своего товарища, который на миг отвлекся. Большего Элеборну не требовалось, чтобы приземлиться на ноги и вывести второго воина из строя ударом в солнечное сплетение, прямо под грудной клеткой.
Что-то кольнуло в шею, мягко, не угрожающе. Во рту появился странный горький привкус. Эльф коснулся шеи. В него угодила крохотная стрела. Всего лишь оснащенная перьями зубочистка. Голова закружилась, белые лепестки вишни принялись выписывать вокруг него причудливые пируэты. В аромате цветов было что-то парализующее. Элеборн покачнулся, когда бола угодила ему чуть выше колен, а кожаный ремешок обмотался вокруг ног.
Когда он оперся на посох, его у него отняли. Эльф упал. Из круговерти цветов рождались темные фигуры, окружившие его со всех сторон.
— Отличный бой, лесной человек, — произнес один из цапотцев на языке Друсны. Акцент у него был ужасный. Элеборн почти не разбирал его слов. Возможно, дело было еще и в ядовитой стреле. Рот и горло заполнил вкус желчи.
— Такие мужчины, как ты, не сдаются. Уважаю. Но не хочу, чтобы ты еще раз дрался с моими воинами. И не хочу, чтобы другие избранные взяли с тебя пример. Нам придется найти решение, — говоривший махнул рукой своим людям. — Прижмите его к земле и держите, как следует. Пусть кричит. Пусть остальные избранные слышат, какова цена за попытку к бегству.
Элеборна прижали к земле несколько воинов. Он не мог пошевелить ни единой мышцей, но голова стала кружиться меньше. Он отчетливо увидел, что предводитель ягуаров достал нож с обсидиановым клинком и опустился перед ним на колени.
— Кости этим ножом я перепилить не смогу, но это и не нужно, чтобы заставить тебя распрощаться с собственными ногами.
Живые тени
— Я начну с сустава в стопе. Такой каменный нож прекрасно режет кожу, плоть и сухожилия. Я буду делать это очень медленно, чтобы ты мог как следует рассмотреть, что я делаю, — он пролаял приказ, обращаясь к своим людям. В следующий миг они схватили Элеборна под мышки и подняли так, чтобы он мог видеть свои связанные ноги и ступни.
— Похоже, ты крепкий парень, хоть и хиловат для друснийца. Мне очень интересно, когда ты начнешь кричать, — в пасти шлема ягуара сверкнула злорадная ухмылка.
Он поднес клинок к пятке Элеборна, когда его рвануло назад. Из груди его торчала длинная стрела. Второй ягуар рухнул, как подкошенный. Другие вскочили, пытаясь скрыться в обрамлявших тропу кустах, но за их спинами внезапно появились две фигуры со сверкающими мечами.
На грудь Элеборну упала отрубленная рука. Пальцы с обсидиановыми когтями еще подрагивали. Сражение было безжалостным и закончилось едва начавшись. И вот уже предательски сверкающие мечи исчезли в ножнах.
Еще только что Элеборна окружали восемь или девять цапотцев. В живых не осталось никого.
Незнакомые воины вместе взяли его под мышки, подняли и понесли прочь, не тратя времени на то, чтобы перерезать кожаный ремешок стянувшей его ноги болы. Воины были одеты во все черное, так же как ягуары, только без звериных шлемов. Лица были перемазаны сажей. Словно живые тени.
К ним присоединилась третья фигура. Женщина, длинные волосы которой были заплетены в косу и обернуты черной вуалью. Она прикрывала отступление с помощью огромного лука. Наверное, это ей он обязан тем, что не лишился ноги.
— Перелезайте через стену, — коротко приказала она, не спуская взгляда с сада. — Больше я этих кошек не вижу.
Элеборн не поверил своим ушам. Этот голос. Он узнал бы его из сотни. Да еще и лук!
— Нандалее?
Она не обернулась к нему, продолжая оглядывать сад.
Элеборна подняли и перенесли через верх стены. Кожаные ремешки на ногах перерезали.
— Идти можешь?
Теперь он узнал и эльфа, который освободил его.
— Гонвалон?
Мастер меча строго посмотрел на него и повторил:
— Идти можешь?
Элеборн кивнул. На стене показалась Нандалее. Сделав выстрел, она соскочила к ним.
— Скорее! Там кошек больше, чем у меня стрел.
Элеборна снова подняли на ноги.
— Оставь это, я могу идти.
— Ну, хоть что-то, — проворчал незнакомый эльф. — Хотелось бы знать, кто учил тебя драться. Нужно отлупить этого парня, — и с этими словами он вложил ему в руку кинжал. — Начни с этого. Большие клинки пока что не для тебя.
Густая тень арки ворот рождала ягуаров. Они появились в переулке перед ними словно из ниоткуда. Нандалее подняла лук и плавным движением натянула тетиву.
— Атакуем их, — коротко приказала она.
Вот уже в руках у обоих эльфов появились мечи. Элеборн хотел пойти с ними, но Нандалее удержала его.
— Ты будешь прикрывать тыл. Там, где пройдут эти двое, — смерть всем, а ты мне нужен живым.
Элеборн хотел было воспротивиться, когда через стену в пяти шагах от него перелезли двое воинов-ягуаров. Нандалее подняла лук. С тетивы слетела стрела и пригвоздила одного из цапотских воинов к покрашенной белым стене. Второй почти добрался до них. Элеборн поднял кинжал, но в жилах все ещё чувствовалось действие яда. Тело все еще казалось чужим. Остановить их он не сможет.
Нандалее закрепила вторую стрелу, когда воин прыгнул. Когда его обсидиановые когти разорвали тетиву, она ударила его луком, но цапотца это не остановило. Элеборн осознал, что воин не обратил на него внимания, потому что Нандалее опаснее. Он прищурился. Голова болела, кружилась, во рту все еще чувствовался вкус желчи.
— Эй, кошачья морда!
Цапотец игнорировал его. Когти оставили глубокие зарубки на луке Нандалее. Элеборн снова поднял свое оружие и метнул его. Клинок угодил в основание черепа и по самую рукоятку вошел в шею цапотца.
Нандалее расстегнула карман у крышки колчана и достала запасную тетиву. Зажав лук между ногами, она навалилась весом всего тела, чтобы натянуть ее.
Гонвалон махнул им рукой — все нападавшие лежали на земле.
— Скорее, сюда идут еще.
И троица потащила Элеборна в лабиринт улиц, туннелей и мостов, раскинувшийся под дворцовыми садами. Вскоре он совершенно заблудился. Им пришлось драться еще дважды, затем они спустились в канал.
От запаха болотной жижи, поднимавшейся до колен, по которой пришлось идти, Элеборн едва не лишился чувств. Он радовался тому, что в темноте не видит, что это. Он слышал звуки, издаваемые мелкими животными, один раз увидел, как в трясине мелькнуло что-то белое, длинное и толщиной с предплечье.
Через некоторое время Нандалее затолкала его в туннель, настолько низкий, что ему пришлось встать на четвереньки. Над головой слышался звук быстро текущей в камне воды. С потолка капало. Туннель стал еще ниже. Жалкая нора. Если сюда проникнет вода, все они утонут! Опираясь на локти, Элеборн дюйм за дюймом двигался дальше. Его окружала полная темнота.
Внезапно черноглазый эльф, ползший впереди него, остановился и произнес:
— Здесь туннель заканчивается. Плавать умеешь?
— Конечно, — обиженно ответил Элеборн.
— Здесь холодно.
Элеборну что-то вложили в руку. Жесткий кожаный ремешок. Чей-то пояс?
— Не выпускай это. Пока еще мы не можем зажечь огонь.
Послышался плеск. Кожа в руке дернулась, его потянуло вперед, эльф потерял почву под ногами и во весь рост рухнул в воду.
— Тихо! — зашипели на него откуда-то из темноты.
— Где Нандалее и Гонвалон?
— Они прикрывают отступление и позже пойдут по другой дороге.
Элеборн поднялся. Вода доставала ему до бедер.
— Привяжи ремешок к поясу, чтобы руки были свободны. Сейчас будет глубже.
Он подчинился, слишком оглушенный и усталый, чтобы спорить. Плыть пришлось долго. Холод постепенно пробирал до костей. Держаться становилось все труднее, но он предпочел бы откусить себе язык, нежели попросить о помощи незнакомца, который двигался так идеально равномерно, словно не ведая усталости.
Когда они, наконец, выбрались на берег из обрушившейся стенной кладки, руки у Элеборна настолько закоченели, что он не мог развязать узел кожаного ремня.
— Просто перережь его, — голос приятеля Нандалее наконец-то начал звучать не так враждебно.
— У меня больше нет оружия, — устало признался он.
— Что?
— Оно осталось в шее цапотца, который хотел вспороть живот Нандалее.
— Я дал тебе кинжал, а ты его выбросил?
— Он из Белого чертога? — подавленно поинтересовался Элеборн.
Собеседник фыркнул.
— Конечно нет. Зачем мне давать тебе по-настоящему хорошее оружие? Да еще такое, которое выдаст врагам, кто мы такие. Этот кинжал я купил на одном из городских базаров. Но для работы сынов человеческих он был поразительно хорош.
— Думаешь, они и так не догадаются, кто мы такие? Этот бой…
— Между предположением и знанием огромная разница. А теперь осторожнее, перед нами куча щебня, на которую нам предстоит взобраться.
Поток становился все мельче, под конец Элеборну пришлось карабкаться на четвереньках. Камни на куче лежали неплотно и соскальзывали. Внезапно его схватили за правую руку. Незнакомец поднял его. Скрипнули дверные петли.
— Стой здесь!
Мгновением позже зажглось маленькое голубое пламя. Оно питалось фитилем, набирая силу, а затем превратилось в теплый желтый огонек.
Элеборн оглянулся. За спиной лежала куча грубо обтесанных камней, терявшаяся во тьме. Впереди находилась открытая дверь, оббитая позеленевшими бронзовыми полосами. Со старой древесины широкими полосами облазила красная краска.
— Заброшенный подвал, — пояснил незнакомец. — Найти нелегко.
Элеборн зашел за ним в помещение с низким потолком. В углах лежали одеяла и потрепанные, покрытые пятнами кожаные сумки. Пахло плесенью и мокрой шерстью.
— Закрывай дверь! Свет могут увидеть с другой стороны водосборника.
Эльф подчинился, устало опускаясь на одеяло, а незнакомый спаситель разделся и принялся вытираться тряпкой.
— Ты первый эльф из тех, кого я знаю, у которого растет борода.
— А ты? Тебе часто напоминают о глазах? — раздраженно поинтересовался Элеборн.
— Большинство слишком осторожны, чтобы делать это, — ответил тот, разматывая черную тряпку, под которой скрывались светло-русые волосы. — Кстати, меня зовут Нодон.
Элеборн судорожно сглотнул. Нодон, мастер меча Темного! О нем слышали все драконники. Его считали хладнокровным убийцей, который любит вызывать на дуэль из-за мелочей.
— Кажется, ты обо мне уже слышал, — хитро улыбнулся ему Нодон. — А теперь скажи мне, какой небесный змей выбрал такого, как ты?
«Я не поддамся на провокацию, — подумал Элеборн. — Не дам ему повода для дуэли, как бы сильно он меня ни оскорблял».
— Я служу Небесному, — с гордостью произнес он.
Выражение лица мастера меча изменилось. Надменная холодность исчезла из взгляда, и Элеборну даже показалось, что Нодон смотрит на него с сочувствием.
Голос в тени
Бидайн сидела на плоской крыше пекарни, не спуская глаз с фонаря, висевшего у входа в дом Шелковой. Прижавшись головой к кирпичной стене, она подтянула колени и закуталась в одеяло. Издалека должно было казаться, что она спит.
Кирпичи были еще теплыми от дневной жары. Хорошее место, чтобы нести стражу. Она может оказать Ливианне хотя бы эту услугу. Чувствовала себя Бидайн ужасно. Нужно было сильнее сражаться за наставницу, не подчиняться приказам Нандалее. Ливианна вернулась бы за ней, искала бы ее, в этом она была уверена.
На соседней крыше на луны выла одинокая собака. Вскоре после этого перед дверью Шелковой что-то шевельнулось. В дверь настойчиво постучал гонец. Бидайн находилась на расстоянии более двух сотен шагов, но язык тела высокого человека был однозначен. Он казался затравленным. Что сверкает у него на поясе? Там было что-то серебряное. Нож?
Интересно, что там происходит? Бидайн не припоминала, чтобы хоть раз видела этого человека в доме Шелковой. И, однако, он показался ей странно знакомым.
— Хороший наблюдатель не спускает глаз со своего непосредственного окружения, — раздался знакомый голос. Перед лестницей, ведущей на крышу, стояла какая-то тень.
— А тот, кто спит, опускает голову на грудь или на плечо. А ты сидела так ровно, что было понятно: ты шпионишь.
— Госпожа? — Бидайн откинула одеяло и встала.
На лунный свет вышла Ливианна. На ней все еще была одежда Хранителя Глубинных чертогов, но она снова приняла собственный облик.
— Прости, что я сбежала на рынке, Бидайн. Но я должна была вернуться к человеку в камне.
На миг Бидайн спросила себя, одержима ли Ливианна высокомерием или, может быть, каким-то злым духом. Она не забыла, как тянулись к ней ветви голубого света.
— С тобой все в порядке?
— Я очень устала, — наставница одарила ее усталой улыбкой. — И очень довольна, — с этими словами она отошла в сторону, чтобы Бидайн увидела тень на лестнице за ее спиной.
— Ты должна отвести нас к укрытию своих друзей, — произнес теплый, приятный мужской голос. Но каким бы приветливым ни казался этот человек в тени, в его словах звучал приказ, которому Бидайн было нечего противопоставить. Она поняла, что на нее наложили заклинание.
— Я отведу вас к ним, — покорно произнесла она.
Защитить мир
Нандалее все еще не верила в то, что перед ней Элеборн, настолько сильно изменился ее былой товарищ по учебе. Дело было не только в этой смешной раскраске, которую будто бы даже большинство детей человеческих считало варварской. У него появилась борода! Он двигался иначе. Его голос звучал иначе!
— Я повторю еще раз, кратко. Небесный послал тебя в Арам, чтобы ты заменил там какого-то шпиона Голубого чертога? Ты, эльф Белого чертога?
— Не какого-то шпиона. Талавайн — доверенное лицо бессмертного. Он влияет на политику огромного королевства. Это не что-нибудь.
— Но этому Талавайну пришлось исчезнуть, — продолжала Нандалее, не обращая внимания на замечание Элеборна. — Потому что он оказался убийцей, — она криво усмехнулась. — Необычно для эльфа из Голубого чертога. Обычно это наша задача.
— Его подставили.
Нандалее отмахнулась.
— Неважно. Потом бессмертный поручил тебе искать пропавшего капитана его лейб-гвардии. И след привел тебя в храмовые сады цапотцев в Золотом городе.
Элеборн кивнул.
— Я рад, что вы пришли. Один я никогда не выбрался бы наружу.
— Это было очевидно, — произнес Нодон, но после ледяного взгляда Нандалее спросил: — Что ты знаешь о змеиной пасти?
— Мало. Избранные не особенно любят говорить об этом. Никто из тех, кто спускался по лестнице внутрь горы, не вернулся. Там, внизу, храм. Очень глубоко… Вот и все, что я слышал.
— И что ты теперь собираешься делать? — поинтересовалась Нандалее. Она не понимала, как Элеборн осмелился сунуться в Нангог без прямого приказа. И если бы они не нашли его, схватка с цапотцами закончилась бы весьма плачевно.
Сам того не осознавая, он нарушил их планы. Именно Нодон обнаружил, что задача похожих на кошек воинов — не дать избранным сбежать. Ягуары не были готовы к тому, что кто-то попытается вторгнуться в сады. С этой ночи все станет иначе. Они упустили возможность разведать, что и как в этих садах.
— Честно говоря, я не знаю, что делать, — признался Элеборн. — Если я доложу бессмертному Аарону о случившемся, он попытается спасти Володи. Он ввяжется в ссору с империей Цапоте и прогневает их девантара. Если я не предприму ничего, капитан его лейб-гвардии погибнет.
— А что плохого в том, что две крупных человеческих империи развяжут войну? — поинтересовался Нодон.
— Талавайн обладал влиянием на бессмертного Аарона. Возможно, я тоже сумею заслужить его доверие. Было бы неразумно ослаблять именно этого человека, — серьезно ответил Элеборн.
Нандалее поглядела на Нодона.
— Он еще не знает?
Мастер меча Темного кивнул.
— Чего я не знаю? — Элеборн обвел взглядом троих эльфов. — Что случилось?
— На нас напали, — бесцветным голосом произнесла Нандалее. Ей было неприятно, что именно ей придется рассказать ему об этом. Но она командир, ей и делать такие вещи. — Был атакован Голубой чертог.
— Карлики, — вырвалось у Элеборна. — Но ведь Голубой чертог не имел отношения к атаке на Глубокий город!
— Это были не карлики. Это были девантары. Голубой чертог уничтожен. Выживших не было. Судя по всему, они убили и ваших лазутчиков на Дайе. И… — Нандалее поднялась, сделала пару шагов, пытаясь подобрать слова. Как объявить о смерти небесного змея? — Небесный… — Она остановилась рядом с Элеборном.
Эльф покачал головой.
— Нет. Этого не может быть! Это… Девантары пришли в Альвенмарк? Как… — Он умоляюще поглядел на нее, словно надеясь, что все это жестокая шутка.
— Девантары напали на Альвенмарк, Элеборн, поэтому мы здесь, — Нандалее видела, что он практически не слышит ее слов. Он был потрясен. Его небесный змей мертв. Дракон, древний, как мир. Символ всемогущества и постоянства — стерт с лица земли.
— Нам нужно спуститься на дно Устья мира. И ты нам в этом поможешь.
— Я должен помочь развязать войну между двумя великими империями? Люди, которые погибнут, не имеют отношения к тому, что произошло в Альвенмарке, — наконец сказал он.
Нандалее была поражена. Судя по всему, он все еще не понимал.
— Мы здесь для того, чтобы восстановить справедливость, Элеборн. Мы здесь, чтобы защитить этот мир, неприкосновенность которого нарушили девантары. Мы убедим девантаров в том, что они допустили ошибку, которую ни в коем случае не имеют права повторять.
Внезапно вспыхнуло пламя масляных ламп. В убежище тут же стало холоднее. Нандалее схватила меч. Дверь распахнулась, и на пороге появилась тьма.
Меня зовут Манавейн
В потайной чертог вошла фигура, одетая во все черное.
— Достойная речь, Нандалее, — теплым, проникновенным голосом произнесла она. — Я совершенно с тобой согласен. Нас снова семеро. Круг замыкается. Я рад, что вы пришли за мной, — с этими словами незнакомец отбросил капюшон. Лицо его было изможденным, щеки ввалились, голубые глаза лежали глубоко в глазницах. Черные, как вороново крыло, волосы поддерживал серебряный обруч. — Меня зовут Манавейн.
Нандалее не поверила своим ушам. Имя Манавейна знал каждый драконник. По приказу небесных змеев он основал Белый чертог. Он был легендой. Как и остальные семеро, он предпочел жить в уединении.
Теперь в дверь вошли Ливианна и Бидайн. Наставница казалась усталой и такой же изможденной, как Манавейн, но глаза ее лучились триумфом.
— Где ты был все эти века? — с уважением поинтересовался Гонвалон. Когда он при этом подошел к Нандалее, словно пытаясь защитить ее, та бросила на него полный негодования взгляд. Она и сама может позаботиться о себе!
— Я тот человек в камне, о котором ты читала, — произнес Манавейн, обаятельно улыбаясь Нандалее. — И, возможно, после долгого плена я слегка сошел с ума. Если бы это было не так, я бы как можно скорее попытался вернуться в безопасное место, в Альвенмарк, вместо того чтобы оставаться здесь.
— Что произошло, когда ты спустился в кратер? — спросила Нандалее.
Она знала, что голос звучит натянуто, но это был единственный вопрос, который имел значение. Манавейн мог принести неоценимую пользу. Он был в месте, о котором у них просто-напросто не было никакой информации.
Древний эльф встал в центр комнаты.
— Мы повели себя высокомерно, — произнес старый эльф. — Судя по тому, что я о тебе слышал, ты командуешь гораздо лучше. Мы не провели разведку кратера, просто спустились вниз, слепо веря в то, что семеро драконников непобедимы, — он взмахнул руками, словно решил обнять весь мир. — В мое время все здесь выглядело иначе. Дети человеческие словно муравьи. Вокруг кратера все изменилось. Когда я прибыл сюда, на склоне была лишь горстка домов и маленькая крепость в том месте, где сейчас находятся сады Цапоте. Впрочем, семь крупных культов великих империй уже успели возвести храм внутри Устья мира. Опасности в этом мы не увидели, — взгляд его посуровел. — Я был командиром. Я хотел быстро спуститься внутрь и выйти наружу. Согласно древнему договору, мы не имели права приходить в Нангог. Я хотел провести здесь как можно меньше часов. Мы должны были прорваться к Скованной богине и выяснить, жива ли она. К ней мы так и не пробрались, — он вздохнул и опустился на одеяло. Он двигался медленно, словно все еще чувствуя слабость.
— Что произошло? — Нандалее с трудом могла противиться восхищению, которое вызывал у нее Манавейн. Она поглядела на него Незримым оком. Его аура представляла собой лишь слабое поблескивание, а сплетение силовых линий, окружавших его, было неполным. Не было ничего, что указывало бы на то, что он пытается манипулировать ею при помощи заклинания. До сих пор ее очаровывали лишь его слова и его личность. Манавейн, основатель Белого чертога, пришел к ним! Она все еще не могла осознать это.
— Мы хотели быстро спуститься в Устье мира, по возможности не встречаясь с детьми человеческими, — продолжал он свой рассказ. — И мы были уверены в том, что если все же случится бой, он окажется коротким и кровавым для детей человеческих. Мы ошиблись, — он печально улыбнулся. — Мы спустились в кратер ночью. В глубине наткнулись на целые леса железных стержней. Они были соединены друг с другом при помощи заклинания. Думаю, их поставили для того, чтобы не пропускать Зеленых духов. Позже я часто задавался вопросом, не вызвали ли тревогу и мы, когда проходили мимо тех стержней. За лесом стержней мы нашли вход в большой грот, настолько большой, что туда мог без труда влететь крупный собиратель облаков. Мы знали, что это проход к темнице Нангог и что нам не придется искать на дне кратера.
Мы вошли внутрь грота. Здесь тоже повсюду были видны следы детей человеческих. Они строили дома, как ласточкины гнезда, свисавшие с потолка. Это должно было заставить нас насторожиться, ведь это означало, что на земле есть что-то, чего они боятся. Но мы в высокомерии своем сочли это одной из множества причуд детей человеческих, которые трезвый рассудок объяснить просто не в состоянии. Мы потерпели поражение, потому что были слишком самоуверенны, — он вздохнул. — Мы подошли к обнесенному стеной бассейну размером с небольшое озерцо. Вода в нем была темно-красной. Там мы встретили первое сопротивление. Нас атаковали странные воины, переодетые хищными кошками. Они сражались храбро, но, наверное, мы перебили бы их всех, если бы не эта тварь в озере! Она вылезла из воды внезапно: существо с металлической головой, наполовину открытой, так что внутри были видны странные шестеренки и механизмы, приводившие что-то в движение. Ее тело, формой и размером похожее на тело небесного змея, было полностью покрыто перьями. Некоторые перья были металлическими. И в тот же миг, как змей вылез из воды, мы увидели девантаров. Путь вглубь нам преградили крылатая женщина и фигура, словно сотканная из жидкого света. А за спиной у нас появился омерзительный длиннорукий тип и высокий мужчина, которого окружало пламя. Они поддержали змея своей магической силой. Мы не могли ни спуститься к Нангог, ни вернуться обратно в кратер.
Вы когда-нибудь видели, как взрослая кошка учит своих котят ловить мышей? Она ловит мышку живой и приносит ее к детям. Потом смотрит, как малыши играют с мышью, пока она не подохнет. Вот такой была и та драка. Мы не могли уйти. Мы попали в ловушку.
Наконец, в отчаянии мы попытались атаковать девантаров. Думаю, два-три драконника могут победить одного девантара — но если девантары атакуют сообща, их мощь усиливается многократно. Два девантара вместе обладают силой четырех отдельных. А четверо — это все равно что шестнадцать. Бой был безнадежным. Под конец я остался один. Меня победила фигура из текучего света. Она оставила меня в живых, чтобы изучить, а когда я ей надоел, подарила меня своей крылатой сестре Иште. Моих подруг и друзей они обезглавили, выставили их головы в нише большой арки. А для меня Ишта придумала темницу из камня, — Манавейн понурился. Голос его лишился сил.
— У всех твоих друзей были светлые волосы? — спросил Элеборн.
Первый наставник удивленно поглядел на молодого эльфа.
— Да, а откуда ты знаешь?
— Думаю, ваше сражение положило начало ритуалу, который продолжается до сих пор. По праздникам цапотцы приносят божеству, которое они называют Пернатым змеем, в жертву светловолосых воинов.
— Как ты сумел выжить в камне? — поинтересовалась Нандалее. Она не хотела слушать рассказы о жертвоприношениях цапотцев. Нужно было думать о поручении небесных змеев, о своих товарищах. — И что ты сделал с Ливианной и Бидайн? — В принципе, она видела, что в данный момент ни одна, ни вторая не находятся под действием чар, но неожиданное появление одного из семерых озадачивало ее. Почему девантары не убили именно его?
Манавейн медленно поднял голову и поглядел на нее. В его голубых глазах засияла какая-то жуткая сила. В них был фанатизм, совершенно чуждый Нандалее.
— Я драконник, — твердым голосом произнес он. — Я отказался умирать, прежде чем исполню свою миссию.
— Мне этого недостаточно, — решительно ответила Нандалее. — Пожалуйста, объясни немного подробнее, — она прекрасно осознавала взгляды своих товарищей. Нельзя так разговаривать с Манавейном, первым из драконников.
Но он ответил без дальнейших экивоков:
— Ишта прекрасно знала о моих способностях. Она была в курсе, что командовал этой группой я. Знала она и то, что меня посвящали в тайны магии сами небесные змеи. Создавая темницу, она придумала для меня медленную, мучительную смерть. Смерть, которую мои способности могут наполнить дополнительными мучениями, но спастись я не смогу. Мне понадобилось много времени, прежде чем я понял, насколько изощренным был ее план. Она заключила меня в камень, а толстые свинцовые плиты мешали моим заклинаниям проникнуть наружу. Но дело было не только в этом — они сами были зачарованными. Стоило мне сплести заклинание — и большая часть силы, которую я в него вкладывал, оборачивалась против меня. Если бы я попытался уничтожить свинцовые и каменные пластины, то меня самого раздавила бы вложенная в заклинание сила.
И все это она объясняла мне, смакуя каждое слово, прежде чем запереть темницу. Конечно, я не поверил ей, и, едва сплетя заклинание, обновлявшее воздух для дыхания в темнице, я попытался разнести ее в клочья. К счастью, я был осторожен. Поэтому отделался лишь тремя сломанными ребрами и несколькими синяками. Тут до меня дошло, что плен продлится долго. Я замедлил кровоток. Много спал и думал.
Голова Манавейна опустилась на грудь. Он производил впечатление бесконечно усталого эльфа.
— Когда я просыпался, то начинал ногтями шкрябать свинец у себя над головой. Не знаю, сколько времени мне потребовалось, чтобы проковырять щель, позволившую мне повернуть в сторону пластинки. Луны, годы, десятилетия? Время в темнице измерять было невозможно. После этого я очень осторожно проделал в камне отверстие толщиной с иглу. На большее я не отважился. И даже за эту крохотную атаку на стены моей темницы я был наказан океаном боли. Я думал, что сойду с ума. Я то и дело отступал, на недели — чтобы набраться сил. Но когда мне, наконец, удалось это, я был вознагражден сладким свежим воздухом запечатанного подвального помещения. Я говорю сейчас без капли цинизма. Иметь возможность дышать немного свободнее — настоящее счастье! Впрочем, я усомнился в том, сумею ли когда-либо уйти. Поэтому я стал выцарапывать свою историю в мягком свинце. Признаю, что к этому моменту уже утратил определенную ясность мысли. Я цеплялся за собственную жизнь, но ничего не мог поделать с тем, что тело мое истощалось изнутри. Лишь когда я закончил работу и не осталось ничего, на что можно было направить мышление, на меня с кристальной ясностью снизошло осознание, я понял весь масштаб постигшей меня кары.
Никто и никогда не станет искать меня в этом камне! Ведь ничто не указывало на меня. Ишта показала мне темницу, прежде чем запереть меня в ней. На гладком камне не было имени. Не было изображения, которое указало бы на меня. Это был просто камень. Никто и никогда не прочтет мою историю в свинце. Поэтому я сплел новое заклинание. Подобно тому, как насекомое вытягивает щупальца, так и я сплел силовую линию, которая дотягивалась до закрытой цепями двери и первого участка лестницы. Ведь никто и никогда не приближался сюда.
Своим магическим зрением я видел, как ржавеет железо цепей. Если бы человек задел эту силовую линию, он бы активировал заклинание, заставлявшее снова и снова
звучать мои слова. Мое послание, которое должно было привлечь к камню любопытных. Но заклинание лишь отпугивало детей человеческих, и они стали приходить еще реже.
Периоды сна стали еще продолжительнее. Вскоре у меня уже почти не осталось сил шевелиться в бодрствующем состоянии. Лишь мой разум сумел сбросить оковы. Я знал, что усну и не проснусь. Я заметил, что заклинание, с помощью которого я пытался законсервировать свои слова для вечности, начало угасать. А сил на его обновление я в себе не нашел. Все, что осталось у меня из запаса воли, я хотел вложить в свое последнее, могущественное заклинание. Я привязал свою душу к телу, чтобы никогда не родиться снова. И придумал заклинание, которое отбирало у всякого, кто приближался к моей темнице, жизненную силу и отдавало ее мне.
Поскольку я был слаб, то запечатал заклинание кровью. Я заплатил жизнью, чтобы иметь возможность вернуться, — он поднял морщинистую правую руку, ногти на которой были длинны, словно когти. — Я вспорол себе горло и отдал жизнь в надежде получить ее обратно. Привязав последнюю искорку жизни к худому скелету, заточенному в камне. И действительно: когда Ливианна пришла, кое-что еще оставалось.
Нандалее смотрела на темную наставницу, возможно, лучшую чародейку в Белом чертоге. Она казалась изможденной и даже немного похожей на Манавейна своими черными, как вороново крыло, волосами.
Она наверняка прекрасно понимала поступки Манавейна. А в Нандалее старый наставник вселял ужас. Она не знала, может ли доверять ему. Возможно, он даже поддержит ее в попытке проникнуть к Нангог. Но она догадывалась, что он поступит так не для того, чтобы помочь им. Он хотел выполнить свою собственную, старую миссию, а ее жизнь и жизнь ее товарищей для него не имеют большого значения.
— Почему ты напал на Ливианну, когда она открыла твою темницу?
— Она была в облике сына человеческого, жреца, — он с сожалением пожал плечами. — И признаю, я пожадничал. Я был уже недалек от того, чтобы погибнуть окончательно. Я питался, не думая о жертве. И только слегка набравшись сил, я понял, что ко мне не мог прийти сын человеческий. Но тогда она уже сбежала.
— Со мной было примерно то же самое, — сказал Ливианна. До сих пор она молчала, просто стояла, прислонившись к дверному косяку у входа в убежище. Она выглядела бледнее обычного и говорила тихо. — Когда я поела и слегка подкрепилась, то поняла, что произошло. Я вернулась обратно в храм Ишты и в облике Туватиса поговорила с коллегиумом старейшин храма. Все они слышали истории о том, что в Глубинных чертогах таится что-то темное. Что там сидит в темнице чужая, демоническая сила. Старшие из них все видели, насколько расстроенными возвращаются хранители Глубинных чертогов, выполняя свои обязанности. Я объяснила им, что заклинание, удерживавшее зло, ослабло и что теперь нужны человеческие жертвы для того, чтобы снова укрепить его. Они дали мне девять рабов. Молодых, сильных ребят, которым я сказала, что они должны будут помочь мне отремонтировать поврежденную стену. Из уважения к святыне все они были одеты в торжественные черные одежды, на головы были наброшены капюшоны. Своими жизнями они помогли подкрепиться Манавейну.
Когда я вернулась обратно с мужчиной в черном, то сказала жрецам, что девяти жизней оказалось достаточно. Я успокоила их, сказала, что старое заклинание снова сильно и что я запечатала все врата в глубину. Никто не поймет, что произошло внизу.
Нандалее перевела взгляд с Ливианны на Манавейна и обратно. Ей не нравилось происшедшее, но сделанного уже не воротишь. Кроме того, отчет Манавейна укрепил ее в решимости действовать по плану, который начал вырисовываться после появления Элеборна.
— Значит, нас снова семеро, — твердым голосом произнесла она. — Я прошу тебя, Манавейн, и тебя, Элеборн, по мере сил поддержать нас. У меня есть план, как попасть к Нангог, не привлекая к себе внимания, — удастся ли выйти оттуда живыми — другое дело, но об этом она пока говорить не хотела.
— Мы поступим следующим образом…
Сердце для богов
На горизонте Элеборн увидел деревню. Свет полуденного солнца сверкал на золотых штандартах с крылатым солнцем и львиной головой. Наконец, после трех дней поисков он нашел бессмертного Аарона.
Полчаса спустя он направил боевую колесницу к маленьким, обрамленным каменными стенами просяным полям, мимо холма, к скоплению покосившихся хижин из необожженного кирпича. У подножия склона, у пруда, простиралась хорошо орошаемая финиковая роща, откуда выбежала ватага любопытных ребятишек. Смеясь и крича, они бежали рядом с его колесницей до тех пор, пока он не добрался до деревенской площади, где был натянут большой тент. В тени на простых тростниковых циновках сидел бессмертный и некоторые влиятельные люди деревни и что-то оживленно обсуждали.
Едва Элеборн остановил коня, как к нему подошел Ашот. В боковых улицах, ведущих к рыночной площади, стояли воины из новой лейб-гвардии кушитов. На плоской крыше, откуда хорошо просматривалась площадь, заняли позицию лучники. Все они — насколько это было возможно — старались казаться незаметными, но, несмотря на это, все равно довольно сильно бросались в глаза — бессмертного охраняли очень тщательно.
— Ты с хорошими новостями? — мрачно поинтересовался Ашот. Капитан кушитов, поднявшийся из крестьян, очевидно, не брился на протяжении нескольких дней. Лицо его было покрыто щетиной, весь лоб был в пыли. Он был одним из немногих жителей Арама, не носивших нормальной бороды.
— Новости не хорошие, но выслушать их он захочет. Немедленно.
Ашот просто покачал головой.
— Два дня тому назад кто-то пытался заколоть его кинжалом. В принципе, идея глупая, учитывая то, что он бессмертный, но ведь он никогда не носит подаренных ему Львиноголовым доспехов. Он считает, что таким образом наводит страх на простых людей. Поэтому носит только тунику или бесшовную юбку. Ему повезло. Шрам в пять стежков через все ребра и испуг — вот и все, чем он отделался. Нападавший был самодовольным идиотом. Провел удар сверху вниз… Это может произойти снова в любой момент. Земельная реформа не нравится богатым и облеченным властью людям. Найдутся другие отчаянные или безумные, которые подумают, что смогут убить его. А он разговаривает со всяким, — Ашот глубоко вздохнул. — Ничему не учится.
— Я должен пойти к нему, сейчас же!
Капитан кушитов снова покачал головой.
— Нет. Если бессмертный сейчас прервет переговоры, чтобы поговорить с каким-то воином, его сочтут высокомерным. Не получится, потерпи немного.
Аарон кивнул ему. Что ж, хотя бы он его заметил. Рядом с ним сидел человек, которого Элеборн узнал далеко не сразу. Он исхудал, казался больным — от того человека, которого он знал когда-то, осталась лишь тень.
Элеборн отошел в тень под соломенную крышу и стал наблюдать, как поят его лошадей. Дети все еще стояли вокруг его колесницы и удивлялись монетам и амулетам, украшавшим сбрую. Некоторые украдкой косились в его сторону. С таким раскрашенным телом он должен казаться им довольно чужим.
— В лесах это считается красивым? — Ашот тоже указал на красно-коричневый узор, украшавший грудь и руки Элеборна.
— Тебе это кажется необычным? Жаль, что ты не видел девушку из Цапоте, которая грела мою постель в Золотом городе. У нее на животе был нарисован скорпион, и жало торчало между грудей.
— Кажется, жало должно было бы указывать не в ту сторону, — сухо ответил Ашот.
Элеборн в ответ лишь двусмысленно улыбнулся. Ему понравились проведенные с Изель часы. Странно, но он скучал по ней. По дочери человеческой! Иногда он спрашивал себя, не изменил ли Небесный его не только внешне. Среди божественных драконов он был единственным, кто видел в детях человеческих не только слуг врагов. Они действительно интересовали его. Поэтому он возглавлял Голубой чертог, и все его разведчики должны были время от времени отчитываться лично перед ним. Как и Небесный, Элеборн испытывал к детям человеческим сочувствие. Будучи драконником, в принципе, он не мог себе ничего подобного позволить.
Группа под тентом зашевелилась. Бессмертный поднялся. Старики последовали его примеру, удалились с серьезными лицами. Аарон жестом подозвал Элеборна к себе.
— Долго тебя не было, Микайла, — приветствовал его правитель, когда эльф уселся на циновку напротив него.
— Я привез вам привет от капитана Володи.
— Значит, ты нашел беглеца.
— Прошу прощения, великий, но Володи был похищен из лагеря, его вынудили войти в храмовые сады Цапоте, где его ждет смерть от жертвенного ножа.
Аарон подался вперед.
— Что? — взволнованно переспросил он.
Элеборн рассказал ему о случившемся, и с каждым словом бессмертный мрачнел все сильнее и сильнее.
— Почему они забрали его? — недоуменно спросил Аарон. — Одного из моих полководцев!
— Вы помните, что сделал Володи перед Белыми вратами? — вмешался Матаан. — Как он унизил цапотцев, облив площадь лампадным маслом, чтобы поджечь ее вместе со всеми ягуарами, которые окружили его. Тогда ему удалось сбежать на облачном корабле, когда вы шли на охоту за небесным пиратом Тарконом Железноязыким. Не думаю, что цапотцы забыли этот день. Это был героический поступок и унижение. Я могу понять, почему они хотят подарить его сердце своим богам.
Аарон отмахнулся от него.
— Я не потерплю, чтобы они крали у меня капитанов лейб-гвардии посреди лагеря. Ашот! — Он жестом подозвал к себе капитана кушитов. — Мне нужна моя лейб-гвардия и лучники. Люди, которые готовы штурмовать небо, если я прикажу. Как можно больше. И они нужны мне через два дня в Золотом городе.
Элеборн не припоминал, чтобы когда-либо видел бессмертного настолько взволнованным. В душе шевельнулось подозрение, что Аарон предпочитает связаться с цапотцами, нежели претворять в жизнь сложную земельную реформу.
Пять лепестков лотоса
Зара провела ладонями по рукам. Грубая холщовая ткань была неприятной. Она почти забыла, каково носить такую одежду. Платье было нестираным. Волосы спрятаны под грязно-коричневой тряпкой. Она униженно опустила голову, слушая слова Барнабы. Он был потрясающим проповедником. С тех пор, как он пришел в город, число верующих увеличилось больше чем вдвое. Он думал лишь о Нангог, и даже Первая мать успела полюбить его. Он хорошо делал свое дело, и лишь это было важно.
Барнаба говорил, заглушая шум воды, падавшей из пяти труб высотой в человеческий рост, находившихся под самым потолком, в огромный резервуар. Отсюда к реке несся широкий подземный поток. Вонь от пенящихся, желто-коричневых ручьев была такой, что перехватывало дыхание. По доброй воле сюда никто не придет. Зара не понимала, кто мог назвать это место «Пятью лепестками лотоса». Слушать слова Барнабы в этом месте — настоящая проверка веры. Большинство пришли с надушенными платочками и маленькими подушечками, наполненными ароматными травами, которые держали у рта или носа.
Зара дышала через подушечку с сушеными цветами фиалки. Но даже они не могли победить вонь. Лишь слова Барнабы давали немного надежды. Он знал, что произойдет. Она отчетливо слышала это в его проповеди. Он хотел, чтобы она предала. Он взвалил на нее тяжелую ношу.
— Братья и сестры, кого богиня хочет возвысить, того она проверяет. Я знаю о ваших тяготах. Знаю, каково смотреть на свет и не иметь возможности поговорить с теми, кто застыл во тьме, потому что в этой тьме живут змеи, питающиеся грудью бессмертных. Вам так часто приходится молчать. Взвешивать сотню раз каждое слово. Вы живете в страхе, потому что те, что во тьме, поклялись нам в вечной вражде. Однако Нангог слышит каждую нашу молитву и каждую нашу просьбу. Думаете, что испили уже чашу горечи до дня? Вы ошибаетесь! Наш самый темный час еще только предстоит. Он уже начался!
По толпе верующих пробежал испуганный шепоток. До сих пор Барнаба всегда говорил об обещаниях Нангог. Такой речи, как сейчас, он не произносил еще никогда. Он поднял обе руки и подозвал их ближе к себе. Они собрались неподалеку от нижних каналов, через которые вошли в Пять Лепестков Лотоса, в грязи прибрежной клоаки, и Барнаба был среди них. Он стоял на большом камне, упавшем с потолка. На нем тоже была простая одежда. Бесшовная юбка, выпачканная тиной и нечистотами. Все отчетливо видели шрамы на его теле. Он прошел через множество мучений.
— Подойдите, братья и сестры! Подойдите ко мне, и так, как добрый пастух защищает свое стадо во тьме от волков, так и я защищу вас. Я хочу испить с вами чашу горечи и разделить с вами каждый темный час, который нас ждет. Подойдите, братья мои и сестры! Подойдите ближе!
Зара обнаружила, что толпа зажала ее. Никто не узнавал прекрасную жрицу, которая так часто сопровождала Барнабу во время прошлых проповедей. Теперь ее толкали и пинали вместе со всеми. Чьи-то тела терлись об нее. Тела носильщиков с грузовых дворов и караван-сараев, рыбаков и ремесленников. В Нангоге было мало стариков. Выживали в этом мире лишь молодые и сильные.
Те, кто был ближе всех к Барнабе, вытягивали руки, чтобы коснуться проповедника и получить его благословение.
— Будьте сильны в своей вере, и все опасности судьбы разобьются о вас, как волны о берег.
Внезапно послышались громкие крики. Из входов в Пять Лепестков Лотоса выбежали воины с высокими щитами и шлемами, на которых возвышались гордые бронзовые гребни.
— Схватить еретиков! — приказал голос, так часто шептавший комплименты на ухо Заре. — Убить каждого, кто будет оказывать сопротивление.
Зара увидела, что воины были вооружены только тяжелыми дубинками, никто не обнажил меча.
— Спокойствие, братья и сестры! Не сражайтесь. Не спорьте. Подчинитесь, и вы увидите: Нангог с вами. В опасности не ваша жизнь, — Барнаба спустился с камня, и в толпе верующих образовался коридор. — Не бойтесь! — снова и снова повторял он, пока воины Аркуменны окружали их со всех сторон.
Он прошел так близко от Зары, что она могла бы коснуться его. В этот миг она впервые испытала что-то вроде любви. Словно сердцу стало тесно в груди. Этот истерзанный мужчина с горящими глазами готов был принести себя в жертву ради всех. Такого человека не было среди тех, с кем она когда-либо спала. Он был силен и, несмотря на это, обладал добрым сердцем.
— Спокойно, друзья мои! — снова крикнул Барнаба. — С вами ничего не случится!
Зара хотела удержать его, но он уже прошел мимо, а ее сил не хватило, чтобы протиснуться сквозь толпу. Она хорошо знала лариса Трурии, стоявшего во главе своих воинов. И знала, какую страшную ошибку Барнаба только что совершил.
— Молчи! — взволнованно крикнула она и получила за это локтем.
— Не перебивай святого! — прошипел стоявший рядом высокий мужчина. — Каждое его слово — золото!
«Нет, каждое слово приближает его к смерти», — в отчаянии думала она, пытаясь протиснуться в коридор, который снова сомкнулся за спиной Барнабы. На ее плечи легли сильные руки.
— Не мешай святому! — Высокий мужчина оказался сильным, как каменотес. Вырваться из его рук было невозможно.
Зара обернулась и поглядела на него.
— Прошу, я должна предупредить жреца!
— Он сотворит чудо, — произнес парень с прояснившимся взглядом, совершенно не сочетавшимся с его суровым, выдубленным непогодой лицом. — Вот увидишь, — с этими словами он схватил ее за бедра и поднял, словно маленькую девочку.
— Нет! — Последнее, что ей сейчас было нужно, так это выделиться из толпы. Она слишком часто бывала у Аркуменны. Он узнает ее, несмотря на наряд!
— Решил, будто можешь приказывать мне, жрец? — крикнул Аркуменна голосом, привыкшим заглушать звуки битвы. — Думаете, ваша богиня защитит вас? — Полководец обнажил меч. — Сейчас я покажу вам, чего стоит защита вашей богини и слова этого подхалима!
Обнаружена
Аркуменна был вне себя. Что вообразил себе этот мнимый святой? Что он послушается его приказов? Он поднял меч высоко над головой.
— Вперед! Тесните их щитами, пока они не утратят способность двигаться!
Его люди повиновались мгновенно. Они годами сражались вместе на границе с Друсной, даруя бессмертному Ансуру победу за победой. Каждый из его воинов был ветераном и предан ему безоговорочно.
— Мир! — крикнул ему жрец, высоко поднимая руки.
Этот жук уже почти добрался до края толпы. Аркуменна ринулся вперед, слегка пригнувшись за щитом, заведя правую руку назад, готовый нанести прямой удар мечом.
— За Валесию! — громогласным голосом прокричал он, и его люди подхватили боевой клич.
— За Валесию! — эхо сотни голосов отразилось от стен огромного грота, где сточные воды половины города собирались, образуя вонючее озеро. Ларис поднял щит и ударил им толстого лавочника в грудь, парень начал хватать воздух ртом и попятился назад. Правая рука Аркуменны ринулась вперед, нанесла удар головкой эфеса в лоб лавочника, который взвизгнул, как свинья на бойне. В то же время опустились дубинки его людей.
— Прошу! — закричал жрец. — Пощады!
— Остановитесь! — Аркуменне пришлось трижды повторить свой приказ, прежде чем все его воины услышали его за ревом воды. — Три шага назад!
Когда они отошли от толпы, некоторые из тех, кто стоял в первом ряду, рухнули на колени. Они прятали за ладонями залитые кровью лица. Насколько мог видеть Аркуменна, никто из его людей не был ранен. Эта толпа была невооруженной. Ничего почетного в том, чтобы крушить ее.
— Выйди вперед, жрец!
Некоторые из юнцов попытались удержать мнимого святого, но тот лишь отодвинул их руки в стороны. Что ж, этот парень не трус. Это Аркуменне понравилось. Он ценил мужественных мужчин, несмотря на то что этот определенно не был воином — с таким-то телосложением.
— Ты готов умереть за своих людей? — спросил ларис.
— Не колеблясь, — жрец стоял лишь в нескольких шагах от него. Все тело его было покрыто шрамами. Судя по всему, он не первым берет в плен этого смутьяна.
— Тогда становись на колени, — приказал Аркуменна и поднял меч.
— Нет, господин! Пожалуйста, не надо. Нет! — закричали верующие и бросились на окруживших их щитами воинов.
— Я отдам свою жизнь за него, — женский голос заглушил все остальные.
— Я принесу в жертву себя! — истерично закричал кто-то другой.
— Возьмите мою жизнь, господин! — Бородатый и кучерявый парень подошел к Аркуменне и опустился на колени рядом с жрецом.
Ларис был потрясен. В принципе, его люди готовы были пойти за ним в бой, не колеблясь, но он прекрасно сознавал, что среди них наверняка не найдется никого, кто так охотно отдал бы свою жизнь ради того, чтобы спасти его.
Аркуменна вложил меч в ножны.
— Свяжите этих ублюдков и выведите из этих проклятых каналов.
— Благодарю, ларис, — произнес все еще стоявший на коленях жрец. В его глазах сверкала решимость и фанатизм, от которого у наместника по спине пробежал холодок. Этот человек опасен. Убить его было бы разумно. Но не сейчас. Не на глазах у его приверженцев. Это вызовет лишь ненужный бунт.
Аркуменна хотел как можно скорее выбраться из вонючих каналов. Здесь не то место, где стоит устраивать сражение. Он наблюдал за тем, как его люди связывали еретикам руки за спиной и по одному выводили прочь. С удивлением отметил, как много среди пленников женщин. Это тревожит. Что такого в этом жреце, что привлекает женщин? И что заставляет мужчин и женщин поклоняться именно тем духам, которые несут столько страданий и горя? Страх? Но ведь здесь, в Золотом городе, они в безопасности. Имеет ли смысл допросить их, или же в ответ прозвучат лишь заученные фразы?
В глаза ему бросилась одна из женщин. Несмотря на то что она шла, согнувшись, и была перепачкана грязью, было видно, что рост у нее нормальный, а под грязью скрывается красивое лицо.
Он махнул рукой одному из своих воинов.
— Приведи-ка мне вон ту женщину!
Пленницу привели тут же. Она не поднимала головы, как и положено было себя вести человеку из низших слоев общества, когда он представал перед наместником. От нее воняло так, словно она прямо здесь, в канале, и жила. Он достал из-за пояса платок и, обмотав руку, взял ее за подбородок, чтобы заставить поднять голову. Эти глаза… Сердце сделало несколько ударов, прежде чем он понял, кто стоит перед ним.
— Ты здесь? — Он ничего не понимал. Что здесь делает Зара? Она ведь знала, что произойдет. На миг подумал о предательстве. Но это же абсурд. Очевидно же, что она не предупредила жреца и его сторонников.
Зара одарила его одним из своих неотразимых взглядов.
— Хорошо, что ты спас меня, — страстно проговорила она. — Они заставили меня прийти сюда. Они поняли, что я предала их.
«В этом есть определенный смысл», — подумал Аркуменна. Впрочем, странно, что она не бросилась ему навстречу сразу же после того, как он схватил еретиков. Что-то не так в ее истории. Но пусть пока считает, что он поверил.
— Я рад, что смог спасти тебя, — жестом подозвал двух стражников. — Отведите ее назад, туда, где она будет в недосягаемости для этой черни.
Он задумчиво смотрел ей вслед. Теперь она двигалась совершенно иначе, перестала пригибаться, шла прямо и гордо, прекрасно осознавая, что здесь нет мужчины, способного ей противостоять.
Аркуменна проследил за тем, как пленников из канала вывели на свет и отвели на близлежащий грузовой двор, где на якорных башнях висели два собирателя облаков, бороздившие небеса под флагами Валесии. Сегодня же пленников нужно поднять на борт. Чем скорее, тем лучше. В городе тревожно. На заре через Золотые врата пришел бессмертный Аарон, а с ним его стража.
Никто не знал, что ему здесь понадобилось. Поначалу Аркуменна опасался, что Аарон тоже пришел ловить еретиков. Но здесь явно дело в другом. Лазутчики донесли ему, что половина войск Аарона погрузилась на собирателей облаков. Может быть, он собирается еще раз выступить против Таркона Железноязыкого?
Корзины для груза
Нодон оглядел огромные катушки высотой более человеческого роста, прибитые к палубе. Прибитые как попало! Он не понимал, зачем нужны катушки, но большой вес им лучше не доверять.
Эльф опустился на колени перед грузовой шахтой, проходившей через весь корабль и заканчивавшейся дырой в корпусе. Она была длиной в десять шагов и в три шага шириной. Рядом с шахтой на верхней палубе стояли две плетеные корзины из лозы. Если их опускать вместе, они полностью заполнят собой шахту. С обоих концов передней корзины были привязаны веревки. При виде этого ему стало дурно.
— Какова наша задача? — негромко спросил Нодон.
Элеборн вернулся с первыми лучами зари, совершенно неожиданно. На эльфов надели доспехи, какие носили кушиты, и протащили на борт собирателя облаков.
Элеборн сидел на мешке из парусины и дремал.
— Мы всего лишь резерв, — сонно пробормотал он. — Мы пойдем в бой последними. Врата храма будут штурмовать другие.
Почему-то это Нодона не успокоило. Он оглядел других мужчин, дремавших вокруг на палубе в тени собирателя облаков. Все были новенькими, почти не знали друг друга, их отряд был дополнен только наемниками, которых, по слухам, набрали в городских борделях. Видел мастер меча на борту и однорукого со шрамами на лице. Значит, так и есть, в эту атаку идет всякий сброд. И эльфы оказались среди этих пройдох и головорезов! План Нандалее с каждой секундой нравился ему все меньше и меньше.
Нодон поднялся и побрел к поручням поглядеть на храмовые сады Цапоте. Он наблюдал за ними столько часов, что знал каждую дорожку и каждый дом. Он мог сориентироваться там вслепую. Но что скрывалось под роскошными цветами и густой зеленью, он не знал. И это его тревожило. В голове он снова и снова прокручивал историю о кровавом озере, которую рассказывал Манавейн. О живущем там существе. План Нандалее предполагал способ обойти эту тварь. Но каким образом это должно получиться, если они не знают даже, где находится это озеро?
К нему подошел Элеборн.
— Красивые сады, правда?
Нодону не хотелось говорить о ничего не значащих вещах.
— Ты тревожишься?
— А почему бы и нет? — раздраженно выпалил он. — Мы ведь даже не знаем, как должна проходить эта атака. Мы не представляем, куда должны попасть в конечном итоге. Более того, неизвестно, будет ли попутный ветер, чтобы эти чертовы надутые монстры проплыли над садами. Да, я тревожусь.
— В это время дня ветер всегда дует на запад. Я спрашивал лоцмана. Вероятно, проблем не будет.
Слово «вероятно» Нодону не нравилось, особенно когда речь шла о миссии, порученной небесными змеями. Он достаточно часто отправлялся по заданию Темного. Когда посылали драконников, задача, которую необходимо было решить, никогда не оказывалась легкой. Он всегда тщательно готовился и поэтому все еще был жив. Но сегодня у него было такое чувство, что все изменится. В плане Нандалее слишком часто звучало слово «вероятно». Вероятно, ветер будет дуть в нужную сторону. Вероятно, большинство воинов-ягуаров отвлечет атака на Белые врата. Вероятно, они смогут обойти кровавое озеро и, вероятно, дойдут до Нангог целыми и невредимыми.
И как они вообще сумеют попасть к скованной богине? Этот мир полый, как яйцо. И Нангог парит в пустоте, словно гигантский желток. Возможно, им придется пройти вглубь сотни миль, чтобы попасть к ней.
Нодон поглядел на завешенное тучами небо. Интересно, увидит ли он снова солнце?
— Ну что, парни, уже наложили в штаны? — Вдоль поручней прохаживался Коля. — Да ведь я тебя знаю, светловолосый! Где же это мы встречались?
— На высокогорной равнине Куш, капитан, — браво отрапортовал Элеборн. — Я колесничий капитана Володи.
«А ведь парню доставляет удовольствие играть в дитя человеческое», — подумал Нодон.
— Колесничий Володи? — задумчиво провел рукой по подбородку Коля. И тут в глазах у него появилось выражение, которое совершенно не понравилось Нодону. Что-то с этим парнем не так.
— Хорошо сражался в бою. Слыхал о тебе. А твой товарищ кто?
— Один из кушитов, капитан!
— А, а я думал, что они все были высокими мускулистыми увальнями.
— Я один из маленьких, самых обычных увальней, — холодно ответил Нодон.
Коля пристально поглядел на него. А потом великан вдруг расхохотался.
— А, так ты из тех ребят, что-то вроде этого чертова Ашота. С такими, как ты, нужно держать ухо востро.
— Особенно если у тебя кошачий хвост, капитан, — Элеборн попытался разрядить обстановку шуткой.
— Я уже не капитан, парень. Я теперь богатый человек. И я здесь только потому, что бессмертный Аарон попросил меня и моих оловянных об одолжении. Бессмертный знает, что у нас все как надо. Он предложил нам за бой так неприлично много денег, что я не мог отказаться, — Коля усмехнулся, и шрамы превратили его лицо в ужасающую маску. — Приходите ко мне, если цапотцы не отрежут вам яйца, я и вас сделаю богатыми. Все, что нужно будет делать для меня — это присматривать за парой хорошеньких девочек и время от времени давать по голове кое-кому. Ну, что скажете?
— Что там насчет хорошеньких девочек? Нужно только присматривать или потрогать тоже можно будет? — с мерзкой ухмылкой поинтересовался Элеборн.
Нодон не поверил своим ушам. Как можно пасть настолько низко? Он предпочел бы откусить себе язык, нежели болтать в таком духе с таким мешком дерьма, как Коля.
Шрамолицый шутливо хлопнул Элеборна по плечу.
— То, что надо, парень. Тебе понравится среди моего сброда. Жизнь получше, чем глотать пыль на колеснице. Ты у меня… — Коля перегнулся через поручень и прищелкнул языком. Нодон тоже перегнулся. Под ними простиралась широкая белая площадь перед воротами, ведущими в храмовые сады. Там показался один-единственный человек в красном плаще. Под полуденным солнцем его лицо сверкало серебром.
— Это бессмертный Аарон, — пробормотал Коля и снова обернулся к ним. — Радуйтесь, что будете драться не бок о бок с ним. Там, где он, большинство дохнет, — великан фыркнул. — Так легко быть героем, когда у тебя доспех, делающий тебя неуязвимым. А теперь идемте со мной, красавчики, — Коля побрел в сторону большого грузового люка на палубе. — Колесничий, ты же наверняка хочешь быть первым среди тех, кто придет на помощь Володи. Предоставляю тебе честь возглавить отряд, который приземлится первым, — он кивнул в сторону грузового люка, неподалеку от которого сидела Нандалее и остальные эльфы. — Это твои друзья, верно? Бери с собой всех.
Нодону показалось, что не враждебность подтолкнула Колю к этому решению. Было в этом воине что-то, показавшееся ему странным. Он много слышал о Коле на улицах. Этот сын человеческий далеко не трус. Но там, внизу, было что-то, чего боялся даже он.
Коля пошел дальше. Выбрал еще ребят в первый отряд. Без исключения только тех, кто не входил в число оловянных.
— Вперед, в корзины, собачки, — весело крикнул он. — Покажите тем кошечкам внизу! Всякий, кто принесет мне кошачью шкурку, сегодня ночью сможет исполнить все свои желания в моем самом лучшем доме.
Нодон был потрясен тем, насколько подняла настроение на борту перспектива провести ночь в борделе. Он никогда не сможет понять детей человеческих! Зачем спать с женщиной, которая тебя не любит?
Элеборн был первым, кто влез в корзину. Нодон последовал за ним, испытывая странное чувство. Большая корзина покачивалась в грузовом люке. Все занявшие места в корзине казались напряженными. Улыбался лишь Манавейн. Старый эльф, должно быть, совершенно спятил в плену!
Бидайн встала рядом с Нодоном. Обеими руками вцепилась в край корзины, доходившей ей до бедер. И она была не единственной, кто поступил таким образом. Все стояли вплотную друг к другу. Более двадцати воинов. Нодон почувствовал, что дно корзины под ними прогнулось, плетеная лоза угрожающе заскрипела. Пришлось взять себя в руки, чтобы тоже не ухватиться за край.
— Сейчас! — прозвучал приказ одного из корабельщиков, и закрутились вороты по бокам лебедки. Корзина рывком пришла в движение и тут же слегка накренилась. Нодон закрыл глаза и медленно выдохнул. Перед его внутренним взором представала картина, как канат разматывался настолько неравномерно, что одна сторона корзины накренилась назад и все они выпали в храмовые сады Цапоте.
— Жаль, что я сейчас не могу оседлать Ночнокрыла, — прошептал стоящий за спиной Гонвалон.
Нодон невольно рассмеялся. У половины из них были пегасы, и они множество раз летали по небу. А теперь приходится довериться этой хрупкой корзинке, надеясь на то, что детям человеческим удастся равномерно крутить рукоять. Тут спятил не только Манавейн!
Рывок — и корзина остановилась на нижней грузовой палубе. Сквозь щель между бортом и корзиной Нодон увидел Белые врата. Бессмертный Аарон разговаривает со жрецом. Неужели действительно верит, что цапотцы отпустят капитана?
Новые правила
Два воина-ягуара вломились в крохотную кухоньку, схватили Володи за обе руки и оторвали от пола.
— Что происходит? — испуганно воскликнул он, когда его потащили к двери.
Они что-то крикнули в ответ на своей отвратительной абракадабре.
— Пернатый змей требует новых жертв, — испуганно перевел Ихтака.
— Должно быть, это ошибка, — Володи воспротивился хватке обоих воинов и получил пинок под коленку. — Сегодня не день жертвоприношений, — возмутился он, когда его тащили к двери.
На улице стоял Некагуаль, брат Кветцалли.
— Мне очень жаль, — пробормотал он и исчез в доме Володи. Прежде чем друснийца поволокли дальше, он успел увидеть, как Некагуаль взволнованно разговаривает с сестрой.
Володи перестал сопротивляться цапотцам. Он знал, что это бесполезно. Подумал об Эйрике и о том, как его товарищ вошел в Пасть змея. Если сегодня настал его день, то он намерен действовать с не меньшим достоинством. Когда все закончится, на него будут смотреть предки. Даже здесь, в Нангоге, в этом он был уверен. Они знают, когда и где ждет его час смерти. Они будут там. В ветре и шорохе листьев на деревьях.
Когда они добрались до Пасти змея, там не оказалось больше ни одного избранного. Может быть, его привели первым? Что это, случайность?
Из пасти донесся жуткий сигнал рога. Священнослужитель в роскошном плаще с перьями поднялся по освещенным ступенькам. Володи оглянулся на дорожки, ведущие к пасти. Больше ни одного избранного не было видно.
С запада дул порывистый ветер, сгибал деревья и срывал с ветвей последние лепестки с цветков вишни. Укутанный в белую вьюгу из лепестков, Володи стоял один перед священнослужителями. Теперь он слышал их, голоса своих предков. Они здесь!
Ему протянули глубокий кувшин, и он опустил в него руку. На его дне лежал один-единственный камень. Володи вытащил его. Золотой.
— Это против правил, — негромко произнес он.
— С сегодняшнего дня действуют новые правила, — ответил жрец в плаще с перьями. Володи впервые услышал его голос. — Ты все изменил. А теперь идем!
Глазами змея
— Вы забрали только его? — Объяснения Некагуаля не укладывались в голове у Кветцалли. — Это противоречит традициям! Вы разозлите Пернатого змея!
— Мы вынуждены пойти на это. Мы опасаемся, что бессмертный Аарон пришел в город из-за него. Володи один из его полководцев, герой войны с Лувией и друг бессмертного.
— Вы знали об этом давно, — Кветцалли казалось, что в животе у нее растет глыба льда. Холод распространялся все сильнее и сильнее. — И все началось с меня, — она в отчаянии глядела на брата. — Я не знала, кого выбираю. Он был просто золотоволосым воином, как и все остальные. Нельзя вам было забирать его.
— Он был избран, — бесцветным голосом произнес Некагуаль. — Через тебя на него пал взгляд Пернатого змея. Своими действиями Володи нанес нам оскорбление. Его нужно принести в жертву! И ты сделаешь это!
Кветцалли молча смотрела на него, лишившись дара речи.
— Ты снова будешь жрицей, если сделаешь это, — брат потупил взгляд. — Если откажешься, снова станешь плотью. У меня приказ немедленно отвести тебя в квартиры ягуаров.
Кветцалли пришлось сесть. Она знала, что Пернатому змею неведома жалость, а еще меньше — его жрецам. Ее жизнь с самого рождения принадлежала священнослужителям. С самого первого вздоха путь, которым она должна пройти, был предопределен. Эта жизнь не принесла ей счастья. С покрытым шрамами телом она больше не сможет охотиться для змея. Теперь эту задачу выполняют Изель и другие. Так что ее путь ведет либо к кровавому камню, либо к ягуарам.
— Я рада, что могу оказать Володи последнюю честь, — произнесла она лишенным эмоций голосом. — Он храбрый человек. Я считаю великой милостью со стороны Змея, что могу быть с ним, когда он испустит последний вздох. Я сделаю это!
О свободе
Аарон снял свой шлем-маску и принялся разглядывать священнослужителя, стоявшего перед Белыми вратами. Мужчина обмотал себя шипастыми ветками вокруг обнаженного тела. Шипы впивались в его плоть, по рукам текла кровь. Когда-то Володи рассказывал ему, что цапотцы даруют своим богам боль.
«Мне никогда не понять этот народ», — подумал Артакс.
—
И тебя не должно быть здесь. Сейчас ты проигрываешь все, чего достиг. Их девантар возненавидит тебя. Более того, возможно, начнется новая большая война, как та, что ты вел против Лувии. И все это ради одного варвара? Ради наемника? Это намного безумнее, чем обматываться колючими ветками, — заявил внутренний голос.
Артакс решил не обращать на него внимания.
— Ты понимаешь мой язык, жрец?
Цапотец кивнул. Вокруг глаз у него были глубокие морщины. Кожа лохмотьями свисала с шеи. Должно быть, он очень стар. Его послали потому, что его утрата была не слишком тяжелой для храма?
— Я знаю, что сюда против его воли привели капитана моей лейб-гвардии.
— Никто не переступает порог храмовых садов против собственной воли, — со стоическим спокойствием ответил священнослужитель. — Вам неверно доложили, господин.
— Ты знаешь, кто я?
— Бессмертный Аарон, правитель всех черноголовых, — священнослужитель произнес это таким тоном, словно титулы и знаки отличия не значат ничего.
— Я знаю, что моего капитана поставили перед выбором: спасти женщину, которую он любит, или позволить ей умереть. Я не могу назвать это свободой выбора.
— У него была свобода отправиться внутрь себя и осознать, что Для него важнее. Насколько я слышал, вы не предоставили такой свободы женщинам и детям своих врагов. Вы уничтожили целые семьи, бессмертный. Конечно, мне не пристало судить об этом, — он говорил спокойно, но Артаксу казалось, что в глазах его сверкают насмешливые искорки. Ложь о событиях в Каменном гнезде, похоже, проникла даже в Золотой город. Артаксу было неприятно слышать ее. Своей смертью Элеазар добился последнего триумфа. Его поступок повлиял на отношение к Артаксу в империи больше, чем победа бессмертного над Муваттой.
— Значит, ты знаешь, на что я способен, жрец, — сдержанно ответил он. — Я требую, чтобы мне вернули моего капитана. Если вы не выдадите его вместе с его женщиной, я заберу их сам.
— То, что принадлежит богам, для нас, смертных, потеряно навеки. Так будет…
— Я бессмертный, жрец! — Артакс смерил старика холодным взглядом и снова надел шлем. Голос глухо отдавался в ушах, когда он снова заговорил. — Я уважаю ваш храм, но не потерплю, чтобы на ваши алтари тащили моих людей, — Артакс отступил еще на шаг и опустил руку на рукоять меча духов. Вгляделся в тень, которую отбрасывали ворота. Вспомнил, как внезапно появились воины Цапоте, когда здесь стоял Володи. Они словно бы рождались из тени. Сделают ли они это снова?
— Повелеваю тебе привести ко мне моего капитана живым. Немедленно! — С этими словами он обнажил меч и поднял его высоко над головой.
Жрец скрестил руки на груди.
— Я не принимаю приказы от человека из Арама. Чей бы подданный у нас ни был.
— Воля твоя, старик, — Артакс опустил меч. Ему хотелось, чтобы до этого не дошло.
—
Правда? Или ты уже жить не можешь без сражений?
На улицах, которые вели прочь от площади, зазвучали гулкие звуки рычагов катапульт, бьющихся о рамы опорной конструкции. Мгновением позже наполненные маслом амфоры стали разбиваться около Белых врат. Одновременно отовсюду появились сотни воинов. На плечах они несли лестницы, поскольку никто из них не собирался входить в сады через ворота.
Артакс отступил еще дальше. В тени показались фигуры, а золотистое масло тем временем растекалось по каменным плитам. Бессмертный уже видел первых воинов-ягуаров.
Зажженные стрелы нарисовали на ярко-голубом небе черные полосы. Готовясь к бою, он взял за основу план Володи, только на этот раз довел его до конца. У ворот с шипением взметнулось пламя. Навстречу Артаксу, качаясь, шагнула горящая фигура. Дико вскрикнув, она подняла когтистую лапу. Бессмертный убил воина точным ударом в грудь. А затем бросился прочь от ворот, к стенам храмового сада, где уже устанавливали штурмовые лестницы.
Высадка
— Сейчас! — раздался в грузовой шахте откуда-то сверху низкий голос.
Нандалее услышала, как одновременно обрубили дюжины канатов. Огромный небесный корабль рывком пришел в движение. Корзина, в которой они стояли, начала слегка раскачиваться.
Эльфийка задумалась, каким образом может удаться эта атака. Они могут сгрузить не более одной корзины воинов, пока собиратель облаков проплывает над храмовыми садами.
— Опускай! — прозвучал приказ в грузовой шахте. — Одновременно!
Корзина со свистом полетела вниз. Нандалее испуганно подняла голову вверх. Корабельщики просто отпустили лебедки!
— Вот дерьмо! — выругался молодой воин с едва наметившимся пушком на щеках. — Нам конец!
Гонвалон накрыл ладонь Нандалее своею. Они с бешеной скоростью неслись к земле. Корабль все еще находился на расстоянии трехсот шагов от садов. Они разобьются о крыши квартала дубильщиков!
Нандалее казалось, что желудок вот-вот выскочит через рот. Молодой воин рядом с ней молился. Краем глаза она увидела, что Бидайн и Ливианна готовятся прыгать. Лучше спастись, применив бросающееся в глаза заклинание, которое позволит им плавно приземлиться, нежели разбиться в лепешку. Но что будет с Гонвалоном? Он лишился способности плести заклинания. Для него спасения практически не было.
Воины в обеих корзинах кричали от страха. За ее спиной кого-то стошнило.
Гонвалон поцеловал Нандалее в лоб.
— Прыгай! — прошептал он.
Внезапно последовал рывок. Корзина закачалась. Она все еще продолжала падать вниз, но уже не так быстро.
— Осторожно! — От удара Нандалее упала на Гонвалона. У молодого воина с головы сорвало шлем. Плетеная лоза опасно заскрипела. Обе раскачивающиеся корзины ударились друг о друга.
Катушки затормозили. Они по-прежнему быстро скользили вниз, но падение замедлилось, чем ближе приближались стены храмовых садов. Еще пятьдесят шагов до земли.
— Мы справимся, — настолько уверенно произнес Гонвалон, словно уже дюжины раз производил такую безумную высадку с корабля.
Еще тридцать шагов. Обе корзины скользнули над стенами храмового сада.
Стоявший рядом с Нандалее молодой воин все еще молился. При этом по щекам у него бежали слезы. Как его можно было посылать на подобную миссию! Когда обе раскачивающиеся корзины снова ударились друг о друга, послышался не только хруст переплетенных ветвей — раздался сухой треск.
«Деревянная рама», — подумала Нандалее.
— Внимание!
Вокруг колыхались ветви. Корзина запуталась в кроне дерева, но огромный облачный корабль скользил дальше. Их грузовая корзина рванулась в сторону. У Нандалее земля ушла из-под ног.
В то время как рядом с ней в ветви дерева с криком падали воины, Нандалее падала через метелки крохотных белых цветов, источавших интенсивный аромат лилий. По лицу хлестали тонкие ветви. Она попыталась ухватиться за матово-зеленую листву. Ударилась бедром о толстую ветку. Пальцы сомкнулись. Всего на
миг, прежде чем резкий рывок рванул мышцы, снова выпустила ее. Ухватилась за следующую ветку, замедлила падение, пока, наконец не замедлила падение окончательно, а затем легко побежала по темной древесине ствола дерева. Другие драконники тоже справились. Они висели на толстых ветвях, контролировали падение и спускались на землю. Часть детей человеческих тоже сумела спастись. Но большинство упали на землю, как перезрелые фрукты. Нандалее увидела под деревом их искореженные тела.
Эльфийка ловко преодолела последний отрезок дерева, вынула из деревянного чехла лук и натянула его. Неподалеку от дерева на земле сидел молодой воин, который стоял рядом с ней в корзине. Недоуменно ощупывал руки и ноги и то и дело повторял:
— Я жив. Я жив. Я…
Нандалее подняла голову. Грузовые корзины выпутались из ветвей, их поспешно поднимали наверх. С обоих облачных кораблей, сейчас паривших над садами, к якорным башням тянулись толстые тросы. Таким образом они будут держаться на одном месте. Вот уже над грузовыми шахтами показались лица. Следующие, которым предстоит пережить высадку.
Нодон привлек ее внимание, махнув рукой и указав на яблоневую рощу, где среди ветвей что-то двигалось. Возможно, это другие воины, которых высадил их облачный корабль. Может быть, враги. Нандалее достала стрелу из колчана, положила ее на тетиву, жестом велела молодому воину следовать за собой и побежала к своим товарищам. Эльфы собрались в тени дерева манго, через которое их так грубо протащили в корзине. Над ними, жутко ругаясь, выбирались из ветвей немногие выжившие дети человеческие.
А потом появились цапотцы, они выбежали из яблоневой рощи, пригибаясь, как большие кошки, и держа в руках каменные когти. У Нандалее было время как раз для одного выстрела, затем она бросила лук и обнажила Смертоносного. Давно она уже не дралась проклятым мечом. Он приятно лежал в руке. На один удар сердца ей показалось, что рукоятка вибрирует в руках, словно оружие ждет не дождется пролить чью-то кровь.
Сильно размахнувшись мечом, она попала в первого из нападавших, который как раз поднял когти, чтобы принять ее удар. Серебряная сталь расколола обсидиан, прошла через обе руки и вошла глубоко в грудь сына человеческого. Нандалее пнула умирающего в живот и освободила клинок, чтобы нанести второй удар. Ее спутники-люди тоже бросились в бой, но через них воины-ягуары прошли, словно нож сквозь масло. Вскоре земля в тени мангового дерева была покрыта мертвыми и умирающими.
Внезапно ягуары отступили. Нодон, Гонвалон и Манавейн безжалостно преследовали их. Бидайн коснулась рукой глубокого шрама на щеке, из которого шла кровь, но в целом, похоже, оказалась цела.
— Назад! — крикнул Элеборн. — Не позволяйте заманить себя к пирамидам. Наша цель вон там, — вытянув меч, он показал на сады по ту сторону яблоневой рощи. — Там Пасть змея! Вход, ведущий глубоко внутрь Устья мира!
Между двумя ступенчатыми пирамидами Нандалее увидела стену из дыма и огня. Оттуда доносился отдаленный шум боя. С облачных кораблей над ними опускались новые грузовые корзины, полные воинов. Скоро бессмертный Аарон пробьется ко входу в потаенный храм. Будет лучше, если они окажутся там до него и не получат приказ вступать в бой, который им не нужен.
Их цель достигнута. Повсюду царит полный хаос. Наконец-то они смогут проникнуть к Нангог.
У Пасти змея
— Мне не нужны щитоносцы! Лучше следите, чтобы были прикрыты лучники, — крикнул Артакс, переступая через ягуара. Теперь цапотцы отправили в бой и храмовую стражу. Мужчин в набедренных повязках и с оперенными щитами, сражавшихся булавами с вкраплениями обсидиана. Для его хорошо вооруженных воинов они были не очень серьезными противниками.
В шлем попал камень, заставив запрокинуть голову назад. Бессмертный выругался, встряхнулся и пошел дальше.
— Убейте пращников, — приказал он рыжебородому лучнику из Гарагума, которого уже повысили до капитана кушитов и который уже командовал гвардейскими лучниками.
— Мы отправим их к орлам, господин! — коротко ответил Орму, указывая своим людям на новые цели.
Сопротивление перед волной щитов было сломлено. Защитники Цапоте были плохо организованны и уступали числом. Артакс увидел, что стража храма бежит в рощицы и густые кусты окружающих садов. Когда над головой у него пролетела бола, он пригнулся. Привязанные к шнуркам шарики вырвали у одного из стоявших сзади воинов копье из руки. Спереди навстречу ему бежал Ашот, окруженный небольшим отрядом Хранителей неба в роскошных белых плащах. Он тащил за собой светловолосого бородатого мужчину.
— Это один из избранных, — крикнул он. — Один из тех, кто, как и Володи, был предназначен для принесения в жертву.
— Он знает, куда подевался Володи?
— Его забирать себе цапотцы, — на ломаном арамском, с ужасным акцентом произнес друсниец. — Я быть человек Муватта. Они меня тоже утащить с Куш, как твой капитан. Володи сейчас идти змей. Я видеть!
— Что он хочет сказать? — Артакс с трудом понимал мужчину.
Ашот махнул рукой куда-то за спину, в сады.
— Где-то там находится вход в подземный храм. Насколько я понял этого парня, Володи забрали незадолго до начала атаки. Вход в храм похож на пасть змеи. Думаю, именно это друсниец и хотел сказать, когда говорил, что «Володи сейчас идти змей».
Громко застучали камни о щиты и доспехи кушитов. Несмотря на то что пращники отошли в подлесок, они далеко еще не сдались.
— Это наша цель! — решил Артакс.
— Но ведь мы еще не вычистили от врагов большие пирамиды, — заметил Ашот. — Они могут снова сгруппироваться и отрезать нам путь к отступлению, если мы не позаботимся об этом.
Артакс решительно покачал головой. Если им как можно скорее не удастся проникнуть в подземный храм змея, все окажется напрасным.
— Об отступлении подумаем потом, когда будем уходить! А теперь вперед, — он выхватил из ножен меч. — Бегом за мной марш!
Окружив друснийца, знавшего дорогу, они понеслись сквозь сады. На перекрестке лежали трое мертвых избранных. Священнослужители предпочли убить своих жертв для Пернатого змея, нежели позволить им попасть в руки наступающих воинов Арама.
Артакс невольно задумался о том, что все эти люди умерли из-за него. Им пришлось заплатить за то, что он потребовал выдать Володи.
Возможно, его капитана тоже давным-давно убили. Артакс побежал быстрее. Мужчины вокруг него тяжело дышали. Грохотали щиты и доспехи. Легковооруженные лучники. Под командованием Орму они все еще сражались с пращниками, которые бежали по кустам параллельно с продвигавшимися вперед кушитами.
«Почему проклятые цапотцы не могут понять, что проиграли эту битву?» — яростно подумал Артакс. Эта резня была ненужной.
Шипя, как дикие кошки, из розового куста, полностью усыпанного желтыми цветами, выскочили ягуары. Они избили своими когтями лучников и внезапно оказались перед Артаксом. Не обращая внимания на лейб-гвардейцев, они сразу же кинулись на него. По холщовому доспеху ударил вооруженный когтями кулак. Несмотря на то что удар по доспехам девантара оказался не опаснее царапины, он был настолько сильным, что заставил бессмертного попятиться. За первым сразу же последовал второй удар, нацеленный в его правую руку. Артакс повернул клинок, чтобы удар пропал впустую, и ударил цапотца локтем между клыками ягуарьего шлема. И тут же нанес удар мечом духов. Даже при ярком дневном свете было хорошо видно жутковатое зеленое свечение, окружавшее сталь. Меч легко разрезал шлем и кости черепа. Умирая, цапотец в последний раз опустил когтистую лапу и ударил по ногам Артакса. Но в этом ударе уже не было силы.
В тот же миг Ашот оттолкнул второго ягуара щитом, а Орму с трех шагов всадил стрелу в грудь цапотца, которого опрокинуло с ног силой удара.
— Дальше! — отчаянно крикнул Артакс. Они снова потеряли несколько мгновений. Время убегало.
Наконец они добрались до входа в подземный храм. Вокруг мраморной пасти змеи лежали мертвые воины-ягуары. Похоже было на бойню. Стены входа в туннель, клыки змея, висевшие у них над головами как сталактиты — все было забрызгано кровью. На первых ступеньках лестницы лежали отрезанные руки и головы.
— Что здесь произошло? — На лице Ашота читался ужас. — Кто это был?
Артакс указал на облачные корабли, с которых спускали полные корзины воинов.
— План был не такой, — пробормотал он, а потом громко обратился к своим людям: — Думаю, кто-то нас обошел.
— И не потерял ни одного человека? Смотрите, великий, здесь нет ни одного мертвого оловянного. Что-то тут не так!
Артакс согласно кивнул. Но кто бы это ни сделал, он помог им. Бессмертный решительно вошел в пасть змея. Он освободит Володи!
Вглубь
Бесконечный туннель, ведущий вглубь, расширялся. На каждой широкой ступени, по которой проходила Нандалее, стояла зажженная масляная лампа, окутывая теплым светом одетые в белый мрамор стены.
Внимание эльфийки привлекли нацарапанные на стене рисунки. Поначалу ей встретились незаконченные и обособленные, как эскизы, но вскоре, по мере продвижения вниз, они превратились в длинные рельефы. Картины изображали утопающий в цветах сад. Здесь были птицы и змеи, виднелось несколько священнослужителей. А затем небо закрыло огромное, длиной во много шагов, тело змея с перьями вместо чешуи.
Описав широкую дугу, туннель повернул. Потолок и стены раздались. Примерно в пятидесяти шагах перед ними стала солидного вида стена, в которой имелись большие ворота. На стенах был высечен эпизод битвы: семеро высоченных воинов со светлыми волосами против пернатого змея с золотой головой.
— Это мы, — услышала Нандалее голос Манавейна. — Так действительно выглядел змей. Это… — Голос его прервался, когда он увидел, как дракон разорвал одного из воинов когтями, а второму отрезал правую руку.
— Он двигался поразительно быстро для своих размеров, — голос Манавейна звучал глухо, когда он прошел мимо Нандалее и провел по рельефу своей старой морщинистой рукой. Казалось, мысленно он далеко.
У самого входа красовалось изображение крылатой Ишты. В правой руке она сжимала меч. Нога девантара покоилась на шее убитого, из которой текла кровь. В левой руке она держала голову за длинные светлые волосы. С обеих сторон в боковых опорах вырезано три ниши, в которых стояли отрубленные головы. В перемычке ворот была подготовлена еще одна ниша. Однако она была пуста.
До сих пор они слышали лишь собственное дыхание и негромкие звуки шагов. Теперь по ту сторону ворот донеслось пение. Низкое, то нарастающее, то спадающее — как заклинание, как призыв. Казалось, это пение всколыхнуло что-то в Манавейне. Поведав им свою историю, он больше почти ничего не говорил. Но даже молча он излучал непререкаемый авторитет. Однако теперь Нандалее казалось, что он изменился. Казалось, эльф уже не с ними, а где-то далеко, за много веков до сегодняшних событий. Манавейн застыл у ворот, отрешенно созерцая отрезанные головы.
— Нужно идти дальше, — прошипел Нодон. — Кто-то спускается по лестнице. Если это воины Арама — возникнут вопросы, а если это проклятые цапотцы… — Он вздохнул. — По ту сторону ворот нас наверняка ожидает еще множество этих проклятых котов. Мы не можем здесь оставаться!
Пока Нодон произносил эти слова, Манавейн подошел к левой опоре, встал на цыпочки и вынул голову из средней ниши. Судя по всему, девантары наложили на свои трофеи какие-то заклинания: плоть умерших не разложилась, даже не потемнела, не стала морщинистой. Глаза были закрыты. Лицо с ровными чертами казалось спокойным, словно эльфийка просто спала. Когда-то она была красавицей. Манавейн выглядел гораздо старше этих голов. Он что-то сказал Ливианне, и чародейка протянула ему гребень.
— Он спятил, — совершенно спокойно произнес Нодон и прошел в ворота мимо первого наставника.
Нандалее еще мгновение понаблюдала за тем, как Манавейн нежно расчесывает золотые волосы умершей. Осторожно распутывая узелки. У них действительно не было времени на это, но она не могла заставить себя одернуть старого наставника. Она молча пошла за Гонвалоном и Элеборном.
За воротами широкий туннель поворачивал вправо. Он снова начал отвесно спускаться вниз. Здесь тоже на каждой ступеньке стояли масляные лампы, прогонявшие прочь мрак. Нандалее видела шагов на сто вперед. Из глубины поднимался мягкий, едва ощутимый теплый ветер. Дыхание Нангог?
Она услышала, как за ее спиной из ножен вылетели мечи. Это в ворота прошли и Бидайн с Ливианной. Обе держали в руках клинки и, не колеблясь, прошли мимо Нандалее по широкой лестнице. Девушка посмотрела вслед товарищам. Она догадывалась, о чем все они думают. Они задавались вопросом, не ждет ли их та же судьба, что и Манавейна и других наставников Белого чертога.
Нандалее вернулась к воротам. Первый наставник все еще держал в руках отрезанную голову. Теперь длинные волосы были тщательно причесаны и снова заблестели. Старый эльф поднял голову и кивнул ей. Затем осторожно поставил ее обратно в нишу и пошел навстречу молодой эльфийке. Приблизившись, он положил правую руку на грудь, туда, где находилось сердце.
— Я так долго был заперт в этом камне, что думал уже, что мое сердце тоже превратилось в камень, — глаза его заблестели. — Я ошибался.
Теперь Нандалее отчетливо слышала голоса за спиной. Звуки отражались от стен туннеля, и было тяжело сказать, насколько далеко они могут быть. Их сопровождал ритмичный звук торопливых шагов. Нужно спешить!
Не тратя больше слов, они побежали вниз, перескакивая через две ступеньки, пока большой поворот не остался позади и их взгляду не открылся головокружительный вид. Пещеры карликов в Глубоком городе были ничто по сравнению с тем, что открылось взору Нандалее и Манавейна сейчас: естественный грот, простирающийся до горизонта. Стены играли красками, от белого с ржавыми прожилками, розового и до темно-апельсинового. Должно быть, в стены пещеры было вплетено заклинание, поскольку они излучали нежный свет, как в первые рассветные часы. Изогнутые опоры из естественного камня, каждый сам по себе величиной с гору, поддерживали свод, теряющийся в бледной дымке. К некоторым таким опорам прилепились простые домики с окнами, похожими на темные глазницы. Они расположились высоко над полом и к ним можно было попасть лишь по узким тропам. Нандалее помнила, что Манавейн говорил о том, что цапотцы строили дома, лепившиеся к скалам, словно ласточкины гнезда. И она не забыла его объяснения таким постройкам!
Испытывая неприятное чувство, она спустилась туда, где ее ждали остальные. Были забыты разногласия нескольких последних дней, впервые она почувствовала, что они видят в ней командира. Они ждали ее приказов.
Справа от них, на расстоянии примерно двухсот шагов, на плоском возвышении собрались воины. На головах у них покачивались длинные красные перья. В качестве доспехов у них были яркие стеганые одежды и холщовые нагрудники. Щиты тоже были украшены перьями. Цапотцы наблюдали за ними и, похоже, не собирались нападать, несмотря на то что их была почти целая сотня.
Далеко за ними, в скальной нише таких размеров, что она могла бы вместить в себя половину Золотого города, находилась ступенчатая пирамида. В центре ее к вершине вела крутая лестница. Там что-то шевелилось. Нандалее прищурила глаза: вокруг алтарного камня собрались жрецы в одежде с перьями. Казалось, там кто-то лежит. Но наверняка она уверена не была. Слишком велико было расстояние.
Хорошо было видно маленькое озеро, расположенное перед пирамидой. В сумеречном свете воды его сверкали кроваво-красным цветом.
— Это здесь, — сказал Манавейн, и в голосе его послышалась дрожь. — Это то озеро, из которого вышел змееподобный дракон.
От ступенчатой пирамиды донесся звук рога. Глухой, тревожащий звук, пробравший Нандалее до костей.
— Где мы можем спуститься?
Манавейн указал налево, где широкий, уходивший вниз грот терялся в серебристом свете. Здесь было красиво, и в то же время Нандалее чувствовала страх, за столько веков въевшийся в камни.
— Не будем ждать, пока что-то вылезет из озера. Бегите!
Древняя сила
Кветцалли и забыла, каково это — когда жрецы обращаются к тебе с уважением. С тех пор, как ее объявили плотью, из всего ее народа лишь у двоих человек находилось для нее доброе слово: у брата и слуги, Ихтаки. Теперь она снова вспомнила, что значит уважение. Она была родом из одной из древнейших семей империи. Ее предок одним из первых отведал пурпурного мяса.
Все это теперь вернулось. Рабыни искупали ее, разрисовали ее обнаженное тело масляной черно-синей краской, от которой будет отскакивать кровь избранного.
Вокруг бедер ей обернули белоснежно-белое шелковое покрывало, которое еще никогда не надевали. Рабыни унизали руки тяжелыми золотыми браслетами. Роскошный воротник из золота и древнего темного жадеита тяжело холодил плечи. Она задумчиво рассматривала тонкие черные линии, лежавшие между жадеитом и золотой окантовкой — это была запекшаяся кровь. Отчасти она была древней, как возвышавшаяся перед ней пирамида. Кветцалли стояла вместе с другими жрецами под балдахином из тысячи перьев. Это было место последней молитвы, где рабы надевали на них роскошные одежды, а они, опустив голову, готовились к тому, чтобы предстать перед богом.
Рабыни набросили на нее расшитый перьями плащ, который она так давно не надевала, закрепили воротник боковыми завязками. Под конец волосы подняли с помощью золотых гребней, украшенных извивающимися змеями. Она была готова.
Все взгляды были устремлены на нее. Она чувствовала былое уважение. Казалось, будто она никогда и не уходила.
Раскрашенный черной краской хранитель клинков, проводивший избранных через пасть змея, подошел к ней, благоговейно поклонился и обеими руками протянул древний жертвенный нож.
— Дочь змея, отними одну жизнь, чтобы даровать другую, — торжественно, как того требовал ритуал, произнес он.
— Моя рука ляжет на бьющееся сердце героя, если твой клинок достаточно остер, — торжественно ответила Кветцалли. Она не забыла ни слова. Она снова стала прежней, словно никогда не была игрушкой для воинов-ягуаров. На протяжении многих веков женщины ее семьи были жрицами. Стоять здесь — это венец всего. Здесь она была полностью самой собой.
Кветцалли приняла жертвенный нож, обсидиановый клинок которого был цвета темного лесного озера. Он привычно лег в руку, несмотря на то что казалось, будто с тех пор, как она в последний раз держала его в руках, прошла целая жизнь. Охотница могла приносить в жертву тех, кого привела в храмовые сады. Большинство не пользовались этим правом, но для Кветцалли это было честью — закончить то, что начала во имя Пернатого змея.
Размеренным шагом она начала подниматься к жертвеннику. Она шла одна, полностью сосредоточившись на своей задаче. За ней мог идти лишь хранитель клинков, да и он должен был соблюдать дистанцию.
И только когда они прошли половину лестницы, она заметила, что все не так, как обычно. В огромной пещере царило странное беспокойство. Но Кветцалли не отводила взгляда от конца лестницы. Все ее помыслы должны были быть устремлены лишь на Пернатого змея. Она думала о белой коже и о том, как нужно разрезать кожу под ребром, у самого сердца. О том, как она должна будет просунуть руку под ребрами наверх, чтобы коснуться бьющегося сердца. Сердца Володи, который обнимал ее своими сильными руками, когда для собственного народа она была лишь плотью.
Но теперь обо всем этом нужно забыть. Один надрез… последнее сердце — и она снова будет принадлежать к касте жрецов Пернатого змея. Прошлое будет забыто. Будет ли это она? Она поднялась почти до самого верха лестницы. Увидела жертвенник, на котором лежал привязанный Володи. Увидела четырех стражей, стоявших с четырех сторон. По одному на каждом углу платформы. Два рыцаря-орла и два воина-ягуара. Кветцалли знала, что среди ягуаров говорить о ней будут всегда. О жрице, которая когда-то была плотью. Ничего не будет как раньше. Глупо цепляться за подобные перспективы.
Она поднялась на последнюю ступеньку. Володи повернул голову и посмотрел на нее. Ничего не сказал. В его глазах она прочла то, что никогда нельзя выразить словами. Он узнал ее и снова отвернулся.
Жертвенник представлял собой колонну высотой до колен. Бедра Володи лежали на колонне. Руки и ноги были опущены и привязаны кожаными ремнями к тяжелым золотым кольцам в полу. Взгляд Кветцалли скользнул по мышцам живота, поднялся к ребрам. То, как его привязали, облегчало задачу сделать надрез, позволявший добраться до сердца.
«Воль Оди», — подумала она. Он вернулся ради нее. Ее брат, Некагуаль, рассказал ей, как ему удалось заставить друснийца добровольно войти в храмовые сады. Воин выбрал ее, предательницу, которая хотела соблазнить его и убить, но потом все же не смогла сделать этого. Он выбрал бывшую жрицу, тело которой было изуродовано шрамами, когда мог получить любую женщину храмовых садов. Он был нежен и чуток с ней. Он знал, что спасти ее — значит погибнуть самому. Ни один цапотец никогда не рисковал жизнью ради нее. Кветцалли не знала, что он нашел в ней. Почему он так поступает. Она знала лишь, что никогда не узнает этого. У них обоих нет будущего.
Непривычный шум заставил Кветцалли поднять голову. В пещере развязалась настоящая битва. Что это значит? Необычная акустика этого места искажала звуки и заставляла их казаться далекими, однако чужие воины приблизились к пирамиде уже почти на двести шагов. Они двигались вдоль кровавого пруда, даже не догадываясь, насколько сильная опасность им угрожает.
Володи рассказывал ей, что он был полководцем в королевстве Арам. Может быть, его король пришел ему на помощь? Тогда еще в этот же час бессмертный расстанется с жизнью.
Кветцалли поглядела на роскошный жертвенный кинжал. Решение было принято. Она освободит Володи, а потом, возможно, умрет вместе с ним! Друсниец напряг мышцы живота, чтобы поднять запрокинутую голову и посмотреть на нее. Он смотрел на нее снизу вверх. Без страха! Даже теперь он все еще ей доверял. Она не может предать его.
Кветцалли пожалела, что не владеет его языком и не может предупредить его о том, что собиралась сделать. Все должно произойти очень быстро! Она перережет путы на руках, потом освободит ноги. Четверо воинов напряженно наблюдали за сражением. Чужаки прорвали боевой строй храмовой стражи. Во главе сражался мужчина в роскошном шлеме-маске. Он дрался, как берсерк. Никто не мог противостоять ему. Между ним и пирамидой стояла лишь горстка ягуаров.
— Убей его и позови змея, — приказал хранитель клинков за ее спиной.
Кветцалли подняла жертвенный кинжал.
Кровавые слезы
На вершине пирамиды Артакс увидел жрицу с кинжалом. Они прошли так далеко и в последний миг потеряли все.
— Орму! — изо всех сил позвал он лучника из Гарагума, отражая удар воина-ягуара. — Орму!
Последние цапотцы сражались мужественно и отчаянно. Артакс не понимал этого. Они проиграли сражение, это же очевидно. Почему они не сдаются? Бессмертный зарубил ягуара мощным ударом. Его зачарованный меч отрубил руку, которой попытался заслониться воин, и вошел глубоко в плечо. Цапотец не закричал. Он рухнул, как подкошенный, а когда Артакс вытащил меч из страшной раны, пополз назад. Что-то крикнул трем последним выжившим ягуарам, при этом показал на Колю, который вместе со своими оловянными спустился из садов, в качестве подкрепления. Артакс воспользовался кратким мигом спокойствия и обернулся к Орму. В тот же миг к бессмертному подскочил Ашот и заслонил его щитом.
— Стреляй в жрицу, Орму!
Лучник поднял оружие, но тут же опустил его.
— Слишком далеко.
— Стреляй! — приказал Артакс. Еще два-три удара сердца — и Володи конец. Это последний шанс.
Орму поднял оружие и плавным движением натянул тетиву. Услышал, как выдохнул охотник. А затем стрела сорвалась с тетивы.
Артакс сдавленно пробормотал короткую молитву.
Стрела нашла цель. Сила удара отбросила жрицу назад. Нож выпал из руки. Другие цапотцы на вершине храма закричали.
— Стреляйте в любого цапотца, который приблизится к Володи! — приказал Орму и поднял над головой окруженный зеленым сиянием меч. — Вперед, ребята, штурмуем храм! — И, не оборачиваясь, Артакс побежал. Сердце билось гулко, как барабан. Дыхание прерывалось, когда он добежал до крутых ступеней, ведущих к вершине храма.
Последние выжившие ягуары отошли к окруженному стеной берегу жуткого красного озера. Бой прекратился. Лишь воины на вершине храма казались исполненными решимости продолжать сражаться. Они собрались там, где лестница вела на верхнюю террасу ступенчатой пирамиды.
Над Артаксом свистели стрелы. Одному воину в доспехе орла попали в грудь, и он покатился с лестницы. Теперь перед Володи осталось трое.
Артакс на миг бросил взгляд через плечо. На шаг позади по лестнице бежал Ашот, за ним вплотную шли несколько кушитов. Коля остался рядом с Орму, собрал вокруг себя группу лучников. Он как раз с мрачным лицом указывал на вершину пирамиды. Воины подняли оружие.
— Нет! — закричал Артакс. Нельзя, чтобы они стреляли без разбору. Если они усеют жертвенник стрелами, слишком велика опасность того, что они попадут в Володи. Он закричал, замахал руками, но Коля подал лучникам знак продолжать. Должно быть, он неверно понял приказ!
Артакс побежал, борясь за жизнь Володи. Икры горели. Легкие наполнялись огнем. Шлем-маска вот-вот грозил задушить его. Глаза застилал пот. Он чувствовал, как отстают товарищи, но уже не оборачивался, глядя только на вершину пирамиды.
Внезапно с верхней террасы упал последний из оставшихся воинов-орлов. Падая, он раскинул руки, и раскрылись крылья. Артакс замер на бегу от удивления. Цапотец не просто укутался в перья, нет, казалось, он действительно был птицей! Он увидел, как в клюве маски-шлема вспыхнули темные глаза воина. Сильно взмахивая крыльями, он стал набирать высоту и полетел над жертвенником. Две стрелы просвистели мимо него.
Артакс взял себя в руки и побежал, когда услышал за спиной пронзительный крик Ашота:
— Господин, над вами!
Когда бессмертный поднял глаза, в его шлем-маску впились обсидиановые когти. Артакс потерял равновесие, попятился, поднял меч, чтобы вонзить его в тело жуткому воину. Каменные когти сломались, острые, как ножи, осколки проникли в шлем сквозь прорезь для глаз. Артакс заморгал. Похоже, что-то попало в глаза. Он тяжело ударился о лестницу, скатился вниз на несколько ступенек, а цапотец тем временем кричал, как хищная птица. Он тоже упал и сломал крыло.
Артакс заморгал. Глаза слезились. Пекло. Видно было плохо. Меч выпал из руки. Оглушенный, он пытался нащупать на поясе кинжал. Нашел рукоять, обнажил оружие и вонзил его в бок человеку-птице, лежавшему на ступенях пред ним, не переставая кричать, как готовая ринуться в бой хищная птица. В этих криках не было ничего человеческого.
— Он мертв, — раздался за спиной знакомый голос Ашота. Артакс ощупал глаза. Перчатки скользнули по металлу шлема-маски. Он ничего толком не видел. По щекам бежали слезы. Ощущение было такое, словно в глаза насыпали соли.
— Володи… — сдавленно пробормотал он.
— Там, наверху, ничего не шевелится, — сдавленным голосом произнес Ашот.
Артакс поднялся. Пальцы коснулись рукояти кинжала. Он сжал в руке зачарованный клинок. Он по-прежнему видел очень плохо. Глаза все слезились и слезились.
— Господин…
Артакс поднял голову. После падения болела спина. Левое колено ныло так, словно в него вонзили раскаленную иглу. Он заморгал. Вместо лица Артакс видел какие-то расплывшиеся полосы. Он крепко зажмурился, досчитал про себя до десяти и снова открыл их, но лучше не стало.
— Господин, вы плачете кровавыми слезами.
Пернатый змей атакует
Град стрел прекратился. Володи осторожно открыл глаза. Дышать он мог весьма поверхностно. Поднимаясь и опускаясь, грудь наполнялась резкой болью. В правой половине груди торчала стрела. Она вошла в тело между ребрами. Вторая стрела застряла в правом бедре. Вокруг него все было в крови. На жертвеннике лежали три мертвых воина, укутанные в пестрые плащи из перьев. Стрела перебила ремень, которым была привязана его левая нога, и Володи воспользовался возможностью перекатиться с жертвенника, в то время как раскрашенный в черный цвет жрец, поднявший нож Кветцалли, был весь утыкан стрелами.
«Кветцалли», — пронеслась отчаянная мысль. Она была первой, в кого попала стрела. Почему она? Он видел это в ее взгляде. Она никогда не причинила бы ему вреда. Она искала способ бегства для них обоих. Кветцалли!
Он подергал правый ремешок. Благодаря тому, что он оказался на полу, у него оказалось больше пространства для маневров. Володи взял одну из сломанных стрел, лежавших на полу, и принялся резать искривившимся бронзовым наконечником кожаный ремень, привязывавший его к золотому кольцу в полу.
Внезапно на него упала тень. Высокий воин, лицо которого было скрыто под маской-шлемом, по которому текли кровавые слезы. Воин с худым, небритым лицом поддерживал бессмертного. Аарон и Ашот!
— Помогите мне! — За крик Володи заплатил болью в груди.
Быстрым взмахом меча Аарон перерубил путы.
— Ты жив, — облегченно вздохнул крестьянин. — Но стрела у тебя в груди… Выглядит не очень.
Володи не слушал его. Что с Аароном!
— Я есть в порядок! — решительно заявил он, подавляя боль. Он сел, пытаясь встать на ноги. Чтобы подняться с помощью жертвенника, ему понадобились обе руки. Где Кветцалли?
Он нашел ее, наполовину погребенную под телом раскрашенного черным жреца. Опираясь на жертвенник, он потащился вперед. Поглядел на стрелу в груди. Она торчала в ребре. Ему повезло — чуть-чуть глубже — и пробила бы ему сердце. Он ухватился за древко, но кровопотеря настолько ослабила его, что он не смог сломать его. Если он выберется отсюда живым, то быстро поправится. Нужно надеяться…
Наконец он дошел до Кветцалли. Володи встал рядом с ней на колени, сбросил с ее хрупкого тела жреца.
— Кветцалли! — крикнул он, и по щекам у него побежали слезы. Лицо ее было перепачкано кровью, рука сжимала стрелу в груди.
Веки Кветцалли затрепетали. Губы сложили одно слово.
— Воль…
— Я здесь! — взволнованно произнес он.
Она глубоко вздохнула. Взгляд прояснился. Она ощупала грудь.
Володи увидел, что одна из жадеитовых пластинок тяжелого украшения на груди треснула. Стрела вошла в ее грудь неглубоко. Роскошное украшение жрицы, как доспех, защитило ее от смертоносного удара.
— Он поднял жрицу, которую уложил стрелой Орму, — Володи услышал за спиной голос Ашота. — Не понимаю. Она ведь собиралась вырезать сердце у него из груди…
— Она хотеть спасать меня! — взволнованно воскликнул Володи.
— С ней все в порядке? — Это были первые слова, которые произнес бессмертный. Голос его звучал тихо и сдержанно, словно он тоже с трудом превозмогал боль. Володи увидел кровь, которая капала с подбородка маски. Его глаза!
— Что случиться?
Кветцалли вскрикнула и указала на воинов бессмертного, которые ходили по полю сражения в поисках раненых. Никто из них не замечал, как к ним подкрались последние выжившие ягуары. Цапотцы схватили высокого светловолосого копьеносца, слишком далеко отошедшего от остальных. Володи увидел, как один из них вонзил несчастному когти в грудь и вырвал кусок плоти.
На ягуаров со всех сторон напали воины Аарона. Цапотец, державший в руках окровавленное сердце, бросил его в озеро.
Кветцалли взволнованно заговорила на своем языке и указала на лестницу с другой стороны храма. Тем временем она уже встала на ноги. Положив правую руку на плечо Володи, она пыталась повести его к лестнице.
— Да этим парням почти конец, — попытался он успокоить ее, но Кветцалли покачала головой.
— Не волнуйся, любимая.
— Там волна, — услышал он голос Ашота. Володи с любопытством оглянулся на озеро.
Что-то вылезло из воды. Размером с остров. Длинное. В неестественном свете пещеры сверкнуло золото. Володи показалось, что сердце его пропустило удар, когда он понял, что поднимается из красного озера: огромный змей с золотой головой.
Чудовище, которому поклонялись цапотцы.
Пернатый змей.
Он действительно существует!
Змееподобный дракон бросился на берег кровавого озера, и вся пещера задрожала под весом удара. Воины Аарона с криками бросились врассыпную. Пернатый змей двигался с ужасающей скоростью! Он без труда нагнал бегущих, разорвал их когтями и сверкавшими серебром клыками. Володи увидел, как чудовище перекусило лучника, стоявшего на его боевой колеснице, от него остался лишь кусок тела и ноги.
Змееподобный дракон растерзал воинов, как убивают мух жарким летним днем. Но он недолго преследовал бегущих. Пройдя несколько шагов, он поднял голову, словно принюхиваясь. Затем повернулся, пополз глубже в огромный грот, терявшийся в сизых сумерках. Казалось, он пытается доползти до сердца земли.
Кристаллы
Ливианна поглядела на свод пещеры, терявшийся в сизых сумерках. В полумраке было тяжело оценить расстояние. Интересно, насколько он высокий? Триста шагов? Четыреста? Больше? Никогда прежде не чувствовала она себя настолько маленькой и незначительной. Это место было создано не для эльфов.
Семеро находились на пути к чему-то, чего боялись даже альвы и девантары. Что-то, что заставило творивших миры врагов один-единственный раз сражаться вместе. И теперь они должны были освободить это. До сих пор Ливианна не могла по-настоящему представить себе великаншу. Она думала просто о большом существе. Неуклюжем и неловком, как дети человеческие, и огромном, как башня. Но, судя по всему, Нангог — это нечто гораздо большее. Она сотворила миры Дайя и Альвенмарк. Насколько велико может быть создававшее горы существо? Может быть, оно даже не из плоти и крови? Стихия, принявшая форму? До нее дошло, насколько наивно было представлять себе Нангог в виде огромного неуклюжего человека. Она может иметь любую форму!
Драконница оглянулась и посмотрела на Манавейна. Оказавшись здесь, он словно съежился. То, что она оказалась свидетельницей того, как он расчесывал голову эльфийки, лишило его очарования. Он был не тем, кем она считала его, когда освобождала из камня. У него были свои слабости. Взгляд его снова и снова устремлялся в прошлое. Тело его, может быть, и пережило века, но сердце умерло, когда пали его соратники. Черноволосая эльфийка то и дело оборачивалась. Он не думал о Нангог. Он боялся только чудовища, которое создали девантары.
Они молча спускались все глубже и глубже. Пол пещеры мягко спадал вниз. Насколько же долог путь, который предстоит им пройти? Все ее спутники казались подавленными. Перед ними была Нангог, за ними — змееподобный дракон, победивший Манавейна, — они были обречены на погибель. Небесные змеи принесли их в жертву!
Ливианна осознала, что никогда не достигнет собственной цели — рожать совершенных детей. Она поглядела на Гонвалона, державшегося рядом с Нандалее. Он не догадывался о том, кто его мать, не догадывался, что столько лет жил рядом с ней в Белом чертоге. Может быть, она мерит своих детей неверной меркой? Она оставила его в снегу, чтобы он умер. Но он оказался сильнее, чем она думала. Дар плетения чар был не слишком силен в нем. Он был не похож на светлое существо, которое в ее мечтах однажды должно было стать преемником альвов. Эльфом, обладавшим силой, которая должна была возвысить их над всеми остальными жителями Альвенмарка. Они будут справедливыми правителями и создадут мир красоты и гармонии.
Она сожалела, что Нандалее не ее ученица. Из всех она была ближе всего к идеалу, о котором мечтала Ливианна. Если бы она только не была такой безудержной дикаркой! Слишком сильно руководствовалась она своими чувствами. Из этого не может получиться ничего хорошего. Мудрые решения принимаются взвешенно, не на основании эмоций. Но, возможно, она еще научится этому… Ливианна улыбнулась. Нет, вряд ли.
Нодон тоже был близок к идеалу, которому она так долго следовала. Возможно, чересчур сдержан. Ливианна позволила себе изучить его ауру Незримым оком. Он находился в полной гармонии с собой и этим чужим миром. Не сетовал на судьбу, шел без страха навстречу тому, что их здесь ожидает. Что это — мужество или недостаток фантазии?
В аурах всех остальных она увидела следы страха. Особенно сильно у Бидайн и Манавейна. Первый наставник шел позади. Он не вернул себе всю былую силу. Его аура была нестабильной, как пламя свечи на ветру.
Сильнее всего сияли ауры Гонвалона и Нандалее. Они словно слились воедино. Не просто наложились друг на друга, как бывает, когда идешь плечо к плечу. В них была гармония, равную которой нужно было еще поискать. Что это, любовь?
Зато в Элеборне горела холодная, сдерживаемая ярость. Он не сумел преодолеть смерть Небесного. Хорошо, что он здесь, внизу, стал частью миссии, с которой нельзя вернуться. Иначе куда ему податься в Альвенмарке? Драконник, потерявший своего небесного змея… Такого не было еще никогда. И ничего хорошего из этого не может получиться.
Она подумала обо всех своих детях, души которых отпустила в полет, чтобы они могли перескочить долгую жизнь в несовершенной плотской оболочке и сделали еще один шаг на пути цикла жизней и возвращений. Интересно, сколько из них уже успели вернуться? Оценили ли принесенную ради них жертву?
Странное сверкание оторвало ее от размышлений. С потолка над ними свисал зеленый кристалл. Судя по всему, размерами он был со столетний дуб — если бы снизу они могли увидеть его целиком. На стенах пещеры виднелись вкрапления из зеленого кристалла. Что это такое?
Незримое око открыло Ливианне пульсирующую ауру из золотого света, окружавшую огромный кристалл. «Он живой», — удивленно подумала Ливианна. Это было непохоже на Альвенмарк. Там тоже все было вплетено в магическую сеть, но камни и металлы были неживыми.
Вдалеке за ними послышался глухой шум, и земля под ногами задрожала.
— Он идет! — закричал Манавейн. — Он знает, что мы здесь.
— Бегом! — приказала Нандалее и перешла на выносливый бег охотника.
Бидайн сильно побледнела. Ливианна прекрасно представляла себе, что происходит в душе ученицы. Юная эльфийка знала, что из нее стайер хуже всех. Скоро она отстанет.
— Я с тобой, — сказала Ливианна. — Ты не будешь одна, Бидайн. И это не конец. Я обещала тебе новую кожу. А я слово свое всегда держу.
Стены пещеры изменились. Все чаще виднелись кристаллы. Они попадались всех размеров, росли уже не только на потолке и на стенах, но и на полу, поэтому дорога становилась все труднее. То и дело приходилось оббегать кристаллы. Некоторые были тонкими, как травинки, и рассыпались под их шагами. Другие — толщиной с палец. Чем дальше они спускались, тем толще они становились.
Вскоре кристаллы стали преграждать путь и уже практически не позволяли пройти. Бежать уже давно стало невозможно. Они переступали через прозрачные зеленые колонны, пригибались под кристальными цветами размером с коня.
— Я его задержу! — вдруг сказал Манавейн. — Предстать перед ним — моя судьба.
Нандалее нерешительно кивнула. Она тоже знала, что возврата больше нет.
— Я останусь с тобой, — заявил Нодон. — Для меня будет честью учиться у тебя, наставник.
«Он ищет возможность красиво погибнуть, — подумала Ливианна. — Может быть, стоит поступить так же».
— Остальные идут со мной! — приказала Нандалее таким тоном, словно точно знала, что лежит впереди.
Ливианна решила, что хочет увидеть богиню. То существо, которого так сильно боялись альвы и девантары, что заключили союз.
Теперь стена кристаллов росла совершенно беспорядочно. И даже слово «лес» не могло по-настоящему описать, через что им пришлось пробираться — ведь в лесу деревья растут только снизу вверх. А здесь кристаллы торчали со всех сторон и направлений. При этом из-за их гигантских размеров, а также из-за необъятности самой пещеры у Ливианны возникало ощущение, что сама она ничтожно малая песчинка в этом мире.
В одном из особенно больших кристаллов была заточена тень. Продолговатое тело, похожее на эльфийское, только больше, размером почти с тролля, но несколько изящнее. Что это такое? Подобных существ Ливианна никогда прежде не видела.
Вскоре она увидела еще тени. Хаос сменился порядком. Казалось, что колонны стали расти подобно пчелиным сотам. Но каждая была повреждена, и Ливианна почувствовала, что что бы там ни росло, оно было уже мертво.
Внезапно Нандалее остановилась. Ливианна поглядела вдаль. Они достигли места, где твердая почва заканчивалась… Впереди простиралась мгла, огромная, как небо. И в ней кое-где росли отдельные кристаллические колонны. Они дошли до внутренней стороны полого мира. Насколько хватало глаз, вдоль стены выстроились только растущие кристаллы. Многие — выстроены в форме сот. Они напоминали гробы из изумрудно-зеленого стекла, и в каждом — длинная тень. Нангог создала собственных детей, но они так и не родились.
Нандалее взобралась на кристалл, выступавший далеко над пустотой и полумраком.
— Последний отрезок пути я должна пройти одна. Если я не вернусь через час, бегите. Значит, надежды больше нет, — и с этими словами она, раскинув руки, упала спиной в пустоту.
Нангог
Нандалее увидела, как Элеборн и Ливианна силой удержали Гонвалона. Она ничего не рассказывала ему о своем плане. Он никогда не допустил бы, чтобы она доверилась пропасти. Последнее, что она увидела, — это был ужас и боль в глазах возлюбленного. Она пожалела, что не может пойти к Нангог иначе. При виде кровавого озера в ее голове возник образ: приказ прыгнуть, связанный с уверенностью, что это единственный способ попасть к Нангог.
Ее спутники, а затем и обширные, заросшие кристаллами стены исчезли в полумраке. Нандалее утратила чувство времени и пространства. Казалось, падение бесконечно.
Она обхватила себя руками, приготовившись удариться. Эльфийка чувствовала, что не сможет сплести здесь ни одного заклинания.
Было здесь что-то, что вбирало в себя всю магию. Заклинание, наложенное на Нангог вместе альвами и девантарами, предотвращало возникновение других заклинаний. И несмотря на это, Нандалее с каждым ударом сердца все отчетливее чувствовала силу великанши.
Падение замедлилось. Нандалее поглядела вниз. В полумраке показалось что-то темное и угрожающее. Она вытянула руки и подтянула ноги. Направление полета изменилось. Теперь она падала вниз ногами. Падение продолжало замедляться. Приземлившись на черную равнину, она почувствовала удар не сильнее, чем если бы спрыгнула с невысокой стены.
Земля под ногами слегка спружинила. На равнине лежал тонкий светло-серый слой, словно грязный гипс, сочившийся из стыков старых влажных стен. Нандалее удивленно огляделась по сторонам. Она не видела ни следа скованной богини.
—
Я здесь, — прозвучал голос в ее мыслях. —
И я знаю, зачем ты пришла. Но твои хозяева не поняли, какую несправедливость совершили. Они не раскаиваются. Они послали тебя, потому что надеются, что я помогу им. Скажи им, что я не забыла и не прощу их.
Нандалее схватилась за висевший на шее амулет. В голосе не было ненависти. Он был спокоен и неумолим, словно поток огромной реки, вышедшей из берегов, которая без капли гнева смывает город и стирает с лица земли сотни жизней, ничего не чувствуя при этом. Нангог была подобна скованной стихии. И она, Нандалее, пришла, чтобы вернуть свободу этой стихии. Если Нангог была рекой, то она, Нандалее, была тем, кто исподтишка протыкает плотину, чтобы даровать свободу потоку.
Трещины в гипсе под ее ногами стали шире. Он разбивался на тысячи комков, которые покатились по черной поверхности.
—
Я чувствую свое сердце. Отпусти его, и можешь идти. Тебе и твоим спутникам я дарую два часа. Ровно столько я подожду, прежде чем начать. Беги, Нандалее! Ты в полном неведении, какую роль уготовили тебе в этой темной игре. Отдай мне сердце и беги!
— Ты не должна убивать всех, — сдавленным голосом произнесла Нандалее. — Они поймут…
—
Ты не заблуждаешься насчет того, что я собираюсь предпринять. Сделай то, зачем тебя послали. Сколько ты проживешь, если разгневаешь меня и небесных змеев? Побежишь к девантарам? Ты, эльфийка, которая разрушила их царство здесь, в Нангоге. Исполни свою миссию! Не твоя это задача — думать. За тебя это сделали те, кто послал тебя.
Нандалее сняла с шеи амулет, в котором было спрятано сердце Нангог, и подняла его вверх.
— Ты в оковах. Ты не можешь шевельнуться. Я нужна тебе, чтобы отнести сердце на место.
—
Я не могу шевельнуться?
Нангог рассмеялась, и внезапный порыв ветра едва не сбил Нандалее с ног. Земля под ногами у нее задрожала. Она стала совсем мокрой. Вода стала быстро подниматься. Эльфийка посмотрела вперед. От горизонта к ней, насколько хватало глаз, приближалась стена. Нандалее обернулась, хотела побежать, но с другой стороны к ней тоже приближалась стена. Шагов в десять высотой, матового белого цвета, пронизанная бледно-серыми прожилками.
—
Я могу просто раздавить тебя, — стены остановились. Расстояние между ними не составило бы и двадцати шагов. —
И глазом моргнуть не успеешь, как тебе конец.
— Если я умру, кто же тогда освободит безделушку из свинцовой оболочки? — Нандалее поглядела на светлые стены и покрытый водой черный пол. Теперь она поняла, где оказалась!
—
Думаешь, я не смогу взять свое сердце? Как наивно! — Стены приблизились к Нандалее еще немного.
— Я знаю, где я! Ты парализована. Заклинание не разрушено. Единственное, чем ты можешь пошевелить, это веки. Я знаю, что стою сейчас на одном из твоих глаз, который целую эпоху неподвижно и апатично вглядывался в полумрак. Если я умру здесь, пройдет еще эпоха, прежде чем кто-то придет и поднимет амулет, — Нандалее подумала о глубоком городе, о том, как она, служа небесным змеям, помогла уничтожить метрополию карликов. Это не должно случиться снова! Она презирала детей человеческих за то, что они бездумно разрушают мир, за их жестокость и все те страшные вещи, которые они творят во имя своих богов. И, несмотря на это, они словно дети. Не их должен поразить гнев Нангог. Это девантары открыли своим детям путь в этот мир, прекрасно зная, что произойдет потом.
Высокие, словно стены, веки раздвинулись и исчезли в полумраке.
—
Ты вступаешься за детей человеческих? Ты, драконница? Ты видела моих детей, когда спускалась сюда?
Нандалее не поняла, что имеет в виду Нангог.
—
Тени в кристаллах. Они должны были вот-вот вылупиться, когда пришли девантары и альвы. Их должно было быть всего десять тысяч. Не слишком много, чтобы стать обузой для моего мира. Глядя, как они растут, я испытывала страх и надежду. Я слепила их души: благородные, уважающие все живое. Их души я сумела спасти, когда погибли тела. Они стали Зелеными духами. Это был мой последний поступок, прежде чем заклинание альвов и девантаров сковало меня, прежде чем они вырезали сердце и помешали мне погибнуть. Лишь мои глаза могли шевелиться. Я должна была смотреть, как они уничтожают мое отродье,
как они назвали моих детей. А теперь скажи мне, Нандалее, какие у меня могут быть причины щадить детей человеческих, которые живут в мире, предназначенном для моих детей?
— Всего одна, — с пылом произнесла Нандалее. — Ты не так жестока, как альвы и девантары. Дети человеческие не знали, что их используют. Убей их — и ты не будешь ничем отличаться от тех, кто уничтожил твоих невинных детей.
—
Твой язык опаснее меча. А мужество граничат с безумием. Ты — меньше песчинки в моем глазу и бросаешь мне вызов? Что будет с теми, кто помог тебе проникнуть сюда? Червь, которому девантары дали золотую голову, скоро доберется до Манавейна и Нодона. Он убьет их обоих. А ведь я могла бы задержать его, Нандалее, если ты отдашь мне половинку моего сердца. Если не сделаешь этого, даже кристаллический сад не задержит червя. Он пробьется к другим твоим товарищам. Все они заплатят жизнью за твои сомнения. Неужели дети человеческие стоят того, чтобы ради них ты принесла в жертву своего возлюбленного?
— Что ты собираешься сделать с детьми человеческими?
—
Я стряхну их города со склонов своих гор. Я заставлю дрожать землю, пока последний из них не окажется погребен под обломками. Я заставлю реки и моря выйти из берегов и утоплю их. Я прикажу собирателям облаков убить все команды кораблей. Деревья задушат тех, кто осмелился войти в мои леса. Весь мой мир будет бороться с ними. А под конец и мои дети. Я подарю им тела. Не те, в которых они должны были родиться. Я подыщу тела, которые уже существуют и которые позволят Зеленым духам слиться с собой. Они будут иметь самый разный облик. Лишь одно будет у них общего: ненависть к детям человеческим. Я завоюю мой мир обратно. Я… — Она умолкла на миг. —
Червь дошел до Манавейна, а у твоего спутника с собой только бронзовый меч, созданный детьми человеческими. Не думаю, что могу спасти его. Ради остальных, решайся, Нандалее. Скорее!
Верно ли то, что утверждает великанша? Они не видели дракона, а вскоре после них в большую пещеру должны были войти сотни детей человеческих. Разве он не станет драться сначала с ними?
— Пощади города!
—
Нет! Я заставлю их почувствовать, что я проснулась, и даже если ты не освободишь меня от пут, у меня есть сила, которая позволит всем моим творениям, всему моему миру бороться против них. Если же ты дашь мне половину сердца, свобода выбора у меня будет больше. Тогда я смогу пощадить невиновных. Но знай, их очень мало, невинных. Только тех… О, этот Манавейн храбр… Но он не вернул свою силу полностью. Эта битва не продлится настолько долго, как его первый бой с червем.
Нандалее села. Сердце разрывалось на части, но она была исполнена решимости не подавать виду. Она не хотела нести на себе часть вины за еще одну резню. Особенно если может предотвратить ее.
—
Наверное, Манавейн не имеет для тебя особого значения? А Нодон? Манавейн уже ранен. Думаю, он погибнет. А Нодон будет жить. А Бидайн? Или Элеборн, Ливианна и Гонвалон? Хочешь принести в жертву их всех? Я ждала избавления целую эпоху. Я научилась терпению.
«Откуда великанша знает все имена?»
—
В тебе по-прежнему один из моих духов, Нандалее. Несмотря на то что он не шевелится, он все еще там. Я знаю о тебе все. Знаю твои самые сокровенные тайны, скрытые даже от небесных змеев, поскольку часть меня находится в тебе. Я знаю о том, что сказал тебе этот гнусный красный дракон. Ты предашь тех, кто значит для тебя больше всего на свете, так, как сейчас своими колебаниями ты предаешь Манавейна и Нодона. Это мой мир. Я связана с ним так, как ты даже представить себе не можешь. Здесь ничего не скроется от меня. Зеленые духи — это мои глаза. Кристаллы, которые я растила на протяжении тысячелетий, — мои нервы и сухожилия. Сейчас я лишь тень себя былой. Я могу видеть, но практически не могу вмешиваться. Но я богиня, Нандалее. Не пытайся понять меня. Я ускользаю от понимания обыкновенного дитяти альвов. Прекращай торговаться со мной! Спасай своих товарищей. Ты должна сделать это. А детям человеческим ты ничего не должна.
Нандалее все еще сидела, сжимая амулет в кулаке. Она не хотела так просто сдаваться. Она в буквальном смысле слова держала в руках жизни тысяч людей.
— Я думала, что ты другая, что ты добрее… Но ты такова, какой сделали тебя другие. Ты заблудилась в ненависти и одиночестве.
—
Я читаю в твоей душе, как в раскрытой книге, Нандалее. Знаю каждую твою мысль. Как ты можешь думать, что сумеешь обмануть меня? И как ты можешь упрекать меня? Разве не ты убила когда-то принца троллей только за то, что он убил оленя, на которого ты так долго охотилась, за которым так долго шла по снегу? Как незначителен его поступок по сравнению с тем, что сделали со мной и моими детьми! И ты хочешь лишить меня мести?
— Мне довелось узнать цену мести. Мой клан был стерт с лица земли. Все, с кем я жила в детстве и юности, кто относился ко мне с любовью, мертвы. Мертвы из-за одного мгновения несдержанности. Ты говоришь, что можешь читать в моей душе? Присмотрись внимательнее! Посмотри, что дала мне месть! Думаешь, девантары будут просто стоять и смотреть, если ты начнешь убивать их детей? Они набросятся на тебя. На то, что еще осталось. Месть порождает месть. Ты можешь предотвратить это! В твоих руках будущее!
—
Манавейн погиб, — произнес голос в голове Нандалее, и она почувствовала горе великанши. —
Нодон бежит. Но он тоже погибнет.
Кулак Нандалее крепче сомкнулся вокруг амулета. Она почувствовала, что Нангог не лжет. Первый наставник ушел. Он внушал ей ужас, но она не имела права приносить его в жертву. Подумала о своих товарищах. Она еще может их спасти…
—
Ты не хочешь уступать, не так ли? Будешь просто сидеть у меня на глазу и ждать их гибели, если я не уступлю твоим требованиям?
Нандалее кивнула, поскольку голос отказался служить ей, восставая против того, чтобы выносить смертный приговор Гонвалону и остальным.
— Я не откажусь от намерения прогнать детей человеческих. Я предупрежу их о том, что пробудилась. Земля задрожит. А своим детям я дарую тела, которые позволят им сражаться с людьми. Но у отродья девантаров будет шанс убраться из моего мира. Большего я тебе предложить не могу, Нандалее. Это мой мир, и я не откажусь от права изгнать незваных гостей.
Нандалее разжала ладонь. Она отчетливо ощутила железную решимость великанши. Она знала, что больше пространства для переговоров нет. В принципе, она вообще не имела права что-либо требовать. Небесные змеи послали их для того, чтобы одолеть детей человеческих и девантаров в Нангоге, прежде чем они сделают следующий шаг и снова атакуют Альвенмарк. Как она может запрещать великанше сражаться с вторгшимися в ее мир людьми, которые разрушают его?
Эльфийка развернула свинцовую оболочку, в которую небесные змеи положили сердце Нангог. Внутри оказался сверкающий изумруд. Роскошный камень, в гранях которого, казалось, плясали тысячи огоньков.
Великанша протяжно вздохнула. Внезапно Нандалее словно подняло невидимой рукой.
—
Я чувствую, что моя сила возвращается, — ликовала Нангог.
Нандалее знала, что теперь бессильна. Она летела вверх. Пятьдесят шагов. Сто. И все равно она видела под собой только огромный черный глаз, сливавшийся на горизонте с полумраком.
Она осознала, насколько беспомощна она и что не сможет сделать ничего, если Нангог не сдержит слово. Нандалее полетела быстрее. Черная поверхность под ней внезапно превратилась в молочную белизну. Все быстрее и быстрее. Ветер трепал волосы. Она догадывалась, что даже просто присутствие половины сердца, освобожденного от свинцового плаща, вернуло великанше часть силы.
Она достигла пропасти, окутанной сверкающим зеленым светом. Кристаллы, огромные, как якорные башни Золотого города, торчали из одной из стен. Она видела лишь верхушку, а другой конец терялся вдали. Между кристаллами виднелась красноватая вибрирующая масса. Плоть? Пропасть терялась в зеленом свете.
Сердце в руке стало тяжелее. Оно начало расти! Вот оно уже стало величиной с кулак, потом больше головы ребенка. Его вес тянул пальцы. Она уже не могла удержать его. Нандалее выпустила его и увидела, что на лету оно растет все быстрее и быстрее. Теперь у нее оставалась лишь надежда на то, что великанша сдержит свое слово.
Схватка в пещере
— Прячься среди кристаллов! — крикнул Манавейн и ринулся вперед, сам не прикрываясь ничем.
Голова дракона опустилась вниз. Щелкнули огромные неровные зубы. Зубы, состоявшие из мечей, которые когда-то потеряли в бою с чудовищем Манавейн и его товарищи.
Первый наставник рухнул на колени, запрокинул назад торс и с разбегу еще немного проехал по гладкому полу пещеры. Стальные клыки бестии едва не схватили его. Манавейн обеими руками сжимал бронзовый меч и теперь ткнул им вверх, туда, где золотая голова змееподобного дракона переходила в пурпурную чешую.
Клинок соскользнул, даже не оцарапав чешую. Эльф перекатился на бок и хотел снова встать, когда на него опустилась когтистая лапа. Удар вспорол ему грудь до самой промежности: темная кровь обрызгала пурпурную чешую, которая по бокам у чудовища переходила в пестрое оперение.
Нодон невольно отступил на шаг.
Дракон опустил голову. Он извлек урок из атаки на горло. Глаза кристально-зеленого цвета злобно сверкали, глядя на Нодона. Затем бестия ринулась вперед, не издав ни звука. Ни шипения, ни фырканья. Движения сопровождались только тихим металлическим пощелкиванием.
Нодон отступил еще дальше в кристаллический сад. Скоро толстые, как деревья, камни задержат чудовище. Но если они не смогут победить дракона, пути назад не будет.
Существо последовало за ним. Скрежеща, вытянуло голову вперед и протиснулось под одной из кристаллических колонн, которая росла со свода пещеры почти вертикально. Чудовище застряло, оно лежало низко прижавшись к земле, зажатое, почти безвредное. Нодон прыгнул вперед и нанес удар через весь нос, но меч почти не оставил царапин на металле золотого цвета. Черная желчь потекла изо рта дракона, когда он ударился о кристалл.
Нодон попытался запрыгнуть на морду дракона, совершив безумный прыжок. Если бы удалось вонзить меч в глаз бестии… Затрещав, подалась кристаллическая колонна. Дракон выгнулся дугой, и Нодон промахнулся. На него обрушилась лапа, его швырнуло на пол. Часть силы удара Нодон перевел в движение, откатился назад и одним прыжком снова оказался на ногах, только для того, чтобы снова упасть и увернуться от лапы, которая должна была разорвать его, как Манавейна.
Существо двигалось с головокружительной скоростью. Нодон перекатился влево, заполз в щель между растущими кристаллами. Удар лапы разбил кристаллические колонны, словно они были всего лишь зеленым стеклом. Он поднял руку, чтобы защитить лицо от града острых металлических осколков. Затем поспешно отполз назад, выпрямился, как только хватило места, и побежал.
Дракон не отставал. Массивными ударами он прокладывал себе путь через кристаллический сад. Ничто не могло его остановить!
— Держись! — послышался знакомый голос. Гонвалон! — Мы окружаем его.
Мастер меча пришел на помощь вместе с Элеборном. На заднем плане он увидел даже Бидайн с Ливианной.
Дракон мотал головой из стороны в сторону. Казалось, он не мог решить, на кого нападать первым.
Дико вскрикнув, Элеборн заскользил по гладкой поверхности кристалла, который слегка наклонно рос из стены.
Ливианна пустила по зеркальной зеленой поверхности пульсирующие огоньки.
Дракон повернул голову в сторону и ударом хвоста разрушил кристалл под Гонвалоном. Эльф подтянул ноги, сделал сальто и приземлился у самого тела змея, в то время как Элеборн атаковал с другого фланга.
Нодон тоже снова бросился на бестию и нанес удар по передней лапе.
Элеборна смело в сторону ударом хвоста. Он заполз под колонну, которая уже в следующий миг рассыпалась под еще одним ударом. Тут же дракон обернулся и попытался схватить Нодона. Несмотря на то что тело его, казалось, целиком состоит из металла, дыхание его отдавало разложением.
В кристаллическом саду зазвучало слово силы. Бидайн! Она подняла в воздух тысячи осколков. На миг они застыли в воздухе неподвижно. Словно время остановилось. А затем острые кристаллики словно град посыпались на дракона. Заскрежетал металл на голове. Тело стало дергаться и извиваться.
Нодон увидел, что Гонвалон вонзил дракону клинок в бок. Но уже когда его товарищ вытаскивал меч из раны, она затянулась. В оперении осталось лишь лысое место, обнажившее блестящую пурпурным чешую.
Град кристаллов утих. На металлической голове не осталось ни единой царапины.
Похожий на змея дракон выпрямился, словно кобра, приготовившаяся атаковать.
Нодон отпрянул к стене пещеры. Но вместо того, чтобы атаковать напрямую, когти дракона обрушились на кристаллические колонны. Казалось, он тоже собирается устроить град. Нодон описал клинком круг и спрятался между кристаллами. Элеборн оказался недостаточно проворен — и застонал. Из его плеча торчал длинный, как стрела, осколок. Гонвалон рванул молодого драконника в сторону, когда лапа дракона опустилась вниз.
«Как же можно его ранить», — задумался Нодон. Он вспомнил, что говорил о своем первом бое Манавейн. По его рассказу выходило, что они, возможно, даже победили бы дракона, если бы не вмешались девантары. Так как же поразить эту тварь?
Гонвалон отвлек дракона дикими криками, в то время как Ливианна оттащила в сторону раненого Элеборна. Усталая Бидайн сидела на полу и ругалась.
Мастер меча был проворен. Он двигался ловко. Это было похоже на заученный танец с драконом. Он всегда опережал каждую атаку всего на миг, пригибался, подскакивал и уворачивался от ударов лапы и щелкающих зубов. Но ему не удавалось перейти в атаку. Он был полностью занят тем, чтобы выжить.
Нодон воспользовался возможностью, чтобы подкрасться к дракону сбоку. Оттуда он прыгнул на спину бестии, которая выгнулась дугой и попыталась стряхнуть его. Он схватился за оперение, чтобы удержаться. Но перья выскользнули из спины дракона, словно никогда не срастались с плотью.
Нодон едва не потерял равновесие и упал, когда дракон поднял вперед хвостовую часть. Ему удалось ухватиться за металлическое перо. Оно не оторвалось, и он бросился вперед, перехватился и хотел уже вонзить меч в затылок дракона, когда удар хвоста швырнул его на стену пещеры.
Оглушенный, он увидел, что на него опускается коготь, когда кристалл рядом с ним внезапно начал расти и словно копье нацелился в грудь дракона. Чудовище отпрянуло.
У Нодона с губ текла кровь. Последний удар стоил ему по меньшей мере двух сломанных ребер. С трудом дыша, он поднялся и пытался отойти от дракона как можно дальше. Вокруг него со скрежетом продолжали расти кристаллы. Они теснили дракона к противоположной стене. Чудовище яростно оборонялось. Его лапы разбили дюжины колонн, но круг из кристаллов, замыкавшийся вокруг него, становился все уже и уже.
Воздух был наполнен летучей кристаллической пылью. Нодон попытался не вдыхать глубоко. Он знал, что в противном случае мелкие осколки разрежут легкие.
— Бегите! Быстрее!
Нандалее! Она вышла из кристаллического сада рядом с Бидайн.
— Нангог проснулась. Она задержит дракона, но ненадолго. Бегите! Наша миссия выполнена.
Империя рушится
Коля вышел из-под Белых враг. Не оглядываясь, оставил позади храмовые сады. Ни одному из своих людей уже нельзя было доверять. Они не помогут ему, когда закатится его звезда. И он не мог винить их в этом. Он всегда учил их, что выживает сильнейший. Сейчас они еще не разобрались, что произошло. Но скоро все откроется.
У якорных башен к югу садов парили облачные корабли. Два из них, судя по всему, готовились к отлету, поскольку длинные очереди людей толпились у крутых лестниц. «Работорговцы», — подумал Коля. Это удачно! Там всегда пригодится лишний надсмотрщик.
На миг задумался над гем, нет ли возможности вернуться в свою комнату. В потайном ящичке своего сундука он спрятал мешочек с рубинами и бриллиантами. Целое состояние, которое могло гарантировать безбедную жизнь.
Но публичный дом — первое место, где его будут искать новые гвардейцы Аарона. Нельзя так рисковать. Возможно, бессмертный уже понял, что сделал он, Коля. Почему он отдал лучникам приказ осыпать вершину пирамиды градом стрел. Дело было не в жрецах! В конце концов, этот проклятый охотник из Гарагума позаботился о том, чтобы всякий, кто приблизится к Володи, получил стрелу. Коля надеялся, что его бывший друг погибнет под градом стрел.
С тех пор как бессмертный Аарон вызвал его к себе на рассвете и предложил невероятную кучу денег за то, чтобы он с оловянными поддержал атаку на храм, Коля сделал все, чтобы провалить это предприятие. Володи не должен был ничего рассказать! Он устранил его, чтобы оградить оловянных от перспективы участия в новых битвах. Володи наверняка остался бы верен бессмертному и сражался бы за него до тех пор, пока не подох бы последний наемник. Да и делам публичных домов в Золотом городе Володи тоже, вероятно, помешал бы. Уж чересчур он щепетилен!
Коля остановился посреди широкой площади храмового Квартала Цапоте. Здесь собрались раненые и трусы, сбежавшие с поля боя.
— Дай мне свой шлем, — велел он одному из воинов, который, опершись на колени, сидел на полу, закрыв лицо руками. Молодой воин испуганно поглядел на него. Судя по всему, ранен он не был, но лицо было бледнее мела. Некоторым стоит только испытать кошмары битвы, как приходит осознание — они слеплены не из того теста, чтобы быть воинами.
— Твой шлем! — приказал Коля.
Мужчина молча протянул ему шлем. Он был сделан из бронзы и украшен плюмажем из конского волоса. Красивая штука, хорошо сочетающаяся с бронзовым нагрудником и поножами, которые носил Коля. Великан надел шлем. Он подходил почти идеально. Нужно слегка поправить подкладку из плетеной соломы. Но пока что этого должно хватить. Он внимательно огляделся по сторонам. Лицо его слишком известное. Разумнее скрыть его, если он хочет наняться на облачный корабль.
Коля вошел в один из переулков поменьше, которые выходили на Белую площадь, и рассмеялся над своей дурацкой судьбой. Нельзя было связываться с таким счастливчиком, как Володи. Кто кроме него сумел бы выбраться с жертвенника цапотцев? Ему было жаль отдавать своего друга, но это решение было правильным. Вчера ночью, когда его вызвал бессмертный Аарон и посвятил в свои планы, Коля был преисполнен оптимизма. Так случилось, что возможность послать гонца к цапотцам, чтобы предупредить их, появилась у Коли только в тот момент, когда оба облачных корабля бессмертного были укомплектованы. Но что мешало цапотцам просто перерезать Володи горло… Коля покачал головой. Сложно понять людей, которые любят переодеваться в котов.
Он поднял взгляд на якорные башни. Уже недалеко. Судя по всему, скоро все рабы будут на борту. Корабли украшали знамена Валесии. Белый храм на красном фоне, намек на роскошный Зелинунт, который начали строить в уединенной долине по приказу бессмертного Ансура. Когда город будет закончен, это будет самое красивое место на Дайе.
«Как назло валесийцы», — подумал Коля. Они много лет воевали с Друсной. Примут ли они наемника, который говорит с ярко выраженным друснийским акцентом?
Коля бросил взгляд через плечо. На улице за ним плелся старичок, несший огромный груз свеженарезанного тростника. Больше никого не было видно. Значит, его не преследуют. Но долго ждать себя не заставят. Нужно взойти на один из этих валесийских облачных кораблей, чего бы то ни стоило.
Энергичным шагом он поспешил к стене из необожженного кирпича, окружавшей погрузочный двор, над которым возвышались обе якорные башни.
Даже когда началась атака Аарона, он еще надеялся на то, что все закончится хорошо. Его задачей было пробиться к Пасти змея и обеспечить возможность входа в подземный храм. Поэтому для первого десанта в храмовые сады вместо опытных воинов он выбрал одних кушитов. Воинов, по внешнему виду которых была видна их неопытность или которые были настолько худощавы, что было очевидно: им недостанет сил, чтобы выстоять в продолжительном сражении. Да еще против воинов-ягуаров, которые на равнине Куш почти в одиночку победили эскадрон колесниц Муватты. Что могло пойти не так?
Команды первых корзин были полностью обречены на смерть! Коля не поверил своим глазам, когда увидел с облачного корабля, как малочисленная группа воинов уничтожила ягуаров. Кого ему подослал бессмертный? Когда эти чужие воины пробились к самой Пасти змея и вопреки приказу пробили путь вниз, Коля заподозрил, что счастливая полоса, сделавшая его самым богатым человеком в Золотом городе, закончилась. Его приказ лучникам обстрелять вершину пирамиды был последней отчаянной попыткой воспротивиться новому повороту, который угрожала принять его судьба.
Миг, когда Володи, покачиваясь, встал рядом с жертвенником, окончательно решил его участь. Но он падает не впервые. Еще будучи простым кулачным бойцом, он мог выдержать больше, чем все остальные. Как часто его ни отправляли на землю, он снова вставал. Так будет и на этот раз.
У ворот на погрузочный двор стояли воины из лейб-гвардии валесийского наместника. Коля был поражен, встретив их здесь, но сделал вид, что ничего не происходит.
— Что тебе здесь нужно? — поинтересовался у него самоуверенный капитан, который, судя по всему, уже начал наращивать жирок на ленивой гарнизонной службе.
— Я наемник. Лоцман вон того облачного корабля направил меня сюда, — нагло солгал Коля. Ему нечего было терять. Благодаря Таркону Железноязыкому все собиратели облаков сейчас летали с гораздо большим количеством наемников на борту, чем обычно. Так что его история не совсем была притянута за уши.
Капитан насмешливо оглядел его.
— Должно быть, Веччио совсем отчаялся, если нанимает даже одноруких.
Коля увидел, что первый облачный корабль отпустил страховочные тросы и поднялся в небо. Второй корабль должен был вот-вот последовать за ним.
— Много лет назад я спас Веччио жизнь, — Коля поднял свою изувеченную руку. — Это стоило мне вот этого. С тех пор он старается, чтобы у меня всегда было место на облачном корабле. Ты должен пропустить меня.
Капитан оглядел его кожаный протез.
— Расскажешь мне эту историю, когда вернешься. Чтобы Веччио проявил благодарность — это что-то новенькое, — и с этими словами воин махнул рукой и пропустил его.
Больше всего Коле хотелось вцепиться ему в глотку. Если и были мужчины определенного сорта, которых он терпеть не мог, так это такие, тренированные тела которых исчезали под жиром, потому что они стали слишком ленивы. Чаще всего эти боровы считали себя неотразимыми. Коля был уверен, что этот парень считает себя бесконечно лучшим мечником, чем он сам.
Друсниец проглотил свое недовольство. Лучше напороться на высокомерного, чем на подозрительного капитана. Затем он поглядел на башню. Вот уже якорные тросы отвязали от оббитых листовым золотом балок. Эта проклятая поднебесная медуза скоро взлетит!
Перескакивая через две ступени, он бросился бежать по лестнице по внешней стене башни, отталкивая в сторону носильщиков и кладовщиков, пока не наткнулся на маленького волосатого мужчину, который с первого взгляда показался ему похожим на паука. У него были настолько тонкие конечности, словно в жизни он никогда еще не поднимал ничего тяжелее бокала вина. Предплечья покрывали длинные черные волосы. Лицо его все было покрытой щетиной, лишь некоторые волоски были седыми, несмотря на то что его загорелый череп был полностью лысым. Он смотрел на него большими темными глазами.
— Еще один надсмотрщик? — насмешливо поинтересовался он.
Коле показалось, что лоцман считает это вполне возможным.
Должно быть, этот тип и есть Веччио, поскольку на его тунике была вышита стилизованная серповидная ласточка, знак гильдии лоцманов. У собирателя облаков никогда не было больше одного лоцмана.
— Ищу место наемника. Вам еще нужны люди, господин?
Веччио кивнул в сторону храмовых садов.
— Ты оттуда, не так ли? Сбежал?
— Я… — протянул Коля, но паук оборвал его на слове.
— Не тащишь с собой мешок награбленного, у тебя нет даже плаща, который мог бы послужить тебе в качестве одеяла. Не нужно рассказывать мне сказки, мужик. Ты сбежал с поля боя.
— Я сбежал от ягуаров, — взволнованно ответил Коля. Никогда еще никто не подозревал его в трусости. — Вы знаете ягуаров? Это не люди, это сущие демоны! — Он поднял кожаный протез. — Трус не получит такую рану, у него все шрамы на спине, если он вообще зарабатывает шрамы.
Веччио провел рукой по узкому, заросшему щетиной подбородку.
— Мы летим к лувийским свинцовым копям. Путешествие на десять дней, если ветра будут благоприятны. Я предлагаю тебе кров и еду и, поскольку у меня доброе сердце, еще три серебряных монеты.
— Но ведь обычно платят самое меньшее в два раза больше, — сердито ответил Коля.
Веччио похлопал его по кожаному протезу.
— Получеловек получает только половину платы. Но не хочу тебя уговаривать. Слово за тобой.
— Ладно, три серебряных монеты!
Веччио покачал головой.
— Теперь ты стоишь всего две. Парней, которые спорят со своим лоцманом, вообще не стоит брать на борт.
Коля представил себе, как выворачивает тоненькие ручки и ножки этому волосатому пауку.
— Хорошо, — сдавленным голосом ответил он. Выбора у него не было.
Как сломанная кукла
Аркуменна смотрел на Шелковую, которая все еще была одета в поношенное платье. Такой он нашел ее среди еретиков и овладел ею сразу за воротами дворца. Задрал ей подол и прижал к грязной стене. Некоторые его люди наблюдали за происходящим. В принципе, это ему не особо мешало. Это был не первый раз. Когда его охватывала страсть, он ждал не долго, просто брал то, чтоб подворачивалось под руку.
Сегодня это было неудачное решение. Ибо разрушилось очарование, которое наполняло его ночи с Зарой. Она ведь особенная. Шелковая! Женщина-мечта многих мужчин, бесподобное лицо которой могли увидеть немногие. Не говоря уже о ее неповторимом теле. Но очарование пропало. Возможно, было ошибкой овладевать ею на глазах у своих людей, как обычной потаскухой. Поначалу его возбуждала мысль о том, что он делает это. Шелковая заслужила наказание… Как ей взбрело в голову пробраться в стадо нищих! Почему она не дала о себе знать? Аркуменна просто не мог понять. Это было похоже на предательство. Она предпочла бы отправиться в темницу, нежели показаться ему и лежать на постели с шелковыми простынями.
Зара переоделась служанкой, поэтому сама виновата в том, что с ней так обошлись. И вообще ей еще повезло. Аркуменна вполне мог представить себе, что ждет двух-трех привлекательных женщин среди этого сброда еретиков и оборванцев на облачных кораблях и в свинцовых рудниках. Возможно, даже самых кошмарно выглядящих женщин. Он прекрасно знал, чем довольствуются мужчины, которым несколько месяцев кряду некому задрать юбку. Так было в каждом походе против проклятых друснийцев. Так будет и здесь. И если Зара способна мыслить разумно, то сообразит, какую услугу он ей оказал, вызволив из толпы.
Как она сидит у стены…
Аркуменна отослал зевак прочь. Платье ее все еще было задрано. Хорошо было видно темное срамное место. Она сидела, опустив голову на грудь. Длинные волосы скрывали лицо. Аркуменна вспомнил, как когда-то в детстве в приступе ярости сломал свою любимую игрушку. Всадника, к глиняным ногам лошадки которого приделали бронзовые колеса, чтобы можно было таскать его за собой на веревочке. Он швырнул игрушку об стену, когда отец не захотел взять его с собой охотиться на кабана, несмотря на то что ему было уже семь лет. И горько пожалел об этом. Ноги у лошади сломались, голова и грудь всадника раскололись на тысячи мелких осколков. Осталось только туловище, по которому и нельзя было сказать, что он когда-то собой представлял.
И то, как Зара сидела у стены, напомнило ему о сломанном всаднике. Неужели их время вместе миновало? В ее красивом доме, с элегантной одеждой и почти оскорбительной самоуверенностью она нравилась ему больше. Такая женщина никогда прежде ему не встречалась. Может быть, достаточно будет отправить ее обратно в ее дом и начать все сначала, с того места, где они остановились несколько дней тому назад? Своим предательством она выдала ему еретиков. И саму себя тоже. Если среди богатых и облеченных властью людей станет известно, что она поклонялась Зеленым духам, к ней никто больше не придет. Сейчас он — это все, что у нее есть. Наверняка было бы интересно обладать ею какое-то время. Но так, как раньше, больше не станет.
Он подозвал служанку, кормившую кур у сараев.
— Приведи ее в порядок! — Поведение Зары постепенно начинало все сильнее и сильнее злить его. — Позаботься о том, чтобы ее вымыли и одели подобающим ее положению образом.
— Боюсь, что у нас во дворце нет одежды для шлюх, господин, — ответила девушка и, несмотря на дерзость, ухитрилась сделать так, чтобы голос ее звучал подобострастно. Аркуменна попытался было ударить ее по щеке, а потом решил присмотреться повнимательнее. Она была довольно симпатичной. Возможно, она станет следующей в его постели после Зары. Она обладала тем самым темпераментом, который, судя по всему, утратила Зара.
— Тогда одень ее как придворную даму. И позаботься о том, чтобы ее отнесли домой в паланкине. Никто не должен видеть ее на улице в таком состоянии.
Аркуменна покачал головой. Зара — шлюха. Наверняка ею не впервые овладевают подобным образом. Так что же вывело ее из равновесия? Нужно будет послать с ней стражу, на тот случай, если она еще раз решит сбежать. Пусть Коля приходит, пусть попытается распорядиться утраченной собственностью. Повод подраться с кулачным бойцом ему только на руку. Он отнимет у него публичные дома и отомстит за Леона!
Бессмертный
В воздухе все еще слышался звук лопающихся кристаллов. Сколько сможет Нангог удерживать дракона? Что это за существо, судя по всему, созданное девантарами — в насмешку над небесными змеями, как оружие против них?
Теперь Ливианна окончательно убедилась — создатели мира людей готовились атаковать Альвенмарк. Золотой должен узнать, что здесь происходит, и убедить альвов и своих братьев по гнезду в том, что время ожидания прошло. Равно как и время осторожных тактических решений! Нужно атаковать, уничтожить девантаров, пока это еще возможно. Спокойная жизнь с ними невозможна. Если девантары создадут еще нескольких подобных драконов, то земля альвов падет.
Наконец они достигли места, где возвышалась пирамида и где образовалось царство мертвых. Дети человеческие превратили его в поле битвы. Здесь были убиты дюжины мужчин. Некоторые буквально изрублены на куски. На миг Ливианна задумалась, зачем девантары создали для этого существа голову из золота? Хотели посмеяться над Золотым? Отогнав эту мысль в сторону, она стала смотреть на резню, пытаясь осознать, что все это произошло ради спасения одного-единственного человека. Интересно, кто это мог быть? Король? Философ? Чья жизнь стоит так дорого?
Перед ними к выходу направлялась небольшая группа воинов. К той лестнице, которая вела через врата с эльфийскими головами к пасти змея. Скоро в пустой нише будет покоиться и голова Манавейна. Они не могли забрать его с собой. Нандалее запретила. Если они понесут его тело, то будут продвигаться вперед медленнее. Теперь от него окончательно осталась лишь пустая оболочка. Душа Манавейна была свободна.
Ливианна удивилась, что Нандалее приняла это хладнокровное, но правильное решение. В принципе, Гонвалон промолчал в ответ на ее приказ, но по его лицу было отчетливо видно, что он обо всем этом думает.
«Мой сын просто слишком мягкосердечен», — с грустью подумала драконница. Она всегда это знала. Сколько продлится их с Нандалее любовь? С него станется устроить ссору из-за этого пустяка.
Они нагнали маленькую группу и как раз собирались пройти мимо, когда их задержал какой-то худощавый воин.
— Вы откуда? — крикнул он властным, привыкшим приказывать голосом. Он казался излишне резким, со своей небритой физиономией и воспаленными глазами. На него опирался высокий мужчина, лицо которого было скрыто под маской-шлемом.
— Были глубже в пещере, — спокойно ответила Нандалее. — Нас послал туда Коля, чтобы обеспечить прикрытие фланга. А потом пришло это чудовище… — Она понизила голос. — Большинство моих людей погибло.
«Неплохая ложь», — подумала Ливианна, подавляя ухмылку. Коли нигде не было видно. Пока ложь откроется, их и след простынет.
— Поднимайтесь по лестнице, — приказал мужчина в маске-шлеме и указал мечом на ступеньки. Клинок был необычным, вокруг него мелькало зеленоватое свечение. Зачарованный меч в руках сына человеческого? Ливианна не могла устоять перед искушением поглядеть на него Незримым оком. Свет силовых линий, окружавших его, был ослепительно ярок. Он был окружен несколькими заклинаниями, и его истинная аура была уже не видна. Должно быть, меч и его доспех были созданы девантаром.
— Что с вами случилось, господин? — спросила она, стараясь, чтобы в голосе звучало неподдельное участие.
— Осколки. В глаз попали какие-то осколки. Но все пройдет.
«Не умеет он врать», — подумала Ливианна. Она отчетливо чувствовала его страх, который он уже с трудом сдерживал. Он боится ослепнуть, и был еще и другой страх… Он боялся за свою жизнь. Почему?
— Позволите помочь вам, господин? У меня есть кое-какой опыт…
— При дворе его ждут лучшие целители империи! — прикрикнул на нее худощавый тип, который поддерживал воина. — Ему не нужны идиоты, которые будут возиться с его глазами и сделают все еще хуже.
— Пусть, Ашот. Он хочет, как лучше. Он… — Мужчина в маске не договорил. В глубине пещеры послышался громкий треск. Земля задрожала под ногами. Должно быть, дракон освободился из своей кристаллической темницы.
— На это нет времени, мы должны как можно скорее выбираться отсюда! Быстро! — прошипела Нандалее и с упреком поглядела на Ливианну.
Конечно, нужно спешить, но это уникальная возможность! Перед ними стоит бессмертный. Один из семи правителей Дайи. Нандалее просто не видит перспективы. Какие тайны можно узнать с помощью этого человека! Его мысли и воспоминания — безграничная сокровищница.
Мрачный спутник помог бессмертному подняться по ступенькам. Сын человеческий был совершенно беспомощен. И, несмотря на это, он настоял на том, чтобы выйти из пещеры последним.
«Герой, совсем как Гонвалон», — подумала Ливианна.
Нандалее первая взбежала по лестнице, задавая темп всем. Оба сына человеческих и их верные соратники, оставшиеся в живых после нападения дракона, не могли держать темп наряду с остальными эльфами. А Ливианна не хотела. Она встретилась с бессмертным, который понятия не имеет о том, кто она и что может сделать!
— Можно мне посмотреть твои глаза, как только мы выйдем на солнце?
— Лучшие целители города… — начал Ашот.
— Оставь его, друг мой. Что мне терять?
Худощавый воин бросил на нее предупреждающий взгляд.
Ливианна улыбнулась. На ней все еще был шлем и одежда воина, сына человеческого. Если бы Ашот знал, кто она и, в первую очередь, на что способна… Она пристально наблюдала за ним, как он помогал своему правителю подняться по лестнице. Как он оглядывался по сторонам, ничего не упуская из виду. Может быть, его можно использовать? Исцелить бессмертного — это мелочь. Но если она будет пить его воспоминания, это будет стоить большого количества сил. Сил, которые она обычно забирает у своих жертв. Но какой прок от того, чтобы узнать о правителе все и при этом сделать его стариком, который уже не сможет править долго?
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем они добрались до садов. Перед Пастью змея лежали дюжины раненых. Людей, в глазах у которых читался ужас, с которым они встретились в подземном храме Цапоте. Ливианна сняла шлем. Большинство воинов не отреагировали на то, что она оказалась женщиной. Они все были слишком заняты сами собой.
Однако Ашот уставился на нее, широко открыв рот. И прежде чем он успел что-либо сказать, она притянула его к себе.
— Я ведьма, которую Коля взял с собой в глубину, чтобы я принесла удачу. Я могу исцелить твоего правителя, но все имеет свою цену. Ты готов принести в жертву десять лет твоей жизни за то, чтобы бессмертный смог видеть?
Воин стиснул губы настолько сильно, что они побелели.
— Я могу и уйти. Веди его к своим целителям, и он ослепнет. Все в твоих руках, Ашот.
Нандалее, которая ждала ее вместе с остальными и услышала ее слова, яростно сверкнула глазами, но подходить не стала. Она поняла, что любой, кто подойдет к этой женщине в доспехах, тоже будет вызывать подозрение.
— Я сделаю это, — хриплым голосом произнес Ашот. — Идем! — Он взял бессмертного за руку. — Вам нужно
отдохнуть немного, господин. Целитель посмотрит ваши раны.
На лице бессмертного отчетливо читалась тревога. Должно быть, он понял, что дело серьезно. Ашот подвел его к цветущей вишне.
— Но ведь в тени целитель ничего не увидит…
— Прямые солнечные лучи могут помешать вам, господин, — мягким голосом произнесла Ливианна. — Мне света достаточно. Не переживайте. Пожалуйста, снимите шлем, великий, — она поглядела на воина. — Становись на колени рядом с ним, Ашот. Помоги ему.
Воин повиновался, не сводя с нее взгляда.
Ливианна поразилась, что правитель Арама выглядит как обычный сын человеческий. Не отвратительный, но и ничего особенного. Длинная, закрученная локонами борода спускалась на грудь. Волосы были черными, как вороново крыло, кожа — слегка загорелой. У него благородное лицо, на котором отражались великодушие и решимость. Веки и крылья ноздрей были залиты кровью. Кожу порезали мелкие обсидиановые осколки и поранили глаза так, что если бы его предоставили искусству здешних целителей, видеть толком он не смог бы никогда.
Она мягко провела правой рукой по его лбу, открылась всем его чувствам и одновременно левой рукой потянулась к Ашоту. Его пальцы вцепились в руку. Они были мокрыми. Эльфийка отчетливо почувствовала его страх.
Удалять все осколки, которые ранили бессмертного, по одному — на это ушел бы час, а то и больше. Их было слишком много! Столько времени у нее не было! Она лихорадочно думала о других возможностях, мысленно представила себе картинку, в которой она была силой, притягивающей все эти осколки, как магнит притягивает железные опилки. Она негромко произнесла слово силы, изменяя сеть силовых линий. Здесь, в Нангоге, она была другой. Колдовать было тяжелее, чем в Альвенмарке. Она позаимствовала силы у Ашота. Пусть увянет, чтобы даровать жизнь Аарону.
Ливианна закрыла глаза, чтобы полностью погрузиться в свое искусство. Она почувствовала, как задвигались мелкие осколки в плоти Аарона. Теперь она стала с ним единым целым. Почувствовала его боль, узнала его страхи и… Там был еще кто-то! В теле правителя жил другой дух. И еще один… Все больше и больше! Они осаждали Аарона, который когда-то был крестьянином, насмехались над его глупостью из-за того, что он связался со жрецами Цапоте, советовали ему не доверяться незнакомцам и показывали ему ужасные образы того, что сделает со слепым правителем Львиноголовый.
Испугавшись, Ливианна отвлеклась от этой мистерии, для начала решив сосредоточиться на простом. Она была в крови бессмертного, в его ранах, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, она творила чудо. Сращивала то, что разрезали обсидиановые осколки.
Она посмотрела его глазами. Увидела, как крона вишни над ними, размытая бело-зеленая картинка, снова начала приобретать форму, пока, наконец, он отчетливо не увидел каждый листок и каждый цветок.
В голове Аарона начался прилив голосов. Они громко предупреждали по поводу ведьмы, которая потянулась к их общей душе. Их мысли источали яд и тьму. А потом среди них зазвучал один голос, совладавший со всеми остальными. Тот, которого они презрительно называли «крестьянином», человек, которого когда-то звали Артакс, обладал такой силой, что заставил замолчать всех остальных. Ливианна рассматривала воспоминания из его жизни. Она оказалась богатой на радости и горести. Всех остальных духов в его голове она коснулась лишь мимоходом. Они были маленькими, пленниками самоуверенности, лишившей их существование какого бы то ни было блеска. Человек, который когда-то был Артаксом, был другим. В нем горел огонь. Он хотел изменить мир детей человеческих, сделать его справедливым местом, где никому не придется страдать от голода или произвола правителей. Она увидела все сражения, которые довелось провести Артаксу, его отчаянную любовь к принцессе варваров, спуск в ту мрачную долину, где он встретился с девантаром, с человеком-вепрем. Там его меч стал мечом духов, и он подобрался к тайне, которую ревниво хранили девантары.
Ливианна вышла из мыслей бессмертного и открыла глаза. На миг растерянно смотрела в одну точку. Слишком отчетливы были картинки его воспоминаний, которые накладывались на то, что показывали ее собственные глаза.
Правитель улыбнулся ей.
— Спасибо, — теплым голосом произнес он.
Ливианна убрала руку с его лба. Мимоходом бросила взгляд на Ашота. Воин казался усталым. Виски поседели, но он потерял не слишком много лет. Его изменения остальные спишут на ужасы этого дня. Она не оставила слишком явных следов.
Аарон схватил ее за руку.
— Ты должна пойти со мной. Ты могла бы помочь многим страдающим людям, прекрасная незнакомка.
Ливианна пристально поглядела ему в глаза. Там угнездилось одиночество, за лучами, ослеплявшими тех, кто хотел видеть только бессмертного.
— Я не могу. Моя судьба иная. Я как ветер, тебе не удержать меня. Мне предначертано идти дальше.
Он отпустил ее. В его глазах теперь читалось сожаление. Он никогда не попытался бы удержать ее силой, это она знала. Этот человек был действительно совсем не таким, как те немногие люди, которым она заглянула на самое дно души.
Ливианна снова надела шлем и отошла к своим товарищам. Проигнорировала резкое замечание Нандалее на тему того, что скоро рухнет полгорода и у них нет времени на подобные игры. Ливианна считала иначе. У нее еще остались здесь дела. Она держалась поближе к Бидайн, когда они выходили из храмовых садов, пересекли большую площадь перед Белыми вратами и вошли в узкие переулки, по бокам которых стояли обычные дома, и на их плоских крышах сейчас стояли плотные толпы зевак, желающих увидеть, что происходит в храмовом квартале Цапоте.
Вскоре они дошли до одной из бесконечных лестниц, соединявших друг с другом террасы городских кварталов. Нандалее выбрала путь в стороне от главных улиц. Она предпочитала оставаться в полумраке узких лестниц. Они взбирались по истоптанным ступеням, скользким от нечистот, которые выплескивали из окон, и воды, стекавшей с густой паутины бельевых веревок, из-за которых небо казалось похожим на мозаику. Ливианна заметила, что Нандалее все еще напряжена, словно она опасалась, что их миссия может закончиться трагически в самый последний момент. Может быть, девантары уже знают о том, что произошло, и будут атаковать?
Но Ливианна не собиралась позволить страхам молодой эльфийки захлестнуть себя. Она притянула Бидайн к себе.
— Я дала тебе обещание. Я исполню его. Давай скроемся в толпе на площади перед Золотыми вратами.
Бидайн словно испугалась.
— Мы ведь не можем…
— Ты хочешь иметь кожу, гладкую, как шелк? Тогда иди за мной!
Новые пути
На площади перед Золотыми вратами толпились люди, мулы, паланкины, верблюды. В воздухе гудели ругательства на всех языках человеческого мира, слышались молитвы испуганных людей и громкие бахвальства тех, кто прятал страх за громкими словами. Здесь собрались и все ароматы Нангога. Словно колпаком накрывали площадь запахи шафрана, перца и кориандра, смешивающиеся с ароматами жареного мяса от множества маленьких забегаловок, которые окружали большую площадь. В толпе бродили продавцы воды с большими амфорами, перетаскиваемыми на спине, пекари с целыми вязанками баранок. Фокусники и музыканты играли для тех, кто хотел уйти на далекую родину с караваном, а сейчас ожидали, когда откроются магические врата, соединяющие между собой миры. Лишь ночью сюда на несколько часов приходил покой. Через врата, как через игольное ушко, должны были пройти люди и товары целого мира.
Нандалее знала, что у них уже нет времени на то, чтобы пытаться затесаться среди ожидающих. Она не доверяла Нангог. Действительно ли богиня отказалась от своего плана смести Золотой город со склонов Устья мира? Нангог назвала Нандалее всего лишь песчинкой в своем глазу. Зачем ей держать данное песчинке обещание?
И даже если Нангог сдержит слово и ограничится лишь «маленьким» землетрясением… Нандалее знала лишь одно: когда дело дойдет до этого, она не хотела бы оказаться в Золотом городе и прочувствовать месть великанши.
«Будут тысячи погибших», — подавленно подумала она. Несмотря на то что она сделала все, чтобы предотвратить это. Снова она потерпела поражение.
— Где Ливианна? — вдруг спросил Гонвалон.
Нандалее обернулась. Ливианна и Бидайн потерялись в толпе.
— На этот раз ждать не будем! — решила она. Время утекало, как песок между пальцами. Нандалее не могла понять и того, зачем Ливианна возилась с бессмертным. Поставить их всех под удар, чтобы исцелить его раны — это было совершенно не в духе чародейки. Возможно, она прочла воспоминания правителя — но делать это тоже не входило в их задачу. Они выполнили миссию, и последнее, что оставалось сделать Нандалее, это вернуть всех своих спутников живыми в Альвенмарк.
— Мы ведь не можем просто бросить их, — удивленно произнес Гонвалон. — Мы должны держаться вместе. Мы вступаемся друг за друга. Даже за погибших, не говоря уже о живых.
Нандалее обиделась. От нее не укрылось, насколько сильно он расстроился из-за ее решения оставить тело Манавейна. Но тут речь шла о живых.
— Это Ливианна бросила нас, и я сожалею, что ей удалось соблазнить Бидайн пойти с ней. Для нас возврата больше нет, — она указала на массивный портал между статуями богов. — Это наш путь в Альвенмарк, и скоро он надолго закроется. Нангог пробудилась от магического сна, она в гневе. То, что она делала до сих пор — было частью ее снов. Теперь она проснулась. И она видит, что то, что сделали дети человеческие с ее миром, не сон. Как они превратили плодородные земли в пустыни, а реки — в клоаки, разрушили леса, которые росли веками, затянули небо тучами дыма. И в отмщение она собирается смести с холма весь город.
— Держи себя в руках, — прошипел Нодон. — На нас уже смотрят.
Нандалее воспользовалась своим родным языком, чтобы ни одно дитя человеческое не поняло, о чем они говорят. Но она настолько вошла в раж, что все разговоры вокруг стихли, и множество детей человеческих уставились на нее, на этого странного воина со звонким голосом. Нодон прав. Это место — самое неподходящее в городе, чтобы не привлекать к себе внимания. В Золотых вратах стоял серебряный лев девантаров и стерег приходившие и уходившие караваны. Иногда здесь бывали даже боги.
Нандалее схватила Нодона.
— Давай, прочти мои мысли, стань единым целым со мной, — она предпочла бы открыться Гонвалону, но с тех пор, как мастер меча потерял свой магический дар из-за Махты Нат, это было уже невозможно. — Давай же!
Нодон убрал руку и бросил на Гонвалона почти умоляющий взгляд.
— Я верю тебе, — спокойно произнес он. — Тебе не нужно мне ничего доказывать.
— Но ведь мы освободили Нангог, — произнес Элеборн. — Она ведь не может…
— Ей на нас наплевать. Мы для нее песчинки. Дети альвов! Творения тех богов, которые сковали ее. То, что теперь мы освободили ее, ничего не меняет в том, что она ненавидит альвов так же точно, как и девантаров. И то, что мы еще в городе, не удержит ее, — она указала на обезглавленное божество у Золотых врат. — Всего несколько недель тому назад в городе произошло землетрясение. А ведь Нангог еще спала. Ты видел поваленные причальные башни, разрушенные дома. На этот раз будет хуже. Богиня в гневе. Я не хочу быть здесь, когда ее ярость поразит город. Поэтому мы больше не можем искать Ливианну и Бидайн. Я вас предупредила: мы не имеем права терять время, а Ливианна все равно задержалась с бессмертным. Теперь она снова ставит на кон нашу жизнь. Я не потерплю, чтобы один из вас вернулся искать ее. Она приняла решение. Мы ничего ей не должны.
— Она вернула Манавейна. Она рискнула жизнью, чтобы мы выполнили свою миссию, — с упреком произнес Гонвалон. — Я не могу просто так уйти.
— Ей на нас наплевать, — попытался убедить его Нодон. — Она хотя бы могла сказать, что ей нужно. И почему Бидайн пошла с ней? Бидайн даже не драконница. Куда она втянула малышку?
— Если она ведет себя неправильно, это не повод для меня поступать так же. Мы должны держаться вместе.
Мысли Нандалее путались, она хотела возразить ему, но взяла себя в руки. Мир вокруг померк — остался только Гонвалон. Она видела его узкое лицо, меланхоличные глаза, которые так часто искрились любовью, когда он смотрел на нее, мягкие губы, которые она целовала бесчисленное множество раз, подтянутое тело, лежавшее рядом с ней в самые прекрасные ночи ее жизни. Вспоминала его смех, когда она делала что-то безумное. И она приняла решение.
Гонвалон предпочтет остаться в городе, обреченном на гибель, нежели нарушить свои моральные законы. Это был мужчина, в которого она влюбилась. Белый рыцарь, всегда остававшийся на стороне света, даже если небесные змеи посылали его убивать. Она знала, как сильно он страдает от этой жизни и что его моральный кодекс — это единственное, что поддерживает его. Она не станет заставлять его взвешивать, что значит для него больше — кодекс или их любовь. На протяжении минувших недель он всегда шел за ней.
Теперь настало время присоединиться к нему, даже если то, что он собирается сделать, выглядит глупо.
— Я объявляю нашу миссию оконченной, — медленно произнесла она. Последние сомнения относительно того, правильно ли она поступает, еще слышались в его голосе. — Теперь каждый волен идти своей дорогой.
Трое драконников удивленно смотрели на нее.
— А ты? — удивленно спросил Элеборн. — Что будешь делать ты?
— Я останусь с Гонвалоном, — от того, что она произнесла это вслух, на душе стало легче. Это не было разумным решением, но она знала: как бы ни было тяжело, она об этом не пожалеет.
Один только взгляд, полный гордости и любви, которым одарил ее в этот миг Гонвалон, стоил того, чтобы рискнуть всем.
— Я пойду с вами, — в своей обычной скупой манере произнес Нодон.
Элеборн помедлил мгновение, а затем кивнул.
— Я тоже.
Нандалее пожалела, что не может отказаться от этой ответственности. Но она была рада тому, что их группа не развалилась. Они дадут отпор Нангог и вместе с детьми человеческими испытают на себе силу, которую освободили от оков.
КНИГА ВТОРАЯ
НЕБО В ОГНЕ
Обманщик
Сейчас они впустят собаку. Самую большую.
Доян всегда опасался их, этих собак. Поэтому он стал надсмотрщиком клеток, проводником собак. Он решил, что лучше быть тем, кто держит за поводок. Собак он обдурить не мог, они всегда чувствовали его страх. Он подчинил их себе с помощью ударов кнутом и шипастых ошейников, они визжали, но до них доходило.
В отличие от их хозяев. Как же он ненавидит их, этих самоуверенных землевладельцев. Они не держали рабов, а заставляли работать на себя должников. И эти бедолаги могли выплатить свой долг только в том случае, если слягут в могилу. А некоторые и того дольше! Он с ужасом думал о торговле мясом с Золотым городом. Доян поднял голову и поглядел на темные прорези, наверху, под самым потолком маленькой арены. Он был побелен, но под краской видны были пятна. Они перекрашивали его каждый раз после подобной казни. Затем Доян перевел взгляд на решетку, которая должна была вот-вот подняться. Он даже слышал, как дышит собака, вывалив язык из пасти. Их называли костедробителями. Сущие чудовища. Размером почти с коня, с клочковатой серой шерстью и небесно-голубыми глазами. Такими же голубыми, как у Ханны.
Он должен был понимать, какой опасности подвергает себя. Она была слишком яркой с этими живыми глазами, золотыми волосами и самовлюбленным поведением. Ханна не умела не высовываться. Не умела становиться невидимой. Ничто не было более противно ее существу.
Они нашли ее. И она назвала им его имя. Имя хозяина гончих. И именно этот вершитель справедливости несправедливых оказался виновным.
Доян не спускал глаз с решетки. Когда же она наконец поднимется? Он ведь уже здесь! Он чувствовал взгляды Манассэ. Эти сытые, самодовольные взгляды! Неужели питается его горем? Его сломанными ногами. Он не сможет убежать. Они разбили ему дубинками колени, большие берцовые кости и стопы. Но он ничего не сказал им. Целых три дня, пока они не устали задавать вопросы. Им так хотелось узнать, скольким он помог. Это была его месть. Пусть мучаются сомнениями, кто из тех, кого он объявил растерзанными собаками, на самом деле сбежал. Как часто он обманывал их? Что стало с теми, чья ненависть к землевладельцам не погаснет никогда? И как скоро они вернутся, чтобы отомстить?
Мысль об этих страхах, которые никогда не оставят мучителей, дала ему сил вынести пытки. Она назвала им его имя. А они заставили ее смотреть, как они его истязают. Ханна рассказала им все, даже о его страхе перед собаками. А когда нечего было добавить, она стала выдумывать истории. Лишь бы ее не били и чтобы оттянуть неизбежное. Вчера ночью они отвели ее к бассейну с крабами и привязали к колу на берегу. Ему пришлось наблюдать за тем, как гигантские клешненосцы, способные одним движением отрезать большой палец на ноге, выходили из воды. Их холили, откармливали, чтобы когда-нибудь отправить в кастрюли богачей Золотого города. Так и Ханна вернется в Золотой город, о котором всегда так мечтала. И войдет в дома богачей… За это она отдала бы все, если бы была жива. Доян с горечью рассмеялся. Нельзя было помогать ей бежать. Он должен был знать. Она не была создана для того, чтобы быть невидимой.
Где-то за решеткой нетерпеливо рыл лапами землю костедробитель. В принципе, ему повезло, что он боится собак. Костедробитель справится с ним быстро. Это будет не так, как прошлую ночь с Ханной. Когда они насытились ее криками, то перерезали голосовые связки, не горло. Как же он ненавидит их, этих жирных свиней. Он представлял себе, что сделал бы с ними. Они многому научили его в плане жестокости. Доян закрыл глаза. Последним чувством перед смертью не должна быть ненависть. Он попытался забыть о гулкой боли в ногах, которая заявляла о себе тем сильнее, чем дальше отступала ненависть. Он думал обо всех тех, кого спас, которые жили теперь в безопасности, благодаря тому что он показал хозяевам пару окровавленных, растерзанных тряпок.
Он считался одним из самых успешных проводников, которых когда-либо видела великая река. Доян улыбнулся сам себе. Особенно он любил вспоминать первую девушку, которой помог бежать. Какой она была чудесной лгуньей. И глядя на нее, он вопреки всему готов был поверить в ее ложь. Она была умна и красива. Все, что он ей когда-либо рассказывал, она впитывала в себя, как сухая губка воду. Боги даровали ей всего в избытке, что нужно для того, чтобы выжить в Золотом городе. В случае с ее старшим братом боги были не настолько щедры. Он был славным парнем, сильным для своего возраста, честным и целеустремленным. Он всегда приглядывал за Зарой, защищал ее, как мог, и даже не заметил, как часто именно она держала в руках нити их судеб.
С этих двоих и началось его дело. Он незаметно подтолкнул их к побегу, рассказывая им истории о слугах, которым удавалось сбежать. И когда брат и сестра, наконец, набрались достаточно мужества, чтобы сделать это, прикрыл их тыл. Направил других проводников по ложному следу и наконец показал разорванные, окровавленные тряпки и заявил, что видел, как их схватили речные крокодилы. Так их перестали искать.
«Такой свободы, как у мертвых, нет ни у кого», — с улыбкой подумал он.
Заскрежетав, поднялась решетка. Он услышал рычание костедробителя. Сейчас и он тоже присоединится к погибшим. К свободным!
Превращение
Манассэ с презрением наблюдал за Дояном. Немногим удавалось одурачить его. Судя по всему, этот проклятый ублюдок обманывал его уже не первый год. А теперь лежит и, когда поднялась решетка, улыбается, вместо того чтобы наделать в штаны от страха.
— Вот же мешок с дерьмом! — прошипел он.
Ханна клялась, что Доян боится собак, что он управлялся с ними только потому, что правил животными как тиран, держал их в узде, дрессировал их с помощью плетки и никогда не уступал. А теперь с улыбкой ждет от них худшего!
Сегодня он наслаждался одиночеством. Упивался тем, что не придется ни с кем делить удовольствие. Было принято приглашать хозяев соседних поместий присутствовать во время казни, как он поступил вчера, когда привязал девочку к колу. В крупных землевладениях на великой реке ничего особенного не происходило. И любое развлечение было желанным. Манассэ наклонился, чтобы лучше видеть его в прорезь под потолком арены. Из-за решетки костедробитель вышел, подозрительно принюхиваясь. Пахло кровью и плотью, которая уже начала подгнивать. Собаки любили, чтобы корм был не слишком свежим. Но что-то с костедробителем было не так. Он вышел из туннеля на негнущихся ногах, держась вплотную к стене, вместо того чтобы наброситься на Дояна. Он же должен понимать, что проводник беззащитен. Почему эта тварь поджимает хвост? Почему?..
Из туннеля, из которого только что вышел костедробитель, пополз зеленый туман. Манассэ на шаг отступил от прорези. Зеленый дух! Два раза он видел их издалека в лесах и слыхал о них сотни историй. Что бы ни случилось сейчас, это будет интересным. Он коснулся маленькой стеклянной колбы, висевшей у него на шее на кожаном шнурке. В нем содержался порошок, защищающий от духов. Нужно только бросить его в открытое пламя, и появлялся дым, который лесные духи выносить не могли. Порошок был бессовестно дорогим. Но он работал. Как-то в гостях у него побывал путешественник, которому порошок спас жизнь в глубоком лесу. Манассэ краем глаза посмотрел на факел, торчавший в стене. Здесь он в безопасности!
Задержав дыхание, он стал наблюдать за тем, что происходило на маленькой арене для собак. Дух гнал костедробителя перед собой, загонял его в угол. При этом огромная гончая визжала так жалко, словно ее схватил крокодил. А потом костедробитель вдохнул духа! Манассэ зажал нос и рот рукой. О таком он никогда прежде не слышал. Костедробитель стоял тихо-тихо. Хвост уже не был зажат между задними лапами. Он поднял голову и посмотрел на прорезь. На миг хозяину поместья показалось, что в глазах гончей сверкнул зеленый огонек. А потом животное набросилось на Дояна.
Калека перестал улыбаться, он был парализован от страха. Не в силах пошевелиться, он смотрел на собаку, которая поставила ему на грудь большие лапы и стала давить на него, пока наконец не встала на него целиком. Морда гончей приближалась все ближе к лицу Дояна. На миг ему показалось, что собака хочет поцеловать калеку, когда Зеленый дух вдруг потек у него изо рта. Часть тумана проникла в рот Дояна, который отчаянно вскрикнул.
Однако большая часть злого духа извивалась змеящимися спиралями вокруг тела собаки и Дояна. Оба тела выгнулись из-за спазмов, а потом принялись биться друг о друга. Так сильно, что их тела изогнулись, а кости словно сломались.
Манассэ ничего подобного прежде не видел. Шокированный и пораженный, он не мог отвести взгляд. Сильные лапы костедробителя подломились, его массивное тело опустилось на тело Дояна. Казалось, их подрагивающие тела любят друг друга. А потом зеленый туман засветился изнутри. От него поднялись сверкающие точечки, заплясали по арене, и обрушились на оба тела, которые…
Помещик не поверил своим глазам. Он прижался лицом к прорези, словно собираясь заползти в узкое отверстие. Этого не может быть! Плоть собаки и мужчины изменилась. Оба тела сливались друг с другом! Это уже было одно существо. Ребра Дояна раскрылись как мясистый рот и втянули собаку в раскрывшееся тело. Голова гончей упала на лицо Дояна, и словно оба потеряли твердую форму, они стали сливаться друг с другом, образовали новую, большую голову с выступающей собачьей мордой и крупными собачьими ушами.
Существо из двух тел извивалось и вытягивалось. Оно росло. Когда зеленый туман полностью исчез, чудовище, получившееся из собаки и проводника, достигало более двух с половиной шагов в высоту. У нее было тело и руки человека, хоть и заканчивались они не ладонями, а длинными лапами. Ноги выглядели худощавыми и странно искривленными. Но это были ноги для продолжительного, выносливого бега. Хотя бы голова существа выглядела человеческой. С длинными клыками в собачьей пасти — казалось, чудовище было порождением кошмарного сна.
Лишь глаза напоминали о Дояне. Большие, карие глаза, за которыми крылся мстительный разум проводника собак. Теперь они смотрели на прорезь. Принюхиваясь, бестия вытянула голову вперед. В этот миг до Манассэ дошло, что это существо, в котором продолжал жить разум Дояна, знает, что он здесь, наверху.
Чудовище обернулось и протиснулось в короткий туннель, ведущий к клеткам. Помещик в панике огляделся по сторонам. Нужно бежать! Но куда? Нельзя, чтобы его поймали на улице. Он часто видел, что творят гончие с беглыми работниками. И эти гончие были ласковыми зверюшками по сравнению с родившейся на арене тварью. Он в отчаянии поглядел на узкий засов крохотной комнатушки. Вокруг арены для собак было семь таких же комнатушек и одна комната побольше, для гостей. Засов служил лишь для того, чтобы никто не помешал, если захотелось сделать что-то отличное от наблюдения за тем, что творят собаки. Серьезного штурма он не выдержит.
Взгляд Манассэ остановился на факеле. Он спасет его. Вынимая его из бронзовой подставки, он услышал, как внизу затрещала дверь. Бестия сломала дверь в проход, ведущий сюда, наверх.
Манассэ дрожащими руками ощупывал стеклянный флакончик. Отчетливо слышал скрежет на ступеньках. Ругаясь про себя, он сорвал с шеи тонкий ремешок, когда у него не получилось открыть пробку флакончика.
Он услышал, как снаружи бестия, принюхиваясь, ходила от двери к двери. Горлышко флакончика сломалось, половина желтого порошка посыпалась на пол, и бутылочка едва не выпала из потных пальцев Манассэ. Он уже практически обезумел от страха.
У двери послышалось царапанье. Раздался низкое, гортанное рычание. Флакончик выскользнул из потных пальцев и со звоном упал на пол. Что ж, хотя бы часть порошка попала в пламя факела. Взвился густой маслянистый дым сернистого цвета.
Засов оторвался от стены. Дверь распахнулась. Бестия, брызгая слюной, слегка пригибаясь к земле, скользнула в комнатушку, вытянув вперед когтистые лапы, словно намереваясь вырвать ими сердце у Манассэ. Помещик подул на желтоватый дым, чтобы быстрее погнать его в сторону чудовища. Если бы существо наконец вдохнуло!
Огромный человекопес склонил голову набок и недоверчиво принюхался. Значит, работает! Манассэ, успокаиваясь, ткнул вперед факелом.
— Убирайся, тварь! — изо всех сил заорал он и уже начал думать о том, как можно поохотиться на бестию, когда та убежит в болотистые заливные луга. Он уже представлял себе, в каком месте дома выставит голову чудовища, когда человекопес ринулся вперед.
Один-единственный раз щелкнув челюстями, бестия откусила руку с факелом.
Химеры
«И случилось так, что богиня в недрах земли восстала ото сна. И, несмотря на то что она была далека от силы, которой обладала когда-то, она могла принести много бед в мир. В мир, созданный ею из того, что она когда-то украла у Дайи. Она боролась с оковами, не в силах разорвать их. Ее гнев был подобен отдаленным раскатам грома и мог напугать лишь маленьких детей, которые еще сосут грудь матери. Поэтому она стремилась к тому, чтобы другим способом принести яд мести в этот мир, который взращивали трудолюбивые руки и где дети семи империй несли порядок туда, где прежде были лишь заросли и хаос.
И ее злая воля воплотилась в духах, которые роятся в ночи. Великанша дала им волшебную силу, которой они прежде не обладали. И они стали поглотителями душ. Духи навещали детей человеческих в уединении, чтобы стать с ними единым целым и превратить их в порождения тьмы и глуши. И на тех храбрецов, которые искали золото в горах и земле, стали нападать коршуны и орлы. И духи поглощали их тела и создавали противоестественных химер, наполовину людей, наполовину порождений облаков. Примерно то же самое происходило с охотниками, которые стали единым целым с волками и тиграми. Но мне сообщили о несчастных, которые сторожили покой кладбищ: они слились с теми, кто поднялся из земли, подгоняемый мстительной богиней.
Таким было это горе, которое происходило одновременно повсюду, где жили люди Нового мира. И вскоре не осталось мест, где они были бы в безопасности от химер скованной богини. Но вскоре до бессмертных дошли вести о том, что происходит в их отдаленных провинциях, и они решили созвать большой совет, чтобы совладать с тьмой, напавшей на мирные хижины их подданных (…)»
Цитируется по книге: «Разные труды древних времен»,
издатель неизвестен, с. 83.
Хранится в библиотеке Искендрии, в зале затонувших империй,
шкаф XXXV, полка VII.
Примечание: список древнего текста, который обнаружила эльфийка Валинвин в библиотеке детей человеческих в городе Искендрии.
Несмотря на то что история о возникновении химер в целом кажется достоверной, кое-что свидетельствует в пользу того, что писавший это никогда не был в Нангоге и даже не был современником описываемых событий.
По ту сторону красных ворот
Бидайн хотела получить новую кожу больше всего на свете, но ее пугало то, что она восстала против приказов Нандалее. Ей не хватало самоуверенности Ливианны, которая бесстрашно шла вперед и протискивалась сквозь толпу детей человеческих. Повсюду шептались о том, что развязалась война между империями Цапоте и Арам, где правит бессмертный Аарон. Город был словно охвачен лихорадкой. Тысячи людей двигались в направлении квартала, над которым поднимался столб темного дыма — горели сады, из которых когда-то бежали Бидайн и Ливианна. Знали бы дети человеческие, какое существо таится там, в глубине, они бы бросились бежать в противоположную сторону.
Бидайн задумалась, не поднимется ли пернатый дракон в город, чтобы пойти по их следам. Ливианна была уверена в том, что он никогда не покидал пещеры. Но ведь то, что он не делал этого до сих пор, совсем не значило, что он не может сделать этого в принципе… Она испуганно смотрела на колонны дыма и вслушивалась в крики детей человеческих. Слышны ли признаки паники? Когда она в очередной раз посмотрела, как высоко солнце, Ливианна остановилась.
— У нас наверняка еще есть время до землетрясения, о котором говорила Нандалее. Она ведь сказала, что богиня собирается с силами, — успокоила ее наставница. — Не бойся, я вытащу тебя отсюда. Но тебе придется помочь мне. Заклинание, которое нужно произнести, я не могу сплести одна.
Ты произнесешь слово силы, которое дарует нам силу крови.
Бидайн кивнула, несмотря на то что по спине пробежал холодок. Она осознавала, что это означает. Если она поможет Ливианне с этим заклинанием, то это будет значить, что она выбрала темную сторону магии. Если однажды она встанет на этот путь, возврата больше не будет.
Эльфийка молча следовала за наставницей, они снова шли по вонючему городу. В темном переулке сидела маленькая, черно-белая собачка, которая жадно поглощала собственную рвоту. Юной эльфийке это показалось отличным образом для детей человеческих, которые жили в нищете. Они пришли в Нангог в надежде на то, что быстро разбогатеют, — а теперь сидят в грязи и день за днем поглощают собственную рвоту. В то время как одни утопают в роскоши, другие поедают собственные несбывшиеся мечты. День за днем, до тех пор, пока в дверь не постучит смерть.
Наконец они достигли большого дома Шелковой, и Ливианна постучала в красные ворота. Бидайн улыбнулась. Никто в доме не догадывался, что к дверям пришла смерть. Внезапно она перестала испытывать угрызения совести относительно того, что они собирались сделать. Дети человеческие и без того двигались к быстрой смерти. Раньше или позже — безразлично. А когда правнуки Шелковой увидят свет, она все еще будет молода. Глупая мысль, потому что у Шелковой, конечно же, правнуков не будет. Даже сыновей или дочерей.
В воротах открылась небольшая калитка. Обе эльфийки сняли шлемы, чтобы привратник мог их узнать. Он тут же открыл, хоть и смотрел на их воинские наряды огромными глазами.
— Госпожа полагала, что вы ушли, — ошеломленно произнес мужчина.
— Что ж, теперь мы вернулись! — легкомысленно ответила Ливианна. — Где нам найти госпожу?
Привратник пожал плечами.
— Исчезла, хотя никто не видел, как она уходила, — произнес он, судя по всему, весьма расстроенный тем, что его важная миссия из-за поведения хозяйки доведена до абсурда.
Ливианна поглядела на небо.
— Мы подождем ее. Время еще есть.
Бидайн пожалела, что не обладает спокойствием наставницы. Незаметно поглядела на сводчатый потолок сторожки, в которой они стояли. Удачное ли место для того, чтобы переждать землетрясение? Надежно ли закреплены камни на большой площади?
Слуга тщательно запер ворота и снова уселся на серый камень, на котором лежала грязноватая желтая подушка. Место, где он проводил свою жизнь в ожидании того, когда кто-нибудь постучит в дверь.
Юная служанка выглянула из-за оббитого деревом парапета на втором этаже и посмотрела на них. Бидайн знала ее. Ее задачей было хранить драгоценные шелковые платья своей хозяйки. Теперь она поспешно спускалась по лестнице. Несмотря на то что она пыталась приветливо улыбнуться, по лицу ее отчетливо читалось недовольство тем, что женщины надели одежду воинов.
— Госпожу расстроило то, что вы ушли, не попрощавшись, а ведь она была так добра по отношению к вам, — язвительно произнесла она. Она зачесала назад свои длинные волосы медового цвета и заплела их в тугую косу, спадавшую на плечо и достававшую почти до бедер.
«У нее такая чудесная белая кожа, что можно только позавидовать», — ревниво подумала Бидайн. Наверное, она обкрадывает Шелковую и втайне пользуется ее лосьонами и кремами.
— Мы хотим пить, девушка, — произнесла Ливианна тоном, не оставлявшим сомнений в том, кто здесь служанка, а кто госпожа. — Мне очень не хватало свежего персикового сока, который здесь всегда подавали. Принеси нам два бокала.
— Как пожелаете, — почтительно пробормотала девушка и побежала в сторону кухни.
Бидайн все еще была поражена внезапной переменой в поведении служанки, когда Ливианна с улыбкой обернулась к ней.
— Не переживай. Ты же знаешь, что в жару полуденного часа она почти всегда дома. Она придет. Я чувствую.
Уверенность
Зара выглянула из-за занавесок паланкина, посмотрела на стражу и негромко выругалась. Сначала она была шокирована тем, что ее запланированное пленение воинами Аркуменны сорвалось. Она была в числе немногих избранных, которым Барнаба отчетливо описал, что ожидает город, когда проснется Нангог. Когда все начнется, безопасное место будет только одно — нужно быть высоко в небе! На улицах Золотого города вопросы жизни и смерти будет решать исключительно везение.
Когда Аркуменна овладел ею, как какой-то служанкой, оцепенение спало с нее. Она совершенно сознательно вела себя как прислуга. Ей было все равно, смотрит ли кто-то, как ею овладевают. Даже если это происходит у грязной стены. Бывало и хуже.
Она совершенно осознанно делала вид, что сломлена. Аркуменна ее больше не интересовал. Она хотела убраться отсюда. Ее место там, куда судьба приведет Барнабу и всех остальных верующих. Она надеялась, что Аркуменна поймет, что своим поступком унизил не только ее, но и в первую очередь себя. Надеялась, что он утратит всяческий интерес к апатичной сломленной женщине. Вместо этого он велел ее искупать, одеть в это царапающее кожу платье и отдал на произвол служанки, которая, наверное, уже представляет себе, как займет ее место в постели Аркуменны. Зара рассмеялась. Звук получился резким и безрадостным. Затем она снова выглянула на улицу.
Они как раз миновали портал у подножия длинной лестницы, которая вела наверх, ко дворцу наместника ишкуцайя. До ее городского дома было уже недалеко. Это был один из лучших кварталов. Дома были высокими, выстроенными из камня. Она представила себе, как рушатся стены. Времени оставалось мало, и она не знала, куда идти. Но это тоже уже не ее забота. Не
ей решать, куда пойти. В эскорте ее паланкина было пятеро воинов из лейб-гвардии Аркуменны, под предводительством одноглазого капитана Горациуса. Вояка обладал самой скудной фантазией из всех капитанов наместника. Его она соблазнить не сможет. Он не отойдет от нее, пока они не вернутся во дворец наместника. Возможно, других она могла бы склонить к тому, чтобы зажечь вместе с ней. Но этого человека не интересовали женщины и вино. Его интересовало только оружие и истории о сражениях. Он не понял, что в жизни главное.
Зара снова выглянула из-за занавески. Время поджимало. Нужно уходить с улицы. Это худшее место, где можно переждать предстоящее землетрясение. Она раздраженно стала подгонять носильщиков, чтобы те не плелись, как немощные мулы. Нужно добраться до дома!
Зара подумала о подвале со сводчатым потолком, в котором она хранила вино. Это крепкое помещение наверняка устоит под натиском падающего камня. Она снова приказала носильщикам бежать быстрее. Уже недалеко.
Нужно добраться до дома, и она будет в безопасности!
Чувствую запах крови
Гонвалон обвел взглядом толпу людей перед Золотыми вратами. Вместе с Нандалее, Нодоном и Элеборном он стоял на ступеньках храма Создателей, в котором у всех девантаров был собственный алтарь. Отсюда было видно лучше всего, несмотря на то что он не верил в то, что они сумеют найти здесь Ливианну и Бидайн. Что бы ни заставило их бросить товарищей, это наверняка повело их обратно в город. Но куда?
Гонвалон поглядел на Нандалее. Она была совершенной охотницей. Она не замечала, что он наблюдает за ней — настолько сильно она была сосредоточена на просеивании взглядом большой площади в поисках потерявшихся спутниц. Возможно, она просто не подает виду, что чувствует его взгляды. Он знал, что она осталась вопреки собственному убеждению — ради него. Она изменилась здесь, в Нангоге. Стала суровее, научилась лучше справляться с собственными чувствами. Стала сожалеть о том, что давным-давно в приступе отчаяния и ярости убила принца троллей, который отнял у нее охотничью добычу. Она старалась быть сдержанной и избежать неверных решений. Ему так хотелось остаться с Нандалее наедине. Он хотел поговорить с ней. От других она не потерпит критики. Если она хочет быть драконницей, то основой для ее решений не должно быть то, чего ждут от нее другие. Она одна — мера всему, потому что именно ей предстоит жить с последствиями собственных поступков. Поняла ли она это, когда приняла решение искать Ливианну и Бидайн? Эльф сомневался в этом.
— Кажется, я знаю, где они, — сдавленным голосом произнес Нодон.
Нандалее обернулась к нему.
— Где?
— Я не уверен, — поспешил добавить Нодон. — Просто я все время пытаюсь найти смысл в том, что они делают. Некоторое время назад я слышал, как они говорили о коже Бидайн. О шрамах. Ливианна обещала помочь ей…
— И?
— Шелковая, — выдавил из себя Гонвалон. Еще в день их прибытия в Золотой город он заметил, как восхищалась Бидайн красотой хозяйки дома.
— Они ведь не станут делать этого… — произнесла Нандалее. — Мы были ее гостями. Она помогла нам… — Юная эльфийка покачала головой. — Должна быть иная причина!
Гонвалон прекрасно представлял себе, что Ливианна убьет их хозяйку. Для нее жизнь человеческая ничего не стоит. Он накрыл ладонь Нандалее своей.
Она в отчаянии посмотрела на него.
— Пойдем к дому Шелковой, — решила она. — Другого следа у нас все равно нет.
Никто не стал возражать. Нандалее повела их через спутанные улочки и переулки, в которых Гонвалон никогда прежде не бывал. Он удивился, насколько хорошо она знает этот огромный город. Они добрались до дома с красными воротами быстрее, чем он предполагал.
— Ливианна! — крикнула на всю улицу Нандалее.
Ответа не было. Нодон обнажил меч.
— Я чувствую запах крови, — негромко произнес он.
Гонвалон чувствовал только запах горелого мяса и овощей. Полуденный час был уже близко. В одном из домов скоро будет сытный обед. Он увидел напряжение Нодона и решил довериться обостренным чувствам опытного мечника. Положил руку на рукоять меча.
— Давайте войдем внутрь, — решила Нандалее, сняла с плеча лук и натянула тетиву.
Гонвалон оказался у ворот первым. Выбил их плечом. За ним встала Нандалее, прикрывая его со стрелой на тетиве.
В проходе под воротами сидел старик, испуганно поднявший руки.
— Не делайте со мной ничего! Пожалуйста, не делайте мне ничего! Я не имею к этому отношения. Я… — Когда он понял, кто они, то бросился на землю и закрыл голову руками.
Нандалее отошла в сторону и оглядела двор, слегка натянув тетиву лука. Скользнула взглядом по галерее, где находились двери, ведущие в помещения второго этажа. Двор словно вымер. Только в центре лежала, вытянувшись, красная фигура.
Гонвалону потребовался один удар сердца, чтобы понять, что он видит перед собой — настолько непривычным был вид: перед ним лежала женщина, с которой содрали кожу! Все ее тело представляло собой обнаженную, красную плоть, покрытую сетью артерий.
— Ради всех альвов, — пролепетал стоявший рядом Элеборн. — Она еще жива!
Теперь и Гонвалон увидел, что губы женщины шевелятся. Ее большие зеленые, лишенные век глаза были устремлены на него. Он не мог понять, что она говорит, в глазах читалась только мука. Он не верил в то, что это сделали Ливианна и Бидайн.
Присоединившийся к ним Нодон поднял что-то кончиком меча. Оно было прозрачным, как пергамент. Хорошо был виден витиеватый узор.
— Бидайн тоже лишилась кожи.
Гонвалон услышал, как за его спиной стошнило Элеборна. Мастеру меча показалось, что земля ушла у него из-под ног. Как Ливианна могла быть настолько жестокой! Как… Тут оказалось, что колебания земли — не просто кажущееся чувство. Земля под его ногами вздыбилась. Из глубины донесся глухой звук — словно что-то сломалось.
Потом послышались тысячи отголосков. По стене дома напротив него пробежала широкая трещина. Часть галереи накренилась.
Нандалее схватила его и потащила в сводчатый проход под воротами. На дом посыпались камни. Нодон все еще был там. Его меч описал сверкающую дугу. Кожа, которую он нанизал на него, отлетела в сторону. Его клинок опустился и пронзил сердце умирающей. Ее дрожащие губы замерли, когда во двор обрушилась целая стена дома. Взвилась пыль и словно вторая кожа опустилась на поруганное тело. К воротам покатились кирпичи. Но ни один из них не коснулся погибшей.
Землетрясение закончилось так же внезапно, как и началось. Посреди обломков лежал разбитый сундук. Шелковая шаль тысячи оттенков красного скользнула каскадом искрящихся красок. Словно яркие цветы, уносимые весенним ветром, летели по двору платья Шелковой. Шарф лег на шею погибшей и закрыл ей глаза, смотревшие на облачный корабль, паривший в облаках.
В небе
— Смотрите, братья и сестры, как Нангог карает город, собиравшийся облечь нас на погибель! — крикнул Барнаба, и голос его прозвучал настолько мощно, что донесся до второго поднебесного корабля, скользившего по небу рядом с ними.
Проповедник обвел взглядом город, лежавший далеко внизу. Все было именно так, как показывала ему в видениях Нангог. Словно под ударами невидимых молотков рушились дворцы и высокие жилые дома, словно они — не более чем длинные травинки, которые хлещут лозой воинственные мальчишки. Бурыми облаками поднималась над городом пыль. Грохот отдавался в ушах даже здесь, высоко в небе.
— Заткнись, проповедник, или я заставлю тебя жрать собственные зубы! — набросился на него капитан стражников, которые поднялись на борт вместе с ними, в качестве надсмотрщиков. Он оказался высоким приземистым парнем, у которого была настолько короткая шея, словно голова росла прямо из туловища. Короткая угловатая борода подчеркивала широкий подбородок, череп был обрит налысо.
«Достаточно бросить на него один взгляд, и сразу становится ясно, что он жестокий человек, — подумал Барнаба, — но даже у него должен быть шанс быть спасенным».
Священнослужитель протянул к капитану руки, настолько туго смотанные пеньковой веревкой, что врезались глубоко в кожу Барнабы.
— Освободи меня, и ты сможешь стать одним из нас, просветленным мудростью великой богини, всегда находиться под ее защитой. Посмотри вниз, воин! Смотри, как рушится твой мир! Следуй за мной к новым берегам! Узри…
Воин обнажил меч, длинный, убийственно острый бронзовый клинок, взмахнул им и нанес Барнабе удар плашмя по ребрам, прямо под сердцем.
На глаза Барнабы выступили слезы, когда воздух со свистом вышел из легких. Он рухнул на колени и молча проклял свою плоть, которая настолько слаба. По толпе верующих пробежал испуганный шепоток. Они хотели помочь ему, но теперь и остальные воины из их эскорта обнажили мечи.
— Прошу, друзья мои… — тяжело дыша, выдавил из себя Барнаба. — Со мной все в порядке. Мы…
— С тобой все в порядке, смутьян? — За этими словами последовал пинок в живот Барнабе. — Мне, конечно, нельзя убивать тебя, но Аркуменна недвусмысленно заявил, что я могу в любой момент вытрясти из тебя дерьмо, — воин схватил Барнабу за волосы и запрокинул ему голову. — Если с тобой все в порядке, жрец, то я не выполнил свои обязанности.
Капитан указал вниз, на Золотой город. Слышались крики десятков тысяч людей. Грохот рушащихся стен сменился жалобными причитаниями. В переулках вились густые тучи пыли. Повсюду разгорались пожары.
— Ты знал об этом и не предупредил их, жрец? — Удар мечом, снова плашмя, обрушился на бедро Барнабы. — Уже только за это тебя следовало бы забить насмерть, мешок ты с дерьмом этакий. Проповедуешь мир, а сам позволяешь погибать тысячам людей, когда мог помочь!
— Они не хотели слушать… — тяжело дыша, выдавил из себя Барнаба.
Капитан выпустил его только для того, чтобы снова нанести удар в живот, от которого тот сложился пополам. Дрожа всем телом, он лежал на палубе, его тошнило. Он жалел, что не погиб.
Над ним извивались щупальца собирателя облаков, который нес корабль с пленными. Отвратительное сплетение покрытых слизью щупалец. Барнаба тяжело вздохнул. Рот наполнился желчью.
— Пора прекращать бить его. Еще два-три удара, и ему конец, — эти слова произнес сильный низкий голос с отчетливым друснийским акцентом.
— Кто ты? — в ярости накинулся на него капитан. При этом он просунул ногу под тело Барнабы и заставил его перевернуться на бок.
Жрец чувствовал себя лишь безвольной плотью. Он совершенно утратил способность сопротивляться. Сейчас он видел своего заступника. Им оказался высоченный воин в хороших доспехах, на голове у которого был шлем с белым плюмажем. Судя по всему, он был не из числа свиты капитана.
Незнакомец замялся, судя по всему, не собираясь отвечать.
— Ну же, давай, говори! Кто ты? — раздраженно набросился на него капитан. — Говори, или я прикажу вышвырнуть тебя за борт!
Великан поднял руки, словно пытаясь успокоить капитана, но когда он заговорил, голос его звучал нисколько не испуганно:
— Я всего лишь наемник, обладающий некоторым опытом в том, чтобы забивать людей до смерти. И я говорю тебе, что твой жрец много не вытерпит. Еще два-три удара, и все.
— А я говорю тебе, что могу заставить эту свинью покорячиться еще некоторое время, прежде чем он подохнет, — с этими словами капитан поставил подошву кованых сандалий на правую руку Барнабы и медленно начал усиливать давление. — А теперь ты снимешь свой шлем. Я хочу видеть твое лицо.
Великан рассмеялся.
— Большинство радуется, когда не видят его, — с этими словами он снял шлем и открыл отвратительное, изуродованное страшными мясистыми шрамами лицо. Нос представлял собой бесформенную массу, от одного уха остался лишь странный бесформенный комочек. Бровей у него не было. Голова тоже была обрита налысо. — Меня называют Коля, — произнес он и улыбнулся, от чего его лицо стало выглядеть еще страшнее. — Не хотел вмешиваться, капитан. Как я уже говорил, у меня есть некоторый опыт в отношении того, чтобы забивать людей насмерть. Когда-то я был кулачным бойцом. И говорю тебе, твой жрец скоро того. Разве ты не должен доставить его живым?
— Я ведь уже сказал, пусть еще немного повизжит, — и с этими словами капитан надавил еще сильнее. Барнаба услышал, как хрустнули кости в руке, и громко застонал.
— Помогите этому умнику вернуться в Золотой город! — Командующий подал знак своим людям схватить Колю. — Отправьте его коротким путем.
Великан обнажил роскошный, сверкающий серебром меч. Казалось, он нисколько не встревожился. Барнаба пожалел, что не обладает таким хладнокровием.
Капитан тоже поднял меч и поглядел на верующих.
— Видите руку своего жреца? Вы столько болтаете о мире и гармонии. Но кто из вас хоть пальцем пошевелил, чтобы предотвратить несчастье в Золотом городе? Я презираю вас. Для меня вы всего лишь подхалимы! — Он яростно сверкал глазами, глядя на Барнабу. — Твои руки нужны там, внизу, где сейчас пригодится любая помощь. Мне кажется, ты в долгу перед городом.
Барнаба не мог ни говорить, ни шевелиться. С каждым вдохом в его грудь словно вонзались раскаленные кинжалы. Он увидел высоко поднятый меч, который вот-вот должен был отрезать ему правую руку, но перешел на другую сторону страха. Казалось, словно он смотрит на какого-то незнакомца. Его уже ничто не трогало. Он слишком много пережил.
Меч опустился вниз, но боль не пришла. Рассудок Барнабы заполонил сильный, незнакомый голос. Не богини… Меч капитана вошел в доски верхней палубы прямо рядом с рукой Барнабы. Капитан издал странный булькающий звук и взлетел.
Барнаба заморгал, но в первый миг не поверил собственным глазам. Его мучителя подняли в воздух. Из груди у него торчал длинный шип. Его пронзило щупальце с костяным наконечником.
—
Я защищу тебя, Барнаба, — снова раздался голос в голове. —
Я Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта в рассветных весенних лучах над Зеленым морем, собиратель облаков, несущий этот корабль. Все твои страдания закончатся.
Стражники капитана отпустили уродливого великана, вместо этого потрясенно уставившись на парящего в воздухе командира.
Внезапно щупальца обвились вокруг Барнабы. Его тоже подняли вверх. Его приверженцы разразились взволнованными криками. Некоторые из более мужественных, вроде флейтиста Артикноса или Мероб, Первой матери, протиснулись мимо стражников, пытаясь схватить его за руки. Но его поднимали вверх слишком быстро.
Капавшая с щупалец собирателя облаков слизь была приятной на ощупь и заглушала боль в ранах. Кроме того, дышать становилось легче.
— Опустите оружие, — дрожащим голосом приказал он воинам. —
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта в рассветных весенних лучах над Зеленым морем, не потерпит насилия над моими последователями.
И словно для того, чтобы подчеркнуть его слова, щупальце, на котором висел еще подрагивающий капитан, вылетело далеко за поручни и сбросило умирающего с костяного клинка, и тот упал вниз.
Барнаба поглядел на лоцмана облачного корабля, невысокого худощавого мужчину, немного напоминавшего ему паука.
— Мы полетим курсом на юго-запад.
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта в рассветных весенних лучах над Зеленым морем, и его брат знают курс. Следуй их указаниям.
От разговоров он ужасно устал. Голова упала на грудь. У него не осталось сил даже на то, чтобы чувствовать отвращение от объятий щупалец. Они крепко держали его и медленно поднимали к надутому телу собирателя облаков.
В лесу колышущихся щупалец в теле существа открылась широкая щель. Пасть? На Барнабу закапала желчь, потекла по лицу теплыми вязкими потоками. Посреди пасти он увидел белесый свет, и при виде этого душа заполнилась глубоким спокойствием. С уверенностью умирающего он понял, что там его будет ждать ксана Икушка.
Улыбка еще играла на его губах, когда тело исчезло внутри собирателя облаков.
В чужой коже
Кашляя, Бидайн выбралась из-под наполовину обрушившейся арки ворот. С тревогой оглядела порезы на руках. После грохота падающих строений стало как-то даже слишком тихо. Слышалось лишь негромкое причитание. Где-то неподалеку все более пронзительным лаем заливалась собака. Воздух покраснел от красной кирпичной пыли, словно на улицах повис густой туман. Там, где от улиц еще что-то осталось…
Там, где еще только что находилась лестница шириной в пятнадцать шагов, плавно поднимавшаяся к следующей террасе города, теперь простиралась осыпь. Лестница полностью исчезла под грудами красного кирпича и фрагментами мраморной облицовки. Между ними торчали куски стен, которые, несмотря на то что улица обрушилась, все еще образовывали кирпичную кладку. Из-под обломков поднимались капители колонн и одна-единственная голова из серого камня.
Пыль царапала горло Бидайн. Во рту пересохло. Перед ней стояла какая-то пыльная фигура — Ливианна. Глаза казались неестественно большими на фоне красной маски, ставшей ее лицом.
— Нам повезло, — хриплым голосом произнесла она. Потом с сомнением поглядела на Бидайн. — С тобой все в порядке?
Бидайн подняла руки. Кровь из порезов вперемешку с красной пылью образовала вязкую кашицу.
— Не переживай. Теперь это твоя кожа. Все заживет, и шрамов не останется. А теперь идем, до Золотых врат уже недалеко.
Бидайн огляделась по сторонам. Она совершенно потерялась в пространстве. Все выглядело совсем иначе, чем еще несколько мгновений тому назад. Подумала о людях, которые только что были на улице. Чуть впереди из-под обломков наискось торчали оббитые золотом жерди паланкина. Носильщиков видно не было. Девушка последовала за Ливианной, которая решительно поднималась по осыпи из обломков. Каждый шаг нужно было делать осторожно. В этом мире не осталось ничего надежного. Даже обломки все еще двигались. Камни проседали. За их спинами на улицу обрушилась целая стена дома, и по склону поползла новая туча пыли.
Бидайн наступила на что-то мягкое. Она посмотрела под ноги и увидела под кирпичами изящную руку с серебряными кольцами на пальцах. Она не шевелилась. Белая кожа напомнила эльфийке о том, что она сделала перед землетрясением. Это было ее решение. Ливианна лишь предложила ей такую возможность. Если бы она не согласилась с наставницей, то ничего бы не произошло. Бидайн осторожно провела ладонью по своей обнаженной руке. Шрамов больше не было! Она с ужасом думала о случившемся. О том, как она произнесла слово силы, связавшее ее с дочерью человеческой. Они лежали рядом, обнаженные, держась за руки. А потом кожа пришла в движение… волнами, словно под ней что-то было. Она ожила, поползла по пальцам, покидая дочь человеческую. Одновременно с этим она сама начала лишаться кожи, как змея, только там, где отступала ее кожа, на несколько бесконечных, мучительных мгновений оставалось лишь обнаженное мясо, пока на него не наползала человеческая кожа и не прирастала к телу. А дочь человеческую они оставили обнаженной, жалкой, лишенной кожи. Еще живой, но обреченной на гибель.
Новая кожа полностью приспособилась к ее телу. Бидайн не чувствовала никакой разницы с прежней, несмотря на то что Ливианна предупреждала ее. Возможно, кожа дочери человеческой через несколько лет начнет стареть. Впрочем, уверена она не была. И даже если через некоторое время эта проблема возникнет, она сделает это снова. Ведь детей человеческих более чем достаточно, а она теперь знает, как сплести это заклинание. Снова провела ладонью по руке. Как же приятно быть без ожогов! Больше она не будет видеть сочувствующих взглядов, которыми ее награждали из-за шрамов. Наконец-то она сможет показаться мужчинам. Ей очень хотелось оказаться в чьих-то сильных объятиях, почувствовать чужое дыхание на своей коже, прочесть желание во взглядах, которые будут смотреть на ее обнаженное тело. Наконец-то она будет целостной! То, что забрала у нее Нангог, она вернула себе в Нангоге. Она была вправе поступить так!
Сначала они услышали крик. Он звучал иначе, чем причитания раненых и стенания тех, кто отчаянно искал выживших среди обломков. В этих криках слышалась паника и желание выжить любой ценой, чего бы это ни стоило. А потом они оказались на краю большой площади у Золотых ворот. Упавшая причальная башня обрушила на площадь целую стену камня. От складов, когда-то обрамлявших площадь, на мостовую вытянулись языки из кирпича и раздробленных балок. В руинах мародеры искали сокровища, решив воспользоваться моментом и неожиданно вернуться домой богачами.
Огромные толпы двигались к магическим вратам. Безжалостно избивали друг друга, топтали тела упавших, кричали и убивали исподтишка, чтобы прорваться к вратам, поскольку все поняли, что безопасно может быть лишь по ту сторону Золотых врат.
В тот миг, когда Бидайн увидела толпу, она поняла, что они с Ливианной никогда не пройдут на другую сторону площади целые и невредимые. Даже если бы они были готовы применять силу. Там оказалось слишком много людей, и из руин города постоянно прибывали все новые и новые. Она видела кипящую пучину плоти, и она поглощала больше тел, чем выплевывала.
— Ты должна сделать это снова, — сказала Ливианна.
Бидайн не поняла, что имеет в виду наставница.
— Тогда, когда ты заработала шрамы, ты изменила для себя течение времени. Ты двигалась настолько быстро, что казалось, будто все вокруг застыли. Ты рассказывала мне об этом. Ты должна сделать это снова, иначе нам не выбраться из этого города.
Бидайн решительно покачала головой. Это было как раз то самое заклинание, за которое она заплатила шрамами. Магическая сеть, которой она манипулировала слишком сильно, обернулась против нее. Если она допустит эту ошибку во второй раз, то все окажется напрасным. Она не хотела испытать эту боль снова, не хотела снова стать отверженной.
— Я не могу сделать этого… — бесцветным голосом произнесла она. — Я…
— Мы умрем, если немедленно не сбежим отсюда, — не отставала Ливианна. — Придут девантары, чтобы посмотреть, что произошло. Они очень быстро поймут, что Нангог помогли. Как думаешь, что они с нами сделают? — Ливианна провела ладонью по рукояти меча, висевшего у нее на боку. — Я лучше перережу себе горло, чем живой дамся девантарам. Впрочем, я предпочла бы все же уйти. Покажи мне, что нужно делать!
Бидайн колебалась. Затем вспомнила о жутком человеке-вепре. Ливианна права, у них нет выбора. Но она не выдаст заклинание, в котором опережает свою наставницу. Закрыла глаза и потянулась к сети силовых линий, пронизывавших все. Отчетливо почувствовала тропы, ведущие к звезде альвов. Сильные пульсирующие линии, отчетливо выделявшиеся на фоне матрицы Нангога. Золотая сеть была навязана этому миру, а не являлась частью его естества.
Бидайн открыла Незримое око и изучила сеть силовых линий, окружавшую ее. Ярко вспыхивали ауры людей цветами гнева и страха. Она потянулась к магии чужого мира и подчинила ее своей воле, сплела поток сил, пока движения детей человеческих не стали замедляться все сильнее и сильнее и, наконец, не замерли совсем. Бидайн знала, что это обманчиво. Изменилось лишь ее восприятие. Вокруг ничего не замедлилось. Она стала быстрее — настолько быстрее, словно мир вокруг остановился. Она чувствовала, как восстает магическая сеть против того, чтобы ей навязывали противоестественное положение. На этот раз она была готова. Она зачерпнула силы троп альвов, пересекавшихся у Золотых врат. Из нее сплела сеть, окружившую ее и Ливианну и сделавшую их неприкосновенными для сил Нангога.
Она открыла глаза. Ливианна стояла напротив, словно высеченная из камня. Бидайн подняла наставницу и положила ее себе на плечо. Эльфийка была неподвижна, не шевелился ни один мускул. Бидайн ловко протиснулась между бегущими людьми, застывшими на бегу. Это был безмолвный мир, из которого исчезли все звуки, кроме звука ее дыхания. Казалось, будто они вошли в картину. Все нарисованные фигуры были обречены на неизменность поз. Двигаться могла только она.
Вскоре толпа стала слишком густой, чтобы продвигаться вперед. Она наступила на передние лапы споткнувшегося верблюда, подсадила Ливианну перед собой в грузовое седло, с которого свисали мешки с рисом. Вскочив в седло, она снова взвалила наставницу на плечо и пошла оттуда по головам и плечам людей. Дети человеческие стояли почти как статуи, она могла уверенно переставлять ноги, не покачнувшись ни разу.
Она чувствовала, как магическая сеть мира восстает против нее, стягивается сильнее, хочет уничтожить ее, но защитное заклинание на этот раз ее не подвело. Бидайн звонко расхохоталась. Давно она не чувствовала себя так хорошо, с тех пор как во время первого путешествия в Нангог она выбежала из кристаллической пещеры и обезоружила детей человеческих, которые осадили их снаружи. Все сомнения в себе были отброшены в сторону.
Внезапно она заметила движение. Это же невозможно! Кто, кроме нее?.. Серебряный лев девантаров вскочил на человеческие тела и быстрыми прыжками понесся прямо на нее. Головы, на которые он наступал, лопались под его весом, словно яичные скорлупки. Он двигался немного медленнее, чем она, но сомнений не было — он тоже владеет ее заклинанием. Он распахнул пасть, стали видны длинные, словно кинжалы, зубы. В серебряной гриве стали видны брызги крови, когда он, несясь к ней, почти на каждом шагу лишал кого-то жизни.
Бидайн вдруг осознала, что она целиком и полностью предоставлена самой себе. Никто не сможет помочь ей, более того, не будет никого, кто увидел бы, что происходит. С тех пор, как она сплела заклинание, прошло меньше времени, чем нужно камню, чтобы выпасть из ладони и долететь до земли. Дети человеческие просто найдут двух мертвых демониц в конце просеки из тел. И никто не будет знать, как и почему это произошло. Хуже того: она может убить Ливианну! Ее необдуманный поступок будет стоить жизни ее наставнице.
Бидайн сбросила Ливианну с плеча и обнажила меч. Одновременно сосредоточилась на том, чтобы еще больше замедлить время. Магическая сеть Нангога еще сильнее воспротивилась противоестественному заклинанию. Ощущение было такое, словно она оказалась внутри ореховой скорлупы, на которую давят все сильнее и сильнее. Сколько еще продержится ее защитное заклинание?
Она ускорилась, но серебряный лев не отставал! Всего еще один миг, и он доберется до нее… Эльфийка подняла меч, с трудом увернулась от удара лапой, но сила удара отбросила ее назад. Лев поспешно последовал за ней. Бидайн, борясь с нарастающей паникой, поднялась и побежала прочь ото льва. Теперь она снова немного ускорилась. Расстояние увеличивалось, но он все время держался между ней и Золотыми вратами, стараясь отрезать ей путь к отступлению. Она поняла, что придется сразиться с ним.
Бидайн попыталась вспомнить танец с мечами, которому учил Гонвалон. Все те утренние часы тренировок, во время которых она должна была научиться сохранять равновесие и оборачивать силу противника против него самого. Она остановилась на плечах бородатого старика и обернулась, чтобы встретиться с преследователем лицом к лицу. Она может быть быстрее серебряного льва! Она знает это!
Она решительно понеслась ему навстречу, и хищник действительно побежал медленнее. Она нанесла ему удар по носу, но ее клинок практически не причинил вреда сверкающему металлу. Она увернулась и едва успела уйти от очередного удара лапой. Теперь он снова так же быстр, как она. Стоило ей вложить в заклинание больше сил, как он нагонял ее, словно они были связаны друг с другом.
Бидайн слегка отступила и споткнулась, соскользнув с чьего-то плеча. Серебряный лев тут же оказался рядом. Эльфийка откинулась назад, и удар лапы, предназначавшийся ей, снес голову молодому носильщику. Оглушенная, она чувствовала жар силовых линий, все туже и туже стягивавшийся вокруг нее, словно рыбацкая сеть, в которую она умудрилась попасться. Магическое переплетение линий все решительнее противилось искажению времени. Долго заклинание защищать ее не сможет.
Она протиснулась между телами людей, в поисках укрытия, хотя еще совсем недавно думала об атаке. При этом она осознанно все дальше и дальше отодвигалась от Ливианны. Серебряный лев шел за ней, разъяренными ударами сметая в сторону детей человеческих.
Бидайн пригнулась и нырнула под верблюда, на спине которого была разбита небольшая палатка, которая как раз начала съезжать набок из-за всеобщей паники. Из-за зелено-белых занавесок выглядывала стройная женщина с закрытым вуалью лицом. Но, как и все на этой большой площади, эта сцена застыла во времени — настолько быстро двигалась девушка. Бидайн еще больше увеличила темп, и ее захлестнуло чувство, словно ее поймали в раскаленную сеть. От туники под доспехом пошел пар. Пот испарялся, и уже скоро силовые линии врежутся в ее плоть.
Удар лапы угодил в тело верблюда. Бидайн отчетливо увидела куски мяса между когтями льва, которые съежились, изжарились, а затем обуглились, в то время как с лапы размером почти с человеческую голову испарялась кровь. Эльфийка вскрикнула — настолько близко пришелся удар лапы. Она чувствовала удушающий жар, исходивший от металла, он ощущался почти как настоящее прикосновение.
Страх окрылил ее. Была забыта опасность, исходящая от магической сети. Лев был гораздо страшнее, и ему понадобится совсем немного времени, чтобы нагнать ее. За верблюдом Бидайн протиснулась между двумя носильщиками, добежала до окруженного лейб-гвардией сановника, схватила его за густую бороду, поставила ногу на его выступающее брюхо, которое еще больше подчеркивал широкий кушак, вскочила на плечи мужчины. Вокруг нее возвышался шлифованный вал копий его лейб-гвардейцев.
Лев появился между носильщиками. Но его движения казались неуклюжими, из пасти валил темный дым. Он пытался зарычать, но вместо дикого крика, который он издавал совсем недавно, из горла его вырвался только звук трения металла.
Неужели она сумеет выиграть гонку с ним? Бидайн все отчетливее ощущала жар магической сети, восстававшей против нее. Бросила мимолетный взгляд на кожу. Кожа начала краснеть, словно от солнечного ожога. Она соскочила с плеч сановника, протолкалась в толпу между копьями. Наступила ногой на лицо пожилой женщины, не находя опоры. Соскользнула, вцепилась в растрепанные волосы своей жертвы, пошатнулась и наступила на голову поразительно низкорослого мужчины, который уже начал лысеть с затылка, и лысина казалась островком загорелой кожи посреди моря покрытых пылью локонов.
Похоже, льву было трудно двигаться, словно его удерживала невидимая сила. Бидайн балансировала на одной ноге на голове низкорослого мужчины, другую поставила на плечо старика, а левой держалась за торчащее копье. Она удивленно смотрела на животное. Его лапы зарывались в мостовую. Он наклонился вперед, но не мог сдвинуться с места. От него все сильнее валил дым. Он валил изо всех щелей, между пластинок, из которых было сделано его тело. По его серебряному телу бежали линии яркого, раскаленного света, становились гуще и ярче. Они образовывали узор, какой был у нее.
Только теперь Бидайн осознала, что именно видит. В отличие от нее, льва не ограждало защитное заклинание. Он запутался в магической сети Нангог, которая уничтожала все, что слишком сильно вмешивалось в порядок, некогда установленный великаншей.
Бидайн вздохнула с облегчением и шагнула вперед во времени. Не слишком сильно, лишь для того, чтобы слегка смягчить давление на ее защитное заклинание. Конец серебряному льву пришел быстро. Линии сияющего света прожгли металл и разделили льва на тысячи жестяных ромбиков, равно как и его внутренности из странных зубчатых колесиков, катушек с металлическими нитками и зеленых кристаллов. Выглядело это так, словно он угодил в одну из убийственных ловушек, которые расставили в своих туннелях карлики Глубокого города. Разрезанный тяжелыми ножами, изуродованный до неузнаваемости.
Бидайн устало пошла по кровавому следу, оставленному львом. Разве его сделали не затем, чтобы защищать детей человеческих? Похоже, их жизни мало значат для их богов.
Она нашла Ливианну, которая все еще падала, но опустилась не больше чем на две пяди — так мало времени прошло. Вздохнув, она снова взвалила свою наставницу на плечо и вошла в Золотые врата. Она проникла глубоко в магическую сеть путей, выбрала ответвление, чтобы стереть свой след, а затем прошла через звезду альвов, которая находилась в том месте, где было пересечение трех миров.
Новая жизнь
Открыв глаза, Зара не увидела ничего, кроме красной пыли. Оглушенная, попыталась вспомнить, что произошло. Что-то тяжело давило на тело. Она пошевелилась, камни со стуком ударились друг о друга. Во рту было полно пыли, горло напоминало пустыню, а каждый вдох давался с трудом. Она попыталась проглотить слюну, но это не принесло облегчения. Нужно попить! Она не помнила, чтобы ей когда-либо в жизни так хотелось пить. Заморгав, сумела разглядеть занавески своего паланкина. Но он стоял под наклоном, словно нижние жерди были задраны к стене дома. На ногах лежали кирпичи. Зара снова шевельнулась. Левую лодыжку пронзила жгучая боль. А с болью вернулись и воспоминания. Горациус, капитан ее эскорта, что-то крикнул.
Стена! После этого все воспоминания были стерты.
Зара ощупала голову. Висок опух. Что-то ударило ее. Застонав, она принялась освобождать паланкин от камней и выползла между занавесками. От увиденного у нее перехватило дыхание. Она знала, что произойдет. Барнаба красочно описал землетрясение, с помощью которого Нангог хотела стряхнуть прогнивший город с Устья мира, но облик улицы ее потряс.
Рядом с паланкином лежали двое мужчин из ее эскорта. Горациус, судя по всему, был еще жив, по крайней мере, грудь его поднималась и опускалась. Остальные стражи исчезли. За паланкином лежала капитель колонны. Она и приподняла паланкин. Зара увидела, что из-под обломков капители торчат руки, и с ужасом отвернулась. Остальные двое носильщиков, судя по всему, сбежали.
Она стояла посреди руин. Кое-где возвышались стены домов, между ними вздымалась красная пыль. Из-под обломков слышались отдельные крики, всхлипывания и мольбы о помощи. Чей-то старый прерывистый голос просил воды, но Зара не могла разобрать, откуда он доносится.
Постепенно она начинала понимать, что значит эта катастрофа для нее. Она может уйти от Аркуменны! Сбежать от всего и оставить прошлое позади. Она получила в подарок новую жизнь. Испытывая противоречивые чувства, она поглядела на Горациуса. Нужно взять камень и разбить ему голову. Капитан был настолько предан службе, что будет искать ее, если не найдет ее тела в паланкине. Не сбежит, в отличие от остальных носильщиков и стражей.
Зара подняла тяжелый кирпич и присела на корточки рядом с воином. Пара ударов — и ей больше не придется думать о Горациусе. Посреди такой катастрофы никто не будет задумываться об убитом среди кирпичей.
Она выпустила кирпич из рук. Не хотелось начинать новую жизнь с убийства. Негромко помолилась Великой матери, чтобы она в будущем оградила ее от таких людей, как Горациус. Потом она взяла сломанное копье, чтобы воспользоваться им в качестве посоха, и похромала прочь. Ориентироваться было тяжело — настолько сильно все изменилось. Каждый третий дом обрушился, улицы исчезли под грудами камней, в небо вздымался дым множества пожаров.
Оставалось надеяться, что ее дом разрушен не полностью. В подвале, там, где хранились амфоры с вином, она спрятала несколько драгоценных камней и золотых монет. Достаточно для того, чтобы никогда в жизни больше не нуждаться, куда бы она ни пошла.
Зара поглядела на небо, казавшееся странным за тучами пыли и полосами дыма. Нужно будет найти место на собирателе облаков. Она знала, куда нужно идти и где она всегда будет в безопасности.
Золотые каскады
Наконец земля под ногами Нандалее успокоилась и перестала пытаться сбросить с себя город, возникший на склонах Устья мира вопреки воле Нангог и сточные воды которого превратили Великую реку в клоаку. Она крепко сжимала руку Гонвалона, сидевшего рядом с ней. То, что он находился рядом, давало ей, вопреки рассудку, уверенность в том, что они переживут катастрофу. Даже когда кирпичная пыль от падающих домов едва не задушила их в узком проходе сторожки, он сохранял такое спокойствие и уверенность, что Нандалее тоже сумела победить свой страх.
Он мягко убрал залепленный пылью платок от ее губ и поцеловал, не обращая внимания на то, что могут подумать Элеборн и Нодон. Закрыв глаза, она наслаждалась его нежностью и мечтала о том, чтобы отправиться вместе с ним на продолжительную охоту в саванну по ту сторону сада Ядэ. Не иметь больше никаких обязательств, снова стать одним целым с природой и уйти от войны между небесными змеями и девантарами.
Нодон откашлялся и разрушил грезы. Пока еще она не выполнила своих обязательств. Она должна отвести своих товарищей обратно в Альвенмарк. Ливианна и Бидайн решили идти собственным путем. Теперь нужно было заботиться только о Нодоне, Элеборне и Гонвалоне. Они вернутся домой, а по возвращении в Альвенмарк нужно будет представить небесным змеям отчет о том, что произошло.
— Скоро, — прошептал Гонвалон и не стал удерживать ее, когда она высвободилась из его объятий.
Нандалее почувствовала, как к щекам прилила кровь, когда на нее посмотрели Нодон с Элеборном.
— Не надейтесь, — весело заявил у нее за спиной Гонвалон. — Она целует только меня. Вам никогда не узнать, каково это: стоять обеими ногами на земле и, тем не менее, парить в облаках.
— Мне кажется, сегодня во время землетрясения мы это испытали, — сухо возразил Нодон. — Ну что, идем?
Слова Гонвалона еще сильнее смутили Нандалее. Она вышла в засыпанный пылью внутренний двор. Судя по всему, дом Зары от землетрясения почти не пострадал, не считая одной обрушившейся стены. Привратник, сидевший вместе с ними под воротами, тоже выжил, однако разумом, судя по всему, повредился. Он все время дрожал, то ли от землетрясения, то ли от того, что сделали Ливианна и Бидайн.
— Нам не стоит возвращаться к Золотым вратам, — решила Нандалее. — Если придут девантары, то именно оттуда. Там нам появляться опасно. Они очень скоро поймут, что здесь были эльфы. И как бы хорошо мы ни маскировались, если они будут смотреть на мир Незримым оком, мы будем бросаться в глаза, как дыни среди гороха.
Никто не стал ей возражать, поэтому они вышли на улицу через красные деревянные ворота. Створки заклинило из-за камней, но удалось открыть их ровно настолько, чтобы протиснуться наружу. При виде того, что открылось ей за воротами, Нандалее лишилась дара речи. Она не ожидала, что Нангог настолько сильно разрушит город. Ведь богиня обещала, что не станет сметать Золотой город со склонов Устья мира. То, что видела Нандалее, плохо вязалось с ее обещанием. Нангог обманула ее… Или, может быть, дело в том, что представления обычной дочери альвов и богини-творца просто могут не совпадать. Но если это было лишь легкое землетрясение, то что же ждет детей человеческих, когда Нангог даст волю своему гневу?
Они молча пробирались по осыпям камней и через руины домов, поднимаясь все выше и выше. У Нандалее возникло ощущение, что кварталы богачей и храмовые постройки пострадали сильнее, поскольку, когда они добрались до тростниковых и деревянных хижин неподалеку от реки, то разрушений увидели меньше. Здесь тоже полыхали пожары, но, судя по всему, дети человеческие справлялись с обрушившимися на них несчастьями.
Земля снова вздыбилась под ногами. Дети человеческие, которые только что сражались с огнем, таская воду кожаными ведрами, махнули на пожары рукой и бросились бежать в безопасные места — на широкие улицы и рыночные площади. Отдельные проповедники собирали вокруг себя группы людей и призывали испуганных людей молить богов о помощи. Одновременно с этим они вещали, что случившееся несчастье — это расплата за грехи Золотого города. Догадываются ли они, насколько их утверждения близки к истине?
С оглушительным грохотом чуть выше по склону обрушился ряд каменных складов. Из-под фундаментов складов что-то хлынуло сверкающим бледно-золотистым каскадом через край террасы выше рыбацкого квартала. Нандалее показалось, что вдалеке слышны ликующие крики. Толпа вокруг ближайшего проповедника перестала слушать слова о грехе и искуплении. Они подняли головы, и внезапно рыжеволосый мужчина с покрытым оспинами лицом закричал:
— Это склады пальмового масла! — Толпа тут же рассыпалась. Проповедник обрушил на детей человеческих грязные ругательства.
— Идем дальше, — мягко произнес Гонвалон и потащил ее за собой.
«Нет, мне никогда не понять детей человеческих, — подумала Нандалее. — Как они могут ликовать только из-за того, что можно собрать масло с грязных улиц?»
Эльфы нырнули в лабиринт построенных на сваях рыбацких хижин. Под домами лежали груды всяческих отбросов. Разбитые кувшины, прохудившиеся лодки, порванные сети. Нандалее увидела, как одноглазый пес с желтой шерстью жадно пьет из узкого потока пальмового масла, который прокладывал себе дорогу по грязи.
Повсюду бегали мужчины с мисками, плошками и горшками, чтобы спасти как можно больше драгоценного продукта. Нандалее увидела голого старика, сидевшего посреди лужи и натиравшего себя смесью красной грязи и масла. Заметив ее взгляд, он одарил ее беззубой улыбкой.
— Полезно для кожи! — заявил он и принялся обеими руками наносить жижу на впалую грудь, из которой торчали ребра, словно каркас выброшенной на берег лодки.
Над ним на сотнях тоненьких веревочек вялились маленькие рыбки длиной в палец, которые теперь полностью покрылись красной пылью. Их иссушенные тела плясали, как листья на ветру.
— Сюда! — крикнул Нодон, торговавшийся на причале с костлявым сыном человеческим. Наконец он вложил мужчине в руку весь свой кошель и махнул им рукой, подзывая к примитивной лодке. Она была изготовлена из толстых, связанных между собой веревками, пучков тростника. На носу и на корме вязанки торчали вверх и были окрашены красной краской. Эльфам пришлось сесть на лодку верхом, словно на ствол дерева. Ноги свисали в воду.
Нодон протянул всем весла и оттолкнул лодку от причала. Вода вокруг играла всеми цветами радуги — из-за пальмового масла, которое плыло по ней, словно пестрый коврик.
— Скорее! — крикнул Нодон, опуская весло в воду. — Ск…
Над водой разнесся низкий, глухой звук. Нандалее оглянулась через плечо на город. Над складами в небо взметнулась стена пламени. Из руин валил густой черный дым, ветер гнал его вниз, к расположенным ниже террасам, где он черным покрывалом устилал бедняцкие кварталы. В дыму Нандалее увидела, как пламя лижет потоки пальмового масла.
Эльфийка поглядела на воду. Лодку окружали яркие потоки масла.
— Вверх по течению! — крикнула она. — Нужно убраться подальше от масла!
Жар огня теплым дыханием лежал над водами Великой реки. Они молча гребли, сражаясь за собственную жизнь. Опускали в воду широкие лопасти весел, вкладывали всю свою силу и быстро нашли подходящий ритм. Тростниковая лодка была легкой. Она высоко сидела в воде и скользила по грязной воде, как на крыльях. Другие корабли на реке ложились в дрейф. Дым застилал небо. Словно стайки светлячков, летали над водой искры. Во рту у Нандалее прочно поселился неприятный маслянистый привкус.
Теперь их лодку окружали лишь отдельные пятна масла. Они добрались до безопасных вод и стали грести медленнее. Нандалее отважилась оглянуться назад. Теперь на воде плясало пламя, словно огромная огненная змея ползла вниз по течению реки. Два корабля с горящими парусами пытались выйти из одного из грузовых портов. Отовсюду к городу спешили маленькие рыбацкие лодки. На лицах людей, отчаянно старавшихся грести против течения, отражались ужас, отчаяние и решимость разыскать в этом аду своих друзей и родных, несмотря ни на что.
Нандалее видела, как окутанные пламенем люди выбегают из густого дыма и падают в воду. Над рекой неслись пронзительные крики, сопровождаемые ревом пламени, пожиравшего бедняцкие кварталы.
Там, где вид на склон не загораживали черные полосы дыма, был виден полный масштаб разрушения — в руинах лежали сотни домов. По террасам к великой реке тянулись широкие просеки осыпей. Не устояла почти ни одна из высоких причальных башен. Повсюду полыхали пожары. Из сломанных акведуков на город проливались потоки воды. И в то же время, были и целые кварталы, которые практически не пострадали. Вероятнее всего, там, где дома были не настолько высокими.
Гонвалон положил руку ей на плечо. От его прикосновения Нандалее стало приятнее. И она была рада, что он ничего не сказал. Ни одно слово не могло притупить испытываемую ей боль. Это ее рук дело! Нангог встряхнула землю, но именно она, Нандалее из клана Бегущих с ветром, освободила Нангог от пут. Если бы она не вернула скованной богине половину сердца, всего этого не произошло бы.
Проклятый дом
Уже целый час Талавайн сидел под аркой ворот, ведущей к улице, где жили торговцы пряностями. Краем глаза он внимательно поглядывал за происходящим на улице. Стороннему наблюдателю могло показаться, что он просто дремлет, как многие другие в этот жаркий час. По его одежде было отчетливо видно, что он проделал долгий путь. Подол его бесшовной юбки был грязным и потрепанным. Длинная туника утратила свой ярко-красный цвет. На нем была широкополая соломенная шляпа, из-под которой на плечи спадали его выкрашенные в черный цвет волосы. Он неуверенно ощупал щеки, проверяя свою фальшивую бороду из козьей шерсти, которую сплел сам. Мужчина без бороды и с золотыми волосами сильно бросался в глаза. С тех пор, как он покинул равнину Куш, он не произнес ни единого заклинания. Слишком большой казалась ему опасность, что Ишта обратит на него внимание. Длинный путь в Угару он прошел пешком. Милю за милей, пока почти не перестал чувствовать ноги. Прошел через всю Лувию. Через горы и пустыни. Поначалу он выдавал себя за воина, возвращающегося домой, но в этой роли ему задавали слишком много вопросов о битве на равнине Куш. Потом он превратился в нищего. Но в этой маске он тоже привлекал к себе слишком много внимания. Никакой нищий не ходит широким шагом, не способен идти часами. Наконец ему пришло в голову переодеться в торговца пряностями. Он приобрел несколько фунтов шафрана, что отлично подходило для цели его путешествия. Он направлялся к Ниллану. Тот был одним из двух шпионов Голубого чертога, которых он знал в Лувии. К Ровайну, резчику по кости, он идти не осмеливался. Тот жил в Изатами, древнем храмовом городе, где раз в год праздновали Небесную свадьбу.
Талавайн познакомился с обоими эльфами в библиотеке Голубого чертога. Он наткнулся на них потому, что они читали тексты об Иште. Отчеты прежних шпионов и саги в пересказе детей человеческих. Как и оба остальных, он тоже пытался лучше изучить характер капризной богини и понять, что именно произошло, когда Ишта обнаружила, что Пурпурный и ее сестра Анату полюбили друг друга. Ночи напролет беседовали они втроем о том, что могло произойти. Неужели Ишта в одиночку одолела небесного змея? И почему Анату не бросилась на помощь своему возлюбленному? Ведь вдвоем они должны были быть сильнее Ишты. Что сделали девантары с Анату? Где кости Пурпурного? Может быть, он еще жив и является пленником Желтой башни? Или верна история, которую рассказывают дети человеческие, и девантары сотворили из черепа Пурпурного темницу для своей сестры Анату?
Они встречались в Голубом чертоге еще трижды, вели дискуссии. Ровайн был полностью одержим идеей найти загадочную гору Лума, где, по слухам, Анату построила дворец из лунного света. Талавайн и Ниллан всегда считали это сказкой, но Ровайн настаивал на том, что в каждой сказке есть зерно истины.
За пределами Голубого чертога они не встречались. То, что Талавайн знал, в каких городах живут оба эльфа и какими профессиями они занимаются под маской людей, уже само по себе было грубым нарушением правил
Голубого чертога. Чтобы обеспечить безопасность шпионов, они не должны были общаться друг с другом. Таким образом, если девантары возьмут кого-то в плен и будут пытать, никто не сможет выдать других драконников.
То, что он собирался сейчас навестить Ниллана в его магазинчике, было еще более грубым нарушением правил безопасности, чем знать друг друга, быть в курсе, где они живут, но Талавайну нужна была помощь, которую он мог получить только от друга. Он не сумел ничего узнать о том монастыре, в который отвозили принцесс после Небесной свадьбы с бессмертным. Истории об этом месте пересказывал каждый лувиец, но никто не знал, где оно находится. И если кто-то утверждал, что это ему известно, мнимое знание оборачивалось наглой ложью. Всякий раз выяснялось, будто бы монастырь кроется в ближайших горах или холмах.
Талавайн взял посох, стоявший прислоненным к стене неподалеку, и поднялся. Он просидел под аркой ворот достаточно долго. Был уверен, что за ним никто не наблюдает. Эльф медленно побрел мимо открытых лавок, в витринах которых были выставлены сушеные цветы, молотые пряности сочных землистых цветов, странные корешки и смолы. Талавайн наслаждался головокружительными ароматами, которые с каждым шагом изменяли оттенки, пленники пестрых тентов, висевших низко над узкой улочкой, охраняя ее от ветра и дождя. Стены домов были белыми, двери — разукрашены яркими красками. Это место взывало ко всем чувствам. Ниллану наверняка нравилось жить здесь.
Угара была умно выбранным местом для того, чтобы собирать информацию. Здесь пересекалось множество торговых путей. Из порта отправлялась часть лувийского Оловянного флота, держа курс к островам в Морском легком далеко на западе. Возвращаясь, корабли привозили янтарь, мед, дорогие меха и в первую очередь олово, без которого невозможно было отлить бронзу. С востока и юга в Угару приходили караваны пряностей, а ишкуцайя на северо-востоке привозили шелка. Если Ниллан поддерживал хорошие связи с проводниками караванов и моряками, то наверняка слыхал истории со всего мира.
Талавайн вспоминал о дворце бессмертного Аарона. Ему не хватало обязанностей гофмейстера, ощущения того, что ничто в империи не происходит без его ведома. Он многие годы правил Арамом почти в одиночку, пока Аарон предавался своим извращенным развлечениям. А теперь, когда бессмертного как подменили, и в империи столь многое пошло по-новому, ему пришлось бежать! А сколько всего он мог сделать для детей человеческих? Арам мог стать страной, где правит справедливость. Этого хотел новый Аарон. Интересно, как продвигается земельная реформа?
Талавайн печально глядел на уличную пыль. Это уже не его заботы. Не стоит тратить время на подобные размышления. Он заставил себя идти прямо, гордо подняв голову. Арам уже позади. Все, что он может сделать для Аарона, это найти Шайю. Поэтому он и прибыл сюда.
Он прошел всю улицу до конца, заглянул во все открытые магазины, не обнаружив Ниллана. Удивленно повернул назад. На этот раз он ненадолго останавливался у каждого прилавка. Фронтоны домов открывались на улицу, поэтому они напоминали прилавки, только задняя стена у них была каменной, а на втором этаже уже находились квартиры владельцев. Почти в самом центре улицы стоял большой дом, фронтон которого был забит досками. Талавайн заглянул внутрь сквозь щели. В темноте видно было не много.
— Ищешь Лиллуму, чужеземец? — раздался за его спиной суровый женский голос.
Эльф обернулся. Лиллума — это было человеческое имя, которое взял себе Ниллан. Мысли Талавайна спутались. Что произошло? Неужели Ниллан закрыл магазин? Или открылось, что он дитя демонов? Если это так, то на улице нельзя верить никому. Все они будут следить за тем, кто приходит в гости к Лиллуме.
С другой стороны улицы перегнулась через стоявшие в магазине мешки с кориандром женщина с костлявым лицом. Длинные волосы были заплетены в две косы. На ней была широкая туника, висевшая на ее худощавом теле.
— Кто такой Лиллума? — невинным тоном поинтересовался Талавайн.
— Несчастный парень, который последним владел этим магазином. Чего глядишь в щели между досками? Там смотреть не на что.
— Магазин продается?
Она подняла брови и окинула его недоверчивым взглядом. Он не был похож на человека, который может позволить себе купить магазин на базаре.
— Я не советовала бы тебе открывать там дело, — она склонила голову набок и сплюнула через левое плечо. — Проклят он, дом этот. До сих пор никому еще из тех, кто в нем селился, счастья не принес.
Талавайн еще раз поглядел на дом с заколоченными окнами. Затем приветливо кивнул торговке.
— Спасибо за предупреждение, — и с этими словами пошел дальше. Может быть, дочь человеческая хотела помешать тому, чтобы в переулке поселился еще один торговец пряностями, и затруднит торговлю. Если она говорит правду, то в других местах он узнает о доме еще больше.
Он ушел с базара торговцев пряностями и принялся бесцельно бродить по улицам города, пока не наткнулся на трактир, по человеческим меркам выглядевший довольно чисто. Он выбрал место спиной к стене, откуда открывался хороший вид на город, а сам он оставался в тени тента. Не считая одного моряка, уснувшего положив голову на руки, в трактире, состоявшем из двух узких столиков и маленькой жаровни, больше не было ни души.
— Хлеба, сыра и твоего самого лучшего вина, — с улыбкой потребовал Талавайн, кладя на стол три медных монеты, демонстрируя, что способен заплатить.
Хозяин мельком посмотрел на него, взял две медные монеты, поставил перед ним на стол кувшин и красивый, покрытый красной глазурью бокал. Затем отошел ненадолго, чтобы принести хлеб и сыр.
— Недавно здесь? — вернувшись, спросил он, впрочем, без особого интереса.
— Меня брат послал. Говорили, будто на рынке пряностей освободилась лавка, — Талавайн отломил кусок хлеба и принялся есть. — Нужно выяснить, почему дом пустует и хорошая ли у него слава.
— Хорошая слава? — Трактирщик фыркнул так, что его двойной подбородок заколыхался. — Все в квартале знают этот дом. Его предыдущий владелец продал его очень дешево, потому что в нем водились привидения.
Талавайн судорожно сглотнул.
— Привидения?
— Живые тени, — загадочно пробормотал трактирщик и осенил себя знаком защитного рога. — Владелец практически обезумел от страха и был рад и счастлив, что нашелся чужак, который захотел купить у него дом.
Талавайн вполне представлял себе, что сделал Ниллан, чтобы купить дом по дешевке. Впрочем, он удивился, что эльф настолько осмелел, что воспользовался своим чародейским даром.
— Этот Лиллума был странным парнем. Купил дом, который не хотел покупать никто во всей округе. У него золота было — как у нас грязи под ногами. Все, к чему он ни притрагивался, делало его богаче. Вскоре он стал для торговцев-старожилов бельмом в глазу, — трактирщик хрюкнул, принес себе еще один бокал, сел за столик и, не спрашивая разрешения, налил себе вина из кувшина Талавайна. — Лиллума как никто умел наслаждаться жизнью. Ночами с какими-то капитанами или пришлыми торговцами ходил по кабакам, но к рассвету всегда возвращался в свой магазин и становился за свои мешки с пряностями. У него всегда был самый лучший товар, — трактирщик хлопнул себя ладонью по щеке. — Посмотри на меня. Я тоже каждую ночь не закрываю допоздна. Эти чертовы гребцы с галер. Когда они сходят на берег, то пьют, как в бездонную бочку льют. Когда-то я был красивым стройным парнем, — он снова хлопнул себя по обвисшим щекам. — От того ничего не осталось. Под глазами круги, как у старой шлюхи, щеки как у свиньи и пузо, как таран. А этот Лиллума, клянусь тебе, за все эти годы не постарел ни на день. У меня за это время выпали все волосы, а у торговца пряностями не было ни единого седого волоска. Выглядел все так же, как нежный мальчик.
Талавайн вздохнул про себя. Если верно то, что рассказывает трактирщик, то Ниллан не упустил ни одной ошибки, от которых их предостерегали во время обучения в Голубом чертоге. Как он мог быть настолько чертовски легкомысленным! Им постоянно внушали, что нужно быть незаметным и создавать впечатление, что они тоже стареют.
Трактирщик налил себе второй бокал, тем самым осушив кувшин.
— Знаешь, — прошептал он, настолько сильно перегибаясь через стол, что Талавайн почувствовал его дыхание на своем лице. — Некоторые поговаривают, что Лиллума заключил пакт с этими живыми тенями, которые прогнали предыдущего владельца дома. Продал им душу, — трактирщик снова осенил себя знаком отвращающего рога. — И за это получил успех и вечную молодость. Пока не настала ночь, когда ему пришлось заплатить свою цену. Говорят, его крики слышала вся улица торговцев пряностями. И будто бы звучали они очень странно. Больше похоже на свиной визг, чем на крики живого человека. Когда люди осмелились сунуться в дом — а тогда уже миновал полдень — они нашли его висящим вниз головой под потолочной балкой. Его выпотрошили, как мясник скотину. Пальцы на руках, ногах, нос, уши… Ему отрезали все, что можно — кто бы там ни приходил к нему среди ночи. Стены были сверху донизу забрызганы кровью. Его пряности, мебель и одежду — торговцы с базара сожгли все далеко за пределами города. Вместе с его бренными останками. А пепел развеяли над морем. Если тебе дорог брат, не позволяй ему покупать этот дом. Нехорошее место…
Слушая описание тела, Талавайн думал о Кацуми. Он вполне представлял себе, кто явился к Ниллану.
— Когда это произошло?
— Да всего пару недель назад, — трактирщик поднялся, чтобы уделить время новому клиенту.
— Случайно не в то время, когда произошла битва на равнине Куш?
— Вполне может быть. А может быть, чуть раньше.
Глубоко задумавшись, Талавайн отрезал себе сыру. Он был кислым и старым, но эльф почти не чувствовал вкуса. Пришла ли к Ниллану Ишта, или же это его соседи решили устранить излишне удачливого купца? Не умер ли Ниллан как раз в ту ночь, когда Ишта приходила к Кацуми? Скольких же шпионов Голубого чертога обнаружили девантары?
Он отодвинул хлеб и сыр в сторону. Аппетит куда-то пропал. Разумнее всего было бы просто вернуться в Голубой чертог, вместо того чтобы без поручения отправляться вершить справедливость ради бессмертного Аарона. Но может ли он просто забыть о Шайе и предоставить ее своей судьбе? Спасти ее означало бы искупить убийство Айи, которую он когда-то столкнул в яму со львами во дворце Акшу. Айя… Шайя… Странными путями ходит судьба. Как же похожи их имена. Обе они любили Аарона. Он должен спасти для него хотя бы Шайю.
Он знал, что если не идти в Альвенмарк, то из тех, кто мог бы помочь ему, остается только Ровайн. И вот обязательно ему было селиться прямо в Изатами. Древний город храмов, пожалуй, был самым опасным местом в Лувии — наряду с дворцом бессмертного. В городе священнослужителям регулярно являлась Ишта. И именно им Ровайн поставлял свои чудесные картинки на костях.
Талавайн помахал на прощание болтливому трактирщику, который целиком и полностью погрузился в разговор с новым клиентом. Путь до Изатами предстоял долгий. И ему снова придется идти по дорогам. На то, чтобы пользоваться тропами альвов, ему не хватало мужества.
Вспомнилась последняя встреча с Ровайном. Они столкнулись в зале для фехтования в Голубом чертоге. Там были дюжины других эльфов. Все — лазутчики, призвание которых стало для них жизнью. Не то место, где они оба могли признать, что втайне сдружились. Ровайн улыбнулся ему, словно только что выиграл большой фехтовальный турнир.
— Море прячет все тайны, — прошептал он ему на ухо. Талавайн не понял, что он имел в виду. Изатами находился на расстоянии более тысячи миль от моря.
Кто, если не он
Артакс стоял на террасе дворца наместника. Под ним простирался разрушенный город. От того, что он видел, сердце обливалось кровью. Его собственный дворец сильно пострадал от землетрясения. Тронный зал рухнул, равно как и жилые комнаты и конюшни. Впрочем, судя по всему, никто не погиб. Поэтому всех слуг и воинов, которые пережили нападение на храмовые сады Цапоте целыми и невредимыми, он отправил помогать на улицах. Руководил ими Ашот. Артакс был уверен, что под присмотром этого хладнокровного человека все пройдет как должно.
На просторном дворе дворца, под террасой и в неповрежденных строениях подготовили временное жилье. Всем придется потесниться. Он приказал отдать все, что есть здесь, и еще доставить припасы из Арама. Конечно, он хотел быть внизу, в городе. Ему было неприятно стоять и ничего не делать, только размышлять. Но глядя на разрушенный город, он видел будущее. Это только начало. Пережить настоящую катастрофу им еще предстоит. И по сравнению с тем, что последует, разрушение Золотого города — лишь мелочь.
Постукивание дерева по камню оторвало Артакса от мрачных размышлений. На террасу вышел Володи в сопровождении своей жрицы из Цапоте. Наемник тяжело опирался на костыль и был очень бледен. Но он широко улыбался, как поступал всегда, какое бы несчастье ни обрушилось на его голову. За ними обоими следовал Матаан. Ему тоже для ходьбы требовалась палка. Ему никогда больше не быть воином. Такова оказалась цена, которую ему пришлось заплатить за то, чтобы спасти жизнь своему правителю в Каменном гнезде. С тех пор Матаан взял на себя обязанности гофмейстера Датамеса. Он ругался на гору глиняных дощечек, становившуюся выше и выше с каждым днем, на мелочных писарей и придворных, превращавших самые простые вещи в непонятные государственные акты. Он нашел новое поле сражения, и, несмотря на то что там ему не блистать никогда, как блистал Датамес, он занимался этим делом с полной отдачей, и то, что делал, делал хорошо и с педантичной точностью.
Артакс долго смотрел на Володи. Ему будет не хватать длинноволосого друснийца.
— Ты больше не можешь оставаться у меня при дворе, — без экивоков начал он.
Улыбка замерла на губах Володи.
— Что я плохо сделать?
— Здесь ты в опасности, друг мой, — с горечью произнес Артакс. — На горизонте сгущаются тучи. У моего нападения на Цапоте будут последствия, и я не хочу, чтобы ты попался на глаза тем, кто захочет получить мою голову.
— Я есть капитан лейб-гвардия. Есть мой цель — стоять между тобой и люди, которые хотеть получит твоя голова.
Артакс невольно рассмеялся.
— Ты ранен. Тебе довелось немало пережить… — Он поглядел на священнослужительницу. Бессмертный не мог понять, что свело вместе этих двоих, но, несмотря на то что Кветцалли стояла над Володи с жертвенным ножом в руке, похоже, она его любит. — И мне кажется, есть кто-то еще, кого ты должен защищать. Боюсь, цапотцы углядят в ней предательницу. Ей тоже здесь оставаться небезопасно.
— Я мочь защищать двоих, — уперся Володи. — У меня есть широкая грудь и крепкая рука. Мочь хорошо защищать.
— Я знаю. Однако же может настать миг, когда в твоих силах будет помочь только одному из нас. Я не хочу, чтобы тебе довелось делать такой выбор. Уходи как можно дальше от моего королевства. Настанут лучшие времена — я пошлю за тобой. Ты ведь знаешь, для тебя всегда будет место рядом со мной.
Володи недоуменно покачал головой.
— Если капитан лейб-гвардия не есть рядом с король в тяжелый час, то когда же?
— Если нельзя выиграть бой, Володи, то нужно отойти и дождаться лучшего дня, чтобы сразиться за свое дело. Давай разойдемся по-хорошему. Я не стану спорить с тобой по поводу этого приказа. Так нужно.
Друсниец повесил голову на грудь. В этот миг Артакс ненавидел себя, но в глубине души знал, что отослать его было правильным решением.
— Матаан, ты не проводишь Володи к Золотым вратам? Мне хотелось бы, чтобы он покинул город сей же час. Он и его спутница могут идти, куда им вздумается.
— Как прикажешь, бессмертный Аарон, — коротко ответил рыбацкий князь. Он не был другом друснийца, но было очевидно, что он не согласен с тем, каким образом удаляют капитана от дворца. Но Матаан тоже понимал, что так нужно. Скоро начнут искать виновных в катастрофе, которая обрушилась на Золотой город, и тогда лучше Володи не попадаться на глаза самопровозглашенных праведников.
Артакс остался на террасе один. Стоял, устремив взгляд вдаль. Над поместьями и маленькими деревеньками у Великой реки тоже стояли столбы дыма. Интересно, насколько далеко чувствовалось землетрясение? Было ли это нечто большее, чем просто землетрясение? Дайе нужен Нангог. Им нужно зерно этого мира. Если караваны с продуктами питания перестанут приходить на Дайю, начнется голод. Датамес хорошо подготовил Арам к тяжелым временам. В каждом городе, даже в каждой деревне были заложены хранилища припасов. Такого голода, какой был знаком Артаксу по детству, не было уже на протяжении многих лет. Он помнил детей, которые не переживали зиму в Бельбеке. И стариков со впалыми животами, которые слишком давно не видели еды. Если караваны перестанут ходить через Золотые врата, то все, что произошло сегодня, будет лишь прелюдией к еще большей катастрофе. На каждого погибшего в городе придется сотня в семи королевствах.
В бессильной ярости Артакс сжал кулаки. Его народ ждет от него защиты и мудрого правления. Не должно быть больше таких войн, как против Муватты. Да и жестокие обычаи цапотцев нужно запретить. Неужели же нет разума в этом мире?
Почти до самого заката ждал он гостя. Львиноголовый просто появился на террасе. Артакс не видел, как он вошел. Он возник рядом с ним словно из ниоткуда.
— Жаль, что ты не приходишь ко мне, когда я молю тебя о помощи, — вместо приветствия произнес Артакс. Он не мог вести себя иначе, девантар разочаровал его.
— И поэтому тебе пришло в голову провернуть подобное? — ответил Львиноголовый настолько резко, что у Артакса волосы на затылке встали дыбом, а по спине пробежала струйка холодного пота.
— Не понимаю, о чем ты, великий.
Девантар обвел жестом город.
— Весьма впечатляющий способ позвать нас.
— Это не моих рук дело.
— Нет? А многие мои братья и сестры считают иначе, и мне стоило некоторых усилий удержать Великого Ягуара от того, чтобы прийти сюда и оторвать тебе голову.
—
Добро пожаловать к живым мертвецам, — прошептал голос у него в голове.
— Я не знаю…
— Не верю, — прорычал Львиноголовый. — Все эти годы я защищал тебя. Видел в тебе нечто особенное, а тут ты устраиваешь такое! Штурмуешь храмовые сады Цапоте, чтобы вернуть с алтаря какого-то наемника. Что дальше? Зарежешь бессмертного Лабарну и освободишь Шайю?
— Я не нарушаю божественных законов, — натянуто произнес Артакс. — Я презираю то, что было сделано с принцессой. Но я не буду освобождать ее.
Раскосые золотые львиные глаза пристально смотрели на него.
— Я тебя не понимаю, Артакс, — уже спокойнее произнес он. — Ты накликаешь на себя божественный гнев, чтобы спасти наемника, но женщину, которую ты любишь, готов бросить на произвол судьбы?
— Ее отдал замуж за Муватту собственный отец. Был заключен брачный договор. Сва… — Голос бессмертного прервался. — То, что произошло в Изатами, было частью древнего ритуала. Равно как и судьба, которая ожидает ее. А Володи похитили. Его шантажировали, чтобы заставить пройти под Белыми вратами.
Львиноголовый долго смотрел на него.
— И это все? Или, может быть, ты полез туда потому, что не можешь спасти Шайю? Прожил то, чего лишен со своей возлюбленной?
— Нет! — решительно произнес он, но почувствовал неуверенность, ведь Львиноголовый мог заглянуть на самое дно его души, которое оставалось сокрыто от него самого.
— Как бы там ни было, бессмертный Аарон, очень скоро твое желание исполнится, и я отнесу тебя на Желтую башню. Там соберутся все девантары. Но они придут не для того, чтобы выслушать твои мечты о лучшем мире. Ты предстанешь перед трибуналом.
Старые друзья
Амаласвинта вылезла из люка угря и сделала глубокий вдох. После спертого воздуха в угре даже прохладный влажный воздух моря Черных улиток был бальзамом для легких.
— Нет, я, конечно, люблю заглядывать под юбки, женщина, но может быть, ты все же вылезешь? Мне тоже хочется размять ноги, — раздался снизу голос одного из этих неотесанных чурбанов, с которыми она уже не первую неделю сидела у коленвала, с помощью которого приводилась в движение маленькая подводная лодка.
Мгновение карлица колебалась, не поскользнуться ли ей «невзначай» на железной лестнице и не ударить ли этого типа каблуком в нос. Но потом предпочла вылезти из этой проклятой лодки как можно скорее. Путешествие с самого первого дня было унизительным. В крохотном угре не было никакого личного пространства. Когда ей нужно было облегчиться, то это происходило у всех на глазах. Несмотря на то что Эйкин, Старец в Глубине Железных чертогов, изгнал ее в подводную башню совершенно неожиданно, здесь может быть только лучше.
Башня Гламира, место, куда они прибыли, было засекречено. Ребята на борту угря практически ничего не знали об этом месте, где она и трое ее спутников должны быть в безопасности. Здесь добывали черный краситель, но, похоже, этот промысел был лишь прикрытием. Мореходы каждый день рассказывали разные истории о башне. Мол, Гламир ищет там сокровище, или делает доспехи из драконьей чешуи, которая делает неуязвимой, или ищет эликсир, который дарует бессмертие Эйкину.
«Все это чушь», — думала Амаласвинта.
Даже Галар, Хорнбори и Нир, которые уже один раз побывали здесь, не знали, что происходит в башне. Или же просто не хотели говорить ей, чего от этой троицы стоило ожидать.
Она прошла последний отрезок по качающемуся корпусу угря и спрыгнула на выложенный камнями причал, к железным кольцам которого была пришвартована лодка. До покрытой зеленой патиной двери оставалось лишь несколько шагов. Амаласвинту слегка качало. Отвыкла от твердой земли под ногами.
Два факела справа и слева от башни были единственными источниками света на много миль вокруг. Она заметила нескольких арбалетчиков, которые с заряженным оружием нервно вглядывались в темную воду. Кто, ради всего на свете, может атаковать их здесь? Башня Гламира находится на скалистом острове, затерянном где-то в море Черных улиток, глубоко под землей.
Амаласвинта поглядела на покрытую темными водорослями стену. Башня — сильно преувеличенное название для этого приземистого строения, возвышавшегося на рифе и через пару шагов сливавшегося со сводом пещеры. Карлица улыбнулась. Умеет же ее народ подбирать для маленьких вещей большие названия.
Она решительно вошла в дверь и удивленно остановилась. Она оказалась в шахте колодца! Чуть ниже ее в свете факелов поблескивала черная вода. Вдоль внутренней стены шахты узкая лестница вела наверх. Кольца сушеных водорослей отмечали уровень воды в прошлом. Завершал видимое пространство изогнутый купол. На нем тоже виднелись остатки водорослей.
Амаласвинта с ужасом осознала, что внутренняя часть башни регулярно полностью уходит под воду. И тогда отсюда не выйти! Она поспешно преодолела последние ступеньки до люка в конце лестницы и с неприятным чувством вошла под тяжелый медный купол, который можно было опустить над проходом, чтобы потом закрыть на несколько засовов. С потолка над проходом свисали смазанные цепи.
— Кто, черт побери, впустил сюда эту каргу? — проревел низкий голос.
Между грудами корзин, сетей и бочонков ее ждал самый отвратительный карлик, которого когда-либо видела Амаласвинта: седобородый старик, тяжело опиравшийся на костыль. У него не было правой руки и правой ноги. Даже правого глаза не было. По крайней мере, его закрывала повязка, на которой был вышит золотыми нитками сияющий глаз. Правая половина лица была изуродована шрамами.
— Тот, кому пришла в голову идея прислать нам бабу, наверное, лишился остатков мозгов! Проклятье, хватайте эту гору юбок и засуньте ее обратно в угорь, из которого она вылезла, — с этими словами он ткнул в нее своим обрубком длиной всего в несколько дюймов. — Давайте, убирайте ее с глаз моих долой.
— Я с удовольствием передам Эйкину, Старцу в Глубине Железных чертогов, твое послание насчет того, что он лишился остатков мозгов! Мне действительно любопытно, как он это воспримет, Гламир. А моих товарищей, Грайдмара, Фундина и Онара, и их ребенка, мне тоже забрать обратно? Они здесь так же по приказу Эйкина, как и я. Однако я поражена, что слово Старца в Глубине в этой башне ничего не значит.
Гламир нахмурил брови.
— Думаешь, можешь шантажировать меня, дамочка? Ты хоть представляешь себе, куда попала? У меня здесь, в башне, почти пятьдесят мужчин. Большинство не видели бабу больше года. Воспользуйся своим мозгом для того, чтобы подумать, и тебе станет ясно, что ты совершенно не хочешь здесь находиться, — он бросил яростный взгляд на лестницу, на которой как раз появились ее товарищи по изгнанию. — Словоохотливый пердун, нянька и склочник. Клянусь альвами! Что я сделал такого, что они снова оказались на моей шее?
— Эйкин хочет, чтобы мы помогли тебе в работе, — дерзко заявил кузнец Галар. — Судя по всему, вы все-таки занимаетесь чем-то большим, чем ловом улиток.
Гламир побагровел. На виске у него вздулась толстая голубая жилка.
— Ты… — Он поднял изувеченную руку. — Ты…
Фрар, маленький мучитель, которого Нир целыми днями держал на руках, заныл. Он невероятно часто хотел есть, и кормить его было постоянной проблемой. Молока никогда не было, приходилось постоянно импровизировать, и мальчик никогда по-настоящему не наедался.
Галар снова бросил на Амаласвинту один из своих мрачных взглядов. Она не виновата, что не нянька! Каждый раз, когда она видела на руках у Нира это жалкое существо, карлица понимала, что не захочет иметь детей никогда.
— Разве у вас нет козы, которая давала бы молоко? — возмущенно спросил стрелок.
— В моей башне по-прежнему нет лугов, нянька! — раздраженно зашипел на него Гламир.
— Прошу вас, прошу вас, друзья мои, — вмешался Хорнбори. — Мы все оказались в одной лодке. Давайте попытаемся найти способ выносить друг друга. Мы здесь не для того, чтобы проверять на прочность твое терпение, Гламир. Не хочу тебя обидеть, но мне кажется, что могу с уверенностью утверждать, что мы гораздо меньше рады решению Эйкина, чем ты, потому что мы…
— Заткнись уже, пердун словоохотливый! — прикрикнул на него Гламир, затем махнул рукой одному из своих работников. — Отведи этих оборванцев в туже самую кам… э, комнату, в которой они жили в прошлый раз.
— Я протестую против такого…
— Мятежников я сбрасываю со скалы, — прошипел Гламир, обращаясь к Хорнбори. — Так что думай, что говоришь, или в скором времени будешь спорить с морскими змеями в воде.
«Все лучше, чем еще одна ночь в угре», — подумала Амаласвинта, но ее радость длилась ровно до тех пор, пока она не увидела комнату, в которой им предстояло жить. Это была влажная пещера, выбитая в скале, без нормальных кроватей и с вонючим ведром в углу, чтобы справлять нужду. Дверь за ними закрылась, заскрежетал засов. Они были пленниками Гламира.
— Он уморит нас голодом, — проворчал Нир, сунувший Фрару в рот большой палец, что, судя по всему, успокоило мальчика.
— Нет, он не станет так рисковать, — слабо возразил Хорнбори.
— С него станется! — решительно заявил Галар, и карлики погрузились в удрученное молчание. Всего несколько лун тому назад эти трое были героями, которые завалили огромного белого дракона. Однако из-за мести небесных змеев они стали ответственными за гибель Глубокого города. Потому что драконы не удовлетворились тем, чтобы искать убийц. Они убили сразу всех, причем — какая ирония — именно те три карлика, которые действительно пролили драконью кровь, пережили резню.
Эйкин, Старец в Глубине Железных чертогов, восхищался Галаром, Хорнбори и Ниром за то, что они сделали. Но он никоим образом не хотел иметь их в своем городе и таким образом, возможно, навлечь на себя гнев небесных змеев. Поэтому их изгнали сюда, в башню Гламира. Здесь их ни один дракон не найдет.
— Думаю, вам стоит сказать Гламиру, кто вы на самом деле. Возможно, он тоже ваш почитатель, — вдруг сказала Амаласвинта.
— Задница он, вот и все, — злобно проворчал Галар.
— Не, только ползадницы, — заявил Нир. — Больше у него не осталось.
— Мне кажется, Амаласвинта права. Нужно дипломатично все…
— Заткнись, пердун словоохотливый, — прикрикнул на Хорнбори Галар. — Тебя он хотя бы с первого взгляда раскусил.
Амаласвинта улеглась на грязное ложе. Несмотря на то что мешок, на котором она лежала, был наполнен вонючей соломой, все же это было лучше, чем то, что было в угре на протяжении последних недель. Она радовалась тому, что эта безумная поездка по подземным рекам и морям наконец-то закончилась. Они прибыли в башню Гламира с небольшим конвоем. В первую очередь, грузовые лодки должны были обеспечить его всем, что ему нужно для того, чтобы пережить осень — то время, когда вода поднимается настолько высоко, что башня полностью погружается в море Черных улиток и к ней не может причалить ни один угорь.
Амаласвинта отвлеклась от спора своих товарищей по несчастью, закрыла глаза и стала наслаждаться тем, что можно наконец-то вытянуть усталые ноги. «С Гламиром я справлюсь», — с самоуверенной улыбкой подумала она. Она уже знала, что будет делать. Самое большее два дня — и этот негодяй будет есть из ее рук как послушный ягненок.
Глядеть в камень
Когда Амаласвинта очнулась от глубокого сна без сновидений, в первый миг она не могла понять, где находится. Вокруг ужасно воняло, было влажно и темно — как на протяжении последних недель. Но не хватало противного звука вращающегося коленвала, равно как и легкого покачивания угря.
— Что это у Фрара такое?
Это сказал Хорнбори. Амаласвинта предпочла не открывать глаз, чтобы не быть вынужденной разговаривать с тремя нежеланными соседями.
— Это молоток, — сонно ответил Нир.
— Молоток? Откуда у ребенка молоток? Как можно давать ребенку молоток? Еще ударит себя по голове и…
— Это всего лишь маленький молоточек, — раздраженно пробормотал Нир. — И должна же у него быть хоть какая-то игрушка.
— Молоток, — недоуменно произнес Хорнбори. — Это же…
— Откуда взялся молоток? — вмешался уже и Галар.
— Я его взял с собой. То есть когда стало ясно, что нам придется отправляться в эту мокрую камеру, я подумал, что наш полухозяин заслужил, чтобы я слегка обокрал его.
— А полезного ты ничего не украл? — спросил Галар.
— Фрар любит свой молоток, — обиженно заявил Нир. — Вы же помните, как сильно он любит звук ударов молота. Для него это как колыбельная. Когда он вырастет, то наверняка станет кузнецом. А когда он облизывает его рукоятку, то успокаивается.
— Малыш сосет грязную рукоятку какого-то старого молотка, — возмутился Хорнбори.
— Он же пережил сосание грязного пальца Нира, — возразил Галар. — Немного грязи еще ни одному ребенку не повредило.
Амаласвинта попыталась отрешиться от голосов и разбудить свой особый дар. На пороге между сном и бодрствованием она отпустила свой дух. Она вгляделась в камень, покинула узкую камеру и стала исследовать башню и скалу, в которой она была расположена. Короткий каменный обрубок на утесе подземного моря был лишь крохотной частью комплекса. Гламир и его люди вгрызлись глубоко в скалу под сводом пещеры. Комплекс был странным. Казалось, здесь были разнообразные кузницы и мастерские. Отчетливее всего она видела жилы ушедшей руды. Несмотря на то что волшебное зрение позволяло ей видеть в скале пустоты,
что именно делали в пустотах, она не видела. Она не видела ни устройств, ни могла сказать, находится ли там кто-то или что-то. Она видела только металл инструментов и его приблизительную форму.
Особенно странным был довольно широкий туннель длиной почти в целую милю, ведущий в никуда. Амаласвинта не могла объяснить, какой от него может быть прок. Должно быть, стоило немало сил прорубить его в скале, и она сомневалась в том, что несколько человек Гламира могли проделать эту работу. При постройке этот туннель потребовал бы дополнительной рабочей силы. Она устремила взгляд наверх, пронзила все слои камня, пока не добралась до скатанных обломков пород, гумуса и кореньев. Башня была хорошо продумана. Дымоходы кузниц выходили в большую естественную пещеру, так что на поверхности никто не видел дыма из ложной кроличьей норы в лесном грунте. Был здесь тонкий угольный пласт, который уже обнаружили еще при постройке и теперь разрабатывали, чтобы обеспечить кузни и несколько печей отопления. Металла в камне почти не было. Пара вкраплений железной руды — вот и все, что они смогли обнаружить.
Теперь Амаласвинта обратила внимание на формации камня в глубине. Шахта колодца пронзала утес, торчавший над темной пропастью. Она никогда не думала, что море может быть настолько глубоким. Башня Гламира возвышалась над расщелиной, которая, казалось, доходила до самого сердца мира. Впервые карлица ощутила беспокойство. Всю свою жизнь она провела в пещерах. Она привыкла к мысли, что над ней возвышаются горы и скалы, толщиной во много сотен шагов. И она никогда не переживала по этому поводу! Напротив, глубоко под землей она чувствовала себя в безопасности. Но здесь все было иначе. Башня Гламира парила над подземной пропастью. Камни, над которыми она была выстроена, были пористыми. Вода проникла глубоко под утес. Они практически парили в пустоте.
Амаласвинта почувствовала, что сердце ее забилось быстрее, и ее вот-вот должна была захлестнуть паника. Возраст утеса — тысячи лет. Сам он не сломается — но если что-то произойдет, заявил панический голос, то вода проникнет на нижние этажи башни, и они окажутся в клетке, как крысы в ловушке. Она хотела проснуться, прервать транс и просто поглядеть на прочные влажные стены своей темницы, послушать разговоры грех безумных товарищей. Хотела, чтобы ее мир стал таким же маленьким, чтобы ее самой большой заботой была мысль о том, разумно ли позволять ребенку сосать грязную рукоятку молотка.
И тут взгляд ее упал на край пропасти. Там было нечто такое, чего она никогда прежде не видела. Оно было огромным, чужим, не поддавалось никаким разумным объяснениям.
И не могло быть никаких сомнений в том, что именно это и есть причиной того, что Гламир устроил свою башню на этом висящем в пустоте утесе.
Как кузнец с кузнецом
Галар был сам немного поражен тем, что его отвели к Гламиру. Он точно не знал, что нашептала Амаласвинта стражникам, но это оказалось настолько убедительно, что его тут же отвели к уродливому кузнецу.
В комнате Гламира воняло нестираной одеждой и заплесневелыми остатками еды. Она была поразительно маленькой и чуть менее влажной, чем та темница, в которой заперли их. Судя по всему, старый карлик не особенно ценил роскошь.
Гламир сидел в массивном кресле с высокой спинкой и потрепанной кожаной обивкой. На нем были только кожаные штаны. Кровать за его спиной была в беспорядке, волосы растрепаны, словно он только что встал. Галар уже понятия не имел, какое сейчас время суток. Чувство времени совершенно вышло из-под контроля после путешествия в угре и трех дней в темнице.
— Значит, ты знаешь мою тайну, — резко перешел к делу Гламир. — Давай-ка послушаем, — он наклонился вперед и почесал обрубок ноги.
Амаласвинта все точно рассказала Галару. Поначалу он не хотел верить в эту историю с ее даром, пока она не заговорила о маленьком туннеле, который он втайне подсоединил к своему колодцу в Глубоком городе. Об этом не знал никто! Впрочем, он все еще чувствовал неуверенность по поводу истории, которую она ему в итоге рассказала. Это звучало слишком невероятно.
— Я слушаю! — неприветливо проворчал Гламир, не сводя с него взгляда оставшегося глаза.
— Ты здесь из-за металлической стены, — протянул Галар.
Похоже, сказанное им не произвело на Гламира особого впечатления, поэтому Галар быстро продолжил:
— Эта стена огромна. Она уходит в глубину больше чем на милю, а в ширину и того больше. Толщиной она более пяти шагов. Небольшой ее кусок видно в пропасти под шахтой колодца. Ты пытаешься пробурить стену, чтобы выяснить, что находится за ней. Но там ничего. Там нет пещер, нет тайн. Стена сама по себе — это тайна.
— Вот как, — иронично произнес Гламир. — Вот теперь я по-настоящему встревожен. Вам дали на ужин испорченных грибов? Нужно срочно поговорить с поваром. Ему не стоит скармливать вам все кухонные отходы без разбора.
Галар растерялся. Судя по всему, рассказанное им не произвело на Гламира ни малейшего впечатления. Может быть, Амаласвинта действительно рассказала какую-то чушь? Но откуда тогда она узнала о потайном туннеле у шахты колодца?
— А ты не скажешь мне, что такого в странном туннеле, который прямой как стрела и на целую милю уходит в скалу, чтобы ничем не закончиться?
Гламир насмешливо усмехнулся.
— Странные у тебя истории. Это все или ты хочешь развлечь меня еще какими-нибудь сказочками?
Галар пришел в отчаяние. Гламира ничем не проймешь. Теперь ему осталось выложить последнюю карту. Амаласвинта настойчиво советовала ему открыть кузнецу, кто они на самом деле. Если Гламира ничто не зацепит, то, может быть, хоть дракон впечатлит, которого они уложили.
— Мы со спутниками обманули тебя, — в принципе ему не нравилась идея набиваться в друзья к Гламиру. Он никогда в жизни так не поступал. Нужно было послать Хорнбори, но, возможно, его приятеля-лизоблюда к Гламиру даже не пропустили бы. Между ними лежала пропасть.
— Значит, вы лгуны, — голос Гламира стал резче, во взгляде кузнеца появилось какое-то подозрение, когда он добавил: — Вы обманули и Старца в Глубине?
Внезапно Галар почувствовал уверенность в том, что этот тип уже приказал бы утопить их, если бы они не были под защитой князя карликов.
— Он знает; кто мы. Поэтому он и прислал нас сюда. Он не сообщил тебе, какие гости оказались под твоей крышей? — Намеком на то, что его князь сообщил Гламиру не все, Галар гордился. Таких шуток он раньше не отпускал. Это все общение с Хорнбори.
Гламир негромко выругался и снова почесал обрубок ноги.
— Ты знаешь, каково это, когда чешутся пальцы на ноге, хотя у тебя их нет?
— Нет.
— Тогда расскажи мне, кто же ты сегодня.
Галар проглотил раздражение, но почувствовал, что не может удержаться и краснеет от гнева. Лучше бы этому калеке не зарываться!
— Я Галар, кузнец из Глубокого города. Моих товарищей зовут Хорнбори и Нир. Мы убили обоих драконов.
Гламир взял плитку жевательного табака со стола рядом с собой и откусил кусочек. Пожевал немного, а потом наконец кивнул.
— Теперь я понимаю, почему Эйкин не захотел держать вас в Железных чертогах и отослал обратно сюда.
Сплюнул коричневатый кусок и едва не промахнулся мимо горшка, который стоял рядом с ним на полу.
— Ну и каково это — жить с тем, что ты в ответе за гибель целого города, в котором вырос? Со смертью всех тех, кто помог тебе стать тем, кем ты являешься?
Старик словно воткнул ему между глаз раскаленную железную палку, только что из горна.
— Вот дерьмо… — Галар отступил на несколько шагов.
— Совершенно верно, парень. Ты по уши в дерьме. Навеки, куда бы ты ни пошел. Все восхищаются убийцами драконов, но никто не хочет, чтобы вы жили в их городе. Думаешь, это хорошее убежище? Это всего лишь жалкие влажные пещеры. Башня превращает в больного каждого, кто проводит здесь дольше пары недель. Мне повезло, что я оставил в колодце больше половины костей. Так меня меньше мучает ревматизм, — Гламир рассмеялся хриплым, безрадостным смехом, перешедшим в сухой кашель. — Значит, теперь ты у меня на шее, и тебе нравится совать свой нос в мои дела. Болтаешь об огромных металлических стенах и туннелях, которые ведут в никуда. Пытаешься понять, почему я здесь, и не можешь смириться с правдой, что ты просто оказался в грязной мокрой башне в заднице мира, где ловят улиток, чтобы давить их ради небольшого количества краски. Тебе нужно что-то великое и таинственное, верно? Тебе нужно что-то, что оправдает все те смерти. Этого ты здесь не найдешь. И нигде в другом месте! Так что заруби себе это на носу.
Галар никогда не говорил с другими по поводу гибели города. Он сбежал от своей вины, равно как и Нир и Хорнбори.
— Знаешь, кем ты являешься для меня? — безжалостно произнес Гламир. — Ребенком, который пошел поиграть с друзьями на горном пастбище. Нашел несколько камешков, а на опушке наткнулся на овцебыка. Большого быка с рогами размером почти с тебя. Ты представлял себе, как все будут восхищаться тобой, если ты получишь этот трофей. А потом ты пошел на него со своими камешками. Вот только их не хватило на то, чтобы разделаться с овцебыком. Хватило только на то, чтобы разозлить его. А когда он бросился на тебя, забрался на ближайшее дерево. А у остальных не получилось, и ты из своего укрытия наблюдал за тем, как они погибают, — Гламир сплюнул еще сгусток коричневой слюны. И на этот раз не промахнулся.
— Если хочешь послушать совет старика, подумай о погибших. Дальше, чем сюда, тебе не сбежать. А теперь убирайся в свою пещеру. Я с тобой закончил.
Наконечник стрелы
Галар побрел прочь, как побитая собака.
«На этот раз я отшил кузнеца, но это ненадолго», — встревоженно подумал Гламир. Нужно найти другой способ.
Он схватил наконечник стрелы, лежавший между свитками пергамента и запасами жевательного табака на его большом рабочем столе. Он казался неприметным, но был в силах перевернуть мир. Он заплатил за этот наконечник своим телом. И жизнью семерых своих товарищей. На вид он был сделан из обычной стали, но металл был из шахты колодца.
Гламир вспомнил историю об огромной металлической стене, которую рассказал ему Галар. Безумие! Металлическая стена длиной больше чем в милю! Кто же мог такое создать? Альвы? Не в их духе. Должно быть, Галар обезумел, если верит в это. Да, в камнях утеса была пропасть, и в ней, собирая улиток, они наткнулись на металлическую стену. Но это и все. Она была встроена в камень, что, следовало признать, было несколько странно, потому что смысла в этой стене он не видел. Ничто не давало повода
предположить, что она какой-то необычайной величины. Нужно было заползти в скальную нишу, чтобы добраться до нее. Оттуда и была сталь наконечника. Но отхватить кусок металла было тяжело. Горстка опилок — вот и все, что приносил каждый заплыв. Металл был почти неуязвим. Они царапали металлическую пластину алмазом, а с помощью магнита собирали крохотные опилки, которые удавалось сошкрябать. К счастью, чужеродный металл плавился не тяжелее обычной стали.
Гламир взвесил наконечник в руке. Столько крови и времени отдали они ради него. А нужно изготовить по меньшей мере две дюжины таких наконечников, прежде чем можно будет подумать о том, чтобы воспользоваться ими. Гламир сплюнул струйку табачной жвачки в горшок рядом с креслом. Ему уже не увидеть, как изменится мир. Но это не играет роли, потому что первый шаг уже сделан.
Это не будет забыто. Терпения карликам не занимать. День, когда они рассчитаются с небесными змеями, настанет!
Гламир уставился на дверь, за которой исчез кузнец. Они не так уж непохожи. Но на одной навозной куче двум червякам не ужиться. Нужно избавиться от него, и он уже даже придумал, каким образом. Любопытство и низкая самооценка станут для Галара роковыми.
«Нельзя больше ждать, нужно избавляться от предводителя драконоборцев», — подумал Галар. Чем раньше этот забияка пропадет, тем лучше.
Не на жизнь, а на смерть
Дыхание Ночи занял свое место в пещере под базальтовым утесом. Широкая ниша в скале на другой стороне зала была пуста. Там обычно сидел Небесный, когда они собирались, чтобы посоветоваться или выслушать отчеты вернувшихся драконников. Уже вторая ниша опустела. Напоминание о том, что и их можно победить.
Он прислушался к шагам на лестнице и открыл свои мысли братьям. Они пришли послушать, что произошло, хоть в принципе все уже знали — пробуждение Нангог не прошло незамеченным во всех мирах. То, что она потянулась к магической сети, прошло волной по творению. Маленькие птички в саду Ядэ на миг перестали петь, когда проснулась Нангог. Наверняка не все существа ощутили, что история трех миров приняла в тот миг новый поворот, но самые чувствительные сознавали, что что-то произошло, хоть суть случившегося и ускользала от их понимания.
Он чувствовал тревогу своих братьев по гнезду. Только Золотому, похоже, не терпелось выслушать отчет драконников. Он знает больше, чем они? Дыхание Ночи снова прислушался к шагам. Их слишком мало! По лестнице спускалось лишь двое эльфов! А вот и они: Ливианна и Бидайн. Где же остальные? Почему здесь нет Нандалее?
Совладать с собственным нетерпением оказалось непросто. Пришлось заставить себя слушать отчет о событиях и задавать вопросы. В центр вышла Ливианна и начала рассказ о миссии в Нангоге. Наставница Белого чертога не жаловалась на Нандалее, но за ее словами отчетливо проступало то, что она считает молодую эльфийку слишком неопытной. Она поведала о безрезультатных поисках в Золотом городе. О том, как каждый пошел своим путем, вместо того, чтобы быть ведомым. Она подчеркнула, что на человека они наткнулись в камне по чистой случайности.
Дыхание Ночи чувствовал неудовольствие своих братьев по гнезду, когда Ливианна заговорила о Манавейне. Все они надеялись, что эта история никогда не всплывет. Они считали Манавейна, как и всех эльфов его миссии, погибшим. Это была бесславная глава в истории драконников. Они послали основателей и первых наставников Белого чертога в Нангог, чтобы выяснить, что происходит в Устье мира. И лучшие воины потерпели поражение в первой же миссии. Поэтому они пустили слух о том, что первые наставники живут в уединении, чтобы вернуться в тягчайший для Альвенмарка час.
—
Вы сохраните это в тайне! — Мысли Красного были подобны потоку пламени, от которого на миг содрогнулась даже Ливианна.
Конечно же, обе эльфийки будут молчать. Они и сами поняли, что означает их открытие для Белого чертога. Несмотря на то что школы убийц больше не существует. Послушники и наставники не вернулись с тех пор, как небесные змеи отослали их после атаки на Голубой чертог. И они наверняка еще долго не будут собираться в уединенной долине, где располагался Белый чертог. Они больше никогда не появятся там. Это слишком привлекательная цель для ответного удара девантаров — а он последует, в этом Дыхание Ночи и его братья были совершенно уверены.
Каким образом Нангог заполучила обратно половинку своего сердца, Ливианна рассказать не могла. Это вопрос к Нандалее, которая, к удивлению Ливианны, не вернулась. Наставница рассказала, как она и Бидайн отделились от остальных, чтобы как можно скорее попасть к Золотым вратам. Она призналась, что поставила на кон жизнь их обеих, чтобы подарить Бидайн новую кожу. Дыхание Ночи почувствовал, что эти подробности почти не интересуют его братьев по гнезду. Миссия увенчалась успехом, важно было только это, а то, что не обойтись без жертв, — ясно было с самого начала.
Ливианна ярко живописала землетрясение, разрушившее Золотой город, и сообщила, что ее послушница Бидайн одолела одного из Серебряных львов девантаров.
— В ситуации величайшей опасности Бидайн сохранила мужество и хладнокровие. Будучи ее наставницей, я хотела бы предложить принять ее в ряды драконников. Судя по ее поступкам в Нангоге, она, вне всякого сомнения, переросла ранг послушницы, — завершила она свой отчет.
Редко бывало, чтобы на таком собрании предлагали возвести послушника в ранг драконника. Обычно этот вопрос решали наставники Белого чертога. Однако Темный почувствовал, что его братья склоняются к тому, чтобы согласиться.
—
Прошу, объясните еще раз, при каких обстоятельствах вы расстались со своими спутниками, госпожа Ливианна? — Дыхание Ночи догадывался, что Ливианна рассказала не все, и ему стоило немалых усилий не спросить о Нандалее напрямую. Во всех вариантах будущего, которые он просматривал, она должна была вернуться из Нангога живой. Что же произошло?
Ливианна с неохотой призналась, что бросила своих товарищей, не спросив разрешения Нандалее. Они с Бидайн воспользовались столпотворением вокруг Золотых врат, чтобы уйти незамеченными. Наставница сообщила, что прежде у нее тоже возникали разногласия с Нандалее, например, она настояла на том, чтобы исцелить бессмертного Аарона от слепоты.
—
Вы вернули зрение одному из наших заклятых врагов? — вспыхнул Пламенный и высунулся из просторной ниши, служившей ему ложем. —
Бессмертные — первые слуги девантаров среди детей человеческих. Как вы могли спасти его? Это предательство!
— Я не спасала, а выведала у него его тайны, — ответила Ливианна, совершенно не испугавшись жгучего гнева Пламенного. — Теперь я знаю, где находится вторая половина сердца Нангог. Девантары прячут его в уединенной долине в Араме, всего в дне пути от медного рудника Ум эль-Амад. На страже там всегда находится один девантар. На этом посту они сменяют друг друга.
Темный почувствовал, какую безудержную ярость вызвало известие об этом у его братьев по гнезду. Они хотели забрать половинку сердца себе, и жажда их не знала границ.
—
Спокойно, — мысленно обратился он к ним. Присутствующие дети альвов не должны были слышать его слова. —
Сейчас будет неразумно наносить девантарам еще один удар.
—
Мы разоружим их, — вскипел Пламенный.
—
Если у нас будет сердце, то мы сможем диктовать им условия мира, — мысленно произнес Золотой. —
Мы должны получить его!
— Сохраняйте достоинство на глазах у двух детей альвов, — напомнил Приносящий весну. —
Не нужно так явно демонстрировать свою несдержанность.
Дыхание Ночи был недоволен поворотом, который принимал разговор. Настало время направить его в нужное русло.
—
Что мы выигрываем, если заберем вторую половинку сердца Нангог? — начал он. —
Разве на самом деле мы хотим вернуть ей былую силу? Отблагодарит ли она нас? Мы ведь в числе тех, кто одурачил ее! Кто может поручиться, что по отношению к нам великанша будет настроена миролюбиво? Пробудив ее полностью, мы создадим третью силу. Между нами и девантарами есть равновесие. Если проснется Нангог, с этим будет покончено. Тот, кто перетянет ее на свою сторону, может убить другого. А каков будет ее следующий шаг? Сумеет ли она устоять перед искушением уничтожить последнего из своих мучителей?
— Если мы захватим недостающую часть сердца, именно мы будем решать, когда Нангог получит сердце и получит ли его вообще, — пылко возразил Золотой. —
Я выступаю за то, чтобы забрать его у девантаров.
«Мой брат по гнезду ведет себя с самоуверенностью, граничащей с дерзостью», — удовлетворенно подумал Дыхание Ночи. Пусть сияет сколько угодно, братьев по гнезду этим не ослепить.
—
Что мы выигрываем, кроме новой ноши? — Хвост Приносящего Весну взволнованно хлестнул по гранитному полу. Он не давал себе труда скрыть свое волнение. —
Мы должны продумать все возможные последствия. Поэтому я спрашиваю еще раз: что мы выигрываем? Стоит ли нам опасаться, что девантары вручат великанше вторую половинку сердца? Вряд ли, потому что они не могут позволить себе лишиться мира Нангог. Нангог для них — это кладовая перенаселенного мира. Они изо всех сил будут пытаться снова удержать великаншу в узде. А теперь предположим, что у нас есть сердце. Стоит ли нам тогда возвращать Нангог всю ее силу? Нет! И неужели вы думаете, что девантары не знают этого, братья? Если мы хотим отомстить за своего брата, Небесного, и уничтожить девантаров, то должны сделать это сами! Надеяться на то, что Нангог сделает это за нас, неразумно. Единственная альтернатива уничтожению будет серьезное предложение мира. Если мы хотим пойти этим путем, то должны сделать это быстро. Думаю, девантары уже в этот час мечтают о мести. В дальнейшем нам не следует собираться всем в одном месте. Не стоит недооценивать девантаров. Они творцы мира, они уже убили двух наших братьев. Я уверен, что им достало бы сил уничтожить всех нас, если бы они знали, где они могут нас застать. Если же мы выберем войну, то обязаны опередить их. Мы должны нанести удар первыми. Предстоящая война будет другой, чем те, которые мы вели до сих пор. Не будет победителей и проигравших. Будут лишь выжившие и те, кто уйдет в историю. Поражение будет равносильно полному уничтожению.
Дыхание Ночи был поражен тем, что именно от него слышит такие речи. Приносящий Весну обычно вел себя спокойно и рассудительно.
—
Так как же нам разделаться с девантарами? — спросил Пламенный.
Дыхание Ночи видел в глазах брата жажду крови. Он знал, что Иссиня-черный, который больше всех из них был хищником, выберет путь войны.
—
Что бы мы ни сделали, нужно подумать как следует. Я не против уничтожения девантаров, но это нужно сделать с первой попытки. Второй у нас не будет.
Эти слова произнес Красный. Он был капризным и страстным. Любил принимать облик эльфа, смешиваться с ними и встречаться с красивыми женщинами. Эта привычка не раз вызывала насмешки со стороны братьев. Он был так страстен с эльфийками и мог быть таким же безжалостным в ипостаси воина. Вполне в его духе — упрощать все до крайностей.
—
Девантары не будут готовы, если мы быстро нанесем еще один удар, — произнес Золотой. —
Это нарушает всю картину нашего противостояния. До сих пор всегда были удары и ответы на них. Давайте удивим их, когда они будут думать, что сейчас их ход! Гнев и жажда мести сделают их неосторожными. Они не поверят, что мы решимся ударить столь стремительно. Но я за то, чтобы довести эту войну до конца, сейчас. Давайте уничтожим их прежде, чем им придет в голову, что они могут уничтожить нас. После того, что случилось в Нангоге, возврата к миру больше нет. А теперь все дело за тем, кто первым нанесет решительный удар.
— А когда мы будем обсуждать наши планы с альвами? — вставил Дыхание Ночи. —
Они наши создатели. Мы стоим на страже их мира. Мы их воины. Я всегда гордился тем, что являюсь именно таким. Но воин, который начинает сражение без приказа своего полководца — мятежник. А я не хочу быть мятежником.
—
Если ждать их приказа, то может сразу подставить девантарам горло? — прошипел Пламенный. —
Что с тобой, брат? Тебе не хватает мужества сражаться?
Дыхание Ночи пришел в ужас от их одержимости предстоящей битвой не на жизнь, а на смерть.
—
Я сражался достаточно часто и отлично знаю, что тот, кто лучше знает своего противника, обычно побеждает. Я против того, чтобы просто необдуманно напасть. И я против того, чтобы строить планы войны перед лицом детей альвов.
—
Они не понимают нас, — заметил Иссиня-черный.
—
Но по нам видно, что мы не можем прийти к согласию, — резко ответил Дыхание Ночи.
—
Мы можем сожрать их, — Иссиня-черный облизнул зубы. С его массивных челюстей потекла слюна, и Дыхание Ночи не был уверен в том, что его брат всего лишь шутит.
—
И это будет платой за то, что они хорошо послужили нам? — Золотой высунулся из ниши, отводя голову назад, словно собираясь в следующий миг нанести удар, как змея.
—
Госпожа Бидайн! — Дыхание Ночи проник в мысли обоих детей альвов. —
Мы решили, что вас нужно возвести в сан драконницы. Кого из нас вы хотите выбрать в качестве будущего повелителя?
Эльфийка, не колеблясь, подошла к Золотому.
— Моя жизнь должна принадлежать ему. Ему я хочу служить до тех пор, пока не погибну, — с этими словами она опустилась на колени перед Золотым, который, судя по всему, оценил это подобострастие.
—
Поднимитесь, госпожа Бидайн. С этого момента вы моя, — торжественно произнес Золотой. —
Вы знаете, какое испытание вам нужно пройти. Да хранят вас альвы в глуши Байнне Тир. Теперь вы можете идти. Пусть ваша наставница, госпожа Ливианна, поможет вам подготовиться к этому путешествию. Если счастье будет на вашей стороне, мы увидимся в саду Ядэ, госпожа Бидайн.
Родина
Володи был счастлив. Дышал глубоко, наслаждаясь ароматом, какой наполняет леса в конце лета. Скоро опадет первая листва. Как же ему не хватало запаха дубов, сухого стука дятлов вдалеке! Это его родина! Как же давно он здесь не был. Хороший день. Над дорогой возвышались дубы и буки, образуя густую листву, через которую проникали лишь отдельные солнечные копья, окутывая лес в волшебный свет.
Снежнокрылы, крупные белые бабочки, парившие летом над сочными коровьими пастбищами, густыми стайками плясали в колоннах золотистого света. Им не пережить первые холодные ночи, которые уже не за горами.
Кветцалли шла рядом с ним. Не отрывая взгляда, она всматривалась в каждое движение в густом подлеске. Она дала ему понять, что у нее на родине лес съедает неосторожных. Судя по всему, она не доверяла лесу Друсны, несмотря на все его уверения, что здесь все иначе. Ей было холодно, несмотря на то что еще даже не настала осень.
«Зима будет тяжелой для нее», — подумал Володи. Судя по всему, Цапоте — страна теплая. Он не сумел объяснить ей, что такое снег. Придется как следует присматривать за ней. На ней было красивое платье из красного льна. Нужно подобрать для нее шерстяное платье или хотя бы шерстяной плащ.
Володи нравилось просто смотреть на Кветцалли. Она снова обрела гордый вид, шла плавной походкой, свидетельствующей о том, что она родом из семьи, которая привыкла править. Матаан проявил поразительную щедрость, оснастив их обоих для путешествия в Друсну. Князь рыбаков удивил Володи. Ему все время казалось, что Матаан недолюбливает наемников. Что ж, он ошибся в нем.
На Кветцалли были широкие золотые браслеты и цепочка из обрамленного золотом жадеита. Она казалась похожей на княгиню. Володи предвкушал, как будут ей дивиться при дворе отца. Скоро она выучит его язык, и он представлял себе, как она будет пугать служанок угрозами вырезать сердце. Он весело усмехнулся.
— Ты есть счастливый? — тихо спросила Кветцалли.
— Я счастлив от того, что нахожусь здесь, с тобой. Мой отец здорово удивится, когда увидит, что его младший сын, от которого он ждал только неприятностей, возвращается домой с принцессой.
— Я не есть принцесса, — серьезно ответила она.
Володи широко усмехнулся.
— Но ведь другие этого не знают. Они поверят, чтобы мы им ни сказали.
— Я не есть принцесса, — повторила Кветцалли.
— Даже если бы ты была простой служанкой, я все равно гордился бы тем, что ты — моя жена. Ты самое лучшее, что встречалось мне в жизни.
Судя по выражению лица Кветцалли, ей хотелось что-то сказать, но верных слов она подобрать не могла. Это чувство было ему прекрасно знакомо. В Араме он был идиотом, не способным связать двух слов. Часто чувствовал непонимание. Володи крепко обнял Кветцалли.
— Я читаю в твоей душе, красавица моя. Нам не понадобятся слова.
Внезапно он осознал, что изо всех сил прижимает Кветцалли к своей бронзовой кирасе. Он ослабил объятия. Девушка засияла. Володи смущенно улыбнулся. Никогда еще он не был настолько счастлив.
Его Матаан тоже щедро одарил на прощание. На нем был роскошный бронзовый нагрудник с изображением льва Арама. Глаза бестии были из янтаря, с раскосыми зрачками из оникса. Это был доспех полководца. Две узких, оббитых золотом перевязи из красной кожи пересекались на его груди. Рукоятки оружия — два лувийских клинка — торчали из-за плеч. К поясу был привязан красивый шлем с белым плюмажем из конского волоса, а ноги защищали тонко сработанные поножи, над коленями заканчивавшиеся львиными головами. Его брат побледнеет от зависти, когда увидит доспех и оружие.
Нужно будет подарить ему один из мечей.
Они достигли опушки леса, и Володи окинул взглядом поля на широкой поляне. Большая часть зерна была уже собрана. Виднелось лишь несколько полевых работников. В некотором отдалении, с любопытством глядя на них, юная девушка гнала на луг стаю гусей. Посреди полей, на небольшом холме, возвышался длинный дом его отца, окруженный деревянным палисадом. Чертог, покрытый золотистой соломой, окружали конюшни и дома для прислуги. Судя по всему, крышу меняли только этим летом. На полях рядом с резиденцией правителя было поразительно мало скота. Может, опять проблемы с какими-нибудь разбойниками?
— Это мой дом, — гордо объявил Володи.
Кветцалли не спешила, вбирая в себя широкую полянку и все, что на ней находилось. Затем опустилась на колени, вырвала пучок травы, понюхала, потерла между пальцами черную землю, свисавшую с тонких белых корешков.
— Земля есть хороший, — наконец произнесла она.
Ему нравилась ее непосредственность.
— Да, земля действительно хорошая, — с улыбкой произнес он. — Здесь отменно растут зерно и дети.
Теперь улыбнулась и она.
Володи увидел, что их заметили у господского дома. У входа в палисад собралась небольшая группка рабочих и челяди. Должно быть, времена действительно неспокойные. Когда он уходил, люди его отца не были настолько недоверчивыми.
Уверенным шагом Володи пошел навстречу мужчинам и женщинам. Ранение стрелой хорошо зажило и практически не болело. Кветцалли держалась слегка позади него. От нее не укрылось, что что-то не так.
— Кто ты? — крикнул невысокий черноволосый мужчина, бывший предводителем в группе. Володи хорошо помнил его. Это был Вадим, колесничий его отца.
— Что, Вадим, жена все еще поколачивает тебя, если не в духе? Тебе столько раз настучали по голове, что ты уже не узнаешь сына своего господина, который стоит перед тобой?
Вадим женился на крупной склочной женщине, и с тех пор над ним то насмехались, то жалели. Она всю жизнь командовала им, но, похоже, это его устраивало. Во всяком случае, он никогда не возмущался. Даже когда время от времени показывался на службе у отца с подбитым глазом.
— Ты Володи? — недоверчиво оглядел его мужчина. — У тебя кожа потемнела. И ты выше, чем сын нашего господина.
— Может быть, это ты стал ниже, Вадим. Ты забыл, что тебе приходится смотреть на меня снизу вверх с тех пор, как мне стукнуло тринадцать? — Он обернулся к массивному щитоносцу отца, стоявшему за спиной Вадима. — А ты, Гриша? Тоже не узнаешь меня? Как твоя нога? Весной, когда я уходил, тебя ранил на охоте вепрь, и ты хромал, как старик. А ты, Мила? Выросли твои близнецы? Когда мы виделись в прошлый раз, ты жаловалась, что они кусаются, когда пьют твое молоко.
— Это и правда он, — низким басом крикнул Гриша. Оттеснил колесничего Вадима в сторону и обхватил Володи своими мощными руками. — Мальчик… — Он всхлипнул. — Хорошо, что ты вернулся. У нас были тяжелые времена.
Теперь и другие подошли поближе, стали хлопать его по плечам, восхищаться его доспехом и оружием.
— Стал богатым человеком, — проворчал Гриша. — Хорошая была плата, да?
— Я был капитаном лейб-гвардии бессмертного Аарона, — с гордостью заявил Володи. — В битве на равнине Куш командовал тремястами колесницами. Бывал я и в Нангоге, летал на корабле по небу.
— Хорошо, что ты разбогател. Герой нам здесь тоже бы пригодился, — выругался Вадим.
— Вот именно, герой, — рассмеялся Володи. Вадим нисколько не изменился. Перед женой тушуется, а к другим задирается. — Двух героев в одном длинном доме будет многовато, — он огляделся по сторонам. — А куда подевался Бозидар?
Все умолкли, вдруг потупив взгляд.
— Что стряслось?
— Ты не слыхал? — начал Вадим.
— Что вы сбились в кучу, как курицы? Работы больше нет?
Этот суровый старый голос Володи узнал бы из тысячи. Все детство он пугал его. Даже сейчас при его звуках у него по спине пробежал холодок. Это был его отец — Илья, правитель этой опушки и лесов на расстоянии дня пути. Он был суровым человеком, никогда не скрывавшим того, что сердце его принадлежит первенцу, Бозидару. Чего бы ни добивался Володи, с братом ему было не сравниться никогда. Для отца он стоил не больше, чем грязь под ногтями.
Челядь и старые соратники его отца расступились в стороны, чтобы он мог увидеть старика. Он стоял в дверях длинного дома, высокий мужчина с массивной белой бородой, разделявшей его лицо на две половинки. Возраст лишил его всех мускул. Он был сухощавым, морщинистая кожа загрубела на ветру. Старик казался несгибаемым, словно годы лишь делали его все более и более суровым.
— Подойди ближе, воин! — приказал он.
Хорошо ли, что отец еще не узнал его? Володи пошел ему навстречу, Кветцалли не отставала. Чувствует ли она его напряжение? Он никогда не рассказывал ей об отце. О том, как всегда разочаровывал его.
— Володи, — казалось, он нисколько не удивлен. Голос звучал странно.
— Отец, — коротко ответил он. — Ты хорошо сохранился.
Щеки Ильи дрогнули. Это и раньше было дурным знаком. Вот опять он рассердил отца, и, как обычно, он понятия не имел, чем.
— Значит, на чужбине тебе жилось хорошо, — Илья смерил доспех презрительным взглядом. — Что это за зверь с кошачьими глазами?
— Лев.
— Это как понимать? Забыл откуда родом? Носить кошку в качестве знака… — Он сплюнул ему под ноги. — Кем ты являешься? Воином, которого можно погладить, раз сравниваешь себя с кошкой.
«Ничего не изменилось», — с горечью подумал Володи.
— Лев — это символ Арама. У девантара этой империи львиная голова. Львы — гордые и сильные хищники.
— Ты стал сыном Арама? Ты поэтому так долго не показывался? Забыл, что мы служим старому медведю? Ему не понравится, коль ты будешь бегать по его лесам в таком доспехе. Нужно было оставить его там, откуда пришел, — он бросил презрительный взгляд на Кветцалли. — А эта шлюха что здесь делает? Взял в постель рабыню ишкуцайя? Я не удивлен. Настоящие женщины смеются над мужчинами, которые ценят кошек.
— Злой старик! — взволнованно произнесла Кветцалли, так яростно засверкав глазами, словно готова была вырвать сердце у него из груди. А потом плюнула ему под ноги.
Отец на миг лишился дара речи. Володи поймал его руку на лету и поразился, насколько легко оказалось отвести сжатую в кулак руку отца.
— Кветцалли была жрицей высокого ранга среди своего народа. В Цапоте она принцесса. Ты будешь вести себя с ней, как полагается, всего на одну ночь. Потом мы уйдем.
— Что, опять хвост поджимаешь? — прорычал отец. — Ты всегда так поступал.
— Я же вижу, как сильно радует тебя то, что я приехал погостить. Я все понял. Ты хранишь свое кресло для Бозидара. Не буду мешать вам обоим. Пусть правит дюжиной коров и стариков.
— Ты ничего не знаешь о своем брате?
— А что я должен о нем знать? Что он твой любимчик? Я понял, что за все годы ничего не изменилось.
Илья отошел в сторону и поманил его за собой в чертог.
— Поздоровайся с братом.
На миг Володи задумался, не отказать ли отцу. Пусть Бозидар сам к нему выйдет! И вообще, почему брат не показывается? И только потому, что он редко ссорился с Бозидаром, воин сдался и вошел в дом. Брат всегда страдал из-за того, что отец относится к ним настолько по-разному.
В большом зале без света ничего не изменилось. Глинобитный пол, в центре — длинная жаровня, высокий потолок, почерневший от копоти. В воздухе витал крепкий запах свежескошенного сена, которое, должно быть, положили в лежанки. Там, где скат крыши встречался с глиняным полом, с помощью балок и шерстяных одеял были отделены маленькие ниши, где спала отцовская свита. В конце зала, там, где на невысоком помосте стоял высокий резной стул со спинкой, принадлежавший Илье, находились спальные ниши семьи.
— Чувствую запах смерти здесь, — очень тихо произнесла Кветцалли.
Володи ничего необычного не ощущал. Наряду с запахом сена воняло дымом, остывшим жиром и пролитым медовым вином. Как обычно. В зале было темно. Единственный луч света падал через широкую двустворчатую дверь и дымоход под козырьком крыши. Все как всегда.
Илья со стоном остановился рядом с одной из ниш и отодвинул в сторону занавеску. В сене за занавеской лежал старик. Глаза его закатились, были видны только белки. Из уголка рта по длинной светло-русой щетине текла слюна. Казалось, он состоит только из морщинистой кожи и костей.
Володи никогда прежде не видел этого мужчину.
— Кто это?
— Бозидар, — срывающимся голосом произнес Илья. — Это Бозидар.
Володи никогда не понимал мрачных шуточек отца. Но эта была самой пошлой, которую когда-либо позволял себе отец.
— Довольно! Я ухожу!
Кветцалли провела рукой по голове старика в нише.
— Коснуться темнота, — огорченно произнесла она. — Не уходить Воль Оди.
Он уже ничего не понимал в происходящем.
— Что значит «коснуться темнота»? — явно взволнованно переспросил отец.
Кветцалли боролась со словами.
— Прийти издалека… украсть жизнь, — наконец произнесла она.
— Проклятье, твоя шлюха что, не может говорить нормально? — выругался отец. — Это еще что такое? Я ничего не понимаю.
Володи поглядел на старца, который будто бы являлся его братом, но выглядел при этом по меньшей мере лет на десять старше отца.
— Ты действительно веришь, что это Бозидар?
— Это он! Он отправился в рощу духов, чтобы избавиться от душ убитых. Там что-то произошло… Когда он был еще в здравом уме, то временами говорил о прекрасной женщине, которую будто бы встретил там. Должно быть, она была ведьмой! Она его в это и превратила, — с болью и отчаянием вздохнул князь. — У него такие же шрамы, как у твоего брата. Сколь невероятным ни казалось бы случившееся, это правда, — он поглядел на старый деревянный трон. — Ты должен остаться, мальчик. После меня не остается никого, кроме тебя, кто мог бы править Тремя дубами.
— И теперь я должен остаться? — Воин недоуменно покачал головой. — После такого-то приема.
— Я не собираюсь умолять тебя, упрямый засранец. Ты мой сын, мой наследник. Сделай хоть раз так, как велит твой долг! Ты всегда и все портил. Поступи верно хоть раз!
Володи не поверил своим ушам.
— Я все портил? Я никогда не мог угодить тебе. Почему ты считаешь, что сейчас должно получиться лучше?
— У тебя нет выбора. Твой король прогнал тебя и эту шлюху со своего двора. Я все верно понял?
— Еще раз попробуешь назвать Кветцалли шлюхой — и в жизни меня больше не увидишь. Она моя жена, и ты будешь относиться к ней с должным уважением.
— Некуда идти вам обоим. Зачем бы ты вернулся спустя столько лет? Вряд ли потому, что скучал по мне. Так что не рассказывай мне сказки. Ты и своему кошачьему королю не угодил. Как обычно.
Володи с трудом сдерживался, чтобы не наброситься на отца с кулаками.
— Идем, Кветцалли. Это не наш дом. Я ошибся. Пойдем отсюда.
Кветцалли мягко накрыла его ладонь своей и покачала головой.
— Ну вот, — возликовал отец. — Шл… твоя жена поняла, что для вас нет другого места. Бабы сразу чуют, где их место.
— Это ты не понимаешь, отец. На чужбине я сделал себе имя. Я — Володи, Идущий над орлами, капитан оловянных. Меня примет ко двору любой бессмертный, — он поглядел на трон. — Я давно уже бросил мечтать о том, чтобы когда-нибудь сесть на этот трон. Он для меня ничего не значит.
Илья со стоном поднялся и вдруг хлопнул его ладонью по бронзовому нагруднику.
— Послушайся своего сердца, которое бьется под этой проклятой кошачьей мордой. Оно точно знает, где твое место, упрямый ты осел. Тебе следовало бы сражаться здесь, а не за кошачьего короля на чужбине. У нас каждый меч был на счету. Две войны у нас было с проклятыми валесийцами. Леон, этот проклятый трурийский полководец бессмертного Ансура, задал нам такую трепку… Чтоб он подох в придорожной канаве, где дворняги порвут ему кишки! Свел в могилу половину наших молодых ребят. Мы в такой заднице! Мы потеряли лучшие земли на западе. А чтобы его орды не бродили по нашим лесам и не разоряли рощи наших предков, мы платим валесийцам дань. Десять ящиков золота, каждые три луны! У нас мир, но эти собаки до сих пор не прекращают пускать кровь нашей земле. Ты должен был сражаться здесь, проклятье. А теперь скажи мне еще раз, как зовут твою жену, чтобы я мог обращаться к ней по имени.
— Кветцалли.
— Что? Что это за имя такое? Кетц… Кеца… Проклятье, мой старый язык не произнесет этого, — он поглядел на Кветцалли сверху вниз. — Я буду называть тебя Алли. Этого должно быть довольно.
— Мы остаемся. Правила! — ответила Кветцалли, не обращая внимания на то, как исковеркал ее имя его отец. — Один. Мы спать под отдельной крышей. Два. Я не есть служанка. Три. Ты уважать Володи. Если не годится, мы уходить.
— Ни одна баба не указывала мне под моей же крышей, как мне себя вести! — зарычал отец.
— Значит, сегодня начать! — решительно произнесла она и вышла из зала.
За Друсну
Володи тяжело оперся на цеп и с трудом перевел дух. Он весь выкупался в поту, тело покрылось золотой пшеничной пылью. Они собрали последнее зерно с полей, и уже целое утро он стоял на току, сильными ударами выколачивая зерно из колосьев. Он участвовал в обмолоте и раньше, но не припоминал, чтобы когда-либо чувствовал себя настолько усталым. Да и рана от стрелы в груди теперь разболелась сильнее. Разумно было бы дать себе отдохнуть, но зима в лесах приходила быстро, и в Трех Дубах нужны были любые способные помочь руки.
— Ну что, великий воин, уже отвык от повседневного труда, — Гриша тоже решил сделать перерыв. Старый щитоносец отца сделал глубокий глоток из своего кожаного бурдюка, брызнул немного воды на покрытую седыми волосами грудь, на которой блестели золотистые усики и обломки ножек.
— Тяжелая работа, — несколько запыхавшись, ответил Володи.
Гриша бросил ему кожаный бурдюк.
— Попей немного, помогает. Ты же знаешь, как говорят: будешь валяться после гумна на спине, не будет радости ни тебе, ни жене, — старик широко усмехнулся. — А завтра будет еще хуже. Проснешься — будет казаться, что ты не можешь пошевелить ни рукой, ни ногой.
Володи вытер пот рукавом со лба. Несколько дней назад он был в роще духов, слушал голоса предков и оставлял за спиной души убитых. Слишком давно он не очищался. Слишком многих убитых нужно было забыть. Священнослужители убеждали его, что ему придется приходить ни один раз, чтобы полностью искупить свою вину перед убитыми. А путь к роще духов был тяжел сам по себе. Два дня он спорил по этому поводу с отцом. Старик боялся, что с ним произойдет то же самое, что с Бозидаром. Демоница напала на брата на обратном пути из рощи духов и украла у него жизнь.
«Илья просто не может осознать, что я не Бозидар, — с легким раздражением подумал Володи. — У меня иная судьба, нежели у брата. Приходится сталкиваться с совсем другими искушениями».
Он оглядел небольшую хижину, в которой поселился с Кветцалли. Она, закутавшись в шерстяное платье и одеяло, сидела на солнце. Несмотря на то что на ней была простая одежда, расставаться с украшениями она не хотела. Она поняла, что большинство друснийцев считают ее рабыней из кочевого народа ишкуцайя. О Цапоте здесь никто раньше не слышал. Их империя находилась просто слишком далеко.
Возможно, Кветцалли своими браслетами просто хотела показать, что она не рабыня. Ни одна рабыня не носит золото. Казалось, она почувствовала его взгляд. Она вдруг подняла голову, улыбнулась и помахала ему рукой. Один ее вид придал новых сил. К жизни здесь можно привыкнуть.
— Ты не оставишь нас наедине ненадолго, Гриша? — прозвучал за спиной голос отца.
Старый щитоносец поглядел на Володи умоляюще, прося не начинать новую ссору с отцом. А затем удалился в тень длинного дома.
— Мне нужно с тобой поговорить, мальчик.
Володи со вздохом повернулся. Под глазами у отца были темные круги. Его тоже иссушали их ссоры.
— Твоя жена… она пугает людей.
Володи насмешливо скривился.
— Значит, она похожа на тебя.
— Не переводи все в шутку. Одно дело если я на кого-нибудь накричу или заставлю плясать под дубинками, если нужно. А твоя жена — дело другое…
— Я прекрасно помню, как ты приказал повесить на воротах молодого Степана. Лишь за то, что он украл кувшин пшеницы для своей старой матери.
— Этот ублюдок не оставил мне выбора, — взвился отец. — Одно дело украсть четверик зерна во время уборки урожая, а другое — в начале весны, когда все голодают. Вот сядешь в мое кресло, станешь хозяином Трех Дубов, лучше станешь понимать, что я имею в виду.
— Переходи к делу. Что тебе не нравится в Кветцалли?
— Мне не нравится, что она нездешняя. Но это к делу не относится, — он снизил голос до шепота, чего обычно не делал, осенил себя знаком защитного рога. — Сегодня утром Мила видела ее. Как она зарезала этого проклятого черного петуха. Это было жутко.
— Зарезать петуха? Только потому, что он черный? — Володи громко расхохотался. — С каких пор тебя пугает суеверная болтовня баб? Что такого в том, чтобы отрубить петуху голову на рассвете?
— Если бы она так и сделала, то ничего такого. Но по рассказу Милы, она присела на корточки перед петухом и стала ждать, пока он не пришел к ней, потом вырвала сердце у него из груди и сожгла в маленькой медной жаровне за вашим домом. Мила сочла ее ведьмой и уже разнесла везде эту историю. Тяжело вам будет здесь обосноваться. Почему эта шл… твоя жена так поступает?
Володи не был уверен.
— Возможно, это для Пернатого змея…
— Змей с перьями? Это еще что такое?
— Ее девантар, — ему вспомнилось, как он лежал на алтаре, а из кровавого озера вылезло ужасное существо. — Я поговорю с ней. Пусть тщательно следит за тем, чтобы никто не видел ее ритуала, — внезапно Володи улыбнулся. Решение было гораздо проще. — Кроме того, у нас ведь был всего один черный петух. Так что больше такого не повторится.
— Великому медведю не нравится, когда в его лесах поклоняются каким-то змеям, — холодно заметил Илья. — Пусть твоя жена уразумеет это и… — На опушке леса показался отряд всадников. Отец выругался.
— Кто это такие? — Всадники направлялись прямо к хутору.
— Воины по поручению бессмертного Ивара, нашего возлюбленного правителя. И с ними Альба, сын подзаборной суки. Он советник сборщика податей нашего бессмертного. Он вносит предложения, что нужно, в какой форме собирать подати, насколько они должны быть высоки. Конечно, это лишь предложения.
Он не крадет коров, не сует рук в сундуки. Это делают люди бессмертного Ивара. Они делают вид, что наш правитель собирает подати, которые мы должны платить Валесии после последнего поражения. Так соблюдается видимость.
А на самом деле все решения принимает Альба. И, несмотря на то, что он рядится в белые одежды, душа у него черная. Ему доставляет удовольствие мучить нас. Оба его сына погибли в боях за Друсну. Он не упускает ни единой возможности заставить нас расплачиваться за это. Я поговорю с ним. А ты держись от него подальше, Володи. Он мерзкий парень.
Володи даже не думал об этом.
— Есть куча людей, которые и про меня говорят, будто я — мерзкий парень. Встретиться с Альбой будет интересно.
— Говорить буду я! — решительно произнес Илья. — А ты будешь стоять рядом и держать рот на замке. Попытайся быть хоть немного похожим на своего брата, Бозидара.
«Я должен быть похожим на пускающего слюни старика», — подумал Володи и тут же устыдился. Бозидар ведь не виноват в том, что их старый отец все равно видит в нем любимчика.
Илья пошел к воротам палисада впереди него. Всадники уже въехали на территорию хутора до того, как он успел преградить им путь. Альбу сопровождали трое воинов, каждый из них вел в поводу вьючную лошадь.
«Мародеры», — была первая мысль Володи.
Таких людей он посылал, чтобы обеспечить своих людей провиантом во время налета на тайные кузни Лувии. В стене щитов они не постоят за соседа. Они хитры, сражаются только тогда, когда чувствуют себя сильнее или могут застать противника врасплох, а если натыкаются на серьезное сопротивление, очень быстро уходят. Эти трое были одеты в пластинчатые бронзовые доспехи. Ухаживали за доспехами плохо. Между отдельными бронзовыми пластинками виднелась патина и грязь. Пугать детей и стариков — самое то. На него они впечатления не произвели.
— Приветствую тебя, Илья, князь этой навозной кучи, — Альба приподнял руку для приветствия. Когда-то он был воином, в этом Володи был уверен. Старик, предводитель над сборщиками податей, хорошо держался в седле. На боку у него висел длинный меч. Володи показалось, что клинок железный.
— Я тоже приветствую тебя, князь ничего, — ответил его отец, и в этот миг Володи впервые после возвращения гордился стариком.
Оскорбление Альба принял с улыбкой.
— Хотя бы мне хватает мозгов не бросать вызов человеку, который будет определять размер подати бессмертному Ивару. Стоит ли гордый миг того, чтобы твои люди голодали следующей весной? — Он обвел жестом сжатые поля. — И это несмотря на то, что вы так старательно потрудились, собирая урожай?
Маленькая свита Ильи собралась перед воротами длинного дома. Они с недоверием и испугом следили за происходящим. Кветцалли тоже покинула свое место перед хижиной. Она подошла к Володи и схватила его за руку. Чувствовать ее прикосновение было приятно.
Володи попытался получить представление о душе человека, который пришел их грабить. У него были седые волосы до плеч, которые поддерживал серебряный обруч. Он был гладко выбрит, на узком лице выделялись светло-зеленые глаза. Над узкими губами, уголки которых указывали вниз, выступал слегка загнутый нос, словно он давным-давно разучился улыбаться от чистого сердца. Это было суровое лицо, и Володи решил, что раздражать этого человека неразумно. Альба только и ждал повода проявить жестокость.
Теперь он повернулся в седле и огляделся по сторонам.
— Ты погнал своих коров пастись в лесу, Илья. Думаешь, я не знаю твоих уловок? Это так утомительно — каждый день видеть, как маленькие князьки делают одно и то же и при этом считают себя умными. Думаешь, вы умные, Илья?
— Разве умно было бы отвечать на это? — ответил Илья со слащавостью, которой Володи от своего отца не ожидал.
Альба усмехнулся.
— Ты дашь мне десять коров и сотню ведер пшеницы. И немного своих сокровищ. Я вернусь еще раз, в канун зимнего солнцестояния, — валесиец развернул коня и поглядел на Кветцалли.
— А ты богаче, чем я думал, Илья. Такой бабы я еще никогда не видел. Это конкубина с Шелковой реки? Тебе следовало бы одевать ее получше, Илья. Так ведь ее прелесть не видна.
Володи потянул руку за плечо, но меча там не оказалось.
— Я все же побуду еще немного, Илья. Где же у князя навозной кучи стоит постель?
— Я не могу передать ее тебе, Альба. Она не моя. Это супруга путешественника.
Володи не поверил своим ушам. Это еще что такое? Илья бросил на него умоляющий взгляд, упрашивая молчать.
— Путешественника? — насмешливо повторил валесиец. — И где же этот добрый путешественник, который суется на столь отдаленные от важнейших дороги, которые ведут через проклятые леса? Опять уехал? Не рассказывай мне сказки, Илья. Я знаю, какие глупости одолевают стариков, я ведь сам такой. Взять себе в постель молодую бабу — в этом нет ничего необычного. Примечателен только твой выбор. Что это на ней такое? Золото? — Валесиец спешился.
— Прошу, заклинаю тебя, Альба. Путешественник отправился на охоту. Он может вернуться в любой момент. А он не тот человек, который стерпит, если кто-то обижает его жену.
Альба прищелкнул пальцами, и его эскорт тоже спешился. Один из воинов схватил Илью.
— А теперь слушай меня внимательно, старый хрыч. Во-первых, мирный договор, который ты заключил с бессмертным Иваром, предписывает вам делиться с нами своими сокровищами. Так что я могу взять здесь все, что пожелаю, — он поднял правую руку, на среднем пальце которой красовалось большое кольцо с печаткой. — Я ношу печать Ивара. Я уполномочен от его имени требовать дань, которая причитается моему народу. И эта баба будет частью этой дани. И во-вторых, драгоценный Илья, пожалуйста, не нужно считать меня глупцом. Нет никакого путешественника, потому что жена гостя вряд ли провела бы утро, ощипывая черного петуха. Думаешь, я не видел перьев на ее платье?
— Тебе не следует делать этого, — спокойно вмешался Володи. — Бери наших коров, наше зерно и уходи, или… — На Володи оказались направлены острия двух копий. — Или будешь кормить траву для наших коров и наше зерно — своим гниющим трупом под их корнями.
— Заколите его и…
Володи ринулся вперед. Левой рукой нанес валесийцу удар,
одновременно выхватив его меч за рукоять. Когда Альба попятился назад, клинок вышел из ножен. Володи проткнул ближайшему копьеносцу внутреннюю сторону бедра, там, где находилась главная артерия. Одновременно он свободной рукой схватил Альбу и притянул его к себе.
Оба оставшихся в живых стражника отпрянули из страха ранить своего господина. Володи пошел за ними, подталкивая Альбу вперед, и вонзил одному из воинов железный меч в горло. Второй схватил своего коня за гриву и вскочил в седло.
Володи отпустил Альбу, обхватил рукоять меча обеими руками и изо всех сил рубанул оружием по морде коня. Он услышал, как захрустели кости и зубы; кровь потекла из ноздрей рыжего, который пронзительно заржал, встал на дыбы и сбросил всадника. Володи поставил ему ногу на грудь и вонзил меч в рот, когда тот принялся молить о пощаде. Клинок скользнул через затылок и вонзился глубоко в мягкую землю. Телохранитель еще дергался, когда Володи обернулся к Альбе.
— Я богатый человек, — принялся молить валесиец. — Оставь меня в живых, и все еще можно будет решить полюбовно. Я никогда больше не вернусь, не буду требовать с Ильи подати.
— Верно, — резко произнес Володи, схватил обеими руками голову валесийца и рывком развернул ее в сторону, так что у него сломался позвоночник.
Толпа, лишившись дара речи, стояла над убитыми. Вадим, колесничий его отца, схватил раненую лошадь за поводья и принялся успокаивать ее. Сражение продлилось не более двадцати вдохов.
— Да ты демон, — недоуменно произнес Илья. — Это не работа обычного человека. Что ты наделал? Нас всех повесят за это! Думаешь, Альба был один? В любой момент из леса может выйти целая колонна вьючных лошадей, сопровождаемая дюжиной воинов.
— Кветцалли, — спокойно произнес Володи. — Принеси мои доспехи и оружие. Собери пару одеял и что-нибудь поесть. Мы уходим в леса.
— И это все? — набросился на него отец.
Володи ударил старика, так что тот рухнул наземь с разбитой губой.
— Ты попытался уладить ссору, затеянную чужим воином с Альбой. Я был здесь лишь гостем и, убив этих людей, бежал в леса, — он оглядел собравшихся. — Всем понятно? Это не сын Ильи убивал здесь направо и налево, а какой-то заезжий наемник. Вы пытались предотвратить это. В самой лучшей лжи всегда содержится зернышко правды. Скажите, что он возжелал мою жену. Я уверен, что она не первая, кого он захотел. Люди из его свиты наверняка хорошо знают его. Они поверят.
Отец поднялся с земли.
— Наконец-то ты сражаешься за Друсну, — произнес он, сплевывая кровь. А потом обнял его. Впервые с тех пор, как сын вернулся домой.
Одна
Больше всего Нандалее хотелось заорать на всю саванну, но эльфийка знала, что это не ослабит ни гнева, ни разочарования. Она чувствовала себя преданной. Тяжело дыша, пыталась взять себя в руки. Все уже случилось, изменить ничего нельзя, что бы она ни делала. Закрыла глаза, заставляя себя успокоиться. Сердце ей подсказало, что это Гонвалон поднялся по невысокому холму и остановился на расстоянии вытянутой руки у нее за спиной. Он не проронил ни слова, не прикоснулся, просто стоял и ждал, сознавая, что Нандалее ощущает его присутствие. Он так хорошо знает ее. Он никогда ее не разочарует. Уверенность в этом помогала снова обрести покой.
— Все уже в порядке.
В голосе у нее все еще звучал гнев, обличая ее слова во лжи.
— Я мог бы побыть с тобой еще пару дней, — произнес Гонвалон таким тоном, словно не знал, как обстоят дела на самом деле. Она обернулась к нему и улыбнулась. Эта улыбка была первой с тех пор, как она вернулась в сад Ядэ и узнала о том, что Гонвалона, Нодона, Элеборна и ее не вызовут на совет небесных змеев, чтобы выслушать их рассказ о выполнении миссии. Ливианна и Бидайн уже сделали это. Из-за предательства этих двоих Нандалее совершенно вышла из себя. Гонвалон пытался успокоить ее, объясняя, что они обе просто вернулись раньше, а небесные змеи хотели как поскорее выслушать отчет.
Рассудком Нандалее даже могла это понять. Но то, что драконы не позвали ее, было все равно неприятно. С ней встретился только Дыхание Ночи, которого интересовала реакция Нангог. Казалось, он совершенно не удивлен тем, что великанша не проявила благодарности по отношению к своим
освободителям. Не удивило дракона и то, что Нандалее рассказала о размерах богини, впрочем, задавал много вопросов о зеленых кристаллах.
— Что скажешь по поводу жаркого из газели на костре под полной луной?
Нандалее с благодарностью поглядела на Гонвалона. Ему снова удалось оторвать ее от мрачных размышлений.
— Не пытайся понять небесных змеев, — с грустью глядя на нее, произнес он. — Я давно уже бросил это гиблое дело. Разве ты думаешь о стреле, спустив ее с тетивы? Так и мы для них. Мы их стрелы. Ты когда-нибудь благодарила стрелу, убившую одного из твоих врагов?
— Об этом стоит подумать, — с улыбкой произнесла она.
— Так как насчет романтической ночи у костра?
— Разве мы только что говорили не о романтическом ужине?
Он хитро улыбнулся.
— Просто у меня далеко идущие планы.
Нандалее решительно покачала головой.
— Не получится, и ты это знаешь. Я должна выдержать это последнее испытание одна. Тебе нельзя быть здесь. Это испортит все.
Гонвалон нахмурил лоб.
— Никто из тех, кто знает меня, не может всерьез заподозрить в том, что я могу помочь, когда нужно обуздать дикого пегаса, — он поглядел на Ночнокрыла, который пасся неподалеку. Вороной поднял голову и поглядел на него. Конь был слишком далеко, чтобы услышать их, но он чувствовал, что говорят о нем. Считалось, что если драконник найдет себе правильного пегаса, слов уже не нужно. Мысли всадника и скакуна были едины. Они понимали друг друга без взглядов, приказов или жестов.
— Мне потребовалось три луны, чтобы вернуться с Ночнокрылом. Больше времени, чем большинству…
— И, несмотря на это, я вынуждена отказаться от твоей помощи, — с любовью произнесла Нандалее. — Я должна сделать это одна.
Гонвалон вздохнул.
— А я должен был спросить тебя, — он обнял ее. — Пожалуйста, сделай это лучше, чем я. Мне не вынести без тебя три луны…
— Мне нужно некоторое время побыть одной. Ты же знаешь, я люблю бывать в глуши… Но слишком долго без тебя я тоже не хочу, — какое жалкое объяснение в любви, огорченно подумала она, едва слова сорвались с ее губ. Она сказала правду, но почему-то звучало не слишком романтично. — Я люблю тебя, — добавила она и поцеловала его.
Эльф крепко обнял ее, ответил на поцелуй с такой страстью, что ей захотелось, чтобы он остался с ней еще на одну ночь.
Когда Гонвалон наконец отпустил ее, то посмотрел на нее таким взглядом, который она так сильно любила — самоуверенно и немного хитро.
— Когда я встретил тебя впервые — ты голая бежала через заснеженный лес, преследуемая целым войском троллей — я еще тогда заподозрил, что ты довольно-таки дикая девушка. Желаю тебе удачи на охоте. Возвращайся скорее в сад Ядэ! Я буду ждать тебя.
С этими словами он отвернулся и пошел прочь. А Нандалее, которая очень любила продолжительные вылазки на охоту, вдруг почувствовала себя одиноко.
Ей хотелось крикнуть ему вслед. Что-то столь же пронзительное, как его последние слова. Что скажет об их любви… Но в голову ничего не приходило. Одна пустота.
— Я люблю тебя, Гонвалон, — прошептала она.
«А у него красивая задница», — подумала эльфийка.
Только это вряд ли сойдет за прощальные слова. Почему так трудно вести себя непосредственно? Для Гонвалона, казалось, делать ей комплименты было так же естественно, как дышать.
«Если он еще раз обернется и помашет мне рукой, все будет хорошо», — подумала девушка и тут же мысленно обругала себя за то, что готова верить в такую ерунду.
Он вскочил в седло, вставил ступни в кожаные петли и поднял длинные поводья. Ночнокрыл сорвался с места, понесся, взмахивая крыльями, против ветра и поднялся в бескрайнее синее небо. Гонвалон сделал еще один круг и помахал ей рукой.
«Слишком поздно», — подумала она. Нужно было сделать это прежде, чем вскочить в седло. Это плохое предзнаменование.
— Я люблю тебя! — во все горло заорала она, чтобы прогнать дурацкие мысли. Он ее уже не услышал. Не обернулся.
Нандалее смотрела ему вслед, пока он не превратился в крохотную точку в бескрайнем синем небе над саванной, а затем не исчез совсем. Затем подняла свои вещи. Кожаную сумку с небольшим количеством вина, риса, бобов и сухого хлеба. Узкое кожаное седло, необходимое для того, чтобы ехать на пегасе, стоя верхом, а также одеяло, скатанное в валик, стрелы, лук и ее меч, Смертоносный. Она долго размышляла, стоит ли брать с собой оружие. Большую часть времени это будет только мешать. Но если красноспин, который уничтожал пегасов, еще раз встанет у нее на пути, оружие не помешает. Она осознавала, что вторгается на его территорию. Нужно будет вести себя осторожно. Обычно драконы не охотятся на эльфов, но этот — ее враг. Он не будет действовать так, как считается нормальным. Бросив последний взгляд на небо, она взвалила ношу на плечо. У нее слишком много вещей, и эльфийка понимала это. Охотясь в лесах Карандамона, она никогда не таскала с собой такой груз.
Как же приятно снова оказаться одной в глуши. Вскоре она уже шла по высокой степной траве, которая после сухого лета приобрела насыщенный золотой оттенок. Видела она лишь на несколько шагов вперед. На родине она привыкла видеть далеко. Даже в темных хвойных лесах обзор был шире, чем здесь!
Ветер колыхал траву, она негромко шуршала. Этот звук позволял ей передвигаться почти бесшумно. Когда ветер стихал, она тоже останавливалась. Она знала, что здесь охотятся львы, гиены ищут падаль, водятся песчаные гадюки и скорпионы. Все ее чувства были напряжены до предела. Родник, где на пегасов напал красноспин, находился на расстоянии всего трех миль, но она шла по широкой дуге, чтобы двигаться против ветра и не дать хищникам учуять ее. Она то и дело поглядывала на небо. Ни пегасов, ни дракона.
В месте, где пересеклись следы газелей и небольшого стада буйволов, оставившего в высокой траве широкую просеку, эльфийка остановилась и оглядела окрестности Незримым оком. Взгляд на магический мир открыл совсем другую картину. Трава не застилала обзор. Она видела силовые линии, пронизывавшие прерию, ауры животных. В полумиле у заброшенного термитника она обнаружила группу львов. Сытые, они сонно дремали на солнце. От них не исходила опасность. Но что-то было не так. Некоторые силовые линии вибрировали, как струны инструмента, на котором только что играли. Кем-то плелись чары, нарушавшие естественный порядок вещей. Мог ли это быть красноспин? Обладает ли он вообще способностью плести заклинания?
Нандалее осторожно пошла вперед. У водопоя дичи не было. Но неподалеку от кустов, где они с Гонвалоном прятались, эльфийка нашла заброшенную стоянку. Кто бы ни был здесь, он был один. Она нашла узкий, довольно мелкий отпечаток стопы. Эльфийка?
Нандалее увидела вырытый в земле очаг. Угли погасли давно — стоянка была брошена по меньшей мере один день назад. Место для костра было выбрано неудачно. Несмотря на яму, отблески пламени могли быть видны далеко. Всего в паре шагов была ложбинка, где устроить стоянку было бы гораздо лучше.
Нандалее положила седло, одеяло и сумку с провиантом, затем пошла по следу, который вел к водопою. Тот, кто устроил здесь стоянку, либо мастерски замел следы, либо спускался к воде всего один раз. Охотница остановилась. Солнце поцеловало горизонт. Стемнеет быстро. Поскольку следы в грязи читались легко, Нандалее приняла решение сначала обойти стоянку по большой дуге, а потом уже поискать другие следы.
Единственный обнаруженный ею след вел с востока. Нандалее знала, что примерно в десяти милях находится большая звезда альвов. Должно быть, другой охотник пришел оттуда.
В последних лучах зари Нандалее вернулась обратно к водопою. Прибрежный ил был весь в следах различных животных. Приблизилось стадо гну, но решило держаться на расстоянии, и только вожак внимательно наблюдал за ней. Они ждали, когда странное двуногое отойдет от воды.
Нандалее нашла отпечатки копыт стада пегасов. Из лагеря следы неизвестного вели в середину истоптанного лошадьми места, словно тот, кто бы ни приходил сюда, прошел через ряды пегасов и просто оседлал одного из них. Озадаченная эльфийка воспользовалась своим магическим зрением. Отчетливо увидела изогнутые силовые линии вокруг. Здесь было сплетено заклинание, восставшее против структуры Альвенмарка!
И теперь Нандалее поняла, кто пришел к водопою до нее. Она рассказывала Бидайн о своей встрече с пегасами и красноспином. Она знала, что подруга выбрала Золотого и должна была стать драконницей. Нужно было только поймать свое ездовое животное. Вероятно, сегодня Бидайн уже отправилась к саду Ядэ. Они могли встретиться, когда подлетали сюда с Гонвалоном. Последним заданием на экзамене было преодолеть зачарованную пустыню, окружавшую сад Ядэ. Если лететь верхом на пегасе, это легко. Но горе тому, кто решит пересечь пустыню пешком…
Нандалее представила себе, как в этот самый миг подругу радостно встречают в саду Ядэ. И обрадовалась, что ее там нет или что они с Бидайн не встретились здесь, в глуши. То, что она сделала в Золотом городе на вилле Шелковой, всегда будет стоять между ними. Что стало с той робкой юной эльфийкой, с которой она когда-то повстречалась в пещере Парящего наставника? Той Бидайн, которая боялась Белого дракона и была влюблена в Сайна, так и не сказав ни слова наглому красавчику? Неужели именно таких из них должен был сделать Белый чертог? Существ с совершенно извращенным сознанием, лишенных какой бы то ни было морали? Убийц, не ведающих сомнений.
«Нет, я не стану такой», — поклялась себе Нандалее и вернулась обратно в лощину, находившуюся за оставленной Бидайн стоянкой.
Она разожгла небольшой костер, сварила в небольшом котелке немного риса и бобов, поглядела на звезды, начавшие свой путь по небосклону. Могли пройти дни, прежде чем стадо пегасов вернется. Она попыталась представить себе, как испугались животные. Она знала, что сделала Бидайн: она сплела заклинание, которое позволило ей стать быстрее. Она внезапно оказалась в центре стада и забралась на спину животного, которое, возможно, было уже даже оседлано. Всадницу, которая манипулирует течением времени, сбросить нельзя. Для нее все прыжки и недовольство пегаса были настолько медленными, что она спокойно могла сохранять равновесие. Интересно, сколько продлилась эта неравная битва?
То, что сделала Бидайн, не являлось нарушением правил экзамена, но противоречило его духу.
«Я поступлю иначе», — решила Нандалее. Но сколько придется ждать, прежде чем стадо вернется к водопою? Она снова поглядела на звезды и подумала о Гонвалоне. О том, что он так поздно к ней обернулся.
Это было плохое предзнаменование. Ее охота на пегасов продлится долго.
Зореокий
В сумерках девятого дня пегасы вернулись. Сначала прилетел только один жеребец, который так храбро сражался с драконом. Он долго кружил над водопоем, пока наконец не повернул на юг. Нандалее сплела себе маскировочную сетку из травы, делавшую ее почти невидимкой. Она сидела под ней неподвижно, в двадцати шагах от водопоя, в траве. В руках она держала крепкую пеньковую веревку, из которой связала широкий аркан.
Она понятия не имела, как ловят пегасов. Все драконники, с которыми она говорила до сих пор, делали большую тайну из того, как они заполучили свое ездовое животное. Поэтому она попытается действовать как при ловле диких лошадей. С помощью лассо.
Нандалее напряженно ждала прилета стада. Они словно спустились с солнца. С неба, которое из ярко-оранжевого и бледно-розового переходило в нежный серо-голубой. Теперь над водопоем кружили четыре жеребца. Тот вороной, которого она мысленно окрестила Зореоким, был первым из приземлившихся. Он понесся вдоль берега, грациозно сложил большие крылья и принюхался. Звонкое ржание было знаком остальным, что можно садиться. Постепенно приземлялось все стадо. Последними — молодняк.
На протяжении последних трех дней Нандалее размышляла, как поймать дичь, которая может запросто улететь. Думала изготовить одну из этих странных метательных веревок, которые использовали ягуары в Нангоге. В принципе, если умело метнуть, она может сбить добычу с ног. Но насколько велика опасность того, что пегас, которого она хотела поймать, поранится, упав? Поэтому нужно было лассо. Она изучила следы у водопоя и обнаружила, кто некоторые жеребцы стоят на страже, на некотором расстоянии от стада.
Неподалеку от одного из таких мест она и устроила засаду. Вымылась, а потом натерлась буйволиным пометом, чтобы ее не выдал запах тела. Все, что ей сейчас было нужно, это терпение и немного везения. Она не знала, подойдет ли к месту засады
ее жеребец. Она хотела поймать не кого иного, как вороного с пятном в форме звезды на лбу. Зореокий — вот кто должен стать ее пегасом, гордое, мужественное животное, которое не боится врагов, даже если они очень могущественны.
Вскоре стадо напилось. Некоторые жеребята принялись резвиться в воде, в то время как остальные паслись. Внимание жеребцов не ослабевало ни на миг. Они стояли на вершинах холмов и наблюдали за безбрежным пастбищем, следили за подозрительными движениями в высокой буйволиной траве. К Нандалее подошел рыжий с длинными выпуклыми шрамами на боку. Похоже, тоже драконоборец.
Крылатых коней отличала не только красота, но и бойцовские качества. Нандалее слышала бесчисленное множество историй о легендарных сражениях и победах, которые рассказывали в Белом чертоге и в пещере Парящего наставника. Истории о том, как пегасы спасали жизнь своим наездникам, как сильными ударами копыт пробивали нападающим головы, заставляя их лопаться, как спелые дыни. Иногда связь между пегасом и его всадником была настолько крепкой, что даже тогда, когда хозяин уже пал в бою, крылатый конь не отступал. Они сторожили умерших, пока не приходили другие драконники или не умирали сами.
Рыжий жеребец подошел к Нандалее настолько близко, что она могла коснуться его передних ног вытянутой рукой. Она старалась не дышать, глядела на массивные копыта и думала о том, какой ущерб они могут нанести.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем жеребец снова спустился с холма. Тем временем стемнело. В источнике отражался свет звезд. Стали улетать первые пегасы. Нандалее расстроилась. Сколько же придется ждать, пока стадо вернется снова? Куда они полетят потом? Идти за ними пешком — безнадежное предприятие. Она знала, что ей не остается ничего иного, кроме как ждать их возвращения.
Животные постепенно покидали водопой. Под конец остался только Зореокий.
«Он первым приходит и уходит последним», — подумала она. Воин. Она впервые задумалась над тем, что может означать для стада потеря такого жеребца, если она заберет его себе.
Зореокий в последний раз обошел источник, затем медленно побежал вверх по ее холму.
«Подойди ближе, — молила Нандалее. — Еще немножечко!»
Это ее единственный шанс. Нельзя вскочить слишком рано.
«Давай, — мысленно подстегивала она его. — Еще чуть-чуть!»
Он шел прямиком на нее, временами останавливался, щипал немного травы и шел дальше. Наконец он встал прямо перед ней. Нандалее снова задержала дыхание. Руки крепче сжались вокруг пеньковой веревки, с помощью которой она собиралась его ловить.
Зореокий наклонился вперед и принялся щипать сухую траву ее маскировочной сетки. Почему он не ест свежую траву, которой вокруг полно? Неужели он…
Жеребец ухватил сеть и энергичным движением отбросил ее в сторону. Нандалее откатилась в сторону от его копыт. Он все это время знал, что она там!
Одним прыжком вскочила на ноги. Жеребец слегка отскочил от нее. Казалось, он совсем не боится — он был настороже, но агрессии не было. Зореокий мог втоптать ее в землю еще в укрытии, пока она полагалась на то, что маскировка прячет ее от его взглядов. Как он обнаружил ее? Ведь не мог же учуять.
Они стояли друг напротив друга, меряя друг друга взглядами. Нандалее не знала, что делать. Сейчас самое время воспользоваться лассо. Вместо этого она отбросила аркан на землю. Ей показалось слишком грязным лишать свободы того, кто пришел к ней, исполненный любопытства. Когда Зореокий осторожно толкнул ее ноздрями в грудь, Нандалее погладила его по шее. Она оказалась шершавой и пыльной. Он негромко фыркнул. Никогда прежде не видела она, чтобы дикое животное было настолько доверчивым. Неужели он ждал ее? Нет, это совершенно абсурдная мысль!
Она подняла руку и коснулась пятна в форме звезды, которое красовалось у него на лбу. Если бы она могла читать его мысли! Остальные пегасы исчезли на фоне ночного неба. Но, похоже, он не торопился следовать за ними.
— Ты разрешишь прокатиться на тебе? — негромко спросила она.
Зореокий склонил голову набок и негромко фыркнул. Это показалось ей похожим на ответ. Рискнуть? Можно воспользоваться лассо в качестве удила, а седло, лежавшее в укрытии в ложбинке, нужно будет надеть между крыльями, чтобы удержаться, стоя у него на спине.
Нандалее медленно наклонилась и схватила пеньковую веревку. Растянула петлю пошире, осторожно подняла ее. Зореокий не отпрянул, когда она набросила лассо ему на шею. С такой же осторожностью она взяла седло, состоявшее из широкого кожаного пояса, только поверхность для сидения была удлинена и сделана почти ровной. В таком седле не сидят, драконники стоят на спине своих пегасов. Благодаря нескольким нашитым петлям ноги можно было поставить удобно и в разные необходимые позиции. Внутренняя сторона была подбита мягкой тканью, чтобы пегасу было удобно нести седло.
Нандалее осознавала, что принять такой непривычный груз и позволить затянуть на себе кожаный ремень стоит животному немалых усилий. Но Зореокий лишь один раз фыркнул и ударил передним копытом по пыльной земле. Он все еще стоял спокойно и глядел на эльфийку умными глазами.
Нандалее положила ладошку на его пятно и приготовилась вскочить на пегаса. Она дождалась, пока ее дыхание придет в тот же ритм, что и его. Она нашла связь с его силовыми линиями и поняла, что он совершенно не напряжен. Он знал, что она придет и что уйти с ней — такова его судьба. Для того, что происходило между ними, слова были не нужны. Его чувства пронизывали ее. Она знала о его жизни, о его боях. Во время нападения дракона он потерял свою кобылку и своего жеребенка. Его жизнь, которую он вел прежде, была разрушена. Он был готов уйти с ней.
— Я всегда буду хорошо присматривать за тобой, Зореокий.
Ему понравилось имя, которое она выбрала для него, и он прижался теплыми ноздрями к ее шее. Договор был заключен. Навеки.
Она вскочила ему на спину, поставила ноги в петли, почувствовала, как движутся под кожей его мышцы. Нандалее слегка наклонилась вперед, затем Зореокий взбежал на холм против ветра, пробежал по неглубокой воде неподалеку от берега. Все чаще билось его сердце, в унисон ему ускорялось и ее сердцебиение. Вода тысячами сверкающих жемчужин брызгала на нее в лунном свете, орошая лицо.
Затем они оторвались от земли и полетели навстречу звездам.
Колодец
Гламир отодвинул засов и вошел в комнату, выделенную нежеланным гостям. Десять дней он оттягивал свой визит. Маленькая комнатка была поразительно чистой. Хоть и пахло использованными пеленками, но слегка чувствовался здесь и запах духов. Он слишком хорошо знал этот тяжелый мускусный аромат. Амаласвинта всегда душилась им, когда выходила на прогулку. Сводила с ума всех карликов в башне. Запах некоторое время еще витал в воздухе даже после того, как она уходила. Гламир видел, как его люди бросали работу, когда она шла мимо, и еще долго мечтали с закрытыми глазами. Как Эйкин мог с ним так поступить? Думал ли Старец в Глубине, прежде чем послать им женщину?
Гламир почувствовал, что между бедрами зачесалось. Даже у него она вызывала давно забытые чувства. Нехорошо, что она здесь. Рано или поздно из-за Амаласвинты начнутся ссоры. Нужно заковать ее в цепи и утопить в колодце. Возможно, его ожидает та же судьба. Эта девка дала понять, что Старец в Глубине ценит ее. Но разве тогда он послал бы ее с драконоборцами? Может быть, это у Эйкина такая идея — заковать эту женщину в цепи и утопить в колодце.
— Мы польщены визитом хозяина башни, — хриплым голосом, от которого в животе приятно защекотало, произнесла она. Ей удавалось говорить одновременно мило и иронично, в то время как остальные карлики встретили его ледяным молчанием.
Гламиру было тяжело оторвать от нее взгляд. Если бы он не оказался здесь, в этой башне в конце света, чтобы выполнить миссию, которая требует от него всех сил и полной отдачи, она могла бы стать женщиной его мечты. С другой стороны, больше нигде она не удостоила бы взглядом полумужа, которого изуродовали изумрудные пауки. А ведь самый главный его орган еще как полноценен!
Амаласвинта была пышной, но не толстой. Лицо точеное, с чувственными полными губами. Темно-зеленые глаза прятались в тени кустистых бровей, от чего ее лицо приобретало какие-то животные черты. На ней было обтягивающее красное платье, полностью неуместное в этой темнице. Глубокое декольте открывало грудь и пробуждало в Гламире желание засунуть ей туда оставшуюся руку.
— У тебя все в порядке, князь мой? — кокетливо спросила она, играя при этом прядью своих длинных, черных, как вороново крыло, волос. Судя по всему, она прекрасно осознавала, что ему грезится.
А почему бы не воспользоваться своим положением, чтобы немного поразвлечься с ней? Он такой же пленник этой башни, как и она. У него квартира ничем не лучше, чем у его ребят, он получает ту же негодную жратву, что и они. Он никогда не пользовался своим положением, чтобы устроить себе какое-то послабление. Почему бы не сделать этого сейчас?
Гламир откашлялся. Нужно взять себя в руки, если он будет пользоваться этой женщиной один, это нарушит хрупкий мир в башне. Скоро, когда башня полностью погрузится в пучину вод, они на много недель окажутся отрезанными от внешнего мира. В прошлом ссоры возникали и из-за меньших пустяков. Одно дело несколько лун сидеть в глубине горы, откуда есть несколько путей на улицу. И если захочется, можно в любое время прогуляться наверх. Но совсем другое дело быть запертым здесь, внизу. Они со Старцем в Глубине недооценили эту проблему. Во время последнего затопления ссора возникла из-за того, что один из его кузнецов будто бы брал каждый раз себе к супу больше тонкого сала, чем остальные.
Вероятно, это была просто случайность. Случайность, которая, в конце концов, стоила кузнецу жизни. Кто-то подкараулил его в дальней штольне и хладнокровно зарезал. Кто совершил это кровавое злодеяние, выяснить так и не удалось. После этого началась ожесточенная борьба между друзьями погибшего и теми, кто упрекал его в том, что он крадет сало. Команда башни раскололась на два лагеря всего за два дня. Каждому пришлось выбрать одну из сторон. Произошло несколько жестоких драк, и, если бы вода не опустилась и не бросил якорь прибывший угорь, наверняка были бы еще смерти. На протяжении нескольких недель после того Гламиру пришлось поменять половину команды башни, чтобы восстановить мир.
Взгляд его снова переместился на грудь Амаласвинты. Какое искушение по сравнению с жалким куском тонкого сала.
— Я был бы рад пригласить тебя на небольшой перекус, — вопреки рассудку произнес он. Но сегодня вечером будет повод праздновать. А потом он будет воздерживаться. Только один ужин!
— Галар, если ты достаточно мужественен, чтобы спуститься в колодец, то идем со мной. Сегодня мне нужен мужественный спутник, — он поднял обрубок руки. — Да еще чтобы он мог пользоваться обеими руками. Я покажу тебе, где мы добываем металл, благодаря которому эта башня становится настолько особенной.
— Вы спускаетесь к металлической стене в скале? — с любопытством поинтересовалась Амаласвинта.
Гламир покачал головой.
— Нет никакой металлической
стены! Всего кусок металла в скале.
— Но выглядит это совсем не так, как жила руды, верно?
— Да, верно, — неохотно согласился он. — Но она точно не длиной в милю и не шириной в фут!
— Если ты так считаешь, мой князь, — она снова заговорила этим тоном, который звучал отчасти иронично, отчасти мило.
«Если она будет продолжать в том же духе, ужин не доставит мне удовольствия», — кисло подумал он.
— Ну, так что, Галар, что там с твоим мужеством?
— Все в лучшем виде, — вызывающе заявил Галар. — Равно как и с моим рассудком. А он велит мне не ходить с тобой. Почему ты так долго не показывался? И, в первую очередь, откуда эта внезапная перемена в настроении?
Гламир решил попробовать невинно улыбнуться.
— Несколько дней никто так глубоко не спускался. Чертовы пауки вели себя агрессивно. А теперь все выглядит довольно спокойно. Конечно, одно дело выстрелить в дракона с расстояния в полумилю, и совсем другое — опуститься в воду, словно камень, а там из темноты могут появиться пауки.
— Ты хочешь сказать, что мы все трусы? — возмущенно воскликнул Нир.
— Нет, просто он хочет, чтобы Галар принял решение, не пользуясь рассудком, — вмешался Хорнбори. — И, насколько я знаю нашего друга, у него это получится.
— Займись своим собственным дерьмом, пердун словоохотливый, — фыркнул Галар, поднимаясь со своего ложа. — Вспомни, что меня не удалось убить даже драконам.
— В чем ты меня подозреваешь! — возмутился Гламир. — Ты находишься под защитой Старца в Глубине. Я никогда бы не поднял на тебя руку, — произнося эти слова, он торжественно прижал левую руку к сердцу. — Клянусь тебе бородой своих предков.
— У тебя все равно ничего бы не получилось, — самоуверенно заявил Галар. — Так что идем. Жду не дождусь, как бы выбраться из этой засранной камеры.
«Тебя погубит собственная наглость, мне почти ничего не придется делать», — подумал Гламир, а вслух произнес:
— Идем, конечно.
Он повел кузнеца вниз, в комнату над колодцем. Там уже были подготовлены для них два костюма-бочонка. Гламир терпеть не мог, чтобы ему помогали надевать костюм-бочку, но поскольку он был калекой, ему нужен был кто-то, кто поддерживал бы его, пока второй карлик затягивал кожаные язычки.
Он весело наблюдал за тем, как Галар рассматривает свой костюм-бочку со смесью любопытства и недоверия. Нужно быть ненормальным, чтобы залезть в такую штуку и погрузиться в темный колодец. Но ведь Галар безумец! Судя по историям, которые Гламир слышал о кузнеце из Глубокого города, он был в этом совершенно уверен. Конечно, они в некоторой степени даже похожи. И именно поэтому от него нужно избавиться.
— Что это за штука? — скептично поинтересовался Галар, рассматривая бочонок с пришитыми к нему кожаными штанами и толстыми кожаными рукавами, торчавшими из боков.
— Это В-7, — ответил Гламир, наслаждаясь вопросительным выражением лица кузнеца.
— Костюм-бочонок, вариант 7. Лучшее, что мы можем предложить в данный момент. Утяжеленная свинцовая гиря, смотровое стекло побольше, защищенное стальной решеткой, два отверстия для отработанного воздуха, а кроме того, бочонок никогда не использовался для хранения продуктов, содержащих алкоголь. Все опыты последних лет вылились в создание В-7. Если бы на мне был такой костюм, когда произошел тот несчастный случай, то, возможно, я сохранил бы свои конечности.
Посмотри, к примеру, туда, вперед, под смотровое окно. Там янтарин, встроенный в полусферу из полированного стекла. Таким образом, его свет фокусируется и дает более сильный луч, светящий вперед, туда, куда ты смотришь. И если понадобится быстро оказаться в темноте, можно опустить на него заслонку.
— А зачем это надо? — Галар наморщил лоб, но в бочонок залез и попросил, чтобы ему помогли справиться с кожаными штанами.
— Изумрудные пауки идут на свет, когда тебя поднимают. Если света нет, то шансы уйти от них выше.
— Мой бочонок воняет рыбой, — проворчал Галар.
— Значит, в нем хранили селедку. Но поверь мне, это лучше, чем бочонок из-под самогона, которые мы брали поначалу. Алкоголь слишком сильно впитывается в дерево. В бочонке может стать очень жарко, ты начнешь потеть, алкоголь будет испаряться из древесины. А вдруг оказаться пьяным в колодце на глубине в пятьдесят шагов — в этом нет ничего хорошего. Я потерял троих славных ребят, пока мы поняли, в чем дело. Запах селедки — гораздо лучше!
Гламир просунул левую руку в расположенный сбоку рукав из буйволиной кожи. На запястье и на плече затянули ремни, чтобы внутрь бочонка не попала вода. Вместо правой руки был протез, в который вмонтировано специальное приспособление, позволяющее выстрелить гарпуном. Но Галару знать об этом не обязательно.
Гламир наблюдал за кузнецом через большое выгнутое стекло, вставленное в передней стороне бочонка. Его собственный бочонок имел еще ряд особенностей. Справа и слева на уровне головы были врезаны два дополнительных стекла, чтобы улучшить обзор. Единственное, что было хорошего в изумрудных пауках, так это окружавший их странный фосфоресцирующий свет. В отличие от мурен или морских змеев их можно было увидеть издалека.
— А что это за рычаги внутри? — проворчал Галар, из-за бочонка голос его звучал глухо. — Что за безмозглый карлик это выдумал? Как я должен ими пользоваться, если руки у меня в кожаных рукавах снаружи бочонка?
— Очень просто, ты берешь в зубы деревянную рукоять и поворачиваешь голову в сторону. Голубой рычаг высвобождает обратный клапан. Ничего сложного.
— Клапан? — недоуменно уставился на него Галар сквозь стекло своего костюма-бочки. — Зачем мне открывать дырку в бочонке?
— Это обратный клапан! — с наслаждением усмехаясь, ответил Гламир. — Вода внутрь не идет, по крайней мере, если все в порядке. Он выпускает воздух, если давление в бочонке становится слишком высоким, — он указал на насосы в дальней части пещеры, выглядевшие словно огромные кузнечные мехи, над которыми возвышались два деревянных рычага. — Из жидкой крови деревьев мы изготовили шланги. Изнутри они армированы проволокой. Через шланг в бочку нагнетается воздух. И если давление внутри становится слишком высоким, ты просто открываешь клапан.
— А как я это пойму?
— У тебя заболят уши. Станет легче, если открыть рот. Но лучше открыть клапан. Тогда воздух выйдет и давление выровняется. Если этого не сделать, давление будет повышаться и в какой-то момент шланг над тобой может лопнуть.
— Который сделан из крови деревьев, — несколько недоуменно произнес Галар.
— Эластичная смола. Не переживай по этому поводу.
— А красный деревянный рычаг слева?
— Им ты перекроешь отверстие для шланга наверху бочонка, если вдруг шланг порвется, чтобы внутрь не попала вода. У тебя в бочонке останется еще достаточно воздуха, пока тебя поднимут. Бочонок висит на тяжелой стальной цепи, которая крепится к медной петле в крышке бочонка. Мы поднимаем всех. Так что не бойся.
— Я не боюсь, — раздраженно прорычал Галар.
— Страх поможет тебе выжить там, внизу, парень. Так что лучше не быть излишне мужественным. Бесстрашные погибают первыми.
— Мы ведь не на битву идем.
На это Гламир ничего не сказал. Парень и так поймет, во что ввязался.
— Слева от себя увидишь канат. Если резко дернуть за него три раза, это будет сигналом к тому, чтобы тебя быстро втащили. Дернешь один раз — значит, стрелу крана, на котором ты висишь, нужно повернуть вправо, два — влево, четыре раза — вытравят больше цепи, чтобы ты мог спуститься поглубже. Впереди бочонка есть кожаные сумки для инструментов. Кирка, стамеска, молоток и в первую очередь сильный магнит. Тебе удастся отделить от того странного железа там, внизу, лишь несколько стружек. Тяжелой кожаной рукавицей ты их не ухватишь, и магнит поможет тебе собрать их.
Галар кивнул.
— Еще вопросы есть?
— Свинец в бочонке служит для того, чтобы мы опускались вниз быстрее, верно?
— Он дает нам возможность вообще спуститься, — пояснил Гламир. — Без свинца бочонки плавают на поверхности.
— Почему не сделано так, чтобы его можно было просто сбросить? Тогда бочонок мог бы сам подняться наверх?
«А он неглуп», — подумал Гламир. Поначалу они это тоже пробовали.
— Если бочонок поднимется вверх слишком быстро, с легкими что-то происходит. Мы точно не знаем что. Но может случиться, что из носа и рта у тебя пойдет кровь и ты подохнешь. Нехорошо подниматься слишком быстро. По крайней мере, если находишься на глубине пятьдесят шагов под водой. Еще вопросы? Это последняя возможность их задать. Когда медную крышку бочонка закрутят, поговорить уже не удастся.
— Довольно болтать! Давай спускаться, — кичливо заявил Галар.
Гламир снова почувствовал, что парень напоминает ему самого себя, когда у него еще все конечности были на месте.
— Хорошо. Внизу я подам тебе световой сигнал, когда мы опустимся до того места, где в нише в скале находится металлическая стена. Ты войдешь туда, а я буду прикрывать твою спину. В нише слишком узко, работать может только один.
— Хорошо, так и сделаем. Я подниму наверх хороший кусок металла.
«Ну, конечно, — подумал Гламир. — За все эти луны мы наскребли металла всего на один наконечник, а ты поднимешься сразу с целым куском. Вот ты удивишься, когда твоя кирка отскочит от той проклятой стены, а тебе покажется, что воздуха в бочонке не хватает».
— Закрывайте бочонки, — крикнул он ожидавшим команды рабочим.
Тяжелая выпуклая крышка закрылась с глухим звуком. Гламир услышал, как затянули болты. Неудивительно, что ему показалось, будто над ним захлопнулась крышка гроба. Тот, кто спускался в колодец, должен был разобраться с миром и самим собой. Слишком многие не вернулись оттуда живыми.
Он услышал, как к крышке прикрепили тяжелую цепь, и подал рукой знак, что он готов. Зазвенела цепь, и его подняли вверх. Стрела крана, на которой он висел, качалась над отверстием под выпуклым куполом, закрывавшим колодец. Оно было достаточно широким — одновременно можно было спустить четверых карликов в костюмах-бочках. Темная вода в колодце стояла высоко. Еще полтора шага — и она поднимется до выпуклого купола. Тогда нужно будет окончательно перекрыть колодец тяжелой медной заслонкой. Возможности спуститься в глубину уже не будет. И потекут недели ожидания, на протяжении которых все они будут заперты в башне.
Старый карлик, прищурившись, вглядывался в воду, искал предательский блеск изумрудных пауков, но ничего не видел. Они появятся, он это знал, но пока еще время есть. Когда рядом с ним в костюме-бочке появился Галар, он подал знак опускать их. Было видно, что Галар напряжен. Стекло его бочонка уже запотело. Признак того, насколько сильно он переживает.
Они рывками опускались навстречу воде. Гламир опустил руку на фонарь с янтарином. Он собирался открыть его как можно позднее. Не только пауков видно издалека благодаря свету, их он тоже выдает.
Нога опустилась в воду. Он интуитивно задержал дыхание. То, чем они здесь занимаются, — безумие. Столько возможностей погибнуть в этих проклятых бочонках. Стекло может прохудиться, откроется течь — а еще там полно всяких существ, которых порождает тьма. Когда вода сомкнулась над ним, он нащупал кирку в кожаном чехле на поясе.
— Я вернусь обратно, — поклялся он себе. — Все будет хорошо.
Старый кузнец принялся негромко считать. В темноте колодца время текло медленнее. Мгновения тянулись бесконечно. Он почувствовал легкое давление в ушах и ухватился зубами за голубой рычаг рядом с головой. Осторожно открыл клапан для спертого воздуха. Через маленькое боковое окошко он видел, как в воде поднимаются серебристые пузырьки воздуха. Пока еще воду освещал свет из шахты колодца. Он видел стены с широкими лестницами. На стенной кладке обнаружил черную улитку. Нужно послать вниз парочку ребят, чтобы собрать их, как только вернется обратно. Драгоценный черный краситель, который добывали из улиток, был их маскировкой, официальной причиной существования этой башни. Краска была нужна. Ценилась на вес золота. Она никогда не выцветала. Все важные документы, которые не вытесывали в камне, записывались такими чернилами. А одежда, которую ими красили, никогда не теряла насыщенного черного цвета.
Окно в его костюме-бочонке начало запотевать. Гламир выругался. Как будто и без того недостаточно плохо видно. Сейчас он почти достиг границы вечной тьмы. Стен шахты колодца уже не было видно. Его рука потянулась к фонарику с заслонкой, прикрепленному к бочонку. «Пока нет! — напомнил он себе. — Еще рано».
Он забыл, что нужно считать!
Дерьмо! Интересно, насколько глубоко они опустились? Сумерки сменились темнотой. Железная цепь, на которой он висел, была с отметками. Как только опустится на пятьдесят шагов, ребята наверху остановят лебедку. Но правильнее параллельно считать, чтобы иметь представление, сколько еще погружаться.
Галар тоже еще не открыл фонарик.
«Дисциплинированный», — подумал Галар.
Немногим во время первого погружения удавалось устоять перед искушением и не бросить хотя бы короткий взгляд на шахту колодца. Только чтобы знать, что она еще там и что их не окружает бездонная темнота, словно ты упал с одной из Золотых троп в Ничто, в бескрайнюю тьму между мирами.
Он снова подумал об Амаласвинте и о том, что было бы ошибкой ужинать с ней, но
один раз «ошибиться» он может себе позволить. В любом другом месте его наказали бы презрением, но здесь он хозяин. Правитель башни. Разве аморально воспользоваться такой возможностью? В конце концов, он ни к чему ее не принуждает. Он просто примет то, что ему предложат. Гламир закрыл глаза и начал предаваться фантазиям. Давно уже он не спал с женщиной.
Внезапный рывок оторвал его от мечтаний. Должно быть, они достигли отметки в пятьдесят шагов. Гламир нащупал фонарик и отодвинул заслонку. Темноту прорезал теплый желтый свет. Он был не очень ярким, но его было достаточно для того, чтобы видеть на расстоянии нескольких шагов. Они оставили позади высверленное отверстие в выступе скалы, на котором была возведена башня. Перед ними нечетко маячила стена подземной скалы, на которой росли гнезда мясистых нитей. Над ними
виднелся нижний край шахты колодца.
Галар уже дернул за веревку. Мгновение спустя он мягко подплыл к скале. Гламир тоже приказал поднести его ближе к стене. Теперь в свете фонаря отчетливо виднелась ниша в скале. Галар уже был возле нее. Они висели низковато. Он воспользовался киркой, чтобы взобраться по склону, а затем скрылся в пещере. Она уходила не слишком глубоко в камень. Пожалуй, шага на три-четыре.
Гламир увидел, как на длинных лапах побежал прочь от света фонарика белый краб. Кузнец вздохнул. То, что нужно было сделать, ему не нравилось, но Галар представлял опасность для башни. Уже все знали о том, кто он такой. Ребята не знали его, но уважали то, что он сделал вместе с двумя другими чужаками. Они драконоборцы! Сбили с неба одного из огромных тиранов! Какую глупость они совершили, эти трое не осознавали. Своим поступком они уничтожили свой родной город.
Гламир обернулся к пропасти, бесконечной темноте, из которой возвышался утес. Свет его фонарика прорезал в темноте лишь узенькую дорожку, но видно ее будет далеко. Он ждал.
За спиной слышался глухой стук кирки Галара. Кузнец мучился с железной стеной. Пусть работает, пока не устанет. Конец будет легче, если он не сможет сопротивляться. Глубоко в темноте показался бледно-зеленый фосфоресцирующий свет. Они приближались.
Гламир решил немного выждать, прежде чем трижды дернуть за сигнальный шнур. Он хотел быть совершенно уверенным в том, что пауки заберутся в пещеру, несмотря на то что наверняка их привлек стук кирки. При виде изумрудных убийц заболели старые шрамы. Карлику стало плохо.
— Так нужно! — твердым голосом произнес он, но это не помогло. В жизни своей он перепробовал много ролей. Но сегодня он впервые стал предателем.
Изумрудные пауки
Галар изо всех сил ударил по металлической стене, спрятанной в скале. Затем в матово-желтом свете фонаря принялся исследовать металл. Ему удалось оставить на нем лишь маленькую царапинку. Похоже, даже крохотного осколка не откололось. Он отчетливо видел следы труда тех, кто был здесь до него. Почувствовал уважение к мужчинам. Чтобы оставить хоть какой-то след, нужно было бить довольно сильно.
Инструмент, который ему дали, был бесполезен для этого занятия. Возможно, можно будет собрать парочку осколков с помощью алмаза? Странно, что Гламир до этого еще не додумался. Возможно, у них просто нет алмазов, которые можно приспособить к инструментам. А поскольку вскоре башня будет отрезана от мира, еще долго нельзя будет получить нужных материалов.
Галар снова изо всех сил ударил киркой по стене. Она не завибрировала, ни капельки не шелохнулась — как бы он по ней ни колотил. Должно быть, она все же толстая и уж точно не заканчивается близко справа или слева от скалы, в которой она находилась. Кузнец вспомнил о том, что рассказывала Амаласвинта. Откуда настолько огромная металлическая стена посреди скалы? А если да, то какой от нее прок? И кто ее сделал?
Вместо того чтобы продолжать лупить в стену, он посветил в сторону и принялся осматривать скалу, в которой она исчезала. Камень был пористым. Он поднял кирку. После первого же удара ему удалось отделить кусок величиной с кулак. Вниз покатилось еще несколько камешков. Может быть, не такая уж это хорошая идея — ломать камень, не укрепив предварительно по-хорошему свод и стены пещеры. В принципе, он-то должен знать, как это бывает. Его легкомыслие не… В том месте, где он отколол кусок камня, покатилось еще больше камешков. Скала угрожающе заскрипела. Теперь и сверху покатились мелкие обломки камня, заплясав в кругу света его фонарика.
Галар слегка отпрянул. Он не горный мастер и практически понятия не имел о горной инженерии. И лучше бы он туда не лез! Проклятое любопытство однажды убьет его.
Он отошел еще на шаг. Обвал закончился, гора снова успокоилась. Карлик с облегчением вздохнул. Голова болела. Ощущение было такое, словно кто-то сунул пальцы ему в уши и теперь пытается выдавить мозг. Клапан! Он совершенно о нем забыл!
Какой там был рычаг? Синий или красный? Решил начать с синего. Вцепился зубами в деревянную рукоятку. Нет, точно, эти костюмы-бочонки еще незрелые. Давление стало ниже. Он заморгал и оглядел металлическую стенку. Если ему удастся принести наверх парочку крохотных стружек, то можно-будет радоваться. Надо, чтобы на это посмотрел Нир. Он умница, и уже самое время ему подумать о чем-нибудь другом, кроме маленького засранца. Фрар держался поразительно хорошо. Он был крупным для своего возраста. Драконья кровь и разжеванные сардины не убили его. Парень продержится пару часов и без Нира.
Галар обернулся в скальной нише. У выхода больше не было света. Гламир исчез. Может, старик решил собрать парочку этих мерзких улиток?
Галар отошел к краю пещеры и поглядел наверх. Там не было ничего. Ни света, ни даже отверстия в куполообразном своде. Может, внизу? Пришлось сильно наклониться, чтобы заглянуть в пропасть. По склону бежали тени, окутанные неровным зеленым светом. Гламира и след простыл. Старик улизнул, а его бросил! Галар ухватился за аварийный канат, резко дернул. Никакого сопротивления. Что?.. Отрезанный конец каната опустился в луче света от его фонарика.
И тут до кузнеца дошло, зачем Гламир взял его с собой к стене. Он хотел убрать его с дороги. Но он не собирается так просто подыхать! Галар отступил обратно в нишу в скале. Ведь проклятые пауки могут атаковать его только спереди. Он драконоборец! Он не позволит так просто убить себя!
Он обнажил нож, торчавший в одной из петель костюма. Вместе с короткой киркой это было лучшее оружие, чтобы обороняться от пауков. По крайней мере, карлик на это надеялся. Его опыт в общении с пауками ограничивался теми, которых можно было без труда прихлопнуть ладонью.
— Идите уже! — крикнул он так громко, что в тесном пространстве бочонка у него загудело в ушах. — Я с вами расправлюсь!
При виде первого паука, который влез в нишу, у него захватило дух. Не должны эти твари быть настолько огромными! На длинных тонких ногах покачивалось массивное тело. На земле паук мог просто переступить через него, и брюшко его даже не коснулось бы. Обе передние лапы заканчивались острыми шипами. Под пастью росли две лапки поменьше, заканчивавшиеся клешнями размером с мечи. Ярко-зеленые глаза смотрели на него из-под темного панциря. Паука окружал призрачный зеленый свет.
Галар осознал, что при выборе оружия допустил ошибку. С помощью ломика, возможно, удалось бы сломать одну из бронированных лап паука, а вот с киркой можно было рассчитывать только на удачу. Жаль, что с собой у него нет секиры!
Одна из передних лап ринулась вперед. Он отступил в сторону. В проклятой скальной нише места было немного. Вперед тут же ринулась вторая лапа. Огромный навозный жук просто пытался насадить его на шип!
— Нет, меня не так-то легко убить! — яростно закричал карлик и бросился на морского паука.
Клешня попыталась схватить руку, в которой он держал нож. Он отпрянул. Клешня сомкнулась на острие клинка и перерезала его с такой легкостью, словно это была не первоклассная сталь производства карликов, а какая-то тонкая веточка. Внезапно Галар ярко представил себе, каким образом Гламир лишился своих конечностей. Вторая клешня потянулась к одной из его ног. Он изо всех сил обрушил кирку на толстый роговой панцирь. Острие вошло в клешню, и после этого оружие вырвали у него из рук, когда паук одернул лапку.
Галар потянулся за висевшей за поясом стамеской, когда лапы, заканчивавшиеся шипами, снова устремились вперед. В неуклюжем костюме-бочонке он не мог увернуться достаточно быстро. Один из шипов полоснул дерево. Послышался треск. Галара отбросило назад, в лицо брызнула ледяная струя воды.
«Мне конец», — была его первая мысль. Он нанес удар по паучьим лапам изуродованным ножом, но урона не нанес. Шипастые ноги снова принялись наносить удары.
Он рухнул на колени. Одна из лап царапнула рядом с ним по металлической стене и оставила глубокую царапину.
«Теперь я знаю, как справиться с этой стеной, — в отчаянии подумал Галар, — но подохну, прежде чем успею кому-либо рассказать об этом».
Ледяная вода в костюме-бочонке доходила уже до грудины. Он вспомнил, как когда-то штурман угря рассказывал ему о том, что подводные лодки никогда не заливаются водой полностью, если нет второго отверстия. В самом высоком месте всегда образуется воздушный пузырь.
Галар закусил второй рычаг, с помощью которого можно было двигать заслонку для шланга в верхней части бочонка. Повернул голову и услышал, как над ним что-то щелкнуло. Вода все еще брызгала ему в лицо. Тут бедро пронзила жгучая боль. Он вспомнил об отрезанной ноге Гламира и опустил голову, но выпуклый бочонок закрывал обзор. В кругу света фонарика всплыла тучка крови.
«Это конец», — с горечью подумал он.
Подохнуть в колодце в жопе мира, после того как его колодец спас ему жизнь в Глубоком городе! У судьбы бывают странные шутки.
Изумрудный паук слегка отодвинулся. Он знал, что сражение позади, жертве уже не сбежать. Паука-убийцу окружили его сородичи. Они взволнованно поднимали передние лапки и махали ими. Казалось, они из-за чего-то ссорятся. Возможно, из-за того, каким образом нужно разделить добычу.
— Мои ноги, угощайтесь, — вяло пробормотал Галар. — От источаемого ими запаха даже мухи дохнут. Но, думаю, с этим у вас проблем не возникнет.
Он смотрел на облачко крови, кружась проплывавшее в кругу света. В мыслях перед ним проносилась вся жизнь. Все упущенные возможности, когда ему мешали гордость и упрямство, немногие славные моменты. Среди них была смерть обоих драконов и день, когда он завершил полный ловушек туннель для Глубокого города.
Он снова перевел взгляд на пауков. Почему они так долго исполняют свой странный танец? Тут ведь и делить особо нечего. Вода доставала ему уже до подбородка, но толстая струя, которая еще только что била ему в лицо, стала совсем узенькой.
«Что ж, хоть не утону», — с облегчением подумал он. Лучше быть растерзанным морскими чудовищами, быстрая смерть.
Галар поднял нож с отрезанным острием, хотя с ним он был способен лишь на весьма символическое сопротивление. Его внимание привлекло что-то сверкающее, лежавшее в камнях. Сначала он принял это за обломок своего ножа, но у находки форма была иной. Предмет был слишком узким. Потянулся к нему неуклюжей перчаткой, но ухватить не сумел. Может быть, все дело в том, что холод слишком глубоко въелся в кости. Зубы застучали. Вода в костюме-бочонке была по-настоящему ледяной.
Из кожаной петельки на бочонке он достал магнит и провел им в сторону осколка металла. Его притянуло, и он прилип к серому камню. В то же миг паук снова заполз в нишу. Его лапы-клешни потянулись к его сапогам. Его оттащили от металлической стены, и вскоре он оказался в лесу из паучьих лапок. Вода в костюме накрыла его с головой. Он попытался снова сесть, чтобы голова осталась в верхней пятой части бочонка. Его дважды снова возвращали на пол, но потом пауки все же разрешили ему сесть. Хищники заползали друг на друга, толкали его передними лапами и щипали его клешнями. Но серьезных ран не наносили. Казалось, его просто с любопытством исследовали.
Когда его вытащили на край ниши, он смог поглядеть вниз. Весь склон был в пауках, их было, пожалуй, больше сотни. И некоторые из них были еще больше, чем та тварь, которая напала на него первой.
Тем временем Галар уже не мог унять дрожь. Вместе с кровью из его тела утекали остатки тепла. Он сцепил зубы, но все равно не мог унять их стук. Жизнь уходила из него. Кружилась голова. Он положил магнит в сумку на поясе, затем обеими руками оперся о пол пещеры, чтобы не опрокинуться на бок. Даже несмотря на то что дышал он глубоко, ему постоянно казалось, что воздуха недостаточно. Впрочем, он слишком устал, чтобы впадать в панику по этому поводу. Почему они просто не порвут его на куски, тогда все закончилось бы быстрее?
Один из больших пауков поднял его. В его клешнях бочонок казался не больше ореха в щипцах. Легкое нажатие — и тонкая дубовая оболочка треснет, и тогда все закончится. Галар с трудом переводил дух, словно он долго бежал. Сознание начало затуманиваться. Ощущение было такое, словно его несет по реке из мерцающего зеленого света.
Внезапно воздух в бочонке стал лучше. Он лежал на земле. Вода с бульканьем вытекала через сломанный клапан. Одна из бочарных клепок была сломана, внутрь входил свежий воздух. Жадно, как страждущий пьет воду, карлик хватал ртом воздух. Он был слишком слаб, чтобы сесть. Зубы все еще выбивали дробь. Он слышал голоса, увидел седую бороду через стекло в бочонке. Кто-то занялся раненой ногой. Затем в резьбе заскрежетали болты, удерживавшие медную крышку. Едва была снята крышка, сильные руки подняли его и вытащили из бочонка.
— У него сильное переохлаждение. Нужно раздеть его и положить в теплую воду, — произнес кто-то за его спиной.
— Лучше положить его в теплую постель с хорошенькой бабой. Ничто так быстро не пробуждает жизненные силы, как красивая ласковая девушка.
— Идиот! — выругался первый голос.
Галар был так счастлив, что снова может нормально дышать. Он очень отчетливо чувствовал все «ароматы» вокруг. Воняло рыбой, застарелым потом от одежды карликов, маслом на железных цепях, дымом.
Над ним появилось лицо Гламира. По лицу его нельзя было сказать, разочарован ли он, увидев его живым.
— Ты поразительно крепкий, — с уважением произнес он.
— А ты редкостный засранец.
Все разговоры умолкли.
— Наверное, еще не совсем пришел в себя, — с улыбкой отмахнулся Гламир, но во взгляде его читалась сплошная ненависть. — Нам хотелось бы знать, что ты сделал с пауками. Обычно они жрут карликов, а тебя они принесли сюда на спинах… как будто ты их король. Что в тебе такого особенного? Тебя не выносят даже пауки?
Галар понятия не имел, почему пауки пощадили его, но не признался бы в этом ни за что на свете.
— Верно, я их король, — слабым голосом пробормотал он. — На магните мой подарок по случаю коронации.
Краем глаза он увидел, как из кожаного чехла достали магнит с осколком металла. Над ним тут же нависли зеваки.
— Это больше, чем мы до сих пор достали все вместе! — взволнованно крикнул кто-то. Раненый почувствовал, что они не стали любить его за это сильнее.
— Я могу повторить это, — нагло заявил Галар.
Он слабо махнул Гламиру рукой, прося наклониться к нему.
— Ты посвятишь меня во все тайны башни, — из последних сил пробормотал он. — Тогда я не скажу твоим людям, что ты убийца.
— Ты и так ничего не скажешь, — прошептал ему на ухо Гламир, — потому что не оправишься от серьезных ран. Здесь все видели, что ты скорее мертв, чем жив. Мы запомним тебя героем.
По глазам карлика Галар понял, что угроза нешуточная.
— Я помогу тебе добыть больше металлических осколков. Тебе не придется ждать годы, прежде чем…
Силы были на исходе. Он еще хотел сказать Гламиру, что ему не придется больше терять людей. Галар был убежден, что пауки ничего ему не сделают. Но больше кузнец не сказал ни слова. Зубы снова застучали. Он не мог больше сдерживаться, все тело била дрожь.
— Он умрет! — воскликнул кто-то.
Лица карликов расплылись перед глазами Галара.
— Я останусь с ним, — голос нельзя было спутать ни с чьим. — Унесите его отсюда. Я позабочусь о нем.
Галар хотел возмутиться, но смог только захрипеть.
Нельзя оставаться наедине с Гламиром!
Высокомерие
Нандалее проснулась с первыми лучами солнца, в лагере неподалеку от водопоя. Еще мгновение она вспоминала последнюю ночь, полет на пегасе. Эльфийка огляделась по сторонам. Большой черный жеребец исчез. Тут же проснувшись окончательно, девушка села. У края стоянки еще виднелись следы копыт.
Она доверилась ему! Как можно было повести себя настолько глупо! Зореокий — дитя природы. Вчера она думала, не надеть ли на него легкие путы, чтобы он мог попастись, но не мог убежать или улететь. Не сделала этого потому, что это показалось ей грязным. Он пришел к ней добровольно. Он выбрал ее, так же как она выбрала его из всех жеребцов его стада.
Веселое ржание заставило ее поднять голову. Над ней кружил Зореокий, затем стал опускаться по широкой дуге и, наконец, приземлился неподалеку от водопоя. Нандалее устыдилась своего недоверия. А потом подошел к лагерю и, источая хорошее настроение, с любопытством наблюдал, как она пакует свои немногие вещи и скатывает одеяло. Оседлав коня, она в последний раз спустилась к водопою и наполнила водой флягу. До сада Ядэ лететь недолго.
Зореокий, не брыкаясь, позволил приторочить себе на спину скатку одеяла и привязанное к ней оружие. С любопытством повернул голову назад и попытался увидеть, что она делает. Наконец она вскочила ему на спину, и, пробежав немного по холму, они взлетели.
Нандалее испытывала некоторую неуверенность относительно того, каким образом заставить жеребца лететь к цели. Можно было попытаться заставить его повернуть в определенную сторону с помощью веревки, но такая идея ей не нравилась. Гонвалон как-то рассказывал ей, что Ночнокрыл лучше всего летит, если предоставить его собственной воле. Особенно в воздушном бою.
К сожалению, она не спросила Гонвалона о том, как ему удается дать Ночнокрылу понять, куда нужно лететь. Вчера Нандалее мысленно представила себе водопой и понадеялась на то, что Зореокий почувствует ее мысли. Через некоторое время он действительно полетел туда, но, возможно, он сделал это только потому, что они оттуда взлетели.
Нандалее представила обрывистый скальный массив, который возвышался посреди пустыни и скрывал в сердце своем сад-оазис, ставший для нее родиной.
Через некоторое время Зореокий изменил направление полета. Теперь он действительно держал курс на сад Ядэ, который пока еще скрывался за горизонтом. Случайность? Или он знает, что все драконники летят туда? Он умен, в этом Нандалее была уверена. Ведь он ждал ее.
Почти два часа летели они на расстоянии шагов ста над просторной саванной. Нандалее видела, как пробегают большие стада, заполняющие широкую равнину от горизонта до горизонта. Они двигались на запад, туда, где еще была вода. Земля под ними становилась все более пустынной. Акации, и без того росшие лишь кое-где в море травы, исчезли совершенно. Вскоре красные термитники стали единственными возвышениями, которые она видела. Красно-бурые монолиты, строившиеся десятилетиями и превратившиеся под раскаленным летним солнцем в твердые, словно каменные, крепости.
Трава стала ниже. Она была бледно-желтого цвета. Теперь саванну лизали широкие песчаные языки. Изредка Нандалее видела более крупных животных. Одного-единственного буйвола и худощавую дикую лошадь. Они приближались к смертельной зоне, полосе пустыни вокруг сада Ядэ шириной в шестьдесят миль, на которую драконы наложили заклинание, обращавшееся против каждого, кто пытался ее пересечь. Только тот, кто умел летать или открыть врата в Золотую сеть, мог достичь сада Ядэ. Туда мог вернуться только послушник, выдержавший последнее испытание, поймавший и обуздавший пегаса.
Вскоре под ними остался только песок, из которого торчали отдельные бледные формации скал.
«Это было так просто», — подумала Нандалее. Нужно было просто дождаться возвращения стада. В чем тогда смысл экзамена? Если сейчас она вернется домой, то это будет значить, что она обманула всех остальных, кто так долго пытался оседлать пегаса.
Пусть Бидайн получила право быть драконницей с помощью магического трюка, Нандалее так поступать не собиралась. Такие поступки выхолащивают статус драконника. Она поступит иначе. Примирительно оглядела мертвый ландшафт, тянувшийся под ними. Затем открыла Незримое око. Сеть силовых линий была здесь необычайно густой. Но ничто не указывало на то, что естественный порядок был существенно нарушен. Небесные змеи были мастерами искусства плетения чар, возможно, их магия была слишком утонченной, чтобы она могла понять, что здесь было сделано. Или же история о зачарованной пустыне просто является мифом. Нандалее улыбнулась. Этого она вполне готова была ожидать от небесных змеев: что они полностью положились на силу слов, благодаря которым заклинания иногда становились излишними.
— Приземляйся, Зореокий! — крикнула она против ветра.
Пегас не послушался. Он упрямо летел дальше. Сначала Нандалее слегка потянула за веревку, но Зореокий не отреагировал и на это.
Она представила себе, что они с конем идут по желтому песку. Зореокий отчаянно помотал головой, из-за чего качнулся влево-вправо. Нандалее с трудом удержалась на спине. Наконец он все же приземлился и посмотрел на нее красноречивее всяких слов. Было совершенно очевидно, что он боится пустыни. Нервно раздувались ноздри. Голова без устали моталась из стороны в сторону. Неужели чувствует что-то, что не в силах воспринять Нандалее?
Она сняла с его спины одну лишь флягу. Все, что ей нужно. По ее подсчетам, до сада Ядэ было не больше дня пути.
— Ты знаешь, возвращение в сад Ядэ должно быть испытанием. Выдающимся достижением. А я не сделала ничего выдающегося. Я пройду последний отрезок пути пешком. Жди меня в ущелье, которое ведет в сад небесных змеев. К сумеркам я должна быть там.
Зореокий покачал головой. Понял ли он ее слова? Вряд ли.
«Что за чушь лезет в голову», — отругала себя Нандалее.
Он просто нервничает. Она представила себе образ ущелья.
— Там, — тихо и настойчиво произнесла она, — ты будешь ждать.
Похоже, жеребец понял, что для нее это очень серьезно. Он сердито фыркнул, затем разбежался и, взмахивая крыльями, стал подниматься в небо. Некоторое время он еще описывал над нею широкие круги, а затем полетел в сторону сада Ядэ.
Ориентируясь по солнцу, Нандалее шла размашистым шагом. Совсем скоро ее начала донимать сухая жара. Она было потянулась за флягой, но тут же опустила ее. До времени, когда должна наступить самая сильная жара, оставалось еще не меньше двух часов. Это было первое из выбранных ею самостоятельно испытаний: до полудня к фляге не прикасаться. Она оторвала широкую полоску от подола своей бледно-зеленой охотничьей рубашки и обмотала нос и рот. Таким образом слизистая будет пересыхать меньше. Совсем скоро ткань стала влажной от дыхания.
Прошло, должно быть, полчаса, она заметила — начинается что-то непонятное. Песок у нее под ногами завибрировал. Он двигался, несмотря на то что на просторной равнине не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка. Нандалее опустилась на колени, чтобы повнимательнее рассмотреть феномен. Песчинки танцевали, словно лежали на жестянке, по которой кто-то колотил барабанной палочкой.
Нандалее открыла Незримое око. Узор силовых линий сильно изменился! Это была уже не широкая сеть, она стала напоминать лучи, направленные все в одну точку. На нее! Что-то нашло ее. Нандалее ускорила шаг, чтобы уйти из центра линий, но ничего не вышло даже после того, как она побежала. Она почувствовала, что все мощнее и мощнее нарастает сила, но понятия не имела, каким образом она обернется против нее. Она не могла сплести защитного заклинания, не зная, каким образом ее будут атаковать.
Чуть впереди из песка торчал бледный, как кость, камень. Не помешает иметь под ногами твердую почву. У нее было такое чувство, что песок под каждым ее шагом подается все сильнее и сильнее. Внезапно ей представилось, что под ней образуется водоворот из песка, чтобы поглотить ее навечно.
Тяжело дыша, она добралась до невысокого утеса, взобралась на него. За минувшие тысячелетия песок отполировал камень. Ухватиться было почти не за что — только там, где скала треснула от жары и холода. На вершине она села и поглядела на море песка. Сад Ядэ еще не появился на горизонте. Ничто не шевелилось. Даже птиц в небе не было видно. Она сидела в центре смертельной зоны, всего с одной флягой воды и убийственным высокомерием. Никому не придет в голову искать ее здесь. Могут пройти недели, прежде чем удастся поймать пегаса. Ничего необычного в этом нет. Поэтому никто не будет за нее тревожиться. Все будут думать, что она где-то в саванне, где много воды и дичи. Некоторое время Нандалее ругала себя, а потом прагматизм победил. Нужно собственными силами выбраться из этой ситуации. Нандалее открыла Незримое око и поглядела на море песка. Бег силовых линий снова изменился. Они вернулись к естественному узору. Может быть, песок — ключ к заклинанию? Может быть, магия земли оборачивается против нее, как только она почувствует ее?
Прошло примерно полчаса — и от заклинания не осталось и следа. Нандалее поглядела ближайший скалистый утес, возвышавшийся над песком. Он находился примерно в миле от этого, и, если идти туда, она на несколько градусов отклонится от курса, будет удаляться прочь от сада Ядэ. Она помнила, что вокруг оазиса не было ничего, кроме песчаной пустыни. Последний отрезок пути, прилегающий к смертельной зоне, тянулся не менее десяти миль. Там больше не будет спасительных скалистых островков, на которых можно было бы спрятаться.
Но по этому поводу она будет волноваться потом, когда дойдет туда. Не исключено, что заклинание туда не достает. Пока же есть возможность перебегать от скалы к скале.
Нандалее задумчиво поглядела на флягу с водой. Если придется так часто пережидать, пока песок успокоится, то сегодня она до своей цели уже не дойдет. Лучше подождать с первым глотком как можно дольше, пока горло полностью не пересохнет.
Воительница
«Мне конец», — думала Нандалее, из последних сил пытаясь противостоять силе бури. Она сплела невидимый кокон, щит из магических силовых линий, чтобы защититься от бушующего песка. Но силы таяли с каждым шагом. Кокон становился все тоньше, песок подбирался все ближе.
Отдельные песчинки пробивали возведенный ею щит, вонзались в кожу и глаза, словно крохотные стрелы. Она почти ослепла и шаталась от слабости. То и дело принималась хихикать. Это был безумный, безрадостный смех, рождавшийся из глубины души. Ей совершенно не нужно было находиться здесь! Она могла уже лежать в объятиях Гонвалона! Сейчас, перед лицом смерти, она наконец-то поняла, в чем состояло настоящее испытание. Дело было на самом деле не в пегасе, а исключительно в ней. Нужно было преодолеть свое высокомерие! Нужно было смириться с тем, что кое-что может быть совсем простым.
Вместо этого она устроила себе ненужное испытание. Интересно, каждый ли драконник сталкивается с тайными слабостями? С чем внутри себя боролся Гонвалон? С досадой из-за того, что рядом нет красивой эльфийки? У нее снова вырвалось безрадостное хихиканье. Она опустилась на колени. Зачем сражаться? Она не знала, сколько времени уже бредет вперед. Больше одного дня? Настала ли ночь? Небо потемнело настолько, что определить было невозможно. В принципе, она уже должна быть в конце пути. Но, возможно, она ходит по кругу. Бушующая буря мешала видеть, не давала сориентироваться. Незримое око тоже не помогало. Если она открывала его, ее ослеплял настолько яркий свет, словно она смотрела на солнце в безоблачном небе пустыни.
Все силовые линии вокруг нее сияли смертоносно белым светом. Они были искажены, вибрировали, сражаясь за то, чтобы снова принять естественное положение, смыкаясь вокруг нее широким кругом. Ее энергия оживляла песок. Каждая песчинка была ее врагом и атаковала ее. Она шла сквозь бурю, вызываемую одним ее присутствием. Пустыня должна была уничтожить ее, прежде земля не успокоится.
Защитный кокон сжался еще сильнее. Скоро песок начнет безжалостно шлифовать ее кожу, унося ее прочь, как и мясо, пока не останется ничего, кроме отполированного, ослепительно белого скелета. Такие скелеты она встречала по пути; похоже, высокомерие — нередкий порок начинающих драконников.
Нандалее поднялась на ноги. Сжала потрескавшиеся, иссохшие губы. Высокомерие было и причиной того, что она сражается до последнего. Поражение неизбежно, но она не сдастся, пока в теле остается еще хотя бы искорка силы.
Песок больно хлестнул по руке. Защитный кокон разрушился. Нандалее в последний раз встала. Внутренние резервы были почти исчерпаны. Она чувствовала, что связь с магической сетью начала растворяться. Значит, вот как ощущается уход из жизни. Она заморгала, пытаясь стряхнуть корку из песка и крови, слепившую веки, чтобы посмотреть на свою руку. Тыльная сторона ладони представляла собой сплошную открытую рану, воспаленную и окровавленную. Но боли она почти не чувствовала. Сил не было даже на это. Всю свою волю она вложила в одну-единственную последнюю цель: брести вперед, пока еще получается.
Песок уходил из-под ног, заставлял спотыкаться, но она снова и снова вставала на ноги, часто лишь для того, чтобы сделать шаг и опять упасть. Она отказывалась умирать.
Безжалостный песок шлифовал лицо, трепал одежду, пытался прижать ее к земле. Наклонившись вперед, она восставала против силы стихий. Еще один шаг, и еще один…
Она дошла до края боли. Песок уже не мучил ее. Казалось, он ласкает тело, приносит охлаждение, спасая от пустынного жара.
Еще один шаг…
Ее окружила темнота. Еще немного, и все будет кончено.
Еще один шаг…
Она упала, но встать уже не смогла. Голова опустилась на песок. Глаза слиплись настолько, что она уже не могла открыть их. Даже для того, чтобы дышать, приходилось делать над собой усилие. Она сохранила для себя последний глоток воды. Опухший язык коснулся лопнувших губ. Она хотела попить, еще немного оттянуть прощание, но руки отказались служить ей. Они свисали вдоль тела, словно отмершие ветви, отрекшиеся от ее воли.
«Добро пожаловать, тьма! — подумала она. —
Я хочу снова найти тебя, Гонвалон. Береги себя. Моя душа снова облачится в плоть. Она будет искать тебя. Ты единственный. Береги себя!»
Три шага
Что-то мокрое прошлось по лицу Нандалее. Снова и снова. Это было неприятно. Она хотела что-то сказать, но в горле пересохло, и она сумела издать лишь хриплый звук. Веки слиплись. Она не могла открыть глаза. Лишь когда мокрую тряпку дважды приложили к ее левому глазу, она смогла открыть хотя бы его.
Небо оказалось серебристой шерстью.
Эльфийка заморгала, не в силах понять, что именно видит. Тряпка снова прошлась по лицу. Теплая, влажная, настойчивая. Она вспомнила, как упала на песок и стала ждать смерти. Судя по всему, придется еще пожить.
Все тело болело. Она шевельнула левой рукой. Тело снова слушалось ее, но сил было немного. Значит, надо полагать, она еще в пустыне. Но кто вытирает ей лицо? Должно быть, сознание шутит.
Эльфийка снова открыла левый глаз. Ее щеку лизал большой бледно-розовый язык. Она снова увидела серебристую шерсть, янтарный глаз с вертикальным зрачком. Девушка издала испуганный стон, хотела отпрянуть, но тело словно пригвоздили к земле. У нее просто не было сил. Над ней стоял сребролев!
Она задержала дыхание, борясь с подступающей паникой, снова заставила себя взглянуть в глаз, находившийся на расстоянии пяди от ее лица. Если бы сребролев хотел съесть ее, он бы уже давно приступил к трапезе. А не стал бы вылизывать ей лицо, чтобы потом перегрызть горло.
Она вспомнила о среброльве, которому помогла выбраться из наполовину засыпанной пещеры после землетрясения в саду Ядэ. Это ее знакомец? Она повернула голову в сторону и бросила взгляд на горизонт, мимо массивной хищной кошки. Пустыня. Воздух плясал от давящего жара. Над горячим песком плыли серебряные полосы, показывая легковерному наблюдателю кристально-чистые озера там, где были лишь пыль и жажда. Над иллюзорными озерами вздымались скалы. Оценить расстояние до них было невозможно. Пять миль или, может быть, десять? Ясно было одно: с такой слабостью, как у нее, она своими силами туда не доберется.
Сребролев лизнул лопнувшие губы. Как же приятно чувствовать влагу. Нандалее вспомнила про свою флягу с водой, последний глоток, который она себе оставила. Потянулась к бедру. Надежда наполнить рот застоявшейся водой придала сил. Она поднесла флягу к губам, открутила крышку. Но воды больше не было! Девушка недоуменно переворачивала и вертела в руках кожаный пузырь. Один шов лопнул. Влага просочилась в сухой песок пустыни.
Эльфийка всхлипнула. Ощущение было такое, словно по сухому горлу провели скребком. Она отчаянно провела опухшим языком по губам, которые только что смочил сребролев.
Большая хищная кошка внимательно смотрела на нее.
«Интересно, что происходит в этой голове?» — подумала Нандалее и перевела взгляд на горло среброльва. Если бы можно было быстро перерезать хищнику горло… кровь. Нандалее показалось, что она чувствует ее вкус. Это спасет ее. Она потянулась к охотничьему ножу. Его не было. Потеряла, где-то посреди той страшной бури.
Снова перевела взгляд на горло хищной кошки. Ей показалось, что она видит, как под серебристой шерстью пульсирует крупная артерия. Сребролев отпрянул от нее. Всего на один маленький шаг, но она уже не могла достать его.
Мысль о крови придала Нандалее сил. Она поднялась и поглядела на горизонт. Снова попыталась прикинуть, насколько далеко горы сада Ядэ. Мерцающий воздух искажал действительность.
«Не десять миль», — уговаривала себя Нандалее, однако в глубине души понимала, что при таких условиях оценить расстояние невозможно.
Оглянулась назад в пустыню, лежащую за спиной. Море бледно-желтого песка. Три следа вели к месту, где лежала она. За ними следов не было. Песок образовывал легкие волнистые линии, похожие на легкую рябь на воде. Постепенно до нее начало доходить, что именно она видит. Она на три шага отошла от смертоносной зоны, последним усилием воли оставила позади зачарованный круг, который драконы очертили в пустыне. Там, прямо за тремя плоскими лунками в песке, проходила невидимая граница, за которой заканчивалось заклинание.
Она выбралась из смертоносной ловушки небесных змеев! Она не имеет права просто так подохнуть в пустыне, как скотина. Снова поглядела на горло хищной кошки. До спасения было рукой подать. Она сделала первый робкий шаг, и у нее тут же закружилась голова. Пустой желудок возмутился, гулкая боль застучала во лбу. Нандалее закрыла глаза и собралась. Сделала еще один неуверенный шаг.
Она ощупала корку застывшей крови и песка, залепившую ее правый глаз. Осторожно потерла израненную кожу и сделала следующий шаг. Когда она открыла глаза, то увидела, что сребролев отошел от нее еще немного. Расстояние между ними не сократилось ни на дюйм. Знает ли он, чего она хочет? Как же его приманить? На миг задумалась, не опуститься ли на колени, чтобы выглядеть меньше и менее угрожающей, но испугалась, что не сможет снова подняться. О боги, она может быть опасна для среброльва!
Что привело его к ней? Может быть, увидел с утесов сада Ядэ крохотную неподвижную точку в пустыне. Добыча? Но ведь он не стервятник. Может быть, между ними установилась связь с того момента, как она спасла ему жизнь, как когда-то протянулась ниточка между ней и маленькой дерябой Пипом? Птицей, которую она растила в Белом чертоге, над чем так часто смеялись другие послушники. Но именно деряба привела к ней Гонвалона, когда Нандалее потерялась.
Она не хотела знать, существует ли между ними связь. Он — ее добыча. Его жизнь обеспечит ее жизнь, вот и все, что связывает их между собой! Не сводя с него взгляда, Нандалее сделала шаг вперед. Он отпрянул. Она хотела приманить его, сказать ему что-то приветливое или хотя бы назвать его кисой, но горло пересохло. Она захрипела, как стервятник.
Если она вдруг сорвется с места и побежит, то, может быть, сумеет поймать его. Она представила себе, как обвивает руками ее шею, валит на бок и прокусывает горло. Это придется сделать. У нее нет ножа, а в этой проклятой пустыне нет даже шанса найти камень или кусок дерева. Здесь нет ничего, кроме песка. Долго она не продержится. Нужно сделать это быстро. Все было не в ее пользу. Имея клыки и лапы, сребролев был лучше приспособлен для битвы. И, вне сомнения, он был сильнее и быстрее. Ей надо застать его врасплох, это ее единственная надежда. И он не должен суметь повернуться, когда они будут кататься по земле, а она будет держать его за горло. В противном случае задними лапами он вытащит из нее кишки.
Нандалее сделала несколько шагов вперед, он отступил. Она выругалась про себя, но ярость придала ей сил идти дальше. Сумеет ли она одолеть его с помощью заклинания? Одно слово силы, которое заставит его застыть, сделает беспомощным? Она снова попыталась заговорить, но снова сумела лишь захрипеть. Она чувствовала себя старым ослом, которому под нос сунули морковку, чтобы он сам тянул повозку.
Она подумала о трех шагах, которые решили вопрос жизни и смерти, и побрела дальше. Солнце поднялось выше. Оно безжалостно выжигало пустыню, превращая воздух в жидкое стекло, с каждым вздохом опалявшее Нандалее горло. Она тащилась вперед, не сводя взгляда с серебристой шерсти льва. Она давно уже не думала больше ни о чем, отказалась от всех надежд, просто продолжая идти. Еще один шаг, и еще один, пока не вступила в нору пустынной мыши, не подвернула ногу и не упала. Она с трудом поднялась снова, пошла дальше, пока опять не подкосились ноги, на этот раз от слабости.
Солнце стояло в зените. Обжигало лицо Нандалее. Она поползла дальше на четвереньках. Нельзя прекращать движение. Важен каждый шаг. Из песка показались первые тонкие кустики травы. Может быть, здесь есть какой-то родник. В траве она увидела следы птиц. Здесь есть жизнь. Нельзя сдаваться.
«Три шага могут решить вопрос жизни и смерти», — напоминала она себе, подгоняя свое тело, пока не сдались руки и она не рухнула на живот.
Она поползла дальше на животе. Пробираясь по раскаленному песку, пока не кончились силы. Куда подевался сребролев?
«Он бросил меня», — подумала Нандалее, прекрасно осознавая, что, не будь его, она не добралась бы даже сюда. Интересно, сколько она прошла? Одну милю? Две?
Уже неважно. Она слишком далеко от сада Ядэ, чтобы ее случайно обнаружили. Никто не покидает спасительный оазис, чтобы сразиться с безжалостным зноем пустыни. Здесь нет ничего, что стоило бы подобных усилий.
Левая щека на песке, сбившиеся в пряди волосы упали на лицо — она лежала так, не в силах пошевелиться. Так ее и найдут. Она обвела взглядом раскаленную равнину. Что-то темное двигалось в ее сторону. Видела она нечетко. Оно медленно приближалось. Исчезало в колышущихся полосках воздуха, внезапно появлялось снова, а потом опять пряталось. В душе зародилась надежда, пока темная точечка внезапно не приобрела контуры и не стала видна отчетливо: это был большой черный жук, кативший шарик темного навоза. Задняя часть тела блестела металлическим зеленым цветом, шейный щиток был черным. Торчащие из его головы усики ближе к кончикам становились толще и напоминали крохотные дубинки.
Перед внутренним взором Нандалее всплыл жук-навозник, за которым она наблюдала целую вечность тому назад в пещере белого дракона, ее первого наставника. Как он, вместо того чтобы идти по желобку в узоре на полу пещеры, переползал через боковые стенки параллельных желобков. Он не хотел подчиняться предопределенному пути, шел своим собственным.
Эльфийка вспомнила слова Парящего наставника о том жуке:
«Видите ли, он ест экскременты. И справляется с этим наилучшим образом. Он собирает их и для своих потомков. Скатывает их в шарик, многократно превышающий его собственный вес. В него самочки откладывают яйца, и малыши рождаются в мир, где из-за экскрементов не видят света. Вся их жизнь вращается вокруг дерьма! Немного напоминает вашу жизнь в данный момент, не так ли? Но знаете, что самое восхитительное? Самцы катят способные раздавить их шары из навоза задними лапками. При этом они смотрят вперед, на солнце. Они устроили свою жизнь настолько хорошо, насколько это возможно. Учитесь у них. Если вы уже не можете избавиться от дерьма в собственной жизни, то хотя бы держите его позади, чтобы оно не закрывало вам будущие перспективы».
Нандалее задумалась, не открыть ли рот, чтобы заманить жука в фальшивую пещеру. Интересно, сколько жидкости содержится в жуке-навознике? Но потом сдвинулась вперед и решила ничего не делать жуку.
«Несколько шагов я еще смогу отвоевать у смерти», — решительно подумала она.
Она еще не была готова уйти.
Красная жажда
Нандалее плыла в куче красных лепестков посреди волнующегося моря. Кожу ласкала приятная прохлада. Она дышала водой. В горле наконец-то снова было влажно. Глубоко под собой в море она видела двух массивных змееподобных драконов, соединившихся друг с другом на фоне огромного диска из кованого серебра. Может быть, они любят друг друга? Или сражаются? Определить это было невозможно. Один был черный, как ночь, второй — серебристый, как диск, на фоне которого они исполняли свой страстный танец.
Нандалее ударило хвостом и отбросило в сторону. В горле тут же снова пересохло. Все тело представляло собой одну сплошную, глухую боль. Она заморгала, увидела, что перед ней в лунном свете раскинулась бесконечная черная равнина пустыни. К ней приближалось жутковатое существо. Голова газели, рывками подходившая к ней на собственных рогах.
Сначала эльфийка подумала, что ей это снится, когда она разглядела голову среброльва. Его клыки были погружены в горло газели. Лапы животного подрагивали в песке. Он бросил умирающее животное перед Нандалее, и она тут же набросилась на разорванное горло, напилась теплой крови, а когда первая жажда утихла, она оторвала от умирающей газели зубами кусок мяса.
Массивными когтями сребролев порвал тело животного и тоже принялся есть. Нандалее снова и снова зарывалась зубами в мясо, чувствовала, как подрагивает мертвое тело, когда лев берет свою часть добычи. Они лежали нос к носу, словно щенки из одного помета.
Когда Нандалее утолила голод и жажду, она уснула, поддавшись усталости. Проснулась с первыми лучами солнца, набравшись сил. Сребролев сидел рядом с ней, словно сторожил ее. Охотница нашла в себе силы подняться. Во рту чувствовался неприятный привкус. На труп газели она старалась не смотреть. Случившееся вчера ночью она забудет. Она жива, только это и важно.
Она устремилась к видневшимся на горизонте горам. Вскоре почувствовала, что
слабость возвращается. Два дня в пустыне истощили ее. Она не могла идти ровно упругим шагом, как когда-то бороздила ледяные просторы Карандамона и Снайвамарка.
Серебряный лев сопровождал ее. Он постоянно оставался в поле зрения, то уходил немного вперед, то снова отставал. Перед ними вырастали скалы, а когда белый жар полуденного солнца снова превратил пещеру в раскаленную печь, они достигли ближних отрогов гор. Нандалее спряталась в тень узкого ущелья и нашла воду. Она была затхлой, на поверхности плавала ряска. Тем не менее, она стала пить. Пришлось взять себя в руки, чтобы не проглотить слишком много теплого бульона. Утолив первую жажду, она разделась и смыла с себя кровь и пыль.
Поцарапанная рука болела. Рана воспалилась. Напившись и почувствовав сонливость, она легла на скалу и опять уснула. Когда эльфийка проснулась, уже снова наступила ночь. Сребролев исчез. Она подождала немного, но он не вернулся к ней. Она вышла из ущелья одна и стала искать узкую теснину, которая вела к оазису сквозь кольцо скал.
Ночь не принесла Нандалее облегчения. Ощущение было такое, словно в ней продолжал гореть огонь пустыни. Силы оставляли ее. Все чаще и чаще ей приходилось останавливаться и устало прислоняться к камням. Все дольше становились перерывы. Эльфийка была вынуждена остановиться. Ощупала лоб и увидела, что пальцы залиты холодным потом. Ее истощенное тело трясла лихорадка. Она услышала шорох крыльев, а потом ей показалось, что она чувствует аромат роз. Может быть, она снова спит?
Ущипнула себя. Что-то влажное ткнулось ей в лицо. На нее уставился большой черный глаз. Размытым зрением увидела пятно на черной шерсти. Зореокий! Должно быть, она дошла до ущелья, ведущего к саду Ядэ. Он ждал ее.
Она из последних сил взобралась ему на спину и вцепилась пальцами в кожаные петельки продолговатого седла. Нандалее подумала о пирамиде в сердце сада. Зореокий фыркнул в знак того, что он ее понял.
Полет был недолгим. Нандалее отчаянно держалась за кожаные петли на седле. Она боялась потерять сознание и упасть с неба. Разумнее всего было бы велеть пегасу побежать по теснине до потаенной долины. Но ни один драконник, обретший свое ездовое животное, никогда не пользовался этим путем. Нужно полететь и приземлиться перед пирамидой, если она не хочет потерять лицо.
В ее сознание вторглась мягкая барабанная дробь и мелодия флейты. Она едва не перешагнула границу сна. Под собой она увидела обширный сад Дыхания Ночи. Извилистые дорожки освещали факелы. На одной из полянок неподалеку от пирамиды были разбиты шатры. Нандалее прикусила потрескавшиеся губы, чтобы боль прогнала оцепенение. Лихорадка крепко держала ее. Она попыталась сесть, но ног коснулись маховые перья пегаса. Она нарушит его полет, если не будет прочно стоять в седле, как положено наезднику пегаса, но сил встать не было. Она все еще лежала у него на спине, цепляясь за седельные петли, и надеялась, что все пройдет хорошо…
Немного в стороне, в тени цветущих лириодендронов стоял самый большой, темно-красный шатер. Ткань его была украшена дорогой золотой вышивкой с изображением летящих змееподобных драконов.
«Должно быть, там можно найти Дыхание Ночи», — подумала Нандалее и попыталась поделиться своими мыслями с Зореоким. Ее пегас тут же сделал широкий разворот и медленно-медленно скользнул ниже. Для нее было загадкой, как он читает ее мысли, ведь это не удается сделать даже небесным змеям.
Должно быть, Зореокий почувствовал, что она очень неуверенно висит в седле, и испугался, что она может упасть, если он развернется слишком лихо, поэтому двигался он бесконечно мягко. Прямо над лужайкой он расправил крылья, чтобы приземлиться осторожнее. Большие копыта ударили о землю, густо, как снег, усеянную красными лепестками. Взлетели травинки. Шагов через тридцать он остановился.
Нандалее скорее вывалилась из седла, чем спешилась. На миг прислонилась к Зореокому, затем заставила себя встать прямо. Музыка в лагере стихла. Ей навстречу бросились кобольды с факелами в руках. В сторону отбросили полог большого красного шатра. Тьму прорезал широкий луч света. И посреди луча света появился высокий златовласый, ослепительно прекрасный эльф.
— Мне очень жаль видеть вас в таком состоянии, госпожа Нандалее, — при звуках голоса эльфа сердце забилось быстрее. Он манил. От одного только звука боль утихла. Если она войдет в этот шатер, то будущее будет ослепительным, как фигура, стоящая перед ней и с улыбкой приветствовавшая ее.
Пока что у нее еще был выбор. Самый последний миг. Она поглядела за откинутый полог, увидела, кто сидит внутри. Бидайн и Ливианна.
Она стояла перед лагерем Золотого, принявшего облик эльфа.
— Хотите войти, госпожа Нандалее, и оставить все муки позади? — Он отошел немного в сторону и указал на шатер, освещенный морем огней. На львиной шкуре лежала Бидайн, обнаженная, вся спина ее была залита кровью и яркими красками. Она получала татуировку, скреплявшую союз с Золотым, своего собственного дракона. Пока что был завершен лишь набросок. Массивная, крылатая фигура змея, тянущая сеть, внутри которой лежал шар.
Бидайн помахала ей рукой и улыбнулась, совсем как тогда, когда они вместе учились в Белом чертоге и она иногда пробиралась ночами в комнату Нандалее. Лицо подруги стало уже, тверже. У нее были чувственные губы и большая тяжелая грудь, белая, почти как молоко. Нандалее невольно вспомнила, откуда у нее эта кожа. Ничего не будет как раньше. Бидайн выбрала свой путь.
—
Вы не войдете в этот шатер, госпожа Нандалее, равно как и не уйдете с Гонвалоном, — голос, словно нож, пронзил ее мысли. Между лириодендронами показалась фигура эльфа, за которым, казалось, следовала по пятам ночная тьма. Рядом с ним меркнул свет и, несмотря на то что он вышел из тени деревьев, темнота словно сама шла за ним. Дыхание Ночи, ее наставник, нашел ее. Его глаза цвета льда лучились недовольством.
—
Как вы могли прийти сюда в таком виде, госпожа моя? Вы моя, и если вы появляетесь на празднике драконов оборванной и раненой, то тень этого падает и на меня. Я кажусь слабым, если вы сами — отражение слабости. Вы выглядите не как драконница, а как побитый кобольд!
Впрочем, внешне Дыхание Ночи свой гнев не проявлял. На его губах играла холодная улыбка, когда все услышали его низкий, звучный голос.
— Мне кажется, у вас был трудный бой, госпожа Нандалее. Я ошибаюсь, или же вас окружает запах крови.
— Крови газели, — хриплым голосом произнесла она. Она снова мучилась от жажды и опасалась, что в любой момент упадет на землю от слабости. То, что она рассердила Дыхание Ночи, до глубины души взволновало ее. Все, чего она хотела, это нравиться ему. При виде его она забыла обо всем остальном. Краешком рассудка она понимала, что эти чувства связаны с окружающими небесных змеев чарами. Их почитали все создания Альвенмарка. Встретиться с ними и не полюбить их было невозможно, даже если они появлялись лишь в облике эльфов и скрывали свое драконье тело.
— Мне даже кажется, что госпожа Нандалее искупалась в крови газели — судя по интенсивности окружающего ее запаха, — Золотой лениво обвел языком губы. — Поздравляю вас с выбором аромата, госпожа моя. Он вам идет. С ним вы желанны. Вас прямо хочется проглотить. Вы знаете, как сильно мой брат любит сырое мясо? Вам следует дважды подумать, стоит ли душиться этим ароматом, идя к нему в гости. Иногда он может быть поразительно безудержным.
Нандалее слегка пошатывалась, цепляясь взглядом за Темного. Про себя она просто попросила его взять ее с собой и увести отсюда. Сейчас ей была нужна его сила. Она готова была упасть в любой миг, и ей не хотелось снова огорчать его. Он был таким красивым, когда принимал облик эльфа. Увидев его впервые, она восхитилась его серьезным лицом с полными губами и энергичным, слегка широковатым подбородком. Он носил черные, слегка волнистые волосы до плеч. Они спадали на его нагрудник из синевато-черных пластинок, напоминавший его собственную чешую в облике дракона. Несмотря на теплый вечер, он был одет в белые брюки из мягкой, свободно спадающей ткани, заправленные в высокие, до колен, сапоги. Широкие золотые браслеты украшали его бледные руки. Он источал силу и уверенность в себе. При виде его Нандалее постоянно вспоминала, насколько она незначительна.
Как назвал их Гонвалон? Драконники всего лишь стрелы, выпущенные из луков драконами. Сколько бы труда ни вложил охотник в изготовление стрелы, она все равно утрачивала значение, когда ее выпускали в бою.
— Пойдем! — резко произнес Темный, протягивая ей руку.
Нандалее пришлось вложить все остатки сил в эти последние шаги, но едва дракон в облике эльфа коснулся ее, девушку пронизали новая сила и приятное ощущение, заставившее ее непроизвольно вздохнуть.
— Этой же ночью ты станешь полностью моей, — многообещающе произнес он и повел Нандалее ко входу в пирамиду.
Отмеченная
Темный провел ее вниз, в тот самый просторный затопленный зал, где он слушал газал, своих видящих. Когда они вошли, их постоянное бормотание стихло.
Нандалее почувствовала на себе их взгляды. Будут ли эти существа, наполовину газели, наполовину эльфы, которых способность видеть будущее лишила надежды на нормальную жизнь, смотреть на то, что последует теперь? Темный что-то произнес на языке, которого она не поняла. Его слова жутко отразились от стен.
Все газалы поклонились. Это было грациозное движение, исполненное в то же время странной одновременности, словно все они были единым организмом. Они вышли из просторного чертога.
— Раздевайтесь, госпожа Нандалее.
До сих пор ей никогда не казалось неловким показываться обнаженной, но во взгляде вертикальных зрачков дракона было что-то такое, от чего она содрогнулась. Не в силах пошевелиться, она просто смотрела на него. Он медленно, нежно провел рукой по ее щеке. Она увидела, как ноготь среднего пальца превратился в коготь.
Рука скользнула ниже. Она услышала, как затрещала ткань. Полоску за полоской снимал он с ее тела порванную одежду. При этом не отводил взгляда от ее глаз, словно ее нагота была совершенно второстепенной, и все, что его интересовало, можно было найти в ее взгляде.
Он опустился перед ней на колени в неглубокую воду пещеры, все еще не отводя взгляда от ее глаз. Коготь царапнул кожу ее сапог, и Нандалее представила себе, с какой легкостью он может разорвать ее кожу.
Вернулись две газалы и подошли к ней. У одной была неглубокая тарелка с чистой водой, на дне которой была нарисована цветущая вишня, у второй на руках висели шелковые полотенца.
Темный взял одно из белоснежных полотенец, обмакнул его в воду и осторожно принялся протирать ее кожу. Вода была приятной и прохладной, с легким анисовым ароматом.
— Ваша кожа должна быть абсолютно чистой, госпожа Нандалее. Я нанесу вам раны, когда буду накалывать на вашей коже изображение, которое сделает вас драконницей. Если в раны попадет грязь, они могут воспалиться, — он промокнул ее грудь, и в животе разлилось приятное теплое ощущение. Ее соски встали торчком, но он не смотрел на них. Как и прежде, он смотрел только на лицо, словно во всем мире существовали только ее глаза, а все остальное не имело значения.
— Я причиню вам боль, госпожа Нандалее, она — часть ритуала. Она будет долгой. Изображение будет большим, несмотря на то что я еще не знаю, как оно будет выглядеть. Оно наверняка заполнит собой вашу спину, возможно, также части рук и ног. Вы выйдете отсюда только тогда, когда оно будет закончено. А уходя отсюда, госпожа моя, вы будете иной, как внешне, так и внутренне.
Произнося эти слова, он продолжал промокать ее тело. Грязные шелковые полотенца, не глядя, отбрасывал в сторону. Они плавали вокруг ее лодыжек, словно потерявшиеся цветы.
— Я не могу вам сказать, что произойдет. Каждый раз все по-другому. Боль будет накатывать на вашу душу словно волны. Она затронет все ваши органы чувств. Ваши глаза могут показывать вам миражи, возможно, вы вдруг почувствуете невыносимый голод. Отдайтесь своим чувствам полностью. Газалы всегда будут поблизости. Они исполнят каждое ваше желание, госпожа моя, кроме одного. Боль закончится только тогда, когда будет закончено изображение. А когда она отступит, придет время, когда вы затоскуете по ней, ибо ничто из того, что вам когда-либо доведется пережить, не будет таким, как несколько последующих дней. Если вы отпустите себя и поплывете по течению боли, наступит время, когда она причинит вам доселе неведомое удовольствие.
Темный взял ее за подбородок и повернул его в сторону. Наконец-то его кристально-голубые глаза отпустили ее. Сизый дым плыл над водой, сплетая вуаль, из-за которой просторная пещера казалась нереальной. По воде плыли хрустальные чаши, в которых горели маленькие свечи, источая желтый свет, который, отражаясь от темной воды, рисовал под сводами пещеры пляшущий желтый узор.
Плоский остров, поднимавшийся из воды в центре пещеры, был устлан тяжелыми коврами и подушками. Неподалеку от воды в медных жаровнях горели благовония. Тяжелый смолистый запах царапал горло Нандалее, одновременно с этим лаская ее обоняние. В нем был запах мускуса и слегка перезрелого манго, затем он снова перерождался в аромат померанцевой травы, растертой между пальцами.
Темный взял ее за руку и повел к островку. Газалы принесли фрукты на блюдах из тончайшей керамики. Вишни, тяжелые спелые виноградины, золотые яблоки, темно-красные ягоды и странные, усеянные иглами плоды, каких она никогда прежде не видела. На других блюдах она обнаружила выпечку. Запах пряного мяса смешался с ароматами, витавшими б воздухе.
— Ложитесь, госпожа моя, — мягко произнес Темный. Он уложил ее голову на твердый валик. За спиной Нандалее на колени опустилась газала, которая взяла ее сбившиеся в пряди волосы и запустила в них свои изящные пальцы.
— Вам нравится запах ванили, госпожа моя? — спросил он, расстегивая кожаные пряжки своего пластинчатого доспеха.
— Да.
Темный мягко улыбнулся.
— Мне тоже, — сказал он, снял доспех, сбросил тунику, которую надевал под низ. Его светлая кожа блестела, словно слегка смазанная маслом.
Теплая вода намочила волосы Нандалее. Газала мягко массировала кожу ее головы кончиками пальцев, и каждое ее прикосновение сопровождалось приятной дрожью в спине. Потом газала вымыла над миской Нандалее волосы. Она добавила в воду масло ванили, запах которого на миг перекрыл все остальные ароматы.
Другие газалы принесли белое полотенце, на котором лежали бамбуковые палочки, напоминавшие кисточки, только вместо волосяного пучка к ним тонкой шелковой нитью было примотано по пять-шесть стальных игл длиной в полдюйма. Наряду с иглами для татуировки были здесь и обычные кисточки толщиной примерно с мизинец Нандалее, из красного волоса. Газалы молча принесли дюжины белых мисок, в которых сверкали всевозможные краски. Расставили их вокруг Нандалее широким полукругом.
Теперь Темный тоже был обнажен. Он завязал волосы на затылке, затем встал рядом с ней на колени.
— Вы позволите мне исцелить раны на вашей коже, нанесенные солнцем пустыни?
Как можно возражать этому мягкому, низкому голосу? Она согласилась бы со всем, что бы он от нее ни потребовал. Теперь он всеми органами чувств был с ней, это она прочла в его глазах. Газалы, обширный грот, дым — всего этого не существовало. Лишь одна она в этот миг имела значение для этого дракона, старого как мир.
Нандалее кивнула. Она опасалась, что ее хриплый голос оскорбит его слух, а ей ничего не хотелось, кроме как понравиться ему.
Кончики его пальцев мягко коснулись ее кожи. Коготь, который разорвал ее одежду, исчез. Его прикосновение было нежным, как дуновение ветерка. По коже побежали мурашки. Она увидела, как исчезают покраснения, как заживают ранки на коже. Когда его пальцы коснулись ее губ, она прикоснулась к ним кончиком языка. Вертикальные зрачки дракона сузились.
«Как я могла так поступить, — испугалась Нандалее. — Он подумает, что я совсем бесстыжая, ведь знает, что мы с Гонвалоном вместе».
Она пристыженно опустила взгляд, но кончик языка снова скользнул по губам, которых только что касался Темный. Они были мягкими и податливыми, словно никогда не пробовали жаркое дыхание пустыни.
Где-то вдалеке от пирамиды зазвучала музыка, негромкие удары гонга, завибрировавшие глубоко в животе, сопровождаемые игрой на струнных и меланхоличной флейте. Мелодия была ненавязчивой и приглашала закрыть веки и провалиться в сон.
— Вы будете лежать на животе, пока я буду работать над картиной, и вы не сможете видеть, что я делаю, поэтому слушайте внимательно, — Темный потянулся за бамбуковой палочкой с иголками для татуировки. — Дайте мне руку, госпожа моя.
Нандалее села. По спине побежала теплая вода. Газала осушила ее волосы мягким полотенцем.
Когда Темный взял ее за руку, на ней все тонкие волоски встали дыбом, и в животе снова образовалось теплое, приятное ощущение. Она попыталась думать о Гонвалоне, о его нежных поцелуях. О том, как он просто молча находился рядом, когда ни одно слово не могло утолить ее вселенскую боль. Нужно полностью принадлежать ему, а прикосновения Темного воспринимать лишь как часть последнего неприятного испытания. Но все было не так. Нандалее переполнял восторг от происходящего.
— Вот этим я сначала нанесу линии, а затем заполню пространство между ними краской. Иглы вонзятся в вашу кожу много тысяч раз, госпожа моя, — с этими словами он воткнул в тыльную сторону ее ладони иглу. Снова, и снова, и снова. Движение было заученное, неспешное, уверенное. Когда он выпустил ее руку, от указательного пальца к запястью протянулась извилистая кроваво-красная линия. По большому пальцу скатилась одна-единственная капля крови и упала на ковер, на котором она сидела.
Боль была не интенсивной. Она вынесла ее, не моргнув и глазом. Она воительница!
— Не обманывайтесь, госпожа моя, — настойчиво произнес Темный, словно угадав ее мысли. — Боль будет идти по восходящей, подобно тому, как нарастает лавина, в конце концов, унося с собой все, что встает у нее на пути. Вы должны течь вместе с болью, в противном случае вы не устоите перед ней, когда я буду час за часом вонзать эти иглы в вашу нежную кожу. Я не имею права быть излишне осторожным, потому что если я сделаю недостаточно глубокий прокол, то изображение померкнет, а потом и совсем пропадет. А если проколю слишком глубоко, и у вас пойдет кровь, кровь вымоет краску из раны, и мне придется начинать все сначала, когда заживет рана.
Он взял одну из кисточек, обмакнул в ярко-красную краску, зажал под средним пальцем своей вытянутой левой руки, затем плавным движением провел короткой бамбуковой палочкой с иголками по кисточке с краской, чтобы Нандалее могла все хорошо видеть.
— Вот так я набираю краску. Это происходит быстро, несмотря на то что мне приходится мочить иглы много тысяч раз. Теперь вы знаете, что я буду с вами делать, госпожа моя. Готовы ли вы встретить это последнее испытание?
Нандалее кивнула, не колеблясь, лишь испытывая небольшие угрызения совести.
— Гонвалон… — негромко произнесла она.
— Я послал к нему гонца. Его известили, что вы вернулись целой и невредимой, госпожа моя.
Нандалее показалось, что она слышит в его словах некоторое недовольство.
— Он знает, что мы здесь делаем. Он тоже когда-то был драконником, и он прошел этот путь. А теперь поворачивайтесь, ложитесь на живот, слушайте музыку и откройтесь головокружительным ароматам, которые будут ласкать вас. Мы должны привести свои души в состояние гармонии, чтобы найти то единственное изображение, в котором отразимся мы оба.
Нандалее повиновалась. Она чувствовала легкое оцепенение. Все дело в температуре или же это дым благовоний изменил ее восприятие? Все происходило медленнее. Каждое ощущение было глубже. Темный мягко провел рукой по ее спине. Его тонкие руки ласкали ее плечи, разминали маленькие узелки в мышцах. Вскоре ощущение стало таким, словно его руки понимают ее тело и играют на нем, как музыкант на хорошо знакомом инструменте. Он знал, где его прикосновения вызовут бархатистую боль, а где доставят ей удовольствие. Она двигалась, прижималась телом к его рукам и негромко стонала. Между бедрами колыхалась влажная жара. Его руки спускались по позвоночнику. Глубже и глубже… Он легко поцеловал ее в затылок.
— Я вижу ее, — негромко произнес он.
Его руки ушли, оставили ее наедине с всколыхнувшимися чувствами. А потом пришла боль. Первый укол прямо рядом с позвоночником. Она вздрогнула, скорее от неожиданности, чем от боли. Следующие уколы последовали быстро, прерываемые лишь изредка, когда он проводил краской по иглам, чтобы взять новый цвет.
Боль перемещалась по дуге к лопатке. Она старалась не бороться с ней. Все происходило именно так, как пророчил Темный, боль нарастала, становилась все более невыносимой с каждой новой линией. Судорожно сжавшись, она сопротивлялась, хотя и понимала, что это неправильно. Лавина поглотит ее, если она не поплывет вместе с ней, и несмотря на это, она не могла сдаться. Бороться — это ее природа, она скорее погибнет, чем покорится. По щекам покатились слезы, но она стиснула зубы и решила не всхлипывать. Вздрагивание плеч могло нарушить ход кровавых линий, которые вонзались в ее плоть. Она продолжала сражаться, утомилась, чувствовала гложущий голод и странное желание наброситься на Темного и укусить его.
Но что-то в дыму подтачивало ее волю, зарождало желание сдаться. Негромкая музыка пробуждала желание подчиниться. Она хотела просто слушаться, сродниться с болью, сделать ее частью себя и сладострастно наслаждаться ею. И в этот миг на грани истощения Темный отложил иглы в сторону, а его умелые руки стали ощупывать потаенные места ее тела. И ее противостояние было сломлено. Она отдалась ему и испытала неведомое доселе наслаждение от того, что просто отдается, что стала лишь телом. Никогда прежде не была она настолько свободной.
Чувственный дурман
Неужели Темный дал ей наркотик? Может быть, она околдована? Нандалее отдавалась ему с такой страстью, на которую не считала себя способной. Казалось, все ее чувства обострились от боли. Когда она пробовала фрукт, то он казался ей вкуснее всего, что когда-либо попадало ей в рот. Легкое красное вино опьяняло ее, словно проникало прямо в кровь. Цветистое, с послевкусием лесных ягод солнечной осени; второго такого вина не существовало, никогда она прежде подобного не пила. Светлый хлеб был поджаристым, хрустел на зубах, мясо и соусы были неповторимыми.
Она кутила часами, лежа на животе, в то время как ее новый наставник накалывал изображение ей на спине. Он был так же одержим, как и она. Почти не давал себе отдыха. Только когда они любили друг друга, он откладывал кисточки и иглы в сторону. Иногда он набрасывался на нее, как голодный зверь, брал так, как хотел он, не думая о ней. Затем снова становился идеальным любовником, нежным, предупредительным, думающим только о том, чтобы довести ее до неведомого прежде экстаза. При этом она была совершенно пассивной, позволяла ему все, полностью подчинялась ему. И чувствовала, что, несмотря на всю страсть, он очень четко следил за тем, чтобы не коснуться свежих ран и не нарушить картинку, возникающую у нее на спине. Она охотно отдавалась, наслаждаясь его страстью, пока, наконец, устав, не засыпала в его объятиях.
Каждый раз, когда она просыпалась, боль от игл была уже с ней. Она сопровождала каждую радость, пока Нандалее втайне не начала опасаться, что, возможно, с этого момента перестанет что-либо воспринимать без боли. Она не могла сказать, сколько длился этот дурман. Время утратило значение. Сон, боль, страсть — все преумножилось, казалось бесконечным. Он не давал ей смотреть на всю картинку. Она видела, что по ее левому плечу вился черно-синий драконий хвост.
Он начал накалывать изображение на ее правом бедре, когда лишил ее зрения. Это была внезапная новая боль. Такое ощущение, словно одна из игл вонзилась глубоко в голову, и вдруг она перестала видеть вообще что бы то ни было. Ее захлестнула паника. Она хотела бежать, но он безжалостно прижал ее к ковру, уже пропитавшемуся краской с его кистей. Она чувствовала только шелковые платки, которыми он промокал краску, и свою кровь, которая бежала по ноге. Он то и дело останавливался, чтобы оглядеть картинку критическим взглядом.
— Что… что с моими глазами? — после долгого молчания испуганно спросила она.
— Вы не должны видеть работу, пока она не будет завершена, госпожа Нандалее. Окажите мне полное доверие, отдайтесь мне слепо. Работа почти завершена, госпожа моя.
Она изменилась. Всего несколько дней назад она возмутилась бы. Как он может так поступать! Но сейчас все было иначе. Она принадлежала ему. И он тоже открылся ей за прошедшие дни. Она была почти уверена в том, что он хочет ее не только потому, что сейчас ему нужно удовлетворить страсть. Он уважал ее. Она почувствовала его одиночество и то, как сильно ему хочется разделить с ней все. Но она уйдет. Даже если ему кажется, что он любит ее, они никогда не встретятся на равных.
Нандалее принимала то, что есть, плыла на волнах лихорадки и экстаза. Он лишь временами работал над ее правой ногой, временами заполнял поверхности на спине краской. Она чувствовала его беспокойство. Его тревожило что-то, о чем он не хотел с ней говорить.
В какой-то момент она проснулась, и тихая музыка, сопровождавшая ее на протяжении всех этих дней, смолкла. Темного не было рядом, она почувствовала это так же, как поняла, что снова сможет видеть, если откроет глаза. Она оттягивала этот момент, лежала неподвижно и, вопреки всему, надеялась, что он придет еще раз. Что будет прощание, последний час вместе.
Она ждала долго. Но Темный не вернулся. Наконец она заморгала и огляделась по сторонам. Она лежала среди тонких шелковых платков, которыми он вытирал кровь и краску с ее кожи. Они были повсюду, на ровном камне, который был ее островком вдали от мира, в темной теплой воде, скрывавшей пол пещеры. Тайное убежище Темного выглядело как цветущая яблоневая роща, на которую налетела яростная весенняя буря и безупречную роскошь которой терзал ветер, забрасывая грязью.
Нандалее повернула голову, насколько это было возможно, и попыталась увидеть картинку на спине. Но все, что удавалось отчетливо разглядеть, это был черный драконий коготь на левом плече и кончик хвоста на левом предплечье. Затем взгляд ее упал на правую ногу. Вокруг ее бедра извивался длинный хвост второго змееподобного дракона. Он доставал ей до колена. У Нандалее вырвался крик. Неужели у нее на спине два дракона? Такого, насколько ей было известно, никогда прежде не было?
Эльфийка присела между почти пустыми цветными мисками краски, съела немного холодной куриной грудки, которая уже не была на вкус настолько незабываемой, как во время дурмана. Что изображено у нее на спине?
Она поднялась, в последний раз огляделась. В хрустальных мисочках по темной воде все еще плавали свечки, сплетая на своде пещеры сетки из золотого света. Без газал и, в первую очередь, без Темного подземное убежище казалось угрюмым. Куда он мог уйти? Склонившись над кувшином с прекрасным вином, Нандалее увидела какой-то золотой блеск между шелковыми простынями. Она отодвинула платки в сторону и ее взору открылось белое платье, скроенное, как те длинные одежды, которые носили наставники Белого чертога. Нандалее долго держала его в руках, проводя рукой по тонкой льняной ткани и золотой вышивке на подоле. Внезапно почувствовала комок в горле. Она драконница!
Она пожалела, что сейчас здесь нет Гонвалона или Айлин, мастера борьбы без оружия из Белого чертога. Или Куллайна, молчаливого охотника с изуродованным лицом, который вместе со своим товарищем, красавчиком Тилвитом, бродил по просторам Снайвамарка. Были ли они оба в Голубом чертоге, когда его атаковали девантары?
Нужно думать обо всех, кто сопровождал ее на пути сюда, к этому таинственному убежищу. О кобольдах Белого чертога, которые страдали от перемен ее настроения, о Сате, кобольдше с «Голубой звезды», поднебесного корабля, принадлежавшего альву, которого все называли Певцом. Сата заботилась о ней по-своему, грубо, но сердечно, когда она, наполовину окоченевшая, появилась на борту летающего корабля.
Думала она и об Элеборне, который после ее возвращения из Нангога покинул сад Ядэ, чтобы навестить свою семью в Аркадии и погоревать там о погибшем наставнике, Небесном. Наверняка он одарил бы ее одной из своих чудесных скульптур из воды и света, если бы был здесь. Погруженная в меланхоличные размышления, Нандалее надела платье.
Оно было сшито точно на нее. Интересно, кто это сделал? Газалы? Она застегнула крючок на груди и твердом стоячем воротничке, достававшем ей почти до самого подбородка. Затем внезапно крепко обхватила себя руками, хотела чувствовать себя и, несмотря на это, прекрасно осознавала, что теперь что-то потеряно навеки. Оно растворилось, как та завеса головокружительного сизого дыма, который еще несколько часов назад висел в пещере. Она уже не послушница, а часть ордена убийц, основанного небесными змеями. Она приняла решение и навеки покинула тропу невинности. Теперь она принадлежит Темному!
«Но у меня осталась совесть», — с вызовом решила она.
Став наставницей, она не будет менее мятежной, чем когда была ученицей Белого чертога. Нандалее подобрала подол своего нового платья, разрезанного почти до бедер, чтобы перейти воду. Из пещеры она вышла тем путем, в поисках которого провела немало времени, будучи здесь пленницей. Совсем немного углубилась в туннель, который должен был вывести ее на свободу, когда в освещенной нише нашла свой меч, Смертоносный. Массивный двуручник был в новых ножнах из коричневой кожи, с оббитым латунью ремнем, позволяющим носить меч на спине. Рядом стояли ее лук и новый колчан, тоже из коричневой кожи, туго набитый стрелами.
Почему Темный одаривает ее, но не показывается?
Нандалее надела оружие. Снова держать лук в руках было приятно. Если Темный принес его сюда, значит, он разрешает ей использовать это оружие. Она хорошо помнила, какое неприятие встретила в Белом чертоге. Наставники считали нечестным убивать врага с большого расстояния, не глядя ему в глаза. Нандалее это всегда казалось лживым. Почти ни одно создание Альвенмарка не могло сравниться с мечником Белого чертога. Тот, кто вступал в схватку с драконником, которого послали небесные змеи, был обречен. От их клинков нельзя было уйти так же, как и от хорошо нацеленной стрелы.
Она твердым шагом покинула пирамиду и вышла из древних каменных стен в ясную звездную ночь. Гонвалон стоял на лужайке, с которой убрали шатры. За его спиной паслись Зореокий и Ночнокрыл.
Он больше не носил одежду наставника Белого чертога. Сейчас на нем был длинный мундир сизого цвета. По рукавам вились причудливые завитки красного, почти пурпурного цвета, доставая ему почти до локтей. Оружия у него не было. Увидев его таким, Нандалее почувствовала боль. Его лицо, обрамленное золотыми волосами, казалось уже. Он тоже изменился.
Нандалее вспомнила о том дурмане, в котором жила с Темным, и пристыженно опустила взгляд.
— Я… — нерешительно начала она, но Гонвалон мягко закрыл ей рот ладонью.
— Прошу, не говори ничего. Я тоже когда-то был драконником. Я знаю, что произошло. Перед ними невозможно устоять, — он улыбнулся, на этот раз без меланхоличного взгляда, которым так часто смотрел на нее. Его глаза сияли. — Важно лишь то, что теперь ты здесь. Ты не осталась с ним. Я знал, что ты вернешься. Они лишь дурман. Мы не можем долго быть с ними, мы погибнем, как мотыльки, летящие на пламя.
Нандалее испытала невыразимое облегчение. На миг задумалась над тем, что он пережил с Золотым, а потом отбросила эту мысль прочь. Это тоже неважно для них обоих. Внезапно на его губах заиграла та дерзкая улыбка, которая так запомнилась ей при первой встрече, когда она, совершенно неодетая, бежала по глуши от войска троллей, а он пришел спасать ее.
— Я знаю, что волнует тебя в данный момент больше всего.
Она вопросительно поглядела на него.
— Ты хочешь знать, как выглядит твоя татуировка, я угадал?
— Тебе так хочется увидеть меня голой?
Его дерзкая улыбка стала еще шире.
— Всегда, хорошая моя. И, несмотря на это, в первую очередь я хочу помочь тебе, хоть и не совсем без задней мысли.
— Тебе придется свернуть мне шею, чтобы я смогла увидеть собственную спину, — хитро ответила она.
— С удовольствием, но есть и другой способ. Если, конечно, ты не отказалась от своего невыносимого любопытства и не превратилась в мудрую, далекую от всего мирского драконницу. Заранее прошу прощения за то, что подкатываю к вам с такими банальностями, наставница.
Нандалее расстегнула перевязь и сняла колчан.
— Давай, покажи мне, как это делается.
Гонвалон подошел к Ночнокрылу и снял со спины пегаса большую седельную сумку. Внутри что-то негромко зазвенело, когда он вернулся к ней.
Нандалее подождала, пока он снова встанет перед ней, затем расстегнула крючки на платье и сбросила его наземь. Она наслаждалась его взглядами. Она знала, что он любил многих женщин, но смотрел на нее так, словно она была единственной, идеальной, той, кого он искал всю свою жизнь.
Она тоже не была неопытной в любви, когда впервые встретилась с Гонвалоном, но с ним все было иначе, чем с остальными. Она чувствовала себя прекрасной, когда он смотрел на нее вот так, при этом самой себе она казалась излишне худой и не очень женственной. Гонвалон уничтожал эти ее сомнения в себе и не уставал снова и снова изучать ее тело всеми органами чувств — словно она была чудесной загадкой, цели разгадать которую он с удовольствием готов был посвятить всю свою жизнь.
— Можно подумать, что ты никогда прежде не видел женщин, — пошутила она, вдоволь насладившись его взглядами.
— Такой как ты — никогда, — ответил он с такой страстью, которая изгоняла любую мысль о том, что это может быть лишь учтивость. Он положил седельную сумку на пол и достал несколько фонарей с заслонкой.
— Ты знал, что я вернусь ночью?
Он с улыбкой покачал головой.
— Я не сомневался, что ты вернешься. Вот и все. Я запасся терпением, сознавая, что придется подождать некоторое время. Я многое о тебе знаю. И главное — ты редко поступаешь так, как от тебя ожидают.
Он произнес это без упрека, с такой сердечностью, что Нандалее не удержалась, опустилась на колени рядом с ним и страстно поцеловала его. Поцелуй получился долгим. Гонвалон обнял ее так крепко, словно они расставались на века. Наконец она высвободилась из его объятий. Ей было любопытно наконец-то увидеть татуировку на своей спине.
— Как давно ты меня ждешь?
Он пожал плечами, словно это не имело значения.
— Два дня. Здесь были и другие. Нодон и другие драконники из горной крепости. Ты долго спала после того, как ушел Дыхание Ночи.
На языке вертелся вопрос, куда подевался небесный змей, но она опасалась задеть Гонвалона.
— Сколько я пробыла в пирамиде?
— Одиннадцать дней, — коротко произнес Гонвалон, и на этот раз в его голосе прозвучала горечь. Он не смотрел на нее, а принялся зажигать фонари. Затем поставил их на массивные валуны, вывалившиеся из боковой стены пирамиды.
Нандалее думала, что пробыла у Темного еще больше времени. Они разделили столь многое. Всего одиннадцать дней…
— Пойдем! — Гонвалон помахал ей рукой и вытащил из седельной сумки что-то, завернутое в толстое красное шерстяное одеяло. Осторожно убрал в сторону ткань; внутри оказалось зеркало высотой почти в целый шаг.
— Где ты его взял? — Нандалее покрутилась перед ним, пытаясь увидеть хотя бы часть изображения на спине.
Гонвалон достал из седельной сумки небольшое зеркало.
— Возьми это. Воспользуйся им, чтобы поймать отражение своей спины в большом зеркале, — эльф рассмеялся. — У меня есть некоторый опыт в этом деле, так можно увидеть картинку целиком. Кстати, зеркала эти — почтенного мастера меча Нодона. Он благороднее, чем я думал. Он притащил их сюда, сопроводив свой добрый поступок страшными угрозами, что вырвет мне руки и ноги, если найдет на зеркальце хоть одну царапинку.
Нандалее почти не слушала его. Она взяла маленькое зеркальце и повернула его, чтобы увидеть свою спину во втором зеркале. Там были вытатуированы два дракона. Они были похожи на тот ее бред, который привиделся ей в пустыне. Серебряный и черный. Змеи боролись — или любили друг друга? На заднем фоне виднелся серебряный диск. Перед ним, острием вниз, стоял ее меч, Смертоносный.
— Что это может значить? — спросила она Гонвалона.
Мастер меча покачал головой.
— Не знаю. Меч стоит между драконами, но, похоже, он не мешает им нападать друг на друга. Серебряный диск?.. Загадка. Может быть, это луна? Почему два дракона?.. Черный может быть Дыханием Ночи. Но серебряный?.. Небесного змея такого цвета никогда не было. Любая татуировка — это отражение твоей судьбы. Моя изображала связь с Золотым и мечом. Долгое время я был его избранником, его мастером меча, первым среди его убийц. Ты помогла мне найти иной путь. Но теперь Золотой угрожает мне. Несмотря на то что он лишил меня татуировки, я уверен, что однажды я погибну либо от его руки, либо от меча. Обе эти силы определяют мою жизнь.
— Ты хочешь сказать, что мою жизнь тоже определяет меч?
Гонвалон удивленно поглядел на нее.
— Ты драконница. Ты выбрала путь меча. Я не знаю, символизирует ли меч тебя. Надеюсь, что нет, потому что стоять между двумя драконами — это опасно.
Нандалее долго разглядывала татуировку в зеркале.
— Это всего лишь картинка, — наконец произнесла она. — Свой жизненный путь выбираю я сама. Ничего не предопределено!
Гонвалон был достаточно умен, чтобы не возражать ей, но по его лицу она видела, что он считает иначе.
— Тебе кажется, что татуировка уродует меня?
Казалось, он удивился, потому что долго смотрел на нее.
— Я люблю тебя, Нандалее. Для меня ты всегда будешь красивой. Неважно, порвешь ли ты тело газели, будешь с забрызганным кровью лицом и руками, по самые локти вымазанными чьими-то внутренностями, или же чистой, только что искупавшейся в озере. Ты единственная. И так будет всегда.
Она испытала настолько невероятное облегчение, пыталась подыскать слова, и у нее снова не получилось облечь свою любовь в слова. Но, похоже, Гонвалон ничего и не ждал. Он снова забрал маленькое зеркальце, завернул большое зеркало в шерстяное одеяло и погасил фонари.
— Я обнаружил здесь небольшую потайную долину в горах. Там есть парочка деревьев, небольшой родник и несколько валунов, дающих отличный материал для бюстов. Можешь посмотреть, как в перерывах я пробую свои силы в качестве скульптора.
— В перерывах?
Гонвалон хитро улыбнулся.
— Ты действительно думаешь, что в перерывах будешь заниматься чем-то кроме того, чтобы лежать на спине и тяжело дышать, старик?
Он подошел к Ночнокрылу и прикрепил большие седельные сумки.
— Хочешь проверить?
— Другие, наверное, сначала явились бы в скальный замок. Нодон и остальные драконники Темного наверняка хотят поприветствовать меня.
— Н-да,
другие ужасно скучные и предсказуемые, — протянул Гонвалон, а потом вызывающе добавил: — Но некоторых ритуал изменяет в корне.
— Почему-то я действительно чувствую себя совершенно иначе, — негромко произнесла она, опустилась на колени и замотала оружие в новое платье.
— Что ты задумала? — несколько удивленно поинтересовался Гонвалон.
— Когда ты спас от меня троллей, мне пришлось прокатиться верхом на пегасе голой. В страшный мороз. Мне всегда хотелось повторить этот опыт при более приятной температуре.
Широко усмехаясь, она прошла мимо него. Зореокий побежал ей навстречу и, фыркнув, поздоровался с ней. Она погладила его ноздри.
— Мне кажется, что, если я появлюсь на небольшом празднике Нодона в таком виде, об этом еще долгое время будут говорить, — она обернулась через плечо, наслаждаясь выражением лица Гонвалона.
Внезапно он расстегнул ремень и принялся снимать свой серый мундир.
— Это еще что такое?
— Поскольку ты уже решила вопрос одежды на этот вечер, то у меня, пожалуй, нет иного выбора, кроме как…
— Ты правда поверил, что я предпочту бы быть там, а не с тобой наедине, любимый?
Гонвалон хитро улыбнулся.
— Я не думал, что ты захочешь остаться там дольше, чем это необходимо для того, чтобы спровоцировать скандал. А с учетом выбора твоего вечернего гардероба это не заняло бы больше нескольких мгновений. Мгновений, которые я ни за что в жизни не хотел бы пропустить.
— Ты действительно думаешь, что я бы…
Гонвалон кивнул с очень серьезным выражением лица.
— Конечно. Тебе очень это идет. Я ни капли не сомневался.
— Ты думаешь, что я…
Он рассмеялся и покачал головой.
— Давай забудем про эту чушь. Просто пойдем со мной. Давай исчезнем. Если мы будем нужны им, они найдут нас. Давай убежим от этого мира, пока это еще возможно. Подари мне себя! Сердце разрывается от тоски по тебе, и только ты можешь исцелить его, — с этими словами он вскочил на спину Ночнокрыла, схватил поводья, и крылатый конь помчался прочь. Он не оборачивался, словно был совершенно уверен в том, что она последует за ним. И он был прав. Быть с ним — вот и все, чего она хотела.
С легким сердцем Нандалее вскочила на спину своего пегаса, тот понесся безумным галопом следом за Ночнокрылом. Зореокий разбежался против мягкого бриза, скользившего над лужайкой, и вскоре уже они поднялись и, тяжело взмахивая крыльями, понеслись над садом Ядэ на восток.
«Гонвалон еще любит меня», — подумала Нандалее, испытывая невероятное облегчение. Ритуал с Дыханием Ночи ничего не изменил.
Они, весело ликуя, летели по небу. За угловатой тенью гор показалась нежная полоска серебряного света. Впервые за долгое время она была счастлива.
Город в облаках
Барнаба стоял на носу облачного корабля. Под ними тянулись низко висящие облака, шагах в двадцати слева от них возвышалась вертикальная стена из красного камня. Ветер и непогода оставили в камнях глубокие раны, в которых росли изуродованные деревья.
Барнаба обвел взглядом палубу облачного корабля. Его
приверженцы сидели под деревом, росшим в черной земле посреди корпуса. Они молились Нангог. Время от времени один из них отваживался поднять голову и посмотреть на странное существо, сидевшее на поручнях рядом с ними: наполовину орел, наполовину женщина. Вместо рук из женского тела росли широкие крылья. Нос и рот превратились в загнутый клюв, остальные черты лица все еще оставались почти человеческими. Ноги ниже колен превратились в покрытые роговыми пластинами птичьи лапы, заканчивающиеся острыми, как ножи, когтями. Барнаба сумел убедить существо носить вокруг бедер повязку, чтобы давать меньше поводов для недовольства своим сторонникам. Чудовище позволяло ему прикасаться к себе, но больше никого к себе не подпускало.
Во время своего пребывания в животе собирателя облаков он видел сон о том, что случилось в мире. Как создания Нангог слились с людьми и родились тела Зеленых духов. По обширным лесам бродили тысячи новых чудовищ, и они приняли сотни различных форм. Все они были одержимы ненавистью ко вторгшимся в их мир людям, впрочем, одновременно чувствовали тех, кто нашел свой путь к Великой богине. Горе тем, кто не отрекся от девантаров! Во время своего первого визита существо втащило одного из корабельщиков на такелаж и сбросило вниз. После этого его некоторое время не было видно. Барнаба не сомневался в том, что птицеподобная женщина как следует попировала над разбитым телом несчастного.
Испуганный шепот неофитов оторвал его от размышлений, и он обернулся. По правому борту концы рей едва не царапали скалу. Вот уже несколько часов они пролетали между высоких, до неба, столовых гор, возвышавшихся из огромных джунглей, похожих на сломанные колонны огромного дворца. Они были настолько близко, что Барнаба отчетливо видел ползущую по скале ящерицу, размером с собаку.
— Мы все в руках Великой богини, — громко произнес он. — Не бойтесь, друзья мои, наша новая родина близко.
Барнаба оглянулся назад. Они уже больше часа тому назад потеряли из виду второй облачный корабль, который бежал вместе с ними из Золотого города во время землетрясения. Священнослужитель провел рукой по мелким корешкам, которые расщепили древесину поручней. Корабельное древо проникло повсюду. Его корни пронзили все палубы, а ветки уходили глубоко в тело собирателя облаков по имени
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта в рассветных весенних лучах над Зеленым морем. Дерево превратило корабль и огромное существо с щупальцами в единое целое. Подобно нервным путям, ветви и корни соединялись с конструкцией из мертвой древесины. Лоцманы в своих стеклянных кабинках под корпусом могли передавать свои мысли собирателю облаков посредством дерева. По крайней мере, обычно. Барнаба сомневался, что на всем Нангоге есть второй человек, который понимает это небесное существо так, как он. Он разделил сны с
Ветром, дующим от наливающегося дождем горизонта в рассветных весенних лучах над Зеленым морем, нырнул в запутанные мысли семи мозгов собирателя облаков. Он знал, что это огромное существо сочиняет стихи о снежинках, знал, возле каких деревьев-гигантов оно особенно любит бросать якорь и разделил воспоминание о том, как юного собирателя облаков тяжело ранил орел.
Ветру, дующему от наливающегося дождем горизонта в рассветных весенних лучах над Зеленым морем, не нравилось существо, сидевшее на поручнях. Несмотря на то что оно было таким гротескным, оно все еще напоминало ему того орла и вызывало боевое настроение.
Из люка на палубу выбрался Коля и направился к нему. Приближаясь к женщине-птице, покрытый шрамами воин не опускал руки с рукояти меча. Барнаба знал, кем был наемник. Собиратель облаков предупреждал его относительно
Кровавой руки, то есть Коли.
— Веччио так громко ругается, что его слышно по всему кораблю, — крикнул Коля Барнабе. Он остановился на некотором расстоянии от него, не спуская взгляда с женщины-птицы. — Недавно его кабину едва не оторвало о скальный уступ, внезапно возникший из облаков.
— Скажи лоцману, что мы доберемся до цели не позднее чем через полчаса. Боюсь, последний маневр будет стоить ему нервов.
Наемник посмотрел на него с таким удивлением, что Барнаба невольно усмехнулся.
— Я святой человек. Мне известно все, что происходит на этом корабле, равно как и то, что Веччио послал тебя, чтобы спросить об этом.
Коля недовольно смерил его взглядом. Барнаба почувствовал, что воин-великан не верит ему. Но он говорил правду:
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, информировал его обо всем происходящем на борту. Барнабе достаточно было прикоснуться к корешку, чтобы установить с ним связь.
— Сказать Веччио и про последний маневр?
— Ты боишься, что он от страху нассыт в стеклянную кабину?
Коля покачал изуродованной головой.
— Он уже.
— Сам решай, что ему сказать.
Великан хрюкнул и вернулся обратно к люку, из которого вылез. Ему придется спуститься на десять палуб вниз, до самой стеклянной кабины лоцмана, висящей под корпусом корабля. Только оттуда открывался вид во все стороны, кроме верха.
Было очевидно, что Коле не нравится играть в мальчика на побегушках. Кровавая рука — отличное имя для него. В облачном городе, среди небесных пиратов Таркона Железноязыкого он наверняка будет чувствовать себя лучше, чем здесь, с ними.
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, немного потерял высоту и нырнул в облачную гряду. В свете солнца облака выглядели очень красиво, словно их вырезали из козьего сыра. Но когда корабль пересекал их, все очарование развеивалось, и оставался только очень густой, прохладный туман.
Женщина-птица издала каркающий звук и нервно переступила с ноги на ногу. Может быть, чувствует, куда они направляются? Есть ли остатки рассудка в этой голове? Барнаба вспомнил время, проведенное в теле собирателя облаков. Долгий сон об этом новом мире, давший ему ответ на болезненно-жгучий вопрос. Здесь, в Нангоге, поход ради вожделенной мести мог зажечь факел свободы. Мщение приобрело бы высший смысл. Пожертвовать собой из личных побуждений — это одно, а принести себя в жертву ради свободы мира, у которого есть шанс стать непохожим на его родину — совсем другое. Барнаба нащупал висевший на поясе кинжал. Оружие, которое он не позволил уничтожить и которое прольет кровь бессмертного Аарона.
Он уверенно вглядывался в туман. Будущее было открыто ему. Он изменит этот мир. Процесс уже начался, но то, что произошло до сих пор, было ничто по сравнению с тем, чего можно будет добиться, если однажды он добудет
лед мечты. Нангог явилась к нему во сне в теле собирателя облаков и пообещала ему, что можно изменить с помощью льда мечты.
Туман поредел. Они пронзили покров облаков и летели прямо к скале, в которой находилось огромное отверстие, словно пробитое молотом разгневанного бога. Оно напомнило Барнабе ворота, достаточно большие для того, чтобы в них мог пролететь даже самый массивный собиратель облаков. Но шагах в ста внутри ворот колебалась серебристая завеса, мешавшая увидеть происходящее внутри горы. В этом отверстии росли деревья и папоротники высотой в человеческий рост. Когда они приблизились к отверстию в скале, навстречу им вспорхнула стая больших красных птиц.
Женщина-птица поднялась в воздух и полетела рядом с собирателем облаков, широко раскинув крылья. Внезапно Барнабу захлестнули сомнения. Может быть, он переоценил себя? Достаточно ли велик проход? Его сторонники стояли на коленях на палубе и смотрели на него. Священнослужитель вскинул руки.
— Все будет хорошо! — громовым голосом произнес он, прекрасно осознавая, что говорит, превозмогая собственный страх. — Мы в руках Нангог. Она ведет и защищает нас.
Облачный корабль находился уже шагах в ста от ворот. Надутое тело
Ветра, дующего от наливающегося дождем горизонта, издавало шипящие и булькающие звуки. Щупальца нервно хлестали воздух. Самые сильные из них ощупывали красную каменную твердь, некоторые хватались за скалу. Они втащили корабль глубже в пещеру, стало темнее, в лица им ударил прохладный бриз, несший с собой мелкие капельки воды.
Птицы, жившие на корабельном древе, нервно щебетали. Теперь начал молиться и Барнаба. Он молча взывал к Великой богине, прося защитить их всех. От серебряной пелены к ним теперь доносился лишь громкий шум. За большой дырой в скале притаился водопад, и
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, летел прямо на бушующую пену!
Корабль содрогнулся, когда тело собирателя облаков ударилось о свод из красного камня. Корабль накренился на правый борт, с громким треском сломалась правая часть реи вверху грот-мачты. Молитвы его сторонников стали громче и отчаяннее. Щупальца устремились вперед и потащили судно навстречу водопаду. Грохот воды был оглушительным. Тело собирателя облаков прикрывало корабль подобно огромному зонту. Несмотря на то что вокруг все грохотало так, словно мир вот-вот должен был рухнуть, на палубу летели лишь некоторые брызги, когда их полностью укутала серебряная пелена водопада.
Внезапно женщина-птица вернулась. Мокрая, с растрепанными перьями, она приземлилась на палубу рядом с Барнабой. Он провел рукой по длинным черным волосам. Она издавала какие-то хнычущие звуки, словно давно уже не ощущала прикосновения милосердной руки. Интересно, кем она была в прошлой жизни? Пока он размышлял об этом, тело собирателя облаков полностью прошло через водопад, и они нырнули в широкий поток золотистого света.
Барнаба задержал дыхание… они влетели в пещеру, размером пять-шесть миль! Казалось, целую столовую гору, внутри которой они находились, вычистили изнутри. Тьму пронзали копья света. Он поспешил к поручням и перегнулся далеко вперед, чтобы поглядеть на свод пещеры мимо тела
Ветра, дующего от наливающегося дождем горизонта. Он весь был пронизан отверстиями размером с городские ворота. Там виднелись сплетения корней и темно-зеленых усиков. На фоне неба виднелись листья деревьев. Скорее всего, эти шахты не было видно сверху, тому, кто пролетал над столовой горой — несмотря на размеры. Таркон нашел идеальное убежище! Теперь Барнаба не удивлялся, что небесного пирата так долго разыскивали бессмертные. На это место можно было выйти только с помощью предателя.
Жрец догадывался, что сейчас будет. На широком уступе скалы, в противоположном конце пещеры было устроено поселение. С полдюжины построек окружали деревянные бараки и пещеры. Единственное, что там выглядело солидно, это три якорные башни, к которым были пришвартованы два небольших собирателя облаков. Еще издалека Барнаба увидел, что в поселении царит бурное оживление. На плоских крышах каменных построек засели лучники, в то время как мужчины торопливо забирались на облачные корабли. Он услышал, как изменился шум водопада. Их второй корабль вошел в пещеру. Только сейчас он заметил, что пол пещеры полностью занимает озеро. Ниже поселения виднелись мостки, к которым было привязано несколько маленьких лодок.
На узких террасах вдоль стен пещеры росли деревья, а в одном месте были заложены даже рисовые поля. Вероятно, этим нельзя было прокормить даже людей Таркона. Князь пиратов будет не в восторге, если в легендарном Облачном городе будут искать пристанища несколько сотен верующих, почитающих Великую богиню.
Коля вылез из люка посреди палубы. Наемник удивленно огляделся по сторонам, а затем бросился к Барнабе.
— Подготовить корабль к сражению?
Священнослужитель покачал головой.
— Мы пришли с мирными намерениями.
— Тогда будем надеяться, что их лучники это знают.
— Великая богиня защитит нас. Не беспокойся, друг мой.
— Я предпочел бы хороший щит, — негромко проворчал Коля.
— Пойдем со мной на нос, мы примем князя пиратов.
— Это кажется мне неудачной идеей, жрец. Я служил во флоте, когда под командованием бессмертного Аарона и Шайи, принцессы ишкуцайя, мы заманили князя пиратов в ловушку. Мне кажется, что Таркон помнит меня. К сожалению, мое лицо так просто не забудешь. Особенно если получаешь от меня мечом в живот и чудом остаешься жив.
Барнаба не поверил своим ушам.
— Ты что сделал?
— Заколол этого парня, — без малейших признаков раскаяния произнес Коля. — Он пытался убить бессмертного Аарона, а я был в его лейб-гвардии, — великан пожал плечами. — Я просто выполнял свой долг.
Барнаба вздохнул.
— Есть ли хоть одна война, в которой ты не принимал участия?
— За последние десять лет — очень мало, — усмехнулся Коля. — Так что я пошел в трюм, пока Таркон меня не увидел. Просто хотел спросить, все ли ясно.
Жрец, нахмурившись, смотрел вслед наемнику. Этот парень начинает вести себя так, будто это он командует кораблем.
Спросить, все ли ясно… Нужно охладить пыл Коли. Барнаба улыбнулся про себя. Он уже знал, где это произойдет — при условии, конечно, что Таркон не найдет друснийца раньше.
По-прежнему улыбаясь, Барнаба пошел один на корму и принялся наблюдать за тем, как от якорной башни отделяется один из небольших облачных кораблей.
— Идите под палубу, — крикнул он своим приверженцам. Вдруг пираты все же встретят нас градом стрел.
Собиратель облаков, летевший им навстречу, быстро набирал высоту. Барнаба увидел, как один-единственный человек взобрался на поручни и стал смотреть на него. Вскоре до него уже можно было докричаться.
— Я предлагаю вам мир, — крикнул Барнаба тренированным голосом проповедника. Ответом ему был лишь смех.
Внезапно мужчину на поручнях схватило щупальце его корабля, обвилось вокруг его тела и перенесло его через пропасть к
Ветру, дующему от наливающегося дождем горизонта. Над палубой щупальце разжалось, и воин, слегка спружинив, приземлился на доски шагах в десяти от Барнабы.
— Мы пришли с миром, — решительно произнес жрец, поднимая руки, чтобы пират видел, что он безоружен.
— Тем лучше для вас, — самоуверенно произнес незнакомец. У него был низкий, приятный голос. — Значит, вы тот самый проповедник.
Барнаба несколько растерялся.
— Вы меня знаете?
— Ты Барнаба, когда-то был правой рукой Абира Аташа, верховного жреца Арама, распространявшего обо мне немало грязных слухов. И мне кажется, ты уже догадываешься, кто я, — пират улыбнулся. У него было красивое узкое лицо, на котором много места занимали большие темные глаза. Красная повязка удерживала его длинные до плеч седеющие волосы. Он говорил на языке Арама почти без акцента и казался образованным человеком, несмотря на некоторую дикость. Только теперь Барнаба заметил, что его собеседник безоружен.
— Великая богиня послала мне сны и известила о твоем прибытии, жрец, — он поглядел на массивного собирателя облаков. — Впрочем, она упустила некоторые подробности… вроде того, как именно ты появишься. Признаю, что появление этих кораблей несколько встревожило меня и моих людей.
«Мне Нангог тоже открыла не все», — подумал Барнаба и поглядел на жалкое поселение пиратов. Он представлял себе Облачный город более роскошным.
— Полагаю, передо мной Таркон Железноязыкий, — с некоторым изумлением произнес проповедник. То, что пират тоже стал доверенным лицом Великой богини, удивило его. Конечно, без ее защиты он бы так долго не прожил. Но то, что она посылает ему сны и видения… Это должно быть прерогативой жрецов! Он ведь не претендует на то, чтобы сражаться за богиню с оружием в руках. Но может быть, Таркон не осознает, какое предпочтение ему оказывают. Он оценивающе разглядывал высокого худощавого мужчину. Таркон был безбородым, что необычно для воина. Интересно, из какого он народа?
Князь пиратов не сводил с него взгляда своих черных глаз.
— Ты, жрец, весь в шрамах, как старый мул. Когда я отдыхал внутри своего собирателя облаков, меня восстановили полностью. Похоже, твой гигант тебя не любит.
— Я попросил его сохранить мне шрамы, — раздраженно ответил Барнаба. — Каждый из них напоминает мне о том, какие ужасы остались неотмщенными.
Таркон внезапно посерьезнел.
— Судя по всему, не стоит иметь тебя среди врагов. Поэтому давай начистоту. Мы оба на одной стороне. Но я не совсем понимаю, почему ты пришел сюда. Этого мне Нангог в снах тоже не открыла. И скажи мне, за что ты сражаешься. Начистоту и без всяких напыщенных фраз.
— Я хочу увидеть мертвым тирана Аарона. А еще я хочу, чтобы Нангог стал свободным миром, где нет власти у бессмертных и даже девантаров.
Таркон страстно обхватил его за плечи, притянул к себе и обнял так, что Барнабе стало нечем дышать.
— Ты мне нравишься, жрец. Это и мой бой тоже.
Барнаба испытал облегчение и одновременно разочарование. Он искал здесь убежище для своих неофитов и союзника. Он ожидал встретить более могущественного человека, чем тот, кто стоял перед ним. Повсюду рассказывали, что Таркон ставит каждого пленника перед выбором — отречься от своего старого господина и стать свободным человеком или же умереть в облаках. Судя по всему, это было одной из многих сказок о поднебесном пирате. В поселении на утесе жило пять-шесть сотен человек. Барнаба же надеялся найти здесь две-три тысячи пиратов. И мощную крепость, которую обороняет целое войско, вставшее на защиту свободы.
— Хорошо, что у нас одинаковые цели, — произнес жрец, высвобождаясь из объятий Таркона. В его голосе отчетливо слышалось разочарование. — Я помогу тебе построить здесь по-настоящему большую общину. Впрочем, сначала мне нужно предпринять одно путешествие, но когда я вернусь, я полностью посвящу себя твоему делу. И не беспокойся: наши корабли загружены зерном и солониной. Мы прокормим себя сами. В моей свите также много женщин. Это хорошо для морали. Если весть об этом разнесется по миру, на твою сторону перебегут больше мужчин с кораблей, которые ты берешь на абордаж. Вот увидишь, со временем мы построим небольшое королевство. Я твой жрец, а ты будешь править.
Поначалу улыбка Таркона становилась шире и шире, но на последних словах мгновенно померкла.
— Ты все-таки ничего не понял, жрец. Не может быть нашей целью заменить одного тирана на другого. А всякий правитель рано или поздно становится тираном. Я не хочу корону, и ты не можешь подарить мне королевство. Давным-давно уже существует царство свободных людей, скрытое от глаз бессмертных. А я — щит, который его защищает.
Барнаба судорожно сглотнул. Он посмотрел на маленькое поселение, затем снова перевел взгляд на Таркона. Судя по всему, князь пиратов утратил связь с реальностью. Жрец серьезно кивнул головой.
— Щит свободных людей. Это хорошо.
— Откуда столько иронии?
Барнаба поднял руки, словно бы защищаясь.
— Я ничего такого не имел в виду. Прошу прощения, если тебе так показалось. Вы ведь построили красивый город. Наверняка было нелегко сделать это здесь, в пещере, практически без средств.
Таркон нужен ему. Нельзя злить его, хоть он, судя по всему, безумен.
Пират прищурился и недоверчиво поглядел на него.
— Ты называешь это городом? — Произнося эти слова, он кивнул в сторону поселения. — Это грязь. Большего банда головорезов, которые берут вместе со мной суда на абордаж, сделать не смогла. Это не крестьяне и не ремесленники, чтоб ты знал. Скажи-ка… эта тварь… — Он кивнул головой в сторону женщины-птицы, сидевшей на палубе неподалеку от них. — Она может драться?
— Она сбросила корабельщика с реи.
Барнаба подошел к несчастному созданию и мягко погладил ее по волосам. Таркон должен видеть, что он обладает властью над новыми творениями Нангог. По крайней мере, Барнаба надеялся, что и другие существа, которые показывала ему в видениях Нангог, будут вести себя послушно.
Таркон тоже попытался прикоснуться к существу, но женщина-птица тут же попыталась клюнуть его. Пират поспешно отошел на два шага назад.
Барнаба заговорил с ней успокаивающим голосом, затем снова обернулся к пирату.
— Судя по всему, этой бестии понравилась человечина. Она наверняка поможет нам. Но вернемся к главному. Примешь ли и защитишь ли ты моих сторонников здесь, в этой пещере?
— Здесь? — Таркон удивился. — Не думаю, что это… — Внезапно глаза его стали шире. А потом он засмеялся. — Ты не знаешь! Она не показала тебе, верно?
— О чем ты говоришь?
— Они все полые, эти столовые горы. Все, мимо которых ты пролетал. Колонны Великой богини, они были созданы для ее детей. Детей, которые должны были стать венцом ее творений. Те незавершенные тела, чьи души превратились в Зеленых духов. Она подарила эти колонны нам! Мы же основали семь городов и сорок три деревни. В потайных убежищах нашли пристанище тридцать тысяч человек свободных людей. Я специально распространял истории об Облачном городе, чтобы сбить с толку наших врагов. Они никогда не станут искать
внутри гор.
Здесь возник поистине новый мир! Мир без самовлюбленных сатрапов, жирных торгашей и жестоких помещиков. Здесь женщины рожают детей. Здесь все начинают без прошлого. Все равны, будь ты хоть сыном князя, хоть нищего. Здесь важен сам человек. Здесь не дрожала земля. Здесь не появились подобные страшные существа, как эта твоя женщина-птица. И всех нас защищает Нангог.
Барнаба лишился дара речи. Это то, о чем он мечтал, и даже больше. В то же время он все еще испытывал недоверие. То, что он видел в этой горе, не вписывалось в рассказ пирата. Может быть, он все же безумен.
— Почему ты разбил здесь свой лагерь? Почему не рядом с одним из городов?
На лице Таркона он прочел разочарование.
— Ты мне не веришь? Жрец без веры, — пират покачал головой. — Это единственная гора, в которую могут влететь собиратели облаков. Оглянись по сторонам! — Он развел руки. — Ты видишь здесь место, где можно было бы построить город? Отвесные склоны, глубокое озеро. Где бы ты построил город?
Поскольку я мог спрятать свои поднебесные корабли здесь, в горе, меня так и не смогли разыскать ищейки бессмертных. Бывали времена, когда за мной посылали более шестидесяти кораблей во все стороны света. Подходы к другим городам слишком узкие. Они прячутся в джунглях или недоступных долинах. Ты хочешь увидеть один из таких городов? Пойдем. Ближайший находится в трех днях пути. А до самого красивого нашего города лететь семь дней. Тебе стоит увидеть его, жрец, он действительно…
Барнаба поднял руки, словно защищаясь.
— Я верю тебе.
В данный момент было неважно, существует ли царство свободных людей только в голове у Таркона или оно есть в действительности. Во всяком случае, мечта красивая. Но пока еще Барнаба не мог разделить ее с пиратом. Не сейчас!
— Уже завтра на этом корабле я покину твою гавань. Я буду искать то, с помощью чего мы сможем завоевать небеса и окончательно победить тиранов. Если я найду это, то свободным людям не придется больше прятаться в пещерах. Это изменит мир! Это сделает свободным всех. Нангог избрала меня для поисков льда мечты.
Барнаба вспомнил обо всех видениях, посетивших его внутри тела собирателя облаков, когда исцелялись его раны, а Великая богиня была рядом. Он видел ледяную равнину от горизонта до горизонта. Им придется много дней лететь надо льдом, пока они достигнут того места, где таится величайшее сокровище Нангог.
— Я отправлюсь в вечные льды, Таркон. Туда, где ночью в небе пляшут зеленые полотна света. Это место суровой красоты. Место для богов и тайн.
Таркон серьезно посмотрел на него.
— Ты собираешься туда, где мечты превращаются в лед? Это неразумно. Там ты найдешь только одно — смерть.
Слишком много войн
— Ты уверен, что справишься? Это очень опасно, Ламги, — внезапно Артакса захлестнули сомнения, стоит ли посылать долговязого парня с гладко выбритой головой на столь рискованное задание. Ламги храбро сражался на равнине Куш, стал одним из командиров отряда в его новой лейб-гвардии. Но то, что предстояло ему совершить сейчас, было на грани самоубийства.
Воин-крестьянин уверенно кивнул.
— Говорят, Таркон ставит пленников перед выбором: присоединиться к нему или умереть в облаках. Никто не удивится, если я выберу жизнь, правитель всех черноголовых.
— Но ты знаешь и то, что еще никто и никогда не мог сбежать из укрытия Таркона. Я не хочу тебя уговаривать…
— Все всегда бывает впервые, — поразительно уверенно заявил Ламги. — Я не разочарую вас, великий.
— Твое необычайное мужество должно быть вознаграждено столь же необычайно. Когда вернешься, Ламги, я исполню любое твое желание. Если благодаря тебе я смогу победить Таркона Железноязыкого, ты спасешь многих людей.
Ламги низко поклонился. Он двигался поразительно ловко для такого высокого и костлявого парня.
— Не хочу показаться дерзким, избранный, но если вы позволите, то я уже сейчас знаю, чего мне хотелось бы.
— Говори.
— Когда я вернусь, сделайте меня одним из капитанов кушитов, правитель всех черноголовых. Мое величайшее желание — служить вам и всегда быть рядом с вами.
— Твое желание будет исполнено, Ламги. И желаю тебе удачи при выполнении этой трудной задачи. Возвращайся поскорее.
Воин-крестьянин поклонился и вышел из небольшого шатра, стоявшего посреди обломков квартала горшечников. Ашот, который все это время молча стоял у входа в шатер, сплюнул, когда Ламги скрылся.
— Не доверяю я этому парню. Не подпускайте его к себе, великий. Что-то тут не так.
— Что он сделал, что ты так сильно его презираешь?
— В битве он стоял у вас за спиной, господин. Как Нарек. Он должен был видеть, кто убил Нарека — но утверждает, что ничего не видел.
Артакс вздохнул.
— И это все? Ты сам сражался в той битве. Ты знаешь, как это было. Смотришь только на врагов, к тому же еще этот кошмарный страх смерти. Мне не кажется подозрительным, что он не видел, как умер Нарек, — Артакс почувствовал, что в горле встал комок. Так много всего случилось с тех пор, как он вернул своего погибшего друга в Бельбек. Времени погоревать о Нареке у него не было. Рана, которую нанесла его смерть, еще не успела затянуться.
— В тот день рядом со мной погибло много храбрых ребят, — с горечью произнес он. — Большинство я уже и не помню.
— Он мне не нравится, — упорствовал Ашот. — Есть в нем что-то… — Он бессильно развел руками. — Такое ощущение, что его там не было. Несмотря на всю свою броскость, появляясь среди людей, он исчезает. Он не пьет, не ругается, у него нет пороков. Когда он приходит на праздник, никто не может вспомнить, действительно ли он был там, потому что он ни с кем не разговаривал. Он просто стоит в тенистом уголке и наблюдает. Он словно призрак. Нельзя назначать такого человека капитаном вашей лейб-гвардии, бессмертный.
— Судя по твоему описанию, он — то, что нужно для этой миссии, — Артакс поглядел на стол, заваленный глиняными дощечками, которых не становилось меньше, сколько бы он ни работал. — После большого землетрясения Таркон захватил три корабля с зерном. Ты же знаешь, что зима принесет голод в семь королевств. Мы единодушны во мнении с бессмертным Лабарной, Акуменной, наместником Валесии, принцем Субаи, наместником Ишкуцы. Мы должны выяснить, где находится укрытие Таркона и раз и навсегда покончить с угрозой со стороны пиратов. Все они ищут его и все предоставят войска и поднебесные корабли для атаки на логово пиратов.
Ашот подавленно опустил голову.
— Что не так? — раздраженно спросил Артакс.
— Вы ведете слишком много войн, господин. Равнина Куш, Бессос и Элеазар, сражение с цапотцами… Неужели никогда не будет мира?
Артакс направился ко входу в шатер и указал на разоренный город.
— Ты видишь это, Ашот? Тысячи людей там, внизу, голодают. У них нет больше крыши над головой. Они потеряли все. Один из кораблей, которые ограбил Таркон, должен был привезти продукты питания для голодающих этого города. Могу ли я снести это, Ашот? В лазаретах есть люди, которым не хватает лишь горсти зерна для того, чтобы прожить еще один день. Что я буду за правитель, если буду это терпеть?
Ашот вздохнул.
— Я ведь не говорю, что тому нет причин…
— Идем, друг мой. Нужно многое сделать. Другие ждут нас. Нельзя так надолго уходить с собрания. Иначе покажется, что мы избегаем ответственности.
Артакс вышел из шатра и пошел по деревянным мосткам, которые вели через руины храма Мелких богов. До землетрясения здесь были алтари святых из всех регионов Дайи. В конце мостков была лишь одна дорожка из узких досок, проложенная через обломки. Под одной-единственной оставшейся аркой стены акведука в этом квартале была установлена деревянная платформа на сваях. На ветру, который дул со стороны Великой реки вверх по склону Устья мира, трепетали знамена бессмертных.
Сюда приходили все: просители, люди, чьи дома превратились в руины; архитекторы, созванные со всех стран Дайи и старавшиеся снова навести порядок в наполовину разрушенном городе; добровольные помощники, которых тут же распределяли в отряды, начавшие систематически разбирать завалы. Эта платформа стала сердцем Золотого города. Все важные решения принимались здесь.
Подойдя ближе, Артакс увидел Лабарну, бессмертного Лувии, возвышавшегося над всеми. На правителе была только простая коричневая туника. Руки исцарапаны. Он не боялся закатать рукава, когда нужно было сдвинуть с места тяжелые валуны. Заметив Артакса, он взволнованно помахал рукой.
— Случилось чудо!
Артакс взобрался по лестнице на платформу, за ним следовал Ашот. Лабарна пошел им навстречу. Бессмертный весь был покрыт красной пылью от разбитых кирпичей.
— Мы нашли еще троих выживших. Рядом с площадью Тысячи языков. Их засыпало в комнате. Там была вода и немного еды. Они очень отощали и слишком слабы, чтобы стоять на ногах, но они живы. И это спустя двадцать три дня после землетрясения. Просто невероятно! Чудо!
— Это хорошо, — восхищенно откликнулся Артакс. — Действительно хорошо! Нашему городу нужны чудеса. Они дают всем силы и новую надежду, — краем глаза Артакс увидел установленную за акведуком виселицу. Ему нравилось не все, что делал Лабарна. По отношению к мародерам лувиец был безжалостен. Их приводили сюда и вешали. Впрочем, доводилось Артаксу видеть и такое, что в случае сомнений Лабарна принимал решение в пользу обвиняемого.
Артакс огляделся по сторонам. На платформе стояли некоторые сановники и капитаны, писари и два архитектора, задачей которых было решить, какие здания еще можно спасти, а какие лучше снести для всеобщей безопасности.
— Куда подевался Аркуменна?
Лабарна презрительно фыркнул.
— Отдыхает от груза ответственности. Как обычно в самые жаркие часы. Ну, хоть его люди работают.
Артакс вздохнул. Он пытался уговорить всех бессмертных показать пример и всеми средствами помочь жителям Золотого города. Его послушал лишь Лабарна. Воины, которые лишь несколько недель тому назад были смертельными врагами на равнине Куш, теперь работали бок о бок. Мадьяс, бессмертный, который правил народом ишкуцайя, велел помочь им своему сыну, принцу Субаи, его наместнику в Нангоге. Но тот предпочитал ходить на охоту с орлами в леса. Если бы он хотя бы преследовал демонов, о которых они получали все больше и больше докладов. Артакс с содроганием вспомнил человека-крокодила, тело которого ему показали несколько дней тому назад. Может быть, удастся воззвать к гордости принца и убедить его охотиться на эту опасную дичь. До сих пор лишь немногие люди из его свиты помогали восстанавливать город. Иногда Субаи гордо расхаживал по руинам и отдавал более или менее разумные приказы.
Аркуменна, ларис Трурии и наместник в Нангоге, представлял бессмертного Ансура из Валесии. Он оказывал посильную помощь. Если было не слишком жарко… Его правитель не пожелал выделить ни одного рабочего из Зелинунта, Белого города, который он строил в своем королевстве. Его мечтой было возвести самый красивый город на Дайе. Ивар, бессмертный Друсны, хоть и не располагал ни средствами, ни припасами, но прислал пятьсот сильных дровосеков, при условии, что остальные позаботятся об их пропитании и будут им платить.
Цапотцы отказались от какого бы то ни было сотрудничества с ним.
«Возможно, из-за нападения на храм между нами начнется война, — с горечью подумал Артакс. — Ашот прав: я обречен на то, чтобы переходить с одного поля битвы на другое».
Наместник Плавучих островов тоже пошел собственным путем. Он организовал восстановление порта и помогал там — не договариваясь ни с кем из остальных. Но как бы там ни было, с островов поступали продукты и рабочие.
Лабарна подошел к Артаксу. Рядом с лувийцем он всякий раз чувствовал себя карликом. Лабарна был самым высоким мужчиной в войске Муватты. Вооруженный огромной булавой, он был так же неудержим в бою, как боевой слон. Они вместе глядели на руины, простиравшиеся вниз по склону к Великой реке. Иногда посреди руин виднелось одно-единственное здание. Некоторые кварталы, что было странно, землетрясение пощадило почти полностью. Все уцелевшие дома наместники конфисковали, чтобы разместить там бездомных и беженцев, которые каждый день прибывали в разрушенный город.
— Я знаю, о чем ты думаешь, Аарон, — произнес Лабарна, все еще восхищенный чудом спасшихся людей с площади Тысячи языков. — Это выше человеческих сил. Кажется, будто мы не справимся никогда. Иногда я тоже прихожу в отчаяние. Три дня назад мы отдали приказ перестать искать засыпанных людей, потому что находили только погибших. Казалось невозможным, чтобы кто-то выжил спустя такое время. Но бывают чудеса. Мы сразимся в этом бою вместе, Аарон. Мы возродим Золотой город, он будет больше и роскошнее, чем прежде! Мы…
Лабарна умолк. Внезапно люди вокруг опустились на колени и униженно склонили головы. Все разговоры стихли. Артакс почувствовал, что мелкие волоски на затылке встали дыбом. Он медленно повернулся. Посреди насыпи камней стояла фигура со львиной головой.
— Аарон, бессмертный Арама, правитель всех черноголовых, мои братья и сестры прислали меня в качестве посланника, — громовым голосом произнес девантар. — Первому среди людей тебе оказывают милость попасть в Желтую башню. Они выслушают тебя, как и обещали.
По рядам собравшихся пробежал негромкий шепоток.
Аарон почувствовал, что все взгляды устремились на него.
—
Не надейся, — раздался у него в голове голос девантара. —
Ты предстанешь перед трибуналом. Ишта жаждет твоей крови. Они ждут нас. Сей же час!
Среди богов
Словно тысячей игл впился ледяной ветер ему в лицо. Львиноголовый провел Артакса через Золотые врата. Они прошли лишь пару шагов по зачарованной тропе между мирами. И теперь стояли на уступе скалы, обдуваемом всеми ветрами, высоко в горах. Ветер приносил мелкие снежинки. Перед ними лежала крутая тропа, ведущая наверх. Артакс запрокинул голову назад, а потом увидел ее, башню, о которой впервые услышал в детстве. Желтая твердыня богов! Она сливалась с темными тучами.
— Пойдем! — поторопил его Львиноголовый. — Мои братья и сестры нетерпеливы.
Артакс последовал за девантаром, торопливо поднимавшимся по засыпанной снегом тропе. Вскоре Артакс уже с трудом переводил дух. Все было так же, как тогда, на облачном корабле, который поднимался все выше и выше в небо. Он хрипло хватал ртом воздух, дышал все быстрее и быстрее, и, несмотря на это, его не оставляло ощущение, что его медленно душат.
Вскоре ему пришлось отдыхать каждые пару шагов.
Львиноголовый вернулся, раздраженный.
— Вы, люди, слишком слабы, — прорычал он, положил свою массивную ладонь на горло Артакса, а затем медленно опустил ее на грудь, пока она не легла ему на сердце. При этом он издал целую серию низких, рокочущих звуков, от которых Артакса пробрало до мозга костей. Никогда прежде он не слышал ничего подобного. Если это был язык, то он был придуман для того, чтобы находить самые темные провалы души.
Внезапно у него возникло чувство, словно что-то дерет ему горло. Резкая боль оттолкнулась от горла, перешла в легкие, настолько интенсивно, что на глаза у него выступили слезы. Она продолжалась один удар сердца, а потом Артакс снова смог дышать свободно.
— Теперь нормально?
— Да. Спасибо, — Артакс думал, что говорить будет тяжело или по меньшей мере голос будет хриплым, но ни того, ни другого не произошло. Он снова смог дышать, чувство удушья исчезло.
— Пойдем, — торопил Львиноголовый и снова побежал вперед.
Подъем длился еще добрых полчаса, затем они дошли до арки ворот высотой с кедр. С дуги свисали сосульки высотой в человеческий рост, напоминая Артаксу пасть хищного зверя. Обвевая сосульки, ветер производил странные звуки. Они напоминали негромкое всхлипывание раненого зверя. За воротами оказался зал без окон, терявшийся в тени. Эхо шагов отдавалось от далеких стен.
Львиноголовый повел его к лестнице, ступеньки которой были настолько высокими, что подниматься по ним было неприятно. Артакс казался себе маленьким ребенком. Поистине, эту башню строили не для людей. Они сошли с лестницы и пересекли второй зал. Здесь было светлее, но вскоре Артакс пожалел, что там не так темно, как у входа. С этой комнатой что-то было не так. Они направились к большим дверям, рядом с которыми стоял прислоненный к стене огромный звериный череп. Каждый раз, как они почти доходили до двери, казалось, она отдаляется от них. Артакс озадаченно оглянулся назад. Лестница была почти за спиной, но они все шли и шли, не в силах приблизиться. Потолок поддерживал большой крестовый свод. Зал разделяли два ряда колонн. Каждый раз при взгляде на потолок у него возникало чувство, что где-то на краю поля зрения сползают опоры зала. От этого ему становилось тошно.
Внезапно они оказались перед черепом, словно совершили огромный прыжок через весь зал. В этой костяной темнице что-то было. Что-то двигалось в тени. Артаксу показалось на миг, что он видит чью-то фигуру. Или это был мираж? Когда он вгляделся повнимательнее, там были уже только тени.
— Не будь таким любопытным, — предупредил Львиноголовый. — Бывает знание, способное навеки лишить тебя душевного спокойствия. Стремиться к нему неразумно. А теперь следуй за мной, — и, словно по мановению невидимой руки, дверь распахнулась. Перед ними простирался большой зал, по которому бродили колонны теней. Они напомнили Артаксу широкие полотна света во дворце Акшу, которые в солнечные дни падали в его мрачный тронный зал через узкие окна в крыше. Но здесь свет и тень поменялись местами. В просторном зале было светло, хотя не было ни единого окна. А на свету двигались колонны теней, непостоянные, изменчивые, иногда они даже начинали трепетать и меркнуть, чтобы потом снова появиться в другом месте. Странные взаимоотношения света и тени не давали Артаксу возможности сказать, насколько велик зал. Кроме того, он не мог определить, сколько девантаров здесь собралось. Тридцать? Сорок? Некоторые стояли маленькими группками, другие отдельно, и некоторые то и дело исчезали в пляшущих тенях, чтобы в мгновение ока оказаться в другом месте зала.
Едва он переступил порог за высокой дверью, за его спиной раздалось негромкое всхлипывание, которое он уже слышал, когда вошел в башню. Звук был совершенно безнадежным. Голос безумия.
Дверь закрылась за ним с громким звоном, и стоявший рядом Львиноголовый заговорил:
— Здесь все мои братья и сестры, кроме одной, Артакс, которого я сделал бессмертным Аароном. Мы собрались, чтобы вершить над тобой суд.
— Он украл то, что принадлежало змею, — послышалось шипение из темноты. Артаксу удалось на миг бросить взгляд на змееподобное тело, обвившееся вокруг серой колонны. На спине существа росли массивные крылья, вертикальные зрачки гневно смотрели на него.
Артакс обрадовался, когда существо поглотила милосердная тьма.
— Он нарушил мир храма, убил жрецов и лишил алтаря избранника. Я требую, чтобы его сердце принесли в жертву Пернатому змею.
Артакс собрал в кулак все свое мужество, твердо поглядел на сотканную из тьмы колонну, поглотившую змея, и ответил:
— Тот, кто выходит на ринг и первым поднимает руки, тому не пристало жаловаться, если он падет от руки другого.
В одном из дальних уголков зала зазвучал смех.
— Хорошо сказано, человек, — крикнул звонкий голос.
— Володи из Друсны, капитан моей лейб-гвардии, был похищен после битвы на высокогорной равнине Куш, людьми, которых я считал союзниками. Перед Белыми вратами храмового квартала ему открыли, что женщина, которую он любит, умрет жестокой смертью, если он не признает, что является избранным. Он переступил порог храмового квартала не добровольно! Служащие храма Цапоте позволили себе украсть у меня человека, который посвятил свою жизнь мне. И поэтому я позволил себе вернуть себе то, что принадлежит мне по праву. Ради людей, которые посвящают свою жизнь мне, я обязан не более и не менее, как рискнуть своей жизнью. Если это не отвечает вашим представлениям о добродетели правителя, я подчинюсь вашему приговору. Однако я со своей стороны никогда не поступлю иначе, как уже поступил ради Володи.
Из тени вышел огромный черный медведь. Один его глаз был налит кровью, нос изуродован шрамами, полученными во множестве сражений. Перед Аароном он встал на задние лапы. Медведь был выше его на три головы.
— Ты человек в моем вкусе, Аарон Арамский, — ворчливым басом произнес он.
Артакс не был уверен в том, что это — комплимент или же эти слова следует понимать совсем иначе.
— Такими как ты должны быть все наши бессмертные.
— Ты хочешь, чтобы наши правители были двуличными интриганами? — поинтересовался хорошо модулированный голос. Из кочующей тени вышла высокая женщина в небесно-голубом платье, обрамленном филигранным серебряным бортом. Ее точеное лицо обрамляли черные волосы, а над плечами возвышались черные крылья. Ишта!
— Слова дешевы, сестра моя, — проревел Львиноголовый, стоявший рядом с Артаксом. — Какие у тебя есть доказательства против Аарона?
Ишта обернулась к собравшимся божественным сущностям.
— Многие из вас сопровождали меня, когда я спускалась к гробнице великанши, чтобы проверить ее путы. Вы все видели мертвого эльфа, одетого в доспех лейб-гвардии бессмертного Аарона. Но сделали ли вы верные выводы из того, что увидели?
Это Аарон провел туда эльфов. Он открыл им путь в Нангог. Они воспользовались его атакой, чтобы спуститься в потаенный храм. Если бы ворвалось не целое войско, люди-ягуары легко
остановили бы его. И даже если бы это было не так, наши жрецы тут же попросили бы о помощи моего брата, Пернатого змея. Происходящее там не осталось бы тайной. Мы бросились бы на помощь цапотцам, так же, как в прошлый раз, когда эльфы осмелились спуститься в Устье мира.
Но Аарон пустил их под свое крылышко. По собственной глупости стал их послушным слугой. В том, что Нангог была практически освобождена, что наши города были разрушены волнами потопа, землетрясениями и пожарами. В том, что в наши королевства придет голод. В том, что равновесие между тремя мирами будет нарушено навеки — во всем этом виноват один-единственный человек: Аарон! Никогда прежде не бывало человека, который причинил бы столько вреда. Я требую его смерти. Это должна быть медленная, жестокая смерть. И свидетелями нашего приговора должны быть многие люди, чтобы неповадно было!
Артакс был потрясен. Он вспомнил убитых людей-ягуаров у входа в Пасть змея. Его стражи рассказывали историю о том, что среди наемников Коли был маленький отряд мечников, который проучил воинов Цапоте. Те Колины ребята исчезли после сражения, равно как и покрытый шрамами друсниец. Теперь среди кушитов и оловянных они были тайными героями сражения в храмовом квартале. Артаксу никогда не пришло бы в голову, что за него сражались демоны. Его воинам частенько удавалось то, что все считали невозможным.
— Что ты скажешь на эти обвинения? — пролаял крупный белый волк.
— Я потрясен, — произнес он, и это было правдой. — Так же, как и вы, я узнал лишь сейчас, что меня обманули дети демонов. И я не сомневаюсь в том, что слова Ишты правдивы. Теперь многое становится ясным.
— Хочешь сказать, что не знал этого? — расхохоталась Ишта. — Ты много лет терпел у себя при дворе, в ближайших советниках эльфа. Человека без бороды и с золотыми волосами среди бородатых, черноволосых мужчин. Ты всерьез собираешься утверждать, что не заметил его инаковости?
По лицам девантаров — если это были не непроницаемые морды зверей — Артакс прочел, что его дело проиграно. Все же Ишта добилась своей цели. Она получит его голову. Но уверенность в этом подарила ему свободу. Терять уже больше нечего, можно только выиграть — что бы он ни сказал. Не нужно больше подчиняться правилам вежливости.
— Значит, инаковость — это повод сразу же подозревать худшее? — Он обвел взглядом лица собравшихся. — Мне удивительно слышать это от тех, кто так старается ни в чем не походить на своих братьев и сестер.
— Разорвите этого нахала! — потребовала фигура, закутанная в бушующее пламя, но не излучавшая света.
— Да, признаю, — продолжал Артакс. — Возможно, я был беспечен. Я никогда не оценивал своего гофмейстера Датамеса по внешности. Для меня была важна только его работа. И даже если он был демоном, его заслуги перед Арамом отрицать невозможно. Он реформировал управление. Даже сейчас, когда его нет, мои писари и чиновники по-прежнему работают лучше, чем до него. Я не знал, что он шпион, и не поэтому я, в конце концов, изгнал его прочь, — Артакс вызывающе поглядел на Ишту. — В шатре Датамеса было совершено убийство, настолько жестокое, что потрясло даже моих ветеранов. Жертвой стала юная девушка из Шелковых городов. И все поверили в то, что это был Датамес. А я знаю, что это не так. В лагерь моего войска пришла Ишта, чтобы уничтожить с помощью этого злодеяния Датамеса, которого не застала в шатре. А теперь, небесная покровительница Лувии, ответь мне на два вопроса. Почему ты не пришла ко мне, не сказала, кто скрывается под маской гофмейстера? И давно ли ты знаешь его тайну?
— Как ты смеешь?
Гнев богини хлестнул Артакса подобно раскаленному пламени. Словно ее всепожирающая ненависть стала осязаемой. Он отступил на шаг, но взгляда не опустил.
— Ответить вместо тебя, всемогущая Ишта? Ты молчала из-за мелочных интриг. Ты хотела уничтожить меня, когда я предстану перед девантарами в Желтой башне, чтобы рассказать вам о своем видении лучшего мира. Ты хотела, чтобы мои планы остались невысказанными и чтобы я не вознесся над твоим смертным, Муваттой, — Артакс обернулся к стоящим на свету и в тени фигурам. — Вы знаете свою сестру. Вы знаете, что я говорю правду. Я виноват лишь в том, что не дорос до интриг богини, ибо я лишь смертный, и не в моем характере думать лишь о собственной выгоде.
— Ты… — Ишта попыталась вцепиться ему в горло, но Львиноголовый и медведь заслонили его собой.
— И каковы же твои планы, сын человеческий? — спросила красивая женщина с волосами из извивающихся змей.
Артакс удивился, что ему задали вопрос. Он был твердо уверен в том, что теперь окажется во власти произвола Ишты, но, похоже, у богини даже среди братьев и сестер были не только друзья.
— Оглядываясь на то короткое время, в течение которого мне была оказана честь быть бессмертным Арама, у меня возникает чувство, что нас осаждают. Я занял место бессмертного потому, что демоница напала на моего предшественника в небесах Нангога, на его собственном корабле-дворце, и убила его. Сам я встречался с ними в лесах Нангога. Только что я узнал, что невольно поспособствовал тому, что Нангогу и всем нашим королевствам был нанесен серьезный ущерб. А еще мне открылось, что мой ближайший советник был демоном. У меня возникает ощущение, что меня осаждают в крепости. Крепости, где, возможно, внутри собственных стен есть предатели, — произнося эти слова, он поглядел на Ишту и увидел, что богиня вскипела от ярости. — Мне также стало известно, что, по крайней мере, один из вас знал о предателе, но ничего не сказал мне. Почему? Сколько вреда можно было предотвратить, если бы я раньше узнал о змее, которую пригрел на груди! Сколько еще осталось шпионов? Почему вы не доверяете детям своим, нам, людям? Дайте нам в руки оружие, которое позволит нам убивать демонов, и вы увидите, что мы тоже можем сражаться.
Я думаю, для вас не секрет, что в душе я — простой крестьянин. Но даже я знаю, что тот, кто не рискует на войне ничем, тот, кто всегда предоставляет остальным право выбирать время и место сражения, погибнет. Давайте покончим с осадой! Давайте атаковать! Давайте возьмем мечи в руки, прогоним демонов обратно в их мир и защитим все ворота, чтобы они никогда больше не могли к нам попасть.
На высокогорной равнине Куш я выступил против воинов бессмертного Муватты с войском, состоящим из крестьян. Все люди Муватты были отменными воинами, и оружие у них было лучше. И, несмотря на это, я победил. У нас тоже может получиться, когда мы выступим против демонов. Давайте сомкнем ряды, забудем о вчерашней мелочной вражде! Давайте говорить в один голос! Пусть наши войска будут подобны огромному мечу, поднятому одной-единственной рукой, и мы победим!
— Ты точно в моем вкусе, — прорычал медведь.
— Прошу, брат, — настаивала Ишта, — давай не будем забывать за этими красивыми словами о том, что он наделал. Он провел эльфов в Нангог!
Он корень всего зла, с которым нам приходится бороться!
— Ты его с собой не перепутала, сестра? — Львиноголовый сделал шаг в сторону крылатой богини. — Не
твой ли был совет атаковать Голубой чертог? И не были ли события в Нангоге ответом на наш поступок?
Ответом на этот вопрос было молчание, но по лицам некоторых девантаров Артакс заключил, что они продолжают разговаривать друг с другом, возможно, мысленно или еще как-то. Возможно, боги сочли бы его ощущение дерзким, но его злило то, что он остался в изоляции. В происходящем в башне отражалась одна из основополагающих проблем: бессмертные были для девантаров как дети. Они не принимали участия в их решениях, они были лишь исполнителями. Однако он не осмелился произнести ни слова.
Девантары вселяли ужас, каждый из них был подобен стихии. И они были так же неорганизованны и непредсказуемы, как стихии.
«Если бы соединить их силы», — думал Артакс. Они наверняка сумели бы достичь всего! Вместо этого они враждуют, облегчая задачу демонам.
— Мои братья и сестры спорят о том, как оценивать предыдущие события, — вдруг произнес Львиноголовый негромким низким голосом. Неужели девантар прочел его мысли? За прошедшие луны Артакс много думал о том, что случилось. Он откашлялся. Внезапно он показался сам себе мелким и незначительным. Ему потребовалась вся сила, чтобы суметь произнести хоть слово.
— В том, что произошло, я вижу замысел, — он уставился в пол, чтобы не отвлекаться на пристальные взгляды богов и яснее выражать собственные мысли. — Мне кажется, что убийство моего предшественника было попыткой выяснить, насколько смертны мы, бессмертные, и что произойдет, если один из нас падет от меча демона. После этого они, похоже, послали лазутчиков в Нангог. Они проводили разведку мира. После этого начались катастрофы. Выстроенный нами порядок потрясен в своей основе. Нашим королевствам угрожает этой зимой голод, поскольку все мы зависим от зерна из Нангога. Следует ожидать голодных бунтов, — Артакс сделал небольшую паузу, чтобы придать своим следующим словам больший вес. — Они ослабили нас разными способами. Ясно же, что последует дальше: вторжение в Нангог. Все, что происходило до сих пор, ведет именно к этому.
Теперь Артакс поднял взгляд и то, что он увидел, испугало его до глубины души. Его слова вызвали недоумение! Неужели же боги настолько погрузились в интриги, что не видят, что происходит? Или они просто испугались его глупости. Неужели он что-то пропустил? Он тоже осознавал, что не все элементы мозаики складываются в нарисованную им картинку. Женщина, которая ему помогла, когда он ослеп, должно быть, была демоницей. Почему она так поступила? Если они хотят сеять хаос, то слепой бессмертный был бы им скорее на руку.
— Не говорит ли за тебя лишь трусливое сердце? — прошипела Пернатая змея. — До чего дошло, братья и сестры, мы слушаем фантазии пугливого мужика! Разве нам не лучше известно, что произошло? Нам известна причина, зачем небесные змеи послали своих эльфов в Нангог. Если теперь мы сохраним мир, то больше боев не будет. Давайте наведем порядок в собственном доме! Накажем этого осквернителя храмов, который помог эльфам причинить столько вреда. Я требую его сердце! Он должен умереть на алтаре того храма, который осквернил!
— Наша сестра права! — согласился с ней девантар с орлиной головой. — Не будем слушать труса! Довольно и того, что мы унизились настолько, что позволили ему говорить здесь. Его слова напоминают мне лепет слепца, который пытается описать цвета.
Артакс почувствовал, что настроение снова переменилось и обратилось против него. Если он не завоюет богов, ему конец.
— Вторжение уже началось! — твердым голосом произнес он.
— О чем ты говоришь? — набросился на него человек-вепрь, с которым он уже однажды встречался в жуткой пещере неподалеку от медного рудника Ум эль-Амад.
— О том, что мне доложили три дня назад: демон, наполовину человек, наполовину крокодил! Он нападал на рыбаков на Великой реке, разрывал их лодки и утаскивал несчастных жертв в пучину. Он был не меньше вас, божественные. На него охотились две недели. А когда мои воины, наконец, поймали его, он убил пятерых из них, а семерых тяжело ранил. Каждый день поступают новые доклады о демонах. Брошены целые деревни, поскольку люди боятся. Мне рассказывали о крылатых женщинах, которые с помощью орлиных когтей разрывают крестьян на полях, о человекопсах, живых деревьях и даже о мертвецах, которые восстают из могил. Я говорю не о страхах. То, что вторжение началось, — уже свершившийся факт!
Снова воцарилось продолжительное молчание, и Артакс мог лишь догадываться, что девантары мысленно общаются между собой. Кроме того, ему показалось, что они разделились на два лагеря. Боги зашевелились, танец колонн теней стал быстрее, даже стены и сводчатый потолок над ним, казалось, растеклись и сформировались снова. В комнате все стало непостоянным. Ее архитектура была такой же переменчивой, как и создавшие ее боги.
— Ты не умрешь, — прошептал ему Львиноголовый. — Но у тебя есть могущественные враги, которые теперь только и будут ждать твоей ошибки.
Необычайно уродливый девантар с очень длинными мускулистыми руками отделился от группы богов и подошел к Артаксу.
— Что тебе нужно, чтобы успешнее побеждать демонов?
— Единство, — без колебаний ответил он. — Все бессмертные должны собраться вместе. Нужно отбросить все разногласия. Мы должны узнать друг друга, научиться понимать и доверять друг другу. Мы… — Он запнулся. Он прекрасно осознавал, что бессмертный Цапоте вряд ли сядет с ним за один стол. — Вы, боги, должны присутствовать при этом. Все до единого! Будет спор, уладить который сможете только вы.
Стоявший рядом с Артаксом медведь расхохотался низким утробным смехом. Неужели так наивно полагать, что девантары заключат мир и вместе пойдут к одной цели?
— Такую встречу мы подготовим, — заговорил бог с орлиной головой. — Бессмертным потребуется время. У нас на пороге голодная зима. До весны встреча невозможна. Я поддерживаю предложение Аарона Арамского. Давайте назначим день праздника Жертвы в начале весны. И соберемся в Зелинунте. К тому времени новая столица бессмертного Ансура будет закончена. Пусть это будет праздник людей и богов. Праздник, который возвестит начало новой эпохи, — закончил он, и в его голосе прозвучала эйфория, заставившая Артакса забыть обо всех предшествовавших неприятностях.
У него получилось! Мир изменится к лучшему.
Молнии Руссы
Талавайн шагал по бульвару с выложенными голубым кирпичом стенами, дорога вела к большому зиккурату Изатами. К храму, опираясь на посохи, шли дюжины таких же, как и он, оборванцев.
Эльф вставил в свой поношенный плащ черные перья пилигрима. Он выдавал себя за одного из бесчисленных паломников, которые стекались к величайшей святыне богини Ишты, чтобы попросить об исцелении от болезни, хорошем урожае или просто счастливом изменении судьбы. Но целью его был не роскошный храм. Краем глаза он оглядывал дома, находившиеся за голубой стеной, пока, наконец, не заметил тот, на котором поблекшей красной краской на осыпающейся штукатурке был нарисован лик богини. Отсюда уже было недалеко до магазина Ровайна. Талавайну оставалось повернуть в ближайший переулок слева, и через несколько шагов он окажется перед магазином резчика по кости.
Эльф поглядел на храм. Селиться так близко от главной святыни Ишты в Лувии было безрассудно отважным поступком. Он помнил, как упрекал Ровайна в простодушии, после чего его друг расхохотался и упрекнул его в том, что он стал гофмейстером во дворце бессмертного — и крыть стало нечем. Ровайн был прав — в конечном итоге все закончилось плохо.
Он свернул с широкого бульвара и оказался в переулке, вдоль которого были выстроены небольшие магазины. Товары их были похожи: яркие глиняные дощечки с изображением Ишты, и другие, на которых были написаны благословения, широкополые шляпы для пилигримов, сандалии, кожаные сумки, а также различные амулеты. Талавайн нашел даже маленькие копии зиккурата и картины с изображением бессмертного во время Небесной свадьбы. Эльф в недоумении остановился. Как можно продавать изображения бога во время любовного акта!
«Никогда я не пойму детей человеческих до конца», — расстроенно подумал он.
— Ну что, красавчик, тебе нравится то, что ты видишь? — Юная девушка лет шестнадцати-семнадцати склонилась над прилавком и одарила Талавайна очаровательной улыбкой. — Это бессмертный Муватта, — она провела ладонью по обнаженному божеству, но Талавайна уже захватило не изображение, а ее ярко-зеленые глаза. Они были подведены сажей, из-за чего казались еще больше и загадочней.
— Он отмечает Небесную свадьбу с принцессой варваров, Шайей, — пояснила девушка и заговорщицким тоном продолжала: — У дикарей за принцесс нужно бороться, прежде чем ты сможешь взять ее в жены. Шайя убила больше дюжины несчастных женихов. Но Муватта сумел победить ее. Он повалил ее, связал собственным поясом и привел сюда.
— Прямо в храм?
Продавщица рассмеялась.
— Нет, конечно. Я ведь сказала, что Шайя была принцессой варваров. Сначала ее нужно было отдраить в ванной, потому что дикари никогда не моются, представляешь, — она глупо захихикала. — Готова спорить, что ты после ванной будешь выглядеть еще лучше.
— Ничего не имею против, — улыбнулся в ответ Талавайн. У продавщицы были высокие скулы и узкие, красиво изогнутые губы. Глаза немного широковато расставлены. На первый взгляд — не классическая красавица, но ее улыбка и сияющие глаза быстро заставляли забыть об этом. Наверняка дела у нее идут хорошо.
— Ты что-то ищешь в моем магазине или в моих глазах, прекрасный незнакомец?
Талавайн смущенно откашлялся.
— Честно говоря, я искал другой магазин. Мой брат приезжал сюда на Небесную свадьбу и заказывал резчику по кости изображение Ишты с пламенным мечом. Он сказал, что в начале осени работа будет закончена и можно будет…
— Надеюсь, твой брат не заплатил резчику вперед, — перебила его торговка.
— Почему?
— Потому что он никогда больше не увидит своих монет, — она указала на дом, стоявший чуть дальше по переулку, над окнами которого в кладке виднелись черные языки сажи. — Там был магазин Зиданцы. Единственного резчика по кости в этом переулке. Там больше нечего забирать, и никто не вернет тебе монеты твоего брата. Не повезло тебе, прекрасный незнакомец. Но я могла бы помочь тебе.
Талавайн уже почти не слушал. В мыслях всплыли воспоминания о Ровайне. Он почти слышал его озорной смех. Он был таким беспечным и веселым! Что же случилось?
— Как он умер?
— Если ты ищешь собеседника, незнакомец, то иди на зерновой рынок, там их всегда полно. А у меня магазин.
Талавайн беспомощно смотрел на прилавок. Что делать с этим хламом, он понятия не имел.
— Вот именно то, что тебе нужно, — заявила продавщица, снова улыбаясь, взяла с прилавка маленький кожаный мешочек, висевший на плетеном красном шнурке, и вложила в руку Талавайну.
— Что это такое? — На ощупь в мешочке было что-то мягкое.
— Один из самых могущественных талисманов, который можно купить в городе. Помогает от зубной костоеды, подагры, весеннего томления и родовой боли, — голос ее понизился до шепота. — В этом мешочке земля, на которую ступала богиня Ишта. Святая земля! Если рассыпать эту землю по полю, то в следующем году урожай будет вдвое выше. Только пепел невесты, которую сжигают, если она не понесла после Небесной свадьбы, обладает большей магической силой.
Талавайн не поверил своим ушам. Этот мешочек грязи должен приносить удачу?
— А где сжигают этих принцесс?
— В поле перед Домом Неба, — теперь она смотрела на него с недоверием. — Но ни одному нормальному смертному ни за что не найти это место. Это тебе любой ребенок скажет. Откуда ты взялся, незнакомец, что не знаешь таких простых вещей?
— Из Арама.
— Ах, вот оно что… — Она закатила свои прекрасные глаза, словно это объясняло все, поскольку все жители Арама поголовно глупцы.
— И сколько мне будет стоить этот талисман?
Она оценивающе оглядела его.
— Серебряк, — наконец произнесла она.
Торговаться не хотелось. Он потянулся к кошелю и выудил из него отрезанный кусок серебряного свитка. Кусок, толщиной и размером с верхний сустав его мизинца.
— Этого должно хватить, — произнес Талавайн тоном, не оставлявшим сомнений в том, что больше он давать не намерен.
Продавщица взяла кусочек слитка в руку. Затем кивнула.
— С тобой можно иметь дело, незнакомец из Арама.
Талавайн схватил ее за руку, прежде чем она успела спрятать серебро.
— А теперь ты скажешь мне, что случилось с резчиком по кости. Если я вернусь в деревню без хорошей истории, мой брат подумает, что я промотал его деньги, вместо того чтобы выполнить его поручение. История будет частью нашей сделки.
— Есть вещи, о которых лучше не говорить, незнакомец. Страшные вещи, которые, если коснуться их словами, обретают силу и могут…
Левой рукой Талавайн протянул ей маленький кожаный кошель.
— У меня ведь есть сильный талисман. Так что рассказывай, со мной ничего не случится!
Она нервно оглядела улочку, затем бросила взгляд на небо, словно опасаясь, что на нее вот-вот набросятся обезумевшие духи.
— Зиданца прогневил мелких богов. Он всегда вырезал из кости только Ишту. Просто идеально! Его амулеты и рельефы, а также маленькие статуэтки славились далеко за пределами нашего города. Он мог бы брать за свою работу вдвое дороже, чем остальные резчики. За пару дней до его смерти пришел богатый караванщик из Гарагума и захотел заказать статуэтку размером с ладонь, изображающую Руссу Громовержца, горного бога его родины. В мастерской Зиданцы завязался ожесточенный спор. Окна были открыты, поскольку день был жарким и солнечным. Даже не прислушиваясь, я слышала, о чем они разговаривали. Варвар настаивал на том, чтобы получить образ Руссы. Он утверждал, что его послал сам бог, чтобы принести одно из произведений искусства от мастера Зиданцы, которое должно было занять почетное место в его храме. Незнакомец собирался заплатить куском золота размером с кулак. Ты только представь себе! Столько золота! Я ни на миг не стала бы колебаться и взяла бы заказ, бросив всю остальную работу. Но мастер Зиданца был другим. Он вышвырнул караванщика прочь и громко заявил, что его искусство принадлежит только Иште. После этого чужак проклял его! Его слов я не разобрала. Должно быть, он говорил на языке варваров Гарагума, но тон голоса был однозначным.
Торговка говорила шепотом. Она снова оглянулась по сторонам.
— Три дня ничего не происходило, и я уже начала думать, что проклятия, произнесенные от имени других богов, не имеют силы в городе Ишты. Я ошиблась, — она нащупала амулет богини, который носила на шее. — На третью ночь после ссоры я проснулась от страшных криков. Я ночую здесь, в магазине, чтоб ты знал. Когда я открыла дверь, то едва не ослепла. От магазина Зиданцы в небо взмыла ослепительная белая молния. Потом в его магазине полыхнуло еще несколько молний. Запах был очень странный. Можешь и других торговцев спросить. Все видели! Мы рискнули сунуться в магазин Зиданцы только тогда, когда пришел жрец.
Теперь ее ладонь крепко сомкнулась вокруг амулета, и в глазах отразился ужас, словно она вновь переживала кошмары той ночи.
— Там, в магазине, все было покрыто тонким маслянистым слоем сажи — потолок, стены, красивые резные работы, его инструменты, абсолютно все. Посреди комнаты стояли его сандалии. Они были обожжены и посыпаны мелким белым пеплом. Его украшения лежали рядом с сандалиями. Жрец нашел в пепле и зубы. Вот и все, что осталось от мастера Зиданцы, — левой рукой она осенила себя знаком отвращающего рога. — Вместо того, чтобы стать богатым человеком, он навлек на себя смерть.
— Когда это случилось? — спросил Талавайн, хотя был уже почти уверен в том, какой ответ получит.
— Примерно в то время, когда ваш бессмертный, Кровавый король, который убивает невинных женщин и детей, украл у нас победу на равнине Куш.
Испытывая странное чувство, Талавайн поглядел на зиккурат поверх крыш домов. Он был уверен в том, что это дело рук не какого-то там горного бога. Ровайна убила Ишта, равно как и Ниллана в Угаре, и Кацуми, которую обнаружила в его шатре в лагере на высокогорной равнине Куш. Она убила всех, кто с ним общался. Или все еще хуже? Может быть, девантары обнаружили работу Голубого чертога и начали охоту на эльфов-шпионов?
Талавайн запустил руку в кошель и вложил торговке в руку пару медяков.
— Это поистине впечатляющая история. С ней можно возвращаться домой. Но скажи, можно ли заглянуть в мастерскую Зиданцы? Может быть, он уже закончил работу для моего брата?
— Лучше не ходи в тот дом. Я ведь уже сказала, там осталось что-то темное. Дух Зиданцы… Да и не найдешь ты там ничего. Пришли жрецы и забрали все законченные произведения мастера Зиданцы во славу богини. Раздарили храмам по всей стране. Двери и окна запечатаны священной печатью. Тот, кто сломает ее, навлечет на себя гнев богини… Все, что ты там найдешь — это беду на свою голову.
Слова еще звучали в ушах. Нужно отступиться. Неподалеку от города есть крупная звезда альвов. Меньше чем через час он может быть в безопасности. Эльф снова поглядел на зиккурат. Возможно, он единственный, кто еще может спасти жизнь Шайи. Но для этого он должен выяснить, где находится этот проклятый монастырь. Если и есть где-то указание на загадочный Дом Неба, то это здесь, в Изатами, городе храмов и жрецов. Городе, который сторожит сама Ишта. Но как можно здесь выжить?
— Благодарю тебя за помощь, — вежливо сказал он торговке.
— Избегай того дома, чужеземец! — еще раз предупредила она. — Это проклятое место. Мы все здесь страдаем из-за этого, потому что на эту улицу стараются не заходить с тех пор, как Зиданца умер такой странной смертью. Теперь намного меньше клиентов. Тот, кто может себе это позволить, бросает магазин и открывает в городе новый.
— Мне очень жаль, — пробормотал Талавайн и пошел прочь. Он слишком долго и настойчиво общался с девушкой. Она не скоро забудет его, а это ему совсем не нужно. Он должен оставаться незаметным.
Он медленно прошел мимо дома, где умер Ровайн. На двери и окна были нанесены печати из высохшей глины. Эльф интуитивно открыл Незримое око. Умным назвать этот поступок было нельзя. Каждое сплетенное им заклинание слегка изменяло магическую сеть. Словно бросал камешек в озеро, над которым дует легкий ветерок. Наряду с мягкими волнами поднимались другие, разбегавшиеся от точки падения камня. Они были почти неразличимы, но тот, кто настороже, заметит их.
Печати сияли матовым золотистым светом. Талавайн отвел взгляд. Пошел дальше по улице, надеясь, что на него не обратили внимания. Здесь поработали не только жрецы. Должно быть, это заклинание сплела сама Ишта или другой девантар, и нити от него тянулись к зиккурату. Если бы он сломал одну из печатей, в храме заметили бы это. Ишта расставила ему ловушку.
— Море скрывает все тайны, — прошептал ему когда-то на ухо Ровайн. Он может узнать значение этих слов в этом доме, а может и не узнать. Если он попытается проникнуть внутрь, то наверняка выдаст собственное местонахождение своим врагам.
Все, что ты там найдешь, —
это беду на свою голову, — так сказала торговка.
Талавайн свернул на другую улицу. Он поставил все на встречу с Ровайном. Теперь вся надежда для Шайи была в том, встретит ли он болтливого жреца, который скажет ему, как найти Дом Неба.
«Возможно, легче будет найти говорящую собаку», — подавленно подумал Талавайн.
Но сдаваться он не собирался!
Тайна Гламира
Галар почувствовал, что кто-то дернул за тонкую сигнальную веревку. Негромко выругался. Времени было слишком мало.
Ему потребовалось две недели, чтобы оправиться от ран и быть в состоянии снова надеть костюм-бочонок. С тех пор он нырял много раз. Им повезло, что начало осени в горах было на редкость засушливым. Уровень воды в море Черных улиток поднимался очень медленно, но когда сегодня он спускался в колодец, вода не доставала до большого медного люка лишь на несколько дюймов. Скоро единственный вход в башню Гламира будет закрыт окончательно.
Галар наклонился вперед и поднес магнит к самому полу, чтобы собрать каждую унцию драгоценного металла. Большой изумрудный паук, помогавший ему обрабатывать стену своими шипастыми лапами, почувствовал, что он собирается уходить, и выполз из ниши в подземном камне. Карлик поднял последнюю длинную металлическую щепку, положил ее в маленькую корзинку, висевшую на поясе его костюма-бочки, и тоже выбрался из ниши. Дернуть коротко три раза — таков был знак того, что он готов к подъему.
Паук наблюдал за ним своими светящимися зелеными глазами. Галар не знал, почему его щадят глубоководные чудовища. Для всех остальных карликов, спускавшихся в колодец, спуск по-прежнему был опасен. Для всех, кроме него. На протяжении последних десяти дней пауки даже помогали ему работать с загадочной металлической стеной. Какое-то время Галар наивно надеялся, что ему удастся проломить в стене дыру и увидеть, что скрывается за ней. Но она была слишком толстой, как и говорила Амаласвинта. Несмотря на то что до сих пор все ее слова по поводу металлической стены оказались правдой, Галару просто не верилось, что за стеной нет ничего, кроме глухого камня. Никто не будет строить такой бастион, если ничего за ним не прятать!
Цепь на его костюме-бочке натянулась, его начали поднимать наверх. Галар вцепился зубами в рычаг, открывавший вентиль в боковой стороне бочонка, и выпустил немного воздуха. Он тут же почувствовал, что давление в бочонке стало ниже. Он воспользуется временем, пока они будут пленниками башни, чтобы вместе с Ниром построить новый костюм-бочонок. Для улучшения этого неуклюжего монстра есть еще множество возможностей.
Галар наклонился вперед. Стекло в бочонке открывало слишком ограниченный обзор. Это тоже нужно исправить. Он мельком увидел паука, окруженного неровным зеленоватым светом. Он все еще сидел в нише в скале, и Галару казалось, что гигант смотрит ему вслед. Может быть, он им нравится, потому что они убили драконов? Что еще отличает его от остальных карликов Гламира? Наверное, эту тайну ему не раскрыть никогда. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем его, наконец, втащили в люк под сводчатым потолком над колодцем. До края люка осталось уже всего два пальца — пока он нырял, вода поднялась еще выше! Он еще качался в своем костюме-бочонке на стреле крана над полом, когда карлики закрыли отверстие люком и начали закручивать его толстыми болтами толщиной в палец.
Потом Галара поставили на землю. Он прижал к бокам руки, спрятанные в кожаные рукава, торчащие из бочонка. Так к нему было проще подойти рабочим, которые расстегивали его подводный костюм. Каждый раз Галар наслаждался возможностью вдохнуть
свежий воздух. Даже воняющий морскими водорослями, гнилой рыбой, потом и нестираной одеждой воздух башни был чудесен по сравнению с ароматом, наполнявшим костюм-бочонок. Едва с него сняли крышку, как Гламир постучал по бочонку клюкой.
— Ты приносил и больше, малыш, — старый кузнец уже забрал магнит и коробок с металлическими осколками.
Галар собрался было фыркнуть и напомнить ему о том, что одна эта ходка принесла в три раза больше драгоценного металл, чем Гламир и его ребята собирали за год. Но он слишком устал, чтобы спорить. Как и после каждого погружения, в висках стучала тупая боль. Во рту стоял противный вкус эластичной смолы, из которой был сделан дыхательный шланг. Галар послушно дал вытащить себя из бочонка и с благодарностью кивнул, когда один из ребят Гламира протянул ему кружку пива. Галар осушил ее одним жадным глотком.
— Ты хорошо поработал, мальчик, — весело заявил Гламир. — Тебе хватит сил пойти со мной на небольшую прогулку? Я хотел бы кое-что тебе показать. Ты действительно заслужил это.
Галар устало поднялся, ему хотелось выпить еще пива, но Гламир был мужиком капризным. Уже в следующий миг он мог передумать. Вот уже три недели Галар дожидался, когда же старый кузнец, наконец, расскажет ему, что он собирается делать с металлом из колодца. В целом Гламир стал немного разговорчивее. Теперь он часто ужинал с Амаласвинтой, и одним альвам ведомо, чем еще они занимались. Хорнбори утверждал, что карлица стала любовницей Гламира, но Галар не мог себе представить, чтобы эта заносчивая баба стала спать с калекой.
Впрочем, полностью игнорировать предположение Хорнбори не стоило. Словоохотливый пердун проявлял серьезные признаки ревности. Нужно будет вправить ему мозги, пока не дошло до беды. Здесь, в своей башне, Гламир обладал безграничной властью, и если восстать против него, ничем хорошим это не закончится. Если только, конечно, старик не зайдет с Амаласвинтой слишком далеко. Его собственным ребятам тоже не нравилось, что кузнец все больше и больше времени проводит с карлицей. Одна-единственная женщина, запертая с сорока семью карликами в башне, из которой нельзя выйти на протяжении многих недель — ничего хорошего не выйдет, если один будет развлекаться с ней, а остальные — нет. Галар удивлялся, что Гламир этого не понимает.
Все еще изможденный, он поплелся за кузнецом, хромавшим впереди, тяжело опираясь на костыль. Старик повел его по узким лестницам, по туннелю наверх к потайным комнатам, выбитым глубоко в скале. В этой части башни Галар никогда еще не бывал. Тяжелые двери, часто со стражей, перекрывали путь. Но сегодня они ни на кого не наткнулись. Шли молча. Тишину нарушало лишь постукивание костыля и иногда — сопение Гламира.
Наконец они добрались до оббитой широкими железными полосками дубовой двери, в центре которой находились три расположенных рядом замочных скважины. Гламир снял с пояса тяжелую связку ключей. Когда он повернул ключи в замках, послышался резкий металлический щелчок и негромкий звук хорошо смазанных шестеренок. Галар подошел немного ближе. Он хорошо разбирался в замках. Он с удовольствием приставил бы ухо к замочной скважине, чтобы послушать потайной механизм, приведенный в действие поворотом ключа. Наконец послышался негромкий звук трения, словно в стороны уходили тяжелые засовы.
— Хороший замок. Я долго с ним ковырялся, — с самодовольной улыбкой заявил Гламир и убрал ключи. — В этой комнате прячется величайшая тайна моей башни. Это открытие подарит народам карликов свободу от тиранов неба… Хотя я уверен, что ты не поймешь сути даже тогда, когда окажешься прямо перед ней, — он насмешливо хмыкнул и повернулся к Галару. — Глотай обиду. Я прекрасно знаю, что ты считаешь меня старым засранцем, и только желание узнать, что на самом деле происходит в этой башне, заставляет тебя держать рот на замке.
— Хватит болтать, пошли внутрь, — ответил Галар. Он действительно уже с трудом выносил высокомерие старика. Лучше уже покончить с этим.
Гламир толкнул дверь. На столе в комнате горела одна-единственная масляная лампа, но не могла разогнать темноту. Рядом со столом на массивных деревянных треногах были установлены два арбалета. Оружие было нацелено в темноту.
— Я знаю, что об этом туннеле тебе рассказала Амаласвинта, Галар, так что не утруждайся, напуская на себя удивленный вид. Сюрпризом станет то, чего не знает наша маленькая ведьмочка. Это тир.
Особого впечатления на Галара его слова не произвели. Он сразу догадался, что находится в тире, — едва увидел арбалеты.
Похоже, Гламир заметил, что его откровение не произвело желаемого эффекта. Он взял со стола масляную лампу и вручил ее Галару.
— Пройдись немного вперед. Тем временем я заряжу оба арбалета. Обещаю тебе, что то, что ты увидишь, произведет на тебя огромное впечатление.
Галару не понравилась идея пройтись на линии огня двух арбалетов, которые как раз заряжают. Несчастный случай в тире… Почему бы и нет. Может быть, это вторая попытка избавиться от него, после того как он выжил во время
несчастного случая под водой? С масляной лампой в руке его невозможно будет не заметить в туннеле. А управляться с крепко установленным на треноге арбалетом без труда может и однорукий.
— Какие-то проблемы? — поинтересовался Гламир.
«Кузнец наверняка знает, о чем я сейчас думаю, — подумал Галар. — И наслаждается, это точно». Галар решил, что предпочитает подохнуть, нежели предстать трусом.
— Если у кого-то из нас и есть проблемы с прогулкой, то точно не у меня, — с этими словами он взял лампу и пошел вглубь туннеля. Он был всего шага четыре в ширину, но если верно то, что говорила Амаласвинта, то тянулся он дальше, чем на милю. Что еще она говорила?
Прямой, как стрела. Она действительно хорошо умеет предсказывать.
За спиной Галар услышал металлический щелчок лебедки, с помощью которой взводили оба арбалета. От этого звука волосы на затылке встали дыбом. Интересно, Гламир хорошо стреляет?
Галар решил пойти немного быстрее. Но в узком туннеле это вряд ли поможет. Он представляет собой первоклассную цель! Слева от себя он обнаружил бочонок, потом еще один и еще… Что это такое? Они были выставлены в ряд друг за другом. На передней стороне первого бочонка он заметил дыру. Дерево по краям дырки не треснуло. Он хотел было сдвинуть бочонок, чтобы рассмотреть его внимательнее, но это ему не удалось.
— Они наполнены пустой породой из туннеля, — крикнул за его спиной Гламир. В следующий миг лебедка перестала щелкать. Один из арбалетов был заряжен.
Галар представил себе, как старый кузнец вкладывает болт и нацеливает оружие. По спине побежала струйка холодного пота. Он проклял собственную гордость. Не нужно было подставляться под арбалет. Насколько трудно будет придумать правдоподобную отговорку? Он оглянулся. Гламир не зажигал вторую лампу, и видно его не было.
Снова послышались щелчки лебедки. Значит, кузнец заряжает второе оружие.
«Пойду обратно, — решил Галар. — Медленно, не проявляя поспешности!»
Он заставил себя плестись, словно идя по огромному оружейному рынку, который всегда проводили в начале зимы в Мраморном чертоге Глубокого города. На рынок приезжали мастера-оружейники из ближних и дальних городов и предлагали свои лучшие изделия. Галар полностью погрузился в воспоминания.
— Поставь лампу на первый бочонок и оставайся на одной линии с ней, если собрался возвращаться, — прозвучал из темноты неприветливый голос Гламира.
Это еще что такое? Галар поставил лампу, абсолютный пленник собственного желания не быть трусом.
— Давай уже! Поспеши! Я даже без костыля и то быстрее бегаю, чем ты!
Галар не собирался позволять загнать себя. Вот теперь он пошел по-настоящему медленно.
Пощелкивание второго арбалета смолкло. Раздался тихий скрежет, словно кто-то наводил тяжелое оружие. Вспыхнул второй огонек. Значит, лампы еще есть. Галар отчетливо увидел силуэт кузнеца, прислонившегося к одной из треног.
— Давай, бери ноги в руки.
Галар пошел еще медленнее, не обращая внимания на ругань, которой осыпал его карлик. Наконец он дошел до кузнеца.
— Иди к левому арбалету, — скомандовал старый кузнец. — Я сдвинул его на дюйм в сторону. Только не меняй прицел! Все подготовлено идеально. Ты попадешь в бочонок прямо рядом с первой дыркой. Красный болт на направляющей — с наконечником из паучьей стали, мой — из обычной. А теперь нажимай на курок. Ты попадешь в первый бочонок.
Галар склонился над направляющей. Он отчетливо видел масляную лампу на первом бочонке. Вопросов задавать не стал, прекрасно зная, что Гламир ответит только в том случае, если ему будет удобно.
Стальной лук арбалета со звоном выпрямился. Галар услышал удар болта. За ним последовал странный продолжительный звук, определить который он оказался не в силах. Тем временем Гламир выпустил и свой болт. Он целился не в бочонки. Галар даже представить себе не мог, куда еще здесь можно было стрелять.
— А теперь давай пройдемся, — весело заявил кузнец. Было очевидно, что он от души наслаждается своей игрой. — Оба болта были одинакового веса. Натяжение оружия тоже одинаковое. Дальность стрельбы составляет чуть больше двухсот пятидесяти шагов.
Кузнец взял вторую масляную лампу и похромал вперед, опираясь на костыль.
— И что? — нервно поинтересовался Галар. — О чем это свидетельствует?
— Спокойствие, парень. Еще двести пятьдесят шагов — и все ответы будут в буквальном смысле слова перед тобой.
По пути Галар подхватил масляную лампу, которую поставил на бочонок. Путь казался бесконечным, а проклятый старик не раскрывал рта. Наконец они дошли до конца ряда бочонков.
Гламир нашел свой болт. Он лежал на голом полу скалы. Нервно покачал лампой из стороны в сторону.
— Некоторая неопределенность остается всегда, — проворчал он. — Но это ничего не значит. Это… а, вот! Вот он! Посмотри туда, вперед. Чуть дальше. Там лежит красный болт!
Галар не поверил своим глазам. Красная краска почти полностью стерлась, деревянное оперение, которое должно было стабилизировать полет, исчезло. Галар поднял болт и оглядел его со всех сторон.
— Это тот, который ты выпустил, — ликующим тоном заявил кузнец.
«Это невозможно», — подумал Галар. Он вернулся к последнему бочонку. Средняя клепка была пробита в двух местах.
— Он прошел через все бочонки, парень! Так и есть. Ты понимаешь, что это означает?
Галар повертел снаряд в руках. На металлическом наконечнике болта не было ни единого шрама. Он осторожно ощупал наконечник. Несмотря на то что он практически не коснулся его, по пальцам потекла кровь.
— Он все еще страшно острый, скажи? Пробивает все, Галар. Я пробовал дюжины раз. Его ничто не останавливает. И при этом он даже не замедляется. Летит на то же расстояние, что и болт, который пробивает только воздух, — с каждым словом голос старика становился все более и более пронзительным. — Ты понимаешь, что это означает?
— Это болты для драконов, — взволнованно произнес Галар. Если бы у него были такие стрелы во время защиты Глубокого города…
— С его помощью ты можешь пробить дырку в мозгу небесного змея, даже выпустив его из обычного арбалета. С ними мы достанем божественных драконов с неба! Ты опытный охотник на драконов, а я сделаю для тебя снаряды, Галар. Того количества металла, который ты добыл, хватит на триста арбалетных болтов и по меньшей мере тридцать наконечников для копий, если мы захотим строить еще и копьеметы.
Галар выронил болт и обнял старика. Он готов был вот-вот расплакаться. Он не предполагал, что когда-либо появится возможность отомстить за гибель Глубокого города.
— Вместе мы сметем крылатых тиранов с неба. Нам нужно только, чтобы они собрались в одном месте. А мы были при оружии, а они ничего не заподозрили. Нужно предложить им себя в качестве наемников, — Галар уже представлял себе, как болты пробивают небесных змеев, как они падают на землю, как ломаются тонкие кости их крыльев, как они дергаются в предсмертных судорогах. — Мы отомстим за погибших!
Воспоминания об утраченном детстве
«Когда я думаю о своей матери, перед глазами возникает картинка, занимающая в воспоминаниях большее место, чем остальные. Стоит мне закрыть глаза, и я даже сегодня вижу ее, танцующую с двумя веерами в лучах заходящегосолнца на фоне золотых скал. Она отказалась от меча, но не от танца с мечами, которому когда-то научил ее Гонвалон, мой отец. Ее движения были исполнены грациозности, и я каждый раз вздрагивал, когда громко раскрывались веера, на которых был искусно изображен черный дракон.
Что бы о ней ни говорили, она никогда не предавала Темного. Равно как и Гонвалона. Я знаю это, потому что видел это в ее глазах, когда она рассказывала об отце. О тех шести лунах, когда они были счастливы. Когда вместе летали по небу с Зореоким и Ночнокрылом, когда разведывали самые потаенные уголки сада Ядэ. Стоило ей заговорить о том времени, ее голос всегда менялся. Он лишался твердости, иногда мне казалось даже, что она молодеет. Тогда я был ребенком. Одним альвам ведомо, насколько мои желания окрасили воспоминания.
Как часто мне хочется вернуться в те дни, когда мир еще был упорядочен и поделен на белое и черное. Когда моя мать была воином света, а мой отец — героем, имя которого знал каждый эльф. Мне так хотелось сблизиться с отцом, которого я никогда не видел, что я начал искать его возродившуюся душу. Я хотел пробудить в нем прошлую жизнь, извлечь на свет воспоминания, которые угасают после каждого возрождения. Я пошел темным путем, хотя хотел лишь добра. Я хотел понять, почему я не такой. Почему я не удовлетворился историями своего детства. Я нашел его. Разрушил все свои иллюзии. Поссорился с сестрой, которую все же люблю.
И выпустил на волю чудовище прошлого, которое так старалась запереть во тьме моя мать…»
«Мое горящее сердце», глава XI —
Воспоминания об утраченном детстве, стр. 103 и далее,
написанная Мелиандером Аркадийским,
хранящаяся в библиотеке Искендрии, в зале Света, в амфоре,
спрятанной в месте, ведомом только Галавайну,
Хранителю тайн
Повстанческая армия
Володи поднял лук и прицелился в молоденькую косулю. Стрелком он был не ахти, но промахнуться было нельзя. Кветцалли удавалось каждый день ловить форель. От голода они не страдали, но смотреть на рыбу Володи уже не мог. Настало время зажарить над очагом в шалаше настоящее мясо.
После того как он убил Альбу, они бежали в леса. Поначалу это было очень романтично. Но слишком большое количество форели и затяжные дожди последних дней лишили приключение шарма. Кветцалли мерзла, несмотря на то что ночью закутывалась в оба одеяла, а Володи спал в одежде. Что же будет зимой! Нужно срочно найти укрытие получше, чем шалаш из веток. Ну почему он не подумал о том, чтобы, убегая из дому, взять с собой топор! И пару овечьих шкур для Кветцалли. Почему, почему, почему… У нее будет шкура косули!
Он решительно поднял лук, когда где-то за спиной его фыркнула лошадь. Косуля подняла голову от травы. Володи выстрелил в тот же миг, когда его добыча широким прыжком скрылась в зарослях ельника.
Володи выругался про себя и спрятался поглубже в куст, где несколько часов ждал, пока косуля сунется на поляну. Всадник в этой части леса не может значить ничего хорошего. Это место было слишком далеко от всех дорог. Случайно сюда никто не забредет. Возможно, за его голову назначена награда. Воин осторожно положил лук на мягкий лесной грунт и обнажил нож. Лучше доверить свою жизнь клинку, чем своим умениям лучника.
Между елями показалась неброская фигура, ведущая в поводу лошадь. Старую рыжую лошадь с прогнувшейся спиной. Настоящая кляча.
В левой руке незнакомца был большой топор. Володи улыбнулся. Боги его любят. Теперь он сможет построить для Кветцалли дом из тяжелых бревен.
Пригнувшись, он шел по кустам, потом по высоким папоротникам на поляне. Чужак оставался в тени елей. Если он и дальше будет идти в ту сторону, то через пару сотен шагов наткнется на их лагерь.
Володи нашел трухлявую ветку. Решительно взял ее в руку и швырнул через всю поляну, где она с треском исчезла в зарослях ежевики.
Чужак остановился и недоверчиво уставился на куст. Володи обошел его по дуге и оказался за спиной проклятого охотника за головами. Он почти подобрался к мужику, когда рыжая кобыла фыркнула. Чертова кляча оказалась внимательнее, чем ее хозяин. Володи ткнул ее кинжалом в заднюю ногу. Лошадь прыгнула вперед и лягнула удивленного парня с топором, который рухнул на землю.
Володи тут же оказался сверху, схватил за запястье руку, сжимавшую топор, и вдавил ее в мягкий лесной грунт. Собираясь перерезать парню горло, он наклонился вперед и увидел безбородое лицо. Он напал на мальчишку, которому было самое большее лет пятнадцать. Тот смотрел на него большими синими глазами из-под сбившихся в пряди белокурых волос.
— Ты Володи из Трех Дубов! — восхищенно воскликнул мальчик, вместо того чтобы смертельно испугаться, как положено любому нормальному человеку, на которого воин направил обнаженный нож.
— Никогда не слышал об этом парне, — пробормотал Володи.
Парень рассмеялся.
— Но это же ты. Воин с железным оружием. Идущий над орлами. Тот, который не проиграл ни одного сражения и зарезал проклятых сборщиков податей из Валесии.
— А золотые яйца он не несет, этот Володи?
Теперь парень все же растерялся.
— Ты кто?
— Всего лишь наемник, которому осточертело рисковать своей шкурой ради чужих господ, — Володи вложил нож в ножны. — А ты кто?
— А я Федор из Медвежьего Брода, предводитель войска повстанцев, которое прогонит проклятых валесийцев из лесов. Я так давно тебя ищу!
Володи встал, протянул парню руку и помог ему подняться. Из лопнувшей губы Федора шла кровь.
— Значит, ты полководец. Довольно юный…
— Хочешь сказать, что я вру?
Володи поднял руки, словно защищаясь.
— Нет, конечно, в конце концов, я же не собираюсь с тобой драться.
Федор наморщил лоб.
— Ты меня разыгрываешь?
— Это тоже закончится дуэлью, верно? — Володи покачал головой. — Ты слишком горяч, парень. И нет, я тебя не разыгрываю, — он улыбнулся. — Я же тебе не нянька.
Федор поднял топор.
— Ты опять!
— Прошу прощения, — произнося эти слова, Володи униженно склонил голову. Увидев краем глаза, что парень расслабился, он ударил его кулаком в живот, схватил топор, вывернул его из обессилевших пальцев Федора.
— Это было… — с трудом перевел дыхание парень, — подло.
— Подло было бы перерезать тебе горло и ограбить. Большинство наемников, которых я знаю, давно бы так поступили. Эти ребята не слишком терпеливы, когда к ним навстречу выходит кто-то с топором, — Володи взвесил оружие в руке. Топор был сделан из бронзы. Железный лучше подошел бы для того, чтобы валить деревья. Но все равно лучше, чем ничего. — Я оставлю топор себе. Он будет моей платой за то, что сегодня я милый и терпеливый и оставлю тебя в живых.
— Ты не имеешь права, — расстроился Федор. — Это…
— Ты собрался назвать меня вором? — холодно поинтересовался Володи.
— Я… — Мальчик боролся с собой. Наконец покачал головой.
— Умница, — Володи взвалил топор на плечо и собрался уже вернуться к своему луку, когда за спиной снова раздался голос мальчишки.
— Ты все же Володи из Трех Дубов.
— Я же сказал… — В этот миг Володи увидел Кветцалли. Она стояла на другом конце поляны в наброшенном на плечи одеяле и держала в руках двух лососей. Похоже, она еще не заметила парня, наполовину скрытого в тени елей, смотрела только на него, гордо шествовавшего через поляну с топором на плече.
— Володи женился на принцессе степных варваров. Это ты!
Теперь Кветцалли тоже увидела чужака, на миг замерла, но когда поняла, что ее тоже заметили, пошла навстречу. Володи не стал оборачиваться к Федору. Он обнял Кветцалли.
— Значит, снова рыба, — с улыбкой произнес он.
— Кто человек?
Парень пошел за ним и, услышав вопрос, поклонился.
— Я Федор из Медвежьего Брода, предводитель повстанческой армии, которая прогонит валесийцев. Мы надеемся, что Володи присоединится к нам. С таким героем мы не можем проиграть.
Володи посмотрел на Кветцалли и закатил глаза. Он видел смерть слишком многих героев, чтобы ценить подобные фразы.
— Мальчик слишком привязчивый, — раздраженно произнес он.
— Ты есть рыбу?
Федор усиленно закивал головой.
— Мы есть, потом говорить.
Володи достаточно хорошо знал Кветцалли и не стал возражать. Федор взял свою лошадь, и они вместе пошли к лагерю, где Кветцалли стала готовить рыбу, а Володи уселся на берегу неглубокой реки. По лениво бегущей воде плыли золотистые листья. Он принялся бросать в них камешки, когда рядом с ним уселся Федор.
— Красивое здесь место! — начал парень.
— Мы не можем провести здесь зиму. Моя жена родом из очень теплой страны, — произнес Володи, с ужасом думая о долгих зимних лунах. Кроме того, у них недостаточно припасов, чтобы перезимовать. Где-то нужно найти продукты, небольшую сковороду, соль… У них не было почти ничего.
— Я знаю один охотничий домик. Расположен уединенно. Нужно подлатать крышу, но потом там вполне можно будет зимовать.
— Значит, собираешься предложить мне сделку? — Володи смерил Федора презрительным взглядом. — Если бы я действительно был твоим героем, ты показал бы мне домик просто так.
— Но ты нужен нам в борьбе! Без тебя нам не справиться! У меня нет выбора, — казалось, Федор по-настоящему расстроен. — Обычно я не такой. Не люблю торговаться.
— О какой борьбе ты говоришь?
Глаза мальчишки расширились.
— Значит, ты все же думаешь об этом! — Он хлопнул себя по бедрам. — Я знал. Ты не упустишь возможности пнуть под зад проклятых валесийцев. Ты ведь знаешь Зимний камень? Площадь, где проводится народное собрание.
Володи застонал. Конечно, он знал площадь, где дважды в год собирались князья региона, чтобы уладить разногласия между крупными кланами и отдельными княжествами. Среди просторных лугов возвышался одинокий меловой валун. У его подножия проводились собрания. Слышал Володи и о том, что находится у подножия Зимнего камня сейчас.
— Ты спятил, малыш. Если ты хочешь убить себя, то просто возьми веревку.
— Есть! — крикнула Кветцалли.
Володи встал и вместе с Федором направился к маленькому шалашу, перед которым они сделали очаг. Кветцалли сняла с огня рыбу, разделала ее на плоском камне. Затем завернула горячую рыбу в большие кленовые листья и протянула каждому по порции. Деревянных мисок или тарелок у них не было.
Федор тут же принялся есть.
— Вкусно! — восхищенно произнес он, выплюнув пару косточек. А потом начал рассказывать про лесной домик.
Кветцалли смотрела на Володи взглядом, который он знал слишком хорошо. Она приняла решение.
— Ты идти! Вернуться до снега.
— Я же не могу… — начал Володи.
— Я не девочка! — решительно перебила она его и поглядела на Федора, который в виде исключения оказался достаточно умен, чтобы промолчать. — Володи хорошо сражаться. Ты дать хороший дом.
— Очень хороший дом! Он действительно…
— Хижина с прохудившейся крышей, — прорычал Володи. — За одно это я ничего не буду делать. Я получу еще столько припасов, сколько не увезет один мул. Два мешка зерна, маленький бочонок соли, мешок яблок, сало и что мне еще в голову придет.
Федор успокаивающе поднял руки.
— У нас будет достаточно добычи. Это не проблема.
— Я не знаю… идти на войну с этим парнем — плохая идея.
— Ты идти! — настаивала Кветцалли. — Вернуться до снега.
В ее карих глазах он увидел страх. Она справится сама. Она не боялась волков или медведей, ее до смерти пугало то, что она до сих пор слышала о зиме в Друсне. Она уже сейчас мерзла, а ведь температура была еще довольно приятной. Зима была ее врагом, которого она не могла оценить. И Володи знал, что, если он не найдет места получше, она не доживет до наступления весны. Она не вынесет долгих ясных морозных ночей, когда становится так холодно, что даже в уютном крепком доме дыхание оседало инеем на бороде, стоило отойти от очага на пару шагов. Нельзя было привозить ее сюда!
— Ну, хорошо, парень. Одна битва. Ты слышал, до первого снега мы должны поселиться в охотничьей хижине, о которой ты говорил.
Федор торжественно положил руку на сердце.
— Это легко, — с юношеским задором объявил он.
После обеда Володи оседлал коня погибшего сборщика податей, Альбы. Предчувствия у него были нехорошие. Кветцалли одарила его страстным поцелуем. Было очевидно, что ей не хватает слов, чтобы выразить свои чувства. Она держала его за обе руки.
— Хорошо возвращаться.
— Обещаю, — сдавленным голосом произнес он, убирая прядь волос с ее узкого лица.
Еще один легкий поцелуй в губы, а потом она ушла в шалаш. Он знал: она так же ненавидит прощаться, как и он сам.
Два дня ехал он с Федором по лесу. Погода стояла дождливая, ветер швырял им в лицо мокрые осенние листья. Почти все время Володи думал о Кветцалли. Нельзя было уходить. Особенно с этим молодым парнем, который понятия не имеет о войне.
Наконец они добрались до стоянки в светлой дубовой роще. Под деревом, массивным, как башня, стояла дюжина стреноженных коней. У костра меж корней сидела группа молодых мужчин. Володи слишком хорошо знал подобных людей. Молокососы с горящими глазами, без какого бы то ни было опыта.
Он спешился, наслаждаясь тем, как на него смотрят.
— Значит, вы и есть разведчики Федорова войска.
— Это Володи? — спросил рыжий. — Говорили же, что он великан.
Федор тем временем тоже спешился.
— Это он, можете мне поверить. Я видел, как он дерется.
Володи поглядел на коней. Все они были старыми, плохо ухоженными.
— По коням, парни. Поехали в лагерь вашего войска.
— О чем это он? — поинтересовался рыжий. — Есть еще какое-то войско?
— Еще пара ребят не вернулись, они тебя ищут, — пояснил Федор.
— Это и есть твое войско? — Володи недоуменно оглядел отряд мокрых, жалких ребят.
— Не задавайся, старик, — рыжий угрожающе приблизился к Володи. Он был высоким и сильным. — Я Радик с Вороньей Горы, я уже опытный боец. Мы все здесь бывали в боях, — он указал на кучку костей неподалеку от костра. — Только на прошлой неделе отбили у валесийских наемников двух жирных свиней. А ты какой бой выиграл на прошлой неделе, задавака?
— Радик, это действительно… — Федор попытался остановить товарища.
Володи увидел достаточно. Краем глаза он увидел, как двое недорослей потянулись к копьям. Очевидно, они поняли, что Радик вот-вот договорится до того, что это будет стоить ему жизни.
— Что я сделал на прошлой неделе? — протянул он, поглаживая бороду. — Велел жене готовить, упустил всех косуль в лесах, с которыми довелось пересечься. Ах да, и один раз посрал не очень хорошо. Проблемы стариков, видишь ли. Так что я пошел. Думаю, ваши игры не для меня.
— Нет, мы не можем позволить тебе уйти, — произнес Федор с решимостью, которую Володи у парня прежде не видел. В тот же миг остальные парни схватили копья.
Свет свободы
— Давай, старик, скоро стемнеет, торопись, — и чтобы придать своим словам вес, Федор ткнул Володи в спину тупым концом копья.
Один из всадников, которые эскортировали их вот уже некоторое время, захихикал.
— По рассказам о нем я представлял его себе повыше.
Их спутники были откормленными воинами на сильных лошадях. У них были нагрудники из плотных кожаных пластинок и высокие бронзовые шлемы. Тот, что ехал позади, время от времени развлекался тем, что тоже тыкал в Володи копьем.
Друсниец поднимался по крутой дороге со связанными за спиной руками. Дождь лил как из ведра, земля под копытами множества копыт и колес повозок превратилась в вязкое месиво. После каждого удара приходилось стараться не упасть в грязь лицом. Кровь текла из разбитых губ, смешиваясь с дождем, лившимся по лицу.
Наконец они достигли вершины холма, и Володи оглядел огромное пастбище, значительную часть которого занимала земляная крепость: неровный квадрат, каждая сторона самое меньшее пять сотен шагов в длину. Земляные валы венчались бруствером и переплетенными между собой ветвями. Лагерь окружал широкий ров, полный грязной воды. Туда вела одна-единственная дорога, упирающаяся в широкие ворота. Над ними возвышалась деревянная башня.
Слева от ворот располагался загон для скота, где толпились сотни быков. За ним красовался длинный деревянный сарай, служивший, видимо, складом и казармой. Насколько Володи было известно, в крепости у Зимнего камня было по меньшей мере пять сотен валесийцев. Да еще сборщики податей бессмертного Ивара.
Здесь собирали добычу из всех княжеств в радиусе более сотни миль. Каждые две недели на запад отправлялся тяжело вооруженный караван — большую часть припасов как будто бы переправляли в Зелинунт, чтобы прокормить рабочих, которые строили новую столицу из мрамора для бессмертного Ансура.
— Мы поедем вперед и возвестим о высочайшем визите, — заявил первый из всадников. — Ты произведешь в лагере некоторый переполох, парень, — с этими словами они понеслись вниз по холму.
Володи обернулся. За ними по грязной дороге, ведущей к вершине холма, с трудом поднималась двухколесная повозка. Далеко на востоке из леса выскочил вооруженный копьями патруль.
— Давай покончим с этим, — Федор говорил сдавленным голосом. В нем отчетливо слышалось напряжение.
Володи пошел вниз по холму. Они как раз прошли мимо тяжело груженного каравана мулов. Оба всадника протиснулись мимо него в ворота и исчезли из поля зрения Володи.
Когда они с Федором дошли до ворот, уже почти стемнело. Над ними, на платформе башни в жаровне полыхало пламя, у которого грелись стражи. Обоим воинам внизу, у запертых ворот, было не так хорошо. Они стояли, опершись на копья, и мерзли в мокрой одежде. Тот, что был пониже, изможденный светловолосый воин, обратился к Федору.
— Оставь его здесь и убирайся, парень. Если потребуешь награду, тебе же хуже. Они заберут у тебя твои драгоценные мечи, а может, и того больше.
— Не болтай, Женя, — вмешался второй. — Ты получишь то, что заслуживаешь. Не слушай этого пессимиста. Не переживай.
Ворота открылись. В проходе стояли двое мужчин с факелами. По тому, как они двигались, по их взглядам Володи опознал в них ветеранов. Несмотря на то что опасаться было нечего, они были начеку, смотрели на повозку, спускавшуюся по холму, и пристально вглядывались в лицо Федора.
К ним подошел пятый, прошел в ворота. Он был худым, как скелет, не особенно высоким, но одет в роскошный бронзовый нагрудник, на котором расправлял крылья красиво нарисованный орел. Волосы у него были соломенного цвета, он слегка горбился, но глаза у него были молодыми.
— Значит, ты тот самый проклятый друсниец, который заколол Альбу.
Володи гордо поднял голову.
— Мне понравилось.
Ответом старика была звонкая пощечина.
— К сожалению, у меня приказ отвести тебя к бессмертному Ансуру. Будь моя воля, тебя просто приколотили бы к воротам. Встреча с бессмертным — слишком большая честь для такого куска дерьма, как ты.
Краем глаза Володи поглядел на Федора. Мальчик дрожал. Это было для него слишком. Лучше бы сюда привел его Радик. Рыжий был слишком глуп, чтобы бояться.
Комендант лагеря обернулся к Федору.
— Покажи-ка мне те мечи, что у тебя за спиной.
Володи был твердо уверен в том, что они захотят посмотреть оружие. Теперь старик стоял прямо перед Федором, его телохранители с факелами стояли прямо за его спиной. Оба привратника стояли сбоку от Володи, тоже жаждали увидеть драгоценные железные мечи.
— Наверное, собираешься ограбить паренька, вместо того чтобы наградить, а, валесиец? Убьешь малого, а своему правителю скажешь, что это ты взял меня в плен, будет тебе за это слава и почет. Разве не так?
Ответом стала вторая пощечина.
Володи попятился, упал и высвободил из слабо завязанных пут левую руку. Федор обнажил один из мечей, как и хотел старик.
Глаза валесийца жадно сверкнули.
— Дай мне меч, парень. Это оружие полководца, а не козопаса. Предлагаю тебе пять серебряков за каждый клинок. Я не вор. И это весьма щедрое предложение.
— Мечи стоят в сто раз больше, — произнес Федор, не отступив ни на шаг. Он держал оружие всего двумя пальцами, а потом осторожно поднял его, чтобы никто не заподозрил, что он собирается атаковать. — Полагаю, что в твое предложение также входят моя жизнь и право свободно уйти.
— Умный мальчик, — старый валесиец улыбнулся и потянулся к висевшему на поясе кошельку. — Ты мог бы стать одним из моих сборщиков податей.
Федор бросил меч Володи.
Володи поймал его на лету, ударил левой плашмя коменданта в висок, плавным движением перерезал горло одному из телохранителей.
Второй ветеран попытался ткнуть его факелом в лицо. Володи пригнулся, пламя лизнуло волосы. Прямо с корточек он ударил нападавшего под дых и вонзил клинок в его внутренности. Его меч вошел слишком глубоко в тело умирающего, чтобы его можно было быстро высвободить. Он схватил факел, выпавший из руки воина и обернулся, как раз вовремя, чтобы блокировать удар копья привратника. Володи, все еще стоявший согнувшись, поднырнул под острие копья, вскочил и ударил нападавшего факелом в подбородок. Борода воина тут же загорелась ярким пламенем. Закричав, он выронил копье и принялся хлопать по горящим волосам, в этот момент Володи ударил его кулаком в живот.
Стражник сложился пополам.
Второй копьеносец, тот, который предупреждал Федора, бросил оружие.
— Я друсниец. Они заставили меня служить!
Федор уставился на Володи с открытым ртом. Мальчишка еще даже меч не обнажил.
— Убери тела под арку ворот, — резко приказал Володи. — Быстро! — С этими словами он схватил старика, перетащил его в сухое место и еще раз ударил по голове, чтобы он не пришел в себя раньше времени.
— Что это там, внизу, происходит? — Между зубцами надвратной башни показалась чья-то голова. Было слишком темно, чтобы разглядеть под таким дождем что-то, кроме теней. Драка продлилась не дольше десяти ударов сердца и была почти бесшумной. Почти… Володи выругался про себя. Про стражей на башне он не подумал, когда составлял план набега.
— Схватили этого Володи и выколачивают из него дерьмо. Хочешь спуститься и поучаствовать? — быстро сообразил друснийский стражник.
— Ты предлагаешь мне бросить свой пост, когда рядом стоит старик? Ни за что, Женя! Тогда я буду следующим в очереди на трепку, — и с этими словами стражник скрылся за зубцами.
— Спасибо, — прошептал Володи, убирая второго телохранителя под арку ворот.
Женя схватил своего потерявшего сознание товарища и тоже спрятал его под воротами.
— Возьмите меня с собой. Здесь я уже не могу оставаться.
— Добро пожаловать в войско Федора, — Володи пожал ему руку и бросил взгляд на мальчишку, который все еще стоял как громом пораженный от удивления. — Когда на руках твоих вдруг появляется кровь, это немножко отличается от саг про героев.
— Ты… ты убил четверых.
Володи покачал головой.
— Нет, убил только двоих, — он пнул ногой потерявшего сознание коменданта крепости. — Этого мы заберем с собой. За него получим неплохой выкуп. А если нет, то его всегда можно будет повесить на каком-нибудь дубе. Мне показалось, он любит, когда вешают.
По холму неслись всадники. В наступающей ночи под широкими плащами они были похожи на летящие тени.
— Получается! — ликовал Федор. — Получается.
— Не стоит делить шкуру неубитого медведя, — проворчал Володи. Он поглядел на лагерь через ворота. Погода была на их стороне. Под таким дождем все, кому не выпало нести службу, попрятались в бараках. Кроме того, он не давал разгореться кострам, и получалось так, что в темноте не было видно почти ни единого огонька.
Всадники достигли ворот. Они взяли лошадей в повод. Радик, командовавший отрядом, нагло помахал стражникам на надвратной башне. Затем шагом ввел свой отряд в крепость.
Повозка с холма тоже приближалась к воротам. На грязной дороге она двигалась мучительно медленно. Володи поднял щит мертвого телохранителя и продел руку в кожаные петли. Затем вытащил свой меч из убитого.
Из загона за воротами послышалось беспокойное мычание. Радик и его ребята начали свою работу.
Володи осенил себя знаком отвращающего рога. Сейчас начнется пляска.
— Бери второй щит, Федор, — прошептал он. Нервно оглянулся на повозку. Судя по виду, она застряла. Оба кучера соскочили с козел и принялись возиться с большими колесами. — Если все пойдет не так, как планировалось, возможно, нам придется держать ворота, чтобы остальные могли уйти.
Федор взял второй щит и встал рядом с Володи. Он слышал, как тяжело дышит парень. Друсниец прекрасно знал, насколько тяжело подавить страх перед битвой. В крепости стояли лагерем пятьсот воинов. Если поднимется тревога, то для ребят из войска Федора, насчитывавшего двадцать три человека, не будет надежды уйти живыми.
— Эй, что вы делаете там, внизу? — крикнул хриплый голос со сторожевой башни.
Ответа из загона не последовало. Володи видел лишь снующие тени. А потом вдруг мимо него пронесся бык.
Наверху, на башне, зазвучал рог. Володи обернулся и поглядел на повозку. Она все еще торчала в грязи. Если они не сдвинут ее с места, им конец!
— Федор, Женя, помогите вытащить повозку. Я пойду, устрою небольшой переполох.
Теперь через ворота крепости пробегало все больше и больше быков. У Радика был приказ открыть как можно больше загонов и выгнать скот. Со стадом в качестве добычи они были подвижнее, чем с повозкой или тяжело груженными мулами.
Володи оттолкнул щитом в сторону большую пеструю корову и протиснулся в просторный двор крепости. Скот уже столпился перед воротами. Животные нервничали, лягались, шум нарастал с каждым мгновением.
С башни послышался сторожевой рог.
— Тревога! Нас атакуют, — проливной дождь заглушал все звуки, но пройдет совсем немного времени, и кто-нибудь в бараках услышит сигнал.
В толпе Володи нашел Радика.
— Довольно! — крикнул он молодому воину. — Забирай своих ребят и вон отсюда!
Все больше быков и коров толпились перед воротами, когда открылась дверь самого первого барака. Матовая полоска света позолотила пелену дождя перед входом, и в дверях показался чернобородый воин.
— Что там происходит? — звучным голосом крикнул он.
— Скот сходит с ума от такой погоды! — Володи пошел ему навстречу, успокаивающе размахивая руками. Он надеялся, что воин, еще ослепленный светом в комнате, плохо видит в темноте и не разглядит, что происходит. — Быки сломали ограду, но мы уже загоняем их обратно. Понятия не имею, о чем думал стражник, когда поднял такой шум, — едва Володи произнес эти слова, как снова раздался звук рога.
Чернобородый выругался и схватил висевший у двери плащ.
— Я заставлю его замолчать. Проклятый идиот. Разбудит весь гарнизон.
Открылись двери еще двух бараков. На улицу вышло больше вооруженных людей.
«Ну, вот и все, — подумал Володи. — В любой момент они заметят, что что-то не так».
Он оглянулся назад. Ему тоже было видно немного.
Стражник что-то крикнул, но его слова потонули в шуме дождя. Снова прозвучал рог. Открывалось все больше и больше дверей бараков. Люди выбегали на улицу, чтобы ловить скот, разбежавшийся по всей обширной территории крепости. Судя по всему, пока еще никто не верил в нападение. Мужчины ловили быков. В собственной крепости, за валом и рвом, после всех побед, которые они одержали над друснийцами, они считали себя непобедимыми.
Володи поспешно отступил к воротам. Теперь появился проход, поскольку Радик и его ребята прогнали всех быков, которых не могли взять с собой, в земляную крепость между бараками. Пробка перед воротами рассосалась.
— Отступаем! — негромко проговорил Володи, перебегая от всадника к всаднику. — Отступаем!
Молодые воины слушались его. На протяжении последних дней он то и дело внушал им, что ключом к победе является дисциплина. Они выполняли приказы, не ворча и не споря. Володи последним побежал в сторону ворот, когда за его спиной поднялся шум. Кто-то увидел, что ворота открыты.
В его сторону поспешили тени.
Федор и кучеры перегородили повозкой проход под башней. Володи пришлось пролезть под колесами, чтобы пройти. Едва проделав этот маневр, он вскочил и ударил мечом по узкому месту оси, видневшемуся между грузовой платформой и колесом.
С другой стороны ворот на повозку бросились валесийцы.
— Поджигайте, — приказал Володи, нанося второй удар по оси.
На грузовой платформе повозки стоял горшок с раскаленными угольями. Володи услышал угрожающее шипение масла, вливаемого в угли.
Еще один удар по оси. В тот же миг вспыхнуло яркое пламя, зажигая навес повозки. Володи опалил жар. Последний удар меча. Ось треснула, повозка накренилась.
Огонь находил все больше и больше пищи. Володи поспешно отступил назад. Они загрузили в повозку кучу горючего: жир, снопы хвороста, ламповое масло, маленький бочонок с рыбьим жиром. Теперь огонь блокировал единственный выход из крепости валесийцев. И если им повезет, загорится еще и деревянная надвратная башня.
«Нужно надеяться, что они совершат ошибку и пойдут за водой тушить горящий жир, — подумал Володи. — Так они еще больше распалят огонь».
Федор с лошадью ждал его у ворот.
— Мы украли у них более пятисот быков, — восхищенно воскликнул он, перекрикивая рев пламени. Площадь перед воротами погрузилась в неровный пляшущий свет.
— Мы…
Стрела оборвала его на полуслове. Она вошла в его грудь почти до самого черного оперенья. Володи подхватил поводья коня Федора и потащил его за собой, прочь от крепости и лучников на башне, под защиту спасительной темноты.
Володи осмелился остановиться лишь добравшись до холма. Федор склонился к самой гриве своей кобылы. Друсниец спешился и снял парня с седла. По губам у него текла кровь. Стрела пробила легкое.
— Я…
— Не разговаривай, тебе понадобятся силы, чтобы выжить.
Глаза Федора расширились, так же, как в день их первой встречи, когда он узнал в нем своего героя.
— Это была… большая победа? — превозмогая боль, произнес он.
— Повсюду в Друсне будут говорить о Федоре из Медвежьего Брода и его храбрых витязях, которые победили валесийцев, отобрали у них добычу и заперли их в собственной крепости.
Глаза Федора, не мигая, смотрели на дождь. Он уже не слышал Володи.
За ними ярким пламенем вспыхнула башня крепости.
— Ты зажег факел восстания, — хриплым голосом произнес Володи. — Он будет пылать во всей Друсне.
В поисках моря
— Поистине, ты рисуешь самые красивые изображения богов в городе, мастер Шутарна! — Первый писарь восхищенно вложил свиток пергамента в кожаный футляр. Он был довольно молодым человеком, на котором уже начала оставлять следы хорошая жизнь в храме. Бедра располнели, отчетливо проявлялись первые признаки двойного подбородка. Одетый в черные одежды писарь храма внушал почтение. Из красного футляра на поясе торчали два красных грифеля — знак его должности Первого писаря храма Ишты.
— Изображение Крылатой займет почетное место, — восхищенно продолжал он.
Талавайн поклонился.
— Вы льстите моему скромному дару, Первый писарь. Я лишь рука, которая держит кисточку; я уверен, что сама богиня вложила красоту в работу, если вам она так понравилась.
— Ты слишком скромен, Шутарна. То, что ты решил поселиться здесь, — выгодно нашему городу, — смотритель канцелярии храма Ишты снизил голос до шепота. — Вот только плохой тебе дали совет, раз ты поселился прямо рядом с домом проклятого. Разве никто не рассказывал тебе о странных обстоятельствах смерти резчика по кости?
— Я услышал об этом уже после того, как купил дом.
Первый писарь хмыкнул, что должно было выражать неодобрение.
— Надеюсь, ты заплатил не слишком высокую цену. Дела на этой улице идут уже не так хорошо, как прежде.
— Боюсь, горшечник оказался дельцом получше, чем я.
— Впрочем, горшечником он был не ахти каким, — нахмурившись, произнес его собеседник. — С вами, художниками, вечно одно и то же. Если вы действительно талантливы, то в деловых вопросах наивны как дети.
— Буду считать это комплиментом, — смиренно произнес Талавайн.
— Это и имелось в виду, — он похлопал по кожаному футляру. — Завтра утром я покажу эту картину коллегии священнослужителей. Мы все еще подбираем подарок для бессмертного Ансура, правителя Валесии.
Талавайн удивленно поднял голову.
— Это очень далеко отсюда.
Первый писарь самоуверенно улыбнулся.
— В весенний праздник Жертвы я отправлюсь туда вместе с самыми главными жрецами. Бессмертный Ансур устраивает праздник по поводу открытия Белого Зелинунта. Праздник, какого еще не видывал наш мир. Там соберутся все бессмертные, будут присутствовать даже боги, праздновать вместе с нами. Двор бессмертного Лабарны уже начал приготовления к путешествию. В середине зимы меня вызовут ко двору, помочь в меру моих скромных сил. Но вернемся к картине. Я велю, чтобы тебе принесли большую шкуру животного. На ней ты нарисуешь Ишту и девантара Валесии с орлиной головой, самыми лучшими своими красками, — он снова похлопал по кожаному свитку. — Я уверен, что это маленькое произведение искусства дает тебе право выполнить такую работу. И кто знает, возможно, бессмертный заинтересуется твоим талантом, ибо Лабарна будет лично осматривать каждый подарок, который мы повезем в Зелинунт.
Талавайн с трудом скрыл волнение. Праздник, на котором будут присутствовать все боги и все семь королей. Такого действительно еще не бывало. Это может означать лишь одно: там будет заключен пакт, и он может быть направлен только против Альвенмарка!
Эльф проводил писаря до двери и долго смотрел ему вслед, пока тот в конце переулка не свернул на бульвар, ведущий к храму Ишты. Нужно как можно скорее попасть в Альвенмарк. Но если он появится в Голубом чертоге, его уже не отпустят. Небесный наверняка не поймет необходимости отправляться на самоубийственную миссию, чтобы спасти возлюбленную бессмертного. Возможно, он даже расценит это как предательство. Даже если небесный змей будет настроен благосклонно по отношению к нему, он больше не отпустит его.
Возможно, это самая важная информация, которую он добыл за все годы шпионажа. И она далась ему так просто…
Час был уже поздний. По небу тянулись темные облака. Зима в Изатами приносила с собой много дождей. Талавайн заметил, что торговка, просвещавшая его насчет судьбы Ровайна, смотрит на него. У Шутарны было мало общего с оборванным пилигримом, который к ней приходил. Сейчас у него была ухоженная черная борода и — по крайней мере, по масштабам торговцев этой улицы — хорошая одежда.
Талавайн вышел на улицу, закрыл тяжелые деревянные ставни на большом окне, тщательно запер входную дверь и направился в заднюю часть своего магазина, где он и жил. Он слыл здесь чудаком, ни с кем не общался, да и не любили его особенно.
Некоторое время он задумчиво смотрел на собственную кровать. Вообще-то сегодня должен быть великий день. А может быть, день его гибели… Но сейчас все изменилось, в течение всего одного часа. Если он ошибся и своими поступками привлек к себе внимание Ишты, ему уже точно не уйти. Возможно, он — единственный эльф, которому известно о встрече правителей. Он знал день и место. Нельзя больше здесь оставаться!
И, тем не менее… Он решительно отодвинул кровать в сторону, а затем большую, сплетенную из тростника миску, скрывавшую дыру в глинобитном полу. Пять недель копал он туннель в соседний дом. На полу точно нет печати Ишты, успокаивал он себя. Можно рискнуть!
Он протиснулся в узкий туннель. Он был восемь шагов длиной и настолько низкий, что приходилось двигаться на четвереньках. Он рассыпал красную глину, которую выкопал из туннеля, по всему своему маленькому дому. В конце туннеля он зажег масляную лампу. Рядом стояла прислоненная к земляной стене оббитая латунью пал ка, которой он дюйм за дюймом раскапывал неподатливую глину. Она была похожа на копье со сломанным древком, была чуть длиннее его предплечья, а на конце был узкий наконечник.
Некоторое время Талавайн сидел в конце туннеля, прислушиваясь к шорохам. Считалось, что после того, как священнослужители опечатали лавку Ровайна, там никто не бывал, но никогда нельзя знать наверняка. Под землей было настолько тихо, что слышно было, как шумит в ушах кровь.
Наконец он взял палку и воткнул ее в глиняный потолок. В туннель посыпались комки глины. От мелкой пыли у Талавайна заслезились глаза.
Он снова и снова тыкал палкой в потолок, пока, наконец, не наткнулся на пустоту, и в туннель не полетели покрытые сажей комья земли.
Талавайн взял в руку комок земли. Значит, торговка сказала правду. Ровайн сгорел. Немного сажи — вот и все, что осталось от его друга.
Он выпустил комок из рук. Энергичными движениями расширил отверстие, пока, наконец, не сумел протиснуться в него. Как и его дом, лавка Ровайна состояла из одной-единственной комнаты. Мрачное место! Все было покрыто маслянистой сажей. Красивый стол, за которым он работал. Инструменты для резьбы, которые, наверное, лежали так же, как их оставил Ровайн. Изогнутый нож, различные напильники, маленькое сверло.
Под столом на полу лежали обломки костей.
Талавайн открыл Незримое око. Тут же стало ясно, что внутри магических печатей нет. Впрочем, сохранились отзвуки могущественного заклинания. Силовые линии, разделявшие комнату, все еще вибрировали.
— Море скрывает все тайны, — негромко произнес Талавайн. Что хотел этим сказать Ровайн? Не дерзко ли надеяться найти что-то, что пропустила Ишта? Ровайн наверняка не маскировал свой тайник с помощью чар.
Талавайн прошелся по комнате взад и вперед. Осветил все уголки, отодвинул кровать в сторону, исследовал нижнюю часть стола. Ничего! Только сажа.
Он начал осматривать комнату повторно. На этот раз медленнее и тщательнее. Ощупывал руками стены. В спальной нише он кое-что нашел: к стене был приклеен лист тончайшего пергамента. Он почернел от сажи так же, как и все остальное. Нужно было коснуться его пальцами, чтобы заметить отличие от глиняных стен.
Талавайн осторожно провел рукой по стене. Сажа пачкалась, но не показывала, что скрывается под ней. Эльф нетерпеливо направился к столу, на котором лежали инструменты, взял один из ножей для резьбы и с его помощью отделил от стены кусочек пергамента размером с ладонь. Под ним оказалась лишь глина, как и на остальных стенах. Он перевернул пергамент. На обратной стороне ничего не было. Послание, если таковое и было, скрывалось под сажей!
Он торопливо вернулся по туннелю в собственный магазин, поставил на рабочий стол несколько ламп, чтобы было достаточно света, затем принес флягу из козьей шкуры с самогоном. Осторожно налил немного в неглубокую миску, нашел пару тряпок и принялся промакивать пергамент пропитанной алкоголем тряпочкой.
И, наконец, черная пелена разошлась. Талавайн нашел стилизованную волну, красиво нарисованную различными оттенками синего цвета. Море он нашел. Но где же тайны, которые оно скрывает?
Спрятанная земля
До рассвета Талавайн нашел еще шесть кусочков пергамента, принес в свою мастерскую и почистил. Он надеялся, что в общей картинке откроется указание. Он изучал узор волн, считал их количество и пытался вывести из него буквы. В двух местах он осторожно стер тушь с рисунка, чтобы увидеть, не скрывается ли под ней еще что-нибудь. Все тщетно! Море Ровайна не хотело открывать тайны.
Наконец он поднес кусочки пергамента к пламени масляных ламп, чтобы поискать тайну, которая, возможно, становится видимой при нагревании или другом свете. Это тоже ничего не дало. Незримое око тоже ничего не открыло. Эльф был в отчаянии.
В первых рассветных лучах обессилевший Талавайн опустился на ложе. Семь недель готовился он к этой ночи, а теперь похоже на то, что все было ошибкой. Он прислушался к звукам, доносившимся с улицы. Открывались деревянные ставни прилавков, торговцы обменивались новейшими сплетнями. Утренний булочник расхваливал свой товар.
Талавайн погрузился в тревожный сон. Ему снилась Ишта, шагающая по волнам волнующегося моря и насмехающаяся над ним. Она была вооружена копьем и щитом. Вызывающе колотила древком копья по щиту, от чего раздавался страшный грохот. Внезапно она швырнула в него оружие.
Вскрикнув, Талавайн проснулся. Он весь искупался в поту. Сердце колотилось, словно обезумевшее. А грохот все еще слышался. Эльф озадаченно огляделся по сторонам. Дверь… кто-то колотит в дверь.
— Минутку, я уже иду, — он поспешно собрал пергаментные фрагменты картинки и спрятал их под одеялом. Все еще не придя в себя окончательно, он открыл дверь, за которой его ждал Первый писарь.
— Кажется, ты используешь ночь не для того, чтобы спать, Шутарна. Ишта не любит, когда нарушают установленный ею распорядок, — строго произнес он вместо приветствия. — Однако богиня была снисходительна к тебе. Коллегия священнослужителей почти единогласно выбрала тебя. Мы хотели бы получить одну из твоих работ в качестве подарка для бессмертного Ансура.
Талавайн поклонился.
— Нижайше благодарю вас, Первый писарь. Я знаю, что обязан этой милостью исключительно вам. Я с удовольствием проявил бы свою благодарность. Я давно уже хочу сделать подарок служительницам Дома Неба, поскольку испытываю глубочайшее уважение перед их службой богине в таком уединении. Скажите, известно ли вам, каким образом можно было бы передать им одну из моих картин? — Это была последняя неуклюжая попытка найти монастырь, в котором держат Шайю, Талавайн знал это, но после неудачи прошлой ночи он был в отчаянии.
Священнослужитель наморщил лоб.
— Местонахождение Дома Неба — тайна. Лишь немногие избранные знают путь туда. Говорят, чтобы попасть туда, нужно пройти между мирами. Но если ты дашь мне картину для тамошних жриц, я наверняка найду возможность передать ее им.
— До которого дня я должен закончить картину, чтобы принцесса-варвар увидела ее до принесения в жертву? Думаю, впечатляющее изображение богини могло бы помочь ей понять, сколь велика честь пролить кровь за Ишту и нашу страну.
Первый писарь рассмеялся.
— Какая
благородная мысль, Шутарна, однако боюсь, что варвары настолько странны, что все благородное им чуждо. Ты можешь нарисовать картину, и жрицы наверняка оценят ее, но сердце варварской принцессы она точно не тронет. Мне недавно рассказывали, что эта
принцесса предпочла прожить несколько недель с козами, нежели в монастыре. Ее казнят в начале весны, причем в Доме Неба, расположенном высоко в горах, есть довольно странный обычай решать, когда именно наступит первый день весны. В саду монастыря стоит большая вишня. Когда распустятся ее первые цветы, принцесса-варвар умрет. В это время по всему королевству цветки вишни уже давно облетают.
— Но ведь ее приносят в жертву, чтобы даровать стране плодородие. И это происходит, когда плодовые деревья повсюду уже отцвели, а зерно уже поднялось над землей? — удивленно переспросил Талавайн.
Первый писарь задумчиво провел рукой по бороде.
— Да, есть некоторая неувязка, — наконец согласился он. — Но это не наша забота. Готовься начинать работу над картиной для храма в ближайшие дни, а когда дар для Дома Неба будет закончен, я позабочусь о том, чтобы его передали жрицам, — с этими словами Первый писарь развернулся и ушел, а Талавайн тщательно запер дверь своего магазина. Сегодня он больше не хотел видеть клиентов.
За скудной трапезой, состоявшей из черствого хлеба и козьего сыра, он продолжал размышлять над загадкой картины Ровайна. Наконец он решил еще раз проникнуть в дом своего погибшего друга днем. Хоть он и не смел открыть одно из окон, но через щели в деревянных ставнях будет проникать достаточно света, чтобы видеть лучше, чем ночью.
Он снова прополз по туннелю. Высунув голову из дыры в полу, он удивился. Из-за копоти на стенах комната выглядела так же мрачно и неприглядно, как и ночью. Лишь три узких луча света, в которых плясали золотые пылинки, пробили себе путь в комнату. Один луч падал прямо в спальную нишу. Талавайн, не особо любивший знамения, воспринял это как знак. Он еще раз подошел к стене. На красной глине светилась точка. Он простучал стенку вокруг луча света, в надежде найти скрытую полость. Но ничего такого не было. Напротив, эта стена казалась особенно толстой.
Эльф удивился. Зачем одна стена должна быть плотнее других? Он вышел из ниши и постучал по отрезку стены рядом. Глина звучала глуше.
Талавайн взял с рабочего стола один из ножей и встал на колени на кровати Ровайна. Он осторожно начал царапать клинком глину. Вот уже откололся кусок, а под ним показалась более светлая и плотная штукатурка. На том отрезке, который он освободил от глины, была изображена стилизованная пальма на охристом фоне.
Талавайн взволнованно поддел ножом место слома и отковырял от стены еще больше глины. Показалась пунктирная линия, ведущая по охре. Он пошел вдоль линии, пока не показалась группа домов, окруженных стеной. Рядом с ним на штукатурку была нанесена черная надпись:
Алалах.
Название города Талавайну было знакомо. Он находился неподалеку от границы с Арамом, на плодородной равнине. Он обнаружил тайну Ровайна!
Эльф задумчиво разглядывал стену, пытаясь угадать, где под красной штукатуркой он найдет Изатами, если карта изображена в масштабе. В поисках ему может помочь только точная карта. Он поднес клинок к стене в трех локтях слева и сверху от Алалаха и вскоре процарапал дыру в глине. Сначала он нашел только холмы, на которых были нарисованы одинокие кедры, затем снова наткнулся на пунктирную линию, наверняка обозначающую караванную тропу. Он последовал по ней и открыл группу красных домов, в центре которых возвышался зиккурат, большая ступенчатая пирамида, занимавшая большую часть Изатами.
Талавайн работал не один час, открывая все новые части карты. Он понятия не имел, где искать Дом Неба. Неподалеку от границы с Друсной была нарисована гора Лума. Та гора, на которой когда-то возвела дворец из лунного света девантар Анату. Талавайн всегда считал это одной из множества легенд об Иште, поскольку та одолела Анату в бою и заперла в Желтой башне. Но если Ровайн нанес гору на свою карту в определенном месте, значит, он нашел доказательства того, что этот дворец действительно существует.
Карта Ровайна была настоящим сокровищем! На ней были изображены даже залежи руды, торговые маршруты, тайные поселения кузнецов, где изготавливалось драгоценное железное оружие для лувийского войска. А там, где позволяло место, были нарисованы даже соседние империи. Так, была видна часть северного Арама, до крупного рудника Ум эль-Амад, неподалеку от которой находилась охраняемая девантарами Темная долина — это место также попало на карту Ровайна.
Стояла глубокая ночь, когда Талавайн нашел Дом Неба. Он находился в гряде остроконечных гор далеко на севере Лувии, неподалеку от границы с Ишкуцей. Семилучевая золотая звезда свидетельствовала о том, что в долине находится крупная звезда альвов.
«Но этим путем я не смогу воспользоваться никогда», — подумал Талавайн.
Он устало улегся на целиком покрытую кусками глины кровать своего погибшего друга. Наконец-то его поиски подошли к концу. До цветения вишен в горах пройдет еще много лун, ведь зима еще даже не начиналась.
«Нужно скопировать карту», — подумал Талавайн.
Спрятанная под штукатуркой страна была трудом всей жизни Ровайна. Он погиб, не успев передать свою тайну. Талавайн обязан позаботиться, чтобы это знание не пропало. Кроме того, сообщить Небесному о празднике богов, который состоится следующей весной в Зелинунте. Но как сделать так, чтобы небесный змей отпустил его обратно? Для большого дракона Шайя не значит ничего.
Слишком взволнованный для того, чтобы уснуть, и слишком уставший, чтобы возвращаться по туннелю в собственную мастерскую, он размышлял о собственном будущем, и решил осуществить давнюю мечту.
Герой одной зимы
«Аркуменна, ларис Трурии, раз за разом побеждал наших храбрых воинов, поскольку он вел войну так же, как его бессмертный правитель строил города. Стена щитов — первый боевой ряд, за ним — тысячи лучников, обрушивавших на лесных храбрецов темные тучи смерти. По краям стены щитов — боевые колесницы, готовые устремиться вперед, если не удастся атака стрелами. Аркуменна побеждал войска, превосходившие его собственные по численности в три раза. Для мужчин Друсны война — дело чести. Дуэль, в которой побеждает сильнейший мечник. Но честь — плохой щит от стрел. После каждого сражения умирали сотни нас, еще до того, как мечи и секиры касались щитов врагов. Друсна теряла героев и обширные земли, а под конец утратила и мужество сражаться, ибо храбрейшие молодые ребята давно истекли кровью на множестве полей сражений. Так был заключен мир, условия которого диктовал бессмертный Ансур.
Друснийцы надеялись, что с прекращением войны будет покончено со смертями. Но тот договор, который навязали Друсне, не принес мира. Валесийцы опустошали запасы, и в ту зиму голод пришел даже в самые отдаленные деревни. И до наступления весны к предкам снова ушли слишком многие. Когда же встала угроза второй голодной зимы, восстал один муж, которого называли Володи из Трех Дубов. И он отбирал у валесийцев скот, который украли они, убивал их воинов, где бы ни встретился с ними. А добычу раздаривал, и вскоре под его знаменами собралось немалое войско.
Однако же когда выпал первый снег, Володи исчез, словно он был лишь призраком осени, и пропал, как золотые листья дубов. А бессмертный Ивар обрел новое мужество, ибо наконец-то появился человек, показавший друснийцам, что они еще могут победить. И Ивар воспротивился вассалам бессмертного Ансура. Точно князья они правили в Друсне и выжимали из страны все соки. И все ради того, чтобы их правитель мог строить Белый город. Ивар отменил опалу Володи, превратившую величайшего героя Друсны в человека вне закона. И, несмотря на то что стояла середина зимы, он разослал гонцов во все стороны света, чтобы они разыскали Володи. И объявили народу, что в дальнейшем их герой станет капитаном лейб-гвардии при королевском дворце и первым советником Ивара. Все в лесах должны были узнать, что настала новая эпоха.
В то время никто не догадывался, что валесийцы давно уже расставили силки и решили, что тот, кого не могут убить их мечи, должен погибнуть в Зелинунте. Ночь перед праздником Жертвы, когда должны были собраться все бессмертные, должна была стать последней ночью для Володи (…)»
«Книга лесов — хроника королей Друсны», том I:
От истоков и до года Пламенного неба.
Глава XCII, стр. 766 и далее,
хранится в библиотеке святого Гийома в Анискансе.
Дружеский визит
Аркуменна прекрасно чувствовал исполненные ненависти взгляды, следовавшие за ним по пятам. И был благодарен за то, что бессмертный Ансур выделил ему эскорт из собственной дворцовой гвардии. Слишком много валесийцев были подло убиты в Друсне на протяжении последних недель, и Аркуменна не хотел стать частью списка, в начале которого был заслуженный ларис Альба.
Подкованные подошвы его сапог стучали в ногу с сапогами его телохранителей, когда они пересекли грязный зал длинного дома, который бессмертный Ивар называл дворцом. Единственное, что отличало зал от тех вонючих клоповников, в которых жили его подданные, это была его величина и расточительно раззолоченная обстановка. Так, к примеру, дубовые колонны, на которых покоились потолочные балки, были оббиты листовым золотом. Нужно быть варваром, чтобы думать, что обильное использование золота сделает благородным любое здание. Как непохож на это Белый Зелинунт, который строил его правитель, бессмертный Ансур. Еще всего несколько недель — и город будет завершен. Мечта великого правителя, воплощенная в камне.
Они остановились перед дверью цвета зеленого яблока, расположенной в конце зала. Там, опершись на тяжелые двусторонние секиры, стояли два друснийца с неухоженными бородами. От одного их вида Аркуменна налился желчью. Они не на страже стоят, а бездельничают. А от левого из них еще и несет дешевым пойлом. Здесь, в Друсне, все грязное и опустившееся. Как же он ненавидит эту империю!
— Я Аркуменна, ларис Трурии, посланник бессмертного Ансура Валесийского. Я привез важное известие для вашего господина, бессмертного Ивара.
— Ивар сейчас занят, — пренебрежительно усмехаясь, ответил тот из парней, от которого несло вином. — Тебе придется зайти попозже, балабол.
— Пожалуй, я мог бы сделать это, но мудро ли будет рисковать прогневить сразу двух бессмертных только потому, что ты не хочешь ненадолго зайти к своему повелителю, чтобы попросить его уделить мне мгновение по очень срочному делу? Я не знаю, как у твоего повелителя с терпеливостью, храбрый витязь с ароматом прокисшего винограда, но бессмертный Ансур обычно отрубает голову своим подданным и за меньшие прегрешения.
Друсниец уставился на него маленькими голубыми глазками. Его щеки покраснели, а между бровей образовалась сердитая складка.
— А? Что ты сказал? Не можешь говорить нормально?
— Балабол хотел сказать, что Ивар будет на нас орать, если мы не отведем его к нашему правителю.
— Но…
Второй стражник махнул рукой и отошел в сторону.
— Пусть сам с Иваром дерется, — и с этими словами он открыл дверь. — Твои телохранители останутся здесь. Там они тебе не понадобятся. Мы ведь все здесь друзья.
Аркуменне не понравилась ирония стражника. Он запомнил лицо этого человека, у которого под глазом красовался маленький красный шрам. Если преставится возможность, нужно будет позаботиться об его устранении. Этот воин умен и строптив. Таких людей вокруг Ивара быть не должно, в будущем от таких будут одни неприятности.
Воин провел его по небольшому коридору, заканчивавшемуся перед красной дверью. Энергично постучал. Изнутри послышался какой-то непроизносимый звук, который воин, судя по всему, расценил как приглашение открыть дверь.
— Тебя ждут, — с насмешливой улыбкой произнес он и отворил дверь.
Едва Аркуменна переступил порог, как рядом с ним о стену со звоном разбился кувшин с вином.
— Я сказал, чтобы мне не мешали! — проревел кто-то пьяным басом. — Прочь отсюда!
На стуле с высокой спинкой сидел чернобородый парень, массивный, как медведь. За его спиной стояли две упитанные светловолосые женщины. Одна почесывала его волнистые волосы, другая скорее без энтузиазма дергала за них.
Аркуменна опустился на колени перед бессмертным Иваром.
— Мой повелитель, бессмертный Ансур прислал меня со срочным посланием, великий. Прошу вас выслушать меня.
Ивар заморгал, словно с трудом узнавая его. Очевидно, бессмертный снова напился до беспамятства. Аркуменна не припоминал, чтобы когда-либо видел правителя Друсны трезвым. Неудивительно, что королевство загибается.
— Можешь остаться, — проворчал Ивар.
— Прошу прощения, что доставляю вам беспокойство, однако дела, которые нам нужно обсудить, требуют некоторой секретности, — Аркуменна любил говорить на языке варваров с максимумом формальностей. Таким образом каждый раз удавалось вызвать смущение. Его грамматика и произношение были совершенны, но ни один друсниец не выражался так, как он.
Ивар на миг уставился на него, словно перебирая в уме услышанные слова, чтобы уяснить их смысл.
— Уйдите, — вдруг набросился он на женщин, которые поспешно покинули комнату.
На плечо Аркуменны легла тяжелая рука.
— Твой меч и кинжал, балабол. Тебе не понадобится клинок, когда будешь разговаривать с моим правителем. Твоего ядовитого языка в качестве оружия вполне достаточно.
Валесиец поднялся, расстегнул перевязь и вложил ее в руку телохранителю. Воин тут же вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
— Выкладывай, балабол.
Аркуменна с трудом сдержал гнев. То, что даже бессмертный называл его прозвищем, которым обращались к нему во всей Друсне, было непростительным оскорблением. Но насмешка — это все, что осталось у друснийцев, все остальное у них отняли, думал полководец, и настроение тут же улучшилось.
— Бессмертный Ансур огорчен недопониманием, возникшим между твоим народом и его людьми.
Ивар рассмеялся. Смех получился громким, безрадостным.
— Недопониманием? Называй вещи своими именами: были зарезаны дюжины ваших воинов. Моих сборщиков податей вешали, если они совались в леса с эскортом меньше чем в сотню всадников. Внешние посты сожжены, украдены сотни груженых мулов с собранными налогами. Недопонимание… нет, это слово весьма неверно описывает настроение в моем королевстве!
— Но с тех пор, как этот Володи пропал, все снова немного успокоилось, — заметил Аркуменна, прекрасно знакомый с положением дел в Друсне. Две недели тому назад его отозвали из Золотого города. С тех пор он провел множество часов, изучая отчеты о восстании в Друсне, разговаривая с воинами, которые были свидетелями нападений.
— Этот парень вернется снова, — Ивар поднялся со стула и, слегка покачиваясь, направился к небольшому столику рядом с разворошенной постелью и налил себе бокал вина. — Хочешь тоже? Хорошее вино, с Эгильских островов.
Как ни любил Аркуменна густое красное вино с Эгил, сейчас он решил с благодарностью отказаться. Во время этой миссии необходимо было сохранять трезвую голову.
— Бессмертный Ансур не хочет ждать, пока бандиту заблагорассудится вернуться. Он был бы очень рад, если бы вы бросили все силы на его поиски, великий Ивар.
— Сейчас, когда началась зима? — Бессмертный со стуком поставил кувшин на стол. — Ты хоть представляешь, о чем просишь?
— Прошу прощения, это не я прошу вас, а бессмертный Ансур.
— Человека, который зимой забрался в леса, не разыскать, — Ивар неопределенно махнул рукой в сторону закрытого окна. — У этого Володи там друзей больше, чем у меня. Никто не скажет, куда он делся. Если мне придет в голову что-то с ним сделать, это будет стоить мне трона.
— Но, но… — Аркуменна успокаивающе поднял руки. — Кто же говорит, что вы должны
что-то сделать с этим мятежником. Бессмертный Ансур прекрасно понимает затруднительное положение, в котором вы находитесь. Вам не нужно наказывать Володи. Совсем напротив. Похвалите его во всеуслышание за то, что он сделал. А потом назначите его командующим своей лейб-гвардии. Пригласите его явиться сюда, ко двору, поклянитесь перед вашими жрецами, что вы будете защищать его ценой своей жизни, если валесийцы попытаются пролить кровь Володи.
Ивар уставился на него, очевидно, не веря своим ушам.
— Конечно, мы перед всем миром будем протестовать против этих почестей, но, поверьте мне, это ничего не будет значить. Таково настоятельное желание бессмертного Ансура, чтобы вы призвали Володи к своему двору и отнеслись к нему как к лучшему другу.
— А зачем мне это надо? — недоверчиво поинтересовался правитель.
— Ваш народ полюбит вас за это. Но, вынужден признать, это лишь второстепенный вопрос… Важно то, что командующий лейб-гвардии будет сопровождать вас на праздник богов в Белый Зелинунт. Там он и его жрица из Цапоте исчезнут навеки. Бессмертный Ансур уже показал мне могилу, предназначенную для них обоих. Полость в фундаменте храма мелких богов. Никто никогда их там не найдет. Конечно, в сагах своего народа Володи будет бессмертен. Они выдумают кучу глупостей, как обычно бывает, когда кто-то просто исчезает. А если его не станет, мятеж быстро затухнет сам собой.
— Я должен убить его? — В голосе пьяницы послышались плаксивые нотки.
— Скажем так, его крови на твоих руках не будет.
О чести
Талавайн наслаждался быстрой ездой по осеннему лесу. Деревья оделись в лучистое золото. В воздухе витал пряный аромат гниющей листвы, напоминая о том, что роскошь негустого леса — лишь прелюдия к сну смерти зимой. Внезапный порыв ветра засыпал теснину пеленой кружащихся листьев.
Талавайн пригнулся к шее жеребца. Ветер играл распущенными волосами эльфа. Щеку ласкала теплая кожа. Он чувствовал ток крови под шелковистыми волосками, безумное сердцебиение жеребца, так же наслаждающегося разудалой скачкой, как и он. Узкая лесная дорожка вывела его на поляну, на которой возвышался роскошный особняк. Но здесь природу обуздали. На подстриженной траве, казавшейся слишком зеленой для этого времени года, не было ни единого золотого листка. Но, возможно, он слишком много времени провел в королевствах, где безжалостное солнце слишком быстро заставляло пожелтеть любую зелень.
Неподалеку от дома стояли вишни в цвету. Теперь Талавайн отчетливо ощутил множество заклинаний, сплетенных для того, чтобы подчинить естественное течение времени желанию хозяина дома. Он едва не забыл о том, как сильно его отец любит игры, как много для него значит возможность подчинять себе все вокруг. Это было одной из причин того, почему больше века тому назад он сбежал в Голубой чертог. Тогда он хотел убежать от тирании. А теперь это было единственным местом в Альвенмарке, куда он мог пойти. В любом другом месте его схватят. И именно его отец-тиран, тень, лежавшая на всем его детстве, утратил эту власть над ним навеки. Поэтому он и приехал сюда. Талавайн не знал, поможет ли ему Солайн. Он был уверен лишь в том, что надеть на него путы князь не сможет.
Из-под копыт жеребца брызнула мелкая белая галька, заставляя перейти на более спокойный бег. Под колоннадой левого крыла имения показались два силена — козлоногие бездельники с густыми бородами и зелеными, как лес, глазами с хитрыми искорками. Один из них бросился к усыпанной галькой дорожке, чтобы принять поводья его вороного.
— Позволишь поставить твоего коня в стойло, господин?
Талавайн невольно усмехнулся. Называть его господином и при этом обращаться к нему на «ты» было необычайно деликатно для силена. Должно быть, таково влияние отца, который, без сомнения, так же навязал свою волю обоим забиякам, как и природе окружавшей дом поляны. Когда он был здесь в последний раз, оба они еще не состояли у отца на службе. Это было, пожалуй… лет четырнадцать назад.
«Да, именно столько времени я здесь не бывал», — ошеломленно подумал он. Время пролетело незаметно.
— Вытри его насухо и дай немного овса, — приказал Талавайн, спешиваясь. Он вошел под колоннаду и махнул рукой второму силену. — Отведи меня к князю Солайну.
Козлоногий смерил его мрачным взглядом.
— Думаю, князь не в настроении принимать чужаков. Он уединился. А просителей он будет принимать завтра.
— Доложи, что к нему на прием явился его сын Талавайн, возможно, он смилостивится.
Силен сдвинул кустистые брови и подозрительно оглядел его с ног до головы.
— Ты не умер?
Талавайн улыбнулся, оглядывая себя.
— Судя по всему, нет.
— Но все… — Силен запнулся, мгновение боролся с собой, а затем продолжил: — Конечно, твой отец примет тебя, молодой господин.
Он развернулся и, стуча копытами, побежал в южное крыло. Там он открыл дверь, ведущую в длинный коридор, и остановился.
— Ты найдешь отца в маленькой библиотеке за танцевальным залом. В это время дня он всегда там, смотрит на море. Возможно, лучше будет, если ты сам пойдешь к нему, молодой господин. Скорее всего, он не поверит мне, если я сообщу о твоем прибытии.
Похоже, отец стал еще худшим тираном, раз силен так его боится. Козлоногий слуга поклонился, и Талавайн вошел в коридор. Залитый светом коридор, тянувшийся почти вдоль всего южного крыла, насчитывал почти тридцать шагов в длину. В стенных нишах стояли статуи, работы лучших мастеров Аркадии. Талавайн обнаружил две новых статуи, добавившиеся с его прошлого визита. Одна изображала согнувшегося атлета, растягивавшего мышцы на ногах. Вторая — охотника с опущенным луком. Оба — обнаженные мужчины.
Усмехнувшись, он вспомнил комментарии двух своих младших сестер по поводу обнаженных мужчин. Как они хихикали и краснели. В детстве они часто играли здесь в прятки и при этом прятались за постаменты статуй. Как-то раз его младший брат случайно отломал палец мраморному кобольду. В наказание за это их отец, Солайн, на три дня запер его без света в фамильном склепе. Все просьбы и мольбы не могли заставить его изменить решение. Когда Асфахаль отсидел наказание, его было не узнать. В тот же день он нарочно отрубил руку одной из самых любимых статуй отца. После этого украл коня и навеки ушел из дома. Ему было всего семнадцать. Еще совсем ребенок, поскольку обычно эльфы покидали отчий дом примерно после пятидесяти, чтобы начать собственный путь.
Талавайн ускорил шаг. Внезапно всплывающие воспоминания стали ему неприятны. Он старался забыть о столь многом. Более десяти лет не думал об отце, братьях и сестрах. А теперь пришел, поскольку хотел попросить об услуге, которую ему никто больше не окажет. Провел рукой по тубусу с картой, которую нес за спиной, как колчан.
Дойдя до двери в маленькую библиотеку, он открыл ее, не постучавшись. Отец стоял у одного из больших окон, выходивших на море, со скрещенными на груди руками. Он не обернулся, хотя наверняка слышал, что кто-то вошел в комнату. Его длинные серебристые волосы до плеч поддерживал безыскусный золотой обруч. На нем был длинный халат прямого покроя из тонкой ткани цвета бутылочного стекла, выглядевший в точности так же, как помнилось Талавайну в детстве.
— Рад видеть вас в добром здравии, — торжественно произнес Талавайн. Сердечных приветствий отец не любил.
Солайн медленно обернулся к нему. Левая бровь слегка приподнялась. Сказать, что это означает — удивление или же недовольство — Талавайн не мог.
— Вижу, ты пропустил собственную смерть, сын мой, — он мягко кивнул, на его бледных губах мелькнула тень улыбки. — Отрадно.
Чувства, которое должно было выражать это слово, в голосе Солайна не слышалось.
С момента их последней встречи лицо отца стало уже. На мраморно-белой коже отчетливо проявлялись его высокие скулы. Когда-то Асфахаль сказал, что отец сам похож на одну из своих статуй, только сердце его еще тверже, чем камень.
— Боюсь, не совсем понимаю, что вы имеете в виду, когда говорите, что я пропустил собственную смерть, отец.
— Значит, ты только вернулся, — рассудительно, не вдаваясь в дальнейшие объяснения, заявил отец. — На ваши дерзкие колкости ответили разрушительным ударом.
— О чем ты говоришь?
— О беде, которую накликали на нас эльфы Голубого чертога! — Он перешел на тот же тон, которым когда-то объявил Асфахалю то, что запрет его в фамильном склепе. — Из-за того, что вы раздразнили их, девантары перешли последнюю черту. Они явились в Альвенмарк и уничтожили Голубой чертог! Все те глупцы, с которыми ты связался, мертвы. Девантары убили даже Небесного. И судя по тому, что я слышал, они тщательно зачистили территорию от шпионов, которые отправились на Дайю и в своем безумии наивно полагали, будто укрылись от девантаров.
Талавайну показалось, что земля ушла из-под ног. Он отступил на шаг, оперся на один из книжных шкафов.
— Этого не может быть… — пробормотал он. И, тем не менее, это объясняло все. — Небесный…
— Его погребло в одном из ваших подземных чертогов, под горой камня, — безжалостно продолжал отец. — Твои небесные змеи страдают высокомерием. Только потому, что альвы предоставили им одним заботиться о делах собственного творения, они еще далеко не боги, в отличие от девантаров. Это все равно как если бы мой привратник вдруг возомнил себя строителем и вообще главным во всем дворце только потому, что я передал ему на хранение ключи.
Талавайн умоляюще поднял руки.
— Оставьте это, отец. Довольно! У меня погибло много добрых друзей. Избавьте меня от вашего сарказма. Я не хочу… — Голос его прервался.
Голубой чертог разрушен! Он просто не мог себе этого вообразить. Они были глазами и ушами небесных змеев. Как они могли не заметить, что девантары задумали уничтожить их! Неужели отец прав? Неужели они стали чересчур тщеславными и самоуверенными, чтобы обращать внимание на опасности, которые накликали собственными поступками?
— Сядь, — отец указал на кресло у камина. — Ты выглядишь очень усталым. Может быть, велеть принести тебе что-нибудь выпить? — Тон его голоса по-прежнему был холодным и отстраненным, но это были самые сочувственные слова, которые ему когда-либо доводилось слышать от отца.
Талавайн опустился на мягкую кожу. Уставился в камин, на сметенный пепел, пытаясь снова выстроить мир, где было потеряно все, ради чего он жил на протяжении последних десятилетий.
— Ты собираешься уйти снова, верно?
Талавайн смотрел в суровое, изможденное лицо старого эльфа. Лишь теперь он увидел царившую в нем печаль: морщины, горечь и желание ни в коем случае не выдавать собственных чувств.
— Да, я снова уйду. Я здесь потому, что мне нужна ваша помощь. Потому что вы единственный, кому я могу сейчас доверять.
На губах Солайна снова мелькнула слабая улыбка.
— Никогда не думал, что услышу подобные слова из твоих уст. Что я единственный, кому ты можешь доверять. Как будто у тебя так же мало друзей, как и у меня.
— Мои друзья мертвы. А те, кто жив, не отпустят меня обратно на Дайю. Однако же я должен исполнить последний долг. Это дело чести.
— Дело чести?
Вот он снова, этот саркастический тон, отравлявший детство Талавайну, его братьям и сестрам.
— Не пойми меня превратно, мальчик. Я не стану задерживать тебя. Я просто хочу понять, почему ты уходишь. Все ушли, а твоих братьев и сестер я не успел спросить, чем я их напугал.
Талавайн вспомнил, как отец стоял у окна, когда он вошел. Солайн воссоздавал в памяти путь, который привел его к одиночеству. Может быть, хотел пройти его в обратную сторону? Или просто понять? Что ж, пусть отец узнает хотя бы о
его жизни. Он должен сделать это. А вскоре он останется последним, кто его знал. Талавайн прекрасно осознавал, насколько малы его шансы вернуться живым из путешествия к Дому Неба.
Поэтому он рассказал о своей жизни, своих миссиях по поручению Голубого чертога, о долгих годах, на протяжении которых он был гофмейстером бессмертного Аарона и оказывал решающее влияние на судьбу империи, во много раз превосходившей размерами Аркадию. Он рассказал и о Голубом чертоге, своих тамошних друзьях, о великодушии и мудрости Небесного. Это был отчет всей его жизни.
За окнами давно стемнело. Отец разжег огонь в камине и принес еще одно кресло, когда устал стоять. Он ни разу не перебил сына, словно боялся, что одно неверное слово может пресечь поток речи его сына.
Когда Талавайн закончил свой рассказ, они еще долго сидели молча и глядели на огонь. Молчание было приятным, наполненным пониманием. Такая тишина, которая оставляет всем пространство для размышления.
— У тебя была более насыщенная жизнь, чем у меня, — наконец произнес отец. — Хоть я и не люблю крылатых тиранов, я приду к одному из небесных змеев и передам ему копию карты Ровайна и твое сообщение по поводу предстоящего собрания девантаров и бессмертных.
— Спасибо.
— Но у меня тоже есть к тебе просьба. Хорошенько подумай, почему ты уходишь!
— Это дело чести, — ответил, насторожившись, Талавайн. Вечер получился хорошим. Неужели отец все же испортит все в самый последний момент?
— Честь! — насмешливо произнес тот. — Честь — это просто вуаль, скрывающая темные чувства. Не пойми меня превратно, мальчик, я уважаю твое мужество, мне кажется, что в нем есть все. Кроме понимания.
Талавайн вздохнул и поднялся. Как можно было надеяться, что отец изменился? Пожалуй, ему действительно не хватает понимания!
— Уже поздно, я пойду отдыхать.
Солайн схватил его за руку, пытаясь удержать.
— Останься. Я… Прошу, прости меня, ты же знаешь мой резкий характер. Но сегодня все не должно закончиться вот так. Мне просто хотелось, чтобы ты осознавал свои истинные чувства, когда отправишься на свой последний бой в мир детей человеческих. Это сделает тебя сильнее.
— А вам что-то известно о моих чувствах, отец?
— Поверь мне, мальчик, у меня было очень много времени для того, чтобы поразмыслить о ложном чувстве чести и пожалеть о многих вещах, которые я совершил в жизни. Честь — понятие еще более неуловимое, чем любовь. Каждый понимает под ним что-то свое. Честь женщины может быть разрушена одной-единственной ночью любви. Но о мужчине я никогда ничего подобного не слышал. В худшем случае несколько страдает его доброе имя, если он пускается в любовную авантюру. Но если мужчина уклонится от сражения, с его честью будет покончено. А если это будет женщина — даже воительница — ее поймут. И как часто, когда сражаются будто бы за честь, на самом деле прикрывают ей темные чувства? Раненую гордость, желание отомстить или что-то еще… Тот, кто стоит за что-то благородное, не должен прикрываться честью, он должен назвать причину по имени.
В первый миг Талавайн разозлился и хотел уже уйти, но тут же осознал, что это было бы бегством. На этот раз он не станет убегать от ответа, которого потребовал отец, и от резких манер Солайна.
Он сидел и думал. Почему так трудно ответить? Действительно ли он делает это для бессмертного Аарона? Он будет лучшим правителем, если рядом с ним будет Шайя. Или он хочет таким образом отомстить, перечеркнув планы Ишты?
— Думаю, я делаю это потому, что жизнь Шайи не должна угаснуть, а я — единственный, кто может это предотвратить.
Отец кивнул.
— Но куда идти принцессе, если ты спасешь ее? Она никогда не сможет вернуться к бессмертному, потому что, если ее узнают, ей конец, и этот король Аарон тоже окажется в непростой ситуации. Ты хорошо все обдумал? Захочет ли она иметь жизнь, которую ты ей подаришь?
— Да, — конечно, он прекрасно осознавал все эти трудности. Много ночей лежал без сна и размышлял об этом. И способ решения этой дилеммы был лишь один.
Он рассказал о нем отцу.
Солайн потрясенно глядел на него. Никогда прежде не видел Талавайн слез в глазах отца. Старый эльф притянул его к себе, обнял и не хотел отпускать.
— Ты гораздо лучше меня, сын мой. Я горжусь тобой и в то же время прихожу в отчаяние от того, что ты собираешься сделать.
Последний бой
Золотой описал крутую дугу, пролетел над самыми волнами бушующего моря в сторону большой бухты, черные утесы которой возвышались перед ним, похожие на каменных стражей. Пена обрызгивала расправленные крылья и скатывалась с его покрытого чешуей тела. Его трепали сильные порывы ветра, словно пытаясь увести прочь от цели — входа в пещеру, зиявшего в скале чуть выше линии прибоя. В последний момент он сложил крылья и, вытянув когти, приземлился на мокрый базальт. Слегка заскользил и наконец остановился.
Скалы дрожали под бушующими ударами волн, налетавших на отвесные утесы. Это был самый сильный шторм этой зимы. День, который будет помниться еще долго. Благодаря множеству причин…
Золотой заполз еще глубже в пещеру, вниз к тому просторному гроту, в котором он так часто собирался со своими братьями по гнезду. Заняв свою нишу и обведя взглядом собравшихся, он заметил, что пришел последним. Здесь был даже Дыхание Ночи, который так часто пропускал собрания.
— У
тебя наверняка были причины так настойчиво созывать нас, — начал разговор Приносящий Весну. Он был вежлив и прагматичен, как обычно. Золотой видел, что не все его братья столь терпеливы. Некоторые из них весьма неохотно покидали свои убежища зимой. Конечно, они могли оградить себя от зимней непогоды. Одного слова силы было достаточно, чтобы прогнать холод. Но от укоренившегося глубоко в душе желания прятаться зимой под скалами не помогали никакие чары.
—
Мастер Голубого чертога, Талавайн, сумел избежать преследования девантаров и передать нам важное послание, прежде чем вернуться на Дайю, где он продолжает выполнять свою миссию, — хотя Золотой понятия не имел, зачем Талавайн вернулся на Дайю, он не сумел прочесть этого в сумбурных мыслях Солайна, но признание в том, что он понятия не имеет, что там делает эльф, будет выглядеть плохо. Нужно представить его героем. —
Во время праздника Жертвы, весной, в городе Зелинунт королевства Валесия состоится встреча всех бессмертных и девантаров. Уникальное событие в истории детей человеческих. И возможность, подобной которой не будет. Мы можем уничтожить их всех и начать эпоху вечного мира!
—
Или же эпоху братоубийственных войн, — заговорил Изумрудно-зеленый. —
Мы не имеем права уничтожать девантаров и их бессмертных. Любой силе в трех мирах нужна сила, которую ей можно противопоставить. Иначе равновесия не будет. Если исчезнут девантары, настанет день, когда мы вцепимся в глотки друг другу. Мы хищники. Нам нужен враг, иначе мы растерзаем друг друга.
—
Это что еще за странная философия? — возмутился Пламенный. Он настолько пылал гневом, что Золотой отчетливо чувствовал, как потеплело в пещере совета. Несмотря на то что Пламенный высказывался в его пользу, его мысли сопровождались таким количеством негативных чувств, что слышать его голос внутри себя было неприятно. Он был совсем не таким, как Изумрудно-зеленый, который, может быть, и не от мира сего, но пронизан гармонией, благодаря которой слушать его мысли приятно.
Хвост Пламенного резко щелкнул по камням просторной ниши, в которой он сидел.
—
Как вы думаете, зачем собираются бессмертные и девантары? Они планируют нанести по нам удар невиданной силы. И мы позволим себе упустить возможность сразиться с ними, братья? Вы все слышали отчет Ливианны и Бидайн. Вы знаете, что происходит в Нангоге. И теперь собираетесь ждать, пока то же самое или даже худшее, случится в Альвенмарке? Без меня! Альвы поставили нас защищать этот мир. Я выполню свой долг!
—
Для меня есть большая разница между тем, несем ли мы войну в Нангог посредством своих драконников, где, по давнему правилу, не должны жить ни дети альвов, ни дети человеческие, или атакуем непосредственно Дайю, — высказался Красный.
Золотой поразился, что его брат по гнезду ведет себя так сдержанно, ведь он слыл безжалостным бойцом.
—
Позвольте мне с помощью метафоры представить свое видение ситуации, — спокойно произнес Золотой. Нужно направить дебаты обратно в верное русло, прежде чем любители мира получат большинство. —
Представьте, что благодаря счастливой случайности вы узнали, что ваши враги куют мощное боевое копье. Оружие, способное пробить любой доспех. Вы можете разрушить оружие, пока оно не закончено, или отвернуться и надеяться на то, что это копье никогда не пробьет вашу спину. Что вы станете делать? Разумно ли закрывать глаза на опасность и надеяться на то, что наш враг не воспользуется оружием?
—
Не делай из нас полных дурачков, — зашипел Иссиня-черный, обнажая зубы. Золотой был начеку и повернулся к нему. Его одетый в темно-синюю чешую брат был весь покрыт шрамами, вынесенными из множества сражений. Он был единственный среди его братьев по гнезду, от которого он готов был ожидать, что мысленный спор в любой момент может смениться поединком на когтях и клыках. —
Не кажется ли вам странным, братья, что это известие достигло нас, несмотря на то что все лазутчики Голубого чертога были истреблены? Кто передал его? Почему этот посланник не стоит здесь, перед нами, чтобы мы могли прочесть его мысли? Может быть, девантары хотят заманить нас в ловушку? Или ты собираешься сделать нас своим копьем, которое мы вонзим в спину девантаров, пока они зализывают раны? — поинтересовался Иссиня-черный, не спуская с него взгляда.
—
Это известие передал Солайн, отец Талавайна, бывший мастером в Голубом чертоге, который долгие годы рисковал жизнью, служа при дворе бессмертного Аарона. Талавайн выше всяческих сомнений, братья, — заверил Золотой.
—
А почему он тогда не здесь? — не отставал Иссиня-черный.
—
Насколько я понял старого эльфа, Талавайн враждует с девантаром Иштой. Он хочет сделать что-то, что нанесет ей ущерб. Он вернулся на Дайю. Мы уже не можем связаться с ним. В его поступке, попытке передать нам известие я вижу доказательство его лояльности. Он пошел на риск быть обнаруженным девантарами, когда отправился к своему отцу Золотыми тропами, — Золотой чувствовал, что его загоняют все дальше и дальше в угол, с каждым словом все больше и больше злясь на Иссиня-черного. Он знал, что должен сохранять спокойствие, но больше всего ему хотелось вцепиться брату в глотку.
—
Почему он не предстал перед нами? — упирался Иссиня-черный. —
Ему есть что скрывать?
—
Нет! — подал голос Дыхание Ночи. Он был почти невидим в тени своей ниши, где ярко светились лишь его небесно-голубые глаза. —
Ясно же, что он опасался, что мы не отпустим его, если он придет к нам сам. Он последний оставшийся в живых мастер Голубого чертога. Последний посвященный в тайны, которые навеки утрачены. Талавайн не обманет нас. Впрочем, возможно, что девантары сделали его своим невольным посланником, потому что хотят расставить для нас ловушку. Их идея собраться за пределами Желтой башни кажется мне легкомысленной.
—
В данный момент они не ощущают опасности, — произнес Изумрудно-зеленый, показавшийся вдруг расстроенным.
Золотой почувствовал, что его брат по гнезду, хоть и не хотел этой атаки, но чувствовал себя обязанным поделиться своими чувствами со всеми.
—
Наше противостояние давно уже идет по одной и той же схеме, — продолжал Изумрудно-зеленый. —
Сначала одна сторона наносит удар. Затем другая наносит контрудар. Атаки перемежаются. Последний удар нанесли мы. Теперь они готовят свой, тут я должен согласиться со своим пламенным братом. Кажется, они собираются нанести удар невиданной доселе силы. Удар, который закончит наш спор, поскольку будет ужасающе разрушителен.
— Вы слышите, братья, даже самый мирный из нас понял, чего стоит ожидать, — возликовал Пламенный.
—
Наше положение очень простое, — теперь нужно выиграть голосование, подумал Золотой, не стараясь скрывать свои мысли от братьев. —
Благодаря счастливой случайности у нас есть необычайная возможность уничтожить врагов. Врагов, которые, как мы знаем, собираются с целью подготовить наше уничтожение. Если мы не нанесем удар, то дадим им возможность нанести Альвенмарку невиданный ущерб. Давайте ударим таким образом, чтобы не подставиться, если это окажется ловушкой. Давайте откроем драконью тропу в Зелинунт, где нет звезды альвов. И пошлем на город и девантаров разрушительную струю пламени.
Мысли братьев смешались. За слова «разрушительная струя пламени» он получил кучу насмешек. Молчал только Пламенный. Золотой знал, что это не просто так, и насладился концертом их чувств, когда он пояснил, что имел в виду:
—
Эту мысль зародил во мне способ плетения девантарами своих великих заклинаний. Вы знаете, что сила магии девантаров многократно приумножается, вносит новые нити в переплетение заклинаний. Возможно усилить и наше драконье дыхание, более того, превратить его во что-то совершенно иное, нежели мы знали до сих пор. Пламенный поддержал меня во время эксперимента. Результаты были поразительны! Если мы все свяжем свое пламя с помощью магии в один-единственный луч, это разрушит Зелинунт. Более того, возможно создать такое заклинание, которое позволит нам на века отравить долину, там останется холодное пламя, которое дети человеческие сначала не почувствуют, которое будет обжигать их кожу, как солнечные лучи, и наконец убьет, если они будут находиться под ним слишком долго. И даже тот, кто проведет лишь немного времени в месте, где действует в качестве невидимой силы холодное пламя, в будущем будет нести в себе яд, который медленно убьет его.
— Какой нам прок от такой вероломной смерти? — Приносящий Весну был в ужасе, и Золотой почувствовал, что кроме Иссиня-черного и Пламенного все братья не поддерживают такую идею.
—
Братья, думайте о будущем! Мы создадим место причудливой красоты, место, равного которому не будет во всем мире детей человеческих. И это будет место, где погибли их боги. Я не хочу, чтобы там устроили место паломничества, где будут почитать мучеников. Место, где они будут черпать новые силы. Долина должна быть проклята. Ее должны избегать. Так и боги быстрее будут забыты, — Золотой почувствовал, что после этого последнего аргумента сопротивление его братьев
стало ослабевать.
—
А что мы будем делать, если девантаров там не будет? — спросил Дыхание Ночи. Против него теперь были только он и Приносящий Весну.
—
Ты же знаешь, брат, если все девантары соберутся в одном месте, мы почувствуем это, — его план был безупречен. Золотой размышлял над ним не один день, взвешивал все возможности. —
Если девантаров не будет в Зелинунте, мы тут же снова закроем драконью тропу. Мы ведь не хотим, чтобы они узнали о нашем оружии прежде срока.
—
Но ты ведь знаешь, насколько смутно это чувство, брат! — резко заметил Дыхание Ночи. —
В первую очередь, когда нас разделяет пропасть между мирами. Они могут находиться в любом месте в радиусе нескольких миль. Вряд ли разрушительный луч пламени сможет сохранить свою силу на большом расстоянии.
— Они должны находиться в радиусе ста шагов, — согласился Золотой. —
Иначе луч пламени вряд ли убьет их. Нам придется послать драконника, который отметит для нас цель или подаст знак отступить, если девантары не придут.
—
Полагаю, это тоже уже продумано, — в мыслях Дыхания Ночи отчетливо ощущалось недовольство. Зато остальные братья просто слушали его. Он почти убедил их.
—
Не просто продумано. Я зачаровал плащ. Наш драконник должен отнести его в место, где соберутся бессмертные и девантары. Достаточно будет, если он приблизится к нему на сотню шагов. Если он наденет его красной шерстяной стороной вверх, значит, наши враги там. Если же мы увидим небесно-голубую подкладку, атаковать не будем. Мое заклинание сплетено так, что драконья тропа откроется прямо над плащом.
—
Значит, избранный эльф тоже погибнет в пламени, — заметил Изумрудно-зеленый.
—
Разве мы не идем на этот риск, посылая своих убийц на миссии? — отчужденно поинтересовался Золотой. Почему мы должны размышлять о судьбе одного-единственного эльфа? Ведь для этой цели мы и создавали драконников. Они должны были убивать и умирать на службе.
—
И кого же из наших воинов ты обрек на погибель? — поинтересовался Красный.
Золотой чувствовал тревогу братьев. Никто не хотел приносить драконника в жертву ради миссии, выжить в которой у него не было ни малейшего шанса.
—
Я думал о Гонвалоне. Он предал меня. Он первый драконник, обернувшийся против своего небесного змея. Он заслуживает смерти. Он не должен стать примером для остальных, — теперь Золотой почувствовал всеобщее одобрение. Как же все-таки предсказуемы братья. Лишь Дыхание Ночи смотрел на него с раздражением.
—
Гонвалон уже не драконник, — заметил перворожденный. —
Он не обязан идти, если мы пошлем его. Однажды он уже обернулся против тебя, брат, и я согласен, что это заслуживает сурового наказания. Но почему он должен подчиниться, когда ты уже не наставник ему?
—
Поэтому мы дадим поручение Нандалее. Он пойдет за ней, как послушная собачка. Он пойдет за ней повсюду, куда бы она ни отправилась. И ты прекрасно знаешь, брат, что она — сущий яд для драконников. Она пробудила в Гонвалоне желание восстать. Благодаря Бидайн и Ливианне мне известно, что она ставит под вопрос наши приказы и…
—
И, тем не менее, до сих пор она выполняла все наши приказы, — перебил ее Дыхание Ночи.
—
Хочешь дождаться, пока она снова собьет с пути других? — спокойно поинтересовался Золотой, зная, что все остальные драконы на его стороне. —
Мы пригрели на груди змею. Серебряная чаша открыла мне, что настанет день, когда она захочет твоей смерти, брат. А позволив ей выбрать Смертоносного, ты дал ей меч, опасный даже для нас.
Дыхание Ночи утратил самообладание. Он оскалился.
—
Ты же знаешь, что серебряная чаша показывает лишь мрачные стороны будущего. Мы не имеем права доверять показанным в ней видениям.
Золотой почувствовал, что братья окончательно отвернулись от Дыхания Ночи.
—
В наших силах позаботиться о том, чтобы это мрачное будущее никогда не настало. В этом случае это действительно просто. Давайте пошлем Гонвалона и Нандалее в качестве смертников и уничтожим девантаров.
Все согласились с этим предложением. Кроме Дыхания Ночи.
В тени Бычьих голов
Талавайн выпрямил спину, выходя из низкой стойки мечника, поклонился вымышленному противнику и плавным движением вложил меч в ножны. Он прекрасно сознавал, насколько смешно его боевое искусство по сравнению с драконниками, однако битва на равнине Куш показала, что он по-прежнему страшный противник для детей человеческих. Для его планов будет лучше, если он сумеет пробиться к Шайе, не проливая крови. Но Талавайн хотел быть готов ко всему.
Он провел рукой по рукоятке клинка. Оружие было первоклассным. Прощальный подарок отца. Он выпрямился и поглядел на север, на Бычьи головы. Странное название для высокой горной цепи, отделявшей восток Лувии от просторных степей Ишкуцы. Он прошел через звезду альвов далеко отсюда и долго двигался по одинокой равнине, изо всех сил стараясь избегать детей человеческих.
Карта Ровайна помогла ему найти дорогу. Талавайн изучал ее до тех пор, пока не научился воссоздавать ее перед мысленным взором, со всеми бесчисленными деталями, которые нарисовал его друг. Должно быть, Ровайн много путешествовал. Об этом он никогда не рассказывал.
Три дня тому назад Талавайн наткнулся на брошенную пастушью хижину и поселился там. Тяжело было идти по глубокому снегу. А ведь он не преодолел даже предгорий Бычьих голов. Он медленно переводил взгляд от вершины к вершине изломанной горной цепи и остановился на горе, своими отвесными склонами отдаленно напоминавшей башню. В тени ее находилась долина, где укрывался Дом Неба. Одинокий, почти недосягаемый.
Подъем туда будет трудным. Талавайн улыбнулся. Проведенные во дворце годы разнежили его. Нужно будет воспользоваться одиночеством, чтобы закалить свое тело и подготовить свою душу к тому, что будет ждать его там, высоко в горах. Времени еще предостаточно.
Иногда он думал о Первом писаре. Священнослужитель принес ему большую, хорошо выделанную звериную шкуру, чтобы, как они и договаривались, нарисовать на ней изображение божества. Но вместо этого Талавайн скопировал на нее карту Ровайна и бежал из Изатами. Туннель, ведущий в дом Ровайна, он тщательно засыпал землей, а в ночь бегства устроил в собственной лавке пожар, чтобы стереть все следы. Не было ли у Первого писаря неприятностей из-за того, что он поверил чужому художнику? Пергамент таких размеров и такого качества наверняка на вес золота. Но храм богат. Наверняка массивный Первый писарь уже сидит в каком-нибудь трактире в Зелинунте, уже найдя какой-нибудь другой подарок.
Праздник Жертвы приближался. Уже через шесть дней состоится собрание бессмертных и богов. Талавайн отбросил эти размышления прочь. Это уже не его бой. В душе снова возникли воспоминания о дворце Аарона в Акшу. О красивом домике с маленьким садиком, где он прожил так долго. Интересно, зацвела ли уже там вишня? На плодородных равнинах Арама климат гораздо мягче. Там уже наверняка настала весна. Но здесь, в горах, зима еще не скоро уступит свои права. Только вчера снег валил на протяжении нескольких часов.
Пока там, в долине, неподалеку от похожей на башню скалы, настанет весна и зацветет вишня, пройдут недели. У него будет еще много времени, чтобы подготовиться к освобождению Шайи.
Легкая задана
Нандалее уверенным шагом шла по пружинящему стволу березы, переброшенному через маленький горный ручей. Из-за таяния снегов воды было так много, что клокочущий белый поток доставал почти до ствола.
Спрыгнув с него, эльфийка оказалась на другом берегу. Оглянулась на Гонвалона, который пересек импровизированный мостик с такой же легкостью. Те почти шесть лун, проведенные с ним в горах сада Ядэ, развеяли ее предубеждения относительно эльфов, выросших во дворцах. По крайней мере, в отношении него. Он удивлял ее почти каждый день. Он умел приготовить очень вкусный ужин в глуши, имея в своем распоряжении лишь самые скромные продукты, знал, какие корешки и травы вкусны и где в горах их можно найти. Он был крепким и выносливым, так же, как и она. Она превосходила его только в качестве охотницы, несмотря на его почти пугающий талант подкрадываться незаметно.
Но в первую очередь он был внимательным спутником. Нандалее лишалась дара речи, думая о том, насколько хорошо он ее знает, как он с улыбкой встречает ее причуды и не устает разговаривать с ней у костра всю ночь напролет. Он столько всего повидал. Знал столько историй. Она отчетливо ощутила, с каким удовольствием он рассказывает о том времени, когда он был драконником. Сбрасывая с души груз своих мрачных поступков. Она никогда не выносила оценок, просто слушала. И лишь одно иногда задевало ее. Он был слишком хорошим любовником. Когда она спала с ним, то наслаждалась этим, а когда после этого иногда не могла уснуть и долго глядела в звездное небо, эльфийка то и дело спрашивала себя, сколько же женщин у него было до нее. На этот счет он молчал или же непринужденно отвечал, что она единственная, сумевшая довести его поиски идеальной любви до счастливого завершения.
Гонвалон уверенно перешел бурный ручей и вызывающе улыбнулся ей.
— Ты думала, у меня будет незапланированное купание, а ты предстанешь в качестве моей спасительницы, — как же хорошо он ее знает!
Вместе они продолжали путь. Нандалее наслаждалась прохладным чистым горным воздухом. Как же приятно было вдыхать его после сухой жары, царившей в саду Ядэ. Он напоминал о местах, где она провела детство. Густой ельник, росший слева на склоне, мог бы находиться и в Карандамоне. В тени, там, куда не проникало солнце, еще лежал снег.
В первый день в горах он построила для Гонвалона небольшой снежный домик, как часто поступала во время охоты. Они находились высоко в горах, на расстоянии более семидесяти миль от Зелинунта, где вышли из одной из мелких звезд альвов, чтобы не привлекать к себе внимания. Гонвалон провел ночь в домике, стуча зубами, практически без сна. При этом внутри было гораздо теплее, чем на склоне горы. Температура в снежном домике была вряд ли ниже точки замерзания, они были хорошо защищены от ветра. В ту ночь он все же проявил себя как настоящий неженка. Вспомнив об этом, Нандалее невольно улыбнулась. Еще долго можно будет дразнить его тем, как он мерз.
Они прошли мимо заброшенной стоянки. Один-единственный взгляд на пепел и уголья, черневшие внутри небольшого круга камней, сообщил Нандалее, что эту стоянку бросили еще до наступления зимы. В горах часто бывали дровосеки. Но в отличие от Нангога, они вели себя разумно и вырубали лишь примерно пятую часть деревьев. Не уничтожали целые площади, валили лишь отдельные деревья. Поэтому здесь оставалось достаточно корней, чтобы удержать землю, которую в противном случае непременно вымывал бы дождь и тающий снег, пока не остались бы лишь голые скалы. Значит, дети человеческие все же знают, как мудро обходиться с сокровищами природы.
— Оттуда, с гребня горы, должно быть видно и Зелинунт, — заявил Гонвалон, едва они добрались до края еловой рощи. — Поспорим, что дворцовый неженка окажется наверху быстрее, чем ты?
— Может быть, лет через пятьсот, если я преждевременно состарюсь и буду ходить с клюкой! — Она поглядела на склон. Он был довольно отвесным. Яркая весенняя трава, еще влажная от утренней росы, затруднит подъем. — Если я выиграю, ты будешь таскать мое одеяло, маленький котелок и припасы на протяжении двух следующих дней.
— Ты же знаешь, что мы, дворцовые неженки, очень плохие вьючные животные? В конце концов, ты сама захочешь забрать вещи, чтобы я мог выдерживать твой темп.
— Неужели я кажусь снисходительной? — с усмешкой поинтересовалась она. — И, кстати, если ты собираешься со мной спорить в таком деле, ты все же осел, — и с этими словами она бросилась бежать.
— Так нечестно! — крикнул он у нее за спиной, поспешно нагоняя ее.
В конце концов он выиграл гонку, опередив ее на десять шагов. Казалось, он летит над травой — настолько легко он взбегал по склону. Вздохнув, Нандалее села рядом с ним. Они отдыхали в нескольких шагах ниже по склону, чтобы их силуэты не были видны на фоне ясного утреннего неба.
Лодыжки горели, она с трудом переводила дух. Сегодня она просто не в форме. Ей было нехорошо уже сразу после подъема. Может быть, плохо переварилась какая-то травка, которыми они приправляли ужин.
— Осел совершенно забыл спросить, что ставила ты.
— Придумай что-нибудь, — пробормотала она, все еще тяжело дыша.
Что с ней такое — такая короткая пробежка так вывела ее из строя?
— После пяти дней, во время которых мы изучили все рецепты рагу из кролика — готовое, недоваренное, подгорелое, с парой еловых иголок или травок, которые не съест ни одна коза — я был бы рад, если бы сегодня мы поужинали чем-то, из чего не будут торчать кроличьи уши, — произнес Гонвалон, весело разглядывая ее.
— Что тебе не нравится в кроличьих ушах?
— Боюсь, нужно быть дворцовым неженкой, чтобы понять это, — он поцеловал ее в лоб. — Должно же быть что-то еще, что может подстрелить моя великая охотница.
«Легко ему говорить, — подумала она. — Он ведь не ходит на охоту».
В отношении дичи дети человеческие поступили не так умно, как с деревьями. Она ведь искала, но следов коз или каменных козлов, волков или медведей не находила. Не выжил никто крупнее кролика. Да и тех найти было тяжело.
— А дворцовые неженки едят белок?
— Подойдет все, что угодно — лишь бы без кроличьих ушей, — весело ответил он.
Она подумала, не поймать ли зайца и не отрезать ли ему просто уши, когда будет потрошить его. Нандалее была практически уверена в том, что Гонвалон не заметит разницы, если она будет жарить мелко нарезанное мясо.
— Ладно, давай посмотрим на город, — Гонвалон преодолел последний отрезок до вершины.
Она хотела последовать за ним, когда ее скрутила судорога. Ощущение было такое, словно что-то вцепилось в нее. Она прижала обе руки к животу, пыталась дышать поверхностно и побороть боль, когда она исчезла так же внезапно, как и появилась.
Нандалее вся покрылась холодным потом.
Что это было?
— Все в порядке? — Гонвалон, пригнувшись, вернулся к ней. — Что стряслось?
— Ногу судорогой свело, — выдавила она. — Сейчас пройдет.
Он опустился на колени рядом с ней.
— Какая нога?
— Левая.
Он привычным движением помог ей вытянуть мышцы, помассировал лодыжку.
— Лучше?
Она кивнула, расстроившись из-за того, что обманула его. Он бы так никогда не поступил.
— Пойдем, он действительно красив, — он поддержал ее, и вместе они преодолели последний отрезок склона и спрятались, чтобы остаться невидимыми для возможных наблюдателей из долины.
Вид открывался головокружительный. Зелинунт поистине заслужил название «Белый город». Все здания были выстроены из мрамора: дворцы, храмы, жилые дома, акведук — абсолютно все. Город раскинулся в долине, сверкающий, как недавно выпавший снег. Здесь не было простых безыскусных домов, только роскошные строения. Между ними вились улицы, похожие на больших черных змей, словно гранитные плиты, из которых они были выложены, отполировали. Однако одна улица отличалась от всех остальных. Она, как и стены дворцов, была выложена белым мрамором. Наверняка эта дорога была предназначена только для правителей.
Куда бы ни бросила взгляд Нандалее, все, что попадало в ее поле зрения, было совершенной формы. Даже на тех немногих крышах, которые были сделаны не так роскошно — вместо мрамора были выложены черепицей теплого оранжевого цвета, фронтоны сверкали золотом. Эльфийка увидела золото не только там. На некоторых площадях и рядом с колодцами, питаемыми от акведука, возвышались огромные статуи из благородного металла, изображавшие правителей, боевые сцены, а также морских животных и нимф.
— Действительно красиво для людей, — признала она. — Возможно, они запретят нам входить в город в таких грязных сапогах.
— В качестве охотников мы наверняка не будем выделяться, — Гонвалон указал на длинные ряды палаток, разбитых к западу от города. За ними расположились огороженные выгоны, где стоял скот. — Там завтра будут готовить еду.
Нандалее задумалась, каким путем лучше всего попасть в город. Повсюду патрулировали стражники в бронзовых доспехах, с белыми плюмажами на шлемах и в длинных белых плащах. Такие оборванцы, как они оба, наверняка будут нежеланными гостями на завтрашнем празднике Жертвы.
— В красивом плаще, который дал мне Дыхание Ночи, меня наверняка не пропустят, — поразительно безэмоциональным голосом произнес Гонвалон.
— Они примут тебя за вора, в таком-то виде. Не понимаю, зачем он дал мне тебя в провожатые. Мы оделись в такие оборванные одежды, а потом у тебя в рюкзаке находится плащ, который среди детей человеческих достойны носить принцы. В этом нет смысла. Лучше просто выбрось его.
— Я бы с удовольствием, — он казался подавленным. — Но пренебрегать подарками небесных змеев — плохая идея. Особенно когда они и так тебя не жалуют.
Нандалее решила не развивать эту тему. Ведь плащ надежно спрятан в его рюкзаке. Никаких неприятностей не будет.
— Спустимся, поглядим на город поближе? — Она указала на склон за их спиной. — Кажется, там, внизу, проходит дорога, которой пользовались в прошлом году охотники и дровосеки, — она оглянулась на мирный горный пейзаж, раскинувшийся за их спиной. Ни один возведенный город не мог сравниться с красотой первозданной природы. Нандалее была рада, что Дыхание Ночи поручил им такую легкую миссию и что Гонвалону разрешили сопровождать ее, несмотря на то что он больше не драконник. Наконец-то ей дали задание, не связанное со смертью и уничтожением.
Она снова поползла по склону, а затем выпрямилась. Гонвалон последовал за ней. Внезапно он притянул ее к себе и поцеловал.
— Я люблю тебя! — произнес он, переводя дух и отпуская ее. Он говорил с такой страстью, что при других обстоятельствах это прозвучало бы похоже на отчаянные слова прощания.
Завещание Шайи
Едва она вошла, как по лицу матери матерей Шайя поняла, что на душе у той лежит какой-то камень. Титул верховной жрицы в Доме Неба не очень подходил юной священнослужительнице, стоявшей перед ней. Кара старалась не смотреть ей в глаза.
— Пришло известие от бессмертного Лабарны, — тихо произнесла она. — Речь идет о… — Она отступила на шаг. — Речь идет о твоем убийстве.
Несмотря на такую тему разговора, Шайя невольно улыбнулась.
— Моем
убийстве? Кажется, тебе не хватает внутреннего настроя для того, чтобы командовать этим монастырем. Я приношу себя в жертву стране. Это… — Теперь голос прервался и у нее. Она подчинилась своей судьбе, приняла отсутствие выхода. Но говорить об этом в открытую — это совсем другое дело.
Она потянула длинную золотую цепь, мешавшую ей покинуть комнату, погладила звенья. Было что-то успокаивающее в том, чтобы почувствовать холодный гладкий металл.
— Это моя вина, — произнесла молодая толстощекая женщина. — Я не отнеслась всерьез к письмам храмового писаря из Изатами. Он постоянно рассуждал о том, как необдуманно выбрано время для ритуала жертвоприношения. Я никогда не думала, что это может на что-то повлиять! Лабарна очень чтит традиции. Он не станет изменять так просто древний ритуал.
Шайя ничего не понимала.
— О чем ты говоришь?
— Твое жертвоприношение. Этот день настал бы тогда, когда зацвела бы вишня в нашем саду. Так было всегда, если принцесса не понесла ребенка после Небесной свадьбы. Но этот жрец решил, что это слишком поздно для ритуала плодородия, поскольку к тому моменту, как цветение начнется у нас, почти во всем королевстве оно уже закончится. Я игнорировала его, не отвечала на глиняные таблички, которые он присылал… — Кара не могла говорить. По щекам у нее бежали слезы.
— Да что случилось-то?
— Этот храмовый писарь, должно быть, обратился к Лабарне. Час назад посланник передал мне приказ бессмертного. С этого года и вовеки мы больше не будем руководствоваться цветением нашего дерева. У меня приказ передать тебя в руки твоей судьбы в полуденный час в день праздника Жертвы. Он прислал с посланником воинов, которые должны убедиться в том, что его приказ выполнен.
Шайя подошла к окну, открыла его и оглядела большой монастырский сад. Утро было холодным. В живых изгородях гнездился иней, еще даже не весь снег растаял. Шайя отчетливо видела большую вишню. Пройдет еще не одна неделя, прежде чем она зацветет.
— Когда же праздник Жертвы?
Мать матерей ответила настолько тихо, что Шайя не услышала ее.
— Когда?
— Завтра, — слово было произнесено шепотом, но Шайю оно поразило, как удар грома.
Завтра! Она думала, что готова к смерти, но то, что от того краткого отрезка жизни, который ей оставался, украли несколько недель, наполнило ее жгучим гневом. И одновременно лишило сил.
— Завтра, — громко произнесла она, словно произнося его, могла лишить это слово ужаса. С тех пор, как отец призвал ее к Кочующему двору, чтобы выдать замуж, жизнь ее была наполнена вопиющей несправедливостью. Этот последний удар отлично вписывался в длинный перечень жестокостей, которыми одарила ее судьба. Она выпрямила спину, встала прямо, борясь с подступившим к горлу комком. Она воительница, это единственное, что у нее нельзя было отнять. Она не станет плакать и жаловаться. Она примет свою судьбу.
— Пусть принесут влажные глиняные дощечки, Кара.
— Ты хочешь продолжить работу? В свой последний день?
— Мы не сможем закончить книгу, но, по крайней мере, я смогу объяснить тебе все самое важное по поводу мандрагоры. Это сильное целебное растение. Нужно закончить хотя бы эту главу. И еще кое-что. Мне хотелось бы, чтобы мое имя не было связано с этой книгой.
— Так не пойдет, — Кара казалась расстроенной. — Ведь в ней практически полностью твои знания…
— Нет, — перебила ее Шайя. — Я не работала над ними так, как ты над своими знаниями о травах и целительстве. Это был подарок. И поэтому теперь это мой подарок тебе. Кроме того, ты должна мыслить прагматично. Какой ценностью будет обладать подобная книга, вышедшая из-под грифеля принцессы-варвара? Жрецы засмеют ее. Никто не станет копировать и распространять ее. Через пару лет она будет забыта. Но если же книга будет написана матерью матерей, то станет священной книгой, пронизанной благословенной мудростью, — Шайя негромко, почти радостно рассмеялась. — Давай сыграем с узколобыми жрецами и целителями такую шутку. Заставим их изучать завещание принцессы из Ишкуцы.
Кара скептично посмотрела на нее. Шайя знала, что она слишком честна для каких бы то ни было обманов, поэтому быстро продолжила:
— Умолчать о чем-то — это не ложь, подруга моя. И помни о том, что именно ты все это записала. Так что это действительно твоя книга. Таково мое последнее желание. Ты ведь не откажешь в последней просьбе обреченной на смерть?
Глаза жрицы наполнились слезами. Наконец она кивнула.
— Я принесу дощечки, — тихо сказала она и вышла из комнаты.
Шайя снова подошла к окну. Ей нравилось смотреть на большую долину. На протяжении последних недель этот вид успокаивал ее. Она глубоко вдыхала обжигающе холодный воздух отступающей зимы. Смотрела на отвесную скалу, возвышавшуюся над долиной, словно огромная башня. Ветер поднимал у вершины вихри. Она думала о Шен И Мяо Шоу, целителе с Шелковой реки, которого ее отец призвал почти год тому назад к Кочующему двору, чтобы восстановить ее девственность. В ночь своей смерти он подарил ей свои знания о целительстве. То была зачарованная ночь, и до сегодняшнего дня она не могла объяснить себе, каким образом это произошло. Да она и не хотела точно знать это, ибо каждая открытая тайна лишала этот мир еще толики очарования.
В коридоре послышались шаги Кары. Она внесла поднос, на котором лежало несколько глиняных дощечек, и поставила его на стол в центре комнаты.
— Ты готова?
Мать матерей вынула из висевшего у нее на поясе футляра один из двух лежавших там грифелей из слоновьей кости.
— Давай закончим твое завещание.
Ее торжественность тронула Шайю. Она не могла смотреть на нее, в противном случае заразилась бы печалью, против которой жрица, ставшая ее подругой, даже не пыталась бороться.
Шайя отвернулась, поглядела на далекую вершину, вокруг которой бушевали ветра, и негромко заговорила.
— Корень мандрагоры пронизан магией и обладает большой целительной силой. По форме он похож на человеческое тело. Листья неприметные. Он произрастает лишь в тенистых местах лесов. Чтобы найти его, нужно идти днем, но собирать его лучше всего в яркую лунную ночь. Тот, кто обнаружит корень мандрагоры днем, должен обвязать его красной ниткой. Нитка свяжет его магию. Если не сделать этого, корень уползет и ночью его будет уже не найти.
«Жаль, что я не корень мандрагоры, — подумала Шайя, — и не могу просто уползти прочь».
Руки ее сжали подоконник. С трудом поборола сладкую боль в груди.
«Что за детские мысли», — обругала она себя.
А затем спокойно продолжила рассказ о мандрагоре, которая, если ее правильно применять, может одолеть столь многие болезни.
Бокал вина
Ивар не выносил эти чертовы горы. И терпеть не мог ходить через пропасть между мирами. Он был бессмертным Друсны, и вот теперь именно он оказался в Валесии, стране, правители которой лишили его остатков гордости. Здесь все об этом знают! Если бы было возможно, он даже не показывался бы перед своим шатром и не подставлялся бы под их язвительные взгляды.
Всякий раз, мысленно возвращаясь назад, он не мог толком сказать, когда началась его беда. Может быть, он позволил спровоцировать себя на войну? На границе между Валесией и Друсной всегда бывали стычки: угон скота, мелкие разбои и потасовки. И правила этой игры изменил Аркуменна. В сражения втягивалось все больше и больше воинов, и Аркуменна всегда побеждал. Раньше такого не бывало. Наконец у Ивара не осталось выбора, кроме как согласиться на мир, во время которого его империю грабили еще безжалостнее, чем во время военных походов. Он кормил рабочих, строивших этот проклятый Белый город, в котором завтра у них должен быть праздник. Он не хотел приезжать сюда, но пришлось. Великий медведь, его девантар, был совершенно категоричен в вопросе присутствия на празднике.
Пальцы Ивара барабанили по маленькой стеклянной бутылочке, которую только что принес ему Аркуменна. Теперь он должен отравить самого популярного человека в королевстве, капитана его лейб-гвардии, Володи из Трех Дубов. Имя Володи знал каждый друсниец, стар и млад. Он первым за многие годы победил валесийцев.
«Но он не ходил против Аркуменны», — кисло подумал Ивар.
Победы Володи не считаются! Проклятый, мнимый герой. Бессмертному уже надоело видеть его рядом каждый день. Смотреть на то, как он становится светочем для всех при дворе.
Ивар провел рукой по камзолу. Он растолстел, это верно. Но знал, как согнать жирок. Нужно уйти в леса, когда все это закончится. Просто жить. Охотиться, разговаривать с людьми в полях. Он знает, что понравится его подданным. Только сначала должен исчезнуть Володи. Он украл в их сердцах место, которое должно принадлежать только ему, бессмертному.
Ивар откупорил бутылочку и вылил ее в кувшин с вином, в котором помещался один бокал вина. С любопытством принюхался к вину. Хорошее, тягучее вино с Эгильских островов. Пахнет фруктами. Ничего необычного. Аркуменна объяснял ему, что яд подействует только через несколько часов. Володи спокойно уснет, а эту проклятую ведьму из Цапоте задушат. Потом, ночью, Аркуменна уберет оба трупа.
Поскольку валесийцы тоже жаждали смерти Володи, после его смерти они будут собирать вдвое меньше дани. Ивар может считать это успехом. Его подданные снова полюбят его, потому что каждому будет легче, если его избавят от части ноши. Тогда этого проклятого Володи и его ведьму скоро забудут.
Он еще раз качнул кувшин. Аркуменна сказал, что яд достаточно силен, чтобы с его помощью убить двух быков. Этого должно хватить.
— Стража! — громко крикнул он. — Позовите мне капитана. Мне нужно кое-что с ним обсудить.
Ивар поставил бокал на стол, а рядом — золотой кубок, такой же, каким пользовался сам, наполнил его из кувшина. Этому недоумку Володи наверняка будет лестно выпить из такого же золотого бокала, как и его бессмертный. Затем взял свой собственный бокал для вина, поставил его в самом конце длинного стола, занимавшего большую часть шатра. Далеко-далеко от бокала с ядом.
— Великий? — Володи просто вошел в шатер. Любой другой подождал бы снаружи, пока его не позовут. Как же он ненавидел этого негодяя! Иметь его рядом с собой при дворе целую половину зимы было сущей мукой!
По шатру промчался порыв ледяного ветра. Нужно было проводить собрание летом. Ивар опустился в свое большое деревянное кресло с высокой спинкой. Он слегка заскрипел под его весом. Раньше такого не бывало.
— Господин?
Совершенно в духе Володи — приставать к нему! К нему, к бессмертному.
— Цапотцы уже прибыли?
— Нет, великий. Только что прибыл бессмертный с Плавучих островов, вместе со свитой. Цапотцев все еще нет. Но завтра они наверняка будут здесь.
— Что вселяет в тебя такую уверенность, Володи?
— Боги хотели, чтобы мы собрались здесь, великий. Никто не осмелится бросить вызов богам. Даже чертовы слуги змей.
— Твоя жена ведь тоже из этого отродья жрецов, не так ли?
Лицо Володи омрачилось. Взгляд посуровел.
— Она другая, — решительно произнес он.
— Мне донесли, что она убивает черных кур.
— Черных петухов, господин.
Ивар прищелкнул языком.
— М-да, женщины и их причуды. Без них мир был бы более скучным и тихим, — он потянулся к своему бокалу. Тяжелое золото приятно холодило руку. — Выпей со мной, Володи. За женщин.
По лицу капитана он видел, что у того нет желания пировать с ним. Но не сделать этого стало бы большим оскорблением.
— За женщин! — Володи торжественно поднял бокал и залпом осушил до дна.
Достаточно ли этого? Лучше больше. Володи парень крепкий. Он не должен пережить это ни в коем случае.
— Ты ни разу не проиграл битву, верно? Ты можешь победить Аркуменну?
— Если будет достаточно ребят — наверняка!
Омерзительно, какое самомнение.
— Ты пошел бы ради меня в битву против Аркуменны?
— Я только этого и хочу, великий, — восхищенно заявил капитан. — Настало время сбросить валесийское иго!
— Летом, Володи. Летом! Выпьем за это. За свободу Друсны!
— За свободу Друсны! — воодушевленно подхватил тост Володи. И на этот раз осушил бокал до дна.
«Хорошо, — подумал Ивар. — Очень хорошо!»
— Не буду больше отвлекать тебя от обязанностей, капитан. Прошу немедленно известить меня, как только появятся цапотцы. Я хотел бы на это посмотреть.
Капитан неуклюже поклонился и вышел из шатра.
— Прощай, глупец, — негромко произнес Ивар и расхохотался. — Вот опять великий человек стал жертвой вина, — он представил себе, как этой ночью Володи просто уснет и не проснется. Какой жалкий конец для великого воина.
Справедливость бессмертного
Аарон вышел из большого красного шатра и окинул взглядом роскошный лагерь, простиравшийся вдоль реки больше чем на милю. У берега стояли сотни лодок, и постоянно причаливали новые. Только час назад прибыл бессмертный Плавучих островов, с целым флотом сверкающих катамаранов. Над каждой двухкорпусной лодкой на обоих форштевнях возвышались две звериные головы. Серые цапли, пара акул, различные ящерицы, которых Аарон никогда прежде не видел, — ни одна лодка не походила на другую.
Теперь островитяне разбивали лагерь. Они сооружали хижины из тростниковых циновок, которые привезли с собой. Несколько высоких воинов смотрели на него. Похоже, заметили его взгляды. У них были татуированные лица. На орехово-коричневой коже красовались темно-синие узоры.
Аарон помахал им рукой. Выглядели они устрашающе. Во время завтрашнего большого парада они наверняка вызовут немалый переполох.
— Бессмертный, на два слова!
Аарон узнал бы этот голос из сотни, сильный, но несколько резковатый. Голос его совести, постоянно напоминавший ему о том, что он старался отодвинуть подальше. И принадлежал он Матаану. Вздохнув, Артакс обернулся. Матаан оправился за зиму. Однако по-прежнему оставался тенью прежнего себя. Статный воин превратился в худощавого мужчину. В бороде появились седые пряди, глаза глубоко ввалились в темные глазницы. Лоб избороздили глубокие морщины.
— Нам нужно поговорить о некоторых происшествиях в лагере. Какой-то глупый конюший накормил лошадей мокрым клевером. Теперь у половины из них колики. Ты бы их видел! Жалкое зрелище. Они бросаются на землю и извиваются от боли, некоторые пытаются лягнуть себя в живот. Нам придется отказаться от многих колесниц, предназначенных для завтрашнего парада. Что сделать с конюшим? Он нанес тяжкий ущерб репутации Арама! Нужно зашить его в мешок и бросить в реку.
Артакс вздохнул. Он очень редко подписывал смертный приговор.
— А что насчет шталмейстеров? Разве на них не лежит часть вины? Почему они не проследили, какой корм дают лошадям?
— Они тоже совершили ошибку, — согласился Матаан. — Какое наказание ты предлагаешь?
— Разве недостаточно им того, что теперь приходится заботиться о больных лошадях?
Матаан закатил газа.
— Так не пойдет! У совершенных ошибок должны быть последствия, иначе никто не будет ничего делать.
— Но разве не лучше награждать за успехи, нежели карать за ошибки? — Они уже спорили на эту тему. У Матаана была склонность скорее наказывать, нежели награждать. Может быть, потому что он чувствовал себя наказанным жизнью после тяжелого ранения.
Приближалась боевая колесница, на передке которой красовался большой золотой орел с расправленными крыльями. Должно быть, это Ансур Валесийский, их хозяин. Артакс просил его съездить с ним в Белый город, чтобы осмотреть место, где завтра соберутся бессмертные. До сих пор правитель еще не пускал гостей в новый город, отговариваясь необходимостью завершить последние приготовления.
Артакс знал, что Долгорукий, божественный кузнец, прибыл в город, чтобы лично подготовить зал, где соберутся бессмертные. Артакс хотел знать, что его ждет. Ему не нравилась вся эта таинственность.
Он еще раз обернулся к Матаану.
— Конюший получит десять ударов розгами по пяткам, а каждый шталмейстер по пять, потому что они пренебрегли своими обязанностями. Если подобное повторится, один из них будет брошен в яму со львами при дворце Акшу, — он говорил не совсем всерьез. С тех пор, как он стал правителем, подобных казней не бывало. Только один несчастный случай, когда обитательница его гарема, Айя, совершила самоубийство, прыгнув в яму со львами. Вспомнив о ее гибели, Артакс загрустил. Айя была одной из тех, кто разделил с ним первую ночь после того, как он стал бессмертным. Возможно, она надеялась стать после того одной из фавориток. Но он оттолкнул ее и поэтому отчасти чувствовал себя виноватым в ее смерти.
— Вы слишком мягкосердечны, бессмертный, — с досадой проворчал Матаан. — Без наказаний не будет никакого порядка. Вот увидите.
— Я подумаю о твоем упреке, Матаан. А теперь пусть исполнят приговор, который мы с тобой обсудили, — Артакс помахал рукой колеснице, которую велел запрячь, и сел в нее.
Насколько ему было известно, им предстояла езда по узкой дороге, выбитой в отвесной скале. Он взял в руки короткую плеть, торчавшую сбоку колесницы в колчане, и щелкнул ею по головам обоих белых жеребцов. Колесница рывком тронулась с места. Бессмертный радовался возможности на пару часов улизнуть из лагеря у реки. Пока еще правители семи великих империй были далеки от того, чтобы совершать поступки вместе. Палаточный городок был скорее место, где интриги и предательство чувствовали себя гораздо лучше, чем дружба.
Любовь последнего дня
Гонвалону приходилось сдерживаться, чтобы не слишком пялиться на нее. Она была так прекрасна, даже в этой оборванной одежде. Ее манера двигаться, ее кошачья грация, легкая насмешливая улыбка, всегда игравшая на ее губах. Он так хорошо ее знал. За удар сердца до того, как она делала это, он знал, что сейчас она запрокинет голову, чтобы убрать с лица непокорные волосы. Ей стоило бы заплетать их, носить обруч или вообще отрезать. Ничего подобного она не делала. Она любила свои длинные волосы, в которых играл ветер. И никому не позволяла обуздать себя. Даже волосам.
— Почему ты так на меня смотришь?
Он знал, что отговорки не пройдут. И, несмотря на это, указал на стоявшее у нее за спиной большое, поддерживаемое колоннами здание.
— Интересно выглядит, правда? Интересно, что это такое? Еще один храм?
— Ты смотрел совсем не туда. Ты смотрел на меня.
Он улыбнулся открыто, решив насладиться мгновением.
— Да, — признался он. — В принципе, все эти дворцы и храмы меня не интересуют. Я мог бы смотреть на тебя вечно, до скончания дней.
— Я запомню! — В глазах ее сверкнула хитрая искорка. — Через век или два я тебе об этом напомню. Тебе следовало бы думать, прежде чем говорить такие вещи.
— А вот и нет, — ответил он, мысленно хлопнув себя по губам. Что он говорит! Нельзя, чтобы она заметила! С тех пор, как за три дня до отъезда, его вызвал к себе Темный, чтобы сказать ему, что произойдет, он притворялся. Гонвалон старался вести себя как можно более непринужденно, пытался наслаждаться каждым мигом, при этом прекрасно зная, что совсем скоро упадет последняя песчинка в горлышко песочных часов. — Мне не нужно думать об этом, я это знаю. Я ни капли не сомневаюсь в том, что моя любовь будет принадлежать тебе до скончания дней.
Гонвалон почувствовал, что она начинает подозревать. Ее взгляд изменился, стал вопросительным.
— Ты переживаешь из-за того, кто мы, Гонвалон? Потому что наша работа — пляска со смертью? Ты не уверен, что мы будем живы через двести лет.
— Я каждый день проживаю с тобой, как последний, — он поглядел на небо. Им потребовалось много времени, чтобы спуститься в долину. Полдень давно миновал. Завтра в это время… Он отбросил эту мысль прочь.
Нандалее бросила на него расстроенный взгляд.
— Почему так мрачно?
— Да нет же. Просто ты разгадала мой рецепт, как можно сделать любовь бессмертной. Ей неведомо слово завтра. Она живет от мгновения к мгновению. Самодостаточна и не несет ни груза прошлого, ни будущего. Это любовь последнего дня. Она обладает особой сладостью, как последние виноградинки, которые собирают с ветвей осенью.
Нандалее покачала головой.
— И особой меланхолией. Так любовь жить не может. Прекрати это! Понял? С завтрашнего дня будут действовать другие правила!
Гонвалон торжественно положил руку на сердце.
— Обещаю, красавица моя, — какое же облегчение — наконец покончить с враньем.
За их спинами раздался звук рога. По широкой красивой улице неслись всадники, разгоняя немногих зевак. Гонвалон оттащил Нандалее в сторону.
— Давай уйдем, — прошептал он. Но та лишь покачала головой. Иногда она слишком любопытна! Разумнее было бы прийти только после заката, когда даже белый Зелинунт погружается в тени, и они привлекут к себе меньше внимания. Но он не сумел переспорить сгоравшую от нетерпения Нандалее. Да какая здесь может быть опасность? Впрочем, есть одна: быть выброшенными за ворота, как чернь.
Пробраться сюда было тяжело, но когда они оказались в городе, на них никто не обращал внимания. Повсюду проводились последние работы, развешивались гирлянды цветов или завершали мелкий ремонт. Никто не обращал внимания на двух светловолосых охотников, бродивших по городу. Несмотря на то что все дороги к городу строго охранялись, в самом Зелинунте воинов почти не было.
Гонвалону доводилось слышать, что лагерь, где сейчас расположились бессмертные, находится в нескольких милях от города, на реке. Только завтра они войдут в город, во время большого парада. Перед воротами города собралась и дворцовая гвардия. Этого места лучше избегать в любом случае. И как только они выяснят, где завтра встречаются боги и бессмертные, они покинут Зелинунт. Он хотел побыть наедине с Нандалее. В последний раз.
Мимо проскакала группа воинов в белых и золотистых одеждах. Один из них снова протрубил в рог. Это был протяжный торжественный тон, сопровождаемый резким металлическим стуком копыт о мраморные плиты, которыми был выложен бульвар. Из-под копыт летели искры. Воины мрачно оглядывались по сторонам, трое обратили внимание на них одновременно. Они развернули коней и медленно стали приближаться к ним.
Гонвалон догадывался, в чем дело. Они вдвоем были единственными вооруженными людьми в округе, несмотря на то что тетивы с луков были сняты, а само оружие висело за плечами.
— Что вы здесь делаете? — В голосе всадника слышалось презрение. Светлая угловатая борода придавала его лицу суровости. Глаза были скрыты в тени бронзового шлема, на котором развевались длинные белые перья.
— Осматриваем красивый город, — Нандалее умела заставить свой голос звучать совершенно невинно. Тот, кто видел и слышал ее, никогда бы не заподозрил, что перед ним стоит убийца, способная прикончить трех воинов, рассматривавших ее, в течение шести ударов сердца.
— Это ведь не запрещено, правда? — не менее невинно поинтересовался Гонвалон.
Воин покачал головой, увидев подобное проявление глупости.
— Сейчас вы уберетесь отсюда. А если завтра решите прийти сюда снова, то будете чистыми и опрятно одетыми людьми. Таких оборванцев, как вы, бессмертный Ансур в Белом городе не потерпит. Вы…
С ближайшей крыши зазвучали звонкие фанфары, и в конце бульвара показались шесть колесниц. Две первые были оббиты золотом, колесничие — одеты в белые и пурпурные одежды. За ними возвышались золотые штандарты. Орел с расправленными крыльями и крылатый солнечный диск.
— Нам нужно уходить, немедленно! — настойчиво произнес
Гонвалон. Почему оба бессмертных приехали уже сегодня? Они должны были появиться только завтра. А там, где бессмертные, и девантары недалеко. С одеждой они явно просчитались. Но кто мог знать, какие здесь царят порядки. В любом другом городе Дайи на улицах было полно таких оборванцев, как они, многие выглядели даже хуже. Там они просто затерялись бы в толпе.
Нандалее удержала его.
— Давай посмотрим, куда они направятся. Они приведут нас к месту, которое мы ищем. Ты тоже узнал мужчину под крылатым солнцем?
Конечно же, он узнал воинственного короля с окладистой черной бородой. Они ведь уже дважды встречались с Аароном, бессмертным Арама, хоть он оба раза и был одет не так торжественно, как сегодня. Он и второй бессмертный проехали на колесницах всего в пяти шагах от них. Гонвалон опустил голову, чтобы его не узнали. Нандалее поспешно поступила так же, но оба правителя лишь на миг поглядели в их сторону.
Бессмертные направлялись к тому зданию, которое приметил Гонвалон. Круглое, с золотым куполом на мраморных колоннах высотой в двадцать шагов, — оно возвышалось над всеми остальными окрестными зданиями. Крышу поддерживал настоящий лес колонн, закрывая обзор внутренних помещений. Гонвалон прикинул, что строение насчитывает шагов сто в диаметре. В принципе, он видел в городе дворцы и храмы побольше, но только это строение было круглым.
— Кто это? И куда они направляются? — спросила Нандалее воина, по-прежнему глядевшего на них с раздражением. Гонвалон вздохнул про себя. Нужно было убираться немедленно. Он знал, что она притворяется, чтобы получить последнее подтверждение, что там, впереди, соберутся бессмертные, но сейчас им нельзя было здесь больше находиться. Только не на виду у бессмертных. Существовала лишь горстка детей человеческих, способных их опознать, и именно один из них объявился уже сегодня! Вот же не повезло!
— Вы не знаете собственного правителя? — ответил на вопрос Нандалее воин. — Слева вы видите Ансура, бессмертного Валесии, а рядом с ним едет Аарон, бессмертный Арама, — всадник произнес это с таким волнением, словно те были живыми богами, не узнать которых было сущим кощунством.
Правители придержали скакунов, спешились с колесниц и стали подниматься по ступеням круглого здания.
— А это чертог бессмертных, — гордо продолжал всадник. — Место, где завтра в полдень люди и боги заключат пакт, чтобы победить демонов, которые принесли в наш мир столько несчастья. А теперь убирайтесь. И помните о том, что я сказал. Не думаю, что вы еще когда-либо увидите двух бессмертных настолько близко.
— Спасибо, господин, — почтительно произнес Гонвалон, чтобы закончить разговор, и потащил Нандалее за собой. — Давай поскорее убираться отсюда, — прошипел он, как только всадник оказался за пределами слышимости. — Туда, в боковую улицу, живо.
— Аарон не мог нас узнать, — Нандалее сохраняла полное спокойствие. Ему казалось, что она слишком расслаблена. Нельзя будить подозрение бессмертных. Только не сегодня! Она ведь не знает, о чем идет речь.
— В Нангоге у нас были шлемы, когда мы проходили мимо Аарона. Он нас не вспомнит.
— А в кристаллической пещере? — напомнил Гонвалон. — Тогда на нас не было шлемов. И ты отрубила руку одному из его телохранителей. Такое не забывается. Он был на расстоянии шагов пяти от нас и смотрел в нашу сторону!
Наполовину спрятавшись в колоннаде, у входа в боковую улицу, Гонвалон бросил последний взгляд на обоих правителей, остановившихся на верхней ступени перед Чертогом бессмертных. У эльфа возникло чувство, что Ансур смотрит ему прямо в глаза. Только что, когда они проезжали мимо на колеснице, правитель бросил на них с Нандалее полный ненависти взгляд.
Ансур был стройным, не слишком высоким мужчиной с узким лицом. Его черные волосы густо пронизывало серебро, но серые глаза горели юношеским задором. Не считая этих глаз, самым приметным признаком была выпуклая черная родинка прямо над верхней губой. Его лицо могло бы быть лицом ученого, если бы не этот взгляд. Этот человек способен идти по трупам, добиваясь своих целей.
И они навлекли на себя его гнев.
План богов
Артакс заметил, что Ансур смотрит на двух оборванцев, которые и ему бросились в глаза по пути к Чертогу бессмертных.
— Что-то не так, друг мой?
— Этих двоих не должно было быть здесь.
В голосе Ансура слышался гнев, показавшийся Артаксу неуместным. Ведь ничего нет странного в том, что на тебя смотрят. Ему самому безбородый охотник с длинными светлыми волосами, опустивший голову последним, показался поразительно знакомым. Он чем-то напомнил ему Датамеса, хоть лицо было совсем другим.
Ансур подозвал одного из стражей, стоявших у подножия лестницы.
— Там, сзади… — Он запнулся. Фигуры исчезли. — Там, сзади, стояли два бродяги, оборванца. Возьми парочку людей, разыщи их и позаботься о том, чтобы им больше никогда не пришло в голову войти в Зелинунт.
Воин отдал честь, бросился вниз по лестнице, сел на коня.
— А что не так с теми двумя?
— Тот, кто входит в Белый город, должен одеться как подобает. Я не потерплю здесь оборванцев! Это место совершенства. Для меня загадка, как они вообще сумели сюда пробраться, — внезапно Ансур снова улыбнулся. — Извини. Иногда я слишком увлекаюсь деталями, друг мой. Я хотел рассказать тебе о тайнах Зелинунта. Мне повезло, и я сумел увлечь своими планами Долгорукого. Он давал мне советы по строительству и помогал по-всякому. Смотри, при всей красоте долины, в ней есть тайный изъян. Иногда скала дрожит.
— Что? — Артакс недоуменно уставился на бессмертного. Перед глазами тут же встал разрушенный Золотой город. — Ты должен был сказать мне раньше…
— Не тревожься, брат, — Ансур успокаивающе поднял руки. — Зелинунт безопасен, ибо здесь есть второй, потайной город. Поскольку вода в здешних горных источниках горька, мы используем акведук только для того, чтобы питать фонтаны. А питьевую воду собираем в огромные резервуары. На них выстроен весь город. Вместо обычных фундаментов здания стоят на массивных сваях, поднимающихся из воды. Они защищены от землетрясения. Ты наверняка заметил, что некоторые кварталы Золотого города меньше пострадали от катастрофы, чем другие. Они тоже были возведены над резервуарами.
Артакс пожалел, что Ансур не приехал в Золотой город, чтобы рассказать об этом. Восстановление продолжалось вот уже почти полгода. Подобное знание могло бы многое изменить. Пришлось взять себя в руки, чтобы не проявить гнев. Этот наглец не нравился ему.
— Следуй за мной, Аарон! Ты сам хотел испортить завтрашний сюрприз. Ты должен увидеть чертог героев.
Дорога по широкой спирали вела их меж колонн, пока они не попали в святилище, в честь семерых девантаров. Вдоль стен круглого храма на высоких пьедесталах стояли семь золотых статуй. В центре открывалась широкая лестница. Ансур снял со стены факел и пошел вниз по лестнице, не удостоив статуи ни единым взглядом.
Двадцать ступеней — и лестница влилась в туннель, вившийся спиралью, как и колоннада наверху. Ансур шел так быстро, что Артакс не успевал рассмотреть дорогостоящие фрески на стенах. Он пошел немного медленнее. Пусть Ансур вспомнит о законах гостеприимства! Вообще-то правитель Зелинунта должен был бы потратить время и показать ему все как следует. На фресках Аарон узнал сначала Нангог, Золотой город на склоне Устья мира, чуть позже по нарисованному роскошно голубым небу полетели собиратели облаков. Картины были преисполнены мира и гармонии. Но по мере спуска все менялось. Появились изображения девантаров, сопровождаемых мужчинами с серебряными лицами, все они выглядели одинаково. А потом появились драконы. Они заполнили небо, словно стая птиц, борясь с целым флотом собирателей облаков. Нет!..
Артакс остановился, и Ансур, наконец, замедлил шаг, вернулся, посветил ему факелом, чтобы он мог лучше разглядеть сцену. Артакс задержал дыхание: на этих фресках собиратели облаков сражались друг с другом! Меж поднебесных кораблей сновали всадники на крылатых конях. Одного из собирателей облаков пожирало яркое пламя. Корабль, который он нес, наполовину выскользнул из его щупалец. Сотни воинов и корабельщиков падали навстречу смерти.
— Таким боги представляют себе наше будущее, — серьезно произнес Ансур. — Они хотят, чтобы мы, собираясь здесь, каждый раз видели это. Долгорукий убежден в том, что демоны придут в Нангог. Он даст нам оружие, чтобы одолеть их. А мы — первые, кого он одарит. Пойдем!
Через несколько шагов туннель закончился широким залом с куполообразным сводом, большую часть которого занимал большой круглый стол. На нем лежали семь мечей остриями внутрь, выложенные подобно спицам колеса. Вокруг стола стояли семь массивных стульев с низкими спинками. А за каждым стулом стоял страж. Совершенно неподвижно.
Дары богов
— Испугался? — На этот раз голос Ансура звучал не высокомерно, а поразительно сочувственно. — Я испытал то же самое, оказавшись здесь впервые. То, что ты видишь — это наши новые доспехи. А за этим столом мы отныне будем собираться каждый праздник Жертвы. Он круглый, чтобы не было споров. Никто не будет обладать здесь более почетным местом. Мы все равны. А теперь посмотри доспехи. Их изготовил сам Долгорукий.
Артакс нерешительно подошел к ближайшей стойке с доспехом. Все доспехи — не считая шлемов — были белыми. Он оглядел нагрудник из толстой кожи, на которой красовалась львиная голова, и невольно усмехнулся. Судя по всему, он сразу нашел свой доспех. Нагрудник закрывал рубашку с длинными рукавами, похожую на ту, что была у него сейчас. Но то, что на первый взгляд выглядело как тонкая кожа, представляло собой совершенно беспримерный доспех. Если по коже наносился удар, она затвердевала в том месте. Ни один клинок, выкованный человеческой рукой, не мог пробить его. Когда Львиноголовый принес ему доспех в прошлый раз, он пообещал ему, что большинство орудий демонов не могут ничего сделать с этой броней.
Завершали доспех юбка, расшитая золочеными кожаными полосками, и кожаные штаны, заправленные в высокие сапоги. К погонам две золотые броши с изображением львиных голов крепили длинный белый плащ. И только шлем, являющий частью доспеха, Артаксу не понравился. Это был шлем-маска, как и тот шлем в форме львиной головы, который был у него сейчас. Но на этом было человеческое лицо. Артакс оглядел все доспехи. Все шлемы были похожи друг на друга.
— Почему они все одинаковые?
— Разве это не очевидно? — спросил Ансур. — Боги хотят, чтобы в бою демонам было труднее убить кого-то из нас целенаправленно.
— А почему они все одинакового размера? Мне кажется, что Ивару с учетом его комплекции будет трудно втиснуться в один из этих доспехов.
— Долгорукий наложил на них чары. Они подстраиваются под любого хозяина. Мне кажется, это мера предосторожности, если одного из нас постигнет судьба Муватты. Доспех можно просто использовать дальше, и неважно, кто будет носить его.
Эта идея Артаксу не понравилась. Девантары в очередной раз подчеркнули, что в любой момент могут заменить каждого из них. Он обошел стол, оглядел каждый доспех. Они действительно отличались лишь украшением на нагруднике. Орел Валесии, медведь Друсны. На третьем доспехе красовалась голова вепря.
Стоявший за спиной Ансур рассмеялся.
— Так выглядят шутки богов. Этот доспех для нашего друга из Цапоте. Для этого народа свинья — нечистое животное. Мне кажется, что Долгорукий не очень любит своего брата, Пернатого змея.
— Ты уже понимаешь, что произойдет? — Он недоуменно рассматривал голову вепря. Вести бессмертных в одну сторону и без того будет непросто. Они правители и поэтому не привыкли подчиняться другим. Не считая уже давней вражды, царящей между ними.
Ансур махнул рукой.
— Он должен лишь надеть его — и на нагруднике появится эта отвратительная змея.
— Но он не сделает этого! Он даже не прикоснется к доспеху.
— О, почему же, — Ансур лучился уверенностью, совершенно неоправданной с учетом столь гротескной шутки. Бессмертный громко хлопнул в ладоши и воскликнул: — Покажись! — Он поднял факел, и Артакс, глаза которого уже успели привыкнуть к полумраку, увидел, что в подземный зал под куполом ведут еще несколько других коридоров.
Где-то в темноте послышался грохот, похожий на удары молота по скале. За ним еще один, и еще. Звук приближался, постепенно наращивая ритм. Вскоре Артакс почувствовал, что под каждым ударом дрожит скала. Рука опустилась на рукоять меча.
— Что это?
— Особый подарок для тебя, — с многозначительной улыбкой ответил Ансур.
Лев
Артакс обнажил меч. Зачарованный клинок окружило бледно-зеленое сияние. Он оглянулся назад в туннель, через который они вошли. Приготовился бежать. Жуткий звук отражался от всех стен.
Прозвучал последний удар. В полумраке зала под куполом появилось массивное существо из золота и серебра — серебряный лев с золотой гривой, из спины которого росли широкие золотые крылья. Лев был более трех шагов в высоту.
Глаза его сверкали ярко-голубым. Металлическое лицо выглядело благородно. Это была не морда агрессивного хищника.
— Что это такое? — воскликнул Артакс, одновременно напуганный и восхищенный этим существом. Он напоминал серебряных львов, открывавших для бессмертных магические врата на Золотые тропы. Только этот лев был гораздо больше, и у него были крылья.
— Я твой боевой скакун, Аарон, бессмертный Арама, — ответила бестия и поглядела на него сверху вниз.
Металлический монстр умеет говорить! Его голос сопровождался странным пощелкиванием и гудением. Крылатый лев говорил медленно и неторопливо.
Артаксу стало любопытно, и он решил присмотреться повнимательнее. Он обошел льва, который повернул голову и стал следить за его движениями. Металлическое чудовище было под седлом. С правого бока свисала маленькая серебряная лесенка. Для того, чтобы сесть на него, как на коня, с помощью одного лишь стремени, лев был просто слишком велик. Артакс удивленно оглядел крылья. Каждое перышко было отлито отдельно и вставлено в крыло. Сколько же часов работал Долгорукий над этим удивительным существом? Или же божественный кузнец способен создать подобное одной только силой мысли?
— Каждый из нас получит завтра такого крылатого льва, — оторвал его от размышлений голос бессмертного Ансура. — А теперь пойдем. И прошу, не говори никому о том, что ты здесь видел. Долгорукий хотел, чтобы посвятили только тебя. Для остальных наших братьев это должно стать завтра сюрпризом.
Артакс провел рукой по мелкой серебристой чешуе, из которой состояло тело льва.
— Я буду рад летать на тебе по небу.
Лев бросил на него взгляд сверкающих синих глаз.
— Я не разочарую тебя, повелитель. Я знаю, что ты великий воин. Я понесу тебя к новой славе.
Артакс посмотрел на него и вспомнил фрески с ужасными сражениями в небесах Нангога, украшавшие стены туннеля. Пожалел, что не сможет просто летать на льве. Новой славы воина он не желал. Он хотел мира.
В подавленном настроении он последовал за Ансуром, который повел его обратно в храм. Оказавшись наверху, они молча пересекли лес колонн. Над долиной собрались темные тучи. Приближалась гроза. Порывистый ветер трепал плащи воинов, державших в поводу своих боевых коней. Животные тревожно били копытами. Чувствовали надвигающуюся непогоду.
Артакс окинул взглядом широкий роскошный бульвар, посмотрел туда, где чуть раньше стояли оба охотника. И замер, как громом пораженный. Теперь он понял, почему то лицо показалось ему настолько знакомым. Став правителем Арама, он научился хорошо запоминать лица. Имена он забывал по-прежнему легко. Но лица — очень редко. Там был не охотник. Это был даже не мужчина и вообще не человек. Там стояла демоница, с которой он встречался в кристаллической пещере в Нангоге!
Исполненный мрачных предчувствий, он вскочил на колесницу, выхватил из колчана на боку колесницы плеть и щелкнул ею по головам испуганных жеребцов. Воины отпрыгнули в сторону, а затем копыта лошадей принялись выбивать искры из мраморных плит, когда он понесся по улице.
Нужно предупредить девантаров!
Последняя ошибка
Если Ивар и не мог чего-то терпеть, так это если кто-то считал, что может отдавать ему приказы. Валесийцы победили его на поле боя, но хотя бы по большей части вели себя вежливо, пытались соблюсти этикет и осмеливались лишь высказывать пожелания. А этот Аарон Арамский просто отправил к нему посланника и срочно вызвал его в шатер у подножия горы. Что этот парень себе возомнил? Он слышал, что Аарон говорил перед богами в Желтой башне. И что, теперь он лучше всех? Что он там делал? Если бы он, Ивар, решил попросить о подобном, боги наверняка тоже приняли бы его.
Он налил себе в бокал вина и выпил. Вот уже некоторое время его одолевали сильные головные боли, а в кишках урчало. После обеда он выпил кувшин белого валесийского вина. Ошибка! Вино должно быть красным. Чертово пойло! Как он мог подумать, что в Валесии делают что-то хорошее.
Зато красное оказалось вкусным. Он выпил еще один бокал и тут же почувствовал себя лучше.
— Великий!
Ивар вздрогнул. Володи снова просто вошел в его шатер, не попросив прежде разрешения. Может, собирается застукать его на ночном горшке, со спущенными штанами?
— Господин, бессмертный Аарон нижайше просит поскорее прибыть в шатер для собрания. Без вашего драгоценного мнения решение не может быть принято.
Ивар усмехнулся.
— Значит, этот арамский мешок с дерьмом все же вспомнил, как следует вести себя, — голова немного кружилась, но, не считая этого, он был весьма доволен. Значит, он нужен им. Хорошо, раз уж он в веселом настроении, то пойдет. Но это его решение. Сегодня он склонен почтить их своим присутствием.
Ивар схватил красный плащ, висевший на спинке резного кресла-трона. Было уже темно и поразительно холодно для этого времени года. Глупо было разбивать лагерь так близко от реки. Какому идиоту только пришла в голову эта мысль. При пробуждении у Ивара каждое утро болело все тело. Это все от проклятого холода, поднимающегося от реки.
Володи откинул полог шатра, чтобы выпустить его. И, конечно же, этот идиот забыл поклониться, как положено. Ну да ладно, недолго еще осталось терпеть капитана лейб-гвардии. Он остановился прямо перед ним и уставился прямо в лицо. Бледноват, под глазами темные круги. Дрожит? В этом Ивар не был уверен.
— Про этого Аарона я слыхал, будто он приказал убить женщин и детей своих врагов. Целые семьи вырезал. Всех слуг и рабов. Это аморально.
— Вам солгали, бессмертный.
Ивар бросил на Володи презрительный взгляд.
— Я бы тоже так сказал, если бы присутствовал при этом. Детоубийца.
— Это не…
— Можешь заткнуться, капитан, и просто проводить меня в шатер для собраний.
Они молча прошли через лагерь. Ивар немного запыхался. В животе опять заурчало. Проклятое валесийское белое! Ему казалось, что рядом с ним, кроме Володи, есть кто-то еще. Конечно, в лагере полно людей. Все снуют, что-то делают. Некоторые бездельники смотрят вслед. Но это не то. Один раз ему даже показалось, что он чувствует теплое дыхание у себя на щеке. Поспешно обернулся. Никого. Может, духи?
Наконец он увидел шатер. Он превосходил его собственный более чем в два раза. Вполне в духе Ансура. Этот шикарный шатер наверняка принадлежит бессмертному Валесии. Этот козел не упускает ни единого шанса выставить его нищим. Он указал на крылатого мраморного льва почти в пять шагов высотой, возвышавшегося рядом с шатром и вместе с близнецом такого же размера отмечавшего начало перевала.
— Совершенно в духе валесийцев. Слишком велик! Спесь и чванство! Да еще и крылья у этой твари! — Он говорил так громко, что его наверняка было слышно в шатре. Но ему было все равно. — Лев с крыльями! Смешно! Впечатляет так же, как свинья с крыльями!
Когда Ивар вошел в шатер, там было тихо. Все смотрели на него.
— Хорошо, что ты наконец пришел, — холодно приветствовал его Аарон, и Ивар догадался, что подобострастного приглашения никто не присылал. Володи солгал ему, чтобы заманить сюда. Он бросил на капитана мрачный взгляд.
— Как я уже говорил, — продолжал Аарон, — я совершенно уверен, что сегодня видел на улице Зелинунта демоницу, с которой уже встречался в Нангоге. А это значит, что они знают о нашем собрании! Это возможно лишь в том случае, если среди нас по-прежнему есть шпионы и…
Ивар обвел взглядом шатер. Кроме бессмертных, здесь присутствовали и девантары. Их присутствие всегда сопровождалось тревожным ощущением, и он был рад, что стоит рядом с выходом.
Больше всего ему хотелось присесть. Он чувствовал себя слабым и немного нездоровым. По щеке потекло что-то теплое. Как слезы… Он коснулся рукой, посмотрел на собственную ладонь. На кончиках пальцев осталась кровь!
Ивар на миг закрыл глаза. Этого не может быть! Но он чувствовал, как что-то капает из глаз. И из носа. Капли текли по бороде, по губам.
Никто в шатре не обращал на него внимания. Все смотрели на Аарона, продолжавшего что-то говорить. Похоже, это важно. Он уже не мог уследить за словами бессмертного. Головная боль отступила. Может быть, кровь из носа помогает.
Ноги Ивара подкосились. Он рухнул вперед, но о пол не ударился. Отчетливо увидел, как в воздухе перед ним повисли две капли крови. Все замерло. Все звуки стихли.
—
Я могу изменять ход времени, — раздался голос в его голове, которого он не слышал уже давно. Великий медведь! —
Я растянул крохотный миг, пока капли крови не упадут на пол, чтобы можно было поговорить с тобой еще немного. Ты разочаровал меня, Ивар. Но как любящий отец никогда не перестает надеяться на сына, я не мог ничего с тобой сделать. Я даже мог понять тебя. Я был ошеломлен, наблюдая за сражениями, когда мужество не значило уже ничего. Видеть, как наших воинов режут, а война превращается в задачу на счетной линейке. И тебе пришлось заключить мир, поскольку Друсна потеряла слишком много сыновей. Ты хотел как лучше для своей страны. Так должен мыслить бессмертный.
Ивар хотел что-то ответить на это. Он знал, что все сделал неправильно. Знал и то, что Великий Медведь еще может спасти его даже сейчас. Но губы не шевелились. Словно замерзли. Работал только рассудок. Он отчетливо слышал голос девантара.
—
Я был в твоей комнате, когда ты заключил сделку с Аркуменной. Даже тогда я не переставал надеяться. Я думал, что общение с Володи изменит тебя, вселит в тебя мужество и покажет тебе, что еще не все потеряно. Вы оба могли прогнать валесийцев из страны. Даже сегодня я еще надеялся… Я думал, что ты не воспользуешься ядом. Потом стал надеяться, что ты в последний миг подменишь кубок Володи. Я был тем холодным порывом ветра, который ты чувствовал. Так же, как и сейчас, я вышел из потока времени, когда ты хотел его отравить. Я подменил бокалы. Володи — величайшая надежда Друсны. Он не должен умереть. Он мог бы помочь и тебе снова стать героем. Разбудил бы в тебе человека, которым ты когда-то был, Ивар. Но ты принял иное решение.
Ивар рухнул лицом вперед на деревянный пол шатра. Боли он не чувствовал. Теперь он услышал крики. Остальные бессмертные обратили на него внимание. Кто-то схватил его за плечо и повернул к себе. Володи!
Он посмотрел на него. Увидел ужас в глазах…
Кровь залила глаза Ивара, и мир исчез за красной пеленой.
О разуме
Володи стоял на коленях рядом с бессмертным, не зная, что делать. Кровь текла из глаз Ивара. Так же, как у бессмертного Аарона у пирамиды цапотцев. Белок глаз совершенно покраснел. Вот кровь потекла уже и из уголков губ Ивара.
— Его отравили, — низкий бас заполнил шатер. Словно из ниоткуда появился Великий Медведь, девантар Друсны.
Володи поглядел на огромную звериную фигуру. Медведь стоял на задних лапах, настолько близко, что мог бы ударом лапы снести голову с плеч.
«И наверняка он вскоре так и поступит, — подумал Володи. — Ведь я капитан лейб-гвардии бессмертного. Я должен был предотвратить это!»
— Здесь, в шатре, находится человек, который принес Ивару яд. А рядом с ним стоит бессмертный, который поручил ему это.
В шатре воцарилась мертвенная тишина. Правители Дайи и немногие избранные, сопровождавшие их, недоверчиво переглядывались. Володи ни капли не сомневался в том, кто убийца. Но доказательств у него не было. Пришлось удовлетвориться тем, чтобы бросить обвиняющий взгляд в сторону Ансура.
— Я не буду начинать вражды с убийцами Ивара, но им не стоит думать, что я простил, — теперь Великий Медведь тоже смотрел на Ансура и Аркуменну. — Исключительно разум заставляет меня отказаться от того, что велит мне сердце. И бессмертный Аарон прав. В этот час мы должны держаться вместе, ибо в Нангоге атаковали всех нас, и то, что в Зелинунте видели демоницу, может означать лишь одно: для наших врагов война еще не окончена.
Володи уже не слушал их. Это его уже не касается. Он пришел ко двору бессмертного только потому, что это было хорошим местом для зимовки. И хотя никогда не любил Ивара, кончина бессмертного печалила его. Он не заслужил такой смерти. Его гибель была настолько бессмысленной, что даже мести не будет. Даже самый мелкий князь Друсны мог рассчитывать на то, что его семья отомстит за него, если он погибнет вот так. У Ивара не было семьи. Детей, которые рожали его любовницы, он собственноручно убивал. Так что он наверняка заслужил плохой конец…
Володи закрыл веки правителю, вытер краем накидки кровь с лица. Затем накрыл его плащом и поднял голову. Они все еще продолжали говорить. На Ивара никто внимания не обращал.
Это ненормально! Ивар был негодяем, и Володи ненавидел службу у него. Но став капитаном его лейб-гвардии, он поклялся ему в верности. Это значит больше, чем симпатия. Предотвратить случившееся здесь было его задачей. И он не сумел сделать этого. Но, по крайней мере, может отомстить. Он поглядел на Ансура. На бессмертном не было доспеха, который подарили ему боги. Володи вспомнил, как погиб Муватта. Нет, они не бессмертны, эти великие правители. Они не боги. Все, что нужно, это хороший меч и решимость. И того, и другого у него было достаточно.
Он встал.
—
Оставь это! — прозвучал в его мыслях сильный голос. —
Когда-нибудь мы отомстим за него, как положено, но сейчас не время и не место заниматься этим.
Володи опустил руку, потянувшуюся к мечу.
— Так не пойдет, — заявил собравшимся Великий Медведь. — Нам нужен седьмой бессмертный, чтобы провести голосование. Так же, как моя сестра Ишта в час гибели Муватты сделала его преемником самого великого воина, так поступлю и я. Володи из Трех Дубов, теперь ты будешь управлять судьбами Друсны. Народ верит в тебя. С этой зимы твое имя у всех на устах. Ты изменишь судьбу Друсны.
Володи недоуменно уставился на медведя.
—
Закрой рот, проклятье. Это плохо выглядит. И не думай, что можешь оспорить это решение!
— Теперь твое слово станет решающим в отношении того, что будет завтра, — Аарон обратился напрямую к нему. В его глазах Володи прочел радость по поводу решения Великого медведя.
— Э… А что… — Теперь все смотрели на него. А он не слушал. И даже не знал, по поводу чего голосуют.
—
Бессмертный Аарон внес дельное предложение относительно хода завтрашнего праздника. Ансур против, поскольку это нарушает его планы торжественного открытия Зелинунта. Этот князек из Цапоте не пользуется собственным мозгом и соглашается с Ансуром, поскольку после происшествия в храмовом квартале жаждет гибели Аарона. Кстати, он не оставил надежды однажды принести тебя в жертву Пернатому змею. Это татуированное чудовище, бессмертный Плавучих островов, соглашается с цапотцами, потому что они союзники. Мадьяс, бессмертный Ишкуцы, поддерживает Аарона лишь потому, что он предпочитает пировать в шатрах, нежели в домах. И только Лабарна видит суть дела. Он поддерживает Аарона, потому что считает, что это верное решение. Теперь твой голос будет решающим, Володи. Не удивительно ли, сколь малую роль играет разум при принятии первого совместного решения всеми семерыми бессмертными?
Володи поглядел на высокомерного правителя Валесии. Он унизил Друсну и убил Ивара. Теперь у него есть возможность отомстить за И вара и Друсну.
— Я, э… — Ему не составляло труда выступать перед целым войском головорезов, громким голосом отдавать приказы на поле битвы. Но здесь все было иначе. Говорить перед бессмертными и богами… Он пожалел, что у него нет вина, чтобы немного промочить горло. Как они все на него смотрят…
Проклятье! Нужно сделать это.
— Итак, от имени Друсны я поддерживаю бессмертного Аарона, ибо приведенные им доводы довольно весомы.
Хоть он и не слышал, что предлагал Аарон, но, судя по всему, хорошие аргументы и разум все равно играют менее важную роль, когда решается судьба мира. И, если быть до конца честным, он больше думал о Кветцалли, нежели о судьбе Дайи. Интересно, как она к этому отнесется? Воин усмехнулся. В любом случае больше мерзнуть в друснийскую зиму она не будет. Только не во дворце бессмертного!
Прощание принцессы
Мать матерей предложила ей выпить настойку валерианы, чтобы легче заснуть в последнюю ночь.
Кара слишком добра, чтобы руководить этим монастырем. Шайя переживала по поводу дальнейшей судьбы молодой жрицы. Старая Табита гораздо лучше подходила для организации казни принцесс. Оставалось надеяться лишь на то, что бессмертный Лабарна пойдет новым путем. Во время разговора с ним ей показалось, что ему тоже не нравится ритуал Небесной свадьбы. Однако еще живя при дворе отца, она поняла, что сохранение древних традиций — тоже часть фундамента правления.
Шайя улыбнулась самой себе. Она сидит на постели, прикованная тяжелой золотой цепью, манжет которой за зиму натер на лодыжке кровавые раны, и тревожится о дальнейшей судьбе своей тюремщицы.
Скрежет заставил ее поднять голову. Снаружи кто-то открыл ставню, и в комнату тихо пробралась стройная фигура. Комнату освещало лишь крохотное пламя масляной лампы. Однако глаза ее привыкли к слабому свету. Она отчетливо видела ночного гостя. Это был молодой человек с длинными светлыми волосами. Меч у него был за спиной, как любили носить пираты, служившие в лейб-гвардии Аарона.
Аарон… Значит, он не забыл о ней. Но она не может уйти с незнакомцем. Ее бегство уничтожит Аарона. Для них обоих надежды нет. Такова ее судьба — погибнуть завтра с перерезанным горлом и быть сожженной на костре. Однако видеть воина было приятно. Она ошиблась насчет Аарона, вопреки рассудку он не отказался от нее. Теперь ее очередь быть рассудительной.
— Принцесса Шайя? — прошептал нежданный гость. — Прошу, не пугайтесь, я друг Аарона. Вы в безопасности. Я пришел, чтобы спасти вас.
— Я не сплю. Я вижу тебя, а жить мне осталось слишком мало, чтобы бояться чего бы то ни было. Я рада, что ты пришел, но я не пойду с тобой. Скажи Аарону, что я люблю его. А поскольку это так, у меня нет иного выхода, кроме как остаться здесь, — она опустила голову. Последние слова эхом звучали в собственных ушах. Нет, не эти слова должны быть последними, которые передадут от нее Аарону. Она гордо выпятила подбородок. — Забудь об этом… Просто скажи ему, пожалуйста, что я люблю его.
Незнакомец бросил на нее странный взгляд, и, несмотря на то что он был безбородым юнцом, глаза его в этот миг выглядели так, словно уже повидали все ужасы и чудеса этого мира.
— Теперь я понимаю, почему он любит вас. И не оставляйте надежду. Я спасу вас, принцесса, ибо я не тот, кем кажусь вам.
Она повернула фитилек масляной лампы, чтобы увеличить пламя, и пристально вгляделась в его лицо. Но надеяться отказалась. Никто не может спасти ее. Впрочем, одно было странно.
— Откуда ты узнал, что меня казнят уже завтра?
— Я не знал. Думаю, нам обоим повезло, — он улыбнулся, но глаза его оставались печальны. — Нам просто было предначертано найти друг друга вовремя. Вообще-то я собирался прийти незадолго до начала цветения вишен. Я провел конец зимы в хижине, в трех днях пути отсюда. Когда погода улучшилась, я решил, что будет разумно разведать путь в монастырь заранее. Найдя потаенную долину, я увидел, что за садом складывают большой костер. За много недель до цветения. И я понял, что такова моя судьба — найти вас вовремя, принцесса Шайя.
Она снова почувствовала ту же сладкую боль в груди, как в тот час, когда Кара открыла ей, что она умрет раньше. Что это? Обманутая надежда? Отчаянная любовь?
— Я не могу уйти с тобой, — теперь ей было тяжелее сохранять твердость, хотя она прекрасно знала, какое несчастье навлечет ее побег.
— Посмотрите внимательно сюда, — он отбросил волосы назад, чтобы стало видно его причудливым образом деформированное ухо. Оно было слишком длинным, слишком узким и с острым кончиком, как звериное. — Я тот, кого вы, дети человеческие, называете демоном. А мы сами зовем себя эльфами.
Шайя резко вздохнула. Такому уху может быть множество объяснений. Ей вспомнились демоны, против которых она сражалась в лесах Нангога. Он немного похож на них, без бороды, стройный. А затем решительно покачала головой. Его утверждения абсурдны!
— Аарон никогда не послал бы демона меня спасать.
— Это верно, госпожа моя. Я много лет верой и правдой служил ему, и, тем не менее, он так и не понял, кто я на самом деле. Я был его гофмейстером, Датамесом.
Совсем безумие! Она не верила ни единому его слову. В этой истории нет никакого смысла. Демоны — враги людей, а гофмейстер Датамес хорошо служил Аарону.
— Вижу, что должен привести более убедительные доводы, госпожа моя. Прошу, посмотрите внимательно на мой нос. Он всегда казался мне слишком острым и длинным, — он поднес руки к лицу, пробормотал что-то невразумительное и при этом, казалось, помассировал нос. Когда он отнял руки, Шайя поверила ему. Его нос стал меньше и круглее, почти как у нее.
— Это же… — Она протянула руку, однако не осмелилась коснуться его.
— Это решит все проблемы, принцесса, ибо сегодня та, кем вы были, просто растворится в воздухе. Принцесса Шайя навеки исчезнет из этого мира.
— Ты хочешь изменить мое лицо? — Она недоверчиво уставилась на демона. Может быть, его подослала Ишта? Может быть, это ловушка? Но какой смысл устраивать ловушку за день до ее смерти?
— Можете мне доверять, принцесса.
Его голос звучал так тепло и приветливо, что она была склонна согласиться. Но разве это не козни демонов? Они мастера интриг. И не дают ничего, не потребовав темную плату.
— А что должна буду сделать, если ты изменишь мое лицо и спасешь меня? Может быть, я должна оставить тебе в залог свою душу?
Несколько ударов сердца он смотрел на нее с недоумением. А потом вдруг негромко рассмеялся.
— Да, я знаю истории, которые вы, дети человеческие, рассказываете про нас. Неужели я действительно похож на посланника сил зла?
Шайя смотрела на него с ничего не выражающим лицом. Конечно, не похож… Именно это и вызывает подозрения! Демоны великие обманщики. Они не те, за кого себя выдают. Он кажется безобидным и мирным. Нет… Она перевела взгляд на его меч. Не выглядит он совсем безобидным.
— Нужно решаться, принцесса Шайя. Что вам терять? Если останетесь, вы умрете. Пойдете со мной — для вас начнется новая жизнь, — он снова улыбнулся. — И я еще раз обещаю вам, что не стану красть вашу душу.
Если она и разозлила его, то виду он не подал. Почти целый год боги и бессмертные управляли ее жизнью. Она перестала быть хозяйкой собственных решений, и всякий раз, подчиняясь, она делала еще один шаг к гибели. Может быть, ей всю жизнь лгали? Может быть, девантары — это тьма, а демоны — свет? И действительно, что ей терять? Все равно завтра умирать…
Она нерешительно кивнула.
— Благодарю за предложение. Я пойду с тобой. Прошу, измени мое лицо, — на его лице она прочла облегчение. В нем не было хитрости. Он действительно хотел помочь ей.
— Вы сделали верный выбор, госпожа. Давайте начнем. Кроме того, вы должны выбрать другой цвет волос. Одно это уже сильно изменит вашу внешность. Начнем! Скажите, как вы хотите выглядеть?
— Нос побольше — вот было бы здорово, — все еще нерешительно ответила она, но сердце забилось, как сумасшедшее. Она думала, что с жизнью покончено, а теперь значит, все же удастся избежать гибели! — А еще мне хотелось бы глаза побольше и покруглее, как у западных женщин, — кокетливо произнесла она. — А скулы…
— Должен вас предупредить, принцесса, что эти изменения болезненны. Нужно действовать осторожно. Слишком сильные изменения — это и плохо, и в них нет необходимости.
— Почему? — разочарованно спросила она, думая, что ей хотелось бы быть немного повыше. Чуть-чуть. Всего на дюйм или два. У нее слишком короткие и кривые ноги, потому что она много времени провела в седле.
— Вас окружает аура, которую способны видеть магические существа, вроде девантаров. Каждое сплетенное мной заклинание оставляет след. По крайней мере, на то время, пока ваша измененная внешность не станет вашей второй натурой. Через луну или две даже боги не увидят, кем вы были прежде.
Шайя помедлила, но все же решила послушаться его. Ему наверняка лучше знать, чем ей. От изменения цвета волос кожу на голове слегка покалывало. С носом все было совсем иначе. Ощущение было такое, словно его сломали. Она боролась с болью, но удержать выступившие на глаза слезы не сумела. Когда были изменены ее глаза, она отказалась от дальнейших заклинаний. И пожалела, что под рукой нет зеркала. Ей очень хотелось увидеть свое новое лицо.
— Вы все еще очень красивы, — произнес демон, словно читая ее мысли. Он был очень чутким и предупредительным. Такого человека, как он, она еще никогда не встречала. В нем было что-то почти женственное. И тут он еще и опустился перед ней на колени!
Он снова что-то пробормотал себе под нос, и оковы спали с ноги. Он осторожно перевязал раны на лодыжке, затем с улыбкой поднял голову.
— А теперь нужно переодеться, принцесса, и можете бежать из этой темницы.
— А как же ты?
— Я подожду здесь ваших убийц, принцесса. А когда они придут за вами, я устрою им танец, который они нескоро забудут. Кровь и колдовство убедят их, что здесь был настоящий демон, он проглотил вас, а потом возжаждал еще человечины.
— Ты скажешь им, что проглотил меня?
— Не так приветливо, как только что описал вам, принцесса. Поверьте мне, я умею быть очень убедительным. А нам нужно объяснение того, что с вами стало. Найдите надежное укрытие где-нибудь в скалах, и смотрите, как я попрощаюсь с монастырем, — голос его стал тихим. Меланхоличным. — А потом встретимся в моем убежище в горах.
Он описал ей дорогу к пастушьей хижине, в которой прожил последние несколько недель. Она должна была укрыться там и ждать его. Когда Шайя надевала одежду, которую он принес для нее, он вежливо отвернулся. А потом вложил ей в руки меч.
— Возьмите это, принцесса. Я знаю, что вы умеете ловко с ним управляться. Это хороший бронзовый клинок. Ничего особенного, но надежный. Как только будет возможность, обменяйте его на кинжал. Женщина с мечом привлекает к себе много внимания.
— Но как ты собираешься сражаться без оружия? Лабарна послал нескольких своих людей, чтобы они проследили за жертвоприношением. Это опытные воины!
— А я демон, — решительно произнес он, и глаза его стали жестче. — Вы действительно думаете, что горстка людей может задержать меня?
В этот миг он совершенно перестал казаться женственным, и она обрадовалась, что он ей не враг. Вспомнилась кристаллическая пещера в Нангоге, где она сражалась с демонами. Он прав, ему не понадобится меч, чтобы одолеть людей Лабарны.
— Я буду уходить из этой долины иным путем, нежели вы, принцесса. Наши преследователи не должны видеть нас вместе. Поэтому мы встретимся только у пастушьей хижины, — он сжал ее ладонь. — Для меня было честью познакомиться с вами. Вы настоящая принцесса среди дочерей человеческих.
Несмотря на то что он помог ей, она рада была избавиться от его общества. Он снова показался ей жутким, когда на один удар сердца на его по-женски вежливом лице проступила твердость. Он помог ей, но оставался демоном. Не стоит слишком доверять ему. Она коротко поклонилась.
— Спасибо тебе, — коротко произнесла она, а затем с гулко бьющимся сердцем выбралась из окна в ясную звездную ночь. С севера в долину налетел ледяной ветер. Все ее чувства были напряжены, как во время прошлого побега, который она устроила. Теперь ей не нужно бояться навредить Аарону. Принцесса Шайя перестала существовать. А для нее начиналась новая жизнь.
Предательство Гонвалона
Нандалее вслушивалась в шорохи ночи. Она почти не спала. Шел дождь. Негромкий стук капель по камням и листьям, да порывы ветра, время от времени завывавшего в скалах, были единственными звуками, которые доносились до нее.
Гонвалон неподвижно лежал рядом, прижавшись к ней. Он дышал ровно. Неужели спит? Нандалее все еще проклинала себя за то, что повела себя в городе так неосторожно. Но туда нужно было пойти! Они должны были выяснить, где соберутся люди и боги, такова была их миссия. Странное задание… Им потребуется не один день, чтобы вернуться в Альвенмарк. Какой прок потом от этого знания? Может быть, будут атаковать последующие собрания.
Что это за звук? Она задержала дыхание. Нет, ничего. Только ветер и дождь. От всадников, которые преследовали их поначалу, они легко сбежали. Но в вечерних сумерках пришли другие существа. Их искали сами девантары! Они спрятались в расщелине в густом кустарнике. В темноте такое укрытие разыскать было невозможно. Только если воспользоваться Незримым оком. Нандалее прекрасно осознавала, насколько предательски выглядит ее аура. У нее есть способности к магии. Ее аура в корне отличается от всех остальных существ на мили вокруг. Поэтому Гонвалон приказал ей забраться как можно глубже в расщелину, а потом накрыл ее сверху собой, чтобы его аура перекрыла ее.
Сейчас все было спокойно. Еще час или
два, и наступит рассвет. После этого девантары наверняка займутся защитой города и перестанут охотиться в окрестных горах.
Она почувствовала, как шевельнулся Гонвалон. Он высвободился из ее объятий, повернулся к ней и поцеловал. В слабом свете она почти не видела его. Его лицо скрывалось в тени. Правой рукой он нежно провел по ее шее.
— Что бы ни случилось, я люблю тебя, — прошептал он, и в тот же миг надавил на точку ниже затылка. Жгучая боль пронзила ее до кончиков пальцев. Что он… Она знала, что он сделал, хоть и не верила.
Этому приему обучала Айлин, наставница по бою без оружия, которая безжалостно избила ее деревянным мечом в первый день в Белом чертоге. Но не учеников. Лишь немногие избранные наставники знали нервные точки, даже легкое нажатие на которые могло вызвать невыносимую боль или паралич.
— Мне очень жаль, Нандалее. Я знаю, что тебе это покажется предательством. Но скоро ты поймешь, что этот поступок был рожден любовью. Сегодняшнее поручение я должен выполнить сам. Я боюсь, что небесные змеи предали нас. После всего, что мне довелось пережить с Золотым, я ему больше не верю. Если я ошибаюсь, то вернусь еще до заката и вытерплю твой гнев. А если нет… — Он запнулся, подыскивая слова. — А если я не вернусь, то уж лучше так.
Она почувствовала его отчаяние. Ярости не ощущала. Она просто хотела удержать его, не дать совершить глупость.
— Не бойся за меня. Из-за того, что сделала Махта Нат, я уже не магическое существо. Один-единственный раз это должно стать моим преимуществом. В отличие от тебя, девантары не распознают меня, если воспользуются Незримым оком, — это прозвучало так, словно он пытался подбодрить ее своими словами.
Гонвалон выполз из укрытия, нашел на склоне горы несколько валунов размером с голову и уложил их у входа в расщелину, чтобы замаскировать укрытие за кустом. Еще раз вернулся к ней и поцеловал. А затем ушел. На небе гасли звезды.
Смерть Шайи
Должно быть, что-то пошло не так. Вот уже не один час Шайя лежала, спрятавшись среди камней, и наблюдала за долиной. Было очевидно, что этот день не похож на все остальные в Доме Неба. Все жрицы надели оранжевые парадные одежды. Благодаря этому цвету они выглядели так, словно пытались силой призвать такое по-прежнему далекое лето.
Шайя глядела на костер, уложенный неподалеку от алтаря из простого серого камня. Все утро жрицы украшали деревья и кусты в саду пестрыми шелковыми ленточками. Три раза они гуськом обходили монастырь, читая молитвы, и жгли при этом длинные палочки благовоний, чтобы прогнать духов зимы. Внезапно раздался настолько громкий удар гонга, что он был слышен даже в скалах. От Кары Шайя узнала, что он означает начало церемонии. Как они могут начинать? Они же должны были давным-давно обнаружить демона в ее покоях! Что там случилось? Эта церемония не может состояться!
Внизу, под аркой ворот храма, показалась процессия, возглавляемая Карой, матерью матерей. За ней шли воины Лабарны в бронзовых доспехах, в которых отражалось яркое солнце. На шлемах развевались яркие перья. Они были вооружены копьями, в руках держали большие щиты из коровьих шкур. Между ними, одетая в белое, на голову ниже своих стражей, шла женщина, казавшаяся потерянной. У Шайи захватило дух. Там, внизу, шла она! Демон принял ее облик!
Он обманул ее! Должно быть, таков был его план с самого начала — взойти на алтарь вместо нее.
— Принцесса Шайя исчезнет из этого мира навеки, — так он сказал. Это было правдой, хотя она восприняла значение его слов иначе.
Она не станет невидимой, и он изначально не собирался рассказывать сказку о демоне, который пожирает принцесс. Ее исчезновение из мира произойдет на глазах у сотен свидетелей. Она судорожно сглотнула, борясь со слезами. Менять что бы то ни было уже слишком поздно. Даже если она выберется из укрытия и побежит вниз по усыпанному валунами склону, она не успеет прибежать вниз до жертвоприношения.
Демон пришел подарить ей жизнь! Если Шайя умрет на глазах у множества свидетелей, вопросов никогда не возникнет. Он все спланировал. Никто не видел, как пришел демон. Никто не видел, как она вылезла из окна. Все расскажут одну и ту же историю: что принцесса-воин взошла на алтарь с гордо поднятой головой, без малейших признаков страха.
Кара подошла ко мнимой Шайе, обняла ее и попрощалась с ней. Затем демон улегся на жертвенник. Подошли воины Лабарны, стали держать ее за руки и за ноги, хотя она не оказывала ни малейших признаков сопротивления.
Каре торжественно вручили жертвенный нож. Она подошла к алтарю. Она трижды поднимала золотой клинок и трижды опускала его. Она не могла заставить себя сделать это. От группы гостей отделился мужчина средних лет, одетый в торжественные одежды жрецов Ишты, судя по всему, прибывший вместе с воинами Лабарны. Он взял у матери матерей нож, поднял его к небу, и очевидно, произнес несколько торжественных слов. А затем опустил его. Одним движением перерезал горло «принцессе». Брызнула кровь, окропляя белое платье.
По щекам Шайи побежали слезы. Не в силах отвести взгляд, она смотрела, как умирает Датамес. Тело ее сотрясали рыдания.
Кровь потекла по желобку, закапала в золотой котел, стоявший у нижнего края алтаря. Воины по-прежнему держали эльфа.
«Я никогда больше не буду использовать слово „демон“, — поклялась себе Шайя. Демоны — это порождения ночи. Бездушные создания, способные творить лишь зло. Там, внизу, светлое существо отдало за нее свою жизнь, просто ради надежды на то, что мир станет лучше, если она поживет еще».
— Спасибо, Датамес, — прошептала она, и тут осознала, что даже не знала его истинного имени. — У тебя была великая душа.
На лицо умершей лег белый шелковый платок. Жрицы подняли тело с алтаря и перенесли его на костер.
Священнослужитель Ишты взял горящий факел и понес к костру. Подошла Кара, заговорила с ним и наконец, судя по всему, против его желания, забрала у него факел. Из храма прибежала жрица. В руках она несла доску, устланную холстом. Шайя сразу узнала ее. Должно быть, это глиняные дощечки, на которых Кара вчера записывала ее рассказ о целительных возможностях мандрагоры.
Мать матерей осторожно уложила дощечки на грудь трупа. Они будут обожжены на погребальном костре. Снова раздался громкий звук гонга. Кара поднесла факел к пропитанному маслом хворосту, и вот уже тело окутали яркие языки пламени. Ветер трепал их, взметая к облакам яркие искры.
Шайя перестала плакать. На душе воцарился мир, возникло чувство неведомой доселе свободы. Больше ничего и никому она в этом мире не должна и впервые в жизни могла поступать так, как хочется.
Группа свидетелей жертвоприношения начала рассасываться. Первым ушел жрец Ишты. И только Кара оставалась еще долго после полудня. Наконец с помощью палок вынула из угольев глиняные дощечки и положила их остывать на алтарь. Шайя ждала до наступления темноты, проследила за тем, как угас последний уголек костра. Затем вышла из укрытия и по горному хребту направилась к новой жизни.
Последняя война
Постепенно в толпе перед Чертогом бессмертных поднималось беспокойство. Шепот тысяч голосов становился все громче и громче. Некоторые находились на площади уже не один час, как и Гонвалон. Время от времени принимался идти дождь. Солнце в этот день вообще не показывалось.
Сегодня эльфу не прошлось пробираться в город тайком. На нем была белая туника, красные сандалии, на плечах — накидка, данная Темным. Тревожили его собственные волосы. Он только утром покрасил их черным. Дождь скоро смоет краску и пропитает ей плечи туники и плащ. От сырости в какой-то момент начнет отклеиваться и фальшивая борода. Никто из видевших его вчера не узнает его сегодня. Но если дождь будет продолжать свое разрушительное воздействие, то обман вскроется.
— Скоро увидишь богов, — попыталась успокоить нервничающую дочь молодая мать. Светловолосой девчушке было не больше семи, и она хныкала, что ничего не видит.
— Лишь немногим людям доводится видеть живых богов. Это приносит удачу! Над твоей жизнью будет сиять счастливая звезда, и ты будешь жить счастливо.
Гонвалон поглядел на небо. Над долиной плыли густые сизые облака. Солнца видно не было. Уже сейчас было темно, как в сумерки. Эльф представил себе, с каким нетерпением небесные змеи ждут от него знака.
Внезапно между колоннами величественного чертога показалась группа воинов. Они поднесли к губам серебряные фанфары и протрубили приветствие, заставив умолкнуть все разговоры на большой площади.
Между воинами показался Ансур, спустился на несколько ступеней по роскошной лестнице.
Гонвалон протолкался вперед. Он не хотел упустить ни единого слова сына человеческого. Эльф не обращал внимания на тычки и проклятия мужчин и женщин, мимо которых он протискивался. Наконец он оказался на расстоянии всего пяти шагов от Ансура, когда тот раскинул руки и заговорил.
— Граждане Валесии! — У сына человеческого был сильный голос. Даже по первым словам Гонвалон заметил, что правитель был умелым оратором и обладал звучным, хорошо поставленным голосом.
— Боги среди вас! — Ансур сделал паузу, наслаждаясь гулом толпы.
— Еще ночью бессмертные и небожители собрались в чертоге, с которого вы не сводите глаз. Как вы знаете, демоны Альвенмарка принесли в Нангог беду, обрекли нас на голодную зиму, — он оглядел толпу. — Я вижу ваши изможденные лица, вижу исхудавших детей. Я знаю, как сильно вы страдали.
«Что-то изменилось со вчерашнего дня», — думал Гонвалон.
Правда, вчерашнюю речь Ансура он не слышал, но этот теплый и приветливый голос совершенно не вязался с наполненными ненавистью взглядами, которые он бросал на них вчера. Кроме того, ему показалось, что черты лица слегка изменились. Но броская родинка над верхней губой была на месте.
— Мы начнем войну против демонов! — крикнул он. — Мы изгоним их с Нангога! А затем с мечом в руках войдем в их мир, — голос оратора сорвался. Его слова и жесты становились все более страстными. — Пусть и они почувствуют, каково это — терпеть нужду. Они тоже должны узнать, каково это — укачивать ребенка, у которого сводит живот от голода. А когда мы заставим их принять последний бой, мы не будем знать пощады. Не мы, а они развязали войну. Мы — дети мира. Но они пробудили наш гнев, а если мы что-то начинаем, то доводим это до конца. Это мы закончим эту войну. А закончим мы ее только тогда, когда на поле решающей битвы переступим через труп последнего демона.
Площадь возликовала. Толпа ринулась вперед, и стражники у подножия лестницы с трудом удержали валесийцев. Ансур спустился еще на пару ступеней вниз. Он махал руками своим подданным. Теперь Гонвалон видел его совершенно отчетливо. Родинка… Нужно подойти ближе! Он протиснулся в толпу впереди.
— Да здравствует Ансур, победитель демонов! — изо всех сил заорал он и замахал руками, чтобы привлечь к себе внимание правителя. — Отомсти за наших погибших детей!
Ансур посмотрел на него. И в этот миг Гонвалон увидел это совершенно отчетливо. Родинка была не выпуклой. Она была просто нарисована. Это актер, который должен сыграть правителя перед народом!
Ансур отвернулся, немного поднялся по ступенькам широкой мраморной лестницы и махнул рукой дувшим в фанфары воинам. Они быстро поднесли инструменты к губам, и снова зазвучал туш.
Шум на площади стих.
— Боги и правители совещаются по поводу последней войны, и пока мы еще не решили, каким образом победить демонов. Военный совет продлится до вечера. А после этого бессмертные и боги плечом к плечу встанут на этих ступенях, и вы, мои валесийцы, станете первыми свидетелями этого союза. Потерпите еще несколько часов. Об этом дне будут говорить еще сотни сотен лет спустя. И вы когда-нибудь будете с гордостью рассказывать своим внукам: я был там, когда военный совет богов и бессмертных принял решение, каким образом будут уничтожены враги человечества!
Когда, произнеся эти слова, мнимый Ансур отвернулся, поднялся по ступенькам и исчез среди колонн, на площади поднялось ликование.
Гонвалон вышел из толпы. Эти слова взволновали его. Даже если там стоял не Ансур, он не сомневался в том, что оратор сказал то, о чем думал бессмертный. Эта война не должна начаться!
Когда Темный рассказал ему о плане небесных змеев, предполагавшем уничтожение всех девантаров и бессмертных одним махом, он счел его хорошо обдуманным. Решение казалось единственно верным. Но сегодня сделать это не получится. Гонвалон был уверен в том, что боги и правители держат совет по поводу войны не в этом чертоге. Они ушли в другое, потайное место. Нужно подать небесным змеям знак не начинать атаку!
Он огляделся по сторонам, а затем пошел на север. Толпа людей толкала его в противоположную сторону, к шатрам, где бесплатно раздавали еду и питье.
Разложить плащ на одной из крыш, как предлагал Темный, не получится. Повсюду стоят воины. Незаметно пробраться мимо них на крышу не получится. Но сегодня утром он видел небольшую площадь неподалеку от колоннады, чуть выше по склону. Там он подаст небесным змеям знак не атаковать.
Темный будет разочарован. Он был так уверен, что сегодня сумеет уничтожить девантаров. Он неоднократно втолковывал Гонвалону, что сигналом к атаке является голубая подкладка, ее нужно повернуть к небу. Если атаки быть не должно, плащ нужно положить красной стороной вверх. Гонвалон дважды переспросил, верно ли он все понял. Выбор цвета, означавший атаку, показался ему странным. Если бы он получил приказ от Золотого, наверняка оказалось бы, что сигналом к атаке является цвет крови, с него должно начаться уничтожение. Но два брата по гнезду разнятся, как день и ночь. Вполне закономерно, что у Темного иные представления о цветах.
Снова пошел дождь. Гонвалон торопился. Через два-три часа он снова доберется до Нандалее. Встреча будет безрадостной. Насколько он ее знает, пройдет несколько дней, прежде чем она простит ему то, что он сделал. И не отстанет до тех пор, пока он не покажет ей, где находится нервный узел, который может парализовать эльфа.
Он укрылся от дождя под колоннадой на рыночной площади. Несколько торговцев расставили свои лотки в сухом месте и продавали украшения и изысканные ткани. Гонвалон спросил себя, как этот город собирается жить. До сих пор он не видел ни единого крестьянина, который продавал бы фрукты или овощи. Каким бы прекрасным ни казался Зелинунт на первый взгляд, этот город лишь не что иное, как воплощенное в камне высокомерие.
Гонвалон снял с плеч промокший плащ. Дождь не утихнет. Лучше поскорее покончить с этим делом, не ждать больше. Он поспешно вышел на небольшую площадь и одним взмахом расстелил свой плащ так, чтобы он указывал красной стороной вверх. Он не совсем понимал, каким образом небесные змеи увидят, что он сделал. Он с сомнением поглядел на серое небо, затем укрылся от дождя под колоннадой.
— Разве не проще было отнести плащ прачке? — спросил его золотых дел мастер, удивленно наблюдавший за его действиями.
— Я скуп, — коротко ответил Гонвалон. У него не было желания быть вовлеченным в разговор. С другой стороны… Он оглядел товары, которые торговец разложил на темно-синей ткани. Можно попробовать настроить Нандалее на миролюбивый лад с помощью украшения. Эльф улыбнулся. Наконец-то судьба даровала ему счастливую любовь. Город не погибнет, а ему была дарована жизнь. Он вернется к Нандалее. И он не хотел приходить к ней с пустыми руками.
— Вы только посмотрите! Боги разгоняют тучи с небес! — раздался звенящий от благоговения голос. Несмотря на дождь, некоторые торговцы покинули колоннаду и поглядели на небо.
Немного помедлив, Гонвалон тоже вышел на небольшую площадь, чтобы лучше видеть странный феномен. В облаках открылась брешь, напоминавшая длинный туннель, прямо над ними. Гонвалон подумал, что это все равно, что оказаться в центре бури. Вдоль внутренней стороны туннеля вспыхивали молнии, их разветвленные щупальца вырывались оттуда в свинцово-серые тучи. Никогда прежде не доводилось эльфу наблюдать подобного феномена. Из туннеля на небольшую площадь подул теплый ветер. Он принес с собой знакомый запах. Запах драконов.
Этого не может быть! Он ведь дал знак
не атаковать! В самом конце туннеля показался свет, и на миг всем показалось, что на Зелинунт смотрит большой белый глаз. Гонвалон отвернулся. Он побежал, как не бегал никогда в жизни, чтобы спрятаться под колоннадой, когда с неба ударил луч света, настолько яркий, что все утонуло в его сиянии.
Пакт бессмертных
По крыше шатра для переговоров барабанил дождь. От реки, протекавшей неподалеку, по палаточному городку ползли полосы тумана. Царило подавленное настроение, и в шатре на протяжении последних нескольких часов лишь спорили.
«Мы никогда не договоримся», — подавленно размышлял Артакс.
Девантаров он сумел убедить в своей идее, а бессмертных — не сможет. Его мечта, чтобы все они действовали как один, умерла в это утро в шатре переговоров.
— С чего ты взял, что один твой похожий на кошку воин стоит столько же, как десять моих всадников? — Мадьяс, бессмертный огромных степей, раскраснелся от гнева.
— Твои коноводы не умеют сражаться, — пренебрежительно заявил бессмертный Цапоте. Он, как и его ягуары, носил шлем, и лицо его оставалось скрыто в тени за звериными клыками. — Ты знаешь, скольких всадников одолели мои воины на песчаной равнине?
— Ты имеешь в виду высокогорную равнину Куш? — расхохотался Мадьяс. — Там не было моих всадников, кошачьи мозги!
— Нет никакой разницы, волокутся ли воины за лошадьми или сидят на них верхом, — дерзко улыбаясь, заметил цапотец. — Люди, которые сражаются вместе с конями, ничего не стоят!
— Хотелось бы посмотреть на это! Пусть десять моих всадников сразятся с одной из твоих кошек. Мы увидим…
Белый свет лишился мира красок. Артакс закрыл глаза руками. Повсюду в лагере закричали люди. Шатры встряхнул внезапный порыв ветра. Заржали кони. Полопались шесты в шатрах.
Артакс бросился наземь, боясь, что ветер унесет его за собой. Заморгал, открыл глаза. Смотреть было больно, видел он расплывчато. Над ними пролетела тень. Что-то хлестнуло его по лицу. Шатер! Ветер унес его прочь!
Со стороны перевала донеслось шипение, словно с неба рухнуло целое войско змей. Мадьяс звал своего коня.
После вспышки к Артаксу постепенно возвращалось зрение. Он стал видеть немного отчетливее. Все девантары, которые еще только что были здесь, — кто скучал, кто забавлялся, кто злился из-за спора бессмертных — исчезли.
Почти все шатры военного лагеря сорвало. Люди и животные прижались к земле, чтобы устоять перед натиском стихии. Ветер по-прежнему был очень сильный. Он дул по перевалу в сторону Зелинунта, и на миг Артаксу вдруг померещилось, что в Белом городе сидит огромный зверь, и этот ветер — его дыхание.
Нижняя часть темных облаков за горами окрасилась подрагивающим красным светом.
— Зелинунт горит! — выходя из себя, закричал Ансур. — Мой город объят пламенем! Я должен подняться на перевал. Я должен…
Словно из ниоткуда появился девантар с орлиной головой и схватил правителя.
— Ты не пойдешь туда, — он оглядел всех по очереди. — Никто из вас не пойдет. На Зелинунт обрушился огонь небесных змеев. Там не осталось никого. Город прекратил свое существование. А если бы мы были там, то погибли бы вместе с вами, — его птичьи глаза глядели на Артакса. — Благодарю тебя за сомнения, бессмертный Артакс. Ты спас всех нас.
— Но ведь мы должны потушить огонь, — возмутился Ансур. — Должны спасти то, что еще можно спасти, чтобы снова отстроить…
— Там уже нечего спасать! — Слова девантара пылали гневом. — Расплавились даже камни. А в огне — яд, который я не могу определить. В этой долине никогда больше не будет города, и могут пройти века, прежде чем яд выветрится.
На деревянном помосте — все, что осталось от роскошного шатра для собраний, — один за другим появлялись девантары. На их лицах читались ужас и гнев, если только нечеловеческие лица способны выражать эти чувства.
Артакс поднялся. Глядя на пылающий горизонт, он не мог подобрать слов. Всего полгода назад был уничтожен Золотой город. Теперь вот Зелинунт…
— Такой удар они могут нанести по любому из наших городов, — произнес высоченный Лабарна, и Артакс с удивлением отметил, что в глазах правителя Лувии стоят слезы. — Если они смогли прийти сюда, то могут попасть в любое место.
— Если такой огонь обрушится на леса Друсны, пожар уничтожит все на много миль, — пробормотал Володи.
— Мы больше не можем править в одиночку, — заговорил Артакс. — В мире отныне нет безопасного места. Если мы, наконец, не откажемся от мелочных склок, то погибнем, — он торжественно положил руку на грудь. — Все распри должны утихнуть, пока мы не уничтожим змеев неба, и в этом я клянусь всем сердцем.
Один за другим бессмертные повторили эту клятву. Затем стало тихо.
«Должен был сгореть Зелинунт, чтобы мы смогли договориться», — взволнованно подумал Артакс.
Оставалось надеяться лишь на то, что это был последний город, уничтоженный демонами Альвенмарка. Он снова вспомнил о картинах, которые видел в туннеле, ведущем в зал под куполом.
Битву в небе Нангога.
Он знал, что желание его не исполнится.
Время покажет
Город было не узнать.
Три дня потребовалось Нандалее, чтобы оправиться от оцепенения. И чем больше времени проходило, тем большей уверенностью она проникалась: случилось что-то ужасное. Еще вечером того же дня, когда ушел Гонвалон, поднялся ужасающий ветер и вырвал с корнем часть куста у ее укрытия. Два дня отблески огня окрашивали низ тяжелых серых дождевых туч красным. Обреченная на неподвижность, она была вынуждена оставаться в укрытии и едва не сошла с ума. Где Гонвалон? Почему он не возвращается? Чем чаще она задавала себе этот вопрос, тем больше боялась узнать ответ.
Когда она, наконец, снова смогла шевелиться, то побежала к городу, ни разу не остановившись.
Но сейчас она не знала, куда идти. Беспомощно оглядывалась по сторонам, не в силах узнать ни одно здание. Погибших она нашла только за пределами города. Здесь не было ничего. Улица, по которой она шла, превратилась в черное стекло. И, несмотря на сплетенное ею защитное заклинание, эльфийка даже сквозь подошвы сапог чувствовала жару. Кожу покалывало, словно по ней бегали мелкие муравьи. Глаза слезились.
Она оглядела остатки белой колонны, к которой прилипли капли расплавленного камня. Она была похожа на огромную согнутую свечу.
— Гонвалон! — изо всех сил крикнула она, зная, что ответа не будет. Она поглядела на Зелинунт Незримым оком. Там больше не было жизни.
Спины коснулся теплый ветерок. Знакомый аромат. Она обернулась. За ней, между наполовину оплавившимися стенами домов, окна которых глядели на нее пустыми глазницами, стоял Темный. Он принял облик эльфа.
— Этого не должно было произойти, — подавленно произнес он. — Я пытался предотвратить это… Я был так уверен, что они встретятся здесь. Я солгал Гонвалону в отношении того, какую сторону плаща он должен показать нам, потому что я хотел, чтобы этого не случилось. Я был так уверен в том, что они здесь…
Нандалее не поняла ни слова из его объяснений.
— При чем тут плащ Гонвалона?
— На совете мои братья договорились, что с помощью плаща он подаст сигнал, атаковать или нет. Если наверху будет красная сторона — это сигнал к атаке. А я солгал Гонвалону. От меня он услышал, что сигналом к атаке будет синий. Я сделал это потому, что был уверен: бессмертные и девантары будут здесь. Я не хотел, чтобы город был разрушен. Я хотел найти другой способ. И не хотел, чтобы ты… — Он пристально поглядел на нее.
Этот взгляд был неприятен Нандалее.
— Где Гонвалон?
Темный кивком показал — здесь.
— Он был здесь, когда город накрыло пламя, — безо всякого сочувствия произнес он. Затем огляделся по сторонам и наконец указал на квадрат из колонн на склоне. — Там, рядом с рынком, он разложил плащ. Он не мог далеко уйти, госпожа Нандалее. Прекращайте поиски. Вы не найдете его.
Но Нандалее уже бежала по улице из черного стекла. Она дважды спотыкалась, падала, поднималась, не позволяя Темному прикоснуться к себе. Она вышла туда, где когда-то, судя по всему, находилась небольшая площадь, переступила через упавшие колонны, слившиеся с мостовой, огляделась по сторонам.
Темный не отходил от нее.
— Вы здесь ничего не найдете. Не осталось даже пепла. Пойдемте со мной, госпожа Нандалее. Это опасное место.
Нандалее не хотела слушать его. Отказывалась принимать то, что, судя по всему, должно было быть правдой. Она то и дело качала головой, а взгляд ее беспокойно метался по руинам. Здесь не было обугленных балок, не было пыли, не было пепла. Только расплавленные камни.
Не мог ведь он умереть вот так. Просто испариться. Гонвалон, мастер меча Золотого, лучший фехтовальщик Альвенмарка. Исчез, без следа…
Взгляд ее остановился. Вот, темное пятно. Тень. Только на одной этой колонне. Все остальные были безупречно белы. Она пошла по ступеням, растекшимся, как воск. У тени была форма. Чем дольше она смотрела на нее, тем отчетливее видела в ней стройного мужчину. Он был такого же роста, как Гонвалон. Она протянула руку. Колонна все еще была горячей. На ней не было сажи. Тень впечаталась в камень! Навечно!
— Мы никогда не узнаем, он ли это, — умоляюще произнес за ее спиной голос Темного.
Нандалее крепко прижала руки к колонне. Она знала! Жар обжигал руки, но она чувствовала его сквозь боль. Он стоял возле колонны, когда на него обрушился огонь.
— Вам нельзя здесь больше оставаться, госпожа Нандалее. Здесь яд, повсюду. Вы его не чувствуете, но он уже начал вредить вам. И не только вам. Вы беременны.
Она отняла руку от колонны. На ладони вздулись кровавые пузыри. Но она ничего не чувствовала. Боль, бушевавшая в ее сердце, стирала все ощущения.
— Пойдемте! — Темный взял ее за руку и повел прочь.
Глаза Нандалее наполнились слезами. Она уже ничего не видела, у нее не осталось сил. Хорошо, что Темный пришел. Не будь его, она рухнула бы у колонны. Но нужно думать о ребенке.
Не в силах пошевелиться, она через некоторое время, в расщелине, испытала неведомое доселе спокойствие. Прислушалась к себе. Постигла себя с совершенно иной стороны. Она сосредоточилась на том, как бьется сердце, как бежит по жилам кровь. А потом почувствовала новую жизнь, росшую в ней. Движение внутри себя.
Темный произнес слово силы, и ей показалось, что их затягивает в пропасть. Земля ушла из-под ног. Она падала. Целый удар сердца. А затем снова оказалось, что твердо стоит на ногах.
Ее окружал сухой теплый воздух. Нандалее заморгала, прогоняя слезы. Они были в саду Ядэ. Дыхание Ночи открыл драконью тропу. Один из тех непостоянных путей, которые силой прокладывали через пространство и редко держались больше мгновения.
Она поглядела на горы, окружавшие сад Ядэ. За последние луны они вместе с Гонвалоном исследовали каждую вершину и долину. Там она была счастлива. Она не останется здесь, внизу, в саду. Если уж она не может быть с ним, то хотела, по крайней мере, быть в месте, где они жили вдвоем. Там навсегда осталась живая частичка любимого. Хотя бы для нее.
Дыхание Ночи положил руку на ее живот.
Она оттолкнула его.
— Ты не имеешь на это права! — зашипела она. — Это ребенок Гонвалона. Ты никогда не прикоснешься к нему.
— У вас под сердцем два ребенка, госпожа Нандалее, — холодно ответил он. Зрачки его небесно-синих глаз сузились, стали вертикальными. — Это могут быть и мои дети.
Она знала, что он прав. И осознавать это было невыносимо. Она была не в себе, когда отдалась Дыханию Ночи. Дым и боль опьянили ее, словно все происходило и не с ней. Он воспользовался этим. И то, что когда-то предсказывал красноспин в саванне, стало правдой — она предала Гонвалона.
— Как эльфийка может забеременеть от небесного змея, — набросилась она на него. — Это дети Гонвалона. Иначе и быть не может.
— Время покажет, — стараясь держать себя в руках, произнес он.
И она почувствовала, что он что-то от нее скрывает.
Неужели он сознательно послал Гонвалона на смерть?
Несмотря на то что Дыхание Ночи стоял перед ней в облике эльфа, она видела в нем лишь чудовище. И впервые поняла, что вполне способна предать и его.
Эпилог
Три луны спустя, во дворце бессмертного Аарона в Акшу.
Аарон отодвинул тарелку в сторону. Он почти не ел.
«Так больше продолжаться не может», — взволнованно подумал Ашот.
Лицо Аарона стало совсем худым, и каждый раз, вглядываясь в него, он видел все новые и новые седые волоски в бороде бессмертного.
— Принести вам что-нибудь другое, великий? — спросил Матаан, и по лицу князя рыбаков Ашот увидел, что тот точно так же встревожен.
— Нет, я уже не голоден.
Лишь час назад Аарон вернулся во дворец. Он встречался с другими бессмертными, неведомо где. После пожара в Зелинунте они хранили в тайне время и место своих встреч. Даже он, капитан лейб-гвардии, ничего не знал.
Еще после прошлой встречи правителей Аарон поведал ему, что они снова начали спорить по мелочам. Ашот знал, что правитель в отчаянии. Он видел, что мир гибнет и что он, как бы ни противился, не может этому помешать.
— Вы должны извинить меня, если еда вам не по вкусу, господин, — подавленно произнес Матаан. — Во дворцовой кухне случилось… происшествие, пока вас не было.
— Происшествие? — Аарон раздраженно поднял голову. — Неужели мало происшествий на границе между Друсной и Валесией? Или того небольшого происшествия в шатре для совещаний, когда был отравлен Ивар. Теперь еще происшествия у меня на кухне. Что, черт побери, произошло?
— Вообще-то я не хотел беспокоить вас этим сейчас, повелитель. Возможно, вам действительно лучше отдохнуть…
— Ну уж нет! Мне доставит удовольствие хоть раз устранить происшествие. Хоть на моей дворцовой кухне это-то должно получиться? Так что рассказывайте.
Ашот умоляюще поглядел на Матаана. Никогда он еще не видел, чтобы Аарон так волновался по мелочам. Если сейчас он произнесет приговор, это будет не право, а кровопролитие.
— Ну же! — прикрикнул на дворецкого Аарон.
— Вашему личному повару Махуту вывернули руку. Пройдет еще не один день, прежде чем он снова сможет работать.
— Ему вывернули руку на кухне? Как это так?
— Это произошло, когда он пытался помешать разбить еще одну амфору о голову вашего личного дегустатора.
— У меня есть дегустатор?
— Мы с Матааном подумали, что, возможно, это весьма разумно — после того, что произошло с бессмертным Иваром, — вмешался Ашот, и был вознагражден за это раздраженным взглядом бессмертного.
— Значит, у меня появился дегустатор, а я и не знаю об этом, — пальцы Аарона барабанили по подлокотнику.
«Плохой знак», — подумал Ашот.
— О дегустаторе поговорим позже. Теперь я хотел бы знать, кто разбивает амфоры о его голову.
— Это та девушка, которая выносит отходы из кухни. Она избила и других помощников, прежде чем ее заперла дворцовая стража.
Глаза Ашота сверкали яростью, когда он обернулся к Ашоту.
— Во всем мире правит безрассудство, а теперь еще у меня на кухне начались сражения. Это ты, Ашот, спрашивал меня, закончатся ли когда-либо эти войны. Зачем еще один бой. А теперь еще и беспорядки в моем доме. Уже пошли пересуды насчет того, что мне приходится применять дворцовую стражу для того, чтобы усмирять кухонную прислугу?
Ашот смущенно откашлялся.
— Не знаю, великий.
— Я хочу видеть ее. Пусть смотрит мне в глаза, когда я буду произносить приговор. Она будет наказана сегодня же. Ведите ее сюда!
Ашот вышел из покоев бессмертного и послал стража за служанкой. Прошло совсем немного времени, прежде чем ее привели. У нее оплыл глаз и были разбиты губы. Девушка слегка прихрамывала при ходьбе, но старалась держаться прямо, а одного глаза, который она еще могла открыть, хватило, чтобы бросить на Ашота взгляд, похожий на удар кинжала. Платье ее было порвано. Она рукой придерживала его на груди. Но ему не показалась, что она сгорает от стыда.
— Прояви смирение перед лицом бессмертного, женщина. Он очень зол из-за тебя.
Теперь она, кажется, испугалась.
— Я предстану перед бессмертным? Но ведь это была такая мелочь… Бессмертному не стоит…
— Он прослышал о случившемся, и он разгневан. Встань униженно на колени перед ним, веди себя смиренно и все будет в порядке, — хоть она и не производила впечатление человека, способного проявлять повиновение, но, может быть, в голове у нее есть хоть капелька разума. До драки она, наверное, была довольно хорошенькой. Только уж слишком худощава. Но если ее подкормить… — Идем! Когда бессмертный заговорит с тобой, встань на колени. Так положено при дворе.
Аарон все еще казался раздраженным, когда они вместе вошли в его покои.
Девушка предстала перед правителем слишком самоуверенно, затем медленно опустилась на колено и поклонилась так низко, что едва не коснулась лбом пола. Ашот взмолился, чтобы она вела себя благоразумно, и встал рядом с троном Аарона.
— Значит, это на твоей совести мой личный повар, — недовольно произнес бессмертный. — Как тебя зовут?
— Кирум.
— А откуда ты?
— Из Нари.
Аарон вздохнул и перевел взгляд на него.
— От Нари в последнее время одни проблемы, верно, Ашот?
Кирум подняла голову, кивнула и выпалила, хотя ее никто не спрашивал:
— Да, я слышала, что вы вонзили кинжал в живот своему сатрапу Элеазару, когда он предал вас.
Ашот закрыл глаза и из последних сил вознес молитву Львиноголовому. Все было не так. Эта женщина сейчас договорится.
— Я поступила бы так же, — продолжала она, не обращая внимания на мрачный вид Аарона.
Внезапно тот улыбнулся.
— Что ж, видимо, Махуту и моему дегустатору еще и повезло, что в них не воткнули нож.
— Под рукой ни одного не оказалось, — произнесла она настолько сухо, что Ашот не понял, то ли это шутка, то ли она говорит серьезно.
Аарон рассмеялся. Давно на его лице не было даже улыбки.
— А из-за чего была ссора?
— Этот проклятый дегустатор полез ко мне между ног. Когда он сделал это в первый раз, я пообещала ему, что ударю по голове, если он попытается сделать это снова.
Матаан откашлялся.
— У парня семь свидетелей того, что она врет.
Аарон снова улыбнулся.
— Полагаю, все свидетели работают на кухне и всем от «пострадавшего» что-то да перепало бы.
— Все может быть, — согласился Матаан. — Я разберусь.
Теперь Кирум выпрямилась полностью. Она осмелилась взглянуть бессмертному прямо в лицо и бросить ему загадочную улыбку, словно оба они были заговорщиками.
На лбу Аарона образовалась вертикальная сердитая морщинка.
«И почему она не удержала голову внизу еще немного», — в отчаянии подумал Ашот.
Теперь все пропало. Слуги не имеют права смотреть в глаза бессмертному. Обычно Аарону было все равно, но в таком настроении, как сегодня…
— Ты… — зло начал правитель. А потом глаза у него расширились. — У тебя очень необычный шрам под ключицей.
Ашот проследил за взглядом правителя. Кирум забыла, что нужно поддерживать порванное платье. Под ключицей отчетливо был виден ужасный красный шрам, немного напоминавший стилизованное солнце.
— Откуда у тебя такая рана? — Взгляд Аарона сильно переменился. Гнева и след простыл. Казалось, он колеблется между надеждой и страхом. Что с ним происходит?
— Можно сказать, меня ранил очень большой шип, бессмертный.
Ашот внутренне содрогнулся. Что за жалкая ложь?
Поразительно, но Аарон не разозлился. Он встал с трона, подошел к ней, положил руку на лоб и коснулся кончиками пальцев линии волос.
Ашот посмотрел на Матаана. Гофмейстер был так же поражен, как и он.
— Когда тебя ранили, должно быть, крови было, как у свиньи, которую режут, — мягко произнес он.
— Именно так я и говорила, — с улыбкой подтвердила она.
Ашот не верил своим глазам. Невероятно, как сильно изменился Аарон за несколько мгновений. Казалось, внезапно ушла вся горечь. Теперь глаза его сияли, чего он никогда прежде не видел. И эта кухарка смотрела на бессмертного так, словно они были давным-давно знакомы. Это было самоубийственной дерзостью, но, похоже, Аарон готов был терпеть это.
— Я думал, жизнь моя обратилась в пепел, — казалось, бессмертный совершенно забыл, что не один с кухаркой.
— Мне сказали, что этот пепел дарует богатый урожай, — ответила Кирум.
Ашот не понимал ни слова из того, о чем говорили эти двое. Но это было и не нужно. Он только что стал свидетелем чуда. Судя по всему, своим подбитым глазом, улыбкой и парой загадочных слов она околдовала бессмертного. Аарон выглядел счастливым!
Внезапно бессмертный, похоже, осознал их удивленные взгляды. Он откашлялся.
— Мне кажется, моя дворцовая кухня — не место для Кирум. Может быть, пусть лучше охраняет яму со львами или учит мою лейб-гвардию драться. Матаан, позаботься о том, чтобы ей выделили подобающую комнату, а целитель осмотрел ее раны.
— А как же наказание? — спросил гофмейстер.
— Она не имеет права покидать дворец, — строгим голосом произнес Аарон. — На первое время хватит.
По лицу Матаана было видно, что он перестал понимать, что происходит в этом мире. Но был достаточно умен, чтобы промолчать. Может быть, втайне просто радовался, что правитель снова улыбается.
— Можешь идти, Кирум. Я придумаю подходящее наказание для тебя. Может быть, заставлю станцевать на барабане.
Ашот вздрогнул. Это еще что за варварский обычай? О таком наказании он никогда прежде не слышал. Он знал только про розги, которые пляшут на спине.
На этот раз девушка промолчала. Только улыбнулась и вышла из покоев бессмертного.
— Сегодня хороший день, — тихо произнес Аарон, но было слышно, что говорит он от чистого сердца. — Пойди на дворцовую кухню и выдай каждому драчуну по серебряной монете. Но дай понять, что я вычту две, если узнаю, что они болтают об этой истории.
— Ваше желание для меня закон, бессмертный!
«Дворяне королевства будут возмущаться, если Аарон одарит любовью служанку», — подумал Ашот, отправляясь в долгий путь на дворцовую кухню. Но это не помешает Аарону сделать это, если окажется, что Кирум — то, что ему нужно. В конце концов, Аарон ведь и его сделал капитаном своей лейб-гвардии, его, безземельного крестьянина из деревушки на краю мира.
Ашот подумал, как прекрасно будет, если вновь обретенная улыбка останется с Аароном. Он будет рядом, если понадобится защищать эту незнакомку. И готов вступить в схватку даже с девантарами ради своего короля.
Чего стоит вся власть и все сокровища мира, если платой за них является жизнь без улыбок.
Продолжение следует.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Действующие лица саги о драконниках
Девантары и другие богоподобные сущности
Альвы — создатели мира
Альвенмарк. Сотворенные ими существа не понимают их мотивов и побуждений. Они все дальше отдаляются от своего мира и, судя по всему, отказываются от большей части собственной власти.
Девантары — создатели миров, так же, как и
альвы. Рассматриваются
альвами и большинством их детей как воплощение зла. Они правят
на Дайе, в мире людей, и управляют судьбами живущих там народов. Они любят перемены и этим отличаются от
альвов, стремящихся к совершенству, чтобы навеки закрепить это состояние.
Анату — девантар, которая связалась с
Пурпурным, одним из небесных змеев, и соблазнила его, приведя на
Дайю. Ишта не хотела, чтобы окончилась вражда между
драконами и девантарами. Поэтому, согласно легенде, она убила дракона и приказала запереть Анату в темницу из черепа
небесного змея.
Белый волк — девантар, чаще всего предстает в облике белого волка. Выступает в качестве наставника бессмертного
Мадьяса.
Великий Медведь —
девантар великой империи
Друсна, чаще всего предстает в облике медведя. Является наставником бессмертного
Ивара, а позже — его преемника.
Длиннорукий —
девантар, чаще всего предстающий в облике приземистого волосатого существа. Одаренный кузнец, изготавливающий доспехи и оружие для
бессмертных.
Живой Свет —
девантар великой империи
Валесия, появляется в облике пламени или человека с орлиной головой. Является наставником бессмертного
Ансура.
Зовущая бури —
девантар, чаще всего появляется в облике соблазнительной красивой женщины с волосами-змеями. Повелевает ветрами, свободна, непостоянна и не связана ни с одной из семи крупных империй. Раздает свою милость столь же легко, как и уходит от смертных.
Ишта — одно из имен, данное людьми
Крылатой. В Лувии ее почитают главной богиней. Ишта убила бессмертного
Муватту после битвы на равнине
Куш и поставила правителем Лувии бессмертного
Лабарну.
Крылатая — синоним
Ишты.
Львиноголовый —
девантар, защищающий королевство
Арам. Выступает в качестве наставника бессмертного
Аарона.
Нангог — в мифе
карликов Альвенмарка о сотворении — великанша, созданная совместно
девантарами и
альвами. Она лепила миры людей, детей
альвов и третий мир для себя и своих детей. Еще до завершения своих трудов подверглась воздействию могущественного сковывающего заклинания и была лишена сердца. Также именуется
Скованной богиней.
Русса — горный бог. Также именуемый
Стреляющим молниями. Его почитают племена пастухов
Гарагума и часто изображают в виде крылатого солнца. Согласно поверью охотников и пастухов Гарагума, духи умерших, чья плоть была съедена орлами, в грозовые ночи несутся по небу на ветрах бури вместе с Руссой.
Скованная богиня — синоним
Нангог.
Человек-вепрь — или ч
еловек-кабан. Имя, данное людьми одному из
девантаров, поскольку тот часто появлялся в облике наполовину вепря, наполовину человека (также см. книгу «Последний эльф»).
Человек-кабан — см.
человек-вепрь.
class="book">Драконы
Драконы — собирательное понятие для различных видов этих существ.
Небесные змеи являются наместниками
альвов. Те доверили им свой мир в надежде на то, что они будут мудрыми правителями. Остальные
драконы находятся ниже в иерархии. В то время как небесные змеи являются разумными существами, обладающими большой силой, остальные виды считаются лишь немногим более, чем просто опасными хищниками.
Небесные змеи — если верить
драконам, небесные змеи являются старейшими среди них. Они утверждают, что были первыми существами, которых создали альвы.
Темный — синоним
Дыхания Ночи. Эльф с глазами цвета синего зимнего неба — один из обликов, который принимает старейший из
драконов, Дыхание Ночи, когда путешествует среди
эльфов.
Дыхание Ночи —
небесный змей, старейший из
драконов Альвенмарка. Некоторые называют его их королем. Живет в
саду Ядэ и лишь изредка принимает участие во встречах других
небесных змеев.
Золотой —
небесный змей. Воплощает силу и красоту в совершенной гармонии. Его чешуя изначально сверкала теплыми оттенками желтого, но он сделал ее сверкающе-золотой, чтобы удовлетворять собственным эстетическим запросам. Его ревность к
перворожденному столь же велика, как и его тщеславие.
Изумрудный —
небесный змей. Стремится к гармонии и равенству между
небесными змеями. Часто именно он находит компромисс, который устраивает всех остальных.
Иссиня-черный —
небесный змей. Ведет себя как хищное животное, и доходит до того, что он сжирает побежденного противника. Слывет самым воинственным из восьмерых.
Красный —
небесный змей. Любит наслаждаться жизнью всеми возможными способами. Время от времени принимает облик
эльфа и иногда пробует себя в качестве искусителя, но понимания со стороны своих братьев по гнезду совершенно не встречает. Иногда склонен к поразительной жестокости.
Летне-золотой — синоним
Золотого.
Небесный —
небесный змей с ослепительно голубой чешуей; считается самым мудрым из восьмерых.
Небесный погиб во время нападения
девантаров на
Голубой чертог.
Парящий наставник — имя, данное
эльфами дракону, обучающему избранных искусству плетения чар. Парящий наставник погиб от рук карликов
Нира, Хорнбори и
Галара. Считался весьма своенравным и иногда по-настоящему жестоким. В число его странностей входила привычка свисать вниз головой со скалы, словно летучая мышь.
Перворожденный — имя, данное небесными змеями
Дыханию Ночи, старейшему среди них.
Пламенный —
небесный змей с чешуей от желтого до темно-красного цветов; слывет вспыльчивым, очень злопамятным и нерешительным.
Может изменить свои убеждения в мгновение ока, новую точку зрения отстаивает жарко и резко.
Приносящий Весну —
небесный змей, родившийся последним. Его чешуя сверкает легкой весенней зеленью; считается спокойным и прагматичным.
Пурпурный —
небесный змей. Принадлежал к числу драконов, рожденных первыми. В Золотой сети он встретил
девантара Анату. Любовь к ней стоила ему жизни.
Радужные змеи — другое название, использующееся для
небесных змеев, тех могущественных перворожденных
драконов, которые выступают в качестве наместников
альвов. Название это напоминает о том, что у всех у них чешуя разного цвета. Если верить
драконам, радужные змеи были старшими среди них. Еще они называют себя перворожденными и утверждают, что были первыми созданными
альвами существами — после того, как
Нангог завершила свой труд.
Солнечный Ветер —
дракон из вида красноспинов. Его охотничьи угодья находятся в огромной саванне Байнне Тир. Он допускает ошибку и бросает вызов
Дыханию Ночи.
Эльфы
Эльфы — последний из народов, созданных
альвами (так утверждают
эльфы). Они примерно человеческого роста, стройны, у них удлиненные остроконечные уши. Большинство из них обладают магическим даром. Достигнув зрелого возраста, они практически перестают стареть. Хотя большинство из них живет «всего лишь» несколько веков, некоторые достигают возраста, намного превосходящего тысячу лет. Души
эльфов рождаются заново, пока не обретут свое предназначение и не уйдут в
Лунный свет.
Драконники —
эльфы на службе у
небесных змеев. Их забирают
драконы, они часто слывут индивидуалистами или даже отверженными в собственных кланах. В качестве учеников они приходят в
Белый или
Голубой чертоги. Завершив обучение и пройдя все испытания, они становятся мастерами и начинают выполнять поручения
небесных змеев, которым посвятили свои жизни.
Айлин —
драконница и наставница в
Белом чертоге — самая опытная из них. Отличная мечница с невероятными рефлексами. Неподражаема в бою без применения оружия.
Альвиас — долгое время был гофмейстером при дворе
Эмерелль, первой королевы
Альвенмарка. Знаменит своим собранием трудов эпохи Третьей тролльской войны. Примечательно, что в первую очередь он отмечал тексты, в которых оспаривалось превосходство
эльфов.
Асфахаль — сын
Солайна и брат
Талавайна. Слывет весельчаком и азартным игроком.
Бидайн — ученица
Белого чертога. Знакома с
Нандалее со времен совместного ученичества у
Парящего наставника. Одаренная чародейка, обладающая весьма посредственными талантами для ближнего боя. Со времен своей первой миссии в качестве будущей
драконницы вся покрыта уродливыми шрамами. Находится под покровительством
Ливианны.
Галавайн —
эльф из отряда изгнанных из Валемаса. Обладает титулом «Хранителя тайн» и считается одним из умнейших существ в библиотеке Искендрии.
Гонвалон —
драконник, долгое время был наставником
Белого чертога. Отличный мечник со склонностью к интрижкам. Возлюбленный
Нандалее. Он даже не подозревает о том, что является сыном
Ливианны, которая когда-то бросила его. Его имя дословно означает «дитя зимы». Посвятил себя
Золотому.
Ливианна —
драконница и наставница
Белого чертога. Учительница
Бидайн. Исповедует очень радикальные идеи относительно усовершенствования эльфийской расы. Посвятила себя
Золотому.
Манавейн — легендарный первый наставник
Белого чертога. Эльфы считают, что он вместе с шестью другими наставниками отошел от дел и живет в уединении, но готов вернуться, когда
Альвенмарк будет в опасности. На самом же деле семеро мастеров, которые были посланы
небесными змеями в
Нангог, погибли в бою с
Пернатым змеем. Ишта заперла
Манавейна живым в камень.
Нандалее — ученица
Белого чертога. Происходит из клана
Бегущих с ветром из эльфийского народа
нормирга в
Карандамоне, сначала ученица, позже — возлюбленная
Гонвалона, подруга
Бидайн. Убила сына тролльского короля
Бромгара и лишилась клана. Обладает ярко выраженным магическим даром, но сама в первую очередь ощущает себя охотницей. Завоевывает доверие
Дыхания Ночи, старейшего из
драконов. Согласно одному из пропагандируемых
Золотым пророчеств именно она однажды убьет
Дыхание Ночи.
Ниллан —
эльф из
Голубого чертога, занимающийся торговлей специями в лавке в лувийском портовом городе
Угара. Ниллан поддерживает контакты с торговцами и капитанами, приезжающими в торговый узел и поэтому наилучшим образом осведомлен о событиях в королевстве. Друг
Талавайна.
Нодон —
драконник и первый среди
эльфов сада Ядэ. Славится своим искусством врачевания. Как мастер меча считается равным
Гонвалону. Продолжавшееся столетиями соперничество этих воинов привело к тому, что
драконы забеспокоились относительно безопасности нахождения обоих в одном месте. Посвятил
себя Дыханию Ночи.
Ровайн —
эльф из
Голубого чертога, державший лавку резчика по кости в храмовом городе
Изатами. Среди людей его звали
Зиданца. Он поддерживал связи со священнослужителями, которые и были его главными информаторами: Друг
Талавайна.
Сайн — ученик
Парящего наставника. Во время обучения умер загадочной смертью. Степень участия
Нандалее в его смерти осталась невыясненной.
Солайн — отец эльфа
Талавайна, один из князей
Аркадии.
Талавайн — наставник
Голубого чертога. Принадлежит к числу самых успешных разведчиков
небесных змеев в мире людей. В облике
Датамеса дослужился до гофмейстера бессмертного
Аарона, правителя
Арама. Позже теряет свою должность из-за интриг
Ишты.
Талинвин — ученица
Белого чертога. Обучалась у
Гонвалона. Ее принимают в число избранных. Ее первой миссией становится убийство бессмертного
Аарона, во время которой сама она тоже погибает.
Элеборн — ученик
Белого чертога. Считается очень увлекающимся, создает произведения искусства из воды и света. Позже станет одним из величайших правителей
Альвенмарка. Посвятил себя
Небесному и во время первой миссии отправляется в мир людей, где под именем друснийца
Микайлы входит в когорту Оловянных и становится колесничим
Володи.
Люди
Аарон —
один из семи бессмертных, Пресветлый, правитель всех черноголовых, путешествующий между мирами, король королей. Правитель
Арама, для которого путешествие на корабле-дворце по небесам
Нангога стало роковым (см.
Артакс). Подопечный
девантара Львиноголового.
Абир Аташ — верховный священнослужитель великой империи
Арам. До слияния
Аарона и
Артакса был одним из самых влиятельных сановников в свите бессмертного
Аарона. Абир Аташ — очень тщеславный человек и не может вынести того, что
Львиноголовый больше общается с
Аароном, чем со священнослужителями высшего ранга. Мечта
Абира — превратить
Арам в божественное государство. Желание преумножить могущество жрецов стоило ему жизни. Наставник
Барнабы.
Айя — одна из трех конкубин, которых выбирает
бессмертный Аарон в ночь после падения с небес, чтобы разделить с ним ложе. Позже
Айя пытается шантажировать гофмейстера
Датамеса, и это решение стало для нее роковым.
Альба — валесиец, сопровождающий сборщиков налогов
Друсны, давая им советы относительно того, какую дань собирать, чтобы передавать в
Валесию. В
Трех Дубах с ним произошел «несчастный случай на производстве».
Альмитра — женщина, которую придумал для себя
Артакс, еще будучи простым крестьянином из
Бельбека. Альмитра никогда не существовала, что не мешает ему рассказывать о ней своим друзьям.
Амур — сторонник запрещенного культа
Нангог и
Зеленых духов в
Золотом городе.
Ансур — один из семи бессмертных, правитель
Валесии. Ведет мелкую многолетнюю войну на границе с
Друсной, исход которой для него определяет
Аркуменна, ларис
Трурии. На протяжении многих десятилетий строит
Белый Зелинунт, который должен стать прекраснейшим городом
Дайи. Подопечный девантара, которого жрецы называют
Живым Светом.
Арапур Премудрый — хронист первых лет Темной эпохи.
Арапур Премудрый, верховный священнослужитель
Изатами, хранитель прошлого, слывет человеком предвзятым, но с учетом невысокого количества сохранившихся источников, отказаться от его трудов невозможно. Главным трудом его жизни считается «Великая война», описание войны миров в тридцати одном томе.
Аримаспу — князь
ишкуцайя, на протяжении многих лет — верный слуга и советник бессмертного
Мадьяса. Старый одноглазый полевой командир.
Аркуменна —
ларис (князь)
Трурии, одаренный военачальник. Позднее становится наместником великой империи
Валесия в
Золотом городе, где хочет отомстить за смерть
Пеона и плетет с Шелковой интриги против
Коли.
Артакс — крестьянин из
Бельбека, некогда добрый друг
Нарека и
Ашота. После неожиданной смерти
Аарона превращен в него девантаром по имени
Львиноголовый и незаметно для людей занял место бессмертного
Арама. Артакс получает память и все способности Аарона, но пытается проводить собственную, более справедливую политику правления. Влюблен в
Шайю, которая отвечает ему взаимностью. Однако принцесса
ишкуцайя была насильно выдана замуж за бессмертного
Муватту и прошла с ним ритуал Небесной свадьбы.
Аса — фальшивое имя, принятое
эльфом Гонвалоном в Золотом городе, чтобы создать образ капитана
кушитов и получить доступ в архив храма Крылатого солнца.
Ашира — массажистка и шлюха в боевом лагере
Арама, лицо девушки обезображено шрамами от оспы. То, что ей удается затронуть сердце гофмейстера
Датамеса, становится для нее злым роком.
Ашот — обедневший крестьянин из
Бельбека. Вместе с
Нареком присоединяется к вербовщику
Алексану, чтобы сразиться на высокогорной равнине
Куш. После сражения на равнине
Куш становится капитаном кушитов — новой лейб-гвардии бессмертного
Аарона.
Балабол — насмешливое прозвище валесийского полководца
Аркуменны, данное ему повстанцами
Друсны.
Бальдур — сторонник запретного культа
Нангог и
Зеленых духов в
Золотом городе.
Бамиян — охотник родом из горных селений
Гарагума. Бамиян отправляется на поиски исчезнувшего чудесного целителя
Барнабы и при этом встречает
ксану Икушку. Младший брат
Масуда. Умирает, спасая жизнь бессмертному
Аарону во время сражения за
Каменное гнездо.
Барнаба — молодой священнослужитель из
Арама, доверенное лицо
Абира Аташа. Родом из провинции
Нари, где его отец занимает пост верховного священнослужителя. Когда без ведома бессмертного
Аарона его главнокомандующим осуществляется преследование священнослужителей, он бежит в пользующуюся дурной славой долину в провинции
Гарагум, где среди горных кланов вскоре начинает считаться искусным целителем и святым. С самого детства мечтает встретиться с
ксаной. Однако его счастье с ксаной
Икушкой длится недолго, он вынужден бежать в
Нангог. Там
Барнаба становится проповедником секты поклоняющихся Зеленым духам.
Бессос — сатрап той части
Гарагума, которая принадлежит
Араму. Спесивый мужчина, настаивающий на правах своего благородного происхождения, в отличие от своего деда, который был всего лишь горным кочевником и входил в состав
Каменного совета.
Бозидар — князь из
Друсны, резко состарившийся после роковой встречи с эльфийкой
Ливианной в лесу Духов. Брат
Володи. Сын
Ильи.
Вадим — друсниец, колесничий князя
Ильи, правящего на хуторе
Три Дуба. У него язык без костей. Все важные решения в его семье принимает жена, которая поколачивает мужа.
Веччио — лоцман из
Валесии, служащий на собирателе облаков по имени
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта в рассветных весенних лучах над Зеленым морем. На этом корабле бегут из
Золотого города проповедник
Барнаба и наемник
Коля.
Володи — княжеский сын из
Друсны, один из ближайших доверенных лиц бессмертного
Аарона. Почетное прозвище: «Идущий над орлами». Брат
Бозидара. Когда-то входил в число пиратов на службе у
Муватты, потопивших Оловянные флоты
Арама и позднее добровольно поступивших на службу
Аарону. Вместе с
Колей становится одним из командиров оловянных. В сердце светловолосого великана рождается страстная любовь к женщине из народа
Цапоте по имени
Кветцалли, которая позднее становится его женой. После возвращения на родину в ходе интриг
валесийцев становится капитаном бессмертного
Ивара.
Гата — шаман. Один из вождей горных кланов и член
Каменного совета. Объявляет
Барнабу святым и таким образом обеспечивает его статус для горных кланов.
Горациус — капитан из свиты
Аркуменны, полководца и валесийского наместника в
Нангоге. Одноглазый воин пользуется дурной славой из-за своего служебного рвения и несговорчивости.
Гриша — друсниец, с годами состарившийся щитоносец князя
Ильи, правителя
Трех Дубов.
Датамес — гофмейстер бессмертного
Аарона. Преданный товарищ сопровождает
Аарона во время его продолжительных путешествий и обеспечивает логистику. На самом деле
Датамес является
эльфом Талавайном и одним из наставников
Голубого чертога. Несмотря на то что он является шпионом, его любовь к людям совершенно искренна.
Доян — проводник собак на службе у помещика
Манассэ. За годы на службе он помогает сбежать нескольким рабочим и слугам
Манассэ. Среди прочих была Зара, ставшая позже куртизанкой. В конце концов, его выдает служанка
Ханна, которой не удается сбежать. Он принадлежит к числу людей, в которых вселяются
Зеленые духи, и становится химерой. Его тело сливается с телом ищейки.
Зара — также именуемая Шелковой. Самая известная шлюха Золотого
города. Среди ее гостей князья и наместники.
Коля считает, что подчинил ее себе, взяв в заложники ее старшего брата
Иорама, и заставляет ее шпионить. Зара принадлежит к числу самых влиятельных сторонниц
Зеленых духов в
Золотом городе.
Зиданца — имя, которое носит эльф
Ровайн в своей роли резчика по кости в лувийском храмовом городе
Изатами. Ровайн является шпионом, служащим
Голубому чертогу.
Ивар — один из семи бессмертных, правитель
Друсны. Поражения в пограничных стычках с
Валесией сломали его. Ему казалось, что его
девантар, Великий Медведь, бросил его и поэтому заключил бесчестный мир с валесийцами, которые обложили его страну непомерной данью. Не имея успеха на полях сражений, он пытается укрепить свою пошатнувшуюся власть с помощью интриг.
Изель — жрица
Цапоте, задача которой заключается в том, чтобы охотиться на улицах
Золотого города на статных светловолосых мужчин. Они должны добровольно пойти за ней в храмовые сады
Цапоте, чтобы кончить свои дни там в качестве жертв
Пернатому змею. Она приводит в храмовые сады
Элеборна.
Ильмари — командующий разведчиками в
Нангоге, подчиняющимися непосредственно
Муватте. Он полностью предан
Муватте и никогда не задается вопросами относительно целей и мотивов последнего. Воины
Аарона знают его под именем
Ламги.
Илья — один из множества мелких князей
Друсны. Правит хутором
Три Дуба, а также окрестными усадьбами и лесами. Отец
Володи и
Бозидара.
Иона Красный — фальшивое имя, выдуманное эльфом
Гонвалоном для своего товарища
Нодона. Он выдает
Нодона за палача войска
кушитов.
Йорам — мнимый старший брат
Зары. Получил ужасные увечья после несчастного случая в штольне.
Коля берет его в заложники, чтобы заставить Зару подчиняться.
Кара — жрица, а затем и мать матерей в Доме Неба, уединенном горном монастыре, где после Небесной свадьбы с
Муваттой принцессу
Шайю должны принести в жертву ради плодородия
Лувии. Кара занимается монастырским огородом.
Кацуми — конкубина в военном лагере на равнине
Куш, оказывающая услуги как сатрапу
Матаану, так и гофмейстеру
Датамесу. Родом из одного из крупных городов на Шелковой реке. Становится жертвой
Ишты.
Кветцалли — женщина из народа
Цапоте. Священнослужительница, соблазняющая молодых золотовласых мужчин и увлекающая их за собой в храм, где их приносят в жертву
Пернатому змею. Сначала возлюбленная, затем жена
Володи. Сестра
Некагуаля.
Кидон — штурман на борту красного корабля, которым пользуется наместник
Валесии в
Золотом городе.
Кирум — фальшивое имя, под которым
Шайя служит помощницей на кухне во дворце
Аарона.
Коля — наряду с
Володи, вплоть до сражения на равнине
Куш, равноправный командующий оловянными и капитан лейб-гвардии бессмертного
Аарона. Возглавляет бордели, принадлежащие оловянным. Лицо некогда известного кулачного бойца изуродовано во множестве драк. Левую руку он потерял в битве в
Нангоге и с тех пор носит протез из уплотненной кожи, в котором прячется нож.
Лабарна — один из семи бессмертных, сначала был капитаном в лейб-гвардии
Курунты. Необычайно высокий воин, сражающийся в битвах массивной булавой. После сражения на высокогорной равнине
Куш и казни
Муватты становится новым бессмертным
Лувии.
Ламги — шпион, подкупленный бессмертным
Муваттой, наемный убийца. Проникает в лагерь
Аарона на равнине
Куш. Его настоящее имя —
Ильмари. Позднее бессмертный
Аарон поручает ему разыскать
Город в облаках, резиденцию поднебесного пирата
Таркона Железноязыкого.
Леон — сутенер родом из
Трурии, в
Золотом городе становится конкурентом Коли в бордельном ремесле, терпит поражение в войне банд.
Ли — владелец трактира на Змеином рынке в
Золотом городе. Его главные блюда — язык без костей и жареные скорпионы. Он происходит из одного из крупных городов на Шелковой реке. Убеждает
Элеборна не поддаваться на уговоры жриц
Цапоте.
Лиллума — имя, которое носит
эльф Ниллан в своей роли торговца пряностями в лувийском портовом городе
Угара. Ниллан является шпионом по поручению
Голубого чертога.
Лума — капитан храмовой стражи храма Крылатого солнца в
Золотом городе в
Нангоге.
Мадьяс — один из семи бессмертных, великий король
Ишкуцы, Хранитель стад, Свет солнца, Сын Белого волка, отец
Шайи и Субаи. Находится под защитой
девантара по имени
Белый волк.
Мальнигаль — охранница в Доме Неба, том уединенном горном монастыре, где избранницы
Муватты готовятся к
Небесной свадьбе.
Манассэ — помещик
Арама, владеющий обширными угодьями на
Великой реке, неподалеку от
Золотого города. Пользуется дурной славой из-за своего бесчеловечного отношения к батракам и слугам. Когда-то у него на службе состояли и
Зара со своим братом.
Масуд — охотник из гор
Гарагума. Старший брат
Бамияна. Умирает от заражения крови.
Матаан —
сатрап Таруада, крохотного островка в великой империи
Арам. Один из ближайших доверенных лиц
Аарона. Скромный человек, презирающий помпезность больших дворов и не гнушающийся выходить в море со своими рыбаками. Спасает жизнь Аарону во время битвы за
Каменное гнездо, где был тяжело ранен и занял при дворе должность отправленного в изгнание
Датамеса.
Махут — личный повар бессмертного
Аарона в его дворце в
Акшу.
Микайла — фальшивое имя, под которым в виде друснийца проникает к
оловянным эльф
Элеборн.
Мила — друснийская крестьянка, живет на хуторе
Три Дуба, где правит князь
Илья. Многодетная мать.
Муватта — один их семи бессмертных, Железный король
Лувии. Правитель с большими амбициями.
Ишта использовала его в борьбе против
Аарона. Когда ее планы по поводу сражения на равнине
Куш не оправдались, она собственноручно обезглавила
Муватту.
Нарек — крестьянин из деревни
Бельбек, вместе с
Ашотом присоединившийся к войску бессмертного
Аарона. Геройски погиб в сражении на высокогорной равнине
Куш. Когда-то был лучшим другом
Артакса, ушедшего искать свое счастье в далекие края.
Некагуаль — цапотец. Командующий людьми-ягуарами, помогающими бессмертному
Аарону в битве на высокогорной равнине
Куш. Брат священнослужительницы
Кветцалли.
Норам — сторонник запретного культа
Нангог и
Зеленых духов в
Золотом городе.
Обалит — раб, в
Золотом городе занимающийся домашним хозяйством в доме
Датамеса, гофмейстера при дворце
Акшу.
Орму — рыжебородый охотник из одного из горных кланов
Гарагума, самый молодой член
Каменного совета. После сражения на равнине
Куш отказывается от своей должности и присоединяется к созданному отряду
кушитов, лейб-гвардии бессмертного Аарона, в которой быстро дослуживается до капитана.
Рабал — имя, под которым гости знают хозяина трактира на Змеином рынке в
Золотом городе. Он родом с
Плавучих островов. Товаровед
Усия часто обедает у него.
Радик с Вороньей Горы — молодой повстанец из
Друсны, сражающийся на стороне
Володи с оккупантами из
Валесии.
Сакур — сторонник запретного культа
Нангог и
Зеленых духов в
Золотом городе.
Субаи — впавший в немилость старший брат
Шайи. Жестокий, жадный до власти сын бессмертного
Мадьяса. Наместник в
Золотом городе.
Табита — мать матерей, хозяйка Дома Неба, того расположенного в уединенной долине
Лувии монастыря, где готовят к
Небесной свадьбе и смерти на жертвеннике выбранных
Муваттой девственниц. Завистлива, мстительна и жестока. Получает пожизненное наказание от
Шайи.
Тарак — сторонник запретного культа
Нангог и
Зеленых духов в
Золотом городе.
Таркон Железноязыкий — предводитель
поднебесных пиратов в
Нангоге, которого по слухам поддерживают
Зеленые духи. Был убит во время сражения с бессмертным
Аароном, однако не утихают слухи о его Воскрешении из мертвых. Считается, что его укрытие, легендарный
Город в облаках, невозможно найти. Избежав смерти, заключает союз со священнослужителем
Барнабой.
Туватис — один из верховных священнослужителей
Ишты в ее храме в Золотом городе. Он обладает титулом Хранителя Подземных чертогов, отвечает за архивы храма, а также за его мрачные тайны, пока не встречается с
Ливианной.
Усия — товаровед на одной из якорных башен в
Золотом городе, расположенной неподалеку от храмовых садов
Цапоте. Раньше был корабельщиком, пока в результате несчастного случая не потерял правую руку.
Федор из Медвежьего Брода — молодой повстанец из
Друсны, которому удается уговорить
Володи вступить в борьбу за освобождение страны от валесийцев.
Ханна — служанка помещика
Манассэ, побег которой оканчивается провалом. Под пытками она выдает того, кто помог ей — проводника собак по имени
Доян.
Шайя — тридцать седьмая дочь
Мадьяса, великого короля Ишкуцы; сестра
Субаи, долгое время командовала дворцовой стражей наместника
Каниты в
Золотом городе. Влюблена в
Артакса, который отвечает на ее любовь в облике бессмертного
Аарона (и о тайне которого она не знает). После
Небесной свадьбы с бессмертным
Муваттой должна умереть на жертвеннике в
Доме Неба, поскольку не забеременела.
Шен И Мяо Шоу — пожилой одаренный целитель с
Шелковой реки. Призван бессмертным
Мадьясом ко двору, где должен исполнить поручение относительно
Шайи, которое ему совершенно не нравится. Перед смертью передает все свои знания
Шайе.
Шутарна — имя, принятое эльфом
Талавайном на время, пока он жил в храмовом городе
Изатами, маскируясь под художника.
Эврилох — штурман на корабле
Айголоса, которого убил во время поединка
Володи. Спутник
Коли.
Эйрик — друсниец из озерной страны на северо-востоке этой империи людей. В плену в храмовом квартале
Цапоте встречает
Володи. Его, как и других избранных, готовят принести в жертву
Пернатому змею.
Элиас — сторонник запретного культа
Нангог и
Зеленых духов в
Золотом городе.
Карлики
Карлики — в древних сказках также называются цвергами или двергами, являются одним из древнейших народов
Альвенмарка. Они мастера горного дела, живут под землей или в скалах. Там они чувствуют себя в безопасности от
драконов, с которыми у них давняя вражда. С тех пор, как драконы уничтожили
Глубокий город, карлики лелеют планы мести крылатым тиранам.
Эльфы презирают карликов, ибо видят в них услужливых слуг
альвов.
Амаласвинта — зажиточная и влиятельная карлица из
Глубокого города, которая по наущению советника
Скорри ступает на совершенно иной путь, пытаясь добыть для своего народа ключи к искусству плетения чар. Выжила при разрушении Глубокого города, изгнана
Эйкином в
башню Гламира.
Арбинумья — имя, принятое
Нандалее, когда она выдавала себя за карлика из
Железных чертогов.
Галар — подгоняемый неукротимым любопытством исследователь, кузнец и алхимик из
Глубокого города, временами хватающийся за топор, когда того требуют обстоятельства. Изобрел стреляющий механизм, с помощью которого был убит
Парящий наставник. Ищет средство сделать кожу карликов неуязвимой с помощью драконьей крови. Один раз это случайно получилось — к сожалению, только с весьма малоценным для него товарищем и меценатом
Хорнбори. Вместе с
Хорнбори, Ниром, Фраром и
Амаласвинтой изгнан в
башню Гламира.
Гламир — кузнец из
Железных чертогов. Построил в
море Черных улиток башню, в которой занимается собственными весьма своеобразными изысканиями. В сражении против
изумрудных пауков лишился ноги, руки и потерял правый глаз.
Нир — мастер-оружейник из
Глубокого города. Славится среди своего народа тем, что изобрел «драконью шлюху», разборное орудие, значительно облегчающее охоту на драконов. Друг
Галара. Вместе с ним
Хорнбори, Фраром и
Амаласвинтой изгнаны в
башню Гламира.
Старец в Глубине — титул князя карликов. Иногда, как в
Глубоком городе, уже ни один
карлик не использует истинное имя правителя, обращаясь к нему только по титулу.
Фрар — малыш из
Глубокого города. Эльфийка
Нандалее пощадила его и передала карликам
Ниру, Хорнбори и
Галару, которые приняли его и дали имя
Фрар Драконья смерть. Один из немногих, кто выжил после гибели Глубокого города. Прозвище — Драупнир, что на языке карликов означает «стекающий».
Хорнбори — счастливчик из
Глубокого города. Внешне — мечта любого героического эпоса карликов, только, к сожалению, у него слишком редко просыпается мужество. Несмотря на это, его внешность и самоуверенное поведение во время пиров позволяют ему приписывать себе различные героические поступки. Протеже
Галара, друг
Нира. Вместе с ними обоими,
Фраром и
Амаласвинтой изгнан в
башню Гламира.
Эйкин — князь,
Старец в Глубине в
Железных чертогах.
Дети альвов и другие
Дети альвов — собирательное название для всех народов, созданных альвами
(эльфы, тролли, кобольды, кентавры и др.).
Газалы — видящие, созданные по желанию
перворожденного, дракона
Дыхание Ночи. У газал небольшие вытянутые головы, как у газелей, с большими закрученными назад рогами. Они видят возможные варианты будущего; однако считаются капризными, причиной чего может быть и запрет покидать большую пирамиду в
саду Ядэ.
Зеленые духи — дети великанши
Нангог. Это души существ, которых она хотела создать, прежде чем
девантары и
альвы заколдовали ее. Считается, что до их воплощения оставался лишь один удар сердца. Они стали бестелесными защитниками мира
Нангог.
Кобольды — собирательное название для целой группы различных народов или племен, например, лутинов или хольдов. По человеческим меркам кобольды ростом по колено или по бедро. Кобольды считаются выдающимися ремесленниками. Некоторые обладают магическим даром. Другие
дети альвов любят нанимать кобольдов в качестве слуг или держать в качестве рабов. Считается, что они обладают весьма своеобразным чувством юмора и ярко выраженной склонностью к шуткам над другими.
Ксаны — водные нимфы, наделенные провидческим даром, изгнанные из
Альвенмарка в Другой мир, поскольку
небесным змеям показалось, что они излишне упрямы и слишком много рассказывали другим о возможных вариантах будущего.
Пегас — крылатый конь. Пегасы живут в степях
Байнне Тир. Поймать пегаса и заставить его стать ездовым животным — заключительное испытание для учеников
Белого чертога, которые хотят стать
драконниками. Если между пегасом и
эльфом возникает связь, она длится всю жизнь.
Силены — дети альвов, первоначально родом из Дайлоса, козлоноги, с телом, напоминающим человеческое или эльфийское. Несмотря на то что они упрямы и любят выпить, при княжеских дворах Аркадии стало модным нанимать силенов в качестве конюших.
Собиратели облаков — огромные существа, парящие в небесах
Нангога. Они слегка напоминают осьминогов, только у них гораздо больше щупалец. Самые крупные из этих существ достигают более чем двухсот шагов в диаметре. С помощью
девантаров людям удалось поймать некоторых собирателей облаков. Они построили корабли и летательные платформы, которые с помощью канатов и сеток соединили с массивными телами собирателей облаков. Вопрос наличия интеллекта у собирателей облаков весьма спорный. Судя по всему, через некоторое время они начинают считать поднебесные корабли и их команды частью собственного тела.
Тролли — самый воинственный из народов
Альвенмарка. Более трех шагов ростом, сутулы, обладают серой кожей, похожей по цвету на камни. Тролли не любят прикасаться к металлу.
Цветочные феи — другое название для луговых фей. Создания размером едва ли с палец, внешне похожие на
эльфов, с крыльями как у стрекоз или бабочек.
Другие существа
Арани — крупный сом, живущий в Комариных озерах
Байнне Тир, почитаемый кобольдами, удящими там рыбу, как божество. В переводе его имя означает Посланник, и
кобольды считают, что в безлунные ночи сом, извиваясь на земле, оставляет своим телом в высокой траве послания альвов.
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта в рассветных весенних лучах над Зеленым морем — имя собирателя облаков, на котором покидает
Золотой город проповедник
Барнаба. Лоцманом на этом корабле ходит валесиец
Веччио.
Зореокий —
пегас Нандалее. Вороной жеребец.
Икушка —
ксана, бежавшая
из Альвенмарка в мир людей. Много столетий жила в пруду в горах
Гарагума, пока однажды не повстречалась там со священнослужителем
Барнабой. Была убита охотниками
Гарагума по приказу шамана
Гаты.
Махта Нат — наделенный душой куст бузины. Махта Нат пронизана тьмой. Черна ее кора, равно как и ее магия. Когда ей это выгодно, она заключает соглашения с эльфийкой
Ливианной, которую наставляет в магии крови. Лишила
Гонвалона магии и благодаря вмешательству
Дыхания Ночи была уничтожена в своей первоначальной форме.
Ночнокрыл —
пегас Гонвалона. Вороной жеребец.
Сата — служанка из народа кобольдов на борту
«Голубой звезды»
Певца, пользующаяся большим уважением себе подобных на борту поднебесного корабля.
Синь зимнего горизонта над Сребноспинным морем — имя собирателя облаков, на котором путешествуют
Нандалее и ее спутники. Он позволяет называть его просто
Зимней Синью.
Ухунгу — крупный сом, живущий в Комариных озерах
Байнне Тир, почитаемый как божество кобольдами, удящими там рыбу. В переводе его имя означает: «Вспыльчивый, ибо он принес смерть уже не одному рыбаку и охотнику».
Фирац — шаманка из народа
газала. Она живет в скальном оазисе, известном как
сад Ядэ, и входит в число оракулов
Дыхания Ночи.
Места действия
Акшу — город-дворец
Аарона, великого короля
Арама.
Алалах — лувийский город на границе с
Арамом.
Апамей — город средних размеров в королевстве
Арам. Он находится неподалеку от
Бельбека. Там, кроме всего прочего, выращивают кислый виноград, имеющий исключительно региональное значение.
Арам — одна из семи великих империй в мире людей, управляемая бессмертным
Аароном, обладающим титулом правителя всех черноголовых. Знамя с крылатым солнцем является полевым знаменем империи, во время битвы на равнине
Куш появляются также сатрапы с золотыми львами.
Аркадия — могущественное эльфийское княжество, славящееся своей красотой и холодным высокомерием правителей, которых считают особо бессовестными и склонными к интригам.
Байнне Тир — родина
пегасов в
Альвенмарке, также именуемая Молочными землями. Здесь также селятся различных размеров племена кобольдов, занимающиеся скотоводством в просторных степях. Посреди степи находится участок пустыни, на который
небесными змеями было наложено заклинание. В этом непригодном для жизни месте
драконники проходят свои последние испытания. Там же находится легендарный
сад Ядэ.
Башня Гламира — башня, расположенная на рифе в подземном море
Черных улиток. При нормальном уровне воды башня полностью погружена в воду. Здесь карлики
Железных чертогов под предводительством кузнеца
Гламира исследуют одну из самых больших тайн
Альвенмарка.
Белый чертог — наряду с
Голубым чертогом — единственное место, где эльфов учат служить
небесным змеям. В Белом чертоге упор в обучении делается на искусство боя на мечах, но развивают здесь и чародейские способности. Только лучшие из выпускников Белого чертога становятся
драконниками.
Бельбек — маленькая деревушка в провинции
Нари, расположенной в королевстве Арам. Место рождения Артакса.
Бычьи головы — горная цепь на
Дайе, на востоке королевства
Лувия, расположенная неподалеку от границы с
Ишкуцей. Здесь укрыт
Дом Неба.
Валесия — одна из семи великих империй в мире людей, управляемая бессмертным. Расположена к югу от
Друсны.
Великая река — широкая река в
Нангоге, на берегу которой возвышается
Золотой город.
Гальвелун — провинция в
Альвенмарке. Здесь расположен город
Железные чертоги. Об этой местности ходит дурная слава из-за живущих в лесах драконов с бурой чешуей.
Гарагум — название двух провинций на
Дайе. Это соседние провинции и принадлежат великим империям
Араму и
Лувии. В переводе «Гарагум» означает «черная пустыня» (см. также
Дева Куш).
Глубокий город — город карликов, расположенный на севере
Аркадии в
Альвенмарке. Родной город героев
Галара, Нира и
Хорнбори, малыша
Фрара и карлицы госпожи
Амаласвинты. Был полностью разрушен драконами в отместку за убийство
Парящего наставника.
Голубой чертог — наряду с
Белым чертогом единственное место, где
эльфов обучают служить
небесным змеям. В
Голубом чертоге главный упор в обучении делается на раскрытие магических способностей. Обычно его ученики не становятся
драконниками, а служат в качестве разведчиков на
Дайе и в
Нангоге.
Дайя — архаичное название для мира людей. Оно встречается в первую очередь в древних трудах
Альвенмарка.
Дева Куш — горы в южной части обоих провинций
Гарагум в мире
Дайя. Многие люди полагают, что горы, уходящие выше облаков, представляют собой резиденцию
девантаров. В горных долинах выращивают полезное растение
куш, дающее сны, возносящие ближе к богам. Также горы славятся особенно крупной бирюзой, которую здесь можно найти.
Дом Неба — уединенный горный монастырь в королевстве
Лувии. Здесь избранных девственниц готовят к
Небесной свадьбе, а зачастую и к смерти под жертвенным ножом. Здесь томится в плену
Шайя.
Другой мир — имя, данное
детьми альвов миру людей.
Друсь, также Друсна — одна из семи великих империй на
Дайе, в мире людей. Родина наемников
Володи, Коли и
Эйрика. В ней правит бессмертный
Ивар.
Железные чертоги — город карликов на северо-западе лесов Гальвелуна.
Нандалее, приняв облик карлика
Арбинумьи, утверждает, что происходит из Железных чертогов. Там правит
Старец в Глубине — Эйкин.
Желтая башня — окруженный легендами дворец
девантаров, расположенный в растущих до самого неба горах на окраине
Гарагума. Считается, что именно туда девантар
Ишта принесла голову убитого ею дракона
Пурпурного: Там же девантары создали для
Анату, возлюбленной Пурпурного, темницу из черепа
небесного змея. И иногда ветер доносит стоны и жалобы
Анату в
Черную пустыню. Здесь бессмертному
Аарону было дозволено говорить с
девантарами.
Желтоводная — широкая река в
Нангоге, разделяющая ножевую траву степи и впадающая в Среброспинное море.
Зелинунт — называют также
Белым Зелинунтом. Город дворцов, возведенный по приказу бессмертного
Валесии в уединенной долине. Зелинунт строился только из самых дорогих материалов. На дворцы и храмы пошел мрамор безупречной белизны, на крыши — листовое золото. В Зелинунте семеро бессмертных заключили союз против
детей альвов. Город был полностью разрушен во время нападения
небесных змеев.
Земли Ветров — широкая степь на севере
Альвенмарка, расположенная к югу от
Карандамона и
Снайвамарка. Родина кентавров.
Зимний камень — названная в честь белой скалы площадь для народного собрания в
Друсне, в мире
Дайя.
Змеиный хребет — горная цепь в
Нангоге, расположенная к северу от
Устья мира, славится своими месторождениями золота.
Золотой город — совершенно роскошный город, общая резиденция всех семи великих королей, бессмертных
Дайи в мире
Нангог.
Золотые врата — название крупной звезды альвов в
Золотом городе в мире
Нангог. Эта звезда открыта почти постоянно, представляя собой перевалочный пункт для всех караванов, покидающих
Нангог.
Изатами — древний город храмов в королевстве
Лувии. На
зиккурате Изатами каждый год в день летнего солнцестояния отмечается праздник
Небесной свадьбы. Во время такого ритуала бессмертный
Муватта соединился с
Шайей. Изатами расположен на отдаленном высокогорном плато неподалеку от крупной
звезды альвов.
Ишкуца — одна из семи великих империй в мире людей.
Правит страной бессмертный
Мадьяс, великий король, на полевом знамени которого вышита стилизованная конская голова. Жителей империи называют
ишкуцайя.
Каменное гнездо — отдаленная маленькая крепость в горах
Гарагума. Там
Аарон вступает в последний бой с отступниками, сатрапами
Бессосом и
Элеазаром.
Карандамон — эльфийское княжество в
Альвенмарке. Высокогорная равнина в вечных льдах, окруженная массивными горными кряжами. Карандамон — исконная родина эльфийского народа
нормирга, родина
Нандалее. Расположен к западу от
Снайвамарка, королевства
троллей.
Кочующий двор — обозначение королевского двора бессмертного
Мадьяса, правителя великой империи
Ишкуца. Двор отчасти состоит из огромных повозок и больших юрт, которые поставлены на платформы с колесами. Этот лагерь, именуемый королевским двором, постоянно перемещается по широким степям
Ишкуцы и никогда не стоит на одном месте дольше трех дней.
Куш — высокогорная равнина и место решающей битвы между
Арамом и
Лувией. Расположена высоко в горах, неподалеку от границы между обеими провинциями
Гарагум. До битвы славилась только полезным растением куш, которое произрастает только здесь. Аарон называет свою новую лейб-гвардию в честь этого места, где одержал великую победу —
кушиты.
Лувия — одна из семи великих империй в мире людей, где правит бессмертный
Муватта. Это первая из человеческих империй, где в больших количествах добывается железная руда, выплавляется металл, куется железное оружие, благодаря которому империя становится самой сильной.
Лума — мифическая гора, будто бы расположенная в великой империи
Лувия в мире людей. На ее вершине будто бы возвышается созданный из лунного света дворец девантара
Анату, запертого
Иштой в темницу из черепа
небесного змея.
Молочные земли — другое название
Байнне Тир.
Море Черных улиток — большое подводное озеро в
Альвенмарке, расположенное к югу от поселения карликов, именуемого
Железными чертогами. Здесь находится
башня Гламира.
Мулава — одна из самых больших гор в провинции
Гарагум в мире людей. На ее склоне на одиночных скалах находится одно из мест, которое горные кланы называют
Столами неба. «Место погребения» их мертвецов.
Нага — город в
степи Ножевой травы на реке
Желтоводной в
Нангоге. Более известен как город мертвых детей; речь идет о трагедии, случившейся после того, как местный сатрап велел привести в город сотню детей, чтобы он стал более приветливым.
Нангог — мир, созданный одноименной великаншей без позволения
девантаров и
альвов. Нангог представляет собой полый мир, в котором в плену заклинания находится одноименная великанша, скованная чарами. После победы над ней
альвы и
девантары заключили пакт, в котором говорится, что их дети никогда не войдут в этот мир. Так Нангог стал зачарованным местом, известным более поздним поколениям под названием
Расколотого мира.
Нари — является названием как провинции в королевстве
Арам, так и ее столицы, резиденции сатрапа.
Ничто — великая пустота между
Дайей, или миром людей,
Альвенмарком и
Нангогом. Ничто пронизывает золотая сеть
троп альвов.
Облачный город — расположен в
Нангоге, на самом деле представляет собой группу городов, о которых очень мало известно. Они находятся к западу от
Пурпурного моря в столовых горах, возвышающихся над джунглями. Здесь находится укрытие поднебесного пирата
Таркона Железноязыкого.
Оловянный берег — берег, расположенный далеко на западе, неподалеку от
Морского легкого. Славится своими медными копями. Подвергается набегам Оловянных флотов королевства
Арам.
Парящий чертог — место собрания
небесных корабельщиков в
Золотом городе.
Плавучие острова — группа островов далеко на западе
Дайи. Здесь находится одна из самых отдаленных из семи великих империй людей.
Площадь Тысячи языков — площадь в многоязычном
Золотом городе, обязанная своим названием работающим здесь переводчикам.
Пристанище душ — души эльфов уходят в Пристанище, пока не родятся снова. Все остальные души просто исчезают.
Пурпурное море — море в
Нангоге, светящееся пурпурным светом, если смотреть на него сверху, например, с поднебесного корабля. Расположено к юго-западу от
Устья мира.
Расколотый мир — более позднее название
Нангога. Древнее поле битвы, где сражались
альвы и
девантары, попутно уничтожив его. Во время той войны мир разорвало на части. Его осколки плавают в
Ничто на большом расстоянии друг от друга.
Сад Ядэ — название скалистого оазиса посреди
Байнне Тир. Оазис окружен зачарованным участком пустыни. Сад Ядэ является резиденцией перворожденного небесного змея
Дыхание Ночи. Посреди оазиса возвышается пирамида, где скрываются
газалы, оракулы
Дыхания Ночи.
Сепано — река, вливающаяся в
Пурпурное море в
Нангоге через большую дельту.
Сердце страны — центральная провинция в
Альвенмарке.
Снайвамарк — полоска земли на дальнем севере
Альвенмарка, основной особенностью которой являются тундровые пейзажи. Когда-то Снайвамарк был дан
альвами троллям в подарок и считается их исконной землей.
Сожженная земля — более позднее название
Байнне Тир.
Среброспинное море — море в Нангоге, в которое впадает река
Желтоводная.
Степь Ножевой травы — широкий степной ландшафт в
Нангоге, через который протекает широкая
Желтоводная. Посреди степи находится основанный лувийцами город
Нага.
Стол неба — плоская скала в горах Дева
Куш. Там умершие горных народов находят свое последнее пристанище.
Танталия — маленькое островное королевство, расположенное к юго-западу от
Аркадии.
Три Дуба — маленький хутор
в Друсне. Также означает название княжества, включающего в себя окружающие хутора и леса. Здесь правит князь
Илья, отец
Бозидара и
Володи.
Тропа альвов, звезда альвов — см. глоссарий.
Трурия — княжество великой империи
Валесия. Расположено на границе с великой империей
Друсью. Аркуменна, ларис (князь)
Трурии, считается одаренным полководцем и наводит ужас на соседей.
Угара — важный торговый порт
Лувии, где пересекается множество торговых маршрутов. Кроме того, является крупной базой флота.
Ум эль-Амад — название крупного медного рудника и прилегающего к нему окруженного шахтными печами рудничного поселка в сатрапии
Нари в королевстве
Арам. На местном диалекте это название означает «мать всех колонн».
Умбарит — рудничный город в
Нангоге, расположенный к западу от
Устья мира.
Урат — одна из королевских резиденций
Арама. Имеет дурную славу как место, куда отвозят тех обитательниц гарема, к которым правитель потерял интерес. Капитан дворцовой стражи
Урата заботился о том, чтобы некоторые женщины исчезали навеки.
Устье мира — огромный кратер, имеющий более сотни шагов в диаметре и уходящий на огромную глубину. На его склоне расположился
Золотой город. Со дна кратера поднимается слабый теплый ветерок, обеспечивающий необычный восходящий поток воздуха. Правители используют особенности кратера, чтобы хоронить здесь князей и героев, прикованных к летающим конструкциям. Трупы мумифицируются в потоке теплого сухого воздуха и часто парят годами, пока, наконец, не разбиваются о скалы или не падают в пропасть.
Цапоте — одна из семи великих империй в мире людей, управляемая бессмертным.
Шелковая река — изначально пограничная река
Ишкуцы. Тамошние города-государства были завоеваны бессмертным
Мадьясом.
Эгилы, Эгильские острова — регион на
Дайе, где насчитывается более сотни разрозненных островов. Пользующееся дурной славой укрытие для пиратов. Подобно каменным садам, острова лежат посреди моря, зеленые от кедров, древних, как мир, и богатые чудесными виноградниками.
Альвы — создатели мира
Альвенмарк. Сотворенные ими существа не понимают их мотивов и побуждений. Они все дальше отдаляются от своего мира и, судя по всему, отказываются от большей части собственной власти.
Бандаг — бурый сок, получаемый из корней куста динко.
Дети альвов, особенно мауравани, используют этот сок для того, чтобы разрисовывать кожу.
Бегущие по морю — также именуемые пастухами китов или правителями моря. Огромные морские чудовища. Верхняя половина тела напоминает кракена, а в нижней есть нечто человеческое. Их ноги напоминают две башни.
Бегущие с ветром — имя эльфийского клана из народа
нормирга, из которого родом
Нандалее и другие эльфы.
Безродный — так
эльфы называют тех, кого избрали на службу
небесные змеи. Часто в случае
драконников речь действительно идет об отверженных. Если это не так, то они приносят драконам клятву, которая сильнее любых клановых уз.
Бессмертный — общий титул для семи великих королей, правящих в мире людей и ведущих войну в
Нангоге для
девантаров.
Бола — опасное метательное оружие, состоящее из двух шаров на концах веревки.
Буйволиная трава — трава высотой до двух шагов, растущая в саванне
Молочных земель (Байнне Тир). Во время засухи легко загорается.
Люди-ягуары — воины
Цапоте, которых очень боятся. Они носят шкуру ягуара и шлем в форме головы ягуара, красят лицо черной краской. В сражении используют небольшие деревяшки с закрепленными на них когтями.
Газалы — видящие, созданные по желанию перворожденного, дракона
Дыхание Ночи. Газалы обладают вытянутыми длинными головами газелей с очень заметными, загнутыми назад и закрученными внутрь рогами. Считаются весьма капризными, причина чего, возможно, заключается в том, что им запрещено покидать пределы большой пирамиды в
саду Ядэ.
«Голубая звезда» — поднебесный корабль, на котором путешествует
альв, которому дети альвов дали имя
Певец.
Девантары — создатели миров, так же, как и
альвы. Альвы и большинство их детей рассматривают их как воплощение зла. Они правят на
Дайе, в мире людей, и управляют судьбами народов. Любят перемены и этим отличаются от альвов, которые стремятся к совершенству, чтобы навеки сохранить это состояние.
Демоны — собирательное понятие, используемое людьми для всех существ, живущих в
Альвенмарке.
Дети альвов — собирательное название для всех народов, созданных альвами
(эльфы, тролли, кобольды, силены и др.).
Драконы — собирательное понятие для различных видов этих существ.
Небесные змеи, старейшие среди драконов, являются наместниками
альвов. Остальные драконы находятся ниже в иерархии. В то время как небесные змеи являются разумными существами, обладающими большой силой, остальные виды считаются немногим более, чем просто опасными хищниками.
Драконья тропа — созданные драконами пути между мирами, похожие на
тропы альвов, но гораздо опаснее, ее способны открывать только драконы и некоторые другие избранные существа.
Звезда альвов — пересечение от двух до семи
троп альвов. На звездах альвов можно войти на тропу альвов и перейти по ней в другой мир.
Зеленые духи — дети великанши
Нангог. Это души существ, которых она хотела создать, прежде чем
девантары и
альвы заколдовали ее. Считается, что до их воплощения оставался лишь один удар сердца. Они стали бестелесными защитниками мира
Нангог.
Зиккурат — ступенчатая храмовая башня. Подобная форма храма распространена в равной степени в
Лувии и
Араме. Особенно известен зиккурат
Изатами, на котором в день летнего солнцестояния бессмертный
Муватта празднует Небесную свадьбу.
Изумрудные пауки — вид водяных пауков, тело которых размером с небольшого коня. Они встречаются только в
море Черных улиток неподалеку от
башни Гламира. Они связаны с тайной, над раскрытием которой работают там карлики
Железных чертогов.
Ишкуцайя — кочевой степной народ
на Дайе. Ишкуцайя — правящая нация одной из семи великих империй. Их называют варварами, которые будто бы приносят человеческие жертвы и устраивают ужасные ритуалы для погребения своих князей. Как воины они считаются непобедимыми, пока сражаются на спинах своих лошадей.
Каменный совет — совет заслуженных мужей из горных кланов
Гарагума. В совет входят лишь девять мужчин. У каждого из них есть кинжал, рукоять которого была изготовлена из костей мудреца
Заруда. Они решают вопросы, касающиеся диких кланов.
Корень мандрагоры — корень, обладающий магическими целительными свойствами, растет в мире людей.
Красноспин — вид драконов, достигающих более двадцати шагов в длину, которые живут в
Альвенмарке, среди прочих мест обитания можно выделить
Байнне Тир, где они охотятся на крупную дичь.
Ласточка-серп — герб гильдии небесных лоцманов в
Нангоге.
Лес Духов — обозначение Священных рощ в
Друсне, одной из семи великих империй на
Дайе. Друснийцы хоронили своих умерших среди деревьев рощ и верили в то, что в звуках ветра, которые вешаются на ветки деревьев, можно услышать шепот голосов предков.
Лувийцы — жители
Лувии, одной из семи великих империй на
Дайе, в мире людей.
Мауравани — эльфийский народ, живущий далеко на севере
Альвенмарка. Славятся своими лучниками. Мауравани считаются непредсказуемыми, хитрыми и чудаковатыми. Даже
тролли колеблются, прежде чем войти в леса этого воинственного эльфийского народа. Два известных мауравана —
Тилвит и
Куллайн.
Небесная свадьба — ритуал плодородия, совершаемый бессмертным
Муваттой Лувийским и девственницей.
Незримое око — все создания
Альвенмарка обладают Незримым оком, но лишь немногие обретают способность пользоваться им. Тот, кто откроет свое Незримое око, может видеть магическую структуру мира, те светящиеся силовые линии, пронизывающие все и вся.
Перворожденный — имя, данное
небесному змею Дыхание Ночи, старейшему среди драконов
Альвенмарка.
Поднебесный корабль — похожие на корабли конструкции, которые носят
собиратели облаков. Чаще всего служат для транспортировки зерна в
Нангоге. Некоторые перестроены таким образом, чтобы служить летающими дворцами для
бессмертных или боевыми кораблями. На всех этих кораблях из глубокого сосуда с землей растет дерево, воплощающее связь между кораблем и собирателем облаков.
Правитель морей — другое название
бегущего по морям.
Рупор — рог тревоги на
поднебесном корабле.
Рыцари-орлы — воины
Цапоте, которых очень боятся, носят расшитые перьями одежды и украшают себя шлемами в форме орлиной головы. Считается, что некоторые из них способны летать.
Сатрапии — обозначение провинций
Арама и
Лувии, во главе которых стоит сатрап, великий князь.
Серебряный лев — эти существа были созданы
девантаром Долгоруким. При этом он использовал осколки сердца
Нангог и создал существ, которые не были ни живыми, ни мертвыми. Они служат людям проводниками по
тропам альвов и обладают силой, позволяющей открывать врата на
звездах альвов. Позже
девантары создали также крылатых львов, на которых бессмертные должны были отправиться в бой за
Нангог.
Сребролев — разновидность горных львов, широко распространенная в
Альвенмарке.
Старец в Глубине — обозначение правителя поселения карликов. Обычно он живет в самых глубоких пещерах и происходит из одной из пяти крупнейших семей, которые могут проследить свою родословную к самому дню сотворения.
Стол неба — название, данное жителям
Гарагума своим местам для погребения. Речь идет о высоких плоских скалах, на которых хоронят умерших
зовущие птиц.
Тропы альвов — сеть магических троп, как утверждается, созданных
альвами. Они соединяют
Альвенмарк, Нангог и
Дайю.
Тропы бессмертных — тропы альвов между
Нангогом и
Дайей.
Угорь — так карлики называют примитивные подводные лодки, на которых они ходят по подземным рекам и морям. Лодка разгоняется с помощью вала, проходящего через весь корпус и приводимого в движение мышечной силой всех членов экипажа, за исключением штурмана.
Уши демонов — используемое людьми понятие для обозначения эльфийских ушей.
Хранители неба — элитные подразделения воинов на кораблях-дворцах, принадлежащих бессмертному
Аарону, правителю
Арама.
Цапотцы — жители одноименной великой империи на
Дайе, в мире людей.
Цверги — другое обозначение
народа карликов. Часто употребляется в сказках и легендах об этом мятежном народе.
Черногривый — вид львов, живущих в
Альвенмарке в степях саванны
Байнне Тир.
Чернорогий буйвол — вид крупных буйволов, живущих в
Альвенмарке в степях саванны
Байнне Тир.
Черные улитки — вид морских улиток, живущих в большом подземном озере
Альвенмарка и давших ему название
море Черных улиток. На этих улиток охотятся карлики из
башни Гламира. Они добывают из них особенно стойкий черный краситель.
Янтарин — камень, чаще всего медового цвета, источающий теплый, никогда не угасающий свет.
Бернхард Хеннен
Вторжение драконов. Последняя битва
Книга Первая
Лед Мечты
Пролог
Как тяжелы веки. Он не спал вот уже три ночи и сейчас устало наблюдал, как юное утро поджигает небо. Огненно-красные облака окутывали остроконечные горные вершины. Бремя власти было тяжело как никогда. Альвы отказались от сражения за созданный ими мир, а среди братьев царили недоверие и раздор. Небесные змеи должны были быть защитным валом Альвенмарка, но по стене этой змеились глубокие трещины.
Дракон потянулся, захрустели суставы. Он был стар, как мир, который сторожил вместе со своими братьями по гнезду. Иногда ему казалось, что Альвенмарк еще что-то значит для него. Он неустанно исследовал грани будущего. Столько путей вело во тьму… Он видел, как на перевалах Лунных гор возвышаются построенные детьми человеческими замки. Как над ними развевается знамя с изображением мертвого черного дерева на белом фоне. Дети альвов исчезли из этого мира. Их мир совсем лишился магии. Как могло так случиться?
Но сколько бы ни глядел он в будущее, никак не удавалось понять, где в настоящем кроется корень всех зол. Может быть, в нем повинен тот бессмертный, что строит более мудрые планы, чем все остальные и у кого могло получиться заставить девантаров действовать в соответствии с его желаниями? Или же он в Нандалее, драконнице, восстающей против устоявшегося миропорядка? Три плода зрели в ней, но родит она лишь двух детей. И, несмотря на это, все они повлияют на будущее людей и детей альвов. И в этом крылась одна из тех загадок, которые он никак не мог разгадать.
Пламенеющее небо напомнило ему о том, что необходимо действовать, что нельзя просто наблюдать и размышлять. Один раз девантары ускользнули от них, когда потерпели поражение Нандалее и Гонвалон. Теперь нужно было снова создать ловушку бля богов детей человеческих. Их способно уничтожить только общее драконье пламя всех небесных змеев: оружие, мощнее которого нет ни в одном из трех миров. И оно было создано не только для того, чтобы угрожать кому-то. Нужно использовать его прежде, чем девантары придумают сходное по силе оружие. Война между двумя силами стала неизбежной. Будет множество погибших. Будут опустошены города и целые земли. Однако время для переговоров миновало. Слишком различны цели, к которым стремятся Альвенмарк и Дайя. Победит тот, кому достанет мужества нанести удар первым. Несмотря на то что эта победа будет, несомненно горькой.
Старый дракон расправил крылья, наслаждаясь теплом первых утренних лучей. Все начнется с хитрости и интриги. Это почти столь же смертоносное оружие, как и дыхание небесных правителей. Но, в конце концов, все будет решаться огнем и мечом. Он оттолкнулся от скалы и полетел навстречу огненно-алому рассвету. Пришло время сражаться.
На краю утеса
Утес Невенилл считался проклятым местом. Ночью сюда старались не приходить. И уж тем более в полнолуние, когда власть духов была сильнее всего. Более уединенного места не сыскать во всей Уттике, поэтому Бидайн любила его. Днем она исполняла роль няни, присматривающей за обеими дочерьми купца Шанадина. Никто не догадывался, кем она была на самом деле. Все знали ее лишь как робкую эльфийку неопределенного возраста, старавшуюся никому не смотреть в глаза и одевающуюся всегда в белые одежды девственниц — хотя кожа ее уже начала увядать, что могло означать лишь одно: она жила уже не первое столетие.
Бидайн стояла на отвесной меловой скале и смотрела вниз, на море. На темной его глади сверкала волшебная серебристая паутинка линий, нарисованных дорожками лунного света. Далеко на востоке на фоне горизонта виднелся силуэт парусника. Ночной бриз трепал тончайшее просторное платье без рукавов, ласкал ее стареющую кожу. Как же быстро утратила она свою эластичность! Бидайн надеялась, что сможет прожить с этой человеческой кожей хотя бы несколько лет. Но эта надежда разбилась, как и все остальные. Вскоре придется что-то предпринять… Кого же ей убить? Одну из девочек, которых доверил ей Шанадин?
Волна с грохотом ударилась о подножие утеса. Эльфийка снова поглядела вниз, на пузырящуюся пену, белые пальцы которой цеплялись за скалы костяного цвета. Может быть, стоит покончить со своим бренным существованием? Она драконница, но вот уже столько лун она ничего не слышала о драконе, которому посвятила жизнь. Ходили слухи о грядущей войне. Говорили, будто отовсюду собирают детей альвов, чтобы отправить их сражаться в Нангог. Но сюда, в Уттику, вербовщики еще не приходили.
Правда ли, что бои будут идти в Запретном мире? Почему же тогда Золотой не посыпает за ней? Она с презрением поглядела на свои руки. Даже в свете луны видна была паутинка тонких морщин. Может быть, причина в этом? Может быть, ему она тоже противна?
Иногда Бидайн казалось, что она чувствует прилипший к ней могильный запах. Она мылась два раза в день. Пользовалась дорогим мылом с ароматом розового масла, но запах возвращался снова и снова. Запах разложения… Как знать, существует ли он лишь в ее напряженном воображении? Может быть, от отвращения к самой себе она придумала его? Другие тоже чувствуют этот запах?
Бидайн знала, что о ней говорят. Судачат о странной старой деве, которую Шанадин взял в свой дом. Эльфийка снова поглядела на пенящиеся волны. Бездна манила ее. Всего два шага и все — сомнение, отвращение — будут позади. Она подарит свободу своей душе и возродится в новом, безупречном теле. Бидайн сделала шаг к бездне. За ее спиной, на лужайке на склоне горы смолкло пение сверчков. Ветер стих. Даже шорох прибоя стал тише, словно природа затаила дыхание. А потом эльфийка услышала голоса и грубый гортанный смех.
Бидайн отвернулась от пропасти. По узкой утоптанной тропке поднимались три фавна. Лоснящийся мех на их козлиных ногах блестел в лунном свете. Одеты они были лишь в грязные набедренные повязки, а их волосатые торсы были обнажены. На лбу росли маленькие загнутые назад рога. Тот, что шел в середине, опирался на колье. Двуполые существа, плод больного воображения Кузнеца плоти, они всегда вызывали у драконницы особо сильное отвращение.
— Ты стоишь слишком близко к обрыву, красавица! — крикнул ей тот, что с копьем. — Иди поближе к нам…
Оба его товарища расхохотались блеющим смехом, словно их друг только что сочинил лучшую шутку за весь вечер.
— Я хотела бы побыть одна, — произнесла она подобострастным тоном, который привыкла использовать в своей роли няни. Потупилась. — И хочу вежливо попросить вас уважить мое желание и уйти.
— Не нужно бояться нас, — заявил фавн, стоявший слева от копьеносца, поднял бурдюк с вином и встряхнул его. — Мы здесь для того, чтобы поразвлечься. И ты сможешь развлечься тоже, это я тебе обещаю. Но для начала тебе стоит знать, кто пришел.
Снова зазвучал блеющий смех, словно козлоногий придумал еще одну отличную шутку про нее.
— Ноннос у нас поэт, — заявил, отфыркиваясь, копьеносец. — Я Дион, а этот здоровый молчун справа от меня — Кротос, — с этими словами он ткнул Кротоса кулаком под ребра, а товарищ усмехнулся ему в ответ.
— Разве не чудесная ночь для любви? — воскликнул Ноннос нарочито торжественным тоном, словно цитируя какой-то известный текст. При этом он левой рукой ухватился за сердце, поднял брови и одарил Бидайн насквозь фальшивой улыбкой. У Нонноса была короткая остроконечная бородка, в то время как у его товарищей бороды доставали до груди. — Ты слишком красива, чтобы проводить в одиночестве такую теплую летнюю ночь, госпожа эльфийка.
Расстояние между этими троими и ней сократилось шагов до пяти. Судя по всему, они были абсолютно уверены в том, что могут просто взять себе то, чего им хочется, и что запуганная, стареющая нянька, стоявшая перед ними, не окажет серьезного сопротивления. Бидайн подавила вскипевший в душе гнев. Золотой приказал ей ждать в Уттике. Она не имела права забывать о своей миссии, должна была любой ценой скрыть, кем являлась на самом деле.
— Вы знаете, что это место проклято. Прошу вас, уйдите! Я не хочу, чтобы с вами случилось несчастье.
— Это скорее эльфийкам не везет на этом утесе, — возразил Кротос, который до сих пор в разговор не вступал. Голос у него был низким, хрипловатым, а усмешка — широкой и беззубой. — Но ты не бойся, мы пришли и как следует позаботимся о тебе.
— Я и сама могу о себе позаботиться.
Дион покачал головой, черные косматые пряди взлетели и опали на плечи.
— Не думаю. Ты знаешь, что там внизу, в трактире, уже заключают пари насчет того, когда ты прыгнешь? Ты стала бы третьей эльфийкой после Невенилл. И всякий раз они кончали с собой в такую лунную ночь, как сегодня. Говорят, в такие ночи они встречаются с Невенилл, — он посмотрел на нее, наморщив лоб, затем пожал плечами. — Что ж, я здесь никакого духа не вижу. Но может быть, нужно быть эльфийкой, чтобы с ним повстречаться.
Дион указал на нее копьем. Только теперь Бидайн заметила, что на руке, сжимающей оружие, не хватает двух пальцев. Тыльная сторона ладони и предплечье были покрыты толстыми шрамами, словно его пытался растерзать волк или крупная собака.
— Ты знаешь, что сегодня ночью ставки десять к одному против тебя?
— И вы подумали, что стоит заглянуть сюда, присмотреть за мной, чтобы получить хорошую прибыль, если я вернусь с обрыва живой? — Бидайн цинично улыбнулась. Конечно же, она знала, что это не входило в намерения фавнов, ей просто хотелось дать им путь к отступлению. Последний шанс.
Тот, что с остроконечной бородкой, рыгнул и закатил глаза.
— Об этом мы как-то не подумали…
— Вы еще можете заключить новое пари, — предложила Бидайн. — Еще есть время. Пошлите кого-нибудь из своих друзей, незаметно, и разбогатеете, — она изо всех сил старалась заставить свой голос звучать не слишком пренебрежительно. Эти трое ничтожеств могли наскрести пару медяков и с помощью пари превратить их в серебро. Разбогатеть они, впрочем, не разбогатеют. Тем не менее, похоже, Ноннос задумался об этом всерьез. Он гладил свою бородку, и этот жест совершенно не вязался с его грубой внешностью.
— На эту ночь у нас другие планы, — грубо заявил Дион. Не позволяй эльфийке одурачить тебя, Ноннос! Эльфы никогда нас не жаловали. Хватай ее! Мы не разговаривать пришли.
Бидайн вздохнула и сбросила маску няньки. Она снова будет тем, кого из нее сделали в Белом чертоге, — убийцей. И она наслаждалась тем, что снова сможет воспользоваться дарованной ей силой.
— Вижу, твоим рукам уже однажды досталось, козлиная задница. Если попытаешься прикоснуться ко мне, рука, которую ты протянешь, будет валяться у подножия скалы. Поверь мне, я слов на ветер не бросаю. Предлагаю вам троим уйти, выпить еще по бокалу вина и порадоваться, что остались в живых.
— Ты забыла, что говоришь не с пацанами какими-нибудь, нянька, — прошипел Дион, тыча острием своего копья ей в горло. — А теперь я тебе кое-что предложу, старая дева. Мы покажем тебе, каково предназначение мужчин и женщин, и если
ты порадуешь нас, то не будешь валяться у подножия утеса.
— Тебе конец, козел беспалый, — спокойно сказала она. Голос ее звучал поразительно протяжно. Бидайн почувствовала, как в нее проникает магия этого мрачного и романтичного места. Почувствовала печаль Невенилл, которая словно бы оставила свою печать в узоре магической сети, окутывавшей весь этот мир и соединявшей все в нем между собой.
Дион расхохотался.
— Рот раскрывать ты горазда. Очень кстати, с учетом наших планов. Вперед, хватайте ее!
Ноннос колебался, нервно дергая себя за остроконечную бородку.
— А если она…
— Не будь таким трусом, — прошипел черноволосый Кротос и выудил из-за широкого пояса, поддерживавшего набедренную повязку, кинжал. — Она же просто нянька, черт тебя подери. Ты что, слов боишься? Слова да пара оплеух — вот и все ее оружие.
Бидайн открыла Незримое око, и перед ней предстала магия мира. Разноцветные силовые линии вокруг трех фавнов пылали красными нитями гнева и похоти. Было и еще кое-что — тончайшая паутинка над их головами. Их окружало заклинание. Сплетенное аккуратно и почти незаметно.
Острие копья Диона коснулось горла Бидайн прямо под подбородком. Нельзя распыляться, разглядывая детали. Нужно действовать. Эти трое не оставили ей выбора. Бидайн прошептала слово силы и изменила течение времени. Ее движение и восприятие теперь стали быстрее. Но мир вокруг нее не остановился, хоть и казалось, будто это так. Бидайн почувствовала, как клинок проткнул ее тонкую кожу, как по горлу потекла тонкая струйка крови. Сеть вокруг нее начала сжиматься. Она восставала против заклинания, изменявшего естественный ход вещей.
Бидайн отодвинула копье в сторону, смиряясь с тем, что оно оставит на ее горле тонкий кровавый след. Пока что оно еще не слишком глубоко вонзилось в ее плоть.
— Неситесь-ка козлиным галопом обратно в кабак, и я оставлю вас в живых.
Бидайн произносила слова медленно, протяжно, но скорее всего, фавны услышали лишь неразборчивый крик. Теперь она все делала слишком быстро.
Уходя прочь от края обрыва, она вырвала копье из руки Диона и с такой силой ударила его тупым концом Кротоса в горло, что у беззубого фавна открылся рот, он выронил кинжал. Оружие падало медленно, словно дубовый лист в безветренный осенний день.
Билайн произнесла еще одно слово силы и оборвала заклинание. Почувствовав движение за спиной, она ткнула копьем в сторону Диона, неся его на уровне бедра. При этом она упустила из вида Нонноса, опустившего правую руку на рукоять кинжала, но не осмеливавшегося обнажить оружие.
Мир замедлился. Теперь время текло как обычно и для Бидайн: парящий кинжал глухо упал в высокую жухлую траву; Кротос рухнул на колени, обеими руками схватился за горло, словно пытаясь вытащить оттуда что-то невидимое, что душило его. Бидайн знала, что своим ударом пробила фавну трахею. Его уже ничто не спасет. Лицо его покраснело. Глаза выкатились еще сильнее, а эльфийка почувствовала теплую кровь на руках, сжимавших древко копья.
— Кто… что ты такое? — пролепетал Ноннос, убирая руку с рукояти кинжала.
— Не жертва, — Бидайн резко рванула копье на себя и обернулась. Дион завалился на бок. Его большие карие глаза неподвижным мертвым взглядом смотрели в ночное небо. Острие копья попало ему под ребра и пронзило сердце снизу.
Эльфийка выпустила оружие, вытерла о траву окровавленные руки. Убивая и используя силу, она испытала наслаждение. Она могла бы просто напугать, прогнать этих троих, но после бесконечных недель в роли почтительной няньки ей хотелось наконец то снова почувствовать свою силу.
— Сбрось тела с обрыва — попросила она, не глядя на него. — Отлив унесет их в море, и никто и никогда не найдет их.
— Да, госпожа, — робкому поэту удалось произнести эту фразу одновременно с осознанием долга и вопросительно. Он схватил за рога Кротоса, по-прежнему ловившего ртом воздух, и потащил его к краю белой скалы.
— Вниз его!
— Э… но, госпожа…
Кротос отнял руки от горла и в отчаянии ухватился за тонкие козлиные ноги своего товарища.
— Я же не могу… — лепетал Ноннос. — Он ведь еще жив. Мы ведь выросли вместе. Мы…
— Жить хочешь? — поинтересовалась Бидайн, наслаждаясь зрелищем терзавшегося угрызениями совести Нонноса. Эти трое пришли сюда, чтобы изнасиловать и убить ее. Они заслужили все, что происходило с ними сейчас. Они были мерзкими типами, без них мир станет лучше. — Выполняй приказ!
Ноннос покачал головой.
— Я не могу… Он мой друг.
Бидайн выпрямила спину.
— Он то, что вы собирались сделать со мной. Просто кусок плоти. Столкни его!
Ноннос дрожал всем телом, по лбу его струился пот.
— Я не знаю, что на нас нашло. Мы не такие. Это…. Это похоже на дурной сон, — глаза фавна напоминали темные зеркала. Теперь Бидайн стояла совсем рядом с ним. От Нонноса воняло козами. Он снова перевел взгляд на своего друга. Веки умирающего подрагивали. Затем он отпустил ноги друга.
— Он не был таким, — пролепетал Ноннос, — Я не понимаю. Мы…
«Какой жалкий лепет, — с отвращением подумала Бидайн. — Он с дружками только что был готов наброситься на меня, а теперь думает, что сможет отвертеться».
— Значит, мне следует помочь тебе проснуться, — приветливо сказала она и, еще произнося эти слова, сделала пол-оборота. Правая нога со смертоносной силой ударила его в грудь, Фавн опрокинулся навзничь и полетел вниз с обрыва.
От пинка воздух вылетел у него из легких. Рот широко открылся, но, падал, он уже не мог закричать. Бидайн поглядела вниз, на море. Тело Нонноса исчезло в колышущейся пене, лизавшей скалы цвета кости.
«Нужно уезжать из Уттики», — подумала она. Четыре года тому назад, когда ее принесли в пещеру Парящего наставника, она стала бы хорошей няней и радовалась бы возможности присматривать за дочерьми купца Шанадина. Даже тогда, когда ее привели в Белый чертог, еще не все было потеряно. Но тогдашней пугливой, робкой Бидайн уже не было. А она даже не заметила, когда та эльфийка перестала существовать.
Драконница выпрямилась и поглядела на Кротоса. Черноволосый фавн был мертв, он задохнулся. Его большие руки вцепились в сухую траву. Темно-коричневые затуманившиеся глаза неотрывно смотрели на нее. Бидайн пнула тело, оно перекатилось и улетело вниз с обрыва. Она чувствовала себя сильной и свободной. Время прятаться миновало. Ей снова хотелось быть драконницей.
— Разве не мне решать, когда вам надлежит покинуть Уттику, госпожа Бидайн?
От сладости звучания раздавшегося в ее мыслях голоса по спине у эльфийки побежали мурашки. Несмотря на скрытый в словах укол, ее захлестнула волна счастья, граничившего с экстазом, который она испытала тогда, когда Золотой принял ее в ряды своих драконников и нанес ей татуировку.
Она отвернулась от пропасти. Вот он! Меж скал, чуть ниже по склону. Чеканным шагом поднимается по тропе. Тени ночи бежали от стройной высокой фигуры, словно он был сгустком живого света, разгонявшего тьму. Золотая вышивка по подолу его короткой белой туники сверкала в лунном свете. Колышущийся плащ, казалось, был соткан из нежной сини утреннего летнего неба. Светло-русые волосы Золотого были распущены и спадали на плечи.
—
Слишком много времени прошло, госпожа моя.
— Да, — прошептала она, идя навстречу дракону в облике эльфа. Она почти каждую ночь видела его во снах. Безумных снах, в которых то и дело повторялся ритуал, во время которого они стали едины.
—
Некоторые из моих братьев по гнезду сомневаются в вас, почтенная Бидайн.
Эльфийка в ужасе застыла. Может быть, он тоже сомневается?
—
Случилось немыслимое. Среди нас появился предатель.
— Я бы никогда…
—
Думайте как следует, что говорите, госпожа моя. Я не потерплю лжи! Я знаю, что вам хотелось уехать из Уттики, а значит, нарушить мой приказ!
Его сомнения больно задели ее. Если она утратит его расположение, то и вся ее жизнь потеряет смысл.
— Да, — призналась она. — Я думала об этом, но намерения и поступки — не одно и то же, свет моей жизни.
Золотой улыбнулся ей, и сердце эльфийки забилось быстрее.
—
Хорошо сказано, госпожа моя, — но лицо его тут же омрачилось. —
Вы знаете о нападении на Зелинунт, Белый город, тот самый, в котором хотели собраться бессмертные и девантары, намереваясь предрешить гибель Альвенмарка?
Бидайн кивнула.
—
Мы послали туда на разведку двух драконников. Они должны были подать нам знак, если девантары не придут на место в назначенный час атаки, поскольку мы хотели убить не людей, а богов. Они обманули нас! От небесного огня не умер ни один враг, несмотря на то что Гонвалон подал сигнал к атаке.
Бидайн физически ощущала силу его гнева. В животе все сжалось, мышцы напряглись, а его мысли жгли ее, словно яркое пламя.
— Но ведь Гонвалон давно отступился от вас, — напомнила эльфийка. — Почему вы послали на разведку именно его?
—
Он сопровождал Нандалее. Она пережила предательство. Но он — нет!
Бидайн вспомнились два долгих путешествия, проделанных ею вместе с мастером меча в Нангог. О его любви к ее подруге Нандалее. О его подспудной силе. Что же толкнуло его на предательство?
—
Будет война, какой еще не видывал наш мир, госпожа моя. И мы сможем победить лишь в том случае, если в наших рядах не будет иных предателей и колеблющихся.
— Я выполню любой ваш приказ, свет моей жизни! — с неподдельным жаром воскликнула Бидайн. — Я не стану колебаться.
Золотой меланхолично улыбнулся эльфийке.
—
В эту ночь я пришел, чтобы проверить вас, госпожа моя. Я знаю, что в вас тлеет искорка мятежного духа Нандалее. Это я послал к вам трех фавнов. В принципе они были безобидны. Я лишь подогрел их похоть и внушил мысль овладеть вами, госпожа моя.
Бидайн словно бы протрезвела, но не удивилась. Ведь это Золотой. Он воплощает в себе все добро этого мира. У него должны были быть веские причины поступить так.
—
Я уже говорил вам, что некоторые из моих братьев по гнезду не доверяют вам, госпожа Бидайн, считают вас слабой. Поэтому я и послал к вам фавнов. Я хотел посмотреть, как вы поведете себя. Признаю, что испытал облегчение, увидев, что вы убиваете со страстью. Вы развеяли все мои сомнения.
Золотой небрежно махнул рукой в сторону трупа Диона, все еще лежавшего у обрыва. Словно по мановению невидимой руки, тот подкатился к краю пропасти и рухнул вниз.
—
Никто в Уттике не станет тосковать по ним. Фавны непостоянны и капризны. Все подумают, что они просто ушли в другое место, — Золотой подошел и нежно прикоснулся к ее шее. Бидайн почувствовала, что по ее коже словно бы заструился мелкий песок.
—
Вас больше не будет преследовать запах могилы. По крайней мере, ближайшие несколько лун. Но вам вскоре понадобится новая кожа, госпожа моя. В этом отношении вам следует быть менее щепетильной. Вы драконница. Берите себе все, что пожелаете. Альвенмарк у ваших ног, поскольку вы — моя избранница, первая среди служащих мне драконников.
Бидайн едва дышала. Его избранница! Наконец-то она сможет убраться из Уттики!
—
Вы должны кое-кого убить для меня. Очень опасного противника. Много дней я провел, изучая предсказания будущего Альвенмарка. Мой брат по гнезду, Темный, будет убит — потому что слишком легкомысленно распоряжается своим доверием. Вы должны защитить его от опасности, на которую он закрывает глаза. Вы, госпожа Бидайн, избраны, вы станете исполнителем моей воли. Это будет самая опасная из ваших миссий. Вам не справиться в одиночку. Подберите себе товарищей, которые смогут совершить на первый взгляд невозможное! И не медлите, когда настанет час клинков!
Бидайн чувствовала словно бы опьянение. Наконец-то прочь отсюда! И какая задача. Она должна спасти небесного змея. Перворожденного!
— Я сделаю все, что вы потребуете, мой повелитель и благодетель. Кого я должна убить?
—
Если я назову вам имя, возврата не будет, госпожа Бидайн. Вы совершенно уверены? — Бидайн почувствовала глубокую тревогу дракона. Его тревогу за нее и ее душевное спокойствие. Он так добр к ней. Так предупредителен и чуток. И, несмотря на все это, она чувствовала некоторую обиду. Как она могла колебаться, когда он зовет ее исполнить миссию!
— Я готова, мой повелитель. Чью кровь я должна пролить во имя ваше?
—
Эта личность хорошо знакома вам, — вертикальные зрачки дракона сузились, превращаясь в щелочки, когда он посмотрел на нее, и Бидайн показалось, что он видит ее насквозь, читает все ее тайные желания и мечты. —
Убейте для меня госпожу Нандалее!
Бидайн тяжело вздохнула. Нандалее! Она была ей как сестра. Бидайн еще хорошо помнила, как в Белом чертоге много часов сидела на кровати рядом с Нандалее, шепчась с ней о том, как ужасна жизнь послушницы чертога. Вспомнила об опасностях Нангога, которые они вместе преодолели. И о том, что рядом с Нандалее она всегда была лишь тенью. Ее подруга притягивала к себе все взгляды. Она была словно свет.
— То, чего вы желаете, будет исполнено, мой повелитель!
Кабинет Шанадина
С первыми лучами рассвета Бидайн вернулась обратно в Уттику. Ночное опьянение оставило ее. Даже несмотря на то, что Золотой сделал ее своей избранницей, остаться с ним он не разрешил. Она должна продолжать жить в этом маленьком уединенном портовом городке и занять положение, при котором никто не удивится, если она станет собирать вокруг себя других. Все они должны были быть драконниками, несмотря на то что здесь им придется выдавать себя за наемников, берейторов и камеристок. Бидайн назвала Золотому имена некоторых драконников, которых хотела видеть рядом с собой, но не знала, когда они прибудут.
Эльфийка вошла в незапертые ворота. Справа и
слева от них располагались два пандуса, ведущие к широким ходам по крепостной стене. Уттика — странный город, город без ступеней. На всем побережье правили Бронзовые Щиты. Так называло себя стадо кентавров. В отличие от своих более мелких степных братьев, у этих были массивные тела, как у тяжеловесных упряжных лошадей. Их князь Секандер еще много лет назад издал закон, согласно которому все в прибрежных городах должно быть удобным для кентавров. Поэтому здесь стали строить города без лестниц. Парочку ступеней можно было встретить разве что в маленьких домах или жилых пещерах кобольдов. Но во все значительные места нужно было входить по пандусам. Кроме того, высота дверей была выверена так, чтобы в них без труда могли пройти кони-люди почти в три шага ростом.
Рассвет набросил на беленые стены домов нежную розовую вуаль. Мимо Бидайн прогрохотала управляемая кобольдами повозка с огромной бочкой. Она останавливалась у каждого дома, собирая содержимое ночных горшков, выставленных у дверей. В первые часы каждого утра весь город принадлежал кобольдам.
Маленькие существа убирали помои, тащили на рынок дары полей в небольших тачках, пекли хлеб, готовили первые блюда для своих господ, разбрызгивали воду на дорожки, чтобы чуть ослабить дневную жару.
Бидайн не удостоила слуг и взглядом. Сейчас ее волновало лишь то, что придется продолжить вести подпольную жизнь здесь, на краю света. Конечно же, она выполнит приказы Золотого, но жизнь драконницы оказалась совсем не такой, как она себе представляла. Она могла бы совершить и более великие вещи. Об экспедиции в Нангог говорить было нельзя. Поэтому она не стала блестящим героем. Совсем наоборот, прошлой ночью она сделала еще один шаг во тьму.
Эльфийка свернула в боковую улочку. Из-под ног торопливо шмыгнула прочь бродячая собака с дохлой крысой в зубах. Калитка, ведущая на задний двор резиденции Шанадина, была распахнута. Этот вход предназначался для персонала, а также для заноса товаров из гавани, которыми до самого потолка были набиты два длинных склада, обрамлявших двор с обеих сторон. Шелка из далекого Гайванана, сушеное мясо и меха из Байнне Тир, бочонки меда и янтарь из Карандамона, рыбий жир из Лесного моря, кораллы, собранные на озере Лотосов апсарами, умеющими читать сны. Здесь хранились сокровища со всех концов Альвенмарка.
Граумур, постаревший минотавр, командующий личной гвардией Шанадина, сидел в тени Львиного колодца и неспешно полировал свою секиру. Его ноздри раздулись, когда он недоверчиво втянул носом воздух. Бидайн задумалась, не сохранила ли ее кожа аромат Золотого. Граумур, которому вряд ли может быть знаком этот запах, примет его за экзотические духи.
— Длинная у тебя была ночь, малышка, — проворчал он, и глаза его хитро сверкнули.
Эльфийка только кивнула и направилась прямиком к двери в запретный кабинет конторы хозяина дома.
— Ты знаешь, что он этого не любит, — предупредил ее минотавр.
Ей было все равно, что любит Шанадин. С этого дня она станет хозяйкой этого дома. Решительно распахнула дверь. Железная дверная ручка была еще холодна от ночного воздуха. Она знала, что застанет Шанадина именно там. В конторе, его святая святых, над счетными книгами и загадочными сокровищами, которые привозил ему из странствий по самым дальним уголкам этого мира его первый капитан Аларион. Шанадин приходил сюда каждое утро, еще до рассвета. Та Невенилл, которая бросилась с обрыва, давным-давно была его женой. Это он довел ее до самоубийства. Бидайн предполагала, что он это сделал даже не нарочно. Шанадин любил свои цифры и драгоценности больше всего живого, за исключением двух дочерей: Лидайн и Фареллы.
Заметив, что она вошла в кабинет, он бросил на нее недовольный взгляд. Бидайн, которая никогда прежде не бывала здесь, не обратила на него внимания и стала спокойно оглядываться по сторонам. Контора была размером с небольшой склад. Шагов десять в длину и около четырех в ширину. Комнату наполнял жутковатый магический свет. Стены ее скрывались за шкафами со стеклянными дверцами. Со стеклянных полок сверкали янтарины, вроде тех, что используют в своих подземных городах карлики. Здесь были чучела животных, драконьи зубы, странные яйца, загадочное оружие. Запретная комната была отчасти кунсткамерой, отчасти сокровищницей. На столе, стоявшем в центре комнаты, лежали три раскрытые книги. Страницы их были заполнены цифрами.
Бидайн закрыла за собой дверь, продолжая разглядывать причудливые сокровища купца. В одном стеклянном цилиндре плавала отрезанная рука размером больше руки тролля или минотавра.
— Ты же знаешь, что тебе нельзя приходить сюда, — строго заявил Шанадин. Когда она вошла, купец сидел над счетными книгами, но теперь поднялся из-за стола. Он был высоким, но худощавым. Его узкое лицо подсвечивал поглощавший его изнутри жар. Среди слуг ходили разные разговоры. Говорили, будто он и Аларион ходили к читающим сны апсарам, которые жили на озере Лотосов и ледянобородых, мятежных и кровожадных кобольдов, воровавших сокровища у карликов Ихавена. Он пытался разгадать все загадки! Но ради своих путешествий князь никогда не ступал на тропы Золотой сети. Он путешествовал по стране на судне или в караване. За минувшие недели Бидайн наслушалась множество разных историй о нем. Говорили, будто он знает князей-ведьмаков ламассу и будто бы даже бывал в чертогах короля троллей в Снайвамарке. Но никто не знал, какую тайну он пытается разгадать с таким упорством. Хотя слухи ходили. Большинство предполагали, что это связано со смертью Невенилл и что со дня самоубийства матери его дочери не выросли и, несмотря на достаточно взрослый возраст, продолжали сохранять детский характер. Казалось, время для них остановилось.
Купец отложил в сторону перо, которое держал в руке.
— С этого момента ты больше не работаешь в этом доме, Бидайн. Ты соберешь вещи и сей же час уберешься из города. Если же ты не выполнишь мой приказ, Граумур поможет тебе.
Бидайн отнеслась к увольнению с улыбкой. Медленно и лениво подняла руки к шее, подобрала волосы, расстегнула застежку на белом платье без рукавов, и оно соскользнуло вниз, задержавшись на бедрах.
— Ты не прогонишь меня, Шанадин, ты на мне женишься, — проворковала она, медленно приближаясь к нему.
Щеки купца покрылись красными пятнами. Между бровями появилась гневная складочка.
— Прикройся!
— Неужели сидеть среди всех этих вещей действительно лучше, чем спать с женщиной?
— Ты не знаешь…
Она провела руками по маленькой, упругой груди, слегка приподняла ее в ладонях.
— Попробуй этих фруктов. Они помогут тебе забыть о печали.
Купец слабо покачал головой. Губы его были плотно сжаты, над ними возвышался нос, по форме напоминавший клюв хищной птицы. Глаза его слегка косили, а в серых глазах поблескивала жестокость.
— С тобой хоть раз спал мужчина, не упившись до потери сознания, Бидайн? Ты же знаешь о своем запахе, правда? Ты хоть представляешь себе, сколько раз Лидайн и Фарелла просили меня прогнать тебя прочь, потому что едва выносят этот запах разложения, преследующий тебя повсюду. Все в этом доме смеются над тобой. Кобольды зовут тебя могильщицей и стараются избегать по мере сил. Даже розовое мыло, которым ты так отчаянно пытаешься смыть его с себя, не в силах с ним совладать. А Граумур… Ты же знаешь, он как выпьет, становится очень откровенным, так однажды он поведал мне, что предпочел бы сношаться с дыркой от сучка, чем с тобой. Раньше мне было жаль тебя, Бидайн. Но теперь с сочувствием покончено. Судя по всему, эта вонь исходит от твоего разлагающегося мозга. А теперь собирай вещи и убирайся, не то я велю прогнать тебя из моего дома плетьми!
— О, я и не знала, что ты можешь быть столь страстным, Шанадин, — усмехнулась Бидайн. — А ты ни разу не задумывался, почему меня преследует могильный залах? Ведь ответ очень прост. Я — сама смерть, — и с этими словами она обернулась, наблюдая за выражением лица купца в зеркале перед собой. Сначала он просто удивился при виде татуировки. А потом вдруг осознал, что значит роскошное изображение дракона у нее на спине, и маска ужаса застыла на его лице.
— Ты ведь не…
Бидайн снова обернулась к нему.
— Она самая. Смотри! — Произнеся слово силы, она подняла руки к лицу, вспоминая о Туватисе, Хранителе глубинных чертогов, том самом жреце Ишты из Золотого города, которого она помогла убить. Она никогда не забудет его — он стал первым мужчиной, с которым она разделила ложе. При мысли о нем она по-прежнему испытывала отвращение. Ее пальцы ощупывали кости лица, сдавливали их, заставляя принять нужную форму. Когда эльфийка опустила руки, лицо ее было уже совершенно иным. Теперь она выглядела как Туватис.
— Золотой хочет, чтобы я стала твоей женой. Но я уже вижу, что ты не тот человек, чтобы бегать за женщинами. Поэтому я убью тебя и приму твой облик. Что ты там только что говорил о Лидайн и Фарелле? Что они насмехались над моим запахом? Что ж, они перестанут смеяться, — она указала на толстые стекла в шкафах. — Я прикажу изготовить стеклянный ящик, запру в нем Лидайн, а потом велю медленно наполнять его водой. А нежная Фарелла будет наблюдать за тем, как тонет Лидайн. После этого я отведу ее туда, где ее носик будет оскорблен сильнее, чем от того запаха, что преследует меня. Думаю, ты знаешь, как любит красивых эльфийских рабынь король Бромгар. Он заплатит мне за Фареллу золотом по ее весу.
В мгновение ока Шанадин постарел на несколько десятков лет. Его глаза утратили блеск. Щеки ввалились, под глазами отчетливо проявилась сеточка морщин.
— Простите, госпожа. Я даже не предполагал, кто вы на самом деле. Мне очень жаль…
Бидайн расхохоталась.
— Ты говоришь «извините» и думаешь, что на этом все? Как ты только что называл меня? Могильщицей? И хотел приказать прогнать меня плетьми из своего красивого дома?
— Прошу, госпожа… — Гордый купец бухнулся на колени. — Берите мою жизнь, но пощадите моих детей. Они невинны. Они…
— Так что, станешь моим супругом и убедишь всех в этом городе, что тебя одолела непреодолимая страсть по отношению к няньке твоих детей? — Бидайн прищелкнула языком. — Думаю, о нас обоих вскоре станут очень много судачить. И надеюсь, ты хорош в постели. Иначе мне вскоре придется наставить тебе рога. Что еще больше подхлестнет слухи…
Кровь снова прилила к его щекам. «Какой же он скучный ханжа», — раздраженно подумала Бидайн. Старый, похотливый козел и нянька. Жители города с удовольствием поверят в такую историю. А она в мгновение ока получит власть и влияние. И никто не удивится, если вскоре она наймет собственных сдут и таким образом тайно создаст свой кружок убийц.
— Предлагаю пойти в дом и объявить о том, что мы собираемся пожениться. Как думаешь, когда нам лучше пожениться, любимый? Через три дня? Или лучше через неделю?
— Прошу… я… Не стоит так торопиться, — Шанадин уже немного пришел в себя. — Не пойми меня превратно. Я просто прошу немного времени, чтобы наша история была более правдоподобной. Я не знаю, что привело тебя сюда, в Уттику, и не хочу знать, но предполагаю, что ты не хочешь привлекать к себе лишнего внимания. У меня здесь много деловых партнеров, и все они знают, что меня давно уже не интересуют женщины. Если я вдруг женюсь, кое-кто может счесть это странным.
— Значит, ты предпочитаешь другое мое предложение? — Бидайн наслаждалась тем, что купец побледнел снова. — Думаю, я сумею играть твою роль достаточно убедительно.
— Просто выглядеть как я будет недостаточно! — заявил Шанадин, проявляя поразительную твердость. — Не зная того, что знаю я, ты не выдержишь и дня. Мои партнеры быстро поймут, что Шанадин вдруг перестал помнить былые договоренности. И, конечно же, станут задаваться вопросом, почему же. А потом они учуют твой запах…
Бидайн надула губы.
— Как мило — постоянно думать о запахе будущей жены. Что же до остального, то неужели ты забыл, кто я? Я приму не только твой облик. Я украду и все твои воспоминания. Мы, драконники, избранные слуги небесных змеев. Мы совершенны во всем, что делаем. И, поверь мне, Шанадин, ты даже в страшном сне не сможешь представить себе, на что я способна. Так что не зли меня! Я не стану повторять дважды.
И, приветливо улыбнувшись ему, произнесла:
— Довольно ссориться. Пойдем, расскажем слугам о нашем новом счастье. Не кривись ты так. Помни, что только что ты подарил мне свое сердце. Ты ведь хочешь, чтобы все поверили, правда?
— Конечно! — Купец выдавил из себя довольно жалкую улыбку и направился к двери.
— Ты ведь ценишь Граумура, правда? Он так давно служит тебе, на его руках и лице множество шрамов, полученных в боях. Он не станет бежать от опасности. Так что не стоит предупреждать его! Мне было бы жаль убивать его.
Шанадин выпрямился.
Неужели она была права в своих подозрениях? Дверь распахнулась. Яркий утренний свет заливал задний двор. Минотавр стоял, прислонившись к противоположной стене. На плече его лениво покоилась массивная боевая секира, но Бидайн было не обмануть. Она видела, что он напряжен. Видела его вопросительный взгляд. Никогда прежде не бывало такого, чтобы кто-то посмел помешать его господину работать в сокровищнице, все обитатели дома знали, что за подобное преступление полагается самое тяжкое наказание.
— Доброе утро, Граумур, — напряженным голосом произнес Шанадин. — Чудесный день, не правда ли?
Минотавр склонил голову к плечу. Было очевидно, что господин никогда в жизни так его не приветствовал.
Шанадин протянул ей руку, и Бидайн приняла ее. Старик держался лучше, чем она ожидала.
— Вскоре в нашем доме кое-что изменится, — объявил купец явно удивленному воину. — Будет большой праздник, и лично тебе я обещаю большой бочонок мета.
Граумур удивленно поглядел им вслед, а они вошли в дом через маленькую дверь, за которой находился длинный коридор, ведущий вглубь особняка. Шанадин отпустил ее руку. Здесь было слишком тесно, чтобы можно было удобно идти рядом под руку.
Он по-прежнему держался очень хорошо, ни единым жестом не давая разгадать свои мысли, но Бидайн была совершенно уверена в том, что он обманет ее, как только представится такая возможность. Так что рано или поздно от него придется избавиться, хотя какое-то время придется строить из себя влюбленную парочку.
Вот они уже и у двери в кухню. Обычно девочки завтракали именно здесь. Как часто Бидайн сидела здесь с ними, слушая одни и те же детские шутки. О Круппе, маленькой пухленькой кухарке-кобольдше, неограниченной хозяйке кухни, о Майе, ее хрупкой дочке, у которой была деревянная нога — с тех пор, как она попала под копыта кентавров, носившихся наперегонки по узким улочкам города. О Граумуре, который каждое утро, весь потный, выглядывал в маленькое окошко во двор и просил кружечку пива — когда заканчивал свой бой с тенью. И каждое утро Круппа ругалась и кричала, что он никчемный пропойца, но в конце концов кружечку выдавала.
Бидайн стала частью всего этого. Это был почти ее дом. Она отбросила прочь сентиментальные размышления — все это было лишь маскировкой. То, за чем она скрывала свои истинные цели, как темный плащ скрывал ее в ночи. Она не хотела чувствовать ничего по отношению к этому дому и его обитателям.
Шанадин первым вошел в кухню, его встретило радостное хихиканье и пожелания доброго утра от Лидайн и Фареллы.
— Я хочу сделать важное заявление, — торжественным тоном произнес он, перебивая щебет дочерей. — Не знаю, возможно зоркие глаза моего персонала уже все равно заметили это, — при этом он внимательно поглядел на кухарку Круппу. — Вот уже несколько недель как мы с Бидайн стали очень близки, и я искренне признаюсь, что отнюдь не ее рекомендации, а скорее ее красота заставили меня взять ее в дом и принять на работу.
Круппа и ее дочь Майя от удивления разинули рты, а обе девочки еще не поняли, к чему клонит отец.
— Как вы знаете, я не любитель громких слов, а таинственность пугает меня. Прежде чем начнутся кривотолки насчет того, не питаю ли я нежности к нашей няне, я предпочитаю заявить об этом открыто: мы влюблены и поженимся.
— Чудесно! Восхитительно! — вырвалось у Майи, проковылявшей на костыле через всю кухню и только в последний миг осознавшей, что служанке-кобольдше не пристало восхищенно обнимать своего хозяина-эльфа.
Бидайн была довольна. Шанадин действительно доказал свой актерский талант. Круппа смотрела на нее с некоторым недоверием, но молчала.
— Значит, она будет нашей мамой? — Светловолосая Лидайн уронила ложку в миску с пшенной кашей и скривилась. — Ты не можешь жениться на ней, отец. Она же воняет похуже дохлой рыбы. Я не хочу, чтобы она спала в твоей постели и чтобы от тебя потом пахло точно так же.
Шанадин смущенно откашлялся, пытаясь подыскать слова, когда Бидайн опередила его.
— Знаешь, малышка, именно от лжи мы становимся уродливыми и иногда даже начинаем неприятно пахнуть. Но теперь мы будем говорить только правду, — она присела на корточки, протянула к ней руки. — Иди ко мне, и ты убедишься, что от моего запаха не осталось и следа.
Лидайн покачала головой.
— Ты не моя мама. Я не хочу тебя!
— А ты, Фарелла? — Бидайн поднялась. Девочка сидела с той стороны кухонного стола, что была повернута к ней. Она была более скромной из сестер, у нее были черные волосы и похожие на пропасти глаза. Она любила носить белое, в то время как Лидайн не уставала выбирать яркие наряды. Бидайн всегда любила Фареллу больше. Она подошла к ней, мягко провела рукой по волосам. — Ну, что, воняет от меня?
Девочка громко втянула носом воздух, словно охотничья собака, взявшая след, а затем покачала головой.
— Ты пахнешь хорошо, — удивленно согласилась она. — Очень хорошо, — прижалась головой к ее груди, принюхалась еще раз. — Просто здорово!
«Наверное, на мне еще остался аромат Золотого», — с удовлетворением осознала Бидайн. Теперь встала и Лидайн, подошла к ней. Несмотря на свой более буйный характер, она подходила к эльфийке осторожно, нарочито громко сопя. Удивленно нахмурилась, а затем обняла Бидайн, зарылась лицом в подмышку, и принялась ворковать, словно довольная голубка.
— Ты действительно пахнешь здорово!
Эльфийка провела рукой по обнаженным рукам детей. Какая у них нежная кожа! Скоро она будет принадлежать ей. Конечно же, она никогда не утопила бы никого из них, не продала бы королю троллей Бромгару. Для этого они слишком ценны! И у них такая чудесная и нежная кожа.
Над облаками
Бушевала такая буря, что звенели стекла в свинцовых рамах. Набор, склонив голову, смотрел на слишком большие и бесформенные сапоги, в которые он засунул ноги, но это не спасало от холода на высоте. Старый лоцман не помнил, чтобы когда-либо так сильно замерзал. Но не только холод проедал его до костей. Там, за стеклом, в небе что-то было. Что-то, что лучше бы и не видеть. Оно пряталось за затянутыми морозными узорами окнами, сквозь которые лишь время от времени виднелись отблески далекой грозы.
Сюда его привело тщеславие. А ведь он никогда не был тщеславным человеком. Поднебесные пираты Таркона Железноязыкого захватили его корабль и привели его в Облачный город, тайное убежище, которое так долго искали бессмертные. Пираты обходились с ним исключительно вежливо. Таркон лично пригласил его на ужин. Пиратский князь оказался совсем не таким, каким он его себе представлял: культурным, обходительным, смешливым и любящим музыку человеком. Теперь-то Набор понимал, что Таркон его просто-напросто обхаживал, как красивую женщину, которую хочешь соблазнить ради страстной ночи. Позже, когда они выпили достаточно вина, пират изложил свою просьбу. Набор должен был заменить другого лоцмана, Веччио, неприятного валесийца, у которого было совсем немного друзей в гильдии.
Украсть у лоцмана его команду — это было почти худшим из всех мыслимых для небесного морехода преступлений. Набор колебался и попросил время на размышления, и Таркон великодушно не торопил, впрочем, не забыв ярчайшими красками расписать чудеса предстоящего путешествия. Старый лоцман должен был отправиться далеко на север. В те области, для которых не существует карт и куда никогда не заходили экспедиции. Таркон даже заявил, что сама Нангог, Великая богиня, желает, чтобы это путешествие состоялось, и что она о них позаботится. Сам Барнаба, ее доверенный проповедник, поведет экспедицию.
На следующее утро Набор собственными глазами увидел, как словно комнатные собачки подчиняются этому Барнабе те порождения ужаса, которые появились повсюду в мире после великого землетрясения. Одно из чудищ, наполовину женщина, наполовину коршун, постоянно крутилась вокруг проповедника и недоверчиво глядела на всякого, кто к нему приближался.
Барнаба был тоже преисполнен энтузиазма. Они откроют одну из величайших тайн богини.
Но решил все
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта в рассветных весенних лучах над Зеленым морем. Собиратель облаков, на котором они должны были отправиться в путь, был одним из старейших и огромнейших существ, бороздивших небеса нового мира. Набору уже доводилось слышать о нем. Его считали мудрым. И
Ветер с наливающегося дождем горизонта тоже слышал о нем. Проклятое тщеславие! Собиратель облаков дружелюбно приветствовал его, когда он поднялся на борт корабля, чтобы поздороваться с ним. Набор был так обескуражен, когда оказалось, что
Ветер с наливающегося дождем горизонта его знает. Лоцман никогда не считал себя особенно важной персоной, хотя было время, когда он водил по небесам Нангога корабль-дворец бессмертного Аарона. Собиратель облаков даже дал ему имя.
Сердце, полное песен — это была краткая форма, потому что огромные небесные великаны любили давать имена, которые были удивительно точны, но настолько длинны, что человек был не в состоянии их запомнить. Когда
Ветер с наливающегося дождем горизонта попросил его подняться на борт в качестве лоцмана, Набор сдался и согласился на вечную вражду с валенсийцем Веччио. Лоцман оставил судно и ушел с Тарконом, не сказав ему ни единого худого слова. Но в тот миг, когда ему казалось, что его никто не видит, он посмотрел на Набора так, что лоцман понял: тот готов убить его. Для Веччио речь шла не о приключении, не о составлении новых карт. Он мечтал о славе, которую принесло бы ему это путешествие.
От нового порыва ветра зазвенели стекла в кабине лоцмана под корпусом корабля. Габотт, его маленькая обезьянка, пронзительно заверещал и забрался ему на плечо по руке. Дрожа всем телом, он спрятал голову под мышку Набора. Габотт тоже знал, что нельзя смотреть. Он негромко похныкивал. Он чувствовал их… Тех, кто носился по небу там, за окном,
где в принципе не должно было быть ничего, кроме ветра и облаков.
Набор должен был догадаться, что это путешествие не благословенно, когда женщина-коршун улетела от них два дня тому назад. Она слушалась своих инстинктов, не была ослеплена тщеславием, жадностью и чем бы то ни было еще. В отличие от людей из команды этого проклятого корабля. Все они надеялись найти на далеком севере что-то такое, что снова направит их жизни в правильное русло.
Замерзая, Набор потер руками плечи. Даже по эту сторону круглых окошек в свинцовой оправе стали нарастать кристаллики льда. И вдруг раздался шорох… Что-то, не вписывавшееся в узор хорошо знакомых звуков огромного поднебесного корабля, в завывание ветра в такелаже, поскрипывание досок на сильном морозе. Такого звука не должно было существовать в тысяче футов над землей. Что-то царапало по стеклу за спиной у Набора.
Набор поспешно обернулся. Прямо перед ним по ледяной корочке на свинцовом стекле окна шли четыре темные параллельные линии. Лоцман хрипло вздохнул.
— Тому есть объяснение, — пробормотал он, просто ради того, чтобы услышать собственный голос. — Просто от корпуса судна отвалился кусок льда и поцарапал окно.
Говоря все это, он прекрасно осознавал, что несет полнейшую чушь. Кусок льда ни за что не оставил бы на стекле четыре такие тонкие, параллельные полоски, похожие на следы когтей. Но ведь здесь, наверху, не может быть ничего такого когтистого! Габотт резко и пронзительно взвизгнул у него под мышкой.
Линии становились длиннее! Но ведь за окном лишь темная ночь!
Набор испуганно отпрянул — насколько позволяла тесная кабина лоцмана. Линии наткнулись на одну из тонких свинцовых полосок. Что это, неужели свинец прогнулся вовнутрь? Неужели что-то продавливает раму?
Отведя взгляд от окна, Набор снова уставился на свои сапоги. Старые детские воспоминания захлестнули его, словно волной. Рассказы о злых морских духах, наездниках штормов, принимавших облик только тогда, когда на небе начиналась буря, вроде той, что бушевала этой ночью. Рожденные бурей и молниями, они скользили прямо над пенными волнами, неся с собой беду. Иногда они были похожи на огоньки на корабельных мачтах, иногда приходили и утаскивали за борт штурмана или сталкивали с вороньего гнезда зазевавшегося юнгу. На них лучше было вовсе не смотреть. При виде их облика сердце замирало и в конце концов переставало биться. Что-то снова царапнуло по стеклу. На этот раз Набор решил не смотреть! Буря пройдет, а вместе с ней уйдет и то существо, что ждет его за тонким слоем стекла на расстоянии всего лишь вытянутой руки.
Набор потянулся на ощупь в сторону. Там была лестница, ведущая наверх, в массивный корпус поднебесного корабля. Нужно лишь немного повернуться, ухватиться за перекладины и подняться наверх, как поступал он уже множество раз с тех пор, как посвятил свою жизнь небесам Нангога. Но Набор не мог. Что-то парализовало его волю. Эта штука за окном хотела оставить его в кабине лоцмана, потому что здесь она могла добраться до него. Она хотела забрать его… Хотела забрать всех, кто был на борту. Но его выбрала своей первой жертвой! Измученный лоцман вспоминал ту единственную жуткую историю, которую слышал о путешествиях по небесам этого чужого мира: о кораблях мертвецов, при этом ни у кого из погибших не было ни единой видимой раны. Взгляд его снова скользнул к полоскам во льду. Эта штука нанесет раны!
Возможно, если он поднимется выше, внутрь корабля, то будет в безопасности. Правая рука Набора уже нащупала гладкую отполированную перекладину лестницы. Под кончиками пальцев он ощутил корень корабельного древа, росшего вдоль лестницы. Почувствовал присутствие
Ветра, дующего от наливающегося дождем горизонта, этого огромного надутого существа, прикованного к кораблю и несшего их по небу. Существа, сторожившего их жизни, того самого собирателя облаков, который мог часами вглядываться в небесную синь над их головами и к которому, тем не менее, относились с опаской и уважением те немногие корабельщики и пассажиры, отправившиеся в это путешествие на борту корабля.
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, был связан с деревом, росшим на корабле; он управлял его ростом. Корни, пробравшиеся меж досками в самые дальние уголки корабля, были его нервными окончаниями. Собиратель облаков чувствовал все, что происходило на борту. И прикасаясь к корням, Набор делился с
Ветром, дующим от наливающегося дождем горизонта своим страхом. Таков был дар Набора, впрочем, в такие часы, как сейчас, он был скорее проклятием. Лишь немногим лоцманам прикосновение к корням давало понять, о чем думает их собиратель облаков. Когда же Набор прочитал мысли собирателя облаков, то тут же почувствовал его страх перед тем, что находилось снаружи.
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, тоже не знал, что затаилось в небесной темноте.
Ночные шорохи изменились: в пении ветра в такелаже корабля, в музыке канатов и живых щупалец, соединявших корпус корабля и собирателя облаков, появилось что-то мрачное. От этих звуков сердце Набора забилось быстрее. Дыхание старого лоцмана стало хриплым. Отчасти это было связано с разреженным воздухом высоко в небесах, и об этом он знал. Но скорее виной участившегося дыхания был страх.
Стекло в свинцовой оправе затрещало, несмотря на то что на этот раз маленькую кабину не сотрясал порыв ветра. Что-то давило на стекло, и ему ни в коем случае не хотелось видеть, что именно.
Молния расколола горизонт надвое. Слабый свет озарил кабину лоцмана, лоцман успел заметить, что уродливые коричневые сапоги, от которых он не отводил взгляда, подернуло изморозью. И в этом ослепительно ярком свете на полу кабины отчетливо обозначилась тень. Тонкая рука с четырьмя очень длинными, скрюченными пальцами. Она тянулась к нему. Прямо через дрожащее тельце обезьянки, по-прежнему прятавшей голову у него под мышкой. Прямо к сердцу!
Набор вскрикнул. Ослепительный свет померк, и теперь только желтоватый свет масляной лампы озарял маленькую стеклянную темницу высоко в небе. Морозные узоры полностью закрывали видимость. Тень исчезла.
— Набор?
Лоцман не мог даже шелохнуться. Колени дрожали. Он перестал быть хозяином своего тела. Там, снаружи, что-то есть… И оно пришло за ним!
— Набор? — В люк, к которому вела лестница, просунул голову Коля, покрытый шрамами телохранитель священнослужителя Барнабы. — Что с тобой? Орешь, словно тебя насадили на вертел…Ради всех богов, мужик! Что у тебя за вид?
Коля протянул ему уцелевшую руку, но Набор по-прежнему не мог пошевелиться. Все тело его дрожало. Нужно преодолеть страх, который еще больше подпитывает то жуткое чудовище за окном!
— Руку, проклятье! Дай мне руку!
Но Набор не мог.
Ругаясь, Коля спустился, обхватил его здоровой рукой, подтолкнул его к лестнице. Нужно было взять себя в руки. Нужно было помочь, Набор осознавал это, но просто не мог ничего с собой поделать. Скрипнув, сапоги оторвались от деревянного пола смотровой кабинки. Подошвы примерзли. Он перестал чувствовать ноги, а когда попытался пошевелить пальцами, ничего не вышло. Словно они вообще перестали существовать.
Наконец Коля сумел протолкнуть его через люк на нижнюю грузовую палубу. Набор по-прежнему хрипло дышал. В глазах стояли слезы, ему было стыдно за свою беспомощность.
Высоченный друсниец вылез через люк, окинул его презрительным взглядом с ног до головы.
— Соберись, мужик! Что с тобой такое?
Набор лишь головой покачал и тут же получил звонкую оплеуху.
— Возьми себя в руки! — ругался Коля.
Вместо ответа Набор крепко сжал свою обезьянку. Габотт словно окоченел. Шерстка заскорузла. Он тоже совсем замерз. Лоцман погладил зверька по спинке.
— Все будет хорошо. Чудовище ушло. Здесь, в поднебесном корабле, мы в безопасности. Оно ничего не сможет нам сделать.
— Эй, ты со мной должен разговаривать, а не со своей чертовой обезьяной! — заорал Коля.
— Там было что-то, за окном… — запинаясь, начал Набор. — Дух с когтистыми лапами. Крадущий жизни. Оборотень или нежить. Дух бури… Он пытался проникнуть в корабль.
Воин с покрытым шрамами лицом опустился рядом с ним на колени, серьезно посмотрел на него.
— Судя по твоему виду, ты действительно видел духа. Ты белее нового снега, — он нахмурил шрамы, заменявшие ему брови. Затем протянул руку к обезьяне. — Обезьянка сдохла.
Набор покачал головой.
— Не может быть. Эта штука не проникла за стекло. Оно не коснулось нас. С ним все в порядке.
— Он обосрал тебе жилет, когда кончался. Ты что, не заметил?
— С ним все в порядке! — возмущенно повторил Набор.
Коля схватил обезьянку и потянул к себе.
— Да ты посмотри на него! Он же окоченел. Приди в себя, проклятье!
Глаза Габотта были покрыты изморозью. Набор всхлипнул, не в силах сдержать слез. Семь лет сопровождала его обезьянка во время путешествий по небесам Нангога. Габотт делил с ним долгие часы одиночества в стеклянной лоцманской кабинке под корпусом корабля. Как же он мог умереть? Может быть, от страха у малыша разорвалось сердце?
И тут Набор вспомнил о тени когтистой лапы. Она упала на обезьянку. Неужели этого оказалось довольно, чтобы отнять жизнь Габотта? А если бы обезьянка не сидела у него на груди, тень коснулась бы его сердца, и что — тогда он лежал бы бездыханный в кабинке лоцмана?
— Буря стихает, — негромко произнес Коля.
И это было правдой. Жуткое завывание ветра в такелаже смолкло.
— Духи уходят, — Набор забрал у друснийца обезьянку и прижал ее к груди. — Сегодня они ушли. Но они вернутся. Мы залетели слишком далеко на север. Эти небеса не созданы для людей. Нужно поворачивать.
Коля вздохнул.
— Барнаба и слушать не станет.
Вану
Барнаба стоял, скрестив руки на груди. Несмотря на длинную шубу, в которую он все время кутался, небесный холод пробирал его до костей. Поднебесный корабль превратился в летучий ледяной дворец. Хрупким инеем были затянуты палуба и релинг, канаты и даже сами щупальца собирателя облаков, обнимавшие корабль. С такелажа свисали сотни сосулек. Стоило ветру посвежеть, как прогулка по палубе внутрь корабля превращалась в рискованное мероприятие. В любой момент могли отвалиться сосульки и, рухнув вертикально вниз, пронзить небесного корабельщика, словно копье.
Поначалу они еще боролись с сосульками. Барнаба гонял команду по такелажу, заставляя сбивать их. Но после того, как трое разбились насмерть, он тоже сдался. Однако по его распоряжению теперь всякого, кому нужно было пересечь палубу, сопровождал щитоносец. Его щитоносцем был мрачный друсниец Коля. Казалось, ему холод нипочем. Он любил рассказывать о зимах у себя на родине и о том, что там в одну ночь может выпасть столько снега, что нельзя будет открыть дверь дома, и придется лезть через дымоход в крыше, чтобы выбраться наружу. Барнаба не был уверен в том, правда ли это. Священнослужитель чувствовал, что однорукий воин что-то скрывает от него. Но Барнаба верил в защиту Зеленых духов, богини и собирателя облаков, который принес их так далеко на север, несмотря на то что сам не любил холод и ледяные ветра.
Священнослужитель смотрел на горизонт. Скоро снова опустятся сумерки. Дни здесь, на севере, были слишком коротки. Где-то к северу отсюда находилась пропасть, где он найдет лед мечты. Он изменит весь мир. Нельзя сейчас сдаваться. Это путешествие нужно проделать лишь один-единственный раз! Собрать пару сотен кристаллов, и с их помощью можно будет превратить Нангог в настоящий рай. Люди и создания великанши смогут жить бок о бок, в мире и согласии. А девантары и их приспешники, бессмертные, будут навеки изгнаны отсюда.
Он с тоской вспомнил об Икушке. Он обрел свой рай и принял случившееся с ним счастье за обыкновенный сон. На глазах выступили жгучие слезы при мысли о прекрасной ксане и о том, как ее убили ищейки бессмертного Аарона. За то, чтобы увидеть, как он падет, Барнаба готов был заплатить любую цену.
Слезы замерзали в бороде, а от дыхания густые волосы покрывались белыми кристалликами льда. Вот только не время сейчас плакать над старыми ранами! Нужно двигаться дальше. А для этого ему нужен лоцман, стоящий там, впереди, и оглядывающий заснеженную землю под ними. Барнаба относился к старику с недоверием. Набор отказывался спускаться в стеклянную кабинку под корпусом корабля, и все из-за мертвой обезьянки, замерзшей на руках у хозяина. Не думал он, что лоцман окажется таким суеверным! Хоть Набор был довольно своевольным, однако прежде вел себя довольно разумно. Позволил уговорить себя и взялся управлять чужим поднебесным кораблем, и хоть и ворчал, но все же доставил их на крайний север в целости и сохранности. Набор знал об уникальности этого путешествия и, конечно же, тоже втайне мечтал прославиться после завершения предприятия.
Барнаба встал рядом с лоцманом, неподвижно застывшим на носу со скрещенными на груди руками. Стоящий рядом Коля заслонил его тяжелым, окованным броней щитом от сосулек, падавших с такелажа. Священнослужитель молча глядел за релинг. Под ними по небу бежали маленькие облачка, похожие на барашков, а ниже простиралась усыпанная снегом равнина. Далеко на востоке показалось серое море. Солнце еще висело на пядь выше горизонта. Слишком быстро, и вскоре снова начнется одна из бесконечных северных ночей.
— Когда мы прибудем в Вану?
— Вскоре после наступления ночи.
Набор не смотрел на него, неотрывно глядя вдаль. С тех пор, как сдохла его обезьяна, он, судя по всему, растерял все свое мужество. Он трижды требовал, чтобы Барнаба отдал приказ повернуть, просто-напросто отказываясь понимать, что они прошли уже слишком много, чтобы вот так взять и сдаться.
— Как ты можешь быть так уверен, глядя на этот монотонный пейзаж? — удивился Коля.
— Монотонный? — Вот теперь Набор все же обернулся. — Узор невысоких холмов говорит мне о том, где я нахожусь.
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, помогает мне сориентироваться, но что уж не спутаешь ни с чем, так это то, что виднеется там, на горизонте, похожее на полосу тумана. Это
Куни Уну. Это название из языка цапотцев. Насколько мне известно, оно означает «теплая вода». Куни Уну питается теплыми источниками, и именно по этой причине здесь существует город Вану.
Коля кивнул.
— Понимаю, теплая река облегчает жизнь в ледяной пустыне. Поэтому они и выбрали это место, чтобы построить здесь город.
— Нет, ты не понимаешь, друг мой. Все не так просто. В том числе здесь. Цапотцы — народец странный. И у них довольно своеобразное чувство юмора. Вы поймете.
Набор потянулся к плечу. Под левым глазом дрогнул мускул, когда он осознал, что делает. Там уже не было обезьянки, которую можно было бы погладить.
Барнаба тревожился за старика. Он прекрасно осознавал, что без него и его влияния на
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, ему никогда не достигнуть цели путешествия. Нужно принимать его таким, каков он есть, и поддерживать в нужном расположении духа.
— Тебе уже доводилось бывать здесь, лоцман?
Набор покачал головой. Недоверчиво поглядел наверх. Сосульки над головой негромко зазвенели. Набор не старался защититься с помощью щита, словно бы бросая вызов судьбе.
— Ветер? — Голос Коли звучал как-то затравленно. Барнаба чувствовал себя примерно так же. Когда ветер налетал на такелаж, могли упасть сотни сосулек.
— Это
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта. Он съеживается. Становится меньше от холода. Сбруя для полета сидит непрочно, — старик снова задумчиво потянулся к плечу. — При других обстоятельствах я приказал бы натянуть канаты, но судя по всему, лучше этого не делать. Может быть, удастся что-то сделать в Вану. Нужно будет переделать корабль, прежде чем возвращаться, — произнося последние слова, он вызывающе поглядел на Барнабу.
— Видно будет, куда мы поедем дальше, — спокойно ответил священнослужитель. — Ты не расскажешь нам еще об этом городе?
— Как прибудем в Вану, увидите, каков он, — саркастично заявил Набор.
— Я тебе не нравлюсь? — напрямик поинтересовался Барнаба.
— Идти дальше на север — ошибка. Ты сказал мне, что там, куда ты собираешься, замерзли мечты Нангог. Звучит похоже на сказку… Но если все так и есть, то в таком холоде не выжить ни человеку, ни зверю. Твое тщеславие погубит всех на борту.
Барнаба опустил руку на покрытый ледяным наростом релинг. Почувствовал корни корабельного древа, проросшего сквозь доски. За последние дни дерево растеряло все листья. Оно готовилось к зиме, настигшей его посреди лета. И посредством дерева Барнаба чувствовал
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта в рассветных весенних лучах над Зеленым морем. Священнослужитель невольно улыбнулся. Даже это было сокращенной формой истинного имени собирателя облаков. Он знал его. Видел в нем сны, был исцелен им. Он знал, что
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, принесет его к цели, хотя Набор и не может себе этого представить. Даже сейчас, касаясь корней в релинге, он чувствовал молчаливое согласие огромного существа.
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, осознавал необходимость найти лед мечты любой ценой.
Барнаба почувствовал, как опускается собиратель облаков. Вскоре они уже скользили среди немногих облаков. Ледяная пустыня простиралась всего в двух тысячах футов под ними. Ночь быстро расправляла широкие крылья над горизонтом. На фоне закатной зари священник разглядел две якорные башни. Это мало, даже для маленького городка.
Над Куни Уну лениво скользили полосы тумана. Барнаба почти не видел под ними темной воды. Зато обнаружил тонкую грязную линию, тянувшуюся по дуге от якорных башен к реке, а затем ведущую по другому берегу дальше на восток.
— Дорога? — негромко удивился он.
— Она ведет к вратам между мирами, — только и сказал Набор.
— Я думал, что все дороги ведут через те ворота, что в Золотом городе, — вмешался Коля, по-прежнему державший над ним тяжелый щит.
— Почти все, — Набор снова потянулся было к плечу, но на этот раз осознал движение быстрее и смущенно потянул себя за нос большим и указательным пальцами, словно это и было целью его беспокойной руки. — Некоторые города находятся слишком далеко от караванных троп, проходимых морских путей и оживленных поднебесных — для собирателей облаков. В этих местах боги поставили врата. Вану — одно из таких мест. Обычно сюда не прилетают собиратели облаков, поэтому якорных башен лишь две. И, несмотря ни на что, этот город очень важен для цапотцев. Все горные племена должны предоставлять рабочих, которых привозят сюда, чтобы собирать белое золото.
— Белое золото? — Коля вдруг проявил неподдельный интерес.
— Не думаю, что ты захочешь марать им руки, — хитро улыбаясь, ответил лоцман и снова умолк.
Полет продлился еще около часа, и солнце уже скрылось за горизонтом, когда они наконец причалили у южной якорной башни. Их приветствовал низкий звук больших витых раковин. На перекладинах башни зажглись дюжины факелов, а на верхней площадке лестницы, вившейся по широкой спирали по внешней стене якорной башни, их встречал седоволосый воин в ослепительно-красном плаще из перьев.
Барнаба первым сошел с корабля по широким сходням и только тут заметил, в каком ужасном состоянии находятся щупальца собирателя облаков. Отчетливо видны были обморожения. Щупальца медленно обвивались вокруг толстых перекладин, торчавших из стен. Было очевидно, что
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, испытывает боль.
— Здесь, на севере, у нас редко бывают гости, — приветствовал его Алый плащ на поразительно хорошем лувийском наречии. Широким жестом он пригласил
Барнабу и команду спускаться по лестнице.
— Ты знаешь, кто мы? — Барнаба чувствовал некоторое недоверие. Неужели здесь их уже поджидают ищейки бессмертных? Возможно ли, чтобы слухи о них дошли до столь отдаленных мест?
Цапотец усмехнулся в ответ.
— Ваши бороды. Так могут выглядеть только лувийцы или жители Арама.
Барнаба провел ладонью по заскорузлой ото льда бороде.
— Что ж, пожалуй, так и есть.
— Вы привезли одеяла?
— Нет.
Цапотец на миг остановился.
— Вы приехали не торговать? У нас есть мясо тюленей и шкуры. Ворвань нужна нам самим.
Барнаба тоже остановился и, извиняясь, поднял руки.
— Мы не торговцы.
— Идите дальше, — прошипел цапотец. — Вы выбрали неподходящее время. Нужно скорее спускаться вниз. Укрыться за толстыми стенами, — он бросил встревоженный взгляд на факелы, пламя которых покачивалось на слабом вечернем ветру.
— Надвигается буря?
Алый плащ отмахнулся.
— Не буря. Придут
они. В это время года через два часа после захода солнца всегда дует северный ветер. И они приходят с ним, духи Севера. Не стоит оставаться на улице, когда являются они. Их прикосновение несет смерть. От них не спасут ни теплые плащи, ни доспехи.
Значит, Набор не выдумывал! Только теперь Барнаба заметил, насколько все напряжены. Факелоносцы, стража и носильщики, стоявшие на поперечных балках башни предавшие указаний. Все они то и дело поглядывали на север. Некоторые украдкой осеняли себя знаком отвращающего рога.
— И их нельзя остановить?
— Они не любят огонь. К сожалению, дров очень мало, поэтому мы вынуждены жить словно крысы, — цапотец шмыгнул носом и сплюнул мимо лестницы куда-то в темноту. — Как будто в Вану и без того недостаточно плохо.
Барнаба не понял, что имеет в виду ожесточившийся старый вояка, но не стал переспрашивать. Все молча и быстро стали спускаться по ступеням. У подножия башни открылась широкая площадь, покрытая вытоптанным с ледяным настом снегом, из-за которого каждый шаг сопровождало мрачное поскрипывание. Невысокие дома по краям площади казались заброшенными. Ни в одном из окон не горел свет. Брошенные палатки обрушились под тяжестью снега.
Цапотец подвел их к дому, который, судя по всему, когда-то бил дворцом. С выступающей крыши свисали сосульки длиной в человеческий рост. Широкий портал наполовину засыпало снегом. Они обошли массивные стены и оказались у входа в подвал. От ветра дверь защищал небольшой сугроб. Широкие ступени присыпаны песком. В лицо потянуло дымом, от которого у Барнабы заслезились глаза. Дойдя до подножия лестницы, они увидели пылающий огонь. Старый цапотец спокойно пошел прямо к нему и одним прыжком перемахнул через огонь, а затем обернулся.
— Идите сюда! Это единственный вал, который может защитить нас от ужасов ночи. Теперь вы в безопасности.
Барнаба нерешительно приблизился к костру. По ту сторону огня он увидел полуголого мужчину с уродливым, покрытым татуировками лицом, с проткнутым костяной иглой носом. Он обмакнул пучок длинных перьев в бочонок и взмахнул им над пламенем, которое тут же зашипело и заплясало сильнее. При этом он выкрикивал какие-то заклинания на своем языке.
За спиной у Барнабы на ведущей в подвал лестнице столпились остальные его спутники. Недовольное ворчание и негромкие проклятия себе под нос в конце концов заставили его перепрыгнуть через огонь. Его горячее дыхание на миг коснулось его лица, н вот он уже снова стоял на твердом полу, рядом с татуированным мужчиной.
Их проводник в алом плаще знаком попросил его сделать еще несколько шагов вперед, чтобы за ним могли последовать остальные.
— Здесь вы с командой можете переночевать, небесный путешественник. Должно быть, боги очень любят вас! Иначе никак не объяснить, что вы сумели сюда добраться.
И, не дожидаясь ответа, старый воин повел его дальше в подвал, когда-то использовавшийся, судя по всему, в качестве склада. Странный запах прочно укоренился в неровных белых стенах. Судя по всему, помещение было выбито прямо в камне.
В конце концов они оказались в просторной нише, где горела масляная лампа, а над маленьким язычком пламени поднимался маслянистый дым. На полу были разложены пестрые одеяла, а миска с присыпанной солью рыбой, должно быть, это был их ужин.
Цапотец пригласил сесть. Барнаба опустился на пол, наблюдая, как его люди тоже занимают места в стенных нишах подвала. Цапотцы, нашедшие здесь пристанище, внимания на них не обращали. Завернувшись в пестрые одеяла, они смотрели прямо перед собой или спали. Никто не смотрел на них. Людей здесь было намного больше сотни.
Коля без приглашения бухнулся на пол рядом с Барнабой и потянулся к миске с рыбой. Хозяин бросил на него мрачный взгляд и хотел было что-то сказать, но Барнаба жестом остановил его.
— Прошу, будь к нему снисходителен. Он друсниец.
Старый воин только хмыкнул в ответ.
— Он мой телохранитель. Поклялся не отходить от меня ни на шаг.
Услышав эти слова, Коля поднял голову и вызывающе усмехнулся прямо в лицо цапотцу.
Барнаба взял одно из одеял из колючей шерсти.
— Благодарю за гостеприимство… — Он поглядел на старика.
— Чуллунку Валла, — ответил тот. Теперь он тоже сел. — На твоем языке это означает «воин из льда». Как и большинство здесь, я родом из горных провинций Цапоте, и боюсь, что именно мое имя принесло мне сомнительную честь стать наместником в этом городе вечного льда, — он взял кусочек рыбы и протянул его Барнабе.
Священнослужитель попытался не обращать внимания на желтоватую корочку соли и просто откусил. Когда он пытался прожевать твердую рыбу, ему казалось, что язык вот-вот одеревенеет. Каждая капелька слюны была перенасыщена солью, глоталось с трудом.
Чуллунку протянул ему флягу из тыквы.
— Выпей вот это, — он улыбнулся. — Рыба должна плавать.
Варево было похоже на жидкий огонь. Но привкус соли заглушило. Когда рыба оказалась в животе, Чуллунку одобрительно кивнул. У Коли, судя по всему, с этим трудностей не возникло. Он как раз взял себе второй кусок и жестом попросил передать ему флягу.
— Твой телохранитель ведет себя так, словно он — большой господин.
— Привилегия воинов. Он хорош.
— Хорош в умении подставляться? Судя по его виду, ему крепко досталось.
— Меньше, чем людям, которые бросали мне вызов, — отрезал друсниец.
Что же это, старый цапотец решил подраться с Колей? Барнаба за всю свою жизнь видел достаточно примеров абсурдной воинской гордости, чтобы заволноваться.
— Тебе наверняка интересно, зачем мы здесь, Чуллунку.
— Верно, — ответил он, не спуская взгляда с Коли.
Барнаба всю дорогу размышлял о том, что ответить на этот вопрос, поскольку не спросить о цели их путешествия не могли. Он колебался между наглой ложью и историей, хотя бы отчасти похожей на правду. Он никогда не мог представить себя в роли священнослужителя богини Нангог. У любого более-менее лояльного слуги бессмертного не было иного выбора, кроме как быть ее врагом. А цапотцы не славились своей щепетильностью. Значит, нужно сказать полуправду…
— Мы ищем сокровище. Нас послал бессмертный Аарон.
— Бессмертный Аарон?
Коля закатил глаза, словно Чуллунку только что задал очень глупый вопрос.
— Тот самый Аарон, который атаковал храм моего народа в Золотом городе? Я-то думал, вы торговцы. Надо было бросить вас на улице, на вашем поднебесном корабле, на поживу духам бури.
— Мы отправимся дальше, на север, — произнес Барнаба настолько тихо, что кроме Коли его не услышал никто из его товарищей. — Если верить твоим словам, мы все равно все погибнем. Так что можешь сказать, что не предупреждал нас и послал на смерть. Возможно, твои священнослужители будут рады услышать это.
— Еще как будут. Но тебе повезло, небесный путешественник, еще выше мы ценим законы гостеприимства. Сегодня вы получите все необходимое. И я хотел бы, чтобы завтра вы уехали как можно раньше.
Барнаба кивнул, взял еще кусок соленой рыбы к принялся молча жевать, глядя на крохотный пляшущий огонек масляной лампы.
— А где вы находите белое золото? — поинтересовался Коля через некоторое время.
Цапотец склонил голову набок, пристально вгляделся в покрытое шрамами лицо воина. — Тебя интересует золото Вану? — На губах старика играла хитрая улыбка. — Хочешь помочь нам добывать его? Судя по виду, ты человек сильный. Хоть у тебя и всего одна рука, помощь твоя была бы неоценима. Мы переносим белое золото по мосту к вратам между мирами, на другой стороне реки. Идти нужно десять миль. Когда дни настолько коротки, как сейчас, это очень опасно. Нужно достичь ворот до наступления ночи. Три луны тому назад мы потеряли целый караван, — он поднес к губам тыквенную флягу и сделал большой глоток. — Не стоит вам ехать дальше, на север, — Чуллунку пристально поглядел на Барнабу. — Предводитель отвечает за жизнь своих людей. Поворачивай назад!
— Как же ты со своими людьми живешь здесь?
— Мы все добровольцы. Наша страна нуждается в нас, — он снова перевел взгляд на Колю. — Из-за белого золота. У тебя широкие плечи, воин. Если захочешь служить мне три луны, получишь мешок белого золота, какой сумеешь унести.
Глаза друснийца расширились.
— Ты поклялся, что пойдешь со мной на север, — напомнил ему Барнаба.
— Когда я вернусь… — начал Коля, когда за его спиной вдруг раздался голос.
— Осторожнее, ты заключаешь дерьмовую сделку! — К ним подошел лоцман, Набор. — Я же говорил тебе, что у цапотцев весьма своеобразное чувство юмора, идиот. Ни знаешь, что означает «валу» на их языке? Птичий помет. Их белое золото — не что иное, как горы дерьма. Не смотри на меня так, это самая что ни на есть правда!
— Правда, что ли? — вспыхнул Коля.
Чуллунку поднял тыквенную флягу, словно собираясь выпить за его здоровье.
— До последнего слова. И, несмотря на это, вану — наше белое золото. Не проходит и недели, чтобы во время его добычи здесь не погиб рабочий. Мы наполняем пятьсот мешков каждый день. Даже в снежную бурю и даже когда нам угрожают проклятые духи. Мы сражаемся за дерьмо… — Он захихикал так, что Барнаба задумался, в своем ли старик уме.
— Зачем, черт побери, вам нужен птичий помет? — заорал Коля, отнимая у цапотца флягу.
— В качестве удобрения, шрамоликий. Поля в горах, там, откуда я родом, не слишком плодородны. И в джунглях грунт тоже не очень. Если использовать вану, то поле, с которого прежде собирали десять мешков кукурузы, дает четырнадцать. Для нас это величайший дар Нангога. В полудне пути отсюда, в устье реки, находятся скалистые острова, на которых круглый год живут птицы. В теплой воде они находят достаточно пропитания, она же помогает им выжить в самые лютые морозы. Птицы прилетают туда уже не одно тысячелетие. Чайки, а еще забавные существа, которые разучились летать, но зато отлично ныряют. Их помет грудами лежит на скалах. Часть моих рабочих плавает туда на кожаных лодках и собирает его. Ты знал, что от пыли вану можно ослепнуть, если она попадает в глаза слишком часто? А еще на их лодки постоянно нападают клювокрылы. Но они держатся, равно как и мои носильщики. Они страдают здесь, но зато в Цапоте никто не умирает от голода, — он бросил на Колю вызывающий взгляд. — Скажи сам, разве это не лучше золотоносного рудника?
— То есть ты собирался заплатить мне большим мешком дерьма?
— Белого золота, друг мой! — Чуллунку снова захихикал. — Белого золота! Подумай об этом еще раз. Моя оплата гораздо щедрее той, что может предложить тебе бессмертный Аарон. Если ты поедешь дальше на север во имя его, тебя ждет лишь смерть!
В просторном подвале стало тихо. Цапотец произнес свои последние слова настолько громко, что их услышали все.
— Все это сплошные суеверия, — твердым голосом произнес Барнаба. — Там, за стенами, есть смертоносный враг, и мы этого не отрицаем. Холод имя ему! Но от него мы сумеем защититься, — он не осмелился заговорить о Великой богине в присутствии цапотцев. — Когда мы вернемся домой с сокровищами, все вы станете героями. И каждый из вас получит свою долю.
Но на этот раз его слов и энтузиазма оказалось недостаточно, чтобы прогнать страх и сомнения с лиц небесных мореходов. И словно в насмешку над его словами, снаружи послышалось жуткое завывание, когда на город на краю мира без предупреждения налетел северный ветер. Барнаба заметил, что цапотцы поплотнее закутались в одеяла, а ветер продолжал реветь у подножия лестницы и играть с языками пламени в костре у входа. «Я выстою против этих духов, — решительно подумал он. — Нангог защитит меня! Я избран ею! Со мной ничего не может случиться!»
Стрелы в темноте
«На этот раз нужно приземляться», — подумал Нодон, мягко опуская ладонь на шею своего пегаса, Лунного силуэта. Крупный жеребец понял его, но всхрапнул тревожно. Они летели в последних лучах заката над одной из боковых долин длинного горного хребта, в центре которой находился сад Ядэ. Место, избранное Перворожденным для того, чтобы устроить там свой трон. Старейший из драконов, его повелитель, жаждал получить весточку о Нандалее. Нодон знал это, хотя Темный не поручал ему искать эльфийку. Конечно, мятежная молодая эльфийка родом из ледяных пустынь Карандамона была особенной, но разве это определение не справедливо так же и для других драконников? Все они далеко ушли от той жизни, которую вели остальные эльфы. Знали о тайнах миров, знали о тьме, скрывающейся за блестящим правлением небесных змеев. Знали обо всех тех опасностях, которые лишали какой бы то ни было надежды на будущее. Лунный силуэт заложил вираж, и теперь камнем падал в небольшую долину, выбранную Нандалее в качестве убежища. Перья его широких крыльев почти коснулись мрачных скал. Свет закатного солнца не дотягивался до дна долины. В сумерках кроны деревьев были похожи на тени. Нодон чувствовал тревогу своего жеребца. Это нехорошее место для полета. Пегас расправил крылья, замедлил темп, но подходящего места для посадки не было. Чтобы остановиться, ему понадобится по меньшей мере двадцать шагов.
Со дна долины послышалось вызывающее ржание. Должно быть, это Зореокий, крупный черный пегас, на котором ездила Нандалее. Судя по всему, он счел Лунного силуэта своим соперником.
Жеребец тревожно фыркнул. Долина продолжала сужаться. Лунный силуэт мощно взмахнул крыльями, пытаясь снова набрать высоту, когда из крон деревьев вдруг вылетела стрела и задела щеку Нодона. Эльф откинулся назад, перекатился через круп своего жеребца и упал прямо на кроны деревьев. Падение длилось не дольше двух ударов сердца, когда он, вытянув руки, оказался среди тонких ветвей деревьев. Ломающиеся ветви замедлили падение. Нодон сумел ухватиться за ветвь потолще. Рывок, от которого руки едва не вывернулись из суставов, и падение остановилось. Часть силы он сумел перенаправить в раскачивание. Качнулся назад, выпрямился и закинул ногу на ветку. Останавливаться было нельзя. В любой момент в него могла угодить вторая стрела. Если он не будет двигаться, вероятность этого повышается в несколько раз. Руки горели, мышцы болели. Стиснув зубы, он пригнулся и побежал к стволу дерева по раскачивающейся ветви. Там спустился пониже. Перепрыгивая с ветки на ветку, он последним мягким прыжком приземлился на мягкий лесной грунт и обнажил меч. Кто стрелял в него? Уж точно не Нандалее. Она бы не промахнулась!
Спрятавшись за деревом, Нодон вглядывался в сумерки. На землю продолжали сыпаться ветки и листья. Он находился в паре шагов от того места, где упал в кроны деревьев. Чуть впереди колыхались листья королевских папоротников, покрывавших поляну в тех местах, куда могли попасть солнечные лучи.
Все стихло. Нодон вонзил лезвие своего меча в мягкий лесной грунт, чтобы ни один луч не заставил сверкнуть эльфийскую сталь. Только что ему повезло. Нельзя рассчитывать на то, что вторая стрела тоже пролетит мимо.
Эльф открыл Незримое око, надеясь заметить ауру противника. Кто же это пробрался сюда тайком, оказался так близко от пирамиды Темного? И чье присутствие терпит Нандалее, столько недель избегавшая других обитателей оазиса?
В ветвях Нодон заметил ауры маленьких пичуг. Примерно в тридцати шагах меж деревьев двигалось что-то большое. Фигуру окружало золотое сияние. Должно быть, это пегас Нандалее.
Осторожно, стараясь не издавать ни единого лишнего звука, Нодон обернулся. Кто бы ни охотился на него, он наверняка не будет стоять рядом с пегасом. Нет, нападающий воспользуется жеребцом, чтобы отвлечь его, а сам подкрадется с другой стороны.
Эльф прошептал слово силы. Он был одет во все черное. Сплетенное им заклинание позволит ему слиться с лесными тенями. Он был практически невидим, исключение составлял лишь охотник, способный открыть Незримое око, чтобы догнать жертву. Исказить или полностью спрятать ауру, светящуюся паутинку из тончайших силовых линий, окружавшую все живое, было невообразимо труднее, нежели слиться с тенями леса. Плетение подобных заклинаний находилось за пределами его чародейских способностей.
Нодон бесшумно вложил свой меч в смазанные кожаные ножны. И бесшумно скользнул к ближайшему дереву. Он отходил дальше и дальше от Зореокого. Крупный жеребец тревожно бил копытами. Нельзя приближаться к нему. Как бы он ни прятался, Зореокий почует его и забеспокоится. Это выдаст его. Нодон отошел еще дальше, когда осознал, что в этой смертоносной игре он может использовать жеребца и с пользой для себя.
Подняв веточку, он швырнул ее в сторону пегаса. Это был старейший трюк в мире, но его продолжали использовать, поскольку по большей части он срабатывал. Ветка упала в кусты. В тот же миг Нодон вскочил, намереваясь сменить укрытие.
Что-то тяжелое ударило его в грудь, словно копыто коня. Он больно ударился спиной о дерево, которое еще только что служило ему в качестве укрытия. Стрела попала ему на пядь ниже ключицы. Темная кровь побежала по древку, пачкая оперение. Боли Нодон не чувствовал, пока еще тело находилось в состоянии шока. Стрела пригвоздила его к дереву! Нужно сломать ее, освободиться…
— Только подними руку, и тебе конец, — прошипел голос из темноты. Он был полон ненависти, и Нодон не сомневался в том, что следующая стрела оборвет его жизнь, поэтому застыл неподвижно. Кто же это? Голос звучал глухо и неприятно, но что-то знакомое в нем все же было.
— Нандалее?
Перед ним на фоне деревьев показался силуэт. Эльф двигался, слегка пригибаясь. Нодон отчетливо видел лук. На тетиве уже лежала новая стрела.
— Нандалее больше нет. Она мертва.
Голос был совсем не похож на голос его спутницы, с которой они ходили в Нангог. В нем слышалась надломленность. Так звучит голос, целый день отдававший приказы на поле битвы.
Вот теперь пришла боль, словно жидким огнем захлестнув его тело. Эльф изо всех сил пытался не застонать. Слабость Нандалее презирала. Что с ней произошло, раз она видит в нем врага?
— Я хочу помочь тебе, — прохрипел он, превозмогая боль.
Она подняла лук, натянула тетиву и выстрелила. Нодон поднял руку. Не будь он пригвожден к дереву, возможно, удалось бы увернуться от стрелы. Будь он готов, он сплел бы заклинание, позволявшее ему уклоняться от стрел. Но все происходило слишком быстро. Слишком неожиданно. Надежда была лишь на то, что стрела пройдет через вытянутую руку и даст ему время до следующего выстрела.
Ослепительный свет, словно от удара молнии, прорезал тьму. Попасть в Нодона никто не попал, но он ослеп. Видеть он ничего не видел, но каждой клеточкой своего тела чувствовал присутствие одного из великих драконов. Его окружал столь поразительный аромат, что отступила даже боль. Ее просто не стало.
Свет исчез мгновенно. Теперь стало еще темнее, чем прежде.
— Довольно, Нандалее! — произнес из темноты голос того, кому Нодон посвятил свою жизнь.
Послышался звук, похожий на тот, какой издает стрела, угодившая в камень. Резкий скрежет металла, сопровождаемый треском ломающегося дерева. Нодон ухватился за древко пронзившей его стрелы и сломал его. Почувствовал, как оно выскользнуло из его тела, когда он наклонился вперед. Из раны хлынула кровь, закружилась голова. Зажав рану рукой, он пошатнулся и рухнул на колени.
Когда же эльф снова поднял голову, перед ним стоял Темный. Он принял облик эльфа и выглядел как меланхоличный юноша с черными волосами. И только взгляд его глаз был суров и неумолим. Нодон прочел в них недовольство и отшатнулся от своего повелителя, отчетливо чувствуя едва сдерживаемый гнев дракона. Он был вокруг него — в воздухе, во всем, что существовало этой долине. Он был жарким и опаляющим. Нодон осознал, что допустил ошибку, поскольку гнев его был направлен не на Нандалее, безвольно висевшую на плече Темного.
Вот теперь Нодон по-настоящему разглядел охотницу. Она была без сознания, но выглядела тем не менее просто ужасно: тело ее — не считая живота, было полностью истощено, волосы растрепаны и грязны. От нее воняло, судя по всему, она не мылась несколько недель. Левый глаз заплыл, щека под ним была темно-красной. Нодон отчетливо видел пальцы, отпечатавшиеся на щеке. Должно быть, Темный отвесил ей пощечину. Что случилось с Нандалее? Неужели она сошла с ума? Конечно же, он знал, что она понесла утрату. Но разве это повод так запускать себя?
— Нельзя было вам приходить сюда, мастер меча. Я этого не хотел. Еще чуть-чуть, и она убила бы вас.
Упрек Темного оказался для Нодона более болезненным, чем рана. Он-то был уверен, что действует от имени Перворожденного. Как же он мог так ошибиться, после того как прослужил ему не один век?
— Возьмите меня за руку, мастер меча! — Дракон протянул ему правую руку. Казалось, вокруг его пальцев сомкнулся камень, когда Темный взял его и помог подняться. Древний дракон произнес слово силы, и открыл одну из магических троп, лежавших в стороне от Золотой сети, какие могли создавать лишь небесные змеи. Один-единственный шаг — и вот они уже стоят в затопленном гроте, расположенном глубоко под ступенчатой пирамидой в жадеитовом саду Ядэ, где уединенно жил в окружении газал Перворожденный.
Резко махнув рукой, повелитель драконов отпустил его. Однако Нодон едва держался на ногах. Наконец, две газалы, служившие правителю в качестве оракулов, сжалились над ним, подхватили его под руки и вынесли прочь из душного и теплого грота.
Зверь
Нандалее проснулась в комнате, которую никогда прежде не видела. Она была одна. Темный не сказал ей ни слова, когда ударил по щеке и отключил. Но комната была весьма красноречивой. На шее у нее было тяжелое железное кольцо, соединенное с еще одним кольцом в стене длинной цепью. Тяжелая дубовая дверь с маленьким зарешеченным окном была единственным входом в ее темницу.
У одной из стен комнаты на полу лежала солома, а в двух неглубоких мисках она увидела воду и сырое мясо, по которому ползали мухи. На другой стороне находилась застеленная белой простыней кровать. Рядом стояли стол и стул. В кувшине, стоявшем рядом с простым бокалом, судя по всему, была вода. В не глубокой миске лежали яблоки и виноград. Тарелка манила ароматным свежим хлебом и сыром. Значит, она может выбирать, жить как зверь или вернуться к цивилизации.
Нандалее заползла в угол с соломой. Не станет она подчиняться. Ей не хотелось больше иметь ничего общего с небесными змеями. Воспользоваться постелью и отведать вкусных блюд означало снова стать драконницей. Раз так, лучше она будет зверем! Она закрыла глаза и свернулась калачиком на ложе из соломы. Нандалее чувствовала, что за ней наблюдают. Темный? Может быть, в стенах есть отверстия для подглядывания? Не важно. Ей было все равно.
Роскошный аромат хлеба дразнил ноздри. Эльфийка была голодна. Давно она не ела приготовленной еды. Когда она уединилась в своей маленькой долине, поначалу ей мешала готовить нормальную еду обыкновенная усталость. Не столько телесная, сколько душевная. Она ничего не могла заставить себя сделать. Все казалось слишком тяжелым. Поэтому она питалась корешками и ягодами.
Нандалее не мылась, не стирала одежду, по большей части она просто сидела и смотрела прямо перед собой. Все мысли ее были о Гонвалоне. Он принес себя в жертву ради нее. Должно быть, он догадывался, что небесные змеи предали их и что, отправляя их с миссией в Зелинунт, они знали, что эльфам не вернуться. Ни Темный, ни Золотой не хотели, чтобы они вернулись живыми. Им обоим было предначертано погибнуть в драконьем пламени.
Если бы она была рядом! Только об этом и думала Нандалее каждый час с того самого дня, который миновал с тех пор. Без Гонвалона жизнь ее стала пустой и бесцельной. Никогда больше ее не будут так любить! И чем она отплатила за его преданность? Как часто мучила его своими капризами, а он ради нее готов был на любую жертву. Он восстал против своего повелителя, против Золотого. Его лишили звания драконника, отняли татуировку, которая связывала его с наставником. Гонвалона прогнали, потому что он отказался убивать ее. И как она отплатила ему…
Нандалее боролась со своими чувствами, горло сдавило так, что она едва дышала. Давно она перестала плакать, все слезы были давно пролиты. Но боль не отступала. Потеря Гонвалона оставила в ее сердце такую рану, которая не заживет никогда.
Эльфийка снова открыла глаза и посмотрела на стены, чувствуя, что он здесь. Она знала о его страсти, чувствовала его силу. Конечно же, ему не нужны дырки между уложенными в стену камнями. При желании он мог видеть сквозь стены. Он чувствовал, каково ей, в этом Нандалее была совершенно уверена. Они были слишком близки друг к другу, когда он наносил татуировку ей на спину. То была настоящая оргия, сплетение боли и страсти. Никогда прежде ей не доводилось переживать ничего подобного. Гонвалон был слишком умен, чтобы спрашивать о тех ночах, а Нандалее не знала, сколько их вообще было. Внизу, в гроте под пирамидой, не было ни дня, ни ночи — лишь влажная жара да свет факелов, и еще его сила, которой было пронизано все там, внизу.
Рука потянулась к железному ошейнику. Неужели он думает, что ее так легко удержать? Нандалее закрыла глаза и просунула под кольцо оба больших пальца. Оно было не тугим и не царапало кожу. Произнеся слово силы, она решила разбить его. Представила себе, как ржавчина пожирает толстый кусок железа, пока оно не станет настолько хрупким, что его можно будет разорвать одним рывком. Эльфийка вложила в заклинание всю свою силу. Почувствовала, как нагревается под руками металл, а затем ошейник съежился. Нандалее испуганно убрала руки. Они покраснели от образовавшейся ржавчины, но она не въелась глубоко в металл, а разошлась только по поверхности.
Должно быть, Темный наложил на железные кольца заклинания, которые заставляли их становиться меньше всякий раз, как она пыталась освободиться.
В те часы в его гроте он затронул звериную струну ее натуры. Ни единого мгновения не думала тогда Нандалее о Гонвалоне, отдаваясь Темному. Раскаяние пришло лишь позже.
Внутренности свело судорогой. Ощущение было такое, словно внутри что-то царапает. Голод! Слишком часто не обращала она внимания на свои животные инстинкты. Перевела взгляд на миску с сырым мясом, затем снова подняла голову и улыбнулась. Пусть посмотрит, что он с ней сделал. Пусть страдает вместе с ней.
Отогнав мух от мяса, она взяла в руки один из кусков и стала есть, не отводя взгляда от противоположной стены. Нет… Это нельзя было назвать «есть». Она жадно впивалась зубами в кровоточащее мясо, глотала его, почти не прожевывая.
Боль внутри отпустила.
— Смотри, во что ты меня превратил, — прошептала она. Он умеет читать по губам. Громко говорить не нужно — Я всегда была бы твоей слугой, если бы ты не отнял у меня Гонвалона. А то, что осталось от меня без него, ты иметь не захочешь.
Третий
Нодон осторожно отодвинул в сторону маленькую заслонку на зарешеченном окошечке в двери. Он не должен был находиться здесь. Кроме нескольких газал и Темного доступа в темницу Нандалее не имел никто. Должно быть, охотница заметила его, посмотрела на дверь наполненными ненавистью глазами. Затем взяла кусок сырого мяса и принялась жрать, словно зверь. Так она поступала всякий раз, как он приходил сюда. Что с ней такое? Что разрушило ее рассудок? Неужели она слишком сильно любила?
Темный посадил ее на цепь, как зверя, но она могла воспользоваться постелью, миской для умывания… Может быть, так она наказывает Перворожденного? И сколько же продлится эта сумасшедшая дуэль?
Мастеру меча было невыносимо видеть Нандалее в таком виде. Открыв Незримое око и поглядев на магический мир, он увидел то, что не видно было обычным зрением. Аура Нандалее пылала красным. Ею правил неконтролируемый гнев. Пронизывал он и маленькие ауры. В ее теле росли тройняшки! Тройняшки!
Они невинны. Их аура должна была быть золотистой, но гнев матери уже перекинулся на них. Вместо золота они отливали темно-медяным цветом. Ауры детей были необычайно сильны. Они уже сейчас обладали силой, а однажды станут великими чародеями. Но было еще что-то, что он не мог разобрать. Было в них что-то неправильное, и Нодон не мог понять, что именно. Что ж, в жизни своей ему доводилось видеть совсем немного беременностей, но ему казалось, что именно в этой нарушена гармония. Словно бы дети боролись против своей матери. И словно бы знали об этом… Но ведь они еще не могут обладать рассудком… Или могут?
Может быть, они чувствуют, что гнев Нандалее лишает их невинности? Или они неким загадочным образом являются частью этого гнева? Когда-то он слышал, как шаманка народа кобольдов болтала о беременности. Некоторые женщины не созданы для того, чтобы вынашивать детей. Может быть, Нандалее из таких?
Нодон перевел взгляд на Фирац, слепую газалу, которой сегодня пришлось стоять на страже у двери темницы Нандалее.
— Ты видела ее?
Видящая перевела на него взгляд слепых глаз. Она сидела на корточках у внешней стены темницы и наслаждалась солнечными лучами. Над головой ее вились спиралями длинные рога, уходя далеко за спину. Верхняя часть тела и лицо были похожи на эльфийские, а ноги — от газели. Стоило ей встать, и оказалось, что она выше его. Взгляд слепых глаз был неприятен Нодону. Как он мог спросить ее, видела ли она Нандалее?
— Я хотел сказать…
— Не извиняйся. Наоборот, я рада, что ты на миг забыл, что я — всего лишь слепая калека. Я смотрела на нее Незримым оком. Гнев разрушит и ее, и детей.
— Но… — Безучастность, звучавшая в голосе Фирац, потрясла Нодона. — Тебе все равно? Ты говорила ей об этом? Темный знает?
— Я видящая, Нодон. Я привыкла называть вещи своими именами. Одного этого довольно, чтобы нажить много врагов. Я никогда не вмешиваюсь. Перворожденный сам видел, что там творится. Я не могу сказать тебе, почему он ничего не предпринимает. Кажется, это что-то вроде поединка между ними. Я никогда не видела его настолько взволнованным и несдержанным, как с этой эльфийкой. Она не на пользу ему. Будет лучше, если она и ее дети умрут.
Нодон лишился дара речи. К такой откровенности он не был готов.
Фирац улыбнулась. Должно быть, увидела его ауру и поняла, какое впечатление произвели на него ее слова.
— Извини, я давно утратила чувство настоящего времени. Такова цена умения видеть будущее. Нандалее опасна, Нодон. Ты только посмотри на ее ауру! Это же сущее пламя. Любой, кто подойдет слишком близко, сгорит. Она восстает против всяческого порядка! Если она выживет, то рухнет известный и привычный нам миропорядок. Темный запретил мне говорить с другими о вариантах будущего, которое я вижу. Но поверь мне, наш мир обратится в пепел, если Нандалее будет жить. Она разрушит владычество небесных змеев, в Альвенмарк придут люди, поднимут знамя с изображением мертвого дерева, которому будут поклоняться, словно богу.
— Люди придут в Альвенмарк? — Этого Нодон не мог себе представить. Эти несовершенные, слабые существа. — Как же они сумеют победить детей альвов?
— Сначала мы сами должны победить себя. Они придут, когда уже не будет никаких небесных змеев, чтобы защитить Альвенмарк. И никаких драконников.
«Она видела слишком много вариантов будущего, — раздраженно подумал Нодон. — Фирац сошла с ума!» Он отвернулся и снова поглядел в маленькое зарешеченное окно. Нандалее корчилась, словно от боли. На соломе была кровь. Альвы всемогущие! Он ухватился за засов. Даже если это будет стоить ему головы, он не будет просто стоять и смотреть.
— Позови Темного! Ей плохо! Скорее!
— Он узнает, — спокойно ответила газ ал а. — Она драконница. Он все про вас знает. Даже то, что ты сейчас нарушаешь его приказ.
Нодон отодвинул засов. Ему было наплевать на приказы. Он был с Нандалее в Нангоге, сражался с золотоглавой змеей, с людьми-ягуарами и наездниками орлов. Рядом с ней он пережил ужасное землетрясение, превратившее Золотой город в огромное поле, усеянное обломками. Не будет он стоять сейчас, в трех шагах от нее, и смотреть, как она истекает кровью.
— А если она рассчитывает на твое сочувствие, Нодон? Что, если это просто уловка, чтобы освободиться?
Он распахнул дверь.
Нандалее прижимала обе руки к низу живота, корчась от боли. Нодон знал, как помочь раненому на поле боя. Но это… И вдруг свет, падавший в дверной проем, ослаб. Всего на миг, а затем на колени рядом с ней опустился Темный. Убрал в сторону ее руки. Воздух в камере завибрировал, когда он выкрикнул слово силы.
— Ты ничего им не сделаешь! — закричала Нандалее. — Не прикасайся к ним! — Она ударила его по лицу, но он не обратил на это внимания.
— Держи ее за руки, — спокойно приказал он Нодону.
Драконник помедлил, но все же подошел к обоим.
— Я здесь для того, чтобы помочь ей! Если она будет сопротивляться, ей будет только хуже. И детям…
Нандалее снова ударила Темного по лицу.
Краем глаза Нодон заметил, что с ней не так. В ужасе схватил ее за руки и изо всех сил рванул на себя.
— Не помогай ему! — в отчаянии вскричала Нандалее. — Не верь своим глазам! Он обманывает тебя! Не верь тому, что он заставляет видеть тебя!
Темный разорвал ее потрепанное платье, сунул руку между ног.
В отчаянии Нандалее выгнулась дугой.
— Он пытается добраться до детей! Он хочет уничтожить все, что еще осталось от Гонвалона.
Она ошибается, иначе и быть не может! Если верно то, что она говорит, Темный просто зол. Его повелитель посылал Нодона в такие миссии, подоплеки которых эльф не понимал. Нодон убивал во имя его, мужчин и женщин, на первых взгляд казавшихся довольно-таки честными. Было что-то великое… что-то, что видеть могли лишь небесные змеи, поскольку их понимание происходящего намного превосходит понимание обычных детей альвов. И эта вера позволяла Нодону выполнять приказы. Если отказаться от нее, настанет конец всему.
— Сделай так, чтобы она вела себя тихо, — теперь в голосе Темного звучала тревога.
Под кожей живота Нандалее было что-то, что непременно хотело выбраться на волю. Он увидел, что кожа заходила волнами, и отбросил сомнения. Его тонкие пальцы коснулись ее затылка, а она тем временем отчаянно пыталась сбежать от них обоих. Он надавил на точку, и все мышцы в ее теле расслабились. Нандалее испуганно вскрикнула, а затем обмякла, но не отводила глаз от своего живота.
Темный обнажил его. Его узкая белая рука гладила светлую кожу эльфийки.
На глаза у Нандалее выступили слезы. Голоса ее лишили, ни язык, ни губы не повиновались ей. Но глаза были красноречивее тысяч слов. Они умоляли не делать этого.
Рука раздвинула плоть. Крови не было. Поначалу.
Нодон схватил ртом воздух, когда Темный вынул из раны крохотную оторванную детскую ручку. Мастер меча поспешно закрыл ладонью глаза Нандалее, чтобы она не видела происходящего.
Темный снова опустил руку в рану. На этот раз он вынул что-то большое и окровавленное. Теперь содрогнулся и отвел взгляд в сторону сам Нодон. У этого нечто были когти и чешуйчатый хвост. Янтарные глаза с вертикальными зрачками открылись, как только его насильно вырвали из материнского чрева. Оно зашипело. Хвост обвился вокруг предплечья Темного, мелкие острые зубки попытались ухватить дракона за пальцы.
Не умеющий лгать
Проснувшись, она увидела со всех сторон золотистый свет. Перед глазами плавало размытое узкое лицо. Кто-то держал ее за руку. Гонвалон?
— Ты вернулся… — У нее почти не было сил говорить. Он не ответил, но как же приятно было чувствовать его теплую руку, снова соскальзывая в глубокий сон без сновидений.
Открыв глаза снова, она увидела рядом Нодона. Выглядел он устало. Под глазами — черные круги. Судя по всему, улыбка далась ему нелегко.
— Голодна?
Во рту чувствовался какой-то желчный привкус. Эльфийка удивленно огляделась по сторонам. Голых каменных стен и ненавистной камеры больше нет. Стены комнаты побелены, из большого окна открывается вид на небо и острые пики гор. Она лежала в постели, на шелковых простынях, пахнущих ванилью. Исчезла и цепь, которой Темный приковал ее, словно дикую собаку.
Заморгала. В глазах Нодона читался страх. Что напугало его? Почему он здесь?
Воспоминания вернулись, одновременно словно бы нанося удар в самое сердце. В ужасе она села, отбросила в сторону одеяло, ощупала живот. Он все еще был большим, но она перестала чувствовать что бы то ни было.
— Они живы, — негромко произнес мастер меча.
Она вспомнила крохотную оторванную ручонку в руках у Темного. Снова погладила живот, отчаянно прислушиваясь к себе. Ничего. Ей хотелось закричать, но от ужаса сдавило горло.
— С ними все в порядке! — Нодон произнес эти слова успокаивающим тоном, которым обычно скрывают ложь.
Нандалее откинулась на подушку. Сил не было. Она прекрасно помнила, как Темный разъял ей живот, чтобы разорвать детей. Она видела это! Крохотную ручонку…
— Уйди! — наконец выдавила из себя она. Ей больше не хотелось видеть Нодона. Самого опытного убийцу Темного, который помог прикончить ее детей.
— Все не так, как ты думаешь, — слабым голосом произнес он.
Она отвернулась от него. Уставилась на белую стену. Хотелось заплакать, но сил не было даже на это.
— У тебя было трое детей, — бесцветным голосом произнес убийца. — Один из них был… другим. Он был крупнее… и убил бы своих брата и сестру. Когда мы нашли тебя в твоей потаенной долине, я еще не видел его ауры. Он вырос очень быстро. Темный говорит, что ты питала его своей ненавистью.
В душе всколыхнулся гнев.
— То есть это я виновата?
— Я не сомневаюсь, что твой темперамент поспособствовал тому, что произошло, — сурово отрезал Нодон. — Я вижу, как сейчас, в этот миг, меняется твоя аура. Как в тебе снова нарастает ярость. Думаешь, это не затрагивает детей? Ты не чувствуешь двух живых детей — возможно, это связано с тем, как он извлек третьего… — Нодон запнулся. — Может быть, еще не все зажило. В некоторые шрамы жизнь возвращается долго. Но присмотрись! Открой свое Незримое око и не говори, что не видишь, как твоя аура перекидывается на них, изменяет их. Не говори, что не понимаешь, что делаешь. Я не могу объяснить тебе, что происходит с твоими детьми. Они особенные. Да, ты потеряла одного. Но еще двое живы! Думай о них и забудь о третьем!
Ей было в корне неприятно получать приказы от Нодона. Он не имел права ничего говорить ей, этот подручный палача! Впрочем, он прав в том, что, если воспользоваться Незримым оком, станет видно, живы ли оставшиеся у нее дети. Она осторожно положила обе руки на живот. Движения не чувствовалось. Ни малейших признаков жизни. Но значит ли это, что они мертвы? Почему она предпочла погрузиться в ожесточенность, вместо того чтобы посмотреть самой?
Нандалее закрыла глаза и открылась магическому миру. Они были там! Эльфийка застонала от облегчения. Но… Слова Нодона оказались правдой. Вместе с уверенностью в том, что оставшиеся двое детей живы, алый гнев схлынул из ее ауры, но в детях продолжал гореть. При виде этого ей стало так же больно, как и от того, что сделал с ней Темный. Почему она была так слепа? Как часто она рассматривала ауры своих детей… Третьего заметила не сразу. Его аура была слабой и непостоянной. Она все тревожилась по поводу его силы. Он вырос уже в темнице, вскоре стал сильнее брата и сестры. Все это было правдой. Но это не встревожило ее. Напротив, какое было облегчение, когда она поняла, что малыш совсем не слабый.
Нандалее повернулась и посмотрела на Нодона. Его черные обсидиановые глаза казались пустыми. Она знала этот взгляд. Он бывал после трудного боя. Вспомнила, как набросилась на него в гневе. Он не заслужил этого. Он пришел как друг.
— Как он выглядел, тот ребенок, которого он забрал? Это была девочка? Это его ручка…
Нодон смущенно откашлялся.
— Я не видел. Просто держал тебя.
Не умеет он лгать.
— Он был жив?
— Я же сказал, что не видел!
— Но, может быть, слышал? — не отставала Нандалее. — Слышал?
Мастер меча кивнул.
— Да. Он… он плакал.
Ей снова показалось, что он ей лжет.
— Значит, он был жив. А что с ним стало?
— Он унес его. Я не знаю, что он сделал с твоим… ребенком.
Что ему так сложно сказать? Что за тайну скрывает он от нее?
— Значит, сейчас он где-то спрятан и жив.
Нодон вздохнул.
— Он родился слишком рано, Нандалее. Его силой вырвали из твоего тела, хоть видимых шрамов и ран не оставили. Он не сможет жить. Не время было… Он… Ты не захочешь видеть этого ребенка. Он мертв и похоронен.
Эльфийка поняла, что дальнейшие расспросы бессмысленны: судя по тому, как отчаянно защищается Нодон, обычно предпочитающий хранить молчание. Но сдаваться она не собиралась. Она выяснит, что случилось с ее ребенком. Но для того, чтобы добиться этой цели, ей придется вести себя иначе. Нодон и, в первую очередь, Темный, должны быть уверены в том, что она наконец-то подчинилась.
— Может быть, и лучше, что я его не видела, — негромко произнесла Нандалее. — Где я?
— Там, где тебе место, — торжественно произнес мастер меча. — В скальном замке драконников, высоко над садом Ядэ, со своими братьями и сестрами. Это самое лучшее место, где ты сможешь родить детей. Здесь они в безопасности. И если они окажутся достойны, однажды мы примем их в свои ряды.
Это было последнее, чего хотела Нандалее. Ее дети не должны стать убийцами на службе у небесных змеев! Но в одном Нодон был прав. Здесь они в безопасности. В любом другом месте Альвенмарка ее стал бы преследовать Золотой, чтобы отомстить детям Гонвалона за его
предательство. Нельзя ей отсюда уходить.
Сомнений нет
Он так долго не посылал за ней… Ливианна впервые в жизни не была уверена в своих чувствах к Золотому. В прошлом она часто уходила надолго. Каждый раз, рожая ребенка и проверяя его. Иногда она не представала перед ним по нескольку лет, но тогда все было иначе. Он отпускал ее, и ее место никто не занимал. Но потом он допустил, чтобы перед небесными змеями выступила Бидайн и рассказала о случившемся в Нангоге. Ее ученица!
Ливианна шла на поляну среди голых черных стволов деревьев, чувствуя, что он ждет ее там. Холодный туман клубился у босых ног. На эльфийке было белоснежное платье из настолько нежной ткани, что казалось, будто оно соткано из тумана. Она была красива, это Ливианна читала во взглядах мужчин не один раз. Она была могущественна.
Она не жила в чужой коже, чтобы спрятаться от своих шрамов. Что может предложить ему Бидайн? В чем она не может превзойти эту неблагодарную сучку?
Вот она уже на широкой поляне. Золотой ожидал ее в облике эльфа. Улыбаясь, он поднял руки в знак приветствия, и сердце Ливианны от радости забилось чаще. Как же она тосковала по возможности погреться в лучах его улыбки! Она была предана ему, целиком и полностью, и, лишившись статуса фаворитки, сильно терзалась.
Мягкий свет окутывал фигуру превратившегося дракона. Его длинные светло-русые волосы слегка колыхались на ветру, игравшем и с белым плащом. На нем был белый приталенный холщовый нагрудник с изображением золотого солнца на груди. На перевязи висели длинный меч и роскошный кинжал. Мечи украшали рубиновые рукояти, в которых переливался изменчивый свет. Его улыбка растопила горечь, таившуюся в сердце Ливианны. Сейчас, этот миг, он был полностью с ней это она читала по глазам. Ничто другое в мире не имело для него значения.
. —
Ваше недовольство облегает вас, словно уродливый ржавеющий доспех, моя очаровательная Ливианна. Она не к лицу вам, эта броня. Что мне сделать, чтобы заставить вас снять ее?
Его снова были в ней, глубоко внутри головы. Они были подобны шелку, задерживающему песок. Мягкими, но не нежными. Задевающими не больно, но и не льстивыми.
Теперь между Ливианной и Золотым было всего три шага. Как часто она встречалась с ним, но он никогда не был таким, как сегодня. Сквозь приветливость она ощущала, что чем-то прогневала его. Но чем? Эго ведь он отвернулся от нее! Он допустил, чтобы Бидайн доложила совету драконов о событиях в Нангоге. Если бы это была хотя бы Нандалее… Она руководила миссией. Но почему Бидайн, которая меньше всех способствовала успеху, досталась эта величайшая честь?
— Вас мучит ревность? Прислушайтесь к себе! Разве вы действительно не знаете, почему небесные змеи не захотели вас слушать?
Ливианна была в отчаянии. Ей хотелось вернуть себе его расположение. От его пренебрежения она страдала больше, чем когда-либо могла себе представить. И нет, она не знала, за что ее наказали.
— Госпожа Бидайн позволила мне и моим братьям прочесть свои мысли. Мы все видели, что вы излечили нашего врага, Ливианна. Бессмертного Аарона! Он был ранен. Возможно, не будь вас, он навеки лишился бы зрения.
— Это уж точно нет! — вырвалось у Ливианны. — Как вы могли подумать, что я предала вас! Он находится под защитой Львиноголового. Девантар все равно исцелил бы его, а таким образом у меня появилась возможность прочесть его мысли и воспоминания, и я узнала поразительнейшие вещи. Эти знания могут изменить ход войны. Сделать доклад на совете было для меня очень важно.
Золотой улыбнулся ей, но глаза его по-прежнему оставались суровы, она недвусмысленно чувствовала его пренебрежение.
—
Вы имеете в виду ту лживую игру, в которую играют со своими правителями девантары? Я вас умоляю, госпожа. Неужели вы действительно думали, что за все те века, которые она длится, это осталось сокрыто от нас? Мы знаем, кая обманывают свои народы девантары. Внаем, что все воспоминания бессмертных время от времени пересаживаются в нового, более молодого человека, а предыдущий правитель исчезает бесследно.
Ливианна была потрясена и даже не пыталась скрыть это. Золотой мог читать ее чувства, как открытую книгу.
— Есть еще кое-что, что я обнаружила в воспоминаниях Аарона. И, возможно, это еще важнее. Речь идет о том, что ему довелось пережить и что до сих пор терзает его в кошмарных снах.
Теперь удивился Золотой, прочтя украденные ею воспоминания и увидев, что спрятал Аарон за высокой стеной. Удивился настолько сильно, что не стал обращаться к ней посредством мыслей.
— Вы говорили об этом кому-нибудь, госпожа?
— Конечно же, нет. Я служу только вам, мой повелитель. Я сразу поняла, что это знание слишком значительно, чтобы делиться им с остальными.
«Особенно с этой лживой змеюкой, Бидайн», — подумала Ливианна.
Когда Золотой поделился с ней своими воспоминаниями, они были настолько интенсивны, что у нее захватило дух и стало нечем дышать. Горечь минувших месяцев прогорела, остался лишь пепел. Он жалел, что позвал ее к себе только сейчас, более того, испытывал к ней уважение.
—
Очень умно с вашей стороны было проникнуть таким образом в его воспоминания, красавица моя. Я должен был знать, что вы никогда не действуете необдуманно, никогда не поддаетесь сантиментам, почтенная Ливианна. Вы самая искусная из
всех моих слуг. Простите, что я позволил Бидайн ослепить себя.
Каждое слово было подобно бальзаму на душу. Но Ливианна тут же устыдилась того, что заставила его извиняться перед собой. Он — небесный! Он выше всех извинений, и то, что она поставила его в такое положение, можно было считать проявлением неуважения, и эльфийка принялась лихорадочно размышлять о том, как исправить эту непростительную ошибку. Она не могла больше смотреть в его янтарные глаза, и пристыженно потупилась.
— Все в порядке, — она содрогнулась от звука его теплого мужского голоса. Он положил руку ей на плечо, поднял другой рукой подбородок, чтобы у нее не осталось иного выбора, кроме как смотреть ему в глаза. В это гордое красивое лицо с благородным изгибом линии губ. Тех губ, что так страстно ласкали ее во время нанесении татуировки.
— Мне тоже случается неверно оценивать ситуацию. И я прошу вас и в дальнейшем напоминать мне об этом, если мне случится проглядеть что-то важное, — он тепло улыбнулся. — И прошу, если это случится снова, не ждите много лун, прежде чем предстать передо мной и указать мне на допущенную ошибку. Мы так давно знаем друг друга, госпожа Ливианна. Вам следовало знать, как сильно ценю я ваши суждения и что никто и никогда не может встать между нами.
Ливианна знала, что все его существо пронизано магией. Магией, заставлявшей светить ярче даже свет, окружавший его, наполнять воздух ароматами, где бы он ни появился. Это волшебство, если одного его приветливого взгляда довольно, чтобы от радости сердце забилось чаще. Эльфийка все это знала, но ставить под сомнение его приятные слова не хотела. Все верно, она предана ему, целиком и полностью. Она решила позволить искромсать себя на куски ради него, если бы до этого дошло — еще когда он выбрал ее своей драконницей. Она никогда не забудет, какая непреодолимая гордость наполнила все ее существо, когда Золотой сделал ее своей в Белом чертоге. И сейчас она чувствовала себя так же, как тогда. И была благодарна ему за то, что его улыбка и его слова способны развеять все терзавшие ее сомнения.
— Мне придется попросить вас еще кое о чем, госпожа моя, и подвергнуть вас величайшей опасности. Этот поступок никогда не принесет вам славы, потому что никогда не станет известно, что именно мы отважились на столь смелый шаг, пойдя одновременно и против моих братьев, и против девантаров. Пойдите туда, в то место, что видели в воспоминаниях бессмертного Аарона. И если вы найдете там то, что мы думаем, то принесите это мне. Вы возьмете в свои руки судьбу трех миров, госпожа моя. Нет никого, кого я послал бы на эту безнадежную миссию с большей уверенностью, нежели вас, моя несгибаемая Ливианна. Вы единственная, у кого может это получиться.
Вопреки здравому смыслу, Ливианна была покорена. Ее посылали на смерть. И она радовалась возможности совершить невозможное во имя своего небесного змея.
Жаркий день
От жары плавился горизонт, превращаясь в потоки жидкого стекла. По крайней мере, так казалось издалека. Воздух плясал под безжалостным солнцем. Боевая колесница Ливианны оставляла за собой шлейф из пыли, видимый, пожалуй, издалека на этой усеянной невысокими холмами равнине. Она отклонилась в сторону от намеченного пути, решив, что, прежде чем подвергнуть себя смертоносной опасности со стороны тайн, подсмотренных в воспоминаниях Аарона, нужно посмотреть на место, делающее уязвимым правителя Арама.
Она не спрашивала позволения на это у Золотого. Теперь, когда на нее уже не действовали его чары, встреча с ним представлялась эльфийке в совершенно ином свете. Действительно ли доверие к ней сподвигло его на то, чтобы послать ее сюда, потому что она способна была совершить невозможное? Или он просто послал ее на смерть? Не впервой ему использовать своих драконников как стрелы: выстрелил и забыл. Если они попадут в цель, убьют ее, их задача будет выполнена. Так произошло и с Талинвин, ученицей Гонвалона, погибшей во время выполнения первой же миссии, когда она сбросила бессмертного Аарона с поднебесного корабля и позаботилась о том, чтобы втайне правителем одной из семи великих империй стал обычный крестьянин. Ливианна видела эльфийку в воспоминаниях Аарона. И прочла в ее глазах… Талинвин знала, что погибнет. Но, по крайней мере, отправляясь в свои последний бой, она была в собственных доспехах.
Ливианна же ненавидела доспех, который приходилось носить еще больше, чем облик мужчины, который она приняла. Неуклюжая бочка, простой безыскусный нагрудник, совмещенный со спинным панцирем, натиравшим лопатки. К нему были прикреплены три широкие металлические пластинки, похожие на поперечные бочарные клепки, смыкавшиеся на талии и прикрывавшие пах и верхнюю часть бедер. На шее лежал хауберк, достававший до кончика носа. А на голове красовался шлем из кабаньих клыков с длинным плюмажем, развевавшимся на ветру. Кабаньи зубы! Эти варвары ценили их особенно высоко. Нужно, наверное, быть человеком, чтобы тебе могла нравиться подобная глупость. Они разделяли зубы пополам, проделывали в них дырки и пришивали к шлему. Изнутри шлем подбивали войлоком. На такой жаре он насквозь пропитывался потом и натирал лоб. Равно как и его кожаные ремешки, до крови впивавшиеся в заросшие щетиной щеки.
Но хуже всего из того, что случилось с ней при превращении, была чешущаяся борода. Как мужчины могут выносить эту растительность на лице? Невообразимо!
Эльфийка вытерла пот с лица. В таком доспехе она просто варилась на этой жаре. Бронза, руки и волосы были покрыты слоем пыли. Пыль была ее штандартом, тянувшимся за боевой колесницей. Пятый день ехала она по этой скудной земле, выдавая себя за воина, возвращающегося домой с Нангога, чтобы оказать последнюю честь умирающему отцу. Хорошая история, отлично объяснявшая ее угрюмое выражение лица и отсутствие желания болтать.
Наконец в полосах расплавленного неба, растекавшегося по раскаленной земле, показались верхушки финиковых пальм. В пляшущем воздухе оценить расстояние было очень тяжело. Одна миля или еще две? Ливианна с тоской подумала о тенистом павильоне у колодца, который обязательно должен там быть. Одного-единственного слова силы было бы довольно, чтобы сплести вокруг себя приятный кокон из прохладного воздуха. Этот мир тоже пронизывала магическая паутина, но, если эльфийка затронет ее, это выдаст ее с головой. Не пройдет и часа, как девантары найдут ее. Они были подобны паукам в этой паутине, и, если в ней завибрирует хотя бы одна нить, они будут тут как тут. Поэтому женщина потела и терпела этот проклятый доспех, наносивший ей такие раны.
Все, что на нее было надето, действительно было сделано руками людей. Военная добыча с Нангога. А за колесницу она заплатила отрубленным куском серебра, как расплачивались эти варвары. При расчете значение имел только вес металла. Серебро отливали длинными и тонкими слитками, от которых отрубали куски, вес которых соответствовал запрошенной цене. Ливианна знала, что заплатила за колесницу слишком высокую цену. Но по людским меркам она была неплоха. Крепкие оси и колеса, пол из переплетенных полосок кожи пружинил на каждой выбоине, по которой она проезжала. И оба жеребца рыжей масти, тянувшие ее по равнине, были сильными и выносливыми, что позволяло ей довольно быстро продвигаться вперед. В гривах у них трепетали потрепанные лебединые перья. Так в этом мире путешествовали военачальники.
Ливианна коснулась рукой меча, висевшего на боковой стенке повозки справа от нее, рядом с набитым короткими метательными копьями колчаном.
— Полководец! — послышался звонкий голосок. С обрамлявшей дорогу стены, сложенной из камней, спрыгнул маленький мальчик. — Пожалуйста, господин, спасите меня! — Он изо всех сил старался нагнать повозку, но было очевидно, что вскоре он отстанет. На таких коротких ножках ему не выдержать темпа даже ее уставших лошадей.
Ливианна натянула поводья, протянула мальчику руку и втащила его на колесницу.
— Держись крепче, — строго произнесла она, чувствуя, как ее окатывает презрение к низкому хриплому голосу, которым она говорила теперь. — Кто гонится за тобой?
— Демоны! — с трудом переводя дух, ответил мальчик.
— Демоны? — Ливианна испуганно оглянулась через плечо. Неужели здесь есть еще дети альвов?
Из-за стены выскочила стайка мальчишек и девчонок, все они были вооружены палками и кусками глины. Громко крича, они побежали за повозкой.
— Судя по всему, у тебя много врагов.
— Это все потому, что мой отец герой и был другом бессмертного Аарона.
Ливианна пристально поглядела на мальчишку. Исцеляя Аарона, она невольно обнаружила воспоминания более дюжины правителей. Тысячи историй обрушились на нее, словно проливной дождь, хлещущий прямо в лицо. Был там какой-то важный ребенок, но лица его она вспомнить уже не могла.
— Как тебя зовут, мальчик?
— Дарон, сын Нарека из Бельбека.
Нарек из Бельбека. Это имя она помнила, помнила и лицо, похожее на лицо мальчишки. Чуть полноватое, с короткими кудрявыми волосами. Пухлый ребенок. Не толстый, но и не такой тощий, как его товарищи, Артакс и Ашот. Они носились по этим полям, воровали финики в пальмовой роще, до которой было уже рукой подать. Здесь провел свое детство бессмертный.
Колесница достигла вершины невысокого холма. На расстоянии полумили виднелась пыльного цвета деревушка, состоявшая из невысоких глинобитных хижин. Поля, на которых росли ячмень и овес, на такой жаре совсем сникли. А между ними пролегала сеть высохших каналов, глинистое дно которых совсем потрескалось, и края трещин поднимались к небу, словно умоляя о дожде.
Вместо того чтобы держаться за боковую стенку колесницы, Дарон обхватил ее за талию. В его облике было что-то мягкое, женственное, но в то же время он был, судя по всему, готов сразиться со всей деревенской детворой, когда речь заходила об отце. Что это — мужество или глупость?
На полях вокруг деревни не было ни души: все попрятались от жары. Да и на широкой улице, делившей деревню надвое, не было никого. На площади, примерно в центре этого скопления жалких хижин, вздымался высокий кипарис, в тени которого виднелся крытый колодец. Въезжая в деревню, Ливианна почувствовала, что за ней наблюдают из темных окон домов. Добравшись до кипариса, она остановилась и вызывающе огляделась по сторонам. Дарон побежал к каменной бадье, жадно зачерпнул руками воду. Затем обрызгал себе лицо и волосы. Закончив с этим, он отряхнулся, словно мокрый пес, и с улыбкой поглядел на нее.
— Как здорово-то! Добро пожаловать в Бельбек, полководец.
— Я не полководец, просто воин, — ответила Ливианна — Расскажи мне об этом месте и о своем отце. Может быть, я вспомню его, если услышу побольше о Нареке, — в глазах мальчика она увидела надежду. Он старательно закивал.
— Мой отец сражался на равнине Куш, вместе со своим другом Ашотом, который теперь стал одним из самых важных советников бессмертного.
Ливианна вынула серпообразный меч из кожаных ножен, висевший на колеснице, и прислонила его к колодцу. Несмотря на то что его создал сам Золотой, он не был идеальным, поскольку небесный змей лишь скопировал один из тех массивных мечей, которыми пользовались сильнейшие воины Арама и Лувии. Рукоять оружия была в четыре ладони длиной и обернута кожей. Длина клинка составляла всего две трети от общей длины оружия. Половина клинка была прямой, как у обычного меча, и переходила в рукоять, а последняя треть оружия представляла собой почти идеальный полукруг. Он напоминал серп, только заточенный не со внутренней стороны, а с внешней. На верхней части клинка был выгравирован узор из перьев. Сталь была покрыта пятнами, словно бы материалом для клинка послужило железо низкого качества, которое обычно использовали для создания оружия дети человеческие.
Ливианна присутствовала при том, как Золотей ковал оружие. Его драконье дыхание пронзило металл, а в воду, где он остужал ее, было добавлено три капли крови. В клинок было вплетено заклинание, делавшее наносимые им раны тем смертоноснее, чем могущественнее был противник, с которым ей довелось бы вступить в бой.
Ливианна холодно глядела на Дарона. Его смерть взбудоражит бессмертного, но разумнее будет просто заставить малыша исчезнуть. Нет трупа — есть крохотная искорка надежды. Аарон наверняка приедет сюда, лично возглавит поиски пропавшего сына своего друга. Когда дело дойдет до вторжения в Нангог, это будет отличная возможность помешать введению войск Арама. А еще это подорвет мораль воинов, если их предводитель останется на родине, в то время как они будут истекать кровью за него, находясь в другом мире.
Ливианна провела рукой по всклокоченным волосам Дарона.
— Я уверена, однажды к тебе будет приковано все внимание бессмертного. Ты особенный, — эльфийка решила, что как только начнется война, она приедет сюда и заберет мальчишку.
Тем временем на деревенской улице показались другие дети. Они робко приближались к ней, когда из домов начали звать их. Открывая двери, матери торопливо подзывали их к себе. Что так растревожило жителей деревни? За время пути Ливианна не раз встречалась с воинами, все они выглядели в точности как она.
— Ты собирался рассказать мне о своем отце, — напомнила она, оборачиваясь к Дарону. Судя по всему, он единственный здесь ее не боялся. Может быть, он и мягкий на вид, несовершенный сын человеческий, но сердце у него храброе. Оставив меч у поилки, она подошла к лошадям.
— Мой отец сражался на высокогорной равнине Куш, спина к спине с бессмертным Аароном. Когда лувийские элев ванты смешали строй, он подхватил золотой львиный штандарт и защищал его от врагов.
— Элев ванты? — недоверчиво переспросила она, распрягая коней и ведя их к поилке.
— Здесь у нас об этих страшных животных знают только мудрецы, — по лицу Дарона было видно, что он рассказывал эту историю уже не раз. Он продолжал, и тон его стал несколько высокомерным. — Это такие чудовища размером с дом, а на лице у них хвост. У них есть всего два зуба, но они вырастают очень длинными и торчат изо рта, словно копья. А когда они атакуют, то хватают того несчастного, кто попался им на дороге, своим хвостом, и насаживают на свои длинные зубы. Иногда на зубах у них висит по три-четыре убитых, но потом голова становится слишком тяжелой и идти дальше они уже не могут.
Лошади пили, а Ливианна пристально разглядывала мальчишку. Дарон все говорил и говорил. О штандарте со знаком льва, о чудовище с хвостом на лице. Он действительно верил в эту историю! И вдруг он оборвал свою речь на полуслове, посмотрел на нее.
— Ты тоже сражался там?
— Это был кровавый бой, — только и ответила эльфийка. Тот день она видела в воспоминаниях Аарона. Элефантов, или слонов, пересекших сухое русло реки, и ту бойню, которую учинили немногие уцелевшие толстокожие животные, которым удалось прорваться.
Краем глаза заметив движение сбоку, она повернулась. Показалась худощавая собака со светло-коричневой шерстью, посмотрела на них. Потом, похоже, увидела что-то, посмотрела на ворота в находившейся неподалеку стене и поспешно бросилась наутек.
Ливианна подошла чуть ближе к поилке, чтобы легче было дотянуться до меча.
Из ворот на улицу вышло пятеро мужчин. Все они держали в руках цепы и, судя по выражению лиц, обращаться с ними умели. Ливианна чувствовала их запах, несмотря на то что до них было еще около двадцати шагов. От них воняло потом и давно нестиранной одеждой, что отлично сочеталось с грязными туниками, в которые они были одеты. За исключением предводителя, все они были приземистыми массивными ребятами с короткими и жирными шеями. Шедший впереди был стройнее, у него была более-менее подстриженная остроконечная бородка, из-за которой его лицо казалось более длинным. На висках поблескивала первая седина. Он был одет в небесно-голубого цвета тунику с широким, вышитым красной нитью подолом, и, в отличие от своих товарищей, обут в сандалии.
— Это отец Сины, — прошептал Дарон, словно этим было все сказано. — Он думает, что может командовать всеми, только потому, что он самый богатый крестьянин Бельбека.
Маленький отряд остановился примерно шагах в десяти от колодца.
— Кто ты такой? И что тебе здесь нужно? — крикнул ей отец Сины.
Ливианна подхватила свой меч, лениво водрузила его на плечо и вышла на опаляемую солнцем площадь. К и без того сильному запаху деревенской черни примешался еще и запах страха. Эти глупцы встали так, что солнце будет светить им в глаза, если придется драться.
Ливианна левой рукой расстегнула ремешки под подбородком шлема, затем схватила его за плюмаж и стянула его с головы. Для этой вылазки Золотой снабдил ее суровым, угловатым лицом.
Лицом, закаленным в боях, под безжалостным солнцем и отличавшимся явным отсутствием какой бы то ни было доброты.
— Кто ты такой, чтобы орать на меня на свободной улице? Это что, хваленое бельбекское радушие? Да меня на полях сражений встречали лучше! Или здесь тоже поле битвы? — Какое это было наслаждение: наблюдать, как лицо предводителя побелело. Вообще-то, подобные игры должны были бы быть ниже ее достоинства, но здесь было слишком жарко, она слишком долго стояла на колеснице и ей очень хотелось пустить в ход этот неудобный меч.
— Меня зовут Бехруз, — ответил предводитель местных крестьян, и голос его прозвучал спокойно и без раздражения. — Последние воины, явившиеся в эту деревню, привезли с собой убитого. От людей в доспехах ничего хорошего не жди. Так что же привело тебя сюда?
— Жажда.
— Твой доспех. Такие есть только у лувийцев.
Ливианна холодно усмехнулась.
— С тех пор, как на Куше мы посбивали их с колесниц, в Араме таких стало побольше.
Один из крестьян в свите Бехруза расхохотался.
— Здесь у нас нет трактира, нет продажных женщин. Боюсь, в Бельбеке нет ничего интересного.
— Ты хочешь оскорбить меня, крестьянин?
— Просто хочу уберечь от разочарований. Все это можно найти у рудника Ум Эль-Амат. Туда ты доберешься еще до наступления темноты. Судя по всему, лошади у тебя крепкие…
Ливианна снова испытала искушение подлить масла в огонь. Почему ей так хочется затеять ссору? В чем здесь дело, жара тому виной или она боится того, что ждет ее на следующий день?
— Принеси мне хлеб и сыр, дайте отдохнуть в тени колодца. Я не представляю опасности для вашей деревни. Я устал, я здесь проездом и направляюсь к отцу, лежащему на смертном одре.
Бехруз задумчиво провел рукой по бороде, затем расправил плечи.
— Прошу, будьте моим гостем. И простите за недоверчивость. Наша деревушка на самом краю мира, сюда так редко забредают незнакомцы, — произнося эти слова, он даже смутился. — Не набрались мы хороших манер…
— Я поем у колодца, — успокоила его Ливианна.
Пиршество с крестьянами задержит ее. Хотелось как можно скорее убраться подальше. Заезд в эту деревню был просто попыткой оттянуть неизбежное. В принципе, она рассчитывала, что Золотой даст ей в подчинение целую группу драконников. Но он послал ее одну, что было совершенно несоизмеримо с опасностью быть обнаруженной. Если только, конечно же, он не хотел, чтобы ее убили.
— Как пожелаете, господин. Я немедленно велю принести вам самую лучшую еду, которая только найдется у нас в деревне. Есть отличный козий сыр, а еще у нас…
— Не трудитесь, — отрезала она и отвернулась. Разговор начинал действовать ей на нервы, хотелось вернуться обратно в темь.
— Иди сюда, Дарон, не докучай гостю, — Бехруз подозвал мальчика к себе, и голос его сорвался. Ливианне вдруг показалось, что у Дарона будут неприятности из-за того, что она предпочла остаться сидеть с ним у колодца, чем пойти на
пир к деревенскому царьку.
— Дарон рассказывал мне, что его отец был другом бессмертного Аарона…
— Малыш хвастун, — пренебрежительно хмыкнул Бехруз. — Не тратьте на него свое время, господин. А ты, Дарон, иди немедленно сюда. Твоей матери не понравится, что ты мешаешь незнакомым людям. Лучше позаботься о ней, чем целый день прохлаждаться!
Дарон вышел из тени колодца, опустив голову.
— Она даже не замечает, есть я дома или нет, — сдавленным голосом пробормотал он.
— Что с твоей матерью?
— Летняя лихорадка, — ответил вместо Дарона Бехруз.
— А кто за ней ухаживает?
Богатый крестьянин пожал плечами.
— Тут уж ничего не поделаешь. Ее заворачивают в мокрые пеленки. От такого половина женщин умирает. Некоторые сходят с ума, и их приходится сажать на цепь. Она была тупой коровой, и боги покарали ее. Бессмертный дважды присылая ей подарки. Она могла стать богатейшей женщиной в деревне, но она отказалась от всего и отослала обратно. А теперь лежит в грязной постели одна, с лихорадкой. Такова расплата за высокомерие. Она…
Массивный клинок свистнул, отрубая руку, в которой Бехруз сжимал цел.
— Вы говорите о жене друга бессме
ртного.
Бехруз в недоумении уставился на окровавленную культю. Никто из остальных мужчин не стал угрожать Ливианне, не произнес ни слова. Напротив, они отступили, и предводитель остался совсем один.
— Запомните мои сжим как следует, крестьянки. Половина тех, кто навлекает на себя мой гнев, умирает сразу. Так что сегодня у вас счастливый день, хотя в данный момент вам может казаться, что это не так. Как только я улажу слои дела, то вернусь сюда. И если мать Дарона будет мертва, вашему счастью наступит конец. Может быть, вы и самый богатый крестьянин в этой деревне, но вы увидите, что этого недостаточно, чтобы защититься от моего гнева. И радуйтесь, что здесь нет ни Аарона, ни Ашота. Они далеко не так терпеливы, как я, — она опустила руку на плечо Дарона. Мальчик вздрогнул от ее прикосновения, не отводя взгляда от культи, которую прижимая к груди Бехруз.
— Такова воинская справедливость, Дарон. Для нее не нужны слова. Все происходит быстро и кроваво. Хорошенько подумай, хочешь ли ты идти путем меча. Он сделает тебя таким же, как я.
Ливианна подошла к одному из крестьян, тут же выпустившему из рук цеп.
— Не надо меня рубить, я здесь не по своей воле!
Она взялась за тонкий кожаный ремешок, которым был подпоясан крестьянин, расстегнула его. Затем обернулась к Бехрузу.
—
Руку!
Из культи сильным фонтаном била кровь. Обмотав ремнем предплечье, она затянула его потуже и остановила кровотечение.
— Советую вам обращаться с Дароном так, словно он ваш родной первенец. А теперь убирайтесь прочь. Песчинка в глазу приятнее, чем ваш вид.
Бехруз бросил на нее полный ненависти взгляд и ушел, а один из его спутников поднял отрубленную руку, словно она еще могла на что-то сгодиться.
— Иди к матери, Дарон. В одном этом он был прав. Тебе следует быть с ней рядом. Она почувствует твое присутствие, и это придаст ей сил. Быть настоящим мужчиной значит защищать слабых. Ты ведь хочешь быть мужчиной, правда?
— Конечно! — Было видно, что Дарону понравился предлог, позволявший ему сбежать. Мальчонка мгновенно скрылся в одном из пыльных переулков. Остался только тощий пес. Когда Ливианна вернулась к колодцу, он вышел и стал жадно слизывать с земли кровь.
«Может быть, стоило вести себя сдержаннее», — подумала она. Но так эльфийка могла быть уверена, что Дарон и его мать выживут. Однажды они ей пригодятся. Отличный способ давить на бессмертного Аарона. Когда придет час, она вернется сюда.
Ливианна наполнила бурдюк водой, запрягла лошадей и покинула деревню, на которую навела страх, ради того, чтобы отправиться в место, которое пугало ее.
Они были здесь!
Вход в Запретную долину преграждал массивный забор. В тех воспоминаниях, которые она украла у Аарона, стены не было. Был лишь страх… И этот же страх сейчас испытывала Ливианна. В этой долине затаилось что-то очень злое.
До стены было еще около мили, но эльфийка уже чувствовала мрачную ауру этого места. Ей потребовалось полтора дня, чтобы добраться сюда из Бельбека. С последними лучами заката, догоравшего под кроваво-красными облаками над горной грядой, она спрятала боевую колесницу за выступом скалы и привязала лошадей к засохшей сосне таким образом, чтобы у них была возможность пастись. Животные нервничали, били копытами и стегали себя хвостами.
Ливианна держалась в тени скалы, осторожно приближаясь к стене, которая на вид была новой. Побеленная, она была отлично видна даже в надвигающихся сумерках и возвышалась более чем на десять шагов. Линию обороны держали три массивные сторожевые башни. На той стороне, что была повернута к ней, виднелись конюшни и большой укрепленный дом. Будь твердыня возведена в другом месте, все эти строения находились бы по ту сторону стены, где их защищали бы еще и склоны обрамлявших долину гор. Но назначение этой крепости было иным — держать в узде то, что таилось за стеной. Кроме того, в Проклятую долину не должен был войти никто, будь то намеренно или случайно.
Ход на крепостной стене не был подсвечен огнями, не было их и в башнях. В доме — даже ни огонька свечи. Неужели цитадель заброшена?
Продолжая прятаться, Ливианна осторожно подобралась к стене. В воздухе витал сладковатый залах разложения. На песке эльфийка заметила лисий след, ведущий к воротам. Ливианна решила положиться на свою маскировку. Она по-прежнему была одета как воин и могла выдать себя за посланника бессмертного, однако подозревала, что нужды в этом не будет.
Ливианна вышла из тени. За ее спиной над горизонтом всходила луна. Ее серебристый свет отражался в широких железных петлях массивных ворот, которые были слегка приоткрыты.
Ее не окликнул стражник, когда она подошла ближе. Чем меньше оставалось до стены, тем больше следов ей попадалось. Кроме лисы, здесь бывали и дикие собаки, а может, и волки. Следы вели к темному дому, к конюшням и дверям башен. Но ни единого — к воротам.
Запах смерти усиливался, а вместе с ним росло и неприятное чувство, что она оказалась в месте, не созданном для смертных. В том числе и для детей альвов! Что же за люди могли нести стражу на этой стене, в такой глуши? Что держало их здесь?
Услышав странный звук, словно что-то волокли по земле, Ливианна замерла и обнажила свой серпообразный меч. Осторожно обернулась к длинному бараку, в котором были устроены конюшни. В тени дверей что-то шевельнулось.
Эльфийка замерла неподвижно, не осмеливаясь даже перевести дух, и только теперь услышала нетерпеливое рычание, щелканье челюстей и снова этот странный звук. Постепенно она разглядела силуэт, почти сливающийся с дверным проемом. Там была крупная собака.
Эльфийка выдохнула, молча обозвав себя дурочкой, и направилась к конюшне. Тихо… Шаги ее были не громче звука перьев, падающих на землю. Собака не обращала на нее внимания, и только когда серебристый луч света выскользнул из-за облаков, пес поднял голову. Это было крупное тощее животное с черной кудлатой шерстью, тащившее за руку мертвеца. Судя по всему, над трупом уже потрудились другие стервятники. В груди убитого торчало копье.
Собака зарычала на нее. Ливианна подняла меч. Этого жеста оказалось достаточно, чтобы загнать одичавшую тварь обратно в конюшню.
Эльфийка переступила через тело, едва не споткнувшись о тяжелый молот с длинной рукоятью. На несколько ударов сердца замерла в дверном проеме, позволяя глазам немного привыкнуть к темноте. Она была не такой, как снаружи… Звучало глупо, и никому другому она не стала бы этого говорить, но тем не менее, казалось, что темнота здесь буквально скопилась. Возможно, все дело было в запахе разложения, тянувшемся из конюшни. Или в ощущении, что здесь поселилось нечто злобное.
Услышав негромкое царапанье когтей по полу, она задумалась, не набросится ли на нее эта бродячая тварь. Нужно уходить… Не успев додумать эту мысль, она осознала,
что здесь не так. Она не слышала жужжания мух! Это открытие усилило ощущение того, что здесь происходит нечто противоестественное. В ранах убитых не было личинок, а ведь воздух должен был быть буквально наполнен гудением тысяч мух, устроивших здесь себе настоящий пир, откладывающих в раны свои яйца и превративших конюшню в свой дворец.
Ливианна почувствовала искушение открыть Незримое око. Взгляд на магический мир позволял увидеть то, что сокрыто от обычных глаз. То зло, которое она здесь ощущала, не имело физической оболочки. Она тут же заметит его, если сплетет заклинание.
Испытывая нехорошее предчувствие, она глянула на меч, который сжимала в руках. Он был пропитан магией. Хоть Золотой и старался спрятать свою ауру, чтобы она не бросалась в глаза в магической паутине другого мира, но полностью сделать это не удалось. Меч может выдать ее.
Все в ней требовало немедленно убираться отсюда, повернуться спиной к Запретной долине, но вместо этого она сделала осторожный шаг вперед. И еще один. Эльфийка видела лишь очертания стойл. Черные, еще гуще темноты в конюшне. Она увидела лежащих на полу животных.
Ливианна опустилась на колени. Провела рукой по голове одной из лошадей и тут же одернула ее. Череп был бесформенный и… мягкий! Пальцы ее осторожно, на ощупь пытались разобраться с тем, что скрывалось от глаз. Лошадь ударили по голове тупым предметом. Прямо над глазами череп был разбит. Судя по всему, животному досталось не меньше двух ударов. Тут же вспомнился тяжелый молот, который она видела рядом с мертвым у входа. Почему? Поступки детей человеческих частенько бывали непонятными, но это…
Негромкий хрип заставил ее насторожиться. Звук был похож на тот, что издают прохудившиеся кузнечные мехи, был едва различимым, неровным и слабым. Может быть, какая-то из лошадей еще жива? Что заставило того безумца у входа устроить массовую бойню? Судя по размерам конюшни, здесь было не менее сорока лошадей.
Жадное рычание заглушило хрип. Пес! Судя по всему, он нашел себе другую падаль и продолжил пир.
Ливианна поднялась. Нечего ей делать в этой конюшне. Просто это было последней попыткой оттянуть неизбежное. Хватит прятаться. Нельзя возвращаться, даже не попробовав. Золотой прочтет у нее в мыслях, что она струсила, а этого она не вынесет!
— Пожалуйста… — Голос не голос, скорее вздох. Его заглушало жадное чавканье собаки. Ливианна заглянула в находящееся напротив стойло. Там, в самом углу, за трупом еще одной лошади, сидел обмякший человек.
Переступив через труп лошади, Ливианна присела на корточки рядом с мужчиной. Изможденное бородатое лицо, открытый рот. Эльфийка видела, что он даже дышит с трудом, что бой за жизнь ему не выиграть. Грудь не вздымалась, не опускалась. Из гортани доносился тот самый хрип, который она услышала. На нем была светлая туника, грязная и заляпанная кровью. В глаза ей бросилось два пятна у него на груди, размером с навершие молота. Судя по всему, у него были сломаны ребра. Может быть, осколок кости проткнул легкое… Чудо, что он еще жив.
— Что здесь произошло?
— Холодно…
Ливианна охватила руками его ладонь. Она была ледяной. Вероятно, у бедняги множество внутренних кровотечений.
— Что здесь произошло? — снова повторила она, медленно и настойчиво. Глаза удерживали его взгляд. Веки мужчины были полуприкрыты и слегка трепетали. «Одно слово силы, — в отчаянии подумала она, — и я дала бы ему сил сказать еще пару слов». Но одно это слово убьет ее. Девантары получат сигнал. Глаза умирающего закрылись.
Никогда еще Ливианна не чувствовала себя настолько беспомощной. Он ускользал от нее. Эльфийка в ярости ударила мужчину кулаком в грудь. Из горла вырвался свистящий звук, он широко открыл глаза, в них плескалась жгучая боль.
— Что произошло? — Кто бы ни воздвиг эту стену, он был убежден, что она непреодолима для таящегося в этой долине ужаса. Судя по состоянию построек, года два или три так и было. Стена была не старше. Ливианна должна была узнать, что здесь произошло. Должна была подготовиться! Должна была узнать, что изменилось в долине с тех пор, как здесь побывал Аарон.
В глазах умирающего не было ненависти, только агония. Он хотел ускользнуть в объятия смерти, хотел сбежать от боли и от того, что оставило на его лице выражение неописуемого и неизгладимого ужаса.
— Говори! Сделай это ради Арама! Защити империю!
Судя по всему, ей удалось достучаться до его сознания. Что-то во взгляде его изменилось. Он уставился на нее.
— Они… бы-ли… — Каждый слог — борьба. Губы его дрожали, он все с большим и большим отчаянием боролся за воздух. Пробитые легкие постепенно наполнялись кровью, от которой и задыхался мужчина.
— Они были здесь! — выдавил он из себя, выгнулся дугой и вдруг посмотрел на нее так, словно узнавал эльфийку под маской человека. Она видела, как он вдохнул, все отчаяннее втягивая в себя воздух, но его легкие уже не могли принять его. Мужчина откинулся на стену. Ливианна снова ударила его в грудь, но это не помогло, от удара его рот просто наполнился кровью, и она потекла с приоткрытых губ.
Они были здесь. «Это очевидно», — в гневе подумала она. Они принесли безумие за пределы стены. Ливианна поднялась и вышла из конюшни, задумчиво оглядела ночную равнину. Может быть, духи покинули долину?
И твердым шагом направилась к воротам в высокой стене.
Запретная долина
Казалось, звезды забрались подальше вглубь неба. По эту сторону ворот их свет был более слабым и непостоянным. Здесь словно что-то питалось этим светом. Ливианна скорее чувствовала, чем видела склоны гор, обрамлявших тесную долину. Не колеблясь, она шла вперед, в темноту. Чувства ее были настолько напряжены, что ей самой казалось, что внутри все вибрирует. Обоняла аромат сухих хвойных иголок, смолы и пыли. Осязала каждый крохотный камень под подошвами сандалий и дуновение ночного ветерка, словно руку, ласкающую кожу. На языке и губах оседала вездесущая в этой высушенной земле пыль. Здесь, в долине, у нее был металлический привкус, словно в воздухе витала медь.
Одни глаза уже не справлялись, ослепленные тьмой. Теперь и звезды исчезли с неба. Ливианна знала, что долина сужалась, превращаясь в настоящую теснину. Воспоминания Аарона об этом месте образовывали в сознании четкие и недвусмысленные образы. Неужели она действительно зашла настолько глубоко в Запретную долину?
Ей казалось, что за ней наблюдают. Ее выслеживает что-то, потому что назвать это темнотой язык не поворачивался. Здесь ощущалось что-то не на физическом уровне. Что-то, что угнездилось в этой долине и чья ненависть пронизывала все вокруг.
Кроме того, стало ощутимо прохладнее. Удушающая летняя жара, царившая на просторной равнине, сменилась температурой морозного весеннего утра. Где они, духи-то? Ливианна чувствовала, что они пронизывают ее дыхание, пока она движется вперед в своих неуклюжих доспехах. Это место было создано не для тех, в чьих жилах еще течет теплая кровь.
Что-то хрустнуло под левой сандалией, словно ветка, сломавшаяся под ее весом, но Ливианна знала, что это на самом деле: повсюду лежали кости. Останки тех неосторожных людей, кто вошел в эту долину, прежде чем бессмертный Аарон велел возвести стену. Ливианна не сумела собрать все его воспоминания об этом месте, но образы мужчин, убивших своих друзей, не шли у нее из головы. И лошадей, привязанных к деревьям и умерших от жажды, потому что их хозяева перерезали друг другу горло. То, что случилось у стены, происходило уже дюжину раз.
Приходившему сюда безопаснее всего было оставаться одному. Только тогда можно было не опасаться удара в спину. Что-то в этой долине пробуждало в каждом самые темные стороны его души. Ливианна чувствовала искушение позвать духов, но победила гордость.
Пусть приходят! Она не подчинится, не станет молить о пощаде. Эльфийка чуть не упала, споткнувшись о лежащие на земле кости и камни. Протянула левую руку, коснулась скалы. Дорога вела прямо вдоль нее. Под ногами негромко звякнул и откатился в сторону шлем. И вдруг появился свет — чужеродный, не исходящий из одного источника, как от факела или фонаря. Казалось, он струится прямо из скалы и был темно-синим, поэтому скорее подчеркивал окружающую черноту, чем прогонял ее. Он полз по лежавшим на земле костям, покрытым патиной доспехам, не сумевшим защитить их владельцев от ужасов этой долины.
Узкая тропа вилась по ущелью. Эльфийка осторожно, ощупью продвигалась вперед во тьме, которую не мог разогнать синий свет. Скалы с обеих сторон были настолько близко, что можно было коснуться их руками, не вытягивая их на всю длину. Пальцы нащупали холодный липкий камень. Ливианна вдруг испытала абсурдное чувство, что эта долина хочет проглотить ее.
На скалах чувствовались странные известковые наросты, напоминая эльфийке замерзшие капли молока. Царивший в этом месте холод въелся глубоко в кости. Она дрожала и ничего не могла с собой поделать. Одно слово силы — и кокон живительного тепла окружит ее… Долина пыталась заставить ее совершить эту смертоносную ошибку. Ливианна стиснула зубы и зашагала увереннее.
Дорога резко свернула, и ущелье словно расступилось. Скалы, из которых продолжал сочиться синий свет, отодвинулись шагов на тридцать. Она заставила себя продолжить идти, и, несмотря на то что
знала, что будет дальше, вид изрезанной ущельями скалы в конце долины напугал ее: испытывая странную смесь отвращения и любопытства, она скользнула взглядом по огромному рельефу, грубо вытесанному в камне и который показался отвратительным и бессмертному Аарону. Игра теней и синего света словно оживляла вытесанную глубоко в скале сидевшую на корточках фигуру. Пропорции у существа не были соблюдены. Ни человек, ни дитя альвов. Оно сидело на пятках, по крайней мере, так казалось на первый взгляд, хотя ноги были скрыты в глубокой тени. Окрестив на груди руки, вытянув вперед уродливую, слишком большую голову, оно словно бы глядело на Ливианну своими круглыми, как шары, глазами. Узкие сжатые губы и маленький остроконечный подбородок не сочетались с огромными глазами и отвратительно вытянутым назад черепом существа. Каменные подошвы обвивали исхудавшее тело, словно было очень важно помешать этому существу встать, потянуться и взять себе то, что принадлежало ему по праву.
Ливианна вспомнила, как описывала глаза богини Нандалее, вернувшись из самого центра полого мира, который девантары и альвы превратили в темницу для великанши.
Огромны, словно прерии Байнне Тир были глаза Нангог. Как же неизмеримо велика должна была быть богиня! Ее тело — массивнее гор. Выдох — словно буря. Ее боялись даже альвы и девантары, и поэтому обманули великаншу Нангог, свою слугу, которая обрела божественность. Они погрузили ее в магический сон и украли сердце из сверкающего изумруда, а затем разделили его на части. Ту половину, которую хранили альвы, Нандалее вернула, и Нангог сменила состояние глубокого, похожего на смерть сна на полудрему. Даже во сне она чувствовала, что происходит в ее мире. Чувствовала, что по поручению девантаров пришли дети человеческие, чтобы подчинить себе мир, созданный Нангог для своих собственных детей. Тех существ, пленников кристаллов, которых Ливианна видела в большой пещере, глубоко в Устье мира. Великанша создавала свой мир втайне. Ливианна никогда не могла понять, как можно спрятать целый мир. Может быть, от внимания альвов и девантаров ее защищало какое-то заклинание? И какой была Нангог? Доброй? Или она из числа тех слуг, все существо которых пронизано подспудной ненавистью к своим хозяевам?
Эльфийка скользнула взглядом по омерзительному барельефу. Неужели Нангог выглядела именно так? Или же это искаженное изображение создано девантарами в насмешку над ней? Какой бы ни была Нангог, если удастся полностью освободить ее от чар и, как надеялся Золотой, вернуть ей вторую половину сердца, а с ним и саму великаншу в миры, исход войны между альвами и девантарами будет предрешен.
Золотой был убежден, что пробужденная Нангог захочет изгнать девантаров и детей человеческих из своего мира и завершить начатое творение. Возможно, она и не станет союзницей альвов. Однако детей человеческих Нангог будет ненавидеть гораздо сильнее, ведь они попытались подчинить себе ее мир.
Отведя взгляд, Ливианна ступила на порог лестницы, ведущей наверх, к отверстию под барельефом, не обращая внимания на воина в белых одеждах, похожего на солдат из лейб-гвардии бессмертного Аарона, который сидел на нижней ступеньке. Безумие заставило его пронзить себе горло мечом. Эльфийка поглядела на сжимаемое в руке оружие. Может быть, ей тоже грозит опасность? И злые духи этого места могут заставить ее казнить саму себя?
Начать сомневаться в себе — первый шаг на этом пути, решила эльфийка и стала решительно подниматься по лестнице. Ступени были необычайно велики, словно были созданы для существ, ростом гораздо выше людей или эльфов. Скульптуры собирателей облаков, массивных существ, носивших корабли по небу в мире Нангог, украшали ступени. И только на последней ступеньке отчетливо виднелась нижняя часть статуи Нангог. Та область над зияющим в скале темным провалом, который до сих пор оставался скрытым в тени. Из обрубков ног великанши торчали кости. Кто бы ни создал эту скульптуру, он со зловещим упорством воссоздал каждую деталь изуродованного тела. Альвы и девантары отрезали ноги спящей великанше — такой вот акт проявления совершенно бессмысленной жестокости. Если Нангог создала свой собственный мир, то и ноги сможет отрастить заново.
«Какими же беспомощными должны были чувствовать себя боги по отношению к великанше, что пошли на подобное варварство», — удрученно размышляла Ливианна.
Вход в пещеру закрывала опускавшаяся с потолка массивная каменная плита толщиной более фута. Подойдя к ней, Ливианна невольно подумала о мече правосудия. Если она хочет попасть в пещеру, придется пригнуться и пройти под ней. Эльфийка недоверчиво оглядела желобки, выбитые в скале для опускания каменной плиты. Нет, она не застряла! Где-то есть потайной механизм, необходимый для того, чтобы поднимать и опускать ее. Его остановили… Эльфийка представила себе, как за ней с ненавистью наблюдает сын человеческий. Может быть, выживший со стены, рассудок которого давно поглотило безумие. Стоит ей полезть под плиту, как он переведет рычаг в нужное положение и раздавит ее.
— Чушь! — негромко произнесла она. Может быть, разлитый в воздухе долины яд начинает отравлять и ее? Она медленно опустилась на колени, не удостоив каменную плиту ни единым взглядом, и, пригибаясь, прошла в ворота. Ничего не произошло… Даже здесь, внутри горы, царили темно-синий свет и тьма, и было еще холоднее, чем в долине. Ледяной ветер поднимался из глубины пещеры, терявшейся в темно-синем мраке. Из воспоминаний Аарона она знала, что пещера по размерам больше долины, которую она пересекла по ущелью. Вдоль некоторых стен и вокруг массивных колонн, поддерживавших свод пещеры, были возведены примитивные строительные леса. Сам свод оставался скрыт от взглядов Ливианны.
По лезвию клинка поползла изморозь. Холод словно иглы пронизывал все тело, у губ детали облачка пара от дыхания. Потрескивая, мороз цеплялся за волосы. Ливианна знала, что стоять при такой температуре — верная смерть. Но ей не нужно было осматриваться, не нужно было искать, она знала, где найти то, что нужно. Поэтому она широким шагом пересекла пещеру и достигла прохода в конце зала, который должен был привести ее к пещере поменьше, где хранилась половинка сердца Нангог. Здесь тоже была плита, и она тоже была наполовину опущена. На этот раз Ливианна пригнулась и прошла под ней, не колеблясь ни минуты.
Эльфийку тут же ослепил яркий зеленый свет. Вот они, Зеленые духи, так глубоко въевшиеся в воспоминания Аарона. Светящиеся червячки, пляшущие под неслышимую мелодию. А среди них, в сердце пещеры, возвышался стеллаж из темного дерева, украшенный перламутровой инкрустацией. Ливианна заморгала. Сначала ей показалось, что яркий свет играет с ней. Оно должно быть там, сердце, которое она так отчетливо видела в воспоминаниях Аарона. Большой кристалл, пронизанный прожилками чистейшего серебра, в окружении поклоняющихся ему Зеленых духов. Но полки были пусты! Эльфийка подошла ближе, не веря себе, снова заморгала, глядя на зеленый свет. Бесполезно. Зеленого кристалла больше не было!
Осознание этого настигло ее, словно удар кулаком в живот. Ливианне пришлось ухватиться за стеллаж — ей показалось, что ноги вот-вот подкосятся. Все надежды пропали втуне. Она не сможет вернуть себе расположение Золотого. Все было напрасно!
Провела рукой по углублению в деревянном стеллаже, где раньше лежал кристалл. Как же ей возвращаться обратно к Золотому, обратно в Альвенмарк? Никогда прежде она не терпела поражение во время миссии. Об этом узнает Бидайн… И Нандалее. Может быть, теперь милостью небесных змеев будут пользоваться юные драконники?
Она в ярости ударила кулаком по дереву. Нет, она не сдастся! Где же сердце? Нужно как можно скорее выяснить, куда отнесли его девантары! Может быть, они оставили следы?
Ливианна подняла голову и замерла. Ее окружали змеи, сотканные из зеленого света. Она догадывалась, что именно они были источником зла, разлитого в этой долине. Эльфийка решительно потянулась к мечу. Аарон заключил одно из этих существ в меч. Она прорубит себе обратный путь мечом или же погибнет.
Едва ее рука коснулась обмотанной кожаными полосками рукояти меча, как эльфийка вспомнила о воине у входа в пещеру, который казнил себя своим собственным оружием. Однако она знала, как защититься от этого безумия, что сильнее любого оружия. Этого ужаса, что способен был ун
ичтожить любую искру разума. Хотела произнести слово силы, защититься, и пусть девантары узнают о ее присутствии. Но не успела она произнести ни единого звука, как случилось невообразимое: Зеленые духи поклонились ей. Те существа, что принесли тьму в эту долину, поклонялись ей.
— Вы знаете, что я не желаю вам зла, — негромким голосом произнесла Ливианна, но ее слова громким эхом отразились от стен пещеры.
Змеи зашевелились. Одна за другой от опускалась к полу, а затем снова поднимались в воздух. Духи обвивали ее. Теперь Ливианна стояла в центре водоворота из зеленого света. Смертоносный холод отступил… Что же намерены делать с ней духи?
— Вы чувствуете, что я была рядом с сердцем, правда? — Ливианна положила на пол свой зачарованный меч. Она знала, что однажды Нандалее приняла в себя одного из этих духов, и с ней ничего не произошло. Знала она и о том, как тоскливо потерянным душам, как хочется наконец-то снова обрести тело. Наконец-то стать плотью, а не просто духом. Чувствовать и жить.
— Когда-то мои боги обошлись с вами крайне несправедливо. Они предали Нангог. Но никакая несправедливость не может длиться вечно, до скончания времен. Мы поможем Нангог, она получит свой мир обратно. Теперь мы сражаемся вместе. Вместе мы победим людей и девантаров, восстановим былую справедливость, которую ни за что нельзя было нарушать.
Эльфийка опустилась на колени. Она прекрасно осознавала, что Зеленые духи были свидетелями всего того, что происходило здесь, в долине, вот только они не захотят поделиться с ней своими знаниями. У них нет голоса, нет силы. Есть лишь один способ. Запрокинув голову, она широко открыла рот.
— Добро пожаловать, — ее голос снова громовым эхом отразился от стен пещеры.
Ливианна представила себе, что она — большой розовый куст, усыпанный сотнями красных цветов. Затем мысленно преобразовала каждый цветок в бутон, вернула к стволу, из которого он вышел, каждый побег. Точно так же, как куст, она возвращала в себя все чувства. Закрывала себя, суть своей души от сил, устремившихся в нее: от желания наконец обрести плоть, от желания иметь чувства. Предоставила Зеленым духам свое тело. Согласилась на то, чтобы оно подчинилось чужим приказам, позволила собственным рукам жадно ощупать свое тело.
Ливианна утратила какое бы то ни было чувство времени, а духи заставляли ее потягиваться, танцевать, резали руки мечом, пробовали на вкус теплую кровь. Наконец она почувствовала жгучую жажду и согласилась на то, чтобы то зерно шиповника, в которое она себя превратила, снова проросло. Зеленые духи не сопротивлялись. Понимая, что они лишь гости в ее теле, не стали спорить, когда Ливианна вырастила розовый куст до полного размера, снова завладела своими конечностями и чувствами.
Так же, как Зеленые духи увидели все ее тайные воспоминания, так и она теперь знала о судьбе духов. Они были слишком близко к Нангог, когда из груди ее вырвали сердце. Они пришли сюда не по своей воле. Им потребовалось слишком много времени, чтобы понять, что произошло. И вместе с пониманием родилась ярость. Ярость по отношению к девантарам, причинившим Нангог такую боль и ставшим такими недосягаемыми для Зеленых духов. Поэтому они направили свой гнев на детей человеческих, которых боги защищать не стали. Девантары хотели, чтобы эта долина стала местом проклятым, чтобы его избегали. Зеленые духи прекрасно осознавали, что их используют для достижения этой цели, и несмотря на это, ярость их не знала границ. Их обманули, лишили права рождения и мира.
Едва не захлебываясь в ненависти духов, Ливианна полностью открыла свое сознание. Нужно пропустить через себя все эти сильные чувства, чтобы узнать, что находится за ними. Она хотела выяснить, кто забрал сердце богини и куда его унесли.
Духи были здесь всегда. Защитное заклинание мешало им покинуть долину. Они должны были знать, кто пришел. Эльфийка медленно пробиралась сквозь шипастые заросли мрачных чувств и оказалась поражена. У духов развился лишь один орган чувств, позволявший им воспринимать окружающий мир: у них было Незримое око! Они видели только магический мир. Ауры живых существ и огромную магическую паутину, пронизывавшую все и соединявшую между собой все.
Эльфийка нырнула в их воспоминания: крупные, похожие на людей фигуры, окруженные сильными золотыми аурами, пришли и забрали кристалл-сердце Нангог. Девантары? Возможно! Но небесные змеи будут выглядеть точно так же, если примут облик эльфов и если смотреть на них Незримым оком. Зеленые духи не знали, куда унесли сердце их богини.
Ливианна вздохнула. Поражение окончательно. Миссия провалена. Она рухнула на колени рядом со стеллажом. Это конец. Она опоздала. У Зеленых духов не было чувства времени, поэтому было совершенно неясно, сколько времени прошло с тех пор, как забрали сердце. Но Ливианна была уверена, что прошло не больше пары недель. Сердце Нангог покоилось здесь много столетий! И она опоздала всего на несколько недель, быть может, даже дней. Но все это вряд ли будет интересно Золотому. Если она скажет ему, что потерпела неудачу, он не станет слушать оправданий.
Эльфийка закрыла глаза, собралась. Никогда в жизни она не сдавалась просто так. Ни во время выполнения поручений Золотого, ни в своем стремлении родить идеального ребенка. Как часто она разочаровывалась. И, несмотря на это, пыталась снова и снова: зачать ребенка, который изменит мир. Первого в новой расе эльфов. Идеального во всех отношениях ребенка.
Сжав кулаки, Ливианна решительно открыла глаза. Она не сдастся так просто. Быть может, есть след, какой-то знак, который подскажет ей, куда девантары отнесли это драгоценнейшее из всех сокровищ. Она встала и теперь, когда Зеленые духи были у нее внутри и не мешали осмотреться, стала внимательно оглядывать окутанную синими сумерками пещеру. На стенах были картины, изображающие девантаров. Некоторых Ливианна узнала: Львиноголового, крылатую Ишту и Великого медведя, почитаемого жителями Друсны. Все остальные были незнакомы. Пламенный человек и фигура, состоявшая, казалось, из одного лишь света. Рельефы изображали, каким образом девантары принесли сюда сердце Нангог. Смотреть на это бесполезно. Огорченная эльфийка вышла из сокровищницы и снова оказалась в пещере побольше. Здесь ей тоже пришлось подойти вплотную к расписанным стенам, из которых сочился жутковатый синий свет, чтобы разглядеть что бы то ни было.
Работа над рельефами была не окончена. Может быть, из-за Зеленых духов? Что здесь случилось?
И духи внутри услышали ее. Перед внутренним взором эльфийки возникла яркая картинка. Может быть, они снова показывают ей комнату для сердца, в которой она только что была? Там было что-то с сильной аурой, и оно мягко пульсировало. Затем показалась фигура. Эту фигуру окружало колышущееся красное свечение. Девантар… Им правили гнев и страх. И он казался странным. Что у него за спиной? Крылья? У Ливианны перехватило дух, когда она увидела, как Крылатая отломила от сердца-кристалла кусок и скрылась с ним. Может быть, по этой причине сердце перестало существовать? Может быть, девантары разбили его на мелкие кусочки?
Духи в Ливианне словно бы встали на дыбы. Внезапно вокруг показались слабые ауры. Люди? Кажется, они сражаются. Некоторые просто угасали.
Ливианна поняла, что духи показывают ей прошлое. Казалось, она очутилась в эпицентре тех событий. Эльфийка переступила через опрокинутые леса. Камешки, старые палки и тонкие кости трещали под ее ступнями. Духи вели ее к одной из крупных колонн в центре пещеры. Она тоже была покрыта вырезанными в камне изображениями. Рельефы в этой пещере когда-то были красочными. На одной картине были изображены крылатые люди, сидящие на ветвях огромного дерева, на другой картине — большой флот, вокруг кораблей в волнах пляшут различные морские обитатели. Почти все картины получили повреждения. После увиденного в долине Ливианна отлично представляла себе, как ремесленники, обезумев, рушили ударами молота плоды своего труда за много лет.
Духи заставили ее поднять руку и указали на картину, находящуюся примерно в шаге над ней. На ней Ишта занесла копье, намереваясь вот-вот пронзить кого-то. Девантар мрачно глядела вниз. Но кто был ее противником — неизвестно. Это изображение люди разрушили с особенной тщательностью. От картины ничего не осталось.
Зеленые духи снова вернули ей контроль над телом. Теперь они пытались показать ей, что произошло, образами, сотканными из аур и света — такими, какими видели мир они.
Произошло это когда рабочие отдыхали. В большой зал пещеры вошел девантар. Из пальцев ее испускались лучи ослепительно-красного света. Ишта наклонилась, коснулась одного из спящих, и тугая сеть красных силовых линий сомкнулась вокруг его головы. Девантар заколдовала каменотесов одного за другим, наложила на них заклинания. Образы в душе у Ливианны были настолько яркими, что она снова увидела умерших как светящиеся фигуры, находящиеся в зале. Эльфийка видела, как первый скульптор поднялся со своего ложа, взял в руки острый молот и вонзил его глубоко в череп своего спящего соседа. Потом, сжимая в руках инструмент, подошел к стене и нанес удар по рельефу. Тем временем Ишта носилась среди спящих, одаривая несчастных черными заклинаниями.
Грохот молота, яростно колотившего по рельефу, разбудил спящих. Ливианна все это видела, но не слышала ни единого звука. То была немая трагедия… Ауры большинства людей сверкали золотом, пока они творили. То были простые, честные ремесленники, гордившиеся тем, что трудятся на благо богов. Проснувшись к увидев разрушения, они поначалу растерялись.
Ливианна видела, как они стали звать своего товарища, как подбежали к нему, пытаясь остановить. Вскоре ярко-красный свет праведного гнева стал преобладающим цветом в их аурах. А когда первый из них пал под ударом молота, он превратился в темно-красный свет слепой ненависти. В зале завязался ожесточенный бой. Ложась отдыхать, они были еще друзьями, товарищами, дружили много лун, а теперь нападали друг на друга.
Ишта же занялась тем рельефом, перед которым стояла сейчас Ливианна. Должно быть, она приняла человеческий облик, поскольку никто из дерущихся каменотесов не обращал на нее внимания. Точно направленными ударами она уничтожила нижнюю часть каменного изображения, опустилась на колени, чтобы продолжить колотить по осколкам на полу. Уничтожала она неторопливо. Когда она поднялась с колен, сражение в зале уже начало стихать. Большинство детей человеческих лежали на земле. Ливианна видела, как меркнут их ауры, как их покидает жизнь. Но Ишта пошла в комнату сердца и соблазнила Зеленых духов, предложив им полакомиться детьми человеческими. Показала им, как можно отнять силу жизни, как питаться ненавистью или страхом. Ливианна чувствовала то, что чувствовали тогда Зеленые духи… Их опьянение, возможность выплеснуть так долго сдерживаемый гнев. У них не было тел, и ненависть их была абстрактной; была словом без содержания. Но Ишта научила их питаться чувствами детей человеческих. Девантару было все равно, как страдали люди, которых она должна была бы защищать. А духи испытывали экстаз, они пили ауры тех несчастных, кто был еще жив, стирали ту силу, что соединяла их с магической сетью, учились смущать разум простых людей, заставляли их совершать ужасные злодеяния. Поначалу некоторые духи испытывали отвращение к подобным действиям, но то, что они отнимали у детей человеческих, было для них слишком сладким ядом. Однажды отведав сильных чувств, они уже не могли отказаться от этого.
Теперь Ливианна поняла все: именно Ишта создала ужасы этой долины. Она использовала для этого как людей, так и души нерожденных детей Нангог, чтобы стереть собственные следы. Сама же Ишта удалилась прежде, чем закончилась бойня в большом зале. Девантары не стали сдерживать Зеленых духов, не говоря уже о том, чтобы наказывать ее, но с тех пор один из них день и ночь сторожил кристальное сердце. Никто из девантаров не вступался, когда в долину приходили люди и обрекали себя на гибель. Они не защищали детей человеческих, лишь наблюдая за их страданиями и терзаниями.
Ливианна заморгала; покачала головой, словно это могло помочь прогнать образы, только что занимавшие все её мысли. Зеленые духи действительно отступили из ее сознания. Она чувствовала их присутствие, но они уже не делились с ней воспоминаниями, уважая желание эльфийки снова стать хозяйкой своих чувств и мыслей.
Та опустилась на колени и стала разглядывать осколки у подножия колонны. Большинство из них были не больше ногтя, а поскольку рельеф изначально был сделан не очень хорошо, из этих фрагментов практически ничего нельзя было составить. На одном кусочке подлиннее можно было разглядеть не то кинжал, не то наконечник копья. Или это клык? На другом фрагменте, размером не больше ее ладони, на камне виднелся неровный чешуйчатый узор. Это могла быть рыба, или же плохо нарисованная чешуйчатая броня. Может быть, даже дракон.
После тех недель, что она провела в храмовых архивах Золотого города, Ливианна знала историю Ишты, убийцы дракона. Когда-то ее сестра Анату подружилась с одним из небесных змеев. Возможно, Анату и Пурпурный даже стали любовниками, хотя Ливианна не могла представить себе, чтобы один из князей-драконов влюбился в девантара Узнав об этом, Ишта в гневе убила Пурпурного и взяла в плен Анату, чтобы навеки заточить сестру в Желтой башне.
Может быть, на колонне было изображено, как Ишта пронзает копьем Пурпурного? Поднятая рука с опускающимся вниз копьем вполне вписывалась в историю. Но зачем же девантару понадобилось разрушать барельеф? Эта история была известна во всем мире. Что же было здесь нарисовано такого, чего не должны были видеть ее братья и сестры?
Зеленые духи не могли помочь ей, не могли ответить на вопрос. Изображение хоть и могло обладать слабенькой аурой, и было вплетено в магическую сеть, но все было слишком абстрактно, чтобы делать какие-то выводы.
Ливианна снова перевела взгляд на изображение девантара. Эта поза, да и сам рисунок — Ишта с занесенным копьем — показались ей знакомыми. Она видела ее в храме в Нангоге. Но и здесь, только в другом месте. Где же?
Эльфийка задумчиво поднялась. Для начала она решила выйти из пещеры и побыстрее покинуть Запретную долину. Слишком долго пробыла она в этом мрачном месте. Теперь, после того, как она приняла в себя Зеленых духов, спустя столько веков, долина наконец-то станет спокойным местом.
Дойдя до стены, Ливианна увидела, что утро осторожно касается серебристыми пальцами вершин горного хребта. Что это там, среди сосен? Эльфийка недоверчиво обвела взглядом лес, высившийся на склоне горы над нею. В утреннем свете деревья отбрасывали длинные тени. Увидев, как среди рыжих стволов мелькнула сойка, она перевела дух. Просто птица.
Поспешно вернувшись к колеснице, Ливианна села в нее, не оглядываясь. В Альвенмарк возвращаться нельзя — она не могла предстать перед Золотым как неудачница! Если уж она не может принести ему сердце Нангог, то уж хотя бы разведает тайну, которую так тщательно старалась сберечь Ишта. Поспешно уносясь прочь, эльфийка вспомнила, где она уже видела победоносную Ишту. В лесах Друсны, на обвитом плющом камне неподалеку от Священной рощи. Может быть, там удастся увидеть то, что было разрушено здесь. Но почему камень с изображением Ишты находится в Друсне, у святыни Великого медведя, девантара лесной страны?
Последняя война
Ашот окинул взглядом тяжелый, поддерживаемый выкрашенными красной краской кедровыми балками потолок просторной комнаты, куда вызвал его Аарон, затем дюжины столов, на которых громоздились глиняные таблички и карты. Каждый день бессмертный проводил здесь по нескольку часов, занимаясь делами, которым должен был посвящать себя его дворецкий Матаан. Но Аарон хотел знать обо всем, что происходит в его империи. Он интересовался налогами, задержками при строительстве плотины на Амуре, далеко на востоке империи, жалобами девушек легкого поведения из Урата, которым запретили входить в караван-сараи, состоянием урожая и историями о диком кабане-убийце, бесчинствовавшем в горах неподалеку от Калидона, на побережье айолийского моря. Несмотря на то что он проводил больше времени со всеми этими текстами, чем было бы полезно человеку — даже если он бессмертный — его физическое и душевное состояние за последние месяцы существенно улучшилось.
Наступило то, на что никто во дворце уже не рассчитывал — с тех пор, как бессмертный распустил свой гарем и стал целомудренным, как священник. Казалось, Аарон влюбился. Да в кого — в кухарку! Ее звали Кирум, и несмотря на то что Аарон пытался вести себя осторожно, ее имя было у всех на устах, и с каждым днем болтали все больше и больше. Только вот сегодня утром гофмейстер Матаан ввел его в курс новейших слухов.
Оба они беспокоились об Аароне, несмотря на то, что общение с девушкой явно было на пользу правителю. У Кирум не было прошлого, она появилась из ниоткуда, нанялась выполнять самую грязную работу на дворцовой кухне. Аарон никогда не встретился бы с ней, если бы ее не привели к нему для вынесения приговора: она вывернула руку его личному повару Махуту, разбила о голову королевского дегустатора амфору и поколотила еще нескольких поварят. Ашот не представлял себе, что Аарон нашел в этой фурии. Сама она утверждала, что родом из Нари. Матаан осторожно навел справки — никто не знал никакой Кирум из Нари.
То есть она втерлась в доверие к бессмертному с помощью лжи. Возможно, девушку послали его враги: слишком многие желали лишить повелителя жизни. И несмотря на то, что Аарон и слышать не хотел об этом, в лучшем случае она оказывалась шпионом, а возможно, и наемной убийцей. Они с Матааном устроят так, чтобы она просто исчезла.
Аарон сидел, склонившись над деревянной рамкой размером не больше ладони, на которую был нанесен слой пчелиного воска, и негромко бормотал что-то себе под нос, затем вдруг выругался, раздавил текст на дощечке большим пальцем и снова начал царапать значки грифелем из слоновой кости.
Ашот внимательно наблюдал за Аароном. В таком взволнованном состоянии он не видел бессмертного на протяжении вот уже нескольких недель.
— Вот они, — воскликнул Аарон. — Наконец-то я нашел их: нужные слова! — Он встал и подошел к Ашоту. — И ты будешь первым, кто прочтет их, поскольку среди всех ошивающихся при дворе ты единственный, осмеливаешься говорить мне то, что думаешь, прямо в лицо.
Ашот окинул взглядом восковую дощечку, которую протянул ему Аарон. Почерк был неровным, словно бы слова выводились поспешно, но подобраны были хорошо. Ашот прочел то, что, судя по всему, должно было стать проектом нового закона, и у него захватило дух.
— Вы не можете сделать этого, великий! — в недоумении прошептал он, пробегая во второй раз глазами по строчкам. — Вы хотите на два года призвать к оружию всех мужчин, достигших семнадцатилетнего возраста?
Аарон серьезно кивнул.
— И всех мужчин постарше, кто готов встать под львиный штандарт за золотой от вербовщика.
— Вы… — Ашот положил дощечку на стол. — Империи нужны эти люди. Они станут писарями, крестьянами, пекарями, служителями храмов, торговцами…
— Сначала все они побудут воинами, — твердо ответил бессмертный. — И так будет не только здесь. Этот закон будет иметь силу во всех семи империях. Так было решено, таково желание богов. И да будет так! Молодежь нашего мира возвысится. Бок о бок отправятся они на последнюю войну, чтобы затем даровать всем живущим вечный мир. Если мы готовы принести эту последнюю жертву, начнется золотой век.
Глаза Аарона сверкали, словно его снедала лихорадка, голос срывался, но он продолжал говорить. Эта идея, нашептанная богами, захватила его целиком. Ашот задумался, было ли то же самое с другими бессмертными? Аарон всегда был склонен к увлечению необычными идеями по улучшению мира. Ашоту невольно вспомнился друг прежних времен, Артакс — он был точно таким же. Они бы отлично поладили. Вот только Артакс сгинул в Нангоге много лет назад.
Ашот воспользовался своим новым положением при власти, чтобы навести справки о друге своей юности. Артакс бросил свои поля в Нангоге и исчез в лесах. Возможно, его забрали Зеленые духи, как и многих других.
— Сомневаешься? — спросил Аарон. Голос его звучал так, словно он говорил с упрямым ребенком.
— Как можно не сомневаться, если я вижу, что все силы целого мира направлены на одну цель: на войну? Все станет другим, не таким, как мы привыкли. И народ тебя за это любить не станет. Матери будут прятать сыновей от твоих вербовщиков, писать твое имя на свинцовых дощечках для проклятий и молиться богам, чтобы все беды этого мира обрушились на твою голову.
— Я знаю, — огорченно кивнул головой бессмертный, неосознанно проводя рукой по длинной, тщательно завитой бороде. — Такова цена свободы.
— Почему? — возмутился Ашот, — Что стоит того, чтобы приносить ему в жертву молодежь целого мира?
— Мир без войн. Таков будет наш дар молодежи будущего, — Аарон глубоко вздохнул. — Думаешь, мне нравится вести войну? Думаешь, мне легко издавать такой закон? — Он махнул рукой, указав на лежавшую на столе, за которым ом работал, восковую дощечку. — Я знаю, что принесет это в будущем. Будут разрушены жизни тысяч и тысяч людей. Я так надеялся, что встреча бессмертных сможет предотвратить все войны нашего мира. Я хотел, чтобы был мир, где могущественные люди решают свои разногласия путем переговоров. Или, в худшем случае, в ходе дуэли. Но нападение на Зелинунт изменило все. Все станет совсем не таким, как раньше. Ты понимаешь, что драконы пытались убить наших богов? И всех бессмертных, и всех их важнейших придворных вместе с ними? Весь наш мир погрузился бы в эпоху мрака, если бы мы, как было запланировано, явились в город на великий праздник. Драконы превратили бы все народы человеческие в своих рабов. И они попытаются сделать это снова.
Нет, Ашот не забыл ужасный небесный огонь над Зелинунтом. Тот, кто смотрел прямо на луч обжигающе-яркого пламени, ослеп. В течение одного удара сердца был уничтожен целый город. Никто из тех, кто был там, никогда не сможет забыть случившееся в тот день. Уже не первую неделю эту историю рассказывали во всех семи королевствах. Она достигнет ушей жителей даже самых отдаленных уголков Дайи.
— Что мы, люди, можем сделать против божественных драконов? — негромко произнес он. — Ты хочешь, чтобы наши воины шли строем в пламя?
— С нами будут боги, Ашот. В этот час Длиннорукий уже стоит в кузнице. После гибели Зелинунта он почти не спал. Он подарит нам новое оружие. Оружие, которое будет нести смерть драконам и их детям демонов. Мы не будем сидеть, сложа руки, пока они устроят нам второй Зелинунт.
Ашот не мог понять этого лихорадочного воодушевления своего правителя. Но ведь он просто крестьянин, по прихоти судьбы ставший капитаном лейб-гвардии бессмертного.
— Мы пойдем в мир детей демонов? — хриплым голосом переспросил он, и, произнося эти слова, он почувствовал, как внутри у него все заливает холодом.
— Нет, план не таков, — казалось, даже Аарон испугался идеи отправиться на родину демонов. — Мы будем сражаться в Нангоге. Сначала мы победим те порождения кошмаров, которые населили леса и восстали на кладбищах. Этих бестий, наполовину людей, наполовину животных, сеющих страх и ужас, — он сжал руки в кулаки. — Поверь мне, я боюсь этой войны и цены, которую придется заплатить, Ашот. Нам нельзя было перебираться в Нангог. Это была ошибка, допущенная нашими предками. Вот только нам нужны злаки и мясо, которые дает этот мир. И нам решать, станем ли мы сражаться за него и принесем в жертву нашу молодежь или же сдадимся и целое десятилетие будем страдать от голода, и будем вынуждены наблюдать, как зимой будут умирать старики, больные, маленькие дети и другие, истощенные до состояния скелета, и не сможем сделать ничего, кроме как наблюдать, как они гибнут. Ты ведь родом из бедной деревни, Ашот. Ты знаешь, что такое голод. Ты уже видел его. Видел, как ожесточившиеся мужчины выносят на рассвете на кладбище маленькие свертки, хороня своих первенцев… Я не могу повести свой народ этим путем, Ашот. По крайней мере, пока у меня хватит сил держать в руках меч и противиться судьбе.
— Вы помните нападение на храмовый квартал Цапоте, повелитель?
Бессмертный наморщил лоб.
— Конечно.
— А убитых воинов-цапотцев, которых мы нашли? Тех жутких зверолюдей? Воинов, которые остановили колесницы Муватты на высокогорной равнине Куш, хотя люди бессмертного превосходили их по численности не менее чем в двадцать раз. Люди-ягуары из Цапоте — лучшие воины этого мира. А дети демонов убили их, — Ашот щелкнул пальцами. — Просто убили. Скажите мне, господин, как же мне вести людей в бой против непобедимых демонов? Что может остановить их?
На миг Аарон словно бы снова рассердился. Стиснул губы, бросил на него колкий взгляд.
— Именно эти вопросы и делают тебя столь ценным советником. Вопросы, которые остальные не осмеливаются задать. И я отвечу тебе честно. Мы думаем, что дети демонов придут в Нангог, чтобы помочь Зеленым духам и тем появившимся вновь чудовищам. Мы должны как можно скорее прогнать чудовищ, которые ждут нас там. Мы должны стать сильнее. Должны обучить своих воинов, и когда придут демоны, Нангог для них станет словно бы полон барханов. Каждая отдельная песчинка сама по себе слаба. Их сила в количестве, и таков наш план — превратить обычный песок в барханы.
Ашот покачал головой.
— Это же просто слова. Я все еще не понимаю, каков план. Что именно превратит нас из обычных песчинок в смертоносные барханы?
— Наша готовность отдать десять жизней за одного мертвого демона. Двадцать, если будет нужно… В конце концов непобедимыми нас сделает именно наше количество, — Аарон побледнел, но в чертах его лица по-прежнему читалась решимость, из-за которой в душе Ашота умерла какая бы то ни было надежда на то, что правитель откажется от своего убийственного плана.
— Вы выбрали не тот образ, бессмертный, — с горечью произнес капитан. — Песчаная равнина — это так чистенько. Но вы решили утопить демонов и чудовищ Нангога в крови своих подданных. Как вы можете ковать днем такие планы, а ночью развлекаться со своей кухаркой? В какого человека вы превратились? Когда вы лишились души? — Стоило Ашоту произнести эти слова, как он пожалел об этом. Не содержания, он говорил правду, но цены, которую придется заплатить за это, воин опасался.
К его огромному удивлению, бессмертный был спокоен, лишь пристально поглядел на него. Во взгляде правителя не было даже укора.
— У тебя есть мечта, друг мой?
Ашот растерялся.
— Не понимаю…
— Есть у тебя что-то, чего ты непременно хочешь добиться в жизни? Что-то, о чем ты думаешь, прежде чем уснуть, и первое, что приходит в голову, когда ты просыпаешься? Что-то, что зажигает тебя, делает жизнь богаче и придает ей цель?
Капитан помедлил, хотя ответить мог сразу. Именно его служба бессмертному наполняла жизнь смыслом. Он не мечтал о женщине, о власти или богатстве. Иногда, ложась ночью спать, оставляя позади все обязанности, он чувствовал, что жизнь его пуста, и от этого становилось больно.
— Я не мечтаю, — раздраженно ответил он, догадываясь, что такого ответа Аарон и ожидал. — Я твердо стою обеими Ногами на земле.
Правитель улыбнулся.
— Да, это часть проблемы. Ты стоишь. В твоей жизни нет движения. Ты смирился с миром в том виде, в каком он есть. А я хочу изменить его. Хочу сделать его лучше. Хочу превратить его в такое место, где не будут угнетать слабых. Где крестьянин и сатрап равны перед законом. Местом, где нет ненависти и эксплуатации. Мы в силах изменять мир, в котором живем. Возможно, это ошибка— отправляться в Нангог и не удовлетворяться миром, который был дарован нам богами с самого начала времен… Я не могу обратить время вспять, не навлекая на свой народ огромной беды, поэтому иду вперед. Мы должны сделать мир Нангог безопасным и позаботиться о том, чтобы с неба не обрушился столп пламени, чтобы в мгновение ока обратить в пепел целый город и его обитателей. И когда эта цель будет достигнута, воцарится мир и справедливость. Я приложу максимум усилий, чтобы достичь этого, — правитель взял в руки дощечку, которую Ашот положил на стол. — Отнеси это писарям. Каждый сатрап, каждый свободный город и каждый крупный храм должны получить копию с нее и привести в исполнение новый закон.
Капитан принял дощечку. Он знал, что правитель не станет больше слушать его, и в подавленном настроении удалился, а Аарон тем временем вышел на террасу через двустворчатую дверь, и стал смотреть на серое небо. Казалось, он бесконечно одинок, и его мечта в первую очередь оборачивалась кошмаром.
Кирум
Ашот поспешно спускался по длинному коридору, ведущему из личных покоев бессмертного к Львиному двору. Стены были украшены фресками, изображавшими речной пейзаж. Кроме того, были на них и изображения бессмертного на охоте в высоком тростнике, перемежающемся с лилиями. Он то преследовал льва, то охотился на уток, то просто сидел у реки, в то время как его наложницы в прозрачных одеждах играли для него на кифарах и пузатых флейтах, а одна, обнаженная рыжеволосая красавица, танцевала под аккомпанемент товарок. Ашот задумался, насколько давно миновали те дни. Он никогда не видел, чтобы бессмертный Аарон, предавался праздности. Эта кухарка из Нари была единственной слабостью, которую позволял себе правитель.
Услышав тяжелые шаги, сопровождаемые постукиванием, капитан поднял голову. Со двора в коридор вошел Матаан. Сейчас гофмейстер был похож скорее на тень прежнего себя. Худощавый высокий мужчина, тяжело опирающийся на палку. Мышцы словно растаяли, и сейчас вряд ли кто-то сказал-бы, что когда-то этот мужчина был воином. А ведь не прошло и года с тех пор, как он бросился наперерез бессмертному и защитил его своим телом от смертоносного удара — в Каменном гнезде, последнем прибежище Элеазара, предателя и сатрапа Нари.
— Как он? — поинтересовался Матаан, поравнявшись с воином.
Вместо ответа Ашот протянул ему проект нового закона. Гофмейстер пробежал глазами по строкам и кивнул.
— Неужели ты согласен с ним, Матаан?
— Разве у бессмертного есть выбор? Эта война была навязана нам драконами. В этом законе я вижу его благородный дух, сияющий подобно маяку даже в самые трудные времена.
Ашот не поверил своим ушам.
— Ты же представляешь себе, что нас ждет. Мы поведем наших юношей на бойню. Не знаю, что такого чудесного ты видишь в этом законе.
— Нет никаких исключений. Он прост и ясен. Идти должен всякий, будь он сыном сатрапа или нищего. И все начинают с одного и того же ранга. Помочь сделать карьеру могут лишь мужество и умение. В этих строках я вижу все его прежние идеи. Он изменит нашу империю.
Теперь глаза Матаана блестели почти так же, как у бессмертного, когда он говорил о своих планах.
— В этот час начинается рождение новой империи. И как во время всяких родов, здесь тоже льется кровь.
— Не так давно именно ты предупреждал его относительно этих идей, — раздраженно напомнил Ашот. — Ты предвидел, что сатрапы восстанут против него, и именно так и случилось. И кто заплатил за это? — Он холодно смерил взглядом изможденного воина, от которого осталась лишь кожа да кости. — Что заставляет именно тебя радоваться этому безумию?
— Я видел, как боги призвали его, первого среди людей, в Желтую башню, чтобы выслушать, что он скажет. Я был свидетелем того, как ему удалось собрать всех бессмертных вместе, чтобы провести совещание относительно нового миропорядка. А еще я был свидетелем того, что он предвидел попытку драконов уничтожить всех. Он не такой человек, как я или ты. Мы не имеем права мерить его своей меркой. У него есть планы…
— У меня тоже! Ты еще помнишь ужасы, виденные нами на равнине Куш? Эта битва была безобидной детской дракой по сравнению с тем, что ждет нас. Драконы пошлют детей демонов и одним богам ведомо, что еще. Как нам победить в такой войне?
— Вера — лишь первый шаг, — непоколебимо произнес Матаан. — А я в бессмертного верю. Вместе с воинами, набранными из числа крестьян, он одолел сильнейшее войско на Дайе. Этот человек способен совладать и с демонами, и с драконами. Кто, если не он? Я буду верно стоять с ним рядом, когда начнется этот бой.
— А я останусь хотя бы ради того, чтобы в этих стенах был хоть кто-то, кто может откровенно высказать ему в лицо все, что думает, — на самом деле Ашот прекрасно осознавал, что никто больше и слушать его не станет. Он видел слишком много, чтобы снова вернуться
в свою деревню, в Бельбек, и надеяться на возможность обрести мир. Лучше уж находиться там, где решается судьба происходящего. Только так он может что-то сделать. В Бельбеке же он будет просто овцой, которая готовится, что ее вот-вот поведут на убой.
— Неплохая причина, чтобы остаться, — Матаан пристально поглядел на него. — Поскольку ты у нас — предостерегающий голос рассудка, то наверняка ты говорил с ним и о Кирум.
— Поскольку я у нас — голос рассудка, я в эту тему не углублялся. Неподходящий был момент для того, чтобы сказать ему, что мы о ней думаем и что он должен сделать!
Матаан хитро усмехнулся.
— И ты обвиняешь меня в малодушии?
— И кого он заподозрит первым, если она исчезнет из дворца, а перед этим один из нас прочтет ему длинную лекцию о том, как опасны шашни с кухаркой для мира в империи?
— И ты думаешь, что если мы промолчим, он не подумает на нас?
— Он добрый человек.
Взгляд Матаана стал жестким.
— Это слабость, которую мы не можем себе позволить ради него. Ему нужно взять в жены дочь одного из бессмертных. Или хотя бы дочь сатрапа, но не кухарку, о происхождении которой и без того болтает весь дворец. Только сегодня я слышал, будто она — принцесса-воин с Шелковой реки и вместе с тем — шлюха из Золотого города, а Махут, личный повар бессмертного, клянется, что она ведает травы.
Ашот вспомнил дикую драку, устроенную Кирум в дворцовой
кухне и кивнул:
— В душе она точно воин…
— А ведь на кухне у нее даже оружия не было. — Матаан встревоженно покачал головой. — И именно эта баба понадобилась бессмертному в постели. Я его не понимаю! При этом я абсолютно уверен в том, что она прошла обучение пути воина, хуже того, пути наемного убийцы. В дворцовую кухню она проникла лишь затем, чтобы привлечь к себе внимание бессмертного. И что ей теперь нужно в его постели, одним лишь богам ведомо.
— А ты точно уверен, что она все выдумала? — С каждым мгновением Ашот чувствовал себя все больше не в своей тарелке. Бессмертный был ему почти другом, насколько вообще можно называть другом человека, который ближе к богам, чем к себе подобным. И теперь он стоит здесь и вместе с Матааном размышляет о том, как потушить единственную искорку радости в его жизни. Они замышляли подлость. Воин никогда не думал, что придется делать что-то настолько ужасное ради правильного поступка.
— Конечно же, она лжет! — Показалось ему, или в голосе Матаана прозвучала обида? — Гофмейстер Датамес был подобен пауку, сидевшему в невидимой паутине, раскинувшейся на всю страну. Ко мне до сих пор почти каждый день приходят с докладами шпионы, которые теперь хотят поступить на службу ко мне и которые в прошлом сотрудничали с моим предшественником. Только в Нари у меня есть священнослужитель из храмового архива, капитан лейб-гвардии сатрапа и богатый купец, которые в свою очередь используют собственные связи, чтобы поставлять мне информацию. В этом городе никогда не существовало никакой Кирум. Ее нет в списках родившихся, никто с таким именем никогда не сдавал храмовые подати, не попадался на глаза стражникам. Поверь мне, она лжет. А тот, кто ложью втирается в доверие к бессмертному, не заслуживает милосердия. Так всегда было здесь, во дворце.
Широко раскрыв глаза от удивления, Ашот уставился на Матаана. Таким он рыбацкого князя не знал.
— Что ты хочешь этим сказать?
— До падения Аарона с неба, этот дворец был совсем другим. Здесь правили страх и жестокость, — гофмейстер понизил голос до шепота. — Когда бессмертный был необузданным… — на миг он умолк, подыскивая слова, — … необузданным мужчиной, — наконец произнес он, и по его голосу было отчетливо слышно, то он не давал воли своим чувствам. — Яма со львами, большой бассейн с крокодилами… Там он приказывал казнить своих наложниц, которые утратили его расположение или же единственной ошибкой которых было то, что они стали стареть и перестали радовать взгляд бессмертного. Тогда считалось, что женщина, хоть раз делившая ложе с бессмертным, никогда не должна спать с простым мужчиной. Так куда девать этих женщин? Все это изменилось после падения с небес. И Датамес постепенно удалил со двора всех слуг, кто прежде имел дело с другим, необузданным Аароном, и подчинялся ему слишком охотно. Сегодня ты вряд ли найдешь хоть кого-то, кто мог бы рассказать о тех временах, основываясь на собственном опыте.
Ашоту доводилось слышать слухи о былых временах, но он всегда считал это ложью. Это было так непохоже на того Аарона, которого он знал.
— Откуда тебе обо всем этом известно?
— Я же сатрап, бывал на некоторых пирах… — На изможденном лице гофмейстера дрогнул мускул. — Мне было стыдно, что я служу такому правителю, и я никогда не предполагал, что он может так измениться. Он приехал ко мне. А потом мы с ним и его военачальником Джубой на рыбацкой лодке отправились ловить пиратов. Я не узнавал человека, которого прежде видел здесь, во дворце. Все изменилось. И так казалось не только мне… Падение с небес окружает какая-то тайна, и лезть в нее не стоит. После этого падения Аарон распустил свой гарем. Женщины, которые знали его по-настоящему хорошо, были удалены со двора.
Ашот растерялся. На что намекает Матаан? Даже мысли об этом — сущая ересь.
— У тебя есть доказательства тому, на что ты намекаешь?
— Только то, что все доказательства исчезли. Женщины, которые могли показать, что возможно, изменилось тело бессмертного, разосланы в самые дальние уголки империи и выданы там замуж. А одна, ее звали Айя, совершила самоубийство, прыгнув в яму со львами. Какая женщина решится на подобное? Женщины могут выпить яд или перерезать себе вены. Выбирают смерть, которая не изуродовала бы тело. Но прыгнуть в яму со львами… — Матаан покачал головой. — В это я не верю. Кто-то помог ей совершить самоубийство.
— Ты хочешь сказать, что Аарон…
— Нет, — решительно возразил Матаан. — Он никогда бы так не поступил. Это сделал кто-то другой, готовый на все, чтобы защитить бессмертного, потому что я целиком и полностью предан новому Аарону, правителю Арама, который во всех отношениях является примером для подражания. Он приносит себя в жертву, чтобы защитить империю и привести ее к новому расцвету. И мы должны быть готовы на не меньшее. Я позабочусь о Кирум.
— Что ты сделаешь?
— Найду окончательное решение, — он вздохнул, но взгляд его был по-прежнему тверд. — Ты действительно хочешь знать больше?
Ашот промолчал.
— Знаешь, что, друг мой, — продолжал Матаан, когда молчание стало давящим, — мы оба — тени бессмертного. Именно мы должны делать то, что должно оставаться в темноте, чтобы ничто не омрачало тот яркий свет, окружающий нашего правителя.
Педали, угри и сюрприз
О верхний люк угря ударилось что-то металлическое, и звук разнесся по тесной лодке, словно удар колокола, и все подняли головы в бледном свете янтаринов. Маленькая лодка стояла неподвижно. «Ну, наконец-то», — облегченно вздохнув, подумал Хорнбори. Он стоял на железной лестнице под люком и держался за рычаг, при помощи которого закрывался покрытый тонким слоем ржавчины люк. Воздух в подлодке стоил смрад от тел, и всякий раз, делая вдох, ему казалось, что язык у него покрыт какой-то шерстью.
Он энергично повернул рукоятку и толкнул люк. С первого раза тот не поддался — приржавел. Затем ему помог кто-то снаружи. Хорнбори наполовину высунулся из узкого люка. Казалось, он родился заново. Даже в отсутствие солнца здесь было гораздо больше света, чем в лодке, и карлик невольно зажмурился. Сделал первый осторожный вдох. В воздухе пахло дымом, только что оструганным деревом, раскаленным металлом, испражнениями подземных лошадок, смазкой и капустным супом. Хорнбори вдохнул глубоко и с наслаждением. Это был запах города карликов! Ничего лучше быть не может. Повеяло родиной, несмотря на то что сейчас он находился в Железных чертогах, а вовсе не в Глубоком городе.
— Эй, шевели уже своей толстой задницей! — заорал на него снизу Галар, — или получишь кулаком туда, где солнце не светит. Двигай! Мы тоже хотим выбраться из этого плавучего гроба.
— Эй, не оскорбляй мою лодку, — послышался глухой голос с кормы, где среди рычагов лежал штурман. Хорнбори ухватился обеими руками за железное кольцо, служившее ступенькой, и полностью выбрался на поверхность. Кто-то схватил его за камзол и помог подняться. Карлик по-прежнему моргал, глядя на непривычно яркий свет. Чуть покачиваясь, он встал на сходни, ведущие со скользкого корпуса угря над другими лодками — к причалу.
— Наконец-то свобода! — заорал шедший следом Галар на весь огромный зал. Постепенно Хорнбори начинал видеть отчетливее, силуэты превратились в фигуры. В гавани было полно рабочих. К причалам в несколько рядов были пришвартованы другие утри. Ему никогда еще не доводилось видеть столько подводных лодок в одном месте. На пирсах стояли воины в длинных кольчугах, встречавшие вновь прибывших. Несмотря на то что из люка не выбралась еще и половина команды, за ними уже причалил следующий уторь, теперь канатами привязывали его. Широкоплечий рабочий дока, одетый только в потрепанные штаны из грубой коричневой ткани, подскочил к лодке, постучал молотком в люк, в знак того, что команда может выходить.
Еще один, более низкий и металлический звук, похожий на удар огромного колокола, заставил Хорнбори вздрогнуть. Он оступился и свалился со сходней в щель между двумя пришвартованными угрями. Корабли слегка покачивались на волнах.
— Держись! — крикнул ему Галар и протянул руку.
Хорнбори выругался — он застрял между лодками. Несмотря на то что его ноги едва погрузились в воду, он провалился достаточно низко, чтобы покачивающиеся лодки сдавили его грудь. Он чувствовал себя мышкой в кулаке шахтера, позволившей поймать себя на горячем: при поедании его сыра. Его раздавит. В отчаянии карлик ухватился за протянутую кузнецом руку.
На лбу у Галара выступила широкая жила — настолько сильно он напрягся.
— Выдыхай, засранец! Сделай это, пока лодки не заставили тебя сделать это во второй раз.
Хорнбори пытался, но в легких давно уже не осталось воздуха. От страха он хватал ртом воздух, словно испуганная собачонка. Сейчас ему наступит конец. Просторная пещера расплывалась перед глазами…
И вдруг давление ослабло, когда прибой растянул пришвартованные угри в разные стороны. Одним рывком Хорнбори втянули на оббитый листовой медью корпус подводной лодки. Грудь и спина болели, на глазах выступили слезы. Он до сих пор толком не мог дышать.
— Мужик, не ной! Тебе еще повезло! — заявил рабочий, стоявший теперь рядом с Галаром. — Не проходит и дня, чтобы кого-нибудь не раздавило между угрями. Здесь, внизу, просто слишком тесно. Этот порт создавался не для того, чтобы вместить в себя целое войско карликов.
— Собирается войско? — недоверчиво переспросил Галар. Хорнбори тоже не поверил своим ушам. Неужели война? Неужели драконы напали на еще один город? И что будет, если небесные змеи узнают, что здесь собираются тысячи воинов-карликов? Город сожгут!
Он удрученно перевел взгляд на высокий свод пещеры, под которым тянулись струйки дыма, и у него захватило дух. На тяжелых ржавых железных цепях там висело намного больше сотни угрей. На покрытых водорослями корпусах белой краской были выведены руны. Они поднимают подводные лодки из воды, чтобы дать место для новых угрей, в портовом бассейне. По большей части это были крупные лодки, рассчитанные на экипаж от пятнадцати и до тридцати карликов. Вдалеке он увидел, как лебедкой поднимают одну из лодок. С покрытого вмятинами корпуса стекала вода. Лодка скользила вдоль массивных железных креплений, вмонтированных в свод пещеры и ударялась о корпуса других лодок, создавая гул, словно от гигантского колокола.
— Эй, подъем, нытик! — рявкнул портовый рабочий. — Вот уже новая лодка причаливает. Здесь не то место, чтобы глазеть.
Галар помог карлику подняться, бросив на него презрительный взгляд. С растрепанной, не самой густой бородой и неухоженными волосами, да с тонкими, но жилистыми руками, он производил не самое лучшее впечатление. «Может быть, поэтому он такой враждебный и странный», — подумал Хорнбори. Несмотря на то что Галар был гениальным кузнецом и алхимиком, он почти никому не нравился, за исключением разве что Нира, стрелка, и калеки Гламира, хозяина проклятой башни, пленниками которой все они были почти полгода.
— Шевелись, засранец! — . заорал теперь и Гламир, стоявший чуть позади и опиравшийся на свой костыль. Вот, он тоже перенял неуважительное обращение Галара. «Нет, — мысленно поправил сам себя Хорнбори, — Гламир тоже всегда был вонючим ублюдком-пьяницей. Он просто перенял от Галара неуважительную манеру обхождения».
Слегка прихрамывая, опираясь на кузнеца, он добрался до каменного пирса. Хорнбори по-прежнему казалось, что земля у него под ногами качается. После бесконечных дней в угре ему постоянно казалось, что он крутит педали — как бывало со всеми подводниками. Как и все его товарищи, все это время он сидел, прислонившись спиной к холодной стене лодки, и крутил педали, приводя в движение коленвал, тянувшийся вдоль всего угря. Водный винт приводила в движение мышечная сила их ног, и только это и позволяло лодке двигаться вперед. Занятие это было жалким и утомительным. Крутить педали приходилось даже прекрасной Амаласвинте. От мук избавили только малыша Фрара. Как и во время первого путешествия, он был пленником грузовой сетки под самым потолком угря. Он был единственным из команды, кому нравилось в душной лодке. Мягкое покачивание и негромкая ругань приводили ребенка в восторг. Вокруг мальчика совсем не те карлики, что нужно! Судя по всему, вырастет он и станет таким же неряхой, как Галар.
Каждый вздох отдавался в легких Хорнбори болезненным уколом. Наверное, он сломал ребро. Одно так точно!
Мрачные воины жестом подозвали их сойти с пирса и идти к ним — мимо высоченных груд различных товаров для войны. Здесь были сотни бочонков грибного и солонины, еще горы мешков муки, гороха и бобов. Из широких туннелей, выходивших в порт, доносился грохот кузнечных молотов. Карлики прошли мимо каравана истощенных, наполовину ослепших подземных пони, тащивших в порт все новые и новые припасы.
Наконец Галар утратил терпение: как так, ему просто машут ручкой и велят проходить. Схватив одного из воинов в кольчуге за грудки, он притянул его к себе. Несмотря на свою худобу, кузнец обладал просто медвежьей силой.
— Ты сейчас немедленно отведешь нас к Эйкину. Мы должны поговорить с ним как можно скорее, речь идет о жизни и смерти!
— Не думаю, что у Старца в Глубине, князя Эйкина, найдется время для такого вонючего мусорщика, как ты. Ни сегодня, никогда бы то ни было еще.
Глаза Галара засверкали тем безумным блеском, который был знаком Хорнбори еще по первой встрече с полубезумным кузнецом и который нагонял на него жуткий страх.
— Ты отведешь меня к Эйкину, если тебе важно сегодня и все последующие дни твоей жалкой жизни есть то, для чего нужно иметь зубы во рту.
Краем глаза Хорнбори увидел, что в их сторону направляется группа воинов с боевыми палицами и секирами. Просто невероятно, каким образом Галар ухитряется в первый же час в чужом городе наживать себе врагов. В принципе, он с удовольствием, посмотрел бы, как проучат вонючего кузнеца, но вполне возможно, что, когда дойдет до драки, стража не станет разбираться, кто был зачинщиком, а кто просто стоял и смотрел. Он прибыл на том же угре, что и Галар, и те неприятности, которые устроил кузнец, коснутся и его.
— Мой друг не имел в виду ничего такого…
— Что? — заорал на него воин, которого Галар медленно поднимал вверх, держа за грудки. — Что он выбьет мне зубы или что он оскорбляет Старца в Глубине? Вам конец, вы…
— Не слушай маленького труса, — прошипел Галар. — Он ничего не решает! — И с этими словами он толкнул воина прямо на гору бочонков, опасно зашатавшуюся от удара.
Гламир перенес вес на здоровую ногу и угрожающе поднял костыль. При этом по его изуродованному лицу промелькнула торжествующая улыбка. Нир передал Фрара Амаласвинте и поднял сжатые кулаки. «Почему эти безумцы так любят драться? И почему я — в самой гуще этой драки?» — в отчаянии подумал Хорнбори.
— Все это просто недоразумение, — отчаянно пролепетал он, уклоняясь от удара палицы. Те воины, которые прибежали на помощь своему товарищу, тоже не любили прояснять ситуацию словами. Не утруждаясь никакими вопросами, они сразу ринулись в драку.
Галар швырнул в них их же товарищем, который снова набросился на него, а затем, широко раскинув руки, бросился в самую гущу драки. Гламир ударил одного из секироносцев костылем по лицу. Карлик, при виде калеки с деревянной ногой замешкался на один весьма решающий миг, поплатился за свое уважение сломанным носом.
Хорнбори сжал в кулак свою неуязвимую руку и блокировал ею нанесенный вполсилы удар секирой. Несмотря на то что удар пришелся ему в запястье, эффект получился разительный. Воин, массивный светловолосый парень с красным лицом, испуганно отпрянул.
— Это… твоя рука… крепче стали…
Хорнбори знал, какое впечатление производят подобные фокусы. Даже Галар забыл о своей кровожадности, когда увидел его впервые. Тогда, в кузнице, Хорнбори случайно сунул руку в странную смесь из кобольдского сыра и драконьей крови, и это стало поворотной точкой в его жизни. Жаль только, что несмотря на все усилия, так и не удалось сделать неуязвимыми другие части его тела.
— Как видишь, оружие не может причинить мне вреда, — с наигранным спокойствием в голосе произнес Хорнбори. — Как думаешь, что может сделать этот кулак, если я по-настоящему разозлюсь?
— Это драконоборцы! — крикнул карлик, что так любил помахать секирой. — Остановитесь! Драконоборцы вернулись!
Клубок дерущихся тут же рассыпался. У Галара под глазом был синяк, Гламир лежал на полу, но как раз пнул набросившегося на него карлика своей деревянной ногой в самое дорогое для него место. Судя по виду обоих, им было жаль, что драка так внезапно завершилась.
Амаласвинта сунула ребенка обратно Ниру и что-то прошипела на ухо одному из драчунов.
— Ты… — недоуменно прошептал он.
— Вот именно, — самоуверенно произнес он. — Я Амаласвинта, которая всегда была желанным гостем за столом вашего князя. Амаласвинта, которой принадлежит свой собственный туннель в Железных чертогах, две из наиболее прибыльных жил в этих краях, а также битком набитая пещера-склад, один из причалов в этом порту и семнадцать этих чертовых угрей, в которых я, пожалуй, больше никогда в жизни не захочу провести и часа.
Несмотря на то что ее красное платье сильно пострадало во время путешествия и пахла она, как может пахнуть карлик, проведя две недели в одном угре с потными карликами, ей удалось заставить всех забыть об этой и предстать в облике княгини.
— Кроме того, я уверена, что Эйкин, Старец в Глубине, оценит, если вы не станете болтать о том, какие гости прибыли в город. Если небесные змей узнают, кто находится в Железных чертогах, это место тоже постигнет судьба Глубокого города.
Слова Амаласвинты произвели совершенно неизгладимое впечатление. Секироносец отозвал своих товарищей, и в его взгляде теперь смешались восхищение и страх. Все карлики мечтали о том, чтобы спустить тиранов с небес, но еще больше боялись за это расплачиваться.
— Я подыщу вам квартиру, — пробормотал светловолосый воин, который еще только что собирался зарубить Хорнбори секирой. — И пошлю гонца к Эйкину. Я… прошу прощения…
— Да ладно, — Галар отмахнулся. — Квартира нам не нужна. Мы расположимся в туннеле Амаласвинты и…
— Ну уж нет! — зашипела женщина. — Довольно времени я провела с дюжиной похотливых карликов в одном вонючем бочонке. И никто из вас не отводил взгляд, если мне нужно было сходить на горшок. Наоборот, у вас глаза едва не вываливались из орбит. Что до меня, то я никого из вас не хочу больше видеть!
— Не заводись ты так, милочка, — Гламир снова поднялся на ноги и облизнул губы. — Наверное, ты забыла о наших прекрасных совместных часах, проведенных в моей башне. Хоть меня-то стоит пригласить в свой туннель. Я ведь всего одним глазом смотрел, когда ты ходила на горшок, — и в доказательство своих слов он поднял повязку, под которой открылся взору покрытый шрамами провал на месте его правого глаза.
— Ты последний, кто переступит порог вместе со мной. Рассказывайте друг другу о своих фантазиях. Правда заключается в том, что я ни с кем из вас не делила постель, вы, вонючие, никчемные отморозки, — и с этими словами она удалилась. Никто из стражников даже не попытался ее остановить.
Хорнбори смотрел ей вслед с удивлением и вместе с тем с облегчением. Он был совершенно уверен в том, что она спала с Гламиром. Как же хорошо, что он ошибался. Солгала она только насчет него. Ему дважды удалось охмурить красавицу. Но кто может устоять перед таким роскошным мужчиной, как он?
Светловолосый воин велел им следовать за ним. Поначалу он пытался расспросить Гламира и Галара о схватке с драконами, но оба они были в мрачном настроении и не произнесли ни слова. Поэтому рассказы о героических поступках взял на себя Хорнбори, тщательно стараясь представить себя в выгодном свете. То и дело он ловил на себе убийственные взгляды Галара, но карлик не мешал рассказывать ему о битве за Глубокий город. Вскоре они добрались до штольни, которая, судя по всему, временами служила импровизированным складом. Рядом с погнутыми кирками и сломанными древками валялись сотни пустых, отвердевших от грязи мешков из-под угля. Судя по расположению, их уже использовали в качестве импровизированных постелей.
Проводник многословно извинялся за то, что так быстро не удалось найти более подходящего ночлега, но Хорнбори лишь отмахнулся. Все лучше, чем в угре.
— А почему созывают войска? — мимоходом поинтересовался Галар, развалившись на куче старых мешков.
Воин растерялся.
— Вы что, действительно ничего не слышали? Объявлена мобилизация детей альвов всех народностей. Грядет великая война в Нангоге. Судя по всему, дети человеческие планируют начать оттуда наступление на Альвенмарк. Мы непременно должны опередить их.
— Было бы неплохо, если бы драконы получили пинка под зад, — заявил Гламир, поковырявшись костылем в ворохе мешков и выгнав оттуда двух крыс.
— Но они на этом не остановятся, — проникновенным тоном воскликнул их сопровождающий. — Сначала им будет нужен только Нангог, но вскоре они замахнутся и на наш мир и наше зерно, на наши стада и шахты. Они же словно орда троллей-мародеров, только в тысячу раз хуже, потому что их возглавляют князья-демоны.
Нангог! Более далекого места Хорнбори не мог себе представить. Мир, о котором он слышал лишь пару историй, больше похожих на сказки. И там им предстоит сражаться? Иначе дети человеческие заявятся в Альвенмарк? Совершенно невероятно.
Однако карлик знал толк во лжи. Эта была продумана настолько скверно, что скорее всего в конце концов окажется правдой. Ложь готовят получше!
— И мы будем сражаться вместе с кобольдами и троллями. Может, еще ко всему прочему, и с драконниками, которые убили наших родственников?
— Небесные змеи решили, что нужно забыть о разногласиях и вражде до тех пор, пока не закончится эта война, — торжественным тоном произнес блондин. Судя по всему, в его лице рассказанная драконниками история оказалась подобна зерну, упавшему на благодатную почву. — Мы будем сражаться бок о бок. Между народами Альвенмарка будет мир, пока мы не освободим Нангог и не победим людей, не проучим их настолько, что они и думать забудут о том, что хотели нас завоевать.
Гламир отрыгнул и повалился на мешки из-под угля. Тут уж Хорнбори решил, что в качестве исключения дальше он промолчит. Скоро они предстанут перед здешним князем и тогда узнают, в чем дело, а не будут выслушивать сказки, которыми карликам морочат головы, чтобы повести их на убой.
Гораздо важнее, чем весь этот бред, сейчас найти место, где можно выкупаться. Хорнбори было противно вонять как Гламир, Галар, Нир и Фрар со своими вечно обосранными пеленками. Кроме того, он уже несколько лун не обрабатывал бороду хорошим маслом и не завивал ее. Как же надоело выглядеть оборванцем. Он — Хорнбори Драконоборец, знаменитость всех подземных городов, и ради своей славы он должен выглядеть как герой. А от героев не воняет!
Гость
Проснувшись, Амаласвинта не сразу вспомнила, где находится. Все хорошо! Наконец-то, после стольких лун. Она лежит в мягкой постели, простыни слегка пахнут розовым маслом. В фонаре из разноцветного стекла горит свеча, погружая ее спальню в приятный, приглушенный свет. Женщина с удивлением обнаружила, что все еще одета в свое красное платье, которое не снимала на протяжении всего путешествия. К нему прилипли все неприятные запахи и дурные воспоминания. Нужно будет приказать сжечь его, чтобы никогда его больше не видеть!
Убрала руки за голову, вытянула ноги. Здорово, когда места достаточно. Пройдет немало времени, прежде чем можно будет забыть о лишениях минувших лун. Нужно выяснить, чем она так сильно прогневила Старца в Глубине, что он изгнал ее в башню Гламира вместе с остальными. Первым делом по прибытии она убедилась в том, что тот особый угорь, который она заказала еще два года назад, все еще стоит на якоре и готов тронуться в путь по ее приказу. Подводный корабль, владельцу которого открыты почти все дороги. Эта лодка могла уберечь ее от изгнания! И почему она не воспользовалась ею тогда? Все произошло так быстро, события застали ее врасплох. Второй раз ничего подобного не случится!
Амаласвинта наслаждалась возможностью лежать в постели, глядеть на пляшущие язычки пламени свечей в фонариках и предаваться размышлениям. Внезапно в нос ей ударила вонь от платья. Кончиками пальцев она развязала шнуровку, стянула его через голову и отбросила в сторону. Через миг за ним последовало восхитительное нижнее белье из самых лучших тканей. Расстегнула пояс, к которому крепились чулки из ягнячьей шерсти, скатала их и тоже отшвырнула прочь. Так, обнаженная, она встала с постели, понюхала правую руку. Вонь никуда не исчезла! Она слишком глубоко въелась в кожу. Волна отвращении к самой себе захлестнула ее с головой.
Амаласвинта энергично хлопнула в ладоши. В дверях почти мгновенно возникла Ламга. Казалось, она хотела что-то сказать, но затем передумала и лишь униженно опустила голову. Служанка и прежде умиляла ее своей чопорностью. Завидев свою хозяйку обнаженной, она всякий раз теряла дар речи.
— Моя ванна готова?
Ламга робко кивнула.
Приказ нагреть воды для горячей ванной было последним, что сорвалось с ее губ прежде, чем женщина поддалась манящему золу ароматной и мягкой постели. Отдохнувшая, легким и пружинистым шагом Амаласвинта вышла из спальни. Она могла даже не смотреть — и так зная, что Ламга краснеет, видя, что ее хозяйка идет обнаженной по короткому туннелю, соединяющему спальню с ванной. Здесь она могла встретиться еще с кем-то из слуг. Просто невероятно, что можно быть настолько стыдливым, как Ламга. «Наверное, она стыдится за двоих», — предположила Амаласвинта.
Как же она любила эту ванную. Она была почти так же роскошна, как та, что была у нее в Глубоком городе и теперь была потеряна навеки. Отделанная полностью темно-красным порфиром, мягко освещенная двумя фонариками с красными стеклами, комната обладала убийственно чувственным шармом, восхитительно соответствовавшим ее теперешнему настроению. Над большим, встроенным в пол бассейном витали облачка пара. Гладко отполированный камень покрылся конденсатом. Пол под босыми ногами оказался скользким. Приятное влажное тепло окружило ее, в воздухе витал аромат миндального масла. Она смоет воспоминания обо всем случившемся. Она… Амаласвинта застыла на ходу. В ванне кто-то был. Наполовину скрытая клубами пара, поднимающимися над большим бассейном, спиной к ней стояла фигура с длинными черными волосами.
— Кто ты? И что здесь делаешь?
Фигура обернулась. Хорнбори!
— Как ты оказался в моей ванной?
Он заговорщицки улыбнулся.
— Твои слуги не увидели ничего необычного в том, когда я — признаю, довольно решительно, — заявил им, что ты ждешь меня здесь. Ты часто принимаешь мужчин в ванной?
— Тебя это не касается! Убирайся отсюда! Немедленно, или я велю прогнать тебя из моей пещеры палками, голым, как есть!
— Ты же меня приглашала. Что за странная перемена настроения? — наигранно обиженным тоном произнес он.
— Приглашала?
— Ну, когда ты объявила при всех, что ни с кем не спала, а у нас точно была интрижка, это могло значить лишь одно: ты хотела избавиться от остальных, чтобы побыть наедине со мной.
Амаласвинта покачала головой. Полнейшее безумие — такие дурацкие отговорки.
— Сейчас я позову своего охранника…
— Стой! — Хорнбори побрел к ней. Что ж, выглядел он неплохо, это нужно было признать, но он был из того сорта мужчин, которые брали себе женщину всю целиком, если она протягивала им мизинчик. Нужно срочно отделаться от него.
— Ты ведь не хочешь, чтобы твой роскошный дворец стал жертвой пожара. Только мы вдвоем можем это предотвратить, — с его длинной, черной бороды капала вода. Кожа его была безупречной, белой как мрамор и почти без шрамов.
Амаласвинта с ужасом вспомнила те немногие ночи, которые даровала Гламиру, чтобы добиться его расположения. Все тело его было покрыто страшными шрамами. Вся левая половина — изуродована. У него не было одной ноги, одной руки и даже одного глаза, а то, что не отхватили изумрудные пауки, выглядело так, словно они с наслаждением резали его на части. Чудо, что Гламир не умер от этих ран. И это было то единственное, что ее в нем восхищало. Он пил беспробудно, от него воняло, и он считал себя величайшим любовником во всех подземных городах, хотя его силу в лучшем случае можно было назвать весьма посредственной.
Хорнбори был совсем другим. Он принадлежал к числу тех немногих карликов, которые любили мыться. Уже одно это ставило его выше остальных бородатых мужланов, запертых в башне Гламира, и выше большинства придворных князя Эйкина. При этом он был еще и чертовски привлекателен — длинные волосы, мечтательный взгляд больших глаз и густая мужская борода. Кроме того, он был хорошим любовником, обладая той редкой смесью страсти и уважения, превращая одну-единственную ночь в чудесное воспоминание на всю оставшуюся жизнь. К сожалению, Хорнбори прекрасно осознавал это, и уже хотя бы поэтому его следовало прогнать. Его появление здесь — поразительная наглость! В Железных чертогах он никто! Без средств, без влияния на важнейшие семьи, он пришел сюда потому, что она может стать ключиком к получению власти.
Когда Амаласвинта не ответила, он снова задал вопрос, на этот раз более серьезный.
— Ты действительно собираешься прятаться в этом дворце? Ты знаешь, что хотят сделать Гламир и Галар?
Конечно же, она знала это. Несмотря на то что оба кузнеца были по своей природе молчунами, в постели язык развязывался у обоих. Они хвастались наконечниками, которые раз и навсегда покончат с правлением драконов. Оружием, которому нечего было противопоставить.
Судя по всему, Хорнбори догадался, что это для нее не тайна.
— Мы должны остановить их! Если они убьют одного из небесных змеев, то остальные довольно быстро узнают, откуда появился этот наконечник. Они принесут свой огонь и в Железные чертоги!
Амаласвинта кивнула.
— Так и будет. Но мне интересно, что творится в твоей голове, если ты считаешь, что можешь явиться в мою ванную без приглашения и обсуждать подобные темы?
Карлик пристыженно потупился.
— Вероятно, твое очарование лишило меня остатков рассудка…
«Вот негодяй, — подумала она, но не смогла сдержать улыбки. — Умеет завоевать женщину!»
— Предположим, я окажу тебе милость и подарю одну ночь. Что ты можешь предложить мне взамен?
— Всю свою страсть! — Взгляд его полыхнул надеждой, в иссиня-черной бороде сверкнули ослепительно белые зубы, когда он улыбнулся.
— Ты знаешь, что я имею в виду, — холодно ответила она, хотя притворяться становилось все труднее и труднее. Ей хотелось переспать с чистым мужчиной, знающим, чего он хочет. Всего одну ночь…
— Они покажут Эйкину оружие, попросят у него поддержки в борьбе с небесными змеями. Впрочем, они опасаются, что он поведет себя как трус и откажется, хуже того, что он отнимет у них все их чудесные наконечники и навеки спрячет их в одной из своих самых глубоких сокровищниц. Поэтому они изготовили второй комплект и спрятали его в нашем угре, устроив довольно хитроумный тайник. Я почти уверен, что они попытаются смешаться с воинами, которых мобилизовали, чтобы служить в войске небесных змеев. Так они смогут достаточно быстро подобраться к одному из крупных драконов и попытаться убить его.
Амаласвинта задумчиво кивнула. Все это звучало очень и очень похоже на Галара. Он был тот еще негодяй, не доверял никому и всегда оставлял себе пути к отступлению.
— Где тайник?
Хорнбори ослепительно улыбнулся.
— Это будет моим тебе утренним подарком. Эйкин наверняка оценит, если ты расскажешь ему об этом замысле.
Амаласвинта вошла в ванную.
— И каково же это — предавать друзей?
— Разве есть цена достаточно высокая для того, чтобы город жил?
Она провела рукой по его широкой груди. Он негодяй, но негодяй привлекательный.
— Теперь я знаю, что ты подаришь мне утром. Но чего хочешь ты, Хорнбори?
Он поцеловал ее.
— Одно желание ты можешь исполнить сразу. А второе немного позже.
Бремя власти
Эйкин стоял на коленях рядом с орудием, лежавшим на полу посреди просторного зала. Старец в Глубине отчетливо чувствовал в коленях одолевавшую его подагру. От деревянного древка копья остались лишь обломки прямо под насадкой, соединявшей наконечник с древком. В верхней части насадки виднелись восемь лезвий поменьше, находившихся по отношению к ней под прямым углом.
— Мы с Гламиром долго возились с этими наконечниками, — самоуверенно заявил Галар. — Та еще была работенка. Но в конце концов мы создали нечто совершенно необыкновенное!
«Выглядит этот парень так, что просто позорит весь карликовский род, какой-то оборванец», — подумал Эйкин. Штаны его настолько поблекли, их столько раз штопали, что разобрать, какого цвета они были изначально, не представлялось возможным. Также на нем был кожаный жилет без застежек на голое тело. Вряд ли кому-то приятно смотреть на худощавый торс плохо питающегося карлика, совсем другое дело — туго набитое круглое брюхо. Но каким бы уродом он ни был, это был настоящий гений! И; как и все гении, с которыми Эйкин повстречался за свою долгую жизнь, Галар тоже, судя по всему, не представлял, каких дел можно натворить, применяя его изобретение.
— Маленькие лезвия выскакивают сразу же, как только наконечник копья находит цель, — гордо пояснял кузнец.
— Я так и понял, — хриплым голосом произнес Эйкин. — Пружинный механизм, я полагаю.
— Точно!
Князь с трудом поднялся.
— И кто об этом знает?
— Почти никто. Нужно держать все в секрете. Страшно подумать даже, что произойдет, если об этом узнают небесные змеи.
Эйкин кивнул.
— Славный мальчик! Но все же скажи мне точно, кто знает. Я должен все взвесить. В этом вопросе мы не имеем права допускать ошибку, ты же наверняка понимаешь.
Галар недоверчиво нахмурился.
— Мы не совершаем ошибок…
Князь покосился на стену из прочного камня, которую копье пробило с легкостью, словно перьевую подушку.
— Имена, мальчик! — произнес он уже чуть пожестче.
— Некоторые ребята из башни Гламира. Кроме того, Нир, Хорнбори и Амаласвинта. Остальные, которые прибыли с нами в угре, понятия не имеют, что за груз они везли.
Эйкин кивнул. То же самое сказала ему и Амаласвинта. То, что он должен сделать с Галаром, просто позор. Но сейчас не та эпоха для таких героев, как он. Старец в Глубине подошел к стене, недоуменно разглядывая дыру в форме звезды, оставленную копьем в стене толщиной более восьмидесяти шагов. Просто невероятно. Он представил себе, что может сделать такое копье, если попадет в одного из небесных змеев, как оно разрубит мозг или внутренности и свергнет с небес высокомерного бога-дракона. Как ему хотелось увидеть это!
Но как только падет первый дракон, выжившие найдут стрелка. И очень быстро поймут, откуда он взялся. Они не остановятся, убив лишь убийцу дракона. Однажды они уже продемонстрировали это.
— Ты создал настоящее чудо, — искренне признал Эйкин.
— Мы сделаем копьемет еще сильнее. Нам только понадобится хорошая пружинная сталь, большая кузница и…
Старый правитель покачал головой.
— Это привлечет внимание. Так не пойдет, — он отвернулся от скалы и прошел к туннелю, ведущему в тронный зал.
— Нам нужен мощный копьемет, князь. Лишь сила оружия решает, насколько далеко полетит снаряд. Копье ничто не сможет остановить. Оно проходит плоть, сталь и камни, словно сквозь воздух. Если у нас будет копьемет, способный стрелять на расстояние в одну милю, он пробьет все на своем пути. Возможно, даже двух небесных змеев.
Смех Эйкина прозвучал искусственно.
— Копьемет, стреляющий на милю… Такого не бывает!
Галар не позволил сбить себя с толку. Напротив, недоверие старца еще больше раззадорило его.
— Такого оружия
пока нет, мой князь. Но мы можем создать его! Дай нам средства на разработку и постройку, и я обещаю тебе, что не пройдет и года, как в твоем тронном зале будет стоять копьемет, какого весь Альвенмарк не видывал! У меня уже есть идеи…
— Идеи, — резко отмахнулся Эйкин. — Каждый день ко мне приходят кузнецы с идеями, и всем подавай золото Железных чертогов.
— Я понимаю, мой князь, но что кажется тебе менее вероятным? Копье, способное пробить камень и сталь, словно пергамент, или копьемет, стреляющий в два раза дальше тех, что создавали прежде?
Князь проворчал что-то себе под нос, идя дальше и дальше по туннелю. При каждом шаге он чувствовал укол в правом колене. Сегодня был один из худших дней для подагры. Только он встал, как боль пронзила суставы пальцев ног, он едва сумел сесть. А потом еще это… Галар ему нравился. Именно такие мужчины, как этот кузнец, и сделали возможным существование городов в подоле земли. Мужчины, строящие дерзкие планы, осмеливающиеся претворять свои идеи в жизнь.
«А вот я никогда не был настолько смел, — с горечью подумал Эйкин. — Всегда стоял обеими ногами на земле и осмеливался только на выверенные действия. Так я поступлю и сейчас».
Несмотря на то что Железные чертоги были вдвое больше Глубокого города, уничтоженного небесными змеями в течение часа, он ни на миг не сомневался, что его город, тоже падет. И ради своего народа он обязан отбросить рискованные мечты!
Они молча прошли последний участок пути, пока туннель не закончился, перейдя в большой тронный зал. По совету Амаласвинты Эйкин позаботился, чтобы не было свидетелей. Лишь Гламир ждал их в роскошном просторном зале со стенами из жадеита цвета морской волны, на котором золотом были выгравированы руны, повествуя о великих деяниях героев Железных чертогов.
Глядя на все эти славные подвиги, Эйкин стыдился того, что предстояло сделать теперь. Внезапно он почувствовал бесконечную усталость и впервые в жизни пожалел, что не переложил бремя княжения на другие плечи, помоложе.
— Ну, что? — взволнованно поинтересовался Гламир.
— Действительно впечатляет. Ничего подобного я прежде не видел и не поверил бы, если бы вы мне об этом рассказали. Этот металл создан для того, чтобы перевернуть весь миропорядок.
Гламир восторженно хлопнул ладонями по копьемету, к которому прислонялся.
— Ну, что я говорил? Наподдадим драконам под зад так, что они в жизни не забудут! Теперь нам понадобится лишь копьемет помощнее, чтобы не пришлось подходить к этим тварям слишком близко.
— М-да, — пробормотал Эйкин себе под нос и направился в сторону своего трона, стоявшего в конце просторного зала на пьедестале, к которому вели семь ступеней. «Как же я устал от роскоши и ответственности», — подумал он.
Поднявшись наверх, он потянулся к колотушке для гонга. Галар, шедший за ним и постоянно что-то говоривший, вдруг умолк, когда послышался первый низкий звук. Понимание чувств других не было сильной стороной кузнеца. Эйкин осознавал, что в этом деле действует непоследовательно. Сердце и разум желали совершенно противоположного. Его не сумел бы переубедить даже человек, умевший обращаться со словами, а уж Галар — тем более.
Князь снова ударил в гонг, и всего несколько мгновений спустя в небольшие двери, спрятанные за высоким троном, ворвались его лейб-гвардейцы.
Галар уставился на него в Недоумении.
— Что…
Кузнец был настолько потрясен, что даже почти не сопротивлялся.
— Предательство! — закричал Гламир, хватая одно из смертоносных копий, стоявших у стены рядом с оружием. — Будь ты проклят, Эйкин. Ты и все твои ублюдки, порождение твоих чресл, — и с этими словами Гламир вставил копье в направляющую шину орудия, с трудом повернул тяжелую махину, целясь прямо в княжеский трон.
Эйкин замер у трона. «Если так все и закончится, то пусть», — с тяжелым сердцем подумал он, а его воины уже бежали по залу.
Слышны были лишь топот подбитых железом сапог и щелчки поворотного механизма, с помощью которого взводился копьемет.
Для калеки Гламир двигался поразительно проворно. Ничто не могло вывести его из равновесия. Когда стражники скрутили его, копьемет был почти взведен.
— Кто эти двое? — поинтересовался Байлин, капитан его лейб-гвардии, поднимаясь по ступенькам к трону, не сводя недовольного взгляда со стоящих в зале пленников.
Обычно Байлин много не говорил. Он никогда не забрасывал Эйкина вопросами, но, судя по всему, решил, что стоящий посреди тронного зала копьемет — это уж слишком. Эйкин выбрал это место для демонстрации только потому, что Галар потребовал два зала, разделенных между собой, поэтому тронный зал и прилегающий к нему зал для заседаний совета показались ему подходящим вариантом.
Эйкин уже пожалел, что вообще согласился на это, и поэтому громко и раздраженно объявил:
— Это два сумасшедших кузнеца, не надо было мне их вообще слушать. Они хотели показать мне оружие, а затем решили шантажировать. Ты сам видел, как они наставили на меня копьемет. Нужно избавить мир от этих мятежников. Отведи их в удобную, но надежную пещеру и позаботься о том, чтобы им принесли хороший последний обед для приговоренных.
— Последний обед для приговоренных? — Байлин в недоумении уставился на него. Последняя казнь в городе состоялась много лет назад, и тогда, в отличие от сегодняшнего дня, речь шла о крайне гадком преступлении: купец отдал приказ отливать золотые монеты с оловянной сердцевиной и чеканить на них изображение Железных чертогов.
— Они будут обезглавлены сегодня же вечером!
— Но приговорить к смертной казни может только совет….
— Если ты не ослеп, то видел, что эти двое угрожали моей жизни, Байлин. В подобных случаях приговор могу выносить я один, без одобрения совета. Так что позаботься о том, чтобы оба этих безумца провели свои последние часы с как можно большим комфортом. Кроме того, ты должен разыскать карлика по имени Нир и тоже взять его под арест. Он заодно с этими двумя и разделит их судьбу. Мне хотелось бы, чтобы казни прошли тихо, не привлекая к себе особого внимания. Мы готовимся к войне. Нам не нужны волнения и слухи о покушении на мою жизнь. Ты ведь собирался заложить туннель в восточных залах, чтобы устроить там чудесную резиденцию для своей семьи. Если ты устранишь эту неприятность аккуратно, я велю обер-штейгеру выполнить твое желание.
Байлин пристально поглядел на него. Он был парнем гордым и лишь выпив был склонен к тому, чтобы попадать в истории из-за мелочей. Но в трезвом состоянии всегда вел себя разумно и сдержанно. Таким взволнованным, как сейчас, Эйкин никогда прежде его не видел.
— Твое желание для меня закон, — наконец сдавленным голосом произнес капитан. Затем он повернулся и подал знак увести Галара и Гламира, которым стража уже успела заткнуть рты кляпами.
Эйкин рухнул на высокий трон. Он осознавал, что Байлин считает его решение несправедливым и большинство карликов поддержало бы его. Но всякий, кто знает о копьях, способных убить драконов, представляет угрозу для Железных чертогов. Единственно мудрым решением было решить эту проблему навеки. Теперь осталось позаботиться о Хорнбори.
Совет драконов
Дождь как из ведра, яростно поливавший массивные кроны деревьев, постепенно стихал, но капли дождя пока еще густыми потоками стекали по чешуе Темного. Великий дракон лежал, вытянувшись в теплой воде мангровых зарослей, и слушал мысли своих братьев. Они спорили по поводу войны в Нангоге, которая разворачивалась не так, как они ожидали.
Ему было тяжело следить за ходом разговора, мысленно он то и дело возвращался к Нандалее. Он должен быть в саду Ядэ! Ее беременность протекала необычно — дети росли слишком быстро. Он
хотел быть в саду Ядэ, когда это произойдет, если один из детей окажется таким же, как тот сын, которого он у нее уже забрал. Дракон с ужасом думал о том, что такое это создание — нечто среднее между эльфом и драконом. Своими когтями он ранил Нандалее и двух других детей прямо в утробе. Он был полон злобы, но старейший из драконов не сумел убить его. Чешуя у существа была бледная, желтовато-белая, но глаза как у него — цвета ярко-синего неба. Заглянув в эти глаза, он понял, что пропал: решение убить чудовище исчезло.
Сейчас это существо было уже размером с волка. Позавчера оно убило впервые. Маленькую обезьянку, которую растили его газалы. Три года оракулы ухаживали за ним, и вот химера растерзала его. Несмотря на вопли оракулов, Дыхание Ночи гордился им. Каждый дракон по сути своей хищник, желание охотиться и убивать у них в крови. Может быть, это существо, которое однажды будет ходить на двух ногах, как эльф, его сын?
Золотой странно посмотрел на него. Может быть, брат прочел его мысли? Нельзя допустить этого, он — последний, кто должен узнать о детях. Возможно, он тоже отец одного из детей, созревавших в чреве Нандалее. Он потребует, чтобы ему показали их, и если подумает, что является отцом одного из них, то отнимет его. Они особенные — те дети, что растут у Нандалее! Пронизаны силой, какой Дыхание Ночи никогда прежде не чувствовал в эльфах. Они не должны попасть в руки Золотого. Нельзя, чтобы их воспитывали в свете его представлений. Он превратит их в настоящих чудовищ в обличье эльфов!
Дыхание Ночи перевел взгляд на кроны деревьев. Они пригибались под яростными порывами ветра, слышался треск тонких веток. Непростые настали времена для трех миров. Слабые падут, как те ветки, которые буря срывает с деревьев.
Из-за густых облаков показалась луна. Серебристый свет осветил массивные чешуйчатые тела, лежавшие в затхлой воде среди деревьев. Они показались друг другу во всей своей красе лишь потому, что поблизости не было никого из других детей альвов. Они были стары, как мир, и росли с того самого дня, как вылупились из яиц. Медленно, как старые деревья. Несмотря на это, они достигли такого размера, что даже эльфийские князья и минотавры от страха теряли дар речи, стоило им открыть свой истинный облик. Каждый из них был размером с холм. От носа до кончика хвоста насчитывали более ста пятидесяти шагов. Клыки были размером больше тролля. Мамонт был бы им на один зуб, его даже не пришлось бы рвать на части. Ничто в этом мире не могло сравниться с ними. Все остальные драконы рядом с ними казались просто червяками. Одни лишь альвы знали об истинных размерах своих первых детей. И так и останется, пока не начнется последняя битва. Пока не будут сброшены все маски, и они не смогут показаться во всей своей мощи. А до тех пор они с помощью магии делали свои тела меньше, искажая реальную действительность. Так же, как временами все они принимали облик эльфов или других детей альвов, так же создали они себе и облики, которые хоть и пугали низших детей альвов, но не заставляли их замирать в безмолвном ужасе. Однако превращение, делавшее их меньше, было болезненным. Не по завершении, а только во время трансформации. Поэтому драконы лишь изредка принимали свой изначальный облик.
Буйство стихий заставило всех замолчать. На миг они перестали обмениваться мыслями, уважая желание друг друга побыть наедине. Семеро не боялись капризов природы, напротив, они наслаждались ими. Во время бури, когда разветвленные молнии пронзали небеса, а тяжелые капли дождя барабанили по массивным телам, они особенно остро чувствовали себя живыми. Они сами были подобны буре, каждый в отдельности представлял особую стихию, а когда они держались вместе и действовали заодно, то могли сравняться по силе даже с альвами.
И, несмотря на все это, события в Нангоге разворачивались неблагоприятно. Нельзя было допускать такого жалкого поражения, когда они атаковали Зелинунт. И никто лучше Темного этого не знал. Только из-за того, что он действовал не заодно с братьями, удар, способный уничтожить девантаров, пропал втуне. Единственное, чего они добились, так это того, что теперь их враги действовали решительно, как никогда прежде. Всех чудовищ, в которых превратились Зеленые духи после того, как Нангог пробудилась после эонов сна, дети человеческие перебили. На охоте они действовали последовательно, брали числом, не обращая внимания на ужасные потери, пока ужасные дети Нангог не падали замертво — зачастую утыканные сотнями стрел.
—
Если что-то срочно не предпринять, мы потеряем Нангог, — мысли Приносящего Весну нарушили всеобщее молчание. Младший брат редко высказывался столь однозначно, был самым сдержанным, спокойным и прагматичным из них, едва ли не робким.
—
Даже собиратели облаков не все на нашей стороне, — снова подал мысль-голос Пламенный. Он не мог усидеть на месте. Темная вода мангровых зарослей вокруг него превратилась в грязную кашу. —
Я не понимаю! Мы хотим принести им свободу, а они не сбрасывают детей человеческих, которые привязали к их телам огромные и уродливые корабли. Кажется, им нравится находиться в рабстве. Нужно поджечь парочку, заставить рухнуть с небес, показать, что будет с колеблющимися.
—
Этим мы добьемся только того, что восстановим против себя даже тех, кто колеблется, — возразил Дыхание Ночи. —
Мы ввязались в эту войну, не имея четкого плана. Слишком глупо было надеяться на то, что Нангог справится со всем сама, и теперь все стало хуже, чем прежде. Девантары хозяйничают в мире великанши решительнее, чем когда бы то ни было, а после пожара в Зелинунте они пойдут на нас войной, как только сломят сопротивление Нангог.
—
Пока что мы еще не бились ни в одном сражении, а ты говоришь так, словно нас уже победили — Золотой выпрямился, поднимаясь над деревьями, сердито хлестнул хвостом по густому подлеску. —
Мы тоже можем выставить тысячи воинов. Вскоре первые из них будут готовы войти в Нангог.
—
Неужели это похоже на встречу победителей? — хитро поинтересовался Дыхание Ночи. —
Мы всякий раз собираемся в новом месте. Сидим, как сегодня, в грязи мангровых зарослей у Лесного моря или, как одиннадцать дней тому назад, в продуваемой всеми ветрами долине у подножия Головы Альва. И давайте уж признаемся себе, что девантары отреагировали на пробуждение Нангог быстрее и решительнее, чем мы предполагали. Кому-нибудь из вас кажется, что до триумфа рукой подать? Прошу, скажите мне, братья. Признаюсь честно, я пал духом.
—
Думаю, просто считать головы недостаточно. Один тролль уравновешивает много воинов-людей. Хороший план может заменить тысячи недостающих воинов, — было отчетливо слышно, как сильно разозлился Золотой и как ему приходится сдерживать себя и сохранять вежливый тон. —
Давайте подберем поле битвы, на котором мы не можем проиграть.
—
А почему девантары согласятся сражаться против нас в подобном месте? — поинтересовался Красный. —
Вместо того, чтобы строить бесконечные планы, давайте сами пойдем в бой. Поведем своих воинов! Мне не терпится растерзать девантара. Хочу почувствовать, как он испустит последний вздох под моими когтями. Настало время нам наконец-то отомстить за убийство Пурпурного. Начнем с Ишты, которая так любит похваляться, его убийством. Я хочу оторвать ей крылья, как поступают с мухами злые дети.
Темный закатил глаза. Он чувствовал, что даже Золотой не готов пойти на столь вопиющую непредусмотрительность. Красный был самым страстным из них. Тем, за кем нужен глаз да глаз. Он любил смешиваться с детьми альвов и соблазнять их женщин. От него можно было ожидать чего угодно.
—
Разве не разумнее было бы подумать о том, как усилить Нангог? — вмешался в разговор Изумрудный, как обычно, пытаясь утихомирить братьев. —
Это ее мир. Пусть она несет на себе основной груз сражений.
—
Мы должны найти вторую половинку сердца… — Дыхание Ночи перевел недоверчивый взгляд на Золотого, который посеял эти слова в их мысли. Его брат любил появляться во всей красе даже в столь ненастную ночь. Слабый свет звезд и луны, которая смутно сияла за облаками, казалось, ласкал лишь его. Его чешуя сверкала, а глаза блестели внутренним воодушевлением.
—
Для этого нам нужно знать, где искать сердце Нангог, — напомнил Темный. —
И даже если бы нам удалось узнать это, девантары наверняка хорошо охраняют его. Они тоже прекрасно понимают, что сердце великанши решит вопрос победы или поражения в Нангоге. Разумно ли ввязываться в бой на Дайе, в их мире, на их условиях? Зачем облегчать им задачу? Они поймет, чего мы хотим, и будут готовы.
—
Неужели вы все трусы? — Каждое слово Иссиня-черного было подобно удару кинжала в их мысли. Он яростно хлестнул хвостом по воде и свалил молодое деревце. —
Мы — боги! Мир дрожит под нашим взглядом. Наше пламя способно расплавить даже самую твердую скалу. Ничто не может противостоять нашим когтям. Давайте отправимся в их мир, растерзаем девантаров и отнимем сердце Нангог. Зачем посылать наших воинов в бой, в котором надлежит сражаться нам? Неужели вы настолько трусливы, что не можете рискнуть своей кровью за то, чего желаете? Я не узнаю вас, братья!
«Вечно одно и тоже, он слишком горяч, — раздраженно подумал Темный. — Единственный выход — действовать взвешенно и неторопливо».
—
Верно! — поддержал его Пламенный. —
Вырвем сердца из их груди!
—
Одна из моих драконниц сейчас разыскивает вторую половинку сердца великанши, — вдруг заявил Золотой. —
Давайте подождем ее возвращения.
—
Ты посылаешь драконницу на Дайю, хотя мы договорились, что никто из наших избранников не станет больше рисковать быть обнаруженным? —возмутился Изумрудно-зеленый. —
А что еще ты делаешь, не посоветовавшись с нами?
—
На нее можно положиться, и до сих пор она не потерпела ни разу поражение.
Высокомерие Золотого становилось невыносимым.
Дыханию Ночи очень хотелось разорвать горло собственному брату. Что он себе возомнил, раз позволяет себе игнорировать принятые Советом решения!
—
Своими поступками ты насмехаешься над нами, — зарычал теперь и Красный.
—
Кого ты поспал? — требовательным тоном поинтересовался Иссиня-черный.
—
Ливианну. Вы все ее знаете. Она была наставницей в Белом чертоге. Она помогала пробудить Нангог, и она знает, где прячут потерянную половинку сердца. Если повезет, она принесет его нам, и мы покончим с войной в Нангоге.
—
Ты должен был поставить нас в известность! — не сдавался Красный.
—
Зачем? — с раздражающим спокойствием поинтересовался Золотой. —
Посылать более одного драконника было бы неразумно. Так что изменилось бы? Наш брат, Дыхание Ночи, не управляет Советом. Просто наблюдает, как мы ссоримся, хотя его обязанность, как старшего, Перворожденного, вести нас к намеченной цели. Но вместо того, чтобы действовать, мы все говорим и говорим. Нангог ускользает от нас. С каждым часом возрастает власть девантаров. И что делает наш брат? Он размышляет о грядущих родах предательницы Нандалее, которая находится под его защитой.
Все повернулись к нему.
—
Он прочел мои мысли глубже, чем позволяют правила вежливости. И да, то, что он говорит, правда. Я защищаю Нандалее и тревожусь за нее.
—
Благополучие какой-то эльфийки его интересует больше, чем судьба нашего мира. Он не заслуживает более быть первым среди нас! Он нас предает. Он не заслуживает нашей верности, — пикировал Золотой.
Темный почувствовал, как эмоции захлестнули братьев. Все они были мысленно связаны, друг с другом, и все чувства были искренними и неприкрытыми. Ненависть Пламенного, разочарование Изумрудно-зеленого, недоумение Иссиня-черного, постепенно перераставшее в гнев.
—
А что же делает нашим предводителем тебя? — наконец спокойно поинтересовался он. —
То, что ты нарушаешь наши законы и проникаешь в мысли, которые не должен читать? И со сколькими из наших братьев ты это уже проделывал? Ты заявляешь, что я предал наше дело, и тут же попираешь один из наших старейших законов.
Дыхание Ночи почувствовал, как переменилось настроение братьев. Он прекрасно знал, что у каждого из них были свои маленькие тайны, мысли, которыми они не хотели делиться с остальными.
—
Ты по
слал драконницу на верную смерть. Думаешь, я не знаю, что теперь у тебя новая фаворитка — Бидайн? Как будто никто из нас прежде не сталкивался с проблемой соперничества среди учеников. И разве мы не решаем его одним и тем же способом? Если дни величайшей славы драконника уже позади, мы посылаем его на миссию, в которой он должен погибнуть… Почему же Ливианна найдет то, что девантары целую эпоху скрывали от нас и наших разведчиков из Голубого чертога? Именно сейчас, когда девантары настороже, как никогда прежде. Не корми нас ложными надеждами, брат. Ты хочешь быть главным? Тогда приходи на нашу следующую встречу с планом, благодаря которому мы сможем нанести детям человеческим сокрушительное поражение в Нангоге. Главой становятся благодаря поступкам, брат, а не словам.
—
Да, приходи с планом сражения! — тут же поддержал его Пламенный.
Теперь Темный отчетливее чувствовал недовольство братьев по отношению к Золотому.
—
Встречаемся через десять дней! — оборвал гул голосов мысленный голос Золотого. —
Ия покажу вам, как мы опрокинем полчища под знаменами девантаров!
Он казался поразительно уверенным в себе. Если ему действительно удастся одержать великую победу, то следующее, что он сделает, это отнимет у него верховенство в Совете. Темный попытался проникнуть в мысли брата глубже, чем было принято, но судя по всему, Золотой был к этому готов и отгородился от него потоком воспоминаний о давно минувших днях. «Если он победит, мне конец, — подумал Темный, — а если я попытаюсь помешать ему победить с помощью интриг, то предам Альвенмарк. Остается лишь надеяться, что собственная самоуверенность станет для него погибелью».
Но об этом нужно будет думать завтра! Сейчас же пора возвращаться к Нандалее. Он не видел ее с тех пор, как отнял у нее ребенка, зная, что не стоит показываться ей на глаза. Она никогда не простит его за то, что он совершил, даже если однажды, возможно, поймет, что тем самым он спас ей жизнь.
— Давайте закончим встречу, братья! — потребовал Приносящий Весну, распахнув светло-зеленые крылья. — Увидимся
через десять дней у Башни Бледных цветков в озере Лотосов, и я с нетерпением и радостью буду ждать продуманного плана, которым решил удивить нас Золотой.
Его последние слова были пропитаны иронией, но Темный отнюдь не был уверен в том, что его вечный соперник потерпит поражение. Возможно, он нарочно подвел собрание к такому завершению, чтобы в следующий раз удивить всех планом сражения, над которым размышлял давным-давно.
Все они прилетели с разных сторон, в разное время. Теперь же, когда всякий стремился как можно скорее покинуть мангровые заросли, их крылья ломали густые кроны деревьев, хвосты вырывали с корнями деревья, не один век сражавшиеся с силой приливов и отливов и яростными бурями.
Темный чувствовал, что Пламенный, Золотой и Иссиня-черный наслаждаются тем хаосом, который устроили они все. Изумрудно-зеленому было все равно, ему просто хотелось поскорее убраться отсюда, чтобы поразмышлять в укромном месте. Приносящий Весну же снова сложил крылья, решив дождаться, пока уляжется буря. А Красный приветствовал бурю диким криком, заходясь в экстазе, первым взмыл в воздух, не обращая внимания на сыплющиеся на него ветви, и унесся на запад, вслед за тяжелыми грозовыми тучами.
Крупная ветка ударила Темного прямо под левым глазом. Он покачал головой, чувствуя глухую боль, и в тот же миг его тоже захлестнуло очарование поднятой ими бури. Они могли уничтожить целый флот, просто пролетев прямо над ним, ломая мачты и опрокидывая суда разбушевавшимися шишами. Сильно взмахнув крыльями, он взмыл в небеса. Мокрая листва хлестала его чешую, но он практически не чувствовал ее. Нестись верхом на буре — что может быть радостнее, что еще может вынуть из мыслей тупое жало сомнений? Дракон поднимался все выше и выше, прорвал влажную пелену дождевых облаков, и тогда над ним остались лишь луна и звезды.
Он увидел, что вдалеке, на расстоянии многих миль, разлетаются в разные стороны его братья. Их чешуйчатые тела сверкали в свете звезд: на высоте капли дождя превратились в мелкие кристаллики льда.
Многие дети альвов почтительно называли их радужными змеями, и когда-то, прежде чем Небесный и Пурпурный пали жертвами кровожадных девантаров, все они соединяли в себе все цвета радуги. Лишь он всегда был другим со своей черной чешуей. Нужно больше думать о братьях и меньше о Нандалее. Нужно остановить девантаров!
«Я тоже подумаю о грядущем сражении, — решил дракон. — Нам нужна победа, чтобы дети Альвенмарка не теряли веру в силу радужных змеев». Темный был уверен в том, что война будет долгой. Девантары тоже знают, что развязана война богов. Не будет никаких переговоров, не будет перемирий. Война закончится только тогда, когда будут уничтожены либо девантары, либо они, небесные змеи.
Он скользнул взглядом по мангровым зарослям, сквозь пелену дождевых облаков, где Приносящий Весну как раз взмыл в небо. Последним. Их отлет уничтожил лес протяженностью более чем в милю. Не устояло ни одно дерево. Ни одна буря не могла натворить больше бед. «Объединив свои силы, мы можем одолеть любую стихию, — меланхолично подумал он. — Если бы только не было так тяжело подчинить всех одной цели и заставить объединить усилия!»
В очерченном мелом круге
Набор лежал в постели, прислушиваясь к звукам поднебесного корабля, как делал уже сотни раз. Обычно при этом ему удавалось забыть обо всех тревогах и быстро погрузиться в дремоту, но с тех пор, как они оставили позади Вану, не было еще ни одной ночи, чтобы он спал спокойно. Теперь его постель стояла в центре маленькой каюты, которая полагалась ему как лоцману. Он прикрепил ее к деревянному полу с помощью шурупов, поскольку сильные ветра то и дело принимались раскачивать корабль. Полет над. облаками не был спокойным, как над обычными областями Нангога. Впрочем, сейчас за них был хотя бы ветер, он постоянно гнал их на северо-северо-восток, навстречу цели. Словно бы духи бури хотели, чтобы Барнаба нашел лед мечты.
Половина команды дезертировала в Вану. Оставшегося количества людей едва хватало, чтобы выполнять необходимые на корабле действия. Даже сам Набор сегодня лазал по вантам, чтобы сбивать лед с такелажа. Бесконечная работа, поскольку канаты снова облачались в морозные одежды быстрее, чем они успевали сбивать лед. Набор сумел убедить Барнабу снова заняться этой бесконечной работой! Решение священнослужителя было слишком легкомысленным. Нельзя сдаваться. Замерзшие канаты становятся хрупкими, могут сломаться под собственным весом, а это будет значить гибель корабля, который скользит по небу благодаря тому, что привязан канатами к телу собирателя облаков.
Лежа на низкой кровати, старый лоцман вытянул руку из-под одеяла. В комнате было ужасно холодно. Даже под тремя одеялами он все никак не мог согреться по-настоящему. Негнущиеся пальцы ощупывали истоптанные половицы, искали то место, где тонкий отросток корня корабельного древа давал возможность связаться с
Ветром, дующим от наливающегося дождем горизонта. Уже не первый день собиратель облаков чувствовал себя плохо. У него отмерзло много щупалец. Путешествие было для него еще более убийственным, чем для людей, которых он нес.
Наконец Набор нашел побег корня и нежно провел по нему рукой. Когда собиратель облаков не отреагировал, он постучал по нему пальцами, словно пытаясь разбудить, как будят уснувшего соседа. Снова ничего. Несмотря на холод, Набора бросило в жар. Лоцман впервые не чувствовал
Ветра, дующего от наливающегося дождем горизонта. «Это не сон на одну ночь, — подумал Набор, и его вдруг захлестнула волна паники. — Это сон, от которого не просыпаются».
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, погибал! Нужно немедленно поворачивать, если они хотят спасти его.
Набор поднялся со своего ложа, но тут же вернулся туда снова. Барнаба не станет слушать его, снова будет апеллировать к воле Великой богини. Скажет, что она знает, что происходит с ними и бережет всех их. Им нужно лишь крепко верить в нее… Набор снова провел рукой по отростку корня. Ничего… Он надеялся, что это потому, что
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, пытается защититься ото всех внешних воздействий, чтобы таким образом оградиться от боли. Но как они смогут закончить путешествие, если даже лоцман корабля утратил связь со своим собирателем облаков?
Неужели что-то ударилось о борт корабля? Набор затаил дыхание. Или это были шаги на верхней палубе? В темноте никто уже не отваживался выходить наружу, даже Барнаба, в последние дни проявлявший поистине самоубийственное мужество, бросая вызов духам бури. Теперь и он проводил ночи в святыне под корабельным древом, там, где корни проникали под верхнюю палубу, чтобы потом разбежаться по всему кораблю. Там ночевала вся команда. В святыне они чувствовали себя в безопасности. Набор же предпочитал оставаться в своей каюте. Он не мог долгое время находиться в обществе большого количества людей. Для этого он слишком много времени провел в кабинке лоцмана под корпусами собирателей облаков.
Звук пропал. Может быть, это все же Барнаба совершил одинокую вылазку на верхнюю палубу?
Вот теперь что-то снова отчетливо царапнуло по борту, прямо за кабинкой. Набор сел, у него стучали зубы, он плотнее закутался в одеяла. По кабине пронесся сквозняк. Но меж досок не было ни одной щели, его каюта была полностью герметичной! Старый лоцман тщательно проследил за этим, в конце концов, он уже далеко не юноша и сквозняков не переносил.
Он изо всех сил стиснул зубы, чтобы они не стучали. Рядом с кроватью стояла масляная лампа, горевшая ночь напролет. В принципе, на поднебесных облаках было запрещено засыпать с горящей в комнате лампой — слишком велика была вероятность пожара, но Набору нужен был свет. С тех пор, как духи бури коснулись корабля, он не мог уснуть, если вокруг было темно. Поэтому стал воровать масло для ламп, предназначенное вообще-то исключительно для габаритных огней поднебесного корабля, но здесь, так далеко на севере, они не встретятся в небе с другими кораблями.
Новый порыв ветра коснулся его лица. Лоцман выругался. Заплясало маленькое пламя в масляной лампе. Возможно, что доски борта корабля настолько пострадали от мороза, что образовалась щель. Нужно найти ее, иначе ему не успокоиться. Теперь Набор отчетливо услышал завывание ветра. Руки его задрожали. Это не только ветер…
Мужчина с сомнением перевел взгляд на широко очерченный меловый круг, которым он обвел свою постель, прежде чем лечь спать. Щели между досками — вот самые критические места. Он загонял мел глубоко в щели, чтобы не было пробелов, даже самых мелких. Барнаба благословил его мел и не задавал вопросов насчет того, зачем он ему понадобился. С внешней стороны круга на полу были нарисованы все защитные знаки, какие только удалось вспомнить Набору. Когда порыв ветра заставил огонек фитиля лампы лечь почти параллельно полу, лоцман едва сумел сделать вдох. Духи бури хотят выманить его из круга!
Он негромко забормотал молитву, обращенную к Великой богине. Может быть, сбежать от холода и царапанья и пойти к остальным? Представил себе тяжелый, спертый воздух, стоявший в святилище, который не могли прогнать даже ароматические палочки с запахом сандалового дерева, дымившиеся под алтарем из корней. Храп и, в первую очередь, крики мужчин, просыпавшихся от кошмаров среди ночи. Страх испытывали все находившиеся на этом корабле. Все, кроме Барнабы. Что он за человек? Откуда взялся? Что ему довелось пережить? С тех пор, как они покинули Вану, Набору все казалось, что он уже где-то видел священнослужителя. Много лет назад, в свите бессмертного Аарона. Но этого не может быть! Верховный жрец Великой богини — рядом с одним из бессмертных. Лоцман даже улыбнулся, представив себе подобную чушь. Просто немыслимо! Наверняка воспоминания решили сыграть с ним злую шутку.
Барнаба был лидером и не умел подчиняться, обладал харизмой, умел заставить людей рискнуть всем ради своей мечты. Священнослужитель еще в Вану предоставил всем выбор: уйти или остаться. Он хотел, чтобы на борту с ним были только добровольцы. Все те, кто остался на борту сейчас, верили в него. Верили в то, что лед мечты способен изменить мир, несмотря на то что они не знали, что именно произойдет. Этого не мог им сказать даже Барнаба. И, тем не менее, они шли за ним, словно его мужество и уверенность в себе были заразной болезнью, и теперь она оказалась в крови у каждого на борту. Однако во сне их одолевал страх.
Набор невольно перевел взгляд на маленький коробок на стене. Туда, где лежал Габотт. Он не сумел заставить себя устроить обезьянке погребение в облаках.
Погребение в облаках — какие высокие слова для того, что впервые вызвало вопросы у Набора. Потому что по сути они просто выбрасывали мертвых за борт, точно так же, как мусор. В этом не было ничего величественного, кроме слов, которые они для этого выбрали. И лоцману не хотелось, чтобы Габотт закончил свою жизнь вот так. В принципе, он хотел похоронить обезьянку в Вану, но они так быстро уехали, что на это не осталось времени. Так и оставил он его с собой, в своей ледяной каюте. Пока они летят дальше, на север, Габотт разлагаться не будет. Быть может, там, куда они летят, он сможет найти хорошее место, где и устроит для малыша последнее пристанище. Для своего верного товарища, разделившего с ним столько часов одиночества в кабинке лоцмана. Что это, неужели гладкая шерстка обезьянки шевелится на сквозняке? Да, мелкие волоски заплясали, то опускаясь, то поднимаясь. Значит, щель в борту находится прямо за ним.
Как он там лежит, скрючившись на задних лапках, словно пытаясь удержать что-то невидимое… Жизненную силу, которую украли проклятые духи бури!
Набор опустил взгляд. Какой смысл горевать об умерших? Нужно поспать, завтра ему потребуются силы. Он — лоцман. И пусть их поднебесный корабль летит без управления, его долг вести записи и постоянно пытаться пробиться к
Ветру, дующему от наливающегося дождем горизонта. Он не имеет права сдаваться!
Взгляд его остановился на ноже, рукоятка которого торчала из голенища сапога, стоявшего у его постели. С помощью узкого лезвия можно заткнуть щель какой-нибудь тряпкой. Тогда сквозняк прекратится и можно будет наконец-то поспать.
Ветер снаружи вдруг взвыл, словно духи бури были возмущены подобной идеей. Набор улыбнулся. Наклонился, достал нож. Вздохнув, снова сел на постели. Спина болела, холод пробрал до костей. Осенив себя знаком отвращающего рога, он замер.
Неужели веки Габотта затрепетали? Не может быть! Это… Лапка обезьяны дернулась. Левая нижняя конечность сжалась.
— Мать мира, защити меня, — негромко пробормотал Набор. — Держи их подальше от меня, духов твоих. Пощади меня в своем гневе, ибо я не был среди тех, кто надругался над твоим миром и твоим творением, — этим словам он научился у Барнабы. Новая молитва, придуманная священнослужителем.
Габотт открыл глаза. Они были ярко-зелеными, словно бы за темным стеклом горело яркое пламя. Взгляд был неподвижным. Набору показалось, что маленькая обезьянка смотрит прямо сквозь него; на противоположную стену. В глазах этих не было радости. Не было узнавания.
Набор опустил нож.
— Габотт, — позвал он. — Иди сюда! Иди ко мне!
Обезьянка поднесла к глазам левую лапку, сжала ее, разжала, и наконец Габотт все же посмотрел на него. Теперь глаза его снова были черны, как и прежде.
— Так ты не умер! — Где-то на краю сознания Набор сознавал, что этого не может быть, но ему так хотелось вернуть своего товарища, что способ, каким это произошло, был ему безразличен. — Иди же ко мне! Я так скучал по тебе. Иди под одеяло. Ведь там, у стены, ужасно холодно.
Обезьянка поглядела на нож, который Набор все еще сжимал в руке. Казалось, он колеблется, да и вообще — животное словно бы поумнело. «Но разве это не естественно? — удивился про себя лоцман. — Габотт простоял на пороге смерти столько дней. Конечно же, он изменился!»
— Иди сюда! — Набор наклонился, спрятал нож обратно в голенище сапога и протянул руку.
Габотт наконец-то спрыгнул с кроватки у стены каюты. Приземлился несколько неловко. Конечно же, после столь долгой неподвижности все тело у него онемело. «А буря-то улеглась», — с удивлением отметил Набор. Он почувствовал, что их поднебесный парусник перестал сражаться с дующими не в нужную сторону ветрами и снова довольно быстро пошел на север. Если погода снова не переменится, им потребуется еще один, самое большее — два дня, чтобы достичь того белого пятна на карте, которое Барнаба назвал в качестве цели. Место, где они найдут лед мечты.
Вот только Набору было в общем-то наплевать. Габотт вернулся, все остальное неважно. Маленькая обезьянка с любопытством провела лапкой по полу и оскалила зубы совсем как прежде. Набору даже показалось, что она улыбается ему.
— Иди ко мне. Чего же ты медлишь? — Лоцман наклонился еще ниже. Протянул Габотту раскрытую ладонь, и обезьянка наконец-то запрыгнула к нему и вцепилась в его пальцы своими крохотными лапками.
Набор перенес его через меловой круг, посадил к себе на постель. Габотт тут же забрался под одеяла и прижался к нему. «Как же он замерз, бедный малыш», — подумал Набор, радуясь, что его товарищ наконец-то снова с ним.
Палач
Хорнбори поставил на деревянную колоду толстое полено, поправил, чтобы оно стояло ровно, и занес топор. Он был необычайно тяжел. Закричав, он поднял его и изо всех сил опустил. Попал в полено прямо по центру и разрубил его до самой колоды, впрочем, не вогнав лезвие топора глубоко в дерево.
Услышав хлопанье в ладоши, он обернулся. У входа в расположенную вдали от оживленных мест каверну, которую выделил ему для подготовки Эйкин, стояла Амаласвинта.
Женщина стала приближаться к нему, продолжая хлопать в ладоши. На ней было обольстительное красное платье, подол которого был чуть выше лодыжек. Скандал при дворе и настоящий магнит для мужских взглядов.
— А ты представляешь настоящую опасность для деревянных голов, судя по всему, — с улыбкой произнесла она, останавливаясь совсем рядом. От нее пахло персиком. Хорнбори невольно вспомнилась прошлая ночь и то, как далеко ее поведение было от поведения леди. Такой женщины ему прежде встречать не доводилось. Совершенно бесстыдная, чувственная, заставлявшая мужчин забыть о благоразумии. Карлик прислонил топор к колоде, и тут же пожалел об этом, потому что руки вдруг стало некуда деть. В конце концов он решил, что стоит важно погладить бороду, вытащить из нее пару щепок.
— Чем я могу тебе помочь? — Голос его звучал совсем не так звучно и сильно, как обычно. Эта женщина нервировала его.
— Правда ли то, что я слышала? Она неодобрительно покосилась на топор.
Хорнбори не поверил своим ушам. Как она могла узнать? Эйкин заверял его, что казни состоятся в тайне. Никто не должен был знать, что случилось с героями из Глубокого города.
— Значит, правда, — жестко заявила она. — Ты собираешься отрубить головы своим друзьям, которые спасли твою шкуру. И не стыдно тебе?
— Стыдно ли мне? И об этом спрашиваешь меня именно ты? Еще вчера ты спала со мной, а сегодня подобралась к старому сластолюбцу Эйкину настолько близко, что узнала о том, что вообще-то должно было остаться в тайне.
— Что ж, лично я вижу немалую разницу между собой и мужчиной с топором.
— А я так думаю, что Эйкин не спрашивал тебя, что тебе предпочтительнее — положить голову на плаху и смотреть на топор снизу вверх или же держать этот топор в руках. Честно скажу, я думал недолго. Я не горжусь тем, что придется сделать, но не стану выслушивать нотации от того, кто не в моей шкуре. Как бы очаровательно ты мне ни улыбалась… С каких это пор тебе стали небезразличны Галар и Гламир? Вчера ночью ты говорила мне, что была бы рада, если бы никогда больше не пришлось чувствовать их запах и что ты предпочла бы выкупаться в сточной канаве, чем еще раз сесть с ними в один угорь.
— И я по-прежнему так и считаю, но головы отрубать им за это не собираюсь.
— Думаешь, мне это нравится? Эйкин не оставил мне выбора — по лицу Амаласвинты он видел, что его слова на нее не подействовали. Да ей и легко говорить. Ей-то достаточно улыбнуться старому козлу, и все проблемы решены. Хорнбори вздохнул. С такой улыбкой и тем, что она обещает, это и не удивительно. — А что, у тебя есть план? — Уже более миролюбивым тоном поинтересовался он. Он не хотел выглядеть в ее глазах жалким червем, но даже ради нее он не собирался расставаться с жизнью.
— Я знаю, где их держат. Вытащим их оттуда, а там посмотрим.
— Это и есть твой план? — Хорнбори не поверил своим ушам. — Ты что, уже подкупила стражу? Подготовила путь к бегству? — Когда Амаласвинта покачала головой, он вздохнул. — Значит, ты просто собираешься войти туда… А потом? Думаешь, что я завалю всех стражников?
— Ты же Хорнбори Драконоборец!
Кажется, она ни капли не сомневается, что он может сразиться с целым войском.
— И как мы вытащим их из Железных чертогов? То есть я должен спасти этих троих, но сколько же должно погибнуть ради этого под ударами моего топора? Верные люди Эйкина, которые не виноваты ни в чем, кроме того, что исполняли приказ своего князя. Мне кажется очень низко поступать так по отношению к ним.
— То. есть ты предпочитаешь казнить своих товарищей, потому что не хочешь резать людей Эйкина? Да ты шутишь.
Хорнбори впервые смотрел на Амаласвинту с недоумением. Конечно, это была не истинная причина, но ему нужно было время, чтобы придумать отговорку получше. Он мог бы сказать ей, что он — просто жалкий трус, которому осточертело, что Галар называет его трусом и ничтожеством, но тогда можно было навеки распрощаться с перспективой оказаться в ее постели еще хоть раз. Нужно придумать новую отговорку, да поскорее!
— Ты же понимаешь, что задумали эти трое. Они хотят убить одного из небесных змеев. А, возможно, и не одного.
— Они хотят свергнуть тиранов-драконов! — патетическим тоном провозгласила Амаласвинта.
— А потом? Я знаю, у них получится убить хотя бы одного из крупных драконов, и я рад буду каждому рухнувшему с небес тирану. Но что будет потом? Думаешь, радужные змеи не узнают, кто убил одного из их братьев по гнезду? Они же словно боги! От них ничто не укроется. Дракон, ради которого погиб Глубокий город, даже не был небесным драконом. Что они сделают, если погибнет один из древнейших? Я скажу тебе: они уничтожат целый народ! Не успокоятся, пока не погибнет последний карлик. И они победят. Это же драконы, любимые дети альвов. Нет такой штольни, где мы смогли бы укрыться от их мести.
— Эйкин отнял у них копья, — возразила Амаласвинта. — Они ничего не смогут сделать с драконами. Нужно просто спасти им жизнь.
— Нет, дело не в этом! Если Галар и Гламир выживут, то не успокоятся, пока не убьют следующего дракона. Думаешь, мне легко будет опустить топор на шеи своих друзей? Думаешь, мне не хочется найти бескровный выход? Но ты же сама знаешь, насколько упрям Галар. Он не сдастся!
— Кажется, ты не слишком взволнован.
Хорнбори сделал заученный отчаянный вздох, который до сих пор срабатывал отлично.
— Нас, мужчин, учат скрывать свои чувства. Что мне сделать, чтобы доказать тебе, что это решение разбивает сердце и мне? Думаешь, мне это нравится? Или я поступаю так из чистого эгоизма, ради спасения собственной шкуры?
Она ничего не ответила, и взгляд ее был красноречивее всяких слов.
— Значит, ты считаешь меня способным предать товарищей. Что ж… — Он полез в висевший на поясе кошель, нащупал пальцами монеты, вытащил две, убедившись, что нужная на месте, ловко спрятал ее за широкую кожаную ленту, украшавшую его запястье, протянул вторую Амаласвинте.
— Ты знаешь, что это.
Та судорожно сглотнула, но кивнула.
— Монета с нашей родины, — дрожащим голосом произнесла она.
— Золотая крона из Глубокого города. Я ношу ее на память… Это мой талисман, который не позволяет забыть о том, что сделали драконы, а еще напоминает об ответственности, о том, что мы должны сделать так, чтобы ни один другой город карликов не повторил судьбы нашей родины, чего бы это ни стоило, — притворяясь подавленным, он опустил взгляд. — Но я не смогу жить, зная, что ты презираешь меня. Лучше я поступлю вразрез со своими убеждениями, чем допущу, чтобы ты считала меня трусом, — он взял монету, положил на раскрытую ладонь, ловко пустил ее по пальцам, показывая то одну, то другую сторону: профиль Старца в Глубине Глубокого города и золотая корона, давшая монете название. — Пусть решает судьба, Амаласвинта, — он подбросил монету, поймал ее, спрятал в кулаке, торжественным жестом приложил левую руку к груди, туда, где билось сердце, чтобы отвлечь ее внимание.
— Пусть мое сердце истечет кровью, если я из трусости пойду против своих товарищей. Пусть решает судьба. Бросай монетку! — Глядя ей прямо в глаза, он ловко подменил крону на спрятанную за кожаным ремешком монету. — Упадет короной вверх — я пойду за тобой, куда бы ты меня ни повела, и мне будет все равно, что будет после того, как мы освободим Галара, Нира и Гламира. Если же монета ляжет головой вверх, значит, судьба хочет, чтобы сегодня же сложили головы мои друзья — хоть это и разобьет мне сердце, — и с этими словами он протянул ей монету.
Мгновение Амаласвинта примирительно глядела на голову мертвого князя, словно бы смотревшую на нее снизу вверх, а затем подбросила крону, поймала ее и протянула ладонь Хорнбори. Монета легла вверх головой. Амаласвинта поджала губы и молча вернула ему монету.
— Такова моя судьба, — притворно вздохнув, произнес Хорнбори. — Нужно было мне бросить монету. Считается только второй результат…
— Мы так условились, — прошептала Амаласвинта. — Не нужно…
Но в глазах ее он увидел надежду, выдававшую ложь в ее словах.
— Нет, я должен, и я хочу этого. Это ведь и мои друзья, — он указал на топор. — Я молюсь, чтобы судьба подсказала мне выход и дала возможность не делать этого, — и прежде чем она успела что-либо возразить, он подбросил монету. Поймав ее, он замер на миг, держа ее в кулаке, вознес короткую молитву альвам, и разжал ладонь. Монета снова лежала головой мертвого князя вверх. Хорнбори вздохнул. — Да будет так.
— Тем не менее, я попытаюсь освободить их, — упрямо заявила Амаласвинта.
— Желаю удачи.
Та кивнула, повернулась и направилась к коридору, соединявшему уединенную пещеру с системой туннелей под горой. Когда она обернулась в последний раз, Хорнбори лишь поднял руку в знак прощания. Карлик прекрасно понимал, что женщина надеялась, что он все же пойдет с ней. Ходила она с тяжелым сердцем. Некоторое время она будет горевать, но в конце концов снова примет его, в этом он был уверен. Она не забудет, что он дважды дал судьбе шанс изменить все. Это ему еще зачтется.
Хорнбори поднес монету к губам и поцеловал ее. В который раз она оказала ему немалую услугу. Как хорошо, что он так близко сошелся с чеканщиком Глубокого города… Старый пропойца сделал для него особенную монету, в обмен на бочонок самогона, и на обеих сторонах ее был изображен лик Старца в Глубине. Только глупцы способны предоставить свое будущее одной судьбе!
Он перевернул песочные часы, стоявшие на полу неподалеку от колоды. Интересно, сколько времени прошло с тех пор, как весь песок пересыпался? Четверть часа? Или, быть может, чуть поменьше?
Хорнбори перевернул часы, посмотрел на тонкую полоску пересыпающегося песка. До последней встречи с Галаром оставалось менее трех часов. Лучше быть готовым к этому. Хорнбори убрал монету обратно в кошель, взял топор, поставил на колоду новое полено и изо всех сил, взмахнул палаческим инструментом.
Просто пустой звук
Галар промокнул последние остатки соуса с большого серебряного подноса, на котором еще только что лежала спинка куропатки. Обед, который велел подать Эйкин, был действительно вкусным! Гламир тоже приложился хорошо, и как раз откинулся на спинку стула, не преминув довольно отрыгнуть. И только Нир не сумел проглотить ни кусочка.
— Позор — пропадать такой еде, — заявил Гламир, разглядывая пятно соуса на своей бороде.
— Что же теперь будет с Фраром? Нир в отчаянии заламывал руки. — Ведь я нужен малышу. У него ведь нет матери! Никого, кто позаботился бы…
— Так, хватит уже! Ты действительно думаешь, что Эйкин прикажет отрубить нам головы? Да никогда в жизни! Титул Старца в Глубине дается на время. Он становится князем после выборов. Неужели ты думаешь, что он взойдет на свой трон снова, если прикажет казнить драконоборцев? Он злится на нас, хочет помучить. А потом начнет вести переговоры и расскажет, чего хочет на самом
деле, — довольный Галар положил кусок хлеба себе в рот. Он так пропитался соком, что по уголкам рта потекло. Наслаждаясь вкусом, карлик закрыл глаза. Давненько он не ел такой вкусной еды.
— Ты уверен? — На Нира было жалко смотреть.
Что стало с его другом, хладнокровным стрелком? Возня с ребенком полностью изменила его.
— А ты как думаешь, Гламир? — обернулся Галар к калеке-кузнецу. — Он ведь твой князь. Отрубит нам Эйкин головы или просто хочет попугать?
Гламир сидел, развалившись в кресле и задумчиво ковырял ногтем в зубах.
Не знаю… Моя башня ему небезразлична. Не так уж много есть нормальных, кто готов спуститься к изумрудным паукам к вернуться от оттуда живым. Нет, я не думаю, что он прикажет убить нас. Вся его болтовня насчет казни — просто пустой звук. Возможно, он лично придет за нами, еще немного подурачится, а потом с эскортом сопроводит в угорь, на котором мы должны будем вернуться обратно в башню, — карлик вздохнул. — Я бы многое отдал за то, чтобы еще раз увидеть небо н выпустить одну из наших стрел в по-настоящему крупного дракона.
Гилару тоже неприятно было думать о бесконечных спусках под воду. Изумрудные пауки не причинили ему вреда. Наоборот, они спасли ему жизнь, когда Гламир бросил его подыхать. И, несмотря на это, он был бы рад никогда больше не залезать в бочонок для спусков под воду. Он еще не перестал верить в мечту об охоте на дракона! Гламир догадывался, что Эйкин может обмануть их. Он не хотел оставлять их в Железных чертогах, и не позволит им отправиться на охоту, просто потому что он — чертов трус Им придется вернуться в проклятую башню. Там они для него опасности не представляют. Однако кузнец и его команда были готовы к такому предательству. Нужно только выбраться отсюда…
— Мы должны выяснить, куда они дели Фрара, — пробормотал себе под нос Нир.
«Только о ребенке и думает, — раздраженно подумал Галар. — Самое время сплавить малыша какой-нибудь бабе. Не дело это для мужчин — вечно возиться с маленькими детьми. И для малышей тоже нехорошо». Они кормили его драконьей кровью! Каждая пробирка по стоимости была равна своему весу в драгоценных камнях. Даже думать было страшно о том, какое состояние они влили в Фрара. Такой крови им никогда больше не получить. А для алхимических опытов она сейчас ой как пригодилась бы!
— Может быть, о нем позаботится Амаласвинта.
Нир застонал.
— Это нехорошо! Очень нехорошо! Она окажет на него плохое влияние.
— А мне кажется, что с ней Фрару будет лучше всего! — вмешался Гламир, почесав промежность. — Лично я многое отдал бы зато, чтобы пососать ее грудь. Малышу можно даже позавидовать.
Худощавый мастер-стрелок одним прыжком оказался на ногах.
— Ты… — с трудом перевод дух Нир и густо покраснел. — Ты…
— Вес в порядке! — Галар встал между Ниром в Гламиром, который, как ним в чем не бывало, продолжал преспокойно сидеть в своем кресле.
— Я заткну его поганый рот! Ни он, ни его грязные мыслишки не запятнают чести малыша. Он…
— «Не запятнает грязными мыслями честь малыша», — передразнил его Гламир. — Это как? Неужели он испачкается, если я буду говорить о нем? Что-то я не представляю себе этого. Или ты думаешь, что он ссыт от радости в штанишки, когда думает о тугих титьках?
— Ты! — Нир, который на первый взгляд казался довольно слабым карликом, потому что был очень худым, был поразительно силен. Особенно когда приходил в ярость. Галар едва удержал его.
— Эй! — Гламир наконец-то сел ровно и вдруг посерьезнел. — Мы не можем взять мальчишку с собой на войну. Думаю, ты это понимаешь.
Яростные попытки Нира добраться до Гламира понемногу утихли.
— Проклятье, он родом из Глубокого города. Своей родины благодаря драконам он никогда больше не увидит. Амаласвинта — это последний кусок родины, который у него остался. Или где ты хочешь видеть его? У какой-нибудь няньки, которую подберет Эйкин? От Амаласвинты он услышит, где родился, каково было жить в Глубоком городе. Он будет чувствовать привязанность к родине, несмотря на то что никогда не видел ее. И научится ненавидеть драконов.
Нир глубоко вздохнул и отступил на шаг.
Галар был удивлен далеко не так сильно, как Нир. За проведенные в подземной башне луны он хорошо узнал кузнеца-калеку и знал, что под твердой внешней оболочкой Гламира прячется поразительно мягкая сердцевина. Гламир чувствовал, что движет мужчинами, которые его окружают, и пользовался этими знаниями в своих целях. Он хотел достать с неба крылатых тиранов, и для достижения этой цели готов был на все. Лгать, убивать, предавать друзей и заключать союзы с врагами. Ненависть пронизывала его насквозь. Не считая этого, он был отличным собутыльником и товарищем — ровно до тех пор, пока ты не вставал между ним и его целью. Гламир был первым карликом, в ком Галар почувствовал по-настоящему родственную душу.
— А я с ним так и не попрощался толком, — негромко произнес Нир.
— Фрар не забудет тебя.
Галар не верил в то, о чем сейчас говорил Гламир, сам он почти ничего не помнил из того, что происходило с ним в детстве. Но от увещеваний Гламира была польза, поэтому он поддержал его.
— Все правильно, Нир! Он никогда не забудет тебя. И кто знает, если нам повезет, однажды ты снова увидишь его. Он будет уже молодым человеком. Может быть, даже стрелком…
Тяжелая дубовая дверь, ведущая в их уютно обставленную темницу, распахнулась, и к пленникам вошел верховный лизоблюд Эйкина — Байлин, капитан его лейб-гвардии. За ним следовала дюжина воинов. Выражение их лиц не предвещало ничего хорошего: все они выражали лишь горькую решительность. Байлин махнул рукой своим подчиненным:
— Вперед! Хватайте их!
Галар схватил тяжелый серебряный поднос, на котором им подавали куропатку. Это было единственным оружием в комнате! Мясо уже было порезано на кусочки. Кроме того, им принесли еще несколько деревянных плошек для еды, но не было ни ножа, ни вилки, ни даже ложки. Прыгнув вперед, Галар ударил первого из лейб-гвардейцев подносом в живот. Негодяй рухнул на пол, как громом пораженный. Краем глаза он увидел, как ругающийся Гламир наносит сильные удары оставшейся у него рукой, но его скрутили довольно быстро.
Размахивая подносом, Галар отступил в угол, чтобы быть уверенным, что спина у него прикрыта.
Байлин подошел к своим, вынул из-за пояса тяжелую дубинку.
— Берите живым, но внешний вид уже не имеет значения — там, куда мы его поведем, — и с этими словами он с двумя вооруженными дубинками воинами пошел на Галара.
— Подходите, подходите, болонки, — прошипел карлик, не скрывая отчаяния. Значит, Эйкин не бросал слов на ветер, не собирался запугивать их и возвращать обратно в проклятую башню. Их действительно собираются казнить!
Ниру, который повалился на пол, увлекая за собой двух нападающих, досталось дубинкой в висок — как раз в тот самый миг, когда он собирался снова встать на ноги.
Галар яростно завопил, ринулся прочь из угла и ударил одного из нападающих подносом по подбородку. Тяжелое серебро выбило тому зубы, опасно захрустели кости. Кузнец пригнулся, уклоняясь от удара дубинкой, поднял поднос вверх, словно щит, чтобы отразить следующий удар. В этот миг на него обрушилась дубинка Байлина. В отличие от настоящего щита у подноса не было кожаных петель с тыльной стороны, в которые можно было бы продеть руку. Галар был вынужден держать его за края, и Байлин ударил его дубинкой по правой руке, которая тут же онемела от боли.
Вторым ударом дубинки он отбросил поднос в сторону, пнул Галара ногой между ног, а удар по почкам вышиб из него почти весь дух.
Галар рухнул на колени. Руки завели за спину и связали. Потом надели на голову мешок, который вонял так, словно в нем держали старую ветчину.
— Отведите их в условленное место! — раздался строгий, привыкший отдавать приказы голос Байлина.
Галару частенько доводилось смотреть смерти в глаза, но это всегда было на охоте или в бою. Быть или не быть — все решала его рука, но здесь бой был окончен.
Сильные руки схватили его за плечи, поставили на ноги, подтолкнули, заставив сделать несколько шагов.
Где-то за спиной у него ругался Гламир. Из-за мешка его голос звучал приглушенно. Что-то хлопнуло, последовал хриплый вскрик — и все стихло.
Во рту у кузнеца пересохло, в животе все сжалось. Вот теперь он пожалел, что слишком много съел. Ему было дурно. Неприятный солоновато-сладкий запах ветчины, которым была пропитана ткань, вызывал еще большую тошноту. Нет, он не хотел подыхать в таком виде: с забрызганной рвотой бородой и слезящимися глазами. Он не такой трус, как Хорнбори… Интересно, где сейчас этот негодяй? Судя по всему, ему снова удалось выкрутиться. Чтоб ему попасть под камнепад, когда присядет посрать!
Их вывели из комнаты в туннель, в котором гулко звучали их шаги. Спина у Галара болела. Удар по почкам был хорош. Вполне вероятно, что мочиться он будет кровью. Когда кузнец сжал связанные руки в кулаки, ощущение было такое, словно в правой руке были сломаны пястные кости.
— Капитан Байлин, из лейб-гвардии… — раздался голос Байлина.
— Ладно, ладно, я знаю, кто ты. Я же только что открывал тебе! — Второй голос звучал хрипло и устало. — Хорошо, что с этими тремя свиньями будет покончено сегодня же вечером. Надо же — устроить заговор против Эйкина! — Послышался звук, словно говорящий сплюнул. — Вот что получается, когда ты с распростертыми объятиями принимаешь чужаков в своих пещерах. Надеюсь, палач наш неловок, и ему потребуется пара ударов, чтобы головы слетели с плеч. Ведите пленников.
Галар хотел было сказать тому незнакомцу, как все было на самом деле, но понимал, что ему никто не поверит. Поэтому кузнец промолчал и не сопротивлялся, когда его снова подтолкнули, чтобы вести дальше.
Шли они долго. Судя по всему, выбирали они только мелкие штольни, расположенные в стороне от больших туннелей. Знакомые звуки города карликов, стук стали о сталь, ругань, цокот подков подземных пони доносились издалека, а вездесущий запах дыма и капустного супа почти не ощущался в этом спертом воздухе. Лишь дважды на своем пути они встречались с другими карликами, и Галар всякий раз слышал, как Байлин бормочет что-то про проклятых чужаков, покусившихся на дочь обер-штейгера и получивших за это сполна. Вопросов никто не задавал.
Галар успел взглянуть на гавань. Город кишмя кишел чужими карликами, и наверняка драки стали уже привычным делом. И мешки, надетые им на головы, тоже, судя по всему, никого не удивляли. В большинстве подземных городов карликов сложную сеть боковых и запасных туннелей держали в тайне. И неудивительно, что непрошеным гостям старались не дать возможности осмотреться. Поэтому шансы на то, что кто-то узнает героев Глубокого города незадолго до их бесследного исчезновения, практически равнялись нулю.
Наконец они остановились. Вдалеке слышалось глухое бормотание большой толпы карликов. Кроме запаха дыма, в воздухе чувствовалась вонь немытых тел. С головы Галара сняли мешок. Заморгав, карлик поднял голову. Шагах в тридцати, в конце туннеля, был виден слабый желтоватый свет.
Четыре песчинки
Галар удивился, но постарался не показать этого.
— Что, собираетесь уладить свое кровавое дело именно здесь?
— Все зависит от вас, — казалось, капитан напряжен. — Вы трое поклянетесь мне, что не сделаете ничего, что навлекло бы беду на Железные чертоги?
Неужели еще есть надежда? Кажется, в палачах проснулась совесть? Галар поглядел на Гламира. Когда товарищ слегка кивнул, он дерзко заявил:
— Конечно же, мы не сделаем ничего, что могло бы навредить твоему городу. А разве кто-то говорил что-то другое?
— Вы драконоборцы. И мы все знаем, что произошло с твоей родиной, Галар. Мне не хотелось бы, чтобы Железные чертоги постигла судьба Глубокого города.
— Тогда, наверное, нужно убить проклятых небесных змеев, — фыркнул Гламир. — Иначе ни одно поселение карликов не будет в безопасности от тиранов.
Галар выругался про себя. Это явно было не то, что хотел услышать капитан. А вслух лишь заявил:
— У нас и возможности-то нет убить одного из крупных драконов. Была, но Эйкин позаботился, теперь нам нечем стрельнуть в мерзких тварей.
Все это было чистейшей воды ложью. Предусмотрительный Гламир зашил четыре наконечника для копья и все наконечники для арбалетных болтов в подкладку сапог. Кроме того, были еще те наконечники для копий, которые они спрятали в угре, висевшем где-то под сводами гавани. Этого хватило бы, чтобы расправиться с целым выводком небесных змеев, если бы только удалось подобраться к ним достаточно близко.
— Вы драконоборцы.
Показалось ли это кузнецу, или же в голосе лизоблюда действительно послышались нотки уважения? Галар пристально вгляделся в лицо Байлина. Кажется, на капитана можно положиться. У него было суровое, но честное лицо. Несмотря на то что бледная кожа свидетельствовала о том, что он редко выходил из туннелей, было в нем что-то от ветерана. Самоуверенность, что ли.
— Глядя на вас, я понимаю, — продолжал Байлин, — что вы никогда не сдадитесь. А ты пошел бы на дракона даже с ножом в руке, если бы был хоть малейший шанс победить, верно ведь?
Галар промолчал. Любое слово могло решить их судьбу.
— Эйкин думает так же. Сейчас он уже мучается вопросом, куда вы подевались. Он неплохой князь, но убежден, что если вы останетесь живы, то Железным Чертогам придет конец. Неподалеку отсюда для вас подготовлено местечко. Заброшенная шахта, которую снова засыплют камнями, когда с вами будет покончено. Никто и никогда не найдет ваших тел.
Галар снова почувствовал, как все в животе сжалось.
— Так, а чего ты нас тогда туда не отвел?
— Вы же герои, черт подери! — вырвалось у капитана. — Нашему народу нужны такие люди, как вы. Неправильно это — убивать вас тайком. Я семнадцать лет верой и правдой служил Эйкину, последние пять — капитаном его лейб-гвардии. Он честный карлик. Я знаю его. И тоже отчетливо вижу опасность, которую вы представляете для нашего города. Но то, что он задумал на ваш счет, оправдать невозможно. Вам ведь даже не дали возможности высказаться.
В конце туннеля что-то происходило, там, откуда исходил желтоватый свет. Бормотание изменилось, и вдруг по коже у Галара побежали мурашки, волоски на руках встали дыбом.
— И чего ты от нас хочешь? — поинтересовался он.
— Вы никогда больше не вернетесь в Железные чертоги и ни с кем не станете говорить о том, кем были когда-то. И три года не станете преследовать драконов, будете сидеть тише воды, ниже травы. Этого будет достаточно, чтобы стереть ваш след. Что вы будете делать потом, мне все равно. Лично я понимаю, что вы никогда не сдадитесь. Герои — они такие.
Галар невольно усмехнулся. А потом покалывание в спине напомнило ему об убийственном ударе по почкам, который ему достался.
— Даю слово, что мы исчезнем и три года ничего не будем предпринимать, — быстро произнес он.
— Эй, а меня почему никто не спрашивает? — проворчал Гламир.
— Я так понимаю, что для тебя найдется местечко в заброшенной штольне, если ты не согласишься на условия Байлина.
Капитан мрачно кивнул.
— Я этому типу не верю; — раздраженно заявил Гламир и перевел взгляд на Нира. Но тот ничего не сказал, лишь стоял, молча глядя прямо перед собой. Возможно, думал о Фраре, которого, наверное, никогда больше не увидит, если сейчас согласится на условия капитана.
Следовало признать, что Галар тоже доверял ему не целиком. Что-то в этом деле нечисто. Байлин производит впечатление честного мужика. Неужели он действительно может решиться предать князя?
— Зачем ты приказал так избить нас, если хотел спасти? Если бы мы знали, чего ты хочешь, то пошли бы и так.
— И именно на это и обратил бы внимание Регин. Он и еще несколько парней из его клана сторожили вашу темницу. Я не знаю второго такого карлика, кто был бы так же недоверчив, как этот старый ублюдок. Он собутыльник Эйкина и входил в круг тех немногих, кто знал, что вас казнят. Если бы он не услышал шума борьбы из вашей темницы, если бы вы шли, не прихрамывая и не выглядели бы подавленными, он тут же почуял бы предательство.
Галар потер ноющую спину. На его вкус эта драка вышла слишком уж натуральной. Кузнец понимал, что у них не было выбора, кроме как согласиться на условия капитана.
— И как ты собираешься вытащить нас из Железных чертогов? Эйкин скоро заметит, что ты обманул его, и поставит на уши всех под горой.
Байлин махнул рукой в конец туннеля.
— Там, внизу, расположен зал Больших врат. Там собрались добровольцы. Этой же ночью их проведут через находящуюся там звезду альвов. Далее они отправятся туда, где небесные змеи собирают войско, которое будет сражаться в Нангоге. Вы пойдете с ними. Поскольку драконы никому не назвали места, назначения, то, как только закроются врата, люди Эйкина не смогут последовать за вами, — капитан махнул рукой одному из своих воинов, несших полный мешок. — Одежду.
— Что это такое? — поинтересовался Галар.
— Переоденетесь в дровосеков с Тенистых гор. В длинных плащах с капюшонами вы будете незаметны. Смотрите в пол, чтобы вас никто не узнал.
Гламир расхохотался.
— И это ты называешь «незаметно»! Идущие на войну полны огня. Они не смотрят в пол.
— Только не на эту войну, — мрачно заявил Байлин, протягивая Галару один из черных поношенных плащей. — Говорят, что драконы мобилизуют воинов из всех народов Альвенмарка. Даже троллей и кобольдов. И нам придется сражаться с этим сбродом. Ничего хорошего от этого ожидать не приходится. Все знают об этом и почти никто не согласился идти добровольно. Но мы обязаны выставить определенное количество воинов, предписанное нам драконами. И старейшины кланов решали, кому идти. За некоторым исключением это все, от кого можно отказаться. Поверь мне, Галар, там внизу почти ни у кого не горит огонь в глазах. Большинство таращится в пол, — и с этими словами Байлин тоже взял плащ и набросил его себе на плечи.
— Это еще что такое? — Галар в недоумении смотрел, как капитан натягивает на голову капюшон и застегивает под подбородком покрытую патиной латунную брошь.
— А на что это похоже? — равнодушно, вопросом на вопрос ответил Байлин. — Ты думал, я отпущу вас одних? Я пойду с вами и прослежу за тем, чтобы вы сдержали слово. Три года вы не будете строить никаких планов против драконов. До тех пор нас так часто будут передислоцировать, что никто уже не проследит наш след до Железных чертогов, а возможно, мы вообще все будем мертвы.
— Зачем ты это делаешь? — спросил Нир. Худощавый оружейник заговорил впервые после того, как их вывели из камеры.
— Потому что это правильно. Убить вас было бы неверно. Просто отпустить вас и поставить под удар безопасность моей родины, тоже было бы неправильно. Поэтому я пойду с вами и прослежу, чтобы вы сдержали слово.
— Он кое-что упускает, наш самоотверженный герой, — Гламир надвинул капюшон так низко на глаза, что лицо его было полностью скрыто в тени. — У него просто нет другого выхода, кроме как поскорее исчезнуть. Поскольку он обеспечил нам побег, то его голова окажется на плахе вместо наших, если Эйкин его поймает. Это все, что я хочу сказать по поводу чистого геройства.
— А твои ребята? — спросил Галар. — Что будет с ними?
— Они решили, что шансы выжить в войне богов гораздо ниже, чем сбежать от гнева Эйкина. Они этой же ночью покинут Железные чертоги. Амаласвинта сделала им предложение, от которого они не смогли отказаться.
— Так это
она стоит за этим? — вырвалось у Галара. Кузнец не верил своим ушам. — Она заплатила вам за наше спасение?
Байлин тут же нахмурился и сердито взглянул на собеседника.
— Нет, все не так. Это наше решение вытащить вас. Впрочем, благодаря ее великодушию моим ребятам не придется расплачиваться за свой поступок нищетой. Кроме того, она обеспечивает им пути к отступлению. Здесь есть вторая гавань, поменьше, куда не приходят чужие угри. Там у нее есть совершенно особый угорь. Он покрашен черным, как и большинство подводных лодок, но все детали под краской сделаны из чистого золота.
Галар судорожно сглотнул. Попытался представить себе, какое это сокровище. Угорь из золота. Альвы всемогущие! Этого хватит, чтобы основать новый город карликов. Можно купить все. Инструменты, подземных пони… Да вообще все! Он с тоской подумал о потерянной кузнице, которая по совместительству была и его алхимической лабораторией. Может быть, если они сумеют убить всех небесных змеев, однажды он вернется туда. Может быть, есть и другие карлики вроде него, которые считают, что в мертвый город можно вдохнуть жизнь. И что духи всех тех, кто погиб там, обретут мир, если город снова расцветет.
— Идемте! — решительно объявил Байлин. Капитан коротко попрощался со своими людьми, и они вчетвером пошли навстречу желтому свету в конце туннеля. Замыкал шествие небольшой отряд Байлин, стараясь не спускать с них взгляда.
Гламир подобрался поближе к Галару, делая вид, что ему нужна опора. Галар прекрасно знал, что одноногий кузнец прекрасно управляется со своим костылем и догадывался, чего хочет товарищ.
— Мы должны поскорее избавиться от него, — прошептал Гламир. — Он совершенно невыносим. С таким героем на прицепе можно обрести только одно: героическую смерть!
Гламир, конечно, был прав, но Байлин был Галару в некотором роде даже симпатичен. Какой приятный контраст по сравнению с Хорнбори, величайшим ничтожеством из всех, кого когда бы то ни было производил Альвенмарк. На Байлина можно было рассчитывать в бою.
— Я знаю, о чем ты думаешь, — прошептал Гламир, когда карлик упрямо промолчал. — Забудь об этом! Я думаю, что эта война богов закончится очень быстро. Я не могу сказать тебе, к добру ли это, но это наверняка будет такая война, равной которой не было никогда прежде. И мы подберемся к небесным змеям. Такая возможность предоставляется раз в сто лет! И ее нельзя упустить с оглядкой на нашего героя. Ты же прекрасно знаешь, что с новыми копьями мы впервые можем не волноваться на тот счет, достаточно ли мощное у нас оружие для того, чтобы убить одного из божественных драконов. Достаточно просто подобраться к ним поближе! И когда дети альвов увидят, что драконы смертны, все восстанут против тиранов. Именно это предначертано нам судьбой! И если ради этого должен погибнуть еще один город карликов, то так тому и быть. Железные чертоги — моя родина. Не думай, что его судьба мне безразлична, но нам нужно набраться мужества, чтобы увидеть всю картину целиком. Если мы освободим Альвенмарк от владычества небесных змеев, то один потерянный город — невелика цена за мир, который впервые станет свободен.
Гламир умолк, когда услышал, что Байлин ускорил шаг и стал нагонять их. Он не доверяет им и ни на миг не будет спускать с них глаз, в этом Галар был совершенно точно уверен. До первого боя. Потом они избавятся от него. В суматохе сражения никто не заметит, если он сдохнет. Что такое один убитый среди сотен?
Они дошли до конца туннеля и теперь глядели сверху на большой подземный зал. В своей жизни Галару доводилось повидать всякое, но при виде этого даже он лишился дара речи. С высоты шагов в пятьдесят взору открылась гигантская пещера, настолько огромная, что конец ее терялся вдали. Внизу собрались тысячи карликов. Гораздо больше, чем можно было предположить по количеству пришвартованных в гавани угрей. Должно быть, они прибыли со всех концов Альвенмарка.
Справа, неподалеку от них, открылась звезда альвов, большая светящаяся арка, наполненная мраком. Карлики маршевым шагом входили в эту темноту. Отряд за отрядом. Зал гудел от стука подбитых гвоздями сапог. Единой формы не было, более того, насколько смог оценить Галар, не у всех было оружие или доспехи. Многие просто несли с собой инструменты, кирки и топоры, стамески и тяжелые молоты. Лишь полевые знамена позволяли заподозрить в них войско: большие штандарты с гербами поселений карликов. Вот голова медведя на синем фоне — полевое знамя Ихавена, приоткрытые бронзовые ворота на черном фоне — знак Меднограда; ледоруб и молот, все ярко-желтое на кроваво-красном полотне, означали Глубокий грунт, белая наковальня на черном — герб карликов из Долины Молотов в Иолидах. И продолжать можно было до бесконечности. Воинов послали все поселения карликов.
— Вперёд! — поторопил их Байлин, указывая на крутую лестницу, выбитую в стене пещеры. — Там, внизу, мы сможем исчезнуть навеки.
Байлин с Ниром пошли вперед, а Галар последовал за ними, Гламир опирался на его плечо. Карлик молча оценивал толпу, собравшуюся в пещере. Что ж, Байлин прав. Если в своих грязных плащах с капюшонами они сольются с этой массой, то исчезнут. Теперь они — лишь четыре песчинки в огромной пустыне. Незначительные. Неотличимые. Лишь крохотная часть целого, которое не окинуть взглядом.
Альвы призвали своих детей на войну. Пришли в движение целые армии, и Галар не имел ни малейшего представления о том, куда вел их путь.
Пропавшие
— Великая мать защитит нас! — закончил свою проповедь Барнаба. Он стоял, раскинув руки, словно собираясь обнять их всех и прижать к груди. Мужчины не сводили с него взглядов, в которых читалось отчаяние. Им хотелось верить ему, любой ценой! Но завывание ветра за тонкими бортами корабля сводило на нет усилия проповедника.
Осталось всего двадцать семь человек команды. Они устало скрючились на деревянных ступеньках, которые словно террасы амфитеатра возвышались вокруг алтаря, наполовину скрытого под массивными корнями, свисавшими с потолка. Здесь находилась святыня поднебесного корабли: круглая каюта под массивным корабельным древом, с которого буря давным-давно сорвала последние листья, чтобы заковать его в панцирь изо льда. Все они уже давно перестали бороться с холодом. Никто из них уже не отваживался подниматься на палубу, с тех пор, как позавчера исчез корабельный кок. Он был единственным из них, кто время от времени еще шутил, несмотря на сложившуюся ситуацию. Никто не верил в то, что Санган спрыгнул вниз, чтобы обрести смерть в облаках: уж слишком любил он жизнь!
Барнаба одернул себя, отвлекая от грустных размышлений. Он должен быть примером для остальных, излучать силу и уверенность. Он был уверен в том, что духи, скачущие верхом на Северном ветре, не заберут его, потому что он находится под защитой Нангог! И даже если эти существа порвали со своей создательницей, они не осмелятся навлечь на себя гнев богини. От
Ветра, дующего от наливающегося дождем горизонта, он узнал, что она лишила духов бури дара вселяться в тела живых существ, как умели это делать Зеленые духи. Возможно, именно поэтому они так злятся — теперь, когда после бесконечного ожидания наконец-то появились люди, тела которых духи бури могли бы занять, но мечта оставалась недосягаемой. Барнаба не знал, что рассорило духов бури и Нангог, но отчетливо ощущал их ненависть ко всему живому. Лучше будет, если его ребята останутся здесь, внутри корабля. Пока что они еще нужны ему. Возможно, никто из них не сумеет вернуться обратно. Если то, что он видел в мечтах, станет былью, их помощь будет ему уже не нужна. Он один изменит творение великанши и завершит то, о чем она только мечтала. Совсем скоро ее творения будут самыми идеальными существами в трех мирах. И ему было предначертано раздавать дары, как только сумеет отыскать лед мечты.
Он оглядел тех людей, которые еще оставались с ним. Трое-четверо из них чего-то стоят. Остальные же… Они отказались от самих себя. Сидели на деревянных ступеньках, раскачивались взад-вперед, глядели невидящим взглядом в пустоту, и ждали смерти, завывающей за стенами корабля.
Барнаба осознавал, что тоже изменился и очень сильно. Он почти не испытывал сострадания к своим людям. Это чувство словно замерзло. Осталась лишь цель.
Его товарищи кутались в такое количество одежды, что почти не могли двигаться. Воняло от них ужасно. Лица заросли неаккуратными бородами, глаза покраснели и воспалились. Интересно, он тоже выглядит точно так же? На миг священнослужитель усомнился в правильности выбранного пути. Если сейчас повернуть и направиться в сторону Вану, большинство людей выживет. Все в его руках… Но что изменится, если они будут жить дальше? Их жизнь не имеет смысла. Только благодаря жертвам можно достичь большего! Барнаба потянулся к висевшему на боку кинжалу. Как обычно, касаясь его, он почувствовал покалывание в кончиках пальцев. Это оружие способно было сломить любое сопротивление. Перед ним не устоят ни заклинания, ни зачарованные доспехи. Он оборвет жизнь бессмертного! Перед мысленным взором его возникло самоуверенное лицо Аарона, того правителя, который приказал убить своих верных священнослужителей, посланные им убийцы вырвали его из объятий Икушки. Этот кинжал предназначен ему. Настало время покончить с правлением бессмертных, и этот падет первым.
Барнаба подошел к одной из плоских жаровен, где мужчины жгли тряпки, масло и сломанные ящики. Скоро придется начать выламывать доски из корпуса корабля.
Команда с готовностью потеснилась, пропуская его в центр круга. Никто из мужчин не догадывался, что он хладнокровно планирует их смерть.
— Сколько нам еще лететь? — поинтересовался Коля. Однорукий воин был одним из тех, кто еще не сдался. Возможно, он не признал бы своего поражения даже в том случае, если бы к его горлу приставили кинжал.
Барнаба протянул к огню обмотанные тряпками руки.
— Дня три, четыре. Все зависит от ветра. У нас почти получилось. У самой пропасти будет место для причала. Чтобы собрать лед мечты, много времени не потребуется. Через неделю мы отправимся в обратный путь. Мы сможем! Великая богиня защитит нас!
За последнюю фразу ой был вознагражден недоверчивым взглядом Коли. Наверное, этот воин слышал за свою жизнь слишком много подобных фраз, чтобы верить в красивые слова и придавать им значение. Остальные мужчины, сидевшие у огня, тоже заметили внезапно повисшее в воздухе напряжение.
Барнаба улыбнулся своей обворожительной улыбкой, которой научился еще в те времена, когда был жрецом.
— Верьте богине. Этой монетой мы выкупим ее защиту. Тот, кто верит не от души, никогда не познает блаженства ее милости, — такой аргументации научил его наставник, Абир Аташ. Пользуясь ей, жрец всегда выходил сухим из воды, перекладывая вину за не случившееся чудо с богов на людей. А они, в свою очередь, всегда были готовы верить в собственное несовершенство.
Мужчины смущенно уставились на старые исцарапанные доски пола. Каждый из них думал о своих тайных грехах. О том, что возможно, именно он виновен в том, что им так не повезло. Кроме Коли — тот не сводил с Барнабы взгляда своих чистых светло-голубых глаз. Воин прекрасно понимал, что он только что сделал. О своем прошлом воин рассказывать не любил, но Барнаба был совершенно уверен в том, что настолько покрытый шрамами воин когда-то занимал очень важное положение, а не был обычным наемником.
Теперь потупился Барнаба. Нужно найти такую тему, которая заставит улыбаться его отчаявшуюся команду, даже за счет кого-то другого. Пошутить насчет Коли было бы достаточно просто, но священнослужитель прекрасно понимал, что нельзя ссориться с воином. Краем глаза он увидел Хартапу, корабельного кладовщика, молодого парня, на щеках у которого только-только проклюнулся первый пушок. Он вел списки припасов на борту и был прирожденным счетоводом. Даже сейчас он что-то писал стилем с черными чернилами на кусочке кожи, совсем забыв о происходящем вокруг.
— Что ты там пишешь, Хартапу? Романтичные строчки своей возлюбленной?
Молодой человек испуганно поднял голову, кровь прилила к его щекам. Было очевидно, что он никогда еще не спал с женщиной. Кое-кто из мужчин заулыбался.
«Цель оправдывает средства», подумал Барнаба, и продолжал:
— Может, прочтешь нам пару строчек. Огонь согревает наши носы и руки, но любовный стишок согрел бы наши сердца, — Барнаба говорил громко, чтобы его услышали все в святыне. Все смотрели только на писаря, почувствовавшего себя неуютно под их взглядами и покрасневшего еще сильнее.
— Я… у меня нет подружки… — пролепетал от. — И я не умею сочинять стихи…
— А что ж ты там пишешь? — поинтересовался теперь Коля.
Барнаба был уверен, что воин понимает, какую игру он затеял с мальчишкой и что он решил подыграть. Потому что он тоже понимал, какие чудеса способен сотворить смех с отчаявшимися людьми.
— Это просто заметки… — Хартапу закрыл стоявшую рядом с ним чернильницу.
— Возможно, что отсутствие подружки связно с тем, что ты любишь чернила больше титек, — безжалостно продолжал Коля.
Вот теперь уже послышался сдержанный смех.
— Может… может быть… — Юноша положил стиль в небольшой деревянный ящичек, висевший у него на поясе и украшенный жемчужной инкрустацией.
— Значит, тебя можно назвать стиледрочером, — заявил воин, поднимаясь с пола. Рядом с ним Хартапу казался совсем ребенком.
Придуманное дойном слово развеселило всех, но в душе Барнабы шевельнулось нехорошее чувство. Коля может зайти слишком делено, в этом он был уверен. Ему следовало вмешаться, покончить с этим, ко всем нужно было посмеяться. Хартапу был подобен невинному агнцу, которого возложили на алтарь, чтобы просить у богов хорошего урожая. Иногда подобные жертвы просто необходимы.
— Что ты там такого пишешь, стиледрочер? — Коля склонился над юношей, выхватил у него кусок кожи. — Ой, как аккуратно! А у малыша отличный почерк. Ну, что тут у нас?
День седьмой.
Барнаба пытается подбодрить нас, но страх становится почти осязаемым. Духи витают вокруг корабля. Наш собиратель облаков гибнет, а мы все знаем, что вскоре последуем за ним.
Смех тут же стих.
— Зачем ты пишешь такое? — Голос Коли прорезал воцарившуюся тишину.
— Оставьте его! — крикнул Барнаба. — Довольно. Лучше, если Хартапу не станет отвечать на этот вопрос.
— Зачем? — Коля схватил Хартапу за густые черные волосы и заставил юношу встать. — Зачем эта пачкотня, стиледрочер? Кому она нужна?
— Тем, кто нас найдет! — закричал Хартапу, извиваясь от боли. — Мы никогда уже не сможем рассказать о том, что случилось, а нас будут искать. Барнаба святой человек. Придут другие, чтобы узнать, куда мы пропали. Может быть, они найдут Барнабу? Может быть, Великая Мать заберет его к себе. Нужно предупредить людей насчет духов!
Коля звонко расхохотался.
— Какой же ты глупыш! — Он толкнул Хартапу на пол, уронил кусок кожи, который прижимал к груди изувеченной рукой. — Тот, кто доберется сюда, давно уже будет знать о духах бури. Им не понадобится твоя писанина.
— Мы прокляты! — вдруг закричал юноша. — Прокляты из-за таких людей, как ты, кто бредет по колено в крови. Духи чувствуют ту кровь, что ты проливал. Это из-за тебя мы все гибнем!
Коля взмахнул изувеченной рукой, и из кожаного протеза, заменявшего ему предплечье, выскользнуло лезвие.
— Еще одно слово, и к потокам крови добавится еще пара капель, стиледрочер.
— Довольно! — Барнаба встал между ними.
— Дерзких деток стоит иногда проучить, чтобы они запомнили, где проходит граница, — Коля поднял руку с клинком. — Один маленький шрамик на лице — и ты будешь выглядеть гораздо мужественнее и в то же время он будет напоминать тебе о том, что с некоторыми людьми связываться не стоит.
— Довольно! — прошипел Барнаба — спокойно, но решительно.
Воин нахмурился. Шрамы, заменявшие ему брови, сошлись на переносице. Выглядел он страшно.
В этот миг дверь в святыню распахнулась. Порыв ледяного ветра пронесся по круглой каюте, от него задрожали массивные корни корабельного древа, заплясали огоньки пламени в жаровне, по стенам побежали причудливые тени.
У самого входа они поставили две большие медные жаровни, в которых горели высокие язычки пламени. Кто бы ни хотел войти в святыню, должен был переступить через них.
Стоявшая на пороге фигура придавила спиной тяжелую дверь, закрыла ее. Это был Набор. С бороды и волос его свисали сосульки, тяжелый плащ был покрыт блестящим слоем инея. Лицо покраснело от холода. Лоцман смотрел на них широко открытыми от ужаса глазами. На плече у него сидела его маленькая обезьянка, держась за прядь Наборовых волос. Большие серьги, которые он носил обычно, лоцман из-за мороза поснимал.
— Он вернулся! — прохрипел он. — Я видел его!
Барнабе показалось, что из комнаты, ставшей их последним пристанищем, уходят последние крохи тепла. По спине пополз холодок, и ему пришлось как следует постараться, чтобы машинально не обхватить себя руками.
— О ком ты говоришь?
— Санган! Кок…
— Так ты нашел его наконец, — вырвалось у Барнабы. — И где же он был? Зачем прятался? И почему ты не впустишь его?
— Он нашел меня, — с трудом произнес Набор. — Вдруг оказался у меня за спиной, когда я стоял на носу корабля, хотел посмотреть, каким курсом мы идем. Из-за ветра я не слышал, как он подошел.
— Но ведь это хорошо, что он вернулся. Отойди от двери. Санган наверняка расскажет нам, что произошло.
Лоцман так сильно покачал головой, что обезьянка слезла с плеча и села на руку.
— Эго вернулся не Санган. Вы не видели его глаза. Его глаза… — Стук в дверь заставил лоцмана умолкнуть.
Несмотря на расстояние, Барнаба отчетливо увидел, что дверь в петлях ходит ходуном. Каждый удар был подобен раскату грома.
— Я с ним разберусь! — С этими словами Коля бросился по ступенькам к двери, перемахнул через жаровни. Набор пытался остановить его, но старому лоцману нечего было противопоставить разозлившемуся друснийцу, и Коля просто отшвырнул его в сторону.
Стук прекратился, словно стоявший за дверью видел сквозь нее.
— Не делай этого! — крикнул Барнаба, но рука Коли уже потянулась к двери.
Гость
Коля был в таком настроении, что хотелось кого-нибудь заколоть. Ему было противно сидеть без дела среди трусов. Мерзко было, что их осаждает враг и нужно ждать, что нет того, против кого можно выйти с мечом в руке. Сейчас с этим будет покончено. Кто бы ни стучал в дверь, он наверняка из плоти и крови. И сейчас он, черт побери, получит сполна за все пережитое!
Друсниец решительно распахнул деревянную дверь.
Всего в шаге от него на верхней палубе стоял Санган в облаке кружащихся в воздухе снежинок. Не считая набедренной повязки, кок был обнажен. Борода была покрыта изморозью. Хотя повар был уже немолод, тело у него было мускулистым — за исключением недавно начавшего появляться брюшка. Он много лет ходил на поднебесных судах Нангога и, как и у всех членов таких команд, кожа у него была загорелой и дубленой от ветра. Но теперь она у него стала какой-то сероватой, и стоял он странно, напряженно. А глаза! Такого Коле видеть никогда не доводилось, а взгляд их заставил его, кто никогда не боялся поединков, кто сражался даже с демонами из Альвенмарка, невольно сделать шаг назад.
Эти глаза были похожи на лед на деревенском пруду в конце зимы. Такие же словно бы растрескавшиеся, грязно-белые, обещающие темную воду под коркой льда. Но они не просто застыли. Они совершенно изменились. За ними таилась тьма, душа настолько темная, что с ней не никогда сравниться даже душе самого ужасного чудовища среди людей.
То, что стояло напротив него, хоть и было внешне похоже на Сангана, но в остальном не имело ничего общего с коком, который всегда был не прочь пошутить.
Коле показалось, что это существо наслаждается тем, что он на него таращится, питается страхом команды, затаившейся внизу, в святыне. Почти все они не отводили взгляда от открытой двери. Даже Барнаба, который обычно был довольно бойким на язык, не произнес ни слова.
— Вам конец, — заявило существо низким голосом. Несмотря на то что каждое слово было отчетливо слышно, голос прозвучал так, словно доносился издалека. Губы Сангана шевелились, но не так, как обычно, когда он что-то говорил. Сущий пустяк, но голос напугал Колю почти так же, как эти ледяные глаза.
— Выходите, и мы подарим вам быструю смерть.
«Болтунов всегда убивать легче», — подумал Коля. Пусть этот ублюдок попробует двенадцать дюймов самой лучшей стали!
Шагнув вперед, он вонзил клинок в живот существу по самую рукоять и выругался — ощущение было какое-то не такое. Он заколол уже не одну дюжину мужчин, но сейчас ему показалось, что он всадил клинок в глыбу льда, а не в живую плоть! Повернув меч, он выдернул его из раны — на доски не упало ни капли крови.
Незнакомец смотрел на него своими ледяными глазами.
— Надо было выбрать тебя, — произнес далекий голос. На этот раз, когда он
говорил, губы вообще не шевелились. При этом он поднял руку, словно в насмешливом приветствии.
— Хочешь быть как я? Могу устроить! — фыркнул Коля, изо всех сил обрушивая клинок на руку существа. Он со звоном рассек замерзшую плоть, отрубив чужаку правое предплечье.
На миг стало так тихо, что слышен был только рев бури. Чужак не вскрикнул от боли, даже, кажется, не разозлился, просто не отводил взгляда от глаз Коли. Затем наклонился, не отводя взгляда, поднял отрубленную руку и молча прижал ее к ране.
Коле показалось, что вдруг стало еще холоднее. По обнаженной руке словно толстые белые жилы поползли морозные узоры. А потом незнакомец вдруг отпустил свою руку — и оказалось, что предплечье снова приросло к обрубку. Словно играя, существо шевельнуло руками.
— Думаешь, я такой же, как ты? Не уверен.
Друсниец отступил на шаг, почувствовал спиной исходивший от жаровен жар. Одним прыжком перемахнул через пламя и тут же снова обернулся, отчаянно стараясь не спускать глаз с чужака, но тот не двинулся с места.
— Думаете, можете уйти от нас? — В его замогильном голосе не слышно было даже насмешки. — На сколько еще вам хватит дров и масла? На день? На неделю? На луну? Мы подождем, пока не догорит последний огонь. Мы ждем уже давно, мы научились терпеть. Луна для нас длится не дольше мгновения. Мы посмотрим, как вы будете умирать. А когда вы умрете, мы займем ваши тела. В этом мы отличаемся от своих братьев. Нам не нужны живые. Мы поднимаем мертвых. И, поскольку это так, никому из вас не уйти.
Ожившая мечта
За его спиной негромко закрылась дверь, и вместе с этим звуком все напряжение, все неприятности словно бы оставили его. Спина болела после тяжелого дня — он столько часов простоял, склонившись над заполненными глиняными дощечками столами. Пытался
контролировать все решения, принимаемые в его огромной империи. Работа была бесконечной и постоянно оставляла ощущение, что он проглядел что-то очень важное. Глиняные дощечки громоздились над ним, словно тяжелая гора — пока вечерами за его спиной негромко не закрывалась дверь.
Ему не было нужды оборачиваться, чтобы знать, кто пришел. Только она осмеливалась входить в эти покои без стука. Он чувствовал ее запах, запах лошадей из королевской конюшни. Там она проводила дни. Никто не умел настолько хорошо обходиться с животными, как дочь просторных степей Востока. Лошади были ее жизнью, так же, как набеги и война. Она была похожа на дикую кошку. Бессмертный невольно усмехнулся, вспомнив, как она раскрыла себя — нанявшись в дворцовую кухню. Устроила там драку, сея страх и ужас. Никак не удавалось ей притвориться смиренной служанкой. Она умела многое, но долго притворяться была просто не способна.
Он чувствовал, что сейчас она стоит прямо у него за спиной — бесшумно пересекла комнату, в которой он работал и спал. Она не станет трогать его, пока он сам не обернется к ней, зная, насколько серьезно он относится к своей работе. Знала она и то, что долго ждать не придется, он бросит все, чтобы насладиться теми немногими часами, которые можно провести вместе с ней.
Артакс отодвинул в сторону табличку, которую читал. Оползень, из-за которого стала непроходимой торговая тропа, мог подождать, равно как и все остальные мелкие и крупные заботы империи. Облегченно вздохнув, он обернулся. Она стояла напротив него, во всей свой красе, с грязными босыми ногами и соломинками, запутавшимися в длинных волосах.
Он все еще не привык к изменившемуся лицу Шайи. Демон помог ей бежать из горного монастыря, где она жила в ожидании смерти. И этот демон умер вместо нее. Рассказанная ею история по-прежнему бередила душу Артакса, переворачивая с ног на голову его представления о мире. Смертельный враг людей выбрал смерть, чтобы предотвратить несправедливость, которая вот-вот должна была свершиться. Если бы не он, Шайя не стояла бы сейчас перед ним.
— Так глубоко задумался? — В ее голосе слышалась доля насмешки. Ей не нравилось, когда он хоть на миг мысленно отдалялся.
— Я благодарил богов, что они вернули тебя мне.
— Это были не боги, — решительно возразила она. — Как раз наоборот.
— Но я не стану шептать молитв, обращаясь к демонам.
— Возможно, мир стал бы лучше, если бы мы могли это сделать?
Артакс поднял руки, словно бы защищаясь.
— На сегодня я доволен, целиком и полностью, поскольку благодаря тебе эта комната стала лучше, — он пожирал ее взглядами. Ее стройное, сильное тело. На ней была красная туника, доходившая ей ровно до середины бедра: это было результатом их последней, короткой ссоры. Прежде она носила только брюки для верховой езды, широко распространенные среди народа ишкуцайя. Это тревожило его. Она из этого народа, и если кто-то догадается об этом, то сумеет угадать и то, кто скрывается под личиной кухарки, пробравшейся в постель бессмертного.
Он сознавал, что о них обоих очень много судачат. И есть немало людей, которые желали разрыва связи кухарки, прекрасно разбирающейся в лошадях, и самого могущественного человека на свете.
— И какую же молитву услышу я? — хитро усмехнулась женщина.
Артакс взял ее за руку, поцеловал, кланяясь нарочито низко.
— Дозволено ли мне будет вознести вместо молитвы хвалу вашей красоте, о дама моего сердца?
Она рассмеялась своим звонким безудержным смехом, перед которым просто невозможно было устоять.
— Какая напыщенная глупость! — И с этими словами она прижала его к себе и страстно поцеловала.
Закрыв глаза, он полностью отдался во власть ощущений, охотно позволил потянуть себя в сторону огромной кровати. Ее рука развязала его бесшовную юбку и быстро нашла то, что скрывалось под ней.
— Я скучала по тебе, — прошептала она.
— А я думал, ты лошадей любишь.
— Это днем, — очаровательно усмехнулась она. — А ночью мне нравится глупый мул, который пытается вынести все неприятности империи на своих плечах, — она откинулась назад, увлекая его за собой на постель.
Падать он мог только с ней. Правитель крепко прижал женщину к себе. Еще в юности он придумал себе женщину и дал ей имя: Альмитра, и никогда даже надеяться не смел, что в реальности все будет намного чудеснее.
Шайя стянула с себя тунику, снова поцеловала его. Еще более страстно, чем обычно, словно собираясь съесть его целиком. Вдруг посерьезнев, она вдавила его в подушки, села сверху, долго и пристально вглядывалась в лицо, словно бы запоминая его навсегда. Обычно она вела себя иначе. Кажется, что-то ее тревожит.
— Плохой день на конюшне? — Та лишь фыркнула в ответ.
— Разве может быть день хорошим, если где-то поблизости крутится Хамура.
Артакс застонал. Она не впервые жаловалась на шталмейстера. Хамура был мужчиной гордым и тяжело отнесся к тому, что вдруг какая-то кухарка стала ухаживать за королевскими лошадьми — и неважно, что она прекрасно с ними управляется.
— Что он сделал на этот раз?
— Он бьет лошадей, — вырвалось у нее. — Я видела ссадины… Негодяй. Он… — И вдруг она улыбнулась своей обычной улыбкой, перед которой он просто не мог устоять. — Я велю отстегать его. Тогда он поймет, каково лошадям получать плети.
— Неужели это заговорила дикая принцесса-наездница? Здесь тебе придется немного держать себя в руках…
— Держать себя в руках? — Она возмущенно ударила его кулачком по груди. — Шайя приказала бы четвертовать Хамуру с помощью тех лошадей, которых он бил. Я и так держу себя в руках… — Ее глаза снова хитро сверкнули. — А сейчас я настроена на бешеную скачку.
Он покраснел, и она рассмеялась. Ей всегда нравилось смущать его. Шайя всегда говорила, что думала — прямо, без обиняков. Возможно, именно эту ее черту характера он в ней больше всего и любил. Интрига и ложь определяли все его дни в роли правителя. А с ней существовала только правда. И она сделала именно так, как грозилась: любила его страстно, чего не бывало уже давно.
Когда они лежали, запыхавшись, обнимая друг друга, она вдруг заплакала.
Артакс провел рукой по ее волосам.
— Что случилось?
— Я счастлива, — запинаясь, произнесла она.
— Но ведь от счастья не плачут, — удивился он.
— А я плачу! — упрямо возразила она. — Для несчастья у меня давно не осталось слез. Последние я приберегла для часов счастливых.
Он хотел что-то сказать, но решил промолчать, просто прижал ее к себе и крепко обнял. Иногда лучше промолчать, чем говорить. Женщина постепенно успокаивалась. Она хотела, чтобы возлюбленный думал, что она уснула, но он чувствовал, что ей не уснуть.
В отличие от него. Долгий день, полный забот об империи, лишил его сил. Он обнимал ее, устало прислушивался к ее дыханию, наслаждался ее теплом, впитывая его всем телом. Последняя сознательная мысль была о том, что все это похоже на ожившую мечту. Он не собирался отпускать ее.
— Я люблю тебя, — успел прошептать он перед тем, как провалиться в глубокий сон без сновидений.
Прощание
Знай, мои мысли всегда с тобой,
где бы я ни была,
милый мой возлюбленный,
для которого я танцевала в небе.
Никогда не забыть мне наших ночей
под лунами Нангога.
Любовь к тебе подобна сну,
но приходится просыпаться.
Я вижу, что моя любовь к тебе
мешает тебе править.
Я вижу, что мое присутствие во дворце
сеет раздор в империи.
Ты принадлежишь не только мне.
Слишком много жадных взглядов
устремлено на тебя.
Любовь к кухарке оскорбляет чувства дворян.
А если сказать, кто я на самом деле —
начнется новая война с Лувией.
И поскольку я люблю тебя, мне придется уйти.
Нельзя, чтобы я стала причиной того,
что мечта о мире,
где царит справедливость, обратилась в пепел.
Ты мой сон.
Ты будешь им всегда.
В твоем дворце я провела
лучшие часы своей жизни
и вместе с тем самые грустные:
часы, когда я пробудилась ото сна.
Не пытайся искать меня, любимый.
Не предначертано нам быть вместе наяву,
но во сне и в мечтах я все еще буду с тобой.
Цитируется по: древняя глиняная дощечка.
Автор: неизвестен,
хранится в библиотеке Искендрии.
в зале Исчезнувших королевства,
шкаф XXXVII, полка IX, сундук XV.
Примечание:
письмо, написанное на полуобгоревшей
глиняной дощечке, найдено
в одном из поврежденных огнем сундуков
во дворце Акшу.
Ограблен
Артакс неотрывно смотрел на дощечку, оставленную в покинутой комнате, утратив какое бы то ни было чувство времени. Он снова и снова читал строчки, написанные неровной клинописью, прощальное послание Шайи. Слез не было, в горле пересохло, ему казалось, что в душе бушует пламя, способное уничтожить его. Не отвести взгляда. Каждую строчку он прочел сотни раз, но снова и снова каждое слово будто бы наносило удар в самое сердце. Как она могла уйти?
Ни одну из названных ею причин он не считал роковой. Он — бессмертный Арама! Первый среди семерых правителей мира! Ему решать, с кем связывать судьбу, и никому из дворян не пристало судачить об этом!
Снова перечитав письмо, он вдруг понял, что за этим стоят чужие мысли. Может быть, на Шайю повлиял Ашот, давний друг, или же Матаан, ставший калекой после того, как спас ему жизнь в Вороньем гнезде?
Оба они слишком сильно беспокоились об империи, о том, чтобы он все делал правильно. И оба они не любили Шайю!
Как же найти ее? На протяжении последних часов он задавал себе этот вопрос снова и снова, и ответ по-прежнему был лишь один: если она не хочет, чтобы ее обнаружили, то вся его власть не даст ничего. Ее не найти.
Бессмертный сглотнул. В комнате еще витал ее запах. Закрыв глаза, можно было легко представить себе, что она лежит на постели, у него за спиной — там, где они провели вместе столько ночей. Запах лошадей. Этот запах глубоко въелся в ее кожу и волосы.
Но витал в воздухе и аромат молока и меда. Когда из-за этого лошадиного запаха он несколько раз, смеясь, назвал ее своей дикой кобылицей, она стала вечерами, после работы на конюшне, натирать тело смесью меда и молока. Несмотря на собственное глубокое убеждение в том, что из-за этого ее бронзовая кожа станет белее, чего ей не хотелось, но запах конюшни все же отбивало. По крайней мере, на некоторое время.
Артакс неотрывно смотрел на побеленные стены. Как страстно она любила его прошлой ночью! Он был так счастлив, думая, что их любовь никогда не угаснет. Как неустанно целовала она его. И в конце концов он уснул первым, обнимая ее. Когда он проснулся на рассвете, уже она обнимала его, глядя сверху вниз своими чудесными темно-карими глазами. Ему даже в голову не пришло, что возможно, она смотрела на него всю ночь напролет, что таким образом она с ним прощалась, запоминая его лицо, чтобы сохранить его в памяти до конца своих дней.
Были ли другие признаки того, что она решила оставить его, которые он разглядел бы, будь хоть немного внимательнее? Вчерашний вечер был просто идеальным. Слишком идеальным? Может быть, она готова была на все, чтобы еще раз сделать его счастливым?
В минувшие недели они часто оживленно спорили о том, как использовать его власть, власть правителя. Иногда даже ссорились. Она никогда ничего не принимала как данность, ей хватало мужества ставить под сомнение абсолютно все и не раз она называла его мечтателем. Она была очень похожа на ту самую женщину, которую он придумал себе, еще когда был простым крестьянином. Тогда он даже не наделся, что сможет позволить себе жениться, даже если соберет достаточно денег, и отправился в Нангог, поскольку считалось, что там можно либо быстро разбогатеть, либо быстро погибнуть. Что ж, в некотором роде все оказалось правдой. Крестьянин Артакс перестал существовать. Судьба превратила его в бессмертного Аарона, и даже друзья детства не узнавали его, оказываясь рядом.
Шайя, вернувшаяся к нему в облике кухарки Кирум, знала все его тайны. С ней можно было не притворяться, он мог доверить ей все, как никому другому. И что делать теперь?
В дверь постучали, настойчиво, словно не в первый раз, и в комнату, не дожидаясь ответа вошел Ашот.
— Господин, прибыли новые войска. Еще час тому назад. Вы…
Артакс раздраженно отмахнулся.
— Сейчас я не могу выступать перед ними.
— В Большом дворе вас ждут десять тысяч человек. Они уходят в Нангог, рисковать жизнью за наше дело, а у вас нет времени подбодрить их парой слов?
Правитель бросил на него гневный взгляд.
— А кто приходил сюда, чтобы лишить мужества Кирум своими речами? Ты? Или Матаан? — Кивком головы он указал на лежавшую на столе необожженную глиняную дощечку. — Я читаю это и слышу ваши голоса.
— Вы правы. Я и только я говорил с ней. Матаану же недостает мужества для принятия верных решений, он боится разозлить вас. Вина за все случившееся лежит на мне одном. И что вы теперь станете делать? Бросите меня в яму со львами?
—
Неплохая идея, — напомнили о себе голоса бывших правителей в его голове. За минувшие недели они почти не трогали его. Возможно, они набирали сил только тогда, когда он мучился и был несчастен.
—
Просто мы очень любим львов. Их тоже наверняка временами мучают сомнения в смысле собственного существования. Ты давно уже не кормишь их нежным мясом девственниц, как когда-то делал я Какие были чудесные спектакли! Но ты-то не даешь им, наверное, даже жестких предателей или такого брюзгу и нытика, как этот недополководец Ашот.
— Замолчи! — Едва это слово сорвалось с его губ, как Артакс осознал, что произнес его вслух, что было совсем не обязательно, когда он беседовал с голосами в голове. Они слышали даже его мысли.
Ашот, друг детства, обиженно смотрел на него.
— Ты не отправишься ко львам, я придумал для тебя кое-что похуже. Ты останешься здесь, во дворце, и будешь отбирать тех, кто отправится в Нангог. После первых же сражений желание участвовать в войне поутихнет. Скоро молодежь из деревень и городов будет прятаться от наших вербовщиков. Но ты позаботишься о том, чтобы мы исправно поставляли требуемое девантарами количество людей. Еще четыре раза по десять тысяч на грядущие двенадцать лун.
— Но повелитель, ведь я всегда…
Артакс резким жестом оборвал его, не дав договорить.
— Ты останешься здесь! Я поведу наших воинов на битву. Я не вынесу этого: сидеть во дворце, полном воспоминаний.
Ашот пристально поглядел на него, даже не удосужившись скрыть свое разочарование.
Когда-то Артакс спросил бы себя, не может ли быть такого, что постепенно ему начинает нравиться воевать. Возможно, это было правдой… Но правдой было и то, что он надеялся на то, что Шайя скрывается среди тех десяти тысяч, что ждали его во дворцовом дворе. Возможно, переодетая воином, возможно — в роли маркитантки в обозе? Ведь она воин! Да, она должна быть там! Он найдет ее! И никогда не перестанет искать, сколько бы причин ни было забыть ее и тем самым даровать империи мир — хотя бы изнутри.
У меня тоже когда-то был друг
В приподнятом расположении духа Володи шел по огромному полю, где собрались бородатые ублюдки, последовавшие зову войны. Вонючие, плохо одетые и вооруженные, покрытые шрамами типы. Вторые и третьи сыновья, которым нечего надеяться на наследство, разбойники с большой дороги, шарлатаны и наемники, уже успевшие посражаться во всех возможных войсках. Все они были одеты по-разному, стояли нестройными рядами на большом поле перед его троном. Образовывали разного размера группы вокруг полевых штандартов, выбранных произвольно. По большей части это были звериные черепа на толстых палках. Кони, медведи, волки отдали свои головы ради того, чтобы обеспечить этих людей знаменами. Иногда с перекладины свисала просто разрисованная рунами полоска кожи.
Все они были забияками с плохими зубами и отличной моралью. Каждый из них мог победить на этой войне.
Володи подмигнул Кветцалли, которая стояла, закутавшись в меха, и держала на руках их сына. Ему было семь дней, и он умел кричать, что твой полководец в разгар сражения. Однако в данный момент он, к счастью, вел себя тихо.
— Ты продумал речь? — встревоженно спросила она. Будучи жрицей, она всегда очень переживала по поводу того, что он скажет. А ему было не дано произносить впечатляющие речи, и он прекрасно знал это, однако с тех пор, как воин познакомился с этой женщиной, он стал больше задумываться том, что говорить в такие минуты, как эта. И для этого приходилось немало ломать голову. Володи предпочел бы сражаться, нежели стоять на этой скале, на которую ему сейчас придется забраться, чтобы его видели все.
— У меня есть план, — пробормотал он, читая в глазах Кветцалли, что она не верит ни единому его слову: слишком хорошо она знала своего мужа.
Выпрямившись во весь рост, он поднялся на скалу совета, на миг задумавшись о том, что не прошло и года с тех пор, как он был отверженным, презираемым всеми человеком, за голову которого была, назначена немалая награда. Как же сильно все изменилось с тех пор. Он стал бессмертным! О подобном он не смел даже мечтать.
И стоявшие там, внизу, мужчины, уважали его. По крайней мере, большинство.
Поднявшись наверх, Володи откашлялся, подыскивая слова или идею… Вот где бы сейчас пригодился Коля. Проклятый ублюдок хоть и предал его, продал цапотцам, послал на верную смерть, но именно благодаря этому он снова оказался рядом с Кветцалли и в конце концов именно тот поступок и привел его сюда. Несмотря на всю мерзость предательства, в итоге все обернулось хорошо. Интересно, что стало с Колей? Воин часто скучал по нему. Вот встретятся они еще раз, он устроит ему отличную головомойку! Негодяй!
Возможно, Коля даже с одной рукой отлично поколотит его. А когда у них обоих будут разбиты носы и губы, когда прольется кровь, они помирятся и как следует напьются. Бессмертный судорожно сглотнул. Надо избавляться от столь меланхоличного настроения. Возможно, Коля и сгинул давно. Последнее, что он о нем слышал, это то, что он участвовал в нападении на храм Цапоте. Возглавлял один из отрядов, явившихся к нему на выручку. Поистине, божественная шутка!
Володи снова откашлялся, оглядел собравшихся на огромном поле мужчин. Некоторые начали ворчать, поскольку он все еще не произнес ни слова.
— Однажды у меня был друг, лучше которого и желать нечего. Друсниец. Тот еще развратник, пропойца, а если день у него выдавался тяжелым, то довольно было одного косого взгляда, чтобы он выбил тебе зуб. Особенно он любил делать это после того, как кутил всю ночь напролет. Но в битве он никогда не терял мужества. И даже если врагов было в десять раз больше, он выходил против них с улыбкой на лице. И если он сражался рядом с тобой, то можно было быть уверенным в том, что он защитит тебя лучше самого крепкого щита. Скорее он дал бы изрубить себя на куски, чем сошел бы с места в битве. Многие из вас знают, что когда-то я был пиратом на Эгильском море и полководцем на службе у Арама. Я водил колесницы бессмертного Аарона вглубь Лувии, чтобы украсть у врагов лучших кузнецов. Я стоял на равнине Куш, когда бессмертный Муватта решил разгромить войско Арама, собранное из крестьян… В той битве в победу не верил никто. Меня вечно посылали в такие бои, которые просто невозможно было выиграть, потому что я был всего лишь друснийским наемником. Такую потерю легко пережить. И со мной всегда рядом был Коля.
Володи на миг умолк. Мужчины слушали, но первые уже начинали волноваться. Они не любили долгие речи, так же, как и он. Нужно срочно выкручиваться.
— Мужики, если мы пойдем в Нангог, то сражаться нам придется с демонами. Они настолько быстро машут мечами, что виден только серебристый свет. Они перережут вам горло, не успеете вы и меча поднять. Я сражался с ними и все еще жив. Единственное, что я могу сказать о них хорошего, это то, что их мало. И у них красивые бабы, по крайней мере, если любишь худых, которых и ухватить-то не за что.
Как и предполагалось, мужчины тут же начали отпускать колкие замечания про баб, кое-кто засмеялся.
— Такая вот баба отрубила моему другу Коле руку одним взмахом меча, — смех тут же стих.
— И знаете, что он сделал?
— Подох! — крикнул кто-то из задних рядов.
Володи рассмеялся.
— Только не Коля! Даже если ему отрубят голову и положат к его ногам, чтобы он мог посмотреть на свои жуткие зубы вблизи, он не поймет, что пришло время умирать. Он повалил бабу-демоницу, которая думала, что он повержен, и утратила бдительность. Потом бросился на нее сверху, прижал к земле и заткнул ей своим обрубком руки рот, так что она захлебнулась в крови. Вот такой вот человек Коля. Мужик из Друсны! Вы все друснийцы, сильные и решительные. Будете сражаться за меня, как Коля?
— Да! — кричали далеко не все. Многие растерялись. Володи задумался, ту ли историю он выбрал… Но ведь он хотел, чтобы они понимали, что их ожидает, только тогда они не побегут, встретившись с ужасами Нангога. Они должны быть готовы.
— Я не собираюсь заманивать вас на войну, рассказывая красивые и лживые истории. Все вы знаете, кто я. Я не тот бессмертный, что правит вот уже несколько веков. Я Володи из Трех Дубов, такой же, как вы — волей судьбы ставший бессмертным. Я знаю, что движет вами, и что ждет вас в Нангоге. Во всем нашем мире не найдется воинов, которые умели бы так же обращаться с мечами, как эти дети демонов. Но они понятия не имеют, что значит связаться с друснийцами. Им придется изрубить нас на куски и сжечь, чтобы мы перестали сражаться. Верно я говорю?
— Да! — заорали сотни глоток.
— Сначала они станут говорить о Друсне с уважением, а затем и со страхом. Верно я говорю?
— Да! — теперь кричали почти все.
— Они поймут, что сколько бы ни сразили друснийцев, они все равно встанут. Верно я говорю?
— Да! — некоторые стали бить мечами по щитам и устроили просто адский грохот.
— А когда мы покончим с ними, чертовы дети демонов будут рады, если мы позволим последним выжившим из них уползти на брюхе к себе на родину. Нангог — наш мир! И всякий, кто попытается отнять его у нас, пожалеет об этом!
Теперь уже ликовали все. Володи наслаждался их воодушевлением. Потрясающее это чувство — быть полководцем. Он раскинул руки. Крики постепенно стихли.
— Настало время уходить. Совсем скоро Великий Медведь откроет нам врата, через которые мы пройдем к месту, назначенному богами. Прощайтесь со всеми, кого любите, а затем возвращайтесь сюда, когда солнце будет в зените, — и с этими словами он спустился со скалы.
Воины снова ликовали. Дюжины мужчин протягивали к нему руки, пытались прикоснуться к плечам, когда он вместе с Кветцалли уходил с огромной площади для собраний. Они шли без лейб-гвардии, и путь был непрост. Большинство воинов уже давно попрощались со всеми. Родина и семьи остались позади.
Наконец они добрались до первых ворот княжеской резиденции. Только здесь стража преступила дорогу разошедшимся воинам.
Кветцалли потащила мужа в небольшой домик у ворот. Не говоря, что собирается сделать, она толкнула дверь. Внутри в камине горел огонь, пол был устелен шкурами, а на небольшом столике стояли кувшин с вином, холодное жаркое и хлеб. Володи удивленно обернулся.
— Я решила, что в последние часы не стоит тратить слишком много времени на прогулки, — она положила ребенка в люльку неподалеку от камина и улыбнулась. — Эту историю про Колю я не знала.
Володи усмехнулся.
— Что ж, на самом деле он просто стоял, смотрел на свою руку и ругался, на чем свет стоит. Я решил, что так оно будет звучать лучше.
Кветцалли подошла вплотную к нему, нежно провела рукой по щеке, поглядела в глаза.
— Ты хорошо справился со своей задачей. Я даже не думала, что ты так здорово умеешь врать, — в ее голосе еще слышался чужой акцент ее родины. Она смотрела на воина своими чудесными, черными как ночь глазами. — Пожалуйста, не учись обманывать меня.
Он поцеловал ее.
— Никогда!
— Я знаю, что ты бежишь от детского крика. От того, что теперь ночью я не могу быть только с тобой, если ты желаешь меня, от темных кругов под глазами и от того, что я постоянно нужна Ване. Ты бессмертный, но все же ничем не отличаешься от других мужчин. В это время они все бегут, и я не сержусь. Но прошу, обещай мне, что будешь беречь себя. Возвращайся ко мне обратно!
— Я…
Кветцалли нежно закрыла ему рот ладонью.
— Я ведь просила тебя не лгать мне, — улыбнулась женщина. — Лучше не говори ничего. Я знаю, что ты хочешь, как лучше, хочешь подбодрить меня, — она сняла просторный плащ из ярких перьев, который он так любил. — Давай не будем тратить последние часы на слова.
Прижав жену к себе, Володи страстно поцеловал ее, а женские руки тем временем нащупывали перевязь. Он любит ее и вернется к ней; куда бы ни повели его боги. Она — его дом, в еще большей степени, нежели малыш Ваня со своими золотистыми волосами и светло-коричневой кожей.
Он так часто уходил на войну и всякий раз выживал. Мужчина был уверен в том, что вернется, и ничто не сможет ему в этом помешать!
Его перевязь с грохотом рухнула на устланный шкурами пол. Ее рука проникла к нему меж бедер, и он забыл обо всем на свете.
Слишком много рук
Ох, уж этот проклятый лес! Как же сильно ненавидела его Ливианна. Дождь лил уже который день без остановки, а она не могла защитить себя от влаги заклинанием. Здесь была земля Великого Медведя, девантара, сторожившего Друсну, и она чувствовала, что он близко — хотя и ни разу не увидела. Он наблюдал за ней, и эльфийка не понимала, почему он до сих пор не атаковал незваную гостью. Что ж, этой игре недолго осталось. Ее путь сюда из Запретной долины был долог и извилист, и в себе она несла тамошних Зеленых духов. Ливианна чувствовала их тревогу. Они хотели только одного: вернуться в свой мир, в Нангог. Но драконница не собиралась представать перед Золотым с пустыми руками, без второй половинки сердца Нангог. Возможно, ей наконец-то удастся узнать больше!
Сейчас Ливианна стояла под большим дубом, сквозь листву которого крупными каплями сочился дождь. Легкий ветерок колыхал лес, наполняя ночь шорохами мокрой листвы. Оружие и шлем, висевшие в ветвях Священной рощи, с негромким позвякиванием ударялись друг о друга. Она чувствовала магию этого места. Силу лабиринта, состоявшего из деревьев и кустарника, возвышавшегося на холме посреди поляны. Силу стоящих камней, расставленных на поляне на разном расстоянии друг от друга, пульсацию троп альвов, соединявшихся совсем неподалеку в большую звезду.
Облик воина из Лувии Ливианна сохранила, не осмелившись воровать воспоминания дитя человеческого и принимать затем его облик. Слишком насторожены сейчас девантары. Подобная дерзость не укрылась бы от их внимания. Не осмелилась она и принять облик использованных прежде людей. Неподалеку отсюда она превратила молодого Бозидара из гордого юного воина в старика, когда после долгой ночи любви почти полностью выпила эссенцию его жизни. В его воспоминаниях камень, который она искала, тоже был почти наполовину покрыт плющом.
Тучи рассеялись, и лунный свет залил лесную поляну, придавая ей необычный блеск, и эльфийка наконец увидела камень! Неуверенно перевела взгляд на святыню. Там, среди деревьев и кустарника, находился жрец. Женщина вслушивалась в ночные шорохи, один за другим прогоняя их из своего восприятия, поскольку они мешали ей узнать то, что нужно. В той тишине, что постепенно рождалась внутри нее, теперь она слышала наиболее тайные звуки леса: тревожное биение сердца зайца, прятавшегося под кустом неподалеку и наблюдавшего за ней, шорох перьев, касающихся тонких веточек и грубой скорлупы яиц, черный дрозд, тревожно ворочавшийся в гнезде высоко над ее головой.
Изгнала она из своего сознания и эти звуки, и теперь наконец-то услышала звук ровного дыхания. Должно быть, это жрец. Он спал и… Здесь есть кто-то еще! Второе дыхание, почти полностью подстроившееся под медленный и спокойный ритм дыхания жреца. Ее преследователь тоже здесь!
Ливианна не сумела сохранить сосредоточенность. Звуки леса снова захлестнули ее, исчезло дыхание, многократно заглушенное бесчисленными другими ночными звуками. У нее не оставалось времени на то, чтобы снова углубляться в звуки настолько, чтобы осталось только дыхание, чтобы, если повезет, узнать, где именно стоит ее преследователь. Нужно спешить! Близкая звезда альвов позволит ей бежать. Она может…
На губах мелькнула горькая улыбка. Конечно же, преследователь будет ждать ее здесь. Это точно Великий Медведь, хранитель этих проклятых лесов. Но она не станет сдаваться сейчас, она должна узнать, какую тайну скрывает камень.
Не пытаясь больше прятаться, она пересекла поляну и прошла мимо святыни. Подошла к массивному вертикально стоящему камню, к которому прислонялась тогда, в ту ночь, когда поджидала здесь Бозидара, и решительно потянула за побеги плюща. Под ним показалась изображенная с помощью небрежных и грубых линий женщина. Эта картина была Ливианне знакома. Крылатая Ишта. Богиня наносила удар длинным копьем. Продолжила отрывать ветви все крепче и крепче державшегося за скалу плюща, который ни в коем случае не желал открывать тайну. Постепенно показывался извивающийся, похожий на змею дракон. Он был изображен с запрокинутой назад головой и открытой пастью, словно он ревел от боли и взывал к небу. Копье Ишты вонзилось ему прямо в грудь, туда, где у него должно было быть сердце.
Тем временем Ливианна уже расчистила плющ до уровня своих колен. К телу змеи снизу тянулись две руки. Кто это? Анату, та самая девантар, от любви к которой потерял голову Пурпурный?
Вынув из ножен кинжал, эльфийка отрезала толстые побеги плюща прямо над землей, нетерпеливо рванула на себя зелень, окутавшую камень, и наконец-то под ней показалась женская фигура с умоляюще поднятыми над головой руками. Высокая прическа ее растрепалась. Отдельные пряди свисали на плечи. На ней было длинное платье без рукавов, вокруг узких бедер — широкий пояс. Все, что находилось ниже, было спрятано в темной земле. Лишь отчетливо виднелись две державшие ее за талию руки.
Вонзив кинжал в землю, Ливианна отодвинула в сторону густые корни. Она работала, словно одержимая, забыв об осторожности. Кто же еще там изображен? Во всех историях, которые она читала об убийстве Пурпурного, с ним сражалась лишь Ишта.
Черная земля въелась в вырезанные на камне линии. Ливианна затаила дыхание: показались руки, покрытые чешуей! А к левому колену Анату тянулась еще одна рука, показавшаяся Ливианне неестественно крупной. Что же изображено на этой картине? И почему она стоит здесь, посреди лесов Друсны, в сотнях миль от того места, где должны были встречаться Анату и Пурпурный?
—
Ты ошибаешься, — раздался голос у нее в голове. —
Ишта встала на след этих двоих именно здесь, в Друсне. Моя сестра любит рассказывать о том сражении, она утверждает, что своим массивным телом Пурпурный превратил в пустыню землю, насколько хватало глаз. Если верить ей, их дуэль с небесным змеем продолжалась много часов, а вокруг ясным пламенем горел изувеченный лес, когда она нанесла ему смертельный удар.
Ливианна медленно поднялась и обернулась, встав спиной к камню. Значит, с игрой в прятки покончено. Шагах в тридцати от нее стояла фигура, наполовину скрытая в тени массивного дуба. Облик ее ни капли не походил на ее представление о Великом Медведе. Мужчина был хорошо сложен, бесстыдно демонстрировал свое мужское достоинство. Насколько эльфийке было видно, на теле его не было ни единого клочка ткани. Впрочем, ниже колен его ноги были неестественно тонкими и покрыты густым мехом. Ниже пупа тело было скрыто в густой тени, а от головы нельзя было увидеть даже силуэт. Насколько Ливианне было видно, оружия у незнакомца не было. Но если это девантар — а кто еще это может быть, если он может читать ее мысли — то ему не понадобится ни копье, ни меч, ни лук, чтобы расправиться с ней. Она отчетливо чувствовала исходящую от него силу. Он был подобен богу!
—
Вынужден признать, что то, что ты принимаешь меня за моего брата, Великого Медведя, несколько оскорбляет меня. На меня смотреть гораздо приятнее, чем на него, — и едва эти слова прозвучали в ее мыслях, как мужчина вышел под яркий лунный свет. Из-за массивной головы вепря на плечах он шел, слегка согнувшись, и несмотря на это, росту в нем было более двух шагов. Пальцы его заканчивались длинными черными когтями. Кошмарное существо. И лишь в пристальном взгляде в небесно-голубых глаз была красота.
—
Ты пристыдила меня, Ливианна, — его голос еще звучал в ее мыслях, а он уже медленно приближался к ней, казался недоверчивым и напряженным, хоть и старался говорить легким и непринужденным тоном, однако было очевидно, что он в любой миг готов отразить ее атаку. Поэтому если она хотела иметь хоть призрачный шанс уйти, нельзя думать о том, что она хочет сделать. Судя по всему, он способен прочесть любую ее мысль.
—
Тут ты права, — губы его раздвинулись, обнажая мощные клыки. —
Нет, тебе не застигнуть меня врасплох! Да и как ты могла бы сделать это? Ты ведь уверена, что перед тобой стоит кто-то вроде бога.
Он остановился. Его когтистые лапы сжались и разжались, негромко звякнув. Ливианна невольно представила себе, как эти лапы вонзаются в ее грудь.
—
Вероятность такого хода событий целиком и полностью в твоих руках, эльфийка. У тебя есть кое-что, что интересует меня. Используй это с умом и будешь в безопасности.
Ливианна понятия не имела, о чем он говорит.
—
Я наблюдал за тобой в Запретной долине. Ты напала на верный след. Целую эпоху мы прятали там сердце Нангог. Сотни лет. И лишь несколько недель тому назад унесли его оттуда. Каждый из свободных девантаров должен был нести там вахту. Исключение составляли лишь те семеро, что стоят на страже семи королевств. В целом я провел там много лет, и именно там пришла мне в голову идея внимательнее вглядеться в сломанный рельеф и задаться вопросом, не стоит ли за всеми этими разрушениями нечто большее, нежели ярость детей человеческих, одержимых Зелеными духами. Строго говоря, я должен был убить тебя там… Но мне хотелось посмотреть, куда ты пойдешь дальше, поэтому вместо этого я пошел за тобой. Ты всегда была очень осторожна, отлично путала следы в Золотой сети. Дважды я чуть не потерял тебя из виду, и вот теперь мы здесь. Удиви меня снова, Ливианна.
Эльфийка вспомнила истории, рассказанные ей Бидайн. Ее ученица уже однажды встречалась с этим чудовищем в Нангоге, и Нандалее отогнала его. Девантары боятся выкованных небесными змеями клинков, однако Ливианна оставила свой меч в Альвенмарке, сейчас у нее был только выкованный Золотым по человеческим меркам меч, представлявший собой часть маскарада. Оружие, которого нечего бояться девантару.
Когти девантара угрожающе звякнули, он шагнул к ней.
— Ишта пришла сюда не одна. Судя по тому, что изображено на этом камне, ее сопровождали по меньшей мере двое.
Человек-вепрь прищурился и вдруг ринулся на нее.
Ливианна отскочила в сторону, машинально подняла бесполезное оружие, но девантар не тронул ее. Он опустился на колени рядом со стелой, провел когтями по линиям, выбитым в камне неловкой рукой, словно для того, чтобы убедиться, что это не мираж.
Наконец Вепреголовый поднялся, молча направился к святыне посреди поляны, исчез за кустами и сваями. Через мгновение Ливианна услышала испуганный вскрик, затем негромкий разговор.
Первые лучи рассвета окутали лес нежным серебристым светом, когда человек-вепрь наконец вернулся. Он был глубоко погружен в свои мысли.
—
Друснийцы принесли стелу с собой из набега. Нам нужно отправиться в путь к горе Лума, что в Лувии. Туда, где Анату возвела дворец из лунного света. Думаю, что все, что мы, как нам казалось, знали до сих пор о смерти Пурпурного и предательстве Анату, было ложью.
Покинув поляну, он направился по тропе, ведущей к расположенной неподалеку звезде альвов.
Ливианна колебалась. Девантар говорил «нам». Вернуться ни с чем в Альвенмарк — плохая альтернатива. Если же она пойдет с девантаром, то этот путь приведет ее либо к смерти, либо к новой славе.
Эльфийка одернула себя. Она — драконница, и на самом деле выбора у нее нет.
Дворец из лунного света
— Чего мы ждем? — этот вопрос Ливианна не осмеливалась задать довольно долго, однако они уже больше часа сидели за покрытой сажей глиняной стеной. Человек-вепрь провёл ее через Золотую сеть в уединенное место на краю широкой, поросшей искореженными кустарниками и истрепанными ветрами зарослями чертополоха. Они прятались в руинах какого-то бедного крестьянского двора.
— Мы ждем луну.
Неужели его голос звучит подавленно? Или ей это только кажется? С момента их первой встречи совместное пребывание казалось невероятным. Ведь он — девантар, заклятый враг. Вместо того, чтобы приводить эльфийку сюда, ему следовало убить ее на месте. Что же ему мешает? Может быть, решение пощадить ее было лишь мимолетной причудой? Сейчас, в этот самый миг он, по крайней мере, кажется, не думал о ее смерти. Несмотря на то что он сидел рядом с ней, мысленно девантар находился где-то очень далеко.
— Она любила это место, — вдруг произнес Человек-вепрь.
Ливианна промолчала, надеясь, что он скажет что-нибудь еще. Для нее было загадкой, как можно любить это место. Перед ними возвышался одинокий холм, на песчаном грунте которого высились одинокие крутые скалы и лабиринт развалин. Вокруг раскинулась степь. Местами видны были русла пересохших ручьев, похожие на глубокие извилистые морщины.
По пути сюда Ливианна заметила две заброшенных деревни. Видела на песке следы лис, отпечатки копыт диких коз. Судя по всему, здесь почти не было воды и дети человеческие пытались этого места избегать.
— Ее чары еще не совсем рассеялись…
Он говорит об Анату?
— Еще миг, — Человек-вепрь указал на затянутое тучами ночное небо. — Сейчас ты увидишь его!
Из-за туч показалась луна, и холм мгновенно преобразился. Меж обломков скал возникли лучи серебристого света, вздымаясь к самым небесам или строя в ночи зачарованные арки. Появились прозрачные стены, купола и фронтоны из жидкого серебра, однако были в стенах и бреши. Некоторые лучи подобно копьям пронзали широкую равнину, другие дрожали, словно стены под ударами массивного тарана.
— От него осталась лишь тень былого величия. Дворец Анату, возведенный из лунного света на холме Лума. Легенда для детей человеческих. Храм красоты и знания. Увы…
Луну закрыли тучи, и игра света на холме поблекла так же внезапно, как и появилась.
— Раньше я любил приходить сюда и был желанным гостем. Никогда не понимал, почему она связалась с Пурпурным. Со зверем. С врагом. Именно она, которая всегда старалась нести в мир красоту.
Неужели Вепреголовый любил Анату? Ливианна не осмелилась спросить его об этом. И как может он говорить о чудовищах, это неуклюжее создание с когтистыми лапами и головой вепря!
— Почему ты не спросил ее? Почему не спросишь теперь? Ведь она ваша пленница в Желтой башне.
Девантар посмотрел на нее сверху вниз своими небесно-синими глазами.
— Она была тяжело ранена в бою. Ишта пронзила ее копьем, через челюсть в мозг. Половину языка отрезало, она лишилась рассудка. Теперь может только бормотать, говорит какие-то совершенно не связанные между собой вещи. Несет полную чушь. Постоянно бормочет о живом зеркале. Это если я правильно понимаю ее… — Он вздохнул. — Она уже не может объяснить, что имеет в виду. Может быть, думает, что сама сделала это. Ее рассудок такой же, как и дворец из лунного света. Одни руины.
— И ты никогда не возвращался сюда?
Он понурился, тяжелая голова опустилась на грудь.
— Иногда, в полнолуние, я прихожу сюда. Жду, что ее дворец возродится вновь, мечтаю о том, что утрачено навеки.
— Вы же боги этого мира. Разве вы не могли исцелить Анату?
Он покачал головой.
— Конечно, могли. Но мои братья и сестры решили, что это должно стать частью наказания: невозможность исцелиться. Ее раны открываются снова и снова, она не может выздороветь и не может умереть. Она предала нас всех, спаривалась с врагом. С драконом! — Последние слова он прокричал, и ночь отозвалась эхом.
Ливианна отпрянула. Его гнев был подобен опаляющему пламени, потянувшемуся к ее рассудку. Теперь она была уверена в том, что когда-то он любил Анату, и теперь не может простить ей того, что она выбрала другого.
— Почему ты никогда не поднимался на холм?
— Слишком много воспоминаний, — мрачно ответил он. — Но в эту ночь я готов встретиться с ними лицом к лицу. Когда-то там, наверху, был храм. Верховной жрицей в нем была женщина, которую звали Уста Богини. Дочь человеческая, устами которой говорила моя сестра, с которой делилась всеми своими мыслями и чувствами. Душа верховной жрицы была связана с ее душой. Эта жрица знала ее лучше, чем мы, ее братья и сестры. Мы отыщем ее и потребуем ответа.
— Как ты можешь надеяться найти ее живой? Ведь она лишь человек, должна была умереть давным-давно.
Он обернулся к ней, сердито сверкнули холодные глаза.
— Ты забыла о том, кто я? Бог для детей человеческих! Я могу получить ответы, даже за порогом смерти. Они принадлежат нам, девантарам. Навеки! — И с этими словами он перешагнул через невысокую стену и направился к горе.
Ливианна последовала за ним. На душе было тревожно. Если он думает так о людях, то что же насчет нее? Может быть, видит в ней подручное средство, которое можно использовать по своему усмотрению? Сама она не задумываясь принесла бы в жертву одного, а то и дюжину кобольдов, если бы это помогло достичь желаемого. Нужно быть начеку. Уйти от девантара ей не удастся, несмотря на то что мысленно он сейчас был далеко.
Перешагивая через заросли чертополоха и упавшие колонны, они поднимались на холм. Что бы ни было здесь прежде, кроме дворца из лунного света, но к его разрушению подошли основательнее, чем это могли сделать обычные люди в гневе. Казалось, холм стал жертвой землетрясения. Или, быть может, ярости девантаров из-за предательства Анату.
Примерно в центре холма они наткнулись на массивную стену, сложенную из больших тесаных камней. Вдоль стены, похожие на огромные каменные бочонки лежали обломки колонн. Вытесанные в камне рисунки почти стерли песок и время.
И внезапно прямо перед стеной возник вал из прозрачного света. Ливианна вздрогнула от испуга, споткнулась, когда ее камзол запутался в ветках чертополоха. Из-за туч снова показалась луна.
Эльфийка обругала себя за пугливость. Слишком задумалась об изображениях и на миг забыла о зачарованном дворце.
Человек-вепрь обернулся, бросил на нее насмешливый взгляд. В шерсти на его ногах запутались репья. Внезапно глаза его сузились. Подняв правую руку, он наклонился. Когтистая лапа метнулась вперед. Ливианна перекатилась на бок, обнажила меч. Несмотря на то, что это умеющее читать мысли чудовище не удивить, она не станет сдаваться без боя.
— Спокойно! — Его низкий голос пронизывал до костей. Он поднял что-то, лежавшее прямо у нее под ногами, меж камней и пожухлой травы. Череп!
— Жрец в Священной роще смог рассказать мне немного о том камне, что стоял в святилище. Только о том, что много сотен лет назад из звезды альвов вышел серебряный лев и потребовал, чтобы гетман Трех Дубов собрал войско. Пообещал им богатую добычу, если они придут сюда, чтобы убить святотатцев, по-прежнему почитавших предательницу Анату.
Ливианна представила себе серебристого льва, атаковавшего Бидайн, когда они обе пытались бежать с Нангога. Эти существа из живого металла были очень могущественны.
— А в чем заключается задача львов?
— Они посланцы богов, — пояснил Человек-вепрь и положил череп на обломок одной из колонн. — Мы посылаем их, чтобы передать известия или чтобы открыть врата в Золотую сеть. Дети человеческие боятся и почитают их. Они никогда не осмелились бы противиться желанию серебряного льва. Мне вот только интересно, кто послал львов в Друсну? Явно не Ишта. Она относилась к здешним жрицам уважительно. Не по доброй воле, но если бы она принялась уничтожать священнослужителей, то это бросило бы тень на нее саму.
— Почему? — Эта мысль показалась Ливианне очень нелогичной. Ведь Иште пришлось бы постоянно бояться недовольства и интриг среди жрецов.
— Мы все знали, что Ишта чувствует себя обделенной — когда мы выбирали семерых среди нас, которые должны были стать живыми богами для семи самых могущественных империй детей человеческих. Многие из нас не хотели выполнять эту задачу. Мы все понимали, что придется распроститься со свободой, если выбор падет на нас. Ведущие боги станут подобны пастухам, которые не имеют права терять из вида свою паству, станут примером и хранителем своих народов на веки вечные. Анату противилась этой ноше, не хотела быть богиней для детей человеческих. Но отказаться не могла.
— Но почему вы сделали ее богиней Лувии, если она не хотела этого? — Ливианна поразилась нерациональному мышлению девантаров, но тут же попыталась загнать эту мысль поглубже. Туг же осознала она и кое-что еще. Чем больше рассказывает ей Вепреголовый, тем меньше у нее шансов уйти живой! Она драконница, и он это знает. Все, о чем доведется ей узнать, станет известно Золотому, который умеет читать мысли. Она не сможет скрыть от своего наставника ничего, даже если захочет.
— Выбрать Анату было правильно, поскольку она, сколько я ее помню, всегда пыталась сделать мир лучше, а Ишта стремилась только к власти. Если бы предательство Анату не было настолько очевидно, если бы Ишта не принесла в доказательство голову Пурпурного, то никогда не стала бы богиней Лувии. Даже жрицы Анату подтвердили, что видели свою госпожу вместе с небесным змеем. Они не были частью заговора, поэтому их не покарали.
Ливианна окинула взглядом руины.
— И все же они были убиты. Зачем? Кто же послал серебряного льва в Друсну?
— Наши народы враждуют. Войны и нападения в порядке вещей. Впрочем, то, что друснийцы осмелились проникнуть настолько глубоко в Лувию, достаточно необычно.
Девантар сердито покачал массивной головой.
— Может быть, Великий Медведь послал своего льва, чтобы вознаградить гетмана Трех Дубов легкой добычей? А стелу они забрали с собой, потому что гетману понравилось изображенное на ней и потому что они шли по тропам альвов. Иди они через всю страну, ни за что не потащили бы такой тяжеленный камень. Что ж, поищем ответы! — И с этими словами девантар поднял к небу свою огромную лапу и издал несколько гортанных звуков.
Ливианна почувствовала, как изменилась вокруг нее магическая сеть, даже ее собственная аура оказалась вплетена в заклинание для его поддержания. По спине побежали мурашки. Она стала частью того, что сейчас происходило.
Человек-вепрь по-прежнему выкрикивал в небо свое заклятие. Голос девантара с каждым словом становился все ниже. В нем теперь слышалось странное эхо, словно бы он кричал в шахту глубокого колодца. Тучи скрыли луну, выпили ее свет. Дворец Анату померк. Когда исчезли даже звезды на небе, на холме воцарилась полнейшая темнота.
И в этот миг абсолютной черноты в пустых глазницах человеческого черепа вспыхнул свет. Он был темно-красным, похожие на угасающие угли в очаге.
— Кто ты? — спросил девантар.
— Алаваши, слуга Анату, — не голос, а еле слышимый шепот, окруживший вдруг эльфийку, словно дуновение ветерка, возвещавшего о приближении бури.
Ливианна чувствовала, как магическая сеть пытается сломить противоестественное заклятие, но девантар вырвал у нее еще больше силы.
— Кто убил тебя?
— Мужчины, чьи волосы были словно золото и рассветный огонь. Они осквернили храм. И не только его…
— Грабителей сопровождал серебряный лев. Ты узнала его, Алаваши? Какому богу он служил?
— Он был мне незнаком.
— Было ли в нем что-то особенное? Была ли у него золотая грива?
Некоторое время было тихо.
— Нет, — послышался в конце концов шепот в ночи.
Казалось, Человек-вепрь разозлился.
— Можно я? — негромко поинтересовалась Ливианна. Даже собственный голос казался ей более низким и чужим.
Девантар резко махнул рукой, что Ливианна расценила как разрешение.
— Грабители украли стелу, на которой изображена Ишта, пронзающая копьем Пурпурного. Ниже на этой стеле изображена Анату, кто-то держит ее. Кто ее держал?
— Длиннорукий и Пернатый, — шепнула ночь.
— Кто это? — За вопрос Вепреголовый вознаградил эльфийку сердитым взглядом.
— Враг!
— Что изображено на стеле? — вскинулся девантар.
— Истина за зеркалом.
Девантар выругался.
— Тот же бред, что и у Анату!
— Кто создал картину? — спросила Ливианна.
— Катаката, камнетес.
— Кто ей это поручил? — нетерпеливо вмешался разговор Человек-вепрь.
— Ияли, Уста богини, — ответил замогильный голос.
— Она объяснила вам, что это значит?
— Эта картина постоянно всплывала в мыслях богини.
— Так мы ничего не добьемся, — разозлился Вепреголовый. — Где могила Ияли? Скажи мне, где она!
— Мужчины с волосами цвета зари тоже хотели знать это. Они были очень жестоки, но мы не выдали Ияли.
— Ты скажешь мне…
— Что, человек-вепрь? Что ты можешь со мной сделать? Я убита. Мой род давно угас. Все, что имело для меня смысл в жизни, растаяло. Чего мне бояться? От меня остался лишь голос.
Вепреголовый промолчал. Казалось, вся его ярость улетучилась. Напряжение спало. Он понял, что Алаваши говорит правду.
Но Ливианна была не готова сдаваться. Верховная жрица подала знак с помощью стелы. Возможно, есть и другие такие.
— Я думаю, что с Анату поступили несправедливо. Мы пришли, чтобы вернуть ее имени былую, чистоту. Прошу, помоги нам, Алаваши.
— Кто ты? Твой голос мне незнаком. Ты его новая возлюбленная? Его голос совсем не изменился за века, — послышалось из темноты.
— Подруга, — поспешно ответил Человек-вепрь, и при мысли о том, что это может значить, по спине Ливианны пробежал холодок. От него исходило ощущение силы. Но эта голова… И когти… Одна мысль о том, как они тянутся к ней…
— Ты никогда не остаешься надолго один, — . в голосе жрицы сквозило разочарование. — Она так долго ждала тебя. Надеялась на тебя. Ияли рассказывала нам об этом.
— Я был с ней. Она лишилась рассудка. Несет чушь, ни слова не понять.
— Ияли была в мыслях Анату. Она была Устами Богини. Делила с ней все тайны. Тебе стоило лишь прийти — и ты узнал бы все! Она так ждала тебя. Где же ты был?
Ливианна видела, насколько неприятны эти расспросы Вепреголовому. Он понурился. Ноздри его раздувались, он тяжело дышал.
— Темные были времена. Мы все шпионили друг за другом. Все боялись, что среди нас есть и другие предатели. Если Анату, которая всегда была примером для подражания, связалась с небесным змеем, то кому же можно доверять?
— Когда Ияли поняла, что ты не придешь, она приказала Катакате изготовить стелу с изображением Длиннорукого и Пернатого. Должны были быть и другие стелы. Катаката работала над этой семь лун.
— И как же должны были выглядеть другие стелы? — поинтересовался девантар.
— Не знаю. Устами Богини была Ияли! Она не приходила к нам, простым жрицам, не делилась с нами своими тайнами. Она хотела спрятать их в стелах Катакаты, чтобы ты нашел их. Наверное, Анату не теряла надежды на то, что однажды ты вернешься в ее дворец. Но вместо тебя пришли мужчины с волосами цвета утренней зари, и все погибло.
— Что стало с Ияли? — не отставал Человек-вепрь.
Голос умолк. Слышен был лишь шепот ветра в руинах. А затем заклинание девантара рухнуло, вернулся лунный свет, а с ним восстал и зачарованный дворец Анату.
— Она ушла, — произнес Вепреголовый и опустился на колени. — Предпочла умереть, нежели выдать эту последнюю тайну друснийцам. Зачем же выдавать ее мне, когда я так разочаровал ее, — и с этими словами он погрузил свою когтистую лапу в каменистый грунт, вырыл в нем ямку. Выкопав примерно фут, он осторожно взял в лапы череп, лежавший на колонне. — Прости, что нарушил твой сон, Алаваши, — поразительно мягким голосом произнес он. — Теперь покойся с миром. И знай, я раскрою тайну несправедливости, постигшей Анату. Даже если это будет моим последним деянием.
Ливианна с удивлением смотрела на него. Такого великодушия от девантара она не ожидала. Может быть, они все же не такие, как ей рассказывали?
Человек-вепрь осторожно вложил череп в ямку, затем наполнил ее песком и мелкими камешками, а затем отломил цветок чертополоха и положил его на могилу. С мрачным выражением на лице поднялся.
— Мы поищем за камнем. Это было самое надежное место в храме. Там мы найдем останки Ияли, поскольку дверь в эту комнату можно было открыть только снаружи. Если жрицы умерли, не выдав ее тайны, она умерла там от обезвоживания.
Воды молчания
Девантар повел Ливианну выше по холму, по руинам и сквозь прозрачные стены дворца, созданного из лунного света. Среди зарослей чертополоха все чаще встречались кости. Судя по всему, храм был огромен. Они спускались по лестницам с разбитыми ступенями, проходили мимо наполовину засыпанных дверных проемов, которые, видимо, вели когда-то внутрь холма.
На некоторых, стенах еще сохранились остатки росписи, изображавшей усеянные цветами луга, полные птиц и всякого зверья. На других картинах Ливианна увидела женщин в белых одеждах, собиравших урожай. Жрицы?
В конце концов они оказались во дворе, с трех сторон окруженном широкими лестницами, похожими на террасы. Здесь разрослось просто море чертополоха, от которого исходил тяжелый цветочный запах. Кое-где среди сорняков виднелись цветы и спрятавшиеся в кустарнике пеньки.
— Когда-то здесь был сад Анату, — пояснил Человек-вепрь, и голос его прозвучал меланхолично из-за воспоминаний о давно минувших счастливых днях. — Он был знаменит далеко за пределами Лувии. Здесь росли деревья и цветы со всего мира, воздух полнился веселым птичьим щебетом и ароматом экзотических цветов. Анату проводила здесь много часов.
Во дворе стояли три стелы. Камни были вдвое выше Ливианны. Эльфийке стало любопытно, она обошла их со всех сторон, провела рукой по гладко отполированным поверхностям. Судя по всему, их никогда не украшали изображения. В конце небольшого ряда стел был еще один пьедестал, на котором лежали обломки камней.
— Это новые стелы, — заметил Вепреголовый и поднял один из обломков. — Раньше здесь был натянут тент от солнца, а фонтан освежал воздух в жаркие дни.
Ливианна подошла к нему, поглядела на кусок камня, который он держал в когтистой лапе.
— Это такой же, как тот, из которого сделана стела, стоявшая в Священной роще в Друсне, — оглядевшись по сторонам, она перевернула ногой камень побольше. На нем были видны очертания плеча. Кто-то долго бил по рельефу, пока от него не остались лишь внешние линии изображения.
«Длиннорукий и Пернатый, — подумала Ливианна. — Ничто из оставшегося здесь не доказывает, что когда-то они были изображены на стеле. Почему о них нет ни слова в легенде о сражении Ишты с Пурпурным? Быть может, девантар не захотела делиться с ними славой, или же была здесь другая, более мрачная тайна?»
Человек-вепрь положил камень обратно на пьедестал и направился к лестнице, которая вела между террасами к северному краю двора. Ливианна последовала за ним до третьего уровня, где он остановился, повернул на запад и наконец протиснулся меж высохших кустов чертополоха, дойдя до стены, окружавшей террасы. Здесь росли колючие заросли, крепко вцепившиеся в стенную кладку.
Раздраженно взмахнув рукой, Человек-вепрь отодвинул в сторону ветви, замер на миг и выругался. В стене перед ними была выломана дыра.
— Они нашли и комнату за камнем, — в отчаянии произнес девантар, произнес слово силы, и в темноте за кустарником вспыхнул серебристый свет.
Проход в стене был почти до бедер завален обломками камня и песком. Девантар с трудом протиснулся вглубь комнаты. Ливианне тоже пришлось встать на четвереньки, чтобы попасть в потайную комнату. Судя по всему, трое девантаров объединились ради свержения Анату. Укрытие верховной жрицы Анату тоже не осталось незамеченным. Как Человек-вепрь мог надеяться найти какой-то след? Они наверняка не оставили ничего.
Эльфийка с любопытством оглядывалась по сторонам. Стены в потайной комнате тоже были расписаны. На них изображалась охота на львов в высоком тростнике. У Анату был лук и колчан со стрелами. Рядом с ней шел воин в шлеме из клыков. Даже в серебристом свете, искажавшем краски, было отчетливо видно, что глаза у воина небесно-голубого цвета.
— Что-то нашла? — недоверчиво поинтересовался девантар.
— Тебе известны мои мысли.
И ты пытаешься спрятать нечто важное за потоком ничего не значащих образов. Неужели ты надеешься утомить меня банальностями, чтобы я перестал искать и не стал копать до самого дна?
Ливианна судорожно сглотнула. А потом стала усиленно думать о детской песенке, которую так часто пела своим малышам.
Тени сплетая,
Сон позовет,
Ночь наступает,
Сладко поет.
Они друзья твои, пойми,
Открой им сердце, отвори,
Ведут тебя сквозь двери сна…
— Оставь эти игры, Ливианна. Да, все правда, у нас с Анату был бурный роман. Я часто бывал здесь, и именно моя уязвленная гордость помешала мне исследовать подоплеку случившегося… Как она могла предпочесть мне ящерицу? Чудовище! Нашего заклятого врага! Поэтому я не пытался предотвратить случившееся. А она все надеялась на меня, судя по всему. Ишта позаботилась о том, чтобы Анату больше ничего не смогла мне рассказать, а все доказательства против нее были просто неоспоримы. Какая разница, что предавать нас совсем не в ее духе, если Ишта принесла в Желтую башню голову небесного змея, который был любовником Анату? Его видели даже жрицы этого проклятого храма. Он был здесь и встречался с Анату у всех на глазах. Они не хотели вредить своей повелительнице, но не могли скрыть свои воспоминания и мысли, так же, как и ты, Ливианна. Доказательства против Анату были ошеломляющими. Я, да и все мы не хотели ей помогать. Мы не хотели лечить ее и слушать ее ложь. Мы хотели видеть, как она страдает за свое предательство. Даже я не голосовал против того, чтобы запереть ее в черепе любовника, в Желтой башне, там, где мы всякий раз будем помнить о том, какова цена предательства… И знал о даре Ияли, Уст Богини. Но зачем мне было ходить к ней? Я верил в вину Анату, я игнорировал мольбу в глазах Анату всякий раз, проходя мимо ее темницы, не слушал ее лепет. О, задетая гордость — моя величайшая слабость. Ишта все правильно рассчитала.
Но похоже, ее беспокоило то, что рано или поздно я снова начну мыслить здраво, поэтому Ияли следовало убрать. Я не знаю, как именно она это сделала. Наверняка не ее серебряный лев привел сюда друснийцев. Возможно, она рассказала Великому Медведю о сокровищах храма, сыграла на том, что он сможет щедро вознаградить своих людей за грабеж? Возможно, Длиннорукий или Пернатый дали ей своего серебряного льва? В общем-то, неважно, как именно она привела сюда друснийцев — я уверен, что именно Ишта стоит за всем случившимся, — в конце концов он умолк. Уже спокойнее окинул взглядом коридор с ярко раскрашенными стенами, из которого вели три двери. Та, что была слева, вся была опалена — когда-то языки пламени били выше дверного проема, даже потолок был покрыт сажей.
— Думаешь, Ишта побывала здесь после того, как ушли друснийцы? Тогда она и стерла остатки картин с разбитых камней рядом со стелами. Она уничтожила все доказательства того, о чем уже не могла сказать, но, наверное, могла еще думать Анату, и таким образом поведать через уста верховной жрицы Ияли. Если это так, ты не найдешь ничего.
Человек-вепрь холодно рассмеялся.
— Моя сестра знает меня и мои слабости, и я тоже знаю ее. Ее проблема в высокомерии. Она была уверена, что украденную стелу никогда не найдут в бесконечных лесах Друсны. Но ты обратила на нее внимание. И ты изучила разрушенные рельефы в храме в Запретной долине. Место, где я провел тысячи часов, не видя в тех разрушениях ничего, кроме слепой ярости детей человеческих. На тебя вся моя надежда, Ливианна. Ты видишь мир другими глазами, нежели я, мыслишь иначе, чем девантары. Ты можешь обнаружить то, на что я не обращу внимания. И какой бы умной и предусмотрительной ни была Ишта, она не могла даже предположить, что я заключу союз с детьми альвов, чтобы раскрыть ее интриги.
Его надежды тяжким грузом легли на плечи Ливианны. Задумалась она и о том, что он сделает, если она разочарует его. Терзаясь сомнениями, она инстинктивно вошла в дверь слева, в ту самую комнату, где когда-то полыхал пожар. Здесь были лишь копоть и обожженные куски глины, покрывавшие почти весь пол. Опустившись на колени, эльфийка подняла один из обломков. Когда-то это были глиняные дощечки. Самые крупные фрагменты, что ей удалось найти, были размером меньше ее ногтя. Если Ияли оставила свое последнее послание, то оно все еще было здесь, но прочесть хранившиеся здесь когда-то тексты было просто невозможно. Обломков были, наверное, миллионы, и они полностью усеивали пол комнаты.
Ливианна пристально вгляделась в темные стены. Вероятнее всего, жертвой огня пали деревянные шкафы, стоявшие вдоль стен.
— Здесь мы ничего не найдем, — произнесла она, пытаясь заставить голос звучать энергично, а не подавленно, затем поднялась и вышла из комнаты.
Человек-вепрь пошел за ней, когда она переступила порог комнаты в конце коридора. Это было помещение с поразительно высоким сводом. Когда-то, судя по всему, здесь были занавески, от которых не осталось и следа. В центре комнаты возвышался каменный пьедестал, на котором виднелись остатки ковров. Быть может, это было тайное любовное ложе Анату? Девантар остановился в дверях. Кажется, ему было неприятно входить в комнату. Неужели он все еще не преодолел свою ревность, или же у него были иные причины избегать этой комнаты?
Ливианна внимательно огляделась по сторонам. Отодвинула обрывки ковров, обследовала стены, на которых красовались изображения зарослей цветов, где было полно певчих птиц. Открыв Незримое око, эльфийка пристально вгляделась в линии магической сети, пронизывавшие комнату. Их было немного, и все они вибрировали, источая мягкий золотистый свет. Спокойствие и гармония. Не было спрятанных, все еще действующих заклинаний, да и разыгравшаяся здесь когда-то драма, когда Анату влюбилась в Пурпурного, не оставила следов в магической матрице. Кроме того, ничто не указывало на то, что Уста Богини искала пристанище именно здесь. Даже всепоглощающая ярость Ишты пощадила эту комнату, всю работу выполнило время.
— Ничего, — спокойно заявила Ливианна, выходя из комнаты. Во всем облике девантара читалось разочарование. Похоже, по поводу третьей комнаты он не питал вообще никаких надежд.
Эльфийка прошла мимо него, оказалась настолько близко, что почувствовала запах его пота. Он не был неприятным. Почему девантар решил выглядеть как чудовище? Если тот изображенный на картине со сценой охоты мужчина — это он в прошлом, то когда-то он был очень даже привлекателен.
Ливианна заметила, что он посмотрел на нее, и покраснела. Женщина совсем забыла, что он может читать ее мысли, когда ему заблагорассудится. Кроме того, она стояла перед ним в облике мужчины! И эльфийка решительно вошла в дверь, ведущую в последнюю комнату.
В отличие от предыдущей, она была маленькой, и был в ней только бассейн, покрытый толстым слоем пыли, равно как и несколько стеклянных бутылочек, выстроенные вдоль бассейна. Ливианна окинула взглядом стены, в отчаянной надежде найти какое-нибудь скрытое указание. Здесь штукатурка потрескалась. Судя по всему, эта комната больше пострадала от случившегося под холмом землетрясения, нежели две другие комнаты. На выкрашенных синим стенах были изображены рыбы, осьминоги и дельфины.
Ливианна склонилась над бассейном, опустила руку в пыль и увидела под ней толстое темно-зеленое стекло. В самом углу что-то лежало.
— Ни следа Ияли, — произнесла эльфийка, когда девантар подошел к ней. — Кажется, Ишта действовала основательно.
— Нет, — возразил человек-вепрь, указав на длинный ряд одинаковых бутылочек, стоявших на полу. — Кажется, Ияли была очень храброй женщиной. Она вошла в воды молчания. Для этого требуется немалое мужество!
Ливианна слушала вполуха, наклонилась далеко вперед и подняла с пола неглубокого бассейна какой-то предмет. Это было золотое кольцо в форме закручивающейся в спираль змеи, покрытое засохшей грязью. Для плода рук детей человеческих оно получилось очень удачным. Была видна каждая чешуйка змеи, а вместо глаз были вставлены рубиновые осколки.
— Что такое «воды молчания»? Хочешь сказать, она утопилась в этом бассейне?
— Таким образом она не сумела бы защитить тайны, доверенные ей Анату. Ишта тоже не испугалась бы и вызвала бы голос Ияли из темноты. Она шантажировала жрицу. Прошло совсем немного времени после сражения с Пурпурным. Возможно, она нашла живых родственников Ияли или стала грозить убить всех жриц жестокой смертью. Кто знает… Ишта очень ловко умеет находить слабые места людей и девантаров. Даже смерть не защитила бы Ияли от моей беспощадной сестрицы. Все, что нужно нам, девантарам, чтоб вызвать голос умершего, это кость или волосок. Ияли вошла в ванную из кислоты, чтобы от нее ничего не осталось. Воды молчания. Единственный способ навеки обрести покой.
Ливианна попыталась представить себе, что пришлось вытерпеть жрице. Как она вошла в ванную? Как перенесла эту боль, когда кислота стала растворять ее кожу, разъедать плоть? Как устояла перед желанием выскочить из ванной, чтобы прекратить муки?
— Как Ишта могла не заметить кольцо?
Человек-вепрь фыркнул.
— В первые часы после самоубийства Ияли жидкость наверняка была мутной. Дна бассейна не было видно. А потом… Кто бы ни потянулся за кольцом, он горько пожалел бы об этом.
— Но разве Ишта не должна была забрать кольцо?
— Зачем? Золото ничего не значит для нас, девантаров. А от кольца нет никакого проку для того, чтобы вызвать дух Ияли. Ишта наверняка кипела от ярости, когда была здесь. Совершив самоубийство, Ияли навеки ускользнула от нее, и моя сестра теперь никогда не будет уверена в том, не оставили ли Уста Богини намека на интригу, затеянную против ее госпожи.
— Что ж, судя по всему, не здесь, — Ливианна сжала кольцо в ладони. — Я ничего не нашла. Я… — Он заметил. Зря она попыталась обмануть его.
— Хорошо, что ты знаешь это, — резко произнес девантар. — Ни одна твоя мысль не ускользнет от меня. Так зачем тебе кольцо?
— В Альвенмарке есть много видов магии. Я знаю кое-кого, кто очень далеко продвинулся на пути познания ее темной разновидности. Возможно, с помощью этого кольца она смогла бы установить связь с Ияли. Но для этого тебе нужно отпустить меня с кольцом и довериться мне.
— Если я отпущу тебя, ты пойдешь к своему наставнику, ящеру?
Ливианна кивнула.
— Я поклялась в верности Золотому и никогда не предам его. Но сначала я навещу колдунью, которая сможете помощью кольца…
— Я вижу тьму в твоем сердце, эльфийка. Знаю, что ты делала с детьми. Почему я должен доверять тебе? — Он шагнул к ней. Ливианну словно окружил его звериный запах. — Нужно было убить тебя. Твой мир станет лучше, если ты не вернешься туда, — он сдавил ее горло когтями.
— А ты никогда не узнаешь правду об Аниту, если убьешь меня сейчас.
Лапа немного разжалась.
— Я не узнаю этого и в том случае, если отпущу тебя, потому что у тебя нет причин возвращаться.
— Я вернусь, чтобы увидеть падение Ишты. Ее крах — победа для Альвенмарка.
Девантар тяжело вздохнул, затем отпустил и отошел от нее.
— Ты говоришь правду.
Она в недоумении уставилась на него.
— Иди! Через двадцать восемь дней, когда дворец Анату из лунного света снова встанет на этом холме, я буду ждать тебя в саду богини.
— А если мне потребуется больше времени? Та колдунья, которую мне придется просить о помощи, очень капризна. Может пройти не одна неделя, чтобы упросить ее сделать это. Она заставит платить кровью.
— Меня не интересуют твои сложности. Через пятьдесят шесть дней, на второе полнолуние, я снова буду ждать тебя здесь. Если ты не появишься, я приду в Альвенмарк. И поверь мне, я найду тебя быстрее, чем меня разыщет твой повелитель, золотой ящер. Не пытайся обмануть меня, Ливианна! — И с этими словами он вышел из комнаты. Она услышала, как от стен коридора эхом отдается стук кабаньих копыт. А затем все стихло, не считая шелеста сухого чертополоха на ветру.
Эльфийка окинула взглядом бассейн, где Ияли приняла ужасную смерть.
— Никогда не надо думать, что ты в безопасности, верховная жрица. Какую бы жертву ты ни принесла.
Последняя квартира
— Эй, Галар! — В шалаш заглянуло обрамленное бородой лицо. — Бери своего калеку и еще двух болванов, с которыми ты сюда явился! — заорал капитан Хартвиг. — У меня есть для вас отличное задание.
Хартвиг, командир отряда, в который они попали при распределении, был тот еще хвастун. Ветеран войны между кобольдским кланом Ледяных бород и карликами Ихавена, о которых Галар ничего не слышал еще неделю назад. Война та была ужасной и кровавой и сделала Хартвига твердым, как гранит. Он с первого же дня почуял, что с Галаром и его товарищами что-то не так.
— Давай, давай, давай! — рявкнул человек-гранит. — Или наподдать вам под зад?
Галар разбудил Нира, Гламира и Байлина. Завернувшись в плащи с капюшонами, эти трое крепко спали, не обращая внимания на то, что под ними был вовсе не гранит, а сплошная грязь.
Первым проснулся Гламир. Открывая глаза, он глубоко вздохнул. Он никогда не жаловался, однако Галар знал, как сильно донимают его товарища влага и холод.
— Кажется, Харти хочется нас позлить, — фыркнул он.
— Я все слышал! — проорал капитан. — И скажу тебе, что ты понятия не имеешь, что такое настоящие неприятности. Прежде я вас просто баловал, как своих внуков, но теперь с этим покончено! — Он принялся колотить по импровизированной крыше тяжелым посохом из виноградной лозы, знаком своего чина. От третьего удара она рухнула.
Извергая ругательства, Галар раздвинул мокрые ветки и поставил Гламира на ноги. Нир и Байлин тем временем тоже вскочили. Вместе они стали спускаться по скользкой тропе, которая вела в вниз, в долину. Никто не обернулся поглядеть на разрушенное укрытие, все равно кроме плащей и одежды в шалаше ничего не было. Лишь у Бейлина висел на поясе топор.
Дождь поливал их нещадно. Каждая капля разбрызгивала грязь. Тонкие потоки оставили в крутой тропе борозды. Холм окутывал густой дым, словно дождь гнал его вниз, в долину. Сотни карликов, как и они, стоили лагерем под соснами, прилепившимися к склону горы. Некоторые выкопали себе норы в земле. Все они быстро почернели от сажи, над каждой вился сизый дым. Однако большинство, из страха перед селями, строили шалаши из одних только веток, которые довольно плохо защищали от дождя. Сухого дерева больше не было. Каждый костер окуривал сидевших вокруг него мужчин. Настроение было на нуле.
Судя по всему, никто, включая капитанов, не знал, где находится эта долина, в которую они попали через звезду альвов. И непонятно было, почему это держат в такой тайне. Галар был уверен, что они все еще в Альвенмарке. Что здесь может с ними приключиться, кроме того, что они поперегрызают друг другу глотки?
Внизу в долине послышались глухие удары секир. Этот звук они слышали постоянно, с тех самых пор, как пришли сюда. Он не стихал даже ночью.
Галар поддерживал Гламира, которым со своим костылем с трудом держался на оставшейся ноге — из-за грязи под ногами. Что же за задание придумал для них капитан?
Спускаясь ниже, он заметил, что сосен на холме не стало! Вблизи бурого от грязи ручья на дне долины были построены дюжины длинных домов, казавшихся Галару невообразимо огромными. Кроме того, были заложены фундаменты для еще нескольких хижин. Орудуя крепкими подземными пилами, карлики распиливали стволы елей на доски. Один карлик балансировал на бревне, а второй внизу в яме тянул на себя пилу. Тот, что стоял в наполовину залитой водой яме, матерился на чем свет стоит. Жалкое зрелище, при виде которого на губах у Галара появилась улыбка. Бывает кое-что и похуже, чем идти по грязной тропе при такой мерзкой погоде.
Они пришли в новое поселение вместе с караваном мулов. Галар с любопытством наблюдал, как бочонки и тяжелые, обмотанные промасленными тряпками вязанки переносят в один из новых складов.
— Чего уставился? — недовольно засопел Хартвиг, шедший следом. — Это вас не касается! — При этом капитан махнул своим жезлом в сторону сарая, стоявшего в самом конце поселения. Ворота, в которых имелась маленькая калитка, были настолько велики, что в них без проблем могла въехать доверху груженная сеном повозка.
— С этой хижиной что-то не так, — пробормотал Гламир, когда они побрели к ней. — У меня дергается колено, которого нет. А это случается всякий раз, как ожидаются неприятности. Этот домик ничего хорошего не предвещает.
Перед входом в сарайчик капитан стукнул Байлина посохом в грудь.
— Можешь снова пойти со мной. Ты неплохой парень.
Их рыжебородый спаситель из Железных чертогов насмешливо ухмыльнулся.
— Спасибо за похвалу, но если бы я сделал то, что ты мне предлагаешь, то перестал бы быть тем, кем ты меня считаешь.
Хартвиг наморщил лоб, словно ему нужно было время, чтобы понять, что имел в виду Байлин, а затем раздраженно покачал головой.
— Лучше пойдем со мной. Жаль будет, если ты пойдешь туда. Я чуть раньше заглядывал в сарай.
— Я останусь со своими товарищами, — не колеблясь, ответил Байлин. — Должен же кто-то за ними присматривать.
«Если бы решения принимал я, то рыжебородый мог спокойно сваливать», — раздраженно подумал Галар. Он оставался не из какого-то там чувства верности, а просто потому, что по-прежнему не доверял им.
— Ну, как хочешь, — спокойно согласился Хартвиг. — Каждый сам кузнец своего счастья, — и с этими словами он открыл калитку и втолкнул их в сарай.
В первое мгновение Галар не увидел почти ничего. В помещении пахло сосновой смолой, свежеструганными досками и чем-то еще, знакомым прогорклым запахом, но сразу определить, что эта, карлик не сумел. Дождь барабанил по крыше, кое-где сквозь щели в дранке капало с потолка. Сквозь неплотно пригнанные доски стен пробивался слабый свет.
В темноте на другом конце сарая кто-то заворчал, а затем задал вопрос на языке, которого Галар не знал. В тот же миг дверь за ними закрылась.
Деревянный пол дрожал под тяжелыми шагами.
— Клянусь титьками своей няньки, — простонал стоявший рядом с ним Гламир. Галар впервые услышал в голосе своего товарища страх. — Эго же тролли!
Теперь это увидел и кузнец. Это был никакой не сарай, а жилище, по размеру подходящее для огромных троллей. И вот теперь пятеро огромных серых фигур приближались к ним. Не считая грязных набедренных повязок и кожаных ремней, с которых свисали дюжины талисманов, тролли были обнажены. Тела их украшали толстые декоративные шрамы. У каждого из них в лапах была тяжелая булава, вырезанная из ствола молодого деревца.
Галар потянулся к поясу, но вспомнил, что оружия у него нет. Даже самого завалящего ножа. Байлин протолкался вперед и поднял топор.
— Вот дерьмо! — выругался Нир.
Один из троллей произнес что-то невнятное, после чего другой с отвратительным акцентом произнес на едва понятном языке карликов.
— Ты совершенно прав, Больбур, они принесли нам ужин.
Простой план
—
В будущем очень важно будет наблюдать за тем, что происходит на полях сражений в Нангоге, при этом не присутствуя там. Я предложил бы подождать в Ничто, неподалеку от тропы альвов, по которой мы можем быстро оказаться на поле битвы, если девантары решат вмешаться в сражение. Как только они сделают это, мы атакуем и завершим то, что не удалось в Зелинунте.
Темный глядел на гребни дюн вдалеке. Как же надоело ему слушать своего брата, Золотого. Как он устал. Родившийся вторым очень любил слушать собственный голос, и докладывал вот уже полчаса. О собравшихся войсках, о своих потрясающих планах, но до сих пор не сказал ничего конкретного.
Что ж, судя по всему, Пламенного так же утомили речи Золотого, как и его. Хвост брата по гнезду взметал песок, а сам дракон смотрел вверх, на далекое звездное небо над пустыней.
—
Извини, брат, но что за заклинание ты собираешься использовать? — вмешался Приносящий Весну. —
Не получится ли так, что девантары сразу обнаружат его и помешают нам?
—
Не думаю, — ответил Золотой в своей раздражающей самоуверенной манере. —
В качестве носителей заклинания мы используем существ, изначально пронизанных магией. Скорее всего, это будут в основном эльфы. Ни один девантар не удивится, если у эльфа будет ярко выраженная аура, сильно связанная с магической сетью. Заклинание, вплетенное в их ауры, будет заметно только самым внимательным наблюдателям. А я уверен, что в пылу сражения у девантаров будут занятия поважнее, нежели внимательно присматриваться к одному эльфу за другим. Мы будем смотреть глазами эльфов, но мы можем даже заставить их говорить нашими голосами, передавать через них приказы и реагировать на происходящее в ходе сражения.
—
Расскажи-ка нам об этом заклинании поподробнее, брат, — Изумрудный вытянул голову вперед, и в главах его читалось любопытство. Темному редко доводилось видеть его настолько взволнованным. Обычно его брат был скорее склонен к спокойствию и выдержанности, впрочем, именно он из них больше всего времени тратил на попытки разгадать тайны созданного альвами. Особенно те, что были связаны с Золотой сетью и плетением заклинаний.
И Золотой начал пространно объяснять, но Изумрудный нетерпеливо перебил его, что было для него вообще-то не свойственно.
—
Знаю, знаю… Я сам уже пробовал этот путь. Но как ты собираешься предотвратить то, что от твоего заклятия дети альвов пострадают? Я сам много лет назад пробовал свои силы в этой области магии подчинения, и все дети альвов, с которыми я работал, в конце концов сильно пострадали. Их мозг противится одержимости. Конечно, преодолеть это сопротивление не составит труда, но наша сила разрушает части их мозга. Они утрачивают собственные стимулы. Когда мы уходим, они становятся апатичными, это все равно что своим заклинанием стирать их личности.
—
Неужели это такая трагедия? — удивился Золотой. —
Эльфов у нас достаточно. Принесем парочку в жертву. Польза многократно превосходит ущерб. Конечно же, драконников мы использовать не станем.
В такие моменты Дыхание Ночи отчаянно ненавидел своего брата. Изумрудному и Приносящему Весну тоже не нравился столь бездушный подход. Они не стали сдерживать собственных чувств и поделились ими со всеми остальными драконами.
—
Мы не имеем права забывать о том, что это за война, — резко оборвал их возмущения Золотой. —
Она непохожа на другие войны, о которых нам прежде доводилось слышать. Речь идет о полном уничтожении одной из сторон. После катастрофы в Зелинунте у нас есть лишь один выход: сражаться до конца.
Произнося последние слова, он перевел взгляд на старейшего дракона. Все остальные проследили за взглядом Золотого. Дыхание Ночи знал, что большинство небесных змеев предполагает, что он имеет какое-то отношение к поражению в Зелинунте. В конце концов, это ведь он принял изгнанного Золотым Гонвалона. Того самого эльфа, который подал сигнал к атаке, несмотря на то что девантары не собрались в Зелинунте в запланированное время.
—
Тот, кто правит Нангогом, будет вскоре править всеми тремя мирами, — продолжал Золотой. —
Люди и девантары используют ресурсы этого мира, чтобы стать сильнее. Если мы дадим им еще несколько лет, они станут настолько могущественны, что мы не сумеем победить их, если они полезут в Альвенмарк. Войска детей человеческих, которые они могут выставить, просто бесчисленны. Против одного нашего воина они могут послать в битву двадцать своих. Они могут буквально похоронить нас под трупами убитых и продолжать сражаться, в то время как нам будет тяжело восполнить потери, — Золотой дал им время осознать свои слова. Он говорил правду, и все прекрасно понимали это. Если им не удастся уничтожить девантаров, если они будут надеяться на мир или просто ждать и смотреть, что будет дальше, им придет конец.
—
Так что же ты собираешься делать? — удрученным тоном поинтересовался Пламенный, что совершенно не соответствовало его обычной вспыльчивой манере. Он казался подавленным, словно уже смирился с якобы неизбежным поражением. Даже краски его чешуи, обычно переливавшиеся от темно-желтого до ярко-алого, вдруг побледнели, словно бы в них угас весь огонь.
—
Я принесу в жертву двести наших воинов, — ответил Золотой. —
Тех, от кого мы можем отказаться. Капитаны получили приказ отобрать смутьянов и лентяев. Тех, кто подрывает дисциплину в войске, а еще глупцов и калек. Всех тех, кого не будет жаль, если они погибнут в самом начале войны. Мы бросим их в бой как наживку. Они атакуют отдаленное поселение и заставят врага нанести максимально сильный ответный удар. Мы же по стараемся заставить их думать, что у нас намного больше воинов, чем есть на самом деле. Чтобы они послали по меньшей мере сотню воинов против нашего одного.
—
Понимаю, — произнес Иссиня-черный, и глаза его жадно сверкнули. —
А затем мы атакуем детей человеческий. Опалим их своим пламенем, растерзаем когтями, — в предвкушении резни он хлестнул хвостом по мелкому песку пустыни.
Золотой лишь покачал своей массивной головой.
—
Нет, э
то было бы слишком просто. К подобному маневру девантары будут готовы. Я уверен, что они так же точно планируют нашу атаку, как мы — их. Тот, кто первым покажется на поде сражения, попадет в ловушку. Мы не можем вмешиваться в этой бой.
—
Тогда какой в этом всем смысл? недовольно зашипел Иссиня-черный, и мысли его ножами впивались в мысли других братьев.
Мы принесем в жертву двести воинов и даруем людям легкую победу. Это будет плохо для морали наших бойцов.
—
Наш способ победить в этой войне заключается в том, чтобы дети человеческие платили кровавую дань: пятьдесят человек за одного нашего воина. Возможно, несколько лет они выдержат подобную гонку, но надолго их не хватит. Если мы добьемся этого, то у девантаров не останется иного выбора, кроме как рано или поздно вмешаться в сражение и помочь людям. И тот, кто явится первым, будет уязвим. Как только они совершат эту ошибку, мы нанесем удар и довершим то, что не удалось сделать в Зелинунте.
Темный почувствовал, что Золотой перетягивает братьев на свою сторону. Им хотелось верить ему, поскольку от этой победы действительно зависела их жизнь. Нужно атаковать.
—
Простите меня за глупость, но я все еще не понял, как двести бойцов, к тому же худшие из худших, которых мы можем выставить, могут устроить такую резню.
—
Резню устроит Нангог, — ликующим тоном заявил Золотой.
— Нангог? — Дыхание Ночи наслаждался искренним удивлением братьев. Теперь-то стало ясно, насколько плох план их тщеславного брата. —
Она еще не совсем проснулась, и девантары стараются снова полностью обездвижить ее. Как она поможет нам, если она не в силах помочь даже собственным детям, которых убивают по всему миру?
Золотой высокомерно поднял голову.
Но ведь я говорил сейчас не о Пленной богине. Надеяться на нее действительно было бы глупо. Я говорил о мире Нангог. Ход сражения будет определять выбор поля битвы. И это поле битвы будет настолько ужасно для людей, что со вторым войском, которое мы выставим после того, как люди заглотят нашу наживку, нам будет уже гораздо легче. Мы будем убивать их сотнями, но отпустим достаточное количество, чтобы весть об этом поражении словно пожар прошлась по миру и посеяла страх в их сердцах. Мы сделаем вот что…
Владычица смерти
— Дай мне топор, быстро! — прошипел Галар. Но Байлин не шелохнулся. Он стоял и как завороженный глядел на надвигающихся на них троллей. Кузнец бросился вперед, заорал изо всех сил и замахал руками.
— Этот малыш думает, что может напугать нас, словно волков, — заявил предводитель, а затем
добавил что-то невнятное. Один из его воинов указал на Гламира и что-то сказал. Послышался громкий смех.
— Меня попросили узнать, кто надъел твоего друга, — заявил говоривший. — Кажется, не очень-то он вкусный. Его мы оставим про запас, — говоря эти слова, тролль продолжал приближаться, размахивая дубинкой на уровне колен.
Теперь до троллей оставалось шага три. Галар осознавал, что массивная дубинка уже легко достанет до него. Если немного повезет, он сможет поднырнуть под удар и протиснуться между кривыми ногами великана. Но какой от этого прок? Даже оказавшись у него за спиной, он будет по-прежнему безоружен. Возможно, у него получится отвлечь всю свору на себя, а товарищи смогут убежать.
— Эй, поймай меня, гора тролльского дерьма! — заорал Галар, прыгнул вперед, упал на пол, когда булава главного тролля полетела к нему, перекатился через голову, присел, прошмыгнул между ногами тролля. В полутьме чуть дальше троллей он увидел стройную белоснежную фигуру. Карлик как раз собирался перекатиться снова, как получил пинок.
Смельчака сбили с ног, он пролетел чуть назад и больно ударился о дощатый пол. Не успел он подняться, как на грудь его опустилась тяжелая троллья нога.
— Вот теперь тебя засыпало тролльским дерьмом, — усмехнулся великан. — И если я чуть-чуть надавлю, то ты просочишься сквозь щели в полу.
Галар услышал, как Байлин издал воинственный клич. Затем последовал глухой удар.
— Довольно! — Краем глаза Галар увидел, что к ним приближается фигура, правда, видел он это размыто, поскольку от давления на ребра и легкие практически потерял сознание.
— Довольно, Гроц! — Этот голос не привык, чтобы ему возражали, звучал негромко, но очень решительно.
Давление на грудь Галара ослабло. Хватая ртом воздух, он сел.
Перед ним стояла эльфийка, одетая в длинное белое платье со стоячим воротником, совершенно не подходившее для этого утонувшего в грязи боевого лагеря на краю света. Она была босой. На одежде — ни единого пятнышка грязи. Стоявшая перед ним эльфийка была поразительно невысокого роста, это было первое, что пришло в голову Галару. Стоит ему встать, и она будет выше его всего головы на две. Она казалась хрупкой, словно кристаллик льда, и такой же холодной, а смотрела на него, словно он был каким-то жуком навозным.
— Меня зовут Айлин, и вам выпало судьбой в будущем подчиняться моим приказам. Я не ожидаю, что вы будете относиться друг к другу с уважением. Достаточно просто не пытаться перерезать друг другу горло и не сожрать друг друга, — произнося последние слова, она смерила троллей холодным взглядом. — Вы меня поняли? — Она произнесла еще что-то на гортанном и непонятном языке троллей, и поразительное дело — высоченные воины потупились, словно дети, которых отругали за шалость.
— Вставай, — сказала ему Айлин, словно то, что его едва не раздавила массивная нога тролля — лишь пустяк.
Гроц и его приятели расступились перед эльфийкой, и Галар увидел своих товарищей. Байлин лежал на полу и плевался кровью. Нир подхватил его топор и, судя по всему, собирался вот-вот наброситься на троллей. Гламир же просто был подавлен. Однорукий, одноногий — он не мог защищаться и судя по всему, был слишком упрям, чтобы пытаться бежать.
Эльфийка пристально поглядела на Байлина, затем щелкнула пальцами.
— Поднимайся! Ты можешь стоять на ногах.
Капитан шмыгнул носом, сплюнул кровью. Судя по всему, стоять ему было бы тяжело, но он, скривившись, все же поднялся.
— Вы откуда?
— Железные чертоги, — ответил за всех Гламир.
Эльфийка удивилась, окинула всех пристальным взглядом. У нее было узкое лицо, казалось, состоявшее из одних лишь ровных линий. Оно казалось суровым, словно вырезанным из камня. И Галару вдруг показалось, что ее долгая жизнь стерла из ее памяти всяческое сочувствие.
— Я просила карликов, привычных к более суровому климату.
— Мы что, похожи на слабаков? — разозлился Гламир. На губах эльфийки мелькнуло подобие улыбки.
— Что ж, судя по твоему виду, ты отказываешься признать, что тебе давно уже пора сдохнуть.
— Ты бы видела тех проклятых пауков. Я единственный, кто выжил после драки с ними.
— Пауки? — Эльфийка удивленно подняла брови.
Ему показалось или она вздохнула? Галар не был в этом уверен. Айлин вызывала у него примерно такие же симпатии, что и дохлая рыба. Он бы с удовольствием рассказал ей о чертовых изумрудных пауках, но это было бы глупо. Эта эльфийка служит небесным змеям. Одно лишнее слово — и она может напасть на след загадочного металла, который они добывали под башней Гламира Ни в коем случае нельзя рассказывать о стрелах, способных убить дракона! Бросив на товарища пристальный взгляд, он едва заметно покачал головой.
Но, похоже, Айлин пауки не заинтересовали.
— Следуйте за мной! В этих обносках вы и дня не проживете там, куда мы направимся, — и с этими словами она открыла калитку и вышла на улицу. Не оглядываясь, не проверяя, идут ли они за ней, она пошла по грязной тропке, мимо каравана мулов, которых все еще разгружали ругающиеся на чем свет стоит кобольды, занося драгоценный груз в большие дома.
— Мое имя вы уже знаете, — заявила эльфийка по дороге. — Я командую пятьюдесятью троллями, пятьюдесятью карликами и кобольдами, их около сотни. Вам не повезло, вас отрядили ко мне. Нам предстоит провести первое сражение в Нангоге.
— Вместе с троллями и примерно сотней кобольдов? — недоверчиво переспросил Галар.
— Сто или сто двадцать… Кобольдам не дано строиться как полагается, — Айлин даже не пыталась скрыть свое пренебрежение по отношению к маленькому народцу. — Видели кобольдов? Они на месте устоять не могут, чтобы я могла сосчитать их. А еще они все лжецы. Наверняка пошлют меньше воинов и будут пытаться это скрыть. Я просила воинов из клана Ледяных бород. Надеюсь, мне их выделили. С другими каши не сваришь.
Галар переглянулся с шедшим рядом Гламиром. Кузнец закатил глаза. Судя по всему, ему уже тоже доводилось слышать о Ледяных бородах. Это племя жило к северу от поселения карликов под названием Ихавен. Несколько лет назад между ними началась война, поскольку им пришло в голову перехватывать угри в подземных реках, дырявить их, топить команды, а затем грабить суда. Это были крепкие и пронырливые ублюдки. Даже сейчас считалось, что путешествовать в Ихавен небезопасно. Всех пиратов так и не переловили.
Галар услышал, как зашептались и Байлин с Ниром. Ни один народ кобольдов не пользовался среди карликов такой дурной славой, как клан Ледяных бород Одно дело воевать до последней капли крови, и совсем другое — топить беззащитных карликов. Галар не представлял себе, как карлики и Ледяные бороды пойдут в бой вместе. Это еще хуже, чем делить квартиру с троллями. Может быть, эльфы хотят, чтобы их поход обернулся катастрофой?
— Знаю, о чем вы думаете, — спокойно произнесла Айлин. — Мне даже не нужно колдовать для этого. Там, куда мы отправимся, мы либо будем сражаться вместе, либо все погибнем. И я не шучу. Так что лучше подумайте, стоит ли былая вражда того, чтобы жертвовать ради нее жизнями.
— Эльфийская патетика, — проворчал Гламир. — Пусть идет куда подальше со своими идеями.
Галар был совершенно четко уверен в том, что Айлин слышала его слова, хотя она продолжала идти дальше, как ни в чем не бывало. Слова так и вертелись на языке, очень хотелось согласиться с ворчливым другом, однако вопреки обыкновению, кузнец сдержался. Разумнее познакомиться с Айлин поближе, не ссориться сразу. Ледяные бороды и тролли — ничто по сравнению с таким врагом, как она. Она была не обычной эльфийкой, в этом карлик был совершенно уверен, несмотря на то что за свою жизнь ему лишь дважды доводилось видеть представителей этой расы.
Первый раз это было во время оружейной ярмарки в Глубоком городе, а второй раз — когда эльфы и драконы уничтожили его город. От таких воспоминаний руки сами непроизвольно сжались в кулаки.
— Я думаю, что стоит эльфу открыть рот, как он принимается лгать, — вырвалось вдруг у него, несмотря на всю вдруг проснувшуюся сдержанность.
Его слова тяжким грузом легли на отряд, поскольку прозвучали как объявление войны эльфийке, и пока они не дошли до кучки новых домиков на дне долины, никто не произнес ни слова. Впереди показалась продолговатая хижина, которая отличалась от остальных тем, что была срублена из массивных бревен, а ее нижняя треть выложена камнями. Перед дверью на часах стояли два эльфа, одетые в сверкающие серебром длинные кольчуги до колен, и опирались на копья с наконечниками длиной с обыкновенный меч. Увидев Айлин, они вытянулись по стойке смирно. Один из них открыл тяжелую, укрепленную широкими медными полосами дубовую дверь. Галару показалось, что сегодня Айлин приходит сюда не впервые. Проходя мимо стражей, он окинул критичным взглядом кольчуги. Они были сплетены из маленьких колец, каждое из которых соединялось с шестью другими кольцами. Кольчуга была крепкой и должна была выдержать большинство ударов. Карлик пригляделся повнимательнее и нахмурился. Это было не отполированное железо, как и большинству детей альвов, эльфам тоже было неприятно прикасаться к железу. Эти доспехи были изготовлены из серебряной стали, равно как и оба шлема с плюмажами, которые были на стражах. Да они же стоят целое состояние! Секрет производства такой стали эльфы держали в тайне. Возможно, такое качество вообще достигалось лишь с помощью магии. Целые поколения кузнецов карликов пытались разгадать тайну серебряной стали, но все потерпели поражение.
— Чего уставился? — толкнул его Гламир, которому хотелось идти дальше. — Сейчас глаза из орбит повываливаются.
— Но ты видел…
— Что? Что эти проклятые эльфы жуткие задаваки? Ни богатство, ни хвастовство на меня никакого впечатления не производят! — заявил Гламир, и, тем не менее, Галар заметил, что его товарищ тоже пристально глядел на доспехи, проходя мимо стражей.
Внутри хижина оказалась ярко освещена дюжинами масляных ламп. Здесь отчетливо чувствовался запах оружейной смазки, а в воздухе витал ни с чем не сравнимый запах раскаленного металла. Потрясенный, Галар огляделся по сторонам. Кольчуги стражников были сущей мелочью по сравнению с тем, что здесь хранилось: на стенах рядами висели сотни секир и мечей. Копья различной длины с помощью кожаных ремешков были связаны в пучки. Посреди коридора стояли три копьемета, не слишком отличавшиеся по конструкции от их «драконьей шлюшки». По бокам орудий висели ремни для переноски. Может быть, на битву эти копьеметы потащат тролли? Нир сразу же метнулся к орудиям и пристально оглядел их.
— Ты в этом разбираешься? — полюбопытствовала Айлин.
— В таких орудиях разбираются все карлики, — вмешался Галар, прежде чем его друг успел брякнуть что-нибудь предательское. — Мы используем их для защиты своих городов.
— А ты любишь говорить вместо других, — рассудила Айлин. Она посмотрела на него так, что ему стало не по себе. О чем-то эльфийка догадывалась, в этом карлик был уверен. А он дал маху. Скорее всего, Нир выкрутился бы и сам.
— Меня не интересует, кто вы. Для меня вся ваша прошлая жизнь не существует. С этого дня вы мои воины, и я хочу, чтобы вы выполняли мои приказы. Вот и все.
— Даже если они будут глупы? — дерзко усмехнулся Гламир. — Откуда нам знать, чего ты стоишь как командир?
Она поджала губы. Теперь они были похожи на трещину, пересекавшую ее лицо.
— Вы воины, и ваша задача — подчиняться, сражаться и убивать, когда я скажу. Думать буду я.
— Непохоже, чтобы ты сражалась, — не отставал Гламир. — Такая маленькая и хрупкая. Да у тебя даже оружия нет. Охотно верю, что грязную работу ты оставляешь другим, когда доходит дело до драки. А сама будешь стараться держаться подальше от опасности, как обычно и поступают эльфы.
— Я начинаю понимать пауков, которые тебя покусали, — она улыбнулась Гламиру улыбкой, от которой кровь у Галара застыла в жилах. — Продолжай в том же духе, и ты пожалеешь, что не разозлил всего лишь парочку пауков.
Она взмахнула рукой, указывая на висевшее по стенам оружие.
— Выбирайте себе все, что потребуется. Берите все, что считаете нужным. Больше вы сюда не вернетесь. А когда закончите, идите в соседний дом. Будет лучше, если вы сожжете там те лохмотья, которые на вас надеты. Возьмите теплую одежду. Там, куда мы отправимся, так холодно, что мерзнуть будут даже тролли, — и с этими словами Айлин вышла со склада.
— Ну вот, сбежала, — проворчал Гламир. — Ничего, окажемся по уши в дерьме, может, что-то и выйдет. Но взять себе здесь все, что захочется… — Он огляделся по сторонам, глядя во все глаза, а потом глубоко вздохнул. — Не знаю, чего она выбрала меня, калеку… Я такой же пустозвон, как и эта эльфийка. Даже оружие в руках не удержу. Даже ребенок кобольда может повалить меня, всего лишь пнув мой костыль, — он с тоской оглядел секиры. — Это же все равно что послать евнуха в бордель!
— Я уверена, что она оставила тебя в отряде из-за того гнева, который ты несешь в себе.
Из-за полок вышел высокий эльф. На нем был потемневший от времени кожаный фартук, а под ним одежда, напомнившая Галару платье без рукавов.
— А ты чего подкрадываешься? — желчно поинтересовался Гламир. — Тебя не учили, что подслушивать нехорошо? И кто ты вообще такой? Ты мужик или еще одна чертова эльфийская баба?
Несмотря на то что у незнакомца не было бороды и черты лица у него были изящными, Галар не увидел в нем ничего женственного.
— Прошу прощения от имени своих товарищей, — произнес Байлин, которому, судя по всему, неприятно было поведение Гламира.
— Нет-нет, — эльф с белыми волосами понимающе улыбнулся. — Я появился бесшумно, словно бы из ниоткуда. Это я должен извиниться. Я не собирался к вам подкрадываться, просто эльфы не умеют вести себя шумно. У тебя нет одного глаза, сердитый карлик, поэтому я возник в поле твоего зрения слишком внезапно. Это непростительно, — и эльф поклонился, и Галару показалось, что он нисколько не шутит. Про себя карлик вздохнул. Последнее, что нужно было Гламиру, это сочувствие — оно доводило его до белого каления.
— Если ты думаешь, что у меня еще и что-то с ушами и я не слышал, как ты подкрадываешься… — тут же заорал Гламир.
— Я думаю, карлик, что тебе нужно оружие, которое подойдет именно тебе, и твое настроение тут же станет лучше. Айлин не слишком терпелива. Лучше не зли ее больше.
Гламир сплюнул на пол.
— Прикалываешься над калекой? — Смех его прозвучал горько. — Ну, наконец-то я встретил эльфа по себе, которому плевать на лживую и вшивую вежливость. И только на случай, если я не заметил, что ты слеп: у меня нет одной руки, одной ноги и одного глаза. В этом мире нет оружия, которым я мог бы воспользоваться с толком. Так что все это не для меня.
— Я тут подумал об арбалете с откидной подставкой и специальным прикладом. И магазин с болтами, чтобы тебе не пришлось вкладывать снаряды в направляющую.
На миг Гламир растерялся, а затем покачал головой.
— Ничего так попытка. Но как же мне взводить такой арбалет? — Он уныло поднял обрубок руки. — Это уже ни на что не годится. Я никогда больше не смогу сделать ничего, что можно делать двумя руками.
— Я думал, что на нижнем конце арбалета можно пристроить педаль и лебедку сбоку, которая позволит тебе натягивать лук.
Гламир наморщил лоб.
— Довольно сложно, но может получиться, — и скривился. — Вот только времени, которое у нас есть, не хватит, чтобы сделать такое оружие.
— Может быть, вы могли бы помочь мне? Разве в каждом карлике не живет кузнец?
— Перед тобой стоят даже два кузнеца, — заявил Гламир и кивнул на Галара. — Если мы можем воспользоваться твоей мастерской…
Эльф махнул рукой, приглашая их следовать в дальнюю часть хижины.
— Добро пожаловать в мое
царство. Кстати, меня зовут Гобхайн.
— Гобхайн? — Занятый разглядыванием полок с оружием Байлин обернулся и недоверчиво уставился на кузнеца.
—
Тот самый Гобхайн?
— Говорят, ты учился ремеслу у небесных змеев, — произнес Галар, глядя на эльфа со смешанными чувствами. Этот кузнец был живой легендой, но он целиком и полностью посвятил себя божественным драконам, разрушившим Глубокий город. — Ты создавал вместе с ними зачарованные клинки драконников.
— Лишь некоторые мечи, далеко не все.
— И ты хочешь сделать для меня арбалет? — Гламир подошел к кузнецу вплотную. — Ты действительно сделаешь это?
— Я же пообещал, а слово я свое держу.
Гламир протянул оставшуюся руку.
— По рукам!
Гобхайн взял его руку, энергично пожал.
— За работу.
Все это Галару не нравилось. Нехорошо это — так близко сходиться с доверенным лицом небесных змеев! Вообще-то они должны были представиться — после того, как Гобхайн назвал свое имя, как того требовали правила вежливости. Эльфийский кузнец задумается над этим, хоть никак и не показал, что заметил их оплошность.
— Лук этого копьемета сделан из серебряной стали? — поинтересовался Нир, все это время стоявший у орудия.
Эльф подтвердил его догадку.
— Это не просто красивое оружие, равно как и доспехи, мечи и секиры, которые висят неподалеку от горна. Я подумал и решил украсить деревянные части инкрустацией или хотя бы резьбой. Хоть это и инструмент для убийства, он все же должен быть хоть немного красив. По большей части на него будут смотреть, а не использовать, — он вздохнул. — Но небесные змеи хотят слишком много оружия. Красота — вот первая жертва надвигающейся войны.
Трое карликов последовали за эльфийским кузнецом в дальнюю часть дома. Там обнаружился большой горн, в котором горели темные угли, различные наковальни, бассейны с водой, меха, дюжины щипцов и молотов. В мастерской эльфа было все, и было оно наилучшего качества. Галар поразился, что Гобхайн украсил даже некоторые свои инструменты. На внутренней стороне молотов виднелась чеканка, или же головки были сделаны странной формы. Деревянные рукоятки щипцов были украшены побегами растений и перламутровыми цветами.
— Мы действительно можем брать все, что захотим? — Байлин снял с крючка на стене роскошный шлем. Гребень его был сделан в форме тянущегося ввысь лебедя, голова которого образовывала наносник, а крылья — нащечники шлема.
— Можете выбирать все, что заблагорассудится, — легко согласился Гобхайн.
— Если ты наденешь это, тебя примут за командира, — напомнил товарищу Галар. — И дети человеческие будут очень стараться прикончить тебя.
— Вам нужно беречься не детей человеческих, а лучше быть осторожнее в общении с Айлин. Она подобна углям в этом кузнечном горне, — и с этими словами Гобхайн надавил на рычаг мехов. Струя воздуха с шипением напитала кислородом тлеющий древесный уголь, в мгновение ока на углях заплясали яркие язычки пламени. — Она кажется очень спокойной, но это спокойствие обманчиво. Одной мелочи достаточно, и темперамент возьмет верх. Я знаю, что во время уроков фехтования в Белом чертоге она забивала некоторых учеников до полусмерти.
— Мы не какие-то там запуганные ученики, — ухмыльнулся Гламир. — Может, она и выше меня на полторы головы, но даже будучи калекой без руки и ноги я в битве стою большего. Эта хрупкая эльфиечка меня не угробит.
— Разве не ты только что переживал по поводу того, что тебя может опрокинуть навзничь даже маленький кобольд? — удивился Гобхайн и тут же посерьезнел. — Не стоит ее недооценивать. Сейчас я расскажу вам о ней историю, и надеюсь, вы еще раз обдумаете стратегию своего поведения. Пару лет назад одна молодая эльфийка убила единственного сына Бромгара, короля троллей. После этого Бромгар отправил всех своих воинов и охотников в погоню, устроил настоящую травлю. Небесные змеи вмещались в происходящее и решили превратить убийцу в драконницу. Они послали на помощь юной эльфийке мастера Гонвалона и мастера Айлин. При этом был убит пегас Айлин, и она осталась в окружении троллей. Как видите, это ее не убило. Тролли с тех пор относятся к ней с величайшим уважением. Говорят, она убила больше дюжины их воинов голыми руками.
На миг стало слышно лишь потрескивание углей в горне.
— А разве подобные истории не становятся все краше с годами? — поинтересовался Гламир, но былого высокомерия в голосе его уже не было.
— Вы видели Айлин. Небесные змеи превратили ее в мастера смерти. Держитесь с ней рядом, и будете непобедимы. Станьте ее врагами — и считайте, что сами вырыли себе могилу.
Из дневника Хартапу
Шестой день после отлета из Вану
Мы почти уже не осмеливаемся покидать святыню под корнями корабельного древа. Вчера ночью явился один из духов бури, завладевший телом несчастного Сангана, и грозил нам страшной смертью. Даже умные и мужественные слова Барнабы не смогли пробудить в нас боевой дух. Становится очевидно, что конец неизбежен.
Восьмой день после отлета из Вану
Сегодня ненадолго выходил на палубу. Дни сейчас продолжаются всего три часа. Все остальное время царит полнейшая тьма. Мы летим в вечную ночь. Я долго стоял у поручней и размышлял, не прыгнуть ли вниз. Иногда быстрый конец лучше. Собиратель облаков тоже умирает. Повсюду на палубе валяются куски замерзших щупалец, оторванных сильными ветрами.
Девятый день после отлета из Вану
Буря стихла. Весь мир заливает свет! Ничего подобного я никогда прежде не видел. Солнце висит у самого горизонта. Бесконечная белая равнина настолько ярка, что смотреть на нее дольше двух ударов сердца просто невозможно. Свет льется отовсюду, проникая даже в святыню сквозь незаметные прежде щели. Холод по-прежнему смертельный. От собственного дыхания наши бороды замерзают и покрываются льдом, когда мы поднимаемся на палубу. Барнаба держал на палубе проникновенную речь. Худшее позади. У нас все получится!
Десятый день после отлета из Вану
День длится чуть дольше трех часов, а затем приходит тьма. Несмотря на холод, я все время был на палубе. Коля сделал нам кожаные повязки для глаз с узкими прорезями. Таким образом яркий свет больше не ослепляет нас. Как мир может быть настолько красив и настолько смертоносен одновременно? Однако возможность стоять на свету вселяет в нас новую надежду. Вечерние сумерки — кровавый спектакль. Большинство пугается и прячется в святыне. Я оставался на палубе до последнего, невыносимо сидеть в этой душной темнице. Думал, не остаться ли на палубе и не подождать ли духов бури. Сегодня порывистого ветра не было. Может быть, без ветра они не придут?
Одиннадцатый день после отлета из Вану
Вчера остался на палубе. Ветра не было. Наблюдал, как мертвый Санган сползал по средней мачте по правому борту. Он двигается уже не как человек, а как-то странно, рывками. Сбежал в святыню прежде, чем он спустился на палубу. Сегодня Нангог снова даровала нам три часа солнечного света при безоблачном небе. В вечерних сумерках видел нечто странное. На горизонте стояла алая башня. По крайней мере, мне так показалось, мой рассудок тоже отказывается поверить, что бывают существа, способные выжить в вечных льдах. Оставаться на палубе не осмелился. Боялся, что Санган помешает мне вернуться в святыню, и спустился туда вместе с Колей. Наш корабль держит курс на башню.
Цитируется по: «Дневник Хартапу».
Автор: Хартапу.
Хранится в библиотеке Искендрии, в Зале сомнительных трудов,
шкаф СССXXII, полка XII, сундук III.
Примечание: данный документ был обнаружен в покрытых льдом останках деревянного сооружения неясного назначения (поднебесный корабль?).
Документ заканчивается записью об открытии Алой башни.
Алая башня
Этот проклятый писарчук всех с ума свел со своей болтовней про Алую башню. Растревожил всю команду.
Коля свернул свое одеяло и сделал из него подушку. Холод был для него не так мучителен, как для остальных. В Друсне он привык к холодным зимам. И только в самых костях чувствовалась непостоянная пульсирующая боль. Она мучила больше его душу, нежели тело, напоминая ему о том, что дни юности уже миновали. Скоро ему придется расплачиваться за все свои походы, за ночевки под открытым небом, за раны и лишения последних лет. В суставах поселилась подагра.
Утром, проснувшись, он почувствовал, что тело у него онемело и отказывается сгибаться. Первым делом он как обычно сжал кулак. Иногда суставы при этом начинали громко хрустеть. Коля вслушивался в болтовню команды об Алой башне и мрачно усмехался. Если повезет, он не успеет состариться, и подагра не превратит его в скрюченного старика-калеку. Это путешествие проходило не под счастливой звездой. Никто из них не вернется.
Остальным он этого не стал бы говорить. Он будет держаться до последнего, но прекрасно понимал, что собиратель облаков умирает. А как без него пересечь ледяную пустыню длиной в сотни миль?
Мечта Барнабы обернется для них для всех кошмаром. Друсниец закрыл глаза и стал вспоминать свои успехи в кулачных боях, ликование на аренах, когда он был еще красивым светловолосым юнцом, которого любили женщины. Во сне к нему приходила Шелковая. Если бы она знала его таким, то, возможно, влюбилась бы в нега Мужчина негромко рассмеялся, в полудреме. Какая глупость, куртизанки не влюбляются. Любовь для них лишь сделка. Наверняка она уже добралась до Таркона Железноязыкого.
Никогда прежде Коле не доводилось встречать женщину, которая так умела бы завоевывать сердца мужчин. Он готов был многое отдать за то, чтобы оказаться в ее объятиях. Может быть, она любила бы его в мечтах?
Внезапный рывок пробудил Колю от полудремы. Барнаба бросился к нему. Устало моргая, друсниец заметил, что все в душной комнате таращатся на них с жрецом.
— Кажется, мы причалили, — заявил жрец, а затем, уже тише, добавил: — У Алой башни.
Друсниец поглядел на жаровни, стоявшие у единственного входа в святилище. Пламя достигало почти шага в высоту, выжигая почти весь воздух в комнате.
— Мы ничего не можем сделать, — сонным голосом произнес Коля. — Выходить сейчас — самоубийство. Нужно дождаться светового дня. Позаботьтесь о том, чтобы огонь не погас, — и с этими словами он повернулся на другой бок. Насчет Алой башни Барнаба не сказал больше ничего. Судя по всему, он тоже не знал ничего об этом загадочном сооружении, которое видел только Хартапу. Как так может быть? Ведь он — доверенное лицо Спящей богини.
Когда Коля был вместе с Хартапу на палубе, то не смог разглядеть башню. Впрочем, это ничего не значит. У молодого лувийца зрение наверняка получше будет. Он так волновался тогда, что наверняка что-то да видел. Но открыть эту тайну можно будет только тогда, когда солнце снова поднимется над горизонтом. Выходить раньше — чистейшей воды самоубийство.
Однако размышления о грядущем дне Коля решил оставить на потом. Переживать на этот счет бессмысленно. Сейчас им остается только ждать. Мужчина стал вспоминать о Шелковой, о ее нежной коже, длинных черных волосах, окутывавших ее, словно прозрачная одежда. И даже если он может встретиться с ней только в собственных мечтах…
— Коля! — Кто-то грубо тряс его за плечо. — Коля!
Друсниец раздраженно сжал руку в кулак. Суставы болели, голова тоже. Воздух в святилище был насыщен маслянистым дымом. Воин с неохотой открыл глаза. Над ним склонился Барнаба.
— Утро наступает. Нужно выходить, и я хочу, чтобы ты был рядом со мной.
От этих слов улетучились последние воспоминания о Заре. Коля сел. Голова болела так, словно кто-то вонзил ему кинжал в глаз и принялся царапать череп изнутри. На языке ощущался какой-то неприятный привкус. Мужчина потянулся рукой, взял лежавший рядом с одеялом бурдюк с вином, вытащил пробку зубами и сделал маленький глоток, прополоскал рот, прогоняя отвратительный вкус утра.
«Каково, интересно, было страстно целовать подобный рот», — с ухмылкой подумал он. Зара никогда не выказывала отвращения, была по-настоящему хороша. Тому, кто пользовался ее расположением, было очень легко поверить в то, что она действительно любит его. Он никогда не встречал другой шлюхи, которая так идеально обманывала бы его. А потом Коля вспомнил, как часто они ссорились. Выплюнул вино. В конце концов, всегда было ясно, каковы отношения между ними. К сожалению.
Воин потянулся, поглядел на жреца. Как и у всех, кто был на борту, у него выросла густая борода. Глаза у Барнабы покраснели и воспалились. Наверное, всю ночь не спал. Это плохо. Невыспавшиеся люди склонны принимать неразумные решения.
— Ну, ладно, пойдем, вздохнув, друсниец поднялся на ноги. Суставы громко хрустнули. Взмахнул рукой, и из протеза выскользнуло лезвие. Барнаба испуганно отпрянул.
— Не волнуйся. Я просто проверял, насколько хорошо он смазан. Было бы глупо, если бы он потребовался, а потом застрял в коже, — и с этими словами он поднял перевязь, надел ее, что с учетом одной руки из повседневной задачи превратилось в неприятную.
— Кто со мной, на улицу? — Он с ухмылкой оглядел собравшихся. Вся команда отводила взгляд. Сборище чертовых трусов! Только Набор, старый лоцман с обезьянкой на плече уже стоял у дверей, рядом
с жаровнями. Он, да еще жрец — вот единственные мужики среди собравшихся!
Набросив на плечи плащ из медвежьих шкур, Коля застегнул тяжелую золотую пряжку под подбородком. Он надеялся, что единственным врагом, кто будет их ждать снаружи, будет холод. Затем перепрыгнул через обе жаровни, глубоко вздохнул. Если там, снаружи, есть башня, то есть и гарнизон. Опустив руку на засов на массивной двери, защищавшей святилище, он рывком рванул его и распахнул дверь.
Его ослепил алый рассвет. Свежий ветер дул в лицо. Коля вышел на палубу, слыша за спиной движение Барнабы и Набора. Поднебесный корабль встал на якорь у огромной сваи, высотой с башню. Последние не замерзшие щупальца
Ветра, дующего от наливающегося дождем горизонта, обвились вокруг монолита и остановили корабль. Нужно поскорее закрепить его с помощью канатов.
Повсюду на покрытой льдом палубе лежали скрюченные и обмороженные куски щупалец. Некоторые были толщиной с палец, другие побольше бедра. Из-за мороза все они срослись с палубой. Замерзая, щупальца становились хрупкими, как тонкое стекло. Нельзя доверять им безопасность корабля! Он обернулся к Набору.
— Нам нужна команда на палубе. Позаботься о том, чтобы нас как следует пришвартовали. Первый же порыв ветра может оторвать нас, и я не думаю, что
Ветру, дующему от наливающегося дождем горизонта, хватит сил добраться сюда еще раз.
— Точно не хватит, — огорченно произнес лоцман. — Он умирает. Я вчера ночью почувствовал, как счастлив он был, что сумел проделать путь сюда. Обратную дорогу нам уже не осилить. Мы…
— Замолчи! — перебил его Барнаба. — И никогда этого больше не говори! Великая богиня защищает нас, мы найдем обратную дорогу, я знаю! Не лишай команду веры в это!
Набор кивнул, но Коля обратил внимание, как пристально поглядела на Барнабу маленькая обезьянка, сидевшая на плече старого лоцмана, словно бы злясь на проповедника за то, что он разговаривает с его хозяином таким тоном. Габотт пугал Колю. В ту ночь, когда бушевала буря, обезьянка умерла в каюте лоцмана. Он видел, как она дрожала, когда ее коснулась призрачная рука. Видел, как безжизненно обмякло ее тельце. Или обезьяна может упасть в обморок? С тех пор в маленькой зверушке появилось что-то подлое. Она смотрела хитрым взглядом, двигалась неловко, и, что бросалось в глаза сильнее всего, ее перестал пугать холод.
Проповедник указал на сваю, к которой пришвартовался поднебесный корабль.
— Пойдемте к Алой башне. Должно быть, вчерашнее отражение зари во льдах отдало ей все краски, — и с этими словами он пересек палубу и подошел к поручням.
Коля глядел на башню, теперь казавшуюся бледно-розовой, цвета утренней зари. Барнаба наверняка прав. Он прищурился — было там что-то еще, что-то зеленоватое… Крик оторвал друснийца от размышлений. Барнаба отчаянно размахивал руками, указывая куда-то вниз.
— Вот он! Смотрите! Мы наконец-то добрались!
Они с Набором бросились к проповеднику. Под ними была уже не заснеженная равнина, нет, там зияла бездонная пропасть, терявшаяся во тьме. Она была далеко не так огромна, как Устье мира у Золотого города, насчитывая всего мили три в поперечнике. А может, и того меньше. В этой местности, где не было ни деревца, ни других привычных ориентиров, залитой слишком ярким светом, расстояния с трудом поддавались оценке.
Скала, у которой они причалили, возвышалась прямо на краю вулкана Их огромный корабль выступал немного над пропастью, поэтому им отлично было видно огромную дыру на самом краю мира Внутренние стенки кратера состояли из серого камня, покрытого снегом и льдом. Скальная порода вся была изрезана трещинами, присутствовали сотни маленьких пещер и ниш.
Коля задумался, ему стало интересно, что создало эти углубления — прихоть природы или же какие-то другие силы? Прищурившись, он всматривался в них, пытаясь разобрать узор или увидеть движение в темных провалах, но так ничего и не заметил.
— Нам нужно спуститься в эти пещеры, — настойчиво заявил Барнаба. — Там мы найдем лед мечты.
У Коли внутри все сжалось. Идея ему не понравилась.
— И как же мы туда попадем? — поинтересовался Набор. — По такой отвесной скале не спустится ни один человек.
— Приделаем к боковым мачтам лебедку, и я спущусь на канате, — предложил Коля.
Лоцман покачал головой.
— Это плохая идея. Мы пришвартованы всего к одной опоре. Корабль будет раскачиваться, если налетит ветер, и тот, кто будет висеть внизу, разобьется о скалы.
— Так найди вторую точку опоры! Я тебе уже сказал, чтобы ты вывел команду и пришвартовал корабль! — фыркнул Коля. Ему хотелось как можно скорее закончить эти проклятые поиски. Одним богам известно, сколько дней еще продержится в воздухе
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта. Собрав этот чертов лед мечты, нужно будет как можно скорее двигаться на юг, пока он не умер. Если повезет, они дотянут до Вану.
— Поспеши, лоцман. У нас меньше трех часов до наступления темноты. Я спущусь первым.
Овации на арене
Плохая это была идея, будучи одноруким, висеть над бездонной пропастью. Коля чувствовал, что, несмотря на обжигающий холод, по спине его струйками стекает пот. Проклятый канат раскачивался настолько сильно, что он всякий раз бился ногами оскалы.
Сверху спустили канат. Он вцепился в петлю, завязанную на канате. Пенька, из которой он был сплетен, стала совсем хрупкой от мороза.
Коля пытался не смотреть вниз. Очередной рывок — его снова опустили чуть ниже. Где-то над ним слышались глухие удары тяжелых молотов. Набор с дюжиной человек из команды спустился на равнину. Они вбивали в лед деревянные колья, чтобы закрепить собирателя облаков и корабль с помощью укрепленных проволокой канатов. Это был скорее жест отчаяния, нежели настоящая помощь. С таким же успехом можно было пытаться привязать дикого коня шерстяной ниткой. Если собирателя облаков подхватит порывом сильного ветра, он будет шататься из стороны в сторону. Тонким канатам не удержать вес этого существа.
«Меньше думай, — оборвал собственные размышления Коля. — Особенно о том, чего не можешь изменить». И теперь он смотрел вниз; в скале под ним, чуть ниже его уродливых, подбитых мехом сапог зияло отверстие. Вот там-то он и начнет поиски! Оттолкнувшись от отвесной стены, он прыгнул в пустоту. Сверху канат вытравили еще немного. Возвращаясь к скале, он увидел, что находится на уровне пещеры. Воин вытянул ноги, но на несколько дюймов не достал до входа в пещеру. В отчаянии он взмахнул своей искалеченной рукой. Еще на корабле он привязал к кожаному протезу топор с шипом, но острие его лишь царапнуло скалу и ни за что не зацепилось.
И вот уже раскачивающийся канат снова вытаскивал его из пещеры.
— Еще пять дюймов! — закричал он наверх. Легкий рывок, и, качнувшись назад, он встал на ноги. Выпустив из рук петлю каната, Коля уставился во раскинувшуюся перед ним темноту.
Канат полетел в другую сторону. Вход в пещеру освещал яркий дневной свет, падавший в кратер. Воин оглядел стену пещеры. Никаких следов резца. Судя по всему, она естественного происхождения.
Когда канат прилетел обратно к нему, мужчина поймал его, притянул к себе и отвязал латунный потайной фонарь, привязанный к нижнему концу. Маленькое пламя внутри, к счастью, не погасло. Протяжный вздох заставил его насторожиться. Он доносился сверху. Коля подошел к самому краю пропасти и поглядел вверх, на корабль. Барнаба! Друсниец выругался. Лучше бы этот чертов жрец сидел наверху. Никто не знает, что их здесь ждет. Нельзя Барнабе рисковать жизнью, он слишком ценен! Его вера поможет всем вернуться домой.
Жрец быстро спускался, махая ему рукой.
Снова послышался странный вздох, еще громче, чем прежде. Кто-то на корабле закричал, но Коля не смог разобрать ни слова. В следующий миг корабль опустился ниже и с оглушительным грохотом ударился о край кратера. Ломались мачты, трещал корпус судна. В пропасть полетели куски древесины, канатов и замерзших щупалец.
Одна из досок ударила Барнабу по спине, он закричал, из последних сил цепляясь за канат, раскачивавшийся теперь из стороны в сторону, словно язык колокола.
Коля, не колеблясь, ухватился за свой канат, здоровой рукой подхватил петлю и оттолкнулся от пола пещеры. Сверху прилетело замерзшее щупальце и ударило его по лицу. Воин вознес про себя молитву Великому Медведю, прося у него возможности пережить этот опасный «град». Совсем рядом с ним пролетел бочонок, замерзший канат хлестнул его по затылку. Кажется, Великий Медведь сейчас был занят чем-то другим.
— Поберегись, — хриплым голосом крикнул Барнаба. Тем временем он опустился ниже, чем Коля. И, словно в насмешку над его словами, по плечу его ударила сломанная доска.
Друсниец решил не обращать внимания на слова проповедника. Ни на миг не спуская со священнослужителя взгляда, он качнулся назад и сумел оттолкнуться одной ногой от скалы.
В правом борту корабля образовалась пробоина, и теперь из него сыпались мешки, разбитые амфоры, сушеная рыба и бобы. Их припасы? Даже если они переживут это кораблекрушение на краю кратер
а, им конец. На Колю обрушился поток бобов, когда он поймал канат жреца своим шипом на топоре. Но теперь из-за дополнительного веса канат перестал сильно раскачиваться. У них будет лишь окна попытка, чтобы попасть в пещеру; потом они просто бессильно повиснут над пропастью.
— Отрежь меня, — приказал жрец. — Великая Богиня спасет меня.
Судя по всему, Барнабу только что здорово треснуло по башке. Не обращая внимания на слова проповедника, Коля сосредоточился на входе в пещеру, к которому они медленно приближались. Будет непросто! Над ними снова затрещало дерево. Коля поспешно перевел взгляд наверх. Звук этот издавали мачты, торчавшие из борта поднебесного корабля. Их придавило к отвесной стене, и теперь почти весь вес корабля и умирающего собирателя облаков лежал на них. Вот они уже начали сдаваться, одна за другой. Ломались реи, падая в пропасть вместе с такелажем. Одна из мачт пролетела шагах в десяти от Коли, когда он, вытянув нога, пытался устоять на полу пещеры. Не хватало еще чуть-чуть, когда канат достиг максимальной точки и полетел обратно в кратер.
Друсниец закричал от ярости и отчаяния. Над кратером словно огромные птицы парили обрывки парусов. Из черноты под ними поднимался теплый ветер. Внезапно что-то огромное, с запрокинутой назад головой, метнулось вниз по отвесной стене — похожее на огромную белку, бегущую по стволу дерева, только у этого существа не было пушистого рыжего хвоста. Коля повернул голову, чтобы посмотреть на существо повнимательнее, когда что-то ударило его прямо по почкам. В него угодила рея, запутавшаяся в паутине наполовину разорванного такелажа. Его швырнуло прямо в пещеру, и там он сумел наконец-то встать на ноги!
Едва не теряя сознание, он оперся ногами о пол, из последних сил взмахнул топором и ударил по обледеневшей скале. Канат дернулся в здоровой руке, но его не повалило на землю. Он по-прежнему держал в кулаке канат, на котором висел Барнаба.
Перед глазами плясали яркие искорки. Он в отчаянии тянул канат, дюйм за дюймом, бесконечно медленно, поднимал его выше и выше, пока над входом в пещеру не показалось залитое кровью лицо проповедника.
Барнаба улыбался, и кровь, текшая из раны у него на лбу, собралась в морщинках в уголках рта.
— Я же сказал тебе, что богиня бережет нас.
Коля скрючился от боли. Никогда в жизни он еще так не получал по почкам и теперь едва дышал, не в силах стоять ровно. Он отполз чуть дальше вглубь пещеры и прислонился к стене. Перед глазами по-прежнему плясали звездочки. Веки потяжелели, во рту чувствовался вкус железа. Неужели он прокусил губу? Коля знал, что от удара по почкам можно умереть. За те годы, что он сражался на аренах Лувии, ему дважды доводилось видеть подобный исход.
Он закашлялся, и кровь оросила покрытый изморозью пол пещеры. Коля открыл глаза. Нельзя закрывать их сейчас, нужно держаться, противиться смерти. А этот глупец, Барнаба, думает, что Великая Богиня защищала их. Ни черта она не сделала!
Оглушенный, не в силах шевельнуться, Коля наблюдал, как жрец поднимает потайной фонарь, освещая внутреннюю часть пещеры, а затем решительно переступает через него. Друсниец подавил приступ кашля. Глухая, парализующая боль крепко держала его. Воин попытался подняться, но не сумел. Сотрясаемый новым приступом кашля, он чувствовал себя так, словно на нем плясала лошадь.
— Вот он! — обрадованно воскликнул жрец. — Мы у цели! Ты только посмотри, Коля, мы нашли его. Лед мечты! Как он красив. Такой нежный, такой хрупкий, — Коля повернул голову и удивился, увидев, что пещера оказалась не очень глубока, всего шагов пять-шесть. В конце ее, там, куда светил фонарем Барнаба, на гладком граните что-то сверкало зеленоватым светом. Коля прищурился. Перед глазами по-прежнему плясали яркие искры. Что-то вертикально торчало из стены. Блестящий кристалл, примерно вдвое длиннее его мизинца, но толщиной не больше его четверти. Кристальная игла, в которой что-то сверкало, словно плененный жутковатый свет.
Коля снова заморгал. Постепенно он начинал видеть отчетливее. Кристалл был не один. Большинство из них были похожи на маленькие гнездышки тонких иголок. Должно быть, именно это и имел в виду Барнаба!
Лед мечты был хрупок, как цветы. И в нем тоже был этот жутковатый свет.
Коле невольно вспомнилась та пещера с кристаллами, где он потерял руку. Хоть те кристаллы тоже были зелеными, эти соцветия были совсем иными. Было в них что-то… На них можно было смотреть и размышлять. Вспоминать былое. Те дни на арене, когда его лицо еще не было изуродовано кожаными ремнями, оббитыми железом, которыми бойцы обматывали руки перед дракой. Когда тысячи людей с восторгом выкрикивали его имя, а после роскошных пиров, где он праздновал победу, за ним шли прекраснейшие женщины. По лицу воина скользнула меланхоличная улыбка. Как давно это было. Теперь он лишь изуродованное шрамами чудовище, без бровей, с ушами, превратившимися в маленькие комочки, да еще и безрукий. Но он не подохнет в этой ледяной дыре, это точно!
Коля снова закашлялся и сплюнул кровью. «Это все мелочи», — убеждал он себя, прекрасно сознавая обратное, и снова поглядел на кристаллы. Как они красивы… Но стоят ли они всех жертв? Как они могут изменить мир? Это могут сделать лишь мечи да желание прийти по трупам к власти. Красивые вещи и искусство — это для мечтателей.
Внезапно в пещере стало холоднее. Изморозь на полу и стенах негромко заскрипела. Какой-то звук заставил Колю обернуться: у входа в пещеру стоял Санган и смотрел на него своими пугающими зимними глазами.
— Вот мы и встретились снова, Коля, — произнес поразительно бестелесный голос Сангана. Несмотря на то что в бедре бывшего кока торчал огромный обломок бревна, он не обращал на это никакого внимания. Рана даже не кровоточила.
— А ты не стал красивее с прошлой встречи, — прохрипел Коля. — Не думаю, что ты пользуешься большим успехом у женщин.
То, что когда-то было Санганом, улыбнулось ему.
— Уверен, ты в этом разбираешься.
Наконец-то Барнаба обернулся к незваному гостю.
— Уходи! — просто сказал проповедник. — Тебя сюда не звали.
Коля не поверил своим ушам, задумавшись над тем, что это: мужество или безумие. Барнаба вел себя так, словно стоял в центре своего храма, окруженный сотнями верующих, то есть в месте, где он обладал полнотой власти и где ему нечего было бояться. Кровь из раны на лбу замерзла в бороде проповедника, образуя поблескивающую красным ледяную корку на плаще.
— Уходи! — снова повторил Барнаба на этот раз решительно, взмахнув рукой и указывая на выход из пещеры, где стоял Санган.
Санган расхохотался, и смех его громом разнесся по кратеру.
— Я был здесь, когда рождалась эта земля, и я буду здесь, когда забудется не то что твое имя — даже язык, на котором ты говоришь. Ты явился ко мне в дом и смеешь указывать мне на дверь? — И он сделал еще один шаг.
— Возвращайся к Нангог, и она простит тебя, — миролюбиво ответил Барнаба. — Ты один из ее детей, а сердце матери велико. Настало время перемен. Время, которого вы так долго ждали.
— Я знаю, что значит ждать, — Санган сделал еще один шаг в пещеру.
Коля стал подниматься, опираясь спиной на стену пещеры. У него почти не было сил держаться на ногах, дрожала и рука, которой он потянулся за мечом.
— И что обещала нам Нангог тоже. Она хотела облечь нас в плоть, но ваши человеческие боги помешали этому! Так зачем мне щадить вас? Я заберу вашу плоть, чтобы одеть душу. И последняя, кто может мне в этом помешать, это Нангог, — он бросил презрительный взгляд на Колю, подошел вплотную к нему. — И ты не остановишь меня, воин. Я высоко ценю мужество, поэтому дарую тебе быструю смерть, в отличие от этого болтуна!
— Прости его, Великая мать! Ненависть ослепила его… — громко воскликнул Барнаба, словно читая проповедь перед огромной толпой людей.
Коля попытался обнажить меч, но оружие не хотело выскальзывать из кожаных ножен. Скорее всего, замерзла смазка, соединив сталь и кожу. А возможно, он просто стал слишком слаб.
Санган схватил его за грудки, легко поднял и подбросил, словно весу в нем было не больше, чем в мешке пуха.
— Пусть ваша мечта станет концом твоих мечтаний, Коля. Умри с миром, воин.
Коля хотел схватить Сангана за горло здоровой рукой, но она так прочно застряла между их телами, что он не сумел даже поднять ее. Захрипел. Санган немного опустил Колю, и кончики его сапог коснулись земли. Ледяная боль пронзила друснийца. Что-то вонзилось ему в спину. Лед мечты! Тот кристаллический шип, что рос отдельно прямо из стены!
Коля еще раз попытался схватить Сангана за горло, но тот неумолимо вдавливал его в стену пещеры. Воин отчетливо ощущал, как шип дюйм за дюймом вонзался в плоть. Силы оставили его. Он был подобен форели, насаженной на железный прут в коптильне.
— Где же твоя богиня, жрец? — усмехнулся Санган, отходя на шаг от Коли. — Почему не спешит на помощь?
Судороги сотрясали тело насаженного на шип Коли.
Барнаба покачал головой, словно не веря в случившееся.
— Это… это не конец, — пролепетал он.
— Верно, его нужно еще немного подождать. Теперь ты полностью принадлежишь мне, поскольку совсем скоро мой брат захватит Колю — как только его душа распрощается с телом. Оно у него некрасивое, но поразительно сильное. А от тебя останется совсем немного, когда я с тобой покончу. Тебя не захочет взять никто из моих братьев. Я тебя…
Больше Коля не слышал ничего. Внезапно он почувствовал себя очень легким. Тяжесть оставила его. По спине текла кровь, собираясь под перевязью. Она была неприятно холодной и не давала уснуть.
«Что за дурацкий конец, — раздраженно думал он. — Чтоб меня насадил на шип какой-то болтун, и я истек кровью». Он стиснул зубы покрепче. Как же трудно не закрывать глаза. А проклятый болтун совсем рядом. Так близко… Коля знал, что не сможет обнажить меч, но рука с протезом была свободна. Вот высокомерный ублюдок…
Друсниец собрал в кулак всю свою ярость, все свое отчаяние. Он знал, что достиг конца пути, но эту тварь намеревался забрать с собой. Нет, так просто его не одолеть. Представил себе арену, бурные аплодисменты, цветы, падавшие на залитый кровью песок, и то, каким он был красивым и светловолосым героем. С тех пор ему доводилось делать много такого, чем не стоит гордиться. Последний героический поступок не перечеркнет былого свинства, но воину хотелось уйти хоть с каким-то подобием достоинства.
— Эй, болтун!
Санган обернулся к нему. Движение было на руку Коле: он буквально усилил его удар, сам напоролся на него. Топор с шипом угодил прямо в висок чудовищу с ледяными глазами. Бронзовый наконечник без труда пробил кости черепа и глубоко погрузился внутрь головы. На лице Сангана читалось удивление. Глаза его закатились, рот открылся, по пещере пронесся порыв ледяного ветра, и существо, которое когда-то было их коком, рухнуло наземь.
Рука Коли бессильно обмякла. По губам текла кровь, но он улыбался. Теперь он снова слышал их: оглушительные овации на арене, которых ему так не хватало все эти годы.
Потерянные
— Возможно, его убьет даже попытка переложить его в бочонок. Нужно оставить его здесь, чтоб он мог умереть спокойно.
— Я останусь с ним, — решительно заявил Барнаба. — Он спас мне жизнь.
Набор недовольно закатил глаза.
— Послушай, у нас совсем мало времени. Уже смеркается, а значит, придут духи ветра, — лоцман недоверчиво поглядел на тело лежавшего на полу кока. — Мы даже не знаем, не восстанет ли
этот. Прошу тебя…
Барнаба резко взмахнул рукой, осадив лоцмана.
— Коля пойдет с нами. Давай перенесем его в бочонок! Лоцман вздохнул, но перестал сопротивляться и жестом подозвал двух членов команды, которые спустились вместе с ним. Те осторожно подняли Колю. Лишь крохотные облачка пара, временами появлявшиеся у его губ, говорили о том, что воин еще жив. Глаза его неподвижно смотрели в потолок.
Чувствовал себя Барнаба ужасно. Он слишком торопился спуститься, и богиня наказала его. Он точно знал это, хоть никогда не признался бы в этом перед командой. Набор тоже понимал, что разумнее было сразу закрепить лебедки на краю кратера, как они сделали теперь. Так было проще попасть в пещеры, ведь, в отличие от корабля, кратеры были неподвижны и можно было обойтись без раскачиваний.
Если бы они поступили так с самого начала, спуск в пещеры пришлось бы отсрочить на два-три часа, но зато риск был бы сведен к минимуму. Если бы все люди помогали вбивать колышки в лед, чтобы закрепить собиратель облаков и корабль, как того требовал Набор, возможно, никто бы не погиб. Если бы, если бы, если бы… Хватит ломать себе голову. Таков жребий предводителей — иногда они принимают неверные решения. Но без предводителя решений не принимают вообще! Они нашли лед мечты.
В данный момент это главное. И он будет рядом с Колей, когда друсниец умрет. Больше ничего он для него сделать не сможет.
Барнаба видел, как бессильно обмяк в бочонке Коля, когда его подняли наверх.
— Рана на спине снова начала кровоточить, — Набор бросил на него мрачный взгляд. — Она снова открылась, когда мы перенесли его.
Кажется, даже сидевшая на плече у лоцмана обезьянка была недовольна его решениями. Казалось, она насмехается над проповедником.
— Скорее поднимайте его, — решительно приказал жрец.
Лоцман подошел ко входу в пещеру и махнул рукой мужчинам, обслуживавшим обе лебедки на краю кратера.
— По моему знаку поднимайте бочонок.
Два члена команды, спустившиеся вниз, подтолкнули бочонок ко входу в пещеру. Как и все предметы сегодня, он сильно пострадал. Казалось, он не утратил герметичности, но, когда бочонок стали двигать, на полу пещеры осталась струйка крови.
— Сейчас! — крикнул Набор.
Канаты, которыми был обмотан бочонок, затрещали. Когда пеньковые веревки натянулись, с них посыпались мелкие кристаллики инея. А затем бочонок поднялся, слегка покачиваясь, и поплыл к краю кратера.
— Нужно спешить! — торопил старый лоцман. — Уже почти стемнело, — он велел двум оставшимся членам команды подниматься по дополнительным канатам, спущенным вдоль отвесной стены.
— Сколько у нас погибших? — Теперь Барнаба знал, за чем охотятся духи льда и как им можно помешать.
— Одного парня пригвоздило вырвавшимся колышком, когда корабль чуть не рухнул в пропасть. Еще одного убило метавшимся по воздуху канатом, — мрачно перечислял Набор. — Из четверых, которые помогали спускать вниз тебя и Колю, двое сорвались в пропасть. Кроме того, у нас семеро раненых. Один из них вряд ли переживет эту ночь. И еще Коля… Мы потеряли больше людей, чем можем себе позволить, — он засопел, а затем продолжил: — Но у нас уже и корабля нет, для управления которым нужна команда. Так что в принципе все равно.
— С сегодняшнего дня мы будем сжигать погибших. Первых — сегодня же ночью.
Набор в недоумении уставился на него.
— Духи бури здесь ради наших тел! Если мы не отдадим их, они будут искать себе другие жертвы.
Обезьянка пронзительно вскрикнула и погрозила Барнабе своим крохотным кулачком, пока Набор не спрятал ее под плащ.
— И все равно мы подохнем. Большая часть наших припасов рухнула в пропасть, и
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, не вернет нас обратно, — в отчаянии произнес старик. — Без его помощи нам здесь придет конец. Какая разница, умрем мы от голода, замерзнем или же нас заберут духи бури. Мы пропали.
— Нангог защитит нас! — настаивал Барнаба. Отчаяние лоцмана постепенно начинало злить его. Сегодня славный день. День, когда они наконец-то добыли лед мечты. — Мы изменим мир! С сегодняшнего дня все станет иначе.
Набор с сомнением поглядел на него, но больше ничего не сказал.
Сверху снова спустили бочонок.
— Садись ты, — сдавленным голосом произнес Набор. — А я поднимусь по канату.
— Я моложе. Я могу…
Лоцман решительно покачал головой.
— В бочонке надежнее. Лучше пусть выживают молодые мечтатели, чем старые ворчуны, — и с этими словами он помог Барнабе забраться в бочонок и подтолкнул его к краю пропасти.
Поднимаясь наверх, жрец увидел, как лоцман ухватился за один из свисавших канатов и стал карабкаться по стене. В бочонке было скользко от Колиной крови. Барнаба почувствовал себя виноватым. Почему он ничего не сделал с Санганом? Он самый обыкновенный трус, в отличие от друснийца, который никогда не сдавался и продолжал бороться.
У края кратера двое членов команды помогли ему выбраться из бочонка. Барнаба потянулся, огляделся по сторонам. Бесконечную заснеженную равнину вокруг кратера заливал темно-красный свет заката. Солнце уже коснулось краем горизонта, а высоко над ними в небе показались луны-близнецы нового мира. Легкий ветерок гнал поземку, похожую на призраков.
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, цеплялся за Алую башню. Собиратель облаков совсем обмяк, держась за сваи только самыми нижними щупальцами. Остальными, незамерзшими щупальцами он крепко обхватывал свое тело. Сейчас он казался меньше и словно бы тоньше, немного напоминая куколку бабочки, висящую на ветке, — только куколка эта была размером с башню.
Путаница канатов валялась на равнине чуть поодаль. Некоторые были порваны. В одном месте Барнаба отчетливо увидел поблескивающую на снегу кровь. Если бы Набор не приказал натянуть канаты, возможно, в пропасть рухнул бы и собиратель облаков.
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, выглядел самым жалким образом. Было уже совершенно очевидно, что он умирает, что ему никогда уже больше не подняться в небо. Нужно найти другой способ убраться отсюда.
— Пойдем, нужно найти укрытие, — оторвал его от размышлений старый лоцман.
Барнаба прошел к импровизированному бараку, который соорудили шагах в тридцати от башни: Материалом послужили большие десантные корзины с поднебесного корабля. Их прикрепили ко льду с помощью тяжелых кольев, а еще Набор отдал приказ натянуть поверх парусину, чтобы убежище не так сильно продувало ветром. В меньших сторонах были вырезаны дырки такого размера, чтобы в них мог пролезть взрослый мужчина. Поставленные впритык друг к другу десантные корзины образовывали помещение шагов в пятнадцать длиной и чуть больше одного шага высотой.
— Где наши погибшие? — поинтересовался Барнаба.
Лоцман кивком головы указал на две неподвижные фигуры, лежавшие под шерстяными одеялами на льду чуть в стороне от укрытия.
— Нужно соорудить три костра, — решил проповедник. — У нас еще осталось масло?
— На это уже нет времени! — накинулся на него Набор. — Ради всех богов! Ты на горизонт посмотри! Эти проклятые духи бури могут напасть на нас в любой момент!
Солнце уже больше чем наполовину скрылось за горизонтом. Набор был прав, самое время забраться в барак. Но если они поступят именно так, то вскоре пожалеют об этом.
— В случае крайней нужды я сделаю это сам! Трупы надо сжечь. Главная причина, по которой нападают духи бури, — им нужны наши мертвецы!
Лоцман выругался, пробормотав что-то невразумительное, а затем подозвал нескольких человек из команды. Вокруг валялось достаточно дерева, и костры были сооружены довольно быстро. Двое мужчин позаботились о факелах, которые воткнули в землю рядом с грудами дерева, а затем отправились искать кувшины с маслом. Сложнее оказалось притащить к кострам трупы. Они буквально вмерзли в лед.
Тем временем солнце совсем скрылось за горизонтом, мужчины начали беспокоиться. В свете трех факелов они как одержимые продолжали работать, а ледяной ветер тем временем крепчал. Вокруг них плясали не принадлежавшие им тени, отображая искореженные тела с очень длинными руками и ногами.
Время текло, убегая, словно песок сквозь пальцы. Каждая пара рук была на счету. Барнаба опустился на колени рядом с одним из умерших, вонзил в лед кинжал и перерезал длинные волосы члена команды, ставшие единым целым с настом. На груди мертвеца хихикала и приплясывала обезьянка Набора. Больше всего Барнабе хотелось вонзить кинжал прямо в маленькую тварь. Она над ними просто насмехается! И жуткие тени его, судя по всему, нисколько не путали.
Наконец труп рывком оторвали ото льда и положили на обломок доски. Набор даже не стал пытаться поднимать доску, потащив ее к костру, словно сани. Барнаба бежал рядом.
Вокруг стало ощутимо холоднее. Ледяной воздух резал легкие, словно нож. Проповедник почувствовал присутствие духов и окружавшую их ауру гнева и тьмы.
Добравшись до костра, Барнаба схватил мертвеца за ноги.
— Поднимайте его! Скорее!
Набор взялся за голову трупа, и вместе они водрузили мужчину на груду сломанных досок и брусьев.
Барнаба уже собирался отпустить его, как вдруг почувствовал, как дернулась нога умершего. Взвыл ветер.
— Начинается! — закричал он, наклоняясь за глиняным сосудом для масла, лежавшим рядом с костром. — Не дайте ему подняться!
Набор ухватил доску, на которой они волокли умершего и ударил ею мужчину по груди. В тот же миг умерший открыл глаза. Ледяные глаза. Настоящие бездны зла.
— Великая мать, владычица мира, пощади нас, защити от гнева своих детей! — воскликнул Барнаба и опрокинул сосуд с маслом на костер и на восставшего мертвеца.
Мертвец выгнулся дугой. Его движения были неловкими, пока еще он не мог по-настоящему контролировать захваченное тело. Размахивая руками, он пытался отбросить в сторону доску, которой прижимал его Набор. Существо напоминало жука, беспомощно двигавшего лапками, лежа на спине. Но сколько еще это может продлиться?
Барнаба отшвырнул в сторону пустой сосуд из-под масла И
-схватил факел, торчавший в снегу рядом с костром, решительно ткнул им восставшего мертвеца в грудь, и пламя тут же лизнуло пропитавшуюся маслом одежду. По огромной равнине пронесся крик — еще до того, как существо открыло рот. В этом пронзительном вое слышалась не боль, а ярость.
— Держи его! — закричал Барнаба, когда второй крик заставил его обернуться. Второй мертвец тоже восстал и схватил за горло одного из членов команды.
Опаляющая ярость
Яростно размахивая факелом, жрец понесся к стоявшим на льду товарищам. Команда поднебесного корабля бросила товарища на произвол судьбы и побежала в свое укрытие, сооруженное из десантных корзин, перед входом в которое уже полыхало пламя.
Восставший мертвец тряхнул жертву, и, несмотря на завывание ветра, Барнаба услышал, как, ломаясь, хрустнула шея у их товарища. Нужно остановить это! Этой ночью они умрут все, если разбушевавшиеся духи бури захватят еще и другие тела.
— Отойди от моих товарищей! — изо всех сил закричал он. — Прочь! Великая мать навеки накажет вас, если вы не оставите в покое моих людей!
Восставший мертвец бросил свою жертву и повернулся к Барнабе. Ледяные глаза неотрывно смотрели на проповедника, чудовище направилось к нему на негнущихся, словно бы лишившихся суставов ногах, и вытянув вперед руки. Кисти сжимались и разжимались:
— Мы давно уже не боимся Нангог, — прозвучало в завывании ветра. — Мы повелители Севера! Нас ничто не остановит, — и словно бы в доказательство его слов, небо прорезала извилистая молния. Тень, ни капли не похожая на фигуру того невысокого и коренастого корабельщика, тело которого захватил непрошеный гость, упала на лед рядом с Барнабой. Вперед потянулась призрачная рука с когтями на длинных пальцах.
Испугавшись, проповедник отпрянул. Вспомнил об истории, рассказанной ему Колей. Истории о призрачной руке, коснувшейся обезьянки Набора.
— Вам не победить, — насмехался голос ветра. — Прячьтесь в свои жалкие корзины. Еще пару дней — и вы все станете нашими.
Барнаба отошел еще дальше, а затем его рука метнулась к висевшему на поясе кинжалу. К тому проклятому клинку, который он подобрал на равнине Куш. Клинку, который должен был покончить с бессмертным Аароном, если однажды ему довелось бы встретиться с ним лицом к лицу. Это орудие было создано для того, чтобы усмирять зло, он понял это сразу, как только прикоснулся к нему впервые. Оно было просто создано для существ, подобных этому восставшему мертвецу.
— Прочь! — снова крикнул он.
— Чтобы прогнать меня, слов недостаточно, жрец! — насмешливо произнес голос ветрам — Беги, прячься, словно заяц, в свою норку, и я подарю тебе еще одну ночь.
Существо, которое когда-то было человеком, по-прежнему приближалось к нему, вытянув руки. Собрав в кулак остатки мужества, Барнаба остался на месте.
— Значит, все же этой ночью, проповедник. Тьма ждет тебя.
Высоко в небе сверкнула молния, разрезав его надвое, и на этот раз сразу же послышался раскат грома. Длинная тень падала за спину восставшего мертвеца. Барнаба прыгнул вперед, сжимая в руке кинжал, и вонзил его прямо в лицо существу. Лезвие разрезало нос и ушло прямо в ротовую полость. Глаза цвета мутного льда уставились на Барнабу.
Жрец рывком выдернул нож и снова нанес удар, не обращая внимания на то, что ледяная рука уже вцепилась в его ногу.
На этот раз Барнаба попал в глаз. Когда сталь вышла над ухом чудовища, в лицо человеку ударило ледяное дыхание, но когтистая лапа все еще держала его, а ледяные пальцы уже коснулись плоти. Барнаба выпустил из рук факел, который по-прежнему держал в руке. Закричать он не мог, силы были только на хрип. За всю свою жизнь он никогда не испытывал подобной боли! Этого не может быть. Ему не предначертано умереть здесь! Это просто невозможно.
Пламя лизало его штанины, обмотанные полосками ткани из разорванных одеял. Ткань пропиталась маслом, которое он только что, забыв об осторожности лил на погребальный костер. Выпустив факел из рук, он поджег сам себя.
Но не успел жрец отреагировать, как руки восставшего мертвеца крепко обхватили его бедра. Ему были безразличны пламя и жар.
— Значит, уйдем вместе, — послышался голос на ветру. Я вернусь, я снова облачу свою душу в плоть. А ты — нет, сын человеческий. Для тебя это станет концом всех твоих мечтаний!
— Никогда! — захрипел Барнаба, и даже ему самому собственный крик показался похожим на вопль раненого дикого зверя. В слепой ярости он нанес третий удар. На этот раз он воткнул клинок прямо в лоб восставшего мертвеца. Противоестественное существо вздрогнуло. Объятия ослабли, и в конце концов руки отпустили его. Но проклятый нож застрял во лбу по самую рукоять.
Оживший мертвец отступил на шаг. Его одежда пылала. Воняло паленой шерстью и горелой плотью.
Барнаба с ужасом опустил взгляд и поглядел на себя. Его штанины были охвачены пламенем, язычки которого уже принялись лизать плотную жилетку из овчины. Он в отчаянии бросился наземь, принялся кататься по льду, сбивать руками пламя с горящих штанин. Он чувствовал, как от жары лопается кожа на ногах и закричал от боли, когда на грудь ему опустилась тяжелая нога и крепко придавила его к земле. Над ним стоял тот член команды, которого убил восставший мертвец незадолго до того, как бросился на жреца. И его глаза тоже были цвета льда.
— Мои братья и сестры были так добры, что передали мне это тело, чтобы я мог довершить начатое. Что же ты будешь делать теперь? Кажется, ты забыл вытащить нож из моего предыдущего тела.
Ярость помогла Барнабе побороть боль.
— Богиня… она поможет мне, — пробормотал он. — Вы проклятые ею дети. Вы потеряны навеки.
— Думаешь, я потерян? — Он поднял ногу с груди Барнабы. — Где же твои друзья? Кто пришел тебе на помощь? — Он отошел на несколько шагов и поднял факел, от пламени которого остались лишь слабо тлеющие угли.
— Как жаль, что это мертвое тело не может чувствовать ни вкуса, ни запаха. Ведь вы, дети человеческие, так любите жареное мясо, — он взмахнул рукой с факелом, и угли снова полыхнули. — Может быть, твои товарищи возьмут себе по паре кусочков от тебя. Припасов-то у вас осталось немного.
Барнаба поглядел на мертвеца, из головы которого торчал его кинжал, попытался подняться, но тут же со стоном рухнул навзничь. Бесполезно. До оружия ему не добраться никогда. Краем глаза он увидел, как к нему приближается еще одна пошатывающаяся фигура. Значит, погиб еще один член команды.
Восставший мертвец коснулся факелом его жилетки из овчины, и масло тут же загорелось.
— Сгори, проповедник! — воскликнул голос ветра.
От боли Барнаба не мог думать больше ни о чем. Он закричал и кричал, пока у горла были силы. Штанины снова горели. Он катался по льду, но не мог потушить огонь, факел снова и снова опускался на его тело, поджигая его снова и снова. А затем что-то вдруг рухнуло на землю рядом с ним. Голова восставшего мертвеца.
Сквозь пелену слез он увидел стоявшего над ним Колю. Как это возможно? Неужели он тоже — восставший мертвец?
Барнаба часто-часто заморгал, прогоняя слезы. Нужно посмотреть друснийцу в глаза! Но лицо товарища было скрыто в тени из-за яркого света лун-близнецов, светивших у него за спиной. Затем Коля опустился на колени рядом с ним и принялся забрасывать пламя снегом. Стал бы так поступать восставший мертвец? Но это чудо, что Коля оказался живым! Он потерял так много крови! Может быть, это последняя жестокая шутка духов бури, чтобы еще немного продлить его жизнь и мучения?
— Огонь слишком сильно проел твои штаны, — раздался голос. Неужели он на миг потерял сознание? В уцелевшей руке друсниец сжимал нож. Откуда он взялся?
Оружие опустилось. Барнаба услышал, как рвется ткань. Ему так хотелось потерять сознание. Эта боль… Такой боли он не чувствовал даже тогда, когда упал со скалы в своей потайной долине. И тогда ему помогла ксана. Взгляд затуманился от слез. Он обрел счастье, а Аарон отнял его. Он убьет бессмертного. Это цель его жизни.
— Кинжал… — пролепетал он. Для этого ему нужно проклятое оружие. Ни в коем случае нельзя оставлять его здесь!
— Не переживай, я осторожно. Я не пораню тебя, — произнес голос, похожий на голос Коли.
Барнаба приподнялся на локтях. Речь идет не о кинжале Коли! Нужно объяснить друснийцу, чего он хочет.
Его товарищ принялся отрезать обгоревшие штанины. Ткань сопротивлялась. Коля рванул ее и остановился, испуганно вскрикнув. Барнабе потребовалось одно мгновение, чтобы осознать, что именно он видит. Штаны были закатаны до колен, а под ними виднелось лишь красноватое мясо. Среди обрывков ткани виднелось что-то совершенно черное и обгоревшее. Его кожа! Она соскользнула с него вместе с тканью, как чулок, который снимают с ноги.
Жрец не мог даже закричать, он смотрел на свои ноги и не чувствовал боли. Ужас вытеснил все остальные чувства.
Коля поднял его. Неподалеку от сваи, за которую держался их умирающий собиратель облаков, горел огонь. Должно быть, он действительно ненадолго потерял сознание. Проповедник не помнил, как оказался здесь, но сейчас он лежал на чем-то. Не на земле. Что это, неужели постель? Откуда в ледяной пустыне может взяться постель? Высоко над ним раскололось небо, и за чернотой показался лучик света. К горизонту прокатился торжественный раскат грома, похожий на далекий барабанный бой.
У Барнабы кружилась голова. Холод пробирал до костей. Как же он устал. А боли не было.
— Ты храбро сражался в последнем бою, проповедник.
Что это, неужели же голос Коли? Он звучал странно и словно бы доносился сразу отовсюду. Рядом с ним стояла какая-то тень. Нужно посмотреть ей в глаза! Что в них? Лед? Или это живые глаза?
— Твои предки глядят на тебя, Барнаба. Они будут гордиться тобой. Ты облек славой весь свой род.
Что это за ерунда? Похоже на надгробную речь! Они должны были отнести его в укрытие, обработать раны. Он еще не сразился в своем последнем бою. Его предназначение заключается в том, чтобы убить бессмертного Аарона! Он живет только ради этого!
— Мы не отдадим тебя духам бури, друг мой. Ты же знаешь, они придут за тобой.
Барнаба хотел что-то сказать, но сил не было. Холод поднимался все выше и выше. Он настолько устал, что уже не мог открыть глаза. Должно быть, это просто страшный сон. Великая мать защитит его. Быть может,
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, взял его в себя, как уже поступил однажды, чтобы исцелить его. Барнаба знал, что раны у него были ужасные. Но ведь он — избранный проповедник Нангог… Богиня спасет его…
— Прощай, мой храбрый друг! — Существо, похожее на Колю, подняло факел и воткнуло его в странную постель, на которой он лежал. Вокруг Барнабы полыхнуло пламя, но боли он по-прежнему не испытывал, была лишь бесконечная усталость. Точно, это просто страшный сон. Когда он проснется, все будет хорошо… Он нашел лед мечты… Он освободит Нангог и свергнет бессмертного Аарона… Это его судь…
Потерянная невинность
— Чего она ждет? — прошептал Гламир.
— Я что, похож на эльфийку? — прошипел в ответ Галар. — Откуда мне знать, что происходит у нее в голове?
Два дня они поднимались по грязным тропам выше границы снегов, все выше и выше в горы. Айлин не сказала им, куда они направляются. Не знали карлики и того, для выполнения какого задания их отобрали. Поэтому теперь они сидели в снегу под низко нависшими тучами и наблюдали за Айлин, стоявшей на коленях примерно в сотне шагов от них. Может быть, она хочет открыть врата в новый мир? Единственное, что удалось узнать Галару, это то, что они пойдут в Нангог. Для этого им нужно будет пересечь Золотую паутину. Но почему же Айлин все никак не откроет чертовы врата? Может, она не умеет? Может, не получается заклинание? Нет, она точно ведет их всех на погибель.
Галар сделал медленный выдох. Какой смысл ломать себе голову над подобными вопросами. Карлик обвел взглядом длинную череду своих новых товарищей. Впереди стояли лагерем тролли: серокожие великаны ростом шага три, прокладывавшие им путь по глубокому свежему снегу, засыпавшему склон горы. Они были страшно злы, потому что эльфы приказали им нести все тяжелое обмундирование, необходимое для экспедиции. Десять новых копьеметов, около сотни больших кожаных колчанов, по двадцать копий для орудия в каждом. Галар даже представить себе не мог, зачем им так много орудий.
Тролли назвали копьемет оружием трусов! Для них вопросом чести было встать лицом к лицу с противником. Галар фыркнул. Если бы в нем было три шага росту, он тоже считал бы точно так же.
— Ты видишь, как смотрят на нас эти крысолицые? — прошептал Гламир. — Только и ждут шанса выстрелить нам в спину. Нам конец настанет самое позднее после того, как подохнет эта проклятая эльфийка. Как можно идти сражаться без меча? Ее высокомерие нас всех погубит!
— И какое нам, карликам, дело до дохнущих эльфов? — поинтересовался Байлин. — Нам это только на руку.
— Меня это волнует, потому что она ведет нас в битву, и мы подохнем вместе с ней! — проворчал Гламир. — Ты назад посмотри. Они вооружили всех этих грязных кобольдов арбалетами. Если Айлин не будет с нами, они немедленно начнут палить нам в спины.
— Интересно, тролли думают о нас то же самое?
Все трое уставились на Нира, задавшего этот вопрос.
— С чего ты взял, что тролли вообще умеют думать? — широко усмехнулся Гламир. — У них одно сплошное мясо.
— Они тоже постоянно оглядываются на нас и перешептываются. А с помощью копьеметов мы можем справиться с целой кучей троллей.
— Ты что, не видишь разницы между троллями, нами и проклятым кланом Ледяных бород? — спокойно поинтересовался Байлин. — Тролли несут оружие, которым мы могли бы причинить им вред. А у проклятых кобольдов оружие, которым они могут выстрелить нам в спину, уже в руках.
— Ты уверен, что тролли осознают это небольшое отличие? У них же нет ничего, кроме мяса.
Галар удивился, что Нир так стал вступаться за троллей. Судя по всему, расставание с малышом Фраром не пошло ему на пользу. Он стал раздражительным, в голову ему приходили самые странные идеи.
Галар недовольно окинул взглядом склон и поглядел на кобольдов. Их было точно намного больше сотни. Они перешептывались, переглядывались и смотрели вверх по склону. Галару показалось, что в глазах их он видит ненависть. Эти негодяи чертовски хорошо вооружены. Теплую одежду они принесли с собой. У них были плотные, подбитые шерстью плащи. Шапки из меха зайца-беляка и высокие сапоги до колен. Кроме того, у них были белые шарфы с бахромой, из-за которых их и прозвали Ледяными бородами. Стоило им упасть в снег, и они сливались с местностью. Новыми были только блочные арбалеты, полученные от эльфийского кузнеца Гобхайна. Да и те они выкрасили белой краской. У некоторых кобольдов были броские красные шерстяные шапки, совсем не подходившие к их маскировочной одежде. Галару уже доводилось слышать истории про эти шапки: говорили, что их окрашивали красным, окуная в кровь убитых карликов. Если это верно, то, как только они пойдут в бой, за спинами у них окажется две дюжины опытных убийц. При мысли об этом Галар содрогнулся. До сих пор он не говорил ни с кем из кобольдов, да и вообще для него эти мелкие негодники были все на одно лицо.
Оглядывая пятьдесят карликов, в число которых входил и он, приходилось признать, что чертовы Ледяные бороды были гораздо лучше подготовлены к ведению войны в условиях зимы. Из карликов же не стал маскироваться никто. Все были в развевающихся плащах, по большей части красных или синих, надетых поверх длинных отполированных кольчуг. Под ними — толстые камзолы, помогавшие сберечь тепло. Видно их было издалека: яркие пятна на фоне белой горы. Серокожие тролли вполне могли сойти за гранитные скалы. Айлин тоже была в белом. И не замаскированными получались только они. Неужели это сделано специально? Карлик перевел взгляд на эльфийку. Скорее бы уже…
Не успел он додумать мысль, как одна змея, созданная из алого, а вторая — из желтого света, взмыли вверх на снегу. Воздух завибрировал, словно в жаркий летний день. Бороды тут же стали топорщиться. Тролли беспокойно заворчали, а обе змеи склонили головы друг к другу, и появилась арка, заполненная непроницаемой тьмой.
— Вперед! — крикнула Айлин. — И не сходите с тропы! — Она повторила приказ еще и на языке троллей и на той тарабарщине, с помощью которой общались между собой кобольды.
«Что ж, мужества им не занимать», — признал Галар, наблюдая, как великаны, не колеблясь, устремились к воротам. Галар держался рядом с Гламиром. Дорога из желтого света пугала кузнеца. Он понимал, что этот свет должен быть прочным, по меньшей мере как камень, поскольку выдерживал воинов-карликов, шедших впереди, словно по мощеной дороге. Поставив первую ногу на магическую тропу, он увидел, что она слегка увязла. Ощущение было, словно он ступил на поляну, на которой только что паслось стадо овец и короткая трава пружинит под сапогами.
— Я предпочитаю угри, — проворчал шедший рядом Гламир, осторожно ощупывая тропу костылем.
— Вперед, трусы! — заорал сзади кто-то из кобольдов.
Гламир выругался и побрел дальше.
Впереди послышались разъяренные крики. Кто-то завизжал, словно его режут. А затем послышался низкий, громоподобный боевой клич троллей. Галар снял с пояса секиру, а шедшие впереди карлики устремились вперед.
Справа и слева от Золотой тропы, по которой они шагали, царила непроницаемая тьма. По рассказам Галар знал о тропах альвов, что они подобны мостам над бездонной пропастью. Один неверный шаг — и тебе конец.
Шум драки впереди нарастал. Галар увидел кусок красного неба. Значит, другая сторона уже близко! Судя по всему, тролли уже вышли из магических врат. Сзади напирали другие карлики. Из-за костылей Гламир двигался слишком медленно. Просто безответственно брать с собой в битву калеку-кузнеца из Железных чертогов.
За их спинами появился Байлин. Раскинув руки в стороны, он пытался сдерживать давление.
— Я справлюсь! — заявил запыхавшийся Гламир. На лице его читалось отчаяние. Он прекрасно знал, что всем мешает.
И вдруг в темноте, шагах в пяти, показалась фигура. Дитя человеческое? Оно бежало прочь от красного неба. По щекам у него бежали слезы. У мужчины было темное суровое лицо и ни малейшего намека на бороду. Черные волосы доставали до плеч. На нем была толстая шерстяная безрукавка, ноги обмотаны шерстяными тряпками. Галар видел бегущего всего несколько ударов сердца, а затем мужчина скрылся во тьме. Здесь была и вторая тропа альвов, пересекавшая их тропу под острым углом и тоже ведущая к воротам! Показались и другие люди. Некоторые были ранены, но все они то и дело испуганно оглядывались.
В лицо Галару ударил ледяной ветер. Он вышел из пустоты междумирья и оказался на широкой заснеженной равнине посреди ожесточенного сражения. У ворот снег был пропитан кровью. От криков заболели уши.
— В укрытие! — закричал Гламир и бросился навзничь, увлекая за собой Галара. Прямо на них пятился тролль. На груди у него сидела тварь, подобной которой Галар никогда прежде не видел: она была черной, с огромной головой, и в широко раскрытой пасти было видно лицо. Когтистая лапа вонзилась в живот тролля. Оттолкнувшись от него, тварь взмыла вверх, и вторая рука чудовища разорвала горло пошатнувшемуся троллю. Великан с грохотом рухнул на снег всего в нескольких дюймах от Гламира и Галара. Но даже умирая, он крепко сжимал черную тварь своими массивными руками, крепко прижимая ее к себе. Из Ничто вылетел кобольд и приставил к голове извивающейся твари арбалет. Болт пробил массивную гомону и вылетел с другой стороны вместе с фонтаном крови.
Галар поднялся, поднял товарища. Нужно отойти от входа в Золотую сеть. Здесь шел самый ожесточенный бой.
В толчее он заметил Байлина и Нира, пытавшихся установить один из копьеметов, которые тролли побросали просто в снег.
Их союзники-великаны устроили настоящую бойню среди детей человеческих. Большинство из них практически не сопротивлялись и, кажется, были даже не вооружены. Опасны, судя по всему, были только черные твари, двух из которых Галар увидел в отдалении: они крались, словно кошки, оставляя когтистыми лапами страшные раны.
Повсюду среди сражающихся лежали большие корзины и мешки, словно они напали на караван с грузом. Но ни одного мула Галар не обнаружил.
— Внимание! — закричал у него за спиной Гламир.
Галар обернулся и поднял секиру. Стальные когти со скрежетом скользнули по широкому лезвию и царапнули кольчугу из отличнейшей серебряной стали. Карлик глядел прямо в перекошенное от ярости лицо, обрамленное двумя массивными челюстями. Что это, неужели что-то вроде шлема?
На него градом посыпались удары когтистых лап — слишком быстро, он не успевал парировать. Галар полностью положился да защиту отличнейшей кольчуги и в свою очередь стал пытаться нанести удар секирой. Судя по всему, его противник был несколько не в своем уме. Он фактически не пытался увернуться от ударов, и только сила собственных лап, всякий раз слегка отбрасывавших Галара назад, мешала ему получить под ребра отличнейшей секирой с короткой рукоятью.
Кузнец прекрасно понимал, что драться он никогда не учился. Он поскальзывался на пропитанном кровью снегу, пытался удержать равновесие, раскидывая руки в стороны, и получил удар, выбивший из руки секиру. Сразу же последовал удар, нацеленный прямо в лицо. — Галар откинулся навзничь, но времени выиграть не сумел. Одним прыжком воин в кошачьей маске оказался над ним, прижал его коленом к земле и занес руку для смертоносного удара, когда тень пролетела настолько близко к Галару, что на залитом потом лице почувствовалось дуновение ветерка.
Человек-зверь отлетел в сторону, через карлика переступила огромная фигура. Послышалось бульканье, гортанный крик и второй удар.
Когда Галар сел, тролль обернулся к нему и, ликуя, поднял наполовину разломанный шлем-маску.
— Храбрый парень! — хрюкнул он, и Галар узнал в нем Гроца, который всего пару дней назад пытался убить Байлина.
Шум битвы вдруг стих, слышны были только негромкие стоны. В голове еще немного шумело от полученных ударов, но Галар уже оглядывался по сторонам. Некоторые кобольды перерезали горла раненым людям. Айлин наблюдала и не вмешивалась.
Карлик постепенно начинал осознавать, что у большинства их противников в руках даже оружия не было. На спинах у некоторых все еще были корзины. Что они хотели унести отсюда такого важного, что стали жертвой нападения?
Галар поднялся, подошел к одному из убитых, открыл мешок, торчавший из корзины. Оттуда посыпалось что-то белое и крошащееся. Карлик раздавил его пальцами, понюхал.
— Это птичий помет, — удивленно произнес он. — Птичий помет! уже громче повторил он. — Мы перерезали отряд невооруженных носильщиков птичьего помета!
Грог взял свой каменный нож и отрезал одному из мертвых противников когтистую лапу, поднял ее вверх.
— Не невооруженных, — только и сказал он.
— Ну, было у них три-четыре охранника. Нас же больше двух сотен! — Он обернулся к Айлин. — Что все это значит? Против кого мы воюем?
Но эльфийке, судя по всему, было все равно.
— Невинные всегда погибают первыми, — холодно ответила она. — Судя по всему, возникла ошибка. Готовьтесь к маршу — она поглядела на горизонт, где скрылось кроваво-красное солнце.
С севера дул ледяной ветер, — Выступаем! — крикнула она уже громче. — Оставьте убитых. Нам нужно на север. Там находится город, который мы должны завоевать. Будет лучше, если мы придем туда еще ночью и застанем врагов врасплох!
— А как же убитые? — возмутился кобольд в красной шапке. Галар еще прежде обратил внимание, что он говорит от имени всего маленького народа. На груди у этого негодяя была перевязь работы карликов, оббитая тяжелыми серебряными монетами. Из-за спины у него торчала рукоять короткого меча.
— По моему опыту, мертвым безразлично, где лежать, — порыв ветра взметнул подол платья эльфийки. — Если мы сейчас устроим поминки, то до завтрашнего вечера придется оплакивать еще больше убитых.
— Подождать чуть-чуть! — крикнул Гроц, пробивая грудную клетку человека-кошки, чтобы вырвать у него сердце и проглотить у всех на глазах. Его действия были встречены одобрительным ревом остальных троллей.
Галар отвернулся. Во всем этом безумии виноваты небесные змеи. Их нужно остановить, и именно поэтому он здесь! И поэтому он будет держаться и не позволит водовороту жестокости захлестнуть себя. Нельзя, чтобы на него обратили пристальное внимание. Нельзя ничего говорить. Если он хочет, чтобы оставалась надежда на свержение небесных змеев, то нужно застать их всех врасплох Краем глаза он заметил Байлина. Капитан из Железных чертогов был бледнее мела. Сколько времени он сумеет противостоять этому безумию? Галар не испытывал к Байлину особой симпатии, но этот воин был человеком искренним, для которого честь была не пустым звуком, от происходящего он
может сломаться.
Галар поглядел вперед. Перед пронизывающим до костей ветром по равнине двигались снежные вихри, и казалось, будто духи этой Земли поднялись, чтобы посмотреть, как дети альвов лишились невинности. Карлик с горечью улыбнулся и подошел к Гламиру, стоявшему поодаль с опущенной головой. Конечно, все это просто романтические бредни! Отряхнув снег с одежды, он последовал за жутковатой эльфийкой. В своем длинном платье без рукавов она казалась единым целым с этой снежной равниной, и Галар ни капельки не сомневался, что вместо сердца у нее был осколок льда.
Че
В ветре, дувшем с севера, была какая-то магия. Айлин снова и снова открывала Незримое око и вглядывалась в ночную тьму. Что-то было не так с этими вихрями, несшимися надо льдом вместе с ветром. В них чувствовались слабые ауры, словно бы за тонкой снежной пеленой скрывалось что-то еще.
— Вперед! — подгоняла она отряды. Коротконогие кобольды и этот карлик-калека отнимают слишком много времени. Как жаль, что небесные змеи не послали с ней пятерых драконников вместо этих двух сотен калек! Маленьким отрядом они смогли бы добиться большего, двигались бы быстрее и легче маневрировали. И не было бы жертв среди своих в первом же сражении. Эти люди-ягуары сражались славно! Оставалось надеяться, что в поселении, которое они должны взять штурмом, их не поджидают еще несколько этих влюбленных в смерть берсерков.
Смысл этого рейда ускользал от Айлин. Ей был отдан недвусмысленный приказ ждать, пока она не почувствует, что в том месте, куда им необходимо попасть, открылась звезда альвов. Небесные змеи обладали точной информацией насчет того, в какое время дня этого следует ожидать. Но какой смысл был уничтожать колонну носильщиков? Будучи драконницей, она научилась не задавать вопросов, выполняя поручения небесных змеев, но все ее подчиненные к подобному не привыкли. Она не знала, как вести себя с этим склочным карликом, Галаром, который презирал ее из-за случившегося и не перестанет задавать вопросы, на которые у нее нет ответа. Лучше бы она отправилась на это дело с одними только кобольдами и троллями. Они не ломают себе голову над происходящим.
Эльфийка снова окинула взглядом ночную равнину. Несмотря на то что обе луны оставались скрыты за облаками, было поразительно светло. Огромная ледяная равнина отражала свет звезд. Ома
отчетливо увидела танец маленьких вихрей. Что это? Ей казалось, что за ней наблюдают. Все инстинкты предупреждали о притаившемся где-то неподалеку враге. Об опасности, относительно которой ей ничего не говорили небесные змеи.
Впереди надо льдом колыхался туман. Утоптанная дорога, по которой они шли до сих пор, вела прямо к полосе тумана, которая походила на белую стену, возникшую посреди равнины. Айлин подняла руку и подала остальным знак остановиться. Услышав недовольное бурчание, эльфийка вздохнула про себя. Они во вражеской стране и брошены на произвол судьбы! Почему эти недоумки не могут помолчать? Никто не знает, что притаилось в тумане.
Странно, но на этот раз именно кобольды без приказа покинули строй, рассыпались и спрятались в ложбинки, и благодаря своей белой одежде практически слились с местностью, сняв даже свои дурацкие красные шапки. Судя по всему, плохой опыт был им не в новинку.
Айлин отскочила в сторону от дороги и осторожно вошла в туман. Услышала разбивающуюся о скалы воду. Снег под ногами был рыхлым и прилипал к сапогам. А затем эльфийка увидела темную реку, от которой поднимался туман, силуэт деревянного моста, дальний конец которого терялся в клубящейся дымке.
Осторожно вернувшись на дорогу, она приблизилась к мосту. Стражи не было. Укреплений на мосту тоже. Даже ворот и башни. Судя по всему, дети человеческие совершенно не ожидали нападения.
Как и приказывали драконы, несколько человек сумели уйти через Золотую паутину. Сколько может понадобиться времени, прежде чем подойдет подкрепление? Один день? Два?
В сторону города не побежал никто. Тамошние обитатели не догадывались, что их ожидает.
Айлин снова вернулась к своим воинам.
— Впереди мост. Кажется, он довольно прочный, но тролли все равно пойдут по одному, соблюдая интервал в три шага. Ты понял, Гроц?
— Думаешь, я такой тупой? — обиженно поинтересовался тот. — А что с сучками?
Айлин поняла не сразу.
— Ты имеешь в виду копьеметы?
— Точно! Оружие трусов!
— По мосту носильщики парами не пойдут. Вы сможете пронести орудия по одному?
— Легко.
Неужели ей послышалось какое-то высокомерие в голосе тролля?
— В таком случае так и сделаем.
Гроц рыкнул, передавая своим ребятам приказы и указывая рукой в туман. Не переспрашивая, великаны перестроились и распределили оружие.
Айлин огляделась по сторонам в поисках кобольдов. К этому моменту они отошли еще дальше от дороги. Неужели собрались дезертировать? Эльфийка открыла Незримое око. Ауры выдавали присутствие маленького народца. А они те еще смутьяны. Если станет туго, рассчитывать на них будет нельзя.
— Че! — Айлин указала на кобольда, лежавшего в укрытии шагах в ста от нее. Не будь Незримого ока, она не увидела бы его, но его ауру нельзя было спутать ни с чем. Пурпурный цвет мстительности смешивался с золотым цветом благородных и бескорыстных чувств. Ни у одного другого кобольда не было настолько очевидных противоречий в душе. Че предпочел бы продолжать драться с карликами, ему не нравилось, что его отправили воевать с детьми человеческими. Он мечтал о том, чтобы основать свободное королевство кобольдов, где их не будут брать в плен ни тролли, ни карлики, ни эльфы, обращавшиеся со слугами-кобольдами хуже, чем с охотничьими борзыми. И ради воплощения этой мечты он готов был заплатить сколь угодно высокую цену, посвятив ей всю свою жизнь.
Че не заставил себя долго ждать. Если она напугала его, легко обнаружив в снегу, то виду он не подал и вышел вперед, вызывающе усмехаясь.
— Что стряслось, красавица? Ищешь настоящего мужика? Тебе повезло, он прямо перед тобой.
— Отлично, в таком случае собери всех настоящих мужиков своего роста и веди их через мост. Следуйте за троллями. Карлики будут замыкающими.
Кобольд отвесил ей нарочито низкий поклон.
— Твои желания для меня закон, красавица, хотя я считаю, что просто стыдно тратить ночь с тобой на прогулку.
— Никогда не знаешь, чем закончится ночь, — усмехнулась она ответ.
Че удивленно уставился на нее, а затем широко усмехнулся.
— Я готов к неожиданностям, — и с этими словами он быстро удалился. Он был головорезом и вором, мятежником и лжецом, во Айлин он нравился. Было в нем что-то такое, что сложно было облечь в слова… Казалось, он не знает, что такое «невозможно» или, по крайней мере, отказывается его принимать, и было в его энтузиазме что-то заразительное. На душе у Айлин стало немного полегче, когда она пересекла мост последней, прямо за карликами. Несмотря на ощущение, что за ними кто-то идет, эльфийка ничего не видела, но что бы это ни было, она готова была встретиться с этим лицом к лицу, когда настанет время. Она — драконница! Она умеет справляться с невозможным. Стыдно, что потребовался кобольд, чтобы напомнить ей об этом!
Отставшие
Почти в миле к северу от моста они обнаружили
город. Галар был потрясен открытием, что у детей человеческих называется городом. Никаких тебе укрепленных стен. Две единственные башни представляли собой довольно странные сооружения, из стен которых торчали длинные балки. Они располагались в центре скопления невысоких домов на большой площади. Галар даже представить себе не мог, зачем они вообще предназначены. Уж точно не для защиты.
— Чувствуешь запах? — прошептал Нир.
Оба они стояли, прислонившись спиной к стене дома, вплотную к углу улицы, за которой начиналась площадь. Айлин решила, что карлики должны осторожно пробираться б центр поселения, в то время как кобольды позаботятся о домах на окраине. Троллей из отряда Гроца оставили в качестве резерва.
Галар втянул носом холодный воздух. Сильный мороз донимал. Наверное, он слишком долго прожил в пещерах, отвык от настоящих холодов, и теперь с ними не могла совладать даже самая теплая одежда.
— Где-то здесь горит костер, — прошептал ему Нир. — Значит, город все же не заброшен.
Галар кивнул. Несмотря на то что его удивляло то, что до сих пор им не встретился ни один человек, о том, что город покинут, он даже не думал. Иначе какой смысл драконам приказывать им атаковать брошенный город?
На противоположной стороне улицы показался Байлин. Он шел, пригнувшись, держал на уровне груди заряженный арбалет. Вдруг карлик остановился и помахал им рукой. С его позиции можно было видеть площадь за углом дома. Он поднес два пальца к глазам и ткнул указательным пальцем в сторону площади. Значит, что-то увидел.
Галар
проверил, не соскользнул ли болт с направляющей арбалета. Оружие было заряжено. Настало время встретиться с жителями заброшенного города! Он решительно вышел из-за угла дома. На площади не было ничего живого. Из-за яркого света лун было светло, почти как днем. Ветер гнал поземку, и она закручивалась в
три вихря, круживших по рыночной площади. На другой стороне стояло большое здание, с крыши которого свисали длинные сосульки. За большим сугробом, у самой стены, мерцал едва различимый желтоватый свет. В небо уносился дым.
Уже не стараясь прятаться, Галар вышел прямо на середину площади, слегка опустив готовый в любой момент выстрелить арбалет, исполненный решимости убить всякого, кто решит остановить его. За ним по скрипящему снегу последовали товарищи.
Ни шевеления. Галар недоверчиво поглядывал на окна стоявших вокруг домов. Все они были забиты досками. Нигде ни огонька. Только там, впереди, где на стене дома плясали отблески пламени. По спине у карлика стекал пот. Что-то было здесь, что-то подстерегало его, он чувствовал это совершенно отчетливо. Злая сила, желающая погубить его. Он не был трусом, но идти на врага, который не показывается, это было не по нем!
Обойдя сугроб, он увидел покрытую обледеневшим снегом лестницу, ведущую вдоль стены дома в подвал. На ступеньках отражался свет скрытого внутри костра. Маслянистый дым поднимался вверх, заставлял слезиться глаза.
— Нужно позвать Айлин, — прошептал Байлин, вставший рядом с ним и тоже смотревший на лестницу. — Мы не знаем, что ждет нас внизу.
— Нет, знаем! Мы найдем там ответ на вопрос, почему этот город заброшен. И я намерен получить его самостоятельно, не полагаясь на то, что скажет мне лживая эльфийка. Я хочу увидеть, что там! — И с этими словами он стал спускаться по лестнице. Лед скрипел под тяжелыми подкованными сапогами. Дым теперь проник до самых легких. Неужели эти чертовы люди не знают, как делать камины? Неужели выпускают дым из помещения просто через какое-то отверстие?
В конце лестницы обнаружилась открытая дверь. Прямо посреди прохода стояла большая жаровня, в которой полыхало пламя высотой в человеческий рост. Ослепленный Галар никак не мог разглядеть, что скрывается за ним. Он видел лишь другие огоньки, поменьше, да похожие на тени силуэты. Гортанные голоса что-то говорили на незнакомом языке.
Носком сапога Галар отодвинул жаровню из проема к стене, образовав проход, достаточный для того, чтобы пламя не коснулось его. Послышались взволнованные возгласы.
Внезапно рядом с ним прямо через пламя перемахнула белая фигура. По подвалу покатилось эхо испуганных криков, а затем все их перекрыл уже ставший слишком знакомым голос. Айлин!
Слов ее Галар не понимал. Она что-то настойчиво говорила детям человеческим, но ее перебил чей-то жалобный и громкий голос.
Протиснувшись мимо жаровни, Галар тоже вошел в подвал и встал рядом с эльфийкой. Помещение оказалось больше, чем он предполагал. Судя по всему, оно было больше расположенного над ним дома и уходило даже под рыночную площадь. Повсюду, даже в многочисленных нишах, валялись грязные мешки, на которых сидели исхудавшие и изнуренные люди.
— Поставь жаровню на место, — приказала Айлин. — Насколько я поняла, пламя отгоняет злых духов.
«Что за детские сказки», — подумал Галар, но спорить не стал.
Едва жаровня вернулась на место, как по подвалу прокатился вздох облегчения. Кажется, Айлин дети человеческие не боялись. Возможно, приняли высокую эльфийку, мастерски владевшую их языком, за свою, но зато на него косились с явным недоверием.
Когда Айлин снова заговорила с ними, отчаянно жестикулируя, Галар стал украдкой наблюдать за ней. Откуда она так хорошо знает язык людей? И о чем они говорят? Как же бесит, когда не понимаешь ни единого сказанного слова. Эльфийка может потом сказать все, что угодно. В том числе и правду… Ему никогда не узнать наверняка. Айлин как раз снова указала на дверь, через которую они вошли.
Некоторое время продолжались дебаты. Затем в конце концов стало спокойнее, и эльфийка обернулась к Галару. Жалкие людишки, сидевшие в подвале, выглядели подавленными.
— Выходим! — приказала Айлин. Галар отодвинул жаровню немного в сторону, протиснулся вдоль стены. Едва Айлин перемахнула через пламя, как кто-то внутри передвинул жаровню на место.
— Я не буду участвовать в этом, если ты прикажешь убить и их. — заявил он, когда они вместе поднимались по обледеневшей лестнице. Он понятия не имел, что только что произошло в подвале, но намеревался обороняться.
— С чего ты взял, что я прикажу убить их? — резко поинтересовалась Айлин.
— Судя по опыту у звезды альвов…
Ома вдруг повернулась к нему.
— Я тоже не могу отменить случившегося там. Здесь, в подвале, не воины. Они мореходы и носильщики. Возможно, ты заметил, что они ужасно напуганы. Приняли меня за свою жрицу. Было довольно сложно объяснить им, кто ты такой. Я сказала, что ты низкорослый уродец. Подарок моему храму из королевств по ту сторону Великой воды.
— Вот спасибо, — ледяным тоном ответил Галар.
— Они боятся каких-то духов, которые бродят здесь ночами. Поэтому они и собрались в подвале. Говорят, что огонь не пропускает духов.
— Духов? Ты что, им поверила?
Айлин нерешительно кивнула головой.
— Будь мы в Альвенмарке, я решила бы, что это бабушкины сказки. Но этот мир совсем другой… — Она пожала плечами. — Возможно, это пустая болтовня, но нам придется быть осторожными. Они сказали, что днем опасности нет, духи приходят только по ночам. Дети человеческие утверждают, что они оседлали северный ветер.
— А что делают эти трусь! при свете дня? Выходят из своего подвала?
Айлин холодно улыбнулась.
— Нет. Они больше не покинут свое убежище. Я сказала им, что теперь пришли еще и серые великаны с севера. Ужасные людоеды, которые будут охотиться на них. Наши друзья уверены, что в безопасности они могут быть только внизу. У них есть припасы и жир для поддержания огня. Ближайшие дни они переживут, пока здесь все не закончится.
— А что это должно произойти в ближайшие дни?
Айлин смерила его пренебрежительно-дерзким взглядом, как умели делать только эльфы.
Во-первых, здесь останутся двое наших троллей. Самые глупые из этого отряда недоумков.
— А, серые великаны, — понял Башар.
— Вот именно. Если кто-то из детей человеческих все же выйдет из подвала и увидит троллей, то быстренько заползет обратно под землю.
Эта формулировка не понравилась Галару. Ничего плохого в том, чтобы жить под землей или под горой, нет!
— Кроме того, здесь останется твой одноногий дружок. Он будет мозгом обоих троллей.
— Не думаю, что Гламиру это понравится. Он…
— Неважно, что ему понравится, а что нет. Он получит приказ и будет подчиняться! Для него же так будет лучше. Остальные вернутся к мосту. Там мы дадим сражение, поскольку его защищать удобно. А этот
город без стен удержать невозможно. Просто огромная ловушка.
— А какой такой атаки нам следует ожидать?
Эльфийка посмотрела на него, как на идиота.
— А ты как думаешь? Думаешь, на нас теперь нападут эти духи? Придут дети человеческие! Тысячи. Наше присутствие здесь — это провокация.
Мы начали вторжение в Нангог от имени детей альвов. Они захотят уничтожить нас любой ценой.
Галар все еще не понимал, что все это значит.
— А за что мы вообще сражаемся? Здесь же, кажется, нет ничего, кроме птичьего помета. Разве у нас, в Альвенмарке, мало такого?
Айлин безрадостно хмыкнула.
— Здесь идет речь не о чем-то столь осязаемом как помет. Мы сражаемся за свободу Альвенмарка и Нангога, будем проливать кровь за идеалы. Мы воины света, мы изгоняем тьму из этого мира.
Галар не понял, говорит ли она серьезно или иронично.
— Для воинов света мы пролили чертовски много невинной крови.
Насмешливость Айлин тут же исчезла. Она кивнула.
— И чтобы это не повторилось, мы оставим здесь твоего друга и троллей. У моста мы убьем много детей человеческих, но на этот раз это хотя бы будут воины. В конце концов они просто сметут нас. Ты заметил, что у них ноги подлиннее, чем у тебя, правда?
Галар кивнул.
— Когда они прорвут наш строй, лучше будет, чтобы Гламира там не было.
— Значит, ты знаешь его имя! — Карлик был потрясен. Он-то думал, что
все они ничего не значат для этой хладнокровной эльфийки.
— Конечно, знаю. Каждого по имени. Гламир умер бы первым, когда пройдет время сражений и когда нужно будет просто быстро бежать. Поэтому он останется здесь.
Галар совсем растерялся.
— Неужели нет никакой надежды на победу? Нельзя ему умирать здесь! Его судьба свергнуть небесных змеев! Его предназначение в гораздо большем!
— Эта победа будет очень важна для детей человеческих, и было бы глупо недооценивать их. Я совершенно уверена, что им удастся удивить нас.
— Да, но разве мы не имеем значения для небесных змеев? Нельзя ведь начинать войну, не будучи уверенным, что ты победишь.
— Я считаю, что в конце концов мы, дети альвов, победим. Бот только я сомневаюсь, увидим ли мы конец войны. Мы не более чем песчинки, подхваченные бурей.
Галар выругался.
— То есть все наши действия бессмысленны?
— Да нет же, — страстно воскликнула Айлин. — Мы подобны искре, от которой разгорается пламя войны.
— Отличная речь перед битвой! Теперь мне хочется, чтобы я не знал всего этого!
— Ты спросил меня, не сражаемся ли мы за кучу помета. Эта война началась, потому что правители обеих сторон боятся. Девантары думают, что дети человеческие не смогут жить без того пропитания, что добывают в Нангоге. А небесные змеи боятся, что следующее, что сделают дети человеческие, — это потянутся в Альвенмарк — как только покорят Нангог. Гора помета — это было действительно проще, но мы сражаемся со страхами властьимущих.
— Зачем ты рассказываешь мне все это? Разве ты не боишься?
— Нет, — не колеблясь, ответила Айлин. — Мне кажется, что у тебя есть некое пристрастие к заведомо проигрышным затеям. Ты хочешь доказать всему миру, что можешь совершить то, что считают невозможным все остальные. Поэтому ты будешь стоять на мосту до последнего. Я рассказала тебе все это, чтобы, говоря с Гламиром, ты был убедителен. Мне все равно, какую сказку ты ему расскажешь, главное, чтобы тебе удалось убедить его остаться здесь. Понимая, что у моста он в любом случае погибнет, ты будешь говорить много убедительнее. Так что работай как следует! — И с этими словами она ушла, а карлик остался стоять на широкой площади.
Галар был озадачен. Она предоставила ему свободу, возможность рассказать Гламиру какую-нибудь лживую историю, чтобы его товарищ поступил именно так, как хочет она. Может быть, Айлин и с ним так же поступила? Раздражаясь все больше, он обошел большой сугроб, закрывавший лестницу. Он будет у моста, чтобы выяснить, где правда, а где — ложь.
— Чего вы там внизу так долго разговаривали? — Гламир стоял с подветренной стороны сугроба и выглядел ужасно замерзшим.
— Она хочет оставить здесь троллей, чтобы они присматривали за этими чертовыми людишками в подвале.
Гламир нахмурился.
— Почему?
— Мы будем сражаться у моста. Она боится, что эти идиоты вооружатся и нападут со спины. По крайней мере, она так говорит. Утверждает, что эта резня после нашего выхода в Нангоге не даст ей спокойно жить, но я не верю ни единому ее слову. Если бы она действительно заботилась о жизнях детей человеческих, то не оставила бы здесь троллей.
Гламир задумчиво почесал бороду.
— В этом что-то есть.
— Ты же помнишь, что сделал Гроц сразу после сражения? Стал жрать! И именно это тролли сделают снова, когда Айлин вернется с нами к мосту. Они устроят в подвале бойню, а люди будут едой на пиру наших победителей. Но Айлин все равно.
— Вот сука эльфийская, — зашипел Гламир. — Ничем не лучше проклятых драконов.
— Мы же поклялись, что нужно положить конец развязанной небесными змеями бойне. И здесь мы можем исполнить свой долг.
— Что ты задумал?
— На костылях ты передвигаешься слишком медленно. Никто не заметит, если ты немного отстанешь на марше. Пока остальные нейдут к мосту, ты останешься здесь и будешь присматривать за троллями. И если они решат зарубить детей человеческих, ты воспользуешься арбалетными болтами, которые мм снабдили наконечниками для убийства драконов.
Гламир покачал головой.
— Мне это не нравится. В принципе, мне эти люди безразличны.
— Посмотри на это с другой стороны, — решительно возразил Галар. — Мы ведь сражаемся не за людей. Мы боремся с драконьим произволом! Если выживут эти дети человеческие, это станет нашей первой победой в войне с драконами, — он увидел блеск в уцелевшем глазу товарища и понял, что победил. Что бы ни случилось у моста, один карлик, у которого есть стрелы для убийства драконов, уцелеет. И это было самое главное.
Освобожденные духи
В лицо Ливианне ударил приятный прохладный ветерок, когда она вышла из светящихся врат в Нангоге. Тропы альвов привели ее на поросший скудной растительностью склон горы. Над ее головой ветер гнал море облаков, застилая небо над узкой долиной.
Над красноватыми скалами свет был поразительно ясен. Эльфийка присела и задумчиво оглядела величественный пейзаж. Она находилась шагах в двадцати над облаками. Глядя на несущиеся мимо облака, на душе у нее становилось спокойнее. Можно было подумать о своих мертвых детях и об Анату.
Что сделали девантары? История ее любви к Пурпурному, судя по всему, была совершенно иной, нежели об этом говорилось в легендах. Ливианна не сомневалась в том, что Анату полюбила дракона. Сама она прекрасно представляла себе неотразимость небесных змеев. Если один из них смотрел на тебя, это ощущалось как величайшее счастье и мучительная тоска одновременно. Счастье — потому что они обратили на тебя внимание, а тоска потому, что нет ничего хуже, чем оказаться недостойным их пристального взгляда. Интересно, чувствовала ли то же самое Анату? Чего они с Пурпурным хотели добиться? И как именно погибли? Кто были те тайные помощники, поддержавшие Ишту в сражении с Анату и Пурпурным?
Эльфийка примирительно поглядела на кольцо умершей верховной жрицы по имени Ияли, которое надела на большой палец левой руки. Остальные ее пальцы оказались слишком тонкими, чтобы удержать его. Погибшая вызывала у Ливианны уважение. Насколько преданным человеком нужно было быть, чтобы броситься в ванну с кислотой?
Нужно вызвать ее дух из тьмы времен. Если верно то, что говорил Вепреголовый, и Уста Богини действительно делила все мысли со своей госпожой, то она знала и об интриге, жертвой которой пали Амату и
Пурпурный. Лишь одно существо в Альвенмарке могло сплести подобные чары. Сама она не сумела бы вызвать дух жрицы, погибшей сотни лет назад в другом мире.
Ливианна прислонилась к скале и посмотрела на проносившиеся мимо облака. Она могла бы стоять так до скончания времен, оставаясь пленницей игры природы и своих сомнений. Правильно будет пойти к Золотому и доложить о полученных результатах, решила она. Станет ли она просить его помощи при вызове умершей жрицы к насколько высока тогда будет ее доля в разрешении загадки? Она хотела предстать перед ним, блестяще справившись с заданием, а не с просьбой о помощи.
Эльфийка чувствовала тревогу Зеленых духов, обретших пристанище в ее теле. Она должна отпустить их на свободу. Именно они помогли ей напасть на след. Целую эпоху были они пленниками тех пещер, где девантары прятали половинку сердца Нангог. Утешатся ли они, снова оказавшись в своем мире, даже не имея телесной оболочки?
Ливианна расслабилась, освободила магические путы, наложенные на создания древней богини, сделала глубокий выдох, отпустила духов — и они полетели на волю: бледно-зеленый свет червячками вырывался из ее носа и рта, спиралями вился вокруг ее тела, кружась, поднимался в небо и замирал. На фоне чистого воздуха они были почти невидимы. На несколько ударов сердца Зеленые духи повисели над ней, а затем стали спускаться, словно змеи, скользящие по стволу дерева, снова закружились вокруг Ливианны, образуя плотную спираль.
Ледяной холод окружил эльфийку, и в то же время ее захлестнула эйфорическая уверенность — чувство, которое ей не доводилось испытывать давно. Возможно, это была обыкновенная радость от возвращения к жизни, охватившая ее целиком. Все сомнения улетучились, словно утренняя дымка под лучами набирающего силу солнца.
Ливианна предстанет перед той единственной, кто сможет помочь ей. Той, которая потребует за свою помощь высочайшую цену. Той, которая в своей слепой ненависти наверняка совершенно забыла о том, кому обязана своей жизнью. Перед Махтой Нат!
Зеленые духи полетели прочь, слившись с проносившимися мимо облаками. Какое-то мгновение их свет в белой дымке напомнил далекую зарницу, а затем они исчезли.
Драконница произнесла слово силы, и открылись врата в пропасть между мирами.
Кто заглянет за зеркало
Ишта удивилась, увидев своего брата, Вепреголового, стоявшего на коленях у большого черепа. Давно он не приходил сюда. Всякий, входя в зал для собрании, вынужден был пройти мимо черепа Пурпурного, чтобы никто и никогда не смог забыть о предательстве Анату, равно как и о назначенном ей наказании. Однако никто из братьев и сестер давно уже не останавливался здесь, чтобы послушать безумную болтовню Анату.
Она неслышно прошла через обрамленный по обе стороны рядами колонн зал, ругая про себя заключенное в этих стенах заклинание. Она сама его сплела. Здесь была искажена реальность, перекошены время и пространство. Почти так же, как в том зале для собраний, в который вызвали их всех. Эти заклинания обеспечивали полную защиту от нападений. Даже если башня полностью разрушится, они будут в безопасности, поскольку зал для собраний находился на самом деле вне ее стен, хотя любому могло показаться, что это не так. Даже сама Ишта не могла сказать, где именно они находятся. Слишком чуждой была эта магия, и она никогда не осмеливалась пройти этой дорогой дальше. Возможно, он вел в то место, которое альвы называли Лунным светом.
Череп дракона стоял у противоположной стены, рядом с дверью, ведущей в зал для собраний. Ишта решительно направилась к нему, но, когда она почти дошла до черепа, она снова, как по мановению невидимой руки, снова оказалась у лестницы, ведущей наверх, в этот чертог, ставший гробницей для Анату. Ее темная магия мешала Анату залечить раны, не давала преодолеть шок, и она столетие за столетием переживала один и тот же ужасный миг ранимости и беспомощности, не в силах облечь свои мысли в понятные слова. Если бы ее достали из черепа и отнесли в другое место, возможно, она поправилась бы и поведала тайну смерти Пурпурного. Но никто не решится освободить Анату, разве что ее брат, Вепреголовый.
Ишта знала, как сильно он любил сестру, но именно поэтому она меньше всего опасалась любопытства с его стороны. Слишком велик был его ужас, когда он узнал, что его любимица связалась со старым драконом. Почему он пришел сюда именно теперь, после того, как столько веков избегал Анату?
Ишта решительно во второй раз направилась к черепу дракона. Не шевельнулось ли что-то в глубокой тени глазниц? Может быть, Анату смотрит на нее? Предупреждает Вепреголового?
Ишта снова перенеслась в пространстве. Каменный крестовый свод над ней скрипнул, и на миг ей показалось, что колонны на краю поля зрения отодвинулись дальше.
В третий раз направилась Ишта к драконьему черепу. В этом зале никогда нельзя было знать, сколько раз придется отправиться в путь, чтобы действительно добраться до двери на другом конце зала. Внезапно она оказалась рядом с Вепреголовым, словно совершив огромный прыжок по воздуху. Тот испуганно обернулся к ней, и девантар услышала плаксивый голос Анату:
— За зеркалом… Ищи за зеркалом! Истина там! — Сестра просунула руку между драконьими зубами, каждый из которых был длиной с меч. Она была грязной и покрытой коростой, пальцы скрючились, словно звериные когти, ногти вросли в плоть и потрескались.
— Тебе жаль ее? — с притворным сочувствием в голосе поинтересовалась Ишта.
Вепреголовому потребовалось чуть больше времени для ответа, чем следовало бы.
— Она понесла наказание, соизмеримое со степенью ее предательства.
Он не схватил Анату за руку, которую она так отчаянно тянула к нему. Вместо этого он обернулся к Иште.
— Предательство не прощают, и даже спустя тысячу лет за него необходимо наказывать.
В его словах прозвучала едва уловимая угроза, это заставило Ишту насторожиться. Даже несмотря на то что Анату, как обычно, твердила безумные речи про истину за зеркалом, девантару показалось, что Вепреголовый о чем-то догадывается. Среди братьев и сестер он считался не самым умным. Возможно ли, что он напал на след окружавшей Анату тайны? Но как? Что она упустила? Какой след он смог найти спустя столько лет?
— Твое чувство справедливости делает тебе честь, брат, — с улыбкой произнесла она. — Но давай же направимся в зал для собраний. Нас ждут. Пернатый бегает по залу и квохчет, словно напуганный петух.
Ее вепреголовый брат улыбнулся.
— Да, пойдем. Раскроем тайну.
А это еще к чему? Он имеет в виду поведение Пернатого или что-то еще? Это был не тот легкомысленный, до мелочей знакомый ей брат. Что изменило его? Или это она придает его словам смысл более глубокий, чем кроется в них?
Высокие двери, ведущие в зал для собраний, распахнулись. Это место было жемчужиной ее чар. Почти все братья и сестры помогали ей создать это место, находившееся за пределами установленного порядка вещей, но идея принадлежала именно ей. С этим чертогом она была связана крепче, чем все остальные. Возможно, какая-то часть ее даже стала частью этих стен? В любом случае она не могла войти в зал, не почувствовав недомогания, перераставшего в тошноту по мере того, чем дольше она здесь оставалась и чувствовала на себе причудливое искажение пространства. По комнате бродили колонны, сотканные из светящейся тьмы, борясь со светом, блеска которого было недостаточно, чтобы отбрасывать тень.
— Наконец-то мы все в сборе! — сердито воскликнул Пернатый. — Что вас так задержало?
— Прошлое, — спокойно ответил Вепреголовый. Ишта заметила, что брат бросил на нее быстрый взгляд. Это плохо! Он что-то знает!
Впрочем, Пернатый на его ответ внимания не обратил.
— Дети альвов явились в Нангог, — провозгласил он срывающимся от злости голосом. — Они напали на шедший из Вану караван. Мои люди докладывают о серых великанах, напавших на них, и о подлых низкорослых чудовищах, засыпавших их градом стрел. Значит, они пришли с троллями и, возможно, сейчас уже захватили один из городов в Нангоге. Нужно реагировать! Нужно остановить это вторжение, прежде чем дети альвов закрепятся в Нангоге!
— Тебе не кажется некоторым преувеличением называть Вану городом, брат? — скептическим тоном поинтересовался Львиноголовый. — И какой прок от подобного захвата? Если бы дети альвов проникли в сердце населенных районов, я разделил бы твои опасения. Но Вану… Куда они пойдут оттуда? Вряд ли можно найти более отдаленное место в Нангоге.
— Ты бы не говорил так, если бы захватили один из
твоих городов, — резко осадил его Пернатый. — Что ты предлагаешь? Просто ждать и смотреть, что они предпримут дальше?
— Именно. Как раз это я и собирался предложить, — Львиноголовый отошел в сторону, увернувшись от одной из колонн из тьмы, бродивших по залу, делавших его необозримым и придававших ему некоторую жутковатость.
— Империи Цапоте нужны удобрения, добываемые в Вану, — вмешалась Ишта. То, что долгожданная война с Альвенмарком началась, радовало девантара. Она отвлечет братьев и сестер и даст возможность придумать отговорку, если придется, что-то делать с Вепреголовым. — Разве в Цапоте не предсказывают исключительно неурожайный год? Если к тому же не будет хватать удобрений для полей, империю нашего брата ожидает ужасный голод. Я уверена, что небесные змеи знают об этом! Именно поэтому они и атаковали Вану. И в подлости своей они наверняка рассчитывают, что мы не станем помогать брату, поскольку Вану находится слишком далеко от крупных городов и богатых земель, — она с довольным видом огляделась по сторонам и уверенно продолжала: — На первый взгляд Вану действительно не имеет никакого значения. Но если подумать, то он может вбить клин между нами, как союзниками. Если мы не встанем плечом к плечу во время первой же атаки, как мы сможем выиграть войну, которая с этого началась?
Из одной из темных колонн вылетели язычки пламени и из Живого света образовалась фигура статного воина с орлиной головой.
— Отлично сказано, сестра! Я за то, чтобы мы со всей решительностью отреагировали на это нападение. Давайте уничтожим детей альвов в Вану! Пошлем войско, настолько сильное, что они не смогут ему противостоять. Если первый же бой закончится сокрушительным поражением, они трижды подумают, стоит ли совать свой нос к нам и дальше.
Ишту веселила склонность брата к мелодраматичным выступлениям. Он любил их, так же, как и его подопечный, бессмертный Ансур, правитель Валенсии, чей город Зелинунт уничтожили небесные змеи.
— Давайте пошлем большое войско! — потребовал обычно рассудительный Великий Медведь. — Раздавим их!
— При всем уважении к вашей страстности, братья, — прошипела Зовущая Бури, — не стоит забывать и о здравомыслии!
Ишта не любила свою красивую сестру с волосами-змеями. Та с удовольствием стала бы правительницей одной из семи Великих империй, хоть и любила говорить о свободе и независимости. Она так никогда и не смогла смириться с тем, что Ишта заняла место Анату.
— Вы помните, где находится Вану? — продолжала Зовущая Бури. — Пошлите туда мужчин из степей Арама или с юга Валенсии, и детям альвов не придется даже поднимать оружие, чтобы победить их. Нангог сама всех перебьет. Там стоит очень сильный мороз, а по обледеневшим равнинам носятся свирепые бури. Нам нужны люди, привычные к такому климату, и они должны быть подобающим образом одеты для зимней войны.
— Нет, в первую очередь нам необходимо действовать быстро и решительно, — возразил Орлиноглавый. — Это сражение продлится не дольше нескольких часов. Мы проведем своих людей в Вану через Золотую сеть и тут же отступим.
— Тем не менее, осторожность не повредит, — низким голосом пролаял Белый Волк. — Я выставлю для этого похода тысячу степных всадников из Ишкуцы. Они привычны к лишениям и долгим суровым зимам.
— Я пошлю две тысячи друснийцев под предводительством бессмертного Володи, — прорычал Великий Медведь. — Очень крепкие ребята. Без холодов они чувствуют себя не в своей тарелке. Володи можно поручить командование всеми войсками. У него есть опыт ведения боевых действий в зимних условиях.
Ишта вспомнила, что на равнине Куш Володи стоял не на том конце поля битвы, но предпочла не возражать Великому Медведю. Если воинов будет достаточно, сгодится даже такой полководец, как Володи.
Другие девантары тоже предлагали войска. В конце концов пришли к выводу, что друсниец поведет в бой более семи тысяч воинов. Кроме того, все должно было произойти очень быстро. До момента начала атаки отводилось не более двух дней.
Когда собрание закончилось, Ишта отвела в сторону своего брата Длиннорукого, кузнеца, создавшего серебряных львов и многие другие чудеса. Он был низкорослым и настолько уродливым, что девантар с трудом заставляла себя смотреть на него.
— Кажется, былая любовь Вепреголового к Анату снова проснулась.
Ее братец-урод бросил на нее сладострастный взгляд.
— Я тоже подумывал о том, чтобы зайти к ней в драконий череп.
— Он разговаривает с ней, вот что я имею в виду.
Длиннорукий расхохотался.
— Да что разумного он может услышать? Она все так же болтает о том, что нужно что-то поискать за зеркалом. Ему скоро надоест.
— Я удивлена тем, что он вообще подошел к ней. Никто так не избегал Анату, как он. И вдруг — что я вижу, он стоит перед ее черепом и слушает ее бормотание. Нужно проследить за ним.
Брат раздраженно покачал головой.
— Я не могу. Ты хоть представляешь себе, сколько у меня работы? Все эти крылатые львы! Бессмертный Аарон заказал дюжину. И лучшее оружие для войны, планы перестройки поднебесных кораблей, доспехи…
— С каких это пор ты принимаешь заказы детей человеческих? — усмехнулась Ишта.
— Меня заставляет Львиноголовый, да еще тот брат наш, что любит превращаться в пламя. Даже Белый Волк прицепился. Все они думают, что мне достаточно щелкнуть пальцами, и…
Ишта подняла руки, словно бы защищаясь.
— Довольно! Я поняла. Я поговорю с Пернатым. Но я советовала бы тебе тоже выкроить время. Если выяснится, как встретились наша сестра Анату и Пурпурный, это будет стоить головы не только мне, — теперь ей наконец удалось полностью завладеть его вниманием.
— Да как это можно выяснить, спустя столько веков? Мы часто приходили в ее храм, там уже ничего не осталось. Все следы давным-давно стерлись.
— А если мы все же что-то проглядели?
Длиннорукий рассмеялся.
— Тогда проклятый Вепреголовый явно не тот, кто это обнаружит. На это ему не хватит таланта. Впрочем… — Он потер подбородок своими мощными, покрытыми сажей от долгой работы в кузне руками. — Думаю, я могу кое-что сделать. Я позабочусь о том, чтобы мы узнали, если он сунется в храм, — он посмотрел на нее, и глаза его похотливо сверкнули. — Однако тебе придется принять у меня браслет в качестве подарка.
— Зачем?
— Сейчас объясню, — он подошел настолько близко, что она почувствовала на руках его дыхание. — Скучаю по тебе, — прошептал он.
Все эти признания в любви были Иште противны, и она невольно отпрянула на несколько дюймов. Разочарование Длиннорукого было очевидно.
— Еще сорок два дня до следующей Небесной свадьбы, — ликующим тоном произнес он. — Считаю дни.
«Я тоже», — подумала Ишта. Дав ему обещание длиной в вечность, она допустила ошибку. Но он нужен был ей, без него Пернатый не согласился бы на ее план.
— Браслет… — начал Длиннорукий, но Ишта уже не слушала его. Мысленно она перенеслась в прошлое, в тот день, когда она заключила союз, изменивший всю ее жизнь.
Чужими глазами
Золотой выругался. Что произошло? Почему он перестал видеть Айлин? И вообще всех остальных. Остался только этот калека-карлик.
Для заклинания он выбрал двух троллей, чтобы видеть происходящее в Нангоге их глазами. В отличие от кобольдов и карликов, которых могла убить одна шальная стрела, троллей укокошить было непросто. Выбрал он этих двоих еще и потому, что они не отличались особым умом: никто не заметит, если заклинание начнет разрушать их рассудок. Все равно у них мозгов толком и не было.
Однако, возможно, именно в этом и заключалась ошибка. Он все так отлично продумал и теперь совершенно запутался. Почему эти двое остались в городе детей человеческих? Где остальная часть маленькой армии? Очень важно знать, что происходит в Вану. Ему нужны разведчики, чтобы в нужный момент перехватить управление и превратить неминуемое поражение в сокрушительную победу.
Он снова закрыл глаза и сосредоточился на обоих троллях. Прошло несколько ударов сердца. Выкрикнув слово силы, он почувствовал, как стягивается вокруг магическая сеть. Дракон снова глядел глазами троллей. Он не запомнил даже их имен.
Небесный змей видел перед собой унылую обледеневшую площадь, окруженную покосившимися хижинами. В поле зрения показался второй тролль. Губы уродливого великана шевелились, но Золотой ничего не слышал, он мог лишь видеть. Еще он мог говорить устами тролля, разум которого подтачивало заклинание, словно вгрызающийся в плоть червь. Впрочем, ответа он не услышит. Поэтому не стоит и утруждаться.
Тролль опустил взгляд, и дракон увидел карлика. Что такой тип забыл в отряде Айлин? У него не было одной руки, одной ноги к одного глаза. Никакого проку. Что ом делает там, где должны быть только самые лучшие воины?
Золотой тяжело вздохнул и оборвал магическую связь, тянувшуюся в другой мир. Для сплетения подобных чар нужно было очень много сил, и у дракона немного кружилась голова.
Что он может предпринять? Признаться братьям в поражении? Сказать им, что утратил контроль еще до того, как сражение по-настоящему началось? И как это будет выглядеть? Он прекрасно представлял себе злорадство Темного. Если станет известно о случившемся, Перворожденный вернет себе главенство в совете.
Терзаясь от раздражения, дракон протяжно, с шипением вздохнул. Что ж, по крайней мере, он один. Никто не видит его в этот час отчаяния. Он пошлет разведчика, по старой доброй традиции. Того, кому можно слепо доверять, кого убить тяжелее, чем тролля. Наверняка девантары еще не отправили свои войска и его разведчик сможет выйти из звезды альвов неподалеку от Вану и вернуться незамеченным. Долго он оставаться там не будет. Его задача — выяснить, куда подевались Айлин и остальные воины.
Золотой расправил крылья. Лететь нужно было всего полчаса, не больше — чтобы найти своего посланника.
Вторая смерть
Айлин обошла огневые позиции орудий справа и слева от моста, чтобы еще раз удостовериться, что тревожиться не о чем. Все десять копьеметов были нацелены на мост не более трех шагов в ширину. Попытка детей человеческих пересечь его сродни настоящему самоубийству. Вот только разве нельзя
ожидать от них абсолютно любой глупости?
Скорее бы закончилась эта проклятая ночь! Она знала, что в это время года дни на крайнем севере очень коротки, но одно дело знать это, и совсем другое — переживать. Обе луны стояли низко над горизонтом, окутывая заснеженный пейзаж ясным серебристым светом и придавая колышущемуся над рекой туману жутковатую ауру.
У копьеметов стояли карлики Айлин. Они почти не разговаривали, просто вглядывались в туман, словно могли пронзить взглядами колышущуюся дымку. Им тоже хотелось, чтобы скорее началось сражение, но приходилось мучиться ожиданием, прежде чем все произойдет. Тем не менее, Айлин чувствовала, что там снаружи что-то есть, и именно это н нервировало эльфийку. Людям нужно время, чтобы донести весть своим правителям, собрать войска и еще раз время, чтобы в конце концов оказаться здесь. Невозможно, чтобы противник стоял на другом берегу реки уже сейчас.
Эльфийка подошла к мосту. Наверное, этот туман не уходят никогда. Видно было не дальше чем на двадцать шагов. Это плохо для копьеметов. Времени на перезарядку почти не остается. Гламир предлагал стрелять не залпами, а один за другим, по команде. Так первый копьемет уже будет перезаряжен к тому моменту, когда последний только совершит выстрел. Хорошее предложение, поскольку для морального духа атакующих будет гораздо хуже, если по ним постоянно будут стрелять смертоносными копьями, чем если в них попадет один-единственный несущий смерть залп. Оставалось лишь надеяться, что они не пошлют этих людей-кошек. Этих не остановит ничто.
Айлин ступила на мост и прошла немного вперед. Старые доски едва слышно поскрипывали под ее ногами. Что-то плескалось в воде. Она бросила взгляд на серую реку, но ничего не увидела. Карлики утверждали, что видели несколько странных рыб. Эльфийка не могла понять, почему небесные змеи просто не послали вперед разведчиков. Важно изучить землю, на которой предстоит сражаться. Есть ли в реке хищные рыбы или другие существа, которых следовало бы опасаться?
Эльфийка развернулась и пошла обратно к берегу. Лучше не думать об этом! Че и его воины лежали в ложбинке на берегу, завернувшись в одеяла, и спали. Тролли сидели неподалеку и дремали. Вахту несли только карлики. Они наверняка справятся со своей задачей хорошо. Этот Галар умница и, кажется, надежный парень. Ему можно доверить охрану, а самой немного прилечь. Совсем скоро у нее совершенно не будет времени для сна.
Скрип за спиной заставил Айлин обернуться. В тумане что-то было. По мосту двигалась фигура ростом с тролля, слегка приволакивая ноги. Неужели тот воин, что пал в сражении у звезды альвов, еще жив? В принципе, это невозможно… С другой стороны, троллей убить не так-то просто. Айлин решила пойти ему навстречу.
— Дарп?
Тролль не отреагировал. Судя по тому, как его отделали, он скорее мертв, чем жив. Возможно, он пришел к ним просто из последних сил.
Фигура вышла из тумана, и Айлин отчетливо увидела кошмарные раны тролля: грудь залита замерзшей кровью, горло разорвано. То, что он при этом держится на ногах, просто чудо.
— Я позову твоих братьев, Дарп, они помогут тебе.
Тролль слегка повернул голову, которая сразу же рывком упала на грудь. На эльфийку смотрели глаза цвета потрескавшегося грязного льда. Когда он наклонился и потянулся к ней своей массивной лапой, Айлин увернулась. Тролль пошатнулся. На удар сердца она испугалась, что он рухнет. Неужели на этом жутком морозе у него остекленели глаза? Теперь в тумане эльфийка разглядела и другие силуэты. Три… нет, четыре. И все они пошатывались так же, как тролль.
— Дарп! — приказным тоном крикнула она. — Что с тобой? Отвечай!
— Твое тело гораздо красивее моего, — послышался низкий голос откуда-то из тумана.
Эльфийка испуганно отступила на шаг.
Дарп поднял голову и пошел за ней, вытянув руки, словно пытаясь схватить ее.
— Я хочу тебя, — прозвучал голос из тумана.
Должно быть, это те самые духи, о которых говорили цапотцы.
— Кто идет? — крикнул с берега Байлин. — Кто с тобой на мосту, командующая?
С безжалостной четкостью луна вдруг осветила рану на горле Дарпа. Она была слишком глубокой, тролль просто обязан был истечь кровью. С такой раной не выжить никому, даже троллю.
Айлин пригнулась, увернулась от цепкой лапы, отскочила в сторону, схватила левой рукой кожаный ремешок, державший набедренную повязку тролля, подтянулась и изо всех сил нанесла удар правым локтем в нервный узел прямо под третьим позвонком. Ощущение было такое, словно она ударила лед. Дарп даже не шевельнулся. Любой другой тролль беспомощно рухнул бы на колени, беспомощно дрыгая руками и ногами. Любой, но не мертвый тролль, чье тело почти превратилось в лед!
Дарп схватился левой рукой за правое плечо, чтобы поймать эльфийку, но Айлин уже соскользнула по его спине вниз. Легко пружиня, она приземлилась на ноги и уставилась на вышедшего из тумана человека-ягуара с проломленной грудной клеткой. За ним следовал носильщик, которому тролль оторвал правую руку.
Айлин взвесила свои шансы на победу: с восставшими мертвецами она не справится одними только пинками да ударами локтями. Она перебежала мост и крикнула карликам:
— Подготовить копьеметы!
Кожаные тенты, защищавшие смазанную механику механизмов от мороза, тут же полетели в сторону.
Спрыгнув на берег, Айлин крикнула:
— Стреляйте в тролля!
Галар вопросительно поднял брови.
— В нашего союзника?
— Стреляйте! — решительно приказала та.
Копьеметы нацелились в Дарпа, которого теперь видели все.
— Орудие один! — крикнул Галар. — Пли!
Металлически запела тетива, лук разрядился, метнув копье в сторону моста. Для стабилизации в полете все снаряды для копьеметов имели оперение, покрывавшее последние десять дюймов древка, как и стрелы лука. Айлин увидела, как вращается вокруг своей оси копье в полете. Казалось, время замедлилось, она подмечала все до последней мельчайшей детали: кристаллики льда, отрывавшиеся от оперения и блестевшие в лунном свете, полированный, вращающийся вокруг своей оси наконечник копья.
Копье попало Дарпу в живот. Сила удара заставила тролля пошатнуться. Его массивные руки взметнулись, и на миг показалось, что он вот-вот рухнет на шедшего за ним цапотца, но тут же выровнялся.
По рядам карликов у орудий пробежал шепоток.
— Что это? — удивился Галар.
— Наша погибель, если мы не остановим его!
— Второе орудие! Пли! — заорал карлик. — Третье орудие! Целься выше! Целься в голову!
— Что вы делаете! — взревел подошедший к эльфийке Гроц. За его спиной раздался рев рассерженных троллей, которые проснулись и теперь видели, как в их брата летят копья.
Второе копье угодило Дарпу прямо под правое плечо. Его развернуло, он сделал полупируэт и рухнул навзничь. Шедший за ним цапотец продолжал идти как ни в чем не бывало.
— Это уже не ваш брат! — крикнула троллям Айлин. — Злые духи льда захватили тела погибших и теперь хотят уничтожить живых.
Незаметно подобравшийся к ним Че поглядел на нее с удивлением.
— Так я и думал. Если на миссию отправляют драконников, они не просто заведут тебя в дерьмо, нет, это обязательно должна быть огромная куча дерьма.
— Меч! — резко приказала Айлин.
Тролль-мертвец снова поднялся на ноги. Оба копья пробили навылет его массивное тело, их наконечники торчали из спины на целый фут, но это его не останавливало. Пошатываясь, он продолжал брести прямо на копьеметы.
Че обнажил меч, который носил за спиной, протянул ей рукоятью вперед. Меч работы карликов, хорошо уравновешенный. Голая сталь и яростная атака, возможно, помогут снова успокоить мертвеца.
. — Третье орудие! Пли! — орал Галар. В воздух взметнулось копье. На этот раз оно пролетело мимо цели.
— Не стрелять! — приказала Айлин и побежала. — Только если я упаду.
Дарп почти пересек мост.
— Этот мой! — Под тяжелыми шагами Гроца, последовавшего за Айлин, задрожала земля. — Мой бой! — И с этими словами он взмахнул булавой, пытаясь обогнать Айлин.
Эльфийка с радостью пропустила его вперед, остановилась и открыла Незримое око. Тело тролля окружала колышущаяся аура темно-лилового цвета, родившаяся из ярко-красного гнева и иссиня-черной столетней тоски. Сильнее всего аура полыхала вокруг головы тролля. Айлин оглядела мост. Остальные фигуры тоже окружал темно-лиловый ореол. В том мире, который эльфийка видела Незримым оком, не было тумана. Она отчетливо увидела новые и новые фигуры, приближающиеся к мосту. Восстали дюжины мертвецов. Казалось, они ждали, пока сразится их передовой отряд.
Яростный крик заставил Айлин оборвать заклинание. Гроц колотил булавой по Дарпу. Его бывший товарищ поднял руку, защищаясь.
Эльфийка услышала хруст ломающихся костей, когда тяжелое оружие ударилось о руку. Она подбежала к Дарпу и вонзила меч под левое колено, однако, несмотря на то что Айлин почувствовала, как клинок входит в плоть и упирается во внутреннюю сторону коленной чашечки, тролль не издал ни единого звука, и пошатнулся только тогда, когда в него угодил еще один удар булавы Гроца.
Мертвый цапотец попытался ударить Айлин оставшейся когтистой лапой по лицу. Эльфийка выпустила меч, уклонилась и ударила человека-ягуара в сгиб локтя, так что рука с оружием согнулась и когти стали указывать на его лицо. Резкий короткий удар в локоть воина — и он вонзил свои когти в свое же лицо. Послышался булькающий звук Один из когтей через глаз вошел внутрь головы.
Над мостом пронесся вихрь, подхватив подол платья Айлин. Цапотец рухнул на землю, как подкошенный. Эльфийка прошептала слово силы и снова открыла Незримое око. Аура человека-ягуара исчезла, лишь несколько слабых силовых линий соединяли его с сетью всех вещей. Теперь он был действительно мертв. Что бы ни вселилось в него, оно ушло.
Но было еще много других!
Гроц запыхтел. Айлин заморгала, не осмеливаясь снова переводить взгляд на мир. На миг она почувствовала, что ослепла — как же глупо применять подобное заклинание в самой гуще сражения!
Дарп рухнул на колени и обхватил руками ноги Гроца.
— Размозжи ему череп! — крикнула Айлин. Она знала, что по какой-то причине тролли боятся разрушать черепа, особенно себе подобных. Они опасались, что дух такого воина неустанно будет преследовать их. Казалось, будто Дарп пытается укусить своего командира за ногу, в то время как Гроц то и дело колошматил булавой по плечам воина в надежде, что тот его наконец отпустит.
За спиной у Гроца возникла маленькая фигурка. Его ауру нельзя было спутать ни с кем. Золото и пурпур, теперь с отчетливой примесью холодной синевы, цвета страха. Это был Че, предводитель кобольдов.
— Бери арбалет и стреляй в тех, кто идет оттуда, целься в голову. Их можно остановить только так. Я помогу тебе, как только вытащу меч.
Айлин увидела, что синева усилилась еще больше, но Че удалось преодолеть страх. Он направился к жутким фигурам, поднял оружие к плечу, его руки еще дрожали, когда он выстрелил в первый раз.
Айлин опустилась на колени рядом с Дарпом, схватилась за рукоять меча. Ей пришлось надавить на нее как на рычаг, несколько раз опустить и снова поднять, чтобы высвободить клинок, но Дарп, кажется, совершенно ничего не замечал. Он был целиком и полностью поглощен борьбой с Гроцем и, судя по всему, боли не испытывал.
Наконец меч работы карликов освободился. Айлин приставила оружие к шее тролля. В том месте, где позвоночник переходил в череп. Одним ударом кулака по круглой рукояти оружия она вогнала клинок в мозг, и тролль тут же рухнул навзничь, а эльфийка снова почувствовала порыв ледяного ветра, совсем как тогда, когда она победила цапотца.
— Они отступают! — воскликнул Че, и в голосе его слышалось облегчение. — Я обратил их в бегство!
Айлин перестала поддерживать заклинание, позволявшее ей смотреть на магический мир. В течение одного удара сердца она чувствовала себя растерянно. Даже серебристый свет уходящего полнолуния казался ей неприятно ярким. Затем эльфийка снова обрела способность видеть четко. Перед ней стоял Гроц, великан, ростом более трех шагов, один из самых могучих воинов своего народа, и на лице его застыла маска ужаса. Ручейки крови стекали ему на грудь, на бедре красовались круглые раны от укусов.
— Хорош орать! — рявкнул тролль. — Это не победа!
Было видно, что Че ужасно обиделся, но возражать Гроцу не осмелился.
— Столкните убитых в реку, — устало приказала Айлин. — Пусть вода унесет их в море, на поживу морским чудовищам, — она пристально поглядела на тролля. — И на этот раз вы не станете воздавать дань героям, съедая их части. Эти тела были одержимы. Я не знаю, не легче ли врагу находить вас, если вы съедаете их плоть, — перевела взгляд на Че. — Или если вы красите шапки в крови мертвых.
— Да что здесь вообще происходит? — несмотря на победу, Че вел себя не столь высокомерно, как обычно.
Айлин вонзила меч работы карликов в доску моста прямо перед ним.
— Твое оружие.
Они вернутся? — Теперь вопрос задал Гроц.
— Если они глупы — да, — спокойно ответила Айлин. Теперь мы знаем, как их убить, и победим их снова.
С этими словами она вернулась в лагерь на берегу. На миг драконница задумалась, Не отказаться ли от сражения за Вану, пока еще есть время отступить. Сражаться в таком месте, где мертвые восстают и продолжают драться — сущее безумие. Но она знала, что скажет Золотой и другие небесные змеи. Они здесь не для того, чтобы победить. Они лишь наживка. Давно уже решено, что их должны заглотить.
Город мертвых детей
— Подъем, девочки! — Крики Киры сопровождались ударами по большой пустой суповой кастрюле. — Подъем!
Шайя выбралась из одеял, первым делом ощупала подушку, в которую зашила травы. Женщины здесь были вороватыми, как сороки! Облегченно вздохнула, увидев, что все на месте. Хорошо, поскольку она поклялась себе вести себя сдержанно. Если во время драки она воспользуется своими умениями, об этом узнает Аарон. Нужно вести себя тише воды, ниже травы. Постепенно она начинала понимать, что было ошибкой присоединиться к войскам Арама, но ей хотелось хотя бы сражаться за то же дело, что и ее возлюбленный.
— Ну, проснулись наконец? — кричала Кира. — Поднимайте свои задницы с одеял! Только посмотрите, кто к нам пришел. Рядом со мной стоит настоящий красавец, и он очень хочет утащить парочку из вас.
Ее слова сработали. Назывались они швеями, кухарками или прачками, выполняли всю ту мелкую работу, без которой войско на самом деле продвигаться вперед не может. Но за это им платили настолько плохо, что на жизнь не хватало. Почти все в ночные часы старались заработать пару медяков, продавая свое тело. Этот источник дохода был вечным, даже если воины шли босиком и в лохмотьях.
Шайя идти этим путем не собиралась. На все монеты она купила лекарственных трав. Она хотела воспользоваться знаниями, подаренными ей Шеном И Мяо Шоу, когда он понял, что за ту услугу, что он оказал ее отцу, придется заплатить жизнью. Бессмертный Мадьяс хотел быть уверенным в том, что все останется в тайне. Старый лекарь с Шелковой реки вернул ей девственность, чтобы отец мог продать ее бессмертному Муватте на Небесную свадьбу. Эта сделка принесла мир между двумя империями, а еще тысячу лошадей правителю Мадьясу.
Женщина устало улыбнулась. Когда-то она стоила тысячу лошадей, а сегодня радовалась, если вечером удавалось получить горсть риса и не ложиться спать голодной.
— Дорогие дамы…
Услышав такое обращение от капитана, все захихикали. Здешние женщины не привыкли, чтобы их называли дамами. Впрочем, таким образом ему удалось добиться внимания даже самой сонной из обозных шлюх.
— Дорогие дамы, — повторил он и поднял руки, призывая к порядку. Он был еще молод, над верхней губой еще даже толком не появились усы. На нем был холщовый нагрудник с вышитым на нем львом. На плечах красовался плащ из тяжелой алой шерсти, поддерживаемый золотой брошью в форме птицы.
«Не слишком мужественно, — подумала Шайя. — Наверное, подарок возлюбленной. Судя по виду, он наверняка из какой-нибудь богатой семьи».
— Хватит хихикать, глупые гусыни! — закричала Кира. Она представляла собой полную противоположность молодого капитана: тощая, насколько это вообще возможно, если ты долго голодаешь или если у тебя глисты. Лицо у нее было узкое, глаза суровые, волосы темно-каштановые, длинные, сбитые в пряди. — Дайте человеку сказать!
— Меня послал бессмертный Аарон, — несколько неуверенно произнес молодой человек. — Я должен выбрать пятьдесят дам, которые будут сопровождать часть нашего войска на крайний север. Это должны быть только те женщины, которые привыкли к невзгодам и суровым зимам…
— Мы привыкли к совсем иным невзгодам, нежели колючие ветра, — выкрикнула Нинве. — Ты бы видел, кто ко мне вчера приходил! Милосердные боги, как же от него воняло! Я уж думала, дышать не смогу. К счастью, он хотел сзади, — снова послышались смешки. Немытые любовники приходили ко всем. Нинве была самой толстой среди женщин и пользовалась большой популярностью среди мужчин. Возможно, потому, что красила свои волнистые волосы в рыжий цвет, и будто бы не только на голове, но и в других местах своего тела. Или же просто потому, что им было приятно трогать ее. Если бы у Киры не было медного котла, от имени всех женщин наверняка говорила бы Нинве, потому что ее любили все.
— Поход продлится всего несколько дней, — продолжил юнец. — Но каждый из этих дней будет по-настоящему тяжелым. На север пойдут лишь те, кто чувствует себя достаточно сильным, привык к холодным зимам и у кого есть теплая одежда. Кроме того, кто не боится еще раз пройти сквозь великую тьму между мирами. Именно этим путем мы отправимся на север.
— И что вы забыли там, на севере? — скептичным тоном поинтересовалась Нинве. — Мы тут сидим с огромной кучей скучающих ублюдков, это очень прибыльно! Кстати, что делаешь сегодня вечером ты? Подари мне эту красивую птичку, что сидит на твоем плаще, и я научу тебя кое-чему такому, о чем ты не смел даже мечтать.
Молодой капитан покраснел и откашлялся.
— Я тоже пойду на север. Мы выступаем сегодня же вечером. Я не знаю, с кем доведется сражаться, для этого я занимаю недостаточно высокий пост, но говорят, что бессмертные собирают огромную армию, и битва будет великая.
Женщины взволнованно зашептались. Битва обещала быстрые деньги. Они смогут обокрасть мертвых и раненых на поле боя; как только закончатся сражения, а выжившие обычно ведут себя крайне щедро и делятся полученной добычей. Позволить воину на одну ночь забыть о пережитых ужасах — и шлюха могла легко заработать столько же, сколько за месяц в мирное время. Говорили, что именно таким образом Кира и заполучила свой медный котел, заработав его после сражения на высокогорной равнине Куш.
— Я люблю чистеньких юношей, — крикнула Нинве, хватая себя за огромную грудь. — Я пойду туда, куда и ты!
— Твой веселый характер наверняка согреет нас на крайнем севере, — провозгласил капитан, продолжая краснеть и смущаться. — Те из вас, кто хочет пойти с нами, должны к полудню прибыть на рынок крупного рогатого скота. Оттуда отправляются войска Воины будут родом большей частью из восточных провинций Исседона и широких степей Гарагума. Кого это пугает, лучше не появляйтесь.
Тут же стало тихо. Мужчин Гарагума считали варварами, которые любили бить женщин. С исседонцами дело обстояло еще хуже. Ходили слухи, будто если умирал один из воинов или охотников, они срезали мясо с костей умершего, тушили его вместе с бараниной и подавали на поминках. Кроме того, поговаривали, что сыновья так любят своих отцов, что обрамляют их черепа в золото и открывают их гробницы в годовщину их смерти, чтобы попировать вместе с ними.
Кира ударила по медному котлу половником, который все еще сжимала в руке.
— Как по мне — какая разница, исседонец или нет. Я даже котел с собой возьму, чтобы было в чем тушить мясо.
— Значит, вы все поняли, — молодому капитану, судя по всему, ее замечание было неприятно. — Если все это вас не пугает, приходите к полудню на рынок крупного рогатого скота. Внакладе вы не останетесь, — и он несколько неуверенно поднял руку, прощаясь, но при этом ни на кого конкретно не глядел. А затем ушел со двора караван-сарая, где расположились лагерем женщины.
Нинве свистнула ему вслед, но он не обернулся.
— Милый парень, но спать с исседонцами… — Она сплюнуты.
Шайя поднялась со своего ложа и стала складывать на одеяло свои завернутые в тряпки пакетики с травами.
— Ты что, действительно собираешься идти с ним? — недоверчиво поинтересовалась Нинве.
— Малышка совершенно права! — вмешалась Кира. — Я тоже пойду. После битвы можно разбогатеть.
— Тебе следует думать не только о воинах, — Нинве намотала на палец длинный локон и хитро улыбнулась. — Нангог — это лучшее место, которое только может пожелать шлюха. Мы не можем забеременеть случайно, на добрую сотню мужчин приходится лишь одна женщина. Два, три года — и всякая возвращается домой богатой леди. Так что не глупите и бегите за воинами! Если влюбитесь в кого, он подохнет в следующую же луну. Его унесет сыпной тиф, он умрет от истощения, или его забьют до смерти как дезертира, потому что он слишком часто бегал по бабам, его закопают во время игры в кости или зарежут на поле боя враги бессмертного Аарона. Поверьте мне, детки, я знаю, о чем говорю. А я подцеплю себе здесь богатенького купца или табунщика из степей Ножевой травы, или золотоискателя, которому улыбнулась удача.
— Мечтай побольше, — Кира плюнула на грязную тряпку и начала протирать котел. — Думаешь, кто-то с деньгами возьмет себе такую, как ты? Нет, он привезет любовницу с собой.
— Вот только не всякая любовница захочет приехать сюда, — с довольным видом провозгласила Нинве. — Нага — город мертвых детей. Кто же не знает его историю и историю несчастного сатрапа Сирана. Сюда ни одна нормальная женщина прийти не захочет. А мужчины готовы отдать последнюю рубашку ради приятной ночи. Нужно только знать, с чего начать, девочки, и каждая разбогатеет. Я слыхала историю про одну шлюху из Золотого города, которую звали Шелковой. У нее был собственный дворец, а наместники бессмертных состязались друг с другом, умоляя ее снизойти до них.
— Сиран был скрягой, а после событий с… — Кира запнулась. Она, которая всегда была хладнокровна, вдруг заволновалась. — Ну, после того, как все и случилось, он будто бы больше никогда не прикасался к женщине. Уж лучше я пойду на поле сражения. Это дело верное.
Шайя вспомнила свою няньку, которая много лет назад рассказывала ей историю города мертвых детей. Нага строился из темных базальтовых блоков, которые находили в степи. Город был черным и неприятным — и слишком большим для тех немногих жителей, которые согласились поселиться в нем. В нем был порт с причалами для более сотни речных судов, две дюжины караван-сараев, которые расположились во внешних кварталах и теперь постепенно разрушались. Сиран полагал, что Нага станет важным торговым центром. Местом, где будут встречаться караваны, идущие с востока и с севера. Где по Желтой реке будут перевозить товары из просторных степей, чтобы доставить их в богатые портовые города на берегах Среброспинного моря. Но мрачные базальтовые стены давили на живших здесь людей. Никто никогда не смеялся на широких бульварах Наги, и вскоре города стали избегать.
Тогда Сиран решил, что город должен наводнить детский смех, и приказал спрятать мрачные стены под белой штукатуркой. А из своей родной сатрапии вызвал в Нагу беременных женщин. Также в этот мрачный город привезли и детей-сирот.
Но оказалось, что в городе на Желтой реке проклятье Нангог действует еще сильнее, чем где бы то ни было. Со стен то и дело опадала штукатурка, и ни одна из беременных женщин не произвела на свет, живого ребенка. Через год в городе не осталось ни одного ребенка, и вместо смеха на широких бульварах звучал плач и жалобы.
Шайя отлично помнила, какими словами закончила историю ее нянька. «Сатрап все продолжал искать детей для своего города, по стране рыскали его ищейки. Они забирали всех непослушных детей, которые забрались слишком далеко в степь или тайком покинули юрту».
После этой истории поведение Шайи кардинально не изменилось, но тень сатрапа Сирана навсегда отпечаталась на ее счастливом детстве. Всякий раз, решая удрать из юрты, она вспоминала о нем. И теперь, спустя столько лет, судьба забросила ее в его город. Она была в обозе пяти тысяч воинов, которых перевели сюда, поскольку степные стада крупного рогатого скота давали достаточно мяса, а они могли поселиться в пустующих караван-сараях и складах. Теперь у Шайи был выбор — пойти с войском или остаться в Араме. Однако в этом проклятом городе она не желала оставаться ни единого лишнего дня.
До сих пор Аарон всегда сам вел в битву своих воинов. Наверняка он пойдет и на север. А она хотела быть рядом и хотя бы иногда видеть его хоть издали. Это был еще один повод уйти из Наги.
Шайя свернула одеяло с пакетиками целебных трав, крепко перевязала его веревкой с обеих концов, затем перебросила длинный валик через плечо и подхватила корзину, в которой находились остальные ее пожитки. Она не станет ждать до полудня и пойдет к месту сбора прямо сейчас.
— Да ты шутишь, малышка! — крикнула ей вслед Нинве. — Это будет не такая битва, как у нас на родине. Там есть чудовища, способные оторвать плоть от костей, и злые колдуны, превращающие людей в страшных чудовищ; полузверей, полулюдей.
— Не слушай жирную корову, — Кира тоже поднялась и забросила за спину тяжелый медный котел. — Подожди, Шайя, я пойду с тобой. Если войско на марше, значит, будет битва, а я еще никогда не слышала, чтобы полководец собирал армию чудовищ. Даже здесь, в Нангоге.
Они вместе прошли под разрушенной аркой ворот караван-сарая. Только теперь Шайя обратила внимание на белую штукатурку, лежавшую у подножия стен. Она рассыпалась — в точности, как и ее мечты. Так же, как и у Наги, города проклятого сатрапа Сирана, у нее остались одни только страхи.
Враг
Коля сидел на одеяле и ощупывал спину. В жилетке еще оставалась дыра в том месте, где в его спину вонзился шип. Просунув палец в порванную одежду, он ощупал рану на спине, уже покрывшуюся корочкой. Воин чуть-чуть надавил на нее, и по спине разлилась глухая боль. Мужчина стал нажимать все сильнее и сильнее. Должен же он в конце концов почувствовать этот проклятый кристалл! Эта штука была длиной с его палец. Или он растворился и теперь постепенно отравляет его? На лице и в руках он уже не первый час чувствовал неприятное покалывание, словно тысяча тараканов решила устроить на нем танцы. Спать было просто невозможно. Кроме того, в культе пульсировала глухая боль. И для полной коллекции не хватало только этого кристалла, засевшего у него в спине. Он словно испарился.
Коля вытянулся, устраиваясь поудобнее, но уснуть не сумел. События минувшего вечера не шли из головы. Все мужчины были потрясены. Они еще не успели толком осознать смерть проповедника. Погиб именно он, избранник богини. Как только до них дойдет этот факт, начнутся неприятности. Но Коля был исполнен решимости выполнить план жреца до конца: собрать лед мечты, а потом отправиться на юг. Он не из тех людей, кто просто так сдастся и станет ждать смерти. Может быть, придется сбросить в кратер пару членов экипажа, чтобы остальные поняли, что с ним лучше не связываться.
Воин принялся размышлять, кто из ребят лучше всего подходит для устрашающего примера. Чья смерть оставит наибольшее впечатление? Может быть, убить Набора? Нет, лоцман знает путь на юг лучше всякого другого. Если хватит сил, то именно он сможет привести их в Вану. И, несмотря на преклонный возраст, он тот еще живчик. Он прорвется там, где сдадутся молодые.
Звук не вписывавшийся в ночные шорохи их тесного пристанища оторвал Колю от раздумий. Он напряженно прислушивался. Один конец тента, который они придавили десантными корзинами, образующими их убежище, вырвался и трепетал на ветру. Некоторые мужчины храпели, другие тяжело дышали, а Набор неравномерно посвистывал во сне. Но было и еще что-то. Звук, доносившийся словно исподтишка, не вписывавшийся в эту ночную симфонию. Звук, который возникает в тех случаях, когда изо всех сил стараешься не издать ни звука. Негромкий скрежет.
Коля чуть-чуть приоткрыл глаза, изо всех сил стараясь не шевелиться. Пламя в жаровне у входа отбрасывало неровные тени на сплетенные из веток Десантные корзины. Мужчины справа и слева от него лежали спокойно. Коля скосил глаза, насколько это было возможно.
Наборова обезьянка выбралась из гнезда, которое она устроила себе на руках лоцмана и взобралась на один из нескольких стоявших в укрытии бочонков с сельдью из корабельных припасов, которые удалось спасти. Зверек подозрительно покосился в сторону Коли, словно почувствовав, что за ним наблюдают. В лапе у него был кинжал Барнабы. То самое оружие, которое жрец воткнул в голову одному из бродячих трупов. После сражения Коля спрятал его. Клинок был сделан мастерски: друснийцу было очень интересно, откуда у жреца взялось такое оружие. Что ж, теперь ответа на этот вопрос ему не получить никогда. Но что обезьянка собралась делать с кинжалом? Играть? В начале путешествия она иногда весело кувыркалась в такелаже поднебесного корабля, радостно покрикивая. Но с той ночи в каюте лоцмана маленькая обезьянка изменилась. Коля по-прежнему был уверен, что видел, как она умерла, когда ее коснулась тень когтистой лапы.
Неужели и она… Нет, она не может быть ожившим трупом, как Санган или те, что умерли этой ночью. У нее не было таких глаз, похожих на изборожденный трещинами лед. Коля чуть-чуть повернул голову, чтобы лучше видеть обезьяну. Что же задумала эта маленькая тварь?
Под яростным порывом ветра задрожали стены из плетеных корзин. Яркий свет молнии озарил мелкие трещинки в стенах корзинок в тех местах, где ветру удалось оторвать брезент. Коле не доводилось прежде видеть столько бурь за такой короткий промежуток времени. Неужели же эта тварь, тень которой упала на обезьянку в каюте лоцмана, кружит где-то неподалеку, вокруг их убежища?
Для маленькой обезьянки кинжал Барнабы был почти как копье для взрослого мужчины. Положив рукоять себе на плечо, она ухватилась одной лапкой за край бочонка с сельдью, а затем соскользнула на пол. Коля удивился, снова вспомнив ту обезьянку, которая храбро кувыркалась в такелаже. Разве это одно и то же животное? Оно двигалось неуклюже и словно обдумывало каждый свой шаг.
За бочонком обезьянку было не видно. Зато послышался треск, словно кто-то принялся выламывать прутья, из которых были сплетены десантные корзины. Осторожно, стараясь не издать ни звука, Коля сел, но толку от этого было мало, обезьянка по-прежнему была вне поля зрения.
Чего он так переживает из-за животного? Что может сделать маленькая обезьянка, даже с ножом… Друсниец задумчиво почесал зудящий лоб. Да что же с ним такое? Здоровая рука тоже чесалась так, что больше всего хотелось сорвать с себя кожу.
Встав на колени, друсниец поднялся. Их импровизированное укрытие получилось настолько низким, что двигаться он мог только пригибаясь. Шуршание впереди стихло. Должно быть, проклятая обезьянка что-то заметила.
Коля переступил через лежавшего рядом мужчину, задев руку следующего, который недовольно заворчал во сне и перевернулся на другой бок. Как же тесно. Снова послышался треск, всего один удар сердца, а затем раскат грома заглушил все остальные звуки. Коля переступил через Набора и теперь оказался прямо рядом с бочонком с сельдью. Наконец-то он увидел обезьянку. Схватив нож обеими руками, она вырезала дырку в ивовых прутьях. Клинок настолько легко резал переплетенные прутья, словно они были не тверже ткани.
— Ах ты, маленькая тварь! — прошипел Коля и взмахнул рукой с протезом, заставляя выскользнуть из кожи потайной клинок.
Не обращая на него внимания, обезьянка продолжала трудиться с удвоенным рвением. Кинжал прошел до самого грунта, и в стене десантной корзины образовалось отверстие размером с крышку бочонка. Коля ринулся вперед, не обращая внимания на спящих. Теперь маленькая обезьянка повернула голову, дерзко усмехнулась ему и отодвинула отрезанный кусок стены в сторону.
Коля ринулся вперед, вытянув руку с клинком и попал обезьяне в грудь. Сталь со скрипом проткнула маленькое тельце. Лежа, Коля отчетливо увидел кусок парусины за брешью, поднимавшейся и опускавшейся на ветру. Там были колья, которыми Набор закреплял тент. Когда молния превратила десантную корзину в ярко подсвеченное окно, он увидел четкие очертания когтистой лапы, пытавшейся пробраться в их убежище.
Коля вскрикнул, и тут был оглушен яростным воплем Набора.
— Что ты натворил! Ты, чудовище! Габотт! Малыш мой, что ты с ним сделал…
Друсниец поднялся. Дыру в стене снова заливала тьма. А обезьянка держала лапками клинок, пытаясь сняться с острого лезвия. По острой стали Колиного протеза не стекло ни капельки крови. Обезьянка не сводила с Коли взгляда черных глаз.
— Мы еще не закончили, малыш, — он толкнул Набора локтем, и старик полетел прямо на бочонок с сельдью.
Теперь проснулись и остальные. Все они глядели на меч и на обезьянку, которая должна была умереть, но не собиралась сдаваться. Резала лапки об острую сталь, но продолжала сражаться. Бесконечно медленно зверек двигался к острию пронзившего его клинка.
Коля, пригнувшись, ломился к выходу, не обращая внимания на мужчин, лежавших под ногами. Было слишком тесно, чтобы избежать столкновения с разъяренным друснийцем. Он наступал на ноги, угодил в грудь одному из мужчин, тот захрипел от боли, но взгляд Коли был прикован ко входу. Нужно дойти туда прежде, чем обезьянка освободится.
— Убийца! — кричал за его спиной Набор. — Это он чудовище! Он — наше проклятие!
Обезьянка почти освободилась, когда Коля опустил меч с нанизанным на него зверьком в стоявшую у входа жаровню. Друсниец наслаждался выражением удивления и ужаса на мордочке существа. Всего один удар сердца — и его шерстка загорелась.
Тварь не закричала. Взгляд ее был устремлен прямо на Колю, когда маленькое тельце стало корежиться в жаре пламени. Порыв ледяного ветра пронесся по убежищу последних выживших членов экспедиции.
— Этой ночью вы победили, — прозвучал в ночи жуткий голос. — Радуйтесь, ибо это будет ваша последняя победа.
Следы на снегу
Первое, что увидел Володи, выйдя из звезды альвов, это замерзшую кровь. Здесь кто-то сражался. Здесь демоны напали на караван цапотцев. Но нигде не было видно ни мертвых тел, ни могил. Удивившись, мужчина прошел дальше, стараясь не наступать на кровавые полосы в снегу. Он выяснит, что здесь произошло. Зябко потер руки. Он привык к суровым зимам, но здесь действительно было дьявольски холодно.
Володи был одет в одну только шерстяную тунику и нагрудник, подаренный ему Великим Медведем. Доспехи бессмертных со шлем-масками, поножами и длинными рукавами казались ему дурацкими. Если бы он надел подобное, то показался бы идиотом сам себе. Кветцалли настаивала на этом, но как можно надевать доспехи, делающие его почти неуязвимым, если его воины в то же время будут идти под клинки врагов, презрев смерть? Так не пойдет! Даже будь он тысячу раз бессмертным, в его груди бьется сердце простого воина, и он будет по-прежнему делить с ними все невзгоды и опасности. Нагрудник из кожи и чешуи был единственной уступкой Кветцалли, но теперь Володи задумался о том, что роскошный доспех защитил бы его не только от клинков врагов, но и от холода.
Из звезды альвов выходило все больше и больше воинов. На лицах мужчин читались радость и облегчение, ведь ужасы тьмы остались позади. По сравнению с пропастью между мирами холод казался сущим пустяком. Многие его воины проделывали подобный путь впервые. Совсем недавно они выстроились на широком поле перед резиденцией бессмертного в Друсне, а теперь стоят на заснеженной равнине где-то на севере Нангога.
— Вперед, ребята! — звучным голосом крикнул Володи, отвернулся от восточного горизонта, где показалась первая заря, и указал мечом на север, где на равнину опускались темные тучи. — Мы первые. Судя по всему, остальные менее решительны, когда речь заходит о том, чтобы поплясать с демонами. Или же боятся обморозить ноги.
Никто не понял шутки, не засмеялся.
«Нет, произносить речи перед битвой — не мое, — с грустью подумал Володи. — Аарон справился бы лучше».
— Посрамим остальных и покончим с этим еще до того, как явятся остальные! — И с этими словами он решительно зашагал вперед. Широкий след истоптанного снега указывал им путь, которым шли демоны.
Больтар, массивный князь-воитель, совершивший в прошлом множество набегов на поселения валесийцев, поспешно подошел к нему.
— Ты видел эти следы? — Он указал на след, проходивший чуть в стороне от широкой тропы. — Среди них есть великаны.
Володи тоже обратил внимание на следы. В изрытом снегу на тропе попадались отпечатки гигантских ног.
— Их же мало, им нужны великаны, — пояснил он, хотя голос его звучал не настолько спокойно, как хотелось бы. — Иначе для нас это был бы довольно бесславный бой.
— Что? — раздраженно засопел Больтар.
— Да ты посмотри на эти следы, — в отпечатке огромной стопы виднелся и второй. Володи встал рядом, измерил его. Лапа великана была почти вдвое больше, чем его собственная нога, но второй отпечаток был маленьким и узким. Похоже на след ребенка. Ребенка лет трех, судя по росту.
Больтар задумчиво провел рукой по черной бороде, спускавшейся до середины груди. К этому моменту вокруг них собралась целая группа воинов. Все рассматривали следы на снегу.
— Зачем же приводить сюда детей, — произнес наконец крупный воин и покачал головой. — Все же знают, что этот проклятый мир вреден для малышни.
— Может быть, они решили поселиться здесь, — заметил рыжеволосый воин, лицо которого наискось пересекал толстый шрам. Володи вспомнил, его имя — Рагнар — и что о нем говорят, будто он отличный охотник.
— Здесь, где нет ничего, кроме снега и льда? — усмехнулся Больтар. — Надо было тебе меньше пить самогон. Судя по всему, он выжег тебе остатки мозга. Как можно жить там, где одни только снег и камни?
— Что ни говори, но цапотцы построили здесь город, — напомнил Володи. Впрочем, он тоже не понимал, зачем великаны привели сюда детей.
— Цапотцы, — презрительно фыркнул Больтар. — Ничего не имею против твоей жены, бессмертный, но именно от нее, от Кетца… Кетча… ну, от твоей жены, в общем, с ее непроизносимым именем, я слышал кое-что о ее собственном народе. Они вообще ненормальные! Одевают лучших своих воинов в костюмы кур и кошечек. Да у них рассудка еще меньше, чем у нашего друга, Рагнара. Хотя… Возможно, они надеются, что их враги поумирают от хохота, увидев перед собой войско из домашней птицы.
Мужчины стали усмехаться. Настроение наконец-то улучшилось, и Володи решил не рассказывать им о людях-ягуарах, с которыми ему довелось повстречаться.
— Идемте дальше!
Они взяли довольно хороший темп, топая навстречу далеким облакам. Повсюду, насколько хватало глаз, тянулись невысокие холмы. Володи послал впереди по флангам нескольких разведчиков. Не то чтобы он ожидал обнаружить засаду, просто хотел знать, найдут ли они могилы. Странно, что при таком количестве крови они не обнаружили ни единого тела.
Когда они шли уже два часа, Володи сообразил, что обзор закрывают не тучи, а полоса тумана. Солнце быстро поднималось по небосводу. День будет коротким. Туман не рассеивался, как должно было быть в столь ясный день. Над ними в ясном небе цвета стали не было ни единого облачка, но несмотря на солнце, стоял очень сильный мороз.
Туман тревожил бессмертного. Может быть, это сплетенное демонами заклинание? И, если да, то что они хотят в нем спрятать? Может быть, там ждет их войско из великанов и детей?
Володи обернулся и подозвал к себе Рагнара. Рыжебородый быстро оказался рядом. Этот шрам у него на лице… Володи трудно было смотреть на него. Рану плохо обработали, и все лицо казалось словно бы перекошенным.
— Что думаешь, сколько врагов нас ожидают?
— Трудно сказать. Следы перекрывают друг друга. Быть может, шестьдесят великанов? С детьми все еще сложнее. Их точно больше сотни. Если это вообще дети…
Володи вопросительно поглядел на него.
— А кто это еще может быть?
Рагнар только головой покачал.
— Я в демонах не разбираюсь. Но среди этих малышей есть те, кто носит подкованные сапоги. Тебе это не кажется странным? Все родители босиком, а дети — нет. И кто же станет брать детей на войну? И еще этот странный туман… Все это дело попахивает… Все это чертовски отдает засадой.
К ним бегом приближался один из разведчиков. Высокий жилистый воин, набросивший на плечи волчью шкуру и носивший на голове шлем из волчьего черепа.
— Там, впереди, широкая река, бессмертный. От нее поднимается туман. Вода теплая. Есть деревянный мост.
— Вот дерьмо! — Почему, если богам непременно хочется дурно пошутить, они всегда выбирают его?
Перед ним самое большее двести врагов. И, возможно, сотня из них — дети или какие-то маленькие существа. С ним же идут более двух тысяч лучших воинов Друсны. Он может просто серпом пройти сквозь строй демонов, окружить их, если они будут готовы сражаться в нормальном бою на равнине. Но на мосту все их численное превосходство бесполезно. Там все войско может остановить один-единственный великан.
— Как тебя зовут?
Разведчик поглядел на него удивленно и даже с некоторым недоверием. Возможно, он опасался наказания за дурные вести, которые принес.
— Сеня, — нерешительно произнес он.
— Кто-нибудь из наших уже пересекал мост?
Тот покачал головой.
— Остальные разведчики ждут твоих распоряжений. Они хотят немного осмотреть окрестности. В снегу есть следы. Оставлены не великанами. Кажется, это были цапотцы. Быть может, где-то есть брод.
«А может быть, какие-то охотники, которые хотели попасть в проклятый город, расположенный где-то за мостом, — подумал Володи. Они наверняка увидели следы великанов и решили, что лучше на мосту с ними не встречаться». А вслух произнес:
— Ты похож на охотника, Сеня. Ты когда-нибудь ходил на медведя?
— Умный человек старается с медведями не
встречаться, — осторожно ответил тот.
— А если иначе никак, как бы ты охотился на него? — не отставал Володи.
— Я не стал бы подпускать его к себе, это точно. Все эти истории о героях, которые убивали медведей одним ножом, все выдумка и ложь. Если ты подойдешь к медведю достаточно близко, он почует тебя и обхватит своими лапами. Даже если ты вонзишь нож ему в сердце, он успеет растерзать тебя и сожрать мясо с твоих ребер, — настроение у Сени заметно улучшилось. — Стрелами тоже было бы глупо даже пытаться. У медведя слишком крепкий череп, чтобы стрела могла пробить его, если только охотнику не повезет и он не попадет прямо в глаз. А пока он не встанет на задние лапы, от смертоносных выстрелов его будут защищать толстая шкура, сало и мышцы. Я слыхал истории о медведях, в теле которых было множество стрел и которые продолжали сражаться.
— Значит, не нож и не стрелы, — подытожил Володи. — А что бы ты сделал, если бы пришлось убивать медведя?
— Единственное, что может помочь, это храбрые мужчины с длинными копьями. Так его можно держать на расстоянии и наносить раны. В какой-то момент он потеряет такое количество крови, что упадет.
— Ты мне очень помог, Сеня, спасибо. Я тебе этого не забуду. А теперь возвращайся к мосту и сделай так, чтобы никто из твоих товарищей на него не ступал.
Охотник удивленно поглядел на него. Судя по всему, он не понял, о чем шла речь.
— Ты хочешь сказать, что великаны ростом с пещерного медведя, вставшего на задние лапы? — поинтересовался Рагнар, когда разведчик ушел за пределы слышимости.
Володи слегка пожал плечами.
— Надеюсь, что не намного больше. Но судя по следам, я сказал бы, что шага три или чуть больше. А теперь найди мне дюжину мужчин с крепкими копьями, которые не боятся смерти, и приведи еще пару лучников. Готов спорить на бочонок вина, что посреди моста нас ждет великан, и я намерен прогнать его оттуда.
Лед вместо сердца
Галар прищурился. В светящемся белым от солнечного света тумане были какие-то темные тени. Неужели возвращаются проклятые восставшие мертвецы? Карлик перевел взгляд на Айлин. Эльфийка стояла, облокотившись на первое орудие. Она тоже смотрела на мост, но выглядела при этом совершенно спокойной.
— Что-то приближается, — прошептал стоявший рядом Нир. Не дожидаясь приказа, он снял с орудия кожаный чехол, проверил направляющую шину для тяжелого копья; по которой полетит во врагов тяжелое оружие.
— Пусть выйдут из тумана, — спокойно приказала Айлин.
Галар снова поглядел на эльфийку. Она была красива. Несколько высоковатая и непропорциональная, но красивая — не будь окружающего ее холода. Черные волосы она зачесала назад и собрала в хвост, из которого не выбивалось ни единой пряди. Прическа ее была такой же безупречной, как и белизна ее длинного платья. На нежной ткани не видно было ни единого пятнышка грязи. Казалось, ей все нипочем. Ни ветер, ни непогода, ни тем более враги из плоти и крови.
Из тумана вышел высокий светловолосый воин. На таком расстоянии Галар толком не мог рассмотреть его, но ему показалось, что сына человеческого что-то удивило. Неужели он думал, что берег не охраняется? Помедлив, он что-то крикнул и взмахнул мечом. Спустя миг из колышущегося над рекой тумана плечом к плечу вышли копьеносцы.
Светловолосый, судя по всему, полководец, шел впереди всех.
— Ждем, — с нажимом произнесла Айлин. — Пусть подойдут поближе.
Нир откашлялся. До детей человеческих оставалось немногим больше двадцати шагов.
— Ждать, пока они не окажутся у нас на носу?
— Кобольды! Готовься! — скомандовала эльфийка.
Че и его ребята, стоявшие полукругом перед мостом, поднялись и взвели курки арбалетов.
За человеческими копьеносцами шли несколько лучников. Врагов было не очень много. Человек пятьдесят. Предводитель их был мужиком храбрым. Он видел и кобольдов, и копьеметы, но шел вперед, не колеблясь. Галар поймал себя на мысли о том, что ему жаль парня. У него и его воинов не было даже щитов. Теперь до конца моста им оставалось пройти лишь десять шагов.
Светловолосый что-то крикнул, и шедшие за ним мужчины перешли на бег.
— Орудие один! Пли! — спокойно крикнула Айлин. — Орудие два! Пли!
Галар увидел, что первое копье едва не попало в светловолосого и ударилось в ряд следовавших за ним воинов. Мужчину с густой черной бородой отбросило назад и насадило на копье шедшего следом. На столь короткой дистанции орудия обладали просто убийственной силой. Следующим выстрелом убило сразу двоих.
Светловолосый взмахнул мечом и побежал еще быстрее.
— Кобольды! — приказала Айлин. — Пли! Орудие три! Пли!
Град болтов, выпущенный из кобольдских арбалетов, окончательно смял атакующих. В светловолосого попало сразу несколько болтов. Казалось, его колотят невидимые кулаки. Он дернулся, причудливым образом пошатнулся.
Кроме него, на ногах держались лишь еще двое воинов. По бокам с моста стекали ручейки дымящейся крови. Темные тени скользили под водой, вздымая брызги пены. На миг речной поток разрезал ослепительно яркий оранжевый плавник. Что за твари живут там?
— Орудие четыре! — закричала Айлин.
— Немного повернуть, — пробормотал Галар, но Нир уже и сам начал делать поправку при наведении. Мастер орудий спокойно прицелился через направляющую и коротко кивнул.
— Отлично!
Галар стиснул зубы. Светловолосый сын человеческий несколько пришел в себя и поднялся. Они победили. Нет нужды продолжать дальше.
— Пли! — раздался безжалостный голос эльфийки.
Нир спустил курок. Стальные плечи, щелкнув, отправили копье в полет. Орудие летело и вращалось вокруг своей оси. Было полное безветрие, а Нир был лучшим стрелком из тех, кого доводилось встречать Галару. Не может быть, чтобы это копье пролетело мимо цели. Ослепительный свет зимнего солнца преломлялся на наконечнике из серебряной стали. Снаряд настиг цель. Военачальник пронзительно вскрикнул, его опрокинуло навзничь и швырнуло по воздуху, прямо на тела погибших на мосту.
— Этого не может быть, — недоуменно пробормотал Нир. — Ты это видел?
— Хороший выстрел, — бесцветным голосом произнес Галар.
— Нет, я не это имел в виду. Копье должно было проткнуть его насквозь, как вертел курочку. Я же попал ему прямо в грудь.
Светловолосый воин сел. Оба других выживших тут же бросились к нему.
— Крепкий орешек! — тем временем прокомментировал Гроц. — Нелегко убить.
— Орудие пять! — крикнула Айлин.
— Довольно! — Галар бросился к эльфийке. — Неужели ты настолько безжалостна? Этим троим повезло. Прояви великодушие, подари им жизнь.
Айлин подняла бровь.
— Надеюсь, дети человеческие тоже проявят в свою очередь милосердие, когда придет их час, — и с этими словами она обернулась к расчету орудия. — Не стрелять. Пусть уходят. Если они расскажут воинам на том берегу о том, что их здесь ждет, это будет ценнее, чем еще три человеческих жизни. В следующую атаку они пойдут, испытывая ужас.
— Спасибо, — негромко произнес Галар.
Айлин присела перед ним на корточки. Лицо ее было почти таким же белым, как и платье, а бледные губы сжались в узкую черточку.
«Эти губы никогда никто страстно не целовал, — вдруг подумал Галар. — Вряд ли ее любила даже собственная мать».
— Ты же видел, что копьем светловолосого воина не убить, — произнесла она настолько тихо, что окружающие не слышали ее. — У этого воина доспех, изготовленный человеческими богами, иначе он умер бы, как и остальные. Ты знаешь, что это значит, карлик?
Галар судорожно сглотнул. То, что тот человек не обычный воин, а князь, было ясно с самого начала. Но, кажется, все далеко не так просто.
— Этот человек, судя по всему, один из семерых бессмертных. Друг богов. Ты понимаешь, какие последствия может иметь твое желание?
— Тогда зачем ты отпустила его? — удивился кузнец, не понимая, как она могла отпустить бессмертного.
— Потому что ты проявил благородство, карлик. Ты человек чести. Если бы было побольше таких, как ты, наши миры не вели бы войн. Но ты у меня в долгу. И надеюсь, что однажды, когда я потребую вернуть долг, ты будешь столь же благороден… Возможно, моя цена тебе не понравится. Вспомни этот час, когда дойдет до этого, — с этими словами Айлин поднялась и подозвала Че.
— Возьми пару воинов, иди на мост и выпусти в каждого убитого по арбалетному болту в голову. Не хотелось бы убивать их снова.
— Желания красивой женщины для меня закон, госпожа! — Предводитель кобольдов поклонился и мило улыбнулся. — Что будем делать, если среди этих ребят окажутся выжившие?
— То же самое, — ледяным тоном отрезала Айлин. — Это не то место, где можно проявлять щепетильность. О пленниках заботиться некогда. Пусть мертвые лежат на мосту. Они будут мешать следующим идти в атаку. Че подозвал нескольких своих товарищей и, не колеблясь, принялся за выполнение грязной работы.
Внезапно Айлин подняла голову. Высоко над ними, широко раскинув крылья, парило похожее на змею существо. Галар невольно пригнулся. Дракон! Он был карминного цвета, каких карлику никогда прежде видеть не доводилось. Но он о них слыхал, о солнечных драконах Ишемона, принцах небесных змеев.
— Что он здесь забыл, — прошептал он, несмотря на то что небесная ящерица его не слышала.
— Мне бы тоже хотелось это знать! — Айлин впервые проявила хоть какое-то чувство: она разозлилась. Всего на один удар сердца, а затем снова овладела собой. — Он не должен здесь быть. Еще не время!
— Ты знаешь его?
Она поглядела на Галара, как на ничтожество, ухитрившееся задать один из глупейших вопросов. — Это Вечернее Светило, одно из ближайших доверенных лиц Золотого. И поверь мне,
тебе не захотелось бы знакомиться с ним. Он карликов не любит.
Потому что мне так хочется
Взволнованные вопли троллей разбудили Гламира. Оба идиота тыкали пальцем в небо, что-то кричали на своем гортанном наречии и бросились куда-то бежать.
Карлик протер глаза и выругался. Ему снилась приятная женщина с тугой грудью. Внешне она немного напоминала Амаласвинту, только была гораздо более сговорчивой и милой. Оставалось надеяться, что у этих двоих была веская причина будить его. Такой хороший сон ему давно уже не снился.
Вздохнув, карлик сел. Несмотря на то что он закутался в два одеяла и прислонился к южной стене одного из покосившихся домов, там, где солнце светило сильнее всего, холод пробрал его до самых костей.
Бросив украдкой взгляд на вход в подвал, загороженный большим сугробом, он прикинул, какова вероятность того, что оттуда вылез кто-то из детей человеческих. Вряд ли! Пару часов назад, вскоре после захода солнца, один из них поднялся по лестнице. Но стоило ему увидеть одного из троллей, как он тут же с криками скрылся в подвале. Точно, там, внизу, никакие не воины!
Над рыночной площадью скользнула огромная тень. Гламир поднял арбалет, изготовленный для него Гобхайном. Приклад оружия был удлинен и сделан в форме змеи, прекрасно прилегая к тем жалким крохам, что остались от его правой руки. Так он мог более-менее нормально держать оружие. Поспешно повернув левой рукой рычаг, он натянул стальной лук. Издаваемые механизмом негромкие щелчки немного успокоили карлика, пока он глядел в ослепительно-синее небо.
Внезапно все поле зрения Гламира заслонили карминно-красные крылья. Они взметали снег на большой площади, заставили застучать деревянную черепицу на крышах домов, словно даже жалкие домишки боялись существа, с поразительной грациозностью опускавшегося на площадь.
У Гламира захватило дух. С самого детства, еще когда он сосал молоко кормилицы, он слышал истории о драконах, но ни одного из них никогда не видал. По крайней мере, настоящего. Такого. В этой зверюге от кончика хвоста и до носа было почти пятьдесят шагов. В его сторону, негромко зашуршав, полетел хвост, заканчивавшийся плоским шипом, похожим на длинный клинок меча.
— Что здесь произошло, червь?
На бороде у Гламира встали дыбом волосы, по телу побежали мурашки. В воздухе витало напряжение, словно перед грозой. Дракон не открывал рта, но голос его был слышен совершенно отчетливо, он звучал низко и звучно, оставляя после себя какое-то неловкое чувство, с которым Гламиру едва удавалось справиться. Он поднял голову, взглянул в янтарные глаза ящерицы размером с круглый щит.
— Не мешал бы мне спать, если пришел поговорить с червяками!
Кончик хвоста устремился вперед, словно решившая напасть змея, застыв в полудюйме от горла Гламира.
— Мне не до шуток, карлик! Где Айлин? Где сражающиеся?
— Там, где ожидается битва.
Вертикальные зрачки дракона сузились, остались лишь узкие, черные-пречерные щелочки.
— Значит, ты червяк из тех, что любят шутить.
Гламир едва дышал. Голос дракона проникал в каждую клеточку тела. Сдавливал горло, смущал рассудок, заставлял дрожать все оставшиеся части тела. Никогда в жизни он еще так не боялся. Даже когда на него напали изумрудные пауки. Где-то на краю сознания вертелась мысль, что здесь не обошлось дело без магии. Он не трус! И, несмотря на это, по щекам у него от страха катились слезы.
— Они у моста, — всхлипнув, произнес он. — Айлин решила, что город не удержать. Она хочет остановить детей человеческих у длинного деревянного моста.
— А зачем здесь эти тролли?
Гламир извивался под все новыми и новыми вопросами и под мучившим его заклинанием.
— Я точно не знаю. Она говорила что-то насчет того, что они слишком тупы. Хорошие стражи.
Дракон фыркнул и дохнул на карлика опаляющим дыханием.
— Стражи для чего?
Страх пожирал душу Гламира. Он чувствовал, что уже не может удержать в себе воду, что она уже стекает струйкой по ноге.
— У нас есть пленники! Там, позади, в подвале. Дети человеческие!
— Дети человеческие… — Меж клыков дракона показался длинный раздвоенный язык. Он повернул голову в сторону, шумно втянул ноздрями воздух. — Да, я чувствую их запах. Там, впереди, — кончик хвоста, только что дрожавший у самого лица Гламира, хлестнул обледеневшую площадь. — Зачем вы взяли пленников? Это же одна сплошная обуза.
— Они ведь даже не воины, не представляют опасности, — наложенное драконом заклинание отступило. На этот раз Гламир ответил добровольно.
— Эти два тролля нужны на поле сражения. Эти дети человеческие нарушают планы Золотого.
— Ты же не можешь просто… — начал Гламир, когда голова снова метнулась к нему. Это заклинание, внушавшее ему страх, имело какое-то отношение к огромным глазам. Гламир не мог устоять перед их взглядом. Горло снова сдавило.
— Ты решил преградить мне путь?
— Да! Ты совершаешь зло. А со злом нужно бороться! — вырвалось у Гламира. Праведный гнев одолел страх, когда оглушительный удар сбил его с ног. Падая, он видел только кончик красного хвоста, а затем рухнул у стены в теплую лужу.
— Ты никогда больше ни у кого не встанешь на пути. И теперь будешь двигаться только как полагается червю, — и с этими словами огромный дракон отвернулся.
Глухая боль захлестнула Гламира. Только теперь он увидел кровь. И ногу, стоявшую у стены дома, словно забытый протез. Дракон отнял у него единственную ногу! Лишил его остатков достоинства! Гламир закричал. Не от боли. Это был вопль отчаяния.
— Зачем? Зачем эта бессмысленная резня?
— Потому что мне так хочется, — усмехнулось в ответ чудовище, не удостоив его больше ни единым взглядом. Теперь он стоял у самого входя в подвал.
Гламир увидел, как выгнулось тело чудовища, услышал свист. Дракой втягивал в легкие побольше воздуха.
Карлик дрожащими руками потянулся к кожаной сумочке с арбалетными болтами, висевшей у него не поясе. Постепенно он замерзал. Кровь толчками вырывалась из раны и брызгала на стену дома. Судя по всему, у него была перебита одна из главных артерий. Ремнем можно перетянуть ногу и остановить кровотечение. Но через минуту погибнут все люди в подвале! Он может спасти одну жизнь или дюжины.
Расстегнулась защелка на кожаной сумочке. Карлик потянулся за болтом, осветил несколько и потащил.
Воздух вокруг дракона задрожал, Гламир почувствовал жар. Все болты высыпались из руки, кроме одного. Вот он, с совиным оперением, чтобы как можно лучше выровнять полет.
Дракон поднял голову. Благородный изгиб шеи напоминал лебединый.
Гламир вложил болт в арбалет. Оружие было взведено только наполовину, но времени уже не оставалось. Он поднял руку, вздохнул и в тот же момент спустил курок.
Они ему даже не нравились, эти дети человеческие. Но он не собирался смотреть, как они гибнут. Несмотря на слабость, изувеченная рука не дрожала. Нажимая на курок, он думал: «За Глубокий город!» Сказать карлик уже ничего не мог, для этого он был уже слишком слаб. Рука опустилась.
Дракона он уже не увидел, только ослепительно яркое белое пламя. Гламир вдруг почувствовал себя легким. И немного усталым. Нужно просто на минуточку закрыть глаза. Всего на один выдох. Совсем на чуть-чуть…
Книга Вторая
Последние воины льда
Обмен ударами
Артакс поднял руку, и за спиной у него послышались отдаваемые громким голосом приказы. Марширующая колонна остановилась. Бессмертный с удивлением наблюдал за разворачивавшимся перед ним на равнине спектаклем. Там царила ужасная суматоха. Разбивали лагерь, без определенного порядка и узора, словно побеги плюща на камне. Границей служила колышущаяся стена тумана, которая стояла на расстоянии примерно полумили и закрывала обзор в направлении севера.
— Орму!
Капитан отряда лучников кушитов подошел к нему. Нельзя было сказать, что он плелся, но осанка у него была не военная. Худощавый рыжебородый лучник когда-то входил в Каменный совет, небольшую группу мудрецов, вершивших судьбы провинции Гарагум. Артакс так и не смог понять, почему именно он присоединился к войску, но, несмотря на внешнюю расхлябанность, Орму был хорошим и осторожным командиром.
— Мы встанем лагерем на некотором расстоянии от этого хаоса, — решил Артакс. — Ты позаботишься о том, чтобы лагерь разбили как подобает. И сделай так, чтобы наши припасы хорошо охранялись.
Окинув взглядом суетящихся людей, он покачал головой.
— Такое ощущение, что они осаждают стену тумана. Говорили, что это будет быстрое сражение, всего на пару дней. То есть у тех, других, скоро закончатся припасы. Позаботься обо всем, а я пойду погляжу на этот муравейник поближе и отыщу бессмертных Володи и Лабарну.
— Я подготовлю эскорт, — предложил Орму.
Артакс отмахнулся.
— Лучше я пойду один.
Орму улыбнулся, словно ничего другого и не ожидал. Капитан не очень-то жаловал дворцовый этикет. Нельзя было сказать, чтобы он вел себя неуважительно, но он очень редко обращался к Артаксу на «вы» я мало кто помнит, чтобы он перечислял титулы бессмертного, вроде Повелителя всех черноголовых. Тем не менее, он и его лучинки уже дважды предотвращали покушения на него. И на этот раз, Артакс был в этом уверен, за ним незаметно пойдут несколько мужчин, чтобы приглядывать за своим правителем. При этом он был одет в подаренный ему Львиноголовым доспех, то есть практически был неуязвим, хотя на первый взгляд броня не выглядела особенно примечательной. Плотный белый холщовый нагрудник с вышитой на нем головой льва защищал грудь. Под ним была туника с длинными рукавами и перчатки, штаны и высокие сапоги. Доспех был изготовлен из мягкой кожи, но ни один клинок не мог разрезать ее или поцарапать холщовый нагрудник, Роскошный шлем-маску, атрибут бессмертного, Артакс нес под мышкой. В нем он постоянно чувствовал себя словно в плену, несмотря на то что металлическая пластина маски идеально повторяла профиль его лица и весил шлем на удивление мало.
Артакс прошел мимо огромных гор дров, с удивлением увидел, что неподалеку лежат три катамарана какие использовали преимущественно островитяне. Неподалеку от стены тумана были возведены высокие леса из бамбуковых стеблей.
Он как раз прошел мимо ряда мертвецов, лежавших вдоль дороги, когда из тумана показался отряд всадников. Выглядели они измученными. Некоторые были ранены, на лицах читался ужас Один из всадников отделился от отряда и направился к большой юрте из выкрашенной красным кожи. Неужели во в этой путанице все же есть центр?
Артакс прошел мимо перевязочного пункта, где оказывали помощь воинам-ягуарам из народа Цапоте; при виде этих воинов в душе шевельнулись неприятные воспоминания. Всего несколько лун тому назад он сражался с ними, когда штурмовал храмовый квартал Цапоте в Золотом городе. На этот раз они не обратили на него внимания. Вид у мужчин был неприглядный. Тела их были утыканы короткими стрелами.
Перед алым шатром трое стражников, скрестив копья, остановили его. На воинах ишкуцайя, степных наездниках, были полированные пластинчатые доспехи из меди, их остроконечные шлемы были обернуты пестрыми шелковыми тряпками.
— Проходи дальше, незнакомец. Здесь… — Говоривший увидел шлем-маску, который Артакс нес под мышкой, и пристыжено опустился на колени. — Простите, бессмертный. Без эскорта, знаменосца и свиты я вас и не узнал.
— Я ни за что не стал бы ругать стража за то, что он тщательно охраняет шатер своего господина. Ты отлично справился со своей задачей. Забудем об этом, — двое других воинов отодвинули в стороны тяжелые занавески, закрывавшие вход в юрту, и Артакс вошел в сумрачный и душный шатер. Там пахло диким зверем.
Первое, что он увидел, был огромный медведь, склонившийся над ложем, где лежал Володи. Значит, пришел девантар из Друсны! Но он был не один. У длинного стола стояла фигура, жуткая словно ночь. Брат медведя, Длиннорукий, божественный кузнец.
В центре юрты перед бессмертным Мадьясом, правителем ишкуцайя, стоял на коленях воин, из глубокой раны которого сочилась кровь. Бессмертный был невысок и приземист, щеки его покрывала густая щетина. Всю жизнь он провел в седле, поэтому ноги его искривились. Руки покрывали татуировки с изображением волка и широкие шрамы.
«Значит, это и есть отец Шайи», — подумал Артакс, чувствуя, как в душе закипает ярость. Человек, продавший дочь за табун лошадей, прекрасно зная, что Небесная свадьба означает для Шайи смерть.
— Ты разочаровал меня, Субаи, — ругал он стоявшего на коленях мужчину, щуря темно-карие глаза. — В очередной раз! — Бессмертный пнул сына в грудь, и воин повалился на пол. — Ты обесчестил наш народ, ты… — Он поднял ногу, словно собирался раздавить мужчину, как отвратительное насекомое.
— Не он один потерпел поражение, — голос Володи звучал слабо. Произнеся всего несколько слов, он тяжело перевел дух. — Я не сумел там пройти, отшвырнули они и воинов-ягуаров. У них сильная позиция.
— Мы почти дошли до копьеметов, отец, — воскликнул лежавший на полу воин, над лицом которого все еще нависал сапог бессмертного Мадьяса. — Но затем нас атаковали серые великаны! На мосту нам некуда было деваться, они ворвались в наши ряды, славно разящие молнии. Поднялась паника. Дюжины воинов попадали в воду, а там тоже их ждали чудовища. Рыбы с пастью, похожей на орлиный клюв, и размером с небольшой корабль. Я сам видел, как такая тварь в мгновение ока перекусила лошадь пополам…
— Что ж, Аарон! Добро пожаловать в вечные льды! Это поле боя просто создано для героя равнины Куш, который в пустыне с войском крестьян сумел победить опытных воинов, — Длиннорукий указал на небольшой, наполненный песком ящик. — Иди сюда, я покажу тебе, как у нас обстоят дела, — он провел линию двумя пальцами. — Это река. Теплая вода в ней и обеспечивает ту стену тумана, — третья линия пересекла две первые. — Это мост. Всего шагов сто от нашей юрты. Он достаточно широк, чтобы по нему могли пройти в ряд пятеро мужчин.
Длиннорукий постучал пальцами по песку, изображавшему конец моста на другом берегу.
— Здесь у них стоят копьеметы и лучники. Выходишь из тумана — попадаешь под смертоносный обстрел. А если кто доходит до конца моста, его встречают там великаны, уничтожающие всех, кому удалось выжить. Как бы ты решил проблему?
— Мы ведем себя именно так, как они того ожидают, — задумчиво произнес Артакс. — Если хотим победить, нужно застать их врасплох. Есть ли брод через реку?
— Думаешь, мы настолько глупы? — возмутился бессмертный Мадьяс, подойдя к столу. — Здесь нет ни второго моста, ни чертова брода. Мои люди могли бы переплыть реку верхом, если бы не эти чудовища, готовые растерзать все, что войдет в воду. Кажется, их привлекла текущая в море кровь. Их становится все больше и больше.
— Сколько врагов ждет нас на другом берегу?
— Две, три сотни, — Длиннорукий пожал плечами. — Мы точно не знаем. И эти великаны — еще не самое худшее. Вскоре после моего прибытия через врата между мирами явился дракон. Очень большой. Он еще в сражение даже не вмешивался.
Артакс задумчиво поигрывал бородой.
— А что это там такое строят?
— Летучие башни, — пояснил девантар. — Цапотцы хотят посадить на них своих воинов-орлов. Тогда они смогут пересечь реку на бреющем полете.
— Это может сработать?
Длиннорукий скривился.
— Цапотцы уверены в этом.
— Как обстоят дела с моральным духом?
— Так себе. Мы провели три атаки и трижды потерпели поражение. Об этом известно всем в лагере. Когда мы посылаем людей на мост, они идут, готовые умереть, не победить. Вот и все…
— Чушь! — вмешался Мадьяс. — Мои всадники, не колеблясь, пойдут в атаку снова, если я прикажу им!
Длиннорукий закатил глаза, но ничего не сказал.
— Никто не сомневается в мужестве ишкуцайя, — примирительным тоном произнес Артакс. — Но для начала мы должны изменить некоторые принципиальные вещи. Наши убитые не должны лежать на дороге, по которой в бой идут новые войска. Это сразу же наносит ощутимый удар по морали войск. Я хочу, чтобы их убрали оттуда сегодня же. Куда-нибудь, хоть выше по течению. Туда, где на них не будут постоянно натыкаться. После этого нужно организовать общий лагерь для всех раненых. Тоже на некотором расстоянии от основного лагеря. Нужно собрать все наши силы в кулак. Ты серьезно ранен, Володи?
Бывший капитан его лейб-гвардии приподнялся на ложе.
— Да так, в принципе, просто царапина. Завтра я смогу сражаться снова.
— Я исцелю его, — проворчал Великий Медведь. — Но это не просто царапина. У него сломаны три ребра, и ему страшно повезло, что обломками не проткнуло легкие.
— Мне не впервой ребра ломать, — проворчал Володи. — Тугая повязка — и завтра я снова буду в строю.
Артакс ни минуты не сомневался, что так и будет. Володи будет сражаться, даже если на поле боя его придется нести на носилках.
— Ты у нас кто, целитель или полководец? — поинтересовался Мадьяс, ударив ладонью по рисунку на песке. — Как нам победить здесь, Аарон, правитель всех черноголовых?
— Для начала нужно построить катапульты, — Артакс был твердо исполнен решимости. Не поддаваться на провокацию. Он перевел взгляд на Длиннорукого. — Двух-трех катапульт будет недостаточно. Их должно быть не меньше двадцати. Еще нам понадобятся горючие снаряды.
— Ты собираешься стрелять наобум? Что за чушь? Демоны прячутся за пеленой тумана. Мы не увидим, попали мы или снаряд пролетел мимо.
— Я исходил из того, что ты достаточно мудр, чтобы понять более глубокий смысл данного мероприятия, Мадьяс, — иронично отозвался Артакс. Ему было неприятно выслушивать оскорбления от человека, которому не пришло в голову ничего умнее, нежели провести бессмысленную лобовую атаку конницы на хорошо охраняемый мост.
Лицо князя степей побагровело, на виске забилась толстая жилка.
— Слушай сюда, надутый…
— Нет, слушать будешь ты, — холодно перебил его Артакс. — Причем ровно столько, пока не предложишь что-то дельное, что заслуживает моего внимания. В противном случае будешь молчать. А если тебе этого не дано, мы можем выйти из шатра и раз и навсегда решить этот спор на мечах, после чего ты замолкнешь навеки. Ты не первый выскочка, именующий себя бессмертным, которого я остановил. Ты ведь помнишь судьбу Муватты, правда?
Мадьяс расстегнул пряжку на перевязи и уронил ее на пол.
— Мы не будем решать это на глазах наших воинов, а выясним все прямо здесь, в юрте.
— Что, боишься, что я перережу тебе горло, если мы воспользуемся мечами?
Мадьяс поднял кулаки.
— Судя по тому, что я слышал про Муватту, ты отрезаешь мужикам сразу и член, а мой мне еще пригодится, — он усмехнулся. — Что? Испугался, что я выбью тебе зубы?
Артакс поставил шлем-маску на стол для карт, расстегнул перевязь и тоже поднял кулаки.
— Судя по тому, что слышал я, ты любишь ломать носы тем, кто красивее тебя, — и усмехнулся. — А глядя на тебя, я понимаю, что тебе хочется сделать это со всеми.
В этот миг полог шатра раздвинулся, и в юрту вошел Львиноголовый.
— Что здесь происходит? — Он поглядел на Длиннорукого и Великого Медведя. — А вы просто стоите и смотрите?
— Иногда небольшая драка полезнее бесполезной болтовни, — проворчал девантар Друсны. — Пусть разберутся!
Львиноголовый поглядел на Артакса, и в глазах его читалось разочарование.
— А я считал, что ты мудрее.
— Великий Медведь прав. Иногда нужно решить все именно таким способом, вместо бесконечных разговоров, — несмотря на собственные слова, ему было больно от того, что он вызвал разочарование своего девантара.
—
Утратишь его расположение, и вскоре распростишься с жизнью, — вмешался голос прежних Ааронов. Тех, чьи воспоминания он носил в себе и кто поистине обрел бессмертие, несмотря на то что все они были обречены лишь смотреть и быть только шепотом в его мыслях.
— Дай посмотреть на хорошую драку, брат!
Что-то в голосе Длиннорукого не понравилось Артаксу. Интересно, он действительно хочет просто стать зрителем кулачного боя? Или его цель посеять раздор?
— А ты как думаешь, Артакс? Он друг Ишты, — усмехнулся голос в мыслях. —
Здесь тебе не победить. Одолеешь Мадьяса — и среди бессмертных у тебя появится новый враг. Выиграет он, и тебя будут лишь презирать.
— Что, хвост поджал? — Мадьяс вышел в центр юрты и жестом подозвал его. — Давай, или храбр ты только тогда, когда в руках у тебя меч духов?
Артакс вспомнил истории, которые рассказывал ему о кулачных боях Коля. Там драка продолжалась ровно до тех пор, пока нравилась публике. Друсниец любил рассказывать и о том, как дрался в караван-сараях и кабаках.
— Есть ли какие-то особые правила, по которым ты хочешь сражаться, Мадьяс, хранитель стад, свет солнца, сын Белого Волка?
— Молодец, выучил все мои титулы, — усмехнулся тот. — Если поцелуешь мои сапоги, то так и быть, драться не станем. А правила — это для мальчиков, которые еще сосут титьку кормилицы. Довольно болтать, мужик, дерись, пока я…
Артакс схватил стоявший на столе ящик с песком и швырнул им в Мадьяса. Бессмертный заслонился от ящика локтем, но песок ослепил его. Не успел он оправиться от изумления, как Артакс уже был рядом. Не колеблясь, он ударил Мадьяса между ног, а когда степняк со стоном стал заваливаться на пол, Артакс изо всех сил поддал коленом Мадьясу в подбородок.
Бессмертный опрокинулся навзничь. Артакс тут же подскочил к нему и поставил ногу на горло. Он думал о Шайе, и ему с трудом удавалось сдерживать себя, чтобы не раздавить правителю ишкуцайя трахею.
— Довольно ли этого, чтобы понять, как я дерусь?
Мадьяс оттолкнул ногу, стоявшую у него на горле. Поразительно, но он улыбался.
— Рад буду сражаться рядом с тобой.
Артакс отступил на шаг, готовый тут же нанести новый удар, если Мадьяс решит напасть, но степняк лишь вытер окровавленные губы.
— Я недооценил тебя. Настоящий мужик, с яйцами! А теперь расскажи мне, зачем нам нужны катапульты. Если мы начнем стрелять во врага не глядя, то, скорее всего, не промахнемся.
— Дело не во врагах. Мы сделаем это ради наших воинов. Всем в лагере уже известно, что ждет нас на другом берегу. Если мы станем стрелять в ответ, то это поднимет моральный дух. Кроме того, с этого берега не видно, что мы не попадаем, — он улыбнулся. — И, кто знает, если мы будем использовать горючие снаряды, возможно, сможем увидеть сквозь туман. В любом случае попробовать стоит.
Артакс обернулся к божественному кузнецу.
— Крылатые львы готовы?
— Три, — обреченно вздохнул Длиннорукий. — Их очень тяжело делать, и испытаний пока было мало.
— Они полетят?
— Хм… Ты хоть представляешь себе, что значит соединить воедино магию и механику? Эти силы не очень-то гармонируют друг с другом.
— Они полетят? — не отставал Артакс.
— Да, но с приземлением могут быть проблемы.
— Прилетел большой дракон, произнес Артакс и поглядел на Мадьяса. — Ты умеешь ездить верхом на львах?
Бессмертный не очень обрадовался вопросу.
— Конечно.
— Будешь рядом со мной?
Мадьяс побледнел чуть сильнее.
— Я что, похож на труса?
— Ты же понимаешь, что драконы изрыгают огонь, — вмешался Львиноголовый. — Кроме того, он летает гораздо лучше тебя. Ты убьешься, если сразишься с ним в воздухе.
— Кто-то же должен прикрывать наших ребят с воздуха. Я никогда не требовал от своих воинов ничего, что не готов совершить сам. Значит, мое место там, наверху, хоть мне и страшно, — ответил Артакс.
— Думаешь, если командовать битвой будешь ты, атака на мост наконец увенчается успехом? — поинтересовался Великий Медведь, отвернувшись от ложа Володи.
— На этот раз мы поступим иначе. Мы дадим им столько целей, что они не будут знать, куда стрелять. Впрочем, для этого потребуется чуть больше скоординированности, чем раньше. План у меня такой…
Когда он закончил, в шатре воцарилось одобрительное молчание. И только Львиноголовый не был до конца убежден.
— Твой план хорош, бессмертный Аарон, но есть кое-что, что ускользает от нашего понимания! Я наблюдал за последней атакой ишкуцайя. В тумане что-то было. Не на мосту и не в реке. Кажется, оно нематериально и питается последней силой умирающих. Заклинания, подобного этому, я не видел еще никогда. Там, снаружи, есть сила, не вписывающаяся в наши планы. Нужно быть осторожнее.
— Но возврата нет, — напомнил Великий Медведь. — Если необходимо, я сам перейду мост и поведу своих друснийцев.
— А я пойду с тобой, — слабым голосом произнес Володи.
Артаксу вспомнилась кошмарная резня на равнине Куш. Там его планы тоже не совсем сработали. Несмотря на то что Муватта был жестоким и тщеславным правителем, он оказался очень способным полководцем.
— Ни одна битва не происходит по плану, — меланхолично произнес Артакс.
Перед глазами у него стояло лицо Нарека, друга юности, вспомнился его маленький сын и то, как храбро вел себя Дарон в ту ночь, когда он принес ему известие о гибели отца. Нарек стоял в одном из самых безопасных мест в битве. Его окружали воины, защищавшие его и штандарт, который держал Нарек. И, несмотря на это, смерть нашла его друга.
— Если атаковать будем мы, неожиданностей будет меньше, — твердым голосом произнес он. — Нельзя в первом же сражении уступать демонам. Если других предложений нет, то поступим так, как предлагаю я.
Под обстрелом
— Осторожно! — Крик Айлин взорвал ночную тишь.
И почти в тот же миг что-то разбилось шагах в десяти за спиной Галара, в снегу запылало яркое пламя. Карлик сонно заморгал. Поток пламени потек по берегу в его сторону. За пеленой тумана послышался глухой звук, словно кто-то ударил кулаком по кожаной обшивке. Спустя два удара сердца пламя брызнуло за лагерем троллей.
— Катапульта, — Нир смотрел на него широко открытыми глазами. — Они построили катапульту.
— Гроц! — воскликнула Айлин. — Поднимай своих ребят. Нужно отвести копьеметы подальше.
— Зачем? — Тролль поглядел на небо, где словно падающая звезда летел огненный шар.
— Потому что они сгорят, идиот! Нужно оттянуть их от берега. Нужно… — С неба отвесно рухнул огненный шар. И на этот раз он разбился прямо посреди тролльского лагеря. Горячее масло брызнуло из расколовшегося снаряда. Задело нескольких троллей. Заорав, они стали хлопать себя по серой коже, объятой язычками пламени.
— Падайте в снег! — спокойно приказала Айлин, несмотря на то что с того берега снова послышался глухой удар, а в небо по крутой дуге взметнулся новый огненный шар.
Большинство троллей эльфийку не слушали. Некоторые просто колотили по ожогам своими массивными руками. Другие бежали в реку, чтобы броситься в воду, но вскоре и оттуда стали доноситься ужасающие крики, и никто из троллей не вернулся.
Следующий снаряд пролетел мимо. Он ударился о землю в более чем десяти шагах от их орудий.
Они ориентируются по огням и нашим крикам, заорал Нир, перекрикивая троллей. — Нужно кричать, когда они мажут, и сохранять спокойствие, если попадают.
— Да ты спятил! Как ты прикажешь сохранять спокойствие горящим троллям? — поинтересовался Галар, краем глаза наблюдая за реакцией Айлин. Судя по всему, она тоже услышала совет мастера по орудиям, и карлик отлично представлял себе, какие выводы она сделает из его предложения.
— Они нас не видят. Разве что слабые отсветы пожаров. Но в первую очередь они ориентируются на слух. На это вся надежда. Мы можем обмануть их, если… — упрямо повторил Нир.
— Он прав, — поддержала Айлин и вдруг побежала по берегу. Всего через удар сердца там, где она только что стояла, разбился очередной снаряд. Глиняный сосуд с грохотом раскололся на утоптанном снегу. Он был обмотан сеточкой из промасленных пеньковых веревок. Веревки загорались сразу же, как только разбивался горшочек, поджигали горячее масло, разбрызгивавшее пламя во все стороны. Снег с шипением таял. Вниз к реке потекли ручейки пламени.
В промерзший снег ударил еще один глиняный сосуд. Огненный цветок расцвел почти в двадцати шагах от последнего орудийного расчета.
— Кричите! — приказала Айлин. — Давайте, кричите! Первым выполнил ее приказ Нир. Он заорал так, словно ему вонзили в живот меч. Следующим был Че, затем крики подхватили и остальные.
Галару это казалось глупым. Может быть, это и разумно, но почему-то он так поступить не мог.
На берегу разбился еще один снаряд. На этот раз он был нацелен как следует, разбился посреди отряда кобольдов. Крики, которые еще только что звучали натужно и искусственно, стали искренними.
Прямо на Галара помчался кобольд, целиком объятый пламенем. Это был один из красношапочников. Лицо его было скрыто за пеленой огня, и виден, было хорошо только широко открытый рот.
— Тихо! — приказала Айлин, но ее никто не слушал. Боль и ужас заставили забыть о подчинении. Эльфийка решительно подошла к кобольду, остановившемуся напротив Галара и принявшемуся хлопать себя руками, изо всех сил пытаясь погасить охватившее его тело пламя.
Айлин схватила его за шею. Галар толком не видел, что она сделала, но крик стих, руки кобольда бессильно обвисли, а в глазах читался безотчетный страх. Маленький воин еще был в полном сознании, но не мог произнести ни звука, не мог пошевелиться, стоял неподвижно, словно объятое пламенем дерево.
Айлин подошла к Галару, вытерла о его жилетку испачканную руку.
— Кричать будете только если я разрешу, — с мрачной решимостью произнесла она. — Вы принадлежите мне. И даже если вы сейчас будете проклинать меня, в конце концов вы поймёте, что я спасла вам жизнь.
Но ее слова не произвели никакого впечатления на раненых. Крики все звучали и звучали, Айлин заставила замолчать некоторых кобольдов, и в конце концов стало чуть тише.
— Эй, давай что-то делать! — Байлин толкнул Галара в бок. — В эту ночь мы все товарищи, что бы там ни было в прошлом, — и с этими словами капитан подошел к маленькой фигурке, лежавшей скрючившись на земле, и потушил огонь на его меховой курточке несколькими горсточками снега.
Нир тоже принялся за работу. Он забросал снегом пламя из кувшинчика, разбившегося неподалеку от них. Крики стихли, сменившись негромкими всхлипываниями, когда туман снова пронзила яркая вспышка света.
— В сторону, Че! — заорал Галар. — Руки в ноги!
Предводитель кобольдов поднял голову к небу, на миг нахмурился, а затем замер, словно тоже попал, под действие странного заклинания, наложенного Айлин на тех, кого объяло пламя.
— Чертов идиот! — Галар бросился вперед. Кобольды все до единого пустозвоны, да еще и тупы до умопомрачения. Карлик подхватил Че и бросился бежать. Пробежал всего два шага, поскользнулся на обледенелом берегу. Спустя всего один удар сердца сверху рухнул глиняный кувшинчик, почти на том самом месте, где еще только что стоял Че. Расцвел еще один огненный цветок. Что-то брызнуло на руку Галару. Он застонал, ударил рукой по снегу, откатился в сторону от кобольда, которого придавил своим телом.
Но рука не горела, на него просто брызнула капелька раскаленного масла. Кожа на тыльной стороне ладони вздулась огромным, красным волдырем.
— Вот дерьмо, — выругался он сквозь стиснутые зубы, когда что-то ударило его в спину.
Че колотил его по жилету огромным снежком.
— Ты дымишься, — пояснил кобольд. — Много масла попало, даже два маленьких язычка пламени появились. Но я их уже потушил.
Галар недоверчиво поглядел на кобольда. Че стоял, склонившись над ним, на груди у него висела широкая перевязь, которую он снял с какого-то подлым образом зарезанного карлика. Нужно было просто оставить этого ублюдка стоять на месте, ведь у того на совести была жизнь не одного карлика. А когда здесь все закончится, возможно, он со своим отрядом кобольдов развяжет новую войну против карликов Ихавена. Все было так легко…
— Спасибо! — вдруг произнес Че. Было видно, что это слово далось ему нелегко.
— Тут так темно, что я принял тебя за карлика.
— Да я понял, — усмехнулся кобольд. Он знал, что ни один карлик Альвенмарка не может случайно спутать кобольда с представителем своей расы.
За их спинами в снег рухнули еще два снаряда.
— Кричите! — приказала Айлин.
И на этот раз вой поднялся такой, словно загорелось пол отряда. Кроме того, крики теперь звучали до ужаса естественно. Че протянул руку Галару, чтобы помочь подняться.
— Пойдем ближе к берегу.
Галар не принял руки. Не настолько он еще опустился, чтобы принимать руку помощи от Ледяной бороды!
— Упрямый, да? — Че было весело. — Ты первый из карликов, который мне по душе, — с
ухмылкой заявил он. — Конечно, примерно так же, как каменная гадюка, которую жаришь на костре. Но когда такая мерзкая гадюка наконец-то сдыхает и как следует прожаривается, это не может не радовать.
— Это что было? — заворчал Галар. — Оскорбление или объявление войны?
Че развел руками.
— Ничего такого. Ты спас мне жизнь. Мне, предводителю клана Ледяных бород. Я потрясен, да, более того, даже немного тронут.
— Было бы здорово, если бы ты не стал болтать о том, что я сделал, — проворчал Галар. — Скорее всего, карлики Ихавена повесят меня за этот героический поступок на первом же столбе.
Че покачал головой, а когда ответил, в его голосе никакой издевки не чувствовалось.
— Нет, они придумают кое-что похуже.
Они дошли до берега парящей реки. Над ними в тумане снова полетели огненные шары. На этот раз они промахнулись мимо орудийных расчетов шагов на сорок.
— Кричите! — снова приказала Айлин.
Тролли, карлики и кобольды подчинились, послышались жалобные причитания. Благодаря идее Нира, воплощенной безжалостной эльфийкой, в их рядах сейчас не рвались огненные снаряды. Но Айлин не обращала внимания на успех, напряженно вглядываясь в туман над рекой, и Галар спрашивал себя, что за новые ужасы ей видятся в нем.
Семь песочных часов
Артакс шея вдоль длинного ряда катапульт, стоявших на берегу. К этому моменту огромных орудий с длинными плечами построили уже двадцать три. За ними лежали сотни огненных снарядов.
— Ты понял меня? — строго спрашивал он следовавшего за ним худощавого капитана. Валесиец кивнул, пышный плюмаж на шлеме качнулся у самого лица. Артакс считал этого человека спесивым франтом. В этом первом бою валесийцам было поручено обслуживать орудия. Они обстреливали другой берег три дня, пока оттуда не стали слышаться лишь одиночные вскрики.
— Переверните песочные часы! — приказал своей свите Артакс, и в тот же миг семь песочных часов перевернули вверх ногами.
Одни часы Артакс взял и лично протянул валесийцу.
— Из катапульт палить, сколько хватит сил. Превзойди сам себя! Преврати противоположный берег в огненную стену. Но как только последняя песчинка упадет в этих часах, вы прекращаете стрелять. Именно в этот миг вмешаются наши люди.
Капитан снова кивнул, и слишком длинный плюмаж снова качнулся у самого лица.
— Я полагаюсь на тебя, Вибий. Если твои катапульты вовремя не прекратят стрелять, в огне погибнут сотни наших собственных воинов.
— Я не спущу взгляда с этих песочных часов, — теперь по голосу капитана было отчетливо слышно, насколько неловко он себя чувствует.
— Если же ты остановишь стрельбу слишком рано, у демонов будет возможность снова встать к копьеметам. Все зависит от тебя. Я верю в тебя! — Артакс увидел, что последние слова рассеяли последние сомнения капитана. Командующий орудиями теперь выглядел увереннее, чем прежде.
Окинув взглядом своих слуг, бессмертный снова удостоверился в том, что все песочные часы перевернуты. Теперь атака была неизбежна, и время утекало, словно песок сквозь пальцы. Коротко попрощавшись, Артакс ушел от катапульт и стал спускаться дальше по течению, туда, где у самого берега стояли катамараны воинов с Плавучих островов. Плоские двойные корпуса лодок должны были скользить по замерзшей земле, как сани.
Среди воинов его ждал бессмертный брат, Кеану, Повелитель всех вод. Стройный высокий воин был одет в плащ из перьев, отливавший всеми цветами радуги. Доспех его был похож на доспех Артакса, только его нагрудник был сделан в форме панциря черепахи.
— Твои люди готовы?
Кеану широко усмехнулся.
— Они ждут не дождутся возможности проявить себя и победить, после того как все потерпели поражение.
Высокомерие брата не понравилось Артаксу, но он не подал виду.
— Выведи лодки на середину реки, как договаривались, — он подозвал слугу. — Как только закончится песок в верхней части часов, катапульты перестанут стрелять. Тогда вам необходимо продвигаться как можно быстрее в сторону вражеского берега.
Кеану принял песочные часы.
— Я прекрасно помню, о чем мы договаривались. Не нужно еще раз напоминать мне план.
—
Вот наглый сучоныш, — возмутились голоса в мыслях Артакса. —
Не стоит спускать подобные дерзости. Промолчишь — и он расценит это как слабость. Ты же знаешь, он союзник цапотцев и сделает все, чтобы подорвать твой авторитет.
«Обладать авторитетом по-настоящему — значит не реагировать на всякую провокацию», — подумал Артакс, а вслух сказал:
— Я рассчитываю на тебя, брат Кеану. Ваша атака может склонить чашу весов в сторону победы или же поражения.
— Мы будем на том берегу первыми, — уверенно ответил Повелитель всех вод.
— В таком случае ты посрамишь всех своих братьев, — с этими словами Артакс отвернулся и пошел дальше к летающим башням цапотцев. Их бессмертный стоял на самом высоком из возведенных бамбуковых стволов лесов. Он был одет в доспех из перьев и стоял, скрестив на груди орлиные крылья. Вокруг него за леса держались дюжины воинов-орлов. Все они полетят над рекой, раскинув крылья, как только придет время атаки.
Артакс специально решил не подавать голосовых сигналов, которые могли бы услышать и демоны на другом берегу. Песочные часы покажут, когда настанет время перейти в наступление. Они намеревались атаковать врагов без предупреждения и смести их.
Навстречу Артаксу вышел воин в черном доспехе ягуара и почтительно склонился перед ним. Широкие золотые браслеты говорили о том, что ранг у воина высокий.
— Мой повелитель хочет вести воинов-орлов в бой. Прошу, простите, что он лично не может спуститься и принять вас, бессмертный Аарон, правитель всех черноголовых Меня зовут Некагуаль, и я обязан выполнить все ваши пожелания со всей тщательностью.
Артакс понимал, что все это лишь отговорки. После его нападения на храмовый квартал цапотцев в Золотом городе, когда Артакс вызволил Володи, между ним и Некагуалем царила открытая и непримиримая вражда.
— Отнеси своему повелителю эти песочные часы, Некагуаль. Он со своими воинами должен идти в атаку, как только песок полностью перетечет.
— Так и будет! — Поклонившись, Некагуаль принял песочные часы, переданные ему одним из слуг из свиты Артакса.
Бессмертный был рад, что эта встреча осталась позади, он направился к дороге, ведущей к мосту: там уже собрались длинные колонны воинов. На этот раз главная атака тоже будет происходить на этой узкой тропе, и Артакс был уверен, что на этот раз они сумеют прорваться. В конце концов, кажется, на том берегу не так много защитников. Если их атакуют одновременно с воздуха, по воде и на мосту, они будут сметены — ведь и без того сильно пострадали во время обстрела. Крики раненых и умирающих были отчетливо слышны даже на этом берегу, особенно глухой рев великанов.
Войска Лувии возглавляли колонну. Воины стояли, опираясь на высокие щиты, и негромко переговаривались между собой. У губ образовывались густые облачка пара. На ногах у всех были плотные меховые гамаши, толстые жилеты и плащи из тяжелой шерсти. Как и на равнине Куш, лувийские воины подготовились к войне наилучшим образом. На длинных копьях сверкали дорогие железные наконечники, мужчины казались бесстрашными, хоти наверняка слышали о случившейся в первые дни резне.
Некоторые воины махали ему руками, узнавая его по доспехам и большому шлему-маске, который он нес под мышкой. Не так давно они стояли друг напротив друга на поле сражении и были врагами, но с тех пор как Лабарна сменил на посту бессмертного своего предшественника, Муватту, все изменилось. Они оба хотели мира, и на протяжении вот уже многих веков отношения между Арамом и Лувией не были настолько дружелюбными, как в последние месяцы.
— Эй, крестьянский командир! — послышался звучный голос. От маленькой группы в конце колонны отделился великан. Среди окружавших его воинов он был одет проще всех. Шерстяные штаны потрепаны и забрызганы грязью, гравюра с изображением крылатого существа на бронзовом нагруднике, несмотря на хорошее качество, подернулась патиной. На перевязи висел шлем-маска, символ статуса бессмертного. На плечах у воина лежала массивная булава с бронзовыми шипами. Лабарна лениво поддерживал ее руками и издалека напоминал распятого.
— А, вот наконец и лувийский лысый, — широко усмехаясь, ответил Артакс. Лабарна брил голову, оставляя только две широкие завитые пряди на висках.
Спустив булаву с плеч, Лабарна подошел к Артаксу и схватил его за запястья, приветствуя его как воина.
— Рад видеть тебя, Аарон! Как хорошо, что командуешь здесь именно ты, — он понизил голос до шепота. — Мне не хотелось бы принимать приказы от бессмертного, который одевается словно надутый индюк.
— Ты будешь на острие атаки, — серьезно произнес Артакс. — Это самая опасная задача.
— Да знаю я, что ты никак не успокоишься, надеясь как можно скорее уложить в могилу любимчика Ишты, — он по-приятельски хлопнул его по плечу, и Артакс чуть не рухнул на колени. Наверное, лошадь могла бы лягнуть его нежнее в доказательство дружбы, чем хлопнул его по плечу этот великан.
— Не беспокойся об этом. Мы с мужиками думаем точно так же. Там, где труднее всего, нужно ставить лувийцев — если хочешь победить. И право возглавить атаку для нас большая честь.
«Легко говорить таким образом, если у тебя есть доспех бессмертного», — подумал Артакс.
— Остальные посвятили тебя в подробности плана?
— Как раз занимались этим, — он подозвал группу капитанов, с которыми стоял, и Артакс узнал Субаи, сына Мадьяса, Орму, капитана его кушитов, и бессмертного Володи.
— Это те самые песочные часы? — Лабарна кивнул в сторону следовавшей за Артаксом свиты. — Необычная идея договориться о времени начала атаки. Я-то считаю, что началом бури, надвигающейся на врагов, должны служить звуки рогов, голоса полководцев. А шуршащий песок… хм, ничего героического, — он обнял Артакса за плечи. — Идем, поговорим с остальными. Володи все еще обижается, что ты не хочешь брать его с собой в небо.
По пути Лабарна продолжал уже тише.
— Я рад, что твой выбор пал не на меня. Я не трус, честно, но то, что ты задумал, просто не для меня.
— И несмотря на это, настанет день, когда нам придется сделать это всем, — ответил Артакс.
Лабарна усмехнулся.
— Я простой человек, друг мой. Я редко задумываюсь о завтрашнем дне.
Полководцы стояли у жаровни и грели руки, а за спинами у них толпились всадники ишкуцайя. Субаи пойдет со своими степняками следом, как только Лабарна сумеет оттеснить врагов от моста. Конные лучники должны были отрезать демонам возможность к отступлению, в то время как Володи третьим должен был вести своих воинов на мост, чтобы помочь Лабарне довершить дело. Орму же должен был остаться в лагере, вместе с воинами Арама.
Артакс не сомневался в победе, его смущал только дракон. Как он поведет себя? Если он атакует мост, в то время как там будут стоять сотни воинов и ждать накала событий и возможности ворваться в ряды сражающихся, получится бойня, и он был намерен это предотвратить!
— Вы все знаете, что нужно делать?
Полководцы кивнули, только Субаи что-то проворчал себе под нос. Стенной всадник Артаксу не нравился. Казалось, он всегда пребывает в дурном настроении, а еще в уголках рта таились жестокие складочки. Кроме того, правитель прекрасно помнил истории, которые рассказывала о своем брате Шайя. Шайя… Интересно, где она сейчас? «Не думай об этом», — одернул он себя. Нужно забыть о ней. По крайней мере, на время сражения… Она стала лишь мечтой, вроде той Альмитры, которую он, бедный крестьянин из Бельбека, придумал себе давным-давно.
Сейчас он стал самым могущественным правителем на Дайе, но мечта о женщине, с которой ему хотелось бы жить, была так же недосягаема, как и тогда, когда жизнь его определяли голод и бедность. Ничего не изменилось… Он в ярости сжал кулаки. Нет, он не собирался просто смириться с ее потерей! Он займется поисками, когда все это закончится, и найдет ее, даже если на поиски уйдет вся оставшаяся жизнь. Но для начала он должен победить здесь!
Артакс подозвал слуг с оставшимися песочными часами и велел передать их полководцам. Не получил часов только Орму, поскольку он не участвовал в атаке, и охотник ценил оказанную услугу. Он не был трусом, но не испытывал большого желания вести своих в самоубийственный бой ради толики чести и славы. В отличие от Володи, который дулся из-за того, что ему с воинами доведется выйти на мост последними.
В верхней части песочных часов песка осталось ровно на два пальца. Время уходило.
— Вопросы есть?
Ответом было молчание. Все смотрели на песочные часы.
— Вы понимаете, что вся тяжесть этого сражения и успех всего мероприятия зависит в первую очередь от вас? — повторил свою фразу Артакс. — Надеюсь, что через час все закончится и мы все увидимся на другом берегу в добром здравии.
— Увидимся на другом берегу, Аарон, правитель всех черноголовых, — торжественно ответил Лабарна. — Мы знаем, какой бой ты избрал себе, и кто идет на величайший риск. Да пребудут с тобой боги!
Артакс смущенно улыбнулся, затем коротко кивнул и направился к Длиннорукому. Девантар ждал его в лощине, защищенной от любопытных взглядов. Были здесь и Мадьяс с Ансуром, бессмертным правителем Валесии. И три льва со сложенными золотыми крыльями.
Созданий божественного кузнеца внушали страх. Под ярким зимним солнцем их фигуры, вдвое превышавшие высотой человеческий рост, сверкали просто неземной красотой. Артакс протянул руку и осторожно погладил причудливую шерсть. Металл был теплым на ощупь, словно мужчина коснулся живого тела. Лев повернул к нему голову, поглядел на него своими небесно-голубыми глазами, словно был существом разумным, а не машиной, созданной Длинноруким. Грива была сделана из сотен наложенных друг на друга золотых пластинок, негромко позвякивавших при каждом движении. Открыв пасть, он продемонстрировал Артаксу длинные клыки, а затем с металлическим звоном захлопнул ее.
— Я на них почти не летал, — пояснил Длиннорукий, чувствовавший себя явно не в своей тарелке при мысли о том, что предстояло совершить людям. — Они почти не испытаны. Идти на них в бой — чистейшей воды безумие. Это не говоря уже о том, что вы не пробовали летать.
— Длиннорукий прав, — подтвердил Ансур. Всякий раз, встречаясь с этим бессмертным, Артаксу думалось, что он скорее ученый, нежели воин. Он был хрупкого и невысокого телосложения, лицо у него было узким, а самым ярким признаком была большая родинка прямо над верхней губой. И только серые глаза полыхали страстью, из-за которой первое впечатление быстро забывалось.
— Я прочно сижу в седле, и мне не важно, что за зверь подо мной, — презрительно фыркнул Мадьяс. — Я не стану стоять и смотреть, пока мои люди сражаются!
Артакс понимающе кивнул. Какое облегчение — знать, что ты поднимешься в небо не один.
— Когда прилетит дракон, лишь мы сумеем защитить наших воинов от смерти в огне, — бессмертный перевел взгляд на часы. В верхней части песка оставалось всего на один палец. Отступать уже некуда.
— Тогда вам потребуется вот это, — и с этими словами Длиннорукий наклонился и поднял предмет, который наполовину был скрыт в свежем снегу. Копье длиной в почти четыре шага, с похожим на клинок меча наконечником и тяжелым шаром на другом конце. — К сожалению, оно сбалансировано не идеально. За столь короткое время большего я не успел. Чтобы вернуться на землю живыми, вам потребуется не только мужество, но и добрая толика удачи!
Порожденное благородством
Берег уже не блестел так по-зимнему красиво, а казался Айлин скорее пародией на жизнь. Под твердым кристаллоподобным льдом стал виден серый гранит. Условия для существования чего бы то ни было отсутствовали. Лед был подобен чарам, скрывавшим реальность. Он позволял представлять себе, что это место, с его чарующе парящей рекой могло бы быть очень красивым, если бы здесь светило теплое солнце. Иллюзия, уничтоженная огнем.
Там, где лед уцелел, черный дым от горящего масла оставил свой цвет. Те из ее воинов, кто уцелел, были настолько же черны. Сажа осталась на одежде, волосах и лицах, покрасневшие глаза горели. Подобно тому, как в кузнице под ударами кузнечного молота из трех кусков различной руды куется лучшая сталь для войны, так и здесь безжалостный грохот катапульт и горящее масло превратили ее воинов в неподражаемый клинок, который она теперь сжимала в руках, чтобы принести детям человеческим дар смерти. Ее тролли, карлики и кобольды забыли о былых ссорах, вся их сила была собрана в единый кулак. Слабых и невезучих забрал огонь.
Несмотря на то что им удалось обмануть детей человеческих и большинство снарядов взрывались за спинами отряда, чуть дальше по берегу попаданий было много. Погибла почти треть ее людей, и, умирая, они получали арбалетный болт в голову, чтобы не восстали снова, чтобы тела их не стали рабами духов, облюбовавших это место.
Люди снова вели более серьезный обстрел, хотя на протяжении последних часов казалось, будто горючие снаряды у них постепенно заканчиваются.
Вдалеке на берегу расцвели два новых огненных цветка, и тролли прежде прочих стали заходиться в стонах и криках боли. Айлин знала, что высоченные воины страдают от солнечного света.
Альвы создавали их для мрачного Снайвамарка, и на ярком солнечном свету они словно бы впадали в спячку и начинали лениться. И жаловаться.
Неподалеку от нее стояли двое, которые вообще-то должны были остаться с Гламиром в городе детей человеческих. Появление солнечного дракона настолько напугало их, что они бросились бежать, и бежали насколько хватило сил. Что произошло в городе? Почему большой солнечный дракон не прилетел сюда? Может быть, выжидает, когда люди снова пойдут в атаку, чтобы устроить бойню на мосту? Но это противоречило плану небесных змеев. Божественные драконы не предполагали милосердного конца для ее отряда. При мысли о том, что должно произойти, эльфийку охватывала холодная ярость. Она пришла сюда с отрядом оборванцев, превратившимся в отряд храбрейших героев. Просто стыдно разбрасываться такими жизнями! Они заслуживают лучшей участи — особенно после того, как столько времени храбро держались здесь во имя драконов.
На берегу появились новые огненные столбы, по граниту в реку потекло раскаленное масло и поплыло прочь по течению маленькими огненными островками. Ветер приносил густой черный дым, слепил глаза.
Внезапно Айлин осознала, что воцарилась противоестественная тишина. Перестали жалобно причитать тролли. Серые воины-исполины молча глядели на берег, туда, где среди клубов дыма появилась изящная белая лошадь. Нет, не лошадь… У Айлин захватило дух. Единорог!
Об этих существах она слышала только в сказках и никогда не встречала тех, кто видел бы живого единорога. Говорили, будто их создали не альвы, а они стали порождением Золотой сети. Они воплощали в себе невинность и красоту и появлялись лишь тогда, когда кто-то беззаветно готов был принести себя в жертву, и некоторые утверждали даже, будто именно подобные поступки и приводили к появлению единорогов. Бескорыстная жертва, какая бывает, пожалуй, раз в столетие. То есть для появления единорога не было места более неподходящего, чем здесь, на поле сражения посрет ледяной пустыни Нангога.
Он грациозно шел сквозь черный дым, и на берег уже смотрел весь ее отряд. Никто не отпускал сальных шуточек, никто не поднял оружия. Убийцы и варвары, оказавшиеся под ее командованием, были потрясены неземной красотой единорога.
Послышался глухой удар катапульты, и всего несколько мгновений спустя слева и справа от единорога вверх взметнулись огненные колонны. Но ни один язычок пламени не коснулся блестящей белой шерстки. Единорог встал на дыбы, запрокинул голову, так что грива затрепетала на ветру, и заржал, словно приветствуя воинов. Затем отвернулся и помчался в сторону города.
Может быть, он хотел им что-то сказать? Непривычный звук оторвал Айлин от размышлений, и волшебный, чарующий миг тут же рассеялся, когда она осознала, что именно слышит: скрип весел! Эльфийка открыла Незримое око и увидела то, то скрывал от взглядов ее людей туман. По реке шли дюжины кораблей. Их было слишком много, чтобы их можно было остановить.
— К копьеметам! — спокойно приказала она. Этот бой уже не выиграть, можно лишь выбрать, погибнуть героями или трусами. — Орудие с шестого по десятое — целься на реку. Нас атакуют и оттуда. В борта не стреляйте, вы их не потопите.
Карлики молниеносно повиновались приказу.
— Гроц! Пошли на мост лучших своих людей! Остальные понадобятся нам здесь. Че, веди своих воинов к берегу, цели выберете себе сами. Старайтесь не ввязываться в ближний бой. Постарайтесь застрелить как можно больше людей.
— В качестве утреннего дара мы принесем тебе сотню голов, красавица! — весело ответил кобольд и улыбнулся ей почерневшими от сажи губами.
«Никогда в жизни меня не называли красавицей столько раз за столь короткий промежуток времени», — подумала Айлин. Эльфийка жалела, что ей так и не встретился эльф, хоть немного похожий на Че. Этот мерзавец ей нравился, но это навеки останется тайной.
— Я что-то вижу! — крикнул Ниру, один из стрелков. — Пусть отведают нашей стали.
Первая волна
Из тумана показались две ярких птичьих головы, направляясь прямо к их отрезку берега.
— Альвы всемогущие, это еще что такое? — прошептал Нир.
— Корпуса лодок, — Галар стоял рядом с орудием и держал наготове следующее копье. Несмотря на пронзительный холод, ладони стали мокрыми. Из тумана показывались все новые и новые ярко раскрашенные головы. Пара цапель, ящерицы, две желтые собаки. И вот теперь Галар увидел и детей человеческих. На орудийных палубах, расположенных между двумя корпусами, плотной толпой стояли воины с оббитыми мехом щитами.
Нир даже не стал дожидаться, пока прозвучит первый приказ стрелять. Он нажал на спусковой крючок, и копье полетело прочь. Байлин тут же принялся крутить рукоятку, заново натягивавшую стальной лук орудия.
Галар увидел, как копье пробило один из оббитых мехом щитов. Над водой пронеслись крики. Дети человеческие стояли настолько плотными рядами, что раненый не упал.
— Копье! напомнил ему Нир, а Байлин продолжал взводить механизм.
Галар положил снаряд на направляющую и нагнулся, чтобы вынуть еще одно копье из длинного кожаного колчана, лежавшего рядом с орудием на скалистом грунте. Прямо у поставки копьемета лежал кувшин с маслом. Один из выпущенных детьми человеческими снарядов, упавших на снег и не разорвавшихся. Айлин позаботилась о том, чтобы каждое их орудие можно было поджечь по приказу. Они ни в коем случае не должны были попасть в руки людям.
Нир снова спустил рычажок, копье унеслось вперед.
— Копье! — снова напомнил он Галару. Нир был поразительно спокоен. Казалось, он видит лишь цели, а об остальном, что движется к ним сквозь туман, даже не задумывается.
В этом отношении у Галара времени было побольше. Воины были плотно укутаны. Сейчас они были уже достаточно близко и над щитами можно было различить лица. Все они были покрыты самыми причудливыми татуировками, и были похожи на звериные морды, вырезанные на кораблях.
Галар положил на направляющую очередное копье. Еще пятнадцать шагов, и они будут здесь. Снаряд улетел прочь. На этот раз Нир попал в воинов, стоявших на самом краю отряда, выстроившегося на орудийной палубе, и они полетели в воду. Все трое! Одно-единственное копье убило троих! Вода рядом с катамараном вспенилась. Галару лишь на миг удалось увидеть огромный клюв в серых водах, а затем один из татуированных сынов человеческих исчез.
Немного правее от катамарана с головой птицы лодка вдруг накренилась, один из корпусов лодки поднялся, воины на палубе зашатались. Держаться им было не за что, и дюжины людей посыпались в воду, а стоявшие на соседних лодках воины стали метать копья в длинную, темно-серую спину, торчавшую из воды. Вскоре существо стало похоже на ежа, но все эти раны были для нее не страшнее булавочных уколов.
— Копье! — снова напомнил Нир.
Галар оторвался от созерцания происходящего на воде, вытащил из колчана следующее копье и протянул товарищу. Два тролля встали по бокам от орудия, и над их головами просвистели первые арбалетные болты.
Над водой поднимался странный, бледно-зеленый туман, двигаясь в сторону, противоположную направлению ветра. Подобно кракену, он образовал щупальце и потянулся к людям, которые, размахивая руками, пытались добраться до берега. Галар увидел, как один из покрытых татуировками людей встал на твердую почву и, подняв копье, ринулся к берегу. На лице его читалось огромное облегчение и радость от того, что ему удалось выбраться из смертоносной воды, когда арбалетный болт пробил его левый глаз, оставив вместо него окровавленную дыру.
Высадка на берег сопровождалась оглушительными боевыми криками. Где-то в тумане трубили боевые рога, и их глухой рев проникал в самое нутро.
Одного из воинов схватила рыба с несколькими рядами зубов в огромной пасти и потащила обратно на глубину. Заскрипело по камням дерево, когда первые катамараны подошли к берегу на пять шагов.
Галар подал следующее копье. Их орудие снова несло гибель рядам детей человеческих, которые прятались за высокими щитами, не в силах спастись от гибели. Прочная кожа щитов рвалась, словно тонкий шелк. Сынов человеческих отбрасывало назад, но воины справа и слева от них прыгали на отмель неподалеку от берега.
Щелканье ворота, вращая ручку которого Байлин снова взводил орудие, казалось Галару неестественно громким. Нир снова нацелил копьемет. Оба тролля, стоявшие рядом с ними, которые должны были защищать их орудие от противников, побежали. Издавая громкие кличи, они неслись вперед, но Галар слышал только негромкое металлическое позвякивание механизма. Он наклонился и вытащил из кожаного колчана следующее копье.
Нир принял у него снаряд и вложил его в желобок направляющей.
Тролли и дети человеческие столкнулись. Кожаные щиты рвались под яростными ударами дубинок, но воины с кошмарными разукрашенными лицами не отступили. Они падали под ударами, но вместо каждого убитого словно бы восставало двое новых. Они тыкали в гигантов из Снайвамарка длинными копьями, и вот уже по покрытой шрамами коже потекли струйки темной крови.
Нир нашел брешь между сражающимися и выстрелил снова.
Когда копье вновь проткнуло двоих и сбило их с ног, поднялся жалобный вой.
И вдруг на первого из двух троллей спикировал орел. Его сверкающие серебром когти впились в его плечи и шею.
Тролль выронил дубинку и схватился обеими руками за шею, когда один из когтей вспорол ему горло. Только теперь Галар понял, что это не огромная хищная птица, а воин, вроде тех воинов в кошачьих доспехах, с которыми они столкнулись, когда только пришли в эту проклятую ледяную пустыню. Только у этого было птичье оперение, а руки были продеты в длинные крылья.
Воин-орел не мог высвободиться из хватки умирающего тролля, которому другие воины теперь вонзили копья в грудь.
Галар снова подал другу копье. Сражение уже разворачивалось шагах в трех от их орудия. Слева от них ярким пламенем загорелся первый копьемет. Линия обороны на берегу была прорвана, но Нир еще не думал о том, чтобы бросить свое излюбленное орудие.
Галар на миг поднял голову к небу. Там уже кружило несколько воинов-орлов. Кобольды обстреливали их, но теперь воины с татуированными лицами прорвали их оборону в еще одном месте на берегу, и один из них мчался прямо на Галара. Прикрываясь щитом, он, судя по всему, намеревался просто сбить его с ног.
— Ты никогда еще не сражался с карликом, морда, — заорал на него Галар, выхватил из колчана копье и, издавая пронзительный клич, побежал навстречу сыну человеческому. В самый последний миг он бросился на землю. Нижний край щита ударил Галара по спине, но там его защищала драгоценная кольчуга из серебряной стали. Щитоносец уже не мог остановиться, он споткнулся о собственный щит, а Галар ловко откатился в сторону и одним прыжком снова оказался на ногах.
Не испытывая ни малейшей жалости и сочувствия, он вонзил сыну человеческому, который наполовину лежал на собственном щите и не мог поднять его, чтобы защититься, копье в грудь. Воин удивленно поглядел на него, широко открыв рот, а Галар повернул наконечник, чтобы высвободить его из раны.
Краем глаза карлик увидел, как упал тролль, в шею которого вцепился воин-орел. Их орудийный расчет смели. Байлин бросил взводить механизм и выхватил из-за пояса тяжелый топор, одновременно с этим пригибаясь и уходя от удара копьем.
— Горшок с маслом! — закричал Нир, изо всех сил старавшийся отразить удары булавы с длинным изогнутым зубом длиной с кинжал. — Копьемет не должен попасть им в руки! — С каждым ударом стрелка все дальше и дальше оттесняли от орудия, которое принесло смерть стольким детям человеческим.
Галар бросил своего умирающего противника, с губ которого лилась кровь и сыпались какие-то проклятия. Несколько троллей под командованием Гроца пытались провести контратаку и загнать людей обратно на лодки, но чуть ниже по течению реки появились еще катамараны, и там атакующим не мог помешать никто. Карлик не сомневался, что полное окружение их отряда — только вопрос времени.
Гроц же, кажется, совершенно не задумывался об этом. Его покрытое шрамами лицо было перекошено в диком экстазе, и он мчался на врага, держа наперевес ствол дерева толщиной в плечо тролля. Он то использовал его как таран, временами отражая удары детей человеческих, словно щитом, а затем снова принимался размахивать как булавой. С криком, словно хищная птица, на Гроца с неба спикировал воин-орел, угрожающе выставив вперед похожие на кинжалы когти.
— Сверху! — заорал Галар.
Для столь массивного существа Гроц отреагировал на удивление быстро. Он поднял ствол дерева, которое использовал в качестве оружия, вертикально вверх, и воин-орел на лету напоролся на верхний конец ствола. В разные стороны полетели перья, словно бы ястреб убил голубя. Одно крыло птицеподобного воина загнулось назад и сломалось, а Гроц тем временем перехватил ствол, размахнулся и со всего размаху ударил по ряду копьеносцев, строившихся на берегу.
Все взгляды устремились на тролля, который ринулся в бой с оглушительным ревом. Галар воспользовался возможностью, чтобы пройти мимо двух воинов и поднырнуть под копьемет. Рукоятью кинжала он разбил кувшин с маслом и схватил фитиль, тлевший на земле рядом со вторым разбитым кувшином. Из искры постепенно разгоралось пламя, ползшее по сеточке из переплетенных пеньковых веревок. Этого должно хватить. Еще несколько мгновений — и деревянное орудие загорится.
Галар выбрался из-под копьемета и как раз собрался отойти, когда сильный удар в спину швырнул его на землю. Жидкая борода карлика окунулась в масло, пролившееся из разбитого кувшина. Скорее удивленный, нежели оглушенный, он попытался подняться, когда получил еще один удар в спину. За мгновение до того, как снова рухнуть на землю, он краем глаза заметил нацеленное на него копье.
Ругаясь, он перевернулся на спину. Когда копье опускалось в третий раз, на этот раз целясь ему в грудь, он схватился за древко прямо за лезвием наконечника, одним рывком выхватил его из рук воина, на лице которого была вытатуирована рыбья пасть.
— А я думал, что проклятые рыбы сегодня сражаются на нашей стороне, — проворчал Галар и повернул копье, нацелив его таким образом на сына человеческого. Вместо того чтобы побежать прочь, воин ударил по копью щитом и, защищаясь плотной кожей, попытался броситься на Галара и придавить его к земле.
— Ты что, думаешь, что я блоха, которую так легко раздавить? — крикнул карлик.
Галар отвел копье в сторону и выхватил висевший в ножнах на поясе кинжал. Когда нападающий обрушился на него всем весом, он держал кинжал напротив груди. Сын человеческий собственным весом воткнул его себе глубоко между ребер. Эльфийский кинжал проткнул его щит и доспех. Глаза, обрисованные татуировками, испуганно расширились, воин хрипло вскрикнул. По губам его побежала кровь, когда он опустил голову и попытался укусить Галара за нос.
— Идиот! — Карлик напряг мышцы, уперся в щит и вместе с лежавшим на нем воином отшвырнул его в сторону, а затем вытащил кинжал из груди умирающего. — Вот дурак, надо было пробегать мимо, — проворчал он себе под нос, вытирая оружие о снег. — Думал, я маленький и беззащитный, а, рыбья морда?
Воин не ответил, глядя в ясное зимнее небо широко раскрытыми мертвыми глазами.
Вокруг Галара носились тролли, топая ногами. Казалось, серые великаны все же способны удержать позицию на берегу. Но ниже по течению реки собиралось все больше и больше воинов, а над водой плыли странные зеленые полосы, от одного взгляда на которые карлику становилось страшно. Там сплетали заклинания, а ведь всегда считалось, что дети человеческие магией не владеют. Если это правда, то где-то там, за туманом, спрятались их боги. По меньшей мере один из них… Самое время убираться отсюда!
Галар выхватил из-за пояса секиру и поглядел на тлеющий фитиль в разбитом глиняном кувшине. Нужно наконец поджечь орудие. Карлик с сомнением оглядел себя. С ног до головы он был весь забрызган маслом. Нужно быть очень осторожным!
Кончиками пальцев он потянулся к фитилю, вокруг которого трепетало слабое пламя и уронил его в Другую лужу масла. Прошло мгновение, прежде чем и там заплясал маленький огонек, постепенно увеличиваясь в размерах. Масло было холодным, горело плохо. Это хорошо. Карлик отвернулся и ухватил секиру обеими руками, когда совсем рядом с ним прозвучал пронзительный крик. Несколько детей человеческих вонзили троллю копья в грудь, и великан, взмахнув руками, стал падать навзничь. Прямо на него.
Карлик отскочил в сторону. Слишком медленно! Одной рукой тролль больно ударил его и опрокинул на землю. Теперь он снова оказался рядом с копьеметом и в масле! А на груди у него лежала рука, тяжелая, словно дерево.
— Шевелись! — заорал он. — Идиот проклятый! Сделай же что-нибудь!
Тролль скосил глаза, поглядел на Галара. Веки его трепетали.
— Эй, не смей умирать сейчас, слышишь? Подними руку! — Галар изо всех сил уперся в тролля, когда через труп великана переступила фигура с копьем.
Галар тоже закатил глаза и решил притвориться мертвым, но краем глаза заметил, что пламя лизнуло деревянный копьемет и стало распространяться в его сторону, разгораясь все сильнее и сильнее.
Стоявший над ним сын человеческий пристально уставился на него.
«Не моргать!» — напряженно думал Галар, неподвижно уставившись в лицо, на котором была вытатуирована рыбья пасть с пугающим количеством зубов. Не шевелиться! Что бы ни случилось.
Последний праздник
Тролль двигался с раздражающей неторопливостью. Казалось, даже о таких мелочах, как парирование или уклонение, ему нужно сначала чуть-чуть подумать, а только потом сделать. Он пропускал один удар за другим, наносимый высоким воином с булавой. Золотой предположил, что это бессмертный, поскольку сражался он во главе своих воинов на мосту.
Единственное, что его удивляло в тролле, это то, сколько таких костедробительных ударов он способен выдержать прежде, чем рухнуть на землю. На миг перед ним промелькнул пейзаж и кусочек неба, а затем Золотой глазами тролля увидел, что над ним стоит воин с волчьим черепом на голове. Чья-то нога придавила тролля к земле. Сын человеческий поднял обеими руками булаву высоко над головой, а затем оружие обрушилось на него, прямо ему на лицо!
Золотой рефлекторно зажмурился. Удара он не почувствовал, и боли, доставшейся троллю, не испытал. Когда же небесный змей снова открыл глаза, связь с другим миром оборвалась.
Просто катастрофа. Сражение за Вану выходило из-под контроля, и он не мог сказать, обернется ли это успехом или катастрофой.
Он по-прежнему не понимал, почему оба тролля, бывшие его разведчиками, остались в городе людей. К счастью, его посланник, Вечернее Светило, настолько сильно напугал их, что они вернулись к войску. Но куда теперь подевался солнечный дракон? Последний раз он видел его глазами обоих троллей в человеческом городе.
Вечернее Светило должен был вернуться! Он получил недвусмысленный приказ. Почему же его до сих пор нет? Может быть, ввязался в сражение у реки? Солнечному дракону нравились драки и смерть… Но он был послан в качестве разведчика, а не в качестве воина.
Золотой решил в следующий раз наложить заклинание, позволявшее ему видеть чужими глазами, на кого-нибудь понадежнее. Например, на драконника. На такого, чьи лучшие времена уже миновали. Может, на Ливианну? Если ее мозг пострадает, это легко пережить. Все равно нужно что-то придумать, чтобы избавиться от нее. Сколько можно терпеть тот факт, что она убивает своих собственных детей и все время ищет себе партнера в постель, с которым можно было бы зачать идеального эльфа. Не то чтобы он считал ее поступки слишком аморальными… В некотором роде это даже закономерно: почти все эльфы стремятся к совершенству, только обычно они создают произведения искусства, песни и закладывают красивые сады.
А Ливианна искала ребенка, из которого вырастет идеальный эльф. Красивый, как весна, умный, пронизанный магией, безупречный во всех отношениях. И эти поиски ослепили ее. Она родила Гонвалона и не увидела, насколько он ценен. Если другие эльфы поймут, что она делает, они придут в неописуемый ужас. А поскольку Ливианна драконница, это бросит тень на репутацию небесных змеев. Этого ни в коем случае нельзя допустить! Особенно сейчас, когда они должны объединить все силы Альвенмарка, чтобы выстоять в судьбоносном сражении с девантарами. В конечном итоге сможет выжить лишь один из миров, и он не допустит, чтобы Альвенмарк был обречен на погибель!
Дракон выпрямился, задевая головой низкий свод пещеры, в которой он спрятался ото всех. Осторожно высунулся наружу. Над огромным склоном горы, где собралось войско Альвенмарка, раскинулось чистое голубое небо. Его братья-драконы и тысячи детей альвов ждут его. Они собрались под знаменами всех цветов радуги. Вот вставший на дыбы белый пегас на белом же фоне, знамя эльфов из Сердца страны, два черных скрещенных арбалетных болта клана Ледяных бород с далекого севера, череп медведя на синем фоне, штандарт карликов из Ихавена или штандарты с конскими головами и хвостами — как у кентавров из Земель ветров. Сотни полевых знамен развевались на легком ветру, ощущавшемся над склоном горы. Никто и никогда в истории Альвенмарка не видел подобной армии. Эта сила способна была раздавить почти всякого врага — и, несмотря на все это, она так же, как и маленький отряд Айлин, была в конечном итоге лишь приманкой.
Они выманят армию детей человеческих на другую сторону моста, а затем, когда люди уже будут целиком и полностью уверены в своей победе, они атакуют войска детей человеческих и погонят прочь. Речь не о том, чтобы уничтожить их. Нет, они будут играть с ними, как кошка с мышкой. Нужно ввергнуть их в пучину глубочайшего отчаяния, чтобы они позвали на помощь своих богов, девантаров. Если это произойдет, то они с братьями наверстают упущенное в Зелинунте. Они сделают так, что девантары погибнут в их общем пламени.
Золотой поглядел на небо. Солнце стояло в зените. Незадолго до сумерек они пойдут по драконьей тропе, созданной небесными змеями специально для них. Это будет новый путь сквозь тьму между мирами. Этот путь не смогут предугадать девантары, планируя свой поход. Нужно подождать еще, прежде чем люди перейдут мост и захватят Вану. У Айлин и ее воинов была лишь призрачная надежда на победу. Они были приманкой, и теперь их уже почти заглотили.
— Ну, что? — послышался в мыслях Золотого голос Дыхания Ночи. Дракон отчетливо чувствовал напряжение брата.
— Уже гибнут. Еще часа три, четыре, и настанет время отомстить за наших павших детей.
— И ты хочешь, чтобы все это время они ждали здесь, на склоне? — спокойно поинтересовался Приносящий Весну. —
Кобольды и кентавры не любят стоять на месте. Ты требуешь от них большего, чем они могут дать.
Золотой не продумывал этот момент ожидания. Ему и в голову не приходило, что детям альвов это может быть неудобно. Сам он в такой солнечный день, как сегодня, мог часами лежать на скале и предаваться размышлениям, постоянно чувствуя, что время летит незаметно.
— Они всего лишь дети, — напомнил ему его брат с зеленой чешуей, и Золотому показалось, что в воздухе запахло свежей травой и первыми цветами. Приносящий Весну прочел его мысли! Это же противоречит их этикету!
— И, несмотря на это, он прав, — заметил Дыхание Ночи. —
Нет, я тоже не читал твои мысли. Достаточно поглядеть на тебя, и сразу ясно, о чем ты думаешь.
Золотой едва сумел сдержать вспышку гнева.
— Довейте займем детей. Как вам идея принять облик эльфов, походить среди них, поговорить с некоторыми, похвалить их? Устроим смотр войск, произнесем высокопарные речи о величии этого мига и том, как однажды они станут рассказывать детям, что в час величайшей нужды они были в войске и сражались ради спасения Альвенмарка.
— Тебе не кажется, что это глупо? — ошеломленно поинтересовался Красный.
— Нет, они же дети, — поразительно, но на помощь ему пришел именно Дыхание Ночи.
Золотой недоверчиво покосился на брата, который, как обычно, отыскал себе тенистое местечко и словно бы слился с затаившейся там темнотой.
— Мы — их боги, — продолжал Дыхание Ночи. —
Несмотря на то что мы их не создавали, именно глядя на нас, они могут видеть только нас и встретиться только с нами. Они чувствуют окружающее нас дыхание вечности. Они думают, что мы можем все. Если же, как предложил наш брат, мы пойдем к ним и отметим некоторых своей похвалой, то они почувствуют, что стали словно бы тоже всемогущими. Для нас это мелочь, а для них — миг, который до самого смертного часа они будут хранить в сокровищницах своей памяти, как величайший в жизни. Сегодня у них есть шанс быть так близко к богам, как никогда прежде. Когда мы встретимся с ними яйцом к лицу, это вызовет всеобщий восторг. Даже кобольды застынут в изумлении и почтении. Давайте подарим им этот миг, прежде чем послатьих на свою войну, и они отплатят нам самоотверженностью и несокрушимой верностью. Мы стоим на пороге новой эпохи. История затаила дыхание, и они участвуют в том, что произойдет. Устроим им этот последний праздник.
Рожденные в потоке
Галар изо всех сил уперся в руку тролля. Постепенно мертвая плоть начинала сдвигаться с мертвой точки. За всю жизнь кузнеца засыпало трижды, но груз камней никогда не казался ему настолько тяжелым, как эта рука, которая пригвоздила его к земле, так что он мог только беспомощно наблюдать за тем, как пламя постепенно подбирается все ближе и ближе.
Карлик закричал от ярости и отчаяния. К этому моменту ему было уже все равно, может ли услышать его рыбьеголовый или кто-то другой из людей. Он снова уперся в руку, даже сумел приподнять ее на несколько дюймов, но выбраться из-по нее не сумел.
Пламя добралось до его подбитых мехом кожаных штанов, заплясало на темных пятнах, приближаясь к паху. Пока что жара он не чувствовал, но по спине уже стекали тонкие струйки липкого лота. Он же сгорит живьем! Как почти все карлики Глубокого города. Кузнец с горечью улыбнулся. Круг замкнулся. И он не достиг своей цели, не смог свергнуть с неба великих тиранов. Ниже по течению реки послышались дикие боевые крики, затем зазвенели мечи, утробно зарычали тролли, ринувшиеся навстречу новому противнику.
«Не хочу сгорать», — подумал Галар. Он хотел умереть смертью воина, его жизнь должна была оборвать холодная сталь.
— Сюда, сосунки! — заорал он изо всех сил, прекрасно понимая, что его не услышат и не поймут. — Давайте уже, идите сюда и сражайтесь, если осмелитесь.
Шум сражения приближался. Галар видел широкие плечи тролля, медленно отступавшего перед стеной вытянутых копий.
— Давайте, идите сюда! Сразитесь со мной! — снова закричал он, и голос его сорвался на визг, когда огонь добрался до паха.
— Я от вас не убегу! Я не боюсь! Идите сюда и посмотрите, как сражаются настоящие мужики!
. — Тебя что, по голове ударили? — Над ним с насмешливой улыбкой склонилась Айлин и прошептала слово на древнем, незнакомом ему языке. По телу карлика побежали мурашки, все волосы на теле встали дыбом. Эльфийка подняла руку тролля, словно она была легкой, как перышко. Галар с облегчением вздохнул, когда тяжесть с груди исчезла.
— Скорее! — Айлин держала ручищу левой рукой. Внезапно ее правая рука устремилась вверх, она перехватила в воздухе копье, судя по всему, нацеленное в спину тролля, сражавшегося чуть дальше по берегу.
Галар с трудом поднялся на ноги и стал сбивать пламя ладонями. Кажется, это была неудачная идея — встать. Теперь пламя стало подниматься выше и распространяться быстрее. Оно уже добралось до его бороды!
Эльфийка снова прошептала слово, больше напомнившее карлику звериный рык, нежели ходовые языки Альвенмарка. Провела ладонью вдоль его тела, не прикасаясь к нему, и все язычки пламени погасли.
— Беги, Галар! Убирайся! Увидимся в Вану. Я с троллями попытаюсь прикрыть отступление. Беги, пока можешь. Войско девантаров пытается окружить нас, времени совсем мало.
— Я не трус! — возмутился кузнец. — Я никогда еще не бежал от сражения.
— Если ты не трус, то имей мужество признать наше поражение и принять решение, сражаться ли завтра снова, когда наши шансы победить будут выше. Тех, кто останется здесь, ждет смерть.
И с этими словами она отвернулась и ушла, по-прежнему сжимая в руке копье. Карлик впервые видел оружие в руке у Айлин.
Он решил тоже взять копье, благо на поле боя их было уже достаточно много. Первое оружие, которое он нашел, было плохо сбалансировано, а наконечник был бронзовый. Но карлик решил все же оставить его себе. Орудие его горело, и причин оставаться здесь уже не было.
Над ним скользнула тень. В небе все еще кружили воины-орлы, а еще выше было что-то еще. Оно приближалось со стороны солнца, и он толком не мог разглядеть, что это такое. Что-то серебристое с широкими крыльями.
Галар побежал: ему совершенно не хотелось смотреть на эту тварь вблизи.
На крутом скалистом берегу он то и дело спотыкался. Замерзшая кровь кобольдов снова стала скользкой, несмотря на то что из-за горючих снарядов снега и льда почти не осталось. Повсюду валялись мертвые представители клана Ледяных бород, а среди них — несколько воинов-орлов. Судя по всему, их крылатые противники напали на целый отряд кобольдов.
С берега Галару хорошо было видно все сражение. Мост защищали уже только два тролля, и долго им было не продержаться. Атакующие, которые высадились ниже по течению реки, отошли немного назад. К берегу подходили все новые и новые катамараны. Все их копьеметы горели, но загорелись уже и некоторые лодки, и черный маслянистый дым смешивался с белым туманом. У орудий погибли многие воины. Но к счастью, среди погибших не было Нира и Байлина.
Карлик в отчаянии оглядел маленький отряд тех, кто еще противостоял потоку детей человеческих. Айлин стояла между сражающимися троллями и стеной копий, выстроенной детьми человеческими. Она держала свое копье острием вниз. Длинное древко спрятано за спиной, белое платье полощется на ветру. Судя по всему, она собиралась лично остановить войско детей человеческих.
Трубы призвали к атаке, и строй людей ринулся на Айлин. Вместо того чтобы отступить, эльфийка побежала навстречу воинам. Взмахнув копьем, она перехватила оружие сразу нескольких атакующих. Двигалась Айлин просто с невероятным проворством, и это больше напоминало танец, нежели бой не на жизнь, а на смерть. Вскоре враги уже окружили ее со всех сторон, на нее были нацелены дюжины копий. Айлин начала вращение, разбивая деревянные древка вражеских копий, и сумела обратить силу, нападающих против них самих. Снег кружился в такт ее движениям, словно она была не существом из плоти и крови, а бурей во плоти.
Пронзительный крик заставил зачарованно наблюдавшего за боем эльфийки Галара вздрогнуть. Из реки на берег вышла обнаженная фигура с бледно-зеленой кожей. Никогда прежде кузнецу не доводилось видеть подобного существа. Ростом оно было выше тролля, но тело у него было изящным и грациозным, как у эльфийки. На голове у существа не было ни единого волоска, череп был вытянут назад и окружен костями в форме спиралей, немного напоминая рога горных коз. Вплотную к плоскому носу расположились большие черные глаза, губы сложились в узкую черточку.
Существо потянулось и какое-то мгновение задумчиво поглядело на свои длинные руки с тонкими пальцами. У моста зеленые полосы тумана сгустились и образовали вторую фигуру, похожую на первую. Что это рождается из вод реки? Галар решил больше не ждать. Почти все, кто остался внизу, умеют бегать быстрее, чем он. Единственное, что способно спасти его, — это достаточно большая фора.
Когда у самых его ног в землю вонзилось копье, Галар испуганно поднял голову к небу. Лев с золотыми крыльями пролетел над самой его головой. В седле с высокой как трон спинкой сидела фигура, лицо которой словно было отлито из чистого серебра. Она вынула из висевшего у седла колчана еще одно копье, а лев развернулся и направился к мосту. Рядом с седлом, у самого колена всадника, в кожаной петле висело длинное копье. Под наконечником, похожим на лезвие меча, развевалось красное знамя с изображенной на нем львиной головой.
Полет льва сопровождался негромким металлическим гудением. «А мы-то думали, что дети человеческие не умеют плести заклинания», — с тоской подумал карлик. Они безнадежно недооценивали своих врагов, и теперь вынуждены будут поплатиться за собственное высокомерие.
Галар побежал, хоть и не очень быстро. Он знал, что впереди долгий путь и что нужно поберечь силы. Он мог стоять целый день у наковальни, крестец у него был широкий, как у быка, но бегать он не умея никогда. Он мог топать целый день с тяжелой ношей на спине, потом отдохнуть два часа и идти еще двенадцать. Но карликов создавали не для того, чтобы они бегали, это занятие для эльфов. Достаточно посмотреть на их длинные ноги, они же как лошади. А вот карлик больше похож на барсука. Крепкий, выносливый, умеющий зарываться под землю, но вот бегать… Тут Галар осознал, что с помощью подобных размышлений просто пытается отвлечься от происходящего. Просто хочет забыть об этой огромной зеленой фигуре, вышедшей из воды. У тварей были длинные ноги, и, судя по всему, они рождены, чтобы бегать.
Галар невольно оглянулся через плечо. Слева от него, на большом расстоянии, двигались две маленькие белые фигурки. Кобольды, наверное. Они такие медлительные! Галар засопел. Он ничем не обязан этим убийцам карликов, несмотря на то что сражался здесь вместе с ними у этой чертовой дымящейся реки. И что еще важнее, у них ноги еще короче, чем у него. Они будут его только задерживать.
Карлик снова оглянулся, две фигурки продолжали бежать.
А ведь на берегу этой проклятой реки кобольды умирали ради того, чтобы спасти карликов. Подумал он и о троллях, кровь которых замерзла на скалах. Они могли бы дать стрекача, вместо того чтобы прикрывать спины тем, кто сражается там, внизу.
— Вот дерьмо! — выругался Галар и повернулся. Это будет стоить ему головы. Как можно быть настолько глупым и задумываться о том, удастся ли двум каким-то кобольдам спасти свои задницы?
Карлик побежал. Следующая умная мысль пошла лесом. Собственное хриплое дыхание вырывалось облачками изо рта. Теперь обе фигурки хорошо были видны на фоне льда. Один из них был одет в кольчугу и тяжело опирался на второго.
Галар напрягся и побежал еще быстрее. Кольчуга тяжело давила на плечи. Он отбросил в сторону копье, как бесполезный в эту минуту балласт.
Одна из двух фигурок, та, что поменьше, замахала ему руками:
— Сюда! — донесся до него слабый голос. Даже на таком расстоянии в нем отчетливо слышалось изнеможение. Галар увидел перевязь, наискосок пересекавшую грудь кобольда. Только один из этих проклятых ублюдков носил оружие подобным образом — Че! Ну почему, ради всех альвов, именно этот мешок дерьма бредет ему навстречу по этой замерзшей земле. Че, Мясник Че. Кобольд, проливший больше крови его соплеменников, чем кто бы то ни было из его клана. А потом Галар увидел, кого поддерживал кобольд: это был Байлин, на грани истощения.
Запыхавшись, Галар подбежал к обоим.
— Рад тебя видеть, карлик. Твой друг чертовски тяжелый.
Байлин крепко прижимал руку к животу, между пальцами на снег капала кровь. Три крупные капли. На снегу они превратились в лицо: губы и два кроваво-красных глаза.
Галар поднял взгляд. Да что с ним такое? Может быть, эта страна духов постепенно сводит его с ума?
— Бросьте меня, — выдохнул Байлин. — Я не дойду. Будете пытаться спасти меня — погибнем все.
Че расхохотался.
— Слушай, твой друг жуткий зануда! Болтает одно и то же все время. Но вас, карликов, не так-то просто убить. Я-то знаю, о чем говорю.
Галару захотелось свернуть ему шею.
— Давай, хватай его! — скомандовал Че. — Вдвоем мы его как-нибудь дотащим до человеческого города. Он спас мне жизнь и с тех самых пор ноет и требует, чтобы я бросил его. Интересно, кем он меня считает? У кобольдов тоже есть честь, хоть какая-никакая.
— Же-лез-ное лицо… — пробормотал Байлин.
— Говорить буду я, — перебил его Че. — А ты побереги дыхание, чтобы выжить. Я расстрелял все болты и думал, что не стоит позволять троллям делать всю грязную работу самостоятельно, ну и ринулся вперед. Твой друг там тоже сражался. Эти чертовы дети человеческие высадились ниже по течению реки и хотели смять наш фланг. Плохая идея была — вставать у них на пути. Я как раз перерезал подколенные связки одному из них, когда меня окликнул Байлин. За мной стоял высоченный мужик в шлеме, скрывавшем его лицо за маской. Похож был на черепаху с перьями, и у него в руках был чертовски нехороший меч. Байлин оттолкнул меня в сторону, а потом… — Кобольд запнулся. — Потом ему досталось. Он просто ринулся между нами, поймал тот удар меча, который предназначался мне… — Голос отказался служить кобольду.
— Думал, что ни одно человеческое оружие не может проткнуть серебряную сталь… — прохрипел Байлин. — Кажется, я ошибался.
— Сегодня обнаружилось множество ошибок, — Галар увидел, что из-под руки товарища упало еще несколько капель крови, а затем обнаружил длинный кровавый след. Капитану не дойти.
— Да, много ошибок… — Байлин слабо кивнул. — Поэтому ты должен уйти. Ты должен… — Он перевел дух. — Ты должен предупредить всех. Дети человеческие не так слабы, как говорят драконы. И ты должен… — Он с тревогой бросил взгляд на Че.
— Ты можешь отойти на пару шагов, кобольд?
— Я тащил этого мужика, вместо того чтобы спасаться самому, и теперь мешаю? — удивился Че. — Вот это, я понимаю, благодарность!
— Это желание умирающего. Это ничего не значит для твоего народа? Он принес себя в жертву ради тебя.
— А я его об этом не просил, — скривился кобольд. — Ну ладно, пойду дальше сам. Мне все равно, будете вы двое догонять меня, или нет, — он отошел на несколько шагов и остановился как раз за пределами слышимости.
Байлин схватил Галара за руку.
— Ты не должен… — начал он и закашлялся. По губам и покрытой инеем бороде потекла темная кровь. Глаза капитана расширились, словно он пытался вложить в этот последний взгляд все, что хотел сказать.
— Обещай… — прошептал он.
Галар догадывался, что хочет Байлин, поскольку прекрасно знал, почему капитан пошел с ними. И требовал того единственного, чего Галар ни в коем случае пообещать не мог.
Он упрямо молчал, и Байлин наконец вздохнул. В крови на губах появились пузырьки. Глаза его казались бесконечно печальными. Он понял, что его миссия была напрасной. Рука скользнула на землю, взгляд затуманился.
— Вы там скоро закончите? — нервно поинтересовался Че. — Там, сзади, что-то движется. Что-то большое, и это явно не тролли.
Галар тут же вспомнил о зеленокожих созданиях, вышедших из воды, и поднял голову. На южном горизонте, у реки, показалась длинная цепочка темных фигур. Всадники?
Кузнец склонился над Байлином, проверил пульс на шее карлика. Он был неровным и едва чувствовался, но капитан еще не умер.
— Ты хочешь, чтобы я предал все, ради чего боролся и сражался? Цель всей моей жизни — свергнуть тиранов с неба. Убитые в Глубоком городе хотят, чтобы я отомстил. И если для достижения этой цели я должен буду принести в жертву Железные чертоги, то сделаю это не колеблясь. А теперь покажи мне, что ты боец. Не смей подыхать! Борись за жизнь! Если ты не помрешь, то сегодня же ночью мы бросим с тобой монетку. И тот, кто выиграет, будет определять будущее.
Глаза Байлина слабо блеснули, губы задрожали, словно он что-то хотел сказать.
— Не трать силы на слова. На то еще будет время позже. А теперь давай убираться отсюда, и постарайся стать полегче, чтобы я мог тащить тебя. Причем я не имею в виду, что для этого тебе нужно растерять всю свою кровь.
На губах капитана мелькнула слабая улыбка.
Че подошел к нему и поглядел на Байлина.
— Он уже все?
— Мы договорились, что он пока погодит умирать.
Че уставился на него, как на сумасшедшего, а затем показал вытянутой рукой на линию черных фигурок, с пугающей скоростью двигавшуюся в их сторону.
— Думаю, ничего из этого обещания не получится, карлик. Они нас нагонят задолго до того, как мы дойдем до Вану.
Галар поднял Байлина, взвалил его руку себе на плечо.
— Мы не будем стоять здесь и ждать их. Не знаю, как у вас, у кобольдов, но карлики не перестают сражаться только потому, что шансы невелики.
Че рассмеялся.
— Все наши враги выше и сильнее нас, клана Ледяных бород, но это не мешает нам убивать угнетателей. Я просто буду продолжать делать то, чем занимаюсь уже не первый год. А теперь берите руки в ноги, медлительные подгорцы! А я буду прикрывать ваше отступление.
Вместе с кобольдами
Нир хотел отодвинуть в сторону белоснежную накидку, но сидевший рядом кобольд схватил его за руку и с поразительной силой рванул на себя.
— Так не пойдет, карлик!
Нир увидел, что всадники мчатся к Галару и Байлину. Капитан тяжело опирался на кузнеца, и они изо всех сил пытались уйти подальше. Шансов оторваться от преследования у них практически не было. Че поднял лежавшее на льду копье и повернулся к всадникам.
— Там стоит ваш собственный командир. Он тоже погибнет. Вы же не можете…
Кобольд слева резко махнул рукой, не давая ему договорить.
Он и еще шесть кобольдов, вместе с которыми он бежал, лежали в небольшой ложбинке, накрывшись сверху белыми плащами. Один из них, вытянувший короткую спичку, засыпал плащи снегом.
— Да как вы можете… — снова начал он.
— Че сам приказал нам поступить именно так, — прошептал другой кобольд. Он лежал справа от него, и изо рта у него пахло гнилыми зубами. На лоб свисали жирные черные пряди волос. Нир даже не знал его имени. Он вообще не знал никого из семерых, с кем лежал бок о бок. — А как ты думаешь, как нам удавалось исчезать во время войны за Ихавен, когда мы дрались с твоими соплеменниками? Если сражение безнадежно, мы становимся невидимками. Дети человеческие не привели собак, значит нам повезло. Они могут пробежать в одном шаге от нас и не увидеть, — кобольд закрыл маленькую щель, через которую они наблюдали за происходящим за пределами ложбинки. — Облачка пара от дыхания могут выдать нас. Не шевелись и чтоб ни звука. Все очень просто. Тогда нас не найдут.
— Но…
— Нет, никаких «но». Ты рассказывал нам, как важна твоя жизнь. Что есть некая тайна, которую нельзя утратить. Мы тебе поможем. Но еще важнее твоей тайны наши шкуры. Я достаточно, ясно выражаюсь?
Нир кивнул. Галара ему не спасти. Замерзшая земля, на которой они лежали, задрожала от грохота сотен подков. Теперь, чтобы защитить кузнеца, понадобится еще целая армия. На глаза у него выступили слезы. Он видел, как Галар вернулся, чтобы помочь Байлину. А он теперь бросает их обоих!
Но он обязан выжить. Иначе тайна стрел, способных убить драконов, будет утрачена навеки.
В окружении
Субаи натянул поводья и развернул коня, чтобы убить мелкое существо, пытавшееся сбежать от него. Он петлял, словно заяц, но это ему не поможет.
Степняк наклонился в седле и вытянул вперед копье. Он догадывался, что задумал малыш. Существо постоянно оглядывалось на него. Ну и уродец! Значит, вот они какие, демоны из другого мира. Субаи был глубоко разочарован. Сражение за мост было суровым, и вся слава досталась другим. Лувийцы в конце концов перебили серых великанов, ребята с Плавучих островов взяли штурмом берег. И только ишкуцайя не досталось славы. Теперь они гнались за этими убегающими уродливыми детьми. С вытянутыми лицами, очень длинными острыми носами и ртами, полными острых, словно иглы, зубов.
Он почти догнал убегавшего от него уродца. Сейчас Субаи держал копье почти расслабленной рукой, намереваясь крепко перехватить его только в последний миг перед ударом. Пока он расслаблен, реагировать удается быстрее. Вот! Он сделал это! Ровно то, что он и ожидал. Малыш бросился в снег, надеясь, что он промахнется.
Субаи снова рванул поводья. Его конь встал на дыбы и едва не сбросил его с седла. Степной конник обрушил копье вертикально вниз, почувствовал, как лезвие проткнуло крохотное тельце и вонзилось в промерзший грунт. Руки и ноги малыша дернулись, он взвизгнул. Всего пара мгновений — и он затих в дымившейся на снегу луже крови.
— Новое копье! — раздраженно закричал Субаи. Они подметали ошметки. Какое же это бесчестное занятие! Он так надеялся снискать бессмертную славу в драке с детьми демонов и наконец-то добиться расположения отца. Но это просто ничто! Охота на волков в бескрайних степях и то опаснее.
Саумак, командующий его лейб-гвардией, протянул ему новое копье. Парень выглядел настолько же мрачно, как чувствовал себя и он сам, подумалось Субаи. У Саумака было плоское лицо и плоский же нос Судя по всему, матерью его была конкубина с Шелковой реки. Он проявил себя как хороший мечник и лучник, но в первую очередь при назначении на должность командующего лейб-гвардией для Субаи важно было то, что он никогда не сражался под командованием Шайи. Субаи терпеть не мог иметь рядом людей, восхищавшихся его сестрой. Степной князь повернулся в седле и указал на север.
— Вон, там еще трое демонов! Нагоним их!
И помчался по равнине безумным галопом. Замерзший снег и лед летели из-под копыт в разные стороны. Воин чувствовал между ног жар жеребца, его желание бежать. Он был просто создан для сражений.
— Господин! Там, позади! Вы только посмотрите! Севернее!
С ними наперегонки мчался белый жеребец без всадника. Роскошное животное, словно бы парившее над снегом. Вскоре оно уже перегнало их, скользя над равниной словно ветер, оставляя за собой шлейф блестящего снега. Может быть, это Белый Волк? Бог, распоряжающийся судьбами ишкуцайя? Обычно он приходил в облике волка или статного воина в сверкающих доспехах. Таким его Субаи видеть доводилось.
Но говорили, будто иногда он превращается в белого жеребца. Может быть, он пришел поучаствовать в травле демонов? Тогда эта задача стала бы почетной. Жеребец направлялся прямо к трем маленьким фигуркам. Несмотря на большое расстояние и плохую видимость, что-то в нем показалось Субаи странным. Он ударил своего коня пятками по бокам и безжалостно погнал его вперед. Вскоре он на много корпусов обошел своих спутников, но состязаться с белым жеребцом просто не мог. Когда тот догнал демонов, Субаи оставалось до них еще более сотни шагов.
Что это такое? Жеребец не стал атаковать существ из другого мира… Он остановился и помог им взобраться к себе на спину!
— Поймайте мне эту лошадь. Я… — У Субаи захватило дух. Только теперь он увидел росший из самого центра лба лошади рог, длинный, словно лезвие меча, и закрученный.
Он хочет, он просто обязан заполучить его! Он желает подчинить его себе, а в будущем ездить на охоту на этом чудесном звере.
Он вернет своему имени блеск, который положен ему, как сыну бессмертного Мадьяса. Тогда никто больше не вспомнит о его сестре, Шайе, этой чертовой шлюхе, которая спала с половиной своей лейб-гвардии, пока на нее не положил взгляд бессмертный Муватта.
До сегодняшнего дня Субаи не понимал, что нашел в этой мужеподобной женщине правитель Лувии, но в его лице Шайя нашла своего укротителя. Мужчина злобно усмехнулся. Она разочаровала правителя, не родила ему ребенка, и за это Муватта сжег ее. Но имя Шайи не обратилось в дым. Наоборот! После смерти оно стало легендой. Истории, которые рассказывали про нее, становились все более и более фантастичными. Говорили, что она будто бы скакала по небу на спине Белого Волка, а здесь, в Нангоге, убивала демонов вместе с бессмертным Аароном.
Субаи раздраженно засопел. Что такого в том, чтобы убивать демонов? Сегодня днем он сам насадил на копье дюжины таких. Как можно слагать героические истории о подобных сражениях? Вот сейчас он убьет еще троих.
Он придержал коня, заставляя его перейти с галопа на рысь. До рогатого коня оставалось всего тридцать шагов. Его воины окружали его.
— Он нужен мне живым! — громко крикнул он. — Поймайте его в лассо. Не вздумайте его ранить!
С тех пор как он сменил Каниту на посту наместника в Золотом городе, Субаи поездил по провинциям Нангога. Особенно его интересовали охота и лошади. В степи Ножевой травы рождались сильные и выносливые скакуны, а просторы у источника Сепано славились своими грациозными и красивыми лошадьми. Но рогатого коня ему видеть не приходилось. Более того, он никогда ни о чем подобном не слышал. Откуда оно здесь? На широких ледяных равнинах такому существу попросту не выжить. Если оно не из Нангога, то, быть может, из мира демонов?
Его всадники рассредоточились, пытаясь окружить белого коня. Один из демонов, судя по всему, с трудом пытался взвалить на спину коня своего раненого приятеля. Третий демон встал, заслонив их собой, держа в руках копье.
Субаи крутнул копье вокруг запястья. Еще одна жертва! Он понесся навстречу малышу, храбро выставившему вперед свое оружие, словно надеясь выиграть этот поединок. Наконец-то, хоть кто-то не бежит от него. «Это будет даже интересно», — весело улыбнулся князь. Конечно же, шансов у малыша не было ни малейших.
Князь степей почти нагнал демонов, перехватил копье покрепче, когда существо бросилось на землю. Конечно! И почему они не могут придумать ничего поновее? Копье Субаи опустилось вниз, но не попало в демона, который перекатился под ноги лошади. Наконечник копья глубоко вонзился в промерзшую землю. Не успел Субаи вытянуть копье, как оно вырвалось из руки, когда его конь вдруг пронзительно заржал и встал на дыбы.
Субаи почувствовал, как вздрогнул его боевой конь, когда копье демона вонзилось ему в живот. Он задрожал, встал на дыбы и стал бить передними копытами, словно пытаясь затоптать невидимого врага, и готовый рухнуть в любой момент. Субаи соскользнул с крупа лошади и вытащил из-за пояса топор с шипом.
Тем временем маленький демон выскочил из-под копыт коня. Его белая одежда была вся забрызгана светлой кровью, злобные черные глазки вызывающе глядели на Субаи. Широко ухмыльнувшись, маленький демон обнажил свои острые зубки.
— Ты еще пожалеешь, что сделал это, — прошипел степной принц. — Ты даже не представляешь себе, как поступает мой народ с теми, кто убивает лошадей.
Остальные два демона наконец сумели взобраться на спину рогатого коня. Их кривые ножки едва доставали до середины корпуса животного, поэтому они вцепились в гриву роскошного зверя. Один из них почти полностью залил белую шерстку кровью.
Воины Субаи заключили рогатого жеребца в широкий круг. Их лошади приплясывали на месте и нервно фыркали. Казалось, они боятся жеребца из мира демонов.
— Ну же, поймайте его, наконец!
Первые лассо со свистом рассекли воздух, и три петли опустились на шею белого жеребца. Четвертая обхватила одного из двух всадников, и воин, державший ее в руках, резко рванул ее на себя, сбрасывая его с коня. Наездник тяжело ударился об лед.
Охотник, поймавший его, тут же бросился вперед, чтобы убить лежавшую на снегу жертву.
Субаи взмахнул своим острым топориком, но маленький демон был умен. Острие его копья дернулось немножко в сторону, но не настолько, чтобы позволить пробить брешь в его защите. Краем глаза Субаи увидел, как рухнул наземь его боевой скакун. Задние лапы вороного коня подрагивали на снегу.
— Ты за это поплатишься, малыш, — прошипел он и снова взмахнул топориком. Демон постоянно уклонялся. Субаи задумался на миг, не приказать ли просто своим лучникам застрелить парня, но могло показаться, что он не в состоянии победить этого крошку, и снова станет объектом тайных насмешек и произносимых шепотом сравнений с мертвой сестрой.
Внезапно мордочка стоявшего перед ним демона напомнила Субаи лицо сестры. Яростно завопив, он прыгнул вперед и нанес противнику удар топором. Сильный удар отбросил копье в сторону, отшвырнул малыша в снег. Субаи придавил копье ногой, чтобы тот уже не смог поднять его. Малыш тут же выпустил оружие из руки, перекатился в сторону, встал на колени и обнажил меч, который носил в перевязи за спиной.
Субаи снова атаковал.
— Да умри же, наконец! — прошипел он, пытаясь сильным ударом отбросить в сторону меч противника. Но на этот раз демон, за миг до того, как их клинки встретились, слегка повернул запястье — и удар Субаи пропал впустую. А малыш пригнулся и ткнул мечом ему в бедро.
Выругавшись, степной князь отскочил назад, поскользнулся и плюхнулся на задницу. Лицо залила жгучая краска. Это видел весь его отряд! Сегодня ночью, у костров, они снова и снова будут говорить о нем и сравнивать с его проклятой сестрой!
Демон же тем временем вскочил на ноги. Издав дикий клич и вытянув вперед меч, он понесся прямо на Субаи, пытаясь вонзить ему клинок в горло.
Князь перекатился на бок и в движении нанес удар по ногам. Его противник поймал этот неудачный удар клинком своего меча. Даже эта неловкая попытка заставила маленького демона пошатнуться.
Степной всадник вскочил и выхватил левой рукой плеть, которую носил за поясом. Длинный, витой кожаный шнур ударил демона по лицу, оставив на носу и щеке кровавый след.
Малыш с ненавистью уставился на него. Судя по всему, понял, что конец близко. Он снова отпрянул, и Субаи позволил себе бросить быстрый взгляд на белого жеребца. На шее у него затянулось уже несколько лассо. Роскошный конь будет принадлежать ему, равно как и голова этого упрямого маленького демона.
В этот миг рогатый конь поднялся на дыбы и запрокинул голову. Кожаные лассо натянулись. Двоих мужчин рывком выдернуло из седла. Конь метался из стороны в сторону, дергая головой, лассо рвались один за другим. Но это же просто невозможно! Субаи в недоумении наблюдал за происходящим. Стоило коню коснуться рогом кожаных петель, как они вспыхивали и тут же обращались в пепел.
Один из его людей соскочил с коня и, презрев смерть, ринулся к коню. Субаи догадывался, что он хочет сделать. Если в нужный момент схватить лошадь за гриву, ее можно повалить на землю. Остальные тоже спешились, пытаясь помочь первому, когда белый конь повернулся и вонзил рог в грудь одному из нападавших. Мужчина тут же мешком повалился на снег. Изо рта и носа у него повалил темный дым.
Второй воин, которого настиг удар копытом, пролетел несколько шагов по воздуху. Когда конь заплясал, крутясь вокруг своей оси, все разбежались в разные стороны. Затем конь посмотрел на Субаи, и мужчине показалось, что взгляд этих темных глаз достал до самого дна его души. Животное поняло, что предводитель — он, и теперь направлялось к нему.
Субаи хотел приказать своим людям застрелить демонического коня, но не мог произнести ни слова, не мог даже поднять свой топор с шипом, не мог защититься.
Маленький демон, кажется, тоже боялся коня. Вместо того чтобы атаковать снова, он отскочил. Бородатое существо, сидевшее на спине животного, что-то крикнуло ему.
Жеребец остановился в трех шагах от Субаи и угрожающе опустил рог, а наездник тем временем втащил своего приятеля на спину коня.
Субаи словно окаменел, каждый миг ожидая, что эта тварь вонзит ему рог в грудь, но конь вдруг подпрыгнул и галопом понесся прочь. Он бежал по кровавому следу в снегу, оставленному измученным третьим демоном.
Мы еще не закончили
Галар, потрясенный, стоял на коленях рядом с телом своего товарища. Вместо лица у Байлина была просто бесформенная масса растерзанной плоти.
— Пойдем! — торопил Че. — Я вижу их. Они идут за нами, и, если нагонят, на нас обрушится град стрел. Если у них есть хоть капелька рассудка, они снова попытаются поймать чудесного рогатого скакуна.
— Это единорог, — пробормотал Галар, снял с шеи шарф и обмотал им голову Байлина. Сил смотреть в лицо убитому не было. Бороду оторвало, не было и носа. Глаз остался только один. — Ты не заслужил этого.
— Не думаю, что это настоящий единорог, — Че не спускался со спины жеребца, по-прежнему крепко держась за его гриву. — Единороги — благородные и миролюбивые существа. Я все истории про единорогов, знаю, и ни в одной из них единорог не спас бы нас и не проткнул бы рогом одного из этих сынов человеческих. Они нюхают цветочки, гордо прогуливаются на закате и сторожат зачарованные леса. Я рад, что наш рогатый друг не такой. Иначе нам обоим пришел бы конец.
— Наверное, ты не те истории слышал, — Галар посадил убитого, а затем взвалил Байлина себе на плечо.
— Эй, ты что задумал?
— Конечно же, я не собираюсь бросать его здесь. — Он должен быть похоронен, как подобает. Давай, помоги мне посадить его на спину единорога.
— Единороги не катают трупы, — возмутился Че, но схватил Байлина под мышками и изо всех сил потянул его наверх, затем подал руку Галару и помог ему сесть на спину животному.
Карлик поглядел на детей человеческих. Всадники окружали их.
— Ты можешь отнести нас в город? — спросил он единорога. Карлик не представлял себе, каким образом можно лошадь без поводьев направить в нужную тебе сторону. Одной рукой Галар держал Байлина, а другой крепко вцепился в гриву единорога Че сидел у него за спиной и обеими руками держался за бока Галара.
— Оставь это! — раздраженно прошипел карлик. — Мы не любовная парочка. Держись за пояс!
Че что-то проворчал, но возражать не стал.
«Интересно, единороги понимают речь? — подумал Галар. — И знает ли он вообще, что такое город?»
— Ты можешь отнести нас к конюшням людей? — медленно и очень четко повторил он.
Жеребец фыркнул и нетерпеливо ударил по замерзшей земле передним копытом.
Галар попытался думать о городе. Может быть, единороги умеют читать мысли? Одной рукой он осторожно провел по шее жеребца.
— Пожалуйста, отвези нас к нашим друзьям.
Единорог снова ударил копытом, а затем медленно сдвинулся с места. Он шел навстречу детям человеческим, до которых оставалось не более трех сотен шагов.
Что же, неужели он думает, что эти всадники — их друзья? Единорог побежал быстрее, перейдя с шага на легкую рысцу. Галар на всякий случай снова вцепился в гриву.
До людей оставалось шагов сто. Галар отчетливо видел, как конные лучники тянутся к колчанам.
Карлик низко пригнулся к шее жеребца, бежавшего все быстрее и быстрее. Стук его подков по замерзшей земле гулко отдавался в ушах.
— Не нужно приближаться к ним. Они убьют нас.
Но единорог не слушал его, лишь снова побежал быстрее. Он яростным галопом несся прямо навстречу врагам.
Сидевшего у него на спине Галара так сильно бросало из стороны в сторону, что ему стало страшно. Че напевал себе под нос странную мелодию. Погребальную песню?
Карлик крепко прижимал к себе Байлина. Мертвый товарищ станет для него щитом от летящих в них стрел. Но какой от этого прок, если они попадут в единорога и он споткнется? Судя по всему, жеребец понятия не имел, какой смертельной опасности решил подвергнуть их жизни.
В воздухе засвистели стрелы. Одна из них попала в грудь Байлину, другая запуталась в гриве единорога, унеся с собой прядь волос. А затем они оказались среди детей человеческих. Их лошади в слепой панике бросились врассыпную. Галар прижался лицом к гриве единорога и еще крепче прижал к себе Байлина. Ничего больше он сделать не мог. Он не умел сражаться верхом, он вообще с трудом удерживался на спине единорога.
Вокруг слышались крики, и в них звучали страх и гнев. А затем они прорвали строй всадников. Некоторые еще стреляли, но единорог бежал все быстрее и быстрее, пока Галару не начало казаться, что его копыта уже не касаются земли и что он словно северный ветер несется над равниной.
Вот уже показались две массивные башни, торчавшие на большой площади Вану, затем Галар увидел первые жалкие хижины. Они промчались мимо группы раненых и измученных троллей, которых сопровождали двое-трое карликов и ни единого кобольда.
Единорог замедлил бег. Его копыта гулко стучали по узким заброшенным улочкам, пока не выехали на площадь в центре города. Площадь, которую заполнял собой огромный красный труп.
Кузнецу потребовалось одно мгновение, прежде чем понять, что перед ним дракон, размером еще больше, чем то чудовище, которое они давным-давно убили вместе с Ниром.
— Вряд ли мы здесь в безопасности, — тяжело вздохнул Че. — Должно быть, где-то здесь поблизости человеческие боги. Кто еще мог убить солнечного дракона?
Галар промолчал, соскользнул со спины единорога. Че остался держать Байлина, а затем опустил его на руки Галару. Карлик осторожно уложил на землю своего товарища с закрытым лицом. Че смелым прыжком приземлился рядом.
— Потерпи меня еще немного, Байлин. Я должен кое-что проверить, и скоро вернусь, — прошептал Галар.
Единорог фыркнул, склонил голову набок и вопросительно поглядел на него своими огромными черными глазами.
— Пока еще я не могу уйти отсюда, я в долгу перед своим народом, мне нужно остаться и обязательно скрыть следы, — карлик вздохнул и с отчаянием оглядел огромного дракона. — Хотя, боюсь, это не скроешь. Тем не менее, я должен остаться. Мне нужно найти Гламира и узнать, что произошло.
Кузнец выпрямился, потрепал единорога по шее.
— Спасибо, что ты оказался не настолько невинным, как в сказках, которые про тебя рассказывают. Беги прочь. Дети человеческие скоро будут здесь, а они разрушают все, что есть красивого в мире.
Единорог покачал головой, словно возражая карлику, а затем развернулся и помчался прочь. Галар прислушивался к стуку копыт по мостовой переулков, пока он не стих вдали. Алый закат расправил яркие крылья меж двух башен, занимавших значительную часть площади.
— Если этот поднимется, нам всем конец. И почему мы не сели верхом на единорога и не убрались отсюда? Здесь нам в любом случае ловить нечего, — причитал Че.
— Беги, догоняй единорога или помоги мне позаботиться о том, чтобы эта тварь больше не встала.
— Ты на всех кобольдов смотришь свысока, не так ли? Считаешь нас трусами. Ты не знаешь, каково это, когда почти все народы считают тебя прирожденным слугой.
— Такого слугу, как ты, я бы в жизни не нанял, — рявкнул на него Галар. — А теперь помогай. Найди мне рану, которая убила дракона. Забирайся на него.
— А если он проснется?
— Тогда можешь считать, что тебе повезло: за один день прокатился и на единороге, и на драконе. Станешь легендой среди своего народа, — цинично усмехнулся карлик. — А теперь помогай мне!
Че рассмеялся.
— Ты хоронишь все мои любимые предрассудки относительно карликов. Я-то всегда считал, что у них юмора примерно как у скал, под которые вы обычно закапываетесь.
— Все так и есть! — Галар обошел дракона. Раны он. не видел. Ничего? что бы… Гламир! Тело кузнеца застыло у забрызганной кровью стены. — Гламир! — Галар увидел в руке убитого арбалет, рассыпанные болты, лежавшие рядом на земле. Айлин сразу догадается, что произошло, как только увидит все это. Если она еще жива… Поймет даже Че… Галар выругался. Слишком рано! Нельзя допустить, чтобы небесные змеи что-то заподозрили.
Карлик бегом пересек площадь и подбежал к убитому.
— Ах ты, проклятый идиот. Ну, что ты натворил? — Он поспешно стал собирать рассыпанные арбалетные болты, сложил их в кожаный колчан и взял себе, затем снял с изуродованной руки убитого оружие с причудливым прикладом. Пальцы Гламира примерзли к спусковому крючку, и когда Галару наконец удалось освободить оружие, на пальце кузнеца недоставало немаленького куска кожи. Он вложил в руку убитому свой топор. Его не должны найти безоружным, это лишь вызовет ненужные вопросы.
Галар присел на корточки и попытался представить себе траекторию полета арбалетного болта. А затем увидел: крохотный ручеек замерзшей крови на затылке солнечного дракона. Входное отверстие в черепе дракона было настолько крохотным, что он увидел его только потому, что знал, что оно должно быть там.
— Хороший выстрел, — Галар поглядел в бледное и обескровленное лицо своего друга. — Тем самым ты избавив нас по меньшей мере от одной заботы.
— Я ничего не нахожу! — Че переступил через хвост дракона и споткнулся. — Здесь все в крови. Весь кончик хвоста. Он…
Галар отскочил в сторону, чтобы кобольд мог увидеть мертвого кузнеца.
— Он убил моего друга. Отнял у него вторую ногу и оставил истекать кровью. Что бы ни случилось с этой чертовой тварью, я с удовольствием выставил бы убийце бочонок самого лучшего грибного из Глубокого города.
— Если этот восстанет… — Че содрогнулся. — Его уже никто не остановит. Он…
— Бу! — На площадь вышли два тролля и застыли в немом изумлении, нарушаемом только какими-то невнятными звуками. За ними вышли еще несколько троллей, а затем небольшой отряд карликов, которых Галар видел на подходе к городу. Не видно было ни единого кобольда, но Че не особенно переживал.
— Всадники окружают город! — Около самой северной из башен послышался хорошо знакомый голос. Айлин! Она жива. Как это возможно? Ее ведь окружали враги. И на белоснежном платье ни единой капельки крови! Даже ее строго зачесанные назад и собранные в пучок волосы не растрепались. Эльфийка стояла на первой ступени винтовой лестницы на внешней стене башни, чтобы всем было хорошо ее видно. На убитого дракона она даже не взглянула.
— Нам нужно убежище, которое будет легко защищать. Например, подвал, подобный тому, в котором спрятались дети человеческие. Я видела такой, когда мы были здесь в первый раз. Там и припасы есть. Следуйте за мной! Здесь, на улицах, всадники нас поубивают. Но в тот подвал есть только один вход, и им придется пройти мимо меня, если они захотят что-то сделать с вами. Сегодня мы потеряли много хороших воинов, теперь настал черед проклятых детей человеческих истекать кровью.
— Кто убил дракона? — крикнул Галар. Это показалось ему хорошей идеей. Пусть Айлин придумает отговорку, ей поверят все остальные.
Эльфийка посмотрела на него так, словно он был надоедливым насекомым.
— Разве это не очевидно?
Кузнец судорожно сглотнул. Что она имеет в виду?
— Кто еще, кроме девантаров, мог убить солнечного дракона?
Она по-прежнему смотрела только на него. И Галар знал, что она в свои слова не верит.
Драконоборец
Субаи осторожно протянул руку к чудовищу, занимавшему почти всю рыночную площадь. Никогда прежде не видел он подобного существа. Все собиратели облаков были значительно больше, чем это существо, но, несмотря на то что оно было без сомнения мертво, от него по-прежнему исходило ощущение угрозы. Интересно, это один из небесных змеев? Они князья демонов. Могущественные крылатые змеи. Чудовища, порождения кошмаров.
На площадь выехал всадник с факелом в руке.
— Господин, я напал на след беглецов. Они засели в подвале неподалеку отсюда.
Субаи поднял руку и велел всаднику замолчать. На площади толпилось около сотни воинов. Некоторые из них отрезали от чудовища чешую. Князь не сомневался, что эти кусочки станут сильными талисманами.
Это чудовище — настоящий дар богов. Если сейчас поступить разумно, то ему наконец-то удастся снискать славу, которой он добивался всю свою жизнь.
— Лучники! — крикнул он звучным голосом, способным заглушить грохот сотен подков. — Целься!
— Застрелить небесного змея! — резко выкрикнул он. Стоявшие рядом мужчины смотрели на него так, словно он вдруг спятил.
— Вы хотите, чтобы вас считали драконоборцами, или нет? Посмотрите на него, он просто лежит, и ни одной раны не видно. Отчего он умер — загадка. Возможно, это дар богов нам. Если его тело будет утыкано сотней стрел, кто же оспорит нашу славу, славу людей, убивших крылатое чудовище? За мной, воины! Давайте вместе ступим на тропу бессмертной славы! — Он направился к лошади, которую отобрал у одного из своих капитанов, снял с седла лук, вынул стрелу из колчана, висевшего на луке седла.
— Делай как я, ребята! — И с этими словами он положил стрелу на тетиву и выстрелил в мертвого дракона.
Воины не подчинились ему. Субаи показалось даже, что некоторые смотрели на него с презрением. Не обращая на них внимания, он снова запустил руку в колчан и вытащил новую стрелу.
— Вы все знаете моего отца! Мы не смогли уничтожить всех демонов, как он нам приказывал. Некоторые сбежали и спрятались здесь, и мы не сможем взять штурмом чертов подвал, если его будут защищать великаны. По крайней мере, пока не подойдут войска союзных бессмертных. Наша задача была самой незначительной. Мы должны были преследовать побежденных врагов и убить выживших. Как думаете, что сделает с нами мой отец, если узнает, что мы не справились? Как он отнесется к тому, что в присутствии всех остальных бессмертных потеряет лицо, потому что его воины потерпели поражение? Вы все знаете, что он не славится терпеливостью. Мы должны убить это чудовище! Все должны понимать, что его повергли стрелы храбрых ишкуцайя. Только такой героический поступок, как убийство дракона, сможет оправдать нас в его глазах.
Он положил новую стрелу на тетиву и снова выстрелил. Несмотря на то что он стоял всего в десяти шагах от дракона и натянул тетиву до самого уха, стрела вонзилась всего на три пальца в тело дракона.
Первые воины последовали его примеру, когда к нему подошел командующий его лейб-гвардией.
— Господин, — на лице Саумака не дрогнул ни один мускул. Маска с плоским носом, пухлыми губами и хитрыми глазами. — В одном из подвалов на площади есть выжившие из народа Цапоте. Кажется, там спрятались все жители города. Демоны пощадили их.
— На площади? Ты имеешь в виду эту площадь?
— Именно так, господин.
Субаи схватился руками за голову.
«Боги ненавидят меня», — в отчаянии подумал он.
— Возьми несколько человек и убей их! Ни один из цапотцев, которые видели, что в действительности случилось с драконом, не должен выжить.
— Но господин, этот поход организовывали для того, чтобы освободить Вану и спасти жителей города!
— А при чем здесь я, если демоны презирают законы войны и убивают даже пленных, — громко произнес Субаи и удрученно развел руками. — Чего еще можно ожидать от демонов? — И уже тише добавил: — Возьми несколько человек, только тех, кому ты доверяешь целиком и полностью. И никогда не говори о том, что вы сделали. А теперь иди! Мне нужно убить дракона.
Саумак подозвал нескольких воинов и исчез. Все остальные тем временем стреляли в дракона. Даже только что появившиеся на площади под якорными башнями степняки присоединились к лучникам, хотя их никто не просил. Но никакого ликования, обычно сопровождавшего успешные сражения, не было слышно. На площади царила жуткая тишина, нарушаемая только глухими ударами стрел о покрытое чешуей тело.
Наконец Субаи опустил лук.
— Довольно! — приказал он. В теле дракона уже торчало бесконечное множество стрел. — Обрызгайте раны от стрел кровью, нанесите себе рану на руке, в незаметном месте, и капните кровью на дракона. Если не будет крови, даже самые глупые люди поймут, что стрелы летели уже после того, как он умер. Вперед! Быстрее! У нас совсем мало времени.
Субаи подошел к изувеченному трупу, закатал рукав подбитой мехом курточки, вынул из-за пояса нож и порезал руку. Затем вытянул ее вперед, чтобы все видели, как его темная кровь капает на некоторые стрелы и красную драконью чешую.
— С этого дня мы зовемся Братством Дракона. Мы разделим победу, какой никогда не удавалось совершить ни одному воину Дайи. И разделим тайну. Здесь и сейчас я клянусь Белым Волком, Повелителем степей, Руссой, Метателем молний, и Зовущей бури со змеиными волосами, что я разделю славу и богатство с каждым членом братства, равно как и буду готов вонзить кинжал в сердце предателя. А теперь вперед! Скрепим наш союз кровью, братья!
На этот раз они, не колеблясь, последовали его приказу. Дюжины воинов подходили к дракону, взбирались по лапам на спину, чтобы пропить кровь. Началась самая настоящая кровавая оргия, вскоре по телу чудовища текли ручьи крови, затекая в его широко открытые глаза и на оскаленные зубы, стекали с чешуи на спине и боках, собираясь под телом на плотно вытоптанном снегу рыночной площади.
Субаи с довольным видом наблюдал за спектаклем, ожидая возвращения Саумака. В руках у капитана был окровавленный меч.
— Свидетелей больше нет, — сдавленным голосом произнес он.
Принцу не понравилось выражение лица воина. Саумак осуждал его, хотя был достаточно умен, чтобы не произнести ни слова. Да кем этот парень себя возомнил! Несмотря на то что он был родом из клана, с незапамятных времен пользовавшегося милостью бессмертного Мадьяса, воин был лишь полукровкой. Ублюдком, рожденным гладкими бедрами шлюхи с Шелковой реки. Ему никогда не быть князем — для этого нужна чистая кровь, и Саумак это прекрасно знал. Командование лейб-гвардией одного из сыновей Мадьяса — и без того слишком большая честь для него, дальше ему не пойти никогда. Никогда не командовать большим войском, не войти в круг приближенных к бессмертному. Со временем он станет завистливым и ожесточенным человеком… Разумнее не допустить подобной ситуации.
Субаи подошел к своему капитану, положил руку ему на плечо.
— Я бесконечно благодарен тебе. Иногда жизнь требует от нас поступков, за которые нам потом очень стыдно. Но настоящий воин, тем не менее, не колеблясь, делает то, что должен. А теперь у меня есть для тебя почетное задание, друг мой. Последние демоны, бежавшие от нас на поле боя, спрятались в подвале. Возьми лучших воинов и возьми их укрытие штурмом! Я хочу, чтобы к приходу бессмертных в этом городе не осталось врагов.
Саумак коротко кивнул. Большего ему делать не полагалось, несмотря на то что он прекрасно осознавал, что означает полученный приказ.
— Твоя воля для меня закон, господин!
Субаи наблюдал за тем, как полукровка подбирал воинов, которые должны были сопровождать его, и вскоре князь понял, как искусно отомстил ему Саумак: он взял с собой лучших из лучших. С Субаи остались лишь лизоблюды да дурачье.
— Давайте же отпразднуем, воины! — закричал он, скорее от разочарования, нежели потому, что ему действительно хотелось попировать. — Режьте добычу! Срезайте мясо с ребер, жарьте его на кострах. Сегодня ночью мы все отведаем драконьей плоти, чтобы его мужество передалось нашим сердцам. Давайте устроим пир, какого не ведали даже бессмертные. Никогда прежде не пробовал человек драконьего мяса — так станем же первыми. Отличное главное блюдо в честь основания Братства Дракона — собственно, сам дракон!
Семеро
По лестнице в подвал покатились горящие тюки с тряпками, воздух наполнился едким дымом.
— Ко мне! — заорал Галар что было сил. Сбросив с плеч одеяло, он пытался затоптать пламя, когда по лестнице скатился еще один тюк.
— Гроц! Тащи сюда свою громадную задницу! — кашляя, крикнул Че.
У Айлин слезились глаза. Подвал, в котором они укрылись, был далеко не таким большим, как тот, в котором сидели дети человеческие, он наполнялся дымом слишком быстро. На языке появился неприятный маслянистый привкус: скорее всего, тюки поливали рыбьим жиром, чтобы дыма было больше.
Че расстегнул ширинку.
— Давай, Гроц, делай, как я. Мы сейчас зассым эти проклятые тряпки и…
Айлин с ужасом увидела, что тролль поднял набедренную повязку. Вонь, которая поднимется, если он выполнит приказ кобольда, будет гораздо хуже горящего рыбьего жира.
— Нет! — резким тоном приказала эльфийка. — Об этом позабочусь я, — она закрыла глаза, открываясь магическому миру. За последние несколько дней она слишком часто прибегала к помощи этого заклинания, прекрасно зная, что бывает, если слишком часто использовать силу, связующую воедино все три мира. Плетение заклинаний подтачивало силы. Загнав опасения в дальний уголок сознания, она мысленно потянулась к силовым линиям, прошипела одно из древних слов силы, благодаря правильному произнесению которых можно было воплотить мысли.
С затылка в голову вошла резкая боль, в подвале, ставшем их убежищем, воздух потрескивал от напряжения. Сквозняк играл с подолом ее платья, он свежел, превращаясь в порыв ветра, прогнавшего из подвала весь дым. Остался лишь влажный аромат летней ночной грозы. Снова стало можно дышать. Айлин открыла глаза. Веки были тяжелее свинца. Во второй раз этого не повторить. Мастер прекрасно помнила уроки Парящего Наставника, который когда-то, целую вечность тому назад, открыл для нее искусство плетения чар. Если слишком часто прибегать к помощи магии, она выжжет тебя изнутри, в прямом смысле этого слова! Таково проклятие силы.
Нужно так напугать собравшихся снаружи детей человеческих, чтобы они ушли от входа в подвал и вернулись нескоро.
— Дай меч!
Че удивленно уставился на нее.
— Он для тебя слишком маленький…
— Мне важен не размер меча.
Казалось, кобольд хотел сказать что-то еще, но потом передумал. Однажды он уже давал ей свой меч, тогда, на мосту, когда они дрались с восставшими мертвецами. Че молча протянул ей клинок.
Айлин взвесила его в руке, проверяя. Центр тяжести был смещен. Эльфийка медленно взмахнула оружием, очерчивая в воздухе восьмерку, а затем сделала несколько простых движений из танца с мечом, придуманного Гонвалоном. Назвать оружие элегантным было нельзя, его ковали для того, чтобы наносить быстрые и сильные удары, но для ее целей этого должно было хватить.
— Что ты собираешься делать? — поинтересовался Гроц.
— Позабочусь о том, чтобы дети человеческие играли с огнем где-нибудь в другом месте. А вы сидите здесь!
И эльфийка решительно ринулась вверх по лестнице. Она увидела, что люди окунают в масло новые тюки. По-хорошему не понимают, значит. Необъяснимого порыва ветра, прогоняющего дым и гасящего пламя, оказалось недостаточно — им нужно повстречаться со сталью.
— Там! — Один из воинов с факелом в руке указал на нее и попятился.
Сидевший за горой тряпок мужчина с длинными косами поднял лук, плавным движением натянул тетиву и спустил стрелу. Айлин подняла меч. Стрела взвизгнула, коснувшись чуть скошенного лезвия, оставив на стали небольшую бороздку, и просвистела всего в двух дюймах от ее левого уха.
Лучник в недоумении уставился на нее.
— Бегите, или вы все умрете, — произнесла она на языке степных кочевников.
Лучник снова поднял оружие, и краем глаза Айлин увидела еще двух воинов с оружием, похожим на остроконечные молотки. За спиной лучника показались и другие воины.
— Бегите, или умрут семеро, прежде чем я снова предложу вам бежать, — спокойно повторила Айлин.
— Убейте демоницу! — закричал кто-то, чей силуэт за стеной огня был похож на размытую тень.
Мимо просвистела еще одна стрела.
Эльфийка подняла клинок на уровень груди. На этот раз она выбрала другой, не такой острый угол, и сталь взвизгнула, коснувшись стали, послышался хриплый крик. Не обязательно было смотреть, чтобы погашать, что стрела пронзила первого из двух воинов с шипастыми секирами и угодила ему в горло.
— Раз! — холодно произнесла она, одним прыжком перемахнув через огонь.
Три быстрых шага привели ее к лучнику, уже наложившему на тетиву вторую стрелу. Один плавный удар рассек тетиву и вонзился в тело прямо под ключицей.
— Два! — Айлин подхватила умирающего и заслонилась им, словно щитом. Два копья вонзились в грудь стрелка.
Эльфийка отбросила труп в сторону. Два сильных быстрых удара разрубили древка копий, когда нападавшие пытались высвободить оружие из тела убитого. Айлин сделала шаг и встала между воинами. Один короткий, точный удар локтем прилился левому прямо за ухо, сломав ему шею. Правой рукой она взмахнула мечом и походя нанесла удар лезвием назад, так что клинок вонзился прямо в печень второго копьеносца.
— Три и четыре!
Взмахнув руной, она поймала в воздухе кожаную петлю, брошенную в нее седым воином. Одним рывком она вырвала веревку у него из рук и взмахнула ей, словно плетью. Веревка захлестнула клинок, еще один рывок — и оружие взлетело в воздух, едва не задев приземистого воина в жилетке из волчьих шкур, пытавшегося подкрасться к ней со спины. «Что-то я не в ферме, — раздраженно подумала Айлин, — Как же не хватает бесконечных тренировок в Белом чертоге…»
Мужчины расступились. На лицах читался неприкрытый ужас. Айлин преследовала их, снова метнула лассо, и петля захлестнула шею седого, который еще только что пытался заарканить ее саму. Воин в ужасе обеими руками ухватился за петлю, крепко сдавливавшую его горло. Айлин присела и резко рванула веревку на себя. Послышался резкий хруст: она сломала старику шею.
— Пять!
Большинство степняков просто бежали прочь. Айлин подняла копье, брошенное одним из убегавших. «Я же их предупреждала», — мелькнула холодная мысль, когда эльфийка подняла руку и метнула копье. Оружие вонзилось в спину воину, бежавшему последним. Пронзительно вскрикнув, он поднял руки, рухнул лицом вперед, прополз еще немного по льду и остался лежать неподвижно.
— Шесть!
Она обернулась. За ней стоял воин в жилетке из волчьих шкур. Он отошел к стене дома, в подвале которого Айлин спряталась с последними выжившими. Сквозь пламя костра лицо воина казалось маской из света и тени.
— Ты что же, не боишься меня? — поинтересовалась Айлин.
Воин поднял меч.
— Страх смерти, — слова его звучали обреченно. Так говорят те, кто уже смирился со своей судьбой.
— Тогда почему не бежишь?
— Князь послал меня сюда умирать. Если я убегу, он казнит меня за трусость. Поскольку я могу решить, каким именно образом погибать, то предпочитаю путь чести, — он вызывающе поднял меч и сделал шаг в ее сторону.
Айлин подхватила меч, брошенный у тюка с тряпками. Это был длинный узкий клинок с широкой гранью, сделанный из бронзы. Эльфийский меч из серебряной стали разрубил бы такой одним ударом.
— Ты готов?
Ответом степняка был выпад. Он попытался нанести мечом удар по ноге. Айлин просто отступила на шаг. Удар был нанесен не сказать чтобы неловко, но слишком медленно. Противник отпрянул. В глазах его она читала понимание того, что будет сейчас. И он не боялся.
Мечом работы карликов эльфийка отбросила клинок степняка в сторону и нанесла укол бронзовым мечом. Даже это примитивное оружие без труда проткнуло жилет из волчьей шкуры. Сила удара заставила воина пошатнуться, он ударился о стену, меч вонзился в стенную кладку.
— Семь! — с сожалением в голосе произнесла Айлин.
— Тот, кто устанавливает правила, тот может и изменить их… — Воин говорил тихо, кривясь от боли, держась обеими руками за меч.
— Именно это я и сделала. Эта рана убьет тебя не сразу. Если у твоих воинов достанет духу вернуться, то они смогут спасти тебя. Пройдет около часа, прежде чём ты истечешь кровью. Вытащишь клинок из раны — все произойдет быстрее. Возможно, ты замерзнешь насмерть до истечения часа, потому что кровь пропитает одежду. Твоя жизнь уже не в моих руках.
— Ты должна была…
— Нет, — без гнева в голосе возразила Айлин. — Я не могла поступить иначе. Я предлагала вам уйти с миром, вы отказались. Я всегда делаю так, как говорю. Если тебя найдут вовремя, скажи своим товарищам, что умрут очень многие, если вы попытаетесь взять штурмом этот подвал. Забудьте о нас, и я обещаю вам, что мы не уйдем из своей добровольной темницы в эту ночь. Мы не представляем опасности, если, конечно, вам не хочется доказать обратное.
Айлин вытерла клинок меча работы карликов о жилетку из волчьей шкуры, а затем спустилась в подвал по внешней лестнице. Она не надеялась, что дети человеческие оставят их в покое.
Подозрения
— Это хрупкая женщина в белом платье. Когда она сражается, кажется, будто она танцует, но за ней остается выстланная трупами тропа.
На лбу степняка, лежавшего на импровизированном ложе перед Артаксом, стояли крупные капли пота. Он был бледнее мела. Лейб-гвардейцы Артакса обнаружили его пригвожденным к стене дома.
Артакс пожал ему руку.
— Спасибо за доклад, Саумак. Ты храбрый воин. Большинство убегают прочь, стоит им завидеть демоницу с мечом.
— Хороший воин насадил бы эту бабу на копье, — возмутился стоявший рядом Мадьяс.
— Нет! — Артакс поднялся, раздраженно глядя на бессмертного. — Мне уже доводилось встречаться с демонами. В одной пещере в джунглях, где росли кристаллы, в нескольких днях пути от Золотого города. Мы загнали их в угол, все было в точности так же, как здесь. Две бабы и один мужик. Им было некуда бежать. Мы превосходили их по численности десять к одному, но им было все равно. Они вырвались из пещеры, а мы были словно колосья под серпом жнеца. Твоя дочь Шайя присутствовала при этом сражении. Разве она никогда не рассказывала тебе об этом?
— Шайя была маленькой хвастуньей, любившей похвалиться своими деяниями. Стоило ей открыть рот, и ее невозможно было заткнуть: столько рассказов у нее было, — Мадьяс задумчиво провел рукой по черной щетине на щеках. — И что ты предлагаешь? Мы собрали многие тысячи воинов из всех семи королевств. Неужели же мы капитулируем перед одной-единственной демоницей?
Артакс подошел к двери маленького дома, куда отнесли раненого. Он с тоской снова подумал о теплом огне, горевшем в камине. Кроме этого живительного тепла, оставаться здесь больше причин не было. Он нужен был снаружи. Ночи здесь, в вечных льдах, были сущим кошмаром. Лучше, если его люди будут видеть его, если он вселит в них мужество парой ободрительных фраз. И он устало ответил:
— Кто же говорит о капитуляции, Мадьяс? Мы дождемся утра, чтобы нашим лучникам хорошо было видно. Если понадобится, мы снесем этот дом, обрушим стены подвала. И когда демоны, повизгивая от страха, выползут на свет, каждого из них будет ждать сотня стрел, как того дракона, что убил твой сын. Это был великий поступок, Мадьяс Честно признаюсь, Субаи удивил меня своим мужеством. Вид убитого дракона укрепил мужество наших воинов лучше, чем слишком кровавая победа у реки.
Артакс открыл тяжелую дверь. В лицо ему ударил ледяной холод. Переступать порог не хотелось. Он не создан для этих снежных земель, бессмертный с каждым часом все больше и больше тосковал по теплым равнинам Арама.
У дверей его ждал Орму. Капитан кушитов казался встревоженным. Артакс огляделся по сторонам. В тени домов он заметил несколько знакомых фигур.
— Что случилось? Войско семи империй вошло в Вану. От чего ты хочешь защитить меня? Сегодня на меня точно не станут покушаться.
— Этот дракон, — без предисловий начал шепотом худощавый лучник, шагая рядом с Артаксом в сторону их квартиры на краю городка. — С ним что-то не так. Я внимательно осмотрел его. Все стрелы вошли не очень глубоко в тело, они были для него не серьезнее булавочных уколов.
— Возможно, дело в количестве стрел, — предположил Артакс. — Разве не мог он в конце концов умереть от потери крови?
— Маловероятно. Ишкуцайя разрезали его и теперь пируют на его костях. Мясо промерзло поразительно сильно. Как будто он пролежал на рыночной площади целый день. А быть может, и дольше.
Артакс ускорил шаг, раздраженно огляделся по сторонам, проверяя, не подслушивает ли кто. Мадьяс остался в хижине с раненым воином. За ним, словно тени, следовали только телохранители. Большинство воинов семи империй праздновали победу над драконом на площади под якорными башнями. На улицах почти никого не было.
— То, о чем ты говоришь, ужасно, Орму. Возможно, ты ошибаешься. Здесь действительно очень холодно, — и словно в подтверждение его слов из-за угла дома налетел ледяной северный ветер.
— В горах Гарагума зимы не менее суровы, — стоял на своем лучник. — Тревожит меня и кое-что еще. Я не видел следов сражения в городе. Это чудовище могло разрушить несколько домов, просто взмахнув хвостом. И разве он не должен был изрыгать огонь, как те драконы, которые уничтожили Зелинунт?
— Это не небесный змей.
Артакс говорил со Львиноголовым сразу же после того, как увидел дракона. Девантар настаивал на том, что на рыночной площади лежит не один из тех драконов, что наделены божественной силой. Он утверждал, что небесные змеи намного больше. Мысль об этом заставила Артакса содрогнуться. Однажды он встретится с ними в небесах над Нангогом, верхом на своем крылатом льве. Это станет днем его гибели.
— Что вы собираетесь делать с драконом?
Артакс отмахнулся.
— Ничего. Победа слишком важна. Если мы разоблачим Субаи и его воинов, то ничего тем самым не выиграем, только людей деморализуем. Для нас же будет лучше, если они будут верить в то, что этих огромных чудовищ можно победить!
Орму резко втянул носом воздух.
В темноте лица лучника было почти не разглядеть, но во всей его фигуре читалось раздражение и злость.
Что? — несдержанно поинтересовался правитель.
— Лгать нашим воинам неразумно. Настанет день, и мы встретимся еще с одним таким драконом. Наши лучники с уверенностью поднимут луки и встретят его градом стрел, и я уверен, что этот дракон промчится сквозь эту тучу стрел, словно это просто дымка, а затем принесет смерть и погибель нашим воинам, которые поймут, что совершенно беззащитны — только тогда будет уже слишком поздно. И они умрут, потому что сейчас вы стерпите ложь Субаи.
Слова лучника разозлили Артакса. Никто не смел разговаривать с ним в таком тоне, кроме разве что Ашота.
— Думаешь, так легко управлять империей? Что нужно просто говорить правду и все будет хорошо? Если я разоблачу Субаи и выставлю его лжецом, рухнет союз семи империй. Если из-за сына Мадьяс потеряет лицо, он со своими всадниками выйдет из альянса. И это будет только начало. Ты прекрасно знаешь, что цапотцы тоже только и ждут возможности сбежать. Когда дело дойдет до сражения с драконами, мы будем готовы. Длиннорукий сразу же после победы вернулся на Дайю, чтобы изготовить новое оружие для борьбы с драконами у себя в кузнице. Нам нужно больше летающих львов, — Артакс подошел вплотную к Орму ж понизил голос до шепота. — Если ты прав в своих подозрениях, мы должны знать, от чего на самом деле умер дракон. Вряд ли он просто рухнул с неба, потому что его постиг удар. Выясни, что убило его. Это знание может решить исход всей войны.
Орму с сомнением поглядел на правителя.
— Вряд ли с этим можно что-то сделать. Возможно, ишкуцайя жрут дракона именно ради того, чтобы-навеки уничтожить этот след.
— И тем не менее! — строго произнес Артакс. — Возможно, они что-то упустили.
— Но если не они убили дракона… То кто же тогда?
Бессмертный подумал о зеленых великанах, вышедших из потока. Львиноголовый утверждал, что это и были истинные дети Нангог, но какой им смысл убивать дракона, который пришел сражаться за них?
— Выясни, каким образом умер дракон, возможно, это поможет нам понять, кто именно убил его.
Орму коротко кивнул и скрылся, вернувшись к теням, следовавшим за Артаксом по пятам, отдал телохранителям новые приказы и растворился в темноте.
Бессмертный постоял какое-то время, прислушиваясь к ночным звукам. С рыночной площади доносились барабанный бой и веселый смех. Он знал, что воины не просто празднуют победу, весь этот шум должен был заглушить жуткое завывание ветра, который был гораздо отчетливее слышен здесь, в городе, чем там, на ледяной равнине. Что-то здесь не так. С тех самых пор, как они вышли из врат между мирами, его не оставляло ощущение, что они идут прямо в ловушку.
Но не только это тревожило предводителя. Вскоре после того, как они вошли в город, произошло что-то, что до глубины души напугало даже его повелителя, Львиноголового. Артакс видел, как девантар буквально содрогнулся от ужаса. Ему пришлось трижды спросить его об этом, пока Львиноголовый не сообщил ему, что почувствовал сотрясение магической сети. Что-то, что происходило только тогда, когда кто-то плел могущественное заклинание, нарушавшее естественный порядок вещей.
Но девантар не мог или не захотел сказать, что это было за заклинание. Вскоре после этого он оставил войско и вернулся на Дайю. Великий Медведь был единственным богом, все еще сопровождавшим их, и это было дурным знаком.
Погрузившись в мрачные размышления, Артакс шел к маленькому домику на краю города, который он выбрал в качестве квартиры. Еще самое большее четыре часа, и начнет светать. Тогда они убьют последних демонов и постараются как можно скорее убраться из этой проклятой ледяной пустыни. Если ничего не помешает, то через двадцать четыре часа они будут уже у врат между мирами.
Слова Львиноголового все не шли у него из головы. Что за заклинание потрясло магический мир? От чего бежал сам девантар?
С солнца
— Повелитель!
Артаксу показалось, что он только-только закрыл глаза, когда его разбудил настойчивый голос Орму.
— Что?
— Еще вчера ночью я послал разведчиков за пределы города. Один только что вернулся, и он совершенно не в себе. Говорит, что видел отряд человекоконей.
Артакс застонал и плотнее закутался в шерстяное одеяло. В камине маленькой комнатки уже прогорел огонь, леденящий холод просочился в дом.
. — Значит, он видел парочку ишкуцайя, — сонным голосом ответил Артакс. — Их у нас полно.
— Это были не степняки!
Артакс сонно заморгал. Орму стоял на коленях у его узкой полевой койки. Судя по виду охотника, он всю ночь пробыл на улице. В рыжей бороде и в растрепанных волосах сверкали кристаллики льда.
— Там, на улице, появились существа, наполовину люди, наполовину кони.
— Почему он так уверен? Еще ведь темно!
— Я ему доверяю! — Теперь Орму уже откровенно потряс его за плечо. — Нужно разобраться с этим. К востоку от города что-то есть!
Артакс сонно протер глаза. Орму не оставит его в покое. Бессмертный сел на ложе, пытаясь отогнать усталость.
— Может быть, это опять порождения чар Нангог. Ты же сам их видел. Женщины-птицы, люди-крокодилы… Просто страшные уродцы.
— Нет, это другое. Тех существ, о которых говорите вы, никто не видел больше двух или трех одинаковых. Чаще всего они вообще встречались по одному, но мой разведчик утверждает, что человекоконей был целый отряд. Когда они ушли, он рассмотрел следы на снегу. Их было не меньше двадцати.
Тут Артакс проснулся окончательно. Это действительно тревожные новости! Бессмертный свесил ноги с узкого ложа, на котором спал прямо в одежде.
— Расставь дозорных на обеих якорных башнях и удвой посты за пределами города, — бессмертный натянул подбитые мехом сапоги. — Ты что-нибудь выяснил о гибели дракона?
— М-да… — Орму крякнул так, что Артакс поднял голову и посмотрел на него.
— Кажется, чудовище все же было убито стрелой. Одной из всех сотен… Но это все равно странно.
— Значит, ты все же ошибся. Кто-то из ребят Субаи сделал удачный выстрел, который и убил дракона. — Артакс натянул второй сапог и натянул холщовый нагрудник, подаренный ему Львиноголовым.
— Нет, не думаю, что это был один из ребят Субаи. Эта стрела должна была быть совершенно иной.
Артакс поднял обе руки.
— Застегни пряжки доспеха.
Орму затянул кожаные ремешки, и кираса из пропитанного глиной холста плотно застегнулась на груди бессмертного. От охотника пахло дымом и кровью. Весь жилет был покрыт темными пятнами.
— И кто же стрелял, если не степняки?
Орму согнул наплечники, защелкнул бронзовые крючки в маленьких отверстиях на нагруднике рядом с вышитой львиной головой.
— Как я и говорил, кто стрелок, по-прежнему остается загадкой. Его стрела попала дракону в затылок. В том месте череп должен быть не менее двух дюймов толщиной. Я не знаю оружия, выстрел из которого был бы способен пробить настолько плотную кость.
— Возможно, нам все же помогли девантары?
— Но почему они это скрывают?
Орму говорил словно бы сам с собой, надевая кожаные наручи на Артакса и соединяя их с доспехом. Взгляд его был задумчив.
— Стрела пробила один из зубов дракона, губу и полетела дальше. Голова чудовища размером с карету! А эта стрела просто пробила ее навылет.
— Значит, она должна где-то валяться? — Артакс взмахнул руками, проверяя, как сидит доспех. — Найди ее, Орму. Я хочу посмотреть, что за это за чудо такое, и попросить Длиннорукого сделать таких побольше. Этот алый дракон наверняка будет не последним из тех, с кем нам доведется повстречаться.
— Я отправлюсь на поиски, как только станет светло.
Артакс застегнул перевязь с лежавшим в ножнах зачарованным мечом, тем самым оружием, благодаря которому получил прозвище Король с мечом духов. Сейчас он был рад, что он у него есть.
— Вы готовитесь драться?
— Я хочу выяснить, что это за люди-кони такие, — Артакс взял лежавший у камина шлем-маску. Металл был ледяным. Несколько недель тому назад Длиннорукий еще раз изменил его, и теперь он выглядел роскошнее обычного: был похож на львиную голову с развевающейся гривой из кованого золота. Надевая его, Артакс знал, что надо лбом у него красуется верхняя челюсть с клыками из слоновой костя, словно он, подобно многим охотникам, сделал себе шлем из черепа убитого льва и надел его на голову, вместе с гривой. Однако под клыками лицо его закрывала маска с прорезями для глаз с маленькими дырочками для дыхания напротив носа. Маска изображала вырезанное в золоте лицо бородатого мужчины — настоящее произведение ремесленного искусства и магии.
Маска закрывала лицо бессмертного, словно вторая кожа. Стоило ему закрыть забрало, и она прижималась к бороде и шее. Ощущение было такое, словно кто-то пытался его задушить. Но несмотря на неудобства при ношении этого шлема, его не могло пробить никакое оружие.
— Что вы предполагаете найти?
Артакс надел шлем-маску и закрыл забрало.
— Уже не друзей, это точно, — голос его прозвучал металлически. Он подхватил карминово-алый плащ и предпринял неуклюжую попытку пристегнуть его к кольцам на наплечниках, когда Орму пришел ему на помощь.
— Вы собираетесь идти один? Разумно ли это?
— Ты со своими ребятами не можешь присматривать за мной постоянно, Орму, — бессмертный натянул тяжелую латную перчатку. Запястье и пальцы дополнительно защищали нашлепки из железа. — Я могу попытаться отыскать Мадьяса и Ансура, но скорее всего выяснится, что вчера оба они пировали со своими людьми, празднуя победу над драконом и демонами. Я буду в большей безопасности, если пойду один. Да и время не терпит. Если там, снаружи, нас поджидает новый враг, нужно как можно скорее выяснить, на что он способен.
По лицу Орму читалось, что все это ему страшно не нравится.
Выходя из дома, Артакс подумал: «Нам понадобится больше крылатых львов». На улице он попал в ледяные объятия холода. Небо было ясным. Слабый свет звезд и лун-близнецов окутывал город и ледяную равнину каким-то призрачным сиянием.
— Найди стрелу! — еще раз повторил Орму Артакс и направился к металлическому Льву, стоявшему возле хижины. Когда он подошел ближе, лев поднял голову и выжидающе поглядел на него. Это существо пугало Артакса. Несмотря на то что оно целиком и полностью состояло из металла, Длиннорукому, судя по всему, удалось наделить льва разумом. Он знал, кто его хозяин, и достаточно было представить себе, что он должен сделать, чтобы лев выполнил команду.
Несмотря на первоначальные сомнения, летать Артаксу понравилось. Еще вчера, во время первого полета, он понял, что там, в небе, оставаясь один, он обретает место, где сможет забыть обо всех своих тревогах. По крайней мере, пока летит.
— Не кривись так, Орму. Я бессмертный! Мне не нужна нянька, которая постоянно будет присматривать за мной. Убить меня не так-то просто. И как люди-кони могут напугать меня, если я буду парить в сотне шагов над их головами?
— А что, если там есть еще и дракон?
Артакс рассмеялся, хотя из-за шлема-маски смех его прозвучал фальшиво.
— Значит, это утро будет очень интересным.
Длиннорукий немного изменил льва после вчерашнего первого полета. Теперь стремена висели низко, и Артакс мог сесть в седло без посторонней помощи. Два длинных кожаных ремешка шли на перехлест через плечи и застегивались на третьем ремешке, охватывающем талию. Пристегнутый таким образом ездок не выпадет из седла, даже если погибнет.
Орму протянул ему длинное копье с похожим на меч наконечником.
— Я вернусь! — крикнул Артакс, мысленно приказывая льву подняться в небо.
Огромный лев тут же пришел в движение. Все тело его зазвенело, когда он понесся по равнине сильными и широкими шагами. Его золотые крылья взметали снег, и он кружился по спирали, оставляя длинный красивый след. Зверь поднялся в воздух. Артакс ощутил резкое напряжение глубоко внутри, а затем его захлестнуло то же самое ощущение счастья, как и вчера. Он почувствовал себя свободным, спали путы и тревоги, которые тяготели над ним как над бессмертным. Это было почти похоже на те украденные у всех ночи, когда они с Шайей тайком встречались на спине собирателя облаков.
На горизонте показалась первая бледная серебристая полоска зари приближающегося дня, звезды на темно-синем небосклоне пропадали все быстрее и быстрее. Небольшое знамя на наконечнике копья затрепетало на ветру. Полет льва сопровождался постоянным тихим звоном, холод безжалостно проникал сквозь швы теплой одежды. Он знал, что заклинание, защищавшее шлем и доспех, немного защищало его и от мороза. Простых воинов это ледяное дыхание севера убило бы очень быстро. На перчатках и рукавах уже образовались мелкие кристаллики льда. Накидка совсем заледенела.
Вскоре Артакс увидел впереди черные точки, быстро уносившиеся прочь, но он летел слишком высоко, чтобы сказать, идет ли речь о тех странных человеколошадях, о которых говорил Орму. Лев понял его желание, наклонился и спустился ниже, чтобы попытаться догнать всадников.
Львиноголовый говорил ему, что те магические врата к югу от реки, через которые прошла армия семи империй, единственные на более чем триста миль вокруг. Так откуда же взялись демоны?
Возможно, это всего лишь отбившиеся от своих разведчики или остатки того отряда, который они разбили у реки. Они скакали на восток, прочь от Вану. Нагнать их будет тяжело.
Артакс попросил льва опуститься еще ниже. Он хотел пролететь прямо над их головами, чтобы как следует разглядеть их.
Человекокони! Что это за злая шутка богов? Но люди выстоят в этом бою, в этом Артакс готов был поклясться. Каких бы демонов ни привлекли в своей союз небесные змеи. Победа на мосту и мертвый дракон в Вану дали людям уверенность. Не было ничего, что могло бы противостоять войску семи империй и воле бессмертных! Они были готовы, если потребуется, вести долгую войну.
— У нас не будет иного выбора, — напомнил о себе ненавистный голос в голове. —
Все семь империй слишком зависимы от полей Нангога.
«Ну ты и подлиза, — с отвращением подумал Артакс. — При жизни тебя интересовал только гарем».
— А ты бы молчал лучше, если предпочитаешь мечтать о женщинах, а не обнимать их, — съязвил голос. —
Мои женщины от меня не сбегали. Но вернемся к тебе. Возможно, чтобы видеть яснее, нужно отойти на какое-то расстояние. Великие империи оказались в невыгодном положении. У вас вообще нет выбора. Вы должны сражаться, как бы худо ни пришлось.
Артакс как раз собирался согласиться скрепя сердце, когда скакавшие впереди
всадники заставили его забыть о голоде и политике.
Пока еще он находился на расстоянии полумили, но уже отчетливо видел, насколько противоестественны эти существа. Из лошадиных тел, в том самом месте, где у лошадей обычно находится шея, росли человеческие торсы. Существа тоже заметили его, некоторые стали показывать в небо, другие похватали короткие луки, притороченные к седлам, и натягивать тетивы, чтобы встретить его градом стрел, как только расстояние будет подходящим.
— Мне кажется, что они не так уж непохожи на наших дорогих степных союзников. Даже отсюда мне видно, что это немытые и вонючие засранцы, — насмешливо заявил Аарон. —
Одеваются они в такие же грязные меховые жилетки, как и ишкуцайя. А ты посмотри на грубые татуировки на их руках. Ладно, не у всех у них внизу волосы черные, зато они полагаются на то же самое оружие, что и ишкуцайя. Луки и копья. Возможно, нам следует проследить, чтобы эти кони-люди не бросились в объятия наших немытых степняков и вдруг не побратались при встрече.
Первая стрела просвистела в пяди от Артакса. Серебряный лев взмыл вверх, и надоедливый голос в голове Артакса умолк.
Человекокони стали грозить ему кулаками и что-то кричать на непонятном языке. Наверное, какие-нибудь проклятия и оскорбления.
На миг он задумался, не обнажить ли меч и не атаковать ли в полете. Артакс знал, что именно проклятый клинок сеет в его голове подобные мысли. Он представил себе, какой ущерб могут нанести львиные когти и металлические клинки, но бессмертный прилетел не затем, чтобы вершить кровавый суд. Серебряный лев понял его намерение и снова понес его на восток, где серебро на горизонте сменилось бледно-розовым светом. Нужно выяснить, куда направляются человекокони.
Он обогнал их мили на три или четыре, когда горизонт вдруг зашевелился. Из раскаленного солнечного шара, уже на четверть поднявшего голову над землей, поползли тени. Усиливавшийся свет ослепил Артакса. Что-то темное изливалось на белоснежную ледяную равнину, постоянно двигаясь вперед. Войско, намного больше того, которое собрали на ледяной равнине правители семи империй.
Артакс мысленно попросил льва поторопиться. Ветер пел в золотой гриве, сильно били широкие крылья, поднимаясь и опускаясь, неся его ближе к тому, что наполняло его величайшим ужасом и что он, несмотря ни на что, должен был увидеть. Так вот каково их будущее!
Алая заря сверкала на тысячах копий, из-за чего казалось, будто их только что обмакнули в кровь. Множество знамен вздымалось над марширующими массами. Над войском возвышались одинокие огромные фигуры, похожие на башни, восстающие из прилива.
Войско все быстрее обретало контуры, несмотря на то что солнце все еще продолжало слепить Артакса. Великаны, с которыми они сражались на мосту, были ничто по сравнению с тем, что он видел перед собой. Эти фигуры посреди войска были подобны бродячим башням. По бокам от них следовали огромные конные отряды, эскадроны в сотню колесниц каждый и бесконечные колонны щитоносцев. За войском следовал караван величиной со стадо буйволов. А на самом дальнем фланге войска он увидел парусники, скользившие по льду! Даже одной десятой части этого войска будет достаточно, чтобы раздавить их.
Мысли путались в голове у Артакса. К полудню войско демонов будет в Вану. Нужно немедленно поворачивать и предупредить остальных бессмертных. Если они немедленно вернутся к магическим вратам, то, возможно, еще получится бежать. Сегодня утром солнце родило погибель для всех для них.
Пронзительный крик заставил его отвлечься от созерцания марширующего войска демонов. Артакс поднял голову к небу и увидел крылатые тени, пикировавшие на него прямо из яркого, света: орлы — размером с быка. А среди них по небу на черном, как ночь жеребце с крыльями еще больше, чем у его льва, неслась одетая в алые одежды фигура.
На львиных крыльях
Лев отреагировал, хотя Артакс не посылал ему приказа даже мысленно. Пока бессмертный таращился на страшных всадников, серебряный лев наклонился на левое крыло и начал пикировать, от чего Артакса настолько сильно вдавило в высокую спинку седла, что он едва дышал. Они неслись навстречу ледяной равнине с головокружительной скоростью. Артакс уже представлял себе, как разобьется о лед, когда осознал, что лев еще, чего доброго, может воспринять это как приказ.
Внезапно лев расправил крылья, прижатые к телу во время падения. В его металлическом теле послышался страшный звон и скрежет, слева и справа мимо пронеслись два орла. Они тоже расправили крылья, пытаясь замедлить падение. До обледеневшей земли оставалось еще шагов сорок, когда лев предпринял попытку набрать высоту, сильно взмахнув крыльями. Одного-единственного взгляда наверх оказалось достаточно, чтобы Артакс понял, что падение вниз ничего не дало. Над его головой по-прежнему кружили семь орлов, и среди хищных птиц верхом на жеребце мчался демон в красном облачении. Белые как снег волосы обрамляли его лицо с тонкими, словно бы резными чертами. У него тоже было копье, как у Артакса, и он поднял его, приветствуя бессмертного, когда почувствовал его взгляд.
Удар клюва угодил Артаксу в шлем, когти со скрежетом полоснули по крылу льва, вокруг били крылья. Воздух полнился пронзительными криками. Внезапно лев качнулся на бок и перевернулся, его золотые крылья больно ударили по крыльям орлов. Артакс вслепую нанес удар копьем куда-то в коричневую массу перьев, получил новый удар по шлему, и в ушах загудело от металлического звона. Он увидел, как одна из крупных птиц камнем полетела на землю, одно крыло у нее было неестественно вывернуто, а второе то поднималось, то опускалось, не в силах спасти орла.
Чей-то клюв попытался клюнуть бессмертного в правую руку. Мягкая кожа доспеха уплотнилась, едва началось давление. То, что еще только что прижималось к нему, словно вторая кожа, превратилось в прочную трубу, которую не мог пробить даже такой сильный клюв. Но теперь Артакс не мог согнуть руку — она застыла в вытянутом положении, сжимая в кулаке копье, а крылья тем временем хлопали о шлем.
Золотые львиные крылья ворвались в окружавший их клубок гигантских орлов, и перья полетели в разные стороны. Внезапно Артакс снова увидел чистое небо: они прорвались сквозь орлиный строй. Не чувствуя ударов клювов и когтей, кожаный доспех снова стал мягче, и мужчина снова смог согнуть руку. В этот миг лев настолько резко повернул влево, что Артакса бросило влево. В него едва не угодило острие копья, оторвало несколько золотых прядей со львиной головы. Одетый в красное всадник на
крылатой лошади пронесся прямо над ними. За ним летел орел, вцепившийся когтями в высокую спинку седла. Сильно взмахивая крыльями, он пытался оторвать седло.
Артакс ткнул копьем за спину, чувствуя, что сталь на что-то наткнулась. Орел отпустил его. Вертясь в воздухе и разбрызгивая кровь, крупная птица камнем полетела вниз.
Но ликования Артакс не чувствовал, только облегчение. Орлы были грациозными существами, равно как и крылатый конь. Нечего им делать в сражениях!
Воспользовавшись небольшой передышкой в сражении, он перевел взгляд в сторону Вану. Казалось, там все было спокойно, ночные тени еще лежали над городом. Артакс повернулся, насколько позволили кожаные ремни, пытаясь увидеть, что происходит сзади. Небо было настолько огромным… и пустым. Может быть, одетый в красное воин летит под ним, пытаясь воткнуть копье льву в брюхо?
Он услышал хлопанье крыльев, и мгновением позже алый всадник поравнялся с ним. Копье его лежало в петле на странном седле небесного скакуна. Сейчас в руках у воина был длинный блестящий клинок.
Серебряный лев повернул, пытаясь оторваться от противника, но крылатая лошадь без труда повторила маневр. Артакс подумал о странном кувырке, который только что выполнял его металлический спутник, маневр, который не сумело бы повторить существо из плоти и крови, и лев тут же воплотил его мысли в жизнь. Он перекатился влево, словно бочонок, металлические крылья скользнули по черным крыльям крылатого скакуна.
На миг Артакс оказался висящим головой вниз в своей страховочной системе, а затем перекат завершился. По воздуху летали черные перья, жеребца воина в красном закружило, но всадник смело наклонился вперед, по-прежнему стоя на спине жеребца, и ударил мечом по левому крылу льва. Брызнули искры, взвизгнул металл, и Артакс с ужасом осознал, что алый всадник отрубил льву кончик крыла. Из разорванного металла полилось что-то похожее на жидкое стекло. Раненый серебряный лев полетел вниз, все сильнее и сильнее вращаясь вокруг своей оси. Синева и белизна, небо и лед быстро сменяли друг друга. В полете Артакса наполовину выдернуло из высокого седла. От поврежденного крыла отрывалось все больше и больше перьев.
А затем лев расправил крылья. Тело содрогнулось от рывка, и Артакса с силой вдавило в высокую спинку. Он едва не потерял сознание, когда последовал второй, еще более сильный удар. Взлетели брызги льда, металл застонал и прогнулся. Артакса бросило вперед, он повалился грудью на спину льва, окруженный водоворотом из золотых перьев.
Под ногами у льва снова была твердая почва, и он побежал, хромая, но уверенно приближаясь к Вану, где уже трубили рога. Должно быть, стража на башнях видела бой в небе.
Сейчас Артакса держала только система, каждая косточка в теле болела, гудела голова.
Навстречу ему неслись всадники, и бессмертный разглядел среди них Мадьяса.
— Нужно возвращаться, — выдохнул он, когда они почти поравнялись со всадником. — Пришли демоны, и их тысячи.
Об орлах и зайчатах
Шайя не понимала, что происходит, да никто и не пытался ничего объяснить мнимой обозной шлюхе. Войско семи империй бежало. Еще вчера они праздновали победу, и ее товарки заработали немало. Пока Шайя ухаживала за множеством выживших, они ублажали победителей. Толстая Нинве с кудрявыми рыжими волосами, тощая Кира, их предводитель, неутомимо таскавшая на спине свой медный котел, и все остальные, которые пришли сюда, несмотря на то что вербовщики предупреждали их по поводу очень холодной зимы.
С первыми лучами солнца рога затрубили тревогу, и с тех пор все пошло кувырком. Говорили, что к этому проклятому городу на самом краю света движутся тысячи демонов, что они попытаются помешать войску пересечь мост через Куни Уну, дымящуюся реку. Один день пути — и они будут в безопасности!
Но, судя по всему, этот день пути обещал стать безжалостной гонкой. Воины шли в удручающем молчании, то и депо поглядывая на небо. Кто-то сказал, что демоны умеют летать.
— Что ж, это был самый короткий поход в моей жизни, — с трудом переводя дух, поделилась Нинве. Крупная конкубина едва поспевала за ними. С прошлой ночи у нее появился дорогой меховой плащ. Одним богам известно, кому она вскружила голову, чтобы заполучить столь ценную вещь. На все вопросы женщина отвечала многозначительным молчанием, и за все утро никто не сумел заставить ее сказать, кто же стал ее благодетелем.
— Лучше побереги дыхание! Оно тебе еще понадобится, если ты не хочешь отстать, — Кира бросила на товарку презрительный взгляд. Лидер небольшого отряда женщин шла, согнувшись под своим медным котлом. Она куталась в одеяло, а лицо и руки были красными от мороза.
— Я легко пройду столько же, сколько и ты! — весело ответила Нинве. — Хоть я, конечно, не такая тонкая и звонкая, как клинок меча.
Кира презрительно фыркнула.
— Как ты думаешь, что больше нравится воинам — клинок или пузатая амфора для масла?
— М-да, глядя на роскошную одежду, в которую ты кутаешься, кажется, я знаю, что на это ответить, — сказала одна из женщин. Остальные злорадно захихикали.
— Я вас всех запомнила, — фыркнула Кира. — Не смейте вечером даже подходить и просить чего-нибудь тепленького из моего котла. Вы ведь можете спрятаться под плащом Нинве. Может быть, промерзшая солонина вам покажется вкуснее, если вы будете прижиматься к толстушке. А я, как бы там ни было…
Пронзительный крик оборвал речь Киры.
Шайя подняла голову к небу.
Стая гигантских орлов пролетела над ними, направляясь к мосту, видневшемуся в тумане над Куни Уну и до которого оставалось не больше мили. В центре стаи на крылатом коне летела одетая в красное фигура. По войску пробежал негромкий шепоток. Все пошли еще быстрее.
Шайя опасалась, что более-менее организованное отступление в любой момент может превратиться в обыкновенное бегство. Подобные вещи она уже видела во время набегов отца на города Шелковой реки. Как затаптывали слабых, если они не успевали достаточно быстро убраться с дороги.
— Боги, помогите! — негромко прошептала она и пошла быстрее.
— Красивые птицы, — мрачно заявила Кира. — В детстве я любила наблюдать за сарычами на наших деревенских полях, они там на зайцев охотились. И первым делом всегда ловили жирненьких зайцев.
Нинве рассмеялась, но смех ее звучал несколько принужденно.
— Я слишком жирный зайчонок. Меня не поднять в воздух даже такому орлу.
— Но они и не поднимали зверушек в воздух, — довольным голосом заявила Кира. — Они крепко прижимали их когтями к земле, а затем с наслаждением рвали на части острым клювом.
— Довольно! — резко произнесла Шайя. — Мы будем помогать друг другу, и все сумеем уйти из этой проклятой ледяной пустыни. Осталось совсем чуть-чуть. Пройдем мост — и до золотых троп сквозь вечную пустоту будет уже рукой подать. А затем от теплых домов нас будет отделять лишь пара шагов.
— Тебе когда-нибудь доводилось идти с бегущим от врага войском? — Язвительности в голосе Киры как и не бывало.
— Нет.
— Оно и видно.
Женщины молча шли рядом с длинной колонной отступающих воинов. Никто из них не шутил с ними, как это было по пути в Вану. Мужчины раздраженно смотрели прямо перед собой или с испугом поглядывали на небо. Шайя прислушивалась к разговору двух воинов, говоривших о том, что утром один из бессмертных был тяжело ранен, когда схлестнулся в воздухе с крылатыми демонами. Как бы там ни было, никто из правителей не стал садиться на крылатого льва.
Шайя подумала об Аароне. Это он сразился с демонами? Или все это лишь слухи? Наверняка все это пустая болтовня! Слишком много ходило слухов. Шайя не могла поверить, что Субаи убил огромную ящерицу, которую она видела у якорных башен в Вану. Подобный героический поступок был совершенно не в стиле ее брата. Но, судя по всему, остальные верили в это. Даже ее отец, бессмертный Мадьяс.
Вчера ночью она решила держаться подальше от пирующих степняков. Несмотря на то что в поношенной одежде и с шерстяным одеялом на плечах она была совершенно непохожа на ту принцессу-воина, которой была когда-то, она решила не подвергать. себя ненужному риску.
Даже сейчас она пыталась держаться как можно незаметнее. Степняки скакали всего в нескольких шагах на флангах колонны, торопливо приближавшейся к мосту. Караван беженцев растянулся на добрых две мили, если не больше. Женщин, с которыми шла Шайя, определили в переднюю треть колонны. Перед ними шли воины из Валесии. За ними — мужчины с Плавучих островов, ужасно страдавшие от холода. Их бессмертный то и дело подбегал к своим воинам, пытаясь подбодрить их. Шайя знала, что многие не дойдут до врат между мирами.
Пока еще демоны были похожи на неясные тени на фоне белоснежной равнины. Они собирались у них за спинами и на левом фланге, параллельно колонне на марше. Они тоже послали всадников. Те старались близко не подходить, чтобы не дать себя как следует рассмотреть, но вид их внушал Шайе необъяснимую тревогу.
Не то чтобы ее пугало то, что те собираются охотиться на них. До сих пор никто еще не лишил ее сердца воина, ни Муватта, которому нужно было просто унизить ее, ни Аарон, любовь которого задела ее еще сильнее, чем то, что сделал с ней правитель Лувии. Она сражалась во многих боях, и один лишь вид врага не мог напугать храбрую женщину.
Но в этих всадниках было что-то такое, что до глубины души пугало Шайю. Что-то противоестественное! Хуже серых великанов, карликов-недоросликов и огромной ящерицы, на которых рва успела насмотреться за минувшие двадцать четыре часа.
Тысячеголосый крик, донесшийся от моста, до которого оставалось дойти уже совсем, немного, оторвал ее от размышлений. Наступление началось: Шайя увидела, как на беглецов обрушилась стая орлов, как они хватали воинов когтями, поднимали их в воздух и бросали в серый поток, где кишмя кишели чудовища.
На мосту началась невообразимая давка, каждый думал только о себе. Воины толкали друг друга, забыв о дружбе и жалости, слабых и неудачников затаптывали или сбрасывали в реку. Перил на мосту не было, потеряв равновесие, человек падал прямо в реку.
Шайя почувствовала, как задрожала земля под ногами. Раздался гул, словно от множества копыт. На тонкий щит в облике степных наездников рекой хлынули сотни всадников.
По марширующей колонне прокатилась волна тревожных криков. Несмотря на атаки орлов, все больше и больше воинов сбегались к мосту, поскольку было ясно: останешься на берегу — и всадники безжалостно загонят тебя в реку.
Теперь Шайя увидела то, что не могла разглядеть на расстоянии, и на несколько ударов сердца ее охватили недоумение и ужас. Что за боги правят этими демонами? Что за глупую шутку сыграли они со своими творениями? Шайя прекрасно знала, что говорили другие народы Дайи об ишкуцайя; что они рожают детей в седле, что малыши сначала учатся ездить верхом, а уж потом ходить. Что степняки становятся единым целым со своими лошадьми, которых любят больше, чем женщин. Ей показалось, что боги демонов претворили все эти небылицы в жизнь: всадник и скакун слились в единое целое.
Остальные женщины уже давно побежали. Они тоже увидели, что именно несется на них. Если некоторые еще подумывали над тем, не сдаться ли на милость победителю у моста, то при виде человекоконей они тут же передумали. Этот поход был совсем не таким, как те войны, которые им доводилось видеть до сих пор. Демонам не понадобятся человеческие женщины.
Степняки развернулись и, ни на кого не обращая внимания, понеслись прямо в толпу у моста. Шайя прибилась к каравану мулов, где животные кричали в панике, потянув за собой Нинве, превратившуюся в безжалостной людской толпе в безвольную куклу. Женщина схватила товарку и повела за собой.
Перед ними был отлогий кусочек дороги к мосту. Там толпились воины с лицами, на которых были вытатуированы кошмарные чудовища. Толкая других щитами и орудуя копьями как дубинками, они пробивались вперед. Когда один из воинов с вытатуированным на лице львом упал, то увлек за собой и шедшего впереди воина. Потом еще одного и еще. Брешь тут же сомкнулась, пронзительные крики перешли в проклятия и вопли отчаяния — тех, кто еще мог стоять.
Орлы снова и снова пикировали на мост. Всякий раз, как кто-то из них подлетал к войску, отчаявшиеся люди пытались отпрянуть и сыпались с узкого моста, безжалостно увлекая за собой остальных. В пенящихся водах реки люди попадали прямиком в жадные пасти чудовищ. По воде тянулись кровавые следы, увлекаемые потоком в море.
Работая локтями, крепко зажатые между воинами, обе женщины, в конце концов, добрались до моста. Бессмертный с длинными светло-русыми волосами приказал лучникам выйти на берег, и те пытались отогнать орлов от моста, но пока воины строились, из пелены тумана над рекой появился демон на крылатом коне. Одетый в карминово-красные одежды всадник. Он стоял на спине коня, обрушивая на защитников дождь из легких копий.
Немного впереди Шайя увидела Киру. Ее товарка в окружении нескольких других женщин сумела выйти на середину моста, когда последовала новая атака орлов. Последние лучники в отчаянии выпускали единичные стрелы, которые, однако, не могли остановить хищных птиц. Крики женщин звучали пронзительнее, чем крики мужчин. На мосту снова началась безжалостная давка, каждый отчаянно пытался ускользнуть от орлиных когтей.
— Боги, защитите их, — бормотала Нинве, но, кажется, у богов были дела поважнее, чем слушать набожные мольбы шлюхи.
Кира остановилась, хотя орел летел прямо на нее, и даже погрозила птице поднятым кулаком — храбрый и бессмысленный жест. И тогда, в самый последний миг, она бросилась на землю. Когти ударились о медный котел, который она носила на спине. Он защитил Киру, но она слишком крепко пристегнула его к своему тщедушному телу. Орел поднял кричащую жертву и скрылся в тумане вместе с нею.
Нинве бормотала не связанные между собой слова и, наверное, так и стояла бы на месте, если бы Шайя не потащила ее за собой.
— Она всегда так отчаянно пыталась пробиться, — всхлипывала толстушка. — Ее ничто не могло напугать. Не могла же она просто…
— Поднять копья! — громко скомандовал кто-то сзади. Этот голос Шайя узнала бы из тысячи. Бессмертный Аарон!
— Превратитесь в ежа! Посмотрим, осмелятся ли орлы хватать вас, если ради этого им придется пробиваться через железные наконечники.
Его присутствие и спокойный голос изменили абсолютно все. Мужчины, каждый из которых еще только что дрался сам за себя, снова обрели мужество. Они подняли копья, и орлы действительно отступили перед стеной железных и бронзовых наконечников.
— Женщин в центр! Поддержите слабых и раненых! Еще несколько миль, и мы будем в безопасности! — Голос приближался.
Шайя натянула на плечи и голову грязное одеяло, стала смотреть под ноги. Нельзя, чтобы он нашел ее. Он нужен войску и империи больше, чем когда бы то ни было. Нельзя, чтобы тревога за нее и мечта о любви отвлекали его от выполнения обязанностей!
Колонна воинов снова перешла на ровный шаг, и Шайя под защитой стены копий уверенно пошла к противоположному берегу. Теперь голос Аарона доносился издалека. Судя по всему, он намеревался остановить атаку человекоконей. Таким он был с тех самых пор, как она увидела его впервые — всегда думал о себе в последнюю очередь. Сколько раз он сможет пережить приступы самоубийственного мужества? Или он решил вообще покончить с жизнью? Шайя в отчаянии обернулась, пытаясь увидеть его в последний раз, но смогла увидеть лишь шлем-маску со львиной гривой и роскошный алый плащ.
— Ты плачешь… — удивилась Нинве.
Шайя только отмахнулась.
— Все в порядке…
— Возможно, Кира сумела выжить. Ей всегда везло…
Принцесса молча кивнула. Она не могла признаться, что плачет не о Кире.
О безумцах и трусах
Его раненый лев тяжело плелся к мосту с последними отставшими от войска воинами. Артакс собрал вокруг себя своих кушитов. Ветераны войны против Лувии стояли плечом к плечу, подняв щиты и вытянув копья, создавая таким образом защитный вал для разбитой армии. За двумя рядами копьеносцев шли лучники Орму. Именно им удавалось удерживать человекоконей на безопасном расстоянии.
Но сколько еще мог удаваться подобный маневр? На горизонте маячили силуэты великанов, которых Артакс видел еще утром. Наверняка они будут слишком тяжелы, чтобы пересечь мост, но он был уверен в том, что они с легкостью пробьют этот защитный вал копьеносцев.
Двое остальных серебряных львов шли за его крылатым товарищем, который по-прежнему хромал. Артакс подошел к ним, хотел сесть на одного из животных, как пытался уже не раз, но лев Ансура снова оскалился и издал угрожающий металлический рык. Когда он приблизился к нему впервые сегодня утром, он даже схлопотал удар лапой. Судя по всему, животные были сделаны так, чтобы позволять сесть на себя только одному человеку. Нужно будет срочно побеседовать на этот счет с Длинноруким — если, конечно, удастся выбраться отсюда живым.
Сам Ансур шел в авангарде войска. Правитель Валесии давно уже был в безопасности, перейдя мост, в отличие от того же Мадьяса. Бессмертный, командовавший отрядом степных всадников, все утро не отходил от своих воинов и даже немного подрался с человекоконями. Под ним было убито два коня. Никто не назвал бы его трусом, но в небо он подниматься боялся.
— Вам нужно идти к мосту, — прошептал на ухо Артаксу Орму. — Великаны будут здесь до того, как мы успеем пересечь реку. Это будет ужасно, поскольку мне кажется, что на них не произведут впечатления ни мои стрелы, ни наши копья.
— Будучи бессмертным, я первый среди своих. Купаюсь в роскоши, имею множество привилегий. Если сейчас я побегу, то чего можно ожидать от людей, что они останутся здесь? Я обязан подавать им пример мужества.
— Из семерых бессмертных здесь остались лишь Мадьяс да Володи, — шепотом продолжал Орму. — И, честно говоря, я считаю их обоих не самыми умными людьми. Может быть, вы могли бы быть хоть немного похожим на других?
«Значит, ушел уже и Лабарна», — разочарованно подумал Артакс. От других бессмертных он ничего иного и не ожидал. — Володи со своими воинами еще охотится на орлов?
— Я послал к нему нескольких своих лучников. Большинство его ребят предпочитают более осязаемые цели и виды сражений, чем попытки попасть стрелой из лука в орла размером с лошадь.
Артакс усмехнулся. Он понимал, что имеет в виду Орму. Друснийцы были страшными противниками, когда нужно было сражаться лицом к лицу. Умением стрелять из лука они не славились никогда.
Отряд всадников понесся на стену копий. Среди них был мужчина в волчьем шлеме на крупной белой кобыле. Мадьяс! По пятам за ним следовали человекокони. Бессмертный то и дело оборачивался в седле, посылая в преследователей стрелы. Его примеру следовали лишь немногие воины. Многие держались в седлах из последних сил.
— Внимание! — крикнул Артакс. — Пропустите наших друзей! Третий, пятый и седьмой взвод, разойдись!
Воины выполнили его приказ с ювелирной точностью, словно на маневрах на огромном Львином поле перед его дворцом. Ашот тренировал их сотни раз, пока все они не научились выполнять маневры даже среди ночи и спросонья. Жаль, что Ашота здесь нет. Воины Арама были его войском. Несправедливо было оставлять его во дворце только потому, что он принял решение, которое будет правильным для империи. И, несмотря на все это, правитель не мог простить Ашота за то, что тот отнял у него Шайю.
Строго говоря, для нее так тоже будет лучше. Шайя воин. Ничто не смогло бы помешать ей быть рядом с ним здесь. Где бы ни была она сейчас, любое место было лучше этого поля сражения, где на победу не было никакой надежды.
Мадьяс последним промчался мимо копий, в то время как лучники Орму продолжали вести обстрел человекоконей, стараясь держать их на безопасном расстоянии. Теперь эти уродливые существа в свою очередь взялись за луки, и их стрелы застучали по щитам кушитов.
Поравнявшись с Артаксом, Мадьяс придержал коня. Белая кобыла была с ног до головы залита кровью. У нее не было правого уха — признак неудачного удара мечом со стороны всадника.
Князь степняков жестом велел одному из воинов бросить ему бурдюк с водой, сделал большой глоток. Лицо его заливал пот.
— Проклятье, это лучшие наездники из всех, кого я встречал. Жаль, что мне не узнать, каково это — когда воин и конь сливаются воедино.
Артакс в недоумении поглядел на него. Судя по всему, Мадьяс не шутил, он говорил серьезно. Казалось, его действительно восхищает идея стать наполовину конем. Да и окружавших их воинов не напугали слова предводителя.
— Ты можешь послать пару лучников на берег реки, чтобы они помогли Володи отгонять от моста орлов?
Мадьяс сделал еще один глоток.
— У нас уже совсем мало стрел осталось. Воины Субаи почти все расстреляли, когда убивали дракона.
Артаксу показалось, что поступок сына скорее раздражает бессмертного, нежели наполняет гордостью. Может быть, он тоже догадывается, что с этой охотой на дракона что-то не так?
— На берегу нам пригодится каждый лучник, — спокойно ответил Артакс. — Орлы берут слишком большую плату кровью.
Князь степняков рявкнул приказ, и некоторые воины, недовольно ворча, тронулись с места. Затем он снова обернулся к Артаксу и поинтересовался:
— И куда подевались девантары?
Воин впервые за весь поход выглядел встревоженным. Обычно он встречал все трудности подчеркнутой суровостью и грубоватым юмором, но сейчас маска спала с его лица, он тревожно хмурился, и глубокие морщины пересекали лоб.
— Если демоны пойдут за нами за реку, нам предстоит еще одна тяжелая драка — иначе нам не дойти до магических врат.
— Если ты поможешь мне, возможно, нам удастся предотвратить и то, и другое.
. — Что ты задумал? — Его узкие глаза подозрительно сверкнули.
Вокруг бессмертных свистели стрелы человекоконей, пока Артакс объяснял свой план.
Когда тот закончил, Мадьяс схватился за голову.
— Да ты совсем свихнулся! Никто в здравом уме не станет этого делать!
— Поэтому я тебя и прошу, потому что знаю, что в твоем лице могу обрести брата по духу.
Правитель степняков недовольно засопел.
— Если я соглашусь, то буду безумцем, а если откажусь, то трусом? Какой чудесный выбор, — он нерешительно поглядел на своего крылатого льва, от головы которого как раз отскочила шальная стрела. Мадьяс почесал заросший щетиной подбородок. — Проиграем мы или победим — о нас ведь все равно споют героические песни, как считаешь?
— Наверняка. Двое бессмертных, прикрывающие отступление всей армии. Об этом будут говорить еще спустя тысячу лет.
Мадьяс покачал головой, а затем рассмеялся.
— Проклятье, надо было брать в зятья тебя, не отдавать Шайю Муватте. Ты меня понимаешь. Я такой же ненормальный, как ты. Сделаем же это!
Его слова задели Артакса за живое. И зачем он сказал о Шайе! Что за идиот!
Мадьяс вопросительно уставился на него.
— Что-то не так?
— Просто удивился, — односложно ответил Артакс.
Нельзя сейчас думать об этом! Вся его жизнь пошла бы иначе, если бы он смог жениться на Шайе в ее роли принцессы Ишкуцы. Никто в империи и не пикнул бы, если бы он привел во дворец дочь бессмертного.
— Возьми колчаны с метательными копьями. А мне нужно отдать еще несколько приказов, чтобы отступление было организованным.
Мадьяс хитро усмехнулся.
— Ты хочешь сказать, что собираешься попрощаться со своими. Я поступлю так же. Не хочу, чтобы командовал Субаи, если со мной что-то случится.
Артакс удивленно поглядел ему вслед. Этот варвар полон сюрпризов. Покачав головой, бессмертный направился на поиски Орму. Его капитан стоял рядом с отрядом лучников.
— Пошли от моего имени посланника на другой берег, — без экивоков начал Артакс. — Дай ему с собой сопровождение, чтобы он смог пройти через толпу на мосту. Это сообщение должно дойти! Посланник должен найти Вибия, валесийца, который командует катапультами, и передать ему следующее…
— Вы не можете сделать этого! — возмутился гарагумский лучник. — Это же самоубийство!
— Мы сейчас не станем спорить о том, может ли бессмертный лишить себя жизни, — с улыбкой ответил Артакс. — Это единственный способ. Ты примешь на себя командование здесь. Немедленно начинайте отступать к мосту, — он поглядел через головы стоявших строем воинов-копьеносцев. Великаны подобрались уже пугающе близко. — Времени мало. Наши люди не смогут сдержать великанов. Позаботься о том, чтобы они перешли мост живыми и этот проклятый валесиец у катапульт сделал свое дело.
— Повелитель! — Обычно Орму старался так его не называть, Лучник что-то вытащил из маленького кожаного мешочка, висевшего у него на поясе. — Вот что я должен был найти для вас, — и он протянул правителю наконечник странного вида, в насадке которого виднелось сломанное древко длиной не больше его мизинца. — Думаю, что именно этот снаряд и убил дракона. После этого он пробил еще семь стен домов. Ничего подобного я прежде не видел. Возможно, боги все же здесь и пришли нам на помощь?
Артакс взял кусочек металла. Выглядел он странно и был больше похож на гвоздь, чем на наконечник стрелы. Четырехгранный, утончающийся к острию. На другом конце — насадка.
— Он пробивает все: камень, металл… Абсолютно все. Я пробовал, — с благоговением в голосе произнес Орму. — Должно быть, его создали боги.
Артакс пожалел, что у них совсем нет времени. Именно такая стрела очень пригодилась бы им сейчас.
— Эй, брат по духу! — послышался хриплый голос Мадьяса. Бессмертный стоял рядом со своим крылатым львом, под мышкой у него был шлем-маска с забралом в виде морды волка. — Ты готов? — Слева и справа от высокой спинки седла висело по два колчана с метательными копьями.
Орму снял с шеи кожаный ремешок, на котором висел какой-то непонятный кусок шкуры.
— Возьмите это, мне он всегда приносил удачу.
Артакс поглядел на кусок шкуры со смешанными чувствами в душе.
— Удача тебе еще пригодится.
— Не так, как вам!
— Что ж, — он обмотал шнурок вокруг странного наконечника. — Эта штука принесла несчастье дракону. В качестве талисмана она наверняка сослужит мне добрую службу, — он улыбнулся Орму. — Не тревожься. Я всегда возвращаюсь.
— Ты идешь или мне лететь одному? — крикнул Мадьяс.
Артакс отвернулся и побежал ко льву. Лучники и воины, стоявшие во втором ряду с копьями, замахали ему руками. Вдруг кто-то крикнул:
— Король с мечом духов непобедим!
Остальные подхватили его крик, и под возгласы своих воинов он вскочил на круп серебряного льва и пристегнулся с помощью широкого кожаного ремня.
— Готов? — поинтересовался Мадьяс.
— Готов! — Артакс надел талисман на шею, а на голову — свой шлем. Сейчас, когда никто уже не видел его, ослепительная улыбка исчезла с его лица.
Лев тяжело и медленно тронулся с места. Два воина, да еще все эти метательные копья — он был безнадежно перегружен. Возможно, что он вообще не сможет взлететь. И если это случится, им конец.
Артакс сжал в кулаке висевший на груди талисман и пробормотал негромкую молитву, а его воины все кричали:
— Король с мечом духов непобедим!
Навстречу смерти
Двойной ряд копьеносцев расступился, пропуская льва, и металлический зверь устремился навстречу скачущим по равнине человекоконям. Его серебряные крылья тяжело поднимались и опускались, делая сильные взмахи, в стороны разлетались мелкие брызги льда и снега. Ряды воинов сомкнулись за их спинами.
Пристегнутому поясом к высокой спинке седла Артаксу оставалось смотреть только назад. Он не видел, что находится впереди, и его это не печалило. Орму вышел в первый ряд воинов и смотрел ему вслед с такой тоской, словно был уверен, что никогда больше не увидит своего правителя. Затем он что-то крикнул, отдавая какой-то приказ, и воины Арама медленно двинулись в сторону берега реки. Лапы льва по-прежнему стучали по промерзшей земле. Строй воинов остался позади, на расстоянии вот уже более двух сотен шагов, когда справа и слева от них показались первые человекокони. Некоторые смотрели на металлического льва, широко открыв рты, другие сохранили присутствие духа и стали поднимать луки. Вскоре вокруг двух бессмертных воздух гудел, словно стал вспугнутых шершней. Мадьяс что-то закричал на языке степей, но Артакс не понял его. Стрела задела шлем Артакса, в ушах негромко загудело.
А лев все еще не взлетел, впрочем, прыжки его стали больше. Некоторые человекокони уже развернулись и устроили настоящую гонку со львом, угрожающе размахивая копьями и мечами.
Послышался пронзительный крик. Артакс увидел, как один из человекоконей рухнул на колени, в груди его зияла одна сплошная рана.
— Это крылья! — крикнул сидевший впереди Мадьяс. — Этот ублюдок подошел слишком близко.
Остальные человекокони тут же отреагировали и стали стараться держаться подальше. На серебряного льва обрушилось еще больше стрел. Артакс поднял руку, защищая прорезь для глаз в шлеме-маске. Несколько стрел ударили в грудь, но ни одна из них не сумела пробить доспех.
Но гораздо больше, чем человекокони, Артакса тревожили орлы. Их вожак, всадник на крылатом коне, уже заметил, что ситуация поменялась, и крупные птицы одна за другой развернулись от реки и последовали за ними.
— Копье! — крикнул Артакс.
— Слева! — последовал ответ от Мадьяса. Тот передал назад длинное оружие.
Серебряный лев уже добежал до невысокого холма. Поворачивая к флангу, он еще раз увеличил темп, и правители наконец взлетели. Всего на три удара сердца, и вот металлические лапы снова ударились об обледенелый грунт.
— Впереди великаны! — закричал Мадьяс.
Артакс не мог наклониться далеко в сторону, чтобы посмотреть, насколько сильно они приблизились к существам ростом с башню. Он следил за преследующими их орлами. Первый был уже на пугающе близком расстоянии.
Артакс опустил правую руку в кожаную петлю, ухватил копье посредине, опустив его наконечником вниз, к земле. Внезапно лев метнулся в сторону. Мадьяс выругался, и едва ругательства сорвались с его губ, когда в полушаге от них ударился о землю ствол массивного дерева. Лев прыгнул. Вдруг слева и справа показались ноги, массивнее пузатых колонн храма в Изатами. Кожа с широкими порами пестрела толстыми волосами.
— Расстанемся с парой метательных копий! — крикнул Мадьяс, и в следующий миг два колчана рухнули в снег.
Над ними послышался низкий крик, настолько громкий, что Артаксу показалось, что его ударил кто-то кулаком в живот, а перья льва зазвенели. Теперь он увидел, как один из великанов взмахнул булавой. Замах был широким, и удар пришелся по летевшему впереди орлу, который тут же превратился в клубок брызжущих во все стороны перьев, словно воробей, в которого мальчишка попал камнем из пращи. Остальные орлы разлетелись во все стороны, облетая собрата по огромной дуге.
В животе у Артакса все сжалось. Они в воздухе! Наконец-то!
Мадьяс взревел от восторга, словно разъяренный бык. Над ними скользнула тень. Орлы нагнали их. По ним колотили острые, словно шипы, клювы.
— Пусть твой лев перевернется, словно бочонок! — крикнул Артакс, заглушая шум крыльев и пронзительные крики орлов.
Наручи доспеха снова затвердели. Удары клювов обрушивались на шлем, когти пытались схватить его за плечи, а он не мог защититься. Один из орлов вырвал из рук Артакса копье, другой, с золотыми глазами, предпринял попытку сбросить его с крупа льва.
В этот миг серебряный лев качнулся вправо и сделал переворот. Орлы закричали, не в силах повторить этот маневр. Серебряные крылья резали плоть и перья. Стая, еще только что окружавшая их, поредела.
— А теперь настала очередь великанов! — ликовал Мадьяс.
Лев заложил крутой вираж в небе, а орлы с трудом пытались поспеть за ним.
Теперь Артаксу открылся головокружительный вид на огромное поле битвы. Под ними сгрудилась семерка великанов. Все они остановились и угрожающе тыкали в небо стволами деревьев, которыми пользовались как дубинками. Чуть дальше маршировало войско демонов. Над бесконечными колоннами трепетали знамена всех цветов радуги.
«Война будет долгой», — с тяжелым чувством подумал бессмертный. Даже если они соберут все войска Дайи, все равно будет неясно, удастся ли им остановить это войско. Как сражаться с такими великанами? Или с драконами? Он потянулся назад, к колчану с метательными копьями. Что ж, настал час мести, хотя бы в отношении орлов. Лев продолжал взмывать все выше и выше. За ним летели орлы, но не могли нагнать мчавшегося вперед льва.
Прошло достаточно много времени, и кожа наручей снова стала мягкой. Артакс замахнулся и метнул первое копье в середину стаи хищных птиц. Лев взмыл в небо настолько круто, что бессмертный оказался словно бы сидящим на перевернутом стуле. Из такого положения целиться было сложно. Ремень, которым он был пристегнут к спинке седла, держал весь его вес и впивался глубоко в тело.
Первое копье пролетело мимо цели, устремившись почти вертикально вниз к земле. Они взмывали все выше и выше. Артакс спрашивал себя, насколько высоко в небо собирается подняться Мадьяс. Встревоженно поднял следующее копье. На этот раз он дал себе немного больше времени. Взвесил оружие в руке, метнул его и снова промахнулся. Выругавшись, достал новое. Сверху все представляется несколько иначе.
Третий бросок нашел цель. Копье вонзилось глубоко в оперение орла, который опрокинулся навзничь, и, широко раскинув крылья, рухнул вниз.
Теперь Мадьяс изменил направление полета. Они по большой дуге приблизились к великану, шедшему в арьергарде небольшой группы чудовищ. Когда они подлетели достаточно близко, Артакс взял еще одно копье и метнул его. Оружие вонзилось великану в затылок, но, судя по всему, произвело впечатление не больше укуса пчелы. Он раздраженно махнул рукой, на миг замер, повернулся к ним.
Мадьяс воспользовался своим шансом, чтобы совершить новый маневр. Они пролетели настолько близко к его лицу, что серебряное крыло задело великана по носу, оставив на нем кровоточащую рану. Большие голубые глаза недоуменно смотрели им вслед.
Артакс метнул еще одно копье в лицо удивленному великану. Вообще он целился в левый глаз, но копье вонзилось в плоть у самого носа. Попасть в цель на лету было далеко не так просто, как метать копье, стоя на твердой почве.
Летевшие за ними орлы брызнули врассыпную, пытаясь увернуться от руки великана, который неуклюже размахивал ею у себя перед лицом, словно пытаясь отогнать нескольких надоедливых мух.
— Давай сделаем еще одного чертова великана! — ликовал Мадьяс, направляясь к следующему противнику.
Артакс подумал, что их представления о том, чтобы кого-нибудь сделать, сильно разнятся. Оба попадания лишь немного разозлили великана, но остановить его они не остановят.
Последние воины из числа кушитов достигли начала моста. Они по-прежнему держали щиты над головами, защищаясь от стрел чедовекоконей. Повсюду на льду и голых прибрежных камнях лежали убитые. С высоты Артакс отчетливо видел, что весь их путь отступления из Вану отмечен длинной цепочкой трупов. Они допустили, чтобы их заманили в ловушку, и в этот час величайшей нужды девантаров не было рядом с ними, они не спешили прийти на помощь. Даже Великий Медведь, остававшийся с ними еще ночью, сейчас куда-то пропал.
Мадьяс приглушенно вскрикнул, когда тяжелый удар пришелся в высокую спинку седла. В тот же миг мимо Артакса пронесся черный крылатый жеребец. Сидевший на нем беловолосый демон отбросил в сторону расщепленное древко копья. Облетев их по широкой дуге, всадник обнажил меч.
— Мадьяс!
Бессмертный не ответил. Артакс обернулся, насколько позволял ремень, но сумел увидеть лишь, что в воздухе за ними остается след мелких капелек крови. Вот уже траектория полета льва стала стремиться к земле. Его крылья застыли, взмахи прекратились, лишь ледяной ветер еще посвистывал в перьях.
— Прикажи ему держать к берегу! Наш план! Помни о нашем плане! — в отчаянии крикнул Артакс, но Мадьяс не подавал признаков жизни.
Они пронеслись вплотную над головой великана, отреагировавшего на это разъяренным рычанием. Монстр поднял булаву и тяжело затопал за ними вдогонку. Но они летели слишком быстро…
Слева от себя Артакс уже видел мост. Его кушиты скрылись в тумане, и, судя по всему, человекокони не торопились их преследовать. Первые три великана находились на расстоянии всего сотни шагов от реки. Происходящего за стеной тумана Артакс разглядеть не мог, для этого они летели уже слишком низко…, Всего тридцать шагов до земли. Лев заложил довольно безопасный вираж, но совсем скоро он должен был удариться о промерзший грунт.
Артакс в отчаянии протянул руку за спинку седла, ухватил степного князя за руку.
— Заставь его подняться! Мадьяс! Мы на берегу! Наш план… Мадьяс!
Рука Мадьяса выскользнула из его ладони. Он чувствовал, что правитель обессилел.
Земля приближалась… Уже осталось менее двадцати шагов.
Некоторые человекокони под ним радостно взвыли и погнались следом. Они явно намеревались заполучить трофей. Яростно потрясая копьями в воздухе, они словно бы пытались показать ему, что его ждет, когда под ногами у него снова будет земля.
Еще пять шагов. Внезапно лев словно очнулся. Его крылья снова задвигались. Слабо, робко, словно бы животное пробуждалось от глубокого сна и потягивалось, разминая затекшие конечности. Массивные ноги, зазвенев, коснулись земли. Тело льва содрогнулось, Артакс больно ударился о спинку седла, а затем они снова поднялись.
Человекокони принялись ругаться. Одна стрела попала Артаксу в грудь, не причинив вреда, вторая задела шлем.
Лев поднимался, вращаясь вокруг своей оси. Это был условный знак для капитана Вибия! Если, конечно, посланный Орму воин нашел его. Артакс протянул руку назад, его ладони вцепились в крепкую кожу седла. Корпус принял почти горизонтальное положение — настолько круто лев взмыл вверх. Алый плащ бессмертного трепетал на ветру, словно знамя. Он поднялся выше тумана над рекой, при этом лев продолжал описывать крути.
У Артакса кружилась голова. Отчаянный полет верхом на льве пьянил и пугал одновременно. За спиной стояла смерть. Одна ошибка — и его не спасет даже созданный девантарами доспех. Его предшественник погиб именно таким образом: рухнул с небес, сброшенный в пропасть демоницей.
При воспоминании об этом в животе возникло нехорошее ощущение. И в то же время он чувствовал себя подобным богу! Это было совсем не то же самое, что неспешное плавание на поднебесных кораблях. Этот головокружительный полет пьянил. Пока лев продолжал ввинчиваться в небо, под Артаксом открывалась широкая равнина. От Вану и до стены тумана над рекой и до того места, где вскоре должны были открыться магические врата.
Под ним по небу тянулись дымящиеся нити. А затем наконец-то внизу на берегу расцвел первый огненный цветок! В мгновение ока за ними последовали другие. Испуганные человекокони бросились врассыпную. У одного из них загорелась шерсть. Одному великану в грудь попал глиняный кувшин, и целый каскад пламени пролился ему на живот до самого паха. Закричав, он ринулся к реке, бросился на колени и принялся черпать воду на себя своими огромными ручищами. Но горящее масло не желало тухнуть.
Остальные великаны бросились наутек, не обращая внимания на то, что попадалось им под ноги. На берегу поднялась суматоха. Колонны на марше, немного отстававшие от авангарда, замерли.
Артакс ликовал, когда на берегу расцвел новый ряд огненных цветов. Демоны отступают! Если им удастся поджечь мост, люди будут спасены! Всего один день пути отделял их от врат между мирами. Настолько быстро новый мост не построят даже демоны.
Внезапно всадник в алых одеждах снова оказался у него за спиной и поднял меч в воинском приветствии. Просто поразительно, насколько стремительно и с какой легкостью несет его крылатый конь! Вскоре Артакс уже мог отчетливо разглядеть лицо демона и его ровные черты. Он был довольно красивым — высокие скулы, крутой лоб. Вот только глаза… Они были абсолютно черны, в них не было даже тонюсенькой белой каймы.
Вытянув вперед меч, он летел вслед за ними.
— Мадьяс! — снова закричал Артакс. — Мадьяс! Нужно увернуться!
Демон безжалостно приближался, а лев поднимался все выше и выше в небо по спирали.
Артакс изо всех сил думал о льве, отчаянно надеясь, что удастся установить связь с этим существом из живого металла. Не получается! Они повиновались лишь одному человеку — тому бессмертному, что выбрал их.
Острие меча безжалостно приближалось, словно выпущенная стрела, вот только в отличие от стрелы, летящей со скоростью ветра, Артакс мог отчетливо видеть приближающуюся смерть и сполна прочувствовать ощущение беспомощности. Клинок был нацелен прямо ему в лицо.
Бессмертный закрыл глаза и тяжело вздохнул. Перед глазами стояло лицо Шайи. Он видел, как она танцует на спине собирателя облаков, как стоит на коленях перед его троном во дворце в одежде простой служанки, когда ее привели к нему, чтобы он свершил над ней суд. Никогда не забыть ему мига, когда для него она воскресла из мертвых.
Вместе с воспоминаниями вернулся гнев. Нельзя так просто сдаваться на милость судьбы! Открыв глаза, он потянулся к мечу и вынул его из ножен. На клинке заплясало жутковатое зеленое пламя.
Бессмертный отчетливо увидел, как расширились глаза у демона, но он не повернул крылатого коня. Сталь ударилась о сталь. Артакс отчаянно пытался отодвинуть оружие демона в сторону. От клинков в стороны разлетались искры. Демон, кажется, тоже был ранен, но сдаваться не собирался.
Черные крылья коснулись шлема Артакса, а затем меч противника скользнул в забрало. Тело пронзила жгучая боль, мир перевернулся. В глаза брызнула кровь. Он заморгал, но все по-прежнему казалось расплывчатым. Оглушенный воин почувствовал, что лев перестал подниматься вверх и, раскинув крылья, ринулся вниз.
Металлический скрежет вырвал его из состояния апатии, с которой Артакс отнесся к падению. В разные стороны брызнули серебряные перья. Демон снова сделал это! Он нанес удар по крыльям льва, но созданное из живого металла существо перестало падать и ко всеобщему удивлению развернулось. Его тяжелые крылья перерезали переднюю ногу крылатого коня, вонзились глубоко в грудь
жеребца, заржавшего от испуга.
Демона выбросило из седла, и только страховочный канат помешал ему убиться, когда его роскошный жеребец, кружась в воздухе, стал падать вниз.
Алая пелена окончательно ослепила Артакса. Он скорее почувствовал, чем увидел туман, почувствовал на языке его влажное тепло, вдохнул его и снова увидел образ Шайи, танцующей в небе для него.
Лунный Силуэт
Нодон стоял на коленях рядом со своим жеребцом по имени Лунный Силуэт, который столько лет носил его по небу Альвенмарка. Пегас лежал на обледеневшем грунте, одно крыло торчало прямо вверх, второе было причудливо вывернуто и погребено под его тяжелым крупом. Одного копыта не было. Нодон отвел взгляд, чтобы не смотреть на обнажившуюся кость, проклиная приказ Темного, приведший его сюда, и собственную жажду сражений! Нужно было просто отпустить серебряного льва. Что могло сделать это металлическое создание и два его наездника… Ну, может быть, немного замедлить продвижение войска. Его же вмешательство не помешало всадникам подать сигнал для использования катапульт.
— Мне очень жаль, — прошептал Нодон, нежно гладя покрытую клочьями пены шею пегаса.
Жеребец смотрел на него широко открытыми глазами, и эльф прочел в них боль и желание продолжать сражаться, не сдаваться ни в коем случае. Нодон прекрасно донимал, что этот последний бой пегасу не выиграть: слишком тяжелы были полученные раны. Но Лунный Силуэт проживет еще несколько часов. Он горд и упрям, таким он был всегда.
— Прости мою глупость, — Нодон почувствовал, как кровь пульсирует в крупной шейной артерии пегаса, как по-прежнему сильно бьется сердце его верного товарища. — Не надо было мне лезть в тот бой. В нем не было смысла.
Лунный Силуэт фыркнул, словно бы возражая.
— Да, ты победил его, этого металлического льва, — успокаивающим тоном произнес Нодон и обнажил кинжал, торчавший у него за поясом. — Ни одно существо с крыльями не может сравниться с тобой, Лунный Силуэт, — он мягко прижал клинок к большой артерии в нижней части шеи. Драконник был уверен, что его друг не почувствовал боли. Под ним быстро увеличивающейся широкой лужей разливалась темная кровь. — Ты никогда не проигрывал, друг мой. Спасибо, что позволял мне носиться по небу вместе с тобой и делить с тобой славу.
Глаза Лунного Силуэта тепло сверкнули. Нодон потрепал ноздри жеребца — они были холодны.
— Пусть альвы проводят твою душу в Лунный свет.
Пегас еще раз слабо хлестнул хвостом по льду, ноги его вздрогнули.
— Я с тобой, друг мой.
Глаза Лунного Силуэта расширились, ноги снова дернулись. Он хотел встать, хотел встретить смерть, стоя на ногах.
— Ты помнишь то лето, когда мы повстречались впервые? Ты увидел меня, хотя я хорошо замаскировался в колючем кустарнике. Ты был самым крупным жеребцом в стаде. Король Байнне Тир. Даже тамошние львы уважали тебя и боялись твоих тяжелых копыт.
Нодон прошептал слово силы и сплел заклинание. Налетел слабый теплый ветерок, играя с растрепанными перьями сломанного крыла.
— Я-то думал, что невидим в кустах, но ты унесся прочь, расправив крылья, поднимаясь вверх на теплых ветрах Байнне Тир. Когда я вспоминаю тот день, мне кажется, что я чувствую тот ветер. Словно достаточно закрыть глаза, чтобы оказаться там.
Лунный Силуэт не отводил от него взгляда, и в больших черных глазах читались покой и умиротворение. Его ноздри затрепетали, и конь фыркнул.
— Ты сделал большой круг и вернулся, чтобы растоптать меня своими крепкими копытами в том кустарнике. Я бросился плашмя на землю, и тогда мы впервые взглянули друг другу в глаза. У нас у обоих были большие черные глаза, правда, красавец мой?
Нодон почувствовал, что кровь уже слабее пульсирует в большой шейной артерии. Теперь под жеребцом была уже пугающе большая лужа крови.
— Посмотрев мне в глаза, ты понял, что мы предназначены друг для друга. Конечно же, ты не признался в этом, упрямец мой. Тебе хотелось лишь растоптать меня, ты приземлился у кустов неподалеку, посмотрел на меня долгим взглядом. А я, глупец эдакий, попытался набросить тебе на шею лассо, то все же схлопотал удар копытом, — Нодон негромко рассмеялся. — Ты был как невеста-недотрога. Прошло две недели, прежде чем мне впервые было дозволено прикоснуться к тебе. И больше месяца, прежде чем я впервые оседлал тебя. А к тому моменту, как ты был готов покинуть стадо, прошло почти полгода. Хотя в первый же день понял, что именно этим все и закончится. Но признавать что-то, уступать — ты, друг мой, никогда не умел.
Глаза пегаса утратили блеск. Нодон закрыл ему веки, подержал на них ладонь.
— Желаю тебе хорошего восходящего потока — куда бы ни полетела твоя душа, Лунный Силуэт.
Нодон долго стоял на коленях родом с мертвым пегасом. Он чувствовал, что уже не один, но не оборачивался. Кто бы там ни был, он понимал его боль и то, что ему нужно время, чтобы попрощаться.
Наконец все закончилось. Вздохнув, эльф поднялся. Ноги онемели — почти так же сильно, как и душа.
Оказалось, что к нему подошла Айлин. Встреча с ней удивила драконника.
— Я была с авангардом, — спокойно произнесла она.
Судя по всему, его мысли отчетливо отразились на его лице. Эльф одернул себя, пытаясь водрузить на лицо маску нерушимого спокойствия, какую его приучили носить еще в Белом чертоге. Искусство скрывать эмоции заставляло чужих считать драконников бесчувственными существами, но это было не так. И здесь, рядом со своим мертвым пегасом, который был с ним столько лет, Нодону никак не удавалось заставить себя казаться равнодушным.
Айлин выглядела так, словно только что пришла с пира. Драконница стояла перед ним, белая и безупречная. У нее не было даже оружия. Пожалуй, сложно было выглядеть на поле сражения более неуместно, чем она. Но на лице ее читались суровость и решимость, не оставлявшие сомнений в том, что она привыкла отдавать приказы.
— Кто еще здесь? — устало поинтересовался Нодон.
— Из наших? Больше никого. Драконников держат в резерве. Кроме тех, от кого хотят избавиться. Что ты натворил, раз попал сюда?
Нодон пристально поглядел на Айлин. Несмотря на то что внешне в ней ничего не изменилось, в голосе ее чувствовались не циничные, а почти что мятежные нотки.
— Думаю, я задавал слишком много вопросов о Нандалее.
Глаза Айлин сузились.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну… — Нодон не знал толком, как описать свои ощущения. — Ее дети. Они давно должны были появиться на свет. Эта беременность… она пугает все больше и больше. Нандалее сидит в темной комнате, куда не проникает свет, в полной апатии и в каком-то жутком состоянии. Я не раз приходил к Дыханию Ночи. Умолял его покончить с этим, но он просто игнорировал мои просьбы. А затем приказал прибыть сюда, — Нодон засопел. — Он сказал, что я должен быть его глазами. Оказывается, ему просто нужно было избавиться от меня. Судя по всему, я могу возвращаться. Резня окончена.
— Почему ты так думаешь?
Нодон махнул рукой в сторону моста, от которого валил черный дым.
— Мост горит. Мы больше не можем преследовать их.
— Наш полководец считает иначе.
Нодон удивился. Он не предполагал, что Солайн, ожесточившийся эльфийский князь из Аркадии, которому небесные змеи вдруг ни с того ни с сего доверили верховное командование в походе, проявит какую-то инициативу. Прежде он всегда считал его неспособным проявить воображение.
— Солайн хочет воспользоваться брошенными на берегу двухкорпусными лодками, чтобы построить переправу через реку. Он уже послал повозки обратно в Вану, чтобы набрать там древесины и веревок.
Нодон глядел на горящий мост.
— А смысл какой? Нам потребуется не меньше дня, чтобы построить такой мост из лодок. К тому моменту все дети человеческие сбегут через ту звезду альвов, через которую и пришли.
— Не думаю, — мрачным тоном заявила Айлин. — У небесных змеев на их счет другие планы.
Все пропало
Она видела, как лев падал с неба. Не как камень, но и без того было ясно, что приземление будет неудачным. Роскошное животное не делало ничего, чтобы замедлить полет, а оба всадника безжизненно висели в седле.
Шайе вдруг показалось, что какая-то невидимая сила сдавила ей горло. Неужели этот всадник в карминово-алом плаще — это Аарон?
— Кажется, наши бессмертные вошли в положение нас, смертных, — с совсем несвойственным ей цинизмом произнесла Нинве.
— Мне нужно туда! — Шайя отделилась от длинной вереницы беженцев, в которую превратилось еще вчера такое гордое войско.
Нинве схватила ее за руку, пытаясь удержать.
— Нет! Они не захотят, чтобы такие, как мы, видели в таком состоянии наших божественных правителей, — теперь в глазах ее читалась искренняя тревога. — Такие, как мы, рождены не для того, чтобы общаться с бессмертными. Ничего хорошего из этого не выйдет! Не ходи туда.
Шайя вырвалась. Она должна видеть Аарона. Когда она побежала, лев уже почти достиг земли. Существо из живого металла несколько раз бессильно взмахнуло крыльями, пытаясь улететь прочь от тумана и врагов. Орел, атаковавший его прежде, еще кружил в небе, не пытаясь напасть снова.
Взметнулась туча снега, когда лев рухнул наземь. Несмотря на то что Шайя находилась на расстоянии доброй полумили от него, она услышала скрежет металла. Воцарилась жуткая тишина. К месту падения бросилось несколько степняков. Только теперь бывшая принцесса осознала, что один из упавших, должно быть, ее отец, Мадьяс.
Ее брат, Субаи, был среди тех, кто помчался ко льву, за ним следовал его личный знаменосец с полковым штандартом, с которого свисали три белых конских хвоста. Он не должен видеть ее! Шайя побежала медленнее. Ее обгоняли мужчины. Она узнала Орму и еще нескольких знакомых из отряда кушитов, телохранителей Аарона.
Принцесса поняла, что хочешь не хочешь, придется признать, что Нинве была права. Глупо было приходить сюда, хоть и совсем не по той причине, которую предполагала ее приятельница. Никто из них не должен видеть ее! Шайя плотнее закуталась в одеяло, наброшенное на плечи и голову, поправила шерстяной шарф, закрывавший губы.
Она почти добежала до места падения, когда навстречу ей бросился всадник с угрожающе опущенным копьем. Серебряный лев упал в большой сугроб с подветренной стороны холма.
— Держись подальше! — крикнул ей воин, но она уже увидела то, что не было предназначено для глаз смертных. Из груди отца торчало сломанное древко копья. Доспех его пропитался кровью.
В седле его удерживали только тугие ремни. И не нужно было глядеть ему в лицо, спрятанное за волчьей маской, чтобы понять, что он мертв.
— Прочь! — Стальное копье коснулось ее груди. — Шлюхам здесь не место!
Она увидела, как отстегивали Аарона от высокой спинки седла. Он обмяк на руках у Орму.
— Женщина…
Охваченная яростью Шайя схватила копье за древко и рывком потянула его на себя, заставив удивленного всадника вывалиться из седла. Один удар в висок — и он уже не шевелился. Нужно идти дальше… Никто не заметил, что она сделала. Пока что. Все взгляды были устремлены на обоих бессмертных.
Аарона как раз укутали в плащ, кушиты унесли его прочь ото льва. Один удар сердца Шайя видела его, сломанное львиное забрало его шлема. Один миг, растянувшийся на целую вечность.
У женщины подкосились ноги. Не может быть. Все не может закончиться вот так! Неужели боги все же оставили их? Аарон был благороднейшим из бессмертных. Единственным, чьи планы не ограничивались интересами только его королевства. Возможно, он безумен, но он хотел изменить весь мир. Именно эту черту она любила в нем больше всего. И в конце концов ушла, чтобы их любовь не задушила эту мечту. Неужели теперь конец всему?
Чьи-то руки легли ей на плечи. Женщина обернулась. Нинве!
— Пойдем отсюда! Это место не для нас, — голос ее был хриплым от страха. — Происходящее здесь слишком велико для двух простых девушек.
Шайя почувствовала, как что-то внутри нее разбилось. У девушки не было ни сил, ни желания противиться. Она позволила Нинве поставить себя на ноги и увести прочь. Они снова присоединились к длинной веренице беженцев, но Шайя продолжала брести только потому, что Нинве тащила ее за собой.
Шайя не могла заставить себя забыть о сломанном забрале. Она смотрела прямо перед собой, видя только львиный шлем-маску, пробитый ударом меча. Солнце двигалось по небу, опускаясь в роскошный алый закат, словно небо вознамерилось поджечь все вокруг. Ветер свежел, трепал тяжелое одеяло Шайи. Беглецы шли молча, лица сосредоточены, слегка наклоняясь вперед, словно склоняясь перед безжалостной тиранией холодного северного ветра.
Внезапно шедшие впереди воины остановились. По рядам пробежал шепоток. Испуганный шепот. А затем волнами стада распространяться паника. Вдруг все снова двинулись вперед, на этот раз быстрее. Толчея была просто убийственная. Слабых просто затаптывали. Повсюду слышались отчаянные крики. Нинве, которая все это время вела ее, вдруг не оказалось рядом. Шайя огляделась по сторонам. Наконец с нее спало оцепенение, из-за которого весь мир сжался до размеров щели сломанного забрала. Где же ее подруга? А вокруг толкались все сильнее.
Шайя остановилась, ее обгоняли усталые воины. Девушка протолкалась и вышла из толпы, отчаянно, снова и снова зовя Нинве по имени. Ответа не было. Всем было все равно. Из марширующей колонны доносились раздраженные окрики. Люди хотели знать, почему никто не идет дальше. Все хотели как можно скорее убраться подальше от демонов и убийственного холода. Внезапно один из капитанов в хорошей зимней одежде промчался вдоль колонны на белом жеребце, крича мужчинам, чтобы они сделали привал, скоро они смогут пойти дальше.
Шайя почувствовала, что это ложь. Что-то пошло не так. Может быть, враги окружили их и отрезали путь к вратам между мирами?
Наконец Шайя обнаружила в толпе за спиной ослепительно яркую рыжую шевелюру.
Нинве протолкалась к ней. Лицо ее покраснело, по щекам бежали слезы.
— Все кончено. Мы пропали, — крикнула она, дойдя до Шайи. — Мы все умрем!
Раненое творение
«Искусство заключается в том, чтобы не жадничать», — думал Длиннорукий, глядя Незримым оком на свое новейшее творение и изучая паутину тонких светящихся нитей, окружавшую стоявшее в центре его пещеры существо.
Зачем создавать только львов? Зачем ограничивать себя? У него ведь есть все возможности. Силуэт переплетенных светящихся линий наполнял его гордостью. Это был дракон. Правда, не настолько крупный, как небесные змеи, но не меньше их могущественных слуг, солнечных драконов. Длина от кончика хвоста и до носа существа составляла почти тридцать шагов. Он понесет смерть и разорение детям альвов.
Он чувствовал, что Золотая сеть восстает против него, противится его попыткам и пытается задушить его. Длиннорукий тяжело вздохнул. «Нельзя бороться с этим, — мысленно напомнил себе кузнец. — Отпускай!» Он слишком много и слишком быстро зачерпнул силу из паутины, стягивавшей все три мира. Терпенье— вот самая сложная из всех добродетелей, если ты бог. Если пропускать силу медленно, сплетая свое творение с сетью, то оно станет частью магического мира. Если заставить силу течь слишком быстро и действовать небрежно, Золотая сеть накинется на дракона из живого металла. Такова была особенность, вплетенная альвами в это величайшее заклинание, когда они вместе с девантарами создавали миры. Или это сделала Нангог?
Мысль о том, что неуклюжая великанша могла создать что-то настолько подлое и в то же время искусное, была противна Длиннорукому. Нет, это наверняка сделали альвы, вдохнувшие в магическую сеть что-то вроде сознания. Это сознание восставало против всего, что нарушало план творения. Оно наказывало чародеев, которые слишком жадно брали его силу, и направлялось против существ вроде того дракона, которого он создал… Если только не потратить время, не позволить этому существу постепенно стать частью магической сети.
Это было все равно что пить крохотными глотками, каплю за каплей, при этом умирая от жажды. Но он сделал это. Силы Золотой сети перестали оборачиваться против него и против дракона. Тончайшие нити переливались всеми цветами радуги. Ни одно дитя человеческое никогда не станет истинным венцом творения. Им недоступен магический мир. Все, что они видят — лишь металлическая оболочка. Но ведь это — лишь самая ничтожная доля его работы.
Он перевел взгляд на голову дракона. В ней был спрятан крохотный осколок сердца Нангог. Именно в нем и заключалась тайна дракона и всех остальных существ из живого металла. Только благодаря этому осколку и удалось привязать к дракону все те сложные и разнообразные заклинания. Быть может, это указывает на то, что великанша тайком вмешалась в создание магического мира, подобно тому, как втайне ото всех построила свой собственный мир? Или же это получилось случайно?
Лучше не трогать эту тайну, нежели найти доказательство того, что творение, возможно, было не совсем таким, как ему нравилось о нем думать. Интересно, а среди его братьев и сестер есть такие, кто задумывается о подобных вещах? Вряд ли. Они слишком заняты мирскими делами и наслаждениями. Кузнец считал, что большинство из них неспособны мыслить самокритично.
Вот бы узнать, как обстоят дела у небесных змеев. Может быть, среди них тоже процветают интриги и недоброжелательство? Или же все они действуют в порыве единой воли, решив позабыть о разногласиях — до полной и окончательной победы?
Что-то нарушало гармонию его заклинания. Силовые линии начали извиваться так, как ему никогда прежде видеть не доводилось. Внезапно резкая боль пронзила его, словно удар плети. Что-то выпивало его сущность, его жизненную силу. Ее втягивала в себя магическая сеть! Девантар тут же оборвал заклинание, прервал связь с магическими линиями и увидел, как две из тех, что он вплел в свое заклинание, померкли, а затем и вовсе растворились.
Длиннорукий не поверил своим глазам. Силовые линии так просто не исчезают. Что-то разрушило их, и, угасая, они начали пить его силу, чтобы обеспечить собственное существование. Кузнец вздохнул, тяжело оперся на огромную наковальню, стоявшую рядом. Колени дрожали. Во всем теле чувствовалась слабость, словно он работал весь день без передышки, как бывало иногда, когда готовился вот-вот завершить большую работу и совершенно забывал о мире и течении времени.
Девантар выругался, осознав, что заклинание, сплетенное для металлического дракона, сильно пострадало. Придется начинать все сначала. Несмотря на то что в отличие от первоначального заклинания для дракона, он должен был лишь восстановить гармонию между кристаллом из сердца Нангог и металлом, из которого был создан дракон, это было совсем непросто.
Длиннорукий по-прежнему изучал окружающий мир Незримым оком. Все силовые линии трепетали, словно струны лиры, по которым слишком сильно ударили рукой. Может быть, небесные змеи обнаружили его действия и специально разрушили заклинание? Нужно посоветоваться с братьями и сестрами!
Отвернувшись от наковальни, девантар почувствовал, что у него подкашиваются ноги. Громко выругавшись, он потянулся, ища что-нибудь, что могло бы послужить ему в качестве костыля и в конце концов нашел древко копья. Тяжело опираясь на него, он начал подниматься по длинной лестнице, которая вела из сердца горы наверх к Желтой башне. Длиннорукий отчетливо чувствовал тревогу остальных братьев и сестер. Все они устремились к большому залу для собраний.
Когда Длиннорукий наконец добрался до большого чертога, на пороге его встретили причитания Анату. Она сидела на корточках в своей темнице, в черепе дракона Пурпурного, издавая звуки, словно раненый зверек. Девантар не удостоил ее ни единым взглядом, несмотря на то что из-за странного заклинания, вплетенного в пространство зала, ему пришлось дважды пройти мимо черепа, прежде чем он сумел оказаться под высокой аркой ворот, ведущих в чертог для собраний.
Его братья и сестры волновались. Все говорили, перебивая друг друга, стараясь поделиться своими ощущениями. Казалось, все по-разному прочувствовали случившееся. Бродившие по залу колонны делали свое дело, подчеркивая царившую в зале давящую атмосферу. На миг Длиннорукому даже показалось, что он попал в курятник, в который прокралась лиса.
Наконец его брат с орлиной головой, бог-хранитель Валесии, заговорил громче и призвал всех к спокойствию:
— Небесные змеи атаковали врата между мирами, ведущие в Вану. Перерезаны все семь троп, которые через них проходят. Войско семи империй не имеет возможности отступить. Другие врата между мирами слишком далеко. Наши воины оказались заперты в ловушке, посреди вечной мерзлоты, их теснят превосходящие по численности войска детей альвов. Там все наши бессмертные, но из нас нет никого. Что будем делать?
— Конечно же, помочь им! — мрачно рыкнул Великий Медведь. — Мы не имеем права бросать их в первом же сражении с детьми альвов.
— А ты не думаешь, что именно этого и ждут от нас небесные змеи? — поинтересовался Длиннорукий. Он чувствовал, что его предложение бросить детей человеческих на произвол судьбы звучит подло, но слишком уж очевидно было намерение небесных змеев. — Они хотят, чтобы мы бросились на помощь своим питомцам. А почему? Чтобы еще раз собрать в одном месте, не таком защищенном, как Желтая башня, как можно больше девантаров. Неужели вы забыли огонь в Зелинунте? Забыли, что горело даже небо? Они хотят повторить это! Они там. Где-то во тьме между мирами или же в вечных льдах. Они хищники. Они привыкли подстерегать добычу. А я точно знаю, что не хочу быть добычей.
В огромном зале воцарилась тишина. По лицам братьев и сестер девантар видел, что все они напряженно размышляют. Львиноголовый, судя по всему, боролся с собой. Ему не нравилась идея бросать своего Аарона, Ишта же, наоборот, внешне была спокойна и сдержана. Великий Медведь беспокойно бегал из угла в угол, словно пойманный хищный зверь. А Львиноголовый глядел на него с неприкрытой ненавистью: ему всегда тяжело давалась необходимость принимать неудобную правду. Вепреголовый только фыркал. В конце концов именно он нарушил молчание.
— Неужели это и все? И мы больше ничего не можем поделать с тем, что драконы в первом же сражении лишают нас сразу всех бессмертных? И вы все боитесь их? Неужели мы не сумеем сплести заклинание, которое защитит нас от их огня? Мы — создатели миров. Мы — боги! Мы несем ответственность. Мы же не можем просто сидеть здесь и ждать, пока все закончится, а наши дети будут надеяться на наше вмешательство.
— Нравится тебе это или нет, это единственный разумный выход, — с безжалостным спокойствием в голосе произнесла Ишта. — Ты же сам знаешь, как обстоят дела с плетением заклинаний. Полезешь в новую и неизвестную для себя область — и не знаешь, повезет или не повезет. Да, мы можем попытаться защититься с помощью заклинания. Но что нам известно об огне небесных змеев? Они — существа с почти божественными возможностями. Что, если мы ошибаемся? Если совершим ошибку, то возможности сплести второе заклинание у нас уже не будет. От нас останется лишь пепел. Будущее всего человечества обратится в пепел… И именно потому, что они — наши дети и нуждаются в нас, мы не имеем права идти туда. Мы не имеем права рисковать будущим целого мира ради того, чтобы спасти парочку жалких смертных, — она в отчаянии всплеснула руками. — Я понимаю, что вы считаете меня жестокой и хладнокровной, но я говорю правду.
— Разве люди будут по-прежнему уважать нас, если разнесется весть о том, что мы не помогли им в час величайшей нужды? — зло фыркнул Львиноголовый. — Зачем им продолжать считать нас богами, если наша трусость перед драконами будет настолько очевидной? Позволим войску семи империй погибнуть — и эра нашей славы подойдет к концу.
Ишта прищелкнула языком, сочувственно поглядела на своего львиноголового брата.
— Тебе не кажется, что ты слишком драматизируешь? Мы знаем, что ты без ума от своего нынешнего Аарона, но что поделаешь, его время тоже истекло.
— Мы разрушим миф о бессмертных, — не сдавался Львиноголовый. — Твой необдуманный поступок на равнине Куш, когда ты обезглавила Муватту на глазах у тысяч людей, и без того поколебал веру в этот миф. Теперь же мы окончательно развеем его.
— А вот и нет, — вмешалась Зовущая бури.
Длиннорукий не любил эту сестру. Ему внушали отвращение ее змеиные волосы, а холодность и пренебрежение по отношению к нему были просто оскорбительны.
— Мы просто поступим как обычно, когда время одного из бессмертных подходит к концу, — продолжала она. — Мы их заменим. Никто не удивится, что в ужасном сражении на ледяной равнине выжили только бессмертные, — она поглядела на Длиннорукого.
— Нет! — Кузнец понял, что последует за этими словами. — Вам кажется, что все настолько легко? Это же…
— Не увиливай, брат. У каждого из нас свои обязанности. Ты создашь семь доспехов, до мельчайших деталей соответствующие тем, что носят наши теперешние бессмертные.
— Ты понятия не имеешь, чего требуешь! — возмутился Длиннорукий. — Мне требуется целый день на изготовление одного только шлема. Давайте возьмем доспехи убитых!
— Убитые лежат на ледяной равнине, идиот! — вмешалась Ишта. — То есть там, где нас поджидают небесные змеи. Я уверена, что даже если мы будем там не все, они удовольствуются тем, что сожгут некоторых из нас. Хочешь рискнуть, Длиннорукий? Ради парочки доспехов?
— Если мы создадим новых бессмертных вдали от их предшественников, у них не будет всех нужных воспоминаний, — напомнил Орлиноглавый. — При дворе быстро заметят, что что-то не так.
— Я тебя умоляю, — насмешливо воскликнула Ишта. — Ты что, не способен внушить людям воспоминания о событиях, в которых они не принимали участия? Показать тебе, как это делается? У нас более десяти дней на то, чтобы подготовить новых бессмертных к правлению. Раньше выжившие до вторых врат между мирами не дойдут. Если выжившие вообще будут. Наполним им головы воспоминаниями о героических сражениях в вечных льдах. По возвращении они должны суметь рассказать потрясающие историй.
— Как бы хороши эти истории ни были, — проворчал Великий Медведь, — кто же пойдет в бой за человеком, который ушел с тысячами воинов, а вернулся без единого человека?
— Неужели же нет шансов, что они доберутся до следующей звезды альвов? — поинтересовался Львиноголовый. — Почему вы так уверены, что из всего войска не выживет никто? Разве мы не можем послать им на выручку флот собирателей облаков?
— Нет, это безнадежно, — подавленным голосом ответил Длиннорукий. — Наше войско не дойдет до следующей звезды альвов, а собиратели облаков избегают смертоносного холода обоих полюсов. Они даже близко подлетать отказываются. Пройдет не одна неделя, чтобы довести такой флот до Вану. И когда они долетят, будет уже слишком поздно спасать детей человеческих. Столько они в вечных льдах не продержатся. Я спущусь в кузницу я начну работать над доспехами.
— Но действительно ли они не смогут дойти до ближайшей звезды альвов? — взволнованно повторил свой вопрос Львиноголовый, — По крайней мере, некоторые из них. Ведь…
— Исключено, — заявил Человек-вепрь голосом, заставившим Львиноголового тут же умолкнуть. — Я знаю те края. Ходил там. Там нет лесов. Нет ничего, где могли бы укрыться дети человеческие. А до ближайшей звезды альвов более трехсот миль. У них нет нормальной одежды, чтобы выдержать такой холод. У них нет ничего, чтобы разводить костры, останавливаясь на ночлег. Вскоре им станет не хватать еды. А что им пить, если все замерзшее? Их убьет ледяное дыхание Нангога, но ведь им в затылок еще дышат дети альвов. Нет, брат, надежды больше нет. Они все умрут, — он обернулся к Длиннорукому. — Я спущусь в кузницу с тобой и буду помогать тебе делать новые доспехи.
Великая тьма
Чуллунку Валла вытащил из висевшего у него на бедре кожаного мешочка кусочек соленой рыбы. Мясо было покрыто желтоватой корочкой. Он полжизни ел такую рыбу, никогда не любил ее, но она позволяла на некоторое время отогнать голод. Поэтому он откусил кусочек. Осторожно, потому что зубы постепенно начинали выпадать. Он видел более сорока зим. Здесь, на севере, это уже означало старость. Он слишком долго жил. Если бы он умер неделю назад, то погиб бы гордым человеком. Теперь же он никто.
Он окинул взглядом людей, сидевших вокруг на равнине. Все они думали, что им плохо. Они даже не представляют себе, каковы зимы здесь, на севере! Мужчина плотнее закутался в плащ из перьев. И они все еще не осознали толком, какие ужасы несет с собой северный ветер.
Чуллунку видел их, зеленых существ, порожденных рекой. Духов, обретших плоть. Вскоре подойдут и их братья, что оседлали северный ветер. Старый цапотец поглядел на запад, где скрылось солнце и бледно-голубоватые сумерки еще вели последнюю перебранку со всемогущей ночью. Эта игра была отражением происходящего здесь, на равнине. Что осталось от их гордого войска? Оно превратилось в огромную кучу перепуганных беженцев.
— Чуллунку?
Наместник Вану поднял голову и увидел смерть. Она явилась к нему в облике человека-ягуара. Одного из предводителей воинского отряда с широкими золотыми браслетами. Лицо воина было скрыто в тени меж роскошными челюстями маски.
— Тебя хочет видеть бессмертный.
Старик устало поднялся. Правое колено плохо переносило холод Всякий раз после отдыха, когда приходилось снова вставать, оно громко трещало, а за треском приходила ноющая боль. Чуллунку выпрямился, отгоняя мысль о боли. Он был исполнен решимости встретить смерть, как подобает мужчине. Как воин!
Больше посланник ничего не сказал, просто повел его меж сидевших вокруг людей. Костров было мало. Мужчины готовились к быстрой победе и скорому возвращению. Ни дров, ни рыбьего жира почти не было. Не было ничего, что могло бы дать пищу огню. А ведь огонь очень важен. Холод он не прогонит — только не под открытым небом и не в такой мороз и ветер. Но он не дает угаснуть жизненной искре и питает надежду.
На Чуллунку снова нахлынули воспоминания о пережитом в большом подвале. Залитые кровью стены, зарубленные тела. Он был за них в ответе. Это были его люди. Рабочие, согласившиеся терпеть невзгоды этой Земли в надежде на то, что благодаря этому их семьям будет легче. Лодочники, которые то и дело плавали на остров неподалеку от побережья, добывая белое золото. Стоило один раз увидеть огромных зубастых рыб, понять, с какой легкостью они ломают лодки, и приходило осознание, какое мужество требуется для того, чтобы снова выйти в море. И, несмотря на мужество и отвагу, они не были воинами. Они были крепкими ребятами, но с оружием обращаться не умели. По их позам Чуллунку понял, что большинство их пытались сопротивляться. Но что же можно сделать с кулаками против мечей?
Чуллунку сам когда-то был воином и прекрасно знал, как быстро заканчивается такая драка. Он подошел к каждому убитому, закрыл им глаза, прочел короткую молитву. Он знал, что его люди боялись того, что их души заблудятся в великой тьме между мирами и никогда не найдут обратной дороги домой. И теперь он надеялся, что это были лишь страхи. Сам он такого не испытывал, но лишь потому, что у него-дома больше не было. Его семья была мертва, святилище предков было разорено и осквернено. Он жил только ради города Вану. Города мертвецов…
Демоны убили его людей незадолго до того, как началось отступление. Тела убитых были еще теплыми, когда он спустился в подвал. «Я опоздал всего на час, — с горечью произнес он. — Зачем же мне теперь бояться смерти?» Еще при жизни наместника столкнули в великую тьму, и единственное, что ему осталось, это честь. Но вскоре ее, наверное, отнимет бессмертный.
Чуллунку прошел мимо нескольких людей-ягуаров. Никогда в жизни он не встречал их столько. Сейчас они представляли собой шевелящуюся черную массу на снегу и были похожи на ожившую тьму. В центре их группы стояли рыцари-орлы. Их было более сотни. Несмотря на то что воины глядели на Чуллунку с гордо поднятыми головами, тела они кутали в крылья. Было очевидно, что холод сильно терзает мужчин. За исключением одного, воина, стоявшего в самом центре. Он был выше всех остальных больше, чем на голову. Тяжелые золотые браслеты обвивали руки, лицо его было скрыто в тени орлиного шлема. Чуллунку бросился ниц, вжимаясь лицом в утоптанный снег. Никогда прежде не встречался он с бессмертным Акоатлем повелителем небес и всего того, что лежит под ними.
— Поднимись, Чуллунку! Я хочу видеть лицо своего наместника в Вану.
Голос пронизывал Чуллунку насквозь. Он был ледяным, в нем не осталось ничего человеческого. Это был голос бога. Наместник униженно поднял голову, но с колен встать не посмел. Да и не было нужды вставать или подходить ближе к правителю. Все знали, что глаза у бессмертного острее, чем у орла.
— Ты живешь потому что бежал от демонов, — каждое слово было подобно удару в сердце Чуллунку. И правду отрицать было сложно. Смотреть в лицо бессмертному он уже не мог. Подбородок опустился на грудь. Ну, вот и все, теперь он потерял и честь. Акоатль заклеймил его как труса, и ему нечего было сказать в свою защиту.
— Я рад, что боги пощадили твою жизнь. Ты еще сослужишь хорошую службу своему народу.
Чуллунку не поверил своим ушам. Он не осмелился задать вопрос бессмертному, но совершенно не представлял себе, что один человек может сделать с исходящей от демонов угрозой.
— Наверняка тебе доводилось слышать слухи, которые ходят по лагерю, хотя мы, бессмертные, пытаемся сохранить случившееся в тайне.
Пауза, последовавшая после слов Акоатля, была настолько долгой, что Чуллунку решил, что, судя по всему, правитель ждет ответа. Но во рту пересохло, как тогда, когда он был еще воином и наступал последний миг перед сражением.
— Акоатль, повелитель небес и всего того, что лежит под ними, я не знаю, о чем вы говорите. Э… прошу простить нижайшего своего слугу за глупость. Я был один, только издалека слышал перешептывания и отчаянные крики, но понятия не имею, что случилось.
— Судя по всему, демоны разрушили врата между мирами, через которые мы пришли сюда, — пояснил воин-ягуар, приведший Чуллунку к бессмертному. Ясное дело, отвечать на вопросы простого смертного — ниже достоинства бессмертного правителя. Чуллунку ужасно раскаивался, что не слушал болтовни и смутил правителя своим незнанием.
— Ты — человек, который лучше всех знает этот край, — продолжал бессмертный.
Наместник подумал о собирателе облаков, прилетавшем в Вану не так давно. Он был первым за довольно большой промежуток времени. Наверняка тамошний лоцман знает окружающие земли намного лучше, да и карту может нарисовать. Чуллунку лишь один-единственный раз путешествовал по небу на поднебесной корабле, но никто не мог знать землю лучше, чем тот, кто мог посмотреть на нее сверху, словно бог.
— Кое-что знаю, — робко ответил Чуллунку, пытаясь и не хвастаться и не выглядеть невежей.
— Чтобы вернуться домой, нам придется найти другие врата между мирами, — пояснил бессмертный, словно это. было проще простого. Легкая прогулка. Акоатль пристально глядел на Чуллунку. Неужели заметил, насколько сильно напугали того слова правителя?
— Я жду?
Чуллунку испугался до глубины души.
— Повелитель небес и всего того, что лежит под ними, — смиренно произнес он, — однажды, много лет назад, мне довелось пройти через ближайшие врата между мирами. Вы были настолько любезны, что послали мне своего серебряного льва, ибо простым людям не дано разглядеть врата между мирами, даже если они находятся прямо, перед ними. Я отправился с ним и с восьмьюдесятью тремя мужчинами в ледяную пустыню. И благодаря вашему великодушию мы были оснащены наилучшим образом. Никогда не страдали от голода. У нас были палатки, где мы могли укрыться ночью от дождя, всегда было, чем питать костер, отгонявший прочь духов. И, несмотря на это, путешествие пережили лишь пятьдесят семь мужчин. А из выживших почти все потеряли пальцы на ногах. Некоторым пришлось даже отрезать ноги. Это было…
— Меня не интересует история о людях, которые давно мертвы, Чуллунку! — резко перебил его правитель. — Сколько нужно идти?
Чуллунку униженно понурил голову.
— Отсюда чуть больше трех сотен миль, повелитель небес и всего того, что лежит под ними. Нам придется идти через горы и пересечь широкую реку. И к нам будут приходить духи северного ветра.
Акоатль зашипел.
— Духи? Я не стану беспокоиться о духах, когда в затылок мне дышат демоны.
«Ты ошибаешься, повелитель», — подумал Чуллунку, но сказать ничего не осмелился.
— Ты поведешь нас, наместник. Мы будем проходить по двадцать миль в день. Две недели — и мы выберемся из этой проклятой страны.
— Но раненые и женщины не осилят пути. Они…
Акоатль резко оборвал мужчину на полуслове.
— На них мы не станем обращать внимания. У нас и без того слишком мало еды, чтобы прокормить слабаков. Выступаем завтра на рассвете, — бессмертный сделал два шага по направлению к Чуллунку. — Ты под моим покровительством, потому что нам нужны твои знания, но никогда не смей мне больше перечить, Чуллунку. Я найду дорогу и без тебя. Я бессмертный, и для меня нет ничего невозможного!
Наместник униженно уткнулся лицом в снег, но в глубине души понял, почему боги оставили их: им было стыдно за людей, которым они даровали бессмертие, и теперь они решили исправить свою ошибку.
Полководец
Солайн стоял на берегу в одиночестве и глядел на колышущийся над рекой туман. Примерно в сотне шагов от него возводился мост, который позволит им броситься в погоню за детьми человеческими.
Нодон не спешил подходить к высокому худощавому эльфу. Лицо у Солайна выглядело ожесточенным, он никогда не улыбался, а в глазах читалась несгибаемая твердость. Никто не понимал, почему небесные змеи сделали полководцем именно его. На нем не было доспеха, как и меча на поясе. Его длинные серебристые волосы до плеч, поддерживаемые узким золотым обручем, больше подошли бы ученому, нежели воину. На князе был простой приталенный плащ с высоким воротником-стойкой. На ткани бутылочного цвета отсутствовала вышивка, но даже без украшений от его фигуры веяло властностью.
— Подойди сюда и говори! — раздраженно произнес Солайн. — Не люблю, когда смотрят мне в спину!
Нодон проглотил недовольство. Не нужно было медлить. Обычно он действовал совершенно иначе.
— Ты отпускаешь отряды… — начал драконник.
Солайн бросил на него презрительный взгляд.
— Я что, похож на того, кому нужны пояснения собственных приказов?
— Я хотел…
— Нет, я не отпущу тебя, Нодон. Это все?
— При всем уважении…
— Ты не уважаешь меня, — снова перебил его полководец. — Ты воин, а я нет. Так уж устроен мир: воины смотрят на всех, кто не принадлежит к их касте, свысока. Так что не нужно мне лгать, Нодон. У меня нет времени на подобные банальности. Я хочу, чтобы ты был здесь, и обсуждать здесь нечего.
— И как же ты меня остановишь? — Подобные выпады были Нодону неприятны.
Вот теперь старый князь совсем отвернулся от реки и смерил Нодона презрительным взглядом.
— Никак, мастер меча. Я никогда бы не встал на пути у разозленного мужчины, обладающего твоими способностями. Иди и живи с осознанием своего дезертирства.
Нодон не поверил своим ушам. Значит, он может просто уйти?
— Думаю, с этим я как-нибудь проживу.
— Вопрос лишь в том, как долго. Золотому наверняка не понравится, что ты не стал поддерживать его.
«Как он жалок, — подумал Нодон. Прячется за спину Золотого, грозит его гневом».
— Прежде чем Золотой об этом узнает, я буду в саду Ядэ. Там он не властен.
— Ты так в этом уверен? — холодно поинтересовался Солайн. — Такие люди, как ты, склонны гибнуть потому, что переоценивают собственные силы. Однако ты мне нравишься, — он произнес это совершенно безэмоциональным тоном, что заставляло усомниться в его словах. — Твоя склонность к красной одежде несколько… экзальтированна, что ли? Я бы на твоем месте не делал этого. Ты знал моего сына?
Удивленный внезапной сменой темы, Нодон ответил:
— Я дважды встречался с Талавайном. Говорили, что он… — Эльф не договорил.
— Ты не можешь произнести слово «шпион»? Красивого названия для того, чем он занимался, не придумали, — на щеке у старого князя дрогнул мускул. — Знаешь, в нем всегда было что-то женственное. С детства любил переодеваться. Как же я ненавидел эту его черту! Золотой поведал мне, что мой сын стал важнейшим советником одного из бессмертных. Никогда прежде эльф из Голубого чертога не поднимался неузнанным настолько высоко по иерархической лестнице среди людей. Он сослужил Альвенмарку хорошую службу. Но потом, пару лун тому назад, его раскрыли: то ли люди, то ли девантары. И теперь он мертв. Хотя Золотой не говорит об этом, отец чувствует подобные вещи.
Нодону не хотелось выслушивать откровения о семейных трагедиях.
— Я пойду. Здесь я тебе больше не нужен. Войско достаточно велико, чтобы уничтожить детей человеческих.
— Неужели я слышу в твоем голосе отвращение? Именно в твоем? — Ветер играл с длинными волосами старого эльфа. — А каково же было сражаться в небе с детьми человеческими, которые с трудом держались на своем серебряном льве?
Нодон отвернулся и пошел прочь. Он не собирался поддаваться на подобные провокации. Оба бессмертных вовсе не были беззащитны. Это никак не сравнить с предстоящей резней, которую они собирались устроить в войске детей человеческих.
— Останься, Нодон, — голос Солайна было не узнать. В нем слышалось какое-то шипение, сменился тембр, он словно бы доносился издалека. — Тебя послал мне брат. Он не хочет видеть тебя рядом со своей любимой Нандалее.
Разъяренный Нодон обернулся. Он не потерпит… Солайн поразительным образом изменился. Рот его был широко открыт, и чужой голос звучал откуда-то из глубины, но ни язык, ни губы эльфа не шевелились. Глаза его закатились, был виден только белок.
— Не любишь, когда тебе говорят правду? — насмешливо поинтересовался низкий голос. — Если уйдешь сейчас, мой брат убьет тебя. Ему не нужны свидетели. Он не хочет, чтобы кто-то из эльфов видел, что родит Нандалее.
— Кто ты?
— Разве это так тяжело угадать? Я друг, которому не хочется тебя потерять. Мой брат
постепенно сходит с ума. Перестал общаться с нами. Он одержим Нандалее и тем, что она вынашивает. Мне пригодился бы союзник в саду Ядэ. Могу ли я рассчитывать на тебя?
— Я не предам своего повелителя! — решительно ответил эльф.
— В таком случае ты погибнешь вместе с ним! — Голос яростно рычал. — Вернись туда, и ты погибнешь, дурак. Я дюжины раз видел это в серебряной чаше. Тебе наконец пора осознать, кто друг тебе, а кто враг! Твой повелитель, которому ты так предан, твоим другом точно не является.
Солайн обмяк. Глаза его все еще не вернулись в нормальное состояние. Он смотрел в пустоту и казался мертвым.
Нодон опустился на колени рядом с князем. Пульс его был слабым и неровным. Оставить его здесь? Рядом не было никого. У Солайна не было телохранителей и друзей. Одно быстрое движение ножа по шее старика… Кто-нибудь видел их вместе?
Мастер меча поднял Солайна на руки. Какой же он легкий, одна кожа да кости. Эльф решительным шагом направился прочь от берега к большой лощине, туда, где защищенные от сильных ветров были разбиты несколько палаток. Там сидели два великана, каждый из которых обгладывал половинку быка. Неаппетитный звук ломающихся костей в сочетании с варварским чавканьем заглушал все остальные звуки лагеря. Между палатками сновало несколько слуг-кобольдов. На груде недавно содранных овечьих шкур лежал минотавр и жутко храпел.
Во всех палатках уже горели огни, и яркие стены шатров казались похожими на фонарики во время летнего праздника. Шатер Солайна был зеленым, как и простой плащ, который он носил. Нодон пробрался сквозь двойной полог, занавешивающий вход. Внутри догорал огонь в жаровне, прогонявшей мороз. Был здесь еще тяжелый стол с тремя предметами: ящичком из темного лакированного дерева, простым кувшином и миской с тремя яблоками. К столу были придвинуты два стула, а у противоположной стены стояла узкая кровать, на которой в мятых одеялах лежала лысая эльфийка.
Нодон был потрясен. Не ожидал увидеть у Солайна любовницу. Да еще и такую женщину… Эльф растерянно замер у постели. Она была слишком узкой, чтобы в ней могли поместиться двое.
— Твой повелитель вернулся, — негромко произнес он.
Эльфийка потянулась. На лбу у нее была татуировка в виде глаза — на четыре пальца выше переносицы, лишь слегка прикрывавшая уродливую паутинку шрамов. Череп в том месте был слегка вдавлен.
Любовница Солайна открыла глаза. Они были цвета яркого летнего солнца, прорезанные вертикальными зрачками. Она поглядела на Солайна, по-прежнему безжизненно лежавшего на руках у Нодона.
— Он был с тобой нелюбезен? — задумчиво поинтересовалась она.
— А он умеет быть любезным? — вопросом на вопрос ответил Нодон. — Может быть, ты уступишь ему постель?
— Ему не нужна постель, драконник, — она привстала, зябко провела руками по плечам. — Посади его на тот стул с высокой спинкой. Сегодня ведь нам уже не стоит ожидать сражения, верно?
— Твой повелитель потерял сознание. Ему нужно…
— Неважно, в сознании он или нет. Это просто побочный эффект. Просто пришло время. Нужно помочь ему расслабиться, — ноги зашевелились под одеялом. Они двигались настолько жутко и противоестественно, словно состояли из одних только извивающихся мускулов.
Затем любовница Солайна встала с постели. У нее не было ног! Начинал от бедер, у нее было змеиное тело, а выпрямившись во весь рост, она оказалась на две головы выше Нодона.
— Удивлен? — Она улыбнулась, обнажая острые как иглы зубы, — Теперь ты догадываешься, почему он прячет меня, не правда ли? На время путешествия он запирает меня в сундуке Он очень-очень скверный господин.
Нодон изо всех сил пытался совладать с собой. Подобных существ он никогда прежде не видел.
— Ты поможешь мне облегчить его страдания? — Она скользнула к столу, и Нодон невольно отступил на шаг, когда змееженщина открыла покрытый темным лаком ящичек. В нем на темно-красном бархате лежала длинная шпилька из полированной серебряной стали, заканчивавшаяся уродливой широкой головкой, и маленький молоточек, тоже из полированной стали.
— Нужно одолеть меланхолию, опутывающую его разум, — с этими словами она вынула из ящичка инструменты и подняла бархатную подкладку. Под ней лежали потемневшие от времени кожаные ремни, покрытые сеточкой мелких трещин. Несмотря на то что он стоял в двух шагах от нее, Нодону показалось, что он в буквальном смысле кожей чувствует боль и страдания, связанные с этим ящичком.
Вовсе не шпилька
— Что ты собираешься с ним делать? — Нодон отошел еще на шаг от змееподобной женщины.
Солайн шевельнулся у него на руках.
— Не нужно защищать меня от нее, друг мой. Она не представляет опасности, — голос князя звучал слабо и казался хрупким, словно из тела его выпили все соки. — Она единственная, кто может мне помочь. Посади меня на тот стул, что впереди. С узкими прорезями в спинке.
Нодон не знал, что и думать обо всем этом. Происходящее совершенно не вписывалось в его представление об этом таком невзрачном князе-полководце.
— Она поможет мне, Нодон, — слабым голосом произнес Солайн.
Драконник неуверенно посадил князя на стул. Змееженщина скользнула за высокую спинку.
— Он снова был в тебе?
Солайн кивнул.
— Да. Пришел без предупреждения, — он перевел усталый взгляд на Нодона. — Думаю, почувствовал, что рядом мастер меча. Думаю, он хотел ему что-то сказать.
Нодон не понял ни слова.
— О ком вы говорите?
— О Золотом! Он снова завладел мной. Не знаю, чем я ему так приглянулся. Возможно, значу для него особенно мало.
— Особенно мало? И поэтому он сделал тебя полководцем? — Да Солайн точно спятил!
— Ты не понимаешь, Нодон. Он сделал меня своим орудием. Может появляться здесь посредством меня. Видит моими глазами, если захочет, сможет говорить моими устами.
О подобном заклинании Нодону еще никогда не приходилось слышать. Действительно ли недавно с ним говорил Золотой? Или Солайн пытается просто запугать его таким образом?
— Что, убийца? Не веришь мне? Я что, похож на лжеца? Я князь Аркадийский. Я…
— Спокойно, — женщина-змея мягко опустила руку ему на плечо. — Может быть…
— Нет! — Солайн поднял руку. — Я еще не закончил с нашим моралистом, у которого руки по локоть в крови. Ты убийца и смеешь судить меня!
— Думаю, с меня достаточно, — Нодон одарил его милой улыбкой, опуская руку на рукоять меча. — Кстати, хотел дать тебе совет. Тебе следует обращаться несколько приветливее с теми, кого ты считаешь убийцами. Иначе однажды ты встретишься с тем, кто окажется несдержаннее, чем ты.
— Ты мне угрожаешь? — Солайн привстал, но тут же снова обмяк. Лицо его посерело. На лбу выступили крупные капли пота.
— Прошу… — Женщина-змея провела рукой по волосам князя. — Пора лечиться.
Солайн поднял голову. В уголках губ виднелись глубокие морщины.
— Ты остаешься. Я мог бы приказать заковать тебя, Нодон. Или придумать что-то еще более действенное, чтобы удержать тебя. Посмотри, что она делает. И послушай, что она скажет, — он еще говорил, когда женщина-змея вынула из стоявшего на столе лакированного ящичка кожаные ремни. Она протянула их через прорези в спинке стула и зафиксировала голову князя. Один ремешок проходил по подбородку, второй — по лбу. Когда женщина затянула их, князь не мог шевелить головой.
— Не смотри на меня так, — возмутился Солайн. — Я буквально читаю твои подленькие мыслишки! Ты даже не представляешь себе, кровопийца…
— Спокойно, — женщина-змея опустила высокий воротник плаща князя, склонилась над его шеей. Казалось, будто она целует его, но, когда она поднял голову, на шее эльфа остался, венчик кровавых следов. Его окружала паутинка мелких шрамов, словно князя частенько кусала его загадочная служанка.
— Что ты делаешь?
— Дарю ему толику своего яда, — она улыбнулась ему, обнажив свои острые, как иглы, зубы. — Он действует уже не так сильно, как раньше. Поначалу он мог спать несколько часов после укуса. Но его проклятие лишает его этого дара. Его тело не такое, как у всех остальных эльфов, которых мне прежде доводилось встречать. У него быстрее заживают раны. Ты только посмотри на его шею.
И действительно, на ранках уже стала образовываться корочка.
— Через полчаса останется лишь бледный шрам. Он потрясающий. Никогда не болеет, раны, которые другого убили бы, быстро заживают, ядами его не убить. Его тело быстро привыкает к ним, и вскоре они совершенно перестают действовать.
— И это ты называешь проклятием? — Нодон все еще чувствовал нанесенную Нандалее рану. Он готов был многое отдать за то, чтобы обладать силой Солайна.
— Да ты не представляешь себе, — устало пробормотал князь. Было видно, что ему с трудом удается держать глаза открытыми.
•— Не спать, — прошептала женщина-змея. — Ты же знаешь, что я могу работать лучше, если буду при этом разговаривать с тобой, — она подняла взгляд на Нодона. — Это второй недуг, который делает его случай трагичным. Он слишком чувствителен. Сильные чувства слишком долго живут в нем, он не может забыть о них и становится совершенно непредсказуемым. Иногда буйным, иногда наказывает без меры, а иногда просто замыкается в себе на несколько дней или даже недель. Когда он нашел свою жену, Лизандель, для него началось время величайшего счастья. Она подарила ему сыновей, Талавайна и Асфахаля, а еще двух прекрасных дочерей, Киру и Майлин. Его жизнь была идеальной. Мы, кому ведомы лишь временные чувства, не представляем себе, чем было для него это время. Но затем Лизандель умерла, и он рухнул в пучину отчаяния и меланхолии, из которой так и не сумел выбраться. Ни смех, ни мольбы детей не могли вытащить его из мира мрака. Ему больше нравились мертвые вещи, чем живые. Он начал коллекционировать статуи и иногда мог смотреть на них часами. Его сын, Асфахаль, был самым непоседливым из всех детей. Он перепробовал все, чтобы заставить отца сбросить путы оцепенения, ругал его, и заявлял, что вскоре он перестанет отличать его от своих любимых статуй. И в конце концов он отломал палец от одной из статуй, чтобы заставить Солайна обратить на него внимание, — женщина-змея сделала многозначительную паузу.
— У него получилось. Солайн запер Асфахаля на три дня в темном семейном склепе, расположенном под его чудесным мраморным дворцом. В конце концов Асфахаля освободили двое слуг. Казалось, отец забыл, что он там. Похоронил его заживо, так же как похоронил когда-то самого себя после смерти Лизандель. Мальчик в туже ночь бежал из отцовского дворца. Думаю, ты слышал о нем.
Это было правдой. Асфахаль был одной из самых тщательно оберегаемых тайн Белого чертога. У него был талант к плетению чар, он обладал мужеством, граничащим с безрассудством, и в то же время был очень беспечен. Став одним из учеников Парящего наставника, через некоторое время он был призван в Белый чертог. Но несмотря на многообещающие таланты, он оказался чересчур непостоянным. В конце концов, наставники чертога отказались принимать у него последний экзамен и выгнали из школы. Ничего подобного не случалось уже более трехсот лет.
— Нужно было оставить его подыхать в склепе! — проворчал Солайн. — От него никакого проку. Как и от всех вас, убийцы!
— Именно твой никчемный сын прислал меня к тебе, чтобы помочь, — с укоризной произнесла женщина-змея. — А теперь давай начинать. Нодон, будь так любезен, держи князя крепко за руки и прижми их к спинке стула. Иногда он пытается ударить меня во время лечения. Если момент будет неудачным, последствия могут быть просто ужасными.
— Держать его руки?
— Помоги мне. После лечения он несколько часов будет без сознания. А потом сможешь уйти, и он не пошлет никого, пытаясь удержать тебя.
— О чем ты говоришь? — проворчал Солайн. — Это предательство, подлая ты змея. Не думай, что я забуду об этом. Ты… Я скормлю тебя чудовищам, что водятся в реке, лживая тварь.
— Да, говори со мной, это необходимо, — спокойно произнесла она, затем взяла в руки длинный металлический шип и молоточек, лежавшие на столе. — Его руки, пожалуйста!
Нодон опустился на колени рядом со стулом. Если это вернет его обратно в сад Ядэ, то пусть, Он взял тонкие ладони князя и крепко прижал их к подлокотникам.
— Очень хорошо! Спасибо, — с этими словами женщина-змея наклонилась через спинку стула и подняла большим пальцем правое веко князя, а затем ловко вонзила длинный шип между глазным яблоком и веком.
— Вы оба еще пожалеете о своем предательстве, — Нодон почувствовал, как напряглись мышцы князя. Правый глаз Солайна слезился. Он закатил его, и радужка коснулась стального инструмента.
— Что ты творишь? — Нодон хотел было вырвать шип из рук женщины-змеи, но испугался, что таким образом заденет глаз князя.
— Что ты знаешь о мозге эльфов? — вместо ответа поинтересовалась странная целительница.
— Какое отношение это имеет к происходящему?
— Самое прямое! Мозг — это резиденция нашего разума, но он управляет также и нашими чувствами. И он может заболеть, так же, как и все остальные части тела. Вот только исследован он меньше всего. Ты знал, что он разделен на две равные доли, соединенные толстой ветвью? Я исследую мозг с тех самых пор, как бросила затею открыть Незримое око и стать чародейкой. Видишь татуировку у меня на лбу? Шрам под ней? Первый мозг, который я пыталась изменить, был моим собственным. У меня был дар к плетению чар, но я не хотела принимать это. Я пыталась силой открыть Незримое око, разрезала плоть на собственном лбу и проделала дыру в своем черепе. Инструмент случайно коснулся моего мозга, — она негромко рассмеялась. — И это изменило все. Я не сумела пробудить свой дар к плетению чар, но благодаря ране в мозгу я перестала грустить. Перестала чувствовать себя несовершенной из-за того, что в отличие ото всех своих сестер не могла стать чародейкой.
Нодон поглядел на шрам у нее на лбу, затем перевел взгляд на шрам, видневшийся над глазным яблоком в глазнице Солайна. Может быть, она перестала грустить, но мозг себе продырявила безнадежно.
Женщина негромко зашипела.
— Я знаю, о чем ты сейчас думаешь. Но ты ошибаешься. Я посвятила свою жизнь изучению вашего, эльфийского мозга. Много путешествовала в поисках эльфов, которые были ранены в голову. Я пытаюсь составить карту мозга, подобно тому, как анатомы рисуют карту нашего тела, — она положила руку себе на лоб, второй по-прежнему придерживая толстую иглу. — Здесь, впереди, находится часть мозга, отвечающая за наши чувства.
Она небрежным жестом взяла лежавший на столе молоточек и ударила по широкой головке иглы.
Нодон с ужасом увидел, что серебряная сталь на добрых два дюйма вошла в глазницу. Руки Солайна, которые он по-прежнему прижимал к подлокотникам, сжались от боли, но князь тут же протяжно вздохнул и попросил:
— Избавь меня от мучений, Алоки.
И женщина-змея начала мягко поворачивать стальную иглу.
— Как зовут твоих дочерей, Солайн?
— Кира и Майлин, — не колеблясь, ответил тот.
— А сыновей?
— Асфахаль и Талавайн.
— Кого из сыновей ты любишь больше?
Нодон с восхищением и в то же время с отвращением наблюдал за их игрой.
— У меня остался только один сын. Талавайна убили дети человеческие. Я заставлю их поплатиться за это… — Голос Солайна изменился, он говорил совершенно безэмоционально. — Когда этот ледовый поход закончится, за него погибнут пять тысяч человек. И это будет только начало. Я заставлю их понять, что я пришел мстить за его смерть, чтобы они навсегда запомнили страх перед нами, эльфами, поскольку один из нас стоит больше, чем сотня их. Они будут лежать в пыли, чувствуя на затылке нашу ногу, чтобы осознать, какой это драгоценный дар — право жить в мире с нами.
— Расскажи мне об Асфахале, — мягко попросила князя Алоки.
— О нем и сказать нечего. Он жив, но в то же время он мертв для меня, — Солайн снова говорил совершенно безэмоционально, от чего его слова казались еще более решительными. Нодон слышал много плохого об изгнанном из Белого чертога ученике, но подобный приговор из уст отца Асфахаля шокировал его. Как можно дойти до того, чтобы возненавидеть собственного сына?
— Каким Асфахаль был в детстве? — Несмотря на то что Алоки не была чародейкой, было в ее голосе что-то такое, что заставляло обязательно отвечать на ее вопросы.
— Он был… любопытным. Из всех моих четверых детей он был наиболее бесстрашным. Ничего не боялся. Он любил, когда наш парусник прыгал по волнам во время путешествий на Танталию. При этом он всегда стоял на корме и дерзко бросал вызов буре. Еще он… — Князь заморгал. — Лизандель была такой нежной и понимающей. Когда она умерла, я понял… я понял, что такой жены мне больше не найти. И со дня ее смерти только и делаю, что жду, надеюсь на то, что она родится вновь. Она…
Алоки вытащила иглу из глазного яблока и подала Нодону знак отпустить руки князя.
— Как дела? — мягко поинтересовалась она.
Солайн заморгал. Казалось, он дезориентирован и словно бы вообще не понял вопроса.
— Я устал, — через некоторое время ответил он.
— Твое сердце обретет покой. Мне продолжать или ты хочешь поспать?
Он потер рукой лоб, сжатый широким кожаным ремнем, приковывавшим его к спинке стула. Затем скосил глаза и поглядел на Нодона.
— Никому не говори о том, что видел здесь. Все равно тебе никто не поверит.
«Темный поверит», — подумал драконник, но промолчал. По возвращении нужно будет обязательно позаботиться о том, чтобы Солайна сняли с поста полководца. Что заставило Золотого доверить жизни тысяч детей альвов безумцу, который добровольно разрушает себе мозг?
— Ты готов, мой повелитель?
Солайн коротко рыкнул, все еще глядя на Нодона.
— Ты будешь моими глазами. Когда мы закончим здесь, ты сядешь на своего вороного и разведаешь, чем занимаются дети человеческие, — он говорил медленно и монотонно, делая короткие паузы между словами, словно с трудом сдерживаясь. — Думаю, в их лагере царит паника.
— Лунный Силуэт мертв! — Нодон уже докладывал об этом Солайну, но судя по всему, полководец об этом уже забыл.
— Мертв, — безучастно произнес князь. — Значит, уже не подпадает под мое командование. Тогда возьми орла.
— Совсем с ума сошел. Орлы ненадежны. Несмотря на то что некоторые крупные хищные птицы с Головы Альва позволяли эльфам садиться на них верхом, но полагаться на них было нельзя.
Алоки сделала ему знак молчать и снова держать руки князя. Затем подняла второе веко Солайна и вонзила широкую шпильку глубоко в глазницу. От подобного зрелища внутри у Нодона все сжалось.
Князь глубоко вздохнул, и в этом звуке послышалась страсть.
Молоточек звонко ударил по игле.
— За глазом череп тоньше всего, — пояснила Алоки. — Здесь я наношу наименьший ущерб, когда ввожу иглу.
«Она говорит об этом без тени иронии, — с удивлением осознал Нодон. — Она действительно считает, что тыкать иглой в мозг эльфийского князя — сущая безделица». Женщина снова стала вращать иглу, и Нодон не выдержал и отвернулся.
— Почему ты злишься на своего сына, Асфахаля? — продолжала женщина-змея.
— Я уже не злюсь на него, — последовал монотонный ответ. — Я изгнал его. Он для меня больше не существует. Я не могу злиться на того, кто для меня не существует.
— Но что он тебе сделал?
— Он не понимает красоту. Он восстает против нее и разрушает ее. Он отломал палец несравненной статуе Салгайна, изображавшей сидящего на корточках кобольда. Просто из дерзости. Как я мог стерпеть подобную вещь?
— Он был ребенком, — мягко произнесла Алоки, вращая длинную иглу. — Он наверняка сделал это не нарочно.
— Это его не извиняет, — запинаясь, ответил Солайн. — Он был… Он целовал свою мать, на смертном одре и позже. Он целовал ее. Мертвую! И он открыл ее саркофаг, когда я запер его в склепе, — по щеке князя сбежала одна-единственная слеза. Под иглой лопнула жилка, окрасив белок глаза алым цветом. — Нужно отвести войска. Нам не нужно столько воинов, чтобы загнать детей человеческих. Всего парочка кентавров и тролли. Может быть, еще великан. И орлы. И драконники. Остальных нужно убрать… Я не хочу ненужных потерь. В склепе… Интересно, он ее труп тоже целовал?
Алоки вынула иглу из мозга.
— Я должен отослать их, — бесцветным голосом произнес Солайн. — А что мне было делать с этим сорванцом? Он говорил, что сделал бы с ней это. Мне вечно доводилось слышать о том, что он бегал за каждой юбкой. Может быть, это правда… Я знаю, что он был ее жеребцом. Какое-то время. Но сколько еще у нее было? Она была хуже всех. Они оба два года кочевали от одного княжеского двора к другому, пели и играли за деньги. Говорят, они обманывали. Она отвлекала других своими чарами… Красивой была.
Алоки расстегнула кожаные ремни, которыми пристегивала к стулу Солайна. Князь обмяк и завалился вперед. Нодону пришлось подхватить его.
— Хотела навязать мне этого ублюдка. Маленького, светловолосого мальчика. Дала ему странное имя… Фабрах… Нет, Фальрах. Кто и когда слышал подобное имя для эльфа? Я велел конюшим отстегать их и прогнать прочь. Не нужен мне еще один мальчик, который будет ломать статуи и трогать мою мертвую Лизандель, — он поднял голову и посмотрел прямо в глаза Нодону. — Я ведь говорил тебе, чтоб ты взял свою пернатую клячу и отправился на разведку в лагерь детей человеческих.
— Тебе нужно отдохнуть, — вмешалась женщина-змея, прежде чем Нодон успел что бы то ни было сказать. Она помогла Солайну подняться на ноги и повела его к постели, уложила и укрыла, словно мать дитя. — Спи, господин. Тебе нужно отдохнуть. А когда проснешься, печаль и гнев покинут тебя.
Алоки с улыбкой поднялась и скользнула к Нодону.
— Он уникален.
— Я бы сказал, что он сумасшедший. Я покончу с этим безумием.
— Ты не понимаешь, что видел, — слащавым голосом проворковала она, но зрачки ее сузились. Нодону невольно пришла на ум изумрудная кобра, которая поднималась перед ударом, намереваясь вонзить ядовитые зубы в шею жертвы.
— Он самый лучший из возможных полководцев для Золотого. Заклинание, которое создал повелитель драконов, чтобы видеть глазами Солайна, разрушает мозг князя. Любого другого подобное вмешательство быстро превратило бы в пускающего слюни идиота. Но только не Солайна. Я ведь говорила тебе, что он обладает уникальным даром, позволяющим ему быстро отходить от ран, способных убить любого другого человека. Его мозг исцеляется. Это благословение и проклятие. Благодаря этому качеству он просто неоценим для Золотого. Он не теряет свой инструмент, попользовавшись им пару раз. Но для Солайна это проклятие. Я множество раз вонзала иглы в его мозг. Любому другому достаточно сделать это лишь однажды, и после этого излишняя чувствительность уходит навеки, в какой бы форме она ни проявлялась — то ли в бесконечной меланхолии, то ли во внезапных вспышках гнева, то ли в желании грязно ругаться без причины.
Нодон был уверен в том, что, если бы Темный знал о происходящем, Солайна немедленно заменили бы, и это было бы правильно. Необходимость передать эту весть давала ему веский повод покинуть войско. Таким образом он не навлечет на себя гнев своего повелителя, несмотря на то что на самом деле ему хотелось вернуться обратно к Нандалее.
— Ты увидишь, завтра Солайн будет совсем другим, — радостно продолжала Алоки. — Очень спокойным, очень сдержанным. Подобные вмешательства не разрушают его рассудок. Я просто избавляю его от излишней чувствительности.
— Я не сомневаюсь в том, что сейчас он уже совсем другой, — иронично ответил Нодон, глядя на постель, где поджав ноги лежал князь.
Внезапно женщина-змея превратилась в поток бледных красок. Нодон схватился за меч. Подобный феномен был знаком ему по рассказам Нандалее. Этим заклинанием владела ее подруга Бидайн, оно позволяло ей двигаться настолько быстро, что обычным зрением уследить за ней было просто невозможно.
Нодон пригнулся, ожидая удара. Его меч не вышел из ножен даже наполовину, когда он почувствовал резкую боль на затылке. Что-то холодное потекло по жилам. Рука, сжимавшая рукоять меча, обмякла. Ноги подкосились. Нежные руки подхватили его под мышки и потащили к стулу с высокой спинкой.
— Я знала, что ты не послушаешь меня, — в голосе Алоки звучал дружеский укор, похожий на тот, что бывает в голосе матери, заставшей ребенка за поеданием меда — скорее веселый, нежели рассерженный. — А еще я понимаю, что во все это очень трудно поверить. Тебе придется смириться, чтобы понять. Ты не замечал, что он менялся на протяжении: разговора? Поэтому я с ним разговариваю. Обычно речь идет об Асфахале. Когда он говорит о нем, его чувства бурлят. Ты же сам видел.
Нодон был беспомощен. Не мог пошевелить ни рукой, ни ногой и с ужасом увидел, что Алоки берет со стола кожаные ремни.
— Если посреди разговора он вдруг меняет тему, это означает, что моя работа выполнена. Потом он никогда не помнит, о чем мы говорили, — женщина улыбнулась, обнажив свои страшные зубы. — Вообще-то обычно он забывает почти все, что происходило в течение часа или двух до моего вмешательства, — она расстегнула его перевязь, бросила ее вместе с мечом на пол рядом с кроватью. — Я помогу тебе преодолеть тревогу, Нодон. Толика равнодушия делает жизнь краше. Просто останься здесь на ночь. Нам никто не помешает.
Нодон пытался не закрывать глаза. Она затянула на лбу у него кожаный ремень. Эльф хотел вырваться, но руки и ноги не слушались, и в то же время он чувствовал, словно по жилам его течет ледяная вода.
Второй ремень она застегнула ему под подбородком. Во рту пересохло. Как он мог позволить так одурачить себя!
— Коришь себя? — усмехнулась Алоки. — Я тебе не лгала. Я действительно не чародейка. Умение быстро двигаться — дар, с которым я родилась. Просто умею и все. При этом мне бы очень хотелось быть такой как вы, драконники, — она наклонилась и нежно поцеловала его в лоб. — Сколько знания и силы прячется под этой костью. Мне действительно хотелось бы знать, отличается ли ваш мозг от мозга других эльфов. В каком месте кроется магический дар? — Она повернулась к столу, взяла иглу и молоточек. — Как думаешь, можно ли внести в мозг умение плести заклинания? Или уничтожить это умение? Мне бы действительно хотелось знать это.
Нодон попытался что-то сказать, но его язык едва ворочался, и получился лишь невнятный лепет.
— Не борись с этим, — Алоки взяла иглу большим и указательными пальцами, и на пальцах осталась какая-то похожая на слизь жидкость. — Ты вот-вот уснешь. И я обещаю, что, проснувшись завтра утром, ты будешь совсем другим человеком и сможешь гораздо лучше понять Солайна.
Подвенечное платье и мертвая женщина
Бидайн крутилась перед большим зеркалом, завороженно рассматривая свое подвенечное платье. Это сонное провинциальное болото действительно способно было удивить. Равно как и Шанадин. Ее будущий муж смирился с неизбежностью их свадьбы. Более того, он даже сам нанял эту чудесную портниху, юную эльфийку из Лунных гор. Они очень быстро поладили. Семь раз Бидайн ходила на примерку к портнихе, пока платье не стало полностью соответствовать ее желаниям. Энья ни разу не проронила ни слова по поводу неприятного запаха, исходившего от Бидайн.
Шанадин платья еще не видел. Бидайн улыбнулась. Он покраснеет, когда она выйдет в большой зал. Как же он скучен! Такой зануда, просто невыносимо. Они ни разу не спали. Она даже не испытывала ни малейшего желания ложиться в его постель в первую брачную ночь. Поцелуи его всегда были робки, и было видно, что ему неприятно обмениваться с ней ласками на людях. И даже оставаясь с ней наедине, он всегда был неловок. Да как у него вообще получилось зачать двух дочерей? Бидайн злобно усмехнулась. Быть может, это вообще не его дочери, а Невенилл просто наставила ему рога.
— Как ты красива, когда улыбаешься! — Лидайн от восторга захлопала в ладоши, и из пучка собранных кверху волос выпала прядь.
— Сиди спокойно, дитя! — возмутилась Круппа, которая ради такого особенного дня оставила свой пост в кухне, чтобы попытаться придать невесте и ее подружкам поистине очаровательный вид.
— Сядь! Вон на тот сундук! Немедленно! — резким тоном скомандовала она. Майя! Собери ей волосы. И только посмей снова встать, Лидайн! Бери пример со своей сестры. Она все время сидит спокойно. Из-за своей деревянной ноги Майя с трудом забралась на постель, чтобы затем встать за спиной у Лидайн и подобрать ей волосы. Маленькая кобольдша сияла, как медный грош. Как и мать, в честь праздника она получила новое платье. Оно было ярко-красного цвета и отлично гармонировало с ее темной кожей.
— Тебе действительно стоит быть осторожнее, — прошептала она на ухо Лидайн. — Твой венок опять съехал набок.
— Я никогда не смогу сидеть спокойно, как снулая рыба, — возмутилась Лидайн. — Не тот у меня характер.
— Это кто обозвал меня снулой рыбой? — Фарелла не встала с места, но лицо залило краской от гнева. — Это же ты не сама придумала. Тебе такое в голову никогда не придет, тупая корова.
— Лучше живая корова, чем снулая рыба! — возмущенно ответила Лидайн. — И если тебе действительно хочется знать, как тебя в твое отсутствие называет Граумур, — и светловолосая эльфийка ликующе улыбнулась. — И что ты теперь сделаешь? Пойдешь бить отцовского минотавра?
— Граумур… — Фарелла нахмурилась. — А ты знаешь, как он тебя называет? Блоха, потому что ты не можешь усидеть на месте, как самая настоящая блоха!
— Это неправда! — обиженно воскликнула Лидайн. — Граумур меня любит. Он никогда не обозвал бы меня блохой.
— Ну конечно же, он любит блох! — Фарелла улыбнулась уничижительной улыбкой. — . Ты видела, как он выбирает блох из своей шерсти? Поймает одну и разгрызает зубами. Кажется, ему даже нравится.
— Правда? — По лицу Лидайн было видно, что она вот-вот расплачется. — Он действительно называет меня блохой?
— Прекрати, голубка моя, — строго произнесла Бидайн. — Это мой счастливый день, и я не хочу, чтобы вы ссорились, — обе тут же понурились. Они хорошо слушались. Иногда даже называли ее мамой. Бидайн это не очень нравилось — она сразу начинала чувствовать себя старухой.
— Может быть, нужно сделать здесь пару стежков… — в третий раз за утро повторила Круппа, указывая на бедро Бидайн. — Это очень смело… Для невесты.
Бидайн нравился разрез на платье, доходивший почти до бедра.
У нее были длинные и ровные ноги. За время, проведенное в Нангоге, она похудела. Стала стройнее и больше нравилась себе. Платье демонстрировало это. Оно было полупрозрачным. Конечно же, не везде. Спина, пряча татуировку, была закрытой. Бидайн было бы тяжело объяснить, откуда на ее теле изображение дракона, которого вытатуировал Золотой во время оргии боли и наслаждения.
Причудливый узор вьющихся стеблей цветов на ткани платья скрывал яркие линии рисунка на спине. Драконнице пришлось показать ей татуировку. Энья очень долго работала над этой частью платья, чтобы подогнать под нее вышивку. Портниха поклялась хранить тайну Бидайн.
Бидайн провела ладонью по длинным рукавам, наслаждаясь ощущениями от дорогостоящей ткани. Подвенечное платье сидело на ней, как вторая кожа — при мысли об этом эльфийка невольно усмехнулась.
Как же красив кремовый цвет! Она вертелась перед зеркалом, наблюдая за тем, как подол платья, достававший до щиколоток, взлетает при каждом движении, а блестящая ткань кружится вокруг ее фигуры, образуя ровный круг. Лидайн тут же вскочила на ноги и повторила ее движение. У обеих девушек платье было из такой же ткани, но с подкладкой из белого шелка, чтобы не выглядеть настолько вызывающе.
Майя пронзительно вскрикнула, раскинула руки, пытаясь устоять на краешке кровати — Лидайн подскочила слишком внезапно. Из прически снова выбилась прядь светло-русых волос, а венок съехал набок.
— Все, вы обе мне надоели, — Круппа надула губы и скрестила руки на груди. — Вы же сумасшедшие, как цветочные феи, — кобольдша нахмурилась. — Я остаюсь при своем мнении. Такое платьице может надеть девушка, которая еще ищет своего мужчину и не обращает внимания на правила хорошего тона. А та, у которой уже есть избранник, не должна так выставлять себя напоказ.
— Поскольку теперь я хозяйка этого дома, то и правила устанавливать мне. Привыкай, Круппа. И осторожнее, не стоит даже думать о том, чтобы в отместку плевать мне в тарелку.
— Ах, вот как! Я не обязана это терпеть. В городе достаточно домов, где меня будут рады видеть…
— Как тебе угодно, я прямо во время свадебного пира объявлю, что ты уволена, потому что вчера я застала тебя за подобной дерзостью. И не найти тебе потом места на много миль вокруг.
— Ты… ты… — В бессильной ярости Круппа топнула ногой.
— Не ты. Я твоя хозяйка, а не подруга. Привыкай к этому, и я стану очень щедрой хозяйкой.
Дети, широко раскрыв глаза, настороженно наблюдали за внезапно вспыхнувшей ссорой.
— Я ухожу, — наконец произнесла Круппа, впрочем, непонятно было, она имеет в виду выход из комнаты или вообще уход из дома. — Ты приносишь несчастье, Бидайн. С маленькой Эньей сегодня ночью случилась беда, и я чувствую, что на этот дом уже опустилась темная туча. Майя! — Она с требовательным видом протянула дочери руку. — Идем!
Девушка-кобольд осторожно соскользнула с кровати. В гардеробной было настолько тихо, что постукивание деревянного протеза звучало гулко, как удары молота. Она посмотрела на Бидайн. В глазах ребенка стояли слезы, ведь она так мечтала быть среди девушек, которые бросают цветы под ноги невесте, когда та будет входить в зал. Майя целую неделю только об этом и говорила. Для нее этот пустяк должен был стать важнейшим событием в жизни. Если бы Круппа позволила, Майя могла бы остаться на праздник.
Но толстая кухарка, топая ногами, вышла из комнаты, ни разу не обернувшись, и Майя, понурив голову, последовала за ней.
— Это было несправедливо! — воскликнула Лидайн и, всхлипывая, бросилась за кобольдами.
Драконница поглядела на Фареллу, которая продолжала спокойно сидеть на месте.
— Ну? Тоже сбежишь от тиранши?
Та покачала головой.
— Круппа слишком много себе позволяет. Но… Что с Эньей? Почему Круппа сказала, что ты принесла ей несчастье?
— Потому что она — маленькая суеверная кобольдша, — Бидайн ослепительно улыбнулась Фарелле. — Не стоит обращать внимания на болтовню кобольдов.
Но Фарелла оставалась серьезной.
— Сегодня утром я подслушала разговор Круппы и Граумура. Граумур, вернувшийся из города, говорил об Энье. Что она умерла.
Что с ней случилось что-то ужасное… — Дочь Шанадина поглядела на нее.
— А что с ней случилось? — поинтересовалась Бидайн.
Девушка пожала плечами.
— Они заметили меня и прервали разговор. Но Граумур был очень встревожен. В таком состоянии я не видела его никогда. Раньше он принимал участие в настоящих сражениях. Непохоже, чтобы смерть могла так напутать его.
— Детям не стоит задумываться о подобных вещах, — решительно отрезала Бидайн. — В порядке исключения я готова признать, что в этом Круппа была права. Лучше тебе об этом не слушать.
Фарелла покачала головой, и ее большие глаза впервые показались Бидайн похожими на две бездны.
— Может быть, я и выгляжу как маленькая девочка, но я не маленькая. Иногда я притворяюсь ей, потому что жизнь становится легче, если ты именно тот, кем кажешься. Отец счастлив, когда я делаю вид, что осталась такой же, как в тот день, когда моя мать бросилась в море со скалы. Но это неправда. Мое тело перестало расти и стареть. Но мой разум давно уже не разум маленькой девочки.
Бидайн села. Фарелла всегда нравилась ей. Тихая и робкая девушка напоминала ей саму себя в детстве. Неразвитая способность к магии сделала ее отверженной, как и Фареллу.
— Лидайн тоже?
Фарелла покачала головой.
— Нет, она истинное дитя. Проклятие, или что бы это ни было, настигшее нас после смерти матери, по-разному подействовало на нас. Она действительно тот самый ребенок, каким кажется, — Фарелла произнесла это с презрением в голосе. — Ты даже представить себе не можешь, как тяжело быть запертой в этом дворце вместе с Лидайн. Все предполагают, что я буду играть с ней и легко находить общий язык. А я хотела бы быть такой, как ты! Мне хочется спать с мужчиной. Но ты прекрасно понимаешь, что никто не осмеливается даже посмотреть на меня со страстью во взгляде. На меня, маленькую девочку могущественного торговца Шанадина, — девушка вздохнула. — Теперь ты знаешь мою тайну, Бидайн. А теперь скажи мне, как умерла Энья. Ты ведь знаешь это, не так ли? От тебя ничего не скрыть. Она бросилась со скалы, как моя мать? Ее тело нашли разбитым меж скал? Вчера ночью было полнолуние. На меланхоликов луна оказывает весьма мрачное влияние. Она манит их на утесы. Мне не раз доводилось испытывать это самой.
— Ты действительно уверена, что хочешь знать то, что напугало закаленного в боях минотавра?
— Я не ребенок! — раздраженно заявила девочка. — А если не знать, то будешь придумывать себе.
Бидайн не хотелось спорить. Пусть малышка сама разбирается с последствиями собственного любопытства.
— Никто не знает, кто убил Энью, но кто бы это ни был, он живьем содрал с нее кожу. Говорят, что, когда ее нашли, на теле ее не было ни кусочка кожи. То есть маленькую портниху в каком-то смысле раздели. Что сделал убийца с кожей, неизвестно. В доме портнихи ее не нашли.
Но описанное зверство не произвело никакого впечатления на Фареллу. Девушка просто кивнула.
— Зачем делать такие вещи? — наконец спросила она.
— Трудно сказать. Может быть, это какой-то безумный охотник? Кто-то, кто вместо шкур зверей коллекционирует кожу эльфов? Может быть, он хочет сшить себе плащ или жилет и подумал, что будет забавно выбрать в качестве материала кожу портнихи? Мир полон безумцев, Фарелла. Нигде нельзя чувствовать себя в безопасности, — едва произнеся эти слова, Бидайн тут же пожалела о них. Она не хотела зря пугать девушку.
— Я хочу быть такой, как ты, Бидайн. Ты так изменилась с тех пор, как отец объявил, что женится на тебе. Раньше я считала тебя… — девушка помедлила, прежде чем продолжить, — … бесцветной.
Бидайн невольно улыбнулась, услышав это описание. Она прекрасно понимала, что хотела сказать малышка. Притворяясь нянькой, заслужить прозвище серой мышки было лестно. Она лишь делала вид, что боится мужчин и вообще всего на свете. Заставив же Шанадина объявить о свадьбе, она сочла, что смысла продолжать маскарад больше нет. Хотя она очень старалась, чтобы перемена не показалась настолько разительной.
— А как снимают кожу?
Бидайн показалось, что она ослышалась.
— Что?
— Как это происходит? — с невинным видом поинтересовалась Фарелла, словно речь шла о какой-то мелочи вроде рецепта или узора для вышивки. — Как снимают кожу? Так же, как чистят яблоко?
Драконница смотрела на Фареллу со смесью восхищения и ужаса на лице. Что это за девочка такая?
— Ты никогда не видела, как в кухне снимают шкурку с зайца?
— Нет, — собеседница замотала головой. — Я видела, как ощипывают кур или фазанов, как потрошат рыбу, но ведь со шкурой все иначе, верно?
— Это неприятное зрелище. Я в твоем возрасте…
Бидайн осознала допущенную ошибку. Опять она приняла Фареллу за ребенка.
— Извини. Я хотела сказать, что когда была маленькой, то убегала с криком, когда случайно доводилось увидеть, что с милого зайчика сдирают шкуру. Но я тебе покажу, когда пройдет свадьба и все уляжется. Обещаю! А теперь скажи мне, почему для тебя это так важно.
— Я меньше боюсь известного. Тот, кто сделал это, еще в городе?
— Наверное, нет. Охотники идут дальше. Забудь о несчастной Энье, здесь, в доме отца, ты в безопасности. Здесь никто из чужаков ничего тебе не сделает.
Фарелла встала и подошла к ней. На миг Бидайн показалось, что падчерица обнимет ее и прижмется к ней, но девочка вдруг замерла.
— Ты пахнешь иначе, — она принюхалась. — Аромат фиалок, как в мастерской у Эньи.
— Это платье пахнет, — солгала Бидайн, прекрасно зная, что запах исходит именно от нее. — В отличие от твоего платья, постирать мое Круппе в голову не пришло, — она протянула Фарелле обе руки. — Иди сюда! Мы сделаем кое-что обязательное для любой леди перед важным вечером. Мы надушимся чертовски дорогими духами. Вообще эту композицию делали специально для меня. Это подарок твоего отца. Чистое розовое масло с ноткой ванили и апельсиновым флером, — эльфийка указала на дорогой флакон из горного хрусталя, стоящий у зеркала. — Иди сюда, не бойся.
Фарелла подошла к зеркалу и окинула себя критическим взглядом.
— Если бы я только не выглядела ребенком!
— Это уже не изменить, — с сожалением произнесла Бидайн. — Но я могу посвятить тебя в тайны мира женщин, — она открыла флакон, и стеклянной палочкой, приделанной со внутренней стороны крышечки, капнула немного духов на шею девушки. Гардеробную тут же заполнил сногсшибательный аромат.
Фарелла вздохнула.
— Как воскресный день в розарии.
— Правда ведь, — подтвердила Бидайн. — А дай мне руки, — и она капнула еще немного духов на внутреннюю сторону запястий девушки. — Это не дешевая туалетная вода. Этот аромат лета будет с тобой на протяжении всего праздника. Пользоваться правильными духами в правильный момент — целое искусство. Благодаря этому аромату, все будут чувствовать себя хорошо рядом с тобой, и только немногие сумеют угадать истинную причину этого. Это одна из многих возможностей пленить мужчину, и она не имеет ничего общего с возрастом или внешностью. Ароматы действуют в обход рассудка и тут же пробуждают эмоции.
Фарелла с благодарностью поглядела на нее, а Бидайн капнула немного дорогих духов на шею и в декольте, а затем тщательно закупорила флакон.
— Идем, Фарелла, спустимся вниз и сделаем то, ради чего устраивают свадьбы для таких красивых девушек, как мы.
Фарелла схватила ее за руку, но тут же удивленно поинтересовалась:
— И что же?
— Мы будем безудержно хвастаться своими чудесными платьями, заставим выглядеть всех женщин плохо на нашем фоне, вскружим головы всем мужчинам, — весело ответила Бидайн, думая об одном весьма конкретном эльфе. Том единственном, о ком она просила Золотого и кто еще не явился.
Асфахаль
Асфахаль придержал своего сивого жеребца, глядя сверху вниз на маленький
прибрежный город. Уттика. Еще две недели назад он об этом месте никогда даже не слыхал. И только в ту памятную ночь, когда к нему прямо в публичный дом в Сольфалахе в облике эльфа явился Золотой, он узнал, что с этого момента судьба его будет связана с Уттикой. Золотой был очень вежлив, лишь высказал пожелание, но кто же станет с пренебрежением относиться к желаниям небесного змея? В остальном же крылатый правитель был настолько любезен, что выплатил все его долги и ссудил очень щедрую сумму на дорогу. Асфахаль улыбнулся про себя. Все это чудесно, но лучше всего — ощущение удовлетворения от того, что небесный змей дал ему поручение. Именно он, Асфахаль, которого с позором изгнали наставники из Белого чертога, теперь все же входит в число избранников крылатого правителя.
Эльф отбросил в сторону длинный белый плащ, коснулся рукой узкого элегантного обруча, поддерживавшего его волосы. На свадьбе он обязан выглядеть безупречно. Сегодня был тот день, когда по словам Золотого должен был состояться праздник, если только он не просчитался за время долгого пути по бесконечной степи. Но это тоже неважно. Хорошо выглядеть никогда не помешает.
Пришпорив коня, эльф понесся вниз по склону навстречу городу.
Завывания волынок он услышал еще прежде, чем добрался до городских ворот. Навстречу ему несся отряд кентавров. Некоторые из них уже нетвердо держались на ногах. В руках у одного из них была ярко раскрашенная амфора, которую он обнимал словно возлюбленную, а его кустистая рыжая борода наполовину утонула в горлышке.
— Вино! — весело крикнул он. — Этот скряга Шанадин сегодня раздал целую галеру вина, чтобы все могли выпить за его красавицу жену.
— Кажется, я приехал вовремя, — с улыбкой произнес эльф.
Ответом кентавра, смотревшего на него стеклянными глазами, была смачная отрыжка.
— Но я пью вовсе не за его жену. Думаешь, вы, эльфы, мне указ? Он не имеет права считать себя моим хозяином просто потому, что он взял себе в жены красивую бабу, — возмущался кентавр.
— Абсолютно никакого! — со всей серьезностью, на которую был способен, подтвердил Асфахаль. — Не окажешь ли мне честь, поведав, за кого пьешь?
— Вот наконец-то эльф, который умеет себя вести, — взревел кентавр с амфорой, обращаясь к своим друзьям. — Я пью за своего брата. Его призвали в войско, которое альвы отправили в Нангог, — в больших глазах пьянчуги показались слезы. — Всю мою жизнь не было ни дня, чтобы я не виделся с братом. Нельзя было его просто взять и забрать. Какое нам дело до Нангога и проклятых детей человеческих? — Он поднес амфору к губам и сделал большой глоток, причем вино потекло больше по груди, чем попало в горло. Затем он протянул Асфахалю массивный глиняный сосуд.
— Выпей за моего брата!
Эльф подумал о косматой бороде, которая полоскалась в вине, и покачал головой.
— Нет, не здесь.
— Ты собираешься… — На шее грустного пьянчужки надулись вены.
— Я опаздываю на свадьбу. Там я подниму тост за твоего брата. Перед князьями и купцами я произнесу речь в честь твоего брата, за которого все должны будут выпить.
Кентавр опустил тяжелую амфору. Его синие глаза наполнились слезами.
— И ты сделаешь это?
— Как зовут твоего брата?
— Эгид, — и кентавр плаксиво всхлипнул. — Родители назвали его так, потому что шерсть у него лохматая, как у козы. Он на три года моложе меня, но все его любили. Его сделали командиром роты, когда он уходил, — кентавр поднял голову и поглядел на безбрежное синее небо. — Я молюсь за тебя альвам, братишка. Да защитят они тебя!
— Эгид, — вслух повторил имя Асфахаль. — Сегодня вечером за твое здоровье будут пить князья, — и с этими словами он поскакал дальше.
Улицы Уттики были заполнены ликующей чернью. Аромат жареного мяса и свежего хлеба смешивался с запахом потных конских тел и соли, доносившимся от гавани. Асфахаль узнал, что Шанадин приказал забить тридцать быков и раздать всем хлеб. Весь город праздновал свадьбу Бидайн. У стен домов, прислонившись, стояли пьяные кентавры, горланя похабные песенки. В толпе носились кобольды с волынками и флейтами, пританцовывая на ходу. Кое-где в толпе встречались эльфы, и однажды он видел даже двух огромных минотавров, проталкивавшихся сквозь толпу весело хохоча.
Малышка Бидайн многого добилась. Он помнил, как она пришла в Белый чертог вместе с Нандалее. Тогда Нандалее сцепилась с Айлин и получила от наставницы приличную порку. Гордую высокую Нандалее с развевающейся светло-русой гривой забыть было сложно, а вот воспоминания о Бидайн были нечеткими. Она была невысокой, довольно пухленькой, с черными волосами. Лицо ее запомнилось плохо. И, несмотря на свою неприметность, она сумела пробиться в фаворитки Золотого. Бидайн стала драконницей, а его после прибытия двух новых учениц наставники просто изгнали из Белого чертога.
Асфахаль расхохотался настолько громко, что на него обернулись посмотреть два пировавших фавна. Эльф давно уже перестал сетовать на судьбу. Любопытно, какой стала Бидайн.
Направив своего сивого жеребца в следующую улицу, он купил у уличного торговца, носившего свои кулинарные сокровища на длинной палке через плечо, вкусный липкий медовый калач. Качая головой, некоторое время наблюдал за троллем, жонглировавшим несколькими молодыми кобольдами. Он подбрасывал храбрых маленьких артистов вверх, словно мячики, а те в полете проделывали всевозможные трюки, от сальто и ласточек до жонглирования шариками. Группе щедро аплодировали, акробаты собрали больше публики, чем другие артисты на рыночной площади.
После поездки в одиночестве по Землям Ветров Асфахалю нравилась царящая здесь толчея. Он закрыл глаза, прислушиваясь к голосам вокруг. Вот цветочница расхваливает свой товар, вот ханжеский голосок продавца змеиного масла, обманывающего своих покупателей, вот произнесенное шепотом признание в любви в переулочке, вот говорит кондитер, продающий сердечки в сахаре, а вот низкий голос торгуется с уличной девкой о цене за час. Весь город веселился, радостное возбуждение охватывало и Асфахаля. Он хотел окунуться в праздник с головой, а не просто появиться на свадьбе, как дюжины других гостей.
Умение одновременно слышать и различать несколько разных голосов эльф открыл в себе давно, но сам не понимал, как это у него получается. Никто не учил его. Возможно, все дело было в тишине, царившей во дворце отца после смерти его матери, Лизандель. Он еще прекрасно помнил, как часто часами лежал в потайном месте и прислушивался к звукам. Но голосов не слышал. Как же чудесен этот бурлящий вонючий город, полный потных и веселых детей альвов.
И тут он почувствовал фальшивую нотку посреди этого веселого праздничного настроения. Негромкие всхлипывания, совсем рядом. Асфахаль придержал жеребца и, не обращая внимания на недовольное ворчание каких-то кобольдов, направил его в боковую улочку. Там, на платформе, ведущей к городской стене, сидела девочка в красном платье и горько рыдала, закрыв лицо руками. Никто не обращал на нее внимания. Казалось, она была самым одиноким существом в этом ликующем городе. Горе ее напомнило эльфу о собственном детстве, об окружавшем его одиночестве, и он спешился.
Он мягко коснулся рукой ее черных волос, собранных в пучок на затылке, украшенном розой из нежно-белой ткани.
— Хочешь медовый калач, малышка? — Он протянул ей надкушенный завиток.
Девушка-кобольд поглядела на него, глаза у нее были красными от слез. Из носа текло. Выпечка ее совершенно не интересовала.
— Как тебя зовут-то?
— Майя, — робко, приглушенным голосом ответила она.
Асфахаль присел, чтобы глаза их были на одном уровне, и, улыбнувшись, откусил еще кусочек от завитка.
— Вкусно! Люблю сладости. Хочешь откусить?
Та покачала головой.
— Весь город празднует. Как можно грустить в такой день? Может быть, расскажешь, что случилось?
Малышка молча продолжала смотреть на него, затем снова всхлипнула, и по щекам побежали крупные слезы.
— У тебя такое красивое платье, Майя. В нем нужно танцевать, а не сидеть в мрачном переулке и плакать. Сегодня ведь праздник.
— Но они не хотят, чтобы я была на празднике, — в отчаянии произнесла она. — Моя мать поссорилась с хозяйкой… Вообще-то я должна была бросать цветы… — Она снова всхлипнула. — Но потом мама не мне велела ходить на праздник. А я так радовалась… Хозяйка заказала это платье специально для меня. Это был бы лучший день в моей жизни! — И девушка снова закрыла лицо руками. Спина малышки вздрагивала от всхлипываний.
— Ты говоришь о свадьбе Бидайн?
Майя кивнула.
— Я с таким нетерпением ждала… — И слова снова заглушили рыдания.
— А мама запретила тебе идти бросать ей под ноги цветы?
Кобольд снова кивнула.
— Тогда тебе придется сопровождать меня в качестве моей дамы.
— Что? — Она подняла голову и недоверчиво уставилась на эльфа своими черными глазами.
— Таким образом мы не нарушим запрета твоей матери. А я, как гость, могу прийти в сопровождении дамы, — и Асфахаль поклонился. — Дорогая Майя, вы не окажете мне честь, пойти со мной на свадьбу почтенной госпожи Бидайн?
Та смущенно захихикала.
— Я же совсем не леди.
— Мне кажется, что вы в своем чудесном красном платье гораздо лучше будете смотреться на свадьбе, нежели я в своих пыльных дорожных одеждах. Ваш блеск поможет отвлечь внимание от моих недостатков.
— Ты серьезно? — Страх пережить новое разочарование отчетливо слышался в голосе девушки.
Взмахнув правой рукой, он прижал ее к груди.
— Пусть альвы иссушат мое сердце, если я говорил неискренне. Майя сглотнула. Затем нервно дотянулась рукой к волосам.
— Моя прическа… Я так ужасно выгляжу.
— Вам действительно стоит высушить слезы, милая моя. Прошу прощения, но у меня нет платка. Позволено ли мне будет предложить вам подол моего плаща, милая леди?
Майя взяла подол плаща эльфа, а затем подняла голову и посмотрела на него.
— Пожалуйста, не нужно так странно со мной разговаривать. Мне кажется это неправильным… Я ведь не эльфийская леди. И еще… — Она приподняла подол платья и показала деревянную ногу. — Я не смогу танцевать.
— Если я правильно понимаю, на этом празднике будет куча четвероногих. Спорим, что мы вдвоем затанцуем кентавре до упаду?
Та робко понурилась.
— Нет, лучше не надо.
— Но ты все равно пойдешь со мной?
На маленьком личике Майи отчетливо читалось, что в душе девушки борются противоречивые чувства. Наконец она решительно ответила:
— Да!
Асфахаль улыбнулся, вид у него был довольный.
— Можно мне… поправить вам волосы?
Та ничего не сказала, но позволила его тонким пальцам коснуться ее черных, как смоль, волос и заново затянуть пучок, из которого выбилось несколько прядей. Тем временем она снова взяла подол его плаща и громко высморкалась.
«Кобольды», — в отчаянии подумал Асфахаль, но промолчал.
Наконец она выпустила его плащ и подняла голову.
— Еще видно, что я плакала?
— Чуть-чуть, но пока мы доберемся до дворца, следы слез исчезнут. Ты можешь показать дорогу?
— Да, — она уже собиралась тронуться в путь, когда он коснулся ее плеча.
— Мы почетные гости, мы не должны идти пешком, — и Асфахаль поднял девушку и посадил в седло, где та испуганно вцепилась ручонками в гриву жеребца, а затем сел сам. — Тебе нечасто доводилось ездить верхом, верно?
— Никогда, — неуверенно прошептала та.
— Садясь на коня, свесь обе ноги на одну сторону. И не переживай, я буду крепко держать тебя, не упадешь.
Майя неуверенно последовала его совету. Он обнял ее одной рукой, придавая ей чувство уверенности, и вывел жеребца из переулка на рыночную площадь.
Кобольд прижалась к нему.
— На нас все смотрят, — прошептала она.
— Такова судьба красивых женщин, — весело ответил он, и Майя впервые хихикнула.
Она помогла ему разобраться в хитросплетениях улиц Уттики, и в конце концов они оказались у входа в большой особняк купца Шанадина. К широкой двустворчатой двери вела широкая же наклонная платформа. У дверей стояли несколько кентавров в смазанных кожаных нагрудниках и попонах с роскошной вышивкой или в развевающихся плащах. С широких кожаных перевязей, наискось пересекавших их груди, свисали длинные мечи. Перевязи и ножны были обшиты золотыми бляхами. У большинства кентавров были браслеты или широкие обручи на шеях. Все они производили впечатление, конские тела у них были гораздо массивнее, чем у их сородичей из широких степей. Мощные ноги с крупными копытами больше напоминали ноги рысаков-тяжеловозов, которых специально выводили для перевозки тяжелых грузовых повозок.
Но вот вкус у них поистине варварский. Слишком яркие цвета попон и плащей. Слишком много украшений. А некоторые еще и обвели глаза темными красками, что выглядело очень странно.
Асфахаль направил своего жеребца на пандус. Из ниши у входа вышел фавн и хотел было подхватить поводья коня, но эльф помешал ему, резко шикнув:
— Оставь это!
— Но господин, вы же не можете…
— Завести лошадиную задницу в приличный дом? — громко поинтересовался Асфахаль. — Почему же? Ведь в таком случае я окажусь в подходящей компании.
Слуга испуганно поглядел на стоявших у входа кентавров, которые вдруг оборвали разговор.
Асфахаль почувствовал, что Майя испуганно прижалась к нему, и нежно погладил ее по голове.
— Не переживайте, леди, все будет хорошо, — и с этими словами он направил своего жеребца в просторный холл городского особняка.
Остальные слуги, кобольды и фавны брызнули врассыпную, когда он заставил своего коня заплясать на месте, чтобы осмотреть роскошное убранство дворца. Справа и слева от него на верхние этажи вели две широкие лестницы, высоко над ним раскинулся высокий сводчатый потолок, украшенный картиной с летящими птицами и облаками на фоне синего неба, из-за чего гостю могло показаться, что он оказался не в доме, а по-прежнему находится под открытым небом.
На противоположном конце зала была большая открытая двустворчатая дверь. Асфахаль ударил жеребца пятками по бокам и понесся прямо в толпу гостей, стоявшую за дверью.
Лошадиные задницы и земляничный пунш
Эльф наслаждался испуганными криками и волнением, вызванным его появлением в зале. Дворяне испуганно потащили своих дам в сторону. Два козлоногих слуги бросились к нему, пытаясь подхватить поводья, но его жеребец встал на дыбы, и они поспешно убрались из-под бьющих по воздуху передних копыт.
Маленькая капелла на расположенной в конце зала сцене смолкла. Еще долю мгновения звучал кристально-чистый голос певицы, воспевавшей благословенный брак, а затем умолк и он.
Где-то упал на пол бокал ж со звоном разбился. В остальном же в зале царило подавленное молчание.
— Тысячи наших братьев и сестер сегодня сражаются за нашу свободу где-то в Нангоге. А мы устраиваем пышные праздники, — заговорил Асфахаль и направил коня к роскошно одетому купцу. — Дай бокал! — потребовал он от высокого эльфа, который от испуга даже не стал возражать.
Возмутитель спокойствия сел ровно в седле и поднял высоко над головой наполненный красным вином бокал.
— За кентавра Эгида, который сегодня сражается за нас в далеком мире. И за его брата, сходящего с ума от горя и тревоги.
Асфахаль наслаждался видом окружавших его лиц и множеством самых разных эмоций. Там были и неприкрытая ярость из-за его бесстыдного поведения, смущение, а некоторые были просто возмущены тем, что он нарушил все мыслимые правши этикета. Некоторые опускали глаза под его вызывающим взглядом. А Бидайн? Она улыбалась ему. Казалось, его выступление понравилось ей, в отличие от стоявшего рядом с ней старика, который, судя по всему, был ее новоиспеченным супругом.
— Кто ты такой, что осмелился испортить чудесный день моей жены? — Пожилой эльф угрожающе поднял кулак, но больше ничего не сделал, лишь угрожающе поглядел на него.
«Беззубый волк», — подумалось Асфахалю.
— Это мой сводный брат, — пояснила Билайн.
Теперь пришел черед растеряться Асфахалю. Это была уже не та юная, немного испуганная эльфийка, которую он не так давно встретил в Белом чертоге. Она выглядела гораздо более уверенной в себе. А ее платье… Он позволил себе задержаться на ней взглядом, и, возможно, по его лицу все поняли, насколько сильно ему понравилось то, что он увидел. Это платье представляло собой настоящую провокацию.
Бидайн мягко коснулась руки стоявшего рядом с ней эльфа.
— Прости, пожалуйста, что я не предупредила тебя, любимый. Асфахаль обожает эффектные появления, но хорошие манеры у него присутствуют лишь весьма условно. Конечно, я посылала ему приглашение, но сама удивилась, что именно он, единственный человек из моей семьи, принял его и приехал к нам, — она подняла бокал, словно бы чокаясь с Асфахалем. — Добро пожаловать в Уттику, брат мой.
А затем обернулась к собравшимся.
— Но выпьем мы сегодня действительно за наших героев, которые рискуют своими жизнями, чтобы мы были в безопасности. За Эгида и других, кто сражается за нас!
С этими словами она поднесла хрустальный боках к губам и осушила его одним большим глотком. Дюжины гостей подняли бокалы, поддержав тост Бидайн.
«Вот лизоблюды — пренебрежительно скривился Асфахаль. — Как они счастливы от того, что Бидайн сумела вернуть их жизнь в прежнее русло парой вежливых слов».
— Пойдем, поищем выпечку, — сказал он, обращаясь к Майе, которая зарылась лицом в его рукав и которой больше всего на свете хотелось исчезнуть. — Я люблю сладкое. А ты?
Не успел он развернуться и направиться к буфету; как на плечо его легла тяжелая рука, несмотря на то что он по-прежнему сидел на лошади. Удивленным эльф обернулся и увидел стаявшего рядом самого высокого кентавра, с которым ему когда-либо доводилось встречаться. Воин был великаном даже среди себе подобных.
Завитая и напомаженная рыжая борода закрывала значительную часть его лица, а небесно-голубые глаза сверкали так, словно с удовольствием проткнули бы его насквозь. Над узким носом кентавра залегла гневная морщина. На шее у него было тяжелое золотое кольцо с двумя роскошными львиными головами на концах. Руки тоже были увешаны браслетами, а на плечах лежал тяжелый пурпурный плащ. Покрытый шрамами торс был обнажен, лишь наискось перечерчен широкой красной перевязью. Асфахалю захотелось когда-нибудь сесть за стол с этим дураком и сыграть с ним в карты. Даже на первый взгляд ободрать его можно было просто отлично.
— Прошу прощения, но я только что пообещал своей даме принести немного сладостей.
Рука тяжело давила на плечо.
— Правила вежливости предписывают отпустить меня ненадолго, а позже я с удовольствием поговорю с тобой.
— Я Секандер, князь Уттики, и это избавляет меня от необходимости вести себя вежливо с наглыми чужаками. А теперь потрудись объяснить, зачем ты явился сюда верхом. Хотел поднять на смех нас, кентавров?
Асфахаль улыбнулся. Князь, который настолько прямо перешел сразу к делу, вызывал у него чувство симпатии. Но конечно же, он не собирался отступать у всех на глазах.
— Ты совершенно прав, Секандер. Дело действительно в том, чтобы подняться. Я не люблю смотреть снизу вверх на мужиков с лошадиными задницами. Наверное, все дело в недостатке уверенности в себе.
Князь переступил с копыта на копыто. Было очевидно, что он с трудом сдерживается.
— Я бы сказал, у тебя недостаток воспитания. Не знаю, что там было у тебя дома, но по моему личному опыту порка помогает научить правилам поведения очень дурно воспитанных детей.
Асфахаль смерил кентавра насмешливым взглядом.
— Ты действительно похож на того, кто готов бить детей. Женщин тоже или они для тебя слишком большие и сильные?
— А ты? Прячешься за детьми, опасаясь моих кулаков?
В пиршественном зале снова стало тихо. Эльфы и кобольды расступились. Вскоре эльф и кентавр оказались в центре большого круга.
Краем глаза Асфахаль увидел, что Шанадин смотрит на него с довольным видом. Судя по всему, хозяин дома был уверен, что все это плохо кончится для мнимого брата Бидайн. Либо он потеряет лицо и станет молить Секандера о пощаде, либо получит ту еще взбучку.
«Уж лучше взбучку», — подумал Асфахаль.
— Предлагаю решить вопрос как мужчина с мужчиной, — произнес он, обращаясь к Секандеру. — На кулаках?
Кентаврийский князь кивнул.
— Что ж, ты хоть не трус, эльфеныш. Я постараюсь не раздавить тебя, как блоху.
Асфахаль соскользнул с седла и спустил Майю. Вместо того чтобы убежать, маленькая кобольдша встала между ним и кентавром.
— Пожалуйста, князь, не обижайте его. Он не злой…
Секандер беспокойно пританцовывал на месте. Громкий цокот его подков был единственным звуком, слышимым в большом зале.
— Он получит ровно столько, чтобы вспомнил, где его место. Через неделю точно снова сможет ходить.
Асфахаль взял Майю под мышки, вышел из круга и поставил ее на ближайший стол.
— Не бойся за меня, — прошептал он. — Обычно лошади меня любят. Секандер еще поймет это.
Когда Асфахаль вернулся, кентавр уже снял перевязь и протянул ее одному из своих людей.
— Можешь встать передо мной на колени и попросить пощады, эльф.
— У меня проблемы с коленями. К сожалению, не получится. Секандер фыркнул, и звук напоминал звуки, которые издает рассерженный жеребец, а затем понесся вперед. Асфахаль отпрыгнул. Он двигался словно бы пританцовывая, не сводя взгляда с копыт. Князь точно не был рыцарем и наверняка попытается лягнуть его, как только появится такая возможность.
Асфахаль снова уклонился, чувствуя, как под подкованными княжескими копытами дрожит пол. Из-под копыт его брызнули искры. Секандер двигался осторожно. Скользкий пол был для него не идеальным местом, и кентавр отлично это осознавал.
Чтобы достать Асфахаля кулаком, кентавру нужно было сильно наклониться. Человекоконь был огромен, как тролль. Удары его кулаков действительно были подобны ударам молота, и он пытался загнать эльфа в угол.
Широкий круг зевак двигался вместе с ними. Асфахаль осознавал, что выглядит не очень. До сих пор он ограничивался только попытками уклониться от ударов кулаком и ногой князя. Когда Секандер самоуверенно улыбнулся ему, эльф с яростным криком ринулся вперед и дважды ударил кентавра в грудь, но ничего не добился. Секандер лишь толкнул его торсом, и Асфахаль попятился. Он видел, что копыто летит прямо в него, но уклониться полностью не сумел. Кентавр ударил его в бедро, заставив эльфа попятиться еще сильнее. Поначалу боли он не почувствовал, нога онемела. Он опрокинулся навзничь на стол с закусками и предпринял попытку удержаться на ногах, вцепившись руками в белую скатерть, а затем соскользнул на пол. Серебряные подносы и две большие миски с пуншем поехали за ним. Хрустальные миски с громким звоном раскололись на куски, на полу образовались большие лужи земляничного пунша.
Послышался смех. Асфахаль понял, что гости уже делают ставки. Жаль, что он не может поставить. Ставки делались отнюдь не в его пользу.
Секандер угрожающе возвышался над эльфом.
Асфахаль поднял руку.
— Минуточку… Давай соблюдем этикет. Хоть разок.
Кентавр удивленно уставился на него, но ударить или снова пнуть его даже не попытался.
Пунш продолжал расползаться по полу. Асфахаль выудил из лужи ягоду земляники и положил ее себе в рот.
— Вкусно! — громко воскликнул он. Затем поклонился в сторону стоявшего на возвышении кресла хозяина дома. — Простите за беспорядок, пожалуйста. В следующий раз внимательно читайте список приглашенных. Кентавры просто не умеют себя вести.
— Ах ты, мелкая крыса! — Секандер топнул копытами и подошел чуть ближе, твердо исполненный решимости покончить с ним.
Асфахаль внимательно вслушивался в ритм копыт. Эти пританцовывания — вот она, слабость князя. Эльф выудил из лужи еще одну ягоду и, наклонившись, уклонился от сильного удара кулаком. Собрав в горсть несколько ягодок, он поднялся, слегка пошатываясь.
— Ты бы тоже попробовал ягодку. Исключительно, вот что я тебе скажу.
— Сейчас я заставлю тебя облизывать пол, ты…
«Сейчас», — подумал Асфахаль и бросился на пол.
Кентавр снова заплясал, и именно в тот миг, когда на полу стояла только одна передняя нога, Асфахаль, падая, пнул его. Подкованное копыто не удержалось на мокром и скользком каменном полу, и князь пошатнулся. Секандер угодил второй ногой прямо в ягоды, которые собирал Асфахаль, поскользнулся, и, удивленно вскрикнув, рухнул на колени.
Асфахаль схватился рукой за напомаженную бороду кентавра, перестал падать и одним прыжком снова оказался на ногах, чтобы тут же изо всех сил ударить Секандера локтем в висок.
Князь вскрикнул и завалился на бок. Некоторые кентавры схватились за мечи, но оглушенный Секандер замахал руками с пола.
— Оставьте его в покое. Он победил.
Эльф был поражен тем, насколько по-рыцарски князь отнесся к своему поражению. Он протянул Секандеру руку, но все же не сумел помочь массивному кентавру подняться. Из-за скользкого пола задача была не из легких. В конце концов, с помощью четверых кентавров Секандера все же удалось поднять.
— Пойдем выйдем, эльф. Хочу поговорить с тобой.
Немое удивление, последовавшее за победой Асфахаля, превратилось в многоголосое бормотание. Гости подсчитывали выигрыши, громко кричали от восторга. Хозяин дома стоял в окружении группы фавнов и кобольдов, отдавая приказы по уборке пола.
Майя бросилась к Асфахалю.
— Тебе было больно, когда он пнул тебя…
Эльф кивнул.
— Верно! — А затем громко продолжил, чтобы слышали все собравшиеся. — Мне страшно повезло, что я еще стою на ногах. Вообще-то победителем следует признать пунш, из-за которого князь Секандер и упал.
Послышался негромкий смех.
И только Секандер продолжал сохранять серьезность. Когда он подошел вплотную к Асфахалю, Майя снова преградила ему путь.
— Пожалуйста, не нужно больше ссориться…
Тут наконец-то улыбнулся и князь.
— Следующий пунш, который свалит меня с ног, должен быть хотя бы у меня в желудке, — он кивнул Майе. — Ты одноножка, верно?
Девушка задрожала под взглядом массивного воина. Асфахаль положил руки ей на плечи, собираясь защитить.
— Мне жаль, что так получилось из-за одного из моих ребят, — произнес князь, но голос его не соответствовал сказанным словам.
— Его так и не наказали… — осмелилась произнести Майя, дрожа всем телом.
Секандер снова беспокойно переступил с ноги на ногу. Судя по всему, ему была неприятна встреча с кобольдшей. Он махнул рукой одному из своих спутников.
— Мой меч!
Асфахаль не поверил своим глазам. Оруженосец бросил своему князю оружие, который поймал его в воздухе. Что же будет… Секандер сорвал с широкой перевязи одну из монет и протянул ее Майе.
— Я в долгу перед тобой. Если тебе когда-нибудь потребуется помощь князя, покажи эту монетку любому кентавру в городе, и тебя отведут ко мне.
Майя не решалась принять подарок.
— Это золото?
— Не в золоте дело. Мое расположение не купишь за золото, — он вложил монетку ей в ладонь и заставил сжать кулачок. — Береги ее. Это твое сокровище, — его чистые синие глаза поглядели на Асфахаля. — А ты сейчас пойдешь со мной.
Они вместе пересекли холл и вышли из особняка. По одному знаку князя все, стоявшие слишком близко, разбежались в разные стороны.
— Ты не хочешь мне ничего сказать, эльф? — поинтересовался тот, уперев оба кулака в бока.
— Понятия не имею, о чем ты.
— Тогда я тебе кое-что скажу. Ты не тот, за кого себя выдаешь. Если бы ты того не хотел, я ни за что не ударил бы тебя. Ты не случайно уронил со стола миску с пуншем. И не случайно, что ягоды земляники лежали именно там, где я на них поскользнулся. За всю свою жизнь я ни разу не слышал об эльфе, который голыми руками отправил бы кентавра на пол. Так что такой, мужик, как ты, забыл в Уттике?
— Приехал на свадьбу своей сводной сестры, — с улыбкой произнес Асфахаль. — Ты любишь играть в кости, князь? Я бы с удовольствием пришел к тебе в гости. Я принесу амфору хорошего вина, и мы начнем все сначала.
— Не трудись. Тот, кому есть, что скрывать, никогда не будет мне другом. Ты неискренен. Равно как и Бидайн. Никто во всем княжестве так и не понял, почему Шанадин вдруг решил жениться на няньке. А потом еще это убийство прошлой ночью. Я буду следить за вами, эльфами. И выясню, что происходит в моем городе.
Асфахаль чуть было не спросил об убийстве, но затем решил не злить Секандера.
— А что это за история с монетой?
Князь недовольно фыркнул.
— Старая история. Малышку покалечил сын сестры моей жены. Наказать его должным образом я не мог. Я взял себе жену из того клана, чтобы укрепить связи между нами, и наказать мальчишку значило бы разворошить былые обиды, — кентавр усмехнулся. — Что ж, сейчас он в Нангоге. Возможно, судьба рассудит лучше меня.
Князь нравился Асфахалю. Прежде он считал кентавров безмозглыми варварами. Судя по всему, это было ошибкой.
— Жаль, что мы не можем стать друзьями.
— Все в твоих руках, эльф. Дружба начинается с искренности.
Без зазрения совести
На протяжении всего бесконечного празднества Бидайн то и дело украдкой поглядывала на Асфахаля, который, к счастью, все же передал своего коня конюшим. Он был точно таким же, каким она помнила его по Белому чертогу: дерзким и буквально непристойно красивым. По его одежде, несмотря на хороший крой и качество, было видно, что она знавала и лучшие дни. Туника выглядела немного поношенной, подол белого плаща истрепался, а кожа сапог потрескалась. Но полированный серебряный обруч и его располагающая улыбка придавали ему изысканность, не меркнущую даже несмотря на мелкие недочеты. Бидайн никогда не доводилось встречать более привлекательного и желанного мужчину. И это чувствовала не только она. Почти все присутствующие дамы украдкой наблюдали за ним, а вызывающее появление сделало эльфа еще более привлекательным в их тазах.
Шанадин же напротив, его возненавидел. Во время праздника он то и дело отпускал колкие замечания. Ее обычно такой спокойный и уравновешенный супруг совершенно утратил самообладание. Бидайн никогда не видела, чтобы он столько пил, и, судя по всему, это не шло ему на пользу.
— Вежливость и уважение — вот столпы, на которых держится любое успешное общество, — объяснял он Алариону, первому капитану его небольшого торгового флота. Аларион был суровым и хитрым мужчиной. Правую его бровь разделял шрам, а на щеке под ним виднелась тонкая белая линия. Волосы у эльфа были черными, как вороново крыло, а взгляд странных глаз янтарного цвета всегда был Бидайн неприятен. Аларион не любил ее и не скрывал своего отношения.
— Кажется, семейка у него странная, — намеренно громко заявил он, чтобы слышала Бидайн. — Я бы не удивился, если бы таким выпадом он завоевал расположение кентавров. Человекокони глупы. Они любят драчунов и задир.
— А ты, Аларион, сейчас хотел проверить, сколько времени откровенность считается добродетелью и в какой именно момент превращается в открытое оскорбление? — с холодной улыбкой поинтересовалась Бидайн.
Шанадин обернулся к ней, опрокинув при этом полный бокал с вином.
Бидайн подхватила его прежде, чем он успел упасть со стола, но половина вина пролилась на ослепительно белую скатерть и накапала ей на подол.
Эльфийка в отчаянии попыталась спасти платье с помощью салфетки, но оно было безнадежно испорчено. Казалось, у нее неожиданно начались критические дни.
— Извини, любимая, я… — казалось, Шанадин расстроился. — Я…
— Пойду переоденусь, — Бидайн встала. Скрывать ярость получалось плохо. — Я переоденусь и буду ждать тебя в нашей спальне. Для нашей брачной ночи было бы лучше, если бы ты так не налегал на вино, — на этот раз она произнесла свои слова настолько громко, что услышали все вокруг.
Лицо Шанадина залило краской.
— Твоя невеста будет ждать тебя через полчаса, супруг мой, — повторила она настолько слащавым тоном, что это прозвучало иронично.
Шанадин отодвинул бокал в сторону, но ничего не ответил.
Бидайн казалось, что когда она пересекла праздничный зал, все только и смотрят на пятно у нее на подоле.
«Этот чертов увалень», — яростно размышляла она, представляя себе, как перережет ему горло, вместо того, чтобы даровать ему ночь любви.
Асфахаля она обнаружила на левой из двух платформ, которые вели на второй этаж из холла. Тот флиртовал с незнакомой ей рыжеволосой эльфийкой.
— Ах, моя очаровательная сестра! — Он раскрыл объятия. — Наконец-то я могу поздравить тебя поцелуем со столь несказанным счастьем.
Та усмехнулась. Какая отличная формулировка. Несказанное счастье.
Эльф обнял ее и легко поцеловал в левую щеку. От него пахло конем, потом и сухой травой Земель ветров.
«Лучше любых духов», — подумала Бидайн. Как давно она мечтала о возможности когда-нибудь обнять Асфахаля.
— Буду ждать тебя в спальне через час, — прошептала она ему на ухо.
— Я думал, твоя постель сегодня занята, — прошептал он ей в ответ, целуя ее в правую щеку.
Та высвободилась из его объятий.
— Не так бурно, братишка. Не зли меня. Ты помнишь, как отец сердился, когда ты меня не слушал? — Она надеялась, что Асфахаль поймет намек на Золотого.
Тот галантно поклонился, внимательно глядя на ее руки.
То, что любой другой принял бы за нервное подрагивание пальцев, было посланием для него. Второй этаж, первый коридор, пятая дверь слева.
— Хорошего тебе вечера, — подчеркнуто нейтральным тоном произнесла она и удалилась.
Едва поднявшись в спальню, она в раздражении сбросила подвенечное платье. Красное пятно ни за что не вывести. У нее никогда прежде не было такого платья. Она стояла перед зеркалом и задумчиво разглядывала себя. Тело ее было стройным и тренированным, выглядела она хорошо, лишь весьма отдаленно напоминая робкую полноватую девушку, которая несколько лет назад пришла в Белый чертог. Интересно, Асфахалю она кажется желанной?
Она обернулась и бросила взгляд через плечо в зеркало. При виде роскошной татуировки с драконом эльфийка улыбнулась. Какая разница, что думает Асфахаль. Она избранница Золотого. Драконница! А он всего лишь ученик, которого прогнали с позором. Она командует им. Он здесь потому, что того пожелала она. И его появление в зале было лишь еще одной, последней попыткой восстать. Он хотел продемонстрировать ей, что он свободен и не предсказуем, но на самом деле это было не так. Она стала его госпожой. И в эту ночь решит, быть ли ей доброй госпожой или же в будущем каждый день давать ему понять, что его независимость — лишь иллюзия.
Удовлетворенная увиденным, эльфийка провела рукой по яркой татуировке, вспоминая оргию боли, желания и страсти, которую ей довелось пережить с Золотым. Шанадин ей такой радости никогда не подарит. Раздраженная, она бросила взгляд на большую постель, затем набросила халат из прозрачного красного шелка и распустила волосы. Ей нравилось, когда они свободно спадали на плечи. Подумала, не нанести ли еще духов, но тут в дверь постучали.
— Да?
В комнату вошел Шанадин. Он пришел раньше времени и казался одновременно мрачным и возбужденным. Новоиспеченный супруг буквально пожирал ее взглядами. О своей Невенилл он, судя по всему, забыл — по крайней мере, на данный момент.
— Ты красивая, — произнес он заплетающимся от вина языком и сделал шаг навстречу жене, словно собираясь обнять ее.
— И я принадлежу лишь тебе, — Бидайн с трудом удалось произнести эти слова воркующим голосом, словно бы собираясь соблазнить мужа.
— Я тебе не верю. Поэтому и напился. Я думал, что тогда мне удастся забыть о том, что наша свадьба — лишь сделка. Это было ошибкой…
— Раздевайся и докажи мне, что ты мой муж.
Тот уставился на нее с открытым ртом.
— Да, именно это я и сказала, — эльфийка приоткрыла халат. — Тебе ведь нравится то, что ты видишь, не правда ли?
Вместо ответа Шанадин стянул через голову тунику с дорогой вышивкой, запрыгал на одной ноге, стягивая сапоги, затем плюхнулся на постель, чтобы снять штаны. Он был стройным, можно даже сказать худощавым. Поразительно, но за все те годы, что он просидел в уединении в своей конторе, он совсем не располнел и не заплыл жиром.
Бидайн склонилась над ним, нежно провела рукой по обнаженной груди. Он вздохнул и закрыл глаза. Эльфийка готова была спорить, что в это время он думал о Невенилл — иначе почему не смотрел на нее? Рука стала подниматься выше и коснулась точки на шее. Поглаживания стали сильнее, затем она надавила. Точка находилась в верхней части шеи, у самого позвоночника, и ее им показывала Айлин в Белом чертоге. Нервный узел, и секрет заключался в том, что, если надавить на него под нужным углом, жертва тут же теряла сознание. Наступало состояние глубокого сна, продолжавшегося несколько часов. А после пробуждения никаких воспоминаний о случившемся не оставалось. Шанадин обмяк и завалился на бок. Драконница уложила его с ногами на постель. Мужчина дышал глубоко и ровно.
«Напился перед первой брачной ночью», — раздраженно подумала она. Ничего подобного она от него не ожидала.
Сев рядом с ним, эльфийка опустила руку между ног мужа и принялась играть с его хозяйством, сильно сжимая его. Завтра она скажет, что он так долго и сильно любил ее, что у нее все болит и теперь нужно некоторое время отдохнуть от страстных ухаживаний. И если у него тоже будет болеть, то супруг поверит ей, хоть ничего и не будет помнить. Ливианна многое рассказывала ей о мужчинах: наставница ее была настоящим мастером любовного искусства. Она часто говорила, что большинство мужчин ради нескольких часов с красивой женщиной готовы почти на все. Поначалу Бидайн не верила ей, еще не успев избавиться от бредней о романтичной и вечной любви. Но за минувшее время убедилась, что таковая существует лишь в воображении поэтов.
Помучив Шанадина достаточно, она поднялась и прикрыла лежавшего на кровати эльфа одеялом. Затем вымыла руки в миске с чистой водой, стоявшей на столике у комода. Она была намерена превзойти Ливианну и в искусстве любви. Бидайн примирительно улыбнулась. В этом отношении Асфахаль пользовался весьма внушительной славой. От него она наверняка сумеет многое почерпнуть о мужчинах и об их прихотях. Его знала даже Энья. Портниха утверждала, что они целую зиму жили вместе в Лунных горах. За время длительных примерок подвенечного платья они успели поговорить обо всевозможных вещах. И в первую очередь о мужчинах.
Асфахаль разбил ей сердце. Малышка действительно верила, что стала единственной для него, а когда узнала, что он ходил и к другим, да еще и получал за это подарки, то вышвырнула его из дома. Тем не менее, Бидайн чувствовала, что все еще влюблена в красивого эльфа. То, как она произносила его имя, и мечтательный взгляд, когда она говорила о нем, были весьма недвусмысленны. Нехорошо было бы, если бы они повстречались здесь. Вновь вспыхнувшая страсть разрушила бы все планы Бидайн.
Эльфийка провела руками по плечам. Кожа у нее была нежной и гладкой, на ней все еще чувствовался запах фиалок. Интересно, сколько еще он продержится? Должно быть, Энья долгое время пользовалась им каждый день.
Мысль о том, чтобы встретиться с Асфахалем, нося на себе кожу его бывшей любовницы, возбудила Бидайн. Ее захлестнуло теплое, приятное чувство. Положив руку на лобок, она осторожно опустила ее ниже, наслаждаясь волнами желания, вызванными собственным прикосновением.
Через некоторое время она услышала под дверью какой-то звук, похожий на нервное шарканье ног. Асфахаль не отваживался постучать. Подслушивал ли он? Не заботясь о том, чтобы застегнуть халат, она подошла к двери и осторожно приоткрыла ее.
Это был он! Сердце гулко застучало. Как же сильно она желала его, но давать ему это понять не собиралась.
— Ты вовремя! — с улыбкой произнесла она, открывая дверь сильнее. — Входи.
Он без стыда разглядывал ее наготу.
— Ты изменилась, — эльф тоже улыбался. Затем заметил постель. — Что это? Неужели…
— Мой муж, — легкомысленно отмахнулась эльфийка. — И не переживай, он меня не касался.
Асфахаль вошел, неспешно закрыл за собой дверь.
— Так-так. Значит, нетронутая, — он не сводил с постели взгляда. Спящий Шанадин не шевелился.
— Нетронутая? — язвительно переспросила Бидайн. — Думаешь, я девственница?
— Думаешь, я глуп, потому что красив?
Она схватила его за ремень брюк, притянула к себе.
— Ты-то красив, но мне нужно кое-что не столь очевидное.
Он снова поглядел на постель.
— Ты боишься его?
Эльф фыркнул.
— Боюсь? Просто не хочу осложнений. В моей практике было достаточно приключений с разъяренными мужьями. И это не самые лучшие воспоминания.
Бидайн расстегнула пояс на его брюках.
— И что, я стою некоторого количества осложнений.
Тот негромко застонал.
— А ты знаешь, чего хочешь, — Асфахаль схватил ее за бедра, поднял в воздух и посадил сбоку на комод у зеркала.
Бидайн обхватила ногами его бедра и, не тратя времени на дальнейшую болтовню, поцеловала. Жадно, глубоко проникая языком. Таких поцелуев от Шанадина она никогда не получала.
Асфахаль схватил ее за волосы, крепко прижался к губам. На ее страсть он отвечал еще более сильным желанием. Он хотел ее, он сходил по ней с ума. И забыл о Шанадине. Его брюки упали на пол, но он не стал утруждаться и снимать их. С каждым движением комод немного сдвигался.
Бидайн поглядела в висевшее на стене большое зеркало. Какое новое, доселе неведомое ощущение: испытывать страсть и одновременно наблюдать за происходящим, словно сторонний наблюдатель.
Асфахаль на зеркало внимания не обращал. Он смотрел ей прямо в глаза, продолжая жадно и страстно целовать ее. Ему было мало ее губ, он целовал шею, затылок, соски. И при этом не прекращал входить в нее, глубоко, захлебываясь в экстазе. Она принялась вращать бедрами, чтобы почувствовать его еще глубже внутри себя, крепко вцепилась пальцами в его длинные светлые волосы. Он попятился прочь от комода, лодыжками запутавшись в брюках. Асфахаль упал навзничь, но не отпустил ее, несмотря на то что больно ударился спиной о деревянный пол. Бидайн убрала ноги. На миг они расстались, но вот он уже снова в ней. Теперь темп задавала она.
Упираясь обеими руками в его грудь, она скакала
наездницей, издавая жадные и страстные стоны. Он сжимал ее грудь, мял ее своими узкими, но сильными ладонями, умело и все сильнее и сильнее распаляя ее страсть. Эльфийка дрожала от все новых и новых приливов страсти. Это было почти так же, как с Золотым.
Асфахаль перекатился со спины, поднял ее, положил на постель, при этом не выходя из нее. При этом голова ее лежала на груди Шанадина, который не реагировал ни на что вокруг, пребывал в глубоком и неестественном сне. Возможность унизить его таким образом еще сильнее распалила Бидайн, и она, содрогаясь, излилась окончательно. Некоторое время Асфахаль еще продолжал бурно овладевать ею, при этом каждое его движение едва не повергало ее в пучины безумия, но она больше не могла, и эльф почувствовал это. Он играл с ней, а она отчаянно пыталась освободиться. Затем он успокоился, стал нежнее, крепко обнял ее, и сердце женщины перестало угрожать расколоться на кусочки.
— Это было хорошо, — с трудом переводя дух, прошептала она.
— Это мы только начали, — он улыбнулся и закрыл ей рот поцелуями. Бидайн не сопротивлялась, словно бы покачиваясь на волнах наслаждения. Он знал, когда и как прикоснуться к ней, знал, как бесконечно долго оттянуть второй всплеск. Эльфийке казалось, что она совсем беспомощна, и блаженствовала. Все мысли ушли.
Когда они наконец успокоились — комок обнаженных тел — она почувствовала себя свободной.
Она захихикала, словно маленькая девочка, когда заметила, что Шанадин скатился с постели. Эльфийка понимала, что проснуться он не мог. Просто занял то место, которое заслуживал.
Асфахаль рассмеялся вместе с ней, обнял ее, неустанно исследуя ее тело и покрывая его поцелуями. Бидайн посмотрела вверх, на потемневшие от времени балки, державшие на себе пол следующего этажа. Мысли текли неспешно, но вдруг она увидела что-то неестественно синее среди теней, покрытое влажной пленкой. Глаз! Кто-то сверху наблюдал за ними.
След запаха
Бидайн попыталась скрыть от непрошеного наблюдателя, что она заметила его, зарылась лицом в шею Асфахаля. На миг задумалась, не шепнуть ли ему о том, что увидела, но тут же отбросила эту мысль. Лучше оставить эту тайну при себе. Она сама узнает, кто за ними подглядывал.
— Пора идти, — негромко произнесла она.
Асфахаль заворчал.
— Я еще не закончил, — он поднял голову и дерзко улыбнулся ей.
— А я закончила, — спокойно ответила она. Хоть последние часы и были чудесны, ложных надежд давать ему она не собиралась. — Я буду ждать тебя в полдень на заднем дворе дома. Там ты встретишься с остальными.
Эльф ответил ей хитрой улыбкой, слово бы догадался, что она пытается установить определенную дистанцию между ними. Дистанцию, которую не желало соблюдать ее жаждавшее любви тело.
— Кто еще здесь, кроме меня?
— Твоя сестра Кира, — если эта новость удивила эльфа, то ему мастерски удалось скрыть свое замешательство. — Кроме того, Лемуэль и Валариэлль.
— Пять дра… — мечтательно протянул он.
— Четверо, — поправила она его, прежде чем он успел произнести это слово полностью. Кто бы ни сидел наверху, не должен был знать, кто они на самом деле. Ее татуировка с драконом и без того слишком яркая. Бидайн села, шлепнула Асфахаля по небольшому и упругому заду.
— Забыл уже? Ты сам выбрал не становиться одним из нас.
— Но я мог бы, — обиженно возразил он.
— Теперь мы этого никогда не узнаем, — она притянула его к себе, поцеловала. — Мне наплевать на титулы. Ты в своем роде неповторим. И я тебе доверяю.
— Загадочная ты женщина, — Асфахаль соскользнул с постели, принялся собирать разбросанную по полу одежду.
— Буду считать это комплиментом, — рассмеялась она в ответ. — Ты не положишь моего мужа обратно в постель?
Сначала он спокойно оделся, а Бидайн наслаждалась его видом.
На его теле не было ни грамма жира. Облизнулась.
— Проголодалась?
— Ты мог бы стать моим любимым блюдом.
Асфахаль рассмеялся, затем поднял Шанадина обратно на постель.
— Бедняга. Что он сделает, когда заметит?
— Что? Что я не принадлежу ему? Он это знает. А это… — Она рассмеялась и поглядела на потолок. Глаз в тени исчез. — Как он может об этом узнать?
Асфахаль укрыл торговца одеялом.
— Думаю, я бы с ума сошел, если бы…
— Он и так сумасшедший. Если он умен, то оставит меня в покое. Время от времени я буду проявлять к нему жалость. А если он захочет большего… — Она щелкнула пальцами. — Я с ним расстанусь.
Некоторое время он пристально смотрел на нее.
— Наверное, злить тебя глупо.
— Попробуй и узнаешь, — она встала и открыла стоявший у кровати сундук, достала из него узкие брюки и блузку.
— Я сгораю от желания, — прошептал ей на ухо Асфахаль, одеваясь.
— Давай немного прогуляемся. Я люблю постоять ночью на причале и послушать море, — она произнесла это нарочито громко, чтобы ее слова были слышны в комнате наверху.
Не обуваясь, она вышла за Асфахалем в холл. В доме было тихо. Из праздничного зала уже не слышалась музыка, слышны были лишь негромкие разговоры последних гостей.
— Хочешь посмотреть, кто наблюдал за нами?
Бидайн удивилась.
— Я ведь почти стал драконником, — с улыбкой произнес Асфахаль. — Думаешь, я упустил то, что заметила ты?
— Пойдешь со мной?
Тот поднял руки.
— Нет, это твои бои, — и эльф легким шагом отправился прочь.
Бидайн смотрела ему вслед. Он был дерзок, и в этом был свой шарм, но эльфийка не была уверена, сколько времени сможет с этим справляться. Оставалось лишь надеяться, что он не допустит ошибки и не станет оспаривать ее права командовать. Ей не хотелось бы расставаться с ним, но это придется сделать, если потребуется.
Она медленно пошла по коридору до узкой лестницы, ведущей на следующий этаж. Легко и бесшумно взобралась по деревянным ступеням. Третьим этажом почти не пользовались, и некоторые комнаты Шанадин переоборудовал под склады. Бидайн лишь однажды была здесь, наверху. Общий план соответствовал плану нижнего этажа. Эльфийка осторожно скользила по коридору. Все двери были закрыты, нигде не горел свет. Здесь было тихо, пахло пылью и сушеными бобами. Но было здесь и кое-что еще. Едва уловимый аромат роз.
Эльфийка застыла перед пятой дверью с левой стороны коридора. Затаив дыхание, прислушалась. Нет ли нотки ванили в аромате розового масла? Сосредоточилась, закрыла глаза, чтобы визуальные впечатления не мешали определить проникавший в нос запах. Она запретила себе вслушиваться в негромкие ночные шорохи, собирала одни лишь ароматы. Равномерно, с той же интенсивностью, как она отгораживалась от других органов чувств, набирали силу запахи. Наряду с пылью и бобами она почувствовала запах горячего воска, которым когда-то давно обрабатывали половицы. Был здесь еще и аромат недавно потушенного фитиля свечи. И запах пота.
Словно ищейка, она обнюхивала дверной косяк. Там лежала ладонь. Теперь она обнаружила и аромат апельсина. Ее духи! Все органы чувств тут же забили тревогу. Здесь, в дверях, стояла Фарелла. Но у дочери Шанадина глаза были не голубые, а темно-зеленые, почти черные…
Бидайн толкнула дверь. В комнате было пусто. Эльфийка недоверчиво осмотрела темные углы. Ничего! Вышла на середину комнаты, пытаясь вспомнить, в каком примерно месте она видела глаз. Принюхалась, встала на четвереньки. Здесь запаха ее духов практически не было. Немного пахло потом и кухней. А еще — соком из выжатых яблок, который так любила пить Лидайн.
Эльфийка ощупывала руками пол. Он был в очень плохом состоянии: некоторые половицы совсем растрескались. Нашла крохотный обрывок ткани. Точно такой же, как ткань ее подвенечного платья. А затем увидела глазок, немного выделявшийся на половицах, потянула, почти без усилий вытащила заглушку и увидела постель, на которой мирно спал Шанадин.
Они обе были здесь. Фарелла стояла на страже у дверей, а голубоглазая Лидайн наблюдала за происходящим на брачном ложе своего отца. Поразительно, что ни одна из них не позвала слуг.
Бидайн поставила заглушку на место. Интересно, попытаются ли они шантажировать ее? Что они вообще замышляют? Они богаты, у них есть все. Бидайн даже представить себе не могла, что им может быть нужно.
Поднявшись с пола, эльфийка вышла из комнаты. Пусть только попробуют!
Провалы в памяти
Нодон проснулся с жуткой головной болью. Глаза опухли так, что он не мог даже приоткрыть их. На языке чувствовался какой-то желчный привкус Голова завалилась набок. Он сидел на стуле с высокой спинкой.
Эльф слышал чье-то тяжелое дыхание, но сил повернуть голову не было. Он заморгал. Перед ним стоял стол. На нем горели три сделанные из медового воска свечи, источая приятный золотистый свет. Еще на нем был черный лакированный ларчик. Увидев его, Нодон почувствовал себя неуютно, но понять, почему так произошло, не мог, испытывая лишь твердую уверенность в том, что внутри спрятана какая-то мрачная тайна.
Его плеча нежно коснулась чья-то рука. Вторая протянула ему серебряный кубок с водой.
— Пейте, мастер меча, — произнес шипящий голос. Женский голос. Нужно вспомнить… Эльф испытывал странное чувство, будто бы ему позарез нужно было знать, кто это говорит. Женщина стояла у него за спиной, не показывалась.
Откинувшись на спинку стула, он ненадолго прикрыл глаза. Открыв их снова, мужчина обнаружил, что свет в палатке изменился. Стало светлее, несмотря на то что кто-то потушил горевшие на столе свечи. Снаружи завывал ветер. У Нодона возникло ощущение, что за пологом палатки стоят воины и ждут.
— Вам уже лучше, мастер меча? — поинтересовался шипящий голос. Он обернулся и почувствовал колющую боль в районе лба. За спинкой стула стояла женщина огромного роста, в расшитой золотыми нитками зеленой блузе с излишне глубоким, как на вкус мастера меча, вырезом. На переносице у нее была странная татуировка — открытый глаз. А ее собственные глаза… Они были желтыми, словно летнее солнце, а зрачки у них были вертикальные.
— Наверное, вы не помните меня. Я Алоки, тайная служанка князя Солайна. Он уже представлял меня вам.
«Я должен знать ее, — подумал Нодон. — Такие желтые глаза не забудешь».
— Пейте! — Она снова протянула ему серебряный кубок.
Холодная вода была приятной на вкус, она уничтожила оставшийся во рту отвратительный привкус, пробудила волю к жизни. Пока он пил, странная женщина касалась его век кубиками льда и бормотала что-то неразборчивое.
По крайней мере, Нодон хотя бы вспомнил, что он находится в шатре полководца. У него позади был ужасный бой с крылатым львом. Но потом… Что случилось с его памятью?
— Ты должен возглавить отряд разведчиков, — заговорил шипящий голос. — Дети человеческие бегут. Звезда альвов, через которую они собирались отступить, запечатана.
Нодон поставил кубок на стол перед собой. Почему он ничего не помнит? Нет, напиваться он точно не напивался! Он вообще никогда не пьет! Так что же произошло?
— Тебе лучше?
— А мне было плохо? — недоверчиво переспросил он.
— Вы не помните? — Алоки обошла стул, и теперь он увидел ее во весь рост. Ее сильное, бледное змееподобное тело.
— Это все я виновата, — подавленным голосом призналась она. — Мой маленький любимец укусил вас Он вылез из корзины, мы заметили слишком поздно…
— Твой маленький любимец?
— Князь Солайн вызвал тебя для обсуждения ситуации в лагере. Он почувствовал себя плохо и лег. Ты сел сюда, на этот стул, слушал, что он говорит. И потом случилось это. Мой малыш незаметно взобрался по спинке стула, а когда вы наклонились к стоявшему перед вами на столе бокалу, он укусил вас, мастер меча. В шею… — И с этими словами она расстегнула свою свободную светло-зеленую блузу, и из-под левой груди показалась пятнистая черно-желтая голова змеи. — Болотная гадюка, такие водятся у меня на родине. Яд ее не очень силен, но судя по всему, она попала в сонную артерию.
Нодон испугано ощупал шею сзади и действительно нащупал болезненную припухлость.
— И каково действие яда?
— Все не так плохо, господин! — Она подняла руки, пытаясь успокоить его, и теперь ее блузка расстегнулась полностью.
Нодон отвернулся. Ему не нравилось, когда женщины выставляли себя напоказ подобным образом.
— Ее яд проник непосредственно в ваш мозг. Ваше тело уже не могло бороться с этим… Полагаю, вы не очень хорошо помните вчерашний вечер.
Теперь он поднял голову. В ее голосе слышались странные нотки, и улыбка была не очень естественной.
— Говори, Алоки.
— Он может вызвать помутнение сознания. Небольшие опухоли, тошноту. В принципе, ничего страшного. Все это проходит. Кроме провалов в памяти… Но речь может идти лишь о маленьком промежутке времени, ускользнувшем от ваших воспоминаний. Самое большее полдня, пожалуй…
Нодону показалось, что она чего-то не договаривает.
— А что с Солайном?
— У него был приступ слабости. Старая хворь. Груз ответственности оказался слишком велик для его здоровья. Ему нужно немного поспать. День, быть может, два. А затем он поправится.
Верховный главнокомандующий, который просто проспит два дня своего похода? Подобная некомпетентность потрясла Нодона! Нужно доложить небесным змеям о том, что здесь происходит.
— Я могу поговорить с ним? — Эльф поднялся со своего стула В теле чувствовалась слабость и небольшое головокружение. История, которую ему преподнесла змееподобная женщина дурно попахивала. Просто невероятно, чтобы его случайно укусила змея.
— Князю нездоровится! — Алоки преградила ему путь. — Вчера вечером он все с тобой обсудил и отдал тебе четкие приказы.
— Мне очень жаль, но я ничего не помню. Речь идет о походе, а не о подготовке придворного бала. Судя по всему, мне придется доставить ему неудобства и еще раз поговорить с ним.
— Пока строили мост через реку, он записал все свои соображения, — змееподобная женщина указала на стоявший в изножье кровати оббитый медью сундучок. — Я уверена, что он ничего не будет иметь против, если ты просмотришь его бумаги.
Дурные предчувствия, одолевавшие Нодона еще больше усилились. Почему она хочет любой ценой помешать ему поговорить с князем? Что с Солайном? Эльф опустился на колени у постели и открыл сундук. На самом верху он нашел несколько листков с заметками относительно самых разных типов войск, участвовавших в походе. Солайн хотел отослать в Альвенмарк почти всех воинов. Остаться и преследовать людей должен был лишь небольшой отряд. Нодону показалось, что он припоминает, как они говорили об этом.
Эльф просмотрел остальные бумаги, пролистал переплетенную кожаную тетрадь. Все записи были сделаны одним и тем же угловатым и резким почерком. Он подходил Солайну, но совершенно невозможно, чтобы это действительно писал князь. Прежде драконник ни разу не видел, чтобы тот что-то писал.
Нодон никак не мог отделаться от ощущения, что он оказался впутан в одну из тех интриг, которыми славятся князья Аркадии. Словно бы мимоходом, он коснулся ноги спящего князя. Солайн дернулся.
— Не беспокойся, он не мертв, — произнесла не сводившая с него взгляда Алоки и улыбнулась. — Все именно так, как я тебе и сказала.
Нодон не ответил. Свернув в трубочку списки войск, он закрыл сундук.
— Если здесь должен остаться только разведотряд, судя по всему, мне придется организовать отступление остальной армии, — холодно произнес он. — Записи мне понадобятся.
— Какое недоверие, — снова эта змеиная улыбочка.
Он поклонился несколько неловко, с трудом преодолев новый приступ головокружения. «В будущем надо будет постараться не входить в шатер Солайна», — подумал он, выходя наружу и чувствуя облегчение от обдувавшего кожу ледяного ветра.
Коротко кивнув обоим стражам у шатра, он направился к мосту через реку, сделанному из лодок. По пути туда в голову закрались и новые сомнения. Может быть, первоначально план таков и был — чтобы он взял на себя командование? Чтобы удержать его? Он никак не мог отделаться от ощущения, что у него были важные причины немедленно возвращаться в сад Ядэ.
О чести драконников
— Как так мы остаемся здесь? — Галар в недоумении уставился на Айлин. — Что это за идиотская дерьмовая эльфийская идея? Мы остаемся здесь! Мы? Из всех пришедших сюда детей альвов нас потрепали больше всего. Нас осталось даже меньше пятидесяти, вот сколько наших они положили. А этих празднично одетых воинов, которые ни разу за весь этот дерьмовый поход не обнажили меча, отводят назад, а мы остаемся морозить собственные зады и подставляться под мечи людей? Да это просто чья-то дурацкая шутка!
— Хорошо сказано, карлик! — согласился Гроц.
На миг Галар забеспокоился, что тролль сейчас по-приятельски хлопнет его по плечу, и возможно, случайно вывихнет его, но великан одумался.
— Я бы выразился немного грубее, но в принципе, я того же мнения, — заявил и Че, окидывая взглядом жалкие остатки отряда клана Ледяных бород.
Было видно, что одетый в красное эльф, стоявший рядом с Айлин, с трудом сдерживается. Прежде Галар видел его только издалека, когда тот сражался с крылатым львом в небе. Кажется, сейчас он вообще командует всеми. Или полководец решил использовать его для передачи дурных новостей.
— Все наши копьеметы уничтожены, — спокойно произнес Нир. — Как боевая единица мы просто ни на что не годимся.
— Придет подкрепление и новые копьеметы. Кузнец Гобхайн, который снаряжал вас в поход, уже получил заказ на новое оружие для вас, — алый эльф враждебно сверлил их взглядом воспаленных глаз. — Что же до остального, то приказы не обсуждаются. Вы просто должны выполнять их.
— А как же знаменитый эльфийский здравый смысл? — вдруг поинтересовался Че и вдруг показал на свои ступни. — Ты это видел? А маленькие ножки, которые идут в придачу? Я именно тот, кто нужен, чтобы бежать за войском отступающих людей? А по сравнению с карликом я еще довольно ловок.
Галар решил не обращать внимания на его слова.
— Мы обдумали эту проблему, — холодно ответил эльф. — Для вас заказали сани, запряженные оленями.
— Сани, запряженные оленями? — недоверчиво переспросил Гроц.
— Не для троллей, — теперь эльф окончательно разозлился. — Смиритесь! — И с этими словами он отвернулся и направился к великанам, сидевшим неподалеку на берегу затянутой туманом реки.
Айлин осталась с ними, спокойная, как обычно. Ее спокойствие Галару всегда казалось неуместным.
— Ты должна была бороться за нас, — заорал он на нее.
— Я сделаю это, как только мы снова сразимся с детьми человеческими.
— Тебе все кажется простым, да? Ты драконница. Здесь нет ничего опасного для тебя. Ни холод, ни, меньше всего, отчаявшиеся дети человеческие, которые бегут в страхе перед нами. Почему бы просто не дать им сбежать? Это бесславный бой.
— Ты прав, Галар. Нам предстоит бесславная битва, — она поклонилась им всем. — Прошу прощения у вас всех, что приходится вести вас в этот бой. Но если таково желание небесных змеев, придется выполнять его. Им известно больше нашего.
И с этими словами Айлин ушла, оставив их в недоумении. Ледяной ветер трепал ее тонкое белое платье. Казалось, холод не задевает ее, как и их упреки.
— Мы будем долго есть человечину, — задумчиво произнес Гроц.
Галар не понял мысли тролля. Казалось, великан не рад перспективе будущих обедов и ужинов.
— Дерьмо, а не эльфы! — выругался Че и сплюнул. — Если я скажу своим ребятам, что нам предстоит, они восстанут. А я-то после сражения в Вану думал, что она будет на нашей стороне.
— Драконница? — презрительно переспросил Галар. — Да она целиком и полностью предана небесным змеям. Ты же слышал. Она даже думать сама разучилась. Для нее это тоже бесславный бой, но все равно она будет выполнять приказы тиранов. И о чем это нам говорит? Драконники — не блестящие герои. Тот, кто не колеблясь совершает бесславные поступки, у того нет чести.
Дар богини
Бледная серебристая полоска зари на горизонте возвестила о зарождении нового дня. Испытывая бесконечное облегчение, Коля опустился на стопку ящиков. Он снова всю ночь простоял на страже у входа в их убежище, сделанное из покрытых парусиной десантных корзин. Они не пришли. Третью ночь подряд. Духи бури ушли, по какой бы то ни было причине. Друсниец не думал, что он и его жалкий отряд из команды поднебесного корабля обратили их в бегство. Почему они ушли, останется загадкой. Быть может, нашли где-то добычу попроще?
Набор подполз к нему.
— Все спокойно? — Под глазами у лоцмана были черные круги. Все спали плохо. Несмотря на то что духи ушли, забот было по-прежнему достаточно. Судя по всему,
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта в рассветных весенних лучах над Зеленым морем, сдался.
— Духи ушли, — усталым голосом произнес Коля, почесывая лоб. Все тело ужасно чесалось, хотя блох в одежде не нашел. А поселившаяся в обрубке руки жгучая боль не отступала. Протез, сделанный на заказ специально для него, начал натирать. Возможно, все дело в холоде? Замерзающая вода расширяется. Возможно, с телом происходит то же самое. Впрочем, остальные, похоже, так не мучились. По крайней мере, не чесались постоянно.
— Выйдем, нам нужно поговорить, — мрачным тоном произнес Набор. Лоцман не простил ему убитую его обезьянку, хотя все видели, что эта тварь была одержима духом бури.
— Я устал, — раздраженно ответил Коля. — Я всю ночь глаз не сомкнул.
— Я тоже, — ответил лоцман и протиснулся мимо стоявшей у входа жаровни за полог. — И для человека, пережившего бессонную ночь, ты выглядишь довольно хорошо. Как-то даже посвежел…
Коля проигнорировал фальшивый комплимент и недовольно последовал за лоцманом. Они сделали несколько шагов к краю огромного кратера. Друсниец заглянул в ущелье, дно которого терялось во тьме. Интересно, действительно ли там, внизу, спит Нангог? Он поспешно отступил на шаг. Почему-то всякий раз, когда он подходил к ущелью, у него возникало желание прыгнуть вниз. Это странное желание было хорошо знакомо членам команды поднебесных кораблей. Во время путешествий по небесам Нангога никогда такого поразительного желания не испытывал, но с этой пропастью все было иначе. Перед ней он испытывал страх.
Набор кивнул в сторону собирателя облаков, безжизненно висевшего на огромной колонне, стоявшей рядом с кратером.
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, был похож на куклу-бабочку. Несколькими оставшимися щупальцами он вцепился в верхний край монолита. Некоторые из них просто висели безжизненно, запыленные ледяными кристаллами. Теми, в которых еще была жизнь, он плотно обвивал свое изрядно сдувшееся тело.
— Каков твой план, Коля? Как ты собираешься вести нас домой? С тех пор как Барнаба погиб, команда видит в тебе вожака. Что ты можешь им предложить? Еще один день сбора кристаллов, которые мы никуда не повезем?
— Я мог бы, к примеру, отправить к Нангог одного старого ворчуна, — взревел Коля. — Тогда здесь, наверное, станет значительно спокойнее.
— Верно, спокойно, как на кладбище.
Набор упер руки в бока и вызывающе поглядел на него.
— Пока у нас есть силы, мы должны заниматься чем-то существенным.
— Что ты предлагаешь? Молиться? — Коля на протяжении последних дней ломал себе голову над тем, как убраться отсюда.
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, больше не поднимется в небо. Идти в Вану пешком — об этом не может быть и речи.
— Я предлагаю идти под парусом, — решительно произнес.
— Под парусом? Здесь? На таком расстоянии от всех морей?
— Это должно получиться. Идея пришла мне в голову вчера, когда я увидел, как ветер гонит по гладкому льду стоявший вертикально пустой бочонок.
— Хочу напомнить тебе, что корабль немного тяжелее бочонка, — усмехнулся Коля. — Ты спятил.
— Возможно, — не стал отпираться лоцман. — Но не лучше ли решиться на что-то безумное, нежели просто сидеть и ждать смерти?
Друсниец нерешительно кивнул.
— Лучше хоть крошечная надежда, чем совсем никакой. Ты получишь всех людей, которые тебе нужны.
Было видно, что Набор вздохнул с облегчением.
— То есть мы бросим кристаллы?
— Да, у нас их уже довольно. Теперь мы бросим все свои силы на постройку корабля, который понесет нас по льду, хоть я и не представляю себе, как будет выглядеть это странное судно, — Коля схватился за протез. В нем снова дала о себе знать колющая боль. Что, черт побери, это такое? — Собери людей и начинай, — сдавленным голосом произнес он. — Я присоединюсь к вам позже, Набор.
— Клянусь, это было лучшее решение за минувшие недели, друсниец, это я тебе обещаю!
Возвращаясь обратно к десантным корзинам, лоцман негромко напевал песню. Он не делал этого с тех самых пор, как они оказались в этой ледяной пустыне.
Коля опустился на ящик, наполовину занесенный снегом. Повсюду вокруг огромной скалы; лежали обломки поднебесного корабля. Путешествие обернулось полной катастрофой. Надо было послушать цапотца в алом плаще. Если бы он остался в Вану, чтобы собирать птичий помет, сейчас ему было бы гораздо лучше.
Сейчас, когда рядом не было никого, он позволил себе застонать. Боль в руке была хуже той боли, которую ему довелось пережить тогда, в джунглях, когда демоница отрубила ему конечность. Он расстегнул кожаные ремешки, поддерживавшие искусственную руку, и снял ее. Это принесло некоторое облегчение.
Сняв надетый на обрубок шерстяной носок, воин резко втянул носом воздух: красная паутинка шрамов изменилась! Теперь из обрубка торчал нарост шириной в два пальца. Он недоверчиво ощупал его: что-то твердое скрывалось под новой выросшей родовой плотью. Прикосновение было настолько болезненным, что на глаза выступили слезы. Ощущение было такое, словно бы под кожей было две новые кости. Толщиной примерно со свиное ребрышко.
Превозмогал боль, он снова ощупал нарост. При этом ему вспомнились слова Лоцмана. Странный комплимент, который тот произнес, когда они выходили из укрытия. Что сказал Набор? Что он выглядит посвежевшим? Коля ощупал лицо, постоянно чесавшееся на протяжении последних дней. Кажется ему или же кожа действительно стала более гладкой? А это что такое? Он провел ладонью по шрамам — тому, что осталось от его бровей. Щетина! Его золотисто-русые брови перестали существовать более десятилетия тому назад. На испещренном шрамами лице совершенно перестали расти волосы. Такова была цена за победы на аренах Лувии. Перед дракой кулачные бойцы обматывали руки полосками кожи, которые были усеяны железными кольцами и бляшками. На лице, там, где кожа на костях была тоньше всего, они оставляли ужасные шрамы. И желание продолжать побеждать постепенно превращало его в покрытое шрамами чудовище. Под конец с ним соглашались спать одни только шлюхи, которым он платил по-княжески — настолько страшно он выглядел.
Коля сунул руки под шерстяную шапку. Ощупал маленькие мясистые комочки, в которые превратились его изуродованные уши. Они тоже изменились на ощупь. Может быть, Нангог одаривает его за то, что он продолжает миссию и занял место Барнабы?
Друсниец поглядел на странный нарост, появившийся на руке. Может быть, она может помочь отрастить даже потерянные конечности? Кто, если не она, может совершить подобное чудо? В конце концов, она создала и всех тех кошмарных существ, наполовину людей, наполовину животных. Он ее избранник! У нее на него великие планы!
Воин осторожно натянул шерстяной носок обратно на культю. Пока что эту тайну нужно оставить при себе. Им еще предстоят тяжелые дни. Чудо поднимет мораль воинов, когда наступит час величайшего отчаяния. А он был близок, если вся надежда только на то, чтобы построить корабль, способный скользить по льду.
Всего лишь соломинка
Коля снова не мог уснуть. Бесконечный зуд сводил его с ума. Как и несколько ночей до того, он в конце концов сменил стража у входа, чтобы сторожить огонь в жаровне. Тот с радостью забрался под одеяло и мгновенно уснул.
Ветер выл в порванном такелаже поднебесного корабля. Ночь была ясной. Обе луны низко висели над ледяной равниной, и было светло почти как днем. Коля весь день помогал перетаскивать доски и инструменты для будущего парусника. Большую часть времени они потратили на бесплодные споры. Никто не представлял себе, как должен выглядеть ледяной парусник. Под конец он предложил сделать его в виде больших саней — платформу с полозьями. В санях он хоть немного, да разбирался. Он еще хорошо помнил, как приходилось ходить с другими мальчишками и мужчинами из деревни в лес рубить дрова, если зима затягивалась дольше обычного. Распиленные стволы они затем складывали на сани. Но сани с парусом… Коля не был уже так уверен в том, что план Набора действительно хорош.
Он раздраженно почесал обрубок, оставшийся от его левого уха. Чертов зуд! Не может быть, чтобы это было чудо великой богини. Почему она так мучает его? Его изуродованная рука уже причиняла меньше боли. Он буквально чувствовал, как кость двигалась через новое нарастающее мясо.
Что, если это чудо совсем иного происхождения? Еще раньше, днем, он вспоминал свой бой в пропасти, когда один из зеленых кристаллов вонзился ему в спину. Коля задрал шерстяной жилет и плотную шерстяную тунику и ощупал спину. В том месте не осталось даже корочки. Рана могла убить его, вместо этого она заросла за очень короткое время. Это тоже было чудо. И кристалл, который должен был остаться в его теле, бесследно исчез.
Друсниец наклонился и ощупал спину, как делал уже дюжины раз на протяжении последних дней. Это все пустое! Значит причина этих перемен именно лед? Барнаба никогда не говорил, зачем нужны эти кристаллы с другого конца света. Наверняка они обладали волшебной силой. Но какого рода?
Они собрали сотни зеленых кристаллов, сложили их во все возможные бочонки, ящички и кувшинчики. Все наполнили льдом, чтобы кристаллы не разбились при транспортировке. Если до транспортировки вообще дойдет дело. Сани с парусом… Коля сплюнул через пламя огня, прямо за полог палатки. Ничего подобного никогда прежде не бывало! А он родом из холодной страны. В отличие от остальных членов их пестрой команды, которые никогда не видели снега.
Полагаться на этих людей просто глупо.
Коля разбудил одного из членов команды, чтобы тот сменил его на посту, и, пригнувшись, вышел из низкого убежища, на улицу. Ветер гнал перед собою кристаллики льда, которые словно иглы кололи ему лицо. Ничто не указывало на то, что духи вернулись.
Лунный свет был настолько ярок, что ему не нужен был фонарь, чтобы найти с подветренной стороны десантных корзин то, что он искал. Лучше Набору и остальным не видеть, что он делает. Будучи членами экипажа поднебесного корабля, они вряд ли отнесутся к этому нормально. Он же был намерен уцепиться за соломинку, но, возможно, боги в конце концов все же будут на их стороне.
Он взял пять особенно крупных кристаллов льда мечты из их запасов, обмотал их тряпками и осторожно сложил в кожаную сумку, которую нес на плече. А затем направился к
Ветру, дующему от наливающегося дождем горизонта.
Собиратель облаков и обломки судна, свисавшего с него, превратились в одну причудливую и страшную ледяную скульптуру. В первые дни после кораблекрушения снег, собиравшийся на спине поднебесного гиганта, еще таял благодаря теплу его тела. Поэтому льдом покрылись только щупальца и канаты, свисавшие с надутого тела собирателя облаков. Разбитый корпус и корабельное древо тоже были укутаны ледяным панцирем. С обломков и с умирающего собирателя облаков свисало множество сосулек Ветер немного стих, когда Коля забрался на то, что остались от гордого корабля. Чтобы вскарабкаться наверх, он воспользовался топором с шипом, какими воевали степняки. В серебристом свете обеих лун разрушенный корабль напоминал стеклянный дворец.
Друсниец осторожно пробирался вперед, стараясь обходить проломленные палубы остова, висевшие как раз над самым кратером. Если поскользнуться здесь, он просто рухнет в бездонную пропасть, и последнее, что он увидит в своей жизни, будет живая богиня Нангог, дремлющая внутри этого мира.
Коля нашел обледеневшую веревочную лестницу, которая когда-то представляла собой часть вантов, осторожно поставил на нее ногу. Лед затрещал, но крепкие пеньковые веревки выдержали. Путь наверх обрамляли замерзшие канаты и отмершие щупальца. Над головой звенели сосульки. Воин чувствовал, как такелаж, из-за льда превратившийся в одну сплошную массу, начал раскачиваться под его движениями. И первые сосульки уже полетели вши.
Коля замер. Время есть. До рассвета еще много часов. Вынул из-за пояса нож, торчавший там рядом с шипастым топором. Примерно на расстоянии вытянутой руки он увидел белые присоски крупного щупальца. Интересно, откуда у Барнабы был этот кинжал? Никогда прежде Коле не доводилось видеть клинка, который с такой легкостью резал бы все, что угодно.
— Интересно, какие истории ты рассказал бы, если бы умел говорить? — негромко пробормотал он, а затем вонзил сталь глубоко в щупальце. Клинок со скрежетом вошел а замерзшую плоть. Сделав несколько решительных надрезов и сделав щель чуть шире, он убрал нож обратно в висевшие на поясе ножны, снах с руки варежку и протянул ее к зияющему в плоти отверстию. Его вальцы коснулись раны. Щупальце было насквозь промерзшим. В нем больше не было жизни. А воину нужно было что-то живое, чтобы посадить там кристалл льда мечты.
Тяжело вздохнув, он поглядел наверх. На канатах по-прежнему покачивались сосульки. Некоторые из них были длиною в руку. Если они оторвутся, то ударит его с силой метательного снаряда.
Взгляд вниз показал ему, что он уже поднялся над палубой на высоту десяти шагов. Насколько нужно подняться, пока не удастся найти щупальце, в котором есть жизнь? Стараясь не шевелиться, он стоял на веревочной лестнице и наблюдал за раскачивающимися снастями и сосульками, на которых ветер наигрывал ему похоронный марш. Холод пронизывал одежду, вгрызался в плоть, до самых костей. Он снова поднял голову, окинул взглядом комок канатов, сломанных мачт, щупалец и порванной парусины.
— Где же в тебе есть жизнь? — умоляющим тоном спросил он. — Я не хочу ранить тебя, я хочу тебя спасти. Дай мне знак,
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта!
Слева, примерно в трех шагах над ним висела сломанная мачта. Вокруг сверкающего ото льда куска дерева обвивалось два массивных щупальца. А со всей этой конструкции свисал похожий на бороду великана клочок порванного паруса.
«Там, — подумал Коля. — Если я не найду жизнь там, то придется взбираться на самый верх, к истощенному телу собирателя облаков».
Он поднялся еще немного выше, и на каждом шагу его сопровождал звон сосулек. Затем протянул руку, но, как ни старался, до конца мачты оставалось еще несколько дюймов. Лестница находилась слишком далеко. С негромким звоном от ледяной паутины, опутавшей мертвый корабль, отделились несколько сосулек. Пролетая, они задевали лед на канатах и разбивались о палубу под друснийцем. Коля прыгнул, на один ужасный миг завис в воздухе, а затем ударился об сломанный конец мачты, вцепившись одной рукой в клубок смерзшихся канатов. От толчка мачта начала раскачиваться, словно таран, призванный сокрушить ворота вражеского города. Коля обнял потрескавшееся дерево обеими руками и пытался ухватиться ногами. Над головой отрывалось все больше и больше сосулек. Некоторые падали ему на спину. Пока что ему везло, они были небольшими. Он повернулся н спрятался под мачтой. Переждал, пока не прекратится раскачивание. Через некоторое время стих и град из сосулек.
Воин осторожно перевернулся и снова оказался сверху мачты. Медленно, дюйм за дюймом, он пополз навстречу двум крупным щупальцам, обвившим мачту посредине. Они тоже были покрыты инеем и казались мертвыми, как и все, что ухитрилось запутаться в этой сети из льда и пеньковых веревок.
Коля снова вынул из-за пояса нож и порезал ближайшее щупальце. Наконец-то полилась кровь! Глубоко под коркой льда еще оставалась жизнь. Увеличив надрез, он достал из сумки несколько кристаллов, осторожно размотал тряпки. Лед мечты был толщиной с два его пальца и длиннее ладони. Лунный свет преломлялся в гранях зеленого кристалла. Оставалось надеяться, что он не ошибается! Поднес кристалл к губам, поцеловал его. А затем вонзил глубоко в зияющую рану.
Щупальце дернулось. Зазвенев, растрескалась ледяная корка, когда оно стало разматываться. Ничем не уравновешиваемая мачта перекосилась. Коля попытался ухватиться за канат, но пальцы его соскользнули и гигант рухнул в переплетения замерзшего такелажа, отчаянно пытаясь хоть за что-нибудь ухватиться. Соскальзывая все ниже, он провалился вниз, канаты затормозили падение, снова не сумел зацепиться и упал еще ниже.
А вокруг него раненое щупальце колотило по такелажу, разрывая толстые канаты, словно нитки, вызывая новый град сосулек. Коля закрыл искалеченной рукой глаза, когда в него угодила дюжина сосулек. Затем ударился спиной о стоявшую под углом главную палубу. Вскрикнув от боли, он поскользнулся и поехал по палубе навстречу пропасти. В отчаянии выхватил торчавшую за поясом секиру с шипом, чтобы вонзить острие. Коля размахнулся, но удар его пришелся в воздух. Скольжение закончилось слишком быстро, не успев затормозить, воин вылетел за край сломанной палубы прямо в пустоту.
Лишь тень
Коля выпустил секиру с шипом, от которой не было никакого толку. И надежды отвертеться от смерти тоже не было. Сколько же боев он пережил. Ему повезло в жизни больше, чем дозволено богами обычному человеку. И вот теперь его счастье израсходовалось. Раскинув руки, он рассмеялся. Интересно, не врежется ли он прямо в грудь Нангог? В принципе, неплохой конец — разбиться о титьку размером с гору. Хотя он предпочел бы погибнуть в постели Шелковой. Но та теперь наверняка спит с Тарконом, в…
Резкий рывок оборвал падение, все тело пронзила жгучая боль. Ему показалось, что правую ногу вообще оторвало. А затем он снова полетел, только на этот раз наверх, к краю кратера.
Отчаянно размахивая руками, он ухитрился поглядеть вверх Его лодыжку обхватило тонкое щупальце.
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, был жив! И собиратель облаков осознает происходящее. Он поднял Колю из пропасти и мягко уложил в сугроб рядом с краем кратера. Друсниец чувствовал мысли собирателя облаков. Это не было похоже на голос внутри, просто осознание.
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, понял, что Коля не хотел нарочно поранить его, а просто стремился помочь, и был за это благодарен. По крайней мере, так показалось Коле. Без слов все было довольно расплывчатым.
—
Я тоже могу говорить с тобой, хотя твой язык недостаточно глубок, чтобы по-настоящему выразить то, что я думаю и чувствую.
— Э-э, что? — Коля потер ноющую ногу. Вот эти разговоры для него слишком возвышенны.
. —
Представь себе, что мы оба сидим в пещере и ты смотришь на гладкую стену перед собой. Я сижу за твоей спиной. А за мной горит костер. Пламя отбрасывает обе наши тени на стену пещеры. Я тебе незнаком. Я вошел в пещеру после тебя, и некое заклинание мешает тебе обернуться. Все, что ты знаешь обо мне, — это лишь тень. Так же и твой язык для меня. От того, что я хочу сказать, остается лишь тень, когда я облекаю это в понятные тебе слова. А разделенные чувства гораздо естественнее.
— Лучше так, — решил Коля. — Чувства не настолько осязаемы, как слова, — он почувствовал, что его ответ расстроил
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта. — Мы умрем?
—
Да, такова наша судьба. Именно смерть придает такую ценность нашей жизни. Однако я не знаю, умрем ли мы здесь. Смерть очень близко. Равно как и Великая богиня. Но я не чувствую ее. Она не в моих мыслях. Мне кажется, что она не участвует в нашей судьбе. Возможно, она даже не знает, что мы здесь и крадем ее замерзшие мечты.
— Но сможем ли мы убраться отсюда?
—
Не знаю. Мне не дано видеть будущее.
Коля поглядел на огромное истерзанное тело собирателя облаков, висевшее на скале. Тяжело было представить себе, что настолько массивное существо может быть так же беспомощно, как и он сам.
— Что делает с нами лед мечты? — наконец спросил друсниец после долгого молчания.
—
Думаю, он исполняет самые сокровенные наши желания. Я чувствую, что начал меняться. Чувство не из приятных. Но оно знакомо тебе.
— Но это же хорошо. Я буду рад, если у меня действительно вырастет новая рука.
—
Я не так уверен, что это хорошо.
— Тебе легко говорить, — в ярости прошипел Коля. — У тебя сотни рук. Ты не представляешь себе, каково это — когда их у тебя всего две, а одну укоротили.
—
Тут ты действительно прав. Но подумай, Коля, каковы наши самые сокровенные желания. Разве не те, что рождены потому, что мы точно знаем, что они не исполнятся никогда? Не повредит ли в конечном итоге всем, если эти желания исполнятся?
— Это для меня слишком сложно, — постепенно Коля начинал жалеть, что собиратель облаков разговорился. С этой всей чепухой, что он несет, каши не сваришь. И это вселяло в него неуверенность. Такое огромное существо, у которого будто бы не один мозг, целых семь, не может быть глупым. Что, в свою очередь, означало, что сам Коля слишком глуп, чтобы понять. И эта мысль ему совершенно не понравилась! — Какой вред от того, что у меня не будет шрамов и у меня вырастет новая рука?
—
Ты опасный воин с одной рукой? С двумя руками тебе будет еще легче убивать других.
Коля фыркнул. Отвечать по-настоящему на эти бредни не хотелось.
—
Верно. Это очень поверхностная мысль. Ты хочешь снова стать молодым. Тем мужчиной, у которого подкашивались ноги, когда много лет назад он впервые вышел на арену.
— Ничего у меня не подкашивалось!
—
Коля, я же читаю твои мысли. Я вижу все твои воспоминания. Ты был красивым мужчиной. Легко кружил головы женщинам, и от души пользовался этим даром, не задумываясь о том, чтобы по-настоящему подарить кому-то из них свое сердце.
— Зачем я должен был привязываться к одной, если мог получить всех? Эго же глупо.
—
Да, а ты не глуп. Несмотря на то что ты был очень молод, тебе быстро удалось осознать, что большинство женщин интересует лишь одна ночь с блестящим героем арены. Они хотели почувствовать твою силу и твою страсть. Им быловсе равно, кто ты на самом деле. Ты оставил сердце себе, потому что ни одна из них его не заслуживала.
— Сентиментальные бредни, — фыркнул Коля. Все эти разговоры были ему неприятны. Он был твердо уверен в том, что умеет хорошо скрывать свои чувства. Да и чувств тех, к счастью, было немного. От переживаний одна только головная боль, и сон пропадает. А тут приходит надутая небесная сосиска с щупальцами и рассказывает ему, кто он такой. Оно ему надо?
—
Судя по тому, какой ты сейчас, между твоим внутренним миром и внешностью никакого несоответствия нет.
Коля сглотнул. Это было понятно и недвусмысленно.
— То есть ты считаешь, что я монстр, и соответственно выгляжу. Все так и есть… Маленькие дети пугаются моего вида. Да и большинство взрослых тоже.
—
Твое тело и душа покрыты шрамами. Мужчина, которым ты был когда-то, красивый и сильный юноша, у которого подкашивались ноги, когда он выходил на арену, давно уже перестал существовать.
— Еще бы! — возмутился он. — Ты хоть представляешь себе, каково это, когда тебя бьют по морде кожаными ремнями с железными заклепками, а публика вопит от восторга, когда ты кричишь от боли и харкаешь кровью…
—
Нет, — в голосе, звучавшем в мыслях Коли, не было пренебрежения, он был совершенно искренним и полным сочувствия. —
Ты можешь нравиться или не нравиться, но в своем роде ты искренен. Никого не обманываешь. Живешь в мире насилия и справляешься с этим наилучшим образом, потому что не боишься добиваться своих целей силой. Ты не испытываешь угрызений совести, но ты не жесток. Ты не испытываешь удовольствия от того, что применяешь силу. Ты никого не мучаешь, чтобы насладиться ощущением власти над ним. Впрочем, ты готов предавать своих лучших друзей, вроде того же Володи, если тебе это кажется выгодным. Если ты снова станешь красивым юношей, люди, которые не знают тебя, будут относиться к тебе с доверием и с приязнью, вместо того чтобы быть настороже с первого же мгновения. Они ведь не догадываются, что у тебя вся душа в шрамах. Не пойми меня превратно, Коля. Я тебя не осуждаю. Мне не пристало это. И я даже знаю, что тебе было неприятно отдавать Володи цапотцам. Ты просто поставил нужды Оловянных выше нужд своего друга. В принципе, это благородный мотив.
— Я ведь могу измениться, — упрямо заявил друсниец. Никто и никогда не говорил с ним настолько откровенно и не видел его насквозь. Даже Володи. — Если я снова стану красивым молодым мужчиной, возможно, я снова стану таким же приветливым, как был когда-то. Это ведь может оказать на меня положительное влияние — если не все встречающиеся мне люди будут кривиться от страха и отвращения.
—
Ты изменишься, это наверняка. Мы все меняемся. Каждый день. Есть лишь небольшое заблуждение. Возврата к прошлому нет. Дереву не стать снова ростком, как бы ему того ни хотелось. Волк, попробовавший крови, никогда не станет игривым щенком, пьющим молоко матери. Прислушайся к себе. Ты знаешь, что все так и есть. Милого парня из тебя выбили на тех же аренах. Его просто больше нет. То, что осталось, это мужчина, способный вставать снова и снова, сколько бы ударов ни получил. Лишь на последнем вздохе ты сможешь признать свое поражение.
— Я хоть не плаксивая размазня, — Коля почувствовал, как развеселили его слова собирателя облаков.
— Размазня… Иногда ваш язык все же поражает, — внезапно собиратель облаков словно бы встревожился. Некоторые щупальца, державшиеся сверху за остов судна, дернулись, вызвав новый град сосулек. — Он действует, лед мечты-то. Я чувствую это. Удиви меня, Коля. Покажи мне, что люди могут то, на что не способны мы — изменить свой характер! Пусть шрамы на твоей душе заживут тоже.
Коля считал весьма маловероятным, что он превратится в милого парня, если станет выглядеть, как раньше.
— А о чем мечтаешь ты?
— О том, о чем мечтают все собиратели облаков. О полете.
— Но ведь ты и так умеешь летать…
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, отпустил щупальце, которое все это время держало лодыжку Коли, и притянул его к себе. Связь между ними оборвалась. Последнее, что с болезненной интенсивностью почувствовал Коля, был страх собирателя облаков. Страх перед полетом!
Он поглядел на огромное, истерзанное существо. Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, видел его насквозь, но вот для него самого собиратель облаков так и остался загадкой.
Алая мечта
— А ты, наверное, никогда не сдаешься? — Страж, стоявший у дверей пещерного дворца Амаласвинты, широко расставил ноги и преградил ему путь. — Может быть, ты теперь и хранитель Золотой Секиры, и новый любимчик Эйкина, Старца в Глубине, но в любимчиках моей госпожи ты не ходишь, — и воин нагло улыбнулся ему. — Что ж, нельзя получить все и сразу.
— Мог ли я хотя бы передать этот подарок? — Хорнбори поднял украшенный филигранными латунными бляшками ларец из мореного дерева, внутри которого лежало то, что должно было, как он надеялся, растопить сердце Амаласвинты. Не стоит ей так заноситься. В конце концов, Галару, Гламиру и Ниру удалось бежать благодаря предательству Байлина, то есть он их так и не обезглавил. Кроме того, он ведь ясно сказал очаровательной карлице, что ему это решение далось нелегко.
— Что в нем? — с любопытством поинтересовался стражник.
— Вряд ли тебя это касается…
— Разочарованные любовники творят иногда странные вещи.
Дерзкая усмешка стража ужасно разозлила Хорнбори. Как только он снова вернет себе расположение Амаласвинты, он позаботится о том, чтобы она уволила этого негодяя. Или лучше… Благодаря своей новой должности, он может отправить его к воинам, которые должны идти сражаться в Нангог во имя альвов и небесных змеев.
— В этом ларце может быть ядовитая змея, — с нарочитой серьезностью упирался стражник.
— Или скорпион. Или гурусийский карликовый волк, вой которого превратит в камень любого. Подержи ларец, а я закрою уши, — и с этими словами он вложил ларчик в руки стражнику.
Улыбку стражника словно рукой сняло.
— Гурусийский карликовый волк? Никогда не слышал…
— Ну, тогда можешь не переживать. — Хорнбори наполовину заткнул пальцем уши. — Тогда выполняй свой долг и открывай ларец.
— Ты шутишь…
— Я — хранитель Золотой Секиры, один из высочайших сановников Железных чертогов. Неужели такие люди способны шутить? — с важным видом поинтересовался Хорнбори.
На лбу у стражника выступили капельки пота. Он осторожно поставил ларец на пол перед собой. А затем обнажил кинжал.
— Ты собираешься заколоть мой подарок?
— Вот засранец, — проворчал стражник, открыл латунный замочек и осторожно просунул лезвие кинжала в образовавшуюся щель. Замер на несколько ударов сердца, а затем поднял крышку. — Янтарин? — В голосе его слышалось не столько удивление, сколько облегчение.
— Не просто какой-то янтарин, — Хорнбори засунул ладони под мышки. Он потратил на этот прозрачный, светящийся изнутри камень целое состояние. Обычно они светились теплым янтарным светом, но этот сиял матово-красным, что встречалось очень редко. Он смог позволить себе подобный подарок только потому, что за последние две недели благодаря новому посту ему удалось протолкнуть в совете Железных чертогов закон, который позволял ему, последнему выжившему карлику из Глубокого города, получить ценности уничтоженных кланов. Теперь ему принадлежали четыре небольших дворца с персоналом и несколько туго набитых складов. Его новый пост теперь подкреплялся реальной властью. И это было только начало.
— Думаю, Амаласвинта немного рассердится, если узнает, что этот подарок так и не попал к ней. Он равен по стоимости примерно трем хорошо оснащенным угрям, — Хорнбори встал на колени и захлопнул крышку небольшого ларца. — В общем, я пошел.
— Да ладно! — прошипел стражник. — Ламга! — позвал он кого-то из туннеля. — Иди сюда!
Прошло некоторое время, прежде чем показалась служанка во всех отношениях представлявшая собой полную противоположность Амаласвинте. Ее сбившиеся в космы светло-русые волосы обрамляли неухоженное грубое лицо с обвисшими щеками, а платье, судя по виду, было скроено из мешковины.
Привратник вложил ей в руки ларчик.
— Отнеси это госпоже и скажи ей, что он от почтенного советника Хорнбори, хранителя Золотой Секиры.
Служанка бросила на Хорнбори быстрый взгляд мутных синих глаз, затем взяла подарок и исчезла в туннеле.
— Есть новости о великом войске? — Теперь стражник разговаривал гораздо более приветливым тоном.
— Одни слухи, — ответил ему Хорнбори. — Говорят, будто князья Аркадии выставили войско из тысячи серповых колесниц.
— А что, в Аркадии есть такое количество эльфов?
Хорнбори покачал головой.
— Не думаю, эльфы наверняка решат спрятаться и отсидеться где-нибудь. А сражаться предоставят карликам. Они только и умеют, что красиво одеваться да болтать. Если же приходится туго, тут нужны ребята вроде нас.
Стражник одобрительно замычал.
— Точно. Без драконов эльфы вообще ни на что не годятся.
Они поболтали еще какое-то время о преимуществах секир и арбалетов перед мечами и длинными луками, пока не вернулась Ламга.
— Госпожа желает принять вас, — она смущенно закашлялась. — В своей спальне. Прошу, следуйте за мной.
Хорнбори едва не подскочил от радости. Благосклонность Амаласвинты — именно этого ему и не хватало. Альвы любят его! Он всегда знал, что предназначен для большего. Сколько всего довелось пережить с момента гибели Глубокого города. Судьба забросила его в помойную яму, но в конце концов его звезда снова начала свое восхождение по небосклону.
Он быстрым шагом последовал за Ламгой в длинный туннель, ведущий к сети пещер, разветвляющейся далеко за пределы горы дворца. У Амаласвинты поистине есть вкус к жизни! Он побывал уже в двух разных спальнях и в роскошной ванной. Нужно ему тоже завести себе больше одной спальни. Он только начал обустраиваться в самом большом из бесхозных дворцов, которые теперь принадлежали ему. Может быть, Амаласвинта ему поможет?
Ламга остановилась у входа, завешенного тяжелым занавесом из темно-красного бархата.
— Сюда, господин, — она пригласила его войти, но сама через порог даже не переступила.
«Вот чопорная дура», — подумал Хорнбори, отодвинул в сторону тяжелый полог, и его со всех сторон окружил аромат сандалового дерева. Этот покой был ему незнаком. Все стены были задрапированы красным бархатом. Большую часть пещеры занимала массивная кровать на четырех причудливых столбиках. Подушки и одеяла тоже были из красного бархата. В животе у Хорнбори возникло приятное, теплое чувство.
Амаласвинта сидела перед высоким зеркалом из полированного серебра и расчесывала волосы. Она сидела, повернувшись к нему спиной, но в зеркало могла видеть дверь.
— Исключительный подарок.
Как же сильно он любит ее хриплый, чувственный голос.
— Как я мог принести в качестве утреннего дара нечто меньшее, чем самое изысканное, для самой изысканной дамы?
Та негромко рассмеялась.
— Признаюсь, мне недоставало твоей льстивости. Ни один другой карлик не умеет так красиво говорить, как ты, — она провела костяным гребнем по своим длинным черным волосам. Стул, на котором она сидела, казалось, тоже был сделан из покрытых глиной костей. Карлица небрежно перебросила ногу через подлокотник, и ее длинное черное платье распахнулось.
— Иди же сюда, — она наконец-то обернулась к нему и поглядела не только через зеркало. Возвращение в Железные чертоги пошло ей на пользу. Лицо ее снова стало полнее, из-под глаз исчезли черные круги.
— Не решаешься? — Она игриво поманила его. — Новая должность сделала тебя робким? В прошлый раз ты буквально набросился на меня, — она протянула в его сторону левую ногу.
Хорнбори бросило в жар под камзолом. Он сделал несколько шагов вперед и опустился на колено, с жадностью запустив руку ей под платье, провел ладонью по бедру, пока не нашел край шерстяного чулка. Осторожно стянул его, одновременно лаская внутреннюю сторону ее бедра.
Амаласвинта убрала ногу с подлокотника, и ее платье соскользнуло ему на голову. Став пленником теплой темноты, он начал целовать ее нежную кожу, наслаждаясь запахом, исходящим от ее лона. Некоторое время он плавал на волнах ее очарования, пока Амаласвинта не подняла платье снова.
— Пойдем в постель, — произнесла она своим неповторимым непристойным голосом, по которому он буквально сходил с ума. Она расстегнула на нем камзол, стянула его, отшвырнула в сторону, а он тем временем сражался с маленькими пуговичками на ее платье. Наконец-то удалось обнажить ее грудь. Он повалил Амаласвинту на постель и снова стал покрывать поцелуями, пока она умело расстегивала пояс его штанов.
Как же сильно он тосковал по ней! По ее теплому телу, ее страсти, ее… Кто-то бесшумно отодвинул занавеску у входа, послышался страшный яростный вопль, отражаясь от покрытых бархатной драпировкой стен.
Оглушенный страстью, Хорнбори медленно обернулся и тут же словно протрезвел. У входа стоял Эйкин, Старец в Глубине, князь Железных чертогов. Лицо его покраснело от гнева, в руках он сжимал секиру, но один из стоявших за его спиной воинов уже хватал его за руки.
— Ах ты, гадюка, — закричал князь карликов.
Хорнбори поднял руки, пытаясь успокоить вошедшего. Он чуть было не сказал: «Это не то, что ты думаешь», но затем осознал, что вряд ли эту ситуацию можно истолковать как-то иначе.
— Я был не в себе, — пробормотал он вместо этого. — Я не мог устоять перед ней, она…
— Он набросился на меня, мой князь! — решительно перебила его Амаласвинта. — Хорошо, что вы пришли, мой князь!
— Но… — начал Хорнбори.
— Молчи, — гневно оборвал его оправдания князь, и с губ его сорвались мелкие капельки слюны. — Вперед, ребята! Схватить предателя! Ах ты, мешок с дерьмом! Я принял тебя, как родного сына, а ты подставил меня, жалкий ты сукин сын. Уберите его с глаз моих долой, заприте где-нибудь! И поклянитесь честью, что никто не узнает о том, что вы здесь видели.
Стражники вытащили Хорнбори из постели.
— Я все могу объяснить! Все не так, как ты думаешь! — Эта чепуха все же сорвалась с его губ. Эйкин подошел к нему и нанес удар кулаком в живот.
— Я слишком долго слушал твою болтовню! — Он обернулся к стражникам, державшим Хорнбори. — Вы не станете ни бить его, ни отрезать его чертов хрен, которым он так любит размахивать там, где надо и не надо. Просто заприте его. В должное время я сам вынесу приговор этому засранцу, — и словно чтобы придать своим словам больший вес, он снова ударил Хорнбори в живот. Для своего возраста он был поразительно силен.
— Я… — Хорнбори вытащили из комнаты. Сопротивляться стражникам он перестал. Ему было дурно, и карлик опасался, что его вот-вот стошнит.
О бремени княжеского достоинства
Амаласвинта убрала со своей груди волосатую руку Старца в Глубине. Правитель Железных чертогов лежал рядом с ней и храпел, широко открыв рот. Его седая борода была вся в пятнах от табака, желтые зубы торчали изо рта. Даже сейчас, на расстоянии вытянутой руки, она чувствовала запах рыбы, поднимавшийся у него изнутри. При мысли о страстных поцелуях, которыми они обменивались, карлицу затошнило.
После ее возвращения он приходил к ней регулярно, и она притворялась, что он по-прежнему силен и страстен. Нет, он действительно был крепким и выносливым мужчиной, вот если бы он только мылся почаще и не жрал селедку всякий раз перед любовной игрой. Может быть, он думает, что от рыбы у него будет лучше стоять?
Широкую грудь мужчины украшали шрамы. С Хорнбори все было иначе. Он всегда приходил чисто вымытым, втирал в бороду и волосы ароматные масла. Изо рта у него никогда не воняло. Он был страстен и нежен одновременно, никогда не набрасывался на нее, чтобы овладеть побыстрее, ему нравилось изучать ее тело и пытаться понять, как ей будет приятнее всего. Он был тщеславен. Иногда болтал слишком много, но это даже развлекало. Ее потрясло, как он принес в жертву своих товарищей, чтобы достичь определенного положения в этом городе, и она долго размышляла над этим. Лучше бы она этого не делала. В конце концов, карлица пришла к выводу, что, возможно, на его месте поступила бы точно так же.
Эйкин перестал храпеть, зачмокал губами и снова положил руку ей на грудь. Хорнбори буквально уничтожал князя. Благодаря своему шарму и историям об убийстве драконов он за несколько дней подчинил себе весь совет Старца.
Титул хранителя Золотой Секиры Эйкин выдумал специально для Хорнбори. Пустой звук, ничего подобного никогда прежде не существовало. Но Хорнбори сумел им воспользоваться, и на это ушло у него менее двух недель. Он был талантлив. Слишком талантлив. И точно так же рассуждал и Эйкин. Быстро возрастающая популярность Хорнбори тревожила его. И то, как легко ему удалось завладеть имуществом уничтоженных кланов Глубокого города. И то, как его приняли в круг власть имущих.
Во время последней встречи Эйкин пожаловался ей, что опасается того, что Хорнбори может посягнуть собственно на титул Старца в Глубине.
Князь захрапел особенно громко, а затем затих. Затем вдруг сел и уставился на нее. Подмигнул карлице, захихикал совершенно по-старчески.
— Это мы отлично провернули.
Амаласвинта не поняла, имел ли он в виду их любовные утехи или то, что произошло до того, и предпочла отнести сказанное на счет Хорнбори.
— Что ты собираешься с ним делать?
— Отправлю куда подальше, — улыбнулся себе под нос Эйкин. — Этот ублюдок за очень короткое время добился того, что я уже не могу поступить с ним так, как бы мне того хотелось. Моя власть шатается. То, что сбежал Байлин… И эти трое, которым вообще не место под солнцем… Думаешь, мне было приятно выносить смертный приговор? Таковы обязанности, которые неизбежно принимаешь на себя, когда становишься щитом своего народа. Я защищаю его ото зла. А зло — это Галар и Гламир! Не знаю, была ли ты посвящена в их планы, но Железные чертоги точно так же погибли бы в драконьем пламени, как и Глубокий город — если бы я не остановил их. Я обязан заботиться о своем народе, хоть мой народ и не понимает, что я делаю. Более того, меня ненавидят за то, как я обхожусь с героями.
— Ничего не понимаю, о чем ты говоришь.
Старый князь пристально поглядел на нее.
— Бывало, ты врала и получше. Готов спорить, что ты спала с ними со всеми. Даже с Галаром — пусть и из любопытства.
— Как ты можешь так думать? — возмутилась женщина.
— Ты же спишь со старым вонючкой. Целуешь меня, хоть я и воняю словно целый бочонок протухшей сельди. Думаешь, я совсем глупец? Ты могла бы спать с любым карликом. Так почему со мной? Уж точно не потому, что я так неповторим в постели. В этом случае ты оставила бы здесь Хорнбори, вместо того чтобы присылать ко мне свою служанку Ламгу. Не пойми меня превратно, я ценю это. Я был очень рад, когда ты предложила мне именно таким образом поставить шею Хорнбори под топор. К сожалению, я не могу отрубить ему голову, но все в городе поймут меня, если я изгоню его.
— Ты ведь велел своим ребятам молчать, — Амаласвинта встала с постели и направилась к столику, на котором полыхал алый янтарин. Рядом с ним стоял графин со сладким красным вином. Она даже не стала наполнять бокал, выпила прямо из хрустального графина.
— Стражники и прачки — воскликнул Эйкин. — Доверь им тайну, и через два дня об этом будет знать вся гора. И так оно и должно быть. Никто не удивится, если я окажу Хорнбори честь и позволю ему присоединиться к войску альвов. Я подчеркну, что он величайший герой.
— Драконоборец?
Эйкин рассмеялся.
— Нет, выдающийся воин, который заслужил право командовать лучшими войсками. Я ведь не хочу его гибели.
— А если он вернется еще большим героем? Не станет ли он еще опаснее?
Свесив ноги с постели, Эйкин поднялся, подошел к ней, взял из ее рук графин и сделал большой глоток.
— Героем? Я думаю, он герой только на словах. Ты знаешь, что делают настоящие воины с тем, кто вдруг начинает ими командовать? Они делают так, что с ним приключается беда в первом же сражении. Такого командующего воинам стоит бояться больше, чем любого врага.
На миг Амаласвинте стало жаль Хорнбори. Совсем чуть-чуть. Просто один город слишком мал для двух амбициозных карликов. Но он был хорошим любовником. И женщина собиралась молиться альвам, чтобы они даровали ему быструю смерть.
Белая смерть
«Мы шли три или четыре дня, когда началось великое умирание. Брели по ужасной пустыне, где не росло ни деревца, ни куста, а были лишь скалы и лед. Жечь ночью костры стало не из чего. Все больше и больше товарищей просто садились у края дороги и ждали прихода смерти. Однако зачастую жизнь их обрывал не мороз. Те, у кого еще были силы и воля к жизни, обирали их еще при жизни. Крали их еду и одежду, одеяла и плащи, шкуры, которыми они обматывали себе ноги, и шапки, защищавшие их от ледяного ветра. И так, голые, они оказывались брошены на произвол судьбы.
Поначалу грабили только по ночам. Но через несколько дней умирающих стали обкрадывать даже среди бела дня, у всех на глазах. И почти всем было все равно. Почти никто не старался помочь, и тем больше бросались в глаза исключения. Случаи, во время которых проявлялись самоотверженность и героизм. Так, как у людей с Плавучих островов. Холод мучил их сильнее, чем остальных, поскольку на родине у них совсем не было зимы.
Я собственными глазами видел, как собирались воины вокруг бессмертного Кеану всякий раз во время остановок для отдыха и ночевок. Они становились плечом к плечу, образуя большой круг, заключали в центре его бессмертного, согревая друг друга и защищая от северного ветра, приносившего злых духов.
Ибо наихудшим злом были они! Во всякий час, во всякий день они не давали покоя. Их прикосновения приносили смерть. И если им удавалось убить достаточное количество наших, духи становились существами из плоти и крови.
Облаченные в плоть, они становились уязвимы. И я увидел, как бессмертный Ансур, любимец Живого света и правитель моей родины, подошел с мечом к одному из этих чудовищ и убил его.
Никогда не забыть мне этого героизма, благодари которому даже сердца отчаявшихся забились с новой силой.
Но величайшая слава досталась не воинам и даже не мужчинам, а женщине, которую все называли Утешительницей. Она всегда шла с последними из колонны, там, где было опаснее всего. Она заботилась о раненых, больных и уставших. Невзирая на статус и народность. Все, с кем я говорил, слышали о ней. Ее слава затмила славу всех бессмертных. Она стала для нас святой.
После возвращения я искал ее. Остальные тоже хотели разыскать ее и поблагодарить. Но та, которая сумела спасти столько жизней, наверное, в конце концов, не смогла помочь самой себе. Ее след исчез в последний день отступления. Осталось лишь имя — Утешительница. И я знаю, что до сих пор мужчины на всех континентах вплетают ее имя в молитву, когда приходит время отправляться ко сну и когда во тьме снова оживают ужасы прошлого (…)»
Цитируется по: «Книга ужасов»,
составитель: разные авторы, собрание отчетов выживших воинов льда.
Записана после отступления людей из Вану,
хранится в библиотеке Искендрии,
в зале Затонувших королевств,
шкаф X, полка III, сундук IV, дощечки IX–XII.
Примечание: обнаружено в руинах дворцового архива Акшу.
Утешительница
Краем глаза Шайя видела обе боевые колесницы демонов. Они преследовали отставших уже полдня. Время от времени они подходили ближе, выпускали две-три стрелы и снова отступали. Каждый их выстрел попадал в цель. Их меткость пугала так же сильно, как и тот факт, что ни их лошадям, ни экипажам колесниц холод не причинял абсолютно никакого вреда.
Шайя склонилась над воином с Плавучих островов. Он был высоким и статным мужчиной, который наверняка прожил бы долгую жизнь, если бы не пошел за своим бессмертным в эту ледяную пустыню. Ноги и ступни у него были обмотаны тряпками из порванных одеял, а другое одеяло, в середине которого он вырезал дырку, он натянул себе на голову и подпоясал веревкой на уровне бедер. Под ним у него была лишь тонкая туника: слишком мало, чтобы противостоять настолько сильному холоду.
Дыхание с хрипом вырывалось из легких. У него было воспаление легких и высокая температура. Если бы ему удалось попасть в защищенный лагерь, Шайя наверняка сумела бы спасти его. Но здесь, на морозе… Даже его собственные товарищи просто шли мимо. Они были слишком слабы, чтобы нести его, и поэтому оставили здесь.
Она нежно провела рукой по покрытому татуировкой лицу. Она изображала рыбу с широко распахнутой пастью. По бокам, на висках, были наколоты глаза. Страшная картинка. Но в этом человеке больше ничего страшного не было. Он не был слабаком, но он тоже умрет. Вот только его смерть будет, как и жизнь, долгой битвой. И женщина может сделать, чтобы воин ушел легко.
— Хочешь поспать?
Его покрасневшие воспаленные глаза остановились на ней. На лице не дрогнул ни один мускул. Но во взгляде его читалось согласие.
Она развернула платок, в котором были спрятаны золотые иглы, ее драгоценность. Благодаря Шену И Мяо Шоу она знала, какой силой обладают правильно установленные иглы. Шайя нащупала точку, находившуюся на три пальца ниже его правого уха. Ставить иголки было легко — воин был побрит налысо.
Женщина принялась негромко напевать колыбельную, которую ей пели в детстве. Не прошло и тридцати ударов сердца, как веки воина закрылись. Он дышал глубоко и ровно, ртом. От этого сна он больше не проснется, больше не почувствует холод.
Однажды. Шайе довелось слышать, что, умирая на морозе, человек видит чудесные сны. «Надеюсь, это правда», — с грустью подумала она. Хоть она и считала себя целительницей, но за минувшие дни гораздо чаще дарила смерть, нежели жизнь.
На нее упала тень. Перед ней стоял воин-ягуар. Черный плащ был единственной уступкой холоду. Шайя надеялась, что он достаточно разумен, чтобы пододеть какие-то тряпки под черные шкуры, которые носил на теле.
— Ты окажешь мне такую же милость, когда настанет мой час?
— Надеюсь, тебе это не потребуется.
На губах его мелькнула горькая улыбка.
— Я тоже на это надеюсь. А теперь пойдем… Ты слишком отстала. Посидишь с ним еще немного — и уже не догонишь обоз.
Мимо них прошмыгнули несколько других воинов-ягуаров, похожие на ожившие тени. Всякий раз, когда Шайя видела одного из них, по спине у нее пробегали мурашки. Было в них что-то такое, что отличало их ото всех остальных людей. И не только одежда…
Шайя тщательно собрала золотые иглы. Украшенный татуировками воин не проснулся, его дыхание все еще было ровным.
— Спи с миром, — негромко произнесла она, убирая иглу обратно в красный шелковый платок, затем скатала его и осторожно уложила обратно в кожаную сумку.
— Как тебя зовут, воин-ягуар?
— Некагуаль.
— Я вплету твое имя в свою колыбельную, когда настанет твой час, Некагуаль, — она покатала непривычное имя на языке. Оно хорошо подходило этому стоявшему перед ней мужчине с суровым лицом.
— А теперь пойдем! — Он произнес это неторопливо, без грубости, но тем не менее, тон его не терпел возражений. Он был рожден командовать и занимался этим всю свою жизнь. Это наложило определенный отпечаток на его характер, и в его самоуверенности было что-то успокаивающее.
— Ты выглядишь совсем истощенной. У тебя достаточно еды? Шайя покачала головой. Прошел целый день с тех пор, как она съела сухую краюху хлеба. Некагуаль спрятал когти, торчавшие над ладонью, просунул руку в боковое отверстие в шкуре, закрывавшей его грудь, вытащил оттуда полоску сушеного мяса и протянул ей. Оно было еще теплым от его тела. Шайя с благодарностью приняла подарок.
Пронзительный крик заставил целительницу вздрогнуть от неожиданности. Им навстречу бежала Нинве. За спиной у нее развевались ярко-рыжие распущенные волосы. Женщина в панике, постоянно оглядываясь назад, взбежала по склону невысокого холма, странно подпрыгивая на ходу. Шайя уже давно заметила, что подруга идет с трудом. Нинве только отмахивалась и шутила по поводу своих маленьких и нежных ножек.
— Они там! Впереди! — закричала она и пошатнулась. Взмахнув руками, она рухнула в снег и покатилась вниз по холму.
Шайя бросилась к ней.
— Все в порядке?
Нинве отряхнулась, затем стряхнула снег со своей дорогой шубы.
— Духи! Они… они впереди. Мы пропали. Они… — Голос ее прервался, она могла лишь всхлипывать.
Некагуаль махнул рукой и послал одного из своих воинов-ягуаров выше на холм. Мужчина осторожно поднялся на гребень холма, замер на миг и поспешно вернулся к ним, чтобы спокойно доложить командиру.
— С подветренной стороны холма стоят лагерем более сотни уставших. На них напали духи ветра. Они едят… Нужно как можно скорее идти дальше.
Шайя поглядела на испещренную расщелинами во льду местность, раскинувшуюся в стороне от дороги. Вся она была усеяна валунами.
— Не беспокойся, Утешительница. Мы двинемся вдоль гребня холма, не пойдем в ту лощину.
— Но если мы обойдем лощину по гребню, то духи увидят нас.
Некагуаль самоуверенно усмехнулся.
— Они как хищники. Пока они жрут, вся остальная потенциальная добыча им безразлична. Только нельзя мешать им есть. Пойдем!
Испытывая нехорошее чувство, Шайя поглядела на холм. Вспомнила, как в юности охотилась на волков. Пирующие волки хотя и стерегли свою добычу, но на самом деле атаковать не спешили, если только их не трогали. Но здесь были не волки.
Нинве снова поднялась на ноги, слегка пошатываясь. Хромота ее была теперь совершенно очевидна. Может быть, она поранилась при падении? На ней были хорошие высокие сапоги с широкой меховой оторочкой у колен.
— Придется оставить ее. Она слишком медлительна. Вместе с ней мы не догоним арьергард до того, как духи наедятся.
— Она моя подруга. Я не брошу ее на произвол судьбы. Если она останется, то я тоже не пойду догонять арьергард, — Шайя обняла Нинве и услышала, как негромко ругается на родном языке Некагуаль.
— Они… — снова начала Нинве. Она дрожала всем телом и тяжело дышала.
— Ш-ш-ш, — Шайя закрыла ей рот ладонью. — Они ничего нам не сделают. Нас защитят воины — ягуары.
— Они меня пугают так же, как и духи, — прошептала толстая шлюха. — Почему этот парень ругается?
— Потому что я не стану с ним спать, — рассмеялась в ответ Шайя.
— Если он отведет нас в безопасное место, ему можно будет переспать со мной бесплатно, — Нинве произнесла это настолько подавленным голосом, словно ни капельки не сомневалась в том, что духи перебьют их всех.
Шайя взяла ее под руку.
— Что ж, тогда сегодня вечером мне придется достать одеяла для вас обоих.
Подруга не ответила ей, лишь грустно вздохнула.
Они вместе стали подниматься по холму, когда к ним присоединился Некагуаль со своими воинами.
— Мы понесем Рыжую, — решительно заявил он. — Но только пока не догоним арьергард.
Двое из его воинов взяли вдвоем копье и подали Нинве знак сесть на древко. Каждый держал оружие одной рукой, другой они поддерживали шлюху, пока та усаживалась. А затем быстро направились к гребню холма.
Нинве взвизгнула от радости, обхватила обоих руками за шеи и смачно чмокнула правого носильщика в нащечник ягуарьего шлема.
— Тихо, женщина! — ругался Некагуаль. — Не нужно привлекать к нам излишнее внимание духов.
Затем он обернулся к Шайе.
— Я делаю это ради тебя, не ради нее. Тебя мы потерять не имеем права. Ты величайшее сокровище для всех тех, у кого не осталось надежды, Утешительница. А теперь пойдем и давай молиться богам, чтобы духи еще не окончили свое пиршество.
Дойдя до гребня холма, они увидели страшную картину. В вытянутой лощине спрятались от ледяного ветра две, а то и три сотни беглецов. На дне лощины был теплый источник, над которым клубился туман. Там растаял снег, и умирающие сгрудились в кучу, словно сельди в бочке. Некоторые даже вошли в теплую воду. И теперь тела их плавали на поверхности лицами вниз.
В воде стояли две или три огромных фигуры, вроде тех, которых Шайя видела у моста. Они достигали почти четырех шагов в высоту и были совершенно наги. Не считая бледно-зеленой кожи, тела их напоминали тела очень стройных людей. И только головы выглядели совершенно иначе. Они были безволосы, вытянуты назад, окружены костяными спиралями, их нельзя было сравнить ни с чем из того, что довелось видеть принцессе-воину за всю свою жизнь. Оба существа своими огромными черными глазами внимательно наблюдали за происходящим на гребне холма.
Шайя словно зачарованная смотрела на зеленый дым, вившийся в тумане над горячим источником. Он вел себя противоестественно, образовывая щупальца, тянувшиеся к берегам и усталым людям. Казалось, словно они что-то высасывают из людей, какой-то вязкий светящийся мед, вытекавший у умирающих через рот и нос, в то время как они стонали самым душераздирающим образом. При этом дым становился все гуще и гуще, пока наконец из него не стали образовываться новые тела, подобные двум первым.
— Не смотри, — дернул женщину Некагуаль. — Твоя душа пострадает, если ты будешь смотреть на происходящее слишком пристально.
— Но ведь мы должны… — Шайя не договорила. Нет, то, что она собиралась потребовать, было чистейшей глупостью. Они ничем не могли помочь тем людям внизу.
Подавленная, понурившись, она шла среди воинов-ягуаров, бесшумно скользивших по гребню холма. Некагуаль прав. Она никогда больше не забудет увиденного. Впрочем, это осознание убедило ее и в том, что она поступает правильно, когда использует свои золотые иглы, чтобы помочь уснуть и не проснуться тем, кого уже нельзя спасти.
Дымящийся котел
Некагуаль сдержал слово и отвел ее и Нинве к арьергарду бегущего войска. Шайю ждали уже многие. Для нее нашлось место у единственного костра, который она нашла. Так же, как и в предыдущие вечера, она сварила отвар из своих трав, который немного помогал тем, кто хрипло дышал. К костру собиралось все больше и больше мужчин. Отвара хватало далеко не всем, и Шайе приходилось делить свои травки. Все равно этого хватит не больше чем на два дня.
Она резким тоном приказала толпившимся мужчинам не толкаться и образовать очередь, пока она черпала половником отвар и разливала его в небольшие миски.
— Она предпочитает мужчин из Арама и Лувии, — крикнул кто-то на языке ишкуцайя, ее родном языке. — Вы только посмотрите, кому она дает свой целебный напиток! Посмотрите внимательно! Вы видите там хоть одного ишкуцайя? Это мы подставляем шеи. Мы прикрываем фланги и получаем наибольшее количество стрел от демонов. И какова плата? Мы можем лишь наблюдать, как помогают другим. Говорю, дайте нам место среди первых!
— Заткнись! — хриплым голосом крикнул массивный друсниец, уже почти дошедший до котла. — Кто опаздывает, тот становится в хвосте очереди.
К выстроившейся у котла очереди бросился невысокий жилистый воин с перекошенным от ярости лицом.
— Скажи мне это в лицо, рыжебородый грязнуля. Я опоздал, потому что сражался с демонами. А ты когда в последний раз поднимал оружие? У тебя вообще есть оружие?
Друсниец откинул плащ, демонстрируя большую секиру с бронзовым наконечником, торчавшую у него за поясом.
— Иди назад, иначе моя Золотая поцелует тебя в лоб.
От череды ожидающих отделилось еще несколько фигур, угрожающе возвышаясь над степняком.
— Укатывай, лошадник! — прошипел друсниец.
Его собеседник резко свистнул, и из темноты появилось еще несколько всадников, поперек седел у которых лежали длинные копья.
Шайя отошла от костра. Она слишком устала, чтобы успокаивать воинов. Подобный спор возникал уже не первый раз. Чем меньше оставалось припасов, тем решительнее действовали те, у кого еще были силы взять все, что нужно для жизни.
Кони степняков были истощены. Комья снега запутались в их сбившихся в патлы гривах. Долго они не продержатся. Здесь, в ледяной пустыне, не было ни единой травинки. Только тот, кто привез с собой в эту заснеженную страну вязанки сена или овес, мог надеяться, что его лошадь выживет.
Друсниец вытащил из-за пояса секиру, и Шайя постаралась отойти подальше от костра.
— Иди сюда, любитель лошадей. Я с удовольствием расколю тебе череп, ты… — Стрела пронзила рыжую бороду воина и угодила ему в грудь. Тот в недоумении посмотрел на нее, дрожащую у него между ребер, на губах выступила кровь.
— Что, язык проглотил? — усмехнулся степняк, вытащил из-за пояса секиру с шипом и спокойным шагом стал приближаться к умирающему воину.
Друсниец рухнул на колени и в отчаянии, из последних сил поднял секиру.
— Ты жалок, — усмехнулся всадник. — Думаешь, что еще можешь сражаться?
Но друсниец даже не думал об этом. Он изо всех сил ударил по котлу, упавшему с костра, и остатки отвара наполовину выплеснулись на огонь, а вторая половина пролилась на истоптанный сапогами воинов снег.
— Ах ты, засранец! — Шипастая секира степняка опустилась, без малейших усилий расколов череп друснийца, который умер с самодовольной улыбкой на губах.
И тут разверзся настоящий хаос. Некоторые воины, стоявшие в очереди, набросились на ишкуцайя, стащили их с лошадей и повалмли на землю, пока остальные укладывали на землю скакунов и принялись разделывать их заживо. Люди начали драться за кусочки теплой конины, в ход пошли мечи и кинжалы. Ночь пронзали крики умирающих, вопли взбесившихся от ярости воинов.
Некоторые мужчины на четвереньках подползали к маленькому костерку, вливали себе в рот грязь, надеясь получить хоть каплю целительного теплого отвара.
Худощавый воин с седой щетиной на щеках стоял у перевернутого котла, держа в руках неглубокую миску. По щекам текли слезы. Он был бы вторым в очереди, если бы не возник спор, и его вид тронул Шайю больше, чем ссорившиеся воины или же те, кто ползал в грязи, словно собаки. У старика было суровое лицо. Наверняка он нечасто плакал в жизни.
Потрясенная женщина отвернулась. Усталая, она отыскала Нинве, которую прежде не пустили к костру и которая нашла себе место для ночлега где-то в темноте среди остальных замерзающих теней. Шайя чувствовала такую усталость, какой не испытывала никогда в жизни. И дело было не только в физической усталости и голоде. Случившееся у костра разрушило остатки ее веры. Как можно быть настолько глупыми! Все равно трав осталось мало. И вместо того, чтобы разумно воспользоваться этими жалкими крохами, половину отвара просто разлили. Это было отличной иллюстрацией того, что произошло с их войском. Их убивали не только духи и демоны, все они стали жертвами собственного высокомерия, поскольку бессмертные полагали, будто могут повести войска в глушь, снискать быструю победу и затем вернуться обратно в целости и сохранности. То, что происходило здесь, в ледяной пустыне, было подобно ссоре за котел с дымящимся отваром, вот только отзеркаленное тысячу раз.
Она нашла Нинве: та лежала, свернувшись калачиком на снегу. Несмотря на хорошую шубу, она дрожала от холода и не могла уснуть. Шайя дала ей наполовину съеденный кусок сушеного мяса, который дал ей Некагуаль.
— На, поешь.
Нинве с благодарностью улыбнулась подруге. Лицо ее было залито потом. Жаль, что не удалось спасти ни капли отвара для нее.
Последние мысли Шайи были о том вечере с Аароном. Как жаль, что ей нельзя к нему! Его несла лейб-гвардия. Говорили, что он уже поправляется от ран, и женщина молилась, чтобы это было правдой. Он всегда рисковал слишком сильно и никогда не берег себя. Однажды он исчерпает чашу отведенного ему везения. Пусть боги сделают так, чтобы день этот был далеко. И с этой немой молитвой она провалилась в беспокойный сон, прижимаясь к Нинве.
Мы идем туда, куда не пойдет никто другой
— Дальше! — приказала Бидайн. — Уже почти готово, осталось совсем чуть-чуть.
Минотавр Граумур и его товарищ, еще одно бычьеголовое чудовище, ругаясь, орудовали тяжелыми палками, поддерживавшими крышу из черной ткани.
— Над дверью тоже. И откиньте назад, чтобы закрылся просвет между тканью и стеной. Да, так отлично!
Оба минотавра стояли с двух концов двора у стены, отгораживавшей его от улицы.
— Снаружи на стене есть крючья, а в краях тента пробиты специальные отверстия. Натяните тент потуже, чтобы он не провисал.
Граумур вытер рукой мохнатый лоб.
— И что все это значит? Почему вы прячете наш двор под тентом, госпожа? — Ему было тяжело признавать в ней хозяйку. Он даже не пытался притворяться, и голос его звучал очень неприветливо.
— Я не точу, чтобы с крыш соседних домов было видно, что происходит во дворе.
Старый бычьеголовый скривился.
— Это еще почему? Что здесь прятать-то?
— Если бы я хотела, чтобы об этом говорили, мне не понадобился бы тент.
Грумур угрожающе заворчал.
— Я не болтун!
— Ты пьешь, а тот, кто пьет, тог слишком много болтает.
Глаза его сузились и превратились в щелочки.
— Не знаю, что ты сделала с Шанадином, но меня ты не запугаешь, маленькая хозяйка. Ты…
Бидайн развернулась и нанесла удар ногой в коленную чашечку, сустав хрустнул. Застонав, минотавр рухнул, попытался схватить ее, но у него ничего не вышло. Второй пинок от драконницы пришелся ему под подбородок, и великан опрокинулся навзничь. Брызги слюны полетели во все стороны от его мясистых губ, пока он падал в пыль. Его товарищ наблюдал за происходящим во все глаза. Всего три удара сердца — и вот уже Граумур лежит на земле.
Бидайн подошла к нему и поставила ногу на горло, не надавливая.
— Никогда больше не называй меня «маленькой хозяйкой» в присутствии чужих. Я достаточно ясно выразилась или нужны еще доказательства?
Граумур молчал и лишь смотрел на нее. Во взгляде его не было гнева, только удивление. Судя по всему, он не мог понять, каким образом хрупкая эльфийка, вес которой составлял едва ли одну пятую от его собственного, сумела отправить его на землю в мгновение ока.
— Ты застала меня врасплох, — наконец удрученно признался он.
Эльфийка кивнула.
— Скорее всего я просто удачно выбрала момент, — она убрала ногу с его горла и отошла в сторону. — Если вы с приятелем будете так любезны и закрепите тент за стеной, я буду вам очень
благодарна.
Второй минотавр, не говоря ни слова, пригнулся и вышел из ворот. Граумур поднялся.
— Тебе повезло, — мрачно пробормотал он, потирая подбородок.
— Мне всегда везет.
Кажется, минотавр понял это и встревожился. Он молча вышел вслед за товарищем и уже из переулка бросил на нее долгий взгляд, а затем закрыл дверь.
Бидайн услышала, как эти двое крепко натягивают тент с другой стороны стены и шушукаются. Драконница шепотом произнесла слово силы и теперь ничто из сказанного не могло ускользнуть от нее. Приятель Граумура был потрясен еще больше старого вояки.
Они пойдут выпить и будут разговаривать о случившемся. Несмотря на то что Граумура совсем не радовал факт огласки того, что с ним случилось, эта история скоро разойдется по городу и дойдет до ушей князя Секандера, который, судя по всему, коллекционирует слухи о ней. Эльфийка самоуверенно улыбнулась. Что ей до того, что какое-то существо ломает голову над тем, что она делает. Она может стать для него гораздо опаснее, чем он для нее, и если он достаточно умен, то вскоре поймет это.
Бидайн вышла на середину двора, и села на теплый песок. Скоро они придут. Она велела прийти всем сегодня утром. Долго размышляла, где им собираться. Целыми днями бродила по окрестностям Уттики, искала подходящее место. Не слишком далеко от города и в то же время уединенное, чтобы туда не забрел случайный прохожий и не увидел то, что не предназначено для простых детей альвов.
В конце концов решила воспользоваться двором особняка Она приказала переделать двери и ставни таким образом, чтобы их можно было закрыть со двора и невозможно открыть изнутри. Не оставалось ни единой щелочки, через которую за ней можно было бы наблюдать. Тент из просмоленной парусины стал венцом ее трудов. Эльфийка понимала, сколько разговоров будет ходить вокруг их дома, но даже самые безумные истории и близко не будут похожи на правду.
Шепот за стеной двора умолк. Бидайн услышала, как удалились тяжелые шаги минотавров. Они говорили о трактире в порту. То есть именно оттуда пойдут безумные истории. Эльфийка усмехнулась. Она сама уже размышляла о том, каким образом можно запустить слухи, лучше владеть сплетнями, чем быть их невольным заложником.
Дверь, ведущая из переулка во двор, открылась, и во двор вошла фигура в широкополой соломенной шляпе, с которой почти до самой земли свисала прозрачная вуаль. Это был наряд слепого сказителя с Танталии. Они славились и пользовались почетом во всем Альвенмарке.
Скрытая под вуалью фигура неторопливо остановилась чуть поодаль от Бидайн. Сквозь тонкую ткань просматривался только женский силуэт в белом платье. Кира. Несмотря на то что та безо всякого труда могла заставить любую публику слушать ее целую ночь, она была далеко не просто сказочницей. Она была драконницей, чародейкой и наемной убийцей. Одной из последних возведенных в ранг наставника до роспуска Белого чертога.
Следующей через маленькую калитку из переулка вошла Валариэлль. Бидайн помнила ее по первым дням в открытой пещере высоко в горах, у Парящего Наставника. Валариэлль, одна из учениц белого дракона, тогда была довольно мрачной, и за все эти годы нисколечко не изменилась. Однако драконница была еще и одной из лучших чародеек, с которыми Бидайн когда-либо доводилось встречаться. И ее всегда интересовала темная сторона магии.
Эльфийка, которая ввела во двор за повод черную кобылу, была высокой и худощавой. Ее лицо было скрыто в тени широкого капюшона. В отличие от остальных наставниц Белого чертога, она носила не белое платье, а плотно облегавшую ее кожаную кирасу, повторявшую каждый изгиб ее тела. Под ней виднелась черная блузка с высоким воротником-стойкой. И совсем не по-женски она носила узкие черные брюки и высокие черные сапоги. Бидайн всегда носила юбки и платья, но догадывалась, что для предстоящего наряд Валариэлль подходит гораздо больше. Довершал мрачный образ эльфийки плащ с капюшоном почти до земли, сшитый из черного шелка. Единственной блестящей вещью была тяжелая серебряная цепочка на груди, не дававшая раскрыться плащу, и серебряное навершие меча в форме головы дракона, торчавшее из-за правого плеча.
Валариэлль бросила на Бидайн мрачный взгляд.
— Поздравляю с головокружительным успехом у Золотого, сестра по мечу.
— Это станет нашим общим успехом, если мы сразимся вместе и не станем тратить время на ревность, — спокойно ответила Бидайн. Она выбрала Валариэлль не потому, что испытывала к ней симпатию, а потому что она была ей нужна. Поэтому эльфийка намерена была вести себя приветливо, хотя в глубине души ей было это противно. Она была почти уверена в том, что сестра по мечу сочтет ее приветливость слабостью.
Валариэлль отбросила капюшон плаща. На бледном лице, обрамленном длинными волосами цвета воронова крыла, больше всего выделялась пара больших зеленых глаз. Она коротко кивнула Кире и тут же снова обернулась к Бидайн.
— Зачем мы нужны тебе? Нас, драконников, учат сражаться в одиночку, — на губах ее мелькнула насмешливая улыбка. — И мне до сих пор ни разу не понадобилась помощь. Но кажется, к тебе это не относится, судя по тому, что я слышала.
— А мне кажется, что умение строить далеко идущие планы — не твой конек! — Нельзя было говорить этого. Бидайн тут же пожалела о сорвавшихся с губ словах.
— Далеко идущие планы или безумный бред. Очень интересно…
Во двор вошла невысокая фигура.
— Итак, вы уже в воинственном настроении, а мы еще и капли крови не пролили. Отлично!
Для Лемуэля, эльфа из народа мауравани, это было поразительно много слов в качестве приветствия. Он был почти на целую голову ниже Бидайн, которая сама не отличалась высоким ростом. Его светло-каштановые волосы были коротко пострижены, во взгляде читалось недоверие. Эльф всегда был настороже. В его глазах мшистого цвета проглядывала израненная душа. Душа мужчины, над которым вечно насмехались из-за низкого роста. В Белом чертоге он всегда слыл аутсайдером и предпочитал общество животных обществу детей альвов. Всегда с пониманием относился к эскападам Нандалее, которые та устраивала из-за лука. Бидайн была уверена, что он тайком тоже упражнялся с презираемым драконниками оружием.
Одежда его была скорее неприметной. Поношенный кожаный камзол, туника и брюки землистого цвета. На перевязи он носил два коротких меча, и тот, кто делал выводы о его умении сражаться на мечах на основании его роста, совершал просто смертельную ошибку.
— Кажется, мы в полном составе, — раздался позади Бидайн голос Асфахаля. Удивленная эльфийка обернулась. Эльф стоял в дверях, ведущих из дома во двор, которые она лично закрыла и которые не должны были открываться изнутри.
Судя по всему, он наслаждался ее озадаченным выражением лица.
— Один из моих талантов, — с улыбкой пояснил он. — Умение появляться там, где меня не должно быть.
«Отличное замечание», — подумала Бидайн. Он уже почти пугал ее. Эльфийка поднялась и окинула всех по очереди взглядом.
— Сколь различны ни были бы вы, братья мои и сестры, у вас есть нечто общее. Вас мучает вопрос, зачем вы здесь. Валариэлль совершенно справедливо заметила, что мы все одиночки. Так зачем же это? Если простые дети альвов считают нас, драконников, практически непобедимыми, никто лучше нас не знает, что всему есть свой предел. Кроме того, у нас одинаковое образование, но разные личные таланты. Я не знаю никого, кто владел бы заклинанием, которое ты, Валариэлль, так поэтично назвала «Дуновением ночи», хотя бы на сходном с тобой уровне. Лемуэль дружит с крупными орлами с Головы Альва, помощь которых нам понадобится, поскольку для того, что я собираюсь сделать, у нас не будет места, где смогли бы приземлиться наши благородные небесные скакуны. И, что еще важнее, ни один пегас не сможет спасти нас так быстро, как это может сделать орел, который благодаря своим сильным когтям может поднять нас со стены. Кира, которая так любит скрывать свою внешность, мастерски принимает любой облик, а Асфахаль… — Она бросила долгий взгляд на одетого в белое эльфа, небрежно прислонившегося к двери. Ее тело тосковало по нему. После брачной ночи она не спала с ним. Бидайн мысленно призвала себя к порядку: ей не хотелось слишком явно показывать этому эльфу, насколько сильно она желает его. Это не пойдет на пользу будущей миссии. Она научилась на ошибках Гонвалона и Нандалее!
— А Асфахаль… — снова повторила она. — Мы не можем отказаться от того, перед кем открываются все двери.
— Он даже не драконник, — презрительно бросила Валариэлль.
Бидайн обернулась к ней.
— Ты знаешь так же хорошо, как и я, что его изгнали из Белого чертога не из-за недостатка умений.
— Все дело было в вопиющем неумении владеть своими чувствами. Для меня это не мелочь.
Бидайн задумалась на миг, неужто Асфахаль посрамил Валариэлль в роли любовницы. Ей показалось слишком мелочным вменять ему в вину подобную слабость. Разве Гонвалон не славился тем, что не умел соблюдать должную дистанцию по отношению к своим ученицам? Против него, однако, никто не строил козни.
— Я буду относиться к нему, как если бы он был одним из нас, — прояснила ситуацию Бидайн.
— Чего именно ты от нас ждешь? — поинтересовался Лемуэль. Он все еще стоял у ведущей во двор калитки, словно ему было неприятно находиться здесь, и он в любой момент готов был сбежать.
— Я хочу, чтобы мы расширили границы возможного, — с энтузиазмом начала Бидайн. — Мы пойдем туда, куда не ходил никто. Мы сделаем то, о чем другие даже подумать не смеют. Мы станем бичом врагов небесных змеев. Мы посеем ужас, а необъяснимость наших поступков станет нашим особым кредо. Я хочу достичь ни много ни мало: чтобы враги Альвенмарка боялись нас до дрожи, поскольку не будет места, где от нас можно было бы спрятаться. Мы можем появиться в любой момент и в любом месте. И если мы придем, не будет никого и ничего, кто смог бы нас остановить.
— Амбициозная цель, — хитро улыбаясь, произнес Асфахаль. — Возможно, даже чрезмерно амбициозная.
— Ни в коем случае, — уверенно возразила ему Бидайн. — До сих пор величайшей слабостью драконников было то, что они почти всегда сражались каждый за себя. Если мы объединим наши силы, перед нами откроются совершенно иные перспективы. Здесь, на этом дворе, в этот час, откроется новая глава в истории драконников. И все станет совершенно не так, как прежде, — она обернулась к Валариэлль. — Наполни двор Дуновением ночи, сестра по мечу, и я покажу вам, что я имею в виду.
Дуновение ночи
Валариэлль произнесла слово силы, и температура воздуха во дворе тут же упала. У губ всех эльфов стояли облачка пара. Спустя один удар сердца Валариэлль выдохнула что-то, похожее на густой черный дым. Он распространялся по всему двору колышущимися вихрями. В отличие от дыхания на холодном воздухе он не образовывал маленькие облачка, а прятал остатки света во дворе, где и без того из-за черного тента было довольно темно.
Еще в Белом чертоге Бидайн дважды доводилось видеть, как плетет это заклинание Валариэлль, и тогда послушница долго находилась под впечатлением. В мгновение ока двор заполнила колышущаяся тьма. Стало настолько темно, что Бидайн не видела даже собственных пальцев, хотя поднесла их настолько близко к лицу, что кончик ее носа на миг коснулся ладони.
— Откройте свое Незримое око, — приказала она.
Вид на магическую сторону мира завораживал. Валариэлль окружало хитросплетение блестящих и тонких силовых линий. Они сбегались к ней, похожие на нити паутины. Других эльфов можно было узнать по золотым аурам. Каждый из них представлял собой клубок силовых линий, связанных с миром вокруг них и грубо повторявших очертания их светящихся тел.
Однако силовые линии заклинания, которое сплела Валариэлль, размывали свет тела. Движения казались нечеткими. Бидайн почувствовала, что за спиной у нее кто-то стоит. Когда она обернулась, ее уст коснулись чьи-то губы.
— Я скучал по тебе, красивая тиранша, — прошептал ей на ухо Асфахаль.
От нежного прикосновения по телу Бидайн побежали теплые волны. Она была уверена, что Асфахаль прекрасно осознает, какое влияние оказывает на женщин. Она встряхнулась и отошла от него на шаг. В присутствии других она не хотела ласок.
— Мы научимся использовать эту темноту для сражений. Не успеют наши жертвы воспользоваться своим магическим зрением, как наши клинки пронзят их. Мы атакуем во мраке ночи, чтобы темнота не привлекала к себе особого внимания. Мы быстры, безжалостны, готовы сразиться с любым противником.
— С любым? — Кира впервые раскрыла рот. У нее был приятный, хотя и низковатый голос. Голос, отлично подходящий для того, чтобы рассказывать истории.
Вопрос повис в пронзенной пышущими жаром полосами света темноте. Все они знали, что он означает.
— Поэтому нас пятеро, — наконец ответила Бидайн.
Валариэлль произнесла слово силы, и тьма превратилась в сумерки.
Бидайн закрыла Незримое око. Ее четверо избранников с ужасом смотрели на нее.
— Ты хочешь убить одного из девантаров? — наконец произнес Лемуэль именно то, о чем думали все, и прищелкнул языком. — Это будет необычная охота. Я в деле.
— Если мы попытаемся сделать это, то итогом охоты станет наша собственная смерть! — произнесла Валариэлль.
— Победим ли мы или же проиграем, все равно наши имена войдут в историю, — произнесла Кира голосом, словно не расположена была рисковать.
— Мне нравится моя жизнь в том виде, в каком она есть, — Асфахаль покачал головой, чем ужасно разочаровал Бидайн. — Мне слишком нравится физическое существование, чтобы стремиться к тому, чтобы стать легендой.
— И вот мы снова возвращаемся к тому, почему он был изгнан из Белого чертога, — презрительно произнесла Валариэлль. — Он не готов жертвовать собой.
— Проведи со мной одну ночь, и тыбольше никогда так не скажешь.
Асфахаль одарил Валариэлль улыбкой, совершенно не понравившейся Бидайн.
— Скорее я перережу тебе горло, — прошипела в ответ одетая в черное эльфийка.
Асфахаль понимающе кивнул.
— Кажется, у тебя именно то самое отношение к жизни, так необходимое для миссии Бидайн.
— Конечно же, мы начнем не с девантара. Первой нашей целью станет бессмертный, и в отличие от Талинвин, ученицы Гонвалона, которая была последней, кто пытался атаковать бессмертного Аарона на его корабле-дворце, мы не проиграем.
— Ты имеешь в виду какого-то конкретного бессмертного? — поинтересовался Лемуэль, которому идея по-прежнему нравилась.
— Исправим ошибку. Убьем бессмертного Аарона. Он должен стать нашей первой жертвой. Если выяснится, что до него добраться нельзя, выберем другого бессмертного.
— Вам не кажется бесславным убивать сына человеческого под покровом ночи? — поинтересовался Асфахаль, и вид у него при этом был действительно такой, словно подобная идея претила ему.
— Аарон не просто сын человеческий. Он бессмертный; правит не одно столетие. А бессмертные, как никакие другие существа на Дайе, в силе уступает только девантарам. Мы атакуем его во дворце, где у него сотни телохранителей. И серебряный лев. Я уже сражалась с таким однажды, Асфахаль, и поверь мне, это достойный противник. Кроме того, существует опасность, что мы наткнемся на девантара, поскольку они регулярно навещают своих подопечных. Так что мы связываемся с существом далеко не беззащитным.
— Ну ладно, возможно, наша… жертва может за себя постоять. Если я буду продолжать сомневаться, то меня, пожалуй, сочтут трусом, верно? Для меня драконники — это воины, вершащие свои дела при свете дня. В противном случае их следовало бы назвать эльфами тени. Мы — герои, а герои так не сражаются.
Бидайн растерялась. Асфахаль был последним эльфом, от которого она предполагала услышать подобную речь. Эльфийка откашлялась.
— Разве не достойно называться героическим деяние, когда за одну-единственную ночь мы сможем прежде срока покончить с войной и спасти тысячи жизней с обеих сторон? Если мы убьем тех, кто разжигает войну среди детей человеческих, то, возможно, они одумаются.
Асфахаль нерешительно кивнул.
— Это стоят обдумать.
— Мы впятером должны верить в одну и ту же идею. Мы все должны быть уверены в том, что поступаем правильно, и тогда мы станем оружием, которого будут бояться даже боги.
Бидайн умолчала о том, что в конечном счете речь идет не о бессмертном и не о девантаре. Они должны притереться, совершая поступки в темноте и на свету. Пережитые вместе опасности сделают их сплоченным войском. А успехи сами приведут к тому, что между ними и драконниками старой школы возникнет дистанция. И когда эта цель будет достигнута, они смогут вместе заняться той, ради которой все, собственно говоря, и затевалось: Нандалее.
Найти ее и убить в саду Ядэ, где она находится под защитой Перворожденного и полудюжины других драконников было задачей, по сравнению с которой нападение на дворец бессмертного Аарона представлялось легкой прогулкой.
О наземных кораблях и танках
— Нужно установить копьемет на сани, необходимо сделать что-то, на чем оружие будет устойчиво держаться.
Высокий эльф-кузнец задумчиво покачал головой.
— Ты собираешься стрелять с саней на ходу? И действительно думаешь, что сумеешь хоть раз попасть?
— Конечно, — раздраженно ответил Хорнбори. Мысленно он витал где-то далеко, постоянно возвращаясь к тому, что должно было случиться вскоре. С самого момента встречи с червелапом в Глубоком городе он никогда не был настолько близок к смерти, как сейчас. Он все еще не мог понять, как случилось, что он попал сюда.
Официально Хорнбори повысили и назначили на особо почетную должность. Но судя по всему, у него за спиной кто-то решил иначе. Впервые увидев тех, кем ему предстояло командовать, карлик тут же понял, что Эйкин вынес ему смертный приговор. Этот отряд… Хорнбори вздрогнул. При одной мысли о нем его охватывал страх. Но когда он придет к ним, этого ни в коем случае нельзя будет показывать.
Гобхайн щелкнул пальцами прямо под носом у Хорнбори.
— Ты здесь, карлик?
— Э-э, да… Орудия. Насколько я знаю, люди обычно сражаются в плотном строю по сто человек. Промахнуться будет просто невозможно. Но по большей части мы, конечно, будем стрелять не на полном ходу. Притормозим сани, спокойно нацелим орудия. Если они будут крепко прикручены, нам не придется сначала собирать их, а потом поспешно разбирать, когда дети человеческие, в свою очередь, насядут на нас. Мы сэкономим очень много времени. И наши шансы выжить будут значительно выше. Особенно если ты обошьешь сани листами из серебряной стали.
Эльф схватился за голову.
— Ты хоть представляешь, о чем просишь? Я в первый же раз сказал тебе, что обязан отчитываться о каждой унции серебряной стали, которую израсходовал. Учитывается каждый кинжал, покидающий эту кузницу. Ты не представляешь себе, что такое эльфийская бюрократия? Хуже всего князья из Аркадии… И надо же такому случиться, чтобы один из них стал главнокомандующим!
— Да, и он отправил войско обратно. Судя по тому, что я слышал, в ледяной пустыне осталась лишь горстка воинов. И туда же в качестве подкрепления отправляюсь я. Если дети человеческие заметят, насколько мы слабы, они пойдут в контратаку. А кто первым окажется под градом стрел? Мы с моими ребятами. Ты уже думал о кольчугах для ездовых животных?
— Нет! — возмутился эльф. — Это абсурд!
— Если они застрелят наших ездовых животных и сани остановятся, мы превратимся в потрясающе удобные мишени.
— Тогда пусть впрягаются твои тролли, — досадливо отмахнулся Гобхайн. — Если я выполню все твои пожелания по обмундированию, сани будут ехать не быстрее шагающего рядом человека.
— Нет, если ты сделаешь парус…
— Нет! Я не буду делать тебе наземные корабли! Не испытывай мое терпение, Хорнбори. Напомню тебе еще раз: я обязан отчитываться о каждом своем действии. Они хотят точно знать, где и какое осталось оружие. Есть куча эльфов, которым не нравится, что таких кобольдов, как клан Ледяных бород, вооружили дорогами арбалетами…
— Некоторым карликам это тоже не нравится, — совершенно серьезно согласился с ним Хорнбори. — Настанет день, когда эти мелкие ублюдки направят эти арбалеты на моих братьев из Исхавена. Или выстрелят мне в спину, как только я окажусь в ледяной пустыне и отдам приказ, который им не понравится.
— Мне наплевать на политику! — Гобхайн, защищаясь, поднял свои мозолистые и покрытые сажей руки. — По сравнению с этим в моей кузне довольно-таки чисто. Но вернемся к твоим саням… Нужно будет что-нибудь придумать. Какое-нибудь название, которое проглотят верхушки, когда будут проверять списки материалов.
— Бронированные бочонки, — предложил Хорнбори.
— Что?
— Я же просил у тебя еще двое саней с тысячелитровым бочонком для питьевой воды на каждом. Они нам будут очень нужны.
И нужно будет обшить их листами серебряной стали, чтобы защитить их от пробития.
Гобхайн застонал.
— Ты даже не представляешь себе, какая предстоит волокита, чтобы они разрешили такое. Они не хотят этого. Легче было бы запросить сотню мечей.
— Ты знаешь, каково это, когда ты промерз до костей и набираешь в рот пригоршню снега, чтобы медленно растопить его? Если бы князья Аркадии хоть иногда выходили из своих дворцов и проводили на полях сражений хоть по паре дней, возможно, это прочистило бы их запыленные мозги. Это пошло бы им на пользу.
— Успокойся, Хорнбори. Я говорил им про снег и про то, что одного-единственного хорошо нацеленного арбалетного болта хватит, чтобы пробить и опустошить тысячелитровый бочонок.
— Арбалетный болт? У детей человеческих есть арбалеты? Тогда нужно сделать пластины толще…
— Спокойнее. Князья, которые не суются на поля сражений, не знают, какое оружие есть у врагов. У детей человеческих нет арбалетов. А теперь скажи мне, как назвать бронированные сани на бумаге, если придется говорить об этом в присутствии третьих лиц?
— Передвижные колодцы?
Гобхайн покачал головой.
— Звучит как-то не очень.
— Повозко-бочонки? Сано-бочонки? Водные резервуары?
Эльфийский кузнец был не в восторге.
— Сани, отвечающие за снабжение северного войска Передвижные танки для воды?
— Все это слишком длинно и сложно. Как насчет просто танков?
Хорнбори наморщил лоб.
— Вообще не представляю себе, как это может выглядеть.
— Это хорошо, — ответил Гобхайн. — Тогда и вопросов не будет.
— Что? Не будет вопросов по загадочному слову в списке экипировки? Не представляю…
— Ты плохо знаешь эльфов, друг мой. Переспросить о чем-то — значит, показать, что ты этого не знаешь. А открыто признаться в невежестве — это худшее, что может представить себе эльф. Нет, нет, танки — это хорошо. Ни одно дитя альвов не поймет, о чем мы говорим. Я вставлю в список примечание, что комиссия утвердила подготовку и изготовление танков.
— Какая комиссия?
— Мы с тобой и есть комиссия. Стоит упомянуть, что есть некая комиссия, которая занималась этим вопросом, как эти слова придадут этому делу еще больший вес.
Хорнбори смотрел на эльфа во все глаза и молчал. Ему уже доводилось сталкиваться с мелочными бюрократами из народа карликов, но судя по всему, эльфы и тут превзошли всех остальных детей альвов.
— Ты получишь три таких танка, если выступишь завтра утром. Больше за одну ночь мне не успеть.
— Да-да, — Хорнбори снова задумался об убийственном празднике, который ему предстоял.
— Кстати, тот особый заказ, о котором ты говорил вчера, готов. Ничего подобного я прежде не делал. Обычно все приходят и требуют от меня оружие. Сегодня утром я его испробовал. Получилось именно так, как ты и хотел, — и он указал на длинный, выкрашенный ярко-красным цветом шест, нижний конец которого шириной с метлу из хвороста, был замотан в чистый кусок полотна.
Хорнбори схватил палку, и она оказалась гораздо тяжелее метлы.
— Увидимся завтра утром, — негромко произнес он и мысленно добавил: «Если мне повезет».
— Ты донимаешь, что твои желания будут стоить мне бессонной ночи? — Несмотря на произнесенные слова, Гобхайн улыбался. «Кажется он из тех, кто одержим работой, — подумал карлик. — В точности как Галар и Гламир».
«А я таким никогда не буду», — поклялся себе Хорнбори. Ему хотелось уютно устроенной жизни, несмотря на то что никогда он не был настолько далек от исполнения своей мечты, как в этот час.
— Вот так оно и бывает, когда входишь в комиссию по изготовлению танков, — пробормотал карлик. — Куча забот и никакого сна — таков наш жребий.
Гобхайн рассмеялся, а затем принялся за работу. Когда Хорнбори выходил из его склада, за спиной у него уже звонко стучал кузнечный молот.
Мамонтодав
На миг Хорнбори застыл у тяжелой двери, ведущей в праздничный чертог, который этим вечером будет принадлежать ему. Его пальцы нервно поигрывали красной палкой, замотанный в тряпки наконечник которой был намного выше него.
Изнутри донеслось мрачное ворчание, пахло жареным. Хорнбори вложил в этот вечер небольшое состояние. За его счет зажарили четырех быков, кроме того, было полно дичи, колбас, свежего хлеба и пряного мясного бульона. Прежде чем встретиться с троллями, нужно в первую очередь позаботиться о том, чтобы они хорошо поели. Что до кобольдов, Хорнбори, конечно же, осознавал, что как бы ни кормил их, как бы хорошо к ним ни относился, они все равно останутся подлыми и лживыми мелкими ублюдками. Это было справедливо для всех кобольдов я целом, но в первую очередь — для проклятых представителей клана Ледяных бород.
Карлик обернулся к носильщикам, ждавшим его у него за спиной. Три бочонка мета, два бочонка вина и один хорошо выдержанного грибного. Настоящее жидкое сокровище, которое должно течь только по горлу тех, кто этого действительно достоин.
— Следуйте за мной! — приказал он и решительно толкнул тяжелые створки дубовой двери, ведущие в пиршественный зал. В нос ему ударил ни с чем не сравнимый запах немытых мужских тел. Запах, который преследовал его на протяжении всего прошлого года в угрях и башне Гламира. Слишком короткой оказалась передышка в Железных чертогах.
Его воины стояли небольшими группками вдоль длинной жаровни посреди зала. Все были сами по себе. Тролли — в дальнем конце зала, в полутьме. Судя по всему, быков они решили оставить себе. Вокруг их мест лежали кучки обглоданных костей.
В центре зала, чуть в стороне от огня, у западной стены, сидели карлики. Двадцать воинов. Те, кто должен был заниматься десятью копьеметами. У самого входа, готовые в любой момент бежать, стараясь держаться поближе к своим коварным новым арбалетам, собрался клан Ледяных бород в своих грязно-белых плащах.
Когда он вошел, все головы как по команде повернулись к нему, все заволновались.
— Сидите, ребята! — твердым голосом начал Хорнбори. Либо это станет лучшим представлением в его жизни, либо его собственная жизнь продлится недолго.
— Не хочу вас обманывать, вероятнее всего, нам досталась самая дерьмовая задача в самом дерьмовом месте, где только можно оказаться. Мы идем в вечные льды, мы — подкрепление для отряда, который понес самые большие потери в сражении. Вели каждый второй из нас вернется живым, будем считать, что нам повезло, — в зале воцарилась тишина, лишь некоторые кобольды что-то ворчали себе под нос, как же ненавидел карлик черные глазки карликов, которые неотрывно смотрели на него, не моргая.
— Ребята, это будет последний вечер, когда нам будет хорошо. И я хочу, чтобы нам было по-настоящему хорошо, — он хлопнул в ладоши, и на пол рядом с ним встали бочонки. — Мы будем есть, мы будем пить, а после будем развратничать до рассвета. Затем же твердой походкой направимся навстречу белой смерти.
— Хорошо сказано! — крикнул кто-то из карликов.
— Ни один карлик не будет командовать троллями! — В конце зала поднялась огромная фигура. При виде воина, направившегося к нему, Хорнбори судорожно сглотнул. Судя по всему, он был высок даже по меркам троллей. Живот и руки у него были покрыты бугристыми шрамами. Часть верхней губы отсутствовала, обнажая желтые клыки.
— Как зовут тебя, воин?
— Мать зовет Брассом, — он продолжал идти вперед. — Все остальные называют меня Мамонтодавом.
— Поставьте меня на бочонок, — прошептал Хорнбори, обращаясь к грузчикам, стоявшим ближе всех к нему. Его тут же подхватили под руки и за бедра и подняли. Карлик не доставал стоявшему теперь прямо перед ним Брассу даже до пупа. Но теперь он хотя бы находился выше грязной набедренной повязки, которой воин обмотал бедра.
Хорнбори воткнул красную палку в крышку бочонка и оперся на нее. Как же хорошо держаться за палку, никто не заметит, как сильно дрожат у него руки.
— Мамонтодав! — низким, звучным голосом произнес он. — Как же можно получить такое имя?
Тролль поиграл мускулами на руках.
— Угадай!
— Тогда знай, Мамонтодав, я никогда не стал бы пытаться стать вожаком троллей. Я командую всеми.
Великан поглядел на него маленькими синими глазками.
— Вожак — лучший воин. Можешь бить первым.
Из угла троллей послышался громогласный хохот.
— Дай ему секирой по морде! — крикнул один из кобольдов. — Я дам тебе свою.
Хорнбори промолчал, дрожащими руками разматывая ткань, в которую было завернуто навершие палки. Из-под нее показалась золотая голова дракона, с которой свисала ленточка из тонкого алого шелка.
— У нас, карликов, вожаков назначает Старец в Глубине. Меня он назначил командиром этого отряда, — он поднял вверх штандарт, чтобы все видели золотую голову дракона.
— Это не живое! — произнес Мамонтодав, но отступил на шаг. — Эта штука не разговаривает. Это не делает тебя командиром.
— Не ошибись, — громовым голосом произнес Хорнбори. — Глаза Золотого смотрят на нас из этого штандарта. Если восстанешь против меня, это будет значить, что ты восстал против него! А теперь слушай его гнев! — Хорнбори взмахнул штандартом. Шелковая лента надулась, став похожей на длинное алое тело змеи с золотой головой. Внезапно раздался низкий жуткий звук, пронизавший всех до самого нутра. Гобхайн превзошел сам себя! Это было лучше, чем представлял себе Хорнбори. Система трубочек, спрятанная в голове дракона, улавливала ветер, издавая такой звук.
Мамонтодав отступил еще на шаг. Рот его был широко открыт. Он в немом недоумении разглядывал штандарт, которым размахивал Хорнбори и который теперь выглядел так, словно по воздуху летала настоящая змея. При этом низкий звук, доносившийся изо рта дракона, нарастал все сильнее и сильнее.
Хорнбори поставил штандарт на крышку бочонка, и звук прекратился.
— Ты командир троллей, Брасс! И я с удовольствием выслушаю твой совет, когда мы будем сражаться, ибо ты мудрый воин. Но поведу вас всех я, ибо такова его воля, — он снова поднял штандарт. — Мы его избранники. Туда, где опасность наиболее велика, посылают только лучших. И за это мы сейчас и выпьем! Мы воины дракона!
Брассу понравилось. Или он просто понял, что таким образом сможет сохранить лицо. В любом случае он взревел во все горло:
— За воинов дракона!
Хорнбори не был уверен, присоединились ли карлики и кобольды к общему крику потому, что не хотели давать троллям кричать одним или же потому, что действительно были убеждены. В любом случае зал гудел криками «ура!» за воинов дракона.
Хорнбори спрыгнул с бочонка, велел открыть его и раздать рога. Каждый черпал, сколько хотел. Хорнбори налил себе грибного и раздал собравшимся вокруг него воинам-карликам полные рога. Все приняли его хорошо. Они знали лишь то, что он был хранителем Золотой секиры, воином высочайшего ранга в, Железных чертогах, и для них было честью выпить с ним.
И когда уже начало казаться, что все будет хорошо, его потянул за рукав кобольд.
— На два слова, господин карлик.
— Оставь его в покое, — тут же одернул малыша русобородый полноватый карлик. — Не мешай карликам пить. Особенно если ты всего лишь засранец-кобольд.
Кобольд снял красную шапку.
— Пьяные карлики поистине мерзкая компания. А ведь вы умеете быть весьма дружелюбными… Может быть, наш почтенный предводитель мог бы уделить мне пару мгновений своего драгоценного времени?
Светловолосый карлик поднял рог, указывая им на красную шапку.
— Эта штука… Так и есть? Все эти истории о ваших красных шапках?
— К сожалению, я не знаю, какие именно истории ты слыхал, — вежливо ответил кобольд, но в глазах его сверкнули хитрые искорки.
«Я не стану бегать от неприятностей», — подумал Хорнбори.
У малыша было суровое, закаленное ветрами и непогодами лицо.
В уголках губ притаились глубокие морщины, в черных волосах появились седые пряди.
— Ты прекрасно знаешь, какие именно истории я имею в виду! — заорал карлик. — Вы красите шапки в крови мертвых карликов! Надо прибить вас всех, негодяев эдаких, к стенам этой парилки!
— Но это же просто глупые россказни, — попытался утихомирить товарища Хорнбори. — Пустая болтовня, чтобы распалить старые распри. Мы же не станем…
— Нет, нет, — перебил его кобольд. Он же хотел знать. И ради драгоценного мира я не собираюсь становиться лжецом.
Увидев его хитрую улыбку, Хорнбори понял, что мелкий ублюдок запланировал эту ссору с самого начала. Однако прежде, чем он успел вмешаться, кобольд продолжил:
— Ведь искренность считается добродетелью и среди карликов, особенно… — он повернул монету, которую держал в руках, поглядел на нее, словно бы она могла помочь ему вспомнить былое, — …когда речь идет о смерти. У того, в чьей крови я выкрасил свою шапку, были светло-русые волосы, как и у тебя. Он так долго умолял меня перерезать ему горло. А под конец все звал маму… Не знаю, как вам, а мне всегда неприятно, когда мужик не может помереть, как подобает.
— Ты… — Светловолосый карлик схватился за секиру.
— Нет! — Хорнбори оттолкнул его. — Пей дальше, а я вправлю этому мозги. И секира мне для этого не понадобится! — Он схватил кобольда и хотел оттолкнуть его в сторону, когда тот укусил его за руку. За ту самую руку, внутренняя сторона которой с памятного дня в пещере Галара стала неуязвимой. К сожалению, на тыльную сторону ладони это свойство не распространялось. Хорнбори почувствовал, как мелкие зубы впиваются в плоть, но кобольд тоже заметил, что что-то пошло не так.
Прежде чем мелкий ублюдок успел заметить, что с тыльной стороны ладони идет кровь, Хорнбори повернул руку, вынул кинжал и нарочито сильно нанес удар по раскрытой ладони. Безрезультатно!
Кобольд удивленно заморгал.
— Это еще что за штучки?
Хорнбори протянул ему нож.
— Сам попробуй. Один удар я разрешаю. Если кровь не пойдет, придет мой черед!
Маленький воин нервно облизнул губы. К кинжалу он не прикоснулся.
— Мне не понравилось твое выступление. Как звать тебя, убийца карликов? — опасно спокойным голосом поинтересовался Хорнбори.
— Рафа. И не думай, что ты произвел на меня впечатление этим трюком с ножом.
— Слушай сюда, Рафа. Ты и твои приятели перестанете рассказывать кровавые истории о карликах, пока находитесь под моим командованием. Понятно?
— Думаешь, мы позволим командовать собой? — нагло поинтересовался в ответ собеседник. — Я просто пришел сказать тебе, как мы относимся к этому походу. Если бы ты сразу пошел со мной, неприятностей вообще не было бы. Может быть, это чему-то научит тебя, карлик?
Хорнбори смерил представителя Ледяных бород недоверчивым взглядом. Иногда лучше просто промолчать. Рафа все же скажет, к чему ведет. Чаще всего те мужчины, которые любят оскорблять других, не находят, что ответить, если им отвечают молчанием.
И действительно, помолчав немного, кобольд продолжал:
— Может быть, ты одурачил этим своим штандартом парочку суеверных троллей и этих тупых карликов, но не нас, не кобольдов. Я не думаю, что Золотой смотрит на нас. И какой-нибудь другой дракон тоже. У них есть дела и поважнее. Но я благодарен тебе за этот пир, карлик. Действительно, карлик впервые приглашает меня на подобное мероприятие. Но не думай, что ты таким образом нас купил.
Хорнбори задумчиво провел ладонью по бороде.
— Полагаю, восхитительные дамы, которые составят нам компанию позже, тоже не заставят передумать тебя и твоих ребят.
— Отнюдь, — теперь в глазах кобольда читалась неприкрытая ненависть. — Мы наверняка будем наслаждаться их обществом, но они — часть общей проблемы. Почему мы настолько бедны, что не можем позволить себе сами купить их расположение хоть на час? И почему ты настолько богат, чтобы мочь позволить себе устроить целый пир? Мы сражаемся за то, чтобы покончить с несправедливостью. За хорошую работу должны хорошо платить.
Мы сметем жирных говнюков, которые наслаждаются жизнью за счет других, ни разу за всю свою жалкую жизнь не замарав рук честным трудом.
— Поверь мне, я тоже не родился в богатой семье, — солгал Хорнбори. — Я совершенно поддерживаю тебя.
— Ты поддерживаешь только самого себя, карлик. Судя по моему опыту, это единственный способ стать настолько богатым, как ты, — вдруг Рафа широко усмехнулся. — Но очень скоро ты окажешься впереди. Точнее, перед моим арбалетом. И тогда справедливость восторжествует — и меня даже не накажут, поскольку в бою неважно, откуда прилетел смертоносный снаряд.
Хорнбори показалось, что внутри у него все превратилось в один сплошной ледяной ком. Он ни на удар сердца не сомневался в том, что Рафа выполнит свою угрозу, поскольку прекрасно знал, какая о Ледяных бородах ходит слава. Они никогда не откажутся от возможности убить карлика. Осторожно, тщательно взвешивая каждое слово, он произнес.
— Что ты видишь, глядя на этот чертог?
Рафа пожал плечами.
— Да что там, пару тупых жирных троллей, которые боятся золотой головы дракона. Пару наглых карликов, которые не скрывают, что смотрят на всех с пренебрежением, и пару кобольдов, которые не доверяют в этом зале никому, кроме самих себя.
— И ты называешь меня наглым? — Хорнбори заставил себя рассмеяться. — То, что ты хочешь видеть, давно заслонило для тебя реальность. Открой глаза и увидишь перед собой карлика, которого заставили принять командование отрядом из троллей, кобольдов и карликов. И что сделал я? Отнесся ко всем как к равным. Пирую со всеми вами, а не с какими-то тупыми капитанами, которых пригласил к себе на ужин. Я различаю только дам, которые скоро к нам присоединятся, — он понизил голос до доверительного шепота. — Между нами: троллихи меня пугают. Я боюсь, что они раздавят меня споим весом.
На губах кобольда мелькнуло подобие улыбки.
— И с этим ничего не поделать. В походе я буду лежать в той же грязи, что и вы. И так же, как и вы, я буду стоять и первом ряду, когда начнется бой.
«Конечно же, когда дело дойдет до боя, этого нужно будет постараться набежать», — подумал Хорнбори про себя.
— Вели мы вернемся живыми, то снова отпразднуем все вместе в этом зале. И я надеюсь, что тогда это будут не три отрядика, где все относятся друг к другу с недоверием, а воины дракона, которые невзирая на происхождение хвастаются своими героическими поступками и слушают истории, которые рассказывают товарищи.
— Умеешь ты говорить, карлик, но меня тебе не обмануть. Все это ты делаешь исключительно ради личной выгоды. Ты хочешь подняться высоко. И для достижения своих целей тебе срочно нужно совершить пару-тройку подвигов в бою. И вот их ты намерен купить нашей кровью.
Хорнбори вздохнул. Трудный случай с этим Рафой.
— Предположим, все так и есть. Разве так уж плохо иметь боевого товарища, обладающего властью и влиянием? Или посмотрим на это дело совсем с другой стороны. Если со мной что-то произойдет, что будет с вами? Получите в командующие эльфийку? Теми беднягами, к которым мы идем в качестве подкрепления, командует эльфийка. Я слышал, что она пропустила своих ребят через такую мясорубку… Ни один другой отряд не понес такие потери, как они. Хочешь получить такую или тебе предпочтительнее командир, который пьет вместе с тобой, предается разврату и относится к тебе по-приятельски? Подумай об этом как следует, Рафа, и передай то, что я сказал тебе, своим товарищам. Вам со мной повезло. Вы же, кобольды, думаете, что самые умные здесь. Так посмотрите и поймете, что со мной вам будет хорошо. Мы будем проливать кровь, кто-то подохнет, но тем, кто вернется, будет хорошо, потому что те, кто прошел со мной через пот и кровь и были верны мне, для меня будут ближе родных братьев, — Хорнбори понял по виду Рафы, что его слова произвели на кобольда впечатление. Он хлопнул того по плечу. — От долгих разговоров мне ужасно хочется пить. Пойдем, представишь меня своим приятелям. А потом я хочу проверить, так ли им, оборванцы, хорошо умеете пить как говорите. Стесняться нечего. Если завтра кто-то не сможет идти на своих двоих, поедет на санях.
Рафа некоторое время колебался, а затем кивнул, и они вместе направились к клану Ледяных бород. Когда чуть позже Хорнбори пил мет со знаменитыми убийцами карликов, он был настроен уже немного оптимистичнее. Если немного повезет, возможно, он не умрет от арбалетного болта в спину от одного из своих собственных воинов.
Убийца мышей
Ливианна замерла. Стоя на гребне холма, она глядела на раскинувшуюся внизу долину, точнее сказать, на переплетение туманных полос, скрывавшее долину, словно крышка котла. Эльфийка долго не решалась вернуться в это место, но лишь здесь можно было рассчитывать на помощь. Она разжала кулак и поглядела на лежавшее на ладони кольцо. Когда-то оно принадлежало Ияли, Устам Богини, верховной жрице Анату, которая предпочла войти в воды молчания, нежели выдать тайны своей госпожи. Кольцо имело форму свернувшейся змеи, в качестве глаз были вставлены крохотные крупицы рубина.
Ливианна спустилась ближе к полосе тумана, скрывавшей долину от взглядов. Здесь жило единственное существо, сумевшее продвинуться достаточно далеко на пути к темной магии, чтобы, возможно, суметь создать заклинание, которое с помощью кольца могло бы вернуть в мир дух Верховной жрицы.
Пахло зимой. Скоро уже в Снайвамарке пойдет первый снег, чтобы не таять много лун. Ливианна любила север. Эльфийка вспомнила, как родила Гонвалона, чтобы потом, когда ребенок разочаровал ее, бросить его на поживу волкам. Как же сильно она ошиблась.
То, что он выжил и даже стал наставником в Белом чертоге, стало одним из величайших потрясений в ее жизни.
Она пересекла туман. Воздух был удушливым, стояла неприятная влажная жара. Причиной тому были горячие источники, на дне этой долины таких было несколько. Под сапогами заскрипела галька. Выйдя из тумана, она наткнулась на нескольких зайцев, с любопытством взиравших на нее. Они совершенно не испугались, как словно бы сюда никогда не заходили охотники. У ближнего источника, терявшегося в клубах тумана, стояли сосны.
Ливианна огляделась по сторонам. Она почти на сто шагов промахнулась мимо места, которое искала. Молодой куст бузины, раскинувшийся пышным цветом. Эльфийка решительно повернула направо и направилась к нему.
В воздухе витал запах разложения. Над необычайно крупными белыми метелками цветов жужжали мухи.
—
Надо было тебе оставить меня умирать, — голос в ее мыслях был словно булавочный укол. —
Притащив меня сюда, ты оказала мне медвежью услугу.
— Ты живешь, Махта Нат.
—
Нет, я влачу жалкое существование! Вот что ты со мной сделала! Я приманиваю мух запахом разложения и питаюсь их предсмертными муками, когда они подыхают на липких пестиках. А иногда, если очень повезет, в корнях моих пороется мышь, и я могу медленно задушить ее. Я, Махта Нат, воплощенная тьма, опустилась до роли убийцы мышей — и все благодаря тебе, Ливианна.
— Ты растешь, — спокойно ответила эльфийка. — Ты снова станешь той, что была когда-то. Потерпи немного.
—
Ты ведь пришла не затем, чтобы давать мне мудрые советы. Где ты была все эти годы? Если бы ты ухаживала за мной, я была бы гораздо больше. Мои корни жаждут крови, а моя душа — бальзама из страха других. Это должны быть разумные существа, прекрасно сознающие свою судьбу. Не мухи!
— Я могла бы помочь тебе.
Мысли Ливианны заполнил мрачный хохот.
—
Чего ты хочешь, эльфийка? Я чувствую, что тебя привела сюда мрачная надежда. Подойди ближе, я хочу обнять тебя своими мрачными шипастыми ветвями, заблудшая моя ученица.
Эльфийка прекрасно знала, что означают объятия Махты Нат. Ей никогда не забыть, что сделала наделенная душой бузина с Гонвалоном. Да и за те крохи знаний, что давала ей Махта Нат, ей пришлось платить собственной кровью.
Сейчас куст бузины доставал Ливианне лишь до бедер. Ствол его был чуть толще ее пальца. На кроваво-красных побегах висели черные ягоды. Тонкие веточки были украшены сотнями белоснежных цветов. На первый взгляд куст был в точности таким же, как обычная черная бузина, но, если присмотреться внимательнее, в ветвях можно было увидеть покрытые шипами усики.
Это существо, наполненное мраком, было отнюдь не безобидным и уж точно не обыкновенным. Несмотря на все причитания, оно уже сейчас производило немалое впечатление.
Ливианна раскрыла ладонь и показала своей старой наставнице кольцо в форме змеи.
— Вот зачем я здесь.
—
У него необычная аура. Это кольцо не из этого мира, не так ли?
— Одна дочь человеческая носила его до самой смерти.
Ветви бузины колыхнулись, словно под порывом ветра, но в долине ничто не шевелилось.
—
Быть может, его носила дочь человеческая, но изготовили его не человеческие руки. Дай его мне. Я хочу прочувствовать.
— Не человеческие руки? — Ливианна сжала ладонь в кулак.
—
Ты смотрела на него Незримым оком? Да, его создатель спрятал магию, окружавшую его, но, если присмотреться внимательнее, можно увидеть рисунок.
Конечно же, Ливианна обследовала кольцо. Но не заметила ничего необычного. Может быть, Махта Нат пытается обмануть ее?
—
Как я погляжу, ты все еще лишь ученица на пути освоения искусства магии, — усмехнулся куст бузины. —
Ничего не изменилось за все годы, минувшие с тех пор, как ты впервые пришла ко мне.
— Посмотри на себя, — спокойно ответила Ливианна. — Посмотри, что с тобой стало. Все изменилось. Помоги мне, и я окроплю твои корни капелькой заячьей крови.
—
И все равно ты пришла ко мне с просьбой. Так что поклонись, как положено, если надеешься, что я окажу тебе услугу.
— Ты действительно думаешь, что можешь выдвигать требования? Я могла бы вырвать тебя с корнями и окончательно положить конец твоей жалкой жизни.
— А может быть, я буду этому даже рада?
Ливианна задумчиво глядела на куст бузины. Так Махта Нат не говорила никогда. Ее наставница прекрасно умела скрывать свои чувства, хоть и вынуждена была раскрываться, чтобы обращаться к Ливианне с помощью мыслей. Она была уже не та, что раньше.
Годы без силы хоть и не сделали ее смиренной, но, возможно, она действительно перестала ценить собственную жизнь. Как же заставить Махту Нат сделать то, что нужно ей?
— Тебе станет легче, если ты попьешь моей крови?
—
А, вот ты уже и кланяешься. Должно быть, дело твое очень срочное, если ты так быстро уступила.
Ливианна закатила левый рукав туники. На ней по-прежнему была грубая одежда из мира детей человеческих, только вернула себе свой настоящий облик. Правой рукой вытащила из ножен меч.
— Ты отпустишь меня, как только я потребую, иначе я отрублю тебе ветки.
—
Нам стоит быть приветливее друг по отношению к другу.
Ни из чьих уст эти слова не могли прозвучать настолько фальшиво, как из уст Махты Нат. Понятие приветливости Ливианна никогда и близко бы не связала с наделенной душой бузиной. К ней потянулся один-единственный побег, обвился вокруг ее обнаженной руки. В плоть впились шипы, но крови на коже не было. Эльфийка увидела, как потемнел побег, отчетливо чувствуя, как Махта Нат набирается сил.
—
Ничто не может быть лучше этого сока, — ликовала бузина. —
Это совсем не то, что мыши! Если бы ты еще боялась меня, наслаждение было бы полным.
Некоторое время Ливианна наблюдала, как она пьет, а затем подняла меч. Побег нерешительно потянулся назад, оставив на коже цепочку мелких красных капель.
—
Вкусно, милая моя. А теперь надень кольцо на одну из моих ветвей. Я посмотрю, что могу для тебя сделать.
Эльфийка сделала, как она сказала. На некоторое время в воздухе повисла напряженная тишина. Вечерние сумерки пили полумрак в покрывавших долину полосах тумана. Когда Мат Нат наконец снова заговорила в мыслях Ливианны, на долину уже опускалась тьма.
—
Кольцо принадлежало Ияли, Верховной жрице Анату. Она жила в месте, именуемом Дворцом из лунного света.
Эльфийка нетерпеливо слушала. Все это Махта Нат могла прочесть и в ее мыслях, когда пила ее кровь.
—
Ияли была дочерью человеческой, невысокого роста с иссиня-черными волосами, достававшими ей ниже бедер. Она сурово руководила храмом и была беззаветно предана своей богине.
«Пустые слова», — Ливианна начинала испытывать раздражение. Все это недоказуемо. Махта Нат могла просто придумать все это, не тревожась о том, что обман раскроется. Впрочем, только лишь до тех пор, пока Ливианна вновь не встретится с Вепреголовым. Он знал Ияли.
—
Было бы неплохо, если бы ты доверяла мне чуть больше. Я стараюсь. Я пытаюсь дотянуться до духа дочери человеческой, которая умерла много веков назад и готова была на все, чтобы ее вернули. Не думаю, что ты хоть в малейшей степени представляешь себе, о чем ты меня попросила.
«Как я могу доверять тебе, — подумала Ливианна. — Я слишком хорошо тебя знаю для этого».
— Тк сможешь позвать ее?
—
Не сейчас. На кольце есть флер воспоминаний о его былой хозяйке. Все то, что я сказала, я поняла благодаря ему. Его окружает могущественное заклинание, благодаря которому его хозяйка старела медленно. Это неоценимый дар в мире людей, которые расцветают и гибнут, словно летние цветы. Не так, как вы, эльфы, которые могут жить веками.
Все это Ливианне было неинтересно. Но Махта Нат ничего больше не говорила. Луну затянуло пятнышко тумана, поднявшегося к небу. Махта Нат любила испытывать терпение своей ученицы.
Наконец Ливианна расстелила плащ и уселась на него. Опершись подбородком на притянутые к телу колени, она дремала, пока голос наставницы не пробудил ее от полудремы.
—
Я слишком слаба. Мне нужна жертва. Живая! Мне. нужна не только кровь. Мне нужно почувствовать страх, почувствовать, как моя жертва отчаянно пытается вырваться из моих покрытых шипами побегов.
Эльфийка раздраженно глядела на куст бузины. Не вырос ли он? Может быть, она воспользовалась ее кровью для собственного усиления?
— Что насчет Ияли? Ты смогла установить связь с ее душой?
—
Чтобы вызвать древний дух, который не хочет, чтобы его вызывали, нужна жертва. Чтобы это удалось, должна угаснуть молодая жизнь. Приведи девочку, еще не знавшую дней крови. Лучше всего юную эльфийку. Ты знаешь, каково равновесие мира. Чтобы вызвать мертвую, нужна молодая кровь. Принеси мне жертву, и я исполню твое желание. Если не можешь сделать этого, тогда уходи. Тогда я не смогу помочь тебе… Но я верю в тебя: ты Ливианна. Мать, убивающая собственных детей. Ты не остановишься перед мелкими препятствиями, если нужно достичь великой цели. Хорошей охоты.
Молодая жизнь
Минуло восемь дней. Ливианна вернулась домой, в свой дворец в Милале на острове Танталия, где в последнее время бывала слишком редко. Наконец-то она сняла с себя человеческую одежду, от которой у нее все чесалось, и снова надела длинный белый наряд наставницы Белого чертога. Она прекрасно знала, как выглядит в этом облегающем фигуру платье с высоким воротником и дорогой вышивкой на подоле. Белоснежным был и пустой мешок, висевший у нее на плече. На протяжении трех минувших вечеров она долго прогуливалась по побережью, наблюдая издалека за небольшой рыбацкой деревушкой, расположенной у города. Сегодня она знала, куда пойдет, но шла медленно. Дорога впереди была пустынна. Далеко в море на фоне пламенеющего закат белели паруса. Место было тихим и уединенным. Отличным местом для того, чтобы присесть и, глядя на вечное море, забыть обо всем.
В последние дни Ливианна много часов наблюдала за балующимися детьми эльфов, за их веселыми играми в песке, с наслаждением слушала их звонкий смех. Возвращаясь вечером назад в свой тихий дворец, она чувствовала внутри пустоту, которую никогда прежде не осознавала.
Она не плакала о своих потерянных детях, но за минувшие ночи много часов пролежала без сна, думая обо всех тех, кого предала смерти. О тех несовершенных, которым она, не дала шанса доказать, что, возможно, она ошиблась.
В прибрежном лесу слева от нее послышался зов филина, скрывавшегося где-то в ветвях красноствольных пихт. Вдруг до ушей ее донесся нежный голосок. Он только-только начал разговаривать. Одним из первых его слов, было слово «минго». Он очень любил больших розовых птиц, вышагивавших по майгровым зарослям на своих длинных ногах. Как он ни старался, назвать их правильно у него ни разу не получилось. Они были последним, что он видел в своей жизни, прежде чем она утопила его.
Каково было бы гулять с ним у моря? Понравились ли бы ему леса на горизонте? Стал бы он представлять себе, как она, куда плывут корабли?
«Нужно снова забеременеть», — подумала Ливианна. Прошло достаточно много времени с того вечера в мангровых лесах. Эта мысль пришла ей в голову в последнюю бессонную ночь. Более того, она уже подобрала себе любовника, но впервые за ее долгую жизнь эльфийку терзали сомнения, сумеет ли она соблазнить его. Когда-то он любил богиню. Как эльфийке очаровать его?
И сможет ли она вынести его, лежащего на ней, глядеть при этом на звериную морду? Сможет ли она целовать его? Ливианна знала, что он сам выбрал себе такую отталкивающую голову. Он умел изменять облик. Интересно, как он выглядел до того, как выбрал облик Вепреголового? И каким бы был ребенок от него? Станет ли она интереснее для него, если выяснит, что знала Ияли о случившемся с Анату? И возможна ли для него вообще интрижка с дочерью альвов? Если она понесет ребенка от девантара, это изменит мир. Даже если он унаследует хотя бы часть его способностей, он станет могущественнее всех эльфов. Возможно, это положит начало миру?
Ливианна негромко рассмеялась. Все это пустые мечты. Она просто хотела от него ребенка. И мысль о том, что он может положить начало миру между Дайей и Альвенмарком, была совершенно абсурдной.
Эльфийка свернула с прибрежной дороги в лес. Стволы сосен полыхали в свете вечерней зари, а в кронах деревьев уже гнездились ночные тени. Она наслаждалась запахом хвойных иголок, гоня прочь честолюбивые помыслы. Сейчас нужно было целиком и полностью находиться здесь. Направить все мысли на причину своего пребывания на Танталии.
Вдалеке слышалось негромкое гудение пчел на пасеке. Когда солнце погрузится в море, оно смолкнет.
Сквозь деревья она видела свет в доме пасечницы. Два маленьких золотистых окошка в безыскусном доме с низкой крышей, подводосточными желобами которого вдоль стены дома лежали поленья. Дом пасечницы стоял на поляне, поросшей дикими цветами. Здесь еще чувствовался запах лета, а в Снайвамарк уже пришла зима. Ливианна села на поваленный ствол дерева, спрятанный под нависающими низко ветвями, отчетливо увидела у ульев девочку в желтом платье. Малышка находилась от нее на расстоянии менее тридцати шагов. Звонким голоском она пела колыбельную пчелам.
В мыслях эльфийки всплыли слова песни, которую она пела своим детям:
Тени сплетая, сон позовет, ночь наступает, сладко поет…
Ливианна закрыла глаза и полностью сосредоточилась на заклинании, которым так радовала своих детей. Она прошептала слово силы и представила себе крохотную точечку яркого света, мысленно заставила ее заплясать, оставляя за собой в сумерках яркие медовые линии. Все быстрее и быстрее, линии превращались в плоскости, затем в фигуру. Когда она снова открыла глаза, перед ней в воздухе плясала бабочка. Создание из нежного света, полностью послушное ее воле.
Эльфийка выпустила бабочку из лесной тени и направила ее к стоявшим на краю опушки ульям. Затем поднялась и встала под сосной.
Вскоре она услышала, что девочка в желтом платье перестала петь.
Ливианна подождала немного, а затем мысленно велела бабочке возвращаться обратно в лес. Как и предполагалось, девочка побежала за ярким миражом.
Ливианна посадила светящегося мотылька на поваленный ствол, на котором только что сидела.
— Наконец-то ты ждешь меня, — раздался звонкий голос. — Я никогда не видела такой красивой бабочки. Откуда ты взялся?
Прежде чем малышка догнала мотылька, Ливианна заставила его снова взлететь, а затем вышла из-под сосны.
— Вот ты где, мой беглец!
От испуга девочка остановилась и уставилась на нее широко открытыми глазами.
Ливианна вытянула перед собой правую руку и заставила мотылька грациозно опуститься на ладонь.
— А ты кто? Неужели мой беглец нашел себе маленькую подружку?
Вместо ответа девочка судорожно сглотнула.
Ливианна опустилась на колени, чтобы глаза их оказались на одном уровне.
— Я напугала тебя? Прости, пожалуйста.
— Ты… чародейка?
— Да, я чародейка, — приветливо ответила она. — Этот маленький мотылек сплетен из магии и моих снов.
— А можно мне подержать его на руке?
Ливианна улыбнулась.
— Конечно. Протяни руку, — и она направила мотылька к девочке, сплетя еще одно заклинание, еще больше усилившее ощущение счастья, охватившее малышку, когда сотканное из света существо коснулось ее.
— Он так красив! Как ты это сделала? — Она смотрела на нее ясными, небесно-голубыми глазами. Узкое личико пылало восторгом. Первая робость была забыта. Ливианна поглядела на девочку Незримым оком. У малышки был дар. Не особенно ярко выраженный, но она сможет стать чародейкой, если кто-то будет развивать этот талант.
— Нужно много времени и терпения, чтобы изучить искусство плетения чар.
— Так же, как для того, чтобы научиться читать и писать?
Ливианна невольно рассмеялась.
— Боюсь, еще больше. Но я уверена, что у тебя получится. Я чувствую твой дар.
— Ты будешь учить меня? — вырвалось у малышки.
«Как легко получилось», — озадаченно подумала эльфийка.
— Ты пойдешь со мной? Кстати, как зовут тебя?
— Мирелла, — маленькая эльфийка обернулась и поглядела на поляну. Уже почти стемнело. Отчетливо видны были лишь два светящихся окна.
— Уже поздно. Моя мама будет волноваться…
— Чтобы стать чародейкой, нужно некоторое мужество, Мирелла. Ты должна принимать решения самостоятельно. У меня есть целый зал с бабочками из света. Если взлетает сразу много, звучит мелодия, от которой на сердце становится веселее. Я так и не сумела понять, как у них это получается. Но возможно, мы сумеем разгадать эту тайну вместе.
— У тебя есть целая комната с бабочками?
— Не комната. Это зал, больше хижины твоей мамы.
— Такой большой! Как дворцы на утесах Милаля? Я уже три раза была в городе. Мама иногда ходит туда, продавать мед.
— А твой отец? — Ливианна тоже поглядела на поляну. Нужно поторопиться!
Мирелла судорожно сглотнула.
— Он… Мой отец умер. Утонул. Он был капитаном на одном из кораблей, которые ходят из Милаля к далекому озеру Лотосов, — она негромко всхлипнула. — Три года назад. И я начинаю забывать, как он выглядел. Его лицо расплывается в моих воспоминаниях, — теперь по щекам ее бежали слезы. — А ведь я не перестала любить его.
Ливианна нежно коснулась рукой плеча девочки.
— Я могу помочь тебе. Я знаю заклинание, которое навсегда оставляет воспоминания в нашей памяти.
— Правда?
— Для этого нам понадобится кристалл из моего дворца. Он усиливает воспоминания. Ты же говорила, что уже почти начала забывать его.
Мирелла безудержно разрыдалась.
— Да… Это я виновата в его несчастье. А теперь еще и забывать его начинаю! Я не хотела этого!
Ливианна вытерла слезы малышки краешком холщового мешка.
— Пойдем, — она с тревогой поглядела на поляну. Мать Миреллы наверняка вскоре выйдет искать дочь.
— А где твой дворец?
— Недалеко отсюда, в самом сердце леса, — драконница поднялась. — Пойдем, нам пора.
Малышка остановилась; нахмурилась.
— Я знаю весь лес. Здесь нет никакого дворца.
Ливианна негромко рассмеялась.
— Глупышка. Думаешь, дворец, чародейки так легко увидеть? Нужно стоять в правильном месте и знать тайное слово, тогда он станет видимым и в него можно будет войти.
— Конечно, — малышка снова всхлипнула. Теперь она подошла к ней и доверчиво взяла за руку. Пальцы Миреллы были холодны, как лед. — . Ты можешь вернуть моего отца? Если ты сумела спрятать целый дворец, то можешь вернуть и пропавшего отца! Он должен вернуться! Я обязана сказать ему, как мне жаль…
— Я не стану лгать тебе. Возвращать мертвых я не умею. Но обещаю тебе, что оживлю облик твоего отца в твоих воспоминаниях.
Мирелла снова негромко всхлипнула.
Ливианна провела рукой по золотистым локонам.
— Нужно было поцеловать его… — всхлипнула девочка. — Он так хотел этого. Он говорил, что мои поцелуи — его талисман. Что они приносят ему удачу. Но я не поцеловала его, потому что злилась, что он опять уезжает надолго. Я виновата, что его корабль попал в бурю. Я украла у него удачу. Моряк без удачи не должен выходить в море, ты же знаешь. Это приманивает бури.
«Ну и чушь», — подумала Ливианна и тут же поняла, что отчаяние девочки трогает ее.
— Если бы не подаренным поцелуем ты могла вызывать бури, то уже сейчас была бы гораздо более могущественной чародейкой, чем я, и это мне нужно было бы у тебя учиться.
Мирелла подняла голову и поглядела на нее.
— Правда?
— Просто не повезло, и корабль попал в бурю. Ты была неправа, что оставила отца без поцелуя, но это и все. Ты точно не виновата в постигшей его судьбе.
— Но я украла у него удачу, — негромко произнесла девочка.
— Разве ты перестала любить его? — строгим тоном поинтересовалась Ливианна.
— Нет! Никогда… — Малышка снова разрыдалась.
Ливианна сжала ее ладонь и прижала к себе.
— Сейчас я открою тебе тайну. В глубине души взрослые чувствуют, любят их или нет. У сердца нет глаз и ушей, ничто не может обмануть его. Оно всегда знает правду, поэтому в час сомнения всегда слушайся своего сердца. И есть еще одна тайна. Отцы почти все прощают своим дочерям. Он наверняка знал, что ты не поцеловала его, потому что любила настолько сильно, что не хотела, чтобы он уходил. Как же можно из-за этого сердиться.
— Ты так много знаешь, — произнесла Мирелла, помолчав какое-то время. — Это потому, что ты чародейка? — Плакать малышка перестала.
— Я живу уже очень долго, а внимательные эльфы никогда не перестают учиться.
— Моя мама не хочет, чтобы я говорила с ней о ее отце… Мне даже имя его произносить не разрешается. А если я забываю, она ругается. Или садится и тихо начинает плакать… Это еще хуже ругани.
Пока они разговаривали и шли, солнце совсем село. Лес накрыла глубокая темнота. Впереди слышалось пение жаб. Вскоре они добрались до самого темного места в лесу: болотистой лощины, где в гнилостной воде росли деревья.
«Почти как в мангровых зарослях, где я утопила своего сына», — подумала эльфийка.
— Мы не заблудились? Неужели твой дворец на болоте? Это дурное место. Моя мама запрещает мне ходить сюда.
— Не беспокойся. Мы отправимся туда, где заканчиваются все беды и горести. Ты что, боишься?
Мирелла подняла голову и поглядела на нее. Золотистый свет мотылька, летевшего за ними, освещал ее улыбающееся лицо.
— Нет, я не боюсь. Мое сердце подсказывает мне, что я могу доверять тебе. И я решила впредь всегда слушаться своего сердца.
Мои маленькие ножки
Шайя падала от усталости. Они снова оказались в самом хвосте колонны. Или еще дальше? Женщина уже ни в чем не была уверена. Их войско рассеивалось. Утром она видела замерзшего воина-ягуара. Ягуара! Она считала этих жутких воинов практически бессмертными. Но зима не делала различий. Нельзя им было приходить сюда.
— Я больше не могу, — простонала Нинве. Положив руку ей на плечо, подруга шла, тяжело опираясь на целительницу.
— Еще чуть-чуть, — измученным голосом произнесла Шайя. — Нужно идти, пока еще светло. Нельзя потеряться.
Они достигли вершины невысокого холма. Насколько хватало глаз, повсюду тянулись холмы. Их путь был отмечен вытоптанным снегом и фигурами в потрепанной одежде, лежавшими вдоль всего маршрута. Они в сотый раз доказывали Шайе, что бывает, когда останавливаешься на минуточку, чтобы набраться сил. Если допустить, чтобы закрылись глаза… Всего на миг…
— Пойдем! — сказала Шайя. — Сегодня утром я слышала, что осталось всего пятьдесят миль. Это расстояние мы как-нибудь прохромаем.
Нинве была слишком измучена, чтобы ответить. Лицо ее покраснело от холода. Кончик носа потемнел. Она смотрела прямо перед собой, не проявляя ни малейших эмоций.
— Видишь горы на горизонте? — Шайя указала вперед, на тонкую линию теней, возвышавшуюся на горизонте над бесконечной белизной. — За ними врата между мирами. Там мы будем в безопасности. Мы прошли больше двух сотен миль. Я запрещаю тебе сдаваться в самом конце.
Уголки губ Нинве дрогнули. Шайя решила расценить это как слабую улыбку. Воительница на миг позволила себе закрыть глаза стоя. Она мечтала о костре в центре юрты и о том, чтобы, завернувшись в одеяло, слушать завывания ветра, как часто делала еще в детстве, во время бесконечных степных зим. А что она готова была отдать за кубок теплого молока яка!
Вздохнув, женщина открыла глаза. Нельзя сдаваться. Этот поступок был глупым и опасным.
— Оставь меня, — прошептала Нинве. Ее подруга заговорила впервые за несколько часов.
— Не говори глупостей!
— Без меня ты сможешь.
Не обращая на нее внимания, Шайя топала дальше, волоча Нинве за собой, потому что говорить у нее сил уже не было. Рука подруги все тяжелее и тяжелее давила на ее плечо. Нинве права. Ее вес уложит на землю их обоих.
Воительница стиснула зубы. Нет, она не сдастся! Кроме подруги нести ей было уже почти нечего. Узелок и сумки, наполненные различными порошками и сушеными травами, опустели. Большую часть она уже выбросила, и осталось только средство от поноса и что-то от бессонницы. А лучше всего выбросить и это бесполезное барахло.
Немного впереди что-то шевельнулось. На краю дороги встали три фигуры в припорошенных снегом одеялах. Шайя вгляделась в суровые, изможденные лица степняков. Налившиеся кровью глаза жадно смотрели на нее и Нинве. Ишкуцайя привыкли к долгим зимам. Несмотря на то что их лошади давным-давно погибли, степняки все же перенесли тяготы дороги лучше большинства остальных воинов.
— Дай нам свой плащик, толстушка. Тебе он все равно больше не понадобится! — И говоривший ткнул в Нинве копьем.
Он говорил с ней на родном языке, и Нинве наверняка не поняла ни слова, но то, что он тыкал в нее копьем, понять неправильно было невозможно.
— Оставь ее! — спокойно сказала Шайя. — Ты позоришь своих предков, брат.
Говоривший опустил копье и удивленно уставился на нее.
— Бросай ее, сестра. Ты только посмотри на нее, она все равно не выживет. Мне от ее плаща проку будет больше. У меня еще хватит сил дойти до врат между мирами, если будет, чем защищаться от холода.
— Ты не тронешь ее, брат.
Троица посмотрела на нее, все улыбались.
— И кто же мне помешает, сестра? Белый Волк? Его здесь нет. Он хочет, чтобы мы помогли себе сами. Я даже окажу тебе услугу, освободив тебя от этой ноши. Может быть, тогда ты тоже дотянешь.
— Нинве, сядь на снег, пожалуйста, — спокойным голосом попросила Шайя.
Подруга бросила на нее испуганный взгляд, когда та сбросила ее руку со своего плеча.
— Ты… — В глазах у Нинве стояли слезы. — После всего, что мы пережили…
Шайя отвернулась от нее, потянулась, повернула голову в одну, затем в другую сторону, разминая шею.
— Возвращайся на стезю воина, брат. Это твой последний шанс.
— Не то что? — Говоривший от имени ишкуцайя ткнул копьем теперь в нее. — Не хочу причинять тебе боль, сестра, но ты нас не остановишь.
И он кивнул своим спутникам. Стоявший справа от него воин вытащил из-за пояса секиру с шипом, другой — короткий бронзовый меч.
— Просто иди своей дорогой, сестра. Оставь ее в снегу.
— Не могу, — Шайя подняла обе руки, откинула капюшон. Эльф, который освободил ее из заточения в лувийском монастыре и умер вместо нее, изменил черты ее лица, и теперь ее не узнали бы даже ее соратники из лейб-гвардии.
Запустив в волосы обе руки, она отбросила их назад, и этот жест успокоил воина. Женщина увидела, как расслабились черты его лица. Даже когда она сделала шаг вперед, он не осознал, что сейчас произойдет. В прошлом она всегда сражалась в первых рядах, вместе со своими воинами. Она была воином и ей это нравилось.
Ее руки молниеносно метнулись вперед и вырвали копье из рук говорившего. Тупым концом она ударила в живот воина, в руках у которого была секира с шипом, а острие вонзила в грудь говорившего, стоявшего вполоборота к ней.
Не поворачиваясь, она пригнулась. Меч просвистел в нескольких дюймах от нее, когда она подняла упавшую в снег секиру с шипом. Сидя на корточках, развернулась и ударила третьего воина секирой под колено.
Пронзительно вскрикнув, он попытался отпрыгнуть, покачнулся и опрокинулся навзничь, а кровь тем временем пульсирующим потоком хлестала из раны.
Шайя обнажила кинжал и перерезала горло тому, кого ударила в живот тупым концом копья, а затем обернулась к двум другим. Они были тяжело ранены и не представляли какой-либо опасности.
— Я оставляю вас Зеленым духам. Пусть они заберут ваши души. Вы не достойны встретиться со своими предками.
— Кто… кто ты? — пролепетал говоривший за всех ишкуцайя.
— Этого ты уже никогда не узнаешь, — Шайя устало отвернулась и помогла Нинве встать на ноги. Ее подруга подползла к умирающему и сейчас смотрела на нее с испугом. Она не поняла ни слова из сказанного, поскольку не владела языком степей, в этом Шайя была уверена.
— Кто ты? — спросила теперь и она, пока Шайя отряхивала снег с ее мехового плаща.
— Теперь я снова та же целительница, которую ты знаешь. Оставшиеся позади воины потратили последние силы на проклятия в ее адрес. Шайя положила руку Нинве себе на плечо и потащила ее дальше по склону холма. Никогда прежде вес подруги не казался ей настолько большим.
— Ты знаешь, все девочки болтали о тебе с самого первого дня. Ты всегда была другой. Не шлюха… не прачка и не кухарка, — каждое слово давалось Нинве с трудом. Дышала женщина тяжело.
— Кира как-то видела тебя голой. Твои шрамы… Она подумала, что ты была рабыней. Но она ошибалась, да? Ты была воином. Ты родом из степи. Эти трое узнали тебя. Ты одна из них.
— Это верно, а теперь побереги дыхание. Сейчас опять пойдем в гору.
— Они наверняка сказали тебе бросить меня.
— Если ты не прекратишь болтать, я задумаюсь о том, чтобы так и сделать.
— Это было бы разумно с твоей стороны, — серьезным тоном ответила Нинве. — И спасло бы тебе жизнь.
— И слушать ничего не хочу. Мы обе дойдем, даже если мне придется нести тебя на плечах.
Ее подруга негромко рассмеялась.
— Охотно верю, что ты попытаешься… Ты бы даже… — Промежутки между словами становились все длиннее и длиннее. А затем она наконец умолкла, лишь тяжело, хрипло и шумно дышала, и Шайя возблагодарила про себя богов за то, что теперь можно будет наконец успокоиться.
Шаг за шагом поднимались они на следующий холм, идя по обрамленной умершими дороге. Дойдя до вершины следующего холма, Шайя поняла, что тоже совершенно лишилась сил. Она помогла Нинве сесть на засыпанный снегом камень, с трудом подавляя в себе желание снова закрыть глаза. Всего на миг… На пару ударов сердца. Она опустила глаза. Не сдаваться! И тут женщина обратила внимание на то, что швы на сапогах Нинве пропитаны кровью. Крепкая белая нитка, которой была прошита подошва, окрасилась в темно-красный цвет.
— Что у тебя с ногами? Ты хромаешь уже не первый день! Ты поранилась?
— Все в порядке, — тяжело дыша, ответила женщина.
— Мне нужно осмотреть твои ноги, — не сдавалась Шайя.
— Я не могу снять сапоги, — вдруг возмутилась Нинве — откуда только силы взялись. — У меня опухли ноги. Я не смогу их надеть обратно. Ты же не хочешь, чтобы я шла босиком по снегу!
Шайя подняла руки, словно защищаясь.
— Ладно. Ты права. Дурацкая была идея, — она поднялась. — Так пить хочется.
— Мне тоже, — простонала Нинве.
Шайя встала у нее за спиной, провела рукой по пышным рыжим волосам подруги.
— Когда мы дойдем, я целый день буду лежать в горячей ванной.
Нинве вздохнула.
— Здорово. Возьмешь меня с собой?
— Я же говорила, ты будешь со мной. Даже если придется тащить тебя на собственном горбу, — она надавила на нервный узёй за ухом и тут же почувствовала, как подруга обмякла.
— Спи, — негромко произнесла она, спустила Нинве на снег и прислонила спиной к камню, а затем достала нож и разрезала швы правого сапога.
Осторожно стянула разрезанный сапог с ноги. Нинве обмотала ноги тряпками, и сапоги стали настолько тесными, что, наверное, раздавили ноги. Наверное, поэтому подруга и хромает уже не первый день. Ей вообще нельзя было надевать эти сапоги!
Встревоженная Шайя принялась разматывать тряпки. Они скрипели и казались насквозь промерзшими. Закончив, женщина удивленно уставилась на босую ногу подруги. Пальцы были черно-синими. На суставах пальцев образовались большие шишки. Остальная часть ступни была покрыта темно-красными пятнами.
Шайя ощупала обмороженную ногу. Она знала, что спасти ее уже нельзя. Крови не было. Должно быть, Нинве вступила сапогом в лужу крови. Глупышка настолько туго обмотала ногу, что согреть ее не могли ни кожа сапога, ни тряпки. Скорее всего, в сапог попала влага. Просто чудо, что с отмороженными пальцами она вообще столько прошла.
Шайя разрезала второй сапог и отпрянула. Правая нога Нинве выглядела еще хуже! Она почернела до середины подъема. За последние дни Шайе довелось повидать немало обмороженных ног, и всякий раз она лишь беспомощно разводила руками. Массаж замерзших конечностей мог привести только к тому, что холодная кровь потечет в руки и ноги и ускорит приход смерти.
У некоторых жертв обморожения просто переставало биться сердце. От беспомощности и ярости на глазах у Шайи выступили слезы. Если бы было теплое место, куда можно было бы отнести Нинве, она ампутировала бы ей ноги. Тогда была бы надежда. Но здесь, на льду…
Разумнее всего было бы просто оставить подругу спать здесь: скорее всего Нинве просто не проснулась бы, но поступить так воительница не могла. Есть ведь еще и Зеленые духи. Может быть, они придут и выпьют из нее жизнь? И последнее, что уводит ее брошенная всеми подруга, будет одно из этих кошмарных существ.
Шайя вздохнула и села на снег рядом с Нинве. Она растирала заледеневшие руки, ставшие совсем красными из-за дыхания зимы. Пальцы закололо и защекотало.
— Ты все-таки сделала это, — от размышлений ее оторвал слабый голос подруги.
Шайя виновато уставилась на разрезанные сапоги, лежавшие в снегу рядом с ней.
— Я должна была… — сдавленным голосом ответила она. — Я надеялась… Как так вышло, что ты проснулась? Ты должна была проспать несколько часов.
— Дурацкий сон приснился. Про фраера, который ударил меня по носу и надул меня на медяк. Это был один из первых парней, с которым я делала это за деньги. Он до сих пор приходит ко мне в кошмарных снах. И всякий раз я просыпаюсь в поту, — она вздохнула. — А неплохо было бы сейчас искупаться в поту.
— Тебе давно надо было снять сапоги! Я могла тебе помочь!
Нинве с грустью поглядела на нее.
— Я не смогла бы надеть их снова. А потом… Что мне, босиком идти было? Разве в этом случае я не отморозила бы себе ноги? Нет, уж лучше так, — она поглядела на свои черные пальцы с уродливыми мозолями. — Жаль, что я это увидела. Ноги — это была единственная часть меня, которая была маленькой и хрупкой. Я так их любила.
Шайя не знала, что сказать. Ей было стыдно, что она сняла с Нинве сапоги, но будучи целительницей, она не могла поступить иначе.
— У тебя чудные волосы, — наконец произнесла она. — Они всем мужчинам Нравятся.
Подруга понимающе улыбнулась ей.
— Знаешь, что мне всегда казалось? Что тебе безразличны все мужчины кроме одного, о котором я никогда не узнаю.
Шайя подумала о бессмертном Аароне. Вот уже два дня она о нем ничего не слышала.
— Ты разбираешься и в мужчинах, и в женщинах, — она встала. — Нужно идти дальше!
— Без сапог?
— Ты ничего не почувствуешь, я тебе обещаю!
— Потому что мои ноги и без того мертвы? Я знаю, что ты хочешь сделать, если я действительно дойду до врат между мирами, — она покачала головой и запустила руку в глубокий боковой карман своего мехового плаща. Внезапно в руке у нее сверкнул нож.
Прежде чем Шайя успела что-либо сделать. Нинве провела клинком по внутренней части бедра.
— Что ты делаешь? — Целительница схватила полоску ткани, которой подруга прежде обматывала ноги. Нужно перевязать рану, немедленно.
— Спасаю тебе жизнь, — Нинве указала на нее ножом. — Не перевязывай. Я не хочу, чтобы потом ты отрезала мне ноги. Здесь заканчивается мой путь. Я дарю тебе свой плащ. Но прошу, посиди со мной, пока все не закончится. Я не хочу, чтобы духи выпили мою жизнь…
Шайя принялась заламывать руки. А затем опустила тряпку. В принципе, она понимала Нинве.
Снег окрасила темная кровь. Шлюха устало приподняла полы плаща, чтобы они не намокли.
— Мы все гадали, кто ты. Столько пари заключили. Но о воительнице никто не подумал, — она криво усмехнулась. — Женщины не должны… Но мне понравилось, как ты уложила тех троих. Негодяев слишком много. Слишком много тех, кто любит причинять нам боль… Они думают, что могут делать с нами все, только потому, что вложили нам в руку медяк, — она уронила голову на грудь и из последних сил подняла ее снова. — Кто ты?
— Я Шайя, тридцать седьмая дочь бессмертного Мадьяса, великого царя Ишкуцы, Хранителя стад, Света солнца, Сына Белого Волка. Я принцесса-воин из народа степняков и была возлюбленной бессмертного Аарона…
Глаза Нинве наполнились слезами.
— Принцесса… — Казалось, она ни капли не сомневается в искренности услышанного. — Моя подруга — принцесса, — по щекам женщины побежали слезы, но она улыбалась. — Жаль… что я… должна уйти… — Она уронила голову на грудь.
Шайя осторожно взяла ее за подбородок, чтобы снова посмотреть ей в глаза. Казалось, она смотрит куда-то вдаль.
— Для меня честь, что ты называешь меня подругой, — на губах Нинве мелькнула последняя слабая улыбка. А затем взгляд ее изменился и застыл: она видела то, что находилось за пределами мира смертных.
Жар
Плащ спасал. Шайя сидела на корточках под скалистым уступом в отрогах гор, находившихся между последними воинами льдов и вратами между мирами. Она перестала так уж сильно мерзнуть. Может быть, еще и потому, что свет жизни уже уходил из нее. Северный ветер проносил над ней снежинки, а правая рука тем временем шарила по земле, собрала негнущимися пальцами немного снега, слепила шарик. Как же сильно хочется пить!
Шайя поднесла дрожащие руки к губам и вложила снежный шарик в рот. Размером он был не больше подушечки пальца. Когда снег коснулся языка, внутри у женщины все сжалось. Ощущение было такое, словно последнее тепло ее тела собралось у нее во рту, чтобы растаять там. Она понимала, что вода жизненно не обходима, но эта цена была слишком высока.
Нащупав дрожащими пальцами наполовину растаявший комочек, она выбросила его обратно на снег, затем проглотила каплю ледяной воды, собравшуюся во рту. Ощущение было такое, словно в горло вонзился холодный клинок. И воительница поняла, что больше не сделает этого, как бы сильно ни мучила ее жажда.
Шайя обхватила себя руками. Демоны мучили их целый день, всегда оставались неподалеку. Равно как и эти кошмарные духи. Им принадлежали бесконечные ночи, когда особенно отчетливо видно было зеленое свечение.
Да и сейчас оно было неподалеку. Оно следовало по пути, который они проделали за день, играло с теми, кто рухнул от усталости, но у кого была еще слишком сильна воля к жизни, чтобы уснуть и не просыпаться.
К этому моменту зеленых великанов, следовавших за их войском, стало по меньшей мере семеро, а то и восьмеро. Шайя снова нагнала войско, но надежда на то, что последние выжившие сумеют перевалить через горы, была слишком слаба. Ходили слухи, что бессмертный Ансур вместе с самыми сильными людьми и серебряным львом ушел вперед, чтобы открыть врата между мирами и привести помощь. Шайя с горечью усмехнулась. Аарону не особенно нравился Ансур, который предпочитал вкладывать деньги в строительство Зелинунта, нежели заботиться о своем народе. Если он пошел вперед, то решил спасти только свою шкуру и даже не думал о том, чтобы привести помощь.
На снег перед ней упал бледно-голубой отсвет. Должно быть, на скалистом утесе над ней стоял дух. Шайя не отваживалась поднять голову, еще глубже забившись в расщелину, ставшую для нее пристанищем. Интересно, чувствует ли дух ее присутствие?
Другие беглецы негромко захныкали, начали молиться своим богам. Шайя нащупала нож, спрятанный под плащом. Скорее всего, против духов от него толку не будет, но она была твердо исполнена решимости не сдаваться без боя.
Женщина напряженно наблюдала за тем, как по снегу перед ней плясал неровный свет. Через некоторое время он исчез. Возможно, нашел себе жертву полегче.
Целительница боролась со сном. Пустота и холод в желудке спасали. Тепло, поглощенное крохотным шариком снега, все еще не вернулось. Если бы здесь хотя бы были дрова! Люди не могут идти по снегу и льду столько времени без огня. Иногда вдали она видела огоньки костров, у которых грелись демоны. В прошлые ночи некоторые воины ушли туда. Словно ночные бабочки, летящие на пламя масляных ламп они, как и бабочки, наверняка нашли лишь смерть. В любом случае ни один из них не вернулся.
«Не спать», — напомнила она себе и несколько мгновений спустя поймала себя на том, что веки закрылись. На снегу перед ней снова затрепетал зеленый отблеск. Подняв голову, она увидела, как один из духов идет по дороге к перевалу. Он был среди воинов. Склонялся над спящими и пил их жизненный свет, и никто ничего не мог с этим поделать. Шайя поднялась. Неужели они все опустились до состояния скота, которого ведут на бойню? Она не овца и не коза, которая идет навстречу гибели, ничего не осознавая.
— Эй, дух! — Ее голос был чуть громче хриплого шепота, от слов болело иссушенное горло.
Созданное из света существо остановилось и словно бы посмотрело в ее сторону, но наверняка Шайя сказать не могла — ведь дух представлял собой лишь бесформенный светящийся туман.
У него не было глаз, не было ничего, даже отдаленно напоминавшего голову. Вот существо снова пришло в движение. Подобно змее вилось оно меж сидевшими и лежавшими на снегу мужчинами. Оно двигалось в ее сторону.
«Чудесно, — подумала Шайя. — Я привлекла к себе внимание духа. Редкая глупость с моей стороны! У меня нет оружия, которым можно было бы одолеть эту бесформенную тварь. Последнее, что я увижу в жизни — это то, как это чудовище выпивает мой жизненный свет».
Но тем не менее, женщина упрямо подняла нож. Бежать она не собиралась. Если она должна погибнуть именно таким образом, то так тому и быть.
За спиной у духа на дороге к перевалу появился матово-желтый свет. Потайной фонарь! Шайя не видела ничего подобного вот уже много дней. Она была уверена, что все запасы масла для ламп давно израсходованы.
Казалось, свет встревожил существо. Оно сошло с дороги, на миг застыло, словно прислушиваясь, а затем и вовсе убралось. По дороге спускались двое мужчин. Они то и дело останавливались, склонялись над сидевшими и спавшими товарищами, освещали их лица и, казалось, о чем-то спрашивали.
Ветер посвежел. Он гнал перед собой снежную поземку. Шайя глубже натянул^ капюшон на лицо. Ужас перед Зеленым духом пробудил в ней силы. Она была исполнена решимости воспользоваться этим и пройти немного по дороге к перевалу и к вратам между мирами.
Когда она поравнялась с мужчинами, те осветили фонарем и ее лицо.
— Ты видела Утешительницу?
— А что? — Шайя заморгала. Ослепленная, она не видела, кто стоит перед ней. У обоих мужчин были хорошие плащи из овчины, и
они говорили на диалекте, выдававшем в них уроженцев провинции Гарагум, за которую не так давно сражались великие империи Арам и Лувия.
— Ты видела ее? — настаивал худощавый рыжебородый мужчина с фонарем. — Прошу, помоги нам. Она нужна бессмертному Аарону. Он очень плох, а целителя больше нет. Нет никого, кто мог бы помочь. Утешительница — вот наша последняя надежда. Если ты можешь сказать, где она, то прошу, помоги нам.
Сердце ее подпрыгнуло, услышав имя Аарона. Значит, он не поправился!
— Я та, кого вы ищете.
— Ты?
Шайя отбросила капюшон плаща, чтобы лучше было видно ее яйцо.
— Как думаешь, сколько женщин из обоза сумели выжить? Отведи меня к нему!
— Ты! — снова произнес рыжебородый, но уже совсем другим тоном. — Ты… Кирум? — Он убрал фонарь, освещая уже свое лицо. Это был Орму, капитан кушитов, командующий лейб-гвардией бессмертного Аарона. Он сотню раз, а то и больше видел ее во дворце Акшу. Как и многие другие во дворце, он знал ее лишь как кухарку, которая загадочным образом сумела добиться расположения бессмертного й стала его любовницей. — А я опасался, что тебя убили — ты так внезапно и бесследно исчезла из дворца…
— Как видишь, я еще жива, — резко ответила она. — А теперь веди меня к Аарону!
— Ты действительно Утешительница? — Орму недоверчиво оглядел ее, затем быстро переглянулся с товарищем.
— Думаешь, я могу навредить Аарону?
— Нет, — негромко ответил ее собеседник. — Вне зависимости от того, врешь ты мне или нет. Он будет рад видеть тебя. Если, конечно, узнает… Пойдем! — И Орму повернулся и широким шагом стал торопливо подниматься к перевалу, задавая такой темп, который Шайя выдерживать не могла, несмотря на то что тревога за Аарона придавала ей сил и подстегивала шаг.
— Что с Аароном? — тяжело дыша, поинтересовалась Шайя.
— Ты видела, как они с Мадьясом одни противостояли войску демонов? Они понеслись им навстречу на одном крылатом льве, сражались с великанами, гигантскими орлами и смертоносным алым князем демонов. Своей жертвой они выиграли время для нас. Тогда мы еще думали, что сумеем уйти через врата между мирами, которые находятся рядом с дымящейся рекой. Тогда Аарон был тяжело ранен. Князь демонов пользовался оружием, от которого не могло спасти даже оружие, выкованное в кузнице богов, — в словах капитана слышались восхищение и боль. Он рассказал о том, что присутствовал, когда с Аарона сняли шлем.
О глубокой ране, проходившей наискось через все лицо правителя, о сломанных ребрах и истерзанном теле правителя.
— Мы сделали для него все. Поначалу казалось, что он поправится. Но потом, пять дней назад, у него начался жар, сжигающий остатки его сил. Все наши попытки помочь успехом не увенчались. Ты его последняя надежда, Кирум. Он любит тебя… Сегодня он бредил весь день. Он все еще тревожится за своих людей. Но рассудок его помутился… — Голос Орму прервался. — Я бы отдал свою жизнь, если бы это могло спасти его, — в конце концов подавленным голосом произнес он.
— Я тоже! — ответила Шайя, пытаясь не показывать степени своего отчаяния. У нее не было ничего, чем она могла бы помочь Аарону. Все травы, с помощью которых можно было бы сбить температуру, давно закончились.
— Если бы он только на миг пришел в себя, — бормотал Орму. — Если бы он узнал тебя, это могло бы стать тем самым чудом, на которое мы так надеемся. Когда ты ушла, в нем что-то надломилось. Он стал совсем не тем человеком, которого мы знали. Стал более суровым и беспощадным. Ему нужна твоя любовь, чтобы быть тем правителем, которым он хочет быть.
Слова его разбивали сердце Шайи. Она готова была сделать для Аарона все, но понимала, что не может остаться. Она должна будет снова уйти, как только он поправится. Невозможно, чтобы самый могущественный правитель мира взял себе в жены кухарку. И она не может сказать, кто она на самом деле, поскольку в этом случае Ишта, а возможно, и Белый Волк, потребуют ее смерти. Шайи больше не существовало. Демон, который пришел к ней в горный монастырь, умер вместо нее. Он спас ее, и в то же время лишил всех надежд. Вот они какие, демоны! У всякого дара есть и темная сторона.
— Что сталось с бессмертным Мадьясом? — В слабом свете фонаря было видно, что этот вопрос показался Орму странным, потому что он думал только об Аароне.
— Умер, — коротко ответил он. — Его воины несут его тело. Его сын каждую ночь дежурит у тела отца с обнаженным мечом, чтог бы ни духи, ни демоны не тронули правителя.
«Как это похоже на Субаи, — гневно подумала она. — Красивые жесты! В этом он также хорош, как и в умении швыряться пустыми фразами».
С тех пор как он со своей лейб-гвардией убил большого дракона в Вану, все войско только и говорило, что о Субаи. Шайя жене могла вообразить себе, чтобы ее брат сразился с драконом. Даже с сотней преданных ему воинов. Она видела убитую в Вану тварь, и этот дракон был однозначно больше, чем мужество ее брата. Однако этот героический поступок и тот факт, что он вернет тело отца в Кочующий город, возможно, обеспечат ему милость Белого Волка, и он станет новым бессмертным. Лжец и позер. Жестокий тиран. И с этим она тоже ничего не сможет поделать. По той же причине, по которой она не может стать супругой Аарона. Принцессы Шайи больше не существует. Если она докажет, кем является на самом деле, то оскорбит двух девантаров, и ей придется признаться, что она приняла помощь демона, чтобы избежать смерти.
И именно сейчас, в такое время, когда все народы мира сражаются с демонами в попытке выжить, ей. этого никогда не простят. Она обречена оставаться в тени, что бы ни происходило.
— Сюда, — Орму сошел с тропы и вошел под занесенные снегом скалы. Шайя увидела наполовину запорошенных снегом воинов в тяжелых плащах из овчины. Они стояли с подветренной стороны скал, опираясь на копья, или сидели на земле, держа на коленях обнаженные мечи, готовые в любой момент защищать Аарона до последнего вздоха. В свете масляной лампы их лица казались осунувшимися. У некоторых были пропитанные кровью повязки, но все это не умаляло выставляемой напоказ решимости. Они устали так же, как и все остальные в этом войске, но Аарону удалось зажечь в них неугасимое пламя. Что-то, что возвышало их надо всеми остальными, что-то заставляло их держаться — до самой смерти.
И Шайя тоже почувствовала прилив этой силы, когда Орму указал ей на занавешенную шерстяным одеялом расщелину в скале.
— Он здесь, — прошептал он, словно опасаясь разбудить своего господина, затем откинул одеяло в сторону. Небольшую пещеру, открывшуюся взору Шайи, освещали две масляные лампы. Скалистый пол был выложен одеялами и порванными плащами.
И на всем этом лежал Аарон. Голышом! Лицо его было изуродовано страшной раной, все тело покрыто синяками. Мужчина беспокойно метался во сне и стонал. Судя по всему, спал он крепко.
Шайя поспешно вошла за занавеску. Здесь было ощутимо теплее. Орму задвинул за ней одеяло и опустился на колени рядом со своим господином.
— Я делал ему холодные компрессы на лоб и на ноги, но жар не спадает. Даже не знаю, что еще можно предпринять.
Сердце Шайи разрывалось при виде возлюбленного. Она давно должна была понять, что именно этим все и закончится. Он слишком много рисковал! Женщина тоже опустилась рядом с ним на колени и взяла его за руку. Пальцы были слишком теплыми и сухими. В теле почти не осталось пота, несмотря на то что жар был очень силен. Губы потрескались и запеклись.
Шайя положила руку ему на грудь, туда, где сердце, но биения практически не почувствовала. На нее нахлынули тысячи воспоминаний: об их страстных ночах, когда они любили друг друга, когда он, усталый, лежал сверху, и она чувствовала, что сердце его бьется сильно и гулко, как барабан. Теперь же грудь его почти не поднималась и не опускалась даже при дыхании.
— Что мы можем сделать? — прошептал Орму.
. — Сколько он уже лежит без сознания? — Шайя наклонилась ниже, прижалась ухом к груди.
— Два дня… Он… Нам показалось, что ему уже лучше. Он встал с постели, даже поел немного супу. Потом принял бессмертного Володи и бессмертного Лабарну. Когда собрался донести результаты разговора до выживших капитанов, упал без сознания.
Шайя жестом попросила его помолчать, напряженно прислушиваясь к сердцебиению Аарона. Оно было неровным и слабым. Целительница понимала, что из-за сильного жара кровь стала вязкой, начала закупоривать сосуды и убивать. Конец Аарона был очень близок. Женщина подняла голову и бессильно покачала головой.
— Ну что? Что сделать, чтобы вылечить его? — Он смотрел на нее с такой надеждой, словно даже не предполагая, что она может не знать, что делать.
— Жар убьет его до рассвета, — говоря это, она не могла смотреть Орму в глаза, вместо этого неотрывно глядела на лицо мужчины, которого любила, полностью сосредоточившись на новом шраме, появившемся на его лице. Края его были припухшими и красными. В заживающей плоти темными пятнами виднелись следы засохшей крови. Рана пересекала лоб, разделяла надвое правую бровь, проходила через переносицу и продолжалась под левым глазом.
Шайя осторожно ощупала края раны. Воспаления не было. Не в этом причина жара. Аарону очень повезло. Если бы удар нанесли хоть чуточку сильнее, сейчас его бы здесь уже не было.
— Он же бессмертный! — возмутился Орму в ответ на ее слова, когда целительница уже начала надеяться, что он примет ее приговор.
— Так же, как Мадьяс из народа ишкуцайя, или Ивар из Друсны, или Муватта Лувийский? — поинтересовалась Шайя. Теперь Она подняла взгляд. — Началась новая эра, Орму. Я уже не верю даже в то, что наши боги бессмертны. Иначе они пришли бы сюда, чтобы защитить нас. А они боятся развязанной войны, так же, как и мы.
— Нет! — возмутился капитан. — Только не Аарон! Он не может… — В глазах его сверкнуло отчаяние. — Только не Аарон, — уже тише, почти обреченно произнес он.
— Я вижу лишь один последний способ.
— Какой же? — В отчаянии он ловил каждое ее слово.
— Его сердце бьется неровно. Опасность убить его нашими действиями выше, нежели надежда на его исцеление, — она нежно провела рукой по груди Аарона.
— Что я могу сделать, Кирум?
— Вынеси его наружу и закопай в снег, оставь только лицо.
— Но… — Орму покачал головой.
— Да, я знаю, — с грустью в голосе произнесла Шайя. — Опасность убить его этим очень велика. Но если мы ничего не предпримем, то наверняка убьем его своим бездействием, Сильный холод — наша единственная надежда выгнать жар из его тела. Если жар отступит и если его сердце от холода просто не перестанет биться, он будет жить. Только так.
Пока Орму бормотал молитву Львиноголовому, Шайя молча просила о помощи Белого Волка. Затем капитан позвал некоторых воинов, стоявших на страже среди скал. Чтобы вынести Аарона, понадобилось четверо мужчин — настолько истощены и измождены были воины.
Они уложили обнаженного правителя в сугроб, и Шайя принялась голыми пальцами закапывать его. Вскоре пальцы ее совсем окоченели от холода.
Орму практически силой удалось удержать мужчин от того, чтобы оттащить Утешительницу от их правителя. Шайя знала, как это должно было выглядеть для воинов: словно бы она пыталась похоронить бессмертного. А может быть, именно это она и делала?
— Ты не должен умирать! Ты — надежда этого мира. Ты не должен умирать! — снова и снова шептала она.
Когда открытым осталось только его лицо, Шайя просунула руку в снег, чтобы чувствовать его сердцебиение. Но ничего не почувствовала — пальцы онемели от холода. Или же просто сердце Аарона перестало биться?
Навстречу свету
— Ты не должен умирать!
Голос доносился откуда-то издалека, но он все равно узнал бы его из тысячи, даже если бы он был подобен лишь шепоту во время бури. Шайя. Она пришла. Он знал, что это лишь сон. Знал, что находится где-то на краю света посреди вечной мерзлоты. Она не может быть здесь… Разве что во сне. Он так скучал по ней. Вместе с ней жизнь его лишилась красок, лишилась смеха. Он достаточно долго выполнял свои обязанности. Теперь он будет просто наслаждаться сном, в котором он становится таким счастливым.
Вот показался теплый желтый свет. Нужно лишь идти к нему, и все его желания станут реальностью. Мужчина на миг замер. Он никогда не был эгоистом, всегда думал в первую очередь о других. Если однажды все люди станут действовать именно так, то мир станет просто идеальным. Будучи правителем, он должен был быть примером для остальных, но как же он тоскует по Шайе… И сейчас ему хотелось лишь слушать ее голос.
Он медленно приближался к свету. Как холодно. Наверняка там, где есть свет, будет теплее.
Что-то коснулось его сердца. Шайя? Она так близко, он это чувствовал. Может быть, она умерла? Временами подобные страхи терзали его. Может быть, ее убили и просто выбросили тело из дворца в Акту. Этот дворец — рассадник интриг. Там нет места любви.
Может быть, она ждет его там, на свету? Он нерешительно сделал еще один шаг в ту сторону. Стало немного теплее. Сделал еще один шаг, давшийся уже гораздо легче.
Она там! Он чувствовал это совершенно отчетливо. Она пришла к нему, наконец-то! Еще всего несколько шагов, и они всегда будут вместе. Она легко поцеловала его в лоб.
Свет исчез. Внезапно он почувствовал, что его окружает плотная, непроницаемая тьма. Холод крепко держал его. Ощущение было такое, словно его поднимают и куда-то несут. Кто-то разговаривал у него над головой. Речь шла о его смерти. А затем голос умолк.
Его перестали мучить даже голоса прежних Ааронов. Вокруг были лишь тьма и тишина. Может быть, так и выглядит конец? Может быть, нет никаких прекрасных садов, созданных богами для светлых душ? Может быть, их задача — воплотить этот сад при жизни, в мире, потому что после жизни ничего больше нет?
Внезапна теплый свет вспыхнул снова. Он услышал голос Шайи, почувствовал ее руки на своем теле. Она шептала об их любви, о давно минувших счастливых днях. Вот только видеть ее он не мог. Ее обнаженное тело прижималось к нему, даровало тепло, а он лишь плыл по течению, полностью отдаваясь приятному ощущению.
Сил бороться у Аарона больше не было. Пусть теперь меч поднимут другие. Его время миновало. Свет так близко. Ему совершенно не хотелось возвращаться. И бессмертный сделал последний шаг
О сердцеедах и хвастунах
Галар потер нос, который почти и не ощущался.
— Зима не сделала тебя краше, карлик, — Че нагло усмехнулся ему в лицо. — Спорим, что ты отморозил себе кончик носа. Если будешь тереть слишком сильно, он еще и отпадет.
— Так же, как вчера кончик твоего мизинца?
Кобольд вздохнул.
— Да кому нужны те мизинцы. Главное, что с лицом у меня все в порядке. Женщины не могут устоять перед моим шармом. Но если у меня будет только полноса, то заполучить одну из них в постель станет гораздо труднее.
— Мечтай побольше… — проворчал Галар. Нравился ему этот убийца карликов, тут уж ничего не поделаешь. Этот маленький засранец действительно обладал шармом. Нужно держать с ним ухо востро.
— Если ты не заметил, мне даже Айлин глазки строит. Я в любой момент могу прибрать ее… Хм… Что ж, руки у меня теперь не все целы.
— Что, правда? — недоверчиво переспросил Нир. — Ты считаешь, что эта холодная драконница влюблена в тебя?
Галар не поверил своим ушам. Какой же Нир легковерный! Кузнец поднялся и сделал несколько шагов к вершине холма. Над ним раскинулось чистое, безоблачное небо. День был бы отличный, если бы не этот ужасный холод. Вчера у них закончились дрова. Больше не было костров и возможности приготовить себе теплую еду. Он поглядел на дорогу, ведущую в горы. Вдоль нее виднелись небольшие, усыпанные снегом холмы, из которых временами торчала то нога, то рука. Отступая, дети человеческие гибли сотнями. У них костры перестали гореть уже не меньше недели тому назад. Просто чудо, что некоторые из них все еще живы. Галар не понимал, зачем главнокомандующий Солайн приказал им не догонять их. Чтобы догнать людей, потребовалось бы не более трех часов пути. Их отряд мог просто смести людей: они-то уже наверняка не в силах оказывать сопротивление. Нужно наконец-то завершить этот поход и покончить с этим сидением на снегу.
Он снова потер нос, окинул взглядом усеянную холмами равнину. Проклятый холод! Над горами кружили орлы. Нодон практически не отдыхал. Этот эльф путал Галар еще больше, чем Айлин. Несмотря на то что они подшучивали над своим командиром, она все же вступилась за них. И если бы Айлин не защитила вход в подвал в Вану, все они были бы давно мертвы. Нодон же был другим. Неприступным. Стоило эльфу остановить на нем взгляд своих черных глаз, как Галар всякий раз вздрагивал. И эта его манера одеваться в красное…
На севере между холмами что-то двигалось. Карлик прищурился. Сани! Наконец-то идут обещанные сани. Они должны были поступить еще несколько дней назад. Кто бы ни командовал подкреплением, он не слишком торопился к ним присоединиться. Наверняка какой-нибудь писака, всегда знающий, где находится даже самая последняя горошина из его запасов и который тщательно следит за тем, чтобы олени не сделали лишнего шага, чтобы не устать.
Галар спустился с холма и присоединился к товарищам, где Че все еще громогласно хвастался своими любовными похождениями. Рядом с карликами и кобольдами на снегу сидели три последних тролля. Они были большими и серыми и казались похожими на скалы, если не приглядываться внимательнее. И как обычно, на них не было ничего, кроме набедренных повязок.
— Вы что, никогда не мерзнете, Гроц? — с завистью поинтересовался Галар. Тролль медленно повернул голову и поглядел на него сверху вниз.
— Вообще-то прохладно, — медленно произнес он. — Мне вот солнце мешает. Обжигает кожу. Лучше тучи и снежная буря.
— Точно, именно этого нам и не хватает.
— Вот и я так думаю, — кивнул Гроц.
Галар и забыл, что тролли не понимают сарказма. Желать, чтобы началась снежная буря! Нет, правда! Наконец-то идут сани.
— Не отказался бы от оленя… — В голосе великана послышались мечтательные нотки. — Надоела мне мороженная человечина.
Тролли были единственными, кто на протяжении последних дней не страдал от голода. Галар с отвращением вспомнил, как он утром застал фоца со товарищи за жратвой. Они нашли замерзшую женщину и трепались на тему того, есть ли гастрономические различия между мужчинами и женщинами. Галару стало дурно, когда он увидел, как Гроц засунул себе в мешок с провиантом обвороженную ногу. «С троллями мне не сойтись никогда, — вдруг осознал карлик. — Сколько бы опасностей мы ни пережили вместе».
Галар хлопнул себя руками по плечам, чтобы немного привести в чувство омертвевшие пальцы, и снова обернулся к Че, который все еще рассказывал о своих любовных приключениях.
— Так ты уломал Айлин, а, сердцеед? — резко перебил его Галар, — Она делала мне довольно недвусмысленные предложения.
— Ну, и как она? Ну, я хотел сказать… — Слова застряли в горле у Галара. За спиной у Че выросла драконница. Как обычно, двигалась она совершенно бесшумно. Галар поднял брови, знаками пытаясь привлечь внимание кобольда к объявившемуся начальству, но тот не понял его.
— Слишком высокая и слишком тощая! — спокойно ответил Че, нагло улыбнувшись. — Просто не в моем вкусе, понимаешь. Хоть и сохнет по мне.
— Отрадно знать, что я подвергаюсь опасности умереть здесь от разбитого сердца, — произнесла Айлин. Теперь она стояла прямо за спиной у Че.
Кобольд обернулся.
— Клянусь альвами, любовь моя. Сегодня ты снова выглядишь потрясающе! Глядя на тебя, я понимаю, что пора прощаться со своими предрассудками относительно эльфийских леди. Ты занята сегодня вечером?
От такой наглости Галар лишился дара речи.
— Наш полководец как раз сообщил мне, что я больше не буду возглавлять ваш отряд, — она наклонилась к Че. — Так что времени у меня полно. Ты не боишься отморозить себе некоторые наиболее чувствительные части?
— Я уверен, что эта часть очень быстро укроется в теплой норке.
Галар уже представил себе, как катится по снегу голова наглого кобольда, но ничего подобного не произошло. Айлин лишь улыбнулась.
— Тогда сегодня ночью я приду за тобой, — многозначительно заявила она.
— А кто теперь нами будет командовать? — вырвалось у Нира.
Эльфийка пожала плечами.
— Какой-то легендарный герой-карлик. Солайн называл имя, но я забыла. Что-то вроде Хорна.
Галар не поверил своим ушам.
— Хорнбори? Его звали Хорнбори?
Айлин кивнула.
— Точно, именно так его и звали, — теперь в ее голосе отчетливо слышалось раздражение.
— Не может быть, чтобы тебя так просто лишили командования, — возмутился Нир. — Ты сражалась с нами, была ранена. Нельзя же так…
— Не перегибай палку. Я не была ранена. Вы меня опередили.
Тролли гортанно захохотали.
— Точно! — заявил Гроц.
— И тем не менее, все может быть, — продолжала эльфийка. — Солайн просто взял и лишил меня командования.
— Тогда нам стоит позаботиться о том, чтобы у новичка приключилась неприятность в первом же бою, — весело заявил Че. — На поле боя может быть чертовски опасно.
За такое предложение Галар был готов даже обнять маленького сердцееда!
— Вы ничего не сделаете новому командующему. Если вы выстрелите ему в спину, виновата буду я, — резко заявила Айлин. — Вы мои люди. Вы справитесь. А я попытаюсь держать этого негодяя подальше от вас. Кто-то из вас знает его?
Галар еще колебался, когда Нир вдруг вышел вперед.
— Он из Глубокого города. Хвастун и трус. Он всех нас угробит.
— Хвастун? — Эльфийка вдруг усмехнулась. — Это отлично. Вы останетесь здесь и ничего предпринимать не будете. Вы проклятая свора жалких ублюдков. Но вы мои ублюдки. И я не допущу, чтобы какой-то идиот повел вас на убой.
Хранитель Золотой секиры
Увидев полевой лагерь, Хорнбори был разочарован. Почему-то он предполагал увидеть нечто большее. Шатров было всего три. И ни одного костра. На протяжении всего путешествия через эту ужасную ледяную пустыню он надеялся, что в конце концов окажется в красивом шатре перед жаровней.
Последние мили их конвой из саней сопровождала группа кентавров. Один из них поскакал вперед, чтобы сообщить о его прибытии. Приветствовали его как-то скромненько. У крохотного палаточного лагеря стояли три эльфа. Все остальные держались на заднем плане. На холме, чуть подальше, он увидел нескольких карликов и троих троллей. Кобольды там, судя по всему, тоже были. Впрочем, они были слишком далеко, чтобы разглядеть наверняка. Должно быть, это и есть отряд, которым ему предстоит командовать.
Рафа остановил тянувших сани оленей. Кобольд оказался искусным кучером. Впрочем, продвигались они вперед очень медленно. Из-за брони сани стали слишком тяжелы, и по недвусмысленному приказу Хорнбори ехали они только при свете дня. Сейчас под его командованием находилось шестьдесят семь саней. Десять из них — танки, как назвал их Гобхайн, странный эльф-кузнец.
— Хорошо, что вы прибыли, — приветствовал его стоявший в центре эльф. Выглядел он в своем длинном плаще прямого покроя не слишком воинственно. В отличие от двух других эльфов оружия у него не было.
Хорнбори показалось, что он услышал в его словах упрек. Соскочив с козел, он улыбнулся своей самой дипломатичной улыбкой и направился навстречу эльфу.
Я рад, что мы смогли прибыть так быстро. Дорога была не очень подходящей для таких тяжелых саней. Кроме того, мы пережили две снежные бури, а как-то ночью к нам явилось странное зеленое сияние.
Брасс Мамонтодав, который со своими троллями всю дорогу бежал рядом с санями, пошел за Хорнбори и, скрестив руки на груди, встал за спиной у карлика. «Рядом с этим великаном эльфы выглядят, жалко», — с удовлетворением отметил карлик. Брасс ходил за ним, как верный пес.
— Мы знаем и дорогу, и ее коварство, — холодно ответил эльф в зеленом плаще. — Айлин, позаботься о том, чтобы сани разгрузили и немедленно разожгли огонь. Я хочу, чтобы у всех наших воинов в животе через час была горячая еда.
Одетая в белое эльфийка, стоявшая рядом с говорившим, тут же отошла.
— Брасс, помоги со своими ребятами разгрузить сани, — Хорнбори произнес это в первую очередь за тем, чтобы показать, что он тоже имеет право командовать. Он не позволит водить себя за нос парочке наглых эльфов. Хотя одетый в красные одежды воин, стоявший рядом с полководцем, выглядел устрашающе.
— Остальное мы обсудим в моем шатре, — и с этими словами полководец резко отвернулся.
«Да этот эльф из худших», — подумал Хорнбори, молча следуя за ним. Обставлен шатер был слабо. Единственной роскошью в нем была очень уютная полевая койка, на которой Хорнбори с удовольствием бы растянулся. «Лежать там, и чтобы Амаласвинта делала ему массаж — вот это было бы здорово», — мечтательно подумал карлик и огляделся по сторонам. Кроме кровати, здесь стоял большой стол с двумя неудобными на вид стульями с высокими спинками. В углу стоял сундук внушительных размеров. «Значит, он тщеславный щеголь, который любит наряжаться», — подумал Хорнбори, испытывая облегчение от того, что обнаружил слабое место полководца.
— Как ты наверняка уже догадался, я — князь Солайн, — эльф опустился на один из двух стульев и широким жестом пригласил его занять место на другом.
«Ну уж нет, я не поддамся на эту глупую игру», — подумал Хорнбори, отступая на шаг от стола и оказываясь в центре шатра. Если сесть на стул, он будет лишь чуть выше края стола и выглядеть как маленький ребенок. Встанет рядом со столом — это будет немногим лучше.
— Ты не устал с дороги? Не хочешь присесть?
На это фальшивое дружелюбие Хорнбори ответил лишь улыбкой.
— Я сидел всю дорогу. Так что постоять теперь очень даже приятно.
Полководец кивнул.
— Хранитель Золотой секиры — никогда не слышал о подобном титуле. Как добиться такого положения?
Карлик очень старался говорить пренебрежительно.
— Благодаря мужеству, проявленному в бою. Эйкин, Старец в Глубине Железных чертогов, возвел меня в эту должность за мои заслуги.
— Ах, так вот чем ты славен. Мужество в бою… Меня назначил на мой пост Золотой, и я до сих пор не уверен, какой из заслуг я обязан этой честью.
Хорнбори решил говорить прямо. Судя по всему, Солайн злился из-за того, что он прибыл на несколько дней позже.
— Мне жаль, что вам пришлось меня дожидаться. Требования к снабжению были настолько обширными, что мои сани оказались перегружены.
— Тебе следовало бы относиться к своему князю и полководцу с большим уважением, карлик, — резко осадил его одетый в красное эльф.
— Он мой полководец, но не мой князь, — поправил Хорнбори. — Мой князь — Эйкин.
— Ты…
Солайн поднял руку, заставив красного эльфа замолчать. В этот миг в шатер вошла хрупкая эльфийка.
— Котлы стоят на огне, — резким тоном доложила она и встала за спиной у полководца.
Но князь не стал отвлекаться на подобные мелочи. Он неотрывно глядел на Хорнбори.
— К чему на санях пластины из серебряной стали? Возможно ли, что они сыграли роль в том, что ты двигался слишком медленно?
— Это новые боевые сани, полководец. Я сам их придумал. Они служат для того, чтобы обстреливать врага с близкого расстояния и пробивать их стены из щитов.
— Они что, опять строят стены из щитов? — иронично поинтересовался князь, обернувшись к стоявшим у него за спиной эльфам.
— Конечно, можно пробивать и другие…
— Тебе нужно было просто вовремя доставить необходимое, — повысил голос Солайн. — Вся остальная чушь совершенно излишня. Золотой узнает, как сильно ты нас подвел.
— Возможно, от саней все же будет прок, — неожиданно пришла ему на помощь эльфийка. — Сражаться с ними на перевале слишком опасно. Возможно, сани могут объехать войско людей и дождаться их с другой стороны гор? Нодон, кажется, ты же обнаружил еще один перевал милях в тридцати к востоку отсюда? Там смогут пройти сани?
— Да, дорога не очень тяжелая, — ответил одетый в красное эльф.
— Какой от этого прок? — Судя по всему, предложение не слишком понравилось Солайну.
— Новые воины могут проявить себя. А мы, остальные, пойдем за детьми человеческими, когда они преодолеют перевал. И со склонов горы нам отлично будет видно, как Хорнбори сразится в последнем в этой войне бою.
— Бой — это слишком возвышенное слово. Им придется просто пристрелить нескольких беззащитных людишек…
— Посмотрим, докажут ли сани свою пользу. Если да, то возможно, будет смысл строить бронированные кареты.
Полководец недовольно покачал головой, а Хорнбори все удивлялся поддержке со стороны эльфийки. Застрелить нескольких беззащитных людишек — это звучит неплохо. И для дальнейшего продвижения по карьерной лестнице ему нужна боевая слава.
— Мои ребята рвутся в бой! Прошу, полководец, не лишайте нас возможности завоевать славу — после того, как мы имели неосторожность разочаровать тебя.
— Это было бы хорошо для морали войска, — снова поддержала его эльфийка, и Хорнбори решил как можно скорее вознаградить ее подарком. Может быть, изысканное вино? Он лично проследил за тем, чтобы в грузе были некоторые изысканные товары, чтобы благодаря подаркам превратить новые знакомства в дружбу.
— Что ж, ладно, — решил Солайн. — Пусть покажут, как умеют сражаться. Тебе придется немедленно выступать со своими, если хочешь как следует пустить им кровь прежде, чем они достигнут звезды альвов.
— Твое желание для меня закон! — Хорнбори низко поклонился и широким шаго вышел из шатра. Вот это будет сражение как раз в его вкусе!
Меня здесь уже не будет
Его тело снова потеплело, но это был не жар лихорадки, снова поселившийся в теле Аарона. «Мы победили», — радостно думала Шайя. Когда Аарона вынули из снега, его отнесли в небольшую пещеру. Тело его было совсем твердым от холода. Сердце почти перестало биться. Она разделась и прижалась к нему. Еще с детства она знала, что именно таким образом легче всего пробудить волю к жизни у переохладившегося человека. Не раз ей доводилось видеть, как воины возвращались с зимней охоты скорее мертвыми, нежели живыми. И лучше всего помогали им не горячие супы и не сброженное молоко яков. Лучшее средство от переохлаждения — тепло молодой женщины.
Шайя села на него сверху и принялась массировать его тело. Иногда веки воина трепетали. Женщина то и дело останавливалась, прислушиваясь к сердцебиению. Оно все еще было медленным, но уже гораздо более сильным, чем прежде. Она снова легла сверху.
Как же холодно. Целительнице казалось, что его холод пробирает ее до костей. Как же хочется заснуть рядом с ним! Но этого нельзя желать. От этого зависит мир в империи, она не должна возвращаться. Вместо того, чтобы горевать о несбыточном, нужно радоваться, что боги сделали ей такой подарок! Полночи вместе с ним. Снова лежать с ним рядом — сегодня утром это казалось просто невозможным.
Шайя осторожно поднялась, укрыла Аарона и оделась. На душе было тяжело, когда она выходила из пещеры.
— Как он? — бросился к ней Орму, который, судя по всему, ждал у входа.
— Ему очень повезло. Думаю, он выкарабкается. Жар побежден. Но он будет очень слаб. Присматривай за ним, как следует, Орму.
Ни знаешь, что он не щадит себя. Тень смерти отступила на шаг, но все еще очень близка.
— Это ты должна сказать ему об этом, Кирум! Он послушает тебя!
Шайя с грустью покачала головой. Она дважды пыталась заговорить, и голос не слушался, пока наконец, с третьей попытки, слова не сложились в фразы.
— Меня здесь уже не будет… Я должна оставить его. Если я буду рядом, мира в империи не будет.
— Это несправедливо, — возмутился Орму.
— И все же так должно быть. Подготовь воинов, которые узнали меня, чтобы они ни за что не говорили, что я была здесь. Скажите, что это был бред, если Аарон будет спрашивать обо мне и твердить, что видел меня.
— Разве он видел тебя?
— Не знаю. Во сне он шептал мое имя и… — Она запнулась. Нет, то, что еще он сказал, касалось только ее. Она знала, что он любит ее и будет любить всегда.
— Ты точно не хочешь остаться? Если бы ты была рядом, он был бы счастлив.
Шайя устало покачала головой. Ее место — не рядом с ним.
— Отпусти и даже не пытайся найти меня. Так будет лучше;
— Подожди! — Капитан махнул рукой одному из своих воинов, который протянул ему небольшой латунный кубок.
— Выпей это!
— Что….
— Просто выпей, — настаивал воин.
Она поднесла бокал к губам. Теплое! Женщина осторожно выпила. Это была просто вода, но. ничто прекраснее этого никогда не окропляло ее губ. Теплая вода.
— Откуда у тебя это?
— Мы нагреваем бокал на пламени масляной лампы и растапливаем в нем лед. Масла для ламп осталось уже совсем мало. В день бывает только несколько глотков теплой воды для каждого, но это помогает.
Шайя осушила кубок.
— Могу сделать тебе еще немного, — предложил Орму. Женщина понимала, что ради этого он откажется от своего собственного рациона. Вместе с водой в желудок вернулось приятное тепло. Впервые за целую вечность. Но губы снова пересохли. Пара глотков воды не могли утолить давнюю жажду. Теперь в горле царапало хуже прежнего. Принцесса подняла взгляд к небу. Над черными горами уже появлялись первые серебристые линии утренней зари. Скоро проснется Аарон, и к этому моменту ее уже не должно быть здесь.
— Мне нужно идти, — настаивать на этом было тяжело. — У вас еще есть сушеное мясо?
Орму кивнул.
— Порежьте его на мелкие кусочки и пусть оно полежит в теплой воде, размякнет. Это придаст бессмертному сил.
— Жаль, что ты не можешь остаться, Кирум.
Женщина улыбнулась в ответ, а затем отвернулась и стала спускаться к перевалу меж скал. Взяла копье у одного из умерших, поскольку ей нужен был костыль, чтобы опираться на него.
Так же, как и она, к перевалу шли уже и другие. Молчаливые, оборванные фигуры, шаг за шагом продвигавшиеся вперед. Она уже не обращала внимание на лежащих вдоль дороги, закрыла сердце для мольбы тех, кто лишился сил. Опустившемуся на снег уже не на кого было рассчитывать. У живых почти не было сил тащиться дальше самим.
Вскоре усталые ноги горели. Она все чаще останавливалась, тяжело опираясь на копье, затем устало подняла голову, поглядела на сияющее солнце, горевшее над перевалом у нее над головой. Возможно, оттуда она сможет увидеть равнину, на которой стоят врата между мирами. Она должна дойти. Она — Шайя, принцесса-воин из народа ишкуцайя. Она так просто не сдастся.
Час за часом пробиралась она вперед, ее мучили голод и жажда. Ряды мужчин редели все сильнее и сильнее, все больше и больше падало их вдоль дороги. Наконец — уже давно миновал полдень, тени снова стали удлиняться, она достигла перевала. Как женщина и надеялась, оттуда открывался головокружительный вид на заснеженную равнину, раскинувшуюся по ту сторону гор. Где-то там, внизу, было их спасение. Еще сокрытые от взглядов, врата между мирами откроются, как только перед ними встанет серебряный лев.
Что-то похожее на тень скользнуло по равнине. Кажется, это были большие сани. Такого транспорта у их войска не было. Демоны обогнали их и отрезали путь к отступлению!
Осознание этого лишило Шайю последних сил. Она пошатнулась, сошла с дороги и в отчаянии присела на валун. Они подошли так близко к спасению, но оно все равно осталось недосягаемым.
Скатившись с покрытой льдом скалы, она рухнула в снег. Сил на то, чтобы сесть, уже не было. Высоко над ней в безоблачном небе стояло послеполуденное солнце. Шайя представила себе, что это летний день, как в детстве. День, когда она сбежала от своей няни и лежит в высокой степной траве на холме, скрестив руки за головой. Солнце щекочет ей нос и согревает лицо. «Это был чудесный день», — подумала она и закрыла глаза.
Акоатль
— Шайя? — Заморгав, Аарон огляделся по сторонам. Он лежал в пещере, но не помнил, как попал сюда.
Только что еще Шайя была с ним. Она лежала в его объятиях и нежно целовала его, но теперь он был один. Аарону показалось, что в воздухе еще витает ее аромат. Наверное, это был сон. Правитель помнил, что у него был жар. Его люди несли его…
Отступление! Где он сейчас?
— Орму! — Голос Аарона прозвучал слабо. Он разозлился на себя на собственную беспомощность, сел и хотел уже направиться к тяжелому одеялу у входа в пещеру, когда его отодвинули.
В проеме показалось рыжебородое лицо худощавого охотника из Гарагума.
— Бессмертный?
— Мне нужно выбраться отсюда. Помоги мне!
— Нет.
Аарон растерялся. Давно не бывало, чтобы кто-то противился его прямому приказу.
—
Это все твой вялый характер, — тут же дали знать о себе голоса в его голове. —
Этот немытый деревенщина просто не уважает тебя. Вели его высечь. Немедленно!
Аарон застонал, не обращая на голоса внимания. Он так надеялся, что наконец-то избавился от этой чумы.
Отвернувшись и глядя через плечо, Орму выкрикнул какой-то приказ, который Аарон толком не разобрал. Затем его капитан на миг обернулся, только для того, чтобы снова показаться в пещере. В руках у него был маленький бронзовый сосуд, а сам охотник опустился перед ним на колени.
— Пейте!
—
Ты видишь? Никакого уважения, говорю я тебе!
— Что это? — Говорить у Аарона совершенно не было сил. А ведь только что, проснувшись, он чувствовал себя очень хорошо.
— Бульон из сушеного мяса. На вкус ужасно, но придает сил. Аарон позволил Орму поднести кубок к самым его губам, опасаясь, что он выскользнет у него из рук, если он попытается держать его самостоятельно. Бульон был действительно ужасным, но теплым. И это было приятно.
— Это точно сушеное мясо или ты сварил в нем подошвы сапог, специально для меня?
Охотник улыбнулся.
— Хорошо, что тебе уже лучше, бессмертный. Мы уже думали. — Он запнулся и уставился в пол.
— Мне лучше. Кажется, я могу вырывать с корнями деревья, — Правитель усмехнулся. — Ну, скажем, молодые росточки. Кто был со мной? Кто за мной ухаживал?
Орму уставился на шерстяное одеяло, лежавшее на полу. Казалось, он наблюдал за вошью, ползавшей по его складкам.
— Кушиты, бессмертный. Они всегда были с тобой. Ночью мы закопали тебя в снег, чтобы сбить жар. Мы боялись, что ты не доживешь до утра… Это была трудная ночь.
— Кто был со мной в пещере и кто ухаживал за мной?
— Ты сам поправился, бессмертный.
Орму ответил слишком поспешно, это было похоже на ложь. Но Аарон понял: что бы ни случилось этой ночью, из капитана ему это не вытрясти. И Аарон пожалел, что проснулся не в объятиях Шайи. Однако сейчас не время для эгоистичных грез. Он осушил кубок и принялся жевать кусочки мяса, плававшие в теплой воде.
— Помоги мне одеться, — попросил он.
Было видно, что Орму чувствует себя неловко в роли камердинера, но воин подчинился. Когда все было готово, Аарон, опираясь на капитана, вышел из пещеры, где его радостно приветствовали кушиты. Верность и преданность мужчин, салютовавших ему. словно на параде, тронула его — как будто не было ни отчаяния, ни нужды.
Аарон ответил на их приветствие, обменялся с воинами парой слов, а затем снова обернулся к Орму.
— Позови остальных бессмертных. Мне нужно посоветоваться с ними;
— Я… э… Боюсь, они не придут.
Он понял. Слишком долго он валялся в постели. Даже такое разбитое войско, как их, не должно было оставаться без командования.
— Кто командует?
— Акоатль, повелитель небес и всего того, что лежит под ними.
Аарон вздохнул. Именно цапотец!
— Значит, я пойду к нему. Где мне его найти?
— Он уже наверху, на перевале. Сейчас мы в арьергарде. Поднимаются сейчас сотни отставших, и никто не знает, сколько еще стоят лагерем у подножия горы.
— Сколько моих кушитов еще достаточно сильны, чтобы держаться на ногах?
— Со мной еще тридцать два, бессмертный.
— Тогда назначь человека, который поведет меня наверх, к перевалу, а с остальными воинами попытайся спасти как можно больше отставших! Нужно лишь перевалить гору! С этим мы справимся.
Орму улыбнулся ему болезненной улыбкой.
— Если, я выполню твой приказ, бессмертный, то не вернемся ни я, ни мои люди. Мы едва прошли половину, и уже без сил. Если мы пойдем назад, чтобы помогать слабым, то… Все уже обессилели, бессмертный.
В бессильной ярости Аарон сжал кулаки.
— Мы же не можем просто бросить слабых. Не теперь, когда мы так близко от врат между мирами!
— Мы поступаем так уже не первый день, бессмертный. У тебя был жар. Ты не видел всего этого ужаса. Если кто-то уже не может идти, ему конец. И все это знают.
— Отведи меня к Акоатлю! — велел Аарон.
— Нужно идти всем вместе, — негромко посоветовал Орму. — Акоатль с остальными правителями на перевале. Если ты будешь с нами, твои люди почувствуют прилив сил, бессмертный. Это понадобится всем, чтобы преодолеть этот путь.
Аарон обвел взглядом истощенные лица. Волосы и бороды были покрыты изморозью, одежда потрепана, но оружие еще было у всех.
— Давайте поднимемся на перевал! — крикнул он кушитам. — Вернемся домой! — Отчаянная надежда на лицах мужчин ранила его до глубины души. Он обязан вернуть их обратно. Орму прав. Они не могут больше заботиться об отставших.
И Аарон во главе своих воинов начал подъем.
Путь к перевалу вскоре показал, что он переоценил свои силы. Его поддерживал то Орму, то кто-то другой. Это было унизительно — не иметь сил стоять на ногах, словно новорожденный жеребенок. Еще прежде, чем была пройдена половина пути, Аарону пришлось позволить нести себя.
Когда они почти дошли до перевала, Орму приказал воинам поставить его на ноги. Капитан кушитов обхватил его за талию и помог пройти дальше.
Почти вся его гвардия уже не могла идти. Тяжело дыша, они опирались на копья, когда делали последние шаги к перевалу.
— Аарон! — раздался вдруг знакомый голос, и мгновение спустя перед ним возник Володи. — Аарон, хвала богам!
Глаза у друснийца ввалились, светлая борода завшивела, но бессмертный источал силу, и Аарон позавидовал ему.
— Как же здорово снова видеть тебя на ногах, друг мой;
— Не мои ноги привели меня сюда, — признался Аарон.
Володи нахмурил лоб.
— Ну и что! Главное, что ты здесь. Ты сделай мне одолжение: не говори ты правду про твои ноги для тот засранец с крыльями, который стоять там, наверху.
Аарон невольно усмехнулся. Как же ему не хватало говора Володи, который обращался с языком Арама самым кошмарным образом. В каждом слове друснийца чувствовалась глубокая привязанность. А чувствам не нужна грамматика.
Лабарна тоже спустился с перевала. Он нес на широких плечах булаву и буквально лопался от избытка силы. Каким образом бессмертному правителю Лувии удалось выстоять в сражении с морозом и лишениями, оставалось для Аарона загадкой.
— Хорошо, что ты снова здесь, Аарон. Я был бы очень разочарован, если бы одному-единственному демону удалось загнать тебя под землю.
— Что ж, хотя бы это был демон на гигантском орле, — устало заметил Аарон.
— Ну, не начинай, — высоченный воин приветливо ткнул его кулаком, и Аарон едва не свалился на землю. — Не думаю, что мне достало бы мужества отправиться на бой в небесах на летучем льве. Отправляясь на битву, я предпочитаю иметь под ногами твердую почву, — и он отвесил нарочито низкий поклон. — Мое почтение, правитель всех черноголовых.
— Боюсь, это была не последняя битва в небесах, — Аарон поглядел на Акоатля, стоявшего на невысокой скале, торчавшей на перевале, среди своих воинов-орлов. Правитель Цапоте не собирался спускаться к нему.
— Где остальные бессмертные, Володи?
— Ансур сбежал, как и подобает валесийскому псу. Его люди почти с ума сходить без командир. Мадьясу в небе не так повезти. Лошадник умирать. Сейчас этот Субаи, мужчина с лицо как у крысы, командовать степняками. Они почти так же твердые, как друснийцы, ребята те. Кеану, это быть правитель Плавучих островов, замерзаться вчера. Был последний из татуированных мужчин, кто умирать. Глупо быть приводиться сюда. Они не годиться для зима.
Двое бессмертных мертвы. Аарон не поверил своим ушам. Это же катастрофа! А девантары все еще не спешат им на помощь.
— Демоны уже ждут нас внизу, на равнине, — заговорил Лабарна. — Поставили там свои новые колесницы. Последние мили, отделяющие нас от дома, придется брать боем.
Аарон снова поглядел на Акоатля. Бессмертный в орлином наряде не обращал на него внимания.
— Помоги мне залезть на этот уступ, Володи. Мне нужно поговорить с ним.
— Это просто задница и дурак, этот тип, — прошипел друсниец. — Разговорами не помогать!
— И все же я попробую, — решил Аарон, и Володи помог ему подняться наверх. Со скалы, возвышавшейся над самой высокой точкой перевала, бессмертному открывался хороший вид на равнину и дорогу, по которой пришло сюда разбитое войско.
— С тобой даже смерть связываться не хочет, — приветствовал его бессмертный Акоатль, не удостоив Аарона и взглядом.
— У тебя есть план, правитель небес и всего того, что лежит под нимй?
— Что ж, хотя бы достаточно очевидно, что задумали наши враги, — пренебрежительным тоном заявил правитель Цапоте. — Эти крупные колесницы там, внизу, должны отрезать нам путь к вратам между мирами, пока основные силы будут брать штурмом перевал с севера. Они думают, что загнали нас в ловушку, но они ошибаются. Этот перевал станет могилой для демонов.
Услышав высокомерные слова цапотца, Володи закатил глаза, но ничего не сказал.
— И ты думаешь, что мы сможем удержать их на узком перевале? — спросил Аарон, стараясь, чтобы тон его звучал как можно более нейтрально, хотя этот план казался ему в высшей степени легкомысленным.
— С сотней моих воинов-ягуаров это было бы наверняка возможно, однако имеющиеся у нас в распоряжении войска не позволят нам остановить демонов. Нет, мы просто похороним их на этом перевале. Под снегом, льдом и обломками камня. Мы спустим лавину, как только все их войско будет на пути к перевалу.
— А наши отставшие? — Аарон был в ужасе. Они же похоронят и своих собственных людей.
— До рассвета я не ожидаю атаки. У тех, у кого есть силы идти, будет еще целая ночь для того, чтобы дойти сюда. А тот, кто не сумеет подняться к перевалу, того нам все равно не спасти. Смерть под лавиной все милосерднее, нежели гибель от Зеленых духов.
План был бесчеловечным и в то же время многообещающим. Аарон поглядел на север. Далеко на горизонте он увидел лагерь демонов. У них даже шатры были. Кроме того, он знал, что в эту ночь у них будут гореть костры. Их воины истощены не настолько сильно. А им уже нечего противопоставить серым великанам и смертоносным воинам с мечами.
— Я мог бы остаться со своими кушитами здесь, чтобы вызвать лавину.
Теперь Акоатль впервые посмотрел на него. Холодные глаза цапотца смотрели на него пренебрежительно.
— Об этом, конечно же, не может быть и речи. С одной стороны, тогда мне пришлось бы беспокоиться, что из-за отставших ты будешь медлить и упустишь момент. С другой стороны, ты жалок и тебе потребуется не один час, чтобы спуститься по склону. Мы же с воинами-орлами слетим на равнину. Нам потребуется самое большее сотня ударов сердца, чтобы нагнать вас. Вот так нужно избавляться от врагов.
— Надеюсь, что вскоре я увижу тебя на серебряном льве. Я с удовольствием поучился бы у тебя сражениям в воздухе.
Акоатль склонил голову набок и поглядел на него из-под своего орлиного шлема, напомнив Аарону обычного петуха.
— Это не одно и то же, — ответил он. — Я всегда летаю на собственных крыльях. А ты лучше бы оставался на земле. Ты можешь понадобиться в бою против больших колесниц.
— Верно, я встречусь с нашими врагами с мечом в руке, в то время как ты с безопасного расстояния спустишь на них лавину. Сколько у нас еще воинов, которые могут участвовать в сражении?
Акоатль скривился, словно собираясь растерзать его прямо сейчас. Его воины-орлы напряглись. Володи опустил руку на рукоять меча.
«Нужно держать себя в руках, — пристыженно подумал Аарон. — Мы не можем позволить себе драться между собой». Даже несмотря на то, что Акоатль даже не пытался вести себя вежливо, это не извиняло подобное поведение с его стороны. Он — как совершенно верно заметил Володи, — задница и дурак.
— Воинов для сражения на равнине здесь всего восемнадцать, — сдавленным голосом ответил Акоатль. Судя по всему, он тоже пришел к выводу, что открытая конфронтация может подождать до лучших времен.
— Восемнадцать? — это еще что такое? Они в отчаянном положении, но, не может же все быть настолько плохо!
— Мои воины-ягуары, вот и все, — он пренебрежительно хмыкнул. — Кроме того, есть еще человек двести, тех, кто в состоянии держать в руках оружие, но называть их воинами с учетом их состояния было бы слишком смело.
С Аарона было довольно. Против такого плана ему возразить было нечего. У них просто не было другого выхода. Впрочем, выносить Акоатля дольше необходимого не было никакой нужды. Он отвернулся. Гнев придал ему сил. Он встал на край утеса и поглядел на юг, на ледяную равнину, на которой ему предстояло сражаться завтра. Что не так с этими огромными колесницами? Нужно попытаться убить ездовых животных. Тогда завтра они сумеют победить. Кроме того, на их стороне будет сражаться серебряный лев. Они справятся!
Он поглядел на беглецов, с трудом поднявшихся к перевалу, и теперь ожидавших на отвесном склоне, глядя на равнину, на которую опускалась ночь. Оставалось лишь надеяться, что Зеленые духи не слишком сильно будут тревожить их! Сколько еще замерзнет всего в одном дне от спасения?
Неподалеку сидел мужчина с длинными черными волосами, поставив рядом с собой копье. Он был в числе тех немногих счастливчиков, у кого был меховой плащ. Он точно справится!
Герой и лев
Ночью Хорнбори почти не сомкнул глаз. Он то и дело принимался ходить взад-вперед по повозке, глядя на склоны гор. Когда же они придут? С рассветом? Или за час до него? Наконец он узнал ответ. День начался два часа назад, когда примерно в миле от саней начал строиться разбитый отряд детей человеческих. Он был почти в точности там, где предполагал его увидеть Хорнбори.
Полученный им приказ был странным. Солайн настоял на том, что нужно позволить уйти некоторым детям человеческим через звезду альвов, находившуюся где-то неподалеку. Не менее сотни. Почему не сделать победу полной? Конечно, ему-то было все равно. Он просто выполнит приказ. Вся ответственность будет лежать на Солайне. Тем не менее, он предпочел бы понимать, что происходит.
Все сани были повернуты кормой к детям человеческим. Вращающиеся копьеметы были повернуты назад. На санях рядом с расчетами карликов сидели по нескольку кобольдов с арбалетами. Брасс и его тролли заняли позицию между запряженными оленями санями, чтобы по его приказу перейти в контрнаступление или броситься на помощь саням, которые окажутся вовлечены в ближний бой.
Но по плану ближнего боя не должно было быть. В конце концов, именно поэтому они сидели на санях, обращенных кормой к детям человеческим. Его план был таков — медленно уезжая от нападающих, всегда стараться держать врагов на расстоянии выстрела, чтобы убивать их, не подвергая себя опасности. Это просто идеальная битва: уничтожать противника, не неся при этом потерь! Так и должно было сегодня все пройти.
Он поднялся на козлы своих саней, прикрыл глаза ладонью, заслоняя их от низко стоящего солнца, снова поглядел на детей человеческих. Может быть, они разгадали его план сражения? Чего они копаются?
Прошла целая вечность, прежде чем они образовали что-то вроде строя и медленно стали двигаться по равнине. Хорнбори нервно поглядел на Брасса. Надежда была лишь на то, чтобы он держал троллей, как он ему и приказывал. Его воины жаждали наконец-то попробовать теплой человечины.
— Золотой смотрит на тебя, Брасс! — крикнул он троллю, похлопав по штандарту, который стоял в специальном зажиме с тыльной стороны козел. Массивный шелковый хвост за головой дракона развевался на слабом утреннем ветру. Это был красивый и, самое главное, внушительный штандарт.
— Они хромают, — вдруг заметил Рафа. — Ты только посмотри. Они же едва держатся на ногах.
Кобольд опустил арбалет и посмотрел на Хорнбори снизу вверх. Теперь обернулись и сидевшие у копьеметов карлики и вопросительно уставились на него.
— Это может быть уловка! — решительно заявил Хорнбори. — Не позвольте им обмануть себя? Они далеко не беззащитны, — он опустил руку на плечо кучера, сидевшего на козлах у него за спиной. — Было бы неплохо поехать им навстречу, а то они как-то слишком медленно плетутся.
Седобородый карлик пожевал свою потухшую трубку и покачал головой.
— Назад не поедет.
Хорнбори нервно покрутил прядь волос из бороды между большим и указательными пальцами. Может быть, он допустил ошибку? Может быть, нужно было просто понестись на них, давя этих людишек, стреляя изо всех орудий. Что ж, теперь уже слишком поздно перестраиваться.
— Они уже на расстоянии выстрела, — заметил командир его орудия.
— Без моего приказа не стрелять, — громко распорядился Хорнбори. — Наш первый залп должен посеять среди них панику.
Что за оборванцы идут к ним! Они не живее тех умерших, которых они видели по пути с севера вдоль дороги.
— Ждать! — Теперь его голос звучал спокойнее. Расправиться с этими оборванцами будет просто детской забавой. Внезапно боевой строй детей человеческих расступился, пропуская большого серебряного льва. Широкими прыжками он понесся прямо на сани.
— Застрелить тварь! — приказал Хорнбори, поднимая тяжелый арбалет с поворотным затвором, лежавший на сидении между ним и кучером.
Вокруг раздался свист — это распрямлялись тетивы дольшетов. Некоторые кобольды тоже принялись стрелять во льва. Хорнбори опер арбалет на-спинку козел и начал вращать рукоять. Неплохо было бы, если бы он смог застрелить эту тварь. Конечно же, это было весьма маловероятно, однако стрелять вместе с другими тоже неплохо. Пусть его люди видят, что он лично принимает участие в сражении, а не только отдает приказы. Здесь, наверху, на козлах высотой более двух шагов, с ним ничего не может случиться.
Громкий металлический звон заставил его замереть. Это еще что такое? Снова звон и снова. Лев неудержимо несся им навстречу, и все стрелы просто отскакивали от него. У них были бронированные сани, но у детей человеческих был бронированный лев! Открыв рот, он уставился на тварь, под огромными лапами которой так и брызгал в разные стороны снег. Почему никто не предупредил его насчет этого льва? Солайн ведь должен был знать об этом!
Хорнбори в тревоге глядел на боевой строй детей человеческих, которые теперь пошли быстрее, окрыленные неудержимостью льва. Может быть, таких существ несколько?
Стрела из копьемета угодила льву в лоб и отскочила от него. Бестия даже не замедлилась. Напротив, она еще больше ускорилась и одним огромным прыжком вскочила на сани слева от Хорнбори. Чудовище яростно разметало столпившуюся команду. Чернобородый карлик, попытавшийся защититься от него копьем, улетел прочь с саней с разорванной спиной. Хорнбори увидел, как под ударами львиной лапы трескались головы кобольдов. Надо льдом звучали пронзительные крики, заглушая даже воинственные кличи, которые издавали дети человеческие.
Когда залитый кровью лев оперся передней лапой на парапет, высматривая себе новые жертвы, кучер рядом с Хорнбори щелкнул кнутом, опуская его на спины своих оленей. Внезапный рывок, с которым сани тронулись с места, заставил Хорнбори потерять равновесие. Взмахнув руками, он упал спиной в снег, а его арбалет болезненно приземлился прямо ему на грудь.
Теперь все сани вокруг него тронулись с места. Над головой карлика свистели копья и арбалетные болты, колотя по стальным пластинам завоеванных львом саней. Бестия наклонила голову, и Хорнбори показалось, что она смотрит прямо на него. Только на него! А затем спрыгнула на землю.
Хорнбори одним прыжком оказался на ногах, соображая, что делать. Он видел, насколько лев быстр, видел, что случилось с теми несчастными, кто оказался на других санях. Карлик закрыл глаза и мысленно представил себя лежащим на льду, растерзанным, когда глухой металлический звук заставил его снова открыть глаза.
Брасс, Мамонтодав! Тролль бросился наперерез льву и теперь катался по снегу вместе с тварью. Он крепко держал шею чудовища бойцовским захватом, а сделанные в форме серпов когти на задних лапах чудовища тем временем рвали его бедра и живот. Он не мог победить в этом бою, но он выиграл время для Хорнбори.
— Глаз! Стреляй! — заорал тролль; прямо в морду льву, не издавшему ни единого звука.
Хорнбори схватил арбалет и принялся с отчаянной поспешностью крутить ворот. Положив болт на направляющую, он замер. Прежде стрелы отскакивали от серебряного льва. Теперь же, когда он находился настолько близко к этой твари, он видел, что она сделана полностью из металла. Выстрелы оставляли на серебре лишь неглубокие выемки да царапины. Но возможно, маленькие глаза янтарного цвета все же уязвимы.
— Скорее! — простонал тролль. Снег вокруг был пропитан кровью, валялись кусочки его плоти, вырванные из тела острыми, как ножи, когтями.
Хорнбори поднял оружие и подошел ближе ко льву.
. — Эй, тварюка!
Лев повернул к нему голову. Хорнбори сжал указательный палец, спуская курок арбалета. Тетива распрямилась. Стрела полетела прочь.
А лев… моргнул. Арбалетный болт с резким металлическим скрежетом отскочил от серебряного века с золотыми ресницами.
— Вот дерьмо… Еще раз, — с трудом простонал тролль. Львиные когти все глубже и глубже впивались в его тело. Массивные руки, сжимавшие шею чудовища, дрожали. А всего в сотне шагов от него уже шли в атаку дети человеческие.
Хорнбори хотел убежать, но тут вдруг отчетливо осознал, что лев нагонит его и растерзает. Бегство не поможет, тут нужно действовать! Он поставил ногу в стремя арбалета, наклонился, обеими руками потянулся к вороту через направляющую и начал вращать его. Медленно, очень медленно взводился стальной лук. Наконец оружие было заряжено. Дрожащими руками Хорнбори потянулся к сумочке с болтами.
— Скорее… — Голос тролля звучал совершенно обессиленно. Оставалось еще всего несколько мгновений, и неравный бой вскоре завершится. Хорнбори выронил вытащенный болт. Не отводя взгляда от льва, он стал шарить рукой на снегу. Когти хищной твари устроили настоящую резню. Задние лапы льва, разорвав кожу на животе, буквально потрошили тело тролля.
— Сейчас… — Брасс отпустил одну руку и схватил льва за морду и придавил большим пальцем золотые ресницы, чтобы лев не мог опустить веко.
Хорнбори подошел вплотную к бестии, поднял оружие и спустил курок. Послышался звон, болт исчез в янтарном глазу, заскрежетал металл, из сломанного глаза закапала черная жидкость. Лев выгнулся дугой, запрокинул голову назад и замер.
— Расскажи королю Бромгару… про охоту, — пробормотал Брасс.
— Обязательно, — пообещал Хорнбори и тут же подумал, что никогда не пойдет ко двору короля троллей. Брасс был идиотом, который по глупости распростился с жизнью, но ложь он заслужил. Не будь тролля, сейчас он был бы мертв, и Хорнбори прекрасно осознавал это.
— Ты хороший вожак… — пробормотал тролль. — Я чувствую взгляд Золотого… — Он глубоко вздохнул, а затем глаза его остекленели.
«А ведь Брасс гордится, что подох таким образом», — испытывая некоторое отчуждение и недоумение, подумал Хорнбори. Подобная храбрость была совершенно непонятна карлику. Они не были друзьями, и пользы троллю от того, что он принес себя в жертву, не было никакой. Единственно возможным объяснением было то, что у великана мозг был размером с лесной орех.
Хорнбори поднял голову и поглядел на приближающихся к нему людей. Гибель льва чуток поумерила их пыл. Они все еще шли вперед, но уже гораздо медленнее.
Карлик попятился спиной к саням, не выпуская маленького войска из виду. Он обратил внимание, что кроме людей, в войске были еще какие-то странные существа. Создания, похожие на ожившие тени, сновавшие перед самым строем врагов.
Карлик махнул рукой удаляющимся саням.
— Я убил льва! — изо всех сил заорал он. — Возвращайтесь! Мы победим!
Пятясь, он снова принялся взводить арбалет. Когда он брал в руки болт, руки его уже не дрожали. Карлик опустился на колено, спокойно прицелился и выстрелил. С удовлетворением отметил, что парень, которого он выбрал себе в качестве мишени, опрокинулся навзничь и больше не поднялся. Вот именно так он и представлял себе этот бой. Максимальный урон противнику, ни малейшего риска для себя.
Мысленно он уже составлял речь о своей победе, о которой расскажет в Железных чертогах. Эйкин, Старец в Глубине, не сумел избавиться от него. Хорнбори мрачно усмехнулся. Напротив, если он вернется в город карликов героем, то будет могущественнее, чем когда бы то ни было. И Амаласвинта наверняка бросится ему на шею. Герои войны всегда пользуются успехом у женщин.
Над головой у Хорнбори свистели стрелы и копья. Сани повернули. Щелкали плети, сидевшие на козлах карлики погоняли оленей, заставляя их бежать что Сеть мочи.
Впереди всех неслись сани с роскошным драконьим штандартом. Рафа велел кучеру остановиться прямо рядом с Хорнбори и протянул карлику руку.
— Клянусь альвами, ты застрелил льва, — восхищенно воскликнул кобольд.
Хорнбори скорчил огорченную рожу.
— К сожалению, я не сумел спасти Брасса. Бестия атаковала его, когда он собирался бежать. Я кричал ему, чтобы он спрятался у меня за спиной, пока я буду перезаряжать арбалет, но это чудовище слишком сильно напугало его. Ты же знаешь, тролли не слишком любят металл, он обжигает им кожу. Должно быть, этот лев стал для него просто ожившим кошмаром.
Рафа задумчиво поглядел на тролля. На лице его вдруг появилась грусть, что было поразительно, поскольку нельзя было сказать, чтобы тролли и кобольды так уж дружили.
— Под конец Брасс снова обрел мужество и взял шею льва в замок. Так я смог хорошо прицелиться и попасть ему в глаз, — подытожил Хорнбори, забираясь на козлы.
Остальные сани тоже остановились и снова образовали строй. Все стреляли что было сил, и дети человеческие вскоре растеряли все мужество. Несмотря на то что отдельные воины все еще бегали вдоль строя, выкрикивая приказы, все больше и больше мужчин отставали.
— Вперед! — воодушевленно воскликнул Хорнбори. — Вперед, раздавим их!
Фигуры-тени, которых он заметил еще прежде, были единственными, кто еще бежал навстречу саням.
Хорнбори перезарядил арбалет, когда одно из тех существ прыгнуло на оленей, запряженных в его сани. Никогда прежде не доводилось ему видеть подобное существо: наполовину человек, наполовину кошка: оно двигалось плавно и грациозно, а затем вонзило когтистую лапу в шею оленю.
Рафа крикнул, отдавая приказ кобольдам. Полдюжины арбалетов зажужжали, словно пчелы, но человек-кот скользнул по боку оленя, а его когти оставляли глубокие красные полосы на спине зверя.
Хорнбори поглядел направо и налево, на другие сани: повсюду было одно и то же. Люди-коты атаковали упряжных животных. Вот уже первые из них упали. Дети человеческие, которых они почти отбросили, собрались и небольшими группками снова пошли вперед.
Хорнбори выругался и зарядил арбалет. Что ж, судя по всему, будет немного труднее, чем он себе представлял. Но с помощью троллей они отразят эту атаку.
Внезапно за спинами врагов на снегу вспыхнул ослепительный свет: это открылась звезда альвов. Это спасение! Пришло подкрепление.
Украденное тело
Золотой просто-напросто не верил своим глазам. Неужели дети человеческие действительно считают его полководца настолько глупым? Видеть на склоне горы глубоко под собой этих странных людей-орлов было просто оскорбительно.
Дракон смотрел глазами Солайна. Он снова поселился в душе… полководца, чтобы благодаря ему увидеть происходящее в Нангоге. С каждым разом, когда он завладевал телом эльфа, его чувства становились более отчетливыми; а степень управления телом Солайна — выше. Просто поразительно, что у князя не начинается кровоизлияние в мозг из-за его вмешательства, как у других. Кажется, в лице эльфа он нашел просто идеальный инструмент. Против воли Солайна он заставил князя сесть на спину крупного орла. Эльф был полностью в его власти, и Золотой хотел видеть, как будет покончено с войском детей человеческих.
Все его братья — кроме Темного — расположились в потаенной долине далеко на севере Альвенмарка и слушали слова, которые он произносил, словно во сне, пока командовал телом князя.
Его братья по гнезду точно так же, как и он, были возмущены неуклюжей западней, устроенной детьми человеческими.
— Прогоним их с перевала! — пытаясь перекричать ветер, крикнул Золотой Нодону, летевшему рядом с ним, и направил своего орла вниз. Какое чудесное ощущение — полет на чужих крыльях.
За ними летели одиннадцать других орлов. Глупые дети человеческие! Они напряженно наблюдали за перевалом, а ведь ни один воин эльфийского князя не ступил на обрамленную трупами дорогу в горы. Неужели они все еще не понимают, что эта ловушка станет для них погибелью!
Только в последний миг один из людей-орлов поднял голову к небу и увидел погибель, летевшую на них выставив когти. Орлиные когти впились глубоко в грудь сына человеческого прежде, чем он успел побежать. Некоторые его товарищи бросились вниз и, к удивлению Золотого, скользнули вдоль холма на равнину, безжалостно преследуемые настоящими орлами. Но большинство людей-орлов нашли свою погибель на скалистом гребне над перевалом.
Золотой приказал своей хищной птице приземлиться. Удовлетворенно спустился со спины орла, переступил через одного из убитых. Что происходит в головах детей человеческих, что они переодеваются в птиц?
Золотой с интересом наблюдал за охотой на склоне. Двум людям-орлам действительно удалось уйти. Отставшие, устало сидевшие на южном склоне горы, наблюдая за разворачивавшейся на равнине битвой, тоже зашевелились. Может быть, они догадались, что значит потеря высоты, или же их просто напугали крупные орлы? Не будет никакой битвы за перевал. Они в мгновение ока прогнали всех защитников. Отставшие были целиком и полностью в их руках. Дракон с наслаждением наблюдал, как люди бросали на произвол судьбы своих товарищей, которые уже не могли идти сами. Более того, некоторые пользовались моментом, чтобы совершить последнюю подлость. У самой вершины горы сбили с ног длинноволосого воина и отняли у него подбитый мехом плащ. Мародеры отбирали последние припасы у упавших товарищей. Как они потрясающе бессовестны, эти дети человеческие.
В конце концов Золотой обернулся к валунам, подготовленным для того, чтобы быть сброшенными на северную сторону склона и вызвать лавину. Халтурщики! Ведь командующие детьми человеческими должны были знать об орлах Альвенмарка. Крупные хищники постоянно вмешивались в сражения. Как же они могли думать, что враг, подчинивший себе небеса, не заметит этой ловушки?
Он наклонился, чтобы поднять суковатый посох, лежавший на земле между умершими детьми альвов, прекрасно осознавая, что Нодон недоверчиво наблюдает за ним. От драконника из свиты Перворожденного не укрылось, как сильно его полководец в очередной раз изменился сегодня утром.
Дракон взвесил в руке суховатую палку, затем прошептал слово силы, настолько древнее и мрачное, что Нодон тут же отошел на почтительное расстояние.
Затем Золотой решительно вонзил посох в обледеневший скалистый грунт под ногами. Раздался звук, словно бы он ударил в центр туго натянутого барабана. Почувствовал, как завибрировала земля под ногами, как эта вибрация продолжилась, уходя вглубь скалы. Далеко за гребень горы, вниз по склонам. Заворочались камни, со склонов стали сходить пласты снега.
С обеих сторон перевала мир погрузился в пучину хаоса. Лавины грохотали по узкой дороге через перевал, скользя по скалистым склонам. Поднявшийся шум стер все остальные звуки. Громкий грохот падающего снега и камней заглушил крики умирающих. Снег взлетал густыми облачками, закрывая обзор на происходящее на равнине.
Орлы вокруг него в испуге взлетели. В том числе и птица, на которой прилетел Золотой. Поэтому он застрял на гребне горы над перевалом, когда начался последний акт драмы, скрупулезно распланированный им до мелочей. Старый дракон почувствовал, как открылась звезда альвов на равнине, но уже не видел, кто вышел с золотых троп.
Последнее сопротивление
Когда Аарон увидел, что пал серебряный лев, все надежды его рухнули в одночасье. Это был последний лев, который остался у их разгромленного войска. Лев, который должен был открыть врата между мирами! Теперь из ледяной пустыни возврата нет. Только серебряные львы и девантары умели открывать врата на Золотые тропы. Атака, которая должна была обеспечить им путь к отступлению, уничтожила все надежды.
— И что нам теперь делать? — поинтересовался шедший рядом с ним Орму, защищавший его щитом от обстрела тяжелыми короткими стрелами, которыми пользовались их враги. Это был один из последних щитов во всей армии. Большие, неудобные щиты были в числе первых предметов, которые войска бросали во время тяжелого отступления.
— Пойдем дальше! — решил Аарон. — Пусть видят, что мы не трусы, — он поднял меч и указал на тяжелые сани, ехавшие теперь им навстречу. — Вперед, ребята! Берите повозки штурмом, пусть проклятые демоны отведают вашей стали!
Рассыпавшийся было строй снова пришел в движение, уже медленнее. Смерть льва лишила всех остатков мужества. Все воины прекрасно понимали, что возврата больше нет.
— Давайте захватим повозки и устроим из них отличный костер! — крикнул Аарон, повинуясь непонятно откуда взявшемуся порыву энтузиазма. И действительно, это подействовало. Воины пошли вперед чуть решительнее. Уже почти две недели не жгли они костров. Холод крепко укоренился в костях у всех. Ради перспективы погреть руки большинство были готовы на все.
Сани со странными рогатыми упряжными животными выстроились в линию, медленно приближавшуюся к людям. Когда первые стрелы полетели в них, люди-ягуары, не дожидаясь приказа, понеслись вперед. Презрев смерть, они бросились на повозки, петляя при этом, словно убегающие зайцы.
Навстречу им летел град стрел, но ни один из воинов не упал. Аарон вспомнил, как на высокогорной равнине Куш люди-ягуары одни остановили колесницы Муватты и предотвратили неминуемую гибель войска Арама. Это были страшные противники, и теперь они намерены были проучить демонов. Они атаковали не повозки, а упряжных животных.
Шальное копье проткнуло насквозь одного из кушитов всего в двух шагах от Аарона. Выстрел пробил телохранителя, тут же рухнувшего наземь.
— Думаю, ты можешь бросить щит, все равно против этих стрел от него никакого толку, — сухо заметил бессмертный, стараясь не подавать виду, насколько это последнее сражение повергает его в отчаяние. Его люди столько пережили. Никто из них не должен уже сражаться и умирать.
— Я останусь с щитом рядом с тобой, мой правитель! — решительно ответил Орму. — По крайней мере, от легких стрел он защищает.
Аарон хотел что-то возразить ему, когда шедшие за ними мужчины вдруг закричали. Он испуганно обернулся. Неужели откуда-то взялись еще враги?
Всего в сотне шагов изо льда взвились светящиеся змеи и склонились друг к другу, образуя арку. Врата между мирами! Они открылись сами собой. Может быть, боги все же не бросили их?
На ледяную равнину вылетел всадник на сивом жеребце в просторном пурпурном плаще за плечами. Бессмертный Ансур, правитель Валесии! Его шлем-маска сверкал в солнечных лучах. Он поднял копье и указал на остановившиеся повозки, а затем понесся вперед. За ним из врат между мирами вывалился целый конный отряд. Не меньше сотни роскошно одетых воинов, все вооруженные длинными пиками. Глаза Аарона наполнились слезами. Они спасены…
Земля задрожала у него под ногами. Поначалу он подумал, что это от топота копыт, когда краем глаза он увидел, что на склонах гор поднялись белые тучи. Казалось, в движение пришла вся гора. Одновременно сошли дюжины лавин. Что натворил Акоатль! Массы слега и скал сходили не с северной стороны, а с южной! Там, где за их войском шли сотни отставших.
В атаку!
На миг Ансур удивился, увидев воинов на равнине перед собой. Он не предполагал, что разбитое войско сумеет пройти перевал. Вообще-то он собирался героически собрать выживших с той стороны горы, но что ж, теперь все иначе. Хорошо, что он взял с собой всадников. Впереди на равнине он увидел повозки. Судя по всему, они представляли собой цель, которую намерены были атаковать последние воины льдов. Что ж, значит он пожнет славу именно там!
Подняв копье, он указал на демонов.
— Вперед, ребята! Сметем их!
Ударив пятками по бокам дрожащего жеребца, он заставил его идти в атаку. Животное было напугано. Только что оно стояло перед вратами между мирами в Золотом городе, где день был теплым и дождливым, а теперь, сделав несколько шалю по тропе сквозь Ничто, он оказался на леденящем морозе посреди вечной мерзлоты.
Тревожно фыркая, широко открыв глаза от страха, жеребец понесся вперед, когда поднялся ужасный грохот Гора, через которую вела дорога, окуталась облаками взлетевшего в воздух снега. По склонам одновременно сходили дюжины лавин. «Надеюсь, отставших не слишком много», — подумал Ансур. Он хотел стать спасителем войска и с триумфом привести выживших в Золотой город. Для этого ему нужно доставить туда не просто горстку оборванцев.
Правитель отвернулся от гор и снова поглядел на странные повозки, внешние стены которых были полностью обшиты странным металлом. Это тоже неплохая добыча.
Отдельные воины-ягуары были заняты тем, что забирались в повозки и крушили команды. Нужно поторопиться, не то вся слава достанется воинам Акоатля.
Ансур увидел, как из-за одной из повозок показалась огромная серая фигура. Великан схватил цапотца, который не смог увернуться от массивной лапы, и размозжил ему голову о боковую стенку повозки, оставив на металле большое пятно крови.
«Неплохо будет убить такого великана», — подумал Ансур, направляя коня меж неплотно стоявшими воинами. Краем глаза он увидел слева Аарона. Правитель Арама выглядел ужасно. Борода свалялась, щеки впалые — он почти ничем не отличался от остальных оборванных и жалких остатков некогда гордого войска.
— К бою, убийца кошек! — во все горло крикнул Ансур, надеясь, что великан услышит его. Бели он убьет это чудовище на виду у всего войска, это тоже принесет ему некоторую долю славы. Бессмертный прекрасно осознавал, что многие считали его трусом. Его решение пойти вперед с самыми сильными людьми и своим серебряным львом еще больше усилило это представление. Самое время продемонстрировать последним воинам льдов Ансура-героя.
Серый великан отреагировал на его крик, поглядел на него, угрожающе поднял кулак и побежал ему навстречу, намереваясь дать бой, Ансур бросил быстрый взгляд через плечо. Большинство его всадников немного отстали. Из-за снега лошади бежали не так быстро. Он опередил своих телохранителей по меньшей мере на восемь корпусов. Но они ему не понадобятся! Он хладнокровно поднял копье, нацелив ее острие на левую половину груди великана. Даже у таких кошмарных существ наверняка есть сердце, и если его проткнуть, то с ними будет покончено.
Великан оказался поразительно проворным. Казалось, снег ему нисколько не мешает. К счастью, в качестве оружия у него были одни только кулаки. Они неслись навстречу друг другу. Лишь пятнадцать шагов отделяли его от славы. Еще десять шагов…
, Внезапно великан метнулся в сторону. Ансур выругался, пытаясь поднять копье над головой своего скакуна, которая теперь мешала ему. Вот они уже почти на одном уровне. Чудовище подняло кулак и словно молотом ударило сбоку по ноздрям его боевого скакуна. Если бы конь на полном ходу налетел на скалу, это бы произвело меньший эффект. Животное рухнуло наземь. Ансур перелетел через грациозную шею коня и приземлился в снег, выпустил копье и попытался перекатиться. К счастью, телохранители нагнали его. Один из его людей задел плечо серого великана копьем, после чего чудовище рвануло оружие на себя и, издав гортанный рык, взмахнуло им над головой. Таким образом великан выбил из седла троих. Упал еще один конь, и великан пнул его в челюсть, запрокинув ему голову назад в неестественном положении и сломав боевому скакуну шею.
Ансур поднялся. Едва оказавшись на ногах, он обнажил меч, показавшийся ему до смешного маленьким по сравнению с великаном. Противник не обращал на него внимания, глядя только на тех, кто несся вперед на помощь ему, Ансуру.
Еще один удар кулаком от серого великана отправил лошадь на землю. Первые всадники стали придерживать своих скакунов, и отпрянули, когда в них полетели стрелы. Проклятые колесницы все еще сопротивлялись. Слишком многие вокруг него падали на снег.
— Назад! — крикнул Ансур. — Назад, ребята! Это мой бой.
Теперь великан обратил на него внимание. Может быть, чудовище поняло его? Внезапно он опустился на колени. Его огромные грубые руки гладили белую гриву жеребца, на котором еще только что скакал Ансур.
— Бой! — крикнул чудовищу бессмертный.
Великан склонил голову набок и посмотрел прямо на него. Его руки вцепились в шею умершей лошади. Внезапно он поднял коня и швырнул им в Ансура.
Бессмертный отскочил. Он почти успел. Его опрокинуло навзничь. Вес мертвого животного тяжело давил ему на ноги. В левой ноге стучала тупая боль. Ансур попытался подняться и отползти в сторону, но скакун был слишком тяжел.
Великан неторопливо приблизился к нему, снова смерил пренебрежительным взглядом, а затем занес правый кулак и ударил им бессмертного в грудь. Ансур услышал, как хрустнули ребра, отчаянно хватал ртом воздух. Незадолго до того, как в глазах потемнело, в лицо ему брызнуло что-то теплое. Давление отступило, он снова мог дышать! Он заморгал. Увидел, что серый великан отступил немного назад и что из живота у него торчит меч. Оружие окружало странное сияние.
Голова кружилась, но ему показалось, что меч пьет свет из великана, так же, как поступали с умирающими Зеленые духи. Ансур повернул голову. Рядом с ним стоял король с мечом духов, Аарон Арамский. Бессмертный содрогнулся. В голове всплыли все те истррии, которые рассказывали про этого бессмертного, единственного, кого девацтары приглашали в Желтую башню.
Аарон махнул рукой, подзывая рыжебородого воина и нескольких других..
— Скорее, освободите бессмертного Ансура!
Мертвого жеребца оттащили в сторону. Аарон протянул ему руку и помог встать. «Именно так и не должно было быть», — пристыженно подумал Ансур. Он должен был предстать в облике блистательного героя, возглавившего атаку. Мужчина оглянулся по сторонам. Часть его всадников окружила колесницы. Им приходилось нелегко. Они не могли достать сани, находясь в седле, их атаки отражали копьями и секирами, с близкого расстояния в них стреляли странные самострелы демонов. Зря он пошел в эту атаку. Он понял это с самого начала.
Ансур приставил обе руки ко рту и изо всех сил закричал:
— Отступаем!
Аарон сделал знак стоявшему неподалеку трубачу, и тот издал короткий пронзительный звук, отзывавший людей.
— Мы похороним их под градом стрел! — решительно произнес Ансур. — Я привел много лучников. Очень много!
Аарон мрачно усмехнулся.
— Это хороший план. Довольно уже наши ребята истекали кровью. Не будем больше подставлять их под мечи врагов.
Великая победа
— Да! — Хорнбори, ликуя, воздел кулак к небу. — Они сматываются. Мы им показали. Проклятые дети человеческие! Вы только посмотрите, как они бегут!
Карлик аж заплясал от радости, сидя на козлах своих саней, хлопнул Рафу по плечу, от чего кобольд едва не свалился на снег. Все их олени были мертвы. Эти проклятые люди-кошки напали еще на две повозки и убили всю команду, а потом еще налетели и всадники. Хорнбори уже представил себе, что дохнет. Но они им показали! Даже эти последние выжившие люди-кошки сбежали, поджав хвосты.
— Нам отсюда уже не уйти, — глухо произнес Рафа.
«Ну почему во всяком отряде обязательно должен быть хотя бы один брюзга, который подавляет мораль воинов», — раздраженно подумал Хорнбори.
— Нам не нужно уходить отсюда. Каждые наши сани — сами себе крепость. И даже люди поняли, что они не могут просто так взять их штурмом. Они смываются. Они бегут через звезду альвов, а мы можем спокойно наблюдать, как они съеживаются. Мы одержали великую победу во имя Альвенмарка!
— Великую победу? — Кобольд посмотрел на него. — Я бы сказал, что нам повезло, что они сбежали.
Вот засранец!
— На войне есть одно очень простое правило. Победитель — это всегда тот, кто остается на поле боя, когда сражение окончено. И судя по всему, это мы!
— А эти? — Рафе пришлось встать на цыпочки, чтобы выглянуть из-за корпуса саней. Он махал руками, но показывал скорее в небо, нежели на равнину.
Хорнбори, который был выше Рафы больше чем на голову, мог лучше видеть, что там творится. Этот чертов кобольд был прав. Дети человеческие бежали не к звезде альвов, вместо этого из нее выходило все больше и больше воинов. Они образовали две большие колонны, которые направились по равнине в сторону саней.
Хорнбори наблюдал за происходящим со все нарастающим беспокойством. Дети человеческие не спешили. Они знали, что сани уже не уйдут. Стройными рядами, как на плацу, колонны встали на расстоянии примерно восьмидесяти шагов справа и слева от саней, затем острия колонн повернулись друг к другу.
— Победитель — тот, за кем остается поле боя, — говорил Хорнбори, пытаясь заглушить неприятное чувство, вдруг нахлынувшее на него. — Это все не считается. Мы сражались здесь, у саней. И это наше поле боя.
— Они на расстоянии полета болта из кобольдского арбалета, — доложил мастер орудий его саней. — Может быть, стоит немного помешать им строиться?
— Да хватит с них, — решительно заявил Хорнбори. — Вы же видите, что они обходят нас по дуге, вместо того чтобы атаковать снова. Перезарядите все орудия, да и будет.
Каким же нужно быть идиотом, чтобы злить выстрелами врага, превосходящего тебя по численности, который, к тому же, ведет себя вполне мирно!
— Они нас окружают, — негромко пробормотал Рафа и на всякий случай зарядил арбалет. — Сейчас они атакуют со всех сторон, и тогда нам конец.
Хорнбори хотел было уже прочесть ему проповедь, когда понял, что даже он не может назвать какими-то хорошими словами происходящее на равнине. Марширующие колонны встретились, и по сигналу рога все воины повернулись на четверть. «Поразительно дисциплинированны», — подумал Хорнбори. Теперь все они смотрели на сани. Окруживших их детей человеческих должно было быть более трех тысяч. И у всех у них были луки. Инстинктивно вжав голову в плечи, он понял, что все это плохо кончится.
— Застрелите их командиров! — крикнул Хорнбори. Он допустил ошибку, приказав просто наблюдать за маршем.
— А как узнать командира? — В голосе командира расчета звучала паника.
— Плюмажи на шлемах, роскошные доспехи… — Хорнбори вдруг понял, что это не поможет. Половина детей человеческих утыкала свои шлемы перьями. И теперь все одновременно подняли луки, и воздух в следующий миг наполнился свистом стрел, словно на них летела огромная стая саранчи.
Хорнбори спрятался за корпусом саней, схватил свой арбалет и с отчаянной яростью принялся крутить ворот, которым натягивалась тетива.
Первые стрелы застучали по защитным стенам и льду, издавая звук, похожий на стук сильного града по бронзовым щитам. Некоторые его люди закричали, но насколько он мог видеть, все они еще дешево отделались. Первый залп никого не убил и почти никого не ранил.
Хорнбори вложил болт в арбалет и поднялся. Он не стал тратить время, выбирая какого-то определенного сына человеческого в качестве мишени, поскольку лучники уже вновь поднимали луки.
— Вперед, стреляйте! Задайте им жару! — Он просто прицелился в стоявших стеной людей и спустил курок, затем быстро пригнулся и спрятался за санями. Спустя один удар сердца сотни стрел снова застучали по обшивке.
Хорнбори слышал, что со стороны детей человеческих выкрикивают какие-то приказы, пока он перезаряжал свой арбалет. Он знал, что им с ребятами нечего рассчитывать на подкрепление. Лавина блокировала перевал, а путь, по которому они пришли спуда, тянулся на много миль. Им конец. Правда, могли помочь еще
гигантские орлы.
В душе у него вдруг вспыхнула ничем не обоснованная надежда, он поднял голову к небу и увидел, что в него что-то летит, стрела, падавшая на него почти вертикально с синих небес! Он машинально поднял неуязвимую руку, но стрела пролетела между его мизинцем и безымянным пальцем и угодила в щель между нащечником шлема и виском.
Хорнбори попятился, споткнулся обо что-то, лежавшее на дне саней, и растянулся во весь рост.
— Капитан! — воскликнул Рафа. — Капитан, мы должны помочь ему.
Хорнбори чувствовал себя слегка оглушенным, но судя по всему, рана была несерьезной. Стрела лишь слегка оцарапала его кожу, но он по-прежнему прижимал руку к лицу.
— Разве ты не видишь, что ему прострелили голову, малявка? — возмутился мастер расчета. — Перезаряжай арбалет и забудь про капитана. С ним все кончено!
Хорнбори хотел сесть и возразить, но потом одумался. Эта стрела — настоящий дар альвов! Ему больше ничего не нужно делать, кроме как лежать тихонько и ждать, пока все закончится. До наступления ночи осталось еще самое большее часа два. А потом он сможет спокойно убраться отсюда.
Судя по всему, дети человеческие изменили стратегию. Вместо того чтобы прямо обстреливать сани, они стали целиться в небо, чтобы стрелы сыпались оттуда под острым углом. Несмотря на то, что из-за этого стрелы немного утрачивали пробивную силу, но с другой стороны, стенки повозок уже не защищали от выстрелов. Если раньше залпы производились с небольшими паузами, то теперь град стрел обрушивался на них просто без остановки.
Хорнбори тревожился за свои ноги. Верхнюю половину его тела защищала первоклассная кольчуга из серебряной стали, достававшая почти до бедер. На голове у него был добротный шлем, а лицо он закрыл своей неуязвимой ладонью. И только ноги были одеты в грубые холщовые брюки, и это представляло собой настоящую проблему. Если стрела попадет туда, то он уже не сможет смыться.
Стрелы колотили по саням. Когда одна из них царапнула его колено, он едва не вскрикнул. Затем что-то упало ему на живот. По кольчуге потекла теплая жидкость. Судя по весу, это мог быть только кобольд. Карлик осторожно спихнул его чуть ниже, и тут же почувствовал, как что-то вонзилось в тело мелкого мятежника. «Поделом тебе, — подумал Хорнбори, — проклятый убийца карликов». Несмотря на то что он вел себя вежливо и дружески, в глубине души он желал каждому члену клана Ледяных бород исключительно медленной и мучительной смерти.
Еще чуть-чуть. Можно было лишь надеяться, что никто не смотрит. Командир осторожно сдвигал труп дюйм за дюймом, пока этот негодяй-кобольд не прикрыл собой его ноги полностью. «Знал бы ты, что после смерти спасешь жизнь карлику, то перевернулся бы в гробу», — удовлетворенно подумал Хорнбори. А затем он замер и стал прислушиваться.
— Не пригибайтесь! — то и дело кричал командир расчета. — Цельтесь не торопясь, сукины вы дети. Пусть дети человеческие заплатят кровью! Соберитесь с духом и не посрамите нашего храброго командующего! Проявите мужество и подыхайте без бабских воплей.
На Хорнбори упал еще кто-то, душераздирающе стеная, несмотря на слова командира расчета, и тоже залил его кровью. «Так я, чего доброго, замерзну, если вы все будете поливать меня», — раздраженно подумал он.
И тут командир расчета вдруг умолк. В то же время Хорнбори почувствовал, что второй кобольд, лежавший на нем, дернулся, когда в него попало сразу несколько стрел, и совсем затих.
Обстрел стал слабее. А затем и вовсе прекратился.
Стояла мертвенная тишина. Не слышно было ни-стона, ни вздоха, ни звука.
Хорнбори осмелился убрать руку, которой прикрывал лицо, осторожно приоткрыл глаза. Каждая пядь внутренней стороны саней была нашпигована стрелами. Их были сотни. Мертвецы лежали друг поверх друга, с открытыми ртами и глазами, в которых застыл ужас.
Хорнбори осторожно выглянул за парапет. От рядов лучников отделилось несколько воинов-котов. Их осталось всего пятеро. Они подходили к саням с юга, наверняка намереваясь перерезать горло всякому, кого найдут живым. Не похоже, чтобы они собирались брать его в плен, как особо ценного заложника.
— Ты жив! — прошипел у него за спиной негромкий голос.
Хорнбори обернулся. У него за спиной стоял Рафа. Стрела в грудь прибила его ко внутренней стороне обшивки. Его жилет из овчины был пропитан кровью, но в глазах еще сверкала жизнь.
— Ты… ты трус. Они умерли за тебя.
— Я их об этом не просил, — раздраженно ответил Хорнбори и обернулся в поисках штандарта с драконом. Шелковый флаг потрепали стрелы, он вяло колыхался на ветру.
— Ты… — ядовито прошипел Рафа, хотя едва мог дышать. — Ты все это время притворялся мертвым, проклятый трус. Я доложу о тебе Солайну. Он велит высечь тебя плетью, чтобы кожа свисала со спины клочьями!
«А ведь это вполне возможно», — испуганно подумал Хорнбори. Судя по тому, что этот ядовитый парень так разболтался, легкие у него целы. Еще, чего доброго, выживет… И тогда он точно пойдет к Солайну. Рафа был красношапочником, а эти не упускают ни малейшего шанса пролить кровь карликов. Он поднял короткий меч, лежавший на полу среди убитых.
— Давай я перережу стрелу и отнесу тебя в безопасное место. Альвы были милосердны к нам, нам не пришлось умереть здесь.
— Думаешь, тогда я промолчу насчет твоей трусости? — прошипел Рафа. — Подыхай, трусишка, проклятый засранец…
Засранец! Вот опять оно, это проклятое ругательство, которое Хорнбори сотни раз слышал от Галара. Он наклонился и без колебаний перерезал кобольду горло.
— Вот теперь ты точно промолчишь, идиот, — можно было бы предоставить Рафу воинам-котам, но лучше было быть наверняка уверенным в его смерти.
А теперь он сдастся лучникам. Воины-коты почти добежали до первых саней. Хорнбори сорвал штандарт с золотым драконом с тыльной стороны козел саней и спрыгнул с той стороны саней, которые были повернуты в другую сторону от людей-котов.
Яростно размахивая штандартом, он побежал навстречу лучникам, надеясь лишь на то, что эти идиоты не станут снова поднимать оружие, в последний раз. В руках у него все еще был окровавленный меч. Он поднял его над головой, чтобы отшвырнуть прочь, чтобы дети человеческие хорошо видели это. Если он отбросит оружие, они поймут, что он хочет сдаться.
Когда первое воины выйдут из строя, чтобы завладеть драконьим штандартом, то блокируют лучникам обзор. Хорнбори снова взмахнул тяжелым полевым знаменем.
— Ну же! Попробуйте забрать штандарт! — изо всех сил заорал он, когда что-то с убийственной силой ударило его по плечам.
Последний герой
Солайн послал его спасти полевое знамя. Дети человеческие не должны были получить знамя победы в последний час своего разрушительного похода. Это самоубийственное поручение не слишком понравилось Нодону. Если они заметят его, то живым ему не уйти.
Его орел должен был промчаться вплотную над санями на бреющем полете, чтобы у него появилась возможность схватить штандарт. Если не получится сделать это с первой попытки, то он наверняка попадет под убийственный перекрестный огонь, если сунется к саням во второй раз.
Пока еще орел парил на большой высоте. Нужно было подгадать момент. Нодону было противно рисковать жизнью ради штандарта с изображением Золотого. Ради позолоченного куска жести.
Что это? На санях что-то шевельнулось. Между убитыми встал какой-то карлик.
— Ниже! — крикнул он орлу. Если там действительно кто-то выжил… Никогда прежде Нодону не доводилось видеть, чтобы такая маленькая площадь была под таким обстрелом. Свет был утыкан множеством стрел, густо, как растет трава в поле. Вообще там никто не должен был выжить.
Выжившим оказался этот неприятный карлик с намасленной черной бородой, которого Солайн вызывал к себе в шатер. Предводитель транспортной колонны. Нодон считал его пустозвоном, однако сейчас карлик склонился над смертельно раненным кобольдом и милосердно избавил его от мучений, а затем подхватил штандарт и, презрев смерть, ринулся на врагов.
— Хватай его и неси прочь! — приказал он орлу, сложившему крылья и в смертоносном темпе понесшемуся навстречу равнине.
— Ну ж|! Попробуйте забрать штандарт! — изо всех сих орал карлик, продолжая бежать на детей человеческих.
Такой храбрости эльф от этого Хорнбори никак не ожидал.
Когти орла схватили карлика за плечи, словно огромная хищная птица на лету поймала кролика. Сильно взмахнув крыльями, он пронесся над самой равниной, пытаясь снова набрать высоту.
Нодон выкрикнул слово силы, закружившее воздух у них за спиной, чтобы ветер разносил прочь стрелы. Карлик неподвижно висел в когтях орла. Оставалось лишь надеяться, что в него не попала под конец шальная стрела. И что он не выпустил из рук проклятый штандарт.
Они летели к скалистому гребню над перевалом, где их ждал Солайн. Когда орел выронил Хорнбори под ноги эльфийскому князю, а потом приземлился сам, Солайн словно бы слегка растерялся.
Нодон спрыгнул со спины хищной птицы и предстал перед полководцем, пристально вглядываясь ему в глаза. Кажется, Золотой отпустил Солайна.
— Это еще что такое? Зачем мне видеть этого парня? Достаточно было принести штандарт. Наверное, он от страха потерял сознание.
— Он герой! — решительно возразил Нодон, рассказывая об увиденном. — Думаю, что сознание он потерял из-за того, что орел сильно ударил его когтями. Он бежал на лучников, презрев смерть, так что я не думаю, что он из тех, кто может потерять сознание от страха. Вы только посмотрите, он с ног до головы залит кровью врагов. Судя по всему, он сражался, словно берсерк.
Эльфийский князь склонился над Хорнбори. Веки у карлика дрогнули, когда он взял у него из рук штандарт.
— Значит, ты герой… Хорошо. Герой нам нужен, поскольку в последний час похода от нас сбежало слишком много детей человеческих, — князь оглядел ледяную равнину, сверкавшую красным в лучах заходящего солнца. Дети человеческие уже начали отступать через звезду альвов.
— Завтра мы вернемся в Альвенмарк этим путем, — решительно произнес Солайн. — Наконец-то! Хорошо, если после этого бесславного похода мы сможем предъявить героя.
Нодон кивнул. Мысленно он был далеко.
— А ты куда пойдешь? — весело поинтересовался у него полководец. — Вернешься в сад Ядэ? Айлин рассказывала мне, что там есть эльфийка, которая для тебя что-то значит. Нанга… Намба… — Он покачал головой. — Ну и память у меня. Боюсь, что перестарался, позволив Алоки слишком часто втыкать мне иглы в мозг. В любом случае я рад буду вернуться к свои статуям и книгам. Нужно будет просто пережить праздничный пир. Несмотря на эту небольшую неудачу под конец, в целом поход был для Альвенмарка триумфальным.
Нодон слушал его вполуха. В саду Ядэ есть эльфийка, которая для него что-то значит? Почему он этого не помнит?
— Нанга… Намба… — негромко повторил он сказанное Солайном, надеясь, что язык вспомнит лучше, чем голова. — Нада… Нанда… Нандалее!
Воспоминания настигли его, словно удар молнии. Нандалее! Как он мог забыть о ней? Интересно, как она там? Должно быть, давно уже родила детей. Оставалось лишь надеяться, что Дыхание Ночи не убил малышей.
Теперь Нодон вспомнил и то, с какой неохотой шел сюда. Причиной того, что Перворожденный отправил его в этот поход, могло быть и то, что он не хотел иметь свидетелей при рождении детей Нандалее. Нужно возвращаться! Хотя пресекать интриги Дыхания Ночи было уже поздно…
Рождение
Коля собрал выживших вокруг себя. Он знал, что сегодняшний день станет днем перемен. Но не знал, что именно произойдет. Они стояли перед ним, крепко обхватив себя руками, кучка жалких мерзляков, лишившихся всех надежд.
— Мы наконец узнаем, чего ты от нас хочешь? — с упреком в голосе поинтересовался Набор.
Отношения с лоцманом в последнее время становились все более и более напряженными. Коля знал, что Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонтауже несколько дней не говорил с Набором. Ему тоже все труднее становилось установить связь с собирателем облаков. Казалось, огромное существо растеряно. В нем скапливались самые разные мысли и ощущения. Разговора не получалось. Впрочем, Коля отчетливо ощущал страх, испытываемый небесным гигантом. Он менялся, так же, как менялся Коля.
Друсниец погладил свою искалеченную руку. Он уже привык к ноющей боли, не прекращавшейся ни на миг.
— Богиня желает, чтобы мы стояли здесь и стали свидетелями одного из ее чудес, — Коля произнес это раздраженным тоном, чтобы каждому стало ясно, что он покарает любые возражения, отправив сомневающихся в находившийся неподалеку кратер.
Некоторое время царило подавленное молчание, и слышно было лишь негромкое завывание ветра в порванном такелаже. На протяжении последних дней Коля заставлял людей строить большую деревянную платформу, немного похожую на плот, только с массивным релингом. Поначалу ему пришлось заставлять некоторых членов команды с помощью побоев, поскольку им непременно хотелось строить ледяной парусник Набора.
Коля не верил в корабль, способный скользить по твердой земле, и тратить силы на подобное считал легкомыслием. Во сне ему то и дело виделся этот плот, и воин был уверен, что эти сны ему послал именно Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта. Он стал его орудием, и после того, как воин выбил зубы двум членам команды, все в конце концов подчинились и прекратили строить ледяной парусник Набора. Так получилась большая деревянная платформа, стоявшая на льду примерно в сотне шагов от кратера. Она была нагружена припасами, дровами и, самое главное, драгоценным льдом мечты. В центре, крепко закрепленное, возвышалось их убежище из скрытых под парусиной десантных корзин. Им потребовалось всего пять дней, чтобы претворить в жизнь его планы. Воин безжалостно подгонял всех, поскольку решительный день был близок.
Мужчины проклинали его за эту ужасную каторжную работу, но Коля и без советов собирателя облаков знал, насколько важно, чтобы команда занималась делом, чтобы у них было что-то, что связывало их друг с другом. Даже если это будет ненависть по отношению к нему.
В глубине обвисшего тела собирателя облаков послышалось громкое бульканье. Звук был похож на тот, что издают кишки, только намного больше. Это бульканье слышалось уже не первый день, и Коля знал, что произойдет вскоре. Он внимательно наблюдал за телом собирателя облаков, который неподвижно свисал с массивного скалистого уступа.
Внезапно послышалось шипение, из тела Ветра, дующего от наливающегося дождем горизонта, на высоте примерно шестидесяти шагов повалил желтоватый дым. Прошло немного времени, и до них долетела вонь, еще хуже, чем в переулках квартала дубильщиков.
— Ты знаешь, что это означает, — серьезным голосом произнес Набор. — Тебе это знакомо, не так ли?
Коля вопросительно поднял брови, что еще больше разозлило лоцмана.
— Ты же был в дюжинах сражений, друсниец! Ты должен знать это!
— Не понимаю, о чем ты говоришь.
— Трупы, которые дня два-три полежали на солнце, — прошипел Набор, совершенно справедливо не поверивший в его неосведомленность. — Их тела надуваются и в конце концов они начинают пердеть и отрыгивать, хуже, чем живые.
— И что ты хочешь этим сказать? — невинным тоном поинтересовался Коля.
— Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, мертв! Вот уже несколько дней я не чувствующего, прикасаясь к его щупальцам. Его тело начинает гнить, потому что глубоко внутри у него осталось немного жара, так же как в навозных кучах, которые дымятся в холодные осенние дни.
— Ты же знаешь, что он очень чувствителен, — Коля не мог удержаться от попыток задеть старого лоцмана — Если Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, услышит, что ты сравнил его с навозной кучей, он очень обидится.
— Мертвые ни на что не обижаются, Коля!
— Сегодня Нангог сотворит чудо, старик. Осторожнее! Твои сомнения сердят богиню. Она хочет помочь нам вернуться домой, а ты своими словами можешь все испортить, и тогда у нас не будет ни малейшего шанса.
Набор рассмеялся.
— Ну, просто чудесно. Ты что, теперь наш новый жрец? Такими речами ты окончательно обезопасил себя. Если ничего не произойдет, виноват буду я. Если все же чудо случится, мы будем обязаны этим исключительно твоим стараниям. Я старик, тут ты прав. Я многое повидал, и бродящего по мерям в дельте Сепанга, и крылатых женщин Темила, и потаенные города Таркона Железноязыкого. Но чудес я еще не встречал.
— Тогда открой наконец глаза, старик, — Коля развязал шнуровку на шерстяном чулке, который он носил на своей культе, с тех пор как протез перестал подходить. — Большинство из вас наверняка уже слышали историю о том, как я вместе с бессмертными Аароном и Володи потерял руку в бою с Зелеными духами. Тогда я был ослеплен, но теперь Нангог открыла мне глаза на правду. И она вознаградила меня, потому что я, ее тогдашний враг, стал теперь ее верным слугой, — и с этими словами он снял с руки чулок и поднял вверх культю, чтобы видели все. Ниже запястья ежа начала отрастать заново. Меж сухожилий и мускул торчали белые кости. Мелкие кости запястья, начавшие формировать руку заново.
Коля подошел к людям вплотную, показал им руку.
— Узрите чудо богини. И посмотрите на мое лицо. Видите, как благодаря ей исчезают бугристые шрамы, как моя кожа разглаживается, начинает снова становиться молодой… Мы не потеряны. Она глядит на нас. Мы избранники ее. Те, кто пошел на лишения, чтобы принести в мир ее замерзшие мечты.
Его слова оказали необходимое влияние. Мужчины недоверчиво ощупывали культю и его лицо, а затем первый опустился на колени и с жаром попросил у Нангог прощения за свои сомнения. Даже Набор, выглядевший скорее испуганным, нежели униженным, пробормотал:
— Вынужден признать, это чудо.
Звук разрывающегося чего-то заставил Колю поднять голову. Высоко над ним из вялого мешка из замерзшей кожи и щупалец снова вылетел желтый туман. Кожа вздыбилась, словно под ней что-то двигалось, и вдруг из нее вылезло щупальце. Оно было покрыто белой слизью, стекавшей с него длинными нитями, и заканчивалось шипом ростом со взрослого мужчину.
Изнутри показались новые щупальца, разрывая образовавшуюся в замерзшей коже щель. Теперь изнутри кожи-мешка показалось что-то большое. На свет появлялось все больше и больше щупалец. Разрыв был уже более двадцати шагов в длину, его обрамлял этот вьющийся кошмар, шипы и отростки которого расправлялись с собственной плотью. Внутри обвисшего мешка выросло новое тело, с новыми щупальцами. Некоторые из них потянулись наверх, обхватили скалу, пока из кокона мертвой кожи вываливалась бесформенная масса.
Вдоль сломанных мачт и порванного такелажа стекали полосы слизи. Надо льдом стелились густые облака вонючего желтого тумана.
— К плоту! — крикнул Коля, раздираемый удивлением и ужасом. Ему пришлось хватать людей и тащить их за собой. Все они, даже старый лоцман, стояли, словно громом пораженные ужасным спектаклем, разворачивавшимся у них на глазах.
Бесформенный комок начал раскрываться, вытягивая огромные мясистые крылья, напомнившие Коле огромных скатов, которых Коля видел когда-то в Эгильском море. Он вспомнил, что говорил ему
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, что показалось ему тогда таким странным и непонятным. Что он мечтает о том, чтобы летать, хотя он уже столько десятилетий бороздит небеса Нангога.
— Вперед! Вперед! Торопитесь! Кто не успеет зайти на плот, тот останется здесь. Навеки брошенный среди вековечных льдов, — эти слова наконец расшевелили команду, и люди побежали.
— Проверьте, все ли хорошо закреплено, — вдруг крикнул Набор. — Думаю, наш старт будет пожестче, чем старт собирателя облаков, отчаливающего от якорной башни.
И все собрались на плоту, чтобы наблюдать оттуда за рождением существа, в которое превратился
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта. День клонился к закату, когда собиратель облаков оторвался от скалы и воспарил. Его крылья были более двух шагов толщиной, казалось, в них тоже помещены большие пузыри с теплым воздухом, которые были у Ветра, дующего от наливающегося дождем горизонта, еще в старом облике. Его тело приобрело форму вытянутого треугольника, из которого рос толстый хвост шагов в сорок длиной, на конце которого торчал треугольный плавник размером с башню.
От одного кончика крыла существа до другого насчитывалось более сотни шагов, причем тело было чуть менее чем в половину короче хвоста. С центра нижней части существа свисали щупальца, с помощью которых Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, высвободился из своего кокона. Их было гораздо меньше, чем у собирателя облаков, но они были не менее длинными и сильными. Многие щупальца заканчивались крючьями или шипами, состоявшими, судя по внешнему виду, из костей.
Глаз у изменившегося собирателя облаков Коля не заметил. Нижняя часть
Ветра, дующего от наливающегося дождем горизонта, была тусклого белого цвета, слегка с желтизной.
— Клянусь всеми богами, — произнес Набор, — это же… — Судя по всему, до него дошло, что он только что совершил страшную ошибку, по крайней мере, он закрыл правой рукой рот, словно надеясь, что может, запихнуть вырвавшиеся слова обратно в глотку. — То есть, я хотел сказать, клянусь богиней, — поспешно поправился оц. — Клянусь богиней! Это все изменит. Теперь эти существа не будут плыть по ветру, они сами смогут определять направление полета.
Но пока что
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, не стал пробовать крылья. Он летел по ветру, и только его массивный хвост нервно метался из стороны в сторону, словно существо пыталось выяснить, какой от него может быть толк.
Он медленно скользил на фоне алого заката на запад. Он удалился уже почти на милю, когда расправил огромные крылья и взмахнул ими, а затем повернул на юг и полетел прочь. Без них!
Козел отпущения
— Это все ты! — вырвалось у Коли. — Ты оскорбил его! Когда помянул наших прежних богов!
— Но… — Набор поднял руки, защищаясь. — Нет, я…
— Это ты виноват, что он нас бросил. Ты с самого начала не верил, — Коля не был уверен в собственных словах, но ему нужен был козел отпущения. Пока еще выжившие члены команды были словно парализованы ужасом, но это продлится недолго, а потом им понадобится тот, на кого можно будет выплеснуть всю свою ярость. И Коля решительно неЯотел становиться их жертвой. Несмотря на то, что он мог постоять за себя, но тогда придется убить некоторых из них, а сейчас, когда они оказались одни во льдах, каждый человек будет на счету. Возможно, им еще придется строить этот чертов ледяной парусник.
—
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, не такой, — настаивал Набор. — Он не настолько обидчив. Он знает, что я посвятил ему себя. Что я ничего такого не имел в виду…
— Что в этом существе еще напоминает тебе
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта? — резким голосом поинтересовался Коля. — Все изменилось! Он — творение Нангог! А ты в час его рождения говоришь о наших богах, тупоумный болван.
— Я оговорился. Я не хотел… — заламывая руки, настаивал Набор.
— Я тебе не верю! — Коля обернулся к членам экипажа. — Кто вечно протестовал против того, чтобы приходить сюда? Кто притащил одного из духов на борт, в облике своей обезьяны? Кто постоянно говорил о том, что
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, мертв? Набор! В глубине души он так и не отрекся от прежних богов, и поэтому он делает все, чтобы наша миссия была обречена на провал, — по мрачным выражениям лиц членов команды Коля понял, что убедил их.
— Это все он, — прошипел парусный мастер с отмороженным носом. — Все наши беды из-за него.
— Нет, Корба! Мы же так давно знаем друг друга, — в отчаянии обратился к мужчине Набор. — Нет! Ты же знаешь, что я не такой! Коля говорит неправду.
— Я несколько раз видел, как он осенял себя знамением отвращающего рога, — заявил теперь и Марко, мастер-укладчик, массивный парень с густой черной бородой и кустистыми, немного нависающими на глаза бровями, из-за которых он постоянно казался меланхоличным. — Этот знак оскорбляет Великую мать. Кроме того, я не видел, чтобы он искренне молился ей.
Все происходило именно так, как и предполагал Коля. За свою жизнь он создал уже не одного козла отпущения.
— Нужно помириться с Великой матерью, — серьезным голосом произнес он. — Мы не можем больше терпеть в нашей команде такого человека, как Набор.
Лоцман посмотрел на него широко раскрытыми, от ужаса глазами.
— Нет! Вы не можете так поступить! Вы не имеете права просто бросить меня! Я ваш лоцман. Без меня вам конец!
— Лоцман чего? — возмущенно завопил Корба, указывая на пустой кожаный мешок и разбившийся корабль. — Это твоя работа, Набор. Ты убил нас всех своим неверием, а теперь думаешь, что мы пощадим тебя?
— Хватай его! — приказал Коля.
Набор почти не сопротивлялся. Он сломал его. Коля видел это по глазам старика. Быть оклеветанным теми, с кем он полжизни бороздил небеса Нангога — это было слишком для него.
Марко и Корба схватили его за руки.
— Что с ним делать? — спросил Марко.
Коля обернулся и направился к кратеру.
— Идите за мной!
Слышен был лишь скрип их шагов на снегу. Даже ветер утих.
В воздухе повисла давящая тишина, когда в последних лучах заходящего солнца они подошли к огромному ущелью, тянувшемуся до самого сердца мира. Туда, где почти с самого начала времен спала Нангог.
— Принесем жертву богине. Подарим ей сомневающегося, чтобы она смягчила свой приговор.
— Ты не можешь так поступить, — в отчаянии возмутился Набор и умоляюще поглядел на Колю. — Ты же знаешь, что все эти упреки совершенно необоснованны. Я никогда не восставал против богини. Я люблю ее. Я восхищаюсь ее творением с самого первого дня, как ступил в ее мир.
— Если это так, тебе нечего бояться, — он обернулся к Марко и Корбе. — Берите его за руки, за ноги и с размаху бросьте вниз. При жизни он любил летать. Чтобы он не ударился о выступ скалы, пусть у него будет долгий последний полет.
— Вы ошибаетесь, — настаивал Набор. Теперь в его голосе снова слышался плаксивый тон. — Я вам еще пригожусь. Я ваш лоцман. Без меня вам никогда не найти дорогу назад.
— Нас поведет Великая богиня! — Друсниец оглянулся. — Есть ли кто-то, кто хочет вступиться за Набора? Хотя бы один человек? Если вы поручитесь на него, то он переживет эту ночь и завтра предстанет перед судом богини, — он по очереди оглядел всех членов экипажа. Почему он раньше об этом не подумал? Возможно, лоцман им еще действительно пригодится? — Ну, что? Никто не вступится за него?
— Зачем? — фыркнул Марко, и его кустистые брови сошлись на переносице, образовав сплошную линию. — Мы едины в своем решении. Он предал наше дело!
Коля осознавал, что возврата больше нет.
— Тогда вниз его!
Марко наклонился, подхватил ноги старого лоцмана, который, перестав сопротивляться, протянул руки Корбе.
— Я буду молиться за вас, — произнес Набор, и голос его дрожал от страха, несмотря на то что он пытался храбриться. — Пусть богиня простит вас и проведет домой безопасной дорогой.
Марко и Корба подняли лоцмана и начали сильно раскачивать его из стороны в сторону.
— Сейчас! — приказал Коля.
Описав широкую дугу, лоцман полетел в кратер. Он раскинул руки, словно собираясь обнять их всех из глубины.
— Я буду молиться за вас! — крикнул он срывающимся голосом. А затем исчез во мраке бездонной пропасти. — Я буду молиться за вас! — донеслось уже из глубины. Они услышали его крик трижды, а затем на группу опустилась тишина.
По подавленным лицам членов экипажа Коля видел, что гибель лоцмана произвела на них впечатление.
— Пусть Нангог будет к нему снисходительна! — твердым голосом произнес он. — Возвращаемся на плот! Завтра решим, что делать дальше.
Друсниец с удивлением заметил, что Марко снял свою толстую шерстяную шапку и смущенно принялся мять ее в руках. Губы мастера-укладочника бесшумно двигались, словно он возносил про себя молитву. Именно он, который ему помогал.
Коля в последний раз бросил взгляд в пропасть, а затем отвернулся. Остальные члены команды пошли за ним, как гусыни за гусаком. Он осознавал, что завтра все может обернуться против него, если не придумать хороший план. Воин вздохнул. Незадолго до того, как они дошли до плота, на южном горизонте показалась туча, затмившая свет звезд и вскоре заслонившая и меньшую из двух лун-близнецов, Она двигалась в их сторону, несмотря на совершенно безветренную погоду. Вскоре у нее появились контуры.
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, вернулся.
— Великая богиня приняла нашу жертву — воскликнул Коля, указывая на небо. — Он возвращается, чтобы спасти нас!
Мужчины стали громко кричать наперебой, торопливо забираясь на плот.
Вскоре собиратель облаков был уже рядом, сделал несколько больших витков над примитивной платформой, которую они соорудили, словно бы показывая нм, какие трюки теперь умеет выделывать в небе.
Коля взошел на плот последним. Едва он оказался на борту, как
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, опустил щупальца. Они обхватили крепкие балки, выходившие далеко за пределы платформы. Слегка покачиваясь, плот поднялся вверх.
Пальцы Коли вцепились в релинг, когда что-то влажное коснулось его шеи.
—
Где Набор, — послышался в мыслях знакомый голос собирателя облаков.
— Он ушел от нас, — подавленно произнес друсниец. — Прочти в моих мыслях о том, что произошло. Ты же знаешь, у меня нет от тебя тайн.
Мужчины наблюдали за ним. Примерно половина команды забралась в десантные корзины, но остальные хотели посмотреть, как они будут подниматься в небо. Мясистые крылья собирателя облаков мягко покачивались, двигаясь неспешнее птичьих крыльев. Существо снова повернуло на юг, и ледяной ветер дул над открытой палубой.
— Не понимаю я вас, детей человеческих. Ты позволил убить его, потому что я улетел? Какое это имеет отношение к нему?
— Оставив нас, ты всех нас напугал. А от страха люди совершают неразумные поступки. Такие уж мы есть. Я очень надеялся на тебя и не мог понять, почему ты улетел. Если бы я не направил гнев остальных членов команды на Набора, он обернулся бы против меня, — Коля поделился с Набором своими мыслями, чтобы члены команды не узнали правды.
— Ты хочешь сказать, что это я виновен в его смерти?
Друсниец почувствовал смущение
Ветра, дующего от наливающегося дождем горизонта.
— Почему ты улетел?
—
Мне нужно было испытать крылья, познакомиться со своим новым телом. Я не мог сразу поднять ваш маленький кораблик. Боялся, что это будет слишком опасно.
— Значит, Набора убила твоя осторожность, — подумал Коля, чувствуя, как вздрогнуло щупальце у него на затылке.
—
Мне никогда не понять вас, детей человеческих. Вы настолько полны мрачных чувств… Страх, гнев, жадность. Моему народу неведомы большинство этих переживаний. Не знаю, проклятье это или благословение. Сегодня моя неосведомленность убила хорошего человека.
Собиратель облаков скрыл свои чувства от Коли, и они долгое время молча скользили над равниной. Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, летел на высоте не более сотни шагов от земли. Сейчас они двигались гораздо быстрее, нежели; тогда, когда несшее их существо было игрушкой в руках ветра.
— Я правильно понимаю твои мысли, Коля? Ты хочешь в Золотой город. Почему не к Таркону Железноязыкому? Разве ты перестав служить Великой богине?
— Мне нужно отдать старинный долг, — прошептал Коля. Он отошел в самый дальний уголок плота, а члены его команды тем временем попрятались от пронзительного ветра в десантных корзинах.
—
Ты хочешь подарить меня! — Собиратель облаков развеселился.
— Наверное, я для тебя значу не больше муравья. Разве может муравей подарить человека?
—
Но он может по крайней мере мечтать об этом.
— Исполнится ли моя мечта?
—
И что, ты снова принесешь кого-то в жертву Великой богине, если это окажется не так?
Коля почувствовал, что настроение у
Ветра, дующего от наливающегося дождем горизонта, странное. Уже раздражение, но еще не ярость. Удивление и волнение, растерянность. Друсниец решил быть наглым, вместо того чтобы поджимать хвост. Собиратель облаков был слишком чужим для него существом, чтобы суметь предположить, как отреагирует Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта.
— Поможет ли жертва?
—
Проверь. Нам предстоит еще долгий путь.
Щупальце отцепилось от затылка Коли и ушло вверх. Друсниец тяжело вздохнул. Он успел почувствовать мысль, которую Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, не облек в слова. На миг собиратель облаков задумался над тем, не схватить ли его и не швырнуть ли на огромную ледяную равнину, проносившуюся под ними.
Возвращение воинов льдов
«Я никогда не думал, что мы вернулись в Золотой город среди ночи случайно. Улицы были пусты. Почти никто не видел кучку вернувшихся оборванцев. Нас было немного. Меньше трех сотен, и многим для того, чтобы идти, требовались помощники, поскольку мы были уже не состоянии преодолеть тысячи лестниц града из золота.
Не знаю, что случилось с другими, но нас, лувийцев, спрятали во дворце бессмертного Лабарны. Боги всемогущие, что они с нами сделали. У нас были отличные квартиры, хорошая еда и хорошие шлюхи. Не знаю, что свело нас с ума сильнее — еда или шлюхи. Я был слишком истощен, чтобы наслаждаться и тем, и тем в полную силу. Но никогда не забуду, как видел героев, переживших страшные кошмары, на полу. Они корчились в судорогах, нажравшись так, словно завтра есть будет нечего. Они лежали на полу, блевали и подыхали.
Вспоминая ту ночь, я чувствую, что на глазах у меня выступают слезы. Где же справедливость? Они столько пережили, выдержали больше, чем способен вынести человек, а потом умерли, когда думали, что уже в безопасности — увидев хорошую еду. Вкусное жаркое из ягненка, истекающее жиром, множество яиц, свежих яблок, пряные бобы, да к тому же вино и пиво.
И это был еще не конец. Некоторые вернулись настолько больными и уставшими, что все масло, благодаря которому горит наш внутренний свет жизни, было израсходовано. Они умирали от истощения или необработанных ран, от болезней, которые разносят вши или от того, что видели во льдах и что навеки лишило их душевного спокойствия. Я лежал в одной квартире с ними. Слышал ночью их крики, держал их за руки, когда они покрывались холодным потом и принимались с остекленевшими глазами рассказывать о духах, которые пьют жизненный свет, или о том, как они, чтобы выжить, крали одеяла у товарищей, из-за чего те погибали. Именно эти поступки мешали им выжить, когда они уже вроде бы были в безопасности, унося выживших обратно во тьму. (…)
Когда же сегодня заходит речь о последних воинах льдов, меня охватывает гнев, поскольку большинство из тех, кто носил это гордое имя, украли его. Это те люди, что пришли с Ансуром. Наверняка многие из них — храбрые воины, но они ни единого дня не сражались во льдах, приняв участие только в последнем бою у саней.
Из тех же, кто ушел в войске семи королевств, вернулись лишь семеро из сотни, чтобы продолжить сражаться в тех боях, которые еще только предстояли.
Случившееся там должно было послужить нам уроком. Демоны продемонстрировали нам всю свою подлость. И будут поступать так и дальше. Они решили, что лучше утопить мир Нангог в крови, чем отдать его нам. А мы были настолько глупы, что подумали, будто можем совладать с ними».
Цитируется по: «Книга ужасов».
Составитель: разные люди, собрание рассказов выживших воинов льдов.
Записано после возвращения людей из Вану.
Хранится в библиотеке Искендрии, в Зале затонувших королевств,
шкаф X, полка III, сундук IV, дощечки CCIX — ССХ.
Примечание: найдено в руинах дворцового архива Акшу
Непрошеный совет
Орму осторожно уложил целительницу на ложе. Он не смог отказать себе в возможности пронести ее последние шаги, так же, как нес на рассвете с перевала. Даже сейчас, когда Кирум едва держалась на ногах, она казалась ему легче перышка.
— Принесите мне теплой воды! — приказал он двум своим товарищам, которых посвятил в свою тайну. Женщину принесли во дворец, закутанную в одеяла. Никто не видел ее лица. Никто не знал, что женщина, по которой так сохнет бессмертный Аарон, этой ночью спала под его крышей. От квартиры Орму до спальни бессмертного было менее пятидесяти шагов.
— Торопитесь! — Орму обнажил нож и поднес его к горлу Кирум. Разрезав шов потрепанного платья, он выпустил на волю вшей: так бывало со всеми, кто пережил этот кошмарный переход.
Срезая с тела тряпки, он бросал их прочь. Ее кожа была искусана повсюду, а кое-где даже покраснела и воспалилась.
— Они жрали тебя живьем, — пробормотал он, по мере сил прогоняя кровожадных паразитов.
Он нашел Кирум на южной стороне перевала, когда искал одного из своих воинов. Она лежала на груде камней, волосы слиплись от запекшейся крови. Ее ударили и отняли плащ. Мороз сильно потрепал ее, и женщина была скорее мертва, нежели жива, когда он укутал ее в свой плащ и принес на равнину. Когда пришлось идти в бой, он оставил ее с немногими отставшими, собравшимися неподалеку от врат между мирами.
— Ты бы сам отдохнул, Орму, — его друг Язде смотрел на него с упреком. Он, как и сам Орму, выглядел исхудавшим и изможденным. Отмеченным вечной зимой, от которой они едва сбежали. Он тоже был родом из гор Гарагума.
То, что он был рядом, было практически то же самое, как носить с собой частичку родины. Слушать его акцент, то, как он подбирает слова. Орму невольно улыбнулся. Он никогда не думал, что слова — это может быть родина, когда ушел из родных гор, чтобы служить бессмертному Аарону.
Он с грустью поглядел на снова потерявшую сознание Кирум. Осторожно вытер грязь с ее тела смоченной в теплой воде тряпкой. Красавицей она не была. Исхудавшей, как и все, пережившие поход, с маленькой грудью и множеством шрамов.
— Она похожа на воина, — удивленно произнес Язде. — Ты посмотри, сколько шрамов. Должно быть, у нее была очень тяжелая жизнь. Погляди, вон тот шрам под ключицей. Там осталась настоящая ямка.
Орму уже доводилось видеть подобное. Такие шрамы оставляли секиры с шипами, когда острие их вонзалось в тело. Лишь немногим удавалось пережить подобные раны.
— Эта женщина полна тайн, — усталым голосом произнес он. Воин понимал, почему Аарон влюбился в нее. Она была совсем не такой, как те молодые дамы, которых то и дело присылали во дворец провинциальные князья, в надежде на то, что бессмертный найдет среди них свою единственную.
— Принеси мне пару бурдюков с теплой водой, — попросил он Язде. Ему не хотелось, чтобы друг смотрел на наготу женщины.
Из большого двора Орму услышал доносившиеся игру на флейте и звон цимбал. Аарон приказал устроить для выживших праздник. Но никто не распевал во все горло застольные песни. Не слышно было даже смеха.
Капитан изо всех сил постарался отмыть Кирум, затем принялся массировать ее покрасневшие пальцы. Ногти у нее стали темно-синего цвета, равно как и губы.
— Ты смотри мне, не помри, — раздраженно ворчал он. — Только не теперь, когда ты в безопасности, Утешительница.
Он жалел, что не может позвать Аарона. Нет такого лекарства в мире, которое помогло бы правителю больше, чем возможность снова быть с Кирум. Однако он дал ей слово, когда она пришла, чтобы спасти бессмертного, лежавшего в пещере на перевале.
Услышав шаги, он укрыл целительницу. Язде принес три бурдюка с теплой водой. Орму сунул их под одеяло.
— Ночь в теплой постели, а с утра наваристый куриный бульон, — негромко произнес он. — Ты встанешь на ноги!
— Ты уже даже спящими командуешь, — пошутил Язде.
Орму устало улыбнулся.
— Наверное, слишком привык к своей должности капитана, — он чувствовал, что слишком сильно устал, чтобы встать. Голова его опустилась на постель, рядом с которой он только что сидел на корточках. Сквозь толстое шерстяное одеяло он чувствовал тепло одного из бурдюков. Если закрыть глаза, он уснет в мгновение ока.
Когда из коридора потянуло ароматом свежего жаркого из ягнятины, у капитана потекли слюнки. Он еще не ел ни крошки с тех пор, как вернулся во дворец.
Внезапно веки целительницы затрепетали. губы ее шевельнулись. Орму пришлось наклониться, чтобы разобрать ее слова.
— Не ешьте… умрете…
Охотник не понял сказанного. Положил руку ей на лоб. Он был холодным. То есть, Кирум не бредит.
Ее рука выбралась из-под одеяла, сжала его ладонь.
— Вам нельзя есть, — уже громче сказала она, — Только чуть-чуть хлеба и жидкого супа.
— Нельзя отказывать мужчинам. Хорошая теплая еда — вот и все, о чем они мечтают.
— Это убьет их! Жирная тяжелая пища убьет их.
Каждое слово она произносила со всей силой, на которую была способна. Она была Утешительницей. Она отдала все умирающим, пока они отступали. Разве лишила бы она выживших заслуженного пира, если бы он действительно не представлял опасности? Никогда!
— Я помешаю этому! — Поднявшись, Орму почувствовал, что его шатает от слабости.
Язде бросился к нему на помощь, поддержав друга.
— Ты действительно сделаешь это? — прошептал он.
Он помог Орму выйти в коридор, а затем и на широкий двор, сиявший в свете сотен факелов. Вдоль стен были расстелены плотные одеяла, разложены тяжелые подушки. Выжившие сидели, прислонившись к стенам. Некоторые с блестящими глазами наблюдали за кружащимися танцовщицами, но большинство слишком устали. Многие уснули.
— Хорошо, что ты тоже пришел, — от группы дворцовой стражи, с которыми был и гофмейстер Матаан, отделился Ашот, главнокомандующий бессмертного. Бывший воин тяжело опирался на палку и приветливо кивнул Орму.
— Им нельзя есть жаркое из ягнятины, — выдавил из себя капитан кушитов. — Пусть его унесут, Ашот!
Главнокомандующий наморщил лоб.
— Почему?
— Оно убьет их!
— Это лучшее мясо, готовил дворцовый повар. Нет никаких причин…
— Оно убьет их! — не сдавался Орму. — Меня предупредила Утешительница. Если они
будут пировать не хлебом и жидким супом, то завтра придется копать много могил.
Матаан прихромал к ним.
— Чего ты раскричался, Орму? О какой Утешительнице ты говоришь?
— Она — истинная спасительница отступавшего войска. Она заботилась о слабых и умирающих. Все, кто вернулся живым, знают ее имя: Утешительница. Так ее и зовут.
— Где она? — спросил Матаан. — Если ее так любят, пусть она сама сообщит мужчинам неприятную новость.
— Нет, — перебил Ашот. — Пусть предстанет перед Аароном. Ты же знаешь, какой он. Героиня из простых. Он захочет, чтобы она была рядом и создаст для нее должность во дворце. Он запряжет ее в свою колесницу, так же, как и нас, чтобы она помогала ему улучшить мир.
Орму удивился тому, насколько откровенно они говорят о правителе в его присутствии. Ну и хорошо! Встречу Аарона и Кирум нужно предотвратить любой ценой.
— Утешительница свалилась от усталости. Эту ночь ей придется поспать.
Ашот недоверчиво скривился. Матаан же напротив, кивнул понимающе.
Аарон чувствует себя не лучше. Я не позволю, чтобы кто-то входил в его покои, пока бессмертный не сможет встать самостоятельно.
— Ему тоже нельзя есть ничего жирного, — вырвалось у Орму. — Он…
Матаан поднял руки, успокаивая воина.
— Он вообще ничего не стал есть. Просто забрался на постель и уснул, — гофмейстер повернулся к Ашоту. — Как мы уладим это? Я склонен поверить Орму и Утешительнице.
Ашот холодно усмехнулся.
; — Я все устрою. Меня все равно не любят. Миска жидкого супа, пол-лепешки, а запить все ключевой водой… Этого хочет Утешительница?
— Да, — подтвердил Орму.
— Тогда я сейчас прикажу унести мясо. Но ты, друг мой, останешься здесь. Посмотришь, что будет. И расскажешь им всем историю про Утешительницу, если они начнут возмущаться и проклинать бессмертного.
Орму поглядел на уставших воинов.
— У них почти нет сил даже суп хлебать. Они не станут возмущаться. Нужно только следить, чтобы они не наелись где-нибудь еще.
Ашот скривился.
— То есть ты хочешь сделать меня нянькой для двух сотен завшивевших воинов, которые к тому же еще и не в духе? — Он махнул рукой в сторону одного из свободных мест у дворовой стены. — Садись и хлебай, свой суп. И молись богам, чтобы Утешительница была права и что завтра во всех уголках города не станут болтать о том, что бессмертный Аарон пригласил своих героев на пир, а кормил черствым хлебом.
Язде помог Орму добраться до стены и сам устало рухнул рядом.
— Неприветливый он человек, полководец бессмертного-то, — раздраженно заметил он.
Капитан невольно усмехнулся.
— Думаю, так даже лучше. Либо ты хороший полководец, либо приятный человек. Не думаю, что можно соединить два этих качества.
Вскоре служанки принесли им миски с жидким супом. Вокруг началось ворчание. Когда же вместо мяса принесли сухой хлеб, возмутилось еще больше людей.
Как и обещал Ашот, он позвал Орму, чтобы он рассказал о предупреждении Утешительницы. Некоторые умолкли, но другие стали ворчать еще больше. Когда же они попытались выйти со двора, чтобы наесться где-нибудь еще, все дороги со двора во дворец оказались перекрыты.
Вот теперь начались громкие ссоры. Но продолжались они недолго, поскольку даже самые крепкие из вернувшихся домой были не способны на большее, нежели поворчать и угрожающе потрясти кулаками. На двор медленно опустилась мрачная тишина. Танцовщицы давно ушли. Не играла музыка, костры потушили. В конце концов большинство мужчин задремали. Ночь была приятной и теплой. Опасность того, что можно уснуть и не проснуться, миновала.
Орму проснулся, когда на рассвете Ашот осторожно потряс его за плечо.
— Ты был прав. Только что прибыл гонец из дворца бессмертного Лабарны. Там был большой пир… За ночь умерло более сорока человек. Сначала они подумали, что кто-то отравил еду, но дело оказалось не в этом, — он понурился, в голосе полководца прозвучала горечь, причину которой Орму толком понять не сумел. — Ты позовешь Утешительницу? Бессмертный в долгу перед ней.
Орму устало кивнул. Затем тяжело поднялся. Все тело болело, словно у старика. Язде спал крепким сном. На этот раз он не станет утруждать его.
— Тебе нужна помощь? — Ашот предложил ему руку.
— Последний отрезок пути я как-нибудь одолею, — он хотел дойти до своих комнат один. Никто не должен видеть, кто спит в его постели.
Двор он прошел достаточно неплохо, но оказавшись в длинном коридоре, в конце которого находилась дверь в его покои, ему пришлось держаться одной рукой за стену. Шаркая, он отправился в путь.
Войдя в комнату, он обнаружил, что постель его пуста. Она не заслужила этого! На глаза у него выступили слезы. Она была сильной женщиной, подобной которой он никогда не встречал. Но смогла ли она встать самостоятельно, чтобы бежать? Или ее забрали, потому что Ашот или Матаан разгадали его и поняли, где найти загадочную Утешительницу.
Неважно, почему исчезла Кирум. Орму знал, что искать ее бесполезно. Даже если бы у него были на это силы. Если это было ее решение, то она давно спряталась в городе. Если же ее забрали Ашот или Матаан, то ее поиски еще более безнадежны. Кирум не должна была больше попадаться Аарону на глаза.
Капитан устало рухнул на ложе. Почему мир устроен так, что для лучших людей в нем нет справедливости?
Сортирная политика
«Альвы любят меня», — подумал Хорнбори, когда слегка навеселе вышел из праздничного чертога, чтобы облегчиться. Только что он говорил с эльфийским кузнецом Гобхайном о недостатках саней. Нужно будет защитить еще и ездовых животных, еще танкам понадобится крыша для защиты от стрел, летящих сверху. Гобхайн сказал, что все это слишком сложно. Но о решении обещал подумать.
Однако лучше всего было то, что он вернется в Железные чертоги. По крайней мере, ненадолго. Солайн, их полководец, который вечно был словно не в своей тарелке, поведал ему, что его наградили золотыми крыльями. Хорнбори широко усмехнулся. Наверняка это решение совет города принял вопреки мнению Эйкина. Если бы все было так, как хотелось Старцу в Глубине, Хорнбори вряд ли бы вернулся. Но уж если он будет там, то он встретится с Амаласвинтой. Карлик вздохнул. Он готов был многое отдать ради ночи с ней! Может быть, если она захочет… Женщины любят героев, а она умна. Теперь, когда они оба предупреждены, Амаласвинта наверняка найдет способ им быть вместе так, чтобы Эйкин не узнал об этом.
Хорнбори прошел к тыльной стороне пиршественного чертога. Интересно, обидятся ли эльфы, если он помочится на него? С длинноухими ничего нельзя знать наверняка. Иногда они бывали просто до абсурдности щепетильными. Карлик принюхался. Эту вонь ни с чем не спутаешь. Неподалеку отсюда, на краю еловой рощи, был сортир. Он просто помочится в яму.
Два бледно-желтых фонаря освещали место, где друг рядом с другом выкопали семь глубоких ям. Поперек каждой из этих ям лежала массивная балка, на которую можно было присесть, чтобы справить нужду. Здесь стояла настолько невыносимая вонь, чтолюбое существо, обладавшее хоть толикой разума, предпочитало пойти в леса на склонах гор.
Хорнбори наткнулся на ведро, в котором лежали вонючие мочалки, одновременно задумавшись, кто же может заставить себя пользоваться ими, чтобы подтирать ими зад. Карлик с отвращением отступил на шаг и расстегнул ширинку. Нет, он точно не будет подходить к краю ямы.
— Рад тебя видеть, засранец!
Карлик испуганно обернулся. В свете фонарей показался Галар.
— Слыхал я, что все твои ребята подохли, засранец. Не понимаю, как можно считать тебя героем.
Хорнбори решил отойти чуть подальше от ямы, но Галар преградил ему путь.
— Ты ровно там, где тебе и полагается быть, засранец.
Хорнбори поднял руки, пытаясь успокоить карлика.
— Есть свидетели моего героизма. Драконник Нодон слышал, как я бросал вызов детям человеческим, а потом…
— Заткнись! — Галар вынул из-за пояса поразительно длинный кинжал. — Знаю я историю, которую рассказывают все. Но знаю и то, кто ты есть, засранец, и одно с другим не сходится. Это был последний раз, когда под твоим командованием погибли ребята, потому как я окажу войску услугу, — и кузнец обнажил нож, в хорошо отполированном клинке которого отражался лунный свет.
— Это неразумно, — Хорнбори отступил на шаг. — Кто-нибудь может увидеть, как ты…
— Поэтому я сделаю это быстро. Когда я закончу с тобой, ты упадешь в яму. Вес кольчуги утащит тебя на дно, а там тебя точно никто не будет искать. Герой Хорнбори просто растаял в воздухе.
— Ты поступаешь необдуманно, слушай…
— Ну почему же! — Галар поднес кончик ножа к носу Хорнбори. — Я долго думал об этом, и мне кажется, что для засранца лучшей могилы и не придумаешь.
Этот безумец действительно убьет его! Хорнбори достаточно давно знал Галара, чтобы быть в этом уверенным. Он осторожно отступил еще на шаг, затем почувствовал под ботинком край ямы. Это последняя возможность, и, если он сейчас же не убедит кузнеца, ему конец.
— Я поистине разочарован тем, что ты отказался от мести драконам.
— Думаешь, брехня спасет тебе жизнь? — Галар надавил чуть сильнее, и нож немного поцарапал кончик носа Хорнбори.
— У меня будет сила и влияние в Железных чертогах. Я узнаю, куда делись стрелы для убийства драконов, которые украл у тебя Эйкин. Ты уверен, что у тебя достаточно ресурсов для войны с небесными змеями? Или однажды тебе понадобится помощь?
— Он прав, — раздался голос из еловой рощи на другом краю ямы.
— Ни черта он не прав! Он сдаст нас, если мы отпустим его живым!
Хорнбори узнал голос.
— Иди сюда, Нир! Вразуми его! Если бы я хотел вас выдать, то мог сделать это уже давно. Думаете, я прощу драконам то, что они сотворили с моей родиной? Я тоже не забыл, как умер мой клан.
— Он слишком много болтает, — этот голос был Хорнбори незнаком. Между деревьями показался тролль. — Может быть, мокнуть его головой в яму?
— Думаешь, тогда он перестанет быть засранцем, Гроц? — Из тени елей вышел кобольд с заряженным арбалетом и встал рядом с троллем. Под конец к этой своре палачей присоединился Нир.
— Я член военного совета князя Солайна. Я буду в числе первых, кто узнает о военных планах небесных змеев. Если вы хотите убить драконов, то я могу оказать вам неоценимую услугу. Благодаря мне вы узнаете, где нужно быть, чтобы все получилось.
— Отпусти его. Кажется, он действительно в будущем может быть нам полезен, — произнес Нир.
— Этот? — Галар приставил кончик ножа к его груди. — Вы что, забыли, что нам рассказывал о нем Байлин? Этот засранец стал бы нашим палачом, если бы тот нас не спас. Как ты можешь доверять ему, Нир?
— А можно я застрелю его? — весело поинтересовался кобольд.
— Нам действительно пригодятся стрелы для убийства драконов, которые спрятал Эйкин, — напомнил Нир.
— Слушайте его! — крикнул Хорнбори. — Без меня стрел вам не видать. Кроме того, я смогу распределить вас в отряды, которые ближе всего к небесным змеям — когда дело дойдет до драки. Мне уже известны некоторые их планы. Солайн рассказывал мне, что небесные змеи хотят захватить небо с помощью собирателей облаков. И в этой битве будут участвовать и крупные драконы. Галар убрал кинжал.
— Если ты попытаешься нас подставить, я пошлю к тебе Гроца. Он вырвет сердце из твоей груди, и последнее, что ты увидишь, это как тролль сжирает его.
— Не-е-е, не-е-е, — возразил великан. — Я не буду есть сердце труса.
— Давай это сделаю я, — предложил свои услуги кобольд. — У меня есть опыт как кончать карликов. Если попросишь, я могу сделать его кончину очень болезненной.
Хорнбори с тревогой поглядел на кобольда. Это был один из членов клана Ледяных бород, в красной шапке. Так что он, скорее всего, не врет.
— Не нужно угрожать мне, — Хорнбори был очень горд тем, что его страх не слышен в голосе. — Я на вашей стороне.
— Ты всегда только на своей стороне, — презрительно фыркнул Галар. — Я тебя знаю! Мы дадим тебе только один шанс стать настоящим героем. Если ты попытаешься одурачить нас, тебе конец. Еще одного такого разговора не будет.
И кузнец убрал нож обратно за пояс.
— Даже не пытайся, Хорнбори. Мы за тобой наблюдаем.
— Может, все-таки мокнуть его в яму? — спросил тролль. — Чуть-чуть…
— Даже если ты будешь макать его в яму сотню лет, к нему не прилипнет столько дерьма, сколько он носит в себе, — Галар плюнул Хорнбори под ноги. — До встречи, засранец.
От облегчения Хорнбори едва не наложил в штаны, когда кузнец и его подручные скрылись в темноте. На негнущихся ногах он побрел прочь от ямы, а потом вдруг улыбнулся. Может быть, на поле боя он и трус, но, когда нужно было говорить, он просто непобедим.
Он сделает так, что станет просто незаменимым для оборванцев Галара, и знать, как неприятно это для кузнеца, будет для него настоящим праздником.
О силе и свободе
Ливианна положила белоснежный мешок на землю, примерно шагах в десяти от Махты Нат. Было видно, что под тканью дергаются испуганные ножки.
—
Я знала, что ты придешь, хотя ждать пришлось долго.
Эльфийка не ответила. Она молча подошла к ближайшему лесу и собрала хворост. Насобирав пучок, она вернулась обратно, осторожно стала складывать костерок из тонких веточек.
—
Это слишком близко.
Ливианна продолжала игнорировать бузину. Она произнесла слово силы, и среди хвороста загорелась искра. Спустя несколько мгновений по сухой древесине заплясали маленькие огоньки.
—
У меня корни неглубоко, расположены прямо под землей. Жар огня ранит их. Я уже чувствую его. Это слишком близко для костра. Потуши его!
Только теперь эльфийка подняла голову и поглядела на куст бузины.
— Нет! — решительно произнесла она. — В прошлом я многому у тебя научилась. Я допустила, что ты формировала меня, как садовник формирует кусты и деревья, чтобы они приняли желаемую форму. Я всегда принимала это. И только путешествие на Танталию открыло мне глаза.
—
Прошу, потуши костер! А потом поднеси ребенка поближе к моему стволу. Как только я отведаю ее крови, мы сможем начать. За последние дни я много думала, и знаю, как вызвать дух жрицы.
— Рада за тебя! — ледяным тоном ответила Ливианна, подкладывая несколько мелких веток в огонь.
— Что с тобой, Ливианна?
Эльфийка потянулась к небольшой кожаной сумочке, спрятанной под плащом у нее за спиной, достала оттуда тяжелые железные ножницы, которыми пользуются садовники, обрезая молодые побеги, к положила их рядом с костром.
Это балл миг ее триумфа. Как же часто за последние недели она представляла себе это, готовясь к этой ночи.
Затем достала жз-за пояса нож. Не выкованное драконами оружие, но, тем не менее, отличный клинок из серебряной стали. Положила его рядом с мешком, в котором все еще отчаянно трепыхалась ее жертва, пытаясь вырваться на свободу.
— Спустя столько лет я наконец поняла, что сама отдалась а твои руки. Я целиком и полностью подчинилась вере, что ты можешь дать мне то, что мне обязательно нужно. А теперь я наконец обрела свободу, — эльфийка опустилась на землю рядом с костром, подбросила в огонь еще несколько тоненьких веточек, спокойно наблюдая за кустом бузины, соединявшим в себе все четыре времени года. Свежую листву, белые цветы и тяжелые алые ягоды, да еще несколько голых ветвей.
—
Боюсь, что не понимаю, о чем ты говоришь.
— Я очень высоко оценю, если ты сможешь заставить для меня говорить Уста Богини, Ияли, верховную жрицу девантара Анату. Я бы очень хотела услышать историю, которую она расскажет о смерти Пурпурного.
—
И ты думаешь, что опалять мои мелкие корешки — это правильный способ добиться моего расположения?
— Ты бы сказала, что чувство этики и морали — это те мелкие корешки, которые определяют характер эльфа.
—
Я бы сказала, что это очень искаженное восприятие, — насмешливо ответила Махта Нат.
— Да, я не обладаю ярко выраженным поэтическим талантом. Тем не менее, я думаю, ты поймешь, что я имею в виду. Скажу прямо: мое этическое воспитание существенно пострадало от общения с тобой. И ты сделала это специально.
—
Это необоснованное утверждение.
— Было бы жаль, поскольку это превратило бы тебя в невинную жертву, — она поглядела на мелкие звериные кости у ствола бузины. — Но думаю, что в твоем случае невинность исключена. О себе я тоже не скажу ничего подобного. Ты превратила меня в мать, которая в идиотском стремлении к совершенству убивала своих детей. А потом ты отправила меня за ребенком для себя. Будто бы с той целью, что его кровь подкрепит тебя. Как думаешь, в этом мире все взаимосвязано? Страдания матери, теряющей после мужа еще и ребенка… И страдания ребенка. Неужели это уравновешивается для тебя ощущением силы?
—
Да что с тобой такое? Что случилось на Танталии?
Ливианна поглядела на мешок. Малышка затихла.
— Описать случившееся словами сложно. Возможно, правильнее всего будет сказать, чао я потеряла себя и вновь повстречались с собой.
—
Что за чушь!
— Возможно, — эльфийка потянулась к тяжелым ножницам и поднялась. — Как думаешь, если потерять мелкие корешки, это будет побочный эффект? — Она наклонилась, потянулась к одной из голых зимних ветвей и отрезала ее от куста бузины.
Почувствовала причиненную Махте Нат боль.
—
Так ты ничего не добьешься!
Ливианна подошла к костру и положила ветку в огонь.
— Тогда это очень печально для тебя, потому что в этом случае ты прекратишь свое существование. Я довершу начатое Дыханием Ночи.
—
И что в итоге? Я единственная, кто, возможно, сумеет вызвать дух Ияли! Если я погибну, ты никогда не разгадаешь ее тайну.
Ливианна снова подошла к кусту бузины. На этот раз она отрезала ветку с цветами.
— Что до этого, то я изменилась, наставница, — она положила ветку на огонь, и вскоре от нее повалил густой сизый дым. — Я освободилась от оков. От безрассудной идеи, что для меня существует лишь один путь. Если я не раскрою тайну Ияли, то впаду в немилость у Золотого. Он перестанет поручать мне миссии. Признаю, я честолюбива. Я с удовольствием стала бы продолжать идти этим путем, но когда оказалась на Танталии перед девочкой, которую выбрала себе в жертву, то поняла, что на самом деле жизнь моя пуста. Мне стоит еще раз попытаться родить ребенка. И не обращать внимания на мнимые недостатки, которыми он будто бы обладает. То, что совершенно, развиваться дальше не может. Оно уже достигло конца пути. Быть может, идеальное дитя вообще не родится, а отправится прямиком в Лунный свет?
—
Что это за безумные идеи? Не обманывайся! Ты не добрая элъфийха, не друг деревьев.
Ливианна отрезала еще одну ветку.
— Что касается добрых эльфов, друзей деревьев, то тут ты права.
—
Ты знаешь, что некоторых троп магии можно достичь, лишь идя дорогой крови. Темные врата открывают темные деяния.
— Я уверена, что в тебе достаточно тьмы, чтобы попасть, куда угодно.
—
Ты знаешь, о чем я говорю! Ты сама ходила этим путем!
Ливианна повертела в пальцах отрезанную ветвь, думая обо всем том, что совершала в прошлом. О том, какую тьму несла в своей душе.
— Я знаю, что нужна жертва, потому что мы сами платить эту цену не хотим. Но на этот раз все будет иначе.
—
Ты нарушаешь правила.
Эльфийка отрезала еще одну ветку.
— Сегодня правила изменились. Сколько пройдет времени, прежде чем ты сможешь отрастить четыре новые сильные ветви? Год? Два? Здесь земля не слишком плодородна, не так ли?
—
Ну, ладно. Давай девочку: Мы начинаем.
Черное зеркало
Ливианна бросила ножницы и повесила кольцо на одну из сломанных ветвей, затем подошла к мешку и развязала веревку, которой он был перевязан, и оттуда показалась белоснежная испуганная козочка, пасть которой была перевязана шелковой ленточкой.
—
Это еще что такое?
— Я больше не убиваю детей.
—
Тогда о том, чтобы вызвать дух жрицы, можешь забыть. Кровь козы не заменит крови невинной эльфийской девочки.
— Тогда я дам свою. Знаю, что за все нужно платить, и я готова.
—
Ты рассказывала мне историю Ияли. Она погибла страшной смертью, чтобы вернуть ее было невозможно. Она плотно закрыла за собой двери. И не нужно угрожать мне снова, я поняла, что ты настроена решительно. Я просто хочу сказать, что не стоит ждать особенных чудес.
— Начинай!
—
Ты знаешь, что делать.
Ливианна схватила левой рукой козу за рога, правой рукой занесла кинжал для. жертвоприношений, таща вырывающееся животное к кусту бузины. Коза чувствовала ауру Махты Нат, чувствовала, что в кусте ее ждет беда, она отчаянно упиралась копытами в мерзлый грунт, но справиться с эльфийкой все равно не могла.
У самого ствола куста бузины Ливианна провела ножом по горлу козы, запрокинув животному голову. Кровь, пульсируя, окропила ветви и листья.
Что-то изменилось. Казалось, темнота сгустилась, словно бы пытаясь превратиться в холодный оникс, камень, что чернее ночи.
Коза бессильно рухнула наземь. Белое платье Ливианны, на котором обычно не оставалось ни пылинки, ни малейшей брызги грязи, было залито кровью. То, что вызвала Махта Нат, поглощало все остальные заклинания, жадно выпивая силовые линии мира.
Время и пространство исказились. Листья куста бузины зашелестели, несмотря на то что погода стояла совершенно безветренная. Превратившаяся в камень тьма выросла прямо перед Ливианной, превращаясь в черное зеркало.
— Я принесла свою жертву, теперь твой черед.
Ливианна наклонилась, не отводя взгляда от черной поверхности. Внутри что-то двигалось, коснулось поверхности и исчезло. Осторожно, одними пальцами эльфийка нащупала тяжелые ножницы. Чтобы открыть портал в пристанище душ, нужен был ключ. Это был совершенно иной способ призыва мертвых, чем доводилось видеть прежде Ливианне. Большинство душ ждали. Они надеялись еще хоть на миг вернуться в мир из плоти и крови. Если открыть границу, они подлетали к ней безо всякого принуждения. Но это заклинание было иным. Оно вгрызалось глубоко в темноту за зеркальной чернотой и будило то, что хотело навеки остаться сокрытым.
По земле вокруг Ливианны поползла изморозь. Металлические ножницы стали липкими на ощупь — настолько холодно стало вокруг. Лезвия ножниц коснулись мизинца левой руки в том месте, где он вырастал из ладони.
Эльфийка сжала кольца рукояток. Ножницы она точила только сегодня утром. Порез будет ровным. Мизинец упал на землю, и эльфийка выпустила из рук ножницы, затем подняла палец, швырнула его в зеркальную поверхность и торжественно произнесла:
— Вызываю тебя, Ияли, Уста Богини, верховная жрица Анату!
Палец исчез в темноте, словно камень в спокойной глади ночного озера. С руки Ливианны закапала теплая кровь, замерзая на ледяной земле. К зеркалу прижалось вытянутое узкое лицо. Оно поблескивало черным и находилось на расстоянии не более пяди от лица эльфийки.
— Кто ты? — Несмотря на то что лицо казалось очень близко, голос звучал так, словно доносился со дна глубокой ямы.
— Меня зовут Ливианна. Твой народ называет меня демоницей. Но в моем мире меня уважают, как княгиню. Я драконница. Эльфийка, полностью посвятившая себя служению одному из небесных змеев. Мой повелитель — Золотой, владыка света, провозвестник истины.
— То есть ты жрица?
— Да, — подтвердила Ливианна, хотя сама так называть себя бы не стала.
— Чего ты хочешь?
— Мы вместе с Вепреголовым расследуем былую несправедливость. Только ты можешь помочь нам пролить свет на истину.
— Вепреглавый? — Внезапно голос зазвучал взволнованно. — Я знала, что он никогда не забудет Анату. Где он?
— Он не может быть здесь. Он ждет меня во дворце из лунного света. Из твоего мира путь к тебе закрыт навечно, Ияли. Но мой мир слишком опасен для Вепреголового, поскольку между девантарами и небесными змеями сейчас идет война. Я должна знать, что произошло, когда твоя госпожа Анату и Пурпурный встретились впервые.
Сквозь пелену черного зеркала послышался глубокий вздох.
— Пурпурный повелитель небес впервые встретился с Анату в сети золотых дорог, но моя госпожа впервые повстречала его в своем дворце из Лунного света.
Ливианна не поняла ее слов, но не стала признаваться в этом жрице. Кроме того, ей не хотелось перебивать Ияли.
— Пурпурный пришел в мой храм как друг, но моя госпожа встретила его с недоверием и во всеоружии. Он был особенным… Мне было позволено присутствовать при некоторых их разговорах. Его искренность была обезоруживающей. Они были так сильно влюблены, так легкомысленны… Они встречались еще дважды, поскольку следовали за одной и той же мечтой. Они хотели мира между нашими мирами.
Смертоносный холод, создавший иней на земле, начал тянуться к Ливианне. Она не сможет больше слушать Ияли без вреда для себя. И она не была уверена в том, что это просто побочный эффект заклинания призыва, а не злоба Махты Нат.
— Во время третьей их встречи пришли другие. Их вела Ишта. Ее сопровождали Длиннорукий и Пернатый. Кузнец схватил Анату, в то время как двое других без предупреждения атаковали Пурпурного… Бой был долгим и тяжелым, он увел их далеко от Дворца кз Лунного света. И Длиннорукий пошел за ними, вместе с пленной богиней.
Она сделала паузу, взволнованная воспоминаниями. Ливианна почувствовала, что ноги ее совсем онемели от холода.
— Ты знаешь, что я была связана с богиней особым образом. После долгого боя Пурпурного победили и обезглавили. Это произошло где-то в далекой лесной стране, а затем Ишта подошла к моей госпоже и проткнула ее копьем. С тех пор все путается… Я не знаю, как была ранена Анату, но если ее мысли и воспоминания были подобны кувшину, то Ишта нарочно швырнула этот кувшин на каменный пол, где он и разбился на тысячу осколков. Все еще здесь… Но я уже не могу собрать все в нужном порядке. Пернатый потребовал тело Пурпурного, Ишта же захотела сделать из головы дракона темницу для моей госпожи. Кроме того, Ишта стала богиней Лувии, именно этого она всегда и хотела. Думаю, поначалу крылатая богиня не знала, какая связь существует между мной и моей госпожой Анату, но когда ей стало об этом известно, она тогда послала друснийских наёмников, которые осквернили мой храм. Так действует Ишта: впутывает других в свои планы, чтобы не пришлось нести ответственность в одиночку…
Ливианна почувствовала, что жрица хочет сбежать во тьму и забытье, но она все еще не понимала, как все это началось.
— Ты сказала: Пурпурный повелитель небес впервые повстречал Анату в сети золотых дорог, но моя госпожа встретила его впервые в своем дворце из Лунного света. Как это может быть?
— А я-то всегда думала, что вы, демоны, мастера интриги. Подумай! Я уже все сказала.
— А Длиннорукий? Ишта получила королевство Лувии, Пернатый — тело Пурпурного. Но какую плату получил божественный кузнец? Зачем ему было участвовать в заговоре?
— Это мне неизвестно. Воспоминания Анату запутаны. Он делал работу на поле боя. Он нужен был им, потому что был кузнецом. И они принесли ему золото. Очень много золота! — Голос верховной жрицы становился все тише и тише, словно бы ее затягивало во тьму.
— Что он ковал?
— Я не зн… — Лицо за черным зеркалом исчезло, и с ним растворилась и темная стена перед Ливианной. Эльфийка снова увидела перед собой куст бузины.
—
Ну, что? Узнала, что хотела?
Подошвы Ливианны примерзли к земле. Тонкие побеги бузины обвили ее лодыжки. Она резко рванулась и села рядом с небольшим костерком. Как же холодно, Она попыталась вспомнить слово силы, возвращающее в тело тепло, но оно не приходило на ум.
Отрезав полоску ткани от подола своего наряда, она перевязала раненую руку. Холод остановил кровотечение, и это было единственным положительным моментом. Изморозь медленно уходила с земли, но теплее эльфийке не становилось. Казалось, холод пробрал ее до костей и поселился внутри. Наконец Ливианна потащилась в близлежащий лесок, чтобы собрать больше хвороста. Вернувшись и бросив в костер столько дров, что пламя взметнулось очень высоко, она поняла, что совершенно обессилела.
—
За проход запретных врат всегда приходится платить цену, — усмехнулась Махта Нат, с наслаждением наблюдавшая за тем, как все еще мерзнет ее ученица.
Ливианна пыталась не обращать внимание на злобный шепоток бузины, протянула руки к костру, размышляя над загадочными словами Ияли. Может быть, в конце концов она спятила, так же, как ее богиня? Как Пурпурный и Анату могли встретиться впервые в разное время? Можно ли понимать это буквально?
Пламя опустилось, а она гак и не подобралась к разгадке. Может быть, стоит позвать Ияли из темноты еще раз? Эльфийка погладила раненую руку. Осталась лишь глухая пульсирующая боль. Сколько еще пальцев принести в жертву? Или оставить в покое тайны богов?
Ливианна устало поднялась и направилась к кусту бузины, чтобы забрать кольцо Ияли, но оно исчезло.
—
Она забрала его с собой. Разве ты не заметила?
— Как… Зачем она это сделала?
—
Какой поразительно глупый вопрос. Конечно, чтобы ее больше не вызывали. Теперь закрылись последние врата. Без принадлежащей ей вещи, без того, к чему она испытывала при жизни сильные чувства, даже я не смогу больше призвать ее. Теперь она наконец упокоится с миром. И никто не узнает последнюю тайну богини. Какая преданная служанка, даже за порогом смерти. Жаль, что ты не такая.
— Может быть, каждый получает таких слуг, каких заслуживает? — Ливианна отвернулась и опустилась на колени рядом с костром, чтобы засыпать землей остывшие угли. Она уйдет и никогда больше не вернется — в данный момент она знала наверняка только это.
Возможно, разумнее будет просто отказаться от поисков. Первое полнолуние уже миновало. До второго полнолуния осталось почти целых две недели. Эльфийке вспомнилась угроза Человекавепря. Действительно ли он явится в Альвенмарк, чтобы найти ее, когда минует второе полнолуние, а она не вернется во дворец из Лунного света? В такое место, как сад Ядэ, он не сунется. Может быть, порвать с Золотым и, как поступил ее сын, довериться милости Темного? Перворожденный наверняка примет ее. Но предательство принесло Гонвалону погибель. Глупо пытаться служить более чем одному небесному змею.
Последние искры костра потухли под черной землей. Она поднялась и, не оборачиваясь к бузине, пошла прочь.
—
А ты не думала о том, что Ияли могла солгать тебе? Глупо думать, что духи, которых мы вызываем, всегда говорят только правду.
Ливианна молчала. Она была уверена, что ей не лгали. Это непохоже на Ияли. Если истина была слишком щекотливой, она начинала говорить загадками. Так зачем, же ей лгать? Она была предана Анату, и, если несправедливость, причиненная ее госпоже, откроется, это будет ей только на руку.
—
Думаешь, что можешь разгадать мысли детей человеческих? — Голос Махты Нат слабо звучал в ее мыслях. А ведь Ливианна отошла менее чем на сотню шагов. Она поднялась по холму, радуясь, что может покинуть долину. Эльфийка подумала о Длинноруком. Какую роль он играл в заговоре? Пришел только для того, чтобы держать Анату, пока Ишта и Пернатый дрались с Пурпурным? Это слишком просто! И какова была его плата?
Ливианна вспомнила серебряных львов, против которых рядом со звездой альвов в Золотом городе сражалась Бидайн. Это было одно из творений кузнеца. Как сказала Ияли? Они принесли золото, когда победили Пурпурного.
— Альвы всемогущие! — вырвалось у нее. Она поняла, что случилось с небесным змеем. Более того, она уже даже встречалась с Пурпурным! У него была новая голова! Что ж, благодаря призыву решилась хотя бы одна загадка…
Если небесные змеи узнают, что сделали с их братом по гнезду девантары, они не успокоятся, пока не утопят последнего из человеческих богов в его собственной крови. Возможно, Пурпурный мертв, но дети человеческие не прекращают осквернять его тело. И это длится уже много веков!
Родильный дом
Будет ли Темный ждать его? Нодон стоял перед открытой аркой светящихся врат. Лишь шаг отделял его от пирамиды Дыхания Ночи. Он уже видел старую кладку и темноту. Он мог быть повсюду. Истекло ли время изгнания? Перестал ли сердиться повелитель? Он мог бы подождать, пока Темный пришлет ему весточку… Нет! Нодон решительно пересек звезду альвов и вошел внутрь пирамиды. Он должен узнать, как дела у Нандалее и что стало с ее детьми.
С облегчением и некоторым удивлением он увидел, что его никто не ждет. Не было даже газалы в роли посланницы Темного. Эльф нерешительно пошел по извилистым переходам, пока не увидел квадратный кусочек синего неба в конце туннеля.
Нодон вышел из-под камня, и его окутала влажная жара потайного оазиса меж Скал. На миг он застыл на пороге пирамиды, вслушиваясь в крики птиц, наблюдая за безумным полетом мотыльков над вытянутым прудом с кувшинками. В воздухе витало столько ароматов. Были тут и запах тухлой воды, и только что состриженной зелени, и запах переспелых манго, и дым.
Дым?
Он прищурился. Здесь было настолько светло, то он с трудом видел, что происходит под густой листвой деревьев, росших на другой стороне пруда. Когда-то эта потайная долина представляла собой большой сад. Здесь жила почти сотня семей кобольдов. Они боролись с природой, пытаясь спасти сад. Но всякий раз, возвращаясь домой, Нодон видел новые признаки поражения. Сад Ядэ постепенно превращался в то, чем был до того, как ему попытались навязать порядок: в джунгли.
Однако было здесь и что-то новенькое. В тени деревьев Нодон увидел белую каменную кладку. Там построили небольшой домик с куполообразной крышей, и из маленького отверстия в ней валил дым. Он не помнил, когда в саду Ядэ в последний раз что-то строили. Что же произошло за то время, что его здесь не было?
Встревоженный эльф вышел из пирамиды, обошел пруд и ступил под сень деревьев манго. На земле лежали гниющие фрукты. В воздухе гудели пчелы, вспугнутые его шагами. Они поедали сладкую фруктовую мякоть.
Нодон почувствовал, что за ним наблюдают. Сквозь сень листвы то тут, то там пробивались лучики света. А между ними царила тьма. Больше тьмы, чем могло быть. Он здесь!
— Хорошо, что вы вернулись, мой мастер меча, — донесся из тени голос Темного. Несмотря на то что слышен он был только в его мыслях, все звуки вокруг тут же стихли. Замолчали птицы, даже мухи перестали жужжать.
— Я ушел, потому что таково было ваше желание, не мое, кой повелитель, — с горечью ответил он.
— Ошибка… Возможно…
Нодон всмотрелся между тенями, но не увидел Перворожденного. А затем его взгляд остановился на новом доме, который не поглощала тьма. Его стены сверкали белым меж черных стволов. Нодон подошел ближе, обошел его и увидел, что в нем нет ни единого окна. Низкая дверь была сколочена из тяжелого темного дерева. Она тоже была без окошка. Зато был здесь тяжелый засов, закрывающийся снаружи. Перед ним была тюрьма!
— Госпожу Нандалее не держат в плену, — опередил его Темный. — Это для ее защиты. Ее нельзя было больше оставлять среди других драконников. Ты же помнишь первого из ее детей, которого я забрал!
Как же это можно забыть? Это существо, которое вырвал Темный из живота Нандалее.
— Это произойдет снова?
— Я не знаю, мой мастер меча. Я сунулся на поле боя, где ничего не знаю, и боюсь, что проиграл. Она… она отказывается пускать меня. Дети давно уже должны были родиться… Мне даже кажется, будто они чего-то ждут.
— И чего же?
Внезапно он появился. Родился из тени, которая даже сейчас открывала его лишь на малую толику. Впервые на памяти драконника его узкое, бледное лицо было отмечено тревогой, с темнымикругами под глазами и с морщинами, еще глубже укоренившимися в уголках губ. Нодон был потрясен, увидев своего повелителя в таком состоянии.
— Пойдите к ней, мастер меча. Может быть, она ждет вас? Меня она видеть не хочет. Я чувствую, что моя близость вредит ей.
— Зачем этот дом?
— Я хотел, чтобы госпожа Нандалее была рядом со мной и… Нет, это лишь мнимая причина. Остальные драконники не должны видеть госпожу. Они только и говорят, что о ней…
— Да что случилось-то? — Он встревоженно поглядел на тяжелую дверь, на засов, на стены без окон. — Что…
— Яне хочу говорить об этом. Вы должны быть беспристрастны, когда увидите ее. Вы — роя последняя надежда. Если ничего не изменится, то… Мне придется отнять детей, вопреки ее воле. Она сама не отпускает их. Держит их в плену!
Нодон ничего не сказал, но придерживался иного мнения насчет того, кто кого здесь держит в плену.
— Кто заботится о госпоже Нандалее? — наконец поинтересовался он.
— Фирац, одна из моих видящих. Я убедил ее остаться, хотя она боится госпожу.
Нодону надоело слушать намеки. Он хотел сам видеть, что произошло! И эльф решительно отодвинул тяжелый засов. В дверях стояла Фирац. Может быть, Темный мысленно предупредил газалу? В доме стоял тяжелый душный и затхлый воздух, ударивший в лицо Нодону. Еще более жаркий и душный, чем тот, что стоял в скальном саду посреди пустыни.
— Скорее! — Газ ала схватила его за руку и потащила внутрь, а затем закрыла двери. — Нандалее не любит, когда становится прохладнее. Она… она меня пугает!
Маленький дом состоял из одной только комнаты, окутанной ярким светом дюжин масляных ламп. Нандалее сидела на полу в центре комнаты. Она была обнажена. Вокруг нее валялись одеяла и помятая одежда, и посреди всего этого возвышалась она. Нодону показалось, что драконница свила себе гнездо.
Она совершенно спокойно сидела в пбзе лотоса, повернувшись к нему спиной. Руки ее лежали на коленях, ладонями вверх. Волосы она собрала в неаккуратный пучок, так что татуировка на спине ее была видна практически полностью. Два караулящих друг друга дракона — ни у одного другого драконника не было изображения двух повелителей!
В маленьком доме стояла удушающая, влажная жара. Напротив входа здесь был большой каменный очаг, рядом с-которым у стены лежал штабель дров. На огне стояло сразу несколько горшков, в которых кипела вода.
— Нандалее?
Слепая газ ала покачала головой.
— Она не слышит. Здесь только ее тело, а дух витает где-то очень далеко. Если он вообще еще связан с этим телом…
— Что ты имеешь в виду?
— Я слепа, но я чувствую, что она все больше и больше отдаляется от мира… Я вижу только ее ауру, все то, что открывает мне Незримое око. Ее печаль, ее гнев и — что ее мучает больше всего — ее беспомощность. Она боится стать матерью… И бежит от этого. Сейчас она уже очень далеко от нас.
Нодон бросился к Нандалее, присел перед ней на корточки. Залитое потом лицо драконницы выглядело изможденным. Глаза чуть-чуть приоткрыты, закатились, так что видно только иссеченный красными прожилками белок. Тело ее исхудало, от рук и ног остались одна кожа да кости. И только живот представлял собой просто огромный шар.
— Она почти не ест, — прошептала Фирац, обращаясь к нему. — А то немногое, что съедает, почти полностью отдает обратно. Боюсь, что, если Темный придет за ее детьми, она не переживет этого. Она слишком слаба. Даже естественные роды могут поставить жизнь ее под угрозу…
Нодон встал и отошел немного, чтобы посмотреть на Нандалее с некоторого расстояния. Как могло так случиться? Теперь он понимал, почему Фирац пугалась, несмотря на свою слепоту. Нормального здесь не было ничего. Ни одна эльфийка не должна рожать таким образом. Он практически ничего не знал о беременностях, но это… У Нандалее не было практически ничего общего с теми беременными эльфийками, которых ему доводилось видеть за свою жизнь. Она сидела в позе лотоса, почти отрешившись от мира, и словно высиживала птенцов.
Да еще эта удушающая жара, стоящая в комнате. Если бы здесь были окна, он распахнул бы их. Эльф поглядел на дверь, вспоминая, как поспешно втащила его внутрь Фирац. Что сделает Нандалее, если он вынесет ее отсюда? Не может быть, чтобы это она придумала окопаться здесь.
Нодон снова опустился на колени, нежно накрыл ладонью ее руку.
— Тебе нужно уйти отсюда. Это место вредит тебе.
Слепая пророчица присела рядом с Нодоном и с поразительной ловкостью вытерла пот с лица Нандалее.
— Она тебя не слышит, — с грустью произнесла она. — На слова она не реагирует уже давно.
Он погладил женщину по руке.
— Все будет хорошо. Возвращайся и помоги нам.
Нандалее не отреагировала. Казалось, она не воспринимает его, как и говорила Фирац.
— Пожалуйста, вернись к нам. Сделай это ради своих детей, — произнес он немного громче и настойчивее.
Ничего. Нандалее сидела, словно окаменев.
Как же больно видеть в таком состоянии гордую, мятежную драконницу, готовую восстать против всякого, не боясь последствий. Он часто расходился с ней во мнениях, но она всегда до глубины души потрясала его. Он видел в ней что-то, чего ему самому всегда не хватало. Способность видеть мир таким, какой он есть, но не считать это данностью и неизменностью. Как могла сдаться именно она?
— Ты бежишь, — с упреком в голосе произнес он. — Ты понимаешь это, не так ли? Этот бой, от которого ты отказалась, самый важный из всех, что были в твоей жизни. Это бой за твоих детей. Как ты можешь отказываться от них обоих?
— Она словно уже почти мертва, — сдавленным голосом произнесла Фирац.
Нодон молча поглядел на газалу, затем положил руки на щеки Нандалее.
— Почему? Ты же драконница. Мы никогда не перестаем сражаться. Что с тобой случилось? Что так сильно изменило тебя?
— Любовь к Гонвалону, — в тишине произнесла видящая. — Разве ты не видишь? Когда он умер, то забрал ее сердце с собой.
— Что за чушь! — фыркнул Нодон.
— Вот потому с вами, мужчинами, так тяжело, что вы считаете любовь чушью. А мы — нет.
Ну, и что он должен на это сказать? Это же просто романтические бредни слепой пророчицы! Это последнее, что им может сейчас помочь. Нодон поглядел на потрескавшиеся губы Нандалее, на крупные капли пота на ее лице, блестевшие золотом в свете масляных ламп. Когда-то она была красива. Гонвалон отдал ради нее все. Более того, он умер ради нее, и в этом драконник был уверен. Может быть, именно это она и не может преодолеть? Что другой эльф заплатил за нее величайшую цену?
Нодону она не казалась красивой никогда, но привлекательной — да. Она была так непохожа на него.
Он снова пристально поглядел на нее. Эльфийка
никому не позволяла сбить себя с пути, на который однажды вступила. Так будет и на этот раз. Даже Темный был бессилен против ее упрямства. Она умрет в родах, если Перворожденный придет за ними. Потому что она так хочет!
Эльф наклонился и поцеловал пересохшие губы.
— Прощай, моя гордая и глупая воительница. Желаю тебе хорошего перерождения.
И впервые с тех пор, как он вошел в хижину, Фирац не осмелилась ничего сказать. Он сам был потрясен тем, что сделал. Он уважал Нандалее. И хотел попрощаться с ней не просто парой слов, которые она все равно не услышит.
Драконник устало поднялся и направился к тяжелой двери. Никогда он не возвращался после миссии настолько опустошенным, как после зимней войны в Нангоге, и вот теперь, после прощания с Нандалее. Он коснулся лба рукой, почувствовал внезапно нахлынувшую боль. С недавних пор голова болела почти каждый день.
— Мастер меча!
— Что? — Нодон тяжело опустил руку на дверь. Придется стучать, чтобы его выпустили из этой темницы.
— У нее дрожат губы!
— И что?
— Мне кажется, она пытается что-то сказать…
В два шага Нодон оказался рядом с ней. И действительно, Нандалее изо всех сил пыталась что-то сказать. Пода ее по-прежнему.
Ничего не видел, но теперь они были широко открыты, по щекам бежали слезы. Фирац взяла его за руку и накрыла его ладонью руку Нандалее. Она полыхала, словно синем.
— Гонвалон, — прошептала она, и Нодону показалось, что одно это слово режет ей горло, столько страдания и в то же время надежды было в нем.
Он хотел что-то сказать, хотел пояснить, что она ошибается, но фирац закрыла ему рот ладонью и покачала головой.
— Гонвалон, — снова прошептала Нандалее, уже тише.
Он провел ладонью по ее руке и почувствовал, что эльфийка вздрогнула. Затем вложил свою руку в ее раскрытую ладонь. Она сцепила его пальцы со своими, но сил сжать ладонь не было.
Внезапно она глубоко вздохнула. Все тело ее задрожало, и драконника завалилась на бок.
Нодон подхватил ее, крепко обнял.
— Началось! — крикнула Фирац. — У нее схватки! Отошли воды. Дети. Она рожает. Держи крепко. Держи ее крепко-крепко! — Она низко склонилась над ним. — И не разрушай ее веру, — прошептала видящая на ухо драконнику.
Как он может притворяться для Нандалее тем, кем на самом деле не является? Она не хотела рожать детей в мире, где нет Гонвалона. Имеет ли он право так обманывать ее?
Нандалее корчилась в судорогах.
— Все будет хорошо, — произнес он, не задумываясь, а Фирац тем временем раздвинула эльфийке ноги.
Убийца и слепая пророчица в качестве акушеров. Это может плохо кончиться.
— Может быть, позвать на помощь? — прошептал он.
— Зачем? — В голосе газалы послышалась обида. — Природа так устроена, что женщины могут рожать детей совершенно самостоятельна Ты будешь держать ее, гладить и шептать на ухо какую-нибудь милую чушь, пока я не скажу тебе перестать. Об остальном я позабочусь. И поверь мне, сильные узкие руки, знающие, что нужно делать, важнее зрения.
— Но Темный… Разве он не должен быть здесь?
— Неужели ты ничего не понял? Она не хочет рожать детей из-за него. Нандалее не хочет, чтобы дракон в обличье эльфа притворялся их отцом. Если он войдет в этот дом, я не знаю, что будет. Ему сюда нельзя. И он это тоже прекрасно понимает. Поэтому помочь в этих родах должны именно мы! А теперь соберись и сделай свое дело хорошо, Гонвалон, — она произнесла это имя громко и с нажимом, и, как бы ни была запутана Нандалее, казалось, она по крайней мере, услышала его, поскольку слабо сжала его руку.
Нодон судорожно сглотнул. Бежать было поздно. Несмотря на то, что в подобных сражениях ему не приходилось участвовать еще никогда в жизни. Новая схватка — и Нандалее выгнулась дугой.
— Все будет хорошо, — прошептал он, убирая с лица эльфийки сбившиеся и мокрые от пота волосы. На губах играла легкая улыбка, но глаза все еще смотрели, ничего не видя.
— Пора тужиться! — приказала ей Фирац. — Они сами не выйдут. Ты должна помочь своим детям, — и видящая сунула руку между ног Нандалее.
Нодон отвернулся. Он не хотел этого видеть.
— Ты справишься, — с нажимом произнес он. — Скоро все закончится, — он понятия не имел, сколько это может длиться, но был уверен, что Нандалее будет приятно слышать это, если она вообще хоть что-то понимает из того, что он шепчет ей. Она по-прежнему была немного не в себе, но тело, судя по всему, и без посторонней помощи знало, что нужно делать при родах.
Нодону показалось, что это длилось много часов. Схватки приходили снова и снова, все сильнее и сильнее впивались ее пальцы в его ладонь. Он вытирал ей лоб ладонью, давал ей пить и бесконечно повторял успокаивающие слова, которые нашептывал на ухо.
Комната без окон, окутанная золотистым светом масляных ламп, словно выпала из времени. Эльфле мог сказать, день снаружи или ночь. Временами он съедал немного фруктов, хотя есть толком не хотелось, а затем все наконец закончилось и все пошло очень быстро. В окровавленных руках Фирац лежал маленький комочек с зажмуренными глазенками и мокрыми темно-русыми волосами.
— Девочка! — гордо объявила видящая; — Возьми ее, Нодон. Положи ее на грудь Нандалее и смотри, чтобы не упала.
Кажется, маленькой эльфийке не понравилось, что ее вынули из матери, и она закричала с поразительной силой. Нодон неуверенно принял комочек и быстро положил на грудь Нандалее. Фирац перерезала пуповину. На миг поддавшись очарованию, Нодон стал рассматривать крохотную девочку. Она лежала, сжав кулачки, а мать не реагировала, глаза Нандалее по-прежнему смотрели внутрь головы, и виден был только белок. Она не потянулась к ребенку, не произнесла ни слова. Она лежала, словно убитая, а новорожденная боролась за жизнь.
Нодон беспомощно поглядел на Фирац, но газала не обратила на него внимания. Она выглядела напряженной, а ее руки были погружены в лоно Нандалее. Видящая что-то негромко бормотала себе под нос. Молитву? Заклинание?
Она достала из тела второго ребенка, но выглядела совершенно растерянной. Из окровавленного последа торчали толстые скорлупки и части тела. Был еще один ребенок? Как они могли не заметить его? Быть может, он был уже мертв, когда Нодон пришел, чтобы забрать Нандалее из долины, где она пряталась?
Эльф поглядел на Фирац, прижимавшую к себе второго ребенка. Мальчика без одной руки. Разве Темный не исправил все? Тело новорожденного уродовали страшные шрамы. Неужели это сделал их ужасный брат, которого Темный отнял у Нандалее? И как могло случиться, что малышка осталась совершенно цела?
— Никогда не говори ей, что видел здесь, — строго приказала Фирац, вручая ему мальчика. — Это должно навеки остаться тайной, — видящая наклонилась и собрала послед в заляпанную кровью тряпку, а затем бросила все в горевший в очаге огонь;
— Что будет с мальчиком? — Нодон неуверенно поглядел на малыша, который внимательно смотрел на него своими огромными глазенками. Он был совсем другим, нежели девочка, словно бы понимал уже сейчас, в момент своего рождения, как обстоят дела в мире. Дышал спокойно. Судя по всему, легкие у него были сильные и не были повреждены. Малыш молчал, только глядел на него так, что Нодон был тронут до глубины души и в то же время напуган.
Дыхание Ночи
Нандалее вышла из родильного дома на яркий солнечный свет, прищурившись, поглядела на синее небо, наслаждаясь полуденным теплом. В голову снова полезли мысли о гибели Гонвалона. Эта тень полностью не отступит никогда, однако эльфийка решила, что пора наконец очнуться от кошмара, начавшегося в момент гибели Зелинунта. Довольно замыкаться в себе и жить, словно зверь.
— Пойдем дальше? — спросила Фирац. Газала держала на руках обоих малышей. Ключик к ее новой жизни. Ради них обоих она была готова на все.
— Иди вперед, — ответила она.
Нандалее почувствовала, что он совсем рядом. Ее тюремщик и повелитель. Нужно поговорить с ним, хотя, по ее мнению, говорить им было не о чем.
— Иди вперед, Фирац, я скоро вас догоню, спокойно повторила она.
Газала кивнула. Нандалее понимала, что слепая видящая тоже знает, что где-то среди деревьев ее ждет Дыхание Ночи. И без дальнейших слов та повернулась и пошла вместе с детьми по дороге на ту сторону пруда, которая приведет ее наверх, в крепость драконников.
—
У дерева манго, — прошептал голос в ее мыслях.
Нандалее пошла за тяжелым ароматом фруктов, а затем увидела его. Глубоко в тени, едва различимую фигуру. Он пришел в облике эльфа, но, несмотря на то что он отринул драконий облик, его окружала аура бесконечной силы.
Несмотря на нежелание видеть его, противостоять влиянию его ауры было невозможно. Она почувствовала себя маленькой и незначительной. Его расположение позволит ей снова расцвести, исполнит ее самые заветные желания.
— Что я могу сделать для вас, мой повелитель? — натянуто поинтересовалась она.
—
Ты прекрасно знаешь.
— Я больше не буду сражаться за вас. Я больше никогда не притронусь к оружию.
Он усмехнулся, и собственное упрямство показалось эльфийке мелким и смешным.
—
Вам не уйти от своей судьбы, госпожа моя. В Белом чертоге вы выбрали мен Смертоносный. Этот меч был создан для убийства девантаров. Вы будете его орудием, пока будете живы, госпожа Нандалее. Не противьтесь этому. Никто не в силах перечить собственной судьбе.
— Это верно лишь для того, кто считает, что его судьба предначертана, — страстно возразила она. — А я сама строю свое будущее. Никакой оракул и никакая серебряная чаша не лишит меня этой привилегии.
Вместо ответа он улыбнулся отстраненно и с пониманием, но в глазах его она прочла тоску. Он желал ее. Дело было не только в мече. И она никогда не узнает, ни это ли желание причина смерти Гонвалона.
—
Первая битва в Нангоге завершена. Мы одержали отнюдь не блистательную победу, но зато унизили девантаров. Теперь во всех трех мирах не будет надежного и спокойного места. Они нанесут ответный удар, и сделают это там, где мы ожидаем этого меньше всего. Прошу вас, не испытывайте свою удачу. Останьтесь в саду Ядэ, госпожа Нандалее. Речь уже не только о вас одной. Ваши решения теперь будут определять и жизнь ваших детей.
— Вы собираетесь угрожать мне? — резко ответила она и увидела, что ее слова задели дракона.
—
Вы все путаете, госпожа моя. Я не представляю опасности, я ваш защитник. Возможно, единственный, оставшийся у вас.
— Я знаю, что вы говорите искренне, и я не покину сад Ядэ. Но я больше не стану сражаться за вас. Смиритесь с этим.
Нандалее отвернулась и быстро пошла прочь. Тяжелая беременность и роды истощили ее. И чувства Дыхания Ночи тоже не упрощали ситуацию. Она почувствовала его боль, его печаль. Это оружие было гораздо более действенным, нежели какие бы то ни было угрозы. Она не была уверена в том, что он видит в ней и чего на самом деле от нее хочет. Но выяснять это не собиралась.
Он убил Гонвалона! И она ему больше ничего не должна
Страх мастера меча
Она едва держалась на ногах, когда шла по коридору навстречу ему, но настояла идти самостоятельно. «Судя по всему, прежняя Нандалее постепенно возрождается», — подумал Нодон. С момента родов прошло две недели, и она все еще была ужасающе худа, но в глазах появился блеск, которого давно не было, и эльфийка уже робко улыбаясь. Почти как юная девочка, впервые встречающаяся со своей великой любовью.
За ней шла Фирац, на руках она держала обоих детей.
— Хорошо, что остальных здесь нет, — негромко произнесла Нандалее. Голос ее был еще слабым и хрупким, было слышно, насколько тяжело ей самостоятельно держаться на ногах.
— Они поняли, что пока ты хочешь побыть одна. А еще очень рады, что ты пришла. Ты одна из нас. Твое место здесь, в твердыне драконников.
На щеке Нандалее дрогнул мускул. Тронута ли она? Или рассердилась? Ей всегда нелегко было быть не одиночкой.
Он открыл дверь, рядом с которой стоял.
— Все дали что-то, чтобы сделать эти покои чуть уютнее. Один подарок даже прибыл недалека… О твоих родах говорят.
По лицу эльфийки он понял, что эта тема ей неприятна. Как же он мог быть настолько глупым и бестактным? Нет, больше о родах говорить он не будет. Все равно большая часть — их с Фирац тайна. Жаль, что нельзя забыть увиденное.
Нандалее подошла к нему и встала в дверном проеме. Он услышал, как она схватила ртом воздух… Хоть бы не обиделась снова. Она стала такой ранимой…
— Это… — Она снова с трудом перевела дух. — Это чудесно!
— Мы импровизировали, — Нодон вздохнул с облегчением. — Каждый что-то дал…
Нандалее махнула рукой на длинную табличку в форме капли, висевшую на стене, и два меча, висевшие за ней.
— Я больше не возьму в руки оружие. Мое время воительницы миновало.
Он кивнул, пытаясь себе представить, как отнесется к этому Темный. Драконница, которая отказывается сражаться! Такого прежде не бывало.
Она окинула комнату взглядом. Нодон с тревогой наблюдал за ней. Они отдали ей самую большую комнату. Несколько предметов мебели стояли отдельно друг от друга. С одним из них было связано особое обстоятельство. Кровать была сделана кобольдами сада Ядэ, он много часов исследовал ее, зная, что маленький народец обладает своеобразным чувством юмора. Проверка показала, что на кровать не наложено заклинание, а все ножки целы, ни одна не подпилена. Это была действительно просто большая кровать с приятным мягким матрасом и изголовьем, на котором была вырезана лужайка с цветами.
— Там я буду укачивать, — произнесла Нандалее, указывая на мебель с высокой спинкой, по которой было непонятно, стул это или скамья. Стоявший рядом стол с блестящими бронзовыми ножками и пластиной из зеленого камня, выломанного из скал сада Ядэ, был создан здесь, в мастерской крепости.
Нандалее вошла в комнату, огляделась по сторонам.
— Три окна… Это чудесно. Много света — это хорошо.
Нодон невольно вспомнил дом, где она рожала — он был без окон, и облегченно вздохнул, понимая, что теперь она видит мир иначе.
Ее рука играючи скользнула по лежавшему на столе янтарину, сделанному в виде абстрактной закрученной скульптуры. Он не станет говорить ей, что это — подарок Темного.
Она опустилась на колени рядом с лакированным сундучком, стоящим под средним окном, и провел рукой по зеркальной поверхности. На крышке сундука и боковых стенках чьей-то искусной рукой были нарисованы дельфины.
— А это от кого?
— Это прислал Элеборн. Он передает тебе привет и надеется, что вскоре сможет приехать в гости.
— Элеборн… — Она скова углубилась в себя, словно заглядывая в прошлое. — Он был со мной, когда я рубила тис для своего лука, и не выдал меня наставникам Белого чертога, Ты знаком с ним, Нодом?
— Нет, знаю только имя.
— Он создает чудесные скульптуры из света и воды. Детям понравится его искусство, — она подошла к стоявшей у постели колыбельке.
Нодону показалось, что он чувствует некоторое смущение, когда она стала внимательнее рассматривать кроватку. Колыбелька была белой, и тяжелая деревянная рама была подвешена таким образом, что ее можно было раскачивать. Низкая ширма разделяла ее на два спальных места. На балдахине в изголовье были нарисованы летящие пегасы. В центре картинки красовался вороной с широко расправленными крыльями, на лбу у которого красовалось белоснежное пятно. Зореокий, пегас Нандалее.
Она узнала его и провела картинкой по рисунку.
— Красиво, — негромко произнесла она. — От кого этот подарок?
Нодон смущенно откашлялся.
— От меня… Я не очень талантливый художник… Я…
— Для меня колыбелька — лучший из всех подарков, — она подозвала Фирац, нерешительно стоявшую в дверях, затем взяла у газалы детей и положила обоих в их новую кроватку.
Ты уже дала им имена?
— Да, я долго спорила об этом с Гонвалоном, — та улыбнулась. — Нашего сына должны звать Мелиандер, а нашу Дочь — Эмерелль, — внезапно на глазах у нее выступили слезы. — Ты знаешь, что он обещал мне, что будет со мной, когда они родятся, — внезапно голос ее стал хриплым. — Я думала… — Эльфийка покачала головой. — Он сдержал свое слово. Он был там. В родильном доме. Я не знаю, как он это сделал. Но он увидел обоих По крайней мере, разок.
Нодон почувствовал себя ужасно жалко. Не нужно было поддаваться на эти обманы.
Нандалее подняла голову и поглядела на него.
— Я знаю, что вы с Гонвалоном не были друзьями. Но им обоим понадобится отец… Я не смогу дать им все, что им нужно.
Нодон поднял руки, защищаясь.
— Нет, я этого не умею…
Нандалее пристально поглядела ему в глаза.
— Я думаю, что, если ты захочешь, ты сможешь стать лучшим во всем. Это твой особый дар, Нодон.
Он отвел взгляд, поглядел в окно, затем в колыбельку. Эмерелль спала, но с изуродованного личика Мелиандера на него глядели внимательные и умные глаза. Нодону снова показалось, и чувство это было абсурдным, что малыш все понял. И казалось, что его глаза тоже просили его согласиться.
— Я мог бы попытаться, — наконец нерешительно произнес он. — Но не ожидай от меня слишком многого.
Она встала на цыпочки и нежно поцеловала в щеку.
— Спасибо. Они будут очень сильно любить тебя.
Мастер меча поглядел в колыбельку. Именно этого он и боялся. Любви.
Новые задачи
Он услышал громкий перестук палок еще за несколько улиц от дома. Они быстры, очень быстры, удовлетворенно подумал он. Он затянул широкий капюшон плаща чуть туже, но спрятать свет полностью он не мог. Он тоже осознавал взгляды, которые бросали на него. Бидайн изменила город. Казалось, все в Уттике знают, что есть некая тайна. Золотой читал это в глазах кобольдов, которые сновали вдоль стены, в глазах кентавров, которые всегда занимали середину улицы, в глазах фавнов и минотавров, одной эльфийки, которая перебежала ему дорогу.
Он заострил чувства. Прислушивался к шепоту, который то нарастал, то спадал, как только он проходил дальше.
— Он тоже из этих…
— Да, она вызвала еще одного…
— Неужели Шанадин не видит, кого он притащил в свой дом…
— Они растратят его состояние…
— Почему они не с теми воинами, которых призвали в Нангог…
— Откупились с помощью состояния Шанадина…
Что ж, незаметной она остаться не сумела. Даже издалека он почувствовал, как она изменилась. Она хотела ощутить силу. Возможно, было ошибкой так рассчитывать на нее.
Утром у него была Ливианна, чтобы рассказать ему о тайне, которую открыла. Она действительно удивила его. Несмотря на то что она поняла не все, что произошло в заговоре, имевшем отношение к Анату, но то, что она рассказала, было чудовищно. Сообщение взволновало его, но дракон решил попридержать правду о Пурпурном. Это знание означало власть. Нужно выждать нужный момент и воспользоваться им.
Внезапно щелканье тренировочных деревянных мечей стихло. Слишком внезапно. Она заметила его, в этом он был уверен. Он поглядел на улочку, ведущую к воротам в высокой стене. Створки распахнулись, словно по мановению невидимой руки.
Золотой остановился.
Она должна выйти к нему. Он чувствовал ее запах. Его чувства были полностью нацелены на нее. Снова чувствуется запах разложения. Сможет ли она вернуться однажды к своей настоящей коже, чтобы избежать этого запаха?
За стеной не шептались. Он чувствовал всех их, своих убийц, которых она выбрала для него. Лемуэль, мауравани, который любил птиц больше, чем собственный народ. Кира, сказительница, сбежавшая от своего отца, князя Солайна, который оказался таким ценным кандидатом на роль полководца. Асфахаль, обманщик с ранимой душой, который неустанно искал утешения в чужих объятиях и постоянно оставлял за собой разбитые сердца. И Валариэлль, которая любила кутаться во мрак. Эти пятеро так сблизились, что достаточно было обменяться взглядом, чтобы понять, что нужно делать. Это хорошо! Они смогут добиться многого.
Он услышал негромкие шаги, а затем в дверях появилась она, Бидайн. Она была уже не той девочкой, которую он когда-то послал в Нангог, казалась жестче. Теперь, когда у нее была собственная цель, она стала упражняться решительнее, чем в Белом чертоге. Подчинила себе свое тело, закалила себя. Выдержала его взгляд, и дракону это понравилось.
— Нам нужно поговорить, госпожа Бидайн.
Та кивнула и подошла к нему. Дверь в стене закрылась.
От нее пахло свежим потом — запах, который он всегда любил в женщинах.
— Я просил вас вести себя незаметно, госпожа моя. Мне кажется, вам не удалось выполнить мое пожелание.
— Я огорчена тем, что разочаровала вас, но смею вас заверить, что никто в этом городе не догадывается, кто я или кто на самом деле мои товарищи, — она остановилась в двух шагах от него, и он почувствовал, — то как влияет на нее его аура, как она пытается сопротивляться. Ничего у нее не выйдет. Ни одно дитя альвов не способно противиться небесному змею. Но то, что она пытается, весьма показательно.
— Позволено ли мне будет объясниться, мой повелитель?
— Я рассержен, — он увидел, что эльфийка на миг вздрогнула, когда он дал ей почувствовать свой несколько наигранный гнев. — Вы должны были действовать незаметно!
— Это желание выполнить было невозможно, — твердым голосом ответила она. — Этот городок слишком мал для пятерых эльфов вроде нас. Просто невозможно не привлекать к себе внимания. И в окрестностях нет места, где бы нам не помешали. Здесь нет даже потаенных бухт, поскольку вдоль всего побережья постоянно снуют рыбаки. В невысоких холмах за городом бродит слишком много пастухов со своими стадами. Нежелательные глаза давно увидели бы, что мы делаем. Как Валариэлль сплетает тьму, а мы становимся частью этой тьмы. Здесь, посреди города, я постаралась, чтобы ничего подобного не произошло.
Дракон негромко рассмеялся.
— Одни только ваши деревянные мечи слышно за три улицы отсюда, госпожа моя. Как вы полагаете, что думают о вас живущие в Уттике дети альвов?
— Прошу прощения, мой повелитель, мы не оставили это на волю случая. О нас говорят много, да, но это мы распускаем слухи. Некоторые жители считают нас детьми князей, которые сбежали от призыва на войну в Нангог, некоторые принимают нас за пиратов. — Бидайн негромко рассмеялась. — А другие считают меня прелюбодейкой, которая решила разорить несчастного Шанадина. А еще некоторые полагают, что у меня интрижка с Асфахалем. Большинство из этих слухов пустили мы. И они стали густой вуалью для истины.
— Я чувствую на тебе запах Асфахаля, — впервые с тех пор, как она вышла на улицу, он почувствовал, что ей неприятно.
— В самой лучшей лжи всегда есть толика правды, — негромко произнесла она.
Некоторое время оба молчали. Он был потрясен осознанием того, что ему неприятен тот факт, что она спит с Асфахалем. С Шанадином — то другое. Золотой был совершенно уверен, что к торговцу из княжеского рода она ничего не испытывает. Но Асфахаль… Самая сильная магия заключалась в его улыбке.
— Буду с вами откровенен, госпожа Бидайн. Ваши поступки здесь меня не удовлетворяют.
— Так позвольте же мне доказать, что это верный путь. Они тренировались несколько недель. Они хороши. Прошу, Великий, дайте нам возможность проявить себя. Разработанный мной план хорош. Прошу, дайте нам цель, и мы вам это докажем.
— Среди вас — четверо драконников. Белого чертога больше нет. Возможно, еще долго не будет возможности обучать новых драконников. Если вы ошибаетесь, госпожа моя, мы потеряем четверых драконников, и это будет существенной потерей.
— Мы не подведем!
«Она действительно уверена», — подумал дракон.
— Нандалее родила детей, — он пристально наблюдал за Бидайн. На лице ее не было ни малейших следов волнения. Судя по всему, она действительно порвала с бывшей подругой.
— Но пока что наша цель — не Нандалее. Ее хорошо охраняют. Вы должны проявить себя в ином месте, — он подумал о своем брате. О том, что сделали с ним проклятые девантары. Он влачит жалкое существование в пруду в Нангоге, спрятанном глубоко под землей, став частью изуверского ритуала. Он был мертв, но они сумели заставить продолжать жить его тело. Связываться с девантаром было глупо, но такой судьбы его брат по гнезду не заслужил. Так что нужно проучить девантаров и их ближайших слуг, бессмертных, и показать им, что значит вызывать на себя гнев небесных змеев.
— Я прекрасно понимаю ваше желание проявить себя, госпожа моя, — он дал ей почувствовать, что скрыть от него мысли невозможно. Теперь он знал, что было с Асфахалем, и боролся с собственным раздражением. Бидайн слишком ценна, но несмотря на внешнюю показуху, внутренне еще не слишком устойчива. На этот раз он не станет наказывать ее.
— У вас уже есть планы, госпожа моя. Вы хотите убить одного из бессмертных?
Бидайн серьезно кивнула.
— Да, мой повелитель. Я знаю расположение всех дворцов и всех важнейших храмов в Золотом городе. Если мы нанесем удар там, то будем действовать на знакомой территории.
— Надеюсь, что ваше честолюбие не превышает ваши возможности, драгоценная Бидайн.
— Я уверена, что это не так, мой повелитель, — страстно возразила она.
— Что ж, да будет так. Я хочу отправить детям человеческим послание. И вы станете моей посланницей. Сейчас в Золотом городе находятся только двое бессмертных. Правители Арама и Друсны. Выберите себе одного из них в качестве цели, госпожа моя, возьмите штурмом его дворец, убейте бессмертного и как можно больше людей из числа приближенных к нему чиновников, жрецов и телохранителей. Цель нападения — посеять ужас. Дети человеческие должны понять, что они не могут чувствовать себя в безопасности нигде. А еще они должны начать сомневаться в своих богах, потому что они их не защищают. Вы сможете выполнить это задание?
Бидайн поклонилась ему.
— Ваше доверие делает мне честь, великий. Мы претворим ваши приказы в жизнь. Немедленно! Без колебаний! Мы — драконники!
— Что ж, надеюсь, на этот раз вы преисполните мое сердце гордостью, госпожа Бидайн. Мой приказ вести себя в Уттике незаметно вы не выполнили.
Он почувствовал ее гнев, несмотря на то что внешне она осталась совершенно спокойной.
— Прошу позволения высказаться, великий, — дракон кивнул.
— В этом городе едва ли можно было рассчитывать на то, что тебя не заметят. Даже играя роль неприметной няньки, я была темой для разговоров. Уттика слишком мала, и здесь слишком мало эльфов. Любой представитель нашего народа привлекает внимание. Когда прибыли еще четверо эльфов, разговоры были неизбежны. Но прошу, поверьте мне, повелитель, что наша истинная сущность отлично скрыта. Пройдите по городу, послушайте детей альвов. Многие говорят о нас, но никто, даже недоверчивый князь кентавров Секандер не понимает, что мы — драконники.
— Ваши попытки оправдать неудачу злят меня, госпожа Бидайн. А теперь идите.
Она снова поклонилась и удалилась. Он отчетливо ощущал, что ее раздражение сменилось отчаянием. Но теперь он мог быть уверен, что в Золотом городе она сделает все возможное. Будет уничтожен бессмертный, там, где дети человеческие полагают, что находятся в полной безопасности.
Золотой вышел из переулка. Бидайн была права. Эльф не мот остаться невидимым в этом городе. В принципе, она нашла способ решения этой проблемы, не самый хороший, но вполне приемлемый. Только он не станет говорить ей об этом. Дракон считал, что эльфийка стала слишком самоуверенной.
Неторопливым шагом Золотой направился к гавани, снова вслушиваясь в разговоры окружающих.
— Наши ребята одержали великую победу в Нангоге, проявили себя главным образом кентавры.
— Селедка подорожает, говорю тебе! Они оценят сроки ее хранения в походах.
— Эта Шанадинова жена… Я уверен, что уже где-то видел ее. Она была шлюхой в очень дорогом публичном доме в Милале. Точно тебе говорю, там ее Шанадин и нашел.
Золотой невольно усмехнулся. Действительно, в этом городе никто не считал Бидайн драконницей. Нужно быть с ней поприветливее, если она проявит себя в Золотом городе. И, несмотря на это, Ливианна была ему почему-то симпатичнее. Он знал, что быстрый успех ученицы мучает ее. И это уже заставило ее превзойти саму себя. А если она раскроет заговор Ишты, то это нанесет делу девантаров больший вред, нежели смерть десяти бессмертных.
Последний бой
Ночь уже поглотила восточный горизонт. В приглушенном свете вечерней зари на западе черные серпы разрезали небо, кичившееся своим золотом и пурпуром. Это черные стрижи совершали свой последний полет в попытке сбежать от ночи.
Ливианна вернулась к руинам храма, над которыми ночью должен был вырасти дворец из Лунного света. Тени меж разломанных стен росли быстро. Место, где когда-то Пурпурный пытался вести с Анату переговоры о мире между мирами, наполнялся темнотой. Стояла давящая тишина. Сверчки этим вечером не пели.
Эльфийка поднималась по холму между покрытыми лиловыми цветами кустиками чертополоха. Он был уже здесь, она чувствовала это. Где-то там, наверху, среди теней, ее ждет Человек-вепрь. На этот раз она взяла с собой свой меч, тот самый массивный клинок, выкованный в пламени небесных змеев, обладавший способностью еще больше усиливать каждое сплетенное ею заклинание. И на этот раз она не стала надевать ни грубой шерсти, ни плохо выдубленной кожи, ни принимать облик потного воина. На этот раз она пришла в своем собственном облике, облике драконницы. Потому что она собиралась путешествовать с девантаром, вдали от дорог, которыми пользуются дети человеческие. Вместе они разгадают загадку Ияли. Возможно, он знает, что значат ее слова:
Пурпурный повелитель небес впервые встретился с Анату в сети золотых дорог, но моя госпожа впервые увидела его в своем дворце из Лунного света.
Может быть, вся загадка кроется во временной петле? Ливианна вошла в темноту, опустившуюся на руины храма, пошла по дороге, по которой две луны тому назад шла с девантаром. Где же Человек-вепрь? Здесь, меж старых стен, тишина казалась еще более давящей и неестественной. Выйдя на двор со стелами, откуда друснийцы украли когда-то камень с изображением ликующей Ишгы, она опустила руку на рукоять меча.
У подножия необработанных стен лежал Вепреголовый. Сначала Ливианна подумала, что он спит, повернувшись на бок, поджав под себя ноги. Она опустилась на колени рядом с ним, увидела ушибы на его широкой груди. Эльфийка торопливо осмотрела тело девантара. Над бедром виднелись следы когтей, словно тот сражался со зверем. На левом виске она обнаружила кровоподтек лилового цвета. Рука женщины скользнула к его шее. Пульс был сильным и ровным. Он просто потерял сознание. Кто, ради всех альвов, напал на него?
На двор упала тень. Ливианна поднялась и, оборачиваясь, опустила правую руку на рукоять меча. На фоне догорающего заката на темно-синем небе она увидела высокую крылатую фигуру. Ишта!
— Ты действительно думала, что можешь явиться в мою империю, пытаться разнюхать мои тайны, а я об этом не узнаю, дочь альвов?
Ливианна обнажила меч. Медленно, не спуская глаз с девантара. Ишта была вооружена копьем с длинным наконечником, с которым ее так часто изображали на картинах и статуях.
— Что ты собираешься сделать с Вепреголовым? — Ливианна сделала шаг в сторону, закрывая его своим телом.
Ишта усмехнулась.
— Что это? Драконница, защищающая девантара? Точно так же пытался когда-то заслонить собой Анату Пурпурный. История повторяется. Что же до Вепреголового… Он мой брат. Мы не убиваем друг друга. Впрочем, он понесет наказание. Я не хочу чтобы он пошел к нашим братьям и сестрам и стал рассказывать всем о том, что ему кажется, будто он знает.
— Возможно, это сделают небесные змеи. Золотой знает о том, что ты предала Анату.
Ишта спустилась чуть ниже. Острие ее копья указывало на грудь Ливианны.
— Золотой… Что ж, значит, мне не о чем беспокоиться. Он идет своим путем.
Ливианна заметила движение слева, почти на границе поля ее зрения. На одну из окружавших двор стен опустилась пернатая фигура, а из прохода, ведущего в сады на террасах, показалась приземистая фигура с длинными руками.
— Опусти меч, — потребовал девантар в плаще из перьев. Наполовину человек, наполовину — хищная птица, он говорил хриплым, каркающим голосом. — Тебе не победить, маленькая эльфийка. Это мы одолели Пурпурного. Ты сама прекрасно знаешь, насколько велика разница между тобой и небесным змеем. Мы предлагаем такое лишь однажды.
Ливианна подняла свой узкий меч, словно приветствуя врагов.
Драконники не сдаются, — она тоже понимала, что ей не победить. Ей по силам было сохранить честь воина или же отказаться от нее. Негромко прошептав слово силы, она потянулась к силовым линиям. Она сплела заклинание, с помощью которого Бидайн сражалась с серебряным львом, когда он настиг их на площади перед звездой альвов в Золотом городе.
На миг все вокруг словно замедлилось.
Длиннорукий поднес два пальца ко рту и оглушительно свистнул. Ливианна бросилась ему навстречу. При этом она петляла между стелами, чтобы копье Ишты не попало ей в спину.
Божественный кузнец уже приноровился к ее темпу. Он отошел в сторону, прежде чем она успела догнать его, и из прохода выскочили три крупных серебряных волкодава.
— Это мой подарок тебе, эльфийка, — насмешливо воскликнул он.
Ливианна прыгнула, оттолкнулась ногами от одной из стел, набрала высоту, оттолкнулась от стоявшей напротив стелы и в конце концов приземлилась на вершине первой стелы. Волкодавы окружили ее, жадно щелкая челюстями.
Драконница почувствовала, как магическая сеть восстает против нее, потому что своим заклинанием она нарушала миропорядок. Теперь она двигалась с такой, скоростью, что летящая в воздухе стрела должна была остановиться для нее. Но Длиннорукий не останавливался.
— Твоя подружка сломала мне одного льва, такого больше не повторится. Эти собаки созданы для таких эльфов, как ты. Как бы ты ни искажала ход времени, они всегда будут двигаться с той же скоростью, что и ты. Они связаны с тобой и с тем заклинанием, что ты плетешь, поэтому тебе от них не убежать.
Краем глаза Ливианна увидела, что Иште и Пернатому, судя по всему, трудно подстроиться под ее темп. Оба летели к стеле, но их движения казались причудливо замедленными.
Если собаки всего лишь так же быстры, как она, и не обладают другими особыми свойствами, то возможно, ей удастся одолеть металлических тварей. Ливианна сделала длинный прыжок со стелы навстречу Пернатому, который, отчаянно взмахивая крыльями, пытался набрать высоту и увернуться от нее. Ее меч описал сверкающую дугу. На миг Ливианна почувствовала сопротивление, а когда, спружинив, приземлилась во двор, рядом с ней медленно, словно перо, упал на землю отрезанный коготь.
Но наслаждаться триумфом времени не было. Три собаки тут же окружили ее. Одной она вонзила меч глубоко в глотку, второй же успел прыгнуть на нее. Ливианна пригнулась, но тяжелое металлическое тело задело ее и опрокинуло навзничь.
Она перекатилась через сторону, вскочила и потянулась за мечом, все еще торчавшим в пасти одной из собак.
На нее, ругаясь, бросился Длиннорукий, когда металлический скрежет возвестил о том, что она сумела высвободить клинок из челюстей собаки. Обеими руками сжав рукоять клинка, она отступила немного назад, чтобы спину ей прикрывала стена и не нужно было опасаться атаки хотя бы оттуда. Левая рука болела. Драконница была потрясена тем, что ей стало гораздо сложнее держать оружие, хотя у нее не стало всего лишь мизинца.
Вместо того чтобы атаковать, бог-кузнец схватил своего раненого пса и потащил его прочь от эльфийки. При этом он поглаживал его по голове, словно живое существо из плота; и кроки. Из пасти бестии капало что-то темное.
Два других пса осторожно ходили перед ней взад-вперед, не отводя взгляда от клинка, словно были достаточно разумны, чтобы опасаться драконьей стали.
Что-то капнуло на щеку Ливианны, но, уже поднимая голову, она поняла, что допустила ошибку. Сверху на нее обрушился Пернатый.
Драконница упала на колени, подняв меч, чтобы вонзить его в тело девантара.
Стоило ей поменять положение меча, как обе собаки атаковали.
Эльфийка попыталась увернуться, но одна из металлических собак ударила ее головой в живот. Завалившись на бок, она увидела над собой хлопающие крылья. На этот раз это был не Пернатый, а сама Ишта. Тулой конец копья обрушился на нее и нанес удар в солнечное сплетение.
Жгучая боль пронзила все тело, и одновременно силы оставили Ливианну. Руки обмякли. Кузнец наступил ей на запястье. Меч выпал из ослабевших пальцев.
— Никогда больше ты не убьешь ни одного из моих творений, — в его голосе слышалось затравленное поскуливание. Он снова наступил ей на запястье. Ливианна почувствовала, как хрустнули кости, новая боль пронзила все тело.
Практически теряя сознание, не в силах сопротивляться, драконница почувствовала, что ее подняли. В глазах почернело, пока звонкая пощечина не привела ее в чувство. Рот наполнился кро
твью. Руки болели. Ее поставили, запястья сковали наручниками. Она висела на канате в комнате с настолько низким сводом, что она могла бы достать до него, если бы вытянула руку.
— Ты знаешь, где находишься? — поинтересовалась Ишта.
Перед глазами у Ливианны все еще плясали искорки. Заморгав, она огляделась по сторонам. Под ней было что-то зеркальное. В воздухе витал странный запах. Теперь она узнала каменную ванну, находившуюся в последней из потайных комнат.
— Мой пернатый брат пожелал, чтобы ты разделила судьбу Ияли. Вот только предпосылки получились разные. Если Ияли хотела, чтобы тайны Анату остались скрыты навеки, то теперь мы хотим, чтобы ты ничего-и никому не рассказала.
Ливианна судорожно сглотнула. Рот все больше наполнялся кровью.
— Боюсь, мой брат очень рассердился. Глупо было отрезать один из его когтей.
Эльфийка повернула голову. Пернатый держал канат, на котором она висела. Он принял человеческий облик, сохранив лишь голову орла. Левая нога кровоточила — у него не хватало одного из пальцев.
— Надо было тебе соглашаться на наше предложение тогда, во дворе. Ты еще очень пожалеешь, что не выбрала быструю и безболезненную смерть, — в голосе Ипггы сквозило почти сочувствие. — Я прошу прощения за то, что он с тобой сделает. Ты хорошо сражалась, эльфийка. Я буду помнить тебя. А теперь прости, я уйду, подобные ужасы меня не прельщают. Я не хочу видеть этого, хочу запомнить тебя в облике гордой воительницы, которой ты была.
Ливианна хотела что-то ответить, но смогла произнести лишь неразборчивые звуки. Изо рта полилась кровь, и тут она все поняла: язык! Они вырвали ей язык!
Ишта заметила ее полный ужаса взгляд.
— Это сделал мой брат. Он опасался, что ты произнесешь слово силы, что будешь пытаться сражаться даже сейчас или попытаешься сплести заклинание, которое сделает тебя нечувствительной к боли. Как он сказал? Твои крики станут бальзамом на его рану, — девантар цинично усмехнулась. — Что ж, он не великий поэт. И боюсь, он не подумал о том, что твои крики без языка будут звучать очень странно.
Канат, на котором она висела, дрогнул, и ступни Ливианны погрузились в кислоту. Послышалось шипение. На глаза эльфийки выступили слезы. Она выгнулась дугой от ужасающей боли.
«Нет, я не стану кричать», — мысленно поклялась она себе. Что ж, хотя бы это право остается за ней.
— Желаю тебе поскорее распрощаться с терпением, — произнесла Ишта. И с этими словами богиня вышла из комнаты.
Канат снова дрогнул, и Ливианна погрузилась в кислоту по лодыжки. Сквозь пелену слез она увидела, как по наполненной кислотой ванне текут темные струйки ее крови.
Эпилог
Золотой шел по широкой лужайке, направляясь к Белому чертогу. Бабочки павлиний глаз порхали у него перед глазами, направляясь к далеким цветам. Под ногами Золотого шелестела последняя осенняя листва. Старый дракон был потрясен, с какой скоростью природа восторжествовала над зданием школы. Рядом с окнами по покрашенным белой краской стенам бежали темные трещины. В крыше уже образовалось две дыры, а дальний край западного крыла зарос плющом.
Как долго они воспитывали здесь своих самых преданных слуг. Теперь приходится бросить школу. Рискованно собирать в одном месте многих драконников. Слишком велика опасность того, что эту школу постигнет участь Голубого чертога. Наверное, пройдут годы, прежде чем они смогут сюда вернуться. Несмотря на то что одержана первая победа в Нанготе, власть бессмертных и девантаров еще далеко не сломлена.
Когда через приоткрытые двустворчатые двери дракон вошел в широкий холл, его захлестнуло уныние. Однажды его посещало это чувство, когда он лежал на своем любимом месте в горах. Пребывая в своем истинном облике небесного змея, Золотой наслаждался солнцем на теплых скалах и размышлял о будущем. Война за Нангог началась успешно. Возможно, уже сейчас Бидайн наносит детям человеческим следующее сокрушительное поражение. Но ни в одном из миров им не укрыться от гнева детей человеческих.
Думая о Бидайн, он почувствовал, что его связь с Ливианной поблекла. Это была не резкая краткая вспышка боли, как бывало обычно, когда умирал кто-то из его драконников. Это было медленное расставание. Должно быть; умирала она тяжело.
Он окинул взглядом холл. К отделанной деревом галерее с двух сторон вели две лестницы. Перед ним возвышалась статуя воина с бронзовым щитом и коротким мечом из голубоватой стали. Все остальное исчезло — и знамена из давно позабытых сражений, и, самое главное, висевшее на стенах оружие. Пронизанное магией драконов каждое из них было единственным в своем роде.
В свете, сочившемся сквозь поврежденную крышу, под пустыми крепежами для оружия поблескивали маленькие латунные дощечки. Некоторые уже затянула патина. И только в одном-единственном месте сверкала сталь.
Золотой поднялся на несколько ступеней и снял со стены меч Ливианны. Всякий раз, когда умирал драконник, оружие возвращалось сюда, даже если погибель настигала его в другом мире. Теперь сомнений относительно судьбы Ливианны больше не было.
Он провел рукой по голубой стали. Драконница послужила ему в стольких боях. Провела столько незримых битв, поддерживавших мир Альвенмарка.
— Я найду тебя, Ливианна, сколько бы времени ни потребовалось. Ты прирожденная драконница. Так было и
так будет всегда.
На миг дракон задумался о том, сколько веков может пройти, прежде чем воительница вернется.
Она была ему хорошей и верной слугой. Странно, что она не разгадала загадку верховной жрицы Ияли.
Пурпурный повелитель небес впервые встретился с Анату в сети золотых дорог, но моя госпожа впервые увидела его в своем дворце из Лунного света.
Это Ишта предстала перед его братом в облике Анату на тропах Золотой сети. Она приняла облик своей сестры и обладала той необходимой воинственностью, которая могла произвести впечатление на Пурпурного. А еще его брат обладал этой глупой романтичной жилкой, он верил, что возможен мир между альвами и девантарами.
Должно быть, Ишта пригласила его прийти в храм Анату. Говорила ли ему Анату, что прежде они никогда не встречались? Или не хотела сердить Пурпурного и решила не пытаться разгадать загадку? Что ж, пожалуй, ответ на этот, вопрос навеки останется тайной. Судя по всему, они сошлись поразительно быстро. Как же глуп был его брат, что никому не сказал об этом!
Ишта ничего не делала, выжидала. Ей хотелось получить империю Анату и славу великой воительницы. На всех изображениях, кроме той стелы, которую утащили в Друсну, победу над Пурпурным всегда приписывали ей одной. Она приобрела силу и влияние. Пернатый получил тело Пурпурного для своих чудовищных ритуалов.
Но почему в этом участвовал Длиннорукий? Какой ему был прок от заговора? Наверное, это тоже останется тайной.
На Золотого произвел впечатление план Ишты. Он был хладнокровно продуман и претворен в жизнь практически без изъянов. Стела в Друсне да кольцо верховной жрицы были единственными следами, которые она оставила. Они были настолько незначительны, что на них не наткнулись ни девантары, ни небесные змеи, пока не пришла Ливианна. Сама о том не догадываясь, драконница сделала гораздо больше, нежели открыла ему важную тайну. С тех пор, как она пришла к нему и доложила об этом, он начал вынашивать новый план. Темную интригу. Нечто настолько немыслимое, что его братьям по гнезду никогда этого не разгадать… Он пойдет этим путем только тогда, если ему не удастся убить Нандалее и ее дочь Эмерелль. Пока еще время есть. Пока еще судьба мира не предрешена.
Золотой вышел из разрушающейся школы и снова оказался на лужайке. Потянулся, поглядел на солнце и начал превращаться, сбрасывая личину эльфа и снова становясь тем, кем был рожден. Драконом, древним, как мир.
Превращение было болезненным. Как и всякое изменение, нарушавшее устоявшийся уклад вещей. Когда он в конце концов снова стал самим собой, он расправил крылья и поглядел на крохотный меч, лежавший перед ним в траве. Ливианна сослужила ему неизмеримо хорошую службу.
Тайна о судьбе его брата по гнезду пока что останется известна только ему. Он дождется того часа, когда нужно будет подстегнуть гнев братьев. Даже Перворожденный не сможет и дальше отказываться от мести, когда узнает, что сделали с Пурпурным девантары и дети человеческие.
День, когда он откроет истину, станет днем, когда загорится небо над Нангогом.
Продолжение следует…
Приложение
Действующие лица
Девантары и другие богоподобные сущности
Альвы — создатели мира
Альвенмарк. Сотворенные ими существа не понимают их мотивов и побуждений. Они все дальше отдаляются от своего мира и, судя по всему, отказываются от большей части собственной власти.
Девантары — создатели миров, так же, как и альвы. Альвы и большинство их детей считают их воплощением зла. Они правят на Дайе, в мире людей, и управляют судьбами живущих там народов. Они любят перемены и этим отличаются от альвов, стремящихся к совершенству, чтобы навеки закрепить это состояние.
Небесные змеи — другое название, использующееся для радужных змеев, тех могущественных перворожденных драконов, выступающих в качестве наместников альвов. Второе название напоминает о том, что все они разного цвета. Если верить драконам, то радужные змеи самые старшие среди них. Еще они называют себя перворожденными и утверждают, что были первыми существами, которых создали
альвы после того, как завершила свой труд Нангог.
Анату — девантар, некогда была богиней Лувии, которая связалась с
Пурпурным, одним из
небесных змеев, и, соблазнив, уговорила прийти на
Дайю. Ишта не хотела, чтобы окончилась вражда между драконами и девантарами. Поэтому, согласно легенде, она убила дракона и приказала заточить Анату в темницу.
Белый Волк —
девантар, чаще всего предстает в облике белого волка. Выступает в качестве наставника бессмертного
Мадьяса и, таким образом, является защитником империи Ишкуцайя.
Великии Медведь —
девантар великой империи
Друсна, чаще всего предстает в облике медведя. Является наставником бессмертного
Ивара, а позже — его преемника
Володи.
Джиннорукий —
девантар, чаще всего предстающий в облике приземистого волосатого существа. Одаренный кузнец, изготавливающий для бессмертных доспехи и оружие, а также серебряных львов.
Живой Свет —
девантар великой империи Валесия, появляется в облике пламени или человека с орлиной головой. Является наставником бессмертного
Ансура.
Зовущая бури —
девантар, чаще всего появляется в облике соблазнительной красивой женщины с волосами-змеями. Повелевает ветрами, свободна, непостоянна и не связана ни с одной из семи крупных империй. Раздает свою милость столь же легко, как и уходит от смертных.
Ишта — одно из имен, данное людям
Крылатой. В Лувии ее почитают главной богиней. Ишта убила бессмертного
Муватту после битвы на равнине Куш и поставила в качестве правителя Лувии бессмертного
Лабарну.
Крылатая — синоним
Ишты.
Львиноголовый —
девантар, защищающий королевство
Арам. Выступает в качестве наставника бессмертного
Аарона.
Нангог — в мифе карликов
Альвенмарка о сотворении — великанша, созданная совместно
девантарами и альвами. Она лепила миры людей, детей альвов и третий мир для себя и своих детей. Еще до завершения своих трудов подверглась могущественному ограждающему заклинанию и лишена сердца. Также именуется
Скованной богиней.
Пернатый — имя
девантара империи
Цапоте, который любит появляться в облике человека-птицы.
Русса — горный бог. Также именуемый
Метающим Молнии. Его почитают племена пастухов
Гарагума и часто изображают в виде крылатого солнца. Согласно поверью охотников и пастухов
Гарагума, духи умерших, чья плоть была съедена орлами, в грозовые ночи несутся по небу на ветрах бури вместе с Руссой.
Скованная богиня — синоним
Нангог.
Человек-вепрь — или
человек-кабан. Имя, данное людьми одному из
девантаров, поскольку тот часто появлялся в облике наполовину вепря, наполовину человека.
Человек-кабан — см.
Человек-вепрь.
Драконы
Драконы — собирательное понятие для различных видов этих существ.
Небесные змеи, также именуемые
радужными змеями, являются наместниками
альвов. Те доверили им свой мир в надежде на то, что они будут мудрыми правителями. Остальные драконы находятся ниже в иерархии. В то время как
небесные змеи являются разумными существами, обладающими большой силой, остальные виды считаются лишь немногим более чем просто опасными хищниками.
Темный — синоним
Дыхания Ночи. Темный, эльф с глазами цвета синего зимнего неба — один из ликов, который принимает старейший из драконов,
Дыхание Ночи, когда путешествует среди эльфов.
Вечернее Светило — солнечный дракон из
Ишемона, который по приказу
Золотого должен был наблюдать за сражениями при городе Вану. Он допускает ошибку, связавшись не с тем одноногим карликом.
Дыхание Ночи —
небесный змей, Перворожденный, старейший из драконов
Альвенмарка. Некоторые называют его их королем. Живет в
саду Ядэ и лишь изредка принимает участие во встречах других
небесных змеев.
Золотой —
небесный змей. Воплощает силу и красоту в совершенной гармонии. Его чешуя изначально сверкала теплыми оттенками желтого цвета, но он сделал ее сверкающе золотой, чтобы она отвечала его собственным эстетическим запросам. Его ревность к
Перворожденному столь же велика, как и его тщеславие.
Изумрудный —
небесный змей. Стремится к гармонии и равенству между
небесными змеями. Часто именно он находит компромисс, который устраивает всех остальных.
Иссиня-черный —
небесный змей. Любит вести себя как хищное животное, доходит до того, что он сжирает побежденного противника. Слывет самым воинственным из восьмерых.
Красный —
небесный змей. Любит наслаждаться жизнью всеми возможными способами. Время от времени принимает облик эльфа и иногда пробует себя в качестве искусителя, но совершенно не встречает понимания со стороны своих братьев по гнезду. Иногда склонен к поразительной жестокости.
Летне-золотой — синоним
Золотого.
Небесный —
небесный змей с ослепительно голубой чешуей; считается самым мудрым из восьмерых.
Небесный погиб во время нападения девантаров на
Голубой чертог.
Парящий наставник — имя, данное эльфами дракону, обучающему избранных искусству плетения чар. Считался весьма своенравным и иногда по-настоящему жестоким. В число его странностей входила привычка свисать вниз головой со скалы, словно летучая мышь. Парящий наставник погиб от рук карликов
Нира, Хорнбори и Галара.
Перворожденный — имя, данное небесными змеями
Дыханию Ночи, старейшему среди них.
Пламенный —
небесный змей с чешуей в спектре от желтого до темно-красного цветов; слывет вспыльчивым, очень злопамятным и нерешительным. Может изменить свои убеждения в мгновение ока, новую точку зрения отстаивает жарко и резко.
Приносящий Весну —
небесный змей, родившийся последним из них. Его чешуя сверкает легкой весенней зеленью; считается спокойным и прагматичным.
Пурпурный —
небесный змей. В
Золотой сети он встретил девантара
Анату. Любовь к ней стоила ему жизни.
Эльфы
Эльфы — последний из народов, созданных
альвами (так утверждают эльфы). Они примерно человеческого роста, стройны, у них длинные остроконечные уши. Большинство из них обладают магическим даром. Достигнув зрелого возраста, они практически перестают стареть. Хотя большинство из них живет «всего лишь» несколько веков, некоторые достигают возраста, намного превосходящего тысячу лет. Души эльфов рождаются заново, пока не выполнят свое предназначение и не уйдут в
Лунный свет.
Драконники —
эльфы на службе у
небесных змеев. Их забирают
драконы, они часто слывут индивидуалистами или даже отверженными в собственных кланах. В качестве учеников они приходят в
Белый или
Голубой чертоги. Завершив обучение и пройдя все испытания, они становятся мастерами и наставниками и начинают выполнять поручения
небесных змеев, которым посвятили свои жизни.
Айлин —
драконница и наставница в
Белом чертоге — самая опытная из них. Отличная мечница с невероятными рефлексами. Неподражаема в бою без применения оружия.
Аларион — первый капитан торгового флота
Шанадина в
Уттике. Глубоко преданный
Шанадину и почти такой же консервативный, как его работодатель. Именно он выполняет самые необычные поручения своего хозяина.
Асфахаль — сын
Солайна и брат
Талавайна. Слывет весельчаком и азартным игроком. Входит в число избранных
Бидайн эльфов. Был изгнан из
Белого чертога до завершения обучения.
Бидайн —
драконница Белого чертога. Знакома с
Нанлдалее со времен совместного ученичества у
Парящего наставника. Одаренная чародейка, обладающая весьма посредственными талантами для ближнего боя. Со времен своей первой миссии в качестве будущей драконницы вся покрыта уродливыми шрамами, которые научилась скрывать с помощью темной магии. Находится под покровительством
Ливианны, до тех пор, пока
Золотой не делает ее своей новой избранницей.
Валариэлль —
драконница, мастер плетения чар, любящая одеваться в черное. В первую очередь она занималась изучением темных видов магии. Валариэлль входит в число эльфов, которых собирает вокруг себя
Бидайн.
Гобхайн — легендарный эльфийский кузнец. Он помогал небесным змеям изготавливать оружие для драконников. Позднее делает особый арбалет для карлика
Гламира и изобретает для
Хорнбори так называемые сани-танки.
Гонвалон —
драконник, долгое время был наставником
Белого чертога. Отличный мечник, отличавшийся склонностью к интрижкам, пока не повстречал
Нандалее. Он даже не подозревает о том, что является сыном
Ливианны, которая когда-то бросила его. Его имя дословно означает «дитя зимы». Посвятил себя
Золотому. Погиб из-за предательства, сгорел в пламени драконов в Зелинунте.
Кира — дочь
Лизандель и
Солайна. Входит в число отобранных
Бидайн эльфов. В Белом чертоге из Киры воспитали убийцу, и теперь она путешествует по
Альвенмарку, притворяясь слепой сказительницей.
Лемуэль —
драконник из народа мауравани. Он лучше ладит с крупными орлами, живущими на Голове альва, нежели с другими детьми альвов. Входит в число эльфов, которых собрала вокруг себя Бидайн.
Ливианна —
драконница и наставница Белого чертога. Учительница
Бидайн. Исповедует очень радикальные идеи относительно усовершенствования эльфийской расы. Посвятила себя
Золотому. У наделенной душой бузины по имени
Махта Нат тайком научилась темному искусству магии крови. Открывает тайну, окутывающую смерть
Пурпурного.
Лидайн — дочь купца
Шанадина и
Невенилл, веселая светловолосая юная эльфийка, на которой лежит проклятие, из-за которого она не может повзрослеть.
Лизандель — эльфийская княгиня родом из Аркадии. Жена
Солайна, мать
Талавайна и Асфахаля, а также
Киры и Майлин. Умерла в молодом возрасте, из-за чего
Солайн погрузился в болезненную пучину меланхолии. После ее смерти он совершенно забросил детей.
Майлин —
дочь Лизандель и Солайна.
Мелиандер — сын
Нандалее, отец точно неизвестен. Еще до рождения, в утробе матери, был тяжело ранен и появился на свет в саду Ядэ при загадочных обстоятельствах.
Мирелла — обладающая магическим даром девочка-эльфийка с Танталии, потерявшая отца, благодаря которой Ливианна пересмотрела свой жизненный путь.
Нандалее — драконница, родом из клана
Бегущих с ветром из эльфийского народа нормирга в Карандамоне, сначала ученица, позже — возлюбленная
Гонвалона, подруга
Бидайн. Убила сына тролльского короля
Бромгара и лишилась клана. Обладает ярко выраженным магическим даром, но сама в первую очередь ощущает себя охотницей. Завоевывает доверие
Дыхания Ночи, старейшего из драконов. Согласно одному из пропагандируемых
Золотым пророчеств именно она однажды убьет
Дыхание Ночи. Мать Эмерелль и Мелиандера.
Невенилл — юная эльфийка, которая когда-то бросилась с названного позднее в ее честь утеса неподалеку от города Уттика и утонула. Она была женой купца
Шанадина и матерью
Лидайн к Фареллы, на которых из-за ее самоубийства легло мрачное проклятие.
Нодон —
драконник и первый среди эльфов сада Ядэ. Славится своим искусством врачевания. В качестве мастера меча считается равным
Гонвалону. Продолжавшееся столетиями соперничество этих воинов привело к тому, что драконы забеспокоились относительно безопасности нахождения обоих в одном месте. Посвятил себя
Дыханию Ночи.
Салгайн — знаменитый эльфийский скульптор, ушедший в Лунный свет задолго до рождения
Эмерелль. В числе самых знаменитых его работ — сидящий на корточках кобольд из коллекции князя
Солайна.
Солайн — отец сыновей
Талавайна и Асфахаля, а также дочерей
Киры и Майлин. Один из князей
Аркадии. Золотой делает его главнокомандующим войска детей альвов в сражении за
Нангог.
Талавайн — наставник
Голубого чертога. Принадлежит к числу самых успешных разведчиков
небесных змеев в мире людей и в облике
Датамеса дослужился до гофмейстера бессмертного
Аарона, правителя
Арама. Позже теряет свою должность из-за интриги
Ишты. Приносит себя в жертву, чтобы спасти величайшую любовь
Аарона.
Талинвин — ученица Белого чертога. Обучалась у
Гонвалона. Ее принимают в число избранных. Ее первой миссией становится убийство бессмертного
Аарона, во время которой сама она тоже погибает.
Фарелла — дочь купца Шанадина и Невенилл, задумчивая черноволосая юная эльфийка, на которой лежит проклятие, из-за которого она не может повзрослеть.
Шанадин — купец, поселившийся с двумя своими дочерьми, Лидайн и Фареллой, на западе Земель Ветров в портовом городе Уттика. Шанадин совершил ошибку, наняв
Бидайн няней для своих дочерей.
Элеборн — ученик Белого чертога. Считается очень увлекающимся, создает произведения искусства из воды и света. Позже станет одним из величайших правителей
Альвенмарка. Посвятил себя Небесному и во время первой миссии отправляется в мир людей под именем друснийца
Микайлы, входит в когорту Оловянных и становится колесничим Володи.
Эмерелль — дочь Нандалее, отец точно неизвестен. Родилась в саду Ядэ при загадочных обстоятельствах.
Энья — портниха родом из Лунных гор, поселившаяся в Уттике. Она изготовила подвенечное платье для Бидайн и «помогла» драконнице подчеркнуть красоту и в другом смысле.
Люди
Бессмертный — общий титул для всех семи великих королей, которые правят в мире людей и ведут вместо девантаров войну в Нангоге. Подданные считают их сверхлюдьми, приближенными к богам. Насколько смертны они на самом деле, является одной из величайших тайн Дайи, вплоть до начала войны с детьми альвов.
Аарон — один из семи бессмертных, Пресветлый, правитель всех черноголовых, путешествующий между мирами, король королей. Правитель Арама, для которого путешествие на корабле-дворце по небесам Нангога стало роковым (см. Артакс). Подопечный девантара Львиноголового. После падения Зелинунта становится первым среди бессмертных.
Абир Аташ — верховный священнослужитель великой империи Арам. До слияния Аарона и Артакса был одним из самых влиятельных сановников в свите бессмертного Аарона. Абир Аташ — очень тщеславный человек и не может вынести того, что Львиноголовый больше общается с Аароном, чем со священнослужителями высшего ранга его собственного культа. Мечта Абира — превратить Арам в божественное государство. Желание приумножить могущество жрецов стоило ему жизни. Наставник Барнабы.
Айя — одна из трех конкубин, которых выбирает бессмертный Аарон в ночь после падения с небес, чтобы разделить с ним ложе. Позже Айя пытается шантажировать гофмейстера Датамеса, что стало для нее роковым решением.
Акоатль — один из семи бессмертных, Повелитель небес и всего того, что под ними. Правитель Цапоте, который любит появляться на людях в наряде воина-орла, несмотря на то, что его имя соединяет его со змеей в воде, намек на Пернатого змея, который живет в жертвенном озере, в храмовых пещерах Устья миров, хозяином которого является Акоатль.
Алаваши — когда-то была жрицей в храме Амту на горе Лума в Лувии. Человек-вепрь вызывает из могилы ее голос, пытаясь разгадать тайну, связанную с предательством Анату.
Альмитра — женщина, которую придумал для себя Артакс, еще будучи простым крестьянином из Бельбека. Альмитра никогда не существовала, что не мешает ему рассказывать о ней своим друзьям.
Ансур — один-из семи бессмертных, правитель Валесии. Ведет мелкую многолетнюю войну на границе с Друсной, исход которой для него определяет Аркуменна, ларис Трурии. На протяжении многих десятилетий строит Белый Зелинунт, который должен стать прекраснейшим городом Дайи и который погибает в пламени драконов. Подопечный девантара, которого жрецы называют Живым Светом.
Артакс — крестьянин из Бельбека, некогда добрый друг Нарека и Ашота. После неожиданной смерти Ааром превращен в него девантаром по имени Львиноголовый и незаметно для людей занимаетего его место. Артакс полностью получает память и способности Аарона, но пытается проводить собственную, более справедливую политику правления. Пережил несчастную любовь к Шайе, которая ответила ему взаимностью, но была насильно выдана замуж за бессмертного Муватту и прошла с ним ритуал Небесной свадьбы. Любовные отношения с Шайей возобновляются, когда она становится Кирум и возвращается к его двору.
Ашот — обедневший крестьянин из Бельбека. Вместе с Нареком присоединяется к войску бессмертного Аарона, чтобы биться на высокогорной равнине Куш. После сражения на равнине Куш становится капитаном кушитов, новой лейб-гвардии бессмертного Аарона.
Барнаба — молодой священнослужитель из Арама, доверенное лицо Абира Аташа. Родом из провинции Нари, где его отец занимает пост верховного священнослужителя. В рамках преследования священнослужителей, устроенного бессмертным Аароном, он бежит в пользующуюся дурной славой долину в провинции Гарагум, где среди горных кланов его вскоре начинают считать чудесным целителем и святым. С самого детства мечтает о том, чтобы встретиться с ксаной. Однако его счастье с ксаной Икушкой длится недолго, после бегства в Новый мир он становится первым жрецом Нангог и во имя богини отправляется на поиски льда мечты.
Бехруз — говорящий от имени крестьян и пастухов в деревне Бельбек.
Бозидар — князь из Друсны, имевший роковую встречу с эльфийкой Ливианной в лесу Духов. Брат Володи. Сын Ильи.
Больтар — друснийский князь-воитель из свиты бессмертного Володи. Прославился Больтар своим героизмом во время войны с Валесией.
Ваня —: сын Володи и Кветцалли.
Веччио — лоцман из Валесии, служащий на собирателе облаков по имени
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта в рассветных весенних лучах над Зеленым морем, на котором проповедник Барнаба покидает Золотой город.
Вибий — капитан из Валесии, командующий катапультами на берегу Куни Уну.
Володи — один из семи бессмертных, княжеский сын из Друсны, один из ближайших доверенных лиц бессмертного Аарона. Почетное прозвище: «Идущий над орлами». Брат Бозидара. Когда-то входил в число пиратов на службе у Муватты, потопивших Оловянные флоты Арама и позднее добровольно поступивших на службу Аарону. Вместе с Колей становится одним из командиров оловянных. Светловолосый великан страстно полюбил Кветцалли из народа Цапоте, которая позднее становится его женой. После возвращения на родину в ходе интриги валесийцев занимает пост капитана бессмертного Ивара, а затем становится бессмертным. Отец Вани.
Дарон — сын друга юности Артакса крестьянина Нарека, убитого во время сражения. С тех пор Артакс чувствует себя обязанным заботиться о мальчике.
Датамес — гофмейстер бессмертного Аарона. Преданный товарищ сопровождает Аарона даже во время его продолжительных путешествий и обеспечивает логистику. На самом деле под личиной Датамеса скрывается эльф Талавайн, один из наставников Голубого чертога. Несмотря на то что он является шпионом, его любовь к людям совершенно искренна и подвигает его на великую жертву.
Зара — также именуемая Шелковой. Самая известная шлюха Золотого города. Среди ее гостей князья и наместники. Коля считает, что подчинил ее себе, взяв в заложники ее старшего брата Йорама и заставив ее стать его лазутчицей. Зара принадлежит к числу самых влиятельных сторонниц Зеленых духов в Золотом городе.
Ивар — один из семи бессмертных, правитель Друсны. Поражения в пограничных стычках с Валесией сломали его. Ему казалось, что его девантар, Великий Медведь, бросил его и поэтому заключил бесчестный мир с валесийцами, которые взвалили на его страну тяжелейший груз податей. Не имея успеха на полях сражений, он пытается укрепить свою пошатнувшуюся власть с помощью интриг.
Илья — один из множества мелких князей Друсны. Правит хутором Три Дуба, а также близлежащими деревеньками и лесами. Отец Володи и Бозидара.
Ияли — Уста Богини, была когда-то верховной жрицей Анату в храме под дворцом из Лунного света. У нее была духовная связь с Анату, она знала обо всех тайнах богини.
Катаката — жрица в храме Анату под дворцом из Лунного света на холме Лума в Лувии. Она была каменотесом и создала стелу, которую позднее утащили друснийские мародеры в Священную рощу неподалеку от Трех Дубов.
Кветцалли — женщина из народа Цапоте. Священносужительница, соблазняющая молодых золотовласых мужчин и увлекающая их за собой в храм, где их приносят в жертву Пернатому змею. Сначала возлюбленная, затем жена Володи и мать их общего сына Вани. Сестра Некагуаля.
Кеану — один из семи бессмертных, Повелитель всех вод, правитель Плавучих островов, великой империи, которая находится на самом краю света. Союзник бессмертного Акоатля.
Кира — маркитантка, следующая в обозе за войском Арама. После битвы на равнине Куш она завладела медным котлом, после чего решила, что может говорить от имени всех женщин войска.
Кирум — фальшивое имя, под которым Шайя служит помощницей на кухне во дворце Аарона.
Коля — наряду с Володи, вплоть до сражения на равнине Куш, равноправный командующий оловянными и капитан лейб-гвардии бессмертного Аарона. Возглавляет бордели, принадлежащие оловянным. Лицо некогда известного кулачного бойца изуродовано во множестве драк. Левую руку он потерял в битве в Нангоге и с тех пор носит протез из уплотненной кожи, в котором прячется нож. Сопровождает Барнабу в поисках льда мечты.
Корба — парусный мастер на борту
Ветра, дующего с наливающегося дождем горизонта.
Лабарна — один из семи бессмертных, сначала был капитаном в лейб-гвардии Курунты. Необычайно высокий воин, сражающийся в битвах массивной булавой. После сражения на высокогорной равнине Куш и казни Муватты становится новым бессмертным Лувии.
Мадьяс — один из семи бессмертных, великий король Ишкуцы, Хранитель стад, Свет солнца, Сын Белого волка, отец Шайи. Находится под защитой девантара Белый Волк.
Марко — мастер-укладчик из Валесии на борту
Ветра, дующего с наливающегося дождем горизонта.
Матаан — сатрап Таруада, крохотного островка в великой империи Арам. Один из ближайших доверенных лиц Аарона. Скромный человек, презирающий помпезность больших дворов и предпочитающий выходить в море со своими рыбаками. Спасает Аарону жизнь во время битвы за Каменное гнездо, где был тяжело ранен. Занимает при дворе должность отправленного в изгнание Датамеса.
Махут — личный повар бессмертного Аарона в его дворце в Акту.
Муватта — один из семи бессмертных, Железный король Лувии. Правитель с большими амбициями. Ишта использовала его в борьбе против Аарона. Когда ее планы по поводу сражения на равнине Куш не оправдались, она обезглавила его.
Нарек — крестьянин из деревни Бельбек, вместе с Ашотом присоединившийся к войску бессмертного Аарона. Пал смертью героя в сражении на высокогорной равнине Куш. Когда-то был лучшим другом Артакса, ушедшего искать свое счастье в далекие края. Отец Дарона.
Некагуаль — цапотец. Командующий людьми-ягуарами, помогающими бессмертному Аарону в битве на высокогорной равнине Куш. Брат священнослужительницы Кветцалпи.
Нинве — маркитантка в обозе войска Арама. Знаменита своими рыжими кудрявыми волосами и языком без костей.
Орму — рыжебородый охотник из одного из горных кланов Гарагума, самый молодой член Каменного совета. После сражения на равнине Куш отказывается от своей должности и присоединяется к созданному отряду кушитов, лейб-гвардии бессмертного Аарона, в которой быстро дослуживается до капитана.
Рагнар — охотник из Друсны, лицо которого изуродовал страшный шрам. Сопровождает бессмертного Володи в вечные льды Нангога.
Санган — член команды поднебесного корабля, сопровождает Барнабу в поисках льда мечты. Он — повар на корабле, который несет собиратель облаков по имени
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта в рассветных весенних лучах над Зеленым морем.
Саумак — воин родом из Ишкуцы. Командующей лейб-гвардией принца Субай, сына бессмертного Мадьяся.
Сеня — нелюдимый охотник родом из Друсны. Сопровождает бессмертного Володи во время похода в вечные льды Нангога.
Сиран — сатрап города Нага в Нангоге, правившей в степи с острой, словно ножи, травой. Знаменит своей неудачной попыткой придать веселый облик своему мрачному, построенному из базальта городу, приведя туда детей.
Субаи — впавший в немилость, жестокий старший брат Шайи. Жадный до власти сын бессмертного Мадьяса. Наместник в Золотом городе.
Таркон Железноязыкий — предводитель поднебесных пиратов в Нангоге, которого по слухам поддерживают Зеленые духи. Был убит во время сражения с бессмертным Аароном, однако не утихают слухи о его воскрешении из мертвых. Считается, что его укрытие, легендарный Город в облаках, невозможно найти. Заключает союз со священнослужителем Барнабой.
Хартапу — писарь при дворе Муватты Лувийского, сбежавший в Нангог, где стал ходить по небу на собирателях облаков. Он ведет дневник, пока отряд Барнабы ищет лед мечты.
Чуллунку Валла — наместник Цапоте в городе Вану, расположенном на окраине мира Нангог. Отвечает за добычу и транспортировку белого золота.
Шайя — тридцать седьмая дочь Мадьяса, великого короля Ишкуцы; сестра Субаи, долгое время командовала дворцовой стражей наместника Каниты в Золотом городе. Влюблена в Артакса, который отвечает на ее любовь в облике бессмертного Аарона (и о тайне которого она не знает). После Небесной свадьбы с бессмертным Муваттой должна умереть на жертвеннике в Доме Неба, поскольку не забеременела. Была спасена Датамесом. В облике служанки Кирум пробирается на дворцовую кухню. Аарон узнает ее, но и на этот раз влюбленным не суждено быть вместе.
Шен И Мяо Шоу — пожилой одаренный целитель с Шелковой реки. Призван бессмертным Мадьясом ко двору, где должен исполнить поручение относительно Шайи, которое совершенно не нравится даже ему самому. Перед смертью передает все свои знания Шайе.
Язде — охотник родом из Гарагума, служащий в отряде кушитов, лейб-гвардии бессмертного Аарона. Он друг и доверенное лицо капитана Орму.
Карлики
Карлики — в древних сказках также называются цвергами или двергами, являются одним из древнейших народов Альвенмарка. Они мастера горного дела и живут под землей или в скалах. Там они чувствуют себя в безопасности от драконов, с которыми у них давняя вражда. С тех пор, как драконы сожгли Глубокий город, карлики поклялись отомстить крылатым тиранам. Презирают эльфов, поскольку видят в них услужливых слуг драконов.
Амаласвинта — зажиточная и влиятельная карлица из Глубокого города, которая по наущению советника Скорри ступает на совершенно иной путь, пытаясь добыть для своего народа ключи к искусству плетения чар. Выжила при разрушении Глубокого города, изгнана Эйкином в башню Гламира. Возвращается из изгнания и снова завязывает тесную связь с правителем Железных чертогов.
Байлин — капитан лейб-гвардии князя Эйкина. Спасает Галара, Гламира, Нира и отправляется с ними на войну в Нангог.
Галар — подгоняемый неукротимым любопытством исследователь, кузнец и алхимик из Глубокого города, временами хватающийся за топор, когда того требуют обстоятельства. Изобрел стреляющий механизм, с помощью которого был убит Парящий наставник. Ищет рецепт снадобья на основе драконьей крови, способного сделать кожу карликов неуязвимой. Один раз это случайно получилось — к сожалению, только с весьма малоценным для него знакомцем, меценатом Хорнбори. Вместе с Хорнбори, Ниром, Фраром и Амаласвинтой изгнан в башню Гламира. Позднее оказывается в войске, отправленном в земли вечных льдов Нангога.
Гламир — кузнец из Железных чертогов. Построил в море Черных улиток башню, в которой занимается собственными весьма своеобразными изысканиями. В сражении против изумрудных пауков лишился ноги, руки и глаза. Проявляет потрясающее мужество в ледяном Вану, где его настигает смерть.
Ламга — служанка во дворце Амаласвинты в Железных чертогах. Будучи женщиной скорее чопорной, она, при всей верности своей госпоже, считает ее поведение возмутительным.
Нир — мастер-оружейник из Глубокого города. Славится среди своего народа тем, что изобрел «драконью шлюху», раскладное орудие для охоты на драконов. Друг Галара. Вместе с которым, а также в компании с Хорнбори, Фраром и Амаласвинтой изгнан в башню Гламира. Позднее оказывается в войске, отправленном в земли вечных льдов Нангога.
Регин — старый спутник и приятель князя Эйкина.
Старец в Глубине — титул князя карликов. В Глубоком городе уже ни один карлик не использует собственное имя правителя и, обращаясь к нему, произносит только титул.
Фрар — малыш из Глубокого города. Эльфийка Нандалее пощадила его и передала карликам Ниру, Хорнбори и Галару, которые взяли его под свою опеку и дали имя Фрар Драконья смерть. Один из немногих, кто выжил после гибели Глубокого города. Прозвище: Драупнир, что на языке карликов означает «стекающий». Позднее живет в Железных чертогах под опекой Амаласвинты.
Хорнбори — счастливчик из Глубокого города. К сожалению, у него слишком редко просыпается мужество. Внешне Хорнбори — мечта любого героического эпоса карликов, что в сочетании с самоуверенным поведением на пирах обеспечивает ему популярность и позволяет приписывать себе отважные поступки. Протеже Галара, друг Нира. Вместе с ними обоими, Фраром и Амаласвинтой изгоняется в башню Гламира. Позднее становится одним из величайших героев похода в вечные льды Нангога.
Эйкин — князь, Старец в Глубине в Железных чертогах. Осторожный правитель, несмотря на преклонный возраст, поддавшийся чарам Амаласвинты.
Дети альвов
Дети альвов — собирательное название для всех народов, созданных альвами (эльфы, тролли, кобольды, кентавры и др.)
Алоки — женщина-змея из свиты князя Солайна. Она ухаживает за ним и необычным образом лечит от меланхолии. Князь прячет ее от чужих глаз. Укус Алоки сопровождается впрыскиванием яда, имеющим сильное седативное воздействие.
Апсары — водные нимфы из озера Лотосов. Умеют читать сны, являются одаренными колдуньями. Разрисовывают свои тела магическими глифами — наполовину рыбьими, наполовину эльфийскими.
Брасс — вероятно, самый крупный тролль Снайвамарка, получивший прозвище Мамонтодав. Отправляется в Нангог вместе с Хорнбори и по ошибке принимает карлика за героя.
Великаны — своеобразные создания, живущие на крайнем юге Альвенмарка Самые маленькие из них достигают двадцати шагов в высоту.
Газалы — видящие, созданные по желанию перворожденного, дракона Дыхание Ночи. У газал небольшие вытянутые головы, как у газелей, с большими, загнутыми назад и закрученными рогами. Они видят возможные варианты будущего; однако считаются капризными, причиной чего может быть то, что им запрещено покидать большую пирамиду в саду Яда.
Граумур — старый воин-минотавр на службе у купца Шанадина.
Гроц — предводитель троллей, отправляющихся в битву при Вану под командованием Айлин, бок о бок с карликами и кобольдами.
Дарп — тролль из военного отряда Гроца. Первый тролль, умерший в боях за Нангог.
Дион — фавн с искалеченной рукой, работающий конюхом в городе Уттика. Как-то в полнолуние он на свою беду повстречался не с той эльфийкой и не в том месте.
Единорог — обычно считается существом сказочным. Единороги рождаются всякий раз, когда герой расстается с жизнью, совершая необычайно бескорыстный поступок.
Зеленые духи — дети Нангог. Это души существ, которых она хотела создать, прежде чем девантары и альвы заколдовали великаншу. Считается, что до их воплощения оставался лишь один удар сердца. Они стали бестелесными защитниками мира Нангог. Во время сражений в вечных льдах первые из них начинают обретать телесную оболочку.
Икушка — ксана, бежавшая из Альвенмарка в мир людей. Много веков жила в пруду в горах Гарагума, пока однажды не повстречалась со священнослужителем по имени Барнаба. Была убита по приказу шамана Гата из числа охотников Гарагума.
Кобольды — собирательное название для целой группы различных народов или племен, например, лутинов или хольдов. По человеческим меркам кобольды ростом по колено или по бедро. Многие кобольды имеют магический дар. Большинство считаются выдающимися ремесленниками. Другие дети альвов нанимают кобольдов в качестве слуг или держат в качестве рабов. Считается, что они обладают весьма своеобразным чувством юмора и ярко выраженной склонностью к шуткам над другими.
Кротос — фавн, портовый рабочий в городе Уттика, обладающий мрачным характером.
Круппа — полная кобольдша, старшая кухарка в большом доме купца Шанадина. Мать Майи.
Ксаны — водные нимфы, наделенные провидческим даром, изгнанные из Альвенмарка в Другой мир, поскольку небесным змеям казалось, что они излишне упрямы и слишком много рассказывали другим о возможных вариантах будущего.
Ледяные бороды — название народа кобольдов, живущих к северу от Исхавена. Происходит от белого шарфа с бахромой, которым они обматывают лица, защищаясь от сильных морозов Снайвамарка.
Майя — кобольдша, работающая на кухне в доме купца Шанадина. Дочь Круппы, потерявшая ногу из-за несчастного случая, причиной которого стали излишне веселые кентавры.
Махта Нат — наделенный душой куст бузины. Махта Нат пронизана тьмой. Черна ее кора, равно как и ее магия. Когда ей это выгодно, она заключает соглашения с эльфийкой Ливианной, которую наставляет в магии крови. Лишила Гонвалона магии и благодаря вмешательству Дыхания Ночи была уничтожена в своей первоначальной форме.
Ноннос — фавн из портового города Уттика, умеющий читать и писать, временами пробующий, свои силы в качестве поэта. Однако чаще всего ему приходится ишачить на конюшне, поскольку его остроумные шутки и стихи нравятся исключительно фавнам.
Рафа — кобольд из партизанского отряда клана Ледяных бород, который отправляется в Нангог с Хорнбори и слишком поздно понимает, каков карлик на самом деле.
Сата — служанка из народа кобольдов на борту «Голубой звезды» Певца, пользующаяся большим уважением себе подобных на борту поднебесного корабля.
Секандер — кентавр, князь из провинции Уттика, со все возрастающим недоверием наблюдающий за тем, что творит в его городе Бидайн.
Силены — см. фавны.
Тролли — самый воинственный из народов Альвенмарка. Более трех шагов в высоту, сутулы, обладают серой кожей, похожей по цвету на камни. Тролли не любят прикасаться к металлу.
Фавны — дети альвов, изначально жившие в Дайлосе, обладают козлиными ногами и телом, больше похожим на человеческое, нежели на эльфийское. Несмотря на то что они считаются существами упрямыми и падкими на выпивку, в последнее время при дворах аркадийских князей стало модно держать их в должности конюших.
Фирац — слепая пророчица из народа газал. Живет в скалистом оазисе, известном под названием сад Ядэ, и принадлежит к числу оракулов Дыхания Ночи. Помогает Нандаяее при родах.
Цветочные феи—другое название для луговых фей. Создания размером едва ли с палец, внешне похожие на эльфов с крыльями как у стрекоз или бабочек.
Че — вождь клана кобольдов под названием Ледяные бороды. Много лет он ведет партизанскую войну против карликов Исхавена. Входит в отряд эльфийки Айлин, который развязывает войну в Нангоге.
Эгид — кентавр из провинции Уттика, принадлежавший к числу первых детей альвов, которым выпал жребий отправиться в Нангог. Асфахаль делает его знаменитостью благодаря выступлению на свадьбе Бидайн.
Другие существа
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта в рассветных весенних лучах над Зеленым морем — имя собирателя облаков, на котором покидает Золотой город проповедник Барнаба. Лоцманом на борту является валесиец Веччио. Позднее Веччио заменяют Набором, который сопровождает проповедника в поисках льда мечты. Поиски эти изменят и собирателя облаков.
Габбот — обезьянка лоцмана Набора.
Зореокий — пегас Нандалее. Вороной жеребец.
Лунный Силуэт — пегас драконника Нодона.
Ночнокрыл — пегас Гонвалона. Вороной жеребец.
Пегас — крылатый конь. Пегасы живут в степях Байнне Тир. Поймать пегаса и заставить его стать ездовым животным — заключительное испытание для учеников Белого чертога, которые хотят стать драконниками. Если между пегасом и эльфом образуется связь, она длится всю жизнь.
Собиратели облаков — огромные существа, парящие в небесах Нангога. Они слегка напоминают осьминогов, только у них гораздо больше щупалец. Самые крупные из этих существ достигают более чем двухсот шагов в диаметре. С помощью девантаров людям удалось поймать некоторых собирателей облаков. Они построили корабли и летательные платформы, которые с помощью канатов и сеток соединили с массивными телами собирателей облаков. Вопрос наличия интеллекта у собирателей облаков весьма спорный. Судя по всему, через некоторое время они начинают считать поднебесные корабли и их команды частью собственного тела.
Места действия
Акту — город-дворец Аарона, великого короля Арама.
Амур — большая река далеко на востоке империи Арам.
Арам — одна из семи великих империй в мире людей, управляемая бессмертным Аароном, обладающим титулом правителя всех черноголовых. Знамя с крылатым солнцем является полевым знаменем империи, во время похода на Куше появляются также сатрапы с
золотыми львами.
Аркадия — могущественное эльфийское княжество, славящееся своей красотой и холодным высокомерием правителей, которые считаются особенно склонными к интригам и бессовестными существами.
Байнне Тир — родина пегасов в Альвенмарке, также именуемая Молочными землями. Здесь также селятся различных размеров племена кобольдов, занимающиеся скотоводством в бескрайних степях. Посреди степи находится полоска пустыни, на которую небесными змеями было наложено заклинание. В этом непригодном для жизни месте драконники проходят свои последние испытания. Там же находится легендарный сад Ядэ.
Башня Гламира — башня, расположенная на рифе в подземном море Черных улиток. При нормальном уровне воды башня полностью погружена в воду. Здесь карлики Железных чертогов под руководством кузнеца Гламира исследуют одну из самых больших тайн Альвенмарка.
Белый чертог — наряду с Голубым чертогом — единственное место, где эльфов учат служить небесным змеям. В Белом чертоге упор в обучении делается на искусство боя на мечах, несмотря на то что здесь развивают также и чародейские способности. Только лучшие выпускники Белого чертога становятся драконниками.
Бельбек — маленькая деревушка в провинции Нар и, расположенной в королевстве Арам. Место рождения Артакса, Нарека, Ашота и Дарона.
Бычьи головы — горная цепь на Дайе, на востоке королевства Лувия, расположенная неподалеку от границы с Ишкуцей. Здесь укрыт Дом Неба.
Валесия — одна из семи великих империй в мире людей, управляемая бессмертным. Расположена к югу от Друсны.
Вану — самый северный из населенных людьми городов в Нангоге. Он был основан для того, чтобы добывать белое золото, гуано для полей Цапоте на расположенном неподалеку от скалистого острова на реке Куни Уну.
Гайванан — отдаленная провинция Альвенмарка, где правят эльфийские князья.
Гарагум — название двух провинций на Дайе. Эти соседние земли, принадлежащие великим империям Араму и Лувии. В переводе Гарагум означает «черная пустыня». (См. также Дева Куш).
Глубокий город — город карликов, расположенный на севере Аркадии в Альвенмарке. Родной город героев Галара, Нира и Хорнбори, малыша Фрара и карлицы госпожи Амаласвинты. Был полностью разрушен драконами в отместку за убийство Парящего наставника.
Голова Альва — гора на крайнем севере Альвенмарка. Там живут необычайно крупные орлы. Мауравани хранят эту гору, которая является для них священным местом.
Голубой чертог — наряду с Белым чертогом единственное место, где эльфов обучают служить небесным змеям. В Голубом чертоге главный упор в обучении делается на раскрытие магических способностей. Обычно его ученики не становятся драконниками, а служат в качестве разведчиков на Дайе и в Нангоге.
Дайя — архаичное название для мира людей. Оно встречается в первую очередь в древних трудах Альвенмарка.
Дева Куш — горы в южной части обоих провинций Гарагум в мире Дайя. Многие люди полагают, что горы, уходящие выше облаков, представляют собой резиденцию девантаров. В горных долинах выращивают полезное растение куш, дающее сны, возносящие ближе к богам. Также горы славятся особенно крупной бирюзой, которую здесь можно найти.
Дом Неба — уединенный горный монастырь в королевстве Лувии. Здесь избранных девственниц готовят к Небесной свадьбе, а зачастую и к смерти под жертвенным ножом. Здесь томится в плену Шайя.
Другой мир — имя, данное детьми апьвов миру людей.
Друсь, также Друсна — одна из семи великих империй на Дайе, в мире людей. Родина наемников Володи, Коли и Эйрика. В ней правит бессмертный Ивар, а позднее — Володи.
Железные чертоги — город карликов на северо-западе лесов Гавелуна. Там правит Старец в Глубине по имени Эйкин.
Желтая башня — окруженный легендами дворец девантаров, расположенный в растущих до самого неба горах на окраине Гарагума. Считается, что именно туда девантар Ишта принесла голову убитого ею дракона Пурпурного. Там же девантары создали для Анату, возлюбленной Пурпурного, темницу из черепа небесного змея. И иногда ветер доносит ее стоны и жалобы в Черную пустыню. Здесь бессмертному Аарону было дозволено говорить с девантарами.
З
елинунт — называют также Белым Зелинунтом. Город дворцов, построенный по приказу бессмертного Валесии в уединенной долине. Зелинунт возводился только из самых дорогих материалов. Дворцы и храмы были сложены из мрамора безупречной белизны, крыши украшены листовым золотом. В Зелинунте семеро бессмертных заключили союз против детей альвов. Был полностью разрушен во время нападения небесных змеев.
Земли Ветров — широкая степь на севере Альвенмарка, расположенная к югу от Карандамона и Снайвамарка. Родина кентавров.
Змеиный хребет — горная цепь в Нангоге, расположенная к северу от Устья мира, славится своими золотыми месторождениями.
Золотой город. — совершенно роскошный город, общая резиденция всех семи великих королей, бессмертных Дайи в мире Нангог. Почти полностью разрушен землетрясением, вызванным самой Нангог.
Золотые врата — название крупной звезды альвов в Золотом городе в мире Нангог. Эта звезда открыта почти постоянно, представляя собой перевалочный пункт для всех караванов, покидающих Нангог.
Изатами — древний город храмов в королевстве Лувии. На зиккурате Изатами каждый год в день летнего солнцестояния отмечается праздник Небесной свадьбы. Во время такого ритуала бессмертный Муватта соединился с Шайей. Изатами расположен на отдаленном высокогорном плато неподалеку от крупной звезды альвов.
Исседон — одна из восточных провинций королевства Арам, граничит с Гарагумом. Не пользуется популярностью из-за сурового климата и каннибальских поминок в честь убитых воинов и охотников.
Ишкуца — одна из семи великих империй в мире людей, под управлением бессмертного Мадьяса. Титул правителя бескрайних степей — великий король, полевое знамя его со знаком в виде стилизованной конской головы. Жителей империи называют ишкуцайя.
Каменное гнездо — отдаленная маленькая крепость в горах Гарагума. Там Аарон вступает в последний бой с отступниками, сатрапами Бессосом и Элеазаром.
Карандамон — эльфийское княжество в Альвенмарке. Высокогорная равнина в вечных льдах, окруженная массивными горными кряжами. Карандамон — исконная родина эльфийского народа нормирга. Он расположен к западу от Снайвамарка, королевства троллей.
Кочующий двор — обозначение королевского двора бессмертного Мадьяса, правителя великой империи Ишкуца. Двор отчасти состоит из огромных повозок и больших юрт, которые поставлены на платформы с колесами. Этот лагерь, именующий себя королевским двором, никогда не стоит на одном месте дольше трех дней, а постоянно перемещается по широким степям Ишкуцы.
Куни Уну — река в Нангоге, неподалеку от города Вану. Питается теплыми источниками и поэтому никогда не замерзает. Большую часть времени скрыта в густом тумане.
Куш — высокогорная равнина и место решающей битвы между Арамом и Лувией. Расположена высоко в горах, неподалеку от границы между обеими провинциями Гарагум. До битвы славилась только одноименным полезным растением, которое произрастает только здесь. В честь места, где была одержана великая победа, воинов своей новой лейб-гвардии Аарон называет кушитами.
Лесное море — неглубокое внутреннее море, обрамленное мангровыми лесами, которое расположено на юге Альвенмарка.
Лувия — одна из семи великих империй в мире людей, где правит бессмертный Муватта. Это первая из человеческих империй, где в больших количествах добывается железо, благодаря чему империя становится самой сильной.
Лума — мифическая гора, будто бы расположенная в великой империи Лувии в мире людей. На ее вершине будто бы возвышается созданный из лунного света дворец девантара Анату, которая была покалечена Иштой.
Милаль — город в Альвенмарке, расположенный на острове Танталия. Здесь находится школа слепых сказителей. Ливианна владеет особняком на утесе высоко над морем.
Молочные земли — другое название Байнне Тир.
Море Черных улиток — большое подводное озеро в Альвенмарке, расположенное к югу от поселения карликов, именуемого Железными чертогами. Здесь находится башня Гламира.
Нага — город в степи Ножевой травы на Желтоводной реке в Нангоге. Более известен как город мертвых детей, после трагедии, случившейся после того, как местный сатрап велел привести в город сотню детей, чтобы он стал более приветливым.
Нангог — мир, созданный одноименной великаншей без позволения девантаров и альвов. Нангог представляет собой полый мир, в котором скованная чарами находится великанша Нангог. После победы над ней алъвы и девантары заключили пакт, в котором говорится о том, что их дети никогда не войдут в этот мир. Тем не менее, дети человеческие принялись разворовывать сокровища Нангога для своих империй. Когда небесным змеям надоело терпеть нарушения договора, началась война трех миров, развязанная в ледяной пустыне Нангога.
Нари — является как провинцией в королевстве Арам, так и ее столицей, резиденцией сатрапа. Деревня Бельбек, из которой родом Артакс, находится в Нари.
Ничто — великая пустота между Дайей, или миром людей, Альвенмарком и Нангогом. Ничто пронизывает золотая сеть троп альвов.
Облачный город — расположен в Нангоге, на самом деле представляет собой группу городов, о которых известно очень мало. Они находятся к западу от Пурпурного моря в столовых горах, возвышающихся над джунглями. Здесь скрывается поднебесный пират Таркон Железноязыкий.
Озеро Лотосов — южное море в Альвенмарке. Родина апсар.
Плавучие острова — группа островов далеко на западе Дайн. Здесь находится одна из самых отдаленных из семи великих империй людей.
Пристанище душ — души эльфов уходят в Пристанище, пока не родятся снова. Все остальные души просто исчезают.
Пурпурное море — море в Нангоге, светящееся пурпурным светом, если смотреть на него сверху, например, с поднебесного корабля. Расположено к юго-западу от Устья мира.
Сад Ядэ — название скалистого оазиса посреди Байнне Тир. Оазис окружен зачарованной полосой пустыни. Сад Ядэ шляется резиденцией перворожденного небесного змея Дыхание Ночи. Посреди оазиса возвышается пирамида, где скрываются газалы, оракулы Дыхания Ночи. Здесь живет в ожидании рождения детей Нандалее.
Сепано — река, вливающаяся в Пурпурное море в Нангоге через большую дельту.
Сердце страны — центральная провинция в Альвенмарке, где правят эльфийские князья.
Снайвамарк — полоска земли на дальнем севере Алъвенмарка, основной особенностью которой являются тундровые пейзажи. Снайвамарк когда-то альвы подарили троллям, с тех пор он считается их исконными землями.
Сожженная земля — более позднее название Байнне Тир.
Сольфалах — портовый город на острове Танталия в Альвенмарке. Своими дворцами и широкими разбитыми на террасах садами он стал любимым местом для летних празднеств, устраиваемых князьями Аркадии. Князь Солайн владеет особняком высоко на утесах над морем.
Степь Ножевой травы — широкий степной ландшафт в Нангоге, через который протекает широкая Желтоводная. Посреди степи находится основанный лувийцами город Нага.
Танталия — маленькое островное королевство, расположенное к юго-западу от Аркадии. Знаменит слепыми сказителями, которых обучают в школе в городе Милаль.
Тропа альвов, звезда альвов — см. глоссарий.
Урат — одна из королевских резиденций Арама. Имеет дурную славу как место, куда отвозят тех обитательниц гарема, к которым потерял интерес правитель. Капитан дворцовой стражи Урата заботился о том, чтобы некоторые женщины исчезали навеки.
Устье мира — огромный кратер, имеющий более сотни шагов в диаметре и уходящий на огромную глубину. На его склоне расположился Золотой город. Со дна кратера поднимается слабый теплый ветерок, обеспечивающий необычный восходящий поток тепла. Небесные моряки используют особенности кратера, чтобы хоронить здесь князей и героев, прикованных к летающим конструкциям. Трупы мумифицируются в потоке теплого сухого воздуха и часто парят годами, пока, наконец, не разбиваются о скалы или не падают в пропасть.
Утес Невенилл — меловой утес, высящийся над морем неподалеку от города Уттика в Альвенмарке. Считается проклятым местом с тех пор, как здесь покончила жизнь самоубийством эльфийка Невенилл.
Уттика — прибрежный город, расположенный на западе Земель Ветров. Развивающийся торговый порт, где живут самые разные народы. Убежище Бидайн после ее второй миссии в Нангоге. Столица одноименной провинции.
Цапоте — одна из семи великих империй в мире людей, управляемая бессмертным.
Шелковая река — изначально пограничная река Ишкуцы. Тамошние города-государства были завоеваны бессмертным Мадьясом.
Эгилы/Эгильские острова — регион на Дайе, где насчитывается более сотни разрозненных островов. Пользующееся дурной славой укрытие для пиратов. Подобно каменным садам лежат острова посреди моря, зеленые от кедров, древних, как мир, и богатые чудесными виноградниками.
Глоссарий
Альвы — создатели мира Альвенмарк. Сотворенные ими существа не понимают их мотивов и побуждений. Они все дальше отдаляются от своего мира и, судя по всему, отказываются от большей части собственной власти.
Бегущие по морю — также именуемые пастухами китов или правителями моря. Огромные морские чудовища. Верхняя половина тела напоминает кракена, а в нижней есть нечто человеческое. Их ноги напоминают две башни.
Бегущие с ветром — имя эльфийского клана из народа нормирга, из которого родом Нандалее и другие эльфы.
Бессмертный — общий титул для семи великих королей, правящих в мире людей и ведущих войну в Нангоге для девантаров.
Бронзовые Щиты — название клана кентавров, правящего в княжестве Уттика. Князем их является Секандер.
Буйволиная трава — трава высотой до двух шагов, растущая в саванне Молочных земель (Байнне Тир). Во время засухи легко загорается.
Воины-ягуары — воины Цапоте, которых очень боятся, носящие шкуру ягуара и шлем в форме головы ягуара, красят лицо черной краской. В сражении используют небольшие деревяшки с закрепленными на них когтями.
Газалы — видящие, созданные по желанию Перворожденного, дракона Дыхание Ночи. Газалы обладают вытянутыми длинными головами газелей с очень заметными, загнутыми назад и закрученными внутрь рогами. Считаются весьма капризными, причина чего, возможно, заключается в том, что они не имеют права покидать большой пирамиды в саду Ядэ.
«Голубая звезда» — поднебесный корабль, на котором путешествует по небу альв, именуемый детьми альвов Певцом.
Девантары — создатели миров, так же, как и альвы. Альвы и большинство их детей рассматривают их как воплощение зла. Они правят на Дайе, в мире людей, и управляют судьбами народов.
Демоны — собирательное понятие, используемое людьми для всех существ, живущих в Альвенмарке.
Дети альвов — собирательное название для всех народов, созданных альвами (эльфы, тролли, кобольды, великаны, карлики и др.)
Драконы — собирательное понятие для различных видов этих существ. Небесные змеи, старейшие среди драконов, являются наместниками альвов. Остальные драконы находятся ниже в иерархии. В то время как небесные змеи представляют собой разумных существ, обладающих большой силой, остальные виды считаются немногим более, чем просто опасными хищниками.
Драконья тропа — созданные драконами пути между мирами, похожие на тропы альвов, но гораздо опаснее, ее способны открывать только драконы и некоторые другие избранные существа.
Звезда альвов — пересечение от двух до семи троп альвов. На звездах альвов можно войти на тропу альвов и попасть по ней в другой мир.
Зеленые духи — создания великанши Нангог. Это души существ, которых она хотела создать, прежде чем девантары и альвы ее заколдовали. Считается, что до их воплощения оставался лишь один удар сердца. Они стали бестелесными защитниками мира Нангог.
Зиккурат — ступенчатая храмовая башня. Подобная форма храма распространена в равной степени в Лувии и Араме. Особенно известен зиккурат Изатами, на котором в день летнего солнцестояния бессмертный Муватта празднует Небесную свадьбу.
Изумрудные пауки — вид водяных пауков, тело которых размером с небольшого коня. Они встречаются только в море Черных улиток неподалеку от башни Гламира. Они связаны с тайной, над раскрытием которой работают там карлики Железных чертогов.
Ишкуцайя — кочевой степной народ на Дайе. Ишкуцайя — правящая нация в одной из семи великих империй. Их называют варварами, которые будто бы приносят человеческие жертвы и устраивают ужасные ритуалы для погребения своих князей. Как воины они считаются непобедимыми, пока сражаются на спинах своих лошадей.
Каменный совет — совет заслуженных мужей из горных кланов Гарагума. В совет входят лишь девять мужчин. У каждого из них есть кинжал, рукоять которого была изготовлена из костей мудреца Заруда. Они решают вопросы, касающиеся диких кланов.
Красноспин — вид драконов, достигающих более двадцати шагов в длину, которые живут в Альвенмарке, среди прочих мест обитания можно выделить Байнне Тир, где они охотятся на крупную дичь.
Ласточка-серп — герб гильдйи небесных лоцманов в Нангоге.
Лед мечты — кристаллы, которые по слухам представляют собой замерзшие мечты богини Нангог. Их можно найти только в кратере, подобном Устью мира, на крайнем севере мира Нангог.
Лес Духов — обозначение Священных рощ в Друсне, одной из семи великих империй на Дайе. Друснийцы хоронили своих умерших, подвешивая на ветки деревьев, и верили в то, что в звуках ветра можно услышать шепот голосов предков.
Лувийцы — жители Лувии, одной из семи великих империй на Дайе, в мире людей.
Мауравани — эльфийский народ, живущий далеко на севере Альвенмарка. Славятся своими лучниками. Мауравани считаются непредсказуемыми, хитрыми и чудаковатыми. Даже тролли колеблются, прежде чем войти в леса этого воинственного эльфийского народа. Два известных мауравана — Тилвит и Куллайн.
Небесная свадьба — ритуал плодородия, совершаемый бессмертным Муваттой Лувийским с девственницей. Проводится каждый год в храмовом городе Изатами в день летнего солнцестояния.
Незримое око — все создания Альвенмарка обладают Незримым оком, но лишь немногие обретают способность пользоваться им. Тот, кто откроет свое Незримое око, может видеть магическую структуру мира, те светящиеся силовые линии, пронизывающие все и вся.
Перворожденный — имя, данное небесному змею Дыхание Ночи, старейшему среди драконов Альвенмарка.
Поднебесный корабль — похожие на корабли конструкции, которые носят собиратели облаков. Чаще всего служат для транспортировки зерна в Нангоге. Некоторые перестроены таким образом, чтобы служить летающими дворцами для бессмертных или боевыми кораблями. На всех, этих кораблях из глубокого сосуда с землей растет дерево, воплощающее связь между кораблем и собирателем облаков.
Правитель морей — другое название бегущего по морям.
Рупор — рог тревоги на поднебесном корабле.
Рыцари-орлы — воины Цапоте, которых очень боятся, носят расшитые перьями одежды и шлемы в форме орлиной головы. Считается, что некоторые из них способны летать.
Сатрапии — обозначение провинций Арама и Лувии, во главе которых стоит сатрап, великий князь.
Серебряный лев — эти существа были созданы девантаром Длинноруким. При этом он использовал осколки сердца Нангог и его творения не были ни живыми, ни мертвыми. Они служат людям проводниками по тропам алъвов и обладают силой, позволяющей открывать врата на звездах алъвов. Позже девантары создали также крылатых львов, на которых бессмертные должны были отправиться в бой за Нангог.
Старец в Глубине — обозначение правителя поселения карликов. Обычно он живет в самых глубоких пещерах и происходит из одной из пяти крупнейших семей, которые могут проследить свое происхождение к самому дню сотворения.
Тропы алъвов — сеть магических троп, как утверждается, созданных альвами. Они соединяют Альвенмарк, Нангог и Дайю.
Тропы бессмертных — тропы альвов между Нангогом и Дайей.
Угорь — так карлики называют примитивные подводные лодки, на которых они ходят по подземным рекам и морям. Лодка разгоняется в результате вращения коленвала, который проходит через весь корпус и приводится в движение мышечной силой всех членов экипажа, за исключением штурмана.
Цапотцы — жители одноименной великой империи на Дайе, в мире людей.
Цверги — другое обозначение народа карликов. Часто употребляется в сказках и легендах об этом мятежном народе.
Янтарин — камень, чаще всего медового цвета, источающий теплый, никогда не угасающий свет.
Бернхард Хеннен
Небеса в огне. Том 2
Книга вторая Небеса в огне
Божественные слова
Семь лет спустя…
Война с демонами длилась уже седьмой год, когда один из правителей пал под клинками тьмы. И остался лишь один из бессмертных. Однако сами боги спустились во дворец Валесии, и там засиял ослепительный свет, и весь народ услышал голос: «Узрите, я возвещаю вам о возвышении единого, который окончит все войны. И мир воцарится среди людей. Однако для демонов настанут темные времена, и все они падут с небес, поглощаемые пламенем, а среди живущих будут плач и скрежет зубовный, ибо сказано было им: “Что несет в себе зверя, тем и править будет звериный разум”». И когда возвысили боги нового бессмертного во дворце Валесии, поняли демоны, что дни их сочтены, так как еще в бытность его смертным было имя ему Громогласный. Теперь же, избранный богами, он получил в свои руки власть небес, дабы отомстить тем, кто пришел, чтобы отнять у людей землю. И звали того человека Аркуменна. Имя его переживет все времена, ибо это имя спасителя.
Цитируется по книге «Несущий благо», начало II главы «Божественные слова», автор — Сакул, спутник святого Тьюдера.
Примечания Мелиандера Аркадийского к «Божественным словам»:
«Судя по всему, Сакул здесь использует более старинный текст. Так, в оазисе Валемаса в Расколотом мире была обнаружена стела, изображающая короля, поставившего ногу на шею эльфу с непропорционально большими ушами. В надписи на стеле этот король именуется Аркуменной, Молотом демонов, и указано, что был он возвеличен богами. Однако же, судя по всему, он тоже был порочен, поскольку Тьюред заявил, что может быть только один бог. Тем не менее следует отметить, что «Божественные слова» представляют собой, вероятно, далекий отголосок событий, которые действительно имели место, а не являются, как утверждают невежи, всего лишь собранием выдуманных историй».
«Небеса в огне», отрывок из XXXVII главы книги «Пути альвов», составленной Мелиандером, князем Аркадии.
Живой Свет
Аркуменна поднялся по окровавленным ступеням дворца, не в силах отвести взор от лица бессмертного Ансура. В широко открытых серых глазах правителя все еще читался страх. «Я должен был быть здесь, — с горечью подумал Аркуменна, — а не вдали, на богом забытом поле битвы».
За его спиной умолкли тяжелые шаги обутых в кованые сандалии воинов. Он пришел сюда вместе с сотней лучших своих людей, едва получил известие. Обернувшись, полководец окинул взглядом широкий двор. Слуги и чиновники отпрянули, когда он посмотрел на них.
— Эй, ты! — Он указал на седовласого мужчину. Широкая пурпурная кайма на подоле его туники указывала на статус придворного чиновника высокого ранга. — Иди сюда!
Придворный нерешительно приблизился к нему, тщательно стараясь не запачкать свои сандалии кровью, которой были залиты ступени.
— Почему никого не похоронили? Как вы могли оставить голову правителя лежать на ступенях дворца? Так-то вы отплатили за великодушие Ансура?
— Мы… мы прогнали камнями ворон. Мы…
Аркуменна отвесил седовласому такую оплеуху, что тот пошатнулся.
— Ворон они камнями прогнали, — желчно повторил он. — Мне очень хочется бросить на поживу воронам всех вас.
Поднявшись по ступеням, он склонился над головой Ансура.
— Нет! — крикнул из толпы кто-то из слуг. — Демоница прокляла трупы. Тот, кто коснется их, умрет кровавой смертью.
Полководец рассмеялся:
— Если бы всякий раз, когда мне предрекали умереть кровавой смертью, я получал золотой, то сейчас был бы богачом.
Взяв голову Ансура за щеки, он поднял ее. Плоть уже становилась вязкой на ощупь. Из отрубленной шеи на мраморные ступени брызнули личинки, а омерзительный запах заставил Аркуменну отвернуться.
Почему боги не пришли на помощь Ансуру? Полководец не понимал этого. Какая подлая шутка судьбы — даровать такой конец бессмертному, любившему красоту. Быть убитым на ступенях своего дворца, где придворные просто оставили его на поживу личинкам.
Аркуменна поднял взгляд. Выше на ступенях, у входа во дворец, он увидел тела воинов: лейб-гвардия правителя. Он насчитал семнадцать погибших. Они сражались, пытаясь защитить Ансура. Они были единственными людьми чести в этом дворце, полном навозных мух, нежившихся в благосклонности Ансура и не пришедших на помощь правителю, когда он в этом нуждался. Даже после его смерти.
— Сколько демонов явилось во дворец под защитой темноты? — спросил он седовласого мужчину, все еще стоявшего у подножия лестницы.
— Это… была всего одна демоница, господин. И она пришла средь бела дня.
— Всего одна? — задумчиво повторил полководец, пытаясь сопоставить слова придворного с историями, которые слышал о покушениях на остальных бессмертных. — И она не принесла с собой темноту?
— Нет, полководец. Она появилась внезапно… Прежде чем кто-то успел выхватить меч, первые трое стражей были уже мертвы. Наблюдать за тем, как дралась демоница, было жутко.
Аркуменне уже доводилось сражаться с демонами. Он знал, что справиться с ними можно, если биться храбро и превосходить их числом. Причина, по которой они постоянно стремились убивать бессмертных, была очевидна. Их время подходило к концу. Демоны знали, что проиграют войну в Нангоге. Долгое время сдерживать натиск людей, имевших численное превосходство, они были не в силах. Поэтому демоны пытались потрясти устои всех семи королевств, лишая их правителей.
Два раза они убивали бессмертного Плавучих островов. И теперь новый правитель не осмеливался занять место в Нангоге, убежденный, что его ждет та же участь. Было неудачное покушение на бессмертных Володи и Аарона, а прошлой осенью был убит бессмертный Акоатль. Теперь царством Цапоте правил бессмертный Некагуаль. Аркуменна четко прослеживал стратегию этих атак, продиктованных отчаянием: то были теракты на войне, которую демоны не могли выиграть.
Он жестом подозвал Горация, капитана своей лейб-гвардии.
— Отнеси умерших в большой зал дворца и позаботься о том, чтобы их подготовили к похоронам со всеми почестями. Полагаю, ты не боишься этих мнимых проклятий демонов?
Гораций мрачно усмехнулся:
— Не слова ранят воина, а клинки. Слова — пристанище беззащитных.
— Вот и я так считаю, — согласился Аркуменна, после чего поднялся еще на несколько ступенек, ведущих ко входу во дворец, и положил голову Ансура рядом с его лежавшим на полу телом. Ласково провел рукой по слипшимся волосам умершего правителя. — Я отомщу за тебя, Ансур. Жаль, что ты не правил в более мирные времена. Тебе не…
Двор озарил ослепительный свет и стал медленно опускаться на землю, прогоняя все тени и не опаляя глаз при взгляде на него.
Придворные и воины смиренно опустились на колени и склонили головы, пока не коснулись лбами мраморных плит дворца. Аркуменна тоже встал на колени, но голову не опустил. В центре сияния он увидел фигуру, сотканную из переливающегося света.
— Ваш сын убит, о Свет жизни, — произнес полководец, пытаясь не проявлять своего гнева и разочарования и в который раз задаваясь вопросом, почему девантары не могут лучше защищать своих бессмертных. Ведь они — боги! И в их силах предотвратить убийства.
— Со смертью Ансура этот мир стал беднее на один огонек. — В словах бога звучала грусть, рассеявшая все остальные чувства Аркуменны. — Ансур был ярким маяком мудрости среди вас, людей. Тем, для кого искусство значило больше, чем завоевания, ибо знал он, что красота городов будет украшать его царство даже тогда, когда слава оружейная померкнет, превратившись в далекие воспоминания. Мы стали несчастны, ввязавшись в навязанный нам бой. Он горевал, что живет в эпоху, когда мудрость вынуждена подчиняться мечам.
Девантар приблизился к мертвому бессмертному, обратив свои слова непосредственно к нему:
— Ты был последним, кто заслуживал смерти от меча, Ансур. Мое сердце полно безмерной печали. У тебя было все, чем должен обладать бессмертный. Ты был величайшим сыном своего народа. Никто и никогда не закроет брешь, пробитую трусливой кровожадностью наших врагов.
Аркуменна не любил патетических слов. Иногда перед битвой он обращался с воззваниями к своим воинам. Он очень хорошо знал, как пробудить в них уверенность в победе и желание убивать. Какие слова подобрать, чтобы достучаться до сердец бойцов. Но он использовал их, чтобы затронуть души других, а самого его это никак не задевало. Эти люди были всего лишь инструментами для убийств, так же как меч в его руках.
Но на этот раз все было иначе. Его рассудок, как обычно, обрабатывал речь девантара, анализируя каждое слово. Признаться, бог не очень удачно подобрал слова, но, несмотря на это, они затронули душу Аркуменны. Неожиданно для себя он почувствовал, как глубоко внутри него что-то трепещет, вызывая тупую боль. И боль эта исходила не из сердца и не из живота. Ее нельзя было связать ни с одной частью тела, которую он мог бы назвать, но ощущение было такое, словно он, Аркуменна, величайший полководец Валесии, стал воплощением боли.
Живой Свет поплыл ему навстречу. И вдруг девантар протянул к нему руку. Прохладные кончики пальцев коснулись лба Аркуменны, и сияние божественности окружило его.
— Аркуменна из Трурии, стань же ты факелом войны, способным сжечь наших врагов и отомстить за смерть миролюбивого Ансура. Отныне ты будешь моим бессмертным!
Полководец почувствовал легкое жжение на коже. Его бронзовая кираса внезапно стала легче, а шлем изменился. Металл плотнее сомкнулся вокруг его головы, и осталась лишь узкая прорезь для глаз. Мужчина догадывался, что его доспех превратился в кожаную броню бессмертного, а на голове у него теперь такой же орлиный шлем, как тот, что когда-то носил Ансур.
— Славься, Аркуменна, бессмертный Валесии! — первым воскликнул Гораций.
Девантар исчез еще до того, как все остальные воины, ликуя, подхватили его клич.
— Славься, Аркуменна! — громко кричал весь широкий двор — слуги и придворные чиновники поспешно влились в общий хор.
Аркуменна ослабил оба шарнира по бокам нового шлема, откинул забрало, которое приобрело форму массивного орлиного клюва, а затем вообще снял роскошный шлем. Все получилось именно так, как он и рассчитывал. До сих пор девантары всегда делали преемником бессмертного первого достойного человека, который приближался к телу бессмертного. Бессмертный! Долог был этот путь — от мелкого провинциального князька сомнительного происхождения к высочайшей ступени. И это еще далеко не конец.
Он намеревался получить право говорить перед лицом девантаров, как когда-то поступил Аарон. И предложить богам свой вариант завершения войны с демонами. Нужно мыслить шире. И видеть далее следующей победы.
— Мой повелитель! — с гордостью в голосе произнес Гораций. — Позвольте поздравить вас. — И одноглазый капитан преданно поклонился. — Теперь мы надерем задницу Нангог, ее духам и мерзкому демоническому отродью.
— Обязательно! — улыбнувшись, уверенно ответил бессмертный и обернулся к придворным. Широко раскинув руки, он заставил ликующих умолкнуть. — Я знаю, что бессмертный Ансур всегда держал при дворе нескольких поэтов. Я хотел бы попросить их подойти ко мне. Нужно сложить причитания для нашего правителя, и я желаю знать, кто чувствует себя в силах оказать ему эту последнюю честь.
Аркуменна удивился, когда из толпы придворных вперед выступило около десятка человек — семеро мужчин и две женщины. Подозвав их к себе, он велел Горацию навести порядок во дворце и послать за Гаем, которому предстояло взять на себя обязанности управляющего дворцом.
Первым к Аркуменне подошел изнеженный на вид безбородый юнец, на голове которого был парик из светло-русых женских волос. В отличие от остальных он пошел прямо по залитым кровью ступеням.
— О благонравный герой! — страстно воскликнул он. — О меч справедливости и светоч для несведущих! Я имел честь быть последним, кому было позволено развлекать бессмертного Ансура своим поэтическим искусством. Первый среди великих всегда с особым удовольствием…
Резким жестом Аркуменна оборвал болтовню этого пустозвона, а затем, окинув колючим взглядом остальных поэтов, повысил голос:
— Подойдите ближе ко мне, на расстояние вытянутой руки, но не смейте прикасаться.
Правитель наслаждался, глядя на лица поэтов, на которых читалось удивление, смешанное с недоумением. Краем глаза он увидел, как Гораций разгоняет придворных, расставляет стражу на подходах к дворцу. Теперь в зоне слышимости находились только поэты.
— Я зажгу тысячу огней в благодарность за то, что мне была оказана честь первым говорить с вами, о многомудрый повелитель! — Юнец в драматическом жесте схватился за грудь. — Да продлится наш союз вечно…
— Молчи! — сердито прошипел Аркуменна. — Знайте, я не очень люблю поэтическое искусство. И если вы хотите в будущем пользоваться хотя бы крохами моего расположения, заговаривайте лишь тогда, когда я спрошу вас. Я глубоко презираю льстецов и лизоблюдов и буду терпеть ваше присутствие при дворе только по одной причине: я знаю цену хорошей истории.
Бессмертный ненадолго умолк, чтобы дать небольшой группе людей возможность осознать смысл его слов, а затем уверенно продолжил:
— Я хочу получить по два произведения от каждого из вас: погребальную песнь в честь Ансура и эпическое сказание, самым трогательным образом описывающее мое вознесение в ранг бессмертного. Тот, кто сумеет убедить меня при помощи обоих произведений, получит особняк у моря и двадцать слуг в подарок. Но тот, кто разочарует меня… — Аркуменна обернулся к поэту с женскими волосами, — тот будет иметь честь сопровождать моих воинов в следующем бою с демонами, находиться в первом ряду, чтобы в дальнейшем суметь подобрать правильные слова при описании эпических событий. Конечно же, при условии, что он вернется с этой экскурсии живым.
Светловолосый поэт побледнел, и одна из поэтесс, худощавое создание с длинными рыжими волосами, смерила его презрительным взглядом. Аркуменна был совершенно уверен, что знает, о чем она подумала.
— Тот же, кто будет насмехаться надо мной в своих стихах или, упаси боже, превратит в тирана, с этим тираном и повстречается. Тот, кто объявит меня созданием света, тому вовек будет светить теплый свет моей благосклонности. Я хочу услышать ваши стихи через пять дней! — Он хлопнул в ладоши. — А теперь убирайтесь, мне нужно приводить в порядок королевство!
Мастера слова поспешно бросились прочь. Аркуменна понимал, что дух творца всегда мятежен. Возможно, Горацию придется позаботиться о том, чтобы с одним из этих мерзавцев произошел по-настоящему страшный несчастный случай. Тогда остальные поймут, как важно любой ценой заручиться его благосклонностью и заставить померкнуть память о бессмертном Ансуре при помощи новых хвалебных гимнов бессмертному Аркуменне.
По ненадежной тропе
Обитый медью ствол дуба ударился о стенную кладку. В раскаленном от зноя воздухе поднялась красная кирпичная пыль. По арке ворот пошли широкие трещины. На дорожку посыпались камни.
Несмотря на то что Солайн находился в целых десяти шагах от ворот, он старался дышать поверхностно. Было так жарко, что эльфийский князь опасался обжечь легкие, сделав слишком глубокий вдох. Сквозь арку ворот он словно бы смотрел в хорошо разогретый камин. Темил горел ясным пламенем. Солайну было жаль этот город. Ему нравились его узкие улочки с ярко раскрашенными глинобитными хижинами. В этой архаике была своя прелесть. Три луны он осаждал Темил, пока не одолел четвертое кольцо высоких глиняных стен и не ворвался во внутренний город. Зачем? Князь вздохнул. Его правление в Темиле продлилось всего двадцать дней, когда разведчики донесли ему, что сюда направляется огромное деблокирующее войско. В его же войсках было недостаточно детей альвов, чтобы удержать даже внешний вал. Он понимал, что не сможет отстоять город, поэтому у него не было иного выбора, кроме как сжечь его. А на прощание трое его великанов снесли роскошные главные ворота при помощи массивных дубовых таранов. Просто невероятно! Сражение за Темил представляло собой трагедию походов в Нангог в миниатюре. Они могли завоевать что угодно, но удержать ничего не получалось, когда дети человеческие, собрав в кулак всю свою мощь, наносили ответный удар.
— Господин, пора уходить, — прошептала ему на ухо Алоки. — Звезда альвов открыта. Авангард уже входит в Золотую сеть.
Князь щелкнул пальцами, и его козлоногий конюший подвел к нему лошадь сивой масти. Широко раскрыв глаза, кобыла таращилась на женщину-змею. Ни одна из лошадей в его конюшнях так и не привыкла к Алоки, животные боялись ее.
В дурном настроении эльфийский князь сел в седло и поехал вдоль колонны отступающего войска. Улица, по которой он двигался со своими отрядами, шла параллельно морю. На красном пляже сидели дети человеческие, провожая уходящее войско полными ненависти взглядами. Солайн прогнал их из города, прежде чем поджечь его.
Когда городские ворота с грохотом рухнули, кобыла прянула в сторону. Крепко сжав ногами бока животного, он заставил его успокоиться. Оставшиеся у ворот великаны оглушительно взревели, довольные своей работой. Они были простыми ребятами. Им достаточно было выполнять простые задачи, для которых нужна грубая сила, — и вот они уже счастливы.
К нему подскочил Нодон на своем кауром жеребце.
— Во главе колонны идут раненые и больные. Затем мы проведем через звезду альвов осадную колонну, — доложил он, заставляя своего скакуна перейти на легкую рысцу, чтобы идти вровень с кобылой Солайна. — Военачальник Хорнбори расставил своих ребят на хребте у ворот. Он уйдет в Альвенмарк последним, вместе с твоей эльфийской гвардией. Князь Секандер патрулирует пляж со своими кентаврами, чтобы детям человеческим в последний миг не пришло в голову разыгрывать из себя героев.
Солайн одобрительно кивнул. Значит, все идет по плану. Упорядоченное отступление было им не в новинку. Он молча объехал колонну и вскоре добрался до каравана мулов. Лишь несколько животных были навьючены награбленными товарами. Большинство шло под изготовленными во время осады грузовыми седлами. Слева и справа от седла были закреплены носилки, над которыми развевались полотна из нежной газовой ткани, защищающей от комаров больных и раненых, слишком слабых, чтобы самостоятельно передвигаться при отступлении.
Ох уж эти проклятые комары с близлежащих болот! Они заставили его войско истекать кровью сильнее, чем три штурмовые атаки на крепостные стены. Если бы он командовал только эльфами, подобных проблем не возникло бы. Они практически никогда не болели, как и упрямые карлики воеводы Хорнбори, которых не так-то просто убить. Но все остальные… Хуже всего пришлось кобольдам. Они сотнями погибали от лихорадки, распространяемой комарами.
Солайн приказал сжечь широкий пояс тростника, окружавшего болота. Тщетно. Велел доставить сюда целый караван ладана, который жгли в медных жаровнях по всему лагерю. Половина войска так надышалась дымом, что не смогла больше держать в руках меч, но от комаров они все равно не избавились. Даже чары не помогали от нашествия этих тварей. Дети человеческие потеряли город, а дети альвов — гордость и вынуждены были сдать то, что только что захватили. И лишь комары остались непобедимы. Возможно, таким образом им мстила Нангог. Возможно, скованная богиня лично наслала на них этих кровопийц.
Однажды, когда закончатся бесконечные походы и у него снова появится возможность бесцельно сидеть на террасе своего зимнего дворца в Танталии, откуда открывается восхитительный вид на море, он сложит стихотворение о крохотных кровососущих витязях, которых не смогло одолеть ни его войско, ни его остроумие.
Князь вонзил шпоры в бока кобыле и заставил ее перейти на легкий галоп. От снедаемых лихорадкой кобольдов, лежавших на носилках, исходил ужасный запах. Запах кислого пота и мокрой одежды. Над караваном страдальцев вились тучи черных мух.
В задумчивой меланхолии он доехал до яркой арки светящихся врат, через которые уходили в Золотую сеть его разбитые воины. Он видел ужас, написанный на лицах козлоногих фавнов, которым предстояло ступить на магический путь, протянувшийся сквозь темноту Ничто. Для большинства воинов путь между мирами по-прежнему оставался пугающим, несмотря на то что он был несравнимо проще любого путешествия по морю, по крайней мере, если не сходить с Золотой тропы.
Солайн спешился. Он не любил долго сидеть в седле. Алоки обычно держалась рядом, но сейчас она отстала. Женщина-змея знала, что наводит страх на детей альвов.
Полководец поздоровался с некоторыми капитанами, проводившими мимо него свои отряды. Время от времени он произносил ободряющие слова воинам, которых знал по имени. Их было не очень много. Он не любил общаться с простыми вояками, ибо не видел в этом смысла. Когда он пытался переброситься с ними более чем парой фраз, к нему приходило осознание того, что в целом им нечего сказать друг другу.
«Если бы я командовал
войском эльфийских воинов, все было бы по-другому», — с горечью подумал Солайн. — Они не болеют, сражаются лучше, их мораль непоколебима». Впрочем, не стоит обманываться. Князь знал, что богатые семьи пытаются откупиться, стараясь, чтобы их сыновья и дочери не отправились в Нангог. Находить новых рекрутов для бесконечных походов становилось все труднее и труднее.
Нодон рассказывал ему, что Нандалее послали на север, вербовать воинов среди эльфийских народов нормирга и маураван. Мастер меча считал, что это бессмысленное предприятие. Своевольные охотники и воины обоих народов либо приходили добровольно, либо не приходили вообще.
Наблюдая за отступающими войсками, Солайн погрузился в размышления. Солнце уже склонялось к горизонту, когда князь вдруг почувствовал боль, от которой скрутило все тело. Золотой! Он снова в нем, смотрит его глазами… Полководец знал, что небесные змеи собирались на совет, чтобы обсудить будущие сражения. Если бы они сражались здесь, вместе с ними, война могла бы принять совсем иной оборот. Какой толк от совещаний! Солайн прекрасно осознавал, что, находясь в нем, Золотой читает его мысли. Ну и пусть! Правда заключается в том, что, если небесные змеи не помогут решить исход сражений, они проиграют эту войну.
Солайн с трудом перевел дух. Боль раскаленными кинжалами пронзала голову. Внезапно он перестал видеть. Алоки подскочила к нему, поддержала. Порой, когда Золотой пользовался его глазами, он погружался во тьму. Наверное, таким образом дракон просто карал его.
— Нам тоже пора уходить, — прошептала женщина-змея.
Он не отходил от нее. Они часто пересекали Золотые тропы вместе. Она дарила ему ощущение безопасности. Несмотря на то что на время ослепления все остальные чувства обострялись — словно бы его тело пыталось уравновесить отнятое у него, — без нее он становился совершенно беспомощным. Князь ощущал прикосновение теплой кожи женщины-змеи, ее крепкого тела. Иногда он представлял себе, каково было бы соблазнить ее. Позволить своим рукам узнать ее тело, всюду, даже в самых потаенных местах. Ее запах возбуждал его.
Чтобы отвлечься, он стал думать о возвращении в полевой лагерь в Альвенмарке. Может быть, небесным змеям потребуется несколько дней, чтобы заново собрать войска и восполнить потери. Если они, конечно, нашли подкрепление… Было бы отлично провести неделю в одном из своих дворцов. С Алоки…
Он почувствовал покалывание от могущественного заклинания, открывшего врата в Золотую сеть. Они прошли под аркой ворот. Князь, повинуясь инстинкту, плотнее прижался к змееподобной женщине. Один неверный шаг — и он рухнет в бесконечную тьму.
— На этот раз путь будет долгим, — сказала она ему. — Впереди нас идут великаны. Я вижу их, несмотря на темноту.
Солайну нравилось, когда она пыталась заменить словами образы, которыми с ним перестали делиться глаза.
— За нами на тропу ступают карлики. Их ведет воевода.
Князь порадовался тому, что она крепко держит его под руку. Этот путь сквозь Ничто был довольно странным. Ощущение было такое, словно идешь по мягкому матрасу. Теперь, когда он ослеп, ненадежность тропы под ногами ощущалась особенно сильно.
— Мы приближаемся к первому перекрестку, — рассказывала Алоки. — Звезда альвов у нас за спиной закрылась. Свет в конце тропы померк. Ты справился, твое войско в безопасности.
Он почувствовал сильную пульсацию в том месте, где впереди пересекались несколько троп альвов. Им предстоит пересечь три такие тропы альвов, прежде чем они окажутся у ведущих к дому врат. Солайну казалось, что тропа под ногами слегка вибрирует. Она представляла собой сплошную магию. Твердого грунта не было нигде. Ничто — как уже было ясно из самого названия — представляло собой отсутствие всего материального. Та мнимая тропа, по которой они шли, была лишь сфокусированной магией. Силовым полем, созданным по воле альвов. Но может ли быть что-то более хрупкое, чем воля?
Солайн улыбнулся. Глупо предаваться подобным размышлениям. Он множество раз пересекал тропы альвов. Здесь не было дна… Что это? Непривычные колебания, коснувшиеся его извне от тропы. С той стороны, где ничего не должно было быть.
— Алоки! Что находится слева от нас?
— Темнота. — В ее голосе прозвучало удивление.
Солайн ощутил, как рука женщины-змеи сильнее сжала его плечо.
— Я что-то вижу. Крылатая женщина! Она приближается…
Сильный толчок оторвал князя от женщины-змеи. Он пошатнулся, шагнул за край тропы и упал.
Нерешительно
Золотой попытался схватить Ишту, замахнулся на нее лапой — но ничего не схватил! Братья смотрели удивленно.
—
Я видел его глазами… — Дракон пытался собраться с мыслями. Ишта и Львиноголовый появились так неожиданно. Они столкнули Солайна в Ничто и атаковали арьергард его войска.
—
Мы должны спасти их!
— Так вот почему ты притих, брат, — с укором в голосе произнес Приносящий Весну. —
По крайней мере, был не совсем здесь. Ты опять смотрел глазами этого эльфа.
— На нас напали! Девантары подстерегли войско Солайна по пути сквозь Ничто. — Золотой все еще не мог оправиться от неожиданной атаки со стороны Крылатой.
—
Атакуют не нас. Соберись! — рыкнул Красный.
—
Нет, очень даже нас, — поддержал его Перворожденный.
Кивнув ему, Золотой продолжал:
—
Если мы потеряем Солайна и его войско, нам потребуется много лет, чтобы снова создать армию, хоть сколько-нибудь сходную по силе с этой. Если мы вообще сумеем сделать это… Именно об этом мы спорили все время. Наши силы истощены! Дети альвов устали от войны. Мы уже практически не можем восполнять потери, в то время как резервы детей человеческих кажутся просто неистощимыми. Сколько бы мы их ни убивали, они присылают подкрепление и лишь плотнее смыкают ряды. Отстраивают города, которые мы сжигаем. От Асугара остались одни руины, когда воевода Хорнбори убил сына богини. Но теперь он снова расцвел. Это все равно что пытаться вычерпать океан ситом. Неужели вы оба не видите, что именно этого добиваются девантары? — спокойно поинтересовался Изумрудно-зеленый, и голос брата показался Золотому бальзамом на встревоженное сердце.
—
Цель этого нападения очень проста: заманить нас в ловушку. Что будет, если мы не пойдем? — Темный взволнованно ударил хвостом. —
Мы признаем свое поражение. Если мы потеряем наши лучшие войска, война за Нангог закончится сегодня же ночью!
Произнеся слово силы, Золотой снова прокрался в голову эльфийского князя. Солайн не падал, как падают в пропасть, хотя ощущал именно это. Его скорее уносило, как бывает, когда падаешь в реку.
Дракон лишь смутно видел обоих девантаров, обрушившихся на войска, идущие по Золотой тропе. Некоторые воины предпочитали прыгнуть в Ничто, нежели сражаться с девантарами.
Золотой увидел достаточно. Прервав связь с Солайном, он снова открылся спору, разгоревшемуся между братьями по гнезду.
—
Их всего двое!
Братья уставились на него. Изумрудный и Приносящий Весну — с сомнением. В глазах Иссиня-черного горела жажда битвы. Пламенный растерялся.
—
И что? — произнес Красный.
—
Очень часто наше присутствие решало все, когда дети альвов отправлялись в битву за нас. Девантары уверены, что мы не придем, чтобы помочь своим воинам. Они послали только двоих! Мы сможем одолеть их.
— А что, если остальные затаились в Ничто? — поинтересовался Красный.
—
Значит, мы пойдем не одни, — заявил Темный. —
Падение в Ничто стирает разум простых существ. Мы не имеем права терять время, если хотим спасти свое войско или то, что от него осталось. Давайте призовем в Золотую сеть всех наших братьев-драконов. Нам нужны бесстрашные летуны, которые нырнут во тьму и соберут пропавших.
— А я скажу тебе, брат, что именно этого и ждут девантары, — напомнил ему Изумрудный. —
Пусть погибают дети альвов! Ведь они просто инструменты. Оставим войну в Нангоге на сотню лет, соберем новое войско! Всех, кто стоит на тропах альвов в этот час, можно заменить. В отличие от нас. Смерть каждого из нас, если мы легкомысленно шагнем в ловушку, будет аукаться вечно.
— Если сегодня мы не сразимся за Нангог, мы не сделаем этого никогда!
Слова Темного обожгли мысли Золотого. Его брат был исполнен решимости ввязаться в бой.
—
Тогда давайте голосовать, — предложил Приносящий Весну. —
Достаточно простого большинства. Каким бы ни оказалось решение, мы примем его. Я против того, чтобы лезть в эту ловушку.
— Я тоже так считаю, — поддержал его Изумрудный.
—
Я не брошу наших бойцов в беде, — решил Темный.
Когти Золотого царапнули каменный пол пещеры для собраний. Как-то нехорошо. Настал его черед.
—
Я хочу отправиться в Золотую сеть и вонзить клыки в горло Ишты.
— Я тоже хочу сражаться, — решил Иссиня-черный. —
Мне всегда нравилось рвать глотки.
Золотой с тревогой поглядел на оставшихся братьев по гнезду. Последним будет голосовать Пламенный, самый непостоянный из них. Как правило, он присоединялся к словам тех, чьи убеждения были примерно столь же стройны, как форма облака, которое рвут грозовые ветры.
—
Я считаю, что отправляться в Золотую сеть — большая ошибка, — уверенно произнес Красный. —
Последовав совету Золотого, мы сделаем именно то, чего от нас ждут девантары. И поплатимся за это своими жизнями, если предадимся сентиментальности по отношению к некоторым детям альвов. Но что еще важнее, так это то, что, явившись туда, мы нарушим приказы альвов. Мы не имеем права ступать в запретный мир! Вы действительно хотите бросить вызов нашим создателям?
Золотой затаил дыхание. Его брат, Пламенный, кивал в такт словам Красного. Неужели решение принято?
В Ничто
Удар прилетел слишком быстро. Нир отпрянул, но когти львиноголового существа все равно ударили по его пластинчатому доспеху, выбив сноп искр. Его швырнуло назад, и он ступил за край тропы. Испуганно переведя дух, он взмахнул секирой и попытался ухватиться за Золотую тропу, но было уже слишком поздно. Он парил в Ничто. С губ невольно сорвался крик. Он замахал руками и ногами, но все было бесполезно, карлик продолжал падать в бесконечную черноту.
Значит, это конец! Стрелок попытался побороть подступивший страх и охватившее его отчаяние. Ему всегда представлялось, что он падет в честном бою. А теперь его просто столкнули с тропы. Ярость пересилила страх, а вместе с яростью к нему вернулась способность ясно мыслить. Несмотря на ощущение, что он камнем падает в бездонную шахту колодца, глазами он видел совсем иное. Падал он не вертикально вниз, а плыл по черноте сбоку от тропы.
Нир попытался двигаться так, словно он плывет, но не сумел даже перевернуться вокруг своей оси. И, конечно же, грести руками тоже не получилось. Невероятные усилия, которые он прилагал, были тщетны, и его относило все дальше и дальше от Золотой тропы. И дюжинам других было не легче, чем ему. Все они разлетались в разные стороны.
Пронзительный крик ярости заставил Нира снова посмотреть на Золотую тропу. Там Галар атаковал Львиноголового. Он яростно обрушивал на девантара удары своей секиры и даже сумел заставить бога отступить на шаг.
Нир затаил дыхание.
Бог-лев взмахнул лапами. Секира вылетела из рук кузнеца, удар лапы пришелся ему в плечо. Когти пробили кольчугу, разорвали железные кольца. И вот Львиноголовый поднял его друга, яростно зарычал и швырнул в Ничто.
За Галаром простирался след из неровных, странно колышущихся капель крови. Галар улетал гораздо быстрее Нира. Возможно, все дело было в силе, с которой бог швырнул его друга прямо во тьму.
Нир снова принялся грести руками, но ничего не происходило. Он следовал по траектории, медленно уносившей его от сражения, и с каждым вздохом Галар уплывал все дальше от него.
Он слышал, как ругается кузнец, проклиная трусливую кошку:
— Иди сюда и сразись со мной как мужик, ссыкливая ты грива! Или боишься моих кулаков?
Но бог просто игнорировал Галара, который в конце концов умолк и зажал рукой оставленную в плече рану.
Потрясенный, Нир наблюдал за тем, как эти двое идут по тропе все дальше и дальше. Казалось, важнее для них было сбросить детей альвов в Ничто, нежели убить их. С каждым ударом сердца в великой тьме оказывалось все больше и больше беспомощно парящих воинов. Они умрут от жажды, медленно истекут кровью или сойдут с ума от ужаса, навеваемого бесконечным Ничто. Человеческие боги жестоки! Они решили не даровать им даже быстрой смерти.
Под собой, среди разлетающихся воинов, Нир обнаружил и Хорнбори. Их воеводу нельзя было не заметить. На нем был роскошный шлем, украшенный золотыми орлиными крыльями, и багряный плащ, который сейчас, когда он парил посреди Ничто, колыхался за его плечами, словно знамя. Он был единственным из всех, кто вообще надел плащ. В душной жаре, царившей под Темилом, каждая лишняя деталь одежды была сущей мукой. Воины, которым не нужно было сражаться, носили только набедренные повязки. Некоторые кобольды и покрытые с головы до ног татуировками минотавры вообще бегали голышом. И только Хорнбори всегда ставил потребность одеваться в соответствии со своим рангом выше потребности в комфорте. За это Галар называл его тщеславным франтом. Вот только Хорнбори был не просто франтом. Несмотря на то что кузнец никогда бы не признал этого, Хорнбори был героем! Большинство воинов, рухнувших в Ничто, кричали от ужаса и размахивали руками и ногами. Хорнбори же ничего подобного не творил. Скрестив руки на груди, он был воплощением спокойствия. Настоящий герой, спокойно готовый встретить свою судьбу.
Судя по всему, их полководец полагался на то, что его спасут! «Нужно брать с него пример», — разволновавшись, решил Нир.
Даже один вид хладнокровного и спокойного Хорнбори придал ему мужества.
Они выберутся отсюда! Галар ошибается насчет воеводы. Хорнбори может быть кем угодно, но он вовсе не ссыкун!
Соблазнить богиню
Хорнбори словно окаменел от ужаса. Когда перед ним внезапно возникла эта устрашающая пернатая женщина, он, конечно же, не схватил секиру. Только дурак станет драться с богами. Вместо этого он скрестил на груди руки и попытался поклониться этой крылатой бабе. Он видел такие позы на рельефах, сделанных детьми человеческими. Судя по всему, это был обыкновенный жест смирения, когда существу является бог.
К сожалению, это не помогло. Крылатая отправила его пинком в пропасть по ту сторону Золотой тропы. Как щенка, который, принюхиваясь, бежал за ней. Она даже оружия на него не подняла. Все произошло настолько быстро, что он не успел произнести ни слова.
Он вот-вот ударится обо что-нибудь. Никто не знает, что скрывается в темноте рядом с Золотой тропой. Наверняка какие-то острые скалы, о которые он разобьется. Одна мысль об этом наполнила его холодным страхом, пронизавшим все его тело, словно он упал в ледяную воду. Онемев от ужаса, карлик не мог даже закричать. Будто что-то стиснуло его горло. Ему вдруг показалось, что он поперхнется собственными криками, запертыми в клетке его страха, и задохнется.
Семь долгих лет он был военачальником в бесчисленном множестве сражений. Вокруг него пачками гибли его ребята, а ему, благодаря величайшим усилиям, всегда удавалось вернуться целым и невредимым и при этом оставаться героем. Что ж, вот и все. А ведь он уже почти был в безопасности… Хорнбори доводилось слышать много историй о смерти. В конце концов, хорошая осведомленность только на руку, если хочешь как можно дольше не встречаться со смертью. Все вокруг словно бы замедлилось. Смерть решила дать ему еще немного времени, чтобы испить его страх до самого дна. Остальные карлики, которых он видел, падали неспешно. Казалось, вода медленно уносит их на дно океана. Воевода увидел толстого Улура. Он кричал так, что легкие вот-вот должны были вырваться из его горла. Вряд ли кормчий представлял себе свой собственный конец именно так.
А потом появилось что-то еще. Устрашающая фигура с волосами, толстыми прядями спадавшими ей на плечи. Полуобнаженная богиня, вооруженная длинным копьем с массивным наконечником. Она не падала, а летела — несмотря на отсутствие крыльев! Эта тварь протыкала обреченных на смерть клинком и смеялась! Вот она увидела и его. Указала на него острием оружия, и только теперь Хорнбори рассмотрел, что у нее за
волосы. Это были вовсе не толстые пряди! Из головы богини росли живые извивающиеся змеи. И она выбрала его своей следующей жертвой!
Внезапно оцепенение спало с него.
— Ты допускаешь ошибку, — пролепетал он, когда до нее оставалось лишь несколько шагов. Должна же она понимать его, хоть он и не владеет языком детей человеческих. — Поставь меня обратно на тропу, и я скажу тебе, кто наш полководец. Вы наверняка захотите взять его в плен. Если помучаете его немного, он расскажет вам много интересного. Это эльфийский князь…
— А ты, должно быть, воевода Хорнбори! — Хотя интонация у богини была странной, а страх никуда не делся, он отчетливо разбирал ее слова. Некоторые змеи у нее на голове широко открыли рты и зашипели на него. Он увидел, как с острых зубов капает яд. — Слыхала я, что ты убил сына богини. Бегущего по морям. — Она прищелкнула языком. — О, это было очень мило с твоей стороны. Он утащил на дно морское несколько наших судов. Такой воин, как ты, больше не должен сражаться против наших людей. Говорят, ты один стóишь сотни демонов. За твое убийство Бегущего по морям я буду благосклонна к тебе. — И она улыбнулась.
«А ведь если не обращать внимания на змей, она ничего, — промелькнуло в голове Хорнбори. — Возможно, к этому вопросу следует подойти иначе».
— Опытны ли вы в любви, милая моя?
И он улыбнулся ей улыбкой, которую сотни раз испытал на праздниках, устроенных в честь его побед. Улыбкой, перед которой не могла устоять ни одна карлица.
Глаза девантара расширились.
«Получается, — облегченно подумал Хорнбори. — Так оно все и начинается. Теперь еще взгляд, разбивающий женские сердца».
— У вас поистине чувственные губы…
Девантар наморщила лоб.
— Да ты шутишь, карлик, — рассмеялась она. — Неужели ты думаешь, что я лягу в постель с таким полумужем? Это все равно что связаться с Длинноруким. — Взгляд ее помрачнел, змеи подняли головы и вновь зашипели на него. — Мое милосердие будет заключаться в том, что я просто отрублю тебе руки, герой! — И ее копье устремилось вперед.
Хорнбори пронзительно вскрикнул, машинально поднял правую руку, свой знаменитый драконий кулак. Наконечник копья угодил в него с такой силой, что запястье сломалось, но божественное оружие не смогло даже оцарапать ладонь, в которую попало. Сила удара отшвырнула его прочь, и он поплыл в другую сторону.
Богиня удивленно посмотрела ему вслед.
— А эту руку я заберу с собой, — серьезно произнесла она, снова замахнулась оружием и помчалась за карликом.
Последний выстрел
— Альвы всемогущие! — охнул Нир.
Там, в темноте, было что-то большое. Сначала карлик увидел только намек на движение, а затем во мраке образовалась тень. Дракон! Один из тех огромных красных драконов, двух из которых он убил во время боев за Асугар. Много лет они не вступали в сражения. За ним полетел второй, третий… А еще там были кварцеглазы! Этот вид драконов Нир знал только по бестиариям, которые изучал в последние годы. Подлые мелкие твари с телом размером с быка. Глаза их были похожи на кварцевые кристаллы. Они вылетели из тьмы и, размахивая своими желто-белыми крыльями, стали хватать тех, кого столкнули с тропы. Почему они могут летать здесь? Не связано ли это с их магией? Кварцеглазов считали опасными и хитрыми магами, охотиться на которых было крайне тяжело. А теперь они пришли на помощь? Как-то это неправильно. Тем не менее Нир был рад видеть их. Они…
Карлик не поверил своим глазам. В центре стаи кварцеглазов летел огромный дракон, чешуя которого сверкала, как отполированное золото. Казалось даже, что он сияет изнутри. Там, где был он, тьма расступалась. Золотой! Рожденный вторым из небесных змеев!
Он был одним из восьми, решивших, что Глубокий город должен быть уничтожен. Нир нащупал кожаный ремень, на котором за спиной у него висел арбалет. Золотой… На протяжении всех этих лет они с Галаром так и не сумели незаметно выстрелить в одного из небесных змеев. Иногда удавалось увидеть огромного дракона издалека, но на поле битвы они никогда не показывались.
Золотой медленно летел сквозь Ничто, настороженно вглядываясь во тьму. Он никого не спасал, предоставляя это низшим драконам.
Арбалет скользнул в руки Нира. Левой рукой он нащупал широкий кожаный чехол, закрывавший колчан с болтами, висевший у него на боку. Остался всего один болт, способный убить дракона. Галар отдал его ему три года тому назад, потому что из них двоих Нир все же стрелял лучше. Тогда они торжественно поклялись друг другу, что приберегут этот болт для небесного змея. И вот настало время использовать его.
Пальцы Нира коснулись оперения болта. Сколько раз он держал его в руках, мечтая о том, чтобы выстрелить им в убийцу! Осторожно вложив болт в арбалет, он принялся поворачивать рукоятку. Ему по-прежнему казалось, что он падает, несмотря на то что его относило от Золотой тропы очень медленно.
Огромный дракон скользил между упавшими, не прикасаясь ни к кому из них. Теперь Нир заметил второго небесного змея. Обладателя ослепительно алой чешуи. А за ним летел третий небесный змей, нежно-зеленого цвета. Неужели они все пришли?
Древние драконы летели примерно в двух сотнях шагов над ним. Все они смотрели на тропу из света, не обращая внимания на него. Отлично!
Ручка арбалета остановилась. Тетива натянулась. Он поднял оружие, намереваясь выстрелить, когда где-то под ним раздался пронзительный крик. Хорнбори! Этот голос он узнал бы из сотен других. Нир опустил голову и увидел, что воевода борется с девантаром. Он голой рукой остановил нацеленное в его грудь копье.
Хорнбори полетел в другую сторону, но эта тварь преследовала его. Она же проткнет его! Убьет Хорнбори, величайшего героя среди карликов! Этого не должно случиться!
Нир опустил оружие, прицелился, глядя поверх направляющей. «Придется нарушить священную клятву», — с горечью подумал он и спустил курок.
Спасся
Лоб богини распахнулся, в лицо Хорнбори брызнули мозги.
— Святые альвы!
Девантар смотрела на него стеклянными глазами. Но не упала, а продолжала плыть в том же направлении. Почти с той же скоростью, что и он. Нет, немного быстрее. Она приближалась. Ее змеи извивались, шипели, тянулись вперед, пытаясь укусить его.
Хорнбори ухватился за секиру, висевшую у него на поясе. Змеи! Вот с этим он точно справится.
— Идите сюда, гады ползучие! Я вас в капусту изрублю! — Он в ярости принялся колотить по змеиному клубку, вросшему в голову богини. Несколько мгновений — и отрубленные змеи полетели в разные стороны.
Жгучий яд брызгал ему на пальцы. Он не обращал внимания на боль, и его секира не посрамила своего имени.
«Я спасся», — облегченно подумал он, наконец опустив оружие. В очередной раз.
Отличный план
— Зовущая бури мертва! — воскликнул потрясенный Длиннорукий.
Пернатый почувствовал ужас своих братьев и сестер. Они ведь боги! Как могло случиться, что их сестра погибла?
— Я уверен, что это работа небесных змеев, — в панике бормотал Длиннорукий.
— Молчи! — велел ему Пернатый.
Подобная болтовня — это последнее, что им нужно. Все они собрались в Ничто, у Золотой тропы, по которой маршировало войско детей альвов. Его план был прост и гениален. Они столкнули в Ничто сотни детей альвов. Конечно, они могли и убить их, но дело было не в парочке эльфов и карликов — девантары надеялись, что небесные змеи пришлют на помощь воинам способных к магии драконов. Драконов, которые могут летать в Ничто и свободно перемещаться там, где простым существам наступает конец. И они убьют этих драконов. Всех! Многие годы небесные змеи не давали своим низшим братьям участвовать в сражениях. Приберегали их в качестве резерва для последней битвы. И вот теперь девантары намеревались уничтожить этот резерв.
— Зовущая бури мертва! — как литанию повторял Длиннорукий. — Здесь небесные змеи.
— Сохраняй спокойствие, брат. Они никогда прежде не вмешивались в сражения, — напомнил Живой Свет.
Пернатый никогда особенно не любил своего брата, любившего появляться в облике светящегося существа. Считал его чрезмерно эксцентричным, изнеженным и нацеленным не на то, что нужно. Но сейчас он наконец-то поступил правильно и помог ему. Как же чертовски трудно было заставить их всех действовать сообща! Слишком много интриг, слишком много самовлюбленных индивидуалистов, слишком…
Пернатый отчетливо ощущал приближение чужой силы. А еще чувствовал растущее напряжение своих братьев и сестер. Повысив голос, он воскликнул:
— Мы все разработали план! И этот план хорош! Давайте же воплотим его в жизнь! Как правило, поражение начинается с того, что кто-то отступает от задуманной цели. Идемте же, убьем драконов! Отомстим за сестру! — И, не оборачиваясь, не тратя времени на дальнейшие перебранки, он полетел к тропе альвов. Двигаться в Ничто было легко. Нужна была лишь воля и немного магии.
Девантар предвкушал бой. Наконец-то повеселятся не только Львиноголовый и Ишта. Он не понял, почему эти двое взяли с собой Зовущую бури. Она никогда не была истинной воительницей. Может быть, она наткнулась на нескольких драконников? Все они были вооружены зачарованными клинками и могли стать опасными даже для девантара.
Пернатый приближался к широкой Золотой тропе. Бегущие войска выделялись на ее фоне в виде теней. А затем он увидел бледно-желтого дракона. Девантара захлестнула эйфория. Он был охотником и всегда жаждал заполучить такую добычу! Девантар покрепче сжал копье и полетел быстрее. Издав радостный орлиный клич, он обрушился на дракона, несшего в когтях карлика. Бестия попыталась увернуться, но он, описав красивую дугу, последовал за ней. Бросился навстречу, подтянул ноги, когда жадная пасть дракона намеревалась вцепиться в них, а затем метнул копье. Длинный наконечник вонзился в один из странных глаз дракона. Они были похожи на прозрачное стекло, совсем без темного зрачка. Острие копья пронзило фальшивое стекло и исчезло глубоко в голове дракона. В предсмертных судорогах тот раздавил тело карлика, которого нес в когтях.
«Двоих одним махом», — удовлетворенно подумал Пернатый и произнес слово силы, заставляя копье устремиться обратно и лечь в его руку.
Некоторые братья и сестры предпочли броситься на детей альвов, находившихся на Золотой тропе. Таких он презирал. Недостойно драться с противниками, априори более слабыми, чем они. Теперь девантару хотелось убить одного из крупных драконов. Хищника, обладающего тысячелетним опытом. Он летел вдоль тропы, слушая крики и наслаждаясь паникой в рядах врагов. Многие дети альвов добровольно прыгали в Ничто.
И вдруг он увидел Ишту. Рядом с ней парил Львиноголовый. Оба махали ему руками.
— Мы ошиблись! — крикнула Крылатая. — Они пришли! Ты только посмотри! Там! — И она, вытянув руку, указала вперед. — Пока только один из них, остальные еще слишком далеко. Воспользуйся Незримым оком, и ты увидишь его.
Ишта оказалась права. В магическом мире Пернатый отчетливо увидел небесного змея. Его аура, подобная луне среди звезд, затмевала собой все, что находилось рядом. Он был огромен! И он приближался к ним.
— Я думаю, что с ним пришли его братья, — прорычал Львиноголовый. — Я чувствую их. Они выше, над дорогой. Ближе к следующей звезде альвов.
Пернатый ничего не почувствовал, но поверил Львиноголовому. Он презирал мятежного бессмертного, избранного его братом для своих целей, но тем не менее не мог не признать, что охотник он хороший. Лучше многих, ибо обладает инстинктами настоящего хищника.
— Давайте схватим одиночку, — предложила Ишта. — Полетим к нему, схватим и прыгнем на звезду альвов, через которую пришли сюда. А там спокойненько заколем его, пока братья не пришли ему на помощь.
Пернатый вспомнил, как они с Иштой и Длинноруким сражались с Пурпурным. Его брат был так сильно изранен в этом бою, что зарекся драться с небесными змеями во веки веков. Даже если им удастся отделить огромного дракона от его братьев по гнезду, то
заколоть его будет непросто.
— Так и сделаем, — решил Львиноголовый и полетел вместе с Иштой навстречу небесному змею.
Пернатый на миг замер, рассерженный тем, что эти двое не стали ждать его решения, а затем полетел вслед за ними. Он не хотел показаться трусом.
В этот же миг он ощутил охватившую остальных девантаров панику. Теперь все они почувствовали, что на поле битвы явились драконы-боги Альвенмарка. Паническая болтовня Длиннорукого оказалась пророчеством.
Его братья и сестры были далеко не трусливыми, но необходимость ввязываться в драку с практически равносильным противником не нравилась им. Их чудесный план вот-вот должен был обернуться катастрофическим поражением, и изменить это способно было лишь мужество.
Пернатый закрыл Незримое око и увидел небесного змея. Дракон был цвета нежных весенних побегов. Он тоже заметил их и приветствовал Львиноголового, оказавшегося ближе всех к нему, струей пламени. Его брат почти успел увернуться от огня, загорелась лишь грива. Всего на один удар сердца, а затем слово силы потушило разгорающееся пламя.
Пока Ишта и Львиноголовый пытались вцепиться в концы драконьих крыльев, Пернатый направился к длинной, похожей на змею шее чудовища.
Дракон повернулся вокруг своей оси, чтобы стряхнуть его. При этом он ударил Ишту хвостом. Черная чешуя разорвала ее одежды. Пернатый воспользовался возникшей возможностью, потянулся и коснулся шеи чудовища, одновременно увернувшись от склонившейся к нему головы. Каким бы гибким ни был дракон, он не мог согнуть шею настолько, чтобы поддеть его клыками.
— Давайте! — громовым голосом крикнул Львиноголовый.
Пернатый обеими руками потянулся к шее дракона, но не смог обхватить ее даже вполовину. Упрямо думая о звезде альвов, через которую они вошли в Ничто, девантар произнес слово силы. Ощущение было такое, словно его схватила невидимая рука великана и отшвырнула прочь. На миг ему показалось, что его разорвет, вывернет наружу, а затем все закончилось. Он почувствовал магические колебания близкой звезды альвов. Сильную пульсацию.
Небесный змей вздыбился и издал дикий крик.
У Пернатого больше не было сил держаться за гладкую чешую. Его отбросило в сторону. Он увидел, как дракон ударил когтями Львиноголового, который при помощи магии призвал щит, чтобы отбиться от врага. Но гнев дракона разорвал металл, а его брат получил глубокие раны.
Ишта попыталась вонзить свое копье в бок небесного змея, но тот отбросил его сильным ударом крыльев.
Пернатый тоже занес копье и в гневе метнул его. Яростно выкрикнул слово силы, чтобы управлять полетом своего оружия. Копье описало широкую дугу и понеслось прямо в грудь дракона, ниже основания шеи. Наконечник раскалился от колеблющейся и усиленной гневом магии.
Богоподобный дракон тут же отреагировал. Он выплюнул слово силы, и Пернатый почувствовал, что этот ящер воспользовался магией, текущей сквозь ближайшую звезду альвов, чтобы усилить свое заклинание.
Сотни нежно-зеленых чешуек отделились от тела дракона, и девантару показалось, что внезапно налетевший порыв ветра сорвал листву с зацветающего дерева. Чешуйки ринулись навстречу копью, позволили ему проткнуть себя, чтобы остановить несущееся на дракона оружие.
Их дуэль превратилась в сражение двух сил воли. Пернатый тоже потянулся к волшебной силе, наполнявшей Золотую сеть, и направил свое копье. Оно должно найти цель, ничто не сможет остановить его. И действительно, острие копья, которое неудержимо неслось вперед, протыкало одну чешуйку за другой.
В магии дракона появился еще один оттенок. От его тела оторвались новые чешуйки. Кружась подобно бабочкам, они устремились навстречу Пернатому и двум другим девантарам. Вот уже первая из них нашла свою цель. Несмотря на то что для стороннего наблюдателя они были похожи на листочки, это по-прежнему была драконья чешуя. Чешуйки задели лицо Пернатого, оставив глубокие шрамы на щеке. Девантар невольно закрыл глаза.
Потом их полетели сотни. Они разорвали его оперенье, оцарапали клюв, вспороли веки, когда он закрыл их, чтобы защититься от бури острых как нож чешуек.
Он услышал исполненный боли крик Ишты, проклятия Львиноголового. Чешуйки безжалостно рвали его перья, впивались в его плоть, но он молчал.
Он мог бы покончить с болью. Достаточно было воспользоваться своей силой и защититься, вместо того чтобы нападать. Но он не хотел этого. Ему нужна была победа. Любой ценой! Поэтому девантар отгонял боль, полностью сосредоточившись на копье. Он продвигал его вперед, против силы поднятой чешуйками бури, пока наконец не почувствовал, как острие коснулось плоти дракона, как раскаленная сталь вошла в нее, как вскипела драконья кровь, выступая из раны горячим паром.
Его собственное лицо уже практически лишилось кожи. От клюва остался лишь жалкий огрызок. Чешуйки-бабочки резали глаза, из глазниц выступило студенистое желе. Боль была сильнее всего того, что ему довелось испытать прежде. Что ж, или дракон, или он. Лишь несколько ударов сердца отделяло их обоих от смерти. Чешуйки царапали кости черепа.
Он — бог, он создал мир людей! Он и себя создаст заново, если выживет. Сдаться было так заманчиво. Одна мысль, одно произнесенное шепотом слово — и он будет в безопасности.
Его воля безжалостно вгоняла копье все глубже и глубже в драконью плоть. Он чувствовал, что пульсирующее сердце бестии совсем близко от острия, как чувствовал и то, что его собственное сердце бьется все слабее и слабее. Слишком много крови он потерял. Но девантар думал только о победе и не хотел сдаваться.
Копье вонзилось в сердце дракона. Сильная мышца сократилась сильнее, а затем обмякла. Режущие чешуйки опали с Пернатого, полетели прочь в бесконечное Ничто. Но боль не прекращалась. Она терзала плоть, хотела утянуть его во тьму безумия. Сердце билось слабо и неровно.
— Мы с тобой, брат, — услышал он совсем рядом голос Ишты. Она коснулась его, и боль взвилась к новым, доселе неведомым высотам. Он весь превратился в боль. И последнюю мысль.
—
Он мой! — раздался в его голове голос сестры. —
Отнесите его к кровавому пруду. Он навеки будет моим.
Мая
— Жрецы, принесите черепки! — громовым голосом приказал Соломон, первый Хранитель света.
Сердце Ильмари забилось быстрее. Вот и пробил час, когда решится вопрос жизни и смерти. Он унизился и пошел утром к верховному жрецу Глубоководья. Умолял его помочь его жене, всего один-единственный раз поспособствовать удаче. Но жирный священнослужитель был неумолим. Поэтому ему осталось лишь надеяться на суд черепков. На милость богов, которые уже дважды были жестоки к нему.
Перед ним стоял лысый жрец. Он протягивал ему кувшин с черепками. Пару лет назад они изменили церемонию. Больше под мраморную кафедру Соломона не высыпали черепки — с тех самых пор, как в очередной раз дело дошло до стычки враждовавших между собой кланов. Первый Хранитель света не терпел ничего, что могло нарушить святость мгновения. Поэтому те несчастные, которые приходили сюда, должны были вслепую тянуть черепки из глиняных кувшинов.
Ильмари опустил руку в узкое горлышко кувшина. Внезапно ему стало холодно. От этого мгновения зависело все. От руки, к которой не хотел прикасаться никто из жителей деревни, потому что слишком многих умерших отправил он в последний путь. Пальцы его скользнули по черепкам. Каким же будет тот самый? Какой дарует путешествие на свет?
— Быстрее! — торопил жрец, державший кувшин. Это был молодой человек с подведенными черной краской глазами. Как и все из подчиненных Соломона, он был обрит наголо. Сейчас ради церемонии он нарисовал на своей лысине капли всех цветов радуги. Несмотря на молодость, он уже был склонен к полноте. Жрецы были единственными толстяками среди всех жителей Глубоководья. Даже самые бедные крестьяне постоянно давали им мешочки с рисом, зерном и копченой рыбой, чтобы сохранить их расположение. Все знали, что рано или поздно они будут стоять здесь, на рыночной площади, и волноваться за судьбу дорогих сердцу людей. Таков был безжалостный закон потаенных городов Таркона Железноязыкого.
— Если ты не можешь решиться, то не получишь вообще ничего.
— Еще мгновение, — униженно прошептал Ильмари.
Его пальцы погрузились глубже в черепки. Счастье никогда не лежит на поверхности. Не бывает так, чтобы до него было рукой подать. Мужчина ощупал длинный, узкий черепок. Он отличался от остальных. Броский — это хорошо! Сжав черепок в кулаке, Ильмари вытащил его из кувшина, а жрец, ворча, отправился дальше.
На площади собрались более семидесяти худощавых фигур, и еще сотни стояли дальше, на ступенях, окружавших площадь. Все они молились про себя Великой богине, сжимали в руках талисманы или взывали к древним богам своей родины, Дайи, амулеты которых носили под одеждой, потому что не доверяли Нангог.
На черепке Ильмари выцарапал острием своего ножа буквы:
НЕМАЯ. Сколько часов провел он, перечисляя жене имена, чтобы узнать, как звали ее до того, как Урс отрезал ей язык, но она всякий раз лишь качала головой. Это превратилось в своего рода игру. В путешествиях в другие города он искал новые имена. Вскоре он уверился, что на земле нет второго мужчины, который знал бы столько же имен, как он. Но, что бы он ни говорил, обмывальщица отвечала ему покачиванием головы. Когда их маленькая дочь научилась произносить первые слова, она называла свою мать «мамой» или «Маей», потому что сказать «немая» у нее не получалось. На этом имени и остановилась Серин, пока не умерла от пещерной болезни. Ее младший брат Талам тоже называл мать этим именем.
Ильмари знал, что оно нравится его жене, хотя и не переставал искать ее истинное имя.
Он неотрывно смотрел на выцарапанные на черепке буквы. Может быть, написать Мая? Кроме их семьи, этого имени не знал никто. Здесь, в деревне, его жену все называли Немой. Может быть, этим он прогонит счастье? Царапая ножом, он зачеркнул первые буквы, пока на черепке не осталось одно лишь
МАЯ. Мужчина негромко произнес это имя, и на душе стало легко. Имя, придуманное их детьми, наверняка принесет удачу!
Неприветливый молодой жрец снова обошел собравшихся. На этот раз он собирал подписанные черепки в пустой кувшин. Ильмари осторожно положил свой глиняный жребий поверх других черепков. Словно в насмешку над ним, жрец встряхнул кувшин, так что лежавшие внутри черепки ударились друг о друга.
— У тебя на руках несчастье, носильщик мертвых. К тому, кто больше якшается с трупами, чем с живыми, смерть всегда на шаг ближе, чем к остальным.
Ильмари сжал губы. Нужно проглотить эти глупые речи, нужно быть покорным. Если он поссорится со жрецом, то добьется лишь того, что его черепок изымут из кувшина.
Ликующе улыбаясь, жрец пошел дальше. Если бы он только знал, кого оскорбил… В былое время Ильмари пришел бы к нему в гости ночью и перерезал бы горло.
Наконец жрец отнес кувшин наверх, к Соломону, и поставил его на широкий парапет кафедры. Первый Хранитель света торжественно протянул руки к солнцу, пославшему широкий луч чистого света сквозь отверстие в раскинувшемся высоко над их головами своде пещеры.
— Услышь меня, о Великая богиня! — звучным голосом воскликнул он. — Сегодня лишь одна душа из нашего города познает твою милость. Слишком многочисленны твои враги в широком небе, поэтому благородный Таркон может отправить в путешествие только один из своих кораблей. Покажи же своим смиренным слугам, кто самый достойный из них. — И с этими словами он опустил руку в кувшин и принялся шумно копаться в черепках.
Ильмари молился про себя Иште, к которой не раз был близок в течение своей жизни, и при этом не сводил напряженного взгляда с Соломона. Драгоценные камни на золотой дощечке, которую тот носил на груди, сверкали всеми цветами радуги. Выглядел жрец внушительно. Глядя на то, как играет свет на груди жреца, можно было подумать, что его коснулась Великая богиня. На всякий случай Ильмари начал бормотать молитву и ей, когда Соломон извлек из кувшина черепок. Он не был продолговатым.
На душе у Ильмари стало тяжело.
— Микаэль! — громко провозгласил с кафедры Соломон. — Именно Микаэлю позволит богиня подняться в небо!
Внезапно ноги отказались держать его. Прямо там, где стоял, Ильмари опустился на мощеный пол. И чувствовал себя так же не он один. Тем не менее большинство покидали площадь в молчании. И только одна-единственная женщина всхлипывала от счастья. Ильмари знал ее в лицо. Она бросалась в глаза. Женщина с волосами цвета золота. Они с мужем были единственными друснийцами в Глубоководье.
Соломон спустился с кафедры и направился к ней. Отечески обнял женщину, прижал к себе.
— Поздравляю, Елена. Твои молитвы были услышаны, я рад за тебя. Уже через час мои жрецы придут к тебе, чтобы забрать Микаэля и сопровождать его на протяжении первого этапа его великого пути.
— Это ваши молитвы были услышаны, — с благодарностью в голосе прошептала она и опустилась на колени перед Соломоном, покрывая его ладони поцелуями.
Он погладил ее по голове, как гладят верную собаку.
— В нашей маленькой общине для меня нет душ, которым я отдаю большее предпочтение. Я уверен, что именно твои молитвы сделали твоего мужа избранником богини. А теперь иди и помоги ему подготовиться к путешествию. Не трать на меня время. Твоего мужа не будет долго, и я уверен, что вам есть о чем поговорить перед разлукой.
Елена снова поцеловала его руку, затем поднялась и заспешила прочь.
Соломон пошел дальше, остановился напротив Ильмари. Отечески улыбаясь, он глядел на него сверху вниз. Друзьями они не были. Верховный священнослужитель так и не простил ему того, что он выиграл бой на кулаках против Руфия. Более того, с тех пор он постоянно пытался заставить Ильмари рассказать о своем прошлом. Казалось, он перестал доверять ему.
— Сожалею, что тебе не повезло. — Голос Соломона звучал неискренне.
— Склоняюсь перед тобой. — Ильмари стоило немалых усилий, чтобы
заставить эти слова сорваться с губ. — Дай моей жене место на свету, и я всегда буду к твоим услугам.
Жрец покачал головой.
— Ильмари, наша община зиждется на столпах равенства и справедливости. Я не имею права предпочесть кого бы то ни было. Что бы ты ни предложил мне, я отвечу то же самое: нет. Богиня выбрала того, кто отправится в путешествие на свет, и я не вправе идти против ее воли. Отправляйся домой! Обещаю молиться за здоровье твоей супруги, как я молюсь за каждую вверенную мне душу.
— Прошу… — Ильмари наклонился, поцеловал подол одежды жреца.
— Если бы ты молился Великой богине так же страстно, она наверняка услышала бы твою просьбу. Не молился ли ты для верности своим прежним богам? Если да, будь уверен: богиня отправляет к свету лишь тех, кто чист в своей вере. Ибо это, Ильмари, есть ключ ко всему.
Едва сдерживаясь, носильщик до боли стиснул челюсти, но Соломон, ничего не заметив, великодушно потрепал его по голове.
— Продолжай молиться, и будешь услышан.
Без слов
Она выглядела еще более хрупкой, чем обычно. Кожа ее напоминала воск. Глаза ввалились в темные глазницы. Но, несмотря на то что ей недоставало сил смотреть на вернувшегося домой мужа, женщина поприветствовала его. На ее узких губах мелькнуло нечто, похожее на улыбку.
— Соломон осмотрителен, — твердым голосом произнес он. — Или, вернее сказать, он так же жаден, как мы всегда и думали. Ты получишь место в небесах! Однако это будет стоить нам половины сокровищ, которые ты… отложила.
Осторожно приподняв ее, он попытался влить в рот женщины немного мясного бульона, приготовленного им.
— Ты должна набираться сил, любимая. Так что прошу тебя, не делай глупостей. Сегодня я обмою новых умерших. И возражений не потерплю.
Было видно, что она с трудом глотает бульон. Одной рукой обняв жену, Ильмари отставил мисочку в сторону. Какая же она легонькая… Свободной рукой он встряхнул набитую пухом подушку, которую сшил для нее сам. Осторожно уложил ее на светлую простыню. Когда голова женщины опустилась на подушку, она негромко вздохнула. Веки ее затрепетали, и она поглядела на него. За проведенные вместе семь лет он научился читать по глазам. Чтобы понимать друг друга, им не нужны были слова. Глаза ее лучились улыбкой. Она благодарила его.
По спине у Ильмари пробежал холодок.
— Не делай этого. Ты продержишься еще немного. Ты попадешь на поднебесный корабль! — взмолился он. Мужчина не собирался сдаваться, но по ее взгляду видел, что это бессмысленно. Она давно разгадала его. Знала, что больше нет надежды на путешествие к солнцу, что ее ждет одна лишь тьма.
Ильмари принес в ее комнату все масляные лампы, которые сумел найти, зажег их. В комнате с голыми стенами никогда еще не было так светло, как сейчас. Ламп было много, и они распространяли вокруг приятное тепло, а свет от них придавал серым стенам золотистый оттенок.
Закатив глаза, она посмотрела на стенную нишу, в которой стояли маленькие деревянные воины, вырезанные им для Талама. Их мечи и копья давно сломались. Сын любил эти игрушки и часто играл ими в сражения. Рядом сидели обе куклы, которые Мая сшила для Серин из лоскутков ткани. Глаза и губы она вышила на лицах тонкой пряжей. Серин умерла с куклами в руках. Это было больше года тому назад. Когда три луны спустя умер и Талам, в душе Маи что-то надломилось. Она продолжала работать, есть, дарила ему свою любовь, но ее воля к жизни, которая помогла пережить столько тяжелых лет, угасла вместе со смертью детей.
— Я вынесу тебя наверх, на свет! — торжественно произнес Ильмари. — Клянусь! Мы и без Соломона справимся. Ты же знаешь, какой я сильный. Я могу пронести тебя много миль. Мы вернемся на Дайю, начнем все заново. Тебе нужно лишь набраться сил…
Она подняла на него взгляд своих больших темных глаз. В них по-прежнему читалась благодарность. И любовь.
Мужчина взял ее руки в свои. Как же они холодны!
— Мы справимся. Мы будем первыми, кто найдет выход из пещерного царства Таркона. Мы убежим от всего этого.
Женщина закрыла глаза.
— Спи, красавица моя. — Взяв платок, он промокнул ее влажный от пота лоб. — Спи, а когда проснешься, полная сил, мы спланируем свой побег.
Он не отходил от жены, продолжая держать ее за руки. В душе он упрекал себя. Нужно было бежать гораздо раньше. Должен быть выход из этих проклятых пещер, убивающих всех, кто нашел в них пристанище. Он в который раз принялся ломать голову над тем, с чем связана такая смертность в пещерах. Кто-то считал, что дело не в недостаточном количестве солнца, а в яде, содержащемся в воде или скалах, которые медленно убивают их. Или же это связано с проклятием богини, поскольку, в конце концов, она готова была терпеть в своем мире только собственных созданий, как бы искренне ни молились ей люди.
Ильмари поднял голову и посмотрел вверх. В этих пещерах богиня повсюду. Ему вспомнились кристаллы, которые он видел в своих путешествиях. Они росли на неровном полу длинных туннелей, на дне русла реки, он видел их даже в домах.
Мая уснула. Ильмари наблюдал, как движутся под веками глазные яблоки, и вспомнил тот день, когда их дочь впервые назвала ее Маей. В Доме мертвых они знавали хорошие времена. Были счастливы здесь, внизу. Мая и дети наполнили его душу неведомыми прежде чувствами. Но это лишь усугубляло боль. Он знал, как ему повезло. Знал, что это была милость. И теперь, что бы он ни пытался сделать, счастье уже не вернуть.
Ламги, убийца, которым он был когда-то, доверенное лицо бессмертного Муватты и бессмертного Аарона, был погребен глубоко под этими чувствами. И вот сейчас он зашевелился снова. Именно Ламги сумеет найти выход из пещер, и, если для этого ему придется идти по трупам, совесть не будет мучить его.
— Я вытащу ее отсюда! — с холодной решимостью повторил он. Изменился даже его голос.
Мужчина поглядел на Маю. Глаза ее под веками перестали двигаться. Он осторожно провел рукой по бледному лицу. Оно было холодным, как и руки, которые он по-прежнему сжимал в ладонях.
Коснулся ее груди, проверил сердце. Оно не билось. Она умерла так же, как и жила: молча.
Без слов
Ильмари осторожно завернул жену в саван. Отыскал самую тонкую ткань, которую только сумел найти. Безупречно белую, без ткацких огрехов. Ткань, от которой не отказалась бы даже сама Шелковая.
Тщательно зашил саван мелкими стежками, не торопясь, снова и снова поглядывая на тело Маи. Оно казалось мирным. Только слишком узким. Он осторожно накрасил темные глазницы, придав им цвет здоровой кожи.
Губы были чуть красноватыми. Мая очень редко пользовалась румянами и ароматными маслами, которых у нее имелось в достатке, ведь ей нужно было придавать умершим хоть сколько-нибудь живой вид, когда семьи приходили попрощаться с ними.
Порой, когда ей хотелось соблазнить его, она красилась. Его жена была чувственной женщиной. И хорошей матерью. Он помнил вечер, когда он вернулся домой после долгого путешествия, а Мая и дети ждали его. Они были разрисованы всеми цветами радуги, плясали вокруг него, не помня себя от радости. Через неделю Серин заболела. Тогда она танцевала в последний раз.
Ильмари судорожно сглотнул.
— Все, что было в моей жизни хорошего, подарила мне ты, — прошептал он, склонился над умершей, нежно поцеловал ее в губы. — Ты заберешь с собой все хорошее, что было во мне.
Выпрямившись, он накрыл ее лицо саваном. Руки Ильмари дрожали, когда он зашивал его. Когда же нужно было сделать последний стежок через нос, как того требовала традиция, силы почти оставили его.
После того как работа была выполнена, он поднял Маю с каменного стола, с которого поднимал стольких мертвецов. Она показалась ему легкой как перышко. Осторожно взвалив тело на плечо, он понес его по витой лестнице, в просторный холл Дома мертвых.
Никто не пришел, чтобы попрощаться с ней. Когда он нес в Белую пасть Талама, Мая была рядом.
От его семьи ничего не осталось. Одинокий, он шел вдоль Чернопоясной, к тому месту, где река с грохотом изливалась в пропасть. Ильмари встал на уступ скалы, возвышавшийся над Белой пастью. Мелкая пена, брызгая ему в лицо, смешивалась со слезами. Долго он стоял так, не в силах бросить тело жены в пропасть. Держал Маю, как держат на руках спящего ребенка. Вопреки всему надеялся, что она вот-вот проснется, пошевелится в саване.
Прошло много времени, прежде чем он смог отпустить ее. Когда он предал ее пасти, вместе с ней ушел и носильщик мертвых.
Вернувшись в Дом мертвых, Ильмари был полон мрачных чувств. Вынул нож и направился в храм. Соломон поспособствовал пробуждению Ламги. Что ж, посмотрим, как ему понравится знакомство с ним.
Божественный приговор
Перебраться через высокую стену маленького храма было до смешного легко. Здесь не было стражи, не было злых собак. Оба молодых жреца отправились в путь с избранником богини. В храме оставался лишь Соломон.
Ильмари крадучись двигался по хорошо ухоженному саду с тыльной стороны храма, где находились частные покои священнослужителей. Пристройка была длинной, с маленькими окнами. Из одного из них лился теплый свет масляной лампы.
Подойдя ближе к окну, Ильмари услышал тяжелое хриплое дыхание. Отверстие было очень маленьким, на самом верху пристройки. Созданное не для того, чтобы впускать свет, а исключительно для проветривания помещения. Убийца ухватился за высокое отверстие и подтянулся. Комната, которую он увидел, была освещена множеством масляных ламп. Со стен свисали пучки цветов, в нос Ильмари ударил аромат ладана.
На ложе первого Хранителя света лежала Елена. Зеленое платье задрано над бедрами. Лицо прижато к постели. Зарывшись лицом в ладони, она негромко всхлипывала, пока обнаженный жрец сильными движениями овладевал ею сзади.
Ильмари опустился на пол. Он всегда подозревал, что Соломон пользуется своим положением. В душе всколыхнулась ярость. Случайно ли, что муж красивой женщины выиграл путешествие на свет? Мужчина попытался совладать с чувствами. Гнев всегда был плохим советчиком. Возможно, Соломону просто подвернулся удобный случай. А для всего остального доказательств нет. Пусть жрец в последний раз употребит свою власть над людьми, данную ему Великой богиней. Кроме того, будет лучше, если друснийка уйдет из храма, когда он поквитается со священнослужителем, иначе на него, чего доброго, повесят убийство. Или, хуже того, она попытается остановить его, и тогда придется убить и ее тоже.
Он беспокойно ходил вдоль пристройки. Хриплое дыхание, казалось, длилось бесконечно. Наконец он подошел к боковой двери храма, ведущей в святая святых. Здесь из пола рос зеленый кристалл высотой в человеческий рост. За последние семь лет Ильмари нечасто приходил в храм. Благословил Серин и Талама после рождения, как было принято. Не из убеждения, а чтобы избежать пересудов. И только когда Серин заболела, он стал регулярно приходить на молитву. Тогда кристалл был высотой всего полшага и толщиной в руку.
Ильмари решил держаться подальше от камня, в глубине которого горел непостоянный зеленый огонек. Жрецы утверждали, что вместе с кристаллами растет сила Великой богини. Но разве богиня не знает, что ее верные сторонники мрут здесь, как мухи? Разве она не должна заботиться о тех, кто живет в пещерных городах?
Справа от кристалла была дверь, ведущая в пристройку. Верующим было запрещено входить в расположенную за ней часть храмового комплекса без приглашения жреца: там хранились архивы, находились кладовые и личные покои священнослужителей. И вот теперь Ильмари наплевал на все запреты. Толкнул выкрашенную зеленым дверь. Она была не заперта. В прилегающей комнате тлел один-единственный огонек. Масляная лампа стояла в стенной нише рядом со входом. Ильмари осторожно подкрутил фитиль лампы, дождался, пока увеличится пламя. Комната, в которой он находился, была длинной и узкой. Вдоль стены слева от него стояло множество кувшинов.
Опустившись на колени, он заглянул в отверстие первого кувшина. В нем лежали глиняные черепки. Мужчина вынул один, он был слегка выпуклым. Одна сторона его была покрыта темной глазурью, вторая — красно-коричневая. Глазурь была на ощупь удивительно шершавой. На черепке четкими буквами было выцарапано
МАРА.
Огорченный носильщик мертвых окинул взглядом длинный ряд кувшинов. Значит, это архив несбывшихся надежд. Поднявшись, он направился в самый конец ряда и увидел там кувшин, который был на площади сегодня днем. Опустив руку внутрь, он вынул верхний, задумчиво потер его между пальцами. Семнадцать раз он приходил на площадь Черепков. И ему ни разу не повезло.
Ильмари снова запустил руку в кувшин, вынул дюжины черепков, пока не нашел тот, на котором было написано
МАЯ. «Даже если бы вытащили черепок с ее именем, это все равно не помогло бы, — с горечью подумал он. — Или помогло бы? Быть может, разочарование и понимание, что она снова потеряла все, и стало тем порывом ветра, который погасил огонек ее жизни?»
Он нежно погладил черепок. На глазах выступили слезы. Какой же он сентиментальный дурак! Внезапно мужчина замер… С черепком было что-то не так. Ильмари удивленно принялся рассматривать его. Он был похож на все остальные: слегка выпуклый, с одной стороны покрыт темной глазурью, с другой — красно-коричневого цвета. И все же что-то было не так. Мужчина взял в руки черепок, на котором было написано
МИКАЭЛЬ. Держа его в правой руке, в левой он сжимал черепок Маи. Потер большим и указательным пальцами поверхность. Глазурь! На черепке победителя она была шершавой. А на черепке Маи — гладкой.
Он вынул из кувшина все остальные черепки. Глазурь на них была гладкой.
Недоумевая, мужчина принялся за следующий кувшин. В нем, как и в других, черепок с именем победителя тоже лежал на самом верху. И глазурь на нем была шершавой. На всех остальных на внутренней стороне — гладкой.
Ильмари подошел к третьему кувшину. Затем к следующему… Повсюду было одно и то же. Все осколки выглядели одинаково, но, если потереть их пальцами, ощущалось существенное различие.
Ильмари сравнил осколки победителей. Почерк на всех был похожим. Четкие буквы, выцарапанные умелой рукой. Как же Соломон состряпал этот обман? Быть может, писал имена на черепках, а затем тайком подбрасывал их в глиняный кувшин, когда, стоя наверху, на кафедре, тянул жребий? Да, наверное, все так и было. Устраивая спектакль, во время которого его рукой якобы руководила Великая богиня, он перебирал черепки до тех пор, пока не находил черепок, покрытый шершавой глазурью.
Ильмари окатило ледяной волной ярости. Он семнадцать раз приходил на площадь Черепков, преисполненный истинной веры. Вся его семья жила надеждой. А теперь все они мертвы. Никогда не было ни малейшего шанса на то, что он вытянет одно из дорогих сердцу имен. Соломон убил их! Он отказал им в праве надеяться на судьбу, на ночи любви, подобные той, которая только что была у него, и другие радости.
Стараясь успокоиться, Ильмари сделал глубокий вдох, затем еще один… Ярость не затмевала его разум. Он тщательно сложил все черепки обратно в кувшины, прикрутил фитиль масляной лампы, пока не осталась лишь маленькая, слабая искорка света. Неслышно вышел из храма. Ловко перелез через стену храмового сада и пошел по темному городу в сторону Дома мертвых, но не задержался там. Здесь для него больше ничего не существовало. Сейчас ему нужен был лишь настоящий божественный приговор. Кто бы ни наблюдал за этим местом, пусть примет решение. Будь то Великая богиня или Ишта.
Он прошел вдоль Чернопоясной до самой пропасти, встал на выступ скалы, торчавший над Белой пастью. Решительно вгляделся в бушующие волны. Здесь начиналось царство мертвых. И чувствовал он себя мертвецом. По пути сюда вся ненависть угасла. Не осталось даже горечи от потери семьи. Одной-единственной мысли о мести и желания перерезать горло Соломону было недостаточно.
Если он вернется в Глубоководье, то капитаном в войске бессмертного Аарона. Вытащит Соломона из храма на площадь Черепков. Возьмет один черепок с шершавой глазурью, отрежет им этому лжецу язык и губы, вынет глаза из глазниц. Он будет умирать очень медленно, и все жители Глубоководья будут наблюдать за процессом. А потом расскажет им, как первый Хранитель света обманывал их все эти годы.
Да, пусть боги примут решение! Если сила Нангог так велика, как полагают ее почитатели, он разобьется о скалы и утонет где-то в пенящихся водах. Ему было все равно. В этом случае он хотя бы будет со своей семьей.
Но если он выживет, найдет путь через джунгли, то предстанет перед бессмертным Аароном, который семь лет назад отправил его на поиски потайного убежища Таркона Железноязыкого. Потайные города он знал как никто другой. Носильщик мертвых входил почти в каждый дом. Знал тропы между городами. Знал, где находятся отверстия в сводах пещер, которые сверху скрыты под верхушками деревьев. В часы досуга он даже размышлял над тем, как лучше всего атаковать эти города. И только Мая и дети мешали ему до сих пор предать Таркона.
Ильмари подошел к самому краю скалистого утеса. Туда, где стоял обычно, отправляя умерших в последний путь. Глубоко вздохнул и не колеблясь прыгнул. В тот момент, когда он закрыл глаза, его целиком заполнило самое любимое воспоминание. Он увидел Маю, Талама и Серин, как они танцевали для него, раскрашенные всеми цветами радуги, когда он вернулся к ним после долгого путешествия.
Не забыты
Испытывая неловкость, Нир низко опустил голову, когда входил в Аметистовый зал Железных Чертогов. Он не понимал, почему небесные змеи приняли решение перенести выживших карликов именно сюда. Они должны были оправиться от пережитых в Ничто ужасов и атаки девантаров. Тем не менее настроение у входившего в город войска было подавленным. Да, небесные змеи одолели девантаров, и Хорнбори считался величайшим героем Альвенмарка, единственным, кому удалось убить девантара, но никто здесь не чувствовал себя победителем.
Многие карлики могли идти, лишь опираясь на товарищей. Некоторым падение в Ничто стоило рассудка. Время от времени они начинали то хихикать, то кричать, словно их проткнули копьем.
Нир шел рядом с Галаром. Кузнец лежал на большом эльфийском щите, служившем им носилками. Щит уложили на три копья, которые несли карлики. Дела у его друга были плохи. Встать на пути у девантара было самой глупой идеей из всех, которые когда-либо приходили ему в голову. Впрочем, в его жизни не было недостатка в неразумных решениях.
Краем глаза Нир смотрел на карликов, вышедших их поприветствовать. Ему казалось, что на него смотрят. И что он словно бы не со всеми. Они были похожи на диких животных, которых выставили напоказ. Карлик снова опустил голову. Нельзя идти на бесполезный риск! Именно поэтому он наполовину укрыл лицо Галара одеялом, которое должно было согревать его. Эйкин, Старец в Глубине, приговорил их обоих к смертной казни. Не публично. Казнь должна была состояться тайно, и семь лет назад они едва сумели избежать ее. Тем не менее Нир был уверен, что Эйкин не забыл о них. Никто из его доверенных лиц не должен обратить на них внимания!
Впереди в зале, на трибуне, стоял какой-то сановник и зачитывал речь. Нир понимал лишь отдельные слова. Обычная чушь о героизме, славных победах, которую несут те, кто никогда в жизни не сражался в первом ряду. Нир гордился своими победами в прошлые годы, это понятно. Но говорить о них вот так не стал бы никогда. Особенно о том, что именно он убил женщину с волосами-змеями. Убить девантара! Пусть эта слава достанется Хорнбори. Его блестящий товарищ извлечет из этого героического поступка намного больше пользы, чем это мог бы сделать он. В конечном счете это будет на благо им всем.
Нир перевел взгляд на стены просторного зала, полностью покрытые аметистами. Свет факелов и жаровен преломлялся в лиловых кристаллах, но был там и иной свет. Тот, что будто бы жил внутри драгоценных камней. Он перебегал волнами по стенам, и было в нем что-то такое, от чего у Нира кружилась голова.
Внезапно раздались крики «Ура!». По рядам карликов пробежало одобрительное бормотание, когда речь наконец закончилась.
— Взял бы я этого умника в путешествие на «Диком кабане», — проворчал Улур. — Три дня на коленвале — и он заговорил бы о героях совсем по-другому. Надеюсь, скоро они дадут жратву и выпивку. Словами я на сегодня уже сыт.
Улур был разочарован. Тем временем на сцену вышел следующий оратор, а рядом с ним встал Хорнбори. Да оно и понятно, что их герой и мастер слова ни за что не упустит такую возможность. На подобных праздниках Хорнбори оказывался в своей стихии. Однако сначала заговорил карлик, стоявший рядом с Хорнбори. Старик, из-за хриплого голоса которого слов было не разобрать.
Ряды карликов зашевелились. Между вернувшимися домой стали протискиваться стражники в блестящих кольчугах. Насколько же велика разница между нарядными показушниками и настоящими воинами! Жестами они предлагали раненым выбираться из зала.
— Мы можем забрать у вас ношу? — спросил молодой карлик со светло-русой бородой и розовыми щеками, указывая на Галара. Его сопровождали еще пятеро других стражей.
— Эй, ты что себе возомнил, напудренная рожа! — накинулся на стражника Улур. — Здесь лежит герой. Как ты смеешь называть его ношей?
— Да ладно, ладно тебе, — попытался успокоить товарища Нир. Последнее, что нужно было сейчас Галару, это излишнее внимание.
— Простите за неудачно подобранные слова, — тут же попросил прощения молодой карлик. — Я здесь для того, чтобы проследить за тем, как наших героев перенесут в больничные палаты. Думаю, им нужны хорошие постели и умелая помощь целителей, которые смогут облегчить их боль лучше сладких слов.
— Вот так-то лучше! — Улур смерил молодого воина презрительным взглядом. — Надеюсь все же, что у ваших целителей есть парочка хорошеньких помощниц. Улыбка и пара красивых глаз творят чудеса получше каких-то там мазей и вонючих соков.
— В Железных Чертогах к услугам героев всегда самое лучшее, — поспешил заверить его молодой карлик. — Кстати, благородный Эйкин не хотел бы, чтобы вы пропустили пир, стараясь доставить своих раненых в больничные палаты.
Улур нерешительно посмотрел на Нира.
«Не привлекать внимания», — подумал стрелок. Если сейчас он откажется от столь разумного предложения, то вызовет подозрения.
— Отлично. Идите на пир, я один позабочусь о Галаре, — сказал он, заставив себя улыбнуться. — А может, и о красивых помощницах целителей позабочусь тоже.
Улур рассмеялся.
— Что ж, так и сделай. Меня красавицы находят достаточно милым только после того, как выпьют пару кружек грибного.
Стражи взяли импровизированные носилки, на которых лежал Галар. Кузнец был без сознания. На лбу у него выступил холодный пот.
За ним поспешно последовали остальные носильщики и раненые, и их процессия заполнила длинные пустые туннели. По всей видимости, все, кто мог стоять на ногах, собрались в Аметистовом зале, чтобы поздравить вернувшихся домой, несмотря на то что здесь присутствовал один из небесных змеев. Золотой сопровождал их в облике эльфийского воина. Нир считал это плохой идеей. Драконы, какими бы они ни были, пользовались среди карликов не очень большой популярностью. Многие отнесутся к этому визиту как к провокации. Ему нечего делать на празднике карликов. Если только он не решил испортить им настроение.
Постепенно процессия раненых перед ними рассосалась. Большинство носильщиков свернули в боковые туннели. Теперь они лишь время от времени перегоняли хромых карликов, очень медленно продвигавшихся вперед. Нир думал о Фраре. Интересно, как сейчас выглядит мальчик? Должно быть, стал уже совсем большой. Хорошо ли приглядывала за ним Амаласвинта? Увидеться с Фраром по прошествии более чем семи лет было единственным утешением, которое примиряло его с визитом в Железные Чертоги.
Он часто вспоминал малыша. Как он поил его драконьей кровью, потому что ничего другого у них не было. Как малыш отправился вместе с ними в изгнание в башню Гламира. Нир, конечно, не сомневался в том, что был для мальчика паршивой заменой умершей матери. Но Фрар всегда встречал его улыбкой, и по этой улыбке он тосковал. Она была чистой, искренней, без задних мыслей.
Когда Нир, бредший с опущенной головой за остальными, вдруг очнулся от размышлений, он увидел, что русобородый подал своим воинам знак, после чего они свернули в необычайно узкий боковой туннель. Те немногие, кто еще остался в колонне, не обратили на это внимания и пошли дальше по коридору.
— Куда ты нас ведешь? — нервно поинтересовался Нир.
— В совершенно особое место. Мы почти пришли.
Перед ними открылась тяжелая, обитая железными лентами дубовая дверь. Прежде чем Нир успел отреагировать, носилки с Галаром уже оказались внутри. Светловолосый карлик стоял прямо у него за спиной, в руках он сжимал короткий меч.
— Не будешь ли ты так добр, чтобы позволить мне применить силу?
— К чему это? Этот карлик — герой…
Русобородый поднес острие меча к пластинчатому доспеху и слегка надавил.
— Ну давай, не молчи! Я знаю, кто этот карлик. Это кузнец Галар, и он замышлял убийство моего деда. Думаешь, Эйкин не следил за тем, кто входит в его крепость? Неужели вы, два идиота, действительно думали, что сможете пробраться сюда, чтобы попытаться еще раз?
— Разве по Галару не видно, что он не сможет сражаться?
Вместо ответа русобородый отдал резкий приказ своим воинам:
— На пол!
Щит, на котором лежал Галар, тут же ударился об пол. Воины просто уронили его.
— О вас с другом не забыли, Нир. Возможно, вы были в бегах более семи лет, но приговор, вынесенный моим дедом вам, государственным изменникам, никто не отменял. Только на этот раз вам не придется долго ждать казни. — И он смерил Галара презрительным взглядом. — В конце концов, когда его голова ляжет на плаху, он должен быть еще жив.
За тех, кого сегодня нет за этим столом
Никогда прежде Хорнбори не чувствовал себя настолько не в своей тарелке. А его воины не чувствовали себя победителями, им не хотелось пировать с чужаками. Все они прекрасно осознавали, что для того, чтобы спасти их, потребовалось вмешательство драконов. И почему обязательно драконы? Теперь же один из них сидел на почетном месте за праздничным столом по правую руку от Эйкина. Золотой, конечно же, мог принять облик карлика, если бы только захотел. Но он явился перед ними в облике светловолосого эльфа, буквально купавшегося в свете. Вообще-то Хорнбори от всей души ненавидел небесных змеев. Вот только всякий раз, встречаясь с Золотым, он удивительным образом забывал об этом, целиком и полностью поддаваясь очарованию дракона, в каком бы облике тот ни являлся. Сегодня он был весь в белом, как пользующиеся дурной славой драконники. Те убийцы, которые выполнили грязную работу в Глубоком городе, уничтожив всех тех, кого пощадил драконий огонь.
Кроме того, Золотой сидел не рядом с ним. Хорнбори пришлось удовольствоваться местом по левую руку от Эйкина. И ни Старец в Глубине, ни дракон не обмолвились с ним на пиру ни единым словом.
Скрывая раздражение, он наблюдал за дракой в конце зала. Это была уже третья за вечер. Неудивительно, ведь его люди не хотели быть здесь, а люди Эйкина, очевидно, не хотели видеть их в качестве гостей.
— А ты седеешь.
Хорнбори вздохнул. Только этого ему и не хватало! В этот вечер рядом с ним сидела Амаласвинта. Она все еще была красива, в ее черных как ночь волосах он не увидел ни единой седой пряди.
— Временами бывало нелегко… — вяло отозвался Хорнбори.
— Я слыхала о тебе. Много историй рассказывают. Ты стал одним из величайших полководцев Альвенмарка, и ходят слухи, что дети человеческие готовы заплатить тому, кто принесет твой труп, столько рубинов, сколько ты весишь.
— Надеюсь, эти слухи не дойдут до моих ребят. Я знаю двести-триста таких, кто не устоял бы перед столь заманчивым предложением.
Амаласвинта рассмеялась.
— А ты изменился. — Потянувшись за вилкой, она словно бы случайно коснулась его руки.
Хорнбори закрыл глаза. Она все так же очаровательна. Вот только до него тоже доходили слухи. Говорили, будто она стала любовницей Эйкина. А портить отношения со Старцем в Глубине он не собирался. Среди всех правителей городов карликов он был самым влиятельным.
— Как дела у Фрара? Нир скучает по нему. Я думаю, что даже наш вонючий и вечно недовольный кузнец тоже был бы не прочь повидать его.
— Это плохая идея, — прошипела Амаласвинта. — Фрар совершенно забыл вас. Вы отсутствовали больше семи лет. Неужели вы думаете, что можете просто зайти и расстроить его? Будет лучше, если он не станет вспоминать о вас.
— Но…
— Никаких «но»! Мальчику и так нелегко. Последнее, что ему сейчас нужно, так это встреча с тремя дураками, которые сделали это с ним.
Хорнбори раздраженно ткнул вилкой в свиную ногу, которую поставили перед ним.
— И что же мы с ним сделали? Спасли жизнь? Вот это преступление!
— Кровь! — Амаласвинта произнесла это так тихо, что, кроме него, ее слов никто не услышал.
— Как?…
Она встала и поклонилась Эйкину и Золотому:
— Прошу прощения, господа, мне немного нездоровится, я вынуждена удалиться.
Эйкин милостиво махнул рукой:
— Иди, любовь моя.
— С вами этот зал покинет красота, — произнес Золотой с улыбкой, очарование которой для Амаласвинты не пропало втуне.
— Думается мне, что я не ваш тип, бессмертный, — многозначительно произнесла карлица и поспешно вышла из-за стола.
В зале, наполненном почетными гостями, повисло молчание. Ничего хуже молчания быть не могло. Хорнбори в отчаянии пытался подыскать тему. Ему очень хотелось спросить Эйкина насчет Галара и Нира. То, что кузнеца не было среди гостей, его не удивляло. Ему немало досталось. Но отсутствие Нира заставляло заподозрить неладное. Хорнбори слишком хорошо знал, как относится к ним обоим Эйкин.
Внезапно Золотой поднялся, взял в руки кубок и ударил по нему ножом. По просторному Аметистовому залу прокатился звук, похожий на удар большого гонга. Все разговоры тут же смолкли. Угомонились даже драчуны. Все смотрели на богато уставленный стол.
— Дорогие друзья…
Было что-то в голосе божественного дракона, что с первых слов не давало отвлечься на другие мысли. Хорнбори пожалел, что не умеет сплетать подобные заклинания, выступая на публике. Как легко было бы тогда завоевать один из тронов карликов!
— Я пришел сегодня на ваш пир, чтобы почтить героев, которые находятся среди вас. Ни один другой народ не проявил себя в боях в Нангоге так, как карлики: несгибаемые, храбрые бойцы. — Он поднял кубок. — За тех, кого сегодня нет за этим столом.
Хорнбори почувствовал, как чары дракона пронизали просторный зал. Никто не мог устоять перед силой его слов. Все встали, подняли рога, бокалы и кубки. В сотню глоток повторили тост:
— За тех, кого нет за этим столом!
— Через пять дней все мои братья придут сюда, в Железные чертоги, и вместе с нами на совете будут князья всех городов карликов. Мы будем совещаться о будущих сражениях в Нангоге. Не стану скрывать: враги заманили нас в ловушку и нанесли тяжелый удар. В числе тех, кого мы оплакиваем, один из моих братьев. А теперь я покину вас, чтобы погоревать о Приносящем Весну. Однако через пять дней небесные змеи и карлики разработают план и отомстят нашим врагам за подлость.
Хорнбори услышал, как резко вздохнул сидевший рядом с ним Эйкин. Ему показалось, что Старец в Глубине впервые слышит об этом. А это не могло предвещать ничего хорошего!
Железный шов
Повязки Галара пропитались кровью. Должно быть, его рана открылась, когда его швырнули на пол темницы вместе со щитом. Вот свиньи! Как карлики могут так поступать с другими карликами?
— Чтоб ты попался в лапы Че, когда у того будет особенно плохой день, — в бессильной ярости проворчал Нир. А что он мог сделать? Он колотил кулаками в дверь, пока не разбил их в кровь. Но здесь, в конце уединенного бокового туннеля, его никто не услышит. Судя по всему, они даже стражи у двери не оставили.
Галар дышал все слабее и слабее. Ему нужен был целитель, причем немедленно! Эта рана сама по себе не затянется. Нир видел, как ее зашивали наспех. А ведь Львиноголовый проткнул Галара копьем.
На глазах у Нира выступили слезы ярости. У них были такие мечты! Они могли покончить с правлением тиранов. Неужели все закончится здесь, в грязной темнице мелочного князька?
Карлик в отчаянии огляделся по сторонам. Стены темницы представляли собой скалу. Без тяжелого инструмента он ничего не сможет сделать. Нужна кирка или хотя бы молоток с долотом. И дверь тоже была внушительная, как он уже успел выяснить. Им не сбежать.
Громко выругавшись, он пнул помойное ведро. Кроме этой бадьи для дерьма и трухлявой соломы, которая, видимо, лежит здесь уже не один десяток лет, в камере ничего не было. Копья, на которых несли эльфийский щит, стражники, конечно же, забрали с собой.
Кровь закапала со щита, окропляя солому. Нир понял, что не может просто стоять и смотреть, как умирает Галар! Может быть, у него просто один шов разошелся? Может быть, он сумеет зажать рану руками, чтобы остановить кровотечение? Он будет сидеть рядом с другом целыми днями, если это понадобится…
Не зная, что делать, он сел рядом с товарищем. Разорванная кольчуга Галара лежала у него в ногах. Камзол был вспорот и кое-как завязан веревкой. Нир развязал узел, развел в разные стороны полы стеганого камзола и уставился на пропитанную кровью повязку. Осторожно, одними кончиками пальцев он раздвинул слои ткани.
Четыре параллельные резаные раны вели от правой половины ребра вверх и заканчивались прямо под левой ключицей. Именно там когти человека-льва глубоко вонзились в плоть Галара. Еще один палец — и они разорвали бы сердце его друга, но когти лишь скользнули по ребрам. Раны были глубокие, до самой кости. И вот три из четырех швов порвались. Чтобы закрыть их все, ему не хватило бы рук.
— И что же мне делать, друг мой?
Конечно, Галар ничего не ответил. Дыхание было настолько поверхностным, что Нир едва слышал его. Столько ночей он злился на товарища за громкий храп, а вот теперь ему ничего не хотелось сильнее, чем еще раз помучиться от зычного гортанного храпа.
— Проклятье, это еще не конец! Помоги мне! Что я могу сделать?
Со щита на пол темницы тихо капала кровь.
— Ты ведь не собираешься доставить им удовольствие уложить твою голову на плаху, верно? Ты уйдешь раньше…
Взгляд Нира скользнул по черненой кольчуге. Плетение было плотным, но противостоять силе бога не могло. Карлик наклонился вперед, рассматривая разорванную кольчугу. Кольца… Он собрал со щита несколько штук, выпавших из вязки. Затем посмотрел на раны. Кольца! Они могут спасти Галара. Нужно будет разжать их, поднести к краям раны и снова сжать. Тогда у Галара получится железный шов.
По чуть-чуть разгибая первые десять колец, он сломал два ногтя. Затем соединил пальцами края резаной раны и поднес к ним первое кольцо. Оно дважды соскальзывало, потому что просто не держалось на коже. И только когда он набрался мужества воткнуть несомкнутые концы в напухшую плоть, кольцо осталось на месте.
Вскоре первые десять колец закончились, а он не зашил друга даже на палец. Однако там, где стояли кольца, из раны перестала сочиться кровь.
— Только не сдавайся, — бормотал Нир, поднимая со щита следующее кольцо.
Жертвенная трапеза
— Что это ты там делаешь?
Длиннорукий выпрямился, отстраняясь от вспоротой грудной клетки, и посмотрел на Пернатого. Выглядел его брат паршиво. Уж лучше копаться в драконьей плоти! Лицо все еще было растерзано, в глазницах, лишенных век, лежали два круглых глазных яблока. Глаза он восстановил первыми. Длиннорукий удивлялся медлительности, с которой Пернатый подошел к этому вопросу. Можно было подумать, что он празднует совершенное им.
— Что ты там делаешь? — повторил брат свой вопрос.
— А как ты думаешь, для чего нужны стальные дуги, которые стоят вон там? Я вставляю этой твари пару дополнительных ребер. Таким образом плоть хорошо натянется.
Пернатый кивнул.
«А ведь он похож на ощипанного петуха, — промелькнуло в голове Длиннорукого. — Совсем не как герой, которым он выставляет себя на протяжении последних нескольких дней». Его брат убил небесного змея, что ж, отлично. А он мог утверждать, что сумел уйти от семи разъяренных небесных змеев! Разве это ничего не значит? Не слишком ли он важничает? Но, конечно же, он не стал говорить этого брату прямо в лицо.
— А эти штуки сзади, что они делают?
Длиннорукий вытянул шею.
— Это мои маленькие помощники.
— А мне кажется, они похожи на металлических пауков.
— Это только на первый взгляд. Но ты хоть представляешь себе, сколько в них вложено труда? Без них я оказался бы в безвыходном положении. А вы даже не задумываетесь о том, что делаете со мной! Уже который год приходите ко мне со все новыми и новыми просьбами. Летучие львы, летучие медведи, летучие кто-там-еще… И только я их закончу, как выясняется, что дети человеческие снова поломали их. Будь ваша воля, мне следовало бы забыть о сне…
— Ты девантар, тебе не нужен сон, — раздраженно отозвался Пернатый.
Длиннорукий фыркнул. В этом все они, его братья и сестры. Совершенно лишены чувства юмора!
— Мне просто нравится валяться без дела.
— Этим займешься, когда небесные змеи будут побеждены. Они убили Зовущую бури. Мы должны…
Длиннорукий замахал руками:
— Да, да, я знаю. Еще больше оружия. И, конечно же, как можно быстрее. Иди-ка сюда! — И он подтолкнул его к телу дракона. Там созданные им пауки отрезáли голову мертвого небесного змея. Но не одним-единственным движением, как сделал бы кто-то из его героических братьев.
— Ну, что ты видишь?
— Пауков, которые режут.
Длиннорукий рассмеялся.
— Примерно такой ответ я и ожидал. Ты знаешь, что нам нужно сохранить пучки мышечных волокон, чтобы позже соединить их с новой головой? Если работа будет сделана небрежно, твой чудесный дракон никогда не сможет повернуть голову или открыть пасть.
Пернатый одобрительно кивнул, но больше интереса не проявил. Он был таким же невеждой, как и большинство его братьев.
— Ты посмотри на нее, на голову! — Длиннорукий провел его чуть дальше, к берегу искусственного озера, окруженного стеной. В том месте пол в пещере был выложен мраморными плитами. И на мраморе лежала большая золотая драконья голова. Больше трех шагов в длину и одного шага в высоту, она была еще массивнее, чем настоящая. — Разве она не чудесна?
По голове ползало несколько металлических пауков разного размера. Они настраивали последние детали сложного механического аппарата внутри головы, вставляли последние стальные клыки в золотые челюсти. Еще не была установлена боковая пластина над левым глазом, и можно было заглянуть внутрь головы. Там мерцал зеленый кристалл размером с кулак. Кусок сердца Нангог.
— Он превзойдет твоего первого дракона, — сказал Длиннорукий и с любовью провел рукой по золотой морде. — Это мое произведение искусства. Лучше, чем оригинал из плоти и крови.
— Сколько времени тебе потребуется, чтобы закончить?
Божественный кузнец недовольно зарычал:
— Если тебе нужен металлолом, можешь забрать его завтра же. Тогда сможешь сам вставить перья в тело дракона. Ты хоть представляешь себе, сколько для этого нужно потратить часов?
Пернатый указал на ступенчатую пирамиду в конце кровавого озера:
— Я запретил своим детям спускаться сюда. Они не должны видеть, как создается змеедракон, живущий в озере. Но чем дольше это происходит, тем больше нервничают жрецы. Я не могу запереть эти пещеры повсюду. По календарю завтра наступает пора нового жертвоприношения, а через семь дней предстоит посвящение новых воинов-орлов. Они готовились к этому дню много лет. Перенести праздник нельзя!
Длиннорукий улыбнулся в бороду.
— Я знаю твой календарь, брат. Кроме того, всего семь дней осталось до праздника Священной свадьбы в Лувии. Этот радостный день я пропускать не намерен. Иногда предвкушение события лучше, чем собственно событие. Тебе это знакомо?
Насколько можно было прочесть эмоции по изуродованному лицу Пернатого, такие чувства, как предвкушение, были ему незнакомы. Он просто мрачно смотрел на него своими огромными глазами без век.
— Поторопись, Длиннорукий.
— Делаю все, что могу, — ответил кузнец. Он знал слабые места своего брата. — Однако, если я буду работать небрежно, может статься, что пострадает способность к регенерации. Но, конечно же, я хорошо подготовлю плоть. Тогда не нужно будет что-то отращивать.
— Этого не должно произойти! — Пернатый взволнованно замахал руками. Этот жест совсем не вязался с его величественными манерами.
Длиннорукий прекрасно помнил, как настойчив был его брат много веков тому назад, когда он превращал пурпурного небесного змея. Тогда он требовал, чтобы особая способность к регенерации сохранилась.
— Почему этого не должно произойти? Я хороший таксидермист. Я справлюсь с драконом. Если нужно, он будет готов завтра. Просто поработаю еще одну ночь…
— Так не пойдет! — решительно перебил его Пернатый. — Если его плоть не будет способна к восстановлению, он потеряет для меня всякую ценность.
Длиннорукий упер руки в бока:
— Так, мне было бы очень неплохо знать, зачем вообще нужна тебе эта мертвая тварь.
Его брат подошел к каменному обрамлению искусственного озера и поглядел на воду.
— Ты действительно не знаешь, что происходит здесь, внизу?
— Откуда мне знать? — раздраженно отозвался девантар.
Его брат с давних пор со страшной силой оберегал происходящее в этой пещере. Слухов ходило множество, но наверняка никто ничего не знал. Судя по всему, дракону-змéю регулярно приносили человеческие жертвы. И будто бы это были светловолосые мужчины. Больше Длиннорукий ничего не знал.
— Как я уже говорил, ты только тогда можешь ожидать от меня по-настоящему идеального изделия, если я буду знать, для каких целей оно служит.
С этими словами он снова занялся золотой головой дракона. Коснулся нескольких пауков, выполнявших свои задачи, и при помощи одних лишь мыслей передал им, что делать дальше. Первоначально он создавал паучков ради потехи. Они выделывали разные прыжки и убирали в мастерской, развлекая его. И только со временем он стал
поручать им все больше и больше заданий. Они не обладали разумом и памятью. Маленький осколок сердца Нангог, скрывавшийся в каждом тельце, позволял им выполнять только один вид работы за раз. Резать, сортировать или сшивать что-то… Однако делали они это безупречно. Сегодня он видел в них самое полезное изобретение из всех, которые когда-либо придумал.
— Ну ладно, — вдруг произнес у него за спиной Пернатый. — Я расскажу тебе все, но ты не расскажешь никому. Это останется тайной.
Удивленный Длиннорукий обернулся к брату:
— Конечно. Я готов поклясться чем угодно. Я…
— Мне достаточно твоего слова, — нетерпеливо перебил его Пернатый. — Ты же знаешь, мои воины-ягуары и орлы другие… Они уже не обычные люди. Они отказались от части своей человечности и получили за это способности, которые… — Он покачал головой. — Это тебе знать не обязательно. Когда они приходят сюда, чтобы принять посвящение, то пьют кровь Пурпурного и съедают кусок его плоти. Это меняет их. Они перенимают свойства животного, которому посвятили себя, и даже больше… Этот ритуал — величайшая тайна Цапоте. Кроме воинов-ягуаров и воинов-орлов, об этом знает лишь горстка избранных священнослужителей. Однако воины сами толком не понимают, что после ритуала перестают быть обычными людьми. Они считают себя избранниками Пернатого змея.
Длиннорукий слушал как зачарованный. Это было намного интереснее, чем он предполагал. Значит, его брат создает людей, так же как он — этого дракона. Хотелось бы ему посмотреть на эту церемонию.
— Теперь ты знаешь достаточно?
— Ну… было бы неплохо еще и посмотреть на все это хотя бы разок.
— Исключено! — Его брат снова бросил на него свой страшный взгляд. — Эта церемония священна. Тебе нечего делать на ней.
На языке у Длиннорукого вертелась фраза, ему хотелось ответить, что они, как боги человеческие, принимают решение, что священно, а что нет. Но он знал, что его брат совершенно непреклонен и не понимает юмора.
— Значит, тебе нужна нескончаемая жертвенная трапеза для любимых воинов.
— Я бы выразился иначе, — сухо отозвался Пернатый, — но по сути своей это соответствует фактам.
Внезапно на поверхности озера, которое только что было гладким как стекло, появились волны. Из воды поднялся огромный змей и уставился на них сверху вниз. Пернатый отступил на шаг от обнесенного стеной берега.
— Мог ли он понять, о чем мы говорили? — спросил он. — Мне прямо-таки кажется, что он подслушал наш разговор. Никогда прежде он не реагировал подобным образом.
— Исключено! Это голова из листового золота, без мозга. Твой змей не разумнее, чем хорошо дрессированная крыса, — заявил Длиннорукий, но, несмотря на собственные слова, тоже отступил на шаг. Он был не совсем уверен в том, что говорил.
Небесные змеи были магическими существами. Глупо было бы полагать, что ему ведомы все их тайны. Может быть, даже без головы у них сохраняется слабое воспоминание о том, кем они были когда-то.
Чудовище, бывшее в недавнем прошлом Пурпурным, долго смотрело на золотую драконью голову, лежавшую на берегу, и труп небесного змея нежно-зеленого цвета, а затем наконец вернулось в глубины озера.
— Он действительно ничего не знает? — недоверчиво переспросил его брат.
— Ничегошеньки! — широко улыбнулся Длиннорукий. — Как я уже говорил, листовая сталь не наделена рассудком. Даже листовое золото.
Тем не менее в глубине души он поклялся приналечь на работу. Чем быстрее он выберется из этой пещеры, тем лучше! Кроме того, ему нужен был как минимум день времени, чтобы подготовиться в своей мастерской к лучшим часам года. Его улыбка стала еще шире.
— Голова дракона нужна мне самое позднее завтра к полудню. Я приду за ней вместе с Иштой, — сказал Пернатый.
Длиннорукий посмотрел на пауков и на проделанную ими работу.
— Думаю, это можно устроить.
— Ты будешь готов, или Ишта довершит остальное мечом.
— Я ведь говорил тебе…
Пернатый повелительно ткнул в него указательным пальцем:
— Ты будешь готов! — И, не вдаваясь в дальнейшие дискуссии, направился в сторону ступенчатой пирамиды.
Как это похоже на его братьев и сестер! Отрубить голову мечом и не задуматься о том, каковы будут последствия! Что ж, в этом случае почти никаких. Но об этом его упрямый брат никогда не узнает. Еще тогда, когда он работал над Пурпурным, Длиннорукий вынужден был признаться себе, что все его искусство механики не помогло бы, если бы у обезглавленного небесного змея не сохранилась чудесная способность к самоисцелению.
Обнаружив, насколько велика эта сила, Длиннорукий подумал было приставить голову древнего дракона к его телу, чтобы посмотреть, что будет дальше, и сейчас был рад, что не сделал этого.
Весь вчерашний день он снова и снова с ужасом наблюдал за происходящим. Его пауки еще и потому до сих пор не завершили обезглавливание, что мышечные волокна, которые они перерезали, вновь срастались. И происходило это все быстрее и быстрее.
Сейчас над телом работало в два раза больше пауков, чем вчера, и дело почти не продвигалось вперед. Нужно созвать всех пауков или сделать это самому. Нужно унести отсюда эту голову. Только так можно будет предотвратить пробуждение небесного змея к жизни.
Они действительно бессмертны, эти проклятые твари. Интересно, знают ли они сами об этом? Вряд ли, иначе ничто не помешало бы им решительно сражаться с девантарами. Пока девантарам будет удаваться оставлять себе погибших драконов, они будут непобедимы. Нужно уничтожить всех небесных змеев в одной-единственной битве. А потом позаботиться о том, чтобы их отрезанные головы и мертвые тела находились не в одном мире.
Девантар подошел к телу дракона, потрепал его по чешуе.
— В этот раз мы еще справимся, мой хороший, это я тебе обещаю. Пернатый и Ишта заберут завтра твою голову. И будь что будет. Тогда твой дар обернется против тебя. Твое тело будет снова и снова пытаться исцелиться. Оно закончит то, что никогда не удалось бы мне. Оно позаботится о том, чтобы ты неразрывно сросся с этой новой головой, которую я создал. — Длиннорукий посмотрел на пауков, работавших над шеей. — Что ж, неразрывно — это понятие относительное. Однако благодаря тебе мое творение будет жить и служить моему брату.
Одно веко дракона затрепетало. Всего в течение одного удара сердца, а затем снова замерло.
«Нужно позвать больше пауков», — решил Длиннорукий. Всех! Испытывая странное предчувствие, он покосился на кровавое озеро. Каких пределов достигла способность Пурпурного к самоисцелению? Как сильно ему хотелось вскрыть золотой череп своего творения и заглянуть внутрь! Не появился ли у него новый ум? Не слушал ли он их только что?
Некоторое время Длиннорукий размышлял над этим, а затем решил, что лучше не выяснять, как обстоят дела. Ему хотелось только одного: закончить и исчезнуть отсюда.
Мертвые и живые
Ишта поставила огромную голову дракона на пол. Им пришлось нести ее вместе с Пернатым. Она была такой же массивной, как и голова, лежавшая в другом конце просторного зала. Голова, ставшая темницей для их сестры Анату за совершенное ею предательство.
В зале собрались почти все девантары. Они попросили своих братьев и сестер собраться здесь, а не в зале света и тени. Она хотела видеть их всех, чтобы понять, что ими движет.
— Один из наших за одного из них, — спокойно произнесла Ишта. — Их осталось всего семеро. А теперь посмотрите, как мы многочисленны. Я называю это победой!
— Будет ли это победой, если следующей умрешь ты? — Живой Свет сиял ярче с каждым словом. — Говоря о победе, ты насмехаешься над Зовущей бури.
— Что касается твоего вопроса, брат, то не думаю, что погибну следующей, поскольку обычно я не бегу от сражений. Что же до нашей сестры, то я буду насмехаться над ее смертью только в том случае, если допущу, что она умерла ни за что. А именно так я и поступила бы, если бы не созвала здесь всех вас, чтобы обсудить, как действовать дальше после победы. — Она обернулась к голове дракона, лежавшей у стены. — Посмотрите на него, если усомнились в нашей победе. Мы одолеем их! Все, что нужно для этого, — это действовать решительно.
— А голову дракона ты нам показываешь, потому что у тебя уже созрел чудесный план, который будет стоить жизни всего шестерым или семерым из нас?
Ответом на слова Львиноголового стало одобрительное ворчание. Несмотря на то что они вместе сражались с небесным змеем, Ишта презирала его до глубины души. Он был прирожденным лидером, но не стремился к власти, которая просто падала ему в руки, а он, дурак эдакий, не пользовался ею. Однажды она заставит его исчезнуть, точно так же, как Вепреголового.
— У меня действительно есть план, — заявила Ишта. Она не позволит ему сбить себя с толку глупыми разговорами! — Единственной нашей ошибкой было то, что, сражаясь в Ничто, мы не учли, что могут появиться сами небесные змеи. Больше мы такой ошибки не допустим. Мы будем готовы. И в следующий раз нам не придется бежать.
— Может быть, в этом случае следовало бы созвать всех воинов? — Великий Медведь говорил медленно и протяжно. Его нельзя было назвать выдающимся мыслителем, и Ишта удивилась, что он вообще что-то сказал. — С недавних пор я нигде не вижу своего друга, Вепреголового. Я любил бродить с ним по заснеженным лесам Друсны. Он — отличный охотник и воин. Ты не знаешь, куда он запропастился?
Неужели он о чем-то догадывается? На миг Ишта так растерялась, что не смогла ответить.
— Наш друг Вепреголовый всегда славился своей любовью к одиночеству. Признаться, я не видел его уже несколько десятков лет, — пришел ей на помощь Пернатый.
В зале послышались смешки.
— Я вообще не заметил, что он куда-то запропастился, — продолжал Пернатый.
— Равно как и наш брат Длиннорукий, — вставил Львиноголовый.
— Длиннорукий работает кое над чем, что понадобится нам для уничтожения небесных змеев, — снова взяла слово Ишта, прекрасно осознавая, с каким недоумением косится на нее Пернатый.
Ему не понравится то, что она сейчас скажет. Вот только ее план слишком заманчив, чтобы им не воспользоваться. Они заманят небесных змеев в ловушку и уничтожат одним махом.
— Я чту память живущих и мертвых, а также обязанности, которые есть у меня как перед одними, так и перед другими. И моя главная обязанность — не что иное, как победа, — продолжила она. — Я хочу, чтобы мы все вместе одержали эту победу в ходе одной-единственной битвы. Битвы, которая состоится в тот час и в том месте, которое выберем мы. Чтобы добиться этого, нам всем придется пойти на жертвы. Нам придется принести в жертву все частички сердца Нангог, которые у нас есть… — На миг Ишта умолкла. Об этом Длиннорукий еще не знал. Но она сообщит ему в час, когда он не сможет отказаться ни от одного из ее предложений. — И это еще не все.
Она посмотрела на Пернатого, который все еще не оправился от ран. Теперь начиналась та часть ее плана, которая не понравится ему, зато, предположительно, обеспечит ей поддержку почти всех остальных. И девантар, чуть помедлив, объяснила, каким образом она заставит божественных драконов появиться в небесах Нангога.
Стоять и смотреть
— Ты ничего не могла сделать, повелительница, — попытался успокоить ее Ашот.
Шайя смотрела на горящий лагерь и на человекоконей, угонявших стада крупного рогатого скота, за которые они, собственно говоря, и дрались в этот раз. На носу праздник Солнцеворота. Засуха в степи Ножевой травы достигла апогея, и кочующие стада гнали к тем немногим водопоям, которые не пересыхали круглый год.
— Мне нужно было хотя бы попытаться что-то сделать, вместо того чтобы просто наблюдать за убийствами.
— Таково бремя правителя, — лаконично отозвался он.
Несмотря на то что он знал Шайю уже много лет, она по-прежнему оставалась для него загадкой. Воин не знал, почему в Асугаре она взяла себе имя Шайя. Когда она впервые появилась во дворце Аарона и работала помощницей кухарки, она называла себя Кирум. Когда Аарон влюбился в нее, он поручил ей заботу над королевскими конюшнями. И она великолепно справлялась с этой работой. Позднее, в ледяной пустыне, она была целительницей, равно как и в Асугаре. А на протяжении последних семи лет она снова и снова шла в бой как воин, в то время как Аарон все реже и реже принимал участие в сражениях.
Ашот подозревал, что ни одно из этих лиц не отражало истинной сущности Шайи, кем бы она ни была. Будучи смертоносным бойцом, она ездила верхом на диких скакунах без попоны и упряжи, могла управлять в сражении боевой колесницей. И даже из лука стреляла так хорошо, что заслужила уважение Орму, что удавалось немногим. Поначалу, став женой бессмертного, она столкнулась с неприятием со стороны сатрапов и священнослужителей, но с годами ей удалось переубедить большинство своих противников. Некоторых — даже кулаками. После удивительного возвращения ее по-прежнему называли Кирум, но в последние годы новое имя прижилось. Теперь весь мир знал ее под именем Шайя.
Простой народ с самого начала восхищался кухаркой, ставшей правительницей. О ней ходило множество историй. И бóльшая часть из них распространялась по поручению Аарона. Однако воин был уверен, что ни одна из них даже близко не отражала правду.
Ашот стоял в своей колеснице. Рядом с ним — возница. Он предпочитал такое передвижение верховой езде, несмотря на то, что уже больше половины его воинов пересели с колесниц на коней.
— Они заметили нас, госпожа. Возможно, было бы разумно отступить.
Шайя одарила его улыбкой.
— Они заметили нас еще больше часа назад, Ашот. Еще до того, как пошли в атаку. Возможно, у них у всех конские задницы, но нельзя только поэтому считать этих демонов идиотами. У них лазутчики по всей степи.
— Тогда почему они не атаковали? Они превосходят нас числом…
— М-да, по всей видимости, они не сочли нас достойными противниками. Я знаю, как мыслят эти ублюдки.
Ашот задумался, откуда у нее такие познания, но решил не спрашивать. Если Шайя начинала относиться к кому-то плохо, его положение в глазах Аарона тоже сильно менялось. Он видел это уже не раз.
— Тем не менее нам стоило бы убить несколько этих лошадиных задниц.
Полководец встревоженно отметил, что все слушавшие их разговор воины одобрительно улыбнулись.
— Бессмертный Субаи проигрывал коням-демонам даже с более значительным численным преимуществом.
— Я — не Субаи! — раздраженно заявила Шайя и сплюнула, словно хотела подчеркнуть свои слова. — Умный полководец всегда найдет способ обратить мнимое преимущество своего врага против него же.
Она решила подколоть и его? Шайя наверняка понимала, что он находится рядом с ней, чтобы оградить от глупостей, на которые она была способна в своей неудержимости.
Подняв правую руку, она жестом велела всадникам следовать за собой вниз по склону горы.
— Похороним умерших! — крикнула она. — В следующий раз расплачиваться жизнями будут демоны, это я вам обещаю. Мы не будем просто стоять и смотреть!
Ашот встревожился, опасаясь, что она говорит серьезно.
О путниках и пьющих
Стоя на холме, Секандер наблюдал за большим стадом, пасшимся перед ним в широкой степи. Гнать напуганных животных по Золотой тропе всякий раз было очень тяжелым и длительным занятием. Дюжины животных отставали от стада и падали в Ничто. Но все было уже позади, и кентавр ликовал. Будучи князем Уттики, он всегда был мужчиной богатым, но теперь… Князь задумался. Теперь он более чем богат? Уже пятое стадо отбил он в этом году, а ведь лето еще не перевалило за половину. Он мог позволить себе щедро раздаривать животных налево и направо. Слава о нем дойдет до самого Кенигсштейна в Снайвамарке и Альвемера, далеко на востоке степей. Даже тролли хотели отправиться в бой вместе с ним, но он отказал.
Пять лет назад он добился от небесных змеев привилегии, чтобы его не сопровождал никто, у кого нет как минимум четырех копыт. Кентавр самодовольно улыбнулся. Это было лучшее решение, которое он принимал за свою жизнь. После похода в ледяную пустыню, а затем в какую-то безымянную топь, где его воины гибли сотнями, он сумел убедить древних драконов в том, что кентавры должны воевать в степи. Для этого они и созданы. Там их детям человеческим не одолеть.
Если наткнутся на войско, превышающее их по численности, они смогут просто убежать от него — ни один выведенный людьми конь в длительной гонке не мог сравняться по выносливости с кентавром. Если же они наткнутся на войско, которое будет меньше их по численности, то они просто окружат его и безжалостно уничтожат. При условии, конечно, что им не нужно будет отгонять стадо, как это было позавчера. Пусть дети человеческие ползают на коленях перед своими богами и благодарят их до потери голоса за то, что все вышло именно так.
Он был безраздельным правителем степи Ножевой травы. Он мог взять все, что хотел. Секандер очень сожалел, что дети человеческие так быстро перестали с ним драться. За те пять лет, что он со своими воинами носился по широкой степи, у них случилось всего семь крупных сражений. И всякий раз они одерживали победу. Постепенно становилось скучновато, поскольку в поход с ним отправлялось все больше и больше воинов.
Князь окинул удовлетворенным взглядом захваченное стадо. Скучать таким образом было очень приятно. Возможно, для следующего нападения нужно взять всего тысячу кентавров. Тогда дети человеческие, быть может, рискнут еще раз ввязаться с ним в бой.
Эта мысль понравилась Секандеру. При любом раскладе с ними ничего не случится. Даже если люди выставят значительно превосходящее их по численности войско, они смогут легко уйти от них.
— Парень!
Князь кентавров расправил плечи. Во всем мире лишь один воин осмеливался обращаться к нему подобным образом, да и то когда они были наедине. Однако даже в таких ситуациях ему это не нравилось. В конце концов, он уже не мальчик!
— Парменион?
По склону поднимался старый оружейник его отца. Он был роскошным сивым жеребцом, одним из немногих в стаде, кто брил бороду. Когда-то он учил его сражаться двойным мечом.
— Секандер, к тебе пришел Шанадин. Его послали купцы Уттики. Он готов заплатить хорошую цену, если ты отдашь ему стадо для боен. Говорит от имени всех купцов.
Секандер пожал плечами.
— Золото. К чему мне еще больше золота? Если я раздарю скот своей свите, моя слава возрастет. Какой мне прок, если в моем дворце будет стоять еще больше сундуков с золотом? А вот слава переживет меня.
— Оживешь ли ты в могильном холме, если через сто лет какие-то кентавры будут орать о тебе песни, напиваясь до упаду? — Лицо Пармениона покраснело от гнева. — Думай о сегодняшнем дне!
Секандер всякий раз очень веселился, наблюдая, как старый учитель входит в раж и возмущается, словно он, князь, еще неразумный жеребец, которому нужно объяснять, как устроен этот мир.
— Значит, ты считаешь, что мне нужен еще один-другой сундук золота, — сказал Секандер и заметил проступившую сквозь седые волосы учителя красноту, вызванную гневом.
— Нет конечно! Поговори с Шанадином! У него есть связи с кузницами карликов. Если будешь делать нагрудники и шлемы для своих воинов получше, у нас будет меньше потерь в сражениях.
— Я подумаю над этим. — Секандер отвернулся и снова принялся разглядывать пасущееся стадо. Вот это — настоящее богатство! Какой прок от сокровищ?
— Шанадин и жену привел, — словно мимоходом произнес Парменион, хотя старый лис, конечно же, прекрасно знал, что это меняет все. Секандер столько ночей беседовал с ним о загадочной эльфийке. Опасной няньке, сумевшей соблазнить богатейшего купца на Западном побережье. Эльфийке, у которой такие странные друзья.
С самой первой их встречи Секандер был одержим ею. Он считал ее хорошенькой, но она не шла у него из головы не по этой причине. Какой толк приличному жеребцу от эльфийки? Его интересовала окружавшая ее тайна. Ясно же, что нянькой она не была никогда. Но кто же она тогда? И кто прислал ее в его город?
— Ладно, вреда от разговора с Шанадином не будет, — согласился князь.
Спускаясь вместе с Парменионом к жертвенному камню, он краем глаза увидел, что вспыльчивый учитель улыбается во весь рот. «Этот подлец все еще знает, с какой стороны подступиться к своему князю», — подумал Секандер и тоже улыбнулся.
Шанадин стоял у плоского серого валуна, лежавшего посреди лужайки у подножия холма. Одинокий камень, выглядевший так, словно альвы поставили стол для пира, уже не первое столетие служил жертвенником для его народа. Они дарили здесь альвам первый молодняк, родившийся весной. Иногда приносили в жертву пленника из походов, отличившегося особым мужеством. Тела сушили на деревянных подмостках на теплом ветру, и молодые кентавры должны были следить за тем, чтобы в мертвой плоти не копошились падальщики.
Сейчас почетным караулом вокруг жертвенника стояли насаженные на колья дети человеческие. Одного они отправили к альвам лишь позавчера. Два парня с веерами на длинных палках отгоняли мух от мертвого героя.
Шанадин пришел с очень маленькой свитой. Князь-торговец время от времени помахивал у лица надушенным платком, хотя трупный запах был не такой уж сильный. На его узком мрачном лице отражалось недовольство тем, что Секандер устроил встречу в таком месте. Кентавр не слишком любил эльфа. Его присутствие напрягало, он никогда не напивался, никогда не отпускал шуток, даже если все вокруг веселились, и, казалось, думал только о списках товаров в своих конторах. Секандер совершенно не понимал, почему он снова женился после самоубийства Невенилл. Точно так же он не представлял себе, каким образом Шанадин ухитрился зачать обеих дочерей. Не похож он был на того, кто любит спать с женщинами.
Справа от него стоял Граумур, постаревший минотавр, сопровождавший князя-торговца в роли телохранителя уже не один десяток лет. Человек-бык производил столь же мрачное впечатление, как и его хозяин. Он стоял, опираясь на огромный двуглавый топор, и краем глаза наблюдал за кентаврами, которые небольшими группами слонялись вокруг жертвенника и, несмотря на ранний час, уже приступили к продолжению богатого пира, начавшегося еще вчера ночью по случаю победы.
Среди всех гостей самый большой интерес вызывала Бидайн. Она была одета в охотничий костюм из светлой оленьей кожи, вышитый красным и голубым жемчугом и подчеркивавший ее стройную фигуру.
Взгляд ее казался более мужественным, чем у ее супруга. В отличие от него она была с оружием, хоть это и был всего лишь охотничий нож.
— Удивительно, что вы не в путешествии, госпожа Бидайн! — Князь прекрасно осознавал, что он нарушает законы вежливости, заговаривая не с Шанадином, а с его женой.
— А вы даже не пьяны, князь Секандер?
Секандер услышал, как стоявший рядом Парменион резко втянул носом воздух. Князь громко расхохотался. Эта эльфийка ему явно нравилась. Никто больше не осмелился бы сказать ему что-то подобное.
— В моем лагере есть великолепное вино, госпожа. Быть может, вы сопроводите меня туда? За бокалом вина торг идет значительно непринужденнее.
— Верно ли я вас понимаю, что вы только что пригласили меня в свой шатер без сопровождения мужа, князь?
Секандер увидел, как побледнел Шанадин.
— Что вы, госпожа. В походах мой народ не обременяет себя шатрами. Чем бы мы с вами ни занимались, это увидят все, кому будет интересно.
Эльфийка улыбнулась ему многозначительной улыбкой.
— Значит, и переживать никому не следует. — Быстро обернувшись к мужу, она что-то шепнула ему на ухо. Шанадин решительно покачал головой:
— Князь Секандер, давайте перейдем к делу…
— Нет, купец. Мы с вами точно не перейдем!
Стоявший рядом с ним Парменион прыснул, и даже мрачный минотавр немного развеселился.
— Вы же знаете, что я имел в виду, — произнес Шанадин, с трудом сдерживая себя.
— Конечно, друг мой. — Секандер понимал, что лучше не заострять внимание на этой шутке. Может быть, Шанадин и зануда, но вместе с тем очень влиятелен. Не стоит превращать его во врага без нужды. — Итак, давайте выпьем по бокалу вина и поговорим о деле. Парменион сказал мне, что у вас есть хорошие связи с кузницами карликов. Возможно, вы знакомы также с Гобхайном? Об этом эльфе и его кузнечном искусстве ходят поразительные слухи. Говорят, его клинки способны разрубить даже камень.
— Какой же дурак станет рубить мечом камень? — пренебрежительно фыркнула Бидайн.
— Тот, кто предпочитает проверять силу своего клинка не в бою, — спокойно отозвался Секандер. — Вероятно, мне стоит спросить о Гобхайне у вас? Слыхал я, что вы тоже умеете обращаться с мечом.
— К сожалению, о моей жене ходит слишком много глупых слухов, — произнес Шанадин, смерив Бидайн ледяным взглядом. — Что же до Гобхайна, в Южном море я слыхал истории, что он якобы влюбился в дриаду и живет с ней в лесной глуши Изумрудного леса. От него не добиться меча теперь даже небесным змеям. Однако выкованное карликами железо действительно высочайшего качества. Я уверен, что с их помощью вы сумеете воплотить свои самые смелые желания. Не хотелось ли вам получить нагрудник или шлем из серебряной стали? Само собой, по индивидуальной мерке.
Клинки из серебряной стали были знакомы Секандеру. А вот о доспехах таких он никогда не слыхал. Это действительно была вещь, достойная князя.
— Вы хороший купец, Шанадин. Умеете пробудить желание, о котором я и сам не подозревал, — сказал Секандер, представляя, как он будет выглядеть в кирасе из полированной серебряной стали.
А еще у него будет шлем с развевающимся красным плюмажем и двойной меч из дорогой стали. Он будет выглядеть как герой, которого одели в металл сами альвы. Стоит послушать этого зануду. При этом можно будет разглядывать загадочную эльфийку и размышлять о ее тайне.
За все эти годы он так и не сумел внедрить шпиона в дом купца. Но он еще выяснит, что не так с этой Бидайн и ее странными приятелями, которыми она себя окружает.
Не пригласили
Тяжело дыша, Хорнбори откинулся на подушки. Он был приятным любовником. Не из тех, кто думал только о том, чтобы как можно быстрее получить все, или, хуже того, давал слабину посреди любовной игры. Он всерьез старался удовлетворить и партнершу. В этом отношении Амаласвинта была не слишком избалована.
Кроме того, Эйкин, будучи болезненно ревнивым, шпионил и наблюдал за ее дворцом. Этот белокурый хлыщ Вирфир, его внук и страшный лизоблюд, следовал за ней по пятам. Возможно, даже сейчас он был где-то неподалеку. Она дважды пыталась соблазнить его, однако он, похоже, не интересовался женским очарованием. Или он считал, что она слишком стара? Эта мысль пугала карлицу.
Рядом вытянулся Хорнбори.
— Как же приятно снова оказаться в нормальной постели.
— И это самое важное, о чем стоит упомянуть сегодня вечером? — поддела она его.
Карлик посмотрел на нее и улыбнулся.
— Ты ведь шутишь, правда? Ты же знаешь, что ночь с тобой незабываема.
— Пока еще я не знаю, будет ли это целая ночь.
Он склонился над ней. Скользнул языком по левой груди, пососал сосок, слегка покусал его. В животе тут же разлилось чувственное тепло. Женщина подавила стон. Ничего подобного Эйкин никогда не делал. И выглядел Хорнбори бесконечно лучше, чем Старец в Глубине. Она ненавидела дряблую, морщинистую кожу правителя. Его запах. Похрюкивание, которое он издавал, когда собирался вот-вот пролиться, что удавалось только тогда, когда он помогал себе рукой. Те смешные две капли, падавшие на ее бархатную кожу. Его неуместные высказывания насчет того, как он снова осчастливил ее своей мужской силой. И он всякий раз практически сразу засыпал, чтобы своим громким храпом лишить ее покоя на весь остаток ночи. Как часто она мечтала перерезать ему горло!
Карлица была богата. Но Эйкин постоянно пресекал предлоги, под которыми она пыталась покинуть Железные чертоги. Строго говоря, она уже многие годы была его пленницей. И вот теперь вернулся Хорнбори. Вернулся героем. Следовало очаровать его, вместо того чтобы злить насмешливыми речами. Если правильно подойти к вопросу, возможно, он убьет Эйкина. Осмелится ли он? Он убил девантара… Это не укладывалось в голове. В ушах все еще звучали обидные прозвища, которыми награждал его Галар, предпочитая одно: ссыкун. Неужели Хорнбори в корне изменился?
Что ж, своего врага, Галара, он может больше не опасаться. Только вчера Эйкин хвастался в ее постели, что запер под замок обоих государственных изменников, Галара и Нира. Рассказал ей, в какую темницу бросил их. В уединенную камеру в почти забытом боковом туннеле. Говорил, что подумывает о том, чтобы заполнить шахту отходами и похоронить их живьем. Не было ничего необычного в том, чтобы засыпать неиспользуемые туннели. Никто ничего не заподозрит. И никто никогда не найдет Галара и Нира.
Карлица запустила руку между ног Хорнбори, и воевода издал сладострастный стон.
— Как убить девантара? Я никогда не думала, что ты способен убить женщину, — улыбнулась она. — Да к тому же еще и богиню…
Было видно, что Хорнбори с трудом собрался с мыслями.
— Мне повезло, — наконец произнес он. — Она отвлеклась, и я нанес удар.
Амаласвинта не поверила своим ушам. Она говорила со свидетелем, который рассказал об ожесточенной битве, в которой Хорнбори отрезал с головы богини всех ядовитых змей, чтобы затем раскроить ей череп.
— Как же можно застать врасплох богиню?
— Думаю, больше всего девантара удивило то, что мое оружие способно ранить ее. Ты же знаешь, что моя секира, Череполом, изготовлена небесными змеями.
«Это уже не тот Хорнбори, которого я знала когда-то», — подумала Амаласвинта, разглядывая шрамы на его теле. С тех пор как они виделись в последний раз, он сражался во множестве битв. Внезапно карлик сел.
— Что случилось?
— Мне пора, — решительно произнес он, свешивая ноги с постели.
— Почему?
— Эйкин! Если он увидит нас в постели…
Карлица рассмеялась.
— Ты убиваешь богиню и боишься Эйкина?
— Я не могу просто раскроить ему череп. Если я поступлю так, меня будут презирать. Это его гора. Он устанавливает законы, а я — всего лишь гость.
— Но гость, слово которого имеет значительный вес.
Нужно заставить его убить Эйкина. Тогда она наконец-то будет свободна.
Хорнбори потянулся за штанами.
— Не переживай, красавчик мой. Эйкин на встрече со Старцами в Глубине.
Военачальник замер.
— Они уже прибыли?
— Конечно, равно как и небесные змеи. Сегодня ночью у них состоится тайный совет. Возможно, уже сейчас они обсудят все то, о чем будет провозглашено завтра в Аметистовом зале, — сказала Амаласвинта и подумала: «У него нет шрамов на спине, а ведь именно они свидетельствуют о трусости. Трусы зарабатывают шрамы не в бою, а убегая от него».
— А
ты откуда знаешь?
— Мужчины любят хвастаться после ночи любви. Вчера Эйкин был совершенно вне себя. Старцы не привыкли, чтобы кто-то отдавал им приказы. И уж тем более небесные змеи.
Бросив штаны, Хорнбори обернулся к ней:
— Ты права, мне следует провести остаток ночи у тебя.
Женщина кокетливо улыбнулась:
— И что же заставило тебя передумать? Неужели известие о встрече стариков и ящеров настолько убедительнее, чем мое очарование?
— Ты ведь шутишь, правда?
— Нет. Твое поведение не слишком льстит…
— Я воевода, Амаласвинта! Разве ты не понимаешь? Меня тоже должны были позвать. То, что этого не произошло, может означать лишь одно. Речь пойдет о вещах, которых я знать не должен. О моей голове…
Что ж, он не так уж неправ.
— Вполне сходится, — негромко произнесла она.
— С чем сходится?
— Эйкин тайком бросил в темницу Нира и Галара. Возможно, он задумал нечестную игру против вас троих.
— Где они?
Амаласвинта описала ему, как найти потайной боковой туннель. Если сейчас он отправится вызволять своих товарищей, это неизбежно приведет к конфликту с Эйкином. А драку с Хорнбори Драконьим кулаком Старец в Глубине не переживет.
Воевода рухнул на постель.
— Мои друзья в темнице. Мой враг плетет заговор совместно с божественными драконами… Кажется, лучшее, что я могу сейчас сделать, — провести эту ночь с самой восхитительной женщиной, которую я знаю.
— Ты не попытаешься вызволить Галара и Нира?
Хорнбори презрительно фыркнул.
— Не дурак же Эйкин в самом деле. Он наверняка позаботился о том, чтобы выставить стражу у темницы. Вполне вероятно, что шпионы стоят даже у твоего дворца. Он узнает, чем мы здесь занимаемся. Так что давай насладимся этим сполна. — И он облизнул губы, растянувшиеся в коварной улыбке. — Ты — отличный обед для приговоренного к смерти. Какую бы судьбу ни уготовили мне альвы, этой ночью мне повезло больше, чем всем остальным карликам под этой горой.
Амаласвинта была потрясена, что он даже не захотел предпринять попытку и сразиться. Он ведь герой… Однако размышлять над этим женщина не собиралась. Герой он или нет, но любовником этот карлик, без сомнения, был великолепным.
Трибунал
Ощущение у него было такое, будто он вошел в Аметистовый зал последним. Хорнбори имел удовольствие познакомиться с Вирфиром, лизоблюдом Эйкина. Русоволосый капитан перехватил его, когда Хорнбори покинул дворец Амаласвинты. Сопровождаемый четырьмя сильными воинами, Вирфир позаботился о том, чтобы они смогли побеседовать, и этот негодяй дал понять, что Эйкин не любит, когда другие мужчины ночуют во дворце его возлюбленной.
Хорнбори был уверен, что весь этот спектакль устроен для того, чтобы поставить в известность Эйкина о ночном приключении. Воевода примирительно улыбнулся. Что бы ни случилось, о проведенных с Амаласвинтой часах он не пожалеет.
Однако, окинув взглядом просторный зал, карлик усомнился в этом. Сотни воинов стояли длинными рядами. Все в доспехах, словно они намеревались немедленно отправиться в бой. В конце зала, где была расположена сцена, за длинным столом сидели седобородые старцы. Судя по всему, это были одиннадцать Старцев в Глубине из одиннадцати крупнейших поселений. А чуть справа от них стояла группа из семи эльфов. Карлик уже догадывался, кто это.
Узкая тропа вела сквозь войско прямо на сцену. Хорнбори казалось, что все глаза в этом зале устремлены на него. Ему стало не по себе. Стол, за которым восседали старцы, был похож на трибунал. Неужели они наконец раскусили его? Вскрылось, что на самом деле он — трус?
Больше всего ему хотелось развернуться и кинуться прочь отсюда, но за спиной у него стояли Вирфир и его приспешники. Надежды не было. Ему не сбежать. Что ж, в таком случае он сыграет в эту игру достойно.
Когда он медленно шел к сцене, у него дрожали ноги, лица расплывались. Здесь было на удивление жарко. За воротник тонкой струйкой стекал пот.
Почему старцы так смотрят на него? Как будто живьем съесть готовы. Кустистые брови сдвинуты, взгляды сердитые. Хорнбори пожалел, что пил за завтраком. Мочевой пузырь казался настолько полным, что он мог в любую секунду обмочиться.
И вот наконец он оказался у высокой сцены, чувствуя себя ничтожным и жалким.
От группы отделился Золотой, жестом подозвал его к себе:
— Хорнбори из Глубокого города, поднимайся к нам, чтобы тебя могли видеть все в зале.
Карлик сглотнул. Во рту пересохло. Что же вскрылось? Как он предал своих людей на ледяной равнине? Или то, что он убил Бегущего по морям чисто случайно? Что он вовсе не был первым, кто ворвался в брешь в городской стене Вейтгалля? Или же то, что кентавры устраивают свои очень успешные налеты в степи Ножевой травы не по его приказу, а по собственной инициативе? Неужели обязательно всем, с кем он сражался, видеть теперь, как его уничтожат?
Что-то в словах Золотого обладало непреодолимой силой. Несмотря на ощущение, что у него вот-вот подкосятся ноги, Хорнбори поднялся по узким ступенькам и взошел на сцену.
— Я… я все могу объяснить, — охрипшим голосом прошептал карлик.
Но Золотой лишь головой покачал. Князья карликов смотрели на Хорнбори, и лица их были каменно непроницаемы. Значит, не сбыться его мечте самому стать князем.
На плечо Хорнбори легла тяжелая рука Золотого. Карлик не мог заставить себя взглянуть на море лиц под сценой. Он знал, что многие из присутствующих здесь знают его по походам минувших лет и что большинство, вопреки рассудку, доверяют ему. Что ж, сейчас спадут все маски. Как же сильно карлик теперь жалел, что не пал на одном из множества полей сражений!
— Перед нами стоит карлик, деяния которого до глубины души потрясли меня и моих братьев по гнезду! — громко произнес Золотой.
Хорнбори размышлял, какую же кару уготовили ему небесные змеи. На быструю смерть наверняка рассчитывать не придется.
— Еще не рождалось дитя альвов, подобное этому карлику.
Больше всего на свете Хорнбори хотелось провалиться сквозь землю. Значит, он величайший лжец всех времен и народов. Хорошо, что его родители погибли в Глубоком городе, не то сегодняшний позор свел бы их в могилу.
— Перед нами стоит воин, убивший девантара. Богиню! Можно ли снискать бóльшую славу? Едва мы с братьями по гнезду назначили его воеводой, как он убил Бегущего по морям. Нужно было видеть это чудовище, чтобы осознать, что это означает. Это была настоящая бестия, размером с гору. — Золотой широким жестом обвел зал. — Я знаю, что там, внизу, стоят мужчины, сражавшиеся в битве за Асугар бок о бок с Хорнбори. Мужчины, видевшие этот кошмар своими глазами. Наш воевода сражался во множестве битв. Хоть никто не способен побеждать вечно, никого из вас, карликов Альвенмарка, нельзя упрекнуть в том, что вам недостает храбрости. Вы держите строй там, где остальные давно обратились в бегство.
Хорнбори не верил своим ушам. Несмотря на то что карлик понятия не имел, к чему все идет, он начал понимать, что расправы над ним не предвидится. Наконец он осмелился посмотреть на собравшихся в зале. Золотой сумел заставить многих воинов улыбаться во весь рот. Закаленных в боях ветеранов, которые обычно и слова доброго о драконе не скажут.
— Давно пора сделать так, чтобы величайшая храбрость вознаграждалась величайшей честью. Поэтому мы приняли решение назначить в этот день воеводу Хорнбори правителем всех Глубин. Правителем всех карликов!
По Аметистовому залу пробежал шепоток. Хорнбори совершенно растерялся. У него не укладывалось в голове, как такое может быть. Теперь он понял, почему князья карликов смотрели на него с каменными лицами. Ясное дело, они не могли добровольно согласиться на оказание такой чести.
В этот миг все мечты его исполнились. Более того, они многократно превзошли ожидания Хорнбори! Он хотел быть князем горы. Это было величайшей должностью, на которую мог претендовать карлик. Стать Старцем в Глубине. Но такого, чтобы один правил всеми, не бывало еще никогда, и Хорнбори почувствовал, что настроение внизу, в зале, вот-вот переменится. Он не мог принять такую награду. По крайней мере, просто так… Хоть и не желал ничего большего.
— Я потрясен! — воскликнул он, обретя былую уверенность. — Однако не могу принять оказанную мне честь. — В голове карлика созрел смелый план. Он раскинул руки. — Как я могу стоять здесь, ликовать, зная, что в этот час два храбрейших карлика в моем войске брошены в темницу, хотя обвинить их не в чем. Галар и Нир, которые сражались во всех битвах с самого начала боев, пали жертвой интриги. Эйкин, Старец в Глубине Железных чертогов, хочет их смерти. Я не знаю почему, но оба они лежат на гнилой соломе, обреченные на гибель. Даже со зверем так бы не поступили, как это сделал Эйкин с нашими героями. Тот, кому когда-либо доводилось сражаться бок о бок со мной, у кого в груди есть сердце, жаждущее справедливости, идемте со мной, дабы покончить с несправедливостью!
Он увидел, как Эйкин поднялся из-за стола. Нет, Старец в Глубине не должен сказать ни слова! Если он скажет небесным змеям, почему решил устранить Галара и Нира, все пропало. Правитель знал о тайне стрел, позволяющих убивать драконов.
Хорнбори вскочил на стол, за которым сидели князья карликов, выхватил топор.
— Думаешь, что сможешь снова встать на пути справедливости? — И он нанес сильный удар секирой по виску Эйкина. Старый князь рухнул навзничь как громом пораженный.
— Давайте же освободим наших героев! — воскликнул Хорнбори, обращаясь к толпе, а затем обернулся к князьям, и на этот раз с каменным лицом уставился на них именно он: — Смотрите мне, приглядывайте за Эйкином. По возвращении я буду судить его.
Божественные драконы наблюдали за происходящим с удивлением, но препятствовать ему не стали, более того, от группы братьев отделился рыжеволосый и произнес:
— Я пойду с тобой!
Товарищи
Последний удар — и вот тяжелая дубовая дверь окончательно поддалась и рухнула внутрь темницы. В нос Хорнбори ударил отвратительный запах.
Галар и Нир лежали на полу на залитой кровью соломе. Края четырех ран, рассекших грудь кузнеца, были стянуты железными кольцами. Нир лежал рядом с Галаром. Проткнув себе железным кольцом артерию на руке, он, видимо, пытался перелить Галару кровь при помощи соломинки. И, судя по всему, все пошло не по плану.
Хорнбори ворвался в темницу. Коснулся шеи кузнеца. Пульса не было. Положил левую руку на шею Нира — пульса у стрелка он тоже не нащупал. Их тела были холодны, обветренные лица бледны, словно мрамор.
Вслед за Хорнбори в темницу вошли и остальные карлики. Первым на колени рядом с ним опустился Улур. Он тоже проверил пульс у обоих. Послышалось негромкое бормотание.
— Плохо дело, — сказал кто-то из тех, кто остался стоять в узком коридоре перед дверью темницы.
Хорнбори услышал, как произнесенная шепотом новость отправилась в коридор и дальше, к оставшимся в главном туннеле карликам. Сотни ребят последовали за ним, когда он выбежал из Аметистового зала. И это были не только воины, служившие под его началом, были среди них горняки из Железных чертогов, лейб-гвардия, явившаяся со Старцами в Глубине, корабельщики, стиравшие ноги в кровь в угрях, и носильщики, таскавшие пустую породу из шахт.
Улур закрыл глаза обоим умершим. Как обычно, он был без рубашки, выставляя напоказ все те загадочные карты, которые он вытатуировал на своей коже. Его массивная грудная клетка дрожала, он с трудом сдерживал слезы. Таким Хорнбори его никогда не видел.
— Давайте унесем их отсюда, — сдавленным голосом произнес капитан
подводной лодки.
А Хорнбори, не веря своим глазам, был не в силах отвести взгляд от умерших. Он снова проверил пульс у обоих. Ничего! Галар, кузнец, обеспечивший его драконьим кулаком, хотевший убить его, так искренне презиравший его и тем не менее всегда державшийся рядом, и Нир, который всегда пытался уравновесить ситуацию и еще пару дней назад спас ему жизнь. И вот они оба мертвы… Это не укладывалось в голове. Они пережили вместе столько опасностей! Не может быть, чтобы они оба взяли и померли в грязной темнице. Если бы он ушел от Амаласвинты еще ночью, отправился бы к ним, их удалось бы спасти.
— Ты больше ничего не можешь для них сделать, воевода, — произнес Улур.
И это было правдой. Однако Галар и Нир могли еще кое-что сделать для него. В последний раз. Нужно было действовать быстро и решительно, тогда они оба сделают его правителем всех Глубин.
— Я хочу справедливости! — звучным голосом крикнул он. Карлик заметил, что у входа в темницу появился безбородый Гиннар.
— Помоги мне! — решительно потребовал он. — Ты, Гиннар, и ты, Улур, и все остальные. Мы отнесем обоих героев в Аметистовый зал на своих плечах. А там потребуем того, чего они были лишены при жизни: справедливости!
Справедливость
— Справедливости! — таков был их боевой клич.
Его издавали сотни глоток, и блестящие стены Аметистового зала звенели от этого крика, когда тела Нира и Галара подняли на трибуну.
— Туда! — приказал Хорнбори, указывая на длинный стол, за которым по-прежнему сидели Старцы в Глубине.
Обратный путь в пиршественный зал Хорнбори использовал для того, чтобы собраться с мыслями. Князь мог уничтожить его, и он сделает это, если только он даст ему такой шанс. Однако тот по-прежнему полулежал, обмякнув в своем кресле с высокой спинкой.
— Хватайте убийцу! — резко приказал воевода.
И первым бросился выполнять его приказ Гиннар. В глазах воина из Ишавена читалась леденящая ненависть. Он поднял Эйкина и прижал его к столу. Князь заморгал, все еще оглушенный.
— Вот тот, кто бросает в темницу раненых героев! — крикнул Хорнбори, указывая на князя. — Вот тот, кто заставляет их истекать кровью в темнице! — Он сделал паузу, и случилось то, на что и рассчитывал Хорнбори. Крики стали громче.
— Справедливости! Справедливости! — скандировала взвинченная толпа.
— Какая справедливость может искупить убийство? — крикнул с трибуны Хорнбори. — Что ждет его в наказание за несправедливо пролитую кровь?
— Это неправда… — Эйкин попытался подняться, но Гиннар безжалостно прижал его к столешнице.
— Какого наказания вы требуете? — снова крикнул Хорнбори.
— Смерти! — раздался один-единственный голос, но он так четко прозвучал на фоне остальных, что не услышать его было нельзя. Амаласвинта.
Карлица стояла посреди взбудораженной толпы, одетая в ярко-алое платье, воплощенный соблазн для мужчин. Воины держались на некотором расстоянии от нее, словно опасаясь ее неприступной красоты. В зале стало немного тише, и ее голос вновь прозвучал громко и отчетливо:
— Я требую смерти Эйкина, Старца в Глубине Железных чертогов. Эйкина, подлого убийцы героев!
— Убей его! — крикнул еще кто-то в толпе.
— Убей его! — раздался в первом ряду перед трибуной низкий бас Улура.
— Убей его! — Крик распространялся, его подхватывало все больше и больше воинов.
Хорнбори выхватил свой Череполом, висевший в кожаной петле у него за спиной, и повернулся к столу. Гиннар продолжал держать князя, прижимая его к тяжелой дубовой столешнице.
— Это неправда… — протестовал Эйкин, однако его слова потонули в диких криках возмущенной толпы.
— Убей его!
«Лучше и быть не могло», — подумал Хорнбори, занес секиру и опустил тяжелое лезвие. Оно без труда рассекло шею. Остальные князья повскакали со своих кресел.
— Убей его! — уловив общее настроение, пролепетал правитель Ишавена.
Хорнбори схватил Эйкина за седые волосы, поднял вверх его голову, чтобы толпа хорошо могла ее видеть.
— Вот народная справедливость! — воскликнул Хорнбори.
Драконы в эльфийском облике все это время стояли в стороне, наблюдая за жестокой сценой с непроницаемыми лицами. И только Красный, сопровождавший их в темницу, казался взволнованным. Он кивнул Хорнбори, словно подтверждая, что приговор был справедлив.
Внезапно от группы драконов отделился Золотой, подошел к длинному столу, с которого лилась кровь Эйкина. Положил руки на груди Нира и Галара.
Яростные крики в толпе постепенно стихли. Все удивленно смотрели на светящуюся фигуру, поскольку выглядело все так, словно сияющая аура, окружавшая Золотого, пролилась в обоих умерших.
Хорнбори поставил голову князя рядом с его телом. Зря небесный змей трогает умерших. Воевода хорошо знал своих братьев-карликов. Большинство из них воспримут это плохо.
— Они не мертвы! — провозгласил окутанный светом эльф в тот самый миг, когда Хорнбори хотел вмешаться.
— Этого не может быть, — пролепетал карлик. — У них не было пульса. Они… — Он посмотрел на Улура, стоявшего в первом ряду. — Ты ведь тоже проверял. У них не было пульса. Они были мертвы!
— Верно, — подтвердил капитан подводной лодки. — Я тоже проверял пульс на шее у каждого. Кровь в их жилах застыла. Они ушли от нас.
— В их жилах осталось так мало крови, что вы не чувствовали ее течения. — Голос Золотого заставил умолкнуть всех шумевших в просторном зале. — Однако в них обоих еще тлела искорка жизни, которую я сумел пробудить и разжечь до пламени. Они поправятся!
Воины одобрительно заворчали. Хорнбори пребывал в недоумении. Небесные змеи спасают двух карликов, и — по крайней мере в данный момент — им простили то, что они уничтожили тысячи карликов в Глубоком городе. Однако он не простит им. Никогда! Какими бы регалиями они его ни наделили.
Золотой вернулся к братьям по гнезду, и они стали совещаться.
А Хорнбори подошел к обоим своим товарищам. Нир и Галар по-прежнему лежали неподвижно. Он коснулся шеи каждого и ощутил сильную пульсацию. Однако вместо того, чтобы обрадоваться, карлик почувствовал, как по спине пробежал холодок. Они оба были мертвы! Что сделал с ними Золотой? Остались ли они оба теми мятежниками, которых он знал?
От маленькой группы теперь отделился другой эльф. Очень мрачная фигура, с черными волосами, в черных одеждах. Ему не пришлось представляться, чтобы Хорнбори понял, что перед ним Перворожденный.
— Воевода Хорнбори! — произнес он. Его голос заполнил зал до самого дальнего уголка, хотя говорил он негромко. — Мы с братьями приняли решение сделать тебя правителем всех Глубин. Опустись же на колено, прими мое благословение и поднимись, став первым среди карликов.
Несмотря на то что на обратном пути из темницы Хорнбори все хорошо продумал и решение казалось простым и ясным, сейчас ему было тяжело претворить в жизнь свою мечту перед лицом этой мрачной фигуры. Ему пришлось собрать все свое мужество в кулак, чтобы произнести хоть слово.
— Я не могу… принять эту должность, — произнес Хорнбори.
Эти слова острым стеклом царапали горло, он совершенно точно знал, что эта почесть не будет значить ничего, если будет дана драконами. Даже будь они хоть трижды небесными змеями. Его братья просто не признают этот титул.
Он обернулся к собравшимся в просторном зале карликам:
— Там, внизу, стоят сотни героев. Почему должны почтить меня? Каждый из них заслуживает быть князем. Если я и приму титул, то им могут наделить меня лишь они. Драконы не могут назначить правителя надо всеми карликами, даже если они — небесные змеи. Им могут наделить меня только карлики.
Хорнбори почувствовал гнев Темного. Дракон в эльфийском обличье смотрел на него сверху вниз. Сверлил взглядом, читал мысли.
Воевода судорожно цеплялся за воспоминания о прошедшей ночи. Думал об Амаласвинте. О ее тяжелой груди. О том, как ласкал ее. О ее чувственной улыбке. Он всеми силами пытался вызвать в воспоминаниях случившееся прошлой ночью. Он тоже был там, Перворожденный. Глубоко в его голове. Так явственно, словно вчера находился рядом с ним. Он копался, хотел забраться глубже в его прошлое. Докопаться до самых потаенных тайн. Казалось, что-то поселилось глубоко у него в голове. Мышь, запертая в голове и острыми коготками рвущая его мозг. Боль усиливалась.
Хорнбори покачнулся. Он как будто отстранился, наблюдая за самим собой со стороны. И было еще что-то… Давление на уши. Что-то нарастало, становилось все сильнее и сильнее, словно пыталось прогнать эту мышь, пожирающую его мысли.
Внезапно боль исчезла. Остались лишь тошнота и постепенно отступавшее давление на уши. Карлик услышал оглушительный шум. Крик из сотен глоток воинов:
— Повелитель всех Глубин!
Посвященные
В просторной пещере, глубоко под потаенным городом, грохотали сотни барабанов. Воины-орлы с воинственными криками бросались с деревянной башни и парили над кровавым озером, расправив крылья. Воины-ягуары танцевали в самозабвенном экстазе у подножия ступенчатой пирамиды, на нижней террасе которой собрались избранники, которым сегодня предстояло вступить в оба воинских ордена.
Длиннорукий держался в стороне. Он стоял у входа в туннель, ведущий вглубь, под пирамиду. Там в больших урнах хранился пепел заслуженных жрецов. Его пернатый брат проявил удивительную благодарность за вовремя изготовленного второго змея. И Длиннорукий не только смог незамеченным наблюдать за причудливым ритуалом, но и получил еще одну пещеру, ответвлявшуюся от этой системы туннелей. Судя по всему, его брат сделал это под давлением остальных девантаров.
Пещера простиралась от западного склона Устья мира до Великой реки и была настолько велика, что над ней разместились целые кварталы Золотого города.
Еще во время своего первого визита Длиннорукий был в восхищении от увиденного. Свод пещеры поддерживали колонны толщиной с башню, и, вероятно, именно благодаря ее существованию расположенные над ней части города намного меньше пострадали от великого землетрясения. Для каких целей Нангог создала эту огромную полость, его брат тоже не знал. Однако Длиннорукий не сомневался, что причина тому должна быть. В конце концов, здесь имелись соединения с пропастью, ведущей в самое сердце полого мира. К самой темнице, в которой до скончания веков была заточена Нангог.
Не считая колонн и нескольких кристаллических сталагмитов, росших в полу пещеры, здесь было пусто. Она, казалось, была специально создана для того, чтобы он мог завершить свое великое произведение: Клык! Длиннорукий уже перенес в пещеру несколько заготовок для этого чуда. Оно станет его самым гениальным творением. Девантар с нетерпением ждал, когда сможет начать работу. Несколько его паучков, из тех, что покрупнее, уже начали строить плавильные печи. Запасы руды и древесного угля, которые ему понадобятся, были просто гигантскими. «Вот это задача для бога, — с гордостью подумал он. — А не тот маскарад, которым занимается мой брат».
Пернатый стоял рядом с бессмертным Некагуалем в окружении украшенных перьями жрецов у берега кровавого озера. Он театральным жестом указал на волнующуюся воду, выкрикнул мрачные слова, которых не было ни в одном из знакомых Длиннорукому языков. Возможно, брат придумал их просто ради звучания.
Драконы одновременно подняли головы над темной водой. Длиннорукий удовлетворенно кивнул. Оба пернатых змея получились удачно. Двигались они совершенно естественно, несмотря на множество металлических деталей, которые пришлось вставить в их тела.
Бешено били барабаны. Один из змееподобных драконов наклонился. Длиннорукий в восхищении наблюдал за тем, как его брат сделал глубокий надрез в плоти дракона, подставил под льющуюся из раны кровь золотой бокал.
Избранники спустились с пирамиды. Они длинными рядами подходили к Пернатому. Каждый из них делал глоток крови, в то время как его брат клал руку ему на лоб и сплетал заклинание.
Все это оказывало разное воздействие на детей человеческих. Некоторые падали на колени через несколько шагов, сотрясаемые судорогами. Другие начинали кричать и биться головой о каменную ограду озера, кое-кто даже прыгал в темные воды. Иные молчали.
Интересно, скольких воинов приходится приносить в жертву его брату, чтобы получить одного-единственного воина-ягуара или орла? Чем дольше наблюдал за этим спектаклем Длиннорукий, тем меньше он ему нравился. И дело было не в жестокости. Его рассердила пустая трата жизней. В этом отношении его работа была значительно эффективнее.
Загудели рога, и те воины, которые не впали в безумие, во второй раз выстроились перед Пернатым. Теперь его брат начал отрезать от груди второго змея маленькие куски мяса и класть их в широко открытый рот воинам, подходившим к нему.
Заклинание, сплетенное его братом, обладало такой силой, что Длиннорукий почувствовал неприятное жжение на коже. Все волоски на теле встали дыбом. Пернатый лишал воинов большей части их человечности. Усиливал животное начало, связь с которым они ощущали. Это были не просто мужчины, переодетые в шкуру ягуара или орлиное оперение. Выжившие шипели и издавали пронзительные крики. Некоторые бросались друг на друга.
Длиннорукий решил, что увидел достаточно, и незаметно покинул пещеру. Он выбрал потайной ход для жрецов, ведущий наверх, в Золотой город. Сегодня была ночь Священной свадьбы на ступенчатой пирамиде Изатами. Праздничная ночь, придуманная им когда-то, чтобы Ишта не забывала о своем обещании. Нужно было сделать еще очень много, и смешанное чувство тревоги и предвкушения охватило его, когда он, живой бог, шел по улицам, а дети человеческие недоверчиво смотрели на него и бросались ниц в пыль. Такое почтение ему оказывали редко. Приятная увертюра к событиям грядущего дня, который должен был принести ему еще больше радости.
Цена за правление
— Ну что, как прошел праздник?
Ишта бросила на него холодный взгляд.
— Может быть, на вид Лабарна и похож на животное, но ведет себя совсем иначе. Он совершенно не такой, как Муватта. Выбирает для Священной свадьбы только тех женщин, которые действительно хотят быть с ним. И тяжело переносит, если они не беременеют… Зачем ты выдумал этот ритуал? Это жертвоприношение? Зачем женщинам отдавать свою кровь и жизнь ради плодородия страны, если они не понесут ребенка?
Длиннорукий разрезал павлина, приготовленного в полном оперении, что было непросто даже для него. Он ловко извлек печень, положил ее рядом с клецками и красной морковью. В дни, которые он проводил с Иштой, ему нравилось притворяться вульгарным. Размашистым движением девантар нанес на композицию немного темного соуса, а затем протянул тарелку крылатой богине.
— Я не голодна. К чему это? Мы боги! Нам не нужно есть.
— Ты будешь есть, потому что этого хочу я. Мне напомнить тебе о нашем пакте? В этот единственный день в году ты целиком и полностью принадлежишь мне. Это твоя цена за то, что Лувия принадлежит тебе. Цена за убийство Пурпурного и за то, что ты предала Анату. Один день со мной. Каждый год после летнего солнцестояния.
Девантар приняла тарелку.
Длиннорукому нравилось, когда она злилась, но тем не менее подчинялась беспрекословно. Оказаться в чьей-то власти — это состояние было неизвестно его сестре. Играть с ним стало одной из множества радостей, уготованных ему в этот день.
Он наблюдал за тем, как она отрезала кусок печени и с отвращением положила в рот.
— Попробуй соус!
Она отрезала еще кусок печени.
— Это была не просьба! — рявкнул он. — Сделай это!
Ишта пренебрежительно подняла бровь:
— Или что?
— Ты знаешь что!
Девантар вздохнула:
— Да, знаю. Я принадлежу тебе всего один-единственный день в году и, поистине, не могу упрекать тебя в том, что ты будешь излишне оригинален, планируя этот день. Ты собираешься унижать меня всеми возможными способами. Но что изменится от того, подчинюсь я сейчас или нет? — Она посмотрела на его межножье взглядом, уничтожавшим абсолютно все чувства. — Опять случится так, что твои мечты превысят твои возможности. Ты обвинишь в этом меня. И выместишь на мне свои агрессивные фантазии. До сих пор все
наши дни проходили именно так. Наверное, поэтому ты настаиваешь на том, чтобы женщины, не беременеющие во время Священной свадьбы, были принесены в жертву? Это просто твоя склонность?
Девантар смотрел на нож, который сжимал в руке. След соуса покрывал часть чудесного голубого узора из линий, украшавшего клинок. Он вложил в этот нож много часов труда и теперь представлял себе, как разрежет им мягкую плоть своей сестры. Не только ради того, чтобы помучить ее. Ему нравился вид рубиновой крови на ее почти мраморной коже. Нравилось смотреть, как она извивается, когда он рисует узоры. В этот момент он мог забыть обо всем.
Для него дело было вовсе не в том, чтобы причинить ей боль. Он любил рисунки из белого и красного цветов, создаваемые его надрезами. Он точно так же мог часами наслаждаться извилистыми узорами на особенно удачном клинке. Девантар осознавал, что никто из его братьев не поймет его склонностей. И никто из сестер…
— Жертва, — задумчиво произнес он. — Боюсь, это просто прихоть. Ты разочарована? У меня не было плана. Я не вымещал потаенную злобу. Просто внезапно пришло в голову. Мне всегда казалось, что подобная жестокость приводит в восторг детей человеческих. Иногда я прихожу в облике человека понаблюдать за Священной свадьбой и поражаюсь, какой восторг может вызвать публичное изнасилование на зиккурате. Ни разу не заметил, чтобы кто-то сочувствовал девственницам.
— Может быть, дело в том, что люди были созданы жестокими богами? — Ишта отодвинула от себя тарелку. К кушанью она практически не притронулась.
— Жестокими? Ты называешь жестокими нас? Или мы — бессовестны, одержимы жаждой власти? Думаю, ни одна из твоих сестер не продалась бы мне подобно шлюхе, лишь бы стать богиней одного из семи королевств.
В глазах ее сверкнула жажда крови.
— Возможно, ты просто недостаточно хорошо знаешь наших сестер. Но в одном ты прав: ты другой. Тебе пришлось заключить сделку, чтобы спать хотя бы с одной из сестер. Могу заверить тебя, ни одному из твоих братьев это не нужно. Я пробовала почти со всеми… — Она провела языком по губам. — Некоторые поистине искусны в том, чтобы даровать женщине много страстных часов.
— Сплетни… Для меня важна лишь возможность получить несколько страстных часов самому.
Девантар махнул рукой в сторону кровати.
— Кажется, у тебя нет аппетита. Что ж, пора завершать кулинарную часть нашего вечера. Полагаю, что ты хочешь именно этого. Иначе наш ужин продолжился бы.
Ишта встала из-за стола.
Как и всякий раз, Длиннорукий поразился грациозности, с которой она двигалась. На ней было короткое белое платье. Оно свободно спадало с плеч, подчеркивая грудь. В животе разлилось приятное тепло. Он смотрел на нее в предвкушении и представлял себе, что сделает с ней, и это доставляло больше радости, чем просто спать с ней. Девантар прекрасно осознавал свои недостатки. Он тоже, как и все его братья и сестры, умел изменять облик, но, что бы он ни делал, результат всегда был уродлив. Слишком длинные руки, приземистая фигура. Ничего не менялось, даже если он принимал облик зверя… Часто он чувствовал издевку, наблюдая за тем, как другие девантары выбирают львиные или бычьи головы. Как сознательно, словно бы в шутку уродуют свои идеальные тела. Но, что еще хуже, они считали, что связываться с ним, единственным из всех, кто не был волен свободно выбирать себе внешность, отвратительно! На заключение сделки с Иштой его толкнуло одно лишь отчаяние.
— Раздевайся! — хриплым голосом произнес он.
Одной этой ночи должно было хватить на целый год одиночества. Он запланировал сделать с ней очень много.
Ишта подчинилась. Сняла платье через голову, бросила его на пол. При этом она повернулась к нему спиной. Она так безупречна…
Иногда Длиннорукий мучился страхом, что Ишта убьет его или заставит исчезнуть так же, как Вепреголового. Но не в эту ночь. Она всегда скрупулезно выполняла уговор. Однако в любой другой день года… Божественный кузнец примирительно усмехнулся. Что ж, об этом можно больше не тревожиться. Он нужен братьям и сестрам. С его помощью они обрекут на погибель небесных змеев. Его план убедил всех.
Взяв со стола нож, он провел ладонью по безупречному клинку. Она — богиня. Ее раны заживают быстро. Пришлось бы снять кожу с ее лица, как это случилось с Пернатым, чтобы для возвращения прекрасного облика потребовалось длительное время.
— Ложись на постель. На живот.
Ишта подчинилась.
— Потянись!
Наблюдая за игрой ее мышц, он представлял себе, какая механика могла бы это симулировать. Проволока под тонкой кожей, стальные суставы, оси… Девантар снова вспомнил о Клыке. Вот оно, настоящее, в чем весь он. А это ему не нужно…
Длиннорукий сел на постель рядом с Иштой. Несмотря на то что ее раны быстро заживали, боль она все равно испытывала. Догадывается ли богиня, какую боль причиняет ему ее неприступная красота в другие дни года? Ее презрение… И вот часть этой боли он сейчас ей вернет. Он коснулся ножом кожи под ее левой лопаткой. На этот раз порез будет не длинным. Сталь мягко коснулась кожи. Вонзив клинок под лопатку, он наслаждался ее хриплым дыханием. Тем, как она старалась сдержать стон, чтобы не доставлять ему наслаждения.
Темная кровь побежала в продолговатую ложбинку ниже позвоночника. Собралась там, образовав небольшую лужицу. Он обмакнул пальцы в кровь и принялся рисовать линии на бледной коже сестры. А затем с удивлением обнаружил, что написал ее имя.
Потерянный город
Хорнбори смотрел на лица оставшихся десяти Старцев в Глубине. В их глазах горела та же ненависть, с которой они встретили его, когда он поднялся на трибуну в Аметистовом зале.
На этот раз свидетелей их разговора не было. Они собрались в роскошной столовой во дворце Амаласвинты. Хорнбори предпочитал не пользоваться помещениями Эйкина. Формально дворец умершего принадлежал ему, однако он не входил туда. Вместо этого он расположился у своей любовницы. Карлик открыто признал свои отношения с ней, прекрасно осознавая, что о них судачат. Он примирительно улыбнулся. Большинство ходивших слухов были абсолютно правдивы.
— Ты ведь не думаешь, что мы признаем тебя как одного из нас? — произнес Гримм, Старец в Глубине Ишавена. Он был древним, как его гора; лицо испещрено морщинами, отмечено широким шрамом, тянувшимся от левой брови до самого подбородка. Борода у него была белоснежной, заплетена в две косы. Его считали непреклонным и жестоким. Война, которую вел его народ с кобольдами, по большей части была делом рук самого старца.
Хорнбори выдержал взгляд князя. По сравнению с тем, что он повидал на полях сражений, происходившее здесь было сущей мелочью. Неужели старец действительно верит, что его можно запугать злобными взглядами и подколками?
— Ты прав, Гримм. Я не один из вас. Я выше вас. Если только слово небесных змеев для тебя ничего не значит.
— Ты, грязный, мелкий…
— Слушай меня! — прикрикнул на Старца Хорнбори. — Слушайте все! Вы сидите в моей горе! Вы все видели, что я сделал с Эйкином! — Он коснулся огромной секиры, торчавшей у него из-за пояса. — За дверью стоит сотня воинов, которые не задумываясь выполнят любой мой приказ.
Он поочередно оглядел всех старцев.
— Эти люди когда-то были вашими, например, Гиннар из Ишавена. Но вы уступили их мне… — Он сделал паузу, давая князьям возможность подумать. — У большинства из вас в лейб-гвардии состоят ребята, сражавшиеся под моим началом. Я могу дотянуться до любой горы, где роют туннели карлики. Потому что последователи у меня есть в любой горе. Но я хочу, чтобы между нами был мир. Вы — мои братья, а вовсе не враги. Я хочу, чтобы благородные дома Железных чертогов выбрали нового Старца в Глубине, из своих рядов.
— А ты где будешь править, надутый дурак? — поинтересовался Гримм. — Князю нужна гора.
Хорнбори улыбнулся.
— Я тоже так считаю, братья. Моя гора — Глубокий город.
Воевода от души наслаждался вызванным удивлением.
— Но драконы… — начал было Гримм.
— Я — карлик! С каких это пор драконы будут указывать мне, в какой горе жить? Что бы вы ни думали, я не лакей небесных змеев. Я верну себе то, что они отняли у нашего народа: двенадцатый город. Моя родина расцветет снова. Я наберу добровольцев во всех наших городах, которые отправятся за мной в почерневшие от сажи чертоги моей горы, чтобы начать новую жизнь. И надеюсь, что вы не будете препятствовать этим поселенцам.
Он снова сделал паузу, чтобы придать значимость своим словам.
— Я не позволю карликам мешать нам в деле возвращения утерянного города. Даю вам три дня. А потом потребую клятву от каждого из вас, и вы объявите во всеуслышание, что поддерживаете мое начинание.
— А если мы не сделаем этого? — с вызывающим видом поинтересовался Гримм. — Что ты тогда сделаешь с нами? Казнишь, как Эйкина?
— Хорошего же вы мнения о правителе всех Глубин, — рассмеялся Хорнбори. — Конечно же, я повторяться не буду. Я оповещу о вашем решении. Пущу слух, что вы из меркантильных побуждений препятствуете укреплению нашего народа и заключили пакт с драконами. В конце концов вы сами казните себя.
— Тебе потребуется много золота, чтобы снова населить Глубокий город, — вмешался в разговор другой старец. — Откуда ты возьмешь его? Введешь новый налог?
— Нет. — Хорнбори с улыбкой покачал головой. Вообще-то он готов был к тому, что это возражение будет самым первым. — Я не полезу ни в чей кошель. Меня поддержит госпожа Амаласвинта. Наших средств более чем достаточно, чтобы начать поселение. Кроме того, никто не вывозил сокровища Глубокого города. Если не объявятся наследники и не захотят поселиться в новом городе, эти сокровища будут использованы на благо общины.
— Это воровство! — возмутился Гримм.
— Правда? А я почему-то уверен, что в надежде на благоприятную проверку имущественных отношений ко мне явится множество племянников и племянниц. И, конечно же, такие богатства отдаются первому, кто о них заявит.
— Ты хочешь основать город жадных падальщиков!
— Неужели? — пренебрежительно улыбнулся Гримму Хорнбори. — Вы же видите, у вас есть возможность быстро избавиться от меня. Я ведь не смогу выполнять обязанности того, кто стоит над всеми, целиком посвящая себя городу, которому предстоит пробудиться для новой жизни. Конечно, вы можете ополчиться против меня, против воеводы небесных змеев. Против величайшего из живущих героев своего народа. А теперь у вас есть три дня, чтобы поразмыслить о своем выборе, — заключил Хорнбори и, поклонившись, вышел из зала.
Пакт
Встревоженный Галар беспокойно переминался с ноги на ногу. Нельзя было приходить сюда! Это же вообще жопа мира. Туннель в самом дальнем уголке Железных чертогов. На глубине более мили под скалой, у самых корней горы. Фонарь Галара выхватывал из темноты лишь маленький круг света. Здесь не было ничего, кроме темноты. Сюда не спускались даже крысы.
Рассерженный кузнец сплюнул. Темнота досаждала ему. Это что-то новенькое! И это нехорошо! Он рожден, чтобы жить в пещерах. Но эта атака в Ничто… Его часто ранили. И он всякий раз выживал.
Однако на этот раз ему казалось, что когти бога вырвали что-то из его тела. У карлика появилось ощущение, что глубоко внутри у него чего-то не хватает.
Хорнбори передал ему через Нира, чтобы он явился сюда. Чего этот ссыкун от него хочет? Благодарности? В таком случае он может ждать до скончания века. В конце концов, он не просил, чтобы его спасали. Ничего он ему не должен! И впрягаться в его повозку он уж точно не намерен.
С тех пор как этот мешок дерьма стал важной птицей, его почти не видно. Наверное, он встречался с богатыми купцами, собственниками флотов угрей или с проклятыми старцами других городов. А может, еще и с небесными змеями… Кто знает? А все остальное время Хорнбори распутничал с Амаласвинтой.
Нужно успокоиться. Боль в ранах снова дала о себе знать. Порезы в груди зажили еще не до конца. Что за дерьмовый мир! Этот девантар чуть не выпотрошил его, и что он получил взамен? Вся слава досталась ссыкуну. Как обычно.
Шаги заставили его поднять голову. Вдалеке показался свет от фонаря. Что ж, этот ссыкун хотя бы не прокатил его. Галар прислонился к прохладной скале. Не меньше дюжины карликов уже успели рассказать ему, как Золотой вернул его. Вот надо ж такому случиться! Именно небесный змей! Не прочла ли эта тварь его мысли? Скорее всего, нет. «Этого бы я не пережил», — с ухмылкой произнес он. Золотой довершил бы работу девантара, если бы узнал, чем продиктованы все его поступки.
Хорнбори пришел один. Выглядел он хорошо, чертов засранец. Сейчас как сыр в масле катается. Правитель всех Глубин. Признаться, это до сих пор не укладывалось в голове у Галара.
— Ты пойдешь со мной в Глубокий город? — спросил Хорнбори вместо приветствия.
— Что я там забыл? Кости собрать?
— Ты должен возродить свою мастерскую. А я притащу тебе весь чертов кобольдский сыр, который только можно достать в Альвенмарке, или что там тебе еще будет нужно, чтобы воплотить в жизнь твои безумные идеи.
На миг Галар лишился дара речи.
Было видно, что Хорнбори наслаждается моментом.
— Ты первый, не считая Старцев в Глубине и Амаласвинты, кто узнал об этом. Я хочу снова заселить Глубокий город. Мы вернем себе то, что отняли у нас драконы.
— Экспедиция… — наконец произнес Галар.
Воевода покачал головой:
— Нет, вернувшись туда, мы там и останемся. Воины, которых призвали… — Карлик вздохнул. — Не будем об этом. Но я хочу вдохнуть в город новую жизнь!
— Зачем ты говоришь мне это?
— Потому что для меня не может быть Глубокого города без кузнеца Галара! Ты нужен мне там.
Вот это уже ближе к делу. Этому мешку дерьма нужен он.
— Зачем?
— Потому что ты, проклятье, самый гениальный изобретатель, когда-либо рождавшийся в нашем народе. Ты Гобхайн от карликов! Только в отличие от эльфа тебя, черт подери, не разорвали на куски Зеленые духи в поисках сокровищ в Нангоге.
Галар слыхал совсем другие истории об эльфийском кузнеце. Поговаривали, что небесные змеи приказали своим проклятым драконникам убить Гобхайна, потому что тот отказался беспрекословно выполнять приказы драконов.
— Чего ты колеблешься, Галар? Разве ты забыл, как жаловался мне, что твоя мастерская слишком мала и что эти проклятые крючкотворы Старца в Глубине не дают тебе разрешения на расширение пещеры? Эти времена миновали. Если нужно, ты получишь от меня мастерскую размером с Аметистовый зал. А кроме того, все инструменты, которые только пожелаешь. Все металлы и помощников, которыми сможешь распоряжаться.
— В чем подвох? — спросил Галар. Этот мешок дерьма не будет делать такое предложение без задней мысли, в этом кузнец не сомневался.
Хорнбори кивнул:
— Ты хорошо меня знаешь. У меня действительно есть условие. Ты не перестанешь убивать драконов.
—
Не перестану? Кажется, я ослышался.
— Ни в коем случае. — Воевода махнул своим фонарем в сторону бокового туннеля, уводившего от главного коридора. — Идем со мной. Я тебе кое-что покажу.
Если Хорнбори полагал, что снедаемый любопытством кузнец забросает его вопросами, то он ошибся. Галар шел за воеводой, погрузившись в сердитое молчание, пока шагов через пятьдесят они не дошли до изготовленной из железа двери, в которой было три замочные скважины.
Хорнбори снял с шеи ремешок, на котором болталось три ключа с бороздками разной ширины.
— Возьми. Ты должен открыть эту дверь.
Галар недоверчиво посмотрел на него. К чему это все? Неужели Хорнбори решил толкнуть его за порог и снова запереть, как только он откроет дверь? В принципе, он полагал, что этот засранец готов на любую подлость.
Ему понадобилось три попытки, чтобы подобрать ключи. Карлик осторожно повернул их. Замки скрипели, словно их не открывали уже много лет. Он осторожно толкнул тяжелую дверь и поднял фонарь, чтобы осветить помещение. По площади оно было примерно с его потерянную мастерскую. Здесь был засыпанный пеплом кузнечный горн, рядом — наковальня и корыто. Повсюду валялись инструменты. У стены стоял тяжелый деревянный верстак, а на нем лежало то, что Галар узнал с первого взгляда: наконечники для копий и стрел, которые он когда-то ковал с одноногим Гламиром.
Его стрелы для убийства драконов! За все эти годы они даже не покрылись ржавчиной.
— Это для тебя и Нира. И я хочу, чтобы ты использовал их! — решительно произнес стоявший у него за спиной Хорнбори.
Галар не верил собственным ушам.
— Лакей небесных змеев дает мне это оружие… — пробормотал он. — Как это понимать?
— Мне пришлось стать их лакеем, чтобы добраться сюда и дать тебе сегодня эти ключи. Я знаю, что ты меня ни во что не ставишь, но я тоже не простил драконам того, что они сделали с нашим городом. Готов ли ты к тому, чтобы снова пролить драконью кровь, или мне поискать другого героя?
Галар задумчиво кивнул:
— Готов. Но не думай, что тем самым ты купил мою дружбу. Даже если ты выложишь стены моей мастерской листовым золотом.
Хорнбори льстиво улыбнулся.
— Ссыкун и кузнец, от которого пахнет так, как от того, кем он меня называет, — друзья? Нет, я был бы безумен, если бы верил в это. Мы заключили сделку, потому что у нас общий враг. И мы будем бороться с ним, пока в нас еще теплится жизнь. Я веду войну с драконами, Галар, и я не успокоюсь, пока не умрет последний небесный змей. — Он протянул кузнецу руку. — Будешь ли ты на моей стороне в этой войне? Мы договорились?
На этот раз Галар не колебался. Он протянул руку.
Приближающаяся беда
— Они идут! — крикнул запыхавшийся Орму. Капитан отряда стрелков склонился, пытаясь перевести дух. Он терпеть не мог ездить верхом и, должно быть, бежал несколько миль.
Шайя обернулась к Ашоту:
— Я пойду…
— Нет! — яростно возразил полководец. — Вы немедленно покинете Миру, в точном соответствии с первоначальным планом. Бессмертный отрубит мне голову, если я позволю вам остаться в этом городишке. Вы и так слишком близки к нему.
— Ты противишься приказам своей правительницы, ты… — Шайя схватила висевшую на ее поясе шипастую секиру. Удивительным образом она предпочитала это оружие народа ишкуцайя привычным для Арама секирам и мечам.
— Я противлюсь и тем самым выполняю приказы бессмертного, госпожа. И, если вы добровольно не покинете Миру, мне придется отдать приказ, чтобы вас вынесли. Вас не будет здесь, когда начнется танец. Нет времени на разговоры. Вы уйдете
сейчас же! Орму, ты…
Шайя махнула рукой:
— Я пойду. Но у этого решения будут последствия.
Ашот подавленно наблюдал за тем, как она вскочила на одного из коней и в сопровождении нескольких воинов выехала из городка через северные ворота.
Они находились в Мире вот уже семь недель. Непосредственно перед последним нападением человекоконей Шайя решила, что поселение у глубокого родника станет смертоносной ловушкой для демонов. Мира представляла собой кучку простых шалашей вокруг грязного источника. Стоянка для погонщиков скота, шедших дальше, на северо-восток, в Нагу. Семь недель она скупала весь проходивший здесь скот. В загонах у источника толклось больше четырех тысяч голов крупного рогатого скота. С каждым днем снабжать стадо кормом становилось все труднее и труднее. Выходить из загона им было нельзя.
Вокруг поселения возвели деревянный палисад высотой в три шага. Они сами заказали дерево через магические врата неподалеку от поселения, поскольку на добрую сотню миль вокруг не было достаточного количества деревьев, чтобы возвести такое защитное сооружение.
Орму похлопал Ашота по плечу:
— Ты — храбрый мужик.
— Ты из-за кентавров?
— Из-за Шайи. Чтобы спорить с ней, нужно обладать немалым мужеством, — усмехнулся он. — Не хотел бы я оказаться на твоем месте. Все, что ждет тебя здесь с кентаврами, будет приятной прогулкой по сравнению с теми неприятностями, которые устроит тебе Шайя.
— Может быть, мне повезет и я подохну в этом богом забытом месте…
— С такими вещами не шутят, друг мой. — Орму схватил его обеими руками за плечи. — Слишком мало осталось нас, старых вояк. А сюда явятся более тысячи этих проклятых коней-демонов. Смотри мне, чтоб выбрался отсюда, как и было запланировано.
Ашот заставил себя улыбнуться.
— Да ладно. — Он слишком долго сражался в этой войне, чтобы предаваться иллюзиям и верить в то, что битва хоть раз пройдет по плану.
Ашот наблюдал за тем, как Орму торопится убраться из обреченного на гибель городишка. А вместе с ним удалилось и большинство воинов.
Только после этого Ашот обернулся к тем, кто остался с ним в Мире. Увидел страх на их лицах. По большей части это были молодые ребята, умевшие хорошо лазать и бегать. Один из них привлек его внимание. Юноша носил свой меч на перевязи за спиной и делал вид, будто он закаленный в боях ветеран и сражается уже давно, хотя на щеках у него даже пушка еще не было.
— Эй, Дарон! Все готовы? — обратился он к нему.
— Да, полководец! — От восторга парень едва не захлебнулся словами. Он стоял не шевелясь и старался не смотреть ему в глаза.
Воин понимал, что парень ужасно смущен тем, что доверенное лицо бессмертного знает его по имени. Ашот же просто любил слушать разговоры своих воинов и запоминать некоторые имена, произносимые при этом. А те всегда удивлялись, когда он обращался к ним по именам. Они думали, что он знает всех, но это была всего лишь уловка для поднятия духа.
Ашот готов был поспорить, что парню еще нет и пятнадцати — минимального возраста, по достижении которого можно было стать воином, — однако чем дольше длилась война с демонами, тем менее разборчивыми становились вербовщики, собиравшие свежее мясо для полей сражений.
— В чем заключается твоя задача, парень?
— Оставаться у загонов, полководец! Я должен открыть их, как только демоны ворвутся в деревню.
Ашот пожалел, что спросил его. Он знал, что большинство молодых воинов погибнут там. Когда скот вырвется на свободу, а кони-демоны будут мчаться по узким улочкам, лишь немногим удастся добраться из центра деревни до палисада.
— Как только откроешь ворота, беги, понял? Не стой столбом, не глазей на демонов и уж тем более не пытайся с ними драться. Мы друг друга поняли?
— Так точно, полководец!
— Сражения выигрывают, потому что все выполняют приказы, парень. Надеюсь, ты не забудешь об этом в пылу сражения.
— Уверен, что не забуду, полководец!
— Тогда отправляйся на пост! — Ашот отвернулся. Он хотел проверить еще некоторые хижины. В последний раз… Просто чтобы убить время и не стоять, тупо таращась по сторонам. Он знал, что все хорошо подготовлено.
— Полководец?
— Да? — Он еще раз обернулся к мальчику, недовольный, что тот отвлек его.
— А правда, что вы родом из деревни Бельбек?
— Да… — Ашот недоверчиво поглядел на парня. — Но все остальное, что рассказывают, — ложь. Я никогда не пас коз и не был бедным арендатором.
Парень покраснел.
— Конечно нет… — пролепетал он и бросился прочь.
Что-то с этим парнем было не так. Ашот задумчиво проводил его взглядом, пока тот не скрылся в лабиринте узких улочек между загонами для скота. Мальчик был невысок и приземист, с открытым лицом, на котором часто появлялась улыбка. Что ж, просто глуповатый крестьянский сын, из тех, которые сотнями приходили в Нангог, чтобы умереть. И отличал его только меч. Интересно, откуда он у него? Добыча? Не может быть. Парни, оставшиеся здесь, в Мире, все без исключения были юными рекрутами. Еще не сражались ни в одном бою.
Ашот решил больше не думать о парне. Лучше не знакомиться с ними. Тогда и оплакивать никого не придется. И воин твердым шагом направился к следующей хижине. Ее стены и крыша были сделаны из плетеных циновок, что нисколько не удивляло: в этой местности высокая ножевая трава была единственным, что имелось в достатке. В дверном проеме висела потрепанная ткань, бывшая когда-то лазурного цвета. Ашот пригнулся и вошел в дом. Вонь от дегтя, витавшая над всей деревней, чувствовалась здесь особенно сильно. Повсюду на стенах виднелись большие пятна вязкой черной пасты. Молодой воин, обрызгивающий плетеные стены маслом для ламп, испуганно обернулся, когда вошел Ашот.
— Полководец?
— Спокойно. Я просто делаю последний обход. Демоны уже близко. Ты знаешь, что должен делать?
— Так точно. После третьего звука рога я поджигаю хижину и стараюсь как можно быстрее убраться отсюда.
Ашот кивнул:
— Отлично! — Он взглянул на маленькую лампу, стоявшую у бочонка с каменным маслом. Пламя на фитиле было ровным. Вокруг бочонка лежали обмазанные дегтем дрова, под ними были сложены хворост и солома. — Смотри только, чтобы масло не брызнуло тебе на одежду.
— Я осторожен, господин. Не беспокойтесь, — широко улыбнулся ему парень. У него было узкое лицо с кривым носом, насчет которого ему наверняка довелось наслушаться немало шуток. — Мы покажем этим демонам, правда?
— Они долго будут помнить этот день, — согласился Ашот. — Итак, по третьему сигналу рога. А потом руки в ноги и бегом.
— Так точно, полководец.
— Увидимся снаружи, парень. Думаю, ты обгонишь меня, старика.
Вместо ответа тот снова широко улыбнулся. Эти парни приводили Ашота в восхищение своим мужеством и безусловным доверием к командиру. Что ж, долго так продолжаться не будет… Пригнувшись, чтобы не зацепить ткань, он снова вышел на площадь, почти полностью заполненную оградами.
Степной скот блеял еще громче обычного. Животные чувствовали, что в воздухе что-то витает. Некое напряжение. Приближающаяся беда.
Ашот глубоко вздохнул. Он ошибся. Запах дегтя ощущался повсюду. Хоть бы кони-демоны не заметили, к чему все идет.
Прозвучал сигнал рога. Первый. Значит, враги появились на холмах под Мирой. Внезапно во рту у него пересохло. Разволновавшись, он пошел к воину, стоявшему чуть подальше, рядом с самой большой травяной хижиной. Он держал в руках большой кривой медный рог, по которому постоянно барабанил пальцами.
— Надеюсь, у тебя хорошее дыхание, парень.
— Конечно, полководец! Я мог бы с легкостью сдуть одну из этих проклятых хижин,
если бы только захотел.
Ашот почувствовал облегчение, отметив, что у этого хотя бы первая щетина появилась на грязном лице. Ему было легче посылать на смерть мужчин, чем мальчишек.
— Да окрылят боги твои ноги. А теперь скажи мне, как быстрее всего попасть отсюда к палисаду?
Конечно, Ашот знал дорогу. Он провел в городишке целых семь недель, готовясь к этому дню, но говорить всегда лучше, чем молча стоять рядом.
Трубач указал на ближайший переулок:
— Вон туда, полководец. Запомните мою спину и держитесь за ней, тогда добежите, — дерзко ухмыльнувшись, сказал воин.
— Думаешь, что пробежишь быстрее, чем я? — усмехнулся в ответ Ашот. — Готов поставить амфору красного вина с Эгильских островов против бурдюка кислого пойла, что я доберусь до палисада раньше тебя.
— Это вы просто так говорите, чтобы я остался стоять и помогал вам, когда запахнет жареным.
Ашот рассмеялся.
— Проклятье, что ж я за полководец такой, если меня так просто раскусить! — И он поднял правую руку. — По рукам?
Воин хлопнул по раскрытой ладони. Его рукопожатие было уверенным и сильным.
— Мне будет очень приятно опустошить ваши запасы вина, полководец.
Злые волки
— Ну, Парменион, что думаешь?
Секандер смотрел с вершины холма на маленькое укрепленное поселение. Справа и слева от него становилось все больше и больше воинов, которые выстраивались на длинной гряде холма.
— Следовало ожидать, что рано или поздно дети человеческие начнут это делать. — Он указал на восток, где группа беглецов скрылась в холмах на другой стороне поселения. — Вот только кажется, что они не очень-то верят в свои защитные сооружения.
Пока они беседовали, в деревне прозвучал сигнал рога и ворота закрыли прямо у них на глазах.
— Как думаешь, какова толщина доски в воротах?
Парменион провел рукой по седой бороде.
— У меня уже не орлиное зрение. Но вряд ли больше дюйма. Они нас не остановят. Тут скорее может помешать палисад. Но что-то мне здесь не нравится. На улицах никого, на палисаде тоже. Даже хода по нему нет. Никто не сможет встать на вал, чтобы выпустить в нас стрелы или копья. С этого вала они не смогут защитить свое поселение. Тебе это не кажется странным?
— Возможно, это скорее забор от злых волков, — широко усмехнулся Секандер. — Конечно, толку от этого мало, если у злых волков есть тяжелые секиры и тараны.
Старый оружейник покачал головой и повторил:
— Не нравится мне все это…
— А почему?
При всем желании князь не видел ничего подозрительного. Рядом с южными воротами стояло несколько брошенных возов сена. Люди не показывались. Огромное стадо у водопоя все больше и больше нервничало. Блеяние разносилось до самых холмов.
Парменион вздохнул:
— Нет, я не могу сказать, что меня беспокоит. Просто такое чувство…
— А у меня такое чувство, что эти ворота выдержат всего несколько мгновений, так что мы выгоним оттуда последнего барана не позднее чем через час. Большинство жителей сбежало. Неужели мы рискнем показаться смешными, испугавшись брошенной деревни?
Оружейник раздраженно фыркнул.
— Давай еще немного понаблюдаем за поселением. Что нам стоит чуть-чуть подождать? Дай мне немного времени, и я выясню, что не так там, внизу.
Секандер жестом подозвал к себе Никанора, сына Пармениона.
Молодой жеребец был в числе недавно назначенных капитанов, и ему не терпелось снискать боевую славу.
— Никанор, возьми пару ребят с тяжелыми топорами! Выбейте ворота и посмотрите, нет ли ловушки там, внизу. Вашей наградой станет пятьсот голов скота по выбору.
Молодой капитан поднял двойной меч, приветствуя князя.
— Спасибо, что не забыл обо мне. Мы сами завоюем для тебя этот городишко, — уверенно произнес он и поскакал прочь.
Как когда-то на равнине Куш
— Вот дерьмо! — прошипел Ашот, увидев, что с гребня холма к ним скачет лишь маленькая группа кентавров. А ведь Шайя была уверена в том, что на деревню ринется все обезумевшее от жажды добычи стадо. Им нужен был новый план, причем срочно.
— Что-то не так, полководец? — нервно поинтересовался у него горнист.
— Боюсь, нам придется немного подразнить этих чертовых кентавров, чтобы они в конце концов сделали то, чего мы от них хотим. — Он в отчаянии огляделся по сторонам.
С тридцатью закаленными в боях ребятами он смог бы остановить отряд врагов у ворот, чтобы снова прогнать их из Миры. Но с прятавшимися в хижинах зелеными юнцами ему это вряд ли удастся. Ему могло бы хватить одного-единственного серебряного льва…
Нет, хватит мечтать.
— Все воины, оставшиеся у загонов, ко мне! — заорал он, перекрикивая рев скота. — Шевелите задницами! Бегом!
«Как бы поступил сейчас бессмертный Аарон?» — спросил он себя. Его правитель часто оказывался в безвыходном положении перед боем, но все равно побеждал. Куш! Нужно поступить так, как на высокогорной равнине Куш, когда Аарон одолел превосходящую по численности армию бессмертного Муватты с войском, состоящим из крестьян.
Первым явился тот невысокий парень с огромным мечом.
— Давайте, все ко мне! — снова закричал Ашот. — Сходимся к мастерской!
На его призыв откликнулось всего семеро молодых воинов. Бледные как смерть, они цеплялись за свои копья, словно надеялись, что древки помогут им устоять на ногах.
— Ты тоже идешь с нами! — Ашот махнул рукой горнисту.
— Но ведь мне нельзя покидать пост…
— Только полководец решает, что тебе можно, а что — нет! Давай, за мной! — И он повел свой маленький отряд к большому сараю, служившему мастерской.
Сарай находился в двух переулках от площади, так что по пути к нему он вытаскивал из всех домов стражей огня.
Когда они добрались до открытого сарая, их было уже больше тридцати человек.
— Подберите себе молоты!
Никто не спросил зачем. Все были напуганы. Направляясь к мастерской, они увидели на холме коней-демонов и поняли, что что-то явно идет не по плану.
Из-под стола Ашот вытащил ведро, полное четырехгранных гвоздей из кованой меди.
— Найдите себе по доске, а потом забейте в нее не менее двадцати гвоздей. Я хочу, чтобы они торчали из деревяшки не меньше чем на длину моего пальца. — При этих словах он показал всем средний палец. — И пошевеливайтесь, если вам дорогá жизнь!
Ашот и сам схватился за молот. Проклятье! Эти неопытные дети только и могли, что глазеть на него. Он взял доску и гвоздь и принялся изо всех сил бить по нему.
— Давайте! Повторяйте за мной, чертовы козопасы, идиоты, крестьянские сынки! Просто повторяйте за мной то, что я делаю! — Он взял второй гвоздь, зажал его между большим и указательным пальцами и ударил молотом.
Юнцы наконец зашевелились.
От ворот послышались громкие крики. Потом смех. И в следующий миг раздался глухой удар. Обе створки ворот были сделаны из дубовой древесины толщиной почти два дюйма. Интересно, сколько она продержится?
— Скорее! — подбадривал он парней. — Скорее! Вы обязательно…
Один из мальчишек вскрикнул. Его большой палец превратился в бесформенное кровавое месиво.
— Продолжаем! — подбодрил Ашот остальных и сам вбил гвоздь в свою доску. Он бросил быстрый взгляд на раненого. — А ты не смей ныть. Возьми охапку соломы и неси к воротам!
По воротам быстро стучали топоры. Ашот уже слышал треск древесины. Он осознал, что нельзя ждать до тех пор, пока кони-демоны пробьют дыру в воротах. Если эти ублюдки увидят, что они делают, все пропало. Полководец с сомнением поглядел на свою доску. В ней была всего дюжина гвоздей. Этого должно хватить!
— Отставить! — спокойно произнес он.
Его отряд рекрутов и так был достаточно напуган. Нужно показать им пример хладнокровного поведения, чтобы они окончательно не впали в панику.
— Берите доски! И не забудьте про копья! К воротам! Мы покажем этим засранцам, каков вкус поражения!
Сын оружейника
Никанор чувствовал, как кровь шумит в ушах. Это сражение было для него не первым, но он впервые командовал в нем. Он знал, что сейчас на него с холма смотрит отец. Нужно сделать все правильно. Чертовы ворота! Толстые доски оказались прочнее, чем он ожидал. Кентавр крепче сжал в руках обмотанную кожей рукоять двойного клинка. Отец подарил его ему всего неделю назад. В тот же день, когда князь Секандер назначил его капитаном. Сегодня он впервые напоит клинки кровью.
— Давайте, кобылицы! — подбадривал он своих людей. — Давайте уже наконец выбьем эти проклятые ворота!
На землю летели длинные щепки. Наконец первая толстая тоска треснула.
— Пропустите! — Никанор принялся расталкивать своих товарищей с топорами в разные стороны.
— Нет! — крикнул его друг, Ламос, когда понял, что он задумал.
Но Никанор не обратил на него внимания и заглянул в дыру, пробитую в воротах. Чуть дальше по улице находились дети человеческие. Они возились с разбросанным по улицам сеном. У самых ворот он никого не увидел, однако подумал о том, что кто-то, возможно, прижался спиной к воротам и спрятался слева от пробоины.
Он — сын Пармениона. Сын оружейника! Он должен быть как минимум таким же мужественным, как отец. Все сильнее шумела кровь в ушах, и этот звук заглушал все предупреждающие крики его товарищей. Он просунул руку сквозь брешь в воротах, нащупывая закрывавший ворота засов. При этом он представлял себе, как всего в паре дюймов от него, невидимый глазу, стоит мужчина с топором. На какую часть руки он обрушит удар? На запястье? Даже сын человеческий наверняка сможет отрубить ему руку одним ударом.
Он нащупал пальцами засов, потянулся, просунул руку под край доски. Вот, сейчас! Кентавр стиснул зубы.
Удара не последовало. Он напряг мускулы. Засов шевельнулся. Он поднимет его… Что-то с глухим стуком ударилось в ворота. Кентавр почувствовал, как задрожали доски. Копье?
Он изо всех сил прижался вплотную к воротам. Обломки дерева больно впились в подмышку. Все мышцы в руке дрожали от напряжения. Доска скользнула в сторону, ворота поддались под натиском его тела и распахнулись вовнутрь.
Его ребята закричали. Путь в поселение свободен! Одно мгновение мужества принесло им пять сотен голов скота! Они будут чтить его. Будут рассказывать его историю в Землях Ветров. Историю о Никаноре, героическом сыне Пармениона.
Горстка детей человеческих, стоявших на улице и наставивших на него ряд копий, не сможет остановить его. Бок о бок со своими ребятами он бросился вперед, когда бежавший рядом с ним Ламос вдруг вскрикнул. Никанор не обратил внимания. Да что здесь может быть серьезного? В них не летели ни стрелы, ни копья. Впереди был только ряд копий.
Никанор увидел страх в глазах молодых детей человеческих. Их руки, в которых они сжимали оружие, дрожали. И только один мужчина постарше, худощавый, с истощенным и покрытым густой щетиной лицом, излучал абсолютное спокойствие. Если он срубит голову этому старику, остальные с криками бросятся прочь.
Внезапно резкая боль пронзила его левое переднее копыто. Что-то попало туда. Он побежал медленнее, захромал. Под копытом застряла доска. Из копыта и бабки торчали гвозди.
Нельзя останавливаться сейчас. Нужно справиться с болью. Просто продержаться. Он пробьет этот смешной строй из копий. Разъярившись, Никанор продолжал движение. Еще один шаг. Сейчас он им покажет!
Он почувствовал глухой удар в грудь. В него попала стрела. Откуда она взялась? Он не видел ни единого лучника. Что… Конечности онемели. Кентавр заморгал.
Старик кинулся ему навстречу. Никанор хотел смести в сторону нацеленное на него копье, но руки словно налились свинцом. Двойной меч поднялся слишком медленно. Острие копья устремилось ему навстречу. Он смотрел на сверкающую сталь, а потом она исчезла у него под подбородком.
Третий звук рога
Ашот приподнял голову мертвого человекоконя, чтобы другие на холме могли хорошо ее видеть. И провокация сработала. Все демоны понеслись вниз по склону, а впереди всех мчался белобородый кентавр.
Военачальник швырнул голову в истоптанную траву под палисадом и бросился бежать вдоль хижин, где они оставили узкую полоску улицы, не замощенную досками с гвоздями.
Вот теперь наконец-то все пошло по плану. Они убили всего троих кентавров, но остальные кинулись сюда сломя голову.
— Беги! — крикнул он Орму. Рыжебородый охотник вернулся к ним, когда увидел, что план Шайи не сработал. Именно его выстрел остановил предводителя коней-демонов.
Ашот знал, что парочка досок с гвоздями не остановит мчащуюся орду. Демоны буквально ослепли от гнева. Однако именно этого он и добивался. Над самой головой полководца просвистела стрела.
— Сюда! — Орму втащил его в боковую улочку. — Эти парни чертовски хорошо стреляют. Кто побежит по главной улице к загонам, тому конец.
— Но сигнал…
— Старик, горнист умнее тебя. Он убежал в один из переулков.
Несмотря на то что кони-демоны еще не добежали до деревни, земля уже дрожала от топота их копыт. Они были подобны стихии. Их были тысячи. Поток плоти, грозивший смести все, что стояло у них на пути. Интересно, каково сейчас молодым рекрутам? В каждой хижине сидел один из парней и ждал третьего сигнала рога, сигнала, который должен был спустить с цепи еще одну стихию.
Ашот бежал рядом с лучником. Его сердце билось все быстрее и быстрее. Он никогда не отличался особой выносливостью и уже успел запыхаться. Они свернули влево, в переулок, ведущий к источнику в центре маленького поселения.
Позади, у ворот, уже слышались дикие крики. Ашоту очень хотелось видеть, как работают его доски с гвоздями. Как первые демоны спотыкаются, другие падают, наткнувшись на них, как на улице образовывается клубок тел. Как они затаптывают друг друга насмерть в бессильной ярости. Прозвучал второй сигнал рога. Он означал, что враг ворвался в город. «Скоро ловушка захлопнется», — подумал Ашот и побежал со всех ног.
Теперь Орму немного опережал его. Лучник уже был у входа на рынок скота. Он остановил Ашота движением руки. В пяти шагах от него, на решетке загона для скота, лежал горнист. Пронзенный стрелами, он держал в руке рог, словно как раз собирался поднести его к губам в третий раз.
Ашот отодвинул его руку.
— Нам нужен рог!
Пригнувшись, он рискнул высунуться в переулок. Его встретил град стрел. На улице, ведущей от ворот, не было хаоса. Белобородый конь-демон хромал прямо к ним, не обращая внимания на разбросанные под ногами доски с гвоздями. Вплотную к нему шли несколько лучников, которые хоть и были намного ниже него, но выглядели не менее решительно.
Ашот бросился вперед, схватил рог. В пыли на улице лежалимертвые мальчики. Большинство рекрутов, защищавших ворота вместе с ним, бежали от стрелков по прямой. Легкие мишени…
Краем глаза он заметил, как из переулка вышел Орму и всадил стрелу в шею лучнику, как раз прицелившемуся в Ашота, после чего охотник одним прыжком снова ушел в укрытие.
Стрела коснулась волос Ашота. Проклятые кони-демоны! Они действуют не торопясь и систематично. Седобородый отдавал приказы. Его люди уже устремились в боковые улочки, в то время как сзади напирали новые демоны. Все происходило значительно более упорядоченно, чем представляла себе Шайя.
Ашот схватил мертвого горниста и закрылся им, словно щитом.
— Убей седого, Орму. Он держит их всех вместе.
Мимо угла дома, за которым прятался Орму, полетели стрелы, мешая ему выбраться из укрытия.
— Отвлеки их! — крикнул Орму.
И о чем думает этот чертов деревенщина? Что он сейчас вскочит и примется разыгрывать из себя мишень? Ашот поднес к губам рог, дунул в него что было силы, но сумел извлечь лишь негромкий жалобный звук. Этого никто не услышит. А седой уже почти добрался до него.
— Вот дерьмо! — в бешенстве взревел Ашот, вскочил и принялся отчаянно размахивать руками. Вот только перед ним были не тупые жеребцы. Ни один из человекоконей не прянул. Двое прицелились в него, но приказ старика заставил их опустить луки. Предводитель человекоконей взмахнул странным клинком. Древко его было примерно длиной в руку, а на концах сверкали лезвия мечей.
Сжимая рог в левой руке, Ашот правой выхватил меч. До этого демона оставалось всего три шага! А руки у него были толще бедер Ашота. Полководец понимал, что противник просто изрубит его в капусту.
— Застрели его, Орму! Это неравный бой!
Несколько лучников из рядов кентавров держали на прицеле угол дома, за которым прятался Орму. В тот миг, когда охотник выйдет, чтобы сделать выстрел, его самого нашпигуют стрелами.
— Иди сюда, здоровяк! — Ашот вызывающе поднял меч. — Думаешь, я боюсь тебя? — И он взмахнул мечом, указывая на грудь кентавра.
Демон с легкостью парировал удар, отшвырнул в сторону меч Ашота и отвел оружие назад, так что полководец сумел уйти от нацеленного на него удара, лишь совершив отчаянный прыжок.
— Неужели это все, на что ты способен, глупый жеребец?
Старый демон улыбнулся и что-то произнес, но Ашот не понял ни слова. Однако увидел, как в глазах его сверкнула ненависть.
Полководец затравленно озирался по сторонам. Маленькое поселение все больше наполнялось кентаврами. Почему парни в хижинах никак не возьмут инициативу в свои руки? Они же должны понимать, что самое время зажигать огонь. А вместо этого ждут третьего сигнала рога.
Удар, нацеленный в голову, заставил Ашота пригнуться, однако едва он сделал это, как вперед вылетел нижний меч злобного демона. Широкая сторона клинка с такой силой ударила его по груди, что он опрокинулся навзничь. Вниз опустилось копыто, придавило ему правую руку. Пальцы сломались, словно тонкий хворост. Ашот запыхтел, но боли не почувствовал, несмотря на то что слышал, как треснули кости.
— За Арам! — вдруг раздался крик.
Двое молодых воинов выскочили из лабиринта между загонами для скота. Один размахивал над головой огромным мечом.
Воспользовавшись шансом, Ашот вскочил и ударил человекоконя в грудь мундштуком горна. Не то чтобы он ранил его таким образом, но противник отступил на шаг, и в этот миг из-за угла выскочил Орму и спустил с тетивы стрелу.
Стрела угодила белобородому прямо в лоб.
— Бегите, парни! — крикнул Ашот мальчишкам и, пригнувшись, вернулся в переулок.
Вокруг него рассерженными шершнями жужжали стрелы, но боги были на его стороне. Две стрелы задели тунику, но ни одна из них не ранила его.
Едва оказавшись рядом с Орму, он протянул ему рог:
— Надеюсь, у тебя получится.
Издав булькающий крик, в переулок ввалился мальчик с мечом. Из спины у него торчали две стрелы. Другой рекрут лежал мертвым рядом с седобородым кентавром.
Ашот обнял Дарона.
— Не смей мне подыхать сейчас, малыш! Ты только что стал, черт тебя подери, героем.
Дарон слабо улыбнулся, а рядом с ними наконец-то прозвучал третий сигнал рога.
Поспешно подхватив Дарона, Ашот потащил его за собой. Парень едва держался на ногах.
Орму старался идти рядом с натянутым луком, прикрывая их отступление. Всякий, кто рискнул бы сунуться в переулок, получил бы в грудь хорошо нацеленную стрелу.
Вскоре они добежали до внутренней стороны палисада, вдоль которого через каждые несколько шагов были расставлены лестницы. Ашот втолкнул Дарона на лестницу перед собой. Всякий раз, прижимая раненую руку к телу паренька, он чувствовал жгучую боль, но не сдавался. Слишком многие погибнут здесь! Но хотя бы одного из них он хотел спасти. Хотя бы одного…
Повсюду вдоль деревянного ограждения молодые воины уже начали зажигать свои костры, однако возле палисада появились и первые кентавры. Ашот с ужасом увидел, как они пускают в ход двойные мечи. Его воины не могли справиться с этим смертоносным оружием и падали, словно колосья под серпом.
Дарон бесконечно медленно перебирался через верх палисада, Ашот поддерживал его здоровой рукой, когда парень спускался вдоль деревянных палок. До земли ему оставалось чуть более одного шага.
— Если вы немного поторопитесь, то, возможно, я смогу спасти и свою задницу! — прошипел у него за спиной Орму.
Увидев, что лучник выпустил последнюю стрелу, Ашот крикнул пареньку:
— Прыгай!
Дарон в отчаянии посмотрел на него, а затем отпустил руку. Негромко вскрикнув от боли, он приземлился на ноги и пошатнулся. Ашот поспешно перебрался через заточенные колья и легко соскочил на землю рядом с мальчишкой. За ним по пятам следовал Орму.
Оба командира смотрели на длинный холм, на котором еще стояли кентавры. Вообще-то там сейчас должна была показаться Шайя со своими всадниками. Ей предстояло атаковать коней-демонов с тыла и загнать в деревню оставшихся на холме. Где же она? Что задержало ее?
— Если мы не закроем ворота, нам всем конец, — спокойно произнес лучник. — Даже если мы побежим в степь, они будут преследовать нас и быстро поймут, какую ловушку мы им приготовили. И тогда они будут гоняться за нами до тех пор, пока не насадят наши головы на копья.
Ашот вздохнул. Он терпеть не мог такие дни, как этот. Внезапно он почувствовал ужасную усталость, а себя — страшно старым.
— Оставайся здесь, — приказал он Дарону.
Все равно мальчик не убежит далеко, но к чему тратить сейчас силы на всякие глупости. И в этот миг Ашот узнал его. Несмотря на все минувшие годы, он был поразительно похож на отца.
— Ты помнишь, как я исполосовал твой зад, когда ты помочился в деревенский колодец?
— Вы знаете, кто я… — В голосе парня звучали удивление и облегчение одновременно.
— Конечно, я помню сына своего лучшего друга. И скажу тебе одно: та порка — это просто цветочки по сравнению с тем, что ждет тебя, если ты сдвинешься с этого места. Так что жди здесь и не смей мне истекать кровью!
Превозмогая боль, Дарон радостно улыбнулся ему. Затем парень кивнул и опустился в высокую траву.
А полководец отправился вслед за Орму вдоль палисада к воротам. Через деревянный вал повсюду перепрыгивали молодые воины, выполнившие свою задачу и сумевшие уйти от демонов. Над деревней поднимался густой дым. Ашот снова перевел взгляд на холм. Боги всемогущие, где же Шайя?
— Ты видишь это? — прошипел Орму. — У большинства из них даже оружия нет. Нам вроде как конец.
Разведчик старался держаться спиной вплотную к палисаду. Сейчас они хорошо видели ворота. До них оставалось всего шагов тридцать. У входа в поселение бродил отряд человекоконей. Груженные сеном повозки, которые словно бы случайно оказались у ворот, закрывали демонам обзор.
Сквозь повозки Ашот видел только их ноги. Полководец неуверенно оглянулся. Через вал сумели перебраться всего около двадцати рекрутов. Из поселения доносились пронзительные крики. По другую сторону деревянного палисада грохотали копыта. Те, кто не успел перебраться через стену, уже не выберутся. Кони-демоны обнаружили лестницы. Сейчас они…
— Смотри! — Орму махнул рукой в сторону холма.
Шайя! Наконец-то! Она мчалась во весь опор вниз по холму во главе около сотни всадников. Большинство из них были вооружены длинными копьями.
Навстречу им, размахивая над головой двойным мечом, с громким криком понесся всего один кентавр. Залп стрел заставил его рухнуть. Новые стрелы погнали остальных демонов за безопасный палисад.
— Сейчас! — крикнул Ашот, бросившись к возам с сеном.
Орму и несколько парней последовали за ним. Они передвинули тяжелые повозки к воротам и заблокировали их, после чего разрубили оси повозок спрятанными под ними топорами.
Ашот знал, что под сеном спрятаны два бочонка дегтя.
— Подожгите повозки! — приказала Шайя, едва остановив свою кобылу. — Орму? — Она бросила на капитана лучников мрачный взгляд. — Надеюсь, твой отряд по-прежнему находится на позициях и справляется без твоего командования.
— Я тоже надеюсь на это. — Лучник улыбнулся ей, однако Ашот видел, насколько неуютно чувствует себя сейчас его друг.
Шайя кивнула ему:
— Вы хорошо сражались, Ашот. Надеюсь, оно того стоило. Давайте отойдем немного дальше и будем наблюдать за палисадом.
— Госпожа…
— Да? — раздраженно отозвалась она.
— Прошу, дайте мне целителя, я… Тут раненый. Я знаю, что он очень дорог Аарону.
Маска неприступности спала с лица Шайи.
— Я пойду с тобой, — заявила она. Теперь ее голос звучал совершенно иначе.
Ашот испытал облегчение и удивление. Не женщина, а сплошная загадка. То хладнокровный воин, то чуткий целитель. Но при этом всегда скрытная и замкнутая.
Перейти черту
Шайя вытерла с рук кровь грязной тряпкой и посмотрела на парня, лежавшего без сознания на траве. Ему повезло. Обе стрелы попали в ребра, но им не хватило силы расщепить кости. Его легкие были целы, как и нервы позвоночника. Однако ей пришлось немало повозиться, чтобы вырезать расщепленные наконечники. Мальчик потерял много крови.
С тяжелым сердцем Шайя обернулась и окинула взглядом маленькое поселение. Она была рада, что у нее появился повод не наблюдать за происходящим, но теперь женщина заставила себя смотреть. Ее план сработал: благодаря повозкам и одни, и другие ворота оказались заблокированы. Ее люди смогли бежать за палисад по лестницам. А кони-демоны — нет. Они оказались пленниками деревни, в которой горели все дома. Раненого парня отнесли на холм у южных ворот, прежде чем она извлекла стрелы из его спины и зашила раны. Других раненых не было. Либо парни сумели выбраться из деревни, либо погибли от рук кентавров. Дарон тоже не справился бы, если бы рядом с ним не было Ашота и Орму. Полководец не рассказал ей, почему Аарона интересует этот юноша, но целительница не сомневалась в словах Ашота. Время покажет, кто такой этот счастливчик.
Внезапно она почувствовала жар огня, несмотря на то что до палисада было более сотни шагов. Над поселением стоял густой черный дым. Ветер гнал его на восток, но запахи дегтя и горелой плоти ощущались очень отчетливо.
Стихло блеяние скота. Множество отдельных огоньков в горящих домах постепенно перерастало в одну огромную колонну пламени. Ветер переменился. Она видела это по высокой траве вокруг деревни. Казалось, теперь он устремился на Миру со всех сторон. На языке у Шайи появился мерзкий привкус. Наверное, это из-за дегтя… Однако вместе с тем женщина понимала, что это не так. После битвы в Асугаре она много лун не могла есть жареное мясо. От одного запаха становилось дурно.
Из палисада вывалились два толстых бревна, и в брешь протиснулся почерневший от копоти демон. Орму со своими стрелкáми тут же свалил его. Они дали человекоконю выбраться из бреши, а затем убили его. За первым последовал второй, в доспехе, который, по всей видимости, когда-то был серебряным. Теперь о былом великолепии напоминали лишь отдельные светлые пятна на почерневшем металле. От роскошного плюмажа, недавно украшавшего шлем кентавра, осталось лишь несколько опаленных щетинок.
Стрелы отскакивали от нагрудника человекоконя. А потом одна из них угодила прямо между нащечников, спускавшихся ниже подбородка. Кентавр упал как громом пораженный. За этими двумя из бреши не вышел никто.
Шайя заставила себя продолжать смотреть. Когда она придумывала план, он казался ей таким ясным, простым и справедливым. В чистом поле остановить коней-демонов они не могли. Если они превосходили их числом, враги просто убегали от них, поэтому ей пришлось расставить для них ловушку. Мира стала ее огромной клеткой для демонов. Скот — приманкой. Все получилось, но гордости женщина не испытывала.
Выпрямив спину, она снова вспомнила Асугар. Она до сих пор иногда просыпалась, мучимая кошмарами о битвах в городе на скале. Ее спина была изуродована шрамами от ожогов, которые так и не прошли полностью. Демоны заслужили это! Они первыми превратили огонь в оружие.
К ней подошел Ашот.
— Думаю, живых в Мире не осталось. Двадцать пять рекрутов не сумели перебраться через вал. Из коней-демонов погибло, наверное, больше тысячи. — Голос полководца звучал подавленно, как если бы он тоже не испытывал радости от этой победы.
Она посмотрела на него. Ему не повезло в этом сражении. Она предлагала осмотреть раненую руку, но он не захотел, заявив, что сделает это, когда все закончится.
— Нам отходить? — спросил Ашот.
Женщина медленно кивнула:
— Да, а я останусь…
— Зачем? Надеешься, что кто-нибудь еще сумеет уйти? Ты посмотри на этот огромный столб пламени. Там, внизу, в живых не осталось никого.
— Я знаю, — устало отозвалась она. — Я остаюсь, потому что я это все придумала. Я должна досмотреть до конца. — Шайя безрадостно улыбнулась Ашоту. — Я не предполагаю, что ты поймешь. Я и сама себе толком не могу этого объяснить. Они — наши враги! И тем не менее я чувствую себя виноватой, как если бы перешла черту, совершив несправедливость.
К ее удивлению, Ашот кивнул. На миг выражение его лица смягчилось.
— Мне знакомо это чувство. Я останусь с тобой, а всех остальных отошлю.
Свет и тьма
Нандалее стояла, прислонившись к стене дворца в Старом форте. Как же она наслаждалась всем этим! Вчера она вернулась из Снайвамарка. Ей было поручено завербовать там эльфов для сражений в Нангоге. Темный дал ей список с семьюдесятью именами. Найти она смогла только шестьдесят одного эльфа из указанных в нем. И только семнадцать откликнулись на призыв влиться в ряды армии. Эльфийка понимала, что ее братья и сестры с крайнего севера не хотят отправляться в Нангог. Слишком многие из ушедших туда не вернулись назад.
На самом верху списка красовались имена Куллайна и Тилвита. Удар тролльской булавы когда-то страшно изуродовал лицо Куллайна. Ей никогда не доводилось встречаться с эльфом, который бы выглядел так страшно и в то же время был так приветлив. Его считали лучшим следопытом севера. Нандалее забыла о том, как он помогал ей в поисках выживших из ее клана и в сражении с Вечнозимним червем. Его друг был его прямой противоположностью. Его красота была ослепительна, а сам он немного наивен. Оба они когда-то посвятили себя служению в Голубом чертоге, однако со смертью Небесного их узы с древними драконами оборвались.
Два раза утром она находила их следы в своем лагере. Она подобралась к ним близко, но ни за что не сумела бы найти Куллайна и Тилвита, если бы они того не хотели. И эльфийка знала об этом, прежде чем отправиться на их поиски.
И все же ради Темного она должна была попытаться разыскать их обоих. В последние годы она почти не сражалась в Нангоге, путешествовала по Альвенмарку в качестве рекрутера. Но большую часть времени проводила со своими детьми, в Старой крепости.
Она прекрасно осознавала, как часто отправляют на задания Нодона и всех остальных обитателей твердыни. Понимала, какими она пользуется привилегиями. И хотя они с Темным так и не стали снова друзьями, она заключила с ним перемирие, терпела, что он приходит к детям.
Как приятно стоять здесь! Чувствовать спиной тепло. Смотреть на детей. Они заметно подросли. Из них двоих Эмерелль была меньше. Более хрупкая, с темно-русыми волосами, волнами спадавшими на белоснежную спину. И только глаза ее казались мудрыми не по годам. Они были цвета шерстки молодой косули: красно-коричневые, со светлыми вкраплениями. И улыбающийся ярко-алый рот. Глядя на ее, Нандалее забывала обо всем. Об одиноких ночах во льдах. О совершенных убийствах. Но Мелиандер… В нем оживало все. Искалеченный мальчик сидел на поилке во дворе и шутил с Элеборном, отдавшим ногу за призрачную надежду помочь мальчику. Мелиандер смеялся, увлекшись игрой. Они с сестрой создали несколько разных по размеру шаров из воды, а потом заставили их подниматься от поилки по широкой дуге из яркого солнечного света.
Элеборн научил их плетению чар. Научил легко обращаться с водой и светом. Когда Нандалее приходилось уезжать, Элеборн забирал детей в зачарованный дворец, созданный им на дне озера у пирамиды. Эмерелль и Мелиандер иногда помогали ему строить новые помещения. Он учил их воплощать мечты в жизнь.
Если бы только Гонвалон мог видеть своих детей! Если бы мог провести с ними хоть один-единственный день вроде этого! Как же давно он ушел. Погиб в Зелинунте… Стоило ей вспомнить о той ночи, как солнечный летний день утратил все свое тепло. В душу эльфийки забрался леденящий холод. Нандалее обхватила себя руками.
— Мама… — Мелиандер указал на ворота Старого форта.
Было в его голосе что-то такое, что заставило поблекнуть все воспоминания. Мальчик обладал странными талантами, это она знала давно. Иногда он по-настоящему пугал ее.
Взяв костыль, Мелиандер поднялся. В тот же миг сторож над воротами дунул в рожок. Три коротких сигнала: тревога!
Водяные шары рухнули во двор. Пропало заклинание, дарившее одну лишь красоту.
В потайных переходах зазвучали тяжелые шаги. Нандалее увидела тени за бойницами надвратной башни.
На скалистое плато перед воротами приземлились два огромных орла. Фигура, окутанная ярким солнечным светом, спрыгнула с более крупной птицы и пересекла темный проход ворот. За ней следовала стройная женщина с длинными темными волосами, одетая в простое платье без рукавов. Оно напоминало одежды Белого чертога, хоть и не было украшено золотой вышивкой, которая выдала бы в его хозяйке мастера.
Всего две недели тому назад Нандалее во время своего путешествия на север ненадолго заходила в Уттику. И теперь жалела об этом. Она шла по следу слухов о загадочной эльфийке. И думала, что достаточно осторожна… Она задержалась в городе всего на полдня и, выяснив, кем на самом деле была супруга купца Шанадина, поспешно отступила. И вот теперь она здесь, Бидайн. Вместе со своим хозяином.
— Значит, вы — Эмерелль и Мелиандер, — ослепительно улыбаясь, приветствовал ее детей Золотой. — Много слышал о вас.
От его слов по спине Нандалее невольно побежали мурашки, хотя обычно она испытывала приятные ощущения при появлении Золотого.
Божественный дракон опустился на колени и раскрыл объятия. Эмерелль радостно засмеялась и бросилась к нему, словно вернулся ее давно потерянный друг. И даже Мелиандер, всегда с недоверием относившийся к незнакомцам, похромал ему навстречу, опираясь на костыль.
Неповторимая аура Золотого залила весь двор. Нандалее увидела, как опустили оружие лучники, стоявшие в бойницах, а пугливые скальные голуби, которые зачастую вспархивали и уносились прочь от малейшего неосторожного движения, не стали улетать.
— Ты — Гонвалон? — поинтересовался потрясенный Мелиандер.
Золотой бросил на Нандалее удивленный взгляд.
— Почему ты так решил, Мелиандер?
— Мама всегда говорит, что отец ушел в свет. А потом грустит и больше ничего не рассказывает… Она никогда не говорила, что это за свет. А ты… ты весь из света. Ты…
У Нандалее задрожали губы. Она не могла произнести ни слова. Чувства, так долго сдерживаемые, захлестнули ее с головой. На глаза навернулись слезы, и она возненавидела себя за это. Точно так же, как ненавидела себя за то, что никогда не говорила детям, что случилось с их отцом. Как он погиб в объединенной струе пламени небесных змеев.
— Прости, мой мальчик. Я не твой отец.
Его грусть казалась такой искренней, а сам он таким чутким… Нандалее пришлось заставить себя вспомнить о том, что это Золотой отверг Гонвалона и что он наверняка желал ему смерти.
— Знаете, ваш отец был моим хорошим другом. Был моим мастером меча, очень долго, пока не познакомился с вашей мамой, не влюбился в нее и не ушел от меня.
Эмерелль негромко захихикала.
— Идемте к поилке, — предложил Золотой. — Я присяду, вы устроитесь рядом, и я расскажу вам о мастере меча. Расскажу о том, как он победил Лунного великана и как нырнул на самое дно моря Карин, чтобы найти там одну из черных жемчужин, способных вернуть к жизни умершего, если положить их ему на губы.
Дети взвизгнули от радости.
— Ты расскажешь им всю историю, брат?
Ведущие во двор врата с первых же слов окутались тенью, и от нее отделилась черная как ночь фигура. Дыхание Ночи. Он тоже принял облик эльфа, и Нандалее впервые с того момента, как он нанес ей татуировку, была очень рада видеть его.
Серо-коричневые скальные голуби, которые мгновение назад мирно поклевывали что-то с земли у ног Золотого, испуганно вспорхнули и полетели прочь.
Эмерелль в испуге негромко вскрикнула, отпрянула. Мелиандер заслонил ее собой. Наверное, никогда еще оба ребенка не ощущали с такой силой угрожающую ауру Темного.
Увиденное больно задело Нандалее. Ни разу ее дети не обращались с Дыханием Ночи с такой сердечностью, как с его золотым братом. Это несправедливо. Он всегда поддерживал их. Вот и сейчас Темный пришел сразу же, как только почувствовал угрозу.
Эльфийка осознавала, что не только дети несправедливо относились к Дыханию Ночи. Она тоже перестала быть даже просто приветливой по отношению к нему. После всей ненависти, которую она испытывала из-за смерти Гонвалона, ей ни разу больше не довелось пережить того, что было в ночь, когда Темный наносил ей татуировку. Она не могла больше любить его, как ни старалась.
С появлением Темного исчезла летняя жара. Напряжение между двумя небесными змеями ощущалось почти на физическом уровне. Золотой вторгся во владения Дыхания Ночи. Он хотел спровоцировать брата, проверить силу Перворожденного.
— Что ж, брат, — вызывающе улыбнулся Золотой. — Что будем делать дальше? В других местах мне, как гостю, всегда предлагают холодный напиток в тени. А как обстоят дела с гостеприимством в саду Ядэ?
— Здесь всегда рады друзьям, — ледяным тоном ответил Темный.
Воцарилось длительное молчание. Нандалее уже начала опасаться, что Дыхание Ночи бесцеремонно выставит брата, когда хозяин сада Ядэ вдруг все же указал на вход во дворец.
Золотой уверенно пошел первым, за ним по пятам следовал его брат.
А Бидайн задержалась еще на миг, с любопытством оглядываясь по сторонам. И только на Нандалее она не обращала внимания. Как же сильно изменилась Бидайн! В ней не осталось ничего от несколько пухлой и робкой девушки, с которой Нандалее познакомилась когда-то в пещере Парящего Наставника. Она стала стройной, как тростинка, мышцы закалились, а в грациозных движениях сквозила уверенность опытной воительницы.
Нынешняя Бидайн напомнила Нандалее Ливианну. В ней чувствовалась какая-то угроза, и, даже когда она улыбалась, глаза ее оставались холодными. Она пришла сюда явно не с визитом вежливости!
Пари
Бидайн недоверчиво смотрела на эльфов, которые стояли у выходивших во двор бойниц. Не считая ворот конюшни, входа во дворец и ворот крепости, здесь было еще две лестницы, которые вели на крепостную стену. Эльфийка старательно запоминала все возможные пути, используемые воинами во время спуска во двор.
Следуя за Золотым ко входу во дворец, Бидайн считала шаги. Врата Старого форта и вход располагались не на одной линии. Ей было достаточно побывать здесь один раз, чтобы по возвращении найти вход даже в полнейшей тьме.
Нет, не думать об этом! Эльфийка не обладала неповторимым даром Нандалее. Возможно, небесный змей сумеет прочесть ее мысли. Пока что Темный полностью занят своим братом, но это может измениться в любой момент.
Нандалее поддерживала своего изувеченного сына. Она тоже направилась во дворец. По другую сторону от нее шагала ее дочь. Красивая маленькая девочка. А вот на Элеборна Бидайн бросила лишь полный пренебрежения взгляд. Еще один раненый. Прямо какое-то сборище одноногих! Что ж, таким боевым отрядом ее не испугать.
Эльфийка вновь незаметно посмотрела на бойницы. Нет ли там, наверху, Нодона? Наряду с Нандалее он был лучшим воином среди драконников Темного. Вот уже она вошла под своды темного холла. В центре помещения стоял невысокий столик с большой хрустальной миской. Вокруг нее стояли простые стаканы, перевернутые вверх дном. К просторной галерее вели две лестницы. С правой стороны на стене висели пять мечей. Один из них — Смертоносный, скандально известный двуручник Нандалее. Четыре других Бидайн определить не смогла. Пустые крючья на стене заставляли предположить, что на них можно было повесить еще два меча. Значит, в Древней крепости жили семеро драконников. Это было больше, чем она предполагала.
Бидайн медленно обернулась, запоминая каждую деталь комнаты. Свет падал только сквозь открытую дверь и два узеньких окна. Здесь стояла приятная прохлада, и эльфийка невольно вспомнила о Белом чертоге. Хотя там, конечно, все было значительно больше.
Эмерелль принесла ей хрустальный стакан с водой.
— Хочешь пить?
Бидайн присела на корточки.
— Благодарю, дорогая леди.
Дочь Нандалее улыбнулась ей.
— Я еще не леди…
— Я считаю, что леди определяют не по росту или возрасту, а по хорошим манерам. — Она приняла хрустальный стакан, сделала глоток. Вода была прохладной, с небольшой примесью лимонного сока. — Очень вкусно! Такой приятный напиток для гостей! Вы нас ждали?
— Здесь всегда есть вода. Ее меняют каждое утро. Ее пьют все обитатели крепости. С лимонами и апельсинами получается гораздо вкуснее, чем просто колодезная вода.
Гостья осушила стакан.
— Действительно вкусно, — сказала Бидайн и украдкой посмотрела на Нандалее, которая возилась с обоими калеками. — Мы с твоей матерью знакомы очень давно, Эмерелль. Много лет назад белый дракон учил нас магии. Мы жили в его пещере вместе с другими учениками. Он был очень строгим учителем и немножко сумасшедшим. — Она закатила глаза. — Представляешь, вечером, собираясь спать, он висел под потолком головой вниз. Как летучая мышь. А ведь был очень могущественным драконом.
Эмерелль захихикала:
— Это, наверное, было очень смешно.
Бидайн тоже негромко рассмеялась.
— Точно тебе говорю. Он всегда считал, что мы тоже должны так спать. Тогда мы поклялись себе, что никогда не будем жить в пещере. А теперь, вижу, вы все же в пещере живете.
Она бросила быстрый взгляд на Золотого. Он поднялся немного выше по лестнице и рассматривал мечи драконников. В тот миг, когда он снял со стены двуручный меч Нандалее, к нему подскочили Дыхание Ночи и Нандалее. В зале повисло давящее напряжение.
— Конечно же, мы не живем в пещере. Это замок.
— Но он находится в пещере, — не уступала Бидайн. — Спорим, ты живешь в мрачном туннеле.
— Нет! — Эмерелль снова рассмеялась.
— Ты не хочешь показать мне свою комнату?
Малышка тут же посерьезнела и посмотрела на мать.
— Не думаю, что можно сделать это…
Бидайн криво улыбнулась.
— Так я и знала. Ты все же
живешь в пещере и теперь стыдишься показать
ее мне.
— Нет, — насупилась Эмерелль. — Но не думаю, что мама разрешит…
— А! Она и раньше была строгой… — Бидайн наклонилась к девочке: — Но я знаю один секрет. Заклинание, которое позволит нам подняться и вернуться обратно, прежде чем твоя мама успеет что-то заметить. Ну что, пойдем?
Малышка снова испуганно поглядела на лестницу. Золотой спокойно размахивал двуручником, проверяя сбалансированность клинка.
— Обещаю, что при помощи моего секрета мы вернемся раньше, чем ты успеешь выпить стакан воды.
Девочка посмотрела на нее огромными глазами, похожими на глаза косули.
— Неужели это возможно?
Бидайн торжественно положила правую руку на сердце.
— Конечно. Обещаю! Только дай мне руку.
Эмерелль не колеблясь протянула ей ручку. Драконница произнесла слово силы и взяла малышку на руки. Ощутила, как течет сила. Почувствовала, как воспротивилась неестественному заклинанию магическая сеть. Однако после многих лет тренировок она знала, как защитить себя и ребенка. И эльфийка принялась спокойно подниматься по левому крылу лестницы.
— Быстрее! — испуганно прошептала Эмерелль. — Ты должна двигаться быстрее.
— Ты только посмотри на свою маму, малышка.
Она услышала, как девочка испуганно охнула.
— Что ты сделала? Они окаменели?
Бидайн усмехнулась.
— Они что, похожи на камни? С ними все в порядке. Такие заклинания бывают только в сказках. Нет, просто для нас время течет намного медленнее, чем для них. Если смотреть на них достаточно долго, то можно увидеть, что они движутся. Но в данный момент улитки по сравнению с ними быстры, как соколы.
— И я такому когда-нибудь научусь?
— Если будешь очень мужественна. — Бидайн обошла галерею и оказалась в единственном коридоре, ведущем оттуда. Проходя мимо каждой двери, она просила Эмерелль называть имена тех, кто живет за ними.
Наконец они дошли до комнаты Нандалее, и Бидайн вошла в нее. Комната была на удивление убогой. Матрас для детей, узкая кровать для нее. Красивый зеленый лакированный сундук с изображениями дельфинов на нем, простой стол, на котором стояла скульптура из янтарина, источавшая теплый янтарный свет. Рядом валялась мятая тряпка. Наверное, чтобы накрывать камень ночью. Чаша с фруктами, пара простых глиняных стаканов и кувшин с водой. Почти нищета!
На стене висел лук Нандалее. Рядом, прислоненный к кровати, стоял колчан.
— Видишь, мы живем не в пещере! — с ликующим видом заявила Эмерелль.
— Да, судя по всему, я проиграла.
Бидайн медленно обернулась вокруг своей оси, запоминая каждую деталь. Затем подошла к окну, бросила быстрый взгляд во двор крепости.
— Нам пора уходить, — встревожилась Эмерелль. — А то мама заметит. Нам нельзя…
Бидайн почувствовала, как кто-то другой потянулся к силе магической сети. Отошла от окна, крепче прижала к себе Эмерелль и поспешно вышла в коридор. На этот раз она бежала. Едва выйдя на галерею, она увидела Нандалее и Темного. Они были не настолько быстры, как она. Она сумеет уйти. Добежав до середины лестницы с левой стороны, Бидайн произнесла слово силы. Ее качнуло. Сидевшая у нее на руках Эмерелль испуганно вскрикнула.
Рядом с ней тут же оказались Темный и Нандалее, а Элеборн и Мелиандер удивленно таращились на лестницу, которая еще только что была пуста.
Нандалее забрала девочку у Бидайн.
— Все в порядке, — прошептала она. — Она ничего тебе не сделает. Мама с тобой. Все в порядке.
А гостье Нандалее не сказала ни слова. Не упрекнула, не пригрозила. Она прекрасно знала, что может по-настоящему ранить Бидайн: молчание.
Темный посмотрел на эльфийку так, словно хотел разорвать ее на куски.
— Прошу вас, — раздался голос Золотого. — Ничего не случилось. Нет повода для ссоры.
— Вы уйдете. Немедленно! И больше никогда не вернетесь! Отныне вам не рады в саду Ядэ! — Слова Темного грохотом прокатились по залу.
Золотой подмигнул Бидайн:
— Пойдем, моя милая. Я всегда подозревал, что мой брат довольно негостеприимный товарищ. А еще, ко всему прочему, склонен к безудержным вспышкам ярости. Не будем бросать ему вызов.
Бидайн стала нарочито медленно спускаться по лестнице. Она не побежит. Угрожающие взгляды Темного преследовали ее.
Золотой поднял правую руку. На раскрытой ладони лежали два кольца.
— Подарок для детей.
— Что это такое? — резким тоном поинтересовалась Нандалее, еще крепче прижимая к себе Эмерелль.
— Защита. Если надеть кольцо и трижды повернуть его на пальце, активируется заклинание, которое я вплел в золото. Вокруг них раскроется невидимый шар. Ни одна стрела, ни один клинок и ни одно злое заклинание не смогут пробить эту защитную ауру. Это хороший подарок.
— Я смогу защитить их, — мрачно произнес Темный. — Этого достаточно!
Бидайн уже стояла рядом с Золотым, и тот, успокаивающе подняв руку, улыбнулся:
— Как скажешь, брат. Обязательно. Но этот мир может быть очень опасным местом. Никогда не знаешь, когда понадобится защита.
Надвигающаяся беда
Темный последовал за своим братом и его эльфийкой за ворота Старой Твердыни, проследил, как они сели на орлов и улетели прочь. Когда они были уже в небе, он услышал шаги за спиной.
— Что это было? Зачем они приходили? — Нандалее была вне себя. Лицо ее стало бледнее мела, в глазах плескался смертоносный гнев.
— Дети в безопасности, госпожа моя, — попытался успокоить ее дракон.
— А зачем Бидайн так поступила? Почему уходила с Эмерелль? Хотела показать нам, как легко может забрать детей?
Темный не знал, что ответить. Визит брата оставался для него загадкой. В нем, несомненно, таилась угроза. Но какой смысл в этом неожиданном посещении?
— Я сегодня же уйду с детьми из сада Ядэ. Здесь для нас уже небезопасно.
— А если они хотели добиться именно этого? Такая реакция слишком предсказуема, госпожа моя. Они наверняка просчитали ее. Какое место может быть безопаснее моего сада Ядэ? Подумайте о Мелиандере. Вы не сможете передвигаться с ним так, как могли бы делать это, будь вы одна. Если бежите, то не выиграете ничего — напротив, вы откажетесь от последней защиты.
Нандалее встревоженно расхаживала взад-вперед. Никогда прежде дракон не видел, чтобы она так волновалась.
— Но ведь я не могу сделать вид, что ничего не произошло. Это была угроза. И на этом они не остановятся. Следующим шагом будут поступки. Я не хочу ждать до тех пор, пока это случится.
— Думаю, мой брат приходил сюда, чтобы обнюхать свое потомство.
— Свое потомство? — возмутилась она. — Что это значит?
— Вы знаете это так же хорошо, как и я, госпожа моя. Он хотел знать, не его ли это дети. Хотел побыть с ними рядом. Проверить их ауру. Найти в них что-то знакомое.
— Нет! — Эльфийка решительно покачала головой.
— Да, именно так он себя и вел. А Бидайн привел на разведку гнезда. Поэтому он снял со стены ваш меч. Он понимал, что в этот миг вы будете целиком и полностью сосредоточены на нем. Таким образом он дал возможность своей леди зайти в вашу комнату. Возможно, вам с детьми лучше… — Он замолчал, думая о том, кого приютил. — Возможно, Элеборн мог бы принять вас в своем зачарованном дворце?
— А ты? Что ты думаешь? — накинулась она на него. — Считаешь их и своим потомством? Своим… — В этот миг в ней как будто что-то сломалось. Поникли плечи. Гнев испарился. — Они твои?
— Это ваши дети, госпожа моя. Это единственное, в чем я уверен, и для меня это всегда было достаточным поводом, чтобы защищать их.
Она пристально смотрела на него, словно один ее взгляд способен был распознать правду, таившуюся за его словами. И вдруг она приблизилась к нему вплотную, поцеловала в щеку и пошла прочь.
Дракон удивленно смотрел ей вслед. Ему никогда не понять их, детей альвов, и любовь тоже останется для него загадкой. Только Нандалее он будет защищать ценой своей жизни. Всегда!
Темный задумался о кольцах. Он забрал их у брата. Дети ни мгновения не держали их в руках. Дракон не считал, что от подарка Золотого можно ожидать чего-то хорошего, хоть он и дал детям нужные, на первый взгляд, вещи. Скоро ему снова придется уходить. Братья хотели провести встречу, чтобы посоветоваться относительно войны в Нангоге. Он не может вечно сидеть в саду Ядэ.
С другой стороны, дракон не верил, что его брат способен на подарки без задних мыслей. Должно быть что-то еще, кроме того, о чем он им сообщил.
Дыхание Ночи задумался, сколько времени потребуется Нандалее, прежде чем она выяснит, что он ей солгал. Намерения Золотого были однозначны. Он хотел заполучить детей. Дыхание Ночи прочел это в его глазах.
Эмерелль
Эмерелль лежала в постели без сна, вслушиваясь в ночь, как это часто бывало. Со двора доносились негромкие шаги стражи. Этот звук ей нравился. Он дарил ощущение безопасности. Приятно было знать, что всегда есть кто-то на страже. Но в эту ночь она не могла уснуть.
Сейчас она понимала, что было ошибкой приводить Бидайн сюда, в комнату. Мама очень явственно дала это понять, отшлепав ее. В чем именно заключалась ошибка, мама не объяснила. Бидайн была мила, а Золотой… Вспомнив о нем, девочка вздохнула. Он был словно свет! Они оба были так не похожи на мать и Дыхание Ночи. Были более живыми…
Девочка слушала хлопанье крыльев скальных голубей. Что-то испугало их там, на гнездах, расположенных на утесе. Может быть, куница или какой-то другой вороватый гость. «Я тоже живу в гнезде, — подумала Эмерелль, плотнее закутываясь в одеяло. — Каменном гнезде. Старый форт — это большая пещера в стене скалы, окружающей сад Ядэ. Голуби могут летать. А я отсюда не выхожу. Только если отправляюсь с Элеборном в его зачарованный дворец на дне озера. А из сада Ядэ я вообще ни разу в жизни не выходила».
Все важные особы постоянно уходили. Драконники, жившие здесь, в крепости. Ее мать и Дыхание Ночи. А она была пленницей, всегда рядом был кто-то, кто присматривал за ней и Мелиандером. Почему?
Девочка прислушалась к ровному дыханию брата. Его она знала как никто другой. Иногда им достаточно было переглянуться, чтобы понять друг друга. Когда его не было рядом, она чувствовала себя неуютно, словно ей не хватало какой-то части ее самой. И он чувствовал себя так же. Во сне Мелиандер всегда старался коснуться ее рукой или ногой, как будто даже спящему ему нужна была уверенность в том, что она рядом.
Эмерелль снова услышала воркование скальных голубей. Оно было тревожным. Что же разбудило их? Странные птицы. Они добровольно проводят свою жизнь в скалистой стене и даже не появляются саду, хотя могут летать, где им заблагорассудится. Девочка не понимала этого. Голубей не сдерживали стены, но тем не менее они ограничивались тем, что старались держаться поближе к крепости. Как пленники.
Голуби собирали муравьев или мух между теплыми скалами, прилетали к ним во двор, выпрашивали крошки. Тогда они с Мелиандером защищали голубей от каменных куниц и соколов. Однако Элеборн не разрешал им строить гнезда в крепости. Он не любил голубей и постоянно жаловался, что они загаживают его рельефы во внутреннем дворе, которые почему-то никак не удавалось закончить, хотя он работал над ними, сколько помнилось Эмерелль.
Вот вспорхнуло еще больше голубей. Что же там такое? Эмерелль задумалась, не встать ли ей, чтобы посмотреть и понять, что происходит. Девочка вдруг осознала, что уже некоторое время не слышит шагов стражи. Быть может, страж просто остановился и смотрит вверх на склон.
Маленькая эльфийка села на постели. Мелиандер негромко забормотал во сне, когда она отодвинулась от него. В окно знакомой до мелочей комнаты падал лунный свет. Нельзя сказать, чтобы было светло, но вся мебель была видна.
Девочка услышала трепет голубиных крыльев. Птицы кружили над крепостью. Сейчас они сядут, спрячутся во внутреннем дворе. Может быть, ее тоже прячут здесь? Об этом Эмерелль никогда прежде не задумывалась. Может быть, существует некий враг, который хочет причинить им зло?
Она снова прислушалась к ночным звукам. Если есть враг, все становится понятнее. И то, что за ними следят, и то, что им нельзя выходить…
Теперь снаружи стало совсем тихо. Эмерелль зябко поежилась и снова набросила на плечи тонкое одеяло. Прислушалась. Дыхание матери было слишком спокойным, слишком ровным. Она дышала так, когда притворялась, что спит.
Эмерелль осторожно спустила ноги на пол. Он был ледяным.
На цыпочках прокралась к кровати матери.
— Ты не спишь? — прошептала Нандалее.
— Ты тоже не спишь, — отозвалась девочка, обнимая маму. — Там, снаружи, что-то есть.
— Нет, не бойся. Спи.
Эмерелль всегда знала, когда Нандалее врет. Некоторое время она лежала тихо, чувствуя спиной сердцебиение матери и напряженно вслушиваясь в ее дыхание.
— Ты была очень влюблена в нашего папу?
Девочка почувствовала, как мать улыбнулась.
— Да.
— А как понять, что ты очень влюблен?
— Любовь — это когда без него ты чувствуешь себя неполноценным. Когда хочешь, чтобы другой всегда был рядом… — Нандалее вздохнула. Наверное, хотела сказать что-то еще, но промолчала.
— Я думаю, что влюблена в Мелиандера, — очень серьезно произнесла Эмерелль. — Иногда он ужасный дурак, но когда его нет рядом, я сразу начинаю страшно скучать по брату.
Нандалее негромко рассмеялась.
— Между мной и Гонвалоном любовь была другой, — снова вздохнула она. — Есть вещи, которые ты поймешь, только когда станешь старше.
Это была ее любимая отговорка, к которой она прибегала, когда не хотела что-то объяснять. Некоторое время Эмерелль дулась, а потом решила, что разумнее будет воспользоваться появившейся возможностью. Редко бывало так, чтобы ее мать была совсем одна и с ней можно было поговорить. Зачастую Мелиандер все портил своими дурацкими вопросами.
— Ты всегда говорила, что отец ушел в свет. Когда же он вернется обратно? Мне так хочется увидеть его. Я даже не могу его себе представить. Он больше похож на Элеборна или на Нодона? Или он даже немножко как Золотой?
— Он совсем не такой, как они все. — В голосе матери звучала грусть. — Я уверена, он тебе сразу понравится, когда ты с ним встретишься. Он всегда будет рядом. Он…
— Но когда? Когда он наконец будет рядом? Я жду его всю жизнь.
— Ты же знаешь, что он — драконник. Иногда их отправляют на очень долгие задания, и никто не может сказать, когда оно закончится.
Вдруг Эмерелль испугалась.
— А ты не уйдешь на такую миссию, правда? В прошлый раз без тебя было просто ужасно. У Элеборна новые игры через три дня закончились, и…
Нандалее обняла ее.
— Мне без вас тоже плохо. Я не могу еще и… Я… — Вместо того чтобы договорить, Нандалее крепко прижала ее к себе.
Эмерелль знала, что мать очень любит ее и брата, но что-то было здесь не так. Когда Нандалее думала, что они на нее не смотрят, лицо ее становилось иногда совсем печальным. Быть с ними — недостаточно, чтобы она была счастливой. Наверное, когда она грустит, то думает о Гонвалоне. Вот и сейчас дыхание ее было неровным и каким-то грустным.
Эмерелль погладила сильную руку, крепко обнимавшую ее. Наверняка влюбленность — это нехорошо, что бы там мама ни говорила. Из-за нее грустят. «Нет, я влюбляться никогда не буду», — поклялась девочка про себя. Она не хотела лежать ночью в постели совсем одна и печалиться от безысходности. Она хотела быть такой, как Золотой, — яркой и могущественной.
Правитель, которого создали мы
— Они все мертвы, поэтому не было известий. Дети человеческие подошли к вопросу очень скрупулезно.
—
Можете идти, госпожа Валариэлль. Благодарим вас за помощь, хотя известия, которые вы принесли, очень трагичны. — Золотой отчетливо чувствовал бурю эмоций, охватившую его братьев по гнезду.
Он отправил Валариэлль на поиски Секандера и его кентавров. Эльфийке из свиты Бидайн потребовалось не слишком много времени, чтобы найти пропавших. Не заметить их могилу было невозможно. Огромное пятно пепла посреди степи.
—
Еще одно поражение! — бесновался Красный. —
Неужели вы не видите, что происходит? Сначала — сражение в Золотой сети, а теперь еще и это. Они стирают нас. И это происходит все быстрее и быстрее.
— Да что ты ноешь! — Иссиня-черный бросил на своего алого брата презрительный взгляд. —
Если тупой конь повел своих людей на гибель, то это значит только одно: мы потеряли бездарного полководца. В конечном счете это делает нас сильнее, а не слабее.
—
Неужели? — колко усмехнулся Изумрудный. —
Секандер был успешным полководцем. Он много лет держал в узде детей человеческих, властвуя в степи Ножевой травы. Ни один перегонщик скота, ни один караван не могли рассчитывать на безопасность. Он умело руководил своими подчиненными. И если мы заклеймим его, обозвав «тупым конем», это ничего нам не даст.
— Судя по всему, сейчас он встретил полководца, который лучше него, — воинственно отозвался Иссиня-черный. —
Судя по тому, что рассказала эльфийка, на каждого умершего сына человеческого пришлось двадцать убитых кентавров. Нам следует опасаться этого полководца.
—
Я вас умоляю, братья, — вмешался в разговор Золотой. —
Не опасаться! С каких это пор небесные змеи боятся детей человеческих? Нужно выяснить, кто это был, а потом послать к нему Бидайн. Мы не должны допустить, чтобы этот полководец вел людей в новые битвы.
— А кто будет сражаться за нас? — поинтересовался у божественных драконов Пламенный. В его подавленности было что-то заразное. Таким Золотой еще не видел брата. —
Вы посмотрите в долину. Посмотрите на войско, которое у нас осталось. Оно уменьшается с каждым годом. И при этом я не вижу, чтобы таяли войска детей человеческих.
Дыхание Ночи с негромким скрежетом провел когтями по скале.
—
И что это значит? Пошли одного драконника против десяти детей человеческих. Кто победит? Числа — ничто! Важны воины. Стоящие там, внизу, войска испытаны во множестве сражений. Как и прежде, они исполнены решимости победить. И нам следует задать себе вопрос: не мы ли утратили желание побеждать? — И он с вызывающим видом посмотрел на собравшихся братьев.
—
Я тоже так считаю. — Золотой решил бить в то же место, хотя ему и не нравилась необходимость признавать правоту Перворожденного. —
Девантары становятся неосмотрительными. Они явились в Ничто, чтобы убить наших драконов. Давайте выманим их еще раз! Расставим им ловушку и докончим то, что задумали уже давно. Пусть они гибнут в пламени нашего гнева!
— Вот это я понимаю! — возликовал Пламенный. —
Я — за этот план!
Золотой не слишком ценил мнение своего нерешительного брата. Как часто бывало, Пламенный соглашался с тем, кто высказался последним. И самым главным было то, что скажут Изумрудный и Иссиня-черный. Если они будут на его стороне, то убедить удастся всех братьев.
—
А что насчет Приносящего Весну? — спокойно произнес Изумрудный. —
Неужели мы не предпримем ничего, чтобы забрать тело нашего брата? Неужели мы просто отдадим его девантарам?
— А что ты хочешь сделать? — вопросом на вопрос ответил ему Золотой. Признаться, он тоже был в растерянности. Как ни противна была ему мысль превращать своего погибшего брата в трофей, однако он совершенно не представлял себе, что делать, чтобы вернуть его тело. —
Я полагаю, что они перенесли его в Желтую башню. Если мы попытаемся атаковать девантаров там, все преимущества будут на их стороне. Это безнадежно.
— Просто у нас будет план получше. Мы выманим их из замка и убьем. А тогда и тело заберем. Это… — Темный умолк и посмотрел на склон холма.
Проследив за взглядом брата, Золотой увидел карлика Хорнбори, поднимающегося к ним.
—
Кто его вызывал? — сердито поинтересовался он.
Ответа не последовало. Все молча ждали, когда перед ними предстанет правитель всех Глубин. Золотой чувствовал запах страха, исходившего от князя. Он практически не мог смотреть им в глаза.
— Что привело тебя сюда, воевода? — спросил Темный. Несмотря на свой драконий облик, он пытался произносить слова на языке детей альвов. Однако получалось не очень хорошо.
Карлик униженно поклонился:
— Всемогущие правители неба, я пришел сообщить вам, что хочу снова заселить Глубокий город.
—
Что? — Красный возмутился настолько сильно, что не заметил, что воспользовался мыслями вместо языка. Его внезапный гнев полыхнул раскаленным жаром в головах у всех.
— Мы запрещаем тебе! — вместо Красного произнес Иссиня-черный.
— Я король, а не проситель. Я пришел, чтобы сообщить вам о том, что буду делать, а не для того, чтобы просить разрешения.
Иссиня-черный угрожающе поднялся, расправил крылья. Их гость в испуге отступил на шаг. Голова Иссиня-черного метнулась вниз. Широко разинув пасть, он попытался схватить карлика и одним махом проглотить его.
Золотой взмахнул хвостом, отбросив карлика в сторону, и тем самым спас ему жизнь.
—
Держи себя в руках, брат!
— Я не позволю этому червяку оскорблять меня! — Иссиня-черный поднял голову, чтобы возобновить попытку.
—
Нет! — встал у него на пути Темный. —
Чего вы хотите? Мы создали короля, а теперь вы удивляетесь, что он ведет себя как правитель.
— Король, который наделал в штаны, — сухо заметил Изумрудный.
Теперь запах почувствовал и Золотой. Он с отвращением посмотрел на карлика, который снова поднялся на ноги. Дракон прошептал слово силы, чтобы прочесть мысли этого червя, но увидел лишь воспоминания о сочной черноволосой карлице. Это надутое ничтожество ничего не хотело так сильно, как того, чтобы снова лежать с ней в постели и спариваться. Она завладела всеми его мыслями, как и в прошлый раз, когда он попытался увидеть, что на самом деле движет этим карликом. Удивительно, насколько примитивны его желания.
—
Почему ты считаешь разумным вновь наполнить жизнью город мертвых и мрачных воспоминаний? — поинтересовался Темный.
— Вы сделали меня правителем всех карликов, но моя власть строится лишь на словах.
—
Ты что же, хочешь сказать, что наше слово ничего не значит для вас, карликов? Ты, ничтожество! — Теперь лишить жизни Хорнбори захотелось Пламенному.
Золотой с трудом удержал брата, а Хорнбори, не зная, какими мыслями они обмениваются, продолжал:
— Я родом не из Железных чертогов. Я собственноручно убил Эйкина. Если я захочу там править, то пройдет совсем немного времени, и во мне начнут видеть тирана, захватившего трон при помощи подлого убийства предыдущего правителя. Мне нужен город, в котором меня признáют законным правителем. А это может быть только Глубокий город. — Карлик принялся нервно играть с бородой. — Но есть и еще одна причина, она значительно важнее. Если я получу вашу поддержку, о всемогущие правители неба, это станет знаком того, что былая вражда между драконами и карликами окончательно забыта.
—
А ведь этот засранец прав, — поделился с ними своими мыслями Перворожденный. —
Пусть себе правит. Мы ничего не теряем.
— Зачем вообще оставлять в живых эту тварь? — оскалился Иссиня-черный.
—
Хочешь, чтобы тебя смешали с грязью? — вмешался Золотой. —
Убить его мы всегда успеем, если окажется, что от него никакого толку. До сих пор он служил нам хорошо. Он везунчик. А это редкость.
Никто из братьев не возразил, и Золотой, чуть помедлив, обратился к Хорнбори:
—
Мы ничего не станем предпринимать против заселения Глубокого города. Но не забывай о том, что ты, будучи воеводой, имеешь перед нами обязательства. Нам нужна еще тысяча воинов из числа твоего народа. До конца месяца.
— Это невозможно…
—
Если ты сможешь найти поселенцев, то разыщешь и воинов. Теперь ты — правитель всех Глубин. Воспользуйся своей властью. И не торгуйся с нами. На сегодня ты уже превысил меру своей удачливости. Иди! И не разочаровывай нас!
—
Тысяча новых воинов? — настойчиво переспросил Темный.
Золотой почувствовал любопытство и остальных своих братьев.
—
Гобхайн почти завершил Поднебесье. Когда все будет готово, нам понадобятся карлики, чтобы использовать орудия. И тысячи кобольдов, — добавил он, окинув взглядом войско в долине.
Все, кто находится там, найдут место в Поднебесье, и еще многие из них! Это оружие изменит все. Оно предрешит исход войны в Нангоге.
А теперь нужно сделать так, чтобы заставить девантаров собраться всех вместе за пределами Желтой башни.
Изменившиеся
Лидайн подняла арбалет и прицелилась в молодую козочку, вышедшую из березовой рощи. Рука ее совсем не дрожала. Не колеблясь ни единого удара сердца, она нажала на спусковой крючок. Когда козочка, пораженная сильным выстрелом, упала, маленькая хрупкая эльфийка отдала Граумуру арбалет и кивнула сестре:
— Давай, Фарелла, кто добежит туда первым, получит лучшие куски.
И обе помчались, словно ветер.
Граумур уважительно поглядел на Бидайн:
— Вы сделали для них больше, чем их отец. Вы освободили их из темницы детства.
Эльфийка покачала головой:
— Я просто показала им путь, Граумур. А прошли они его самостоятельно. Ты знаешь, каковы они, когда потрошат добычу. Сейчас они устроят такую резню, что Майя будет готовить нам не жаркое, а в лучшем случае бефстроганов.
Старый минотавр широким шагом последовал по высокой траве за обеими девочками. Стоял теплый день, и колени у него болели чуть меньше обычного. Шерсть его поседела. Он знал, что служить Шанадину ему осталось недолго. Еще год, быть может, два, и он превратится из страшного телохранителя в бесполезного едока. Однако он уйдет прежде, чем это случится. Минотавр был воином всю свою жизнь. Он не представлял себе, что будет стариком сидеть в уголке двора и станет обузой для остальных. Он умрет воином. И в этом ему помогут вербовщики небесных змеев. Говорили, будто они в таком отчаянии, что берут всех подряд. Его жизнь должна окончиться на поле битвы.
Когда он дошел до Фареллы и Лидайн, девочки уже приступили к потрошению козочки. Они были по локоть в крови и как раз ссорились насчет того, нужно ли оставить печень или им следует взять ее с собой для кобольдов.
— Печень моя! — низким басом вмешался в их ссору Граумур.
— Почему? — Русоволосая Лидайн бросила на него вызывающий взгляд. — Мы убили козочку и будем сами решать, как разделить добычу.
— Тогда сами и понесете козочку домой.
Лидайн быстро переглянулась с сестрой, и черноволосая Фарелла протянула ему печень. Когда-то она была очень робкой, а теперь ей нравилось делать вид, будто она опытная, закаленная в боях воительница.
Граумур принял печень и впился в нее зубами. Она была еще теплой. Вкусно! Чавкая, он наблюдал, как они умело снимают шкуру с козочки. Осторожно расстилают ее на траве, затем так же умело снимают мясо с костей, кладут на шкуру и, наконец, завязывают, словно мешок.
— Что ж, посмотрим, что приготовит нам из этого Майя.
Пребывая в прекрасном расположении духа, минотавр взвалил добычу на плечо и последовал за девочками, которые шли рядом с Бидайн чуть впереди.
Граумур не слишком хорошо разбирался в эльфийских девочках. Если судить по росту, им было лет восемь и десять. И так они выглядели уже не один десяток лет. Не выросли ни на дюйм с тех пор, как он почти сорок лет тому назад пришел молодым воином в дом Шанадина. И вели они себя всегда соответственно, как невыносимые маленькие девочки. За все это время ничего не изменилось. Остальные слуги шептались, будто их собственная мать, Невенилл, прокляла дочерей, сделав так, что они навечно остались детьми.
Они по-прежнему выглядели маленькими девочками, однако же перестали вести себя по-детски — об этом позаботилась Бидайн.
Поначалу Граумур практически не обращал внимания на эльфийку. Она появилась в доме Шанадина неприметной нянькой, а потом, к всеобщему удивлению, сумела женить на себе купца. Но гораздо большее впечатление произвело на него то, что она сделала с девочками. Вспоминая о том, как Фарелле и Лидайн пришлось впервые убить кролика, которого они хотели съесть, минотавр улыбался. Бидайн прошла с девочками трудный, но хороший путь и немного облегчила тяжесть лежавшего на них проклятия.
Граумур всегда был верен своему хозяину, Шанадину, но сердце его уже завоевала Бидайн. И как он только мог верить в обман с нянькой? Ее узкая талия, ее манера двигаться, ее самоуверенность во всем, что она делала. Бидайн скрывала, кем является на самом деле, но нянькой она точно никогда не была.
Эльфийка постоянно пропадала где-то целыми неделями. В последнее время иногда стала брать с собой Лидайн и Фареллу. Даже дети ни слова не говорили о том, куда ездят вместе с ней. Время от времени появлялись и странные друзья Бидайн. Все они были по-своему жутковаты. Например, улыбающийся парень Асфахаль, которого она представила как своего сводного брата, был не тем, за кого себя выдавал. Поначалу Граумур считал, что Асфахаль выиграл бой на кулаках с князем Секандером просто благодаря везению, но сейчас был совершенно уверен в том, что ничто из происшедшего на свадьбе не было случайностью. Целый отряд смертоносных эльфов шел за Бидайн по первому зову. И, пожалуй, она была самой опасной из всех.
Граумур надавил языком на дырку между зубами, пока оттуда не вышел застрявший кусок печени. Ему хотелось, чтобы Бидайн тоже как-нибудь взяла его с собой в одно из таинственных путешествий. Там, куда она отправляется, наверняка можно снискать славу. Или найти смерть, что лучше, чем конец в роли беззубого старика, живущего исключительно за счет милости и овсяного супа.
Старый счет
С городом было что-то не так. Фарелла и Лидайн тоже заметили это. Шутили чаще обычного, притворялись маленькими девочками, которыми уже давно перестали быть. С момента входа в Уттику они не увидели ни одного кентавра. Это было необычно. У ворот должна была быть стража и хоть какие-то молодые жеребцы на улицах. Но город был необычайно тих. На улицах они повстречали лишь нескольких кобольдов, спешивших по поручениям или несших покупки в дома богатых людей.
По пути в городскую резиденцию Шанадина они прошли мимо двух трактиров. Нигде не пели, как бывало обычно.
Бидайн махнула рукой, подзывая девочек и Граумура к роскошному фасаду, краем глаза наблюдая за окнами. Никого не видно. Шанадина не было дома. Он отправился в Южное море вместе с Аларионом, своим первым капитаном, и собирался вернуться не раньше чем через три-четыре недели.
Они дошли до узкого переулка с обратной стороны дома. Теперь встревожился и Граумур. Вопросительно посмотрел на нее. Бидайн указала на секиру, висевшую на его широком поясе. Он улыбнулся, словно радуясь возможности воспользоваться ею.
«Глупец, — подумала эльфийка. — Никто в здравом уме не радуется бою, для которого сам не назначил время и место». Едва войдя в переулок, она подала девочкам знак взять у Граумура арбалеты. Фарелла и Лидайн посерьезнели, перестали хихикать. Сосредоточившись, зарядили оружие, вставили болты, прижались спинами к высокой стене, окружавшей двор и выходившей в переулок.
Бидайн подошла к воротам, осторожно надавила ладонью на тяжелую деревянную дверь, и та распахнулась, даже не скрипнув.
На пороге кухонной двери на солнце сидела Майя. Кроме нее, во всем дворе никого не было. Она приветствовала их поднятым глиняным бокалом и широкой улыбкой.
Бидайн молниеносно пересекла двор.
— Что здесь происходит?
Улыбка одноногой кобольдши стала еще шире.
— Плохие новости. — Голос ее звучал несколько сдавленно.
Когда Бидайн добежала до нее и опустилась на колени, чтобы заглянуть ей в глаза, эльфийка почувствовала кислый запах, исходящий изо рта Майи.
— Вы еще не слышали? — спросила кобольдша и негромко рассмеялась. — Есть справедливость у альвов. — Она хлопнула себя по деревянной ноге. — Спустя столько лет. Наконец-то! Жаль, Круппа этого не застала. Тогда бы мы сели с ней вместе и напились… Моя мать все молитвы заканчивала проклятием грязному кентавру. Что ж, по всей видимости, иногда нужно лечь в могилу, чтобы твои проклятия сбылись…
Бидайн с трудом сохраняла приветливое выражение лица.
— Что случилось?
— Прошло два часа с тех пор, как вы ушли, госпожа, когда город, словно пожар, облетела весть. Князь Секандер мертв, а с ним все воины, сопровождавшие его в великих кражах скота в чужом мире… Князь, который позаботился о том, чтобы искалечивший меня кентавр не понес наказания, мертв. — Она подняла бокал, сделала большой глоток и воскликнула: — За справедливость!
Бидайн спросила себя, как это могло случиться. Секандер столько лет ходил в набеги. На кого же он наткнулся в степи Ножевой травы?
Эльфийка отослала обеих девочек с Граумуром в дом, затем села рядом с Майей.
— Тебе следует лучше скрывать свой гнев по отношению к кентаврам. И никогда не говорить о каких-то там проклятиях, иначе для тебя в этом городе, где ты прожила всю свою жизнь, станет небезопасно. Когда отступит первая горечь, они начнут искать виноватых. И не потерпят, чтобы кто-то дурно отзывался о Секандере. Так что кому-нибудь обязательно придется расплачиваться. Поэтому думай, что говоришь, иначе ты станешь козлом отпущения.
Майя бросила на нее разочарованный взгляд.
— Я думала, вы тоже не любите Секандера, госпожа.
— Может, и так. А может, и нет. Я хорошо скрываю свои чувства и настоятельно советую тебе начать брать пример с меня. — Она взяла кувшин, стоявший рядом с Майей. — Хватит праздновать. Иди занимайся кухней, пока девочкам или, хуже того, Граумуру не пришло в голову, что они умеют готовить.
Майя улыбнулась и встала, собираясь идти в дом.
— Я знаю, о чем вы думаете, госпожа.
Бидайн посмотрела ей вслед. Это нехорошее развитие событий. Маленькая кобольдша нравилась ей, несмотря на то что несколько лет назад она отравила ее мать, Круппу. Для всех остальных все выглядело так, будто старая кобольдша, тиранившая весь дом, просто мирно умерла во сне. Бидайн подмешала кобольдше смертельный напиток с опиумом. Надоели ей мрачные рассуждения старухи. Если Майя не научится держать язык за зубами, ей тоже придется умереть. Если из-за ее болтовни на нее нападут кентавры и она расскажет, что ее хозяйка тоже таила злобу на Секандера, может случиться все, что угодно. Вполне вероятно, разъяренные стада сожгут дом, а ее с девочками забросают камнями.
Она даст Майе один день на то, чтобы та взяла себя в руки, а затем примет решение. После этого она попытается выяснить, что случилось с кентаврами. На сведения от небесных змеев Бидайн не рассчитывала. Эльфийка давно уже научилась отправлять собственных сторонников в качестве разведчиков в Нангог, хоть это и противоречило приказам древних драконов. Она хотела знать, кто, кроме нее, убивает бессмертных.
В этот час в Золотом городе была Кира. Дети человеческие тоже относились с уважением к сказителям. Поэтому эльфийка могла оказаться в местах, недосягаемых для всех остальных лазутчиков.
Отбросы из сточной канавы
— Мне нужно к бессмертному Аарону, — в третий раз повторил Ильмари.
Привратник презрительно посмотрел на него.
— А я сейчас вынужден буду дать тебе в морду, если ты не уйдешь сам. Что ты о себе возомнил? Думаешь, что ты — бессмертный Плавучих островов и Аарон только тебя и ждал? Иди к Лунным вратам! Там кормят безумных и дураков, поскольку у нашего правителя доброе сердце, но не может же он еще и принимать вас, отбросов.
— Прошу, передай ему, что пришел Ламги.
— Только что ты называл себя Ильмари. Ты что, забыл, кто ты? Ты посмотри на себя, отброс из сточной канавы.
Ильмари был слишком слаб, чтобы спорить. Он стоял, тяжело опираясь на клюку. Его держала на ногах одна лишь мысль — доложить Аарону и отомстить за обман жреца. Но сейчас все внутри у него оборвалось. Если бы у него была возможность отдохнуть и пару дней нормально питаться, он снова стал бы прежним. Но у него не было денег, а Золотой город ни за что не карал так жестоко, как за бедность.
У него даже не было сил, чтобы украсть хоть что-то. Любой торговец будет недоверчиво коситься на него задолго до того, как он подойдет к прилавку. А если ему и удастся стащить что-нибудь, то вряд ли он сможет уйти от преследования.
Он пережил падение в Белую пасть, сбежал от белых крокодилов в море трупов, не утонул в подземных реках, куда ему пришлось нырнуть, чтобы покинуть владения Таркона, и вопреки всему сумел выжить в смертоносных джунглях. Его трясло в лихорадке. Его тело, покрытое ранами и струпьями, истощилось. Кожа на его лице, спине и руках зудела от многочисленных язв. Он был похож на ходячую смерть, и если бы он сам был на месте охранника, то тоже не пустил бы во дворец такого человека. Семь лет назад он был богатым и могущественным. А сейчас не осмеливался затребовать свое имущество. Товарищи и подчиненные былых времен решительно перережут ему горло, если увидят его таким. Ничего не осталось от человека, каким он был, уходя отсюда.
— Лунные врата! — Привратник махнул рукой вдоль дворцовой стены в южном направлении. — Это единственное место в городе, где кормят таких, как ты. А теперь проваливай!
Под недоверчивым взглядом привратника Ильмари, опираясь на клюку, сделал несколько шагов и прислонился к стене из сухого кирпича. Она была пыльной и теплой. В горле пекло. Он не пил много часов, а день был по-летнему жарким. Закрыв глаза, он попытался собраться с силами. Он никогда еще не сдавался! Цель так близка! Это все равно что утонуть после кораблекрушения, видя перед собой спасительный берег. Мужчина устало улыбнулся… Так бывает. Может быть, стоит просто сдаться. Может быть, Великая богиня все же хранит подземные города Таркона. Может быть, Нангог все это время, забавляясь, наблюдала за тем, как он мучается, чтобы потом дать ему подохнуть у Ааронова дворца?
В джунглях он видел, как повсюду из земли растут зеленые кристаллы. Исчезли даже Зеленые духи, прежде бесновавшиеся в тех местах. В этом мире что-то происходит… втайне.
Но тайна была его жизнью. Он разбирался в потаенном. Что-то происходило, хоть он и не мог сказать, что именно. Он рассмеялся сухим лающим смехом, напоминавшим кашель тяжелобольного человека. Лихорадочный бред? Или его мнимая жизнь в роли носильщика мертвых была самым настоящим из всего, что подарила ему судьба? В той жизни он обрел маленькое счастье. Счастье простой жизни. Прежний Ильмари, король шпионов и убийца, общавшийся с бессмертными, такого счастья не знал никогда.
Звук четких шагов по сухой глинистой поверхности заставил его поднять взгляд. К воротам направлялся эскорт роскошно одетых воинов. Пыль покрывала бронзовые доспехи и белоснежные плащи. Ильмари знал этих воинов. Хранители неба, лейб-гвардия бессмертного Аарона, когда он путешествует на собирателе облаков. Сейчас они сопровождали мрачного худого мужчину с заросшим щетиной лицом.
В другой жизни Ильмари когда-то сражался бок о бок с этим человеком. Он хотел позвать его по имени, но из истерзанного горла вырвался лишь хрип.
Привратник у ворот бросил на Ильмари предупреждающий взгляд.
До полководца оставалось всего десять шагов. Зажав костыль в левой подмышке, Ильмари помахал правой рукой и снова захрипел, пытаясь что-то сказать.
Ашот увидел его. Один удар сердца они смотрели друг другу в глаза, а затем его обмотанная повязкой рука опустилась на меч, словно воин хотел выхватить его из ножен. Рефлекс. Полководец болезненно рыкнул.
Разъяренный привратник бросился к Ильмари.
— Нет, — хрипло произнес он, когда тот толкнул его на землю и поставил ногу на грудь.
Ашот тут же подбежал к ним.
— Что здесь происходит?
— Сумасшедший попрошайка, господин. Торчит здесь уже больше часа, требует, чтобы его пропустили к бессмертному.
Ашот скривился.
— Дурак, — пробормотал он.
Мысли Ильмари путались. Так близко к Ашоту и бессмертному он не подберется никогда. Нужно удержать полководца. Пробудить его интерес. Он откашлялся, надеясь прочистить горло хотя бы ради одного-единственного слова.
— Нар… Нарек.
— Заткнись! — Привратник пнул его в ребра. — Не знаешь, когда нужно остановиться?
Ильмари скорчился.
— Нарек! — крикнул он.
Еще один пинок заставил его замолчать. Перед глазами заплясали яркие точки. Во рту появился неприятный желчный привкус. Мужчину затошнило.
Внезапно кто-то схватил его за плечи, перевернул на спину. Над ним склонился Ашот:
— Что ты сказал?
Ильмари попытался произнести хоть слово, но сумел лишь удержаться, чтобы не потерять сознание. Лицо полководца расплывалось перед глазами. Желудок, на который пришелся второй пинок, превратился в раскаленный шар.
— Принесите ему стакан воды! Отведите в помывочную у ворот и не спускайте с него глаз.
«А ведь мелкий крестьянин стал настоящим командиром», — подумал Ильмари, когда его подняли, а потом потерял сознание.
Когда он пришел в себя, оказалось, что он лежит на грубом одеяле в полутемной комнате. Увидел ноги в сандалиях. Рядом негромко переговаривались мужчины.
— Он открыл глаза, полководец! — произнес кто-то, кого Ильмари не видел.
Ашот опустился на колени рядом с ним:
— Кто ты?
Ильмари облизнул потрескавшиеся губы. Во рту по— прежнему было сухо.
— Дайте ему воды! — приказал полководец.
Кто-то приподнял его. Ашот сам поднес стакан к его губам.
Ильмари пил осторожно, мелкими глотками. Не утолял жажду. Пил ровно столько, сколько было нужно. Он знал, что, если будет жадничать, его стошнит. Живот по-прежнему болел после удара привратника.
— Я Ламги, — негромко произнес он. Это было имя, под которым он затесался в ряды войска бессмертного Аарона перед битвой на равнине Куш.
Ашот удивленно посмотрел на него. Мужчина понимал, что в таком виде, как сейчас, он не может вызвать доверие у полководца.
— Что делал Нарек во время сражения? — спросил Ашот.
Ильмари улыбнулся. Это могли знать лишь те, кто стоял совсем рядом с бессмертным.
— Он стоял за спиной у Аарона… — Ильмари на миг закрыл глаза, преодолевая подступившую тошноту. — Держал штандарт со львом…
— Где ты был? При дворе тебя считают погибшим.
— Таркон… Я знаю, где он…
Ашот закрыл ему рот ладонью.
— Отнесите его во дворец. В гостевой дом бессмертного. Поставьте стражу перед его комнатой. Я хочу, чтобы с этого момента в мое отсутствие с ним никто не говорил. И, черт побери, найдите мне целителя!
«Получилось», — подумал
Ильмари, чувствуя бесконечное облегчение. Он закрыл глаза и перестал сопротивляться. Его снова понесли, но на этот раз значительно осторожнее. Через некоторое время его положили на мягкий матрас в комнате, где пахло розовым маслом.
Чьи-то осторожные руки срезали лохмотья, в которые он был одет. Промокнули кожу прохладной водой. Когда он снова открыл глаза, красивая служанка как раз принесла миску ароматного бульона и стала осторожно вливать ему в рот ложку за ложкой.
Как же приятно есть теплую еду! Он много недель питался грязью. В джунглях ел жуков и червяков, а когда натыкался на поселения, то копался в мусорных кучах.
Краем глаза он увидел Ашота. Полководец все время находился рядом с ним.
Где-то снаружи раздался резкий окрик.
Ильмари услышал, как об пол в приветственном жесте ударились древки копий.
Почувствовал, как в комнате все изменилось, когда вошел бессмертный. Все стали более внимательными и напряженными.
Служанка промокнула Ильмари губы, а затем молча удалилась.
К ложу, на котором он лежал, подошли Ашот и бессмертный. На лице Аарона образовались глубокие морщины. В намасленной и завитой бороде виднелись седые пряди. В глазах появилась твердость, которой не помнил Ильмари. Правитель выглядел усталым.
— Значит, ты все же вернулся, Ламги. Тебя долго не было.
— Найти укрытие Таркона оказалось легко, но выбраться оттуда — очень сложно.
— И ты хочешь провести нас туда?
— Это так же верно, как и то, что я лежу здесь, бессмертный. Дайте мне пару дней, чтобы я смог набраться сил, и я отведу вас к Таркону и его потайным городам.
Брови Аарона сошлись на переносице. С лица исчезли следы усталости.
— Потайным городам?
— Это не просто убежище пирата, которое вам предстоит взять, правитель всех черноголовых. Таркон правит собственным королевством.
— Как же это возможно, чтобы целое королевство осталось сокрыто? Мы ищем его много лет. Его преследовало столько собирателей облаков!
— Эти города спрятаны в полых столовых горах, повелитель. Их единственная связь с внешним миром — это широкие расселины, сквозь которые падает солнечный свет. Расселины скрыты от взглядов и не видны с воздуха благодаря деревьям и маскировочным сетям.
Запинаясь, он принялся рассказывать о своей жизни носильщика мертвых, о жрецах, о пещерной болезни. О том, что у него была семья, он умолчал, равно как и о своей страшной жажде мести.
Когда он закончил, бессмертный одобрительно кивнул.
— Даю тебе десять дней, Ламги. Потом из Золотого города отправится флот, чтобы навеки покончить со страшным господством небесных пиратов. Если до тех пор ты успеешь поправиться, то будешь на борту моего флагмана.
Объединенная мощь
Плетеная корзина быстро двигалась вверх. Ильмари зачарованно наблюдал за тем, как на корабль под собирателем облаков поднимаются еще семь корзин. Они плавно, не дергаясь, скользили навстречу деревянному корпусу, на нижней части которого было сразу несколько стеклянных кабинок лоцманов. Одна, находившаяся в самом начале, казалось, была целиком сделана из железа. Под кораблем также находились галереи для лучников и позиции массивных копьеметов. «Многое изменилось за те семь лет, что меня здесь не было», — с удивлением отметил Ильмари. Этот поднебесный корабль был гигантским, как и огромный скат, который его нес. Он был настолько велик, что его тень закрывала целый квартал. Размах крыльев составлял более четырехсот шагов. Корабль, который нес собиратель облаков, был в длину примерно с треть от этого расстояния.
Его грузовая корзина достигла корпуса, заскользила вдоль палубы, на которой стояли дюжины серебряных львов. Это тоже было новшеством, появившимся во время его отсутствия. Аарон настоял на том, чтобы он научился летать на одном из этих магических существ.
И это оказалось не сравнимо ни с чем из того, что он делал прежде. Лететь по небу, навстречу звездам… Мужчина вздохнул. Мае понравилось бы. Он представил себе, как снимает ее с седла, как несется по небу с Таламом или Серин. К горлу внезапно подступил ком. Нельзя думать о такой чепухе. Это время прошло. Миру конец. Настало время крови, время платить по старым счетам.
Корзина резко остановилась.
— Капитан на палубе! — басовитым голосом рявкнул воин, и Ильмари услышал пронзительный свист.
Аарон возвел его в ранг капитана хранителей неба, чтобы он мог свободно передвигаться по дворцу и на борту всех кораблей. Теперь на нем был бронзовый нагрудник с изображенной на нем большой золотой львиной головой, а также наручи и поножи из плотной кожи. Туника была украшена пурпурными полосками в серебряном обрамлении. А под мышкой у него был зажат шлем с выкрашенным в пурпурный цвет плюмажем. К нему относились с уважением.
Какой контраст по сравнению с тем Ильмари, которым он был две недели тому назад! Он наслаждался ощущением чистоты, каждодневной теплой едой и богатой одеждой.
— Капитан Ламги? — Молодой командующий отрядом хранителей неба приветствовал его, прижав правую руку к груди и слегка поклонившись ему. — Прошу следовать за мной. Вас ожидают бессмертные.
Ильмари выбрался из корзины и последовал по верхней палубе за молодым офицером, неловко двигаясь под извивающимися щупальцами. Корабельные юнги соскабливали с палубы слизь, капавшую с отростков собирателя облаков. Затем он увидел металлические башни, вросшие в тело гиганта, и у него чуть не отвисла челюсть от удивления. Он уже пролетал над несколькими небесными гигантами и знал, что у них на спинах есть боевые платформы. Слыхал он и о том, что в телах этих существ проложены лестницы. Однако же одно дело — слышать об этом, и совсем другое — видеть своими глазами. С какой самоотверженностью должны служить бессмертным эти существа, раз они позволяют прокладывать туннели внутри своих тел!
Воины орудийного расчета, облаченные в красные туники, тащили плетеные корзины, в которых лежали каменные снаряды размером больше человеческой головы. Торсионные орудия во вращающихся башнях были распределены по всей палубе. Ильмари попытался посчитать, сколько людей служит на этом корабле. Наверное, целые сотни! Мужчина поглядел на полоску неба, которую было видно между покачивавшимися вверх-вниз крыльями собирателя облаков. На якорных башнях города было еще двенадцать других собирателей облаков, примерно такого же размера. И более пятидесяти собирателей поменьше. Этот флот просто сметет с небес драконов, которые служат демонам! Капитан не мог даже представить, что способно противостоять этой объединенной силе.
Молодой командир отряда привел его на корму, где под навесом, защищавшим от слизи, капавшей с щупалец, его ожидали бессмертные. Они собрались там со своими полководцами и командирами кораблей, в созданном богами облачении: в доспехах и шлемах. Свои шлемы они поставили перед собой на большой стол, где стояла модель, которую создал Ильмари в последние несколько дней при помощи нескольких резчиков по слоновой кости. В ней были представлены все столовые горы. Палочки из эбенового дерева показывали расположение туннелей, соединявших горы. Красным цветом на плоских вершинах гор были отмечены широкие расселины, сквозь которые в потайные шахты в ясные дни падал солнечный свет.
До сих пор он не видел моделей поднебесных кораблей, стоявших вдоль краев стола. У каждой модели флота имелось небольшое соответствие с настоящим кораблем.
— Капитан Ламги! — громко провозгласил жрец, одетый в шкуру леопарда.
Ильмари низко поклонился.
— Правители всех миров! — приветствовал он бессмертных.
Выпрямившись, он на миг замер, чтобы рассмотреть семерых правителей мира. Некоторых он знал, как, например, Лабарну, ставшего правителем Лувии после бесславного конца Муватты. Он с удивлением слушал историю наемника Володи, теперь правившего Друсной, и полководца Аркуменны, который тоже стал бессмертным. Правитель Плавучих островов ничего ему не сказал. Этот мускулистый, но очень нервный воин время от времени настороженно поглядывал на ясное небо, словно он всегда готов был к атаке. Правитель Ишкуцы, это надутое ничтожество, смотрел на него с пренебрежением. Рядом с ним стоял правитель Цапоте. Почему-то Ильмари казалось, что этого человека он уже где-то видел. Возможно, он был в числе воинов, сражавшихся за Аарона на равнине Куш. Он был одет в шкуру черного леопарда поверх доспеха бессмертного. Внезапно взгляд его остановился на перевязи правителя. Кинжал! Быть того не может… Неужели это то самое оружие, которое он когда-то получил от Муватты, чтобы убить Аарона?
— Ламги? — Бессмертный Аарон смотрел на него с удивлением. — Доложи нам, что ты знаешь о потайных городах Таркона.
— Прошу прощения, правители всех миров.
Ильмари подошел к столу, взял приготовленную для него указку, а затем обстоятельно рассказал о городах, спрятанных в столовых горах, и объяснил, какого рода сопротивление они могут встретить. Большинство воинов Таркона охраняли высокогорное плато, чтобы предотвратить побеги из городов. Расселины для солнечного света были единственными существующими отверстиями.
Он предупредил правителей, что возможна атака отдельных гарпий, однако в последние годы эти крылатые женщины встречались все реже и реже. Казалось, они ушли из городов.
Ильмари детально описал большую пещеру за водопадом, в которой были пришвартованы поднебесные корабли Таркона. Оттуда поднебесный пират мог организовать контратаку, если водопад охраняется плохо. Сколько кораблей у Таркона, Ильмари сказать не мог. Он очень редко бывал в этой пещере и никогда не видел там более трех собирателей облаков.
На отдельные вопросы бессмертных он ответил со всеми возможными подробностями.
— Есть ли у Таркона дворец, в котором он останавливается, когда не находится на борту одного из своих судов? — поинтересовался Аркуменна.
— Да, есть, — ответил Ильмари и указал на столовую гору, расположенную ближе всего к водопаду. — Здесь, высоко над городом, находится его дворец, построенный в скалах. Неприступный, если не атаковать с воздуха. К сожалению, я не могу сказать, сколько стражи во дворце, но вряд ли их более двадцати. Само расположение защищает дворец лучше мечей и копий.
— Ты знаешь, сколько там слуг? И есть ли у Таркона семья? — продолжал расспрашивать бессмертный Аркуменна.
— О слугах ничего сказать не могу. Однако же мне известно, что он живет со жрицей по имени Шелковая.
Бессмертные забормотали. Ильмари понимал, что Шелковую забыть невозможно. Благодаря своей сети шпионов, которую он держал когда-то, Ильмари знал, что Аркуменну очень сильно интересует женщина, которая когда-то была самой дорогостоящей конкубиной в Золотом городе.
Бессмертный Валесии переместил несколько моделей поднебесных кораблей к столовой горе, в которой находился дворец.
— Прошу оказать мне честь и дать возможность повести эту атаку. Для меня было бы очень важно убить Таркона лично. Как вам известно, этот пират захватил очень много поднебесных судов Валесии.
Ильмари краем глаза заметил, как усмехнулись Аарон и Лабарна. Судя по всему, они понимали, какие мотивы движут Аркуменной на самом деле.
— Забирай себе свою шлюху, но не лезь драться с Тарконом! — произнес Володи. У бессмертного было опухшее лицо, а нос испещрен красными прожилками. Сейчас от него осталась лишь тень того человека, которого помнил Ильмари.
— Попридержи язык, друсниец! — накинулся на Володи Аркуменна.
— Прошу вас… — Аарон успокаивающе поднял руки. — Давайте не будем ссориться всерьез из-за мелочей! Таркон терроризирует небеса Нангога вот уже почти два десятилетия. И теперь у нас появилась возможность уничтожить его. Давайте все силы положим на этот план и забудем о былой вражде.
Пока бессмертные советовались, какие корабли будут участвовать в атаке, Ильмари смотрел на небо. Флот приводил Ильмари в восторг. Это он собрал все эти корабли. Это он сделал так, чтобы на лживых жрецов обрушилась кара небесная.
— Капитан? — обратился к нему бессмертный Цапоте. — Есть ли расселины, достаточно узкие для того, чтобы в них могли пройти наши летуны? Чтобы свободно двигаться, нам нужно, чтобы они были в пять раз шире размаха крыльев. То есть как минимуму двадцать пять шагов.
Ильмари на миг задумался. Он всегда смотрел на расселины только снизу. Однако они должны быть значительно больше, чем казались ему тогда. К тому же он не хотел, чтобы сейчас что-то застопорилось.
— Расселины значительно больше! — просто сказал он. — Трудностей не будет, правители всех миров. Вы позволите мне высказать две просьбы?
Цапотец неодобрительно поглядел на него. По всей видимости, он не привык выслушивать вопросы от подчиненных.
— Говори! — произнес Аарон не терпящим возражений тоном.
— Жители этих городов зачастую просто в отчаянии. Жизнь под Тарконом не принесла им счастья. Есть что-то в этих пещерах, что высасывает силу из людей. Дети умирают, сильные мужчины, бывает, гибнут за несколько недель. Но тот, кто однажды сделал выбор в пользу Таркона, уже не может уйти. Единственный путь наружу — это расселины в сводах пещер, а их строго охраняют. Есть лишь одно преступление в семи городах, которое всегда карается смертью: попытка к бегству. Большинство из них — пленники. Проявите к ним милосердие, если не встретите их с оружием в руках.
— Милосердие? — Бессмертный ишкуцайя ударил кулаком по столу. — Каждый из тех, кто живет там, в пещерах, предал нас. А мой народ не прощает предательства. Я убью их. А тот, кто окажется слишком труслив, чтобы сражаться с нами, будет умирать медленной, мучительной смертью.
— Мои воины-ягуары тоже не знают милосердия, — отозвался цапотец. — Когда я отправляю их на битву, они уничтожают наших врагов и всех, кто находится рядом с нашими врагами. Милосердие — это слабость!
— Все поступят по своему усмотрению, — холодно заявил Аарон. — Не в привычках воинов Арама убивать беззащитных, но я не намерен вмешиваться и оказывать влияние на ваш стиль ведения войны, братья.
Он посмотрел на Ильмари:
— Ты говорил, что у тебя есть два желания.
Ильмари указал на столовую гору, в которой был расположен маленький городок Глубоководье.
— Я счел бы величайшей милостью, если бы смог командовать атакой в этом месте.
Ишкуцайя расхохотался.
— Судя по всему, у тебя остались не оплаченные кровью счета.
Ильмари не стал ему возражать.
Среди проигравших
Кира вывернула плащ наизнанку. С красной подкладкой наружу он выглядел совсем иначе. Женщина сняла белую шелковую шаль и обмотала ее вокруг головы в виде тюрбана. Затем стянула повязку с глаз и спрятала ее в карман. Потерла ладонями щеки, проверяя накладную щетину: она придаст маскировке завершающий штрих.
Настороженно осмотревшись по сторонам, она бросила взгляд на пустую улочку. Никто не видел, как потрепанный сказитель превратился в лувийского купца. На этот раз она выдержала в Золотом городе две луны. Она явилась сюда по приказу Бидайн уже в пятый раз. Кира любила этот непомерно разросшийся город с его суетой и слухами, распространявшимися детьми человеческими, которые приходили сюда, полные надежд. Она хорошо прижилась здесь, более того, обзавелась почитателями: несколько пожилых мужчин регулярно ходили к ней за историями. Если бы она захотела, то смогла бы стать его частью…
Кире нравилось опускаться на дно, сливаться с толпой. Она наслаждалась, когда Бидайн посылала ее, но то, что происходило в городе сейчас, пугало ее. Драконница поглядела на небо, еще раз пересчитала огромные корабли. Шестьдесят шесть новых собирателей облаков пришвартовались на якорных башнях над городом. Никогда прежде не видела она подобного флота. Куда бы ни направились эти суда, они уничтожат там все. Небесные змеи должны узнать, что здесь творится!
Кира прошла по лабиринту улочек, затем поднялась по бесконечным лестницам Золотого города. Путь ее пролегал от террасы к террасе, все выше и выше. По всему городу ходили патрули воинов. Было необычайно тихо. Продавцы на рынке сегодня не кричали о продаваемых ими деликатесах, не зазывали покупателей. Они, как и остальные горожане, время от времени смотрели на небо. То, что они там видели, пугало их.
По спине у Киры бежал горячий пот. Невыносимая жара продолжалась уже не первый день, в воздухе стояла пыль. Эльфийка протянула продавцу медяк, выпила стакан чуть приправленной уксусом воды и вздохнула, почувствовав некоторое облегчение.
Наконец она дошла до площади перед Золотыми воротами. Как и всегда, здесь собирались караваны, уносившие на Дайю сокровища Нангога: зерно, рис, бобы, золото, серебро, железо… Кровью этого мира пользовались для того, чтобы подкрепить другой мир, который не знал стыда в своей жажде роста. Всякий раз, глядя на это, Кира снова вспоминала, за что сражается. Бессмертные — бессовестные воры, и, если никто не остановит их, однажды они сделают то же самое с Альвенмарком.
Она с тревогой посмотрела на звезду альвов. Там стояли на страже четыре серебряных льва, словно бессмертные хотели быть до конца уверены в том, что ни один шпион не ускользнет от них. Кира машинально ощупала свою одежду. Все, что было на ней, сделано в Нангоге. Убогий, плохо изготовленный нож — ее единственное оружие.
Четыре льва… Кира колебалась. Обычно их было не так много. Она не плела изменявшего ее внешность заклинания, которое они сейчас могли обнаружить. Фальшивая щетина. Тюрбан, скрывающий острые уши. Если львы лишь мельком посмотрят на нее, никто и внимания не обратит. Но вдруг они заглянут в магический мир и увидят ее ауру? Тогда ей не скрыть, кто она на самом деле. Она так же явственно будет отличаться от детей человеческих, как отличается кошка от собаки.
Эльфийка снова поглядела на небо. Может быть, рискнуть и изменить ход времени? Бидайн таким образом дважды удавалось уйти отсюда. Но ей не нужно было проходить мимо четырех львов… Эти серебряные бестии сразу же отреагируют на заклинание.
Придется рискнуть и попытаться пройти незамеченной.
Кира отыскала погонщиков караванов, которые ждали возможности войти в Золотую сеть. Купила себе место и пристроилась к веренице мулов, груженных мешками с рисом, которых вели в поводу возвращавшиеся на родину мужчины. Оборванцы, истощенные, с пустыми глазами. Им-то в Нангоге наверняка не повезло.
Кира снова вывернула плащ, так что стала видна потрепанная сторона, а затем затесалась среди проигравших, надеясь, что выглядит такой же сломленной, как и остальные.
Минувшее
Артакс стоял у края летной палубы, и на его лице читалось сомнение.
— Можно ли повторить прошлое? Я так не думаю.
— С каких это пор ты сдаешься, даже не попытавшись?
Он долго глядел на нее. Она была уже не той Шайей, которая когда-то командовала лейб-гвардией Каниты, наместника ее отца. Демон изменил ее лицо, чтобы защитить от мести Ишты. Демон спас ее, а одна из их богинь желала ей смерти. Этот мир искажен, находится в полном беспорядке. С тех пор как Артакс стал правителем, он пытался привести его в порядок и сделать справедливее. Но, возможно, он сражается не с теми тенями…
— Любимый мой…
Он кивнул. Демон подарил ему жизнь Шайи. Может быть, за этим кроется какая-то задняя мысль? Когда на душе было плохо, он снова и снова возвращался к этому вопросу. Могут ли демоны желать людям добра? Или Шайя, сама того не зная, стала частью извращенного плана? Матаан так и не возвратился. Артакс думал, что они были друзьями, но, когда он вернул ко двору Шайю, сатрап отправился к себе на родину. Матаан настойчиво предостерегал его насчет Шайи.
— Пойдем! — Она взяла его за руку и подошла вместе с ним к краю летной палубы. — Давай отправимся в прошлое, на полночи.
Кроме лица в ней ничего не изменилось. Она осталась дикой степной наездницей. А потом проявилась еще одна загадочная сторона, целительство. Шайя рассказала ему историю. Это было так же, как с ним и теми бессмертными, которые правили Арамом до него. Так же, как в нем продолжали жить их знания, так в Шайе продолжала жить ученость Шена И Мяо Шоу. Только она не была одержима им. Он не мучил ее. Не пытался продолжать жить в ней.
— Готов?
Артакс кивнул. Его рука чуть крепче сжала ее ладонь, и они вместе шагнули в пропасть.
Страховка для полетов тут же натянулась. Тонкие щупальца прошли у него под мышками, удержали, в то время как он начал медленно подниматься вверх. Они были пристегнуты к двум молодым собирателям облаков. Ветер дул в нужном направлении. Они плыли по воздуху в сторону грузового судна, пришвартованного у соседней якорной башни.
Артакс представил себе, как с него спадают прежние грузы и летят вниз. Он так тосковал по миру, по жизни, не придавленной бременем правителя.
По возвращении из степи Ножевой травы Шайя изменилась. Она лишь очень сухо сообщила ему, что кони-демоны больше не представляют опасности. Артаксу пришлось вызвать Ашота, чтобы узнать, что произошло и почему одержанная ими победа огорчила его супругу. Эта война постепенно разрушает их всех. Съедает человечность. Пора покончить с ней!
Если бы сражение за Нангог стало последним! Вроде того, которое они провели с Муваттой на равнине Куш.
Они скользили вверх вдоль надутого тела собирателя облаков. Это был один из старых поднебесных гигантов, отказавшихся принимать лед мечты, но сохранивших верность людям.
Артакс был уверен в том, что некоторые из лучников Орму втайне наблюдают за их полетом, несмотря на то что он отдал капитану четкий приказ в эту ночь не следить за ним. Вот только Орму ничего с собой поделать не мог. Убийства бессмертных подарили капитану больше бессонных ночей, чем ему, хотя именно он должен был стать жертвой демонов. Артакс давно уже принял решение, что просто смирится, когда пробьет его час, и не станет тратить свою жизнь впустую, отравляя ее страхом перед убийцами. У него и так достаточно забот. Только этой ему еще и не хватало.
Наконец они забрались на спину собирателя облаков. Шайя взяла с собой абордажные крючья; зацепилась за один из плотных канатов, крепивших грузовое судно к собирателю облаков, подтянулась. Затем поймала крюком веревку Артакса и втащила на спину собирателя облаков и его. Оба сняли страховку, привязали маленьких собирателей облаков, которые подняли их сюда.
Артакс совсем забыл, каково это — ходить по спине огромного существа. Пол под ногами был мягким, поддавался при каждом шаге и на ощупь был не похож на все, известное правителю раньше.
Шайя, находясь рядом с ним, весело прыгала и радостно повизгивала от восторга. Увидев ее такой, он почувствовал, как легко стало на душе, и постепенно тоже начал расслабляться. Запрокинув голову, он поглядел на луны-близнецы, на море звезд, раскинувшееся высоко в безоблачном небе. Ушла давившая весь день жара. Теперь тепло было приятным.
— Ну же, попробуй! — крикнула Шайя, протягивая к нему руки. — Просто попрыгай — и сразу станет легче.
«
Ну же, попробуй, — передразнил женщину голос у него в голове. Аарон, который был бессмертным до него, редко вмешивался в его жизнь. —
Тебя увидят здесь, глупый крестьянин! Неужели ты хочешь, чтобы о тебе говорили, что ты пляшешь по ночам на собирателях облаков с голыми женщинами?»
«Она же не голая», — мысленно возразил ему Артакс.
«
Истории всегда немного приукрашают действительность. Ты — самый могущественный среди бессмертных. Их предводитель! Не стоит ставить под удар свое доброе имя ради таких глупостей».
Артакс посмотрел на других собирателей облаков, пришвартованных у якорных башен. Их обоих здесь было видно, в этом другой Аарон был прав. Но они представляли собой лишь два силуэта на фоне звездного неба. Никто не узнает в прыгающих дурачках бессмертного Аарона и его спутницу.
С первыми лучами солнца флот обрубит канаты. Лоцманы рассчитали, что если ветер не переменится, то через двадцать три часа они достигнут столовых гор, в которых кроются Тарконовы города. Значит, они должны прибыть туда до рассвета послезавтрашнего дня и сразу атаковать.
Артакс бросил еще один взгляд на ближайшее судно. Ну и пусть видят! Такая ночь, как сегодня, повторится не скоро!
Затем он взял Шайю за руки, подавил возмутившиеся голоса и принялся прыгать вместе с ней — так же, как она когда-то танцевала на барабане для своего отца в Кочующем городе.
И она была права, как почти всегда.
Полностью отдавшись моменту, он позабыл обо всем. Остались лишь ясная ночь и ее гулкое сердцебиение, повторявшее ритм диких прыжков.
Наконец, крепко обнявшись, они рухнули на мягкий пол. Целовались дико, страстно. Срывали одежду с тел, пытавшуюся ограничить их желание изучить тело другого, и любили друг друга так, как не любили уже очень давно.
Пикирование
В эту ночь Володи не пил. И в постель шлюху себе не взял, хотя для этих целей на борт взяли нескольких женщин. Он проснулся очень рано, как часто бывало в последние годы. Пустые годы… Рана в душе так и не зажила. Ни одна женщина, которую он с тех пор встречал, не могла заменить Кветцалли. Иногда он просыпался, понимая, что во сне звал ее по имени. И часто стыдился, что не испытывал такой же боли из-за утраты Вани. Приходилось признать, что узы с сыном, его собственной плотью и кровью, были далеко не так сильны, как те, которые соединяли его со жрицей из народа Цапоте.
Последние часы он провел в размышлениях о ней. И совершенно сознательно не надел доспех, подаренный ему старым Медведем. Он больше не хотел быть бессмертным. Он хотел уйти туда, где были Ваня и Кветцалли, а быть может, и Коля. А если нет такого места, то смерть хотя бы дарует ему забытье.
Сопровождаемый телохранителями в медвежьих шкурах, он спустился на летную палубу, освещенную фонарями. На востоке над горизонтом показалась первая серая полоска света. Когда Володи подошел к рядам крылатых медведей, он не услышал пронзительного свиста. Никто не встал по стойке «смирно». Володи находил церемонии, которые устраивали на кораблях Арама, Лувии и Валесии, странными. Они — братство воинов. Такие глупые игры ни к чему.
— Мужчины! — Его низкий голос заставил умолкнуть все разговоры.
Воины обернулись к нему. Они были гордыми, уверенными в себе. Наездники на медведях, лучшие из лучших.
— Сегодня исполнится моя давняя мечта. Мы наконец-то заглянем к этому проклятому ублюдку Таркону. И я готов прозакладывать свою бороду, что мы застанем его в постели со спущенными штанами. У меня к вам только одна просьба: наподдайте этому проклятому пирату под зад так, чтобы подошвы ваших кованых сапог достали до его языка, а потом позаботьтесь о том, чтобы освободить самых красивых девушек, которые наверняка будут лежать в его постели.
Мужчины заулыбались. Володи знал, что его любят. Он был таким же, как они. И не хотел быть другим. Сжег трон в своем пиршественном зале. Когда они вместе ужинали или пировали, он сидел среди своих людей. Иногда, в особенно удачные дни, ему удавалось на пару часов забыть о Кветцалли.
Бессмертный подошел к одному из ящиков с песком, расставленных у летунов. Взял пригоршню, растер его между ладонями, чтобы высушить их и чтобы тяжелое копье не выскользнуло у него из рук.
— И вот еще что, проклятые сукины вы дети. Не дайте себя убить, будь оно все неладно. Сегодня ночью будет самый великий пир, который вы когда-либо видели. И мне удалось разместить в нашем трюме две повозки эгильского красного вина, которое предназначалось для наездников бессмертного Аарона. Я был бы вам очень признателен, если бы сегодня ночью вы помогли мне уничтожить следы моей маленькой кражи. До следующего рассвета на борту не должно остаться ни единой амфоры. — Он взял копье со стенда рядом с его медведем и отсалютовал своим воинам. — Хорошей охоты, мужики!
Володи сел в седло своего крылатого медведя. Два воина помогли ему затянуть кожаные ремни, приковывавшие его к высокой спинке. Когда они закончили, он извлек из петли на поясе резную палочку. Он носил ее с собой на протяжении семи лет. Дерево потемнело. В глубоких зарубках осела грязь, из-за которой резные фигуры стали видны еще отчетливее. Он нежно поцеловал прощальный подарок любимой жрицы.
— Если боги будут ко мне благосклонны, мы скоро увидимся, — сказал бессмертный и вложил палочку обратно за пояс. Затем наклонился и хлопнул медведя по шее: — В бой, старый вонючка.
Негромко скрипнув, противоестественное создание пришло в движение. На суставах проступило масло, что было особенностью этого медведя. Длиннорукий часто предлагал дать ему другого, но Володи не соглашался. Его медведь вонял, как бочонок с нефтью, и ему это нравилось.
Тяжелым шагом медведь вышел на середину летной палубы. Володи собирался первым ринуться вниз, как поступал во время всякой атаки. Его воины знали, что он не любит, когда его обгоняют, и держались у него за спиной на почтительном расстоянии.
Вонючка постепенно начал набирать разгон. Володи всегда чувствовал неприятное покалывание в животе, когда медведь с ним на спине мчался к пропасти. Он уже больше сотни раз падал вниз, но чем чаще делал это, тем больше удивлялся, как можно выжить после подобной глупости.
Вот он уже добежал до конца летной палубы. Они стали падать. Джунгли, покрывавшие высокогорное плато под ними, представляли собой неясную черную массу. Пока что никаких расселин не было видно.
Вонючка расправил крылья. Его падение не замедлялось. Володи надеялся, что глаза у этой кучки металла получше, чем у него.
Проклятый медведь наклонился. Его массивная голова указывала на плато под ними подобно наконечнику стрелы. Они приближались слишком быстро, и Володи все еще не видел ничего, кроме деревьев. И почему он опять настоял на том, чтобы возглавить атаку? Потому что он чертов конченый идиот? Бросаться на врагов — очень почетно. Но они бросались на густые ветки.
— Вот дерь… — Его крик оборвался, когда ветка хлестнула его по лицу.
Володи поднял руки. На него посыпались ветки. Проклятого медведя было не остановить. Они изо всех сил ударились обо что-то, что спружинило под их весом. Из легких вышибло воздух. Суставы медведя заскрежетали еще страшнее обычного, крылья запутались… В чем? Путах?
В сумерках было почти ничего не разобрать. Над ними сквозь ветки проламывались другие медведи. Слышались крики.
Володи нащупал ветки, принявшие его на себя. Вонючка тем временем грыз что-то, словно разъяренный барсук, которого охотничьи собаки поймали у самого входа в дом.
Володи провел пальцами по странным изогнутым ветвям. Да это же не дерево! Это сетка! Канаты! Они влетели в огромную сетку.
Внезапно вздрогнув, медведь хрюкнул. Снова вздрогнул. Они опять стали падать. Под ними оказалась еще одна пропасть. В темноте горели отдельные желтые огни.
Медведь лихорадочно замахал крыльями, и смертоносное падение перешло в контролируемый полет. Теперь Володи увидел больше. Прямые линии сменились площадями. На дне огромной пещеры стали видны силуэты большого города. А в стене пещеры, паря над городом, на террасах был возведен дворец. Вонючка нес его именно туда.
Володи прищурился, чтобы лучше разглядеть, что ждет их, когда прозвучал сигнал рога. Стража Таркона обнаружила их.
Друсниец повернулся в седле, насколько хватило сил, обернулся. Тени поднебесных всадников вырисовывались на фоне бледного куска неба, видимого сквозь расселину, подобно силуэтам летучих мышей, которые возвращаются домой с рассветом.
От крыла его медведя со звоном отскочила стрела. На террасы дворца поспешно выскакивали лучники. Их было намного больше, чем предположил шпион Аарона.
Володи усмехнулся. Он получит свою битву.
Пробуждение
Таркон резко пробудился от сна. Кто-то трубил в рога! Уже через мгновение пират проснулся окончательно. Наступил день, которого он так давно боялся. Они нашли его! Зара испуганно смотрела на него. Свет маленькой лампы рядом с кроватью льстил ей. Придавал ее коже золотистый оттенок, отчего казалось, что возраст совершенно не тронул ее. Для него она по-прежнему была самой желанной из женщин, которых он встречал.
— Скорее, любовь моя!
Он одним прыжком выскочил из кровати, накинул тунику, потянулся за перевязью, висевшей на стуле.
— Скорей! — Таркон протянул ей руку, когда она набросила на себя тонкую шелковую сорочку.
— Дети…
Снаружи, на террасе, звенели мечи. Как нападающие успели так быстро добраться сюда?
— Нет времени…
Потрясенная Зара не сводила с него глаз.
— Ты хочешь бросить их?
— Они ничего им не сделают! Они слишком дорогая добыча. Мы обменяем их. — Он распахнул дверь в узкий туннель, который вел глубоко под равниной к соседней столовой горе.
— Мы не можем их бросить, — настаивала Зара. — Это наши дети!
Она не понимала его, а на ссоры не было времени.
— Враги уже на террасах. Если мы побежим наверх, в спальню детей, путь к отступлению будет отрезан. Глупо…
Зара не стала слушать, выбежала в темный коридор.
Он — Таркон Железноязыкий, вернувшийся из мертвых. Если сейчас он пойдет за ней, возвращения больше не будет. Взяв маленькую масляную лампу, пират открыл потайную дверцу, вошел в туннель, который должен был привести его в безопасное место, и побежал.
Он был наедине с темнотой, звуком собственных шагов и своего дыхания. Теперь, когда первый страх отступил, он снова мог мыслить ясно. Судя по всему, явились сами бессмертные со своими небесными всадниками. Иначе никак не объяснить то, что они так быстро оказались у его дворца. А значит, они и по ту сторону водопада. Они будут ждать его. Бежать некуда. Нужно было уйти с Зарой, это было бы почетнее. Но возвращаться уже поздно.
Путь показался ему бесконечным. Он бежал, должно быть, около получаса, когда туннель снова пошел в гору. Выбитая в скале лестница узкими кругами вела наверх, в пещеру-гавань. Его встретили перепуганные стражники и проводили к Рубалу, мастеру его флота. В просторной пещере был всего один-единственный собиратель облаков — изменившееся существо, которое пять лет назад присоединилось к нему. Достаточно своевольное существо. Оно дало себе новое имя, необычайно короткое для традиций собирателей облаков.
Пожиратель звезд — так называл он себя, потому что его крылья были настолько широки, что когда он скользил сквозь ночь, то затмевал собой свет звезд. Им пришлось расширить проход под водопадом, потому что, даже сложив крылья, он не мог протиснуться туда. Ничего подобного Таркон никогда прежде не видел. Ему довелось попутешествовать на многих собирателях облаков, но, приняв лед мечты,
Пожиратель звезд изменился не только внешне, но и внутренне. Ему нравилось убивать себе подобных. Поэтому Таркон, который хотел собирать добычу, грабить суда и расширять флот, очень редко использовал его. Что ж, сегодня у
Пожирателя звезд будет возможность порезвиться вволю.
Перед ним появился Рубал. Мастер флота надел легкий кожаный доспех и корону из перьев. Судя по всему, он был готов к сражению. Руки его сплошь были покрыты татуировками извилистых узоров, различимых на темной коже только при ярком свете. Родился он на пустынном юго-западе Арама, в семье жрецов, убитых ищейками бессмертного Аарона.
— Твой корабль готов, Таркон! Мы все готовы. Никто не останется в пещере. Наши разведчики сообщают, что перед водопадом парят два крупных собирателя облаков. Остальные на подлете. Пока что мы еще можем прорваться.
Князь пиратов оглянулся и посмотрел на узкий туннель, через который пришел сюда. Представил себе, как Зара убегает от преследователей, решается вместе с детьми на долгое бегство в темноте, чтобы потом оказаться в пустой пещере.
— Я поднимусь на борт, — хриплым голосом произнес он, — проверю, насколько судно готово к отправке. Это будет наш самый трудный бой. Я хочу быть до конца уверен в том, что мы действительно готовы.
Рубан испуганно поглядел на него:
— Что ты собираешься делать? Ты сомневаешься в моей способности вести корабль?
— Неужели мои приказы перестали иметь для тебя значение? — резко оборвал его Таркон. — На борт! Я проведу инспекцию судна! — Он снова посмотрел на маленькое отверстие в стене пещеры, взмолившись про себя, чтобы Зара сумела уйти.
Неожиданное
Некагуаль смотрел на водопад, изливавшийся из небольшого озерца на высокогорное плато столовых гор. Там был скрыт флот Таркона. Он послал нескольких небесных всадников разведать, что ждет их за плотной завесой воды. Бессмертному не терпелось ринуться вперед и снискать славу за убийство Таркона. С другой стороны, он не хотел уйти, поджав хвост, как побитая собака, и опозориться. Пробраться сквозь узкое отверстие пещеры было очень сложно. Его собиратель облаков
Тысяча снежинок под зимними лунами был уверен, что у него получится, но во время этого маневра он будет беззащитен.
Два крылатых змея пронзили серебряную завесу водопада. За ними летели тяжелые валуны и копья толщиной в руку. Оба летуна направлялись к носу собирателя облаков. Тяжело взмахивая крыльями, они приблизились к бессмертному. Птичьи ноги вцепились в поручни. Воин в одежде из ярко-красных перьев бросился на доски под ноги Некагуалю:
— Повелитель неба, за водопадом нас ждет большой корабль при полном вооружении. Все его орудия нацелены на вход. Двое моих братьев погибли под обстрелом команды корабля. На палубах множество воинов.
Некагуаль нервно забарабанил пальцами по поручням. Он сам захотел сразиться с Тарконом и атаковать небесную гавань. Бессмертный цинично улыбнулся. Какая тщеславная затея! Теперь придется расплачиваться за непомерную жажду славы.
Он мог бы провести храбрую атаку! Небесный пират, очевидно, ждал этого. Или сделать то, чего от него никто не ожидает… Чуть в стороне от водопада из отвесной стены столовой горы росла скала высотой с башню. Якорная башня естественного происхождения. Может быть, он сумеет воспользоваться ею? Нужно вызвать сюда еще несколько кораблей из своего флота.
Эта острая скала… Ритм, в котором барабанили его пальцы, замедлился. Она могла послужить не только в качестве якорной башни. Он обернулся к своим капитанам из свиты:
— Мне немедленно нужен отряд рабочих там, внизу скалы. Не меньше двухсот человек! Ссадите их под этой острой скалой.
Полезть в грязь
Конечно же, друсниец не придерживался плана сражения. В душе Аркуменны кипела ярость! Этот жалкий деревенщина вылетел слишком рано! Казалось, Володи собирается забрать всю славу себе. «Однажды я вернусь в Друсну, — угрюмо подумал бессмертный. — И тогда довершу то, что начал когда-то в роли полководца». Он сметет эту империю дураков.
Умело управляя своим серебряным львом, он провел его сквозь широкие отверстия, пробитые крылатыми медведями в огромной сети, замаскированной ветками, которая должна была защищать широкую расселину от любопытных взглядов с воздуха. С мрачным удовлетворением отметил сломавшего шею друснийца, который запутался в сети. В предрассветных сумерках они, наверное, даже не видели толком, куда летят.
— Там налево! — услышал он позади себя резкий голос своего капитана Горация, указывавшего воинам путь ко дворцу. В принципе, в этом не было необходимости. Ярко-красные строения, цеплявшиеся за отвесную скалу в огромной пещере, не заметить было просто невозможно. Да и большой город, раскинувшийся под ними, пестрел самыми разными цветами. Он состоял преимущественно из простых глинобитных хижин с плоскими крышами, но разукрашены они были всеми цветами радуги. Впрочем, в утренних сумерках краски не были видны во всем своем великолепии, скорее наоборот, подчеркивали мрачное уныние этого места.
Аркуменна отвел взгляд от города и стал смотреть на дворец, к которому подлетал орел. Таркона можно было обвинять в чем угодно, но только не в том, что он окружил себя помпой и роскошью. Дворцовые строения — если не обращать внимания на их размеры — ничем не отличались от простых домов в городе.
Несколько друснийских медведей уже приземлились, воины спешивались, на террасах велись бои. Они были мужественны, эти небесные пираты. Несмотря на то что их оружие не могло по-настоящему ранить тяжелых медведей, сопротивлялись они отчаянно.
Плохо нацеленная стрела пролетела более чем в шаге от бессмертного. Он опустил копье в крепеж сбоку от седла и извлек из длинного колчана с другой стороны седла легкое метательное копье.
Его орел знал, чего он хочет, и описал небольшую дугу прямо над выстрелившим в Аркуменну воином. Бессмертный откинулся назад, а затем изо всех сил метнул короткое метательное копье. Оно вошло между шеей и ключицей стрелка. Мужчина покачнулся и рухнул на землю, не издав ни звука.
Орел пролетел вплотную над бруствером и опрокинул нескольких пиратов, прежде чем приземлиться на плоскую крышу не очень элегантным прыжком. Аркуменна ощутил, как тело сдавило кожаными ремнями, удерживавшими его в седле. Прямо рядом с ним приземлились и другие наездники.
Бессмертный быстро огляделся по сторонам. Его люди успели схватить защитников города, оказавших им сопротивление. Когда пираты поняли, что дальнейшее сражение безнадежно, они сложили оружие.
— Что с ними делать? — спросил Гораций.
Аркуменна подошел к парапету, окинул взглядом двор. Повсюду велись бои. У входа во дворец окопалась группа воинов с большими башенными щитами. Там он найдет то, что искал!
— Убейте их! Сейчас мы не можем обременять себя пленниками!
— Но ведь мы должны… — начал одноглазый капитан.
— Мы не можем обременять себя пленниками! — резко повторил бессмертный. — Эти люди — пираты. Своими поступками они лишили себя права на жизнь!
Он спустился по лестнице во двор и обнажил меч. Вокруг лежавшего на земле человека столпилось несколько друснийцев. Володи! Из груди его торчали две стрелы. Аркуменна остановился и удивленно поглядел на светловолосого воина. Из уголка его губ текла кровь. Этот идиот не надел доспех, созданный для него богами. Валесиец чуть было не рассмеялся при виде подобной глупости, но понял, что это будет недостойно. Несмотря на то что Володи заслужил свою смерть, он не должен насмехаться над ним у всех на виду. Поэтому он поднял меч и отсалютовал:
— Легкой тебе смерти.
Володи бросил на него усталый взгляд:
— Чтоб пираты воткнули тебе копье в задницу и выцарапали тебе мозг из башки.
Аркуменна презрительно
фыркнул. Как он мог ожидать чего-то другого? Относиться к друснийцу, как полагается воину, — это всегда ошибка. Если протянуть руку такому деревенщине, окажешься по локоть в грязи. Ничего не попишешь, просто они такие и есть.
Правитель спокойно направился навстречу пиратам. Он увидел страх на лицах мужчин. Возможно, они не знали, кто он, но поняли, что перед ними бессмертный. Шлем-маска в виде орлиной головы, белый кожаный доспех, закрывавший каждый дюйм его кожи, нельзя было спутать ни с чем. Серебряный орел с расправленными крыльями украшал его грудь. В руке он сжимал божественный меч, перед которым не устоит ни один доспех.
— Я не помилую вас, но, возможно, вы спасетесь, пытаясь бежать.
Несмотря на страх в глазах, они остались на месте.
— Уважаю ваше мужество! — Аркуменна не колеблясь направился к группе. Слыша за спиной шаги своих людей, он вдруг осознал, что их присутствие тут, рядом с ним, необходимо. Он не дурак! Если пираты достаточно храбры, то благодаря численному превосходству они смогут сбить его с ног, прижать руки к земле и воткнуть в глаз кинжал. От этого даже божественный доспех не защитит.
Аркуменна взмахнул мечом, и тот описал в воздухе широкую дугу. Клинки, поднятые для защиты от его атаки, сломались под силой удара. Его меч попал в плечо одному из пиратов.
Бессмертный рывком высвободил меч, заставив его снова описать круг, а его воины тем временем принялись колоть защищавшихся копьями.
В грудь его с силой ударил чей-то меч. Правитель покачнулся, но тут же резко опустил клинок и отрубил руку мужчине, который атаковал его. В следующее мгновение мощный удар угодил в шлем бессмертного. Аркуменна шагнул вперед. В ушах гудело. Он блокировал второй удар меча, нацеленный ему в голову. Ответным ударом он вспорол горло стоявшему перед ним пирату и прорвался сквозь ряды защитников дворца.
Увернувшись от следующего удара, он глубоко вонзил меч в бедро мужчине, стоявшему напротив него. Клинок застрял в теле противника, и тот с криком рухнул на землю. Аркуменна выхватил меч из рук умирающего и обрушил его на голову следующего противника. Внезапно все закончилось. Его воины зарубили остальных защитников дворца. Вал щитов превратился в вал тел.
Бессмертный решительно вошел в дверь, которую ценой своих жизней защищал пиратский отряд. Под ногами разбилась глиняная фигурка всадника. Двое детей спрятались в объятиях матери, испуганно смотревшей на него. Она не сказала ни слова, не стала молить о пощаде. Аркуменна был уверен, что она знает, кто он.
Он снял шлем.
— Значит, наши пути снова пересеклись, Зара.
В комнату проникало совсем мало света. Она все еще была головокружительно прекрасна, Шелковая, конкубина, у ног которой когда-то лежали все наместники Золотого города. Теперь она целиком и полностью принадлежала ему.
По щекам шлюхи бежали слезы, но она не всхлипывала.
— Мы поладим, мой повелитель, — униженно произнесла женщина.
О мертвом, который вернулся, чтобы спасти живых
Ильмари приземлился на серебряном льве на площади Черепков. Он был единственным наездником, пришедшим в Глубоководье. Здесь не было воинов. Здесь не предполагалось сопротивления.
Ильмари расстегнул кожаные ремни, которыми он был пристегнут к спинке, а затем выпрыгнул из седла. Судя по всему, никто не заметил его появления. Он улыбнулся. Этого и следовало ожидать. У фермеров страх всегда перевешивал любопытство. Если они и видели, как на огромном льве с неба спустился воин, то наверняка решили спрятаться подальше.
Ильмари поднес к губам рог, который висел у него на поясе, и, продудев вызов, посмотрел на храм.
Словно бы в ответ на этот сигнал небо над расселиной в скале нахмурилось. Высоко над городком появился собиратель облаков, спустились грузовые корзины, полные воинов. Ильмари настоятельно просил воинов не устраивать кровавую бойню. Он рассчитывал на то, что они только сгонят людей на площадь, но не будут убивать их. Будучи капитаном хранителей неба, он пользовался уважением и авторитетом, но прекрасно осознавал, как мало все это значит, если спровоцировать агрессивно настроенных бойцов.
— Соломон! — крикнул он в сторону храма. — Выходи! Настал день, когда откроется вся твоя ложь, ибо вернулся мертвый, который спасет живых.
Наконец что-то зашевелилось. В дверях некоторых домов, выходивших на площадь, показались бледные лица.
Ильмари снял шлем.
— Смотрите, это я, носильщик мертвых!
Теперь некоторые осмелились выйти в переулки.
Ильмари снова поднес к губам рог и повторил свой клич:
— Выходи, Соломон!
Появился лысый повелитель смерти и жизни. В роскошных нарядах, приличествующих его сану, он казался невозмутимым. Его сопровождали послушники, выглядевшие далеко не так уверенно, как их повелитель.
Соломон и не подумал выйти на площадь Черепков, а поднялся на кафедру.
— Вы посмотрите на него! — громовым голосом произнес он, как во время проповедей. — Именно так выглядит предательство! Этот человек, капитан бессмертного, прокрался в наши ряды. Злоупотребил нашим доверием, подставил всех нас, а теперь явился сюда с наемными убийцами. — И Соломон широким жестом обвел площадь. Затем, воздев руки к своду пещеры, воскликнул: — Призываю тебя, Великая богиня, свершить свой суд. Раздави обманщика и его убийц!
Неподалеку на рисовое поле приземлилась первая грузовая корзина, из нее выскочили ревущие воины.
— Убейте предателя, пока еще можете, и Великая богиня будет милостива к вам! — крикнул Соломон.
Ильмари поразился безумию Хранителя света. Кажется, он действительно верил, что сумеет раззадорить жителей города и вызвать их гнев. Но когда никто не шелохнулся, чтобы выполнить его желание, до него стало доходить, насколько он переоценил себя. Даже его послушники, которые до сих пор стояли рядом с ним, ушли в храм. Соломон остался один. И он был единственным, кто еще не осознал этого.
Носильщик мертвых хлопнул своего льва по плечу:
— Идем!
И они вместе зашагали к кафедре.
— Схватить его! — срывающимся голосом крикнул Соломон. — Накажите обманщика!
— Я покажу вам, как обманули вас самих! — громко произнес Ильмари, не останавливаясь на пути к кафедре. — Вы думаете, что обречены на то, чтобы жить здесь, в сумерках, потому что отвернулись от бессмертных и их богов? Я пришел сюда, чтобы объявить вам о прощении. Я здесь, чтобы поднять вас всех к свету.
Он дошел до маленькой лестницы, которая вела к кафедре, и обернулся.
— Это Соломон самым постыдным образом лишил вас света. Суд черепков — обычная гротескная комедия! — Ильмари бросил мрачный взгляд в сторону собравшихся горожан. — Некоторые из вас знают об этом. Знают, какую цену нужно заплатить за то, чтобы помочь любимому человеку подняться к свету.
Он заметил в толпе Елену, отдавшуюся Соломону, но не стал выдавать ее взглядами или жестами. Таких женщин, как она, наверное, было очень много. Как и мужчин, которые платили хорошо припрятанными сокровищами за благополучие любимых. Он знал их. Всех! Как часто он стоял на этой площади. Как часто Соломон выкрикивал другие имена и все его надежды разбивались вдребезги.
Поднявшись на кафедру, Ильмари стащил с нее Соломона. Священнослужитель размахивал руками и брыкался, но справиться с ним не мог. Ильмари подал приблизившимся воинам знак схватить Соломона.
В тот самый миг, когда воины скрутили его, Соломон перестал кричать. Наконец-то он сообразил, что теперь командует носильщик мертвых и вся власть в его руках. Ильмари наслаждался тем, что сумел сломить волю Соломона к сопротивлению.
Он снова обратился к толпе:
— А теперь идемте со мной в храм, и я покажу вам, как вас обманывали.
Люди вели себя на удивление тихо. Так тихо, что Ильмари задался вопросом, насколько же велико число сообщников этого обмана.
На пороге храма он приказал своим воинам принести из архива глиняные кувшины с черепками. Ильмари шел по рядам фермеров и ремесленников, женщин и детей. Все они были отмечены печатью жизни в пещерах: бледные, изможденные, с потухшими глазами. Он вкладывал им в руки черепки. Некоторые плакали, читая знакомые имена. Имена умерших, которым не было даровано счастье.
Он заставил их ощупать пальцами черепки, пока они не осознали, каким образом их обманывали. Как священнослужитель всякий раз исхитрялся вытащить черепок с тем самым именем, которое заранее определил победителем за вознаграждение.
В Соломона полетели камни. Некоторые мужчины сходили за своими мотыгами и инструментами. Недовольство жителей Глубоководья нарастало. Группа крестьян гнала перед собой послушников. Судя по всему, их задержали, когда они попытались бежать через стены храмового сада.
Ильмари не стал предпринимать ничего, чтобы помочь молодым жрецам, и хладнокровно наблюдал, как их избивает разъяренная толпа. Но Соломона защищала его стража.
Когда гнев народа улегся, Ильмари взобрался на спину своего льва, чтобы все могли видеть его.
— Я попрошу бессмертного Аарона за каждого из вас. Вы видите, что его воины пришли не затем, чтобы убить вас. Идите в свои дома, возьмите все самое необходимое, ибо сегодня настал тот день, когда наконец закончится ложь жрецов. День, когда все вы подниметесь к свету. Вы навсегда оставите пещеры. Вы больше не будете червями, прячущимися под камнями. Примите от меня в подарок новую жизнь.
Речь его не вызвала ликования. Жители Глубоководья выглядели напуганными и неуверенными. Казалось, они не осознавали, какой дар преподнес им Ильмари, и видели лишь то, что он у них отнимал.
Несмотря на всю несправедливость и жестокость их существования, они привыкли к такой жизни, приспособились к ее условиям.
Ильмари поручил некоторым командирам отрядов произвести эвакуацию города, затем выбрал среди воинов двух особенно высоких и сильных мужчин и направился к Соломону, сидевшему у опоясывавшей храм стены.
Жрец встретил его наглой улыбкой.
— Ты думал, они полюбят тебя? Тебя, носильщика мертвых?! Ты значишь для них конец жизни, а не начало. Даже если ты открыл им правду, они никогда не будут тебе благодарны.
— С чего ты взял, что я жду от них благодарности?
Соломон удивленно уставился на него:
— Да, но… Зачем ты тогда устроил все это?
— Потому что это правильно. — Ильмари подозвал обоих стражей: — Схватите его и следуйте за мной.
Он пошел по знакомой дороге к Дому мертвых и только там спешился со своего льва. Соломон, который, судя по всему, догадался, что ему предстоит, стал отбиваться от стражей, но все его усилия были тщетны. Они протащили его вслед за Ильмари через большой холл Дома мертвых, по витой лестнице, к каменным валунам, на которых обмывали мертвых.
— Сорвите с него одежду! Его украшения — ваши. Позаботьтесь о том, чтобы он остался лежать на камне голым. Я обмою его.
— Нет! — возмутился Соломон. — Ты не можешь так поступить. Ты осквернишь это священное место. Я не мертвец!
Стражники сняли с него драгоценный нагрудник, браслеты и кольца. По возвращении к свету они будут богатыми людьми.
Когда Ильмари вошел в комнату, где раньше любила спать Мая, он услышал, как рвутся дорогие одежды жреца. Он взял саван, миску с водой и большую бронзовую иглу, которой за последние семь лет зашил множество мертвых тел.
Вернувшись к камню, на котором лежал совершенно обнаженный Соломон, он собрал несколько порванных тряпок, которые когда-то были одеяниями священнослужителя, сшитыми из дорогой ткани. Обмакнул их в холодную воду и принялся обтирать тело жреца, продолжавшего извиваться в железной хватке стражей.
— Прошу, я ведь еще жив, — лепетал Соломон. — Это святотатство. Ты разозлишь богиню. Она проклянет всех вас. Я — один из ее избранников. — Он пристально посмотрел на стражей, и в его голосе внезапно прозвучала былая уверенность: — Она сделает так, что ваши внутренности будут гнить. Вы сгниете изнутри, если послушаете этого святотатца.
— А где твоя богиня, жрец? Наши боги — Ишта, Львиноголовый, Длиннорукий и все остальные. Они живут среди нас. Мы видим их! Они демонстрируют нам свою силу и очень часто показывают, насколько бессильны мы. А твоя богиня лежит, скованная, в темнице. Она стерпела, что ты обманывал тех, кто верил в нее больше всех. Так чего бояться мне, если Великую богиню представляет такой человек, как ты?
— Она здесь! — не сдавался Соломон, безумно вращая глазами. — Повсюду! Она живет в зеленых кристаллах! Это ее глаза и уши.
— Чего стоят глаза и уши без рук, которые призваны защищать тебя, жрец? — Ильмари начал заворачивать его в саван.
— Когда настанет судный день, богиня припомнит тебе все, носильщик мертвых.
Ильмари надоели эти разговоры, и он заткнул священнослужителю рот кляпом.
— Неужели ты не понимаешь, Соломон? Судный день уже настал. Твой судный день!
Набросив саван ему на лицо, он принялся зашивать его грубыми широкими стежками. И последним штрихом пронзил иглой нос.
Соломон выгнулся дугой от боли, но воины уложили его обратно на камень.
Ильмари наблюдал за тем, как ткань вокруг носа напитывается кровью.
— Талам, Серин и Мая, — с горечью произнес он. — Знайте, что этот подлец тоже больше не увидит света. — И он подал стражникам знак поднять жреца и следовать за ним.
Они молча вышли из Дома мертвых и направились вдоль Чернопоясной к Белой пасти. Соломон в отчаянии издавал невнятные звуки и извивался внутри савана. Он знал, где оказался.
Когда воины положили его на землю, Ильмари склонился над ним:
— Желаю тебе, чтобы тело твое не разбилось о скалы. Ты очень слабо зашит. Ты сможешь разорвать саван. Надеюсь, у тебя хватит дыхания, тогда ты не утонешь в подземной реке, а доберешься живым туда, где я хочу тебя видеть. К озеру мертвых. К белым аллигаторам. И от них, Соломон, ты точно не сможешь уйти.
Он отошел на шаг от жреца и подал знак стражникам. Они взяли Соломона за плечи и ноги и, раскачав тело, швырнули его в Пасть.
Ильмари наблюдал за тем, как жрец исчез в пенящихся водах.
Оба стражника ушли. А носильщик мертвых опустился на колени над пропастью. Он смотрел на реку, из которой сумел выйти живым. Думал о тех, кого потерял, и о том, что эта дыра останется с ним всегда. Счастливые дни его жизни миновали. Теперь он стал просто живым мертвецом.
Пожиратель звезд
— Она не придет. — Рубал умоляюще посмотрел на него. — Нам нужно уходить. Если ты не поднимешься на борт,
Пожиратель звезд отчалит без тебя. Ты же знаешь, у него свободная воля. Он будет делать то, что считает нужным. Он будет сражаться.
Таркон еще раз поглядел на выход из туннеля, по которому пришел сам. Он ждал Зару больше часа. Если бы у нее получилось, она давно должна была бы быть здесь вместе с детьми. Рубал прав. Нужно выбираться отсюда. Чем больше проходит времени, тем менее вероятной становится возможность уйти.
— Отправляемся! — И Таркон пошел впереди Рубала по мосткам на главную палубу.
Его люди выжидающе смотрели на пирата. Некоторые казались напуганными. Они не знали наверняка, что случилось, но уже стали догадываться, что происходит непоправимое.
Как показывал его опыт, воины сражались лучше, когда понимали, за что они сражаются. Он должен рассказать им все как есть. Таркон поднялся на возвышение рядом с корабельным древом, которое простирало свои ветви внутрь корпуса собирателя облаков и корни которого доходили до самого дальнего уголка корабля. Здесь его видело большинство стоявших на верхней палубе мужчин.
— Воины, нас предали! Снаружи, за водопадом, нас поджидает враг. Поднебесные воины бессмертных в этот самый миг атакуют наши города. Возможно, мы последние, кто еще сопротивляется. Тираны, называющие себя бессмертными, никогда не способны были терпеть, что существуют свободомыслящие люди, которые живут по своим законам. Поэтому они пришли сюда. Вот только свобода не умирает! И мы еще не побеждены! Теперь мы покажем им, как сражаются свободные люди, и снова проучим их! Победа или смерть!
— Победа или смерть! — подхватили его боевой клич мужчины. — Победа или смерть! — слышалось в просторной пещере-гавани.
Собиратель облаков отпустил последние щупальца, которыми держался за якорные балки.
Таркон подошел к корабельному древу, положил руку на испещренную глубокими бороздами кору и закрыл глаза.
«
Красивая была речь… — Голос собирателя облаков льстиво звучал в его мыслях. —
Ты снова поднял боевой дух своих ребят, но боюсь, что поздновато. Неужели она действительно стоила этого? Почему ты так долго ждал свою самочку?»
— Если я правильно понимаю вас, собирателей облаков, вы способны размножаться сами по себе. Вы двуполы, одновременно самец и самка, верно?
Пожиратель звезд ничего не ответил, но Таркон почувствовал согласие огромного существа, медленно скользившего к водопаду.
Таркон улыбнулся и хлопнул ладонью по коре корабельного древа.
— Именно поэтому ты никогда не поймешь, почему я ждал Зару и своих детей. Сколько бы слов я ни потратил, это вне пределов твоего разумения.
Рубал, слышавший слова пирата, встревоженно поглядел на него.
— Плохое ты выбрал время злить его, — прошептал мастер флота.
— Разве он бывает когда-нибудь не зол? — Таркон спустился с возвышения и поспешил на корму корабля. Там стояли в ряд три тяжелых торсионных орудия, метавшие камни размером с грудную клетку. — Ты когда-нибудь видел собирателя облаков, которому нравилось бы убивать себе подобных?
— Возможно, братья злили его, когда он был еще маленьким мешком воздуха и когда ему было достаточно съесть на завтрак орла.
— Судя по тому, как ведет себя
Пожиратель звезд, они не просто чуть-чуть злили его.
Собиратель облаков плотно прижал к телу крыло, протянул щупальца ко входу в пещеру. Отростки напряглись.
Таркон ухватился за поручни.
— Держитесь, мужики! — громко крикнул он, хорошо зная, как бестия покинет безопасную гавань.
Подобно выпущенной с тетивы стреле собиратель облаков устремился вперед, пронизав пелену водопада. Свет ослепил Таркона. Сначала он увидел бесформенные силуэты, а затем взгляд его прояснился. Стоявший рядом с ним Рубал отдавал команды:
— Нацелить орудия! Обстрелять передний корабль! Цельтесь в батарею на носу!
С треском закрутились шестеренки, когда воины принялись выравнивать катапульты по высоте и переводить их немного вправо.
Они на полном ходу мчались навстречу собирателю облаков, расположившемуся напротив входа. По правому и по левому борту от него плыли другие суда, четвертый и пятый — чуть выше.
Камни с глухим грохотом покатились по направляющим торсионных орудий. Таркон увидел осколки, вырванные из корпуса поднебесного корабля. Один из снарядов пролетел прямо над палубой, разрывая корабельщиков и лучников.
Удары, получаемые их собирателем облаков, звучали подобно ударам кулаков по сырому мясу. Но тот даже не вздрагивал. Вместо этого
Пожиратель звезд поднял вверх два странного вида щупальца. В отличие от всех остальных, они напоминали толстые вены над сердцем заколотой овцы. Оба они вонзились глубоко в собирателей облаков, находившихся по бокам от них. Почему
Пожиратель звезд не атаковал собирателя облаков прямо по курсу?
Корабль, к которому они направлялись, мягко повернул, показав им свою широкую сторону, чтобы воспользоваться бóльшим количеством катапульт. Вокруг Таркона на палубу посыпались стрелы. Корабельщик, который нес вместе с товарищем огромную корзину с камнем, с криком рухнул на колени. Таркон занял место упавшего, помог дотащить массивный снаряд до направляющей орудия, в то время как остальная часть команды принялась крутить рукоятки, чтобы снова натянуть плечи катапульты.
К нему подошел Рубал, чтобы прикрыть его большим щитом в форме восьмерки. Между орудиями встали по несколько лучников и взяли на прицел верхнюю палубу вражеского корабля, до которого было не более пятидесяти шагов.
Таркон отчетливо видел, как украшенный перьями воин готовится взять его судно на абордаж, как только они окажутся борт к борту. Между воинами сновали какие-то темные фигуры. Они были одеты в черные шкуры и шлемы, напоминавшие головы ягуаров.
Таркон выругался про себя. Надо же было случиться, чтобы это оказался корабль Цапоте. Он знал, что говорят об этих черных бестиях, и предпочел бы сражаться с кем угодно, но не с ними.
Снова загрохотали каменные снаряды, улетая навстречу находившемуся впереди кораблю, а оттуда ответили залпами по меньшей мере десяти орудий. В следующий миг на палубе вокруг него воцарился настоящий хаос из летящих во все стороны щепок. Кричали от боли раненые, оглушенные ударами, пытались отползти дальше по палубе, ощупывали отрубленные части тел, лежавшие среди тех, кому повезло больше и кого убило на месте.
Таркон увидел члена экипажа, которому оторвало обе ступни, но который продолжал хромать рядом со своим товарищем, неся корзину с обтесанными каменными снарядами.
Небесный пират вытер кровь с лица. Враги попали в одно из трех орудий, и оно оказалось вырвано из креплений. Член экипажа, которого придавило под тяжелой деревянной опорой, пронзительно звал мать.
Таркон переступил через него и принялся помогать у рычага одного из оставшихся орудий. Теперь оба корабля были настолько близко, что собиратели облаков схлестнулись щупальцами, хватая отдельных неудачников и швыряя их вниз.
Между отростками плоти прямо над собой Таркон увидел два поднебесных судна, которых
Пожиратель звезд атаковал в первую очередь. Оба небесных ската были похожи на бурдюки из козьей шкуры, из которых уже выпили половину воды. Из боков небесных гигантов фонтанами брызгала кровь, и за то короткое время, что смотрел на них Таркон, они съежились еще больше. В бортах кораблей, которые они несли, уже появились пробоины. За борт посыпался непривязанный груз.
Таркон пожалел, что то же самое не происходит с противником, находящимся непосредственно перед ним. Тогда путь был бы свободен и ему, возможно, удалось бы вырваться за линию врага. Но
Пожиратель звезд предпочел доказывать свое превосходство в сражениях между собирателями облаков. Судя по всему, ему было безразлично, что в результате этого их возьмут на абордаж.
О команде людей, которые находились на его борту, он вообще не думал.
Оба уцелевших лучника упрямо продолжали стрелять по врагу. Ответом им стал еще один залп от цапотцев. Снаряды снова проредили ряды пиратов, оставив в них кровавые бреши. Один из снарядов пролетел так близко от Таркона, что тот почувствовал дуновение ветра на лице. Человеку, стоявшему рядом с ним у рычага, оторвало голову.
— Тебе нужно уходить отсюда! — крикнул ему на ухо Рубал.
Таркон упрямо покачал головой. До сих пор он всегда сражался там, где было опаснее всего. И в своей последней битве он не собирался изменять этому правилу.
Камни размером с голубиное яйцо посыпались на них густым градом. Вдоль поручней летной палубы цапотцев встали более сотни воинов, метавших в них камни из пращей. Таркон пожалел, что не взял с собой шлем. Он прекрасно знал, что может наделать попадание такого камешка. Они были так же смертоносны, как удары меча.
Над ним пронеслось щупальце. Поднебесный пират отступил на шаг и выхватил меч. Оба корабля приблизились на расстояние меньше чем в десять шагов. Его коснулось отрубленное щупальце. На палубу брызнули кровь и слизь. Маленькие мальчики, не старше двенадцати лет, таскали ведра с песком и посыпали им палубу, чтобы она не была слишком скользкой и чтобы можно было сражаться на ней.
Внезапно
Пожиратель звезд принялся издавать пронзительные свистящие звуки. Золотисто-желтая дымящаяся жидкость потекла с его спины прямо вдоль поручня. В дымящейся завесе видны были клочки кожи размером с ладонь.
— Кипящее масло, — прохрипел Рубал.
Болезненные крики собирателя облаков стали еще пронзительнее, еще настойчивее. Он дернулся, отодвигаясь. Таркон увидел, как щупальца потянулись за водопад. Бестия, несшая их боевой корабль, пыталась спрятаться в безопасной портовой пещере.
Горящие стрелы оставляли тонкие полосы дыма в безоблачном небе цвета стали. Над ними послышались звуки, похожие на те, какие бывают, когда на раскаленную сковороду кладут кусок мяса.
Еще один залп тяжелых каменных ядер посыпался на корпус корабля и их собирателя облаков. Клубки сражающихся щупалец расцепились. Тонкие струйки пламени потекли со спины
Пожирателя звезд.
Когда они скользнули сквозь пелену водопада, раздалось шипение и на палубу опустились клубы пара, а затем их встретили защитные сумерки портовой пещеры.
Таркон устало облокотился на разломанное орудие.
— Мне нужен отчет, скольких людей мы потеряли и как сильно поврежден корабль.
Он посмотрел на ветви корабельного древа, истрепанного в бою.
— Я поговорю с
Пожирателем звезд, спрошу, как он себя чувствует. Ночью мы снова попытаемся прорваться.
Без славы
Некагуаль смотрел на обломки двух упавших кораблей. Трупы собирателей облаков, которые когда-то носили их, наполовину накрыли собой корабли. Мешки кожи — все, что осталось от двух гордых небесных скатов, — были похожи на огромные саваны. Даже сейчас, когда с момента их первой стычки прошло уже более трех часов, бессмертный чувствовал возмущение и испуг своего собирателя облаков, хотя и не вступал с ним в связь.
«Я выбрал этот бой, потому что хотел пожать славу того, кто остановил Таркона, — с горечью подумал он. — А вместо этого покрыл себя позором». Несмотря на многократное численное превосходство, он не победил небесного пирата, а лишь загнал его обратно в укрытие. Бессмертный был уверен, что под прикрытием ночи Таркон наверняка попробует снова прорваться. Если немного повезет, эта попытка провалится. Задуманное Некагуалем было не славным, но эффективным мероприятием.
Бессмертный подошел к корпусу своего корабля, который нес
Тысяча снежинок под зимними лунами. Посмотрел на шрамы, оставленные орудиями Таркона. Мертвых убрали, палубу вымыли, но на досках остались темные пятна от крови, подобные теням, которые легли на душу его собирателя облаков.
Некагуаль положил руку на корень корабельного древа, впившийся в поручень, надеясь достучаться до
Тысячи снежинок под зимними лунами. Он был нужен ему. Нужен, чтобы он сказал остальным собирателям облаков, что необходимо сделать.
— Ты хочешь отомстить за своих мертвых братьев? — Некагуаль говорил очень медленно и негромко, подчеркивая каждый слог. — Ты хочешь наказать того, кто это сделал?
—
Месть не является частью нашего мышления…
— Значит, ты позволишь повториться этому снова?
Молчание.
Некагуаль прислушался к крикам мужчин, которые искали выживших под обломками упавших кораблей. Он сам был там, внизу. Надеялся спасти раненых. Не многие пережили падение с небес. Но в первую очередь он осмотрел погибших собирателей облаков. Вспорол их кожу, чтобы понять, что с ними произошло. Больше не было плоти, не было пузырей, в которых были заключены газы, позволявшие собирателям облаков парить в небе. Внутренности мертвых небесных гигантов превратились в жидкую кашицу, которой было забрызгано все вокруг.
Благодаря яду, который применили против них, будет покончено с владычеством собирателей облаков в небесах. Едва они сумели создать оружие, способное противостоять драконам демонов, как тут же потеряли его. Эпоха собирателей облаков закончится, если станет известно, как сварить яд, которым напоил собиратель облаков Таркона своих братьев.
—
Что ты хочешь сделать?
Некагуаль удивился, когда
Тысяча снежинок под зимними лунами снова мысленно заговорил с ним. Мужчина указал на массивную остроконечную скалу над водопадом. Там были заняты рабочие. Но им потребуется слишком много времени, чтобы осуществить задуманное бессмертным.
— На высокогорной равнине этого плато нет расселин. Насколько мне известно, туда ведет лишь один-единственный туннель. И есть выход за водопадом.
Собиратель облаков долгое время молчал. Некагуаль хотел уже отвернуться, чтобы заняться другими обязанностями, когда ответ наконец пришел:
—
Понимаю. Давай сделаем это прямо сейчас. Мои братья помогут.
И, не дожидаясь приказа, он подплыл ближе к водопаду. За ним последовали все собиратели облаков, находившиеся неподалеку от этой столовой горы, и протянули самые сильные щупальца к скалистой башне. Отростки плоти толщиной в человека. Более дюжины небесных гигантов присоединились к
Тысяче снежинок под зимними лунами.
Рабочие, возившиеся с кирками у подножия скальной башни, в панике бросились врассыпную, когда заскрипели камни.
Собиратели облаков били широко раскрытыми крыльями. Сильно, гневно. Из щелей в изборожденной ветрами скале сыпались пыль и камешки.
Некагуаль увидел, как изнутри из-за водопада показались щупальца. По всей видимости, враг подслушал разговор собирателей облаков.
Внезапно скала чуть накренилась. Тяжелые валуны из ее подножия упали в водопад, а затем с места тронулась и вся башня, рухнув у самого входа в потайную гавань. Туча пыли полетела в лицо Некагуалю, закрывая обзор.
Шкура льва
«Что ж, вот и все», — подумал Артакс. Сколько лет Таркон занимал их мысли. Был неуловим, всегда шел на шаг впереди них. А теперь его укрытие станет для него мавзолеем.
— Ты уверен, что он не сможет уйти оттуда? — недоверчиво поинтересовался Лабарна.
На плечах у правителя Лувии лежала старая потрепанная волчья шкура, что создавало причудливый контраст с роскошным доспехом бессмертного. Артакс не знал никого, кто был бы выше Лабарны. Он был самым настоящим великаном среди людей. Правитель обрил голову наголо, оставив от роскошной шевелюры лишь две длинные косы на висках. Выглядел он жутко, но был справедлив.
— Мы нашли тайный туннель, ведущий из дворца Таркона в пещерную гавань. Туннель охраняется. Через него не уйдет никто, — заявил Аркуменна.
— А если есть другие туннели? — вмешался Субаи. — Твой шпион ошибся. — Бессмертный народа ишкуцайя посмотрел мимо Артакса на капитана Ламги. — Может быть, он и в других вещах тоже ошибался?
— В каких? — вызывающе поинтересовался Артакс.
Он терпеть не мог Субаи. Вместо него должна была править Шайя. Конечно, этого никогда не случилось бы, даже если бы этот мерзкий интриган подох преждевременно. Никогда не бывало такого, чтобы бессмертным стала женщина. А ведь Шайя подходила на эту должность намного лучше.
— Например, он забыл сказать нам, на что способен этот проклятый Тарконов собиратель облаков, — продолжал Субаи. — Мне бы очень хотелось побеседовать с твоим капитаном наедине ночку, а то и две.
Теперь на Артакса смотрели все бессмертные. Они были недовольны. Они победили, но победа была бесславной. В семи городах они практически не встретили сопротивления. Сразиться пришлось только Некагуалю, да и та битва прошла иначе, чем предполагалось. В некотором смысле они выставили себя на посмешище, собрав огромный флот, паривший теперь над столовыми горами. Они взяли льва для охоты на мышь. Но виноват в этом был не Ламги. Это они были чересчур одержимы расправой над Тарконом. Всем бессмертным хотелось получить толику славы, поймав знаменитого поднебесного пирата. А теперь оказалось, что, если эту славу разделить на семерых, ничего не останется.
— Если бы у кого-то из вас был такой собиратель облаков, со сколькими людьми вы поделились бы своей тайной? — наконец прервал молчание Артакс.
Бессмертные продолжали молчать, но он дал им время подумать над своим вопросом. Они собрались на корабле, который нес
Тысяча снежинок под зимними лунами, флагманском корабле Цапоте. На борту были отчетливо видны разрушения, полученные в бою. Релинг пробит каменными снарядами. На земле под ними лежали обломки двух упавших кораблей. Они стояли на самом носу, так что был отчетливо виден склон горы, в котором когда-то находился вход в пещерную гавань Таркона. Огромные валуны, между которыми к подножию столовой горы бежал коричневатый ручеек, — вот и все, что осталось от водопада и столь ловко спрятанного входа в гавань.
— Так что? Вы действительно хотите упрекнуть нашего носильщика мертвых, что он не был посвящен в одну из величайших тайн Таркона? Откуда он мог знать о туннеле во дворец? Или о способностях собирателя облаков Таркона? Что вам не нравится-то? Что шкура льва, поделенная на семерых правителей, оказалась жалкой добычей? И теперь вам нужен козел отпущения? Мы — бессмертные! Здесь, на палубе корабля, стоят правители двух миров. Прошу вас, скажите мне, что мы не настолько мелочны!
Володи захлопал в ладоши. Он был единственным из бессмертных, кто сидел на стуле. Артакс слышал, что друсниец был ранен. Ходили слухи, что он перестал носить божественный доспех. И Артакс догадывался почему.
— Браво, друг мой! — воскликнул Володи. — Прозорливый есть, как всегда. Есть еще кто-то тщеславный или мы наконец поговорить, как должно мужикам? Давайте посмотреть правде в глаза. Эта победа никак не великая. Я, к примеру, две стрелы получать. Вот и вся моя награда. А вы что хотеть? — Он дерзко усмехнулся в лицо остальным. — Ты, Аркуменна, взял женщину, как я слыхать. Ты теперь молчать. Твоя добыча уже лежать в твоей постели.
Несмотря на то что Володи сильно пил и превратился лишь в тень былого себя, он все равно нравился Артаксу больше всех бессмертных. У него что на уме, то и на языке. С ним можно было не опасаться интриг.
— Ты, грязный пропойца… — начал Аркуменна, но Лабарна перебил его:
— Довольно! Мы все знаем, что он говорит правду. Ты получил свою добычу, Аркуменна. Больше ты ничего требовать не можешь.
— Я требую возможности остаться здесь. — Субаи указал хлыстом, который всегда носил при себе, на завал. — Я позабочусь о том, чтобы оттуда ничего больше не выползло такого, что должно быть погребено навеки. Прикажу завалить туннели, которые ведут к небесной гавани. Мой флот останется здесь, пока я не буду полностью уверен в том, что не осталось ни единой щели, через которую Таркон сможет сбежать. А когда это будет сделано, я требую чести считаться победителем Таркона. Тогда я буду тем, кто убил его.
— Ты грязный падальщик, вот ты кто, — прошипел Аркуменна.
Субаи презрительно усмехнулся в ответ.
— То есть развратник считает, что может указывать мне? Именно ты, который…
— Довольно! — вмешался Аарон. — Я могу вполне смириться с тем, чтобы отдать эту честь Субаи. Если кто-то возражает, пусть говорит сейчас. Эта перебранка недостойна нас! Я надеюсь, вы помните, кто вы.
— Я единственный, кто здесь по-настоящему сражался! — Некагуаль, хозяин корабля, на котором они собрались, вызывающе посмотрел на Артакса. — У меня есть требование.
Бессмертный негромко вздохнул. И почему с этими ублюдками так все сложно?
— И чего же ты хочешь?
— Я хочу демоницу, которая пыталась пробраться через Золотые врата в день нашего отлета из Золотого города. Я хочу принести ее в жертву Пернатому в присутствии своих славных воинов. Я знаю, что ее содержат в твоей темнице, Аарон. Ты отдашь ее мне по возвращении?
На языке у Артакса вертелся вопрос, ему хотелось знать, зачем Некагуалю это, но он понимал, что ответ будет иметь смысл только для цапотца. Никто из остальных правителей не возразил, хотя большинство смотрели на Некагуаля с удивлением.
— Как только мы причалим к якорным башням Золотого города, я передам ее тебе. — Принимая это решение, Артакс испытывал нехорошее предчувствие. Среди всех бессмертных именно Некагуаля разгадать было сложнее всего. И ему казалось, что за этой просьбой стоит нечто большее, чем просто ритуал жертвоприношения.
Пустое сердце
Ильмари не стал слушать бесконечную перепалку бессмертных. Не так он представлял себе этот вечер. Дело было сделано. Все жители Глубоководья доставлены на флагманский корабль бессмертного Аарона. Они были в безопасности. Он знал, что при захвате других городов воины вели себя грубо. Было много убитых, имели место случаи насилия… Он слышал, как капитаны других бессмертных кичились своими бесчинствами. Флагманский корабль цапотцев был полон воинов со всех частей Дайи. И большинство из них были намного более довольны, чем бессмертные. Они не встретили хоть сколько-нибудь значимого сопротивления, грабили и брали себе все, что им хотелось. Сегодняшний день был для них удачным.
А Ильмари чувствовал опустошение. Он был доволен тем, что ему удалось предать Соломона смерти, которую тот заслуживал. Однако же испытанное удовлетворение не могло заполнить пустоту, оставленную в душе смертью детей и Маи. Если бы они не погибли, он остался бы в Глубоководье и стал бы счастливым стариком. Если бы он мог выбирать, именно такую жизнь ему и хотелось бы вести.
Но у него не было выбора. Только месть.
Он посмотрел на ссорящихся бессмертных. Быть капитаном Аарона — нет, это ему не нужно. Ни в почестях, ни в уважении он не нуждался. Он всегда жил в соответствии с собственным кодексом чести. Что думают о нем другие, по большей части было ему безразлично.
И отчитываться в сделанном он собирался только перед собой.
Но как это теперь возможно? Когда-то он дал бессмертному слово кое-что сделать для него. И это отложенное обещание оставляло его равнодушным многие годы. Однако теперь, когда он не мог быть тем, кем бы ему хотелось — любящим отцом семейства, — есть ли у него выбор? Он мог снова стать лишь тем, кем был когда-то: хладнокровным убийцей. Если он признает это, то должен следовать и кодексу убийцы. Его слово — все. А у него по-прежнему оставалось обещанное убийство, за которое он взял деньги, но так и не выполнил его.
Ильмари сделал шаг от Аарона. Потом еще один. Никто не обратил внимания. Он здесь больше не нужен. Чуть позже он скрылся в толпе капитанов, придворных и воинов. Когда-то он считал себя королем воров. Сохранилось ли это умение?
Обокрали
Наконец-то они все ушли! Некагуаль прошел за занавеску из жемчужин, отделявшую его спальню от той части каюты, где он обычно принимал своих доверенных лиц и жрецов Пернатого. А сюда не приходил никто. Это место давало ему редкие моменты уединения, которые так были нужны, чтобы успокоить бесновавшегося в душе хищника. Он был воином-ягуаром, и, несмотря на то что теперь был возведен в ранг бессмертного, эта часть его всегда оставалась с ним. Ему хотелось охотиться, преследовать жертву, проливать ее кровь. Слишком долго он не делал этого. Его мучили сны о неутоленной жажде, и подавить это состояние удавалось лишь тогда, когда он уходил в уединенное место и садился медитировать.
Находиться много часов среди чужих людей, терпеть их лесть, выдерживать разговоры, в которых имеет значение в лучшем случае одно слово из ста, было ему не по душе. Под конец он постоянно представлял себе, как разорвет глотку подлецу Аркуменне. Этим человеком тоже руководили инстинкты. Но его жажду женщин Некагуаль не воспринимал. Он знал, что некоторые из его воинов-ягуаров тоже испытывают подобную жажду. Им бросали
мясо. Женщин, жизнь которых была кончена и задачей которых было лишь выполнять прихоти воинов-ягуаров и орлов. Его сестра Кветцалли была мясом после своего первого великого предательства. Он знал, что это означает. Видел шрамы на ее теле.
Вздохнув, он обернулся к своей стене гордых воспоминаний. Она тоже помогала ему отгонять мрачные мысли и подавлять затаившегося внутри зверя. Там стоял его доспех ягуара, который он носил столько лет как вторую кожу. Теперь он надевал его лишь изредка. Не пристало бессмертному гордиться тем, что он может быть подобен зверю, но воин не жалел о том, что делал, когда еще носил этот доспех.
Рядом на деревянной подставке лежала копия палочки, которую вырезала Кветцалли для своего мужа-варвара. Некагуаль так никогда и не понял, что связывало ее с этим златовласым идиотом, однако в последние дни своей жизни она действовала, как и подобает верховной жрице Пернатого. Ее попытка отвести беду от своего мужа и его империи была самоотверженной и мужественной. Своим поступком она уничтожила всю злобу, которую он питал по отношению к ней.
Взгляд его переместился дальше, к черепу первого убитого им человека, а потом вдруг бессмертный замер. Снова посмотрел на подставку, где лежало последнее послание сестры. На маленьком пьедестале должен был лежать кинжал, который подарил ему Володи. Подарок сомнительного значения. Всякий раз, касаясь его, он испытывал чувство, что с ним связано что-то темное. Быть может, проклятие… Иногда Некагуаль думал, что клинок использовали только для бесчестных деяний, а потому редко брал его с собой.
Но теперь кинжал исчез! Кто-то вошел в святая святых в его отсутствие. Единственное место на борту корабля, принадлежавшее только ему! Он не делил его ни с кем!
Некагуаль почувствовал, как у него в душе зашевелился зверь. Почувствовал, как он требует расплаты за это святотатство. Бессмертный бросил полный ярости взгляд сквозь жемчужную занавеску, поглядел на дверь, ведущую в коридор. Там стояли проверенные люди, сторожившие бессмертного и его покой. Они не справились! Они недостойны…
Мужчина опустился на кровать. Гнев — плохой советчик. Пройти мимо этих стражей точно было невозможно. Вероятно, вор попал сюда иным путем.
Он внимательно огляделся. В небольшой комнатке было два окна. Оба слишком малы, чтобы в них мог протиснуться мужчина или даже ребенок. Может, сюда приходил демон?
Встревожившись, Некагуаль снова встал. Вообще-то окна в его комнате не открывались снаружи… Отодвинув задвижку на окне, которое располагалось ближе к подставке, он тщательно осмотрел раму. В нее была вставлена тонко выдубленная звериная шкура, пропускающая бледный свет. Древесина потемнела от ветров и дождей. Внизу на раме он обнаружил небольшую царапину. Наверное, кто-то вставил очень узкий кинжал в щель между рамой и бортом, чтобы отодвинуть задвижку снаружи. Было здесь и кое-что еще… Клочок ткани. Бессмертный наклонился, осторожно взял его и потер между большим и указательным пальцами. Тонкая работа. Ткань не такая, какую носят обычные рабочие. Должно быть, сюда проник либо капитан, либо придворный чиновник, чтобы украсть у него кинжал.
Кто же стоит за этим? Неужели взлом был произведен по поручению одного из бессмертных? Стоит ли разбираться с этим или все-таки счесть удачным стечением
обстоятельств, что этот кинжал наконец-то ушел от него?
В ближайшее время у него не будет времени думать о воре. По дороге сюда к нему явился Пернатый и поручил позаботиться о том, чтобы демоницу перевели в храмовую темницу для жертвоприношения. Он сразу же займется этим по прибытии в Золотой город. Он не разочарует своего бога! И сейчас важно лишь это!
Стоять в дерьме
Они испуганно опустили головы, когда Артакс пересек летную палубу. Теперь они были повсюду, беженцы из поднебесных городов Таркона. По большей части это были простые крестьяне. Кучка одеял — вот и все, что осталось у них. Когда-то он тоже был таким. Как же давно это было.
— Бессмертный!
К нему через толпу протиснулся Ламги. Казалось, он торопился. Артакс вздохнул. Хоть бы поскорее закончился этот день.
— Бессмертный?
Артакс поднял руки, останавливая его:
— Что бы там ни было, это подождет до завтра.
Ламги не остановился, более того, грубо оттолкнул в сторону беженцев. Артакс услышал, как стоявшая рядом женщина испуганно зашептала о носильщике мертвых. Он раздраженно обернулся к Ламги.
— Что бы там ни было, это подождет до завтра, — решительно повторил Артакс.
Ламги окинул взглядом палубу. Он был похож на человека, который только что пробудился от тяжелого сна.
— Вы правы, бессмертный, — кивнув, произнес он. — Прошу, простите мою настойчивость.
Артакс не ответил. Он слишком устал. В такие дни, как сегодня, ему казалось, что каждый взгляд, останавливавшийся на нем, отнимал у него жизненную силу. Он спустился в чрево корабля, прошел по коридорам, стены которых представляли собой натянутую парусину, пропускавшую запахи немытых воинов. Даже без этих бедолаг беженцев его флагманский корабль был неуютным, безнадежно переполненным местом. Но теперь…
У самой кормы парусину сменило дерево. Здесь разместились его главные советники и капитаны. А в самом конце коридора находилась красная дверь, зайти за которую ему так хотелось уже в течение многих часов.
Телохранители остановились. Последние шаги он сделал без их сопровождения. Повернул тяжелое медное кольцо, и перед ним раскрылся его собственный маленький мир. Его каюта по сравнению со всеми остальными, имевшимися на борту, была обустроена с расточительной роскошью. Ее площадь равнялась ширине корабля, помноженной на семь шагов в глубину. Маленький дворец с большими окнами из обрамленного свинцом хрустального стекла.
Его ждала Шайя. Раздетая, она лежала на большой постели у окна. Не думая о собственной наготе, она зажгла несколько ламп. С поднебесных судов, стоявших на якоре за ними, наверное, было отлично видно все, что происходило в этой каюте.
Она подняла голову, отрываясь от одной из тех странных книг, которые любила заказывать в городах на берегу Шелковой реки. Они состояли из плоских исписанных костей, соединенных между собой тонкими нитями. Невнимательный наблюдатель мог бы спутать их со свернутыми циновками. В них рассказывалось о глубочайших тайнах целительства. Она не уставала читать эти книги, равно как и не отказывалась от ежедневных упражнений с оружием. Какая же она странная женщина! Днем Шайя делала все, чтобы научиться еще лучше наносить раны, а ночи посвящала искусству исцелять их.
— Нерадостный день, не правда ли?
Устало улыбнувшись, он принялся возиться с завязками своего нагрудника. Ей было достаточно всего одного взгляда, чтобы понять его настроение.
— Мы погребли Таркона живьем внутри его горы. Но было бы лучше заполучить его голову, чтобы показывать всем. Этот никчемный Субаи останется здесь, чтобы сторожить гору.
Она рассмеялась.
— Спорим, что он все же надеется получить голову Таркона? Туннель в грот уже завалили?
— Нет.
Шайя поднялась с постели, чтобы помочь ему снять доспех.
— Буду молиться, чтобы Белый волк был милостив к воинам ишкуцайя. Ты понимаешь, что он попытается предпринять?
Бессмертный кивнул.
— Субаи предпримет попытку взять гавань штурмом и заполучить трофей.
— И почему проклятые демоны не убьют его? — выругалась Шайя, снимая расстегнутый кожаный нагрудник и кладя его на подставку у двери.
— Демоны понимают, что тем самым они окажут нам услугу. Кто бы ни стал преемником твоего брата, он будет лучшим правителем.
Женщина презрительно фыркнула:
— Ты не знаешь других моих братьев.
Он расстегнула пряжки своих закрытых боевых сапог.
— Иногда я думаю, что не хочу ни с кем больше знакомиться. Я встречал слишком много людей. Ты не поверишь, как сильно я тоскую по Бельбеку. По маленькому мирку, где живут люди, которых я знаю всю свою жизнь.
— У тебя есть привычка время от времени говорить об этой мечте…
Он хлопнул ее ладонью по заду.
— А у тебя слишком острый язычок. — Он поднял руки: — Пощади! Я слишком устал для перепалки. Ты победила.
— Я ишкуцайя. Моему народу неведомо слово «пощада».
Вздохнув, он рухнул на кровать, и она сняла с него сапоги.
— Я бы с удовольствием отправил посла к божественным драконам.
— Хочешь покормить их?
— Ты что, сегодня вообще не настроена на серьезный лад? — недовольно проворчал он, позволяя ей снять с себя узкие кожаные брюки. — Мы победили демонов в трех крупных сражениях. Сначала — в Золотой сети, потом ты сожгла этих человекоконей, а сегодня мы победили любимого мятежника спящей богини. Плохи у них дела. Было бы разумно провести переговоры.
— Ты думаешь, что ящеры, какого бы размера они ни были, мыслят подобно людям? Они будут искать большого сражения. Я уверена, что они поняли: продолжительную войну им не выиграть. Поэтому рискнут вступить в один-единственный решающий бой. А мы оказались настолько глупы, что продемонстрировали им сегодня, насколько велик наш объединенный флот. Это сыграет им на руку.
Шайя подошла к столу, стоявшему в центре комнаты, наполнила вином золотой бокал. Отпила из него, затем протянула напиток ему.
— И что же ты предложишь божественным драконам, чтобы им захотелось мира? Ну, не считая твоего посланника…
— Мы могли бы постепенно убраться из Нангога. Думаю, за десять лет мы сумели бы отказаться от всех поселений и дать на родине место тем, кто сейчас находится здесь, — сказал Артакс и сделал глоток. У вина был приятный ягодный вкус. Возможно, немного сладковатый.
— Дайя больше не может жить без мяса и зерна из Нангога, — сухо заметила женщина.
— Нет! — страстно возразил он, пролив немного вина на простыню. — Это неправильный способ мышления. Ты знаешь, почему нам не хватает еды на родине? Потому что чересчур много людей призваны к оружию. Они пришли сюда, чтобы сражаться и умереть в слишком юном возрасте. Если бы все они были на полях и трудились как крестьяне и пастухи, никто не голодал бы дома.
— Ты крестьянин, — слегка улыбнувшись, произнесла она. — Но не крестьяне вершат судьбы мира. Война продолжится. И у драконов нет иного выбора, кроме как вступить в последний решающий бой, пока их войска еще достаточно сильны. У них нет времени, и я повторю тебе еще раз: нет никаких сомнений, что они знают об этом.
— Значит, с их стороны было бы разумно провести мирные переговоры.
— Разумно — да. Но им помешает гордость. И твои бессмертные тоже не захотят мира. Мы слишком долго сражались и страдали, чтобы сейчас воспользоваться возможностью отступить.
— Но погибших будет все больше, — возмутился он.
— Перевернись на живот. — Шайя опустилась на колени и устроилась рядом с ним на кровати. — Забудь на эту ночь о будущем. Оно и демоны подождут тебя до завтрашнего утра. — И ее рука нежно скользнула по его спине.
Артакс почувствовал, как она перенесла свой вес, потянувшись к небольшому горшочку, который стоял у кровати. На его плечи капнуло прохладное масло, и женщина принялась сильными движениями массировать его напряженные плечи. Артакс почти сразу же почувствовал, как отступает тяжесть дня. Ее сильные руки находили мышечные узлы и работали с ними.
— О чем ты мечтаешь? — вдруг спросила Шайя.
— О тебе, — сонно отозвался он.
— Это я знаю. А еще о чем? Если бы ты смог исполнить одно желание, могущественнейший правитель человечества, каким бы оно было? Только не надо мне говорить о мире. Сейчас речь идет только о тебе.
— Поместье. Далеко от города, на земле. На краю маленькой деревушки. Я очень скучаю по возможности стоять босыми ногами в теплом навозе.
Шайя перестала массировать его.
— Что? Тебе не хватает возможности постоять в дерьме?
Мужчина кивнул.
— Это очень приятное ощущение. Когда навоз теплый и проникает между пальцами. А навоз — это сокровище. Благодаря ему поля становятся плодородными.
— Я, наверное, доживу до сотни лет и все равно не пойму вас, мужчин. Мечтать о том, чтобы походить по дерьму, когда в его постели лежит красивая женщина! — Она хлопнула его по затылку. — А еще о чем ты мечтаешь?
— О только что собранных оливах и домашнем козьем сыре, — пробормотал Артакс, у которого при одном воспоминании об этом потекли слюнки. Ему уже много лет подавали самые изысканные блюда, но ничто из того, что ему доводилось вкушать, не могло сравниться с ужином из собственного урожая. Ему не хватало этого. А еще — запаха свежих лепешек, поднимающегося из печи.
— Значит, если однажды твои мечты исполнятся, я стану крестьянкой.
Артакс повернул голову и посмотрел на нее через плечо. Он знал, что думают о крестьянах кочевники-ишкуцайя. В ее глазах все они были жадными обманщиками.
— Это всего лишь мечта…
— Если у тебя будет конный завод и ты будешь разводить коней, я пойду с тобой. И ты получишь бесплатно все дерьмо, которое выпадет из задов моих гордых рысаков. — Она улыбнулась. — Думаешь, я когда-нибудь брошу тебя? Ну уж нет, слишком долог был мой путь к тебе.
Потаенное
Вот оно! «Как просто все оказалось», — потрясенно подумал Темный. Настолько очевидно, что в течение многих дней он не замечал этого. Он закрыл Незримое око. Болела голова, устало лежавшая на скрещенных передних лапах. Перед ним на маленьком столике, украшенном инкрустацией, лежали два кольца, которые подарил его брат Эмерелль и Мелиандеру. Он великолепен, его золотой брат, этого у него не отнять.
Он долгие часы изучал извилистый колдовской узор и чуть было не сдался. Все это время дракон искал что-то особенное и совсем не обратил внимания на обычное. В каждый клинок для драконников они вплетали заклинание, возвращавшее их назад, если его владелец погибал в бою. Было еще и заклинание, позволявшее найти меч, где бы он ни находился. Именно это заклинание крылось в кольцах, кроме всех защитных. Оно было таким простым и основополагающим, что Дыхание Ночи едва не проглядел его. Если дети наденут кольца, его золотой брат сможет найти их, куда бы они ни отправились.
Если же он сейчас попытается извлечь это заклинание, то повредит все остальные. Это было столь же безнадежно, как и пытаться вытащить одну нить, не повредив паутину.
Как же перенаправить заклинание? В голову не приходило ничего, поэтому он стал слушать бормотание своих газал, оракулов, окружавших его в пещере глубоко под сводами пирамиды. Они беспрестанно шептали о бесконечных вариантах будущего мира. Многие из них были жуткими. И дети Нандалее играли в них важную роль. Им нужна защита. Именно по этой причине Дыхание Ночи не осмеливался просто отнять у них кольца.
Перворожденный закрыл глаза и отпустил мысли в свободный полет. Великая битва — газалы говорили о ней все чаще и чаще — приближалась. И она могла принести погибель Альвенмарку. Всепоглощающий огонь — вот о чем постоянно упоминали оракулы. Однако дракон не понимал. Что же это должен быть за огонь? Даже если он и все его братья соединят свое огненное дыхание, как сделали это над Зелинунтом, всепоглощающего пламени не получится.
— Великий?
Дыхание Ночи заморгал. К нему подошла Фирац. Ей удавалось двигаться на удивление бесшумно.
— Великий, вы не можете больше медлить. Великая битва уже на пороге. Действуйте, не дожидаясь, пока наши речи приобретут истинный смысл. Когда будущее превратится в настоящее, изменить его станет безнадежной затеей.
«Громкие слова, — с горечью подумал он. — У них, газал, всегда получается хорошо. Это же не они погребают свою совесть под темными деяниями».
Дракон потянулся. Конечно, Фирац права. Если не начать действовать, он предоставит будущее своему брату.
Он снова вспомнил все их пророчества. Судьба трех миров находилась в состоянии неопределенности. Каждый из них мог погибнуть в ближайшие несколько недель. И все зависело от принятых правителями решений.
Когда весть о златоглавых достигла его братьев, было уже поздно. Еще одно чудо газал. Он понятия не имел, кем могут быть златоглавые. Единственное, что ему было известно, это последствия, к которым приведет раскрытие их тайны. Как только эта тайна вскроется, с правлением разума будет покончено и его будущее будет развиваться по худшему из сценариев.
В такие часы, как сейчас, Дыхание Ночи жалел, что сотворил газал. Их пророчества лишали его свободы распоряжаться своей судьбой, которой обладает несведущий.
Другая жизнь
Хорнбори задумчиво провел рукой по обугленной поверхности верстака. Находившаяся на нем смесь драконьей крови и кобольдского сыра из Драшнапура когда-то даровала ему его драконий кулак. Его неуязвимую руку, которая уже не раз спасала ему жизнь. Впервые это случилось в тот день, когда Гламир попытался воткнуть ему железный кол в голову.
Он наблюдал за вонючим кузнецом, который, оказавшись целиком и полностью в своей стихии, отравлял жизнь двум дюжинам рабочих. Галар разделил их на две группы. Одни убирали бесполезные обломки из мастерской, в то время как другие, приступив к расширению пещеры, стучали по стене кирками, ломами и тяжелыми молотами.
Вокруг стоял оглушительный грохот. Хуже, чем на поле битвы. Галар то и дело останавливал тех, кто выносил бесполезный мусор, и напоминал о том, чтобы они все-таки оставляли ему самые странные предметы. Вот сейчас, например, он велел не выбрасывать наполовину расплавленную медную трубку в форме спирали, которая, по всей видимости, когда-то была частью аппарата для дистилляции.
Галар ненормальный! Правда, так было всегда. И нужно быть по-настоящему безумным, чтобы связываться с небесными змеями. Так что он — именно тот, кто ему нужен.
— Галар? — В числе естественных достоинств Хорнбори был его мужественный голос. Он без труда заглушил шум, поднятый рабочими.
Кузнец обернулся к нему:
— Что…
По лицу Галара Хорнбори понял, что на языке у того вертелось слово «ссыкун», но кузнец сдержался. Возможно, в его упрямой башке все же теплится искорка разума.
— У меня кое-что есть для тебя. — Хорнбори поднял тяжелую кожаную сумку, которую привез из Железных чертогов. Сумку, к которой до этого мгновения не имел права прикасаться никто, кроме него.
Работники продолжали заниматься своими делами. Более того, Хорнбори показалось, что некоторые из них вздохнули с облегчением, увидев, что их надсмотрщик отвлекся.
— У меня сейчас нет времени на эту болтовню. Ничего не хочу слушать о политике.
— В этой сумке лежит самая интересная часть нашего будущего, — сказал Хорнбори, слегка понизив голос. При том шуме, который устроили каменотесы, он мог быть уверен, что его не услышит никто, кроме Галара. — В ней лежит то, что мы привезли из башни Гламира. Все! Больше таких наконечников для стрел и копий не существует. Но их более чем достаточно для того, чтобы свергнуть небесных тиранов.
— Ты меня удивил… — В голосе Галара прозвучало недоверие.
— Вы с Ниром — палачи. Вы не должны приходить ко мне и просить инструменты, когда они вам понадобятся. Я предлагаю спрятать эти драгоценности в одном из потайных туннелей в твоем колодце, как только уйдут рабочие.
Галар задумчиво посмотрел на него.
— Возможно, я знаю тайник понадежнее.
— Как скажешь, — пожал плечами Хорнбори. — Тебе решать, где они будут храниться.
Он был рад наконец избавиться от оружия. Наверняка удастся представить все так, что его не было рядом, когда Нир и Галар использовали его. А если небесные змеи или их эльфы нападут на их след, он просто будет все отрицать. Теперь у него другая жизнь. С помощью Амаласвинты Глубокий город через несколько лет станет богаче и могущественнее прежнего. Он будет тайно помогать Ниру и Галару, даст им возможность подобраться к небесным змеям. Этого должно быть достаточно.
Карлик улыбнулся. Кроме того, он заказал значительное количество кобольдского сыра из самых разных регионов Драшнапура. Теперь не хватало только драконьей крови, и когда он решит эту проблему, Галар сможет продолжить свои эксперименты. Если немного повезет, однажды неуязвимой станет не только его рука. А везение до сих пор сопутствовало Хорнбори.
Без прошлого
Нир сидел на куче груза и наблюдал за Фраром, ковырявшимся палкой в куче строительного мусора и кусков металла.
Амаласвинта стояла на причале и, энергично жестикулируя, пыталась договориться с капитаном лодки, чей угорь как раз загружали товарами. Нира не особенно интересовало то, что она делает, он был просто рад видеть мальчика. До сих пор он не сумел перемолвиться с Фраром даже словом — ни в Железных чертогах, ни здесь.
Мальчик был хорошо развит и очень высок для своего возраста. Сейчас, копаясь в мусоре, он выглядел необычайно серьезным. Может быть, он еще помнит, при каких драматических обстоятельствах бежал из Глубокого города?
«Конечно нет», — подумал Нир. Тогда Фрар был слишком мал. Оружейник полностью погрузился в меланхоличные воспоминания о том, как кормил мальчика драконьей кровью и как грузовые сетки угрей были его колыбелькой. Интересно, какой у него голос? Умен ли мальчик?
— Ты ничего не будешь ему рассказывать! — непререкаемым тоном заявила Амаласвинта, пробуждая его от грез. Грузовой угорь погрузился в воду, а он ничего не заметил.
Нир откашлялся.
— А что я не должен ему рассказывать?
— Что вы, три недоумка, с ним сделали. И в первую очередь то, как вы его нашли. Он считает меня своей матерью и полагает, что его отец погиб здесь, в Глубоком городе, во время нападения драконов. Ты не будешь смущать его, рассказывая правду. Мы друг друга поняли?
Нир судорожно сглотнул.
— Зачем ты это сделала?
— Думаешь, правда помогла бы ему? Он наверняка не захочет узнать, что стал сиротой. И что три дурака, спасшие его из Глубокого города, бросили его. Он совершенно не помнит ни вас, ни путешествий в башню Гламира. Пусть все так и останется. Если ты немного подумаешь, то, возможно, тоже придешь к выводу, что правда ему не нужна.
— То есть ты считаешь, что все, что мы сделали, ничего не значит? Так не должно быть!
— А что вы такого сделали? Вас не было семь лет. Да и сейчас у Галара и Хорнбори в голове совсем другие вещи…
— Но ведь Хорнбори с ним общается! — возмутился Нир, не в силах больше выносить столь вопиющую несправедливость. Он в ярости поднял кулаки. — Я… Я тебе…
— Успокойся, он смотрит на нас! — сдержанно произнесла Амаласвинта, а затем прошипела уже тише: — Неужели ты думаешь, что сможешь таким образом завоевать его сердце? Угрожая кулаком его матери.
— Ты не его мать! — прошипел в ответ Нир, но кулаки опустил.
— Ах вот как? — Презрение в ее взгляде было подобно для него удару топора. — Может быть, ты себя возомнил его матерью? Я не забыла, как ты вел себя в башне Гламира.
— Но Хорнбори! Ты сама говоришь, что мальчик для него ничего не значит. А ему можно…
— Да что ты себе думаешь, идиот! Я выбрала Хорнбори в свои спутники. Он хорош в постели, он правитель над всеми карликами. А это означает, что я соединяю приятное с полезным.
— Вы двое действительно отличная пара. Вы двое… — Он осекся.
— Чего ты хочешь? Оказаться в моей постели или проводить время с мальчиком?
Нир растерялся. В ней всегда было что-то от простолюдинки, но это… Потом она посмотрела на Фрара, и Нир заметил, какая перемена произошла с карлицей. Она перестала быть жесткой и беспринципной. Смотрела на него взглядом встревоженной матери. Возможно, ей не хотелось признаваться самой себе в этой своей черте, и Нир это понял.
— Мальчику нужны друзья, — снова заговорила Амаласвинта, теперь уже более приветливым тоном. — Другие дети боятся его. Он очень одинок. Будь ему другом, здесь и сейчас, но не вороши прошлое.
— Но как же я… — Карлик растерянно развел руками. — Я ведь понятия не имею, как обращаться с детьми.
— Раньше надо было думать! — В ее взгляде сквозила едва сдерживаемая ярость. — То, что ты понятия не имеешь об этом, не помешало тебе возиться с младенцем. Так закончи начатое.
— Я получил приказ выступать, — нерешительно произнес он, пытаясь справиться с разыгравшейся в душе бурей чувств.
Его наконец-то допустили к Фрару, хотя и не так, как он себе это представлял. Однако Амаласвинта права. Мальчик не может его узнать, он для него чужой. Но ведь можно начать все заново.
— Чего ты колеблешься? Неужели твое желание не настолько сильно, как ты думал? О призыве я знаю. Хорнбори тоже уйдет.
— Значит, тебе известно и то, что теперь все по-другому.
Карлица одарила его циничной улыбкой.
— Разве? Вы уходите, и никто не знает, вернетесь ли когда-нибудь. Как по мне, то ничего необычного в этом нет.
На самом деле все выглядело весьма загадочно. Во-первых, им предстояло собраться не в долине, из которой они всегда выступали в прежние походы. Во-вторых, поговаривали, будто бы на сей раз они отправятся не в Нангог. Нир испытывал при этом какое-то нехорошее чувство. Ему не нравилось, когда менялось что-то привычное.
— Ну что, хватит у тебя мужества начать с ним все сначала?
Нир поглядел на мальчика. Фрар выглядел таким потерянным. Казалось, он полностью был погружен в свою игру и лишь один раз поднял голову. При этом у Нира складывалось впечатление, что все мысли мальчика занимает вовсе не куча хлама. Он просто не предполагал, что кто-то чего-то от него хочет.
Не ответив Амаласвинте, Нир встал и направился к мальчику. Он обошел гавань и приблизился к нему со спины. Среди хлама Фрар нашел секиру. Лезвие расплавилось, древко обуглилось.
— Интересно, кому она принадлежала? — произнес Нир, не зная, мудро ли начинать разговор таким образом.
Фрар обернулся и посмотрел на него.
— Он лежит там, под кучей мусора, так и не выпустив секиру из рук. Я забрал ее у него.
Нир присел рядом с ним на корточки. Он видел только мусор, никаких костей. Судя по всему, у мальчика было очень богатое воображение.
— Плохой это был день, когда сюда пришли драконы.
Фрар с серьезным видом кивнул:
— Я знаю.
Он произнес это таким тоном, словно сам присутствовал при этом. Впрочем, так оно и было… Но он ведь не может помнить!
— Тебе Амаласвинта рассказывала об этом?
— Мама не говорит об этом дне. Я знаю лишь, что мой отец погиб… — Мальчик запнулся. — Но я даже не знаю, как именно.
— Многие из нас не знают, как умерли в тот день их любимые люди. Все произошло слишком быстро. В один миг они еще были живы, сидели за верстаком или накрытым столом, а уже в следующий появился огонь.
Фрар провел рукой по старой секире.
— Этот пережил первый огонь. Он пришел сюда, надеясь, что сумеет сесть в угорь. А потом белый змей атаковал его из портового бассейна. Тяжело раненный, он дополз до этого места. К несчастью, свод рухнул и он оказался погребен под ним. Он еще сжимал в руках секиру. Его последняя горькая мысль была о том, что ему не удалось даже ранить одного из ящеров.
Нир начал понимать, почему у мальчика не было друзей.
— Ты придумываешь очень страшные истории.
— Это не история. — Голос Фрара звучал подавленно. Опустив голову, он сжал кулаки. — Я думал, ты другой… Ты ведь тоже был здесь! Знаешь, как это было!
— Да, и поэтому я не потерплю, чтобы кто-то задевал честь погибших и просто выдумывал какие-то истории. Я не позволю сделать это даже маленькому грустному мальчику!
— Это не истории! — всхлипнул Фрар. — Каждое слово — правда! Я знаю, другие не могут так, но я… Я просто другой…
— О чем ты говоришь?
— Секира! — умоляющим тоном произнес мальчик. — Стоит мне прикоснуться к ней, как я оказываюсь с ним рядом. С Бодиром. Так его звали… Я чувствую вместе с ним. Знаю о его жизни. Многие его мысли. И отчетливо вижу то, что видел перед смертью он. Все это просто возникает у меня в голове, когда я касаюсь секиры.
Нир задумчиво рассматривал старое оружие. На детскую сказку не похоже. Он протянул руку, мягко коснулся обуглившегося древка. На пальцах осталась сажа, но воспоминания умершего не захлестнули его.
— Это только со мной так. — Казалось, Фрар снова вот-вот расплачется. — И никто не хочет мне верить.
— Коснись моей кольчуги и расскажи что-нибудь обо мне.
Фрар надул губы, и Нир понял, что он, наверное, не первый, кто решил проверить мальчика таким образом. Но взять свои слова назад уже не мог.
— Давай, попробуй. У меня была насыщенная жизнь. Потом спрашивай все, что хочешь.
— Я касался секиры Хорнбори, — благоговейным шепотом прошептал Фрар. — Он об этом ничего не знает…
Нир улыбнулся.
— Я не скажу ему. Однако я не такой великий герой, как он.
Фрар нерешительно протянул руку, и его на удивление сильные пальцы коснулись железных колец.
— Ты сражался во множестве битв… — Голос мальчика звучал отстраненно. — Ты дружишь с кобольдами и троллями. И ты… — Фрар испуганно поглядел на него снизу вверх. — Ты убивал драконов, — прошептал он.
— Я был здесь, когда горел Глубокий город. Как я могу не убивать драконов?
Фрар серьезно кивнул.
— И ты меня знаешь. Уже давно…
— Хм… — Этого Нир не учел.
— Ты не переживай, — продолжил Фрар и посмотрел на туннель, у входа в который еще недавно стояла Амаласвинта. — Я знаю, что она не моя мать. Но она старается. Она всегда была добра ко мне, несмотря ни на что…
— Несмотря ни на что?… Ты имеешь в виду, что ты все знаешь, когда прикасаешься к чему-то?
Фрар покачал головой:
— Это не все.
Он закрыл глаза, и внезапно старый топор поднялся и поплыл в паре дюймов над кучей мусора, а затем мягко опустился.
— Иногда это бывает, без моего на то желания. Других это пугает.
Нир растерялся.
— Такие вещи могут проделывать эльфы. И очень могущественные драконы… — Едва это слово сорвалось с его губ, как осознание того, что произошло с малышом, накрыло его целиком. Это что же получается? Он виноват, что мальчик совсем другой и что его боятся? Неужели кровь дракона, которую он давал ему, чтобы малыш не умер с голоду, изменила его?
— Теперь и ты будешь меня сторониться, не так ли?
Нир положил обе руки на плечи мальчика и пристально поглядел ему в глаза.
— Думаешь, ты странный? Ты же видел часть моей жизни, и я клянусь тебе всеми клятвами, что у меня были и более странные друзья. Ты знал, что тролли пожирают сердца убитых ими врагов, если их мужество вызвало у них восторг? Это очень странно, когда ты стоишь рядом, а твои товарищи вспарывают грудь убитого, чтобы устроить поминки. И общение с ребятами вроде тебя по сравнению с этим — настоящее удовольствие.
Фрар уставился на него огромными глазами:
— Тролли так делают?
— О да! Эти и еще множество других вещей. Относиться к ним с приязнью поистине непросто. Но я видел своими глазами, как они по несколько дней несли на руках смертельно раненных карликов или эльфов, хотя прекрасно знали, что этих раненых уже ничто не спасет. Просто не хотели оставлять их Зеленым духам.
— Должно быть, здорово иметь таких хороших друзей. Друзей, которые будут рядом, несмотря ни на что, — сказал Фрар.
Нир был тронут восхищением, которое прочел в глазах мальчика. Для него он был героем. И ему никогда не было так приятно, как в этот момент.
— Мне бы очень хотелось знать… Я… — Фрар потупился, словно ему было неловко беспокоить ветерана своими тревогами.
— Что ты хочешь знать?
— Мои родители… Кем они были? Почему я выжил, а они — нет? Как так может быть?
Стрелок поглядел на секиру, затем перевел взгляд на кучу мусора.
— Ты ищешь их. Надеешься, что узнаешь, если проживешь их последние мысли.
Фрар молча кивнул и всхлипнул.
Нир вспомнил о тайнике в колодце и о драконнице, которая нашла их там. Эта фурия вонзила Галару в горло кинжал. И принесла им ребенка. Вот только она не рассказала им, где нашла его. Долго ли она несла его на руках?
— Я думаю, что нам стоит начать поиски твоих родителей не здесь.
— Ты знаешь, где они?
Ниру было больно видеть надежду в глазах мальчика.
— Нет, не знаю. Но нам принесла тебя эльфийка. Думаю, разумнее искать неподалеку от того места, где мы с ней встретились. А это довольно далеко отсюда.
— Ты поможешь мне?
— Конечно, я всегда так поступал. Я не мог вернуться, потому что Эйкин хотел моей смерти. Но я скучал по тебе и вспоминал каждый день на протяжении всех семи лет.
Фрар схватил его за руку.
— Теперь ты вернулся.
К горлу Нира подступил комок. Но он должен был сообщить ему.
— Через несколько дней мне снова придется уйти. В новый поход.
Мальчик ничего не сказал, лишь опустил голову на грудь. Его маленькая ручка сжимала мозолистую ладонь Нира.
— Не бойся, я вернусь. Ничто в этом мире не сможет мне помешать. И больше я никуда не уйду. Знаешь, я тоже странный малый. У меня мало друзей. Мне кажется, мы очень похожи. Если ты сможешь выдержать мое общество…
Фрар серьезно кивнул:
— Думаю, что смогу. — Он с сомнением поглядел на карлика и спросил: — А ты точно-точно вернешься?
— Точно-точно! Друзей не подводят.
Два слова
Ей было очень больно, когда он бывал таким, как сейчас. Она стояла в розарии уже час или даже больше, дожидаясь, когда он наконец заметит ее. Золотой принял облик эльфа и склонился над серебряной чашей. Он с восторженным выражением лица наблюдал за будущим, которое она ему открывала.
Бидайн вернулась из Золотого города только сегодня днем. Когда Кира не появилась в Уттике в условленное время, она отправилась на поиски спутницы. И услышала историю о демонице, которую схватили при попытке пройти через Золотые врата. Бидайн не смогла выяснить, где держат в плену Киру и жива ли она еще вообще. Она тоже не смогла вернуться через Золотые врата. Эту звезду альвов охраняли очень хорошо. Один взгляд на небо объяснил все: дети человеческие готовились к атаке.
Флот, пришвартованный на якорных башнях, — ничего подобного эльфийка никогда прежде не видела. Вернуться из Нангога было достаточно тяжело. Она три дня спускалась по течению реки, прежде чем нашла звезду альвов, через которую смогла отправиться в Альвенмарк, и вот теперь стояла перед своим наставником, который не обращал на нее никакого внимания.
Его чары действовали на нее. Ей хотелось ему понравиться, хотелось получить его одобрение. Но он, казалось, не замечал ее. А она не осмеливалась подойти ближе, чтобы заглянуть в серебряную чашу, хотя ее снедали любопытство и желание узнать, что привело его в такое восхищение и почему он предпочел наблюдать за происходящим, делая ей больно.
— Вы были в Нангоге без моего разрешения, леди Бидайн. Многих из моих братьев возмущает ваша дерзость. Переступать через приказы небесных змеев — это не шутки. Я обязан говорить о вашем непослушании во время следующей встречи с братьями. И, должен признать, меня удивляет ваше недоумение относительно того, что я отказываю в своем внимании такой слуге.
Его слова поразили Бидайн в самое сердце. Она испуганно опустилась на колени.
— Прошу прощения, мой повелитель. — Вынув из ножен кинжал, эльфийка положила его перед собой на потрескавшуюся каменную плиту. — Одно ваше слово — и я собственноручно приведу в исполнение приговор, соразмерный с моим преступлением.
Дракон обернулся к ней:
— Поднимите оружие.
Она молниеносно повиновалась. Значит, вот как все закончится. Она медленно нацелила острие кинжала себе в грудь, готовая погрузить сталь в сердце. Лучше умереть, чем жить, зная, что разочаровала его.
— Посмотрите на меня, госпожа моя!
Послушно, но с тяжелым сердцем она подняла голову. Ей не хотелось видеть разочарование в его глазах. Однако в них обнаружился интерес. Дракон изучал ее.
— Думаю, вы действовали из лучших побуждений, госпожа моя, поскольку полагали, что нечто важное могло ускользнуть от моего внимания. Кроме того, я предполагаю, что именно по этой причине вы отважились отправлять в рискованные миссии в Нангог своих товарищей.
— На них нет вины, — подтвердила Бидайн. — Я воспользовалась своим положением, чтобы отдавать им приказы, которые шли вразрез с лояльностью по отношению к вам. Я заслуживаю того, чтобы понести наказание за своеволие.
— И вы снова осмеливаетесь принимать решения за меня, леди Бидайн. Чего вы заслуживаете, а чего нет, решать мне, а не вам.
Каждое слово было подобно удару ножом в душу.
— А теперь окажите милость и поставьте меня в известность о том, что, по вашему мнению, ускользнуло от моего внимания.
Бидайн торопливо стала рассказывать об эльфийке, которая убивала бессмертных, последним казнив правителя Валесии.
— Мне удалось поговорить с воином, который видел, как она сражается. Должно быть, это была драконница! Кто из ваших братьев выполняет миссию, возложенную на меня и мой отряд?
Прочесть что-либо по его лицу было невозможно. Но он не казался рассерженным, когда ответил ей.
— Должен ли я напомнить вам, что я не обязан отчитываться перед вами, госпожа моя? Я не обязан объяснять вам ни свои решения, ни решения своих братьев.
— Конечно, — прошептала она. Значит, вот как. Они уже нашли ей замену.
— Вы забываете, что я могу читать ваши мысли, милая моя.
Она действительно забыла об этом, но не жалела. Он имеет право знать, что она чувствует. Одну лишь эту свободу она хотела оставить себе, несмотря на то что в остальном была целиком и полностью предана ему.
— Вы все еще первая из моих слуг, госпожа моя, однако было бы неплохо, если бы вы не ставили свое благополучие в зависимость от демонстрации моей приязни. А теперь будьте так добры, вложите кинжал в ножны. Я отвечу перед братьями за ваше самоуправство.
Рука эльфийки дрожала, когда она вкладывала клинок в кожаные ножны.
Бидайн устыдилась того, что ему пришлось отчитывать ее. И в то же время испытала невероятное облегчение, оттого что не утратила его расположения.
— О чем еще вы хотите мне доложить? Я предпочитаю услышать это из ваших уст, нежели копаться в мыслях.
Драконница подробно описала ему флот собирателей облаков, который видела в городе. Особого впечатления это не произвело.
— Будет последняя великая битва, и она уже вот-вот начнется. И вы, равно как и те двое детей, будете играть решающую роль в будущем Альвенмарка. Час, когда вам придется свершить то, к чему вы готовились все эти годы, близок. Вы будете в большой опасности, однако я полностью полагаюсь на вас.
Он одарил ее улыбкой. Осознавать его расположение было настолько восхитительно, что она не могла сравнить это чувство ни с чем, испытанным ею ранее. Золотой был исполнен уверенности, и она это почувствовала. И облегченно вздохнула, осознавая, что наконец-то сможет доказать, что способна осуществить любое его желание.
Он подмигнул ей, в глазах его сверкнуло желание, которого он не выказывал ей так долго.
— Не будем беседовать здесь о судьбах трех миров, госпожа моя. Нам может быть уютнее и приятнее в другом месте, нежели в разрушенном дворе замка, полном печальных воспоминаний. Окажете ли вы мне эту честь, прекрасная Бидайн?
«Прекрасная Бидайн» — он много лет не называл ее так. По коже побежали мурашки в предвкушении того, что обещали эти слова. Ради того, чтобы услышать эти два слова, она готова была сделать для него все, в том числе и принести в жертву двух детей на алтарь его тщеславия.
Когда спадет плащ
— Ты отменишь это! — Впервые за все время их брака, богатого напряженными ситуациями, Шанадин кричал на нее.
— Исключено, — спокойно ответила Бидайн.
Как же сильно она презирала своего худого мужа, у которого напрочь отсутствовало воображение. Закрывая глаза, она чувствовала прикосновения Золотого. Возможно, в ее волосах еще остался его аромат, и, если бы она разделась перед Шанадином, он увидел бы следы страсти небесного змея на ее спине. Отдаваться Золотому, испытывать наслаждение, смешанное с болью, — такой страсти не мог даровать ей даже Асфахаль, хотя он был чудесным любовником.
— Если ты не пойдешь, я вычеркну их имена из списка. — Шанадин посмотрел на Граумура: — Ты знаешь, где эти проклятые вербовщики поставили стол?
— Да, господин. — По лицу минотавра было видно, как неуютно чувствовал он себя в этот момент, несмотря на то что был храбрым и закаленным в боях воином. Он стоял рядом с ней, когда обе девочки внесли свои имена в списки.
— Чего ты ждешь? Отведи меня туда!
Граумур смущенно переминался с ноги на ногу.
— Господин, я считаю, что будет правильно, если Лидайн и Фарелла покинут твой дом и переживут приключение. Это пойдет им на пользу.
— Приключение? — зашипел на своего телохранителя Шанадин. — Ты что, пропил остатки мозга между рогами? Приключение? Они отправляются на войну, будь она проклята!
— При всем уважении, господин, — не сдавался Граумур, — хоть на вид и не скажешь, Лидайн и Фарелла уже не дети. Позволь им благодаря поступкам достичь величия, которого их лишила жестокая судьба.
— Кто это научил тебя так говорить? — Шанадин бросил на Бидайн полный ненависти взгляд. — Что ж, что бы вы двое тут ни творили, я положу этому конец.
— Думаю, ты переоцениваешь свои возможности, супруг мой. Эти вербовщики подчиняются непосредственно небесным змеям.
— А я думаю, что ты так и не осознала, насколько поразительны чары золота. В мире нет ничего, чего нельзя было бы добиться, если предложить достаточную сумму.
Бидайн одарила супруга насмешливой улыбкой. Какой же он торгаш! Но время маскарада в его доме было позади.
— Граумур, сейчас настал час выбирать между ним и славой. Я хочу, чтобы ты сопровождал девочек в качестве телохранителя. Ты отправишься на битву вместе с ними, бок о бок с величайшими героями нашей эпохи.
Эльфийка увидела, как полыхнули усталые глаза минотавра. Она прекрасно знала, о чем он мечтает.
— Ты пойдешь сейчас со мной, Граумур! Не слушай ее болтовню. Я принял тебя на службу. Ты подчиняешься только мне!
Старый минотавр терзался, не в силах выбрать между верностью, определявшей всю его жизнь, и надеждой на бессмертную славу воина.
Бидайн не была уверена в том, какое решение он примет. Она могла настоять на своем и без него, но ей так хотелось унизить Шанадина! Хотелось, чтобы телохранитель, защищавший его на протяжении трех десятков лет, перешел на другую сторону. Хотела, чтобы этот проклятый счетовод понял, что не все можно купить.
По этой причине она весь день носила просторный плащ с капюшоном. И теперь потянулась к броши, на которую он был застегнут. Театральным жестом, доставившим ей глубочайшее наслаждение, она сбросила плащ на пол. Под ним оказался ее наряд мастера Белого чертога: длинное белое платье, по подолу вышитое золотом, носить которое позволялось лишь драконникам. Бедра эльфийки обвивала перевязь, на которой висел дорогой меч, переданный ей Золотым.
Граумур уставился на нее с открытым ртом и стал похож на тупого быка. Несмотря на то что лишь немногие дети альвов в своей жизни встречались с драконниками, о них ходило множество разных историй.
— Ты знаешь, кто перед тобой, Граумур?
Минотавр кивнул.
— Тогда отведи Шанадина в подвал и прикуй его цепями, чтобы мы могли спокойно выйти из дома. В противном случае я буду вынуждена выполнить волю Золотого при помощи меча.
— Волю Золотого… — пробормотал Граумур.
Бидайн наслаждалась, глядя на перекошенное от ужаса лицо Шанадина.
— Теперь ты понял — спустя столько лет! — кого привел в свой дом? Золотой знает о твоих дочерях и хочет принять их к себе на службу. Ты не помешаешь этому. Они обе гордятся тем, что стали его избранницами. Если ты умен, то не станешь искать их. — С этими словами драконница кивнула Граумуру: — А теперь уведи Шанадина и сослужи ему последнюю службу, защитив его от самого себя.
— Проклинаю тебя, обманщица! Да не знай же ты счастья! Чтоб ты состарилась, глядя, как гибнет все, что когда-либо было тебе дорого!
Граумур осенил себя знаком отвращающего рога.
Шанадин не сплетал заклинания, но Бидайн почувствовала витавшую в комнате силу. Это были не просто слова. Эльфийка рассмеялась, чтобы развеять сомнения.
— Пустые слова — вот и все, что в конце концов остается дураку. Твое проклятие давно исполнилось на тебе самом, Шанадин. Моей жизни оно не коснется.
Бидайн поднялась по лестнице наверх, в комнаты девочек, и с каждой ступенькой бремя, которое она носила все эти годы, становилось легче. Время прятаться миновало. Она покинет этот дом навсегда и снова открыто станет избранницей Золотого. Все меняется!
Обе девочки ждали ее в комнате Фареллы. Первой заговорила с ней светловолосая Лидайн, которая, как всегда, не могла удержать в узде свое любопытство и темперамент:
— Что он сказал?
— Он отпустит вас, но ему это не понравилось. Будет лучше, если мы поскорее уйдем отсюда.
Обе решительно кивнули. Им тоже не терпелось покинуть родительский дом. Они целиком и полностью принадлежали ей, а отец стал совсем чужим.
Бидайн вынула из-за пояса две хрустальные колбы и передала девочкам.
— Вы знаете, что нужно делать. Золотой полагается на вас. Вы откроете врата в новую эпоху. И это — ключик от них.
Слишком много чести
Некагуаль был раздражен. Они вернулись в Золотой город еще пять дней назад, и только сейчас к нему привели пленницу. Никто не торопился выполнять его просьбу, и бессмертному пришлось выслушать кучу отговорок, объяснявших, почему к нему не могут привести демоницу. Но теперь она наконец-то стояла перед ним. Ашот, полководец Аарона, доставил ее к Белым вратам храмового города с большим эскортом, что, по мнению Некагуаля, было излишне. Там ее передали воинам-ягуарам и привели сюда, к кровавому озеру.
Демоница внимательно смотрела на него. На ней была простая белая туника, заляпанная ее же
собственной кровью. На плечи спадали длинные светло-русые волосы. Один глаз заплыл, второй, лазурно-голубой, она вызывающе вперила в него. Ей, по всей видимости, был неведом страх. Достойная жертва для двух пернатых змеев в озере.
— Ты понимаешь мой язык?
— Достаточно, чтобы поговорить с мужчиной, который когда— то был кошкой, — дерзко ответила она. У нее был приятный, хотя и несколько низкий для женщины голос.
Некагуаль воспринял ее грубость с улыбкой. Значит, она знает, кто он. Очевидно, шпионка.
— Ваша эпоха подходит к концу, демоница.
Некагуаль обошел вокруг своей хрупкой пленницы. Удивленно поглядел на тяжелые железные оковы, сковывавшие эльфийку. Ей заломили за спину руки, на шею надели железное кольцо. Цепь, сбегавшая по спине, соединяла железное кольцо и оковы. На лодыжках тоже висели тяжелые железные кольца. Соединявшая их цепь позволяла ей передвигаться лишь очень мелкими, семенящими шагами.
Бессмертный отметил силу в стройных ногах и в руках, непреклонную волю в глазу. Что за женщина! Он сам подарит ее пернатым змеям.
Внезапно его воины униженно опустились на колени. Некагуаль, не оборачиваясь, почувствовал присутствие Пернатого. Он должен был оказать своему богу честь, но испытал легкое раздражение из-за того, что ему не дали возможности насладиться этим мгновением в одиночестве.
— Повелитель небес и всего того, что лежит под ними! — приветствовал его бог, и Некагуаль наконец обернулся.
Его повелитель явился в образе человека-птицы — с орлиной головой, руками-крыльями, человеческим телом и орлиными лапами.
Каждое его движение было исполнено силы. Черные глаза сверкали обсидианом. Он жадно глядел на демоницу. В облике человека-птицы бог был более трех шагов в высоту, и все вокруг него казались детьми.
— Это эльфийка, — произнес девантар.
Произнесенное им слово было незнакомо Некагуалю.
Пернатый вытянул руку-крыло и коснулся перьями лица демоницы. Та не отпрянула от бога. Такое мужество произвело впечатление на Некагуаля.
— Она из тех, кто убивает наших бессмертных. Вам удалось поймать отличную добычу.
Бессмертный слышал, какую цену пришлось заплатить за поимку. Она убила девятерых воинов и разрушила одного серебряного льва, а ведь у нее не было даже зачарованного меча, из тех, которыми, как говорят, обычно сражаются демоны.
— Ты знаешь, где находишься, эльфийка? — Пернатый обвел крылом пещеру. — Это место, где мы превращаем богов в рабов. Ты ведь драконница, верно? Ты поклялась в верности небесным змеям. Жалким червям. А теперь я кое-что покажу тебе. — Он подал знак воинам-ягуарам, велев им подняться. — Подведите ее к озеру.
Некагуаль был разочарован, оттого что у Пернатого не нашлось для него слов. Слишком много чести убийце. Зачем он это делает? Зачем вообще пришел?
— К сожалению, ты видишь это место не во всем его великолепии. Законы жреческого сословия требуют, чтобы все посвященные мне святыни обновляли раз в семью семь лет. — Девантар указал на массивные тесаные камни, лежавшие неподалеку от ограждения на берегу.
Некагуаль много часов тому назад приказал всем рабочим уйти из пещеры. Он не хотел, чтобы его подданные видели демоницу, прежде чем она, обнаженная, в оковах, ляжет на алтарь.
— Когда твоя кровь прольется на том алтаре, что находится наверху пирамиды, все сооружение обложат новым слоем массивных тесаных камней.
Демоница внимательно слушала бога. Некагуалю все это совершенно не нравилось. Нет никакой необходимости говорить ей об этом. Ее жизнь кончена. Она не должна понимать, почему и каким образом умрет. Пернатый дал ему приказ доставить ее сюда и принести в жертву. Неужели он просто хотел посмотреть на эту демоницу и поговорить с ней?
— Сомнения не к лицу моему бессмертному, — неожиданно обратился к нему девантар.
Некагуаль покорно склонил голову:
— Прошу, простите меня, повелитель. Не сомнения терзают меня. Вы просто видите мое удивление.
— Что ж, так и должно быть, Некагуаль. Разве я не воплощенное чудо?
— Разумеется, повелитель ветров.
Они дошли до берега озера. Голосом, от которого застывало сердце, бог вызвал змей. Золотые головы тут же пронзили толщу темной воды.
Девантар жестом заставил обоих огромных существ подняться, как поднимаются намеревающиеся атаковать змеи.
— Смотри сюда, эльфийка! Видишь чешую под опереньем? Пурпурную у левого и нежно-зеленую — у правого. Ты догадываешься, кто перед тобой? Твое сердце и кровь напоят их обоих. Подходящая кончина, не правда ли? Ты ведь драконница, ты посвятила себя целиком и полностью небесным змеям. Они сожрут тебя так же, как мои воины-орлы и воины-ягуары питаются их плотью и кровью.
Эльфийка молчала, но Некагуаль прочел безграничный ужас в ее лазурного цвета глазу. Она знала, что Пернатый ей не солгал.
— Теперь у тебя есть один день, чтобы поразмыслить над тем, кому будет принадлежать будущее. Парочке ящеров, вроде тех, которых мы держим за рабов, или нам, девантарам. — Пернатый повернулся к Некагуалю: — Я хотел бы посмотреть еще и ее темницу.
— Ваше желание для меня — закон, — ответил Некагуаль. Нехорошее чувство, охватившее его, не отступало.
Они молча направились к темницам у ступенчатой пирамиды. Пернатый внимательно осмотрел камеру, в которой должны были запереть демоницу. Она была выбита в скале. Единственный путь наружу вел через низкую дверь, изготовленную из досок толщиной в три дюйма, выстроганных из костяного дерева. Если его как следует выдержать, оно становилось твердым как железо.
— Это подходящее место для нее. — Девантар провел кончиками крыльев-рук по телу демоницы, и все железные кольца и цепи спали с нее.
Испуганные воины-ягуары подняли когтистые лапы, и Некагуаль схватился за жертвенный кинжал, который носил на поясе.
— Что вы делаете, мой повелитель?
— Я тебя умоляю, в этой камере она все равно что замурована заживо. А обвешивать ее всякими цепями — слишком большая честь для нее. Неужели она должна подумать, что в груди моих лучших воинов бьется заячье сердце?
Бог прошептал непонятное слово, и демоница обмякла.
— Теперь она спит, — пояснил Пернатый. — Надеюсь, ты чувствуешь себя лучше, о повелитель небес и всего того, что лежит под ними?
Насмешка задела Некагуаля за живое. Он не трус! Как Пернатый мог сказать так в присутствии его воинов? С такой беспечностью лишить его чести?
— Если я разочаровал вас, мой повелитель, жизнь моя принадлежит вам.
Бог коснулся его рукой-крылом.
— Ты первый над всеми моими воинами и мудрейший среди моих жрецов. Нет такого человека на земле, которому я доверял бы больше, чем тебе, и если я потеряю тебя, то придется облачить небо в траур и заставить все ветра петь жалобные песни. Доверься мне, Некагуаль. Я приказываю больше не заковывать ее в цепи. Для нее они — знак нашего страха, и таким образом мы будем подпитывать ее высокомерие. Она всего лишь убийца, Некагуаль. Просто мясо, которое завтра растерзают ее порабощенные боги.
Отвернувшись от него, девантар направился к кровавому озеру. Не доходя до окружавшей берег стены, он исчез в ярком свете.
Бессмертный смотрел на спящую демоницу, лежавшую у его ног. Вора, вломившегося в его каюту на флагманском корабле и укравшего его кинжал, он так и не сумел найти, несмотря на все ухищрения. Святотатство осталось безнаказанным, а теперь еще придется проявить мягкость по отношению к демонице… Эта дрянь убила девятерых воинов. Он не был готов поставить под удар жизнь даже одного из своих людей, прежде чем она ляжет на жертвенный камень.
— Принеси мне тяжелый молот камнетесов, — велел он воину, стоявшему ближе всех к нему.
Уже через несколько мгновений он взвешивал в руке тяжелое орудие. Головка молота, размером с кирпич, была изготовлена из черного железа. Бессмертный провел рукой по прохладному металлу. Он сдержит слово. Демоница не будет закована в цепи.
Некагуаль взмахнул тяжелым молотом и обрушил его на левую большеберцовую кость демоницы. Кость сломалась, ее концы вырвались из расплющенной ноги. Малая берцовая, кажется, тоже сломалась. Нога неестественно вывернулась в сторону.
С трудом переводя дыхание, демоница очнулась и с ненавистью уставилась на него. Затем взяла себя в руки и отвернулась. Ни единого крика боли не сорвалось с ее губ.
— Держите крепко! — приказал своим воинам бессмертный. — Особенно правую ногу.
Потребовалась помощь шестерых мужчин, чтобы удержать на полу эту фурию.
Некагуаль снова поднял молот. Раздробил правую большеберцовую кость.
— Перевяжите раны, чтобы она не истекла кровью, — приказал он.
Демоница обмякла. Судя по всему, от жгучей боли она потеряла сознание.
Некагуаль проследил, как ее втащили в темницу. Когда закрылась тяжелая дверь, он наконец облегченно вздохнул. Некагуаль остался доволен. Так поступают бессмертные! Она получила то, что заслужила. А завтра он бросит ее сердце пернатым змеям.
Мысленно далеко
Кира думала о Дилане, который когда-то был наставником в Белом чертоге. Как-то раз он сломал себе руку во время боя на мечах, но не перестал тренироваться. Он научил ее, как можно притупить все чувства, чтобы продолжать заниматься своими делами. Будь то радость, боль или любовь. Он обучил ее, но такой боли, как в эти часы, она не испытывала никогда. Она была чародейкой, а не целительницей. Порез залечить смогла бы, но сделать хоть что-нибудь с раздробленными костями было вне ее возможностей. Она могла бы оглушить себя, но тогда стала бы совершенно беззащитной. Она могла бы умертвить нервы на ногах, чтобы перестать испытывать боль. Но как быть потом, ведь она никогда больше не сможет чувствовать ног, это будет все равно что ходить на деревянных ногах. Поэтому она лишь попыталась ослабить боль. В душе ее нарастал неконтролируемый гнев, который, увы, не мог помочь открыть тяжелые деревянные двери.
Медленно тянулись часы. В какой-то момент она услышала шаги. Дети человеческие! Они перешептывались между собой. Группа воинов и две рабыни. Они пришли раздеть и обмыть ее. Она должна была быть чистой, когда бессмертный Некагуаль вырежет сердце из ее груди. Эльфийка представила себе, как он убьет ее.
Тяжелый засов двери темницы отодвинули. В камеру скользнули две тени. Воины-ягуары. Они двигались, словно кошки. Были осторожны. Кира почувствовала запах страха обоих воинов и услышала, как успокоилось их сердцебиение, когда они увидели ее на полу темницы, будто бы лежащую без сознания. Они подошли ближе.
В этот миг Кира уперлась в пол обеими руками, затем поднялась, сделала три шага на руках, обхватила бедрами шею первого из двух воинов-ягуаров и, быстро повернувшись, сломала ее. Упала на пол вместе с ним. Падая, она произнесла слово силы, изменявшее течение времени. Она знала опасность сплетенного ею заклинания, поэтому решила не слишком усердствовать. Она изменила течение времени ровно настолько, чтобы немного выровнять силы из-за своего ранения.
Она падала так медленно, что еще в падении сумела надеть лапы с когтями, принадлежавшие убитому, а затем атаковала. Второй воин-ягуар умер всего на десять ударов сердца позже своего товарища.
Эльфийка снова встала на руки. Когти щелкали по полу, когда она выбегала из камеры. Состояние ее было подобно опьянению. С ней была сила, о которой говорил Дилан, ее наставник. Кира словно уподобилась раненому хищнику. Она стала быстрой и беспощадной. То, что она делала, длилось лишь несколько мгновений. Оборвав заклинание и снова придя в себя, она увидела, что окружена мертвецами. Девочки-рабыни тоже не избежали ее кровожадности.
Кира подползла к инструментам, лежавшим у обработанных камней, предназначенных для храмовой постройки. Вынула длинные рукоятки из молотов, собрала пояса убитых, затем села и стала думать о Белом чертоге. О лице своего наставника, мирном и исполненном силы. Пыталась полностью изгнать боль из своих мыслей, но, когда она взялась вправлять сломанные кости, на ее глазах выступили слезы. Эльфийка едва сумела не потерять сознание. Она понимала, что если сейчас лишится чувств, то для нее это будет равнозначно гибели. Совсем скоро воинов-ягуаров хватятся.
Первым делом она положила рукоятки вокруг правой ноги, обмотала их поясами. Затягивая пояса, она тяжело дышала от боли. Балансируя на грани сознания, Кира повторила такую же пытку для левой ноги.
Она просто обязана добраться до небесных змеев! Божественные драконы должны знать, что сделали с их братьями девантары. Это варварство не должно остаться безнаказанным. Вряд ли кому-то из детей альвов снова удастся попасть сюда, к кровавому озеру, а затем уйти, чтобы суметь доложить об этом. Она чувствовала, как трутся друг о друга концы сломанных костей, когда она выпрямилась и оперлась на рукоять мотыги. Снова подумала о Дилане, вспомнила его доброе лицо. Нужно лишить эту боль силы. Силы!
Кира нашла ведущий наверх путь. Ей дважды пришлось прятаться в тени глубоких стенных ниш, когда она слышала шаги на длинной лестнице. Когда она вышла в сад храмового квартала, стояла ночь. Эльфийка спряталась среди деревьев и кустов, стала единым целым с тенями и сумела не привлечь к себе внимания стражей. Перебираясь через высокую стену, окружавшую сад, она услышала встревоженные крики. Обнаружили мертвых.
Она скользнула в прилегающий переулок. Из ран, оставленных открытыми переломами, текла кровь. Кира слабела с каждой минутой.
Она бежала сквозь руины, не отстроенные с момента великого землетрясения. Найдя спящего нищего, она убила его, украла посох и одежду. Это были жалкие вонючие лохмотья, но теперь одежда хотя бы сочеталась со страшной хромотой, с которой она продвигалась вперед.
Если она будет прятаться, шансы уйти станут намного ниже. С каждым часом цапотцы будут рассылать все больше воинов на ее поиски. Возможно, воины-ягуары уже взяли ее след. Охотятся ли эти полулюди, как хищники? Могут ли идти по следу по запаху? Ответа на этот вопрос Кира не знала и не хотела выяснять.
Она спокойно двигалась навстречу площади, на которой находились Золотые врата. Несмотря на палку, на которую она опиралась, при каждом шаге эльфийку шатало. Силы вот-вот могли оставить ее. Перед глазами плясали яркие светящиеся точки. Настоящее и воспоминания смешивались, образовывая причудливые бредовые образы. Она увидела Дилана, он взял ее за руку и повел, как тогда, когда она сломала лодыжку во время бесконечных пробежек по лесу для тренировки выносливости, которые устраивали в Белом чертоге. Потом рассказывала сказку. Дети человеческие смеялись. Ее толкали в толпе. На нее глядели безжалостные зеленые глаза. Дилан шептал ей на ухо, что все будет хорошо. Пол под ногами изменился. Стал мягким и пружинящим. Она чуть не упала. Ее окружила непроницаемая тьма.
Но Дилан был рядом. Она не видела его столько лет, однако в этот час величайшей нужды он указал ей путь. Эльфийка почувствовала, что осталась одна. Дети человеческие потеряли ее. А затем она рухнула в свет. До ушей донеслись знакомые звуки. Кобольды! Драконница встала на колени. Ее окружали маленькие, взволнованно шепчущие существа.
— Отнесите меня к небесным змеям, — из последних сил прохрипела она и рухнула навзничь. Темнота окружила ее со всех сторон.
На горячую голову
Когда Кира закончила свой доклад, среди небесных драконов разыгралась буря негодования. Никогда прежде Дыханию Ночи не доводилось видеть такой сумятицы чувств у своих братьев. Красный, самый страстный из них, любивший в облике эльфа преследовать дочерей эльфийских князей, плакал в невыразимом горе. Изумрудный, который всегда старался помочь им прийти к компромиссу, был растерян и, пытаясь понять, что случилось с обоими их братьями, в ужасе спрашивал себя, сохранили ли они хоть частичку разума и знают ли, что с ними сделали.
Иссиня-черный жаждал мести. Он представлял себе, как растерзает девантаров, сожжет их Золотой город и спасет тела Приносящего Весну и Пурпурного из вод кровавого озера.
Его пламенный брат, самый непостоянный, колебался между горем и неукротимым гневом. И гнев постепенно начинал побеждать. Он тоже хотел отмщения.
—
Сразимся! — отправил всем свою мысль Золотой. —
Вернем наших погибших братьев.
Дыхание Ночи склонился над раненой эльфийкой. Когда-то Кира служила Небесному, Хранителю знания, стражу Голубого чертога, в котором он погиб много лет назад, когда девантары обрушили своды подземных библиотек.
Кира дрожала. Она тоже чувствовала все, что испытывали древние драконы, хоть и далеко не так сильно, как он — своих братьев.
Он произнес слово силы, забрал у эльфийки боль и погрузил в глубокий сон. Она не должна видеть, как спорят стражи ее мира.
Дыхание Ночи почувствовал, что даже Изумрудный вот-вот потеряет самообладание и поддержит идею войны.
—
А вы подумали о том, что, возможно, девантары хотели добиться именно того, что происходит сейчас? Не могло ли это быть их намерением — заставить нас предпринять необдуманную атаку?
—
Я прочел мысли Киры, — обрушился на него Иссиня-черный. —
Я видел наших братьев. Они действительно там. Это не ложь!
—
А разве это как-то противоречит моим словам? — холодно переспросил Дыхание Ночи, догадываясь, что будет дальше. Слишком часто они ссорились.
—
То есть ты готов стерпеть то, что сделали с нашими братьями? — последовала настороженная мысль Золотого.
—
Я готов подумать, прежде чем что-то делать. — Дыхание Ночи с трудом сохранял спокойствие. Он чувствовал, что все настроены против него. Нельзя еще больше подогревать страсти.
—
Что заставляет тебя колебаться? Если мы атакуем сейчас, то захватим их врасплох. Если будем ждать, дадим им время подготовиться. Исход войны решают смелые!
Перворожденный понимал, что слова Иссиня-черного — это именно то, что хотят услышать его братья.
—
А вы не задумывались, почему Киру схватили во время первой попытки пройти через Золотые врата, а во второй раз у нее получилось сделать это беспрепятственно? Почему цапотцы первым делом не усилили стражу на звезде альвов, когда она сбежала? Почему вдруг стоявшая там стража стала столь невнимательна? — спросил он.
—
Может быть, цапотцы не захотели делиться с другими народами новостью о том, что от них сбежала пленница-эльфийка, — возразил Золотой. —
Для них очень важно сохранять лицо в любой ситуации. Все было так, как сказал наш брат: побеждают смелые. Кира рискнула и сумела добраться до нас.
—
Давайте пошлем Поднебесье, — потребовал Иссиня-черный. —
Оно для этого и было создано. Мы не можем проиграть. Судя по докладу Киры, весь боевой флот бессмертных был собран для того, чтобы уничтожить пирата Таркона, и у них это получилось. Пока что все собиратели облаков находятся в одном месте. Давайте уничтожим эти корабли. Вы увидите, наша атака заставит девантаров вмешаться. А если они сделают это, мы уничтожим их. Мы будем ждать их, как было в Зелинунте. И на этот раз они придут. Если они потеряют свой флот, то потеряют Нангог. — Мысли его воинственного брата были продиктованы смелостью, что еще больше подкупало Темного и подталкивало к тому, чтобы согласиться.
—
Но Поднебесье пока не готово идти в бой, — напомнил Изумрудный. —
Его еще не закончили.
— Если мы будем слушать конструктора, оно не будет готово никогда. Он увеличивает его, не имея на то никакого повода. А ведь оно уже достигает более двух миль в длину. Приземлившись, оно погребет под собой больше половины Золотого города. Какой еще размер ему нужен? — раздраженно фыркнул Иссиня-черный. —
Не позволяйте конструкторам определять время битвы. Я воин, и я говорю вам: наше оружие готово.
— Но не хватает обученной команды…
— Сколько времени потребуется, чтобы войти в колесо? — презрительно фыркнул Золотой, перебивая Изумрудного. —
Прекращайте искать отговорки, которые мешают нам поступить как должно. Необходимо всего лишь согнать пару тысяч кобольдов и карликов, которые будут обслуживать орудия и обеспечат работоспособность механических деталей. И можем наносить удар.
— Иссиня-черный, ты — величайший воин среди нас, — теперь Темный обратился непосредственно к своему брату. —
Девантары выбрали место и время для этой битвы. Насколько велики у нас шансы одержать победу и не угодить в ловушку?
— Отговорки! — прошипел Золотой.
—
Мои газалы все чаще говорят о конце мира. Прошу, братья, подумайте! Мы не обязаны принимать решение на горячую голову.
Золотой хлестнул хвостом по скальному полу:
—
Довольно! Подумайте о том, что они сделали с Пурпурным и Приносящим Весну! Какое нам дело до болтовни слепых газал? Я видел будущее в серебряной чаше. Мы уничтожим девантаров. Будущее будет принадлежать небесным змеям, если вам достанет мужества вмешаться, вместо того чтобы колебаться и дальше.
— Ты доверяешь серебряной чаше, которая, вероятно, была создана девантарами, брат? — Дыхание Ночи обернулся к остальным: —
Я прошу у вас всего один день. Обдумайте свои действия, братья. — И тут же почувствовал неприятие в их сердцах.
Золотой долго смотрел на него. Казалось, он тоже понял, что решение уже принято.
—
Я полагаюсь в первую очередь на то, что сам буду ковать свое будущее. Кто из вас за то, чтобы отправить в бой Поднебесье? Кто хочет, чтобы сей же час были отданы приказы готовиться к последнему сражению?
Все поддержали его. Дыхание Ночи ощущал ликование Золотого. Тот даже не старался скрывать свои чувства. Теперь он взял на себя руководство небесными змеями и больше не уступит его.
—
Будешь ли ты сражаться с нами, брат?
— Я — Перворожденный. Я защищал вас всех под своими крыльями. Я пойду туда же, куда и вы.
Оставленный
Дыхание Ночи увидел мольбу в темных глазах сына. В последние годы он научился сдерживать свой рост и выглядел именно так, как должен выглядеть мальчик в возрасте от семи до восьми лет. Он казался худым и хрупким. А эти глаза могли без слов завоевывать сердца.
Дыхание Ночи знал, что его сын уже пробовал свою силу. Знал, что его внешность не имеет ничего общего с его истинными способностями. Однако не понимал, к чему эта игра.
Его сын мог быть каким угодно, только не безобидным. И да смилостивятся альвы над тем, кто попадется на эту удочку!
— Я заберу тебя, когда все закончится. В саду Ядэ для тебя уже небезопасно.
— Почему?
Дыхание Ночи в драконьем облике лежал на поляне посреди дубовой рощи неподалеку от Главы альва, которую выбрал себе в качестве убежища. В воздухе витал аромат треснувшей древесины. Приземляясь, он сломал крыльями несколько деревьев. Он предпочитал говорить с сыном. Ему всегда было неприятно находиться в его мыслях.
— Мой брат, Золотой, всю свою жизнь хочет быть Перворожденным. Этому желанию не суждено сбыться. Но он может стать самым старшим из живых, и, как мне кажется, именно этого он и хочет.
—
Почему же ты тогда не убьешь его, отец?
— Потому что он — мой брат. К тому же я не совсем уверен. Я готов к худшему и одновременно надеюсь на лучшее.
—
Но ведь таким образом ты добровольно отступаешь на более слабую позицию, отец. Разумно ли это?
— Нет, это братская любовь. Неведомое тебе чувство.
—
Потому что ты лишил меня его. Я знаю, что у меня есть брат и сестра в Старом форте.
Дыхание Ночи давно догадывался о настроениях сына. В последние годы в саду Ядэ стали бесследно пропадать кобольды. Он всегда опасался, что к этому каким-то образом причастен его сын, который хочет знать, что от него скрывают.
— Они не такие, как ты. Ты не сумел бы поладить с ними.
—
Мне хотелось бы, чтобы ты дал мне возможность выяснить это самостоятельно.
— У тебя был шанс в теле матери. Ты уже тогда сделал выбор не в пользу брата и сестры.
—
Я был ведом инстинктами, отец.
Дыхание Ночи медленно покачал тяжелой головой. Они оба прекрасно знали, что, несмотря на то что он охотно уступает инстинктам, он никогда не отдается им полностью.
— В этом лесу нет ничего, что может представлять для тебя опасность. Но не ходи на запад, к горам Сланга. Если наткнешься на Белую женщину, она без колебаний убьет тебя.
—
Кто это?
— Она почти так же стара, как мы, небесные змеи, и не любит нас. Второго такого существа, как она, нет в природе. Я всегда избегал ее, поэтому ничего о ней не знаю. Просто помни об этом во время охоты. Мы оба знаем, как сильно тебе нравится охотиться и как ты будешь рад, когда меня не окажется рядом, чтобы контролировать тебя.
Его сын запрокинул голову и глубоко вздохнул. На узких губах заиграла улыбка.
—
Здесь есть волки. Я чувствую их запах.
Дыхание Ночи подумал, что, наверное, охотники допустят большую ошибку, сочтя его сына легкой добычей. При других обстоятельствах он ни за что не оставил бы его без присмотра в глуши. Но он не хотел представлять себе, что будет, если его найдет Золотой. Его брат сумеет надавить на худшие стороны мальчика, в то время как он всегда старался сдерживать темноту, таившуюся в этом ребенке.
— Я знаю, что ты обладаешь магическими способностями. Предполагаю, что при желании ты смог бы создать драконью тропу и вернуться в свое укрытие в пирамиде в саду Ядэ. Поверь мне, это будет неразумным решением.
—
А разве мои брат и сестра не в опасности?
— О тебе я позаботился о первом.
—
Значит, я в большей опасности, чем маленький калека?
Дыхание Ночи терпеть не мог, когда он становился таким.
— Можешь делать любые выводы из моих поступков.
—
Я уже сделал, отец. — Он улыбнулся. —
И теперь займусь осмотром леса, который ты мне выбрал. — С этими словами он отвернулся и с нарочитой неспешностью побрел прочь.
Через несколько шагов он уже насвистывал какую-то песенку. Он казался таким хрупким. Таким неуместным в этой глуши.
Больше его сын не обернулся, чтобы посмотреть на него, а затем скрылся в подлеске. Дыхание Ночи так и не дал ему имени, но иногда сравнивал его с росянкой. Он был красивым, манящим и столь же смертоносным, как росянка для насекомых. Вот только его сын всегда жаждал добычи, которая считает себя сильнее его.
Расправив крылья, дракон поднялся в воздух и, снедаемый нехорошими чувствами, покинул Древний лес. Принести его сюда было лучшим из худших решений. Но хорошим оно не было.
Ловушка, в которую нельзя не попасть
— Драконница сбежала, — объявил Пернатый. — Хотя Некагуаль чуть было не помешал этому.
— Неужели твой бессмертный перестал тебе повиноваться?
Длиннорукий, который до этого всегда оставался лишь немым слушателем, спросил себя, кто мог задать столь бестактный вопрос. Все они собрались в зале Света и Тьмы. В комнате, где царила давящая тьма, прерываемая колоннами света, падающими с высокого арочного свода через неравномерные промежутки времени. Этот свет выхватывал из темноты лишь крохотные островки, и, несмотря на интенсивность, его не хватало, чтобы прогнать тьму. Поэтому никогда нельзя было сказать, сколько их собралось в просторном зале, и часто не видно было, кто именно и что сказал.
Тон, которым было произнесено возражение, напомнил Длиннорукому о Вепреголовом. Но его брат не мог так быстро освободиться из своей уединенной темницы.
— К сожалению, мой бессмертный обладает недостатком быть разумным, самостоятельным и мыслящим человеком, — спокойно отозвался Пернатый. — Конечно же, я не посвящал его в наши намерения относительно драконницы. И он встревожился из-за моего легкомысленного обращения с ней. Он ведь не мог знать, что мы хотим, чтобы она сбежала.
— И она все видела? — спросил из темноты другой голос.
— Все, что должна была видеть. Ей известно о судьбе двух небесных змеев, но она не догадывается о гибели, которая ждет ее повелителей.
— Неужели вы настолько уверены в себе, что можете предполагать, как именно они будут атаковать? — послышался звонкий голос Львиноголового, который нельзя было спутать ни с каким другим.
— В принципе, у них нет выбора.
Каждый раз, когда Длиннорукий слышал голос Ишты, по спине его бежали приятные мурашки. До следующей Небесной свадьбы еще так долго. Пройдет немало времени, прежде чем властолюбивая богиня снова будет вынуждена подчиниться ему, богу, над которым больше всего смеются.
— Драконники не смогут вытащить из кровавого озера массивные тела пернатых змеев, чтобы унести их, — пояснила Ишта. — Поэтому им придется выставить войско, способное пробиться к храмовым пещерам Цапоте. Но, в конце концов, только небесные змеи достойны того, чтобы забрать тела братьев. Единственный способ, обещающий мало-мальски благоприятный исход, это атака с воздуха. По нашей информации, у них примерно десяток новых собирателей облаков и неизвестное число драконов. Флот нашего города наверняка превосходит их числом. Значит, если небесные змеи просто пошлют своих приспешников, этого будет недостаточно. Им придется вмешаться самим. Именно этого мы и ждем.
— А если они понимают, что это всего лишь ловушка?
Возражение Львиноголового разозлило Длиннорукого. И что ему все неймется?
— Могут ли они себе позволить не прийти?
Несмотря на то что Длиннорукий не видел Ишту, голос ее звучал уверенно и в нем слышалась насмешка.
— Мы бы позволили одному из нас влачить подобное существование, если бы небесные змеи взяли его в плен? — спросил из темноты Пернатый. — У них нет выбора. Они придут.
— А если придумают какую-то хитрость? — не сдавался Львиноголовый.
— Да как они могут победить? Наш флот сильнее. Если этого окажется недостаточно, мы пошлем к ним Клыка. А если он тоже не справится, мы рискнем и появимся на поле боя сами. Либо чтобы посмотреть, как гибнут небесные змеи, либо, если потребуется, чтобы нанести им смертельный удар.
Слова Ишты задели Длиннорукого. Пока остальные его братья и сестры раздраженно ворчали по поводу того, что придется рисковать жизнью, он вышел в колонну света.
— Клык неподражаем! Вы его не видели. В мире нет ничего, что могло бы сравниться с ним. Он с легкостью разорвет небесного змея. Я готов отвечать за это своей жизнью.
— Жизнью, которую сразу заберут небесные змеи, если ты ошибаешься! — усмехнулся Львиноголовый.
Длиннорукий почувствовал, как кровь прилила к голове.
— Пойдем со мной, посмотришь на него. Тогда перестанешь болтать ерунду. Я приглашаю всех посмотреть на Клыка.
Он неподражаем! Я не преувеличиваю.
Некоторые братья и сестры вышли к нему на свет. Им было любопытно.
— Прежде чем мы распустим собрание, я должен вас предупредить, — повелительным тоном произнес Пернатый. — Как бы ни происходила битва, она будет вершиться над Золотым городом и на его улицах. Если здесь есть какие-то дети человеческие, которые важны для вас в будущем, вам стоит подумать о том, чтобы вернуть их на Дайю. Город и его жители пострадают. Но действуйте обдуманно! Не отводите слишком много придворных. Мы не имеем права оповещать о своих планах вражеских шпионов, эвакуируя целые дворцы и торговые конторы. Уводите только тех, кого действительно нельзя заменить.
Длиннорукий едва сдержался, чтобы ничего не сказать. Он не был другом детей человеческих. Он ничего не испытывал по отношению к ним и никогда не старался быть одним из их богов. Впрочем, цинизм Пернатого и Ишты был достоин презрения. «Город и его жители пострадают» — это даже приблизительно не соответствовало тому, что произойдет, когда поднимется Клык. И эти двое прекрасно об этом знали.
Сон богини
Она чувствовала свое сердце. Недостающую половинку. Оно было близко! Нангог осознавала, что спит. Но это был сон на грани пробуждения. Один из тех снов, ходом которых можно управлять. Богиня была уверена, что сердце действительно совсем рядом. Дети альвов униженно принесли ей то, что забрали у нее. Но девантары этого никогда не сделают. Она не понимала, почему они поступили столь необдуманно, вернув в Нангог вторую половину ее сердца. Оно было здесь целиком, а не просто крохотные осколки, как прежде.
Она начала собирать вокруг себя детей. Тех, кто пришел с радостью, и тех, волю которых пришлось сломить. Ее сила росла. То, что девантары принесли осколки ее сердца в ее мир, сместило точку равновесия. Она была уже не полностью парализована, как раньше. Она начала действовать. Ее сон… Она знала, что некоторые сны становятся реальностью.
Зеленых духов больше не было. Они облеклись в плоть, и она призвала к себе их всех. Они собрались в просторных пещерах в сердце полого мира. Цеплялись за скалы, верили ее обещаниям о том, что скоро этот кошмар закончится. Близился час пробуждения. Нужно было лишь найти недостающую половину сердца. И оно было здесь! Она это чувствовала.
Если бы ее сын был жив! Он бы принес ей его. Она долгое время не могла оправиться от его смерти. Убийцы поплатятся за это, как только ее сердце снова станет целым. Потерянные осколки в головах летающих существ не играли роли. Большой кусок, который принесли девантары, — вот что нужно найти!
Богиня вытянула щупальца. Зеленые кристаллы. Они росли из ее затылка десятками тысяч. Эта паутина простиралась во все уголки мира. Нужно, чтобы их стало больше… Она собирала силу. Прогоняла новые кристаллы сквозь скалы. В ту местность, которую дети человеческие называли Устьем мира. Массивные, толстые кристаллы прорастали сквозь камни. Это длилось мучительно долго и должно было занять еще несколько дней.
Но что такое дни? Ее плен длился эпоху. Нужно набраться терпения. Нужно совершенно точно узнать, где хранится ее сердце. Кажется, оно заключено в металл. Но это не остановит ее детей. Как только удастся найти потайное место, она спустит свое войско с цепи. Они висели в скалах густыми гроздьями. И все они снова стали послушными, им не терпелось доказать ей свою преданность.
Она чувствовала, как растут кристаллы. Много. Уже недолго…
Забота о потомстве
Нандалее почувствовала его приход.
— Элеборн, забери детей и уходи вместе с ними. И позаботься, чтобы они не выглядывали в окна.
— А что случилось-то, мама? — спросила Эмерелль.
Эльфийка не ответила.
Она чувствовала охватившую Перворожденного всепоглощающую подавленность. А потом он оказался на площадке у ворот крепости. Должно быть, он выбрал трудный путь сквозь скалы. Вероятно, чтобы еще раз привести в порядок мысли перед разговором с ней.
Костыль Элеборна стучал по камням. Бежавшие рядом с ним дети скрылись за дверями дворца, когда на двор упала тень. Темнота, всегда окружавшая Перворожденного.
Нандалее стало зябко. Сегодня что-то было иначе.
Из туннеля ворот вышла высокая, стройная фигура.
— Настало время, когда изменится все, госпожа моя, — произнес он, не тратя времени на обычную вежливость. — Очень важно, чтобы вы сделали именно то, что я вам скажу, хотя я прекрасно осознаю, что это категорически противоречит вашему естеству.
— А что изменится?
— Нодон и бóльшая часть моих драконников в течение ближайшего часа покинут крепость, и я тоже не останусь в саду Ядэ надолго. Я хочу, чтобы вы отвели детей в пирамиду. Там они будут в безопасности от многих врагов.
— Каких врагов?
Он раздраженно махнул рукой, словно намереваясь стереть ее слова.
— Вы же знаете, что Золотой хочет забрать Эмерелль и Мелиандера. — Он щелкнул пальцами в воздухе, и на его ладони внезапно появились оба кольца. — Я выяснил, какую цель преследовал мой брат своим подарком. Всякий раз, когда дети надевают кольца, он с точностью до десяти шагов знает их местонахождение. А если кольца на долгое время перестанут двигаться, он поймет, что дети сняли их, и, возможно, поспешит претворить свои планы в жизнь. Вы видите, это очень коварный подарок. Тем не менее я советовал бы вам дать детям кольца. По крайней мере, на первое время. Тогда мой брат подумает, что его хитрость осталась незамеченной.
— Вы думаете, он придет сюда? — Она знала, что однажды это произойдет, но чтобы настолько быстро… — Но ведь, когда дети спят, они тоже не двигаются.
— Вы хотите убедить меня, что они совершенно неподвижно лежат в кроватках во время сна? Вы забыли, что иногда у меня была приятная возможность посторожить их сон? Он заметит, если кольца не будут перемещаться в течение часа хотя бы на дюйм. Это очень подлый подарок.
Нандалее поняла. Как только дети снимут кольца, Золотой поймет, что они бегут. А если она не сделает этого, он будет всегда знать, где они находятся.
— Вы можете разрушить заклинание, мой повелитель?
— Это он тоже заметит, госпожа Нандалее. Последняя битва, та, которая принесет нам либо гибель, либо вечный мир, уже на пороге. Мой брат отвлечется. Равно как и девантары. Все направят свои силы на уничтожение друг друга. Поэтому сейчас пробил час вновь оторвать вас от детей, госпожа моя. Я сделаю это еще один, последний раз, чтобы загладить свою вину перед вами. Вам нужно отправиться на Дайю. В место, куда еще не ступала нога дитя альвов.
И дракон объяснил Нандалее, чего он ждет от нее.
— Итак, вы согласны выполнить эту миссию?
Она поклонилась ему, обуреваемая противоречивыми чувствами. Она тревожилась за детей, боясь того, что ждет их. И вместе с тем впервые за долгое время у нее появилась надежда, что у ее маленькой семьи, возможно, будет счастливое будущее.
— Зачем, о мой повелитель, я должна отводить детей в пирамиду? Разве они не будут в безопасности здесь, в Древней твердыне, или на дне озера, в потайном царстве Элеборна?
— Нет!
Нандалее удивилась всплеску яростных чувств, захлестнувших дракона, и ей показалось, что есть некая тайна, связанная с решением Дыхания Ночи.
— Вам нужно идти в грот под пирамидой. Это мое гнездо. Мое последнее прибежище. Священное для моих братьев. Они не посмеют нарушить этот древний закон. Даже Золотой не проявит такой дерзости, зная, что не встретит поддержки со стороны остальных братьев, если ворвется туда. Пока что он не может себе этого позволить. Отправьте их туда вместе с Элеборном, чтобы рядом с ними был тот, кому они доверяют. И напомните детям о том, что они ни при каких обстоятельствах не должны покидать пирамиду. В долине уже небезопасно. И меньше всего — в Старом форте. Золотой и Бидайн приходили на разведку.
Нандалее была потрясена заботой Перворожденного, а затем ей пришла в голову мысль, что он тоже считает Мелиандера и Эмерелль своим потомством. И эта мысль ей совсем не понравилась. Однако же она беспрекословно подчинится ему. Предстоящая миссия по своей безумности в разы превосходила все прежние безумства в ее жизни. Отправляясь в мир людей, чтобы войти там в самое запретное из мест, эльфийка хотела знать, что хотя бы ее дети в безопасности.
Предстать перед творцом
Какая глушь! Прежде чем пройти через звезду альвов, Хорнбори выяснил, что дорога приведет его в Поднебесье. Это слово было брошено мимоходом. По-настоящему его никто не проинструктировал. И это огорчало. Как бы там ни было, он — правитель всех карликов! Кем же нужно еще стать, чтобы небесные змеи и те немногие эльфы, что пользуются их доверием, посвятили его в свои планы?
Он отошел немного в сторону, чтобы не путаться под ногами у карликов, выходивших из звезды альвов. Воевода привел с собой семьсот опытнейших воинов, а вскоре за ними последуют и другие.
К нему присоединились Галар и Нир. Выглядели они такими же недовольными, каким он себя ощущал.
— Это еще что за дырявая коровья лепешка? — проворчал кузнец.
На этот раз Галар, который всегда излишне образно выражался, попал точно в яблочко. Перед ними простиралась широкая равнина, усеянная большими, заполненными водой кратерами. Вся местность казалась какой-то растерзанной. Здесь не было ни единого деревца, только потрепанные кусты и чертополох. Над равниной нависало низкое небо с плотными бледно-серыми облаками.
Создавалось впечатление, что они находятся совсем близко от земли. Над некоторыми кратерами поднимались вверх полосы дымки.
— Повелитель всех Глубин? — Среди карликов, выходивших из звезды альвов, появился эльф.
Хорнбори вспомнил, что этот парень представлялся ему в Глубоком городе, однако имя его он уже позабыл. Что-то на «ин». Разве можно запомнить эти эльфийские имена?
— Что?
Эльф поклонился:
— Добро пожаловать на равнину Форлон. Вы позволите мне разбить ваших гордых воинов на группы, чтобы немного упростить задачу? Было бы удобнее и быстрее, если бы я сразу отвел их на места, откуда их заберут.
— Я так и подумал, что это не может быть Поднебесье.
Эльф выглядел удивленным.
— Значит, вы посвящены…
— Конечно, — солгал Хорнбори. — Как ни крути, а я — Повелитель всех Глубин, — заявил он и краем глаза заметил, как уставились на него его спутники. Нир — с удивлением, Галар — раздраженно.
Из плотной облачной завесы стали спускаться грузовые корзины. Эти конструкции были знакомы Хорнбори по кораблям тех немногих собирателей облаков, которые присоединились к детям альвов. Ему уже довелось пережить несколько крайне неприятных подъемов в небо Нангога в таких корзинах. Однако то, что такие собиратели облаков существуют в Альвенмарке, удивило его. Он снова посмотрел на множество корзин, первые из которых уже коснулись истерзанной земли. Их было достаточно, чтобы вместить все семь сотен карликов.
— Ты собирался распределить моих людей. Но сначала скажи, куда идти мне и двум моим товарищам.
Эльф в замешательстве поднял руки.
— Нет, вы же не можете подняться в небо в корзине. Кроме того, вас ждут. Только король должен нести в небо короля, когда тот предстанет перед Творцом.
Эти слова крайне взволновали Хорнбори.
— Я предстану перед Творцом?
— Королевское пердочество предстанет перед Творцом, — вмешался Галар и положил руку на рукоять секиры, висевшей у него на поясе.
— Нет, я сказал не так, — решительно возразил эльф. — Он предстанет именно перед Творцом. Так мы его зовем: Творец Поднебесья. — Глаза его прояснились. — Он просто неподражаем, хотя его имя должно оставаться тайной. — Он посмотрел на Галара, и взгляд его потускнел. — Вы двое поедете наверх в корзине и… А! — Он поднял руку и указал на пелену облаков.
Хорнбори обернулся и увидел огромного орла, самого большого из всех, которых ему когда-либо доводилось видеть. Широко расправив свои величественные
крылья, он спускался с небес. Вскоре орел приземлился в нескольких шагах от них.
— Позвольте представить вас друг другу. Это Боец, новый король черноголовых орлов. — И эльф поклонился птице. — А это, ваше величество, Хорнбори, Правитель всех Глубин.
— Ты действительно собираешься довериться этой кучке перьев? — прошептал Галар. — Сдается мне, что он подумывает о том, не позавтракать ли тобой.
И действительно, резко повернув голову, орел с презрением, как показалось Хорнбори, поглядел на него своими черными глазами. Карлик мог бы пробежать между лапами огромной птицы, и между его шлемом и оперением еще осталось бы полшага места.
— М-м… А как летают на таком орле?
— С учетом вашего роста я предложил бы сесть ему на лапу и держаться за нее. Вы же не боитесь высоты, о Повелитель всех Глубин? — вдруг встревожился эльф.
— Конечно не боюсь, — проворчал в бороду Хорнбори, хотя не был в этом уверен.
— А можно я заберу твою секиру, если ты подохнешь? — с усмешкой поинтересовался Галар.
Хорнбори бросил на него сердитый взгляд.
— Увидимся в небе, — произнес он, шагнул к орлу и вцепился обеими руками в костлявую лапу.
Король орлов расправил крылья, несколько раз подпрыгнул, так что Хорнбори едва не свалился, а затем поднялся вверх. Сильно взмахивая крыльями, хищная птица быстро набрала высоту и вскоре скрылась в облаках.
На несколько мгновений Хорнбори показалось, что они замерли в воздухе, несмотря на то что орел продолжал взмахивать крыльями. Дымка была настолько густой, что карлик не видел даже собственных ног.
Слева от него мелькнула и пропала крупная тень. Потом в облаках справа появилось что-то темное. Хорнбори подумал, что они пролетели между скалами, но это, конечно же, было полнейшей чушью, поскольку внизу под ними простиралась равнина, на которой он не увидел ни единой горы.
Лицо его было мокрым от влаги, на бороде блестели мелкие капельки воды, когда дымка вдруг разорвалась. Орел резко качнулся влево, и Хорнбори отчаянно вцепился в лапу — и тут же чуть не разжал руки.
Впереди парила серо-коричневая скала, с которой стекала конденсированная вода. Парящая скала! А рядом еще одна, и еще… Из расселины выглянул кобольд и посмотрел на него.
Орел снова описал дугу, а затем влетел в просторную ложбину посреди одной из скал. Они пролетели между лопастями винта, насчитывавшего более пятнадцати шагов в длину. Он стоял горизонтально и неподвижно! Покрытый красно-коричневой ржавчиной, он был похож на винты угрей, только казался в сотню раз больше. Окружал гребной винт корабля круг из железа, встроенный в скалу.
Крылья птицы коснулись стены ложбины, по которой она летела, а затем орел опустился в грот. Над устланной деревом палубой поднимался птичий насест, сделанный из толстого дубового ствола. Там уже сидел еще один черноголовый орел.
Боец приземлился на насест рядом с ним.
Кобольды тут же подкатили лестницу на колесах. И только когда наглые маленькие слуги откашлялись, Хорнбори отпустил лапу орла и с удивлением огляделся по сторонам. Затем на негнущихся ногах ступил на лестницу, положил обе руки на перила. Ему никогда прежде не доводилось видеть ничего подобного, более того, он ни о чем подобном не слышал. Парящие скалы!
— Творец ожидает вас, Правитель всех Глубин, — обратился к нему один из кобольдов, но говорил совсем не так униженно, как можно было бы предположить по его словам. Хорнбори опустил голову и удивился, увидев знакомое лицо.
— Че?
Кобольд широко усмехнулся в ответ. На нем по-прежнему была красная шапка, вымоченная в крови карликов.
— Воевода. Так ты теперь самый главный босс карликов. Это вселяет надежду! Может быть, однажды ты сумеешь донести до своих тупоголовых братьев из Ишавена, что связываться с Ледяными бородами просто глупо.
Хорнбори вздохнул. Уж лучше лелеять надежду на то, что однажды солнце взойдет на западе.
— Может быть, когда-нибудь Старцем в Глубине станет Гиннар.
Че наморщил лоб. Его мятежники давным-давно сняли с подбородка Гиннара бороду вместе с кожей, чего он им никогда не простит. Однако в прошлом им уже доводилось сражаться вместе. Война в Нангоге не оставила иного выбора.
— Он здесь, на борту, — холодно отозвался Че. — Если встретишь его, сразу передай, что, несмотря на большое количество тех, кого пришлось поднять сюда, наверх, у нас по-прежнему достаточно воинов, чтобы воевать с его отродьем еще лет двадцать. — Внезапно он снова усмехнулся. — И у нас есть друзья среди народа троллей, которые любят есть карликов на завтрак. Гроца с некоторыми его приятелями распределили в тот же грот, что и меня с ребятами.
Хорнбори прекрасно помнил тролля. Когда-то эта груда мяса предложила Галару обмакнуть его, воеводу, головой вниз в выгребную яму под туалетом.
— Приятно знать, что старые друзья рядом, — сухо отозвался Хорнбори. — Но я хотел бы…
— Конечно! — поспешно перебил его Че. — Ты ведь здесь, чтобы предстать перед Творцом. Он уже ждет тебя. Идем!
И кобольд повел его по туннелю, двум маленьким гротам, населенным дюжинами кобольдов, а затем через мост из толстых железных перекрытий. Хорнбори с восхищением смотрел на покрытые ржавчиной конструкции. Они были сделаны из хорошей стали. Несмотря на то что ржавчина покрывала всю поверхность красно-коричневым слоем, она ни в одном месте не проникла в глубину, поэтому совершенно не повлияла на стабильность конструкции.
— Вот он, — прошептал Че, и впервые с момента их встречи в его голосе прозвучало уважение.
— Проверяешь мою работу, Повелитель всех Глубин, — послышался мелодичный голос.
Хорнбори поднял голову и не поверил своим глазам…
Поднебесье
Хорнбори в недоумении таращился на высокого эльфа. Сейчас он впервые видел его без кожаного передника.
— А я думал, тебя разорвали Зеленые духи.
Гобхайн улыбнулся ему в ответ.
— Говорят еще, что я сбежал с дриадой в джунгли Лесного моря или что Иссиня-черный разорвал меня в клочья в приступе гнева. Меньше всего мне понравилась история о том, что я утонул во время бури в Жадеитовом море. — Он поднял руки в непринужденном жесте. — Как видишь, реальность значительно невероятнее, чем все истории, которые распространяли обо мне небесные змеи.
— Ты — Творец?
— Это имя кажется слишком высокопарным и не очень нравится мне. Я был бы рад, если бы ты продолжал называть меня моим настоящим именем.
— Что это такое? — Хорнбори все еще не верилось, что он стоит внутри парящей скалы. Скала должна быть соединена с землей. Все остальное вселяло ужас.
— Пойдем, поговорим в более приятном месте. Я слышал, наши бронированные сани проявили себя с хорошей стороны.
Об этом Хорнбори говорить не любил. Он был единственным, кто выжил в битве, в которой использовали сани эльфа. Поэтому все считали его героем, но он-то знал, что случилось на самом деле. Ничего такого, из-за чего он плохо спал бы по ночам, но об этом он предпочитал не распространяться.
По всей видимости, Гобхайн заметил его замешательство. По крайней мере, больше вопросов не задавал, а повел его через мост в туннель, своды которого были покрыты известкой. Одну из стен украшала роскошная фреска, изображавшая красивый речной пейзаж. И посреди этого пейзажа стояла черная дверь с перламутровыми инкрустациями в форме нежнейших роз.
— Некоторым невыносима мысль о том, что эти скалы парят в воздухе, — пояснил Гобхайн и открыл дверь. — Я ношусь с мыслью украсить все туннели и помещения картинами, которые радовали бы глаз и заставляли забыть о страхах. Что скажешь?
— Хороший план, — искренне согласился Хорнбори. Нужно сделать так, чтобы убраться отсюда как можно быстрее.
Однако сначала он последовал за эльфом в просторную комнату, выглядевшую именно так, как он всегда представлял себе роскошный дворец эльфийского князя. Стены здесь тоже были отштукатурены и раскрашены, но в скромные пастельные тона. На стенах висели картины. В комнате стояла тяжелая мебель с изысканной резьбой, а заднюю стену почти полностью занимало огромное арочное окно, на котором висели синие бархатные шторы.
— Больше всего мне нравится сидеть у окна. — Гобхайн указал на два обтянутых кожей стула. Один из них был сделан так, чтобы на нем было удобно сидеть карлику. Казалось, эльфийский кузнец очень долго готовился к этой встрече.
Хорнбори понравилось, что ему уделяют такое внимание. Он сел на стул, окинул взглядом ослепительно белые облака за окном. «Наверное, на это можно смотреть бесконечно», — подумал он.
— Что будешь пить? Я могу предложить прохладное эгильское красное. Это вино, которое подают за столами бессмертных, и, как для напитка производства детей человеческих, вкус у него поистине изысканный. Один друг был так любезен, что прислал мне несколько амфор, добытых в Нангоге.
Карлик подумал, что эльф шутит. Но, зная Гобхайна, он понимал, что это вряд ли.
— А можно ли получить грибного?
Эльф широко улыбнулся:
— Конечно же. В Поднебесье есть три карлика-пивовара. Ты будешь ледяное, черное или предпочтешь мягкое золотое?
Хорнбори не поверил своим ушам.
— Ты можешь приказать принести мне три разных сорта грибного?
— Я ведь говорил, что на борту есть пивовары. Конечно же, я выбрал специалистов по разным сортам пива. Впрочем, ледяное будет, наверное, теплым к тому моменту, как нам его принесут. Его варят и хранят на другом конце Поднебесья.
Карлик покачал головой. Судя по всему, он во всех отношениях оказался на небе.
— Золотое грибное было бы здорово.
Гобхайн хлопнул в ладоши, и в комнату вошла молодая эльфийка. Должно быть, она была в соседней комнате.
— Золотое грибное и бокал эгильского красного, пожалуйста, дорогая моя.
Служанка поклонилась и скрылась так же бесшумно, как и появилась.
— Не хочется ли тебе немного перекусить, друг мой? Я слыхал, ты очень любишь кобольдский сыр из Драшнапура. Я могу предложить тебе самые разные сорта на выбор.
Хорнбори отмахнулся. Ему никогда не пришло бы в голову есть этот сыр. А еще он испугался того, насколько хорошей информацией о нем располагает Гобхайн.
Откинувшись на спинку стула, Гобхайн с наслаждением вздохнул.
— Уверен, что тебе не терпится задать тысячу вопросов, Хорнбори, но считаю, что будет разумнее, если я буду рассказывать по порядку. В некотором роде в существовании Поднебесья виноват ты.
Карлик нацепил на лицо хорошо заученную безобидную улыбку, несмотря на то что по спине у него потекли крупные капли ледяного пота. Ему почему-то казалось, что слова эльфа ничего хорошего означать не могут.
— Началось все после битвы за Асугар. Загадочная смерть драконов заставила наших чешуйчатых друзей запаниковать. Именно самые крупные из этих бестий как-то не привыкли к тому, что они внезапно могут замертво рухнуть с небес. Как мне сообщили, их пронзили насквозь загадочными стрелами, но кто это сделал, так и не удалось узнать. Насколько мне известно, небесные змеи лично пытались выведать тайну появления этого нового оружия.
К этому моменту пот по спине Хорнбори уже тек ручьями.
Он всегда понимал, что если раскроют его, то изобличение Галара и Нира станет лишь вопросом времени. Хорнбори хотел сказать что-то безобидное, но не сумел вымолвить ни слова. Вместо этого он посмотрел в угол просторной комнаты, из которого в прошлый раз появилась служанка. Не ждет ли его там еще и палач?
Карлик представил себе, как казнят Нира и Галара, как их головы бросают в море облаков.
— Из-за событий в Асугаре небесные змеи вызвали меня. Наши драконы перестали быть надежным оружием. Их моральная стойкость пошатнулась, и небесные змеи это поняли. Они попросили меня придумать новое оружие. К тому моменту на нашу сторону уже переметнулось несколько собирателей облаков. Но, несмотря на то что в последние годы они уже несколько раз сражались за нас, небесные змеи им не очень доверяют. Как раз сейчас с поднебесных кораблей снимают все команды и переводят сюда, потому что драконы подозревают, что эти поднебесные медузы могут в решающий момент снова перейти на другую сторону.
Хорнбори, нервничая, впился ногтями в мягкую кожу подлокотников. Когда же Гобхайн заговорит о его предательстве? О стрелах, убивающих драконов? Если небесные змеи нашли хоть одну из них на дне моря у Асугара, они наверняка сложили два и два и выяснили, откуда взялось смертоносное оружие.
— Древние драконы потребовали от меня флот из летающих кораблей. Однако эти корабли не должны быть пронизаны магией, поскольку змеи опасаются, что тогда девантары смогут наложить на них заклинание и легко сбросить с небес. — Гобхайн вздохнул. — Это желание доставило мне немало бессонных ночей, друг мой. В какой-то момент я вспомнил истории о бум-деревьях из Форлона. Говорили, что некоторые из этих деревьев способны летать, если их отделить от корней. Это оказалось правдой. Впрочем, все они парили на разной высоте. Некоторые зависали в воздухе в нескольких шагах над землей, другие взмывали к облакам. И было у них еще одно очень неприятное свойство. То, которому они обязаны своим названием. Загораясь, они взрывались.
В комнату вошла молодая эльфийка и принесла напитки. Хорнбори получил сразу целый кувшин золотого грибного. Карлик немного расслабился. По крайней мере, в данный момент не похоже было на то, что их разговор примет неприятный для него оборот.
Гобхайн отпил вина, дождался, когда служанка уйдет, а затем продолжил:
— Итак, я нашел материал, из которого мог построить летающие корабли. Корабли, на борт которых мне не хотелось бы подниматься. Пожар на борту мог бы стать катастрофой. И сколько пройдет времени, прежде чем наши враги выяснят это? Вот тогда-то я и вспомнил о построенных нами санях. И решил обтянуть корабли броней. — Эльф скривился и снова отпил вина. — Однако оказалось, что бум-дерево в металлической броне — даже толщиной с пергаментную страницу — становится слишком тяжелым, чтобы летать. Ты не представляешь себе, каково это было — сидеть здесь в уединении на Форлоне и терпеть постоянные неудачи. Наконец я попросил небесных змеев прислать мне чародеев из маленького народа ламассу, которые особенно хорошо умеют придумывать новые виды магии. Мы выяснили, что деревья парят, потому что в их древесине есть пузыри газа. Чародеи произвели манипуляции с некоторыми деревьями, увеличили количество пузырьков газа и размер отдельных пузырей. Если перестараться, то деревья могут умереть. Три года мы работали над этим, пока однажды дерево с большим куском скалы в корнях не воспарило неподалеку от нашего лагеря. Дерево поднялось настолько высоко, что вырвало скалу из грунта. Скала с деревом поднималась все выше и выше, а затем скрылась в облаках. В то утро родилось Поднебесье.
Лицо Гобхайна излучало чувство удовлетворения, которое Хорнбори мог испытывать только после любовной ночи с Амаласвинтой. А последняя из этих ночей была уже слишком давно.
— Ты наверняка помнишь восторг, с которым мы строили твои бронированные сани, — сказал эльф и заговорщически улыбнулся ему. — Этот восторг я испытывал каждый день на протяжении последних четырех лет. Мы очень быстро отказались от плана построить флот, потому что один-единственный огромный корабль будет намного более неуязвимым. Мы соединили скалы соответствующего размера, на которых растут небольшие леса. И даже если некоторые из этих лесов сгорят, Поднебесье не рухнет, поскольку подъемная сила — благодаря остальным деревьям — все равно достаточно велика.
— Но если начнется по-настоящему большой пожар, то скалы рухнут, не так ли?
Неприятное ощущение, испытываемое Хорнбори, еще больше усилилось от одной лишь мысли об этом.
— Если мы потеряем много деревьев, то начнем медленно снижаться. Но если выяснится, что снижение становится неконтролируемым, у нас на этот случай имеются корабельные винты. Думаю, ты пролетал с Бойцом через один из них, когда попал на борт. Этот ненормальный комок перьев постоянно летит через винты, даже когда они вращаются… Что ж, они работают не совсем так, как корабельные, при помощи которых приходят в движение ваши угри. Они позволяют медленно перемещать Поднебесье вверх или вниз.
Он бросил на Хорнбори серьезный взгляд.
— Большого пожара быть не может. В конце концов, изрыгающие пламя драконы сражаются на нашей стороне, а собиратели облаков испытывают естественное отвращение к пламени.
— И насколько велико скопление летающих скал? — Хорнбори начал догадываться, что до сих пор видел лишь ничтожную часть корабля.
— По состоянию на вчерашний вечер у нас имелось в наличии триста семьдесят четыре соединенных между собой скалы. Хотя мы подготовили еще около сорока других скал к подъему, нам нужно как можно скорее взять курс на самую ближайшую звезду альвов.
Озвученные Гобхайном цифры не помогли Хорнбори представить себе этого летучего монстра.
— Каков размер корабля?
— Чуть менее трех миль в длину. В большинстве мест около полумили в ширину, максимальная высота составляет девяносто шагов. При подсчете высоты уже учтены винтовые мачты. — По всей видимости, Гобхайн был горд тем, что может назвать эти параметры.
Хорнбори понял, что он стоит не на парочке скал, а на настоящем летучем острове.
— Винтовые мачты?
— А как ты думаешь, что происходит с парящими скалами? У нас та же самая дилемма, что и со старыми собирателями облаков. Ветер может нести нас, куда ему заблагорассудится, что, конечно же, неприемлемо. Мы установили на всех скалах вращающиеся мачты с вертикальными винтами. Они тоже в чем-то похожи на корабельные винты ваших угрей. Сила винтов и тянет нас по небу. Их приводят в действие специальные колеса, находящиеся внутри скалы. Движемся мы, правда, не очень быстро. От нас легко может улететь любой воробей. Но зато мы перемещаемся в том направлении, в котором хотим.
Хорнбори налил себе второй бокал грибного.
— Мне действительно любопытно посмотреть Поднебесье.
— Конечно же, ведь вечером тебе предстоит принять командование.
Хорнбори подавился и закашлялся, выплевывая фонтаны золотого пива.
— Я должен… что сделать? — отфыркиваясь, переспросил он.
— Что ж, проблемы у нас не с Поднебесьем, оно полностью отвечает нашим ожиданиям. А вот команда… — Гобхайн пытался подобрать подходящее слово. — С ними трудно. У нас более семи тысяч кобольдов со всех концов Альвенмарка и около дюжины сотен карликов. Смесь из всех городов в Глубинах. Плюс около восьмисот троллей и более тысячи членов экипажа из всех остальных народов. Мы разместили в бассейнах даже двух апсар, которые предсказывают нам погоду на ближайшие несколько дней. При этом благодаря зовущим тучи из народа ламассу мы способны в определенном смысле создавать свою собственную погоду. В первую очередь чтобы убедиться, что уровень в наших цистернах не понизится ниже критического. Мы можем…
— Остановись! — перебил Хорнбори поток речи эльфа. — Ты хочешь сказать мне, что на борту у нас более десяти тысяч членов экипажа?
Впервые за все время Гобхайн немного смутился.
— Да, я знаю, мы еще не добились полной боевой готовности. Но в ближайшие двадцать семь часов команда увеличится более чем вдвое.
Хорнбори откинулся на спинку своего стула, пытаясь подавить нарастающую панику глотком из бокала, однако, к сожалению, ничего не получилось.
— На борту будет более двадцати тысяч детей альвов? — У него закружилась голова. — Кому, ради всех альвов, пришла в голову идея, что я — подходящий командующий для этой сборной солянки?
— Небесным змеям. О тебе идет определенная слава, друг мой. Ты сумел добиться того, что карлики из Ишавена сражались бок о бок с членами клана Ледяных бород. Ты сделал смертельных врагов лучшими друзьями на поле боя.
Хорнбори застонал. Это сделала эльфийка Айлин. Он хотел было просветить Гобхайна и объяснить, что тот ошибается, но вдруг передумал. Он даже не знал, что о нем идет слава карлика, способного примирить различные народы. Из этого можно будет в будущем извлечь пользу.
— Это потребует определенного времени и некоторого количества советников. Мне нужна эльфийка Айлин. Кроме того, нужно назначить представителей кобольдов и троллей. — На миг он задумался, не привлечь ли в советники Нира и Галара, но быстро отбросил эту мысль. От Галара будут одни неприятности, а не помощь в достижении взаимопонимания. — Я слышал, что из клана Ледяных бород на борту находятся кобольд Че и тролль Гроц. Они будут представителями своих народов.
С этими двумя он как-нибудь справится. По крайней мере, их он знает. Но ему потребуются и другие советники! Если все пойдет не так, большое количество советников превратится в большое количество козлов отпущения, которых можно будет обвинить в возможной неудаче.
— Айлин пропала без вести, — прервал его размышления эльф. — А в остальном можешь выбирать в советники, кого пожелаешь.
— Пропала без вести? — удивился Хорнбори.
Черноволосая мастерица Белого чертога всегда казалась ему непобедимой. Ходили слухи, что она когда-то голыми руками справилась с целой сворой троллей.
— Ее никто не видел уже много лет. Судя по всему, следует предположить, что она мертва. — Гобхайн произнес это деловитым тоном, словно говорил о потерянном в мастерской молотке.
У Хорнбори по-прежнему не укладывалось в голове, что ему передали верховное командование величайшим войском, которое когда-либо выставлял на битву Альвенмарк.
— Почему ты не командующий? Это ведь ты все создал.
Эльф поставил кубок на стол. Слишком поспешно, как показалось Хорнбори.
— Я — кузнец и изобретатель. У меня будет полно дел, чтобы на Поднебесье все работало безупречно.
Хорнбори уловил в голосе Гобхайна нотку горечи.
— Извини, что я спрашиваю, но что у тебя здесь за дела? Этот… м-м-м… корабль… построен и летит. Твоя работа завершена.
Эльф засопел, и в этом звуке послышалось настоящее раздражение.
— Ты не понимаешь. Первым делом я должен решить, какие позиции орудий следует оснастить баллистами. У нас больше укрепленных бастионов, чем катапульт копьеметов. Ты должен обсудить это с другими бортовыми офицерами. Как ты будешь использовать Поднебесье в бою? Для защиты или для нападения? Хочешь ли ты направить многочисленные орудия на Золотой город или предпочтешь обороняться? Но все это мелочи. Мне придется распределить по позициям более десяти тысяч новых помощников, которые должны выполнять необходимые функции или хотя бы не наделать беды. Но большинство из них будет работать в колесах, приводящих в движение наши винты. Впрочем, ко мне приходят и с такими мелочами, как переполненные отхожие места и пожар на кухне. Мне не хватает дня, чтобы заниматься всем этим. Ну а принимать военные решения тем более сложно.
Хорнбори был уверен, что эльф сказал ему не все. Однако то, что он от него услышал, звучало разумно. Но почему Гобхайн так взволнован? Карлик решил задать вопрос прямо.
— Ты скажешь мне, что так разозлило тебя? Поверь, мы сможем работать лучше, если я буду знать это.
Эльф уставился в пустой бокал. Губы его дрожали от едва сдерживаемого гнева.
— Почему ты видишь проблему, а небесные змеи — нет? Хорошо, что ты здесь. И да, ты прав, ты должен знать, что меня тревожит. Поднебесье огромно. Оно устрашающе мощное и кажется идеальным оружием. Но это оружие не испытано. Ты доверил бы свою жизнь мечу, которым ни разу даже не взмахнул? Клинку, который еще не проявил себя в бою, не доказал, что не сломается при ударе о сталь? Они должны были дать мне еще как минимум одну луну, чтобы завершить корабль. Тогда у нас были бы все орудия, а у нашей команды — возможность научиться выполнять свои обязанности. Теперь же у нас на борту окажется куча идиотов, которые в минуту опасности не будут знать, что делать. Я много лет строил Поднебесье, а сейчас мне не дают и тридцати дней, чтобы подготовить его к первому использованию! Завтра мы отправимся в сторону звезды альвов, через которую выдвинемся в Нангог. Большую часть отсутствующей команды мы возьмем на борт, когда уже будем лететь. Я не понимаю этой спешки. Война за Нангог длится почти восемь лет. Что стоило бы подождать еще одну луну?
Ответа на этот вопрос у Хорнбори не было.
— А знаешь, что самое интересное? — На губах Гобхайна мелькнула улыбка, в которой сквозило презрение к смерти. — Еще никто и никогда не перемещал через звезду альвов ничего, что хоть сколько-нибудь могло бы сравниться с Поднебесьем. Никто не может предсказать, не разорвет ли нас на куски.
Хорнбори в отчаянии закрыл глаза и пожелал оказаться в постели Амаласвинты. Нужно найти способ пройти через звезду альвов только после этой груды камня. И неплохо было бы при этом уберечь свое имя от позора.
Мирелла
Мирелла провела рукой по мокрому от пота лбу. На грузовой палубе стояла удушающая жара. Отсюда только что ушли последние шумные кобольды с группой ветеранов, которых следовало распределить по квартирам.
— Устала, милая? — Че одарил ее широкой улыбкой. — Надеюсь, к сегодняшнему вечеру ты успеешь немного отдохнуть.
— Почему?
— Я думал, мы договорились.
Мирелла рассмеялась. Че предпринял, наверное, уже двадцатую попытку.
— А почему я об этом ничего не знаю?
Лицо кобольда скривилось в гримасе.
— Как ты могла забыть об этом? — огорченно произнес он.
Она ткнула ему в нос изящным пальчиком:
— Немедленно прекращай!
Но ухмыляться Че не прекратил.
— Сейчас прекращу. А завтра продолжу. И однажды ты скажешь да и согласишься, просто чтобы я отстал.
— Ты пытался уже не раз.
Кобольд рассмеялся.
— В конце концов, у меня всегда получается. — И с этими словами он пошел за остальными, чтобы помочь разместить вновь прибывших и рассказать им о жизни в Поднебесье.
С другой стороны грузовых люков ей помахал Дилан.
— Вам нужна помощь?
— Нет! — ответила она.
Мирелла разволновалась. Наконец-то он заговорил с ней! Они впервые работали на одной палубе. Она обратила на него внимание еще в свой первый день на борту. Он был не таким, как все остальные эльфы, которых ей доводилось встречать. Казалось, Дилан был соткан из света и ветра. Был эфемерным, неосязаемым. Очень стройным. О том, что он был известным воином, драконником и, более того, наставником Белого чертога, она узнала намного позднее. А в первый день она прошла мимо него, заглянула в его прекрасные глаза и влюбилась без памяти.
О, эти глаза! У них была серебристая радужка с небесно-голубыми вкраплениями.
И вот он посмотрел на нее. Казался встревоженным. Но она не хотела, чтобы он считал ее маленькой девочкой, которую нужно защищать. Она должна стать для него желанной! Поэтому очень важно держать все под контролем. Эльфийка отвернулась, принялась вносить пометки в список вновь прибывших, наслаждаясь ощущением его взгляда на своей спине.
Маленькой девочкой она перестала быть тогда, когда однажды на Танталии, в лесу своей матери, повстречалась с той загадочной эльфийкой. Она хотела взять ее с собой, но не сделала этого. В тот день Мирелла решила прожить наследие своего погибшего отца, моряка, капитана гордого парусника. Он любил путешествовать по свету, смотреть чудеса и другие города, умел выстоять перед лицом мешавших ему опасностей. И она тоже была такой! Или, по крайней мере, хотела быть такой. Еще пять лет продержала ее мать в своем маленьком мирке. Мирке, не выходившем за границы леса, где стояла их невидимая хижина. А потом перегорела. Она подрабатывала прачкой, швеей, переводчицей. Кто заинтересовался ею, девочка так и не узнала. Но однажды к ней подошел князь Аркадии, Солайн, который, по слухам, ценил изваяния из камня больше, чем создания из плоти и крови. Он спросил ее, не хочет ли она рискнуть и отправиться в необычайное, ни с чем не сравнимое путешествие. И она, не задавая вопросов, сразу же согласилась. Так Мирелла оказалась здесь, в Поднебесье. И не пожалела ни разу. Она занимала пост капитана и командовала на скале, на которой стояла в данный момент. Да, это всего лишь одна из четырехсот, но это ее скала, она знает на ней каждый дюйм. Дилан же был здесь всего лишь охранником.
Глубоко под ними раздался протяжный сигнал рога. Стоявшие на лебедках тролли беспрекословно начали работу, поднимая из глубины три грузовые корзины. Мирелла ухватилась за канат корабельного колокола и два раза коротко дернула за него. Это был сигнал, означавший, что из столовой должны прийти другие кобольды, чтобы встретить вновь прибывших товарищей.
Несмотря на достаточно грубый юмор, эти малыши нравились ей. Они были сердцем Поднебесья. Именно благодаря их неустанной работе в колесах и двигался этот корабль. До сих пор они предпринимали лишь небольшие путешествия на несколько миль или боролись против попыток ветра отнести их в другую сторону, но по всему Поднебесью ходили слухи о том, что они очень скоро отправятся в великое путешествие. Наконец-то! Она снова поглядела на Дилана. Наставник Белого чертога улыбнулся ей. Хоть бы он не счел ее навязчивой. Она поспешно отвернулась и стала смотреть на шахты в скале, через которые поднимались грузовые корзины. На этот раз в них были не только кобольды. Она различила одну светловолосую макушку и — выше всех — лысины нескольких троллей.
Эти серые великаны пугали ее. Некоторые находились под ее командованием, но ей было трудно управлять существами, выглядевшими так, словно иногда они подумывали о том, чтобы сожрать ее. Кроме того, они были почти вдвое выше и уж точно в десять раз тяжелее нее.
Эльфийка одернула себя. Нельзя показывать, насколько неуютно ей в присутствии новых членов команды. Дилан точно сочтет ее глупой маленькой девочкой, если она не будет справляться со своей задачей.
Еще пять шагов. Тролли казались взволнованными. Большинству из них грузовые корзины не нравились. И, чтобы не подавать виду, что им страшно, они вели себя особенно грубо.
Лебедки остановились. Корзины, раскачиваясь, замерли прямо над палубой.
Все произошло именно так, как она, опасаясь, и предполагала. Один из великанов чуть не раздавил двух кобольдов, когда выбирался из корзины. Лицо его стало бледно-серого цвета. Едва оказавшись на палубе, он рухнул на колени, и его тут же стошнило.
Мирелла отошла на шаг.
— Ты сбросишь грязь в шахту. Немедленно!
Тролль посмотрел на нее налитыми кровью глазами.
— Твоими волосами!
Так она и знала. Эльфийка прошептала слово силы. Она не очень-то умела плести заклинания, но тем не менее это почти всегда работало. Подобно очень большому серебряному саблезубому льву она без предупреждения раздраженно рыкнула на него.
Тролль отскочил от нее и чуть не свалился в шахту.
— Ты… — яростно заворчал он.
Под подбородок великана легло изящное лезвие.
— Не
ты, друг мой. Веди себя как следует. Как только ты наведешь здесь порядок, твои друзья отведут тебя в твою новую пещеру. И я уверен, у них найдется поесть что-то более полезное, чем капитан Мирелла.
Эльфийка смутилась.
— Это было лишнее, — негромко произнесла она, когда тролль, бросив на нее злобный взгляд, направился к остальным великанам, стоявшим у лебедки. — Я бы с ним и сама справилась.
— В этом я не сомневаюсь, госпожа моя. Я просто испугался за свои барабанные перепонки. К тому же мне показалось, что еще немножко — и вы столкнете его в грузовую шахту, если он разозлит вас.
Мирелла почувствовала, как кровь прилила к ее щекам. «Госпожа моя» — так ее называли нечасто.
— Я… я обычно не кричу так громко, — пролепетала Мирелла. Ради всех альвов, что она только что сказала? Неужели ничего умнее не могла придумать?
Дилан улыбнулся ей.
— Я за свою жизнь повидал много, но никогда не встречал, чтобы юные эльфийки так обращались с троллями. Очень впечатляющий трюк!
Это было лучше, чем в мечтах. Если бы только в голову пришло что-нибудь более умное. Непринужденная болтовня никогда не была ее сильной стороной. Что поделаешь, она родом не из дворца, а из лесной хижины, а еще…
Мысли о Дилане как ветром сдуло. Из грузовой корзины вышли две маленькие эльфийки в шелковых платьях!
— Ради всех альвов, что вы здесь делаете? — вырвалось у нее. — Здесь не место детям.
У одной из девочек были золотисто-русые волосы, как у нее. Малышка подняла голову.
— Мы пришли навестить своего дедушку.
Мирелла подняла руки, словно бы защищаясь:
— Так не пойдет. Вы немедленно сядете обратно в корзину и поедете вниз. Здесь не место для детей. Марш!
— Наш дедушка — князь Солайн! — спокойно произнесла черноволосая девочка.
Мирелла закусила губу. И почему обязательно Солайн? Тот, кому она обязана своим местом здесь. Солайн находился в стеклянном павильоне с командующими. Неужели он пригласил девочек? Такого она представить себе не могла, но злить князя не осмелилась.
— Я могу принять на себя командование, пока вы сопроводите наших гостей к князю Солайну, госпожа моя, — предложил Дилан.
— Очень любезно с вашей стороны, мастер.
Мирелле не понравилось, как светловолосая посмотрела на драконника. Этот взгляд был совсем не детским.
— Идемте со мной! — резко произнесла она. — Пусть дедушка сам разбирается, что с вами делать.
Прыжок между мирами
— Это воздушный зал, — шепотом пояснил Солайн. — Вы должны открыть люк, а затем закрыть его изнутри. Внутри найдете мягкие сиденья. Воспользуйтесь расположенными на них кожаными ремнями, чтобы как следует пристегнуться. И только после того, как сделаете это, нужно громко сказать: «Лиувар». Тогда угорь покинет Поднебесье, найдет путь к ближайшей звезде альвов и унесет вас в безопасное место.
— Неужели мы в опасности, дедушка? — спросила Фарелла, глядя на него огромными глазами.
Солайн заметил, как улыбнулась Алоки. Он терпеть не мог, когда его так называли.
— Нет, конечно же, не в опасности! Но все на Поднебесье проходят инструктаж по использованию воздушных угрей. На всякий случай.
— Этот люк кажется таким маленьким, — заметила Лидайн. — Тролль туда наверняка не пролезет. Получается, тролли не могут спастись, потому что они огромные вонючки? Я даже представить себе не могу, чтобы сидеть в одном угре с троллем.
— Этого не произойдет, малышка моя. Ты видишь здесь, в павильоне, тролля? Там, где работают тролли, установлены воздушные угри покрупнее. Они тоже будут спасены, — сказал Солайн, хотя и сомневался, что угрей хватит даже на половину тех двадцати пяти тысяч детей альвов, которые находились на этих скалах. Поднебесье отправили в бой слишком рано, как доверительно сообщил ему Хорнбори.
Он поглядел сверху вниз на обеих девочек, которые наконец-то перестали задавать вопросы. И почему он так мягкосердечен! Он не должен был разрешать им оставаться на борту. Но он не сумел еще раз прогнать детей своего сына, Асфахаля.
Поначалу он сомневался, что Фарелла и Лидайн действительно его внучки. Расспросил их о своем сыне. И они так много рассказали о нем… Они действительно хорошо знали этого проклятого легкомысленного парня. Интересно, скольких женщин он обрюхатил?
Когда он вспоминал о том, как прогнал истерзанную эльфийку с ребенком на руках, на душе становилось паршиво. С тех пор прошло много лет. Война в Нангоге изменила его. Чем больше он видел, как умирали дети альвов, тем отчетливее осознавал, каким сокровищем обладал когда-то. Его семья была разрушена. Причем исключительно по его вине. Асфахаль поклялся, что его нога никогда больше не переступит порог его дома. Его второй сын, Талавайн, пропал без вести на Дайе. От его дочерей, Майлин и Киры, тоже не было ни слуху ни духу. Он не сумел разыскать даже эльфийку, которая пришла к нему с ребенком. Все, что ему было известно, это то, что его внука звали Фальрах.
Он посмотрел на двух чудесных девочек. Нет, их он отослать не смог. И ему не нужны были доказательства их происхождения. Этой ошибки он никогда больше в своей жизни не повторит! Ему было достаточно их слова и историй об Асфахале.
Сейчас они обе шепотом беседовали с Алоки, и он восхищался их мужеством. В их возрасте он не смог бы даже просто находиться в одной комнате с женщиной-змеей. А дети ее совершенно не боялись.
Солайн подошел ближе к фронтальному окну, стараясь не смотреть на пол. Павильон ему не нравился. Это сооружение было целиком сделано из стекла, и Гобхайн утверждал, что оно не бьется. Павильон находился в конце туннеля в десять шагов длиной, тоже изготовленного из стекла. Вся эта конструкция торчала из передней скалы Поднебесья. Этот плоский кусок гранита, похожий по форме на клин, напоминал Солайну голову кобры. При этом стеклянный павильон, будь он неладен, представлял собой язык этой кобры. Тем не менее отсюда открывался отличный обзор на переднюю часть Поднебесья. Он видел укрытые орудийные позиции, бум-деревья и винтовые мачты, сотнями торчавшие из гранита. Впереди, в полумиле от них, на фоне серых вечерних сумерек полыхал яркий свет.
— Начинается! — совершенно некстати заметил Хорнбори.
Карлик тоже стоял у фронтального стекла павильона. Рядом с Гобхайном. Эльфийский кузнец казался напряженным.
Солайн пытался сохранить спокойствие. До воздушных угрей всего четыре шага. Если что-то пойдет не так, он с детьми сумеет сбежать.
Сумеет ли? Откашлявшись, он подал знак Нодону. Его телохранитель стоял чуть позади. Подошел по знаку, словно верный пес. Пес с жуткими глазами. Как и всегда, драконник был одет в красное.
— Мой князь.
— Ты отвечаешь мне за девочек, — прошептал Солайн. — Если что-то… — Он снова откашлялся, пытаясь подобрать нужные слова, чтобы не накликать беду. — Если случится что-то непредвиденное, ты позаботишься о них. Могу ли я быть уверен, что ты это сделаешь?
Если Нодону было неприятно выступать в роли няньки, то он мастерски сумел скрыть это и не подать виду.
— Ты вытащишь их! — с нажимом произнес Солайн.
Нодон кивнул.
— Еще сто шагов, — пробормотал Хорнбори. У карлика дрожали руки. Большие пальцы лежали за широким поясом, чтобы скрыть этот неприятный факт.
— Семьдесят шагов, — произнес Гобхайн. Голос кузнеца звучал очень сдержанно.
Свет впереди начал расширяться. Проход в Ничто рос. Но достаточно ли быстро он расширяется? Войдет ли в него этот чудовищный корабль?
Солайн невольно отступил на шаг от фронтального стекла и пожалел, что внучки находятся здесь. До сих пор он всегда мог спокойно смотреть в лицо смерти, но их присутствие изменило все.
Князь почувствовал, что его сердце забилось быстрее. А чего он не чувствовал, так это Золотого. До сих пор второй из драконов во все важные мгновения наблюдал за происходящим его глазами. Почему он сейчас не здесь? Может быть, потому, что этот миг ничего не значит? Может быть, он знает, что у них получится?
Еще двадцать шагов. Врата в Ничто пока еще были не настолько велики, как Поднебесье. Солайн снова подошел к самому стеклу и посмотрел на стоявшего рядом карлика.
— Нервничаешь?
Хорнбори откашлялся. Он пытался скрыть свой страх, но Солайн чувствовал его запах. Кроме того, лоб верховного главнокомандующего был покрыт испариной. И вот такое существо командует ими…
Когда павильон пересек границу Ничто, карлик закрыл глаза. Солайн увидел далеко внизу Золотую тропу, вдоль которой они двигались. Криков слышно не было. Равно как и скрежета валунов, отрываемых от соединений Поднебесья. Даже рывков не ощущалось. Они просто скользили сквозь огромную тьму.
Хорнбори глубоко вздохнул, а затем посмотрел на него снизу вверх.
— Вы не волновались, князь?
— Я привык спокойно относиться к вещам, которые не могу изменить. Вам тоже следует поупражняться в этом. Дабы уметь поднимать боевой дух воинов, командиру следует позаботиться о том, чтобы у него из-за каждой мелочи не потели подмышки.
Карлик бросил на него мрачный взгляд, а затем резко обернулся к Гобхайну. Солайн удивился собственным словам. Неужели он завидует Хорнбори? Он столько лет убеждал себя в том, что быть полководцем — слишком тяжелая для него ноша, поскольку на самом деле он просто всякий раз одалживает Золотому глаза. А теперь, когда в последней битве полководцем станет другой, он стал вести себя вот таким образом.
«Нужно извиниться», — подумал он, когда павильон выскользнул сквозь вторые врата и над ними стало видно небо с двумя лунами. Нангог! На миг князь затаил дыхание. Подождал, не случится ли чего-то с Поднебесьем, но летучий остров вошел в чужой мир так же ровно, как вышел из Альвенмарка.
В небе на западе сверкали последние сполохи вечерней зари. Что-то поднималось над горным хребтом, находившимся на расстоянии нескольких миль. Его черные вершины, четко выделявшиеся на фоне зари подобно бумажным силуэтам, начали выплевывать в небо тени. Сотни теней. Они летели навстречу Поднебесью на огромных кожистых крыльях. Драконы Альвенмарка.
Почти все они пришли, чтобы сразиться в последней битве. Лишь шестерых не хватало. Небесных змеев, которых нельзя было спутать ни с чем, Солайн в стае драконов, летевшей навстречу им, не обнаружил.
Если бы ты только знал…
Эмерелль не хотела выпускать ее из объятий. Наконец Элеборн был вынужден силой оторвать девочку от матери.
— Это же не прощание навеки, — с улыбкой произнесла Нандалее, проглотив стоявший в горле ком.
— Почему мы здесь? — холодно поинтересовался Мелиандер. — Мне не нравится это место.
Он стоял в нескольких шагах от них, опираясь на свой костыль, и, похоже, даже не собирался протянуть ей руку на прощание.
— Вы же здесь не впервые, — попыталась успокоить его Нандалее. — Просто это место надежнее…
— А почему мы должны прятаться в безопасном месте? — не сдавался мальчик.
Эльфийка не ответила ему. Грот под пирамидой поистине был негостеприимным местом. Газалы стояли в неглубокой воде, запрокинув головы так сильно, что витые рога касались спин, и постоянно бормотали себе под нос. Кажется, они даже не заметили прихода гостей, расположившихся на плоском островке, который обычно служил Темному в качестве пьедестала.
— Не уходи, мама, пожалуйста! — Элеборн с трудом удерживал бившуюся в его руках Эмерелль. — Пожалуйста, мама, у меня совершенно темное чувство…
«Темное чувство»… Эльфийка вздохнула. Это полностью соответствовало ее ощущениям. Но нужно было идти. Возможность повернуть ход событий в хорошую сторону будет у нее лишь в этот час. Если она останется, то не простит себя ни за что в
жизни.
С тяжелым сердцем она отвернулась и, не оглядываясь, направилась к выходу из грота.
— Мама! — срывающимся голосом крикнула Эмерелль.
Нандалее замедлила шаг, когда приблизилась к лабиринту, который вел в сад Ядэ. Тяжелым грузом висел на ее плечах двуручный меч Смертоносный. Лук она оставила. Там, куда она направлялась, можно будет воспользоваться только драконьим клинком. Ни одна стрела не сможет убить то, что таится в том месте.
Она услышала чьи-то шаги по воде.
— Подожди! — крикнул Элеборн.
Драконница не обернулась. Если она послушается и еще раз увидит лица детей, то уже не сможет уйти. Она медленно вошла в туннель. Постукивание костыля по каменному полу участилось. И вот эльф уже рядом с ней.
— Что с Эмерелль?
— Ею занимается Фирац.
Нандалее кивнула. Газала помогала ей при рождении детей. Ей она доверяла как никому другому среди этих странных женщин-газелей.
— Прошу, Нандалее, скажи мне, что происходит.
— Темный отправился на последний бой. В ближайшие несколько часов начнется сражение…
Он бросил на нее пристальный взгляд. В последние годы она провела с ним больше времени, чем ей было отпущено с Гонвалоном. Он хорошо знал ее.
— Но ты ведь не будешь там, не правда ли? Что ты задумала? Что…
— Если бы ты знал, куда я намерена отправиться, то сделал бы все, чтобы остановить меня. — Эльфийка грустно улыбнулась. — И все же я должна идти своим путем. Все, что я когда-либо делала, сводилось к этому. Я знаю, что меня ждет, и готова пойти на это.
— А дети? Ты должна…
— Нет! — Нандалее повелительным жестом заставила его умолкнуть. — Мне нужно идти. — И она побежала.
Это было похоже на бегство. Она знала, что ему ее не догнать. Только не с такой ногой. И в этом она тоже виновата.
Эльфийка вышла из пирамиды. Под необъятным ночным небом ее ждал Зореокий. Пегас приветствовал ее негромким фырканьем. Ей предстояло пережить день, когда она рассчитается со всеми долгами.
Мрачные знамения
Шайя покинула дворцовые конюшни. Лошади тревожились. Они чувствовали, что приближается беда. Они брыкались, ржали и кусали друг друга за спины.
На широком дворе горели сотни факелов. Повсюду были люди. На собиратели облаков, пришвартованные над дворцом, постоянно поднимались грузовые корзины.
Час назад Аарон отдал приказ готовить поднебесные корабли к бою. Почему — не сказал. Выглядел он очень подавленным, и ей показалось, что его на удивление скоропалительная встреча с другими бессмертными стала желанным поводом сбежать от нее.
В суматохе она обнаружила Ашота, отправлявшего несколько отрядов дворцовой стражи кушитов на флагманский корабль бессмертного.
Шайя подошла к уставшему полководцу и заговорила с ним:
— Будут неприятности. Там, наверху, телохранителями Аарона являются Хранители неба. Им не понравится присутствие на борту кушитов.
— Завтра лишняя стража Аарону не помешает.
Неужели полководец знает больше, чем она?
— Что нас ждет?
— Войско демонов, сотни драконов… — Он пожал плечами. — До меня тоже дошли только слухи. Но, поскольку бессмертные собираются среди ночи, что-то действительно надвигается. — Полководец вздохнул. — Получен тайный приказ увести самых важных чиновников в безопасное место через Золотые врата. Ты знала, что во дворец приходил Матаан? Я недавно отдал приказ увести и его, — усмехнулся он. — Аркуменна отослал только своих конкубин и их детей. Я видел их у Золотых врат. Целый караван. Аарон же…
Земля у них под ногами завибрировала. Со всех сторон послышались испуганные крики. От южной якорной башни отломились кирпичи и упали вниз.
— Землетрясение! — воскликнула Шайя.
— Дурное знамение, — мрачно произнес Ашот. — Боюсь, Аарон захочет сражаться. Отправится во главе войск на своем серебряном льве.
— Ты должен удержать его от этого!
Полководец запрокинул голову.
— На лунах кровь. Еще одно дурное знамение.
Шайя тоже подняла голову и посмотрела на небо. Она еще не заметила, что в эту ночь на лунах была красноватая пелена. Это случалось редко, но женщина отказывалась видеть во всем знамения.
Тревога во дворе улеглась. Вибрация была очень короткой. Раздались голоса капитанов. Порядок был восстановлен.
— Я просил его оставаться на командирской палубе. — Ашот снова вздохнул. — Но если драконы придут, нигде в небе не будет безопасного места.
— Он вообще не должен быть здесь! Он нужен империи! Он должен уйти с придворными через Золотые врата! — возмущенно воскликнула Шайя.
Ашот посмотрел на нее как на сумасшедшую.
— Неужели ты так плохо знаешь его? Ничто не помешает ему делать то, что он считает своим долгом.
— Ты не можешь допустить этого! — Она схватила полководца за руки. — Слышишь, ты — его лучший друг! Ты должен остановить его. Он слишком сильно рискует. Если завтра он будет там, наверху, то погибнет.
Полководец понурился.
— Я знаю, — с грустью в голосе произнес он. — Но он — бессмертный. Никто не вправе приказывать ему. Никто не остановит его. Даже ты.
Желание
Артакс приземлился на одном из боковых дворов дворца, но к нему тут же подбежали слуги, чтобы помочь выбраться из седла. Дворец напоминал разворошенный муравейник.
Бессмертный сам выпутался из ремней и сел. Вскоре после захода солнца к нему явился Львиноголовый и потребовал подготовить флот к сражению, поскольку на следующее утро ожидается атака на Золотой город. Он что-то бормотал о драконах, а потом снова исчез.
Артакс как раз отдавал приказы, когда получил послание от Лабарны. Бессмертные должны были собраться на флагманском корабле Лувии. И действительно, пришли все. Вот только никакой новой информации им эта встреча не принесла. Ко всем явились девантары. Всех предупредили насчет драконов. Однако Некагуаль и Субаи получили дополнительные указания относительно того, что, несмотря на драконов, безопаснее всего завтра будет в небе. Кроме того, Живой Свет сказал Аркуменне что-то о каменном корабле, который явится к ним. Но ничего подобного никто из них не мог себе даже представить. Субаи рассказал собравшимся, как ему удалось заполучить голову Таркона. Из его слов следовало, что он практически все сделал сам, однако Артакс был уверен, что при этом полегла не одна сотня воинов Субаи. Потом говорить было уже не о чем, поэтому встреча их продлилась недолго. Все вернулись в свои дворцы, чтобы дождаться рассвета.
Артакс окинул взглядом якорные башни. На огромные поднебесные суда постоянно поднимали снаряды и снаряжение. Все шло своим чередом. Даже без него. Ашот стал хорошим полководцем. Он по-прежнему не знал, кому служит на самом деле. Нужно рассказать ему о том, что стало с его пропавшим другом. Но сначала предстоит решить другие вопросы.
Он устремился к квартирам капитанов, надеясь, что найдет человека, которого искал. Бессмертный постучал в неприметную дверь, но ему никто не открыл. Тем не менее из-под двери пробивался слабый отблеск света. Он вошел без приглашения. Комната его капитана была небольшой. Ламги был на месте. Сидел на своем ложе и смотрел на масляную лампу, стоявшую у него между ног. Поднял голову и уставился на Артакса пустыми глазами.
— Я знаю, что ты утратил, носильщик мертвых.
Ламги не отреагировал на его слова.
— Свою жену и двух детей. Мне рассказали об этом беженцы из Глубоководья. Беженцы, у которых благодаря тебе будет лучшая жизнь. Они хотели бы еще раз повидаться с тобой.
Ламги устало покачал головой:
— Мне не о чем говорить с ними.
— Ты хотел отомстить. Поэтому привел бессмертных в города Таркона. Теперь тебе лучше? — Артакс старался, чтобы в голосе его не сквозил упрек.
Теперь Ламги выпрямился и внимательно посмотрел на него.
— Вы пришли, чтобы подбодрить меня? Очень великодушно с вашей стороны. Но я думаю, что только выполнение долга способно заполнить образовавшуюся в душе пустоту. Вы окажете мне одну милость?
Что-то во взгляде капитана встревожило Артакса. Он не мог сказать, что именно, но глаза его перестали быть пустыми. Сейчас Ламги выглядел собранным и целеустремленным.
— Если это в моих силах, я окажу тебе милость.
— Я хочу вернуться назад во времени. Хочу начать жизнь заново… Я не могу вернуть Маю, Серин и Талама. Но возможно, смогу вернуть человека, которым был когда-то. Во время битвы на высокогорной равнине Куш я стоял у вас за спиной, охранял вас. Это был важный день для меня. Позвольте мне еще раз стать тем человеком, который будет прикрывать вашу спину.
Артакс колебался. Вообще-то он намеревался отправиться в битву на своем льве, но вполне представлял себе, что думают на этот счет Ашот и Шайя. Если он останется на командирской палубе своего корабля, оба они будут спокойны. Возможно, оттуда он будет лучше видеть битву. Бессмертный вспомнил слова, которые не уставал повторять Ашот: полководец не должен сражаться в первом ряду, где он становится просто мечом, — он командует с холма, видит всю картину и таким образом имеет значение тысячи мечей.
— Поскольку ты капитан Хранителей неба, тебе положено быть рядом со мной. Я выполню твое желание, Ламги. По крайней мере, в начале битвы я буду стоять на командирской палубе. Надеюсь, ты сможешь стать тем человеком, которым был когда-то.
Ламги поднялся с постели и смиренно опустился на колени перед ним.
— Вы только что указали мне путь к нему. Благодарю вас, Аарон, правитель всех черноголовых.
— Значит, увидимся на рассвете на флагманском корабле.
Артакс вышел из комнаты капитана. Ламги не казался счастливым, когда он выполнил его желание. Странный он все-таки человек. Однако понимать его не обязательно.
К собственному стыду он вынужден был признаться себе, что, соглашаясь выполнить желание Ламги, думал больше о Шайе, чем о нем, капитане. Что ж, хотя бы она будет счастлива, когда он скажет ей, что не покинет надежный флагманский корабль.
Дарон
Ашот поднял мешок, лежавший рядом с его кроватью, и взвалил его себе на плечо. Ночью он не смог уснуть, только дремал. Воспоминания о своих поступках не давали ему обрести покой, несмотря на то что в своей жизни он по большей части поступал правильно. Однако сейчас не время размышлять. Покинув свою квартиру, он пересек двор. Вдоль западной стены лежали несколько молодых воинов. Они провели там ночь и с наступлением рассвета постепенно просыпались. Один из них помахал ему рукой. Дарон!
— Иди сюда! — крикнул он парню, перекладывая мешок на спину, потому что шлем при этом неприятно давил в плечо.
Дарон пришел в восторг и тут же подбежал к нему.
— Полководец! — Юноша попытался вытянуться по стойке смирно, как ветеран.
— Почему вы здесь? Я ведь вчера вечером приказал вашей группе подняться на флагманский корабль.
— На борту слишком много людей, полководец! И нас отослали обратно. Мы должны охранять дворец.
Ашот негромко зарычал. Он отдал четкий приказ взять парней на борт. Интересно, сколько человек сейчас там, наверху? У него было плохое настроение, потому что сегодня утром он не пил отвар из трав, с которого обычно начинал день. Ему не хватало приятного тепла в животе и силы, которую давал напиток. Вообще-то он не должен заниматься такими мелочами. Поистине, сегодня ему предстоят совсем иные дела.
Он снова почувствовал, как завибрировала под ногами земля. С прошлой ночи это происходило как минимум в двадцатый раз. Сегодня, за час до рассвета, ему показалось, что он слышал под собой, в скале, металлический скрежет. Полководец покачал головой… Наверное, он все же задремал и ему это просто приснилось.
Он поглядел на Дарона и увидел в парне черты Нарека, своего старого друга. Он не мог оставить его здесь.
— Ты пойдешь со мной. Сегодня ты будешь в числе телохранителей бессмертного. Так же, как твой отец в битве на равнине Куш, ты тоже будешь стоять рядом с Аароном.
Глаза мальчишки расширились.
— Но ведь я даже не…
— Я полководец Арама, и мне совершенно не важно, кем ты был когда-то. Я могу в любое время принять тебя в лейб— гвардию бессмертного. А теперь молча иди за мной, как полагается воину из лейб-гвардии правителя!
Ашот заметил, что парень едва не лопался от восторга, ему хотелось выплеснуть на полководца дюжину разных слов, но он стиснул губы, чтобы не проронить ни звука.
Усмехнувшись, Ашот отвернулся. Вспомнил свое детство в Бельбеке, то, как они воровали финики в пальмовом саду Бехруза. Как боялись наказания. Если бы можно было снова вернуться в те счастливые деньки…
Долгий путь на якорную башню помог ему окончательно проснуться. Занималось приятное утро. Легкий ветерок дул с запада над великой рекой. День был бы чудесным, если бы не войско драконов, находившееся на подлете к Золотому городу и задумавшее испепелить флот в их небесах.
Смертельная скука
Здесь было просто смертельно скучно! Ночью Мелиандер спал плохо. Эти уродливые женщины-газели постоянно что-то бормотали. Никакой тебе тишины. Да еще эта влажная давящая жара. Зачем мама привела их в этот грот? Она должна была сказать им! В конце концов, они оба уже не маленькие.
Мама может выйти в мир на своих двух ногах. Наверняка ей опять предстоит потрясающее приключение. В белом наряде драконницы, с двуручным мечом за спиной, она была похожа на героя. Тихий Нодон с жуткими глазами тоже был героем, да и все остальные драконники в Старом форте. И только он никогда не будет героем. Еще при рождении у него была всего одна рука и весь он был покрыт шрамами. А ноги истерзаны так, что могли носить его только при помощи костыля. Ему было не лучше, чем Элеборну. Но у того хотя бы в прошлом были славные дни. Элеборн — драконник. Мелиандер едва сдержал слезы ярости. Он был калекой, росшим среди героев. Иногда ему хотелось умереть.
Эмерелль стояла среди газал и говорила с Фирац. Он услышал смех обеих. У его сестры так легко получалось сближаться с остальными, завоевывать их сердца. А он был совсем иным. Ему не нравилось, как на него смотрели. Он чувствовал их жалость. И только с Элеборном все было не так. Эльф спал, завернувшись в одеяло, и негромко храпел. С ним Мелиандер чувствовал себя лучше. Но и он часто уходил.
Мальчик недовольно поглядел на темные врата, выход из грота. Никто на него не смотрел. Может быть, стоит воспользоваться возможностью и осуществить вылазку? Немного подышать свежим воздухом. Как же ему надоела эта тюрьма!
Взяв свой костыль, он с трудом поднялся на ноги. Дождался, когда отступит дрожь, а затем потопал вперед. Вода на полу грота заглушала предательское постукивание костыля. Маленький эльф крался вдоль стен. Слепые газалы не обращали на него внимания, Эмерелль и Фирац были поглощены своей беседой, а Элеборн по-прежнему спал.
Мелиандер дошел до выхода, и никто не заметил, как он, опираясь на стену туннеля, побрел дальше. Здесь, на твердой почве, он не хотел пользоваться костылем. Не хотел, чтобы в последний момент кто-нибудь обратил на него внимание. На стенах были вырезаны картины. Мальчик цеплялся пальцами за углубления, чтобы держаться и подтягиваться, заставляя свои слабые дрожащие ноги постепенно двигаться вперед. И только удалившись на достаточное расстояние, он снова позволил себе роскошь идти, опираясь на костыль.
Оказавшись на развилке туннеля, Мелиандер задался вопросом: налево или направо? Он никак не мог вспомнить, по какой дороге они пришли сюда, поэтому решил идти наугад. Что ж, значит, налево. Чтобы вернуться обратно, он запоминал рисунки на стенах. Таким образом он не потеряется.
Туннель, по которому он шел, немного уходил вверх. Стены здесь были сделаны из тесаного камня, а не выбиты в настоящей скале, как было внизу. На стенах были изображены пейзажи, корабли в бушующем море, иногда — города. Рассматривая их, он видел, насколько велик мир, и мысль о плене становилась еще более невыносимой. Он никогда не покидал пределов сада Ядэ. Он мечтал стать открывателем, тем, кто путешествует повсюду, разгадывает тайны. И именно сегодня Мелиандер хотел начать исполнять свою мечту. Он разгадает тайны пирамиды Темного.
Мальчик снова оказался на развилке и снова выбрал путь налево. Здесь было темно. Не горели факелы. «И все же это не помешает мне», — подумал Мелиандер, произнося слово силы. Перед ним тут же возник бледный, парящий в воздухе огонек. Не такой яркий, как факел, но дающий достаточно света, чтобы продолжать рассматривать изображения на стенах.
На этот раз на рельефах были изображены сражения. Высокие мужчины со звериными головами среди рядов копьеносцев. Одетые в белое драконники, словно танцевавшие среди врагов. Интересно, нет ли здесь изображения его матери?
Он замер. По спине побежали слабые мурашки. Кто-то сплетал заклинание. Совсем близко! Может быть, Элеборн заметил, что он ушел, и сразу же отправился на поиски?
В туннеле потянуло холодом. Поток воздуха дул ему в лицо! И он был слишком холодным, чтобы прийти от выхода в сад Ядэ. Мелиандер сглотнул. Вот он и получил свое приключение. Хочет ли он выяснить, что находится там, впереди? Или предпочтет сбежать в безопасное место?
Наверное, стоит сначала посмотреть, что там, а потом уже принимать решение. Мальчик отправил мигающий шарик света вверх по коридору, но тот вдруг исчез.
Мелиандер уставился в непроглядную тьму. Она была намного гуще, чем должна была быть. Что это, заклинание? Может быть, кто-то прячется в коконе из темноты?
— Идем! — позвал его мальчишеский голос.
А потом шаги стали удаляться.
«Не буду убегать», — решил Мелиандер. Кто бы там ни был, он выполнит свое желание. Он обнаружил настоящую тайну, и если раскроет ее, то тоже будет героем, а не просто калекой.
И мальчик поспешил вверх по туннелю, насколько позволял костыль, навстречу темноте.
Там действительно было заклинание, очень похожее на ауру, окружавшую Темного. Что-то, что пило свет. Через несколько шагов он преодолел ее. Стало так холодно, что дыхание облачками пара вырывалось у него изо рта. Из стен сочился свет. Бледно-зеленый, неестественный. Туннель снова разделился. Левый коридор был окутан этим искаженным светом. Правый был темным.
Мелиандер колебался. Свет еще никому не вредил. И, кроме того, он не хотел показаться трусом! Если бы только не было так холодно. Внезапно ему стало не хватать Эмерелль. Всю жизнь сестра была рядом с ним. Было бы хорошо, если бы она оказалась рядом и сейчас.
Героев не должны защищать сестры! Мальчик вошел в освещенный зеленым светом туннель. От холода у него стучали зубы. Мелиандер на миг открыл Незримое око, чтобы понять происхождение заклинания.
Все оказалось именно так, как он и предполагал: что-то вытягивало тепло из воздуха. Это не представляло угрозы, но было неприятно.
— Идем, брат мой!
Это еще что? В коридоре впереди показалась похожая на тень фигура. Свет постепенно усиливался. Там стоял мальчик его возраста. У него были приятные черты и волосы цвета воронова крыла. Чужой мальчик протянул ему руку. Никогда прежде он не встречал других детей. Кроме своей сестры, у него не было товарищей по играм.
— Хочешь уйти со мной?
В голосе мальчика сквозила знакомая Мелиандеру печаль. Вот только глаза не соответствовали тону голоса. Они казались жесткими, даже жестокими.
— Разве ты не хочешь уйти отсюда?
«Хочу», — решил Мелиандер. Но сначала он хотел выяснить кое-что другое.
— Как ты можешь быть моим братом?
Незнакомый мальчик жестом подозвал его ближе. Он был стройным, почти хрупкого телосложения. Облизнул губы.
— Пойдем со мной, и ты все поймешь.
Парящий остров
— Вот медвежье дерьмо! — Володи сидел верхом на своем серебряном медведе, стоявшем у самого края летной палубы.
Полчаса назад к нему явился его девантар и еще раз напомнил о том, что он не имеет права лететь навстречу демонам. Ни один собиратель облаков, ни один серебряный лев — ничто не должно было двигаться с места. Никогда прежде Великий Медведь не говорил с ним столь настойчиво. И он сделал это, когда Володи находился среди своих капитанов. Все на борту поймут, что он нарушает приказ девантара, если нанесет удар раньше.
Великий Медведь потребовал, чтобы битва состоялась над Золотым городом. Не объяснил почему. Володи слишком хорошо понимал, что грозит городу, если сражение будет в небе над ним. Ему никогда не забыть восстания собирателей облаков в небе. Это был день, когда погибли Кветцалли и Ваня. На город падали обломки кораблей. Были пожары. Но все это казалось мелочью по сравнению с тем, что ждет Золотой город, если битва с демонами будет происходить в небесах.
Враг на горизонте представлял собой лишь нечеткую темную массу и медленно приближался. Что-то было не так с этим флотом демонов, будь он неладен. Он был меньше, чем ожидал бессмертный. И корабли летели настолько плотно друг к другу, что казались похожими на комок. Почему они так поступают?
Он нервно барабанил пальцами по шее медведя. Солнце стояло высоко в небе. Только что миновал полдень. Он терпеть не мог сидеть сложа руки. И знал, что большинство его воинов испытывают похожие чувства.
Бессмертный поглядел на другие корабли, висевшие у якорных башен. Почти две сотни небесных всадников ждали бессмертных на флагманских кораблях, готовые нанести удар. Это были самые неудержимые воины семи империй. Володи пожалел, что никто из них не нарушит приказ. Тогда и он полетел бы, что бы ни требовал от него Великий Медведь.
— Ну, давайте же, — пробормотал он. — Сейчас один из вас нарушит приказ!
Он окинул взглядом небо. Серебра не было видно. Что ж, значит, он будет иметь честь сражаться первым. Если в последний момент вражеский флот не свернет с курса, он покажется над Золотым городом как раз на его участке. Его корабли первыми начнут сражение. Его… Что-то холодное и скользкое коснулось его щеки. Щупальце. В голову потекли мысли
Ветра, дующего от наливающегося дождем горизонта.
—
У них нет собирателей облаков. Они атакуют летающим островом. Ты знаешь, как победить большую кучу камней?
Володи невольно вспомнил о каменном корабле, о котором говорил Аркуменна на встрече бессмертных.
— Вот медвежье дерьмо! — выругался он.
—
Как нам могут помочь фекалии проклятых медведей победить в этом бою? — поинтересовался
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта. Собиратель облаков мог быть философом и очень умным существом, но так и не понял, что слова людей нельзя воспринимать буквально.
— Наверняка достаточно будет убить всех, кто сидит на этом каменном корабле. И, конечно же, всех тех, кто на нем стоит, — ответил Володи, предвосхищая новые вопросы.
—
Тогда я скажу своим братьям… О, они тоже уже получили приказы. Субаи хочет нашпиговать всех демонов стрелами. А Некагуаль как раз требует, чтобы его люди принесли ему головы демонов.
— Не вижу никаких противоречий. Главное — чтобы они были мертвы.
Володи прищурился, пытаясь лучше разглядеть темную штуку на горизонте. Она была пугающе огромной. Но их собиратели облаков тоже огромны. Они победят.
До врага оставалось меньше мили. Володи отчетливо видел драконов, круживших над парящим островом. Казалось, они тоже получили приказ не нестись вперед.
—
Можно мне сейчас отпустить якорную башню? — Ему показалось или в «голосе»
Ветра, дующего от наливающегося дождем горизонта, послышался страх? Такого за его собирателем облаков обычно не водилось.
—
Я не боюсь, но этот летучий остров имеет значительно б ó
льшую массу, чем я. Мои щупальца порвутся, якорная башня упадет на твой дворец, а мы с кораблем получим значительные повреждения, если столкнемся с ним. И все это даже ни капельки не задержит остров. Камни практически не получают повреждений, когда по ним лупят мясом.
— Тогда отпускай башню, — негромко произнес Володи и тут же почувствовал облегчение собирателя облаков.
Остров был уже настолько близко, что стало видно: он состоит из различных валунов. Возможно, их держат вместе канаты или цепи.
Из переднего валуна торчало что-то, так ярко сверкавшее на солнце, что он не мог разобрать, что это такое. По бокам росли деревья. А среди деревьев что-то крутилось. Крылья ветряной мельницы? Лучше даже не пытаться понять, что подняли в небеса демоны. Он просто разрушит это.
Володи подал медведю знак немного повернуться, чтобы он мог посмотреть на своих ребят. Отличный отряд! Хвастуны, силачи, первоклассные пьяницы и бабники. На роскошных медведях, в бронзовых кирасах и шлемах, украшенных птичьими перьями, выглядели они потрясающе. Они были лучшими из ребят, которыми когда-либо командовал князь Друсны.
— Похоже на то, что собиратели облаков улетели от демонов! — громко крикнул он, чтобы его слышали на всей палубе. — Парочка драконов и кучка парящих камней — вот и все, что они способны выставить против нас. Сегодня тот самый день, когда мы так наподдадим им, что они никогда не вернутся. Я знаю, вам тоже не терпится приступить к этому, как и мне. Так что покажите им! Я знаю, мы можем победить. У них всего одно-единственное оружие, которое может представлять для вас опасность: красивые девушки, которые очаровательно улыбаются, чтобы перерезать вам горло, когда вы попытаетесь их поцеловать. Так что, ребята, зажиматься будете после битвы с разливайщицами, которые будут ждать вас, кобелей, в Большом чертоге. А сейчас нам предстоит сражаться клинок к клинку!
Володи с удовлетворением отметил боевой дух в глазах парней. Они пойдут за ним всюду. И бессмертный развернул своего медведя. До проклятого каменного корабля оставалось всего сто шагов. Вот уже навстречу им полетели первые драконы. Ждать дольше — значит подвергать своих людей опасности оказаться под струей огня на тесной летной палубе. Высвободив копье из крепежа на боку медведя, он взмахнул им в воздухе и изо всех сил закричал:
— Вперед, ублюдки! Натянем им чешую на уши! — Затем он хлопнул медведя ладонью по спине: — Вперед, Вонючка! В бой!
И его металлический товарищ побежал, тяжело переставляя ноги и скрипя суставами. Едва он шагнул за край палубы, как все пошло по накатанной. Медведь камнем рухнул навстречу городу. Володи закрыл глаза и выругался от души, пока Вонючка тяжело взмахивал крыльями. Когда медведь наконец перестал падать и полетел, они были всего в двух шагах от плоских крыш домов города.
Бессмертный не был уверен в том, нарочно ли делает это проклятый медведь или же действительно просто паршиво летает. Отчаянно борясь с притяжением земли, Вонючка снова набрал высоту. С безоблачного неба к ним устремился поток пламени. Всего в паре шагов от Володи пролетел один из его людей, обуглившийся до неузнаваемости.
Навстречу Володи ринулся дракон с похожими на стекло глазами. Друсниец держал копье параллельно медведю. Дракон приближался слева. Возможно, он еще не заметил оружие.
Когда тварь распахнула пасть с длинными, как кинжалы, зубами, Володи повернул копье перпендикулярно телу. «Не самая удачная позиция для того, чтобы заколоть дракона», — успел подумать он, когда острие копья вошло в глотку дракона. Древко так больно ударило его в грудь, что из легких со свистом вылетел воздух.
Сила рывка заставила Володи выпустить копье из рук. Дракон издал булькающий звук. Из его пасти брызнула кровь, и он полетел вниз, на город.
Володи, оглушенный ударом, все еще не пришел в себя. Перед глазами плясали яркие точки. Между тем Вонючка продолжал подниматься в небо. Масса парящих скал была прямо перед ними.
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, увернулся от летучего острова. Каменные ядра бортовых орудий собирателей облаков бились в бока скал, но никакого значимого ущерба не наносили.
Вонючка по-прежнему поднимался вверх. Повсюду вокруг него были небесные всадники и драконы. Из орудий в скалах летели копья. В воздухе свистели стрелы. От оглушительных криков у Володи гудело в ушах.
Он пронесся мимо летучего острова и посмотрел на него сверху. У бессмертного перехватило дыхание. Проклятый остров был более двух миль в длину!
Он резал собирателей облаков над городом, словно серп спелые колосья. Небесные гиганты Нангога пытались увернуться от каменного чудовища. Все орудия стреляли по острову. Струи пламени пронзали небо.
Один из собирателей облаков атаковал корабль демонов своими щупальцами. Он сбрасывал щупальцами воинов с орудийных позиций, швырял их на город, пока за его спиной не появились два крупных красных дракона.
Подобно копьям из раскаленной стали их пламенное дыхание ударило собирателю облаков в спину. Володи выхватил из колчана, висевшего на боку медведя, короткое метательное копье и метнул им в дракона. Стальной наконечник оставил дыру в кожистом крыле. Дракон, казалось, не обратил на это внимания, просто отвернулся и полетел в сторону поднебесных судов над городом.
Раненый собиратель облаков издавал пронзительные звуки, коловшие уши Володи сильнее игл. Небесный титан по-прежнему цеплялся щупальцами за летучий остров, а потом ударился о скалу. Корабль, который он нес, разбился. Дюжины мужчин с криками падали в пропасть. Володи летел слишком высоко. Он ничего не мог сделать, чтобы помочь им.
Судя по всему, что-то внутри собирателя облаков загорелось, стали взрываться газы. Из его подрагивающего тела вырывались фонтаны горящего жира и кипящей воды, но он из последних сил полз к передней стороне каменного корабля.
Из-за горящего жира загорелись деревья и ветряные мельницы. Кипящий бульон из его внутренностей сочился в скальные расселины. Володи видел маленьких демонов, сновавших вдоль покрытых лесом скал, на которых лежал умирающий собиратель облаков, видел, как они бесстрашно боролись с пламенем. А затем большое дерево взорвалось и горящие ветви швырнуло на другие участки леса. В предсмертных конвульсиях щупальца отрывали крылья ветряных мельниц от крепких деревянных мачт, словно они были не толще соломинки.
— Вот дерьмо! — выругался Володи.
Он отвлекся всего на миг. На один удар сердца засмотрелся на происходящее с собирателем облаков. Но, когда рванул поводья, уже знал, что слишком поздно. Удар хвоста раздробил левое крыло Вонючки. Медведь завертелся, зубы дракона щелкнули всего в нескольких дюймах от груди Володи. Еще один удар хвоста пришелся на высокую спинку седла. Затрещало дерево. Что-то ударилось о доспех Великого Медведя, и Володи обрадовался, что надел его сегодня. Ему нужно выжить, потому что он понял, как можно победить этот каменный корабль.
Под ним, объятые огнем пожара, вызванного погибающим собирателем облаков, взрывались другие деревья.
Обзор
Хорнбори прижался лицом к стеклу павильона, глядя на горящее чудовище, висевшее на его корабле.
— Это не должно случаться слишком часто, — спокойно заметил Гобхайн.
Мысли Хорнбори понеслись вскачь. Там, снаружи, было намного больше сотни собирателей облаков. Еще десять таких упадут на Поднебесье — и скалистый остров рухнет на раскинувшийся под ними город. Интересно, поняли ли это дети человеческие?
— Драконы… — пролепетал он. — Им нельзя атаковать находящихся рядом собирателей облаков. Это не должно больше повториться. Лучше всего, если они вообще перестанут поджигать собирателей облаков. — Он чувствовал, что разыгрывающееся в небе сражение ему не по силам. Он мог вести битву на земле — и при этом совершать весьма прискорбные ошибки, — но то, что творилось сейчас, абсолютно не соответствовало его способностям. Слишком много всего происходило одновременно. Карлику казалось, что ему не хватает обзора, несмотря на то что он находился в павильоне.
Каменный снаряд размером с голову ударился о стекло, у которого он стоял. Воевода резко отпрянул. Стрелок на собирателе облаков, заметив его, выстрелил из орудия.
— Ваши приказы, Повелитель всех Глубин, — напомнил ему Гобхайн.
Хорнбори поглядел на Солайна в поисках помощи. Но закаленный в боях полководец, казалось, был где-то далеко. Змееподобная женщина, как это часто бывало, поддерживала его.
— Нодон!
— Да, командующий, — услышал он за своей спиной голос одетого в красное эльфа.
— Бери наездников на орлах. Всех! И позаботься о том, чтобы к Поднебесью больше не прицепился горящий собиратель облаков.
— Прошу прощения, командующий, но мы с орлами не сможем остановить горящих собирателей облаков. Однако, если таково ваше желание, приказ, конечно же, будет исполнен.
— Нодон прав! — прошептал стоявший рядом с ним Гобхайн.
Хорнбори очень хотелось настоять на том, чтобы его приказы были исполнены. Но, возможно, ему еще потребуется орел, чтобы бежать отсюда. Он не собирался доверять свою жизнь небесным угрям.
— Огонь! — напомнил ему Гобхайн.
— А что мы еще можем сделать? — Хорнбори редко доводилось чувствовать себя настолько беспомощным, как в этой битве.
— Телепаты. Пусть прикажут драконам больше не поджигать собирателей облаков поблизости от Поднебесья.
— Точно! Я об этом тоже подумал. — Хорнбори обернулся к адъютантам, стоявшим у него за спиной и дожидавшимся его приказов. — Итак, вы все слышали. Сообщите телепатам. И прошу вас, поскорее!
У Солайна не осталось сил стоять на ногах. Он лежал в объятиях своей жуткой женщины-змеи. И почему проклятые драконы настаивают на том, чтобы наделять полномочиями этого никчемного типа? Падает в каждом втором бою.
К Хорнбори уже почти вернулась его обычная самоуверенность.
— Как нам теперь потушить пожар? — обратился он к Гобхайну.
— Этого мы сделать не можем. У нас не хватает воды и рабочих рук.
Хорнбори не поверил своим ушам.
— Нам не хватает рук? Ведь у нас более двадцати тысяч…
— И при всем этом Поднебесье ужасно недоукомплектовано. Для начала нам нужно набрать высоту.
Несмотря на то что Хорнбори не понял, зачем это делать, карлик решил, что Гобхайн свое дело знает.
— Итак… — Он повернулся к оставшимся адъютантам.
Эльф схватил его за плечи.
— Такие приказы отдаются непосредственно. Там! — И он указал на позолоченную трубу, торчавшую из пола рядом с Хорнбори. — Для этого у нас есть система звуковых труб.
Испытывая некоторое раздражение, карлик вытащил из трубы заглушку.
— М-м… Внимание! — Ему по-прежнему казалось странным говорить с трубкой, хотя он неоднократно тренировался делать это с того момента, как попал на борт корабля. — Итак… м-м… Приказ всем скалам: мы поднимаемся. Немедленно!
Через все Поднебесье простиралась цепочка из более тридцати гротов-ушей. В эти командные пункты были проведены переговорные трубы. Сразу же после поступления приказа его передавали в главную трубу на противоположной стороне маленького грота. Таким образом приказы в кратчайшие сроки достигали самого отдаленного конца Поднебесья. Только после того, как приказ был передан по главной трубке в следующее грот-ухо, открывались все остальные трубки, чтобы передать его непосредственно в прилегавшие к ним скалы. И, наоборот, через систему труб можно было передавать сообщения из каждой скалы в Первое Ухо — грот, расположенный перед входом в павильон.
По стеклянному коридору прибежал посыльный, передал Гобхайну какие-то документы. Эльф мельком просмотрел их, а посыльный уже убежал обратно. Хорнбори заметно разозлился. Получить эти бумаги должен был он!
В стекло павильона ударил еще один большой каменный снаряд, и карлик вздрогнул. Гобхайн — нет. Как этот эльфийский кузнец, будь он неладен, ухитряется сохранять хладнокровие?
Наконец Гобхайн удостоил его взглядом.
— Самые большие пожары в скалах номер пятьдесят два и пятьдесят три. Почти на всех прилегающих скалах уже разгорелись пожары поменьше, но их мы еще можем контролировать.
— Значит, нужно как можно скорее эвакуировать эти скалы.
— Нет, это было бы неразумно. Тогда команда скал побежит по мостам и стальным конструкциям, которые мы должны будем отделить. Это в значительной степени замедлит процесс. Мы не будем оповещать команды обеих скал. — Он склонился над переговорной трубкой и коротко приказал: — Установить соединение со скалой пятьдесят два и пятьдесят три. — Затем тщательно закрыл заглушкой трубу и неодобрительно поглядел сверху вниз на Хорнбори: — После того как мы передали информацию, трубу следует заткнуть. В противном случае в Первом Ухе услышат все, о чем говорят здесь, в павильоне. А они не видят всего происходящего, чтобы понимать принимаемые тут решения.
«Мы тоже не видим всей картины», — подумал Хорнбори.
— Сколько человек насчитывается в команде, которая находится на обеих скалах?
Гобхайн на миг закрыл глаза и задумался, как будто перебирая в уме цифры.
— Около шестисот, — наконец произнес он. — Это крайние скалы с орудийными расчетами, поэтому такие цифры.
— Мы же не можем просто…
— Мы не просто можем, мы обязаны! — решительно перебил его эльфийский кузнец. — Две скалы — это примерно один процент массы нашего корабля. Мы как раз теряем деревья, которые несут вес скал, и существует опасность, что пожар распространится дальше. Если на пяти процентах Поднебесья не будет поднимающей силы, обеспечиваемой деревьями, и это окажутся соединенные между собой участки, мы накренимся. А это и в самом деле случится, если огонь перебросится со скалы на скалу. В результате мы потеряем десять процентов деревьев и нас потянет вниз. Тогда мы не сможем подниматься при помощи движения горизонтальных воздушных винтов. Мы опустимся на землю, где будем безоружны.
Хорнбори не совсем понимал его объяснения и просто глядел на небо. Судя по тому, что там происходило, не все драконы получили послание телепатов. Горели еще два старых собирателя облаков.
Внезапно прямо перед ним возник воин с безумным взглядом и всклокоченной бородой. Он летел верхом на крылатом медведе, который сумел удержать равновесие, когда его наездник выхватил из седельного крепления молот и изо всех сил принялся колотить по стеклу.
— Он не сможет причинить ущерб, — заметил Гобхайн.
— Командующий? — заговорил стоявший у него за спиной Нодон. — Мне вылетать с орлами или вы передумали?
Еще один посыльный с бумагами промчался мимо Хорнбори и передал их эльфийскому кузнецу. А снаружи безумный сын человеческий продолжал колотить молотом по стеклу.
Хорнбори закрыл глаза. Это уже слишком!
— Отсоединить от конструкции скáлы пятьдесят два и пятьдесят три, — медленно и отчетливо произнес Гобхайн. — Я повторяю: отсоединить от конструкции скáлы пятьдесят два и пятьдесят три. Немедленно отправить рабочие отряды выполнять приказ.
Когда Хорнбори открыл глаза, каменное ядро попало в мужчину у стекла и разорвало его тело пополам. Стекло залило кровью, она потекла вниз. Гобхайн, склонившись над переговорной трубкой, снова заткнул ее.
Хорнбори невольно думал о шестистах членах экипажа, которые скоро будут обречены на смерть и не смогут избежать своей судьбы. Он не слишком хороший полководец. Его приказы стоили жизни многим храбрым воинам. Но ничего столь хладнокровного он никогда не делал. И не станет делать сегодня.
— Гобхайн, передаю командование в павильоне тебе, — громко, чтобы его слышали все присутствующие, произнес Хорнбори. — Я не уступаю верховное командование, чтобы вы понимали. Но здесь принимаешь решения ты.
— А ты? — растерялся эльф.
— А я буду инспектировать орудийные расчеты по правому борту. Думаю, их вклад в победу может быть больше.
— Скалы пятьдесят два и пятьдесят три находятся по правому борту, — заметил Гобхайн. — Неужели ты собираешься…
Хорнбори обернулся к Нодону:
— Хоть ты и телохранитель Солайна, я в иерархии командования нахожусь выше него, а потому, соответственно, могу отдавать приказы и тебе. Верно?
После короткого колебания Нодон кивнул:
— Все верно, командующий.
— Хорошо. Если Гобхайн отдаст приказ сбросить скалу, на которой я стою, ты немедленно обезглавишь его. Тебе все ясно?
— Да, командующий, — отозвался Нодон, даже взглядом не выдав того, что он думает о приказе.
— Ты не можешь… — начал Гобхайн.
— Могу! — сердито сверкнул глазами Хорнбори. — Не забывай, что верховный главнокомандующий здесь я. — С этими словами он отвернулся и вышел из павильона через стеклянный туннель. Конечно же, он не собирался идти на скалы пятьдесят два и пятьдесят три. Нет, ему не надоело жить! Но Гобхайн этого не знал.
Когда стеклянный туннель остался позади и карлик оказался под привычным прикрытием массивных скалистых стен, он испытал невероятное облегчение. Он понимал, что не сделал ничего, чтобы упорядочить хаос разразившегося вокруг сражения. Но не смотреть на это безумие было ужасно приятно.
Поступать правильно
— Крутите винты! — крикнула Мирелла в переговорную трубку и тут же заткнула ее снова.
Она с любопытством подошла к пропасти. В двадцати шагах от нее в скалу был вставлен большой ротор, покрытый ржавчиной. Она услышала, как заскрипел металл, когда сила колес начала действовать на подъемные винты.
Далеко под винтом она заметила какое-то движение. Серебристый блеск. Когда большой ротор начал медленно вращаться, между его лопастями промелькнул серебряный волк. В седле, похожем на большой стул, сидел сын человеческий. Мирелла с восхищением наблюдала за тем, как волк начал подниматься в шахте ротора по узкой спирали.
Сын человеческий выглядел потрепанным. Его сбившиеся черные волосы развевались на ветру. В руках он держал короткий лук, на натянутой тетиве которого лежала стрела.
Одно крыло летучего волка было заляпано кровью. Внезапно она встретилась взглядом с всадником. Он поднял лук, спустил тетиву, подстраиваясь под движения волка. Стрела устремилась ей навстречу.
Миреллу рвануло в сторону. Стрела пролетела на волосок от нее. Заглянув в шахту, эльфийка увидела, что из груди всадника торчит нож.
— Вам следует быть осторожнее, госпожа моя. По всей видимости, вы не воин, — услышала она голос Дилана, спасшего ее. — А теперь прошу извинить меня. Там приказали… — Он покачал головой. — Возможно, для корабля это правильно, но совершенно противоречит морали. Я не могу наблюдать за тем, как шесть сотен человек отправятся на смерть и никто даже не попытается их спасти.
Мирелла совершенно растерялась от такого поворота событий. Дилан побежал в туннель, ведущий к мосту номер пятьдесят два. За ним последовали несколько троллей.
— Мастер! — наконец
крикнула она что было сил и тоже побежала за ним.
Он не обращал на нее внимания. И только на террасе, которая вела от моста к соседней скале, эльф остановился. Мирелла остановилась рядом. Здесь, в расселине между скалами, был виден клочок неба. Всего лишь узкая полоса, ибо расстояние между скалами составляло менее четырех шагов. Мост, который вел к соседнему валуну, был целиком изготовлен из стали. Дилан велел троллям разбить крепления, державшие мост в скале. Серые великаны принесли с собой огромные молоты. Не колеблясь, они принялись выполнять приказ эльфа.
Мирелла увидела, что по небу тянутся полосы дыма. А потом фонтан горящей жидкости заслонил ей обзор. Мимо пронеслись серебряные львы, не обращая на них никакого внимания.
На двух из трех стальных дуг, удерживавших на расстоянии соседнюю скалу, тоже стояли тролли. По знаку эльфа они принялись разрушать крепления.
— Что вы делаете, мастер?
С учетом обстоятельств эльф казался чересчур спокойным.
— Сбросить скалы — разумное решение для Поднебесья, — ответил он, положив правую руку на сердце. — Но я давно уже принимаю здесь решения относительно того, что правильно, а что — нет. И я не привык повиноваться вслепую. Неправильно приносить в жертву шесть сотен детей альвов.
Он подошел к нише в скале, где стояли песочные часы, подозвал к себе командующего отрядом троллей.
— Когда вытечет песок, вы отделите от Поднебесья и третье крепление.
Он отвернулся, элегантным прыжком перемахнул через стальную дугу и побежал к скале номер пятьдесят два.
Мирелла без колебаний последовала за ним. Она тоже прислушивалась к голосу своего сердца.
Мы заставим гореть небеса
Володи приземлился на летную палубу флагманского корабля Арама. По пути сюда ему удалось собрать вокруг себя часть своих наездников на медведях.
Он поспешно расстегнул кожаные седельные ремни, спешился и спросил первого попавшегося капитана насчет Аарона.
— На командирской палубе, но…
Володи не слушал. Непривычно было приземляться на палубу чужого флагманского корабля. Хаос, и без того царивший вокруг, из-за этого становился еще сильнее.
Он прошел мимо импровизированного лазарета, где целители занимались кричавшими от боли ранеными. На флагманском корабле Аарона отчетливо видны были следы сражения. Тяжелые каменные ядра пробили обшивку. Сквозь щели в палубе сочилась кровь.
Володи поднялся по переполненной лестнице на верхнюю палубу. Капитаны отрывисто отдавали приказы. Собиратель облаков, летевший всего в сотне шагов от них, был охвачен пламенем. Но все его орудия продолжали стрелять в висевший рядом каменный корабль. Володи подумал, что это все равно что пытаться остановить разъяренного быка, стреляя в него горохом из трубочки.
Две орудийные башни, мимо которых он прошел, поскрипывая, вращались на смазанном опорном кругу. До сих пор Володи считал их флот непобедимым. И будь драконы одни, они, возможно, справились бы с ними, но этот каменный корабль… Ему приятно было видеть, что демоны тоже не могут потушить пожар на своих скалах. Бессмертный наблюдал за тем, как взрываются деревья, как из-за горящих ветвей, разлетающихся во все стороны, начинаются новые пожары.
Он прошел по палубе, на которой лежал мертвый зеленый дракон. Он даже не был особенно велик. Из его тела торчало несколько копий. Однако цена за это была ужасной: вокруг него в пропитанных кровью белоснежных плащах лежали Хранители неба. Когти дракона легко разорвали их нагрудники, словно те были сделаны из тонкого пергамента.
Наконец на высоком возвышении он увидел Аарона, окруженного воинами. Над ними развевались львиные штандарты, под сенью которых сражался когда-то и он сам. Прежде чем он добрался до Аарона, путь ему преградил еще один мертвый дракон. Казалось, бестия пытается убить бессмертного. Некоторые телохранители были ранены. Вслед Володи летели недоверчивые взгляды.
Аарон совещался с группой капитанов.
— Внимание! — вдруг крикнул мужчина, стоявший за спиной у Аарона. — На палубу пришел бессмертный Володи!
Теперь он узнал этого парня. Это был тот самый воин, который выдал Таркона. Возможно, он был полезен, но Володи не любил предателей. Странно, что Аарон терпит его рядом.
— Друг мой, рад видеть, что ты еще жив! — Из-за шлема-маски голос Аарона звучал глухо. Он был в полном доспехе, даже перчатки были на нем. Возможно, это правильно — в такой-то день.
— Я знаю, как снять с небес каменный корабль, — сказал друсниец, решив сразу же перейти к делу.
В этот момент каменное ядро оставило широкую просеку в рядах телохранителей и оторвало головы сразу трем из них.
— Огонь! Мы должны поджигать лес! Они особенные есть, эти деревья. Разрываться с громким звуком, когда гореть. А демоны боятся горящие деревья. Наверху, на камнях, много помощников, защищать деревья. Никто не защищает неважное!
Из-за шлема-маски было невозможно увидеть выражение лица Аарона. Он тяжело оперся на маленький стол, где лежало несколько глиняных дощечек.
— Этот каменный корабль разрывает нас на куски, — подавленно произнес он. — Наши снаряды не причиняют ему никакого вреда. А драконы… Мы потеряли уже пять собирателей облаков, а ведь битва идет всего полчаса.
— Так же, как драконы ломать собиратели облаков, мы разломать каменный корабль! — настаивал Володи. — Ты только давать всем приказ. Если собиратель облаков загораться, пусть бросаться на каменный корабль. И ты не должен стрелять камнями. Возьми огненные шары! А небесные всадники пусть кидать горящие горшки. Огонь! Огонь и еще раз огонь! Вот какой должен быть наш ответ!
— А зачем ты тогда пришел ко мне?
Володи показалось странным, что Аарон задал такой вопрос.
— Потому что другие бессмертные меня нет слушать. Это ты должен говорить им, тогда это умный совет. Я-то знать, как они меня называть. Мне все равно… Но ты должен давать им хороший совет. Огонь — это наш путь. Мы заставим гореть небеса.
Аарон кивнул:
— Я передам сообщение. А после битвы я скажу всем, что именно твой совет оказался решающим в битве.
— Не стараться, друг мой.
Темные глаза Аарона сверкнули в прорезях серебряной маски.
— Что ты имеешь в виду, Володи?
— Великая битва — хороший конец для великого воина. Я буду искать Кветцалли и Ваню. Думается мне, я находить их обоих в сердце каменного корабля.
Аарон шагнул вперед и схватил его за руку:
— Не делай этого!
Володи высвободился.
— Ты быть хорошим другом, Аарон, правитель всех черноголовых.
Больше Аарон остановить его не пытался. Обернувшись, Володи заметил, что Шайи нет на палубе. Он улыбнулся про себя. Она наверняка затребовала себе командование над собственным собирателем облаков.
За спиной он услышал, как Аарон громко зовет писарей. Он позаботится о том, чтобы приказ о поджоге каменного корабля разошелся по всему флоту. «Такие вещи у него отлично выходят», — подумал Володи.
Подрагивающее щупальце упало ему под ноги — корабль Аарона снова обстреливают! В пяти шагах перед Володи копье пригвоздило корабельщика к деревянной стене орудийной башни. Мужчина дергался, словно лягушка, насаженная на булавку. А потом его тело вдруг обмякло.
Несколько ядер разорвали релинг, и на палубу обрушился град обломков. Два из них задели его доспех. Стоявшие вокруг мужчины бросились ничком на палубу. Он не стал делать этого. Не здесь его поджидает смерть, в этом он был совершенно уверен.
Спустившись на летную палубу, Володи нашел мужчину, похожего на капитана.
— Ты приносить мне амфоры с ламповым маслом.
Парень недовольно покачал головой.
Володи схватил его за пышную черную бороду и подтянул к себе:
— Мне разорвать тебе задницу или ты будешь слушать приказ бессмертного Володи? — И он оттолкнул от себя мужчину.
— Конечно, бессмертный… — пролепетал капитан.
— Тогда ты пошевеливаться!
Володи обернулся к своим воинам, ждавшим его у медведей. Они будут сбрасывать амфоры с маслом на все пожары, которые сумеют найти на каменном корабле. А он поищет другой путь. Он видел, как из каменного корабля вылетали орлы. Там, откуда они выбрались, он наверняка сможет пройти вместе с медведем. Он возьмет с собой столько амфор, сколько унесет Вонючка. А внутри каменного корабля наверняка найдется что-то, что можно сжечь.
Не соответствующие предписаниям снаряды
Нир увидел, как подрагивает мужчина, в которого он попал копьем. Оно пригвоздило его к внешней деревянной стене орудийной башни, чьи отверстия были направлены в их сторону. Карлик был уверен, что внутри стоял человек, внимательно смотревший в крестовидную бойницу, за которой у своего копьемета стоял он сам.
Галар изо всех сил вращал рукоятку, натягивая орудие. Им обоим повезло, их распределили в помещение, находившееся чуть в стороне от главной орудийной позиции этой скалы. Здесь можно было делать то, что они считали нужным, без всяких там указаний. По крайней мере, большую часть времени. Каждые полчаса к ним заглядывал капитан, командовавший их отсеком. Давал им парочку тупых советов и снова уходил к главному орудийному расчету.
Сын человеческий на летающей змее пролетел у самой их скалы, метнул в них копье, ударившее по узкой бойнице.
Нир увидел, как от орудийной башни отделились тени, и потянул Галара за собой, на пол. От удара тяжелых каменных ядер задрожали скалы. С потолка посыпалась штукатурка. Судя по всему, залп, выпущенный детьми человеческими, попал в орудийный расчет над ними.
Галар протер глаза.
— Тому парню, которому пришла в голову дерьмовая идея поштукатурить здесь потолок, я отрежу яйца — когда все здесь закончится. Наверное, ему в голову кто-то вылил помойное ведро…
— Эй, вы двое, хватит обниматься с полом, беритесь за работу!
Нир повернул голову. В дверях стоял их капитан. За два прошедших дня Хор проявил себя не с лучшей стороны. Чернобородый капитан не отличался приятными манерами. Он был на удивление низкого роста и что было силы мстил за этот свой недостаток громкостью голоса. Когда он орал, его, наверное, было слышно на двух соседних скалах.
Нир поднялся.
— Так точно, капитан! Уже снова при деле. Удар свалил нас с ног. Больше не повторится.
Нир смотрел в какую-то неопределенную точку над головой Хора, притворяясь безобидным и старательным дурачком. Годы в походах по Нангогу научили его, что с большинством начальствующих это работает отлично.
— Продолжать! — рявкнул Хор и вошел в орудийную камеру.
Негромко ругаясь, Галар продолжал тереть глаза, в то время как капитан направился к большим колчанам с копьями, стоявшим у стены.
— А это еще что такое? — И он указал на тот самый колчан, который принесли с собой они. Тот, в котором они хранили свои копья для убийства драконов.
Галар перестал тереть глаза. Рука его опустилась на висевшую на поясе секиру. Нир протиснулся между ним и капитаном, который как раз вытащил из колчана одно из коротких копий.
— Эта стрела не соответствует предписаниям, — раздраженно пробормотал Хор и, осмотрев наконечники, заявил: — Слишком легкие. Если стрела и попадет куда-то, никакого эффекта не будет. — Вложив копье обратно в колчан, он покачал головой: — Подобное самоуправство приведет к гибели. Я реквизирую эти копья. Я требую, чтобы вы убивали врагов Альвенмарка специально изготовленными для этой цели копьями.
Галар попытался оттеснить Нира в сторону.
— Ничего он не заберет, — прошипел он другу на ухо.
— Что ты там говоришь? — Хор вызывающе поглядел на них обоих. — Может быть, вы оба и великие герои войны, но здесь, на борту Поднебесья, установлена дисциплина, и вы будете делать то, что я вам обоим скажу. — С этими словами он поднял колчан и шагнул в сторону бойницы.
Нир напрягся. Он не намерен позволить этому напыщенному мешку дерьма выбросить их стрелы для убийства драконов за борт. Пусть Галар раскроит ему череп!
— Ты мне сейчас… — взревел Галар.
— Внимание! — раздался у входной двери знакомый голос. — Старец в Глубине на палубе!
Хор обернулся, и Нир заметил, как побледнел капитан, увидев, кто пришел.
— Повелитель всех Глубин, — запинаясь, пролепетал он.
— Вы совершенно правы, капитан. Чрезмерный индивидуализм — начало погибели. Если позволите, я возьму двух этих мятежников под свой контроль и покажу им, как пользоваться копьеметами по предписанию.
На губах капитана заиграла счастливая улыбка.
Хорнбори вошел внутрь помещения и забрал у него колчан с копьями.
— Посмотрите, все ли в порядке на верхней орудийной палубе, капитан. В ваших ребят серьезно попали. Там нужна рука, способная навести порядок.
— Как прикажете, Повелитель всех Глубин! — Хор поспешно бросился вверх по узкой лестнице.
Когда шаги его стихли и они услышали, как он кричит на подчиненных наверху, Нир взял тяжелый колчан из рук Хорнбори и снова прислонил его к стене.
— Спасибо!
— Ты только не думай, что мы приготовились смотреть на то, как ты будешь учить нас обращаться с копьеметом, — набросился на правителя Галар.
Хорнбори рассмеялся.
— Не переживай. Я пришел, потому что хотел быть рядом, когда вы начнете сбрасывать с небес драконов, сжегших Глубокий город. — И он подмигнул кузнецу. — Кроме того, я хочу предотвратить сбрасывание скалы, на которой вы стоите.
— Сбросить скалу, на которой мы стоим, — передразнил его Галар. — Что за бред, ссыкун!
С последними словами Нир не мог не согласиться. Сбрасывать скалы! Для него было загадкой, каким образом у Хорнбори получилось стать правителем всех карликов.
Уха и воздушные угри
Че помог одному из своих людей выбраться из колеса высотой в шесть шагов. В их пещеру тянулся дым. Несколько кобольдов, которые должны были сторожить лес наверху, на скале, бежали вниз.
— Вонючка! — крикнул ему Гроц.
Тролль наблюдал за своими братьями, работавшими еще в одном колесе и обеспечивающими вращение винта.
— Они трусы! — ругался Че.
И действительно, вместе с теми, кто прибежал в пещеру, появился запах ухи. Че было очень неприятно, что вниз спустились только кобольды. В число стражей леса входили также фавны и даже дриады. Наверное, они предпочли погибнуть в пламени, чем оставить пост. — Я должен был быть там, наверху.
— Боишься высоты?
Гроц редко произносил больше пары слов одновременно, потому что обычно ему было достаточно даже нескольких звуков. «Да, я боюсь высоты», — с досадой подумал Че. Поэтому его распределили на пост глубоко внутри скалы. Но, возможно, он сумеет преодолеть свой страх.
Он раздраженно смотрел на пять колес. Под его началом была сотня кобольдов, в задачу которых входило вращение винтов на мачтах высоко над ними. Он должен был своевременно делать замены, следя за тем, чтобы уставшие не упали и не были затоптаны или, чего доброго, не оказались в спицах колеса.
Пронзительные крики оторвали его от размышлений. На среднее колесо с потолка их грота брызнула дымящаяся жидкость.
— Освободить! — крикнул Че. — Всем прочь из колеса! — И он побежал к рычагу, тормозившему колесо, изо всех сил уперся в него. Так его ребятам будет проще спрыгнуть.
В гроте слышалось все больше и больше криков.
Внезапно рядом с ним оказался Гроц. Троллю с его медвежьей силой было легче легкого перевести тормозной рычаг в конечное положение. Страшно поскрипывая, колесо остановилось.
Гроц подошел к деревянному колесу, провел пальцем по горячим брызгам на древесине, лизнул.
— Уха, — пробормотал он.
— Собиратель облаков! — крикнул один из бегущих кобольдов. — Из его тела брызжет горячая вода и жир. Там, наверху, повсюду лужи.
Че посмотрел на беленый потолок грота. Белая штукатурка потрескалась, а на колесо сквозь трещины все еще брызгал кипяток. По гроту тянулись полосы пара, распространяя запах, напоминавший запах ухи.
Кобольд боролся с собой. Одним альвам известно, сколько кипятка уже просочилось в скалы. Можно было подождать, пока он с силой прорвется сквозь потолок и живьем обварит его людей. А можно было приказать освободить грот. Если они сейчас побегут, то сделают то же самое, что сделали кобольды наверху, в лесу: бросят свои посты посреди битвы. Кобольд выругался про себя.
— Вон отсюда! — заорал Че. — Гроц, помоги мне остановить все колеса! — Он обернулся к своим воинам, удивленно смотревшим на него. — Вон отсюда! — повторил он. — Выпрыгивайте из колес. Уходите в безопасное место, вглубь Поднебесья. Мы покидаем скалу номер пятьдесят три!
Его люди повиновались. Гроц отдал приказ бежать троллям, а затем остановил все колеса. Че, терзаемый угрызениями совести, смотрел на замершую установку.
— Идем! — махнул ему рукой Гроц.
Кобольд глубоко вздохнул. Теперь горячая вода лилась с потолка в трех местах. Он принял правильное решение!
Внезапно впереди послышался громкий крик. Его люди не могли пройти дальше по туннелю. Жгучий водяной пар заполнял туннель.
— Путь к отступлению отрезан! — крикнул кто-то в толпе.
Одновременно вся скала содрогнулась. Возможно, это произошло из-за остановки колес.
— Сюда! — Среди его ребят появилась светловолосая эльфийка. Мирелла, которая не хотела с ним встречаться. — Давайте же, за мной! — И она указала на маленький боковой туннель.
Че негромко выругался. Это нехорошо. Ой как нехорошо. Этот путь ведет к бухтам воздушных угрей.
Мирелла заметила его и бросилась к нему. Схватила его за руки, подняла. Еще вчера он так хотел этого, но теперь, перед лицом ребят, несмотря на приближающуюся катастрофу, ему было очень неприятно.
— Они сбросят скалу, — прошипела она ему в ухо. — Вы должны сесть в угри!
— Но скала должна медленно опуститься на землю…
Эльфийка решительно покачала головой:
— Не опустится. Слишком много деревьев разрушено. Она будет вести себя так, как все остальные скалы. Кто останется здесь, умрет.
Не дожидаясь приказов, некоторые из его людей побежали в туннель, ведущий к бухте угрей.
Капли кипятка брызнули ему на руку, обожгли левую руку Миреллы. Вскрикнув от боли, она выпустила его. Че плюхнулся ей под ноги, потянув ее за собой. Казалось, это первое ранение в ее жизни. Эльфийка в растерянности смотрела на свою руку.
Гроц тоже бежал, но он перемещался среди кобольдов ровным шагом. Туннель вел по широкой спирали, уходя внутрь скалы. Их снова и снова трясло. Пока что скалу, судя по всему, не сбросили.
Наконец они добежали до круглого грота, в стенных нишах которого стояли угри. Мирелла взяла себя в руки и, немного успокоившись, смогла показать кобольдам, как пользоваться воздушными угрями. Че, как один из капитанов на борту, прошел инструктаж еще несколько лун тому назад.
Один за другим угри исчезали в спасительном туннеле. Кобольд поразился, насколько быстро удалось спастись почти сотне его ребят. Остались только он, Гроц и эльфийка.
— Мы воспользуемся тем угрем! — решительно произнесла Мирелла, указывая на последний корабль в гроте. В отличие от остальных у него был большой, выкрашенный красным фронтальный люк.
— Где тролльские угри? — раздраженно поинтересовался Гроц.
Мирелла явно смутилась.
— Должно быть, при планировке этой гавани для угрей произошла ошибка.
— Нет тролльских угрей…
Несмотря на то что Че знал своего приятеля уже много лет, читать по его лицу он так и не научился. Разозлился ли он? Или ему безразлично, что эльфы забыли предусмотреть спасательные кораблики для троллей?
— Сейчас нельзя ссориться! — В голосе Миреллы слышались не только нотки паники. — Нас вот-вот сбросят.
Она подошла к угрю, открыла красный люк и тяжело вздохнула. Было очевидно, что втроем они там не поместятся. Возможно, там не поместится даже один Гроц. Этот корабль был предназначен для того, чтобы принять в себя шесть эльфов, которые разместились бы вплотную друг к другу на узких сиденьях, установленных вдоль стен. Чуть выше пола проходил педальный вал.
— Залезай! — Мирелла подтолкнула тролля к угрю.
— Тесно, — сказал Гроц, пытаясь протиснуться в маленький спасательный корабль.
— Это красный угорь! — заметил Че, не трогаясь с места.
— И что? Забирайся внутрь! — приказала Мирелла.
— Они только для эльфов. Они… заколдованы.
— Зачарованы, — поправила его эльфийка.
— Так я колдовать не умею, — произнес Че, слышавший об этих штуках самые странные слухи. Всего один раз он видел, как во время тренировок использовали такой угорь. И он растворился прямо в полете! Эльфов, которые в нем сидели, он больше не видел.
Мирелла просто схватила его, подняла и понесла к угрю.
Гроц все еще продолжал пытаться втиснуть свое массивное тело между сиденьями. У него почти получилось.
Эльфийка втолкнула Че в угорь рядом с троллем, и, когда Гроц всунул в корабль левую руку, он с такой силой вдавил Че в сиденье, что тот едва дышал.
Мирелла стояла, склонившись над ними.
— Вам не нужно быть чародеями, чтобы лететь на этом угре.
— Что? — задыхаясь, пискнул кобольд. — Ты не летишь с нами?
Она лишь улыбнулась ему сверху.
— Я не влезу. Мой народ опозорил меня, когда забыл разместить здесь угри для троллей. В скале с колесом для троллей. Я должна остаться.
— Чушь! — возмутился Гроц и попытался подняться, но не сумел, поскольку слишком плотно втиснулся в угорь.
— Когда после закрытия люка вы скажете «Лиувар», угорь тронется с места. Произнесете его второй раз, одновременно приведя в действие вал, и угорь окажется в месте, о котором вы подумаете. В эти особые воздушные угри вплели заклинание сами поднебесные змеи. Лететь они могут только один раз. Вы будете спасены. — С этими словами Мирелла закрыла тяжелый красный металлический люк.
Гроц хрюкнул, когда люк ударил его по локтю.
Че видел лицо Миреллы в крохотное окошко в люке. Она махала ему рукой.
— Как там она говорила? — негромко пробормотал Че. Язык эльфов всегда напоминал ему странный шум.
— Лювар! — крикнул он, но ничего не произошло.
— Там было не так, — заметил Гроц, когда скала вдруг содрогнулась.
«Они действительно сбросили нас», — испуганно подумал Че.
— Люнвар! — в панике закричал он. — Луивар!
Мирелла удивленно смотрела на них сквозь стекло. Потом ударила ладонями по воздушному угрю и крикнула что-то, чего Че сквозь толстые металлические стенки не расслышал.
И вдруг они стали падать. Так быстро и неожиданно, что Че с трудом удержал внутри свой завтрак. А потом увидел над собой нижнюю сторону скалы. Скала падала. А они падали еще быстрее.
Волшебные слова и крики орлов
Мирелла все еще стояла посреди бухты угрей. Не осталось больше ни одного корабля. Но, возможно, лучше упасть вниз вместе со скалой и разбиться. Простые угри улетят не слишком далеко, опустятся где-то в районе Золотого города. А потом кобольдам должно очень повезти, чтобы не быть убитыми разъяренными детьми человеческими.
Звук шагов оторвал ее от размышлений. Дилан! Он словно из ниоткуда появился у входа в бухту угрей, схватил ее и потащил к шахте, в которой исчез угорь с троллем и Че.
— Все будет хорошо! — произнес он с таким спокойствием, что она поверила ему, — даже тогда, когда он крепко прижал ее к себе и прыгнул в шахту.
Несколько мгновений они падали с головокружительной скоростью, потом Дилан замедлил их падение вдоль стены шахты, расставив ноги, и наконец они остановились у самого выхода из нее. Скала падала на землю не так быстро, как она ожидала. Несколько деревьев пережили буйство пламени. Внизу Мирелла увидела угорь с красным люком. Он, кружась, летел навстречу городу. Неужели эти двое не сумели произнести волшебное слово?
Дилан пронзительно вскрикнул, и крик его был похож на крик орла.
Мирелла все еще с несчастным видом наблюдала за падающим угрем. Все остальные корабли уносило прочь силой встроенных валов. После вылета из стартовых шахт они расправили крылья, и большие воздушные винты на корме удерживали их в воздухе на удивление стабильно.
Внизу под ними мелькнула тень, и Дилан бросился вниз. Они приземлились на спину большого орла, который поспешно унесся прочь из тени скалы, а затем стал подниматься отвесно вверх.
Затаив дыхание, Мирелла смотрела на разворачивающиеся в небе события. Собиратели облаков, напоминавшие скаты, уже окружили Поднебесье. По скале барабанили тяжелые камни и массивные копья. Дети человеческие на сверкающих серебром существах сражались с эльфами, летевшими на орлах. Несколько драконов похватали летучих скатов и рвали их когтями и зубами.
Один из кораблей, несомый поднебесным скатом, горел ясным пламенем, а щупальца существа отчаянно колотили по нему, пытаясь оторвать его от себя.
Дилан по-прежнему крепко прижимал ее к себе правой рукой, а левой держался за перья. Воин на летучем волке попытался проткнуть их копьем, но огромный орел ловко увернулся от него.
В какой-то момент Мирелла осознала, что вокруг нее свистят стрелы. Она увидела целую группу лучников, стоявших на длинной узкой платформе вдоль хребта на спине небесного ската.
В крыле орла торчали две стрелы, но птица не стала лететь медленнее, пока они не оказались в расселине между парящими скалами. Они спокойно приземлились в широкую нишу, где сидели еще несколько черноспинных орлов.
Дилан похлопал массивного орла по шее.
— Спасибо, Боец, — сказал он, а затем, не выпуская ее из объятий, соскользнул по спине птицы.
— Вы не согласитесь выполнить мое желание, госпожа? — Он говорил очень серьезно, пристально глядя на нее своими серебристыми глазами. — Не отходите от меня, пока эта битва не закончится. Я не хочу, чтобы с вами что-то случилось. Нам, без сомнения, предстоит еще немало плохих часов. Но мы победим.
— Ваше желание для меня — закон, мастер Дилан.
«И почему я веду себя так ужасно?» — в отчаянии подумала девушка. Она должна была бы обнять его, радостно расцеловать в обе щеки, поблагодарить за спасение, а не прибегать к официальному тону.
— Мне будет легче на душе, если я буду знать, что вы неподалеку, госпожа Мирелла. Было очень мужественно с вашей стороны рискнуть жизнью, чтобы спасти команду скалы номер пятьдесят три. Немногие поступили бы так же. Для меня честь сражаться бок о бок со столь юной героиней. — Он сжал ее руку, чтобы подчеркнуть значимость собственных слов, и эльфийка не смогла произнести и слова в ответ.
Мимо их скальной ниши полилась завеса горящего масла. Орлы испуганно закричали, но она смотрела только на Дилана. Он излучал спокойствие, которое дало ей уверенность в том, что он справится с любой опасностью. В конце концов, он — мастер и наставник Белого чертога, живая легенда.
Знание иностранных языков
— Лювар! — срывающимся голосом кричал Че.
Их воздушный угорь с головокружительной скоростью вращался вокруг своей оси. Кобольд отчетливо видел сквозь маленькое окно город под собой. Они находились не более чем в сотне шагов над крышами. Повсюду между домами валялись обломки, трупы драконов и все еще подрагивающие щупальца, несмотря на то что они давно не были частью тела.
— Крути чертов вал! Иначе волшебное слово не сработает, — ругался Че. Просто невероятно, что этот тролль впал в летаргию. — Почему ты не крутишь?
— Потому что он под задницей.
— Так переместись, ради всех альвов. Засунь себе руку под задницу!
Тролль поерзал, из-за чего их воздушный угорь закружился еще сильнее. Че показалось, что великан вот-вот сломает ему ребра, когда тот шевельнул рукой, лежавшей прямо поперек его груди.
— Сейчас.
— Не сейчас, пожалуйста, а немедленно! — возмущался Че. — Ли Уй Вар! — предпринял он еще одну попытку. — Люфар! Дерьмо, почему ничего не происходит! Дурацкий Луи Мрак. Ли Хю ва!
До плоских крыш оставалось не более десяти шагов. Он отчетливо увидел солнечного дракона из Ишемона, лежавшего на доме. Между разбитыми зубами вывалился язык. В него вцепилась собака, каким-то образом забравшаяся на крышу.
— Ливава!.. — в отчаянии закричал Че, и Гроц тоже что-то произнес. Внезапно дракон исчез. В окне появилась ослепительная белизна, и ничего кроме белизны. А потом воздушный угорь ударился. Они заскользили, словно на санях.
«Скользить по белизне», — удивленно подумал Че. Нет, не так он представлял себе смерть.
В какой-то момент движение просто прекратилось.
— Дерьмовый у тебя эльфийский! — возмутился тролль.
Че глубоко вздохнул. Придется провести жизнь после смерти с троллем. Честно говоря, он надеялся на лучшее. Он ведь герой! Собственными руками убил пятерых карликов в горах Ишавена… Ну, строго говоря, при помощи арбалета.
Гроц пошевелился. Уперся в красный металлический люк, и тот наконец открылся с отвратительным скрежетом. Внутрь влетел ледяной воздух.
Тролль выпрямился и встал в угре. Че удивился, увидев над собой свинцово-серое небо.
— Идти можешь?
«Что за дурацкий вопрос», — подумал кобольд. Он ведь даже не был уверен в том, что еще жив. Когда он встал, каждая косточка в теле отозвалась болью.
Гроц схватил его, вытащил из угря, а затем поставил на землю. Че по колено провалился в снег.
— Проклятье, где это мы?
Тролль махнул рукой на изрешеченную расселинами груду скал.
— Мордштейн. — В его голосе звучала гордость. — Там моя стая.
— Что-что? — Че растерянно оглядывался по сторонам. Скалы были единственным приметным ориентиром среди глубоко заснеженного холмистого пейзажа.
Гроц взмахнул руками, словно намереваясь обнять все вокруг.
— Снайвамарк!
Кобольд вспомнил указания эльфийки. Очевидно, он все же произнес нужное слово. Но проклятый угорь, наверное, сломался. Он думал не о Снайвамарке, когда выкрикивал его, а лишь о том, что вот-вот разобьется о крыши Золотого города.
— Слово эльфийки значило «мир».
— Ну и что? — Кобольд удивился, что Гроцу известны значения эльфийских слов. Причем именно слово «мир»!
— Я сказал по-тролльски. Получилось.
Гроц подхватил его и посадил на плечи.
— Ты понравишься моей стае.
Какая чудесная перспектива! Тролли, которым он понравится. Когда каждый малыш-кобольд знает, что серые великаны жрут все, что движется.
Че огляделся по сторонам. Ледяная пустыня убьет его. Сбежать — не вариант. Он целиком и полностью в распоряжении троллей.
— Ты мужественный и умный. Если умрешь, мы съедим твое сердце и мозг.
Кобольд вздохнул с облегчением. Это был, наверное, самый приятный комплимент, который можно было получить от тролля. Тролли верили, что если съесть умершего, то к тебе перейдут его качества. Сердце храброго мужчины делало того, кто его съедал, мужественным, а мозг умного предводителя делился с троллем мудростью. Но лучше всего иметь того, кто обладает столь выдающимися качествами, живым и в числе стаи. Они ничего не сделают ему, в этом Че был совершенно уверен, и впервые за долгое время он начал смотреть в будущее с некоторой долей оптимизма.
Возможно, если ему очень повезет, тролли отнесут его на север, в родные горы под Ишавеном. Кобольд представил себе, как Гроц несет его туда на плечах. Ехать верхом на тролле — до сих пор это удавалось лишь величайшим героям среди его народа.
Место для богов
Снег колол Нандалее в лицо, словно тысяча ледяных игл. Под коварными порывами ветра между горами Зореокого бросало из стороны в сторону. Крупный черный жеребец отчаянно сражался с бурей, в которую попали они оба, когда вылетели из звезды альвов.
Нандалее произнесла слово силы, и их с Зореоким окружил оберегающий кокон тепла. Дыхание Ночи запретил ей плести заклинания, поскольку девантары могли обратить на нее внимание. Но без защиты им пришлось бы прятаться в пещере, пережидая, пока стихнет буря, а на это времени не оставалось. На счету был каждый час!
Темный описал ей горы, в которых она должна была вести поиски, но эльфийка видела не далее чем на сто шагов. Она не знала, где сейчас находится. Знала лишь название. Она, должно быть, где-то на востоке провинции Гарагум.
Пока эльфийка отчаянно высматривала цель, черная палочка, которую она спрятала за пояс, пульсировала силой. Темный дал ее на прощание и напомнил, что использовать ее можно лишь в случае величайшей опасности.
Снег белыми полотнами колыхался вокруг близкой вершины, но порывы северного ветра уносили его прочь. Зореокий летел над высокогорными долинами, поражающими своим ледяным великолепием. Они искали уже много часов. Снежная круговерть не утихала. Эльфийка почувствовала, что жеребец-пегас начинает уставать. Он все сильнее кружился в воздухе, когда в лицо им дул порыв ветра. Два раза их чуть было не прижало к скалам.
И только когда тени сумерек начали наползать с востока на заснеженные долины, она нашла ее: вершину-косу. Ветер и мороз так долго обтесывали камень, что гора стала похожей на стоящее вертикально лезвие косы.
— Долина на западе! — крикнула Нандалее, обращаясь к Зореокому.
Долгая поездка истощила и ее силы. У нее дрожали ноги, а она все стояла в седле между крыльями пегаса.
Порыв ветра снова сдул их с курса, и они приблизились к гранитной косе на слишком опасное расстояние. А потом она увидела его! Место, куда не отважились бы пойти даже небесные змеи: Желтую башню. Облепленная льдом, она словно бы росла прямо из скалы и размером напоминала гору. Крепость девантаров.
Нандалее заставила Зореокого приземлиться недалеко от долины и пошла одна по тропе, ведущей вдоль склона горы, на головокружительной высоте. Усталость была забыта. Она ожесточенно боролась с ветром, чтобы удержаться на ледяной тропе. Там, наверху, за высоченными желтыми стенами, были погребены ее потерянные надежды.
Вскоре она увидела арку ворот, которые вели внутрь здания крепости. Створок, которые могли бы закрыться, не было. Только темный туннель внутри стен. Несколько бойниц — вот и все отверстия в стенах. Ей казалось, что за ней наблюдают. Глубоко в башне было что-то, что почувствовало ее приход.
Темный обещал ей, что девантары уйдут. Всего на пару часов. И за это время она должна была свершить невозможное и обокрасть богов детей человеческих. Второй такой возможности больше не будет. Однако, как выяснилось, Дыхание Ночи ошибся. Что-то все-таки осталось.
Нандалее вошла в туннель. В последний раз ветер взметнул полы ее плаща, а затем он обвис. Эльфийка вынула меч из ножен и решительно двинулась по дороге, ведущей внутрь башни. Строение было таким внушительным, что она казалась сама себе крохотной и незначительной. Дойдя до первой лестницы, она обнаружила ступени высотой по колено. Ей уже доводилось встречаться с девантаром. Это было довольно высокое существо, представлявшее собой наполовину человека, наполовину вепря. Интересно, как выглядят его братья и сестры?
Прошло совсем немного времени, и Нандалее оказалась внутри башни. За просторным залом, из которого вглубь уходило несколько лестниц, следовал лабиринт чертогов с парящими лестницами и глубокими стенными нишами. Она не увидела ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего мебель. Нигде не было дверей, которые можно было бы запереть. Казалось, боги не нуждались в таком месте, где они могли бы побыть в уединении. По крайней мере здесь, в башне.
Когда она наконец обнаружила двустворчатую дверь, то поняла, что приближается к темному сердцу башни. Издав скрип, напоминавший протяжный крик, дверь открылась, и эльфийка увидела отрезанную голову Приносящего Весну. Она лежала у стены. Чешуя покрылась пылью. Большие желтые глаза смотрели на нее, словно голову отрезали от тела совсем недавно, более того, казалось, что за щелями зрачков еще оставалась слабая искорка жизни.
— Эльфийка, — послышалось шипение из темного угла на другом конце зала.
Нандалее испуганно обернулась и в полутьме различила еще одну драконью голову. Череп. Оттуда и доносился голос. Осторожно подняв меч, она подошла ближе и увидела две тонкие костлявые руки, расшатывавшие один из резцов внутри черепа. Судя по всему, он сидел в челюсти не слишком плотно.
— Кто ты?
Фигура в черепе прошипела что-то невнятное, затем отпустила зуб и уползла в тень. Нандалее открыла Незримое око и испуганно отпрянула. Никогда в жизни она не видела столь ослепительного света. Оглушенная, она оборвала видение магического мира. Не существо в черепе, а сами стены этого здания были пропитаны магией. В соседнем зале вообще было что-то противоестественное. Кроме того, она почувствовала, что то, что она ищет, должно быть спрятано в комнатах, расположенных глубоко под башней. Оно было чуждо этому миру, как и она сама. Не созвучно магической матрице Дайи. И тем не менее могущественно!
Из черепа снова послышалось шипение. Вызывающее и в то же время укоризненное.
Нандалее отвернулась. Она не хотела тратить излишне много времени. Ей было неинтересно, какие тайны скрывают девантары, она должна была просто кое-что украсть.
Она поспешно выбежала из зала и стала спускаться по лестницам. Нестись вниз по огромным ступеням было значительно проще. Вскоре она оказалась в зале за туннелем врат и спустилась по одной из лестниц в подвальные помещения. И только теперь, пробравшись вглубь скалы, драконница заметила, что повсюду в башне царят серые сумерки, хотя здесь, внутри скалы, должно быть совсем темно, несмотря на несколько узких окон. Однако в воздухе был свет, словно некое заклинание.
Через какое-то время Нандалее очутилась в просторном помещении. Судя по всему, оно находилось глубоко в скале. Тут стоял леденящий холод и пахло остывшим древесным углем и перекаленным металлом. Кучи жести и странных зубчатых механизмов были рассыпаны по полу. Каменные плавильные печи стояли за кранами, стрелы которых уходили под самый свод. Мастерская была огромна. Другой ее конец терялся в серых сумерках.
Осторожно оглядевшись по сторонам, Нандалее увидела среди куч мусора роскошную, очень большую кровать с измятыми простынями. «Значит, девантарам все же известна мебель, — усмехнувшись, подумала она. — По крайней мере тому, кто здесь работал».
Из кучи мусора в ее сторону выкатилась металлическая трубка. Эльфийке снова показалось, что за ней наблюдают. Теперь ощущение было гораздо сильнее, чем когда она находилась снаружи, по пути к башне. Что-то пряталось здесь.
На миг эльфийка испытала искушение еще раз открыть Незримое око, но затем ее обуял страх. Она вспомнила лекции Парящего наставника о силе магии. Недавно, когда ее ослепило, ей еще повезло. Осталась лишь легкая головная боль, иного повреждения она не получила. Однако все могло закончиться совершенно иначе. Она никогда не забудет, как умер Сайн, с которым они вместе учились. Его вывернуло наизнанку, когда он допустил ошибку при плетении заклинания. И так же точно она может выгореть изнутри, если посмотрит Незримым оком на свет, который не должны видеть смертные.
В этом месте создавалось что-то важное. Драконница снова поглядела на краны. Здесь делали что-то очень большое, и оно было пронизано магией. Отголоски заклинаний, сплетенные тут, еще висели в воздухе просторного помещения.
В куче, рядом с которой она стояла, заскрежетал металл. Что-то шевелилось внутри.
Нандалее покрепче перехватила меч и пошла дальше. Она неутомимо обследовала одну кучу за другой, а затем — наконец-то! — нашла оранжево-красные глиняные черепки, к которым прилипли остатки смолы и белый венчик морских желудей. Они лежали на куче отходов. Сердце ее пропустило удар, когда она увидела еще несколько морских желудей, а затем сломанную ракушку на других черепках. Эта амфора лежала в море, по крайней мере, какое-то время. Она почти нашла то, что искала!
Нандалее поднялась и окинула взглядом помещение. Ей показалось или под стоящими в ряд верстаками, засыпанными филигранными изделиями из металла, блеснуло что-то зеленое? Что-то поскрипывало глубоко в куче мусора слева от нее. Металл терся о металл. Встревожившись, Нандалее подняла меч. Стараясь не издавать звуков, которые могли выдать ее, она кралась вдоль верстаков и, пригибаясь, заглядывала под них. Среди мусора лежал зеленый обломок кристалла! Это оно? Неужели это все, что осталось?
Сердце билось гулко, как барабан, когда она ощупывала кончиками пальцев кристалл. Она чувствовала силу, таившуюся внутри камня. Знакомую силу, потому что драконнице уже доводилось держать ее в руках. Должно быть, именно присутствие этого осколка ощутила она наверху, в зале, где лежали обе драконьи головы? Она положила его на верстак. Для нее он не имел никакого значения. Она хотела найти здесь амфоры, к которым ей удалось подобраться очень близко семь лет тому назад.
Поднявшись, Нандалее продолжила поиски. Она чувствовала, как ее все сильнее и сильнее охватывает отчаяние. Она нашла ящики с инструментами. Шкаф, в котором хранились странные наряды. И только то, ради чего она пришла, найти не удавалось.
Краем глаза она увидела, как что-то выползает из кучи мусора, в которой она только что копалась. Оно было плоским, как кусок согнутой жести, и под ним торчало несколько железных палочек. Но эти палочки двигались, на них были сочленения! Прежде чем Нандалее успела внимательнее рассмотреть эту штуку, она скрылась под следующей кучей мусора.
Неужели она пришла напрасно? Или же то, что она искала, возможно, лежит под одной из куч мусора? Эльфийка вспомнила осколки амфор. Это — доказательство. Даже если они унесли их отсюда, они какое-то время лежали здесь.
Ритмичное поскрипывание оторвало ее от размышлений. Всего в пяти шагах от нее из кучи мусора выполз паук, тело которого было размером с пони. Он ковылял на длинных лапах к лестнице, по которой пришла Нандалее. А там уже ждали другие пауки. Все они были изготовлены из поблескивающего серебристого металла.
«Время уходит», — поняла Нандалее. Но она не могла вернуться в сад Ядэ с пустыми руками. Только не снова!
Может быть, эти металлические существа пытаются отрезать ей путь наверх? Или есть иная причина их передвижения?
Нандалее обошла пауков по широкой дуге и обнаружила большие ниши, выбитые в скале под лестницей. Там она еще не искала.
Эльфийка решительно направилась туда, при этом стараясь не сводить внимательного взгляда с куч мусора. Теперь отовсюду выползали металлические пауки, сороконожки и существа, напоминавшие крупных мокриц. Однако ни одно из этих существ не пыталось атаковать ее. Вероятно, они все-таки мирные… Нандалее не представляла себе, какой
от них прок девантарам. Оставалось надеяться, что это просто безумные игрушки.
В нишах валялись вещи, накрытые серым войлоком. Взволнованная, она отбросила первое одеяло. Под ним оказались медные трубы, а в открытом ящике обнаружились дюжины золотых слитков.
Едва она прикоснулась к войлоку, как металлические пауки зашевелились. Звеня, защелкали жвала, металлическое щупальце попыталось оцарапать ее лодыжку. Существо, которое было крупнее остальных и напоминало краба, подбежало к ней, высоко подняв клешню.
Эльфийка отпихнула ногой пауков, направилась ко второй нише и сдернула одеяло. Там лежали ящики и мешки. Она поспешно подбежала к третьей нише, когда краб дополз до нее.
— Прочь отсюда! — крикнула она существу, отскакивая в сторону.
Существо попыталось отрезать ей ногу длинной клешней. Драконница увернулась. Смертоносный обрушился на него и одним ударом обрубил обе клешни. Нандалее, пританцовывая, ушла в сторону и нанесла крабу еще один удар. Эльфийская сталь со скрежетом разрезала спинной панцирь, и металлическое существо осталось лежать на полу, подрагивая ножками.
Паучок поменьше вцепился мандибулами в кожаное голенище ее левого сапога. Широкой стороной меча Нандалее отбросила существо прочь, и оно осталось валяться у кучи мусора с погнутыми ножками. Однако ее окружало все больше и больше существ. И некоторые из них двигались с пугающей скоростью.
Нандалее отбросила в сторону третье одеяло и вскрикнула. В этой нише лежали пять уцелевших амфор. Они были покрыты морскими желудями и ракушками, а их горлышки залиты смолой. Должно быть, это те самые сосуды, которые достал со спины Бегущего по морям бессмертный Аарон семь лет назад!
Краем глаза она увидела сразу нескольких крупных пауков, бегущих к ней по спинам их мелких братьев. Кучи мусора словно ожили. Повсюду в просторном помещении просыпались металлические животные. Большинство их напоминали пауков, но были здесь и сороконожки, и муравьи, и жуки из поблескивающей серебром стали. Ни одно из этих существ не было покрыто ржавчиной. Казалось, что кто-то хорошо ухаживает за ними.
Нандалее пнула ближайшую из амфор. Красная глина треснула, изнутри сосуда вывалились рулончики ткани. Не отводя взгляда от металлических существ, Нандалее подняла первый рулончик. В него было замотано что-то, напоминавшее толстую свечу. Не кристалл ли? Отбросив все предосторожности, она опустилась на колени, открыла еще один рулончик, и еще. Повсюду были толстые куски воска. И когда она заметила в одном из рулончиков тень, паук впился ей в руку.
Ее окружили! Разъярившись, эльфийка подняла меч и сделала круговое движение. Сила удара отшвырнула всех металлических пауков в сторону. Некоторые поплатились своими длинными конечностями или просто раскололись надвое.
Один паук бросился наутек, унося с собой восковой рулончик. Сороконожка схватила второй. Нандалее обрушила рукоять меча на спину насекомому. Заскрежетал металл. Существо раздавило с такой силой, что оно осталось лежать на полу, подергивая лапками.
К ней ринулись остальные металлические существа. Теперь они пытались отнять у нее рулончики ткани, которые еще лежали в разбитой амфоре. Нандалее схватила один из кусков воска и разбила его о стену ниши. Внутри что-то было — продолговатый зеленый кристалл. И то был не обломок сердца Нангог. Должно быть, это и есть лед мечты! Не может быть что-то иное! На ее глазах выступили слезы. Все снова будет хорошо. Нужно лишь выбраться отсюда.
Клешня щелкнула у нее перед глазами. Эльфийка отпрянула, подняла меч и несколькими сильными ударами освободила себе пространство среди металлических существ. Поспешно подобрала несколько завернутых в ткань рулончиков. Четыре, пять. Один из крупных пауков был совсем близко. Нельзя позволить загнать себя в нишу. Этих стальных бестий слишком много. Но ведь она драконница — она или погибнет, сражаясь, или победит.
Нандалее спрятала столь долго разыскиваемое сокровище в кожаный мешочек, висевший у нее на поясе. Больше четырех тщательно упакованных кристаллов льда мечты туда не влезало. Этого хватит.
Издав дикий клич, она швырнула пятый восковой рулончик на середину комнаты, а затем бросилась бежать из ниши. Смертоносный безжалостно обрушивался на ряды металлических существ. Она отрубила большому пауку пару лап и отправила его пинком в ряды остальных атакующих. Делая шаг за шагом, Нандалее наступала на существ помельче. Что-то проткнуло голенище левого сапога и вонзилось ей в икру. Она стряхнула существо, похожее на комара без крыльев. В сапоге стала собираться кровь.
Наконец она добралась до лестницы. Высокие ступени оказались препятствием для многих металлических существ, но далеко не для всех. Она видела сороконожек, которые могли бегать даже по стенам. А из глубины подвала вылезало все больше и больше пауков размером с пони. Вторая лестница, ведущая наверх, тоже была забита тварями.
Не медлить! Каждый утраченный миг лишь ухудшал ситуацию. Эльфийка подняла клинок, которому не могло противостоять ни одно из этих существ, и стала прорубать себе путь наверх по ступенькам. Еще один зал, и она будет в туннеле, который ведет к воротам.
Едва лестница осталась позади, как из темной ниши на Нандалее прыгнул один из бескрылых комаров. Его хоботок вошел в кожу у самого запястья правой руки. Левой рукой она схватила подлую тварь и швырнула в стену, о которую та и разбилась.
Впереди шевелился пол. В сумеречном свете угрожающе поблескивал металл. Зал перед туннелем был заполнен сотнями металлических существ. Целые полчища их выползали с других лестниц, ведущих вниз, в мастерскую, находившуюся в глубине Желтой башни. Нандалее поняла, что не сможет пробиться сквозь этих стальных существ.
Не колеблясь, она развернулась и побежала наверх по уже знакомой лестнице. Был лишь один путь к бегству: платформа башни. Там ее сможет забрать Зореокий.
— Я справлюсь! — громко произнесла она, услышав за спиной царапание металлических ножек по ступеням лестницы. — Я справлюсь! — повторила она, и уже сами слова придали ей мужества.
Эльфийка побежала дальше. Все выше и выше, пока снова не оказалась в зале, где находились драконьи головы. Один из крупных пауков был так близко, что она больше не могла игнорировать эту угрозу. Обернувшись, Нандалее остановила чудовище, нанеся ему сильный удар мечом между мандибулами. Маленькие жвала, равно как и длинные ноги твари, еще подрагивали, когда она извлекла клинок из его тела. Что ж, теперь это существо больше не станет преследовать ее.
Краем глаза она увидела сороконожку, которая, негромко шурша, скользила по стене рядом с черепом дракона. Возможно, она займется тем, кто сидит в этом черепе. Существом, которое она… И тут все мысли рассеялись. Шатавшийся зуб! Он исчез! Что бы ни было заперто в черепе, оно освободилось.
Ан А Ту
Все больше и больше сороконожек ползло по стенам зала. Нандалее оторвалась от созерцания драконьего черепа. Какое ей дело до того, кто выбрался из этой темницы. Пусть им занимаются по возвращении девантары. А ей нужно просто добраться до вершины башни, чтобы покончить со всем этим. Она спрыгнет в седло с зубцов башни.
Эльфийка провела рукой по висевшему на поясе мешочку. Затем побежала, перепрыгивая ступеньку за ступенькой. Казалось, башня уходит под самые облака. Она пересекала все новые и новые залы. И всякий раз обнаруживалась еще одна лестница, ведущая выше.
Внезапно — она только что свернула на лестничном пролете — перед ней возникла высокая худая женщина. Нандалее испуганно остановилась. Незнакомка была выше ее на две головы. В костлявых руках она сжимала огромный резец. Пронизанные паутиной черные волосы спадали на лицо и плечи. Она была нага. Тело ужасным образом истощено. Впалые глаза смотрели на Нандалее.
— Ан А Ту, — произнесла она, и с ее губ потекла слюна. — Ан А Ту! — повторила она настойчивее, словно не понимая, что Нандалее не воспринимает то, что она пытается до нее донести.
Один из пауков размером с пони почти догнал ее — вот-вот он выберется на лестничный пролет. Сейчас не время возиться с этим девантаром. Потому что никем иным эта женщина быть не могла.
Несмотря на жалкий вид, в ней таилась огромная сила. Нандалее чувствовала это, даже не открывая Незримое око.
Нандалее хотела было побежать дальше, но девантар преградила ей путь. Двигалась она с пугающей скоростью.
— Ан А Ту!
Эльфийка не понимала, что хочет сказать богиня, а поднять меч не решалась. Она не могла определить, насколько могущественна девантар. Но двигалась она определенно быстрее.
— Прошу, пропусти меня, — произнесла Нандалее, увидев, как по стенам бегут новые сороконожки. Она знала, что эти бестии будут ждать ее на вершине башни. И следующий крупный паук тоже почти догнал ее. — Пожалуйста, отпусти меня. Я украла только лед мечты. Я должна спасти тех, кого люблю.
Взгляд пустых глаз богини изменился.
— Лю Блю? — было видно, что слово дается ей с трудом. — Любовь!
Паук почти добежал до них обеих, когда девантар вдруг ринулась вперед. Голой рукой вцепилась в щелкающие мандибулы. Разорвала металл, словно бумагу. Запустила руку внутрь паука по самый локоть, выхватила оттуда крохотный зеленый осколок, и бестия тут же неподвижно рухнула на пол.
— Иди! — приказала девантар. — Спа Сай любовь!
Нандалее удивилась, увидев, как казавшаяся такой дряхлой женщина метнулась к стене, схватила сороконожку длиной с ее руку и разломала ее на несколько кусков. Однако сейчас не было времени размышлять над поступками одной из девантаров. Она должна спасти Мелиандера и Элеборна. Поэтому она и пришла сюда.
Эльфийка побежала по следующей лестнице. Внизу услышала металлический стук. Хорошо, что за спиной эта девантар. И вдруг эльфийка почувствовала угрызения совести, зная, что должна будет сделать. Темный говорил совершенно недвусмысленно.
Наконец Нандалее добралась до платформы башни. В лицо ударил ледяной ветер. Стояла ночь. Буря утихла, и над самыми горами висела полная, покрытая оспинами луна.
Что-то ледяное ползло по ее ноге. Нандалее выпустила из рук Смертоносного. По ней бежала сороконожка, щелкая мандибулами. Эльфийка схватила тварь, но та так сильно вцепилась в нее, что она не смогла оторвать ее. Металл проткнул ткань, подрагивающие жвалы тянулись к ее горлу.
— Зореокий! — изо всех сил закричала Нандалее, потянувшись к поясу.
Вот уже по ноге бежит вторая сороконожка. Эльфийка выхватила нож. Вонзила клинок в голову первого зверя, ноги которого в предсмертных конвульсиях впивались в ее тело. Не обращая внимания на боль, Нандалее схватила вторую сороконожку, оторвала ее от ноги и швырнула вниз.
Драконница затравленно озиралась по сторонам. Эти твари были повсюду. Сильным ударом каблука она растоптала металлическую голову и подошла к зубцам башни.
— Зореокий! — снова позвала она в ночь, пнув нескольких металлических существ поменьше.
Эльфийка изо всех сил пыталась побороть панику и, схватив меч, начала сражаться. Пегас должен был услышать ее. Он придет. Нужно немного продержаться.
Это был жестокий бой, без изысков. Не было финтов, элегантных прыжков. Только короткие сильные удары. Она держалась в центре платформы башни и постоянно вертелась вокруг своей оси. За короткими выпадами следовали быстрые отступления. Все это не производило никакого впечатления на металлических существ — сколько бы она ни убивала, по телам своих растерзанных товарищей ползли все новые и новые сороконожки и пауки.
Наконец Нандалее услышала шорох крыльев. Зореокий прилетел. Она попыталась стряхнуть с себя сороконожку, прорвавшую ее защиту и ползущую теперь по ее ноге. Она была маленькой, и эльфийка решила не обращать на нее внимания. Вынув из-за пояса короткую черную палочку, она изо всех сил вонзила ее в пол.
Стены под ногами задрожали. Она почувствовала, как по башне побежали ударные волны. Некоторые зубцы сломались и поехали в сторону. От палочки расходились все новые и новые волны, заставляя башню в буквальном смысле вибрировать.
Нандалее не собиралась смотреть, что будет дальше. По ней ползли новые сороконожки, словно надеясь таким образом спастись. Их металлические конечности протыкали ткань ее платья. Эльфийка с трудом держалась на ногах — настолько сильно дрожали стены.
Она взобралась на один из целых зубцов и раскинула руки, чтобы удержать равновесие. У нее из рук выскользнул Смертоносный, который она, тут же подхватив, привычным движением вложила в закрепленную за спиной петлю.
В следующее мгновение под ней мелькнула тень вороного пегаса. Нисколько не колеблясь, драконница прыгнула в седло. Балансируя, она опустилась на колени, вставила ноги в кожаные петли седла. Бегавшие по ней сороконожки отвалились. Возможно, эти твари хотели оставаться поближе к башне. Короткими пинками она отправила вниз всех, кого успела обнаружить. Затем Нандалее повернулась и посмотрела на башню, которую они быстро оставляли за спиной. Большая часть кладки отвалилась от стены и обрушилась вниз.
Зореокий пронзительно заржал. Нандалее посмотрела на жеребца. Сороконожка, немногим длиннее ее ладони, вцепилась в голову пегаса, затем вонзила жало в левый глаз жеребца и принялась забираться внутрь глазницы сквозь растекающуюся жидкость.
Нандалее отреагировала немедленно. Не обращая внимания на безопасность, она бросилась вперед, чтобы схватить сороконожку, но та проскользнула между ее замерзшими пальцами и скрылась в голове Зореокого. Пегас взвился, мучимый болью. Он метался по воздуху, бил себя крыльями по голове, а потом стал камнем падать вниз.
Когда они почти долетели до земли, Нандалее выпрыгнула из седла, сделав сальто назад. Спружинив, она приземлилась на ноги и погрузилась в снег по самые лодыжки.
Зореокому повезло меньше. Он лежал на земле со сломанным крылом и бил копытами снег. Пронзительное ржание превратилось в негромкое жалобное постанывание.
Нандалее нащупала мешочек со льдом мечты. Шнуровка развязалась, но еще три тканевых рулончика остались на месте. Она потеряла всего один.
Тщательно отряхнувшись, она проверила, не осталось ли в ее одежде других сороконожек, и только потом опустилась на колени рядом с Зореоким. Его здоровый глаз неподвижно смотрел на нее. Чувствовала она себя ужасно. Еще одна жертва на ее пути в поисках льда мечты.
Эльфийка нежно коснулась его лба.
— Прости меня, друг мой, прошу тебя.
Теплые облачка дыхания из его ноздрей ласкали ее руку. Он лежал тихо и даже не моргал.
По долине прокатился грохот лавины.
Драконница не подняла головы. Она была целиком и полностью со своим товарищем, который столько лет бесстрашно носил ее. Нандалее подумала о дне, когда они повстречались впервые. Они с Гонвалоном лежали, прячась в кустах, и ждали, чтобы к водопою пришли пегасы.
— Я никогда не забуду, как ты сражался с красноспином, атаковавшим твой табун. Как ты был готов принести себя в жертву, чтобы спасти других.
Из его ноздрей больше не шел пар. Снежинки, падавшие на его открытый глаз, перестали таять.
У Нандалее не оставалось времени для долгого прощания. За горами уже бледнел рассвет, когда она закрыла его глаз и поднялась.
— Лиувар, друг мой.
Запахнула на груди плащ. В своем горе она совершенно забыла о том, что нужно сплести заклинание, чтобы защититься от холода. И теперь все тело застыло, мороз вонзился глубоко во внутренности эльфийки.
Она снова протянула руку, нащупывая лед мечты. Почувствовала рулончики сквозь кожу футляра.
Устало поглядела в конец долины. Желтая башня исчезла. Там, где она стояла, по заснеженному склону катились обломки. Нандалее подумала о девантаре, которая помогла ей. Которая была совсем не такой, какими она представляла себе человеческих богов. Без ее помощи она, возможно, не сумела бы уйти. А в благодарность она принесла этого девантара в жертву.
Представление Нандалее относительно миропорядка в трех мирах рухнуло. Что хорошо? Что плохо? Нет, благородными ее сегодняшние поступки назвать уж точно нельзя.
Она поклонилась в сторону обломков башни и прошептала над долиной слово прощания:
— Лиувар.
А затем отправилась в путь. До ближайшей звезды альвов ей предстояло идти не менее тридцати миль по непроходимым горам. Это будет безжалостная гонка, и она должна успеть туда прежде, чем вернутся девантары, где бы там они сейчас ни были.
Дети Нангог
Несмотря на то что случившееся испугало Львиноголового, игра, происходившая у него на глазах над гладким как зеркало кровавым озером, восхищала его. В небе Золотого города светящиеся фигуры вели бой, разразившийся высоко над пещерой, скрытой от взглядов. В трех шагах над темной водой парил летучий остров детей альвов. Дюжины драконов, а также собиратели облаков и крохотные фигурки на орлах и летучих львах кружили над ним, но победить его не могли. Семь крупных поднебесных кораблей уже рухнули вниз, а облачный остров сбросил три скалы, которые были его частью.
Живой Свет, девантар Валесии, создал этот спектакль, и Львиноголовый не мог даже приблизительно представить себе, какое заклинание нужно было сплести, чтобы создать эти подвижные картинки.
Все они стояли, собравшись, вокруг широкого озера. Он сумел убедить своих братьев и сестер, что это самое надежное из мест во всех трех мирах, поскольку, в конце концов, битва вертится вокруг двух небесных змеев, покоящихся на дне пруда в роли покорных рабов. Если и было место, на которое божественные драконы точно не обрушат струю пламени, то именно это. Ведь они хотели забрать тела погибших братьев.
— Они уничтожат наш флот, — произнесла Ишта вслух то, о чем думали все они. — Если так пойдет и дальше, я выйду отсюда и буду сражаться.
— Не выйдешь! — накинулся на нее Львиноголовый. Как она может думать о том, чтобы разрушить все их планы! — Еще ничего не потеряно!
— И сколько ты собираешься наблюдать? — колко отозвалась она. — Сколько еще наших детей человеческих мы позволим обречь на смерть?
— А скольких вы двое принесли в жертву на высокогорной равнине Куш ради гораздо меньшего? — вмешался в разговор Живой Свет. — Давайте подождем еще немного. Если мы вмешаемся в бой, небесные змеи заподозрят, что мы расставили им ловушку.
— Но ведь мы могли бы… — начал Пернатый, но его тут же перебил Длиннорукий.
— Нет, не могли бы! — воскликнул божественный кузнец, густо покраснев. — Клык был создан для того, чтобы растерзать небесных змеев. Посылать его ради парочки парящих в воздухе камней было бы непростительной глупостью.
— А если они не придут? — Руки Ишты лежали на каменном парапете кровавого озера. Ее сильные крылья нервно подрагивали. Она махнула рукой в сторону движущихся картинок, паривших над поверхностью воды. — Может быть, они давно уже заметили нас, потому что мы не в силах были сдержать любопытство и создали это глупое заклинание.
— Это
глупое заклинание не разрушает гармонию Золотой сети, — обиженно отозвался Живой Свет. — Оно не привлечет к себе внимания небесных змеев.
— Давайте подождем еще немного! — снова заявил Львиноголовый. — Таков уж жребий полководца. Иногда нужно спокойно отправить на смерть несколько подразделений, чтобы в конечном счете выиграть битву, и мы…
Он запнулся. В дальней части пещеры торопливо двигалось странное существо. Оно было крупнее тролля, но с длинными изящными конечностями, почти как у эльфа, и бледно-зеленого цвета кожей. На голове у него не было ни единого волоска, и от нее к спине тянулись две длинные изогнутые костяные спирали. Рядом с плоским носом были расположены большие черные глаза. Губы — узкая щелочка, похожая на шрам. Существо было наго.
Львиноголовый знал этих существ по рассказам своих братьев и сестер, но до сих пор ни одного живьем не видел. Вероятно, это был воплотившийся Зеленый дух.
Ишта заметила его удивленный взгляд. Молниеносно оказалась рядом с существом и обезглавила его своим серповидным мечом.
Внезапно пол у них под ногами задрожал, по кровавому озеру пошли волны. Один из пернатых змеев пробил толщу воды и посмотрел на собравшихся девантаров. Рядом с ним из озера поднялся большой зеленый кристалл. Он рос с пугающей скоростью. Из воды показались копья в виде кристаллов. Все они сильно склонялись влево.
— Вот еще идут! — удивленно воскликнула Ишта.
Львиноголовый бросился к ней. Из длинного туннеля, который вел прочь от пещеры жертвоприношений вглубь мира, к ним бежали другие Зеленые духи.
К ним присоединился Пернатый. Девантар поднял обе руки, и Львиноголовый почувствовал, как его брат тянется к силе магической матрицы мира.
— Нет!
— Почему это? Давайте уничтожим их в буре пламени!
В туннеле появлялось все больше и больше детей Нангог. Они не обращали на них никакого внимания. Казалось, они стремились в одно определенное место.
— Клык! — закричал Длиннорукий.
Кузнец остался у берега кровавого озера. Он указал на кристаллы, которые поднимались к своду пещеры. Из воды показались еще два массивных кристалла.
— Там, наверху, пещера Клыка! — Длиннорукий показал на часть свода, к которому тянулись кристаллы. — Разве вы не понимаете? Нангог! Она хочет забрать свое сердце.
Ишта подняла серповидный меч и направилась ко входу в туннель.
— Мне не нужна огненная буря, чтобы убить этих тварей. Идемте!
— Мы должны выпустить Клыка! — настаивал Длиннорукий. — Если кристаллы проткнут свод пещеры, они проткнут и его. И тогда посылать его будет слишком поздно.
Первый из кристаллов, толщиной с бочонок, уже почти добрался до свода пещеры.
По лицу Ишты Львиноголовый видел, что она борется с собой. Затем девантар кивнула:
— Пусть летит, Длиннорукий.
— Но вы должны остановить эти штуки. — Кузнец указал на скопления кристаллов. — Мне нужно еще немного времени.
— Тогда лучше поторопись! — набросился на него Львиноголовый.
На протяжении последних нескольких лун его брат слишком погрузился в работу. По всей видимости, он был не в курсе последних событий. Они уже пытались уничтожать кристаллы в других местах и поняли, что оставшиеся после разрушения обломки начинали расти с удвоенной скоростью. С ними ничего не могло поделать ни одно из их заклинаний, потому что их растила сама Нангог. Зачем — этого Львиноголовый не понимал. Но он и раньше не мог понять великаншу.
Он поглядел на ведущий вглубь туннель. Поток детей Нангог становился все гуще и гуще. Они ползли даже по стенам и по своду пещеры. Ему казалось, что на него катится волна зеленой плоти, которая разрушала все их планы.
Началась новая эра. Нангог приступила к борьбе за свой мир. И она ни в коем случае не должна была получить вторую половину своего сердца, которую так легкомысленно принес сюда Длиннорукий.
Он выпустил когти из своих сильных пальцев и последовал за Иштой, пытаясь остановить зеленый поток.
Пленник
Сам того не желая, он повернул голову. Солайн терпеть не мог быть пленником собственного тела. Он чувствовал присутствие Золотого внутри себя. Небесный змей завладел им целиком и полностью. Эльф был лишь зрителем того, что остальные считали его поступками.
То, что Правитель всех Глубин просто дезертировал, довело Золотого до белого каления. Несмотря на то что Солайн не знал, о чем подумал древний дракон, он все же уловил отголосок его чувств. Так, он ощутил и постепенно улучшавшееся настроение второго из драконов. Битва длилась уже более трех часов с непрекращающейся силой. Поднебесью пришлось принять на себя несколько тяжелых ударов. Сильные пожары бушевали еще на пяти скалах, однако потери детей человеческих были гораздо значительнее. По всему городу были видны следы безжалостных боев в небе. Горящие обломки падали на кварталы домов. На крышах и улицах валялись мертвые драконы. Куски разорванных и раненых собирателей облаков постоянно сыпались на истерзанный город. Корабельщики и воины падали с палуб боевых кораблей и летели вниз, когда залп Поднебесья ломал тяжелые доски орудийных позиций.
Павильон давно перестал напоминать блестящий кусок хрусталя, торчавший из летучего острова подобно тарану. Стекла, на которых остались черные полосы от копоти, были забрызганы кровью. Их обстреливали всем, что только могли предложить люди: каменными ядрами, огненными горшками, стрелами. Но павильон устоял.
Над ними, прямо на стекле, лежал убитый воин, упавший со своего корабля. Солайн видел, как при падении голова мужчины раскололась, словно переспелая дыня. Мозговое вещество разбрызгалось длинными полосами по стеклу, закрыв обзор.
Когда Золотой, заинтересовавшись чем-то, случайно поворачивал его голову, Солайн успевал бросить короткий взгляд на обеих девочек. В своих шелковых платьицах они казались здесь совершенно неуместными. Эльф жалел, что им приходится видеть весь этот ужас.
Глубоко под ними послышался странный звук. Неприятное царапанье, как если бы по камню скользнул металл. Вот только звук этот был до абсурдного громким. Солайн увидел, как дрогнули дома в целом квартале. Нет, не в одном квартале, землетрясение прошло под всем склоном Устья мира!
Внезапно крыша большого чертога, бывшего частью дворца Друсны, обрушилась внутрь. Якорные башни накренились в сторону и погребли под собой комнаты писарей.
Золотой заставил Солайна опуститься на колени и посмотреть сквозь стеклянный пол павильона. Эльф с ужасом увидел, как вздыбился скалистый склон. Смелó целые улицы. По склону посыпались лавины кирпичей и пыли. Он увидел, как одно из больших водяных колес, вырванное из креплений, швырнуло на бульвар, по которому оно покатилось в сторону дворца наместника. Дюжины людей, бросившихся на улицы в панике из-за начавшегося землетрясения, раздавили лопасти колеса, высота которого составляла шагов восемь. Даже с высоты двух сотен шагов был виден оставленный на мостовой кровавый след.
В облаках пыли, взвившихся над разрушениями, появилось что-то, сверкавшее серебром. Металлический парус? Нет, оно было больше всех парусов, которые ему когда-либо доводилось видеть. У него на глазах раскрывалось огромное серебряное крыло. Прибрежные кварталы Золотого города исчезли под белой тенью пары крыльев. Из пыли поднялись две головы, и огромные янтарные глаза посмотрели на Поднебесье. Затем появилась еще одна голова. И еще. Под конец смотревших на них драконьих голов стало пять. И каждая из них была размером с маленькое грузовое судно.
Солайн почувствовал ужас Золотого. Испуг небесного змея был настолько велик, что он на миг отпустил управление его телом.
— Нодон! — Солайн обернулся к мастеру меча. — Возьми девочек и вместе с ними покинь Поднебесье. Немедленно. Это чудовище нас… — Язык перестал ему повиноваться. Однако каково же было его облегчение, когда он увидел, как драконник втолкнул Фареллу и Лидайн в воздушный угорь.
— Вам тоже следует уйти, господин, — обратился к нему Нодон.
«Я бы с удовольствием», — подумал Солайн, однако мгновение, которое подарил ему Золотой, уже миновало. Ему пришлось наблюдать за тем, как серебряный дракон расправил крылья, проверяя их силу. Каждое из них было в милю длиной. Это чудовище ни в чем не уступало Поднебесью. Возможно, оно даже многократно превосходило силой их остров. Солайн не хотел быть здесь, чтобы выяснить, как обстоят дела на самом деле.
Во время рождения серебристого дракона из скалы было разрушено более половины Золотого города. Взмах крыльев обрушил пыльную бурю на остатки того, что когда-то было Золотым городом. Одна из голов дракона ринулась вперед. Просто поразительно, как далеко он ухитряется вытягивать шею. Подобно тому, как форель хватает муху, так и дракон поймал кварцевоглазого. Когда стальные челюсти сомкнулись, два ровно отрезанных крыла упали на город. В поднявшуюся пыль покатилась и голова дракона, а остальное исчезло в пасти серебряного.
Остальные головы тоже с жадностью принялись охотиться на драконов. Солнечный дракон опалил потоком огня морду среброголового, которая росла из тела с левой стороны. Вот только ему это не помогло — его тоже проглотили в один прием.
«А ведь эта металлическая бестия сможет справиться и с нами», — подумал Солайн.
И то, что она ждала их под городом, могло означать лишь одно: девантары знали, что они придут.
Губы Алоки мягко коснулись его затылка. Теплый поцелуй, сопровождаемый коротким приступом боли, — а затем перед глазами у него почернело.
Дело всей жизни
— Копье! — совершенно спокойно отдал приказ Нир.
У Хорнбори не укладывалось в голове, что оба его товарища ни капельки не встревожены.
— Нам действительно следует…
— Заткнись уже, ссыкун, и крути рукоятку. Здесь никто не услышит твоего мнения относительно того, что нам следует делать, — набросился на него Галар.
Хорнбори закусил губу. С этими двумя вечно одно и то же. Они просто не понимают, когда уместно поджать хвост и свалить. На протяжении семи лет Хорнбори думал, что никогда не увидит что-то столь же огромное, как Бегущий по морям. Глупая ошибка! Вот только
одну ошибку он не повторит уж точно: он не станет дожидаться исхода этого сражения. Он прекрасно осознавал, как невероятно ему повезло, когда он пережил встречу с Бегущим по морям. А везение имеет свойство заканчиваться!
Железные салазки, оттягивавшие тетиву направляющей тяжелого копьемета, остановились. Галар вложил в орудие одно из копий для убийства драконов.
— Сейчас мы его укокошим, — самоуверенно пробормотал Галар, а Нир согласно кивнул.
Стрелок тщательно покрутил два колесика настройки, чтобы как следует прицелиться.
Хорнбори выглянул у него из-за спины и посмотрел на дракона. Кто построил эту штуку? Боги людей. Она напоминала воплощенный в стали гнев.
— Э-м… если эта штука не живая, а просто металлическая… Как же его убить?
— У тебя всегда наготове красивые слова, чтобы скрыть свою трусость, не так ли? — фыркнул в его сторону Галар. Было видно, что такая сложная задача доставляет кузнецу огромное наслаждение. Вот идиот, будь оно все неладно!
Нир спустил курок и стал напряженно вглядываться в визир орудия.
— Ну что? — нетерпеливо поинтересовался Галар.
— Он еще жив, — пробормотал стрелок, и Хорнбори почувствовал, что этот хотя бы усомнился.
— Значит, надо попробовать еще раз.
Галар извлек из колчана новое копье.
— На этот раз целься в глаз. Нужно разрушить его мозг.
Хорнбори увидел, как о чешую дракона бессильно бьются каменные ядра. Тварь просто игнорировала их всех и с легкостью ловила драконов из плоти и крови.
— Это просто механизм, — в последний раз предпринял попытку Хорнбори. — У этой штуки нет мозга, который ты мог бы разрушить. У корабля или крепости тоже нет мозга.
Нир задумался.
— Крути! — зашипел на него Галар. — Это единственное, в чем ты хоть как-то разбираешься. Дракон двигается самостоятельно. Значит, у него есть мозг. То, что ты сравниваешь его с кораблем, лишь показывает, насколько ты ограничен.
— И в какой из голов ты предполагаешь наличие мозга?
Хорнбори выпустил рукоятку из рук и отошел от копьемета. У этого боя мог быть лишь один исход. И этого исхода он видеть не хотел.
— Настало время садиться в воздушный угорь. Сразимся в другой день! Спасем стрелы для убийства драконов.
— Ты просто не понимаешь, ссыкун! — Галар занял место у рукоятки. Возможно, чтобы помешать Ниру покинуть пост. — У нас есть всего два варианта развития событий. Либо мы убьем этого стального дракона и станем теми, кто спасет Поднебесье. Либо у нас не получится. И если это произойдет — честно говоря, я на это надеюсь, — придут небесные змеи. Они не будут просто сидеть и смотреть, как люди разрушают их Поднебесье. И тогда наконец настанет час отмщения. Они поплатятся за то, что сделали с Глубоким городом.
— Вы не проживете достаточно долго, чтобы дело дошло до этого.
Бесполезно тратить время на этих глупцов! Хорнбори развернулся, вышел из помещения через узкую дверь и стал подниматься по винтовой лестнице. Она вела его мимо большой орудийной позиции, где все еще командовал капитан Хор. В плотно выложенных камнями стенах зияло несколько серьезных брешей. Во внешней стене сквозила огромная дыра. Два орудия вырвало из напольных креплений. Выкрашенный белым потолок над ними был забрызган кровью. У стены рядом с дверью лежали в ряд пятеро убитых. Хор неустанно заставлял команду расчета стрелять. Никто не заметил Хорнбори, и он продолжил подъем, пока не вышел в коридор, ведущий к бухте для угрей. Ему навстречу бежали воины с носилками на плечах. Все почтительно приветствовали его. «Я слишком знаменит, — встревоженно подумал он. — Это нехорошо».
Бухта для угрей представляла собой круглую комнату в глубине скалы. Над шахтами сброса висели две дюжины воздушных угрей, предназначенных для эвакуации со скалы. Семи угрей уже не было. Повсюду на полу сидели раненые, по большей части карлики, но были среди них и кобольды, два фавна, старый минотавр и тролль с ужасными ожогами.
Несколько помощников укладывали тяжелораненых в угри и следили за их количеством, чтобы можно было вращать вал. Хорнбори с удивлением отметил, что они использовали и угри с красными грузовыми люками. Вообще-то они предназначались только для эльфов.
— Повелитель всех Глубин! — В голосе, раздавшемся у него за спиной, не было уважения.
Хорнбори обернулся, исполненный решимости поставить засранца на место. Это был карлик с пышной светло-русой бородой и ожесточенным взглядом. Где-то он его уже видел… Но не мог вспомнить, где именно.
— Вы хотите вернуться в постель к Амаласвинте, Повелитель всех Глубин? Удивительно, что вы находите в женщине, которую неоднократно поимел мой дед.
— Это навсегда останется загадкой для того, кто никогда еще не был с женщиной, Вирфир!
Теперь он его вспомнил. Этот надутый ублюдок — внук Эйкина, Старца в Глубине Железных чертогов. Надо было обезглавить его тогда вместе с дедом! И почему ему так не повезло, что он повстречал его здесь?
— Пока что с Поднебесья спускали только раненых. Что с вами случилось, Повелитель всех Глубин? Испытываете острый недостаток мужества? — продолжал свои дерзкие подколки Вирфир.
— Не смей так разговаривать с величайшим героем нашего народа, — выдавил из себя сильно потрепанный карлик с рыжей бородой, лежавший на носилках рядом с Хорнбори. Руки его были сложены на животе, перевязанном широкими полосками ткани. Сквозь повязку сочилась кровь. Воин был бледнее мела. — Я был с ним в Асугаре, — тяжело дыша, произнес он. — Я видел, как он убил Бегущего по волнам. Он… герой. — Произнеся последние слова, он протяжно вздохнул.
Хорнбори опустился на колени рядом с рыжебородым, вытер его мокрый от пота лоб.
— Они вытащат тебя отсюда, приятель. Обещаю! — Он не помнил воина, но был уверен, что рыжебородый этого не заметит. Никто не любит, когда его не помнят.
Правитель карликов снова выпрямился.
— До меня дошли слухи, что ты крадешь воздушные угри эльфов, Вирфир. Продолжай в том же духе!
Внук Эйкина уставился на него, широко открыв рот.
— Если вы сядете в угри, которые эльфы предполагали оставить нам, то приземлитесь где-то неподалеку от Золотого города. Города, который сейчас превратился в сплошные руины. Дети человеческие перережут вам горло. — Окинув взглядом находившихся в пещере, он сделал паузу, чтобы они осознали сказанное. — Для меня жизни карликов драгоценнее эльфийских. Крадите у них угри, и ты, Вирфир, будешь отвечать передо мной за то, чтобы все наши ребята в целости и невредимости добрались до глубинных городов. Мы поняли друг друга?
— Да, — пробормотал удивленный Вирфир.
Он объяснил ему, как пользоваться магическими угрями. Рассказал, что они отнесут их с товарищами в любое место, о котором подумает в этот миг тот, кто во второй раз произнесет слово «лиувар». Потрясенный Вирфир цветисто благодарил правителя.
— Драконий кулак! — в восторге кричали ему вслед раненые. — Драконий кулак!
— Желаю вам счастья, парни! А мне нужно возвращаться в битву. Увидимся потом, за кружечкой грибного на победном пиру. Это приказ! Так что не смейте мне подыхать.
Тяжело переставляя ноги, Хорнбори вышел из бухты угрей, а карлики все продолжали выкрикивать его прозвище: Драконий кулак. Чего бы он только ни отдал за то, чтобы сидеть в следующем угре, который вернется на родину! Почти все! Но если сейчас он бежит, это будет стоить ему того единственного, от чего он отказываться не хотел. Слава сделала его Правителем всех Глубин. Если он лишится ее, с его правлением будет покончено. А если он перестанет быть правителем, отношения с Амаласвинтой прекратятся, тут даже и думать не о чем. Она влюблена не в него, а в его власть. В принципе, они довольно похожи. Он добился большего, чем когда-либо мечтал. Если он вернется из этой последней битвы, увенчанный славой труса, то пройдет совсем немного времени, и он снова станет никем. А этого он не вынесет после того, как побывал правителем всех карликов.
Хорнбори хорошо понимал, что бежать в гавань другой скалы бесполезно. Повсюду найдутся те, кто знает его как величайшего героя среди карликов. Равно как и те, кто вернется с историей о его трусливом бегстве, если он сбежит именно теперь.
Он снова прошел мимо верхней орудийной позиции. Скала дрожала под ударами, наносимыми детьми человеческими. Обломки камней влетали в бойницы.
— Держитесь, парни! — звучным голосом крикнул он. — Мы раздавим ту стальную штуку внизу! Мы же карлики. Если кто и знает, как поступать со сталью, то это мы, не так ли, капитан Хор?
Командир батареи обернулся к нему. Из плеча у него торчала деревянная щепа размером с ножку стула. Его кольчуга потемнела от крови, карлик слегка пошатывался, но улыбнулся в ответ.
— Так и есть, Повелитель всех Глубин, — превозмогая боль, отозвался он.
Измотанные сражением бойцы орудийного расчета смотрели на него с благоговением. Видимо, его слова многое для них значили. А ведь слова ничего не стоят.
— Продолжайте в том же духе, ребята! А я сейчас спущусь на нашу нижнюю орудийную палубу и прослежу, чтобы они там украсили эту стальную штуковину несколькими отличными вмятинами.
Они кивали ему.
— Мы скорее подохнем здесь, чем побежим! — крикнул ему молодой карлик, подкатывая ядро к орудию. — Здесь ссыкунов нет!
— Я знаю, — ответил Хорнбори и стал спускаться ниже.
Глазами
—
Мы должны помочь им, — прозвучали в голове у Золотого мысли темного брата. —
Мы не можем просто сидеть и смотреть, как разрушают Поднебесье. А этот дракон его разрушит!
В то же время в памяти всплыли слова Гобхайна. Творец, как называли его все на борту, перечислял, на каких скалах начался пожар. С тремя новыми пожарами совладать было уже нельзя. Скалы, на которых они бушевали, скоро будут сброшены.
Кроме того, появление стального дракона вызвало панику в рядах их младших братьев. Некоторые бежали с поля боя, увидев, с какой легкостью убивает их созданное девантарами чудовище.
—
Все пошло не так, — причитал Пламенный. —
Все идет не по плану. Мы должны сдаться.
—
Ни за что! — Мысли Иссиня-черного клинками кольнули их головы, а он не прикладывал ни малейших усилий к тому, чтобы сдержать свой гнев. —
Эта битва еще не проиграна. Давайте разрушим дракона! Все заклинания сплетены. Мы можем быть там в мгновение ока. Чего же вы ждете? Мы — воины! Мы рождены для битвы.
—
Мы послали Поднебесье, чтобы выманить из укрытия девантаров. — Изумрудный брат, похоже, готов был сдаться, и Золотой это чувствовал. —
К сожалению, они оказались умнее, чем мы предполагали. Они не пришли, а вместо себя послали эту стальную штуку, о которой рассказывает Золотой. Дракон! Они насмехаются над нами! И я не вижу, что мы можем с этим поделать.
—
Они там! — не сдавался Золотой. —
Я уверен, что в данный момент они наблюдают за тем, что делает их дракон. И я готов поставить свою жизнь на то, что они находятся неподалеку от пруда, где держат мертвые тела наших братьев, Пурпурного и Приносящего Весну.
—
Почему? — спросил Красный. Он тоже пребывал в подавленном настроении. Золотой взбесился, чувствуя, как его братья один за другим признают поражение в битве за Нангог. —
Почему они должны быть там?
—
Потому что они, как и мы, хотят знать, как проходит битва. — Золотой с трудом сдерживал свою ярость.
—
Благодаря Солайну мы можем наблюдать за ходом битвы даже из другого мира. Ты действительно думаешь, что у девантаров нет такой возможности? — предположил Изумрудный.
—
Зачем им делать это, если у них в непосредственной близости от поля сражения есть место, где они будут в безопасности. Они уверены, что мы заберем тела своих мертвых братьев. Поэтому мы не будем предпринимать такой атаки, как в Зелинунте.
— А мы хотим этого? — В голосе Пламенного сквозило искреннее удивление.
Впервые за все время Золотой почувствовал раздражение Дыхания Ночи. Перворожденный какое-то время не вмешивался в беседу, но теперь с этим было покончено.
—
За что мы вообще сражаемся? — набросился он на Пламенного. —
За мертвых или за живых? Как ты думаешь, чего хотели бы наши братья? Чтобы мы отомстили за них и навеки покончили с войной или чтобы мы забрали их тела и продолжали эту войну бесконечно?
—
А если они не там, девантары… — предположил Изумрудный. —
Ты не увидел их нигде. У нас нет ничего, кроме предположений. А это не та основа, на которой можно…
Внезапно Золотой перестал видеть что бы то ни было. Еще только что он слушал братьев и видел перед глазами огромного пятиглавого дракона, а теперь все пропало. По спине пробежали мурашки, и дракон осознал, что это почувствовали его братья.
—
Что случилось? — поинтересовался Дыхание Ночи.
—
Моя связь с Солайном оборвалась… — Золотой чувствовал себя не в своей тарелке после обрыва связи с эльфийским князем.
—
Поднебесье! — запаниковал Пламенный. —
Они разрушили Поднебесье?
—
Я ничего не вижу… — бормотал Золотой, моргая и всеми силами стараясь снова вернуться к братьям.
—
Стальной дракон атаковал Поднебесье? Что ты видел последним? — не отставал Дыхание Ночи.
У Золотого появилось ощущение, что его брат вот-вот ворвется в его воспоминания. Не спросив
разрешения, сотрет из его памяти последние мгновения, связывавшие его с Солайном.
—
Стальной Дракон посмотрел на Поднебесье. Думаю, он собирался атаковать. Это было последнее, что видел Солайн.
—
Давайте спасать Поднебесье! — Дыхание Ночи не спрашивал. Он взял на себя смелость отдавать им приказы. —
Я не намерен сидеть сложа руки и смотреть, как за нас погибает более двадцати пяти тысяч детей альвов. Альвы создали нас, чтобы мы хранили их детей и их мир. Хватит разговоров, давайте наконец сделаем то, ради чего мы были рождены.
Дыхание Ночи произнес слово силы и открыл драконью тропу, которая должна была привести их в небо над Золотым городом. И, не дожидаясь ответа, полетел вперед.
Последний выстрел
Нир вцепился в свое орудие, когда ужасный удар лапы угодил в их скалу. Он услышал, как затрещал камень, как выругался Галар, которого свалило с ног. Над ними закричали воины верхнего орудийного расчета. По всей видимости, удар предназначался им.
Стрелок увидел, как из каменной кладки орудийного бастиона вниз посыпались камни. Увидел среди камней тела.
Их скала, в которую были встроены орудия, медленно двигалась. Покачиваясь, она начала поворачиваться.
— По всей видимости, оборвались соединения с Поднебесьем, — дрожащим голосом произнес Хорнбори.
Нир испуганно обернулся к нему. Повелитель всех Глубин стоял у двери, ведущей на винтовую лестницу, и обеими руками держался за дверные косяки.
— Что ты здесь делаешь, ссыкун? — набросился на него Галар. — Что, все угри отчалили?
— Я вернулся, чтобы проследить, что вы не забыли о нашей клятве… Мы хотим лишь одного — чтобы Глубокий город…
В скалу угодил еще один удар лапы, их бросило назад, на Поднебесье, когда сталь со скрежетом вонзилась в камень.
На этот раз Нира тоже сбило с ног. Галар перелетел через всю небольшую комнатку, а Хорнбори рухнул на ступеньки за спиной.
Внезапно сквозь побеленный известью потолок пробился широкий луч света. В передней части комнаты зияла дыра.
— По всей видимости, от скалы оторвало весь верхний бастион, — пробормотал потрясенный Галар.
Нир подтянулся, опираясь на оружие. Оно было взведено, готовое выпустить новый снаряд. Их скала болталась в воздухе, словно кусок пробки, качающийся на волнах.
— Дай мне следующее копье! — потребовал он, превозмогая головокружение.
В маленькой крестообразной бойнице он видел то голубой небосвод, то сверкающую сталь, то драконов, то сломанные деревья, парившие в воздухе, то собирателей облаков. И еще кое-что. В небе была тень. Воплощенная тьма.
— Прекрати стрелять в этого стального монстра! — Голос Хорнбори прозвучал непривычно строго. — Сколько копий ты потратил на это чудовище?
— Четыре, — ответил Нир.
— И что, смог остановить стального дракона?
— Нет, но я…
Нир вынужден был признать, что их выстрелы, судя по всему, не дали никакого эффекта. Он выбил глаз и проделал дыру во лбу одной из голов. По всей видимости, копье должно было пробить тело чудовища по всей длине. Четвертый выстрел пролетел мимо цели. И все, чего им удалось добиться, — это просто раздразнить чудовище. Вероятно, именно его выстрелы предрешили судьбу верхней батареи.
Снова заскрежетала сталь по камню. Судя по всему, дракон атаковал еще один кусок Поднебесья.
— Ты не обязан отчитываться перед этим ссыкуном! — Галар протянул ему еще одно копье, бросил взгляд в бойницу и замер.
На один удар сердца все поле обзора закрыл глаз янтарного цвета. Стальной дракон нашел их. Голова убралась. Чудовище пошло на вираж, намереваясь снова атаковать.
В трех сотнях шагов от них огромный дракон, похожий на тень, разорвал одного из небесных скатов. Подобно тому, как разъяренный ребенок рвет кусок пергамента, он уничтожил титана неба, щупальца которого не могли противостоять неистовству дракона.
— Ты знаешь, куда должен стрелять, — снова подал голос Хорнбори, стоявший у лестницы. — Я видел его. Он там, снаружи. Темный. Он — их предводитель! Одно его слово — и Глубокий город никогда не был бы разрушен. Помни о нашей клятве! Это будет наш последний выстрел.
Нир не хотел. Триста шагов! Расстояние было велико, а скала продолжала раскачиваться, хотя уже и не так сильно. Это будет выстрел наугад. Ему не хотелось промахнуться на последнем выстреле.
Карлик увидел Стального. В него он попадет точно. На то, чтобы принять решение, у него оставалось лишь несколько мгновений. Монстр уже занес лапу. Один выстрел, который попадет в цель, но не будет иметь значения, или выстрел, который с высокой долей вероятности пролетит мимо цели? Чем же все это закончится?
Нир положил на тетиву копье, протянутое ему Галаром.
Едва оно коснулось направляющей, как Нир нажал на спусковой рычаг. Копье устремилось вдаль.
А потом в них угодил удар лапы. Когти разорвали толстую кладку стены. Их бастион отделился от корабля, и они стали падать, устремившись навстречу разоренному городу.
Нир не знал, попал ли он. Впрочем, ему это было безразлично. Галар, падавший с ним в лавине каменной крошки, кричал.
Нир летел мимо парящего дерева. Солнце сверкало на чешуе Стального. День мог быть просто чудесным. А теперь стал днем, когда он нарушил обещание, данное Фрару. Он не вернется.
Бегство
Дыхание Ночи отпустил собирателя облаков, который перестал сопротивляться. Рот его был полон крови. Его пронзила жгучая боль, не желавшая отступать.
Он еще бил крыльями, держался в воздухе, но силы уходили.
Он закрыл глаза, стал единым целым с болью, почувствовал путь, которым она прошла. Что-то попало ему в брюхо и прошило его насквозь по прямой. Разорвало его грудь, пробило верхнюю челюсть и раздробило клык, а затем слилось с небесами.
Дракон не знал оружия, которое было бы способно на такое. И все же это произошло. Он посмотрел на себя. Увидел бившую из груди кровь, от которой блестела черная чешуя.
Он переживет это! Он — Перворожденный! Его не может убить какая-то там стрела. Это невозможно!
Стрелы детей человеческих тоже проделали дыры в его крыльях, но это были легкие раны, которые скоро затянутся.
Дыхание Ночи услышал крики на ближайшем поднебесном корабле. Вращающиеся башни нацеливались на него. Спустя два удара сердца в бок ему попали каменные ядра и отскочили от чешуи. Осталось лишь немного каменной пыли. Однако один из выстрелов угодил в точку, где крыло соединялось с телом. Его знобило от раны, протянувшейся через все тело. Дракон вздохнул, превозмогая боль.
Никто из братьев не последовал за ним по драконьей тропе. Он сражался в одиночку.
В него снова попало каменное ядро. Крылья задергались под ударами копий. На тело обрушился град стрел. Необходимо отдохнуть.
Широкими кругами он стал подниматься выше. За ним полетели несколько поднебесных скатов. Дети человеческие продолжали обстрел. Бежать? Ему нужно было перевести дух. Рана быстро затянется. Долго отдыхать не придется. Достаточно немного продержаться на расправленных крыльях в восходящих потоках воздуха.
Но новые собиратели облаков не отставали. Они хотели отомстить за своих братьев, которых он убил. Месть — какой глупый, вечный круговорот. Он и его братья явились сюда, чтобы отомстить за Пурпурного и Приносящего Весну, и с каждым убитым собирателем облаков они сеют будущие конфликты. И войны, порожденные желанием отомстить.
Стальная бестия, созданная девантарами, не обращала на него внимания. Оно и к лучшему. Она значительно больше него, к тому же он ранен. Тем не менее его гордость была задета. Его стальной брат видел в нем угрозу меньшую, чем Поднебесье. Бестия уселась на парящий остров, и творение Гобхайна опасно накренилось.
Длинные когти разбивали камни. Пять пастей вырывали ветровые винты и деревья из скал подобно тому, как щиплет траву пасущаяся корова. Он должен был остановить дракона, но знал, что сил на это у него не хватит. Такое ощущение было внове. Со времен великанши Нангог Перворожденный не встречал врага, с которым он не смог бы справиться. Но этого дракона ему в одиночку точно не победить! Возможно, они не смогут сделать этого даже все вместе.
С этой мыслью пришло новое чувство. Страх! Однако боялся Перворожденный не смерти. Он даже представить ее себе не мог. Дракон боялся опасности стать тем, чем уже стали Приносящий Весну и Пурпурный. Экспонатом, над которым потешаются девантары. Не живым, но и не мертвым.
Страх пробудил в нем новые силы. Дракон поднялся выше. Расстояние до поднебесных скатов немного увеличилось. Он посмотрел на серебряного дракона, крушившего Поднебесье, как вдруг заметил зеленый кристалл. Он рос среди развалин на склоне. В том кратере на склоне Устья мира, из которого вылупился пятиглавый дракон. Кристальная колонна росла с невероятной скоростью, поднимаясь навстречу Поднебесью. На гладкой поверхности что-то шевелилось. Дракон летел слишком высоко, чтобы отчетливо разглядеть, что это такое.
В бок снова застучали камни, и жгучая боль вернулась. Древний змей с тревогой отметил, что из его ран по-прежнему хлещет поток крови. Они не исцелятся, пока он будет лететь. Пока его будут преследовать дети человеческие.
Ему снова вспомнился рассказ о небесных змеях с золотыми головами. Нет, он ни в коем случае не хотел кончить вот так! Скорее он повернет против самого себя драконий огонь, бушующий у него внутри.
Небьющееся
— Скала номер семьдесят три лишилась большей части леса.
— Орудийные батареи сорок семь, сорок восемь, сорок девять прекратили существование.
— Скала двести двенадцать оторвалась!
Из переговорной трубки поступали все новые и новые страшные сообщения. Гобхайн пытался составить представление о состоянии Поднебесья, однако тревожные вести приходили с такой скоростью, что у него не хватало силы воображения, чтобы представить себе, как выглядит сейчас его парящий остров. Стальной дракон приземлился на переднюю часть Поднебесья, и с тех пор они накренились настолько сильно, что Солайну приходилось держаться за переговорную трубку, чтобы устоять на ногах.
Вес дракона в сочетании с разрушениями, причиненными этим чудовищем, постепенно клонил Поднебесье к земле. А там образовалась новая опасность. Из кратера — единственного, что осталось от северной половины Золотого города, — навстречу Поднебесью росли кристальные колонны, почти такие же массивные, как крепостные башни. Своим внутренним взором Гобхайн уже видел, как кристаллы протыкают его остров и все они, умирая, скользят по ним вниз.
На кристальных колоннах кишмя кишели странные зеленые существа. Они выползали из кратера и все вместе напоминали эльфу муравьев, карабкающихся друг на друга и в ярости поднимающихся по посоху, воткнутому путешественником в искусно обустроенный муравейник. Вот только эти зеленые муравьи достигали более трех шагов в длину.
— Скала двенадцать отломилась! — донеслось из переговорной трубки.
Гобхайн почувствовал, что остров подрагивает под яростными движениями дракона. Он никогда так не гордился ни одним своим творением. И у эльфа по-прежнему не укладывалось в голове, что этот стальной дракон его одолеет. В чем гениальность этого создания? Он просто очень большая машина.
Первый кристалл уже почти коснулся Поднебесья. Из кратера появились еще два и выросли почти до размеров башни. А из обломков разоренного города поднималось несколько кристаллов потоньше. Эти зеленые существа, которые карабкались по ним, были крупнее его троллей. А во главе бежала маленькая белая фигура со всклокоченными черными волосами. Может быть, драконница, сумевшая пережить падение с Поднебесья.
— Пожар на скале девяносто три потушен.
Гобхайн улыбнулся. Значит, есть не только плохие новости.
Кристалл достиг Поднебесья. Вот сейчас зеленые великаны набросятся на его команду. Эльф опустил левую руку на рукоять висевшего на боку меча. Если они доберутся до павильона, он покажет им, что он не просто кузнец.
Над одним из забрызганных кровью верхних стекол павильона появилась одна из драконьих голов. Кто бы это ни создал, в нем есть чувство прекрасного и целесообразности. Следовало признать, что перед ними не просто большая неуклюжая машина.
Одна из зеленых фигур спустилась к глазу дракона, который недовольно тряхнул головой. Зеленое существо соскользнуло, ударилось о стеклянные пластины потолка павильона и, не удержавшись, с криком полетело вниз.
Гобхайн удивился, а потом громко расхохотался. Теперь он понял, что происходит. Эти зеленые великаны — дети Нангог! И они пришли, чтобы забрать то, что торчит в одной из пяти голов дракона. Большой кусок сердца своей богини. Если им это удастся, дракон умрет. Ну, не умрет, но перестанет двигаться. Значит, битва еще не проиграна.
Эльф лихорадочно размышлял, есть ли возможность помочь детям великанши, когда к павильону склонилась драконья голова. Чудовище раскрыло пасть. Стальные зубы царапнули стекло. Весь павильон оказался в пасти дракона.
— Только попробуй! — рассмеялся Гобхайн. Он долгие годы работал над созданием небьющегося стекла. Под конец Изумрудный помог ему вплести в стеклянные пластины могущественное заклинание.
Весь павильон задрожал под натиском челюстей. Но, несмотря на стоявший вокруг треск, на павильоне не было ни единой царапинки.
— Ты нас не… — Слова застряли у Гобхайна в горле. Стеклянная пластина опустилась к туннелю, ведущему в Поднебесье, а затем весь павильон треснул.
Не стекло поддалось под натиском челюстей дракона, а соединения между стеклянными пластинами.
«
Мое стекло было небьющимся», — мелькнула в голове Гобхайна последняя мысль, когда его раздавило под пластиной свода павильона.
Везунчик
Хорнбори по-прежнему стоял в дверях в орудийную камеру, которой больше не было. Ему опять повезло. Но на этот раз везение лишь отсрочило его конец. Он стоял на скале, в которой больше не было воздушных угрей, и смотрел в небеса Нангога. Все законы мира были нарушены. Шел кровавый дождь. Высоко над ним Перворожденный сражался с несколькими собирателями облаков, которых заставил подняться за ним в небо. Судя по всему, последний выстрел Нира прошел мимо. Хорнбори с горечью улыбнулся. Этого он никогда не узнает.
Он увидел на небосклоне место, откуда появился Перворожденный. Там в воздухе виднелся странный круговорот, который обрамлял кусочек неба и был значительно темнее остального небосвода.
Тем временем Поднебесье опустилось ниже большинства сброшенных скал. В небе парили расщепленные ветки и стволы деревьев. Некоторые из них горели и в какой-то момент взрывались с глухим звуком, словно захлопывалась тяжелая дверь. Парящий остров висел в воздухе шагов на семьдесят ниже скалы Хорнбори. Хвост стального дракона обрушился на кристальную колонну, вонзившуюся в Поднебесье снизу. Чудовище перенесло вес назад и мотало головой из стороны в сторону. Казалось, оно хочет оттолкнуться от острова. Почему-то ему мешали обретшие плоть Зеленые духи, которые карабкались на него со всех сторон.
Точно нацеленный удар крыльев стального дракона повредил сотни деревьев, и в воздух взметнулась густая пелена из сломанных веток.
Среди Зеленых духов была эльфийка. Она направлялась к средней голове стального дракона.
Хорнбори как-то разделал крылатого волка. Тот рухнул с неба и не мог защищаться. В голове у создания он нашел зеленый обломок кристалла, размером меньше ногтя. Может быть, внутри у дракона тоже есть такой кристалл? Не его ли ищет эта эльфийка? Она колотила мечом по голове дракона, но от этого не было толку. Некоторые Зеленые духи пытались пробраться внутрь через отверстия на суставах дракона. Большинство из них дракон раздавил.
Стальная тварь скользнула чуть дальше к краю Поднебесья. Хвост его продолжал колотить кристальную колонну. Почти никто из духов больше не мог подняться по ней, в разные стороны летели огромные обломки.
Хорнбори провел рукой по секире. До сих пор она не посрамила свое имя. Раскраивала все черепа, на которые он ее обрушивал. Он мог остаться здесь, на скале, пленник небес Нангога, чтобы однажды умереть с голоду. Или же мог сделать нечто по-настоящему безумное. Если он не ошибся и там, внизу, драконница, то он присоединится к ней, и тогда, возможно, им обоим удастся каким-то образом уйти. А может, Поднебесье переживет этот бой, если он просто убьет дракона?
Карлик поглядел на плывущие по воздуху ветки. В худшем случае его ждет быстрая смерть. Помирать медленно — это не для него. Правитель карликов вспомнил об Амаласвинте. Это либо путь к ней, либо вечная ночь. Он прыгнул. И тут же пожалел об этом.
Пронзительно завопив, он рухнул в парящие ветки, пытаясь ухватиться за одну из них. Руки соскальзывали. Что-то больно ударилось о ребра. Тонкий ствол! Он вцепился в него, закашлялся. При ударе он прокусил нижнюю губу. По бороде потекла кровь.
Под его весом ствол бум-дерева стал опускаться на Поднебесье.
В этот момент дракон отчаянно тряхнул средней головой. Зеленые духи полетели в разные стороны. И только эльфийка сумела удержаться на веке монстра. Если бы только эта тварь не открывала пасть. Хорнбори плыл прямо по направлению к голове. У него может получиться! Еще пять шагов. Вот-вот можно будет падать.
Эльфийка не замечала его. Она воткнула меч в глаз дракона. Металл со скрежетом прошелся по стеклу. Безрезультатно.
Еще два шага. Хорнбори разжал руки. Приземлился на лоб дракона. Сейчас нужно действовать быстро! Первый сильный удар оставил трещину в металлической лобовой пластине. Да! Именно так он себе это и представлял. Второй удар. Он таки вырежет дверь в черепе этой твари!
Внезапно дракон дрогнул. Крылья сложились. «Это еще что такое? — подумал Хорнбори. — Придерживаемся плана». И обрушил еще один удар. На данный момент он вырезал во лбу подкову. Еще один удар — и получится дыра подходящего размера. Он-то туда не пролезет, но эта стройная эльфийка наверняка сможет.
Вот и четвертый удар. Квадратный кусок металла оторвался и рухнул внутрь драконьей головы. Навстречу Хорнбори потянулись зеленые руки. Они проталкивали в дыру кристалл размером с половину свиньи.
Хорнбори усмехнулся. Да он просто везунчик. Этот глупый воплотившийся дух думает, что он принадлежит ему. Карлик опустился на колени, положил секиру рядом с собой и принял кристалл. Зеленый дух был слишком велик. Он ни за что не протиснется в эту дыру.
«Я держу в руках сердце богини, — взволнованно подумал он. — Вот это будет история! И эльфийка сможет все подтвердить. Более того, я отнесу трофей в Глубокий город. Кто же сможет его отнять!»
Обрадованный, карлик выпрямился и отошел на шаг от дыры, чтобы Зеленый дух не схватил его длинными руками, когда поймет, кому отдал сердце.
За спиной у себя Хорнбори услышал крики и обернулся. Эльфийка добралась до лба.
— Я могу утверждать, что убил дракона, — твердым голосом произнес он. Лучше прояснять такие вещи сразу.
Его новая спутница была одета в белые одежды драконников. Однако сама была в довольно плохом состоянии. Черные волосы спутанными прядями свисали на лицо. Она показалась ему знакомой.
Эльфийка подняла меч и указала на кристалл.
— Ты лжешь!
Какой голос! Низкий, предвещающий беду и какой-то странный. Казалось, она с трудом подбирает слова.
Хорнбори отступил на шаг и поставил ногу на секиру. Ради всех альвов! Теперь он узнал оборванную эльфийку. Он не встречался с ней с самого похода в Вану. Если он ничего не путает, она была мастером Белого чертога.
— Айлин?
Она убрала волосы с лица, чтобы он видел ее глаза. Глаза цвета поцарапанного льда.
Карлик понял, что настал миг, когда его везение закончилось.
— Ну, вообще-то мне этот кристалл не нужен. Хочешь забрать? Можем поговорить насчет этого. Я убил дракона, а ты спасла кристалл.
— Нет!
Почему-то ему казалось, что она перережет ему горло, как только получит кристалл. И теперь он понял, почему эта эльфийка, которая совсем не Айлин, оказалась здесь, наверху. Этот Зеленый дух, укравший тело эльфийки, вернет сердце Нангог. Сердце… Это ключ ко всему!
Он немного отошел от эльфийки. Остался последний способ выбраться отсюда. Сделал еще шаг. Голова дракона лежала на краю скалы. Между ними и следующей скалой зияла расселина шага в три шириной.
— Если ты не будешь мила со мной, сердце может выскользнуть из моих рук. Сомневаюсь, что ты хочешь этого. Мы найдем решение, которое устроит нас обоих. Я умею делать такие вещи.
Эльфийка энергично приближалась.
— Решения не будет. Сердце тверже, чем ты. — И с этими словами она пнула его, опрокидывая навзничь.
Хорнбори упал в расселину и полетел дальше, к умирающему городу.
Рука в небесах
Хорнбори падал через спутанные ветви бум-дерева. Он выпустил кристалл и, словно обезумев, размахивал руками, но ни за что не мог ухватиться. Одна из веток ударила его по лбу. Оглушенный, он опустил голову и увидел под собой кратер. Ну вот и все.
Внезапно его падение резко прекратилось. Что-то держало кожаную перевязь, на которой он носил за спиной секиру, когда хотел придать себе особенно устрашающий вид.
— Да тебя, ссыкун, просто не убить.
Галар! Кузнец втащил его на парящий ствол дерева, однако под их общим весом он стал опускаться.
— Где Нир?
Галар сжал губы и покачал головой.
«Сейчас не время горевать», — решил Хорнбори. Он поднял голову и посмотрел на расселину, в которую упал. Там, наверху, на голове дракона, все еще лежала его секира. Видимо, с ней можно попрощаться.
— Ты видел, как я раскроил череп этому стальному монстру?
— Ты? — нахмурился Галар. — Да ни за что. Если ты думаешь, что я стану поддерживать твои лживые россказни, то ошибаешься. Я видел, как ты спрыгнул с нашей скалы. Это я счел довольно мужественным поступком. Но ты, наверное, просто решил совершить самоубийство, правда?
— Нет! — возмутился Хорнбори. — Я хотел убить стального дракона.
Галар цинично усмехнулся:
— Ну конечно. — Схватив рукой проплывавшее мимо по воздуху дерево покрупнее, он потянул его на себя. — Вон там, в корнях, видишь?
Хорнбори проследил взглядом за рукой кузнеца. Это действительно большое дерево. И в его корнях запутался воздушный угорь.
— Эта штука вывалилась, когда стальной дракон раскрошил нашу скалу Поднебесья. На нем мы вернемся домой. Вперед! — Галар перескочил на больший ствол и протянул ему руку. — Давай, ссыкун!
Хорнбори ухватился за руку. И, двигаясь гуськом, они стали спускаться по стволу.
Стрела ударилась в дерево прямо у ног Галара. Чуть больше чем в ста шагах от них парил один из огромных поднебесных скатов. Над его палубой развевались львиные штандарты. Большие катапульты продолжали обстреливать Поднебесье. И их парящий островок, сильно потрепанный, с горящим лесом и стальным колоссом на спине, медленно прижимавшим его к земле, отвечал на выстрелы.
— Не зевай, идем! — набросился на него Галар.
Они пробежали оставшуюся часть ствола, пробрались сквозь корни. На воздушном угре, запутавшемся в них, не было красного люка.
— Вот дерьмо, — пробормотал Хорнбори.
— Что такое? — Галар открыл люк. — Что-то сломалось?
— Это не эльфийский угорь. На нем мы домой не доберемся. Все, что он нам обеспечит, это контролируемое падение.
— Контролируемое падение? Да ты, наверное, головой ударился. — Галар схватил его за руку и втащил внутрь угря.
Хорнбори уселся на одно из твердых кожаных сидений. Кожа, конечно же, была предусмотрена только для эльфов.
— На нем мы далеко не улетим…
— Я считаю, что сто миль — это хорошее расстояние. Конечно, если он отцепится от корней. — Галар встал в центр угря, поставил ноги по обе стороны от вала и принялся как безумный прыгать на педалях.
Хорнбори почувствовал, как угорь зашевелился в корнях.
— Довольно! — прошипел он. — На педали! Иначе мы упадем! Эта лодка рассчитана на восьмерых, надеюсь, мы вдвоем сможем удержать ее в воздухе.
Галар рассмеялся, продолжая прыгать.
— Ты опять ничего не понял, верно?
— Я понял, что сейчас мы рухнем вниз, на развалины города, окруженные сотнями кровожадных людей, которые захотят четвертовать нас за разрушение их города.
Воздушный угорь оторвался от корней. Немного скользнул острием вперед, замедлился и не упал.
Широко усмехнувшись, Галар уселся в деревянное кресло напротив Хорнбори.
— Эти воздушные угри изготовлены из древесины бум-дерева и обтянуты тонким слоем листового металла. Ты действительно думал, что куцых крыльев и пропеллера хватит, чтобы заставить его лететь? — Кузнец снова рассмеялся. — Тебе стоит почаще слушать мои объяснения относительно устройства мира, и, возможно, в итоге ты станешь вполне сносным правителем, Хорнбори.
Карлик удивился, когда кузнец не обозвал его ссыкуном, а обратился по имени.
— Какая разница, почему этот угорь может лететь? Давай убираться отсюда.
Галар кивнул:
— Ты умеешь управлять этой штуковиной?
Хорнбори догадывался, что сейчас последует. Во время путешествий по подземным рекам Альвенмарка Гламир никогда не пускал их за штурвал своего угря. И Улур на «Диком кабане» вел себя точно так же.
— Конечно же нет.
— Вот это невезуха. — Галар в приподнятом настроении поднялся со своего кресла. — Значит, тебе придется самому крутить вал. Надеюсь, силы в твоих ногах не меньше, чем в словах, когда ты запудриваешь людям мозги.
Вздохнув, Хорнбори поставил ноги на педали и принялся вращать вал. Воздушный угорь стал постепенно выпрямляться, а потом и вовсе уткнулся носом в небо.
— Вон там, наверху, есть водоворот. Место, которое кажется темнее… Оттуда появился Перворожденный. Возможно, это врата в наш мир. Это было бы лучше, чем приземлиться где-то в здешних джунглях.
— Ты хочешь сказать, что есть драконья тропа? — Голос Галара зазвучал несколько иначе. В нем слышались задумчивость и даже некоторое удивление.
— Я на это надеюсь. — Хорнбори не хотелось продолжать болтать с кузнецом. Он изо всех сил налег на педали. Вскоре по спине у него ручьями стекал пот и он втайне поклялся себе, что никогда в жизни больше не сядет в угорь, если они выберутся отсюда.
— Я вижу голову дракона… — Голос Галара по-прежнему звучал как-то странно.
В кабинке с рычагами управления имелось несколько маленьких окошек, об этом Хорнбори знал. Так было и в тех угрях, которые ходили под водой.
— Я вижу твою секиру и дырку… Ты что, действительно?… — Судя по голосу Галара, его мир только что рухнул в тартарары.
— Я тебе сказал, как было дело. А какой будет правда для тебя, кузнец, ты можешь решать сам.
Внутри угря воцарилось неловкое молчание, нарушаемое лишь его негромким сопением. «Я не создан для такой работы, — устало подумал Хорнбори. — Этот вал должны крутить восемь мужиков, а не один! А еще…»
Воздушный угорь вздрогнул. Потом ему показалось, что они попали в сильное течение. Хорнбори ухватился за ручки, установленные справа и слева от сиденья.
— Дерьмо! — донесся протяжный голос из кабинки штурмана.
Их небесную лодку подхватило и закружило, словно воду, уходящую в сливное отверстие в бассейне. У Хорнбори закружилась голова, потом стало дурно. Судя по доносившимся из кабины звукам, Галар чувствовал себя не лучше.
Турбулентность исчезла так же внезапно, как и возникла.
— Крути педали! — послышался сдавленный голос из кабинки.
Хорнбори приналег на вал. Почувствовал, как воздушный угорь перешел на мягкий спуск. А потом они резко сели. Покачиваясь, Хорнбори поднялся со своего сиденья и надавил на люк угря. Над ним раскинулось темное, затянутое тучами небо, где посреди завихрений видна была дыра, сквозь которую проступала яркая синева неба. Вокруг этого отверстия кружили пять драконов, и тот факт, что он видел их настолько хорошо с этого расстояния, мог означать лишь одно: это были небесные змеи. Два были красного цвета, один — темно-синего, четвертый — темно-зеленого. А последний сверкал, словно золото, в котором преломлялся солнечный свет.
Золотой был первым, кто полетел в небесно-голубое отверстие. За ним последовали его братья.
— Чтоб они все подохли в другом мире, — проворчал Галар, выбравшийся из кабины управления и стоявший теперь рядом с ним. Из царапины на лбу у кузнеца текла кровь. — Это была моя первая посадка на таком воздушном угре, — пробормотал он. Внезапно на губах его заиграла улыбка. — А вообще было не так и плохо, правда?
Хорнбори решил не отвечать. Они приземлились на склоне горы над просторной долиной. Далеко внизу он увидел множество бараков. Это было место, куда войска Альвенмарка постоянно возвращались из походов в Нангог.
«Мы дома», — подумал Хорнбори, чувствуя невероятное облегчение. Несмотря на то что отсюда до ближайшего города карликов были сотни миль, они все-таки оказались на родине. И, как выяснилось, они были не единственными. На окружающих склонах Хорнбори обнаружил и другие воздушные угри. И пока он выбирался из транспортного средства, которое в конечном счете счастливо доставило их в Альвенмарк, из небесно-голубой дыры над ними вывалился еще один воздушный угорь.
Если очень повезет, возможно, сюда доберется еще один свидетель его последнего героического поступка. Эта история о серебристом драконе навеки укрепит его власть. Карлик искоса поглядел на Галара. Лучше всего будет, если расскажет об этом он. Вот только скорее солнце засияет ночью, чем Галар проронит о нем хоть одно доброе слово.
«Он мне не нужен, — решил Хорнбори. — Я и без него справлюсь. И буду тайно поддерживать всех, кто не побоится бороться с проклятыми драконами, — если, конечно, они вернутся из Нангога. Возможно, мне удастся добыть еще металл для наконечников из стальной стены в глубине под башней Гламира».
— Пойдем потихоньку домой? — ворчливо спросил Галар. — Сдается мне, что нам предстоит еще чертовски долгий путь!
Хорнбори кивнул. И снова отметил, что кузнец и в этот раз не обозвал его ссыкуном. Может быть, между ними что-то изменится. Им действительно предстоит долгая дорога. Но первый шаг сделан. И, что самое удивительное, сподобился на это именно Галар.
Когда мертвые вступают в бой
Панический крик заставил Ильмари посмотреть на небо. В небесах над Нангогом появился еще один большой дракон.
— Это боги демонов, — испуганно прошептал стоявший рядом с ним воин. — Когда же наконец покажутся наши боги?
Он был простым парнем из бедных растительностью долин южного Гарагума. Человеком, с самого рождения привыкшим к полной лишений жизни. Запугать его было не так-то просто.
Всего несколько мгновений тому назад победа казалась близкой, но теперь перестал шевелиться стальной дракон, причинивший летучему острову больше вреда, чем все их собиратели облаков вместе взятые.
— Сохранять спокойствие! — напомнил своей лейб-гвардии Аарон. Бессмертный непоколебимо стоял у релинга командной палубы, обращенного к кораблю, в то время как некоторые из его Хранителей неба бросились к правому борту, чтобы лучше видеть божественных драконов.
Воин из Гарагума тоже сделал пару шагов вперед, чтобы лучше видеть. И только мальчик с львиным штандартом оставался на своем посту за спиной бессмертного.
«Вот сейчас подходящий момент, чтобы отдать последний оставшийся долг, — подумал Ильмари, нащупывая висевший на поясе кинжал.
Никто не смотрел на него. Кольцо телохранителей, которое до сих пор не смог пробить ни один демон и ни один дракон, испарилось. На несколько ударов сердца… Сейчас или никогда!
Он обнажил кинжал, и в тот же миг юноша обернулся к нему. Невероятно! Неужели он проклят и неудача, постигшая его на равнине Куш, повторится снова? Мальчик был даже похож на Нарека.
Ильмари не колеблясь шагнул вперед.
Мальчик выпустил штандарт и выхватил большой меч, который носил за спиной.
Слишком медленно. Ильмари уже был рядом, крепко зажал ему рот левой рукой, вонзая тонкое лезвие мальчишке в живот. По руке потекла теплая кровь. Как же легко оказалось пронзить бронзовый нагрудник самой лучшей сталью. Высвободив оружие, он провел клинком по горлу мальчишки, прижимая его к доскам.
Мужчина из Гарагума вскрикнул.
Бессмертный Аарон обернулся. Ильмари увидел, как сверкнули за маской темные глаза правителя.
Вот он уже рядом с ним. И когда Аарон потянулся за своим проклятым мечом духов, кинжал вошел ему под ребро. Оружие пронзило божественный доспех.
Нанося удар, Ильмари нацелил клинок вверх. Даже если он не попадет в сердце, такую рану не пережить никому. Если бессмертному не повезет, он проживет еще несколько часов — при условии, что божественные драконы до тех пор не разнесут здесь все в клочья.
Аарон попятился, попытался поднять меч, но сжимавшая его рука дрожала. Темная кровь текла по его ослепительно белому доспеху.
— Схватить убийцу! — крикнул воин из Гарагума.
Ильмари побежал. Он знал, что его жизнь кончена, но не хотел попасть в руки разъяренной толпы. Он направился к левому борту, перепрыгнул через релинг и бросился вниз. В Белой пасти боги не захотели забрать его к себе, однако сегодня все будет иначе.
Рядом с ним просвистело копье. Он посмотрел вверх, в перекошенные от ненависти лица телохранителей, не сумевших защитить своего правителя. А потом они скрылись за странным летательным аппаратом, который пронесся по небу прямо над Ильмари. На него сверху вниз смотрело мумифицированное лицо с пустыми глазницами. Под летательной конструкцией был привязан воин в легком кожаном доспехе с раскинутыми в стороны руками. Это был один из тех мертвых героев, которых хоронили в небе Устья мира. Они уже много лет летали на теплых восходящих потоках кратера.
Ильмари посмотрел на восток. Часть кратера обрушилась. Из широкой расселины вылетело еще несколько умерших. Казалось, появившись на поле боя, они только и ждали возможности сразиться в последний раз.
«Миру конец», — подумал наемный убийца. Он не обязан был убивать Аарона. Но ему было предназначено это! Иначе почему он снова нашел кинжал? Так захотели боги. Он был всего лишь их орудием.
Он подумал о своих умерших. О Мае, Серин и Таламе. О том, как они танцевали вокруг него, разрисованные всеми цветами радуги, когда он вернулся в Дом мертвых из долгого путешествия с полной трупов повозкой. Если кроме этого есть другой мир, он мог лишь надеяться, что они еще раз встретят его точно так же.
Сейчас он все и узнает.
Сердце богини
Ишта отступила назад, уходя из первого ряда сражавшихся богов. Они были лишь островком, окруженным зеленым потоком, который не могли остановить клинки. Все они были потрясены многочисленностью детей Нангог.
Они рассчитывали, что их будет несколько тысяч, но, несмотря на все усилия богов, зеленых существ становилось все больше и больше. Более того, от рук зеленых великанов погибли двое их братьев.
Крылатая богиня поднялась на холм из погибших, возвышавшийся посреди круга, того небольшого островка мира, который в данный момент еще полностью принадлежал им.
Что-то изменилось в движении зеленой массы. Слышалось громкое ликование. Первые начали отходить в широкие туннели, из которых пришли.
А потом Ишта поняла, почему это случилось: там, среди детей Нангог, была эльфийка. Зеленые духи несли ее на плечах. И эльфийка с торжествующим видом держала над головой зеленый кристалл. Значит, они добились своего! Сердце Нангог! Они вырвали его у стального дракона.
Ишта расправила крылья и взлетела в воздух. Нужно отобрать сердце! Иначе все пропало. Если великанша Нангог проснется, они никогда больше не смогут отнять у нее ее мир.
Эльфийка заметила ее приближение, соскользнула с плеч великанов и мгновенно скрылась в разъяренной толпе.
Ишта обрушила серповидный меч на головы великанов и поднятые руки. Она должна найти сердце! Любой ценой!
Она поднялась немного выше, но так и не увидела эльфийку.
Исполнившись решимости, Ишта потянулась к силе внутри себя, которой так долго не пользовалась. Благодаря этой силе, объединенной с силой ее братьев и сестер, когда-то родился целый мир.
Одной ее мысли хватило, чтобы воздух вокруг изменился, — а затем она обрушила на детей Нангог бурю с силой вырванной с корнем горы.
Тысячи глоток вскрикнули одновременно, когда она раздавила тысячи тел, словно зажав их между молотом и наковальней. Волна давления сбила с ног даже тех, кто не стоял вблизи центра разрушения.
Посреди всей этой путаницы слипшихся тел она увидела эльфийку. Даже в смерти она крепко сжимала сердце богини.
— Что ты наделала! — Львиноголовый подскочил к ней одним прыжком. — Что ты наделала! Теперь небесные змеи поймут, что мы здесь!
— Я спасла нас! — решительно отозвалась она. — Это было необходимо!
Однако, пока она говорила, поднялись те из детей Нангог, которые выжили после ее удара, и стены широкой пещеры содрогнулись от ярости их крика.
— Нам нужно возвращаться обратно, в наш мир! — Львиноголовый тоже отринул осторожность и воспользовался древней силой. — Сердце будет в безопасности только на Дайе, в Желтой башне.
Пламя, которое поглотит мир
—
Они здесь, в точности как я и говорил! — Слова Золотого отозвались в его мыслях подобно огненным копьям.
С появлением его братьев небесные скаты оставили его в покое и сбежали под защиту большого флота, парившего над Золотым городом.
Дыхание Ночи увидел, как закружились его братья.
Почувствовал, как они собирают силу.
Перворожденный устало сложил крылья и начал падать с безопасной высоты, которой сумел достичь из последних сил. Раны по-прежнему кровоточили. Он щедро пролил дождем на землю Нангог кровь, поддерживавшую его в живых. Он с трудом боролся с усталостью. Грезил наяву о скале под пирамидой в саду Ядэ. О том, как бесконечное бормотание газал станет ему колыбельной.
Расправил крылья, чтобы остановить падение. Рывок заставил его тяжело вздохнуть от боли.
—
Скорее, братья! — раздался в его мыслях голос Иссиня-черного. —
Они пытаются бежать!
Перворожденный почувствовал это. Девантары потянулись к Золотой сети, на которой стоял порядок всех миров. Они пытались исказить ее, протиснуться сквозь нее, нарушив законы, которые сами же когда-то и установили. «Точно так же поступили и мы, создав драконью тропу», — подумал он.
—
У них сердце Нангог! — В мыслях Изумрудного тоже читалась жгучая поспешность.
Им не нужно было напоминать ему об этом. Темный знал, что они не сумеют заставить девантаров во второй раз ввязаться в подобную битву. Либо они одержат победу над богами людей сейчас, либо проиграют будущее, несмотря на победу в этом сражении.
Его сила была рождена из тревоги за мир, который когда-то доверили ему альвы. Он испытывал жгучее желание не подвести их в важнейшем из всех заданий: отвратить зло от детей их богов.
Он осознавал, что сила его братьев порождается иными мотивами. Гнев и тщеславие, желание сражаться и необходимость отомстить. И все эти чувства они соединили в мощную струю пламени. А он добавил надежду. Надежду на то, что этот бой действительно будет последним.
Дыхание Ночи закрыл глаза, чтобы заслониться от ослепительного света, от которого болели незащищенные глаза.
И огонь, который они когда-то направили на Зелинунт, сейчас обрушился на кратер в Золотом городе, чтобы превратить богов людей в тени и даровать своим изувеченным братьям в кровавом озере последний покой.
Вначале был свет
Ишта почувствовала, как соединились струи пламени небесных змеев, и отвернулась. Врата на родину начали открываться. С опозданием на три удара сердца.
Пернатый и Длиннорукий выкрикнули слова силы, пытаясь остановить надвигавшееся на них. И действительно, стало казаться, что небесный огонь налетел на невидимый щит.
Вот только три огромных кристалла, поднявшихся над кровавым озером, впитали в себя свет драконов и растопились в свете, которому сила заклинания ее братьев ничего не могла противопоставить. Скала, заключавшая в себе кристаллы, расплавилась, превратилась в раскаленную алую магму. Пол под ногами ожил. Ишта почувствовала, как свет драконов впивается дальше в кристаллы, пронизавшие весь этот мир.
«Все пропало», — безо всякого сожаления подумала она и почувствовала, как гибнет ее естество, несмотря на все отчаянные попытки ее братьев и сестер спасти их всех. Они так долго были не просто мыслью. Слишком поздно вернулись к себе.
Свет был первым, что они создали из переплетенных нитей своей волшебной силы, едва осознав ее. В этот свет они поместили свой мир. Свое величайшее творение. Ишта надеялась, что оно сохранится, в то время как для них круг замкнулся.
«Свет — это начало. Свет — это конец», — такова была последняя мысль Ишты.
Ветка
Элеборн облегченно вздохнул, увидев, что Мелиандер возвращается обратно в грот. Два часа он боролся с собой, не зная, стоит ли отправляться на поиски мальчика. Он понимал, что Мелиандеру не нравится быть здесь, внизу. И что ему еще меньше нравится тот факт, что Нандалее приняла решение, даже не посоветовавшись с ними. Мелиандеру нужен был этот маленький мятеж в виде побега. Да и что с ним здесь может случиться? Пирамида в саду Ядэ — наверняка одно из самых безопасных мест в Альвенмарке.
Эмерелль тоже заметила брата. Она целую вечность беседовала с Фирац и теперь резко оборвала разговор и бросилась к Мелиандеру.
Элеборн с удивлением наблюдал за тем, как ее брат, энергично жестикулируя — насколько это было возможно с учетом его костыля, — заговорил с ней. Казалось, что-то взволновало его до глубины души. И, судя по взглядам, которые Мелиандер время от времени бросал на него, мальчик не расскажет ему о причине.
С тех пор как Элеборн потерял возможность свободно передвигаться, он много занимался разными видами магии. И не только играми со светом и водой, как полагало большинство окружающих. Вот и сейчас, прошептав слово силы, он полностью сосредоточился на Мелиандере и Эмерелль. Таким образом ему удалось постепенно отрезать голоса всех газал, и он наконец мог слышать только этих двоих, хотя они и старались говорить шепотом.
— Я не верю ни единому твоему слову!
— Тогда просто пойдем со мной, посмотришь на него. Он ждет нас.
Эмерелльнеуверенно перевела взгляд на Элеборна, и он мимоходом махнул ей рукой, как будто занимался чем-то другим.
— Он заметит, если мы сбежим.
— Ну и что? — резко поинтересовался Мелиандер. — Если мы пойдем быстро, калека не догонит нас.
Элеборн сглотнул. Такого он от Мелиандера не ожидал.
— Ты называешь его калекой. Уж кто бы говорил.
— Он может унести нас отсюда, на тропу альвов. Он открыл врата. Ему ведома тайная магия драконов.
По спине у Элеборна пробежал холодок. О ком это говорит Мелиандер? Неужели в пирамиду прокрался Золотой? Нет, быть того не может. О Золотом мальчик наверняка не стал бы говорить, будто тот владеет тайной магией драконов. Так кто же такой этот «он»?
— Он пригласил нас обоих в свой лес. Там красиво. Он показывал мне. И не так жарко. Он говорит, что там намного безопаснее, чем здесь.
— И ты просто поверил ему? — Эмерелль покачала головой. — А я вот не верю.
— Но он говорит правду! — упрямо возразил Мелиандер. — Он такого же возраста, как мы. Все взрослые врут нам. А он честен.
— Кто нам врет?
— Разве мама сказала, зачем спрятала нас здесь? Должно быть, нам угрожает какая-то опасность. Я готов спорить, что Элеборн знает какая. Почему же мы не можем знать? И куда это маме понадобилось так срочно уйти и бросить нас, хотя она считает, что мы в опасности? И почему она забрала у нас красивые кольца, которые дал нам Золотой?
— Не говорить чего-то и лгать кому-то — это две совершенно разные вещи, — ответила Эмерелль, но голос ее прозвучал так, словно она не верила в то, что сказала.
— Не придирайся к словам. Как бы там ни было, от нас скрывают правду. Я не вижу никакой разницы.
— Это он сказал? Ты так раньше не разговаривал.
Мелиандер неохотно кивнул.
— Но он не врет нам, потому что понимает нас лучше всякого другого.
— Ах, — отозвалась Эмерелль в своей презрительной манере, которая иногда доводила Элеборна до отчаяния.
— Он наш брат, Эмерелль. Еще одна ложь взрослых. Его вырвали из живота нашей матери и с тех пор прятали от нас. А он всегда хотел быть с нами. Он знал, что мы есть. Но они не пустили его к нам.
Элеборн вспомнил, что много раз заговаривал с Нодоном о рождении этих детей. Черноглазый эльф всегда отвечал уклончиво. Элеборн не понимал его поведения. Да и Фирац никогда не говорила о той ночи. Он давно уже подозревал, что за всем этим скрывается некая тайна. Но третий ребенок… может ли быть такое? И чтобы этот ребенок владел тайной магией драконов?
Было ясно: Эмерелль тяжело признать, что у нее есть еще и второй брат.
Мелиандер улыбнулся.
— Он знал, что ты мне не поверишь, когда я скажу, что он брал меня в свой лес. — Мальчик потянулся рукой за спину и достал что-то, что, по всей видимости, прятал за поясом.
Эмерелль удивилась.
А Элеборн охнул. Даже с такого расстояния он узнал дубовые листья на ветке, которую показал сестре Мелиандер. В саду Ядэ не было дубов! Возможно, история о брате и ложь, но теперь эльф убедился, что в темных переходах детей действительно поджидает нечто.
Мелиандер посмотрел на него.
— Элеборн что-то заметил! — Он бросил ветку на пол и взял Эмерелль за руку. — Беги! Наш брат ждет нас!
Пожирающий себя мир
Его братья бежали! Все они почувствовали, что созданная ими струя пламени привела к результату, по разрушительности последствий превышавшему все, что они задумали. Девантары погибли. Но теперь начало казаться, что вместе с ними погибнет весь мир.
Нужно было бежать, однако Дыхание Ночи не мог отвести взгляд от сотворенного ими. Колонны из зеленого кристалла вобрали в себя их огонь и унесли его глубоко под Золотой город. По кристальным лестницам он спустился к самому сердцу мира.
Кратер, оставленный стальным драконом в склоне Устья мира, разрастался, только теперь он расширялся внутрь. Казалось, полый мир великанши Нангог решил поглотить сам себя.
Отчаянно взмахивая массивными крыльями, Дыхание Ночи сопротивлялся разверзавшейся воронке. Мир умирал, намереваясь унести его с собой, в могилу, где нет света. В небо взлетали обломки скал размером с башню и парили там легко, словно снежинки.
Он согнул крылья, хотел подняться выше, чтобы не разбиться о крутой склон Устья мира, вздымавшийся до небес, но, прежде чем он успел подняться выше, скала рухнула в пропасть. Грохот ломающегося камня и жуткое завывание поглощавшей мир пасти уничтожили все остальные звуки.
Борьба была тщетной. Дыхание Ночи утаскивало все глубже и глубже, а затем его поглотила поднявшаяся из пропасти туча пыли от перемолотых в труху скал. Сверху градом сыпалась каменная крошка. Дыхание Ночи открыл Незримое око и увидел, как в ослепительном фейерверке умирает магия мира. Золотая сеть, в которую он был вплетен, порвалась.
Водоворот потянул сильнее, и он выдохнул ему в ответ слово силы. Широко расправил крылья. Каменная крошка пробивала плотную кожу. Отрешившись от боли, терзавшей раны, полученные высоко в небе, он забил крыльями еще сильнее, еще яростнее. Он торжествовал над пропастью, поднимаясь в небо. Сквозь пыль ослепительно сверкало солнце. Скоро все получится. Еще несколько взмахов крыльев — и он уйдет в небо.
В воздухе хлестнули щупальца, задели его, потянулись к нему, словно крича и прося удержать, спасти их, забрать с собой, наверх, в бесконечную ширь. Дракон увернулся. Солнце приближалось. Нет, оно падало ему навстречу! Ужас возник подобно удару грома и парализовал волю. Всего на один взмах ресниц — и все же этого оказалось слишком много. Колыхалась пыльная жара, щупальца обвивали его крылья, ноги, шею. Солнце приближалось.
Как хочется жить!
Дыхание Ночи схватил зубами щупальца, разрывая тугую плоть, собрал в глубине себя весь свой жар, но удержался. Струя пламени посреди тучи пыли могла зажечь небо вокруг него.
Наконец он сумел вырваться из хватавших его щупалец. Подобно утопающему, пронзающему поверхность воды, он вылетел за пределы пыльной тучи. Всего в сотне шагов с неба падал горящий корабль, неумолимо приближаясь к пропасти. Несший его собиратель облаков не мог освободиться от смертоносного балласта. Сотни усиленных проволокой канатов держали огромное надутое существо, прижимая его к деревянному корпусу. Щупальца метались по воздуху в поисках опоры, но спасения не было. Существо загорелось само. С нижней летной палубы взлетела целая стайка собирателей облаков поменьше. Их были сотни. И на каждом из них висело дергающееся дитя человеческое.
Им тоже было не вырваться из гибельного мальстрема. Медленно поднимаясь в небо, Перворожденный видел, как водоворот из пыли и камня уносит собирателей облаков поменьше — еще быстрее, чем тот большой корабль, с которого они бежали.
Даже огромное Поднебесье не могло противостоять гибельным силам. Горели леса на скалах. Летучие скаты, окружив остров, продолжали обстреливать его горючими снарядами, словно пытались любой ценой погубить это невероятное творение. Стальной дракон неподвижно лежал на сильно накренившемся острове. Над ним парили отдельные оторвавшиеся скалы. Дыхание Ночи видел, как дети альвов махали ему из отверстий в скалах, надеясь, что он сможет спасти их.
Копье длиной с дерево пробило правое крыло. Рана не болела, однако посередине крыла образовалась огромная дыра. Теперь он будет подниматься вверх еще медленнее. Поднебесный корабль под ним опрокинулся набок, пожар распространялся на все большее и большее число палуб. Языки огня от воспламенившихся газов вырывались из умирающего существа, которое так долго носило по небу огромный корабль. Некоторые вращающиеся башни, в которых стояли орудия, нацелились на него. На мачтах, торчавших по бокам от корпуса корабля, развевались львиные штандарты. Лучник в «вороньем гнезде» прицелился в него, не обращая внимания на то, что сам вот-вот должен был погибнуть, ибо, по всей видимости, был занят одной лишь мыслью: ранить огромного дракона.
Находившиеся на борту дети человеческие осознали, что смерть неизбежна. И Перворожденный понял, что они с радостью отдадут последний вздох, лишь бы утащить с собой в пропасть и его, — настолько велика была их ненависть.
Еще одно копье, размером с таран, пролетело совсем рядом. А потом он вылетел за пределы их досягаемости, и роскошный корабль полностью поглотила туча пыли.
Дыхание Ночи принялся подниматься вверх по широкой спирали. Ему уже практически не нужно было взмахивать крыльями. Восходящий поток уносил его в небо. Получилось! Он сможет… Драконья тропа! Она исчезла. Должно быть, его братья закрыли врата высоко в небесах, опасаясь, что гибельные силы смогут пробраться в Альвенмарк через открытый туннель. Или решили принести его в жертву?
Некоторое время он парил в небесах, переводя дух, собираясь с силами и не слушая жуткий грохот, с которым рушился мир. Только с высоты небес он увидел весь масштаб разрушения.
Далеко внизу, посреди мальстрема из камней, пыли и смерти, догорал поднебесный корабль. От него исходил багровый свет, что делало его похожим на умирающее солнце. Все сильнее и сильнее расходился водоворот из камня и пыли, безжалостно пожирая то, что еще только что казалось надежной почвой. По земле потянулись расселины шириной с долины. На горизонте Великая река широкими серебристыми каскадами низвергалась прямо в пропасть.
Да, мир поистине поглощал сам себя.
Дыхание Ночи отвернулся. Стал подниматься еще выше в небо, а затем полетел на восток. Он знал, что эту беду уже не исправить, знал, какое участие принял в этом сам. Слишком нерешительно пользовался своей силой, предоставляя возможность вести борьбу остальным. Он знал, что девантары нарушают давний договор. Он должен был позвать братьев на бой еще тогда, когда они привели сюда первых людей. Однако решил выждать. Положился на то, что они отступятся от мира, в котором не будут рождаться дети. Как же сильно он ошибся в людях! Возможно, ему следовало вмешаться раньше… Еще тогда, когда альвы и девантары наказали великаншу Нангог.
Почему боги не могли дать великанше возиться со своим собственным миром? Могло ли его вмешательство изменить ход вещей? Тогда он счел приговор великанше несправедливым. Почему же промолчал? Сейчас как никогда прежде долгая жизнь казалась ему тяжкой ношей. Не должно было быть этой сегодняшней битвы… Ему никогда прежде не доводилось видеть, как победа превращается в настолько сокрушительное поражение.
Перворожденный искал звезду альвов. Он устал. Дракон долго летел по кроваво-красному небу, пока не нашел звезду, — очень далеко от гибельного мальстрема, на поляне у темного пруда, заросшего кувшинками. Здесь землетрясение не ощущалось. Пока что.
Одно слово силы, одна мысль — и из воды выскочили две светящиеся змеи. Склонили друг к другу головы и образовали врата, за которыми сквозь темноту вела Золотая тропа.
Он тысячи раз ходил по таким тропам, как эта, и всегда без труда находил дорогу обратно в сад Ядэ, где глубоко под пирамидой, древний как мир, находился просторный грот, ставший его пристанищем.
Там он свернулся на камне и отдался боли.
Последний поцелуй
Дилан обнял ее — это было все, что он мог дать ей сейчас. Мирелла была храброй девушкой. Слезы, бежавшие по ее щекам, не имели никакого отношения к надвигавшемуся концу. Плакала она из-за яркой вспышки света. Несмотря на то что они оба отвернулись, свет проник сквозь закрытые веки подобно раскаленным стрелам. И только эта последняя боль напоминала о том, что они еще живы.
Оба эльфа сидели в нише в одной из внешних скал. Здесь было пусто. Орлы давно улетели. Большинство членов экипажа Поднебесья пытались сбежать на небесных угрях или забрались глубоко внутрь скал.
Дилан смотрел в пропасть. Земля продолжала вспухать и разверзаться. По всей округе тянулись расселины. Реку поглотила бездна. Собирателей облаков подхватил и уничтожил водоворот. Сбежать сумели лишь некоторые поднебесные скаты. Однако надолго ли?
Дилан был убежден, что гибель ждет всех, кто еще остался в Нангоге. Он был хорошим чародеем, но летать не умел. Он с удовольствием спас бы Миреллу, сдержал бы непроизнесенное обещание защищать ее всегда.
Меч был всей его жизнью. Некоторые считали его мудрым, однако, если заглянуть за романтическую пелену, окружавшую его, то становилось видно, что он всегда ради решения проблемы шел путем меча. Именно этот путь привел его сюда. В место, где его меч ничего поделать не мог.
Мирелла еще крепче прижалась к нему. Ему так хотелось провести рукой по ее волосам, сказать ей: все будет хорошо. Но он не станет ей лгать. Она прекрасна. Она нравится ему. Ему так хотелось быть для нее тем, кого она в нем видела.
Поднебесье еще сильнее накренилось над пропастью. Снизу доносился адский шум. Дилан не знал, что собиратели облаков умеют кричать. Их было слышно, а детей человеческих — нет. Их крики заглушал грохот ударяющихся друг о друга скал. Это было подобно грохоту водопада, только падала здесь не вода, а поток из скал, домов, земли и деревьев. Все, что должно было быть прочным, стало подвижным. Держаться больше было не за что.
В Белом чертоге он часто спорил с Гонвалоном. Считал безответственной его манеру начинать отношения с доверенными ему ученицами. Он должен был быть для них примером, мудрым наставником. Конечно, им следовало восхищаться им, это было достойно устремления. Однако преступать черту эльф считал недостойным звания наставника Белого чертога. Так Дилан всегда и считал. Ошибался ли он? Быть может, искренняя любовь выше этих правил?
Именно это правило заставляло его сохранять дистанцию по отношению к Мирелле все то время, что он был знаком с девушкой, хотя эльф чувствовал, что ей хочется преодолеть это расстояние. Сейчас же поговорить с ней уже не было возможности. Грохот рушащегося мира проглотит все слова, прежде чем они достигнут ее ушей.
Он склонился к ней. Вгляделся в глаза в поисках возражения… Но вместо этого она прижалась к нему и поцеловала. Ощущение ее теплых губ растворило весь мир. Эльф закрыл глаза. Осталась одна лишь она. Ее невинная страсть. Ее… И почему он не поддался этой страсти раньше!
Внезапно что-то изменилось. Ее губы…
Он посмотрел на нее. Девушка казалась удивленной. Грустной… Ее окружал серебристый свет. Она сама превратилась в свет. В эфемерное явление, поблекнувшее в мгновение ока. Мирелла пыталась удержаться за его руку. Чего она хотела — остаться или забрать его с собой? Ее пальцы скользнули сквозь него. И ее не стало. Ее предназначение исполнилось. Она ушла в Лунный свет.
Взволнованный, эльф провел правой рукой по своему телу. Он все еще здесь. Он останется. Даже если в этой жизни он уже сразился в своем последнем бою, предназначение свое он еще не обрел. Он родится снова, пройдет весь путь с начала, пока не встретит предназначенную ему судьбу. И только Миреллу не встретит больше никогда. Ее душа вышла из круговорота смертей и рождений.
Эльф спокойно смотрел в пропасть. Видел, как другие дети альвов спрыгивают с близлежащих скал, чтобы скорее покончить с этим кошмаром. Однако он так поступать не собирался. Он останется на своем посту до конца. Мастер позволил себе закрыть глаза, чтобы представить перед внутренним взором образ Миреллы. На губах еще осталось ощущение ее губ. И он был все еще с ней, где бы она ни была.
Метаморфоза
Золотой приземлился за скалистым оазисом, в котором нашел убежище его темный брат. Приходить сюда он не спешил. С момента его бегства из умирающего мира прошло более двух часов. Раны, полученные в бою, по большей части затянулись.
Сложив широкие крылья, он принялся ощупывать свое тело в поисках боли. Она затаилась прямо у основания правого крыла. Дракон очень осторожно вставил меч под покрытую чешуей кожу. Меч ослабил его, безжалостно пил его жизненную силу, несмотря на то что дракон воспользовался своими силами, чтобы окружить его кожей, отделявшей его от мышц. Он изолировал его и все же полностью совладать не смог. Этот меч был создан для того, чтобы справиться с ним было невозможно.
Когти вспороли чешую, и дракон осторожно извлек оружие, словно длинный шип, торчавший в его теле. Смертоносный! В Старом форте он брал в руки меч, пытаясь изучить все его тайны. Не только изысканнейший орнамент, украшавший гарду двуручного меча, но и витки серебряной проволоки, обвивавшие обмотанную кожей рукоять, чтобы было удобней держать его в руках. Это была работа Нандалее, и он почувствовал это, так же как чувствовал все заклинания, вплетенные в серебряную сталь. Это было злобное оружие. Смерть всегда была рядом с теми, кто владел этим мечом. Поразительно, что Нандалее все еще жива.
Что ж, ему же лучше! Золотой осторожно положил оружие на песок у своих ног. А затем началась метаморфоза. Превратить себя в гораздо более мелкое тело эльфийки было болезненно. Когда все было кончено, осталась лишь сущая безделица: создать нарядное одеяние драконницы.
Дракон мысленно вызвал жеребца, которого выбрал много недель тому назад в землях Байнне Тир. Роскошного черного коня, ни в чем не отличавшегося от Зореокого, за исключением одной детали.
Прошло почти полчаса, прежде чем разгоряченный от полета пегас приземлился рядом с ним. На боках пена — уж слишком торопился он ответить на магический зов наложенных на него чар. Это было красивое животное. По нему нельзя было сказать, что конь целиком и полностью подчинен его воле. Затем змей создал упряжь и седло, какими пользовались драконники. Конь испугался непривычной ноши.
Золотой мягко провел рукой по его ноздрям, скользнул рукой ко лбу. Последнее слово силы — и на шерсти жеребца возникло пятнышко в форме звезды, в точности такое же, как то, что носил на лбу Зореокий.
Древний дракон замер. Посмотрел на себя. Теперь он целиком и полностью стал ею, мятежницей, которую знали все его братья и имя которой летело в самые дальние эльфийские поселения. Благодаря образам, показанным ему серебряной чашей, он знал, насколько опасной может быть Нандалее, если ее не остановить. Знал он и то, что Дыхание Ночи этого делать не будет.
Возможно, его брат еще не вернулся. Он не сумел добраться до драконьей тропы, прежде чем ее пришлось закрыть. Если же ему удалось вернуться в сад Ядэ иным путем, то сейчас предстояло сделать то, что необходимо, дабы покончить с эпохой слабости. Перворожденный больше не может быть вожаком. А он будет нужен Альвенмарку, ибо их боги совсем не такие, как боги детей человеческих. Альвы не показываются, они перестали вмешиваться в судьбы мира. Нет порядка, и народы Альвенмарка перестали чувствовать себя под защитой — в благодарность за выполнение всех правил.
Он подарит им новый порядок. С ним начнется золотая эпоха мира.
Смертоносный
Перед ним стояла Фирац. Ее слепые глаза были широко раскрыты.
— Вам нужно уходить, поднебесный. Она идет, Нандалее. Я видела ее! Вы не должны здесь больше оставаться!
Газала бросилась на его передние лапы, пытаясь поднять их.
— Прошу, великий! Поднимитесь! Я видела. Еще есть время. Еще… — Она обернулась. Отпустила его, испуганно отступила на шаг.
Дыхание Ночи поднял голову. И, как всегда, был тронут, увидев ее. Она была его избранницей. Еще в их первую встречу он понял, что так и будет. Он любил ее мятежный дух. Любил, что она всегда была не просто убийцей на службе у небесных змеев. Такими, как она, должны были стать новые драконники. Гордыми, исполненными свободной воли. Эльфами, убежденными в правоте своих действий, а не просто выполняющими чужие приказы и не задумывающимися о целесообразности. Она всегда была такой. Яркой первой звездой будущего, которое больше никогда не наступит.
Нандалее была в своем наряде. Длинное платье без рукавов ослепительно белого цвета, с золотой вышивкой по подолу. Вокруг левой руки обвивался черный драконий хвост. В правой она сжимала массивный двуручный меч, который избрала в качестве своего оружия. Тяжелый меч лежал в потрепанных кожаных ножнах.
Твердым шагом драконница пересекла неглубокую воду. Гордо подняв голову, она вызывающе посмотрела ему в глаза. Ее длинные золотисто-русые волосы разметались по плечам. Казалось, она лучится изнутри.
Дыхание Ночи усмехнулся. Он понимал, что видит в ней то, что хочет видеть.
— Увенчалась ли успехом ваша миссия, госпожа моя?
— Нет, — звонким голосом холодно отозвалась она. — И тем не менее я вот-вот исполню свое самое заветное желание.
Нандалее почти дошла до него. Извлекла из ножен меч, созданный им когда-то. Меч, которому он целую эпоху тому назад дал роковое имя: Смертоносный.
Дыхание Ночи удивленно поднял голову. Было в ней что-то чужое. От нее должно было пахнуть зимой, миром детей человеческих, но никакого запаха не было вообще… А еще…
Не колеблясь, она вонзила длинный клинок ему в глотку. Кровь темным фонтаном обрушилась на блестящую сталь. Он хотел что-то сказать, но рана мешала облечь мысли в слова.
Вскрикнули газалы — но не бросились к нему на помощь. Да и что они могли сделать?
Он почувствовал, что эта рана после всех полученных сегодня ранений может лишить его жизни. Сил на то, чтобы бороться, не осталось.
Дракон посмотрел эльфийке в глаза. Ей, которой доверял больше, чем даже своим братьям. И понял, что ошибся. Ответом ему стал взгляд, видевший, как минуют века.
Дыхание Ночи почувствовал, как клинок пьет его жизненную силу. Как он сумел захватить меч Нандалее?
В душе вскипел гнев. Наверное, она погибла. Нандалее никогда не отдала бы свой меч! Нужно… Голова его опустилась.
«Я не сумел защитить ее, — в отчаянии подумал дракон. — Даже этого сделать не сумел».
— Ты всегда был мечтателем, брат. Миру нужны мечтатели, но они не должны править. Я просто обязан был это исправить. Окончательно. Мне очень жаль.
Перворожденный слышал ее голос, но не обманывался. Он знал, кто шепчет ему на ухо, так тихо, что даже газалы не слышат этих слов.
Дыхание Ночи осознал, что его убило собственное высокомерие. Он всегда понимал, чего хочет его брат: править. Он мог остановить его. Но был настолько глуп, что полагал, будто есть и другой путь, нежели тот, на который ступил Золотой.
Он успел увидеть, как Золотой схватил рукоять Смертоносного, чтобы извлечь его из раны. Почувствовал рывок клинка. А потом ощущений не стало.
Убийца
Нодон толкнул крышку люка и вышел из воздушного угря. Солайн причитал. Алоки выбралась из непривычного транспортного средства с удивительной легкостью. Змееподобная женщина с любопытством огляделась по сторонам.
— Значит, это и есть сад Ядэ.
Мастер меча недоверчиво поглядел на нее. Тем временем обе девочки, выбравшись из угря, стали помогать Солайну.
— Думаешь, что должен защитить от меня Дыхание Ночи? — прошипела она.
Эльф немного расслабился. Мысль о том, что Перворожденному может потребоваться защита, была действительно абсурдна.
— Ноги моей больше не будет в проклятом воздушном угре, — ворчал Солайн. — Осточертело.
— А мне понравилось! — радостно рассмеялась Лидайн. — Мы кружились, кружились, кружились. Я бы не отказалась попробовать еще разок.
— Они летают только один раз.
Теперь голос Солайна звучал не так мрачно. «Заговаривая с девочками, он становится совсем другим», — подумал Нодон. Эльф терпеливо объяснял внучкам, что заклинание небесных змеев вплетено только в воздушные угри с красными люками и ими могут пользоваться только эльфы. Все они обладали способностью один раз открыть туннель между мирами. Драконью тропу. Вот только, к сожалению, путешествия по этим тропам очень турбулентны. И в этом отношении Нодон был согласен с князем. Ему тоже больше не хотелось садиться в воздушный угорь.
— Нодон?
Мастер меча испуганно обернулся. Неподалеку от озера, шагах в двухстах от него, стояла группа эльфов, спрятавшаяся в тени большого мангового дерева. Зов донесся оттуда.
«Я стал слишком легкомысленным», — обругал себя Нодон, внимательно оглядывая окрестности. На лужайке, неподалеку от пирамиды, приземлился еще один угорь. «Драконники из Древней крепости», — подумал он. Но они наверняка пришли не одни. Без сомнений, все драгоценные эльфийские угри были задействованы, насколько это оказалось возможным. А значит, в саду Ядэ сейчас находилось более десяти чужаков. Дыхание Ночи терпеть не мог принимать здесь гостей.
Эльф направился к манговому дереву. Его приветствовала Шерилл, великолепная фехтовальщица, предпочитавшая пользоваться двумя короткими кривыми мечами. Заметив, как он смотрит на остальных, прилетевших вместе с ней, она опустила взгляд.
— Я ведь не могла их бросить, — негромко произнесла она.
«Кто я такой, чтобы судить Шерилл? — подумал Нодон. — В конце концов, я привел сюда проклятую женщину-змею». Алоки была опасна, и эльф знал об этом, хоть и притворялся, что она всего лишь телохранительница Солайна.
Нодон занервничал и схватился за меч. Что-то было не так в саду Ядэ. Это было лишь смутное чувство, однако в прошлом чутье не подводило его никогда.
Он заметил черного жеребца, пасшегося в тени пирамиды.
— Недавно туда вошла Нандалее, — произнесла Шерилл, снова разгадав мысли Нодона.
Солайн в сопровождении Алоки тоже направился к пирамиде. И что это князь себе позволяет? Вопреки чувству собственного достоинства эльф поспешно пересек лужайку.
— Князь Солайн, что вы делаете?
— А почему бы и нет, друг мой? Хочу засвидетельствовать свое почтение дракону, в саду которого я приземлился, и извиниться за вторжение.
Нодон преградил ему путь.
— Дыхание Ночи не любит, когда кто-то приходит в его убежище.
— Однако мы уже сделали это. — Князь вызывающе посмотрел на него. — Поэтому вежливость обязывает меня извиниться перед ним и заверить дракона, что мы постараемся как можно скорее покинуть его сад.
На дорожке, ведущей к сердцу пирамиды, послышались шаги. Из полутьмы туннеля вышла драконница в белом наряде, держа в руках залитый кровью длинный меч.
— Нандалее?
Она бросила быстрый взгляд на Нодона, но не остановилась. К ней подбежал Зореокий. Она вскочила в седло и улетела прочь, не сказав ни слова.
Алоки наклонилась, провела пальцем по капле крови, упавшей на каменные плиты, облизнула его.
— Кровь дракона, — спокойно произнесла она.
Нодон услышал крики газал, звучавшие в проходах пирамиды.
Не удостоив женщину-змею больше ни единым взглядом, драконник бросился в полумрак.
Навстречу ему выбежали несколько расстроенных пророчиц.
— Нандалее! — кричали они. — Убийца дракона!
Мысли Нодона спутались в безнадежном хаосе. Этого не может быть! Даже с учетом тех ссор, которые постоянно вспыхивали между ними, она никогда не убила бы его. Это немыслимо! И все же он опасался этого. Все, что он увидел сейчас, свидетельствовало в пользу сказанного газалами. Как же она могла?…
Эльф добежал до просторного грота. Там осталось лишь несколько газал. Нодон узнал Фирац, сидевшую рядом с Дыханием Ночи. Его огромная голова лежала на передних лапах, словно дракон спал. Однако Нодон знал, что это не так. Он перестал чувствовать темную силу в этом месте, наполнявшую любое пространство, в котором находился его хозяин.
Он поднялся на островок. Увидел кровь, стекавшую по скале и смешивавшуюся с водой, которая заливала просторный грот.
— Она убила его! — вырвалось у Солайна.
Нодон был настолько взволнован, что не заметил, как князь пошел за ним.
— Это была она! Я видел ее окровавленный меч. И посмотри туда, на его шею! Колотая рана. Должно быть, он доверял ей до самого конца, раз подпустил к себе.
Внезапно в руке Нодона сверкнул меч.
— Уходи! — набросился он на Солайна. — Уходи!
Алоки встала между ними, защищая хозяина.
— Уходите оба, — уже немного сдержаннее произнес он. — И никого больше сюда не пускайте. Вы находитесь в гробнице Перворожденного. Вам не пристало находиться здесь и глазеть на него.
Алоки мягко склонилась перед мертвым драконом. Солайн остался стоять прямо. Затем оба они ушли из грота.
Нодон не понимал, что произошло. Все казалось таким однозначным, и тем не менее что-то не сходилось. Нандалее не могла сделать этого. Нужно допросить ее. И убедиться, что никто не предпримет никаких поспешных действий. Она наверняка бросилась в Старый форт, чтобы посмотреть, как там дети. Там он ее и поймает.
Но Солайн… если Золотой посмотрит глазами князя… Быть может, он уже сделал это? Если он хочет спасти то, что еще можно спасти, нужно действовать быстро. Эльф знал, на что способны небесные змеи. Они не остановятся ни перед чем, чтобы покарать убийцу Перворожденного.
Драконник побежал по туннелю, пытаясь нагнать Солайна, однако князь уже был у выхода и, задыхаясь, сообщал всем о случившемся.
— Шерилл, — позвал драконницу мастер меча. — Возьми обеих внучек князя Солайна и отведи их в Старый форт. — Обнажив меч, он удерживал Алоки на расстоянии.
— Быстро!
— Ты собираешься защищать убийцу? — набросился на него князь. — С ума сошел?
— Все не могло быть так, как кажется, — не сдавался мастер меча.
Фарелла и Лидайн не сопротивлялись, когда Шерилл потащила их за собой. Те немногие драконники крепости, кто сумел вернуться в сад Ядэ, последовали за ней, не задавая вопросов.
— Мы оба видели убийцу, сжимавшую в руке меч, с которого капала кровь Перворожденного. Какой смысл прикрывать ее, Нодон? Неужели ты тоже заговорщик?
На это абсурдное обвинение даже отвечать не стоило. Не спуская взгляда с Алоки, Нодон медленно отступал. Ему пора было бежать в Старую крепость, к Нандалее.
Только дети
— Что значит ее здесь не было?
Фарелла удивилась, увидев, как разволновался Нодон. Она никогда не предполагала, что эльф может утратить хладнокровие, казавшееся неотъемлемой частью его характера. В павильоне она восхищалась им. Он не ударился в панику, на его лице не дрогнул ни единый мускул, когда в окно прямо рядом с ним градом посыпались каменные ядра. Однако с тех пор, как из дворца вышел одноногий, он совершенно растерял присутствие духа.
— Где дети? — поинтересовался Нодон.
— В безопасности!
— И что это значит?
Калека отвел Нодона в сторону и принялся что-то шепотом рассказывать ему, поэтому Фарелла не поняла ни слова. А подойти ближе к ним обоим не осмеливалась. Это могло вызвать излишние подозрения. Дети не подкрадываются к ссорящимся незнакомым людям.
Поэтому ей оставалось просто сидеть рядом с сестрой на каменной скамье рядом с конюшнями. Лидайн тоже наблюдала за мастером меча и калекой.
Фарелла была несколько разочарована. В ее представлении Старый форт был больше.
Шерилл и остальные драконники, пришедшие с Нодоном, принесли известие о смерти Перворожденного. Фарелле казалось, что она буквально чувствует, как ужас проникает во все уголки замка. Ведь это они должны были защищать Дыхание Ночи. А они не просто потерпели поражение — оказалось, что одна из них еще и причастна к его смерти.
— Они возьмут в плен Нандалее и ее детей, — прошептала ей Лидайн.
Фарелла же надеялась, что этого не будет. Ей очень хотелось увидеть бой, к которому так долго готовилась Бидайн и в котором она должна была сыграть важную роль.
Девочка окинула взглядом дворец. В одном из окон она увидела два детских лица. Помахала рукой, но дети не стали махать в ответ. Значит, так выглядят Мелиандер и Эмерелль. Два настоящих ребенка. Скоро она встретится с ними.
Нодон вел себя по отношению к ней очень порядочно. По пути к крепости трижды извинился за то, что взял их в заложники, и заверил, что они смогут свободно перемещаться по Старому форту, — если только не будут пытаться бежать. Конечно же, они с Лидайн торжественно поклялись, что ни за что так не поступят.
Мастер меча вышел на середину двора. Принялся что-то отчаянно говорить своим товарищам. Заклинал их сохранять спокойствие и не рушить союз.
— Нандалее придет! Здесь ее дети. Она их не бросит. И небесные змеи не станут атаковать нас, пока у нас гостят внучки полководца Солайна. Прошу вас, братья и сестры, верьте в наше содружество. Это может быть только заговор. Вы все знаете Нандалее уже много лет. Она не могла так поступить!
Фарелла не знала наверняка, убедил ли он драконников, однако после его обращения к ним перешептываться воины не стали. Все вернулись на свои места в маленьком замке, не задавая никаких вопросов. Не это ли составляет суть драконника — послушание без сомнений? Двор накрыла давящая тишина.
День был жарким. Воздух дрожал, стеклянными полосами растекаясь над мощеным двором. Это хорошо.
— Сейчас, — прошептала она Лидайн, поднялась и надела на лицо маску невинной девочки. Нерешительным шагом подошла к Нодону и калеке, которые снова заговорили друг с другом.
— Мне так жарко… Можно мне пойти в прохладный дворец, в тенек, пожалуйста, мастер меча?
— Конечно же, юная леди, — ответил Нодон с исключительной вежливостью. — Мне искренне жаль, что вы обе пришли сюда сегодня при таких обстоятельствах. Я отвечаю жизнью за то, чтобы с вами ничего не случилось. — И он, махнув рукой, указал в сторону портала. — Я обещал тебе, что ты сможешь свободно перемещаться по замку. А разве сестра не хочет пойти с тобой?
Фарелла покачала головой, стараясь не смотреть в жуткие глаза мастера меча.
— Она любит солнце. И хочет остаться здесь.
Сделав изящный книксен, она попрощалась и направилась ко входу в замок. Дверь открылась легко. Две полоски света падали в холл сквозь бойницы в стене. На том самом месте, которое описывала ей Бидайн, стояла глубокая миска с водой. Фарелла наполнила небольшой стакан. Смешанная с лимонным соком вода приятно стекала по горлу.
Фарелла внимательно огляделась по сторонам. Здесь, в Старом форте, не было слуг-кобольдов, которые могли наблюдать за ней из потайных углов.
Девочка решительно извлекла колбу, полученную от Бидайн, и вылила в миску с водой сонный яд, находившийся в ней. Он не имел вкуса и запаха. А еще был точно отмерен. Никто не уснет, но любой, кто выпьет эту воду, станет неповоротливым и превратится в легкую добычу в бою.
В колодец во дворе Лидайн выльет гораздо более сильный яд.
Фарелла испытала легкое разочарование. Все оказалось так просто. И когда через несколько часов придет Бидайн, здесь не будет настоящего сражения, а случится самая обыкновенная бойня.
Я знаю, ты любил меня
Еще проходя через звезду альвов, Нандалее почувствовала, что что-то не так. Обнажив меч, она направилась к плоскому островку, на котором спал Дыхание Ночи. Все газалы, кроме Фирац, пропали. Фирац сидела у головы Перворожденного, словно сторожа его сон. Просторный грот, обычно заполненный бормотанием оракулов, заливала жуткая тишина.
Нандалее бесшумно прошла по мелководью.
— Что здесь произошло?
Фирац испуганно вздрогнула. Слепые глаза видящей уставились на нее.
— Ты? Как ты смеешь возвращаться сюда?
— Что здесь произошло?
— Уходи! — прошипела газала, выйдя ей навстречу. — Уходи! Я проклинаю день, когда ты явилась сюда. День, когда он доверился тебе.
Нандалее ничего не поняла. Почему не просыпается Темный? У нее все получилось. Благодаря ему, что она прекрасно осознавала. Он верил в нее и создал для нее возможность отправиться на Дайю.
— Я проклинаю тебя!
Нандалее отступила на шаг. Фирац ударила ее. Била она неуклюже, и эльфийка могла легко увернуться. Газала не представляла для нее угрозы. Но Темный… Нандалее осознала, что его мрачного присутствия, окутывавшего все вокруг, больше нет. Ауры его силы, пронизанной меланхолией, которую может испытывать лишь древнее, как этот мир, существо, нет.
Грот перестал быть магическим местом.
Нандалее оттолкнула в сторону Фирац, бросилась к плоскому островку.
Коснулась головы Темного, нежно провела рукой по тяжелым векам, закрывшим его глаза. Они должны были быть теплыми. А затем эльфийка увидела кровь на скале, заметила рану. Все было так очевидно, однако ее разум отказывался признать это. Он был вечным! Мира без него никогда не существовало! Он был первым созданием альвов. Для него не существовало и смерти — так, по крайней мере, всегда казалось Нандалее. Он был старше самой смерти.
— Убийца! — Нагнавшая эльфийку Фирац принялась колотить ее кулаками, но Нандалее практически не чувствовала ударов.
Эльфийка уронила на пол Смертоносного, положила вторую руку на холодные веки дракона.
— Я знаю, ты любил меня, — негромко произнесла она. — А я плохо отплатила тебе за это. Я…
Слов не было. Как много можно было бы сказать, если бы он был еще жив! А теперь нужно было думать о тех, кто еще не погиб. О тех, ради кого она отправилась в Желтую башню. Таким образом она сможет почтить его память. Он не хотел бы ничего иного.
Наклонившись, она поцеловала дракона в веко.
— Спасибо.
Фирац цеплялась за нее, продолжала колотить ее кулаками. Рука газалы вцепилась в лицо Нандалее, до крови расцарапала ей кожу, чуть не выколола правый глаз. Эльфийка стряхнула с себя пророчицу.
— Как же я жалею, что ты со своими выродками не подохла во время родов! Проклинаю тот час, когда помогла вам всем…
Подняв с пола меч, Нандалее побежала. Нужно идти к детям. А еще нужно было понять, как это могло случиться. Она нашла бы дорогу из пирамиды даже с завязанными глазами. Эльфийка вспоминала, как была пленницей здесь. О том, как Дыхание Ночи избрал ее, вспомнила опьянение болью и страстью, охватившее ее в те дни, когда он наносил ей татуировку. Как он может быть мертв?
Оглушенная происшедшим, драконница вышла из пирамиды. У входа стояли другие эльфы. А еще змееподобное существо…
— Схватить ее! — раздался голос, привыкший отдавать команды. По всей видимости, это Солайн. Нодон рассказывал ей о князе. — Схватить убийцу!
Произнеся слово силы, Нандалее отняла у времени возможность унестись вскачь. Слова эльфийского князя растянулись, превратившись в неразборчивые звуки. Его движения замедлились.
Она не хотела сражаться. Хотела просто спасти детей. Своих детей!
Почему они больше не в пирамиде? Подняв голову, она посмотрела на Старый форт, притаившийся в просторной пещере в отвесной стене. Там она найдет ответы на все свои вопросы.
И эльфийка побежала, как не бегала никогда в жизни.
В сомнениях
Нодон догадывался, что это произойдет. Он бы так и поступил. Поэтому был готов. Остальные ничего не заметили. Для нее он просто неподвижно стоял на страже, однако при этом замедлил пульсацию времени. Это была опасная, выматывающая игра. Магическая сеть, невидимой паутиной опутывавшая мир, боролась с ним. Он начал заниматься этим заклинанием, когда увидел, с какой скоростью движется Алоки. Нодон больше не хотел оказаться лицом к лицу с ней. И с Бидайн. Некоторые истории о событиях в мире людей дошли даже до его ушей. То, как умирали их бессмертные. Эльф знал, что там случилось. И знал, что это случится здесь. Все шло к тому. Единственный вопрос, на который предстояло найти ответ, заключался лишь в том, кто придет первым: Нандалее или Бидайн.
Нандалее дала ему ответ. Он ждал ее у ворот. В полном напряжении. Эльф знал, насколько она смертоносна. Безопаснее было ждать ее, не обнажая меча. Вот только ему нужны были ответы.
Она поднималась по дороге к крепости так быстро, что ее контуры расплывались и можно было различить только белый силуэт, хотя Нодон изменил течение времени для самого себя.
Отбросив в сторону осторожность, эльф усилил заклинание, устояв перед натиском магической сети.
И вовремя. Она прошла ворота. Не заметила удара его кулака. По всей видимости, ослепла от тревоги за детей.
Удар опрокинул и развернул Нандалее, с силой отбросил на стены надвратной башни. Однако оглушить ее он не сумел. Эльфийка тут же подняла меч, готовая перейти в контратаку.
Нодон увидел ее затравленный, отчаянный взгляд, понимая, что ему остается всего один удар сердца, прежде чем она ударит.
— Поговорим или будем сражаться?
Она не опустила оружия, однако же и атаковать не стала.
— Темный… Кто? — закричала она ему в лицо.
Он увидел, как изорван ее наряд. Как льется кровь из многочисленных легких ран. На плечах лежала накидка, на волосах таял слипшийся лед. Она выглядела совершенно иначе, чем перед пирамидой.
— Все думают, что ты убила Дыхание Ночи.
— Ложь! — Она шагнула вперед.
Нодон положил руку на рукоять меча. Он может подпустить ее еще на шаг, не более, иначе не сможет двигаться достаточно быстро, чтобы отразить атаку.
— Я сам видел, как ты выходила из пирамиды с окровавленным мечом в руке.
Глаза ее расширились. Эльфийка была потрясена.
— Этого не может быть, — негромко произнесла она.
Нодон поспешно поглядел на остальных стражей. Несмотря на то что оба ускорили время, они станут видимы для других, если будут слишком долго стоять на месте.
Нандалее поняла сразу.
— Обнажай меч, будем кружить друг вокруг друга, превратимся в нечеткие силуэты.
Если еще мгновение назад Нодон сомневался, то теперь у него возникло ощущение, что стоять напротив нее без меча глупо. Она по-прежнему казалась затравленной. Драконница хочет к детям. Времени на то, чтобы поговорить, у него совсем мало.
Его меч с негромким шипением выскользнул из ножен. Нодон знал, как она сражается. Знал, какие преимущества даст ему более короткий и быстрый клинок. Если она заставит его воспользоваться им, то он убьет ее не колеблясь.
— Все считают тебя убийцей. Я был не единственным, кто видел тебя выходящей из пирамиды. Там были еще Солайн и многие другие.
— Все так чудесно складывается, правда? — с горечью произнесла она. — Я много лет была в ссоре с Дыханием Ночи, а теперь воспользовалась благоприятным моментом и убила его.
— Именно так все и подумают.
— Перворожденный послал меня на Дайю. Я была в Желтой башне и украла лед мечты. — Она указала кивком на кожаный мешочек, висевший у нее на поясе.
— Прошло много часов с тех пор, как ты вышла из пирамиды. Ты умеешь растягивать время. Ты могла…
— Если бы я растянула время у Желтой башни, то стала бы сигнальным маяком для девантаров.
— Девантаров, которые
все ушли на битву в Нангог? — Ему хотелось поверить ей, но нужны были доказательства получше.
Нандалее опустила двуручный меч.
— Я предстану перед советом небесных змеев, — решительно произнесла она.
Провожая клинком каждое ее движение, Нодон
недоверчиво уставился на нее, когда она вдруг присела. Он был готов к неожиданной атаке, однако ее не последовало. Положив меч на землю, эльфийка встала.
— Я предаю себя в твои руки.
Что это, трюк? В этом эльф не был уверен.
Эльфийка отошла от меча, давая ему возможность наступить на него ногой. Пошла бы она на такое, будь она виновна? Возможно… У любой другой эльфийки небесные змеи просто покопались бы в воспоминаниях. Получили бы доступ к памяти при помощи магии и узнали бы, где правда, а где — ложь. Но с Нандалее это было невозможно, и драконник об этом знал. Кроме того, он подозревал, что некоторые небесные змеи могут захотеть просто быстро казнить эльфийку. А ему не нужен был приговор. Ему нужна была правда о смерти дракона, которому он так долго служил.
— У тебя есть другие доказательства, которые могут подтвердить твою историю?
Она покачала головой.
— Почему ты так задержалась?
— Зореокий был убит. Металлическая сороконожка влезла в его мозг через глаз. Мне пришлось долго идти к ближайшей звезде альвов.
Мастер меча вздохнул. Это тоже может быть просто сказка. И все же перед пирамидой она появилась с пегасом и в чистой одежде. Дыхание Ночи любил ее, хотя она была строптивой служанкой. Возможно, именно поэтому и любил. А Нодон всегда считал себя самым преданным слугой Перворожденного. И хотел оставаться им даже после его смерти. Все, что он мог сделать для Дыхания Ночи, это оставаться рядом с Нандалее до тех пор, пока не выяснится, правду ли говорит эльфийка. Больше никто подобным утруждать себя не будет. Слишком уж однозначны доказательства против Нандалее. Небесные змеи просто вынесут ей приговор. А Дыхание Ночи хотел бы, чтобы Нодон защитил ее. Ее и ее детей. Однако он…
Полосы тьмы медленно вползали в ворота Старой крепости. Неторопливо, подобно щупальцам воплощенной ночи, они пробирались во двор. Атака началась.
Нодон толкнул двуручник под ноги Нандалее.
— Забирай Элеборна и детей, а я задержу их, насколько смогу.
Те, кто во тьме
Бидайн увидела, как выдохнула Валариэлль, впуская тьму в ворота Старого форта. Черные полосы дыма быстро заполонили двор. Никого из врагов не было видно, однако товарищи знали, где будут стоять стражи. Бидайн нарочно не спешила, дожидаясь сумерек. Таким образом у гарнизона небольшого замка было достаточно времени, чтобы напиться отравленной сонным ядом воды. Сейчас эльфийка жалела, что воспользовалась этой военной хитростью. Возможно, ее битва будет слишком легкой.
Лемуэль, их хранитель орлов, первым вбежал в ворота крепости. Они оставили больших птиц у подножия скалы, чтобы не привлекать к себе внимания на подлете. Там, внизу, они сплели и заклинание, благодаря которому подчинили своей воле течение времени. В результате они смогли быстро подняться по узкой дорожке, ведущей к крепости, и остаться незамеченными для стражи.
За Лемуэлем шла Кира. Он должен был держаться слева, а сказительница, за последние годы еще больше усовершенствовавшая свои навыки владения мечом, шла в центре. Когда она, тяжело раненная, вернулась из Нангога, Бидайн стала опасаться, что в последнем бою придется отказаться от ее участия, однако Золотой лично исцелил эльфийку.
Бидайн решила держаться справа, чтобы сделать в конюшнях то, чего, возможно, не захотят делать ее товарищи. Асфахаль должен был остаться в воротах, чтобы остановить всех, кто сумеет уйти от мечей нападающих. Самое большое преимущество Старого форта было и его самой большой слабостью: внутрь и наружу вел лишь один путь. В этом бою не выживет никто.
Бидайн произнесла еще одно слово силы, а затем шагнула во тьму. Валариэлль совершенствовала свое заклинание до тех пор, пока не добилась того, что даже Незримое око, которому обычно открывался магический мир, не могло пронизать тьму. Единственное, что могло помочь, — это усиление всех остальных органов чувств, что и сделала Бидайн при помощи иного заклинания. Сейчас она отчетливо слышала негромкое позвякивание серебряных колокольчиков, которые все они повязали на лодыжки. Слева от нее сталь налетела на сталь. По всей видимости, Лемуэль столкнулся с врагом, который был готов к их приходу. Кира поспешит на помощь хранителю орлов.
Бидайн вошла в конюшни пегасов. Запах животных едва не оглушил ее излишне обостренное обоняние. Однако был здесь и другой запах. Смазка для оружия! Запах клинка, за которым хорошо ухаживали.
Бидайн пронзила тьму у самой двери в конюшню. Ее клинок встретил сопротивление. Кто бы там ни стоял, он умер, прежде чем успел заметить ее. Вонзив меч в тело, она извлекла его и на всякий случай нанесла второй удар по врагу, которого выдал запах оружия.
В воздухе чувствовалось напряжение. Пегасы волновались, однако для Бидайн не существовало ржания, топота копыт — одни лишь растянутые до неузнаваемости звуки. Воняло шерстью и конскими яблоками, и теперь к ним примешивался запах только что пролитой крови. Второго стража в конюшнях наверняка не было, поэтому Бидайн неторопливо подошла к первому пегасу, коснулась его шеи и ласково провела по ней ладонью. Шерстка была бархатистой и мягкой на ощупь.
— Мне очень жаль, — нежно произнесла она и вонзила клинок глубоко в горло пегаса.
Спокойно подошла к следующему стойлу. Это нужно было сделать. У Нандалее и ее детей не должно быть даже малейшей возможности убежать. Ее спутники, скорее всего, побоялись бы убивать пегасов. Кроме Асфахаля, у всех когда-то был крылатый жеребец. И, как и все драконники, они любили своих гордых небесных рысаков. То, что сейчас все они летали на больших черноголовых орлах, было связано исключительно с их стилем сражения. Это ни капли не умаляло их любви к пегасам. Вот только сегодня чувства не должны иметь никакого значения.
Эльфийка убила всех шестерых коней.
Выйдя во двор, она услышала приближение негромкого позвякивания серебристых колокольчиков.
— Бидайн?
Низкий голос Киры звучал спокойно.
— Да?
— Стражи на крепостном ходе и в башне мертвы. Наверное, пили воду. Это было все равно что закалывать спящих. — В ее голосе не было ни капли сожаления. То, что случилось с Кирой в Цапоте из-за бессмертных, уничтожило в ней остатки сочувствия.
— Обе девочки в башне. Они не помешают нам, когда мы будем заканчивать здесь.
Со стороны дворца донесся звон мечей.
Бидайн побежала. Она так долго готовилась к этому дню! И теперь хотела сразиться в настоящем бою — прежде, чем все будет кончено.
Очевидная тайна
Нодон мягко коснулся руки Шерилл, а затем, притронувшись к ней еще раз, велел идти влево. Он слышал негромкое позвякивание как минимум двух нападавших.
Шерилл была последней, кто еще остался в живых. Единственная среди его драконников, кто сумел овладеть заклинанием, растягивавшим время.
Нодон отступил к лестнице и наткнулся ногой на лежавшее тело. В душе вскипела холодная ярость. Вместо того чтобы разговаривать с Нандалее, он должен был готовить остальных к нападению. Сегодня он подвел всех дважды. Дыхание Ночи мертв, равно как и большинство его драконников.
Зазвенели мечи. Застонала Шерилл. Он бросился к ней. Проклятая тьма! Нужно найти источник этого заклинания. Тогда они не будут так беспомощны перед нападающими.
Быть может, заклинатель не вмешивается в бой? Нодон остановился. Услышал сдавленное дыхание. Так дышат, испытывая боль. По всей видимости, Шерилл ранена.
Снова раздался звон мечей. Он слышал, что Шерилл обороняется, только отступает, отчаянно пытаясь остановить врага при помощи двух своих клинков.
Рядом с ним зашептали колокольчики. Он затаил дыхание, а затем взмахнул мечом, разрубая тьму. Он терпеть не мог наносить удар, не видя, что атакует. Однако его меч пронзил не одну лишь тьму.
Послышался короткий удивленный вскрик. Кто-то упал на пол. Вновь зазвеневшие мечи заглушили звуки. Услышав крик Шерилл, Нодон опустился на колени.
Его руки нащупали тело, лежавшее на полу перед ним. Драконник уловил негромкое дыхание. Женщина. Зажав ей рот ладонью, он перерезал ей горло.
— Валариэлль? — негромко позвал кто-то.
Нодон помнил, что много лет назад, придя в Белый чертог, он встречался с черноволосой девушкой, носившей это имя. Тогда наставники говорили, что она очень талантлива и однажды станет великой волшебницей. Однако она не могла быть той, кто призвал тьму. Светлее вокруг не стало.
Вместо этого Нодон услышал, как через портал в замок вошли еще двое бойцов с колокольчиками на лодыжках. С тремя ему не справиться. Оставалась лишь одна надежда. Протянув руку к лодыжке погибшей, он осторожно снял колокольчики, а затем метнулся к лестнице, которая вела на галерею с правой стороны портала.
На противоположной стороне холла тоже послышался негромкий серебристый звон.
Нодон бросился к коридору, в котором находились комнаты драконников.
Серебристый звон был совсем рядом. А еще — слишком хорошо знакомый звук. Звук рассекающего воздух клинка. Эльф отпрянул.
Слишком поздно! Сталь вонзилась в правое предплечье, вскрыв его до кости. Не обращая внимания на боль, он бросился вперед и попал лбом прямо в лицо нападавшему. Услышал, как у противника сломалась переносица, схватил его и потащил к перилам галереи, находившейся совсем рядом с ними. Второй удар — и нападавший потерял равновесие. Пронзительно вскрикнув от ужаса, он рухнул вниз.
Нодон бросил на пол ленточку с серебряными колокольчиками, которую все еще сжимал в левой руке. Они не помогли ему, только выдали. По всей видимости, звон колокольчиков несколько отличался, поэтому нападавшие всегда точно знали, кто перед ними. И вот, не ответив, он выдал себя, и противник понял, что перед ним не Валариэлль.
Нападавший ударился об пол холла и негромко выругался. Этому ублюдку повезло, будь он неладен! По всей видимости, шею он себе не сломал.
Нодон бросился по коридору в сторону своей комнаты. Распахнул дверь и снова захлопнул ее. А потом стал осторожно двигаться дальше, тщательно стараясь не издавать звуков.
Теперь атаковавшие замок не могли быть уверены, что он не прячется в одной из комнат в коридоре. Это немного задержит их.
Неслышно убрав меч в ножны, Нодон ощупал руку. Рана сильно кровоточила. Как только остальные прогонят тьму, кровавый след подскажет им, куда он ушел. Эльф дошел до конца коридора. В его торце висел гобелен с изображенным на нем сивым пегасом. Отодвинув тяжелый ковер, драконник нащупал камень, который легко вошел в стенную кладку. Эта потайная дверь была настолько очевидной тайной, что пройдет совсем немного времени, прежде чем преследователи найдут ее. Ну и пусть.
Торцевая стена бесшумно скользнула в сторону, и Нодон вошел в туннель, где пахло каменной пылью. Здесь тоже царила абсолютная тьма. Эльф остановился, снял перевязь и обмотал ею правое предплечье, чтобы остановить кровотечение.
И только уверившись в том, что он больше не будет оставлять предательские кровавые следы, эльф встал и пошел по туннелю, тщательно считая шаги. Насчитав тридцать три, он остановился. Прежде чем начать ощупывать неровную стену, он тщательно вытер о брюки окровавленную левую руку. Нельзя оставлять следов!
Вскоре он нашел уступ размером с куриное яйцо, легко легший ему в руку, и чуть-чуть повернул его влево. Открылась вторая потайная дверь. Произведение искусства маскировки. В свете факелов Нодон наблюдал за тем, как Темный заканчивал этот туннель. Не зная, что искать, преследователям будет трудно найти его.
Подавленный, эльф вошел в туннель, который должен был привести его в пустыню по ту сторону сада Ядэ.
Подруга птиц
Бидайн опустилась на колени рядом с Валариэлль. В темноте она могла лишь ощупать раны подруги. Чародейка, без сомнений, была мертва. Но заклинание продолжало действовать. Как же это возможно? Темнота просто не отступала. И как смогли уйти Нодон, Нандалее и калека с детьми?
Бидайн захлестнул страх. Она много лет готовилась к этому бою. И он прошел неудачно! Эльфийка даже представить себе боялась, что будет, когда она вынуждена будет доложить об этом Золотому.
Здесь ли они еще? Может, спрятались в каком-то тайном помещении в крепости? Асфахаль клялся, что мимо него никто не проходил, и она верила ему. Значит, здесь есть второй выход.
Убийца Валариэлль ушел наверх, в коридор. Значит, тайник там. Нельзя сдаваться сейчас! Она найдет нору, в которую заползли Нандалее и остальные.
— Выведите их! — приказала она Асфахалю и Лемуэлю. Хранитель орлов хромал. Ничего серьезного, но преследовать беглецов он не сможет. — Ты пойдешь со мной, Кира. Я полагаюсь на твои инстинкты. Ты будешь прикрывать мою спину.
Бидайн стала подниматься по лестнице. После того визита в замок она даже помнила количество ступеней. От края лестницы до двери в комнату Нандалее было всего двадцать восемь шагов. Там они уже были. Во всех комнатах в этом проклятом коридоре. Однако Нандалее и ее свиту найти не удалось. Если бы здесь был хотя бы свет! «Темнота, которую мы призвали, обернулась против нас, — с горечью подумала Бидайн. — Она не хочет уходить».
Тайна беглецов крылась в этом коридоре. Шаг за шагом Бидайн продвигалась вперед. Сапог скользнул по камням. Совсем чуть-чуть. На полу было что-то липкое. Раньше она не обращала на это внимания. Но раньше она шла по другой стороне коридора.
Присев на корточки, эльфийка ощупала пол. Кровь. Немного вязкая, слегка засохшая. Значит, Лемуэль сказал правду. Он ранил своего противника и был уверен в том, что сражался с мужчиной. Это мог быть только Нодон. Бидайн облегченно вздохнула. Это дает хотя бы призрачную надежду. Их, пожалуй, самый опасный противник ослаблен. И он укажет ей путь.
Произнеся слово силы, она почувствовала, как металлический запах крови стократно усилился. Теперь он вел ее подобно лучу света во тьме.
Кровавый след привел ее к стене в конце коридора. Руки нащупали гобелен. Бидайн уже отодвигала его в сторону. Что-то негромко щелкнуло.
— А ты быстро справилась, — уважительно произнесла Кира.
— Это было до обидного просто, — отозвалась ее спутница, однако в голосе ее прозвучала некоторая гордость.
Войдя в туннель, Бидайн почувствовала легкое дуновение ветра на лице. Стены здесь не ровняли. Делалось все наспех.
Драконница принюхалась, прошла немного вперед и вернулась обратно. В туннеле запах крови ослабевал. Она присела, ощупала пол и выругалась. У самой двери она обнаружила лужицу крови. А это означало, что Нодон остановился здесь и обработал рану.
Однако оставалась еще одна возможность. Она может найти детей. А там, где будут Мелиандер и Эмерелль, наверняка будет и Нандалее. Закрыв глаза, Бидайн сплела заклинание, которому с такой неохотой обучил ее Золотой. Драконница не понимала, почему он делал из этого такую тайну. Прошло немного времени, и она сумела установить связь с обоими кольцами, которые подарил детям Золотой. Они были где-то неподалеку. Эльфийка нащупала две отдельные нити в паутине магической матрицы, теперь соединявшие ее с кольцами. Ей даже не нужно было видеть их, можно было просто слепо следовать за ними.
— Идем по туннелю, — уверенно произнесла она.
Ощупывая ладонями неровные стены, она медленно продвигалась вперед. Путь был долгим, и он вел ее по дуге к отвесной скальной стене, протянувшейся над садом Ядэ. Вскоре она увидела прямоугольник звездного неба. Бидайн почувствовала, что все ближе и ближе подбирается к детям. Туннель заканчивался на скальном уступе высоко над долиной. Однако здесь не было ничего! Не было пути наверх, как не было его и вниз.
Они словно бы стояли в небе. И все же она чувствовала кольца.
Негромко ворковали голуби, сон которых она потревожила.
Подняв голову, Бидайн увидела парочку, сидящую у самого края уступа. Их гнездо было сделано всего лишь из нескольких тоненьких веток. Птицы тесно прижимались друг к другу, но эльфийка все-таки заметила, как что-то сверкнуло на их лапках в свете звезд. Оба кольца. Нандалее надела их на голубей, так что теперь Бидайн окончательно теряла след бывшей подруги. Однако, несмотря на это, Бидайн невольно рассмеялась. Ей вспомнилось время, проведенное в Белом чертоге. То, как Нандалее высиживала яйцо дерябы, как упрямо возилась потом с маленькой птицей. Да и потом Нандалее иногда подкармливала птицу. Она звала ее Пипом. Эльфийка вспомнила, как спала в одной постели с подругой, когда ей становилось слишком страшно. С тех пор прошло столько лет. Какими разными были их пути!
— Лучше возвращайся к остальным, — сказала она, обращаясь к Кире. — Вам следует покинуть сад Ядэ. Если вы умны, то уедете быстро и далеко. А я передам Золотому сообщение о том, что мы потеряли след Нандалее и ее детей. И я понятия не имею, как он это воспримет.
Искорка надежды
Нандалее снова увидела в ночном небе кружащиеся тени. Для грифов они слишком велики. Для драконов — слишком малы. А такого полета пегасов она не видела никогда.
Она не знала, куда идти. Полоса пустыни, окружавшей сад Ядэ, тянулась на много миль. А до ближайшей звезды альвов было более пятидесяти миль. Они будут там не раньше чем к вечеру следующего дня. А преследователи начнут обыскивать пустыню уже на рассвете. В этом она была уверена.
Из-за детей они не говорили об этом, но по их лицам эльфийка могла прочесть, что они тоже понимают, что ждет их всех. Их след на песке слишком очевиден. Не заметить его было невозможно.
Мастер меча поддерживал Элеборна, который из-за костыля то и дело проваливался в песок. Продвигались они очень медленно. Сама она несла на плечах Мелиандера. Он уснул.
— Я устала, — тихо произнесла Эмерелль.
До сих пор она держалась очень хорошо. Не плакала, не задавала вопросов. Но девочка не привыкла к таким переходам.
— Еще совсем чуть-чуть. Видишь тени в небе?
Малышка устало подняла голову.
— Как ты думаешь, что это?
— Пегасы, — не колеблясь ответила Эмерелль.
— Но обычно небесные скакуны не залетают в пустыню. И как ты думаешь, почему они здесь? Смотри, некоторые приземляются. А другие снова взмывают в небо.
Ее дочь некоторое время наблюдала за тенями.
— Мне кажется, у них есть тайна.
Нандалее тоже так думала. И если небесные скакуны вопреки обыкновению не улетят сразу же, как только к ним приблизятся эльфы, то, возможно, у них появится искорка надежды.
— Разведаем тайну?
— Да! — Казалось, Эмерелль забыла о своей усталости. На миг. Однако им предстояло пройти еще не меньше мили.
Дочь крепко держала ее за руку. Она не сказала им обоим, что Дыхание Ночи мертв и что на них теперь охотятся. Элеборн намекал, что в пирамиде что-то произошло, но в присутствии детей не захотел говорить об этом. Да и к чему слова? Их судьба и так предрешена.
Нодон тоже предпочитал молчать. Поверил ли он ей? Или тоже считает убийцей Дыхания Ночи? Сплетенная против нее интрига была хорошо продумана. Она никогда не сможет ее опровергнуть. До конца времен эльфы будут считать ее подлой предательницей, убившей Перворожденного.
В конце концов Золотой победил. Теперь он будет руководить небесными змеями. И заберет детей. Нандалее сжала кулаки в бессильной ярости. Ничего с этим не поделаешь. Но эти двое, по крайней мере, выживут. В конце концов, он считает их своим потомством.
Эльфийка пыталась забыть об этом. Это последняя их ночь. Нужно наслаждаться моментом. Драконница сжала руку Эмерелль. Дочь подняла голову, посмотрела на нее и улыбнулась.
— Мы раскроем тайну, а Мелиандер все проспит, — весело сказала она.
Нандалее не удержалась и улыбнулась в ответ.
Сейчас, когда она расслабилась и покорилась судьбе, на душе стало легче. Ночь была чудесной. Эльфийка радовалась свету звезд, прохладному бризу, вздымавшему песок вокруг ее лодыжек.
Тишину ночи пронзило ржание. К ним мчалась белая кобыла-пегас. Примерно шагах в десяти от них она остановилась и расправила крылья. Казалось, сивка пытается предупредить их, чтобы они не подходили ближе.
— Думаю, она затопчет нас, — испуганно произнесла Эмерелль.
Нандалее опустилась на колени и осторожно положила Мелиандера на теплый песок.
— Я пойду к ней. Ты присмотришь за братом?
Эмерелль кивнула.
Нандалее подала Нодону и Элеборну знак остановиться, а сама, подняв руки, медленно направилась к кобыле, успокаивающим тоном произнося какие-то слова.
Животное нервно било копытами и вызывающе фыркало. Когда Нандалее почти дошла до кобылки, та угрожающе расправила мощные крылья.
— Мы не помешаем твоему табуну, — негромко сказала Нандалее. — Спокойно, моя хорошая. Спокойно.
Вплетая в слова магию, она усилила запах Зореокого, еще остававшийся на ее одежде. Так к пегасу было проще подобраться.
Кобыла все еще продолжала бить копытами. Нандалее приблизилась к ней на три шага.
Рядом с кобылой приземлились второй и третий пегас и стали приближаться к ней, угрожающе взмахивая крыльями.
— Я ранена, — сказала Нандалее. — И я в бегах. За мной охотятся драконы.
Эльфийка понимала, что кобыла не понимает ее, но не знала, что еще сказать. Нужно настроить пегасов на мирный лад. Сейчас от поднебесных рысаков зависело, будут они жить или погибнут.
— Прошу, я должна спасти своих малышей, — продолжала говорить она, дюйм за дюймом приближаясь к кобыле. Та дважды отпрянула, а затем позволила Нандалее коснуться ее ноздрей.
Два других пегаса стояли всего в шаге от нее. Оба прижали уши. Одно неверное движение — и они атакуют ее, ударят смертоносными копытами.
Однако, по всей видимости, кобыла прониклась доверием к ней. Она позволила Нандалее погладить ее лоб. А потом драконница рискнула сделать то, что делала лишь с Зореоким. Она прижалась лбом ко лбу кобылы, пытаясь поделиться с ней своими чувствами. Своим горем о Зореоком, тревогой за детей.
Эльфийка тоже что-то почувствовала. Горе. Это чувство было у них общим. Взглянув в большие черные глаза кобылы, Нандалее поняла, что та перестала бояться. Повернув голову, она сделала два шага, а затем оглянулась на Нандалее, словно приглашая следовать за собой. Два других пегаса тоже словно бы перестали нервничать.
Нандалее взобралась на плоскую дюну. На противоположной стороне она увидела темное тело, наполовину погруженное в нанесенный песок. Вороной жеребец.
Кобыла остановилась рядом с ним. Нежно толкнула ноздрями безжизненное тело, словно надеясь, что сможет разбудить его.
Эльфийка спустилась к мертвому жеребцу. Погладила его. Его голова наполовину утонула в песке.
— Мне очень жаль, — негромко произнесла она, думая о Зореоком. Не прошло даже дня с тех пор, как она попрощалась с ним.
Через некоторое время она встала и направилась к остальным.
— Ну как, ты выведала тайну? — бросилась к ней Эмерелль.
— Да.
— Можно мне тоже посмотреть? Пожалуйста!
— Некоторые тайны слишком печальны, мы охотимся за ними, однако, найдя их, заражаемся грустью. Это именно такая тайна. Ты точно хочешь ее выведать?
После некоторых колебаний Эмерелль кивнула.
Нандалее взяла ее за руку и повела к гребню дюны. Замерла там на миг, уверившись, что кобылка разрешает ей подойти снова.
— Мертвый пегас? — негромко произнесла Эмерелль, и в голосе ее звучало не столько потрясение, сколько разочарование.
— Я думаю, это был ее спутник или брат, — произнесла Нандалее и, когда ей показалось, что кобыла разрешает им приблизиться еще немного, стала спускаться к ней вместе с Эмерелль.
Ее дочь опустилась на колени рядом с головой пегаса, в точности как только что делала она. Разгребла руками песок.
— Он похож на Зореокого, — негромко произнесла она, продолжая копать.
Только теперь Нандалее увидела пятно, которое еще только что было спрятано под песком. Оно не просто напоминало пятно на лбу Зореокого, оно в точности повторяло его!
Внезапно Эмерелль приглушенно вскрикнула и вскочила. Пегасы тут же испугались и отпрянули. Нандалее притянула дочь к себе и только тогда увидела, что напугало Эмерелль: на шее пегаса зияла глубокая рана, присыпанная песком.
— Кто мог так поступить? — всхлипнула девочка. — Это зло!
— Не знаю… — Крепко прижав к себе дочь, Нандалее провела рукой по ее волосам, пытаясь успокоить девочку.
Краем глаза она увидела Нодона и Элеборна, поднявшихся на гребень дюн. Оба видели все.
— Ты можешь убрать песок с гривы или тебе очень страшно? Мне кажется, кобыле понравится, если ты так сделаешь.
Эмерелль кивнула, однако на глаза у нее набежали слезы.
Когда девочка снова склонилась над мертвым жеребцом, Нандалее поднялась вверх по дюне.
— Он похож на Зореокого, — холодно произнес Нодон, и было очевидно, что все его сомнения в рассказанной ею истории всколыхнулись снова.
— Это не Зореокий! Воспользуйся своим рассудком. Зачем мне было убивать его здесь? Как бы я попала отсюда на звезду альвов в саду Ядэ?
— При желании ты можешь двигаться очень быстро.
Он казался еще более отстраненным. Неужели вызовет ее на бой? Здесь, при детях?
— Зореокий умер в долине, где стоит Желтая башня, — умоляющим голосом произнесла она. — Ты действительно веришь, что я убила бы своего пегаса? Какой мне от этого прок?
Казалось, последний вопрос заставил его задуматься. По крайней мере, он нерешительно кивнул.
— Я попытаюсь упросить пегасов помочь нам. Возможно, они отнесут нас к звезде альвов.
— Будет лучше, если наши пути разойдутся и они отнесут нас к трем разным звездам альвов, — заметил Нодон. — Так небесным змеям будет сложнее преследовать нас.
Это было разумно, однако Нандалее почувствовала, что для мастера меча главное в данный момент убраться от нее подальше. Он просто больше не мог находиться с ней рядом.
Драконница потянулась к висевшему у нее на поясе мешочку и передала его Элеборну.
— Я нашла лед мечты. И мне никогда не отплатить тебе в достаточной степени за то, что ты сделал для нас с детьми… — Она запнулась. — Возможно, лед мечты поможет тебе стать тем, кем ты был когда-то.
Эльф покачал головой:
— Я собираюсь не просто отрастить себе ногу. Я намерен в корне измениться. После всего случившегося я жалею, что вообще когда-то был драконником.
Нандалее заметила презрительный взгляд Нодона. Он-то всегда останется драконником, сколько бы времени ни прошло. Эльфийка понимала, что он не станет искать себе нового наставника. Он был верен только Дыханию Ночи. Она протянула замотанный в ткань кристалл и ему:
— Всякий раз, когда ты усомнишься во мне, возьми в руки это. Я была в Желтой башне и никогда не предавала Дыхание Ночи.
Прочесть мысли по его черным глазам было невозможно. Нандалее оставалось надеяться лишь на то, что он никогда не станет ее врагом. Он найдет ее, если решит, что именно она убила его хозяина. И если так случится, у нее больше не будет возможности поговорить с ним.
— Я знаю, куда мне идти, — нарушил тягостное молчание Элеборн. — Я отправлюсь…
— Давайте не говорить о своих намерениях друг другу! — резко перебил его Нодон. — Небесные змеи будут преследовать нас. Если найдут кого-то одного, то будет лучше, если мы не сможем сообщить о местонахождении остальных.
Он был прав, однако Нандалее испытывала невероятно тяжелое чувство при расставании с ними.
Она подошла к пегасу. Снова прикоснулась лбом ко лбу кобылки. И наконец оба жеребца разрешили Элеборну и Нодону оседлать себя. Не проронив ни единого слова, они взмыли в небо и улетели прочь.
Нандалее подняла Мелиандера, который все еще спал на песке, и с ним на руках направилась к Эмерелль.
Ее дочь расчесала пальцами гриву мертвого жеребца, засыпала песком глубокую рану на шее. Кобыла подошла к ней со спины и мягко толкнула ее носом, словно благодаря за то, что она сделала.
— Куда мы пойдем, мама?
Нандалее прочла в глазах дочери все остальные невысказанные вопросы и поняла, что девочка будет молчать. По крайней мере, в эту ночь. «Иногда она ведет себя слишком по— взрослому», — подавленно подумала эльфийка.
— Нам предстоит долгое путешествие. Вам ведь обоим хотелось уйти из сада Ядэ. Мы изучим пустыни и джунгли, я покажу вам зиму в Карандамоне, где я жила в детстве, и базары Драшнапура. Я разделю с вами все чудеса этого мира.
Глаза Эмерелль засияли.
Однако Нандалее не собиралась говорить дочери о том, что на первом же переходе через звезду альвов она намеренно допустит ошибку. Она хотела переместиться не просто в другое место. Эльфийка намеревалась отправиться в будущее. На десять, быть может, пятнадцать лет.
Дыхание Ночи говорил, что Мелиандер и Эмерелль ждет большое будущее. И нужно было хоть чуть-чуть приблизить его, ибо настоящего у них троих уже не было.
Без меры
Гнев небесных змеев был безграничен. Куда ни глянь, Бидайн видела лишь объятый пламенем горизонт. Уже целых три часа бушевали драконы над Байнне Тир, и, несмотря на то что до пустоши было много миль, ветер гнал пепел до самых скал сада Ядэ.
Золотой приказал всем подняться сюда, чтобы присутствовать на трибунале. Были здесь Солайн и его змееподобная женщина, Фарелла и Лидайн, а также остальные эльфы, которые прилетели сюда на воздушных угрях. Тут собрались все кобольды, служившие в потайном оазисе, и даже газалы, больше всех страдавшие от того, что вынуждены целый день стоять под палящим солнцем.
Никто не осмеливался произнести ни слова, не решался спуститься в оазис и набрать воды.
Небесные змеи явились на исходе утра. Бидайн предположила, что они совещались. Они знали, что их брат Дыхание Ночи мертв. Золотой знал даже о том, что Нандалее сумела уйти. Он не сердился на нее, более того, проронил много хвалебных слов в адрес их яростной борьбы и высказал соболезнования по поводу Валариэлль.
Затем небесные змеи вылетели в пустыню, а когда вернулись, все стало иначе. Гнев их был безмерным. Они нашли следы Нандалее и детей. Убийца и ее помощники наткнулись в пустыне на пегасов. Там, где вообще не должно было быть пегасов. И небесные скакуны унесли беглецов, не оставив ни следа.
Все они собрались здесь, потому что Золотой хотел преподать им урок, убедив в том, что разыгрывающийся у них на глазах трибунал ждет в будущем всякого, кто станет помогать убийце. И они должны были разнести эту весть, чтобы весь мир узнал о случившемся здесь.
Что так сильно разозлило небесных змеев, Бидайн могла лишь догадываться. Возможно, Золотой видел в чаше будущее, где он ловит Нандалее в пустыне, убивает ее и забирает детей? А ведь кому, как не ему, знать о том, как обманчивы образы, показываемые той проклятой чашей.
Еще один луч пламени осветил горизонт.
Бидайн увидела страх на лицах остальных. В будущем Нандалее будет очень тяжело найти убежище. Едва исчезло пламя, как над пустошью загорелась «Голубая звезда». Поднебесный корабль Певца! Мало кто из детей альвов мог похвастаться тем, что видел его хоть раз в жизни. «Голубая звезда» несла надежду. И несмотря на то, что Певец никогда не показывался во плоти, своим появлением в небе он единственный давал понять, что альвы — это не просто старые сказки.
«Голубая звезда»
«Голубая звезда» возникла на фоне затянутого дымом неба словно бы из ниоткуда.
Золотой приземлился среди трупов обгоревших пегасов. Из-за запаха обгоревшей плоти с губ его текла слюна. Дракон вызывающе смотрел на поднебесный корабль Певца. Пусть приходят альвы, пусть.
—
Нам нет нужды приходить, мы всегда здесь.
Слова прозвучали у него в голове. Чуть впереди от него появился слабо различимый пляшущий огонек.
«Они не осмеливаются облечься в плоть в моем присутствии», — презрительно подумал он.
—
Ты ошибаешься. Мы не оказываем тебе чести, являясь тебе. Вы с братьями утратили всякое чувство меры и мудрость. Ничто из того, что было начато вами сегодня, не просуществует достаточно долго.
— Мы — щит вашего мира. Мы делаем то, от чего давным-давно отказались вы.
—
Мы никогда не разрушали мир. Кроме того, мы никогда не приносили тысячи своих детей на алтарь собственной гордости. Альвенмарк был под защитой. Нангог — под запретом. Вы что же, забыли об этом?
— Вы дали нам власть, чтобы потом просто взять и бросить. Поэтому не стоит удивляться, что мы пользуемся этой властью. Ваша мнимая свобода ведет лишь к непостоянству и хаосу. Сегодня — первый день нового миропорядка. И за ужасами этого дня последуют мир и безопасность.
—
Мир, который вы даровали пегасам? Вы нашли их всех. Больше пегасов в Альвенмарке не осталось. Каково же чувствовать, что ты уничтожил навечно какую-то часть этого мира? Мира, для защиты которого мы создали вас, небесных змеев?
«Пустые слова, — раздраженно подумал Золотой. — Фразы, за которыми всегда прячутся те, кто давно перестал заниматься миром».
— В начале любого порядка есть жертва. Парочка дохлых лошадей кажется мне ничтожной ценой за мир, — заявил он.
Свет стал настолько ярким, что Золотому пришлось опустить взгляд.
—
Ты мечтаешь об эпохе драконов. Эпохе, в которой ты из хранителя превратишься в правителя. Мы, альвы, сегодня тоже принесли жертву порядку, и, несмотря на то что ты еще этого не чувствуешь, все уже стало иным. Вы с братьями лишены нашей милости. Мы лишили вас, небесных змеев, способности не стареть. Вы узнаете, каково это — каждый день терять понемногу. Однако все остальные драконы, которым мы даровали разум, будут обречены на то, что их потомство в будущем станет тем, что сегодня породили вы: хищниками! Вместо разума, которым не смогли воспользоваться их родители, жизнью их будут управлять инстинкты.
Свет померк. «Голубая звезда» исчезла, а Золотой остался посреди дыма и пепла.
Дарованная мечта
Артакс выгнулся дугой. Было темно. Его так туго запеленали, что он едва мог шевелиться, во рту у него торчал пропитанный слюной кусок ткани.
— Ладно, ладно, я видела, что ты проснулся.
Рывок — и он ударился о твердую почву. Потом его закружило. И кружило долго. Темнота сменилась безбрежным синим небом, далекий горизонт был затянут бледно-розовой дымкой. Артакс провел руками вокруг. Он лежал на ковре. Над ним, широко расставив ноги, стояла Шайя.
— Только не делай глупостей. Я знаю больше подлых трюков, чем ты, и мне не хотелось бы причинить тебе боль.
Она широко улыбнулась ему, так, как не делала этого долгое время. Целиком и полностью в единении с собой и миром.
— Где я?
Их окружала плоская каменистая земля с вкраплениями сухих пучков травы и ярко-лиловых цветов чертополоха. Земля, показавшаяся ему удивительно знакомой, вид которой наполнил его тоской.
— Где я? — снова повторил он.
— Королевство называется Арам, провинция — Нари, а как называется ближайшая дыра, одним богам ведомо.
Артакс сел.
— Что ты сделала?
— Единственно верную вещь. Кстати, мы с Ашотом, как это ни удивительно, пришли к единому мнению. Это он ударил тебя по голове. Мне он этого делать не позволил. Наверное, опасался, что я проломлю тебе череп.
— Как ты могла…
— На лунах была кровь! Это очень дурной знак. И Ашот был со мной согласен. Кроме того, он считал, что землетрясение тоже было дурным знаком. Хотя в этом, признаться, я была не так уверена…
— Из-за того, что луны были красными и дрожала земля, ты решила меня похитить. Меня, бессмертного? В вечер перед сражением!
Шайя обиженно посмотрела на него.
— Конечно, все было не так просто. Я была у Володи и рассказала ему о своих опасениях. Он показал мне, что делала Кветцалли, когда хотела разорвать пелену будущего. Мы вместе зарезали черного петуха.
Артакс застонал.
— Дай я угадаю. Печень была в черных пятнах и с червями, да?
Шайя покачала головой:
— Нет, с ней все было в порядке, но, когда я немного выпила с Володи, мы вдруг пришли к единому мнению, что только цапотцы могут таким образом предсказывать будущее, а для других петушиные печени всегда молчат. Кстати, он счел неудачной идеей не пускать тебя на поле боя. Он считал, что ты слишком сильно влюблен в смерть.
«Кто бы говорил», — подумал Артакс, но ничего не сказал.
— Я навеки утратил лицо, — потрясенно произнес он.
— Ты имеешь в виду эту стальную маску под львиным шлемом? Ашот показал мне твой доспех. Итак, бессмертный Аарон стоял на командной палубе и руководил флотом, как того требует обязанность. Никто не заметил, что тебя не было.
— Я не просто доспех, — обиженным тоном произнес он.
Шайя схватила его за руку.
— Наконец-то мы пришли к согласию. Ты намного больше. Ты — тот человек, который принес в жертву королевству все свои мечты. Самоотверженный правитель, которого любят все и который едва не сломался под грузом собственного бескорыстия. Думаешь, я не видела, как ты каждый день взваливал на себя все новые и новые ноши? А знаешь, в чем еще сошлись мы с Ашотом?
Она не дала ему времени, чтобы ответить.
— Мы оба были убеждены в том, что тебе было бы все равно, умрешь ты в битве или нет. А тот, кто думает так, не возвращается.
Артакс почувствовал себя застигнутым врасплох. Иногда он действительно думал, что смерть — это дар, потому что правление слишком сильно изматывало его.
Шайя широким жестом обвела землю вокруг:
— Надеюсь, это соответствует твоим представлениям о счастливой жизни. Ты так часто рассказывал мне о прелести чертополоха. Итак, прошу вас: чертополох до самого горизонта.
Он любил лиловые краски этих цветов. Когда ветер дул над полем чертополоха, оно колыхалось из стороны в сторону, напоминая ему лиловый океан.
— А тебе тоже нравится?
Шайя удивленно посмотрела на него:
— Нравится ли мне море чертополоха? Эта земля не стоит ничего. Здесь нельзя выпасать лошадей. Даже коза, у которой есть в черепушке хоть капелька мозга, не полезла бы в такое море.
— Тогда она не стоит ничего. Я всегда представлял себе, как мы вместе, на хуторе…
— Да-да. Ты неоднократно говорил мне о том, как это чудесно — стоять босиком в навозе. Еще одна мечта, которую мы не разделяем… — Шайя улыбнулась, как умела улыбаться одна она. Затем махнула рукой на восток. — В нескольких милях в ту сторону должен быть ручей, а на его берегах — вполне сносные пастбища.
— Это наверняка принадлежало кому-то…
Шайя посмотрела на вьючных лошадей, которые стояли на пыльной дороге.
— У нас есть с собой пара мешочков золота. Я уверена, что в конце концов все будут довольны. А если кто-то не согласится… — Она положила руку на шипастую секиру, висевшую у нее на поясе. — Ты же знаешь, я умею быть очень убедительной.
Он рассмеялся, а затем подумал, что сам будет вести переговоры.
— Львиноголовый придет и заберет нас — и, возможно, накажет…
Выражение лица женщины стало сердитым.
— Ты можешь перестать мыться, не маслить бороду и носить грязную тунику. Тогда ты станешь похож на всех остальных крестьян.
— Думаю, я влюбился в тебя, потому что ты умеешь быть невероятно обаятельной.
Ее раздражение улетучилось, но в глазах осталась печаль.
— Я знаю, что если Львиноголовый захочет, то найдет нас. Возможно, у нас есть всего один вечер на нашу мечту. Поэтому очень важно, чтобы мы правильно использовали данное нам время, вместо того чтобы попусту болтать здесь. Я хочу лежать с тобой на берегу реки и слушать воду, пить слишком много вина и любить тебя, пока снова не взойдет солнце.
Артакс схватил ее за руку. Как много лет он пытался подарить хорошую жизнь другим, совершенно забыв при этом о собственных мечтах.
— Хорошо, что ты есть, — негромко произнес он. — Давай воспользуемся этой ночью.
Эпилог
Много веков спустя…
Вот они и вернулись снова, трепещущие тени. Вепреголовый осознавал, что дети человеческие должны сидеть неподвижно по многу часов у ледяной стены, чтобы он вообще их заметил. Они молились ему! Интересно, как его называют?
Снаружи, у входа в пещеру, они поставили до смешного плохо сработанного деревянного идола, утыканного сотнями гвоздей. Что же это за жалкие существа, если гвоздь кажется им уместным подарком богу!
Девантар не знал, сколько столетий миновало с тех пор, как его братья и сестра заперли его. Он терпеливо изучал заклинание, запечатавшее темницу. Пытался разрушить его и выяснил, что это проклятое магическое сплетение обладало необыкновенной способностью исцелять наносимый ему ущерб силой троп альвов.
Однако со временем сила заклинания стала ослабевать. Или, возможно, возросла его собственная сила. Он знал, что выберется. Уже не имело значения, окажет ли ему Ишта милость, освободив его. Судя по всему, его братья и сестры забросили Желтую башню. Он давно перестал чувствовать их присутствие в мире. Логично, если они превратили Нангог в новый центр своей силы, а может быть, даже и Альвенмарк. Дайя был миром, из которого они вышли. Он был надежным. А в других мирах им еще только предстояло закрепить свое господство.
Девантар стоял перед пластом мутного льда и наблюдал за молившимся там человеком. Всего несколько ударов сердца — и вот он исчез. Вепреголовый снова посмотрел на идола. Кем считают его эти варвары? Бородатым парнем?
Он фыркнул. Еще немного — и он вырвется. Как часто он представлял себе, что сделает первым делом. Наверное, напьется прозрачной родниковой воды. Ему не хватало возможности почувствовать вкус чего бы то ни было. При мысли о крови и теплой плоти ему стало неприятно. Ему не нужна еда, чтобы жить. Однако какое же это наслаждение — испытывать вкус чего бы то ни было! Вонзить клыки в теплое мясо. Проглотить его.
Он не собирался говорить о предательстве Ишты, Длиннорукого или Пернатого. Жива ли еще Анату? Не важно! Это тоже теперь не его забота. Он приспособится. Будет в одиночестве бродить по лесам, как делал это прежде. Будет охотиться на эльфов. Ливианна была ключом к его несчастью. Он должен был убить ее, когда обнаружил, что она ищет вторую половинку сердца Нангог. Как он мог поверить, что эльфы и девантары способны преследовать одни цели!
Его когти скользнули по льду. На этот раз они оставили глубокие царапины. Еще немного — и он разрушит запирающее заклинание.
Действующие лица саги о драконниках
Девантары и другие богоподобные сущности
Анату — девантар, некогда была богиней Лувии, которая связалась с
Пурпурным, одним из
небесных змеев, и, соблазнив его, уговорила прийти на Дайю.
Белый Волк —
девантар, чаще всего предстает в облике белого волка. Выступает в качестве
наставника бессмертного
Субаи и, таким образом, является защитником империи ишкуцайя.
Великий Медведь —
девантар великой империи
Друсна, чаще всего предстает в облике медведя. Является наставником бессмертного
Ивара, а позже — его преемника
Володи.
Вепреголовый, или
человек-кабан — имя, данное людьми одному из девантаров, поскольку тот часто появлялся в облике наполовину вепря, наполовину человека.
Длиннорукий —
девантар, чаще всего предстающий в облике приземистого волосатого существа. Одаренный кузнец, изготавливающий доспехи и оружие для бессмертных, а также серебряных львов, позднее создавший также
Клыка.
Живой Свет —
девантар великой империи
Валесия, появляется в облике пламени или человека с орлиной головой. Является наставником бессмертного
Аркуменны.
Зовущая бури —
девантар, чаще всего появляется в облике соблазнительной красивой женщины с волосами-змеями. Повелевает ветрами, свободна, непостоянна и не связана ни с одной из семи крупных империй. Убита во время сражений в Золотой сети.
Ишта — одно из имен, данное людям
Крылатой. В Лувии ее почитают главной богиней. Ишта казнила бессмертного
Муватту после битвы на равнине
Куш и поставила в качестве правителя Лувии бессмертного
Лабарну.
Львиноголовый —
девантар, защищающий королевство
Арам. Выступает в качестве наставника бессмертного
Аарона.
Нангог — великанша, созданная совместно
девантарами и
альвами. Она лепила миры людей, детей альвов и третий мир, Нангог, для себя и своих детей. Еще до завершения своих трудов подверглась воздействию могущественного сковывающего заклинания и была лишена сердца.
Пернатый — имя
девантара империи
Цапоте, который любит появляться в облике человека-птицы. Наставник бессмертного
Акоатля, позднее —
Некагуаля.
Драконы
Вечернее Светило — дракон из вида солнечных драконов Ишемона, который по приказу
Золотого должен был наблюдать за сражениями при городе Вану. Он допускает ошибку, связавшись не с тем одноногим карликом.
Дыхание Ночи —
небесный змей, старейший из драконов Альвенмарка. Некоторые называют его их королем. Перворожденный, живет в саду Ядэ.
Золотой —
небесный змей. Воплощает силу и красоту в совершенной гармонии. Его чешуя изначально сверкала теплыми оттенками желтого цвета, но он сделал ее сверкающе золотой, чтобы она отвечала его собственным эстетическим запросам.
Изумрудный —
небесный змей. Стремится к гармонии и равенству между небесными змеями. Часто именно он находит компромисс, который устраивает всех остальных.
Иссиня-черный —
небесный змей. Любит вести себя как хищное животное и порой доходит до того, что сжирает побежденного противника. Слывет самым воинственным из восьмерых.
Красный —
небесный змей. Любит наслаждаться жизнью всеми возможными способами. Иногда склонен к поразительной жестокости.
Небесный —
небесный змей с ослепительно голубой чешуей; считается самым мудрым из восьмерых. Небесный погиб во время нападения девантаров на Голубой чертог.
Парящий наставник — имя, данное эльфами дракону, обучающему избранных искусству плетения чар. Считается весьма своенравным и иногда по-настоящему жестоким.
Пламенный —
небесный змей с чешуей в спектре от желтого до темно-красного цветов; слывет вспыльчивым, очень злопамятным и нерешительным.
Приносящий Весну —
небесный змей (родившийся последним из них). Его чешуя сверкает легкой весенней зеленью; считается спокойным и прагматичным.
Пурпурный —
небесный змей. В Золотой сети он встретил девантара
Анату. Любовь к ней стоила ему жизни.
Темный — синоним
Дыхания Ночи. Темный, эльф с глазами цвета синего зимнего неба, — один из обликов, который принимает старейший из драконов,
Дыхание Ночи, когда путешествует среди эльфов.
Эльфы
Айлин — наставница в Белом чертоге. Отличная мечница с невероятными рефлексами. Неподражаема в бою без применения оружия.
Айльлеан — эльфийка, с которой
Золотой проводил эксперимент «любовных отношений», провалившийся самым трагичным образом.
Аларион — первый капитан торгового флота
Шанадина в Уттике.
Асфахаль — сын
Солайна и брат
Талавайна. Слывет весельчаком и азартным игроком. Входит в число избранных
Бидайн эльфов.
Бидайн — воспитанница Белого чертога. Знакома с
Нандалее со времен совместного ученичества у
Парящего наставника. Одаренная чародейка. Со времен своей первой миссии в качестве будущей драконницы вся покрыта уродливыми шрамами. Став драконницей, она стала увереннее и разработала заклинание, более чем компенсирующее ее посредственность в умении обращаться с оружием.
Валариэлль — драконница и чародейка, предпочитающая темные виды магии. Входит в число избранных
Бидайн эльфов.
Гобхайн — легендарный эльфийский кузнец. Он помогал небесным змеям готовить оружие для драконников. Становится знаменитым после создания Поднебесья.
Гонвалон — наставник Белого чертога. Отличный мечник, отличавшийся склонностью к интрижкам, пока не повстречал
Нандалее. Он даже не подозревает о том, что является сыном
Ливианны, которая когда-то бросила его. Его имя дословно означает «дитя зимы».
Кира — дочь
Лизандель и
Солайна. Входит в число отобранных
Бидайн эльфов. В Белом чертоге из
Киры воспитали убийцу, и теперь она путешествует по Альвенмарку, притворяясь слепой сказительницей из Танталии.
Куллайн —
маураван. Живая легенда. Считается лучшим охотником и следопытом среди эльфов. Раны, полученные в бою с троллем, сильно изуродовали его. Ищет уединения; его единственным спутником и другом является
Тилвит.
Лемуэль — драконник из народа
маураван. Он лучше ладит с крупными орлами, живущими на
Голове альва, нежели с другими
детьми альвов. Входит в число эльфов, которых собрала вокруг себя
Бидайн.
Ливианна — наставница Белого чертога. Учительница
Бидайн. Исповедует очень радикальные идеи относительно усовершенствования эльфийской расы. Посвятила себя
Золотому и тайком научилась у наделенной душой бузины по имени Мата Нат темному искусству магии крови.
Лидайн — дочь купца
Шанадина и
Невенилл, веселая светловолосая юная эльфийка, на которой лежит проклятие, из-за которого она не может повзрослеть.
Лизандель — эльфийская княгиня родом из Аркадии. Жена
Солайна, мать
Талавайна и
Асфахаля, а также
Киры и
Майлин. Умерла в молодом возрасте, из-за чего Солайн погрузился в болезненную пучину меланхолии. После ее смерти он совершенно забросил детей.
Майлин — дочь
Лизандель и
Солайна.
Мирелла — юная эльфийка с Танталии. Встреча с
Ливианной изменила ее жизненный путь, и впоследствии она вызвалась идти добровольцем на Поднебесье.
Нандалее — драконница, родом из клана Бегущих с ветром из эльфийского народа нормирга в Карандамоне, сначала ученица, позже — возлюбленная
Гонвалона, подруга
Бидайн. Обладает ярко выраженным магическим даром, но сама себя в первую очередь ощущает охотницей. Завоевывает доверие
Дыхания Ночи, старейшего из драконов.
Нодон —
драконник и первый среди эльфов сада Ядэ. Славится своим искусством врачевания. В качестве мастера меча считается равным
Гонвалону. Посвятил себя
Дыханию Ночи.
Солайн — отец
Талавайна и
Асфахаля, Киры и
Майлин. Один из князей Аркадии.
Золотой делает его главнокомандующим войск в сражении за
Нангог.
Тилвит —
маураван, знаменит своей красотой. Ближайший друг
Куллайна.
Фарелла — дочь купца
Шанадина и
Невенилл, задумчивая черноволосая юная эльфийка, на которой лежит проклятие, из-за которого она не может повзрослеть.
Шанадин — купец, поселившийся с двумя своими дочерями,
Лидайн и
Фареллой, в городе Уттика. Женится на
Бидайн.
Шерилл — драконница, посвятившая себя Дыханию Ночи, входит в состав гарнизона Старой крепости в саду Ядэ.
Элеборн — ученик
Белого чертога. Считается очень увлекающимся, создает произведения искусства из воды и света. Позже станет одним из величайших правителей Альвенмарка. Посвятил себя
Небесному.
Люди
Аарон — правитель
Арама, для которого путешествие на корабле-дворце по небесам Нангога стало роковым (см.
Артакс). Подопечный девантара
Львиноголового. После падения Зелинунта становится первым среди бессмертных.
Акоатль — правитель Цапоте, который любит появляться на людях в наряде воина-орла.
Анисия — фальшивое имя
Бидайн, под которым она пробралась в качестве служанки ко двору бессмертного Володи.
Ансур — правитель Валесии. Ведет многолетнюю войну на границе с Друсной, подопечный девантара
Живой Свет. Покровитель искусств.
Аркуменна — ларис (князь) Трурии, одаренный полководец. Позднее становится наместником великой империи Валесия в Золотом городе. Сразился в битве за Асугар и в итоге стал бессмертным Валесии.
Артакс — крестьянин из
Бельбека. После неожиданной смерти
Аарона превращен в него девантаром по имени
Львиноголовый и занимает его место. Пытается проводить собственную, более справедливую политику правления. Беззаветно влюблен в
Шайю.
Ашот — обедневший крестьянин из Бельбека. После сражения на равнине Куш становится капитаном кушитов, новой лейб-гвардии бессмертного
Аарона.
Бехруз — самый богатый крестьянин
Бельбека. Отец
Сины. Деспотичен.
Ваня — сын
Володи и
Кветцалли.
Влади — друсниец, гофмейстер во дворце друснийского наместника в Золотом городе. Слуги не любят его за то, что он старается знать все и обо всех.
Володи — княжеский сын из Друсны. Вместе с
Колей становится одним из командиров оловянных. Когда-то светловолосого великана связывала страстная и жуткая любовь с жительницей Цапоте
Кветцалли, которая позднее становится его женой. После возвращения на родину становится капитаном бессмертного
Ивара, а затем собственно бессмертным.
Гай — капитан городского гарнизона Асугара до появления
Аркуменны. Целеустремленный молодой офицер, обладающий особыми талантами в военной логистике.
Дарон — сын
Нарека, присоединяется к войску
Арама. Узнав его,
Ашот пытается обеспечить ему надежное место.
Даша — старая служанка во дворце наместника Друсны в Золотом городе. Погибает во время нападения драконников.
Елена — друснийская крестьянка, живущая в Глубоководье и заплатившая высокую цену за то, чтобы ее больной муж имел право отправиться в путешествие к свету.
Зара, также именуемая
Шелковой, — самая известная шлюха Золотого города.
Зара принадлежит к числу наиболее влиятельных сторонниц
Зеленых духов. Становится женой
Таркона Железноязыкого, а затем пленницей
Аркуменны.
Ильмари — настоящее имя наемного убийцы
Ламги. Он получил от
Муватты заказ убить бессмертного
Аарона. Все считают
Ильмари очень преданным человеком.
Кветцалли — женщина из народа Цапоте. Священнослужительница. Сначала возлюбленная, а затем жена
Володи. Сестра
Некагуаля. Мать
Вани.
Кирум — фальшивое имя, под которым
Шайя служит помощницей на кухне во дворце
Аарона.
Коля — наряду с
Володи, вплоть до сражения на равнине Куш, равноправный командующий оловянными и капитан лейб-гвардии бессмертного
Аарона. Возглавляет бордели, принадлежащие оловянным. Лицо некогда известного кулачного бойца изуродовано во множестве драк. У него не было левой руки, пока в ледяной пустыне Нангога он не находит лед мечты.
Лабарна — бессмертный. Необычайно высокий воин, сражающийся в битвах массивной булавой. После казни
Муватты становится новым бессмертным Лувии.
Ламги — первоначально наемный убийца на службе у
Муватты, добивается расположения бессмертного
Аарона. Тот приказывает ему найти укрытие поднебесного пирата,
Таркона Железноязыкого. По-настоящему его зовут
Ильмари.
Мадья — один из бессмертных. Великий король Ишкуцы, хранитель стад, свет солнца, сын
Белого Волка, отец
Шайи. Находится под защитой
Белого Волка, девантара.
Макар — солдат из лейб-гвардии Володи. Стоит на страже у дверей в комнату
Кветцалли.
Матаан —
сатрап Таруада. Один из ближайших доверенных лиц
Аарона. Спас
Аарону жизнь, был тяжело ранен и с тех пор занимает при дворе должность гофмейстера.
Мая — ласковое прозвище немой обмывальщицы трупов из Глубоководья, данное женщине ее детьми.
Микаэль — друснийский крестьянин, живущий в Глубоководье и страдающий пещерной болезнью. Его жена
Елена помогает ему отправиться в путешествие к свету.
Миладин — старый мастер-пивовар во дворце наместника Друсны.
Нарек — крестьянин из деревни
Бельбек, вместе с
Ашотом присоединившийся к войску бессмертного
Аарона. Когда-то был лучшим другом
Артакса. Отец
Дарона.
Натан — воин из свиты лувийского торговца скотом по имени
Питана.
Некагуаль — цапотец. Командующий людьми-ягуарами. Брат священнослужительницы
Кветцалли. Становится бессмертным Цапоте.
Нинве — имя, которым пользуется
Шайя, представившись купцу по имени
Питана.
Олег — друснийский капитан, когда-то входил в состав отряда оловянных, служит во дворце наместника Друсны в Золотом городе.
Орму — охотник из
Гарагума. Присоединяется к созданному отряду
кушитов, лейб-гвардии бессмертного
Аарона, в которой быстро дослуживается до капитана.
Питана — скотозаводчик в Нангоге, родом из Лувии, владелец знаменитого конного завода неподалеку от храмового города Изатами.
Роона — выращивает рис в Глубоководье, одном из потайных городов
Таркона.
Рубал — флотоводец
Таркона. Враг бессмертного
Аарона.
Руфий — член экипажа поднебесного корабля из свиты пирата
Таркона Железноязыкого. Сражался с
Ильмари во время суда поединком.
Сахам — старый санитар, который помогает
Шайе в Асугаре.
Серин — дочь
Ильмари и немой обмывальщицы трупов из Глубоководья.
Соломон — Хранитель света в потайном городе Глубоководье. Проводит жеребьевку путешествий в свет на площади Черепков.
Субаи — впавший в немилость старший брат
Шайи. Сын бессмертного
Мадьяса. Наместник в Золотом городе. После смерти отца становится бессмертным.
Субар — лувийский пастух из свиты
Питаны.
Талам — сын
Ильмари и немой обмывальщицы трупов из Глубоководья.
Таркон Железноязыкий — предводитель
поднебесных пиратов в Нангоге. Считается, что его укрытие, легендарный Город в облаках, невозможно найти. Выбирает в жены
Зару, Шелковую, и зачинает с ней двоих детей.
Хатту — первый целитель во дворце для больных Асугара.
Шайя — дочь
Мадьяса, долгое время командовала дворцовой стражей наместника
Каниты в
Золотом городе. Влюблена в
Аарона. После Священной свадьбы с бессмертным
Муваттой должна умереть на жертвеннике в Доме Неба. Была спасена и сопровождает войско Арама под видом целительницы во время боев в ледяной пустыне. Затем служит целительницей в Асугаре, пока
Аарон не находит ее и не забирает ко двору.
Шен И Мяо Шоу — одаренный целитель. Призван бессмертным
Мадьясом ко двору. Перед смертью передает все свои знания
Шайе.
Элиас — основатель Асугара. Самый зажиточный купец в городе.
Элони — бессмертный, правитель Плавучих островов.
Энак — молодой целитель из Асугара.
Яша — один из солдат лейб-гвардии
Володи, погибающий смертью, достойной такой свиньи.
Карлики
Амаласвинта — зажиточная и влиятельная карлица из Глубокого города, имеет тесную связь с
Эйкиным, правителем Железных чертогов. После его смерти вступила в связь с
Хорнбори. Приемная мать найденыша
Фрара.
Вирфир — внук
Эйкина, Старца в Глубине Железных чертогов. Помогает ему убрать с дороги
Галара и
Нира.
Галар — подгоняемый неукротимым любопытством исследователь, кузнец и алхимик из Глубокого города. Ищет эликсир, способный сделать кожу карликов неуязвимой. Вместе с
Хорнбори, Ниром, Фраром и
Амаласвинтой изгнан в башню Гламира. Позднее оказывается в войске, отправленном в вечные льды Нангога, а также принимает участие во множестве других боев.
Гиннар — карлик из Ишавена, враждующий с кобольдами из клана Ледяных бород и в драке с ними навеки лишившийся бороды.
Гламир — кузнец из Железных чертогов. Построил в море Черных улиток башню, в которой занимается собственными весьма своеобразными изысканиями. В сражении против изумрудных пауков лишился ноги, руки и правого глаза.
Нир — бывший мастер-оружейник из Глубокого города. Друг
Галара. Вместе с ним,
Хорнбори, Фраром и
Амаласвинтой изгнан в башню
Гламира. Позднее оказывается в войске, отправленном в вечные льды Нангога, сражается во множестве других боев.
Улур — капитан корабля, построивший один из самых прочных угрей карликов, назвав его «Дикий кабан». Карты совершенных им путешествий нанесены на его кожу в виде татуировок.
Фрар — малыш из Глубокого города. Эльфийка
Нандалее пощадила его и передала карликам
Ниру, Хорнбори и
Галару, которые приняли его и дали имя Фрар, Драконья смерть. Позднее оказывается под опекой
Амаласвинты.
Хор — капитан одного из орудийных расчетов на Поднебесье. Одержим порядком.
Хорнбори — счастливчик из Глубокого города, только, к сожалению, обладает весьма условным мужеством. Несмотря на это, благодаря его внешности и самоуверенному поведению во время пиров, ему то и дело приписывают различные героические поступки. Один из героев похода в вечных льдах Нангога. Позднее становится Правителем всех Глубин, повелителем всех карликов и снова заселяет заброшенный Глубокий город.
Эйкин — князь,
Старец в Глубине в
Железных чертогах. Осторожный правитель, несмотря на преклонный возраст, поддавшийся чарам
Амаласвинты.
Бернхард Хеннен
«Меч эльфов»
Красавице в парке
Тот, кто учится, не размышляя, впадет в заблуждение;
Тот, кто размышляет, не желая учиться, окажется в затруднении.
Конфуций
По стопам предка
— Это не то место, куда стоило бы идти одному, мой король.
Гуннар положил руку на плечо воина.
— Сколько лет ты уже руководишь моей личной гвардией?
Высокий темноволосый фьордландец наморщил лоб. Его губы беззвучно шевелились, как будто он считал.
— Вот уже семнадцать лет сражаешься ты бок о бок со мной. С тех самых пор, как отец впервые позволил мне участвовать в битве. И девять из них ты — начальник моей личной гвардии, мандридов.
Король Гуннар поглядел на мужчин, стоявших на краю поляны. Почти каждый из них держал в руках меч. Когда-то на этой поляне его предок Мандред повстречался с человеком-кабаном — тем самым демоническим чудовищем, которое принесло столько бед людям и эльфам. Место это считалось проклятым. По доброй воле сюда никто не приходил.
Король поднял голову и поглядел на утес. Стоящие камни выделялись на фоне ночного неба подобно черной короне. На небе широкими дугами плясало зеленое колдовское сияние. Оно было прекрасным и в то же время жутковатым. Светлое сияние зимних звезд пронизывало переливающиеся небесные огни. Если верить в сказание о Мандреде Торгридсоне, точь-в-точь такой же зимней ночью и был заключен союз людей и эльфов. Союзу исполнилась уже почти тысяча лет, и, хотя эльфы, тролли, кентавры и кобольды стали привычным для его воинов зрелищем, магических врат в другой мир мужчины побаивались. Этих заколдованных мест избегали даже звери. Ни одна птица не пролетала над Январским утесом.
Гуннар поглядел на начальника своей личной гвардии. В черной бороде Сигурда поблескивали кристаллики льда. Во взгляде холодных голубых глаз читалась решительность. Гуннар знал, что его спутник последует за ним куда угодно.
Но было бы нечестно просить его ступить на этот путь вместе с собой.
Король не собирался входить в ворота. Никогда ведь не знаешь, что может случиться, если попробовать приблизиться к звезде альвов ночью. И еще ни один человек, когда-либо попадавший в страну вечной весны, не стал там счастливее. Любой во Фьордландии знал песни об Альфадасе, Мандреде или Кадлин, королеве-воительнице. Герои-то они, конечно, герои, спору нет, но счастливыми стать так и не сумели. Там, где обитает слава, живут по соседству и грусть, и одиночество. Тот, кто видел Альвенмарк, становился с той поры чужим для других людей. А некоторые, как его предок Мандред, и вовсе не вернулись.
Гуннар, обхватив запястье Сигурда, по-военному пожал ему руку.
— Я пойду один, друг мой. Уведи своих людей! Ждите меня внизу, у фьорда.
Хотя Сигурд очень старался казаться невозмутимым, Гуннар почувствовал, что у командира отлегло от сердца. Слишком давно они знали друг друга, чтобы суметь скрыть свои чувства.
— Если к рассвету ты не вернешься, я поднимусь на утес!
Гуннар улыбнулся этой угрозе. Он знал, что Сигурд слов на ветер не бросает.
— Не нужно идти за мной. Если к рассвету я не вернусь, то буду в том месте, где тебе меня уже не найти. — Он замолчал. — Если это случится… скажи Роксанне, что я люблю ее. И присмотри за моим сыном… и Гисхильдой. С малышки глаз нельзя спускать. Ты ведь знаешь.
Сигурд неловко кивнул.
— Роксанна узнает, что ты ушел туда ради нее.
— Только попробуй сказать ей об этом!
— Но это правда! И тебе совсем необязательно было это делать. Они придут. Ты ведь отправил посланника. Оставайся с нами и подожди… Внизу, у фьорда.
Он глядел на короля почти умоляюще, что обычно ему не было свойственно.
Гуннар спросил себя, не живет ли начальник его личной гвардии двойной жизнью. Неужели Сигурд что-то знает?
— Они придут, ты же знаешь, мой король.
Гуннар поднял взгляд и поглядел на недавно взошедшую луну. В ушах все еще звучали слова повивальной бабки: «Если не случится чуда, до утра ей не дожить». Два дня уже мучилась Роксанна, пытаясь родить. Король знал, что по ту сторону ворот, в другом мире, было существо, которое почувствует его, едва он взойдет на Январский утес. Древнее зачарованное дерево. Дети альвов должны знать, как отчаянно он нуждается в их помощи! Прошло несколько часов с того момента, как его посланник, кобольд Брандакс, отправился в путь. Почему же никто не пришел? Гуннар знал, что эльфы не очень любят Брандакса, из-за его склочности с ним трудно находить общий язык. Но ведь он единственный, кто мог открыть ворота. Или его не допустили ко двору?
Король поглядел на утес.
— Я должен идти, Сигурд.
Еще раз пожав запястье командира, он повернулся спиной к поляне. Когда он остался наедине с древними дубами леса, его снова охватило это неловкое чувство. Тысячу лет его семья была связана с детьми альвов. Бок о бок бились они против превосходящих их по численности рыцарских войск Церкви Тьюреда. Ему знакомы были жуткие ритуалы троллей, которые они проводили после битвы, праздники эльфов, окруженные колдовством, болью отзывавшимся в человеческом сердце. Он терпел странные шутки кобольдов, проливал кровь с Другими, веселился вместе с ними. Но они были чужими ему. Всегда оставалась последняя невидимая стена, и она никогда не исчезала. В этом и заключался весь ужас. Он мог понять, почему священники Тьюреда так их боялись. Никогда ведь не знаешь, что творится в голове у эльфа, даже если он твой друг.
Почему же не пришла помощь?
Гуннар вышел из лесу на широкое поле, поднимавшееся к утесу. Зеленое сияние отдавало свой цвет снегу. Говорили, что врата в другой мир легче открыть именно в такие ночи. Хруст замерзшего снега, песня ветра в рифах и его хриплое дыхание — вот и все звуки, которые сопровождали короля во время его одинокого пути наверх.
Добравшись наконец до вершины, Гуннар вдруг засомневался. В кругу голых скал, украшенных спиральным узором, снега не было. Возможно, его унес ветер, подумал король, твердо зная, что это не так. Это место находилось уже не в мире людей.
Гуннар благоговейно провел рукой по одному из стоящих на вершине камней. Ветер трепал длинные волосы властителя. Дыхание замерзшими капельками поскрипывало в бороде. Он наклонился, коснувшись лбом грубого камня. Два дня он молился своим богам и не был услышан. Теперь он просил более понятную силу.
Все свои страхи доверил Гуннар холодному камню. Он был королем-воином, прошедшим дюжину кровавых сражений, и не боялся опасности. Но он страшился того, что происходило за закрытыми дверями в комнате роженицы. Жива ли еще Роксанна? Здесь, где его никто не видел, он не сдерживал слез.
Он поглядел вниз, на большой город, раскинувшийся на берегу фьорда и простиравшийся вдоль побережья на целую милю. Клубы дыма поднимались прямо вверх из сотен труб. На широких улицах почти никого не было. У сторожевых костров на крепостной стене королевского замка виднелись группки темных фигурок.
Взгляд короля устремился к широкому поясу из могильников и земляных валов. Строгие геометрические формы не подходили к городу с его запутанными улочками и фахверковыми домами с ровными резными фронтонами. Пройдут годы, прежде чем будут готовы новые крепостные стены. Гуннар знал, что все это напрасный труд. Если рыцари священников Тьюреда вдруг окажутся под стенами Фирнстайна, то его королевство будет обречено на погибель, и неважно, насколько крепкими окажутся крепостные стены. Рыцари могли прийти только с юга, и если их знамена покажутся у стен города, значит, все королевство уже покорилось им.
Не стены, а только сила, расположенная по ту сторону каменного крута, может принести спасение. Вот так, как сейчас, в этот отчаянный час, когда Роксанна и ребенок борются со смертью.
Щек Гуннара коснулся теплый ветерок. Король обернулся к каменному кругу. Его окружил аромат весеннего цветущего луга. Он услышал, как зашептал ветер в листве, хотя ближайшие деревья находились от него на расстоянии доброй мили.
Его просьба была услышана! Он должен радоваться. Однако встреча с весной посреди зимы напугала его. Что-то изменилось в каменном кругу. Спиральный узор… Казалось, он пришел в движение.
Гуннар часто заморгал и неуверенно отступил на шаг. Земля, на которой он стоял, была каменистой. Свет просачивался через линии в скале, словно сквозь дверную щель.
Король отошел еще дальше. Свет поднялся, образуя пляшущие линии, из которых вскоре сложилась высокая арка ворот. Не надо смотреть туда! Знает он эти истории… Слишком многих его предков увел Альвенмарк. Они были вырваны из жизни, которую должны вести люди, и ни один не стал там счастливым. Лучше никогда не видеть этого чужого мира!
И все же Гуннар не мог отвести взгляд. За вратами, сотканными из пляшущего света, было заполненное мраком пространство, которое пересекала золотая тропа. А на другом конце тропы, всего лишь в паре шагов от начала, открывались вторые ворота. Гуннар увидел весенний луг, холм, вершину которого венчал могучий дуб…
А затем появилась всадница. Казалось, она парит над золотой тропой, словно призрак. Всего лишь один удар сердца — и она прошла сквозь ворота. Пляшущий свет померк. Мгновение еще доносился аромат весеннего луга, затем снова воцарилась зима.
Гуннар увидел эльфов, как только научился ходить. Еще при дворе его отца они были частыми гостями. Но никогда прежде не доводилось королю видеть, как они приходят из другого мира. Он во все глаза глядел на женщину на молочно-белой кобыле, словно на привидение. Она была одета в серебристо-серые одежды, настолько нежные, что они казались сотканными из лунного света. Ледяной северный ветер играл ее длинными черными волосами. Она была так невообразимо прекрасна, что король не мог вымолвить ни слова.
Всадница была одета так, словно собиралась на праздник летней ночи, тем не менее ледяной холод как будто не доставлял ей ни малейших неудобств.
— Ты сказал, твоя жена на грани смерти.
Гуннар смог только кивнуть. Он откашлялся, но голос оставил его.
— Меня зовут Морвенна, дочь Алатайи, — сказала она и протянула ему руку.
Хотя она была ниже его и очень изящна, рукопожатие получилось крепким. Без всяких усилий она подняла Гуннара и посадила на лошадь перед собой. Затылком он чувствовал ее теплое дыхание. Эльфийка натянула поводья, и лошадь понеслась вниз по крутому склону. Они скакали по его следам, по широкой оставленной им борозде, когда он с трудом поднимался в гору. Обитые серебром копыта лошади даже не проваливались в снежное покрывало. В пути их сопровождал лишь нежный звон колокольчиков на сбруе, а вокруг стояла тишина. Ночь наблюдала за ними, словно чувствуя, что в мир людей вторглось нечто чуждое.
Гуннар с тоской подумал о своем предке и цене, которую Мандред когда-то заплатил за помощь эльфов. Тревога заставила короля наконец заговорить.
— Что потребует твоя королева за помощь? — хрипло спросил он.
Морвенна промолчала, однако Гуннар был уверен, что та улыбается за его спиной.
Перед рассветом
Гуннар вышел из душного праздничного зала на широкий двор замка. Радостный шум перешел в пьяное бормотание. Ярлы Фьордландии, тролли и кентавры пировали вместе. Они ждали рождения наследника престола. Как же долго они ждали!
Король в отчаянии поднял взгляд к ярко освещенному окну на другой стороне двора. Он надеялся, что с прибытием Морвенны все станет лучше. Но эльфийка находилась там, наверху, уже несколько часов. Заря давным-давно прогнала с неба зеленое колдовское сияние. Пошел небольшой снег. Гуннару показалось, что стало немного теплее.
Перед ним посреди двора стояла кобыла эльфийки и смотрела на него. У нее были светло-голубые глаза. Не бывает у лошадей таких глаз! И не должна она на него так смотреть. Будто понимает, что творится у него на сердце.
Вновь отворилась дверь в праздничный зал. В холодном утреннем воздухе раздались обрывки песни. Затем дверь захлопнулась и оборвала мелодию. Под чьими-то шагами заскрипел снег.
— Все будет хорошо, Гуннар. Она же эльфийская колдунья, — раздался хорошо знакомый голос. Сигурд положил руку ему на плечо. — Ты же знаешь, они очень искусны.
Гуннар знал своих воинов. Они тоже умели колдовать. Но настоящие целители были редкостью. Нужно доверять Морвенне!
— А как у твоей жены было?
Сигурд смущенно рассмеялся.
— Меня не было при этом, мой король. Это было летом, три года назад, когда мы бились в Стовии. Знаю только то, что рассказывала мне кормилица. Будто поднялась моя жена прямо посреди ужина. Перед ней на столе лежала нетронутая ножка ягненка. А потом у нее внезапно намокли юбки. Не прошло и получаса, как моя дочь появилась на свет. — Он щелкнул пальцами. — Так просто. По крайней мере, так они мне сказали.
Гуннар на это ничего не ответил. Это было не то, что он сейчас хотел услышать. Великие боги, что же происходит там, наверху? Он думал, что если эльфийка придет, то все сразу станет хорошо…
— Мой король?
Сигурд поглядел на него так, словно он что-то сказал. Гуннар ничего не слышал — слишком уж поглощен был своими мыслями.
Крик заставил его вздрогнуть. Вот, опять началось! Это продолжалось уже два дня. Почему же оно никак не закончится? Сколько еще мучиться Роксанне?
Сигурд крепко схватил его за руки.
— Тебе не нужно сейчас быть здесь. Ты не можешь помочь жене. Разве будет лучше, если ты тоже станешь мучиться? Возвращайся в зал.
— Но ведь это предательство… если я не буду рядом с ней.
— Повивальная бабка с эльфийкой вышвырнули тебя вон, — напомнил ему Сигурд. — Идем, нам обоим сейчас лучше напиться и упасть под стол. Ты ничем не поможешь там, наверху… Поэтому давай делать то, что всегда делали мужчины, в то время как их жены рожали детей.
Гуннару хотелось быть на поле боя, в самой гуще битвы. Тогда он знал бы, что делать. А сейчас он чувствовал себя таким беспомощным, как никогда прежде.
— Ты уже знаешь, как назовешь его?
Гуннар колебался. Да, он уже выбрал имя, но пока еще никому его не говорил. Даже Роксанне. Было дурной приметой говорить об именах еще не рожденных детей. Сигурд ведь должен об этом знать! Вероятно, он уже слишком пьян… Его сына будут звать Снорри. Это хорошее имя для воина!
Кобыла эльфийки рыла копытом свежевыпавший снег, по-прежнему глядя на него своими невозможными глазами. Гуннар чувствовал себя так, словно на него вылили ушат ледяной воды. Эти глаза…
Роксана умрет. Внезапно он поверил в это. Ее крики стихли. Лут оборвет нить ее жизни. В любой миг…
Он должен быть рядом с ней.
Над крышами выл северный ветер, наделяя резные драконьи головы призрачными голосами. Снегопад стал стихать. Кобыла эльфийки превратилась в нечеткий силуэт. В снегопаде Гуннар увидел какие-то тени и силуэты, сотканные из ветра, льда и вечности. Духи его предков собрались, чтобы проводить его жену в последний путь в Златые чертоги.
— Видишь их?
Сигурд заморгал.
— Кого?
Можно ли доверять ему?
— Не такая это ночь, чтобы гулять по улице. Не искушай судьбу, мой король! Ты был у звезды альвов и вернулся на лошади эльфийки. Возвращайся в зал. — Сигурд по-прежнему держал его за руки. — Это ночь для детей альвов и богов. Ты не можешь помочь своей жене. Пожалуйста, идем со мной!
Гуннар вырвался и перебежал двор. Он не бросит Роксанну в беде. Шаги гулко отдавались на каменном полу, а в балках крыши завывал ветер.
Он бросился вверх по лестнице и остановился на верхней ступеньке. Роксанна умолкла. В коридоре, ведущем в ее спальню, было совершенно тихо. Может быть, эльфийка и повивальная бабка все-таки правы? Вдруг от его присутствия там будет только хуже?
Гуннар почти дошел до двери в покои Роксанны, когда заметил у стрельчатого окна съежившуюся фигурку: подтянув колени к груди и прижав к себе любимую куклу, на корточках сидела Гисхильда. Дыхание ночи оставило на оконном стекле ледяные цветы. Дочь крепко сжала губы, пытаясь скрыть, что у нее стучат зубы. Несмотря на рассветные сумерки, было заметно, что она плакала.
За дверью жалобно застонала Роксанна. Вероятно, у нее больше не было сил кричать. Протяжный, невероятно жалобный звук кольнул Гуннара в самое сердце. Ему так хотелось быть с ней, но он не мог сделать вид, что не заметил Гисхильду. Что она здесь делает? Она же должна спать в своей кровати под присмотром няньки!
Гуннар вновь бросил взгляд на двери, потом обернулся. По щекам Гисхильды текли слезы, но она не всхлипывала.
Он склонился к ней и взял на руки. Она была такой легонькой… такой хрупкой. Сколько она просидела здесь на холоде? Не нужно ему было уходить с поста у двери.
— Почему братик делает маме так больно? — запинаясь, выдавила девочка.
Гуннар судорожно сглотнул. Что он мог ответить?
— Он не нарочно…
— Скажи ему, чтобы перестал! — негодовала малышка. — Скажи ему, что я побью его, если он не оставит маму в покое. Я ему…
Говоря это, она дрожала все сильнее, и наконец ее слова превратились в сдавленное всхлипывание.
Гуннар крепко прижал ее к груди и погладил по голове.
— Все будет хорошо, — беспомощно сказал он, борясь с собственными слезами.
Постепенно Гисхильда успокоилась. Жалобные стоны за тяжелой дубовой дверью тоже стихли. Тишина пугала короля больше, чем крики Роксанны. Неужели она…
— Я подслушала, как Гудрун говорила с кухаркой. Они шептались, но я все равно услышала. Они все думают, что мама умрет.
Гуннар поклялся себе выгнать обеих баб. Гудрун он выбрал нянькой Гисхильды, потому что она очень чутко спала. Вероятно, недостаточно чутко. Нужно подыскать дочери сторожевого пса. Возможно, из тех, что используют для охоты на медведей…
— Они обе не знают, о чем говорят! У нас есть волшебница, такая, как в сказке. Все будет хорошо, малышка моя.
Гисхильда немного отклонилась назад. Неужели почувствовала, что он не уверен в том, что говорил?
— Она вылечит маму и достанет моего братика.
— Да, так оно и будет.
Ему хотелось в это верить. Он так мечтал о наследнике. Не будет мальчика — его род угаснет. После тысячи лет… Но теперь ему было все равно. Только бы Роксанна осталась жива! Повивальная бабка говорила после рождения Гисхильды, что у Роксанны не должно больше быть детей. Но ведь дочку-то она родила, и все было хорошо. Роксанна тоже не верила, что…
За дверью раздался крик. Ребенок!
Звук тут же прекратился.
— Это мой братик?
Почему малыш больше не кричит? Вместо ответа Гуннар крепче прижал Гисхильду к себе. Нужно было раньше подняться к каменному кругу на Январском утесе. Он боялся прямо просить эльфов о чем-либо, поэтому послал Брандакса. Королевский дом заключил союз с владычицей Альвенмарка — союз, скрепленный ребенком и множеством страданий. Эльфы всегда поддерживали их в войне со священниками Тьюреда, так как это было выгодно обеим сторонам. Но просить их об услуге было опасно — всегда приходилось расплачиваться. И Гуннар боялся этого: слишком уж хорошо он знал эти старые мрачные истории о Мандреде и его сыне Альфадасе.
Вдруг дверь распахнулась и из комнаты вышла повивальная бабка, держа в руках окровавленные простыни. Лицо ее было белее мела. Она толкнула локтем дверь, и та снова захлопнулась.
Гуннар по-прежнему прижимал Гисхильду к себе, чтобы она не видела окровавленных тряпок.
— Что случилось? — Он уже не помнил имени этой женщины.
Казалось, поначалу повивальная бабка не заметила его, хотя он стоял всего в трех шагах от нее. Глаза ее были расширены от ужаса, и она смотрела сквозь него.
— Ты не поймешь, Гуннар. Ложе роженицы — это поле битвы, к которому у вас, мужчин, отношение самое пренебрежительное. Последняя битва — всегда дело женщин! — Она говорила все это совершенно бесцветным голосом.
— С Роксанной все в порядке?
— Нет! Серп Лута оборвал нить ее жизни.
— Мама?
Гуннар проклял себя за то, что задал этот вопрос.
— Морвенна все уладит, — попытался утешить он дочь, но голос подвел его.
Повивальная бабка бросила на него странный взгляд, и он не стал больше ни о чем спрашивать ее.
— Все будет хорошо, — повторял он, раскачиваясь взад-вперед. — Все будет хорошо.
Старая повитуха исчезла вместе с простынями. Гисхильда молчала. А Гуннар прислушивался к звукам за дверью. Там было до ужаса тихо.
Прошла целая вечность, прежде чем старуха наконец вернулась. Не сказав ни слова, она прошмыгнула в покои Роксанны.
За дверью послышались голоса. Хотя Гуннар различал их, понять, о чем идет речь, не мог.
— Что-то с маминым животом, — наивно заявила Гисхильда. — Волшебница сделала что-то такое, что Гильде теперь страшно.
— Морвенна знает, что делает, — попытался успокоить дочку Гуннар.
Слишком уж часто ему доводилось видеть, как эльфы делали такие вещи, объяснить которые было нельзя. Лучше всего принять их как данность. Иначе становилось слишком уж страшно. А ведь они все-таки их союзники.
Дверь снова открылась. Гильда с упреком поглядела на Гуннара. О чем они говорили с эльфийкой?
— Входи, король! Малышку можешь взять с собой. — Едва Гисхильда показалась на пороге, как женщина взяла ее за руку. — Идем, поглядишь на братика. Он довольно большой. Будет сильным парнем.
Гуннар подошел к постели Роксанны. Она спала. Лицо ее было белее свежих простыней. Под глазами виднелись большие темные круги.
Морвенна стояла у открытого окна с миской воды и отмывала в ней руки от крови. Она глядела на улицу, на метель и внимания на них не обращала. Рядом с ней из небольшой медной посудины вился дымок. Аромат не мог полностью изгнать из покоев запах пота и крови.
Старуха была права, подумал Гуннар. Пахло словно на поле боя. Он снова поглядел на жену и судорожно сглотнул. Краше в гроб кладут. Не видно даже, как вздымается и опускается грудь.
Вдруг Гильда схватила его за руку и потянула в дальний угол комнаты.
— Ты должен знать, Гуннар. Лут хотел забрать их обоих — и жену, и сына. Мальчик был слишком велик… И лежал неправильно. Мне часто доводилось такое видеть. — Повитуха с опаской покосилась на эльфийку. — Она украла обе жизни у Ткача судеб. Ничего хорошего из этого не выйдет. Она… — Женщина привычно начертила в воздухе символ, отгоняющий зло. — Такого я еще никогда не видела… — Она говорила так тихо, что Гуннару пришлось едва ли не нагибаться к ее губам, чтобы расслышать ее. — Ее руки… Она проникла в тело твоей жены. Прямо через живот… — Гильда вновь начертила охранный знак. — Она вытащила мальчика из нее. Я не могла этого видеть… а теперь живот у Роксанны совершенно гладкий. Даже рубца не осталось… Но, поверь мне, она проникла руками ей в живот.
Гуннар не хотел этого слышать. Что бы там ни случилось, Роксанна и его сын были живы. И разве Гильда не сказала сама, что не смотрела на происходившее? Пустые сплетни! Он подошел к колыбельке. Его сын! У него есть наследник. Что ему до болтовни старой бабки! Он хорошо понимал, что появиться на свет его сыну помогла магия. Для этого он ведь и звал эльфийку!
У его мальчика широкое лицо. Много волос… Гуннар осторожно погладил его по головке.
— Не очень-то красив мой братик, — разочарованно пробормотала Гисхильда. Затем сжала кулачки. — Пусть только попробует опять сделать маме больно…
Роксанна пошевелилась и открыла глаза.
— Мама! — Гисхильда бросилась к ней.
Гуннар хотел было ее удержать, но взгляд Роксанны велел ему отпустить дочь.
Гильда стала на колени у постели. В руках у нее была миска каши.
— Ты должна поесть, госпожа.
Эльфийка отошла от окна. Не обращая внимания на женщин и девочку, она подошла прямо к нему.
Гуннар положил обе руки на сына.
— Тебе следовало позвать меня раньше, Гуннар Дуборукий, — прошептала она ему на ухо. — Береги детей, потому что жена твоя родить больше не сможет. Ты знаешь: если угаснет твой род, придет в упадок и Фьордландия. Когда мальчику исполнится
семь лет, я вернусь и заберу его. До тех пор он твой.
Гуннар выхватил младенца из колыбели и отшатнулся от ужасной пророчицы.
— Нет. Он будет расти при моем дворе. Можешь просить все, что угодно. Но не забирай у меня ребенка!
Слова его испугали остальных. Роксанна расплакалась и попыталась подняться с постели. Гисхильда с ужасом смотрела на эльфийку.
— Не будь глупцом, король! Ты же знаешь, что моя госпожа Эмерелль умеет смотреть в будущее. С восьмого года для твоего сына начнется трудное время. Только при королевском дворе Альвенмарка он будет в безопасности.
— Ты не отберешь его у меня, — твердым голосом заявил король. — Я тебе ничего не обещал!
Морвенна поглядела на него так, как смотрят на упрямого ребенка.
— Никто не собирается красть у тебя сына. Моя госпожа желает ему только добра!
— Мы сами можем позаботиться о своих детях.
Эльфийка холодно улыбнулась.
— Я вернусь, когда ему исполнится семь лет. — Она погладила мальчика по щеке. — Будь здоров, Снорри.
Гуннар оцепенел от ужаса. Он ведь еще никому не называл этого имени!
Единственно правдивая история
— Тот, кому никогда не приходилось задумываться над тем, сколько нужно варить подошвы сапог, прежде чем их можно будет разжевать, — просто болтун! Сегодня мир полон хорошо откормленных болтунов, которые каждое утро едят кашу с медом и ходят, гордо выпятив брюхо. Они ведут себя так, словно присутствовали при том, как над Альвенмарком развевалось знамя Древа крови. Поток их речи подобен теплому зловонию, дунувшему прямо в лицо, и мне становится дурно, когда я слышу, как они говорят о безногой королеве и ее рыцаре-эльфе. О, увижу ли я когда-либо, как краснеют те из вас, которые пользуются более грубыми словами? Я гном, кобольд, и принадлежу к тому народу, от которого высокорожденные дети Альвенмарка и так ожидают только самого дурного. Почему вы должны терпеть мой грубый тон? Потому что я как хронист служу правде и в отличие от других писак не задерживаюсь на том, что вам, вероятно, хотелось бы услышать. Я жил среди людей и знаю, какие они! Я видел, как они при том, над чем многие из нас смеются, достигают величин, которые редко даются лучшим детям Альвенмарка. Да, так оно и есть, даже их известнейшие герои никогда не смогут устоять в бою против рыцаря нашей королевы Эмерелль, ни один из них никогда не сможет стать столь умелым мастером, как кобольд, и столь же сильным, как тролль, или пить, как кентавр. Они знают это, но никогда не сдаются и пытаются быть лучше, чем отведено им судьбой. И при этом они не надменны. Они страдают… Так же, как их королева, судьба которой меня, бессердечного старого кобольда, трогает настолько сильно, что я никогда не забуду ее. Не выношу, когда теперь болтают о последней владетельнице Фьордландии. Неважно, что о ней говорят, я знаю, что она всегда оставалась верна своему рыцарю.
И тому, кто посмеет при мне утверждать обратное, я отрежу пальцы на ногах!
Я знавал ее, их последнюю королеву. Она боялась меня еще тогда, когда мы встретились впервые. Это я отрезал ей ноги. Поэтому я и пишу эту историю. Я не эльф, который станет маскировать правду за тысячами красивых слов. Я не болтун, потому что мне в зиму Детей льда доводилось есть подошвы своих сапог. Я знаю, что такое смирение и что такое любовь. Всему этому научило меня одно человеческое дитя.
Не проходит и дня, чтобы я не спросил себя, что мы, дети Альвенмарка, сделали не так и насколько велика наша вина. Неужели наше проклятие в том, чтобы приносить тем, кого мы любим, страдание и разрушение? Да, в первую очередь тем, кого любим… Нет, не слезы размывают чернила. Я сижу на террасе своего дворца в Вахан Калиде, высоко над лесным морем, а погода стоит настолько жаркая, что даже эльфу пришлось бы туго. Я проливаю пот, а вовсе не слезы! Те, кто знает меня, ведают, что не в моих привычках хныкать, словно какая-нибудь фея. А если кто-нибудь из вас, читающих эти строки, посмеет утверждать обратное, то я превращу его или ее лживый язык в засохший корешок.
Рассуждая о прошедших годах, ученые клеветники часто спорят о том, когда началось несчастье. Некоторые думают, что все началось на Большом Совете Искендрии, когда новые рыцари, у которых на щите изображено Древо крови, получили командование над войсками Церкви Тьюреда. В тот день они обещали искоренить язычество, а вместе с ним и детей Альвенмарка. Другие утверждают, что все началось в тот день, когда последние бояре Друсны получили в подарок песочные часы. Или в ночь позорного предательства, последовавшего за этим днем.
Я же вам скажу, что все это полнейшая ложь, распространяемая гадящими чернилами хронистами; сказки, написанные дураками, которые думают, что великие истории всегда начинаются там, где сильные мира сего делят королевства. Те, кто пишет книги по истории, чувствуют себя обязанными скрывать банальность действительности под блеском славы. Возможно, они поступают так, чтобы оградить вас от ужасной действительности. Может быть, они не хотят разрушать вашу веру в то, что все мы живем в упорядоченном и безопасном мире. Обо мне всегда болтали, что страдания других доставляют мне радость, что мне приятно быть злым. Все это не что иное, как клевета завистников! Забудьте о ней! От меня вы услышите правду, только правду и ничего, кроме правды!
Как случилось, что знамена Древа крови веют над Альвенмарком? Все это началось с того, что один шелудивый пес, о котором говорили, будто он любит кусать детей, не сумел убежать с заднего двора. Вероятно, он задержался там, поскольку ел труп своего хозяина. Мальчик, наблюдавший за этим, никогда не задавался вопросом, почему блохастый пес торчал на этом заднем дворе. Однако, чтобы стать романтическим героем, возможно, нужно обладать именно этим качеством: не видеть правды, даже если она в буквальном смысле смердит до небес.
Поверьте мне, именно эта чертова собака взрастила героя. И поэтому история о неподвижной королеве и эльфе-рыцаре начинается с нее, по крайней мере, если рассказывать ее правильно…
Цитируется по: «Последняя королева, том 1 — Дитя чумы, стр. 7 и далее».
Написано: Брандаксом Тараном, Повелителем вод в Вахан Калиде, полководцем гномов
Сероглазый
Тощие псы из стаи, пришедшей в деревню сегодня в обед, загнали сторожевого пса в самый дальний уголок окруженного стеной двора. Оттуда Баррашу уже некуда было бежать. Он громко залаял и бросился в атаку. Однако клыки большой желто-коричневой собаки схватили пустоту.
Люк в ярости вынул из крыши еще одну черепицу и швырнул ее из окна кузни во двор. На этот раз мальчик попал в вожака стаи. Лохматая бестия, только что угрожавшая Баррашу, съежилась и изучающе поглядела на Люка. Скотина не издала ни единого звука.
Барраш прыгнул, пытаясь схватить вожака за загривок, пока тот еще глядел на Люка. Однако тощая собака увернулась от сторожевого пса с ужасающим проворством и укусила его за бок, прежде чем тот, в свою очередь, успел увернуться.
Андре, кузнец, всегда похвалялся, что у его Барраша в жилах течет кровь медведедавов. Да, тех самых легендарных боевых собак Фьордландии. Полковые командиры язычников столетиями кормили собак печенью убитых членов рыцарского ордена и священников, так ему однажды рассказывал Андре. Они делали это для того, чтобы превратить их в особенно злых, безбожных собак. Поэтому Церковь предала этих собак анафеме. Держать их было запрещено. Священники сжигали их на кострах.
Однако кузнец никогда особенно не интересовался Церковью и ее заповедями. Ему очень нравилось, что священники не забредали к нему во двор.
Давным-давно Андре сражался в языческих войнах. На море — против жителей фьордов, в безбрежных лесах Друсны — против жутких людей-теней. Но удивительное дело: казалось, он презирал священников точно так же, как и язычников. Он был странным человеком с самой обыкновенной собакой.
Барраш задрожал, его задние лапы подкосились под грузом тяжелого тела. Из последних сил он поднялся и, низко, гортанно заворчав, бросил вызов горным тощим псам. Они были намного меньше его, и тем не менее было в них что-то такое, от чего становилось страшно. Они вели себя тихо, потому что были уверены в победе. Все остальные собаки деревни разбежались, когда пришла новая стая. Остался только Барраш.
Люк терпеть не мог огромных медведедавов. Однако теперь они были последними, кто защищал деревню Ланцак. А это объединяло! Барраш был вредной собакой. Один раз он порвал ему штаны и сильно укусил за бедро. Это он поймал Люка, когда тот пытался забраться в слуховое окно омшаника.
Словно по какому-то знаку, три тощих пса одновременно бросились вперед, чтобы положить конец сопротивлению Барраша. Собака отпрянула в самый дальний угол между сараем с углем и стеной. Яростно рыча, она пыталась укусить пришельцев. Люк выломал еще одну черепицу и швырнул ее во двор.
— Убирайтесь отсюда, мерзкие твари! Разрази вас гром!
Бросок Люка не достиг цели. Тощие собаки не удостоили его даже взглядом. Тихо рыча, они окружили Барраша. Каждый раз на него нападали по меньшей мере сразу две псины, и неважно было, насколько храбро он защищался, как ловко и отчаянно нападал, — с каждой атакой на его теле прибавлялось ран. Конец был очевиден. Однако пес не сдавался. Его роскошная желто-коричневая шерсть была покрыта большими кровавыми пятнами. Каждый раз, когда тощие собаки бросались на него, он немного медленнее предпринимал очередную попытку добраться до их глоток.
Чтобы помочь Баррашу, нужно подобраться ближе к этим чертовым тварям. Люк проворно пролез в чердачное окно и скользнул по скрипящей кровле вниз, на окружавшую двор стену. У чужих псов была ужасная серо-коричневая шерсть и белое пятно на животе. Хотя все они были меньше Барраша, но менее опасными от этого не казались. Несмотря на густую шерсть, на их боках отчетливо виднелись ребра. Было ясно, что за еду им приходится драться.
Один из тощих псов поднял взгляд на Люка. Мальчик сразу же узнал его злобные светло-серые глаза. Он был предводителем чужой стаи, тем, в кого он только что попал черепицей.
— С тобой я расправлюсь, Сероглазый, — решительно пробормотал Люк и крикнул: — Держись, Барраш! Я помогу тебе! Держись!
В кармане штанов Люк нащупал складной нож. С его стороны было трусостью сидеть здесь, наверху стены, в то время как пес там, внизу, сражался за свою жизнь. Однако мальчик догадывался, что если решится спуститься во двор, то умрет скорее, чем большая собака. Он точно знал, кто пришел в деревню. Однако тот, кто был в здравом уме, никогда не называл зло его подлинным именем: тогда все ухудшалось. Так ему говорила мать, верившая в это даже в свой смертный час. Имя зла, которое довело ее до этого, не сорвалось с губ ни у нее, ни у остальных домочадцев.
Сероглазый пес сел на задние лапы и стал разглядывать Люка. Мальчику почудилось, что животное хотело сказать: только попробуй спуститься! Только тебя нам для полного обеда и не хватает.
Люку было одиннадцать лет — в начале лета он отпраздновал свой День имени. Мальчик судорожно сглотнул. Глаза его увлажнились — так больно вспоминать о том, какой это был чудесный день. Отец впервые разрешил ему стрелять из тяжелого пистолета. Отдачей оружие чуть было не вывернуло ему руку, и он жалко шлепнулся прямо на землю, но, несмотря на это, испытал гордость. Сколько он себя помнил, все время мечтал о том, чтобы пострелять из одного из отцовских пистолетов. Он знал о них все. Как их разбирать, чтобы почистить и смазать металл. Как заряжать и закреплять пулю в стволе, чтобы она не выкатилась. Это было важно, когда заряженное оружие нужно было положить в седельный ранец! Отец подарил ему ключ, которым можно было закреплять затвор пистолетов. На следующий год он получил бы рог с порохом, а еще через год — один из пистолетов. Вот сейчас ему бы пригодился один из них!
— То-то ты удивился бы, если б я сделал дыру прямо между твоих серых глаз, тупая скотина, — сердито пробормотал он. — Ты понятия не имеешь, с кем связался! Сегодня день твоей смерти, это я тебе обещаю.
Звук собственного голоса успокоил Люка, придал ему мужества. Как давно с ним никто не говорил… Барраш был единственным существом, оставшимся от прошлого. И вонючки… Но эти не разговаривают. Они только отрыгивают и ждут… Хотя лежали они совсем тихо, он опасался, что они поднимутся именно в тот миг, когда он сделает что-то не так. Они следят за ним! Вонючек он избегал. Уже хотя бы из-за одних только мух, которые вились вокруг них.
Люк поглядел на маленькое слуховое окно, с которого свисал канат с множеством толстых узлов. Он мог бы пройти и через большой дом графа, чтобы попасть в омшаник. Но тогда ему пришлось бы идти мимо двух вонючек: Мари, прачки, и толстого Жана, который был у графа дворецким. Лучше уж лезть через окно! А теперь, когда явилась чужая стая, у него просто не оставалось другого выхода.
Резкий визг отвлек Люка от мыслей. Одна из тощих собак прокусила Баррашу правую заднюю лапу. Большая собака упала, и на нее тут же набросились все. И только собака с серыми глазами по-прежнему смотрела на Люка.
Мальчик нагнулся, вырвал из крыши еще одну черепицу и с яростью швырнул ее в клубок дерущихся собак.
— Ну же, Барраш! Вставай, покажи им!
Одна из собак с визгом отскочила — черепица разбила ей нос до крови.
Даже лежа, Барраш продолжал отбиваться. Он схватил одного из тощих псов за горло и не отпускал. Он из последних сил тряс свою жертву, а остальные собаки в это время рвали его тело длинными когтями.
Большая охотничья собака затихла. Даже после смерти челюсти Барраша продолжали сжимать горло пойманного пса. Исхудавший пес еще немного подергался и тоже затих.
Люк швырнул в стаю последнюю черепицу. Теперь собаки смотрели на него. Их было пятеро, и у всех были странные глаза, совершенно другие, чем у собак деревни. Они были синими, словно зимнее небо, или серыми, как талый снег. Холодные глаза, глаза убийц!
Только теперь Люк заметил, что той собаки, которая наблюдала за ним все это время, уже нет на месте. Мальчик испуганно огляделся по сторонам. Может быть, пес скрылся под навесом кузни?
— Наверняка ты там, — тихо пробормотал Люк, в то же время надеясь, что его там нет.
Сероглазый преследовал его, он прочел это во взгляде мерзкой твари. Если ему удастся убить вожака стаи, остальные собаки наверняка оставят его в покое. Может быть, они даже уйдут прочь.
Мальчик опустил руку в карман брюк и вынул складной нож, который подарил ему отец. Рукоятка была сделана из красной древесины орешника, по дереву вырезана витиеватая буква Л. Просунув ноготь большого пальца в маленькое углубление на темном металле, он вынул клинок. Лезвие закрепилось в рукоятке с тихим щелчком.
Теперь тощие собаки принялись за тело Барраша. Шелудивая сучка с белым пятном на лбу рванула охотничью собаку за живот и вырвала темную печень.
«В сравнении с когтями собак мой нож просто смешон», — подумал Люк…
И тут раздался звук, заставивший его вздрогнуть. Сероглазый продирался через слуховое окно кузни. Люк словно окаменел. Ничего не понимая, он смотрел, как тощая собака протискивается в окно. Мерзкому животному потребовалось всего мгновение, чтобы обрести прочную опору на гладкой черепице, затем собака издала короткий лающий звук. Вызов! Уши у Сероглазого стояли торчком. Пасть была приоткрыта ровно настолько, чтобы были видны желтоватые клыки. Хвост стоял торчком. Пес приготовился к прыжку. И снова, казалось, его глаза говорили: «Я тебя достану, сопляк».
Люк отпрянул, повернулся и бросился бежать. Верх стены был шириной почти в фут. Уже сотни раз бегал он по ней — от крыши кузницы до сарая с углем, а оттуда дальше, к каретному сараю. Дюжины раз бил его за это отец. Если бы только отец был здесь! Он бы не испугался собак с гор и прогнал их.
Как и кузнец Андре, его отец тоже был ветераном языческих войн. Но сражения не превратили его в озлобленного замкнутого человека. Отец любил рассказывать о битвах, долгих маршах и темных лесах Друсны. Люк представил себе, как отец на своем крупном вороном коне по имени Ночной Ветер въезжает во двор, достает один из своих тяжелых пистолетов из седельного ранца, сшибает с крыши Сероглазого, как потом остальные собаки с жалобным визгом удирают со двора.
Ах, если бы отец пришел еще хоть раз, всего лишь на часок, чтобы помочь ему! Тогда Люк безропотно снес бы самую ужасную порку в своей жизни за то, что опять неподобающим образом лазит по крышам.
На бегу мальчик запрыгнул на расположенную немного выше крышу сарая с углем. Серый шифер громко заскрипел, гнилые балки застонали под его тяжестью. Одна из планок была сломана. Раньше за это отец отлупил бы его ремнем. Но теперь никому ни до чего нет дела. Не осталось никого, кого волновали бы сломанные планки крыши. Может быть, только вонючек… Если посмотреть на них, можно подумать, что они мертвы. Как-то он обнаружил кузнеца лежащим в навозной куче. Это было после Праздника Лета. Он подумал, что кузнец мертв, и позвал отца. А тот только рассмеялся и сказал, что Андре пьян. Что-то вроде этого, наверное, приключилось и с вонючками. Они просто спят! Очень крепко… Может быть, теперь они наконец-то проснутся? Они должны прогнать чужую стаю! Он то и дело пытался разбудить вонючек. Ведра воды, как тогда, с Андре, не хватило. Они очень упрямые. Друзей среди них у него не было.
Не оглядываясь, Люк побежал вверх по скату крыши сарая с углем, которая примыкала к крыше каретного сарая, где граф Ланнес ставил свои кареты. С бьющимся сердцем Люк подтянулся за одну из выступавших балок. Вскоре он сидел верхом на краю балки, которую солнце, дождь и голубиный помет выкрасили в серый цвет, затем полез дальше. Каретный сарай был старым. Нужно было быть очень внимательным, продвигаясь по ломкой кровле.
Только теперь Люк решился остановиться и поглядеть назад. Сероглазый добрался до сарая, где хранился уголь. Он стоял на самом краю, нетерпеливо помахивал хвостом и слегка пригибался. Затем снова выпрямился. Неужели это чертово животное собирается прыгнуть на крышу каретного сарая?
Люк закусил нижнюю губу. Нет, быть того не может… Однако же Сероглазый забрался на крышу кузницы. Он был не таким, как остальные собаки. Он хотел сожрать мальчика. От этой мысли у Люка мурашки побежали по всему телу. Да, так и есть, Сероглазый хочет его сожрать. Но он так просто не сдастся. Нужно избавиться от этого тощего брехливого пса, иначе нигде в деревне он не будет чувствовать себя в безопасности.
Люк не строил иллюзий. Свора останется до тех пор, пока будет еда. Пока не придет кто-нибудь еще… А Сероглазый — их вожак. Если он избавится от него, другие твари, возможно, оставят его в покое.
Сероглазый разбежался. Приземлился на крышу передними лапами. Когти скрежетнули по черепицам, взгляд был прикован к Люку. Тощий охотник медленно заскользил назад, но взгляда не отвел. Он будет пытаться снова. Может быть, в следующий раз у него и получится.
— Скотина! — Нужно было бежать, взобраться наверх по канату в омшаник. Вместо этого Люк пошел к тощему кобелю. — Что же ты теперь будешь делать?
Сероглазый засопел. Дыхание его было зловонным. Люк был от него лишь в нескольких шагах. Задние лапы пса царапали, не находя опоры, грубую побелку каретного сарая.
Люк подошел еще немного ближе. И тут им овладел гнев.
— И кто теперь беззащитен?
И он наступил зверю на нос. Тощий пес махнул головой, увернулся от удара и попытался укусить Люка за ногу. Острые зубы разорвали тонкую ткань штанов, но Люку повезло: Сероглазый не сумел схватить его как следует, мальчик отделался парой шрамов. Тварь вцепилась в ткань.
Сероглазый не рычал. Настоящая собака зарычала бы. Люк точно знал, с чем он столкнулся, но не собирался говорить этого. Даже думать об этом не хотелось. От того, что называешь вещи своими именами, может стать только хуже. Сероглазый — всего лишь собака!
Люк снова вспомнил предупреждение матери: не называй зло по имени! Этим ты привлечешь его к себе. Несчастье, болезни или собак с гор. Даже если зло настигло тебя, все равно нельзя называть его, потому что неважно, насколько все плохо, всегда может стать еще хуже. Мама до конца дней придерживалась этого железного правила. И все же она умерла от болезни одной из первых. Болезнь не придерживалась маминых правил. И священник тоже не придерживался. Он надрезал большие бубоны и пустил маме кровь, хотя она со слезами на глазах умоляла его не делать этого.
В ту ночь отец отвел Люка в соседний дом, к кузнецу Андре, чтобы он не видел того, что делал священник. Но даже там были слышны отчаянные крики матери. На следующее утро она умерла. Они сожгли маму, как положено, в тот же день, чтобы она, одетая в платье из дыма, могла подняться на небо, где в своих прекрасных, вечно усыпанных росой садах ожидает Тьюред всех верующих.
Сероглазый махнул головой в сторону и внезапным рывком сбил Люка с ног. Мальчик тяжело рухнул на крышу. Складной нож выпал из его руки и заскользил вниз. Люк тоже медленно скатывался к краю крыши.
«Сероглазый может в любой момент упасть с каретного сарая обратно на сарай с углем. И меня за собой потянет», — подумал Люк. Может быть, это Другие позвали сюда стаю?
Это они насылают все неприятности. У них повсюду есть уши. Поэтому нельзя жаловаться или называть их по имени, ведь таким образом можно их привлечь.
Пальцы Люка вцепились в край черепицы — ничего, за что можно было бы уцепиться, кроме мха. Он скользил дальше. В отчаянии мальчик свободной ногой лягнул Сероглазого по носу, но тот не отпустил его. В холодных, как лед, глазах сверкала жажда убийства.
Люк увидел складной нож, который лежал на широкой полоске мха. Он потянулся за ним, пытаясь достать. В любой миг оба могли рухнуть вниз.
— Пожалуйста, Тьюред, помоги мне, и я всегда буду твоим верным слугой! — умолял мальчик.
Кончиками пальцев он коснулся рукоятки ножа, тот заскользил дальше и остановился немного ниже, на краю черепицы. Люк отчаянно продолжал тянуться, пока красная рукоять из орешника не оказалась у него в руке.
— Ты меня попомнишь! — закричал он, садясь.
Не держась ни за что, он скользил к краю крыши, но теперь не обращал на опасность ни малейшего внимания. Ему хотелось только одного: причинить боль этой твари за то, что она вцепилась ему в ногу. Все остальное было неважно.
Он изо всех сил ударил Сероглазого ножом по морде. Лезвие отскочило от кости, оставив рваную рану. Бестия взревела. И в тот же миг они оба рухнули вниз.
Удар между ног заставил мальчика вскрикнуть. На глаза навернулись слезы. Почувствовав ноющую боль в животе, он срыгнул и вцепился пальцами в серое, избитое непогодой дерево. Люк упал на одну из балок, которые торчали, словно рога, из-под края крыши. Штанина была разорвана. Сероглазый лежал под ним на крыше сарая. Ему тоже досталось. Он яростно трепал ветхую ткань, свисавшую у него изо рта, словно сброшенная змеиная кожа.
Люк поднялся. Было такое ощущение, что у него горит между ног. Он сжал зубы, но по щекам побежали слезы. Мальчики не должны плакать, однако боль была слишком сильной.
Сквозь пелену слез Люк увидел, как зверь поднялся на ноги, и чертыхнулся. Мерзкая тварь не хотела сдаваться. Рваная рана, протянувшаяся через всю морду Сероглазого, сильно кровоточила.
— Забирайся сюда, и я прикончу тебя, — прошипел мальчик, зная, что говорит чушь.
Нож он потерял, когда падал, и тот, должно быть, лежит где-то на крыше сарая. Тихо ругаясь, Люк полез на каретный сарай, черепица которого была еще теплой от полуденного солнца. Охотнее всего он вытянулся бы во весь рост и позволил теплу навеять на себя сон, приятные сновидения, населенные теми, кто покинул его.
Люк услышал шаги волка по крыше сарая. Он прыгнет снова. Остаться лежать — значит сдаться. И если он…
Мальчик испугался. Что же он наделал! Он назвал зло по имени, пусть даже и мысленно! Теперь будет только хуже.
— Дурак! — обругал он себя и пополз.
Каждое движение болью отдавалось между ног. Сильно ли он ранен? Он не помнил, чтобы ему когда-нибудь было настолько больно. Люк тихо выругался. Только не начинай хныкать, ты, мямля. Все равно тебе никто не поможет.
Во всей деревне остались только он и волки, которых наслали Другие.
Королева-воительница
— Гисхильда!
Этот голос был хорошо знаком принцессе. Ее искал Сигурд Меченосец, начальник личной гвардии ее отца. Пока еще по-хорошему, однако скоро он позовет собак. Этого девочка никогда не могла простить отцу: он натаскал дюжину охотничьих собак идти по ее следам. Собаками травили убийц, браконьеров… Но не свою же родную дочь! Однако ее отцу Гуннару это казалось забавным. А ей — нет! Нигде нет ей покоя, всегда кто-нибудь рядом: няня, домашний учитель, охранники. Вечно так.
Гисхильда ковырялась стеблем тростника в черной тине. Голос Сигурда замолк вдали. Он не найдет ее. Чтобы позвать собак, ему нужно вернуться в деревню, а это больше полумили отсюда. У нее еще есть немного времени.
Принцесса подумала о грязи на берегу Медвежьего озера. О той крови… Руки ее задрожали, и ей стало плохо. Воины отца называли членов рыцарского ордена жестяными головами. Мол, у них ума не больше, чем у их доспехов. Судя по рассказам воинов, битвы с ними всегда были для них не более чем забавой. Героические песнопения скальдов тоже говорили иное. Гисхильда была не готова к тому, что произошло на Медвежьем озере. Вероятно, ее отец не хотел бы, чтобы она так рано увидела битву. Хотя ей было уже одиннадцать!
Руки девочки снова задрожали. Она видела, как умирали люди из личной гвардии ее отца — мандриды, лучшие воины Фьордландии. Люди, которых она знала с тех самых пор, как выучилась ходить. Ей вновь стало нехорошо. Этого не должно быть! Она должна быть сильной! Через пару лет она станет королевой-воительницей Фьордландии, поведет войска, и отец будет гордиться ею! У такой королевы-воительницы не должны дрожать руки, когда она думает о том, что льется кровь!
Гисхильда разломала тростинку на мелкие кусочки и бросила их в грязь. Это напомнило ей о мертвых, лежавших на берегу озера, унесенных Лутом, Ткачом судеб, так же, как вода уносит брошенные ею ветки… Она должна забыть резню на Медвежьем озере!
Где-то вдалеке залаяла собака. Скоро они будут здесь.
— Ты не хочешь поговорить о своем горе?
Гисхильда испуганно обернулась. У нее за спиной, в высоком тростнике, стояла Юливее, волшебница из свиты князя Фенрила.
Девочка не слышала, как подошла эльфийка, и рассердилась. От эльфов не убежишь, они всегда находят ее. По крайней мере, это не Сильвина. Учительница наверняка отчитала бы ее за то, что она оставила след шириной с проторенную дорогу. Гисхильда точно знала, что это неправда. Сигурд же не нашел ее, а ведь он далеко не дурак. Но тех, кого учат эльфы, люди быстро перестают находить.
Совсем не стыдно быть обнаруженной Юливее. Говорили, что сила ее волшебства под стать силе таинственной королевы эльфов Эмерелль. Некоторые даже предполагали, что однажды она станет владычицей Альвенмарка, если Эмерелль когда-нибудь надоест плести интриги вокруг лебединой короны.
Юливее была одета в широкие шелковые штаны. Единственная из эльфов, она ходила босиком, и, хотя в тростнике нельзя было сделать ни шагу, чтобы не вступить в болотную жижу, ее маленькие ступни были чисты, словно эльфийка только что вышла из ванной. Плетеный пояс из красной ткани подчеркивал девичью талию волшебницы. Вместо кинжалов, как у воинов, за пояс у нее были заткнуты флейты. Белая шелковая блузка была почти прозрачной, однако расшитая золотом красная жилетка скрывала то, чего искали мужские взгляды. Свои длинные темно-каштановые волосы Юливее подвязала красным платком. Выглядела она вызывающе, и Гисхильда мечтала о том, чтобы однажды стать такой, как волшебница.
Лай собак послышался угрожающе близко. Девочка вздохнула. Если бы за ней не следили постоянно! Вот уже несколько недель она не бродила с Сильвиной по лесам, так как должна была находиться вблизи королевского двора.
— Ты хотела убежать?
Гисхильда удивилась.
— Что ты говоришь? Я не могу убежать. Однажды я стану королевой. Как же ярлы будут следовать за своей королевой, если она, будучи девочкой, решит убежать от своих обязанностей? Они не станут принимать меня всерьез.
— Я слышу голос Гисхильды или твоего старого учителя?
— Это голос принцессы, которой хотелось бы, чтобы ее оставили в покое! — упрямо ответила девочка. — Да зачем же мне убегать?
— Может быть, затем, что от тебя слишком многого ждут? Что тебе приходится учиться, в то время как остальные дети играют? Что рядом всегда есть кто-нибудь, готовый дать умный совет? Что ты думаешь, что должна быть как мальчик, чтобы заменить отцу наследника престола, и что это причиняет тебе боль, пусть даже ты никогда не захочешь в этом признаться?
Гисхильда судорожно сглотнула. С эльфами разговаривать — хуже не придумаешь. И с Сильвиной то же самое. Их не обдуришь! Только лишний раз сердиться!
— От того, что у тебя отец тренирует огромных псов, чтобы они могли взять твой след? Мне кажется, он вполне допускает, что ты попытаешься бежать.
— Нет! — Гисхильда решительно покачала головой. — Отец меня знает! Эта затея с собаками — просто глупая шутка. Он знает, что я всегда возвращаюсь.
— А почему, собственно?
Нет, эти эльфы со своими вопросами кого хочешь из равновесия выведут.
— Потому… потому что убегать некрасиво.
— Некрасиво? А я вот ребенком пару раз сбегала. — Юливее улыбнулась. — В принципе, из тех краев, где я выросла, далеко не убежишь. Ты уверена, что не хочешь сбежать? Может быть, я помогла бы тебе.
— Это же измена! — возмутилась Гисхильда. — Даже думать об этом не смей!
— Мои мысли вольны, маленькая принцесса. Поэтому мне и не нужно больше убегать. Эту свободу не отнять у меня никому.
Лай собак раздавался теперь совсем близко. Гисхильда уже слышала крики проводников и подошла немного ближе к эльфийке. Она терпеть не могла, когда ее находили собаки, которые толкали ее на землю, ставили ей на грудь свои огромные лапы и облизывали ее с ног до головы, пока наконец их не оттаскивали проводники.
Юливее вынула из-за пояса маленькую флейту и обнажила нож. В тонкой трубочке она проделала дырку, шепнула в нее слово власти, затем приставила флейту к губам. Гисхильда увидела, что она надула щеки, однако не услышала ни звука.
Собаки жалобно завыли. А потом ушли.
— Я бы тоже хотела стать колдуньей, — с завистью произнесла принцесса. — Тогда они оставили бы меня в покое.
Юливее рассмеялась.
— Ну, когда я была маленькой, мне это не помогало. Большую часть своей юности я, как и ты, провела при королевском дворе. И что бы ты наколдовала, если бы имела мою силу?
Об этом Гисхильда еще никогда не думала. Вообще-то у нее было желание, мучившее ее, сколько она себя помнила.
— Я бы хотела побыстрее вырасти. Стала бы королевой-воительницей, как некогда Кадлин Альфадасдоттир. И помогла бы отцу прогнать всех врагов.
Хорошее настроение Юливее моментально улетучилось.
— Что такое? Это неправильно?
Эльфийка некоторое время колебалась, прежде чем ответить.
— Если таково твое желание… Что же в нем может быть неправильного?
Гисхильда отчетливо чувствовала, что Юливее что-то недоговаривает, однако не успела расспросить ее подробнее, поскольку та опередила ее:
— А почему ты все время прячешься, принцесса?
— Очень тяжело, когда рядом есть кто-то, кто постоянно на тебя смотрит. Говорит тебе, что нужно делать. Пытается поправить прическу и почистить платье…
Юливее протянула ей флейту.
— Я верю, что ты не убежишь. Возьми это. — Эльфийка хитро улыбнулась. — Она поможет тебе отпугивать отцовских псов.
Гисхильда недоверчиво поглядела на флейту. Она была очень тонкой, а в целом точно такой же, как и все остальные флейты.
— Я ведь не умею колдовать. Мне она не поможет.
— Тебе не нужно быть колдуньей. Вся магия, которая нужна для этой флейты, уже заключена в ней самой. Даже если ты ничего не слышишь, она издает звуки, более страшные для слуха собак, чем рычание пьяного тролля. Слышала такое?
— Конечно! Я уже была в лагере, полном храпящих троллей.
Юливее сочувственно поглядела на нее.
— Бедняжка.
Гисхильда считала вонь от троллей гораздо более неприятной, чем их храп.
— Можно попробовать?
Юливее пожала плечами.
— Не нужно меня спрашивать. Она твоя. Я больше не имею никакого отношения к тому, что ты с ней будешь делать. — Она махнула рукой на юг. — Думаю, собаки там… — По лицу эльфийки промелькнуло подобие улыбки. — Скоро придут рыцари, — заявила она. — Поэтому твой отец и велел тебя разыскать. Он волнуется.
Гисхильда вздохнула. Она знала, что отцу крайне важно, чтобы семья была рядом. Уже только потому, что он мог ожидать от рыцарей любой пакости. Пока он видел ее и ее мать Роксанну, он знал, что они в безопасности.
— Что, теперь ты стала охотничьим псом моего отца?
Эльфийка улыбнулась и протянула ей руку. И вдруг замерла. Гисхильда тоже услышала: в тростнике что-то шуршит. Она подумала бы, что это ветер, если бы ее учительницей была не Сильвина. А потом зеленая стена тростника расступилась и к ним подошла маленькая фигурка. На сморщенном смуглом лице была видна широкая ухмылка.
— Глупых собак вы, может быть, и прогнали, но меня своей флейтой призвали!
У Гисхильды было такое чувство, что взгляд его жестких темных глаз отбирал у нее дыхание. Брандакс Таран был кобольдом и командующим осадами в войске ее отца. Король доверял ему. А для нее Брандакс всегда был персонажем из кошмарных снов. Низенький рост, слишком большая голова. Прямые серые волосы стянуты повязкой. На узком морщинистом лице, словно острый нож, выделяется нос. Узкий, почти безгубый рот скрывал острые, как иглы, зубы, при виде которых, когда кобольд начинал смеяться, у Гисхильды по спине бежали мурашки.
— Постыдились бы! Король места себе не находит от беспокойства за Гисхильду, а вы сидите тут в тростнике, наслаждаетесь погожим деньком и болтаете! Женщины… А ну, марш!
Гисхильда судорожно сглотнула. Своими грубыми речами и всем своим поведением ему всегда удавалось напугать ее. Почему Юливее не одернет его? Девочка поглядела на эльфийку, однако той, казалось, ни в коей мере не мешало поведение кобольда. Она только кивнула.
— Идем.
Гисхильда спрятала флейту под рубашкой. Она совершенно не понимала Юливее! Почему она послушалась? Одно только слово власти — и Брандакс полетел бы вверх тормашками. Не то чтобы Гисхильда видела, как эльфийка делала что-то подобное… Но ведь наверняка она может!
За тростником их ждал огромный тролль. Она должна была догадаться… Брандакс шагу не ступит без своего спутника. И что они только нашли друг в друге? Более разных существ трудно было представить: крошечный кобольд и герцог Драган из Мордштейна, огромный, как скала… Кожа Драгана была подобна поверхности скалы — серая, как гранит, с небольшими светлыми вкраплениями. Лицо его казалось вылепленным из влажной глины каким-нибудь неумелым ребенком: слишком большой нос картошкой; над темными глазами, словно карнизы, нависают брови; рот — огромная щель, пропасть, о которой не хочется даже думать, что именно она может поглотить. От Драгана несло прогорклым жиром и потом.
Он присоединился к ним и пошел рядом, словно громадный часовой. Когда он был рядом, Гисхильда всегда старалась дышать только ртом. Она также надеялась, что Драган этого не замечает, потому что, хоть они и были союзниками, никто в здравом уме не стал бы злить тролля. Одного вида оружия за его поясом хватало, чтобы понять, что произойдет, если Драгана разозлить. Там торчала боевая секира с топором длиннее локтя Гисхильды. Таким оружием можно разнести ворота крепости. Ни одна броня мира не спасла бы от этого боевого топора.
С тех самых пор, как случилось несчастье, дети альвов всегда уделяли ей много внимания. Гисхильда никогда не бывала одна, только в покоях своей матери. А там была Роксанна и ее служанки… Если не считать Брандакса, Другие редко вызывали в ней страх, просто она проводила слишком много времени с троллями, эльфами, кентаврами и кобольдами.
— Ты же знаешь, король не любит, когда Гисхильда гуляет у воды, — сказал тролль, и звук его голоса напомнил камнепад.
— Меня не волнует, что любит Гуннар. Гисхильде нравится бывать у воды. Это единственное, что меня интересует.
— М-да, Драган, вот такие они, наши высокочтимые друзья-эльфы, — вмешался Брандакс. — Они всегда объяснят, почему им наплевать на всех остальных. Сердце эльфа холоднее всякого ледника.
— Вы не смеете так о ней говорить! — возмутилась Гисхильда. — Гулять там — таково было мое желание.
Брандакс обернулся к ней.
— Правда? — Он усмехнулся, обнажив свои ужасные острые зубы. Гисхильда готова была поклясться, что маленький негодяй хорошо знал, как она боялась его улыбок. — У меня большой опыт общения с эльфами, и я знаю, что они очень хорошо умеют делать вид, будто их желания — это наши желания. Разве не так, прекрасная флейтистка?
Свои последние слова кобольд особым образом подчеркнул, и на этот раз ему, кажется, действительно удалось разозлить эльфийку.
— Не позволяй ему сердить тебя, Гисхильда. С годами я пришла к убеждению, что кобольды кажутся себе тем выше, чем хуже ведут себя. Как думаешь, Брандакс? Я права?
— А как, собственно, чувствуют себя эльфы, когда крадут детей? — не растерялся командующий осадами.
Юливее рассмеялась.
— Не знаю, я пока что ни одного не похитила. Ты слишком много времени проводишь с людьми. Ты что, уже веришь в сказки, которые про нас рассказывают?
— Что значит сказки! Я был там, той ночью, когда пришла Морвенна, чтобы…
Тролльский князь закашлял. Это прозвучало, как выстрел из пистолета.
Гисхильда сжала губы, с трудом сдерживая слезы. Она всегда нервничала, когда говорили о Снорри, чувствуя себя виноватой. Ее отец отказался отдать ее маленького брата под опеку эльфам. С тех пор все переменилось. Гисхильда знала: большинство людей при дворе полагали, что начиная с того дня несчастья избежать нельзя. Гисхильда подружилась с Юливее и Сильвиной… Но она знала все истории об эльфах. Может быть, они им и союзники, однако сделок с ними лучше не заключать. По крайней мере таких, какую заключил ее отец в ту ночь, когда родился Снорри.
Гисхильде становилось дурно, когда она вспоминала о том, как втайне мечтала, чтобы пришли наконец эльфы и забрали Снорри. Она была разочарована, когда отец нарушил договор с Морвенной. Может быть, это ее тайные желания призвали несчастье?
От мыслей ее отвлек собачий лай. Навстречу им шел Сигурд. Он гневно поглядел на нее.
— Где ты пряталась?
Несмотря на то, что он сердился, девочка бросилась к нему, широко расставив руки и радуясь тому, что он пришел! Она обняла его изо всех сил, прижавшись лицом к теплому костюму. От мехового военного мундира пахло потом и медом. Пахло человеком! Ее радовало, что больше не нужно быть одной среди детей альвов.
Спрятанная под рубашкой флейта уколола Гисхильду в грудь, и принцесса с ужасом вспомнила, что рассказывали ей про эльфов. От них нельзя принимать подарков — это приносит людям несчастье.
Омшаник
Люк добрался до каната, свисавшего со слухового окна омшаника, обхватил его двумя руками и подтянулся. Его удивляло то, что ноги до сих пор носят его, несмотря на жуткую боль.
Переставляя руки, он взобрался по канату. Вместо того чтобы плакать, он принялся ругаться при каждом движении — это больше подходит мальчикам.
Наконец Люк протиснулся в окно и на всякий случай втянул канат. Считается, что волки не умеют лазить по канатам, но Люк не был в этом уверен. От Сероглазого вполне можно было ожидать, что он не подчиняется никаким правилам.
Преследователь мальчика снова взобрался на каретный сарай, опустился на задние лапы и поглядел на узкое окно.
Люк с облегчением вздохнул, считая, что он в безопасности.
— Можешь поискать себе другой ужин. И запомни: в следующий раз ты у меня раной на морде не отделаешься. Я Люк, сын оружейника Пьера из Ланцака. А это дом благородного графа Поуля Ланнеса де Ланцак. Ты что же думаешь, это подходящее место для волков, чтобы пожирать детей? Только войди, и я с тебя шкуру спущу. У Других здесь нет власти. Семейство Ланнес де Ланцак уже несколько поколений является рыцарями Церкви. Здесь святая земля. Она сожжет твои лапы!
Сероглазый выслушал эту тираду и ухом не повел. Он сидел на крыше и вылизывал свою окровавленную морду. Люк улыбнулся. Глупая тварь! Пусть там и сидит, пока не почернеет.
Мальчик с грустью оглядел покинутую деревню. На покрытых песком улицах росла трава. Вот уже несколько недель сюда никто не приходил. Не появлялись даже пилигримы, которые совершают паломничество к Мон-Белльсатт, чтобы посетить разрушенный замок в горах, где некогда родился святой Мишель Сарти.
В золотисто-красном свете сумеречных часов Ланцак выглядел просто великолепно. Простые крепкие дома, выстроенные из бутового камня, поверх покрашены желтой глиной. Они теснились в узких улочках, взбиравшихся вверх по холму, на вершине которого был расположен господский дом Ланнесов де Ланцак. Из слухового окна открывался роскошный вид на лоскутное покрывало из серых шиферных и медно-красных крыш до самой реки. На ее берегу виднелась побеленная башня храма, окна которой переливались в закатных лучах всеми цветами радуги.
На другом берегу реки простиралось высокогорное плато с бедной, пыльной почвой. Только вдоль русла реки раскинулись несколько полей. Дальше на плато можно было собрать урожай лишь из чертополоха и камней. Вдалеке виднелись слабые синеватые очертания Головы Язычника. Огромный холм расположился примерно в четырех милях от Ланцака, его ступенчатые склоны были покрыты поросшими сорняком руинами. Говорили, что там жили Другие. Мать всегда учила его, чтобы он держался от Головы Язычника подальше. Отец не был настолько строг, знал, что Люк частенько ходит туда со стадом, когда приходила его очередь пасти графских коз. Старые камни никогда не путали Люка. Голова Язычника находилась недалеко от дороги, которая вела на север, в золотой Анисканс.
Люк любил сидеть в руинах в потайном розарии у ног обнаженной белой женщины, где было хорошо мечтать. Иногда там можно было найти даже еду, потому что некоторые жители деревни по-прежнему приносили белой женщине подарки,
хотя священники жестоко наказывали за подобные языческие суеверия. Говорили, что некогда она была целительницей.
Люк судорожно сглотнул. В ту ночь, когда его мать боролась со смертью, он украл в кладовой графа горшок с медом и тайно отнес его белой женщине. Не помогло. С тех пор он спрашивал себя, не от того ли умерла его мать, что в качестве подарка он принес ворованное. Он никому не рассказывал об этом, потому что ему было очень стыдно. Нужно было оставить там свой нож, свое самое дорогое сокровище! Или, может, ему нельзя было ходить к белой женщине? Возможно, этим он настолько разозлил Тьюреда, что Бог потушил искру жизни его матери.
Чувство вины сдавило грудь. Мальчик поглядел вниз, на волка, по-прежнему сидевшего на крыше каретного сарая. Волк, охотящийся на крыше! О таком ему никогда слышать не доводилось.
В последний раз поглядел Люк на плато. Прямо над Головой Язычника носился пылевой смерч. Так ветер с землей праздновали свадьбу. Это они делали часто в такие жаркие летние дни, как этот.
Мальчик закрыл тяжелые деревянные ставни слухового окна.
— Сюда тебе не забраться, — упрямо проговорил он. — Даже если за ночь у тебя вырастут крылья.
Омшаник был окутан теплым сумеречным светом. За день под крышей скопилась жара. Где-то жужжала муха. В узких полосках света, падавших сквозь щели в ставнях, танцевали золотые пылинки.
Пахло медом из тяжелых, закрытых клеенкой кувшинов на чердачных полках. Запах сухого тимьяна был приятен Люку. Со старых балок свисали пучки розмарина и мяты. В углах стояли мешки с горохом и бобами. Одиноко несла стражу заржавевшая мышеловка. Под столом, который Люк подставил под окно, лежали скомканные одеяла и дорогие шелковые подушки — жертвы его вылазки в господский дом. Та же участь постигла и тяжелый кусок ветчины, и большую головку сыра, покрытую капельками воды после жаркого дня. Хлеба же больше не было во всей деревне.
Люк взял кувшин со светлым акациевым медом и медленно опустил указательный палец в липкое лакомство. Задумчиво поводил им по меду, поднял руку и поймал языком длинную нить, потекшую с пальца.
С тех пор как Жан, дворецкий графа, однажды послал его сюда, чтобы он наполнил миску бобами, омшаник занял второе место в списке мечтаний Люка после охотничьей комнаты со всем ее оружием. В охотничьей он бывал часто, когда вместе с отцом чистил оружие графа. А вот омшаник всегда был закрыт — сокровищница, полная тягучего золота.
Родители очень страдали из-за его набегов, они были не в состоянии понять, как это у них вырос сын-вор. А Люк никак не мог устоять против магического зова омшаника. Когда ему запретили входить в господский дом, он прокрадывался сюда ночью по крышам и даже самому себе не пытался объяснить, почему не может прекратить делать это, хотя и стыдится. Целыми днями он лежал на жестком полу храмовой башни под пронизанными солнечным светом ликами святых и молил об избавлении от зла.
Но не помогали ни святые, ни отцовская порка.
Теперь Тьюред исполнил его медовые мечты: никто не мешал ему приходить сюда. Даже вонючка, бывший некогда дворецким Жаном, не призвал его к ответу за бесстыдные кражи.
Оставшись совсем один, Люк устроил себе ложе под столом в омшанике. Иногда он проводил наверху целые дни. Для удовлетворения естественных потребностей он использовал пустые фаянсовые горшки или писал прямо в слуховое окно. Все сдерживавшие его границы исчезли. Он никогда не думал, что будет так несчастен, если Тьюред исполнит его желания. Почему Бог все это сделал? Он ведь грешник! Может быть, Тьюред призвал других, павших от тяжелой болезни, к себе, чтобы им не приходилось жить с таким жалким грешником?
Люк вытянул из кувшина еще одну нить. Может быть, Другие наложили на него заклятие? Или он слишком часто бывал на Голове Язычника? Или принес оттуда в деревню болезнь?
На глазах у него навернулись слезы. Сотни раз задавал он себе этот вопрос, но не находил ответа. Не удержавшись, мальчик заплакал.
Иногда он надеялся, что все случившееся окажется лишь кошмарным сном и он вот-вот проснется. Рядом с ним окажется мама, улыбнется ему и скажет, что на печке для него есть миска каши. Ведь его зовут Люк! Он родился в рубашке! Ему суждено счастливое будущее! Где же это счастье? Почему судьба так жестоко обманула его? Обманула весь Ланцак.
В зиму после его рождения граф был сильно ранен в лесах Друсны. Говорили, что ему в бедро попал отравленный кинжал. Когда он вернулся в Ланцак, все думали, что он скоро умрет. Из Анисканса явился целый взвод военных лекарей, чтобы держать совет. Кусочек за кусочком отрезали они от графа, чтобы изгнать яд из его тела. Люк знал это только по рассказам, но об этом говорили все. Прошло больше года. Наконец граф выздоровел. Он стал толстым, а его голос потерял мужественность.
Когда Люк был еще маленьким, ему приходилось сдерживаться изо всех сил, чтобы не улыбнуться, услышав голос графа. Звучал он очень смешно.
Граф Ланнес де Ланцак всегда относился к нему хорошо. Люк точно знал, что именно ему он обязан тем, что за кражи его не наказывали строже. Когда отец его наказывал, граф всегда был рядом и строго следил за тем, чтобы отец не слишком расходился. Он также запретил закрывать решеткой окно омшаника. Теперь, когда Люк начал об этом задумываться, ему показалось странным, что деревянные ставни почти никогда не были закрыты на засов. «Словно на приманку для мух поймал он меня на омшаник», — подумал Люк. Но зачем? Чего добивался граф?
Когда Люк немного подрос, он заметил, что граф смотрит на него как-то странно. Взгляд его был печален. Говорили, что раньше он был большим бабником. А после излечения женщины к нему в дом больше не ходили. Он много часов проводил в молитве в храмовой башне. На нем род Ланнесов де Ланцак должен был оборваться. Сознание этого наполнило его печалью и отчаянной набожностью, и с годами его подавленность душным ковром укрыла всю деревню.
Эта подавленность пробудила в Люке дерзкие мечты. Однажды ночью он подслушал разговор родителей и услышал, как мать сказала, что граф видит в Люке сына, в котором ему отказал Бог. Отец из-за этого сильно разозлился. Он кричал и обвинял маму… И запретил ей когда-либо говорить об этом.
На следующее утро Люк долго разглядывал свое лицо в миске с водой. Разве он похож на графа? Может быть, совсем чуть-чуть? Вдруг граф надумает взять его приемным сыном, чтобы был кто-нибудь, носящий имя Ланцак? Может, однажды он станет хозяином господского дома?
Его мечты исполнились. Теперь он был князь Ланцака, потому что не осталось больше никого, кто мог бы оспорить у него этот титул. Но какой ценой! Может быть, это наказание Тьюреда за слишком смелые мечты?
Когда он был помладше, ему всегда хотелось быть похожим на отца, которого он боготворил. Однако позднее Люк понял, что отец — всего лишь слуга. С тех пор мальчик решил стать рыцарем. Рыцари свободны. Они защищают народ от Других. Частенько он представлял себе, как выйдет один на один против тролля и победит его. А в самых смелых своих мечтах он становился, совсем как в сказках, рыцарем прекрасной принцессы, спасая ее от смертельной опасности.
Люк слизал остатки меда с пальца. Это все детские иллюзии! Теперь его мечты стали гораздо мрачнее. Иногда он подумывал над тем, чтобы подняться на храмовую башню и выброситься из самого высокого окна. Если он принесет себя в жертву Тьюреду, может, тогда все вонючки снова встанут? А отец и мать вернутся? Может быть, причиной этого несчастья стали его слишком дерзкие мечты? Или в ночь, когда он родился, его выкрали Другие и подменили на подкидыша, предназначенного для того, чтобы приносить несчастье всем, встречающимся на его пути? Может быть, настоящий Люк живет где-то по ту сторону волшебных врат в мир эльфов и троллей и даже не догадывается, что его жизнь у него украли?
Вдруг мальчик услышал какой-то звук: кто-то скребся в дверь. На улице совсем стемнело. Люк провел липкой рукой по носу и задержал дыхание. Звук раздался снова. Мальчик знал, кто прячется за дверью. Сероглазый! Сможет ли он проникнуть через толстые доски, если будет скрести их достаточно долго? Близость волка заставила Люка отбросить все мрачные мысли.
Он заполз под стол и полез вдоль мешков с бобами к ляде. Он производил шума не больше, чем мышонок, но тем не менее царапанье прекратилось. Люк затаил дыхание. Как Сероглазый сюда забрался? Шелудивый голодранец, скотина… Он знал, что Люк прячется за этой дверью, и хотел сожрать его.
Мальчику от страха стало совсем плохо. Он начал представлять себе, каково это, когда тебя едят… Как клыки Сероглазого вгрызаются в его тело. Как он с рычанием рвет мясо, пока не оторвет его от кости. И чем яснее Люк представлял это себе, тем меньше сил оставалось у него, чтобы хоть что-нибудь предпринять. Страх обладал парализующей силой. Мальчику хотелось убежать или по крайней мере найти себе какое-нибудь оружие! Если бы только отец был здесь! Тот никогда никого не боялся.
Царапанье за дверью раздалось снова, и Люку стало стыдно. Дрожит, как девчонка! Хорошо, что отец не видит его таким. Как часто Люк мечтал о том, что он будет героем в войне против Других. Одним из гордых графских конников… А теперь сидит здесь и от страха чуть в штаны не наложил. Нет, такого быть не должно! Если Сероглазый поймает его, то уж не в мокрых штанах! Он будет драться с волком до последнего, и зверь еще пожалеет, что с ним связался.
Люк на цыпочках прошел к ляде, находившейся в центре комнаты, и осторожно открыл ее. Железные петли тихонько заскрипели. Он не станет ждать, пока Сероглазый пролезет в двери. Он возьмет инициативу в битве в свои руки!
Мальчик прокрался по узкой лестнице, которая вела в кладовую без окон, где висели колбасы и ветчина. В темноте пахло холодным дымом и солью, которой натирали свиную кожу. Люк осторожно пробрался к двери, ведущей в маленькую кухню. Здесь готовили только тогда, когда граф принимал гостей в салоне из розового дерева.
Люк взял в руки кочергу, лежавшую рядом с камином. Он не собирался пользоваться ею. На этот раз он подойдет к волку с подходящим оружием. Длинный железный прут он взял только на всякий случай, если Сероглазый подкрадется неожиданно.
В салоне из розового дерева он пытался, насколько это было возможно, идти по ковру. Толстая шерсть была его союзницей, поглощая звук шагов. На стене, под двумя скрещенными саблями, находилась дверь в охотничью комнату, заполненную трофеями. Множество дней они с отцом провели здесь, ухаживая за оружием и доспехами графа. Его целью был застекленный шкаф. Там хранились…
Через окно салона из розового дерева проникал пляшущий луч света. Люк поглядел через стекло толщиной с донышко бутылки. По двору перед опустошенным кустарником двигались какие-то фигуры с факелами. Мальчик почувствовал, как сильно забилось сердце. Кто-то пришел, чтобы забрать его! Наконец-то!
Он заколотил ладонями по стеклу.
— Сюда! Я здесь, наверху!
Тяжелые деревянные рамы с годами настолько перекосились, что открыть их было невозможно. Заметили ли они его? Через толстое стекло было плохо видно, что происходит там, во дворе.
— Сюда! Я…
Крик замер у него на губах. Он услышал мягкую поступь лап по деревянной лестнице, ведущей наверх, в коридор, где находился омшаник. Сероглазый!
Люк бросился в охотничью комнату. Большой шкаф с оружием находился у противоположной от двери стены. Времени искать ключ в серебряной табакерке на камине уже не оставалось.
На бегу Люк поднял кочергу и с размаху опустил ее на дверцу шкафа. Звон разбитого стекла заставил его содрогнуться. Он знал, что сердце отца остановилось бы, если бы тот сейчас увидел его.
Мальчик протянул руку через отверстие в дверце. Руки его касались рукоятей пистолетов — любимого оружия графа. Звук волчьих лап стих. Должно быть, Сероглазый добрался до ковра в салоне из розового дерева.
Пальцы Люка сомкнулись на рукояти с инкрустацией из слоновой кости. Оружие украшали нежные цветки роз. Таких пистолетов было два. И вопреки совету отца Люка граф Ланнес де Ланцак настоял, чтобы оба пистолета всегда лежали в шкафу заряженными. Хорошо бы в порох не попала влага!
В дверях, ведущих в розовый салон, показался силуэт. В неясном свете блеснули белые клыки. Раздалось рычание, от которого у мальчика по спине побежали мурашки. Волк!
Люк отчаянно потянул пистолет. Он был длиннее его предплечья и застрял в проеме, проделанном кочергой.
— Помоги мне, Тьюред! Позволь мне дойти до храмовой башни. Я хочу покаяться. Не дай волку сделать это, милосердный Боже! Я спрыгну, и все опять будет хорошо. Пожалуйста…
Оружие резко вырвалось из свинцовой оправы. Люк почувствовал, как из пальца закапала теплая кровь. Острые шипы пробитого стекла порезали ему руки. Он едва мог держать тяжелый пистолет с поворотным затвором. Дрожащими пальцами мальчик вынул ключ, подаренный отцом, из кармана брюк и взвел курок.
Где же Сероглазый? Люк вглядывался в темноту. Где… Удар свалил мальчика с ног. Волк был над ним! В лицо ударило горячее вонючее дыхание. На лицо капала слюна. Он инстинктивно поднял руку, чтобы закрыть лицо.
Волк укусил. Резкая боль заставила мальчика вскрикнуть. Он почувствовал, как побежала кровь. Люк едва не потерял сознание, но ярость удержала его. Ему конец. Но и волку тоже!
— Подохни!
Люк прижал дуло пистолета к боку волка. Рукояткой оружия он уперся в гладкий деревянный пол и нажал курок. В комнате громыхнуло. Едкий пороховой дым заполнил нос и рот. Сероглазого отбросило прочь. Отдача вырвала пистолет из руки Люка, и тяжелое оружие покатилось по полу.
Закашлявшись, мальчик поднялся и потрогал левую руку. Должно быть, в последний миг волк открыл рот, чтобы укусить еще раз. Иначе мясо висело бы теперь клочьями. Тьюред услышал его.
Оглушенный болью, мальчик вглядывался в клубы дыма, плывущие в комнате. Волк лежал возле кресла для курения, стоявшего у камина. Люк подошел к нему и осторожно пнул труп ногой. Из глотки хищника послышался булькающий хрип. Хвост животного подрагивал.
— Ты слышишь меня, волк? Я съем твое мясо. Прямо здесь. Я разожгу камин и поджарю его. Этого ты не ожидал, не так ли? Я помочусь на твой череп, волк. А завтра я перестреляю твою стаю. Я больше не боюсь волков. Вы…
Звук, донесшийся из салона из розового дерева, заставил его замолчать. Кто хоть раз слышал этот звук, не спутает его ни с чем: металлический звон клинка, вынимаемого из ножен. Внезапно в дверях показался огромный силуэт. В левой руке у него был факел, а в правой — рапира.
Это не спаситель! И даже не человек! Там, где должно быть лицо, из-под капюшона торчал длинный клюв. С его кончика сочился сине-серый дым, смешиваясь с дымом от пороха, по-прежнему стоявшим в комнате. С плеч существа свисал черный, украшенный черными вороньими перьями плащ.
Потеряв от ужаса дар речи, Люк отшатнулся от трупа волка. Мать была права: нельзя называть зло по имени! Всегда может быть еще хуже! Своими легкомысленными проклятиями он призвал сюда Других! Повелителей волков, губителей мира!
Пальцы Люка потянулись в шкаф через разбитое стекло и нащупали инкрустированные цветки розы.
Из дымящегося клюва раздавались глухие звуки. Кончик рапиры был направлен прямо в грудь Люка.
На этот раз Тьюред сжалился над ним — тяжелый пистолет прошел через отверстие в разбитом стекле, ни за что не зацепившись. Люк взял оружие обеими руками. Пальцы его нажали на курок. Из ствола вылетела яркая искра и рассеяла царивший в комнате полумрак. Отдачей Люка отбросило прямо на шкаф, и мир погрузился во тьму и пороховой дым.
Стена из стали
Вид у них был устрашающий! Принцесса Гисхильда прижалась к матери, наблюдая за торжественным маршем членов рыцарского ордена. Личная гвардия парламентеров, выстроившихся на краю леса, представляла собой небольшое войско. В давящей летней полуденной жаре грохот их тяжелых доспехов перекрывал все остальные звуки покинутой деревни в самом сердце леса.
Гисхильда чувствовала, как топкая черная земля дрожит под копытами больших лошадей. У нее засосало под ложечкой, и чувство это становилось сильнее с каждым ударом сердца.
Над широкой поляной нависла удушающая жара. В воздухе стоял запах пота и конского навоза. Не ощущалось ни малейшего дуновения ветерка. Гисхильда чувствовала, что ее легкое льняное платье прилипло к спине.
Как только их враги выдерживают всю эту жару в доспехах? Почему они не падают из седел без чувств? Словно стена из стали, выходили из леса всадники в тяжелой броне. А потом все они одновременно замерли. Жуть какая!
Ряды всадников выстроились так ровно, словно остановились у невидимого вала. У всех всадников были опущены забрала. За узкими зарешеченными щелями скрывались глаза. Длинные белые флаги развевались на тяжелых пиках. На каждом из флагов красовался их герб — мертвый красный дуб, дерево, на котором некогда погиб Гийом, их главный святой. Это был знак Нового рыцарства, самых жутких фанатиков в войсках священников, как говорил ее отец.
Даже своих огромных коней рыцари заковали в сталь. Головы украшали роскошные лобные пластины, стальные пластинки вплотную прикасались к шее вместо гривы. Туловище и круп тоже были завернуты в сталь, так же как и рыцари, которые, в свою очередь, были полностью одеты в сверкающее серебро.
Подпруга из крашеной кожи, украшенная золотом и бриллиантами, и перья на шлемах были единственными цветными пятнами в этой стене из стали. И маленькие гербы из эмали, которые были у каждого над сердцем, все разные. Общим у них было только красное дерево. Но кроме него было множество разных значков: львы на задних лапах, башни и драконы, мечи и корабли. «Вероятно, они могут различать друг друга по этим гербам, — подумала Гисхильда, — даже когда закрытые забрала скрывают их лица». На мгновение девочка задумалась о том, как это, наверное, тяжело — различать столько гербов. Затем все ее внимание снова приковали кони. Они были огромными и напоминали принцессе упряжных лошадей. Гисхильда знала, что эти боевые скакуны выдрессированы так, чтобы помогать своим хозяевам в битве. Они уничтожали врагов, приближающихся пешими, своими мощными копытами. Говорили даже, что они готовы пожертвовать своей жизнью, чтобы отвести от рыцаря смертельный удар. Гисхильда не хотела верить — это уже колдовство, а в таком оружии их сильным врагам было отказано.
На ее плечо легла узкая рука.
— Не бойся, — прошептал теплый голос матери, Роксанны. — Страх — вот их самое главное оружие.
Гисхильда поглядела в большие темные глаза матери. В них читалась любовь. Роксанна мягко сжала плечи дочери.
— Они хотят выжечь мужество из наших сердец, потому что боятся нас. Никогда не забывай этого и не давай им возможности одержать легкую победу.
Гисхильда обвела взглядом ряды безликих врагов. Рыцари по-прежнему не поднимали забрал. Внезапный порыв ветра заставил затрепетать украшения на их шлемах. Он донес до нее запах смазки и металла. А еще аромат золотой сосновой смолы, источаемый лесом в этот жаркий день позднего лета.
Девочка попыталась смотреть на рыцарей взглядом охотницы, как некогда учила ее эльфийка Сильвина. Теперь она глядела на них как на добычу, и дыхание ее стало поверхностным и бесшумным. Она освободилась от всех ненужных мыслей, даже страх сумела прогнать, и ее сердце билось спокойнее. Гисхильда насторожилась, почувствовав запах серы и беды.
Взгляд принцессы остановился на отце, стоявшем неподалеку — в центре группы воинов. Увидев его, Гисхильда преисполнилась гордости. Гуннар Дуборукий получил в битвах с рыцарями немало шрамов. Его лицо воина было сурово. Этот человек никогда не склонял головы. Не считая тролльского герцога, он был выше всех своих братьев по оружию, стоявших рядом с ним в этот тяжелый час.
Три дня назад бойцы Железного Союза потерпели тяжелое поражение. Хотя рыцари и заплатили за победу реками крови, но их ряды скоро пополнятся, в то время как ослабевшему Железному Союзу угрожал распад. Последние бояре Друсны заключили его с королем и ярлами фьордов. Они были единственными, кто пока еще свободно выбирал, в каких богов им верить. Все остальные державы покорились Церкви Тьюреда и ее Богу. Там больше не было королей. Всем заправляли священники. Вся власть — и над небом, и над миром — оказалась в их руках. Это был трудный союз, поскольку бояре являлись самовластными дворянами с родословной, как у королей. Право владеть они получали при рождении. А ярлам необходимо было заработать это право и постоянно бороться за него. Их выбирали всего на год. Гисхильде тоже казалось, что с боярами тяжело ладить. Им принадлежали люди их земли. По крайней мере, большинство… У ярлов же все было с точностью до наоборот. Они принадлежали крестьянам, торговцам и охотникам, которые их выбрали. И если они не справлялись с обязанностями, то вскоре теряли право быть предводителями.
Гисхильда поглядела на отца и вновь ощутила прилив мужества. Поражение и огромное превосходство врагов не пугали его! При взгляде на Гуннара можно было подумать, что это он победил в битве на Медвежьем озере. Он казался непоколебимым, как скала. Его спина была сильна, как у быка. Свою рыжую бороду он по обычаю предков заплел в тонкие косички. И на каждой из этих косичек висело маленькое колечко — по одному за рыцаря, убитого Гуннаром в битве.
Таких колец, выкованных им из железа с разбитых доспехов, было семнадцать.
Хотя отец ее был королем, он носил простую одежду — покрытую черной краской кирасу со следами множества битв и шерстяные шаровары, штанины которых он прятал в потертые сапоги для верховой езды. С плеч его спадал забрызганный грязью красный плащ. Левая рука, на которой не хватало мизинца, покоилась на рукояти меча. Он стоял, широко расставив ноги, всем своим видом излучая спокойствие, восхищавшее Гисхильду. Он был героем, скальды сравнивали его с великими королями древности, прославляли его славные деяния множеством красивых слов, не все из которых Гисхильда понимала. Нужно, наверное, быть поэтом, чтобы говорить о вызывающем спокойствии и крепкой, словно дуб, силе мысли. Но как бы ни были витиеваты слова и стихи, они пленяли сердце Гисхильды, и она понимала, что они имели в виду, так же как понимал их самый простой из крестьянских ребят в войске ее отца. Они верили скальдам! А еще они верили в своего короля. И поэтому песни о нем не сходили с их уст даже после горьких поражений. Он был Фьордландией во плоти, сердцем противостояния, бичом священников и надеждой всех, не желавших склонить головы.
Гисхильда поглядела на воинов, стоявших вокруг ее отца. Там были ярлы фьордов, опытные бойцы, мужчины из родов, связанных с их семьей уже на протяжении веков. Их защищали стальные шлемы и кольчуги, усеянные металлическими планками. Оружием их были топоры и широкие мечи. У некоторых на поясе виднелись пистолеты с поворотным затвором или кинжалы с трехсторонним лезвием, которые можно было всадить даже в самый лучший нагрудник. Они были дикой толпой, точно так же как и бояре Друсны. В своих кожаных жилетах с разрезами, украшенных сотней заклепок, в широких шароварах и высоких сапогах их союзники выглядели в глазах Гисхильды странно. Всем видам оружия они предпочитали топоры с длинными рукоятями и мечи, украшенные массивными бронзовыми гардами. Вместо того чтобы защищать головы шлемами, большинство друснийцев предпочитали береты с перьями.
Но не эти воины решали, что произойдет в данный момент. Их мужество и безудержность недолго смогут сдерживать рыцарей. Это Гисхильда видела на Медвежьем озере и была уверена, что стальную стену врагов остановил холодный взгляд отца. Все ждали его. Того, что сделает он.
Здесь происходила немая дуэль. Пойдет ли он навстречу всадникам? Подойдет ли он к ним и, запрокинув голову, как ребенок, посмотрит на них снизу вверх? Нет, только не ее отец! Скорее солнце упадет с небес, чем он поступится своей гордостью. Но что же будут делать рыцари? Уступят ли они? Почему они не прекратят эту дуэль? Они условились встретиться на деревенской площади для переговоров. Им предстояло отойти от края поляны.
Нападут ли они, если отец не подчинится им? От рыцарей Тьюреда можно ожидать любой подлости!
Принцесса вновь ощутила в животе колючее чувство страха. Она видела, как разят пики и огромные копыта боевых коней, когда на военный лагерь на Медвежьем озере напали рыцари. Что они замышляют?
Девочка не отводила взгляда от рыцарей, замерших на опушке леса. Они выглядели намного более угрожающими, чем горстка отчаявшихся, противостоявшая им, и из-за своих сверкающих доспехов казались неуязвимыми. Гисхильда видела, как убивают людей, с головы до ног закутанных в сталь. На Медвежьем озере она стала свидетельницей того, как их сталкивали в прибрежный песок и сыновья крестьян всаживали свои кинжалы в прорези шлемов. Рыцарей можно убить, пусть даже они выглядят непобедимыми. Но она видела, сколько крестьян и воинов распростились с жизнью, чтобы повалить наземь одного такого всадника. Их должно быть в пять раз больше, чтобы надеяться одолеть в бою рыцаря.
Когда же наконец закончится это утомительное ожидание? Кто первым сделает шаг навстречу другому? Пожертвует ли отец гордостью во имя благоразумия?
— Умоляю, Лут, не допусти этого, — тихо пробормотала она.
Если рыцари победят теперь, это будет значить гораздо больше, чем битва на Медвежьем озере. Гисхильда с тревогой посмотрела назад, на ряды бояр Друсны и ярлов Фьордландии. Уже сейчас они перешептывались между собой, и пусть даже принцесса не понимала, о чем они шепчутся, она слышала в голосах мужчин с трудом сдерживаемую ярость. Было и еще кое-что: свежий ветер донес из леса серный запах горящих фитилей — за всадниками среди деревьев скрывались аркебузиры. Тяжелые свинцовые пули, выпущенные из этого оружия, могли свалить даже тролля. Но стрелкам приходилось постоянно держать наготове горящий фитиль, чтобы поджечь порох своих тяжелых аркебуз.
Принцесса перевела взгляд на запад. Над лесом небо окрашивалось в черный цвет. Она закусила нижнюю губу. Сколько воинов рыцарского ордена скрываются в лесу? Что замышляют? Неужели действительно задумали предательство?
— Лут, пусть наконец выйдут их парламентеры, — отчаянно молилась она. — Пусть это ожидание закончится!
Гисхильда с беспокойством поглядела на отца. Он по-прежнему казался спокойным. Если бы она могла стать хоть немного похожей на него!
— Ты не должна бояться, — прошептала мама и мягко прижала ее к себе.
На Медвежьем озере она тоже так говорила, и Гисхильда больше не доверяла ей.
Перешептывание в рядах бояр и ярлов стало громче. Гуннар Дуборукий бросил на них строгий взгляд, но этого уже было недостаточно для того, чтобы заставить их всех замолчать. Гисхильда чувствовала, как близки они к тому, чтобы проиграть эту молчаливую битву с рыцарями ордена.
«Собравшиеся здесь князья боятся этих рыцарей, — с тоскою подумала Гисхильда, — пусть даже они никогда в этом не признаются. Только мой отец не боится! И его верные союзники, Другие, знать Альвенмарка».
Как и ее отец, они ждали, и лица их не выражали ничего. По правую руку от Гуннара стоял эльфийский князь Фенрил, повелитель Карандамона, огромной страны из скал и льда. Взгляд Гисхильды остановился на князе, который выглядел еще больше похожим на сказочного героя, чем все остальные дети альвов. Тот, у кого есть столь сведущие в магии союзники, не может проиграть!
На белом кожаном камзоле эльфа серебристые швы были сделаны в форме снежных кристаллов. Его брюки для верховой езды, рубашка, даже сапоги — все было безупречно белым, словно какое-то колдовство защищало его от брызг грязи. У Фенрила были теплые светло-карие глаза. Его полные губы и густые волнистые волосы придавали ему менее отсутствующий и холодный вид, чем у других эльфов. Лицо было словно выточено из мрамора — ни ледяной холод родины, ни летняя жара лесов Друсны не оставили на нем следов. Он был красивым мужчиной, и Гисхильда знала, что многие придворные дамы ее матери мечтали о нем. Но сердце Фенрила было закрыто для человеческих женщин. Некоторые шептали, что он любит только огромную хищную птицу, с которой не расстается никогда. Это было удивительное животное, крупнее канюка, но меньше орла, с проницательными голубыми глазами. Прежде Гисхильда никогда не видела птиц с такими глазами, и эта вселяла в нее ужас. Птицу звали Ледяной ветер. Может быть, ее создали при помощи магии? Где же она прячется? Обычно она всегда находится неподалеку от князя!
Может быть, птица с высоты разглядывает, что происходит в лесу позади них? Вообще-то там должны быть их разведчики, но пока никто не приходил с докладом к отцу. Могли ли рыцари всех их поймать?
Говорили, что Фенрил умеет смотреть глазами своей птицы, когда та находится далеко. Знал ли эльфийский князь, что их ожидает? На губах его играло подобие улыбки. Насмехался ли он над тем, что князья людей, решавшие, быть войне или миру, встречались в такой невзрачной деревушке и вопрос о том, кто выйдет первым, превратили в опасную игру? Или же он мысленно был далеко отсюда?
Рядом с князем стояла Юливее, эльфийский архимаг. Сейчас она выглядела недоступной и прекрасной. Ни один из рыцарей никогда бы не догадался, какие чудесные шутки она могла бы с ними сыграть.
Немного позади эльфийского князя стояли кобольд Брандакс и его вечный спутник, огромный тролльский герцог Драган. Эти тоже были фигурами, казалось, только что сошедшими со страниц книги сказок. Того, кто заручился такими союзниками, боги наверняка не бросят в беде!
Казалось, Брандакс заметил, что она на него смотрит. На мгновение взгляд его встретился со взглядом девочки, и он широко ухмыльнулся, показав острые зубы.
Испугавшись, принцесса отвернулась.
За стеной из стали раздался глухой топот копыт. По лесу шли всадники. Много всадников! Гисхильда нервно сжала кулаки. Ее отец пришел всего с сотней людей, как они и договаривались. Эскорт, достойный короля, а не войско. Они ведь не собирались развязывать битву в этой безымянной, опустошенной войной деревне. Ее отец сдержал слово. Он всегда был честным воином.
Крупная капля пота скатилась по шее Гисхильды. Принцесса поглядела на отца. Тот, кто знал его, мог заметить, как он напряжен. В уголках рта появились морщинки, в бороде блестели капельки пота. Словно почувствовав, что она глядит на него, он улыбнулся ей, но глаза при этом остались печальными. Вчера вечером он объяснил, как нужно вести себя, если рыцари ордена замыслили предательство.
Гисхильда зажмурилась. Она чувствовала, как дрожат руки матери, по-прежнему лежавшие на ее плечах.
«Боги Севера, пожалуйста! — молилась про себя принцесса. — Смилуйтесь над нами! Не дайте моим родителям и их друзьям умереть сегодня. Я отдам вам свою жизнь, если сегодня, для того чтобы быть милостивыми, вам нужно видеть пролитую кровь. Не позвольте угаснуть королевскому дому Фьордландии только потому, что мой отец поверил обещаниям священников Тьюреда. Возьмите меня в качестве залога за ваше милосердие. Я отдаю себя так же, как отдали Ульрик и Хальгарда, чтобы спасти Север, и все остальные мои родичи, отдавшие свои жизни за страну, которой принадлежало их сердце».
Снова открыв глаза, Гисхильда поверила, что боги услышали ее. Дождевые облака почти накрыли поляну. В знаменах всадников пел ветер. Если пойдет дождь, аркебузиры, скрывающиеся в лесу, не смогут воспользоваться своим оружием.
Принцесса улыбнулась. Она не покажет рыцарям, что боится! Мысли ее полетели далеко… Она с тоскою вспомнила все те мирные, скучные дни, которые проводила в библиотеке Фирнстайна со своим старым учителем Рагнаром. Как она тогда завидовала своему младшему брату Снорри! Ему не нужно было заниматься этой тупой учебой — мальчик обучался фехтованию и плаванию. Всего один день в неделю должен был он проводить в библиотеке с Рагнаром, где она просиживала целых пять дней! Это несправедливо…
Гисхильда судорожно сглотнула. Вообще-то она не была плаксой. Но когда она думала о маленьком Снорри, то у нее всегда наворачивались на глаза слезы. Пока он был жив, она проклинала его по тысяче раз на дню. Он был всеобщим бичом! Таскал ее за волосы, тыкал деревянным мечом и не упускал ни единой возможности подразнить ее. «Гисхильда, Гисхильда, подвязки на гербе у дылды». При помощи этой выдуманной им дразнилки он мучил ее все свое последнее лето. Тогда отец разрешил Снорри выбрать свой последующий королевский герб. И брат выбрал красного льва, стоящего на задних лапах, на белом фоне. У Гисхильды, конечно, не могло быть герба. Однажды она должна будет выйти замуж, чтобы еще сильнее привязать к королевской семье одного из союзников. Объявить подвязки своим гербом было таким бесстыдством, что даже сегодня Гисхильда краснела от одной мысли об этом. Ее предназначение — вести битвы между ног на супружеском ложе, а затем на ложе роженицы. Она слишком хорошо знала, что это означает. Ночь, когда родился Снорри, и измученное лицо матери она не забудет никогда. Хотя она была еще совсем крохой, девочка поняла, насколько близка была Роксанна к смерти, и не хотела иметь детей. Однако Гисхильда понимала, что выбора у нее нет… Она должна продлить жизнь крови их рода… Но как же страшно было ей пережить такую же ночь, какую пережила ее мать. Она могла представить себе смерть на поле битвы с мечом в руке. Но после бесконечных мук родов… Она подумала о брате. Нет, от родовой битвы ей не отвертеться.
В то же лето, когда Снорри выдумал свою дразнилку, он утонул. Она еще слышала его крик, но, когда прибежала к озеру Отраженных облаков, чтобы посмотреть, что с ним, на гладкой поверхности озера виднелось только несколько кругов. Тихое озеро высоко в горах, некогда поглотившее Ульрика Зимнего короля, еще раз принесло несчастье их семье.
Прошла неделя, прежде чем в озере нашли труп ее маленького брата. Его вынули из темной воды голого и бледного, словно рыба.
В тот день, когда Снорри похоронили в их семейном кургане, в Фирнстайн пришла эльфийка Сильвина. Гисхильда еще хорошо помнила, как она появилась среди горюющих у древнего дуба на холме. Узнав имя эльфийки, она ощутила, что двери гробницы открылись, чтобы пропустить тень прошлого. Гисхильда никогда не встречалась с ней, но благодаря проведенным в библиотеке часам хорошо знала эльфийку.
С этого дня жизнь принцессы в корне изменилась. Королева Эмерелль послала Сильвину, чтобы та учила Гисхильду. Зачем королеве Альвенмарка так заботиться о воспитании принцессы Фьордландии, осталось для нее загадкой. Король Гуннар согласился на это с благодарностью. Многие известные предки их рода были тесно связаны с эльфами. Получить в учительницы Сильвину означало залог будущей славы. Никто не спрашивал Гисхильду, что она сама об этом думает. Она ведь всего лишь принцесса, и ей приходится слушаться.
Занятия в библиотеке с приходом Сильвины подошли к концу. Эльфийка заставляла Гисхильду упражняться в стрельбе из лука до тех пор, пока на пальцах не выступала кровь от тетивы.
Под ее надзором была изготовлена короткая рапира, по весу и длине подходившая девочке. При дворе еще спорили, равноценно ли это новое орудие старому доброму мечу, но Сильвина не обращала внимания на эти разговоры. Она делала то, что считала нужным, никому не позволяла себя уговорить и не избегала споров. Мужчины при дворе глядели ей вслед, но друзей у нее не было.
Звук фанфар вернул принцессу с небес на землю. Закованные в броню всадники воткнули свои пики в землю. Они двигались как один, словно на сотню тел была одна душа. Ни одно из знамен не упало в черную грязь, хотя некоторые пики угрожающе раскачивались на ветру.
Со звоном вылетела из ножен сотня мечей. Казалось, время на мгновение остановилось.
Гисхильда похлопала себя по бедрам. Конечно же, она не взяла с собой рапиру… Сегодня она — принцесса Фьордландии, аккуратно причесанная, одетая в неудобное платье. Принцессы не носят оружия, даже если после бесконечных уроков фехтования у Сильвины вес рапиры, висящей на боку, становился настолько привычным, что без оружия Гисхильда ощущала себя не в своей тарелке.
Девочка увидела, как воины из свиты ее отца тоже вынули мечи из ножен. Гуннар поднял руки и велел опустить оружие.
Еще один гудок фанфар — и стена из стали зашевелилась. Заржали лошади. Под тяжелыми копытами захлюпала грязь. Целый ряд продвинулся немного вперед.
Гисхильда испуганно огляделась в поисках Сильвины и увидела ее под навесом конюшни, наполовину скрытой в тени. Как обычно, рядом с ней никого не было. Она зачесала назад свои длинные черные волосы и заплела их в тугую косу. Эльфийка была высокого роста, стройна как тополь, но при этом не казалась худой. Она стояла, прислонившись к стене, скрестив руки на груди, и выглядела совершенно безучастной, словно все, что происходило вокруг, ее не касалось.
Сильвина разукрасила лицо при помощи красно-коричневого сока куста динко. Почти все собравшиеся в деревне люди были празднично одеты или, по крайней мере, вымыты и выбриты. Но не Сильвина. На ней были высокие мягкие сапоги из оленьей кожи и невзрачный коричневый камзол. Так одевалась она, когда преследовала дичь, и Гисхильде ни разу не доводилось видеть, чтобы добыча ушла от нее.
Они часто ходили на охоту вместе. Принцесса научилась искусству бесшумно передвигаться по лесу, становиться тенью среди теней и оставлять во время охоты следов не больше, чем слабое дуновение ветерка, играющего с листвой, застывать неподвижно, как камень, и ждать. Она приобрела терпение охотника, хотя у нее постоянно возникало чувство, что ничего из того, что она делала, даже отдаленно не могло сравниться с искусством ее учительницы.
Сильвина никогда не говорила о прошлом. Единственная возможность находить с ней общий язык — прилагать максимум усилий и выполнять все ее требования. У Гисхильды прежде не было такой строгой учительницы. Не проведя с Сильвиной и одной недели, она затосковала по покою библиотеки Рагнара. В то же время, однако, принцессу переполняла гордость от того, что Сильвина выбрала ее в ученицы. Все свое честолюбие она употребила на то, чтобы стать достойной своей учительницы, но тем не менее постоянно чувствовала, что не справляется. Ни один человек ни в чем не мог сравниться с эльфом. Там, где людям было отведено лишь несколько лет на то, чтобы разобраться в своей жизни, эльфы пользовались опытом десятилетий и даже столетий.
То, что Сильвина знавала ее предка Альфадаса, приводило Гисхильду в ужас. Ей казалась неестественной такая долгая жизнь! Девушка и своего отца считала невероятно старым, хотя ему было немногим за тридцать. А жизнь эльфийки длилась уже более тысячи лет.
Сильвина ответила на ее взгляд и мягко покачала головой. Эльфийка приказала ей не двигаться с места. Или ее знак означал что-то другое?
Рыцари застыли с вынутыми из ножен мечами, но не делали попыток напасть. Не хотели ли они заставить ее отца и его свиту развязать бой? Неужели это такой извращенный способ все же сдержать свое слово? Они могли бы сказать, что не они начали битву, что это, мол, язычники нарушили перемирие.
Гисхильда вновь поглядела на свою учительницу. Сильвина, не отрываясь, смотрела на нее. Принцесса решила довериться тысячелетней мудрости женщины. Эти эльфы были такими чужими, хотя внешне и походили на людей.
Принцесса слышала, как воины рассказывали друг другу, что некоторые эльфы, если их смертельно ранить, превращаются в серебряный свет. Иногда Гисхильда представляла себе, что эльфы — это дыхание леса. Бриз, струящийся между деревьев. Вечные. Неосязаемые. Стихия.
В рядах рыцарей началось движение. Вал из живой стали разделился. Появились два всадника: старик с высохшим лицом и пронизанной серебряными нитями бородой и женщина с короткими светлыми волосами. Ее правую бровь и щеку пересекал бледный шрам. На нагруднике ее доспехов сверкал эмалированный герб красного дуба, похожий на свежепролитую кровь. Рана, разделившая ее грудь… «У этой женщины печальные глаза», — подумала Гисхильда. Она казалась раненой, но юная принцесса не сумела бы объяснить, что с ней. В то же время всадница походила на загнанную снежную львицу. Она так грациозно держалась в седле, будто на ней была только легкая полотняная одежда, а не тяжелые доспехи, и двигалась как кошка. Может быть, она так же капризна?
Ее спутник не выглядел воином. На нем была скромная синяя ряса. Руки — длинные и узкие, словно ему не приходилось никогда тяжело работать за всю свою жизнь.
Гисхильда замечала каждую мелочь, в точности так, как учила ее Сильвина.
Воительница двигалась с осознанной гордостью. Каждый ее жест был воплощенным вызовом. Прежде чем они успели обменяться хоть словом, Гисхильда поняла, что они пришли не для мирных переговоров, и страх вернулся. Она поглядела на рыцарей с вынутыми из ножен мечами. Злая игра, затеянная рыцарями ордена, только начиналась.
Старик рядом с воительницей выглядел уставшим. Ветер и солнце оставили следы на его лице. Оно было длинным и узким, и это впечатление еще более усиливалось благодаря бороде и высокому лбу старика. Казалось, он провел всю жизнь в военных походах. Битва за Друсну началась вскоре после рождения ее отца, более тридцати лет назад! Так учили Гисхильду на уроках истории. Все это время страна тысячи лесов пядь за пядью отходила к членам рыцарского ордена.
Всадница с нескрываемым презрением оглядела свиту, собравшуюся вокруг короля Фьордландии. Гисхильду распирала ярость к этой женщине. Она попыталась совладать со своими чувствами, потому что Сильвина неоднократно говорила ей, что ярость ослепляет и тем самым становится оружием врага. Их враги хотят, чтобы они пришли в ярость, — это часть их плана.
Увидев лица мужчин, стоявших вокруг отца, Гисхильда поняла, что рыцари близки к тому, чтобы выиграть еще одну битву. На виске Алексея, предводителя людей-теней и почтенного боярина Друсны, билась толстая жилка. Руки его обхватили обвитую кожей рукоять двуручного топора, на которую он опирался с такой провоцирующей небрежностью, что каждый, прошедший школу Сильвины, заметил бы, что воин очень напряжен.
Похожие на Алексея, стояли ярлы, служившие ее отцу, и последние свободные бояре Друсны, те, кто еще не прекратил борьбу с рыцарями Тьюреда. И на лицах всех Гисхильда читала обуревавшие их чувства.
Особенно отчетливо они были заметны у личной гвардии короля — мандридов, которые стояли тихо, словно птицы, покачивая головами. Они пытались охватить взглядом все. И только их командир, Сигурд Меченосец, казался
несколько более спокойным. Высокий, темноволосый воин потерял жену и дочь в битвах за Друсну. Смерть его больше не страшила.
Подарок рыцарского ордена
Священник и всадница — вот лица, стоявшие за бесконечно тянущейся войной за леса, озера и болота вольной Друсны. Юго-запад страны они завоевали после долгих битв, но граничившие с Фьордландией княжества по-прежнему оказывали сопротивление. Отец Шарль, эрцрегент Друсны, был церковным князем, управлявшим судьбой оккупированных земель страны. Комтурша Лилианна де Дрой была его мечом — командовала войском Церкви Тьюреда в Друсне. Ее считали хитрой и выносливой, и даже враги признавали, что она смела, всегда стоит во главе своего войска, а не руководит битвой с безопасного места на холме.
В последние годы княжество за княжеством отхватывала комтурша у земель свободной Друсны. Именно ей была обязана поворотом эта казавшаяся бесконечной война, и повсюду в лесах, на озерах и реках вздымались теперь кирпичные замки Нового рыцарства. Они росли как грибы после дождя и так же, как грибницы, увеличивались с каждым годом, и с ними ширилась страна, попавшая под влияние рыцарского ордена.
Гисхильда с гордостью увидела, что в отличие от Алексея и других благородных ее отец остался, несмотря на провокацию, спокойным, когда перед ним появились эрцрегент и комтурша, чтобы обсудить условия перемирия на время приближающихся осени и зимы.
— У нас есть подарок для бояр, — начала комтурша, не поприветствовав их даже кивком головы.
Гисхильда вела себя иногда точно так же, когда у нее было плохое настроение, и хорошо знала, что такое поведение более чем неподобающе. Оно приносило одни неприятности. Всаднице, казалось, было наплевать на это. Здесь она была похожа на Сильвину.
— Могу я приказать принести наш подарок для знати Друсны? — спросила Лилианна.
Король бросил быстрый взгляд на Алексея, а потом кивнул.
Комтурша махнула рукой рыцарям, стоявшим на краю поляны, и стальная стена вновь разошлась. Четверо сильных мужчин принесли стол, на котором стояли песочные часы, наполненные темно-красным песком.
Мужчины молча поставили стол и вновь отошли к краю поляны.
Гисхильда с любопытством потянулась вперед и почувствовала, как рука матери сжала ее плечо. Охотнее всего принцесса подошла бы к столу поближе. Песочные часы были сделаны из золота и кристалла. Верхний их край украшала витиеватая надпись: «Фьордландия». Сильвина обучила ее письму и языку рыцарского ордена. Эльфийка считала, что следует знать своих врагов.
Алексей засопел, словно разъяренный бык, и подошел к столу с инкрустацией из китовой кости. Только теперь Гисхильда заметила надпись на нижней стороне песочных часов. Буквы были перевернуты: «Друсна».
— Думаешь, время моего народа вышло, мужеженщина? — Он схватил песочные часы, перевернул их и с грохотом поставил на стол. — Решительный муж умеет повернуть течение судьбы.
Гисхильда кивнула. Хороший ответ!
Но радость ее продолжалась всего мгновение. Песок не просыпался в узкую щель часов. По рядам бояр и ярлов пробежал шепоток.
— Это знак Лута, — услышала она чей-то шепот.
— Что ж, очевидно, некоторые вещи нельзя повернуть вспять, — холодно заметила Лилианна.
Юливее стала рядом с Алексеем. В ее взгляде читалась насмешка.
— Я вижу в этом не знамение, а пример плохой работы. А ведь мастерские ваших монастырей очень славятся своими изделиями. — Она с ухмылкой поглядела на Лилианну. — Или за этим кроется какой-то умысел? Приходится ли нам иметь дело с чем-то большим, нежели с крошечным камешком, ускользнувшим от внимания твоих собратьев по ордену?
Всадница выдержала взгляд эльфийки, но ничего не ответила.
Юливее провела рукой по кристальному стеклу, прошептала слово власти, и в крошечное отверстие начал сыпаться песок.
— Мне кажется, крупинка кристалла встала не на свое место, вот и получилось, что песок пересыпался только в одну сторону, — сказала она с озорной улыбкой. — От этого ведь не должна зависеть судьба королевства, не так ли?
— А мне теперь кажется, что выходит время для Фьордландии, — ответил эрцрегент Шарль. — Что на пользу одному, часто бывает во вред другому.
— Вы пришли для того, чтобы обсудить перемирие на время надвигающейся зимы? — спросил король. — Или затем, чтобы устраивать нам каверзы, поскольку думаете, что имеете дело с глупыми язычниками?
Тон голоса отца был хорошо знаком Гисхильде. Так он говорил тогда, когда вскоре должна была разразиться гроза.
— Мы предлагаем вам мир на пятьдесят лет, если вы прекратите сражаться за проигранное дело Друсны.
Алексей побледнел. Каждый знал, сколь высока цена крови, заплаченная фьордами в бесконечных боях. Война за Друсну истощала королевство. Она поглощала сокровища прошедших веков, лучших воинов. Если бы не помощь Альвенмарка, королевству давно пришлось бы просить мира и бросить Друсну на произвол судьбы.
— Разве не говорил ваш святой Клементий, что слово, данное язычнику, ни к чему не обязывает, даже если была произнесена клятва именем Тьюреда?
— А святой Сульпиций пишет, что тот, кто дает заведомо ложное обещание во имя Господа, пусть даже данное язычнику, наносит божественному промыслу больший вред, нежели тысяча тысяч неверующих сделали бы за тысячу тысяч лет, — серьезно ответил эрцрегент. — Бросьте бороться за заведомо проигрышное дело. Из семнадцати княжеств Друсны мы захватили двенадцать. Падут и последние пять. Вы не сможете помешать этому. Стоит только посмотреть в хроники, чтобы понять, что всякую войну, которая ведется во имя Тьюреда, выигрывают в конце концов его слуги. Я уполномочен предложить вам почетный мир. Каждый князь Друсны, который отречется от язычества, сохранит свои богатства. А тем, кто не сделает этого, мы обеспечим почетные проводы во Фьордландию. Я предлагаю вам жизнь взамен мучений и смерти.
Несмотря на все истории, которые рассказывали о священниках Тьюреда, Гисхильда поверила старику. Но отец ее не мог принять такое предложение. Слишком много лет бились они бок о бок с витязями Друсны и не могли предать их, пусть даже все давно устали от битв.
Гисхильда поглядела на отца. Она знала, что он ищет пути к перемирию, хотя по его лицу нельзя было прочесть, о чем он думает. Принцесса поглядела на всадницу. Лилианна тоже умела скрывать свои мысли.
Союзники из Альвенмарка молчали. Они бы никогда не заключили мир со священниками Тьюреда. Церковь видела в них воплощенное зло. Эльфы, тролли, кобольды и все остальные создания Сокрытого королевства по ту сторону звезд альвов были для них исказителями мира, убийцами святых. Рыцари-священники поклялись уничтожить Альвенмарк. Они верили, что Господь возложил на них эту священную обязанность. Как же они глупы! Во Фьордландии любой ребенок знает, что богов больше, чем один!
— Скоро разразится гроза.
Отец дал время осознать его слова. Впервые Гисхильда увидела, что предводительница рыцарей забеспокоилась, обернулась, поглядела на своих воинов.
Гуннар указал на черные тучи к западу от леса.
— Небо темнеет с каждым мгновением. Я велел подготовить хижину, чтобы продолжать переговоры там. Но одно вы должны узнать сразу: мы не предадим своих друзей из Друсны. Если у вас нет лучшего предложения, бои продолжатся. В этом случае наше перемирие закончится завтра пополудни. У вас будет достаточно времени, чтобы уйти с нашей лесной территории.
Старый священник, нахмурившись, поглядел на комтуршу.
Гисхильда знала, что отец и его союзники вовсе не контролируют этот участок леса, но их враги, очевидно, не были уверены в своем превосходстве. Они боялись не людей, а детей альвов и их магии.
— Мы предложим вам золото и монополию в торговле янтарем, если… — начал эрцрегент Друсны.
— Вы что же, считаете нас шлюхами, которые покоряются кому-нибудь за золото и красивые слова? — Гуннар заговорил, не повышая голоса, но взгляд его стал непреклонным. — Если это все, то мы закончили.
— Вы неправильно понимаете…
— Что можно было неправильно понять в таком предложении? — прошипел Алексей. — Вы хотели купить наших друзей из Фьордландии. Вы хотели…
Гуннар положил боярину руку на плечо.
— Достаточно. — Он поглядел на эрцрегента. — Нам есть о чем еще говорить?
Священник приветливо улыбнулся.
— Сначала нужно, пожалуй, устранить все недоразумения. Мы предприняли продолжительную поездку в эту заброшенную деревню не для того, чтобы так просто расстаться. Давайте поговорим, и я уверен, что победит разум. Война — наихудший выход из всех возможных. Если все мы действительно этого захотим, то найдем наилучшее решение.
Гисхильда заметила печаль во взгляде отца — так он глядел на нее, когда она что-то обещала ему и при этом оба знали, что она не сдержит своего слова. Вдруг ей стало страшно. Он не должен теперь уходить со всадницей и священником! Иногда она угадывала, что должно случиться что-то плохое, и слишком часто страхи ее сбывались. Отец смеялся над этим, Сильвина — нет.
— Я должна пойти к нему!
Мать крепче вцепилась ей в плечи.
— Сейчас нельзя.
— Он не должен идти с ними в хижину!
Теперь мать держала ее обеими руками.
— Ты не можешь просто побежать за ними, Гисхильда! Тебе вообще не следовало бы здесь находиться. Отцу только повредит, если за ним будет бегать ребенок. Да что с тобой такое?
— Нам нельзя здесь оставаться… — Девочка не могла передать словами то, что чувствовала, и беспомощно поглядела на мать. — Если мы сейчас же уйдем, все будет хорошо, а иначе… Случится что-то страшное. Я знаю!
— Отец твой не может закончить переговоры только потому, что у тебя дурные предчувствия. Как ты это себе представляешь? Он потеряет лицо, если послушается маленькую девочку.
Гисхильда знала, что мать права, но не хотела так просто смириться с тем, что отец подвергает себя опасности. В животе поселился холодок, как тогда, когда она выиграла пари у своего младшего брата Снорри и сумела съесть три снежка. Этот холодок появлялся всякий раз, когда у нее бывали предчувствия. И она всегда была права… Почти всегда…
Отец громко и вызывающе рассмеялся. Гисхильда не слышала, о чем он говорил с окружавшими его мужчинами. Улыбнулся даже эрцрегент. Принцессе все это казалось неправильным. Рыцари были их смертельными врагами! Каждый из них поклялся своей жизнью уничтожить язычество. С этими людьми невозможно вести переговоры. А смеяться с ними уж тем более нельзя. Если эти убийцы смеются вместе с отцом, то наверняка лишь потому, что замышляют предательство.
Лилианна махнула рыцарям, стоявшим на опушке леса.
— Львам и Драконам спешиться! Следуйте за мной!
Рыцари с грохотом вложили мечи в ножны и спешились.
Они казались неуклюжими в своих доспехах; движения их были угловатыми и тяжеловесными. Оруженосцы, выступившие из-под сени деревьев, принесли им короткие копья с длинными широкими наконечниками. Другие всадники отпустили вороньи клювы, свисавшие с их седел. Это оружие, похожее на молот, заканчивалось крючковатым шипом, при помощи которого можно было разбить любой шлем и любую броню. Рыцари с грохотом направились к полуразрушенной хижине, где должны были продолжаться переговоры.
Дерево, из которого была сделана хижина, почернело от времени. Поверх дыр в крыше отец велел натянуть парусину. Ворота косо висели на петлях. Все доски на стенах были разломаны и раздроблены. Некоторые дыры в стенах были размером с двери. Таким образом, отовсюду в деревне можно было видеть, что происходит в хижине.
Рыцари молча заняли посты в проломах. Некоторые из них последовали за комтуршей и эрцрегентом внутрь.
Холод в животе Гисхильды добрался до самого сердца. Девочка задрожала.
— Идем, — сказала мать и прижала ее к себе. — Мы пойдем в палатку. Прежде чем принять решение, Гуннар придет к нам и расскажет все, о чем они говорили. Тогда ты и расскажешь ему о своих тревогах. А теперь не время для этого.
Гисхильда терпеть не могла, когда мать обращалась с ней подобным образом, как с каким-нибудь капризным ребенком.
Налетел порыв ветра, и листва зашепталась тысячью голосов. На крыше хижины со скрипом вращался старый флюгер.
Сильвина исчезла. Гисхильда не видела, чтобы она входила в хижину. Может быть, эльфийка тоже почувствовала приближающуюся беду?
Король Гуннар сдержал обещание и пришел в покинутую деревушку всего с сотней воинов и дворян. Но сколько рыцарей и наемников могут скрываться в густом лесу?
Принцесса зябко потерла руки. Внезапно налетевший ветер прогнал гнетущую летнюю жару. С крыши развалившегося стойла взлетела стая голубей и унеслась прочь.
Первая дождевая капля коснулась лица Гисхильды, сбежала по ее щеке, словно слеза. Девочка поняла, что должна находиться рядом с отцом! Она была уверена, что никогда больше не увидит его! Тут Гисхильда услышала, как он засмеялся. Теперь по ее щекам бежали настоящие слезы. Ее научили не показывать свои чувства. Только вот слезы она удержать не смогла.
Мать, подталкивая ее впереди себя, шла к большой палатке на другом конце деревни, которая была специально поставлена для королевы и ее придворных дам. Ярко-красная ткань вздымалась на ветру. Гисхильде невольно подумалось, что она похожа на огромное бьющееся сердце. Сердце Фьордландии, вырезанное и брошенное в лесу на чужбине.
Поцелуй среброязыкого
Дождь забарабанил тише, смолкла печальная мелодия флейты. Только один-единственный фонарик из толстого синего стекла озарял женскую палатку магическим светом.
Гисхильда потянулась и, заморгав, огляделась. Устроившись головой на коленях матери, она уснула и не заметила, как Роксанна подняла ее и отнесла на более удобное ложе. Королева и ее придворные дамы тоже отправились спать.
Принцесса прислушалась к дыханию женщин. В центре палатки стояла большая чаша с огнем, излучая блаженное тепло. От поленьев остались только угли. В животе девочка по-прежнему ощущала ледяной холод. Чувство приближающейся опасности было сильнее огня. Следовало что-то предпринимать!
Она поспешно стянула через голову платье. Отец не пришел. Поэтому она должна немедленно идти к нему, и неважно, что подумают дворяне и проклятые рыцари. У Гисхильды было такое чувство, что отец послушает ее.
Прокравшись к сундуку, в котором мать хранила платья, она вытащила темные кожаные брюки, которые надевала для вылазок с Сильвиной. Черную рубашку, подаренную ей прошлой весной эльфийкой, пришлось поискать. Она не промокала под дождем — то, что нужно для такой неуютной ночи. Девочка поспешно натянула сапоги из оленьей кожи с длинной бахромой.
Гисхильда знала, что на входе в палатку всегда стоят несколько часовых. Не говоря уже об этих чертовых медведедавах, натасканных на ее след! Собаки, свободно бродившие по лагерю, поднимут ужасный лай, едва она высунет нос из палатки. Гисхильда нащупала флейту, подаренную ей Юливее, и мечтательно улыбнулась. Кусочек свободы. Проклятые собаки поплатятся за то, что валили ее с ног. Она приставила флейту к губам и дунула в нее изо всех сил, так что чуть не лопнули щеки. Не было слышно ни звука, по крайней мере в палатке. Но снаружи раздался жуткий визг. Сейчас эти дикие твари были похожи на новорожденных щенков! Они запищали и убрались, поджав хвосты.
— Что это случилось с проклятыми бестиями? — крикнул один из часовых.
Гисхильда широко ухмылялась. Теперь и воины не обращают на палатку пристального внимания. Она слышала крики и тихие проклятия. Флейта Юливее свершила настоящее чудо!
Девочка на цыпочках прокралась к пологу. У женской палатки был деревянный пол, защищавший ее от холода и сырости. Половицы тихо поскрипывали под ногами.
Осторожно охотничьим ножом принцесса рассекла одну из веревок, связывавших два полотнища палатки. Затем подняла влажное полотнище и выскользнула наружу. Холод проник сквозь брюки, пробирая до костей. Луна была закрыта тучами. Сильные порывы ветра заставляли лес петь на тысячу голосов.
Гисхильде пришлось долго ждать, наблюдая за стражниками в разрушенной деревне. Все мужчины гонялись за собаками. Но их было много, и пройти мимо них незамеченной казалось просто невозможным.
Девочка решила пробраться в лес за палаткой, обойти деревню по дуге и войти в нее с другой стороны. Там стояли стражники рыцарей. Но их ведь не учили эльфы.
Хорошенько пригнувшись, Гисхильда прокралась к деревьям. Добравшись до темных стволов, перевела дух. Здесь она чувствовала себя почти невидимой. Сильвина учила ее становиться с лесом единым целым, сливаться с тенью и маскировать звук своих шагов, биение сердца и дыхание при помощи голосов леса. Принцесса двигалась с ветром, который превратил тяжелый лиственный покров над ее головой в тысячеголосый хор.
Здесь, скрытые среди деревьев, находились несколько стражников отца. Однако они не умели сливаться с лесом так, как она. Они оставались чужаками, которых было легко увидеть, даже если они прятались за стволом дерева. Иногда их выдавала искра лунного света, потому что они не слишком старательно вычернили оружие, иногда — тот факт, что они стояли, в то время как все остальное в лесу шевелилось.
Свое приближение к цепочке постов рыцарей ордена она определила в первую очередь по тому, что в дыхание леса добавились чужие запахи. Тут был и запах свиного жира, которым они натирали свои доспехи и оружие, чтобы защитить их от ржавчины, и серная вонь порохового оружия, и остатки холодного дыма, остававшегося в стволах пистолей и аркебуз даже тогда, когда ими не пользовались целый день.
Гисхильда замерла, отыскивая стражу. Здесь, в промежуточной зоне между постами враждующих сторон, опасность быть обнаруженной была наибольшей: стражники были настороже, и их было вдвое больше, чем позади.
Гисхильда зачерпнула темную грязь между корней дуба и вымазала ею лицо. Теперь ее могут выдать только белки глаз. Она прикрыла веки и пригнулась. В зарослях орешника девочка нашла тропу, которую когда-то использовал барсук, и стала красться по ней, невидимая для посторонних глаз.
Вблизи послышались два голоса. Шум леса поглощал слова. За ними последовал тихий смех, зазвенели шпоры. Сквозь заросли она увидела сапоги для верховой езды с высокими манжетами.
Ветер задержал дыхание.
— Темноволосую, ну… ту, что с маленькой девочкой, я не столкнул бы с кровати.
В ответ раздалось похрюкивание.
Гисхильда не решалась вздохнуть.
— Говорят, это сбежавшая рабыня, — продолжал голос. — Как ты думаешь, каким образом такая добралась до постели короля?
Гисхильда с удовольствием вонзила бы нож в ногу этому негодяю. При дворе никто не осмеливался так говорить о ее матери! Да, она была чужой. Нужно было быть слепым, чтобы не видеть этого. Своими черными волосами и золотистым цветом кожи она сильно отличалась от других женщин при дворе, как роза отличается от василька. Рабыней она уж точно не была. Как же могла рабыня стать королевой…
Шаги стражников хлюпали по грязи. Они удалились, и слова снова стали неразличимы.
Гисхильда ждала. Прислушивалась к ветру и пыталась забыть слова, но они, словно оставленное каленым железом клеймо, горели в ее памяти. Как эти сволочи посмели назвать ее мать сбежавшей рабыней!
Молодая лиса, выпрыгнувшая неподалеку из-под раскидистого ясеня и поспешно убежавшая прочь, вывела ее из задумчивости. Идти сейчас было нельзя!
Гисхильда глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Нужно избавиться от мыслей так, как учила ее Сильвина. Сейчас она находилась в той части леса, которая была территорией врагов. Она не может позволить себе предаваться глупым размышлениям! Все ее чувства должны работать. Отец провалился бы сквозь землю от стыда, если бы ее, пойманную в неподобающем виде за линией противника, привели в хижину. Такого триумфа врагам нельзя позволить.
Впервые Гисхильде пришла в голову мысль, что это была, возможно, не такая уж и хорошая идея — пробираться сюда. Однако ее мрачные предчувствия становились все невыносимее: вот-вот должна была разразиться беда. Им всем нужно уходить и держаться от этих проклятых рыцарей подальше!
Девочка вздрогнула. Она должна суметь пробраться к отцу. Может быть, просто нагло пройти сквозь ряды стражников? Ведь у рыцарей в отличие от охраны отца не может быть приказа задерживать ее. Эти медноголовые ее не знают. А девочке, которая будет утверждать, что она — принцесса Фьордландии, никто не причинит зла. Гисхильда довольно ухмыльнулась. Вот так! Она была уверена, что ей удастся пробраться к отцу.
Гисхильда скользила под зарослями орешника. Ей было холодно, одежда промокла от грязи. Вероятно, выглядит она ужасно, и, кроме того, у нее возникло чувство, будто она пропустила что-то очень важное. Какую-то мелочь… Предостережение…
Медленно-медленно продвигалась она вперед, прижимаясь к корням старых деревьев. Притаилась в поваленных стволах на краю бурелома. Большая хижина находилась всего в сотне шагов от нее. Сквозь большие дыры в разбитых деревянных стенах падал золотистый свет. Фигуры внутри хижины казались всего лишь тенями. Один раз Гисхильде почудилось, что она узнала отца. Она еще немного понаблюдает за тем, что там происходит, а потом подойдет прямо к первому попавшемуся стражнику.
Бегущая лиса! Понимание пришло, словно удар грома. Что испугало зверька? Не имело никакого смысла выставлять стражников за поваленными деревьями. Оттуда не видно деревню. Кроме того, через бурелом не перебраться — если была задумана какая-то подлость, то он мог служить хорошей стеной. Но что же напугало лису, если там никого не должно было быть? Что притаилось в лесу? Если выяснить это, она, может быть, поймет, какая опасность им угрожает. Но поиски в лесу отвлекут ее.
Раздумывая, девочка еще раз поглядела на хижину. Она уподобится героине древних сказаний, если выяснит, что там скрывается. Ее, конечно же, примут в военный совет, вместо того чтобы запирать в женской палатке! Она представила себе, как бродячие сказители станут выставлять доску с ее портретом на рынках и рассказывать о том, как Гисхильда Гуннарсдоттир спасла отца и бояр Друсны. Ее имя будет у всех на устах…
Стараясь оставаться незамеченной, она пошла вдоль бурелома, прячась в темных пещерах из тонких веток и пожухлой листвы, когда увидела, что приближается стража. Уходить от рыцарей было легко. И у них было очень мало стражников в этой части леса. Вероятно, они чувствовали себя в полной безопасности.
Прошло совсем немного времени, и Гисхильда оказалась по ту сторону бурелома, с любопытством вглядываясь в темноту. Что же здесь напугало лису? Может быть, рысь?
Гисхильда обнаружила узкую протоптанную дорожку. Сломанные веточки папоротника сообщили ей, что недавно по ней кто-то проходил. И этот кто-то двигался очень осторожно. Ей пришлось искать довольно долго, прежде чем она обнаружила на краю лужицы еще свежий след от чьей-то узкой ноги.
Гисхильда спряталась в папоротниках. Осторожно, словно дикий зверь, втянула носом воздух. Вонь смазки исчезла. Она принюхалась к запахам леса. Грязь, сырость, прошлогодняя листва. Сквозь густую листву проникало немного лунного света. То тут, то там серебряные нити касались листвы папоротника. Из-за этого лес с его мрачными стволами деревьев был похож на храм.
Чужой мелодичный звук заставил принцессу прислушаться. Звон, танцевавший с лесом и умолкавший, когда стихал бриз.
Гисхильда нерешительно пошла по тропе дальше. Хотя дорожка сильно заросла, было заметно, что когда-то она была достаточно широкой для того, чтобы по ней рядом могли идти трое мужчин. Она точно была создана человеческой рукой.
Снова раздался тот же звук, многоголосый и мрачный, словно боги, услышав мрачные предчувствия Гисхильды, соткали эту грустную мелодию. Не было слышно ни единого звериного звука, только ветер шумел в листве и тот странный звон, снова пробудивший ее страх.
Девочка присела на корточки за деревом. Сердце бешено колотилось. Внутренний голос велел ей немедленно поворачивать назад. Нужно было бежать прямо к хижине, броситься отцу на руки.
Налетел сильный порыв ветра. Стрелы лунного света падали в открывавшиеся лунному свету отверстия. Одно из них вырвало из тьмы лицо. Оно было огромным, с вытаращенными и налитыми кровью глазами и раскрытым ртом, достаточно большим, чтобы проглотить целиком собаку. Гисхильда испуганно отпрянула назад в папоротники и вынула кинжал.
Темнота вновь поглотила жуткий лик. Принцесса осталась наедине с ветром, огромными деревьями и мелодией, казавшейся теперь такой печальной, что у каждого, чье сердце не было вырезано из камня, наворачивались слезы на глаза. А потом она поняла… Она оказалась в Призрачном лесу!
Снова затрепетала от ветра густая листва. Девочка с трудом различила лицо, вырезанное на толстом стволе ясеня, и кровавики, вставленные в дерево на месте глаз. Наросты коры казались бугристыми бровями над глазами.
Гисхильда поняла, что стоит прямо перед деревом мертвых! Высоко в его ветвях должны быть широкие деревянные доски, на которых покоились завернутые в одеяла мертвецы из ближайшей деревни. И на каждой доске висела «музыка ветра». Их делали из дерева или латуни. Жители Друсны верили, что духи предков ездят на ветрах и следят за ними. А «музыка ветра» придавала духам голоса. Существовали жрецы, всю жизнь занимавшиеся тем, что слушали рощи мертвых и передавали живущим послания ушедших.
Гисхильда задрожала от облегчения и вложила обратно в ножны узкий эльфийский кинжал. Хотя она понимала, что повсюду в ветвях лежат мертвецы, гложущий ее страх пропал. Бояться нужно только того, кто еще живет. Бояться мертвых — предрассудок, затмевающий чувства. Так учила ее Сильвина.
Принцесса отыскала тропу в высоком папоротнике и пошла по ней. Теперь она догадывалась, куда должна привести тропа. Но кто же шел здесь до нее? И с какой целью?
Сопровождаемая меланхоличной песней «музыки ветров», она шла вперед, по-прежнему стараясь как можно дольше оставаться скрытой. А потом увидела лесной храм. Он вырос из невысокого холма, поднимавшегося прямо из моря папоротников. Вплотную к нему стояли обезглавленные деревья. У них спилили кроны, чтобы стволы стали похожими на мощные колонны, на которых покоилось небо.
Некоторые стволы покрыли резьбой. Сплетаясь, белые, словно кость, деревья изображали людей и животных, цветы и те странные письмена, которые понимали только жрецы Друсны. А те лучше откусят себе язык, чем выдадут тайны своих предков чужакам.
Между стволами были устроены стены из ярко раскрашенных досок или искусно переплетенных ивовых прутьев. Они образовывали лабиринт, скрывавший от посторонних взглядов сердце храма. С деревьев, стоявших ближе всего к святыне, свисали лоскутья из одежд мертвых, рога для вина, оружие, женские гребни, детские игрушки. Гисхильда увидела даже большую медную кастрюлю, к которой был приделан черпак в качестве языка колокола. Когда она раскачивалась на ветру, раздавался призрачный звон, и Гисхильда невольно спросила себя, не хотят ли мертвые ее предупредить.
На тропе к храму следов больше не оказалось. Может быть, это заблудившийся стражник напугал лису? Гисхильда колебалась, не решаясь войти под поблекшие деревья. Что же скрывается в сердце храма?
Хотя жители Фьордландии были в союзе с Друсной уже на протяжении многих лет, религия их оставалась для них загадкой. Их никогда не приглашали на празднества, которые проводились в сердце лесов. Говорили, что мужчины там переодеваются животными, а женщины танцуют обнаженными при лунном свете, в то время как духи предков выводят на «музыке ветра» жуткие и в то же время прекрасные мелодии.
Колючие комочки в животе Гисхильды, казалось, зашевелились. По ее телу пробежали мурашки. Мужчина, вспугнувший лису, был там, в храме. Она это твердо знала! И он размышлял о несчастье, которое должно было постичь ее отца. Выбора не оставалось, нужно было идти туда, если только она хотела разгадать эту тайну.
Принцесса стиснула зубы. Она слишком взволнована. В голове звучал голос Сильвины. Нужно быть открытой. Воспринимать всеми чувствами то, что происходит вокруг.
Гисхильда заставила себя дышать глубоко и равномерно, расправила руки и ноги, стряхнула с себя напряжение. И вступила под сень обезглавленных деревьев. От земли, покрывавшей холм, поднимался глухой запах плесени. За переплетенными корнями почти не видно было земли. Каждый шаг требовал осторожности. Оступиться было нельзя. Ее не должен был выдать ни один звук. Где-то здесь таился подлый враг. Тучи стерли серебристый свет, струившийся с неба. Ветер крепче вцепился в ветви дерева мертвых. Голоса духов стали громче.
Стены из ивовых прутьев и серых досок направляли шаги Гисхильды. У нее было такое ощущение, будто она проникла в закрученный домик улитки. В некоторых местах стены сходились настолько плотно, что она с трудом протискивалась в проход. Интересно, как выглядят жрецы, которые служат здесь лесным богам? Маленькие, словно дети? Или был еще другой путь?
В безмолвной молитве Гисхильда подняла взгляд к небу. Вот если бы снова засияла луна. Девочка почти ничего не видела, и ей приходилось пробираться вперед, выставив руки. Она прижалась к длинной каменной глыбе, поверхность которой была испещрена засечками. И вдруг принцесса наткнулась на камень. Что-то тихонько звякнуло. Она присела. Пальцы нащупали острые глиняные осколки, круглую ручку амфоры. Или это была большая кружка? Стены вокруг она уже не доставала. Вокруг стояла такая темнота, что можно было закрыть глаза — все равно ничего не видно.
Сидя на корточках, Гисхильда повернулась вокруг своей оси и обнаружила позади исцарапанную глыбу. Но что впереди?
Дюйм за дюймом пробиралась она вперед. Повсюду валялись глиняные осколки. Наконец кончиками пальцев она коснулась грубого дерева.
Снаружи, перед храмом, раздался звон кастрюли, словно колокол мертвых. Покров туч разорвался. Тьму на мгновение пронизал серебристый свет. В одном шаге от себя Гисхильда увидела тщедушную высохшую фигурку. Человек прислонился спиной к жертвенному камню и закатил глаза, так что видны были только белки. И, словно второй рот, на шее зияла широкая рваная рана. В осколках, лежавших повсюду вокруг мертвеца, собрались лужицы крови. Белая льняная рубашка, поблескивая от влаги, прилипла к груди священника.
Всего мгновение видела Гисхильда труп, а потом налетели тучи, снова застлали небесный свет, и лесной храм погрузился в блаженную тьму.
Гисхильда закусила губу и подавила вздох. За время войны ей часто доводилось видеть мертвых. Но тогда она была не одна. Ей хотелось закричать, убежать… Но девочка догадывалась, что в этом случае кончит так же, как этот жрец.
Смотритель лесного храма был убит совсем недавно. Он, должно быть, умер уже после последнего дождя, иначе кровь с осколков смыло бы. Час, может быть, чуть больше — вот сколько времени прошло с тех пор, как закончился дождь.
Вполне возможно, однако, что жрец мертв всего несколько мгновений. Ей нужно было лишь протянуть руку — и она коснулась бы его. Если он еще теплый… От этой мысли Гисхильда содрогнулась. Нет, она не сможет заставить себя дотронуться до него!
Осторожно нащупывая пространство перед собой ногой, она пробралась по осколкам, слегка отодвигая их в сторону большим пальцем ноги, прежде чем поставить ногу. Правой рукой она касалась грубой деревянной стены, чтобы не потеряться. Она обнаружит убийцу! Он наверняка еще здесь! Девочка умела быть бесшумной, подобно кошке на охоте. Ведь ее учительница — одна из самых известных охотниц Альвенмарка! «Я хорошая ученица, — убеждала себя Гисхильда. — Меня не найдут». Но несмотря на все прилагаемые усилия, она так и не сумела заглушить свой внутренний голос, нашептывавший ей, что она всего лишь одиннадцатилетняя девочка. Что она сошла с ума, рассчитывая выследить убийцу!
Гисхильду охватил страх. Какое-то мгновение она раздумывала, не повернуть ли назад, но потом отбросила эту мысль. Она была уверена в том, что кто бы ни был убийцей жреца, он представлял опасность и для ее отца. То, что происходит здесь, связано с переговорами в деревне. Она должна узнать, кто этот убийца!
Доски под ее правой рукой резко сменились древесной корой. Гисхильда обошла дерево и обнаружила с обеих сторон от себя стены из ивовых прутьев, шатавшиеся под ее пальцами. Хотя проход был очень узким, продвигаться по нему удавалось без труда. Казалось, священное место тоже хочет ее ощупать, словно прутья — это пальцы тех давным-давно умерших людей, к шепоту которых в ветвях деревьев прислушивался мертвый жрец.
Принцесса осторожно продвигалась дальше. В некоторых местах острые ивовые прутья протыкали крепкую материю ее рубашки. Ветер набрался сил и теперь бушевал в густых лесных кронах. Отдаленные раскаты грома предвещали новую грозу.
Внезапно Гисхильда услышала шепот предков:
— …нехорошо… нельзя было. Он был…
Она испуганно задержала дыхание и услышала второй голос. Что-то в нем было не так, хотя она различала лишь обрывки фраз.
— …заслужил… неверно… победим…
Голос привык повелевать.
— Что вы хотите мне сказать, о предки? — Гисхильда тоже понизила голос до шепота, словно грешно было разговаривать громко в храме.
— …слышал?
Принцесса продвигалась дальше. Если она сумеет добраться до сердца храма, то сможет лучше понять голоса предков! Помогут ли они ей предостеречь отца? Ей, маленькой девочке, верившей в богов Фьордландии, а не в лесных богов Друсны? Или боги, как и люди, стали союзниками в борьбе против священников Тьюреда? Все здесь внушало ей страх. Следовало бы броситься прочь, ворваться на совет и рассказать об убийстве, свершившемся в храме. Еще разумнее было вообще не покидать женскую палатку. Нужно набраться мужества и выяснить, кто убийца. А если боги не помогут ей, то она просто будет вынуждена идти по следу этого вероломного преступника!
Что-то проткнуло ее рубашку: она зацепилась за ивовый прут.
— Ты что же, и вправду думаешь, что здесь с тобой разговаривают духи? — спросил женский голос. — Они проклинают тебя за то, что ты собираешься сделать? — В голосе послышалась насмешка. — Бог только один. У этих идолов больше нет власти. Иначе как я смогла убить жреца прямо посреди его святыни и с неба не ударила молния, чтобы отобрать мою жизнь?
— Молчи во имя Рогатого и трех Повелительниц Леса. Не насмехайся над тем, чего не знаешь. Клянусь тебе, я слышал голос Цветоносной, которая украшает лес и его лужайки весенними цветами. Жена научила меня слушать!
Гисхильда затаила дыхание. Это были не предки. Этот мужской голос показался ей знакомым. Где-то она его уже слышала… При дворе отца!
— Оставим твоих богов. Ты мне еще не ответил, — снова заговорила женщина.
Хотя слова слетали с ее губ без запинки, было заметно, что этот язык для нее не родной.
— Король Гуннар сдержал слово. Наших мужчин, ярлов Фьордландии и детей альвов — всех не более сотни.
— Неужели я слышу упрек? Мы тоже не нарушили своего слова. Если бы я позволила тебе сосчитать, ты обнаружил бы, что мы тоже привели не более сотни воинов.
— Я не слепой. Я…
— Ты увидел то, что хотел увидеть. Моя почетная гвардия состоит почти исключительно из женщин. Вероятно, ты принял бы их за мужчин даже с открытым забралом. Но вы должны знать, что ряды рыцарей Тьюреда, точно так же как и ряды служителей ордена, всегда были открыты для женщин. Я слово в слово выполнила договоренность. Вы неправильно оцениваете нашу церковь, если считаете нас лжецами.
— Тебе бы больше понравился титул Жрецеубийцы?
«Ты его заслужила», — подумала Гисхильда и захотела быть достаточно взрослой, чтобы призвать обоих предателей к ответу.
Она представляла себе, как разрубила бы мечом стену из ивовой лозы и набросилась бы на обоих. Как мог человек из свиты ее отца пойти на предательство?
Женщина рассмеялась.
— Этот почетный титул я заслужила делом. Но оставим перебранку. Скажи мне, каково настроение в вашем войске. Брат Шарль полагает, что на Медвежьем озере мы окончательно сломили вашу волю к сопротивлению. Он надеется, что последние бояре сдадутся еще до наступления зимы. Он совершенно серьезно предлагает вам прощение, желая покончить с кровопролитием.
— А ты, госпожа? Чего хочешь ты?
— Я поклялась Тьюреду защищать его детей от Других и успокоиться не раньше, чем проклятие язычества будет искоренено раз и навсегда. Только тогда я сложу оружие.
Женщина говорила с торжественностью, которая и впечатлила, и напугала Гисхильду. Итак, не будет мира, пока рыцари ордена не уничтожат тот мир, в котором она выросла. Она должна увидеть лицо предателя! Мужчина говорил шепотом и был взволнован. Это изменяло голос. Может быть, она ошибается… Ей так хотелось, чтобы это не был придворный! Среди них не должно быть соглядатаев! Если бы только увидеть их хоть одним глазком!
Гисхильда прислонилась щекой к плетеной стене, пытаясь подглядеть в узкие щели между прутьями. Но точно так же она могла пытаться подглядеть, что находится на дне наполненного чернилами стакана. Тьма была кромешной, и так будет до тех пор, пока луна прячется за тучами. Оставались только эти два голоса.
— Твой посланник сообщил мне об Иванне и Маше. Как могло случиться, что они живы?
— Во время побоища они находились в Вилуссе. Теперь живут рядом с Марчиллой во дворце, стоящем в море на мраморных колоннах. У твоей жены тридцать слуг, которые предугадывают каждое ее желание. А твоя дочь Маша даже высказала желание поступить в одну из наших самых известных школ в Валлонкуре. Она очень смышленая девочка. У меня есть для тебя письмо от нее. А твоя Иванна — гордая женщина. Мне сообщили, что она не захотела писать тебе. Боюсь, она презирает тебя за то, что ты не был рядом с ними тогда, когда они в тебе более всего нуждались. Теперь она наслаждается роскошью Озерного дворца.
Гисхильда запомнила оба имени — Иванна и Маша. Даже если она не увидит предателя, при помощи этих имен сумеет узнать, кто это.
Кто же это? Как она ненавидит его! Как мог он так подло предавать товарищей, рисковавших рядом с ним жизнью? И почему никто не заметил предательства? Если ей, Гисхильде, что-либо западало в голову, мать догадывалась обо всем по выражению ее лица. Как он сумел помешать тому, чтобы все разглядели в нем обманщика?
— Мне нужно узнать побольше о Других. Где скрывается их военачальник Олловейн? Что это за молодая женщина с флейтами? Она почти не говорит. Остальных на переговорах слышно тоже лишь время от времени. Говорят только фьордландцы и бояре Друсны. Насколько сильно Другие могут повлиять на то, что сделает король Гуннар?
— Король прислушивается к их советам. Они были против того, чтобы идти сюда. Олловейн собирает войско, чтобы восполнить потери на Медвежьем озере. И они планируют зимний поход.
— Зимний поход? — Женщина презрительно фыркнула. — Для нас нет большей помощи: они не смогут передвигаться по глубокому снегу, замерзнет больше воинов, чем мы смогли перебить за все лето. Если только они придут, уже следующей весной сопротивление будет полностью сломлено.
— Говорят, князь Олловейн принесет кое-что, что защитит наших воинов от холода. Будто бы не будет холодно даже в метель, если только мы станем это носить. Мощный защитный амулет… Еще со времен короля Альфадаса есть сага, в которой идет речь об одном из таких амулетов.
В беспомощной ярости Гисхильда сжала кулаки. Она слышала, как отец говорил об этом. Он хотел удивить рыцарей ордена тем, что зимой они будут чувствовать себя в безопасности, а кобольд Брандакс был совершенно уверен в том, что они смогут отобрать назад замков пять. В первую очередь должен был пасть Паульсбург. Там находилась штаб-квартира морского флота. Крепостные сооружения этого замка еще не были закончены: он не выдержал бы решительного нападения. Но все это удалось бы только в том случае, если бы рыцари не пронюхали об этом. Гисхильде захотелось…
Вдруг сквозь тучи пробился лунный свет. За ивовой стеной принцесса увидела высокую стройную фигуру, одетую во все черное. Лицо скрывал капюшон.
— Эльфийское колдовство — вот что все еще поддерживает сопротивление фьордов и бояр Друсны, — с горечью сказала женщина.
Теперь Гисхильда узнала обладателя голоса. Сама комтурша пришла выслушать шпиона. Лилианна де Дрой.
— Они откажутся от зимнего похода, если ваше предложение мира действительно серьезно. Они устали от войны, — ответил предатель.
— Не может быть мира с Другими. Они убили стольких наших святых, осквернили наши храмовые башни и напитали освященную землю кровью жрецов. Я ведь сказала тебе, что поклялась не опускать меча, прежде чем не будут уничтожены все враги Тьюреда. Я не стану клятвопреступницей.
— Стоит ли это всей крови…
— Я не думаю о нужде и страданиях, которые придется вынести моим рыцарям. Я думаю об эпохе мира, которую подарю нашим детям и внукам. Мир без страха перед Другими, которые пробираются сюда по тайным тропам сквозь тьму, чтобы осквернять создание Тьюреда, насмехаться над его верными слугами и убивать их. Эта цель стоит любой жертвы.
Предатель был наполовину скрыт деревом. С того места, где она стояла, Гисхильда плохо видела его. Осторожно, затаив дыхание, девочка немного продвинулась вперед. Еще пара дюймов — и она, может быть, сумеет узнать лицо этого нечестивца.
Стена тихонько заскрипела. У Гисхильды сердце ушло в пятки. Но, похоже, оба собеседника не заметили шума. По всему лесному храму под порывами ветра поскрипывало дерево.
Гисхильда медленно подвинулась еще. Подняла взгляд к небу. Еще чуть-чуть, и луна снова скроется за тучами.
— Может быть, тебе стоит убить короля, — сказала комтурша с такой легкостью, словно речь шла о блюде на ужин. — Он тебе доверяет. Тебе не должно быть трудно.
— Что?.. Этого я не могу…
Милосердные боги! Гисхильда подвинулась еще немного. Она должна увидеть этого человека! Деревянная стена снова затрещала. Сейчас тучи опять закроют луну, но она должна взглянуть на предателя хоть одним глазком!
— Ты прав. Может быть, тебе стоит нанять другого убийцу. Если короля Гуннара Дуборукого убьет один из бояр Друсны, союз между вашими народами будет разрушен. Тогда конец Друсне! И Фьордландия тоже будет ослаблена. Ярлы не пойдут за королевой. Она не из этого народа. А дочь ее слишком мала, чтобы править. Один-единственный удар кинжалом может решить судьбу этой войны.
— Я не могу…
— Почему?
Твоя жена сейчас уже настолько презирает тебя, что лучше ляжет в постель со своим священником, чем напишет тебе письмо. А дочь… Поступив в школу в Валлонкуре, она поймет тебя и когда-нибудь станет гордиться тем, что ты сделал.
— Да что ты понимаешь в нашей гордости? Не нужно приукрашать! Мы оба знаем, что цена моего предательства — жизни Иванны и Маши. Не говори о гордости! Ты сломала мою гордость, и я презираю себя за то, что пришел сюда!
Гисхильда подвинулась вперед еще на ширину ладони и теперь стояла почти вплотную к комтурше, от которой воняло свиным жиром и железом.
— То, чего ты требуешь, невозможно. — Мужчина вздохнул. — О боги! Они убьют меня. Я…
— Один удар кинжалом, который значит больше, чем десять тысяч мечей. И через сотню поколений будут помнить твое имя, друг мой. Чего же ты колеблешься?
Гисхильда прижалась к стене. Ивовая изгородь выгнулась. Вот теперь наконец она увидела его. Это был…
Комтурша вытащила кинжал. Гисхильда отпрянула. Клинок пролетел от нее на расстоянии двух пальцев. Словно злобный серебряный язык, лизнула сталь ивовые прутья.
Принцесса бросилась назад.
Снова кинжал пролетел сквозь стену.
Предатель выругался.
— Хватай его! Он не должен уйти!
Он бросился на ивовую стену. Топор с треском разрубил сплетенное дерево.
Гисхильда торопливо пробиралась дальше. Если выбраться из этого узкого места, удастся бежать. Только не оглядываться! Прочь отсюда! Снаружи перед храмом она сможет спрятаться в высоких зарослях папоротника. Эти двое никогда не найдут ее!
Девочка бросилась вперед изо всех сил. Еще два шага…
Она услышала, как позади нее разошлась сплетенная стена. Еще совсем немного — и она спасена.
Гисхильда пригнулась и повернулась, чтобы не быть легкой мишенью для кинжала женщины-рыцаря. Вместо того чтобы пытаться прорваться сквозь стену, женщина следовала за ней с той стороны и то и дело наносила удары.
Еще шаг! Что-то вцепилось в спину Гисхильде. Ветка! Гисхильда бросилась вперед, потянула изо всех сил, силясь вырваться. Лен разорвался бы, но крепко сплетенная эльфийская рубашка осталась цела.
Среброязыкий нашел свою цель. Клинок разорвал рубашку и глубоко погрузился в грудь Гисхильды. В первое мгновение принцесса не почувствовала боли. Ей показалось, что она наблюдает за тем, как ранили кого-то другого.
А потом кинжал вернулся к хозяйке. С клинка закапала темная кровь.
Гисхильда почувствовала, что рубашка пропиталась теплой кровью, которая потекла вниз, к поясу, стала собираться там. Затем пришла боль, настолько сильная, что девочка даже не могла закричать и, обессиленная, упала на колени.
Ивовая стена полностью сломалась под неистовыми ударами топора. Девочка смотрела в жестокое лицо комтурши.
— Это еще что за чернолицый кобольд?
— Боги милосердные! Это принцесса. Что ты наделала! — раздался голос предателя.
Колючий каштан, который Гисхильда весь день чувствовала в животе, вырос. Колючки все глубже впивались в тело. А с ними распространялся холод.
«Я знала, — думала девочка. — Я была права в своем предчувствии. Случится что-то страшное».
Она едва могла дышать: что-то давило на грудь.
— Ты пробила ей легкое, — сказал предатель. — Она умрет.
— Даже ее труп может нам пригодиться, — холодно ответила комтурша. — Только вот найти ее они не должны.
Она наклонилась и взяла Гисхильду на руки.
Девочка прижалась щекой к груди женщины. Помутившийся рассудок внушил ей чувство обманчивой защищенности. Она слышала, как бьется сердце, грохочет, словно военный барабан.
Яркий лунный свет слепил Гисхильде глаза так сильно, что они начали слезиться. Казалось, все ее чувства в последний раз восстали, пытаясь уцепиться за этот мир. Все впечатления были болезненно отчетливы. Она слышала, как капала ее кровь на сапоги комтурши.
— Почему ты ее не оставишь? — громко шептал предатель.
Гисхильда дрожала всем телом. Холод добрался до кончиков пальцев на ногах. Туча проглотила луну. Мир погрузился во тьму. Последнее, что слышала принцесса, была тихая капель ее крови. Ее крови… Она вспомнила о своей немой клятве, которую принесла во время ожидания начала переговоров. Боги услышали ее. Они взяли ее кровь. Отец будет жить. Гисхильда облегченно вздохнула. А потом ее, как и луну, проглотила тьма.
Если Бог велит крысам плясать
«Никогда Тьюред не насылает на нас чуму, не предупредив нас. Так богобоязненные люди, умеющие толковать его знаки, могут своевременно спастись. Но те, кто слепо предается радостям жизни, будут наказаны. Итак, братья и сестры, обратите внимание на следующее: если когда-либо увидите на улицах крыс, которые пляшут и шатаются подобно предающимся пьянству людям, то знайте: это Господь посылает нам знак, потому что грядет чума. В день, следующий за тем, когда они танцевали, крысы умрут. И не пройдет и недели, как в небо поднимется дым погребальных костров. Эпидемия всегда начинается на побережье и оттуда распространяется в глубь материка. Холодное дыхание зимы, однако, останавливает ее.
Различны знаки, возвещающие близкую смерть. И все же болезнь всегда начинается с лихорадки, выжигающей силу из членов больного. Чаще всего уже через день вырастает заметный бубон в паху или под мышкой, иногда он бывает и за ухом. Если бубоны лопаются и из них изливается дурно пахнущая жидкость, то еще есть надежда. Но если бубон окрашивается в черный цвет, то смерть близка. Часто в холодные дни бывает так, что по всему телу появляется черная сыпь пятнами в форме линзы. Это верный признак приближающейся смерти. Больные, которые носят этот знак, начинают кашлять и рассеивают чуму по всему дому. Уносите их прочь от живых! Они станут рыгать собственной кровью до самой смерти.
Если беременную женщину охватит лихорадка, возвещающая о начале болезни, не тратьте сил на то, чтобы победить болезнь, потому что надежды нет. Тьюред всегда призывает к себе обе души. Одни умирают, родив мертвого ребенка, другие гибнут еще во время родов. Мне никогда не доводилось видеть, чтобы было иначе. Слишком много сил нужно на то, чтобы подарить жизнь. Женщине, которая приносит эту жертву во время болезни, не остается достаточно сил на то, чтобы победить в битве с черной смертью.
Если же ты, мужественная душа, во время чумы захочешь помогать страждущим и нести утешение умирающим, берегись дыхания болезни. Носи маску ворона и следи за тем, чтобы в кончике клюва курился ладан, или носи ароматные пряности. Если у тебя нет маски, повяжи лицо платком и пей приятно пахнущие эссенции, чтобы гнилой запах чумы не попал тебе в нос или рот. Именно этот гнилостный запах переносит смерть из дома в дом, из города в город, из страны в страну. Одевайся в плотное темное платье, которое обрабатывай воском и маслом до тех пор, пока сквозь него не перестанет протекать вода. И носи вороньи перья, если они у тебя есть, потому что, хотя чума любит убивать крыс, никогда еще она не унесла ни одного ворона. И наконец, вооружись мужеством и холодным сердцем, поскольку оба они потребуются тебе, когда ты встретишься лицом к лицу со страданием и отчаянием. И не забудь длинный клинок, ведь может статься, что тебе начнут угрожать здоровые — чтобы ты помогал только их больным и никаким другим. А если не будешь знать, к кому идти, потому что больных слишком много, ищи прибежища в молитве и помни о том, что не сможешь спасти стариков, маленьких детей и беременных женщин. А также тех, у кого есть черные бубоны. Их хочет призвать к себе Тьюред. Никогда не пренебрегай божественными знаками, потому что, если ты поступишь так, всегда, несмотря на все твои старания воспротивиться его воле, будешь проигрывать…»
Из: «О семи великих болезнях и знаках, при помощи которых Бог предупреждает нас», с. 72
и далее. IV просмотренное и переработанное издание, замок святого Раффаэля,
в год седьмой божественного мира написано Николо Манзини
Ребенок, иной чем Другие
Мир Мишель сжался до маленькой красной ранки на светлой плоти. Она осторожно вела пинцетом в поисках лоскутьев ткани. По лбу ее бежал пот. Оноре издал сдавленный стон. Ему повезло, что этот чертов мальчик не убил его.
Краем глаза она заметила, что Оноре следит за каждым ее движением. Он был лекарем намного лучше ее — его успехи граничили с чудесами.
Мишель снова полностью сконцентрировалась на пинцете, вонзившемся глубоко в измученную плоть. Она представляла себе, что оба стальных захвата были частью ее руки и что она может чувствовать ими не хуже, чем кончиками пальцев. У нее должно получиться! Речь шла не о свинцовой пуле — та вышла под лопаткой. Опаснее пули клочья ткани, которые крайне сложно найти в разорванном, кровоточившем мясе. Мишель видела, как они убивали и гораздо более сильных мужчин, чем Оноре: если клочья оставались в ране, начиналась гангрена. И даже если под конец она прибегнет к каленому железу, чтобы остановить кровотечение и вычистить рану, не было никакой уверенности в том, что это уничтожит все клочья. Она должна найти их сейчас! Мальчик попал всего на пару пальцев выше сердца.
Мишель подняла голову и левой рукой вытерла потный лоб. Маску ворона она давным-давно сняла, сбросила и тяжелый плащ. Но жара не отступала. Она была внутри ее… Это был жгучий страх. Проклятый мальчишка! Она поглядела на запуганное маленькое существо с кровоточащей рукой, похожее на загнанного в угол зверька.
— Не спускайте с него глаз, — напомнила она товарищам.
— Может быть, ты все же вернешь мне свое драгоценное внимание, — со стоном выдавил Оноре. Он попытался улыбнуться, но у него ничего не вышло. — И не потей ты так… Это меня пугает.
Мишель вновь принялась за осторожный поиск остатков ткани. При этом она вспоминала давно пройденные уроки анатомии в школе ордена. Снова перед глазами встали разбитые грудные клетки… Существовало более десятка возможных причин того, что Оноре может не пережить следующего часа. Шок от того, что она прижмет к ране каленое железо, способен убить его. Или он истечет кровью, если она задела одну из крупных артерий над сердцем. Или умрет от того, что она проткнет мешок, в котором находится его легкое… Лучше не думать об этом!
Она полностью сосредоточилась на ране и пинцете, которым работала глубоко в груди товарища. Ага! Плоские концы инструмента ухватили что-то. Вот оно, наконец-то! Мишель осторожно вынула пинцет из раны. В щипцах был зажат окровавленный разорванный клочок шерстяной ткани.
Облегченно вздохнув, Мишель положила его на серебряную тарелку, стоявшую на столе рядом с обеими полосками, которые она вырезала из тяжелого черного пальто и рубашки. В каждой из полос пуля из пистолета мальчишки пробила круглое отверстие, достаточно большое, чтобы в него мог пройти палец.
— Все нашла? — выдавил Оноре, больше не делая попыток скрыть свой страх.
Кончиками пальцев Мишель расправила клочок ткани. Затем положила его на полоску, вырезанную из пальто. Он почти закрывал круглую дырку. Почти!
— Дерьмо троллячье! — вырвалось у нее.
За ругательством Мишель последовала ледяная тишина. Слышно было только тихое потрескивание дров в камине. Брат Николо подложил в огонь еще одно полено и без слов поместил на угли железо. Все знали, что теперь предстоит их раненому товарищу.
Лицо Оноре блестело от пота и было неестественно бледным от большой потери крови. Раненый рыцарь выдавил из себя циничную ухмылку и, запинаясь, пробормотал:
— Кажется, наша драгоценная сестра позабыла в лесах Друсны, где ее воспитали. Моей чувствительной душе больно слышать, как ты разговариваешь, Мишель.
Девушка одарила Оноре ледяным взглядом. Она слышала, как он ругался такими словами, какие она и выговорить не сможет. Тому, кто бился в Друсне против Других, довольно тяжело ориентироваться здесь, в святом мире, где ценились хорошие манеры и высокопарная вежливость.
— Мне очень жаль, что я забылась.
Мишель кивнула головой на остатки ткани. Надежды обнаружить недостающие ниточки среди изорванных мускульных волокон не было никакой.
Дрожащей рукой Оноре потянулся к бутылке, стоявшей на столе рядом с ним, и сделал большой глоток.
Хотя за последние несколько лун она потеряла всякое уважение к Оноре, этот смелый жест, а также то, что он старался не обращать внимания на боль, произвели на нее впечатление. Это был рыцарь из почтенной семьи. Происхождение требовало от него встретить смерть с улыбкой на губах. Он был самым одаренным целителем на курсе и лучше других знал, что его ожидает.
Красное вино попало Оноре на грудь и смешалось с кровью. Отставив бутылку, он вздохнул и провел по губам тыльной стороной ладони.
— Кислое. Ни единой благородной капли. Сегодня, видимо, не мой день. Скорее бы он закончился.
Он небрежно улыбнулся Мишель. И хотя он сильно разочаровал ее в Друсне, эта улыбка вызвала приятное покалывание в животе.
— Железо еще не готово, — сказал Николо и, словно стараясь подтвердить свои слова, пошевелил угли кочергой.
Оноре провел пальцами по длинному клюву вороньей маски, лежавшей рядом с ним на столе. Тонкий синеватый дым вырывался из маленьких дырочек на острие клюва. Он помогал отогнать гнилостное дыхание чумы. Благодаря Оноре все они пользовались в качестве благовония наилучшим ладаном. Он происходил из богатой семьи, и, несмотря на обет бедности, который он дал, как и все братья и сестры Нового рыцарства, у него остались связи, приносившие ему те или иные льготы. Но теперь все это ему не поможет. Он должен надеяться только на милость Тьюреда, и Мишель не была уверена, что она ему будет оказана.
Девушка снова посмотрела на маленького бледного мальчика. Несмотря на все свои раны и ужас, который ему, должно быть, пришлось пережить, он не плакал. Неужели Тьюред выбрал его своим палачом? Был ли это Божий промысел? Вероятно, он никогда не слышал о лекарях чумы с их вороньими масками. Должно быть, принял их за демонов!
Мишель повернулась к товарищу. Взгляд его отяжелел от вина. Друсна изменила Оноре больше, чем остальных рыцарей их звена. Темнота лесов бросила тень на его душу.
— Как там железо? — выдавил Оноре. — Почему так долго?
— Потому что мы хотим сделать все правильно, — спокойно ответил Николо. — Так, как на нашем месте сделал бы ты.
Взгляд Мишель снова упал на ребенка. Нужно целиком отдаться делу, вместо того чтобы глазеть на малыша! Но мальчик восхищал ее. Он не боялся и, хотя рука его должна была ужасно болеть, не издал ни звука. Живыми темными глазами наблюдал он за каждым ее движением. Может быть, он не может говорить? Как он выжил один в деревне, полной трупов? Сумасшедший он, что ли?
Оноре хлопнул ладонью по столу.
— Хватит с меня ожидания! Давайте покончим с этим. Если железо красное, значит, оно достаточно горячее!
Сидевший у огня Николо бросил на Мишель нерешительный взгляд. Она коротко кивнула и подозвала стоявших у дверей Фредерика и Коринну.
— Держите его.
— Я не стану кричать и брыкаться, — запротестовал воин.
Язык его заплетался от вина.
Мишель пристально поглядела на Оноре.
— Не мели чепухи! Ты ведь хорошо знаешь, что настолько сильных людей не существует.
Она вынула из сумки с ножами, пилами и расширителями для ран деревяшку для рта. Вся поверхность темного твердого дерева была в ямках.
Оноре поспешно отпил из бутылки.
— Я не стану кричать! — упрямо прошипел он. — Бывало и похуже.
— Конечно, — подтвердила Мишель, от всего сердца желая, чтобы он наконец замолчал.
— Тьюред предназначил меня для более высокой цели, — возмущался Оноре. — Зло поселилось среди нас. Я должен выследить и выжечь его огнем и мечом. Вот мое призвание. Я вижу вещи, скрытые от вас. Тьюред наделил меня этим даром! Это его самый великий дар! Я еще не могу уйти. Только не так!
Мишель частенько доводилось видеть, как страх перед смертью превращал мужчин в бормочущих идиотов, которые были твердо убеждены в том, что они еще нужны Богу, чтобы завершить его дело на земле. Ей было жаль, что Оноре тоже оказался во власти этого безумства.
— Держите его, — коротко приказала она.
Фредерик и Коринна схватили Оноре за руки и за ноги. Когда мышцы грудной клетки натянулись, рыцарь застонал. Рана начала сильно кровоточить.
От камина подошел Николо. Его большие руки сомкнулись на висках Оноре; он крепко прижал голову своего товарища к столу.
— Еще какие-нибудь прощальные слова, прежде чем мы отдохнем от тебя следующие несколько часов? — Мягко улыбаясь, Мишель пыталась вселить в него мужество.
— Я хочу присутствовать при том, как вы сожжете мальчишку. Подождите с этим, пока я не очнусь.
Кажется, боль отняла у Оноре последний здравый смысл. Он не мог говорить этого всерьез! Мстить ребенку… Они ведь уже не в Друсне! Мишель решила не обращать внимания на желание брата по оружию.
— Ты снова проснешься, — спокойно сказала она. — Я прижигала немало огнестрельных ран. Мерзавцы при этом никогда не дохнут. Так что не переживай. Достается только милашкам.
В его глазах она прочла, что он отчаянно хочет поверить ей. Мишель сунула ему в рот деревяшку и крепко завязала кожаные ремни за его головой. Затем подошла к камину и вынула из огня железо. С раскаленного добела металла сыпались крошечные искорки.
Когда она подошла к столу, от железа поднималась тонкая струйка дыма. Взгляд ее сосредоточился на ране, зиявшей на теле Оноре вторым ртом. Мишель чувствовала запах его страха, как и кислого вина, которое ощущалось в его дыхании.
Пуля проделала в теле поднимающийся под небольшим углом канал. Было очень важно пройти по этому каналу как можно более точно. Горячее железо прожжет себе путь через разорванную плоть, даже если она поведет его неверно. У Мишель пересохло во рту. В ее руках была жизнь Оноре. И в первую очередь она должна была перестать колебаться! Будет нехорошо, если железо слишком сильно остынет.
Она осторожно приблизилась к ране, попыталась с точностью вспомнить угол, по которому вводила в рану пинцет. Ее охватила неуверенность… Она осторожно просунула вытянутый средний палец в грудь Оноре. Рыцарь выгнулся от боли.
Мишель отпрянула. Теперь она знала, как вести железо. Раскаленный металл впился в тело. Она легонько надавила на прут, пока не почувствовала, как он вышел из канала раны под лопаткой с той стороны тела и коснулся поверхности стола.
Оноре выгнулся дугой, но товарищи держали его мертвой хваткой. По груди его ручьями лился пот. Он был бледен как смерть. Под кожей обозначился каждый мускул — настолько сильно мышцы сжались от боли. Глаза закатились вверх, будто он хотел поглядеть внутрь своего черепа.
Мишель осторожно вынула прут, слегка повернув его, чтобы прижечь всю рану.
Оноре уснул — наконец-то к нему пришло блаженное небытие.
Полностью вытянув прут из раны, Мишель уронила его на пол. Силы оставили ее. Она чувствовала себя измотанной, будто после битвы, и тяжело опустилась на стол.
— Он выживет? — спросил здоровый как бык Николо.
Хотя фигурой он напоминал медведя и одного его вида хватало, чтобы враги задрожали, он был необыкновенно мягкосердечным. Иногда Мишель думала, что в походе на Друсну ему досталось больше всех.
— Если проспит следующие три часа, у него будут хорошие шансы пережить следующий день. А если он переживет завтрашний день, то будет с нами еще неделю. — Она пожала плечами. — Я сделала все, что могла. Теперь его жизнь в руках божьих.
Фредерик и Коринна отпустили ремни за головой Оноре и вынули изо рта деревяшку. Затем отнесли рыцаря к камину на импровизированное ложе из одеял.
— Где мальчишка? — вдруг спросил Николо.
Мишель подняла взгляд. Место рядом с камином пустовало. Малыш переступил через мертвого волка. Кровавые следы вели к двери, которую перестали охранять Коринна и Фредерик, чтобы помочь ей.
— Маленький гаденыш, — ухмыльнувшись, сказала она.
Он ей понравился. Но с таким укусом на руке не стоило убегать. Рану нужно прочистить! Нельзя, чтобы мальчик, единственный выживший в пораженной чумой деревне, отравился дурными соками, проникшими в его кровь через волчий укус. Это ведь Божье творение!
— Вот змееныш. Я разрежу его на куски! — прорычала Коринна, вынимая рапиру и большими шагами бросаясь к двери.
Фредерик последовал за ней.
Во дворе раздавались голоса. Кто-то смеялся.
Мишель подошла к одному из окон. Через толстое стекло все казалось мутным. Мальчика схватила фигура в вороньей маске. Это был, должно быть, брат Бартоломе. Он вернулся в деревню, чтобы пересчитать трупы и потом сообщить слугам за деревней, сколько костров они должны приготовить. Как ни сильно сопротивлялся мальчишка, но Бартоломе не выпустил его и в сопровождении Коринны и Фредерика внес в оружейный зал.
— Вы что, даже за ребенком уследить не можете? — проворчал рыцарь, переводя взгляд с одного на другого.
Мишель потупилась под взглядом рассерженного брата. Николо со скрещенными на груди руками встал в дверях, чтобы преградить путь к бегству, и начал глядеть в потолок. Фредерик и Коринна опустились на колени рядом с ложем лежавшего без сознания Оноре и делали вид, что ничего не слышат.
— Вы должны были привязать малыша, — проговорил Бартоломе.
— Он больше не убежит, — попыталась успокоить брата Мишель. — Я сейчас позабочусь о его руке. Затем я…
— Можешь не трудиться! — закричал ей ребенок.
Тощий как жердь мальчишка воинственно выпятил подбородок, крепко прижимая к телу раненую руку. Он стоял, не двигаясь, но взгляд его блуждал по окнам. Мишель поняла, что он думает о том, к чему приведет его прыжок — к свободе или смерти.
— Я хочу помочь тебе, — приветливо сказала она.
— Какой смысл перевязывать мне руку, если через пару часов меня сожгут на костре?
— Никто не сделает ничего подобного. Я…
— Ты лжешь! Я слышал, что он сказал. — Мальчик кивнул в сторону ложа Оноре. — Здесь приказывает он. Ты сделаешь то, что он скажет.
Мишель пристально посмотрела на мальчишку. Он был грязен, волосы растрепаны, одежда порвана. Сколько он продержался здесь один, в деревне, полной трупов? Даже теперь, с рукой, которая наверняка страшно болела, в ожидании возможной смерти, он не умолял о помиловании, а упорно защищался. Он будет хорошим рыцарем.
— Мы все шестеро — рыцари ордена, — спокойно ответила она. — Ни один из нас не командует другими.
Она развязала тесемки камзола и указала на дерево, вышитое на рубашке ярко-красными нитками.
— Мы принадлежим к Новому рыцарству. Тебе нечего бояться. Как тебя зовут, кстати?
Несколько мгновений мальчик как завороженный глядел на герб. Потом покачал головой.
— Этого не может быть. Лгуньям я своего имени не называю. Новые рыцари выглядят совсем не так. Отец бился с ними бок о бок и часто рассказывал о них. — Он указал на вороньи маски на столе. — Рыцари такое не носят.
Мишель снова стянула тесемки камзола. День, начавшийся задолго до рассвета, мертвые, которых она видела, — от всего этого она устала. Она начинала терять терпение в сражении с этим упрямым ребенком.
— Сейчас ты сядешь на стул, малыш, и заткнешься. Я перевяжу твою руку, потому что если эти раны не обработать, то через неделю руку придется отрезать.
Мальчик отшатнулся от нее.
Фредерик быстро вскочил, загораживая парню проход, схватил за волосы и потянул обратно. Мальчик потерял равновесие и больно ударился о пол. Рыцарь поставил ногу ему на грудь и прижал к полу.
— Не все так терпеливы, как сестра Мишель, — запальчиво воскликнул он, кладя руку на гарду рапиры. — Не стоит считать, что я не ударю тебя только потому, что ты ребенок. Ты очень сильно ранил моего брата по ордену. От меня прощения не жди.
Мишель тоже была раздражена. Ее терпение лопнуло! Руку ему она обрабатывала исключительно из чувства долга.
Оноре застонал, потом начал моргать. Лицо его было белее мела. Мишель глядела на него, открыв рот. Он должен лежать без сознания еще несколько часов! Никто не может так быстро оправиться после того, как ему прижгли рану каленым железом.
— Вы уже все закончили в деревне? — Голос Оноре был слабым и дрожал.
Покончил с молчаливым удивлением рыцарей Бартоломе:
— Нам придется остаться на несколько дней. Трупы в каждом доме. Я даже не знаю, где взять столько дров для погребальных костров.
— Еще выжившие есть?
— Нет, похоже, только этот мальчик.
— Тогда нужно снять стропила с нескольких крыш — вот вам и дрова. — Оноре попытался сесть, но вскоре сдался и опустил голову на скатанное валиком одеяло, служившее ему подушкой. — Вы чувствуете это? — Голос его понизился до шепота. — Ребенок! В нем есть что-то такое… Должно быть, он подкидыш. Его принесли сюда Другие… Я чувствую его, когда закрываю глаза. А вас, братья мои и сестры, нет. Его нужно сжечь. Он — Зло.
— Это неправда! Я Люк, сын оружейника нашего графа. Не вожусь я ни с какими Другими, — возмутился мальчик. — Никто здесь, в Ланцаке, с ними не якшается.
— В руинах мы видели языческую богиню, мальчик, — раздался бас Николо. — Видели мы и дары у подножия статуи. Не нужно думать, что мы глупы.
— Да это же просто красивая статуя, — заметил Люк.
По его голосу было понятно, что он знал, как много она значит.
— Ты знаешь, почему ты единственный, кто еще жив, Люк? — приветливо проговорил Оноре.
Казалось, он обрел новые силы. Мишель спросила себя, не могло ли желание увидеть, как сожгут ребенка, придать ее товарищу столько сил, что он забыл о своей ужасной ране. Девушка с грустью подумала о том, как они были близки когда-то и как сильно изменили его мрачная Друсна и война в лесах.
— Почему ты единственный выжил, а, мальчик?
У Оноре едва хватало сил говорить так, чтобы его можно было слышать. Но он выбрал тот же тон, каким, насколько было известно Мишель, допрашивал еретиков. Голос его был чарующе приветливым. Так он говорил на допросах женщин и детей, когда чувствовал, что еще немного — и они сломаются и признаются во всем. Даже в том, чего никогда не совершали, в надежде на то, что тогда он будет к ним милостив. Это Мишель ненавидела в нем еще тогда. Как он мог поступать так же с этим мальчиком? Это ведь абсурд — считать, что ребенка подбросили Другие! Вот уже сотни лет прошли с тех пор, как они изгнали детей альвов из этих земель! Даже если несколько заблудших крестьян и пастухов до сих пор оставляют свои дары у подножия старинной статуи.
— Ты никогда не спрашивал себя, почему все они умерли, мальчик? — продолжал Оноре. — Не мучило это тебя? Прислушайся к голосу своего сердца. Разве ты не знаешь ответ?
— Ну все, хватит! — набросилась Мишель на своего брата по ордену. — Оставь его в покое!
Ни боль, ни угроза смерти не могли заставить мальчика плакать. Но теперь у него в глазах стояли слезы.
— Ты знаешь это, Люк, — настаивал Оноре. — Скажи же! Только тогда ты освободишься. И только тогда будет существовать для твоей души какая-то надежда. Говорят, Другие никогда не болеют. Ты единственный, кто пережил чуму во всем Ланцаке. Разве так трудно распознать правду, дитя? Ты их крови. Только поэтому ты не подох, как все остальные.
— Это… ложь. — Сопротивление Люка было сломлено. В глазах блестели слезы. — Это неправда.
— Ты не знаешь, что с тобой сделали, — продолжал напирать Оноре. — Ты вырос, полагая, что являешься человеком. Ты и выглядишь точно так же… — Он остановился и перевел дух. — Тебе известны обстоятельства твоего рождения? Ждала ли твоя мать ночь, прежде чем позвать священника и принять благословение? Ты знаешь истории о Других?
— Не говори так о моей матери! — рассердился ребенок. — Ты ведь совсем не знал ее. Я родился в рубашке. Поэтому меня и зовут Люк. Мама никогда не делала ничего дурного. Только не она… Никогда!
Оноре тихо захрипел. Он был очень слаб, но в глазах его была ужасная сила. Он не отводил от мальчика взгляда.
— Может быть, твоя мама и не знала, что произошло. Ночью сила Других очень велика. Тогда и приходят они, чтобы подменять детей, которых не защищает благословение Церкви. Поэтому при родах кроме повитухи всегда должен присутствовать священник. Ты не виноват, мальчик. — Оноре понизил голос и мягко продолжал: — Я ведь вижу, что слезы твои искренни. Ты жертва. Отомсти им! Они надеются, что зло, которое прилипло к тебе, ты понесешь из Ланцака в мир. Затем они тебя и создали. — Внезапный приступ боли заставил рыцаря задрожать всем телом. Он захрипел и с трудом овладел собой. — Ты — орудие Других. Откажись от них! Докажи, что для тебя что-то значат люди, которые воспитали тебя в любви. Отдай свою жизнь! Взойди добровольно на погребальный костер, и жертва твоя будет принята Богом!
Люк не удержался и всхлипнул.
— Я не хотел… Я…
Мишель пыталась защититься от проникновенных слов своего собрата. Она знала, что он замечательно умел проповедовать и искусно вел допросы. Всех их учили этому в цитадели ордена. Они должны были убеждать словами, и только там, где слова падали не на благодатную почву, могли подкрепить свою проповедь мечом. Маленький мальчик не сумеет противостоять отшлифованной риторике Оноре, даже сейчас, когда Оноре, стоящий на пороге смерти, должен выдавливать из себя каждое слово. Все, что сказал ее собрат по ордену, было логично. В своей аргументации он следовал предписаниям церкви. И тем не менее Мишель не хотела верить ему. Она ведь тоже умела проводить допросы.
— Родители всегда были добры ко мне. Они не могут… — Слезы задушили голос Люка.
Слабая попытка защититься тронула Мишель. Сердце говорило ей, что Люк не виновен! Она не должна допустить смерти этого ребенка! Теперь она будет бороться! Не так, как в Друсне. Пусть даже это будет означать противостояние Оноре и остальным. Она клялась предоставить свой меч для защиты слабых. Вероятно, эту клятву Оноре давным-давно забыл.
Мишель исподтишка оглядела своих собратьев по ордену. Коринна и Фредерик были на стороне Оноре. Они в буквальном смысле ловили каждое его слово. Что касается Бартоломе, то ей показалось, что он осуждает подобный допрос. А Николо? Его оценить оказалось сложно. Он всегда держался в стороне от всего происходящего.
— Тьюред — милосердный Бог, — перебила Мишель собрата. — Он намного милосерднее всех языческих богов, которым поклоняются в Друсне и во Фьордландии. Тот, кто служит ему, в случае сомнения всегда должен решать в пользу обвиняемого.
Оноре ее вмешательство просто проигнорировал.
— Ты доверишь свою душу Богу? — строго спросил он мальчика. — Только в том случае, если ты добровольно взойдешь на костер и предашь себя бушующему пламени, для тебя останется надежда.
Люк по очереди оглядел их. Мишель был знаком этот взгляд. Если все будут тверды, если никто не отведет взгляда, то малыш повинуется.
Мишель знала, что должна вступиться, прежде чем мальчик сломается и признается в том, на что пытался уговорить его Оноре. Может быть, Люк выдержит еще немного… Но он ранен и одинок и почти готов сдаться. Если он сам признает свою вину, все окажется слишком поздно, тогда она уже не сможет его спасти. Нельзя взять обратно слова признания, даже если они полная чушь.
— А если Тьюред пошлет знак, что он хочет, чтобы мальчик жил? — поинтересовалась женщина-рыцарь.
Оноре обернулся к ней. В глазах его кипела ярость. Движение причинило ему сильную боль. Он пытался заставить Мишель замолчать при помощи взглядов. Но она знала его и не собиралась сдаваться.
— Бартоломе? — нарушил молчание Оноре. — Ты не выйдешь с Люком? А ты, Люк, расскажи ему о своих грехах. Ты должен облегчить свою душу. Тогда она наверняка найдет путь к Богу. — Лицо его блестело от пота. Сделав два тяжелых вздоха, он шепотом заговорил снова: — Там ты соединишься с отцом и матерью. И будешь вечно петь с ними в хоре блаженных, если предстанешь перед Тьюредом с чистой душой. Ты ведь не хочешь разочаровывать родителей, не так ли? Они с любовью воспитывали тебя. Они так никогда и не узнали, что ты не тот, кого на самом деле… родили… чресла… твоей матери… — Последние слова он произнес с большим трудом. — Покажи, что достоин любви своих родителей! Спаси своим благородством также душу маленького безымянного младенца, которого украли Другие, чтоб утопить его в колодце, а на его место подложить тебя.
Люк безучастно смотрел прямо перед собой.
У Мишель сердце разрывалось при виде того, как Оноре за такой короткий срок удалось сломать мальчика. В руках Оноре все души были как воск. Он мог лепить из них все, что угодно. Даже ей, воспитывавшейся вместе с ним и знавшей все эти трюки, очень трудно вырваться из-под власти его слов. Было страшно видеть, как уверенно он проводит допрос, хотя и находится на волосок от смерти.
Повесив голову, мальчик пошел к выходу из комнаты. Бартоломе приветливо положил руку ему на плечо. Мишель понимала, что Оноре отослал именно того из братьев, кто мог бы выступить на ее стороне. Пусть даже Тьюред, испытывая его, одарил Бартоломе фигурой мясника и лицом бульдога, сердце у него доброе. Он был бы беспристрастным.
— Не обманывайся невинной внешностью ребенка, Мишель. Думаешь, мне легко отнимать у него жизнь?
Мишель выругалась про себя. Он хочет, чтобы она защищалась. Хорошенькое начало!
— Почему ты так уверен, что этот ребенок — подкидыш?
— Я чувствую это, — серьезно ответил Оноре без фанатизма в голосе. — Так, как чувствовал Других в лесах Друсны. Или те кровавые места, где бояре поклонялись своим богам. Тьюред даровал мне эту способность, и, поверь мне, сестра, сегодня она стала для меня проклятием. Хотелось бы мне не быть уверенным, и сомнение позволило бы мне оставить мальчика в живых.
— А если Тьюред пощадил его, потому что мальчик рожден для великих дел? Может быть, его душа — единственная в деревне, которая еще не может принадлежать к великому небесному хору. Может быть, он должен еще спеть в песне всего земного. Да может быть, в этом хоре он будет запевалой.
Оноре протяжно вздохнул и одарил ее взглядом, похожим на тот, которым учителя смотрят на нерадивых учеников.
— Чту твое сомнение, Мишель. Я понимаю, ты так упорно борешься со мной за жизнь ребенка после всего того, что произошло в Друсне. Нам всем нелегко.
Он обвел их взглядом. Коринна кивнула. Фредерик и Николо красноречиво помалкивали.
Мишель спросила себя, помнят ли ее спутники ту ночь, которая была больше года назад.
— А если ты все же ошибаешься? — настойчиво спросила она.
— Неужели дело в том, что этот очевидный факт высказал я? Все дело во мне? Ты не спорила бы, если бы на моем месте был брат Николо? Это из-за той ночи в Бресне? Твоя собственная сестра выступила в мою защиту перед судом ордена. С военной точки зрения мой приказ был единственно верным. Все язычники ушли бы от нас, если бы я не протрубил атаку.
Мишель тяжело дышала, пытаясь защититься от воспоминания, вернувшегося с новой силой. Когда она заговорила, голос ее дрожал.
— Я вступлюсь за мальчика, потому что уверена в его невиновности.
Все удивленно смотрели на нее. Они знали, что значат ее слова. Мишель сама с трудом верила тому, что произнесла. Но если сейчас она отступится, то мальчик пропал. Она поглядела на Оноре и заметила горевшую в нем ненависть фанатика. Это был уже не тот мужчина, которого она когда-то любила.
Того Оноре убили леса Друсны и ужасы войны. Она не пожертвует еще одним ребенком!
— Ты ведь не хочешь проливать еще кровь из-за этого мальчишки? — прервал Фредерик испуганное молчание собратьев. — Разве недостаточно того, что он сделал брату Оноре? Неужели этот проклятый подкидыш тебе дороже, чем твои братья и сестры? Ведь доказательства против него однозначны!
— Только не в моих глазах! Разве вы не видите известие, которое посылает нам Тьюред, сохранив мальчику жизнь? Ни чума, ни волки не сумели убить Люка.
— Это все происки Других, — ответила ей взволнованная Коринна. — И я готова выступить против тебя. Вы все будете свидетелями того, что это Мишель бросила вызов, когда заявила, что вступится за мальчика.
— Благодарю тебя за то, что ты столь решительно борешься за правое дело, но я сам выступаю за себя на дуэлях, сестра Коринна, — раздался слабый голос Оноре.
— Но ты же не можешь…
Решительным жестом Оноре заставил женщину умолкнуть.
Мишель догадывалась, что произойдет. Он любит такие мелодраматичные сцены.
— Мишель де Дрой, ты считаешься мастером фехтования, а я, судя по всему, некоторое время не смогу держать в руках клинок…
— На суде божественном сам Тьюред ведет твой клинок, — ответила она и ненадолго умолкла, чтобы затем продолжить: — Если ты, конечно, прав.
Оноре самовлюбленно улыбнулся.
— Я не сомневаюсь в том, что он будет со мной. — Он неуклюже поднял левую руку. Свежая повязка пропиталась кровью. — Но мне не подобает принуждать Тьюреда творить чудеса, а это потребовалось бы, чтобы я мог держать в этой руке клинок и победить тебя. Давай решим дело на пистолетах. Николо, выбери в шкафу пару, которая покажется тебе подходящей. Заряди только один из них. Сделай все так, чтобы мы не видели, в каком из стволов притаилась смерть.
Их товарищ выполнил желание Оноре, не задавая дальнейших вопросов. Коринна озадаченно смотрела на них, а Фредерик сказал:
— Но это же сумасшествие! Мы ведь словно братья и сестры. Мы не можем использовать оружие друг против друга.
Мишель кивнула.
— Он прав, Оноре. Несмотря на все, что произошло. Нужно ли это?
— Это я тебя должен спросить, Мишель. Стоит ли того мальчик? Ты уверена в своей правоте? Мне очень не хотелось бы проливать твою кровь. Я знаю, для тебя все изменилось, но ты по-прежнему много для меня значишь.
— Ты даже оружие не удержишь, чтобы руки не дрожали. Прекрати это позерство, Оноре.
Ее до крайности возмутила наглая самоуверенность, с которой он рассчитывал победить. Она знала, что Бог не будет на его стороне. Это совершенно точно!
— Для меня спор по вопросам веры вовсе не позерство. А что касается твоих слов… Подойди к моему ложу. Я приставлю ствол к твоей груди. Туда, где бьется сердце. И тогда неважно, дрогнет ли моя рука.
Во рту у Мишель пересохло так сильно, будто она проглотила бочку муки. Она откашлялась, но не сумела издать ни звука. Они должны взять мальчика с собой. Священники решат, что с ним делать… Нет! Они не будут беспристрастны. Если Оноре представит им дело мальчика так, как видит его он, то за жизнь Люка никто не даст и ломаного гроша. Мишель знала, что у нее нет шансов против красноречивых братьев. Если она хочет спасти Люку жизнь, нужно сделать это здесь и сейчас. Стоит ли мальчик этого? Что она о нем знает? Но ведь дело, в сущности, не в нем. Дело в детях Друсны… В том, что она не сумела предотвратить убийство. Поэтому она всеми средствами должна бороться против мужчины, которому только что спасла жизнь и которого когда-то любила. Она просто не может стоять и смотреть. Это ее сломает.
Металлический щелчок забойника взорвал тишину в охотничьей комнате. Николо зарядил свинцовой пулей один из пистолетов.
Мишель облизала пересохшие губы. Оноре казался совершенно спокойным. Неужели так уверен в своей правоте? Действительно, он обладал жутковатым чутьем, когда Другие пытались увлечь их в западню. У нее такого дара не было. Действует ли она исключительно из сочувствия? Нет, нельзя дать себя запугать! На это он и рассчитывает. Она ведь знает его достаточно давно, чтобы понимать это. И все же… это срабатывает. Может быть, Бог действительно на его стороне, а она просто чересчур мягкосердечна?
Оноре откашлялся.
— Брат Фредерик, ты не приведешь мальчика? Мне хотелось бы, чтобы он присутствовал при том, что сейчас произойдет.
— Так ли это необходимо? — Слова камнем оцарапали горло Мишель.
Оноре сочувственно поглядел на нее.
— Неужели я должен напоминать тебе о том, как происходит Божий суд? Если ты хочешь вложить свою жизнь в руки Тьюреда, чтобы с оружием в руках вступиться за обвиняемого, преступник должен при этом присутствовать. Но помни, ты не обязана делать это! Никто не упрекнет тебя, если ты признаешь свою ошибку и возьмешь свой вызов назад.
Он оглядел всех присутствующих, Мишель проследила за его взглядом. Фредерик кивнул.
— Это действительно ошибка. Мы ведь одно звено… Братья и сестры, сплотившиеся на службе Тьюреду.
По взгляду Коринны Мишель поняла, что она на отступление не рассчитывает.
А Николо… Он снова отстранился: не смотрел им в глаза, проверял пистолеты.
— Он ведь всего лишь ребенок… — напомнила Мишель.
За ее спиной раздался звук, который ни с чем не спутаешь: взвели курок пистолета. Женщине-рыцарю не нужно было смотреть, чтобы знать, как Николо поставил ключ на квадрат и осторожно натянул пружину поворотного затвора. У нее на лбу выступил холодный пот. Все тело болело. Ей было нехорошо вот уже целый день. «Этот Божий суд совершенно лишний», — подумала она.
— Ребенок? — набросился на нее Оноре. — В моих глазах он подкидыш. Смертельная опасность в мире Божьем.
По лицу рыцаря градом катился пот. Глаза сверкали безумием. Он был помешан на том, чтобы стать орудием Тьюреда.
Фредерик привел Люка и Бартоломе. Оноре коротко объяснил им, что произойдет. Мальчик казался расстроенным. Он поглядел на Мишель, и та попыталась улыбнуться. Ей хотелось бы сказать ему, что все будет хорошо и что не нужно бояться, но голос снова не повиновался. Ей самой было страшно.
Николо принес оба пистолета — два тяжелых орудия. Пара выглядела совершенно одинаково. Серебряная инкрустация на рукоятках, изображавшая всадника на полном скаку, слегка потускнела.
— Я стреляю первым, — сказал Оноре. — Ты требовала Божьего суда, Мишель, поэтому мне полагается выбирать оружие!
Николо подошел к ложу раненого. У Оноре едва хватило сил удержать выбранный им пистолет.
Мишель взяла оставшееся оружие, взвесила его на ладони. Если бы это был ее седельный пистолет, она легко могла бы сказать, заряжен ли он. Это оружие оценить было невозможно.
Оноре приставил свой пистолет к бедру и сделал скабрезный жест.
— Иди сюда, Мишель. Давай в последний раз побудем вместе, как в старые добрые времена.
Этого ей хотелось в последнюю очередь. Ночь в Бресне разорвала между ними все связи. Никогда больше они не будут близки! Она подошла к ложу раненого. Для одного из них это станет прощанием с жизнью. И только Тьюреду известно, кто это будет.
— Пусть мальчишка сгорит, он того не стоит, — прошептал Оноре.
— Пусть
идет с миром, и не будет Божьего суда, — ответила Мишель.
Горячечное безумие исчезло из глаз Оноре. Внезапно она снова увидела в нем молодого рыцаря, в которого когда-то влюбилась. В лицо ей уставился дрожащий ствол пистолета.
— Ты решила. Пусть Тьюред будет нашим судьей, — печально произнес он.
Мишель была потрясена. Она знала, что сделает с лицом тяжелая свинцовая пуля, выпущенная с такого расстояния. Он хотел стереть ее лицо из своей памяти.
Она приставила дуло своего пистолета к его груди, прямо поверх ребер, туда, где билось сердце, ставшее для нее таким чужим.
Дуло пистолета Оноре казалось ей похожим на пропасть. Оно притягивало ее. Мишель закрыла глаза. Курок пистолета холодил указательный палец. Одно движение пальца — и все закончится. Вернулись воспоминания о картинах моста у Бресны. На закате они отвоевали обратно Мерескайю. Враг был разбит и бежал через последний мост. Если бы они пошли за ним, крупнейшие вооруженные силы Друсны перестали бы существовать. Враг был деморализован, большинство отрядов — разбросаны. Тогда оставалась возможность навязать им бой, от которого они никогда бы не оправились.
Они были там все вшестером, возглавляли Черный отряд — элитное подразделение Нового рыцарства. Отчаянные всадники. Они заняли Мариинские ворота. И перед ними лежал этот чертов последний мост. Было видно, как кобольды готовятся к взрыву. К сваям моста были подведены тяжелые бочки с порохом. На другой стороне арбалетчики и несколько эльфов прикрывали отступление разбитого войска.
На мосту были сотни отставших от войска воинов. Последними шли дети из хора имени Гийома. Их забрали из храмовой башни святого неподалеку от берега и использовали в качестве живого щита. Только всадники могли так быстро взять мост, чтобы предотвратить взрыв. Они начали наступать прямо в гущу столпившихся в кучу детей. На мосту было слишком тесно. Дети попали бы под копыта коней — этого было не избежать.
Картины прошлого стер металлический звук. Стальное колесико повернулось в затворе и выбило искру из спрятанного в пистолете пирита.
Мишель глядела в пропасть ствола. Ничего не произошло.
На щеке Оноре дрогнул мускул. Он не закрыл глаза, глядел навстречу неизбежному. Тьюред решил не в его пользу — он выбрал незаряженный пистолет.
Мишель взвела курок своего пистолета. Маленький обломок пирита, зажатый железными щипцами, прижался к стальному колесику, готовый выбросить в порох сноп искр. Ее указательный палец крепко прижался к курку. Мгновение она еще видела перед собой детей в белых рубашках для хора. Вышитые праздничные одежды стали им саваном.
Женщина-рыцарь нажала на курок.
Кровавый след
Было нелегко проследить след Гисхильды от опушки леса. «Она хорошо научилась прятаться в зарослях», — подумала Сильвина. Она и сама видела след маленькой принцессы только потому, что именно она научила ее передвигаться по лесу. Интуитивно эльфийка понимала, как должна идти ее ученица, и все же очень редко находила надломленную веточку или слабый отпечаток детской ноги на мягкой земле. Лишь когда бледное утреннее солнце ненадолго выглянуло из-за туч, эльфийка обнаружила длинный светлый волос на кусте орешника и удостоверилась, что действительно идет по следу принцессы.
Гисхильда сделала большой крюк, вероятно, хотела обойти лагерь. Но потом наткнулась на другой след и ушла глубже в лес. Эльфийка тяжело вздохнула. След вел в направлении, которого она опасалась.
— И что? — нетерпеливо спросил король Гуннар.
— Она пошла в призрачный лес. Сделала это по своей воле. В лагере не было никого, кто мог бы ее увести.
Мускулы на щеках короля напряглись. Эльфийка услышала, как он заскрежетал зубами. Среди ночи в хижине разгорелся спор. На некоторое время удалившись с переговоров и затем вернувшись, комтурша Лилианна поставила невыполнимые требования. Ее дерзкое поведение, казалось, разозлило даже эрцрегента. Переговоры провалились. Рыцари ушли еще ночью, спалив лесной храм. Бояре были вне себя от гнева по поводу такой наглости, но на самом деле это никого не удивило. Такие уж они, приверженцы Тьюреда, не могут выносить даже следа других богов в этом мире. Они стирали их, где только могли. Причиной того, что они не сожгли храм раньше, был, вероятно, тот факт, что они не хотели начинать переговоры в деревне с подобного поступка.
— Она шла ко мне, — сдавленным голосом промолвил Гуннар.
Сильвина не сочувствовала ему. Глупо было идти на переговоры с рыцарями ордена. Это смертельные враги, и они не успокоятся, пока не победят и не заселят Друсну и Фьордландию, и все потому, что не терпят других богов рядом с Тьюредом. Они стали могущественными, эти синие священники, даже научились запечатывать звезды альвов, тем самым разрушая паутину, создаваемую тропами альвов. Именно эти магические тропы, сотканные из света, и соединяли мир людей и мир детей альвов. Ступавший на них мог пройти тысячу миль, а то и перейти из одного мира в другой. А звезды альвов — это ворота, через которые можно попасть на перекрестки путей. Сильвина не понимала, какая сила позволяла священникам закрывать ворота. Они строили там храмовые башни и ставили священные реликвии, таким образом запечатывая звезды альвов в обоих направлениях. В то же время они лишали свой мир магии, не понимая, как много разрушают таким образом. Из скрытого волшебства проистекала вся прелесть мира. Люди с открытым сердцем чувствовали это волшебство, не будучи при этом магами. Однако священники закрывали не только ворота, но и сердца людей. А при помощи порохового оружия они распространяли по миру серное дыхание Девантара, великого разрушителя и главного врага детей альвов. Ведя войну против эльфов, троллей и других народов Альвенмарка, они невольно делались солдатами Девантара. И обсуждать со священниками и рыцарями ордена нечего. Гуннар должен был знать это, приходя сюда!
Обмотав найденный ею золотистый волос вокруг тоненькой веточки, Сильвина протянула его королю. Эльфийка боялась того, что они обнаружат на конце следа Гисхильды. Ей нравилась маленькая принцесса и упорство, заставлявшее ее учиться, несмотря ни на что. Когда-нибудь она станет хорошей королевой.
Сильвина обратила внимание на след, по которому пошла Гисхильда. Там прошел кто-то в сапогах. Всадник… Он умел двигаться скрытно, по крайней мере от людей. Но Гисхильда была лучше. Наверняка хозяин сапог не заметил маленькой преследовательницы.
Эльфийка бежала через высокие заросли папоротника, почти не касаясь больших листьев. Шаг был не очень быстрым, чтобы Гуннар и его личная гвардия в тяжелом обмундировании поспевали за ней.
В воздухе, будто черный снег, плясал пепел. Сквозь густую лиственную крышу над их головами проникали только некоторые светло-золотистые лучи. Им навстречу, словно туман, тянулся дым.
Впереди в поваленном папоротнике стоял на коленях мужчина. Спрятав лицо в вымазанных сажей руках, он плакал. Немного дальше они обнаружили целую группу воинов, которые, отчаянно жестикулируя, разговаривали с боярином Алексеем. В руках они держали испещренные прожженными дырочками плащи. Длинные волосы свисали на лицо мокрыми прядями. Двое из них опалили бороды, и лица их были красны. Потушить пожар было невозможно. Воды не было. Ближайший ручей находился слишком далеко. Пламя горящих «деревьев мертвых» нельзя было потушить при помощи плащей. Воинам удалось добиться только того, чтобы пожар не перекинулся на весь лес.
Все это Сильвина увидела на бегу. Какое ей дело до горящих деревьев! Ей нужна Гисхильда. Но чем больше она видела, тем страшнее ей становилось. Проклятые рыцари ордена слишком разошлись. Им нужно было не только осквернить культовое место древних богов, но и отвлечь их от того, что произошло на самом деле.
В папоротнике были проложены широкие борозды. Конные пожарные и отчаявшиеся воины Друсны стерли все следы. Теперь Сильвина полагалась только на свою интуицию. Гисхильда была здесь.
Дым разъедал эльфийке глаза. В воздухе плясали искры, словно опьяневшие от весны цветочные феи. Сквозь редкие деревья и дымовую завесу эльфийка видела пологий холм, на котором стоял храм, окутанный бушующим пламенем.
На фоне моря огня выделялись отдельные темные фигурки — друснийцы, не желавшие прекращать отчаянную борьбу. Словно разъяренные берсеркеры, пытались они сбить своими широкими плащами разбушевавшееся пламя.
В лицо Сильвине ударил горячий ветер. Он несся по лесу, подобно дыханию огромного хищника, стряхивая искры с деревьев. Где-то в дыму раздался звук, похожий на затухающий удар колокола. Глухие удары пробирали до костей.
Сильвина пыталась отгородиться от потока впечатлений. Где Гисхильда? Проходила ли она здесь?
— Скажи мне, что она не там, не на холме, — раздался рядом с ней голос короля.
Лицо Гуннара было черным от сажи. В рыжей бороде тлела искра. Не отводя взгляда, он смотрел на храм.
— Единственное, что могу тебе сейчас сказать: я не стану тебя обманывать. Может быть, она там… Ее след ведет туда, — беспомощным жестом эльфийка указала на примятый папоротник. — Здесь больше нельзя прочесть следов. Здесь…
Один из воинов, боровшихся с огнем, размахивал черной рубашкой. Она не могла принадлежать ему. Друснийцы всегда носили одежду из очень ярких тканей. Сильвина пошла навстречу пламени. Жар был подобен щиту, который она пыталась отодвинуть, почувствовав, как натянулась кожа лица.
— Дай мне рубашку!
Воин ее не слышал, неутомимо молотя материей по поваленному стволу дерева.
— Эй! — Резкий голос заглушил рев пламени. — Повернись, когда с тобой говорит король!
Тот не отреагировал. Сильвина подбежала к мужчине и схватила рубашку, одним движением вырвав ее. Тот перевел дух, обернулся и поглядел на нее небесно-синими с красными прожилками глазами. Брови и борода исчезли, волосы на голове наполовину сожжены. Лицо покраснело, на ободранной коже вспухали волдыри.
— Тебя послали боги! — Он опустился перед ней на колени и обхватил ее ноги. — Ты умеешь колдовать. Погаси огонь, госпожа.
Он говорил так, словно перед ним была настоящая богиня. Сильвина осторожно провела рукой по его обожженным щекам и прошептала слово власти. Пожар она победить не сумеет, но может окружить его чарами, которые защитят от жара огня и смягчат боль от ран.
— Откуда у тебя рубашка моей дочери? — закричал Гуннар, грубо схватив мужчину и потащив его прочь от огня. — Отвечай!
Сильвина не верила, что сейчас от этого измученного человека можно получить какой-то ответ. Она расправила ткань рубашки. Ее шили эльфийские руки. Это была одна из рубашек для охоты, подаренных ею Гисхильде. Ткань затвердела от напитавшей ее крови. Пламя опалило ее и прожгло в плотной материи круглые дырочки. А вот одна дырка отличалась от остальных.
— Это от клинка, не так ли? — Гуннар высказал ее собственную мысль. — Рапира или кинжал. Это же… — Он взял рубашку у нее из рук. — Они ее… — Прижав рубашку к своей широкой груди, он закрыл глаза. — Они… — И голос отказал ему.
— Посмотри на подол рубашки. От него отрезаны полоски. Они пытались остановить кровотечение. Они не стали бы делать этого, будь Гисхильда мертва.
— Почему ребенок? Неужели они не могли заколоть меня? — Король сжал кулаки в бессильной ярости. — Никакого мира не будет. Никогда! Мы пойдем за ними. Все, кто может держаться в седле, пойдут со мной. Мы их догоним!
Сильвина не ответила. Она думала иначе. Рыцари ушли вскоре после полуночи. У них было почти десять часов преимущества. Кроме того, их больше, чем людей Гуннара. Единственная надежда оставалась на Фенрила. Князь отправился в путь еще вчера ночью, чтобы ехать навстречу князю Тирану и его эльфам-рыцарям.
Сильвина нашла людей Тирану глубоко в лесу и отдала им приказ выступать. Однако те пошли за ней неохотно. Поэтому она снова оставила воинов из Ланголлиона и послала им навстречу Фенрила. Желанию князя они противиться не станут.
Эльфийка отрешенно посмотрела на короля.
— Вели своим людям седлать коней, — сказала она наконец Гуннару.
Проще было скрыть от него правду, чем спорить. Ему же станет лучше, если он будет что-то делать, а не сидеть здесь и ждать. Его всадники не нагонят рыцарей. Но, может быть, он сможет забрать у Фенрила парочку эльфийских лошадей… Однако это не ее проблема. Не говоря ни слова, Сильвина повернулась и побежала. Теперь она ни на кого не обращала внимания. Она — мауравани. Никто не умел так быстро и искусно передвигаться по лесу, как ее народ, а Эмерелль велела ей охранять Гисхильду. Она найдет девочку, даже если ей придется выступить одной против целого войска!
Вскоре горящий храм на холме скрылся из вида. Но совесть не умолкала. Нельзя было вчера вечером уходить из лагеря, чтобы по поручению Фенрила искать союзные войска. Ее место было подле Гисхильды. Она была ее учительницей и хранителем. И она не справилась с заданием. Но все еще можно поправить.
Мастера фехтования
Услышав звук выстрела, Люк вздрогнул. Комнату окутал сине-серый пороховой дым. Мальчик вытянул шею. Он поверить не мог, что женщина-рыцарь действительно сделала это. Она, должно быть, выстрелила мимо. Не могла ведь она убить брата по ордену. Из-за него…
Женщина, которую они называли Мишель, стояла так, что загораживала от него стол. За жутким треском последовало тягостное молчание. А потом что-то тихо закапало. Люк увидел, как по ножке дорогого стола из орехового дерева потекла кровь. Сначала одиночные капли, затем тоненькая струйка.
Тяжелый пистолет выпал из рук Мишель.
— Убийца!
Коринна, которая всегда была на стороне Оноре, хотела выхватить из ножен рапиру, но Николо вцепился в ее руку.
— Не погреши против Бога, давая ложные показания, — резко заметила Мишель. — Мы отдали себя в его руки. Все вы были тому свидетелями. — Мастерица фехтования обвела всех взглядом. Николо кивнул ей. — Тьюред сделал меня своим мечом правосудия. Он вложил мне в руку заряженный пистолет. Поэтому то, что случилось, было в его воле. А кто ты такая, сестра, чтобы выступать против воли Бога? Я доложу о тебе комтуру провинции, если ты еще раз отважишься назвать меня убийцей, ставя, таким образом, под сомнение Божье деяние.
Коринна убрала руку с рукояти клинка, но в глазах ее читалась ненависть.
Люк не решался вздохнуть. Оноре прав. Он, Люк, якобы сын оружейника Пьера фон Ланцак, был, должно быть, подкидышем. Он приносит несчастье и больше не решится это отрицать. Дело не только в том, что он стрелял в рыцаря ордена, нет, теперь между этими воинами — воинами, такими же близкими Тьюреду, как и лучшие из его священнослужителей, — царит кровавая вражда. И все это исключительно из-за него. Оноре понял это. Его, подкидыша Люка, нужно было сжечь на костре. Он вырос сыном оружейника, который воевал с Другими. Он разбирался в таких вещах. Как мог его приемный отец быть настолько слепым! Должно быть, он очень любил его. В горле у Люка застрял комок.
— Идем!
Мастерица фехтования протянула ему руку. На ее тонкой черной кожаной перчатке блестели маленькие капли крови. А Люк колебался. У женщины-рыцаря были светло-зеленые глаза, пристально смотревшие на него.
— Здесь ты оставаться не можешь, — бесцветным голосом произнесла она.
— Ты ведь знаешь, что мальчик может быть переносчиком чумы, — напомнила Коринна. — Хорошенько подумай о том, куда вы пойдете.
— В глушь. Тебе не стоило напоминать мне о правилах. Мы достаточно долго шли за чумой. Я не требую особого обращения к себе и мальчику. Один год и один день будем мы держаться как можно дальше от всех городов, деревень и любых обитаемых хижин. Разве что Бог пошлет мне знак… Я знаю, что мальчик не болен. На нем благословение Тьюреда! — Она подождала, пока до всех дойдет смысл сказанного. — Я возьму лошадь Оноре и вьючное животное.
Никто не возражал. Женщина-рыцарь по-прежнему протягивала Люку руку.
— Ты пойдешь со мной, Люк?
— Да, госпожа.
Он даже удивился тому, что не заикается, ведь спасительница приводила его в ужас. Не нужно было убивать своего брата по ордену. Когда выяснилось, что его пистолет не заряжен, и так было ясно, какова воля Тьюреда. Оноре проиграл. И стрелять после этого… «Это была казнь, а вовсе не Божий суд», — удрученно подумал Люк.
— Может быть, ты хочешь пойти один?
Женщина-рыцарь отняла руку. По ее голосу нельзя было понять, возмущена ли она его поведением. Люк попытался увидеть это в ее глазах, но в них читалась просто усталость.
— Ты должен идти. Тебе не стоит дольше оставаться в этом месте смерти. И ты ведь слышал: тебе запрещено приближаться к населенным местам. Мой орден содержит большие больничные дома. Туда мы отвозим всех, кого подозреваем в том, что они носители заразы. Может быть, ты хотел бы жить в больничном доме?
Люк покачал головой. Ему больше не хотелось видеть, как Жнец забирает души.
— Я пойду с вами, госпожа, — почтительно сказал он, выпрямляясь.
Перевязанная рука так сильно болела при каждом движении, что на глазах у него навернулись слезы. Рассердившись на себя, мальчик сжал губы. Теперь они еще подумают, что он какой-нибудь плакса.
Женщина-рыцарь указала на мертвого волка.
— Ты не хочешь взять его мех в качестве охотничьего трофея? Могу снять его для тебя. Я еще не встречала мальчиков, которые в твоем возрасте в одиночку завалили волка. У тебя храброе сердце, Люк. Можешь гордиться.
По щекам Люка еще сильнее потекли слезы. Он ненавидел себя за это, но просто не мог с собой совладать.
— Сожгите волка, — приглушенным голосом сказал он.
Сероглазый привел в деревню стаю, которая сожрала Барраша. Охотничий пес был, кроме мальчика, единственным выжившим во всем Ланцаке. Люк не хотел иметь ничего, что все время напоминало бы ему о смерти собаки и обо всем остальном.
Мишель внимательно посмотрела на него и подняла оба дорогих пистолета, которыми он убил волка и едва не пристрелил Оноре.
— Возьми это, Люк. Вероятно, ты больше никогда в жизни не вернешься в Ланцак. Пусть они останутся тебе на память. Ты их заработал.
Мальчик непонимающе глядел на оружие. На них можно купить небольшое крестьянское хозяйство. Слезы высохли.
— Нет. Они принадлежат графу. Вы не можете мне просто так их подарить, госпожа.
Мишель пристально посмотрела на него.
— Однажды я встречалась с графом Ланнесом де Ланцак в Друсне. Он был известным военачальником и храбрым воином. Уверена, что если бы он стал свидетелем твоего поступка, то согласился бы со мной. Ты их заработал. Кроме того, дом теперь принадлежит Церкви, поскольку все его обитатели умерли от чумы. Поэтому у меня есть право сделать тебе такой подарок. Если ты в будущем хочешь со мной ладить, то стоит поменьше противоречить мне. Я не люблю возражений. — Она улыбнулась, немного смягчив этим строгость слов. — Но для начала нужно найти тебе другую одежду. В присутствии женщины, которую тебе, видимо, нравится называть госпожой, не следует бегать в одной штанине. Ты слишком взрослый для этого.
Люк почувствовал, как кровь прилила к щекам. Выглядел он действительно жалко: стоял босиком, а Сероглазый отгрыз ему половину штанины. Несмотря на это, Люк был горд. Пистолеты мальчикам дарят, когда они становятся мужчинами. Мальчикам, которые должны стать воинами! И разве мастерица фехтования не сказала, что он уже не мальчик?
— Собери все, что тебе будет нужно в пути, — велела женщина-рыцарь. — Я жду тебя внизу, возле конюшен.
— Да, госпожа!
Он так усердно кивнул, что в раненой руке снова закололо. Только теперь Люк осознал: она только что сказала, что он поедет на лошади! Он будет выглядеть как молодой дворянин! Он богат! И его наверняка ожидает славное будущее. Для воинской экипировки ему теперь не хватало только одного. Разрешил бы ему отец? Если бы он его сейчас видел! Он будет путешествовать с мастерицей фехтования Нового рыцарства! Так, как когда-то отец ездил с графом.
Люк охотно бросился бы сломя голову собирать вещи, но это выглядело бы недостойно. Он с трудом удержался, чтобы не побежать, по крайней мере до тех пор, пока находился в охотничьей комнате. До лестницы ему удавалось сдерживаться. Но теперь его никто не видел, и он был готов заорать от счастья. Но промолчал. Зато, поднимаясь по лестнице навстречу новой жизни, скакал через две ступеньки.
Не прошло и получаса, как Люк собрал все, что хотел унести с собой из старой жизни. Отец часто рассказывал ему, сколько воинов погибали во время долгих переходов по Друсне только потому, что несли с собой слишком много вещей. Люк ограничился самым необходимым. Хорошая, чистая одежда будет на нем. Крепкие ботинки. Одеяло, в которое он завернул сменную одежду, баночку с трутом и немного провианта. Еще походная кожаная фляга. Кроме того, он взял отцовскую рапиру и кинжал. Оружие было для него хотя и великовато, но когда-нибудь он сможет его носить. Вернул он себе и карманный нож, потерянный в битве с Сероглазым. Все остальное оставил.
Когда он пришел к Мишель со свернутым одеялом и узелком через плечо, та быстро оглядела его и кивнула. Довольна ли она им?
— Умеешь ездить на лошади?
— Да, госпожа.
Это было не совсем правдой. Далеко он еще никогда не ездил. Кто же даст недорослю лошадь? Но он надеялся, что выдержит в седле и целый день. Отец ведь был хорошим наездником, и у него это наверняка в крови.
Кроме брата Бартоломе, у конюшен никого из спутников Мишель не оказалось. Рыцарь держал в поводу гнедую кобылу — великолепное животное с красным седлом из тисненой кожи.
Мастерица фехтования казалась очень измученной. Привычным жестом она набросила на себя накидку из вороньих перьев и оседлала лошадь. Ей принадлежал вороной жеребец, нетерпеливо приплясывавший на месте.
Люк потрепал свою лошадь по холке. Кобыла опустила голову. Ноздри ее раздулись — она обнюхивала мальчика.
— Я буду добр к тебе, — прошептал он ей на ухо.
Ему доводилось слышать о коварных лошадях, не упускавших ни малейшей возможности усложнить жизнь своему наезднику. Поэтому Люк с самого начала хотел наладить с кобылой хорошие отношения.
Мастерица фехтования вывела своего вороного со двора.
— Увидимся у башен Валлонкура, — крикнул ей вслед Бартоломе.
Мишель обернулась.
— У башен, — с печальной улыбкой подтвердила она.
Что это могло означать? Люк не решился расспрашивать.
Он сел в седло и последовал за мастерицей фехтования. Мальчик смотрел ей в спину до тех пор, пока они не оставили деревню позади. И даже тогда не обернулся.
Отец тоже никогда не делал этого, когда уезжал вместе с графом. Это только усложняло дело. Кроме того, в Ланцаке не осталось никого, к кому можно было бы вернуться. Уйти было единственно правильным решением. И все же грудь теснила печаль.
Они ехали по большой дороге на Анисканс. На языке у Люка вертелись сотни вопросов, но он держал себя в руках. Когда всадница захочет разговаривать с ним, то даст ему знать. За последние недели он выучился жить в тишине, прислушиваясь к знакомым звукам: шепоту ветра в тополях у реки, крику сойки, описывавшей круги высоко в небе.
Люк удивился тому, насколько некрасиво выглядела Мишель в седле. Она сидела, склонившись вперед, и слегка покачивалась. От этого ему почему-то стало легче. Даже у нее есть свои слабости. С тех пор как он увидел, что она застрелила своего собрата по ордену, она вселяла в него страх. Он понимал, что это было сделано ради него… Но почему? Ее поступок был совершенно нерыцарским. Что же заставило ее сделать это?
Мишель завалилась вперед. Люку показалось, что она едва не выпала из седла. Он собрался с духом и подъехал к ней.
— Госпожа?
Женщина-рыцарь не отвечала. Люк нерешительно подъехал еще ближе. Лицо Мишель было смертельно бледным. Она смотрела прямо перед собой. Этот взгляд был ему знаком. Так смотрела мама, когда все началось. Его охватил ледяной страх. Только не это! Неужели в его жизни не будет ничего, кроме этой проклятой чумы? А он только-только начал надеяться.
Люк поднял глаза к небу.
— Милосердный Боже, умоляю, пощади ее!
Мишель резко выпрямилась.
— Что ты сказал?
— Госпожа, может, нам лучше вернуться? У вас… — Люк закусил губу. Нет, не нужно называть это по имени. — Вы выглядите очень усталой.
Женщина-рыцарь слабо улыбнулась.
— Видишь огонь на краю твоей деревни? Это погребальные костры. Очень много погребальных костров. Я уже не могу выносить запах горелой плоти. А мои собратья не обрадуются, увидев меня. Поэтому я не могу вернуться… — Она махнула рукой в сторону холма с руинами, далеко на равнине. — Мы разобьем лагерь там. Нужно немного поспать, и мне станет лучше.
На лице у нее выступил холодный пот. Люк кивнул, понимая, что все это означает. Чума захватила Мишель. Еще два дня… может быть, три, а затем она, окутанная в платье из дыма, поднимется с погребального костра на небеса.
В сомнениях
Быстрый удар! Левую руку Сильвина еще мгновение держала на губах аркебузира. Больше он не сопротивлялся, пытаясь вырваться из железной хватки. Его светлый кожаный камзол был насквозь пропитан кровью. Эльфийка осторожно положила умирающего на землю и оттащила в ближайшие кусты. На нее глядели большие зеленые глаза. Ей было жаль его. Обычно она не волновалась, когда убивала врага. Но с этим все было иначе. Он умер потому, что был хорош. Слишком хорош! Может быть, когда-то, прежде чем стать аркебузиром, он был лесным сторожем.
Сильвина устало вытерла свой кинжал о штанину воина и вложила оружие в ножны. Вообще-то она, передвигаясь по лесу, оставалась для людей почти невидимкой. Но она очень утомилась… и стала неаккуратной. Может быть, мертвец и видел-то всего лишь тень. Он ведь не поднял тревогу. Что бы там ни было, этого хватило, чтобы разбудить его чувство долга или любопытство, и он пошел прямо на нее.
Труп Сильвина уложила под кустом лещины. Поспешно насыпала на него немного пожухлой листвы и стерла след, ведущий к месту его последнего упокоения. Затем взобралась на одну из лип, стоявших почти на краю широкой поляны. Она перемещалась с ветки на ветку, и ни один листок при этом не дрогнул. Здешний лес был стар, кроны деревьев тесно сплетались друг с другом.
Эльфийка с тревогой глядела на воинов, готовившихся к битве у нее под ногами. Рыцари под знаменами Древа крови были лучшими из всех, кого когда-либо посылали против них проклятые служители Тьюреда. Им было ясно, что эльфы их догонят, хотя у них и было многочасовое преимущество. Ни одна из их лошадей не могла тягаться с эльфийским скакуном. В целом же они ушли дальше, чем ожидала Сильвина. И, поскольку им было ясно, что их догонят, они решили по крайней мере диктовать условия, на которых будет происходить битва. Они сделали хороший выбор!
Их аркебузиры спрятались в зарослях на краю широкой поляны. Легкий ветерок дул стрелкам в лицо, так что их присутствие не выдаст запах раскаленных фитилей. Немного глубже в лесу скрывались тяжело бронированные рыцари, готовые выступить, едва только салют аркебузиров вызовет суматоху. На севере поляны в лесу прятался еще один отряд рыцарей, которые поспешат на помощь, когда атака нападавших ослабнет.
Сильвина была на перепутье. Она прочла следы: только семеро рыцарей бежали отсюда на запад, к берегам озерного плато. Эльфийка была уверена в том, что сумеет одна справиться с этим маленьким отрядом, по крайней мере, если ей удастся догнать их, пока они будут продвигаться по лесу. Пользуясь прикрытием деревьев, она перебьет их одного за другим. Эти семеро беглецов несли принцессу Гисхильду. Сказать, жива ли еще девочка, было невозможно. Может быть, они несут с собой даже ее труп, чтобы потом убеждать родителей, что есть надежда увидеть ее живой.
Сильвину захлестнула холодная ярость. Она попыталась совладать с этим чувством. Принимающий решения в ярости ошибается. Уже достаточно той ошибки, что Фенрил снарядил конный отряд преследования. Было бы лучше, если бы она пошла одна. Сколько они уже бьются с вооруженными священниками, а все никак не могут проникнуть в их извращенные мысли.
Сильвина выглянула из густой листвы. Повсюду были воины. Они рассчитывали на погоню и были к ней готовы. На поляне произойдет самая настоящая бойня. Этого нельзя допустить. Священники никогда бы не подумали, что дети альвов пошлют одного-единственного преследователя. Одиночка обошел бы эту западню. Большой конный отряд — нет.
К югу от поляны было большое болото. К северу простиралась изрытая местность. Если бы Фенрил захотел обойти эту поляну, ему пришлось бы делать огромный крюк.
Сильвина закрыла глаза и прислушалась к голосам леса. Даже его молчание говорило с ней. Она слышала ветер в ветвях. Тихо поскрипывали доспехи. Где-то фыркала лошадь. А больше — ничего. Она не могла не восхищаться дисциплиной рыцарей. Никто не болтал, хотя благодаря их следам она знала, что они ждут здесь преследователей уже несколько часов.
Мауравани попыталась проникнуть в мысли рыцарей. Они были ей очень чужды со своей самоубийственной верой в одного Бога, который якобы желает, чтобы все дети альвов были уничтожены. Очевидно, они подготовили эту западню еще до переговоров. Они планировали предательство! Но собирались ли с самого начала похитить принцессу Гисхильду? Маловероятно. Откуда они могли знать, что подвернется такая возможность? Может, их Бог подал им знак? Жители Фьордландии верят в то, что боги сообщают им о будущих событиях. До сих пор Сильвина считала это суеверной чепухой. Королева Эмерелль могла разорвать завесу, скрывающую будущее. Но то же магия… Это конкретная сила. А вот боги существуют только в головах людей. В них Сильвина просто-напросто не верила.
Уже сотню раз сегодня проклинала себя мауравани за то, что научила Гисхильду бесшумно передвигаться по лесу. Ведь это всего лишь маленькая девочка. Она никогда не прошла бы мимо стражей отца, если бы ее учительницей не была эльфийка. Мандриды, личная гвардия короля, хороши, по крайней мере для людей. Чтобы скрыться от их внимания, нужно обладать особыми качествами. А каким образом Гисхильда прогнала собак, для Сильвины и вовсе загадка.
Интересно, зачем принцесса ушла из палатки? О чем она думала, что хотела сделать? Маленькая девочка среди спорящих князей и полководцев? Сильвина вздохнула: нет, никогда ей не понять людей!
Она посмотрела на запад. Озера и болота составляли почти непреодолимый барьер. Даже если рыцари знают дорогу через широкий пояс тростника, и тогда им придется продвигаться очень медленно. Они были готовы к бегству. Что еще они запланировали? Неужели они действительно идут прямо в ловушку? Или здесь что-то еще? Что там, по ту сторону леса? Что бы там ни было, она нагонит беглецов прежде, чем они достигнут озер. Она должна сейчас же трогаться в путь, хотя и понимала, что Фенрил и его всадники могут угодить здесь в западню. Времени спешить им навстречу уже не оставалось. Придется принести эту жертву, если она хочет освободить Гисхильду.
Сильвина потянулась. Приказания Эмерелль были однозначны: она должна подготовить принцессу к трудной жизни, полной битв. Королева не сообщила, какое будущее для девочки она видела, но не сомневалась в том, что Гисхильда не выживет, если Сильвина не приложит максимум усилий. Ну почему она не осталась вчера в лагере, вместо того чтобы вызывать подкрепление? Она ошибочно полагала, что Гисхильда будет в безопасности среди стражей отца. После того как в хижине начались переговоры, Юливее и Фенрил уверились в том, что в ближайшие часы битвы не будет. Ну зачем же она их послушала!
Широкая лесная поляна выглядела такой мирной! В траве пестрели мясистые желтые калужницы. Поздний мак-самосейка стал бледно-красным — признак того, что большая часть лета уже позади. Сегодня вечером маки станут алыми от крови. Десятки эльфов умрут здесь, если она уйдет сейчас, чтобы последовать за человеческим ребенком, которого, может, и в живых уже нет. В этой бесконечной войне ее народ очень ослаб. Слишком многие ушли в лунный свет и никогда больше не смогут родиться.
Сердце велело ей остаться. Сильвина поглядела на запад. Но ведь приказание Эмерелль было однозначным. Она должна идти! И какая разница, будет ли в битве сотен воинов одним лучником больше?
Сталь на сталь
Из зарослей на опушке леса доносился шум, похожий на раскаты грома. Из подлеска валил серый пороховой дым. Фенрил видел тяжелые свинцовые пули, летевшие им навстречу, по крайней мере долю секунды. А потом они оказались среди всадников. Он инстинктивно пригнулся к гриве своей кобылы Веснянки. Животное путалось. По широкой поляне разносились вопли боли. Спотыкались кони и люди.
Фенрил знал, что они притаятся там. На опушке эльфийский князь собрал своих воинов. Жнецы Тирану были отрядом, находившимся к ним ближе всех, когда прошлой ночью он послал Сильвину за подмогой. Фенрилу не очень нравился Тирану, этот нагловатый князь из Ланголлиона. Но его всадники являлись, без сомнения, великолепной боевой единицей.
Тирану спокойно выстроил ряд нападающих со своей стороны поляны. Фенрил надеялся заставить рыцарей ордена решиться на необдуманную атаку. О том, что они прятались на другой стороне поляны, поведал ему Зимнеглаз. Канюк-курганник по-прежнему описывал широкие круги над поляной, таким образом рассказывая ему, что там скрываются враги.
— Убейте их всех!
Голос Тирану был громче грохота подков эльфийских скакунов. Его всадники подняли над головой тяжелые сабли, слегка склонили их и вытянули вперед. Таким образом они смогут ударить слева по аркебузирам, засевшим на краю поляны, как только доберутся до них. Ударить, разнося вдребезги шлемы и нагрудники. Стрелки выстрелили слишком рано. Их аркебузы нанесли, к счастью, небольшой вред рядам нападавших. Холодное спокойствие, с которым они провели упорядоченную атаку на людей, все же сделало свое дело.
Тирану был хорош. Он ехал впереди своих воинов, был первым в нападении и последним при отступлении. В блестящих, покрытых черным лаком доспехах он выглядел замечательно. Длинные черные волосы небрежно заплетены, чтобы не мешать в битве. Он был нагл и бессердечен. А еще до глубины души ненавидел рыцарей ордена. Все это почти не мешало Фенрилу. Он не любил Тирану, потому что так никогда и не выяснилось, знал ли он о предательстве своей матери, Алатайи. Если он принимал участие в убийствах во время теневых войн, доверять ему нельзя. Никогда больше!
— Убейте их всех!
К боевому кличу Тирану присоединился Гуннар Дуборукий. Король Фьордландии настоял на том, чтобы ему, капитану его мандридов и двум телохранителям предоставили эльфийских скакунов и они тоже могли бы принять участие в охоте. Его заплетенная в косички борода, длинные рыжие волосы, развевавшиеся на ветру, и мощный топор, которым он размахивал, должны были напоминать врагам призрака прошедших веков. Фьордландцы очень медленно приспосабливались к новым методам ведения войн. Хотя многие из них и сменили кольчуги на нагрудники, со своими топорами, широкими мечами и ярко раскрашенными щитами они выглядели героями древних песен рядом с пикенерами и аркебузирами, которых посылала в бой Церковь Тьюреда.
С опушки прогремели одиночные выстрелы.
Фенрил был удивлен тем, что некоторые аркебузиры сумели перезарядить оружие. Пуля пролетела рядом с головой эльфийского князя. Он по-прежнему не мог четко видеть противника. Поляна была окутана плотным пороховым дымом.
Вдруг раздался звук, похожий на отдаленные раскаты грома. Эльфийский князь выругался и пришпорил коня. Рядом с ним скакала Юливее. Он велел волшебнице держаться подальше от битвы. На ней не было ни шлема, ни доспехов, только шелк и тонкий лен. Юливее ни в коем случае не была готова к тому, что должно последовать. Фенрилу был знаком этот гром, от которого дрожала земля, по дюжине битв, и он научился его бояться. Князь быстро опередил волшебницу, чтобы помешать ей оказаться в первом ряду, когда все начнется.
Из дымовой завесы выехали огромные, закованные в блестящую сталь всадники. Над их головами веяло знамя Древа крови. До последнего мгновения не начинали они атаку.
Пики рыцарей опустились одновременно. Князь в который раз подивился дисциплине своих противников.
А затем обе линии всадников с грохотом ринулись навстречу друг другу. Ударом своей тяжелой рапиры Фенрил отклонил острие пики, нацеленное прямо ему в грудь. Проехав мимо противника, он нанес ему удар слева, но клинок скользнул по тяжелой кирасе рыцаря, не причинив вреда. Мужчина выпустил пику, бесполезную в ближнем бою, и схватился за вороний клюв, висевший у его седла.
Скрип стали, тяжелое сопение огромных боевых коней и крики раненых слагали песню битвы. Вдруг Фенрил услышал тоненькое пение флейты. Юливее! На нее несется рыцарь с поднятым мечом, а она играет на флейте! Фенрилу нравилась молодая волшебница, но здесь, в гуще сражения, ей действительно нечего делать.
Эльфийский князь пригнулся, уходя от удара, и остановил свою кобылу. Он нанес удар по лобовой пластине боевого коня противника, чтобы поскорее избавиться от нападающего. Клинок проник в узкую прорезь для глаз. Огромная лошадь рухнула, словно под ударом тролля. Передние ноги подкосились, и она перевернулась. Огромное тело лошади, закованное в броню, перекатилось через всадника.
Фенрил знал, что спасать Юливее поздно. Волшебница не делала даже попытки уйти от противника. Она невозмутимо продолжала играть на флейте. Вдруг рыцарь выпустил меч и начал бить себя по шлему обеими руками. Из прорезей для глаз вылетали дюжины маленьких мотыльков всех цветов радуги.
Эльфийский князь увидел, что все остальные рыцари тоже подверглись нападению насекомых, так же как и кони. Животные испуганно бросались прочь, нарушая строй. Воины падали, стальная стена разрушилась. Теперь противники бились почти на равных.
— Прорываемся к лесу! — крикнул Фенрил, пытаясь заглушить шум битвы.
Было разумнее воспользоваться моментом и выйти из битвы, чем доводить ее до кровавой развязки. Тяжело вооруженные рыцари уже не сумеют догнать их, если они уйдут. Тонкую линию аркебузиров на опушке они просто-напросто сметут.
Эльфийский князь приветственно поднял рапиру. Юливее кокетливо улыбнулась. Он боялся, что в битве она станет помехой и нескольким воинам придется охранять ее. До сих пор Фенрил считал ее безвредной, миролюбивой мечтательницей, постоянно склонной к докучливому поддразниванию. Ходили слухи, что ее вырастил джинн, но об этом Юливее никогда не говорила. Одно было ясно: Юливее не была ни докучливой, ни безобидной. Может быть, немного резковатой…
Ему навстречу с громким ржанием несся большой конь. Своего всадника он потерял. Вокруг его ноздрей, из которых текла кровавая пена, порхали мотыльки. Князь взнуздал свою Веснянку, чтобы тяжелый боевой конь не затоптал его. Но жеребец вдруг боднул головой, словно корова, которую после долгой зимы вывели на лужок, и тяжелыми подковами ударил его лошадь в грудь. Фенрил услышал, как сломались ребра Веснянки. Сила удара отбросила ее назад. Кобыла сделала неуверенный шаг и завалилась набок.
Мгновенно Фенрил вылетел из седла, и закованный в броню боевой конь оказался над ним. Разъяренно хрипя, зверь встал на дыбы. Над князем взметнулись подковы величиной с кузнечный молот, готовые размозжить ему голову. Стальные пластины защищали бока лошади от нападения.
Эльфийский князь отбросил рапиру и пригнулся. Копыто попало ему в плечо. Фенрил упал лицом вперед на растоптанные маки и, оглушенный, на ощупь стал искать кинжал.
Боевой конь пытался раздавить его. Фенрил отчаянно метался между смертоносными подковами. Одним ударом он перерезал сухожилия на передних ногах. Жеребец заржал. Это была поверхностная рана, но ноги уже не могли удерживать массивный вес животного.
Фенрил торопливо выбрался из-под коня. Огромное животное рухнуло как подкошенное. Оно било задними ногами, пытаясь снова подняться. Копыта вспахивали тяжелый черный лесной грунт поляны.
Фенрил знал, что жеребец никогда больше не встанет. Эльф повернулся к своей кобыле. Она глядела на него широко раскрытыми глазами, тоже не в силах подняться. Грудь ее потемнела. Сквозь мягкую, словно бархат, кожу Фенрил видел очертания сломанных костей, с каждым вздохом продвигавшихся по истерзанной плоти. Умирающее животное дышало со свистом. Он назвал ее Веснянкой из-за красивого узора на коже, напоминавшего узоры, которые появляются на окнах холодными весенними ночами. Сколько лет носила она его в бесконечных битвах и стычках! Эльф был безутешен. Это удивительная лошадь… Как же рыцарям удалось заставить боевых коней убивать им подобных? Что за искаженный мир они создают!
Фенрил крепче ухватился за кинжал, желая облегчить Веснянке последний путь.
Удары подков заставили его обернуться. Рыцарь, которого не коснулось волшебство Юливее, несся ему навстречу. Слегка склонившись в седле, он занес вороний клюв для смертельного удара. За ним скакал еще один всадник.
В легких доспехах, вооруженный только кинжалом, Фенрил был почти безоружен перед нападавшими. Он попытался уклониться и перепрыгнул через боевого коня с перерезанными сухожилиями. Даже теперь конь попытался лягнуть его.
Нападающий был искусным наездником. Легким нажатием колен он велел своему коню следовать за Фенрилом.
Удар пришелся князю в спину. С опушки донесся раскат грома. Между кустами поднималась одна струя дыма. Фенрил упал на колени и почувствовал на губах вкус крови. Что за невезение! Князь хорошо знал, что проклятые аркебузы нельзя нацелить точно. Стрелок выпалил просто в гущу сражающихся и из всех воинов попал именно в него!
Закованный в броню всадник был почти над ним. На мгновение Фенрилу показалось, что он увидел за закрытым забралом голубые глаза. А затем из небесной сини опустился топор, попав рыцарю между шлемом и ключицей. Сталь доспехов лопнула с ужасным треском. По нагруднику, пульсируя, потекла кровь. Вороний клюв выпал из руки нападавшего.
— Это плохое место для того, чтобы умирать! — крикнул Фенрилу король Гуннар. С его топора стекала темная кровь. Человек-воин наклонился и протянул ему левую руку. — Идем!
Все еще оглушенный Фенрил потрогал свою спину там, где в него попал выстрел. Нащупал глубокое углубление в кирасе под накидкой.
— Эти тебя не убили, — широко ухмыляясь, заявил Гуннар и указал на рыцарей, собиравшихся неподалеку. — По крайней мере пока что. Можно сказать, что не попали. Не притворяйся. Это
было не более чем дружеское похлопывание по спине. Идем!
Капитан Сигурд и оба мандрида из личной гвардии короля держались рядом с королем. Пуля, должно быть, попала в доспехи не под тем углом, раз не смогла пробить пластины. «Действительно, чистейшее везение, — подумал Фенрил. — Мог бы и лежать мертвым рядом со своей кобылой».
Эльф часто дышал.
— Из-за какого-то хлопка… — пробормотал он и ухватился за руку короля.
Гуннар был единственным, кто позаботился о его спасении. Тирану и его рыцари, видимо, даже не заметили его падения. Король с такой легкостью поднял его в седло, будто князь был ребенком.
— Ну, вперед!
И обхватил его мощной рукой, словно боялся, что Фенрил упадет с коня.
Первые ряды нападавших эльфов уже достигли опушки. Князь понял, как мало времени прошло с тех пор, когда упала Веснянка. Он поглядел вниз, на свою верную спутницу. Сколько опасностей пережили они вместе. И вот жизнь кобылы оборвалась в один миг. А то, что он не лег рядом с ней, — чистейшей воды прихоть судьбы.
Из леса выплывали одинокие тучки серого дыма. Аркебузиры больше не смогут дать залп, способный остановить его всадников. Можно считать, что эльфийские воины прорвались.
Выстрелы раздавались и с северного края поляны. Гуннар поднялся в стременах.
— Во имя молотов Норгриммов!
Теперь и Фенрил увидел это. Из сени деревьев выступил еще один отряд вражеских рыцарей. На них были легкие черные доспехи, и сидели они на более мелких и маневренных лошадях, чем рыцари. Пистольеры! От них так просто не отделаешься. Этого отряда не было в эскорте во время переговоров, и люди хорошо отдохнули.
Хотя некоторые воины уже выстрелили, большинство из них держали правую руку согнутой с прислоненным к плечу пистолетом. Они дадут залп только тогда, когда до эльфов останется несколько шагов, и их свинцовые пули сумеют причинить наибольший вред.
Черная линия всадников помчалась быстрее. Лошади перешли на легкий галоп.
— Заходите плечом! Нападайте! — спокойно проговорил Тирану. — Прорвем и этот строй!
Пистольеры были теперь на расстоянии всего лишь двадцати шагов от правого крыла эльфов. Слышались приказы. Они опустили оружие, готовясь дать залп.
Над поляной раздался звук, подобный крику раненого морского змея. Лошадь Гуннара встала на дыбы. Король рассмеялся. Скакуны пистольеров поднялись и отпрянули назад. Всех мужчин выбросило из седла. Линия нападающих была разорвана.
— Вперед! — крикнул Тирану. — Прорывайтесь! Спешивайте их!
Гуннар повернул коня. Гвардейцы подъехали вплотную к нему.
Фенрил поглядел на опушку леса, хотя и понимал, что не сможет увидеть спасительницу. Где-то в ветвях старых дубов, должно быть, прячется Сильвина. Она выпустила «ревуна». Мауравани всегда использовали стрелы, наконечники которых были заточены так, что в полете издавали резкий ревущий звук. Эти выстрелы не могли пробить броню, они были созданы исключительно для того, чтобы пугать лошадей и срывать конные атаки.
Раздались одиночные выстрелы. Гуннар поднял свой огромный топор. Две линии воинов снова понеслись друг на друга.
Фенрил чувствовал себя живым щитом Гуннара, хотя и понимал, что король не намеревался прятаться за ним. Прямо на них бросился спешившийся всадник с седельными пистолетами. Из ствола выплеснулся язык пламени. Лошади Гуннара оторвало кусок левого уха. Пуля была нацелена плохо: траектория оказалась слишком крутой. Она пролетела над их головами, не причинив больше никакого вреда.
Фенрил схватил короля за пояс и вынул его меч. С оружием в руке он почувствовал себя лучше, ударил слева по пистольеру и угодил тыльной стороной клинка по шлему. Воин упал. Удар Гуннара немного не достиг всадника.
— Оставь это! — ругнулся король. — Они пролили кровь моей дочери! За каждую капельку я заберу по жизни! — Левой рукой Гуннар крепче вцепился в эльфа. — Они не пощадили ребенка и заслуживают смерти.
Ужасный топор короля впился в доспехи на спине всадника, который пытался бежать, припав к гриве своего коня.
— Пощады не будет! — крикнул Гуннар и одним рывком вернул себе оружие.
Умирающий всадник боком выпал из седла. Фенрил воспользовался предоставившейся возможностью: схватил осиротевшую лошадь за повод. Гуннар подвел своего коня вплотную к захваченной лошади, чтобы эльф мог перебраться в седло строптивой кобылы.
— У тебя нет детей, не так ли?
— Нет.
— В таком случае тебе ни за что не понять, каково это — держать в руках пропитанную кровью рубашку дочери и не знать, что с ней случилось. Я не жесток, князь. Наоборот, освобождаю этот мир от людей, которые воюют с детьми!
Король пришпорил коня и понесся к лесу. Фенрил оглянулся. Огромная лесная поляна была изрыта следами копыт. Повсюду лежали мертвые и умирающие. Потерявшие хозяев лошади жалобно ржали, призывая своих всадников. Линия пистольеров была окончательно разгромлена. Пройдет некоторое время, прежде чем они снова соберутся и, может быть, решатся следовать за ними.
Из-под сени деревьев выехала наездница. Фенрил узнал гнедого жеребца, которого давал одному из мандридов Гуннара. Облитый кровью бок животного ясно говорил о судьбе его хозяина.
Сильвина молча поравнялась с эльфом.
— Спасибо! Ты спасла жизнь многим из наших воинов.
— Нас, эльфов, слишком мало. Наш народ исчезает. Тут приходится заботиться даже о таких, как Тирану. Я не могла допустить, чтобы вы оказались в ловушке. — Мауравани посмотрела на него холодными волчьими глазами. — Похитители бежали на запад. Их всего семеро, озера преграждают им путь. Они от нас не уйдут.
Не непримиримые
Брат Шарль с благодарностью позволил вынуть себя из седла. Он был ранен, болела каждая косточка. В его возрасте не стоит скакать наперегонки с Другими. Он недоверчиво посмотрел на опушку леса.
— Так быстро они нас не догонят! — самоуверенно сказала Лилианна. Мелкая прибрежная галька скрипела под сапогами комтурши. — Их возможностям тоже есть пределы.
Крик какой-то хищной птицы заставил Шарля поднять голову. Над ними кружил большой белый орел. Эрцрегент споткнулся. Нет, это не орел. Для орла эта птица слишком мала. Такой птицы ему еще не доводилось видеть.
— Неужели это того стоило? — тихо спросил он.
Братья отнесли потерявшую сознание девочку в большую из двух лодок, лежавших на берегу. Они были слишком далеко, чтобы слышать, о чем говорили эрцрегент с Лилианной.
— Это послужит великой цели, которой мы все клялись, — ответила комтурша с такой страстью, какой эрцрегент еще не видел у нее.
— Все эти убийства…
— Я вижу всех тех, чьи жизни мы спасли. Каждый из моих братьев по ордену готов заплатить самую большую цену, только чтобы служить Тьюреду.
— А можно повернуть и так, что ты принесла в жертву своих братьев. Да, злые языки, может быть, скажут, что ты оставила их в беде и спаслась, в то время как им пришлось умирать из-за какой-то девчонки.
— Тебе что-то известно о злых языках в наших рядах, которые очерняют поступки самых преданных слуг Тьюреда?
Лилианна слегка приподняла бровь и теперь смотрела прямо на него. Никогда еще Шарль не чувствовал себя так неуютно, к его горлу словно приставили обнаженную рапиру. Он был эрцрегентом орденской провинции Друсна, выше комтурши по рангу. По крайней мере, согласно «Серебряной булле Марчиллы», где были записаны теперешние обязательства Церкви и Нового рыцарства. Но оба понимали, кто правил освобожденной частью Друсны на самом деле.
— Мы ведь знаем, что нельзя защититься от дурных разговоров, и неважно, насколько безупречен твой жизненный путь, — уклончиво ответил Шарль.
Лилианна продолжала смотреть на него в упор.
— Я думаю не о жертвах, а о тех, кто будет жить. Мы заставим врагов заключить мир, потому что в наших руках будет девочка. Разве цена такой стычки слишком высока, если благодаря ей не разыграются все остальные битвы?
Шарль ненавидел язык воинов. Стычка — это так вульгарно. Он не хотел думать о том, что произошло на поляне, на которой расположились воины, чтобы дать им немного времени уйти подальше. Эрцрегент не ответил. Все, что он мог сказать, привело бы к открытой ссоре между ними. Он поглядел на озеро, на обе галеры и великолепную галеасу с гордым носовым возвышением.
— Ты с самого начала собиралась украсть девочку?
— Я просто готовилась к бегству. Хороший военачальник всегда планирует пути отступления. И мы должны ими воспользоваться, а не стоять здесь и болтать. — Комтурша указала на большую из лодок. — Сначала ты, брат Шарль.
После изнурительной скачки под солнцем было приятно войти в прохладную воду. Шарль подобрал полы своей рясы и пошел вдоль прибрежной полосы. Гребцы протянули ему руки и помогли подняться на борт. Он опустился на скамью посреди лодки. Рядом с ним на широкой доске, проложенной между банками, лежала принцесса. С ее лица стерли грязь; теперь она была почти так же бледна, как льняная сорочка, в которую ее одели.
Через повязки проступила кровь, пропитала рубашку. На груди расплывалось пятно, похожее на герб в виде красной луны.
Губы малышки совсем посинели. Эрцрегент нежно погладил ее по щеке, холодной, словно у мертвеца. Может быть, Лилианна права, и они смогут извлечь из этого похищения большую пользу. Возможно, удастся заключить с язычниками выгодный мир, который подтвердит разгром Друсны. Но с моральной точки зрения такой поступок был недопустим.
По команде боцмана гребцы взялись за весла. Комтурша влезла в лодку без посторонней помощи. Шарль наблюдал за моряками. Ни один не решался посмотреть на женщину-рыцаря с вожделением. Лилианна не славилась красотой. У нее было слишком жесткое и резкое лицо для женщины, по крайней мере, так думал Шарль. Ее окружала аура холодной неприступности. Новое рыцарство считало себя элитой Церкви Тьюреда во всех отношениях. Они были воинами, целителями, учеными… Шарлю их стремление к совершенству казалось недостатком. Совершенен только Бог единый! Так можно решить, что они пытаются стать как боги. Это ересь… Не приходили ли и другие князья Церкви к этой мысли? Власть, которую приобрело Новое рыцарство за последние годы, тревожила. У его членов были огромные земли, собственные флоты, к тому же они командовали — к неудовольствию старейшин ордена Древа праха — всеми войсками Церкви.
Лодка покачивалась на волнах. Когда берег остался позади, качка уменьшилась. Шарль был удивлен тем, что они направлялись не к галеасе — флагману небольшой эскадры, а к одной из галер.
Все три корабля были выкрашены в красный цвет. Окованные отполированной жестью, они сверкали в лучах закатного солнца. Словно огромные водомерки, притаились они, готовые мчаться на своих ножках-веслах, как только Лилианна отдаст приказ.
Обе галеры были одномачтовыми. Шарль видел, что моряки готовы: поднять якорь и поставить паруса — дело нескольких мгновений. И не помогут Другим ни их магия, ни воинское искусство. Догнать корабли невозможно.
Вечерний ветер принес вонь от немытых мужиков. Корабли Нового рыцарства считались образцом. Гребцами на них шли исключительно добровольцы, не то что на других военных кораблях, где работали военнопленные. Галеры были рассчитаны исключительно на скорость. Длина стройных корпусов в восемь раз превышала ширину. Угрожающе, словно вынутый из ножен меч, из широкой кормы выступал наполовину скрытый водой обитый бронзой таран. Прямо над ним располагалась платформа для орудий. Тяжелые, украшенные ликами святых бронзовые дула были больше похожи на дароносицы, чем на смертоносные орудия.
Орудийная платформа обрамлялась толстыми деревянными столбами, на которые были надеты полотнища с псалмами. Таким образом, канониры были защищены благочестивыми словами вместо тяжелых дубовых досок. Орудийные платформы строили открытыми, для того чтобы свободно уходил пороховой дым и канонирам открывался хороший вид на врага. Над орудиями было выстроено окаймленное зубцами носовое возвышение. Здесь во время боя собирались аркебузиры и рыцари, чтобы отбивать абордажные команды или самим брать приступом протараненный корабль.
На корме галеры был натянут широкий бархатный балдахин, защищавший штурмана и офицеров от дождя и солнца. Высоко над кормой висели три больших застекленных фонаря. Ночью они окутывали офицерскую палубу теплым светом и светили настолько ярко, что при хорошей погоде и спокойном море галеры были видны в темноте на расстоянии многих миль.
Совсем иначе, чем стройные охотницы, была оснащена галеаса, похожая на дога среди борзых. Приземистый военный корабль был почти на двадцать шагов длиннее галер и намного шире. Над весельной палубой в небо уходили три высокие мачты с реями. Из переднего выступа над тараном виднелись пять длинных пушечных жерл. Здесь обращали мало внимания на то, каким образом будет уходить пороховой дым, и защитили канониров стенами из толстых дубовых досок. Вдоль поручней галеасы примостилась дюжина более легких орудий. Смонтированные на железных вилках так, чтобы легко поворачиваться, эти пушки плевались рубленым свинцом, нанося вражеским абордажным командам ужасный урон.
Эрцрегент знал, что на кораблях такой величины всегда находится по меньшей мере сотня солдат и рыцарей. Эти плавучие крепости не боялись врагов.
Их лодка обогнула первую галеру. К корме военного судна была прикреплена овальная икона, отлитая в бронзе, похожая на большой медальон. На ней святой Раффаэль в тяжелых кольчужных доспехах балансировал с поднятым мечом на железной цепи. Когда-то он открыл путь в Искендрию и стал героем. Его имя знал любой ребенок.
«А меня через пятьдесят лет никто и не вспомнит», — удрученно подумал Шарль. Он был управителем, не брал крепостей, о которых рассказывали истории. Эрцрегент поглядел на Лилианну. Будет ли она когда-либо причислена к лику святых? Вспомнят ли хронисты, как Лилианна оставила своих братьев по ордену на поляне, обрекая их на смерть, чтобы она сама могла бежать вместе с принцессой? Эрцрегент улыбнулся. Нет, если иерархи Анисканса однажды решат причислить Лилианну к лику святых, хронисты постараются сделать ее житие максимально поучительным, и неважно, как все было на самом деле. Правду о стычке на поляне они наверняка никогда не напишут.
С галеры были спущены канаты. Гребцы прижали ремни к борту, чтобы зыбь не разбила лодку о массивную корму корабля.
Лилианна схватилась за канат, дважды обмотала его вокруг руки и велела поднимать ее. Смотревшему на нее должно было казаться, что это очень легко. Шарль терпеть не мог это жалкое барахтанье. Человек в его возрасте не должен висеть на канате, как акробат. Он крепко, обеими руками, схватился за один из канатов, выглядя при этом, конечно же, очень неловко. Когда его подняли над поручнями, тыльной стороной руки он ударился о борт. Капитан сочувственно посмотрел на него. Это был бородатый человек в широких зеленых шароварах, заправленных в сапоги с отворотами, — франт, которому внешний вид дороже, чем польза от одежды. Кто же носит на борту корабля сапоги для верховой езды? Довершали образ идиота широкий набрюшник и украшенная пером шляпа. Полированная кираса с красной эмалью, на которой было изображено Древо крови, сообщала, что он тоже был в рядах Нового рыцарства.
— Добро пожаловать на борт «Святого Раффаэля», эрцрегент.
Тон, которым капитан это сказал, не понравился Шарлю, да и поклонился он ровно настолько, чтобы его нельзя было упрекнуть в том, что он пренебрегает необходимостью высказывать почтение. Однако Шарль не собирался спускать подобное неуважение.
— Напомни мне свое имя, брат.
Капитан бросил быстрый взгляд на Лилианну. Казалось, он ожидал знака, объясняющего, как себя вести. Но женщина-рыцарь не пришла ему на помощь.
— Меня зовут капитан Альварез де Альба, эрцрегент, — ответил он, теперь уже намного почтительнее.
Его слова едва не заглушило воронье карканье. Шарль с удивлением заметил, что на дальнем конце павильона, возвышавшегося над ютом, стояли в ряд большие клетки, отчасти скрытые под навесом.
— Не будем тратить время на любезности, — вмешалась на этот раз Лилианна. — Подайте флоту сигнал зарядить орудия. Пусть корабли ложатся в дрейф так, чтобы быть к берегу боком, в котором нет орудий. Не станем раздражать Других. Все банки должны быть заняты. Я не желаю видеть на палубе праздно шатающихся моряков. Сделаем вид, что будем стоять на якоре всю ночь. Аркебузиры пусть укроются под палубой, держа оружие наготове. Пусть спрячут фитили. Расставьте миски с огнем и жгите в них ладан, чтобы Другие не учуяли запах дымящихся фитилей.
— Что ты задумала, сестра?
Шарль был удивлен тем, что маленький флот не намеревается покидать бухту. Лилианна холодно взглянула на него.
— Ты ведь не думаешь, что смерть наших братьев останется безнаказанной?
Повинуйся
— Ты должен отнести меня к братьям и сестрам. — Мишель внимательно смотрела на него. Глаза ее странно блестели, а лицо было покрыто потом. — Слышишь меня, мальчик?
— Да, госпожа. Как только у вас появятся силы, для того чтобы встать.
Люк сглотнул. Он совершенно точно знал, что она больше не встанет. Мишель продолжала смотреть на него. Догадывалась ли она о том, что он скрывает от нее? Она лежала в нише стены, окружавшей розарий. Он привел женщину-рыцаря к Голове Язычника, в разрушенный город, в тот самый заброшенный сад, над которым стояла статуя обнаженной женщины. Перед нишей горел небольшой костер. Лошади паслись среди розовых кустов.
— Ты отведешь меня к братьям по ордену?
Слова стоили Мишель больших усилий. Люку было жаль обманывать ее и дальше.
— Госпожа, вас захватила болезнь.
— О чем ты говоришь? Я просто утомлена…
Он задумался, как сказать ей об этом, не называя зло по имени.
— Боюсь, они отнесут вас на костер перед стенами города. А когда вас не станет, туда отнесут и меня, даже если я не заболею. Ваша сестра по ордену, Коринна… Она не признает Божьего суда.
— Ты говоришь глупости, мальчик. Только сегодня утром меня осматривал Оноре. Каждое утро мы первым делом снимали одежды и искали признаки болезни. Я всего лишь обессилела в долгой борьбе против… — Она подняла глаза. — Против чумы.
Заметила ли она, что он избегал этого слова?
— Госпожа, я знаю, что вижу.
Она провела рукой по лбу — беглое, бессильное движение.
— Дай мне попить.
Ему пришлось помогать ей удерживать в руках бурдюк с водой — настолько слабой она стала. Смешанная с уксусом вода текла из уголков ее рта прямо на грудь. Люк забрал бурдюк.
— Пощупай мою спину!
Мальчик удивленно поглядел на нее.
— Ну же, помоги мне подняться. И делай, что я тебе говорю!
Она обхватила его за плечо и поднялась. Зубы ее стучали.
Люк осторожно убрал ее волосы со спины. Они пахли ладаном и уксусом. Он нерешительно провел рукой по светлой коже. Она была холодной.
— Сильнее! Как будто мнешь тесто! — с трудом выдавила женщина.
Мальчик повиновался. Его руки спускались от корней волос под черный шейный платок. Он чувствовал, как женщина-рыцарь дрожит в ознобе.
Его руки осторожно прошлись по бокам шеи вниз до подбородка.
— Чувствуешь бубоны?
— Нет, госпожа.
Все происходящее было ему неприятно. Он ведь почти мужчина и знал, что нельзя подобным образом касаться женщины. И нюхать ее волосы. Ему еще никогда не доводилось чувствовать, чтобы волосы пахли ладаном. Это было приятно…
— Госпожа?
Мишель начала развязывать шнуровку на рубашке.
— Стяни мне рубашку через голову!
Тот нервно откашлялся.
— Я…
— Если хочешь однажды стать рыцарем ордена, в первую очередь придется научиться повиноваться приказам. Давай!
Она наклонилась вперед и едва не выпала из стенной ниши. Люк подхватил ее, затем залез в нишу позади нее. Так он ничего не увидит… Стянул ей рубашку через голову. Во рту пересохло. Мишель подняла руки. Они были покрыты светлыми шрамами.
— Смотреть нужно под мышками.
Волосы были влажными от пота. Кровь прилила к его голове. И вдруг он нащупал что-то вроде гальки.
— Что это?
— Твердое место, госпожа.
— Большое?
— Чуть больше фасолины.
Люк почувствовал, как глубоко она дышит. Мышцы ее плеч напряглись, и она перестала дрожать. Кожа слегка потеплела.
— Кожа поменяла окраску? — помолчав, спросила она.
— Этого я не вижу. Волосы…
— Напрягись, черт тебя дери! Не будь таким жеманным!
Люк наклонился вперед. Ему удалось увидеть ее груди, и он тут же с усилием отвернулся. Как же при свете костра разглядеть, какого цвета кожа под мышками?
Теперь он стоял рядом с ней на коленях. Пальцы пробирались сквозь волосы. Пот ее пах приятно. От этого запаха в животе возникло теплое приятное ощущение.
— Ничего, госпожа, — сказал он наконец, хотя и не был уверен, что совершенно прав.
Мишель облегченно вздохнула.
— Ты знаешь, от усталости, бывает, тоже слегка лихорадит, — сказала она, облокотившись на стену.
Люк заметил отвратительный красный шрам, проходивший чуть в стороне от ребер.
— Вас часто ранили, госпожа?
— От этого не уйти, когда выбираешь путь меча, Люк. Зато я никогда не голодала. Церковь кормит своих воинов, словно заботливая мать.
Мальчик кивнул и поглядел на костер. Казалось, ей совершенно все равно, что она, наполовину обнаженная, сидит у костра рядом с ним. Женщины, которых он знал до сих пор, были другими. Он был почти мужчина… Не годится сидеть рядом с женщиной, на которой нет рубашки. Это женщина-рыцарь должна бы знать!
Краем глаза он видел, как она потянулась к ширинке, и полностью сконцентрировался на том, чтобы как можно лучше изучить ветку, наполовину высунувшуюся из костра. Что она там делает? Не думать об этом… Ветка… Это тополь?
Он услышал, как она расстегнула пояс.
Да, это тополь. Наклонился еще дальше вперед. Жар пламени опалял лицо.
Тихонько щелкнула застежка на поясе. Она спустила штаны.
Люк почувствовал, как свело горло.
Мишель вздохнула.
Что делать? Может быть, посмотреть, как там кони?
— Раздевайся, Люк.
Голос ее прозвучал как-то странно. Он смотрел на огонь и притворялся, что ничего не слышит. Может быть, это вовсе и не тополиная ветка…
— Раздевайся! — грубо приказала она. — Брось в огонь одежду. А потом беги и молись, как никогда не молился.
— Что…
— Повинуйся, черт тебя дери!
Он неловко повернулся. Мишель спустила штаны до колен и глядела на свое срамное место, вообще не замечая, что он на нее смотрит.
В паху, наполовину скрытый волосами, притаился бубон. Темный.
— Беги, мальчик, — тихо сказала Мишель. — Ты был прав… Беги к реке! Мойся до тех пор, пока кожа не станет гореть, и никогда не возвращайся. Ты прикасался к чумной.
Это сделали соловьи
Галечного пляжа огромного лесного озера они достигли с последними лучами солнца. Юливее потянулась в седле. Три корабля черными силуэтами виднелись на фоне серебристо-серого неба. С длинными, развевающимися на ветру флагами они выглядели очень красиво.
Неподалеку волшебница обнаружила несколько пасущихся коней. Глубокие борозды, оставленные лодками на берегу, свидетельствовали об успехе врагов. Они пришли слишком поздно! Рыцари ордена победили. Во всей округе у Железного Союза не было ни единого корабля. Теперь им не догнать похитителей.
— Они остались так близко к берегу, чтобы посмеяться над нами, — с горечью произнес Фенрил. — Наслаждаются триумфом.
Король Гуннар вошел в воду до самых бедер. В отчаянии он рвал на себе волосы.
— Назовите вашу цену! Скажите, чего вы хотите! — кричал он в сторону кораблей. — Только не отнимайте ее у меня!
Тирану подъехал к ним. Он протянул Фенрилу белую рубашку, пропитанную кровью.
— Мои люди нашли это на берегу.
Фенрил скомкал рубашку и затолкал ее в седельную сумку.
— Ему этого видеть не следует.
— Покажите мне моего ребенка! — кричал Гуннар.
Его сильный, привыкший приказывать голос звучал очень резко. Юливее он всегда нравился. Многие эльфы считали его неотесанным варваром. Но ей он напоминал своего предка Мандреда, который когда-то пришел с Фародином и Нурамоном, чтобы вытащить ее из искендрийской библиотеки.
Она спешилась и вошла в воду. Стараясь утешить, положила руку на сильное, покрытое шрамами плечо.
— Идем, друг мой. Мы еще увидим Гисхильду. Они назовут нам свои условия для обмена военнопленными. Совсем скоро.
Гуннар обернулся к ней. В бороде сверкали капельки слез.
— Я ведь всего лишь хочу взглянуть на нее хоть одним глазком. Понимаешь? Только посмотреть, как она. Я не дурак, знаю, что они мне ее не отдадут. Но если бы мне предоставили хоть час… Я бы позаботился о том, чтобы сюда принесли всех выживших на поляне — за один час рядом с ней. — Он глядел на нее полными отчаяния глазами. — Это ведь немалая цена за то, чтобы только увидеть ее, правда?
Вид этого охваченного горем здорового воина, от которого несло кровью убитых врагов, тронул Юливее больше, чем она считала вообще возможным. Всплыли загнанные в дальние уголки памяти воспоминания о том, что рыцари ордена Древа праха сделали ее народу, свободным жителям Валемаса. Все, кого она когда-либо любила, были уничтожены. Своей жизнью Юливее была обязана приветливому джинну, спасшему ее от поджигателей. Нет, она не в состоянии сказать Гуннару правду. Служители Тьюреда не дадут ему увидеть Гисхильду. Они хотят, чтобы он терзался и сомневался. Малышка потеряла много крови, это точно. Может быть, она уже мертва. Гуннар этого никогда не узнает. Пока у него остается надежда, он будет хорошим партнером в переговорах.
— Отдать им пленных было бы по-рыцарски, — тихо произнесла она, не в силах рассказать ему, какую игру предлагают ему рыцари Церкви Тьюреда.
Теперь они нашли слабое место Гуннара Дуборукого, гордость которого не могли сломить на поле брани. Юливее вспомнила обо всех жестоких битвах за Друсну. Несмотря на отчаянное сопротивление, они теряли землю пядь за пядью. И рыцари ордена не гнушались даже убивать детей, воспитанных для того, чтобы воспевать хвалу их бессердечному Богу. Эльфийка издалека наблюдала за тем, что происходило на мосту у Бресны после того, как была взята приступом Мерескайя. У этих чертовых рыцарей не было никакого уважения к жизни. Они мало ценили даже собственную жизнь! Сколько рыцарей погибло сегодня на поляне только для того, чтобы причинить горе одному-единственному человеку, не знавшему сейчас, жива ли его дочь! На что надеяться королю, если у него такие враги?
Гуннар неглуп и очень скоро поймет, что произошло. Тогда ему придется принять решение… и он сломается. Слуги Тьюреда заставят его выбирать между дочерью и союзом с Друсной. И неважно, что он решит, — ему уже никогда не стать тем гордым королем-воином, каким он был раньше. Юливее хотела бы подарить ему мир. Но на это не хватит и всей ее колдовской силы.
— И что бы ты делал в течение этого часа со своей дочерью, если бы священники выполнили твое желание?
Король удивленно посмотрел на нее. Очевидно, мысленно он был где-то далеко. А потом печально улыбнулся.
— Я сидел бы у ее постели и держал за руку. А еще я спел бы ей песню, которую любили они с братом, когда были еще совсем маленькими. В ней идет речь об их предке Мандреде. О том, как он обрел своего потерянного сына и как пил на спор с заколдованным дубом. Целую повозку винных амфор разбил Мандред у корней дерева, чтобы увидеть, как оно опьянеет. Кажется, только вчера сидел я у ее постели…
Король не договорил и в бессильной ярости сжал кулаки. Юливее обняла его. Он был высок, она не доставала ему даже до подбородка. И тем не менее сейчас он был беспомощнее ребенка. Она чувствовала на шее его горячее дыхание.
— Почему… — пробормотал он. И внезапно выпрямился, мягко высвободившись из объятий. — Спасибо, — прошептал он, указывая на берег. — Им не нужно видеть меня таким.
Юливее проследила за его взглядом. На узкой прибрежной полосе расположились более двух сотен всадников. Некоторые завели своих лошадей в воду. На большинстве из них были блестящие черные доспехи всадников князя Тирану. Что-то темное коснулось душ эльфов Ланголлиона при власти Алатайи, матери Тирану. Неважно, как будет вести себя Гуннар, они никогда не увидят в нем короля. Они бились не за Друсну или Фьордландию, а сражались потому, что ненавидели Церковь Тьюреда. Может быть, отчасти из-за того, что боялись гнева Эмерелль, не простившей им предательства в Теневой войне, вызванной предательством Алатайи, в которой эльфы Альвенмарка бились друг против друга, а драконы еще раз вернулись на свою старую родину. Это было давно, но у эльфов иное чувство времени. Нет, всадники Тирану бились точно не за Гуннара. Они на всех людей смотрели с презрением — и на врагов, и на союзников, — и пришли только затем, чтобы смягчить гнев Эмерелль и смыть пятно предательства.
Внезапный звук заставил Юливее обеспокоенно поглядеть на корабли. Какой подлости им ожидать теперь? Весла с одного борта были спущены и вспенивали черную воду. Галеры лениво плавали вокруг.
Аромат ладана донесся до берега. Был там и еще какой-то неприятный запах, почти заглушённый ароматом древесной смолы. Роскошные суда дышали духом Девантара — от них исходил запах серы! Юливее непроизвольно вздрогнула.
Галеры выплюнули длинные языки пламени. Над тихими водами прогремел почти ощутимый удар грома. Тени летели им навстречу. Лошади на берегу заржали. Из носовых возвышений валил дым, а легкий бриз превратил его в знамена.
Юливее услышала, как стали трескаться деревья, увидела лошадь, разорванную пушечным снарядом, как будто ее ударил дракон.
— Назад, в лес! — закричал Фенрил, перекрикивая шум.
Большинство всадников уже развернули коней. Бородатый фьордландец из личной гвардии Гуннара закачался в седле и нагнулся, чтобы поднять свою оторванную руку.
Волшебница почувствовала, как что-то теплое побежало по ее щеке, словно лицо забрызгал летний дождик.
— Гуннар, идем! — закричала она, не отрывая взгляда от творящегося на берегу ужаса.
Король не ответил. Фенрил махал ей рукой, что-то крича, но голоса его не было слышно за грохотом пушечных выстрелов.
— Скорее!
Юливее обернулась, хотела схватить Гуннара за руку, но короля рядом с ней не было! Она озадаченно посмотрела на берег.
Вдруг что-то коснулось ее колена. В воде, слегка покачиваясь на волнах, лежало массивное тело повелителя. Вытянутая рука в ритме волн касалась ее колена. Темными облачками по воде, серебристо поблескивавшей в лунном свете, расходилась кровь.
Юливее хотела закричать, но с губ ее не слетело ни звука. От шока она не могла вымолвить ни слова, лишь опустилась на колени и провела рукой по шее короля, словно руки могли нащупать что-то иное, не то, что видели глаза. Почти ослепшая от слез, она продолжала поиск в воде. Головы Гуннара нигде не было, ее раздробил пушечный выстрел.
Эльфийка вскипела от ярости, которая поднималась из живота, зажигая кровь, прогоняя все иные мысли. Она нащупала длинный узкий деревянный футляр, висевший на поясе среди флейт.
Замок открылся с негромким щелчком. На красном бархате лежала черная флейта, сделанная из Филанганского обсидиана. Она играла на этом инструменте всего один раз. Темная сила магии, жившая в этой флейте, так испугала ее тогда, что она больше не касалась этого инструмента. Эльфийка ощущала ярость всех воинов, павших когда-то в Филангане, и пламя вулкана.
Каменная флейта тепло грела ей руку. Играя на ней, Юливее передавала мелодии, сплетавшейся с магией земли, всю свою ярость и боль. Из ночной темноты родилась пылающая искра размером не больше светлячка. Она слушалась движения флейты, танцевала, пряла изящный узор. Появлялось все больше тонких линий, они переплетались друг с другом, создавая образ птицы. Затем творение света разделилось. Два соловья из оранжево-красных искр расправили свои огненные крылья.
Юливее вбирала в себя силу земли, свежепролитую кровь, силу флейты и песни. А затем добавила жгучего гнева. Она дала магии больше свободы, чем ожидала.
Соловьи полетели друг к другу, сплелись воедино, а когда разлетелись, их стало четверо. Юливее почти не осознавала, что слышит тихий треск. Одежда ее стала жесткой. Изо рта вылетали белые облачка пара, тонкая корочка льда затянула воду и стала наступать на озеро.
Горячая ярость волшебницы не позволяла ей ощущать ни холод льда, ни жару, исходившую от пламенных крыльев птиц. Теперь их было больше дюжины, и их число увеличивалось с огромной скоростью.
Когда мелодия достигла апогея, лед вокруг Юливее достиг уже нескольких дюймов в толщину.
Внезапно она оборвала мелодию, вытянула руку и указала на большой корабль.
— Летите, дети мои, летите! Ищите черный дар Девантара! — посиневшими губами прошептала она.
Снова взревели пушки на кораблях. На берегу давным-давно никого не было. Ядра летели в подлесок.
Соловьи превратились в стаю светящихся точек, оставлявших за собой огненный след, и исчезли в серном дыму, висевшем над водой.
Юливее услышала сигнал тревоги. Лед по-прежнему все больше покрывал озеро, хотя она давно уже закончила плести свое волшебство. Девушка прикрыла глаза: она и так чувствовала, что происходит.
Пламенные птицы кружили вокруг мачт. Одна из них ринулась вниз. Ее крылья коснулись кожаного порохового картуза, висевшего на перевязи у аркебузира. Как горячий нож режет лед, так резали крылья кожу. Маленькие пороховые заряды взрывались. Стрелок принялся кричать и махать руками, пытаясь прогнать птицу. Юливее чувствовала его боль, возникавшую там, где крылья соловья касались его.
Другая птица ринулась на покрытое сажей жерло пушки. Там, где она села, расплавился металл. Канонир, только что зарядивший пушку, глядел на огненную птицу широко раскрытыми глазами. С пушки, словно вода, стекал золотой металл. А затем видение поглотил взрыв.
Светлый язык пламени вырвался из ватной завесы. Раздавался треск взрывов остальных пороховых картузов. В дымовой завесе появлялись большие дыры. Кричали мужчины; Юливее увидела, как кто-то, объятый пламенем, прыгнул за борт. Огонь лизал поднятые паруса и канаты такелажа. Балдахин на корме занялся желтым пламенем. От следующего сильного взрыва вздрогнул ледяной панцирь, с треском продолжавший утолщаться.
Два маленьких корабля пытались уйти от вцепившегося в них льда. За борт выпрыгнули мужчины с алебардами и топорами, стали молотить холодный панцирь, схвативший воду.
Юливее была словно в трансе, оставаясь безучастной, как будто смотрела чей-то чужой сон.
Прозвучал залп аркебуз — вокруг нее взметнулись фонтаны ледяных брызг.
А потом раздался мощный взрыв. Гром, казалось, ударил Юливее в живот, словно огромный кулак. Соловьи добрались до порохового склада. Дымящаяся мачта, подобно копью, врезалась в лед всего в паре шагов от нее. Среди дымящихся обломков лежали странно скрученные человеческие тела, будто марионетки, у которых отрезали ниточки.
Железо и лед
Ничего не понимая, Лилианна смотрела на дымящиеся обломки галеасы. Однажды она видела, как погибла большая каррака — после того как целый полк галер бомбил ее на протяжении часа. А галеасу взорвала одна-единственная эльфийка. Этого не может быть! Это насмешка над Тьюредом.
Лилианна вырвала алебарду из рук одного из матросов.
— Вперед, на лед! Мы должны освободить корабль: пока «Святой Раффаэль» захвачен ледяным панцирем, эльфы могут напасть с той стороны, где нет орудий. Корабль должен снова стать маневренным!
Лилианна первой спрыгнула через поручни на лед. Замерзшее озеро посреди лета! Как будто Другие плюют в лицо божественному творению.
Комтурша яростно молотила топором по льду, который трещал и лопался под ее ногами. Она попыталась совладать с гневом против безбожных созданий Альвенмарка. Если она собирается повернуть колесо удачи в свою сторону, голова должна оставаться холодной. Осторожно проверяя крепость ледяной корки перед собой шипом топора, Лилианна шаг за шагом пробиралась к носовой части корабля.
— Мастер-оружейник! Принеси вниз маленький бочонок с порохом! Остальные алебардщики, ко мне! Гребцы, берите запасные весла и ждите моих указаний!
Лилианна побежала вдоль носа. Стилизованный бронзовый орел тарана был покрыт кристалликами льда. От леса дул легкий теплый бриз. За кормой лед простирался шагов на двадцать, и чем ближе было к открытой воде, тем тоньше он становился. Они выберутся, если будут действовать решительно и быстро.
Лилианна велела алебардщикам разбивать лед между замерзшими веслами. А потом два канонира подтащили бочонок. Комтурша поглядела на темные очертания леса. В любой миг эльфы могли воспользоваться преимуществом. Она сама давно бы отдала приказ атаковать, но, похоже, пушечные залпы отбили у безбожников к этому всякую охоту.
— Здесь! — Они остановились в пятнадцати шагах от тарана. — Скорее несите горящий фитиль и воспламенитель!
Острием алебарды Лилианна толкла лед. На берегу показалась одинокая всадница. С ужасающим спокойствием она положила стрелу на тетиву своего длинного лука. Мгновением позже с орудийной платформы у них над головой раздался крик. Ответом был залп аркебуз.
Эльфийка вплотную пригнулась к гриве лошади и, издав непонятный клич, помчалась к кораблю. Лилианна бросила работу. Одна-единственная всадница посмела атаковать. Да эта эльфийка сумасшедшая! Хоть и сумасшедшая, но смелая. Она с удивлением почувствовала уважение к мужественной воительнице. Раздался залп из аркебуз. Эльфийский скакун встал на дыбы и зашатался. Всадницу выбросило из седла. Она упала на лед и осталась лежать без движения.
Лилианна опустила алебарду. Дыра во льду была уже достаточно велика. Комтурша осторожно подкатила бочонок с порохом. К тому времени, как она закрепила его, вернулся мастер-оружейник.
— Сколько горит твой фитиль?
Бородатый канонир поднес шнур к измерительной шкале, приделанной к дубовому воспламенителю.
— Столько, сколько нужно, чтобы быстро досчитать до тридцати.
От леса донесся глухой цокот копыт. Лилианна взяла воспламенитель.
— Назад, на корабль!
— Это моя задача, госпожа! Я…
— Не перечь моим приказам, приятель!
Мастер-оружейник отшатнулся от нее, коротко кивнул и бросился бежать к кораблю.
— Зарядите носовые орудия рубленым свинцом! — крикнула Лилианна ему вслед.
От леса отделились тени и понеслись прямо на лед.
Лилианна подвела фитиль к бочонку с порохом, вынула кинжал и отрезала примерно треть шнура. Она хотела быть уверенной, что бочонок взорвется прежде, чем до него доберутся всадники. Этим она окончательно решила свою судьбу. Шнур и так был отмерен предельно точно.
Комтурша поднесла воспламенитель к бочонку. Огонь с шипением понесся по пропитанному смолой фитилю. Удостоверившись, что искра уже не потухнет, женщина обернулась и побежала. Тяжелые ботинки скользили на льду. Балансируя руками, она пыталась удержать равновесие, зная, что не успеет подняться на борт галеры. Однако ее воспитали так, что не возникало даже мысли отказаться от битвы, какой бы безнадежной она ни была.
Весла галеры освободились ото льда. Алебардщики постарались на славу. Корпус корабля лежал на темной воде в окружении обломков льда. Весла с тихим треском бились о края полыньи, чтобы увеличить пространство свободной воды.
С кормы «Святого Раффаэля» раздался голос капитана:
— Поднять весла!
Когда последние солдаты поспешно взбирались по канатам на носовое возвышение, весла были подняты в горизонтальное положение. С тонких белых лопастей капала вода.
Лилианна почти добежала до «Святого Раффаэля», когда сзади раздался взрыв. Осколки льда, словно град, ударили по ее доспехам, и женщину отбросило вперед. Вокруг с треском лопался лед. Она заскользила по ровной поверхности. Повсюду раскрывались черные трещины. Вода вспенилась и вцепилась в нее ледяными пальцами.
Лед под Лилианной провалился. Вода была настолько холодной, что дышать она уже не могла. Над ней, высоко над смертоносным тараном галеры, показалось знакомое лицо. Брат Шарль. Старый священник смотрел на нее широко открытыми от ужаса глазами. Тяжелые доспехи, спасавшие от смерти во многих битвах, теперь тянули ее на дно.
Танец клинков
Сильвина поднялась. Щека горела, по шее текла теплая кровь. Пуля аркебузы оставила в ее теле глубокую борозду, но боли она не чувствовала, сердце сжимала ярость! Мауравани глубоко вздохнула. Холодный воздух освежал, хотя и был пропитан пороховым дымом. Лошадь ее лежала без движения; темная кровь примерзла ко льду. Вокруг тянулось затянутое льдом озеро, покрытое дымящимися остатками корабля и трупами. Оставались еще две галеры.
Корабль, находившийся прямо перед ней, скрывался в пороховом дыму. Это была красивая галера с роскошными знаменами, развевавшимися на мачтах, и балдахином с золотой вышивкой, натянутым на корме, где между воинами в серебряных доспехах виднелось ложе с белоснежными покрывалами. Может быть, Гисхильду отнесли туда? Это она сейчас выяснит.
Сильвина схватилась за плечо и вынула длинную рапиру, которую носила на узком кожаном ремешке за спиной. Левой рукой достала из-за пояса охотничий нож и широкий клинок для разделывания дичи. Оба ножа, украшенные рукоятями в форме стилизованной волчьей головы, были сделаны специально по ее заказу. Рапира и нож прошли через бесчисленное множество битв, но на столь отчаянную атаку она еще ни разу не решалась.
Решительным шагом эльфийка помчалась к плененной льдом галере. Она выполнит данное Эмерелль обещание и снова возьмет Гисхильду под свою опеку. И на этот раз уведет девочку подальше от фронта. Далеко на север, на родину, в Фирнстайн.
Некоторые мужчины попрыгали за борт с корабля и принялись долбить лед алебардами и топорами. Уже была видна узкая полоска воды. С борта корабля воины, вооруженные длинными пиками, пытались расширить полосу.
— Тьюред мой, она все еще жива!
Один из стрелков в украшенном красным пером шлеме махнул рукой в ее сторону. Сильвина увидела нацеленные на нее дула аркебуз. Вот уже поднесены пылающие фитили.
Пуля пролетела над ее головой. Еще одна разбила лед у нее под ногами. Мауравани бросилась бежать.
Замерзшее озеро дрожало под копытами сотни лошадей. «Наконец-то подоспели Жнецы», — мрачно подумала Сильвина. Она почти добежала до весел галеры.
Стальные наконечники пик летали над замершими лопастями весел, пытаясь достать ее.
Снова над головой просвистели пули. Чей-то резкий голос выкрикивал команды.
Сильвина запрыгнула на одно из весел. Дерево задрожало под ее весом. Сердитым движением она отмахнулась от пик. На нее нацелили аркебузу. Она поглядела в темное дуло и увидела за ним широко раскрытые от ужаса глаза и черное от пороха лицо. Увернуться не было никакой возможности!
Грянул выстрел. Горячий пороховой дым вылетел ей навстречу, опалив лицо. Одним прыжком девушка оказалась на поручнях. Рапира прямым ударом вошла в забрало рыцаря, а охотничий нож отклонил алебарду.
Аркебузир, качаясь, стал отходить от борта, подняв, защищаясь, тяжелое оружие к груди. Между пальцами у него свисал тлеющий фитиль. Он смотрел на нее так, словно она была демоном. Вероятно, в спешке он забыл вложить в оружие свинцовую пулю.
Сильвина вынула рапиру из мертвого рыцаря и прыгнула в отверстие, оставленное аркебузиром в ряду человеческих тел. Рывком притянув мертвое тело к себе, она заслонилась им, как щитом. Вдоль поручней шла узкая галерея. Там рыцари не смогут воспользоваться численным преимуществом. Дальше зиял длинный открытый люк глубиной не более метра, похожий на деревянный гроб. Он отделял галерею от мостков, протянувшихся в центре корабля от передней палубы к корме. Барьер, заполненный человеческими телами. Более сотни гребцов поднялись со своих скамей. Они были вооружены пиками, пистолями, арбалетами и широкими ножами.
Острия пик царапали нагрудник мертвого рыцаря, соскальзывали с изгиба. Сильвина толкнула рыцаря на нападающих. Закованный в броню воин рухнул на нижнюю палубу, погребая под собой трех гребцов. Сильвина длинным прыжком перепрыгнула люк и оказалась на сходнях. Слегка спружинив, приземлилась, стала на колени и вынула рапиру. Удар меча пришелся по тонкому клинку. Мауравани, по-прежнему стоя на коленях, повернулась. Перед ней матрос нацелился на нее широким тесаком, держа в левой руке пистолет.
Прямой удар охотничьим ножом вспорол ему живот и опрокинул спиной к гребцам.
— Убейте это порождение тьмы! — крикнул массивный парень, вылезший с палубы гребцов с огромным топором в руках. — Что может сделать одна женщина против сотни мужчин?
Словно волна из тел, поднялись матросы по обе стороны мостков. В мгновение ока Сильвина оказалась окружена врагами, но вооруженные гребцы стояли так плотно, что мешали друг другу.
Вдоль поручней гремели выстрелы аркебуз. Где-то рядом заржала лошадь. А потом в гуще битвы раздался знакомый голос Фенрила. Наконец-то подоспели всадники!
Сильвина уклонилась от удара алебардой, ударила гардой рапиры противника и оказалась лицом к лицу с вооруженным с головы до ног рыцарем. Нанося сильный удар, он попытался столкнуть ее вниз, на банки. Сильвина отразила атаку и поймала клинок на спружинившее лезвие рапиры. Поворот — и меч рыцаря выпал из его рук. Но, вместо того чтобы отпрянуть, воин ордена поднял закованную в доспехи руку, чтобы отвести рапиру в сторону. Левая рука в это время вылетела вперед. Железная чешуя перчатки полоснула Сильвину в бровь, когда та отклонилась. Удар коленом едва не попал ей по подбородку.
Разъярившись, она ударила охотничьим ножом в незащищенную подмышку воина. Клинок вошел в тело по самую рукоятку. Плюясь кровью, рыцарь упал. Вынимать оружие у эльфийки времени уже не было. Она схватила с пояса поверженного врага кинжал и увернулась от удара топором.
Теперь перед ней стоял мужчина, поднявший против нее толпу гребцов. Что-то коснулось сапога Сильвины. Вооруженные моряки кололи ножами ее незащищенные ноги. Сильвина выругалась и попыталась прыжком вырваться на свободу, но повсюду из-под сходней против нее поднимали оружие. Должно быть, она сошла с ума, решив одна атаковать корабль, полный воинов.
Острие пики разрезало брючину, оставив после себя кровоточащий шрам на бедре. Моряк размахивал перед ней топором словно косой.
— Разорвите ее на куски! — закричал он, и в лицо ей брызнула слюна. — Убейте ее и бросьте богохульное тело на лед! Тьюред защитит нас! Мы победим!
Мауравани шагнула в сторону, увернувшись от топора. Ее клинок рванулся вперед, словно змея. Рапира кольнула в глаз, с тихим треском проколола череп. Боец упал, словно сраженный молнией. Моряки в ужасе отшатнулись от нее. Они были сильны, как медведи, закалены тяжелой работой на веслах и, без сомнения, храбры, но до сражения с эльфийкой еще не доросли. По сравнению с мауравани, прожившей сотни лет, они были похожи на детей, сражающихся с палками в руках против рыцаря в латах.
По диску луны проплыла туча, глотая ее серебристый свет. Теперь поле боя освещали только большие фонари на корме галеры. Узкая палуба стала скользкой от крови.
Эльфийка ступала уверенно. Смотреть прямо на фонари она избегала — глаза ее привыкли к темноте.
Для гребцов она казалась теперь бесплотной тенью, из которой вырывалась сверкающая серебром сталь. Мауравани, пританцовывая, продвигалась между мужчинами, парируя удары ножом, нанося колющие удары или ударяя рукояткой рапиры. Эти люди вызывали в ней уважение. Они понимали, что им не справиться с ней, и все же продолжали сражаться, потому что для них это было делом чести. Она пыталась никого не убивать. А вот рыцари ордена — это враг, не заслуживающий пощады.
По узким сходням Сильвина продвигалась медленнее, чем ожидала. Краем глаза она видела, как Жнецы перелезали через перила, узнала среди одетых в черное бойцов из Ланголлиона под командованием князя Фенрила.
Она отразила еще один мощный удар, нацеленный ей в голову, ударила рукоятью рапиры в лицо противника. Даже в шуме битвы она услышала, как хрустнул, ломаясь, его нос. Вот еще два шага на пути к корме пройдены.
Кто-то схватил ее за левую ногу. Прямой удар вниз, и два пальца покатились на залитые кровью доски. Сильвина обернулась, парировала удар, пригнулась. Грянул выстрел из пистолета. Пуля пролетела мимо. За ее спиной кто-то вскрикнул.
Она снова пригнулась. Узкое лезвие ее рапиры прокололо чье-то бедро. Кинжалом рыцаря она приняла удар слева. Пронзила раненому, стоявшему перед ней, плечо в районе груди, слегка повернув, вынула клинок у него из бедра и прошла мимо закачавшегося мужчины.
Еще пять шагов к ложу под балдахином. Она схватит Гисхильду и прыгнет с нею за борт. А Фенрил и остальные пусть доводят битву до конца!
С кормы шел рыцарь с длинным мечом. Гребцы расступались перед ним. Некоторые улыбались. Герб Древа крови красовался на нагруднике воина, черные перья украшали его шлем.
— Всадите ей пику между ног! — выкрикнул рыцарь спокойным, привыкшим повелевать голосом, продолжая идти к Сильвине.
Впервые с тех пор, как она прыгнула на сходни, ей пришлось отступить на два шага. Вдоль галерей шумела битва. В рядах защитников появились первые прорехи. По палубе к гребцам текли потоки крови. В лунном свете они казались черными, как смоль.
Рыцарь взял огромный меч обеими руками и, широко размахнувшись им, заставил Сильвину отступить еще на шаг.
Ноги ей тут же стали колоть пиками. Она уворачивалась, вспоминая, что умеет передвигаться по ветвям деревьев, в которых бушует буря. Здесь ей не умереть!
Первые Жнецы Тирану перебрались через люк, ведущий к гребцам, и построились у нее за спиной, чтобы прикрыть тыл.
Грохот, похожий на пушечный выстрел, заставил вздрогнуть всех мужчин вокруг. На мгновение Сильвина обернулась и увидела, как на передней палубе офицер посылает матросов с пороховыми бочками за борт. Они должны взорвать лед, чтобы освободить корабль! Против этого сейчас она ничего сделать не сможет. Ей нужно быстро добраться до Гисхильды, и тогда будет совершенно неважно, что случится с галерами!
Сильвина атаковала рыцаря. Сделала обманный финт рапирой, оттолкнув клинок неприятеля гардой кинжала. А рыцарь хорош! Он отразил выпад ее рапиры при помощи окованной перчатки, в то же время просунул клинок длинного меча вперед, чтобы занять более удачную позицию, и со своей стороны сделал попытку выбить кинжал из руки Сильвины.
Эльфийка отшатнулась, перепрыгнула через пику, которую сунули ей между ног. Оступилась, поскользнулась на залитой кровью палубе, пригнулась от удара, который нанес ей двумя руками преследовавший ее рыцарь. Почувствовала на лице движение воздуха от взмаха клинка — противник промахнулся лишь на несколько дюймов!
Нож разрезал ее кожаный камзол, скользнул по ребрам. Сильвина выругалась. Численное превосходство все же сыграло свою роль. Ее схватили чьи-то руки, сумели уложить на пол, в то время как рыцарь переменил руки, чтобы проткнуть ее клинком.
Она слышала, как сражались за ее спиной Жнецы, и пожелала, чтобы они приложили хоть немного больше усилий и помогли ей. Она могла поверить в то, что воины Тирану принесут ее в жертву, чтобы не делить с ней славу освобождения принцессы.
Взмахнув руками, Сильвина вырвалась. Гребцы испуганно отшатнулись, но поножи рыцарского облачения не пропустили удара. Он оставил только царапину на латах. Рыцарь зашел сбоку, пытаясь прижать ее ногой к полу, чтобы она лежала тихо, пока он не нанесет смертельный удар.
Эльфийка вывернулась. Удар гардой рапиры отбросил тяжелый клинок в сторону. Сильвина повернула кинжал и изо всех сил всадила его в затянутую в латы ногу воина. Сталь прорезала доспех, кость и подошву, глубоко войдя в деревянную палубу.
Рыцарь застонал. Сильвина поднялась и бросилась на него. Край его доспеха оцарапал ей лицо. Противник потерял равновесие, но кинжал удерживал его пришпиленным к палубе. Он с грохотом повалился на пол — клинок не отпускал. Сильвина мельком увидела, что нога его вывихнута, а подошва из-за падения и вовсе переломилась.
Мауравани переступила через рыцаря и, вооруженная одной рапирой, устремилась к ложу под балдахином. Все больше рыцарей поднимались через борт на корабль. За ее спиной несколько воинов столпились вокруг мачты, образуя сверкающее защитное кольцо из стали.
Из-за туч снова выглянула луна. Эльфийка грубо оттолкнула в сторону мужчину в синей рясе.
— Да отсохнут твои руки, если ты посмеешь коснуться ее священного тела! — прорычал старый священнослужитель.
Сильвина сорвала с ложа белое покрывало. Там лежала, съежившись, бледная женщина с пропитанной кровью повязкой вокруг головы.
— Капитан Феодора — святая, — бесновался священник. — В ней горит сила настоящей веры! И эта сила уничтожит тебя, если ты попытаешься причинить ей зло!
Сильвина поглядела на раненую женщину, не желая верить своим глазам. Она не смогла! Не смогла защитить Гисхильду, когда ее украли. И спасти ее она тоже не смогла.
Во льду она увидела вторую галеру. Стройный корабль был окружен плавучими глыбами льда, он, покачиваясь из стороны в сторону, пытался выбраться в открытые воды. Мауравани прикинула, сможет ли догнать галеру, если станет перепрыгивать с льдины на льдину. Может быть… Потом Сильвина отбросила эту мысль. Она слишком устала и вышла из этой битвы с дюжиной ранений. Пусть это и пустячные раны, но их все равно нужно лечить. Она сошла с ума, попытавшись атаковать галеру в одиночку. Сильвина сознавала, что стоит сейчас живой на корме только потому, что подоспел Фенрил со своими всадниками. По льдинам они за ней уж точно не поскачут.
На корму вышел Фенрил. Выглядел он ужасно. Пуля растрепала перья на его шлеме. Широкая белая накидка была разорвана. Он устало расстегнул ремни на шлеме. Борьба на палубе прекратилась, уцелевшие были разоружены.
— Тьюред осудит ваши души на вечную тьму! — выкрикнул священник.
Не обращая внимания на старого священнослужителя, эльфийский князь поглядел на раненого капитана.
— Ее здесь нет? — Он проследил за взглядом Сильвины. — Она на другом корабле?
— Мы проиграли, — расстроенным голосом ответила мауравани. — Они где-нибудь спрячут Гисхильду. Есть сотня мест, куда ее можно отвезти. Мы в их власти.
— Еще нет, — решительно ответил князь. — Мы узнаем, где она. И заберем ее. Тогда уже мы застигнем их врасплох. — Фенрил пронзительно свистнул, и огромный канюк-курганник опустился на мачту на корме галеры. — Они от нас не уйдут!
Глубокий порез
Люк положил к ее ногам оба обитых серебром седельных пистолета. Поднял взгляд и поглядел в слепые белые глаза.
— Ты мне поможешь, правда? — Из кармана брюк он вынул складной нож и положил его рядом с дорогим оружием. На этот раз он все сделает правильно. — Она в тебя не верит, — тихо продолжил он, — но моей веры хватит на двоих. Услышь меня, пожалуйста!
В поисках помощи он посмотрел на мраморное лицо. Конечно же, белая женщина ему не ответила. Он знал, что она услышала его. Хозяйка розария молчала, но могла помочь. Мальчик поглядел на увядшие цветы и пустые плетеные миски. Зерно давно растащили мыши и птицы. Но нигде — ни на пьедестале, ни на самой статуе — не было птичьего помета. Мох здесь тоже не рос. Это ли не знак власти?
— Она поможет мне, — пробормотал он себе под нос. — Она мне поможет!
Люк подарил самое дорогое, что у него было, и теперь оставалось только верить.
Когда он отходил от статуи, по коже побежали мурашки, что частенько происходило в этих руинах. Иногда ему казалось, что он проникает через невидимые стены. Здесь сохранилось что-то от богов, в которых верили его предки. В этом Люк был совершенно уверен, и неважно, что болтали священники во время проповедей.
Уверенным шагом прошел он мимо розовых кустов к стенной нише, в которой лежала женщина-рыцарь. Она спала обнаженной — ему было стыдно одевать ее. На ее теле выступил холодный пот. Как вышло, что она заболела? Она была одной из самых благородных слуг Тьюреда, это Люк понимал. Отец всегда говорил о Новом рыцарстве с уважением.
Льняным платком мальчик промокнул пылавшее лицо. Осторожно опустил платок в миску с заранее приготовленной холодной уксусной водой и положил ей на лоб. Это оттянет лихорадочный жар.
Люк поглядел на разложенный широкий кожаный пояс с множеством нашитых кармашков для ножей, щипцов и других штук, которым он не знал названия. Когда он отказался уходить, женщина-рыцарь сказала ему, что нужно делать. Она также объяснила, что, весьма вероятно, она умрет, даже если он в точности будет следовать ее указаниям. Но еще хуже будет, если он вскроет чумной бубон, — тогда ему и пяти дней не прожить.
Люк провел рукой по ножам. У многих из них были зубчатые или странно изогнутые лезвия. На душе у него было паршиво. Мальчик выбрал самый маленький нож, рукоятка которого была из слоновой кости, очень легкая.
Рука задрожала, когда он обернулся к сестре Мишель. Во рту внезапно пересохло. Ему стало дурно. Тьюред милостивый, у нее глаза открыты! Она снова проснулась. Губы женщины-рыцаря шевелились. Ему пришлось наклониться пониже, чтобы расслышать, что она говорит.
— Ты… ты очень храбрый мальчик, Люк. Я тобой восхищаюсь… — Она утомленно улыбнулась. — Для меня было честью познакомиться с тобой… Неважно, что будет дальше, но ты уже сейчас сделал больше некоторых святых. Те отказывались прикасаться к кому-либо вроде меня.
Люк смутился. Если бы она знала, как ему страшно, то не стала бы так с ним говорить. Разве она не видела, как дрожала его рука?
— Начинай.
Мальчик глубоко вздохнул. Когда он поднес нож к бубону у нее в паху, рука задрожала сильнее. Теперь на теле Мишель выступило еще больше черных пятен. Она сказала ему, что это плохой знак. Жидкость из бубона распространяется по телу. Иногда она кашляла, и тогда на губах у нее выступала кровь.
Люк поглядел на нож. Он никогда никого не ранил. Кроме сына мыловара, которому однажды до крови разбил нос, но тот паршивец заслужил это. А стоять здесь с ножом в руке… Он просто не может…
Женщина-рыцарь смотрела на него так, как смотрел когда-то отец, когда Люк впервые сел на большого коня. Он не боялся упасть. Но это…
Мальчик нерешительно посмотрел на большой бубон, почти черный. Нужно что-то делать. Там, внутри, яд. Он убьет сестру Мишель, если его не вскрыть!
Люк плотно сжал губы. Теперь нужно только слегка надавить на нож. Без всяких усилий он разрезал кожу. Потек темный гной. Женщина-рыцарь напряглась и застонала.
Мальчик углубил надрез и нажал на рану. Пошел отвратительный запах, потом еще и кровь. Неужели он что-то сделал не так?
Сестра Мишель снова потеряла сознание. Он остался совсем один! Рана должна хорошенько покровоточить, она сказала. И он должен промыть ее пропитанным уксусом платком.
Столько крови и гноя! Она уже прямо в луже лежит. Что же делать, чтобы кровотечение теперь остановилось? Может, он все-таки сделал слишком глубокий надрез? Нож выпал у него из рук.
«Ты должен сделать это, — призвал он себя к порядку. — Соберись! Ты ей обещал».
Люк взял смоченный в уксусе платок и промокнул рану. Теперь крови текло меньше. Но вонь… Ему было дурно. Он начал дышать ртом.
Затем мальчик взял другой платок, пропитал его уксусной водой и прижал к ране сильнее. Потом наложил тугую повязку. Белая ткань тут же пропиталась кровью.
Надо надеяться, что он все сделал правильно. Он сердито поглядел на статую белой женщины.
— Не очень-то ты мне помогла! Ты…
Нет! Этого делать нельзя.
— Извини, — тихо пробормотал он. — Я не хотел тебя обидеть. Пожалуйста, присмотри за сестрой Мишель. Пожалуйста…
Грудь женщины перестала подниматься и опускаться, рот раскрылся.
— Нет! — Люк встал на колени за ней в стенной нише и прижал обе ее руки к ее рту. Он точно не знал, что происходит, когда умираешь, не присутствовал при том, как ушла мама. Смерти отца он тоже не видел. А кончину других он и смотреть не хотел. Вообще-то говорили, что душа поднимается к небу с дымом погребального костра. Но он слышал, что душа покидает тело с последним вздохом.
Он еще крепче прижал руки женщины-рыцаря ко рту. Душа ее не должна уйти! По щекам его бежали горячие слезы. И теперь ему не было стыдно того, что он плачет. Он снова остался один. Он не позволит ей уйти!
— Я держу твою душу, и ты не сможешь умереть, — всхлипывая, говорил он, глядя на белую женщину. Казалось, черты ее лица изменились. — Помоги мне! Я отдал тебе все мои сокровища! Ты мне должна!
Он произнес эти слова и тут же понял, как мало значат седельные пистолеты и складной нож. Сестра Мишель была его самым дорогим сокровищем. Она увела его из Ланцака, обещала ему новую жизнь. А теперь эта жизнь закончилась, так и не успев по-настоящему начаться.
Лицо женщины-рыцаря казалось совсем холодным. Может, он слишком поздно закрыл ей рот? Или ее душа просто проскользнула между пальцами? Может быть, при этом нужно было что-то почувствовать?
— Ты не умрешь, слышишь меня?
Может быть, ей поможет, если с ней разговаривать? Слышит ли его ее душа? Можно ли торговаться с душой? Или даже угрожать ей?
— Ты не умрешь, потому что я тебе не позволю. Слышишь? Я тебе не позволю!
Его слезы, словно серебристые жемчужины, висели в волосах женщины. Он не отпустит ее. А если она умерла, он просто останется сидеть здесь до тех пор, пока смерть не заберет и его.
Дар Тьюреда
Последовал толчок, едва не опрокинувший брата Шарля с ног, хотя он и был к нему готов. Вороны в клетках, стоявших на корме, испуганно закаркали и захлопали крыльями.
— Гребите! — крикнул гребцам капитан Альварез. — Гребите, парни!
Две с половиной сотни гребцов «Святого Раффаэля» налегли на весла. Под кормой раздался треск — это корпус галеры снова попал на лед.
Шарль оглянулся назад, на заполненную льдинами борозду, которую оставил корабль. Ни один из эльфов не решился следовать за ними. Еще три длины корабля — и они вырвутся из смертоносной ловушки.
Вновь толчок. Каждый раз, когда корпус продвигался немного дальше на лед, тот проваливался под весом галеры, а она после этого уходила вниз. Эрцрегент Друсны прошел по мосткам между гребцами к передней палубе. Три нагих матроса пытались вынуть сестру Лилианну из доспехов.
Потрескивание ледяной корки сменилось многоголосым треском, и он бросился бежать. И добежал как раз вовремя до лестницы к носовому возвышению над орудийной палубой. Когда галера в очередной раз ушла вниз, он вцепился в поручни. «Святой Раффаэль» вгрызался в ледяную броню подобно тому, как жуки вгрызаются в труп лося.
Они смогут уйти! И в этом заслуга исключительно комтурши.
Один из матросов расстегнул застежки на нагруднике Лилианны, неподвижно лежавшей на досках передней палубы. Брат Шарль был удивлен, увидев, что матросы прыгнули с канатами за борт, чтобы спасти комтуршу, погружавшуюся в темную воду. Капитан Альварез такого приказа не отдавал. До сих пор брат Шарль считал солдат и матросов, служивших под началом Нового рыцарства, просто послушными и подозревал, что принуждают их к этому только суровая дисциплина и драконовские штрафы. Но тут было что-то большее… Трое мужчин, не колеблясь ни минуты, рисковали жизнью, чтобы спасти Лилианну, хотя в тот день комтурша послала на смерть сотни их товарищей. Они чувствовали себя связанными с ней… Как будто эта властная воительница была одной из них. Матросы так же мало принадлежали ордену, как и остальные солдаты на борту «Святого Раффаэля». Откуда же взялась подобная преданность?
Шарль с интересом наблюдал за тем, как самый сильный из трех матросов положил огромные руки на грудь Лилианны и нажал. С каждым нажимом по ее потемневшим губам текла вода. Выглядела женщина-рыцарь жалко.
Моряк пробормотал короткую молитву и снова надавил. Галеру вновь тряхнуло. Голова Лилианны откинулась в сторону. Вообще-то Шарль намеревался послать пространный отчет о ее поведении в Анисканс. Но не жаловаться же на мертвую.
Внезапно тело женщины судорожно сжалось. Зрачки закатились. Из груди вырвался жалкий хрип.
Матрос посадил ее и ударил по спине. Она закашлялась, выплевывая воду. Мужчинам пришлось поддерживать ее, чтобы она не упала набок. Подбежал аркебузир и подал на верхнюю палубу свой плащ.
— Она жива! — крикнул высоченный матрос, вернувший комтуршу к жизни.
— Она жива, — пробежал шепоток по рядам гребцов.
— Не сбивайтесь с такта, парни, — раздался с кормы бас капитана. — Мы вот-вот вырвемся.
Шарль с сомнением поглядел на берег через замерзшее озеро. Эта битва была уроком смирения. Он все еще не верил, что они смогут уйти. Один корабль они потеряли в огне, второй — во льду. Какой еще противоестественный ужас призовут себе на помощь Другие?
«Святой Раффаэль» вновь рухнул на лед. Но на этот раз треска не последовало. Они выбрались. Корабль был свободен.
— Погасите все огни! — приказал капитан Альварез. — Даже фитили аркебуз.
Стрелки на галереях сплюнули на фитили своего оружия. Погасли большие кормовые фонари галеры. Весла с плеском резали пенную темную воду. А затем «Святой Раффаэль» канул во тьму.
Лилианна оправилась на удивление быстро. Мужчины принесли ей водку. Казалось, она знала всех их по именам и не стеснялась пить из их треснутых кружек и старых фляг.
Задетый за живое, Шарль наблюдал, как женщина-рыцарь полностью разделась. Ну ладно, сейчас, когда погашены фонари, а луна вновь спряталась за тучи, увидеть можно немного. Но то, что она это сделала, не подобало человеку высокого духовного звания. Он уже неоднократно видел, что братья и сестры Нового рыцарства ведут себя очень свободно.
У Лилианны было стройное, хорошо тренированное тело с маленькой грудью. В принципе Шарль любил женщин, похожих на мальчиков. Но в ней было что-то противоестественное. Она была чересчур самоуверенна!
Лилианна насухо вытерлась латаным солдатским плащом, отвечая на грубые шутки моряков не менее грубо. Затем вернула плащ аркебузиру и, нимало не стесняясь, подошла к лестнице, которая вела наверх, на мостки. Теперь она стояла прямо перед Шарлем. В лунном свете ярко выделялись два широких шрама на ее бедре.
Когда они оставили лед позади, вернулась жара позднего лета. На границе между льдом и теплыми водами поднялся плотный туман. Корабль нырнул в стену тумана, и берег тут же скрылся из виду. Шарль почувствовал, как под мышками выступил пот.
— Великолепное представление — твое воскрешение из мертвых, сестра, — отстраненно сказал эрцрегент. — Впрочем, я спрашиваю себя, что именно вспомнят солдаты и матросы, когда будут рассказывать об этом дне: это чудо или твою наготу, которую ты выставила напоказ.
— Мое тело — это дар Тьюреда. Какая причина может быть у меня стыдиться Божьего дара?
Она произнесла это с улыбкой, но эрцрегент понимал, что его слова станут известны князьям Церкви в Анискансе, если он ответит неправильно.
— Тьюред по-разному одаряет своих детей, таким образом он испытывает их характер. А тем, кому дано было много, очень к лицу скромность, чтобы менее одаренные дети его не сомневались в справедливости Божьей, сестра.
Она рассмеялась, и смех прозвучал искренне.
— Мне стоит и дальше заниматься выступлением против врагов Церкви с рапирой в руке. Сталь — моя стихия. В словесной же битве ты намного превосходишь меня, брат эрцрегент. Я больше не стану смущать твою чувствительную душу и оденусь.
Она неторопливо пошла по мосткам на корму. Гребцы оборачивались ей вслед. Шарль смущенно заметил, что кровь прилила у него между ног. Не дойдя до кормы, Лилианна утонула в тумане.
Эрцрегент на некотором расстоянии последовал за ней. События последних двадцати четырех часов совершенно измучили его. А еще ему казалось, что своим поведением комтурша все больше отдаляется от понятного ему образа. Он совершенно не был уверен в том, что это происходило всего лишь из любопытства юной девушки. Что знала Лилианна о Гисхильде? Может быть, она в конце концов спланировала и ее любопытство? А какие цели преследует Новое рыцарство? Способ, которым комтурша привязывала к себе воинов, совершенно не нравился ему. Была ли она исключением или высшие чины этого рыцарского ордена точно такие же?
Когда он добрался до кормы, Лилианна натянула только белую рубашку. Шарль вздохнул. Хотя она уже не обнажена, но выглядит теперь не менее возбуждающе, чем раньше.
— Я думал, ты хотела…
— На это нет времени, — накинулась она на него. — Или ты решил, что все закончилось? Мы еще не ушли от них. То, что ты не видишь эльфов, еще ничего не значит. И, пока битва не выиграна, у меня нет времени на твои фантазии. Последняя битва еще не произошла, брат Шарль.
Сорок два
Фенрил задумчиво глядел на юную волшебницу. Закутанная в одеяла, она лежала у костра на берегу, прислонясь спиной к большому бронзовому дулу пушки. Орудие было не менее тяжелым, чем взрослый бык. Взрывом отбросило ее на сотню шагов. В двух местах что-то прожгло дуло. Что-то настолько горячее, что бронза потекла, как вода. Обладание подобной силой князь подозревал раньше только в королеве Эмерелль. Алатайя тоже когда-то обладала такими способностями. Но эта юная девушка… Неужели она точно знала, что делает? Или только слепая ярость спустила с цепи огонь и лед?
Ее вынули изо льда, и, когда принесли на берег, она была скорее мертва, чем жива. Угаснет ли ее воля к жизни? Фенрил подавленно огляделся. Они заплатили рыцарям ордена немалую пошлину кровью.
Сигурд Меченосец, глава мандридов, был единственным уцелевшим из фьордландцев. Он сидел на берегу под тисом, держал в руках своего мертвого короля и грубым голосом пел песню, до самого сердца пробравшую Фенрила, несмотря на всю ее древнюю простоту. Речь шла о том, что выжившие на поле битвы чувствовали себя предателями по отношению к погибшим. О том, как Лут — бог, которого они называли Ткачом судеб, — призывает к себе молодых влюбленных витязей, а ожесточившимся старым витязям, у которых никого не осталось, дарит кажущееся бессмертие. Фенрил видел, что на борту галеры Сигурд сражался с храбростью, граничащей с самоотречением. Он принадлежал к числу воинов на берегу, которые выходили из всех битв без единой царапины.
Фенрил наблюдал за тем, как пленных гребцов и моряков увели с галеры и отправили по льду дорогой пленных. Стражами их были Жнецы Тирану. Он должен обменять их, чтобы на марше по лесам не шло слишком много их врагов. Эльфы Ланголлиона были особенно ожесточены. Они заплатили цену гораздо большую, чем другие. Со времен Теневой войны старались они доказать свою лояльность Эмерелль. Не проходило ни единой битвы, в которой бы они не присутствовали. За одно только последнее десятилетие угасло семь дворянских родов.
— Что ты думаешь делать?
Фенрил удивленно обернулся. Хотя Сильвина и пришла по гальке, шагов ее он не слышал. Она хромала, лицо опухло, через всю щеку тянулся некрасивый шрам. Глаза ее смущали — волчьи глаза мауравани.
— Я должен доложить князю Олловейну. Мы пойдем по тропам альвов, чтобы догнать их. На это понадобится пара дней…
— Это все, что ты собираешься сделать для Гисхильды?
— Что ты хочешь этим сказать? — возмутился Фенрил. — Объясни!
Он ненавидел недоговоренности, поскольку в интригах не был силен. А если она хочет его оскорбить, пусть прямо говорит, в чем дело.
— Вам потребовалось много времени, чтобы решиться атаковать галеры.
— Что и говорить, есть воительницы, которые хотят прикрыть свое поражение смертью. И так торопятся, что даже не удосуживаются убедиться, что атакуют верную цель. И им удается заставить других, которые действуют более осмотрительно, принять участие в своем поражении.
Сильвина презрительно поджала губы.
— Ты говоришь о том расчетливом человеке, который уговорил охранницу Гисхильды в ту ночь, когда она нужна была девочке больше всего, бегать по лесу и искать подкрепление, которое благодаря блистательным тактическим способностям наших полководцев находилось вне досягаемости именно тогда, когда оно нам понадобилось?
— Да, я переоценил честность рыцарей ордена, а их воинские возможности недооценил, — согласился Фенрил. У него были и другие дела, кроме ссор с сумасшедшей мауравани. Ему нужно было найти уединенное место. — К рассвету я буду знать, куда они хотят плыть. Больше они от меня не уйдут. Мы вернем принцессу Гисхильду, чего бы это ни стоило.
Сильвина поглядела на Сигурда, по-прежнему распевавшего свою погребальную песнь.
— Если ты не поторопишься, князь, у принцессы не останется трона. Ее мать не уроженка Фьордландии. Не думаю, что ярлы станут подчиняться владычеству Роксанны. Если мы вскоре не отыщем Гисхильду, то окажется, что сегодняшней ночью не только умер последний правитель из рода Мандреда, который правил почти тысячу лет, но и прервалась его родословная.
Фенрил знал это как никто другой и был не в настроении выслушивать нравоучения мауравани.
— Можешь доложить о своем мнении вкупе с моими ошибками советнику королевы.
Эльфийка цинично рассмеялась.
— Такой способ рассуждать будет стоить Гисхильде короны. Поэтому я больше не пойду за тобой. Я буду искать ее сама.
Фенрил покачал головой. Сумасшедшая!
— Они же бегут на корабле. Как ты собираешься преследовать их? Ты что, умеешь ходить по воде?
— Я — мауравани, — ответила она так, будто этим было все сказано.
Князь слышал истории, которые рассказывали о ней. Может быть, ей и удастся… Он не стал настаивать на своем главенстве. Ему и так было понятно, что она все равно не подчинится его приказу.
— Ты знаешь, каким образом я буду преследовать галеры. И буду знать задолго до тебя, куда они направились.
— Я знаю, что ты слишком часто терпишь поражения, Фенрил. И неважно, что ты собираешься делать. Ты потерял мое доверие. Я скорее поверю слову проклятой комтурши, которая трижды за один день выставила тебя дураком.
— В таком случае, иди своей дорогой! — отчаявшись убедить ее, крикнул он. — Так ты наилучшим образом послужишь и мне, и Гисхильде.
Мауравани подняла бровь. Взгляд ее был гораздо более оскорбительным, чем слова.
— Кого ты хочешь обмануть, князь? — Она подтолкнула Юливее ногой. — Малышка тебя не слышит. Поэтому ты, вероятно, разговариваешь со своей оскорбленной гордостью. Мы оба знаем, что времена, когда я выполняла твои приказы, давно прошли. Я заблаговременно сообщу тебе, где искать Гисхильду.
Она отвернулась и захромала вдоль узкого побережья к лесу. Ненадолго остановилась возле тела мертвого короля, поклонилась и торжественно сказала что-то обезглавленному телу. Мгновение — и она растворилась в тени деревьев.
Фенрил удивился тому, что после ее ухода испытал скорее облегчение, чем досаду. Когда ее не было поблизости, он чувствовал себя гораздо лучше. Однажды Олловейн рассказывал ему, как сделал Сильвину охранницей королевы Эмерелль, чтобы быть уверенным в том, что ее не завербовали предатели, покушавшиеся на жизнь владычицы.
У мауравани были своеобразные представления о лояльности. Фенрил был рад, что в ближайшее время не придется раздумывать над тем, не несет ли она в своем колчане стрелу с его именем. Ослепленная горем, она, казалось, винила в судьбе Гисхильды его одного. Но чего можно ждать от эльфийки, которая отдала своего единственного ребенка волкам, вместо того чтобы воспитывать его самой!
Князь Тирану, казалось, только и ждал, чтобы Сильвина ушла. До сих пор он разговаривал в сторонке с ранеными и теперь подчеркнуто спокойно направлялся к нему.
Фенрил немного отошел от костра, у которого лежала Юливее. Губы эльфийки слегка покраснели. Возможно, она скоро поправится. Слишком многие ушли. Навсегда… Фенрил сам видел, как рядом с ним в лунный свет ушли два эльфа. Может быть, это было случайностью, но его охватило дурное предчувствие. Их народ исчезал. Уходившие в лунный свет нарушали вечный цикл смертей и рождений. Они были потеряны навсегда. Рождалось все меньше детей. Когда-нибудь дворцы Альвенмарка опустеют.
— Проблемы с убийцей? — дерзко поинтересовался Тирану.
Фенрил пропустил вопрос мимо ушей. Было неясно, какую роль сыграла Сильвина в смерти матери Тирану, Алатайи. Неоспоримо было одно: Алатайя заслужила смерть.
— Ею трудно руководить, — ответил он вместо этого.
— На поле боя, когда враг неподалеку, существуют законы военного времени. Если хочешь, можешь не обращать внимания на границы Альвенмарка. Все зависит только от тебя, мой командир.
Тирану сказал это таким тоном, что не осталось никаких сомнений в том, как он собирается поступить с Сильвиной. Фенрил спросил себя, почему половина офицеров говорит ему, как они поступили бы на его месте.
— Битва окончена. Враг бежит, нет никаких оснований применять законы военного времени.
Тирану с сожалением улыбнулся.
— Если тебе будет так угодно, князь. Я только хочу представить счет за твою победу.
Фенрил внутренне насторожился. Он поручил Тирану это задание, потому что князь Ланголлиона был очень точен. Тирану доставляло какое-то извращенное удовольствие видеть, как он страдает от этого отчета.
— На берегу и во время перехода по льду мы потеряли двадцать три эльфа. Еще пятерых — во время боя на борту. На поляне пал пятьдесят один воин-эльф. Кроме того, семнадцать тяжело ранены. Пятеро из них, вероятно, умрут до рассвета. Из пяти людей, сопровождавших нас, в живых остался только вон тот один. — Тирану кивнул в направлении Сигурда, тем временем переставшего петь. — У нас восемьдесят четыре легкораненых, которые частично способны к боевым действиям. — Он поглядел на засохшую кровь, текшую из пореза на ноге Фенрила. — Восемьдесят пять легкораненых, князь.
— Я считаю себя полностью боеспособным.
— Как скажешь, князь.
Фенрил ждал последней цифры, которой он боялся больше всего. И, как обычно, Тирану тянул с ней. Явно не от смущения.
— Сорок два эльфа ушли в лунный свет.
Фенрил прислушался к последней цифре. Сорок два! Это больше, чем половина убитых.
— Ты уверен? — тихо спросил он.
— Во время боя тяжело уследить за этим. Позднее я опрошу свидетелей.
Он снова бросил взгляд на капитана Сигурда. Среди фьордландцев чувство ответственности было очень развито, но, поскольку все они слишком давно ушли из дома, желание вернуться к семьям было огромным. Хотя Гуннар и старался менять воинов минимум каждые два года, война частенько диктовала свои правила. Постоянно не хватало войск. И именно в этом случае нельзя было отказываться от проверенных бойцов. С союзниками из Друсны дело обстояло еще хуже. Кроме людей-теней, бойцов сопротивления из дальних лесов Друсны, княжества которых были захвачены Церковью Тьюреда, всем войскам приходилось бороться с дезертирством. Особенно во время сбора урожая, которое должно было вот-вот наступить, и во время зимних празднеств.
— Ты останешься за главного, если я начну преследовать галеру, — возобновил разговор Фенрил.
— Я так и думал.
Тирану был прав, говоря это. Поскольку Юливее была недееспособна, а Сильвина ушла, он был, без сомнения, самым старшим дворянином и офицером. И все же Фенрила раздражали высокомерные манеры князя. Почему бы не наказать его и не обойти командованием?
— Прежде чем разрабатывать дальнейшие планы, я для начала хочу убедиться, что Гисхильда вообще находится на бежавшей галере. Она ведь могла быть и на сгоревшем корабле.
— Уверенность лучше всяческих предположений. У нас и так уже достаточно мертвых.
— Сколько врагов полегло?
— На поляне сто восемьдесят семь. Там у нас еще около ста тридцати пленных и раненых. — Он пнул ногой обуглившуюся доску с корабля, лежавшую на берегу. — Сколько здесь, сказать сложнее. Гнев нашей волшебницы пережили только три человека с галеасы. Двоим из них несколько не повезло — надежды на то, что они выживут, нет. Грубо говоря, по моим прикидкам, около ста пятидесяти погибших. Большинство лежат растерзанные на льду или на берегу. С галеры мы привели сто двадцать два пленника. Кажется, благодаря Юливее мы отплатили свой долг королеве, — он цинично улыбнулся. — Она больше похожа на мою мать, чем желают это признать мужчины вроде тебя.
Фенрил пропустил выпад мимо ушей. Он ненавидел королевский указ о крови, по которому успех сражения измерялся только числом убитых врагов. У него был четкий приказ не посылать эльфийских воинов в битвы, в которых не было шансов превысить число убитых эльфов числом убитых врагов в десять раз. Что касалось остальных детей альвов, таких как тролли или бесчисленные кобольды, сражавшиеся вместе с ними, тут королева считала убитых не так тщательно.
— Она пошлет Олловейна, если услышит, что сорок два эльфа ушли в лунный свет.
Такая перспектива, казалось, огорчила даже Тирану. Мастер меча также присутствовал при смерти Алатайи. Но Тирану не осмеливался называть его убийцей. Князь Олловейн был ближайшим доверенным лицом королевы и, вне всякого сомнения, самым могущественным мужчиной Альвенмарка.
— Когда я вернусь, посмотрим, как быть дальше, — заявил Фенрил.
Он не хотел делиться своими печалями с Тирану. Они оба знали, что означает тот факт, что все больше эльфов уходят в лунный свет. В момент смерти они уходили, и никто не мог сказать, куда. Может быть, к легендарным альвам, создавшим некогда все народы Альвенмарка? Обычно их умершие рождались вновь. Порой проходили столетия, но они все равно возвращались. Иначе обстояло дело с ушедшими в лунный свет. Может быть, они до конца исполнили свое предназначение? Так говорили… Это была попытка сделать непонятное более доступным. Никто не знал, когда исполнялась судьба. Не нужно было даже смертельной раны — эльф уходил. Очевидно, у каждой эльфийской души есть свое предназначение. Она являлась нотой одной большой мелодии, необходимой лишь на мгновение, чтобы все правильно звучало. А потом она уходила. Так их народ становился все меньше и меньше. Может быть, они были не в силах выдержать то последнее испытание?
Рыцари Древа крови поклялись уничтожить Альвенмарк и его народы. И это, кажется, у них получается, по крайней мере в том, что касается эльфов. Даже если мертвые не уходили в лунный свет, проходило более сотни лет, прежде чем удавалось заменить одного погибшего эльфа. Людям же нужно было менее двадцати лет, чтобы сделать из новорожденного воина. Поэтому Эмерелль настаивала на том, чтобы эльфы принимали участие только в тех битвах, в которых враг должен был понести значительные потери. Но и от друзей Альвенмарка она довольно часто требовала высокой кровавой дани. Такова была математика ее войны. Фенрилу трудно было следовать этому приказу.
Тирану посмотрел на него так, будто прочел его мысли.
— Мы должны казнить рыцарей. Таким образом мы повысим их дань крови. Нет смысла оставлять их в живых. Они наши смертельные враги до тех пор, пока дышат. Если мы отпустим их, они снова подымут меч против нас. Нужно насадить их на дубы на берегу и сжечь. Удостоим их чести умереть так же, как их любимый Гийом. Нужно избавиться от них. Кроме того, они поступают точно так же — убивают наших пленных. Почему мы должны проявлять к ним милосердие?
— Прежде чем уйти, я сосчитаю рыцарей. Если хоть один из них умрет, когда я вернусь, тебе захочется, чтобы мы никогда не встречались.
— Многие из них тяжело ранены, — напомнил Тирану. — Я не умею творить чудеса.
— Придется научиться. Ведь есть же лекари среди твоих ребят. Пусть они сражаются за жизни этих людей! Не позволь им умереть!
— Ты с ума сошел. Ты слишком мягок, чтобы быть полководцем.
Фенрил поглядел в темные жесткие глаза князя.
— Знаешь, я побеждаю рыцарей ордена потому, что сознаю, чем я от них отличаюсь. Если я стану таким, как они, чтобы якобы лучше сражаться, что же мне тогда защищать, какие ценности? Разве не выиграют они тогда, пусть даже я и сражу их на поле боя?
— Это мысли философа, который закрывает глаза на действительность и занимается своими возвышенными идеалами. Они существуют только потому, что есть люди вроде нас, которые с мечом в руке следят за тем, чтобы рыцари ордена не пришли в Альвенмарк и не сожгли наших философов вместе с их библиотеками, как они поступили в Искендрии.
Спорить с Тирану не было смысла. Нужно позаботиться о том, чтобы отстранить ланголлионского князя от командования. Тирану забыл, в чем состоит их настоящая цель. В то же время приходилось признать, что в данный момент у Фенрила нет иного выхода, кроме как передать свои полномочия Тирану. К счастью, всего лишь на пару часов!
— Когда я вернусь, все рыцари должны быть живы, — спокойно повторил Фенрил. — Если тебе это не удастся, я созову военно-полевой суд и объявлю тебя убийцей.
— Как ты только что говорил? «Битва окончена. Враг бежит, нет никаких оснований применять законы военного времени».
Боюсь, ты заблуждаешься насчет своих возможностей.
— Ты так думаешь? Или, может быть, ты совершаешь ошибку, считая меня человеком, для которого мораль и право связаны сильнее, чем на самом деле? Рассчитывай лучше на искусство врачевателей, чем на то, что я погнушаюсь насадить тебя на дерево, если сочту тебя убийцей.
— Ты стоишь передо мной в доспехах, обагренных кровью врагов, которых ты убил в бою, и предупреждаешь о том, чтобы я не становился убийцей. Разве ты не видишь, что это абсурд?
— Абсурдно в том смысле, в каком видишь мир ты. Я с собой в ладу. И предупреждаю тебя: не стоит недооценивать мое желание, чтобы все мои приказы выполнялись. А теперь иди и позаботься о раненых!
Мгновение ему казалось, что Тирану хочет произнести что-то еще. Он открыл рот… но промолчал, в последний раз нагло улыбнулся, повернулся и ушел.
Фенрил понимал, что поступил недипломатично и нажил себе врага в лице князя. До сих пор Тирану считал его слабаком и презирал.
Иногда Фенрилу хотелось просто вернуться в одиночество широких ледяных равнин своей родины и забыть обо всех своих заботах. Но кто придет ему на смену? Уж точно не Олловейн. Он устал от войн. Может быть, однажды сделать это сможет Юливее? Тирану не должен был заходить так далеко! Он будет продолжать заниматься своим делом хотя бы только для того, чтобы остановить его. Фенрил поглядел на Сигурда — таким жалким мог выглядеть только человек. Высоченный воин сидел, совершенно подавленный, рядом с телом своего короля.
Фенрил подошел к нему. Но не дружба направляла его шаги.
— Он был великим королем.
Для того чтобы произнести эту похвалу, эльфийскому князю не нужно было притворяться. Гуннар — это варвар, человек, который мог быть на удивление жестоким. А еще мог, не задумываясь, рискнуть жизнью ради друга. Так, как он поступил несколько часов назад на поляне.
Сигурд поднял взгляд, не стесняясь своих слез.
— Почему я не могу лежать здесь вместо него? — с горечью спросил он. — Тогда я обрел бы мир.
Фенрил знал, что темноволосый воин искал смерти в битве, вполне вероятно, считая позором, что он, командир личной гвардии короля, — единственный, кто выжил в этой битве. Эльфийскому князю стало жаль его, но в то же время Сигурд находился как раз в том настроении, в котором нужно.
— У Лута свои планы на тебя, сын человеческий. Планы, в которых ему нужен вернейший из верных и никто иной.
Сигурд засопел. Что-то прозвучало не так.
— Итак, тебе известны планы наших богов, сын эльфийский, — на удивление цинично для варвара ответил воин.
— Я сказал так, потому что полагаю, что вижу узор в нитях судеб, который легче открывается человеку извне, чем непосредственно участвующему в событиях.
Сигурд задумчиво теребил железное колечко, которое он, как и король, вплел себе в бороду.
— Я могу управлять языками детей альвов, но не людей. Я рад, что именно ты выжил, потому что ты как никто другой связан с королевским домом. Ты поймешь, что я требую от тебя, и признаешь необходимость того, что нужно сделать.
Капитан забеспокоился.
— О чем ты говоришь?
— О предательстве.
Рука Сигурда метнулась к кинжалу, висевшему у него на поясе.
— Дай мне договорить, сын человеческий, и ты поймешь, что у нас обоих нет другого выхода, поскольку мы оба любим семью Гуннара. Потому что мы связаны с родословной королевского дома и только от нас зависит, прервется она в скором времени или нет. Ты должен вернуться к своим и сказать, что Гуннар еще жив.
— Почему?
— Потому что никто не может сказать, жива ли еще Гисхильда, и никто не хочет верить словам рыцарей ордена. Но твое слово имеет вес! Что случится, если ты вернешься домой и принесешь тело мертвого короля? Гуннара отнесут в Фирнстайн, чтобы похоронить его под могильным курганом, где лежат его предки. Все знатные князья Фирнстайна примут участие в похоронной процессии. И они приведут с собой свиту. Это означает, что целое войско фьордландцев покинет Друсну, и это в то время, когда битва для бояр тяжела как никогда. А еще подумай, что случится потом. Роксанна — последняя из королевского дома, о ком точно известно, что она жива. Насколько я знаю, она не носит под сердцем еще одного ребенка. И она не урожденная фьордландка. Сколько она будет править?
Сигурд кивнул.
— Ты действительно хорошо знаешь мой народ. Я полагаю, ярлы будут добиваться ее руки. Но вне зависимости от того, кого она выберет — если она вообще это сделает, — не все признают этот выбор. Дело может дойти до борьбы за трон.
— Это именно то, что нужно рыцарям ордена. Ради этого они сегодня пролили столько крови, — поддержал его Фенрил. — Они знали, что Гуннар последует за дочерью, и не пожалели сил для того, чтобы заманить нас в ловушку. Они надеялись, что король погибнет. Только от нас зависит, принесут ли плоды их планы. Если это случится, погибель Друсны и Фьордландии — дело решенное. Только ты можешь предотвратить это несчастье.
— А что я должен им сказать? Какая причина может быть у короля не возвращаться с нами?
— Его кровь! Он поступил, как его предок Мандред, который пожертвовал всем, чтобы защитить свою деревню от человека-кабана. Или как король Лиондред, который после битвы Трех Королей оставил свою жену Вальгерду и сына Аслака, чтобы вместе со своими друзьями-эльфами преследовать врагов Фьордландии. Мы скажем, что Гуннар отправился с учительницей Гисхильды Сильвиной вызволять дочь в надежде, что им двоим удастся сделать то, что не удалось целому войску. И никто не удивится, если поиски продлятся несколько лет. Пока будут уверены, что он жив, никто не решится даже подумать о том, чтобы отнять у Роксанны трон. Я же тем временем разузнаю, где прячут Гисхильду. И клянусь тебе: неважно, где окажется это место, мы вернем ее. — Фенрил взял руку мертвого короля и снял с пальца тяжелое кольцо с печатью. — Это ты возьмешь в доказательство своих слов. Скажи, что его желанием было, чтобы Роксанна распоряжалась его печатью, пока он не вернется. Это придаст больше веса твоей лжи.
В глазах Сигурда блестели слезы.
— И ты думаешь, что такова воля Лута?
— Чье слово среди трех человек, отправившихся с королем, имело больше веса, чем твое? И чьи плечи выдержат этот груз? Только у самого верного есть для этого силы. Поэтому Ткач судеб позволил тебе жить!
Человеческий сын схватил руку своего мертвого государя.
— Пожалуйста, прости меня, — грубым голосом прошептал он. — Я теперь твой, эльфийский князь. Но скажи мне, что теперь будет с телом короля? Оно должно быть в кургане предков.
— Мы похороним его здесь, на берегу, в укромном месте. Это будет могила, достойная короля, я обещаю. Пушки с галер будут его смертным одром. А когда придет время, мы отнесем его домой. Поклянешься ли ты мне хранить верность своему королю и после его смерти? Станешь ли лжецом и пожертвуешь ли своей воинской честью, чтобы оградить Фьордландию от беды?
Сигурд торжественно приложил руку к груди.
— Я сделаю то, что велит мне сердце. И я буду так же предан своему королю, как и сегодня утром, когда я, еще преисполненный надежд, скакал на лошади рядом с ним.
Фенрил облегченно вздохнул.
— Благодарю тебя, друг. Ты великий человек.
Капитан склонил голову, поглощенный скорбью.
Фенрил разыскал Тирану, чтобы кратко сообщить ему новости, а затем удалился, чтобы наконец-то преследовать беглецов.
Он подозвал канюка-курганника, по-прежнему ожидавшего приказаний на прибрежном дубе.
Птица резко и пронзительно закричала, расправила широкие крылья и последовала за ним. Она знала, что сейчас они полетят вместе, и приветствовала Фенрила своим особым гордым способом.
Несколько сильных взмахов крыльями — и канюк-курганник поднялся в ночное небо.
Князь следил за ним тоскливым взглядом. Как часто он завидовал своему спутнику и его свободе! Фенрилу было больно оттого, что нынче вечером он превратил человека чести в лжеца. Он чувствовал себя пауком, сидящим в центре огромной паутины, раскинутой далеко за пределы полей Друсны. Ему не хотелось становиться пауком, но он должен выполнить свою задачу как можно лучше. Даже если для этого придется ломать таких людей, как Сигурд.
А теперь он был рад, что на пару часов может покинуть паутину из лжи, хитрости и насилия и нестись на крыльях канюка в потоках летнего бриза навстречу утренней заре. Свободен! Иногда он мечтал о том, чтобы никогда не возвращаться… Но он знал, что из паутины не уйти. Не уйти, пока жив.
Фенрил нашел Зимнеглаза на поляне. Огромная белая птица сидела на поросшем мхом камне поваленной арки ворот и в лунном свете казалась сотканной из белого пламени. Или духом.
Князь вошел в руины, разрушенные слишком сильно, чтобы можно было угадать их первоначальное предназначение, опустился напротив птицы, прислонился к увитой плющом стене и выдохнул. Оставив все, что тяготило его, он отыскал синие глаза канюка-курганника.
Птица чистила перья. Резко двигалась голова с сильным крючковатым клювом.
Фенрил поймал взгляд Зимнеглаза и сплел магическую нить. Птица не противилась. Она знала, что будет дальше. Прошло семь лет, прежде чем они привыкли друг к другу.
Фенрил почувствовал голод Зимнеглаза. Последние дни канюк-курганник все время находился неподалеку. У него не было времени охотиться. Теперь эльф тоже испытывал голод. Он раскрылся, чтобы стать с птицей одним целым. Груз забот спал с его плеч. Угол зрения стал шире.
Зимнеглаз расправил крылья. Князь ощущал силу птицы. Они поохотятся вместе, а потом последуют за кораблем.
Канюк-курганник устремился к светлому лунному диску на черном ночном небе. Фенрил мельком увидел одетую в белое фигуру, прислонившуюся к увитой плющом стене. Полководец, от которого зависела судьба Альвенмарка, теперь был не более чем пустой оболочкой. По крайней мере на несколько часов.
Зародыш тления
Краем глаза Шарль наблюдал за Лилианной. Она не спала всю ночь. И теперь в первых проблесках света ее лицо казалось жестким. Предрассветные сумерки резко очертили контуры лица, прямой нос, немного угловатый подбородок. Скулы были высокими, глаза — большими. Лилианна не была красавицей в прямом смысле этого слова, но казалась очень привлекательной.
— Насмотрелся?
Шарль вопросительно поднял брови.
— Пялишься, как крестьянин на скотном рынке, брат эрцрегент. Если бы ты смотрел на меня прямо, это было бы менее заметно, чем это разглядывание исподтишка.
Капитан Альварез, стоявший у руля, усмехнулся замечанию комтурши. Остальные офицеры на мостике спали, растянувшись на обитых тканью скамьях по бокам кормового павильона.
Шарль откашлялся.
— Это только ты такая, сестра, или твое поведение является образчиком поведения Нового рыцарства? Шумное, дерзкое, вызывающее.
Рассердившись, он отвернулся от комтурши и склонился над маленькой девочкой. Дыхание ее было неглубоким. Ночью она разговаривала во сне, но, к сожалению, на рычащем языке язычников из Фьордландии. Шарль понял только одно-единственное слово: «отец».
Эрцрегент погладил принцессу по лбу. Температуры, кажется, у нее нет. Красивая девочка. Если она выживет, он попытается наполнить ее душу глубоким покоем крепкой веры, обратит ее. Это он умеет.
Подошла Лилианна, по-прежнему в одной рубашке, и встала рядом с ним. От нее пахло потом. Это не было неприятно. Шарль снова поглядел в лицо девочки, пытаясь прогнать все остальные мысли. Не думать о чересчур короткой рубашке!
Она хотела, чтобы он смотрел, чтобы смущать его колкими замечаниями.
— Я не знала, кто стоял за стеной из сплетенных ветвей, — просто сказала женщина-рыцарь, — но услышала шорох… Кто бы ни увидел меня там, он не должен был вернуться.
— Ты пощадила бы ее, если бы узнала?
Лилианна промолчала.
Теперь эрцрегент осмелился поглядеть на нее открыто. Неужели ей действительно жаль девочку?
— Когда-то я поклялась сражаться мечом вместо всех тех, кто сам не может постоять за себя. Я хотела стать щитом беззащитных. Тогда я и подумать не могла, что путь приведет меня сюда. К ложу девочки, которой я сама же всадила в грудь кинжал.
— Ты никогда не говорила мне, зачем пошла в языческий храм.
Лилианна поглядела на него и улыбнулась так, как улыбаются тогда, когда хотят скрыть правду.
— Я хотела лучше узнать наших врагов.
Шарль знал, что настаивать на ответе бесполезно.
— И это бегство тоже не было запланировано?
— Когда я узнала, кто эта девочка, то поняла, что нужно делать. Я была готова к тому, что Другие захотят напасть на нас в деревне. Для них это война без правил. Они борются за выживание. С ними приходится держать ухо востро. Я была готова к тому, что, отступая, придется давать бой. Ты ведь церковный князь Друсны. Ты не должен был достаться им живым.
Шарль не поверил своим ушам. Она что, действительно имела в виду то, на что намекала?
— И что произошло бы, возникни опасность моего захвата Другими?
— Это известно только Богу и мне. Тебе не нужно этого знать, брат эрцрегент. Ты видел, сколько собратьев по ордену я принесла в жертву, чтобы не допустить этого, сколько крови стоила мне твоя жизнь. Это и есть мой ответ тебе.
Шарль содрогнулся. Никогда больше он не поедет ни на какие мирные переговоры вместе с Лилианной. Каким же наивным он был!
Женщина-рыцарь осторожно положила руку на грудь девочки.
— Ее сердце бьется очень слабо. Очевидно, Тьюред еще не решил, что делать с ее душой. Она… Там! — воительница выпрямилась и указала рукой на юг. — Он пришел! Теперь будет последняя битва.
Шарль испуганно обернулся. Он боялся, что в рассветном тумане покажется силуэт корабля. Но там ничего не было.
— Подзорную трубу, брат Альварез!
Капитан кивнул на один из обитых тканью ларцов, служивших скамьями. Лилианна грубо столкнула молодого рыцаря, спавшего на скамье. Внезапная тревога разбудила и остальных офицеров.
На весельной палубе прозвучал сигнал подъема. Ночью они плыли на север при постоянном ветре. Вообще-то их целью была гавань крепости Паульсбург, но, кажется, Лилианна собиралась в Вилусс.
Некоторые гребцы вылезли на мостки, поднимавшиеся над их скамьями, и устало потягивались. Одеты они были на удивление хорошо. По крайней мере половина из них были друснийцами, принявшими истинную веру. «Золото Нового рыцарства, — с горечью подумал Шарль, — сыграло при обращении немалую роль. Говорили, что рыцари ордена хорошо платят гребцам. Вера не должна основываться на том золоте, что в карманах. Она должна приходить в сердца и души людей при помощи тщательно подобранных слов. Карманы гребцов очень скоро опустеют, и что останется тогда от их веры?»
— Вот, посмотри на врага. — Лилианна протянула Шарлю бронзовую подзорную трубу.
Эрцрегент поднял тяжелую трубу к глазам и навел резкость, но и с ее помощью не смог вырвать тайну у тумана и вод.
— Подними повыше, — посоветовала женщина-рыцарь, помогла ему настроить трубу и увидеть белую птицу.
— Чайка?
Лилианна рассмеялась.
— Тебе и вправду доводилось видеть таких огромных чаек, брат эрцрегент?
Шарль рассерженно сложил подзорную трубу.
— Так что же это летит?
Он хорошо видел, что некоторые офицеры украдкой заулыбались, и запомнил их лица. Может быть, он и плохо разбирается в птицах, но никогда не забывает лиц!
— У эльфийского князя, командующего Другими, есть большая белая птица — наполовину орел-курганник, наполовину канюк — очень злобная. Говорят, он тесно связан с ее душой и может смотреть ее глазами.
Шарль с отвращением покачал головой. Желание по собственной воле связать свою душу с душой птицы показалось ему отвратительным и странным. Как можно связывать души? И как можно потом снова разделиться?
— Откуда тебе известны такие вещи, сестра?
— Кто хочет победить своего врага, должен знать его.
Она повернулась к капитану.
— Начинай.
Альварез велел завесить балдахин еще несколькими тканями, чтобы осталась только узенькая щель, через которую был виден нос корабля.
— Что здесь происходит?
Шарль снова почувствовал, что рыцари обходятся без него. Ему было неприятно, что Лилианна выставляет его невежей. Как только они бросят якорь в Вилуссе, он позаботится о том, чтобы она тоже пожалела, что вела себя с ним, как с маленьким мальчиком.
— Я готовлю последнюю битву на пути нашего отступления, — спокойно ответила женщина-рыцарь.
Два знамени из тяжелого красного бархата повесили при входе в павильон. То, что она знала, что этот белый канюк был более чем охотничьей птицей князя, могло означать только одно.
— Ты должна была сказать мне, что у тебя есть шпион! — набросился он на Лилианну.
Женщина-рыцарь обернулась к нему. Было очевидно, что она с трудом сдерживает гнев.
— Покиньте палубу! — тихо сказала она.
Молодые офицеры и рыцари удалились, не задавая лишних вопросов. Альварез поглядел на нее. Лилианна покачала головой.
— Как ты можешь во всеуслышание говорить о шпионе? — гневно закричала она.
— Как ты могла скрыть от меня такую важную тайну? — разъяренно ответил он.
Шпион должен был принадлежать к свите эльфийского князя или входить в число доверенных особ короля Гуннара. Иначе откуда ему знать такую тайну? Одна мысль о том, что существует человек, склонявшийся над картами вражеского войска, принимавший участие в военном совете, а сердце свое открывший делу Тьюреда, опьянила его, словно вино. Итак, они посеяли семя сомнений даже вокруг языческих князей. В таком случае, их Железный Союз вскоре распадется.
— Кто он?
— Ты действительно думаешь, что я назову тебе его имя? Ты открываешь такую тайну среди людей, которых даже не знаешь!
— Это братья по ордену! Они вне подозрений!
Лилианна цинично рассмеялась.
— Да уж! Я их знаю. И ты прав, их сердца с нами. На этот раз мне не приходится опасаться, что твои несдержанные речи нанесут ущерб нашему делу. Но как же будет в следующий раз, если ты не можешь сдержать свое любопытство? Кто тогда окажется рядом с тобой? Мы завербовали одного из них. Но ты уверен, что наши враги не могли сделать этого? Я знаю, какой путь прошли мои собратья, какими путями закалялись их сердца, чтобы суметь выстоять в борьбе против Других. Это больше, чем я знаю о тебе, брат эрцрегент.
На мгновение Шарль потерял дар речи.
— Ты… — начал он, не находя слов.
Как она осмелилась даже намекнуть, что он способен на предательство?
Занавески раздвинулись, и в павильон заглянул молодой рыцарь.
— Он подлетел ближе. Довольно близко, я полагаю.
Шарль не обратил на рыцаря никакого внимания. Он спрашивал себя, с кем Лилианна уже могла говорить о нем в столь пренебрежительном тоне. То, что она осмелилась сказать ему в лицо, что сомневается в его молчании и, таким образом, в его лояльности, было чудовищно! Он дознается, кто стал ее шпионом. Должно быть, это кто-то из окружения короля, кого не было на переговорах в хижине, когда Лилианна отправилась в лесной храм. Эрцрегент хорошо помнил, кто был за столом. Он улыбнулся. Пусть комтурша считает его ленивым старым князем Церкви! Это станет его преимуществом.
Альварез и Лилианна вынесли клетки с воронами. Птицы каркали и пытались расправить крылья, черными глазами глядя на эрцрегента. Они были хорошо откормлены. Ребенком Шарль боялся воронов. Кормилица когда-то рассказывала ему, что вороны служат Другим и иногда приходят, чтобы забрать ребенка. Однажды ему пришлось наблюдать, как они забили новорожденного ягненка. Он не любил этих птиц. Страх он давным-давно преодолел, но испытывал к ним отвращение.
Лилианна открыла первую клетку. Сидевший внутри ворон наклонил голову и недоверчиво поглядел на женщину. Открыли вторую клетку, затем третью.
Первый ворон выпрыгнул на палубу и, словно проверяя, расправил крылья.
Шарль отпрянул к стоявшим у поручней обитым тканью ларцам. Вернулись его детские страхи. Может быть, комтурша узнала об этом? Или она сделала это затем, чтобы помучить его?
«Дурак, — пронеслось у него в голове. — Ты не пуп земли! Не все происходящее имеет отношение к тебе».
Тем временем были открыты все десять клеток. Лилианна и Альварез что-то спокойно говорили птицам. Капитан отогнал ворона, севшего на ложе маленькой принцессы и клевавшего слипшиеся от крови волосы. Понимают ли ее эти птицы? Говорят, вороны очень умны… Первый взмыл вверх и приземлился на длинное весло у кормы.
Крупная птица с несколькими серыми перьями на затылке закаркала, глядя на Шарля, словно желала прогнать его с кормовой палубы.
— Сейчас! — крикнула Лилианна.
Кто-то раздвинул занавески павильона. Яркий утренний свет ослепил Шарля. Солнце стояло прямо над водой, отражаясь в ней. Туман таял. Вороны с карканьем поднялись в небо и полетели навстречу большой белой птице, кружившей над кораблем.
— Они приучены забивать других птиц, — пояснила Лилианна. — Стаей они довольно смелы. Однажды я видела, как чайки и вороны устроили в облаках заправскую битву, длившуюся несколько часов. Вороны победили. Подобно умному полководцу, они привели подкрепление.
— Если птица эльфийского князя уйдет, они будут знать, что «Святой Раффаэль» направляется в Вилусс, — определил Шарль. — Но не там твоя истинная цель, комтурша. Я прав?
Женщина-рыцарь наблюдала за битвой птиц. Вместо того чтобы бежать, канюк-курганник бросился навстречу воронам. Его острые когти разорвали одной из них крыло. Птица камнем рухнула в воду.
Хищник увернулся от ударов клювами и попытался несколькими сильными взмахами крыльев набрать высоту. Это было умно и довольно ловко, учитывая его размеры, но ему не удалось стряхнуть воронов. Все время два-три из них кружили над ним, и он почти не мог им сопротивляться.
На крыле канюка-курганника Шарль разглядел темное пятно. Удар клювом опрокинул с неба еще одну птицу. Потом вороны схватили хищную птицу когтями за спину. Она издала пронзительный крик.
На мостки галеры капала кровь. Одно большое перо упало на палубу. Канюку еще раз удалось уйти. Но теперь ему не хватало сил, и восемь воронов окружили его.
— Вероятно, он не выживет, — деловым тоном заявил Шарль. — И на этом военная часть путешествия закончится. Поскольку канюк-курганник не может сообщить неприятелю, куда мы направляемся, мне хотелось бы, чтобы мы сохранили курс на Вилусс.
— Там они будут искать нас в первую очередь, — ответила комтурша. — Тут важно действовать умно, чтобы девочка была в безопасности. Ты же знаешь, на что способны Другие. Если они узнают, где она, то отнимут принцессу.
— Нет, если я отвезу ее в Анисканс.
Шарль был непреклонен: он будет бороться за Гисхильду. Если он представит заложницу, захват которой станет решающим для дальнейшего хода войны, перед гептархами, можно считать, что он добился успеха. Не пройдет и года, как он, вероятно, станет одним из семи великих князей Церкви.
— Прошу тебя, брат. Это больше, чем просто заложница. Я прошу прощения, если мое высокомерие обидело тебя, брат эрцрегент. Представь ее Новому рыцарству, и она станет одной из нас.
— А почему она должна захотеть стать одной из вас? Мне кажется, твоему ордену в последние годы была предоставлена слишком большая свобода действий, сестра Лилианна.
С неба упал еще один ворон, но и хищная птица с трудом держалась в воздухе. Покачиваясь на крыльях, она уходила от нападения.
— Мне жаль, что приходится возражать тебе, брат эрцрегент. Капитан, курс на Паульсбург.
— Ты не сделаешь этого! — набросился Шарль на бородатого рыцаря.
Тот пожал плечами.
— Это корабль нашего ордена, брат эрцрегент. Мне очень жаль, но я подчиняюсь комтурше, а не тебе.
Шарль с презрением поглядел на Лилианну. Это просто игра или ему действительно жаль?
— Я освобождаю комтуршу от полномочий.
— Это может сделать только маршал ордена или один из гептархов Анисканса, брат эрцрегент, — заметила Лилианна. — Принцесса — пленница Нового рыцарства. Мы заплатили за нее своей кровью. Дальнейшую ее судьбу решит маршал ордена.
Галера изменила курс. Большие паруса захлопали на ветру, а затем снова натянулись.
В бессильной ярости Шарль сжал кулаки. Его предали! Но Лилианне не стоит недооценивать его. У него тоже есть свои шпионы. Когда они прибудут в Паульсбург, останется еще по меньшей мере четыре дня на то, чтобы увести заложницу. Судя по дерзости, с которой Лилианна ведет себя, она не будет рассчитывать на то, что ее лишат власти в ее собственном замке.
Шарль с удовлетворением увидел, как белая птица камнем рухнула в воду, — Другие потеряли своего полководца. После событий на поляне пройдет некоторое время, прежде чем их войска снова пойдут в бой. Таким образом, Лилианна исполнила свой долг. Церковь может позволить себе организовать новую военную власть в Друсне. До зимы наверняка битв больше не будет.
Он поглядел на комтуршу и сердечно улыбнулся ей. Она была красивой женщиной. Кто знает, как низко она падет. В данный момент она достигла пика своей власти. Но меньше чем через неделю ее обвинят в мятежности и в цепях приведут в Анисканс.
Шарль встал на колени рядом с принцессой и пощупал пульс. Он был неровным. Одному Тьюреду известно, переживет ли она этот день. Но это ничего не значит.
— Ты послужила падению одной из княгинь Церкви, малышка моя, — прошептал он ей на ухо и без сил упал на одну из скамей.
Он может подождать. Теперь время работает на него.
Скрытый источник
Полуденное солнце ударило в лицо женщине-рыцарю, едва она, заморгав, открыла глаза. Люк был измотан до предела. С тех пор как был вскрыт черный бубон, он неотступно находился при ней. У нее был сильный жар, и она то и дело выкрикивала имя, неизвестное Люку. Только под утро сон ее стал более спокойным.
Мальчик поглядел на белую даму. В дневном свете она сияла так ярко, что ему пришлось тут же отвернуться.
— Пожалуйста, живи! Хоть ты. Пожалуйста! — бормотал он себе под нос.
Люк высвободил свою руку из пальцев женщины. Всю ночь в беспокойном сне она держала его за руку, будто он был якорем, связывавшим ее с жизнью.
— Я принесу попить, госпожа.
Мишель никак не отреагировала на его слова.
Он достал из своих вещей походную флягу и пошел к источнику, находившемуся неподалеку. Все тело у него болело — слишком долго просидел он неподвижно и теперь наслаждался каждым движением. От полуденной жары дрожал воздух. На розах порхали прекрасные мотыльки. Мальчик чувствовал себя неописуемо свободным…
«Она просто обязана выжить, — думал Люк. Он так истово молился за нее прерывающимся от слез голосом снова и снова. — И почему я вот так же не молился за мать?» Может быть, ее тоже можно было спасти? Но они не пустили его к ней. Не захотели. В их глазах он был всего лишь ребенком…
Пригнувшись, мальчик вошел в каменный тоннель в конце стены сада. Здесь было намного прохладнее. Волоски на коже встали дыбом. По спине пробежали мурашки. Идя по тоннелю, он почувствовал напряжение. Что это? Сила белой женщины? Или за ним следят Другие?
Люк ускорил шаг. После яркого солнца он почти ничего не видел в тоннеле. Держась рукой за поросшую мхом стену, мальчик осторожно шел вперед. Здесь ему еще не доводилось бывать. Во время своих прошлых посещений сада он слышал внизу шум воды. Но какая-то невидимая стена не давала войти. Раньше Люк всегда ходил к другому источнику, находящемуся довольно далеко, у разрушенного колодца. Но на этот раз он не хотел уходить так далеко от розария, боясь оставлять женщину одну. Она еще очень слаба.
Что-то коснулось его лица. Люк остановился как вкопанный.
— Есть здесь кто-нибудь?
Ответа не было. Мальчик обеспокоенно поглядел назад. Вход в тоннель четко вырисовывался посреди темноты. Сзади никого, по крайней мере видимого человеческим глазом. Придется все-таки идти к разрушенному колодцу.
Он колебался, отчетливо слыша журчание воды. Источник был всего в паре шагов. Ослепленный светом яркого небесного пятна, Люк поглядел в тоннель, но ничего не увидел. Что бы его ни коснулось, оно было очень нежным и хрупким на ощупь и ничего не могло ему сделать. Он осторожно пошел вперед.
Через три шага тоннель сделал резкий поворот. Люк вошел в маленькую пещерку, наполненную странным светом. Его глазам потребовалось несколько мгновений, чтобы привыкнуть к нему. А потом ему ухмыльнулось чудовище с широко разинутой пастью.
Фляга выскользнула у Люка из рук и упала к его ногам. Послышался стук, и пещера наполнилась трепещущими тенями.
Разорванные узы
— Мы не можем просто так сидеть здесь и ничего не делать!
— Что-то не припомню, чтобы я позволяла тебе говорить за меня, — сварливо ответила волшебница.
Эльфийский князь знал, что она терпеть его не может, понял это еще тогда, когда они встретились впервые. Неважно, насколько она могущественна и сколько ей лет, для него Юливее была всего лишь незрелой капризной девчонкой. Но как раз поэтому с ней стоило быть поприветливее.
— Полагаю, ты меня неправильно поняла…
— Что тут можно неправильно понять, Тирану? Ты позволяешь себе принимать решения вместо меня. И могу тебя заверить, что не потерплю этого. — Она отложила в сторону нож, которым строгала тоненькую ветку ивы. — Я просижу здесь еще целый день, если будет нужно.
— Он не вернется, Юливее.
— Откуда ты знаешь?
— Он никогда еще не отсутствовал так долго. И ты же знаешь: чем дольше он летает с канюком-курганником, тем сложнее ему отделиться от него. Если спросишь мое мнение, он просто бежал, устал от сражений. Он сдался.
— Нет!
Она была готова потерять терпение. Еще мгновение назад Тирану собирался провоцировать ее и дальше. Но потом вспомнил, как она уничтожила галеасу.
— Давай возьмем его с собой, — предложил он.
— Зимнеглаз не сможет найти его, если мы унесем тело. Фенрил должен оставаться здесь, на поляне.
— А наши войска? А пленники? Как мне кормить их, если мы останемся здесь? Так не пойдет, Юливее.
— Ах, так ты решил не насаживать рыцарей на дубы?
— Ты подслушивала?
Волшебница ничего не ответила. Вместо этого она снова принялась строгать ивовый прут.
— Остаток дня я проведу, устраивая тайную могилу для короля Гуннара. Завтра утром мы уйдем от озера, Юливее. С вами или без.
— Как ты думаешь, что скажет князь Олловейн, если ты бросишь Фенрила в беде? Насколько мне известно, они дружат со времен битвы за Филанган.
— Он поймет, — ледяным тоном ответил Тирану, хотя совершенно не был в этом уверен. — Он — полководец Альвенмарка и поймет, почему я так поступил. А вот чего он не поймет, так это твоего поведения. Ты же волшебница. Отыщи Фенрила! Должна же существовать связь между ним и птицей. Ты можешь пойти по следу и сказать мне, где он находится?
Юливее порезалась и выронила нож. Сунула палец в рот и слизала с него кровь.
«Да откуда же у этой взбалмошной девчонки такие силы? — гневно думал Тирану. — Вот если бы я обладал такой силой, война приняла бы совсем другой оборот!»
— Ну, в чем же дело? Почему ты не ищешь Фенрила?
— Я не могу, — непривычно тихо сказала она.
— Почему?
— Потому что связь между ним и Зимнеглазом разорвана. Я не могу его найти.
Тирану не поверил своим ушам.
— Это значит, что он мертв!
— Нет! — Юливее вскочила на ноги. С пальца текла кровь. Голос звучал глухо. — Никогда не говори так больше! Слышишь? Никогда!
И она угрожающе протянула вперед руку.
Тирану отпрянул на шаг. Он был не очень одаренным волшебником, но почувствовал ее силу. Одно неверное слово…
— Прошу тебя, Юливее, объясни мне, что случилось с Фенрилом. Я тебя не понимаю.
Она поглядела на князя. Тот как будто просто мирно спал — уставший странник, прикорнувший на укромной полянке.
— Он не мертв, — глухим голосом сказала эльфийка. — Ты же видишь, что он дышит.
— Но если его ничто не связывает с птицей… Тогда должен быть мертв Зимнеглаз. А если умирает птица, то с ней умрет и Фенрил. Пусть даже его тело дышит… — Князь подыскивал слова, которые не должны были обидеть ее. — Это тело теперь всего лишь пустой сосуд. Ты охраняешь мертвого…
— Нет!
— В таком случае объясни, пожалуйста…
— Он — один из величайших героев Альвенмарка. Герои так не умирают. Не таким образом… Он не может просто так уйти. Так тихо. Как будто во сне… — Она больше не сдерживала слез. — Этого не может быть! — Девушка упрямо сжала кулаки. — Уходи! Твое присутствие мешает ему! Я знаю, он скоро вернется. И советую тебе выполнять его приказы! Чем заботиться о нем, позаботься лучше о пленных рыцарях. С ним все в порядке.
Два божественных дара
Над водой плясали сотни мотыльков. Они, должно быть, сидели на сухом островке посреди источника. Люк завороженно глядел на них, подобных ливню красок. Широкой струи воды, извергавшейся в пещеру из каменной пасти, так напугавшей его, они избегали. Казалось, их притягивал свет в глубине маленького озерца.
Мальчик поднял флягу и склонился у края дорожки, чтобы лучше видеть воду. На дне среди гальки лежал камень, от которого исходил мягкий свет, преломляемый подвижной поверхностью воды и расходившийся светлыми пятнами по потолку пещеры.
Танец мотыльков постепенно стих, они снова опустились на стены пещеры.
Люк осторожно вошел в ледяную воду и задержал дыхание. Ноги совершенно одеревенели. Он сжал зубы, а затем полностью погрузился в воду и нырнул за камнем.
Холод был просто убийственным и пронизывал до костей. Движения мальчика замедлились. Светящийся камень находился на расстоянии всего лишь ладони. Люку потребовалась вся сила воли, чтобы, работая руками и ногами, сделать последний рывок. Затем его пальцы обхватили камень — свет погас, и на него обрушилась темнота.
Судорога острым ножом вонзилась в икру ноги. Люк оттолкнулся от дна озерца. Разжал ладонь, в которой был камень: между пальцами потек бледный свет.
Отфыркиваясь, мальчик выплыл на поверхность озера и, постанывая от боли, выбрался на берег. Воздух был полон пляшущих мотыльков. Почти ничего не было видно.
Люк нащупал флягу. Наполнил ее, а затем побежал, преследуемый мотыльками. Точнее сказать, похромал, потому что режущая боль судороги все еще не отпускала его. Повязка на руке размоталась, и длинные льняные бинты свисали до земли.
У него стучали зубы. Холод никак не отпускал его. Ослепленный мотыльками, мальчик бежал к выходу из тоннеля.
Чьи-то лапки ощупывали его губы. Трепещущие крылья источали аромат цветочных лугов. Люк опасался сбивать насекомых. Ему казалось, что случится что-то страшное, если он убьет хоть одного мотылька, пусть даже по неосторожности.
Он отчетливо почувствовал невидимый барьер как раз перед выходом из тоннеля. Затем пестрые крылатые охотники за цветочной пыльцой наконец отпустили его и разлетелись по укромному саду. Солнце было подобно бальзаму. Медленно, как сосульки на зимнем солнце, оттаивало его тело.
В наполненных водой сапогах при каждом шаге хлюпала вода. Внезапно Люка охватила гордость: он ушел из Ланцака и выжил в первом приключении. Он взглянул на камень — теплый, цвета меда, совершенно гладкий.
— Люк!
Женщина-рыцарь сидела в стенной нише, отбросив одеяло, и грелась на солнце. Мальчик смущенно отвел глаза, не смея глядеть на нее.
— Что это за очередное чудо, король сада?
Люк не понял, о чем она говорит, и подошел к ней. Не смотреть на ее голые ноги не получалось, и он смущенно глядел на поверхность воды.
— Я принес тебе попить…
Она мягко коснулась его волос, и внезапно воздух снова наполнился мотыльками.
— Живая корона, — возбужденно сказала она. — Ты что же, святой? Что ты со мной сделал? Я должна была умереть. Я знаю… Видела, как умирали многие. Что ты за ребенок? — Она говорила с почтительным благоговением. — Ты посмотри на мою рану! Как это возможно? А теперь вот еще мотыльки.
Черные пятна исчезли с ее кожи. Там, где он разрезал бубон, теперь был тонкий шрам затянувшейся раны.
Люк почувствовал невероятное облегчение. Она останется с ним. Тень смерти ушла от нее. Они победили чуму. И он с благодарностью поглядел на статую белой женщины.
— Ты был очень одинок вчера ночью, — торжественно сказала Мишель. — Тьюред подарил тебе исцеляющие руки и в своей бесконечной милости решил сделать тебя своим инструментом. Моим спасителем. Моя жизнь была кончена. Мы называем чуму черной смертью, потому что никто из тех, у кого на теле выступают черные пятна, не выживает. Ты совершил чудо. Как святой.
Какой-то миг Люк хотел сказать ей, что принес пистолеты в жертву белой женщине и что он кто угодно, только не святой. Он — достойный проклятия язычник! Но больше всего на свете он хотел понравиться ей. Пистолеты были надежно спрятаны в нише за пьедесталом статуи. Мишель не найдет их, пока он не расскажет ей о тайнике. Если он сообщит ей, кому молился прошлой ночью, она оттолкнет его. Она ведь рыцарь, и ее жизнь посвящена борьбе с язычниками.
— Ты молчишь из скромности, — с улыбкой сказала она. — Я горжусь тобой.
Этого он вынести не мог. Он хотел понравиться ей, но замарал бы ее честь, если бы не сказал ей правду.
— Госпожа, не называй меня святым. Вчера я молился Тьюреду, да… А еще я молился белой женщине. И подарил ей свои пистолеты, чтобы она излечила тебя.
Охотнее всего он провалился бы сквозь землю, но в то же время был счастлив, что сказал это. Мальчик сжался в ожидании того, что теперь должно последовать. Она прогонит его. Или еще хуже…
Наступило молчание. С его волос на мощеную дорожку упала большая капля. Солнце пекло шею. Наконец он не выдержал и поднял взгляд. Она по-прежнему улыбалась.
— Прошлой ночью ты был, должно быть, очень одинок, — мягко произнесла она. — И в сильном отчаянии. А еще ты невероятно смелый. Я знаю немногих людей, кто способен противостоять искушению солгать. Может быть, ты и не святой… Но ты храбр и достоин уважения. Тьюред простит твои слабости. Он уже сделал это, потому что иначе меня бы здесь не было. Ты должен знать, что у языческих богов нет власти. Наши священники доказывали это на протяжении многих веков. Бог прощает тебя. Он увенчал тебя мотыльками и на твоем примере доказал свою чудодейственную силу.
Люк смущенно откашлялся, а затем рассказал ей о потайном источнике и о светящемся камне, который там нашел.
Мишель взяла камень и оглядела его со всех сторон.
— Свет во тьме, — сказала она наконец. — В этом тоже чувствуется божий промысел. Тьюред даровал тебе этот камень, чтобы ты вспомнил о нем, когда тьма и сомнение овладеют твоим сердцем. Во всем случившемся сегодня видится чудесное милосердие единого Бога. Ты избранный, Люк, только немногим людям Бог так отчетливо выказывает свою милость. И мне никогда не доводилось слышать, чтобы кто-то был увенчан короной из мотыльков.
Мишель схватила его за плечи.
— Посмотри на мою рану! Она затянулась, хотя ты ее не зашивал. И она так хорошо зажила, как будто прошла уже целая неделя с тех пор, как ты вскрыл чумной бубон.
Теперь Люк не испытывал такого стыда, как тогда, когда осматривал ее рану. Если она столь непринужденно показывает себя, значит, не так уж и предосудительно смотреть на голую женщину. Может быть, она как женщина-рыцарь настолько далека от греха, что нагота для нее ничего не значит.
Люк поднял взгляд. Кровь опять прилила к голове. Он-то не далек от греха!
— Давай помолимся вместе, друг мой, — воодушевленно предложила Мишель, выбралась из ниши и встала рядом с ним на колени.
Люк тоже опустился на землю. Он удивлялся тому, что она все случившееся посчитала его заслугой. За то же самое Оноре осудил бы его как еретика. Но почему он должен сомневаться в словах Мишель? Ей ведь лучше знать, как Бог открывается людям. Может быть, он сомневается в себе, потому что он все-таки немножко язычник, верящий в силу белой женщины и слишком трусливый, чтобы довериться одному Богу. Это должно измениться! Он хочет стать таким, как Мишель! Больше никогда не станет он сомневаться в Тьюреде! Она права! Случилось два чуда.
Неловкий парикмахер
Проснувшись, Гисхильда обнаружила, что лежит в убогой комнате с побеленными стенами. Единственным украшением каморки служила картина, наполнившая ее ужасом: красное дерево с развесистой кроной без единого листка, нарисованное на стене напротив ее кровати.
Вспомнить, как сюда попала, она не могла. Она ведь должна быть в лесу…
Гисхильда хотела встать, чтобы подойти к открытому окну, но ее остановила колющая боль в груди. Девочка опустилась на подушку. Сердце ее сжал стремительно нараставший страх. Дыхание стало тяжелым, боль усилилась.
Гисхильда подумала о Сильвине. Эльфийка учила ее прислушиваться к языку своего тела. Боль исходила из центра груди — была повреждена кость, соединявшая ребра. Нужно дышать поверхностно! Чем глубже будет дыхание, тем сильнее будет боль. С этим-то она справится…
Девочка сжала зубы. Легче было разумно думать, чем разумно действовать. Она открыла глаза и взглянула на дерево на стене — оно пугало ее.
Гисхильда догадывалась, где находится. Хотя она и не помнила, как попала сюда, но, должно быть, это один из кирпичных замков Нового рыцарства.
Она осторожно потрогала грудь и через одеяло нащупала повязку. Она ранена! Но где? Была битва? Что с отцом? И со всеми остальными? Почему она ничего не помнит? Что произошло?
От боли на глаза навернулись слезы. Гисхильда всхлипнула и положила обе руки на грудь. Так больно! Нельзя дышать глубоко, нельзя плакать… По щекам бежали горячие слезы. Она отчаянно пыталась не всхлипывать.
Когда-то Сильвина говорила ей, что может стать легче, если думать о другом. Если собрать всю свою силу, боль окажется за завесой. Нужно забыть о ней.
Гисхильде очень хотелось быть эльфийкой! Как это можно забыть о боли, когда каждый вздох — мучение?
За окном послышался грохот окованных железом колес. По булыжной мостовой ехала повозка. В небесах кричали чайки. Монотонный пронзительный голос то и дело кричал: «Нief!» Свертывали паруса. Должно быть, она в гавани. Но ведь она была в лесных дебрях! Она хорошо помнила деревню у поляны, стальную стену из всадников. Отец вел переговоры с рыцарями. Но что случилось потом? Воспоминания будто стерли.
Девочка огляделась вокруг. Может быть, найдется что-то, что поможет ей вспомнить. Однако вокруг лишь голые стены; из мебели — стул и простой сундук для одежды, вот и все. Не было даже свечи.
Друг против друга находились две двери, окованные черными
железными полосками. Окно не зарешечено. Вероятно, оно находится настолько высоко, что о побеге нечего и мечтать.
«Я не могу даже подняться», — отчаянно подумала Гисхильда. Тыльной стороной ладони она вытерла слезы и постаралась успокоиться. Получилось! Дыхание ее снова стало равномерным. Плакать нельзя, что бы там ни было!
Она прислушалась к шуму под окном. Возница ругался на кобылу. А это что? Неужели скрип весел?
Раздались шаги. Большая из двух дверей открылась. Вошла женщина с коротко стриженными светлыми волосами. Гисхильда вспомнила, что когда-то уже видела ее. В лесу… Лилианна! На ней теперь нет доспехов, только сапоги и брюки для верховой езды, а еще белая рубашка и элегантный камзол со шлицами. Над сердцем поверх кожи был вышит маленький герб с кровавым дубом, стоявшим на задних лапах львом и над всем этим пара скрещенных черных мечей.
Женщина-рыцарь улыбнулась ей. За ней шел старик в синей рясе и еще один человек в простой одежде.
Старика Гисхильда тоже узнала. Это был князь священников, правивший в Друсне. У него еще такой странный титул. Управитель или как-то так… Когда-то она знала это хорошо. Почему же она теперь многого не помнит?
— Тебе лучше, девочка? — приветливо улыбнулся ей священник.
Был ли он так же приветлив на поляне? Она кивнула, но ничего не сказала.
— У нашей варварки вши, — брезгливо сообщила женщина-рыцарь.
— Это неправда! — возмущенно ответила Гисхильда. — У меня никогда не было вшей. У младшего брата были один раз…
— Не возражай, когда твоя ложь столь очевидна! — грубо оборвала ее комтурша. — Карлос, срежь ей волосы. И позаботься о том, чтобы ее постель перестелили заново.
Чужой мужчина подошел, поднял ее с кровати и осторожно посадил на стул.
— У меня нет вшей! — закричала Гисхильда, и боль снова нанесла удар.
— Не сопротивляйся, девочка, — приветливо произнес священник. — Ты ранена. Тебе нельзя волноваться. Пожалуйста, подумай о себе.
— У меня нет вшей, — повторила она тише и всхлипнула. Почему старик не хочет ей помочь? — Пожалуйста, дядя. Ну посмотрите сами. Я клянусь именем Мэве. Я…
— Не называй здесь имен идолов, дитя! — встряла в разговор женщина-рыцарь.
Боль совершенно доконала Гисхильду. Красное дерево на стене, казалось, пустилось в пляс. Кто-то обхватил ее за плечи и прислонил к спинке стула.
— Не будет ли достаточно просто вымыть ей волосы? — спросил священник.
— Всегда лучше рубить сорную траву на корню, — ответила женщина.
Что-то коснулось ее головы. Все еще оглушенная, Гисхильда увидела, как на пол упали длинные пряди.
— Нет! — выгнулась она.
Парикмахер выругался. Внезапно ее лицо стало мокрым. Карлос достал из кармана платок и прижал к ее голове.
— Она не хотела сидеть тихо, — раболепно пробормотал он. — Если бы она не брыкалась!
— Действительно ли стрижка столь необходима? — Старый священник встал рядом с ней на колени и взял ее руку в свои.
— Это всего лишь порез! — спокойно заявила Лилианна. — С головы кровь всегда течет так, словно свинью зарезали.
Шарль презрительно поглядел на женщину-рыцаря. «А он приветливый, — подумала Гисхильда. — Может быть, ему можно доверять?»
Он мягко погладил ее по руке.
— Мне очень жаль, принцесса. Пожалуйста, веди себя тихо. Это всего лишь волосы. Они скоро снова отрастут.
Нож опять коснулся кожи ее головы. Гисхильда смотрела, как падают длинные золотистые пряди, и молча плакала. Кровь мешалась со слезами и капала на белую ночную сорочку. Как она сюда попала? Что теперь с ней будет?
Парикмахеру потребовалось совсем мало времени, чтобы сделать ее лысой. Лилианна вытерла платком кровь с ее головы.
Карлос протянул ей маленькое зеркальце.
— Теперь вши оставят вас в покое, принцесса.
Сквозь пелену слез Гисхильда посмотрела на свое отражение. Кожа головы была бледной, словно брюхо рыбы, и ее рассекал длинный кровоточащий шрам.
«Не хочу этого видеть! В зеркале совсем не я! Это чужая!»
Парикмахер постелил новую простыню, затем поднял девочку со стула и осторожно уложил в постель. Так когда-то относил ее в кровать отец… Где же он теперь? Почему не спас ее? Она сжала губы и не смогла сдержать всхлипываний. Шарль склонился над ней.
— Будь мужественной, моя малышка.
Он поцеловал ее в лоб. От него пахло луком.
— Держись, я скоро увезу тебя отсюда, — еле слышно прошептал он ей на ухо. — И тогда все станет лучше, принцесса. Я верну тебя твоему отцу.
Стриженная наголо девочка
Она должна бежать! Вот уже четыре дня лежит она в постели и смотрит на небо через окно. Ей принесли колокольчик, чтобы звонила, если чего-то захочет. Она чувствовала себя беспомощной, словно новорожденный ребенок. Но просто так она не сдастся! Сильвина научила ее бороться. И забывать об этом нельзя.
Возле кровати поставили зеркало. В нем отражалась чужая голова с зарубцевавшимся шрамом. Привычный мир исчез, и девочка, которой она была когда-то, тоже исчезла. Из зеркала на нее смотрел лысый человечек с черными кругами под глазами. Это не она! Ту Гисхильду, которой она была когда-то, у нее украли. Она не знала, что хотят сделать из нее эти поклонники Тьюреда, но не собиралась подчиняться им.
Священник был с ней приветлив. Заходил к ней пару раз и обещал освободить из-под власти рыцарей. Уже совсем скоро… Но даже он не рассказал ей, что произошло. Почему? Что они от нее скрывают? Что с ее родителями? Почему никто не приходит ее спасать? Нет такого места, в которое не могла бы добраться Сильвина. Почему эльфийка не забирает ее отсюда?
Гнев придавал Гисхильде силы. Боль в груди допекала уже не так сильно, как в тот день, когда она проснулась. Девочка поднялась. Каждое движение причиняло ей боль. Нужно вытерпеть это.
Она медленно свесила ноги с кровати. В белой комнате было тепло. Каждый раз, когда посетитель уходил, снаружи дверь запирали на засов.
Лилианна была здесь дважды, подходила к кровати и смотрела на нее. Ни слова не произнесла женщина-рыцарь. А Гисхильда слишком горда, чтобы первой заговорить с комтуршей, которая была воплощением всего того, что ненавидела девочка. В ней воплотилась вся жестокость Церкви Тьюреда. Никогда она не станет подчиняться этой мужеподобной женщине. Лучше уж уйти с эрцрегентом…
Гисхильда осторожно поставила ноги на пол. Каменные плиты приятно холодили ступни. На дворе стоял жаркий летний день. Свинцовый горизонт предвещал скорую грозу.
Она осторожно поднялась, боясь, что ноги могут подвести ее. Закружилась голова: от длительного лежания в постели она совсем ослабела. Раскинув руки в стороны, Гисхильда удержала равновесие и пошла к окну. Ей очень хотелось увидеть что-нибудь, кроме белых стен, Древа крови и маленького кусочка неба.
Ее затошнило. Устремив взгляд на каменный подоконник, она пошла быстрее. Всего пять шагов, но они совершенно вымотали ее!
С облегчением девочка облокотилась на широкий подоконник. Под ней была пропасть глубиной в двадцать шагов. Она находилась в башне над широким рвом, бывшим частью внутренних укреплений крепости. Повсюду виднелись рабочие — рыли ямы и возводили стены. Она не знала, в каком городе находится, но рыцарский орден не жалел усилий, чтобы окопаться здесь навеки. Вероятно, строят одну из этих странных новых крепостей, вроде той, которую начал возводить Брандакс в Фирнстайне. Кобольд с воодушевлением рассказывал ей об этом. Тогда она его толком не слушала. Он ей не нравился! Лицо его было отвратительным. Гнилые зубы напоминали крысиный оскал. А еще у него было ужасное чувство юмора, и ему нравилось, что его вид внушает ей ужас.
Сейчас она бы все отдала, только бы он был здесь!
Взгляд Гисхильды скользил по простиравшимся далеко крепостным сооружениям: насыпи в форме звезд с кирпичными стенами с обратной стороны; бастионы для пушек; маленькие форты; широкий, наполненный водой внешний ров. Защитные сооружения напоминали самый настоящий лабиринт. Совсем рядом с ее башней сотня рабочих занималась тем, что скрывала кирпичный каземат под земляной насыпью.
Гисхильда вспомнила, как Брандакс рассказывал ей, что земляные валы просто проглатывают пушечные ядра, в то время как стены из камня или кирпича разбиваются под ударами. Поэтому кирпичные стены засыпали землей.
Ей подумалось, что нужно было лучше слушать Брандакса. Тогда она могла бы разглядеть особенности защитных сооружений и доложить отцу на военном совете, когда снова окажется на свободе.
Взгляд ее упал на портовые сооружения. Только что причалила флотилия: у пирса стояли пять галер и две галеасы. Спускали паруса. Гербом им служило черное Древо праха. Палубы и весла кораблей тоже были черными. Выглядели они жутковато. Кровь и прах… Два крупных рыцарских ордена Церкви Тьюреда.
Сильвина и ее старый учитель Рагнар рассказывали ей об этих орденах. Хотя они служили одному Богу, рыцари Древа праха и Новое рыцарство были соперниками. Орден Древа праха существовал уже несколько столетий. Он был богат и обладал властью. У них были тысячи рыцарей. В отличие от него Новое рыцарство возникло не так давно. Эти рыцари считались более фанатичными. И, по мнению Сильвины, были сильнее в тактике, более ловко руководили войсками Церкви. После успехов, достигнутых на полях сражений Друсны, этот орден принял командование над всеми войсками в провинции. Ранее такая честь оказывалась только комтуру Древа праха. Гисхильда удивилась, увидев в гавани корабли обоих орденов. Обычно над городом развевалось знамя либо Древа крови, либо Древа праха. Оба ордена никогда не собирались вместе.
Воины в старомодных белых военных мундирах быстро перемещались по пристани и занимали места вдоль пирса. Среди крошечных белых фигурок Гисхильда обнаружила одного-единственного человека в синем. Не регент ли это? Он недолго поговорил с несколькими людьми и потом во главе группы вновь прибывших направился к воротам гавани. Итак, Шарль сдержит слово: заберет ее отсюда.
У двери раздался шорох, и Гисхильда вздрогнула. Кто-то отодвигал засов.
Вошла молодая женщина в потертом поношенном платье. За ее поясом торчал маленький нож для разделки рыбы. Пепельно-серые волосы лежали грязными прядями. От женщины несло рыбой! Она с вызовом поглядела на Гисхильду. Гордые зеленые глаза показались принцессе знакомыми. Незнакомка ухмыльнулась. Зубы у нее были безупречными.
— Что делают платья, правда? Нельзя исключать, что теперь и у меня есть вши. Ты меня по-прежнему не узнаешь?
Мгновение Гисхильда надеялась, что это Сильвина. Но мауравани была выше и стройнее. Эти глаза… Лилианна!
Комтурша подозвала кого-то, стоявшего за дверью.
К ней подошла девочка в белой сорочке в цветочек и с босыми ногами, стриженная наголо. Сквозь щетину виднелась зарубцевавшаяся рана — порез, проходивший точно так же, как и тот, что был на голове Гисхильды.
Гисхильде показалось, что она смотрит в зеркало. И только если приглядеться повнимательнее, можно было заметить кое-какие несоответствия. У девочки более грубые руки; очевидно, ей приходилось выполнять много тяжелой работы. Еще она худее. Но глаза такие же голубые, как и у принцессы. Отец всегда говорил, что у Гисхильды неповторимые, прекрасные глаза. При дворе таких глаз не было больше ни у кого.
— Можешь лечь в постель, Дуня, — сказала комтурша.
— Зачем здесь эта девочка? — поинтересовалась Гисхильда.
— Ты не догадываешься? — усмехнулась Лилианна.
Она подошла с ней к окну и поглядела на гавань. Шарль вместе с одетыми в белое рыцарями входил в ворота крепости.
— Он тебе что-то обещал, да?
Гисхильда не ответила.
— И ты ему поверила? Я думала, ты умнее, принцесса. Я знаю, ты меня презираешь. Но в одном можешь быть уверена: я тебе никогда не стану лгать. Может быть, начну распространять ложь о тебе, если будет необходимо. Но тебе я лгать не буду. Все, достаточно слов. Ты можешь ходить? Идем!
Лилианна протянула ей руку. Гисхильда ей не поверила. Эта женщина — сущая змея. Шарль направлялся сюда. У него ей будет лучше! Он о ней заботился. И никогда не велел состричь ей волосы. Стоило только посмотреть в злые, холодные глаза Лилианны, чтобы понять: хорошего от нее не жди.
— Идем!
Голос женщины-рыцаря стал более требовательным. Девочка, которую она привела, забралась в постель. Смотреть на нее было жутко. У Гисхильды возникло чувство, что она видит лежащей в постели себя.
Если ей удастся еще хоть немного задержать Лилианну… Она сделала робкий шаг к комтурше, хотя на самом деле не была настолько слаба, как хотела показаться.
— Мне понести тебя?
Лилианна открыла вторую дверь. За ней находилась винтовая лестница.
Гисхильда расставила руки.
— Да.
Женщина-рыцарь шагнула к ней. Она ни о чем не догадывалась. Она ведь не могла знать, каково это — быть воспитанницей мауравани. Когда Лилианна обняла ее, Гисхильда схватила кинжал, висевший у комтурши на поясе, и хотела уколоть Лилианну в бок. Комтурша еще пожалеет обо всем, что с ней сделала!
Женщина-рыцарь моментально оттолкнула ее. Гисхильда по-прежнему держала в руке кинжал. А Лилианна смеялась. Казалось, ей совсем не страшно. Это рассердило девочку. Нельзя позволять толкнуть себя на какую-нибудь глупость. Сильвина всегда говорила ей, что воительницы, которые поддаются гневу, уже одной ногой стоят в могиле.
— Ты подлая маленькая гадюка! Похоже, в твой разум проник яд Других. Ты что, действительно думаешь, что сможешь справиться со мной?
Лилианна раскинула руки и вызывающе расхохоталась.
— Давай же, ударь!
Нельзя совершать необдуманные поступки, напомнила себе Гисхильда.
Девочка, сидевшая в постели, смотрела на нее широко открытыми от ужаса глазами. Она была так напугана, что едва решалась вздохнуть.
— Оружие представляет опасность только в руках того, кто решил его использовать. Ты уже убивала людей, Гисхильда? Сможешь? Уверяю тебя, это непросто.
«Убивать никого не нужно, — думала Гисхильда. — Это можно предоставить Шарлю. Если он увидит, что задумала комтурша, то наверняка велит заковать ее в цепи. Еще совсем чуть-чуть…»
Нападение Лилианны было таким быстрым и неожиданным, что Гисхильда не успела увернуться. Комтурша выбила кинжал у нее из руки, получив шрам на тыльной стороне ладони. В тот же миг она ударила Гисхильду в грудь, прямо в рану. Боль как громом поразила принцессу. Стало нечем дышать.
Лилианна подняла кинжал. Гисхильда видела, как двигаются губы женщины, но ничего не слышала. У нее прервалось дыхание.
Комтурша схватила ее и вынесла из комнаты. Когда дверь захлопнулась за спиной Лилианны, мир погрузился во тьму.
Лосиные головы и полный мешок пушечных ядер
Шарль обернулся и поглядел на крепость у гавани. Теперь они были примерно в двух милях от Паульсбурга. Он не станет возвращаться. Теперь точно нет. Лилианну там он все равно не найдет — наверняка убралась уже несколько часов назад. Утром она сдала свой пост комтурши Доминику де Блие, знаменосцу ордена, одному из пяти рыцарей, которые были с ними на борту «Святого Раффаэля». Порядочный человек, уже сказавший Шарлю, чтобы он ни в коем случае не путал возможные промахи бывшей комтурши с промахами ордена.
Эрцрегент кисло улыбнулся. Крысы! Брат Доминик никогда не наносил удара в спину Лилианне. Все, что он говорил, останется между ними. Шарль готов был отдать за это руку на отсечение.
Лилианна сложила с себя полномочия, чтобы не вредить ордену. Она знала, что зашла гораздо дальше, чем полагалось ей по должности.
Эрцрегент взволнованно стучал пальцами по поручням. Он должен был догадаться! Ведь видел же, как она избегала битв, которые не могла выиграть, и что для нее не существует слишком больших жертв, когда речь идет о высшем благополучии Нового рыцарства. Шарлю частенько доводилось наблюдать, как братьев и сестер лишали полномочий из-за ошибок. Но чтобы кто-то так просто складывал с себя полномочия комтурши провинции ордена… Таким образом, Лилианна могла сама решить, кто станет ее преемником, и дать ордену возможность сделать ее козлом отпущения и как бы отстраниться от своих поступков.
Шарль не сомневался в том, что Лилианну с маленькой принцессой где-нибудь спрячут — они обе еще понадобятся Новому рыцарству.
Сжав руку в кулак, эрцрегент ударил по поручням. Он тоже умеет плести интриги! Сейчас самое время предпринять кое-что против Нового рыцарства. Они обрели чересчур большую власть и обнаглели. «Держи себя в руках, — напомнил он себе. — Ты ведь на борту галеасы не один».
Глава его личной гвардии по-прежнему стоял у лестницы с девчонкой. Он тоже поверил… Было бы глупо и недостойно привлекать к ответу капитана Родерика, хотя он, без сомнения, ожидал этого.
Шарль поглядел на девочку. Под его взглядом она задрожала. Это ему понравилось. С волосами она, вероятно, была очень красива. Цвет кожи, рост и фигура малышки были точно такими же. Эрцрегент не сдержал ухмылки. Лилианна все сделала тщательно, как всегда.
— Итак, тебя зовут Дуня, милая моя?
Та кивнула.
— И тебе не сказали, почему тебе побрили голову и заставили занять место другой девочки?
— Нет, господин. Сказали, что это шутка.
Она немного шепелявила. Губа ее лопнула и опухла.
— Я работаю в кухне здания ордена. Они дали моей маме — она тоже работает в кухне, чтоб вы знали, господин… они дали моей маме золотую крону, чтобы мне… — Она запнулась и всхлипнула. — Мама решила, что золотая крона за рассадник вшей — лучшая сделка всей ее жизни. А мне обещали серебряный, если я хорошо справлюсь с заданием.
Шарль кивнул. Девочка перестала дрожать. Он повел себя как добрый дедушка. Какая польза от того, что от страха у нее зуб на зуб не попадает?
— И в чем же состояло твое задание?
— Я должна была лечь в красивую постель с белой простыней и вести себя как принцесса. Так сказала госпожа.
— Итак, тебя подстрекала сама комтурша.
— Да, господин. Она пришла в кухню. Все мы знаем ее. Она часто приходит, чтобы проверить, что да как. Она хорошая.
Шарль вздохнул — это было последнее, что он сейчас хотел услышать. Поглядел на Родерика, который постригся так коротко, что волосы торчали на голове и были похожи на солдат в строю. Из-за узких губ и слегка выпуклых бровей его лицо казалось жестоким. Без сомнения, он был хорошим воином, но ему недоставало изящества Лилианны. Никогда Родерику не подняться выше капитана.
— Что сделала малышка, когда ты пришел в комнату?
— Завизжала и натянула на себя одеяло.
— Я сказала ему, что я не та, — выдавила девочка. — Правда, господин! Тогда он ударил меня.
— Я полагал…
Шарль взглядом заставил рыцаря замолчать. Он понимал, что думал тогда Родерик. Может быть, он и сам не устоял бы перед искушением заставить ее замолчать при помощи одной-двух оплеух.
— Что бы ты с ней сделал, Родерик?
— Она — служанка предательницы Лилианны. Не думаю, чтобы она не знала, какова цель этого маскарада. Она лживая маленькая дрянь…
— Родерик! Меня не интересует, что ты думаешь. Я спросил тебя, что ты сделал бы с Дуней, если бы был на моем месте.
Уголки рта рыцаря дрогнули. «Немного несдержан, добряк», — подумал Шарль.
— Она должна исчезнуть, брат. Навсегда. Я зашил бы ее в мешок из парусины, предварительно вложив в него пару пушечных ядер, чтобы она не всплыла со дна озера до тех пор, пока не сдохнет.
Дуня задрожала всем телом и поглядела на него широко раскрытыми от ужаса глазами.
— Не очень-то изысканно, Родерик! Ты все-таки рыцарь. Разве ты не должен защищать бедняков и слабых?
— Я рыцарь ордена Древа праха. В первую очередь я служу церкви. И для церкви будет лучше, если эта маленькая сучка исчезнет навеки. Только так можно быть уверенным, что никто никогда не узнает о позорном предательстве комтурши Лилианны. Если станет известно, что она натворила, это очень повредит твоему авторитету в Друсне, брат эрцрегент. Может быть, над тобой даже станут смеяться.
— Мы точно так же можем спрятать ее где-нибудь на краю земли. Там она будет похоронена заживо.
— Прошу тебя, господин! Не слушайте его, пожалуйста! Я ничего не знаю о планах комтурши. Я никогда не хотела, чтобы над вами смеялись.
Девочка бросилась на колени, пытаясь поцеловать подол его одежды. Шарль не сопротивлялся, разглядывая ее мальчишеские бедра. Стройная девочка нравилась ему.
— Отведи ее в мою каюту, Родерик. Милосердие — первая из добродетелей владыки. Мне не нужна ее смерть.
— Спасибо, господин. Я…
— Достаточно, девочка. Тебе нечего бояться. Я сделал только то, что велят приличия. Не благодари меня. Этим ты меня только смущаешь.
Шарль повернулся к ним спиной. Чтобы собраться с мыслями, ему нужен был покой. К счастью, капитан и его офицеры тонко чувствовали его потребности. На палубе остался только штурман. Смолк даже плеск весел. Большинство гребцов лежали, вытянувшись, на своих скамьях и спали. Во главе небольшой флотилии галеаса плыла с попутным ветром в Вилусс. По правому борту они обогнали клипер, ловивший угрей. Маленькое судно было всего в двадцати шагах. Светловолосая женщина в грязном платье помахала ему и почтительно поклонилась. Второй рыбак даже смиренно преклонил колени, затем принялся возиться с парусом, натянутым над сваленными в кучу корзинами.
Шарль жестом благословил обоих. Ему нравилось, когда народ его узнавал и чествовал. Большинство жителей завоеванных провинций на удивление быстро подчинялись единственной вере.
Взгляд эрцрегента упал на груду окровавленных голов лосей на носу катера. Шарль поморщился. Судя по ветру, вонь никак не могла достичь галеасы, и все же ему казалось, что пахнет падалью. Он повернулся к штурману.
— Держись подальше от клипера.
Тот кивнул и налег на длинный румпель. Корпус военного корабля слегка накренился на левый борт.
Рыбачка на суденышке еще раз помахала ему и принялась за свою грязную работу. Когда-то Шарль услышал, как здесь ловят угрей, и с тех пор потерял интерес к змееподобным рыбам. Раньше он ел угрей, чтобы не потерять силу, когда посвящал молодую послушницу в деликатные тайны Церкви.
Рыбаки собирали головы лосей у мясников крупных городов. Их морды идеально подходили для того, чтобы обвязывать вокруг них укрепленные проволокой веревки. Потом головы опускали на дно озера и примерно через час поднимали обратно. Кости черепа становились тюрьмой для угрей, вроде мережи. Когда головы поднимали на борт, угри лезли изо всех щелей. Рыбак рассказывал Шарлю, что, если повезет, голову лося можно использовать трижды, прежде чем не останется ничего, что могло бы привлечь угря.
Иногда Шарль скучал по угрям в горчичном соусе. Он уже в таком возрасте, когда помощь в… определенных делах бывает необходима. Может быть, нужно разочек прокатиться на этой лодке, чтобы преодолеть свое отвращение?
Эрцрегент перешел на другую сторону юта и уставился на вспенившуюся воду. В Паульсбурге должны думать, что он действительно увез пленную принцессу. Родерик был прав — возврата нет. Если узнают, как провела его Лилианна, он станет посмешищем. Как бы хорошо ни проходила миссионерская деятельность в захваченных провинциях, такого прокола высший представитель Церкви в Друсне не может себе позволить. Иначе это может подвигнуть какого-нибудь шутника из черни сочинить песенку. Эрцрегент вынужден принять участие в этом фарсе. Еще неприятнее было сознавать, что его мечты подняться до князя Церкви Анисканса разбиты в прах. От них он не сможет скрыть происшедшее. Они должны знать это, чтобы призвать Лилианну к ответу. Или…
Шарль тихо рассмеялся. Был еще один, совершенно иной путь. Кто знает о его позоре? На этот раз он одурачит комтуршу. Если все правильно рассчитать, с этой крестьянской девочкой Дуней еще можно кое-что сделать. А мечты об Анискансе рано хоронить!
С юта он ушел в приподнятом настроении и протиснулся в двери крошечной каюты, которую предоставил ему капитан галеасы. Дуня с испуганной улыбкой ждала его. Лилианна сделала хороший выбор. Девочка действительно похожа на принцессу. А все остальное можно уладить.
Детская мечта
Мишель сидела в стенной нише и чистила ствол одного из тех ценных пистолетов, которые Люк оставил за статуей белой женщины, насвистывая при этом мелодию развеселой застольной песенки. Для Люка осталось тайной, каким образом она нашла оружие. Хотя он и рассказывал ей, что принес пистолеты в жертву, но о том, где именно спрятал их, умолчал.
Мальчик обеспокоенно глядел на белую женщину: мраморное лицо не выдавало своих мыслей по поводу этой кражи.
— Я подумала, что грешно просто так бросать это чудесное оружие, — весело сообщила Мишель и махнула дулом на пьедестал статуи. — Каменная чурка не будет по нему скучать, я уверена.
Люк судорожно сглотнул. Нехорошо бросать вызов белой женщине. Кажется, Мишель свободно читает его мысли. Она положила оружие и вылезла из каменной ниши.
Прошло семь дней с тех пор, как он разрезал чумной бубон, и женщина-рыцарь совершенно выздоровела.
— Идем, прогуляемся немного. Думаю, тебе не идет на пользу постоянное сидение в этом саду. — Она по-приятельски положила руку ему на плечо и притянула его к себе. — Знаешь, ты — единственное чудо здесь. То, что ты меня вылечил… — она неловко махнула рукой, — …это чудо. — И снова указала на статую. — А вот она — всего лишь камень. Тебе не нужно его бояться. Признаю, это очень красивый камень, потому что художник придал ему форму соблазнительной женщины. Но все равно это камень, каких полно. — Она сделала широкий жест рукой и указала на стены, окружавшие потайной розарий. — Ты и остальных камней боишься?
Люк покачал головой. Вообще-то он вовсе не был убежден в том, что говорила Мишель.
— Если языческие боги действительно существуют, почему они просто наблюдают за тем, как церковь одно за другим подчиняет себе языческие королевства? Либо у них нет сил защитить тех, кто в них верит, либо им это неинтересно. Или же их просто не существует. Как видишь, причин бояться их нет.
Люк кивнул. Это уже разумно.
— С Тьюредом все иначе. Я чувствую его каждое мгновение своей жизни. А иногда, как в ту ночь, когда ты меня спас, он особенно близок. — Она ударила себя в грудь. — Тогда он во мне. И дает мне силу и покой, как и всем истинно верующим. И он… — Мишель замолчала и покачала головой. — Да я же проповедую, — словно извиняясь, она пожала плечами. — Прости, Люк. Это мне никогда особенно не удавалось. Рассказывая о Боге, я только запугиваю людей.
Мальчик покосился на нее. Он никогда не слышал, чтобы священнослужители так говорили.
— Знаешь, Бог во мне. Но мне просто не удается облечь свои чувства и уверенность в понятную всем форму.
Они оставили сад позади и добрались до широкой площади с колодцем. Мишель села на каменный парапет и подняла взгляд к небу. Стоял чудесный летний день. Высоко в небе ползли крошечные перистые облачка. Женщина вытянулась и легла на парапет, подложив руки под голову.
— Когда я была еще маленькой, мы с сестрой часто так лежали. Смотрели на облака и рассказывали друг другу о своих мечтах и надеждах. Ложись за мной, голова к голове, и поговорим.
От мысли, что придется лежать рядом с женщиной, Люку стало нехорошо.
— Не бойся, что ж в этом такого? Ты должен чувствовать себя свободнее, если хочешь когда-нибудь стать выдающимся человеком.
Мальчик неловко забрался на парапет. Не хватало, чтобы она считала его трусом или дурачком. Но чувствовать себя свободнее он не стал.
Камень был теплым и приятным. Он улегся и мягко толкнулся об ее голову. Мишель подвинулась. Лицо ее было совсем близко. Так близко, что разглядеть его целиком было невозможно. Вокруг глаз у нее были крохотные морщинки — раньше он их не замечал. Его лица коснулось ее дыхание: пахло ванилью. Иногда она принимала несколько капель из темного флакончика. Вероятно, лекарство какое-нибудь.
— Я очень мало тебя знаю, спаситель мой. Ты не хочешь рассказать мне что-нибудь о себе?
Люк откашлялся. Во рту пересохло.
— Да нечего особо рассказывать, — с трудом выдавил он, одновременно думая о том, что ему нравятся ее глаза — самые красивые глаза, которые он когда-либо видел. Точнее, он никогда еще не видел глаза женщины настолько близко. Только мамины.
— М-да, не очень-то ты разговорчив. У тебя есть братья и сестры?
Люк покачал головой.
— А у меня есть сестра, она старше меня почти на год. Мы всегда были вместе. Во всем она была лучше меня. В детстве она порядком меня мучила. А теперь я по ней скучаю. Лилианна пошла далеко. Она всегда хотела стать известной. И у нее это получилось. Она — комтурша провинции Друсна. А я… Я — рыцарь, который только что окончил год смирения, поскольку допустила ошибку в битве.
Люку показалось, что она не очень-то похожа на раскаявшуюся грешницу. По крайней мере, в ее голосе не было сожаления, когда она рассказывала о своем наказании. Что же она сделала? Неважно, что бы там ни было, он понял, что даже теперь, после года смирения, она не жалела об этом.
— Лилианна в детстве всегда была заводилой, просто одержимой. — Мишель рассмеялась. — А знаешь, чем она была одержима? Муравьями!
Мальчик поглядел на Мишель, широко раскрыв глаза. Он при всем своем желании не мог себе представить, что комтурша могла делать с муравьями.
— В саду моего отца жили два муравьиных народа: рыжие и черные. Рыжие муравьи были крупнее — настоящие воины, с толстыми телами и мощными клещами. Но их было гораздо меньше. Все наше детство оба муравьиных народа вели между собой войны. Частенько мы часами наблюдали за ними. Рыжие были намного храбрее. Но чаще всего они проигрывали. Лилианна была убеждена в том, что можно многому научиться у муравьев — тому, как они воюют, как маршируют, как сражаются, почему иногда побеждают рыжие, хотя черные обрушиваются на них с огромным численным превосходством. Она сделала из этого целую науку. Однажды она отлупила меня, потому что я вмешалась в одну из битв и раздавила пару сотен черных муравьев. Тогда сестра злилась на меня целый день.
Некоторое время Мишель молчала, глядя на плывущие по небу облака.
Люк спросил себя, действительно ли можно чему-то научиться у муравьев, и такая мысль показалась ему странной. Но, должно быть, он ошибается, ведь сестра Мишель дослужилась до комтурши.
— Думаю, ее одержимость муравьями даже послужила причиной того, что Лилианна избрала орденскую школу. Ты ведь знаешь, у Нового рыцарства на гербе изображено Древо крови. Орден тогда был менее значительным, чем рыцари Древа праха. Она пошла в орденскую школу на год раньше, чем я. Первые пару недель я просто радовалась, что осталась одна, но затем начала очень сильно скучать по ней.
Люк подумал о том, как сильно он тоскует сейчас по отцу. К горлу подступил комок. Только бы не разрыдаться! Он будет сожалеть об этом до конца своих дней.
— А что случилось с муравьями?
Голос его прозвучал сдавленно. Заметила ли она это?
Мишель вздохнула.
— Рыжие проиграли — их полностью уничтожили.
Они снова некоторое время смотрели на плывущие по небу облака. У мальчика было такое чувство, что Мишель ждет, когда он что-нибудь расскажет. Но он не знал, о чем говорить. Его жизнь была самой обычной, ничем не примечательной.
— У тебя была какая-нибудь мечта, когда ты был еще совсем маленьким? Что-нибудь недостижимое, сумасшедшее, о чем ты думал в такие дни, как этот?
Люк покачал головой.
— Нет.
— Да ладно тебе. У всех есть мечты, — с укором сказала Мишель. И снова рассмеялась. — Я понимаю, тебе, наверное, стыдно об этом говорить. У меня тоже очень смешная мечта была. Если бы ты о ней услышал, ты совершенно перестал бы стыдиться рассказывать мне о своих фантазиях. Ты знаешь святую Урсулину?
Люк на некоторое время задумался. Этих святых чертовски много!
— Это та, которая с медведем, да?
— Да, женщина-рыцарь с медведем. — Глаза Мишель расширились. Казалось, она смотрит сквозь Люка. — Она сражалась в первой войне против Друсны, за которой произошла битва Черных кораблей. Говорят, за свою жизнь она убила семерых троллей.
По ее голосу Люк почувствовал, что она испытывает одновременно восхищение и ужас.
— Я видела троллей, — тихо произнесла Мишель. — В Валлонкуре и лесах Друсны. Они ужасны! Ударом кулака могут размозжить череп лошади. Мне всегда хотелось быть как Урсулина. Смелой, сильной… И на медведе тоже хотелось покататься. — Она рассмеялась, внезапно села и задрала рубашку. — Посмотри на мою спину, Люк.
Мальчик с ужасом смотрел на широкий выпуклый шрам.
— Я танцевала с медведем, — продолжала женщина. — К сожалению, он не хотел, чтобы я каталась на его спине. Я вырастила его, а он встал на задние лапы, обхватил меня передними и едва не убил. Должно быть, я сделала что-то не так. — Мишель опустила рубашку. — Думаю, несмотря ни на что, я попробую еще раз… — Она поглядела на Люка. — Не смотри ты так. Я не сошла с ума! Может, немного упряма. Знаешь, жизнь без мечты жалка. Да и почти неважно, что думают о твоей мечте другие. А теперь твоя очередь. Рассказывай.
— Я хотел быть как отец… — нерешительно начал он. — Всадником рядом с графом Ланнесом. Известным героем. Но теперь все они мертвы…
— Но всадником ты, несмотря на это, все-таки сможешь стать. — Женщина запнулась. — Ты хотел, чтобы отец видел, каким ты станешь, чтобы он гордился тобой?
Люк не был уверен в этом. Он еще об этом не думал. Но похоже… Больше всего ему нравилось делать отца счастливым. Слышать, как он гордо говорит: «Это мой сын».
— Мечты существуют не для других, — осторожно сказала Мишель.
Люк чувствовал, что женщина изо всех сил старается не ранить его чувства неосторожным высказыванием.
— Мечта принадлежит одному тебе, — продолжала Мишель. — Мой отец вовсе не был в восторге, услышав про историю с медведем. Для него я всегда была на втором месте. Лилианна была его любимицей… Но вернемся к тебе. Может быть, есть что-то еще? Что-нибудь совершенно безумное? То, о чем ты едва решаешься говорить?
— Я всегда хотел стать рыцарем и спасти принцессу. От тролля или злого эльфийского князя, который похитил ее, — вдруг вырвалось у него. — Мне хотелось иметь блестящие доспехи и горячую лошадь. И большой меч!
Он запнулся, снова смутившись, так как знал, что эта мечта невыполнима.
— Звучит неплохо. — Мишель заговорщицки улыбнулась. — Не хочу тебя обманывать… Принцесс в наше время осталось немного. И, к счастью, троллей и эльфов можно встретить только в Друсне и во Фьордландии. — Она задумчиво почесала подбородок. — Ты тверд в своей вере?
Люк покачал головой.
— Священник был мной не особенно доволен.
— М-да, а тут еще эта белая женщина. — Мишель по-прежнему сидела на краю колодца, глядя на свои босые ноги. — Но, вполне возможно, у тебя был не тот учитель, Люк. Вера может расти. — Она откинула со лба волосы. — Мне кажется, из тебя можно было бы сделать рыцаря. Даже бойца Нового рыцарства. Ты мужествен и умен… Конечно, тебе придется учиться фехтованию и другим вещам. Возраст у тебя еще подходящий. Если я тебя подготовлю, то, может быть… — Она указала на улицу. — Там, сзади, есть дом из красного кирпича. Рядом я видела куст орешника. Иди и срежь нам две палки длиной примерно с мою руку. Сегодня же мы начнем готовить тебя. В конце концов, у нас в запасе всего один год.
Люк сел.
— Ты будешь учить меня и сделаешь рыцарем?
Мишель пожала плечами.
— Я попытаюсь. Что из этого получится, зависит только от тебя.
Он вскочил и с бьющимся сердцем помчался по улице. Он слышал, что она — мастерица фехтования. Мастерица фехтования Нового рыцарства! Лучшего учителя ему никогда не найти! И она хочет давать ему уроки… Наверняка обладает достаточной властью, чтобы превратить его мечты в реальность.
Найдя куст, он срезал две ветки и помчался назад. Не хотелось терять ни единого мгновения. Мишель стояла в паре шагов от колодца. Там, где просела мостовая, ветер нанес песку.
— Возьми палку и напиши на песке свое имя.
Люка словно ударили. Это что еще такое?
— Я думал, будет урок фехтования…
— Что-то я не припомню, чтобы говорила о фехтовании, — строго ответила женщина-рыцарь. — Если хочешь, чтобы тебя приняли в школу в Валлонкуре, ты должен уметь читать и писать.
— Но зачем это нужно рыцарю? От чтения глаза болят!
— Похоже, ты лучше меня знаешь, что нужно рыцарю…
Люк упрямо глядел на нее.
— Да зачем вообще нужно уметь писать?
— Как думаешь, сколько сапог сносит за год подразделение из тысячи пикинеров? Сколько свинины они съедят за неделю? Сколько оружейной смазки им нужно, чтобы не заржавело оружие? Сколько ведер зерна, чтобы не потерять силы?
— Я не хочу быть торгашом, — пробурчал мальчик. — Я хочу вести людей в бой.
Мишель рассмеялась.
— Храбрость значит очень мало, когда у твоих людей урчит в желудке. Если ты не сумеешь правильно организовать снабжение, твое войско потеряет силу и станет легкой добычей для язычников. Принадлежать к Новому рыцарству означает больше, чем быть просто хорошим фехтовальщиком. Ты должен стать примером в любой области. Ты поведешь людей… И в таком случае должен отвечать за то, чтобы они не голодали. За год ты будешь участвовать в двух-трех битвах. Но войну за обеспечение своих людей придется вести каждый день.
Люк с сомнением поглядел на нее. Она что, пытается его запугать? Он совсем не так представлял себе рыцарство.
— Если ты действительно хочешь, чтобы тебя приняли в школу ордена, то будешь учиться до тех пор, пока не станет казаться, что голова вот-вот лопнет. Тебя научат ампутировать ногу и бороться с лихорадкой. Ты будешь корчиться на скамье гребца на галере, а ночи проводить за изучением искусства навигации. Ты узнаешь, как смешивают порох и как выравнивают орудия. Ты сможешь водить корабли в открытом море. Тебя научат даже готовить. А если какому-нибудь учителю покажется, что ты обладаешь особым даром, спрос с тебя будет еще выше, от тебя будут добиваться наилучших результатов. Если ты поступишь в школу ордена, то тебя ожидают семь лет недосыпа. Будешь вставать до зари и ложиться спать намного позже солнца. У тебя будут болеть мускулы, о существовании которых ты сейчас даже не подозреваешь. А если ты не справишься, тебя прогонят с позором. Под знаменами Древа крови выступают только лучшие из лучших.
Люк с сомнением глядел на нее.
— И ты думаешь, я сумею?
Женщина склонила голову набок и примирительно улыбнулась.
— Я знаю одну сумасшедшую девчонку, которая мечтает о том, чтобы покататься на спине медведя, и которая стала рыцарем. Почему же ты не сможешь?
Быстрым движением она нарисовала на песке крючок.
— Это «л». Первая буква твоего имени. Нарисуй ее на песке!
Затем Мишель нарисовала на песке две остальные буквы его имени. Да, он знал, что у него короткое имя. Но то, что оно состояло всего из трех букв, его разочаровало. И он подумал, что, может быть, стоит изменить свое имя, если он все-таки станет рыцарем.
Мальчик так сильно напрягался с этим письмом, что очень скоро заболело запястье, руку свела судорога.
К сумеркам он научился писать имя умершего графа. И его подозрения подтвердились. Имена известных людей состоят из большего количества букв! Научился он писать имя и своего отца, и матери.
Мишель насмехалась над ним, говоря, что его буквы похожи на следы, оставленные на песке стаей ворон. И все же Люк гордился своим умением писать. Он сумеет стать рыцарем!
Когда они вернулись к своему лагерю в розарии, он устало развел костер и бросил кусок жира на железную сковородку из походного набора Мишель.
Тихий шипящий звук заставил его поднять глаза. Мишель стояла перед нишей и внимательно оглядывалась по сторонам. В руке у нее была обнаженная рапира.
— Здесь кто-то был, — тихо сказала она. — Пистолеты исчезли.
Люк судорожно сглотнул. Белая женщина! Он посмотрел на нее. Ее лицо, испещренное длинными сумеречными тенями, выглядело более жестким. Ему показалось, что улыбка ее стала иной — знающей, насмешливой.
Люк так и думал: плохая это идея — красть пожертвования. Белая женщина — больше, чем просто камень. В Ланцаке все это знали. Даже священник. А теперь вот она разгневалась, потому что Мишель обокрала ее!
Воронья башня
Гисхильда стояла на корме клипера. Доски были скользкими от крови. Воняло на маленьком кораблике ужасно. Вообще-то у нее не случалось морской болезни, но здесь ее то и дело тошнило. Может быть, дело было в ране, все еще мучившей ее. Она чувствовала себя слабой и растерянной. Никто не сказал ей, куда плывет клипер.
Девочка в отчаянии поглядела на горизонт. Стоял туман. Все утро шел дождь. Одежда затвердела от холода и влаги. В открытой лодке не было места, где можно было бы спрятаться от дождя и высушить намокшую одежду.
Гисхильда растирала руки. Мерзла даже голова. Лысина постепенно покрывалась золотисто-рыжеватой щетиной. Но пройдет еще много лун, прежде чем волосы станут такими же длинными, как прежде.
Она бросила на Лилианну полный ненависти взгляд. Бывшая комтурша стояла на корме лодки и направляла ее навстречу свету, показавшемуся в серой мгле. Одну ногу она поставила на большой покрытый слоем свинца сундук, на котором спала ночью. Женщина-рыцарь никогда не спускала с сундука глаз. Иногда Гисхильде казалось, что из него доносятся шорохи. Ее мучило любопытство, но она была слишком горда, чтобы спрашивать Лилианну о сундуке.
Комтурша заметила ее взгляд. Махнула Альварезу, и тот стал за штурвал. Капитан галеры сбрил усы, а волнистые волосы спрятал под широкополой шляпой. С серебряным кольцом в ухе и ослепительной улыбкой он был похож на пирата или контрабандиста. Похоже, у него всегда хорошее настроение.
Лилианна подошла к девочке вдоль борта. Несмотря на качку, походка у нее была уверенная. Это сердило Гисхильду. Чего бы только она не дала, чтобы увидеть, как эта наглая баба споткнется. Лучше всего, если при этом она плюхнется лицом в одну из плетеных корзин, полную угрей!
Женщина-рыцарь стала рядом с ней.
— Там, где горит свет, есть огонь и теплая постель для тебя. Ты будешь в безопасности первое время.
— Я была в безопасности у своего отца!
Комтурша не глядела на нее, продолжая смотреть на свет.
— В таком случае надо было там и оставаться. Если я правильно помню, вовсе не я вытащила тебя из палатки.
Гисхильда сердито поджала губы.
— Отец и Другие найдут меня! И тогда тебе захочется, чтобы мы никогда не встречались.
— Думаешь? — спокойно спросила женщина.
Ее спокойствие могло кого угодно вывести из себя. Гисхильде хотелось накричать на нее. А еще лучше — побить. Вместо этого она вцепилась руками в поручни. Она тоже умеет быть такой спокойной и снисходительной, как Лилианна. Перед ней она не обнаружит своих слабостей! Она…
Вдруг девочка поняла, почему комтурша так спокойна. Гисхильда видела девочку на корабле эрцрегента, хотя и недолго. Альварез приподнял парусину, под которой она лежала, как раз настолько, чтобы между двумя корзинами она могла видеть ют галеасы. Любой подумает, что она у эрцрегента. Никто не станет искать маленький клипер, вышедший из гавани Паульсбурга получасом раньше. Гисхильда судорожно сглотнула, медленно постигая всю глубину интриги Лилианны.
— У меня никогда не было вшей, правда?
Комтурша промолчала, но на губах ее играла ухмылка.
— И парикмахер порезал меня не случайно. Он специально сделал это, чтобы другая лысая девочка была еще больше похожа на меня.
— Совсем неплохо для варварки-принцессы.
Гисхильда снова вцепилась в поручни. На это оскорбление она реагировать не будет. Злая баба только этого и добивается! Принцесса глубоко вздохнула и поглядела на свет.
— И ты думаешь, этого достаточно, чтобы одурачить эльфов?
— На воде следов не бывает.
Ей послышалось или в голосе комтурши прозвучали взволнованные нотки?
— Не бывает для человеческих глаз.
Вот теперь Лилианна посмотрела на нее.
— Неплохо, принцесса. Действительно, неплохо. Сколько тебе сейчас лет? Десять? Одиннадцать? Ты далеко пойдешь.
— Одиннадцать!
Не следовало этого говорить. Вообще не нужно ничего говорить о себе. Чем меньше эта женщина о ней знает, тем лучше.
— Не уверена, что ты понимаешь одну вещь, принцесса. Со мной тебе будет лучше, чем с братом Шарлем. Он хотел заполучить тебя, чтобы улучшить свою жизнь. Неважно, что он тебе говорил, для него речь идет только о том, чтобы подняться до наивысшей церковной должности. Ты для него была вроде бычка на рынке. А когда он получил бы свое, то, не колеблясь, избавился бы от тебя. Это правда.
Гисхильда приложила руку к груди, туда, куда ее ударили кинжалом. Что ответил бы на это умелый придворный? Или мрачный, но привлекательный эльфийский князь Тирану?
— У тебя тоже незабываемый способ показывать свою привязанность.
Да, вот это хорошо! По лицу Лилианны было видно, что ответ впечатлил ее.
— Заметно, что ты выросла не в крестьянской семье. Конечно, у тебя есть причины сомневаться в моих словах. Но помни об одном: я была комтуршей Друсны, когда встретилась с тобой. — Она одернула платье. — А теперь я — грязная рыбачка, потому что спасла тебя от брата Шарля.
— И что ты собираешься со мной делать? Зачем ты увезла меня? Что…
Ее перебил протяжный звук рога. Альварез подал сигнал. Там, где был свет, Гисхильда увидела неясные очертания башни.
— Я… — начала Лилианна, и опять впереди раздался сигнал.
— Мы слишком близко, — крикнул Альварез.
Женщина-рыцарь перегнулась через поручни. Гисхильда увидела возвышавшиеся перед ними скалы, омываемые пенными волнами.
— Два румба по правому борту!
Маленькая лодка немного наклонилась набок. Гисхильда напряженно вглядывалась в туман. Свет, который они видели, шел от сигнального огня, горевшего в железной корзине на вершине башни. Перед ними показался длинный деревянный причал. Альварез повернул парус против ветра, и лодка быстро сбавила ход в прибрежной зыби.
На пристани показалась женщина в сером платье и вязаной кофте. Лилианна бросила ей канат. Катерок пришвартовали. Все происходило без единого слова, но молчание это не было неприветливым.
Женщина-рыцарь выбралась на мостки, и Альварез бросил ей с кормы второй канат. Когда клипер был надежно закреплен, Лилианна обняла стоявшую на мостках женщину — самый приветливый жест комтурши, когда-либо виденный Гисхильдой. Может быть, она все-таки другая? Может быть, то, что она рассказывала о Шарле, правда?
Женщины негромко переговаривались. Внезапно женщина-рыцарь обернулась.
— Извини, это было невежливо. — Прозвучало это так, как будто она говорила серьезно. — Разреши представить, Гисхильда. Это Жюстина.
Лилианна снова удивила Гисхильду. Комтурша владела языком Друсны!
Принцесса нерешительно сошла на пристань.
— Где мы?
— Это Воронья башня, Гисхильда. Твой новый дом, — ответила Жюстина.
Стройная, едва ли не худощавая женщина с печальными глазами, загорелой кожей и пепельными волосами, обрамлявшими узкое лицо, сразу же понравилась Гисхильде.
Альварез выгрузил на пристань две корзины с угрями. Рыбы были еще живы и крутились в своей тюрьме из ивовых прутьев.
— Как дела у Друстана? — спросила комтурша.
Жюстина пожала плечами.
— Он несет вахту. Спит очень мало. Он… — руки поднялись в бессильном жесте. — Ты же знаешь его, госпожа.
Лилианна кивнула.
— Мужайся. Однажды он свыкнется с этим. Его задача очень важна! И хотя он мало говорит, я уверена, что он знает, кого нашел в тебе.
Та засопела.
— Кухарку. Развлечение в постели…
— Ты хочешь уйти отсюда?
Жюстина закусила нижнюю губу. Гисхильда видела, что она охотно приняла бы это предложение.
— Я многим обязана ордену, — произнесла она наконец. — Справлюсь. — И приветливо поглядела на Гисхильду. — Вот теперь есть с кем поговорить. Она надолго?
— На пару недель. А может быть, и до весны. Не знаю. Времена сейчас неспокойные. — Комтурша поглядела на башню. — Мне подняться к нему?
— Сегодня у него плохой день.
— Кто там? — Гисхильде было неприятно слушать этот странный разговор.
— Сама увидишь. — Лицо Лилианны внезапно стало непроницаемым и неприветливым. — Ты здесь затем, чтобы полностью поправиться. И ты в хороших руках. — Она обернулась к Жюстине. — Не говори ей ничего. Это умная девочка. Если сама разгадает тайну башни, значит, так тому и быть. — Она вынула из кармана своего платья запечатанный кожаный футляр и протянула его худощавой женщине. — Отдай это Друстану. Напомни ему о старой клятве.
Жюстина подняла брови, но ничего не сказала.
— Он был в моем звене. Связь между нами крепче железа. Он не разочарует меня.
И с этими словами Лилианна прыгнула назад в катерок.
Альварез выгрузил на пристань еще несколько мешков и ящиков, а затем отчалил.
Гисхильда не могла поверить в то, что ее просто так высадили. Она ведь была важным заложником. За нее бились два крупных рыцарских ордена. А теперь вот это! Не такая уж эта Лилианна и хитрая.
«Весной ты меня здесь не найдешь!» Она едва не выкрикнула комтурше свою мысль.
За башней находился темный дубовый лес. При первой же возможности она сбежит. Ее обучала эльфийка. Она знала, как выжить в лесу. Она — ребенок, которого нельзя так просто передавать туда-сюда, как кружку за праздничным столом.
— Увидимся у башен Валлонкура! — крикнул кто-то. Мужской голос был светлым, звучным. Он звучал приятно, но в то же время бесконечно печально.
Гисхильда запрокинула голову и за зубцами башни разглядела тень. Свет сигнального огня ослепил ее. Тень помахала рукой и исчезла.
Лилианна и Альварез ответили на приветствие.
— У башен! — крикнули они в один голос.
Вдруг принцессе стало зябко. Ей не хотелось здесь оставаться. Это тюрьма. Даже общество Лилианны лучше, чем Воронья башня, пусть Жюстина и относится к ней хорошо! Гисхильда попыталась побежать к лодке, но худенькая женщина удержала ее, оказавшись намного сильнее, чем казалась с виду.
Лилианна отвязала последний канат, а Альварез длинным шестом оттолкнул катерок от причала. Комтурша помахала Гисхильде рукой.
— Возьми меня с собой!
— Наслаждайся миром зимы. Когда я приду за тобой, то не стану торговаться на рынке дипломатии, как сделал бы это брат Шарль. Я отвезу тебя в кузницу душ. Одному Тьюреду известно, насколько тяжел этот путь. Ты еще станешь тосковать по Вороньей башне!
«Меня здесь уже не будет», — упрямо подумала Гисхильда, а потом успокоилась. Пусть Лилианна считает ее маленькой девочкой. Так даже лучше. Гораздо разумнее быть, а не казаться. Сильвина многому научила ее. Она умеет выживать среди дикой природы… По крайней мере, какое-то время. Здесь она надолго не останется. Комтурша допустила большую ошибку: недооценила ее. Хотя Гисхильда и не знала, куда завел ее путь плутаний по большим озерам, потому что все время стояла дождливая сырая погода, но была уверена, что сумеет пробиться к незахваченным провинциям. А когда она окажется там, ей помогут. Она вернется к войску, мама зарыдает и обнимет ее, а отец станет гордиться ею. Она представила, как он будет на нее смотреть, и почувствовала себя достаточно сильной для того, чтобы сразиться со всеми врагами Фьордландии.
Голова или звезда альвов
Ахтап глядел в прицел своего арбалета. Герб, вышитый белокурой женщиной на груди ее черной рубашки, служил отличной мишенью. Место, где ствол Древа крови переходил в крону, расположено прямо над сердцем. Как он ненавидел их, этих рыцарей! Спусковой крючок арбалета приятно холодил указательный палец. Они были меньше чем в десяти шагах. С такого расстояния промахнешься!
Он немного опустил оружие. Если выстрелить ей в живот, она будет долго бороться со смертью, так же как его брат, которого рыцари насадили на копье.
Ахтап поглядел на мальчика. Малыша было жаль. В его возрасте не стоит беспомощно наблюдать за тем, как кто-то умирает. Даже если это вор! Лутин видел, как мальчик достал из источника янтарин. Ахтап сам положил его туда, чтобы не теряться в темноте, когда приходил туда. Достать даже такой маленький янтарин трудно — они очень редки. Потеря злила его. Может быть, стоит заколдовать мальчика? Дополнительный сустав в каждом пальце — замечательное наказание для вора.
Кобольд подавил смешок. Чертова женщина смотрела прямо туда, где он прятался. Неужели заметила его? Никогда не знаешь, на что способны эти рыцари Крови. Дураки Праха — это не так страшно, хотя они и хорошие воины. Но эти, из Нового рыцарства, другие. Они приводили Ахтапа в ужас. Он наблюдал за ними обоими полдня. Кажется, блондинка собралась сделать из мальчика рыцаря. Оставлять ее в живых — просто безответственно. Может быть, убить и мальчика? Это наверняка более милосердно, чем оставлять его одного в руинах.
Ахтап знал, что жителей Ланцака унесла чума. По плоскогорью можно долго идти, и все равно никого не встретишь. Мальчик погибнет от голода или его съедят волки.
Арбалет качнулся в сторону. Если сначала застрелить мальчика, будет даже интереснее. Если рыцарша так хороша, как он подозревает, она увидит, откуда прилетел арбалетный болт. И если она сразу побежит, то окажется здесь раньше, чем он успеет перезарядить арбалет. Можно не успеть…
Лутин облизал свою длинную лисью мордочку. Хвост его беспокойно подрагивал. Тихо шелестели листики розового куста. Он всегда любил риск. Его рост в тридцать один дюйм считался довольно высоким для лутина. На его лисьей голове рос великолепный рыжий мех. Сложен он был хорошо — руки, ноги и туловище пропорциональны, и он всегда считался самым сильным из братьев и самым смелым. Поэтому ему доверили сторожить тропы альвов.
Конечно, он понимал, что ничего против рыцарши сделать не сумеет, если она добежит до куста, прежде чем он успеет перезарядить арбалет. Кроме того, в спешке нельзя сплести толковое заклинание. Наверняка запутается… Будет разумным сначала выстрелить в нее. Но если все время быть разумным, жить очень скучно.
Ахтап опустил арбалет, схватил маленькую кожаную сумочку, висевшую на ремне, и нащупал серебряную монету, лежавшую там между кремнем и сталью, талисманом из сушеного мизинца тролля и последним кусочком хорошей ослиной колбасы. Нерешительно повертел монету в пальцах. На одной стороне изображена голова королевы Эмерелль, на другой — семиконечная звезда. Это символ мест, в которых можно безопасно проникать из одного мира в другой.
Ахтап подбросил монету. Крутясь, она мелькнула перед его носом и полетела вниз. «Если голова, начну с мальчишки, — решил Ахтап. — Если выпадет звезда альвов, побеждает разум, и сначала я застрелю рыцаршу». Он стал шарить рукой по густо оплетенной корнями земле, не спуская с обоих глаз. Монета исчезла.
Теперь Ахтап все же посмотрел на землю. За такую серебряную монету можно получить достаточно вина, чтобы целую неделю напиваться допьяна каждый вечер. Или позволить себе в Вахан Калиде ночь с по-настоящему хорошей проституткой. Такой, которая при виде серебра забудет, что у него на плечах лисья голова. Или сделать хороший подарок Натании, которая и понятия не имела, что он иногда любил сходить к проститутке.
Пустые мысли… Конечно, он никогда не станет тратить монету. Она приносит счастье и принадлежит ему уже много лет. Сотни раз она помогала ему при сомнениях, подсказывала, что делать. Брат подарил ее в тот самый день, когда умер. Может быть… Чушь! «Я не суеверен, — подумал Ахтап. — Просто осторожен».
Да куда подевалось это чертово серебро? Рассердившись, лутин едва не выругался вслух. Тяжелые пистолеты давили через кожу заплечного мешка. Если он не найдет монету, оружие более чем возместит ему утрату. Хотя, конечно, пройдет немало времени, прежде чем найдется покупатель на него. Эльфийская королева запретила приносить в Альвенмарк какое-либо оружие, потому что ему присущ тленный запах Девантара. Но этого запрета давно уже никто не придерживается. Ахтапу тоже очень хотелось однажды выстрелить из тяжелых пистолетов с поворотным затвором. Дым, шум и пламя, вырывавшееся из них при выстреле, казались ему восхитительными. И многие думали точно так же. Он вспомнил одного кентавра: тот наверняка заплатит немало золота за два таких красивых пистолета.
Но это не заменит монету брата. Он не мог ни увидеть ее, ни нащупать. Мгновение можно и не смотреть на детей человеческих. Рыцарша размахивала своей рапирой. Пусть только попробует! Он был от нее более чем в двадцати шагах. Так быстро она до него не доберется. Останется достаточно времени для прицельного выстрела, если ей вдруг придет в голову броситься в эту сторону.
Чертовы корни! Запутались, как змеиное гнездо. Не надо было бросать монету! Можно считать, что ему повезет, если удастся найти ее в этих последних лучах солнца.
Монеты приходят и уходят, такова их судьба, пытался он успокоить себя. Можно вернуться и в другой раз, при свете дня, чтобы поискать ее. Мальчишка и рыцарша наверняка не станут сидеть в розарии вечно.
Ахтап встал. Блондинка исчезла! Теперь он не удержался и тихонько выругался. Он сел в лужу! Всего какой-то миг без своего талисмана — и вот, пожалуйста, уже неприятности.
Ахтап поднял арбалет и осторожно высунулся из розового куста. Мальчишка был еще на месте и поспешно паковал седельные сумки. Но эта чертова рыцарша…
Наконец он ее обнаружил. Она возилась с лошадьми. Черт подери! Она достала свои седельные пистолеты.
Лутин поспешил увеличить расстояние между собой и рыцаршей. Теперь он не спускал с нее глаз. Она шла как раз на тот розовый куст, в котором он только что сидел. Не сводя с нее взгляда, он нащупал арбалетный болт, который прочно лежал в желобке оружия.
Ахтап держался в тени кустов и низких стен. Он опытный разведчик, так просто его не возьмешь!
Рыцарша согнула обе руки в локтях, так что дула пистолетов смотрели в небо. Внимательно разглядывая кусты, она шла по направлению к белой статуе. Неужели человеческая женщина увидела его? Она опустила правую руку и выстрелила. Пуля пролетела в двух ладонях от него и ударилась в стену. От необдуманного движения вылетел арбалетный болт. Выстрел исчез в кустах.
Не заботясь о прикрытии, кобольд побежал. Теперь главное — как можно быстрее убежать. И зачем только он играл с монетой?
Ахтап отбросил арбалет. Ему не нужно было оборачиваться, чтобы увидеть, как быстро рыцарша нагоняла его: ее сапоги, подобно грому погибели, стучали по мощеной дороге. Кобольд скинул свой заплечный мешок.
Внезапно шаги стихли. Ахтап напрягся. Он знал: она остановилась, чтобы прицелиться. Бросился вбок, в кусты. Розовые шипы проникали в мех и кололи чувствительную мордочку. Он поднял руки, чтобы защитить глаза. По саду разнесся громовой звук выстрела.
Кобольд прижался к земле. Пальцы вцепились в корни и сухую почву. Он пополз вперед. Совсем недалеко был вход в тоннель, ведущий к скрытому источнику. Последнее усилие… Только теперь он решился поглядеть через плечо. Эта проклятая рыцарша стояла возле его арбалета и поднимала его. Сумерки ли спасли его? Может быть, она его толком и не видела? Вполне вероятно, что он выдал себя шорохом необдуманного бегства.
Ахтап осторожно прополз еще немного вперед. Как близка спасительная темнота тоннеля! Вход в него зиял в стене подобно ране.
Проклятая рыцарша опять опустила арбалет. Рядом лежали оба разряженных пистолета. Она поднялась и с ужасающим спокойствием вынула из ножен рапиру длиной с вертел. Мысленно кобольд представил себя нанизанным на нее, словно барашек.
Нужно сконцентрироваться, использовать свои магические способности и страх! Черная дыра… Он почувствовал, что по всему телу пробежали мурашки. Ахтап не был великим колдуном. Конечно, он мастерски ходил по тропам альвов и мог беспрепятственно проходить мелкие звезды альвов, которые бросали других в будущее. Ему была подвластна целая сеть магических путей, ходить по ним ему было легко. Но с остальными формами магии дело обстояло иначе. И в первую очередь у него всегда плохо получались импровизированные заклинания.
Ахтап представил себе, что ухватился за темноту тоннеля. Растянул ее, желая накрыться ею, словно защитным покрывалом. Шаги сзади смолкли.
Вход в тоннель изменился. Казалось, оттуда тянется огромный черный червь. Так он не хотел… Хотя… Может, это и не самое худшее, что могло быть.
— Приди, приди ко мне, тьма! — прошептал Ахтап, и черный червь пополз дальше к нему. То была темнота тоннеля, которую он вытянул оттуда, подобно тому, как ногу медленно вынимают из сапога. — Сожри рыцаршу! — громко крикнул он на грубом людском наречии и оглянулся.
Чертова воительница остановилась. В чертах ее лица проглядывал страх. Но она не убежала. С упрямо поднятой рапирой ожидала она нападения мнимого червя. Она ведь не знала, что происходит, что это всего лишь кусочек темноты, тянущейся из тоннеля.
«Сейчас или никогда», — подумал Ахтап и побежал. Шипы рвали его одежду. Он бросился навстречу темноте, оказался в спасительном тоннеле и почувствовал силу троп альвов, пересекающихся у источника. Он был спасен. Еще бы чуть-чуть…
О свободе
Пахло подогретой ухой. Перед большим каменным камином с тяжелыми кочергами и горшками стоял грубый стол, на котором лежал нарезанный хлеб. Вокруг стола расположились скамьи и один-единственный стул, на высокой спинке которого будто бы упражнялись в стрельбе: в дереве толщиной с дюйм зияли семь дырок с рваными краями. Первый этаж Вороньей башни был обставлен только самой необходимой мебелью.
Жюстина выделила Гисхильде узкую кровать рядом с камином. Это было единственное место для сна во всей комнате. Мешок сухой соломы служил матрацем. В нем сохранился аромат лета.
Вместе они перетащили сюда припасы с пристани. При этом Жюстина дважды пыталась заговорить с ней. Гисхильда ее просто-напросто игнорировала. Она не хотела иметь ничего общего с друснийкой, которая пошла в служанки к ордену.
Девочка поглядела на темную лестницу. Рыцарь еще не показывался. Гисхильда только приблизительно представляла себе, куда ее завезли на клипере. Одно было ясно: они довольно далеко от границ со свободными провинциями. Так зачем же здесь сторожевая башня? Что за причина засаживать рыцаря среди глуши?
«Я не собираюсь оставаться здесь достаточно долго для того, чтобы выяснить это», — мрачно подумала принцесса. Очевидно, все считали ее беспомощной маленькой девочкой, избалованной куклой, воском в руках судьбы. Посмотрим! Когда завтра утром Жюстина проснется, она жестоко пожалеет о своей ошибке.
Гисхильда с наслаждением стала думать о том, что сделает Лилианна с предательницей, когда вернется и узнает, что принцесса сбежала уже в первую ночь. Она тосковала по лесу, по тому, чтобы наконец применить все то, чему ее учила Сильвина.
Позднее лето накрыло богатый стол: она будет питаться грибами, орехами и ягодами. Она умеет ловить рыбу голыми руками… Может быть, ей понадобится три, а то и четыре недели, чтобы вернуться к фьордландцам и эльфам, но она все равно справится.
Гисхильда поглядела на двери, сделанные из толстых темных досок. Рядом с дверью у стены стоял засов.
Жюстина подняла голову.
— Нам нужна вода, — она указала на пустые кожаные ведра возле двери. — Ты не боишься выходить по темноте?
Боится ли она? Гисхильда готова была закричать от радости. Ей пришлось взять себя в руки, чтобы не дать заметить ее ликование, и она только проворчала, что не боится.
Предательница описала ей путь к источнику, находившемуся в сотне шагов от башни.
Гисхильда схватила ведра. Дверь была не заперта. На улице стояла безлунная ночь. Девочка закрыла двери в башню и поглядела на звездное небо, чтобы сориентироваться. Лучше всего идти на северо-запад. Там она раньше наткнется на друзей.
Лес начинался прямо за башней. Кожаные ведра принцесса бросила под куст. Сколько будет ждать ее Жюстина? Когда начнет волноваться и позовет рыцаря с платформы?
Гисхильда сошла с узкой тропы, которая вела, очевидно, к источнику, и исчезла в густом подлеске. Ей хотелось, чтобы у нее остались те хорошие вещи, в которых она выбралась из палатки матери целую вечность назад: легкие сапоги, кожаные штаны и эльфийская рубашка. Теперь она уже помнила, как хотела пробраться к отцу, как выбралась из палатки матери. Но что случилось потом и как она попала в крепость рыцарей ордена, оставалось загадкой. Похоже было, что Лут вырезал кусочек из ее жизни…
То, что надето на ней сейчас, не годится для жизни на природе. Платье и сандалии — вряд ли подходящая одежда для длительного похода через лес. Но попытаться все же стоит. Девочка полагалась на то, чему обучила ее Сильвина. У нее все получится!
Под густой листвой дубов темнота была почти абсолютной. Гисхильда прислушивалась к тысячам знакомых шорохов леса. Ей было настолько хорошо, что она почти забыла о боли. Свобода!
Глаза быстро привыкли к темноте, и девочка достаточно быстро продвигалась вперед. Примерно через полчаса к концерту леса примешался новый звук. Среди деревьев посветлело. Перед ней лежало озеро.
Гисхильда пожала плечами, вернулась в лес, взяла западнее и вскоре снова вышла на берег. Полуостров! Разумнее будет идти в тени деревьев вдоль берега. Так она быстрее найдет перешеек.
Она бросилась бежать легкой рысью. Над водой клубился серый туман, но на небе были видны все звезды. Дорога вела ее все дальше на запад, а потом берег повернул круто к югу. Девочка вздохнула. Похоже, предстоит долгий марш. Башня стояла на южной оконечности полуострова. Вероятно, придется осторожно прокрасться мимо, а там вскоре покажется и переход на материк.
Гисхильда отправилась в путь широкими шагами. Тихий внутренний голос, желавший вразумить ее, она упорно игнорировала.
Спустя два часа закрывать глаза на правду оказалось невозможным: Воронья башня стояла на острове! Гисхильда решилась бы проплыть около мили, но, насколько хватал глаз, другого берега не было видно. Она оказалась в ловушке.
До рассвета девочка просидела под вязом неподалеку от двери, глядя на башню. В мокром от росы платье она вернулась к огню. На столе стояло кожаное ведро, наполненное водой. У огня сидела на корточках Жюстина и глядела на нее. Она ничего не сказала, но по глазам можно было прочесть все, о чем она думала.
— Ты знала, что произойдет! Тебе вовсе не нужно было, чтобы я принесла воды. Ты знала, что я убегу, — яростно зашипела на нее Гисхильда.
Друснийка выдавила усталую улыбку.
— Я считала, что лучше выяснить этот вопрос поскорее. Честно говоря, я даже думала, что ты из упрямства будешь пару дней прятаться в лесу.
Предательница просто позволила ей подвергнуть свою жизнь опасности, поняла девочка. И теперь она стоит перед ней, словно беспомощный ребенок. Она сделала именно то, чего от нее ожидали, и ничего у нее не вышло. От ярости Гисхильде хотелось закричать.
— Ты счастлива, оттого что так хорошо служишь нашим врагам?
Друснийка молчала.
— Ты всегда была предательницей? Неужели предателями рождаются? — с подчеркнутым спокойствием спросила Гисхильда. Она ей сейчас устроит! — Они крадут наших богов и превращают нас в своих слуг. А ты подчиняешься им! Я тебя презираю!
Наконец Жюстина подняла голову и долго смотрела на нее.
— Это я переживу. Подобные тебе презирали меня всегда, — наконец проговорила она.
— Должно быть, ты дала повод для этого.
Молодая женщина безропотно приняла обвинение. Казалось, оно не рассердило ее, не обидело. Она даже не пыталась отвечать на дерзости улыбкой. Просто сидела. Как камень. С каждым ударом сердца Гисхильда злилась на нее все больше.
— Твой муж тебя тоже не очень ценит, не так ли? — продолжала принцесса.
— Ему никто не нравится, — тихо сказала Жюстина.
— Я понравлюсь!
Женщина подняла на нее взгляд.
— Ты язычница. — Очевидно, она полагала, что этим все сказано.
Гнев Гисхильды медленно утихал. Ведь ясно же, что друснийка не виновата в том, что ее заперли на этом острове, в том, что отсюда нельзя бежать. Не виновата она и в том, что Гисхильду ранили и похитили. Принцесса знала, что несправедлива. Но ей нужно было на ком-то сорвать свою злость.
— Что заставило тебя стать подстилкой для наших врагов? Неужели никому другому ты, мешок с костями, была не нужна?
Девочка поняла, что зашла слишком далеко, когда слова сорвались с ее губ. Но забрать их назад было уже нельзя.
Жюстина смотрела на нее без всякого выражения.
— Знаешь, наш боярин — великий герой. Может быть, ты знаешь его? Алексей — предводитель людей-теней, насколько мне известно. Его семья сражалась на этой войне еще до того, как я родилась. Все в моей семье были крепостными. С каждым годом работать нужно было все больше и больше. Война пожрала моего отца и моих братьев. Они ушли с боярином не по своей воле. Их выгнали из деревни кнутом и палками. Тогда нам с матерью пришлось выполнять работу пятерых вдвоем. Мы не справлялись, но сборщикам налогов было все равно. Они забрали все. Мы ели траву и листья с деревьев, как звери. Мать умерла от голода. А когда пришли сборщики налогов и не нашли больше ничего, они сказали, что я — мятежница, потому что не хочу поддерживать войну нашего боярина. Они изнасиловали меня. Моя честь — последнее, что они могли у меня забрать. А когда они ушли из деревни, пришли соседи и мои родственники, обозвали меня шлюхой, потому что я якобы отдалась сборщикам податей, чтобы ничего им не платить. Они вытащили меня из хижины за волосы и хотели побить камнями, потому что не могли допустить, чтобы в соседях у них была такая падшая женщина, как я.
Жюстина убрала волосы со лба, чтобы Гисхильда увидела отвратительный шишковатый шрам.
— В меня попал камень, брошенный моим дядей. Когда я была маленькой, он всегда сажал меня на колени. Иногда даже защищал от отца, когда тот сердился на меня. Но все это было забыто. Они едва не убили меня. И тут вдруг пришли враги — рыцари единого Бога. Но даже когда они показались на деревенской площади, толпу нельзя было оттащить от меня, чтобы не дать забросать камнями. Женщина-рыцарь спешилась и своими доспехами загородила меня. Я толком ничего не видела, потому что ослепла от крови и слез. Я слышала, как камни ударялись о ее нагрудник. Закончилось все только тогда, когда один из рыцарей выстрелил в воздух. Спасительницей моей была Лилианна де Дрой. Она защитила меня, когда я не нужна была никому. Она, мой враг! Тогда я поняла, что этот мир сошел с ума. И с тех пор мне безразличны все боги и бояре. Я поняла, что служить теперь буду только ей. Она дала мне воды из своей фляги, хлеба из своей сумки. Хорошего хлеба из белой пшеничной муки. Я и забыла, как это вкусно. Рыцари вылечили мои раны и забрали меня с собой.
На душе Гисхильды было паршиво. Зачем только она открыла рот! Надо бы извиниться, но она не могла припомнить ни единого слова, чтоб исправить сказанное.
— Через какое-то время комтурша спросила меня, могу ли я позаботиться о рыцаре, который тяжело ранен. Она сказала, что это человек из ее звена. Я точно не знаю, что это означает, но для нее было очень важно, чтобы о нем хорошо заботились. Знаешь, Гисхильда, она просила меня, вместо того чтобы приказывать. Так я пришла к Друстану. И последовала за ним, когда стало ясно, что он никогда больше не сможет служить ордену с мечом в руке. Жить с ним нелегко. Он очень злой. Как и ты. Но он никогда не бил меня. Я выдержу жизнь с ним. И с тобой. То, что мы здесь, очень важно.
Гисхильда встала и подошла к Жюстине. Смотреть в глаза женщине и говорить с ней она не могла и осторожно взяла ее за руки. Но, когда Жюстина мягко пожала ей руку, она решила, что друснийка, может быть, простит ее. И Гисхильда поклялась, что больше никогда не позволит себе назвать другую женщину шлюхой.
Слово рыцаря
Застыв от ужаса, Люк глядел на черного червя — жуткое, извивающееся существо, только что сожравшее ребенка с лисьей головой. Мишель не отступила перед чудовищем. Но что она сможет ему противопоставить?
Люк полез в пороховницу и банку со свинцовыми пулями. Он не мог, просто не должен был бросить ее в беде!
— Стой на месте!
Должно быть, женщина услышала его шаги, но на этот раз он просто не выполнит ее приказ. Люк побежал так, как не бегал еще никогда в жизни. Попробовав затормозить, он заскользил босыми ступнями по мостовой. На коленях подполз к пистолетам, брошенным Мишель.
Сотни раз обучал его отец этому процессу: открыть пороховой рожок и засыпать порох в ствол; затолкать в ствол пулю, обернутую пергаментом; ключом зажать поворотный затвор; проверить курок кремнием; насыпать щепотку пороху в ковш для пороха. Меньше чем за тридцать ударов сердца пистолет готов к выстрелу.
Когда Люк поднял голову, ужасный червь исчез.
— Что…
Мишель вложила рапиру обратно в ножны.
— Нужно уходить отсюда. — Она указала на дыру в стене. — Бог знает, что там еще притаилось.
Люк вспомнил о том, как ходил в тоннель. Ему стало дурно при мысли о том, что могло встретиться ему там вместо мотыльков.
— А где мальчик с лисьей головой?
— Это был кобольд, а не ребенок! Он позовет своих товарищей. Здесь нас уже подстерегает опасность. Идем к лошадям.
Люк послушался. Мишель молча взялась за седельные сумки. Ее молчание действовало на Люка угнетающе. Наконец он не выдержал:
— Я сделал что-то не так?
Она вложила заряженный пистолет в седельный ранец.
— Ты спешишь, — холодно ответила она.
На сей раз слова ее не наполнили его гордостью. Это была отговорка. Она думала о чем-то другом.
Люк подтянул подпругу. А потом встал, скрестив на груди руки. Он хотел, чтобы она поговорила с ним.
Но Мишель, оседлав лошадь и выпрямившись, схватила за поводья вьючную лошадь и вместе с ней выехала из розария.
Ничего не понимая, он глядел ей вслед. Что он наделал! Это наказание за то, что он нарушил ее приказ? Но ведь он хотел помочь! Неужели он, как трус, должен был отсиживаться возле лошадей?
Цокот подков удалился, в руинах стало тихо. Она действительно бросила его! А он так надеялся, что она остановится и подождет.
Судорожно сжалось горло. Вот и опять он остался один. Даже непонятно почему. Было ли это из-за червяка-тени? Может быть, он притягивает таких существ? Или он действительно подкидыш?
Люк поглядел на заплечный мешок, брошенный кобольдом, из которого торчало дуло пистолета. Он подошел к нему, вынул оба роскошных обитых серебром оружия и положил на постамент к белой женщине. Он пообещал ей пожертвовать самое дорогое и не может забирать их с собой!
Мальчик с грустью поднялся, прошел мимо колодца, у которого всего несколько часов назад лежал вместе с Мишель и мечтал о чудесном будущем. А теперь он один. Украден мальчиком-лисой.
Люк отпустил повод, чтобы лошадь сама нашла выход из разрушенного города. Он не знал, куда ему податься. Лошадь повернула на север. К Анискансу. Примерно в миле впереди мальчик увидел очертания всадника. Мишель? Она остановилась!
Люк послал коня в галоп, а сердце его стучало так же громко, как копыта коня по мостовой. Мишель неподвижно ждала его.
— Ты решился? — Голос ее звучал не очень приветливо.
Люк не знал, что на это ответить.
— Ты привел меня к месту, где бывают Другие, — сдавленным голосом сказала она. — Ты вылечил меня… И если я сейчас жива, то не знаю, обязана я этим божественному чуду или магии Других. Я теперь даже не уверена в том, что Оноре был неправ. — Она подняла руку в беспомощном жесте. — Это ведь был Божий суд… Или и там сработала злосчастная сила Других? Она работает через тебя, Люк?
Мальчик не мог смотреть ей в глаза, так как не знал ответа на эти вопросы.
— Почему тебе потребовалось столько времени, чтобы последовать за мной? Что ты делал в розарии? Твоя лошадь была оседлана. Тебе оставалось только сесть в седло.
Люк готов был разреветься. Если он скажет правду, все пропало! Если она услышит, что он все же принес пистолеты в жертву, она окончательно прогонит его! А если обманет, то предаст идеалы рыцарства. Рыцарь не должен лгать!
— Ну, тебе нечего мне сказать?
Мальчик выпрямился в седле, выпятил подбородок и поглядел на нее.
— Я еще раз принес жертву белой женщине.
Ветер ударил пылью ему в лицо. Мишель стала всего лишь молчаливой тенью. Может быть, теперь она его убьет? Наверняка! Она ведь, не колеблясь, убила своего собрата по ордену.
— Я следила за тобой, — проговорила она наконец. — Я спешилась, а лошадей пустила вперед. То, что я увидела, огорчило меня. Если бы сейчас ты мне солгал, я прогнала бы тебя. — Она глубоко вздохнула. — Люк, ты должен решить, на чьей ты стороне! Приносить жертвы языческим богам — это не шутка!
— Я ведь должен был сдержать слово, — тихо ответил он.
— Нет! Ты не должен даже просить ее о помощи! Как бы сильно ты ни отчаивался. Нет богов, кроме Тьюреда. Когда ты обращаешься к языческим богам, на самом деле ты призываешь Других и помогаешь им не потерять свою власть в нашем мире.
Она смотрела на него, и взгляд ее был бесконечно печальным.
— Я не думаю, что в сердце твоем зло, Люк. Но, кажется, Другие уделяют тебе особое внимание, и тебя легко соблазнить. Может быть, я поступила легкомысленно, пригласив тебя в спутники. Теперь я смотрю на тебя совсем другими глазами, хотя и обязана тебе жизнью. Я — твоя должница… Но я уже не знаю, ты под дланью божьей или являешься невольным орудием врага. Мне придется проверить тебя, Люк.
Он глядел на нее, и на сердце было тяжело. Только что она ему доверяла… Как мог их союз оказаться настолько непрочным? Как она могла сомневаться в нем после всего? Он сделал бы для нее все, что угодно!
— Не смотри на меня так! — Голос ее прозвучал неестественно жестко. Она хлопнула ладонью себя по бедру. — Черт побери, Люк! Хотелось бы мне, чтобы мы никогда не встречались! Что ты со мной делаешь, мальчик? Любой рыцарь ордена, находящийся в здравом уме, должен считать тебя проклятым язычником, если не хуже! Как ты мог принести жертву белой женщине после всего, что было?
— Ты говорила, это всего лишь камень…
— Да! И я по-прежнему так считаю. Но, принося этому камню жертву, ты придаешь ему значение. Такими поступками ты привлекаешь Других! Нужно было просто сесть в седло, уехать прочь и забыть тебя, маленького сопляка… Ты пугаешь меня! Оноре был убежден в том, что ты подкидыш. Сегодня, когда пришел кобольд, мне стало ясно, что он заронил сомнение и в моем сердце. Кобольд точно пришел из того тоннеля, в котором ты был. Оттуда же пришел злой червь! Как мог ты пойти в такое место и спокойно вернуться? Может, ты все же один из них? Когда ты зарядил пистолет за моей спиной, я вдруг испугалась, что ты выстрелишь мне в спину.
— Как я мог так поступить? Я почитаю тебя, — возмутился Люк, переставая понимать мир. Разве он виноват в том, что кобольд и страшилище пришли из тоннеля? — Я ведь спас тебе жизнь! Зачем мне было убивать тебя? Я хочу быть как ты и готов сделать для тебя все, что угодно.
Мишель потупилась.
— Да, я знаю… Это неразумно. И все же я испугалась и поэтому просто уехала. Едва я покинула розарий, как пожалела, что так поступила, и пошла посмотреть, как ты там. Мне было стыдно за свое неразумное поведение. И что я вижу? Ты приносишь жертву белой женщине! — Она вздохнула. — Но даже тогда уехать так просто я не могла. Что за ношу взвалил на меня Тьюред!
Люк натянул поводья и хотел повернуть коня.
— Я ухожу. Не хочу, чтобы ты страдала из-за меня. Не знаю, что со мной… Но я приношу несчастье.
Мишель вырвала у него поводья.
— Ты останешься здесь, черт побери! Думаешь, я ждала тебя для того, чтобы ты теперь ушел? Я не знаю, что ты со мной сделал, но сердце мое привязано к тебе! Я не могу просто так отпустить тебя… — Она запрокинула голову и поглядела в ночное небо. — Хотелось бы мне понимать твои знаки, Боже! Что мне делать?
Оба надолго застыли в молчании. Наконец Мишель вздохнула.
— Глупо ждать ответа от Бога. Собственно говоря, я его уже получила. Я поклялась себе покинуть тебя, если ты не признаешься мне в том, что принес жертву белой женщине. Ты ведь знаешь, что тогда я оттолкнула бы тебя… Но я вижу в тебе много доброго. Может быть, ты просто запутавшийся мальчик, который пережил слишком много ужаса. Я испытаю тебя, Люк, и, если ты окажешься достоин, отвезу тебя в Валлонкур, где расскажу о тебе своим братьям и сестрам. В Валлонкуре вся правда о тебе раскроется! Там ты будешь так же близок к Тьюреду, как, может быть, в Анискансе. Если сомневаешься, уезжай сейчас, потому что я не желаю тебе смерти.
— Я сделаю все, что ты потребуешь, госпожа. — Он так хотел ей понравиться! — Я не язычник, и докажу тебе это… И если я — подкидыш, то пусть погибну под взглядом Бога в Валлонкуре. Но мне важно знать, что со мной не так, и все равно, какую цену придется за это заплатить.
Она снова улыбнулась. Ему стало намного легче.
— Хорошо сказано, мальчик. Не знаю, на чьей стороне на самом деле твое сердце. Но это сердце рыцаря. По крайней мере, в этом я уверена.
Запятнанный рыцарь
Гисхильда поглядела на лестницу, ведущую на верх башни. Она здесь уже три недели, но еще ни разу не видела Друстана, слышала только его голос. Когда он был голоден, то звал Жюстину. Полдня она занималась тем, что рубила щепки. Потом их нужно было относить наверх. Друстан поддерживал сигнальный огонь на платформе. Жюстина справлялась со всем сама.
Иногда Друстан пел. В странное время — среди ночи или перед рассветом. Он пел очень тихо, но Гисхильда все равно слышала.
Похоже, Жюстина простила ее, по крайней мере относилась к ней приветливо. Однако говорила она очень мало и поболтать с ней было практически невозможно. Молчание, царившее в башне, действовало на Гисхильду сильнее всего остального. Ей постоянно приходилось напоминать себе о том, что она в плену у врагов отца. По острову она могла перемещаться свободно: никто не ограничивал ее. До того дня, когда пришла эльфийка Сильвина и изменила всю ее жизнь, она в Фирнстайне жила менее свободно, чем здесь.
Никто не указывал ей, что делать, чего не делать, чем занять день. Можно было спать сколько угодно, есть когда угодно. Жюстина благодарила ее, когда она помогала ей по хозяйству, но никогда не требовала помощи. Сначала девочке было это приятно, но постепенно стало надоедать. Она чувствовала себя ненужной здесь. Жизнь ее потеряла смысл. До сих пор она не знала скуки. Оказалось, что это ужасное чувство. В первую очередь потому, что ему не предвиделось конца-края.
Одному Луту, Ткачу судеб, известно, когда вернется Лилианна. Она была воплощением всего того, с чем боролись отец и дети альвов. Гисхильда убила бы комтуршу, если бы подвернулась такая возможность. Так легко, как последний раз, она не позволит застать себя врасплох. Она действовала не так обдуманно, как учила ее Сильвина. Убивать нужно с холодным сердцем. Лучше всего у нее получилось бы из пистолета. Принцесса поглядела на стул со следами выстрелов. Где-то здесь должен быть пистолет… Но где он? Возможно, на верху башни? Наверняка рыцарь хранит оружие!
Жюстина где-то в лесу, собирает грибы. Вернется она нескоро! А чертов рыцарь должен когда-то и спать. Может, стоит рискнуть?
Что же не так с Друстаном? От Жюстины ничего не добьешься. Она сказала только, что он опасен и к нему лучше слишком близко не подходить.
Еще сегодня утром Гисхильда слышала, как рыцарь пел длинную, печальную песню. Слов она не поняла, но мелодия и его чудесный голос тронули ее сердце. Разве может быть злым человек, который так поет?
Принцесса поднялась и пошла к лестнице. Она не знала даже, какие комнаты существуют над убогой комнаткой, в которой жили они с Жюстиной в самом низу башни. Может быть, там найдется какая-нибудь книга. Или ящик, в котором можно найти что-нибудь интересное. Дома, в Фирнстайне, она любила забираться на чердак и копаться в сундуках, где хранился столетний хлам.
«А еще нужно узнать, где рыцарь хранит пистолет», — с холодной решительностью подумала она и бесшумно скользнула по винтовой лестнице. Сердце учащенно забилось. Следующий этаж принес разочарование. Через три узкие бойницы свет падал в круглую комнату, занимавшую весь этаж. Здесь хранились припасы: бочонки с солониной, мешки с бобами и чечевицей, горшки с медом, сушеные травы, натянутые на деревянные стропила шкурки. Ничего особенного. Просто кладовая.
Гисхильда снова поглядела на лестницу. Интересно, высоко она забралась? Девочка подошла к одной из бойниц, но та оказалась слишком узкой для того, чтобы в нее можно было просунуть даже голову. Виден был только скалистый берег, окружавший башню. Наверняка есть еще один этаж. А может, и два.
Она осторожно ступила на лестницу. Подошвы сапог слегка шаркали. Девочка присела на корточки и стянула сапоги. Она пойдет по всем правилам, будто пробирается во вражеский стан.
Каменные ступеньки были холодными. Повсюду валялись щепки и кололи босые ступни. В нос ударил запах сушеного дерева. Уже после первого поворота
лестницы ступени сузились. Вдоль внешней стены до потолка высились штабелями поленья.
Гисхильда застыла и прислушалась к темноте. Закаркал ворон, раздался скрип, как от дверной петли. Затем все стихло. Задержав дыхание, она сделала еще пару шагов. Там, где лестница выходила на новый этаж, поднималась стена поленьев, закрывая дверь в следующую комнату. Если когда-нибудь по этой лестнице поднимутся захватчики, легче всего будет завалить их лавиной из дров.
Гисхильда осторожно подошла к концу деревянной стены. По ее босым ногам полз толстый жук. В воздухе жужжали мухи. Воняло застоявшейся ухой. Как она ее ненавидела! Жюстина постоянно готовила уху.
Принцесса встала на колени и выглянула из-за угла. Затхлый полумрак комнаты прорезали два луча света, падавшие в окна бойниц. У противоположной стены комнаты стояла незастеленная кровать. Два сундука и большой стенной шкаф скрывали все те сокровища, которые она втайне надеялась обнаружить. Рядом с кроватью на табурете лежала книга. К стене была прислонена рапира с роскошной, украшенной бриллиантами рукояткой. Свет, попадавший через бойницы, преломлялся в камнях, отбрасывая блики на стены из поленьев и нештукатуреного бутового камня.
Витая лестница вела дальше наверх, но Гисхильда хотела сначала беспрепятственно осмотреться в комнате рыцаря, прежде чем встретиться с ним лицом к лицу. Эта комната расскажет ей, что он за человек. Очевидно, он не придает значения чистоте и порядку.
Разведчица прокралась к постели. На мгновение отвлеклась на муху, ползавшую по миске с ухой, неряшливо оставленной у постели. Указательным пальцем вытолкнула насекомое за край и вытерла палец о грязную простыню.
Она с любопытством оглядела книгу. На кожаном переплете названия не было. Немного полистала ее. Книга была написана на языке Юга, который Церковь перенесла во весь мир.
Прочтя несколько строк, Гисхильда поразилась: рыцарь читал стихи! Она пролистала дальше… Печальная любовная лирика и оды лучшему миру. Странно! Разве человек, читающий такое, может быть опасен?
Снова раздался звук дверных петель. Гисхильда вздрогнула. Дверь платяного шкафа распахнулась. В шкафу висели черная непромокаемая одежда и красная накидка. Белье громоздилось в уголке. А из накидки выглядывало дуло пистолета.
— Картинки в этой книге ты ищешь совершенно напрасно, принцесса-варварка, — сказал мелодичный голос, который она слышала ночью.
Из складок одежды выглянуло узкое, выдубленное непогодой лицо. Белки глаз были пронизаны красной сеточкой вен, вокруг рта притаились мелкие морщинки. Лицо совершенно не подходило к голосу.
На обидные слова Гисхильда рассердилась. Страшно ей не было, хотя рыцарь, очевидно, хотел ее напугать! Лилианна никогда не привезла бы ее в такое место, где ее жизни угрожала бы опасность, — в этом Гисхильда была совершенно уверена.
— Ты умеешь говорить? — спросил человек на языке Друсны. — Я знаю, некоторые из вас могут только хрюкать, как свиньи.
Гисхильда вспомнила бесконечные часы, проведенные в библиотеке. Впервые в жизни ей пригодится ненужное знание, которым пичкал ее учитель Рагнар, и она мысленно перебирала наполовину забытые слова южного языка.
— М-да, нема как рыба, — опередил ее рыцарь. — Может быть, стоило предложить Жюстине засунуть тебя в суп. Хуже он от этого не станет.
— Утопическим бредням вашего Андре Грифона предпочитаю классическую эпическую поэзию Велейфа Среброрукого. Должна сказать, выбор вами этой книги поражает меня.
Дуло пистолета качнулось в сторону и исчезло.
— Удивила, деточка. Удивила.
Она услышала, как тяжелое оружие положили на пол шкафа. Просто отложил в сторону или оно здесь хранится?
— Глупо судить о человеке до встречи с ним. Ты поражаешь меня, принцесса. Кажется, ты умна. Хотя… Для девушки у тебя довольно странная прическа.
Замечание по поводу ее прически разозлило ее до крайности. Какой напыщенный нахал!
Рыцарь вылез из висящей в шкафу одежды. Он был высок и очень строен. На грязной белой рубашке виднелся серебряный нагрудник со следами ржавчины. На нем были темные брюки для верховой езды и почему-то один сапог. Гисхильда уставилась на его босые пальцы, густо покрытые волосами.
— Вчера я ссорился с Жюстиной, — пробормотал он. — Она такая упрямая баба. Не сняла мне второй сапог. Пришлось спать в сапоге.
И только когда рыцарь полностью вылез из шкафа, Гисхильда заметила, что правый рукав рубашки Друстана пустой: рука была ампутирована до середины плеча.
Левой рукой рыцарь поднял правый рукав и снова опустил его.
— Что, она тебе не сказала? Калеку рассердить легко!
В его голосе внезапно послышалась жесткость, заставившая Гисхильду отшатнуться.
Друстан закрыл глаза, распахнул рубашку и обнажил обезображенное шрамами тело. Губы рыцаря шевелились, но из них не вылетало ни звука.
По коже Гисхильды пробежали мурашки. Не понимая, что происходит, она ощутила смертельный страх. Девочка отодвинулась еще немного, уперлась в край кровати, потеряла равновесие и упала на скомканную простыню.
Друстан открыл глаза. Из-за красных жилок казалось, что герб Кровавого дерева у него нанесен прямо на белки. Губы его исказились в подобии улыбки.
— Похоже, ты не подкидыш.
Гисхильда не поняла, при чем тут это.
Друстан хлопнул себя ладонью по обрубку.
— Этим я обязан одному из твоих друзей. Так что варваров, язычников и Других в своей башне я не жалую. Поэтому и не спускался вниз, не засвидетельствовал тебе свое почтение. Мне больше нравится, когда рядом нет никого, кто бы глазел на меня и думал: «Бедный калека!»
— Мои друзья не стали бы делать этого без причины.
Друстан сжал губы.
— Это случилось не во время битвы. — По его голосу было слышно, что ему стоит немалых усилий овладеть собой. — Какой-то кобольд выстрелил в меня из арбалета из укрытия. Болт пробил мой нарукавник. Рана была не очень тяжелой, почти не кровоточила и не болела, я ее особенно не лечил и только на следующий день добрался до одного из наших лесных замков. Вечером у меня поднялась температура. Когда болт вынули из раны и сняли шину, даже я увидел, что произошло. Рана была так сильно заражена, что не помогло бы даже лечение личинками. Темная линия спускалась вниз до самой кисти. Целитель пояснил, что нужно немедленно ампутировать, иначе от ядовитых соков раны я умру. Кобольды любят окунать свои арбалетные болты в гнилое мясо — об этом я узнал позднее, — чтобы даже легкие ранения превращались в смертельные раны.
Гисхильда ничего не знала о том, что их союзники используют отравленное оружие. Но достаточно было вспомнить мерзкую улыбку Брандакса, чтобы понять: от кобольдов можно ждать чего угодно и, общаясь с ними, нужно всегда быть готовым к худшему.
Ярость Друстана, похоже, исчезла так же внезапно, как и возникла. Он сел на табурет, опершись подбородком на здоровую руку. В щетине на лице виднелись странные мелкие шрамы. Короткие черные волосы неухоженными прядями спадали на лоб. От него несло потом и нестираной одеждой.
— Я обещал ордену свою жизнь, — сообщил он. — Поэтому и отказался от руки. Руки меча! Я пытался научиться фехтовать левой. И, похоже, преуспел в этом больше, чем некоторые неотесанные мужланы. Но это совсем не то же самое. Никогда больше я не буду искусным фехтовальщиком. И, боюсь, душа моя тоже потеряла равновесие. Орден нашел для меня новое задание, где пригодятся мои особенные способности. Так я попал сюда. А Жюстину они отправили со мной. — Он с горечью рассмеялся. — Бедняжка. Думаю, я бы пошел рабом на галеры, чтобы не оказаться запертым на крошечном островке с таким типом, как я.
— Так будь поласковее! — посоветовала Гисхильда.
Он поглядел на нее.
— Это не по мне. Я никогда не был особенно ласков, даже когда у меня было две руки.
— Но можно же хотя бы попытаться, — нерешительно проговорила она.
— Нет! — Он произнес это с такой решимостью, что Гисхильда вздрогнула. — Я, может, и плохая компания, но не обманщик. Это как с теми, что красят волосы. Если бы я захотел, то мог бы покрасить волосы в рыжий цвет и обмануть тем самым невнимательного наблюдателя. Но на самом деле они ведь черные. И если пару недель их не покрасить, то у корней снова проступит черный цвет.
— А если ты будешь стараться красить всегда? — не отставала она.
— Тогда я буду по-прежнему брюнетом, который обманывает других. Это не по мне. Я такой, какой есть, — задиристо сказал он.
— Но если ты…
— Если бы мне хотелось, чтобы дети задавали мне дурацкие вопросы, я давно сделал бы парочку той шлюшке, что живет внизу. Она только того и ждет. А теперь убирайся! Ты мне надоела, принцесса. Когда твое присутствие здесь будет желательно, я позову тебя. А до тех пор не показывайся больше в моей комнате.
Гисхильда поднялась. Вот дурак! Сочувствовать ему она не будет.
— Почему тебя послали сюда, рыцарь?
Оплеуха прозвучала так быстро и неожиданно, что она не успела увернуться. Удар свалил Гисхильду с ног. В ушах зазвенели тысячи колокольчиков.
— Ты враг! — заорал на нее Друстан. — Это ты не можешь спрятать даже за детской улыбкой. Ты враг! Ты не сделаешь из меня предателя! Только не ты! Ты тоже рыжеволосая обманщица! Но меня ты не обманешь! Я вижу, кто ты на самом деле!
По щекам девочки бежали слезы. Но плакать себе она не разрешила, только попятилась к лестнице, не спуская глаз с разбушевавшегося сумасшедшего. И лишь оказавшись за стеной из поленьев, отважилась повернуться.
Что-то ударилось в стену над ее головой. Книга, лежавшая рядом с кроватью Друстана, упала к ее ногам.
— Прочти это! Может быть, его проникнутые истинной верой стихи просветлят твою темную языческую душу!
Гисхильда плюнула на книгу. Так она еще никогда не поступала, но свою языческую душу не отдаст никому. Она была частью ее, может быть, даже важнейшей. Точно так же как Друстан не собирается менять свой дурной характер, она станет лелеять свою языческую душу. Пока она будет придерживаться этого, ей не погибнуть, и неважно, что собралась сделать с нею Лилианна.
Нужно пережить это время. Однажды придет Сильвина и заберет ее. Это так же верно, как и то, что завтра снова взойдет солнце. Эльфийка найдет ее и вернет отцу. А он будет безмерно горд за нее, когда увидит, что, хотя рыцари и поймали ее, она не сломалась и не сдалась. Как он посмотрит на нее, как будет гордиться — это стоит всего пережитого.
Раздались торопливые шаги. Жюстина! Казалось, она испытала облегчение, увидев Гисхильду. Друснийка торопливо потащила ее вниз по лестнице и остановилась только на первом этаже, перед большим камином.
— Никогда больше так не делай! Подняться наверх… Он злой! Не ходи к нему. Никогда не знаешь, что он натворит, еще пристрелит нас когда-нибудь! Надеюсь, Лилианна скоро вернется. Идем, я тебе кое-что покажу, и тогда ты поймешь, о чем я говорю!
Друснийка оттащила сундук от стены и показала железный шип, окруженный ржавым пятном.
— Когда-то это был гвоздь. Он сделал это весной, — удрученно произнесла она.
В одном из бутовых камней был вырезан герб, разделенный буквой У на три части. Справа виднелся стоящий на задних лапах лев, слева — голое дерево, а в верхней части — цветок, который Гисхильда не смогла точно определить. Может быть, роза. Буква У, разделявшая три поля герба, была нарисована в виде звеньев цепи.
— Ему понадобилось два дня и чертовски много ругани, чтобы вырезать на стене этот герб. Для этого он использовал вот этот гвоздь. А знаешь, чего он захотел, закончив работу?
Гисхильда пожала плечами.
Жюстина кивнула.
— Ну да, верно, кто может угадать, что взбредет в голову сумасшедшему? Он хотел, чтобы я наколола его здоровую руку на этот герб. Должно быть, это была наложенная им самим епитимья. Он совсем с ума сошел!
Гисхильда наклонилась. Теперь она глядела на мнимое пятно ржавчины другими глазами.
— Ты это сделала?
— Нет, конечно же. Он ругался, как сапожник. А потом стал угрожать мне пистолетом. Я убежала в лес, думала, на этом все и закончится. Как однорукий может пригвоздить себя к стене?
Принцесса коснулась кончика гвоздя. На пальцах осталось немного ржавчины.
— Когда я вернулась, он лежал возле этой стены без сознания и бредил. У него получилось, у этого сумасшедшего.
Гисхильде показалось, что в голосе Жюстины послышалось уважение, но она не поняла, как можно восхищаться сумасшедшим.
— Он загнал гвоздь между двух камней в трещину в стене, забил его молотком и подпилил, а потом прижал ладонь к острию. Но этого ему показалось мало. Он боялся, что рука соскочит с заточенного гвоздя, когда он потеряет сознание. Поэтому он взял в зубы камешек и долбил по острию гвоздя до тех пор, пока не загнул его вверх. При этом он исколол себе все лицо. Говорю тебе, однажды ночью он спустится и застрелит нас, потому что решит, что этого от него требует его Бог. Он ненормальный, как бык во время течки. Пожалуйста, Гисхильда, держись от него подальше. И молись всем своим богам, чтобы скорее приехала Лилианна и забрала тебя.
Праздник коронации
Юливее стояла у заднего входа в охотничий дом. Для людей это был настоящий дворец. Расположенный в лесной глуши, когда-то он служил второй резиденцией одному из бояр. Длинное, низкое сооружение с остроконечной крышей было покрыто небрежно вырезанными деревянными фигурками. Чтобы скрыть плохое качество фигурок, их раскрасили совершенно неподходящими цветами. Господский дом окружала дюжина других построек: конюшни, дома для прислуги, каретный сарай. Они словно рассказывали, что у боярина давно закончились средства для поддержания их в порядке. Это было жалкое место для коронации, на которой ожидалось присутствие королевы Альвенмарка.
Взгляд Юливее скользнул по пастбищам, окружавшим поместье. Они превратились в военный лагерь. Легкий моросящий дождик шел уже целую неделю, и множество ног истоптало лужайки, окружавшие охотничий домик, превратив их в грязные лужи.
Так же плохо, как и лужайки, выглядели фьордландцы и друснийцы.
Юливее по-настоящему нравились люди. Гораздо больше, чем большинство эльфов. Но выносить неспособность людей поддерживать чистоту было тяжело. Хотя они по мере сил пытались смывать грязь с одежды и, очевидно, предпочитали появиться на коронации в мокром, а не в забрызганном грязью платье, борьба была неравной.
Зато эльфы были безупречны. Казалось, грязь избегает их, чтобы с еще большей силой набрасываться на других. Тролли, кобольды и маленький отряд кентавров, как и люди, были забрызганы грязью до самых бедер.
К огромному сожалению, из людей лучше всех выглядели пленные рыцари. У них забрали доспехи и, само собой разумеется, оружие. Но некоторые из них умудрились сохранить по крайней мере нож для бритья: на их лицах не было даже щетины. За одеждой они тоже следили тщательно. Когда остальные мужчины в конце дня падали без сил, рыцари чистили одежду и сапоги. Часто они выстраивались в ряд и распевали свои мрачные песни о святых и Тьюреде, их божестве.
Рыцари приводили Юливее в ужас. Хотя Тирану и не щадил их, но сломить не сумел. Они даже не были похожи на пленных — так гордо стояли под дождем. Своим примером они поддерживали дух сопротивления и в остальных пленниках. Гребцы, моряки и солдаты не были выбриты, но даже длинные переходы не смогли поколебать их дисциплинированность. При всей той ненависти, которую испытывала к ним Юливее, к ее чувству примешивалась толика уважения. Она спрашивала себя, что могло заставить рыцарей стать такими. Какой огонь горел в них, придавая им такую силу?
Волшебница-эльфийка отвернулась и пошла вдоль длинной стены охотничьего дома. Она чувствовала взгляды мужчин — жадные, а иногда и похотливые. Рыцари знали, что это она уничтожила галеасу. Кобольд Брандакс утверждал, что за ее голову назначили награду. Возможно, было бы разумнее все же велеть поискать спрятанные ножи для бритья? Со времен битвы на озере Тирану только и ждал повода казнить парочку рыцарей.
Юливее некоторое время размышляла над тем, не стоит ли указать ланголлионскому князю на то, что у людей щетина без ножа с лица не сходит. А потом отбросила эту мысль. Она не станет действовать на руку этому мяснику. На озере она дала себе волю, хотя и не предполагала, что произойдет с кораблем. На ее руках теперь слишком много крови… Нет, она ничего не скажет Тирану: не нужны ей новые мертвецы.
Поскольку у эльфов борода не росла, Тирану, очевидно, еще не догадался, почему у части людей тоже нет бороды. Его самоуверенная наглость раздражала. Надо надеяться, что сегодня Эмерелль лишит его полномочий.
Юливее обошла дом и поднялась на террасу перед домом. С шестов, установленных вдоль фронтона, свисали мокрые флаги. Здесь толпились представители человеческой знати. Как они старались! И все же удушливый запах мокрой шерсти и меха мешал торжественности момента, которого они все ждали.
Эмерелль сделает вид, что ничего не замечает. Никто из ее свиты не последует этому примеру. Вероятно, королева обладает достаточным величием, чтобы просто не замечать таких вещей. Но остальные будут насмехаться над людьми, когда они уйдут. «Наши вонючие союзники». Мысль об этом привела Юливее в ярость. Они так храбро сражались и, конечно же, заслужили признательность.
Юливее отошла и встала за группой ожидающих. Люди-воины образовали длинную шеренгу вдоль грязной дороги, ведущей к опушке. Мужчины в кольчугах, с медвежьими мехами на плечах, опирающиеся на огромные топоры, в украшенных перьями беретах стояли в самом начале. За ними следовали тролли, кобольды и другие дети альвов, занявшие свои места без определенного порядка. Над их головами висели знамена, которые носили из битвы в битву на протяжении столетий: серебряная русалка — Альвемера, скрещенные боевые молоты — троллей, золотые челны на черном поле — хольдов Вахан Калида. Знамена, вокруг которых слагались тысячи историй.
Зазвучали фанфары. Мандриды, личная гвардия королевского семейства Фьордландии, собрались вокруг палатки, стоявшей невдалеке от охотничьего домика. Юливее узнала Сигурда. Капитан хорошо выполнил свою задачу. Никто не усомнился в его словах, когда он предстал перед собранием ярлов и бояр и сообщил о том, что король Гуннар с горсткой эльфов погнался за похитителями. Короля считали героем, а героизм всегда был хорошим извинением для всяческих глупостей.
Червленые нагрудники, густые бороды, пурпурные накидки — мандриды выглядели по-варварски впечатляюще. У каждого воина был собственный герб, но все они содержали красные и черные цвета на белом фоне: витые узоры из узелков, стилизованные волчьи морды, орлы, косули. Юливее нравились эти дикари. В них было что-то колдовское, подобное белому волку, которого встретишь на белой равнине лунной ночью. А еще они поражали своей верностью. Они единственные поддержали бы Роксанну и безо лжи Сигурда.
Эльфийка нащупала на поясе тоненькую флейту из розового дерева. Давно она на ней не играла! Это инструмент лучших времен — времен празднеств и беспечности. Волшебница осторожно приставила к губам полированный мундштук и вспомнила коронации в далеком Вахан Калиде, в другом мире. О том месте, где тролли когда-то завладели эльфийской короной и где, несмотря на все интриги и войны, Эмерелль короновали снова и снова. В воспоминаниях эльфийка видела и ощущала тысячи ароматов лесного моря, роскошь князей Альвенмарка и магии ночей коронации, когда небо взрывалось блеском магических фейерверков. Это придало ей силы, когда она зачерпнула магии леса и начала играть. Мысль высушила знамена людей. Тихая трель призвала бриз, унесший запах мокрой одежды, и развернула знамена над кровлей охотничьего домика. Зеленый дуб Фьордландии! Легендарное королевское дерево, которое росло на могильном холме в сердце Фирнстайна, там, где уже тысячелетие находили последнее пристанище потомки Мандреда Торгридсона. Золотая стрела и золотой якорь потерянного Вилусса развевались рядом с серебряным копьем Латавы и белым оленем Райги.
Морось прекратилась. Облака пронизал золотой осенний свет. Целиком охваченная своим колдовством, эльфийка почти ничего не замечала, но почувствовала, как человеческие дети реагировали на ее магию, хотя и не осознавали силу, придавшую блеск этому особенному мгновению.
Отчаявшиеся мужчины снова гордо подняли головы, убрали со лба мокрые волосы, а некоторые посмотрели на осеннее солнце. Юливее осторожно вплела в порывы ветра запах мускуса, дикого меда и лесных цветов. Ароматы, знакомые человеческим детям, не нарушат хрупкой гармонии.
На опушке зазвучали серебряные фанфары. Примчался отряд здоровенных кентавров из Уттики, одетых в отливающую золотом бронзу. С их плеч свисали белые накидки, а во все стороны летела грязь из-под тяжелых копыт.
Вокруг палатки королевы началось волнение. Вышла Роксанна. Лицо ее исхудало, черные волосы уложены в искусную прическу. Она была одета в простое белое платье и носила древние украшения давно превратившихся в пыль королев. Рядом с ней шел Сигурд, который нес на щите корону Фьордландии: крылатый шлем, сохранившийся со времен первого поселенца, пришедшего в одинокие фьорды Севера.
Во главе своей гвардии Роксанна неторопливо подошла к порталу охотничьего домика.
Кентавры тем временем окидывали мрачным взглядом каждого из людей, словно могли читать прямо в их сердце и таким образом обнаруживать предателя. Юливее знала, как сильно обижались некоторые эльфы на то, что Эмерелль доверяла диким кентаврам больше, чем высокорожденным князьям.
Тирану, в сверкающем черном доспехе похожий на большое злое насекомое, отбросил волосы назад и вызывающим взглядом посмотрел на стражу Эмерелль.
Наконец предводитель кентавров приставил к губам обитый серебром рог, раздался протяжный жалобный звук. С опушки леса поднялась стая птиц. А потом появилась она: Эмерелль со своими приближенными. Их было совсем немного, но они ехали под зеленым знаменем Альвенмарка. Олловейн, мастер меча, последний из княжеского рода Карандамона, одетый во все белое, вел небольшую группку отборных эльфов-воинов, защищавших Эмерелль. Справа от королевы ехала Обилее со знаменем Альвенмарка в руках. Замыкали выезд семь юных эльфиек на белоснежных скакунах.
При виде девушек Юливее улыбнулась. Она сама когда-то была в свите королевы. У каждой девушки был титул и важное задание при дворе. Но в основном они были собраны вокруг госпожи затем, чтобы хорошо выглядеть и придавать пышность выходам королевы.
В окружении вооруженных эльфов Эмерелль казалась маленькой и хрупкой. Как и придворные дамы, она сидела в дамском седле. На королеве было платье нежного серо-голубого оттенка, какой принимают иногда облака на рассвете. Чтобы выглядеть благородно, ей не нужны были никакие украшения.
Юливее почувствовала, как все воины-варвары задержали дыхание, увидев владычицу Альвенмарка — создание почти одного возраста с миром, королевой которого она была.
Юливее опустила флейту. Ни одно волшебство, которое она сплела бы, не могло придать дополнительного блеска выходу владычицы Альвенмарка.
Перед Роксанной Эмерелль придержала коня. Олловейн спешился и поддержал седло королеве, когда та стала спускаться с лошади. Ей не нужна была его помощь, но она видела, что лучший воин королевства гордится возможностью служить ей.
Королева обняла Роксанну, словно они были задушевными подругами. Она недолго говорила с ней, и Юливее поняла, что даже будущая владычица Фьордландии не знает, что овдовела. Все это было спектаклем, призванным помочь последним свободным народам сохранить силы в борьбе против Церкви Тьюреда.
Роксанна первой подошла к порталу охотничьего домика. Тролли опустились перед ней на колени, и даже безжалостные черные всадники Тирану склонились, когда она проходила мимо.
Эмерелль последовала на некотором расстоянии за Роксанной.
Юливее осознавала, что сильно нарушает этикет, но все же протолкалась через ряды гостей. Королева Альвенмарка не останется надолго, а десятки просителей уже ждут возможности поговорить с ней.
Олловейн видел, как она пробиралась сквозь толпу, и взглядом велел ей остановиться, но она проигнорировала его приказ.
— Моя королева, можно два слова?
— Юливее! — Владычица улыбнулась. — При дворе стало спокойно, почти тихо с тех пор, как ты ушла.
Роксанна не заметила вмешательства. Она шла дальше, к праздничной зале охотничьего домика, окруженная плотным кольцом мандридов. Эмерелль велела своим девушкам следовать за человеческой дочерью, чтобы меньше было заметно нарушение протокола коронации.
Откуда-то возникла цветочная фея, ростом не больше ногтя, принялась летать на своих крылышках вокруг Юливее, дергать за волосы и шептать: «Оставь это. Нехорошо мешать празднеству».
— Госпожа, ты должна пойти к Фенрилу. — Эльфийская волшебница указала рукой на каретный сарай, расположенный напротив охотничьего домика. — Всей моей силы не хватает, чтобы разбудить его.
— Сейчас не время, чтобы…
— Но, госпожа, — перебила Юливее королеву, и ее тут же сильнее дернули за волосы. — Разве не чудесно, если бы он был рядом с тобой во время коронации?
В зале зазвучали фанфары и глухой рев военных рогов Друсны.
— Юливее, мне известна судьба Фенрила, мне он тоже был верным другом, но…
— Нет, не говори этого! Он не был. Он есть! Он не в прошлом. Он жив. Пожалуйста…
Роги и фанфары умолкли. Слишком рано. Мгновение стояла тишина. Олловейн обхватил королеву и притянул поближе к себе.
Раздался одинокий крик.
Воины повторяли друг другу приказы. Через портал по направлению к ним прошла молодая друснийка, бледная как смерть.
— Защищайте королеву! — велел Олловейн.
Гвардия Эмерелль плотно сомкнулась вокруг нее. Мастер меча уговаривал королеву, но та противилась. Юливее не слышала, что они говорили друг другу. Крики становились громче. Гости устремились к двери на улицу. Где-то плакал ребенок. По полу были разбросаны венки из цветов.
Эльфийская волшебница шла против течения. Внезапно путь ей преградил Сигурд.
— Не ходи туда, госпожа!
— Что случилось?
Он беспомощно раскинул руки. Глаза его расширились от ужаса.
— Там смерть, — выдавил он наконец из себя. — Но только для вас… Я не знаю… Не ходи туда!
Юливее отстранила его и удивилась, что высокий воин не сопротивляется. Она переступила разбросанные цветы. На полу лежала зеленая накидка. Двери в праздничный зал были распахнуты настежь.
У трона стояла Роксанна, окруженная личной гвардией. Волшебница увидела Брандакса. Кобольд сидел в дверях и тяжело дышал, как будто только что пробежал несколько миль. Не отрываясь, он смотрел в зал. Юливее проследила за его взглядом и пожалела, что не послушалась Сигурда.
— Я стояла бы среди людей у трона, если бы ты не задержала меня своими вопросами, — бесцветным голосом произнесла Эмерелль.
Юливее не могла смотреть на лица девушек. Платья их оставались белоснежными. Видимых повреждений не было. Повсюду лежали трупы. Три тролля, громадных, почти неуязвимых в битве, лежали, поваленные силой, с которой Юливее встречалась всего один раз.
— Я ничего не почувствовала, — растерянно сказала волшебница.
На противоположном конце зала лежала группа кобольдов. Издалека они были похожи на мертвых детей. Внезапная смерть настигла и нескольких черных рыцарей Тирану. Посреди лужи темного вина лежал, вытянувшись, кентавр. В застывшей руке он все еще держал жестяной кубок. На лице его застыла гримаса ужаса.
— Это нельзя почувствовать. Это не магия в том смысле, в котором мы ее знаем.
Эмерелль взяла себя в руки. Несмотря на то, что Олловейн по-прежнему пытался удержать ее, она вошла в праздничный зал, встала на колени рядом с мертвой девушкой, сопровождавшей ее, и долго молча смотрела на нее. Когда она вновь подняла голову, глаза ее излучали холодную силу, при виде которой Юливее вздрогнула.
— Святой Гийом был первым, кто убил эльфов подобным образом. Снова это произошло во время битвы Трех Королей. Некоторые ублюдки, которых воспитал среди людей Девантар, обладают подобным даром. Я надеялась, что их больше нет, что столетия разбавили их кровь и этот проклятый дар угас. Неужели семя зла никогда не засохнет? — Королева казалась потрясенной, но решительной. Ее мягкая обворожительность исчезла. Все в зале чувствовали силу, исходившую от нее. — Как же долго они не применяли это оружие!
— Они ждали возможности попасть в тебя, госпожа, — проговорил Олловейн. — Они хотели, чтобы мы чувствовали себя в безопасности. Кто бы это ни был, он находится среди пленников, что остались снаружи. Они могли сделать это уже по пути сюда. Если бы они применили его в нужный момент, полегли бы многие их охранники, было бы легко бежать. Но они хотели, чтобы их привели сюда, потому что знали, что ты придешь. Они ждали, когда прозвучат фанфары, должно быть, думали, что ты тоже вошла в праздничный зал.
— Но почему мы еще живы? — спросила Юливее.
— Повезло, — ответил мастер меча. — Просто повезло. Подобно тому, как лук обладает предельной дистанцией, дальше которой не может выстрелить, так и у этого заклятия есть предел, за которым эта сила не действует.
— Но в таком случае ты все еще в опасности…
— Нет, Юливее. Разве ты не чувствуешь?
Волшебница не знала, что имела в виду Эмерелль. Она боялась этого неожиданного оружия рыцарей. То, что она видела вокруг, наполняло ее ужасом. Для нее оставалось загадкой, как Эмерелль может казаться такой спокойной перед лицом этой опасности.
— В мире людей магия намного слабее, чем в Альвенмарке, — пояснила наконец королева, не получив ответа от Юливее. — Но она существует. Впрочем, здесь, в этой комнате, ее больше нет. Силы Девантара оттягивают магию, после того как ее применили. Они отнимают волшебство у этого мира. Поэтому дети альвов и умерли здесь. Мы — создания, целиком пронизанные магией. Когда разрушают нашу магию, у нас отнимают жизнь. Они могут выстоять, когда мы умираем, и не чувствуют ничего, кроме ужаса, который распространяет внезапная, неожиданная смерть.
— Почему они отнимают у мира магию? И что можно сделать против этого? — расстроенно спросила Юливее.
Эмерелль бросила на Олловейна взгляд, понять который Юливее не смогла.
— Давным-давно я велела убить первого ублюдка Девантара. Он родился от связи Девантара с моей приближенной Нороэлль. Дитя, зачатое злобным обманом, проклято уже в миг своего зачатия. Я велела убить невинного ребенка… Он не осознавал своего дара. В отличие от своего демонического отца. Это он таким образом ведет войны против нас. Нороэлль спрятала дитя в мире людей. Его вырастили чужие люди. И его звали Гийом — тот самый Гийом, которого Церковь Тьюреда сегодня почитает великим святым. Его должны были убить. Наконец мои охотники выследили его, но не решались убить… Они даже попытались спасти его. Всего этого не было бы, если бы они послушались моего приказа.
На лице Олловейна не отразилось ничего, как будто королева обращалась не к нему.
— Так что ты прикажешь, королева?
— Ты слишком рыцарь, чтобы сделать то, что необходимо. — Эмерелль огляделась вокруг, а затем указала на Брандакса. — Это сделаешь ты. Возьми пятьдесят арбалетчиков. Маленькими группами уведи рыцарей в лес. И там убей их. Быстро и без излишней жестокости.
— Разве они все виноваты? — в ужасе спросила Юливее.
— Вероятно, он всего один, — с горечью ответил Олловейн и поглядел на королеву холодным отстраненным взглядом. — Возможно, он даже не знает о своих силах. Причиняют это несчастье особенно одаренные целители. Они могут…
— Момент был выбран чересчур точно, — перебила его Эмерелль. — Не становись слишком сентиментальным, Олловейн. Это не случайно. Они борются всеми доступными методами. Если нам не удастся выследить отродье Девантара, Альвенмарк уничтожат. Мы ведем эту войну не только из-за давнего союза с Фьордландией. Мы ведем ее затем, чтобы наш мир мог жить и дальше. Если падет Фьордландия, священнослужители Тьюреда найдут дорогу в Альвенмарк. Рыцари ордена исполнят проклятие Девантара и даже знать не будут, для кого они на самом деле воюют. Если мы выкажем слабость, если допустим хоть малейшую ошибку, его работа вскоре будет окончена. Близится время, когда решатся судьбы мира людей и Альвенмарка. Мы должны укреплять Фьордландию везде, где только возможно. И поэтому необходимо найти Гисхильду. Она последняя в роду предка Мандреда. Когда не останется никого из его рода, кто легко ступал бы по галечному берегу Фирнстайна, Фьордландия падет, — так сказал оракул Тельмарина. Чтобы предотвратить это, я приму любой бой! Мне нелегко отдавать приказ об уничтожении невиновных… — Замолчав, она посмотрела на убитую эльфийку, а потом повернулась к Юливее. — Ты знаешь, что Фенрилу уже нельзя помочь?
— Нет! — взвилась волшебница. — Он жив. Он…
— Но узы с Зимнеглазом разорваны, так мне сказали.
— Да, но…
— Нет, Юливее. Никаких «но». Надежды для Фенрила уже нет. Он знал, что с ним будет, если канюк-курганник погибнет именно тогда, когда он летает с ним. Я пойду с тобой только потому, что твоим просьбам о нем обязана жизнью. Но ни на что не надейся: даже силы моего камня альвов не хватит на то, чтобы вернуть его, если Зимнеглаз мертв.
Заблудшая душа
Сильвина прижалась к каменной стене. Стражник проходил настолько близко от нее, что она могла коснуться его вытянутой рукой. Но мужчина не поднимал головы, чтобы защититься от ледяного дождя.
Зимняя метель была ее лучшей союзницей. И единственной! Эльфийка пробиралась от ниши к нише, используя любое укрытие. Вот на крепостную стену опять поднялся стражник. Сильвина пригнулась в тени статуи, надеясь, что эти ублюдки подольше посидят возле своих костров в маленьких башенках на углах крепостной стены. Но они исполняли свои обязанности.
От того, что стражников было так много, мауравани испытывала тихое удовлетворение. Конечно, они досаждали, но и служили свидетельством того, как сильно боялись князья церкви.
Здесь, в сердце Анисканса, в сотнях миль от Друсны и Фьордландии, они окружили себя бесчисленным количеством стражников. И боялись они не предательства изнутри, а детей Альвенмарка. Столетия научили гептархов тому, насколько опасным может быть даже один-единственный эльфийский воин.
Сильвина прокралась к ближайшему укрытию и снова застыла. Ее путешествие длилось более четырех месяцев, и вот уже три недели она находилась в этом городе, надев шафрановые одежды падших женщин, которые могли свободно передвигаться по улицам. И время от времени ей приходилось заниматься этим делом, чтобы не вызывать подозрений. Она была так близка к людям, как ни одна эльфийка до нее. Поначалу это было ужасно. Мужчину, который думал, что может быть грубым, она едва не убила. Но ведь она не должна была привлекать к себе внимания. Точно так же как в лесу она сливалась с тенями, в городе нужно было слиться с людьми, чтобы ее не могли обнаружить. Она назвалась вымышленным именем Мирелла и купила себе новую одежду. Предлагая себя на грязном ложе или в темном переулке, она становилась кем-то другим, а снимая шафрановые одежды и вымывшись, она вновь превращалась в Сильвину.
Эльфийка многое узнала о простых людях. Больше всего ее удивило то, что они совсем не боятся Церкви. Наоборот, они были преданы ей и находили в ней поддержку. Сильвина осознала, что у нее такой поддержки нет. В ее жизни долгое время не было цели, вот уже несколько сотен лет. И только когда Эмерелль послала ее к Гисхильде, все изменилось. То, что сначала казалось обузой, наполнило ее временем, чего не было уже очень давно, с тех пор как Альфадас погиб в последней Тролльской войне.
Сильвина поклялась себе, что вынесет все, чтобы найти Гисхильду. Нося шафрановые одежды, она как бы каялась: она не должна была покидать деревню той ночью, тогда наверняка бы заметила, как уходила Гисхильда.
Девочка ей нравилась. Гисхильда была ей почти правнучкой. Иногда Сильвине казалось, что в ней черты Альфадаса. Конечно, все это глупости. Гисхильда ведь родилась через тысячу лет после него! И все же эльфийка не могла отказаться от этой мысли, будившей в ней неведомое чувство, которое гнало прочь холодную логику и вызывало слезы на глазах.
Вот опять мимо прошел стражник, и Сильвина воспользовалась возможностью пройти немного дальше. С лица стекали капли дождя, унося слезы. В этом месте нельзя предаваться чувствам! Еще пару шагов…
А потом она узнала: все, что она услышала, ложь. Принцесса не умерла! Это были просто слухи, чтобы отпугнуть преследователей. Говорили, что ее похоронили здесь. Уже две луны тому назад.
Сильвина шла за слухами из Паульсбурга. Сначала она потеряла след Гисхильды. Но затем поиски привели ее в сердце огромной империи священников — в Анисканс, туда, где Альфадас стал свидетелем того, как умер святой Гийом, туда, где Церковь была сильнее всего.
Сильвина видела надгробие на могиле того, кто был наполовину эльфом, наполовину демоном. И именно его Церковь сделала своим важнейшим святым. Нет, мир людей сошел с ума! Их жизнь просто-напросто слишком коротка. Достаточно пары столетий, чтобы самая дерзкая ложь стала истиной. Лгать они умеют. Гисхильда не умерла! Этого не может быть! Сильвина чувствовала, что девочка еще жива. И все же она пришла посмотреть на ее могилу. Там ложь откроется.
Через ворота следующей башни она увидела взметнувшийся кверху сноп искр: солдат подложил щепок в огонь. Мужчины грели руки над костром. Северный ветер хлестал по стенам ледяным дождем. Сильвина подняла голову и посмотрела наверх. И зачем только делать могилы на башнях! Ответ она знала: эти идиоты думают, что так мертвые будут ближе к небу. Нет, они определенно сошли с ума, все люди!
Тонкие пальцы эльфийки касались гладкой стенной кладки. Зазоры были достаточно широкими для того, чтобы она могла ухватиться за них. Ей придется лезть вверх по стене более двадцати шагов. И ни один из стражей не должен заметить ее. Укрыться на стене негде. Но смотреть вверх — значит подставить лицо ледяному дождю. Стражники не станут этого делать. Сильвина наблюдала за ними вот уже более получаса. Ни один из них ни разу не поднял голову. На стене она будет в безопасности до тех пор, пока идет дождь и она сама не издаст подозрительных звуков.
Эльфийка вооружилась волшебством против холодной ночи. Но дождь замерзал на плаще, делая его твердым и тяжелым. Кинув последний взгляд на стражников, она начала подъем. Ряд камней, еще один. Держаться становилось все труднее. Долго так продолжаться не могло.
Сильвина удвоила усилия. Но позволить себе легкомысленную спешку она тоже не собиралась: одно неверное движение означало смерть. Над ней из стены выступал широкий узорчатый карниз. Обрадованная возможностью передохнуть, эльфийка подтянулась и обвела взглядом каменные лица солдат, украшавшие стену широким фигурным фризом.
Эльфийка посмотрела на свои ноющие руки: из-под разбитых ногтей текла темная кровь, смешиваясь с дождевой водой.
Она преодолела чуть больше половины пути. Холод можно отогнать при помощи магии, а боль — нет. Замерзающая дождевая вода начала замораживать зазоры между камнями. Преодолевать последний отрезок рискованно, а ждать дольше нельзя. С каждым уходящим мгновением подъем становился все более опасным. Она помассировала ноющие пальцы, затем натянула тонкие перчатки без пальцев, на обратной стороне которых были приделаны стальные шипы — с их помощью она сможет уцепиться за обледеневшие камни. Потянулась, расслабила мышцы, застывшие от сидения на карнизе. Посмотрела наверх. Мокрый лед придавал стене величественный блеск. На первом этаже внушительной постройки постоянно дежурила стража. «Они сошли с ума, эти люди, — снова подумала она. — Охраняют даже могилы». Да кому нужны мертвецы? Даже если это князья Церкви и так называемые святые. И почему здесь похоронили принцессу-язычницу? Спрятали ее тело среди святых, чтобы она бесследно исчезла? Действительно ли она там, наверху? Или все это обман?
Целеустремленно, не оборачиваясь, она принялась подниматься. Лед трещал и лопался, когда она вонзала в него стальные шипы. Град перешел в снег, который ложился на плечи Сильвины. Кончики ее волос обледенели и кололи щеки. Еще пару шагов! Мышцы горели, пальцы были изодраны. Она чувствовала это, но изгнала боль из сознания.
На парапете над ней стояли статуи святых высотой в человеческий рост. Их серьезные лица смотрели вниз, на город. За ними скрывались рифленые тени колонн, на которых покоился позолоченный купол мавзолея.
Сильвина ухватилась за парапет. Осторожно, стараясь не повредить свежее снежное одеяло, она подтянулась на руках и внимательно огляделась. Здесь стражи не было, только святые и мертвые. Она очень устала, но отдыхать не было времени.
Сильвина была охотницей, выросшей в холодных лесах у подножия Головы Альва, и умела ходить по свежевыпавшему снегу, не оставляя следов.
Она обошла уже половину купольного сооружения, когда обнаружила ворота из позеленевшей бронзы. Оттуда на снег падал широкий луч оранжевого света. Ворота были открыты чуть больше чем на ширину стопы, как будто кто-то только что поднялся на широкую террасу на вершине башни.
Мауравани застыла. Прислушалась, не раздастся ли предательский звук шагов по снегу, но ничего не услышала. Не обнаружила и следов. Только каменные святые смотрели на нее, когда она, пригнувшись, входила в низкие ворота. На верхнем краю двери был оставлен ржавый железный прут, мешавший закрыть двери полностью.
Зачем нужны ворота, которые нельзя закрыть?
На внутренней стороне двери красовался рельеф голубя, который, широко расправив крылья, летел навстречу солнцу. Может быть, они хотели оставить душам мертвых дорогу к небу? Сильвина отвернулась. Кто может знать, что происходит в человеческих головах!
Мавзолей оказался большой круглой комнатой. Каменные саркофаги образовывали двойной круг. Они были возвышенно просты, без вычурных украшений. В нишах вдоль стены в шарах из толстого оранжевого стекла горел огонь. Пахло маслом, сажей, пылью и… смертью.
Сильвина обессиленно опустилась за одним из саркофагов и стянула перчатки. Сила магии потекла в ее израненные пальцы. Здесь, наверху, в мавзолее, она была в безопасности. Здесь есть только она и мертвые. Сильвина забыла о снеге и граде и стала вспоминать свое долгое путешествие, чтобы прогнать боль исцеления.
Из Паульсбурга Гисхильду
увез целый флот. Но потом след ее потерялся. От Паульсбурга до Вилусса было совсем недалеко, однако корабли туда так и не пришли, хотя стояла хорошая погода и шторма не было.
Какую тайную цель преследовал флот, Сильвина долго не могла выяснить. Наконец эрцрегент вернулся в Вилусс сухопутным путем. К нему пробраться ей не удалось. Через третьи руки она узнала, что рыцари Древа праха помогли ему освободить похищенную девочку. Говорили, что ее на галерах отправили в Марчиллу, чтобы оттуда везти в Анисканс.
После этого Сильвина приготовилась к длительному путешествию во вражескую столицу. В Анискансе она услышала о карете с занавешенными окнами в сопровождении рыцарей Древа праха и рыцарей Древа крови. Ходили слухи о том, кого могли привезти в королевском экипаже в самое сердце города, где за каменными стенами находились дворцы высших князей Церкви. Туда, где стоял ясень, на котором некогда умер святой Гийом.
Простым смертным дозволялось входить во внутренний город только по большим праздникам. И даже тогда рыцари Древа праха и избранные солдаты следили за каждым их шагом. Что происходило во внутреннем городе, для жителей Анисканса было тайной за семью печатями. Только слухи проникали через золотые ворота в мраморных стенах высотой в сорок футов. Сильвине понадобилось три недели, чтобы узнать, что на Башне мертвых была похоронена девочка-язычница. Труп ее подняли туда под покровом тайны, так, по крайней мере, говорили. Она услышала об этом от воняющего розовой водой мыловара, брат которого якобы был священником и камнетесом во внутреннем городе и иногда приходил навестить свою семью. У Сильвины было подозрение, что мужик рассказал бы все что угодно, только чтобы еще раз переспать с ней. Это оказался единственный след, история, которая могла быть неправдой.
Но эльфийка не знала, где еще искать. Стена, окружавшая внутренний город, имела семь миль в длину. Там были дюжины храмов-башен и дворцов, сотни домов, где жили ремесленники-священники, — город в городе. И здесь Сильвина не могла передвигаться, не бросаясь в глаза. В качестве проститутки войти туда было нельзя, а священнослужительницы не кутали головы. Если бы Сильвина захотела выдать себя за одну из них, то острые эльфийские уши выдали бы ее с головой. Когда она была Миреллой, то носила на голове яркую повязку, чтобы скрыть уши. Она целовала своих клиентов, дарила им свое тело за пару монет, но никто не имел права касаться повязки. Того, кто нарушал это железное правило, она прогоняла.
Эльфийка посмотрела на свои руки — раны затянулись. Она поднялась и посмотрела на саркофаги. Неважно, насколько слаб и неверен был этот след, ей нужна правда.
Она нашла волосы Гисхильды в мусорной яме под Паульсбургом: безошибочно узнала их по запаху. Мауравани, словно волки, могли следовать за запахом пота. Живущие в глуши должны уметь использовать все свои чувства! Волосы Гисхильды пахли кровью. Что эти рыцари сделали с принцессой?
Сильвина шла от саркофага к саркофагу. В белом камне были высечены имена. Здесь покоились жители из всех провинций. Церковь привечала тех, кто отдавал свое сердце Тьюреду, и неважно, где он или она родились. Но имени Гисхильды не было.
В центре мертвецкой в полу зиял люк в форме полумесяца. Винтовая лестница вела в глубь башни. Из шахты поднимался аромат ладана. На каждой ступеньке стояли свечи, защищенные оранжевым стеклом.
Хотя Сильвина не верила ни в единого Бога, ни в какого-либо другого, отгородиться полностью от удручающей торжественности этого места не смогла. Где-то далеко внизу, в глубине башни, подал голос певец. Это были причитания над покойником. Он пел о святом Гийоме, у которого Другие преждевременно отняли жизнь.
«Как красиво может звучать ложь», — подумала мауравани, спускаясь по лестнице, ведущей в другой круглый склеп. Она снова обошла саркофаг за саркофагом и убедилась, что действительно пошла по ложному следу. На сердце стало легче.
Когда она вновь ступила на винтовую лестницу, мраморной спиралью пересекавшую склепы, певец умолк. Эльфийка замерла. Невозможно, чтобы он услышал ее. Никто не может услышать мауравани, когда она этого не хочет! Должно быть, это случайность!
Сильвина спустилась еще глубже в башню. Снова в теплом свете она читала имя за именем. А потом обнаружила то, чего обнаруживать не хотела:
ГИСХИЛЬДА ГУННАРСДОТТИР
ЗАБЛУДШАЯ ДУША
Она долго стояла и смотрела на эти две строчки в камне. Этого не может быть! Не может вот так все закончиться!
Эльфийка положила правую руку на крышку саркофага, закрыла глаза и ушла в себя. Затем произнесла слово силы, но камень не сдвинулся с места. Она попробовала еще раз, подавляя мешавшую сконцентрироваться досаду. Но снова не смогла сдвинуть тяжелую плиту. Она боялась именно этого. Священники многому научились. Они уже умели выслеживать звезды альвов и закрывать их. И здесь, в этом могильнике, магия Альвенмарка уже не работала.
Сильвина достала свой охотничий нож и вставила клинок в щель под крышкой саркофага. Теперь крышка держалась на месте только своим весом. Эльфийка изо всех сил налегла на камень. Крышка двигалась бесконечно медленно. Шорох отражался от стен. Шум может выдать ее. Нужно поторопиться!
Наконец щель настолько увеличилась, что можно было заглянуть внутрь саркофага. Сейчас она все узнает! Она… О нет! В каменном саркофаге лежал гроб, покрытый матово поблескивающим листовым свинцом. Ей понадобится еще час, а то и больше, чтобы выяснить правду. Обессиленно вздохнув, Сильвина прижалась головой к отполированному мрамору саркофага.
Вдруг раздались шаги. Кинжал Сильвины был прочно зажат между плитой и саркофагом. Рапиру и лук она оставила в укромном уголке, чтобы лишний вес не мешал взбираться по стене.
— Кто здесь?
Голос раздавался от винтовой лестницы — голос певца.
Эльфийка застыла. Оружие не понадобится ей, чтобы убить одного-единственного человека. А если священник не один?
В тишине склепа шаги звучали неестественно громко. Человек ступал прочно, но немного неуверенно. Показалась его голова.
— Кто здесь? — повторил священник.
«Должно быть, он один, — подумала Сильвина, — иначе на его крик давно сбежалась бы стража». На плечи священника спадали светлые локоны. Он едва вышел из детского возраста. Черты лица были правильными и красивыми, кожа — бледной, как будто он никогда не покидал стен башни. Единственным ярким пятном на лице выделялись полные чувственные губы.
Эльфийка остановилась. Да, так и есть — глаза молодого человека были словно высечены из мрамора. Два белых мертвых шара, которые никогда не сообщат ему, кто стоит напротив.
Мгновение Сильвина испытывала к нему сочувствие. Его Бог так щедро одарил его: дал ему красивое тело и голос, от которого замирает сердце. Но ему никогда не увидеть, как сильно трогает слушателей его голос.
Молодой священник поднялся на последнюю ступеньку и оказался в широком круглом зале. Прямо за ним поднимался изогнутый столб винтовой лестницы. Тихо шелестела ткань его широкой небесно-голубой рясы.
Сильвина решилась на дерзкий план. То, что она собирается сделать, может означать смерть священника. Но ведь каждый убитый священник — это маленькая победа Альвенмарка.
— Ты действительно не догадываешься, кто пришел?
Голова священника дернулась к ней.
— Кто может оказаться здесь, не проходя мимо стражников, что внизу?
Эльфийка говорила медленно, осознавая свой сильный акцент. Но, возможно, это еще одно преимущество?
Священник замер. Сильвина увидела, как дрожат его руки. Рот его то открывался, то закрывался, словно у выброшенной на берег рыбы.
— Ты восстала из мертвых, — запинаясь, наконец пробормотал он.
Эльфийка колебалась. Она хотела, чтобы его пробрало до костей. Он должен полностью стать преданным ей. Нужно решиться на большее.
— Разве и мертвые не проходят мимо стражи?
— Кто ты? — Теперь священник дрожал еще сильнее. — Ты не человек, не так ли? Твой голос… Он такой чужой. Полон обещания и тайны…
— Меня послали забрать душу принцессы-язычницы. — Эльфийка говорила медленно и торжественно. Нужно держать себя в руках, не дать прорваться цинизму. — Она тоже должна быть спасена.
Священник глубоко вздохнул и опустился на колени.
— Ты Хандан Всемилостивая. Святая теараги. Защитница заблудших душ. — Он протянул руки к искусно сделанному своду склепа. — Молю тебя, Тьюред, прости, что не узнал твою посланницу. — Его жуткие мертвые глаза уставились на Сильвину. — Хотелось бы мне видеть тебя. Но… — Он всхлипнул. — Вера моя слаба… Я должен был знать…
— Не унижайся. — Вдруг ей стало плохо оттого, что она так его использует. — Мы с радостью слушаем твое пение.
— Вы слышите мой голос?
Его залитое слезами лицо озарилось.
— Мы слышим каждый голос, который поет во славу Тьюреда.
Он поклонился так, что коснулся лбом мраморного пола.
— Ты наполнила мое сердце радостью, Всемилостивая. А ведь я нижайший из слуг, мучимый сомнениями и мелочными помыслами.
— Ты избран, чтобы помочь мне. Мы откроем гробницу принцессы.
Он поднял голову. По его щекам по-прежнему бежали слезы.
— Ты знаешь, почему мы это сделаем?
Сильвина не знала, какой ложью прикрыть этот поступок, но очень надеялась, что он в своей наивной вере подскажет ей ответ.
— Потому что душу ее не отпускает свинец?
— Именно так! — Эльфийка не смогла сдержать улыбки. Иногда так легко обманывать людей. — А теперь поднимись и подойди к саркофагу, потому что ни одна душа не потеряна для милости Тьюреда. Даже если она замурована в камне.
По поведению юноши было видно, как сильно подействовали на него ее последние слова. Опустив плечи, он подошел к саркофагу. Вздрогнул, когда Сильвина коснулась его и положила его руки на тяжелую плиту. Тут же заметила, как зашевелились его ноздри, пытаясь уловить ее запах.
Вместе они отодвинули плиту в сторону, открыв саркофаг наполовину. Сильвина влезла в могилу. Взяла кинжал и разрезала листовой свинец, испещренный священными символами. Из-под свинца показалось темное дерево. По крайней мере, священники сделали достойный принцессы гроб. На крышке был вырезан раскидистый дуб — не мертвое, сожженное дерево, а дуб во всем своем зеленом лиственном убранстве. Герб королевской семьи Фьордландии.
Сильвина закрыла свое сердце от бури чувств, взметнувшихся при виде дерева. Этого не может быть! Гисхильда жива! Она не могла умереть в одиночестве, окруженная одними врагами! Эльфийка яростно оттолкнула последние листы свинца в сторону и вогнала лезвие в узкую щель под крышкой гроба. Заскрипели гвозди, когда она использовала кинжал в качестве рычага.
— Всемилостивая?
Слепые глаза смотрели прямо на нее. Жуткие глаза. Сильвине не хотелось больше находиться рядом с певцом. Он был всего лишь инструментом вроде кинжала, которым она открыла гроб. Она отодвинула в сторону крышку с королевским гербом. «Все это обман», — уговаривала она себя.
Но гроб не был пуст. Она глядела в темное, запавшее лицо девочки. Труп не разложился. Он засох и сохранился. Но узнать в этом лице черты Гисхильды было трудно — смерть изменила их.
Сильвина осторожно коснулась коротких рыжеватых волос. Итак, она прожила еще пару недель после того, как ее обрили наголо в Паульсбурге. Эльфийка тяжело вздохнула. На мертвых надевали тонкий саван. Темную шею окружал воротник из тонкого кружева. Сложенные руки лежали на груди.
Сильвина отчаянно искала доказательство того, что это не Гисхильда, что она нашла не ее. Искала что-нибудь, чего нельзя подделать. Запах живой давно ушел. Ей нужно было…
— Всемилостивая?
Эльфийка не удостоила священника даже взглядом. Есть кое-что… Сильвина нагнулась, осторожно взяла руки умершей. Застывшая плоть была ледяной, и ее холод пронзал до самого сердца. Сильвина развела сложенные руки. Хрустнули суставы. Быстрый надрез убрал шнуровку на груди девочки, и она увидела место ранения — там, где была разрезана рубашка, которую она нашла неподалеку от Рощи мертвых. Рубашка, которую она сама подарила Гисхильде. Очевидно, рана так и не зажила и ее пытались замаскировать краской.
Сильвина обнаружила еще одно пятно краски, немного левее раны, потерла. Сухая паста раскрошилась под ее пальцами и обнажила дырку размером с большой палец, окруженную темной каймой. Рана от выстрела, сделанного в упор. Дырку заполнили холстом, чтобы ее не было заметно.
Эльфийке показалось, что грудь ее вот-вот разорвется на части и она не сможет дышать. Ее наполнила яростная глухая боль. Хотелось кричать и избить священника голыми руками.
Сын человеческий, дрожа, смотрел на нее. Чувствовал ли он, что происходит с ней? Губы его раскрылись, и он запел. Сначала тихо, затем его голос набрал силу и наполнил широкий зал. Погребальная песня!
Его голос смягчил бурю чувств Сильвины. Она осторожно скрестила руки мертвой на груди и долго смотрела на них. Печально погладила короткие волосы. Потом склонилась и запечатлела мимолетный поцелуй на лбу мертвой. Затем бесшумно покинула башню. По ней по-прежнему немилосердно хлестал мокрый снег. Снежинки заполняли холодный воздух.
Сильвина не оставила следов. Ни один человек не мог с уверенностью сказать, что Хандан Всемилостивая не приходила за заблудшей душой.
Ты поклялась
«— Ты поклялась защищать своих братьев и сестер.
Обвиняемая кивает. Говорит тихим голосом: „Да, таково было мое устремление во всех моих поступках“.
— Почему ты сложила с себя полномочия комтурши в Друсне?
Обвиняемая: „Потому что я не хотела, чтобы этот пост был запятнан моими поступками. Надеюсь, благодаря этому ордену удастся отстраниться от меня, если мои дальнейшие поступки причинят вред“.
— Разве ты забыла клятву, которая связывает нас всех вместе? Как нам отстраниться от тебя, не предавая при этом наших идеалов?
Обвиняемая: „Можно было бы сказать, что мной руководили Другие. Кто следует за Другими, для того законы нашего ордена уже не действуют. Так написано в…“
— Сестра, нам известен статут нашего ордена.
Обвиняемая потупилась: „Конечно“.
— Чем ты оправдаешь то, что пролила столько крови ради принцессы-язычницы, никогда не служившей нашему делу?
Обвиняемая: „Я не предполагала, что произойдет“.
— Как ты могла оставить ее на попечение нашего собрата, в душевном здоровье которого мы сомневаемся?
Обвиняемая: „Я ошибалась, полагая, что там она будет в безопасности“.
— У сумасшедшего?
Обвиняемая: „Я думала…“
— Вот как, ты думала, сестра? Твои поступки не производят такого впечатления. Твои поступки увеличили пропасть между Древом крови и Древом праха. Будучи комтуршей, ты знала, насколько близка была Церковь к расколу в те дни. Как ты могла поступить столь необдуманно?
Обвиняемая: „Я надеялась свести войну с язычниками к бескровному концу. И осознанно принесла в жертву сотни жизней, чтобы спасти тысячи. Я…“
(В рядах рыцарей, присутствующих на суде, слышатся громкие крики. Маршал ордена угрожает, что заставит их покинуть зал.)
Обвиняемая: „Не важно, что получилось из моих поступков, я всегда действовала из наилучших побуждений“.
(Снова крики.)
— Разве ты считаешь твое похищение принцессы Гисхильды, дочери Гуннара, успехом?
Обвиняемая: „Нет, но ведь нельзя было предусмотреть, что наш собрат предаст нас и…“
— Не говори об ошибках других! Разве не было твоей ошибкой доверять этому брату и предоставлять ему такую ответственность?
Обвиняемая снова кивает: „Конечно, это было ошибкой“.
— Ты сознаешь, какое наказание предполагают правила ордена за ошибки, так сильно повлиявшие на состояние ордена, как твои?
Обвиняемая: „Но кто обманут был и кто подвергает орден опасности, против того должен смело говорить самый нижайший послушник. И обманувшийся должен быть заперт в свинцовом саркофаге до тех пор, пока жизнь не уйдет из него, чтобы душа его никогда не нашла пути к свету и миру и чтобы он не бродил среди нас, мешая миру в душах живущих“.
(Замечание к протоколу: обвиняемая точно процитировала статью СХХV Статута ордена)…»
Выписка из протокола дисциплинарного суда, призванного расследовать
проступки рыцаря Лилианны де Дрой, стр. VII
и далее из записи второго дня слушания дела,
записано на третий день после летнего солнцестояния, в первый год Божьего мира
Валлонкур
Люк взволнованно расхаживал туда-сюда по носовому возвышению «Святого Клементия». Вокруг шипело и бурлило море, поднимая к небу отвратительный серный дух. Со временем он перестал бояться. По правому борту виднелись черные клиперы. По левому борту их можно было только угадывать в вонючем тумане. Он чувствовал, как тяжело бороться гребцам с течением прилива.
Из роскошной орденской флотилии из семнадцати кораблей в данный момент видна была только галеаса «Святая Джилл». Она плыла немного позади них и точно так же боролась с течением, как и «Святой Клементий». Люк поглядел на других мальчиков и девочек на том носовом возвышении. С ними были три рыцаря.
— Почему мы не поплыли на борту «Святой Джилл»?
Мишель вздохнула.
— Я тебе уже три раза объясняла. Там для нас не было места.
Люк знал, что на галеасе ночуют не в каютах, а на палубе.
И он видел, что на «Святой Джилл» было еще достаточно места для двоих пассажиров.
Он втайне боялся, что женщина-рыцарь хочет держать его подальше от остальных послушников. Вероятно, она его стыдится. Никогда больше она не была так близка ему, как в тот день, когда они лежали у колодца.
Он ей по-прежнему нравился, он чувствовал это. Но после встречи с лисьеголовым кобольдом и его жертвы белой женщине между ними пролегла пропасть, которую он не смог преодолеть. И все же прошедший год был самым лучшим в его жизни, если не считать часов, когда он занимался алфавитом и математикой. Мишель научила его стрелять и фехтовать. Он научился плавать и стал сильнее. Отцовская рапира была для него по-прежнему слишком велика, но он был уверен, что сможет фехтовать ею еще до того, как отпразднует свой четырнадцатый День имени.
Мишель была строгой, но справедливой. И все же между ними стояло что-то, о чем она не хотела говорить. В этом и была причина того, почему они не поплыли на одном корабле с остальными послушниками. У него возникало нехорошее чувство, что ему придется держать экзамен. Что-то, чего Мишель не могла сделать и к чему она его не готовила.
Люк еще раз прошелся по носовому возвышению. Поглядел вниз, на гребцов. Они медленно ударяли в такт веслами, удерживая корабль на месте.
Вчера утром флотилия наткнулась на лабиринт из рифов и маленьких островов. Никто в здравом уме не поведет свой корабль в такие воды. Люк боялся, как сухопутная крыса, и моряки на борту отчетливо дали понять ему это, подшучивая над ним. Но даже он понимал, что эти воды не пройти кораблю такой величины, как их. Здесь уверенно могла маневрировать разве что рыбацкая лодка!
Вдруг в тумане вспыхнул яркий голубой свет, пламя, вспоровшее тьму. Почти в тот же миг впереди послышалась мелкая барабанная дробь.
Штурман и капитан «Святого Клементия» принялись выкрикивать команды. Люк видел, как гребцы их галеасы вложили себе между зубами деревяшки, висевшие на кожаных ремешках у них на шее. Такт, отбиваемый веслами, стал быстрее. Сто пятьдесят блестящих от пота тел одновременно нагибались вперед и откидывались назад. Стройный корабль сдвинулся с места и преодолел силу течения.
Перед ними на фоне белесой дымки расцвели два сигнальных буя — оранжевые огоньки, мягко покачивающиеся на волнах. «Святой Клементий» держал курс на буи. Капитан галеасы поспешил по мосткам на носовое возвышение. Быстро улыбнувшись Люку, он встал рядом с мальчиком и подозвал штурмана.
— Один румб по левому борту!
— Один румб по левому борту! — повторила коренастая фигура за рулем.
Капитан напрягся, морщины на его лице стали глубже. Люку показалось, что в нем есть что-то от сокола.
Галеаса немного качнулась и теперь направилась прямо между двумя сигнальными буями. Бронзовый таран рассекал темное море. Люк неясно видел скалы под водой. Они показались ему похожими на хищные клыки.
Мальчик поглядел на Мишель. Она опиралась на поручни, и похоже было, что все это ее нисколько не трогает. Как она может быть такой спокойной, когда капитан волнуется?
— Один!
Таран прошел невидимую линию между двумя буями.
— Два! — капитан считал удары весел. — Три!
Из тумана вынырнула крутая черная скала. Она казалась пугающе близкой.
Капитан нервно барабанил пальцами по поручням. Глаза его стали похожи на две узкие щелочки. Он напряженно всматривался в клубящийся белый туман. Иногда виднелись очертания другого корабля, который был шагах в пятидесяти от них. Пугающе близко, по мнению Люка.
Забурлила и вспенилась вода по правому борту. Поднялся горячий дым, распространяя тошнотворный запах тухлых яиц. Люк дернул за воротник своей рубашки и закрыл им нос.
— Двадцать семь! — протяжно выкрикнул капитан. — Три румба по правому борту!
Штурман крутанул огромное, высотой в человеческий рост, деревянное колесо. Мишель рассказывала Люку, что эти рули — новинка. Длинные деревянные рычаги, которыми двигали кормовой руль, уже не использовали.
Люка не очень обнадеживало то, что нужно полагаться на что-то новое, когда кораблю приходится вслепую маневрировать в этом жутком скалистом лабиринте.
Сильный порыв ветра разорвал полосу тумана. Отчетливо стала видна красно-золотистая корма галеасы перед ними. Она прошла два светящихся буя и накренилась на правый борт.
Капитан перестал считать, когда «Святой Клементий» тоже направился к буям.
— Амплитуда прилива здесь, между рифами, составляет почти девять шагов. — Он указал на точку прямо под местом, в котором наклоненный рей крепился к грот-мачте. — Вот на столько поднимается и опадает море. Скоро мы достигнем наивысшей точки прилива. Сейчас водой накрыты сотни рифов. Всего три часа может проходить здесь корабль наших размеров. А потом опять нужно ждать, пока прилив поднимется достаточно высоко. И за эти три часа необходимо пройти весь путь до гавани. Есть очень мало мест, где вода даже во время отлива все же стоит достаточно высоко, чтобы рифы не царапали днище корабля. Приливы и отливы раскачивали бы «Святого Клементия» как огромный рычаг. Не спасли бы и толстые медные пластины под корпусом корабля — через несколько часов он был бы уничтожен.
Люк кивнул и приложил максимум усилий, чтобы не было заметно, как он волнуется.
— А далеко до гавани? — Его голос прозвучал немного хрипло.
Капитан улыбнулся.
— Почти три часа. В этом-то и вся соль. Даже если знаешь дорогу, ошибаться нельзя. Враги не смогут приблизиться к Валлонкуру. Кроме гавани, вокруг острова нет места, где можно было бы кораблю встать на якорь. — Он указал на синий маяк, горевший высоко над ними. — За ним расположена старая крепость. Стража постоянно следит за уровнем прилива. Когда он поднимается достаточно высоко, они дают сигнал.
— А почему свет синий? — спросил Люк.
— Стража башни добавляет в огонь редкую соль, которая окрашивает пламя в синий цвет и заставляет его сиять особенно ярко. Когда огонь синий, мы знаем, что его зажгли наши. Если враги пройдут до рифов Валлонкура, они смогут заманить в ловушку целый флот при помощи неправильного огня. А теперь извини меня.
Таран галеасы прошел светящиеся буи, и капитан вновь начал считать.
Люк тоже считал про себя.
Вдруг перед ними раздался отвратительный металлический скрежет, как будто кто-то царапал гвоздем по камню, только намного громче.
— Один румб по левому борту! — крикнул капитан. — Поднять весла!
Перед ними снова возникла золотисто-красная корма другого корабля. Он замедлил ход.
— Опустить весла!
Лопасти весел «Святого Клементия» опустились в воду и застыли. Люк почувствовал, как большой корабль замедлил ход. В кустистых бровях капитана сверкали капельки пота. Люк слышал, как он тихо скрипел зубами. Корма приближалась.
— Гребите! — раздался хриплый голос с другого судна.
И корабль пришел в движение. Он задрожал, словно жеребец после бешеной скачки, и мучительно накренился набок.
— Обратно! — крикнул капитан рядом с Люком. Теперь весла двигались в противоположном направлении. Скрипело дерево.
Мальчик каждый миг ожидал, что их корабль тоже напорется на какую-нибудь невидимую скалу, и смотрел вниз, на темную воду. Хватит ли у него сил, чтобы бороться с приливом? Или волны разобьют его тело о рифы?
Прямо над водой стало видно желтое свечение. Было слышно, как облегченно вздохнул капитан.
— Держать курс! — крикнул он штурману. — Малый вперед!
Шелковые знамена, свисавшие с реев, вяло шевелились на ветру.
— Сигнальный огонь там, впереди, показывает безопасный фарватер. Нужно просто держать от буев по прямой линии на сигнал, и тогда ничего не произойдет. Самый тяжелый участок уже позади. Скоро и туман рассеется.
— Здесь всегда такой туман?
Капитан поглядел на Мишель.
— Он всегда задает так много вопросов?
— Много? Когда он боится, вот так, как сейчас, он обычно затихает.
Оба рассмеялись, а у Люка кровь прилила к лицу. Мишель всегда поощряла его, когда он о чем-то спрашивал. А теперь вот так подставила его! Это подлость!
Капитан похлопал его по плечу.
— Не сердись, парень. Только дураки не задают вопросов. Глубоко под водой здесь горит сильный огонь. Нагретая вода поднимается, из нее и получается туман. И дым тот, который идет из расщелин в скалах, не что иное, как водяной пар и сера. Здесь всегда туманно. Особенно если нет даже слабенького ветра.
— А разве другого пути в Валлонкур не существует?
— Конечно. По скалистому хребту, соединяющему полуостров с материком, идет широкая дорога, которую стерегут три крепости. Но конный путь довольно скучен. Кроме того, там страшно воняет, потому что вся дорога загажена мулами: там почти постоянно ходят длинные караваны. Большая часть припасов доставляется по суше. Путь со стороны моря гораздо живописнее. Поэтому все послушники, впервые прибывающие в цитадель ордена, плывут морем.
Они снова достигли пары буев, и капитан отдал приказ изменить курс. Туман редел. Уже хорошо был виден корабль, шедший впереди них. Из моря, словно огромные кинжалы, выросли скалы. К их отвесным стенам липли деревья и кустарник. Капитан был прав — это зачарованное место. Ничего подобного Люк никогда прежде не видел. На некоторых отвесных скалах можно было разглядеть маленькие низенькие башенки.
Мишель тем временем тихо беседовала с капитаном. Люк разглядывал мастерицу меча. Нужно было хорошо знать ее, чтобы догадаться, что она сильно волнуется. Мишель была привязана к Валлонкуру странными узами. Люку показалось, будто она с таким же нетерпением ждет прибытия в Валлонкур, как и он.
Ни он, ни она больше не были носителями чумы, это точно. Их обследовали и наблюдали на протяжении семи дней. После этого комтур провинции Марчилла освободил ее от клятвы привести мальчика в жилое место только по истечении одного года и одного дня.
Мишель провела с комтуром беседу, на которой Люку присутствовать было нельзя. После нее женщина-рыцарь выглядела на удивление подавленной. Только намеками она дала понять: что-то не так с ее сестрой. Но сегодня, впервые за две недели, она уже не казалась удрученной.
Галеаса прошла еще часть открытого моря. Теперь позади стала видна вся флотилия. На кораблях развесили десятки ярких флажков, и они стали похожи на ярмарочные балаганы. Только ритм ударов весел и тихий шелест флажков сопровождали торжественную процессию.
Люк преисполнился гордости от того, что он принадлежит к их числу. Уже завтра утром состоится посвящение! Об этом Мишель тоже говорила мало. Что же его ждет? Наверняка большой праздник, в тысячи раз прекраснее, чем самый лучший День имени, который у него когда-либо был.
В дымке на горизонте показались новые скалы. Они поднимались из моря подобно огромной стене. Венчал их замок.
Люк перегнулся через поручни, как будто это помогало лучше разглядеть контуры башен. Но что-то было не так… Там не развевались знамена.
Мальчик был крайне разочарован. Целый год он мечтал о том, как приедет в Валлонкур. В его представлении это был прекрасный замок, над которым развеваются шелковые знамена Древа крови. Повсюду — в залах и коридорах — рыцари в серебряных доспехах. Во дворах, где послушников обучают фехтованию, стоит звон мечей.
— Это Валлонкур? — недоверчиво спросил он.
Мишель мягко улыбнулась.
— Нет, это старое прибежище княжеского дома Марчилла. Он заброшен уже более сотни лет. Нам не сюда. Долина цитадели ордена настолько прекрасна, что при виде ее сжимается сердце. Если ты побывал там однажды, всегда будешь хотеть вернуться, и неважно, куда забросит тебя судьба.
— Ты счастлива?
Было видно, что Мишель удивлена этим вопросом. Она поглядела на развалины и едва заметно кивнула.
— Думаю, я очень близка к тому, чтобы быть счастливой. — Она улыбнулась, погруженная в свои воспоминания. — Уже даже гавань Валлонкура невероятно прекрасна. Тебе понравится. В западной части гавани из отвесной стены бьют два водяных фонтана. Мелкие сверкающие капельки воды окружают ее подобно тому, как фата окутывает невесту. Вода из фонтанов падает в темные воды гавани под большим углом. Там, где она бежит, в скале сделаны террасы, заросшие буйной зеленью. Этот парк кажется похожим на огромную лестницу в небо. Другого такого места, от которого так захватывало бы дух, я не знаю.
Люку не хотелось обижать ее, но сады казались ему скучными. Он горел желанием увидеть крепость. Говорили, что Валлонкур неприступен.
Эскорт обошел отвесную скалу с разрушенным замком. Люк смотрел на бесконечную струю бурлящей пены. Между скалами у подножия замка видны были остовы двух кораблей, словно кости, выбеленные солью и ветром. При их виде его наполнила странная горечь. Внезапно он почувствовал себя одиноким и ревниво посмотрел на других послушников на борту «Святой Джилл». Почему ему нельзя быть с ними?
По другую сторону замка скалы Валлонкура стремились все выше к небу. Флотилия снова вошла в небезопасные воды. Рифы и непредвиденные ветры превращали поездку в приключение.
Мальчик с удивлением смотрел на отвесную стену, поднимавшуюся по левому борту. Он никогда не видел ничего настолько огромного и величественного. Рядом с этой скалой даже галеасы казались крохотными. В нишах жили чайки, наполнявшие небо своими пронзительными криками.
Рядом с корпусом «Святого Клементия» резвился дельфин, плыл наперегонки с кораблем, хотя гребцы с таким жаром принялись за работу, будто речь шла о спасении их душ. Они обошли очередной мыс, и перед Люком открылся необычный вид, затем вошли в широкую бухту, на противоположной стороне которой отвесную скалу прорезала щель высотой до самого неба. Сначала мальчик подумал, что она недостаточно широка даже для того, чтобы пропустить повозку, запряженную волами, но величина ее была потрясающей. Чтобы пройти бухту, потребовалось почти полчаса. А по мере того как они подходили ближе к щели, она все больше расширялась. В ней свободно могли пройти рядом две галеасы. И тем не менее, корабли шли, словно жемчужины, нанизанные на веревочку.
Люк чувствовал, как тяжело в этом проходе и кораблю, и гребцам, но почти не обращал на это внимания: от того, что открылось его взору теперь, просто захватывало дух. Ради этого вида стоило, пожалуй, предпринять такое опасное путешествие.
Хороший мальчик
«Он хороший мальчик, это стоит сказать о нем в первую очередь. Он единственный пережил чуму в Ланцаке, и, встретившись с ним впервые, я была твердо уверена в том, что его защищает длань самого Тьюреда. Божий суд, который я спровоцировала, о чем сейчас жалею, казалось, подтверждал мое мнение.
Я путешествовала с этим мальчиком почти год, и если бы меня спросили, какое качество у него наиболее выдающееся, я ответила бы, что это стремление быть принятым в орден. Недавно он отпраздновал свой двенадцатый День имени. Он кажется мне необычайно зрелым для своих лет, очень серьезным. Может быть, все дело в том, что какое-то время он прожил среди мертвых.
Он молится с необычайным жаром, талантлив в стрельбе и имеет задатки хорошего фехтовальщика. Он мог бы стать рыцарем, который однажды сделает честь нашему ордену. Общаться с ним приятно. Он так очаровывает, что когда я пишу эти строки, то чувствую себя негодяйкой. Но есть у него и другая сторона.
Еще до того как прийти в Ланцак, я заразилась чумой. Я не хотела признавать это. Не хотела верить, что сама встречусь с Пожинателем смертей и что эта встреча состоится не на поле битвы. В моем паху образовался большой чумной бубон, темные пятна покрыли все тело. Как часто я видела это за свой год смирения! И ни один человек, отмеченный этими знаками, не выжил. В некоторых местах чуму называют черной смертью. И это действительно так. За тем, у кого на коже появился черный цвет, приходит смерть.
Без всякого страха он вскрыл ножом мой чумной бубон, когда я лежала в лихорадке, почти без сознания. И он сделал то, что мог сделать только святой: изгнал чуму из моего тела. Это было словно чудо. Но для этого чуда он приносил жертвы языческим богам. И настаивал на этой жертве, когда я забрала с алтаря его дары, и принес их в жертву вновь. Хуже того: после того как я забрала его дары с алтаря, нас выследил кобольд. Он нацелил свой арбалет на меня, не на мальчика. Никогда прежде не видела я кобольдов в Фаргоне. Вот уже несколько столетий прошло с тех пор, как гнев Церкви изгнал их оттуда. Я поняла, что мальчик привел меня в культовое место, где заблудшие души Ланцака поклонялись Другим. И власть их была все еще сильна.
С тех пор я сомневаюсь, действительно ли сила Тьюреда открылась мне в мальчике и оградила меня от смерти. Не была ли это другая сила? Сила врага, от которой не может произойти ничего хорошего?
Не подкидыш ли он, вскормленный для того, чтобы внести смятение в наши ряды? Я строго следила за ним все те месяцы, что мы провели вместе. Он больше никогда не приносил жертв языческим богам. Никогда больше не делал того, чего не одобрила бы Церковь. Кажется, он подозревает о моих сомнениях. И отчаянно пытается понравиться мне. Не стану скрывать, его старания трогают меня. И если бы речь шла о любом другом мальчике, я была бы уверена, что его будущие поступки сделают честь нашему ордену. Но с ним я постоянно спрашиваю себя, не подлая ли магия Других вызывает во мне эти чувства.
Я молилась за него каждую ночь, когда он не мог меня слышать. Никогда и ничего не желала я так сильно, как того, чтобы мальчик не оказался запятнанным. Но уверенности нет. Поэтому я должна написать о своем сомнении. Пусть решат его судьбу более достойные, чем я. А мне остается только молиться».
Лист 6 из 7 из дела Люка де Ланцака.
Совершенно секретно!
Предъявлять только по требованию примархов Дворец Хранителей Прошлого, Валлонкур Архив охранителей веры.
Комната VII, стеллаж XXII, полка V
Тюрьма из скал
Люк стоял, запрокинув голову, на набережной и удивлялся. Уже прошло больше часа с тех пор, как они сошли с корабля, а он все не мог надивиться открывшимся ему видом. Он не мог наглядеться на Валлонкур, который был так не похож на все, что он себе представлял.
Это был город, а не дом ордена на одиноком островке. Располагался он в центре огромного кратера. Только узкая щель позволяла судам войти в эту тюрьму из скал. В высоту более чем на сотню шагов уходили отвесные скалы из красноватого камня, пронизанного широкими черными ленточками, окружавшие город со всех сторон. Вода казалась темно-синей, как небо перед наступлением темноты.
Берега толком и не было. Галеры пришвартовали к большим деревянным кольям. Оттуда к отвесной стене, разделенной лабиринтом лестниц, вели мостки на тонких опорах. И всюду, где только позволяли широкие пещеры или скальные выступы, стояли дома. Казалось, они вырастали прямо из красной скалы. Да, они действительно были похожи на цветы: побеленные, с темно-красными крышами, с золотистым орнаментом. Даже домики, которые были меньше скромного дома его отца в Ланцаке, казались великолепными в ярком солнечном свете, превратившем в этот полуденный час скалистый кратер в настоящую раскаленную печь.
Большинство жителей попрятались под сень аркад вдоль административных зданий, а то и вовсе ушли в тень за дверями и окнами своих домов.
Шум обоих водопадов, спадавших по зеленой лестнице в глубину, был слышен повсюду в широком кратере. Особенных крепостных сооружений Люк не увидел. Вместо стен город ограждали скалы.
Люк пытался угадать, каково назначение отдельных зданий. Литейную он определил по невысокой испачканной сажей трубе. Остальные дома, похоже, принадлежали ремесленникам. Ближе к воде располагались склады. Кроме того, он обнаружил две орудийные платформы, вырезанные глубоко в скале, которые могли преградить вход в гавань смертоносным перекрестным огнем.
На южной оконечности кратера, над всеми остальными зданиями, стояли пять ветряных мельниц, крылья которых лениво крутились на замирающем полуденном бризе.
Башни мельниц окружали чайки. Но Люк удивился, увидев в белом городе черных падальщиков — ворон. Их было на удивление много. Чем же они питаются?
— Идем, не смотри, как баран на новые ворота!
Голос Мишель заставил его вздрогнуть. Женщина пристально глядела на него, и голос ее был еще более строгим, чем обычно. Если бы он не слышал, как истово она молилась за него, когда он иной раз вечером лежал с закрытыми глазами, но не спал, чтобы послушать шорохи ветра и дыхание ночи, то боялся бы ее.
Однако теперь Мишель выглядела еще более чужой, чем раньше. Как только «Святой Клементий» пришвартовался, она сошла на берег. Она не сказала ему, куда идет и к чему такая спешка, но по ней было видно, что дело это не из приятных. Может быть, ему отказали в послушничестве?
Остальных детей забрала группа рыцарей в серебряных доспехах, ехавших под развевающимися шелковыми знаменами.
На всех послушниках были белые одежды из простой ткани. И рыцари привели им белых лошадей. На них было очень приятно смотреть, когда они выехали из гавани и начали подниматься по длинной извилистой дороге к краю кратера. Где-то в лабиринте домов Люк потерял их из виду. Как он ни старался, но не мог понять, какой из этих дворцов, жавшихся к самой отвесной стене, является цитаделью ордена.
— Идем, — повторила женщина-рыцарь, и Люк поспешил за ней.
Они пошли к своим лошадям, привязанным у поилки.
— Давай чуть-чуть пройдемся, — предложила Мишель. — После морской качки кони немного беспокойны.
Люк сказал бы, что его кобыла очень рада наконец почувствовать под ногами твердую почву, но не решился перечить и этим еще больше раздражать Мишель.
Он отвязал поводья от тяжелого железного кольца и внезапно осознал, что является единственным послушником, едущим на гнедой лошади. И одежда его была не благородного белого цвета. Она совсем неплохая, но все же поношенная, по ней было видно, что он много путешествовал.
Сомнения по поводу того, что он когда-либо станет послушником, еще больше усилились. Он был, очевидно, не такой, как другие.
Они молча взбирались вверх по тропе, которая вела к краю кратера. От полуденной жары затихли звуки белого города. Где-то одиноко стучал кузнечный молот.
Люк внимательно смотрел по сторонам. Это станет его новой родиной. На улицах витал аромат еды, пахло жареной рыбой и вареной капустой. За одним из окон раздался веселый смех.
На площади вокруг колодца расположилась свора собак. При виде их мальчик вспомнил Ланцак, тот день, когда пришла волчья стая, и вздрогнул, поглядев на свою руку. От волчьего укуса остались светлые шрамы.
Мишель махнула рукой в сторону, и они пошли вверх по короткому переулку.
Две девочки, сидевшие на крыше, посмотрели им вслед и захихикали. Когда Люк поднял голову и посмотрел на них, они спрятались за парапет.
Дорога нырнула в длинный тоннель. Вороной обеспокоенно зафыркал. Через маленькие отверстия тоннеля его сумерки пронизывали узкие копья света. Люк заметил в потолке решетки. Если враг когда-либо доберется сюда, этот тоннель станет для него западней.
Они вышли почти вплотную к поднимающимся садам. Мальчик был удивлен количеством цветов, растущих здесь. Снизу, из гавани, хорошо видны были только высокие деревья, а теперь этот оазис среди скал раскрывался во всей полноте.
Среди деревьев Люк увидел играющую на флейте женщину. Она была целиком поглощена звучанием своего инструмента. Он охотно остановился бы, но Мишель не удостаивала всю эту красоту даже взглядом. Чудеса Валлонкура были ей хорошо знакомы.
Но почему она абсолютно ничего не рассказывает ему о городе? Сердце мальчика снова сжалось от страха. Должно быть, что-то произошло… Но что?
Он поглядел вниз, на гавань. Корабли теперь казались игрушечными, брошенными на пол из черно-синего марчьенского сланца. Тень на скале показывала, как сильно понизился уровень воды за прошедший час. Словно жук, ползла по черной глади маленькая весельная лодка.
— По коням! — резко приказала Мишель.
Люк погладил свою кобылу по шее и что-то шепнул ей на ухо, та беспокойно зафыркала. Когда он поднялся в седло, животное встало на дыбы.
Мишель схватила поводья.
— Не опозорь меня!
— Не опозорю, — нетвердым голосом сказал он, натянул поводья и выпрямился в седле.
За одно ласковое слово от нее он сделал бы все, что угодно. Но она больше не смотрела на него и въехала в очередной тоннель. По мостовой раздался цокот копыт.
На этот раз потребовалось много времени, чтобы выехать на свет. Прямо под краем кратера, неподалеку от ветряных мельниц, ущелье вывело их на широкую равнину. Местность немного напомнила ему Ланцак, только воды здесь было больше. Над маленькими садами раскинули свои кроны акации. Повсюду слышалось журчание воды. В паре миль вздымались красно-коричневые горы.
Далеко впереди сверкали доспехи рыцарей, приходивших в гавань. Некоторое время они следовали за караваном послушников,
и Люк снова начал надеяться. Наверняка есть какая-то простая причина тому, что он едет отдельно от остальных. Может быть, не нашлось для него подходящей белой одежды или не хватало белых лошадей для всех послушников. Или Мишель стыдилась сказать ему об этом и поэтому была так молчалива.
Местность изменилась. Стало суше. Исчезли сады, уступив место скалам и пожелтевшей траве. Дорога пошла под откос, привела на мост, натянутый над глубокой пропастью.
Когда они оказались на другой стороне впадины, дорога раздвоилась. Мишель выбрала не тот путь, по которому проехали послушники! Он едва различал впереди их караван — так далеко они были. Кроме нескольких старых следов телеги, не было никаких указаний на то, что второй дорогой кто-то пользовался.
Люк поглядел на облако пыли впереди. Иного объяснения быть не могло. Ему предназначалась другая дорога. Но какая?
Он не решался спросить у Мишель, куда она его везет. Это значило бы назвать зло по имени. Нет, он определенно не станет об этом говорить…
Полуденная жара начала изматывать Люка. Он не утолил жажду у колодца в городе. От пыли саднило горло. Местность становилась все более пустынной.
Лошади взбирались по отвесному склону холма. Поднявшись на вершину, женщина-рыцарь натянула поводья своего коня.
— Там.
Люк поглядел вниз, на своеобразное озеро. Два мертвых дерева на берегу обтянуты неестественной желтой корочкой. Вода в озере невероятно голубого цвета, сменявшегося у берега сверкающими лазурными и ядовито-зелеными красками. Прибрежные скалы тоже покрыты чем-то желтым, казалось, разраставшимся к воде.
На противоположном берегу из расселины в скалах поднимался густой пар, а рядом Люк увидел дом. Это была простая каменная постройка с плоской крышей, выцветшими красными ставнями, похожими на воспаленные глаза. Рядом с домом была привязана лошадь.
— Там тебя ждут. — Голос Мишель звучал подавленно.
— Кто?
— Человек, который решит, что с тобой будет дальше.
Она избегала смотреть ему в глаза.
— Я… Я хотела поблагодарить тебя за то, что ты спас меня. И… было приятно путешествовать с тобой. Ты хороший мальчик, Люк.
Он судорожно сглотнул.
— Мы больше не увидимся?
— Не знаю. Я подожду тебя здесь.
Люк посмотрел вниз, на дом. Кто же может жить в такой глуши?
— Кто ждет меня там?
— Этого я не могу тебе сказать. Только вот что: имей в виду, он ценит мужество больше всего остального. Единственное, что может произвести на него впечатление, — это храброе сердце. Что бы он ни потребовал от тебя, не забывай этого. Тогда у тебя все будет хорошо.
Всевидящее око
Люк набросил на ветку мертвого дерева поводья своего скакуна, нерешительно посмотрел на рапиру, свисавшую с седла. Охотнее всего он пристегнул бы оружие. Тогда он чувствовал бы себя воином, готовым встретиться с опасностью лицом к лицу. Но клинок, выкованный для настоящего мужчины, был слишком длинным для него, и с ним он будет еще больше похож на ребенка. Скрепя сердце, он оставил оружие на месте.
Люк погладил ноздри лошади, беспокойно бившей копытом. Это было место смерти. В лощине с озером не росла ни одна травинка, а странная вода убила даже деревья. Кобыле здесь не нравилось. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами и фыркала.
— Я сейчас вернусь, — сказал он, хотя прозвучало это не очень уверенно.
Еще некоторое время он подыскивал причину, чтобы задержаться, но оттягивать встречу не имело смысла: он должен пойти в этот дом и предстать перед тем, кто его ожидает.
Люк вспомнил слова Мишель о том, что смелость ему поможет. За ним сейчас наверняка наблюдают. Он выпрямил спину и направился к дому.
На каменных стенах, словно желтая плесень, разрастались пятна серы, несло тухлыми яйцами. Под желтой корочкой Люк разглядел остатки петель. Даже дверей здесь уже не было. И кому только могло прийти в голову построить в таком месте дом?
Люк вошел внутрь. После одурманивающей жары здесь царила приятная прохлада. Мальчик оказался в узкой длинной комнате. С одной стороны стояла каменная скамья, в дальнем конце комнаты виднелась дверь, ведущая в глубь дома. Красная краска крупными хлопьями опадала с серого дерева.
Дверь была всего лишь прикрыта.
— Есть здесь кто-нибудь?
Ответа Люк не получил и толкнул дверь. Петли сдвинулись легко, без малейшего скрипа, словно их только что смазали. Взгляду мальчика открылась большая комната. Ставни были слегка приоткрыты, как раз настолько, чтобы окунуть комнату в серый полумрак. Напротив двери стоял большой стол, за ним возвышался стул с высокой спинкой. На столе лежало несколько пергаментных свитков. Больше в комнате ничего не было.
Другой двери тоже не было. Люк видел обе комнаты дома. Может быть, кто-то шутит с ним? Может быть, тот, кто ждал его, ненадолго вышел? Рыцари ордена уж точно не стали бы шутить с ним! Для этого по дороге сюда Мишель была чересчур серьезна.
— Не будучи званым, еще и остановиться на полдороге… Это мне нравится, — раздался громовой голос, и Люк испуганно отпрыгнул в сторону. — Ха! К нам пришел пугливый котенок. И ты думаешь, в тебе есть что-то, из чего может получиться рыцарь, а, Люк? Покажи мне это! Пока я ничего не вижу.
Дверь распахнулась. За ней, прислонившись к стене, стоял огромный старик с белой бородой и всклокоченными седыми волосами. На нем было что-то белое, похожее на платье, доходившее ему до щиколоток. Лицо старика разделял надвое отвратительный шрам, который спускался со лба через левую бровь, исчезал за белым веком и рассекал щеку. Обе губы тоже были рассечены и срослись неправильно. Верхняя губа была немного приподнята. Зубов за ней не было.
— Я — брат Леон. И пока ты не начал еще больше таращить глаза, спрашивая себя, как надо ухитриться, чтобы вот так выглядеть, я тебе сейчас сам расскажу об этом. Всем этим я обязан своему шлему. Первоклассная работа из Силано. Без шлема я оставил бы полголовы на каком-нибудь поле боя в Друсне, и тебе предстояло бы счастье встречи здесь с кем-нибудь другим. Ты знаешь, как эльфы-конники рассекают головы? — И он сильно взмахнул рукой. — Они поднимают меч и, проезжая мимо тебя, опускают его вниз. Таким образом клинок проходит по твоему лицу всем лезвием. И, как видишь, эльфийская сталь режет шлем и забрало, словно хрупкий пергамент. Не режет она только по-настоящему упрямые головы.
Леон рассказывал это все так, словно вел светскую беседу, но улыбка раздвоенных губ, сопровождавшая его слова, беспокоила Люка до глубины души. Он никак не мог решить, что думать о старике.
— Ты упрямец, Люк? Ты пережил бы такой удар?
— Не знаю, господин.
— Чего не знаешь? Упрямец ты или пережил бы такой удар?
— Ни того ни другого, господин.
Старик проницательно поглядел на него. Его оставшийся глаз был дымчато-голубым и казался жестоким. Беспощадным.
— А что же ты знаешь? Скажи мне, что за человек выйдет из тебя?
— Рыцарь! — ни секунды не колеблясь, ответил Люк.
Леон громко рассмеялся.
— Рыцарем может назваться каждый, кто надел доспехи. Но что скрывается под сталью? Труслив ты или храбр? Предатель или отдашь свою жизнь ради товарищей? Вот что я хочу услышать от тебя.
Пока он говорил это, рука его метнулась вперед и вытянутый указательный палец ткнул Люка в грудь с такой силой, что мальчик отступил на шаг.
— Что в тебе есть, вот что я хочу узнать!
Люк не мог больше выдерживать пронзительный взгляд. Он понурил голову.
— Я хочу быть рыцарем, верой и правдой служить ордену. — Мгновение он колебался, но Леон все равно узнает, так что он может спокойно рассказать ему всю правду. — Возможно, я подкидыш. Я точно не знаю.
— Подкидыш. Вот как, вот как. — Старик присел, так что их лица оказались на одном уровне. Он взял Люка за подбородок и заставил его посмотреть ему в глаза. — Ты знаешь, как мы поступаем с подкидышами, которые пытаются пробраться в послушники?
Это Люк мог себе представить. Он кивнул бы, но Леон по-прежнему крепко держал его за подбородок.
— Да, господин.
— Скажи же! Что с тобой было бы, если бы ты действительно оказался подкидышем?
Люк был удивлен тем, как тяжело произнести то, что так очевидно. Только после третьей попытки губы послушались его.
— Меня, наверное, надо было бы убить.
— То, что ты молишься идолам и приносишь им жертвы, не говорит в пользу того, кого подозревают в том, что в его жилах течет кровь Других.
Люк был неприятно удивлен тем, что старик так много знает о нем. По спине пробежала дрожь. Леон был похож на человека, который не откладывает убийство в долгий ящик, а порой и самолично занимается им.
— Как думаешь, почему ты здесь?
— Чтобы выяснить, достоин ли я принадлежать к ордену.
Старик выпрямился и махнул рукой.
— Чушь собачья! Чего ты стоишь, мы выясним во время твоего послушничества. Того, кто не отвечает нашим требованиям, мы отсылаем обратно домой. Два-три послушника в год гибнут от несчастных случаев… Если ты нерасторопен, это может стоить тебе жизни. Но пусть лучше это произойдет здесь, чем на поле боя, где от тебя зависит жизнь твоих товарищей.
— Если бы меня приняли, я ни за что не разочаровал бы вас, господин! — с отчаянием сказал Люк.
Принадлежать к числу рыцарей — вот все, о чем мечтал он с того самого дня у колодца. Он справится, пусть только примут его!
Леон засопел и теперь, казалось, по-настоящему рассердился.
— Вот как, да ты, оказывается, всезнайка! Как ты можешь быть уверен, что мы не прогоним тебя с позором?
— Я знаю, потому что у меня нет дома, в который я могу вернуться. Я отдал бы свою жизнь за то, чтобы остаться здесь.
Старик пробормотал что-то невразумительное. Затем подошел к столу и взял с него один из листков пергамента. Прочел его, расхаживая по комнате взад-вперед, иногда поглядывая на Люка.
— Сестра Мишель очень хвалит тебя. Она уверена, что из тебя может получиться рыцарь.
Эти слова подействовали на Люка сильнее всего. Мишель стала такой холодной и далекой, даже хвалила редко. Она не привела бы его сюда, если бы думала, что сделать из него послушника невозможно. Но то, что она решительно стояла на его стороне и, очевидно, настойчиво рекомендовала его, крайне удивило Люка. В нем поднялось неизведанное теплое чувство, и пришлось закусить губы, чтобы на глазах не выступили слезы.
— Жизнь, говоришь, отдал бы, чтобы стать рыцарем? Это слова, молодой человек. А слова стоят дешево. Ты готов доказать это здесь и сейчас?
— Да!
Люк все еще был вне себя от счастья: Мишель на его стороне!
— Хорошо! — Рассеченные губы улыбнулись. — Есть способ проверить, подкидыш ли ты. Но предупреждаю тебя: если это действительно так и ты создан Другими, то умрешь ужасной смертью. Ты познаешь боль, которую не можешь себе даже представить. И продлится это несколько часов. Должен признать, что ты произвел на меня впечатление, мальчик. — Он указал на дверь. — Необязательно узнавать последнюю правду. Иди! Беги! Я не стану преследовать тебя, хотя вера моя требует обратного.
Люк удивился, но даже не посмотрел на дверь.
— Испытайте меня, господин.
— Хорошо. — Леон сделал вид, что злорадно предвкушает то, что теперь будет. Обошел стол. — Ты веришь, что Тьюред влияет на этот мир?
— Да, — тут же ответил Люк.
— Когда эльф ударил меня мечом по лицу, он позаботился о том, чтобы я никогда больше не выглядел красиво. Он уничтожил мой левый глаз. Но, когда я стал кручиниться над своей судьбой, Тьюред сделал мне неожиданный подарок. Сейчас ты его увидишь.
Леон встал перед ним на колени и положил правую руку ему на плечо. Левой рукой он взялся за свое белое веко.
— Это мое всевидящее око, божественный дар!
Он оттянул веко.
Люк испуганно отпрянул, но Леон железной хваткой держал его за плечо.
— Смотри на меня, мальчик. Теперь бежать уже некуда! — В израненной глазнице рыцаря шевелился белоснежный глаз, пронизанный красными прожилками, повторявшими рисунок кровавого дерева. — Только тот, кому нечего скрывать, может выдержать этот взгляд!
Люк попытался смотреть в глаз. Несмотря на жару, ему внезапно стало холодно. Даже лисьеголовый кобольд не нагнал на него такого страху, как этот жуткий, неестественный глаз.
— Ты хорошо справляешься. Я знаю взрослых мужчин, которые не смогли выдерживать этот взгляд так долго, как ты.
Люк ничего не мог сказать. Ощущение было такое, что он окаменел. Ему приходилось прилагать большие усилия для того, чтобы не отвести взгляда от ужасного Древа крови.
— Может быть, ты противостоишь ему так хорошо потому, что в тебе есть противоестественная сила подкидыша. Внешне ты обычный мальчик и даже очень удачный. Но что у тебя внутри? Готов ли ты открыть мне свое сердце, Люк из Ланцака? Если ты действительно подкидыш, этот взгляд убьет тебя.
Люк хотел ответить, но смог только кивнуть. Его трясло.
Старик сделал неуловимое движение рукой, и под испуганным взглядом Люка глаз выкатился из глазницы.
— Открой рот, мальчик.
— Что?
— Ты меня понял.
Леон взял глаз кончиками пальцев.
— Открой рот. Как же еще я посмотрю, что у тебя внутри?
— Но…
Ничего не понимая, мальчик смотрел на поблескивающий от влаги глаз.
— Это…
— Как же еще я посмотрю, что у тебя внутри?
Люку стало дурно.
— Итак, тебе есть что скрывать!
— Нет. Я…
— Открой рот! — набросился на него старик. — Теперь возврата больше нет. Думаешь, можно прийти сюда и дурачить меня? Давай же, не то я размозжу твой череп об угол стола, словно вареное яйцо. Докажи мне, что ты не подкидыш!
Люк закрыл глаза. По крайней мере он не будет на это смотреть. Затем открыл рот.
— Ну вот.
Старик засунул ему в рот свои толстые пальцы и раскрыл его еще шире.
— Смотри, не проглоти его! Достаточно подержать его во рту.
Глаз был теплым и слегка соленым на вкус, лежал на языке гладенький, словно сырая рыба. Люк решил думать о чем-нибудь другом. О том дне, когда они лежали с Мишель у колодца. О странной истории про рыжих и черных муравьев.
Леон схватил его обеими руками за затылок. Затем наклонился вперед.
— Посмотри на меня, парень!
Старый рыцарь был теперь так близко от него, что их носы почти соприкасались. Дыхание его было слегка кисловатым. В пустой глазнице собралась большая капля крови.
Люк с трудом сдерживал рвоту. Гладкий глаз катался у него во рту. Толкал ли он его языком, или же Леон мог еще и шевелить глазом по своему желанию? Желание рыгнуть стало нестерпимым.
— Не закрывай глаза, парень! — прошипел рыцарь.
Люк вспомнил мечту Мишель. Представил себе, как женщина-рыцарь седлает медведя. Большого черного медведя с красной подпругой и золотыми бубенцами в сбруе. Он представил себе эту картину совершенно отчетливо и улыбнулся. У нее получится. Наверняка. И у него… Его мечта тоже исполнится!
— Достаточно! — внезапно сказал Леон. — Выплевывай!
Люк раскрыл рот так широко, как только мог. Глаз бился о зубы. А потом он наконец оказался снаружи. Мальчик прерывисто дышал. Тошнота едва не задушила его.
— Приведи мне сестру Мишель! — проворчал старик.
— Что…
— Я что, сказал, что хочу с тобой поговорить? Пошел вон! Приведи Мишель и жди снаружи! Я на тебя достаточно насмотрелся. Давай, давай! Выметайся! И смотри мне, не подходи к дому ближе чем на сотню шагов.
О Львах
Мальчик опрометью бросился бежать из дома, словно за ним гнались эльфы. Он даже не стал тратить время на то, чтобы отвязать кобылу, а побежал прямо туда, где стояла Мишель. Женщина-рыцарь пришпорила своего жеребца и понеслась вниз по склону ему навстречу.
Леон не сдержал ухмылки. Малыш поверил каждому его слову. Старик держал в пальцах свой стеклянный глаз, наблюдая за тем, как разговаривали Люк и Мишель.
Женщина пришпорила коня и понеслась по направлению к дому. Она хорошо умела надевать маску спокойствия. Но все же он видел, что она нервничает. Слишком медленно спешивалась она, слишком нарочито не смотрела на окна. А теперь вот еще пыль с одежды отряхнула. Уж от этого-то она себя избавила бы, если бы не хотела немного отсрочить их встречу.
Леон прислушивался к шагам, сопровождаемым тихим позвякиванием шпор. Когда-то Мишель училась у него. Она была почти героиней. Если бы не ее сестра, она стала бы яркой звездой среди членов ордена Нового рыцарства. Но имя Лилианны всегда было у всех на устах как по хорошему поводу, так и по плохому.
Шаги замерли у двери.
Леон стал катать свой стеклянный глаз по ладони. Хорошая была идея — заставить мальчика взять глаз в рот. От этого он еще немного отшлифовался. Сегодня он сделал это впервые. Обычно хватало, если послушник видел глаз с кровавым деревом.
— Входи, сестра.
Черты лица Мишель заострились. По ней было видно, что позади она оставила тяжелые годы. Он был против того, чтобы посылать ее ухаживать за больными чумой. Семь лет требовалось, чтобы из послушника сделать ученика. А Мишель была одной из лучших на курсе. Было неосмотрительно рисковать ее жизнью, заставляя ухаживать за смертельно больными и поденщиками. Их орден и так слишком мал, чтобы неосмотрительно ставить на карту жизнь даже одного-единственного рыцаря.
— Ты звал меня, брат примарх, — натянуто произнесла она.
Он замахал руками.
— Оставь эти титулы. Мы не на Суде чести и не перед гептархами. Мы брат и сестра, не больше и не меньше. Я благодарен тебе за отчет, который ты передала мне о Люке. — Он видел, что вопрос так и вертится у нее на языке, и решил еще немного помучить ее. — Мужество у мальчика есть. От того, что я с ним сделал, я в двенадцатилетнем возрасте, наверное, наложил бы в штаны. — Леон рассмеялся. — Лучше не спрашивай его ни о чем. Не думаю, чтобы он тебе об этом рассказал. Он удивил меня: сам сообщил, что, возможно, является подкидышем. Либо он очень умен и догадывался, что я и так об этом знаю, поэтому решил опередить события, либо очень честен. Как ты думаешь, что из этого верно, Мишель?
— Я считаю его честным. В нем нет ни капли фальши. В нем… Он особенный. И я молюсь Тьюреду, чтобы это его рука наделила его такими дарами.
— Он одаренный целитель?
Вопрос подразумевал больше, чем могла понять Мишель. Наверняка она знала истории о благословенных — тех немногих людях, рожденных с даром излечивать раны и болезни, которые могли привести к смерти. Но это был только один из их даров, причем самый незначительный! Они были ключом к победе над Другими и встречались очень редко. Каждые два-три года Братству Святой крови удавалось выследить одного из них и привести сюда. Их нужно было формировать, когда они были еще детьми, чтобы сила их могла полностью развернуться. В принципе Валлонкур существовал только из-за них. Даже гроссмейстер и маршал ордена стали бы это отрицать. Даже они не знали о более глубокой тайне, окружавшей школу. При этом для умеющих видеть это было ясно.
Каждый рыцарь нес правду на своем щите. Но ведь мир полон слепцов!
— Мальчик родом из Ланцака?
По лицу Мишель было видно, как сильно подействовало на нее его молчание. Леон улыбнулся, отлично понимая, что улыбка только ухудшит ситуацию. Его улыбка не нравилась никому!
— Да, это написано в моем отчете.
— И он не из рода графа?
Глубоко погруженный в раздумья, Леон поигрывал своей бородой. Название Ланцак что-то говорило ему. Нужно посмотреть в архивах.
— Его родители были простыми людьми. Отец работал оружейником у графа.
— Вот как. А его мать красивая была? Может быть, она была шлюшкой, которая охотно согревала графу постель?
Мишель оскорбленно посмотрела на него.
— Он говорит о своей матери только хорошее, говорит, что она была красива. — Женщина пожала плечами. — Но, пожалуй, так говорят все сыновья о своих матерях.
— Ни в коем случае! Моя была толстой проституткой. Рыбачка, от которой воняло трупами, которые она изо дня в день продавала на рыбном рынке Марчиллы. И она испытывала слабость к морякам. Настолько сильную слабость, что отыскивать отца мне приходится среди дюжины парней. Она лупила меня почти каждый день. Но я отомстил ей: еще ни разу за всю свою жизнь я не отозвался о ней хорошо.
Мишель смотрела в одну только ей видимую точку перед носками своих сапог.
— Не думаю, чтобы у меня было особенно ужасное детство. Так же, как мне, живется тысячам детей. Но однажды, когда победит божественный свет, мы создадим идеальный мир. Мир, в котором дети говорят о своих отцах и матерях только хорошее. Мир, в котором царит божественная милость и больше не нужны такие рыцари, как мы. Ради этого мы живем и умираем, Мишель.
Она подняла на него взгляд. И снова в ее глазах зажегся старый огонь. Она всегда глубоко проникалась этими идеалами, поэтому и ослушалась приказа Оноре на мосту через Бресну. Она не могла жить в мире, где рыцари ордена убивают детей, и была готова пожертвовать победой ради этого убеждения. За это Леон ее и любил, хотя никогда бы в этом не признался. Точно так же, как никогда не скажет ей, что мать его была настоящей бюргерской дочкой из Марчиллы и что на самом деле он ее очень любил. Правда имела второстепенное значение, когда нужно было сформировать рыцаря Валлонкура. Играло роль только то, что рыцари ордена были пропитаны верой. В Валлонкуре нужно было формировать таких рыцарей, как Мишель, а не таких безжалостных борцов, как Оноре. Но миру такие Оноре пока нужнее, чтобы наконец завершить божественную войну.
— Он произвел хорошее впечатление? — спросила Мишель.
Леон не сдержал ухмылки: медленно, словно кошка, крадущаяся вокруг миски с горячей кашей, она приблизилась к единственному решающему вопросу.
— Да. Его примут. Только не говори ему этого. Он должен еще немного посомневаться. Приведи его завтра перед церемонией. Подойди ко мне и заговори со мной. Пусть он подумает, что ты до последнего вступалась за него и что одной тебе он обязан тем, что его приняли в наши ряды.
— Почему это так необходимо?
— Нам будет нужен кто-то, кому он доверяет. Кто-то, кого он посвятит во все свои тайны. И это будешь ты, Мишель. Потому что для меня важно, чтобы человек, с которым он делится самым сокровенным, не имел тайн от меня.
Он положил руку на ее отчет о мальчике. Отчет, который мог стать для него смертным приговором.
— Я не могу этого сделать. Я…
— Это не предательство, Мишель. Ты поможешь ему и нашему ордену. Это важно. А его детская невинность покорила твое сердце, я вижу. В нем много хорошего. Может, когда-нибудь он станет одним из лучших среди нас. Но ему нужен проводник, чтобы пройти этот путь. Больше, чем другим послушникам. Кроме, может быть…
Он покачал головой. Об этом ей ничего не надо знать. Пусть все ниточки будут у него в руках.
— Ты станешь его учительницей.
— Но я не умею…
— Не беспокойся. Ты будешь преподавать не математику, анатомию или тактику. Ты будешь учителем фехтования послушников сорок седьмого набора Валлонкура. Насколько я помню, ты была лучшей в своем выпуске и справишься с этим делом.
Он сказал это с легкостью, но, когда подумал о том, с кем ей придется столкнуться, пришли сомнения. За ней тоже нужно будет хорошенько присматривать.
— Ты была Львицей, не так ли?
Это можно было и не спрашивать: только вчера он читал ее досье. Он знал, что она придет и приведет с собой мальчика. Уже тогда, когда он только получил ее отчет, ему стало ясно, что с этим мальчиком будут сложности. Он хотел, чтобы она подумала о своем старом звене, хотел апеллировать к ее гордости, к ее памяти о тех, кого она бросила в Ланцаке. Немногие оставшиеся в живых в борьбе с войной и чумой.
— Да, я Львица, — призналась она.
Леон ухмыльнулся. Он тоже был из числа Львов. Возможно, старый примарх держался так тогда из-за своего имени.
— Из Львов получаются лучшие и худшие в нашем ордене. К кому из них принадлежишь ты?
Выглядела она подавленно.
— Не думаю, что они отнесут меня к числу лучших.
— Из-за Оноре?
Целая гамма чувств сменилась на ее лице. Она уже не могла контролировать свои чувства.
— Тебе ведь ясно, что мне известны такие вещи. Это моя задача как примарха.
— Да. Ты наказываешь меня.
— Я делаю тебя учительницей. Большинство из нас почитают за честь вернуться в Валлонкур и стать учителем. А ты разве так не считаешь?
— Это все просто очень неожиданно.
— Иногда нам нужно возвращаться сюда и побыть здесь некоторое время, — добродушно произнес он. — Валлонкур придает силы нашим душам. Все мы когда-нибудь возвращаемся сюда.
— Да.
Он с удовлетворением отметил, что к ней вернулось равновесие. Слишком много она видела в Друсне, поэтому тосковала по миру.
— Ты действительно полагаешь, что он мог бы стать Львом, брат Леон?
— Это наполнило бы тебя гордостью?
Она кивнула.
— Что ж, пути Тьюреда неисповедимы. Возможно, он сделает его Драконом или причислит его к Башням. Я сделал бы его Львом. Давай подождем чуда пробуждения. Ты станешь свидетельницей этого, не так ли?
Она снова кивнула.
— Тогда молись, чтобы он стал Львом. Молитвы помогают.
Решение было давно принято. Кроме него были только два человека, которые знали, что завтра не произойдет чуда: два геральдиста, которые послезавтра утонут во время обратного пути в Марчиллу. То, что произойдет завтра, можно считать чудом алхимии. На кажущихся белыми рубашках послушников невидимой краской были нарисованы их гербы. Только когда эта краска приходила в соприкосновение с серной водой из Источника пробуждения, она становилась видимой и проявлялась чудесным светящимся красным цветом. Хорошо, когда послушники уже в первый свой день в ордене причащаются чуду. Это укрепляет веру. И обновляет веру в тех, кто наблюдает пробуждение. Лучше разумно подбирать звенья, чем предоставлять это воле случая. Тьюред любит тех, у кого достаточно мужества и сил, чтобы строить его мир. А кто ошибется, того он приведет к падению.
— Брат Леон?
Его долгое молчание подготовило ее.
— Да?
— Люк — подкидыш?
Ну наконец-то она спросила!
— Этого я сказать тебе не могу, сестра. Я проверил его, и он выдержал испытание. Либо потому, что он очень мужествен, либо потому, что он действительно то, чего ты опасаешься. Но не тревожься. Одно я знаю точно: если он действительно подкидыш, то не переживет эти семь лет в Валлонкуре. Он не первый, кого посылают нам Другие. Но время и божья сила расправляются со всеми. Он не может нас предать. Даже невольно. Подкидыша здесь не ждет ничего, кроме смерти.
Цитадель ордена
«Все будет хорошо!» — то и дело повторял он себе. Иначе он вообще не пришел бы сюда. Мишель привела его обратно на дорогу, по которой уехали остальные послушники. Еще полдня они ехали по отмеченной войной равнине по направлению к горам. Было совершенно непонятно, как сюда могла добраться война. Но разрушенные окопы и гребни холмов, на которых были подготовлены места для полевых шлангов, не оставляли в этом никаких сомнений. Видел он и полевые дороги, разбитые сотнями кованых сапог. За что здесь сражались? И где теперь эти солдаты?
Горы оказались приятнее равнины. Густые леса окаймляли их склоны. А с южной стороны длинными рядами, словно пикинеры на параде, выстроились виноградники, поднимавшиеся к перевалу. Над головами всадников кружили вороны. Они здесь были повсюду. «Черные вороны и белые рыцари — вот цвета Валлонкура», — подумал Люк.
С тех пор как Мишель вернулась от брата Леона, она стала очень немногословной и не ответила на вопрос, войдет ли он в число послушников. Леон наверняка рассказал ей, что он видел у него внутри при помощи своего всевидящего глаза. Если бы он мог догадаться, что они оба знают о нем! Отмечен ли он Другими?
Его внимание отвлекло земляное укрепление, поднявшееся над их головами подобно лучу звезды. Даже отсюда, снизу, он видел бронзовые дула пушек. На другой стороне дороги находились прикрытые скалами аналогичные укрепления.
— Сорок пушек могут обстреливать эту тропу, — пояснила Мишель.
Это были первые слова, произнесенные ею за последний час. Она указала на разрушенную башню, находившуюся немного выше по тропе.
— Когда-то давно здесь была стена и укрепленные ворота. Но железные ядра орудий — самое лучшее укрепление. Никто не сможет пройти по этой тропе, пока мы занимаем укрепления.
— Против кого мы сражаемся здесь?
Она повернулась в седле.
— На этой равнине мы сражаемся сами с собой. Что это означает, ты узнаешь следующей весной. Здесь, наверху, мы стоим на страже мира от Других. Они боятся нашего ордена, как никакого другого. Возможно, от отчаяния они однажды попытаются разрушить цитадель. — Она раскинула руки, словно хотела обхватить тропу. — Тому, кто придет сюда по суше, придется взять к этому моменту три более слабые крепости. А в этом месте любая атака захлебнется в собственной крови. Морской путь ты уже видел своими собственными глазами. Ни один вражеский флот не сможет сюда проникнуть. Нет другой такой сильной крепости в мире, как Валлонкур. И мало где еще ты отыщешь столько солдат, — она указала на разрушенную башню. — Очень немногие из тех, кто не принадлежит к Новому рыцарству, переступали за последние пятьдесят лет границу долины по ту сторону перевала. Неважно, что случится завтра, уже сейчас ты — избранный.
Она произнесла это настолько печально, что Люку стало страшно.
— Значит, я все же не стану послушником?
— Это в руках Тьюреда. Сегодня тебе нельзя ночевать в их квартирах. Все зависит от завтрашнего дня. Молись. Но, ради бога, не тем идолам! Этим ты только все испортишь.
Напоминание задело его до глубины души. Он никогда не молился идолам! Да, он приносил жертвы белой женщине, но не молился ей… Ну ладно, он просил ее кое о чем. Но никогда не обращался к ней так исступленно и страстно, как говорил с Тьюредом в самые отчаянные часы. С тех пор как они покинули розарий, он никогда ее ни о чем не просил. Разве не чувствовала этого Мишель? Разве не заметила, как сильно испугался он лисьеголовой фигурки и как поспешил ей на помощь? Она его совсем не знает.
Они молча продолжали путь, пока не достигли седловины. Там, у развалин, на высшей точке перевала, Мишель придержала коня. Люк поспешил догнать ее, чтобы наконец увидеть цитадель, которую, похоже, любят все рыцари. Но когда он увидел ее, то не смог понять, почему рыцари ее любят. Перед ними простиралась длинная долина, окруженная скалистыми стенами до самого неба. Вода всех ручьев собиралась в одно большое озеро, занимавшее почти половину дна долины. На берегах его возвышался замок старой постройки, с мощными стенами и высокими башнями. И повсюду в долине стояли башни. Они росли из земли словно грибы. Некоторые собирались в группы на вершинах холмов или в тех местах, где в озеро вдавались небольшие языки суши. Другие стояли поодиночке в разбросанных по дну долины купах деревьев или же на уступах скал.
Люк ожидал большего. Определить свое ощущение он не мог. Гавань в огромном скалистом кратере… она впечатляла! Но это… Это… Подходящего слова не находилось. Наверняка все дело в том, что здесь испытывают рыцари, раз эта долина навсегда остается в их сердцах. Люк так же любил свою деревню Ланцак, хотя в ней не было ничего особенного. Он не рассчитывал увидеть ее когда-либо вновь, но она всегда будет в его сердце.
Мальчик украдкой поглядел на Мишель. На губах ее играла улыбка. В последнее время она так редко улыбалась. Сложенные руки лежали на седле. Вся она немного подалась вперед. Черты лица расслабились. Наконец она заметила его взгляд.
— Ну? И как тебе?
Он колебался, не желая обидеть ее, когда было так заметно, что она любит возвращаться сюда.
— Выглядит мирно.
Она рассмеялась. Смех был звонкий, словно колокольчик, и свободный.
— Ты, наверное, имел в виду: скучно!
— Я этого не говорил! — запротестовал Люк.
— Но подумал, мальчик. Ты так подумал! — Она снова рассмеялась. — Думаешь, я не знаю, что творится у тебя в голове? Не так давно я сама впервые стояла на этом холме. Сердце было преисполнено ожидания, в голове — сплошные фантазии. И когда я увидела это, то подумала: «Боже мой! Как же должно быть ужасно — провести здесь целых семь лет!»
Люк был неприятно поражен тем, как легко она видела, что с ним происходит. И его зазнобило. Он вспомнил о Леоне и почувствовал солоноватый вкус гладкого глаза на языке, ощутил, как он перекатывается во рту. И спросил себя, что же мог увидеть Леон. Какие тайны скрываются в нем, о которых он сам даже не подозревает?
— Тебе понравится. Верь мне, Люк. Больше, чем место, которое нравилось тебе до сих пор. И всю свою жизнь ты будешь скучать по нему, мечтать вернуться сюда. Возвращение в Валлонкур — вот наше последнее путешествие. — Слова ее прозвучали печально. — Ты все еще твердо уверен в том, что хочешь принадлежать к Новому рыцарству? Ты действительно хочешь быть одним из нас? Это твое самое заветное желание? У тебя еще есть последняя возможность уйти с честью. Если примарх завтра откажется принять тебя в послушники, тебя ждет позорный обратный путь.
Люк медлил с ответом. Взгляд его скользил по долине со странными башнями. А куда ему еще идти? Он отогнал все сомнения прошедших лун.
— Это место, где я должен остаться!
Он сказал это с решительностью, удивившей его самого. Мишель не отрываясь смотрела на него и улыбалась.
— Я сделаю все, что могу, чтобы убедить Леона принять тебя. Ну а теперь пойдем! Здесь неподалеку есть охотничья сторожка. Там я подготовлю тебя к завтрашнему дню.
— Что еще нужно сделать?
Она посмотрела на него так, как не смотрела с того дня, когда они покинули розарий.
— Мы будем фехтовать, пока у тебя не отвалятся руки. Если ты будешь послушником, то должен стать лучшим фехтовальщиком своего звена! А когда мы оба устанем, тогда ляжем вместе в высокую траву и станем мечтать.
У Люка было такое чувство, будто лопнули тиски, сжимавшие его сердце. Все чувства, казалось, раскрылись. Внезапно он почувствовал на щеках легкое дуновение ветерка. Высоко над головой услышал тяжелый полет ворона, поднимавшегося в небо между скал. Аромат, источаемый кедрами в эту летнюю жару, поднялся из долины и ударил ему в нос. И вдруг мальчик увидел старый замок, башни и деревья другими глазами. И поверил Мишель, что в этом месте он сможет стать счастливее, чем в каком-либо другом.
Детство уходит
Над поляной раздавался светлый перезвон клинков. На глаза Люка стекал пот. Он старался изо всех сил. Но Мишель с легкостью отбивала все его атаки. Игра клинков ускорялась с каждым мигом. Казалось, женщина предугадывает каждую атаку, каждый финт. Она, словно играючи, плашмя дотронулась клинком до руки, в которой он держал меч. Мальчик отступил назад и поднял свой клинок в приветствии фехтовальщиков. Он был измотан до предела. Прошлой ночью спать почти не пришлось.
Он устало упал на траву. А Мишель даже не запыхалась. Это была ее идея — сократить ему часы ожидания Праздника пробуждения при помощи фехтовальных уроков.
— Мне достаточно посмотреть тебе в глаза, чтобы понять, каким образом ты будешь нападать, — с улыбкой сказала она.
Люка рассердило то, что она так легко видела его насквозь.
— Я тоже когда-нибудь этому научусь?
Та пожала плечами.
— Тут дело не в прилежании. Одним это дано, другим — нет. Посмотрим, как обстоит дело с тобой. Теперь я приведу лошадей, а ты пока восстанови дыхание.
Он глядел ей вслед устало и довольно. Все изменилось за один-единственный день. Все было так, как в самом начале, в розарии. Мишель вступится за него, в этом он был уверен. Но согласится ли Леон? А они еще и опаздывают! Церемония принятия послушников должна начаться в полуденный час дня летнего солнцестояния. Мальчик обеспокоенно посмотрел на небо. Солнце находилось почти в зените.
Мишель вернулась с лошадьми, и они тронулись в путь по зеленой холмистой местности. Дно длинной лощины было покрыто черной грязью, по которой тек узенький ручеек. Между сваями, словно сеть, тянулись по грязи толстые цепи.
Звенья цепей были толщиной с руку мальчика. Склоны холмов почти полностью покрывали каменные ступени. Такого Люк прежде никогда не видел. Ему стало не по себе.
— Что это за место, Мишель?
Похоже, мысленно женщина-рыцарь была где-то далеко. Она бросила короткий взгляд через плечо.
— А на что это похоже?
Люк поглядел на заиленную лощину. Как можно назвать что-либо, чего никогда прежде не видел? Сваи поднимались над илом шага на два. Цепи держались на сваях широкими железными скобами. С каждого конца лощины к одной свае шло по три цепи. Посередине лежал клубок запутанных звеньев. Сооружение имело более сотни шагов в длину; в центре, в самом широком месте, оно было, пожалуй, шагов в пятьдесят.
— Похоже на то, что там, в грязи, кого-то хотят удержать, — наконец произнес Люк.
Мишель снова повернулась.
— Точно. Именно так и обстоит дело. Глубоко в грязи скрыт дракон, а цепи мешают ему расправить крылья и улететь.
«Драконов нет, — сердито подумал он. — Она надо мной смеется. Эльфы и тролли есть, кобольды и еще всякие странные твари — тоже. Но драконы… Они бывают только в сказках!»
Он молча сердился, следуя за ней через широкую полоску леса. Внезапно раздался цокот копыт, и позади показались всадники. Они ехали не по дороге, а среди деревьев. На них были длинные белые одежды, очень похожие на женские платья. Подолы были подняты. Все они — и мужчины, и женщины — были босы. Одна из всадниц, с короткими светлыми волосами, помахала Мишель.
В своей поношенной одежде Люк почувствовал себя лишним. Утром он помылся и как следует причесался. Но после урока фехтования снова вспотел, волосы растрепались. Не нужно было соглашаться на это!
Лес посветлел. Перед ними возвышалась отвесная светло-серая скалистая стена. А у подножия скалы в камне был высечен бассейн. Форма у него была необычная — словно огромный узкий листок или наконечник копья.
У края бассейна собрались около сотни мальчиков и девочек в длинных белых одеждах. Среди них стоял Леон. Мишель направилась к нему. Придержала коня и спешилась.
Люк натянул поводья. У него было такое ощущение, словно он проглотил ежа и тот перекатывается у него в животе с боку на бок. Даже издалека было видно, что примарх рассержен. Мишель заговорила с ним, отчаянно жестикулируя и то и дело показывая на Люка.
Тем временем его настигли всадники из лесу. Некоторые с любопытством оглядывали его, но большинство проехали мимо, не обращая внимания.
Люк почувствовал себя одиноко. Это место не для него!
Наконец его подозвала Мишель. Леон мрачно смотрел в его направлении. Теперь мальчик почувствовал себя так, будто ежик у него в животе в панике решил броситься прочь. Он пришпорил кобылу. Дети у края бассейна смотрели на него. Ему захотелось стать невидимкой.
— Снимите свои одежды, ибо нагими, такими, какими вас создал Тьюред, должны вы предстать ныне пред его ликом, прежде чем родитесь второй раз. И не стыдитесь наготы своей, ибо тело ваше — дар божий, а все дары его совершенны, хотя это совершенство иногда скрывается от стороннего наблюдателя.
Мишель подошла к Люку.
— Давай слезай с коня! Раздевайся и иди к остальным, пока он опять не передумал!
— Я с ними? — Люк был вне себя от радости и крепко обнял Мишель.
Итак, он не подкидыш! Но что же видел Леон при помощи своего глаза? Вчера еще примарх был так рассержен… Люк запнулся.
— Мне раздеваться?
— Так же как и остальным! — подтвердила женщина. — И поторопись, церемония вот-вот начнется.
Люк послушался ее приказания и поспешно разделся. Но, когда оказался перед ней нагим, возникло чувство страшной неловкости. Он прикрыл рукой срамное место и почувствовал, что краснеет.
— Иди с остальными. И просто делай то же, что они, — крикнула ему Мишель.
Люк нерешительно шагнул к бассейну и обернулся. Тем, что он сейчас здесь, он обязан исключительно вере Мишель в него.
— Спасибо, — сказал он. — Не знаю, что бы я…
Она подтолкнула его взмахом ладони.
— Иди к остальным!
Ему показалось, что она была одновременно растрогана и печальна. Неужели он сказал что-то не то?
Люк присоединился к остальным детям. В молчаливой торжественности они подходили к бассейну и перелезали через каменный край. Вода была ледяной! Люк глубоко вздохнул и закусил губы. Никто не издал ни звука, не заколебался даже, прежде чем идти дальше, к середине бассейна, где вода была выше бедер.
Все всадники тем временем спешились. Их было, должно быть, намного больше сотни. Они молча встали вокруг бассейна. Люк обнаружил Мишель, тоже надевшую одно из широких белых одеяний. Она стояла рядом с женщиной с короткими светлыми волосами и шрамом на лице и держала ее за руку.
— Каждому из вас удалось убедить рыцаря в том, что вы достойны принадлежать к нашему ордену. Все вы прошли первое испытание. Теперь, может быть, думаете, что в вас есть что-то особенное, но вы ошибаетесь. — Леон поднял вверх кусок скальной породы, в котором сверкала серебряная руда. — Вы — дети. Вы — руда земли. Вы несовершенны и ждете, чтобы вам придали форму. Вы происходите изо всех слоев населения. Дети священников, как и дети крестьян, стоят передо мной, отпрыски дворянских родов и сын шлюхи, рожденный в водосточном желобе. Там, внизу, стоят дочь героини, прошлым летом отдавшей свою жизнь во время боев в Друсне, и сын оружейника, единственный, кто пережил чуму в своей деревне.
Люк судорожно сглотнул, когда его назвали. Почему Леон сказал именно о нем? Дети завороженно смотрели на примарха, ловили каждое его слово. Но у девочки, стоявшей рядом с Люком, лицо выражало недовольство. У нее были короткие волосы, и вся она излучала непонятное Люку упрямство.
— Некоторые из вас по причине рождения привыкли считать себя лучшими. Другие сомневаются, достойны ли носить золотые шпоры рыцаря.
Впервые Леон словно бы высказал сокровенные мысли Люка. Мальчик поймал себя на том, что одобрительно кивает. Бросил быстрый взгляд по сторонам — так реагировал он один.
Внезапно вода немного потеплела. Это длилось всего мгновение, словно мягкое касание. Люк уставился на девочку перед собой. Она ведь не… А она еще и упрямо улыбается! Невероятно! Как она могла так поступить?!
Может быть, она не удержалась из-за ледяной воды? Она ведь всего лишь девчонка. Другого объяснения быть не может!
— Точно так же, как из этого камня на жерновой мельнице извлекается руда, так и мы будем искать в вас лучшее. И я обещаю вам, что вы будете чувствовать себя, как эти камни, когда попадают между
огромными жерновами. Не все из вас встретят здесь ночь накануне летнего солнцестояния. Некоторые просто сдадутся. — Из потайного кармана своей одежды он вынул наконечник копья и поднял его высоко над головой. — Но те, кто не сдастся, станут подобны этому наконечнику. Вы будете первыми в борьбе против врагов Тьюреда. Рыцари Древа праха и солдаты на службе Церкви — всего лишь древко, которое посылает наконечник копья в цель. Вы же нанесете нашим врагам смертельный удар, разорвете их плоть. Вы изгоните Других навсегда. А когда это будет сделано, в мире Божьем воцарится мир на веки вечные. И вы — Львы — превратитесь в ягнят, которых примет в себя отара детей Тьюреда. И вы будете создателями мира, в котором царит божественный покой и все люди — словно братья и сестры. И будете вы, дети, словно братья и сестры навеки. Свидетели, выйдите вперед!
В рядах мужчин и женщин, стоявших вокруг бассейна, началось движение.
Люк увидел Мишель. Она была одной из первых вошедших в воду. Рядом с ней шел худой парень, правый рукав которого был пуст.
— Свидетели, подойдите к детям, которых вы сочли достойными! — велел Леон.
Мишель схватила его за руку. Грусть исчезла из глаз, уступив место гордости.
— Внемлите, дети: в этом источнике купался некогда святой Жюль, и он роптал на Тьюреда, ибо убили Другие святого Гийома и сердце Жюля было преисполнено печали. И сказал ему Бог, чтобы дал он Церкви щит, который защищал бы ее от стрел Других, и дал ей меч, чтобы изгнать Других. И отправился Жюль на поиски человека, который создал бы щит и меч нашей Церкви. Так возник орден Древа праха. Но в первую ночь своих поисков снилось святому, что однажды щит и меч родятся из источника, в котором он некогда купался.
Совершенно неожиданно Мишель схватила Люка за волосы и потянула назад. Он рухнул в ледяную воду. Фыркая, он стал бить по воде руками, а потом женщина помогла ему подняться. Со всеми остальными поступили точно так же. Они стояли в воде мокрые и дрожащие.
— Теперь детство ваше смыто с вас.
Леон говорил тоном, пробравшим Люка до самого сердца. Он вздрогнул.
— Приветствую вас, послушники Нового рыцарства. С вас смыты сословия и прошлое. Теперь вы братья и сестры. Вы связаны отныне друг с другом, не с миром. Мы выкуем семь звеньев в этом сорок седьмом наборе Валлонкура. — Леон раскинул руки и воздел их к небу. — Тьюред, Бог небес и тверди земной! Обрати милостивый взор свой на этих послушников, которые хотят стать твоими мечом и щитом. И собери их в те звенья, которые не порвутся, пока последний из них не вернется к башням Валлонкура.
Люк поднял взгляд к безоблачному синему небу. На душе было так празднично, что он вполне готов был увидеть знамение Тьюреда. Он не знал, что будет, но чувствовал, что в этот день случится чудо.
Свидетели медленно вышли из бассейна и снова выстроились вокруг него. Мокрые одежды очерчивали их тела. Тела воинов и воительниц, закаленных в битвах. Взгляд Люка упал на однорукого. Они отмечены божественной войной.
— Маша из Вилусса, выйди вперед и возьми свою орденскую одежду! — крикнул молодой рыцарь и указал на стопку одежды, лежавшей на краю бассейна.
Девочка с длинными белыми волосами отделилась от группы послушников и побрела к одежде.
— Раффаэль из Силано, выйди вперед и возьми свою орденскую одежду! — крикнула женщина, лицо которой было в шрамах.
Люк снова поднял глаза к небу. Где же знамение? Разве Тьюред не услышал их?
По рядам послушников прошел ропот. Многие, так же как и он, смотрели на небо. Рассерженный беспокойством, нарушавшим торжественность церемонии, мальчик посмотрел на светловолосую девочку, которую назвали Машей. Она повернулась, пытаясь посмотреть, что происходит с одеждой у нее на спине. На белой ткани проступала алая краска.
Рядом с ней Раффаэль мучился, пытаясь втиснуться в длинную рубаху. Ткань липла к его мокрому телу. Свидетельница с лицом, покрытым шрамами, помогла ему расправить одежду.
Из проступившей на одежде Маши краски образовался рисунок, изображавший красного дракона.
— Глядите, Тьюред явил нам знак, братья и сестры! — крикнул Леон дрожащим от восторга голосом. — Маша из Вилусса выбрана в звено Драконов!
На одежде Раффаэля тоже проступила красная краска. Из отдельных пятен сформировался рисунок: это был лев.
Затаив дыхание, Люк наблюдал за тем, как из бассейна выходили другие послушники. Одежды, которые им давали, были девственно белыми. Но стоило им оказаться на теле, как появлялись животные: дракон, лев, вставшая на дыбы лошадь, крепостная башня.
— Жоакино из Рагуны, выйди вперед и возьми свою орденскую одежду! — снова и снова раздавались голоса свидетелей.
Бассейн заметно опустел. И вдруг радость от переживаемого чуда перестала наполнять собой сердце Люка. Вернулся старый страх. Леон увидел в нем что-то… И это не останется скрытым от божественного ока. А вдруг его не вызовут? Или еще хуже — Мишель позовет его, а его сорочка останется белой?
Ледяная вода родника теперь словно нож вонзалась в его тело. Мальчик тесно прижал рук к туловищу и все же не сумел полностью справиться с дрожью. Уже вызвали почти всех. Остались только он и девочка рядом с ним. Может, это наказание Тьюреда за совершенное кощунство, за то, что она испортила воду в бассейне? Поэтому ее оставили до самого конца?
— Гисхильда из Фирнстайна, выйди вперед и возьми свою орденскую одежду! — выкрикнул мягкий мужской голос.
На краю бассейна девочку ждал однорукий, протягивая ей белую рубашку.
— Люк из Ланцака, выйди вперед и возьми свою орденскую одежду!
В голосе Мишель звучала гордость. Когда она глядела на него, глаза ее сияли. А у него на душе было тяжело, и сердце полнилось страхом.
Стуча зубами, он вылез из воды. Мишель помогла ему натянуть сорочку. Льняная ткань с трудом скользила по мокрому телу.
Люк чуть шею не свернул, пытаясь увидеть свою спину. Там проступало красное пятно. Он испытал такое облегчение, что едва удержался на ногах. Он с ними. Его приняли. Для него Тьюред тоже сотворил чудо! Прочь все сомнения! Он не подкидыш! В нем нет ничего, что было бы не угодно Богу. Теперь он — послушник Нового рыцарства. Каждый день он станет доказывать Мишель, что достоин ее доверия!
Женщина обняла его.
— Добро пожаловать, брат Люк, — прошептала она ему на ухо. — Добро пожаловать. — Она взяла его за руки, немного отстранила и внимательно посмотрела. — Ты будешь хорошим рыцарем. И, как знать, может быть, мы найдем тебе и принцессу, которую ты сможешь спасти.
Он смущенно улыбнулся.
— Думаю, мы скорее найдем медведя, которого ты сможешь оседлать.
Она рассмеялась и снова заключила его в объятия. Люку хотелось, чтобы этот миг длился вечно. Никогда еще он не чувствовал себя настолько счастливым.
Рыцарский поступок
— Подъем, хватит нежиться!
Гисхильда заморгала и попыталась вспомнить, где же она оказалась. Проклятый барак! Вдоль кроватей шел Друстан, встряхивая некоторых за плечи.
— Ну же, подъем!
Принцесса отбросила тонкое одеяло и выпрямилась. Не послушание толкнуло ее на это. Ей нужно было двигаться, что-то делать. Охотнее всего она бы сейчас кого-нибудь поколотила. Может, тогда ей станет лучше. Она вспомнила об уроке фехтования, который будет днем. Вот замечательная возможность!
Девочка недовольно завязала сандалии. У всех белые одежды. Кто же, кроме эльфийских князей, носит белое, черт подери! Они же постоянно будут грязными! На них любое пятно видно.
На ночь она надела короткие штанишки. Теперь же влезла в тунику и повязала вокруг бедер узкий пояс.
— Кто последний выйдет из барака, тот моет посуду! — крикнул Друстан и распахнул двери. Похоже, однорукому доставляло удовольствие пугать ее. Он был вне себя от радости, когда весной вернулась Лилианна и его одинокое дежурство в Вороньей башне закончилось. Теперь возле башни располагался небольшой гарнизон и одинокий форпост расширился. Друстана и Жюстину женщина-рыцарь привезла сюда.
У каждого был свой повод для радости. Жюстина радовалась тому, что может быть одной из немногих избранных кухарок здесь, высоко в долине, и что уже не нужно терпеть капризы Друстана. А однорукий рыцарь наслаждался тем, что стал магистром одного из звеньев.
Все они счастливы. И только Гисхильда ненавидит Валлонкур. Где Сильвина? Сколько дней девочка простояла у подножия Вороньей башни, глядя на замерзшее озеро. Целую зиму! Она с легкостью устояла против искушения бежать по замерзшему озеру. Слишком хорошо знала она, что значит путешествовать по зимней Друсне: без хорошей одежды и припасов ей далеко не уйти.
Гисхильда в ярости сжала губы. Они должны были забрать ее! Она ведь еще ребенок! Как она ждала эльфийку! Почему Другие не приходят, чтобы забрать ее? Ведь говорили же, что ничто и никто не может укрыться от взгляда королевы Эмерелль! Где же они? Она — наследница престола Фьордландии. Почему они не предпринимают ничего для того, чтобы спасти ее? Взять штурмом Воронью башню было бы легче легкого. А здесь, в Валлонкуре, понадобится целое войско, чтобы вызволить ее.
Мрачно бормоча что-то себе под нос, она вышла из барака.
— Ты последняя, сестра Гисхильда! — провозгласил Друстан. — Ты будешь мыть посуду звена и отнесешь ее обратно. — Он повернулся к остальным. — Время праздника прошло. Вы еще помните о том, что сказал брат Леон? Вы попали в мельничные жернова. И мне доставит огромное удовольствие найти в вас пару крупинок руды. Каждое утро, до восхода солнца, мы будем час бегать. После этого — плавать. Потом небольшой перекус и занятия с остальными звеньями. В первый год мы только отточим ваши основные познания. Вы должны уметь читать и писать, считать и ездить верхом, фехтовать и стрелять. А еще стать сильными. Торжественно клянусь вам, что вечером, возвращаясь в барак, вы будете настолько измотаны, что у вас не хватит даже сил проклинать меня. — Он оглядел всех по очереди, затем резко повернулся и побежал. — Вперед, за мной, послушники!
Некоторые тихонько застонали. Но Гисхильда была довольна тем, что нужно просто бежать: во время бега можно думать и мечтать. Может быть, эльфы хотят, чтобы она шпионила в Валлонкуре. Новое рыцарство — самый опасный враг, так всегда говорил отец. Знал ли он, что она теперь входит в число именно этих рыцарей? О чем думают боги? Сидят, наверное, в своих Золотых чертогах и смеются над ней!
Гисхильде не нужно было напрягаться, чтобы успевать за Друстаном, в то время как первые послушники звена, пыхтя, медленно плелись в хвосте. Сильвина научила ее бегать легкой, продолжительной трусцой, которой они носились по лесам Фьордландии и Друсны. Она могла бежать часами. Бежать, пока не перегорит боль, пока не будет испытывать только тупую усталость. И, возможно, гордость от того, что может бежать дольше некоторых послушников.
Вчера еще она строила планы и для видимости подчинилась неизбежному. Но она хотела положить конец этому празднику Божьим судом. Едва войдя в воду бассейна, она принялась беззвучно молиться богам Фьордландии, чтобы они ниспослали молнии с неба и помогли ей. А когда этого не произошло, стала молча проклинать Тьюреда и в довершение всего помочилась в его священный бассейн. Но этот загадочный чужой Бог все стерпел. Что это было — величие или слабость? Она не знала. Надеялась, что по крайней мере ее поразит молния. Не может же Тьюред так просто стерпеть, что она осквернила его бассейн! Это было глупо, наверняка она еще нужна отцу. Она ведь наследница престола. На ее плечах лежит ответственность… Она не имеет права умереть. Все это девочка поняла, когда размышляла вчера.
Столько всего нужно было обдумать! Принял ли Тьюред ее в число своих избранных детей? Она тоже стала частью его чуда. Гисхильда с ужасом вспомнила о том, как на ее белоснежной одежде проступил герб льва. Теперь она была одним из четырнадцати Львов сорок седьмого набора послушников Валлонкура.
И что же, теперь ей навеки закрыт путь в Золотые чертоги, в то место, где собираются умершие герои ее народа? Ее собственные боги бросили ее на произвол судьбы? Как ее могли принять в число самых благочестивых бойцов среди ее врагов? Если Тьюред такой всезнающий, как они говорят, то должен же этот Бог понять, как сильно она его презирает! Весь мир ее рухнул, когда вчера на ее белой сорочке появился герб. Она была совершенно уверена в том, что не принадлежит к этому миру. В тысячу раз охотнее она осталась бы одна в белом!
Ее группа добралась до большой топкой лощины с цепями и побежала по болотистому берегу. На другой стороне лощины Гисхильда увидела другое звено. Девочки и мальчики были старше, может быть, пятнадцати-шестнадцатилетние. Бегали они в нагрудниках и открытых шлемах. Гисхильде захотелось быть с ними, а не с этой группой котят, которые считают себя львами. Друстан тоже был далеко не так крепок, как думал. По лицу его шли красные пятна. Бездеятельное сидение в башне давало о себе знать.
Жоакино и Люк держались совсем неплохо. Остальные жадно хватали ртом воздух, словно щенки в летнюю жару. Люк… Он был единственным, кто заметил, что она сделала в бассейне. Пока он ничего не сказал. Но это лишь вопрос времени.
Пусть только попробует ее шантажировать или просто заложить. Она представляла себе, как повалит его, едва он что-нибудь такое ляпнет. Он — выскочка. Целый день старался делать все как надо и по любому поводу спрашивал разрешения. Она так никогда не поступит и будет слушаться только для виду. Но лишь затем, чтобы тут все разнюхать. Эльфы придут и заберут ее — в этом она совершенно уверена. Никто не может уйти от Сильвины! Учительница найдет ее.
Друстан повел их по гребню холма к озеру. На западе из-за гор вставало солнце; его лучи, словно золотистые копья, пронизывали утренние сумерки.
Две галеры отделились от берега озера, которого они достигли после продолжительного пути. Далеко по зеркальной глади раздавались команды гребцам. Учат ли послушников грести? «Главы ордена заботятся о том, чтобы их рыцари были сильными», — подумала Гисхильда.
— Кто-нибудь из вас не умеет плавать? — спросил Друстан.
Маленькая группка послушников медленно собралась на берегу. Последним подошел Джиакомо, самый маленький в звене. Гисхильда была уверена, что он солгал по поводу своего возраста. Нужно быть по меньшей мере десяти лет от роду, чтобы стать послушником. Но этот худощавый паренек не похож на десятилетнего.
— Чего вы ждете? Раздевайтесь и в воду! — велел Друстан, опускаясь на камень на берегу. — Видите вон тот буй? Плывете туда, а потом возвращаетесь назад. Затем идете в барак и завтракаете.
Гисхильда поглядела на буй, находившийся на расстоянии менее сотни шагов. Она спокойно разделась, в то время как остальные поспешно стягивали с себя одежду.
— Воды боишься? — заворчал на нее Друстан.
Все остальные Львы были уже в воде и с плеском устремились навстречу бую. Девочка ничего не ответила. Он еще увидит. Ей довольно долго пришлось терпеть его, чтобы знать, что он всегда оставляет последнее слово за собой. Друстана можно было убедить исключительно действием. И он был против того, чтобы ее привозили сюда.
На борту галеасы, которая привезла ее в Валлонкур, Гисхильда подслушала ссору между Друстаном и Лилианной. Однорукий видел в девочке опасность для Церкви Тьюреда и считал, что ее следует отправить в темницу, а не в школу ордена. Он видел ее насквозь, понимал, что если она и подчиняется наставникам, то только для виду. Лилианна же удивила ее. Хотя женщина тоже понимала, что она будет придерживаться своих старых верований и только и ждет возможности, чтобы убежать, тем не менее настояла на том, чтобы привезти ее сюда. «Если Лилианна полагает, что со временем я стану послушной, то она ошибается», — подумала Гисхильда и прыгнула в холодную воду.
Сильными движениями она догнала остальных послушников. Большинство из них просто беспомощно барахтались в воде. И это они называют плаванием! Один только маленький Джиакомо плыл хорошо и достиг буя даже раньше, чем она.
Левой рукой Гисхильда обхватила буй, оттолкнулась и перевернулась на спину. Отдалась на волю волн и стала глядеть в бездонное и почти безоблачное небо. Ей нравилось, когда вода несет ее. Пусть остальные соперничают в том, кто первым доберется до берега. Интересно, как накажет ее Друстан? Оставит без завтрака? Она улыбнулась. Это она как-нибудь переживет.
Помешало ей отчаянное пыхтение. Интересно, кто из этих черепах оказался последним? Рыжеволосая Бернадетта? Или Люк? Она перевернулась и посмотрела на буй. Жоакино отчаянно пытался удержаться на поверхности воды. Он умоляюще посмотрел на нее. Либо ему уже не хватало дыхания, либо он был чересчур гордым, чтобы просить о помощи.
Гисхильда посмотрела на берег. Друстан был полностью поглощен тем, что подбадривал Джиакомо, который шел наравне с Люком.
Мгновение она еще думала, что сейчас станет меньше одним рыцарем, который будет сражаться против Фьордландии, если она ничего не предпримет. А потом поплыла. Это ничтожество с голубыми глазами… Она просто не могла смотреть на то, как он тонет.
Когда она доплыла до него, Жоакино отчаянно вцепился в нее. Он был сильнее.
— Перестань! Ты нас обоих утопишь!
Она укусила его за руку и вырвалась. Отчаянно барахтаясь, мальчик снова попытался добраться до нее.
— Если ты будешь так цепляться, мы утонем оба!
Она старалась говорить это спокойно. Жоакино в панике поглядел на нее. А потом ушел под воду.
— Чертов идиот! — Девочка нырнула, схватила его за волосы и вытянула на поверхность. — Держись свободно!
Мальчик выплюнул воду и попытался что-то сказать. Губы его посинели, он так сильно стучал зубами, что не мог вымолвить ни слова, и, словно клещами, вцепился ей в руки. Чтобы не утонуть, она заработала ногами. Долго так не протянуть.
— Черт возьми, ты что, не видишь, что из-за тебя мы оба тонем?
Жоакино что-то забормотал, но она ничего не поняла.
Гисхильда подтянула колено и ударила его в пах. Вода смягчила силу удара, но мальчик все равно охнул и слегка ослабил хватку. Гисхильда обхватила его рукой за шею.
— Или ты ведешь себя тихо, и я дотащу тебя до берега, или ты продолжаешь цепляться, и тогда я уплываю. Вместе с тобой я тонуть не собираюсь. Ты меня понял?
В его взгляде все еще читался панический страх, но вел он себя уже спокойнее.
Гисхильда изо всех сил старалась дотащить его до берега, следя за тем, чтобы его лицо не уходило под воду. Люк поспешил ей навстречу и помог дотянуть Жоакино до мелководья. Потом подошел Джиакомо. Брел к ним и Друстан.
Вместе они дотащили высокого мальчика до берега. Друстан спросил его, почему он не сказал, что не умеет плавать.
Жоакино был слишком измучен, чтобы отвечать. Его дважды вырвало водой. Остальные Львы стояли вокруг, большинство молчали. Бернадетта ругалась вместе с Друстаном. Люк просто сидел рядом с парнем и держал его за руку.
Наконец однорукий рыцарь поднялся, подошел к Гисхильде и посмотрел на нее. Только сейчас девочка заметила кровоточащие раны у себя на шее и плечах и широкие красные полосы на руках, там, где хватался за нее насмерть перепуганный Жоакино. Боли она не чувствовала — тело онемело после ледяной воды. Но боль придет позже.
— Это был рыцарский поступок, — сказал Друстан. — Такого я от тебя не ожидал… принцесса.
Последнее слово он прошептал настолько тихо, что остальные не услышали.
— Я не рыцарь, — упрямо ответила она. — И никогда им не буду.
Друстан посмотрел на нее и промолчал. Впервые он сказал Гисхильде что-то приятное, но ей не нужна похвала от заклятых врагов Фьордландии. И тем не менее она испытывала гордость. И сердилась на себя за это.
Первые бои
Люк вогнал лопату во вскопанную землю и выпрямился. Он выполнял все, чего требовали от него учителя, и свято верил, что даже то, что на первый взгляд кажется странным, имеет скрытый смысл и однажды станет понятным. Но это, с башней, было совсем уж непонятным.
Он поглядел на яму, где в поте лица работали остальные. Земля была твердой, к тому же под слоем глины они наткнулись на массивную скалу. Архитектор настаивал на том, чтобы расширить яму. Они обтешут скалу и сделают из нее фундамент для своей башни — башни сорок седьмых Львов. Все послушники до них тоже строили башни. Поэтому долина и выглядит так странно.
Было в этих башнях что-то жутковатое. Сначала они будут там жить до тех пор, пока не станут рыцарями и их не пошлют в большой мир, чтобы сражаться на стороне ордена. А потом башня будет выполнять основное свое предназначение — станет надгробным памятником. Рыцари не жалели сил на то, чтобы привезти своих мертвых в Валлонкур. Их хоронили в башнях, которые они строили, будучи еще послушниками. Так они, по крайней мере, хоть в смерти снова оказывались вместе.
Когда Люк думал о том, что строит себе могилу, у него деревенели руки. Невольно вспоминался Ланцак. Неужели смерть будет вечно преследовать его?
Пока не готова башня, послушники станут жить в простом деревянном бараке рядом со стройплощадкой, где летом можно умереть от жары, а зимой — от холода. Уроки у них будут проходить в домике или на улице. Входить в замок на озере им разрешалось крайне редко.
Вдалеке раздались фанфары. Люк облегченно вздохнул и рукавом вытер пот со лба. Через час начнется первая игра нового года. Хотя об этом довольно много шептались, он по-прежнему не мог толком представить себе, что их ждет. Называли эту игру по-разному: «танец на цепях», «атака на знамена», даже «поклон». Учителя говорили о бугурте, что это древняя турнирная игра.
Остальные Львы выбрались из ямы.
— Что, устроил себе перерыв пораньше? — ядовито зашипела Бернадетта.
У нее были нежные руки, и от тяжелой работы на них постоянно выскакивали волдыри. Израненные пальцы она замотала грязной тряпкой. Люк знал, что под этими повязками красное мясо, и все же готов был спорить, что даже если бы у нее ничего не болело, то она все равно насмехалась бы и капризничала. Просто у нее такой характер.
— Вот это правильный настрой, — поддержал ее Друстан. — Оставьте чуток на следующее занятие по фехтованию. А я позабочусь о том, чтобы вас поставили в пару.
Бернадетта скорчила кислую физиономию. Все знали, что Люка учила Мишель, и никому не хотелось выступать против него. Но девочка была слишком горда, чтобы уступить. Люк решил не позорить ее, если им действительно придется фехтовать друг с другом. Это не по-рыцарски — пользоваться своим превосходством. Он опозорит и себя, и Мишель, если слишком посрамит Бернадетту. Хотя эта дерзкая девчонка явно нуждается во взбучке.
— Хватит мечтать! — одернул его Друстан.
Тем временем все выбрались из ямы, отряхнули пыль с одежды и, выстроившись в колонну по двое, помаршировали по направлению к топкой лощине. Четырнадцать Львов. Четырнадцать будущих рыцарей!
Все вместе они заняли место на одной из странных ступеней, окружавших заиленную лощину. Пришли сотни учеников. Они очень мало общались со старшими курсами, которые при встрече вели себя вежливо. Но эта вежливость только увеличивала дистанцию между ними.
Люк с любопытством смотрел на старших учеников. Однажды он станет таким, как они, — если, конечно, выдержит.
Они были хорошо натренированы и двигались с уверенным спокойствием воинов. Их лица были отмечены ветром и непогодой. У некоторых уже появились шрамы. Говорили, что старшие курсы тренируются с заточенным оружием. Среди них не было уродцев. Играет ли внешность роль при отборе послушников? Люк с сомнением оглядел себя: он казался себе чересчур худым. Ну, по крайней мере не урод…
— Есть свободное место? — раздался над ним знакомый голос, вырывая из задумчивости.
Мишель! Он не видел ее с тех пор, как переехал со всеми остальными послушниками в барак.
— Конечно, здесь свободно!
Женщина поглядела на Друстана.
— Тебе не помешает, если я посижу с твоим звеном?
— Скучаешь по своему мальчику? — с самодовольной ухмылкой спросил магистр.
Некоторые послушники захихикали. Мишель выдержала колкий взгляд Друстана.
— Он составлял мне компанию лучше некоторых рыцарей.
— Да уж видно. Говорят, ты рассталась со своим звеном и даже стреляла в своего брата, который был тяжело ранен и беспомощен.
Люк заметил, что глаза Мишель слегка сузились.
— Н-да, разные рыцари бывают. Некоторые расстаются со своим звеном, потому что считают, что их братья и сестры оставили путь нашего ордена. Другие расстаются со своей рукой, потому что даже семь лет тренировок не сделали из них бойцов, умеющих защитить себя на поле боя. Я отношусь к тем, кто я есть. А как насчет тебя, брат?
Друстан стал белее мела. В его глазах засверкали гневные искорки.
— Я не чувствую себя вправе спорить с тобой перед послушниками. Но не пытайся оболгать меня еще раз перед моим звеном. В следующий раз я приведу тебя к Суду чести нашего ордена!
Мишель отбросила с лица длинную прядь волос.
— Место для дуэли тех, кто не решается встретиться до рассвета, на полянке.
— Ошибаешься, мастерица. Это место для дуэли тех, кто не боится, что его развенчают как горлопана и лгуна.
Внезапно рыцарша рассмеялась.
— Лгуна! Это великолепно! Назвать мастерицу фехтования лгуньей! С чувством юмора у тебя все в порядке.
Люк достаточно хорошо знал Мишель, чтобы понимать, что это смех от чистого сердца, что в нем нет ни тени насмешки. Но Друстан этого не понимал.
— Ты получаешь разрешение удалиться, мастерица фехтования. Ты встретишься с моим звеном на своих уроках фехтования. А в остальное время держись от них подальше!
Он поглядел на Люка.
— Ты тоже можешь выбрать, с кем проведешь первый бугурт: со своими братьями и сестрами или с отверженной. Ты можешь пойти с ней.
Не колеблясь ни минуты, Люк встал. С Мишель он провел почти целый год. Она была героиней, его учительницей. А Друстан не более чем живодер! «Пусть знает, что я думаю по этому поводу», — решил Люк.
Мишель положила руку ему на плечо.
— Меня радует, что ты пошел со мной, но это было не мудрое решение, — тихо сказала она.
— Зато честное! — ответил Люк.
Рыцарша остановилась и пристально посмотрела на него. Может быть, она тоже тоскует по тому времени, когда они путешествовали вдвоем?
— Не нужно было мне приходить. Очень важно, чтобы вы, Львы, были связаны крепкими узами. Не должен каждый идти своим путем. Пока еще не должен. Сначала вы обязаны научиться доверять друг другу и вступаться друг за друга. Но… Мне так хотелось посмотреть бугурт вместе с тобой.
Сердце Люка забилось сильнее. Итак, она скучает по нему!
— С остальными как-нибудь получится.
Она кивнула. Может быть, она тоже радовалась тому, что не нужно больше говорить об этом. Было бы разумнее не принимать ничью сторону. И зачем эти двое поссорились!
Люку было ясно, что нужно завоевать расположение Друстана. Магистру предстоит решать, достоин ли он носить золотые рыцарские шпоры. Мальчик вздохнул. Но как он мог пойти против Мишель? Только благодаря ей он оказался в Валлонкуре. Нужно подумать о чем-нибудь другом. И так понятно, что отношения с Друстаном испорчены. Теперь он станет особенно послушным. И все опять будет хорошо.
— Почему во время нашего путешествия ты никогда не рассказывала мне о «танце на цепях»?
Мишель медлила с ответом. Неужели это настолько трудный вопрос? Или неправильный? Они смотрели, как два звена собрались на противоположных концах сплетенных цепей. Сверху, со ступеней, на которых они сидели, поле для игры выглядело похожим на веретено. С каждого конца была свая толщиной с корабельную мачту, вокруг которой располагалась узкая деревянная платформа. А на верху сваи стояло знамя. Сегодня с одной стороны был красный лев на белом фоне, а с другой — вставшая на дыбы красная лошадь. Знамена выглядели новыми. Их не было на этом месте, когда Люк впервые увидел сплетение цепей.
От мачт с обоих концов поля шли три очень толстые цепи, которые через десять шагов прикреплялись к другим трем толстым сваям. Поддерживаемая прочными опорами, сеть разветвлялась дальше. Более тонкие цепи, висевшие поперек, придавали сооружению некоторое сходство с гамаком. По обоим концам игрового поля, имевшего шагов сто в длину, вздымались настоящие мачты, на которые обе стороны водружали свои знамена. Примерно в двух шагах под цепями начиналась трясина. Она немного побулькивала, словно густой суп, готовящийся на медленном огне.
— Думаю, я не говорила об этом потому, что это есть только здесь. В других местах такой игры нет. Хотя мы и называем ее бугуртом, она уже почти не имеет ничего общего с этой турнирной игрой, где всадники на очень маленьком пространстве бьют друг друга мешками с песком и пытаются толкнуть друг друга лошадьми. В нее играем только мы, братья и сестры.
— А в чем суть игры?
Из-под накидки Мишель вынула холщовую сумочку и достала из нее пару холодных завернутых в промасленную бумагу колбасок и немного сухого хлеба.
— Суть в том, чтобы мы — те, кто сидит наверху, — получили удовольствие. Мы будем набивать животы и кричать, пока у нас не заболит горло, чтобы поддержать свою команду. Ты за кого?
Люк указал на знамя со львом.
— Что за вопрос?
— Ах, аутсайдеры. В первой игре нового года всегда выступает худшая команда старшего курса против лучшей команды предпоследнего курса. Играют Львы сорок второго выпуска против Коней сорок первого выпуска. Никто не думает, что победят Львы. А если это все же случится, то для них это окажется невероятным событием, а для Коней — несмываемым позором. Кони сильнее и опытнее, хотя и заняли последнее место среди семи остальных звеньев на своем курсе. Они не должны проиграть!
Люк начинал терять терпение.
— Хорошо, это я понял. Но в чем вообще суть?
Мишель откусила кусочек колбасы и принялась жевать.
— Это совсем просто. Нужно намочить противника, а потом отнять их флаг. Кто первый завладеет знаменем другого, тот и выиграл.
— Намочить? Что это значит?
— Так говорят. В правилах написано: «Кто вымажется в черной грязи лощины, тот проиграл и должен покинуть поле». Суть в том, чтобы столкнуть другого игрока с цепей в тину. Кто упадет в ил, тот вылетает из игры. И чем меньше противников остается на поле, тем легче добраться до флага и захватить его.
Зазвучали фанфары, и от многочисленных групп послушников на обоих концах игрового поля отделились две команды.
Юноши и девушки подошли к сваям с флагами и побежали по цепям, чтобы занять свои места на этом странном поле. У каждого из них было одно из трех разрешенных видов оружия: деревянный посох, обмотанный шерстью и хлопком, деревянный меч, исчезавший под обивкой, или маленький мешок с песком, подобный тем, которые использовались в классическом бугурте.
Все игроки надели белые узкие полотняные брюки до колен и белые туники с гербом их звена. Все были босиком, чтобы лучше держать равновесие на цепях.
Игроки заняли на своей половине три сваи, через которые можно было пройти к мачте с флагом, а также девять свай на краю сплетенных цепей. И застыли. Большинство искусно поигрывали своим оружием, чтобы расслабить запястье.
— Этого ты лучше потом не делай, — заявила Мишель. — Хороший игрок занят исключительно делом и не должен развлекать публику никакими трюками. Видишь того высокого блондина, который стоит с самого краю на девяти цепях Львов? Это Роберт де Грейс. Следи за ним. Он хороший игрок, капитан сорок вторых Львов. Их предводитель. Ходячий пример. Однажды он станет украшением рыцарства.
Люк скептично оглядел парня. Он показался ему чересчур долговязым, не таким мускулистым, как остальные игроки. Люк спросил себя, будет ли однажды кто-нибудь сидеть вот так же на этих ступенях и шептать на ухо соседу: «Обрати внимание на Люка де Ланцака».
Из приятных размышлений его снова вырвали фанфары. Трое игроков Коней, занимавших задние сваи, покинули свою позицию и устремились к центру поля. Все так легко перемещались по цепям, словно это было самое простое занятие во всем мире. Тихо позвякивало ржавое железо.
Роберт выкрикнул приказ своим Львам. Они немного отступили назад — шли задом наперед!
— Кони хотят легкой победы, — пояснила Мишель. — Собираются навалиться все в одном месте и просто прорваться. Поэтому Львы отступают к задним сваям. Там Кони уже не смогут сыграть на численном превосходстве, потому что поле чересчур узкое.
Столкнулись первые игроки. Юноша с посохом напал на послушницу с мечом. Они с таким размахом использовали свое оружие, что было слышно, как ударяется друг о друга дерево. Очевидно, нужно было вывести противника из равновесия при помощи особенно сильных ударов.
Девушка держалась храбро. Она пригнулась и пыталась увернуться от настигавшего ее острия палки. Но противник ее оказался очень проворным. Благодаря своим легким шагам он постепенно продвигался вперед. Воительница уступала, полностью сосредоточенная на своей цели: столкнуть Коня, поэтому не заметила, как приблизился еще один. Удар по ребрам настиг девушку совершенно неожиданно. Люк увидел, как искривилось от боли ее лицо. Она выбросила вверх руки, чтобы удержать равновесие. В тот же миг последовал еще один удар спереди. Она попятилась назад. Нападающий со стороны всунул посох ей между ногами. Она споткнулась и получила еще один удар. Следующий выбил меч у нее из руки. Она упала, но, падая, схватила посох мальчика, стоявшего перед ней, и тот упал в теплую грязь. Противник остался без оружия.
— Чистый ход, — похвалила Мишель. — Один Конь оттянул ее вперед. Если бы Львица осталась на своей позиции, то товарищи прикрыли бы ее при нападении с фланга. К шестому курсу пора бы это уже осознавать.
Люк счел комментарий женщины несправедливым. Ее ведь заманили в ловушку!
— Это не по-рыцарски — так сражаться!
— Что по-рыцарски, а что нет, решает победитель.
Мальчик удивленно посмотрел на Мишель. Неужели она и вправду так считает?
Та заметила его взгляд.
— Как ты думаешь, в чем тут суть? Может быть, ты видишь грубую игру. Но здесь скрыто гораздо больше. При помощи бугурта мы готовим вас к войне. Все, что происходит там, внизу, справедливо и для поля боя. Воительница, которая оставляет свое место в ряду, не только рискует своей жизнью, но и дает нападающим возможность прорвать оборону.
Люк смотрел на лежащую в грязи Львицу и видел, как безжалостно и проворно действуют Кони. Теперь они захватили две из трех свай в последнем ряду и шли по нескольким цепям одновременно. Впереди шел боец с деревянным мечом, за ним вплотную продвигался второй с посохом, которым колол защитников через плечо мечника. Еще два Льва упали в грязь под плотной атакой. Только один игрок Коней, державший в руках посох, находился немного сзади, все остальные сражались в первом ряду.
Весь курс поддерживал Коней, а Люк вскочил и громко закричал:
— Львы! Львы!
Казалось, большая часть публики находится на стороне младшекурсников. По крайней мере, Люку казалось, что крики болеющих за Львов слышатся громче, чем крики фанатов Коней. И их крики будто сотворили маленькое чудо: из рядов своих воинов вырвался Роберт де Грейс. Похоже было, что никто не ждал его атаки. Двое Коней упали в грязь. Крик «Львы!», словно ураган, облетел лощину.
Люк отчаянно размахивал руками. И сердце его билось в том же ритме, в котором сотни послушников скандировали: «Львы! Львы!»
У Роберта получилось. Он прорвался мимо нападающих и устремился к другому концу площадки, туда, где развевалось никем не защищаемое знамя Коней. Он справится.
Один-единственный мальчик с боевым посохом немного пригнулся, схватил посох за край и послал его вперед. Вращаясь, посох пролетел прямо над цепями. Крики смолкли. Роберт обернулся через плечо, и в этот миг посох ударил его под колени. Звук удара донесся до самых верхних ступеней. Роберт рухнул, словно подкошенный дуб. Лицо его было искажено болью. Он упал в тину.
По рядам сторонников Коней пронесся вопль радости, и нападающие с новой силой устремились на Львов. Те сражались храбро, но позиция уже была проиграна. Их оставалось только двое, когда Кони добрались до знамени Львов и с видом триумфаторов подняли его ввысь. Игра была окончена.
Люк испытывал разочарование.
— Этот трюк с брошенным посохом… Это было…
— Не по-рыцарски? — Мишель обняла его рукой за плечи. — Ах, мальчик, в этом-то и все дело. Мы — рыцари и представляем определенные добродетели. Но в битве против Других законы рыцарства не работают. Если вам встретится эльф-рыцарь, сражайтесь только в том случае, если можете напасть на него втроем. Это одно из первых правил, которому я вас научу. А единственно разумное построение в битве — закрытая формация, когда вы можете спокойно положиться на товарища справа и слева. Человеку нужно было столетиями брать крепости, чтобы научиться сражаться с эльфийским рыцарем. Будет не по-рыцарски трусливо, если такого воина вы вызовете на дуэль. В этом случае вы можете только проиграть.
Отбросив со лба волосы, она, казалось, смотрела сквозь него. Может быть, она уже сталкивалась лицом к лицу с эльфийским рыцарем? И вдруг она улыбнулась.
— Ты уже получил первый вызов на дуэль?
Люк потерял дар речи. Уставился на нее. Откуда она знает? Она улыбнулась еще шире.
— Я так и думала, что много времени для этого не понадобится. И как он, хорош? Ты уже видел его в битве? Надеюсь, ты не посрамишь меня.
Все еще растерянный, он покачал головой.
— Не думаю, что она лучше меня.
— В таком случае, вот тебе возможность поступить по-рыцарски. Воображаю, как ты с ней разделаешься.
Испытывая сильное беспокойство
«Мой дорогой друг и брат, я долгое время боролся с собой, размышляя, посылать ли тебе это письмо, потому что знаю: твои обязательства по отношению к любимой нашей Церкви владеют всеми помыслами твоими и поступками. Быть может, я вижу всего лишь призраки. И все же, возможно, твоя жизнь в опасности. Мы оба слишком хорошо знаем, насколько низки наши враги и со скольким коварством нам приходится сталкиваться в жизни. И в первую очередь ты, ведь, будучи эрцрегентом Друсны, ты управляешь ее судьбой. Итак, слушай же, что случилось в Паульсбурге и о чем сообщает тебе твой верный друг, хотя Новое рыцарство делает из этого тайну. Ты помнишь капитана Рональдо Руэйду? Он командовал галеасой „Молот язычников“, флагманом той флотилии, которую ты ожидал в Паульсбурге почти год назад — тогда, когда твое мужество стало причиной падения безрассудной и неопытной комтурши Лилианны де Дрой. Рональдо был уважаемым человеком в ордене Древа праха, человеком с большими амбициями, собиравшимся вскоре принять командование важным флотом. Но вот уже три недели, как он бесследно исчез во время сухопутного пути в Паульсбург. Вчера нашли его. То есть опознали то, что нашли, скорее по его гербовой печатке, чем собственно тело. Он лежал в старом заброшенном колодце, неподалеку от барачного лагеря на укреплениях Паульсбурга. Несмотря на то, что труп сильно изуродовали летняя жара и мелкие грызуны, можно было понять, что перед смертью он перенес страшные мучения. Его пытали. Егерь, которого привлекли к расследованию, говорил, что труп пролежал в высохшем колодце почти три недели. Совершенно очевидно, что капитан Рональдо умер не вследствие падения. Его убили. Но никто ничего не заметил. Только запах разложения привлек внимание, поэтому труп и обнаружили. А теперь я подхожу к тому, что так сильно беспокоит меня, брат мой. На деревянной обшивке колодца Рональдо написал своей кровью имя. Твое имя, дорогой брат. Не знаю, как это объяснить. Писал ли Рональдо из последних сил, когда убийца уже оставил его умирать, чтобы предупредить тебя? Или он предал тебя? Будет ли убийца покушаться на твою жизнь? Прошу тебя, дорогой брат, избегай ненужных поездок по стране. Ты же знаешь, как сильно беспокоят нас люди-тени. Они да еще эльфы могут быть повсюду. Крупных сражений не было вот уже год, но маленькая война ежедневно требует своих жертв. Знаю, должность твоя обязывает тебя путешествовать, дорогой брат. Но во имя Тьюреда заклинаю тебя: путешествуй только на борту кораблей ордена Древа праха. Избегай также Нового рыцарства. Нет, у меня на руках нет никаких доказательств, которые давали бы мне право отзываться о них дурно. Доказательства измены нет. Но я доверяю своему сердцу. Комтуршу Лилианну очень любили. И тебе известно, сколь усердны наши братья, выступающие под знаменами Древа крови. Они произносят твое имя без уважения и почитания. Они не забыли, что ты отнял у них комтуршу и пленницу, за которую они заплатили таким количеством крови. Почему умер капитан „Молота язычников“ — того самого корабля, который увез эту злополучную девочку? И почему рыцарство пытается держать обнаружение трупа в тайне? Я узнал об этом только потому, что егерь, с которым они советовались, доверился мне и рассказал, кого нашли в том колодце. Разве не должен был ты первым узнать о том, что произошло? Ведь это твое имя было написано на стенке колодца!
Признаюсь, дорогой брат, я чую измену. Поэтому обдумывай каждый свой шаг! Обрати внимание на то, что за люди окружают тебя. Береги свою жизнь! Ведь твое сердце — это сердце освобожденной Друсны»
Письмо, обнаруженное среди личных документов почтенного брата Шарля, эрцрегента Друсны
Новые корабли
— Таких кораблей я никогда еще не видел, моя королева. — Олловейн, мастер меча Альвенмарка, поднял голову от чертежей. — Не думаю, чтобы это можно было построить. Они будут опрокидываться.
Королева указала на серебряную чашу, стоявшую рядом с ее троном.
— Я видела их.
Она теперь очень осторожно смотрела в воду чаши.
Несмотря на то, что прошло уже много веков, Эмерелль до сих пор не могла решить, чем является для нее эта чаша — проклятием или благословением. Она открывала возможное будущее. Но видения были обманчивыми. То, что вчера еще было абсолютно точным, с каждым принятым сегодня решением изменялось и искажалось. Только одно чаша показывала постоянно: падение Альвенмарка. Она боролась против этого на протяжении веков, делала все, чтобы изменить судьбу. Она была тираном и в то же время рабыней. Рабыней серебряной чаши.
Олловейн отбросил со лба длинные белые волосы. Он по-прежнему казался королеве привлекательным, она видела в нем мужчину, которым он когда-то был. В серебристом свете тронного зала его глаза казались зелеными. Иногда они меняли
цвет. Например, на ярком солнце они становились синими. Как же много она о нем знает!
— Зачем нам будут нужны корабли?
— Чтобы разбить сердце молодому рыцарю.
Маленькие морщинки вокруг его рта стали глубже. Ее мастер меча умел владеть собой, но она знала, что такой ответ рассердил его. Как же хорошо она его знает!
— Госпожа, я смогу служить тебе лучше, если ты не будешь говорить загадками.
Она не сдержала улыбки.
Если он называет ее госпожой, значит, очень рассержен.
— Я могу сказать тебе только то, что вижу. Загадки загадывает серебряная чаша. Я все время вижу там молодого сына человеческого. Однажды он станет очень важным. Если он будет счастлив, то уничтожит Альвенмарк. Если мы убьем его, Альвенмарк тоже падет. Но если мы разобьем его сердце, то, может быть, он нас спасет.
— Я — воин и не хочу впутываться в такие интриги.
Он не сдавался. Даже после того, что произошло, он все еще хотел быть рыцарем. Безупречным. Преданным только своей чести. И это она тоже любила в нем.
— Ты уже впутан в эту интригу и не сможешь бежать от нее. Твои действия будут решающими. — Она положила руку на чертеж. — И эти корабли.
Мастер меча вздохнул.
— А твоя чаша не сообщила тебе, кто может такое построить?
— Брандакс Таран. Ты должен вернуть его из Друсны.
— Так не пойдет. Он готовит нападение на Паульсбург. Если мы завоюем укрепленную гавань…
Королева покачала головой.
— Мы никогда не отвоюем этот город, Олловейн. А если дадим нашим войскам истечь кровью на его брустверах, рвах и фольварках, враг только быстрее доберется до Альвенмарка. Мы должны напасть в другом месте. Не там, где они нас ждут.
— И где же?
— Пока не знаю, — призналась Эмерелль. — Нам скажет это Сильвина.
Морщинки вокруг рта Олловейна стали глубже.
— Хорошо, если от нее еще будут вести. Она исчезла больше года назад. Кажется, она шла по следу принцессы в Анисканс. Но, похоже, даже ей не удалось проникнуть за стены дворцов гептархов. Ее след потерялся.
Эмерелль очень хотелось знать больше. Но слишком часто серебряная чаша скрывала от нее именно то, что она так хотела знать.
К тому же ей хотелось быть сильнее. Слишком много часов она потратила на то, чтобы проникнуть в судьбу Олловейна, и знала, что никогда уже не будет, как раньше, хотя он по-своему оставался ей верен.
— Когда тебе нужны корабли, госпожа?
Олловейн любил менять тему, когда его что-то сильно злило. Эмерелль попыталась скрыть от него свою печаль и догадывалась, что это ей не удастся. Они были слишком близки, чтобы суметь скрыть друг от друга хоть что-нибудь. Но об этом он с ней не заговорит. Он никогда не давил на нее. К сожалению.
— Очень скоро. У нас остается всего несколько лет. Не могу сказать, сколько.
— Думаешь, король Тученырь пойдет за нами? Они никогда не были нашими союзниками с тех пор, как Мелвин…
Вот опять новая тема. Мелвин, полуэльф, сын Сильвины и Альфадаса, сумел после крупной битвы освободить свою любимую Лейлин из плена у Шандрала. При этом ему как певцу ветра была предоставлена помощь группы Черного орла при Тученыре. Мелвин был счастлив со своей Лейлин, пока она не втянула его в Теневую войну, с горечью признавала Эмерелль. Так много времени прошло с тех пор! Тученырь стал королем орлиного народа и не простил ей того, что она послала Мелвина на эту последнюю войну. Даже ее верный Олловейн не любил говорить о том, что она тогда сделала. Но ведь и невысказанные слова могут служить упреком.
Эмерелль было жаль оставлять Олловейна в неведении. Не могла она сказать ему и того, что знала о нем и откуда ей известно, как мало времени осталось. Она видела его на борту нового корабля. Это означало, что, несмотря на все противоречия, они скоро выйдут в море, потому что день, когда Олловейн исчезнет из всех возможных будущих, уже недалек. Она искала его, простаивала бесконечные ночи, склонившись над серебряной чашей, чтобы обнаружить его по ту сторону дня, которого так сильно опасалась. Королева отказывалась признать, что некоторые судьбы невозможно изменить, даже если знаешь, что нужно сделать.
— Госпожа?
Ей нравилось смотреть в его глаза в серебристом свете тронного зала — зеленые с золотыми искорками. Ей не хотелось думать о королях и кораблях, о рыцаре и том дне, от которого Олловейну не уйти. Ей просто хотелось смотреть в его глаза. Затем она вернулась в реальность.
— Я пошлю к королю Тученырю Юливее. Она… иная. Ее он примет. Пора уже ей оставить Фенрила.
— Действительно, ее почетный караул длится уже слишком долго, — печально сказал эльф-рыцарь.
— Ты же знаешь, что он не мертв. — Эмерелль удивлял его способ смотреть на вещи. К тому же Олловейн был другом Фенрила. — Осталось только его тело. Его разум, его душа, все, что составляло его, ушли. Не знаю, что сделали с ним священники ордена. Почему он не может умереть, как должен был? Ведь я знаю, каково это, когда тебя крадут таким образом.
Эмерелль помнила, как однажды повстречала Олловейна на Шалин Фалах, как он не способен был узнать ее и даже вспомнить, кто он сам. Как же долго она за него тогда боролась!
Эмерелль хорошо понимала Юливее, ведь она тоже не желала отказываться от своего Олловейна. Она смотрела на рыцаря с выразительными зелеными глазами. То, что она потеряла, так никогда и не вернулось. Слишком сильно изменила его Тролльская война. И все же одного королева понять не могла: она держалась за Олловейна из любви, но, похоже, Юливее не любит Фенрила. Не так, как Нурамона, который всегда был ей братом. Может быть, она слишком непостоянна для того, чтобы испытывать глубокие чувства. Или пережила очень сильное потрясение, когда пришел в упадок Валемас — ее родина в Расколотом мире.
Олловейн откашлялся, и Эмерелль осознала, что все это время смотрела в его глаза.
— Я постараюсь, чтобы ты получила свои корабли. И подготовлю твоих рыцарей к тому, что грядет. Это им не понравится. Но скажи, зачем нам нужен король орлов Тученырь? Я терпеть не могу идти в бой с людьми, ставшими союзниками не по доброй воле.
Эмерелль попыталась отогнать воспоминания о батальных сценах, увиденных ею в серебряной чаше. Все планы Олловейна были ей известны. Хотя она видела слишком мало, чтобы догадываться, в каком месте мира людей будут идти бои, она знала, что ее поручение пошлет первого рыцаря против врага, превосходящего его силы в сотни раз. Единственная надежда на успех заключалась в том, чтобы напасть оттуда, откуда противники их не ждут. Они должны прийти на орлах с неба. И даже в этом случае их победа еще вилами по воде писана.
— Ты со своими рыцарями должен пойти туда, куда без Тученыря вам не пробраться. Большего я пока и сама не знаю.
Это было неправдой, но от правды легче ему не станет.
Олловейн взял со стола чертежи и скатал их в трубочки. Она хотела сказать что-то еще, но он отвернулся и ушел не оборачиваясь. Каким чужим он стал! С грустью подумала Эмерелль о том, что ждет его и остальных. Он возьмет с собой лучших. Ее рыцарей. Гвардию, закаленную Теневой войной. Он будет готовить их. Два года. Может быть, даже четыре или пять. И все же многие из них, хотя они и лучшие, не вернутся. Потому что то, чего она от них ждет, практически невозможно.
Заклятый враг
Он пришел без предупреждения. Каждый раз он позволяет себе такое! И прогнать его он не может. Одному Тьюреду известно, с какими известиями он пришел. Леон не мог ограничить ему сюда доступ. К счастью, его работа требовала, чтобы он почти все время находился в торговой конторе в гавани.
Леон поигрывал бородой. Не выдает ли он этим свое неудовольствие? Он положил тяжелую руку на подлокотник, а вот заставить себя улыбнуться не смог.
— Приветствую тебя, брат. У тебя важные известия?
Молодой рыцарь тяжело оперся на клюку. Леон еще хорошо помнил, как выглядел тот, покидая Валлонкур. Он был одним из подающих надежды на своем курсе. Леон ухмыльнулся. Конечно же, он был Львом. Как и Мишель. Тогда он полагал, что они станут гроссмейстером и маршалом ордена соответственно. Если бы Мишель удалось выйти из тени сестры. Мечты, мечты…
— Какие новости ты принес?
— Было бы лучше, если бы сестра наша Лилианна побольше заботилась о жизни своих братьев и сестер, а меньше — о жизни эрцрегента.
В глазах молодого человека сверкал гнев.
«Было бы лучше, если бы тебя не было в Валлонкуре!» — подумал Леон. Никогда ему не найти покоя. И почему Тьюред явил свое чудо именно через него?
— Это не новости, брат. Только не говори, что ты пришел лишь затем, чтобы сообщить мне об этом!
— Эрцрегент был в Анискансе. Гептархи приняли его. Только шестеро. Наш гроссмейстер не смог присутствовать на этой встрече. Говорят, у него внезапно начался сильный жар.
Леон с присвистом выдохнул.
— Жар?
— Вороны приносят плохие известия, брат. Наши братья и сестры в Анискансе опасаются за жизнь гроссмейстера. Его лейб-медик полагает, что тут не обошлось без яда.
Леон закрыл свой глаз. Это он предвидел! С тех пор как в Искендрии Новое рыцарство отвоевало верховное командование, их всегда окружали завистники. В первую очередь из рядов рыцарей Древа праха, которые никак не хотели примириться с потерей власти и только и ждали подходящей возможности, чтобы вернуть себе былую силу.
— Ты знаешь, что решили шестеро гептархов?
— То, что было неизбежно после катастрофы прошлого лета! Теперь орден Древа праха получил военное командование. Пока лишь в Друсне. — Гость цинично ухмыльнулся. — Но ведь и бои ведутся только в Друсне. Фактически мы потеряли все, что отстояли на совете в Искендрии. Брат Шарль использует любую возможность, чтобы очернить нас. И с каждым днем все больше князей Церкви прислушиваются к нему. Он пробьется в Анисканс. Уверен, когда он станет одним из гептархов, то найдет способ причинить нам больший вред, чем просто отнять верховное командование.
Леон сцепил пальцы. Суставы тихонько хрустнули. Он не мог отделаться от мысли, что брату доставляет удовольствие сообщать ему эти плохие новости.
— Что ты предлагаешь? Как может защититься орден?
— Можно попытаться организовать несчастный случай…
Он покачал головой.
— Да?
— В целом мы должны сделать нечто прямо противоположное. Гептархи знают, что Шарль выступает против нас, и доверяют его аргументам против нас. Если с Шарлем что-то случится, что подумают гептархи? Даже если это будет выглядеть как несчастный случай.
Леон устало кивнул.
— Да, ты прав. Если он умрет, все подумают, что это мы помогли ему.
Старый рыцарь потер веко. Рана опять зудит. Не нужно ее чесать. Хотя прошло уже так много лет после удара того эльфа-рыцаря, шрамы то и дело воспаляются.
— Позволь кое-что предложить, брат.
Леон поднял взгляд. Он догадывался, что сейчас последует.
— Мы должны сделать так, чтобы Лилианна предстала перед Судом чести ордена. Если мы призовем ее к ответу за события в Друсне… Если она будет осуждена и предана гарроте, это, возможно, смягчит брата Шарля. По крайней мере это будет ясный знак для гептархов.
— Знак? Или возможность для тебя задеть Мишель, нападая на Лилианну? Разве это совет человека, который знает, что делает? Или совет отвергнутого любовника, который ищет способа отомстить?
— Прошу тебя, брат! Сердце мое принадлежит ордену. А теперь, когда во мне проявилось чудо Тьюреда, более чем когда-либо. — Он откинулся назад и слегка приподнял голову. — Я всеми силами пытаюсь отвести от нас беду, и меня крайне задевает, что ты приписываешь мне столь низкие мотивы поступков. Лилианна причинила ордену немалый вред. В лице Шарля мы нажили могущественного врага! В Друсне она за один-единственный день принесла в жертву больше наших братьев и сестер, чем получится из двух выпусков послушников. Более сотни убитых! У нас очень маленький орден. Мы не можем позволить себе быть столь безрассудными!
Если посмотреть на него такого и послушать, то и вправду можно подумать, что он искренен. Притворяется? Леон не знал этого.
— Когда мы говорим о том, чтобы отвести от ордена вред…
Посетитель провел рукой по своей груди, там, где была ужасная рана. Целители рассказали об этом Леону. Плоть не хотела срастаться. Но рана не убивала его, хотя и вытягивала из него все соки.
— Как мальчик? Бросается в глаза? Ты знаешь, что я думаю о том, что он в Валлонкуре.
— Я проверил его!
Посетитель одарил его насмешливой ухмылкой.
— Конечно. А когда мы проверим его по-настоящему?
— Он слишком юн, может умереть!
— Если он подкидыш, то умрет в любом случае. И неважно, сколько ему лет.
— Да. — Леон снова потер веко. — Но какой от него может быть вред? Лучше подождать, пока он станет немного старше.
— Если он тот, за кого я его принимаю, то каждый проведенный им здесь день — это слишком много.
Леон с трудом унял зуд. Да что этот проклятый парень возомнил о себе!
— Ты оспариваешь мое право принимать решения, касающиеся веры и Тайного братства?
Он сказал это спокойным голосом. Угрожающе спокойным голосом.
— Конечно же нет, брат. Твой возраст дает тебе мудрость, которую я не могу с тобой разделить.
«Ах ты, жаба», — подумал Леон, отлично понявший суть мнимого комплимента.
— Другие скверные новости есть?
— Не знаю, важно ли это, но в гробнице гептархов была вскрыта одна из могил.
Он сказал это с таким подчеркнутым равнодушием, что Леон тут же вскинулся.
— И что?
— На надгробной плите было написано: «Гисхильда Гуннарсдоттир, заблудшая душа». Они похоронили принцессу. Может быть, нам тоже следует это сделать.
— Не знаю я никакой принцессы!
Гость снисходительно ухмыльнулся.
— Брат, не нужно ничего от меня скрывать. Это моя задача — знать то, что хотят скрыть. И я выполняю ее хорошо. Конечно же, мне известно, кто такая на самом деле послушница Гисхильда, хотя вы и заставили ее не называть своего полного имени и молчать о том, что ей, вероятно, однажды будет принадлежать трон Фьордландии. Довольно маскарада, Леон!
— Так ты говоришь, могила была вскрыта?
Примарх не хотел углубляться в эту тему. Он должен был понимать, как тяжело скрыть тайну от заместителя начальника торговой конторы.
— Заблудший священник. Похоже, он совершил насилие над трупом. Говорят, саван на груди умершей был разорван. Поскольку он так интересовался мертвыми, его к ним и положили. Живым, разумеется.
Леон снова стал тереть веко. Эта новость ему не понравилась. Здесь что-то не так.
— Ты уверен, что там не было никого другого?
На губах гостя снова заиграла дерзкая усмешка.
— Меня там не было. Как же я могу быть уверен? Священник утверждал, что святая велела ему открыть гробницу. Так что он делал одолжение не себе.
— А если это правда?
Теперь посетитель позволил себе тихонько засмеяться.
— Умоляю тебя, брат… Какой интерес может быть у святой к могиле принцессы-язычницы…
— Могиле, в которой не покоится никакая принцесса. Может быть, кто-то хотел убедиться, тот ли труп лежит в могиле.
— Брат, как кто-то мог пробраться незамеченным в Башню мертвых? Для этого нужно уметь летать.
— А если это был король Гуннар и Другие?
Визави рассмеялся немного громче, и у примарха внезапно возникло ощущение, что он попал в ловушку. Посетитель загнал его как раз туда, куда хотел.
— В таком случае, брат мой, будет лучше, пожалуй, если мы тоже похороним Гисхильду. Необязательно живьем. Я ведь тоже человек.
— Тебе нравится убивать детей?
Гость спокойно выдержал его колючий взгляд. Леон совершенно не понимал, что происходит в голове у его бывшего ученика, и жалел о том, что сделал заместителем начальника конторы именно его. Если собственно начальник служил для маскировки, этот рыцарь исполнял тайную цель конторы. Ее настоящую задачу. Он контролировал сеть шпионов, находившихся на содержании ордена.
— С твоего позволения, брат примарх, все мои помыслы направлены исключительно на благо ордена. На Бресне именно друснийцы использовали своих детей в качестве щита. А какой смысл щита? Он служит для того, чтобы принимать на себя удар. Так кто же пошел против правил рыцарства?
— А принцесса Гисхильда — чей щит?
Ему показалось или его посетитель на мгновение растерялся?
— Она нам больше не нужна. В Анискансе ее считают мертвой. Гептархи не признают, что она еще жива. В противном случае им придется признать, что они похоронили среди святых какую-то приблудную девчонку. Так зачем еще нам нужна Гисхильда?
— А чем плохо оставить ее в живых?
Рыцарь вздохнул. Казалось, он понемногу начинает терять терпение.
— Брат! Она — язычница до мозга костей! Убийца Других была ее учительницей. Даже ее магистр Друстан считает, что она опасна! Гисхильда упряма и не принимает учения нашей веры. Она может дурно повлиять на остальных послушников звена. Ты же знаешь, паршивая овца все стадо портит. Мы должны удалить ее.
— Эта паршивая овца спасла своего товарища, когда он тонул. Я должен ей жизнь.
— Нам ведь необязательно устраивать публичную казнь. Может быть, с ней случится несчастный случай. Подобный тому, который произошел с обоими геральдистами.
Леон видел, что с губ визави готов сорваться вопрос, почему они умерли. Но он был достаточно умен, чтобы понять: его жизнь тоже может окончиться, если он узнает, из-за чего они умерли. Примарху было жаль тех мужчин. Так же, как ему было жаль убивать каждый год после праздника Летнего солнцестояния. Но никогда не должно было всплыть на поверхность, что он, будучи духовным лидером ордена, подделывает чудеса. Тот, кто даже заподозрит его в этом, должен умереть.
— Ты сам упрекал меня в том, что из-за принцессы пришлось принести в жертву жизни более сотни наших братьев и сестер. Получится, что они отдали свои жизни зря, если мы убьем Гисхильду сейчас. Я верю в прозорливость нашей сестры Лилианны. Если мы воспитаем девочку в духе нашей веры, пошлем ее назад во Фьордландию и поможем завоевать трон, с языческими войнами будет покончено. Надежда на мирное решение конфликта стоит того, чтобы рискнуть.
— А если она никогда не склонится перед нами? — засомневался худощавый гость. — Насколько разумен этот план? Насколько велика вероятность успеха? Не принесем ли мы новых жертв только потому, что не желаем признать, что совершили ошибку?
— Не убивать детей — это не ошибка! — решительно ответил Леон. — Дадим им возможность повзрослеть. Время покажет, кто они на самом деле и насколько полезными могут оказаться. Это касается как Гисхильды, так и Люка. А теперь можешь идти.
Посетитель слегка поклонился.
— Увидимся в новолуние. Я позволю себе задать эти вопросы и там.
Леон задумчиво глядел вслед гостю. Нужно как следует подготовиться к собранию. Если там решат, что дети представляют опасность, всей его власти не хватит на то, чтобы спасти их жизни. Может быть, худощавый рыцарь прав? Или в нем говорит желание отомстить, а вовсе не благоразумие?
Урок фехтования
Бернадетта отражала любой финт. Люк увернулся от удара, который предугадал. Теперь она была совершенно открыта, и он коснулся ее плеча деревянной рапирой.
Бернадетта пыхтела от напряжения. Лицо ее покраснело, по нему струился пот.
— Достаточно! — раздался сердитый голос Мишель.
«Почему?» — спросил себя Люк. Он сдерживался изо всех сил. Очень легко отделать ее как следует. Она фехтовала совсем неплохо, но все, что она делала, можно было предугадать. Она сильно надеялась на то, что он совершит ошибку, и из-за этого слепо попадала в расставленные ловушки.
— Дуэль окончена! Победил Люк из Ланцака. А теперь подойдите и протяните друг другу руки!
Люк протянул руку Бернадетте. Та хлопнула по ней, но в ее глазах сверкала ярость. Эта дуэль ничего не решила. Наоборот, все стало еще хуже. А поводом послужила такая мелочь — всего лишь пара необдуманных слов.
Люк снял кожаный шлем и вытер пот со лба рукавом гамбезона. Только сейчас он заметил, как смотрели на него остальные. Все они были на стороне Бернадетты. Жоакино, который едва не утонул, предложил ей сесть рядом. Маленький темноволосый Раффаэль улыбался ей.
И только Гисхильда, стоявшая немного в стороне от остальных послушников, казалось, не испытывала к Бернадетте никакого сочувствия. Люк решил сесть рядом с ней. Когда он пошел к ней, та мрачно посмотрела на него. Но он знал, что его победа над Бернадеттой тут ни при чем — она на всех смотрела мрачно.
— Я не просила компании! — зашипела она на него, когда он присел рядом.
И чего она такая?
Мишель вызвала Жоакино. Он был самым высоким в их звене. Может быть, он старше, чем говорит? Мишель велела ему нападать, показав при этом несколько легких парирований. Все это Люк давно уже знал. Он посмотрел на Гисхильду. И что эта фьордландка здесь забыла? Это ведь страна сплошь языческая!
Он склонился к ней и прошептал:
— Я знаю, что ты сделала на Пробуждении в бассейне.
Она даже не взглянула на него, продолжая наблюдать за искусством Мишель.
Правильно ли она поняла его? Может быть, их язык для нее чужой. У нее какой-то странный акцент. Нужно еще раз попытаться.
— В бассейне. Ты…
Наконец-то она на него посмотрела. А она красивая.
— И что ты теперь собираешься делать? Думаешь, можешь шантажировать меня?
Она сказала это так тихо, что больше никто не услышал.
— Нет, я не хотел…
— Если ты не хотел, то почему просто не промолчал?
Стук деревянных рапир внезапно смолк.
— Итак, вы двое мните себя искусными фехтовальщиками. Ваши парирования однажды спасут вам жизнь на поле битвы. Не думаю, что существует тема для разговора, достаточно важная для того, чтобы пропускать урок.
Гисхильда повернулась к Мишель.
— Люк оскорбил меня, рыцарь. Прошу позволения вызвать его на дуэль.
Люк был ошарашен. Да что эта тупая корова воображает о себе!
Мишель подняла глаза к небу.
— И что он сделал?
— Он утверждает, что я не могу удержать свою воду в себе.
Рыцарь откашлялась.
— Что?
Она непонимающе глядела на него. Раффаэль захихикал. Жоакино казался неприятно пораженным.
— Это правда, Люк?
Он решил объяснить, что произошло. Кажется, Гисхильда совершенно этого не боялась. Разве она не понимает, что ее с позором выгонят, если станет известно, что она сделала? Он не хотел быть причиной этого. Это не по-рыцарски…
— Да, она говорит правду.
Он ей наставит парочку синяков. Этого будет достаточно, чтобы взять реванш!
Мишель схватилась за голову.
— Хорошо, похоже, это будет урок дуэлей! Выйдите вперед и сражайтесь. Кто первым нанесет удар, который привел бы к смерти, будь клинок заточенным, тот выиграет дуэль.
Люк встал и снова натянул шлем. И чего эта Гисхильда хочет? Она ведь видела, что произошло с Бернадеттой. Вдруг он осознал, что после этого сражения снискает себе славу любителя поколотить девчонку. Это…
Гисхильда встала в позицию напротив него. Подняла, приветствуя, деревянную рапиру.
Люк ответил на приветствие. Если он позволит ей победить себя, никто не сможет утверждать, что он любит драться с девчонками. Но разве будет лучше, если вместо этого за ним закрепится слава побитого девчонкой? Черт побери! Как же быть?
Гисхильда сделала обманный выпад. Времени на размышления больше не оставалось. Он уклонился, двигаясь немного неловко. Похоже было, что она торопится — сразу же стала нападать. Сделала еще один ложный выпад, потеснила его, пригнулась, нацелилась прямым выпадом в ногу.
— Задай ему!
Люк узнал голос Бернадетты.
Мальчик повернулся, пропустил Гисхильду и собрался нанести удар в спину. Раздался стук дерева об дерево. Он удивился. Похоже, она точно знала, что он станет делать. А еще она была очень быстрой. Чертовски быстрой! Это уже не игра, как с Бернадеттой. Придется как следует попотеть, чтобы победить ее.
Они разошлись и снова встали на исходную позицию. Гисхильда улыбалась ему. Что она замышляет? И где научилась так фехтовать? Только что он так же улыбался Бернадетте…
Снова она первой пошла в атаку. Устремилась вперед, когда он еще только пытался истолковать ее улыбку. Люк поднял рапиру, и деревянные клинки скользнули друг по другу. Ее рапира пронзила пустоту в двух пальцах от его горла.
— Стоп! — раздался голос Мишель в напряженной тишине. — Ты соображаешь, что делаешь, Гисхильда? Удар в кадык может оказаться смертельным даже при использовании тупого оружия!
Девочка опустила рапиру.
— Мне очень жаль. Этот удар у меня просто не получился. Вообще-то я хотела попасть в забрало и сломать ему нос.
Люк судорожно сглотнул. Неужели у нее получилось бы?
— Это дуэль между друзьями. Мы не сражаемся до первой крови, Гисхильда! После урока фехтования пойдешь к магистру Друстану. Он назначит наказание!
— Так точно, рыцарь!
Она упрямо отдала честь Мишель своей рапирой.
— Можно продолжать? — спросил Люк.
Он не мог допустить, чтобы все закончилось теперь: пострадала бы его слава фехтовальщика. Мишель удивленно посмотрела на него. Разве она не понимает, как это для него важно?
— Продолжайте, — нерешительно сказала рыцарша. — Еще одно нарушение правил — и мы прекращаем поединок.
Теперь Люк был настороже. Он начал атаку, но уже после первого выпада у него возникло неприятное ощущение, что он делает именно то, чего от него хочет Гисхильда. Она элегантно, словно танцовщица, увернулась и тронула острием рапиры его шлем в районе щеки, словно желая показать ему, что в любое время может добраться до его носа через забрало.
Мальчик увернулся. Теперь нападала она. Люк заставил себя успокоиться и нанес встречный удар. Приходилось следить за ней. Если он хочет победить ее, нужно понять, как она сражается. Может быть, ее можно чем-нибудь раздразнить? Заставить яростно атаковать и совершить ошибку?
Двигалась она странно. Иначе, чем его учила Мишель. И чертовски быстро. Ему пришлось напрячься, чтобы отразить целый ряд выпадов. Она устремилась вперед, словно змея. Одно было ясно: она уже брала уроки фехтования, хотя двигалась иначе, чем тренированная фехтовальщица.
Люк едва не споткнулся, уворачиваясь от нее.
— Спорим, они заставят тебя чистить выгребную яму, принцесска. Хорошее дело для тех, кто много воображает.
Ее деревянный клинок с силой ударил по его поножам.
— Когда я с тобой разделаюсь, ты будешь хромать дольше, чем я вонять отхожим местом.
Люк отпрыгнул назад, но не сумел помешать тому, чтобы ее клинок попал ему в колено. Сустав пронзила тупая боль. Сейчас или никогда! По правилам дуэли этот удар в колено не расценивается как смертельный. Он пригнулся, зная, что спина осталась совершенно незащищенной. Ударил наискосок и вверх, ей в грудь. И в тот же миг почувствовал, как ее клинок вонзился в мягкую ткань его комбинезона.
— Двойное попадание! — крикнула Мишель. — Дуэль окончена. Если бы у вас было острое оружие, вы оба оказались бы сейчас мертвы. Поздравляю вас, это впечатляет! — цинично добавила она. — Для вас, горячие головы, урок фехтования окончен. Ты еще можешь ходить, послушник Люк?
— Да!
Ему пришлось сжать зубы, но не показать всем, что эта проклятая коза выполнила обещанное.
— Замечательно, в таком случае бегите оба к озеру и обратно. Только не пытайтесь по дороге еще раз проломить друг другу череп.
Люк застонал, но не пожелал идти на попятную. Прихрамывая, он побежал, а обернувшись, увидел, как Друстан заговорил с Мишель. Потом они отослали остальных послушников прочь. О чем таком они говорили, чего нельзя было слышать никому?
Друстан казался очень взволнованным и отчаянно жестикулировал своей единственной рукой. Люк никогда еще не видел его таким возбужденным. И никогда их строгий магистр не казался ему более обиженным.
Скрытое сокровище
Лилианна удивилась, увидев обоих. Со времен Пробуждения у нее не было возможности поговорить с Мишель. А теперь она идет вместе с Друстаном. Бывшая комтурша скатала карту и поднялась с неудобного стула.
Друстан огляделся в большом зале карт. Он выглядел так, будто за ним гнались тролли.
— Мы здесь одни?
Лилианна улыбнулась.
— А ты кого-нибудь видишь?
— Давайте лучше выйдем.
Мишель согласно кивнула.
— Речь идет о девочке, — тихо произнес он. — Вообще-то мы хотели сразу пойти к примарху, но сначала решили поговорить с тобой.
Лилианна была готова к трудностям, но не к тому, что они начнутся так быстро. Вместе они вышли из зала, и она повела их по лестнице Южной башни вниз во двор замка, а потом на большую поляну, где старшие послушники упражнялись в нападении закрытой формацией. В мгновение ока лужайка оказалась пустой.
— Как поживают новые Львы? — спросила она, чтобы хоть немного снять напряжение.
— Это просто какой-то кошмар. Сплошные упрямцы!
Похоже было, что Друстан в отчаянии.
— Их первый бугурт станет катастрофой. Игра продлится не более получаса, и все окажутся в тине. Они не способны делать что-либо вместе. Сначала один из них едва не утонул, потому что, видите ли, слишком горд, чтобы признаться, что не умеет плавать… А теперь еще эта язычница!
Однорукий рыцарь с упреком глядел на Лилианну.
— Ты же знала, что она язычница. До мозга костей, не так ли?
Лилианна отмахнулась.
— Ты провел с ней в Вороньей башне целую зиму. Не говори, что не замечал, что она молится не Тьюреду.
— А как я объясню это остальным послушникам? — накинулся он на нее. — Здесь — школа ордена. Цитадель. Валлонкур — это легенда. Здесь не должно быть людей вроде нее!
— И это не самое худшее, — вступила в разговор Мишель. — Где ты ее взяла? Кто эта девочка?
— А что?
— Ничего, Лилианна! Вообще-то мы сразу должны были идти к Леону. Я нахожусь здесь потому, что я твоя сестра, потому что я привязана к тебе. Поэтому не нужно игр. Скажи мне, что это за девочка. Больше я повторять свой вопрос не буду.
Лилианна поглядела на них обоих, желая выиграть время. Они стояли в центре лужайки. По крайней мере здесь точно нет лишних слушателей. Однако сколько можно рассказать? Угроза пойти к Леону ее не пугала. Он был единственным, кого она посвятила во все детали. Больше никому он о девочке не рассказывал. Для всех здесь она была просто юной знатной фьордландкой. И ее семья якобы поклонялась Тьюреду. Эта ложь защищала Гисхильду. Лучше, чтобы остальные послушники не знали, что среди них находится наследница вражеского престола. И остальные рыцари тоже не должны этого знать.
— Да что она натворила?
Мишель подняла руки.
— Хорошо! Вижу, ты не хочешь с нами разговаривать. Мы идем к Леону. Пошли, Друстан!
Рыцарь замешкался, а Мишель уже собралась уходить, когда Лилианна схватила ее за руку и удержала.
— Ты ведешь себя как маленькая! Гисхильда вроде заложницы. Она залог будущего мира с Фьордландией. Леон все о ней знает. Я только хочу защитить ее, поэтому и не говорю, кто она.
— А кто защитит от нее моих Львов? Ты бы ее видела. Как она двигается! — Друстан немного успокоился. — Что за кукушонка ты мне подбросила?
— Да что же, во имя неба, она натворила?
— Она фехтует, как эльф. Нет, не настолько, — тут же поправилась Мишель. — Но тебе надо было видеть, как она двигается. У меня мороз по коже пошел. Должно быть, ее обучал эльф. К счастью, она еще маленькая. Черт побери, кто она?
Лилианна поглядела на Друстана. Сестре она открыла бы тайну. Но он… Можно ли ему доверять? Уход из Вороньей башни пошел ему на пользу. Может быть, он даже станет хорошим учителем. Но преодолел ли он свое безумие? Или оно скрыто в нем и может прорваться в любую минуту?
— Мне уйти? — бесцветным голосом спросил Друстан.
Он прочел ее мысли. Семь лет провели они бок о бок. Они были Львами, одним звеном. Кому же доверять, если не братьям и сестрам своего звена? Она, не колеблясь, отдала бы свою жизнь за орден. Но связи со своим звеном были еще сильнее. И Друстан ей еще понадобится.
— Она Гисхильда Гуннарсдоттир. Наследница престола Фьордландии.
Друстан кивнул.
— Это кое-что объясняет.
Такая реакция разочаровала Лилианну В некотором роде она ожидала большего. Может быть, он давно уже угадал правду?
Мишель тихонько присвистнула сквозь зубы.
— Настоящая принцесса? Причина событий в Друсне?
— Да.
Большинство простых рыцарей и даже верховных сановников ордена были не в курсе истинной подоплеки событий, которые стоили Лилианне поста комтурши. Чем меньше людей знали, кто такая в действительности Гисхильда, тем в большей безопасности находилась девочка.
— Могу я положиться на ваше молчание? Теперь вы оба знаете важнейшую тайну нашего ордена.
На мгновение повисло тяжелое молчание.
Друстан покачал головой.
— Она всегда останется язычницей.
— Нет, — возразила Лилианна. — Нет, так быть не должно.
— Ты ничего о ней не знаешь, — упрямился магистр. — Ничего! Она очень упряма, ты бы это только видела. У нее нет друзей в звене. Она сторонится всех. Все знают, что, когда мы все вместе молимся, она только шевелит губами. Остальные послушники держатся от нее подальше. Когда она спасла Жоакино, то могла завоевать себе место в сердцах своих товарищей. Но сама не захотела. Она… — В отчаянии он всплеснул рукой. — Она очень сильная. Но и очень упрямая!
— В первую очередь она — одиннадцатилетняя девочка, — попыталась успокоить его Лилианна. — И долго не выдержит без человека, которому могла бы доверять. Как думаешь, выдала бы нам Жюстина ее тайны?
Друстан ненадолго задумался, а затем кивнул.
— Мне нет. Но если ты ее попросишь…
— Ей нужна подруга, — вмешалась Мишель, до сих пор хранившая молчание. — Кто-нибудь ее возраста. Кто-нибудь, кто всегда будет рядом. У нее очень редко будет возможность довериться Жюстине. Это должен быть кто-то из звена.
— И это должен быть кто-то, в ком сильна вера в Тьюреда. Кто-то, кто со временем сможет свернуть ее с пути язычества, — добавила Лилианна.
— Люк! — воскликнул Друстан.
Бывшая комтурша увидела, как едва заметно вздрогнула ее сестра.
— А почему он?
— Он аутсайдер, как и она. То, как он появился на посвящении… Его никто не знает. И он слишком сильно старается. Очень старается сделать все правильно. Это не помогает ему приобрести друзей. Я слышал, как он молится. Такое ощущение, что слушаешь молитву святого — столько жара в его словах, обращенных к Богу. Он… дух захватывает. Однажды он станет очень хорошим рыцарем.
Лилианна наблюдала за сестрой. Та казалась взволнованной.
— С этим мальчиком что-то не так?
— Он был один в деревне, полной трупов, — пояснила Мишель. — Видел, как умерли от чумы его родители. Все вокруг… А потом жил среди этих умерших совсем один. Он отличается от остальных одиннадцатилетних детей.
— Он кажется тебе необычным, Друстан?
— Нет. Он сильно старается сделать все правильно и не замечает, что раздражает этим остальных послушников. Когда они ложатся спать, он еще немного сидит и читает. Когда мы бегаем, он хочет быть первым. Думаю, он считал себя лучшим фехтовальщиком звена. — Рыцарь улыбнулся. И улыбка эта шла от сердца, что случалось довольно редко. — Он действительно хорош. Долго держался против Гисхильды. Дуэль их окончилась двойным попаданием. — Его улыбка исчезла. — Ее учили Другие, Лилианна! Ее не должно быть здесь! Она может стать опасной. А вдруг ее нам нарочно подсунули?
— Если бы ты видел, что они сделали, чтобы мы не могли заполучить ее, ты бы так не думал.
Лилианне тяжело было вспоминать битвы в Друсне. Иногда ей снилась взрывающаяся галеаса. Взлетевший в небо столб огня навсегда отпечатался в ее памяти, точно так же как и воспоминания об обезображенных трупах на льду и конной атаке эльфов. Это просто насмешка над божественным устройством мира, когда конники берут суда на абордаж! Никогда прежде не доводилось комтурше отправлять так много братьев и сестер на смерть всего лишь за один день. Нет, Гисхильду им не подсовывали!
— Мы можем использовать ее искусство фехтования, — вдруг сказала Мишель. — Мы будем наблюдать за ней и учиться у нее. Сегодня она хотела поколотить Люка, но обычно она ведет себя иначе. Как ты думаешь, Друстан?
Рыцарь покачал головой.
— Она вспыльчива и непредсказуема. Я позволил бы фехтовать ей, пожалуй, только с Жоакино. Он достаточно хорош, чтобы защититься от нее.
— Можно мне присутствовать на уроках фехтования? — Лилианна видела, как сражаются эльфы, и считала невозможным, чтобы люди могли фехтовать так же. — Мы должны наблюдать за ней и учиться у нее. То, что она принесет из знания Других, не угроза, а сокровище. Мы обязаны его достать. Она не должна этого заметить. Вы же оба знаете, насколько она упряма, и если поймет, чего мы от нее хотим, то станет закрываться от этого. Мы должны перегрузить ее. Требуй того, чего не может сделать одиннадцатилетняя девочка. Так мы увидим, чему она научилась у Других. Да, а что касается этого Люка… Хвали его, когда он этого не заслуживает. Там, где он не лучше других послушников, ставь его в пример, Друстан. За это товарищи возненавидят его, и у него не будет друзей. Наказывай его за малейшую провинность. И остальных заодно. Так у них появится еще одна причина держаться от него подальше.
— Но это же несправедливо! — возмутилась Мишель. — Мальчику уже пришлось несладко. Мы не можем так поступать!
Лилианна сочувственно поглядела на сестру. За все эти годы она нисколько не изменилась, так и осталась маленькой девочкой с романтическими бреднями в голове.
— В нашу задачу не входит быть справедливыми. Мы принимаем послушников, отыскиваем их особенные черты, а потом делаем из них тех рыцарей, которые нужны нашему ордену. Вот какова наша задача в Валлонкуре. Они станут рыцарями, в которых все остальные в мире будут видеть пример для подражания. Они будут рыцарями, которые, не колеблясь, выступят против Других. Они поверят в свою миссию, в то, что в их задачу входит создать лучший мир. Божий мир, в котором будет править справедливость. За это мы боремся, за это мы страдаем. И все, что может помешать им встать на этот путь, мы должны вытравить из них. Валлонкур — это кузница людей. И если нужен молот для того, чтобы придать нужную форму металлу, то я его использую. Я знаю, что этот мальчик тебе по сердцу. Но если он сумел выжить один среди мертвецов, то переживет и то, что мы с ним сделаем. Мы отделим его от остальных послушников; таким образом, Гисхильда рано или поздно к нему прибьется. Никто не выдержит один. И если он крепок верой, то эта сила, может быть, со временем перекинется на нее. Когда они сойдутся, мы их разделим. Это еще больше укрепит связь между ними. Мы должны приложить все усилия к тому, чтобы они стали парой. Его сила веры станет ее спасением.
Лилианна видела, что Мишель сомневается. Но она не может считаться с ее романтическими представлениями о счастье. Нужно лепить детей. Покидают Валлонкур совершенные инструменты ордена. Кого ковали семь лет, тот видит свое предназначение только в том, чтобы служить ордену. Людей можно привести к счастью, только если ими решительно руководить, — в этом Лилианна была глубоко уверена.
Руководство и дисциплина — вот ключи к счастью. Она сама была удивлена тем, как легко ей дался отказ от поста комтурши в интересах ордена. Она с удовольствием вернулась в Валлонкур. Она получит новую власть, когда для этого придет время. Она знала о том, что готовилось вокруг Вороньей башни. Не все, конечно. Но когда придет время для новой битвы, она будет во главе своих братьев и сестер. В этом она уверена так же сильно, как и в милосердии божьем.
Маленькая Львица
«Дурацкая игра», — подумала Гисхильда. Крепко держа в руках обитый тканью деревянный меч, она смотрела через паутину цепей на Башни. И как можно здесь, в Валлонкуре, обходиться таким оружием? Они тут все с ума посходили. Старые рыцари, заставляющие ее с первого ученического дня строить башню-гробницу, в которой их когда-нибудь похоронят. Потом идиоты, выдумавшие эту игру. И Бог, выбравший гербом для детей башню в долине, где полно башен-гробниц. Ну когда же придет Сильвина и освободит ее? Сколько времени уже прошло! Может быть, у отца есть новый наследник престола? Сын? Ее украли больше года назад. Лето прошло. Когда же наконец она вернется домой?
Звук фанфар возвестил о начале игры. Пришло очень мало зрителей. Сегодня будут играть только послушники первого курса. Друстан и Мишель очень старались их подготовить. Если бы они не были твердолобыми рыцарями, то были бы вполне неплохими… Но в этой долине только одни враги ее отца и детей альвов. Они никогда не понравятся друг другу!
Башни медленно двигались по девяти цепям в центре поля. Все они шли на одном уровне. К ней направлялся высокий парень с веснушчатым лицом. Возможно, он капитан Башен. Остальные с ума сходили по бугурту, но Гисхильду эта дурацкая игра не интересовала. Она будет хорошо сражаться, потому что не испытывает ни малейшего желания быть сброшенной в тину. Но и только!
Она заметила этого веснушчатого парня еще вчера, когда он прятался в кустах неподалеку от фехтовальной площадки: подглядывал за ними, чтобы узнать, кто хорошо сражается, а кто самый слабый в команде. Теперь она это поняла. И вот этот кусок мяса шел прямо на нее. Возможно, это комплимент работе Сильвины.
Из-под кожаного шлема парня выбивались длинные рыжие волосы. В качестве оружия он выбрал боевой посох. Гисхильда беспокойно переступила с ноги на ногу. Как и остальные Львы первого ряда, она застыла на одном из девяти постов, составлявших границы игрового поля. Жоакино решил, что им нужно действовать именно так. Когда его выбирали капитаном, она воздержалась. Ей казалось, что он не тот, кто нужен. Но в целом ей было совершенно все равно, кого они выберут. Все равно она не позволит никому командовать собой.
Еще пять шагов. Рыжеволосый с трудом удерживал равновесие на цепях. Встретятся ли они когда-нибудь на поле боя врагами? Тогда пусть лучше сейчас узнает, каково это — быть ее противником.
Гисхильда прыгнула вперед. Она была без обуви, чтобы лучше держаться на изъеденных ржавчиной цепях. Рыжеволосый удивился ее внезапному нападению, но быстро овладел собой.
— Я тебя намочу, малышка!
Он хотел, чтобы это прозвучало как угроза, но его голос был слишком тонким. Теперь он казался ей смешным. Сколько она себя помнила, при дворе отца всегда были тролли и кентавры. Нет, такому напыщенному послушнику не произвести на нее впечатления.
— Вперед, Львы! — крикнул Раффаэль и покинул свой пост.
Остальные тоже
бросились вперед. Жоакино попытался вернуть всех на места по команде. Раздался стук деревянных мечей друг о друга. Раффаэль получил удар в грудь, потерял равновесие и с проклятиями рухнул в черную грязь под сплетенными цепями.
Гисхильда прыгнула на более тонкую цепь, натянутую поперек основных. Рыжеволосый чертыхнулся. Здесь мало кто мог удержаться, а такой, как он, точно не удержится. Слишком уж он массивный.
Гисхильда поманила его пальцем.
— Иди сюда. Ты хотел намочить меня. Что, уже не веришь в свои силы?
Мальчик заколебался. Раскрутил длинный посох, но до Гисхильды было не достать. Она мельком взглянула в сторону. Команда Башен прорвалась. Бернадетта тоже лежала в грязи. И только что рухнул в грязь Лев, находившийся на другом краю поля. Похоже, битву они проиграли.
— Отходите к тройке! — крикнул Жоакино, пытаясь перекричать стук деревянных мечей.
— Проходи, проходи, рыжий! Тогда я окажусь у тебя за спиной, — стала дразнить Гисхильда своего противника.
Капитан Башен неуверенно поставил правую ногу на более тонкую цепь.
— Думаешь, это хорошая идея?
Она отступила на два шага назад. У Сильвины она научилась бегать по тонким, дрожащим ветвям, едва выдерживавшим ее вес. На этих цепях она могла двигаться с закрытыми глазами. Девочка видела, что рыжеволосый решил атаковать. Он сузил глаза, сжал губы и ринулся вперед, поднимая вверх посох для последнего удара.
Гисхильда ждала до последнего момента, а потом увернулась. Посох прошел всего в нескольких дюймах от нее. Противник выругался и отчаянно замахал руками, стараясь удержать равновесие. Она сделала шаг вперед. Он продолжал махать руками. Достаточно было легкого толчка, чтобы сбросить его вниз, в грязь. Когда он приземлился в черную жижу, раздался сочный всплеск.
Гисхильда посмотрела на него. Гордый капитан превратился в неопределенное черное существо. На измазанном лице светились глаза.
— Может быть, в следующий раз повезет больше.
Она усмехнулась и бросилась прочь. А это уж и не такая глупая игра! Помочь упрямцу отправиться в грязь оказалось даже весело.
Оба оставшихся в резерве послушника бросились по лесам из деревянных балок к флагштоку. На поле команда могла выставить одновременно не более двенадцати игроков. Гисхильда видела, что они не смогут изменить ситуацию. Троих сильно теснили. Защитники отчаянно пытались увернуться от ударов нападающих, не теряя при этом равновесия.
Она побежала. Между нею и Башнями не было уже ни единого Льва.
Снизу, из грязи, рыжеволосый выкрикнул предупреждение своей команде. Мальчик и девочка тут же вышли из битвы за три цепи. У обоих были посохи. Девочка была меньше и двигалась по цепям очень проворно. Она добежит до нее первой. На бегу она швырнула свой посох. Гисхильда рассмеялась. Как глупо! Теперь у нее больше нет оружия.
Фьордландка пригнулась, и посох пролетел мимо.
Жоакино упал. Путь к знамени Львов был свободен. Игра вот-вот закончится.
Но почему девочка по-прежнему бежит к ней? У нее ведь больше нет оружия! Гисхильда сделала выпад. Рапира попала девочке в живот и, скользнув по комбинезону, ушла в сторону. Девочка зашипела от боли, вытянула руки и вцепилась в нее. Гисхильда подняла рапиру и ударила гардой по кожаному шлему противницы. Та закачалась. Принцесса поняла: девчонка хочет утащить ее за собой в грязь! И ей абсолютно все равно, что сама она упадет тоже.
Гисхильда пыталась выкрутиться, когда сбоку ее ударили под колени — второй игрок Башен нападал с параллельной цепи.
Гисхильда выругалась. А потом оказалась в теплой грязи. То тут, то там вздувались легкие пузыри и лопались. На мгновение Гисхильду охватила паника. Она провалилась по бедра и закачалась, пытаясь найти опору. А потом наконец ощутила под ногами твердую почву. Друстан объяснял им, что утонуть в грязи нельзя. Она скапливалась в плоской лощине с твердым дном. Только в пяти местах были дыры, ведущие в бездонные ямы, из которых вытекала эта грязь. Три из них находились вне пределов игрового поля. Те же два места, которые представляли опасность, были затянуты сетками под цепями. Ничего плохого, кроме того, что выпачкаешься с головы до ног, с игроками случиться не могло.
Гисхильда побрела к зрительским рядам. Внезапно что-то коснулось ее. Из-за одной опоры вышла крупная темная фигура.
— Ну что, дура, довольна?!
По голосу она узнала Жоакино.
— Они намочили всех Львов и швырнули в грязь наше знамя. Сокрушительное поражение! Черт побери, Гисхильда. Мы же хотели выстроить плотную линию. Почему ты бросилась вперед? Ты облегчила им задачу. Это было глупо! Глупо! Глупо!
Он отвернулся. Гисхильда судорожно сглотнула, борясь с собственными чувствами. Нельзя было этого допускать. Она не одна из них. И скоро придет Сильвина и заберет ее! Очень скоро!
Что он себе воображает! Ей было все равно, что они проиграли! В конце концов она здесь не по своей воле и никогда не будет одной из этих сумасшедших почитателей Тьюреда! Да и в этой детской игре она тоже участвовать не будет! Обойдется как-нибудь без Львов. Она не Львица.
И все же слова Жоакино задели ее за живое.
Добрый вечер
Шарль пребывал в наилучшем расположении духа. Все наладилось. Всего лишь через четыре недели он предстанет перед гептархами в Анискансе. И растопчет в пыль Новое рыцарство. Сегодня днем посланник принес важнейшую депешу. Теперь он уверен: четыре гептарха поддержат его. Новое рыцарство потеряет командование войсками Церкви. А их гроссмейстер вылетит из круга гептархов. Вместо него придет гроссмейстер из ордена Древа праха. И будет еще один гептарх, который кое-чем ему обязан…
От удовольствия Шарль принялся напевать незатейливую застольную песенку. Вскоре он покинет Друсну навеки — эту влажную, холодную страну, полную необратимых язычников. Целый год не было настоящих битв, только бесконечные стычки с людьми-тенями. Он был рад возможности наконец-то уехать отсюда.
Дождь барабанил по закрытым ставням. С тех пор как пришло то письмо, Родерик настоял на том, чтобы он находился только в тех комнатах, где закрыты ставни. Шарль перевел взгляд на двери. Там, снаружи, в коридоре, его караулит стражник. К предупреждению он отнесся всерьез, постоянно боясь, что его подстрелят люди-тени или эльфы. Но что может случиться здесь, наверху? Он находится в самой высокой башне Вилусса. В камине горит огонь. На столе стоит хорошее вино и миска с виноградом из Фаргона, доставленным сюда в ящике со снегом, чтобы не испортился в дороге.
Замечательный будет вечер. Он пригласил юную послушницу, постоянно попадавшуюся ему на глаза в последнее время. Даже бесформенная синяя ряса не могла скрыть ее стройную мальчишескую фигуру. Ему нравились молодые женщины с маленькой грудью. Она — просто подарок Тьюреда, чтобы отпраздновать победу. Богу нравится, когда избранные дети его возлежат рядом. А Тьюред его любит. У него три сына и пять дочерей, все от послушниц. Можно было бы основать новую церковную династию. Такое бывает. Большинство гептархов опираются на свиту, состоящую из родственников. Кровь не водица. Так было всегда.
Шарль подумал о своем будущем. С кем можно заключить союз? На чем основывать свою власть? Столько еще нужно сделать… Но сегодня он просто отпразднует победу.
Где же эта послушница? Он обошел стол и подошел к окну. В ставни стучался ветер. Снаружи, должно быть, льет, как из ведра. Здесь, на самом верху башни, его не достанет никакая стрела. А в такую непогоду уж точно! Даже эльф прицелиться не сумеет.
Неприятно сидеть все время взаперти. Он решительно отодвинул деревянный засов и открыл ставни. Молния разрезала небо и на миг залила город и крепость ярким светом. Вилусс большей частью был укреплен на старый манер высокими городскими стенами и мощными башнями. Было очень мало больших земляных укреплений в форме звезды, которые должны защищать от пуль. Шарль не любил эти новомодные укрепления. Город казался ему прекрасным, когда был окружен крепкими стенами и украшенными флагами башнями. Так, как Анисканс. Он вспомнил прекрасный внутренний город, город гептархов! Еще немного, и у него будет там резиденция. Тогда он заберет своих детей. У него появится больше времени, и он позаботится о том, чтобы их воспитывали в его духе.
Снова удар молнии вспорол ночь. Он увидел стражников, спешивших по залитому водой двору со штормовым фонарем. Один из мужчин быстро взглянул наверх и помахал ему рукой. Он ответил на приветствие.
Дождь с такой силой колотил по карнизу, что капли брызгали во все стороны, заливая его рясу. По стенам башни пророкотал гром. Тьма поглотила двор и солдат. От внезапного сквозняка Шарль поежился. Должно быть, кто-то открыл двери в комнату. Итак, она пришла. Он даже имени ее не знает…
В последний раз эрцрегент взглянул на двор. В темноте почти ничего не было видно. Тяжелый дождь придал ночи серебристое сияние. Здесь нет лучников. Сегодня день триумфа! Родерик чересчур переживает.
Шарль закрыл ставни и обернулся. Вот она, стоит у дубовой двери. Догадывается ли, чего он от нее хочет? Послушниц воспитывают очень свободно. Большинство из них почитают за честь, когда высокий сановник Церкви приглашает их разделить с ним ложе. Может быть, они видят в этом возможность быстрее продвинуться в церковной иерархии. А почему бы и нет? В молодости он сам так думал.
— Рад видеть тебя, дитя мое.
Послушница смиренно не поднимала головы.
Шарлю нравилось, когда они бывали так покорны и позволяли собой руководить. Она была стройна, как тополь. Он представил себе, как ее голое тело прижмется к нему.
— Ты голодна? — Приглашающим жестом он указал на стол. — Лучшего винограда в Друсне тебе не найти. Попробуй непременно. — Он взял в руки хрустальный графин и налил им обоим вина. — Иди же! — И протянул ей бокал.
Девушка подошла к столу. Двигалась она совершенно иначе, чем эти друснийские крестьянки. Было видно, что она, должно быть, принадлежит к одному из древних фангорнских семейств.
Взяла бокал вина. У нее были длинные, тонкие пальцы.
— Спасибо, мой князь.
— Умоляю тебя, прекрасное дитя. Все служители Тьюреда друг другу братья и сестры.
«У нее странный акцент», — подумал он про себя. Из Фангорна она быть не может. Может, из далекой Искендрии? Но для этого у нее чересчур светлая кожа.
Она сбросила капюшон. Под ним оказался туго обвязанный вокруг головы белый платок. У нее было красивое узкое лицо. Она точно не из Фангорна. Чужая какая-то. Другая… хотя с ходу он не мог сказать, в чем именно заключалась эта странность… Глаза! В них было что-то волчье: радужка холодного светло-голубого цвета окружена тонким черным ободком. Никогда прежде не видел он женщин с такими глазами и невольно отступил на шаг.
— Откуда ты, дитя мое?
Легкое заигрывание исчезло из его голоса.
— Издалека, Шарль. Из места, о котором ты никогда не слышал. — Она отпила немного вина и поставила бокал. — Неплохо для человеческого вина.
— Ты, наверное, шутишь, — уверенно произнес он.
Иного нельзя было и предположить. Он был в центре своего города, в крепости. Перед дверью ждал Родерик. Одно его слово, и капитан войдет в комнату.
Вместо ответа послушница сбросила рясу. Она была стройной, как он и ожидал. Нет, даже немного стройнее. Но на прелести смотреть было некогда. Он увидел перед собой кинжал, пристегнутый к бедру двумя ремешками. Да она с ума сошла! Быть такого не может! Как же Родерик пропустил ее?!
— Боишься? — вежливо спросила она.
«Это шутка, — сказал он себе. — Это всего лишь неудачная шутка».
— А девочка, которую погребли под чужим именем в Анискансе, очень боялась? Или умерла быстро? Ты ведь не сразу убил ее кинжалом, не так ли? Она еще сопротивлялась. Боролась за жизнь, будучи смертельно раненой. А потом вы ее застрелили. Ведь так все и было…
— Не знаю, о чем ты говоришь!
Она кивнула.
— Ну конечно. Тебя при этом не было. Как я могла предположить, что ты сам совершаешь убийства. Прости меня, я ведь не могу думать, как человек.
Она вынула нож. Между ними был стол. Сразу она до него не доберется.
— Родерик! Входи немедленно! Родерик!
Незнакомка не собиралась нападать на него.
— Боюсь, твой телохранитель не придет. Как и те трое, что стояли внизу на лестнице.
Она хочет напугать его! Не могла же она убить четверых рыцарей ордена Древа праха так, чтобы он ничего не услышал.
— Родерик!
Ни звука за дверью, ни шороха.
— Ты меня почти обманул, эрцрегент. Девочка в могиле была очень похожа — ты хорошо подобрал ее. И тело высохло… Я поверила бы, если бы не руки. Руки, работавшие всю жизнь. Не руки принцессы.
— Это не я подобрал ее. Лилианна де Дрой нашла эту девочку. Меня обманули.
Незнакомка развязала платок на голове. По плечам рассыпались длинные темные волосы, из которых выглядывали чужеродные острые уши. Шарль отпрянул еще дальше и теперь стоял, прислонившись к стене.
— Чего ты хочешь?
Во рту пересохло, голос стал походить на воронье карканье.
— Девочку. Принцессу Гисхильду. Куда вы ее отвезли?
На этот вопрос Шарль ответить не мог. Не то чтобы хотел оставить эту тайну при себе — он просто не знал. И она наверняка поймет, если он попытается ее обмануть. Она была Другая. Эльфийка. Порождение магии и тьмы. Стоило только посмотреть в ее волчьи глаза, чтобы понять: обманывать ее бесполезно. Эрцрегент осознал, что этой ночью он станет мучеником.
— Ты виделась с капитаном Рональдо?
Она кивнула.
— Я вижу, ты понимаешь, что тебя ждет.
— А если я не знаю, где девочка?
— Ты здесь вроде короля. Ты знаешь обо всем, что происходит в Друсне.
— Да, вроде короля… Мы можем поговорить об условиях перемирия. В моей власти…
— Я что, похожа на парламентера? Переговоры меня не интересуют. Я требую! Ты скажешь мне, где найти Гисхильду.
— Но если я не знаю…
Она медленно приблизилась. Теперь их отделяла друг от друга только длина клинка. По его спине побежал холодный пот.
— Это очень плохо для тебя, сын человеческий. Конечно же, я тебе не поверю. И мне будет очень жаль, если в конце концов ты окажешься прав. Скажи мне, где она, и смерть твоя будет легкой. Ты не должен умереть так, как умирал капитан…
Об этом Шарль не беспокоился. Пытать она его не сможет. Его крики услышат, а этого она не может себе позволить.
— У меня есть идея! Дай мне четыре недели… А лучше пять, и я скажу тебе, где она. Ее увезла Лилианна де Дрой. Если мы найдем ее, то найдем и девочку.
Эльфийка пожала плечами и улыбнулась.
— Большего я сказать тебе не могу. Это правда!
Ее кинжал метнулся вперед. Он почувствовал удар в горло. Все произошло так быстро… Без предупреждения. Ее волчьи глаза цепко держали его взгляд. Она даже не моргала.
Шарль потрогал горло. Сквозь пальцы текла кровь, но ее было на удивление мало. Он хотел что-то сказать, однако голос не послушался его. Во рту появился железный привкус крови. Он опять попытался заговорить — из горла вырвался только хрип.
— Я разрезала тебе голосовые связки. Никто не услышит твоих криков, — спокойным голосом, будто они говорили о погоде, объяснила эльфийка. — Что в вас, священниках, хорошо — то, что все вы умеете писать и читать. Таким образом, тебе не нужен голос, чтобы сказать мне все, что знаешь. Тебе наверняка сообщили, как капитан Рональдо справился со своим смущением.
Она взяла его за руку и кончиками пальцев провела по тыльной стороне ладони. Под его кожей хорошо были видны вены и кости. Рука старика. Пальцы были в крови. Он дрожал. Хотел что-то сказать… Но с губ снова слетел хрип.
Шарль чувствовал себя как-то странно. Как будто он стоял рядом с собой и наблюдал за происходящим со стороны. Вдруг он отчетливо осознал, что умрет. Но, может, и в смерти он сможет провести свой последний бой. Мечта всей его жизни не исполнилась: никогда ему не подняться до гептархов. Но одна возможность еще оставалась: можно обратить гнев этой эльфийки против своих врагов и навредить самовлюбленному, еретическому ордену Древа крови.
Острие кинжала эльфийка вогнала ему под ноготь. Одно короткое движение — и ноготь оторвался. Боль затуманила сознание. Шарль выгнулся, закричал, но послышался только хрип. А потом он своей кровью нарисовал пляшущие буквы. Всего два слова, которые должны были принести ему легкую смерть.
Просто не везет
Ахтап вышел в яркий осенний день. Ветер принес в тоннель увядшие лепестки роз. На этот раз он не вернется, пока не найдет ее. Должна же когда-нибудь закончиться полоса неудач! Выругавшись, лутин вошел в розарий. Чтобы везение зависело от какого-то куска серебра… Может быть, он все себе придумал? Это суеверие. Но и доля правды в этом тоже есть. С тех пор как он потерял эту проклятую серебряную монету, все пошло наперекосяк. За игорными столами Вахан Калида он оставил целое состояние и сразу же бросил Натанию, свою подругу! До сегодняшнего дня он так и не мог понять, где допустил ошибку… Он проходил такие большие расстояния, когда миновал звезды альвов и двигался по сети золотых тропок, что совершенно не замечал, когда за несколько ударов сердца сменялись времена года. Так оно и бывает, когда путешествуешь очень далеко. И только увидев Натанию, услышав ее упреки, он понял, что где-то в своих странствиях потерял полгода.
Об этой опасности он знал давно, еще с тех пор, когда был маленьким щенком. Тот, кто двигался по сети троп альвов, пересекал не только большие расстояния при помощи нескольких шагов. Совершив ошибку, путешественник перемещался и во времени. За миг могло пройти столетие и даже больше. Риск был особенно велик на нижних звездах альвов, где пересекались всего несколько золотых нитей. А в Другом мире, мире людей, почти все крупные звезды альвов были запечатаны. Это были места, где можно было спокойно ступать на путь между мирами. Но теперь там стоят башни-храмы или реликварии святых. Священники не могут уничтожить труд альвов, но по-своему запечатывают магические ворота в свой мир. Приходилось обходиться нижними звездами альвов или теми, которые находятся в глуши. Поэтому путешествия в мир людей становились все опаснее.
Натания ждала его пять месяцев. А потом перестала. Она была слишком красива для того, чтобы долго оставаться одной. Откуда ей было знать, когда он вернется? Всем известна история эльфов Фародина и Нурамона, которые после битвы Трех Королей ступили на одну из звезд альвов и вот уже сотни лет считаются пропавшими. И таких, как они, были дюжины — менее известных детей альвов, проглоченных золотой паутиной. Едва ли найдется хоть один народ, кроме троллей, кто потерял бы столько своих детей в паутине, как лутины. Они умели делать это как никто другой: ходили туда, куда не решались ходить другие, были следопытами королевы Эмерелль. И платили за это свою цену.
Ахтап поглядел на статую белой женщины. Вокруг постамента цвели поздние розы. Он всегда любил это место — до того дня, когда встретил здесь проклятую рыцаршу и мальчишку. До того дня, когда счастье оставило его. Но теперь он вернет его, и неважно, сколько времени придется на это потратить.
Он возвращался сюда уже дважды и не сумел найти монету. На этот раз он не уйдет отсюда до тех пор, пока не отыщет талисман. А потом вернет себе Натанию. Все, что нужно, — это немного везения.
Лутин огляделся по сторонам. На садовых дорожках лежал конский навоз. Вместо мотыльков среди цветов кружились разноцветные мухи. При воспоминании о мальчике по коже Ахтапа прошел мороз. Он почувствовал его силу точно так же, как мотыльки почувствовали притяжение к нему. Может быть, все дело было в янтарине, который тот забрал?
Ахтап покачал головой. Не нужно предаваться лишним мыслям! Он пришел исключительно за монетой. Лутин снова огляделся по сторонам. Да, вон там он растет, этот чертов куст, под которым он сидел и бросал монетку. На этот раз он начнет с корня.
Натянув толстые кожаные перчатки, принесенные специально, он вынул кинжал и начал вырубать ветки роз. На этот раз он не станет ползать под шипами, а устранит весь куст целиком. И где-то среди корней наверняка отыщет монетку. Если… Он попытался не думать о том, что пугало его больше всего: за это время ее мог найти кто-нибудь другой!
Ахтап вспомнил парня, которому досталась Натания, — ластоногого хольда. И что она только в нем нашла? Может быть, это красиво, когда у тебя борода, как у немытого кентавра, и кожаный передник? И от них воняло рыбой — от этих хольдов. Или известью. Рыбаки и строители, слуги королевы. Старый Элийя Глопс, лутин, некогда отнявший трон у Эмерелль, всегда относился к хольдам с презрением. Глупые рабы, вот кто они… Не такие, как лутины. Они служат Эмерелль потому, что им так нравится. Потому что этого требует великий союз всех детей альвов. Они должны объединиться, чтобы защитить свой мир. Все они это знали. А лучше всего это знали лутины, которые в отличие от остальных детей альвов действительно понимали, какой сильной стала Церковь Тьюреда. Никто так часто не приходил в Другой мир, как они. Никто не решался подойти столь близко к проклятым священникам. Это они — настоящие герои, а не воины, сражающиеся в Друсне. Там целое войско троллей, кобольдов, эльфов и остальных детей альвов. А лутины, следопыты королевы, путешествуют в одиночку.
В безмолвной ярости Ахтап все глубже врезался в розовый куст. Отбрасывал в сторону побеги, выдергивал корни и вымещал всю злобу на цветах. Он отвоюет Натанию!
Лутин оглядел учиненный им разгром. Должно быть, этот куст очень стар. Прямо над землей ветки были толщиной почти с его руку. На разбитых временем и корнями мраморных плитах лежали увядшие лепестки. Лутин произнес тайные имена ветров. Здесь, рядом со звездой альвов, древняя сила еще велика и можно легко зачерпнуть магической силы.
Указательным пальцем Ахтап нарисовал пересекающиеся круги и стал смотреть, как ветер уносит пыль, тонкие ветки и лепестки роз. Затем встал на колени и начал вгонять свой кинжал в трещины и стыки плит. Он выкапывал корешки, соскребал землю и мелкую каменную крошку и чуть не пропустил его — бесформенный черный комок. За полтора года он потерял свой серебряный блеск, на него налипла земля. Не сразу увидел Ахтап тонкий серебряный шрам.
Он поднял комок и потер его между пальцами. Время сплющилось между пальцами. Теперь все снова будет хорошо. Его талисман с ним.
— Тебе повезло! Вообще-то созданиям вроде тебя, которые одним своим существованием насмехаются над чувством эстетики Тьюреда, я одним выстрелом сношу голову.
Ахтап вздрогнул. Невдалеке на дорожке стоял человек в черных доспехах и высоких сапогах для верховой езды. Шлема на нем не было. Длинные белые волосы спадали на плечи. У него были обвислые щеки на красном лице и водянистые голубые глаза.
«Большая черная жаба, — подумал Ахтап. — Жаба, в правой лапе у которой сабля, а в левой — пистолет».
Лутин сжал монету в пальцах. От этого парня он убежит. Проклятые пистолеты не очень метко стреляют. Теперь у него снова есть его талисман! Парень не попадет, а он сам через пару мгновений будет уже в тоннеле и исчезнет через звезду альвов.
Ахтап поклонился.
— Благодарю за вежливость, жабеныш! Лучше бы ты выстрелил сразу.
Едва проговорив эти слова, он взял ноги в руки и бросился бежать. И очень удивился, не услышав выстрела.
Лутин рассмеялся. Этой бронированной жабе никогда не догнать его! Кобольд обогнул окружавшую садик стену, и смех застрял у него в горле. Перед входом в тоннель стояли еще три рыцаря. А на садовой дорожке слева от него воинов было еще больше. Кажется, его здесь ждали.
Ахтап поглядел на конский навоз под ногами. Он должен был догадаться. Как же он был слеп! Отчаяние придало ему мужества, и он побежал прямо навстречу стоявшим у тоннеля рыцарям, призывая ветер. Внезапный порыв ветра подхватил пыль и листья и понес их прямо рыцарям в лицо. Они высокие и глупые и не задержат его.
Но даже ослепленные, они стали хвататься за оружие. Со звоном сабли вылетели из ножен. Голубоватая сталь сверкнула в водовороте пожухлых розовых лепестков.
Ахтап сжал зубы. Он бежал прямо на них. Подбегая, пригнулся, но кулак настиг его, попав в шею. Он упал на пол, ударился подбородком о мраморные плиты. Мир раскололся на мириады искр. Что-то тяжелое оказалось у него на спине. Он почувствовал, что через камзол его колют шпоры.
Чья-то рука отняла у него монету. По-прежнему оглушенный, он увидел рыцаря, заговорившего с ним. Ахтап заметил на кирасе крохотный герб: прямо над сердцем светилось на белом фоне кровавое дерево. Рыцари Древа крови! Это конец!
Человек с бакенбардами повертел монету в пальцах.
— Это твоя королева?
Ахтап промолчал.
Серебро со звоном упало на землю рядом с ним. Он хотел протянуть к нему руку, но рыцарь встал возле него на колени и щелкнул пальцами.
На руку Ахтапа опустился каблук, и лутин закричал. Они сломали ему кисть!
— Я должен доставить тебя живым, лисьеголовый ублюдок! Это было единственное ограничение!
Человек с бакенбардами отпихнул монету. Она поскакала по плитам и остановилась неподалеку от лица Ахтапа. Рыцарь схватился за рукоять своего пистолета, подняв его для удара.
Лутин зажмурился. Попытался освободиться, но сапог другого рыцаря безжалостно прижимал его к земле.
Рукоять пистолета ударилась о землю. Кобольд осторожно приоткрыл глаза. Монета! Она потеряла форму и погнулась.
Бронзовая рукоять, похоже, угодила ей прямо в центр. Лицо Эмерелль исчезло с серебра.
— Именно это мы сделаем и с твоей королевой!
Ахтап поднял взгляд на рыцарей и прошипел слово власти. Он был схвачен, но не обезоружен. С наслаждением он смотрел, как из розовой плоти Бакенбардчатого выступают крупные бородавки, а водянистые глаза застилает светлый слизистый налет.
— Неважно, что ты хочешь сделать с моей королевой, но она посмеется над тобой, когда увидит, жаборылый!
И Ахтап стал слушать вопли ужаса и наслаждаться.
Одна
Гисхильда осторожно откинула одеяло, прислушалась к темноте и различила крадущиеся шаги. Товарищи спокойно и размеренно дышали. Казалось, им неведомо беспокойство, терзавшее Гисхильду. Она знала, что почти ничем не рискует, если выберется сейчас на улицу. Девочка находилась в Валлонкуре уже более шести месяцев. Жизнь со Львами стала привычной, хотя и не понравилась. Они враги! Напоминать себе об этом приходилось каждый день!
Она медленно поднялась. Мешок с соломой скрипнул под ней. В тишине спальни звук получился до ужаса громким. Снаружи, на опушке леса, она услышала, как фыркнула лошадь и раздался чей-то шепот.
Принцесса свесила ноги с постели. Глаза привыкли к темноте, и она огляделась в спальне. Остальные Львы спали, утомленные длинным днем.
Джиакомо тихонько застонал во сне. Сегодня на уроке фехтования он получил сильный удар. Жоакино готов был клясться чем угодно, что это был несчастный случай. Но Гисхильда думала по-другому. Джиакомо строил глазки Бернадетте, а их капитану это не понравилось. Они были кучкой потерянных: ссорились друг с другом, слишком гордились собой, чтобы признавать свои ошибки, но не прощали ошибки другим. До сих пор они не выиграли ни одного бугурта и давно уже стали посмешищем для остальных звеньев их курса. Ни у кого больше не было столько поражений, как у них. И с каждым новым разочарованием пропасть между ними увеличивалась, потому что каждый указывал товарищам на их ошибки. При этом Гисхильда держалась в стороне, но это не мешало остальным критиковать ее. Однако ей было все равно. Она не хотела быть одной из них, и ее ни капельки не волновало то, что думают о ней другие Львы.
Принцесса осторожно пробралась к шерстяной занавеске, отделявшей их комнату от комнаты Друстана, и тихонько отвела в сторону задубевшую ткань. Матовым красным светом мерцали огоньки в миске с углями. Магистру полагалось немного больше удобств, чем им: он мог отапливать свою комнату. Хотя днем все еще было довольно тепло, ночью в Долину башен пробирался пронизывающий холод.
Как и ожидалось, постель Друстана была пуста. В ночь каждого новолуния он выбирался из домика, а на опушке его забирал какой-то всадник.
Гисхильда отворила дверь барака и на опушке леса увидела тени двух всадников. Их очертания почти сливались с ветвями деревьев. А потом они растворились в ночи, и цокот копыт затих вдали.
Принцесса знала, что у нее остается всего два или три часа для того, чтобы побыть одной. Как-то она попыталась последовать за Друстаном, но всадники ехали долго, и она бросила эту затею. Пусть магистр хранит свою тайну. Куда бы он ни уезжал, он делал ей подарок, потому что в другое время побыть одной было невозможно. Члены звена всегда держались вместе. И постоянно получали какое-нибудь задание: что-нибудь выучить, обтесать пару камней для башни-могильника. Обязанностям их не было конца. Возможности побыть одним им не оставляли.
Выходить ночью было строжайше запрещено. Друстан вдалбливал это в первую очередь ей. Бежать из Долины башен было невозможно. А если ей это и удастся, то покинуть полуостров Валлонкур просто нереально. Единственную дорогу, соединявшую его с материком, сторожили три крепости, а корабли тщательно охранялись. Ни одна мышь не могла покинуть Валлонкур незамеченной, и уж точно ни одна двенадцатилетняя принцесса. Того, кто ночью без разрешения выходил из барака и попадался, наказывали десятью палочными ударами по пяткам.
Гисхильда взобралась на небольшой холм, с которого была видна равнина по ту сторону узкой лесополосы. Чтобы увидеть всадника, вполне достаточно слабого света звезд. Оттуда приедет Друстан, а она к его приходу будет лежать в своей постели.
Принцесса прислушалась к шорохам ночи: шепоту ветра в ветвях деревьев, шелесту сухой листвы — собранному осенью урожаю. Ночь была прохладной. Она пожалела, что не взяла с собой накидку.
Как обычно, приходя сюда, девочка вглядывалась в тени леса до тех пор, пока не начинали болеть глаза. Ну когда же придет Сильвина и спасет ее? С тех пор как ее украли из семьи, прошло уже больше полутора лет. Новости о войне в Друсне не долетали до ушей послушников. Здесь они были отрезаны от мира. Может быть, отцу наконец удалось остановить продвижение вражеских войск? Ведутся ли переговоры о ее освобождении? Когда ей можно будет покинуть звено — детей, которых заставляли строить себе гробницу? Все здесь посходили с ума. То, что они называют верой, — сплошная чушь. Захватывающая, одурманивающая разум чушь. Она видела послушников последнего курса. Каждый из них показался ей похожим на героя. Они были рыцарями в сверкающих доспехах, закаленными за семь лет, на протяжении которых ими безжалостно занимались магистры. Годы, когда тихие молитвы Тьюреду и порой победа в «танце на цепях» были их единственным утешением. Они станут ужасными врагами.
Каждый год Валлонкур рождал сотню таких героев, чтобы заполнить прорехи в рядах сражающихся церковных войск. Они победят, потому что Фьордландии нечего противопоставить этому. И даже Альвенмарк не сможет вечно противостоять им в кровавой войне. Гисхильда поняла это. С ранних лет она жила среди воинов. И Валлонкур путал ее. Может быть, за этим ее сюда и привезли — чтобы сломить ее волю к сопротивлению. Ну когда же придет Сильвина и освободит ее из плена?
Принцесса вспоминала ужасный день, когда впервые встретилась с эльфийкой. В тот день ее брата Снорри похоронили в большом могильнике Фирнстайна. Сильвина единственная пришла не в торжественном одеянии, а в поношенном кожаном костюме жительницы лесов, — эльфийка со строгим, но приятным лицом появилась внезапно, словно призрак. Лицо ее было разукрашено узором из спиралей, в котором только со второго взгляда можно было узнать волчьи головы, и она казалась еще более далекой и неприступной. От нее пахло лесом и смертью. Все когда-нибудь слышали о ней. Это о ней вот уже тысячу лет пели скальды — о возлюбленной короля Альфадаса, эльфийке, связавшей судьбу с правителем людей, после того как он потерял свою жену Аслу в битве при Оленьем подъеме. Они сразу же узнали ее, героиню песен и древних, покрытых пылью книг.
Она была старше королевского рода, самый младший отпрыск которого был похоронен в этот день. О ней рассказывали сказки, в которых говорилось, что она превратила Аслу в дуб, потому что хотела завладеть сердцем короля, которого знала с тех пор, как он ребенком рос при дворе эльфийской королевы Эмерелль. Так она смогла завоевать его сердце, но оно было полно печали, которая так и не покинула короля Альфадаса до конца его дней. В сказке говорилось, что Кадлин, королева-воительница, спустя много лет после смерти Альфадаса нашла дуб, бывший некогда ее матерью. Она принесла желудь на могильник Фирнстайна и посадила его в сердце отца, чтобы они теперь были едины во мраке могил и Асла наконец нашла путь туда, откуда никогда не уходила. Из того желудя выросло на могильном холме крепкое дерево.
В тот день, когда Гисхильда впервые увидела Сильвину, эта сказка стала для нее правдой. В эльфийке было что-то мрачное. Девочка подумала о том, что с момента ее появления в Фирнстайне вся ее жизнь в корне переменилась. Королева Эмерелль послала Сильвину, чтобы та стала ее учительницей. Почему королева Альвенмарка так сильно пеклась о воспитании принцессы Фьордландии, оставалось загадкой. Король Гуннар с радостью согласился. Некоторые славные его предки были тесно связаны с эльфами. Получить в учителя Сильвину было залогом будущей славы. Что она сама думает по этому поводу, никто не поинтересовался, рассерженно припомнила Гисхильда. Она ведь всего лишь принцесса. Приходится повиноваться.
Гисхильда перевела взгляд на лес. Однажды ночью из тени выйдет Сильвина, придет в барак и убьет Друстана. Принцесса не желала смерти однорукому рыцарю, но проливать слезы по Друстану она не станет. Он жесток и несправедлив, плохой учитель. Особенно по отношению к Люку. То осыпает похвалами за какую-нибудь банальную мелочь, то наказывает за вещи, о которых и говорить не стоило. Не проходило и дня, чтобы Люк не бегал лишнего круга вокруг озера. Никто так часто не драил барак, не носил из замка еду и не выполнял неприятные поручения. Даже она. Иногда у нее возникало такое чувство, что Друстану она нравилась как раз потому, что была непослушной. Как иначе объяснить тот факт, что Люка, который все время прилагал множество усилий, чтобы угодить магистру, так часто наказывают?
Гисхильда закрыла глаза и прислушалась к шуму ветра. Представила себе, как эльфийка придет ее забирать. Однажды ночью она проснется от того, что узкая ладонь закроет ей рот, а она испуганно посмотрит в волчьи глаза. Глаза Сильвины! И учительница заберет ее.
Принцесса вспоминала другую, давно минувшую ночь, когда Сильвина неожиданно подняла ее с постели и повела к могильному кургану королевской семьи. Тогда она дрожала от страха. Сильвину она еще толком не знала, боялась темноты и мертвецов. Девочка довольно хорошо помнила ту ночь. Корни дуба показались ей тогда клубками черных змей. Ствол дерева был мощным, словно небольшая башня. Летом тень от его раскидистых ветвей закрывала весь холм.
На кургане Сильвина вложила ей в руку желудь. Эльфийка наверняка знала истории, в которых рассказывалось об Альфадасе и Асле.
— Этот желудь — ты, принцесса, — проговорила она и показала на дуб. — А это — тысячелетие.
Услышав эти слова, Гисхильда почувствовала себя маленькой и незначительной.
Должно быть, по ее лицу эльфийка прочла все ее мысли, и Гисхильда до сих пор помнила ее слова:
— Это дерево тоже когда-то выросло из желудя. Тебя будут бить штормовые ветра, моя маленькая подруга, будут пытаться склонить и искривить тебя. Только от тебя зависит, удастся ли им это. Будешь решительно противиться всем жизненным бурям — сломаешься. Будешь склоняться под каждым порывом ветра — время придавит твою крону к земле. Таков вызов жизни: не погибнуть и остаться верной самой себе, и неважно, что при этом подумают о тебе другие.
Верна ли она еще самой себе? Раньше она не противилась всему. У нее были друзья… Она была совсем другой. Но ведь не может она подружиться с будущими врагами Фьордландии. Однажды она вступит в бой с Жоакино, Люком, Бернадеттой и всеми остальными послушниками. Как же она может сейчас сражаться с ними на бугурте за то, чтобы их знамя не бросили в грязь!
Ей нравилась Мишель и ее жесткий характер. К Лилианне со временем она начала относиться с уважением. Комтурша очень умна… И, возможно, она действительно спасла ей жизнь, когда обрила ее наголо и увезла из Паульсбурга.
От плана застрелить Лилианну она на первое время решила отказаться. Ей никогда не выбраться отсюда, если она убьет бывшую комтуршу. И Гисхильда решила, что сейчас важнее всего выжить. Она будет внимательно слушать рассказы учителей о битвах и стратегии. Ей хотелось понять рыцарей ордена, научиться мыслить так, как они. Детский лепет вроде бугурта ее не интересовал. Зато увлекало почти все остальное.
У богов ее родины были свои планы, когда они сплетали ее судьбу. Бытие здесь имело глубокий смысл. Случайностей не бывает. Когда она убежит из Валлонкура, то будет знать рыцарей лучше, чем любой другой фьордландец. Даже лучше, чем дети Альвенмарка. Она станет их самым заклятым врагом!
И только одно не давало ей покоя: чем дольше она жила среди них, тем сложнее становилось сохранять четкие представления о добре и зле. Они — враги, то и дело напоминала она себе. Она не имеет права любить никого из них! Девочка вспомнила, чему учила ее Сильвина. Некоторые рыцари очень хорошо умеют пленять сердца, например Мишель. Их нужно опасаться больше всего. Она не должна забывать, кто она и что ей здесь не место.
— Я останусь верна себе, — тихо, но уверенно произнесла Гисхильда. — Навеки!
Затем повторила эти слова. Потом еще раз, и еще… Но это не помогало. Они не вселяли в нее мужества. Наоборот! С каждым разом она чувствовала себя все более и более одинокой.
А потом увидела в дверях барака Львов тень. На мгновение замерла — и направилась к ней.
Башня Двенадцати врат
— Еще на прошлом собрании мы узнали, что эрцрегент Друсны, брат Шарль, умер. Но теперь мои шпионы принесли свежие новости о его смерти. Тревожные!
Леон слушал заместителя начальника торговой конторы. Мужчина говорил тихо. Он был полностью скрыт в тени одной из двенадцати ниш круглого зала под куполом. Зал был пуст. На стенах горели факелы в железных подставках. Белый каменный пол украшала мозаика с изображением огромного Древа крови.
Встречи эти держались в строжайшей тайне. На каждом из присутствующих была маска. Но их было так мало, что можно было не скрываться. Примарх знал, что заняты только шесть ниш. Половина из присутствующих были калеками и стариками. Только Николо, Альварез и Жероме были еще в расцвете сил. Но зависело все не от возраста и здоровья. Его учитель, брат Ален, был парализован после ранения в шею. Тридцать лет он не мог двигаться сам. Даже есть без посторонней помощи Ален был не в состоянии. И все же в жилах бывшего примарха текла кровь горячее, чем у кого-либо из присутствующих. И была у него железная сила воли. Он добился победы Нового рыцарства на совете в Искендрии и перевернулся бы в гробу, если бы увидел, как все оказалось запущено.
Их брат из конторы сделал паузу, чтобы подчеркнуть драматичность своих слов.
«Пустомеля», — подумал Леон. Он уже жалел, что сделал именно его пауком в паутине шпионов ордена. Но менять что-либо уже поздно.
— Брата Шарля убили. Это истина, которую пытается скрыть орден Древа праха и гептархи. В первую очередь от нас, потому что думают, что его убили мы.
— Как им такое пришло в голову? — спросил Жероме, в голосе которого слышалось неподдельное возмущение.
Леон не сдержал улыбки. Брат Жероме считался хорошим командующим, фанатом своего ордена. Что касается внутрицерковных интриг, то тут он был слепцом.
— Что ж, у них для этого есть веские причины, — продолжал свои выкладки глава шпионов, и Леону показалось, что в его голосе проскользнула нотка язвительного удовлетворения. — Шарля не просто убили. Убийца пытал его. Эрцрегент умер тяжелой смертью. Вместе с ним умерли и его телохранители. И это в хорошо охраняемом замке ордена! Комендант замка клянется, что группа нападающих не могла бы проникнуть незамеченной. Он полагает, что убийцы имели свободный доступ в замок, потому что им доверяли. Потому что они принадлежали к числу бойцов Тьюреда.
— А комендант, случаем, не рыцарь ордена Древа праха? — цинично заметил Николо.
— Так и есть, брат, — прозвучал лаконичный ответ. — Они полагают, что это не были ни люди-тени, ни вероломные убийцы Других. Они убеждены, что убийц подослали мы.
— Но это же возмутительно! — воскликнул Жероме. — Мы должны искоренить эту ересь! Как они осмеливаются…
— Похоже, что эрцрегент сам намекнул им. Из последних сил он написал своей кровью два имени. Валлонкур и Дрой. Будет тяжело убедить гептархов, что мы здесь ни при чем.
Леон потер веко.
— Но ведь они ошибаются, разве не так? Мы здесь не замешаны.
Несколько мгновений царила тишина.
— Я тебя умоляю, брат, — проникновенно сказал предводитель шпионов. — Конечно же, прежде чем совершать поступок со столь далеко идущими последствиями, я посоветовался бы со всеми вами. И постарался бы нанять таких убийц, которые позаботились бы, чтобы брат Шарль больше ничего не написал своей кровью. Нет, мы невиновны. Кто-то ведет против нас скрытую борьбу. Может быть, орден Древа праха?
— Как тебе пришло такое в голову, брат? Разве не его рыцари были телохранителями эрцрегента?
При всей распущенности старого рыцарского ордена Леон даже представить себе не мог, чтобы они без зазрения совести убивали своих же людей.
— Что ж, они извлекают немалую выгоду из этого поступка, — ответил заместитель начальника торговой конторы. — За три дня до этого гептархи решили не принимать в свои ряды нашего нового гроссмейстера. Вместо этого был выбран гроссмейстер из ордена Древа праха. Боюсь, нам предстоят тяжелые времена.
Леон поднял веко и почесал старые шрамы. Он был рад, что сидит в тени стенной ниши и остальные братья не могут видеть его. Он злился на предводителя шпионов. Его предшественник не решался утаивать от него такие важные новости и ставить его в известность только вместе со всеми. Нужно избавиться от этого неблагодарного мерзавца… Но нет! Об этом нельзя даже думать! Кровь братьев слишком дорога! Он не может проливать ее. Не тогда, когда в зале под
куполом заняты всего шесть ниш.
— А Лилианна и Мишель знают об эрцрегенте и о новостях? — спросил Альварез.
— А что, должны? — с наигранным удивлением спросил шпион.
— Но они ведь окажутся в опасности, если покинут Валлонкур.
— Действительно… ты прав. Рыцари Древа праха злопамятны. Но до сих пор пока еще никто не предъявил нам официального обвинения. Может быть, не стоит беспокоить их обеих без веской причины.
«Теперь эта мразь еще и наслаждается сменой роли докладчика на покровительственного советчика», — сердито подумал Леон.
— Какие выводы ты делаешь из того, что нам не предъявляют обвинения? — спросил брат Альварез.
— Все, о чем я сообщил вам, считается секретной информацией. О необычных обстоятельствах смерти брата Шарля знает только дюжина высоких чинов Церкви. Но если бы я был не членом нашего ордена, а рыцарем Ясеня, то начал бы собирать грязные истории. Возможно, я даже позаботился бы о распространении слухов… Мы слишком сильны, чтобы можно было просто взять и лишить нас власти. И польза, которую мы приносим Церкви, очевидна. Если бы я был на месте наших врагов, то запятнал бы доброе имя Нового рыцарства. На это нужно время… Но как только пришло бы время, я обвинил бы в ереси весь орден целиком. Только так и можно нас победить.
— Это же просто неслыханно! — возмущался Жероме. — Мы должны отправить посольство в Анисканс и заявить протест против этих наговоров на Шарля.
Леон вздохнул про себя. Жероме — хороший рыцарь на поле боя, но внутрицерковные интриги ему совершенно чужды.
Докладчик притворно закашлялся.
— Мой дорогой брат, мы не можем этого сделать. Никто нас не обвинял. Мы даже не должны знать то, о чем я вам доложил. Если мы станем защищаться от упреков, которые нам еще никто не предъявлял, то навлечем на себя еще больше подозрений. Потому что кому и знать об обстоятельствах смерти Шарля, как не его убийцам?
Леон покачал головой. Замечательно придумано. Они в ловушке.
— Что ты предлагаешь, брат?
— Мы станем делать то же самое, что и они. Поскольку ни один из нас больше не является гептархом, нам будет сложнее достучаться до князей Церкви в Анискансе. К счастью, наши братья из ордена Древа праха — кучка продажных и аморальных людей, которые гораздо меньше пекутся о службе Богу, чем о собственной выгоде. Нам даже не придется ничего выдумывать… Нужно просто рассказать о них. Однако мы должны понимать, что вступаем в самую настоящую войну за власть внутри Церкви. Если, конечно, вступим на этот путь.
— Разве у нас есть выбор? — спросил Альварез. — Ведь эти собаки из ордена Древа праха просто толкают нас на этот путь.
— Что ж… Мы можем исключить из нашего ордена сестер Лилианну и Мишель де Дрой и отправить их в Анисканс. Таким образом мы заткнем всем глотки. Конечно же, мы должны притвориться, будто случайно прознали об их злодеяниях и очень потрясены этим и огорчены.
— Но ведь они невиновны, черт побери. Как ты можешь даже думать об этом? — возмущенно воскликнул Друстан.
— Я могу думать об этом, потому что в отличие от тебя не чувствую себя связанным узами звена ни с одной из них. Впрочем, все мы клялись в любой момент пожертвовать нашими жизнями на благо Церкви и ордена. Поэтому ничего необычного я не требую. Вне всякого сомнения, их жертва послужит на благо ордену.
Леон ни секунды не сомневался в том, что заместитель начальника торговой конторы хочет воспользоваться моментом и отомстить сестре Мишель.
— Мы и так уже потеряли достаточно рыцарей. Запрещаю тебе думать в этом направлении. Делай все возможное, чтобы очернить рыцарей ордена Древа праха. И позаботься о том, чтобы хоть некоторые гептархи были к нам расположены. Для этой цели мы даем тебе полную свободу действий.
— Благодарю за доверие, брат примарх, но есть еще кое-что, о чем я должен знать. До меня дошли слухи о том, что при дворе королевы Роксанны у нас есть шпион. Почему я о нем не знаю? Он бы очень пригодился в борьбе против рыцарей Древа праха. Ничто не испортило бы их славу так, как очередное поражение в Друсне. Если мы донесем до этого шпиона верные известия, Другим и повстанцам будет легче легкого победить их.
— К сожалению, сведения об этом шпионе не что иное, как слухи.
Леон никогда не выдаст своего человека при дворе. Заместитель и так уже чересчур силен. Этого единственного шпиона и дальше будут вести только он, Леон, и Лилианна. Ведь это она довела предателя до того, что он согласился открыться делу Церкви.
— Есть ли еще что-либо, что нам нужно обсудить? — спросил он всех.
Никто не ответил. Леон поглядел в темные ниши. Снова пришла боль от осознания того, как мало их осталось.
— Хорошо, тогда вознесем молитву святому Гийому, отцу нашему.
Леон был рад, что после короткой благодарственной молитвы мог воспользоваться дверью, находившейся в темноте у него за спиной. В толстой внешней стене башни Двенадцати врат было двенадцать узких витых лестниц. На каждую из них можно было попасть через одну из двенадцати дверей во внешней стене. И на каждой двери был тяжелый старый замок, к которому существовал всего один-единственный ключ. Свой ключ Леон получил от брата Алена почти пять десятилетий тому назад. Он был избран еще до того, как окончил свой последний год послушничества, и, будучи примархом, стал хранителем ключа Братства святой крови. Именно он посвящал новых братьев в тайны их ордена и открывал им истинное значение герба Нового рыцарства. Истина так очевидна, когда знаешь ее! Леон уже почти не представлял себе, как это можно — не знать тайного значения картины: кроваво-красный ствол и растущие из него раскидистые ветви. И все же тех, кто был частью скрытой истины, осталось ужасающе мало.
В подавленном настроении Леон начал спускаться по лестнице. Вся эта таинственность с годами становилась для него все более невыносимой. Она была из числа неписаных законов их братства. Во времена опасности спасало то, что только один человек знал всех членов братства. Если бы одного из них взяли в плен, он не смог бы выдать остальных братьев. Как легко было бы избавиться от них! Их ведь так мало. И если бы это случилось, все тайны, которые они обнаружили, были бы потеряны навсегда. Ничто из их знаний не записывалось — это чересчур рискованно. Слишком уж тонка грань между ересью и самозабвенной верой в Бога. Их предназначение заключалось в том, чтобы избавить мир от детей альвов. Они были избранными, теми, кому Тьюред дал силу исполнить эту задачу. Силу, которая впервые открылась в Анискансе через чудо святого Гийома и за один день привела святого мученика к смерти. Другие, не колеблясь, убили святого, когда увидели в нем равного по силам противника. Но сила Гийома не умерла вместе с ним.
Воспоминания об этой слышанной тысячу раз истории каждый раз волновали Леона. Обычно ему было тяжело спуститься по винтовой лестнице холодной ночью. Но теперь он был рад, что может двигаться и чувствовать свое тело. Движение успокаивало его, и старое встревоженное сердце постепенно начинало биться ровнее. Он подумал об одиноких людях, находящихся далеко отсюда, которые делили с ним тайну Древа крови.
Интересно, как поживает сестра Герона? Почти год назад она сменила Друстана на его одиноком посту в Вороньей башне. Скоро ее сменит Жероме. Там все и начнется… Великий риск. На море. Вдали от всех взглядов. Так когда-то придумал брат Ален, не зная места, где это произойдет. Там добудут они победу, которая принесет Новому рыцарству бесспорное главенство. Но время еще не пришло. Им нужно больше кораблей. И в первую очередь нужно больше рыцарей — носителей Дара.
Леон сознавал, что в мире еще много таких, как они, чей Дар остается нераскрытым от колыбели до могилы. Тайное братство основало Новое рыцарство, чтобы дать возможности для роста тем, кто носит в себе Дар. Ни одно место в мире не было ближе к Царству Божьему, о котором они все мечтали, чем Валлонкур. А рыцарский орден — еще ближе. Он стал плащом, под которым скрывалось братство. И он был мечом, который они поднимали против Других. Но они оказались и уязвимее. Потому что если Церковь стала врагом Нового рыцарства, то их братство тоже в опасности.
Леон хорошо знал историю Церкви. Уже дважды она преследовала и полностью уничтожала якобы еретический орден.
Этого не должно больше случиться! Древо крови должно выжить, и это получится, потому что будущее за кровью, а прах — это прошлое!
Часто наедине с собой Леон сильно сомневался в задаче, поставленной Тьюредом перед ним. Как Бог мог допустить, что гептархи так плохо служат ему? Ведут себя, словно короли, разве что никогда еще не было королей, которые обладали бы такой властью. Они основали внутрицерковные династии. Были две семьи, которые вот уже более полутора сотен лет сажали на трон князя Церкви одного из своих. Они давно уже не были самыми благочестивыми или самыми умными, самыми аскетичными или наиболее чтимыми в войске верующих слугами божьими. Это были интриганы, убийцы и распутники, предававшиеся за высокими стенами своих дворцов всевозможным грехам. Уже только поэтому они с недоверием относились к Новому рыцарству. Но подобные им приступили к построению Царства Божьего и наконец стали исполнять древнейшие задачи, поставленные перед Церковью, а именно: искоренять язычество и нести знамя Древа крови в Альвенмарк, чтобы уничтожить Других.
Леон вышел из ворот, предназначенных только для него. Глубоко вдохнул холодный ночной воздух, повернулся и закрыл тяжелые ворота. Завтра он навестит заместителя начальника торговой конторы. Необходимо принимать решения! Решения, которыми лучше не отягощать души остальных братьев. Внутри Церкви начнется война, исход которой решат не войска рыцарей, а кинжалы в ночи.
Примарх в отчаянии поднял голову к ночному небу. Почему Царство Божье так далеко? Почему так тяжела возложенная на него ноша? Теперь нужны хорошие новости, чтобы помочь удержать веру в лучший мир, который однажды сменит этот.
Леон решился нарушить правила братства. Совсем чуть-чуть… Он нагонит Друстана и предложит немного проехать вместе. Давненько он ничего не слышал о мальчике.
Он улыбнулся. Снял маску, которую надел для тайной встречи, и оттянул веко, чтобы дать остыть израненной плоти. Ему бы заботы Друстана! Магистр был в отчаянии, потому что не мог отнять языческую веру у Гисхильды, а его звено не хотело срастаться. Они проиграли все бугурты. Они не хотели быть вместе, и это всегда показывал «танец на цепях», потому что победить в нем могло только то звено, в котором каждый был готов постоять за другого. Все они должны были вместе преследовать одну цель, быть готовы пожертвовать собой ради этой цели и своих товарищей. Для самовлюбленных одиночек на цепях места не было. Они могли быть хорошо подготовленными, но они в любом случае проиграют, если встретятся со звеном, которое представляет единое целое с собой и с Богом. Это как на поле битвы. И только для этого и существует бугурт. Там послушники учатся побеждать. Тот, кто знает, как победить на цепях, сумеет и войско повести в битву.
Леон снова рассмеялся. Друстан, Альварез и Лилианна — все они когда-то были в одном звене. Они были Львами. И все начали свой второй курс на галере. Теперь они стали бойцами, каждый в своем роде, принося славу ордену. Так будет и с Люком, Гисхильдой и другими. Друстан просто еще слишком молод, чтобы знать, какой силой обладает время. Оно спаяет юных Львов в сильное звено. И оно исцелит даже языческую душу Гисхильды.
Король Тученырь
Уже день и две ночи сидела Юливее на скалистом уступе высоко над облаками. Она видела, как под ее ногами проплывали бури, наблюдала за тем, как снег на ее плаще превращался в лед. Магия оберегала ее от холода, но не от мелких ледяных кристалликов, которые ветер швырял ей в лицо, пока у нее не возникло чувство, что с ее щек медленно слезает кожа. И от одиночества магия тоже не защищала.
Она знала, что не имеет смысла подниматься еще выше. Орлы видели ее. Уже давно. Они сами решат, приходить или нет. Ей же оставалось только ждать. Ждать…
Она достала из-за пояса флейту и стала наигрывать мелодию холода и одиночества. Иногда у нее возникало ощущение, что такова ее судьба — ждать. Более полутора лет сидела она рядом с застывшим Фенрилом и ждала, что он проявит признаки жизни. Она одна не была готова сдаться, не хотела признавать, что все потеряно. Точно так же как не хотела признавать, что Нурамон и Фародин давно ушли в лунный свет. С тех пор как ее спасители ушли в погоню за Девантаром, прошли столетия. Тропы альвов поглотили их. Точно так же как и их спутника, человеческого сына Мандреда Торгридсона, основателя королевской династии Фьордландии. Сколько историй рассказывают о нем люди! Они убеждены, что однажды он вернется. Когда нужда будет сильнее всего и враг окажется у ворот Фирнстайна, тогда он вернется. А рядом с ним будут его друзья-эльфы. Они изменят судьбу в самой последней битве. И тогда воцарится мир до скончания времен.
Юливее нравилась эта история. А еще ей нравились люди. Они были такими непохожими на ее народ, надеялись на будущее, на обещания лучшей жизни.
Среди эльфов тоже ходит немало историй о героях Фародине и Нурамоне. Но во всех речь идет о делах минувших.
Никто из ее собратьев не придумал многообещающего будущего. Они не надеялись на их возвращение, так же как никто, кроме нее, не верил в то, что Фенрил вернется.
Тень заслонила звезды. Широкие крылья замедлили полет. Мощные когти заскрежетали по скале. Юливее чувствовала мысли черноспинного орла, потому что была певицей ветра, так же как и Фенрил, хотя и не решалась летать с орлами. Пришел сам король. Он испытывал любопытство, но вместе с ним и гнев.
— Я здесь, чтобы просить за свою королеву.
Эльфийке было легче выразить свои мысли, когда она произносила их вслух. В принципе, в этом не было нужды, потому что король Тученырь читал ее мысли так же, как и она его, насколько он позволял. Он был могуществен и видел то, что оставалось невысказанным.
— Мастер меча Олловейн тоже просит о помощи.
На Юливее обрушился поток видений: кровь, насилие, свобода, бесконечное небо. Ощущение когтей, пронзающих живое мясо. Голод. Печаль. Постепенно печаль вытеснила все остальное. Он не забыл Мелвина. Сколько времени прошло, а воспоминания об эльфах были еще живы, и это были воспоминания о боли. Затем король Тученырь вспомнил Зимнеглаза, мысли его вращались вокруг опасностей, которым он подвергался. Дело было не только в Фенриле!
Юливее почувствовала, как орел представил себе, что его когти впиваются в грудь Эмерелль. Эльфийка застонала от боли — настолько всепроникающей оказалась мысль короля орлов.
— Она не виновата в его смерти!
Тученырь знал: Мелвина послала Эмерелль, несмотря на то, что хорошо знала, что тот не может выжить. Королева знала, что он не откажется.
— Это было его решение, — возразила Юливее, хорошо понимая, что это только часть правды.
Мелвин никогда бы не отказался. Только насколько волен он был принять решение?
В тот день, когда умер Мелвин, король, черноспинный орел, порвал с Эмерелль. И он не хотел служить королеве. Его гнев и печаль не утихали.
— Нам нужна твоя помощь, Тученырь. От тебя и твоего народа зависит судьба Фьордландии.
Она вызвала в памяти воспоминания о Гисхильде. О королевском замке в Фирнстайне. О диких скалистых ландшафтах фьордов. Она хотела, чтобы король орлов увидел страну и ее жителей ее глазами. Чтобы ощущал все так, как ощущала она. Это было трудно для птицы, так как это был мир, из которого исчезала магия. Как же может возникнуть связь?
— Все это погибнет, если ты не захочешь помочь, Тученырь.
Она вспомнила соловьев, которых послала, чтобы уничтожить корабль рыцарей ордена, вспомнила свою ярость.
Король орлов принялся чистить перья. Он казался обеспокоенным. Его удивило то, что он почувствовал ее гнев, и было неясно, зачем нужно помогать человеческим детям.
— Во имя древнего союза. Они проливали кровь за Альвенмарк. Из-за нас они очень сильно пострадали. Мы не можем бросить их.
Она снова ощутила ярость орла, который не мог оставаться спокойным, когда кровью была заплачена высокая цена, а ожидаемую ответную услугу никто не оказывал.
— Хочешь верь, хочешь не верь, но Эмерелль чувствует то же самое.
Тученырь был убежден в том, что является лишь фигурой на шахматной доске. Он не мог представить, что Эмерелль способна на искренние чувства. Юливее была поражена, обнаружив, что, несмотря на свою неприязнь, король орлов считал Эмерелль хорошей правительницей. Ей было тяжело уследить за мыслями хищной птицы.
Она снова вспомнила о Фенриле. Говорили, что, если слиться с духом птицы хотя бы на несколько дней, это причинит непоправимый вред. Его же не было несколько месяцев. Что с ним будет, если он вернется?
Внезапно ее охватило глубокое чувство стыда. Благодаря мыслям Тученыря она осознала, что никогда не думала о том, какой вред принесен птице. Ей стало так неловко, что у нее запылали щеки.
Юливее почувствовала, что гнев птицы странным образом стал утихать. Теперь орел был глубоко погружен в размышления. Он гораздо лучше умел читать мысли и воспоминания. Юливее снова покраснела, представив себе, что он может в них обнаружить.
Тученырь хотел знать, каким образом нужно помочь человеческим детям. Эльфийка вспомнила истории и множество героических песен, накопившихся за тысячу лет существования союза Альвенмарка и Фирнстайна. Благодаря ее мыслям Тученырю стало легче узнать то, что он хотел. И ее губы тихо, почти неосознанно произнесли:
— Все началось с Мандреда, потом был Альфадас, его несчастный сын Ульрик и дочь Кадлин, великая королева-воительница.
На ум ей пришли также Ньяундред Клинобой и Лиондред, который, подобно Мандреду, не нашел на тропах альвов обратной дороги к людям. Ну а последним был Гуннар Дуборукий, погибший геройской смертью из-за того, что он пекся о продолжении своей династии и союзе с Альвенмарком. Он принес себя в жертву зыбкой надежде, что его дочь Гисхильда, возможно, сумеет открыть путь к счастливому будущему. Затем Юливее вызвала в памяти имена тех, кто должен теперь принять участие в битве. Великие имена, разные народы. Их поведет сам Олловейн.
На короля орлов это, похоже, произвело впечатление, он захотел узнать подробности.
Юливее склонила голову.
— Мне очень жаль. Могу сказать только, что мы спасем принцессу Гисхильду. В ней заключено будущее Фьордландии. Ее держат в плену. Пока никто не знает где. Но, похоже, это такое место, куда можно попасть только по воздуху, поскольку все подходы к этой тюрьме охраняют целые армии.
Король орлов внезапно издал резкий крик. Был ли это смех? Или, может быть, насмешка? Теперь он хотел знать, когда это должно произойти.
— Я не могу сказать — пока не знаю. Она словно сквозь землю провалилась, когда ее похитили.
Тученырь снова издал резкий, пронзительный крик, прозвучавший как вызов ветрам и горам. Юливее почувствовала, что орел считает все это предприятие авантюрой. Но каким-то образом в этом и заключалась для него вся привлекательность. «Это не похоже на Эмерелль» — такую мысль уловила Юливее. И действительно, это совершенно не похоже на план холодной, обычно такой расчетливой королевы. Это поступок отчаяния!
— Ты и твой народ, вы поможете нам? Без вас нам к принцессе не пробраться.
Король орлов вспомнил имена тех, кто будет принимать в этом участие. Это были герои Альвенмарка. Почти всех их он уже видел в битве с воздуха. Он со своими друзьями не раз помогал певцам ветра, находил вражеские стоянки, наблюдал за передвижением войск. Это не всегда было безопасно. Часто приходилось сражаться в воздухе. Тученырь почувствовал радость от ожидания предстоящих событий.
Но от этого ее план не перестал казаться безысходным. Особенно гротескными казались ему корабли. Юливее постоянно приходилось вспоминать виденные ею чертежи. Таких кораблей не было еще никогда. И строили их только для орлов. Они понесут короля орлов и его соратников далеко в чужое море.
О мечтах и рыцарях
Люк видел, как Гисхильда встала и выскользнула из барака. Он спал чутко и знал, что она делает это не в первый раз. Интересно, куда она ходит? Друстана тоже не было. Может быть, они встречаются где-то на улице? Нет… А если даже и так, его это не касается.
Но уснуть теперь он не мог. Что-то там снаружи есть. Иногда пропадают овцы. Волков здесь нет, поэтому подозревали послушников. Им никогда не давали наесться вдоволь… А забить овцу было довольно легко. И место укромное для костра тоже можно найти. Но как пройти мимо магистров, которые спят у входа в барак? Нет, это не послушники.
Люк беспокойно ворочался. Не может же он допустить, чтобы Гисхильда была там, снаружи, одна. Конечно, она не овца и умеет постоять за себя — это он знал по собственному опыту.
И тем не менее… Мысль о том, что с ней может что-то случиться, все больше беспокоила его. Он чувствовал себя ответственным за девочку, пусть даже она пыталась сломать ему нос и мочилась в бассейн Пробуждения. Несмотря на то, что она язычница, она Львица, одна из них. Тьюред наверняка хотел, чтобы Люк за ней присматривал, поэтому и даровал ему чуткий сон. Он должен был заметить, что она уходит. Но выходить ночью из барака запрещено.
Люк ведь не может просто наплевать на запреты и правила. С Гисхильдой все иначе. Она, похоже, просто вынуждена все нарушать. Но он не такой!
Люк сел на постели. Остальные послушники спали как убитые. Неудивительно, ведь они целый день вкалывали, даже после захода солнца работали над башней. Завтра они должны положить замковый камень крестового свода подвала. На этом окончится строительство скрытой части башни, сокровищницы их звена. Не хватало только люка над винтовой лестницей, двери за четырнадцатью замками. У каждого из них будет ключ. Во всяком случае, это у них получается, у сорок седьмых Львов Валлонкура. Строительство башни продвигалось у них лучше, чем у других. В эту работу они вложили всю свою гордость, все свое тщеславие. По крайней мере хоть в этом был виден результат их непосильного труда. Здесь они показывали, что кое-что умеют в отличие от бугурта!
Уже завтра башня наконец-то поднимется выше котлована, который они вырыли в земле и скальной породе, и устремится к небу.
Друстан, любивший выражаться высокопарно, сравнил башню со временем их пребывания в Валлонкуре. В первый год закладывается фундамент, на котором будет строиться рыцарство. Подготавливаются их тела и души. Это скрытая работа. Все, что последует за этим, будет гораздо более очевидным.
Он подумал о белоснежных гербовых щитах, висящих у них над постелями. В конце года они получат свои гербы, которые со временем будут меняться. Сначала у всех будут одинаковые гербы. На левой стороне щита, там, где сердце, — Древо крови, а справа стоящий на задних лапах лев. Это знак их звена. А поскольку они худшие игроки в бугурт, они пойдут на галеру. Это тоже отразится на их щите, потому что между львом и Древом вырастет черное вертикально стоящее весло. У Драконов там окажется черная цепь — знак того, что они были лучшими игроками в бугурт. Если один из учеников чем-то особенно выделяется, его герб будет отличаться от гербов остальных ребят его звена. Верхнюю треть щита займет широкая полоса красного, черного или белого цвета — цветов, которые позволяет им геральдика ордена. И на этой полосе герой может сам нарисовать свой герб. Пистолет, корабль, башню… Что захочет. Но это должно быть связано с ним самим и его жизнью. Это право получали и все остальные послушники после посвящения в рыцари. Тогда у каждого появлялся свой индивидуальный герб. И если они переживут войны и однажды вернутся, чтобы заканчивать свой век в мире, тогда герб их изменится в последний раз. Теперь он будет разделен на четыре части, и на новом поле появится знак того, что заполняет последние годы жизни рыцаря: молот и зубило для камнетеса, перо для писаря, циркуль и перо для картографа. Множество вариаций. Не было двух одинаковых щитов. И поскольку щиты рыцарей, вступивших в последнюю пору своей жизни, были разделены на четыре части, их называли «крестами».
Люк попытался представить себе, как будет выглядеть его щит. Древо крови и красный лев ему обеспечены! Он скорчил гримасу. Его Львы пойдут на галеру. Это уже точно. Не победить ни в одной игре — позор, какого не было уже много лет. За это на щитах у всего их звена до конца жизни останется пятно: ужасное черное весло. Оно всегда будет с ними!
Мальчик ощупал мозоли на руках. Работа с молотком и зубилом покрывала ладони кровавыми волдырями. Но теперь кожа огрубела. Да и сам он стал гораздо сильнее…
В животе заурчало. Вот уже год как он ложится спать голодным. Еда здесь хорошая, только ее, к сожалению, всегда мало.
Люк снова вспомнил слова Друстана. «Их тела и души должны быть готовы…» Чушь! Руки в мозолях, худые тела. К чему это готовит? Он представлял себе рыцарей иначе. А в душе его ничего не изменилось, насколько он мог судить.
Люк потер холодные руки, посмотрел на дверь. Нужно привести Гисхильду обратно. Интересно, что она там, снаружи, делает? Она Львица, а они все должны быть друг за друга — это вдалбливали им постоянно. Друстан — скверный малый, то приветливый, а в следующий миг беспощадный. Он накажет Гисхильду, если поймает, а то, что она девочка, ничего не изменит. Люк содрогнулся при мысли о том, что ждет послушника, которого поймают ночью за пределами барака.
Мальчик натянул сапоги и тихонько выбрался из спальни. В мисочке для угля тлели последние щепки под снежно-белой пепельной корочкой, поэтому в комнате стояли сумерки. Хорошо были видны складки смятых одеял на постели. Повсюду лежали стопки книг. На столе стояла наполовину пустая миска с супом. Люк обнаружил кусочек колбасы и выудил его из супа, стянул краюху черствого хлеба и быстро вышел в темную безлунную ночь. Он вспомнил омшаник и вылазки, которые туда предпринимал. От плохих привычек сложно избавляться, но если его поймают, то пусть лучше его накажут с полным желудком. Он вгрызся в колбасу, как следует приправленную чесноком. По крайней мере, ее у него не отнимут.
Люк огляделся по сторонам. Полярная звезда затмевала все созвездия на небосводе. Этой ночью было особенно темно. Глаза очень медленно привыкали к слабому свету. Клочок земли вокруг барака был известен ему уже давно. Он мог бы ориентироваться здесь даже с закрытыми глазами.
Мальчик слышал, что цокот копыт удалился на север. Эту дорогу хорошо видно только с одного места: маленького холмика с отвесными склонами, с которого можно окинуть взглядом пространство за верхушками деревьев.
Люк попытался разглядеть что-нибудь в высокой траве и зарослях чертополоха. Но ничто не шевелилось на вершине холма. Что, в общем-то, ничего не значило. Из всего их звена одна Гисхильда умела становиться невидимой в лесу. Должно быть, она там. Это единственное место, откуда можно заранее увидеть все и попасть в барак быстрее всадника.
Послушник направился прямо к холму. Он догадывался, что найдет там Гисхильду, но, когда она внезапно выросла из травы рядом с ним, испугался не на шутку.
— Это мое место, — сварливо зашипела она на него. — Тебе здесь делать нечего.
Удивленный ее враждебностью, он отпрянул.
— Я беспокоился за тебя, — сказал он и тут же пожалел о своих словах, едва они успели сорваться с его губ.
Это прозвучало глупо. Кто он такой, чтобы беспокоиться? Ее мать? Почему он не сказал ничего более убедительного? Что-нибудь, что прозвучало бы более… подходяще, что ли.
В призрачном свете звезд она выглядела на удивление мило. В ней было что-то от цветка чертополоха. Своеобразная, резкая красота, окруженная шипами, которые не дают возможности приблизиться к ней.
— Не нужно за меня беспокоиться, — после долгого молчания проговорила Гисхильда каким-то примирительным тоном.
— Когда придет магистр Друстан…
— …я увижу его задолго до того, как он доберется до нас.
Ну вот, опять прорывается ее упрямство. Более полугода они в одном звене и за это время обменялись едва ли десятком фраз. Он чувствовал, что его тянет к ней, такой непохожей на него. Он предал Бога и разочаровал Мишель, был слишком близок к божкам и, несмотря на всю свою набожность, чувствовал, что никогда не избавится от этого недостатка. А Гисхильда… Она не скрывала того, что не чтит Тьюреда. Она вообще не должна быть здесь — так она сопротивляется вере. Но она была… И Бог не расправлялся с ней за все ее прегрешения. Почему? Может быть, для него тоже есть надежда? Может быть, у нее можно этому научиться? И что сказать, чтобы покончить с этим дурацким молчанием? Он не очень хорошо умел просто болтать. А с девочкой это вообще сложно.
— Мне нравится, что ты не слишком любишь трепаться, — внезапно сказала она.
Она смотрела не на него, а куда-то вдаль. На север. Туда, откуда скоро появится Друстан. Люк хотел что-то ответить, но только тихонько откашлялся. Было приятно просто стоять с ней рядом и молча вдыхать холодный ночной воздух. Постепенно начинали мерзнуть ноги — в спешке он забыл надеть носки.
— Мне кажется, что Друстан часто несправедлив по отношению к тебе, — продолжала она. — С ним трудно. Очевидно, он уже немного не в себе.
— Да.
Люк готов был сквозь землю провалиться. Почему ничего лучше, чем просто «да», не приходит ему в голову? О Друстане ему действительно было что сказать.
Гисхильда тихонько рассмеялась.
— Ты знал, что он расстреливает стулья?
— Что?!
Нет, быть такого не может! Что случилось с его языком? С его головой?
— Прошлую зиму я прожила с ним и одной женщиной в сторожевой башне на необитаемом острове. Он не может забыть о том, что потерял руку. Вероятно, был когда-то мастером фехтования… одним из Львов Лилианны. Без руки, по его словам, он как фехтовальщик теряет равновесие. Поэтому и упражняется в стрельбе из пистолета. Будучи рыцарем, не желает быть безоружным. А к крестам — к тем, кто возвращается сюда, чтобы никогда больше не покидать Валлонкура, — причислять себя пока еще не хочет. Он называет их похороненными заживо. В любом случае, в сторожевой башне он постоянно стрелял в спинку стула. Для тренировки. Иногда чтобы попугать меня и Жюстину. Попадал он не слишком часто. Похоже, что касается стрельбы, он тоже потерял равновесие. — Девочка рассмеялась. — Совсем ненормальный, правда? И именно его сделали нашим магистром. Твой Бог любит такие дурацкие истории.
Его расстроило то, что она так далека от Бога, но порадовало, что она стала с ним разговаривать.
— У тебя был хороший учитель фехтования, — выдал он наконец одно разумное предложение.
— Учительница! Я скучаю по ней… — Внезапно она повернулась и посмотрела на него. — Мне очень жаль, что я хотела сделать тебе больно. Тогда, на дуэли…
Люк не любил вспоминать об их поединке.
— У меня тогда был тяжелый день, — пробормотал он.
Она ухмыльнулась, ее глаза засияли в свете звезд.
— Против меня у тебя всегда были бы тяжелые дни. Я лучше фехтую.
Люк обиделся. Это неправда! Кроме того, перед этим он дрался с Бернадеттой и не отдохнул перед дуэлью с Гисхильдой. Он открыл рот… и промолчал. Если он что-нибудь скажет, свет в ее глазах померкнет, а ему этого не хотелось.
— У тебя тоже была хорошая учительница, — сказала она. — Это не очень часто бывает, что тебя тренирует рыцарь, прежде чем ты попадаешь сюда, правда? Я имею в виду… Всех рекомендуют рыцари ордена… Но чтобы провести так много времени с одним из них, так бывает редко, правда?
Люк был в этом не совсем уверен, но кивнул. Ему хотелось, чтобы в них обоих было что-то загадочное.
— Каково было с сестрой Мишель?
Что она имела в виду? Что она болела чумой? Что было несколько замечательных дней, а потом он ее разочаровал…
— Хорошо!
Этого должно быть достаточно в качестве ответа.
Гисхильда надула губы.
— Ну же, я ведь рассказала тебе про Друстана. Что ему нравится расстреливать стулья. Теперь твоя очередь. Расскажи мне что-нибудь смешное.
Люк вспомнил, как они с Мишель лежали на краю колодца.
— Она доверила мне тайну.
Он не сдержал ухмылки. Сумеет ли она оседлать медведя?
— И?..
— Я не могу тебе этого сказать. Это же тайна. А я никогда не выдаю доверенных мне тайн, — торжественно произнес он.
И не сдержал улыбки. Было просто невозможно представлять себе Мишель на медведе и оставаться при этом серьезным.
— Ты дурак! Чего смеешься?
Он захихикал.
— Я действительно не могу тебе этого сказать. Тогда ты не сможешь смотреть на Мишель без улыбки, и она поймет, что я ее предал. Могу доверить тайну о себе.
Она оценивающе поглядела на него. «Вероятно, мои тайны не имеют особого значения», — обиженно подумал он.
— Давай.
Но настроение было уже не то, чтобы рассказывать что-то о себе.
— Ну?
Он вздохнул. О своих страхах и белой женщине говорить ему не хотелось, хотя она поняла бы его лучше, чем кто-либо. С ней нужно быть осторожным. Она язычница! И он не имеет права якшаться с идолами! Лучше всего вообще не разговаривать с идолопоклонницей.
— Итак, ты и свои тайны предпочитаешь держать при себе.
— Нет! Я расскажу тебе то, что доверил Мишель. Мою самую заветную мечту. Я хочу стать рыцарем…
— Ах! Такого от послушника Валлонкура я действительно не ожидала.
— Не будь такой вредной! И дай мне договорить. Я хочу стать рыцарем, таким, как в старых сказках и былинах. Таким, который служит принцессе. Преданным ей, когда от нее все отворачиваются, и готовым сразиться даже с драконом, чтобы спасти ее.
Гисхильда глядела на него широко раскрытыми глазами. Ее нижняя губа задрожала. Похоже было, что она вот-вот расплачется. Но вместо этого выругалась.
Люк не знал, какой реакции ожидал от нее, но уж точно не такой.
— Принцесс больше нет! — сердито выдавила она. — Твоя Церковь убирает всех королей. И нет больше принцесс. Остается только парочка благородных семей, которые согласны на то, чтобы в будущем право говорить имели только священники. Твоя мечта никогда не исполнится. А драконы… Драконов даже в Альвенмарке больше нет!
— Но дочери бывших королей…
— Если кто-то почти король, то его дочка — почти принцесса. А знаешь ли ты хоть одну историю о том, чтобы рыцарь спасал девушку, которая была бы почти принцессой? Твоя мечта — сплошная чушь!
Ну довольно! Похоже, было ошибкой разговаривать с этой глупой гусыней. Пусть одна сидит под Полярной звездой и размышляет.
— Теперь я должна рассказать тебе свою тайну…
Люк поднял руку, и она умолкла. Гисхильда обернулась. Какой-то звук… Цокот копыт! Это мог быть только Друстан. Но он ехал с другой стороны!
— Ты спрячешься здесь. Я его отвлеку. А потом ты незаметно проберешься в свою постель.
— Но…
— Ты крадешься лучше, чем я. Меня он в любом случае увидит. Будет вполне достаточно, если накажут только одного из нас.
Не дожидаясь ответа, он бросился вниз по склону холма навстречу всаднику. Когда Друстан выехал из-под сени деревьев, Люк изменил направление, желая отвлечь рыцаря от барака.
— Стой! — прозвучал голос, похожий на удар кнута.
Люк побежал еще быстрее. Он был слишком близко к бараку. Друстан увидит Гисхильду.
— Стоять!
Люк не решался оглянуться, петляя, словно заяц, которого травят собаками. Грохот копыт становился все громче! А потом Люк получил пинок в спину и упал в мокрую от росы траву. Задыхаясь, он хватал ртом воздух.
Рука грубо схватила его за плечо и перевернула. В темноте он едва мог разглядеть лицо Друстана.
— Люк де Ланцак! Похоже, ты не очень-то принимаешь меня всерьез, мальчик. Думаешь, я не накажу тебя, потому что сестра Мишель очень высокого мнения о тебе? Что ты здесь делаешь?
Люк вспомнил блеск звезд в глазах Гисхильды. Краткий миг, когда она выглядела счастливой.
— Я смотрел на свет Полярной звезды. Сегодня ночью она светит особенно ярко.
— Да ты у нас поэт, оказывается. Странно, что я раньше этого не замечал.
Друстан поставил ему сапог на грудь и огляделся.
— Не думай, что если я — однорукий калека, то забыл, что заставляет недорослей вроде тебя пробовать писать стихи. Я выясню, с кем ты тут был. В этом можешь быть уверен!
Знамя Древа праха
Эмерелль вздрогнула и проснулась. Все тело ее покрывал холодный пот. Попыталась удержать в памяти последнее, что видела во сне. Но воспоминание померкло… Она была одна в своих покоях, высоко в башне. Обычно она не потела. Даже душными ночами Вахан Калида, когда на Празднике огней ей передавали корону. Даже на ложе любви.
Она поднялась и натянула шелковую накидку. Вспоминались обрывки сна. Она была у оракула Тельмарина. Самого оракула не видела, был только голос, проявлявший видения в ее голове. И одно из этих видений Эмерелль вдруг вспомнила особенно отчетливо. Как молния высвечивает ночной пейзаж, так и эта картинка вспыхнула в ее памяти. Она видела свой замок, замок Эльфийского света… разрушенным. Башни рассыпались. Пятна копоти покрывали известку над пустыми окнами. А над руинами развевалось знамя Древа праха.
Этого не может быть! Такое будущее было почти невозможно! Ей были хорошо известны возможные варианты будущего Альвенмарка. Уже несколько столетий борется она, пытаясь отвратить беду.
Обеспокоенная, она все же решила спуститься в тронный зал, где стоял ее собственный оракул — серебряная чаша. Ее проклятие…
Королеве пришлось взять себя в руки, чтобы не бежать по лестнице с неподобающей поспешностью. В замке царило спокойствие. Всего дважды ей навстречу попались слуги-кобольды, а те знали ее слишком хорошо, чтобы понимать, что королеве лучше не предлагать свои услуги, когда она торопится в тронный зал среди ночи в одной накидке.
Большая круглая комната была пуста. Вместо потолка над сердцем Альвенмарка раскинулось звездное небо. Стены были скрыты за завесами воды, ее тихое журчание успокаивало.
Трон стоял на небольшом возвышении, а рядом с ним, на колоннах высотой примерно до бедра, покоилась серебряная чаша. Эмерелль еще раз глубоко вздохнула и подошла к зеркальной глади. Едва она успела сосредоточиться, как на нее накатила волна видений. Она взяла одну из нитей будущего и увидела разрушенный замок.
Такой конец всегда был возможен. Как часто она ломала голову над тем, как отвратить эту судьбу! Напрасно! Церковь Тьюреда уже несколько веков находилась под властью Девантара, заклятого врага Альвенмарка. Он внушил им желание разрушить Альвенмарк. И опасность, что священники доведут начатое дело до конца, существовала уже давно.
Эмерелль предприняла еще одну попытку. Выбрала другую дорогу в будущее. Закрылась от боли, когда серебряная чаша показала скорую смерть Олловейна. Краткое ужасное видение. И снова это будущее закончилось разрушением Альвенмарка. Королевский замок располагался в самом сердце страны. Если он будет разрушен, то мир их падет. Эмерелль понимала это.
В отчаянии она принялась искать другое будущее. Снова и снова. И каждый раз в конце концов над руинами ее замка развевалось знамя Древа праха.
Что-то случилось этой ночью, настолько банальное на первый взгляд, чего она никогда не замечала во время своих путешествий по тропам будущего. Но это изменило историю Альвенмарка. Она должна остановить это… Предотвратить разрушение! Но с чего начать поиски?
Стая
Гисхильде было больно смотреть на лежащего на скамье Люка. Чертов придурок! И чего ему не лежалось в постели! Тогда сейчас все было бы хорошо! Друстан не поймал бы ее. Никогда!
Но она понимала, что обманывает сама себя. Друстан застал ее врасплох тем, что вернулся с другой стороны. Она ни за что не успела бы добежать до барака. А после своих ночных вылазок магистр первым делом шел в спальню. Он заметил бы, что ее нет. Если бы не Люк, на скамье сейчас лежала бы она.
Запястья и лодыжки Люка были привязаны кожаными ремнями. Он лежал на животе и не мог пошевелиться. Ноги были согнуты, ступни глядели в потолок. Люк знал, что его ждет, и все же пытался улыбнуться.
— Люк де Ланцак, ты будешь наказан, потому что вчера ночью вопреки приказу ордена вышел из барака. За это ты получишь десять ударов. А поскольку ты не хочешь мне сказать, с кем ты там встречался, то получишь еще десять ударов.
Друстан поднял голову и по очереди оглядел послушников. Гисхильде показалось, что на ней его взгляд задержался чуть дольше. Но потом она заметила, что то же самое было и с Бернадеттой, и с Анной-Марией.
— Я знаю, почему послушники тайком выбираются из барака по ночам, — сказал Друстан. — Не думайте, что я не был в вашем возрасте. И поверьте, в конце концов все выплывет. Любая тайна! Иногда на это требуется девять месяцев… Но это откроется! Так что не разыгрывай из себя героя, Люк.
— Я вышел, потому что хотел посмотреть на Полярную звезду, магистр.
Голос Люка слегка дрожал. Гисхильда сжала кулаки. Она выйдет вперед и прекратит это. А потом заметила, как Люк посмотрел на нее всего одно мгновение. Его глаза умоляли не делать этого. Он хочет получить за все один, дурак несчастный. Почему? Это же несправедливо!
— Можно я скажу, магистр?
Жоакино вышел из ряда послушников. Друстан удивленно наморщил лоб.
— Да?
— Сегодня днем у нас бугурт. Нам нужен Люк. Если ему разбить стопы, он не сможет играть.
Рыцарь покачал головой.
— До сих пор вы проигрывали все бугурты. Безразлично, будете вы играть с ним или без него.
— Но сегодня мы играем против Секир, — настаивал Жоакино. — У них почти столько же поражений, как и у нас. Люк хороший боец. От него будет зависеть победа или поражение.
— Об этом он должен был думать вчера, когда выходил из барака. А вы — кучка себялюбцев. Поэтому и выиграть не сможете. Никогда! Если бы Люк был Львом, он вчера не вышел бы из спальни. Он бы знал, что сегодня будет нужен вам. Но, наверное, он подумал, что его никогда не поймают. Высокомерие — вот что вам мешает. Довольно долго я пытался стать вам другом. Но вы не цените этого. Отныне я буду жестким. И, если понадобится, вобью в вас чувство ответственности и честь!
— Магистр, это со мной встречался Люк вчера.
Гисхильда смотрела на высокого мальчика, ничего не понимая. Зачем Жоакино это сделал? Нет, она не может просто стоять и смотреть, как еще один невиновный будет выпорот из-за нее.
— Мне очень жаль, магистр, но брат Жоакино лжет. Это со мной встречался Люк вчера.
Друстан переводил взгляд с нее на Жоакино и обратно.
— Что это значит?
Вы что же, думаете, я избавлю от наказания одного из вас, потому что теперь вас одиннадцать, а на бугурте должно быть двенадцать?
— Я был на улице один, магистр, — сказал Люк. — Они оба лгут, чтобы избавить меня от наказания.
Друстан ткнул Жоакино палкой в грудь.
— Этот лжет, потому что надеется, что с твоей помощью сможет выиграть бугурт. — Он повернулся к Гисхильде. — А она… Она, возможно, говорит правду. Или нет? — Друстан встал на колени рядом с Люком. — Это она? Ты с ней был на улице? Держались за ручки и смотрели на звезды? Отвечай! Тогда получишь на десять ударов меньше и будешь наказан только за то, что выходил из барака.
Люк молчал.
Гисхильда ничего не понимала. Она ведь уже призналась. Почему же он просто не скажет, как все было? Чтобы не осрамиться перед другими? Если Люк признается, все подумают, что Друстан прав. Чертов мечтатель! Хочет получить порку вместо нее.
— Вы ошибаетесь, магистр. Это со мной Люк был вчера на холме. — Обычно молчаливая Анна-Мария вышла из ряда послушников. — Он показывал мне Полярную звезду.
— Чушь! Люк с девчонками не водится! — Маленький кудрявый Раффаэль сделал шаг вперед. — Мы совещались по поводу того, как можно победить в сегодняшнем бугурте.
— Я тоже был с ними! — сказал Джиакомо и вышел вперед, похоже, ему больше ничего не приходило в голову, чем можно было бы прикрыть эту ложь.
А потом все остальные послушники один за другим вышли вперед, утверждая, что покидали ночью барак.
Гисхильда не верила своим глазам. Она всегда думала, что Люка не очень любят, потому что он выскочка. А теперь вот это. Или они поступили так потому, что ненавидят этого ужасного Друстана?
— Вы что же, думаете, что произвели на меня впечатление?
Магистр ударил палкой по скамье, на которой лежал Люк.
Он лупил по ней до тех пор, пока палка не треснула.
— Я потрясен! Вам впервые удалось сделать что-то вместе. Все вступились за одного. И что вы сделали? Солгали! Так-то вы представляете себе рыцарей? Черт вас дери…
Он скривился. У Гисхильды возникло чувство, что он не знает, что делать. Не может же он наказать их всех. Это бросит тень и на него тоже. Получится, что он не контролирует свое звено.
Палка со свистом опустилась на стопы Люка. Мальчик выгнулся и застонал от боли.
— Думаете, у меня рука отнимется, если придется нанести более сотни ударов? — Палка снова обрушилась вниз. — Думаете, этот калека не сможет вас всех наказать? Вы сговорились? Я научу вас смирению! Считаете себя рыцарями? Кучка лжецов — вот вы кто!
Друстан мутным взглядом уставился на покрасневшие подошвы Люка. Что, растерялся? Гисхильда понимала его меньше, чем когда-либо. Почему он подумал, что они сделали это, чтобы посмеяться над ним? Как такое могло прийти ему в голову? Он точно ненормальный. Вновь со свистом опустилась палка. И принцессе стало дурно от того, сколько ярости вкладывал Друстан в удары.
Знак
— Ты не мог этого сделать.
На щеке Друстана дрогнул мускул.
— Мог.
Леон огляделся по сторонам, проверяя, не слушает ли кто их разговор, и потянул однорукого рыцаря на самый верхний ряд трибун вокруг лощины с грязью. Звено Секир стояло в ожидании у знамени, готовое к «танцу на цепях». Из Львов не показался еще ни один. По рядам собравшихся зрителей пробежала волна беспокойства. Некоторые стали звать Львов. Послышалась дразнилка о мокрых котятах.
— Ты наказал их всех?
Это не укладывалось в голове у примарха. Такого еще никогда не происходило.
— А какой у меня был выбор? Все они утверждали, что выходили из барака. Ты же знаешь правила.
— Черт возьми, Друстан. Правила — это всего лишь путеводная нить. Ты их магистр. У тебя всегда есть выбор. Ты не можешь позволить им повлиять на принятие тобой решений.
Впервые Леон пожалел, что дал однорукому рыцарю должность учителя. Остальные братья предупреждали его. Даже Лилианна относилась к этой идее скептически. И это притом, что они с Друстаном были в одном звене.
— Они хотели заставить меня не наказывать никого, думали, что я не сделаю этого, если они все станут утверждать, что выходили на улицу. И еще они думали…
Он замолчал и сжал губы. Леон заметил, как задрожала уцелевшая рука Друстана.
— Все они получили по десять ударов. А Люк — двадцать. Он до последнего отказывался сказать мне правду. Впервые они сделали что-то вместе… Я имею в виду не совместную работу, еду или молитву. Они вступились друг за друга, как должны поступать послушники одного звена. И они восстали против меня.
— Это зависит только от точки зрения, Друстан. Можно сказать, что они все вступились за Люка.
— Не нужно заговаривать мне зубы, примарх. Я знаю то, что знаю. Но случилось еще кое-что. С Люком… Этот мальчик пугает меня. Когда я бил его по пяткам… Я воспользовался расщепленной палкой. — Он потупил взгляд. — И бил его там, где кожа тоньше всего, изо всех сил. Так прорывался мой гнев. Я не горжусь тем, что сделал. Но мальчик… Я видел, как лопалась кожа. А затем рана снова закрывалась. Это случилось трижды… А потом его стопы начали кровоточить, как это должно было быть с самого начала. Мои ру… Моя рука может исцелять. Твои руки тоже, брат примарх. Мы знаем, какими силами обладаем. Мы можем спасти жизнь, когда отступятся все остальные целители. Я могу изгонять жар, если буду держать больного за руку и молиться. Но это… Он абсолютно ничего не делал. Он даже не мог коснуться стоп рукой. А раны закрылись. Словно по волшебству. Что с мальчиком? Он будет святым или его стоит бояться?
«Если бы я знал», — подумал Леон. Раны, которые закрываются сами по себе! Какая сила! Люк может стать божественным ответом на все вопросы. Такому, как он, это будет под силу. Он сумеет воплотить в жизнь план, придуманный братом Аленом, обеспечить крупную победу ордену, и тогда все, кто говорил о ереси, чтобы отвлечь внимание от своих собственных пороков, умолкнут навеки.
— Мы должны наблюдать за ним, брат Друстан. И не делать преждевременных выводов о нем и его свойствах, чтобы наше мнение не стало предвзятым. Я возлагаю большие надежды на Люка де Ланцака. Если он верный человек, то вскоре станет членом нашего братства.
— Когда ты проверишь его?
— Когда придет время, — уклончиво ответил Леон.
Он и сам этого не знал. Он должен быть целителем, ведь он излечил Мишель. А теперь еще это… Его дар превосходил все виденное ими до сих пор. Или же это было что-то совершенно иное? А если в нем кроется не сила Тьюреда, а мерзостная магия Других? Испытание покажет это… вне всякого сомнения.
Леон поглядел на мальчика, ковылявшего к свае со знаменем. Он ему нравился. Но если он подкидыш, его придется убить.
Сокрытое в иле
Гисхильда услышала дразнилку и рассердилась. Еще вчера ей было бы все равно — она так сопротивлялась. Но теперь она одна из них. Ужасное наказание Друстана объединило их. Она стала Львицей.
Как и остальные, она тяжело опиралась на обитый тканью посох, медленно ковыляя по склону холма. Всем им пришлось выбрать для бугурта это оружие, потому что его можно использовать в качестве костыля, иначе никто из них не одолел бы пути до заиленной лощины.
Анна-Мария тихонько плакала. По лицу Джиакомо текли самые настоящие слезы.
— Надеюсь, твоя ночная вылазка стоила того, чтобы мы все захромали, — пробурчал Раффаэль.
Люк притих. Ему досталось больше всех. Он был единственным, кто получил двадцать ударов. Но по нему этого почти нельзя было заметить. Гисхильда глядела на перевязанные ноги мальчика. Сквозь белую ткань проступали пятна крови.
— Полярная звезда вчера ночью была очень красива, — коротко ответил Люк, бросая на нее взгляд, слишком мимолетный, чтобы заметили остальные.
Он что, под Полярной звездой имел в виду ее? Нет, не может быть! Мальчишки ничего не понимают в языке поэтов, если, конечно, речь не идет о дразнилке или разнузданной застольной песне.
Они добрались до вершины холма. Когда они спустились в заиленную лощину, все певцы смолкли один за другим. Пришло очень много послушников. Игра между двумя худшими командами обещала быть очень интересной. Среди зрителей были и старшие послушники, некоторые магистры и рыцари. Все смотрели на них — на четырнадцать хромающих детей. А потом зашептались.
Гисхильда увидела, что многие рыцари побежали к Леону. Из толпы вынырнула Мишель.
— Что, Другие вас задери, тут происходит?
— Спроси Друстана! — ответил Жоакино за всех.
Мастерица фехтования взглянула на Люка, но тот только покачал головой.
— Капитан говорит за всех!
Мишель не желала сдаваться.
— Анна-Мария, скажи мне, что произошло!
Девочка покачала головой. Ее всхлипы стали немного громче, но ни один другой звук не срывался с ее губ.
Леон раскинул руки. Он стоял на самом верху трибун. Рядом с ним был Друстан. Примарх производил впечатление: весь в белом, борода всклокочена, веко, благодаря которому он кажется бесстрашным, — идеальный образ доброго священника.
— Братья и сестры! — Голос рыцаря проник даже на самые дальние трибуны. В мгновение ока стало тихо. — До меня дошли слухи, что сорок седьмые Львы прошлой ночью нарушили одно из наших правил. Все они признали, что выходили ночью из барака, и получили за это причитающееся им наказание. И все же они хотят играть. Вот это я называю настоящим рыцарством! Я хочу забыть о вашем проступке. Вы наказаны, инцидент исчерпан. О чем я хочу помнить — это о четырнадцати послушниках, которые были готовы выполнить свои обязательства. Послушниках, которые вышли на битву на цепях, даже будучи ранеными. Удачи вам, Львы!
Гисхильда попыталась немного выпрямиться. Слова примарха подействовали, словно бальзам. Они придали Львам гордости. Кто-то похлопал ее по плечу. Послушник, у которого уже начала пробиваться борода, ухмылялся ей.
— Покажите им, Львы!
Гисхильда судорожно сглотнула. Она была одной из них. Впервые она не стала противиться этому ощущению. Она стала Львицей! Вдруг… За одну ночь. Это сделал Люк. И Жоакино… И все остальные…
Когда они поднялись к столбу с их знаменем, Джиакомо упал. Первая потеря, а ведь игра еще и не начиналась.
Гисхильда держала посох прямо перед собой — пользовалась им для поддержания равновесия, чему научилась на прошлых играх.
— Нужно занять девятку, — крикнул Жоакино. — Там на каждого придется всего по одному противнику. Тройку мы не удержим. Люк, Бернадетта и Гисхильда, вы остаетесь на тройке и проходите вперед, как только кто-нибудь упадет. Удачи, Львы!
Гисхильда смотрела, как ребята, покачиваясь, побежали по цепям. Каждый шаг отдавался болью в израненных ступнях. Принцесса попыталась сосредоточиться на чем-нибудь другом. На глаза ей попалось лицо Люка с печальными глазами. Интересно, почему он грустит? Уже больше полугода они в одном звене, а она почти ничего о нем не знает. Он рассказывал о себе меньше, чем остальные послушники.
Раффаэль выругался, словно кобольд, и кувыркнулся вниз головой в ил. В тот же миг зазвучали фанфары. Неравная битва против Секир началась. Анна-Мария похромала по доскам к столбу с флагом. Она останется там. Теперь резерва у них нет.
Секиры уверенно приближались по паутине из цепей. Все игроки пошли в атаку. На их лицах сверкали улыбки уверенных в победе ребят. Проиграть этот бугурт хромым Львам просто невозможно.
Люк пошел вперед, чтобы закрыть дырку, образовавшуюся после падения Раффаэля.
— Львы! — раздался с трибун подбадривающий крик Мишель. Она подпрыгивала, словно послушница, выбрасывая вверх руку, и кричала: — Ль-вы! Ль-вы!
Ее сестра, покрытая шрамами — полководец из Друсны, — присоединилась к ее крикам. Им вторили остальные рыцари.
Ряды сражающихся столкнулись. И в первый же миг три Льва упали в ил. Безнадежно! Слишком трудно удержать равновесие. Бернадетта бросилась вперед. Гисхильда тоже попыталась задержать одного из прорвавшихся Секир, крупного парня, использовавшего в качестве оружия мешок с песком.
На глаза навернулись слезы, когда она побежала по ржавым цепям. Утром прошел небольшой дождь. Цепи покрылись тонким сверкающим налетом ржавчины. Влажные повязки на ногах скользили. Умение держаться на цепях было здесь ни при чем. Могло помочь только везение!
Гисхильда не сумела нанести сильный удар, потому что тогда потеряла бы равновесие. Удар просто скользнул по Секире.
— Знавал я младенцев, которые бьют сильнее!
У парня ломался голос. Писклявый голос до смешного не сочетался с массивным телом. Он сделал вид, что хочет стукнуть ее кулаком в живот, а затем ударил мешком в лицо.
— Я заставлю тебя есть ил! — пропищал он.
Из носа Гисхильды потекла теплая кровь. Кончик ее посоха треснул Секиру по подбородку. Мальчик попятился. Она хотела вонзить ему посох в пах, но он принял удар на колено. Воспринимать окружающее Гисхильда была уже не в состоянии. Она знала, что Львы проиграют. Теперь ей хотелось только одного: забрать именно этого гада с собой в ил.
Она раскрутила посох и хотела садануть ему по уху, но противник выставил блок и пнул ее левой пяткой по ребрам. Девочка захрипела, попятилась и получила еще один удар в живот.
Перед глазами заплясали искры. Ноги словно горели. Мешок с песком налетел сбоку и ударил ее по голове. Она замахала руками. Посох выскользнул из рук.
— Лети вниз!
Долговязый размахнулся для последнего, уничтожающего удара. Гисхильда оттолкнулась от цепи, подпрыгнула вверх и саданула его в грудь. И чуть не заплакала от боли: в ноги ей будто вонзили с десяток кинжалов.
Ее противник закачался, отступил на шаг. Нога соскользнула с гладкой, скользкой цепи.
Гисхильда упала, ударилась спиной о цепь, упала набок. Пальцы вцепились в ржавое железо, и девочка застонала от боли. Глаза застилали слезы, но все же она увидела, как упал противник. А потом ее обхватил мягкий черный ил. Объятия земли оказались родными. Боль в ногах отступила.
— Корова безмозглая! — выругался игрок Секир и встал. — Ты дерешься как… как девчонка!
— А у тебя голос, как у девчонки!
— Мы еще встретимся на цепях. И тогда… тогда я с тобой разделаюсь.
Тихонько ругаясь, он побрел прочь. Гисхильде не хотелось вылезать из ила. Немного воняло серой, но в целом было довольно приятно. Еще бы немного побыть здесь, прежде чем присоединиться к остальным упавшим и идти мыться к озеру. Она лежала на спине, раскинув руки.
На трибунах перестали подбадривать Львов. Краем глаза Гисхильда увидела, как их знамя приземлилось в грязь. Ей было все равно. Она победила: утащила одного с собой. Этого было достаточно.
Рот ей закрыла липкая ладонь. Рука обхватила за горло. Она напряглась, собираясь отбиваться. Но напавший был намного сильнее. Ее затянуло в ил. Всего на мгновение. Потом она, отфыркиваясь, снова оказалась на поверхности.
— Тихо, — прошептал знакомый голос. — Не дергайся. Стань с илом одним целым, чтобы нас не заметили. Делай, как делала только что.
Этот голос с чужим акцентом она узнала бы из тысячи, с удовольствием бы вскочила и бросилась эльфийке на шею. Наконец-то она пришла. Сильвина! Принцесса всегда знала, что учительница придет и заберет ее.
Сердце Гисхильды билось так сильно, что ей пришлось глубоко вздохнуть, чтобы не разорвало грудь.
— Наконец-то! Наконец-то ты пришла.
— Путь был долгим, — бесцветным голосом произнесла эльфийка. — Держись от этого ила подальше. Не торчи здесь долго без необходимости. Нехорошее это место. Здесь скрывается что-то древнее… Голодное. Я чувствую его. — Она закрыла глаза. Ее измазанного илом лица почти не было видно. — Слушай меня внимательно, — проникновенно сказала она. — Я буду говорить тебе, что делать. И ты должна слушаться меня, даже если то, что я скажу, тебе не понравится.
Совсем не безобидный вопрос
Люк все еще хромал. Восемь дней прошло с момента их поражения, а стопы не зажили. Но он уже почти не думал об этом — самый лучший способ избавиться от боли. Сейчас его занимало другое. И он был удивлен тем, насколько охотно Друстан предоставил ему несколько свободных часов, чтобы сходить в библиотеку цитадели. Вообще после наказания магистр стал необычайно приветлив. Может быть, он сожалеет? Или примарх отчитал его за жестокость? Люк видел, что на бугурте они стояли рядом.
Их очередное поражение было крайне неприятно, но он не жалел, что вышел к Гисхильде. Ему было только жаль, что втянутыми оказались все послушники. Они могли бы выиграть… В следующий раз этого не произойдет: в последней битве за их первый год послушничества им придется выступить против Драконов. И все были настолько уверены в их поражении, что среди остальных послушников никто даже ставок не делал. Драконы не проиграли ни единого матча. Всем уже было очевидно, что Львам сорок седьмого набора придется жить с неизгладимым позорным пятном — они не выиграли ни разу. Люк не хотел с этим смириться. Они стали лучше…
Немного рассеянно он шел вдоль книжных полок. Ему еще никогда не доводилось видеть столько книг сразу. Неужели действительно на свете много такого, о чем стоит писать? Что стоит знать?
— Ты Люк, не правда ли?
Мальчик обернулся. В библиотеку вошла стройная женщина с коротко стриженными волосами. Бровь и щеку рассекал бледный шрам. В руках она держала три толстые книги.
— Моя сестра часто о тебе рассказывает. Она возлагает на тебя большие надежды, Люк де Ланцак.
Мальчик смущенно откашлялся. Хоть бы слова легче слетали с губ! Что теперь нужно сказать? Он хорошо знал, кто стоит перед ним. Лилианна, бывшая комтурша. И она его знает! О ней много говорили среди послушников. Она обучала воинскому искусству два последних курса и большую часть времени проводила с избранными звеньями на широкой равнине, там, где земля была отмечена войной.
Хотя он ничего не ответил, она по-прежнему приветливо улыбалась ему.
— Ты что-нибудь ищешь? Когда приходишь сюда, в читальный зал, впервые, чувствуешь себя немного растерянным, правда?
Люк знал, что уж она точно не ощущала себя растерянной: Мишель рассказывала, что в доме их родителей была большая библиотека. Он снова откашлялся. Во рту пересохло.
— Сестра, а правила бугурта когда-либо записывали?
Она наморщила лоб. Из-за шрама морщинки образовали странный, слегка асимметричный узор.
— Конечно же, правила есть. Но их всего пара страниц. Разве Друстан недостаточно рассказал вам об игре?
— Достаточно, — сказал Люк. — Но мне хотелось бы почитать правила.
Лилианна положила свои книги на пюпитр.
— Идем! — Она подвела его к большому шкафу, стоявшему между арочных окон. Ее тонкие пальцы скользнули по толстым кожаным переплетам. — Все это рассказы об играх. Тебе стоит прочесть парочку из них. Помогает. Существует множество возможностей победить в бугурте. Хороших, крепких бойцов недостаточно. Нужно наблюдать за противником и начинать каждую игру по плану, как битву. Думаю, в этих томах ты найдешь ответы на свои вопросы и ключ к победе.
Люк с сомнением посмотрел на заставленный книгами стеллаж. На полках стояло, пожалуй, около сотни книг.
— Это все написано о бугурте?
Лилианна кивнула.
— Некоторые из лучших наших полководцев когда-то начинали капитанами на бугурте. Многое, что справедливо там, может принести успех и потом, на поле боя.
— Ты тоже когда-то была капитаном?
Женщина закрыла глаза.
— Да. Целую вечность назад. Я Львица, как и ты. — Она наклонилась к нему. — Мое звено тоже послали на галеру, — прошептала она. — Не нужно стыдиться этого. Я буду с вами в следующем году. И ты увидишь, что шесть месяцев на галере пролетят, словно один миг. Когда мы вернемся вместе с зимними ветрами, вы будете гораздо более сильным звеном. Попасть на галеру вовсе не зазорно.
— Остальные звенья так не считают, — расстроенно ответил он. — Они уже сейчас поют о нас дразнилки.
— Это еще ничего не значит! Они вас боятся. Вы вернетесь более сильными, научившись танцу с веслами. И я обещаю тебе: если вы овладеете им, то на цепях будете чувствовать себя так же уверенно, как на земле. — Она выпрямилась и постучала пальцем по красному с золотом переплету. — А до тех пор тебе нужно прочесть вот это — самое лучшее, что было когда-либо написано о тактике игры. Это написал наш примарх еще в молодости. Он тоже когда-то был капитаном своего звена.
Люк взял книгу, но это было не то, что он хотел.
— А правила?
— Отсюда ты почерпнешь больше, чем из пары страниц с правилами.
Люку было неприятно настаивать на своем.
— Не хочу показаться дерзким… Но мне очень хотелось бы прочесть правила. В моем представлении с игрой дело обстоит так же, как с нашей башней-могильником. Сначала нужен хороший фундамент. Это и есть правила. Только потом можно возводить стены.
Лилианна внимательно посмотрела на него.
— Мишель права. Ты необычный. Мальчик твоего возраста не должен был бы так говорить…
— Мне очень жаль, я вовсе не хотел тебя обидеть. Я…
Она подняла руки.
— Ты не обидел. Давай поищем правила.
Она принялась изучать корешки книг. Наконец указала на узенькую щель на нижней полке.
— Боюсь, кто-то уже читает их. У меня есть собственный томик. Очень тоненькая книга. И большей частью состоит из красивых эстампов. Мне подарил ее гроссмейстер, когда мои Львы два года подряд были лучшими в бугурте. Тогда я очень гордилась этим. Пойдем. Она у меня в комнате.
— Но…
— Нет-нет. Ты можешь взять книгу. Если я загляну в нее, то расстроюсь. Слишком многие из моего звена ушли в нашу башню. Такова наша рыцарская доля. Костер, который горит слишком ярко, быстрее прогорает.
Она вывела его из библиотеки в большой зал, с потолка которого свисали дюжины изорванных знамен. Трофеи старых битв… Люк слышал об этом месте, но до сих пор почти не бывал в большом замке.
Они шли по различным винтовым лестницам и узким коридорам, через картинную галерею, на стенах которой было собрано около сотни портретов серьезных дам и господ.
Наконец Лилианна остановилась и открыла дверь. Люк удивился тому, насколько большой была находившаяся за ней комната. Огромный стол, на котором грудами высились карты и книги, занимал ее большую часть. Между двумя арочными окнами стояли сверкающие стальные доспехи с чудесным эмалированным нагрудником, на котором виднелся герб с Древом крови.
На одной из полок Люк увидел шлем с ужасной вмятиной.
Проследив за его взглядом, Лилианна сняла шлем с полки. По всей длине левой стороны тянулась вмятина от удара.
— Эльфийская сабля, — лаконично поведала Лилианна. — Мне повезло: мой шлем оказался лучше, чем у Леона. Или, может быть, мне попался более слабый эльф… Они проносятся мимо, когда прорывается линия фронта, и ударом слева разбивают тебе череп. Мне приходилось видеть немало рыцарей, погибших от подобных ударов.
Женщина взяла в руку роскошную саблю, лежавшую дальше на полке, которую Люк не заметил.
— Это клинок, раз и навсегда решивший спор между мной и сестрой — кто из нас красивее. Можешь спокойно вынуть его из ножен.
Люк потрогал рукоять клинка — позолоченная латунь, украшенная сверкающими бриллиантами. На ней был стилизованный рисунок распустившего хвост павлина. Хвост расходился, превращаясь в гарду. Люк нерешительно вытащил клинок.
— Ну же, — подбодрила его Лилианна.
В руке оружие лежало чудесно, словно было создано специально для него. Мальчик взмахнул им пару раз, со свистом рассекая воздух.
— Альварез сбил мерзавца с его красивого жеребца, а саблю подарил мне на память. Свинцовые пули — лучшее оружие против эльфийского отродья. Со сталью в руке выстоять против них невозможно. Они слишком хорошо фехтуют… А вот свинец… Думаю, он отравляет их. Отнимает у них волшебную силу. Они не могут излечить эти раны, пока пули находятся в их телах. В конце концов мы победим, пожалуй, при помощи аркебуз, а не как рыцари — с рапирой и пикой.
Мгновение она молчала, и Люк спросил себя, о чем она может думать. О том, почему из послушников готовят рыцарей, если рыцари не могут победить? Но дело было не только в рапире и пике. Дело было в духе рыцарства — вот что являлось необходимым условием победы.
— Лучше убери саблю в ножны, — вдруг сказала она. — Я подозреваю, что она зачарована. Так не бывает, чтобы оружие было по руке абсолютно всем. Это, должно быть, колдовство.
Люк послушался, вложил клинок обратно в ножны и протянул Лилианне.
— А теперь давай поищем книгу.
Она отвернулась, посмотрела на книжную полку, а затем открыла большой сундук и стала в нем копаться.
Мальчик воспользовался возможностью осмотреться в комнате повнимательнее. В углу лежало седло, рядом с ним, на низеньком столике с белой инкрустацией, — пара роскошных седельных пистолетов. Узкая походная кровать служила воительнице ложем.
Тихое жужжание заставило Люка обратить внимание на подоконник. В солнечном свете над миской с окровавленными кусками мяса кружились мухи. Под окном стоял ящик с толстыми серыми ремнями. Казалось, он был сделан целиком из свинца. И только потом он заметил в ящике узкую прорезь. Снедаемый любопытством, мальчик подошел ближе. Что-то зашуршало, и он наклонился вперед.
— Вот она!
Люк вздрогнул так, словно его застигли на месте преступления. Лилианна протянула роскошную книжицу в темно-красной коже с золотым тиснением.
— Увидимся на галере. До тех пор можешь оставить ее у себя.
Люку показалось, что тон ее голоса внезапно стал немного холоднее. Может быть, это как-то связано с большим свинцовым ящиком? Или она просто хотела вернуться к работе? Снова что-то зашуршало.
Он взял книгу.
— Благодарю тебя, сестра.
— Позволь дать тебе совет. Возьми в библиотеке книгу Леона. Она очень поможет. Мне, по крайней мере, помогла.
Она подошла к двери и открыла ее. Когда он выходил, мимо него пролетела сверкающая муха. Интересно, зачем ей окровавленное мясо? Говорили, что дикари в Друсне едят сырое мясо. Может быть, время, проведенное в лесах, так сильно изменило ее? А что же будет с ним, если его пошлют на войну?
Не ошибка
А он-то думал, что понравился ей. Альварез печально улыбнулся. Он влюбился, а она — нет. Едва был привязан первый канат, как она прыгнула на поручни и с кошачьей грацией побежала по канату к причалу.
Штурман ухмыльнулся ему.
— Она особенная, правда?
Он кивнул. Да, особенная. Увидятся ли они когда-нибудь? Она не обернулась. Ее узкое шафрановое платье сверкало в первых лучах солнца, светилось среди поденщиков в их лохмотьях, моряков и купцов, толпившихся на пристани. Хотя причал был переполнен людьми, для нее в толпе образовался небольшой коридорчик. Жадные глаза смотрели ей вслед. Купец помахал ей рукой и что-то крикнул.
Она ответила так, что в толпе раздался смех. Альварез увидел, как купец положил руку на рукоять кинжала. Капитан невольно схватился за рапиру. Слишком уж она легкомысленна! Ему нравился ее острый язычок… Но однажды этот язык без костей принесет ей неприятности.
Он предлагал ей остаться, а она рассмеялась. Ее странные глаза остались при этом холодными. Ее глаза… волчьи глаза. Именно они пленили его, когда он увидел ее впервые. Она выбрала его, а не наоборот. Капитан усмехнулся. С ней все было иначе. Она решала, что будет и как это будет. Он никогда не должен был касаться ее туго натянутой повязки на голове, даже во время самой бурной любовной игры. Он бросал якорь во многих гаванях, но такой женщины, как Мирелла, еще никогда не встречал.
Альварез бросил на нее последний взгляд. А потом она исчезла в тени большого зернохранилища. Судорожно сглотнув, капитан попытался напомнить себе, что она — всего лишь потаскуха. И причем такая, из-за которой у него возникли трудности. Он должен был бы радоваться тому, что она ушла. Но его душило ощущение, что он никогда больше не увидит ее. Это было его первое путешествие на «Ловце ветров». Роскошная галеаса, всего две недели назад спущенная на воду. Он добился своего — командует галеасой! А думает только об этой женщине с волчьими глазами. С ума сошел!
Большой корабль пришвартовался, спустили паруса и сходни. Хорошая у него команда: знают, что делать, даже если он стоит у поручней и мечтает, вместо того чтобы отдавать приказы. Все они видели женщину и понимали, что с ним творится. Хотя у него и была своя каюта, но даже на галеасе, более удобной, чем галера, сложно было сохранить что-то в тайне.
— Какие еще будут приказания, брат капитан? — усмехнулся молодой рыцарь.
Что ж, теперь они все постоянно будут усмехаться, потому что знают, что он взял женщину в первое плавание?
— Как обычно. Пополни запасы. Треть команды свободна до завтрашнего утра. Распредели вахту. Не пускай на борт торговцев вином.
— А женщин?
Рыцарь оказался достаточно сообразительным, чтобы перестать ухмыляться.
— До рассвета. Еще вопросы?
— Нет, капитан.
Альварез был рад остаться в одиночестве. Украдкой взглянул на зернохранилище, надеясь увидеть, как мелькнет шафрановое платье. Она покинет Марчиллу. Ничего подобного она не говорила, и все же он был в этом уверен. Она производила впечатление человека, которому предстоит длительное путешествие. Такие вещи он чувствовал. Все моряки чувствуют это.
— Мирелла, — тихо произнес он.
Она произносила это имя со странным акцентом, повторить который он не мог. Вот уже три недели прошло с тех пор, как он встретил ее в одной портовой таверне Марчиллы. Она подошла к нему и назвала немыслимую цену. Но он не захотел сопротивляться… Брать на борт незнакомцев, когда отправляешься морем в Валлонкур, строжайше запрещалось. Желающие попасть на полуостров должны были пользоваться сухопутной дорогой. А попадавшие к первой крепости без поручительства не могли и надеяться получить пропуск. Чтобы пройти этот путь, нужны были недели. Чужакам нельзя было входить даже в гавань. Их приводили туда под строгим конвоем. Охранять большой кратер было легко. Происходившее в Долине башен оставалось тайной Нового рыцарства. Простые люди поговаривали, что никто не видел таинственную цитадель ордена.
Капитан пронес ее на борт в ящике. Точно так же попала она и в гавань у вулкана. Должно быть, он сошел с ума. Она была подобна змее. Никогда бы он не подумал, что человек может уместиться в узком ящике. Но она была гибкой, как… Альварез не мог подобрать подходящего сравнения. Нет, на змею она не похожа! Он вздохнул. Нужно перестать думать о ней и начать молиться Тьюреду, чтобы она держалась от него как можно дальше. Он думал, что она пойдет с ним в его квартиру в гавани или станет продавать себя в таверне. А вместо этого она исчезла, как будто растворилась, хотя из глубокого кратера наверх было только три дороги и все они тщательно охранялись. Похоже было, что она стала невидимой. А его мучила совесть. Он должен был доложить заместителю начальника торговой конторы… Этого мерзавца он ненавидел и никогда не понимал, что нашла в нем Мишель. Самый настоящий змей, хоть мать и нарекла его Честным.
Ну уж если к Оноре он не пошел, то нужно было сообщить хотя бы Леону, сказать об этом на собрании братства, после него… Но Леон удалился очень быстро. А потом Мирелла появилась снова. В его комнатке, в гавани. Одному Тьюреду известно, как она туда попала.
Вспоминая их встречу, капитан не мог сдержать улыбки. Она лежала в его постели, как будто никогда оттуда не уходила. А на все его вопросы дерзко ответила:
— Ты уверен, что станешь счастливее, если узнаешь, в каких еще постелях я побывала?
Теперь он не сомневался, что она шпионка Оноре. Он знал, что оказался в руках этого мерзавца. Мирелла наверняка поведала, каким образом попала в Валлонкур. Но вместо того чтобы понести наказание, он неожиданно получил командование над «Ловцом ветров». И на этот раз мог взять с собой Миреллу, потому что покинуть Валлонкур был волен любой. Проверяли только тех, кто приезжал, а тех, кто уезжал, — нет.
Альварез закрыл глаза, вспоминая прошедшие ночи. Поездка в Марчиллу пролетела чересчур быстро! Дул попутный ветер, и галеаса делала честь своему имени. Чудесный корабль! А он, дурак, мог думать только о чудесной женщине, которой лишился. О ее шелковистой коже и аромате волос.
Провел рукой по бороде и понюхал свою руку. Не осталось ли аромата сандалового дерева, миндального масла и персиков? Никогда еще он не был с женщиной, которая пахла бы так восхитительно. И неважно, насколько страстными были их любовные игры, — она не потела.
Капитан вздохнул, открыл глаза и посмотрел на темный проулок между двумя зернохранилищами. Он пытался броситься ей вслед. Оставить орден. Но где-то в глубине своего сердца знал, что никогда больше не найдет ее. Она исчезла так же, как необъяснимым образом исчезла в Валлонкуре. И даже если бы ему удалось найти ее, она наверняка не захочет его знать. Он нужен был лишь для того, чтобы помочь ей попасть на остров Нового рыцарства.
— Будь здорова, таинственная красавица, — прошептал он. — Да пребудет Бог с тобой на твоем пути.
Альварез пошел к сходням. У грот-мачты стоял Луиджи, его штурман. Есть два пути забыть о несчастной любви: либо пойти в бордель, что в гавани… Но там он не найдет подобной ей. Нет…
— Луиджи?
Старый штурман обернулся.
— Капитан?
— У меня есть ящик «Крови Господней» со склонов Мон-Габино, а «Ловца ветров» нужно немного избавить от лишнего груза, чтобы завтра было легче отплыть.
Штурман обнажил в ухмылке беззубый рот.
— Всегда к вашим услугам, мой капитан!
Заговорщики
Люк недоверчиво вглядывался в полумрак. Воняло лошадиной мочой. Друстан улыбался, и улыбка эта не предвещала ничего хорошего. Может быть, он разгадал его план?
Магистр привел их сюда сразу после урока фехтования. Все они были измотаны, не в лучшей форме. И поход оказался совершенно некстати. Никому из них не было позволено снять гамбезон или хотя бы кожаный шлем. Тренировочное оружие они тоже взяли с собой. А потом он привел их на эту лестницу с низкими, зато очень широкими ступеньками. Наверху лестницы была массивная железная решетка, внизу — еще одна. Они прошли мимо нескольких дверей с тяжелыми засовами. Один раз Люку послышалось, будто кто-то бормочет себе под нос. Толстое дерево тюремных дверей заглушало все звуки.
— Где это мы? — невинным голосом поинтересовался Джиакомо.
Он был не первым, кто пытался расспросить магистра.
— Сейчас все увидите! — Друстан ответил громче, чем было нужно. Он махнул рукой на коридор. — Там, впереди, есть поворот. Дальше вы пойдете одни. Жоакино, ты возьмешь факел и поведешь звено. Удачи!
Люк принюхался. Появился новый запах. Он еще хорошо помнил этот запах — запах умирающей деревни Ланцак. Запах вонючек. Запах мертвечины.
Жоакино подтянулся.
— Вы все слышали, Львы. У нас приказ. Будьте рыцарями и не посрамите наше звено!
Гисхильда мягко тронула Люка за руку.
— Не отходи от меня.
— Что там, в темноте?
Она покачала головой.
— Возможно, я ошибаюсь. Их не может быть здесь. Только не здесь!
— Кого?
Она не ответила.
Жоакино пошел вперед, держа высоко поднятый над головой факел. Отвратительная вонь стала сильнее. Звено шло за капитаном. Люку хотелось, чтобы в руках у него было что-нибудь получше этого проклятого деревянного меча. Он был уверен, что настоящей опасности нет. Друстан не посмел бы… Но за поворотом тоннеля притаилось что-то злое — в этом он был уверен.
Задержав дыхание, мальчик повернул. Немного впереди тоннель перегораживала еще одна зарешеченная дверь. Дальше света факела не хватало. Что это значит? Что…
Раздался ужасающий крик, вытеснив из головы все мысли. Каменный пол дрогнул, и из темноты выпрыгнуло чудовище. Огромное, с оскаленными зубами, острыми, как кинжал. Чудовище из кошмарных снов с широким дряблым лицом, на котором сверкали маленькие злые глазки. По сравнению с его огромными кулаками прутья решетки казались хрупкими, словно тростинки.
От испуга Жоакино выпустил из рук факел. Джиакомо бросился на землю и закрыл голову руками. Анна-Мария упала в обморок. Раффаэль поймал ее, когда она падала. Большинство с воплями бросились прочь. Люку тоже хотелось убежать, но ноги словно окаменели.
Чудовище подошло вплотную к решетке.
— Й-а вы-ас жрать! Все! Ии-дите сю-да, дее-точки.
Похоже было, что единственной, на кого все это не произвело ни малейшего впечатления, оказалась Гисхильда. Как можно быть настолько хладнокровной? А потом она заговорила. Послышались странные, рычащие звуки.
Чудовище скорчило гримасу. Оно что, понимает, что она говорит?
До Люка постепенно стало доходить, кто перед ними. Это чудовище было знакомо ему по сказкам и историям о войне в Друсне. Тролль! Он был покрыт вспухшими шрамами. На нем был толстый ошейник, очевидно, из свинца… Почему существо такой силы не сорвет его с себя?
На плечах тролля Люк заметил открытую гноящуюся рану. При более внимательном рассмотрении чудовище выглядело довольно жалко. Конечно, оно было огромно, но от рук и ног остались кожа да кости.
Гисхильда говорила с этим существом. А тролль ей отвечал. Дикое сверкание в его глазах потухло.
— Достаточно! — раздался голос Друстана. Он подошел к ним и поднял факел. — Я запрещаю тебе говорить ему что-либо! — набросился он на Гисхильду и ткнул факелом в темноту. — Назад, исчадие тьмы!
Чудовище действительно отступило во тьму. Это произвело впечатление на Люка. Как бы ни ненавидел он Друстана, ему захотелось стать однажды таким, как он. Рыцарем, который одним факелом может отогнать чудовище! Раффаэль и Жоакино тоже были поражены. И только Гисхильда улыбалась.
— Вперед, теперь все идем во двор замка!
Магистр повел их по коридору, а потом вверх по лестнице. Когда запах мертвечины остался позади, Люк испытал облегчение. Друстан позволил им остановиться у водопоя для лошадей. Те из них, кто при виде тролля бросился бежать, все еще дрожали от страха. Бернадетта была бледнее мела. Анна-Мария тоже не оправилась: из ее легких то и дело вырывался хрип, она дрожала всем телом. Люк испытывал необычайное облегчение от того, как легко Друстан расправился с чудовищем.
— Вот это, послушники, и есть враг! — твердым голосом объявил магистр. — Те из вас, кому удастся заработать золотые шпоры рыцаря, через шесть лет не станут убегать или падать в обморок при виде тролля. Они достанут мечи и будут подобны стене из стали. Никакое чудовище не заставит их содрогнуться.
Люк видел, что у Гисхильды готовы сорваться с губ резкие слова, но она сдержалась.
— Раффаэль! Как ты будешь бороться с таким чудовищем?
— Пушками, магистр. Я разорву его на куски!
Друстан кивнул.
— Жаль только, в поле не так быстро можно зарядить пушку. Как защититься от троллей полку пехоты?
— Сформировать строй с пиками, — ответила Анна-Мария. — К тому же в первые два ряда выставить алебарды, защищенные длинными пиками. Наконечники пик удержат натиск троллей. Потом алебардщики выйдут вперед и зарубят чудовищ.
— Очень хорошо! Вижу, ты читала Игнациуса Рандта. Для брата Древа праха он великолепный теоретик. К сожалению, полевые войска недостаточно дисциплинированны, чтобы противостоять орде атакующих троллей. Большинство воинов ведут себя так же, как вы сейчас, когда встречаются с троллем впервые. — Он улыбнулся. — Вы удивитесь, узнав, что многие из уважаемых рыцарей из наших собственных рядов наделали в штаны, столкнувшись впервые с троллем. Меня самого страх словно сковал. Тролли могли просто схватить меня и сожрать, если бы товарищи из моего звена не защитили меня.
От этих слов Люку сильно полегчало. В такие моменты Друстан ему нравился. Если бы только этот рыцарь был более предсказуемым! Тогда его можно было бы терпеть.
— Против троллей сражаются с длинным мечом, алебардой, большой секирой и пистолетом. И конечно же, не в одиночку. Тролля можно победить только тогда, когда в звене все помогают друг другу. В одиночку против тролля не выстоять. Сестра Мишель — единственный человек, который смог один победить тролля. Но лучше не пытайтесь повторить ее подвиг, если вам дорога жизнь. И еще кое-что: тролль может показаться вам ужасным, но самые страшные наши враги — эльфы. Даже самые крупные тролли в ближнем бою не так страшны, как они. Они косят воинов, словно косарь пшеницу. Сражайтесь против них на пистолетах. Даже не пытайтесь обойтись мечом или рапирой. Но довольно об этом. Урок окончен. — Он наморщил нос. — Те из вас, кому это необходимо, сейчас получат возможность постирать свои штаны. Жду вас на обед у бараков.
Свободный час — настоящий дар божий. Хотя Люк твердо рассчитывал на то, что его опять пошлют за едой, он пока не придумал, как незаметно отнести свою ношу в барак. При необходимости Жюстина отнесла бы вещи в тайник в лесу. Но он не хотел впутывать служанку Друстана в это дело больше, чем нужно.
— Жоакино? Гисхильда?
Оба они были посвящены и без дальнейших слов поняли, что ему нужно. К сожалению, Раффаэль тоже остался, в то время как другие убрались восвояси, пользуясь неожиданной передышкой.
— Как это ты умеешь разговаривать с троллями? — спросил Раффаэль, обращаясь к Гисхильде.
Она упрямо поглядела на него.
— Я из Фьордландии. Там это умеют.
— Не мели чепухи! Я из Эквитании. Ни в одной другой провинции не выводят больше благородных скакунов, чем у нас, а моим родителям принадлежит самый большой конный завод. Но я же не говорю, что могу поэтому разговаривать с лошадьми!
— Не путай троллей с животными, — ледяным тоном ответила Гисхильда. — И, кроме того, тот парень, что заперт там, — довольно жалкий экземпляр. Если вы его видели, это еще не значит, что вы поняли, что такое противостоять настоящему воину-троллю. И вот что еще забыл сказать наш дорогой магистр: считать троллей глупыми не стоит! Они не бросятся вслепую на острия пик. Они будут швырять в пикинеров булыжниками до тех пор, пока не пробьют брешь в их строю. А потом начнется такая рукопашка, какой вам даже в самом кошмарном сне не увидеть.
Люка не оставляло неприятное чувство, что Гисхильда точно знала, о чем говорит. Раффаэль и Жоакино, похоже, испытывали то же самое. По крайней мере ни у кого не осталось больше желания задавать вопросов.
— Пойдемте на кухню, — сказал наконец Люк.
— Думаешь, это хорошая идея — то, что ты задумал? — скептически поинтересовался Жоакино. — Я сомневаюсь. Нас опять накажут. А у меня еще подошвы не зажили.
— А ты считаешь, что нужно сделать то, чего все ждут, и опять проиграть? — неожиданно набросилась на него
Гисхильда. — Да пусть меня лучше опять отлупят.
— Мы не нарушаем никаких правил! — попытался урезонить их Люк. — Я раз двадцать прочел правила бугурта. Там записано все возможное: от длины мечей и посохов до веса мешков с песком. То, что мы сделаем, не запрещено!
— Но это не означает, что разрешено, — настаивал Жоакино.
— Я так не считаю. То, что явно не запрещено, для меня разрешено!
Раффаэль смотрел на них широко раскрытыми глазами.
— Может быть, вы будете так добры и расскажете мне, о чем вы тут говорили?
Люк поглядел на Гисхильду, потом на Жоакино. Оба кивнули. Все остальные в звене в любом случае должны быть посвящены сегодня вечером. Ведь завтра состоится игра. Последняя в этом году. Потом начнутся большие весенние маневры. Они неделями будут находиться на большой равнине. В Долину башен послушники вернутся незадолго до выпускного праздника.
Люк рассказал Раффаэлю о своем плане. Когда он закончил, тот примирительно улыбнулся и задумчиво стал играть локоном.
— Хорошо. Очень хорошо. Мы разделаемся с Драконами. С лучшей командой нашего курса. Ты не против, если я организую парочку пари?
— Чего захотел! Ты ведь не думаешь, что мы просто так отпустим тебя, после того как посвятили в свою тайну? — зарычал Жоакино.
— Вот же… Ты ведь не считаешь меня предателем? Драконы еще ни одной игры в этом году не проиграли. Не будет никаких проблем с тем, чтобы заключить пари десять к одному против нас. У нас просто карманы будут по швам трещать от денег. Во время маневров пойдем в гавань. Сможем разорить все магазины сладостей. Десять к одному! Ты понимаешь, что это значит, Жоакино?
— Я ему доверяю, — сказал Люк.
Гисхильда только пожала плечами.
— И как можно быть настолько помешанным на сладостях, — проворчал Жоакино. — Позволь ему делать то, что он хочет, и увидишь, что нам за это будет.
— Полные карманы, — горячо убеждал его Раффаэль. — Вот что вам за это будет! Я Лев и никогда не предам никого из нашего звена. Начну с послушников последнего года — у них больше всего серебра. Но мы не имеем права на поражение, Люк. Это ты мне должен обещать. Если не выгорит… Они привяжут мне к шее мельничный жернов и бросят в озеро.
Люку стало не по себе. А вдруг все пойдет не так, как он задумал? В первую очередь никто не мог предугадать, как на это дело посмотрит примарх.
— Настаивай на том, что мы побеждаем в духе правил бугурта, и ты будешь в безопасности, — наморщил лоб Раффаэль. — Нет, это звучит, как будто мы хотим обмануть кого-то. Я ставлю на нашу победу!
И с этими словами он умчался прочь. Жоакино тяжело вздохнул.
— Этого еще не хватало. Это же сплошные неприятности!
И только у Гисхильды было хорошее настроение.
— Посмотрите на это дело с другой стороны. Неважно, каков будет результат, после этой игры мы станем самым знаменитым звеном Валлонкура.
— Ты, наверное, имела в виду дурную славу? — поинтересовался Жоакино.
— Идемте.
Люк отвел их в большую кухню цитадели. Еще в дверях их встретила жара, а от многообразия вкусных запахов у мальчика потекли слюнки. Девушки в белых платьях с короткими рукавами сновали туда-сюда. Толстый старик командовал всем, и, подобно тому как полководец перекрикивает звон клинков, его бас, словно гром пушечного выстрела, разносился над звоном кастрюль, рубкой мяса, помешиванием и кипением супов на печах. Из огромных печей вынимали свежий хлеб и ставили в нишу.
— Вы пришли слишком рано! — залаял на них шеф-повар. — Раздача еды начнется через час. Освободите место!
Жюстина была одной из работавших здесь двух десятков девушек. Крик шеф-повара заставил ее поднять голову; было очевидно, что она рада их видеть.
— Они к тебе, Жюстина? — От господина кухарок и вертелов не укрылся их обмен взглядами. — Высокий — вполне видный мальчик.
Теперь все подняли головы.
Жоакино то краснел, то бледнел, от смущения не зная, куда деть глаза.
— Эти дети мне еще осенью постоянно носили грибы. Я им кое-что должна.
— Дополнительных порций мяса нет, Жюстина! Надеюсь, ты об этом помнишь.
— Конечно, господин, конечно.
— Тогда иди! Но поспеши! Ты же знаешь, перед обедом нужна каждая пара рук.
Стройная друснийка сделала им знак рукой, приглашая следовать за собой. Они прошли через всю кухню к двери, ведущей к кладовым. Одна из кухарок ущипнула Люка за щеку и сделала колкое замечание. К счастью, наибольшей популярностью пользовался все же Жоакино. «Я бы сквозь землю провалился на его месте», — подумал Люк.
Когда они наконец вышли из кухни, Жюстина сердито зашипела на них.
— Так мы не договаривались! Ты хотел забрать их вместе с едой, Люк. Обо мне начнут говорить… И Друстан об этом услышит.
— Я думала, он тебе не нравится, — неожиданно произнесла Гисхильда.
Жюстина провела рукой по ее волосам.
— Ах, девочка… Ты об этом ничего не знаешь. Пока что, — она вздохнула, — я невысокого мнения о том, что придумал твой друг.
Они пересекли кладовую, где вкусно пахло буковым дымом и с потолка свисали сотни колбас.
— Если бы ты не поручилась за своего друга, я никогда бы этого не сделала. Это самое настоящее расточительство. Из них никогда больше нельзя будет пить!
Люк был удивлен, услышав, что кухарка считает его другом Гисхильды, и не знал, как следует относиться к этой ошибке.
В следующей кладовой, где они оказались, все стены были в полках, на которых лежали яблоки. От их аромата у Люка опять потекли слюнки.
— Можете взять по одному в карман, — покровительственно сказала Жюстина. — Но только по одному! Я же знаю, что вас держат впроголодь.
Затем она повела их в темный уголок и отодвинула в сторону висевшее полотно. Там лежали они — ключи к победе на следующем бугурте.
— Берите и больше никогда не обращайтесь ко мне с такой просьбой! — пробурчала кухарка. — Это самое настоящее расточительство. Будьте счастливы!
Львы и Драконы
Люк проснулся в тревоге, он все утро штудировал правила. И никак не мог избавиться от нехорошего чувства, что он что-то выпустил из виду.
На пути к заиленной яме все вели себя очень тихо. А теперь стало еще тише. Львы посмотрели с гребня холма на каменные трибуны. На них уставились сотни глаз. По рядам зрителей пробежал шепот, послышались смешки.
Люк был потрясен. Как много зрителей! А это всего лишь встреча двух звеньев первого курса — самого лучшего и самого худшего. Исход игры был предрешен еще до ее начала. Люк не думал, что она заинтересует так много послушников. Что-то здесь не так!
— Раффаэль! — услышал он шипение Жоакино. — С кем ты спорил?
Люк обернулся. Маленький кудрявый паренек, казалось, вот-вот провалится сквозь землю. Он поднял руки, защищаясь.
— Всего лишь парочка пари. Думаю, остальные тоже захотели попытать судьбу.
Среди зрителей оказалось много рыцарей. Присутствовали также большинство магистров и крестов.
— Сколько заключено пари? — поинтересовался Жоакино.
— Я… Э… Что ж, я принял 4370 серебряных монет.
Люку стало плохо. Этих денег хватило бы, чтобы купить большое дворянское поместье.
— Ты что? Ты с ума сошел?
— Квота была десять к одному против нас, — прошептал Раффаэль, как будто это объясняло все.
— Мы пропали! — Голос Джиакомо сорвался на истерический визг. — Пропали мы. Если мы проиграем, то не расплатимся никогда. Они нас разделают под орех.
— Нам нужно внести всего лишь 437 монет, — возмущенно сказал Раффаэль.
— А у тебя есть столько? — набросился на него Жоакино.
— Мы просто не имеем права проигрывать. — Взгляд Раффаэля был прикован к Люку. — Ты сказал, что у нас получится. Совершенно точно. Это хороший план.
— Но это не делает его лучше, — негодовал Джиакомо. — Если мы победим, они возненавидят нас. Такая куча серебра… Это, должно быть, сбережения половины послушников. И магистров. Они нас убьют. На маневрах с нами произойдут несчастные случаи… Я уже вижу это. Каждый год на маневрах умирают несколько послушников. На этот раз мертвецами станут исключительно Львы сорок седьмого набора. И никто не прольет по нам ни слезинки. С нами покончено. Мы трупы! Все…
Гисхильда толкнула его в бок локтем.
— Да заткнись ты наконец, мямля. Мы сейчас спустимся вниз и все сделаем. Мы — Львы!
Она вызывающе огляделась. Никто не возразил.
Под оскорбления с трибун они спустились к заиленной лощине. Возле сходней, которые вели к мачте с флагом, их ждал Друстан. Магистр пошел вперед, когда они вышли из барака, и пришел на поле раньше них. С серьезным лицом он пропустил их всех, а когда с ним поровнялся Жоакино, остановил его.
— Не знаю, что здесь происходит, мальчишка. Для меня это загадка. Такого я еще никогда не видел. Знаю, что за этим стоите вы, хоть и понятия не имею, что вы на этот раз выдумали. Посоветую одно: не опозорьте Львов! — Он оглядел звено. — Зачем вам эти бурдюки на поясе?
— Никто не запрещает носить на поясе бурдюки! — ответил Люк, прежде чем Жоакино успел что-нибудь сказать.
Он не хотел, чтобы об их задумке узнали уже сейчас.
— Не запрещено… — Друстан недоверчиво оглядел всех по очереди. — Лучше пейте сейчас. Игра не продлится так долго, чтобы вам захотелось пить. Не стоит нести с собой на цепи ненужный балласт. Это может лишить вас равновесия.
— Что значит «игра не продлится так долго»? Ты уже списал нас, брат Друстан? — В голосе Гисхильды сквозило горькое разочарование. — Как наш магистр, ты должен быть на нашей стороне.
— В первую очередь я не должен вас обманывать. Только чудо поможет вам победить, — рассерженно ответил он и пошел к остальным учителям.
Люк упрямо улыбнулся. Он сомневался, что его действия понравятся Тьюреду, но чуда не понадобится.
— Ты знаешь, что должна делать? — спросил он Анну-Марию.
Девочка застенчиво кивнула.
— Я играю так же, как и всегда, и рада, что не буду в этом замешана. Они ведь не могут мне ничего сделать, правда?
— Никто нам ничего не сделает, — успокоил он ее, хотя вовсе не был в этом уверен.
Львы ступили на цепи. Джиакомо и Раффаэль остались в резерве. Анна-Мария стояла в центре девятки. По цепям слева и справа позади нее бежали Гисхильда и Жоакино — они бегали по цепям лучше всех в команде.
Зазвучали фанфары. Игра началась.
Все Львы схватились за бурдюки, висевшие у них на поясе. Легкое движение, и шнуры из сплетенной травы разорвались. Люк открыл крышку бурдюка.
Драконы, как и ожидалось, пошли в атаку сразу всеми игроками. Они хотели смести Львов одним-единственным штурмом. Кроме игроков резерва, сзади не осталось никого.
Маша, капитан Драконов, бежала в центре своей команды по пятой цепи, несясь прямо на Анну-Марию.
Люк наблюдал за стройной предводительницей Драконов во время нескольких других игр. Она была сильна и отважна и великолепно держалась на цепях. Анна-Мария казалась намного слабее ее. Убежденная в том, что в любом случае прорвется, Маша сразу же велела двум другим игрокам с посохами бежать следом.
Люк видел, как задрожала Анна-Мария.
— Сметите их, Драконы! — воскликнула Маша, и сотни зрителей поддержали ее дружным ревом.
Ставить на проигрыш Львов означало получить легкие деньги.
— Львы, приготовьтесь!
Жоакино пытался перекричать всеобщую неразбериху.
Маша на три шага опережала остальных игроков. Она неслась на Анну-Марию, высоко подняв меч. Люк оглянулся назад. Раффаэль приготовился бежать по цепям.
Он был одним из их лучших бегунов. Как только Анна-Мария упадет, он попытается закрыть брешь. Но ему предстоял еще долгий путь.
Люку пришлось сконцентрироваться на парне, приближавшемся к нему. Он поднял свой бурдюк — из открытого горлышка ужасающе воняло.
Закричала Анна-Мария. Одного удара Маши оказалось достаточно, чтобы снести ее с цепей. Люк посмотрел на приближавшегося к нему игрока. Еще шаг… Вот теперь достаточно близко. Он сдавил флягу, и из ее открытого горлышка брызнул черный ил.
Противник, защищаясь, поднял руку. Его белый мундир с красным драконом и кожаный шлем были целиком забрызганы илом.
— Тебя замочили, Дракон! Ты выбыл из игры! — крикнул ему Люк.
Мальчик удивленно ощупывал свое забрызганное обмундирование. Нападение остановилось: на всех девяти цепях Драконы с удивлением смотрели друг на друга.
Зрители внезапно умолкли.
Люк обернулся через плечо. Двое с посохами, следовавшие за Машей, тоже были забрызганы илом. Ловушка захлопнулась. По крайней мере почти, потому что было похоже, что Маше удалось избежать фонтанов ила из бурдюков. Но она тоже остановилась, удивленная и обозленная.
— Обман! — раздался чей-то голос с трибун. — Жалкий обман!
Это Люк учел. Он вынул красную книжицу Лилианны из-под своего мундира.
— Я призываю в свидетели примарха! Львы не нарушили ни одно из правил бугурта. Вот здесь написано: измазанный илом лощины проиграл и должен удалиться с поля.
Сидевший в центре группы рыцарей Леон поднялся.
— Ах ты, дерзкий мальчишка! Да как ты осмеливаешься после такой наглости еще и учить меня правилам!
Люк дрожал от волнения. Во рту пересохло, и ему пришлось откашляться. Взгляды с трибун кололи его, словно стрелы.
— Прошу тебя, брат примарх, назови строку в правилах бугурта, которая запрещает то, что мы сделали.
— Ты бесстыдным образом нарушаешь дух правил, Люк де Ланцак. Восстаешь против духа рыцарства, в котором вас воспитывают здесь, в Валлонкуре. Твое поведение, мальчик, меня крайне разочаровало.
— При всем уважении, брат примарх, я не понимаю этого. Всего несколько дней назад на уроке фехтования меня учили тому, что вполне честно выступить против эльфийских воинов с большим численным превосходством. Говорили даже, что тот, кто выступит против эльфа в одиночку, страшно глуп. Меня учили, что сильных врагов нужно побеждать разумом, хитростью и численным превосходством. Именно так и поступили Львы. — Люк не спал ночами, продумывая свою речь, и теперь надеялся, что не запнется. — Говорили, что смысл бугурта заключается в том, чтобы подготовить нас, послушников, к полю битвы. Это твои слова, брат примарх, которые ты высказал в книге об игре. Разве не справедливо в таком случае для бугурта то же самое, что справедливо для поля битвы? Почему запрещено использовать в качестве оружия хитрость там, где не можешь победить мечом? Все знают, что мы, Львы, безнадежно проигрываем Драконам в поединке. И все же мы вышли на поле, потому что преисполнены духа рыцарства…
Кусок хлеба ударил Люку в лоб. Он запнулся. Яблоко пролетело совсем рядом. С трибун сыпались другие предметы.
— Заткните рот этому негоднику! — крикнул кто-то из толпы.
Леон взмахнул рукой, веля зрителям умолкнуть.
— Давайте примем решение! Встаньте те, кто одобряет поведение Львов.
По рядам пронесся резкий металлический звук. На самом верху трибун стоял человек, тяжело опиравшийся на костыль.
Люку показалось, что его сердце на миг остановилось. Там, наверху, стоял мертвец. Брат Оноре! Лицо его похудело, щеки ввалились, вместо тела кожа да кости. Это лицо мальчик не забыл бы до конца своих дней. Оноре, человек, желавший любой ценой отправить его на костер, вернулся из мира теней.
— Я против такого голосования, брат Леон. Почти все здесь поставили деньги на поражение Львов. Как ты можешь ожидать справедливого решения, Леон? Впрочем, я считаю, что мальчик прав. Можно до бесконечности спорить о духе игры. А правила ясны. И в моих глазах Львы их не нарушали. Они сделали кое-что непредусмотренное создателями игры и находятся на пороге головокружительной победы. Не поймите меня превратно, братья и сестры. Я не одобряю того, что они сделали, и с сегодняшнего дня мы должны записать в правила, что игрок только тогда считается замоченным, когда падает с цепей в ил. Но это можно сделать только после игры.
Люк не верил своим ушам. Оноре был последним человеком, от которого он мог ожидать поддержки. Как так вышло, что он все еще жив? И если он пытается ему помочь, то добра тут не жди.
Мальчик поискал глазами лицо Мишель среди зрителей. Почему она не сказала ему, что человек, собиравшийся отправить его на костер, еще жив?
Когда он наконец отыскал ее, она показалась ему такой же испуганной, как и он сам. Она тоже не догадывалась, что он сумел выжить после выстрела в грудь.
— Примарх! — раздался сзади голос. Маша. — Нас, Драконов, только что злобно обманули. Но еще трое из нас не запятнаны и готовы сражаться. Мы не сдадимся. Позвольте нам доиграть. Мы думаем, что и сейчас сумеем победить, потому что мы — лучшие и Тьюред будет с нами.
Ее слова были встречены аплодисментами, с трибун раздались подбадривания.
Люк вынужден был признать, что она не так уж неправа. Она прорвалась далеко за линию девятки. Между ней и знаменем Львов стояли только Раффаэль и Джиакомо. Остальным Львам уже не догнать Машу. Люк чертыхнулся: этого не должно случиться! Знамя Драконов было далеко. А оба запасных игрока уже стояли на цепях, чтобы защитить его.
— Львы! — крикнул Леон своим громовым голосом. — Выбросьте бурдюки и по крайней мере остаток игры сражайтесь в духе рыцарства! Приготовьтесь! По моему сигналу игра продолжается.
Люк повиновался. Остальные Львы тоже избавились от своего тайного оружия.
— Нам не нужны всякие трюки, чтобы победить! — крикнул Жоакино. — Мы — Львы! Покажите это всем!
Его слова на Люка впечатления не произвели. Слишком хорошо знал он, что и трое Драконов представляют опасность. Он понурился, в то время как Маша выглядела совершенно уверенной в себе. Она подбросила свой меч в воздух, ловко поймала его и сделала еще один трюк.
Трибуны снова успокоились. Прозвучали фанфары. Маша побежала.
У Раффаэля был посох. Он схватил его за самый край и стал отчаянно отбиваться. Капитан Драконов просто пригнулась и ударила мальчика кулаком в живот. От удара тот боком свалился с цепей.
— Маша, замочи котят! — раздалось с трибун.
Люк увидел, как Джиакомо стал неуверенно переступать с ноги на ногу. Он теперь мог играть, но, как и все остальные Львы, хорошо знал, что является самым слабым игроком. У него едва получалось держаться на цепях, да и как воин он не дорос до Маши.
Капитан Дракона неудержимо устремилась к знамени. У Люка на глаза навернулись слезы ярости. Все было зря! Они опять проиграют!
И вдруг Джиакомо собрался с духом и поднялся на платформу с флагом. Лицо его было искажено от напряжения. Не останавливаясь, он бросился по цепям навстречу Маше.
Капитан что-то крикнула, но Люк не расслышал. Маша угрожающе выставила вперед свой деревянный меч, не сбавляя скорости.
Джиакомо оступился и, размахивая руками, качнулся вперед. Люк задержал дыхание.
Маша ударила парня мечом в грудь. При виде этого Люк сжал зубы. Джиакомо вскрикнул и бросился вперед. Он вцепился в одежду капитана и окончательно потерял равновесие. На мгновение он, держась за Машу, повис над илом. Капитан стала наносить ему удары в лицо, но Джиакомо не отпускал ее.
Люк увидел, как у товарища потекла кровь, и с яростью вспомнил рассуждения Леона о рыцарстве. Значит, это по-рыцарски?! Единственное, что они задели со своими наполненными илом бурдюками, были честь и гордость.
Люк поднял посох. Он понимал, что не успеет вовремя. Но ему было все равно. Он побьет Машу и после окончания игры, когда знамя Львов приземлится в ил. Его накажут за это. Но его и так накажут.
Похоже, Гисхильде пришли в голову те же мысли. Краем глаза он увидел, что она собралась что-то делать.
Повисла мертвенная тишина. Сотни пар глаз наблюдали, как избивали Джиакомо. Он безропотно сносил удары. Поднять руку и защитить лицо значило бы ослабить хватку и рухнуть в ил.
Маша била все сильнее и сильнее, желая избавиться от вцепившегося в нее мальчика. А потом свершилось! Она издала вопль ярости, качнулась назад, пытаясь восстановить равновесие. И тут Джиакомо укусил ее за бедро. Она выругалась, еще раз ударила и вместе с парнем рухнула с цепей.
Люк замер. Оба лежали в тине. Он увидел, как Анна-Мария поковыляла к Джиакомо, чтобы помочь тому выбраться на берег. Маша била кулаками по тине и ругалась. Затем схватила мальчика за шиворот.
Люк помчался быстрее. Она ведь не собирается…
Но та похлопала Джиакомо по плечу.
— Бедный маленький негодник. А у тебя есть мужество. Идем.
— Вперед, за знаменем Драконов! — крикнул Львам Жоакино.
Люк кинул взгляд на другой конец поля. Осталось всего два Дракона. У них действительно может получиться выиграть.
Теперь все Львы устремились вперед. Гисхильда даже слегка подпрыгивала на цепях. Люку смотреть на это не хотелось. Глупо было бы упасть теперь в тину из-за таких прыжков. Но девочка двигалась так уверенно, как будто стояла на твердой земле.
Два последних Дракона защищались отчаянно, заняв позицию на двух цепях тройки перед самым знаменем. Бернадетта скользнула в брешь на среднем ряду. Один из Драконов швырнул ей в спину мешок с песком, и она упала. Затем он, безоружный, бросился навстречу Львам, утащив сразу двоих из них, так же как Джиакомо перед этим — их капитана.
Жоакино тоже приземлился в тину. Последний Дракон, ругаясь, отступил по цепи. Он хотел провести свою битву у знамени. Львы заколебались. Никому не хотелось вырываться вперед, чтобы не упасть, как Бернадетта, в грязь в самый последний момент.
Люк и Гисхильда присоединились к остальным игрокам. Несмотря на все потери, их все еще оставалось семеро. В исходе игры сомнений больше не было.
Публика была на стороне последнего Дракона, подзадоривая его криками, призывая бросить в грязь бесчестных игроков.
И Львы дрогнули. Им не хватало Жоакино, их капитана, к голосу которого они прислушивались.
— Давайте отвоюем хоть немножечко славы? — предложила Гисхильда. — Пойдет только один из нас. Проведем поединок. Выступить всемером против одного совсем нехорошо.
— А если он отправит нас в ил одного за другим?
Она широко улыбнулась.
— Вы что же, сомневаетесь в том, что Тьюред на нашей стороне?
Люк очень сильно надеялся, что она не ляпнет ничего про своих языческих божков. Это было бы последней каплей. Он в буквальном смысле чувствовал, что она думает о своих идолах.
— Пусть пойдет Люк. Твой стиль борьбы…
— Да?
— У нас и так достаточно неприятностей. Не хватало еще, чтобы они начали выступать из-за твоего необычного стиля.
— Мы пойдем наперегонки, — предложил Люк, чтобы избежать ненужной ссоры.
Гисхильда рассмеялась.
— Тогда я дам тебе десять шагов форы, иначе и так понятно, кто прибежит первым.
— Нет! Это слишком серьезно! Пусть идет Люк! Голосуем.
Люк воздержался. Все это было ему неприятно. Результат был однозначным. Гисхильда одна проголосовала за саму себя. Люк видел, как тяжело она это восприняла. Но и ждать дольше было нельзя. Шум на трибунах становился все сильнее. Для зрителей все выглядело так, будто у Львов не хватало мужества выступить против последнего Дракона.
Люк взял свой обитый тканью меч и пошел по последней цепи. Дракон удивился — очевидно, не мог поверить своему счастью, что придется биться только против одного Льва. Он жестом пригласил Люка выйти на платформу вокруг знамени, чтобы оба оказались на твердой почве.
Уже после первого удара Люк понял, что сможет победить Дракона. Противник был силен, но деморализован. Он уже приготовился к поражению; и даже если он никогда не сдастся, в целом он уже проиграл.
Люк пробил защиту Дракона и нанес сильный удар в колено. И в тот же миг понял, что для него не важна победа. Он хотел, чтобы Львы победили. Вот это было важно. Стоять со знаменем в руке возле знаменной мачты ничего для него не значило. Было другое, что доставило бы ему гораздо больше радости.
Он отошел назад, подождал, пока Дракон выпрямится. Как можно подчеркнуть его проигрыш, не сталкивая его с площадки? Дракон почти не нападал. Только защищался. Нужно разозлить его. Придумать какое-нибудь абсурдное оскорбление, которое мобилизует его силы. Только в этом случае поражение будет правдоподобным.
— А правда, что по ночам ты зовешь мамочку?
Мальчишка поднял взгляд, скорее удивленный, чем разозленный.
— А сейчас не хочешь ее позвать? Или сделать это за тебя? — Он стал подражать голосу противника: «Ой, мама, на помощь. Плохой мальчик хочет побить меня!»
— Заткнись!
«Сработало», — подумал Люк.
— «Мама, пожалуйста, скажи этому мальчику, чтобы он не пачкал меня!»
На трибунах царило ледяное молчание. Над шутками Люка никто не смеялся.
— Смотри, чтобы ты сам не упал в грязь.
Дракон ринулся вперед, осыпав его градом сильных ударов. Люк отпрянул, сделав вид, что ему трудно противостоять натиску. А потом стал за край платформы — всего одной ногой, но этого оказалось достаточно. Дракон тут же воспользовался возможностью и толкнул его плечом. Люк вскрикнул и упал.
Приземлился в мягкую грязь, а Дракон над ним издал победный клич. Теперь у Львов не оставалось иного выхода, кроме как послать Гисхильду.
Лицо ее засияло. Какая же она красивая, когда улыбается. Если бы она только не была такой упрямой! Она отказалась от показа эльфийских трюков, сражалась спокойно и уверенно. И ей не понадобилось много времени, чтобы отправить Дракона в тину.
Затем она шагнула к мачте, взяла знамя Драконов и стала размахивать им в воздухе.
— Победа, Львы, победа!
Видеть ее неудержимый восторг гораздо приятнее, чем стоять там самому. Люку было достаточно знать, что он способствовал этой победе и завоевал мгновение счастья для Гисхильды. И он спас их всех от галеры. Для этого было достаточно одной-единственной победы. У них не будет позорного клейма черного весла на щите! Это стоило того, чтобы принять самое тяжелое наказание.
На трибунах было тихо. Только немногие аплодировали победе Львов.
Люк побрел на берег. Едва он оказался на берегу, как к нему подошли два рыцаря.
— Люк де Ланцак?
— Да.
— По приказу примарха ты арестован. Сегодня же будет созван Суд чести, который решит твою судьбу.
Одинокая долина
Сильвина была измотана и зла на себя. Она не должна была этого допустить! Сначала ярость придавала ей сил. Она шла пешком. Слишком долго. Все выше и выше по горной тропе. Надеялась, что усталость смягчит гнев.
Она должна была знать! И все же ее удивляло то, что она так часто думала о капитане. Приятели колесуют его, если узнают, кого он привез в Валлонкур. Догадывался ли он? Нет, конечно же нет. Иначе он ни за что бы этого не сделал. Он слишком предан своей вере и отличается от остальных самцов.
Пытаясь забыть об этом, Сильвина ускоряла темп, хотя ноги горели от боли, а дыхание стало прерывистым.
Девять дней она наблюдала за детьми в Долине башен. Иногда она подходила так близко, что слышала голоса учителей. Гисхильда не может оставаться в этом проклятом месте! Ни часом дольше, чем это будет необходимо! Сильвина знала, насколько сильна и упряма принцесса. Но она всего лишь ребенок! А учителя и священники далеко не глупы. Они знают, как похитить сердце и заморочить голову.
Эльфийка поняла, каким образом рыцари, сражающиеся под знаменем Древа крови, стали самыми опасными врагами Фьордландии. Их совращали и ослепляли. И посылали на войну, пока они не становились достаточно взрослыми для того, чтобы понять, за что сражаются. По крайней мере большинство из них… Этот однорукий рыцарь, возможно, кое-что понял. И это знание сделало его циничным и озлобленным. Сильвину удивило то, что ему доверили учеников.
Между скалами эльфийка увидела костер и замедлила шаг. Так далеко от проторенных торговых путей она ожидала встретить разве что пару серн. Знала также, что в такие пустынные места уходили последние язычники. Может быть, там какое-нибудь тайное культовое место? Или даже звезда альвов! Она скривилась. Этой магией она так никогда и не овладела, даже не могла почувствовать магические тропы альвов, не говоря уже о том, чтобы открыть ворота! Она всегда была вынуждена прибегать к помощи других, когда хотела ступить на золотую паутину, хотя и ненавидела просить кого-либо о помощи, быть у кого-то в долгу.
Если бы она умела ступать на эти тропы, то уже давно была бы при дворе Эмерелль. Крайне важно освободить Гисхильду из Валлонкура! Слова священников — медленно действующий яд. А одиночество сделает девочку восприимчивее к словам священников. Пока она будет противиться, она будет одна, хотя вокруг будут сотни других учеников. Это чувство было знакомо Сильвине. Так она всегда чувствовала себя при дворе королевы эльфов. Она не принадлежала к тому миру… И только одному человеку было на это наплевать, тому, кто был так же одинок, как она. Тому, о ком она не могла думать без грусти даже столетия спустя, — Альфадасу, сыну Мандреда и первому королю новой династии правителей Фьордландии. Она любила его как никого другого. Так сильно, что украла его у жены и дочери, хотя он об этом и не догадывался. Она не могла иначе.
Не думать больше об этом! Вот уже девять сотен лет пытается она забыть его, не думать больше о нем, об Альфадасе Мандредсоне.
Раздираемая противоречивыми чувствами, эльфийка пошла к костру, бесшумно скользнула по осыпи. Мужчины, разбившие там лагерь, чувствовали себя в полной безопасности в этой глуши и не выставили стражу, не прикрыли костер. Ведь здесь, наверху, бояться некого.
На костре стоял небольшой медный котел. Пахло луком и тушеным мясом. На плоском камне лежал испеченный в золе хлеб. Некоторые люди умеют на удивление хорошо готовить… Желудок Сильвины сжался — давно уже она ничего не ела. Уставшая от долгой дороги в Друсну, она забыла обо всем. Даже если удастся сохранить теперешний темп, ей придется идти еще недели две, прежде чем, возможно, она встретит первых разведчиков детей альвов. Две недели она уже провела в дороге, и пройдут еще недели, прежде чем удастся собрать отряд, с которым она сумеет попасть на этот проклятый полуостров. Без борьбы там никак не получится.
Целыми днями Сильвина ломала себе голову над тем, каким образом забрать оттуда Гисхильду. Мимо крепостей на сухопутной дороге ей не пройти. И протащить девочку на один из кораблей тоже не удастся. Альварез ни за что бы не увез послушницу. Нет, настолько далеко он не зашел бы.
Ей нужен отряд отчаянных воинов. Никто из тех, кто дорожит своей жизнью, не решится идти в военный лагерь фанатиков, чтобы освободить какую-то девчонку. А потом еще нужно придумать, как оттуда выбраться. Спуститься по канату с отвесных утесов острова нечего и надеяться. Но какой капитан отважится войти в лабиринт из рифов и сразиться со смертельной силой водоворотов и течений во время приливов и отливов?
Она тогда как следует расспросила Альвареза. Море вокруг полуострова считалось несудоходным. Сильвина понятия не имела, как сдержать данное Гисхильде обещание. Принцесса ей по-прежнему доверяет, хотя и потребовалось много месяцев, чтобы найти ее. Ей нельзя там больше оставаться — она и не заметит, как изменятся ее мышление и чувства, а она будет думать, что все еще не воспринимает учение священников. Упрямо молиться своим древним богам и усложнять жизнь своим учителям — это еще не все. Ведь там были и люди вроде Альвареза, которые могут нравиться, несмотря ни на что. Которые сохранили чистое сердце, хотя и закончили Школу ордена. Люди, которые по-настоящему верили в то, чему их учили.
Сильвина приблизилась к лагерю на пару шагов. Пятеро людей глядели в огонь — и были слепы в ночи. Старик с трубкой во рту ворошил угли, искры летели к небу. Рядом с ним сидел молодой симпатичный блондин, тщательно чистивший свой пистолет. У парня едва начал пробиваться пушок над верхней губой. Третий в натянутой на лицо шляпе сидел, вытянув ноги к огню и прислонившись к скале. Рядом с ним на расстоянии вытянутой руки лежала рапира и пара тяжелых пистолетов. Может быть, они дезертиры?
Парень с рыжей окладистой бородой и гладко выбритым черепом помешивал длинной ложкой варево в медном котле. Рядом с ним лежали окровавленные куски меха и кости. Последний из них строгал широким ножом длинную палку.
«Нужно идти дальше, — подумала Сильвина. — Эти пятеро — плохая компания».
В нос ей ударил аромат тушеного мяса с луком. И эльфийка расслабилась. Пусть только попробуют с ней поспорить. Тогда она просто поужинает одна.
Она ступила в освещенный костром круг.
— Хватит ли вашей еды для еще одного гостя?
Парень, который, похоже, дремал, оказался на удивление проворным. Пока остальные таращились на нее, разинув рот, у него в руке внезапно оказался пистолет.
— Ты кто?
Сильвина сняла с плеча узелок, в котором была спрятана ее рапира.
— Одинокая путница, ищу пристанища на ночь.
Старик, ворошивший угли, захихикал и похлопал ладонью по плоскому камню рядом с собой.
— Иди сюда, садись. Ночлег ищешь? Я настолько худ, что под моим одеялом достаточно места для двоих.
— Не нужен нам еще один едок, — заворчал повар. — В этих двух вшивых сурках недостаточно мяса даже для одного из нас.
— Вполне возможно, что она вознаградит тебя за мясо своей плотью, Паоло. — Наемник с холодными глазами указал на нее носком сапога. — Под накидкой у нее шафран.
Мальчик с пистолетами уставился на нее с неприкрытой жадностью.
Правой рукой Сильвина нащупала рукоять рапиры в узелке.
— Среди вас я не вижу ни одного, кем бы соблазнилась.
— Ты, наверное, еще как следует не рассмотрела, — оскалился старик. — И еще: не позволяй внешнему виду ослепить себя. Важно только то, что внутри, и ничего больше.
Светловолосый паренек возбужденно проговорил:
— Не болтай ерунды! Для такой молоденькой красавицы важно только то, что в штанах. А мертвый кусочек плоти, который ты прячешь там, ее вряд ли осчастливит.
Он насыпал в дуло пистолета пороху, взял короткий шомпол и с сальной ухмылочкой впихнул в пистолет пулю.
— Меняем плоть на плоть, — сказал воин в широкополой шляпе.
Похоже, он был предводителем этих наемников.
— Я не продаюсь за сурков, — спокойно ответила эльфийка.
— Ты уверена? — Ствол его пистолета был нацелен прямо ей в грудь. — Посмотри внимательнее. На кого мы больше похожи — на нерешительных городских мальчиков или на мужчин, которые в определенных случаях просто берут то, что хотят?
Сильвина спокойно переводила взгляд с одного на другого.
— Мне кажется, вы больше всего похожи на мужчин, которые не встретят следующего рассвета.
Предводитель с пистолетом рассмеялся.
— Твоя работа, моя малышка, заключается в том, чтобы все-таки укладывать мужчин. А убивать их — наше занятие. Лучше этого не путать. Пистолет всегда одолеет рапиру. И не нужно себя обманывать. Мне не хотелось бы прострелить твое прекрасное тело, но я не стану колебаться. А теперь положи эту штуку и выполняй свою работу, девонька. Потом мы отблагодарим тебя соответствующим образом.
Сильвина пожалела, что под влиянием минутного порыва показалась мужчинам. Желание убивать пропало. Но она была слишком горда, чтобы просто бежать. Отступила на шаг. Прямо за ней дорогу перегородил большой кусок скалы — последняя возможность избежать несчастья, которое должно было случиться из-за ее дурного настроения. Левой рукой эльфийка отбросила капюшон накидки. Потом развязала ленту, державшую ее волосы. Теперь отчетливо стали видны ее длинные уши.
— Я не та, за кого вы меня принимаете. Дайте мне кусок хлеба, и я растворюсь в ночи. За это оставлю вас в живых.
Она еще не договорила, а лицо мужчины в широкополой шляпе уже изменилось. Она знала, что последует за этим. Пистолет выплюнул дым и огонь. Сильвина увернулась. Когда-то Олловейн научил ее танцевать между стрелами, с первого взгляда предугадывать траекторию полета и двигаться так, чтобы свести риск попадания в себя к минимуму. Один пистолет не представлял опасности.
Еще шаг в сторону! Ее рапира вонзилась в горло предводителя. Плащ ее трепетал, мешая остальным видеть происходящее. Шаг — и содержимое медного котла опрокинулось на колени рыжебородого повара.
Воин, строгавший палку, сделал выпад в ее сторону. Удар рукоятью рапиры заставил его рухнуть в костер, а удар клинком заглушил его крики кровью.
Светловолосый малец вскочил, опирая пистолет на бедро. Сильвина закружилась. Ее плащ описал круг и скрыл ее от взглядов стрелка. Громыхнули выстрелы. В ткани появились две дырки. Не попал!
Повар попытался вогнать ей под колено кинжал. Она отбила руку и ударила его коленом под дых.
Старик достал из-под своего одеяла аркебузу. Руки его дрожали. Чтобы увернуться от этого выстрела, не нужно быть эльфом. Мальчишка пытался на ходу перезарядить свой пистолет. Ее взгляда оказалось достаточно, чтобы он понял, как близка смерть, опустил оружие и бросил горсть пороха в костер. Зашипев, взметнулось пламя.
Сильвина отпрянула от внезапного жара. Грохнула аркебуза. Стрелок промахнулся, но что-то попало ей в спину, и она почувствовала, как потекла кровь.
Старик достал пистолет. Сильвина шагнула через костер. Всего один поворот запястья, и в горле наемника открылась рваная рана. Он зашатался, выронил оружие, пытаясь удержать вытекающую по капле жизнь.
Самый молодой удрал.
Сильвина ощупала свою спину. Рана сильно кровоточила. Азарт битвы еще не прошел, и она почти не чувствовала боли.
Эльфийка увидела светлое пятно на обломке скалы у себя за спиной. Туда попала пуля из аркебузы. Ее задело рикошетом! Нужно было предугадать такую возможность…
У нее слегка кружилась голова. Сильвина оперлась о скалу, закрыла глаза, пытаясь сконцентрироваться на своем теле. Чертова свинцовая пуля отнимала у ее магии силу. Она не могла учуять ее и залечить свою рану, пока свинец остается в теле. Может быть, пуля застряла в печени. Кровь будет продолжать течь, и скоро она потеряет сознание. Пулю нужно вынуть немедленно!
Она вставила в рану палец. На глаза навернулись слезы, когда она продвигалась по ране, чтобы выяснить, где же пуля. Сильвина никак не могла нащупать проклятый металл. Пуля вошла слишком глубоко, да еще рядом с крупной артерией. Если она попытается вырезать ее, будет достаточно одного неверного движения — и сердце не успеет сделать тридцати ударов, как она умрет. А если ничего не делать? Тогда у нее останется, пожалуй, три тысячи ударов сердца… Палец в ране замедлял кровотечение, но остановить его не мог. Проклятый свинец! Проклятые капризы! Умереть из-за котелка с недотушеным мясом сусликов. Не так она представляла себе свой конец. Сильвина попыталась рассмеяться, но колющая боль заставила ее умолкнуть.
Она обещала Гисхильде! Не может она сейчас умереть! Никто не станет искать принцессу в Валлонкуре. Следы ведут к могиле в Анискансе. Кто, кроме нее, заметит, что там лежит другая девочка? Она должна оставить послание!
Осталось менее трех тысяч ударов сердца. Сильвина попыталась собраться с мыслями. Кровь или копоть скоро смоет со скалы дождь. Она вынула кинжал. Кто будет искать ее здесь, наверху? Нельзя было идти одной!
Времени на жалость к себе не оставалось. Сначала послание, а потом она займется раной: не дрогнув, вынет пулю и вылечит себя. Ее магия сильна. Она сильна! Она — мауравани…
Серебряная сталь царапнула скалу. Два слова, может быть, три. На большее нет времени. Чертов свинец!
Она не имеет права разочаровывать Гисхильду!
Сильвина вспомнила о капитане Рональдо и эрцрегенте Шарле. Она едва не поверила в цинично ухмыляющегося Лута, Ткача судеб. Оба человека в последние мгновения своей жизни отчаянно пытались быть с ней откровенными, чтобы покончить со страданиями. А теперь вот она ищет слова, которые будут не длиннее оставшегося ей времени.
Сил царапать скалу почти не было, но она сделала то, что собиралась. Теперь нужно вырезать свинец. Эльфийка ощупала спину. Было очень неудобно орудовать кинжалом. Ее тошнило, кружилась голова. А еще было холодно — она потеряла слишком много крови.
И вспомнила изящные мозолистые руки, ласкавшие ее спину, похожие на руки Альфадаса. Даже голос у Альвареза был очень похож на голос ее любимого, умершего в войне против троллей почти целое тысячелетие назад. Может быть, люди тоже рождаются вновь? Среди всех мужчин, которым она здесь отдавалась, Альварез был единственным, кто напомнил ей Альфадаса. Мягкого и в то же время сильного. Загадочного…
Острие кинжала резало плоть. Она почувствовала, как оно коснулось пули. Колени подкосились. Прошлое и настоящее слились воедино. Ее бесконечная жизнь была словно вдох. И последняя мысль: «Альфадас снова будет со мной».
Вопрос чести
— Люк совершил революционный поступок!
Лилианна остановилась перед трибуналом судей и по очереди оглядела их.
Люк тоже пытался прочесть что-нибудь на лицах рыцарей. Ему было страшно. Эти трое сидели с каменными лицами. Он знал, что будет много неприятностей, и понимал, что может получить столько ударов по подошвам, что потом неделю придется лежать пластом. Но победа того стоила.
Однако речь зашла о его жизни! И ни один из судей трибунала не возмутился и не удивился, когда обвинитель потребовал повесить его на заре во дворе цитадели.
— Я вела войну в Друсне, братья мои! — продолжала Лилианна. — И знаю, насколько спорными до сих пор считаются мои действия. Но война эта длится уже тридцать лет. Нам нужны рыцари, которые думают так, как Люк. Почти пятьдесят лет послушники пляшут на цепях над тиной. Полстолетия — и правила ни разу не менялись. Существует целый книжный шкаф, битком набитый учеными работами наших лучших стратегов, но все их мысли зажаты в тиски правил. Ни разу никто — и это возвращает меня к моему позору — не пошел дальше, не задался вопросами: а чего нет в правилах? Как можно выйти за их рамки? Сделать что-нибудь новое, что не запрещено официально. Мы должны признать победу Львов. Потому что по букве правил они выиграли! Это, однако, не означает, что я приветствую то, что сделал Люк. Он попрал ногами дух рыцарства. Он заслуживает тяжелого наказания, потому что превратил бугурт в посмешище. Но, прошу вас, братья, знайте меру. Вы можете рассматривать его как мятежника, который смешал нашу священную игру с дерьмом. Я же вижу в нем будущего рыцаря, который способен закончить войну в Друсне. И, что еще важнее, дать отпор вновь усилившемуся ордену Древа праха. Все мы, сидящие здесь, в зале суда, знаем, о чем идет речь, в какой сложной сети интриг мы запутались. Нам нельзя жертвовать послушником, который в будущем может спасти орден, по столь мелочным причинам, как попранное чувство собственного достоинства.
Люк понятия не имел, о какой
угрозе говорила Лилианна, и только молча молился, чтобы судьи прислушались к ее словам.
— Орден не должен отказываться от этого мальчика! Поэтому речь не может идти ни о смертной казни, ни об изгнании. Он затронул честь ордена. По моему мнению, наказание должно быть соразмерно совершенному поступку. Поэтому я выступаю за наказание, которое затронет честь мальчика, но не коснется его тела!
С этими словами Лилианна села на свое место.
Люк понятия не имел, о каком наказании она только что говорила. Он снова посмотрел на трех судей: Леона, Оноре и бородатого Николо, который встал на сторону Мишель, когда Оноре хотел сжечь Люка на костре. Все три рыцаря были Львами. Преимущество ли это? Или именно поэтому они станут судить строже? Ведь он превратил звено Львов в отщепенцев. Это Люку было на данный момент совершенно ясно. Если бы не эти чертовы пари, все могло бы обойтись.
Поднялся Жероме, рыцарь, представлявший обвинение. У него было атлетическое телосложение и угловатое лицо с широким подбородком. Синие глаза смотрели на Люка с едва сдерживаемым гневом. Жероме был единственным Драконом в этой мрачной комнате, где решался вопрос жизни и смерти.
— Не стану повторять то, что говорил уже в своей обличительной речи. Но позвольте мне коротко прокомментировать слова Лилианны. Да, нам нужны рыцари, обладающие мужеством ступать по новым тропам, так как жизнь постоянно открывает нам новые возможности. Мы и называем себя Новым рыцарством, потому что требуем, чтобы Церковь оставила все старое и ненужное позади. Но, братья мои, при этом мы не должны забывать о главных положениях, на которых основывается наш орден. Люк не только попрал ногами наш старый образ рыцаря. Перед сотнями послушников он поставил под сомнение авторитет примарха, когда стал спорить со словами Леона. Можно, конечно, сказать, что он всего лишь ребенок, в пылу сражения у него вырвались неосторожные слова. — Жероме ударил кулаком по маленькой красной книжице, лежавшей на столе. — Но, братья и сестры, все было совсем не так! Эта змея, которую мы пригрели на своей груди, подготовилась к тому, чтобы возражать примарху! Он тщательно подготовился. Его, нужно признать, довольно умные ответы были придуманы заранее. Он планировал бросить вызов нашему брату Леону и возликовать! Мальчик двенадцати лет! Что он сделает, когда ему будет шестнадцать? Не хочу этого видеть! Поэтому для меня существует только одна мера наказания: я требую для Люка де Ланцака смерти через повешение! Любой другой приговор разрешит послушникам ставить под сомнение авторитеты. И именно потому, что нас окружают враги, мы не имеем права на слабость. А в случае Люка де Ланцака милость окажется не чем иным, как слабостью!
С бьющимся сердцем Люк смотрел на Леона. Будет ли он задавать тон, когда все трое судей удалятся на совещание? И, когда Жероме закончил высказываться, Леон кивнул.
Одна за всех
Они собрались вокруг стола в комнате Друстана. На нем лежали тысячи медных и серебряных монет. Настоящее сокровище! Никогда прежде Гисхильда не видела столько серебра разом.
Карточный долг — это долг чести, так говорили послушники. А после бугурта все просто помешались на том, чтобы доказать свою честь. Бросали монеты им под ноги. А Леон созвал эскорт, чтобы оградить Львов сорок седьмого набора от ярости остальных послушников. «Грабители» и «бесчестные ублюдки» — самые слабые оскорбления, которые неслись в их адрес. Магистры и рыцари, оплачивая долги, думали похоже. Это было видно по их лицам, хотя они и не распускали языки.
Каждую медную монетку Раффаэль тщательно записывал в книжечку. Гисхильда не понимала его. По нему было видно, что происшедшее тоже задело его, но пересилить себя он не мог. Он должен был довести до конца то, что началось с его дурацких пари.
— Они ведь не повесят его, правда? — спросил Джиакомо. Его голова была перевязана так, что виднелись только глаза и рот. Нос у него был сломан, а на рваные раны пришлось наложить сорок три шва. — Они не могут этого сделать!
Гисхильда видела, как дергался мускул на щеке Друстана. Он ничего не сказал. Вместо этого заговорила Мишель, вместе с ними ожидавшая в бараке приговора Суда чести.
— Очень редко бывает так, чтобы послушника присудили к смерти, но все же такое случается. Когда я была послушницей, то видела, как мальчика с последнего курса забросали камнями, потому что он совершил насилие над служанкой.
Друстан барабанил пальцами по столу.
— Помню… — Он вздохнул и замолчал. — Если суд настолько высоко оценил честь девушки, то что же будет, когда речь идет о чести ордена…
— Мы должны освободить его! — вырвалось у Раффаэля. — Мы ведь не можем просто так сидеть и ждать!
Магистр покачал головой.
— И как ты себе это представляешь, парень? Кучка послушников штурмует цитадель ордена, опрокидывает стражу, крадет парочку лошадей и пробивается к гавани? А потом что? Украдем корабль?
— Но ведь надо же…
Раффаэль едва не плакал, в то время как Друстан разъярился.
— Вы должны были сказать мне, что задумали! Черт возьми! Думаете, мне приятно играть роль строгого учителя? Я еще должен защищать вас от вас же самих…
Мишель положила руку ему на плечо.
— Уже поздно. Остается только ждать, — подавленно проговорила она.
Друстан по очереди оглядел всех послушников.
— Только не думайте, что я не представляю, что творится у вас в головах.
Гисхильда бросила взгляд на дверь барака. На улице уже стемнело.
— Если бы меня здесь не было, вы побежали бы, ни черта не думая о том, что за наказание вас ожидает. Но вы должны понять, что помочь ему мы не можем. Кроме того, боюсь, что этой ночью там, снаружи, прячутся все ваши ненавистники, которые только и мечтают о том, чтобы встретить одного из вас в темноте. Мне еще никогда не доводилось видеть, чтобы какое-то звено так ненавидели, как вас. — Он кивнул на гору серебра, лежавшую на столе. — Разве это того стоило?
Они молчали.
— Мы ведь не можем просто бросить Люка в беде, — сказала наконец Гисхильда.
Она представила себе, как мальчик сидит один в камере. Если ей так паршиво, то каково же ему?
— Об этом надо было думать раньше… когда вы согласились с его безумным планом. И с пари… И… — Друстан ударил кулаком по столу так, что зазвенели монеты. — Если бы вы мне хоть что-нибудь рассказали!
— Он не должен оставаться один.
— Ты что, думаешь, ему станет легче, если вы скажете мне и Мишель, как вам жаль?
— Ему станет легче, если он не будет один, — настаивала Гисхильда.
Девочка едва не плакала. Слишком хорошо она знала, каково это — быть одной и бояться за свою жизнь.
Друстан перевел взгляд на двери.
— Черт подери, дети! Я ведь не могу вас выпустить… Не то чтобы я не хотел. Кажется, вы просто не понимаете, что натворили. Все злы на вас. У большинства вы отняли деньги… и они могут говорить себе, что, побив вас, защитят честь ордена, а не потому, что в их кошельке появились дыры. Если мы пойдем все вместе… Как думаете, далеко мы уйдем? Сейчас же полнолуние!
— А если пойдет только одна? — спросил Жоакино. — Одна за всех нас. Люк поймет, что все мы прийти не могли.
Все взгляды устремились на Гисхильду. На секунду ей стало плохо от мысли…
— Ты движешься словно тень.
Друстан впервые говорил о ее способности с уважением. Обычно он по этому поводу только ругался.
— Я пройду, — уверенно сказала она, радуясь, что больше не нужно сидеть и беспомощно дожидаться вестей.
— Если доберешься до замка, спроси мою сестру. Лилианна наверняка сумеет договориться, чтобы тебя пустили к Люку.
Все окружили ее. У каждого было для Люка послание. Жоакино протянул ей красный пояс, отличавший его как капитана звена.
— Его должен был носить он. Вероятно, он сумел бы вести вас лучше, чем я.
Раффаэль втиснул ей в руку маленькую серебряную трубочку.
— Пусть проглотит это, — прошептал он ей на ухо. — Тогда веревка не сможет сжать ему горло.
Гисхильда спросила себя, откуда ее товарищ знает о таких вещах и что за коневоды его родители.
— Отодвинь шатающуюся доску на обратной стороне вашей спальни, — посоветовал Друстан. — Уверен, дверь барака находится под наблюдением.
Все тут же притихли.
Гисхильда судорожно сглотнула. Магистр смотрел на нее, и щека его подрагивала, а на узких губах играло подобие улыбки.
— Ты ведь не думала, что мне об этом ничего не известно? Я тоже когда-то был послушником и довольно упрямым. Ты ведь знаешь, какая у нас, Львов, слава.
Друстан все-таки загадка. Иногда он ей по-настоящему нравился. Но долго это никогда не продолжалось.
Они погасили все свечи в большой спальне. Затем Гисхильда отодвинула доску и кубарем выкатилась на улицу. Обратная сторона барака лежала в тени. Девочка не двигалась с места. Друстан был прав. На опушке леса, у большого кедра, она заметила несколько фигур.
Гисхильда ждала. Перед ней лежала залитая лунным светом их стройплощадка. Никогда не думала она, что Люк будет первым, кого они похоронят в башне-могильнике. Девочка опять с трудом сдержала слезы. И все потому, что парочку послушников забрызгали тиной. Она ненавидела этих проклятых рыцарей! Сильвина придет еще до наступления следующей зимы. Эльфийка твердо обещала это. Она заберет ее. А до тех пор дни для нее будут тянуться бесконечно. Нужно было обращаться с Люком лучше. Ведь в конце концов он ей нравился…
Последний шаг
Никто не пришел сказать ему, какой приговор вынесли. Люк сидел в камере рядом с небольшим залом, где проходил суд. Здесь было крошечное окно, слишком маленькое, чтобы в него можно было выглянуть. Зато сквозь него доносился ответ на жизненно важный для него вопрос: стук плотничьих молотков по дереву. Там, внизу, устанавливали виселицу.
Люку стало дурно. Еще никогда ему не доводилось видеть казни. Говорили, что при повешении все мочились. Мальчик бросил взгляд на деревянное ведро, стоявшее в углу камеры. Он позаботится о том, чтобы с ним не случилось ничего подобного.
Надо надеяться, что они не приведут остальных Львов смотреть на казнь. Спросят ли его о последнем желании? Наверняка созовут всех послушников. Жероме ведь говорил, что эта казнь должна устрашить остальных.
Люк поднял глаза к окну. В нем виднелся только маленький кусочек ночного неба, на котором сияли три звезды. Ему вспомнился свет звезд в глазах Гисхильды. Она красивая… Хоть бы у нее жизнь сложилась хорошо!
Он стал думать о том, что с удовольствием научился бы фехтовать так, как Гисхильда. И победу на бугурте тоже хотелось бы увидеть… Не такую, как сегодня. Интересно, долго ли еще до рассвета? Стук молотков стих. Что это, время так быстро пролетело? Теперь в окне виднелись только две звезды. Мальчик подошел к стене и крепко прижался к ней, чтобы увидеть третью звезду. Хотелось остановить время. До рассвета еще, должно быть, уйма времени. Ночь ведь только началась!
Он снова подумал о Гисхильде. Отречется ли она от языческих богов? Могла бы доверить ему свою самую главную тайну той ночью, если бы Друстан приехал хоть немножечко позже? Вероятно, нет… Она чересчур скрытна.
В коридоре раздались шаги. Загрохотал железный засов на двери камеры. Вошел высокий бородатый рыцарь. На нем были латы, как будто он собрался на битву, а в левой руке факел.
— Идем, парень! — грубо сказал он.
Люк недоверчиво посмотрел в окно. Его время не истекло! Ведь еще ночь!
— Ты… ты пришел слишком рано, брат.
Глаза рыцаря потемнели. От них повеяло холодом.
— Все вы так считаете.
— Но говорили же, что на рассвете…
Воин подошел к нему и схватил за запястье.
— Твоя очередь сейчас!
Люк почувствовал себя обманутым.
— Они не могут так поступить! У меня еще есть пара часов… Я… Даже друзья не приходили.
— Ты и не представляешь себе, насколько редко приходят друзья!
Рыцарь тычком подтолкнул его к двери.
— Пожалуйста, уточни еще раз… Это, должно быть, ошибка! Моя очередь еще не пришла. Не сейчас. Только на рассвете…
Люк едва не плакал. Он не успел попрощаться с миром. Они не могут так просто отнять у него жизнь!
Бородач вытянул его в коридор.
— Перестань упираться! И не умоляй, малый! Разве у тебя не осталось ни капли гордости?
Внезапно Люк понял, почему рыцарь обращается с ним так грубо.
— Ты сегодня проиграл деньги, не так ли? Ты…
Звонкая пощечина заставила его умолкнуть. Мальчик прикусил язык, и рот заполнился кровью.
— Я не позволю тебе оскорблять меня, слышишь? Я не поставил ни единой монеты. Никогда не спорю на деньги. Но ты посмеялся надо мной своими поступками… Орден для меня — это святое. Вся моя жизнь! Я прибыл в Валлонкур более тридцати лет назад. Я из Бычьеголовых. Не считая меня, из моего звена в живых остались только трое. Семь раз я был ранен на службе ордену. И два из них настолько сильно, что меня хотели уже записать в кресты. А тут являешься ты, умник-разумник, и переворачиваешь все наши правила и традиции с ног на голову. То, за что я сражался, за что проливал кровь. Я буду справедлив по отношению к тебе. Но слова доброго от меня ты не дождешься.
Люк поглядел на рыцаря. В черных доспехах тот показался ему ожившей тенью. Ему было безумно жаль. Ведь бугурт — всего лишь игра… Он ведь не знал!
Люк выпрямился. Внезапно ему стало неприятно, что он себя так ведет.
Рыцарь привел его к узкой винтовой лестнице, Люк не вырывался. Сопротивляться смысла больше не было. Вспомнились омшаник и белая женщина. Слишком много запретов он нарушил за свою жизнь. Похоже, это у него в крови. Может быть, он все-таки подкидыш?
Бородач подтолкнул его к двери, ведущей во двор.
Люк ужаснулся. Там стояла толпа послушников. Неужели Львам придется наблюдать его казнь?
Он узнал девочку с косами. Маша! Так это Драконы. Итак, им доставят удовольствие, позволив присутствовать при том, как его накажут.
Рыцарь подтолкнул его дальше. В центре площади возвышался деревянный помост. Черный силуэт виселицы выделялся на фоне ночного неба. У мальчика подкосились колени. Он вспомнил, что не успел облегчиться — слишком рано пришли за ним. Как ни старался он сдержаться, бороться со слезами уже не было сил. Это несправедливо! У него должно быть время до рассвета. Еще рано! Рано!
— Раздевайся! — грубо велел рыцарь. — Когда ты, негодник, поднимешься туда, на тебе не должно быть одежды ордена!
Опоздала
Гисхильда оглянулась на лужайку. Нет, ее не заметили. Скользнула к воротам. Друстан все-таки был прав. Это ночь охотников! Ей то и дело попадались группки послушников. Сплошные Драконы. У большинства с собой было оружие для бугурта. Похоже, они получили разрешение выслеживать одиноких Львов.
Ей потребовалась целая вечность, чтобы добраться до замка такой светлой ночью. Луна уже уходила с неба. Девочка снова оглянулась, а потом шагнула под темную арку. Кто-то схватил ее за руку.
— Ты опоздала, Гисхильда!
Хотя она не слышала этого голоса почти год, принцесса узнала его сразу же. Лилианна!
— Они вывели его во двор почти два часа назад. — Бывшая комтурша вздохнула. — Я не могла ему помочь. Мне пришлось поклясться в этом, прежде чем мне позволили дежурить у ворот. Но, может, ему не хотелось бы, чтобы ты присутствовала при этом.
Гисхильда судорожно вцепилась в серебряную трубочку. Что это еще значит…
Лилианна втолкнула ее в ворота. На фоне полнолунного неба четко вырисовывался силуэт повешенного. У Гисхильды подкосились ноги. Быть этого не может!
Рыцарь поймала ее и подтолкнула дальше.
— Нет, — тихонько всхлипнула принцесса. — Это слишком жестоко!
Труп медленно раскачивался на ночном ледяном ветру.
Лилианна безжалостно толкала ее дальше.
— Он держался замечательно и Львов не опозорил.
Под виселицей на помосте стоял странный ящик. Оттуда что-то торчало. Голова! У Гисхильды свело живот. Она не хотела подходить ближе.
— Черт возьми, девочка! Ты чего упираешься! Ты нужна ему! А мне туда нельзя. — Лилианна нагнулась и втиснула ей в руку деревянный табурет. Потом сняла с плеч накидку. — Давай же!
— Да что я могу сделать для мертвеца! — всхлипнула Гисхильда.
Как можно казнить мальчика за какую-то безобидную шутку? Всего лишь шутку… Ей захотелось, чтобы прямо посреди двора открылась звезда альвов и выплюнула войско Альвенмарка, чтобы стереть этот рыцарский орден с лица земли.
— Ты что, не понимаешь? Случилось не самое худшее: он получил наказание чести. Там висит соломенное чучело в его одежде. А он сидит внизу в позорном ошейнике. И просидит в нем до полудня. Драконам разрешили отлупить его оружием бугурта. Они постарались как следует. А под конец они ведрами выливали на него тину. Он там, наверху, помрет. Набрось на него мою накидку и согрей его! Мне ведь туда нельзя! Я поклялась. И помоги ему сесть на табурет, чтобы отдохнули руки и ноги!
Почти ничего не видя от слез, Гисхильда побрела вверх по лестнице на помост. Обняла Люка. Его голое тело все было в засохшей тине. И он был до ужаса ледяной. Руки, ноги и голова были просунуты в отверстия позорного ошейника.
Девочка осторожно приподняла Люка и опустила на трехногий табурет. Теперь ему не будет так больно. Затем крепко прижалась к нему, чтобы согреть его теплом своего тела, и накинула на обоих накидку Лилианны.
Люк тихонько застонал. Она поцеловала его грязные волосы.
— Тебе, должно быть, ужасно больно. Чем тебе помочь?
— Ты пришла, и мне уже лучше.
— Ты жив! — снова и снова повторяла девочка. — Ты жив. — Она стала растирать его, пока не заболели руки. — Все будет хорошо. Я тебе обещаю. Помнишь ночь, когда ты доверил мне свою тайну? Я не могла раскрыть тебе…
Он что-то пробормотал. Она разобрала только три слова: «моя Полярная звездочка».
— Я знаю, что ты мог победить Дракона, — вырвалось у нее. — А ты хотел, чтобы это был мой… триумф. Ты мой рыцарь, да? Ты хочешь защищать меня. Хочешь, чтобы моя жизнь стала лучше.
Она поднялась перед сооружением, выжидающе глядя ему в лицо. Он с трудом кивнул.
— Они заставили меня поклясться, что я никому не скажу, Люк. Но ты должен знать это. Я — Гисхильда Гуннарсдоттир. Наследница престола Фьордландии. Последняя принцесса в мире, где Церковь повергла в прах все короны. Вот моя тайна.
На распухшем лице Люка обозначилось подобие улыбки.
— Твоя мечта исполнится, Люк. Нет, уже исполнилась… Ты мой рыцарь, уже теперь. И ты пойдешь со мной, правда? Они заберут меня. Мне судьбой предназначено стать королевой Фьордландии. Это моя мечта — защищать мою Фьордландию всеми силами. Пока жива, я буду сражаться за то, чтобы над фьордами не веяло никакое знамя Церкви, Люк. Ты должен пойти со мной, когда они придут за мной. Только одна в целом мире знает, где я… Но этого достаточно. Она приведет Других. Ты должен пойти со мной! Обещай мне! Ты должен быть моим рыцарем, так, как мечтал, потому что, если ты останешься здесь, однажды нам придется снова встретиться, но уже врагами.
Затем она снова забралась за позорный ошейник, нырнула под накидку и прижалась к его телу, насколько это было возможно при таких обстоятельствах. Она станет греть его, всю ночь напролет.
Леон
Люк чувствовал ее дыхание на своей шее: она уснула. Руки и ноги у него свело судорогой, хотя сидеть на табурете было намного легче.
Глаза его так опухли от ударов по голове, что он почти ничего не видел. Но слышать еще мог, поэтому различил тяжелую поступь, приближавшуюся по лестнице на помост. Заскрипели половицы.
Кто-то вздохнул. Теперь Люк почувствовал чье-то дыхание на лице. Должно быть, гость присел перед ним на корточки.
Два пальца разлепили мальчику глаз. Он увидел слабое сияние. Камень из источника!
— Это эльфийский камень, не так ли? — спросил Леон. — Его нашли в кармане твоих штанов. Итак, ты себя все-таки выдал. Я доверял тебе до сегодняшнего вечера… Твои поступки открыли твою истинную сущность. Настолько хитрым и пронырливым может быть только подкидыш. Лилианна сумела ослепить Николо и Оноре красивыми словами. Они проголосовали за то, чтобы ты отделался только наказанием чести. А я был против! Ты должен знать это. Сегодня тебе повезло. А уже завтра ты отправишься на галеры вместе с остальными Львами. В весенних маневрах вы принимать участия не будете. Слишком многих вы восстановили против себя. Каждый день придется опасаться за ваши жизни!
Люк почувствовал, как зашевелилась Гисхильда. Голос примарха пробудил ее от беспокойного сна. Он был рад, что она пришла. Из всех тысяч людей на полуострове она одна не осудила бы его из-за камня.
— Ваша победа на бугурте не спасет вас от галеры, потому что я не хочу вас видеть. Вы — яд для остальных послушников. Но не думай, что уйдешь от меня! У тебя больше не будет возможности вредить Валлонкуру, Люк. Глупо было оставлять себе этот предательский камень. Когда ты вернешься, я проверю тебя еще раз. И тогда Николо и Оноре увидят, кто ты на самом деле. Я встану рядом с тобой с обнаженным мечом. И одна удача уже не поможет тебе тогда, эльфийский ублюдок!
Приложения
Схема поля для игры в бугурт
Действующие лица
Алатайя — некогда эльфийская княгиня из Ланголлиона, пользовалась дурной славой из-за того, что прибегала к помощи темной магии. Мать Тирану.
Алексей — предводитель людей-теней, действующих в лесах Друсны. Боярин Вилусса.
Ален — бывший примарх Нового рыцарства. Был парализован из-за раны в спине. Принадлежал к ордену Древа крови.
Альварез де Альба — сначала капитан галеры «Святой Раффаэль», позднее — галеасы «Ловец ветров». Член ордена Нового рыцарства, член Братства святой крови. Вместе с Лилианной и Друстаном был в числе Львов тридцать первого набора.
Альфадас — первый король из рода, легендарного Мандреда Торгридсона. Основатель нового королевского дома.
Андре — деревенский кузнец из Ланцака.
Андре Грифон — известный поэт и философ из Фаргона, благодаря своему мировоззрению наиболее почитаем среди Нового рыцарства.
Анна-Мария — по мнению Гисхильды, бесцветная послушница из Львов сорок седьмого набора.
Асла — супруга Альфадаса, до того как он стал королем Фьордландии. Мать Ульрика, Кадлин и Сильвины, дочери человеческой.
Аслак — сын Лиондреда, короля Фьордландии и его жены Вальгерды.
Ахтап — кобольд из народа лутинов. Один из хранителей троп альвов.
Барраш — пес кузнеца из деревни Ланцак.
Бернадетта — послушница из Львов сорок седьмого набора.
Больдор — король троллей, погиб в битве Трех Королей. Поскольку душа короля пропала, наследником трона стал герцог Оргрим.
Брандакс Таран — кобольд из народа хольдов. Как полководец, командует осадами, отвечает за строительство, применение и поддержание в исправном состоянии военных машин.
Вальгерда — жена Лиондреда, короля Фьордландии.
Велейф Среброрукий — сначала скальд при дворе короля Хорсаса, позднее доверенное лицо короля Альфадаса.
Веснянка — имя кобылы, на которой ездит Фенрил.
Герона — член ордена Нового рыцарства и Братства святой крови.
Гильда — служанка короля Гуннара, повитуха при рождении Гисхильды и Снорри.
Гисхильда — принцесса из Фьордландии. Дочь Гуннара Дуборукого и Роксанны.
Гуннар Дуборукий — король Фьордландии. Отец Гисхильды. Супруг Роксанны.
Джиакомо — послушник из Львов сорок седьмого набора.
Доминик де Блие — рыцарь ордена. Сначала знаменосец ордена в Друсне, затем комтур орденской провинции Друсна.
Драган из Мордштейна — тролльский герцог.
Друстан — рыцарь ордена из звена Лилианны.
Дуня — девочка из Паульсбурга, которую комтурша Лилианна использовала в качестве двойника принцессы Гисхильды.
Жан — дворецкий в поместье Ланнеса де Ланцака.
Жероме — рыцарь из рядов Нового рыцарства. Принадлежит к ордену Древа крови.
Жоакино фон Рагуна — послушник из Львов сорок седьмого набора, их первый капитан.
Жюстина — вместе с Друстаном, рыцарем ордена, влачит одинокую вахту в Вороньей башне. Позднее кухарка в цитадели ордена, в Валлонкуре.
Зимнеглаз канюк-курганник князя Фенрила из Карандамона. Крупная птица — гибрид канюка и орла. Голова орла, тело и когти канюка.
Иванна — сестра Алексея, боярина Вилусса.
Игнациус Рандт — известный полководец и теоретик воинского искусства из ордена Древа праха. Стал главнокомандующим всеми войсками в Друсне, после того как это место потеряла Лилианна де Дрой.
Кадлин, королева-воительница — дочь Альфадаса. Королева Фьордландии после смерти ее брата Ульрика.
Карлос — цирюльник в Паульсбурге.
Клементий — святой Церкви Тьюреда, написавший вскоре после завоевания Искендрии известный трактат о языческих войнах и их очистительном влиянии на веру и верующих.
Коринна — рыцарь ордена. Член ордена Нового рыцарства.
Ледяной ветер — крупная хищная птица, постоянно сопровождавшая Фенрила. Особенная птица, крупнее сокола и канюка, но мельче орла.
Леон — примарх, а также предводитель Нового рыцарства. Принадлежит к ордену Древа крови.
Лилианна де Дрой — комтурша Нового рыцарства, главнокомандующая церковными войсками в Друсне.
Лиондред — король Фьордландии, ступивший после битвы Трех Королей вместе со своим предком Мандредом на тропы альвов и не вернувшийся.
Луиджи — старый штурман галеасы «Ловец ветров», командиром которой является Альварез.
Лут — также называемый Ткачом судеб, бог из пантеона Фьордландии. Распоряжается судьбами людей и определяет, когда оборвется нить жизни каждого из них.
Люк — сын Пьера и Шарлотты. Послушник ордена Нового рыцарства.
Мандред Торгридсон — легендарный герой среди людей и эльфов, ярл Фирнстайна и отец Альфадаса, ставшего впоследствии королем. Во Фьордландии распространено поверье, что Мандред вернется на родину, когда для нее настанет самое тяжелое время.
Мари — прачка из прислуги графа Ланнеса де Ланцака.
Маша — послушница из Драконов сорок седьмого набора, их капитан.
Мирелла — так называла себя Сильвина, когда, разыскивая следы Гисхильды, жила среди людей под видом проститутки.
Мишель — рыцарь ордена. Мастерица фехтования Нового рыцарства.
Мишель Сарти — святой Церкви Тьюреда. Считается основателем ордена Древа праха, старейшего ордена Церкви. Якобы родился в Южном Фаргоне в замке у подножия Мон-Белльсатт.
Морвенна — эльфийка, дочь Алатайи.
Мэве — богиня прекрасного. Принадлежит к божественному пантеону Фьордландии.
Натания — кобольдша из народа лутинов. Спутница жизни Ахтапа и хранительница троп альвов.
Николо — рыцарь из группы врачевателей чумы.
Ночной ветер — вороной Пьера.
Нурамон — легендарный эльфийский воин, бесследно исчезнувший после битвы Трех Королей.
Олловейн — эльф, мастер меча Альвенмарка, полководец, командующий союзными войсками Альвенмарка во время войны в Друсне и Фьордландии.
Оноре — рыцарь ордена из звена Мишель.
Поуль Ланнес де Ланцак — граф Ланцака, бывший командир черных всадников времен первых языческих войн в Друсне.
Пьер — отец Люка, ветеран языческих войн.
Рагнар — учитель принцессы Гисхильды, придающий большое значение тому, чтобы будущая повелительница знала историю своего рода наизусть.
Раффаэль — святой Церкви Тьюреда, умерший смертью мученика во время взятия Искендрии, после того как опустил цепь для заграждения в гавани.
Раффаэль фон Силано — послушник из Львов сорок седьмого набора.
Роберт де Грейс — послушник Нового рыцарства из Львов сорок второго набора.
Рогатый — бог жителей Друсны.
Родерик — рыцарь ордена, начальник личной гвардии эрцрегента Шарля. Принадлежит к ордену Древа праха.
Роксанна — супруга короля Гуннара Дуборукого. Мать Гисхильды.
Рональдо Руэйда — капитан галеасы «Молот язычников», флагманского корабля флотилии на водах Друсны, член ордена Древа праха.
Сероглазый — имя, которое Люк дал вожаку волчьей стаи, ворвавшейся в его деревню.
Сигурд Меченосец — начальник мандридов, личной гвардии королевского семейства Фьордландии.
Сильвина — эльфийка из народа мауравани. Учительница Гисхильды, некогда возлюбленная короля Альфадаса. Известная среди своего народа лучница.
Снорри — брат Гисхильды. Ребенком утонул в озере Отраженных облаков.
Сульпиций — святой Церкви Тьюреда, проповедовавший искренность и чистоту веры.
Тирану — эльфийский князь из Ланголлиона.
Тученырь — король черноспинных орлов с Головы Альва, некогда был другом полуэльфа Мелвина.
Тьюред — единый Бог. По убеждению его сторонников, творец мира и всех населяющих его созданий.
Ульрик Зимний король — сын короля Альфадаса, который не пробыл королем Фьордландии и месяца. Умер вместе со своей женой Хальгардой, когда велел расколоть лед на озере Отраженных облаков; их вместе с преследовавшим его войском троллей поглотила темная вода.
Урсулина — святая Церкви Тьюреда. Рыцарь, которая согласно легенде оседлала медведя.
Фародин — легендарный эльфийский воин, бесследно исчезнувший после битвы Трех Королей.
Фенрил — эльфийский князь, властитель Карандамона. Главнокомандующий войсками Альвенмарка в Друсне.
Феодора — капитан галеры и член ордена Нового рыцарства. Была ранена в битве на Медвежьем озере; во время сражений, последовавших за пленением принцессы Гисхильды, попала в плен к эльфам.
Фредерик — рыцарь ордена. Член ордена Нового рыцарства.
Хальгарда — супруга Ульрика Зимнего короля. Погибла вместе со своим супругом на оледеневшем озере Отраженных облаков.
Хандан Всемилостивая — святая Церкви Тьюреда. Защитница заблудших душ. Родом из языческого народа теараги, была обращена в истинную веру святым Клементием.
Шарлотта — мать Люка, одна из жертв чумы в Ланцаке. Женщина, жившая в постоянном страхе. Опасалась Других.
Шарль — эрцрегент орденской провинции Друсна.
Элийя Глопс — лутин, революционер, завоевавший в союзе с троллями трон королевы Эмерелль.
Эмерелль — эльфийка, королева Альвенмарка, избранная владетельница над всеми детьми альвов.
Юливее — эльфийка, доверенное лицо королевы Эмерелль. Волшебница, перед необычайным талантом которой склоняют головы даже гордые ламассу.
Места действия
Анисканс — столица Фаргона, главная резиденция Церкви Тьюреда. Некогда именно здесь был убит эльфами святой Гийом — так говорит история Церкви.
Бресна — одна из крупнейших рек Друсны.
Валемас — 1. Убежище эльфов, эмигрировавших в Расколотый мир; было разрушено рыцарями ордена вскоре после захвата человеческого города Искендрия.
2. Покинутый город в Альвенмарке, эльфийских жителей которого отправила в изгнание королева Эмерелль.
Валлонкур — крупнейший из замков Нового рыцарства. В валлонкурской Школе ордена готовят будущих рыцарей.
Вахан Калид — город в Альвенмарке, расположен на берегу лесного моря. Был разрушен во время третьей Тролльской войны, но спустя столетия снова возродился в былой красе. Каждые двадцать восемь лет князья Альвенмарка выбирают там свою королеву.
Вилусс — резиденция князей, важная торговая метрополия в Друсне. После захвата Церковью Тьюреда резиденция эрцрегента.
Воронья башня — маяк на севере Друсны. Служит для наблюдения за расположенной недалеко от побережья звездой альвов.
Голова Альва — окруженная тайной гора на севере Снайвамарка. Место, где обитают черноспинные орлы.
Голова Язычника — покрытый руинами холм к югу от Ланцака. Место, где согласно легенде по ночам показываются Другие.
Друсна — лесное королевство, граничащее с Фьордландией.
Искендрия — 1. Важный портовый город в мире людей. Некогда занятый священнослужителями местного бога Бальбара, после продолжительной осады был завоеван рыцарями Церкви Тьюреда. Потребовалось почти два столетия, чтобы восстановить разрушенную войной Искендрию во всей былой красе. 2. Некогда легендарная библиотека в одном из осколков Расколотого мира. Утверждают, что здесь хранилось все знание Альвенмарка. Затем место было захвачено рыцарями Церкви Тьюреда.
Карандамон — эльфийское княжество в Альвенмарке. Широкая ледяная равнина, окруженная высокими горами. Лежит к западу от Снайвамарка, королевства троллей.
Кенигсштейн — резиденция тролльских и эльфийских правителей Снайвамарка (см. также
Филанган).
Ланголлион — эльфийское княжество. Крупный остров к югу от Китовой бухты.
Ланцак — деревня на юге Фаргона в мире людей.
Латава — одна из последних провинций Друсны, все еще оказывающих сопротивление Церкви Тьюреда.
Марчилла — орденская провинция, гавань.
Медвежье озеро — лесное озеро на востоке Друсны, на берегах которого Железный Союз потерпел сокрушительное поражение от Нового рыцарства Тьюреда.
Мерескайя — важный друснийский город. Лежит на берегах Бресны. Место, где проходили ожесточенные бои между Железным Союзом и Новым рыцарством.
Мон-Беллъсатт — гора на расстоянии двенадцатичасового пути от Ланцака к центру Фаргона. Место рождения святого Мишеля.
Мордштейн — тролльский замок в скалах в Снайвамарке.
Ничто — пространство, пронизанное тропами альвов. Большая пустота между миром людей, Альвенмарком и Расколотым миром.
Паульсбург — гавань-крепость в Друсне. Расположенная на Свинцовом озере главная штаб-квартира галерного флота Нового рыцарства в Друсне.
Райга — одна из последних провинций Друсны, все еще оказывающих сопротивление Церкви Тьюреда.
Расколотый мир — мир, разрушенный во время войны между альвами и Девантаром. Его разрозненные осколки плавают по Ничто.
Розарий — руины со статуей обнаженной белой женщины. Некоторые жители деревни Ланцак все еще приносят белой женщине подарки, хотя священнослужители Тьюреда строго наказывают за подобные языческие суеверия.
Свинцовое озеро — центральное озеро западной озерной равнины Друсны.
Силано — город в Фаргоне. Известен своими мастерскими по изготовлению рыцарских доспехов.
Снайвамарк — местность на севере Альвенмарка, некогда подаренная альвами троллям.
Тельмарин — место, где располагается известный оракул.
Фаргон — королевство людей. Именно здесь берет свое начало вера в Тьюреда.
Филанган — эльфийская крепость, тролли называют ее Кенигсштейн. Во время последней тролльской войны крепость была разрушена при извержении вулкана.
Фирнстайн — столица Фьордландии.
Фьордландия — последнее языческое королевство, все еще оказывающее сопротивление священнослужителям Тьюреда. Суровая страна, насквозь пронизанная темными фьордами и крутыми скалами.
Эквитания — провинция в Фаргоне, известная своими конными заводами, но также печально известная страстью своих жителей к азартным играм.
Глоссарий
«Кровь Господня» — известный сорт вина со склонов Мон-Габино. Введенное изначально язычниками название сохранилось, несмотря на возникшие поначалу возражения Церкви.
«Ловец ветров» — галеаса из флотилии ордена Нового рыцарства. Корабль находится под командованием капитана Альвареза.
«Молот Язычника» — галеаса ордена Древа праха. Ходит в Друсне.
«Святая Джилл» — галеаса из флотилии ордена Нового рыцарства.
«Святой Клементий» — галеаса из флотилии ордена Нового рыцарства.
«Святой Раффаэль» — галера Нового рыцарства, под командованием капитана Альвареза де Альба ходит по рекам и озерам Друсны.
Битва Трех Королей — так фьордландцы назвали морскую битву, в которой эльфийская королева Эмерелль, тролльский король Больдор и Лиондред, король Фьордландии, сражались против превосходящего по силам флота рыцарей Тьюреда.
Битва Черных кораблей — так Церковь Тьюреда называет битву Трех Королей, в которой эльфийская королева Эмерелль, тролльский король Больдор и Лиондред, король Фьордландии, сражались против флота рыцарей Древа праха. Под черными кораблями понимаются корабли троллей, неожиданное появление которых определило исход битвы.
Боярин — дворянский титул в Друсне.
Братство святой крови — тайное братство Нового рыцарства. Все его члены уверены в том, что являются отдаленными потомками святого Гийома и вместе с его кровью получили и его особенный дар.
Бугурт — многовековая рыцарская турнирная игра.
Вонючки — обозначение, придуманное Люком для умерших от чумы, которых не предали огню.
Галеаса — тип крупного корабля, оснащенного большим количеством орудий, чем галера.
Девантар — демоническое существо. Заклятый враг эльфов. Создание почти божественной силы.
Дети альвов — собирательное понятие всех народов, созданных альвами (эльфов, троллей, хольдов, кентавров и т. д.).
День имени — праздник, на котором родители дают имя новорожденному ребенку. Как правило, этот день наступает не позже чем через неделю после рождения. Семьи, которые могут себе это позволить, ежегодно устраивают праздник в честь этого особенного дня.
Другие — собирательное понятие для всех народов Альвенмарка. Верующие в Тьюреда, не принадлежащие к касте священнослужителей, как правило, не решаются называть имена народов Альвенмарка, поскольку боятся накликать таким образом несчастье. Вместо этого они говорят о Других.
Железный Союз — союз последних свободных язычников, оказывающих сопротивление войскам рыцарей ордена.
Жнецы — отряд эльфийских конников в черных латах под командованием князя Тирану из Ланголлиона.
Звено — обозначение для группы молодых послушников в цитадели Валлонкура. Сопоставимо со школьным классом.
Каменная сойка — маленькая хищная птица, обитает на плоскогорьях Фаргона.
Камни альвов — магические артефакты. Каждый из народов альвов получил такой камень в подарок, прежде чем альвы покинули созданный ими мир. Камень альвов усиливает волшебную силу того, кто его использует. Если собрать вместе несколько камней альвов, можно сплести заклинание такой силы, которая способна перевернуть миры.
Каррака — тип корабля.
Кобольды — собирательное название целой группы различных народностей вроде хольдов и лутинов. Ростом кобольды по колено или до бедра взрослого мужчины. Многие из них имеют магические способности. Большинство считаются великолепными ремесленниками. Им приписывают своеобразное чувство юмора и любовь к подшучиванию над другими.
Кресты — те члены Нового рыцарства, которые возвращаются в Валлонкур, чтобы больше никогда не покидать его. Некоторые послушники называют их «заживо похороненными». Это бывшие рыцари, которые больше не могут нести военную службу и служат ордену в качестве ремесленников и ученых. Они наносят на свои гербы четвертый элемент, отсюда и происходит их прозвище.
Люди-тени — борцы сопротивления в Друсне, княжества которых были захвачены Церковью Тьюреда. Их предводителем является боярин Алексей.
Мандриды — личная гвардия королей Фьордландии. Этот известный воинский отряд был основан когда-то эльфом Нурамоном, который прождал своих спутников Фародина и Мандреда в Фирнстайне почти пятьдесят лет.
Маршал ордена — титул высшего сановника Нового рыцарства. В церковной иерархии соответствует рангу одного из семи князей Церкви в Анискансе.
Мауравани — народность эльфов, живущая на севере Альвенмарка в лесах у подножия Слангового хребта. Известные лучники. Остальные эльфы считают мауравани чудаковатыми одиночками.
Медведедавы — порода собак, изначально родом из Фаргона, но их уже настолько давно разводят во Фьордландии, что все стали думать, будто они и впрямь родом с холодного Севера. Крупные животные воспитываются для битв и охоты; среди священнослужителей Тьюреда существует немало историй о том, что медведедавов специально натаскивают, чтобы они убивали служителей Тьюреда.
Новое рыцарство — рыцарский орден Церкви Тьюреда, главная резиденция которого находится в Валлонкуре. За время боев в Друсне стало главенствующим орденом.
Орден Древа крови — повсеместно распространенное название Нового рыцарства. Восходит к гербу ордена.
Орден Древа праха — старейший рыцарский орден Церкви Тьюреда. На гербе у них изображен черный засохший дуб. После ряда поражений в боях в Друсне на собранном в Искендрии церковном соборе потерял главенствующую среди церковных орденов роль и подчинился Новому рыцарству.
Повелительницы Леса, также
Три Повелительницы — богини жителей Друсны.
Призрачный лес — так называют в Друсне участок леса, выбранный жителями для того, чтобы на ветвях его деревьев хоронить своих мертвецов.
Примарх — духовный лидер Нового рыцарства. Следит за душевным спокойствием рыцарей и послушников.
Серебряная булла — свод законов, в котором записаны обоюдные обязательства Церкви и Нового рыцарства по отношению друг к другу.
Теараги — народ конников, живущий в пустыне неподалеку от Искендрии.
Теневая война — война, развязанная предательством Алатайи, во время которой народы Альвенмарка сражались друг против друга, а драконы снова вернулись на родину.
Тролли — самый воинственный народ Альвенмарка. Ростом больше трех метров, с кожей серого цвета, подобного цвету камня. Тролли не любят прикасаться к металлу.
Тропы альвов — паутина магических путей, некогда созданная альвами.
Убежище — так называют священнослужители Тьюреда дома ордена, расположенные в глуши, где верующие обретают душевный покой за тяжелой работой. Многие священники видят в убежищах первые островки Царства Божьего, которое однажды распространится на всю землю.
Хольды — народность кобольдов, живущая в основном в мангровых зарослях лесного моря и в возрожденном Вахан Калиде.
Черноспинные орлы — народ гигантских орлов, достаточно крупных, чтобы унести эльфа.
Черный отряд —
легкая конница Нового рыцарства.
Эльфы — последний из народов, некогда созданных альвами. Ростом с человека, очень стройны, имеют вытянутые острые уши. Многие обладают способностью к магии. В большинстве регионов Альвенмарка представляют собой знать и являются, таким образом, главенствующим классом.
Янтарины — зачарованные камни из Альвенмарка, излучающие теплый янтарный свет.
Бернхард Хеннен
«Меч эльфов. Рыцарь из рода Других»
Добродетельный человек довольствуется тем, что ему лишь снится то, что дурной совершает в жизни.
Платон
Бронзовые серпентины
Легкие Гисхильды ожгло огнем, когда бронзовая серпентина поднялась, изрыгая дым и пламень. Девочка закашлялась и попятилась. Кто-то грубо толкнул ее. Кто-то, рыча, отдавал приказы, но у нее заложило уши и она слышала лишь глухой рокот. Время от времени в темноте проплывали почерневшие от порохового дыма лица, напоминавшие маски с жуткими светящимися белыми глазами. Принцессу снова толкнули. Кто-то, согнувшись в три погибели, волок тяжелое железное ядро.
— С дороги! — Этот звонкий девичий голос был первым, что отчетливо услышала Гисхильда. Может быть, потому, что он очень сильно выделялся на фоне адского шума и грохота, царившего вокруг.
Анна-Мария опустила палец в запальное отверстие большой бронзовой пушки. Жоакино протолкался к стволу орудия, которое источало такой сильный жар, что дрожал воздух. Широкоплечий послушник снял рубашку. Пот, смешанный с порохом, словно черная кровь стекал по его груди. Он взмахнул тяжелым шомполом, окунул губку нижним концом в ведро, стоявшее рядом с орудием, и затолкал его глубоко в жерло бронзовой змеи.
Зарядная камера орудий содрогнулась. Принцессу накрыло ударной волной. Грохот выстрела кинжалом пронзил ее голову.
Гисхильда зажала руками уши. Девочка дрожала всем телом. Попятившись, она столкнулась с бородатым мастером-оружейником. Мозолистые руки мастера схватили ее за плечи. Он рывком развернул принцессу и толкнул с такой силой, что ее понесло в противоположном направлении.
По щекам Гисхильды катились слезы ярости. Она не хотела сдаваться, но и выносить это больше уже не могла.
Орудийная камера снова вздрогнула от пушечного выстрела. Принцесса ринулась вперед, точно ее хлестнули плетью.
В глаза ударил яркий свет, когда девочка очутилась на главной палубе галеасы. Ей даже не нужно было оглядываться, она и без этого знала, что на нее смотрят, над ней смеются. Аркебузиры и рыцари у поручней, гребцы, кряхтящие на своих скамьях под палящими лучами солнца, всем им было нечего делать, кроме как смотреть, кого из послушников выгонит пороховой дым, а кто выдержит свое крещение огнем.
Устремив взгляд прямо на доски палубы, она бросилась к фок-мачте и опустилась на пол. Во рту оставался привкус серного пороха; ее тошнило. Чуть поодаль сидел Раффаэль. Черные локоны прядями свисали на лоб. Лицо его тоже поблескивало черным, как будто его окунали в чернила.
— Я люблю лошадей, — едва слышно пробормотал он. — Как-нибудь обойдусь без этих чертовых пожирателей пороха. И без этого проклятого корабля тоже. — Он задрал нос и хотел было сплюнуть на палубу, но потом передумал. Альварез любил свой корабль, и плевать на объект страсти капитана было неразумно.
Гисхильда невольно улыбнулась.
— Не принимай все так близко к сердцу, — раздался у нее за спиной хорошо знакомый голос. Это был Друстан, однорукий рыцарь, магистр их звена. — В свое время мне тоже это было не по нутру. Кажется, я выдержал в зарядной камере не дольше, чем ты.
Он положил руку на плечо Гисхильде и мягко сжал пальцы.
— Я знаю, иногда мы несколько черствы… Знаю также, как сильно может обидеть появившаяся в ненужный момент улыбка. Но поверь мне, все здесь происходит не для того, чтобы унизить вас. Каждому из своих детей Тьюред дает по меньшей мере один великий дар. Мы ищем ваши дарования. А когда обнаруживаем их, то приступаем к шлифовке и занимаемся ею до тех пор, пока не выжмем из вас все самое лучшее. Какой смысл был бы в том, чтобы поручать тебе командование в зарядной камере, если ты там будешь в лучшем случае посредственностью? Зато ты — великолепная фехтовальщица. Значит, мы поручим тебя заботам наших лучших учителей фехтования, когда ты немного подрастешь. Но пока мы еще находимся в процессе поисков… Не отчаивайся. Этот отрезок твоего образования длится три года. К концу его мы будем знать, какой создал тебя Господь и какими дарами наделил.
Гисхильда попыталась закрыться от приветливого голоса и слов утешения. Ничего этого она и слышать не хотела. Она была совершенно уверена в том, что не получала от Тьюреда никаких даров, потому что была принцессой Фьордландии и служила другим богам! Может быть, она просто не хотела отказываться от своей боли и ярости.
Гисхильда подняла голову и посмотрела на верхнюю палубу, на кормовое возвышение. Капитан и несколько рыцарей стояли над зарядной камерой, окруженные дымом орудий. Она наблюдала, как пушечные ядра попадают в красную отвесную скалу, вздымающуюся из гладкой, будто зеркальной, поверхности моря примерно в трех сотнях шагов от корабля. Эти люди — враги, пусть даже Гисхильда сейчас находится среди них. Забывать об этом нельзя! Там стояла Лилианна де Дрой, бывшая комтурша Друсны, которая нанесла отцу Гисхильды немало сокрушительных поражений. Рядом — ее сестра, мастерица фехтования Мишель. Одному Луту известно, сколько друснийцев и фьордландцев убила Мишель.
Похоже, молодая женщина-рыцарь почувствовала ее взгляд, потому что тут же обернулась и улыбнулась девочке.
Гисхильда поймала себя на том, что ответила на улыбку. И лицо принцессы исказилось в гримасе. Нельзя ей этого делать! Не позволяй себя соблазнить, прикрикнула она на себя. Это враги, и ты — не с ними!
Девочка вздохнула. Как же трудно. Как все запутано…
— Поверь мне, тебе совершенно не нужно стыдиться того, что ты убежала из зарядной камеры, — произнес Друстан, превратно истолковав ее гримасу.
Подручные принесли из кладовой новые заряды для больших бронзовых пушек, находившиеся глубоко в недрах корабля. Порох хранился в зашитых двойной ниткой мягких льняных мешочках. Они были цилиндрической формы и полностью соответствовали диаметру жерла пушки, в которую их заталкивали. В каждом пороховом мешочке находился тщательно отмеренный заряд для одного выстрела на среднюю дистанцию. Подручные складывали заряды возле входа в зарядную камеру, прямо там, где в полукруглых ямах хранились запасы тяжелых, железных пушечных ядер.
И вновь грохот бронзовой серпентины заставил содрогнуться огромный корабль. В клубах дыма показался Люк, он вышел на главную палубу орудийной камеры, моргая, провел рукавом по блестящему от пота лицу, посмотрел в ее сторону и подмигнул ей. Гисхильда кивнула. Вот опять на ее губах улыбка. Она просто не может сопротивляться, по крайней мере Люку. Когда она видела его, вся ярость улетучивалась. С той ночи под повешенным, когда она согревала его, когда поделилась с ним своей тайной, она изменилась.
Он хотел быть ее рыцарем, в этом он клялся ей с тех пор уже дюжину раз. Но теперь он тоже видит, что она ни на что не годится. Она не выдержала испытания в орудийной камере! Люк взвалил на плечи один из мешков с порохом, кормом для самого мощного орудия корабля, «Праведного гнева».
Однажды Люк станет красивым мужчиной, подумала Гисхильда. Он стройный и мускулистый, немного похож на эльфов, которые бывали при королевском дворе ее отца. Она задумчиво поигрывала волосами. Они по-прежнему казались ей чересчур короткими. Пройдет много лун, прежде чем они снова станут такими же длинными, как и до встречи с цирюльником Паульсбурга. Так долго…
Тонкие волосинки, покрывающие кожу на ее руках, встали дыбом. В животе похолодело. Она озадаченно поглядела на небо, чтобы проверить, не набежала ли на солнце тучка. Ветра не было. Большие паруса безвольно висели на мачтах. Шелковые знамена не шевелились. Небо было безоблачным.
Гисхильда обхватила себя руками. Ей стало так холодно, будто внезапно наступила зима, но, похоже было, что так чувствовала себя только она одна. Девочка огляделась по сторонам. Никто больше не мерз. Взгляд ее метнулся к зарядной камере в поисках Люка, но в густых клубах дыма мелькали лишь безликие тени, исполнявшие заученными, скупыми движениями танец бронзовых змей.
Может быть, ей стало холодно от пота, высыхавшего на ее теле?
Удар грома, сопровождаемый яркими языками пламени, мгновенно стер все ее мысли. Мимолетное касание ветра. Палец смерти, указывающий на нее…
Затем она услышала глухой удар о дерево. В открытой орудийной камере все еще плясали языки пламени.
Гисхильда стояла и смотрела широко раскрытыми от ужаса глазами… не будучи в состоянии осознать то, что она видела, не будучи в состоянии двинуться с места или произнести хоть звук.
Краешком глаза она увидела поблескивающий бронзовый шар, пролетевший в миллиметре от нее.
Она видела, как упавшие на палубе рыцари снова поднимаются на ноги. Все, кроме одного. Видела пробитое дерево досок. Видела аркебузира, который, словно пьяный, перегнулся через поручни, и кровь его текла прямо в море. А потом из зарядной камеры стали появляться фигуры — тени во плоти, черные от пороха и дыма. За собой они оставляли темные кровавые следы.
Гисхильда узнала Жоакино, который нес на руках Бернадетту.
В голове всплыли имена, с нее спало оцепенение. Принцесса бросилась бежать.
С верхней палубы доносились приказы. Воины и гребцы пытались помочь. Капитан Альварез поднялся на верхнюю палубу. Его серебряный нагрудник был забрызган алыми пятнами.
Гисхильда протолкалась мимо. Чья-то рука схватила ее, но она вырвалась. Все ее существо заполняла одна-единственная мысль. Люк! Его не было среди тех, кто вывалился из объятого дымом помещения.
Она наступила на что-то мягкое и не нашла в себе мужества опустить взгляд. От порохового дыма пекло в глазах.
— Люк?
Рядом с «Праведным гневом» лежали распластанные фигуры. Она испуганно опустилась на колени. Кто-то безликий раскинулся на дымящемся лафете. Жерло большой пушки взорвалось. Горячие осколки бронзы торчали в палубе и стенах зарядной камеры. Бледные языки пламени облизывали осколки и сухое дерево. В воздухе плясали обрывки тлеющей бумаги.
Она с трудом обнаружила Люка. Он лежал вплотную к стене правого борта. На его грудь с потолка капало что-то темное. Из уголка рта текла кровь.
Гисхильда ухватила его подмышки и хотела тащить прочь. Это оказалось тяжело.
— Приди в себя…
Мальчик не реагировал. Он лежал без сознания у нее на руках, вся рубашка была пропитана кровью. Наконец появились другие спасатели. Гребец с татуированными плечами поднял Люка и понес на своих сильных руках. Гисхильда пошла рядом.
Перед ней на главную палубу, покачиваясь, выбралась Анна-Мария. Ее левая рука безвольно висела вдоль тела. Там, где должна была быть ладонь, чернела обугленная плоть. Гисхильда позвала ее по имени, но Анна-Мария продолжала двигаться без остановки. Казалось, что она где-то далеко-далеко.
Яркий свет выжег все образы перед глазами Гисхильды. Что-то зашипело. Принцесса остановилась. Закрыла глаза ладонями. В лицо ей ударил пороховой дым.
— Вон отсюда! — все еще ослепленная, услышала она голос Друстана. — Все вон!
Снова зашипел порох. Гисхильду обдало жаром. Пекло на каждом участке кожи, который не был закрыт тканью. По щекам текли слезы. Перед глазами мелькали нечеткие черные пятна и свет. Мир без красок. Густой дым, подобно живому существу, тянулся по полу. А перед клубами несся яркий свет.
Выглядело это красиво, во все стороны стремительно летели искры, как будто были живыми.
И вдруг свет прыгнул на один-единственный полотняный мешочек, который бросил подручный перед зарядной камерой.
— Порох! — крикнул Друстан, в тот же миг падая на палубу.
Гребец, который нес Люка, бросил мальчика и попытался добежать до поручней, чтобы нырнуть в безопасную океанскую влагу. Дюжины женщин и мужчин прыгали за борт.
Яркий столб огня, высотой с мачту, устремился в небо. Языки пламени далеко разошлись по палубе, и те, кого они касались, в мгновение ока вспыхивали как свечи. Горячее дыхание взрыва разметало людей, словно осенний ветер пожухлую листву.
Гисхильда бросилась к Люку. Она крепко обнимала его. Пламя опалило ей волосы. Она чувствовала теплую кровь мальчика на своем теле. Металлический привкус, похожий на тот, который бывает, когда оближешь полированную медь, наполнил ее рот. Гисхильда крепко прижимала к себе раненого, как когда-то в детстве по ночам иногда прижимала к себе соломенную куклу.
Глаза Люка были широко раскрыты. И был виден почти один только белок. Зрачки сильно закатились, казалось, он собирался заглянуть себе в голову и выяснить, как там поживают мысли.
— На помощь! — крикнула Гисхильда, но ее голос потонул в грохоте, царившем на нижней палубе. — На помощь!
Посреди дыма и огня стояла Анна-Мария. Каким-то чудом она спаслась от гибели. Однако всего в двух шагах от нее лежала горка пороховых зарядов. И светлый лен самого верхнего мешка лопнул от жара.
Анна-Мария склонилась над дымящимся мешком, здоровой рукой схватила ткань, неловко подняла мешок и на негнущихся ногах направилась к поручням. Она двигается как марионетка, которую плохо водит кукловод, подумала Гисхильда, прижимаясь к Люку и ожидая, что весь корабль вот-вот поглотит очередной столб пламени.
Краем глаза Гисхильда заметила, как Лилианна опрокинула ведро с водой на оставшиеся мешочки с порохом.
Анна-Мария добралась до поручней и просто рухнула вниз.
Принцесса услышала удар о воду. Корабль содрогнулся, будто облегченно вздыхая.
— Все на весла! — раздался спокойный голос капитана.
Гисхильда почувствовала, как по щекам ее катятся слезы.
Повсюду лежали раненые. Палуба была залита кровью.
— Помогите! — снова закричала она.
Над ней склонился Друстан.
— Куда тебя ранило?
Девочка покачала головой.
— Это не моя кровь. Люк… Ты должен…
Магистр мягко отодвинул ее в сторону. Его рука устремилась к шее Люка. Гисхильда увидела, как напряглись мышцы на скулах Друстана. Будто толстые проволоки, вздулись на шее вены.
— Альварез!
— Что с ним? — спросила Гисхильда.
Магистр не ответил. Разорвал на Люке рубашку. Что-то сине-черное устремилось через пропитанную кровью ткань.
— Альварез! — крикнул он снова, и голос его прозвучал резко. Закрыл рукой петлю, которая все хотела вылезти из рубашки.
Гисхильда увидела, как из раны полилась кровь, и внутри у нее все похолодело.
— Помоги другим! Будь полезной! — внезапно набросился на нее Друстан.
Принцесса схватила руку Люка. Она была до ужаса холодной. Ее место рядом с ним. Ведь он — ее рыцарь!
Больше, чем мы
— Видишь это? — Друстан осторожно постучал по корочке из запекшейся крови. Она была потрескавшейся и от мягкого прикосновения губки отделилась от загорелой кожи мальчика. — Ты видел его. Он должен был быть мертв.
Альварез протянул руку и мягко провел по животу Люка. Там не было шрама — ничего, что указывало бы на ужасную рану. Мягко надавил и вгляделся в лицо юного послушника. Тот был все еще без сознания. Он не стонал; не застонал даже тогда, когда капитан надавил сильнее.
— Внутренних повреждений нет.
Друстан облизал губы. Казалось, магистра лихорадило. Он отдал все силы на борьбу за жизнь своих братьев и сестер. На узком лице его виднелась жесткая щетина. Под глазами образовались темные круги.
— Тебе нужно немного отдохнуть.
Друстан поглядел на него.
— Мы должны наблюдать за Люком! Такого не бывает… Он ведь не просыпался ни на миг.
— И совершенно исключено, что ты…
Магистр горько рассмеялся.
— Я?! — Он повернулся, чтобы лучше был виден пустой рукав. — Не смейся надо мной! Думаешь, я был бы калекой, если бы обладал такой силой?
— Это значит, что он вылечил себя сам. Причем во сне…
— Да. — Друстан понизил голос до шепота. Придвинулся поближе к Альварезу.
От магистра неприятно пахло кисловатым потом. А еще он пил. Альварез сжал губы. Нельзя этого терпеть! Он хорошо знал слабости своего брата по ордену. Придется поговорить о нем с другими. Но сейчас не до этого.
— Ты знаешь, чего опасается Леон?
Альварез кивнул. Примарх имел с ним длинную беседу по поводу мальчика, прежде чем «Ловец ветров» покинул гавань Валлонкура.
— То, что я видел сегодня, говорит о том, что Леон прав, — продолжал Друстан. — Никто не обладает силой самостоятельно закрывать такие раны. Такого не было никогда! Тем более во сне! Сейчас он показал свое истинное лицо. Они подкинули его нам. Он подкидыш! Мы должны что-то делать… — Магистр перевел взгляд на окровавленные фельдшерские принадлежности, лежавшие на табурете возле ложа Люка. — Надрез! Любой подумал бы, что он умер от своих ран.
— Так почему же ты этого до сих пор не сделал?
Друстан коротко взглянул на него.
Капитан повел затекшими плечами. В низкой офицерской кают-компании он мог передвигаться только согнувшись. Маленькая комната была наспех переоборудована под лазарет. Целый день Друстан просидел в этой душной каюте, борясь за жизнь. Двое убитых и семнадцать раненых: такова была цена за бракованную пушку. Альварез поклялся себе найти литейщика, который был в ответе за эту бойню. Если бы Анна-Мария не предотвратила худшего… Нет, об этом он не хочет даже думать. Девочка была скорее мертва, чем жива. В каюте все еще воняло варом, которым Друстан натирал ее культю. У Альвареза был тот же дар, что и у Друстана. Он помогал на палубе, чем мог. А Люк? Одному Тьюреду известно, что с мальчиком.
— Я говорил с Мишель, — прошептал магистр. — Малыш был единственным, кто выжил в зараженной чумой деревне. Никто не может сказать, сколько он пробыл среди мертвецов. И он излечил от чумы ее, хотя она уже носила черный знак. Вообще-то ее не должно быть среди нас. — Он перевел взгляд на мальчика. — Так же, как и его.
— Но ты не взялся за нож.
— Он ведь мой ученик.
— И теперь я должен стать судьей?
Друстан вновь умолк.
— Он мне нравится, — сказал Альварез и вспомнил последний бугурт.
Бессовестный обман, благодаря которому вечно неудачливые Львы сумели добыть по меньшей мере одну победу. Заключая свои пари, они ограбили половину Цитадели. Игра была наглой, но они не нарушили ни единого записанного правила. Улыбка Альвареза стала шире. Да, Люк ему нравился. Он иногда представлял себе, как однажды мальчик станет известным капитаном ордена. У него наверняка есть наклонности к тому, чтобы стать хорошим кормчим. Он постарается заполучить Люка палубным офицером на «Ловце ветров», когда тот заслужит золотые шпоры.
— Чертова птица Лилианны еще жива. То, что сделал Люк, не убило животное. — Вид у Друстана был жалкий. Очевидно, в мальчика он больше не верил.
— Мы тоже не убили его, — напомнил Альварез.
— Но мы были на баке, — ответил магистр. — Слишком далеко. Он делает это здесь.
— До клетки все еще более двадцати шагов.
Друстан указал на плоский живот мальчика.
— Да ты посмотри только, какая у него сила. Этот проклятый орел должен был умереть!
— Неужели ты утратил веру в Тьюреда и его чудеса? Может быть, мы только что стали свидетелями подобного чуда. Может быть, мальчик — дар божий. Представь себе, он был послан нам, чтобы помочь ордену, которому грозит погибель в тени Древа Праха, расцвести с новой силой. Разве не должен этот ребенок быть не таким, как другие? Разве его возможности не должны превышать наши? И представь себе, что мы убьем его за то, что он не такой, потому что нам не хватает веры в бога.
Друстан вздохнул.
— Он пугает меня.
Альварез положил руку ему на плечо.
— Доверься богу, брат мой. Давай используем дар Люка. Двое послушников и трое мужчин ближе к смерти, чем к жизни. Если Люк проснется, то, может быть, он сможет их спасти. Мы бросим якорь и устроим лагерь на песке.
— Они как вампиры среди нас. На них человеческая кожа, но они не такие, как мы. Все, чего бы они ни коснулись, будет осквернено. Они…
— Да, — раздраженно перебил его Альварез. — Я тоже читал Генри Эписьера. Я знаю. Но, тем не менее, давай воспользуемся его даром. Сейчас он может нам помочь. А когда мы вернемся, Леон проверит его. Он откроет правду и будет судить его, не колеблясь. Ты же знаешь!
Друстан схватился за фельдшерские принадлежности.
Вопрошающие
«Они среди нас. И они не только в тени. На свету, там, где их не ищут, они сильнее всего. Они могут быть твоими соседями, любовниками твоих дочерей. А худшие из них — иногда наши любимые дети. Возможно, дети альвов проигрывали на полях сражений. Они боятся клинков наших рыцарей, заостренных верой и аскезой. Они боятся ясного взгляда правых, которых не могут ослепить. Их оружие — тайна и обман. А худшая игра их — это творение подкидышей. Потому берегитесь, богобоязненные! Когда у вас родится ребенок, тотчас же зовите священника. Как только малыши принимают благословение Тьюреда, они становятся неприкосновенными. Если же это не так, то может случиться, что придет дитя альвов и подменит его на подкидыша. Детей они душат в мешке или топят, потому что не знают, что делать с человеческими детьми. А нежные души обречены на вечное скитание во тьме, потому что свет веры остается для них невидимым. И никогда не обрести им покоя. Это их голоса доносит ветер, когда запутывается в коньках крыш. Они корят нас за наше легкомыслие.
Все мы слышим разговоры о великих сражениях в далеких языческих лесах. Но настоящая война ведется среди нас. Тот, кто не тверд в своей вере, подобен замку, врата которого не заперты. Если вы их не видели, то это совсем не значит, что их здесь нет. Они охотятся за детьми и вашими сердцами. Берегитесь тех, кто красиво говорит. Каждой заблудшей душе они радуются, как победе. Они станут одаривать вас и обещать радости рая еще при жизни. Они могут давать вам вещи, о которых вы не смели даже мечтать. Ни одна человеческая женщина не может дать столько удовольствия, сколько эльфийская шлюха. Вы станете их добычей. А когда окажетесь прочно запутаны в их сетях и очнетесь, то пробуждение будет во сто крат ужаснее, чем после ночи с дешевым вином. Они вынут из вас, живых, душу. Вы станете их рабами, чтобы снова хотя бы приблизиться к познанному некогда удовольствию. Темная магия поразит тех, кто захочет вас спасти. Удар молнии, уродливый скот, град с ясного неба, уничтожающий посевы, — вот их оружие в тайной войне. Только вопрошающий, священник, особенно крепкий верой, еще может обещать вам спасение. Они им известны, все пути, ведущие к свету. Они знают все уловки Других и знают, как вычислять их тайных союзников. Так же, как сражаются рыцари вдали от наших земель, так же и они ведут свои бои среди нас, и оружие их — очистительный огонь, когда души кажутся заблудшими.
Тот, кто является верным слугой Тьюреда, тот призовет их, если ребенок обладает необычайными способностями, если купцу слишком везет в делах или если богобоязненный муж испытывает несчастья больше, чем выделяет на долю одного человека Всемилостивый Тьюред. Это знаки, по которым мы распознаем работу Других. Смотрите в оба! И не бойтесь, а будьте мужественны и обращайтесь за помощью к первым слугам Господа. Там, где есть вера, там всегда победит надежда».
Из: «Молот язычников»,
Глава VII, Вопрошающие, страница 81 и далее.
Первое издание, записанное в Сайпере в 934 году
после мученической кончины святого Гийома,
издано Генри Эписьером
Об осколках раковин, пулях аркебуз и поцелуях
Люк положил обе руки вплотную к ожогу. Жоакино сжался от боли, но изо всех сил старался, чтобы по его лицу это было незаметно. Ночью его кожа отделилась от раны. Осталось сочащееся пятно плоти величиной с ладонь. Ему невероятно повезло, потому что он всего лишь упал на раскаленное жерло пушки. Из всех, кто лежал сейчас на берегу под большим палубным тентом, у него рана была самой легкой.
Люк сосредоточился. Он хотел помочь Жоакино. Правда… Однако он чувствовал, что сил нет. Улучшение не наступало, как он ни старался. Люк не мог понять, почему так происходит. Он ведь смог вылечить Анну-Марию! На ее культе уже сейчас тонким слоем нарастала новая кожа, и жар спал. Это было чудо — все так и сказали! Пять жизней он спас… А теперь вот не может залечить простой ожог. Почему?
Жоакино застонал.
Люк осознал, что слишком сильно надавил на живот. Рана натянулась.
— Очень больно?
— Терпимо, — выдавил из себя Жоакино.
Люк почувствовал, каких усилий стоило высокому светловолосому парню притворяться перед ним. Они были Львами, а значит, обязаны были быть мужественными. Жоакино было бы лучше, если бы его оставили в покое.
— Я думаю, морской воздух поможет. Никаких повязок на рану. Да, это было бы не… не очень хорошо.
Он снова изо всех сил попытался представить себе, как рана затягивается кожей. С Анной-Марией это подействовало. Но на этот раз ничего не происходило! Он не чувствовал покалывания в ладошках, не чувствовал, что через него что-то течет, — сила, которая была разлита везде, хотя ее и не было видно. Он брал ее и направлял будто через воронку. Но теперь, похоже, эта сила ушла.
Альварез опустился на колени по другую сторону от ложа Жоакино. Капитан галеасы удивил Люка, равно как и Друстан. Они оба были великолепными целителями. Этого Люк не знал.
Они наблюдали за ним. Не слишком явно, но тем не менее Люк ощущал это. Искали ли они признак того, что он — подкидыш? Когда они находились поблизости, Люк чувствовал себя подавленно. Он знал, что был в зарядной камере, но ничего этого не помнил. Должно быть, он был ранен, но на его теле не осталось ни единой царапины. Даже синяков! И это было просто жутко!
Люку невольно вспомнилась угроза примарха. Как только «Ловец ветров» вернется в Валлонкур, его ожидает экзамен. Он понятия не имел, в чем он заключается, но знал, что результат этого экзамена будет означать для него жизнь или смерть. Потому что подкидыша, ребенка, который был создан эльфами при помощи магии, строгий примарх ни за что не потерпит среди своих послушников.
Альварез положил Жоакино руку на лоб.
— У тебя нет жара, мальчик. Это хороший знак. Как ты себя чувствуешь?
— Не так и плохо, — с трудом процедил юный Лев.
Альварез улыбнулся.
— Я так и думал, что ты это скажешь. Останется замечательный шрам. Завтра мы перенесем наш прибрежный лагерь в другое место. Я уверен, что там мы сможем сделать для тебя больше, — капитан поднял взгляд и странно посмотрел на Люка. Вроде они оба знали тайну, которую никогда не узнает Жоакино.
Альварез похлопал высокого мальчика по плечу.
— Будь мужественен. Все будет в порядке. — Затем он поднялся. — Люк, можешь пройти со мной? Здесь, думаю, ты больше не нужен.
Капитан двинулся вниз к берегу. «Ловец ветров» бросил якорь в узкой скалистой бухточке. На пляже растянули два больших палубных тента. Горело несколько костров, на них жарили диких коз, которых поймала охотничья группа. Кроме охранника, корабельного плотника и его помощника, на борту «Ловца ветров» не осталось никого. Ущерб, нанесенный взорвавшимся орудием, был устранен. С палубы соскоблили пятна крови. Над водой разносился стук молотков, визжали пилы.
Внезапно Альварез остановился.
— Ненавижу, когда жизнь моих людей находится в чьих-то чужих руках! Этого не должно было случиться! — Произнося эти слова, он смотрел на свою галеасу.
Альварез был статным мужчиной. Несмотря на жару, на нем были широкие шаровары и высокие, до колен сапоги. Белая льняная рубаха отделана дорогим кружевом. На бедрах — широкий красный пояс с золотой бахромой — знак капитанства. Нож и рукояти обоих пистолетов, видневшиеся из складок ткани, придавали ему лихой вид. Серебряная серьга, закрученные усы и длинные волнистые волосы усиливали впечатление. Нет, он определенно не выглядит сведущим в медицине, снова подумал Люк. Скорее он похож на пирата или контрабандиста.
— Часто бывает, что в пушке скрывается невидимый глазу недостаток. Может быть, пузырь воздуха. Иногда сплав оказывается не должного качества… Поэтому орудия испытывают. Это задача этих проходимцев из Змеиной лощины. Я бы проломил этому литейщику череп! Я бы… — вдруг обратился он к Люку. — Ты когда-нибудь видел, как акула пожирает человека? Мне хотелось бы, чтобы он был здесь, этот литейщик, который ответственен за «Праведный гнев». Мне очень хотелось бы дать выход своему… совершенно неправедному гневу! — Альварез дрожал от ярости.
Люк мысленно спросил себя, неужели капитан действительно бросил бы того человека на съедение акулам.
— Ты был бы строгим судьей, Люк? Что бы ты сделал, если бы жизнь человека, из-за которого погибли твои братья и сестры, была в твоих руках? Ты был бы снисходительным?
Люк подумал о двоих мертвецах, лежавших в свинцовых гробах в трюме корабля, об Анне-Марии, потерявшей руку. Это было печально. Но если убить другого человека, их не оживишь.
— Не знаю, — сказал он наконец, не в силах поднять глаза на капитана.
— Ты слишком мягок, — покачал тот головой. — Я вижу, у тебя доброе сердце. Но если ты предводитель, сострадание и добродушие иногда приходится прятать очень глубоко. Ты должен уметь делать вещи, которые ранят твое собственное сердце. Иначе ты не сможешь руководить. Я наблюдал за тобой, ты знаешь это.
Люк почувствовал, что сердце его забилось быстрее.
— Да.
— Ты хорошо заботился о раненых. Мне еще не доводилось видеть тринадцатилетнего мальчика, который был бы таким умелым. Ты крайне… необычен.
Люк почувствовал, как внутри у него все судорожно сжалось. Что Альварез хотел этим сказать? Неужели капитан видит его насквозь, как Леон, когда ему пришлось взять в рот его глаз?
— Тебе нужно съесть что-нибудь, много пить и отдохнуть. Мне кажется, ты очень вымотался. Завтра раненым снова понадобится твоя сила, Люк. На сегодня я освобождаю тебя от обязанностей. — Он улыбнулся. — А теперь, чтобы мы друг друга правильно поняли, послушник, это был приказ твоего капитана! — Он приветливо улыбнулся. — Иди, иди…
Люк послушался. Он испытывал облегчение от того, что наконец-то может побыть один. Но на сердце было тяжело. Он обманулся в Альварезе. Капитан был на его стороне. Казалось, он ни капли не сомневался в нем. Люк молча взмолился Тьюреду, чтобы капитан и остальные, которые в него верят и доверяют ему, не разочаровались. Товарищи по звену, Мишель, Альварез, да даже Друстан — все они стали для него большой семьей. Он не хотел их потерять. Ни за что на свете!
Люк принес воды, взял немного хлеба и сыра. По широкой дуге обошел палубный тент, под которым лежали раненые. Избегал он и товарищей. Он был действительно вымотан до предела. Альварез говорил так, словно понимал его состояние. Но откуда ему знать?
Серые скалы были теплыми от солнца. Повсюду было множество покинутых птичьих гнезд. Яичные скорлупы весеннего выводка похрустывали под подошвами сапог, когда Люк перебирался с уступа на уступ. Сверкающие перья говорили о том, что гнездились здесь не чайки.
Когда он взобрался настолько высоко, что голоса с пляжа уже не доносились до него и только изредка слышались трели боцманских трубок, мальчик опустился на камни среди покинутых гнезд. Он едва сумел проглотить пару кусков, а вот жажда мучила очень сильно, поэтому он жадно пил большими глотками.
Потом он растянулся на камнях и стал вбирать их тепло своим усталым телом. В шуме прибоя было что-то успокаивающее, усыпляющее. Альварез был прав: было хорошо уйти от всех обязанностей. По крайней мере, ненадолго.
Люк блаженствовал. В полудреме он наслаждался теплым летним днем и предавался мечтам. Мальчик представлял себе, будто стал рыцарем. Героем, имя которого у всех на устах. Но все подвиги он совершал исключительно ради Гисхильды. Он будет стоять под градом пуль противника, спасать ее от троллей, скакать сквозь непогоду, чтобы только быть рядом с ней. Ему даже казалось, что он чувствует на лице град. Вспомнил, как она согревала его, когда он нес свое наказание. Этого он не забудет никогда. За одно это он будет любить ее всегда.
Послышался шорох, тихий смех… В мечтах он часто слышал, как она смеется. Иногда громко, прыская, так, как смеялась на уроках фехтования, когда он отваживался на слишком отчаянный выпад, а она легко наносила ему удар, и он чувствовал себя неловким, как пьяный теленок. Он любил этот смех, потому что смех был честным, и Люк никогда не обижался. Любил он также и ее тихий и сдавленный смех. Тот смех, который всегда раздавался не вовремя, например во время уроков навигации, которые каждый день давал им капитан Альварез. Смех, который она с радостью подавила бы, и тем не менее не могла с ним справиться. Любил он и ее шаловливый, свободный, переливчатый смех, когда они оба ускользали на часок и были одни. Настолько одни, насколько это возможно на галеасе, где пара чужих ушей находилась не далее, чем в трех шагах.
— Ты не спишь, ведь так?
Несколько секунд Люк не мог понять, откуда голос — из его грез или же из реального мира.
— Спящие лоб не морщат. Я знаю, что ты сейчас не спишь.
Заморгав, он открыл глаза. Небо праздновало вечер тысячами красных и золотых оттенков. Шум прибоя превратился в тихий шепот. Люк потянулся. Потом огляделся по сторонам в поисках говорившего.
Гисхильда сидела позади него на уступе скалы и ухмылялась.
— Ты давно здесь?
Ухмылка стала еще шире.
— Какое-то время…
Расплывчатый ответ, но Люк знал девочку слишком хорошо, поэтому был уверен, что больше она ничего не скажет. Особенно, если он станет уточнять.
— Что ты здесь делаешь?
— Наблюдаю, как ты просыпаешься. — Она пнула ногой небольшой камешек, покатившийся в его направлении. — Я бросила в тебя несколько камешков и осколков раковин: хотела, чтобы ты проснулся, но ты спал крепко, как старый медведь. А поскольку я была участницей твоих снов, то мне перехотелось, чтобы ты просыпался.
Что это еще такое? Он слегка рассердился из-за того, что она пыталась помешать его отдыху, и спросил себя, не она ли со своими камешками в ответе за пули аркебуз и удары града в его сновидениях. И как она могла быть участницей его снов? Ему очень хотелось задать ей этот вопрос. Но он не станет делать этого. Она хотела, чтобы он спросил. И при этом хотела сделать из этого тайну. Иногда девочки кажутся ужасно сложными!
— Ты называл мое имя, когда спал. Постоянно… — Она улыбнулась.
Люк спросил себя, что еще он мог сказать, и кровь прилила к его щекам. Ситуация внезапно стала крайне неприятной. Зачем она это делает? Зачем подслушивает? К счастью, она была не в том настроении, чтобы дразнить его. Напротив, она смотрела на него… Это был странный взгляд, совершенно не свойственный той Гисхильде, которую он знал. Гисхильде, которая всегда готова была обороняться, и неважно, нападали на нее в действительности или же ей это только казалось.
— Приятно знать, что есть кто-то, кто думает обо мне даже во сне. — Она произнесла эти слова с обезоруживающей открытостью, и он не нашелся, что ответить.
Его глубоко тронули чувства, совершенно новые для него, доселе не испытанные.
Гисхильда осторожно спустилась к нему, села почти вплотную и взяла его ладонь в свою.
— Я видела, как ты взбирался сюда в обед. И когда я заметила, что тебя нет уже несколько часов, то забеспокоилась.
Люк не совсем понял, отчего она беспокоилась. Если бы он упал или если бы с ним случилось что-то еще, он бы закричал. Она-то уж точно услышала бы! Он хотел было сказать об этом, но внутренний голос подсказал, что перебивать ее сейчас не стоит.
— Я здесь совсем чужая. Вы называете меня товарищем, мы вместе сражаемся на Бугурте, но я знаю, что для меня нет места в ваших сердцах. — Она упрямо вытянула подбородок. — А для вас нет места в моем. Только ты один…
И тем не менее она спасла Жоакино, когда тот едва не захлебнулся, подумал Люк. Но девочки — они просто такие и есть, их слова и поступки совершенно не обязаны согласовываться между собой.
— Я не верю в вашего бога Тьюреда. Знаю также, что вы ненавидите моих богов. При дворе моего отца я выросла среди эльфов, троллей, кобольдов и кентавров. Созданий, с которыми вы сражаетесь до последней капли крови. Я здесь потому, что меня украли у отца и матери. Этого я никогда вам не прощу. Каждый раз, когда галеаса входит в новую гавань, я размышляю о том, как бы сбежать. Но мне ясно: я юная девушка и совершенно беззащитна. Поэтому я остаюсь. Мое тело вы заполучили, но сердце… Оно никогда не будет принадлежать Новому Рыцарству! — Она взглянула на него в упор. — Мое сердце отдано Фьордландии. И тебе… Ты должен быть моим врагом. Но во сне ты произносишь мое имя. Ты позволил себя выпороть, чтобы я избежала заслуженного наказания. Ты переворачиваешь мой мир с ног на голову, Люк. Я так боялась за тебя, ты выглядел просто ужасно… — Девочка слегка задрожала. Потом энергично покачала головой. — Это не могла быть полностью твоя кровь. — Она взглянула на него, и глаза ее засияли. — Я хочу забыть это, все забыть. Я хочу, чтобы мой мир снова стал проще! Я знаю, ты честно хочешь быть моим рыцарем. И за это я тебя люблю. По крайней мере, это очень просто.
Она смотрела на него так, что ему стало ясно, что она ждет от него ответа. Но что он может сказать? Люк смущенно откашлялся.
— Я тоже люблю тебя, — наконец произнес он после паузы, показавшейся бесконечной.
Высоко над их головами раздался крик чайки, напоминавший смех. Ему было ясно, что у такой любви, пожалуй, нет будущего. Он был сыном оружейника, а она — самой настоящей принцессой. И она хотела править в стране, которая вот уже на протяжении столетий сопротивляется церкви Тьюреда. Знание того, что их любовь безнадежна, придавала ему упрямства.
— Я тоже люблю тебя, — произнес он снова, уже гораздо более уверенно.
Она сжала его руку.
— Я знаю, — прошептала она. — Я знаю.
Тихонько вздохнув, она прислонилась к его плечу.
— Хорошо быть с тобой. И наконец остаться одним. Мне хочется, чтобы ты меня поцеловал.
Он нерешительно наклонился вперед. Он, конечно, видел, как целуются влюбленные, даже среди послушников. Поэтому он крепко обнял Гисхильду и прижался губами к ее губам. Ощущение было странное, какое-то напряженное. Потом он отстранился от нее и вопросительно посмотрел на девушку. Она казалась не особенно довольной. А потом вдруг рассмеялась.
— Это же не поединок, Люк. Это нужно делать нежнее.
Она наклонилась вперед. Теперь она целовала его. Это показалось ему неправильным: мужчины должны целовать женщин, а не наоборот. Но внезапно его охватило волшебное чувство, от которого по всему телу побежали теплые волны.
Вдруг поцелуй оборвался. Гисхильда изучающе смотрела на него.
— Это было лучше, правда ведь?
Сначала он не хотел признаваться, ведь это его поцелуй должен был быть таким! Но не согласиться означало солгать.
— Да, — сказал он и смущенно кивнул. — Это было гораздо приятнее. Почему у тебя получается намного лучше?
— Потому что я — девочка.
Ему стало как-то кисло. А потом его охватил страх. Будет ли она продолжать любить его, раз он плохо целуется? Раффаэль наверняка умеет целоваться лучше, чем он. Однажды он видел их с Бернадеттой. И девушке очень нравилось, что Раффаэль тайком целует ее, хотя она вообще-то была подругой Жоакино. Этого мне не хотелось бы, печально подумал Люк. Гисхильда не должна целовать никого, кроме меня.
— А могу я этому научиться, целоваться, я имею в виду? Как думаешь, у меня есть талант?
Она рассмеялась. Но это был тот теплый смех, совсем не обидный.
— Это же не уроки фехтования, Люк. У тебя будет получаться лучше. Ты любишь меня. И когда ты будешь немножко опытнее, я почувствую твою любовь в поцелуях.
— Да. — Он сказал это, хотя убежден не был. — Но почему ты так хорошо целуешь, а я — нет? Ты уже…
Она приложила палец к его губам.
— Не произноси этого! Даже не думай. Нет, у меня не было никого другого. Ты первый, кого я так поцеловала. Просто у нас, девочек, все немного иначе. Я уже давно разговаривала с молодыми девушками. И с мамой. — Внезапно ее глаза стали печальны. — Ах, Люк. Я думаю, ты понятия не имеешь, что такое жизнь принцессы. Это совсем не так, как в сказках и былях. Мне не было еще десяти, когда младший брат начал сочинять обо мне дразнилки. Тем летом он выбрал себе королевский герб — льва, стоящего на задних лапах. А мне он выбрал на герб подвязки. Гисхильда, Гисхильда, подвязки на гербе у дылды. Он не уставал распевать эту песенку снова и снова.
— У тебя есть младший брат?
— Он умер. — Она произнесла это быстро, как отрезала. Потом стала сжимать губы до тех пор, пока они не превратились в узкую бледную черту, напоминавшую шрам на лице.
Люк сжал ее руку. Потом осторожно обнял и… осторожно поцеловал. Нежно. Почувствовал себя при этом зажатым и неловким. Ему хотелось сделать лучше, чем в первый раз! Он хотел, чтобы она тоже получила это чудесное ощущение. И ему хотелось, чтобы не было его вопроса о брате.
Когда их губы разошлись, Гисхильда несмело улыбнулась.
— Это было лучше, — очень тихо произнесла она. — Пошло на пользу.
Люк почувствовал себя настолько же счастливым, как на тех редких уроках фехтования, когда ему удавалось нанести Мишель удар. Он научится целоваться! Так же, как научился самым изысканным финтам и выпадам. Нужно только тренироваться.
— Мне нравится твоя улыбка, — вздохнула Гисхильда. — Будучи принцессой, очень рано узнаешь, что не стоит надеяться на любовь, выходя замуж. Когда это понимаешь, уже не так больно. В принципе, неплохо, когда получаешь мужа, который не слишком стар и у которого не воняет изо рта.
— Но ведь ты — королевская дочь! Почему у тебя не будет хорошего мужа?
Та только печально усмехнулась.
— Ах, Люк. Конечно, у меня будет хороший муж. Но то, что подразумевает под этим словом юная девушка, и то, что хорошо для королевства, очень редко совпадает. Принцессы нужны для того, чтобы укреплять союзы с дружественными благородными домами. И для того, чтобы рожать детей. Моя мама и ее придворные дамы позаботились о том, чтобы я уяснила это себе, еще будучи маленькой девочкой. Иногда о свадьбах принцесс
сговариваются вскоре после их рождения. Я очень хорошо знаю родословную своей семьи. Я провела бесконечное множество дней за заучиванием на память истории своего рода. Я безо всяких усилий могу перечислить тебе дюжину принцесс, которые в моем возрасте уже были замужем. Некоторые рожали своего первого ребенка в тринадцать лет. Но это бывало редко.
Люк в недоумении посмотрел на нее.
— Дети?
— Да, Люк. От этого никуда не денешься, когда ложишься в постель с мужчиной. Кто знает, что было бы со мной, если бы Лилианна не похитила меня.
— И ты бы вот просто взяла и покорилась? — Он не мог в это поверить. Только не Гисхильда!
Девочка долго смотрела на него.
— Такова судьба принцесс, — произнесла она наконец, и в голосе ее звучали сдерживаемые слезы. — Для этого мы рождены. Мой младший брат был совершенно прав, когда выбрал мне в качестве герба подвязки.
— Я стану твоим рыцарем и буду присматривать за тобой, — ответил Люк. — Тебя не отдадут какому-то первому встречному! Я украду тебя. Я…
Гисхильда улыбнулась, но глаза ее предательски блестели.
— Поклянись мне, что так и будет! Ты должен всегда быть рядом, когда будешь нужен. Ты никогда не бросишь меня на произвол судьбы. Так, как в сказках. Ты — мой рыцарь. Навеки!
— Да, я клянусь в этом! — торжественно произнес Люк. Его переполняла гордость от того, что он избран Гисхильдой. — Да сгниет мое сердце, если когда-либо что-то изменится!
Она обняла его и поцеловала. И на этот раз она сильнее прижимала свои губы к его устам.
Тайна Лилианны
«Ловец ветров» спокойно скользил по ночному морю. Морская вода напоминала чернила. Было новолуние, небо освещали только звезды. Гисхильда не могла уснуть. Она думала о Сильвине, эльфийке, которая когда-то была ее учительницей и которая обещала вызволить ее из Валлонкура. Было просто ужасно находиться на этом чертовом корабле. Они нигде не задерживались дольше, чем на два дня. Как же Сильвина найдет ее? А что, если эльфы нападут на Валлонкур, чтобы спасти ее, а Гисхильды там не будет?
Нет, этого не произойдет, мысленно успокаивала себя девочка. Прежде чем что-либо предпринимать, они пошлют разведчиков. А в конце лета «Ловец ветров» вернется в Валлонкур. Ко времени Дня Пробуждения для нового курса все послушники должны будут собраться в долине Башен. Гисхильда подумала о том, каково будет снова исполнять танец цепей. Теперь ей было уже не настолько все равно, хорошо ли ее Львы выступят на Бугурте или нет.
За пару дней до Праздника Пробуждения их звено получит герб. На нем навсегда позорным клеймом останется весло — знак того, что на протяжении года они не выиграли ни одного Бутурта. Гисхильда была уверена в том, что к их возвращению Леон и другие магистры найдут способ отказать им в признании их последней и единственной победы.
Гисхильда выпрямилась на скамье. Одеяло на узкой доске — вот и вся ее постель. Но в данный момент она не могла никак успокоиться. Слишком много мыслей роилось в голове. Она то и дело вспоминала поцелуи на отвесной скале. С тех пор прошло три дня. Каждый раз, когда она думала об этом, ей казалось, что она чувствует на своих губах губы Люка. Чувствовала запах моря в его волосах. Запах его пота. От Люка всегда хорошо пахло, даже когда он потел. В отличие от тех же Жоакино и Раффаэля. Им была присуща какая-то кисловатая нотка, которая ей не нравилась.
Гисхильда вздохнула и встала. Мысленно она должна быть в Фирнстайне, со своими родителями и Сильвиной. Но этим рыцарям удалось каким-то образом завладеть даже ее мыслями! От рассвета до заката почти не оставалось времени. Они должны были заниматься фехтованием и проводить тренировки на оставшихся корабельных орудиях.
Уже на следующий день после трагедии капитан Альварез снова приказал им отправиться к пушкам, чтобы они приучались не бояться тяжелых орудий. Время от времени орудия взрываются, такое бывает. С этим нужно просто смириться, пояснил Друстан. Такова воля Тьюреда.
Гисхильда взобралась наверх, к широким мосткам, поднимавшимся над скамьями гребцов.
Мачты тихо поскрипывали под давлением паруса. Постоянный западный ветер гнал большой корабль вперед. У правого борта, прислонившись к поручням, стоял вахтенный.
Он коротко кивнул ей. Со скамей гребцов доносился нестройный храп. Гисхильда переступила через спящего рыцаря. Хотя на корабле было несколько гамаков, тихими летними ночами большинство моряков и рыцарей предпочитали спать на свежем воздухе, а не в духоте трюмов.
Прямо возле капитанской каюты на корме стоял Альварез, облокотившись на большое рулевое весло. В углу его рта была трубка с длинным мундштуком. Похоже, остальные уже спали. Было, наверное, уже очень поздно, потому что обычно мужчины и женщины команды допоздна сидели, болтали, играли в кости или тайком обменивались поцелуями и более интимными ласками. Трудно сохранять что-то в тайне на борту галеасы. Здесь практически не было укромных уголков. Что бы ни происходило, это происходило на глазах у всех. Не считая часов перед самым рассветом. Таких, как сейчас.
Гисхильда шла дальше через спящих по направлению к корме. Она двигалась бесшумно, так, как учила ее Сильвина.
Увидев рыжеволосую женщину-рыцаря, лежавшую в объятиях оружейника, она невольно улыбнулась. Женщина вплотную прижалась к татуированному телу мастера. Интересно, я тоже когда-то буду спать так рядом с Люком? — спросила себя Гисхильда. Каково это — даже во сне чувствовать близость другого человека? Наверняка это очень приятно.
Альварез махнул ей рукой. Девочка подошла к капитану. Некоторое время они стояли рядом и молчали. Потом Гисхильда услышала голоса. Они доносились из капитанской каюты. Там тихо разговаривали Друстан и Лилианна.
— Он совсем сдаст, если ты не пустишь его полетать. Он не болен, нет. Все чертов ящик…
Это совершенно точно был голос их магистра.
— Его правое крыло совсем захирело. Он никогда больше не сможет летать. Только разве что ты его вылечишь.
— Это не так просто, как ты думаешь! — раздраженно ответил Друстан. — Я мог бы снова сломать ему крыло и наложить шину. Может быть, поможет.
— Он растерзает тебе пальцы, если ты попытаешься сделать это.
— А я и не собираюсь держать его во время операции. Это будет твоя задача.
— Мне кажется, подслушивать невежливо, — тихо произнес капитан.
— Но ты ведь тоже здесь, — возразила Гисхильда.
С тех пор как она впервые увидела странный ящик, который Лилианна таскала за собой повсюду, у нее появилось подозрение. До сих пор это была только отчаянная надежда. Но теперь…
— Разница в том, что они оба знают, что я здесь, потому что мое место — у руля. — Он произнес это настолько громко, что Друстан и Лилианна должны были его услышать. — Твое место, Гисхильда, на скамье, там, где лежит твое одеяло. А теперь отправляйся спать.
Она разъяренно сверкнула глазами, совершенно точно зная, что дальнейшее сопротивление бесполезно.
— Но ведь мы все — Львы, — нерешительно напомнила она. — У нас нет тайн друг от друга. Мы…
— Не пытайся продолжать, — холодно произнес Альварез, и Гисхильда предпочла не раздражать его.
Надув губы, она ушла. Девочка поклялась себе узнать, что находится в ящике. Не этой ночью, но совсем скоро.
Шафрановый сон
Альварез разглядывал мощные круглые башни у входа в гавань Марчиллы. Они были оснащены пушками крупного калибра, способными вести убийственный перекрестный огонь. Скоро все это не понадобится. Каждый день капитан молился о том, чтобы еще при жизни застать конец войны. Начало новой эры, когда все королевства объединятся под рукой церкви Тьюреда, а эльфов навсегда изгонят из мира людей. Он станет капитаном торгового судна. А в Валлонкуре будут готовить не рыцарей, а мореходов и ученых. Мирный мир — парадокс, такого он не видел никогда. Но такова была их цель: создать такой мир. Он был романтиком и понимал это. И должен был думать о других вещах. Однако всегда, когда он возвращался в Марчиллу, его охватывала боль, которую моряк не должен испытывать. Он обвел взглядом набережную — ему захотелось вновь увидеть Миреллу.
Прошло уже более полугода с тех пор, как он привез ее сюда. Он должен был давным-давно забыть ее. К тому же она была слишком худощава на его вкус. И эта ее странная причуда — не снимать повязку — всегда удивляла. Но никогда прежде у него не было такой любовницы.
На набережной у пороховой башни он увидел женщину в шафрановых одеждах. У него перехватило дух. Она ли это?
— Трубу, Жуан!
Капитан солдат морской пехоты протянул ему свою тяжелую медную трубу. Альварез поднес ее к глазам и навел резкость. Расплывчатый овал над шафрановыми одеждами сфокусировался в лицо. Капитан вздохнул. То была другая.
— Уже сейчас планируешь ночь? — раздался насмешливый голос Лилианны.
Альварез сложил подзорную трубу. Он не должен был поддаваться порыву! На кормовой палубе находились палубные офицеры, его братья и сестры по ордену. Не нужно было обладать орлиным зрением, чтобы заметить, куда он смотрел. Следовало срочно переходить в наступление, если он не хочет потерять лицо. Поэтому Альварез обернулся и по-пиратски улыбнулся.
— Может быть, кому-нибудь известно что-либо о борделях города? Я, кажется, знаю их все. Если вы настолько раскрепощены, чтобы назвать мне свои особые предпочтения и поделиться секретом о ценовом потолке, который лучше не превышать, то я не разочарую никого, посоветовав идеальный вариант.
Друстан смотрел на говорящего, явно пребывая в шоке. Мишель попыталась улыбнуться, но казалась при этом скорее смущенной. Части палубных офицеров это все было очевидно неприятно. И только Жуан, капитан морской пехоты, непринужденно улыбался.
— Можно ли получить что-нибудь приличное за пять серебряных монет? — крикнул от руля Луиджи.
Он был старым опытным моряком, Альварез ходил с ним вот уже более семи лет. Не было никого, кому бы он доверял в суровый шторм или среди коварных вод больше, чем Луиджи.
Лилианна, бывшая комтурша Друсны, звонко расхохоталась.
— Шлюху ты за пять серебряных монет наверняка получишь, но вот чудо стоит немножечко дороже, старик. Впрочем, у меня такое чувство, что наш капитан настолько хорошо разбирается в подходах к гаваням служительниц в шафрановых одеждах, что получает какую-то долю штрафа за простой, когда в гавань входят чужие суда. Так что не думайте, что получите какую-то выгоду, если последуете за ним.
Жуан не мог больше сдерживаться и начал фыркать. Сибелль, юная навигаторша, стоявшая рядом с ним, то бледнела, то краснела: было очевидно, что больше всего ей хочется провалиться сквозь землю.
Альварез почувствовал себя так, словно его разоружили. В этом была вся Лилианна, наглая и удачливая во всем, что бы ни делала. В последний год послушничества на протяжении нескольких лун они были парой. Да и сейчас изредка делили ложе. Возможно, она догадывалась, что он привел корабль в этот порт по своим личным причинам. Было неразумно входить в гавань Марчиллы. Но они с таким же успехом могли направиться в Валлонкур. Их путешествие подошло к концу, и он зашел в этот порт не затем, чтобы пополнить запасы или набрать свежей воды, а потому, что был безнадежным романтиком.
— Капитан, у нас гости! — Сибелль указала на правый борт, к которому приближался маленький баркас.
— Быстро они сегодня, — заметила Лилианна.
Человек, стоявший на носу баркаса, помахал красно-белым флагом и повернул лодку.
— Два румба по правому борту! — крикнул Альварез рулевому.
Когда в гавани было мало мест, обычно баркасы начальника порта провожали вновь прибывшие суда к последним свободным якорным стоянкам.
Капитан огляделся по сторонам. У набережной стояло много больших торговых судов. Среди тяжелых, пузатых посудин «Ловец ветров» выглядел как лев среди водяных буйволов. Торговцев загнало в гавань неспокойное море. Небо было облачным, суровый северный ветер волновал море. Для галер тоже не самая лучшая погода. Какими бы элегантными и быстрыми ни были эти военные корабли, они были еще менее, чем купеческие суда, приспособлены к тому, чтобы пережидать шторм в открытом море.
«Ловец ветров» шел мимо узких высоких зернохранилищ, потемневших от старости кирпичных строений, внесших немалый вклад в процветание Марчиллы. Там стояли дюжины пришвартованных речных барж.
Альварезу даже показалось, что он слышит аромат зерна. Его мысли снова вернулись к Мирелле. Интересно, где она сейчас?
Он представил себе, что любит ее на летнем лугу. Странно… Наверное, она околдовала его. Никогда еще он не относился к женщине так… Может быть, это потому, что она бросила его.
Баркас обошел широкий канал, соединявший большую торговую гавань со старой. Альварез увидел, что там кораблей почти не было.
— Мне это не нравится! — Лилианна подошла к нему вплотную и произнесла эти слова так тихо, чтобы не услышали остальные.
Альварез догадывался, что творится у нее в голове. Обычно военные корабли останавливаются в торговой гавани потому, что оттуда они могут быстрее выйти. К тому же под боком арсенал, где хранились припасы для военного флота. Добраться до них в старой гавани гораздо более хлопотно.
— В первой гавани уже не было свободных мест для стоянки. — Она кивнула, но Альварез знал ее достаточно хорошо, чтобы понимать, что мысленно Лилианна находится где-то далеко. — Когда собирается флот, который привезет в Валлонкур новых послушников?
— Корабли прибывают со всеми семью ветрами. На днях должны прийти первые. Но до Праздника Пробуждения еще более двух недель. К тому моменту мы давно будем там.
«Ловец ветров» медленно двигался мимо двух черных башен, охранявших вход в старую гавань. Они были очень древними: мрачные строения, в кладке — небольшие амбразуры; их фундамент был недостаточно крепким, чтобы выдержать орудия, ведь они были построены в те времена, когда на полях сражений царили лучники.
— В башнях кто-то есть, — заметила Лилианна.
Альварез тоже заметил движение за амбразурами. Башни стояли далеко на территории порта и не было никаких причин выставлять здесь стражу.
Большой корабль подошел вплотную к сходням, которые указали с баркаса.
Альварез быстро сжал правую руку в кулак и снова разжал. Могла существовать тысяча вполне безобидных причин, почему воины находятся в башнях. Нет причин для волнения…
Палубный офицер отдал приказ поднять весла. «Ловец ветров» царапнул бортом столб причала. На деревянные сходни бросили канаты. Вскоре корабль был пришвартован.
С весельной палубы доносился возбужденный гул голосов. Команда радовалась возможности сойти на берег. Все было как всегда. Его офицеры нетерпеливо смотрели на него, ожидая приказов. Казалось, никто, кроме Лилианны, не проявлял беспокойства. Может быть, комтурше чудятся призраки?
— Команда гребцов левого борта получает увольнительную до завтра до обеда. Казначей! Позаботьтесь о том, чтобы они покинули борт «Ловца ветров» не с пустыми карманами. — Последние слова он выкрикнул приказным тоном. Гребцы встретили его приказ восторженными криками.
— Но горе тем, кто не вернется завтра к обеду! Я знаю все чертовы места в Марчилле, которые могут затянуть человека. Я найду вас! И если это случится, то вам захочется, чтобы ваши мать с отцом никогда не встречались!
Альварез проигнорировал скабрезные замечания, которые раздались в ответ вполголоса. Он знал, что на команду можно положиться. Они вернутся вовремя. Не потому, что он им угрожал, а потому что они его любят. Большинство из них он встретит, когда отправится сегодня ночью на поиски Миреллы. Они любили его за то, что он ходил в те же самые дешевые забегаловки, что и они. Он придавал большое значение тому, чтобы понимать их мир. И их общество было ему приятнее, чем общество надутых денежных мешков, прогуливавшихся в лучших кварталах.
Знакомый звук заставил его поднять глаза. Звук, которого не должно быть здесь. Размеренный шаг кованых сапог по булыжной мостовой. Большого количества сапог!
Лилианна тронула его за рукав и указала ему на сторожевые башни. Между ними из воды гавани поднималась толстая ржавая заградительная цепь.
Сокрытое от глаз
Эмерелль запрокинула голову и застыла на миг в такой позе. Плечи ее затекли. Два дня стояла она над серебряной чашей, над калейдоскопом возможных вариантов будущего. Власть образов все еще ослепляла.
Королева эльфов направилась к трону. Она услышала успокаивающий шум водяных завес на стенах тронного зала, почувствовала мягкое тепло осеннего солнца на коже. Ни крыша, ни купол не закрывали небо.
Она чувствовала себя старым драконом, который, лениво развалившись, наслаждается моментом, хорошо зная при этом, что год уже не подарит много солнечных дней.
Хотя веки ее тяжелели, она подняла взгляд к небу. В синеве медленно плыло одно-единственное рваное облако. Эмерелль боролась с усталостью, вызванной двумя бессонными ночами. Она боялась закрыть глаза, потому что догадывалась, что образы из серебряной чаши снова обретут силу.
Эмерелль давно уже знала, что у серебряной чаши есть недостаток. Вполне возможно, что чаша была созданием ингиз, тех демонических существ, которые некогда заселяли Ничто. Образы будущего, открывавшиеся знающему в воде, постоянно показывали сцены, будто созданные для того, чтобы их истолковывали неверно. Так можно было счесть человека с окровавленными руками, склонившегося над умирающим, за его убийцу, хотя тот был целителем. И если она не видела Олловейна в образах, очевидно, относившихся к ближайшему будущему, значило ли это действительно, что его смерть была совсем близка? Или она просто искала его не там?
Как ни дорог ей был мастер меча, не он был на этот раз причиной ее забот, хотя и казался к ним ключом. За последние недели она осознала феномен, корни которого, вполне возможно, тянулись из далекого прошлого. До сих пор она просто размышляла над тем, что видела, или же искала образы, которые хотела увидеть, — будущее, которого ей хотелось, будущее в мире и гармонии.
И только недавно она задумалась над тем, чего она не видела. Взгляд в серебряную чашу тянулся и в тот мир, где жили дети людей, судьба которых была так тесно сплетена с судьбой народов Альвенмарка. Она видела в чаше города Фьордландии и независимые провинции Друсны. Города, в которых правили священники Тьюреда, оставались сокрыты от ее взора. Вот уже несколько столетий она не видела Анисканс. Прибежище священников она знала только по докладам шпионов. О цитадели Нового Рыцарства ей было известно только его название — Валлонкур. Само это место она не видела никогда, тем не менее оно было очень важно для будущего. Или же она ошибается? Сила Нового Рыцарства ослабнет? Но даже если это случится, это не объясняет, почему она не видела ни одного из крупных городов.
Когда два дня назад эльфийка подошла к серебряной чаше, она надеялась, что не видела города потому, что интересовалась другими вещами. Теперь она знала, что это не так. Мир людей ускользал от ее взгляда. От чего это могло зависеть, оставалось загадкой. Работа священников? Неужели они умеют закрываться от волшебства серебряной чаши? Научились же они запечатывать звезды альвов и врата, которые вели из золотой паутины в их мир. Пока священники обнаружили не все врата, но только вопрос времени сделать так, чтобы навсегда закрыть свой мир от детей альвов. Все возможные варианты будущего, которые видела Эмерелль, предсказывали именно это.
И еще люди забирали магию из своего мира. Они разрушали ее в таких количествах, о которых даже не подозревали. Во время покушения на коронации Роксанны возникло такое место без магии. Это произошло за какой-то короткий миг. Был такой случай и во время битвы Трех Королей. Дети альвов, оказывавшиеся в подобном месте, умирали мгновенно.
Ведь все они были до глубины пропитаны магией. Отнять ее значило отнять у них жизнь.
Вне себя от гнева, Эмерелль подумала о своих мертвых придворных дамах, о том, как они лежали, вытянувшись, в тронном зале Роксанны. Удар предназначался ей. И рыцарям, которые сделали это, было совершенно все равно, сколько еще детей альвов распростится с жизнью.
Гнев придал королеве сил. Она ощутила магию звезды альвов у себя под ногами. Она отправится в Вахан Калид, чтобы осмотреть флот, который строится там. И еще она хотела увидеть Олловейна, который совсем скоро уйдет навсегда.
Красный дуб, черный дуб
Налетевший порыв ледяного ветра обещал дождь. И всего лишь мгновением позже разразилась гроза. Мир исчез за серебристой пеленой. Шаги солдат потонули в шуме дождя. Хотя Лилианна находилась всего лишь в двух шагах от спасительного балдахина на корме галеасы, она успела вымокнуть до нитки, прежде чем оказалась под слабой защитой матерчатой крыши.
— Что здесь происходит? — спросила Сибелль.
Низшие чины рыцарства были не в курсе всех событий борьбы за власть между двумя крупными орденами. А теперь было похоже на то, что орден Древа Праха взял верх.
— Наши братья-рыцари из ордена Древа Праха хотят спровоцировать нас. Пожалуйста, сохраняйте спокойствие, что бы ни случилось. Мы не имеем права совершать необдуманные поступки. Именно к этому они и стремятся. Они собираются раздуть ссору между нашими орденами.
— И для этого трусы не жалеют усилий! — проворчал старый штурман.
Все понимали, что имеет в виду Луиджи. Дождь немного утих, открывая глазу фалангу вооруженных солдат на набережной. Они заняли позиции невзирая на стихию. А когда серебряная завеса слегка поредела, появились словно по мановению руки аркебузиры в белых ливреях ордена Древа Праха, слева на их груди был вышит черный дуб. Из-за сильного дождя их оружие было бесполезным. Но были среди воинов также и пикейщики в нагрудниках и высоких шлемах. Войско, выставленное орденом Древа Праха, было внушительным. По подсчетам Лилианны, на сходни вышло более трех сотен человек. И они были на удивление дисциплинированы. Переносили холодный дождь не моргнув и глазом, не болтали, не переминались с ноги на ногу. Это были воины, вымуштрованные железной рукой, и они гордились этим.
Послышался цокот копыт. В гавань въехал отряд конников, с ног до головы облаченных в стальные доспехи. Командир спешился и широким, энергичным шагом направился к сходням. Кто-то проревел приказ, и промокшие воины подтянулись.
Лилианна раньше ни разу не видела молодого рыцаря, который поднимался к ним на борт. На нем были полулаты и тяжелые сапоги для верховой езды. Черно-белые перья на его шлеме были испорчены из-за сильного дождя и приклеились к полированной стали. Черный дуб, символ его ордена, яркой эмалью блестел на его нагруднике. Красный набрюшник свидетельствовал о том, что к ним направляется офицер.
Не обращая ни малейшего внимания на раскрывших от удивления рты гребцов, он уверенными шагами пересек мокрую от дождя палубу.
Парень не впервые на корабле, отметила про себя Лилианна. И двигается как прирожденный воин.
Бывшая комтурша еще раз взглянула на воинов на сходнях. Их обмундирование целиком и полностью соответствовало тем реформам, которые ввело Новое Рыцарство за последние двадцать лет. До сих пор орден Древа Праха экипировался традиционным образом: кольчуги, тяжелые щиты и массивные горшковые шлемы. То было обмундирование, в котором рыцари ордена одерживали свои самые славные победы. Но оно безнадежно устарело.
То, что войсковые части, находящиеся здесь, в гавани, отказались от своих древних традиций, встревожило Лилианну. Упрямое цепляние за старинные обычаи было до сих пор самой большой слабостью рыцарей Древа Праха. Если они начали меняться, то станут еще опаснее.
Гость слегка поклонился.
— Луи де Бельсазар, капитан комтура Марчиллы. У меня срочная депеша к капитану этого корабля. — Он смотрел на нее с самодовольной улыбкой. — Кому я могу ее вручить?
Альварез отказался от ношения набрюшника, и Лилианна заметила, что для чужака было неочевидно, кто командует на мостике.
Капитан вышел вперед.
— Альварез де Альба, — коротко, почти резко произнес он.
Капитан протянул ему кожаный свиток.
Пока Альварез ломал печать и разворачивал свиток, надменная улыбка Луи стала чуть более вызывающей. Было совершенно ясно, что ему известно содержание депеши.
Капитан пробежал глазами текст. Затем свернул свиток.
— Мне очень жаль, но я должен отказать в этой просьбе.
— Это не просьба, это приказ! — заявил гость.
— О чем речь? — спросила Лилианна.
— Орден Древа Праха конфискует эту галеасу, — привыкшим отдавать приказы голосом ответил капитан Луи. — Вероятно, вы слишком долго были в море, поэтому еще не знаете благословенной буллы «Всеми силами», изданной гептархами в двадцатый день прошлого месяца. В ней князья церкви поручают моему ордену объединить все силы для того, чтобы изгнать язычников из Друсны и Фьордландии. Для этого в первую очередь необходимо собрать флот из наилучших и сильнейших кораблей. Таких кораблей, как «Ловец ветров». Все комтуры моего ордена уполномочены конфисковать корабли в подвластных им провинциях.
Лилианна метнула взгляд на Альвареза. Тот был спокоен. Это был плохой признак. А капитан Луи только и ждал того, чтобы возникла ссора. Любая стычка еще больше ухудшит отношения между их орденами.
— Ты наверняка поймешь, брат Луи, что мы не можем отправить корабль в длительное плавание, не получив на это приказ нашего маршала ордена или примарха. Я уверена, что высшие чины моего ордена охотно отправят несколько кораблей, чтобы усилить флоты в морях Друсны, — произнесла она.
— Сестра, мне кажется, что ты не до конца понимаешь последствия решений наших гептархов. Мы не просим орден Древа Крови о поддержке. Мы требуем ваши корабли. А к ним в придачу — гребцов и моряков. Воинов и морских офицеров мы предоставим сами. С завтрашнего дня «Ловец ветров» будет ходить под знаменем Древа Праха.
— Вы не украдете мой корабль! — набросился на капитана Альварез.
Луи отошел на шаг.
— Тебе следовало бы сказать своему капитану, что он никогда не владел кораблем. Правила нашего ордена говорят о том, что мы ничем не владеем. Даже тем, что носим на теле — все это позаимствовано у церкви. Все, что создают слуги Господа, принадлежит Тьюреду. И если гептархи, как первые слуги Господа, решают, что то, что было позаимствовано, нужно в других местах, то и говорить здесь не о чем. Тот, кто считает иначе, ставит под сомнение божественную иерархию нашей Церкви, а это — ничто иное, как ересь.
Луи вызывающе смотрел на нее, потом перевел взгляд на остальных, чтобы убедиться в том, какое впечатление произвели его слова, наслаждаясь тем, что рыцари избегали его взгляда. Только Альварез не отводил глаз. Не собиралась опускать глаза и Лилианна. Она чувствовала, насколько силен гнев капитана, понимала что Альварез недолго сможет сдерживаться. Она должна опередить его. Он поплатится за свои речи головой, потому что если слугу церкви обвиняют в ереси, то это все равно что смертный приговор.
— У нас отличные офицеры и хорошо обученные команды. Что препятствует нам оставаться на своих кораблях? Конечно, мы подчинимся командованию Древа Праха, если главнокомандующим будет адмирал твоего ордена, брат.
Луи цинично рассмеялся.
— Дорогая сестра, неужели ты действительно думаешь, что мы ценим якобы военный опыт ваших офицеров? Вы закрываете глаза на безобразия в Друсне! После того несчастья, которое навлекла на наши головы ваша комтурша, похитив принцессу Фьордландии, я не доверил бы вам командование даже утлым суденышком. Как можно было отдать два корабля конному отряду? Как можно было принести в жертву сотни рыцарей, а потом еще и предать смерти принцессу, из-за которой все произошло? Нет, нам нужен ваш корабль и команда. Ваши рыцари нам не нужны.
На кормовом возвышении воцарилась тишина. Казалось, Луи не имел ни малейшего понятия, кто перед ним. Лилианна уже давно знала о лживых историях, которые рассказывали о ее последней битве. О том, что волшебница взорвала галеасу, а остальные корабли среди теплой летней ночи оказались закованы во льдах, речи не было. Говорили, что Лилианна якобы позволила захватить ее стоявшие на якоре корабли горстке эльфийских всадников. Такая история, конечно, позволяла легко объяснить, почему у нее отняли звание комтурши и военное командование в Друсне.
Очевидно, Луи посчитал, что причина воцарившегося молчания — его очередное оскорбление Рыцарства. И это его нисколечко не обеспокоило. Лилианна была до глубины души уверена в том, что его послали затем, чтобы спровоцировать инцидент. Нужно как можно скорее убрать его отсюда, иначе он добьется своей цели.
— Даже тысячи красивых слов ничего не изменят в том, что ты собираешься украсть мой корабль. А что до команды…
Лилианна положила руку на плечо Альвареза, чтобы заставить его замолчать. Так он, чего доброго, их всех отправит на эшафот!
— Итак, ты называешь гептархов ворами? — уточнил Луи. — Могу я узнать твое полное имя?
— Капитан Альварез де Альба.
— Но ты же не можешь его… — вмешалась теперь и Мишель.
— А ты, значит, становишься рядом с еретиком, который называет гептархов ворами? Твое имя, сестра, прошу!
— Мишель де Дрой — мастер фехтования ордена Нового Рыцарства.
Луи присвистнул сквозь зубы.
— Так значит, ты сестра той тупой коровы, которая позволила захватить ваши корабли парочке эльфийских всадников.
— Может быть, тогда тебе стоит запомнить и имя тупой коровы, ведь в любом случае я — офицер наивысшего звания на борту этого корабля и в иерархии ордена стою выше брата Альвареза, хотя уже и не занимаю пост комтурши Друсны.
Луи уставился на нее во все глаза.
— Ты…
— Лилианна де Дрой.
Капитан нервно взглянул на своих воинов на пристани и слегка побледнел. Если из-за его нахальства она вызовет его на дуэль, ему останется выбирать, чем он готов пожертвовать — своей честью или же своей жизнью. Лилианна сомневалась в том, что в искусстве фехтования он может сравниться с ней. Она никогда ничего о нем не слышала, а это могло означать только то, что он собирал свой боевой опыт в залах фехтования, а вовсе не на полях сражений. Лилианна была уверена, что сможет победить его, и неважно, насколько он хорош в фехтовании.
Похоже, Луи почувствовал это. Он откашлялся.
— У меня предписание сопроводить гребцов и моряков в место их расквартирования. Немедленно. Если ты, конечно, отдашь соответствующие распоряжения.
— Альварез, отпусти команду.
— Но…
— Конечно же, мы подчиняемся приказам гептархов и всеми силами поддержим нашу церковь в войне против язычников! — набросилась она на капитана.
Иного выбора, кроме как подчиниться, у нее не было. В Друсне Лилианна не смогла предвидеть, какие последствия для власти ордена будут иметь ее действия. На этот раз она будет осторожнее!
Альварез подчинился. Он вышел на сходни между двумя рядами гребцов и отдал своим людям приказ занять места на деревянных сходнях.
Казалось, молодой капитан был слегка разочарован тем, что его приказы были исполнены. Он кивнул ей.
— Было очень… поучительно встретиться с тобой лично, сестра Лилианна.
Та ответила коротким кивком.
— Спасибо. Я уверена, что наши пути еще пересекутся, брат Луи де Бельсазар.
Ее слова внезапно стерли с его лица самоуверенную улыбочку. Внезапно… он заторопился и покинул корабль.
— Как ты могла отдать ему нашу команду? — набросилась на нее Мишель, едва Луи отошел на расстояние, чтобы не было слышно.
— Я не обсуждаю свои приказы, — холодно ответила та.
— Но ты…
— Мне кажется, сейчас самое время вернуть сюда хоть немного дисциплины. Ты покаешься и у всех на глазах проглотишь щепотку пороха. Причем немедленно!
— Что? Да ты с ума сошла. Ты…
Лилианна обвела взглядом братьев по ордену. Все молчали, но на лицах отчетливо читалось сомнение.
— Сестра Сибелль, подай мне, пожалуйста, свой пороховой рог. Мишель, протяни руку вперед!
Лилианна отмерила маленькую щепотку мелкозернистого черного пороха и высыпала ее на ладонь сестры.
— Глотай!
Мишель проглотила порох и посмотрела на нее горящими от гнева глазами.
— Друстан, руку!
— Но я же ничего…
— Вот именно, — сказала Лилианна. — Ты безгранично разочаровал меня тем, что не моргнув и глазом снес все наглые высказывания брата Луи!
— Но…
— Руку! А потом позови ко мне Альвареза!
Вообще-то ей было жаль Друстана, выглядел он особенно жалко. Небритый, худой и однорукий — таким он был. Лилианна ни в коей мере не прекращала битву за «Ловца ветров», но знала, что хитрость — единственное оружие, оставшееся у нее в этом бою. И она наслаждалась тем, что теперь, по прошествии двух лет, снова идет в бой. Даже без порохового дыма и песни клинков речь здесь шла о жизни и смерти.
Другая разновидность войны
Снова пошел сильный дождь. Все факелы на сходнях старой гавани погасли. Несколько фонарей, обычно светивших очень ярко, сейчас в темноте казались всего лишь размытыми пятнами. По ним можно было судить о том, где находится стража.
Лилианна надела плащ из негнущейся непромокаемой штормовой ткани. Под плащом на ней был великолепный нагрудник времен славных битв в Друсне, кроме этого — камзол с рукавами с прорезями, и она знала, что выглядит в нем по-военному хорошо.
Из-под плаща подобно жалу скорпиона выглядывала ее рапира. Она не станет вынимать оружие из ножен, хотя сегодня ночью она и отправляется на войну — впервые за бесконечно долгие годы. Рапира просто дополняла ее образ. Но не широкополая шляпа, которую она позаимствовала у Альвареза. Лилианна считала шляпу непрактичной. Дождевая вода собиралась на жестких полях и вечным ручейком стекала прямо у нее перед носом.
«Ловец ветров» был погружен во тьму. Большие фонари были погашены. Лилианна знала, что на корме и на носу стоит по два вахтенных. Видеть их она не могла. На корабле было на удивление тихо. Без гребцов и моряков на судне остались только палубные офицеры, послушники и морские пехотинцы. Для них на «Ловце ветров» места было более чем достаточно. Все они спрятались от дождя в трюме. В такую погоду вряд ли кто-то осмелится высунуть нос на улицу. Для осуществления плана Лилианны это было идеально.
Женщина-рыцарь посмотрела на остальных троих заговорщиков. Мишель и Друстану пришлось распроститься со своими шляпами. На Альварезе был стальной морион, высокий шлем с полями. Он казался воинственным, равно как и она. Остальные двое должны были выглядеть промокшими и жалкими! Было тяжело убедить их, особенно Друстана… Но он будет смотреться особенно правдоподобно! Лилианна улыбнулась. План ее был безрассудно дерзким. Возможно, завтра все они будут мертвы. Их товарищам это тоже было ясно. Так бывает, когда уходишь на бой. Их воспитывали с тем, чтобы они спокойно относились к этому риску, когда речь шла об ордене.
— Эй, на трапе!
Предупредительный окрик раздался еще до того, как они ступили на сходни. Лилианна вздохнула. Она надеялась, что внимание стражей во время дождя немного ослабнет. Очевидно, она недооценивала орден Древа Праха и его воинов. Хотя она должна была понять это уже после их марша в обед. Было очень легкомысленно с ее стороны строить планы на основании старых предрассудков. Нужно привыкнуть к мысли, что у этого ордена, вполне возможно, есть такие же хорошо обученные солдаты, как и у Нового Рыцарства.
Пятно света от фонаря направилось к ним.
Лилианна и остальные сошли со сходней и стали ждать.
— Что теперь делать? — спросил Друстан.
— Говорить буду только я, и дальше все пойдет как было задумано. — Лилианна почувствовала, что внутри нее разлился покой. Она скучала по этому чувству. Оно охватывало ее, когда смерть, постоянный, незримый и далекий враг, начинал ощутимо приближаться.
Они оказались почти в круге света. Расплывчатые очертания людей обрели четкость. Навстречу выступил молодой рыцарь в сопровождении семи алебардщиков. На нем были полулаты и сапоги. Правая рука покоилась на рукояти рапиры. В левой он держал фонарь, поэтому было хорошо видно лицо рыцаря. Юноша был бледным, замерзшим, губы посинели, вообще он казался напряженным. Мокрая накидка прилипла к доспехам… Белая, как саван, ткань забрызгана грязью.
— Мне нельзя сходить с корабля? — Лилианна выбрала легкий тон светской беседы, словно и не замечала руки на рукояти оружия, и молодой рыцарь слегка расслабился.
— Ты вольна идти, куда хочешь, сестра. — Он откашлялся, перевел взгляд с ее лица на грудь и обратно. — Но у меня есть приказ не пускать тебя обратно на борт «Ловца ветров», если ты сойдешь на берег. То же самое касается капитана. Если вы сейчас повернете, я могу сделать вид, что вы никогда не ступали на сходни. Пожалуйста…
— Очень мило с твоей стороны, что ты решил меня предупредить. А как насчет остальных мужчин на борту и гостей? Буду откровенна. Нам нужна медицинская помощь. У них будут неприятности?
Рыцарь убрал руку с рапиры.
— Нет. Мой приказ касается только тебя и капитана. — Он подошел вплотную к Лилианне. — Не все забыли твои победы, сестра.
Его голос опустился до шепота, почти неслышного в шуме дождя.
— Я сражался под твоим командованием во время битвы на Медвежьем озере. Этим днем своей жизни я горжусь больше всего.
Лилианна вспомнила усыпанный трупами берег. Как-то так получилось, что именно эти картинки запали ей в память, а не развевающиеся стяги победителей. На Медвежьем озере она дала один из своих самых важных боев и едва не взяла в плен королевскую семью Фьордландии. Если бы это удалось, окончилась бы последняя языческая война. И тогда ее бы здесь не было… И не было бы вражды между Древом Праха и Древом Крови… Праздные размышления.
— Где ты сражался на озере?
— На левом фланге. Там, где баркасы…
— Тогда тебе пришлось биться с троллями… Я помню три отряда рыцарей из твоего ордена. Они ни на пядь не отступили и выдержали натиск чудовищ, пока не подоспело подкрепление.
Молодой рыцарь просиял.
— Ты помнишь это? Это были мои люди!
— Да, — коротко ответила Лилианна. Больше ничего слышать она не хотела. Не хотела лучше узнавать человека, которого честолюбие князей церкви за два года превратило из товарища в потенциального врага. Она обхватила его запястье, приветствуя его по-военному. — Я тоскую по тем временам, когда мы сражались бок о бок.
По его глазам она увидела, что он понял ее.
— Я тоже, — ответил он.
Лилианна прошла вдоль ряда складов. Слышала за собой шаги спутников. Дождь утих. С запада дул холодный, пронизывающий ветер. Луна и звезды скрылись за облаками.
Женщина-рыцарь колебалась. Эту часть гавани она знала не особенно хорошо. Ей было известно, что дворец эрцрегента находится на западе, и до него дорога довольно дальняя. Марчилла — большой город. Даже если идти быстрым шагом, им понадобится более получаса.
— Вон туда, — произнес Альварез.
Лилианне потребовалось мгновение, чтобы заметить переулок между двумя высокими зернохранилищами. Там было темно, как на дне чернильницы.
Капитан взялся быть проводником. Они шли молча, сопровождаемые стуком сапог по мостовой и плеском дождя.
Больше дорогу им никто не преграждал. Вскоре склады остались позади. Вода, журча, стекала по водостоку, проложенному прямо посреди узкой улицы, вязкая коричневая жидкость, уносившая прочь нечистоты. Справа и слева от водостока находились неширокие мощеные дорожки, растворившиеся по ту сторону гавани в грязном суглинке.
Сгибаясь под ветром, в переулках ютились старые фахверковые дома. В воздухе висел дым множества каминов. Ночь была скорее осенняя. Хотя уже скоро настанет день летнего солнцестояния. Как близко день Праздника Пробуждения! Интересно, где сейчас корабли с новыми послушниками? Им нужно остерегаться гавани Марчиллы!
Деревянные вывески, висевшие на толстых цепях, покачивались на ветру. То тут, то там, когда из окон падал свет, можно было разглядеть эмблемы мясников, булочников и бондарей. Все были выполнены в ярких, кричащих красках. Но этой ночью на них никто не смотрел. Лишь несколько сгорбленных фигур брели по улице. Все шли, втянув головы в плечи, чтобы защититься от дождя и ветра. Даже уличные дворняжки куда-то попрятались.
Тьюред благословляет нас, подумала Лилианна. Эта ночь просто создана для ее плана.
— Ты знаешь эрцрегента? — внезапно спросила Мишель.
— Не очень хорошо, — призналась Лилианна.
— Тогда почему ты думаешь, что он примет нас?
— Этот город обогатил его. Он не захочет его потерять. Даже если для этого придется повернуться против ордена Древа Праха.
— Твоими устами бы да мед пить, — проворчал Друстан. Свою единственную руку он плотно прижимал к телу. — Так я себе задницу отморожу. Выразиться поэтичнее я, к сожалению, не могу.
— Если мы все испортим, то скоро окажемся на костре, — мимоходом заметила Лилианна. — По крайней мере, вся эта гадость тогда закончится. Ты ляжешь в могилу не с холодной задницей.
Друстан проворчал что-то нечленораздельное. Потом маленький отряд снова погрузился в молчание.
Женщину-рыцаря беспокоило то, что стража не патрулировала улицы. Конечно, такой дождь… Но все казалось слишком простым, слишком многое шло как по маслу. Офицер, который не только пропустил их, но и высказал понимание. Пустые улицы… Либо им невероятно везло, либо Тьюред выровнял их путь. Либо, скорее, чья-то земная власть…
Свою непоколебимую веру в бога Лилианна похоронила на полях сражений в Друсне. Она обеспокоенно заглядывала в каждый темный уголок. Если сейчас они попадут в руки банды уличных головорезов, для рыцарей ордена Древа Праха это будет самым лучшим выходом. Конечно, враги прекрасно это понимали…
Мрачное состояние Друстана и нервозное молчание Мишель Лилианне были хорошо знакомы. Но то, что молчал даже Альварез, раздражало. Она слыхала, как он распевал похабные песни во время самых безнадежных боев, вместе с ним бывшая комтурша тайком вносила на борт контрабанду… Она знала его, в этом она была уверена до глубины души. Но то, что он так решительно хранил молчание, беспокоило и было странным.
К тому моменту, когда они добрались до дворца, дождь прекратился. Резиденция эрцрегента некогда была замком, и следы грозного былого величия отчетливо читались в мощи ее строений. Однако столь же отчетливо было видно, что
современные владельцы уже не опасаются врагов под крепостными стенами. Часть оборонительных валов была разрушена, бойницы расширены. Узкие щели превратились в широкие окна, через которые падал свет множества свечей. Дворы превратились в роскошные клумбы, и дорожки сейчас были усыпаны цветами, сорванными дождем и ветром.
Дождь промыл воздух. Стояла приятно прохладная ночь начала лета. От земли поднимался аромат сломанных цветов. Резиденция казалась волшебным местом, светящимся, наполненным запахом роз. Но Лилианна не обольщалась. Она знала человека, жившего в этом зачарованном месте. У нее будет всего несколько мгновений на то, чтобы убедить его. Он был не тем, кто готов слушать долго. И уж точно не тем, кто с легким сердцем пойдет против воли гептархов. У эрцрегента было слишком много того, что он мог потерять.
— Я не могу идти с вами, — внезапно произнес Альварез.
— Как-как? — резко переспросил Друстан.
Мишель казалась огорошенной.
Лилианна сохраняла спокойствие. Она чувствовала: что-то неладно.
— Почему? — в ее голосе не было упрека.
— Я не думал, что мы доберемся сюда, — ответил Альварез. — Мы предоставили им великолепную возможность просто позволить нам скрыться. Друстан, Мишель и даже я — мы не имеем значения. Но я уверен, что комтур и многие другие предпочли бы видеть тебя мертвой, Лилианна. Если они не остановят тебя, то ты снова поведешь войска в бой и вернешь нашему ордену всю славу, которую у него отняли клеветники и интриганы. Они знают это! Я крайне удивлен тем, что мы до сих пор живы.
Лилианна указала на роскошные, окованные железом ворота, за которыми начиналась украшенная фонарями и венками из роз лестница, ведущая к дворцу-башне эрцрегента.
— Мы еще не достигли цели своего пути, брат. Там нас тоже может ждать смерть.
— Я знаю, — вздохнул капитан. — До сих пор я мог еще питать иллюзии по поводу того, что мой клинок может помочь вам, обеспечить дополнительную защиту. Но с этого момента я — опасный попутчик.
— Хватит уже толочь воду в ступе! — набросилась на него Мишель. — Что произошло?
— Я знаю Марселя де Лионессе, эрцрегента, уже давно. И он меня ненавидит. Я дважды бесцеремонно обошелся с ним. Этого он мне не простил. Если я останусь с вами, то он наверняка не станет слушать, Лилианна.
— Почему? — снова спросила она.
— Будучи юным священником, он проводил допросы. Он обвинил капитана галеры в ереси, потому что тот подарил своей команде вино, найденное в языческом храме. Я был офицером-оружейником на той галере. У нас был большой праздник… Это не понравилось брату Марселю. Он начал давить на меня, требовать, чтобы я оговорил нашего капитана. А я не послушал. Хотя мой капитан и потерял право командовать кораблем, но жизнь свою сохранил. А позднее, когда Марсель уже был комендантом гавани в Кадиззе, мы с моими матросами заняли один из складов и опустошили его, — Альварез пожал плечами. — Он просто проигнорировал письмо нашего магистра, в котором мы просили как можно скорее обеспечить нашу галеру порохом и продуктами питания. Это было во время третьей войны с эгильскими пиратами. Из-за таких бухгалтеров как Марсель эти подонки все время ускользали от нас.
— Итак, он считает тебя еретиком и пиратом, — подытожил Друстан.
Когда Альварез улыбнулся, в темноте сверкнули его зубы.
— Да, и наши братья из ордена Древа Праха того же мнения. Войдете туда вместе со мной — это значит, что мы проиграли, еще не сказав ни слова.
Лилианна никак не могла взять в толк, почему он не объяснил ей этого раньше, когда они совещались. Альварез разочаровал ее.
— И что ты теперь собираешься делать? Ты же знаешь, что обратно на корабль тебя не пустят.
Улыбка Альвареза стала еще шире, эта обворожительная пиратская улыбка, которая раньше так легко выбивала ее из колеи.
— Ты ведь не думаешь всерьез, что какой-то зеленый юнец в такую темную ночь, как сегодня, может помешать мне вернуться на мой корабль? И неважно, что он пнул под зад парочку троллей на Медвежьем озере: он не дорос до того, чтобы удержать меня.
— Я не знаю, что тобой движет, Альварез, но будь внимателен! Не играй нашими жизнями. Дождись рассвета. Если до тех пор мы не вернемся, то мы проиграли. И даже тогда будь благоразумен. Подумай о послушниках, о братьях-рыцарях и наших морских пехотинцах. От твоих поступков будет зависеть их судьба. Наш орден не должен потерять Гисхильду. Мы слишком дорого заплатили за нее. И гептархи ни в коем случае не должны узнать, что она еще жива. Пока еще не должны. И Люк… Мы все видели, какие чудеса он может творить. Он должен остаться в нашем ордене. Неважно, что там говорит тебе твоя гордость, послушайся своего разума!
Улыбка поблекла.
— Да, — бесцветным голосом произнес он. — Я все это знаю. Доверься мне. Корабль можно построить новый… Я присмотрю за детьми. За всеми. Я — их капитан. Я переправлю их через море в целости и сохранности.
Лилианна пристально посмотрела на него. У нее не было иного выхода, кроме как довериться своему брату по ордену. Время шло. Она должна убедить эрцрегента этой ночью. Лучше всего — прямо сейчас. Команда их гребцов и моряки уже скоро вернутся на корабль. И тогда они окончательно пропали. Ей было ясно: сейчас она собирается совершить именно такой поступок, от которого настойчиво отговаривала Альвареза, — шла ва-банк.
— Да пребудет с тобой Господь, брат! — Она обхватила его запястье. А затем обернулась к окованным железом воротам. — Стража!
Ей пришлось позвать еще дважды, прежде чем из-за розовых кустов показался воин с суровым лицом. Очевидно, что Лилианна не разбудила его. Он нарочно заставил ее ждать.
Женщина-рыцарь распахнула плащ, чтобы стражник увидел под ним нагрудник.
— Я хочу поговорить с твоим господином, эрцрегентом. Речь идет о деле высочайшей важности!
Воин оценивающе оглядел ее с головы до ног.
— У всех всегда дела высочайшей важности! Тебе придется подождать до утра. Мой господин уже лег отдыхать.
— Клянусь, если ты немедленно не возьмешь руки в ноги и не поднимешь эцрегента из постели, ты успокоишься навеки, а с тобой — тысячи людей. Я не просительница! До сих пор я была очень вежлива. Я — Лилианна де Дрой, полководец Нового Рыцарства! Клянусь, что если твой господин не выслушает меня сей же час, то через неделю у него не будет города, в котором он мог бы властвовать. Впусти меня! А потом беги!
Странная птица
— Ты хочешь быть моим рыцарем? Но стоило мне первый же раз попросить тебя о помощи, как ты тут же бросаешь меня на произвол судьбы! Мне давно стоило догадаться.
— Тише ты! Ради Бога, тише! — Люк огляделся по сторонам.
Они пробрались глубоко внутрь корабля и оказались вблизи крюйт-камеры. Вообще-то здесь никто не должен был их услышать. Все, кто еще оставался на корабле, ушли в кают-компанию. Но никогда нельзя быть уверенным в том, что кто-то не прокрался в укромный уголок.
— Мы здесь одни, — сказала Гисхильда.
— Откуда ты знаешь?
— Это мне сказали мои языческие боги. Они всегда говорят со мной. В отличие от Тьюреда.
Люк глубоко вздохнул, потом задержал дыхание. Лучше было промолчать. Если он сейчас откроет рот, то все равно — что бы он ни сказал — все будет не то! Ему хотелось лучше понимать ее. Интересно, все девочки такие? Или только девочки-язычницы?
— Что смотришь, словно рыба?!
Он вздохнул.
— Ну хорошо, я пойду с тобой. Но это глупо! Не следует этого делать. Так не поступают. У нас будут огромные неприятности.
— Мы просто не дадим себя поймать. Друстан, Лилианна, Мишель и даже Альварез — все ушли. Остальные палубные офицеры сидят в кают-компании. Понадобится всего лишь пара мгновений. Никто и не заметит, что мы там побывали.
— Да, — сказал он, но в голосе его не слышалось убежденности.
— Ты не хочешь? Или что?
— Но я же сказал, что пойду!
Он едва мог разглядеть Гисхильду в слабом свете фонаря, но мальчику казалось, что он чувствует на себе ее презрительный взгляд. Проклятые фонари под палубой были сделаны из такого толстого стекла, что почти не рассеивали мрак.
— Я знаю, что по-настоящему ты не хочешь.
— Мы идем или нет?
— Я могу пойти и одна.
— Пожалуйста, Гисхильда… Я считаю, что это глупость. Но я пойду с тобой.
— Если бы ты действительно любил меня, то был бы всегда готов совершать даже глупости.
— Проклятие, я же иду с тобой! Что тебе еще нужно?
— Чтобы ты хотел пойти! Иногда ты не понимаешь самых простых вещей.
Люк глубоко вздохнул и снова задержал дыхание. Ничего не говори, ничего не говори, напомнил он себе. Вообще ничего!
— Мы перелезем через борт в средней части корабля, — помолчав какое-то время, сказала Гисхильда.
— А я думал…
— Что мы пойдем мимо стражи прямо к балдахину? Ты что, считаешь меня дурой? Пойдем же!
Люк стиснул зубы. Ничего не говорить, просто молчать! Быть рыцарем принцессы… Он представлял это себе совсем иначе. Придется им поговорить о том, как она с ним обращается. Так не годится… Но не сейчас. Нужно дождаться подходящего момента, когда она будет не столь воинственна. Может быть, после того как они поцелуются в следующий раз… Он уже научился лучше целоваться. Ей нравилось… Ему тоже. Возникало такое волшебно-теплое чувство. Охотнее всего он бы… Нет, сейчас она точно не в настроении целоваться. Сегодня у нее на уме одни только глупости!
Она кралась вперед, двигаясь бесшумно, как кошка. Как Люк ни старался, у него не получалось идти настолько же тихо, как она. Интересно, чему еще научили ее эльфы?
Они взобрались на главную палубу. Гисхильда сделала ему знак замереть.
Это ни в какие ворота не лезет! Ему казалось жутко неправильным то, что девочка командует им. Хотя, с другой стороны, Лилианна — лучший полководец из всех. В Новом Рыцарстве все иначе. Но все равно, так не годится!
— Идем, — прошептала девочка, обращаясь к нему, и, пригнувшись, скользнула по палубе.
Несколько ударов сердца — и вот они у перил. Дождь стихал, было темно, хоть глаз выколи.
Гисхильда бесшумно скользнула через поручни.
Люк последовал за ней. Он держался крепко, упирался ногами в борт. Рука об руку лезли они вдоль борта. Люк весь свой вес удерживал на руках, как и Гисхильда. И похоже, девочка трудностей не испытывала. Она продвигалась вперед без видимых усилий. То, что может она, сможет и он! Он не станет просить о передышке!
Спустя целую вечность они добрались до кормы. Здесь можно было хоть зацепиться за выступы позолоченной резьбы.
Внезапно Гисхильда вздрогнула. Что случилось? Люк стал напряженно вслушиваться в шум дождя. Шаги! Прямо над ними! Если стражник перегнется через ограждения, они пропали. Может быть, Люку стоит как-то отвлечь его? Например, вернуться немного назад и перелезть через борт на палубу… Это уж точно отвлечет солдата! И Гисхильда сможет незамеченной перебраться на корму и прокрасться под балдахин. Тяжелый бархатный занавес отгороженной части кормового возвышения был задернут. Стражники предпочитали торчать под проливным дождем, чем приближаться туда. То была территория капитана. Туда можно было входить только с его позволения. А Гисхильда даже не сказала Люку, зачем они туда идут. Эта таинственность и скрытность мальчику не нравилась. Она никогда не рассказывала о королевском дворце, в котором выросла, об эльфах и троллях, которые были ее учителями…
Люк взглянул на принцессу. Иногда он не мог объяснить себе, почему в нее влюбился. Волосы спадали широкими прядями на лицо Гисхильды. Она выглядела не особенно сногсшибательно, когда висела на поручнях. И тем не менее он был преисполнен решимости помочь ей.
Мальчик отпустил левую руку, которая уже давно ныла от напряжения, и полез прочь от своей принцессы. Пусть действует, как хочет. А он подставит под удар свою шкуру. В этом и заключается задача рыцарей!
Вдруг Гисхильда посмотрела в его сторону и решительно покачала головой.
Он не должен допустить, чтобы она задержала его. Люк распрямил затекшие руки. Прямо сейчас он переберется через ограждение. И тогда у нее не останется иного выбора, кроме как лезть в укрытие.
Внезапно дождь прекратился. Ветер трепал мокрую одежду Люка. Теперь шаги стражника слышались особенно отчетливо. Они удалялись.
Гисхильда висела рядом с ним.
— Не нужно приносить себя в жертву, нужно идти со мной, черт побери!
Люк обиделся. Ему не очень-то понравилась выволочка, к тому же его затея представлялась ему единственным способом отвлечь внимание от Гисхильды.
— Идем!
Люк едва держался. Руки болели, будто их резали ножом. Он заморгал, и на глазах у него выступили слезы. Он не сдастся. Последний рывок!
Гисхильда исчезла под навесом, натянутым до самого борта.
Люк услышал, как закаркали вороны, клетки которых стояли под тентом. Стражники обязательно услышат!
Брезент поднялся. Пальцы Гисхильды обхватили его запястья. Принцесса помогла ему взобраться на палубу. А он был слишком измучен, чтобы возражать.
Люк сел на корточки рядом с одной из клеток и стал массировать затекшие руки. Под брезентом было душно, пахло мокрой тканью и перьями. В фонаре с мутными стеклами горел маленький огонек. Свет был слишком слаб, чтобы пронизать брезентовую ткань. Но его было достаточно для того, чтобы глаза воронов блестели, точно отполированное вулканическое стекло.
Крупные птицы беспокойно двигались за решетками. На борту осталось только пятеро воронов. Незадолго до наступления ночи капитан и Лилианна отправили в путешествие семерых крылатых черных посланников. Вероятно, они должны были предупредить остальные корабли ордена о том, чтобы они не заходили в гавань Марчиллы. Может быть, они отнесут весточку и в Валлонкур? Люк понятия не имел, почему Лилианна и остальные покинули корабль. Но он был уверен в том, что они должны совершить нечто героическое! Ему захотелось быть старше, быть рядом с ними.
Гисхильда занялась обитым свинцом ящиком, в стенах которого были сделаны прорези, похожие на бойницы. Он припомнил, что видел этот ящик в комнате Лилианны, когда бывшая комтурша вручала ему тоненькую переплетенную кожей книжицу с правилами Бугурта.
Длинной иглой Гисхильда ковыряла замок, висевший на ящике.
— Что это ты там делаешь?
— Тише ты! — зашипела девочка.
В следующий миг раздался металлический щелчок.
Гисхильда обернулась с ликующей улыбкой.
— Моя учительница-эльфийка научила меня многим полезным вещам.
— Это же воровской инструмент! — Люк был потрясен.
Как отец Гисхильды терпел то, что его дочь учили таким вещам? И мальчик догадывался, в чем тут дело. Король наверняка ничего об этом не знал!
— Это полезно. И в данный момент я рада тому, что умею это делать.
В ящике что-то зашевелилось. Гисхильда откинула крышку. В свинцовой темнице сидела большая белая птица. Выглядела она ужасно. Ее перья были растрепаны и испачканы и в них сновали рои насекомых. Одно крыло как-то неловко топорщилось, оно было примотано к тонкой палочке. Глаза у птицы были голубые. Глаза, от которых Люку стало не по себе. Таких глаз у птицы быть не должно.
— Зимнеглаз! — воскликнула Гисхильда. — Что они с тобой сделали?
— Ты знаешь эту птицу?
Гисхильда протянула руку.
Птица вцепилась в ее пальцы.
— Зимнеглаз, — снова произнесла она проникновенно. — Зимнеглаз, ты не помнишь? Ты искал меня, ведь правда?
— Что это за птица, Гисхильда?
— Канюк-курганник князя Фенрила из Карандамона… — Она покачала головой и внезапно поменялась в лице: глаза девочки еще сияли от радости, а губы уже превратились в тонюсенькую щелочку.
Люк почувствовал, что перед ним захлопнулась какая-то дверь. Она не говорила с ним об эльфах. Это обижало его. А он-то воображал, что она доверяет ему.
— Пожалуйста, Люк, ты должен помочь ему. Ты должен вылечить его! Он должен снова суметь летать. Он… — Она протянула свою окровавленную руку и хотела погладить птицу.
Люк схватил ее за руку.
— Он не узнает тебя.
— Нет! Этого не может быть. Он здесь из-за меня. Только из-за меня! Пожалуйста, ты должен вылечить его! Во имя нашей любви. Пожалуйста, Люк, сделай это.
— Но я…
— Люк, пожалуйста. Любовь не задает вопросов. Если ты действительно любишь меня, то просто сделаешь это. Я никогда ни о чем тебя не просила. Теперь прошу. Ты ведь хотел быть моим рыцарем. Ты хотел помогать мне! Всегда… Пожалуйста, не задавай вопросов! Пожалуйста!
Она едва не плакала. Люк прижал ее к себе. Погладил раненую руку.
— Да, — только и сказал он. — Да, я вылечу его.
Она никогда еще не выглядела такой расстроенной.
— Я этого никогда не забуду. — Она склонилась над ящиком. — Позволь, мы сделаем это, Зимнеглаз. Ты два года уже в этой тюрьме, да? Два долгих года!
Птица смотрела на Гисхильду так, словно понимала ее. Ее глаза… Это не глаза птицы, озадаченно подумал Люк. Что же это за создание? Он не должен делать этого. У Лилианны должны быть свои причины держать этого канюка-курганника в плену! Но он не мог отказать Гисхильде в просьбе. Он не сможет стать для нее тем, кем хотел, если не сделает этого.
— Спокойно, Зимнеглаз, — Люк осторожно протянул руку. — Я помогу тебе. Спокойно! Ты снова сможешь летать.
— Нет! — Голос был резким, режущим, как удар плетью. Люк отпрянул. Какой-то обнаженный человек откинул в сторону брезентовый полог. — Ты не сможешь вылечить его. Ты его уничтожишь! Отойди от ящика!
От страха
Мишель повидала многое, но даже она не смогла игнорировать великолепие и красоту башенного зала. Она знала, что место это специально создано для того, чтобы потрясать воображение гостей. Посетитель должен был чувствовать себя маленьким и незначительным.
Если поглядеть сверху, очертания зала, в котором они находились, должны были напоминать замочную скважину. Круглая нижняя часть, собственно башня, насчитывала добрых пятнадцать шагов в диаметре. Зал, с которым она сливалась, был в длину все сорок шагов, а богато украшенный кессонный потолок поднимался над их головами на десять шагов. В бывшей башне стоял трон эрцрегента. Сидение из белого мрамора с нежными серыми прожилками, с которого вершил суд князь церкви, было простым, без вычурностей. Единственным атрибутом удобства была плоская красная подушка.
К трону вели пять ступеней. Этого было достаточно, чтобы сидящий всегда смотрел на просителей и жалобщиков сверху вниз.
По бокам трона размещались мраморные скульптуры, великолепные произведения искусства, совсем не похожие на обычные изображения святых. Казалось, изваяния миг назад двигались и вдруг застыли.
Воображение Мишель особенно поразила статуя святой Гильды. После кораблекрушения Гильда была выброшена на берег в языческих землях, и говорили, что ее красота, когда она вышла обнаженной из воды, так глубоко тронула сердца идолопоклонников, что они отреклись от ложных богов. И, глядя на мраморную статую святой, можно было понять язычников — настолько прекрасна она была. Безупречность камня, волосы, будто из золота. Одной рукой Гильда прикрывала свой срам. Голова слегка склонена. Некоторые говорили, что она была самым совершенным созданием Тьюреда. Тот, кто видел статую Гильды, был в этом полностью убежден. А ведь статуя была лишь одной из дюжины удивительных произведений искусства, находившихся в широком зале. Там были Сольферино, сражавшийся со львом, Мишель Сарти, первый рыцарь Тьюреда, или, например святая Урсулина верхом на своем медведе. На стенах висели картины, настолько реалистичные, что можно было подумать, будто через окна видны прекрасные города и пейзажи. Астролябии из золота и слоновой кости с жемчугами изображали бег созвездий по небу. На конторках лежали ценные манускрипты. Здесь были собраны лучшие достижения культуры. И Мишель, которая только и умела, что сражаться на мечах, растерялась. Она взглянула на сестру и снова захотела быть такой, как Лилианна. По лицу сестры было видно, что та рада возможности полюбоваться всеми этими чудесами, но не пасует при виде их, а сохраняет трезвый и расчетливый ум.
Мишель было трудно согласиться с предложением сестры. Мастерица фехтования стояла, скрестив на груди руки. Ей было зябко; и чувствовала она себя так же жалко, как и выглядела. Приступы лихорадки ослабили Мишель. Глубоко в душе поселился страх. Она была больна. Что, если Тьюред в гневе своем никогда больше не снимет с нее эту напасть?
При звуке тяжелых шагов Мишель подняла голову. Марсель де Лионессе, эрцрегент Марчиллы, появился словно ниоткуда. Наверняка воспользовался потайной дверью, скрытой где-то за ступеньками трона. Он явно не был создан для синей робы священника: высокий, ладно сложенный, должно быть, в древности так выглядели короли. На лице эрцрегента доминировал угловатый подбородок. Взгляд больших голубых глаз был холоден, как зимнее море. Слегка впалые щеки придавали ему вид аскета. Вьющиеся золотые волосы спадали на плечи. Он был бледен, как священник, посвятивший всю свою жизнь книгам, но эта бледность не казалась нездоровой, а даже в некотором роде благородной.
Мишель спросила себя, при каких обстоятельствах ее сестра могла познакомиться с Марселем де Лионессе.
— Сестра Лилианна, в твоих интересах доказать мне, что я пожертвовал своим ночным отдыхом не ради праздной болтовни.
Лилианна поклонилась настолько низко, чтобы отдать дань вежливости. Лицо ее было непроницаемо. Однако и на нем лежала печать усталости.
— Твой город обогатил тебя, брат эрцрегент.
Лоб священника прорезала глубокая морщина.
— Я несу в своем сердце Тьюреда. Других сокровищ мне не нужно.
В этом тронном зале эти слова кажутся пустым звуком, подумала Мишель. Ее сестра умела подступиться к людям. Она наверняка стала бы хорошим допросчиком.
— Прости, брат, если я выразилась недостаточно ясно. Я имею в виду, что твой пост облек тебя большой ответственностью. Ты должен заботиться о стольких душах. И меня огорчает, что орден Древа Праха мешает этому.
— Короче, сестра Лилианна! Я не отдам тебе твой корабль!
— В первую очередь мне нужна команда, брат эрцрегент. И, во имя Господа, как можно быстрее!
Князь церкви посмотрел на нее так, будто она ударила его по лицу.
— Ты забываешься…
— Я в трезвом уме. Я…
— Восставать против гептархов — суть ересь! Их приказы однозначны. Чего ты собираешься добиться, Лилианна де Дрой? Думаешь, я воспротивлюсь первым слугам Тьюреда? Ты сошла с ума?
— Да! Сошла с ума от тревоги!
По лицу князя церкви было видно, что он не знал, как поступить. И Лилианна тянула время. Она играла с ним.
— Какой тревоги? — наконец спросил брат Марсель, тем самым принимая ее правила игры.
— Сегодня утром моя любимая сестра пожаловалась на небольшую температуру. Мы долго были в море, брат. У нас было слишком мало фруктов, не было свежего мяса… Ты же знаешь мой орден. У нас даже капитан ест не лучше, чем простой матрос. Я думала, что ничего страшного. Мы прибыли в Марчиллу, чтобы пополнить запасы. — Лилианна уставилась в пол. — Ты должен мне поверить, князь. Я не знала. Действительно не знала. Я думала, что это от усталости. От плохой еды. Я не знаю…
— Чего ты не знаешь?
— Брат Марсель, ты должен помочь! — Она сделала два шага ему навстречу и опустилась на колени. До сих пор Мишель никогда не доводилось видеть, как ее сестра стоит на коленях. — Пожалуйста, ты должен что-нибудь сделать. Не позволь мне стать человеком, уничтожившим богатую и прекрасную Марчиллу. Пожалуйста, поверь мне, я действительно не знала, брат Марсель. Я не знала!
— Чего, ради Бога? О чем ты говоришь?
— Покажитесь, — бесцветным голосом произнесла Лилианна. — Снимите плащи. Он должен увидеть это. Да простит мне Господь, что приходится унижать свою сестру и друга. Но он должен увидеть это, чтобы он понял, по-настоящему понял!
Мишель распахнула плащ. Руки ее дрожали не только от температуры. Не стыдилась она и своего тела. Но так выставлять себя напоказ… В этом было что-то другое, не то, что идти плавать голышом со своими братьями и сестрами в Валлонкуре. Но это…
— Давай же! Давай! — настаивала Лилианна.
Мишель сбросила плащ из непромокаемой ткани. Под ним на ней были надеты только сапоги. Она хотела прикрыть срам рукой…
— Нет! — набросилась на нее сестра. — Он должен увидеть черное пятно.
Друстан тоже стоял обнаженным, только в сапогах. Его трясло в лихорадке. Тело его выглядело жалким! Под кожей отчетливо проступали ребра. В паху виднелось уплотненное черное пятно.
— Ну же, брат Марсель. — Лилианна подошла к эрцрегенту. — Подойди ближе! — Она схватила его за руку. — Не смотри на ее грудь! Ты понимаешь, что видишь? Клянусь Господом, сегодня утром еще ничего не было. Все происходит так быстро…
— Как… ты могла привести их обоих в мой дом? — пробормотал Марсель.
— Ты должен был это увидеть! Ты узнаешь это? Ну же, подойди ближе! Ты должен понюхать. Должен пощупать!
У Мишель перехватило дух. Она точно сошла с ума! Он не должен приближаться!
— Нет! — вскрикнул эрцрегент и вырвался. — Я вижу! Черная смерть… Ты принесла чуму в мой город!
— Ты должен мне поверить, я не знала этого!
Марсель попятился от нее к ступенькам трона.
— Стража!
Тут же распахнулись двери у них за спиной. В зал влетели алебардщики.
— Пожалуйста, господин! Прости меня! Я не знала, что у нас на борту чума!
Солдаты остановились как вкопанные.
— Схватить их! — приказал эрцрегент, но никто не пошевелился.
— Ты же знаешь, что будет дальше, — говорила Лилианна. — Завтра в это же время этих двоих уже не будет среди нас. Брат Луи, который забрал гребцов и моряков с «Ловца ветров», проживет еще три, может быть, четыре дня. Уже сейчас он несет в себе смерть, даже не зная этого. И его люди тоже… Все, кто был на борту корабля, все обречены. Ты ведь знаешь, что черную смерть не удержать в стенах.
— Я велю сжечь гребцов прямо там, где их расквартировали!
— И дым принесет дыхание чумы в твой город, — ответила Лилианна. — Все, кто был рядом с больными, должны уйти. Только так ты сможешь спасти Марчиллу. Ты когда-нибудь видел город, охваченный чумой? Улицы пустынны. Костры смерти уже не тушат. Дым от них черным саваном висит над городом. Если тебе повезет, умрет только каждый второй. И через месяц все будет кончено. Ни одна война не уносит столько жизней, сколько чума.
Марсель открыл небольшой сундук, стоявший рядом с лестницей, ведущей к трону. Вынул два пистолета. Стволы их поблескивали серебром. Рукояти были украшены инкрустированным жемчугом. Они были прекрасны, как и все в этом зале.
Эрцрегент направил оружие на Лилианну. Рука его дрожала.
— Как ты могла принести чуму в мой дом!
— Пролей мою кровь, и тебе придется разжечь здесь костер, чтобы прогнать чуму.
— Что ты наделала? — закричал он вне себя от гнева.
— Я увезу их всех отсюда! Ты можешь отдавать приказы комтуру ордена Древа Праха. Ты можешь отменить его приказ. Дай мне забрать моих людей. Я отведу их на борт. «Ловец ветров» покинет город. Через час мы можем быть уже далеко в море. И запри двери своего дворца. Прикажи арестовать всех, кто контактировал с моими людьми. Ты должен запереть болезнь, слышишь. Замуруй окна и двери. И прикажи сломать их только через неделю. Тогда смерть уже унесет свою добычу. Пока что ты еще можешь победить болезнь. Но с каждым часом промедления чума будет крепче сжимать Марчиллу в своей хватке. Ты должен был увидеть это, брат, чтобы ты не думал, что я еретичка. Интриганка, которая заботится только о своем корабле. Речь идет об этом городе, брат Марсель. Речь идет о том, вернется ли чума в Фаргон.
Мишель обливалась холодным потом. Она знала, что Тьюред ненавидит ее за участие в этом обмане. И если Господь справедлив, то наказание за это может быть только одно.
Погребенные заживо
Луи открыл глаза. Ничего не изменилось. Его окружала непроницаемая тьма. Молодой капитан рыцарей ордена сделал попытку припомнить, где находится. Пахло влажной глинистой землей. Было прохладно.
Что-то зажужжало. Муха села на его лицо. Он раздраженно отмахнулся. Его пальцы коснулись чего-то шершавого. Муха улетела.
Где он? Осторожно вытянул руки. В шаге над ним была деревянная доска. Она была грубой, плохо обструганной. Луи с трудом перевел дыхание. Этого не может быть. Он должен вспомнить! Он тяжело дышал, казалось, на груди у него лежал целый воз камней.
Ощупал свое тело. На нем была надета только тонкая сорочка. Решительно попытался выпрямиться. Ударился головой о деревянную доску. Хотел вытянуть руки — ударился о доски по бокам. Уперся в них изо всех сил. И в памяти всплыла та самая страшная картина, которой он всегда так боялся в детстве.
Стоял холодный зимний день, когда они открыли семейный склеп, чтобы отпраздновать ежегодный праздник. Его отец умер прошлой зимой, его унесла лихорадка. Он три дня лежал в гробу на возвышении, чтобы все могли с ним попрощаться, прежде чем тело унесли в склеп. Он очень хорошо помнил этот склеп. Запах тления и засохших цветов. Его дядя со старшим братом сняли каменную плиту с могилы. Он стоял совсем рядом с ними. Лучше бы он никогда туда не ходил! Пальцы отца были похожи на скрюченные когти. Ногти раздроблены, мясо ободрано до костей.
Трупы в каменных саркофагах их семейного склепа не разлагались. Они медленно усыхали. Когда открывали могилы, были видны их худые лица.
На лице его отца сохранился весь ужас, наполнивший его сердце в момент смерти. Он до последнего пытался сдвинуть тяжелую каменную плиту. Но никто не слышал его криков в отдаленном склепе.
С тех пор Луи испытывал панический страх перед тем, что его погребут заживо. Он был хорошим рыцарем, храбрым воином. Он не боялся смерти… Снова надавил на деревянные стенки узкого ящика. Почему он ничего больше не помнит? Как он сюда попал?
— Брат Луи!
Сердце едва не выпрыгнуло из груди. Они заметили его. Его звали.
— Здесь! — воскликнул он. — Я здесь!
— Брат Луи, скорее! — Кто-то схватил его за руку и встряхнул. Рыцарь открыл глаза. Над ним склонилось затененное лицо. — Скорее, брат. Они хотят украсть у нас гребцов!
Луи потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, где он. Темная комната… знакомый голос, скрытая в тени человеческая фигура. Он в арсенале флота ордена. Это был всего лишь сон! Всего лишь сон…
— Что случилось?
— Стража эрцрегента окружила нашу квартиру.
— Что? — В этом не было никакого смысла.
Он был готов к тому, что Лилианна решится на какой-нибудь отчаянный поступок. Поэтому он оставил своих людей в орудийных башнях при входе в гавань. Но эрцрегент… В этом не было никакого смысла!
Луи поспешно натянул брюки и схватился за рапиру. Каменный пол казался ледяным. Времени обуваться не было. Холод прогонит последние воспоминания о страшном сне.
Он последовал за своим братом по ордену по узкой лестнице. В воздухе висел тяжелый запах дымящихся запалов для аркебуз. Запах приближающегося несчастья.
Луи расквартировал своих людей в старой башне. В нее вела только одна узкая дверь, другого входа не было. Бойницы были чересчур узкими, чтобы через них мог вылезти мужчина.
Его солдаты и братья по ордену собрались на первом этаже. Судя по их внешнему виду, многих только что вытащили из постели. Он увидел пятерых стражников, которые должны были стоять возле квартиры гребцов.
Луи протиснулся мимо своих ребят к двери башни. Не далее, чем в двадцати шагах стоял ряд аркебузиров. Они поставили стволы своих тяжелых орудий на треноги, нацелившись на вход в башню. С краю в ряду стрелков стоял Лионель ле Беф, капитан лейб-гвардии эрцрегента, — парень с испещренным шрамами строгим лицом, бывший командующий наемниками. Луи никогда не мог понять, почему эрцрегент окружал себя такими отбросами. Он мог бы получить отряды рыцарей ордена Древа Праха, хорошо обученных и богобоязненных воинов.
— Оставайтесь в башне! — крикнул ему ле Беф.
Гребцы длинной колонной покидали арсенал. Рядом с линией стрелков люди в кожаных передниках занимались тем, что подкатывали к башне камни. Повсюду на широкой площади арсенала горели факелы.
Несколько в стороне Луи заметил проклятую комтуршу. Рядом с ней не было ни единого наемника. Она держалась особняком. И тем не менее Луи был уверен в том, что за всем этим стоит она. Женщина замерла, скрестив руки на груди, и наблюдала за происходящим.
Теперь во двор вносили лестницы.
— Ты идешь против приказов гептархов! — крикнул Луи наемнику.
— Нет. Я выполняю только приказы своего господина. О большем думать мне не положено.
— Ты…
К наемнику подошел один из рабочих в кожаном переднике. Они о чем-то посовещались. Луи очень хотелось расслышать хоть что-нибудь.
— Возьмите свои нагрудники и шлемы, — решительно приказал он. — И принесите мне мое обмундирование. Мы не должны допустить, чтобы эти люди попали на борт «Ловца ветров». Корабль не должен покинуть гавань.
Ле Беф поднял свою рапиру и взмахнул ею.
— Сейчас к твоей башне подойдут каменщики. Пропусти их. Они всего лишь выполняют приказ эрцрегента. Сколько людей у тебя там?
Луи покачал головой.
— Ты же всерьез не думаешь, что я скажу тебе!
— Как хочешь. Я всего лишь хотел убедиться в том, что у вас будет достаточно припасов. Гептарх хочет, чтобы вам было хорошо в башне. Через неделю стены сломают.
— Что он имеет в виду? — спросил воин, стоявший рядом с Луи.
Рыцарь махнул рукой, чтобы заставить парня замолчать. Он тоже не представлял, в чем дело.
К башне подошли люди с телегами, полными камня.
Луи услышал звон доспехов. Его воины готовились. Во рту у рыцаря пересохло. Он обернулся, вытянул вперед руки и позволил надеть на себя кирасу. Это был хороший доспех. Возможно, он выстоит против аркебузных пуль. Нагрудник Луи был тяжелым и сделан лучше, чем нагрудники его ребят. Конечно, ему могло не повезти: он мог получить пулю в лицо…
— Левое крыло, нале-во! Шагом марш! — скомандовал командир наемников эрцрегента.
Часть стрелков промаршировала в сторону. Вместо них на позиции выкатили кулеврины. Стволы бронзовых орудий указывали на двери башни.
— Хорошенько подумайте, рыцари! Вы останетесь в башне или погибнете здесь, на мостовой. Мои приказы однозначны!
«Неужели он действительно сделает это?» — спросил себя Луи.
Нерешительно он провел рукой по рукояти своей рапиры. Краем глаза увидел, как к его башне приставили лестницы. Они что, с ума посходили? Они же должны знать, что через бойницы не уйти никому. На канате подняли ведро. Подмастерья подавали наверх камни. Луи смотрел на них, ничего не понимая. Он не хотел понимать, что происходит. Этого просто не может быть!
— Они замуровывают нас, — произнес кто-то позади.
А потом воцарилась напряженная тишина.
Луи почувствовал, что ладони его стали мокрыми от пота. Он вспомнил свой сон. Сердце забилось быстрее. В тот же миг горло его сжалось, точно чья-то невидимая рука решила его задушить.
Схватил правой рукой рукоять рапиры. Неужели ле Беф действительно отдаст приказ стрелять? Он не может этого сделать…
— «Ловец ветров» принес в город чуму! — крикнул наемник. — Эрцрегент приказал выслать корабль в море. Пусть там решится его судьба. Каждый, кто подходил к члену команды ближе, чем на два шага, подлежит помещению в карантин. Чума — в крови и дыхании больных. Вы загрязняете воздух вокруг вас. Поэтому ворота и бойницы будут замурованы. Через неделю я приду снова и выломаю из стены один камень. Если до тех пор никто из вас не умрет, то стены будут убраны. А теперь назови мне имена людей, которые там с тобой. И я хочу, чтобы через неделю каждый твой чертов человек подошел к дырке в стене. Если хотя бы одного не будет, вы останетесь в башне навек.
Луи хотел что-то сказать, но голос изменил ему. Замурованы! Погребены заживо… Нет, он не сумеет вынести этого. Его прошиб холодный пот. Только не это! Рука рыцаря вцепилась в рукоять рапиры. Он не может оставаться в башне!
Рыцарь сделал шаг вперед.
— Стой на месте! — строго крикнул капитан наемников.
Луи видел, как несколько аркебузиров направили на него свои орудия. Поднесли горящие фитили к пороховой чаше. Пусть лучше его застрелят, чем похоронят заживо. Луи сжал зубы. И побежал.
— Огонь!
Из стволов вылетели струи дыма, и стрелки исчезли за плотной серой завесой. Что-то попало в кирасу Луи, и она загудела, будто колокол. От удара рыцарь попятился. Боль обожгла бедро. Его швырнуло назад, рыцарь почувствовал, как теплая кровь залила брючину. Адское шипение кулеврин заглушило остальные звуки. В лицо Луи ударил горячий воздух, задевая ткань рукавов его рубашки и волосы. Крики. Глухой удар. Еще один! Пушечные ядра, должно быть, пробили ворота и рикошетом отлетали от стен.
Луи попытался опереться на рапиру и подняться.
— Вторая колонна, вперед! — раздался спокойный голос наемника, словно все это было лишь учениями на плацу.
В дыму Луи увидел силуэты людей.
— Опустить треноги!
С резким щелчком железные треноги опустились на мостовую.
— Заряжай!
Аркебузы опустились.
— Назад, в башню! — крикнул ле Беф.
Луи схватили под руки и потащили внутрь. Он хотел вырваться, но сил не хватало. Он видел широкий кровавый след, светившийся красным на мостовой в свете факелов.
— Нет! — закричал он. — Пожалуйста!
Только не в башню. Он не хочет в этот склеп, в котором их собираются замуровать живьем. Перед глазами снова встал образ отца. Пальцы, на которых не осталось мяса.
— Нет! — Голос Луи прозвучал выше, чем обычно, он напоминал голос ребенка, которого кричащим вынесли из фамильного склепа семнадцать лет назад.
В руках божьих
Поймал послушников Люка и Гисхильду на том, что они тайком пробрались к воронам и влезли в ящик, принадлежащий Лилианне де Дрой. Послушники не говорят, что они собирались делать с белой хищной птицей Лилианны. Мое чутье подсказывает мне, что руководила этим проступком Гисхильда. Запер обоих возле гробов на дне трюма. Пусть их судьбу решает Лилианна.
* * *
У нее получилось. Лилианна привела обратно гребцов и моряков. С триумфом покидаем гавань. Сторожевые башни заняла лейб-гвардия эрцрегента. Орден Древа Праха посрамлен! На борту царит приподнятое настроение. Гребцы поют песни, а мы покидаем Марчиллу и берем курс на юг, в открытое море.
* * *
Свежие ветры несут перед собой сильное штормовое волнение. «Ловец ветров» раскачивается из стороны в сторону. Весло с трудом можно удержать в руках. Пришлось изменить курс. Теперь придерживаемся курса зюйд-ост. Берега не видно, но я чувствую его. Он не далее как в двух милях от судна. Слишком близко, когда с юга надвигается шторм.
* * *
Лилианна провела в трюме с Гисхильдой и Люком более часа. Привела обоих послушников на борт. Теперь они могут вернуться на свои места у весел. Люк очень бледен. Ему нелегко справляться с сильной качкой. Ветер немного утих. Удаляемся от берега. Тьюред хранит нас!
* * *
Утреннее небо не проясняется. Приходится изменять курс. Идем на восток, навстречу ночи. Весла подняты, отверстия для весел закрыты. Вверяем наши жизни в руки Господа. Галеаса не создана для плаванья в шторм. Какая ирония, после той ночи хитрости и мужества снова вручать себя Тьюреду. И теперь судьбу нашу могут решить только молитвы. Запечатываю последние записи в бутылку из прочного стекла. Так однажды весть все же дойдет до Валлонкура — если счастье изменит нам.
Судовой журнал «Ловца ветров»,
3-е плавание, 11-я ночь летнего солнцестояния,
записано: Альварез де Альба, капитан
Земля без чар
По брезенту барабанил дождь. Из-за тяжелой скрипки сварливых
[2] он с трудом мог двигаться. Кроме скрипки на его шею давили свинцовые оковы, закованы были руки и ноги. С тех пор как эти собаки поймали его и он наколдовал одному из них лягушачью кожу на лицо, они стали очень осторожны.
— Я маленький, но опасный, — произнес он под нос, чтобы подбодрить себя, но не вышло.
Правда была такова, что он был маленьким и просто в отчаянии. Они то и дело избивали его, унижали всеми доступными способами. Однажды ночью в клетку к нему даже заперли шелудивого пса. С тех пор в его мехе поселились блохи. Он знал, что они делают это только потому, что у него лисья голова. Его называли «дитя зверей». Проклятая свора! Свинец отнимал магическую силу. Когда-то должны же они снять его… Обязательно! Но думать об этом ему больше не хотелось. Это было слишком унизительно.
Может быть, они разрушат и его магию? Он сидел в зарешеченной повозке уже много дней, когда впервые обратил на это внимание: вблизи городов или крупных поселений земля была мертва. Она потеряла всю свою магию! Мир людей нельзя было сравнить с Альвенмарком. Он был бесконечно несовершенным. Но здесь тоже присутствовала магия. Точнее, присутствовала когда-то: дорога вела их от одного места без магии к другому. Люди создали пустыни. Мир, у которого отняли все чудеса. И Ахтап понятия не имел, каким образом они это делают.
Сколько дней длилось его путешествие в зарешеченной повозке, сказать он не мог. Просто давным-давно перестал считать дни. Прошло наверняка несколько месяцев, с тех пор как они поймали его в саду Белой Дамы. И во всем было виновато дурацкое суеверие! Зачем только он возвращался, чтобы забрать свою монетку!
Лутин по-пластунски подполз к решетке. Они держат его взаперти, словно зверя. Но, по крайней мере, не выставляют на всеобщее обозрение. На тележку набросили старый блестящий брезент — прячут. Поначалу иногда даже затыкали ему кляпом рот. Но это быстро надоело им. Теперь вместо этого они лупят его длинными палками, когда он не держит язык за зубами. Они почти сломили его волю к сопротивлению. Он уже не станет рычать и дразниться. Это стоило ему трех зубов… Пусть думают, что он смирился. Скоро наступил его час. Он ведь лутин. Он привык глотать обиды. Ну, да мы еще посмотрим, кто будет смеяться последним!
Колеса вдруг стали издавать другой звук. Теперь телега ехала по булыжной мостовой. Они в городе? Но ворот вроде не проезжали. Ахтап понятия не имел, в какое место Другого Мира его занесло. Не то, чтобы он хорошо здесь ориентировался. Но хотелось бы знать, куда его привезли. Может быть, он сможет понять, что они собираются с ним сделать, ведь об этом не было сказано ни слова. Лутин был благодарен за
то, что все еще находится среди живых… Но чем дольше длилось путешествие, тем больше он укреплялся в мысли, что они приготовили для него особенно страшный конец.
Вот теперь они проехали ворота. Звук колес отражался от каменных стен. Ахтап предпринял попытку немного отодвинуть мокрый брезент, но скрипка подпустила его только на несколько дюймов. Как он ни пытался, ничего не получалось.
Повозка остановилась. Раздался стук подков. По брезенту по-прежнему барабанил дождь. Пахло едой… гороховым супом. У Ахтапа потекли слюнки. Он не ел горячего уже целую вечность. Пустой желудок судорожно сжался.
Раздались голоса. Брезент сдвинули.
— Человеколис? — спросил кто-то. — Надеюсь, вы заковали его в свинец. Что…
Голоса снова удалились. Дождь поглотил все звуки. Залаяли собаки.
Ахтап отполз на середину клетки. Собак он боялся. Вспомнился тот день во время Праздника Огней, когда с ним произошел самый идиотский случай в его жизни. Он вполне мог припомнить изрядный список глупостей, и было просто потрясающе, сколько сумасбродных выходок на его счету. Например, он вернулся в розарий из-за потерянной монетки. Было только одно событие, которое затмевало собой это. Тогда он был пьян, да еще к тому же влюблен… А это — самая благодатная почва для сумасбродств. Итак, он отправился к прорицательнице. Вообще-то он пошел к ней потому, что говорили, будто бы она невероятно прекрасна… Ахтап улыбнулся. Нет, конечно же, тогда ему хотелось узнать, как будет развиваться его любовное приключение. Но было любопытно и посмотреть на нее. Она была апсарой, водяной нимфой из далекого Моря Лотосов. Любопытство привело его в Башню Восковых Цветов. Апсары любят такие названия… Странное то было здание. В глубине камня было слышно бушующее пламя. Пол был горячим, воздух — затхлым и душным. Он спустился к покрытым цветами прудам, вода в которых подогревалась. И там, в свете бледно-зеленых янтаринов, он совершил роковую ошибку: спросил о том, как он умрет.
Гадавшая ему апсара была действительно красива настолько, что дух захватывало. По крайней мере, насколько ему было видно, потому что из бассейна она не вылезла. Плавая среди цветов и листьев, она потребовала несколько волосинок из его бороды. Еще ему нужно было трижды плюнуть в золотую чашу и капнуть каплю крови в рот омерзительной каменной фигуры. Затем апсара нырнула под ковер из цветущих листьев. Не было ее долго, и аромат странных эфирных масел, которые она лила в воду, со временем совершенно одурманил Ахтапа. Наконец апсара вышла из бассейна. Все ее тело было украшено странным узором, который, казалось, двигался, если присмотреться внимательнее. Он мог задать ей три вопроса. И зачем только третий вопрос вообще сорвался с его губ!
Прекрасная нимфа предсказала ему, что однажды его сожрут. Ахтап долгое время думал, что это все бредни. Но оба других пророчества сбылись. И с тех пор лутин боялся. Боялся волков, собак, акул, и медведей, и больших черноспинных орлов. Он понятия не имел, кто однажды сожрет его, но был убежден в том, что третье пророчество тоже обязательно сбудется. Он…
Брезент отодвинулся. И на Ахтапа внимательно уставился старик, весь в белом. Лицо его рассекал шрам. Один глаз был явно искусственным. Ужасно плохая работа! Его длинные волосы свисали мокрыми прядями.
— Лутин, не так ли?
— Тебе мудрость вбивали в голову? Похоже, помогло! — вызывающе ответил кобольд.
Лучше бы он промолчал. Вот уже к повозке приблизился один из извозчиков с длинной палкой, чтобы ударить. Но седовласый удержал мучителя.
— Это лутин. Они просто не могут иначе — только оскорблять. К сожалению, они плохо приспособлены для того, чтобы жить в плену. Очень часто быстро умирают — хиреют. Пощади его, он все равно долго не протянет.
«Это он говорит только затем, чтобы напугать меня», — подумал Ахтап. Но слова седовласого все равно оказали свое действие.
— Ты вернешь брату Валериану его красивое лицо? — поинтересовался старик. — Он очень озабочен своим внешним видом. За это я предоставил бы тебе более приятное помещение и позаботился о том, чтобы кормили тебя тем, чего тебе хочется.
— Но ведь я пошел вам навстречу, когда излечил его от порока тщеславия.
Старик сверкнул своим здоровым глазом.
— Вижу, с тобой каши не сваришь. Но, может, ты передумаешь, если мы всерьез займемся твоим переубеждением. Брат Валериан!
К повозке подошел рыцарь, который взял его в плен. Лицо его покрывали бесформенные, растущие друг поверх друга бородавки. Глаза были закрыты слизкой белой повязкой. Ахтап знал, что рыцарь почти не видит. Он много раз наблюдал за тем, как Валериан двигался.
— Брат Валериан, — произнес старик. — Наш гость выбрал неудобное помещение. Ты знаешь, куда нужно отвести его.
Рыцарь казался удрученным.
— Не могу сказать, что мне приятно было познакомиться с тобой, лутин. Полагаю, твой выбор помешает нам увидеться еще раз. Жаль, я охотно поговорил бы с тобой. Я уверен, что нам есть, что сказать друг другу. — Он пожал плечами. — Выбор за тобой. Вообще-то жестокость мне не по нутру.
Все это только слова, снова подумал Ахтап. А одними словами запугать нельзя. Чего эти слова стоят!
Зарешеченную повозку открыли. Два неотесанных батрака вытащили его наружу и повели через освещенный факелами двор. Дождь был настолько сильным, что лутин промок до нитки, когда перед ним открылись двери подвала.
Его отвели в коридор, в котором пахло влажным камнем, а еще — мочой. По бокам темнели тяжелые деревянные двери с ржавыми засовами. Но был там еще запах, которого лутин не ожидал встретить в замке людей. Он становился сильнее…
Они остановились перед необычайно большой дверью. Валериан открыл тяжелый замок.
— Может, все же вернешь мне мое истинное лицо? — внезапно поинтересовался рыцарь. — Тогда тебе не придется туда идти.
Ахтап подозревал, что этот парень хотел запереть его в эту темницу из одной только мести. И неважно, снимет он с него заклятие или нет. Рыцарь будет относиться к нему хорошо только до тех пор, пока ему от него что-то нужно. Может быть, его можно будет одурачить.
— Боюсь, я слишком ослаб в дороге, чтобы сплести сейчас заклинание. Может быть, после того как я принял бы горячую ванну… И пару дней поспал в чистой постели. Хорошая еда тоже пошла бы на пользу. Не пойми меня превратно… Я помог бы тебе, но в данный момент я не могу.
Рыцарь скривился.
— Ну конечно, — и открыл двери. Из тьмы темницы в лицо им ударила вонь, от которой перехватило дыхание.
Ахтап попятился и наткнулся на одного из извозчиков.
Валериан встал на колени рядом с кобольдом. Его покрытые слизью глаза были полны слез.
— Пожалуйста, освободи меня. Тебе не нужно будет идти туда. Даю слово рыцаря Господа.
Ахтап поднял окованные свинцом руки.
— Так я колдовать не могу. Ты должен снять их с меня.
— Не делай этого, господин! — предостерег его один из извозчиков. — Да он же лжет, как только рот открывает. В конце концов еще и нас заколдует или еще чего похуже сотворит. Не снимай свинец!
Валериан внимательно взглянул на кобольда. Потому ли, что едва видел? Или человек надеялся разглядеть на его мордочке что-то такое, что позволило бы ему поверить лутину? Ахтап вспомнил, как этот парень уничтожил его талисман. Вообще-то новое лицо ему очень идет!
Валериан втолкнул его в темницу. Неужели понял, о чем он подумал? Тяжелая дверь закрылась. Ахтап оказался пленником темноты и вони. Далеко-далеко, по крайней мере, так ему казалось, горел крошечный огонек. Раздался протяжный, хриплый звук. Затем снова воцарилась тишина.
— Кто там?
Ответа он не получил и медленно пошел навстречу свету. Позвал еще два раза — напрасно. Он вполне понимал, кто заперт в этой темнице. Вонь была ему знакома. Троллей Ахтап не боялся. Со времен захвата Замка Эльфийского Света троллей и лутинов связывала крепкая дружба. Что ж, выносить их вонь тяжело, есть у них еще парочка неприятных свойств, но бояться их не нужно. Что бы ни думали люди, запирая его здесь, храпящего тролля он не боялся. Напротив! Хорошо, что теперь он не один.
— Эй! Просыпайся!
Темница была не настолько большой, как он ожидал. Лутин просчитался. Свет оказался ничем иным, как искрой на фитиле. Массивная фигура, растянувшаяся во весь рост возле масляной лампы, наконец шевельнулась.
Глаза Ахтапа уже немного привыкли к темноте, и теперь он мог лучше рассмотреть своего соседа по камере. Тролль выглядел жалким. Все тело его было покрыто гноящимися ранами. На руках и ногах почти не было мяса — одни кости, обтянутые кожей. Вокруг шеи виднелся широкий ошейник, очевидно, из свинца. Почему он не сорвал его? Его сил должно было с лихвой хватить на это.
Храп прекратился. Послышался новый, клокочущий звук. В нем было что-то тревожное.
— Эй, приятель, — сказал Ахтап. — Здорово увидеть наконец-то хоть одно честное лицо. — Довольно глупые слова, особенно если принять во внимание, что видел он только израненную спину и ничего более.
Гора мышц пошевелилась. Тролль со вздохом выпрямился и повернулся к нему. Маленькие, черные, безжалостные глаза уставились на кобольда.
— Ты вкусно пахнешь, — выдало существо на лающем языке своего народа.
Ахтапу, конечно, доводилось слышать разные приветствия, но такого ему еще никто не говорил.
— Ты помнишь… мы всегда были добрыми союзниками, тролли и лутины. Тогда еще, во время великого похода на Замок Эльфийского Света.
— Я не такой старый, — лениво произнес тролль.
Лицо его выглядело страшно. Тестообразная серая масса. Нос — расплющенная глыба, к тому же бесформенная. С губ капала желчь. Он распахнул рот… слишком большой рот… и зевнул. В лицо Ахтапу ударило теплое дыхание. Вонь была такая, будто парень засунул себе в глотку полуразложившуюся свинью.
— Ты пришел к обеду.
— Э… — Лутин отпрянул. — Нет… вообще-то нет.
— Вкусный… свежий… сочный…
Ахтап знал, что не сумеет обогнать тролля, но тем не менее повернулся и побежал что было духу.
Сосед по камере выпрямился только наполовину. Движения его были на удивление резкими. Ахтап уже давно добежал до двери, в то время как гигантская туша медленно продвигалась.
— Вкусно свежий, — простонало чудовище и устремилось вперед.
Его движения сопровождались тихим звоном. Раздался звук скользящего металла. Открыли двери?
Никогда больше с его губ не сорвутся глупые слова, если эти чертовы человеческие дети вытащат его сейчас отсюда.
Невольно вспомнился лутину его визит в Башню Восковых Цветов. Чертово пророчество. Это же неправильно! Акула, волк… да. Но не может же сожрать его один из союзников!
Тролль почти догнал его. Протянул к Ахтапу свою гигантскую лапу.
— Мы будем вкусное свежее мясо есть! Сейчас!
Потерянный рыцарь
Все произошло не так, как она себе представляла. Гисхильда промокла до нитки. Она сидела у весла и гребла. Это были медленные, усталые движения. Такие же, как и у всех остальных. «Ловец ветров» выглядел жалко, а его команда не лучше. Они избежали смерти. Но с трудом. С таким трудом, что ее тень еще долго будет преследовать их. Галеасы не были созданы для плаванья во время шторма по открытому морю. Это были быстрые, маневренные корабли для прибрежных вод. Однако буйству стихии противопоставить им было нечего.
Три дня они упрямо сражались с судьбой. Шторм унес жизни семнадцати человек. Кливер был изорван в клочья, часть весел — разбита. Они постоянно стояли у насосов.
Руки Гисхильды кровоточили. Лопнули мозоли. Теперь дерево весла обхватывало неприкрытое кожей мясо. Но боли девочка почти не чувствовала — настолько была измучена.
Корабль держал курс на узкую щель в отвесной скале. Высоко над гаванью виднелись мельницы. От Валлонкура их отделяло всего лишь несколько длин корабля. В скальной котловине гавани в честь их прибытия уже звонили колокола.
Вообще-то послушники хотели танцевать на вытянутых из воды веслах галеасы, когда входили в сокрытую бухту. Все должны были видеть, какими ловкими они стали. Они уже больше не были теми Львами, которые ни разу не выиграли Бугурт. Путешествие на «Ловце ветров» сделало их крепкими. Даниэль, один из них, покоился в свинцовом гробу, десяток которых стоял в трюме «Ловца ветров». Анна-Мария, тихая, сдержанная девочка, отдала одну руку бронзовой серпентине. И она стала героем! Ее вмешательство спасло корабль от мощного взрыва. Люк проявил себя как целитель. Он тоже мог бы стать героем. Но поскольку он остался верен Гисхильде, его считали вором.
«Ловец ветров» пробирался в гавань. Пристань была полна ликующих людей. Гисхильда видела, как обеспокоенно оглядывался по сторонам Люк. Он сидел на скамье перед ней, так близко, что она могла бы коснуться его спины, если бы выпустила весло.
Он повернулся и улыбнулся ей. Но глаза его были полны печали. Он знал, что на набережной его ждут.
— Все будет хорошо, — тихо произнес он.
— Да, — сказала она, хотя и не была в этом уверена.
Девочка тоже улыбнулась в ответ. Она сотни раз уже желала, чтобы никогда ничего этого не было, чтобы никогда она не подбивала его пойти с ней. Что он мог сделать с канюком-курганником! Она ничего не рассказала Люку о Сильвине. О том, что эльфийка тайком приходила в Валлонкур. Не говорила Гисхильда и о том, как отчаянно хотела, чтобы ее наконец спасли. Он бы не понял ее. Ему очень нравилось быть послушником. Стать однажды рыцарем — вот и все, что ему нужно было для счастья. Он никогда не сумеет понять ее.
Плохо, что ее сердце привязалось к Люку. Глупо просто! Они не подходят друг другу. И тем не менее ей нравилось, когда он оборачивался и улыбался ей. Ей нравилось, когда он украдкой прикасался к ней. А еще ей нравилась мысль о том, что он — ее рыцарь. Такой рыцарь, которые бывают только в старых языческих песнях скальдов. Любить его было чудесно, романтично, но очень и очень неразумно.
Когда Лилианна спустилась к ним в трюм, они ожидали серьезного наказания. Но женщина-рыцарь всего лишь хотела поговорить. В основном она разговаривала с Люком, говорила, что очень огорчена его поведением. Слова ее были больнее ударов.
От этого Люк так и не оправился. Какое-то время Гисхильда даже думала, что он будет рад, если «Ловец ветров» пойдет ко дну вместе со всеми, кто остался на борту. Вот он снова обеспокоенно глядит на берег. Затем он повернул голову и замер как громом пораженный.
Гисхильда проследила за его взглядом. Под аркой ворот, немного в стороне от праздной толпы, стояла группа рыцарей. То были пистольеры в тяжелых доспехах. Не те блестящие рыцари, которые приезжали в гавань, чтобы забрать новых кандидатов на послушничество в Цитадель ордена. То были стражники.
Галеаса развернулась на якоре. Теперь к колокольному звону примешивались звуки фанфар. Они спасли целый курс послушников. Если бы они не отправились в Марчиллу, то спустя несколько дней туда прибыл бы целый флот с претендентами на послушничество. И никто не сомневался в том, что его ждала бы та же судьба, что и «Ловца ветров». Они были героями. Но Люку это не поможет.
Как бы измучены ни были гребцы и моряки, их лица озарились улыбками.
— Два дня я буду только спать, — произнес коренастый Рамон, сидевший рядом с Гисхильдой. — И наконец поем чего-нибудь теплого…
— Ноги моей больше не будет на корабле! — проворчал позади нее Джиакомо. — Этого путешествия для меня хватит на всю оставшуюся жизнь. И пушек с меня тоже достаточно!
Он посмотрел наверх, на Анну-Марию. Оставшись без руки, грести она уже не могла. Она стояла на сходнях над скамьями гребцов с рукой на перевязи.
Долгие недели на корабле убрали бледность с лица хрупкой девочки. Черты ее были суровы, губы сжаты в узкую щелочку. Она презрительно посмотрела на Джиакомо.
— А мне пушки нравятся, — подняла вверх культю. — Вот этим я обязана всего лишь бездарному литейщику. Я стану, черт побери, лучшим наводчиком всего нашего курса, клянусь. И я буду присутствовать при том, когда капитан Альварез отправится в Змеиную лощину, чтобы взять за грудки литейщика, который за все это в ответе.
— А что потом? — вмешался Жоакино. — Твоей руке станет лучше, если литейщика накажут? Месть — это низко. Настоящие рыцари до этого не опускаются.
Анна-Мария скривила губы в презрительной усмешке.
— Если бы я только немного обожгла себе грудь, я тоже говорила бы так высокопарно. Но я никогда больше не смогу держать рапиру. Конечно, если я посмотрю, как литейщик понесет заслуженное наказание, руки моей это не вернет. Но на сердце у меня станет легче. Я знаю!
— Мне кажется, против мести не поспоришь, — заметил Раффаэль.
— Да, да. Лошади, вражда и хитрые пари — вот и все, чем вы интересуетесь у себя в Аквитании, — сказал Жоакино.
— Вот именно! — серьезно ответил Раффаэль. — Поскольку мужчины из высшего сословия не занимаются работой, выбор занятий у нас ограничен. Так было всегда. И вы от этого не обеднели.
Повисло ледяное молчание. Пари Раффаэля сделали их самым нелюбимым звеном в Валлонкуре. Теперь они слишком хорошо понимали, что на галеасу их послали в первую очередь поэтому.
И Гисхильда догадывалась, что долгих недель их отсутствия вряд ли было достаточно для того, чтобы все успокоились. Можно будет радоваться, если единственное, что за ними закрепится, это прозвище Серебряные Львы. И это она была бы рада выносить до конца своих дней, если бы не всадники, ожидавшие Люка. Она позволила бы, чтобы в нее плевали, пороли, смеялись над ней. Ведь во всем виновата она. Он называл ее своей Полярной звездой, но на самом деле она была для него звездой несчастья. Из-за нее его пороли. Из-за нее его поймали с канюком-курганником. Один он никогда не пошел бы туда. А еще она подозревала, что он так старался получить хотя бы одну победу на Бугурте только из-за нее. Не было никаких сомнений, что не будь ее, у него все было бы хорошо.
Подняли весла. Большой корабль прошел вплотную к толстым канатам, которыми были обвиты сваи причала. Отлив наступил еще более двух часов назад. Главная палуба галеасы находилась гораздо ниже причала. Им бросали венки. Гисхильде еще никогда не доводилось видеть такой встречи.
Разговоры послушников стихли. Они улыбались устало и счастливо, все ужасы отступили. Только Люк сидел, опустив плечи, молчаливый и одинокий.
На палубу спустили трап. Среди гребцов поднялось волнение. Дети на набережной звали своих отцов. Женщины испуганно высматривали своих мужчин на борту.
Люк продолжал сидеть.
Гисхильда встала и положила руки ему на плечи.
— Я с тобой, мой рыцарь. Что бы ни случилось.
Он обернулся к ней и вымученно улыбнулся.
— Спасибо. Но ты мне ничем помочь не сможешь. Я должен… Я знал, что они ждут меня. Я…
— И зачем я только тебя подговорила!
Он вопросительно посмотрел на нее.
— Канюк-курганник Зимнеглаз… Мы не должны были…
Он схватил ее за руки.
— Нет, дело не в этом. Есть кое-что еще. И этому нужно покориться.
— Чему?
— Сейчас я не могу тебе этого сказать. Это… слишком тяжело.
Гисхильда вздохнула. Она достаточно хорошо знала его, чтобы понимать, что расспрашивать дальше без толку. Она посмотрела на набережную еще раз и ей захотелось прогнать всех этих ликующих людей. Гребец с татуированными руками, который вытащил Люка из горящей зарядной камеры, держал на руках маленькую девочку, а мальчик лет пяти сидел у него на плечах и, казалось, радовался. Хрупкая женщина, обнимавшая его и прятавшая лицо у него на груди, была такой непохожей на своего грубого моряка. Но даже издалека чувствовалось нежное доверие между ними обоими, настолько сильное, что Гисхильде захотелось выглядеть настолько же счастливой, когда она обнимала Люка.
Тяжелые шаги заставили ее обернуться. Над ними на палубе стояла Лилианна.
— Нам нужно идти, Люк. Будет лучше, если они не придут за тобой сюда. Таким образом ты привлечешь к себе меньше внимания. Я думаю, это в твоих интересах.
Мальчик поднялся несколько неловко, опустив голову. Он не мог смотреть в глаза Лилианне. Но, казалось, держал себя в руках.
— Это моя вина! — сказала Гисхильда. — Это меня должны наказывать!
Женщина-рыцарь удивленно посмотрела на принцессу.
— Дело не в птице. Не все вращается вокруг тебя, Гисхильда. Отпусти его! Ему и так тяжело!
Эти слова совершенно неожиданно ранили ее. Она не понимала…
— Идем, Люк, — резко произнесла Лилианна, стараясь скрыть свои чувства.
Люк встал. Он уже хотел подняться на палубу, когда внезапно передумал и поспешно обнял Гисхильду.
— Возьми рапиру моего отца. Я так хочу. Я знаю, у тебя она будет в надежных руках.
— Идем, Люк! — настаивала Лилианна. — Не то они придут сюда и все увидят.
Он отстранился от нее, без поцелуя, без слов любви. Поднялся на верхнюю палубу.
— Я люблю тебя, — тихо произнесла она.
Похоже, Люк ее уже не услышал. Он с опущенной головой шел рядом с женщиной-рыцарем. Куда? Что ожидало его? О чем он не мог сказать ей?
Гисхильда вздрогнула. Потерла руки. Внутри у нее поселился холодок, предвещая близкое несчастье. Если он останется со мной, все будет хорошо. Тогда у нас будет счастливая жизнь.
Она провожала его взглядом. Вот он поднялся на сходни. Ничего с собой не взял. Холод опустился еще ниже. Ничего не берут с собой тогда, когда собираются скоро вернуться, уговаривала она себя. Или когда идут в такое место, в котором ничего больше не понадобится. Но рапира… Ей часто доводилось видеть, как бережно он обращался с этой рапирой. Она очень много для него значила. Он ни за что не бросил бы ее! Но он и не сделал этого… Он доверил рапиру ей, потому что у нее она будет в надежных руках. Такое не говорят, когда надеются скоро вернуться.
Люк и Лилианна почти дошли до группы ожидавших всадников.
— Пожалуйста, обернись! — громко произнесла Гисхильда. Она заметила, как уставились на нее палубные офицеры и морские пехотинцы, которые остались на корабле, но ей было все равно. — Обернись! — Нужно только как следует захотеть!
Один из всадников спешился и пошел им навстречу. Люку подвели лошадь. Лилианна обменялась парой слов с капитаном эскорта. Затем все сели в седла и отряд исчез в темном переулке между складами.
Гисхильда терла руки сильнее и сильнее. А еще она сказала себе, что это ничего не значит, что он не обернулся и не посмотрел на нее. Это всего лишь дурацкая игра! Это совершенно ничего не значит! Но холод не отступал.
Зверочеловек
Леон положил руку на тяжелый засов и попытался мысленно защититься от того, что его ожидало. Затем открыл двери темницы. Зверочеловек, скрючившись, лежал на пороге. Свет факелов, горевших за спиной Леона, казалось, ослепил лежавшего. Он заморгал.
Примарху хотелось бы уметь угадывать, что творится в этой лисьей голове. Мочь прочесть по чертам лисьей мордочки так же, как умел читать по лицу человека. А еще ему хотелось, чтобы этот чертов тролль не так вонял! Вонь в камере стояла невыносимая!
Леон посмотрел на гигантскую фигуру, которая, растянувшись, лежала на полу камеры. Огромные лапы были не далее, чем в полушаге от двери. Опасно близко.
Но Леон знал, насколько крепки железные путы на ноге чудовища. И какова длина цепи, крепко сидевшей в стене.
— Ты хочешь извиниться за то, как вы размещаете своих гостей, Седовласый?
— Думаешь, дерзкими речами ты можешь заслужить себе лучшую квартиру? — ответил Леон.
Какое же искажение божественного творения представляет собой это существо. Еще хуже, чем тролль. Наполовину человек, наполовину зверь. И эти самые ужасные. Леону уже встречались конелюди, видел он и человека-быка. А из старинных свитков ему было известно об Альвенмарке, где было еще много таких же ужасных существ.
— Ты хорошо говоришь на нашем языке, человеколис. — Леону приходилось прилагать немало усилий для того, чтобы презрение не слишком чувствовалось в его голосе.
— Это важно для лазутчика! — Человеколис потянулся и сделал вид, что ему очень удобно на пороге. — А я — хороший лазутчик.
— Хороших лазутчиков не так-то легко поймать.
Человеколис уставился на него. Проклятая звериная морда!
Ничего нельзя по ней прочесть.
— Спроси-ка у Жаболицего, согласится ли он с тобой по поводу того, что меня было легко поймать.
Леон невольно рассмеялся. У этой маленькой сволочи есть рот, да и язык подвешен хорошо. Но тут же снова взял себя в руки. Нельзя позволять себе такого!
— Мне кажется, новое лицо лучше подходит к его характеру, — продолжал зверочеловек.
— А тебе не кажется, что твое лицо подходит к твоему характеру? — ответил Леон.
— Думаешь, тебе станет легче, если я сейчас скажу «да»? Думаешь, мы одинакового мнения о характере лис? Или о лутинах? Ты вообще сумел бы различить лисьи мордочки? Спорим, если бы у тебя в темнице была дюжина лутинов, мы все казались бы тебе одинаковыми. Ты никогда не был бы уверен в том, кто именно сейчас перед тобой.
— Я не затрудняю себя умозрительными проблемами, зверочеловек. Может быть, у нас есть еще парочка тебе подобных. Может, даже самочка? Здесь в темнице есть только ты и этот полоумный, вечно голодный тролль. И тебя не спутаешь. — Человеколис повел одним ухом, когда речь зашла о тролле. Может быть, на этом стоит построить игру?
— Тролль довольно неприятный сосед.
— Ах, ты так считаешь? Мы, лутины, умеем находить общий язык с троллями. Наши народы объединяет давняя дружба.
— И поэтому ты лежишь на пороге, не так ли?
Человеколис издал короткий лающий смешок.
— Нет, человеческий сын. Все не так, как кажется. Моего товарища по камере охватила такая радость, когда он увидел меня, что он хотел заключить меня в объятия и прижать к груди. Не то, чтобы я испугался… Тролли могут быть очень чуткими, Седовласый. Но запах изо рта! При всей дружбе между нашими народами это как раз то единственное, с чем мы с трудом справляемся. Потому что у нас, у лутинов, очень чувствительный нос. Поэтому я немного отошел, хотя мне глубоко стыдно этого своего невежливого жеста.
— Как ты думаешь, чего я от тебя хочу? — спросил Леон.
Человеколис почесал за ухом.
— Узнать, какие духи больше всего любит моя королева?
— А ты это знаешь?
Вопрос, казалось, выбил человеколиса из колеи. Он привстал. Потом снова издал лающий смешок.
— Сейчас у тебя почти получилось. Но я не скажу, насколько я приближен к королеве. Думаешь, она послала бы шпионить существо, близко знакомое с ее парфюмерией, а может, и другими тайнами?
— Мои лазутчики — люди, которым я доверяю!
Человеколис заморгал.
— Это меня несколько успокаивает. В таком случае Альвенмарку нечего опасаться рыцарей Древа Крови. Особенно хорошим лазутчикам доверять нельзя! Корни этого лежат в сути их таланта. Они суют нос во все тайны. Как раз это и делает их хорошими лазутчиками.
— Как ты думаешь, на что я пойду, чтобы вырвать у тебя твои тайны?
Человеколис зевнул.
— Обычно вам, людям, ничего, кроме пыток, в голову не приходит.
— Обычно это помогает.
— Спроси-ка Жаболицего, помогла ли порка.
— Так ты, значит, крепкий орешек.
Лутин был ниже трехлетнего ребенка. Леон не мог себе представить, что человеколис продержится достаточно долго, если всерьез попытаться допросить его под пытками. Но примарх понимал также, что гораздо больше можно узнать, если найти другой способ заставить этого выродка говорить.
— Ты имеешь в виду, что я не похож на крепкий орешек? А кто ты, собственно говоря? Священник? На хорошего воина ты вообще-то не похож.
— Почему?
— Потому что у тебя, по всей видимости, трудности с уклонением от ударов меча, если приглядеться к твоему лицу повнимательнее.
Леон ощупал сеть шрамов вокруг глаза.
— Это был всего лишь неудачный день. Обычно я еще и плохой палач. Со мной или говорят, или не говорят. С молчунами мне делать нечего. Ты признался, что являешься лазутчиком. За это я тебя казню. И обещаю, что это произойдет особенно неприятным способом. Через три дня все будет кончено. Если ты передумаешь и заговоришь, я тебя пощажу. Пытать не буду. Можешь подумать о том, кто ты есть на самом деле. Человек чести, который унесет с собой тайну в могилу, или тот, кто ценит свою жизнь выше верности. Мне очень интересно, к какому выводу ты придешь.
Леон закрыл двери. Когда осталась только узкая щель, он остановился.
— Ты должен знать кое-что еще. Твой приятель, тролль, он уже очень давно в этой камере. Он сошел с ума. Постоянно просит свежего мяса. Что касается его ноги, то это не мы. Это он сделал сам. Никто не может сказать, не сделает ли он это еще раз. Так что не чувствуй себя на пороге в безопасности. Ты поступишь умно, если не станешь спать.
— Это же ложь.
— Спроси его, когда он снова очнется, откусил ли он себе ногу, чтобы схватить человека, который принес ему в камеру еду. И внимательно посмотри на его руки. Если он окажется рядом, можешь кричать, сколько хочешь, — мои рыцари не успеют прийти на помощь. Так что не спускай с него глаз. Кричи, как только он примется за свою ногу. И, главное, не засыпай!
Леон запер двери. Теперь посмотрим, такой ли крепкий орешек этот человеколис.
Испытание
Люк смотрел в темноту. Он сидел на корточках у стены, обхватив руками колени, и прислушивался. Скоро снова упадет капля. Это было единственное развлечение в этой камере. Через долгие промежутки времени капли воды падали со сводчатого потолка в неглубокую лужу недалеко от двери. Между двумя каплями он успевал досчитать до ста тридцати семи. Со временем он научился определять и без счета, когда упадет следующая капля. Скоро упадет… Сейчас! Да.
Люк тяжело вздохнул. Он не знал, сколько времени сидит здесь. Ни один луч света не проникал в темницу. Холод пробрал до самых костей. То и дело стучали зубы. Здесь не было ничего, даже одеяла, даже соломенного ложа, только влажные камни.
Он мельком видел Леона, но примарх не захотел с ним разговаривать. Его проверят, это все, что знал Люк. И речь идет о жизни и смерти. Он понятия не имел, когда и где произойдет испытание. Не знал, каким оно будет. Они хотят раздавить его. Нет, не они… Леон! С тех пор как примарх нашел у него тот проклятый светящийся камень, он преисполнился холодной ярости. Он уже решил, что Люк — подкидыш. А у примарха опыта было больше всех. Есть ли надежда? Леон не был похож на человека, который ошибается. Жизнь его была полна уверенности. А жизнь Люка была сплошным сомнением.
Мальчик выпрямился. Потом принялся тереть руки, чтобы они хоть немного потеплели. Интересно, сколько времени он здесь? Еду ему приносили дважды. Значит, уже два дня? Казалось, что времени прошло гораздо больше.
Один раз Люк слышал ужасный крик. Жалобные стоны, становившиеся все громче и громче, пока не перешли в отчаянный вопль ярости. Мальчик был совершенно уверен в том, что такие звуки ни одно человеческое горло издать не в состоянии. Они очень сильно испугали его. Может быть, это тот тролль, с которым они встречались в прошлом году. Гисхильда совершенно не испугалась чудовища! Поначалу его это смутило. Теперь он гордился ею. Что получится из его Львов? К горлу подступил большущий комок. Как бы ему хотелось увидеть это. Теперь они будут сражаться на Бугурте лучше. Это точно!
Время, проведенное на галеасе, укрепило их, сделало ловчее и решительнее. Они заплатили за это ужасную цену. Теперь их осталось всего тринадцать и первый обрел вечный покой в их башне. Его наверняка уже похоронили. А будет ли могила у него? Или рыцари сделают вид, будто его никогда и не было? Может быть, Леон просто сожжет его мертвое тело или выбросит в море? Все воспоминания о Люке де Ланцаке будут навсегда стерты, потому что подкидыши не заслуживают того, чтобы о них помнили…
Мои товарищи не забудут меня, подумал Люк. Ночью, перед тем как «Ловец ветров» прибыл в Марчиллу, они тайно собрались в зарядной камере. Они знали, какой позор ждет их, когда они вернутся в Валлонкур. Все послушники после первого года обучения получали герб. На этом гербе отражалась их история. Поскольку после одного года мало о чем можно было говорить, щит будет белым, на левой стороне его будет нарисован красный дуб без листьев, а со стороны меча — символ звена, к которому они принадлежат. У них там будет красоваться алый лев. У Драконов на гербе будет черная цепь, которая будет разделять дракона и дуб. Цепь была знаком отличия, свидетельствовавшая о том, что они были лучшей командой на Бугурте. А у них, Львов 47-го набора, щит будет делить надвое черное весло. Позорное клеймо, сообщавшее каждому члену Нового Рыцарства, что они были на галеасе, потому что не заработали на Бугурте ни единой победы. Казалось, что победу в последней игре отнять у них нельзя, но перед отплытием «Ловца ветров» Леон провозгласил ее бесчестной и велел вычеркнуть игру из списка отчетов.
Люк горько усмехнулся. Примарх побил его его же собственным оружием. Леон долго изучал правила Бугурта, пока не нашел способа…
Но в ту ночь в зарядной камере все Львы 47-го набора поклялись, что будут расценивать черное весло на гербе, который будет с ними до конца их дней, как знак отличия.
Если я не выдержу испытания, то их останется только двенадцать, подумал Люк. Им придется начинать все игры без резерва. Никогда им не выиграть у такого звена, как Драконы. Никогда рядом с веслом не появится цепь!
Люк в отчаянии прислушался к себе. Он знал, что судьба давным-давно решила, чем окончится испытание. Он ничего не может с этим поделать. Все было предрешено. И ничего не изменить.
Он заметил, как наблюдали за ним Альварез и Друстан, когда он заботился о раненых. Может, он был слишком хорош? Может быть, было бы разумнее меньше помогать раненым? Нет… Это было бы во сто крат хуже, это был бы позор! Неважно, как он появился на свет, неважно, какая кровь течет в его жилах, он — рыцарь. А рыцарь всегда должен делать все как можно лучше. С происхождением ничего не поделаешь, думал Люк, но то, что он всегда старался вести себя так, как подобает рыцарю, этого никто не оспорит… Мальчик печально улыбнулся. Нет, он не всегда вел себя как рыцарь. Свою единственную победу на Бугурте они украли, словно разбойники с большой дороги, но этого он не стыдился. Это позорное пятно он носил бы на своем гербе с гордостью.
За дверью в коридоре раздались шаги. Неужели пришло время еды? Он был голоден. Он был голоден все время с тех пор, как его поместили сюда. Оба раза, когда ему давали поесть, еды было в обрез.
В щель под дверью его темницы проник свет. Кто-то отодвинул засов. Факельный свет горящими стрелами вонзился в его глаза. Ослепленный Люк заслонился рукой.
— Люк де Ланцак, мы пришли, чтобы забрать тебя и провести испытание. Этой ночью ты или станешь одним из нас, или твое тело будет брошено в лесной земле и дикие звери изгрызут твои останки. Поднимись и следуй за нами! — Эти слова были произнесены голосом Леона. Холодным, без надежды на пощаду. Он уже вынес свой приговор.
Люк поднялся. Ему все еще приходилось закрывать глаза рукой. Он на ощупь стал пробираться к двери темницы.
Кто-то взял его за руку.
— Идем, я поведу тебя, — прошептал на ухо Друстан. — Будь мужественен, этого у тебя не отнять. Ты ведь Лев. Я это знаю. И для меня ты им и останешься, что бы ни случилось.
Люк не смог удержаться и тихо всхлипнул. Ноги его дрожали. Все проклятый холод, уговаривал он себя, но легче от этого не становилось.
Жжение в глазах постепенно прекратилось. Они оказались в коридоре, в котором он когда-то повстречался с троллем. С ними был Оноре. Еще — капитан Альварез и рыцарь, которого Люк не знал. Все были облачены в идеально отполированные и смазанные доспехи, как будто собирались на битву, и в серебристом металле отражался огонь факелов. Золотые шпоры позвякивали при каждом шаге по каменному полу. С плеч ниспадали безупречно белые плащи. Их вид внушал уважение.
Теперь Люк заметил, что Леон, единственный из всех, был опоясан мечом.
Дверь распахнулась. За ней оказалась комната, убранство которой разительно отличалось от коридора с его влажными стенами. Свежая побелка, пламя масляных светильников дарило мягкий теплый свет. Высоко в сводчатом потолке виднелось круглое окно. Оттуда широким лучом падал яркий, ясный луч. И там, где он касался выложенного мозаикой пола с изображением Древа Крови, стояло ложе больного. На нем лежал человек с коротко стриженными волосами и седой щетиной на щеках. Лицо его было напряжено. На старой, выдубленной солнцем коже морщины проложили глубокие борозды.
В ногах кровати лежал кожаный футляр со сверкающими клинками, щипцами, лотами и другими приборами.
— Это брат Фредерик, — пояснил Леон. — Ты должен извинить его, что он не приветствует тебя. Мы дали ему опиумный мак, потому что он не должен видеть, что происходит в комнате.
Теперь заговорил Оноре. Человек, который хотел, чтобы Люк де Ланцак взошел на костер, а позже на суде чести после рокового Бугурта так решительно вступился за него.
Люк не знал, что и думать по поводу Оноре. Рыцарь тяжело опирался на палку и улыбался ему. Неужели он и вправду друг?
— С братом Фредериком произошел несчастный случай. Он из Крестов, очень способный плотник. Вчера он упал со строительных лесов. Он мог бы спастись сам, но вместо того, чтобы отойти в безопасное место, помог двум послушникам. Ребята остались невредимы.
Оноре приблизился к ложу больного. Его шаги сопровождались стуком палки. Одним рывком рыцарь отбросил в сторону нижнюю часть одеяла.
При виде того, что было под одеялом, у Люка внутри все сжалось. Из бедра торчала острая, раздробленная кость. Вокруг перелома кожа окрасилась в темный цвет.
— Я надеюсь, что ты сможешь помочь ему, Люк. Это твое испытание. Излечи эту ногу! Если у тебя не получится, нам придется отрезать ее.
Люк нервно облизал губы. С такой раной ему никогда не доводилось иметь дела.
— Я помогу тебе, — сказал Оноре. — Для начала нам нужно вправить кость.
Дверь открылась. Остальные братья по ордену покинули комнату. Все, кроме Леона. Он вынул из ножен меч, великолепный клинок, на стали которого виднелся неровный сине-черный узор, — старое оружие, гораздо шире и тяжелее рапир, которыми сражаются теперь. Оружие, созданное для того, чтобы громить врагов церкви.
— Встань на колени рядом с ложем! — приказал Леон.
Люк повиновался. Он услышал, как примарх застыл позади него. Леон поднял меч. Люк видел тень на белой простыне ложа. И внезапно раздался странный звук. Казалось, он доносился прямо из стены. Казалось, что двигаются мельничные жернова, и все же звук был другим. От этого звука у Люка по спине побежали мурашки. Он снова взглянул на тень меча.
— Не обращай внимания на шум и на меч, — тихо, но проникновенно сказал Оноре. — То, что случится, находится в руках божьих. Делай все, что от тебя зависит. Помоги брату Фредерику! Все остальное не в твоих руках, мой юный друг.
Люк посмотрел на Оноре. Он искренен? На узком, аскетическом лице рыцаря Люк не мог прочесть ничего. Оноре казался изнуренным, но не слабым, словно его медленно пожирал внутренний огонь.
— Давай же, Люк. Давай начнем. Держи Фредерика изо всех сил. Я вправлю сломанную кость.
Даже во сне старый рыцарь застонал, когда Оноре потянул его за ногу. Люк крепко прижал его к ложу. Рана Фредерика снова начала кровоточить. На белоснежной простыне медленно раскрывающимся розовым бутоном расплывалось алое пятно.
Люк склонился над ногой. Ощупал рану и закрыл глаза. Когда он не смотрел, а доверял своим рукам, он лучше чувствовал раны. Он понимал их. Видел, что причиняло вред.
Мальчик чувствовал разорванную мышечную массу, одну надорванную, небольшую вену, осколок кости, все еще торчавший в месиве плоти.
Люк открыл глаза. Взял из кожаного чехла пинцет. Он знал, как применить его, не разорвав плоть еще сильнее. Еще миг — и он ухватил осколок кости. Осторожно начал вытаскивать его из раны.
Хотя он действовал так осторожно, как только мог, спящий рыцарь вновь застонал.
Мальчик испуганно посмотрел на тень меча. Он все еще был занесен над его головой. Люк тяжело вздохнул.
— Это ты сделал хорошо, — сказал Оноре. — Однако теперь пришло время использовать твой особенный дар.
Да он и хотел, но тень! Люк сжал губы и закрыл глаза. Он должен думать только о ране. Мальчик чувствовал под руками изорванную плоть, корку засохшей крови. Позади себя он слышал дыхание Леона. Не думать о нем! Сейчас важна только рана!
Люк медленно выдохнул. Это как в бою на мечах: нужно начинать медленно, без страха, иначе можно считать, что бой уже наполовину проигран.
Его ладони покрылись холодным потом. Он заставил себя дышать медленно и ровно, чувствовал удары своего сердца. Во всем мире были только он и Фредерик.
Люк ощутил тепло на краях раны. Скоро она воспалится. И тогда не будет иного выхода, кроме как ампутировать ногу. Судьба Фредерика — останется ли он калекой или скоро снова встанет на две здоровые ноги — была в буквальном смысле в его руках.
Люку захотелось, чтобы Тьюред никогда не наделял его этим странным даром. Он приносил ему одни неприятности. Но сейчас не время сетовать. Мальчик искал силу, которая позволяла ему лечить, но вокруг него не было ничего. Он делал что-то не так… На лбу выступил пот. Он снова напрягся, открылся, готовый принять в себя все…
Теперь он очень отчетливо чувствовал присутствие Оноре и Леона. Хотя глаза его были закрыты, он видел их. Он видел всю комнату так, словно находился под потолком. Но силы, которую он искал, которая бы позволила ему спасти ногу Фредерика, не было.
Страх снова закрался в мысли Люка. Он подумал о мече, занесенном над его головой. Сколько еще будет ждать Леон? Он сильнее прижал руки к ране, чтобы они не начали дрожать.
Фредерик застонал.
Мальчик сжал зубы. Он должен… Вот что-то, слева от него, за толстой стеной. Наконец! Он нашел ее! Мальчик выдохнул, и вместе с дыханием из него ушел страх. Руки потеплели. Это было хорошее тепло, совсем без пота. Он чувствовал, как излечивается рана.
А потом послышался крик. Внезапно, безо всякого предупреждения. Крик, которого Люку никогда не доводилось слышать. Невероятно громкий, в нем была такая мука, от которой содрогалась душа. Так, должно быть, кричат грешники, когда их карает сам Господь.
Люк открыл глаза. Он хотел уже обернуться, но тут увидел, как тень меча устремилась к его тени на ложе больного.
Первый гость
Мелкая пыль строительного раствора плясала в золотистых солнечных лучах. В воздухе витал запах свежескошенной травы. На брусья строительных лесов они выставили
почетную охрану. Из сердец мертвых деревьев золотыми слезами катилась смола.
Послушники-Львы стояли полукругом вокруг открытого каменного саркофага в северной стене их башни-гробницы. Они еще даже не принимались за строительство потолка на первом этаже. Не было двери, не было окон. Пол был усыпан стружкой и мусором. Ничего не было готово. Только жизнь Даниэля окончилась преждевременно.
Он лежал в каменном гробу, укутанный в белые ткани. На груди покоилась его рапира, которой он никогда еще не сражался в настоящем бою. Хотя бальзамировщики сделали все возможное, и труп мальчика привезли в Валлонкур в свинцовом гробу, лицо Льва ввалилось. Закрытые глаза были впалыми, слегка приоткрытые губы потемнели.
В двух лампадах рядом с саркофагом курился ладан, но его аромат не мог победить запах тления. Пахло гнилью. Слишком много дней прошло с тех пор, как «Праведный гнев» разорвало от ярости и горящие бронзовые осколки унесли жизнь Даниэля. Никто не смог бы такое долгое время удерживать запах тления. А летом и подавно!
Гисхильда чувствовала себя до странного опустошенной. Все остальные ее товарищи не могли сдержать слез, когда Друстан рассказывал о жизни Даниэля. А принцесса только смотрела на впалое лицо, и ее не оставляло чувство, что единственное, что останется в ее воспоминаниях от погребения — это запах тления, наполнивший башню.
Три дня под руководством пяти Крестов они работали над каменным саркофагом для своего товарища. Три дня — и вот немного больше, чем просто оболочка, готова. Сотни часов они проведут еще за работой, чтобы снять с необработанных уступов побеги плюща и лавра. Только герб останется таким же, как и был, — четко очерченная область, пустая.
Гисхильда как-то смирилась со смертью Даниэля, но то, что он будет лежать в саркофаге без герба, наполняло ее гневом. Это несправедливо! Еще пара дней — и их звено получит герб. А Даниэль умер слишком рано. Его герб останется белым навсегда, хотя он почти целый год делил с ними все невзгоды.
— …Даниэль был тихим парнем. Не из тех, что завоевывают сердца смехом.
Гисхильда заметила, как Друстан мельком взглянул на Раффаэля. Бернадетта покраснела. А Раффаэль… Он улыбнулся. Принцесса была удивлена тем, насколько хорошо знал их магистр. Жоакино, похоже, ничего не заметил. Он был хорошим капитаном, но иногда он был на удивление невнимательным.
— Думаю, у многих из вас возникнет чувство, что вы плохо знали его, что вообще ничего о нем не знали. Да, может быть, некоторые даже подумали, пусть лучше он, чем другой, тот, кто нам ближе.
Эти слова испугали Гисхильду. У нее было ощущение, что Друстан заглянул ей прямо в сердце. Но сейчас он не смотрел на нее. Интересно, другие тоже думали так же, как она? Даниэль просто был рядом с ними. Он не сделал ничего особенного. Ни хорошего, ни плохого. Он не был выдающимся фехтовальщиком или пловцом. И учеба давалась ему не слишком легко и не слишком трудно. Он был именем, лицом… Но не оставил во мне глубоких следов, подумала Гисхильда. Он был таким же, как его герб: белым, пустым.
— Не стыдитесь своих чувств, — проникновенно говорил Друстан. — Не стыдитесь того, что вы счастливы потому, что смерть постигла не вас и не того, кого вы любите. Не стыдитесь, если не прольете ни единой слезинки. Честное чувство всегда к месту, хотя иногда будет более мудрым не выказывать его. Будьте достаточно честны для того, чтобы не лить лживых слез. Покажите в этот час свое истинное лицо. И поверьте мне, неважно, что вы сейчас чувствуете, придет день, когда вы поймете, что без Даниэля пусто. Хотя вы этого еще не понимаете, все мы — как большой розовый куст. И Даниэль — почка, которая не смогла расцвести. В нашем великолепии нам будет не хватать его. С ним мы были бы совершеннее.
Внезапно Гисхильда почувствовала, как к горлу подступил комок. Она вспомнила о Люке. Три дня не было вестей от него. Три безумно долгих дня. Она всех о нем спрашивала: Друстана, Мишель, Альвареза. Она даже ходила к Лилианне, хотя ей было тяжело смотреть женщине в глаза после неудавшегося похищения канюка-курганника. Но никто ничего не мог ей сказать. Она даже пыталась добраться до Леона, но у примарха не нашлось для нее времени.
Не станет ли и Люк почкой, которой будет не хватать их кусту? С тех пор как они забрали его с корабля, она ломала себе голову над тем, как можно ему помочь. И всегда приходила к одному выводу: ключом ко всему был Леон. Один он решал, что произойдет: отпустят ли Люка на свободу или закуют в цепи. А то и еще что похуже…
Друстан окончил надгробную речь. Один за другим подходили они к открытому каменному саркофагу и произносили шепотом пару слов прощания. Некоторые дарили ему маленький подарок — цветок или монету.
Когда Гисхильда подошла к саркофагу, она вынула из-за пояса маленькую сложенную бумажку. Только вчера ночью она придумала, как попрощаться с Даниэлем. Она сказала об этом Друстану и он разрешил ей остаться в его комнате, когда все остальные послушники спали, да он даже помогал ей.
Гисхильда развернула бумажку. На ней был нарисован герб. На нем красовался красный лев на задних лапах, а напротив него, со стороны сердца, орденское Древо Крови. Поверх обоих на щите была широкая полоса, и на ней Гисхильда нарисовала взрывающееся дуло пушки.
— Ты не уйдешь во тьму без герба, — тихо произнесла принцесса. — По крайней мере, для меня. Прощай, Даниэль, мой брат-Лев.
Она отошла в сторону и почувствовала облегчение. Герб на саркофаге останется пустым, как того требовали железные правила ордена, но она не подчинилась этой несправедливости. Может быть, с годами она забудет лицо Даниэля — даже портрет ее мертвого младшего брата Снорри она уже не могла воспроизвести во всех подробностях, — но о гербе, который она нарисовала для Даниэля, она будет помнить всегда!
Гисхильда отошла в сторону. За ней подошел Раффаэль. Она краем глаза наблюдала за тем, как он положил в саркофаг черную деревянную лошадку, и была потрясена тем, как по-детски поступил ее товарищ. Игрушка в качестве прощального дара!
Должно быть, Раффаэль заметил ее взгляд.
— Это не то, что ты думаешь, — прошептал он ей, проходя мимо.
Она вопросительно подняла брови, но Раффаэль покачал головой.
— Не здесь. И не сейчас.
Последним из тех, кто прощался с Даниэлем, был Рене. Гисхильда готова была поклясться, что Друстан сделал это нарочно. Когда их магистр не палил в пьяном виде по стульям, он был человеком, который всегда соблюдал формальности. Выдающимся качеством Рене было то, что любая грязь, казалось, отскакивала от него. Даже когда они работали над башней, одежда его оставалась идеально чистой. Он никогда не потел. Его лицо не искажали ни прыщи, ни первый пушок. Его голову, будто ореол света, окружали белые волосы. Как и все, Рене надел короткую кольчугу, белый мундир и белую накидку. Но у него каждое колечко кольчуги сияло свежеотполированным серебром. Нигде не было и намека на ржавчину. А ткань была белой, как только что выпавший снег.
Гисхильда не видела, что положил в гроб Рене. Когда послушник отошел в сторону, он приложил руку к сердцу. А потом запел. Высоким, светлым мальчишеским голосом, совершенство которого растрогало бы до слез даже тролля. Он пел хорал «Мой путь к богу». И когда первая строфа была окончена, их магистр, Друстан, тоже присоединился к пению.
Постепенно все больше послушников вливалось в песню. Высокий красивый Жоакино, который был капитаном их звена вплоть до последнего Бугурта. Бернадетта с ее растрепанными рыжими волосами, державшая Жоакино за руку, чтобы даже в этот миг подчеркнуть, что он принадлежит ей. Тоненький Джиакомо, самый низкий из них. Он выглядел ужасно из-за своего покрытого шрамами лица и искривленного носа. Он удивил их всех, когда несмотря на сильные побои, которыми его награждала Маша, капитан Драконов, все-таки утащил ее за собой в грязь.
Раффаэль со своими красивыми черными локонами, ухмыляясь, смотрел на Бернадетту, щеки которой тут же покраснели. Гисхильда знала, что та иногда целуется с Раффаэлем. Раффаэль был для нее загадкой. Говорили, что он уже целовался с девочками из других звеньев. Может, и Анна-Мария?.. Девочка уже оправилась от ранения, насколько можно оправиться от того, что предстоит прожить жизнь с одной рукой.
Она пела страстно, с закрытыми глазами, положив покалеченную руку на грудь. Черты ее лица стали суровее. Она очень часто молилась. Однажды она доверительно сообщила Гисхильде, что теперь Тьюред стал ей ближе, чем до несчастного случая. Она была странной. Гисхильда не могла понять и того, что ей непременно снова хотелось в зарядную камеру. Принцессе узкая, постоянно наполненная пороховым дымом комната казалась местом ужасным.
Она снова взглянула на Раффаэля. Теперь этот негодяй строит глазки Эсмеральде! Люк, Жоакино и даже Рене в глазах Гисхильды были красивее, но было в Раффаэле что-то такое, чему сложно было противостоять. Он и к ней пытался подкатить… То, что она была с Люком, не остановило Раффаэля. Когда он улыбался человеку, проникновенно смотрел в глаза, можно было подумать, что для него не существует в этом мире никого другого. И это при всем при том, что она-то знала, каков он на самом деле!
Гисхильда заметила, что Эсмеральда вздрогнула под его взглядом, точно он мягко прикоснулся к ней. У нее было некрасивое лицо с крупными порами, все в прыщах. Но ее тело… Из-за него Гисхильда ей завидовала. Остальные девочки их звена тоже ревновали. У Эсмеральды начала расти грудь. Хотя на ней была кольчуга, округлости были хорошо видны. Гисхильда посмотрела на себя. Она была плоской, как доска. Иногда ей было совершенно непонятно, что Люк в ней нашел. Влюбился в нее только потому, что она — принцесса?
Воспоминание о Люке причинило боль. Это было коренящееся глубоко в животе ощущение. Пронзительное, даже немного страстное, как она иногда со стыдом признавала. Как он сейчас? Где он? Что они с ним делают?
Они называли себя братьями и сестрами, но все избегали ее, когда она пыталась поговорить с ними о Люке. Он был их капитаном! А теперь они делают вид, как будто его нет! Даже пухленький Рамон, которого она всегда считала верным и добрым мальчиком, отрекся от Люка. А при этом он ведь так часто получал от Люка яблоко или другие вкусные мелочи. Еду, которую Люк отнимал у самого себя! Рамон всегда был голоден. По ночам весь барак слышал, как урчит у него в животе. Он любил шутить, что Господь одарил его, мальчика, желудком взрослого мужчины. Строго отмеренных порций еды ему было недостаточно.
Конечно, когда Люк одаривал его, он преследовал и свои интересы. Гисхильда никогда не думала, что голодный желудок может издавать такие же громкие звуки, как храпящий тролль. Когда Рамон получал больше еды, спалось всем гораздо лучше. Но то, что мальчик теперь ничего не хочет сделать для Люка!..
С Эстебаном, стоявшим рядом с Рамоном, все было иначе. Он был крупным, грубым парнем, у которого на лице уже начал появляться первый пушок. Все в нем казалось слишком большим. Его руки напоминали лопаты, нос выступал на его лице, будто крытый балкон… Он был неуклюже дружелюбным и пытался всем угодить. И он был не самым умным. Он принимал участие в судьбе Люка. Но он не был тем, кто готов выступить перед звеном со своим собственным мнением и воззвать к их совести.
Теперь все они, преисполнившись волнения, пели. Мое сердце — мои врата к Богу, я открываю его Ему, и пусть никакие невзгоды не заставят меня пасть духом.
Гисхильда не могла произнести этих слов. Она мычала себе под нос, время от времени открывала рот, чтобы то, что она не поет, не слишком бросалось в глаза. Никогда не откроется она этому богу! Богу, который так позорно бросил Люка на произвол судьбы.
Принцесса заметила, как мрачно смотрит на нее Максимилиам. Он заметил, что она не поет вместе со всеми. Его красивые голубые глаза стали теперь холодны, как ее любимые фьорды зимой. Максимилиам был примерным учеником. Закаленный, хорош как в верховой езде, так и в математике. Но сидеть рядом с ним не хотел никто. Как там сказал о нем Раффаэль? «Его дыхание зловонно, как теплые собачьи ветры! Его никогда никто не поцелует. Даже если он напоит девочку».
Максимилиам нахмурил лоб и вызывающе кивнул ей. При этом сам он продолжал петь, но больше не закрывал глаза, а смотрел прямо на нее.
Что он себе вообразил! Неужели думает, что таким взглядом сможет заставить ее что-то сделать? Она никогда не предаст своих богов. Она была близка им, во Фьордландии, и даже в лесах Друсны. Теперь они казались ей очень далекими. Но это снова изменится. Обязательно! Пусть себе таращится этот Максимилиам! Он ведь даже не решается призвать ее к ответу.
Теперь он толкнул Жозе. Жозе был самым высоким из них, но тощим, как древко пики. Совладать со своими волосами он мог только тогда, когда они были мокрыми. А обычно они торчали у него во все стороны. А цвет у них был как у крысиного меха. Вообще-то он был милым и не заслуживал того, чтобы о нем так думали, но всегда, когда Гисхильда смотрела на его волосы, она вспоминала крыс. Этот грязно-коричневый цвет, местами переходящий в черный… Ей еще не доводилось видеть людей с такими волосами.
Максимилиам обвиняюще кивнул на нее. Теперь Жозе тоже посмотрел на нее и заметил, что она не поет, даже не пытается делать вид, что поет. Но тот только пожал плечами. Гисхильда испытала огромное облегчение от этого жеста. Она не боялась ссор, но было приятно чувствовать, что ее терпят. Звено было вместе почти целый год. Достаточно времени, чтобы познакомиться. Все знали, что она другая, пусть кроме Люка ее тайны не знал никто.
Она не прилагала особых усилий, чтобы скрыть, что не молится Тьюреду. Обычно ее оставляли в покое. Она ведь из Фьордландии. От этих варваров нельзя ожидать, что они так быстро забудут язычество. Оно у них в крови. Так думали они, и Гисхильда это понимала.
Жозе склонил голову набок и слегка улыбнулся. Лицо его выглядело странно. У него был выдающийся, слегка изогнутый подбородок. Если посмотреть со стороны, лицо его немного напоминало серпик месяца. Дружелюбная луна, далекая, видимая, но не освещающая ничего.
Хорал закончился. Максимилиам продолжал мрачно смотреть на Гисхильду, но не решился нарушить торжественную тишину, воцарившуюся в незаконченной башне. Даже птицы умолкли, будто тоже хотели попрощаться с Даниэлем.
Было хорошо почтить память умершего. Но сейчас ее мысли занимал Люк! Даниэль ушел, ему никто больше не сможет помочь. С каждым новым ударом сердца Гисхильда чувствовала себя невыносимо в этой тишине. Нужно поговорить о живых!
— Что мы будем делать, чтобы вернуть Люка?
Друстан строго посмотрел на нее, а Максимилиам сделал такое лицо, словно хотел убить ее одним только взглядом.
— Он в руках божьих, — ответил Друстан, и его обычно красивый голос прозвучал как-то ломко.
— Нет, он в руках Леона. Мы можем…
— Мы ничего не можем! — раздраженно ответил их учитель. — Ты что, действительно считаешь, что Леона волнует то, что ты думаешь? Он ближе к Богу, чем любой из нас. Он избранный, первый в вере… Наш примарх! Сомневаться в нем — значит сомневаться в самом Боге. Но чего ждать от тебя — от… — Он умолк.
Все послушники отодвинулись от принцессы. Она осталась одна.
— От девочки-язычницы? Ты это хотел сказать, почтенный магистр?
— Я хотел сказать, что если Леон ближе всех нас к Богу, то ты от него дальше нас всех! Не смей судить о вещах, которых не понимаешь!
— Да что тут понимать? Мы хотели относиться друг к другу, как братья и сестры. Мы хотели помогать друг другу! — Она обвела взглядом послушников. Все, кроме Максимилиама, отводили взгляд, даже упрямая Бернадетта. — Вы забыли о том, о чем мы клялись в зарядной камере? Мы хотели с честью носить позорное пятно на нашем щите. Неужели у вас нет сердца? Может быть, в этот час Люку выносят приговор. Он — один из нас! Некоторые, может быть, считают его позором в рядах Нового Рыцарства. Я не знаю, в чем его обвиняют… Но я знаю, что в этот миг ему нужен каждый голос, который произнесет слова в его защиту. Мы не должны стоять здесь у могилы. Все красивые слова мира не оживят нашего Даниэля. Мы должны стоять во дворе Цитадели. Мы должны звать Леона. Все! Мы должны показать ему, что мы действительно братья и сестры, что мы не отказываемся ни от кого из своих! Пусть даже этого требует примарх! Я не знаю, как воспитывали вас. Вы родом из различных провинций церковного государства. Там, откуда родом я… там, где правят язычники, нет ничего сильнее слова. Тот, кто не держит своего слова, тот предает свою честь. А я лучше умру, чем потеряю свою честь! Кто со мной?
Жоакино хотел выйти вперед, а с ним — Эстебан и Раффаэль, но Друстан удержал их суровым жестом.
— Хотелось бы мне дожить до того дня, когда ты с таким же жаром станешь говорить о Тьюреде. Не усложняй жизнь своим братьям и сестрам! Думаешь, их сердца не с Люком?
— Сердец сегодня недостаточно! Они должны стоять во дворе замка! Они должны поднять свои голоса в защиту Люка!
— Легко требовать вступаться друг за друга. Но ты подумала о цене, которую заплатят твои братья и сестры за то, что пойдут с тобой! — В голосе Друстана уже не было гнева. Теперь он говорил тихо и проникновенно, почти печально. — Я знаю, какую цену вы должны заплатить уже сейчас. Я знаю о позорном пятне, которое, видимое всем, будет сопровождать вас всю жизнь. Имеешь ли ты право навешивать на своих братьев и сестер еще одну ношу, Гисхильда?
Послушники удрученно переглянулись. Друстан говорит о гербе, который получит их звено? О чем он?
— Прислушайся к своему сердцу, Гисхильда. Ты сделала бы для всех то, чего ты требуешь сейчас от них? Для Максимилиама, который так мрачно смотрит на тебя? Для Рамона, которому ты, наверное, никогда не подаришь свою любовь, хотя у него доброе сердце? Ты пошла бы ради них во двор Цитадели ордена и воззвала к примарху? Действительно ли ты и они одинаковы, Гисхильда? Я знаю, что на борту «Ловца ветров» ты думала о том, как бы сбежать. Все остальные гордятся тем, что находятся в Валлонкуре. Но ты чувствуешь себя пленницей. И то, что для остальных — жизнь, то, чему они отдали себя душой и телом, для тебя — тяжкий груз, который ты с удовольствием бы сбросила. Имеешь ли ты право что-то требовать от них, Гисхильда? Действительно ли вы заплатите одинаковую цену?
Принцесса сглотнула. Она почувствовала, что ее раздели догола. Она знала, насколько правдивы были слова Друстана, и видела на лицах других послушников, что они тоже поняли правду.
— Я пойду, — упрямо сказала она. — Но от вас ждать ничего не буду.
— Я пойду с тобой, — твердым голосом произнес Жоакино. — Не ради тебя. Я пойду за Люком. Он — мой брат-Лев. Он стоит того, чтобы рискнуть для него всем. Это в духе рыцарства. Если я не решусь выйти во двор и поднять свой голос в его защиту, то я не достоин когда-либо надеть золотые шпоры.
Бернадетта в отчаянии смотрела на него. Присоединиться к нему она не решалась. Зато рядом с Жоакино встал Раффаэль.
— Я все равно пользуюсь дурной славой. Чего мне еще бояться, после того как я разорил половину послушников и учеников? — Он чарующе улыбнулся. — Я пойду с тобой.
— Я тоже! — кристально-чистым мальчишеским голосом произнес Рене.
— Нет! — Друстан преградил троим мальчикам путь. — Не нужно начинать снова! На этот раз платой будет не парочка палочных ударов по пяткам. Разве это не доходит до вас, Львы вы мои твердолобые? Просто здорово, что вы вот так готовы вступиться за друга, но я не позволю вам всем пропасть! Глупые дети! Вы не понимаете, что на кону!
— Наша честь, если мы останемся! — возразил Жоакино.
Оплеуха Друстана была настолько же внезапной, насколько сильной. Жоакино попятился и схватился за пылающую щеку.
— Это за то, что ты хотел выставить меня бесчестным человеком. — Магистр сжал руку в кулак. Очевидно, рука у него болела. — Я останусь здесь не потому, что я трус. Неужели вы всерьез считаете, что ваше выступление произведет впечатление на Леона? Кем вы себя возомнили? Семью гептархами? Судьба Люка находится исключительно в руках божьих. И Господь знает, как вы любите своего брата и на что вы готовы ради него пойти. Не нужно идти затем, чтобы доказать что-то ему или себе. Останьтесь!
— Ты ведь хотел, чтобы я почитала Андре Гриффона, — с вызовом произнесла Гисхильда. — А он пишет: «Не доверяй своему разуму, он — приют для низких чувств. Слушайся своего сердца, потому что в нем живет Бог». Что говорит тебе твое сердце, Друстан?
Гисхильда была удивлена тем, насколько сильно ее слова тронули магистра. Уголки губ его вздрогнули. Он несколько раз сжал свою уцелевшую руку в кулак. Старый учитель Гисхильды, Рагнар, научил ее тому, как использовать силу слов. Он терпеливо учил ее, потому что однажды она может стать королевой. А королева обычно правит не мечом. Ее оружие — слова. И при умелом использовании они могли ранить сильнее любого оружия, — так он всегда говорил. Теперь Гисхильда впервые видела, насколько правдивым было это утверждение. Друстан вряд ли страдал бы больше, если б она нанесла ему удар сталью. Она была глубоко поражена тем, что увидела, насколько беспомощен рыцарь перед своими чувствами. Она и не догадывалась, что Андре Гриффон и его учение так много значат для него.
— Мое сердце — Лев, — едва слышно произнес ее учитель. Слезы бежали по его щекам. — Я должен был бы идти впереди вас всех. Но я клялся защищать вас. Я не имею права отпустить вас. Я не имею права допустить, чтобы вы бросили вызов примарху. Думаете, вы знаете брата Леона? Вы понятия не имеете… Он никогда не примет восстания звена. Если за это вас изгонят из Валлонкура, можете благодарить Бога за столь мягкое наказание. Не нужно сейчас следовать за своими сердцами, дети. Это будет означать вашу гибель. Иди одна, Гисхильда. Пожалуйста! И иди скорее! Ты знаешь, что твое сердце зовет тебя к Люку также и по другой причине. Иди туда, куда зовет тебя сердце. Но не бери с собой своих товарищей. Это только твой путь, а не их.
Гисхильда почувствовала себя опустошенной. А еще — подлой. Друстан был прав. Она не имела права так с ними поступать. Внезапно она не смогла больше смотреть своим братьям и сестрам в глаза. Она вела себя эгоистично, и теперь стыдилась этого. Она поспешно бросилась к воротам неоконченной башни. А потом побежала.
Она бежала до тех пор, пока сердце ее не стало биться будто кузнечный молот, а в голове не осталось ни единой мысли. Свободная ото всех желаний, кроме одного: помочь Люку, чего бы это ни стоило!
И только когда она увидела древнюю Цитадель, стоявшую на берегу озера, она осознала, насколько чудовищно то, что она собирается сделать. Цитадель с ее толстыми, высокими стенами была настолько же неприступна, насколько ее задача — невыполнима. Она с сомнением оглядела себя с ног до головы. А на ней еще и праздничные одежды! Кольчуга, мундир Льва и белый плащ, в котором на бегу запутались цветы репейника.
Она отряхивалась до тех пор, пока не привела себя хотя бы примерно в респектабельный вид. Она понимала, что победить она может только хитростью и наглостью. Она ведь даже понятия не имела, где искать Люка. Сидит ли он в тюрьме?
Она поспешно зашагала прямо к воротам замка и поздоровалась со стражниками.
— Магистр Друстан послал меня передать кое-что рыцарю Лилианне. Вы не знаете, где я могу ее найти?
Командир стражников, человек с лицом хищной птицы, коротко кивнул.
— Попробуй поискать в библиотеке. Она проводит больше времени там или на фехтовальном дворе. Ты знаешь дорогу?
— Я думаю, что просто последую за песнью мечей, — смело ответила она, потому что издалека доносился звон стали на фехтовальной площадке.
Рыцарь улыбнулся.
— Пожалуй, с моей стороны это был глупый вопрос.
Она ответила на его улыбку и свободно прошла через ворота. Никто больше не задавал никаких вопросов, когда она бесцельно слонялась по дворам большого замка. Большинство рыцарей и прислужников нашли пристанище под защитой толстых стен. В тени крепостной башни три пары тренировались с рапирами и кинжалами. То были послушники последнего курса, которые через несколько дней получат золотые шпоры. Они были хороши, это пришлось признать бы даже Сильвине. Вполне возможно, что недостаточно хороши, чтобы выстоять против эльфов, но, кроме жителей Альвенмарка, им можно было не бояться никого, кто держал в руках клинок. Удар следовал за ударом почти на грани того, что способен был заметить глаз. Гисхильде стало тяжело на сердце при мысли о том, что это свое искусство они скоро станут использовать против Фьордландии. Может быть даже, эти рыцари убьют людей, которых она знала.
В подавленном состоянии она двинулась дальше. Она не должна торчать здесь, среди смертельных врагов ее родины. Она должна рассказать отцу о том, что видела. Он тоже должен основать школы, в которых будут учить мальчиков с самого детства. Было легкомысленно предоставлять их обучение случаю. Сколько всего она должна рассказать отцу! И куда только подевалась Сильвина? Прошло уже целых полгода с тех пор, как эльфийка нашла ее. Почему от нее нет ни слуху ни духу?
Они же вернулись с «Ловца ветров» всего лишь три дня назад, мысленно успокоила себя Гисхильда. На корабле эльфийка никак не могла ее достать. Наверняка все давно уже готово для побега. Сильвина ждет подходящего момента.
Гисхильда обошла стог сена. Пахло летом и лошадьми. Двери прилегающих к замку конюшен стояли нараспашку. В воздухе роились блестящие мухи. Из кухни доносился аромат свежего яблочного пирога. Наверное, пекут для праздника по случаю появления новых рыцарей.
Гисхильда увидела лестницу, перед которой стояли двое стражников. Туда она спускалась к троллю вместе со своими братьями и сестрами-Львами. Почему там стража? Тогда там не было никого. Дети альвов сидели взаперти за деревянными дверьми и железными засовами. Им не нужна была стража.
Гисхильда спряталась за стог. Может быть, там, внизу, Люк? Стражники ее наверняка не пропустят. И, наверное, ничего не расскажут. Девочка закусила нижнюю губу. Что можно сделать? Существует десяток причин для того, чтобы там выставили стражу. По ним было видно, что жару они переносят с трудом. На них были доспехи. С ног до головы они были закованы в сталь, и только забрала были подняты. Им наверняка хочется пить.
Гисхильда понимала, что вовсе не обязательно в темнице заперт Люк. Он с тем же успехом может сидеть в одной из башен, где есть небольшие комнаты для гостей. Но сердце подсказывало ей другое. И живот. Туда вернулось сковывающее чувство страха. Оставалось совсем немного времени, если она хотела ему помочь.
Она вынула огниво и сталь из небольшого кожаного мешочка на поясе и подкралась ближе к стене. Неуверенно огляделась. Ни один из стражников увидеть ее здесь не мог. Двор был пуст. У окон тоже никого не было видно.
Стог сена находился рядом с крепкой стеной. Но конюшни были слишком близко. Лошади сойдут с ума от страха, когда почуют дым. Получится великолепный спектакль. Но ничего плохого случиться не должно…
Гисхильда снова огляделась. Конюшня и два сарая во дворе были покрыты дратвой. Если искры упадут туда… Но нет! У искр недостаточно силы, чтобы поджечь крышу. Или достаточно? Она рискнет. Она должна отвлечь стражей. Она должна спуститься вниз, к темницам. К Люку!
Сталь скользнула по огниву. Звук в полуденной тишине показался Гисхильде до ужаса громким. В стог посыпались искры. Оранжевый жар пополз по сухим соломинкам. Поднялась и заструилась вверх тонкая струйка белого дыма. И внезапно вспыхнул огонь. Он жадно хватал соломинки маленькими пальцами, пожирал их и продолжал расти.
Гисхильда спряталась за старой повозкой, брошенной неподалеку. Сидя за колесом, она наблюдала через спицы за двумя стражниками. Те ничего не замечали!
Сердце принцессы рвалось из груди. Из своего укрытия она хорошо видела, как распространялось пламя. Оно росло подобно живому существу. И внезапно взвилось высоко над стогом сена. Что она натворила!
— Пожар!
Наконец-то оба рыцаря заметили несчастье. Они с криками бросились к огню. Начали разбрасывать стог своими длинными мечами, чтобы отнять у огня пищу.
Гисхильда выбежала из-за повозки, бросилась ко входу в конюшни и скрылась в темноте. Лошади неистово ржали. Некоторые били копытами по деревянным стенам своих стойл.
— Там, во дворе! — крикнула конюшим Гисхильда. — Пожар! Помогите! Принесите воды! Скорее!
Никто не спросил, откуда она появилась, не попытался задержать ее. В конюшню потянулась длинная сизая струя дыма.
Конюшие отвязали лошадей и погнали их во двор. Гисхильда распахнула двери стойла. Охваченные слепым страхом, крупные боевые скакуны помчались наружу. А между ними неслась Гисхильда. Скрытая от постороннего взгляда за их телами, она добежала до лестницы. Перепрыгивая через ступеньку, она буквально полетела вниз…
…И едва не упала. Уперлась ладонями в шероховатую поверхность камня и испуганно обернулась. Ворота были распахнуты. Девочка глянула вперед. На стенах горели факелы. Она перешла на шаг. Очень скоро шум, доносившийся со двора, стал более приглушенным. В воздухе витал холодный сырой запах, оседший на языке противным мехом. Где же Люк? Почувствует ли она, когда окажется перед его камерой? И как им обоим сбежать из Валлонкура? Она заколебалась. Смотри только вперед, молча напомнила она себе! Теперь возврата нет. Сейчас…
Послышался крик. Совсем близко! Громкий и такой мучительный, какого Гисхильда не слышала даже во время битвы на Медвежьем озере.
Внезапно ее схватили. Девочка резко ударилась об стену. Руку больно заломили за спину. Горячее дыхание обожгло затылок. А жуткий крик по-прежнему продолжал звучать в ушах.
Гурман
— Ты уже бывал в Вахан Калиде?
— Да.
Сидеть взаперти с этим троллем было сущей пыткой. Для своей расы он был наверняка очень умен. И Норг наслаждался тем, что наконец-то можно поговорить хоть с кем-нибудь на родном языке. Это было бы даже забавно, если бы речь не шла все время только о еде. Он уже целый день нес всякий вздор о каких-то фирменных блюдах, которые он когда-то поглощал. А временами он говорил вещи, которые до глубины души беспокоили Ахтапа. Норг был явно не совсем в порядке. Интересно, сколько он уже сидит в темнице? И можно ли верить тому, что сказал белобородый? Действительно ли тролль съел свою собственную ногу? Нет, это было совершенно невозможно, уговаривал себя лутин. Настолько сумасшедшим не может быть даже тролль.
— Я был в Вахан Калиде во время праздника коронации в свите короля Оргрима. Хороший парень… У него всегда можно хорошо покушать. Ты когда-нибудь сидел за пиршественным столом моего короля?
— Нет.
— Ах да, я же хотел рассказать тебе о Вахан Калиде. Там есть гномы вроде тебя. Они…
— Я — лутин, а не какой-то там гном! А в Вахан Калиде ты встречал скорее хольдов, чем гномов.
Норг пренебрежительно махнул рукой.
— Ах вы, мелюзга. Кто ж сможет запомнить все эти названия народов!
Внезапно Ахтапу почудилось, что Норг пытается схватить его. Кончики его пальцев оказались всего на расстоянии ладони от лутина. Тролль лежал, вытянувшись, на полу темницы, а Ахтап по-прежнему сидел у двери. Он не решался отойти с тех пор, как Седовласый засунул его в эту вонючую камеру. У Норга так странно блестели глаза… А когда он говорил о еде, изо рта у него текла слюна.
— Так вот, эти гномы в Вахан Калиде…
Ахтап вздохнул, но больше ничего не сказал. Это было бесполезно.
— …они дрессировали пауков под названием «тролльский палец», это такие жирные твари, скажу я тебе. Больше моей руки! По-настоящему жирные. Они умеют ловить маленьких птиц, если их правильно тренировать. Но тут нужно быть чертовски внимательным, иначе они все соки из нее вытянут. Тогда с птичками уже ничего нельзя будет делать. Но есть их нельзя… Вообще никакого вкуса нет. Я как-то попробовал. Из любопытства. Ты когда-нибудь ел пауков?
— Нет! — Только подумать! Отвратительно! Ахтапу захотелось, чтобы Норг поскорее уснул. К счастью, спал этот тролль невероятно много.
— Итак, эти маленькие птички Лесного моря, действительно удивительны. Умеют зависать на лету. И весят не больше цветочной феи. А гномы из Вахан Калида ощипывают их, а потом бросают в кипящий жир. И больше не вынимают. Едят сразу. — Норг протянул к нему свой большой палец. — Они величиной с верхнюю фалангу моего большого пальца. И так великолепно хрустят на зубах… Как следует приправить… — При воспоминании об этом у Норга снова потекла слюна. — Просто великолепно. Однажды я съел сразу сотню этих маленьких птичек. Костей во время еды просто-напросто не чувствуешь. Только когда они хрустят…
— Чего эти чертовы человеческие рыцари хотят от нас? — В глубине души Ахтап надеялся, что тролль наконец заговорит о чем-нибудь другом, кроме еды.
— Они показывают нас деткам. Детки должны знать, как мы выглядим, прежде чем их пошлют умирать в Друсну. У них здесь есть девочка, которая понимает мой язык. Не убежала при виде меня. — Норг захихикал. Звук был похож на движение мельничных жерновов. — Большинство обделывается, когда видят меня впервые. — Тролль оглядел себя. — Если бы только эти чертовы рыцари лучше кормили! Я имею в виду… Ты только посмотри на меня! Кожа да кости. И без одной чертовой ноги. Вот они удивятся, когда повстречают тролля в полном соку! — И он тихо засмеялся. Смех был печальным, и в конце концов перешел в слезы. — Я голоден. — Норг смотрел на Ахтапа как на мясное блюдо. — Когда я был еще маленьким, я уже жил в мире людей. Я вырос в Нахтцинне. Там король Оргрим много столетий был герцогом, чтоб ты знал. Хорошая земля, суровая, жестокая, будто созданная специально для троллей. Лед никогда полностью не сходит с гор… — тролль вздохнул. — Тогда, маленьким щенком, я тоже всегда был голоден. Мы ели все. Даже лис…
Чудесно, подумал Ахтап. Этого только не хватало. Он забился в самый дальний угол дверной коробки.
— С лисами трудно. В мясе полно костей. Вытаскивать их — тяжкий труд. Чистишь дольше, чем ешь. Но эти проклятые кости толстые как раз настолько, чтобы их нельзя было разжевать. Можно подавиться осколком. Лиса — это неплохо. На вкус почти как собака, только немного жирнее. Если посыпать тимьяном и жарить в собственном соку… — он мечтательно закатил глаза. — Я с удовольствием вернулся бы в горы. Хотя силы моей вряд ли хватило бы на то, чтобы пробежать даже сотню шагов. Воздух там такой чистый. — Он закрыл глаза. Изо рта все еще капала слюна. — Ты когда-нибудь ел лис?
Ахтап держался изо всех сил. Только не дать себя спровоцировать!
— Знаешь, Норг, мой народ очень дружен с лисами. Есть лис — это примерно то же, что съесть родственника.
— Ну и что? Ты что, никогда не бывал на трупном пиршестве?
Ахтап понял, что совершил ужасную ошибку. Нужно было думать как следует! Ведь повсюду в Альвенмарке были известны истории о пиршествах троллей, на которых они ели мертвечину.
— Э-э-э… Я…
— За луну до того, как меня поймали люди, я был на трупном пиршестве моего дяди по отцу. Он был великим воином, очень мужественным. Я ел его сердце. И печень… Она была очень сочной. — Норг открыл глаза. — А ты сочный?
— Ни капельки! Видишь ли, слишком много шерсти. Шерстинки на языке во время еды — это ведь гадость: только закашляешься!
— Значит, тебя нужно жарить. И шерсть можно повыдергивать. — Тролль потянулся.
Ахтап услышал, как зазвенели звенья железной цепи.
— Ты когда-нибудь ел людей?
Норг замер.
— Да… Я бывал во множестве битв. Оргрим был мной очень доволен. Когда-то я был известным воином. Я… — внезапно он понизил голос до шепота. — Люди здесь другие. Есть такие… — теперь он говорил настолько тихо, что слов было почти не разобрать. — Колдуны… белобородый и такой… с серебряной палкой. Ты должен… — Он уставился на дверь. — Они там, снаружи. Ты чувствуешь это?
Ахтап почувствовал слабое покалывание. Чувство, похожее на то, которое возникает прямо перед летней грозой.
— Они нас подслушивают!
— Чушь! — возразил лутин. — Они ведь даже не знают твоего языка!
Тролль пополз прочь от двери. Цепь со звоном потянулась за ним.
— Нет, там есть девочка. Клянусь альвами… Они здесь. Ты разве не чувствуешь? Вот опять! Пожалуйста, нет, пожалуйста! — Мольба его перешла в крик.
Гигантский тролль катался по полу. Казалось, какие-то невидимые люди тычут в него множеством пик.
Ахтапа охватил ужас. Он прижался к деревянной двери. Ему захотелось стать червем и выползти через щель в двери. А еще он почувствовал то, о чем говорил тролль. Что-то коснулось его. Вошло внутрь и захотело вырвать из него жизнь.
Освобожден
Леон опустил меч и вложил его в ножны. Наконец-то открылось! Крик тролля расставил все на свои места. Он положил руку на плечо мальчика.
— Все кончено, Люк. Никогда больше не буду я сомневаться в том, что ты — один из нас.
Юный Лев потрясенно смотрел на него.
— Что это было? Кто кричал?
— Это было твое спасение, Люк. Большего тебе знать не нужно. Не сейчас. Оноре, позаботься о нем. И о Фредерике.
— Ты смотрел ногу, брат? Посмотри внимательно, Леон! Только посмотри!
Разорванная плоть срослась. Только ручеек крови свидетельствовал о том, что на этом месте была ужасная рана. Примарх недоверчиво ощупал конечность. Нигде не было ни осколочка, двигавшегося в плоти, кость была цела. Это было чудо. Ему никогда не доводилось видеть, чтобы ребенок обладал настолько большой силой. Люк был просто даром божьим. Истинным даром! Он был ответом на все интриги и неудачи. Он принесет Новому Рыцарству доселе неизведанное величие, если им удастся завоевать его сердце.
Леон обругал себя за то, что сомневался в мальчике. Неужели он был настолько слеп? Они не имеют права проиграть битву за сердце Люка! Он должен стать одним из них, до мозга костей пропитанным идеалами рыцарства.
Примарх понял, какую страшную ошибку совершил. Если бы не этот чертов камень… Камень! Он опустил руку в кожаный мешочек, висевший у него на поясе. Эльфийский камень потерял свой блеск, свет в нем погас. Леон протянул его мальчику.
— Он твой. Не знаю, как он к тебе попал. Но с сегодняшнего дня он будет напоминать мне о том, что ты — один из нас. Ты выжег из него проклятую эльфийскую магию. Теперь это всего лишь камень.
Люк принял камень и долго смотрел на него. Леон чувствовал, насколько глубоко обижен и растерян мальчик. Он ничего не понимал из того, что происходило вокруг. Примарх опустился на колени.
— Я должен извиниться перед тобой, юный Лев. Прошу, прости меня за то, что я поступил несправедливо по отношению к тебе.
Люк непонимающе смотрел на Леона. А потом на глазах у него выступили слезы.
— Ты не должен стоять передо мной на коленях. Ты… — Он схватил Леона за руки и попытался поднять его.
— Нет, Люк. Ни мой возраст, ни сан не защищают меня от ошибок. Пожалуйста, прости! Я не встану, пока ты не сделаешь этого. Забери у меня мою боль. И прими мои извинения.
— Пожалуйста, поднимись, примарх.
— Нет, я не заслужил того, чтобы зваться примархом. И меньше всего перед тобой, мальчик. Примарх должен быть к Тьюреду ближе, чем каждый из братьев. Он должен чувствовать божественное в мире, в каждом вздохе мира. Но по отношению к тебе, к невероятному дару, сделанному нам Тьюредом, я оказался слеп. Я должен вырвать свой оставшийся глаз! Если бы я мог видеть сердцем, то, наверное, лучше исполнял бы свои обязанности.
— Пожалуйста, перестать винить себя. Как ты мог понять, что дар мой от Господа, если я сам сомневался в себе? Я не имею права таить на тебя обиду, брат примарх.
— У тебя доброе сердце, мальчик. — Леон оперся обеими руками на рукоять меча и поднялся.
Ему придется заглянуть вглубь себя. И покаяться!
— Брат Оноре, пожалуйста, позаботься о том, чтобы брат Фредерик получил более удобную комнату до тех пор, пока не поправится полностью. И отведи нашего брата Люка в подобающую комнату.
— У меня есть просьба. — Люк умоляюще поглядел на него. — Я хочу назад, к своим Львам. Мое место там.
Леон не сдержал улыбки.
— Да, ты прав. Но останься в замке еще на один день. Не сомневайся, что скоро ты почувствуешь себя очень опустошенным. Может быть, у тебя даже будет болеть голова. Завтра можешь вернуться к своим. А сегодня я еще хочу сообщить тебе одну тайну, которую ты должен хранить глубоко в своем сердце. Ты сможешь сделать это? Бог избрал тебя для великих свершений. Но из-за этого ты будешь одинок. Я расскажу тебе о твоем даре, Люк. А теперь извини меня, возраст дает о себе знать. Я устал. Мы увидимся вечером. — Он взял мальчика за руку. — Спасибо тебе за твое великодушие, Люк. Ты — настоящий рыцарь.
Мальчик просиял. Никогда прежде примарх не видел его таким счастливым. Леон почувствовал облегчение. Теперь он знал, что сумеет завоевать сердце этого ребенка. Теперь он будет внимательно следить за ним. Раны, которые он нанес душе мальчика, очень глубоки. Каким же слепым идиотом он был!
Примарх вышел в коридор. Он чувствовал себя очень старым. Сомнения в себе были ему вообще-то чужды, но этот случай с Люком взволновал его до глубины души. Даже бессердечный Оноре распознал то, что сокрыто в мальчике. Это терзало Леона особенно сильно.
Старый рыцарь ордена подошел к двери темницы, где был заточен тролль. Как же много лет он сидел здесь взаперти… С тех пор как чудовище потеряло ногу, пользы от него ордену было, что от козла молока. Нельзя ведь показывать послушникам одноногого тролля, чтобы подготовить их к ужасам сражений в Друсне. Норг пережил свое время. Для него наверняка было бы лучше послужить Ордену в последний раз, пусть и таким образом, вместо того чтобы влачить жалкое существование в застенках. А этот проклятый маленький лутин… Его не жаль!
Он открыл тяжелую дверь камеры, хотел попрощаться с Норгом, когда в ноги ему вцепились маленькие ручки.
— Пожалуйста, забери меня отсюда, господин. Пожалуйста, я сделаю все, только заберите меня отсюда!
Мех лутина побелел. Маленький человеколис плакал кровавыми слезами. Губы его тоже кровоточили, очевидно, он прокусил их. Все тело кобольда сотрясала неконтролируемая дрожь. Леон сделал попытку вынуть из ножен меч и просто добить его.
— Пожалуйста, господин! — На него смотрели окровавленные, широко раскрытые от ужаса глаза. — Пожалуйста. Он проник мне прямо в душу. Холод… Это… Я отведу вас в Альвенмарк, если хотите. Но, пожалуйста, не делайте этого снова. Не дайте мне умереть так же, как Норгу! Я буду твоим самым верным слугой. Твоим рабом. Всем.
Обмен
Гисхильда стояла у окна и смотрела во двор на конюшни. Пожар был потушен. Стена той башни, где стоял стог сена, почти до самой крыши была покрыта копотью. Еще немного — и заполыхало бы по-настоящему. Какое наказание ожидает ее? Этого она себе не могла даже представить. Девочка застыла у окна с поникшей головой.
Должно быть, брат Альварез находился в одной из темниц. Она просто не увидела, как он подошел. Почему именно он постоянно ее ловит? Еще на «Ловце ветров»…
Для рыцаря ордена он был очень мил. То, что он будет думать о ней плохо, было ей неприятно. Если бы это был кто-нибудь другой, ей было бы все равно.
Ледяное чувство ушло из живота. По крайней мере, пожар сделал свое дело в том отношении, что Люк теперь был вне опасности. Она спасла его… Но где же он? Как он себя чувствует? Позволят ли ей еще хоть раз увидеть его?
Дверь крошечной комнатки, в которую ее заперли, открылась, вошел Леон. Таким она всегда представляла себе Фирна, бога зимы. Высокий, массивный, со всклокоченными белыми волосами и густой белой бородой, спускавшейся на грудь, в белой робе, подпоясанной мечом. Только ужасный шрам, разделявший его лицо и искажавший губы, не вписывался в образ.
Когда Леон вошел, Гисхильде показалось, что в комнате стало холоднее. Она с вызовом посмотрела на него.
— Ну что, поджигательница… Тебе есть что сказать?
Она пожала плечами, пытаясь казаться спокойной, но колени у нее дрожали. Одной рукой она оперлась на подоконник.
— Да, это сделала я. Я ничего не отрицаю.
— И ты не раскаиваешься, я так понимаю.
— Ничего же страшного не случилось.
Примарх встал рядом с ней у окна и посмотрел на следы копоти на стене.
— Вряд ли можно считать твоей заслугой то, что дело не обернулось бедой. Могла загореться башня. Или конюшни.
— Я помогала спасать лошадей.
— Как благородно!
Гисхильда была сильно озадачена поведением Леона. Она готова была к тому, что на нее будут кричать, ее будут бить. Но спокойная ярость Леона была страшнее, чем любой громогласный взрыв бешенства.
— Откуда ты знала, что ни одна из лошадей не сломает ногу? Что никого из конюших не затопчут? Откуда ты знала, что в башне не хранится порох? Откуда ты знала, что взлетевшие искры не подожгут дворец? Оно того стоило? У меня есть подозрение, и я советую тебе не лгать мне!
Гисхильда молча смотрела на примарха. Она не могла этого произнести. Она не должна создавать Люку дополнительных трудностей. В то же время она была уверена в том, что Леон действительно заметит, если она попытается солгать ему. Поэтому она молчала. Стояла, опустив глаза. Обо всех возможных последствиях она не думала. Только о Люке…
— Ты сделала это для Люка. Ты вообще знаешь, кто он? Ты уверена, что он стоит этих жертв? Может быть, ты решилась на это ради мертвеца?
Она испуганно взглянула на него.
— Он не…
— Нет? Но откуда такая уверенность? Ты вообще знаешь, в чем его обвиняют?
Гисхильда отчаянно пыталась прочесть по лицу примарха хоть что-то. Но черты лица Леона молчали. Они были холодны, как черты бога зимы.
— Я знаю, что он не сделал ничего дурного. Он изо всех сил стремится стать рыцарем. Он готов сделать для этого все. Я не могу даже представить, чем он мог заслужить смерть. Ни один суд, который действительно желает докопаться до истины, не вынесет ему приговор.
— Значит, ты настолько хорошо знаешь его. Это любовь придает тебе уверенность? Он клялся тебе священной клятвой? Все это ничего не стоит, девочка. В каждом из нас сидит предатель. Вопрос только в цене.
— Что с ним? — теперь она едва не плакала. Этой неизвестности она не выдержит.
— Он еще жив. Своим пожаром ты действительно добилась того, что пока его не казнят. Казнь состоится завтра утром. А в наказание ты будешь на ней присутствовать!
Ноги Гисхильды подкосились. Она оперлась на подоконник обеими руками, но, тем не менее, упала. Сил больше не осталось. Она могла вынести все, кроме этого.
— Я с собой что-нибудь сделаю, если Люк умрет!
Леон рассмеялся. Смех был резким, суровым, режущим сердце не хуже ножа.
— Думаешь, меня это испугает? Для школы ордена будет только лучше, если тебя не станет.
Все то время, пока Гисхильда просидела взаперти, она размышляла над тем, что же теперь будет. И она точно знала, что Леон никогда не откажется от нее. Он может побить ее, запереть. Но ее жизнь драгоценна. Ее жизни ничто не угрожает. Ни при каких обстоятельствах!
— Ты не сделаешь этого! — Принцессу злило то, что он, очевидно, считал ее всего лишь взбалмошным ребенком. И гнев придал ей силы.
— Откуда такая убежденность, дитя? Поджог — тяжкий проступок. А еще я знаю, что ты каждый день думаешь о том, как бы сбежать. И о том, что ты надеешься, что твои друзья-эльфы придут за тобой. Я не могу себе позволить, чтобы побег осуществился. Твоя смерть гораздо более приемлема.
Ему не испугать ее! На такие угрозы она и рассчитывала.
— В боях после моего похищения погибла почти сотня рыцарей, насколько я слышала. Ровно столько, сколько школа выпускает за год. Это ужасная цена для ордена. Получается, что все они отдали свои жизни зря, если ты велишь казнить меня.
Леон поднял веко и потер раненый глаз.
— Иногда люди совершают ужасные ошибки. Это относится и к облеченным властью. Мертвым я помочь уже не могу. Но будь уверена, что если я приду к выводу, что для ордена будет полезнее твоя смерть, чем жизнь, ты умрешь, я не стану колебаться.
За эту пошлую угрозу она стала презирать его. Точно, он считает ее глупым ребенком, которому можно городить все что угодно!
— Вы можете шантажировать моих родителей только до тех пор, пока я жива. Я не знаю, чего вы хотите, но в одном я уверена совершенно точно: мертвая я не стою ничего!
— Знаешь, маленькая принцесса, думаю, пришла пора узнать тебе одну историю. Помнишь девочку, которую привели в твою комнату в Паульсбурге вместо тебя? Лилианна приложила немало усилий к тому, чтобы найти ребенка, очень похожего на тебя. Эрцрегент утащил ее в Анисканс. В какой-то момент своего путешествия он, должно быть, заметил, что это не та. Кухарке, пожалуй, трудно долго притворяться принцессой. Даже если приходится разыгрывать из себя всего лишь взбалмошную принцессу-язычницу. Когда твой, как говорила Лилианна, драгоценнейший эрцрегент Шарль заметил свою ошибку, ему сразу же стало ясно, что нужно делать, дабы другие тоже не заметили ошибки. Девочку убили. И поскольку никто не знал, кем она была на самом деле, ее со всеми почестями похоронили в башне-гробнице святых и гептархов. Так что там есть теперь могила, на которой написано твое имя, Гисхильда Гуннарсдоттир. И все, кто занимает в этой церкви какое-то положение и имеет вес, считают, что именно ты там и похоронена. А поскольку эрцрегент Шарль тоже скончался, выявить подлог будет непросто. Теперь, когда ты знаешь это, как думаешь, велика ли твоя ценность для нас? Твое похищение было кровавой ошибкой. А терпеть твои капризы мне не хватает терпения. Скажи мне, чего стоит твоя жизнь? Какой прок от тебя ордену? Если хочешь стать одной из нас, милости просим. Иначе…
Он предоставил ей возможность поразмыслить о том, что с ней произойдет. Внезапно Гисхильде стало ужасно трудно дышать. Она опустилась на маленький табурет, стоявший у окна. Где-то есть ее могила… Но ведь Сильвина узнала, что она жива! Она сумела разглядеть обман и нашла ее. Почему же она не возвращается?
— Ну что, принцесса? Что скажешь?
Леон пугал ее. Она знала, насколько безжалостным он может быть.
— Я… Мои отец и мать сумеют узнать меня.
— Твой отец исчез. Твоя мать короновалась и стала королевой Фьордландии, и праздник окончился тем, что она велела казнить тридцать семь моих братьев и сестер по ордену. Беззащитных пленников, Гисхильда. Скажи мне, о чем мне говорить с этой женщиной. Впрочем, я думаю, что скоро она возьмет себе в мужья другого мужчину, чтобы упрочить свое положение. Ты должна научиться думать по-новому! Твоя ценность — это исключительно ты сама, Гисхильда. И больше ничего!
Это уже было чересчур! Она отказывалась поверить в это. Неужели Сильвина скрыла это от нее? Да, может быть… Слишком мало времени было на то, чтобы поговорить, когда они встретились в яме под цепями.
Леон протянул ей руку.
— Мы рады видеть тебя в наших рядах, Гисхильда. Ты можешь быть одной из нас. Тебе нужно только взять эту руку.
— Я не могу отречься от своих богов и предать свою страну. Я — это Фьордландия…
Впервые с момента, как примарх вошел в комнату, он улыбнулся. Глаза его окружила сеточка из мелких морщин.
— Не слишком ли много для девочки твоего возраста? Как ты можешь быть целой страной?
— Я последняя в роде. Я принадлежу стране. Я должна… — Ее голос сорвался.
Неужели мама действительно снова выйдет замуж? Она любила Гуннара. Но если он пропал, то выбора у нее не оставалось. На глаза Гисхильды навернулись слезы. Прошло почти два года с тех пор, как она в последний раз видела отца. Но хотя она была бесконечно далека от него, в сердце ее он был рядом с ней. И она знала, что он всегда думал о ней. Знала она и то, что он не оставит попыток найти ее. Но то, что его нет… Мертв… Она никогда еще не думала о его смерти. Он был таким сильным, непобедимым! Героем, которого уважали даже дети альвов. Он не мог умереть.
— Ты бы предал своего Бога и свой орден, примарх?
Леон долго молча смотрел на нее, пока она боролась со слезами. Наконец он кивнул.
— Я не хочу ломать тебя, Гисхильда. Я хочу быть уверенным в тебе. И вот еще что… Я тоже не предал бы своего Бога и свой орден. Я не могу требовать от тебя того, чего не сделал бы сам. И я ценю твою верность, хотя она принадлежит не мне. Пообещай только, что ты не станешь пренебрежительно отзываться о Тьюреде и нашем рыцарском ордене. А еще обещай, что ты не станешь выставлять напоказ языческие верования перед своими братьями и сестрами по ордену. Как думаешь, сможешь?
Та кивнула.
— Мне хотелось бы, чтобы я мог доверять тебе, Гисхильда. И, чтобы ты правильно понимала меня: все это предпосылки для того, чтобы ты смогла здесь находиться. Ничто из этого не является большой уступкой с твоей стороны. Решающим вопросом для меня является вот что: что ты предложишь мне за жизнь Люка? От тебя одной зависит, будет он жить или умрет.
Сердце Гисхильды бешено заколотилось. Что хочет услышать старик? Она поняла, как мало значит для Ордена. Что еще она может предложить? Осталось только одно.
— Я предлагаю себя.
Леон кивнул.
— Об этом мы, пожалуй, еще поговорим немного подробнее. Я не брат Шарль, мне послушницы не интересны. Я полагаю, что однажды Люк станет или уважаемым рыцарем, или будет представлять большую опасность для ордена. И боюсь, что ты будешь играть решающую роль в том, кто из него вырастет. Об этом мы с тобой еще побеседуем. И если мы договоримся, то я заставлю тебя поклясться священной клятвой. Лутом, не Тьюредом. Кажется, ваше племя чувствует особую связь с этим божком. Ткачом судеб… Надеюсь, он хорошо относится к тебе, девочка. Потому что если это не так, Люк умрет под мечом палача. Его судьба в твоих руках.
Неравные братья
Альварез чувствовал себя подлым. Если бы он знал, что из этого получится, он отпустил бы Гисхильду. Что она такого натворила — пожгла немного сена во дворе? Это слишком суровое наказание за такой проступок. Иногда он ненавидел свою кровь. Она привела его в Братство. У него не было выбора.
Оноре опустил на пол свою палку. Резкий, металлический звук был своего рода аплодисментами. Жероме хлопал. Ему доклад примарха тоже понравился. Друстан молчал. Оттого ли, что у него только одна рука? Или он не одобряет происходящее? Он был магистром Люка и Гисхильды. Он должен был что-нибудь сказать. Молчания было недостаточно.
— Мы победили по всем фронтам, — гордо говорил Леон. — Всего за год они потянулись друг к другу. А сегодня Люк доказал, что он — не подкидыш. Он из рода Гийома. Его дар убивает детей альвов!
— Но человеколис жив! — вмешался Альварез.
Это было ребячество с его стороны, но ему не хотелось, чтобы триумф примарха был полным.
— Об этом нам беспокоиться не стоит, — заговорил из темноты своей ниши Оноре. — Действие дара ощущается только на определенном расстоянии. Вероятно, кобольд оказался как раз на самом краю поля. Достаточно близко, чтобы ощутить силу Люка. Но достаточно далеко, чтобы умереть.
— Я тоже так считаю, — присоединился к нему Леон.
Альварез сделал попытку пронзить взглядом темноту ниш.
Где Друстан? Опять он молчит. К чему эта скрытность?
Капитан считал встречи такого рода давно изжившими себя. То, что их тайное братство нужно было скрывать от остальных рыцарей ордена, он понимал. Но то, что они не должны видеть друг друга… Это же чушь!
Он снова поглядел в темные ниши, окружавшие большую круглую комнату. Сколько их сегодня здесь? Сколько братьев и сестер включает в себя Братство Святой Крови? Его разум подсказывал ему, что их было только пять. Но сердце… К Другим это проклятое сердце! С тех пор как он повстречал Миреллу, сердцу своему доверять он больше не мог! Оно предало его. Не проходило и дня, чтобы он не думал о ней. За пару часов счастья он заплатил вечными муками. Куда же она подевалась?
— Каковы твои дальнейшие планы по поводу детей?
Наконец Друстан сказал хоть что-то. Итак, он здесь!
— Мне хотелось бы, чтобы они были счастливы вместе. Будь к ним помягче. Гисхильда думает, что своим хорошим поведением она спасает Люка. Она думает, что я стану заново проверять его каждую неделю потому, что не доверяю ему. На самом же деле я буду посвящать его в тайны Братства. А еще он должен учиться вместе с лучшими врачевателями всех курсов. Я хочу, чтобы его знали на всех курсах нашего ордена.
— Но здесь его дару негде развернуться, — заметил Альварез. — Земля выжжена. И вряд ли мы сможем каждый раз предлагать ему тролля или другое дитя альвов, чтобы он пил из них силу.
— Я думаю, что он не ограничен Господом в своем даре. У него исцеляющие руки. И у него доброе сердце, которое быстро завоевывает другие сердца. Даже я не могу закрыться от него. Мы используем эти дары. Он будет великим полководцем. И Львы сделали его своим капитаном. И это при том, что Жоакино очень даже хорош. Его ждут великие свершения.
— А принцесса? Ты действительно думаешь, что она покорится? — Альварез вспомнил, как поймал ее на «Ловце ветров», когда она открыла ящик Лилианны. Он был совершенно уверен в том, что это Гисхильда подбила Люка на тот поступок.
— Ее сердце принадлежит Фьордландии. Но оно всецело принадлежит и Люку тоже. Я не знаю, на чем основываются их чувства. Но я и не должен этого знать. Мы сделаем все, чтобы сохранить и развить эту любовь. Она может стать ключиком к нашей окончательной победе над язычеством. Ты должен предоставить им возможность быть вместе, Друстан. А потом мы разделим их. Люк должен путешествовать. Он должен бывать в местах, где земля еще не тронута даром. Там, где он сможет испытать всю свою мощь. Эти разлуки только укрепят их любовь.
Альварез снова подумал о Мирелле и о том, какую боль они должны причинить обоим детям.
Зато Леон был, напротив, в совершеннейшей эйфории.
— Гисхильда, конечно, все еще очень зла на нас. Мне пришлось сломить ее веру в себя, чтобы она легче слушалась. Теперь только от тебя, Друстан, зависит, поверит ли она снова в свои силы. Брось вызов ее сильным сторонам! Хвали ее, когда она того заслуживает. Мы должны суметь завоевать ее сердце. Она все еще предана своим божкам. Если мы заполучим ее, то заполучим Фьордландию. Там ее не так скоро забудут. Поэтому она должна будет вернуться на родину и подтвердить свое право на трон! И если ярлы восстанут против нее, то она сможет позвать на помощь целое войско рыцарей ордена. Но сначала они с Люком должны оставаться вдвоем. Будет лучше, если они справятся сами, без нас. А там, где будет Люк, туда последует за ним наш орден. Он подготовит для нас путь. Для этого он избран Тьюредом. Я чувствую это! Никогда я не встречал человека, в котором дар был бы настолько силен!
Альварез поглядел на большую мозаику Древа Крови, выложенную на полу зала. Как далеки были друг от друга некоторые ветки кроны. Он чувствовал себя лишним.
— Сегодня такой день, когда все складывается одно к одному, — продолжал Леон. — Лутин капитулировал от ужаса перед даром. Теперь он — воск в моих руках.
Это известие оторвало Альвареза от меланхолических мыслей.
— Он заговорил? И он — посвященный?
— Он умеет открывать ворота и знает пути. Он — одаренный маг, к несчастью брата Валериана. Похоже, он даже встречался с королевой. И все, о чем я хочу знать, он открывает очень охотно.
Леон вышел из тени своей ниши. Этого он не делал еще никогда! Казалось, он изменился — так и дышал силой. Словно стряхнул возраст с плеч. Он казался капитану живым святым. Человеком, до самых глубин пронизанным Господом.
— Брат Альварез, мы учредим в нашем ордене новую должность. Мастер флота, главнокомандующий всеми нашими боевыми единицами и всеми гаванями. Готов ли ты нести эту ношу?
Капитан был совершенно огорошен.
— Не знаю, справлюсь ли я с этим. Я ведь всего лишь капитан… Может быть, пусть Лилианна…
— Нет! Есть две причины тому, что мой выбор пал на тебя, — вежливо, но настойчиво возразил примарх. — Во-первых, должность должен занимать один из нас, потому что мастер флота должен знать тайны, которые не могут быть разглашены за пределами нашего круга. И, во-вторых, мастер флота должен быть опытным капитаном, потому что однажды он будет командовать крупнейшей битвой в истории нашего ордена.
— Этого не будет, пока орден Древа Праха гоняется за нашими кораблями, — напомнил Оноре.
— Давайте воспользуемся этим. Пошлем им корабли и команды, которые должны пройти испытание. Существует очень мало возможностей пройти испытание в морском сражении. А на битву, которая предстоит нам, мы должны идти с ветеранами.
— И что это будет за битва? — послышался голос Жероме, в котором звучало восхищение.
— От лутина я узнал о месте, в которое постоянно приходит эльфийская королева и в которое можно попасть только морем. Он также назвал мне день, когда наш заклятый враг непременно будет там. И это будет день, когда мы отомстим за убийство Гийома!
— Когда это произойдет? — поинтересовался Оноре.
— Это ты узнаешь в свое время, — ответил примарх. — У нас достаточно времени, чтобы подготовиться. В этот день Альвенмарк ждет конец! У меня будет тысяча рыцарей, чтобы нанести удар. И десять тысяч морских пехотинцев. Нам нужно, по меньшей мере, десять галеас и двадцать крупных галер. К атаке должно быть готово не менее сотни пушек. Лучше — больше. Мы научим Других смирению и наконец-то отомстим за смерть бесчисленного количества наших братьев. Все усилия будут направлены на эту битву. Мы застанем детей альвов врасплох, когда нападем на них в их же мире. Мы не можем проиграть. После этой битвы знамя Древа Праха навсегда останется в тени нашего знамени. Мы должны создать гавань у Вороньей башни и заложить большие склады. Мы должны построить новые корабли и…
— И ты уверен в том, что лутин нас не обманывает? — перебил его Оноре.
— Сходи к нему и посмотри на него! Он сломлен. Он уже не в состоянии лгать. Он в буквальном смысле умоляет позволить ему помочь нам. Не беспокойся. Этот день станет началом самой славной главы в истории нашего ордена. Все унижения будут забыты! Ну же, выйдите из тени, братья. Судьба Братства Святой Крови наконец свершится! Мы отомстим за Гийома! Этого хочет Господь!
— Этого хочет Господь! — воскликнул Друстан своим звучным голосом.
— Этого хочет Господь! — присоединился к нему Жероме.
Братья-рыцари вышли из ниш. Внезапно Альварез почувствовал что-то вроде опьянения. Никогда ранее он не ощущал себя в такой степени орудием Бога. Он испытывал облегчение оттого, что вышел из тени ниши. Только Оноре казался задумчивым. Но он всегда был угрюмым.
Леон вытянул вперед левую руку.
— Положите свои левые руки на мою. И давайте поклянемся, что мы не успокоимся до тех пор, пока не умрет Эмерелль и смерть Гийома не будет отомщена.
Богорожденные
Эмерелль откинулась на подушки, наслаждаясь теплым ветром. Прошла целая вечность с тех пор, как она последний раз путешествовала в открытой карете. Она испытывала облегчение от того, что оставила тронный зал. Она забыла свою страну и свои народы. Она гналась за будущим, которое менялось с каждым вздохом, было неуловимым, мрачным и фатальным. А настоящее уходило от нее. Она всегда любила ездить верхом, но в карете можно было расслабиться, просто наслаждаться путешествием. Две дюжины городов и множество небольших поселений посетила она во время своего долгого пути на юг. Сверкающая весна бежала перед ней и превращалась в золотое лето. Королева находилась в пути уже две луны. Она никуда не торопилась, позволяла себе проболтать полдня со старым кобольдом-сапожником, посмотреть, как девушки собирают цветы лотоса или сходить на озеро Таинственных Голосов. Она бродила по скрытым в воде камням и слушала голоса тумана. Позволяла персику, сандаловому дереву и другим запахам дурманить себя до тех пор, пока не наступало опьянение ароматом.
Королева с болью осознавала, насколько далека была от своих подданных, насколько прочно была заточена в плену дворцовых церемониалов и страха перед будущим. Хорошая повелительница должна быть ближе к своему народу. Все изменится. Хотя она и взяла с собой серебряную чашу и ночь за ночью по-прежнему проводила над ней по многу часов, но в течение долгих дней пути душа ее постепенно обретала покой.
Сонная от мягкого покачивания кареты, она смотрела на густой полог деревьев, где в кронах плясали свет и тень. На покрытых мхом ветвях росли орхидеи разнообразных цветов и форм. Юркие колибри порхали в зарослях из света и красок.
Скрываясь где-то в лесу, обезьяны манко пели свою меланхоличную дневную песню. То тут, то там повелительница замечала красных крабов-скрипачей, которые хватали разъеденную кору гигантских деревьев.
Стайка танцующих цветочных фей при помощи ароматических палочек, которыми они размахивали, как пиками, отгоняла от королевы москитов и других кровопийц. Конечно, Эмерелль легко защитилась бы от любой напасти при помощи слова силы, но ей нравилось, что ее окружают цветочные феи. Их радостные, беззаботные танцы лили бальзам на ее израненную душу. А еще ей нравилось увлеченно вести с ними дебаты о поэзии в шепоте крон деревьев или о скрытом узоре в хитросплетениях корней растений у подножия гигантских деревьев, по которым мудрецы читают будущее мира.
Эмерелль приподнялась и взглянула на колонну всадников. Она путешествовала в сопровождении большого эскорта. Сотня эльфийских рыцарей под командованием Обилее охраняла длинный поезд роскошных карет и тяжелых повозок, нагруженных тысячами разных мелочей, которые требовались придворным, чтобы блистать во всей красе.
Кентавры из Уттики, одетые в сверкающие бронзовые кольчуги и высокие шлемы, на которых развевались белые плюмажи, держались в непосредственной близости от королевы. Несколько в стороне от высокой дамбы, у которой пролегала роскошная дорога через мангровые заросли, двигались кентавры из широких степей земли Ветров. По пояс в гнилой воде они выискивали скрытые опасности. Но Эмерелль знала, что здесь, в джунглях, ей нечего бояться.
До Вахан Калида было еще полдня пути. В такой близости от большого города хищников не было. Сюда не забредали ни быкодушители, ни гигантские луфари.
Наконец впереди в прорехах зеленых крон показалось небо. Гигантские деревья отступили от дороги, их сменили рисовые поля, среди которых мелькали островки цветов. По сверкающим серебристо-голубым чекам бродили одинокие хольды, выуживая из воды камыши и кувшинки.
В карете, ехавшей позади королевской, заиграла на своих флейтах Юливее. То была дикая, безудержная мелодия. Юливее настояла на том, чтобы взять с собой гроб Фенрила. Иногда волшебница удивляла Эмерелль. Большинство считало Юливее непостоянной, резкой, но если ей что-то втемяшивалось в голову, то выбить оттуда это было просто невозможно. Удивительное упорство волшебница проявила, когда с горсткой рабочих начала отстраивать покинутый Валемас и возвращать последних из своего народа к истокам предков.
Валемас давно уже превратился в цветущий город. Но этим он был обязан исключительно Юливее, которая не испугалась и решилась на совершенно невероятный поступок. Может быть, она и Фенрила… Эмерелль вздохнула. Нет, будет лучше, если такими мыслями она не станет портить этот чудесный день бабьего лета!
Королева сильно запрокинула голову, и, глядя назад, за подушки, стала наблюдать за полетом цветочных фей и слушать песню Юливее.
Небо казалось ей странным. Глубокого синего цвета, почти безоблачное, но воздух над ней, казалось, дрожал, как бывает в особенно жаркие дни над песком и в пустыне.
Сонливость улетучилась. Здесь кто-то колдовал! Эмерелль выпрямилась. В этот миг на фоне синевы появилась длинная белая струя дыма. Темная точка на ее конце устремилась к земле. Две, пять, дюжина других таких же полос разрезали небо, словно решеткой.
В колонне раздались крики. Всадники спешивались. Кентавры устремились через рисовое поле, топча копытами нежные зеленые цветы.
Глиняный звон заставил Эмерелль вздрогнуть. За ее экипажем над дамбой клубился густой дым.
— Твой меч! — крикнула она уттийцу, который был ближе всех к карете.
Кентавр вынул из ножен клинок и протянул его рукоятью вперед владычице.
— Пожалуйста, госпожа, не выходите из кареты.
Эмерелль проигнорировала просьбу. Оставаться на месте было самым глупым, что она могла бы сделать в этой ситуации. В карете они станут искать ее в первую очередь — кто бы это ни был.
Налетел ветер. Дым понесся по дороге, закручиваясь в спирали. Что-то большое пронеслось прямо над ней. Она снова заметила странное трепетание воздуха рядом с собой. Появилась белая тень и тут же слилась с дымом.
— Предатели! — раздался где-то впереди крик ужаса.
Зазвенели мечи.
Такого не бывало с Эмерелль даже во время теневой войны. Какой же враг стал настолько силен, что она даже ничего не заподозрила?
Дорога внезапно оказалась окутана густым белым дымом. Мимо проносились какие-то фигуры, ржали лошади. На удивление, почти не было слышно звона оружия и криков умирающих. Кем бы ни были эти предатели, они работали со смертоносной точностью и сумели полностью сокрушить ее эскорт.
Эмерелль почувствовала какое-то движение позади себя. Она обернулась, занося меч для удара по горлу возможного противника. Оружие ударилось о сталь. И ударилось с такой силой, что жгучая боль пронзила ее плечо.
Перед ней стояла фигура в белом. Олловейн!
— Отходите, эльфийские рыцари! — Его голос разнесся над шумом сражения. — Прикажи и ты своим воинам опустить оружие. Мы ведь не хотим, чтобы кто-то пострадал.
Эмерелль положила левую руку на камень альвов, покоившийся у нее на груди. Ее меч все еще указывал Олловейну на горло.
— Воины стражи! Опустите оружие. Опасность миновала. — Магия разнесла ее слова на сотню шагов, хотя произнесла она их обычным голосом.
Звон битвы стих. Слово силы призвало ветер, который унес белые клубы дыма. Высоко в небе кружили черноспинные орлы. Воздух меж ними дрожал.
— Что, во имя альвов, происходит здесь, Олловейн?
— Ты направляешься в Вахан Калид, чтобы взглянуть на корабли и моих эльфийских рыцарей, не так ли, госпожа?
— Совершенно верно!
— Я хотел, чтобы ты не устраивала смотр. Ты должна была увидеть, что случится, если ты пошлешь нас в бой.
Эмерелль поглядела на вереницу карет.
— Не делай так никогда больше, — произнесла она так тихо, что никто, кроме мастера меча, не услышал ее. — Я могла убить тебя или других при помощи волшебства. Просто чудо, что никто не пострадал.
— Мои рыцари согласились провести маневр в боевых условиях. Они сознавали всю степень опасности. Они проводят учения вот уже целый год и начинают волноваться. У тебя есть новости? Когда ты пошлешь нас в бой?
— Я не могу сказать тебе этого, Олловейн. Мы получим сообщение от Сильвины о том, где находится Гисхильда. Серебряная чаша не может открыть мне этого. Я видела ее в военном лагере, но не могу сказать, где именно это место находится. Я вижу много белых палаток и рыцарей Древа Крови. Их сотни, и среди них — Гисхильда. Когда я вижу ее в серебряном зеркале, она старше, чем сейчас, уже не девочка. И она одета в белые одежды рыцаря ордена. Мы потеряем ее, если Сильвина в скорости не вернется!
— Нам все еще не хватает кораблей, — признался Олловейн. — Пока что закончено только два. Нужно больше плотников. И понадобится целый флот, на котором мы будем транспортировать скот для орлов…
— В первую очередь тебе понадобятся еще воины. И больше орлов. Твоя миссия не должна окончиться провалом, Олловейн. У нас есть только одна попытка, чтобы спасти Гисхильду. Если это не удастся, девочка будет потеряна для нас навсегда. Тебе придется выступить против смертоносного, превосходящего по численности наше, войска противника. И, возможно, тебе придется искать Гисхильду среди врагов. Я пришла, чтобы помочь тебе. Ты получишь все.
Это была только часть правды. Втайне Эмерелль питала надежду на то, что они смогут снова пережить старые времена. Она не могла забыть Фальраха. Эльфийка изучающе смотрела на мастера меча. Он изменился со времен тролльской войны… Но было бы неразумно заговорить с ним об этом напрямую.
— Я уступлю воинов из моей лейб-гвардии. Обилее учила их хорошо. Это великолепные солдаты.
— Нам не стоит бояться численного превосходства, — сдержанно ответил мастер меча, вынул из-за пояса толстый стальной болт и протянул его королеве.
Он был несколько больше арбалетного болта, толще и необычайно тяжел. На одном конце его было отшлифованное трезубое острие, на другом — три блестящих плоских стальных пера.
— Что это такое?
— Брандакс называет это медленной смертью. Кобольд создал их, потому что опасался, что нам придется сражаться против войск, сильно превосходящих нас числом. Эти болты упаковывают в ящики по дюжине. Если их метнуть, перья способствуют тому, что болты направляются острием вниз. С пятидесяти шагов в высоту они пробивают любую броню и любой шлем. Они придают нам ту же силу, которая получается, если в воздухе будут более сотни арбалетчиков. Чем плотнее ряды наших врагов, тем хуже для них! Вкупе с дымящими горшками болты создадут беспорядки и замешательство. А потом из дыма появлюсь я со своими воинами. Мы победим, королева, это я тебе обещаю. Мы готовы. Все ждут лишь твоего приказа!
— А что ты сделал с орлами? Почему я не смогла увидеть их в небе?
Этого ты ей не скажешь — прозвучал голос в голове Эмерелль. Над ней скользнула гигантская тень. Король Тученырь!
Наши тайны должны быть скрыты от нее!
Повелитель черноспинных орлов развернулся и круто поднялся в небо.
— С ними нелегко, — произнес Олловейн. — Они невероятно упрямы. И каждый день съедают по стаду овец. Целое стадо! Когда они голодны, с ними вообще нет сладу. Я не знаю, как Мелвину это удавалось. Я…
— У него было меньше орлов. И Тученырь был его другом… — Эмерелль мягко коснулась его руки.
Мастер меча отстранился.
Последняя ночь
Она поклялась Леону в том, что ему не доведется увидеть больше рассветов, когда она не будет верна ордену, до тех пор пока вместе с остальными Львами своего звена не заслужит рыцарские шпоры. Впрочем, она настояла на том, что ни при каких обстоятельствах не станет принимать участие в боях против язычников или детей альвов.
Леон согласился. И какое-то недолгое время Гисхильда пребывала в уверенности, что ей удалось обмануть примарха: до рассвета она еще свободна. Клятва начинается с рассветом.
И только когда ее заперли в камеру с зарешеченным окном и с тяжелой дубовой дверью, она призналась себе, что примарх видел ее насквозь.
Но отчаиваться она не собиралась. Гисхильду Гуннарсдоттир не сажают в клетку! Даже ее отцу это не удавалось. От мысли о нем на глаза навернулись слезы. Нельзя было быть такой глупой и поверить Леону на слово! Ее отец жив, он ищет ее. Это совершенно точно!
Нужно было уладить последнее дело. Она в отчаянии стала колупать поясной пряжкой раствор меж прутьев решетки. Поранила пальцы, ну да ничего, продержаться можно. Она просто обязана сделать это!
Девочка обеспокоенно посмотрела на полосу горизонта. Пока еще темно. Сколько еще до рассвета? Два часа? Или три?
Принцесса подергала решетку. Наконец та немного поддалась… Прут со скрипом выскользнул из отверстия. Гисхильда задержала дыхание. Никто не слышал? Ей пришлось встать на цыпочки, чтобы выглянуть из окна. Немного в стороне находился ход по крепостной стене, соединявший старую крепость с укрепленным пушками бастионом. Там наверняка есть стража! Но движения не было видно.
Прямо под окном находилось озеро. Если ей удастся незамеченной добраться до воды, то у нее все получится.
Гисхильда попыталась протиснуться меж прутьев решетки. Слишком узко! Она едва не выругалась вслух от ярости.
— Ты не мог бы хоть немного облегчить мне жизнь, Лут? — Она делала все для Фьордландии! А что сделали ее боги для нее? Разве не могли прутья решетки оказаться ну хоть немного дальше друг от друга?
В отчаянии она снова начала колупать раствор. Она не имеет права сдаваться! У нее все должно получиться.
Казалось, прошла целая вечность, пока ей удалось расшатать второй прут из трех. Она принесла простыню, которую разорвала на полосы, и закрепила ее на первом пруте, который еще прочно сидел в своем гнезде.
Гисхильда завернула простыню и завязала узлы. А потом стала вытирать ею пол, пока следы ее деятельности не исчезли. Но это не помогло. В камере было на редкость чисто, и полностью убрать крошку раствора ей не удалось. Самое позднее с первыми лучами солнца все обнаружится. К тому же слишком отчетливо выделялась простыня на фоне стены. Но с этим ничего не поделаешь. Нужно пройти этот путь. Ее клятва начиналась только с рассветом! Она сделала это, чтобы остаться здесь. Чтобы защитить Люка. Потому что клятва обязывала ее быть рыцарем.
Гисхильда просунула голову между прутьев решетки. Оцарапала щеки о ржавое железо. Потом протиснула плечи, выдохнула… Ну, вот и пролезла. Присев на внешнем подоконнике, она крепко привязала простынь к решетке. С бьющимся сердцем глянула на вал. Стражи нет! Неужели ей наконец-то повезло?
Переставляя руки, Гисхильда спускалась по узлам, завязанным на простыне. Каждый миг ждала, что вот-вот раздастся окрик стражника. Но было тихо. Наблюдают ли за ней? Сильвина смогла бы это почувствовать. Но развить в девочке эту способность эльфийка не смогла.
Вода оказалась неприятно холодной. Ручьи, стекавшие с гор, питали большое озеро в долине. Принцесса сжала зубы. Она стояла в воде по самый подбородок. Совершенно неподвижно… Ничего не происходило. Медленно передвигая окоченевшее от холода тело, она поплыла к берегу.
В тени уступа стены она присела и стала разминать руки и ноги до тех пор, пока в них не вернулось тепло. Потом поискала окно. Она знала, что оно находится в этом крыле замка. Она внимательно слушала Люка и несколько раз обходила замок, чтобы представить себе, где найти то, что ищет.
Составляя планы побега, она никогда не предполагала, что окажется без оружия. Поясная пряжка еще раз поможет ей. Другого пути не было. Достаточно ли она узка? И длинна?
Гисхильда стала карабкаться по грубой, не покрытой известью каменной кладке. Здесь было за что ухватиться. Почти все ставни в этом крыле замка были открыты и закреплены железными крюками. Осторожно, дюйм за дюймом, принцесса подтягивалась на подоконнике. Рука ухватилась за сухой птичий помет.
Пахло высохшими экскрементами. Не голубиными! Она у цели. Задержав дыхание, она заглянула в окно. Конечно, в темной комнате ничего не было видно. Но она должна была быть пуста! Она знала, что Лилианну пригласили сопровождать послушников старшего курса в их последнюю ночь. Каждый послушник выбрал себе укромное местечко, чтобы провести в молитве Тьюреду последние часы своего ученичества. Завтра они получат золотые шпоры и станут рыцарями. И каждый из них будет иметь право выбрать собственный герб.
Некоторые избранные магистры были с послушниками этой ночью и ходили от одного к другому. Они заводили разговоры или молчали с ними, по желанию учеников.
Гисхильда протиснула пряжку от пояса в узкую щель между створками окна. Дерево затрещало. Пряжка оставит глубокие следы.
Наконец она почувствовала сопротивление деревянного засова. Осторожно поддела его пряжкой и подняла вверх.
Прислушалась. А что, если Лилианна все еще в своей комнате? Вдруг ей стало нехорошо? Нет, она в любом случае пойдет, пока у нее есть ноги, которые носят ее.
Гисхильда тихо скользнула в комнату и заперла окно. Пахло мясом и засохшей кровью. Где-то в темноте, жужжа, летала одна-единственная муха. Запах перьев и засохшего птичьего помета смешивался с запахом старых книг в кожаных переплетах.
Гисхильда стояла не шевелясь. Прислушивалась. С ее мокрой одежды на пол капала вода. А потом она услышала шорох.
— Зимнеглаз?
Шорох прекратился. Стекло отнимало у неяркого звездного света последние силы. Луны не было. Глаза Гисхильды в темноте не могли разглядеть ничего. Приходилось доверять остальным своим чувствам.
Ящик стоял под окном, так говорил Люк. Но теперь его там не было. Иначе она заметила бы его, когда влезала в комнату.
— Зимнеглаз?
Послышались прыжки и шорох крыльев. Потом снова наступила тишина.
Вытянув руки, Гисхильда ощупывала комнату. Наткнулась на стол.
Снова шорох крыльев.
Девочка остановилась. Птица на свободе? Зачем Лилианна сделала это? Может быть, она здесь? Леон неглуп. Он наверняка догадался, чего хочет Гисхильда. И уж конечно предупредил Лилианну.
Принцесса в отчаянии всматривалась в темноту.
Внезапно воздух наполнился трепетом крыльев. Что-то вонзилось в ее плечи, лица коснулись перья. Она испуганно вскрикнула и хотела ударить невидимого противника.
Пронзительный крик, раздавшийся прямо у нее над ухом, заставил ее застыть. Это был крик птицы, но совершенно отличный от всех птичьих криков, которые она когда-либо слышала. Он был… Нет, подходящих слов не находилось. В этом крике было что-то такое, что тронуло ее до глубины души.
Длинные когти канюка-курганника впились в ее плечо. Хищная птица сидела смирно. Сидела на ее плече. Пахло падалью и грязными перьями.
Гисхильда не видела ничего, было слишком темно. Но всеми остальными органами чувств она ощущала его. Это был он!
— Ты помнишь меня, Зимнеглаз?
Большая птица не шевелилась.
Он был последним звеном, связывавшим ее со старой жизнью. Если верно то, что сказал Леон, то свой трон во Фьордландии она потеряла. Ее считают мертвой. Это, должно быть, было ложью! Сильвина знает, что она жива.
Но эльфы не должны приходить за ней, не сейчас! Время упущено… Она должна остаться здесь и помочь Люку. Защитить его от Леона и самого себя. И… она хотела его любви. Это было все, что у нее осталось. Если она потеряет и его, это разобьет ей сердце.
— Я не могу уйти отсюда, Зимнеглаз. А ты должен вернуться. Найди Сильвину. Скажи ей, что я не могу уйти. Пусть никто не приходит! Я останусь здесь. Стану рыцарем. Но я не забыла Фьордландию. Я убегу, когда Люк будет вне опасности. И верну себе трон, если кто-то осмелится отнять у меня мое наследство. Лети к моей маме! Скажи ей, что я жива. Скажи ей, что мне… — Она умолкла. Она была среди врагов. И была вынуждена стать к ним ближе, чем когда-либо могла себе представить. — Скажи маме, что все будет хорошо. А когда сделаешь это, прилетай сюда снова. Принеси весточку о моем отце. О маме… Я должна знать, что с ними. Я знаю, Фенрил где-то в тебе, Зимнеглаз. Ты ведь понимаешь меня, не правда ли. Граф? Как же ты мне ответишь-то? Глупая я девочка. — Она рассмеялась. — Пожалуйста, принеси мне весточку. Так мне будет легче выдержать жизнь здесь. Они убьют Люка, если я уйду. Я не могу, Фенрил. Я не могу… Но и не вынесу без вестей. Пожалуйста, прилети еще! Всего один разок! Скажи мне, что Леон обманул меня и мой отец жив. Скажи мне, что моя мама не взяла себе другого мужа. Я буду ждать тебя в каждое новолуние на холме возле башни моих Львов. Пожалуйста, возвращайся, Зимнеглаз!
Она подошла к окну и распахнула его.
— Лети, Зимнеглаз. И не забывай меня. Будь свободен! Ты ведь знаешь, каково нам, пленникам. Принеси мне надежду!
Большая птица оттолкнулась. Его когти еще раз глубоко впились в тело девочки. Гисхильда почти ничего не почувствовала от тоски. Леон наверняка соврал! Быть такого не может, чтобы ее отца не было в живых. Зимнеглаз принесет ей уверенность. Нужно только набраться терпения. Две луны, может, три… Граф Фенрил вернется в облик птицы. Может быть, он даже принесет ей письмо от отца.
Гисхильда не смогла сдержать улыбки. Она знала, как трудно даются ее отцу сражения с пером и чернилами. Но он никому не поручит этого, он напишет ей сам. От радости ее переполнило теплое чувство. Она выдержит эту жизнь. А когда они с Люком станут рыцарями, бежать будет легче. И Люк обязательно понравится отцу! Он просто не может не понравиться!
Зимнеглаз скрылся во тьме. Принцесса снова закрыла окно. До сих пор все шло хорошо. Ей повезло! А сейчас она задаст рыцарям задачку. Леон и Лилианна поймут, что она была здесь. Но она украдет свежую простыню, а старую бросит в озеро. Она вставит решетку на место и закрепит маленькими камешками, и придется внимательно приглядываться, чтобы увидеть, что она сделала. Из коридора отпереть ее комнату будет легче легкого. Она не открывается только изнутри. Все будет выглядеть так, будто она никогда не покидала своего узилища.
Девочка улыбнулась себе под нос. Пусть ломают голову, как она все это провернула! Только нельзя допустить, чтобы они ее поймали. Гисхильда открыла дверь и выглянула наружу. Все было тихо.
Древо Крови
От волнения Люк не спал всю ночь. Слишком много событий! Он устал, лег на постель, и совершенно расслабился. Но голова его работала без передышки. Как же много непонятного. Ясно лишь одно — теперь все будет хорошо. Но представить себе, в каком направлении пойдет его жизнь, он не мог. Он хотел быть рыцарем, но он не такой, как все.
Мальчик вздохнул. На горизонте первая полоска зари
прогоняла ночь над горами. В теле все еще чувствовалась тяжесть. Постель была смята… Он даже не раздевался. На миг закрыл глаза и подумал о Гисхильде. Скоро Друстан разбудит ее и остальных. У нее всегда плохое настроение, когда ее будят. Но это никогда не длится долго. Скоро он увидит ее…
Он не мог дождаться, когда они останутся одни. Он хотел поцеловать ее. Но делать это перед другими ему всегда было немного стыдно. Он совершенно не стеснялся, когда они всем звеном шли купаться голышом. Но когда остальные смотрят, как он целует Гисхильду… Тут другое. В эти моменты ему хотелось быть с ней наедине.
Он подумал о запахе ее волос. Она носила с собой аромат леса. Она…
Дверь его комнаты открылась. Вошел Леон. Он был похож на стихию — бурю, белую, сильную. У старика под глазами залегли темные круги, но усталым он не выглядел совершенно. Примарх улыбнулся и опустился на постель к Люку.
— Сегодня особенный день — День Пробуждения новых послушников. День, когда все звенья твоего курса получат герб. Это будет великий день для ордена. Но я здесь не поэтому…
Люк сел. Ему стало неловко оттого, что он лежал на постели одетый и в сапогах. Быть рыцарем — это значит всегда вести себя примерно, изо дня в день напоминал им Друстан. Даже если ты один и знаешь, что на тебя никто не смотрит.
Мальчик расправил на себе одежду.
Леон склонил голову и взглянул на мальчика. Как мог человек, которого Люк смертельно боялся, внезапно показаться ему таким приветливым и добросердечным?
— Я обещал, что поделюсь с тобой великой тайной, Люк. Когда ты узнаешь ее, то станешь понимать все, что произошло, гораздо лучше. Ты поймешь, что я не хотел быть жестоким по отношению к тебе… Но должен был быть уверен в тебе. И должен был защищать орден от Других.
— Я знаю, что…
— Нет, Люк. Речь идет не о Новом Рыцарстве. Речь идет о другом ордене. Он является настолько тайным, что в настоящее время в Валлонкуре о нем знают только пятеро. Ты будешь принадлежать к этому ордену. В следующее новолуние мы примем тебя в Братство Святой Крови. Вчера открылось, что ты — один из нас.
Люк спросил себя, могут ли у честного рыцаря быть тайны, но Леон уже продолжал:
— На наши тайные встречи я смогу брать тебя только тогда, когда ты заслужишь рыцарские шпоры. Но твое образование здесь, в Валлонкуре, будет протекать иначе, чем у других послушников. У тебя появятся дополнительные обязанности. Тебе придется учиться гораздо больше. Наградой станет то, что ты сможешь лучше понять мир, созданный Тьюредом. В тебе течет особенная кровь, Люк де Ланцак, избранник божий. Боюсь, что обязанности часто будут угнетать тебя. Ты ни с кем не должен делиться своей тайной. Даже с Гисхильдой, даже если ты любишь ее всем сердцем. Она меньше всех должна знать о том, кто ты на самом деле. Не пойми меня превратно… Мое сердце радуется, когда узнает, что кто-то из наших послушников или братьев-рыцарей открыл для себя любовь. И в данном случае даже неважно, что втайне Гисхильда — язычница.
Люк испугался до глубины души оттого, что именно примарх знает тайну принцессы. Он был стражем веры. Он не потерпит еретиков в рядах Нового Рыцарства!
— Люк, мир не делится на черное и белое. Я рад твоей любви, и в то же время я беспокоюсь. Следи за собой, и за Гисхильдой тоже. Остальные послушники звена не должны узнать, насколько далека она от истинной веры. Она не должна молиться своим божкам, произносить еретические речи и оскорблять Тьюреда. Пожалуйста, защити ее от нее самой. Надеюсь, что со временем она найдет дорогу к Тьюреду. Будь ее стражем. Огради ее от зла!
— Да, господин, я сделаю это, — горячо произнес Люк. — Я благодарен тебе за твое снисхождение к ней, брат примарх. — Он хотел опуститься на колени и поцеловать руки Леона. Каково же старику терпеть язычницу в рядах рыцарства самого святого Ордена Церкви. Он всегда будет обязан Леону.
Примарх не позволил Люку осуществить его намерение.
— Не унижайся передо мной. Мы — братья. — Он тихонько рассмеялся. — Хотя я и брат, который выглядит как дедушка. Ты должен знать, что даже если бы Гисхильда не была тайной язычницей, ты не имел бы права ничего говорить ей о братстве. Мы — избранные Господом, а врагам нашим нет числа. Даже в церкви есть себялюбивые священники, лжесвятые, которые клянутся Господом, а на самом деле только сотрясают воздух! Мы должны остерегаться их. Но однажды мы откроем миру свою тайну. И с того времени он станет лучше, Люк. Нам предназначено защищать нашу Церковь. Никто не может сражаться за нее так, как можем это делать мы. А твоя сила целителя, Люк, она просто граничит с чудом. Когда простые люди увидят, на что ты способен, они сочтут тебя святым. — Он ухмыльнулся. — Не беспокойся, я не сделаю этого. Я знаю, что ты — мальчик с высокими целями, в голове у которого всякий вздор. Но однажды мы станем другими. Когда ты постигнешь мир и будешь готов отдать всего себя, ты действительно станешь святым.
Люк не мог этого себе представить, это было чересчур. Но найти нужные слова, чтобы объяснить Леону, что он не святой, юный Лев не мог. Потому что он им точно не был! Он — просто мальчик.
— Я…
— Нет, Люк. Доверься мне как старшему и мудрейшему из нас двоих. Я распознал тебя. Я видел твое сердце глубже, чем можешь это сделать ты. Ты — то, что я сказал тебе, хотя сейчас ты этого принять и не можешь. — Он вздохнул. — Я сам очень хорошо помню свои ощущения, когда брат Ален, бывший примархом до меня, открыл мне мою силу. У меня было такое ощущение, точно я, будучи мальчиком, должен надеть доспехи, выкованные для взрослого мужчины. Но он оказался прав во всем. Я знаю, какое бремя налагаю на тебя, Люк. Если ты будешь доверять мне, тебе будет легче нести его. Ты еще доверяешь мне после всего, что между нами произошло?
Люк ответил не сразу. Слишком свежо было воспоминание о тени меча. Если бы вчера он не оправдал все ожидания примарха, то гнил бы сейчас где-то в лесу в какой-нибудь безымянной могиле. И никто из его братьев и сестер по ордену никогда бы не узнал, что с ним произошло. Он долго смотрел на Леона. У него возникло ощущение, что старик боится его и опасается, что Люк откажется. Но может ли Лев поступить так, если Господь избрал его для особой цели? Не будет ли дерзостью пренебречь даром божьим? К тому же было похоже, что Леон действительно искренне хочет помириться с ним.
— Я буду доверять тебе, — сказал он.
— Тогда положи руку на сердце и поклянись, что никогда не выдашь тайны ордена Святой Крови.
Люк положил правую руку на сердце.
— Клянусь, — торжественно произнес он.
Старик громко вздохнул.
— Хорошо, брат мой. Что ты знаешь о Древе Крови, о гербе Нового Рыцарства?
Вопрос был настолько легким, что он показался Люку немного обидным. Он мог бы ответить на него даже еще до того, как впервые встретился с Мишель. Каждый ребенок знал, о чем говорят знаки Церкви.
— Когда Другие взяли в плен Гийома, они привязали его в Анискансе к большому дубу перед старой храмовой башней. Они хотели заставить его очернить Тьюреда. Поскольку тот не согласился, они стали пытать его. Их стрелы пронзали его руки и ноги до тех пор, пока дуб не обагрился кровью святого. Когда он устоял перед пытками, они сожгли его вместе с дубом. Итак, Древо Крови — это дуб, на котором Гийом принял страдания. Древо Праха — знак его смерти, за которую следовало отомстить.
Леон хлопнул в ладоши.
— Хорошо выучил, мальчик, я сам не сказал бы лучше. Но есть еще и другая, скрытая история. Она является тайной Братства Святой Крови. У Гийома был сын, Святой Жюль. Он был странником, обновившим Церковь Тьюреда и основавшим орден Древа Праха. Он хотел подарить Церкви меч, чтобы в будущем она не была беззащитна перед кровавыми злодеяниями Других. А еще Жюль был мужчиной с добрым сердцем, которому легко открывались сердца женщин. Никто не может сказать, сколько детей он зачал. Так же, как и Гийом, Жюль был сильным целителем. Он унаследовал дар от своего отца и передал его своим потомкам. До сих пор рождаются правнуки святого Гийома, у которых в крови данный ему Господом дар.
Леон выжидающе смотрел на него.
Прошло несколько мгновений, прежде чем Люк понял, что это может означать. Но это было настолько чудовищно, что он не мог решиться вымолвить это.
— Этого не может… Я не…
Старик схватил его за руки.
— Да, Люк. Ты — правнук Гийома, и в твоих жилах течет освященная Тьюредом кровь. Наш герб, Древо Крови, имеет два значения. Одно из них известно каждому ребенку, как ты уже говорил. Но второе, скрытое толкование, известно только Братству Святой Крови. Герб — это наше отражение. Отражение нашей родословной. Гийом и Жюль — это ствол. Потом дерево начало выпускать ветки. Мы и есть Древо Крови, Люк.
Мальчик почувствовал себя совершенно огорошенным. Леон, наверное, ошибается!
— Я всего лишь сын оружейника. Ты, должно быть, ошибаешься. Я…
Старик меланхолично улыбнулся.
— Нет, на этот раз — нет, Люк. Вчера я наконец-то распознал тебя.
Улыбка замерла. У Люка возникло ощущение, что Леон хотел что-то сказать ему, но потом все же решил промолчать.
— Тебе знакомо чувство, что ты не такой, как другие? Что с тобой что-то не так?
— Да, — выдавил он из себя. Господи, как же хорошо знакомо ему это чувство! Два года, с тех пор как рыцари в вороньих масках пришли в Ланцак, оно мучило его каждый день. Да и раньше он подозревал, что с ним что-то не в порядке.
— Ты — единственный, кто пережил чуму в своей родной деревне. Ты необычаен. Прости мне, что я считал тебя подкидышем. Но ведь и силы Тьмы мощны. И оружие их — подлость. Однако ты — избранный Господа. Но и это должно остаться тайной, потому что слишком многочисленны наши враги. Мы тоже сражаемся втайне. Даже наши братья и сестры не должны знать, кто мы. Ты увидишь, это самое тяжкое бремя из всех. Сможешь ли ты нести его?
Люк знал, что ничего не скажет. Он ведь поклялся. Но он немного побаивался Гисхильды. Она умела заглянуть ему прямо в сердце. Как же ему скрыть от нее эту тайну?
— Я буду верен Братству Святой Крови. И буду во всем слушаться тебя, брат Леон.
— Ничего другого я и не ожидал. — Примарх со вздохом поднялся. — Пусть тебе дадут в конюшнях лошадь, Люк. Менее чем через час твои Львы получат свой герб. И не отчаивайся. Позорное пятно тоже может привести к славе. Мы, Львы, никогда не ищем легких путей. Зато все нас знают, пусть даже не все любят.
Отмеченные
Он ехал, отпустив поводья. Медленно, словно не хотел прибыть на место. Странно видеть его на лошади, подумала Гисхильда. Он казался каким-то сломленным, со своим пустым рукавом, который лениво трепал ветерок. Лицо Друстана не выражало ничего. Что он им несет? В уцелевшей руке он сжимал щит, который был завернут в лен и пока еще был скрыт от их взглядов.
На Друстане была безрукавка со шлицами. Магистр был опоясан рапирой, которой больше не пользовался. Гисхильда впервые видела его чисто выбритым. Но он казался печальным… не гостем, едущим на праздник…
Все они уже более часа стояли перед башней. Незадолго до рассвета Леон отпустил ее. Казалось, он ничего не заметил. Не обследовал ни дверь, ни зарешеченное окно. Сначала Гисхильда огорчилась. Но теперь испытывала облегчение.
Всю дорогу от замка до их башни она бежала. Она надеялась застать Люка в бараке. Леон обещал ей! Она спасла его, пусть даже ему нельзя этого говорить. Но Люка здесь не было!
Но он придет! Не может же Леон так поступить.
Друстан достиг подножия холма, неловко спешился. Ни один из Львов не бросился помогать ему. Всем было известно, что он этого не терпел.
Тяжелый щит выскользнул и упал в пыль.
Стоявший рядом с ней Рене застонал. Мальчик выглядел безупречно, как всегда. Его светлые волосы сверкали в лучах утреннего солнца. Его кожа была настолько светлой, что под ней видны были кровеносные сосуды. Даже долгие недели на галере не смогли ничего сделать с его бледностью. Он казался Гисхильде удивительно нереальным. Эльфам бы он понравился, если бы не посвятил себя Древу Крови. Так же, как и она сейчас. Гисхильда судорожно сглотнула.
Рамон бросился навстречу Друстану. Магистр поднял руку и пробормотал что-то невнятное. Но Рамон и не собирался помогать ему. Он поднял щит и отряхнул пыль с ткани.
— Где ты была прошлой ночью? — прошептал ей на ухо Раффаэль. — Я скучал по тому, как ты украдкой подсматриваешь за тем, как я целую других девочек.
Гисхильда проигнорировала его. Дурак! И как у него получается, что все позволяют ему себя целовать? Даже Бернадетта…
— Мы всю ночь наслаждались музыкой Рамонова желудка. Это было страшно. И Друстан исчез… Не говоря уже о Люке. Ты знаешь, что происходит?
— Может быть, с нас хватит уже твоей болтовни.
— Ой… Моя роза сегодня выпустила шипы.
— Тебе не хватает меня для коллекции? Иначе ты мог бы считать, что перецеловал всех девочек из нашего звена?
Раффаэль надул свои красивые полные губы.
— Не понимаю, почему у меня такая дурная слава.
— Идемте к Даниэлю, — резко произнес Друстан, забирая у Рамона щит.
Львы молча последовали за своим магистром. Все они догадывались о том, что впереди их ждет далеко не триумф. На их гербе всегда будет галерное весло. Всегда! Гисхильда глянула на белый щит на саркофаге Даниэля. По крайней мере, он этого позора избежал.
В незавершенной комнате башни повисло молчание. Друстан повесил щит на крюк. Тишина все более давила. Что со щитом? Скорей бы все осталось позади, невмоготу смотреть на эту матерчатую оболочку.
Молчание их было нарушено стуком подков.
Гисхильда подняла голову. С холма, на котором Люк показывал ей Полярную звезду, спускался всадник. Весь в белом, на белой лошади, он ехал по тысячелистнику высотой с человеческий рост. Люк! Слава богам! Леон сдержал свое слово!
Он резко натянул поводья, выпрыгнул из седла и побежал к башне. Никто из послушников не пошевелился. Только Гисхильда сделала шаг по направлению к воротам. Люк казался другим. Он пребывал в состоянии эйфории. Схватил ее за руку. Если он сейчас поцелует ее, она провалится от стыда сквозь землю, хотя ей так хотелось, чтобы он сделал это.
— Простите, что я опоздал.
Он сказал это так, что стало совершенно ясно, что больше ничего он о своем исчезновении не скажет.
— Итак, начнем. — Друстан снова откашлялся. — Все мы знаем, что вы натворили. Долго говорить я не буду. — Он сдернул ткань со щита.
— Это несправедливо, — прошептал Максимилиам, высказывая то, о чем думали все.
Люк очень крепко сжал руку Гисхильды. Сжав губы, он смотрел на щит.
На левой стороне его красовалось на белом фоне Древо Крови. Вплотную к дереву щит делило надвое черное весло. Правая же сторона, там, где на белом фоне должен был стоять на задних лапах алый лев, была выкрашена в черный цвет, а на нем красовался на задних лапах белый лев. Никогда прежде в истории Нового Рыцарства не было такого герба.
— Черный цвет означает грязь, которой вы испачкали свои имена до конца ваших дней, — сдавленным голосом произнес Друстан. — А белый по законам геральдики означает серебро. Вы — Серебряные Львы. Это тоже будет с вами до конца ваших дней. Такие проступки нельзя забыть. Но жить с этим позором можно. Вы сможете добиться того, что друзья и враги будут говорить о Серебряных Львах с почтением. Будьте же теперь безупречны, тогда вы сможете смягчить позор, изображенный на вашем гербе.
Возвращение домой
Сканга недоверчиво огляделась по сторонам. Тролльская шаманка была слепа, но воспринимала магическую ауру. Эльфийский дворец был пронизан ею, причем настолько сильно, что от этого начинались головные боли. Со времен короткого правления короля Гилмарака ей больше не доводилось бывать в Замке Эльфийского Света. В последнее время Эмерелль много путешествовала, так говорили. Сканге было бы больше по душе встретиться с ней в Вахан Калиде или еще где-нибудь. Любое другое место понравилось бы ей больше, чем проклятые стены, скрывавшие одни только плохие воспоминания. Сканга путешествовала очень редко, каждый шаг отдавался болью.
Эмерелль предлагала прислать за ней. Надменная эльфийская сучка! Тролльская шаманка была моложе королевы. И не нуждалась в помощи, чтобы открыть врата звезд альвов. Вот если бы Бирга была еще жива, вот она помогла бы… Но ее ученица заплатила за свою глупость. Ничего хорошего не бывает, когда связываешься с эльфами! А от Алатайи еще до ее смерти так и несло падалью.
— Следуй за мной, пожалуйста, почтенная наставница. — Эльф, ожидавший ее у звезды альвов в тронном зале, вежливо указал в холл, который вел из павильона в парк.
— Я не твоя наставница. И почтенной меня тоже не называй, эльфийский болван! Назови мне свое имя, и, если ты еще раз оскорбишь меня, я напишу его на куске кожи мамонта, сожгу ее и прокляну тебя при этом. А ну-ка, обращайся ко мне с уважением!
Эльф остановился. Она отчетливо видела его ауру. Он обернулся.
— Прости, пожалуйста, я не придворный, и мои знания этикета относительно троллей оставляют желать лучшего. Я — Йорновелль, сын Альвиаса. А если ты проклянешь меня, я приду в твою вонючую пещеру и перережу тебе горло.
Сканга изучала эльфа.
— Как ты выглядишь?
— У меня пепельные волосы. Цвет глаз переменчив. Моя кожа потемнела на солнце. На мне белый мундир, который…
— Этого довольно! — По его ауре Сканга сочла, что он не может быть слишком молод. — Йорновелль. — Она несколько раз повторила его имя. Нет, раньше она никогда его не слышала. — Думаешь, ты далеко пройдешь, если попытаешься вторгнуться в мою пещеру?
— Тебе очень интересно узнать, далеко ли я продвинусь?
Она рассмеялась.
— А ты хорош, мальчик. Когда моя стража принесет мне твой труп, я почту тебя и съем твое сердце. — Она попыталась вспомнить Альвиаса. Мальчик был не очень похож на него, судя по тому, как обращается с гостем королевы. — Итак, на тебе белые одежды эльфийского рыцаря. Я думала, они все с Олловейном в Вахан Калиде. Что привело тебя во дворец, раз ты не придворный?
— Услуга товарищу.
Сканга хрюкнула. Эмерелль пообещала ей целое стадо буйволов в качестве награды, если она поможет ей. Зима не за горами. Неплохо иметь полные кладовые. Вот только эльфийская сучка не пожелала сказать, в чем заключается помощь. И этот зеленоносый тоже ничего не говорит… Они, должно быть, сговорились! Йорновелль был на три головы ниже ее, хотя она уже стара и скрючена, как согнутый бурями дуб. Вполне вероятно, что и весит она в пять раз больше эльфа. Нужно только упасть, и она раздавит этого нежнокостного сопляка своим весом. Иногда она жалела, что ее народ заключил мир с эльфами. В них всех было что-то такое, что подбивало Скангу убивать. Их чистая, бледная кожа, их высокомерие… Их так богато одарили альвы, что хотелось забрать хоть что-то. В свое время Бирга любила сдирать с эльфов кожу Из их лиц она делала маски. Лучше бы она держалась подальше от возлюбленной Олловейна…
Линдвин, этого имени Сканга не забудет никогда. Проклятый мастер меча! Ей самой нужно было убедиться в том, что он мертв, когда на ее глазах он был побежден в битве у Мордштейна. Если бы не он, Бирга была бы жива. Пусть она была глупа, но Сканга очень привыкла к Бирге. Сканга очень тосковала сейчас по ее привычке описывать все, что та видела, даже когда ее не спрашивали, хотя раньше это часто сердило шаманку.
В лицо Сканге ударил удушливый запах цветов, влажного чернозема и эльфов. Ее окружали растения, настоящие заросли ауры.
— Добро пожаловать в Замок Эльфийского Света, — послышался знакомый голос Эмерелль.
Сканга ощутила силу королевы и ее камень альвов еще до того, как увидела саму повелительницу. Рядом с ней молча стояла вторая эльфийка. Она тоже была сильной волшебницей. Сканга почувствовала себя неловко. И чего им от нее надо? Было глупо прийти одной!
— Вы опять напхали свои стеклянные пещеры всякими сорняками, как я погляжу. Не очень-то здесь помогла наша основательная уборка во времена Гилмарака.
— Что ты, напротив. Прошло более столетия, прежде чем на хрустальные сады снова стало возможно смотреть. Вы основательно постарались, — холодно отметила Эмерелль.
— Рада слышать.
Теперь Сканга заметила птицу. Странное создание. Что-то с ней было не так. Ее аура… Совсем рядом с королевой на возвышении лежал эльф, искра жизни в котором почти угасла.
— Я должна поставить на ноги полумертвого эльфа?
— Тут кое-что посложнее, Сканга. Перемещение душ.
— Ты не должна говорить мне слова, которые я не понимаю. Кто вторая эльфийка?
— Я Юливее.
Голос звучал молодо. Сканга знала, что волшебница была далеко не молода. Шаманка кое-что слышала о Юливее.
— Ты освободила души джиннов, не правда ли? А еще я слышала, что иногда ты сидишь в море травы в землях Ветров и общаешься с бабочками. Может быть, ты когда-то сильно ударилась головой?
Эльфийка рассмеялась. Она сделала это так искренне, что даже губы Сканги на краткий миг растянулись в улыбке.
— Нет, шаманка. Головой я не ударялась. Меня пару лет воспитывал джинн. Некоторые говорят, что это намного хуже любого удара по голове.
Сканга недостаточно знала о джиннах, чтобы оценить, какой вред они могут причинить. Но ее это не особенно интересовало. Она пришла из-за стада буйволов. Только буйволы имели значение.
— Нужно прояснить еще кое-что, Эмерелль. Стадо буйволов — это понятие растяжимое. Это может быть и пара изголодавшихся бычков. Иные стада простираются от горизонта до горизонта. Это нужно обсудить подробнее.
— Сколько ты хочешь? — Голос королевы звучал раздраженно.
— Пять сотен взрослых быков. И все должны быть в полном соку. Ни одного больного. Твое слово королевы.
— Ты пользуешься тем, что я не могу позволить себе отослать тебя.
— Не болтай, Эмерелль! Если бы я хотела содрать с тебя три шкуры, то потребовала бы пять тысяч быков. Я знаю, ты ни за что не попросила бы меня о помощи, если бы у тебя были другие варианты. Давай не будем торговаться. Одно то, что я пришла, стоит пять сотен буйволов. Я — Сканга. Меня нельзя просто позвать, как слугу. Я путешествую сквозь столетия, так же как и ты. Я ношу камень альвов моего народа, так же как и ты. Я не ниже тебя, Эмерелль. Ты пришла бы ко мне за пять сотен буйволов?
— Ты получишь свою плату. Даю тебе слово королевы.
Вот она какая, подумала Сканга. На вопрос Эмерелль так и не ответила. Но это и не нужно. Шаманка совершенно точно знала, что королева эльфов никогда не пришла бы к ней. Эмерелль недосягаемая. Сканге не терпелось узнать, что так сильно задело повелительницу, что она изменила себе и попросила о помощи.
— Князь Фенрил летал со своим канюком-курганником. — Юливее говорила очень тихо. — Прошло уже более двух лет. Птица не возвращалась, связь между нею и Фенрилом оборвалась. Князь лежал как мертвый. Все это время! Два дня назад канюк-курганник вернулся. Он прилетел в замок, и никто не может понять, откуда. Но по Зимнеглазу видно, что ему пришлось нелегко. Он истощен. В перьях полно паразитов. И глаза не блестят. Я прошу тебя, Сканга, верни Фенрилу его душу.
— Чушь! Он певец ветра. Его душа два года была связана с душой птицы… разве ты не знаешь, что это означает? Позволь ему наконец умереть. Мужчины, которого ты знала, больше нет. Если ты любишь его, отпусти его с миром.
— Я не любовница ему. Я… Я не могу бросить его, Сканга. Это несправедливо. Он не может умереть вот так.
Шаманка засопела. Да, таковы они, эльфы. Властолюбивы. Эта глупая баба вообразила, что может решать, как жить и как умирать князю. И лепечет что-то о справедливости…
— Ты уверена, что хочешь этого?
— Да, — решительно сказала Юливее. — Фенрил очень стар. Его душа найдет дорогу к нам. Я в этом уверена.
«Ты понятия не имеешь, дитя». — Сканга взглянула на Эмерелль. Если бы она могла видеть! Прочитать то, что написано на лице королевы. Или, по крайней мере, неплохо было бы, если бы здесь была Бирга, чтобы рассказать, что она видит. Ну да ладно… эльфам обязательно хочется совершить глупость. Ну и пусть! Она предупреждала их. Что будет, ее уже не касается.
— Ты знаешь, что нужно сделать, Эмерелль. Как подарить князю душу птицы. — Сканга осторожно подбирала слова.
— Да. — Голос королевы звучал встревоженно.
Шаманка была уверена в том, что Эмерелль знала, что случится. Чем она обязана Юливее? Почему терпит эту жестокость?
Повелительница эльфов склонилась над князем. Осторожно открыла ему рот и вложила в него камень альвов. Сканга ощутила силу древнего артефакта. Если бы она могла обладать этим камнем… Нет, было бы глупо меряться силами с Эмерелль. Здесь, посреди замка, с ее рыцарем за спиной. Нет… Не нужен ей этот камень.
— Принеси мне птицу!
Юливее негромко обратилась к животному. Оно беспокойно забило крыльями. Догадывалось о чем-то?
— Лучше держи ее покрепче, — тихо произнесла Сканга.
Не хватало еще, чтобы эта скотина поклевала ей руки.
Волшебница успокаивающе говорила с большой птицей.
И птица стерпела, что эльфийка взяла ее на руки. Когти оцарапали нежную кожу Юливее, но волшебница не обратила на это внимания. Ее аура была пронизана светом радостного ожидания.
— Иди сюда и встань рядом со мной, Юливее. Мы должны стоять вплотную к Фенрилу. — Шаманка нащупала камень альвов, сокрытый среди дюжины амулетов у нее на груди. Он был теплым.
Сканга закрыла слепые глаза и полностью открылась его силе.
Птица испустила резкий протяжный крик. Крик, прозвучавший громче бушующего ветра, исполненный дикой свободы.
Сканга схватила голову Зимнеглаза. Ее пальцы сжались в кулак. Она услышала треск, когда череп и клюв треснули. Теплая кровь потекла по ее руке, запачканной студенистым мозговым веществом.
— Нет! — Юливее схватила ее. — Что ты наделала? Что ты наделала, ты, бездушная старуха?! Я проклинаю тебя…
Сканга ощутила силу эльфийки. Ее магическое умение, усиленное гневом. Безудержным.
Она почувствовала страх. Что-то бушевало в Юливее. Что-то, что могло уничтожить ее…
— Нет! — набросилась на эльфийку Эмерелль. — Она должна была сделать это, чтобы освободить души. Это единственный путь! Не мешай ей, иначе испортишь заклинание!
Сканга ощутила боль Юливее. Ужас и боль, пронзившие ее, подобно горячим шипам. В момент смерти когти птицы судорожно сжались. Они глубоко вонзились в руку Юливее. Кровь птицы смешалась с ее кровью.
Эмерелль прошептала слово силы. Вынула камень альвов изо рта князя. И воцарилась тишина.
Сканга забеспокоилась. Получилось? Она пыталась удержать душу… Неужели возмущение Юливее разрушило все?
Фенрил глубоко вздохнул. Грудь его поднялась. Внезапно он выгнулся дугой. Руки его поднимались и опускались, словно он хотел расправить крылья и улететь. Глаза князя смотрели неподвижно. А потом он испустил крик — так кричала бы хищная птица — протяжный, исполненный боли, которую невозможно облечь в слова: древней и глубокой боли создания, потерявшего свободу бескрайнего неба.
— Фенрил. — Юливее протянула к князю здоровую руку. Провела по его щекам. — Фенрил…
— Его не было слишком долго, — сказала Эмерелль. — Слишком долго. Он знал, что это опасно. Отпусти его, Юливее.
Что-то холодное, длинное внезапно нарушило ауру королевы. Нож? Сканга непроизвольно отступила на шаг.
— Отпусти обе души, Юливее. Подари им свободу. Есть только один путь. Не мучь их больше, теперь, когда ты видишь, что я говорила правду. — Она протянула волшебнице нож. — Будь честна сама с собой. Действительно ли важен тебе сам Фенрил? Или речь здесь идет о твоей гордости? Ты должна смириться с неизбежностью. Хотя это и не то, чего ты хотела. Покончи же с этим! Всего один быстрый надрез. Так он почти не будет страдать. Или ты хочешь увидеть униженного Фенрила? Посмотри-ка! Кое-что от него еще осталось. Его душа не полностью потеряна. Может быть, он даже понимает, что с ним случилось. Ты хотела бы жить так? Я знаю, ты хотела сделать как лучше. А теперь будь мужественна и посмотри правде в глаза.
Волшебница безмолвно приняла нож.
Кузница душ
Не знаю, как они это все начали, но они коснулись душ детей, и за это я ненавижу их. Гисхильда не любила говорить о годах, проведенных в Валлонкуре. Она знала, что никто не сможет понять, что с ней там происходило. Она сомневалась даже во мне, хотя в остальном доверяла, почти так же, как только одному человеку в мире. Случаи, когда она рассказывала о своем послушничестве, можно пересчитать по пальцам. Это было в бреду… в те дни, когда я еще колебался, делать ли то, что было неизбежно. Нарушить ее приказ и спасти ее.
В самый тяжелый для нее час его не было рядом, хотя он обещал ей. Мне кажется, что иногда, когда я сидел у ее ложа и охлаждал ее лоб, она считала, что я — это он. Она разговаривала доверительно, с намеками, которые понять мог только тот, кто жил с ней.
Мне кажется, что она долго сопротивлялась своим магистрам. Некоторые говорят о ней строго и не могут понять ее. Но она была еще ребенком. И она была одинока, так одинока! Она все время говорила о том, как сильно надеялась на Сильвину и на белого посланника.
Много говорила она и об игре. Я не совсем понял, в чем там дело, но, кажется, это что-то значило для нее… Пять лет пробыла она в Валлонкуре. Время, за которое из ребенка она превратилась в женщину. И она гордилась тем, чего достигла за это время. Она доказала всем это в тот день, когда выбрала себе герб.
Когда сегодня я вспоминаю о ней, то считаю, что самыми выдающимися ее качествами были мужество и гордость. Многие говорят о морали, когда говорят о жизни Гисхильды. Легко им говорить… Перед моим взором постоянно стоит ребенок, росший среди врагов. Они умны, эти рыцари Древа Крови. Они сумели взять ее… и соблазнить. Не так, как соблазняет любовник свою красавицу. Они соблазнили ее душу. Они сумели добиться того, что она больше нигде не могла чувствовать себя полностью дома.
Что может получиться из ребенка, которого воспитывали люди и эльфы и который потом попал в кузницу душ рыцарей ордена? Может ли он надеяться на счастье в жизни? Я знаю, что там, в Валлонкуре, она обрела любовь. Но это было худшее, что с ней могло случиться. Когда-то она была счастлива. На этом она и сломалась. Больше, чем на войне, во время которой она родилась.
В бреду она рассказывала о первом поцелуе там, где летают чайки. О летних ночах в высокой траве. О постели над могилами. Об украденных мгновениях. Я узнал такие вещи, которые она никогда не рассказала бы мне, будучи в сознании. И они тронули меня до глубины души, потому что я ведь знал, что ждет ее. Иногда я думаю, что она была бы счастлива, если бы стала одной из них. Но вы, которые так любите говорить о морали и треплете языками имя Гисхильды, потому что она была такой непохожей на вас, — намного сильнее вас, намного свободнее! — вы должны помнить, что она отдала все за Фьордландию. И именно это сделало ее тем, что выше вашего представления о порядочной жизни.
Пусть годы, проведенные в Валлонкуре, останутся ее тайной. Годы, когда рыцари ордена учили ее наносить раны и лечить раны, вести войны, хладнокровно приносить жертвы, чтобы достичь победы, а также делать плодородной пустыню и оберегать свой народ от голода. Столь же полной противоречий, как и ее нелюбимые магистры, была и она. Даже в любви она была такой, но об этом я промолчу, равно как и о времени, проведенном ею в Валлонкуре, вы больше ничего от меня не узнаете. Потому что теперь я расскажу о том, в чем я сам принимал участие. Я не хочу отнимать у Гисхильды ее последнюю тайну, после того как все остальное у нее и так уже отняли.
Цитируется по: «Последняя королева»,
том 2 — Подкидыш,
страница 43 и далее.
Написано: Брандаксом Тараном,
Повелителем Вод в Вахан Калиде,
полководцем хольдов
Рапира
Песок тихо поскрипывал под его ногами. Эльфийский князь шел по полевому лагерю так, будто его место было здесь. На Тирану был белый орденский плащ и шлем рыцаря. Но что гораздо важнее — у него на лице была написана самоуверенная гордость рыцаря Древа Праха. Это была лучшая маскировка в этой ночи во вражеском стане.
Прошло почти пять лет с тех пор, как рыцари ордена похитили Гисхильду и убили ее отца. Война в Друсне еще продолжалась — жестокая и суровая. Хотя все знали, что в конце концов церковь Тьюреда победит.
Тирану поднял голову и посмотрел на холодные звезды. Луна была почти полной и висела низко над землей. Огни погасли. Сотни воинов и гребцов лежали на берегу, закутавшись в плащи.
Тирану кивнул одному неспящему, гревшему руки над тлеющими углями. Мужчина ответил на приветствие.
— Что за чудесная ночь!
— Да, — коротко ответил эльф.
Большего он сказать не решился, акцент непременно выдал бы его, хотя он достаточно хорошо овладел языком людей.
Воин и не собирался продолжать разговор. И Тирану двинулся дальше к срубу, стоявшему в центре лагеря.
Это была одна из первых теплых весенних ночей. Воздух полнился ароматом цветущих яблонь. Шумел камыш у близкого берега. Поднимались темные тени галер и зафрахтованных судов над светившимся серебром озером. Они отвезут припасы войску, расположенному в более чем сотне миль к югу. Войско рыцарей ордена было чересчур сильно, чтобы встречаться с ним в открытом бою. Можно надеяться лишь на то, чтобы отрезать его от снабжения.
Перед дверью сруба стоял на страже один-единственный рыцарь. Отделенные сотнями миль леса и болот от войск Альвенмарка и Фьордландии, люди чувствовали себя в полной безопасности.
— Чего тебе надо?
Эльф поднял запечатанный кожаный свиток.
— Срочные приказы от эрцрегента. — Заметил ли рыцарь акцент? Еще три шага — и он совсем рядом с часовым.
— Что-то случилось? Была битва?
Еще один шаг. Тирану улыбнулся.
— Всего один убитый. — Его закованный в броню кулак устремился вперед.
Удар пробил рыцарю дыхательное горло. Тихо захрипев, стражник опустился на пол, обхватил шею обеими руками, будто пытаясь освободиться от удушающей хватки.
Эльфийский князь открыл двери. В нос ему ударил удушливый запах. Несло плохими духами, жареным салом, красным вином, давно нестиранной одеждой и переполненными горшками. И это — лучшие из них, цинично подумал эльф. Офицеры, которые однажды собираются покорить Фьордландию и Альвенмарк! Для этого сброда нынче все мечты завоевателей закончатся.
Тирану закрыл за собой дверь. Он мог хорошо видеть и в темноте, но ему хотелось, чтобы они видели его, прежде чем отправятся в путешествие к своему кровожадному богу. Он хотел насладиться ужасом на их лицах, когда они поймут, кто перед ними. Он немного потянет. Как только начнется атака на корабли, на шум битвы и крики здесь, в срубе, уже никто не будет обращать внимания.
Он переступил через пьяного, которого вино уложило на пол, подошел к большому столу, занимавшему весь центр единственной комнаты, и повернул фитиль в масляной лампе. Вдоль стен находились мешки соломы, служившие постелями. На полке прямо возле входа, валялись четыре пистолета с поворотным затвором. Здесь же к стене были прислонены все рапиры и длинные кинжалы. Тщательно смазанные шлемы и стальные нагрудники довершали воинственную картину.
Стол был уставлен множеством бутылок из-под вина. У Тирану возникло чувство, будто дети людей еще не закончили свое пиршество. На мешках соломы развалилось семеро мужчин. Восьмой — на полу. У погасшего камина он обнаружил бабу, которая, завернувшись в шафрановые одежды, растянулась на ложе из плащей. Когда он увидел ее, то эльфу показалось, будто среди всех прочих запахов он ощущает мускусный запах ее лона. В отвращении он сжал губы. У них совершенно отсутствует стиль!
Выстрел нарушил ночную тишь. Началась пляска смерти. Тирану отступил к двери.
Два офицера подскочили, несмотря на опьянение. Сели на мешках, заспанно протирая глаза. Тирану снял шлем и тряхнул своими длинными черными волосами. Потом сбросил на пол белый плащ, чтобы дети людей увидели его лакированный черный доспех.
— Князь Жнецов приветствует вас, обреченные на смерть.
Он присел на корточки, схватил закованной в броню рукою рапиры и кинжалы и швырнул их через стол, стоявший в центре большой комнаты.
— Ну же, давайте потанцуем.
Пустые бутылки попадали со стола и разлетелись на куски. Проснулись остальные воины, и по их лицам Тирану видел, как они моментально трезвели, когда понимали, кто находится в комнате.
Масляная лампа тоже упала со стола и разбилась. Вверх ударили желто-оранжевые языки пламени.
Дородный парень с рыжей окладистой бородой первым поднял рапиру.
— Ну же, вы, мямли. Нас восьмеро! Эльфийский ублюдок еще пожалеет о том, что пришел сюда!
Тирану вынул из ножен рапиру и резко отсалютовал. Потом переступил через пылающие осколки. Слегка пригнувшись, он провел прямой выпад, направленный на говорившего. Рыжебородый поднял рапиру, чтобы отвести удар, но действовал слишком медленно. Стальное острие рапиры пробило его резцы. Тирану проделал легкий поворот запястьем и отвел клинок назад.
Рыцарь выплюнул осколки зубов и свой разрезанный язык вместе с потоком крови.
— Убивать нас — это одно, сын человеческий, но я не потерплю, чтобы ты оскорблял мою мать, называя ее шлюхой, которая рожает ублюдков. Это неоригинально, просто еще один признак плохого стиля! — Танцующим движением он ушел от удара и ударил нападающего гардой рапиры по лицу.
Теперь все офицеры были вооружены. Тирану позабавило, что девушка залезла в остывший камин. Она что, попытается взобраться по нему наверх? Как глупо пытаться залезть на крышу дома, который уже совсем скоро будет гореть ярким пламенем!
Тирану пинком отправил часть горящих осколков в солому постелей. Мешки вспыхнули почти мгновенно. Затем эльф отбросил в сторону бутылку, которой запустил в него один из офицеров. Сталь со звоном ударила о сталь, когда на него напали одновременно три человека. Наконец-то им удалось хоть немного согласовать свои действия.
Удар закованным в броню локтем разбил кому-то челюсть. Тирану немного отпрянул назад, к двери. Пламя поднялось уже в человеческий рост. Скоро оно достигнет тростниковой крыши. И лучше подготовить пути к отступлению.
Краем глаза эльф увидел, как молодой светловолосый воин вынул из-за широкого пояса пистолет. Правой рукой взял его на мушку. Князь выбил клинок из руки одного из фехтовальщиков, атаковавших его, схватил его за руку и притянул к себе. В тот же миг из дула пистолета вырвалось пламя. Хотя пуля не пробила тело рыцаря, которым он воспользовался, как живым щитом, сила удара отбросила Тирану назад. Он ударился, врезавшись в дверь.
Слегка покачиваясь, эльф ухватился за полку, на которой лежали пистолеты с поворотным затвором. На это оружие Эмерелль наложила запрет. Ни одно дитя альвов не должно было использовать их, потому что от них несло духом Девантара, однако Тирану давно чувствовал, что ему хочется хоть раз выстрелить из пистолета. Прицелился поверх ствола в светловолосого воина. Спусковой крючок… Тирану был поражен сильной отдачей оружия. Его пуля попала юному рыцарю в горло. Кровь забрызгала стену позади него, тело парня обмякло.
Бросив тяжелый пистолет в лицо нападающему, Тирану проткнул следующему плечо. Эльф решил про себя, что убивать этим оружием слишком просто. При превосходящем числе фехтовальщики людей могут быть очень и очень опасны. Подвергать себя опасности и выживать и составляло всю прелесть битвы.
Пламя жадными языками лизало низ покрытой тростником крыши. Воздух наполнился дымом. Все отчаяннее становились атаки выживших, чтобы протиснуться мимо него к двери. Раз за разом отбрасывал их Тирану. Он не хотел убивать. Время от времени он пронзал кому-нибудь колено или одним ударом перерезал связки на ногах. Все они должны погибнуть здесь, в доме. Быстрая смерть от холодной стали слишком легка. Человеческое отродье!
От дыма Тирану пекло глаза, слезы бежали по его щекам. Пришло время отступать. А двери он забаррикадирует.
Удар клинка прошел очень близко от его лица. Нужно торопиться. Клинок снова устремился вперед. Он был сделан хорошо… слишком хорошо! Тирану смахнул с глаз слезы. Изогнутая гарда рапиры, стилизованная голова волка, образовывавшая головку эфеса… Это оружие было создано не человеческой рукой. Ему уже доводилось видеть его!
Тирану пригнулся, уходя от нового выпада. Схватил парня за штанину и потащил к себе. Противник не сдавался. Они были слишком близко друг к другу, чтобы использовать длинный клинок в качестве оружия. Вместо этого он попытался разбить лицо Тирану гардой.
Эльф отбросил свою рапиру, вынул короткий кинжал и нанес рыцарю удар в подмышку, так что его рука безвольно обвисла, как у марионетки, которой обрезали нити.
— Откуда у тебя это оружие? Скажи мне, и будешь жить. — Тирану вытащил офицера за двери.
Крыша уже горела. В воздухе плясали тысячи искр. Раненые кашляли, а в лагере кипела кровавая битва. Жнецы Тирану прокрались прямо в центр спящего войска. Опрокидывали длинными копьями солдат и морских пехотинцев, безжалостно преследовали беглецов. Они не должны позволить людям опомниться. Только тогда рыцари не заметят, что число нападающих ничтожно мало.
Горящие факелы полетели на борта кораблей. Бешеный барабанный бой должен был призвать рыцарей к оружию, но как только где-то образовывалась хоть маленькая группа, Жнецы устремлялись туда.
— Откуда у тебя это оружие? — снова набросился на пленника Тирану. — Лучше скажи сразу! Я узнаю это в любом случае, но если ты сейчас промолчишь, то придется тебе узнать, сколько лишнего мяса можно срезать с человека, чтобы он при этом не умер. — Он приставил клинок своего кинжала к паху. — Начну я вот отсюда.
— Мне кажется, что ты слишком плохо знаешь меня, чтобы судить об этом, солдат. — У офицера были ясные серые глаза. Он сражался храбро. Хотя он был не способен поднять правую руку и кровь ручьями стекала вниз, он все еще крепко сжимал рукоять рапиры. — Я всего лишь поднял оружие. Оно было среди рапир, которыми ты швырнул в нас.
— А кто его хозяин?
— Кончай со мной, эльф, но не делай из меня предателя.
Тирану вынул рапиру из обессилевших пальцев. Ткнул волчьей головой прямо в лицо офицеру.
— Ты знаешь, что это оружие было создано не вами, жалкими людишками.
Офицер скривился от боли, но улыбнулся.
— Н-да, иногда некоторых из вас тоже ловят, эльф. К рапире
прилагался еще великолепный охотничий нож. Немного тяжеловат, чтобы отразить хороший кортик, но, тем не менее, продавать его мой друг не хотел.
Краем глаза Тирану заметил движение. В него прицелился молодой солдат с аркебузой. Он швырнул рапиру. Оружие попало стрелку прямо в грудь. Еще миг он, покачиваясь, держался на ногах, пытался навестись на цель. Дважды… А потом рухнул на колени.
Эльфийский князь вонзил офицеру кортик под коленную чашечку.
— Это просто для того, чтобы ты не убежал.
Пригнувшись, он метнулся к мальчику. Он не очень хорошо разбирался в людях, но у аркебузира почти не было усов. Вероятно, ему и двадцати не было. Но из его шлема торчали зеленые перья ветерана. Тирану покачал головой. Как дешев этот титул среди людей! Затем он вынул рапиру из груди юного солдата.
А битва в лагере тем временем продолжалась. Большая часть людей бежала в лес. Лишь один словно заговоренный отряд оказывал сопротивление: пикинеры, которые, пригнувшись, опирали свои длинные копья на отставленную назад левую ногу и таким образом образовывали кольцо, чтобы лучше защищаться от конников. В центре круга стояли аркебузиры, стрелявшие через головы пикинеров. У всех у них на высоких шлемах и широкополых шляпах были зеленые перья. Возможно, он все же недооценил их. Их сопротивление начинало стоить крови его Жнецам. Резня закончилась. Этот отряд они так просто не сметут.
Шальная пуля едва не настигла Тирану. Судьба хранит его для великих дел. В этом он был уверен. Она исполнится не где-нибудь на безвестном поле битвы где-то в лесах Друсны. Он был сыном Алатайи, князем Ланголлиона. И он нашел то, что Эмерелль и ее лизоблюды ищут на протяжении вот уже пяти лет! Почти…
Не пригибаясь, он вернулся к офицеру. Только сейчас он заметил широкий зеленый набрюшник мужчины.
— Это твои люди сражаются там?
— Да! — Произнося это, человек кривился от боли, но на лице его была написана гордость. — Это андаланцы. Так выглядят мужчины, которые убивают эльфов.
Тирану прошептал слово власти, чтобы его голос был слышен на всем поле битвы:
— Жнецы! Отставить ближние бои. Отходите и добивайте последних бойцов из луков. Ждите моих дальнейших приказов.
Шум битвы стал стихать. Теперь слышались только крики раненых и умирающих. Раздавались одинокие выстрелы. Горевшая ярким пламенем крыша выделялась на фоне ночного неба.
— Ты командуешь?
— Так же как и ты. Чего они стоят для тебя?
— Там капитан! — раздался голос одного из пикинеров.
— Чего они стоят для тебя? Предательства?
Пикинеры медленно приближались к Тирану, все еще защищая все направления пиками, чтобы в любой момент отбить атаку конников. Их формация напоминала гигантского ежа.
Две аркебузы выплюнули огонь. Пули в Тирану не попали.
— Мне нужно десять мертвых! — приказал эльф.
Из темноты вылетели стрелы и пронзили шлемы и нагрудники.
— Кому принадлежит рапира, капитан?
Ветераны продолжали приближаться к нему.
— От следующего залпа умрут двадцать твоих ребят. Ни один из них не доберется сюда. Оно того стоит, человечек?
Офицер сжал губы. Лица людей — зеркала их мыслей, подумал Тирану. Ни одно из своих чувств они не могут спрятать. Как они жалки! Он знал, что победил еще раньше, чем человечек открыл рот.
— Я скажу тебе. Но отзови своих лучников. Пусть мои андаланцы уйдут. Они не должны умереть. Не так бессмысленно. Дай мне слово, что ты отпустишь их.
— Нет.
— У тебя тоже не так много времени, эльф. Пусть они уйдут. Сейчас… Или же ты больше не сможешь воспользоваться тем, что я скажу тебе.
По его лицу Тирану видел, что он замыслил предательство. Потом перевел взгляд на дом. В любой момент горящая крыша может рухнуть и погрести под собой раненых.
— Больше не будет убитых. Мы уйдем, как только получим его.
— Нет, сейчас, или я не скажу тебе, кому принадлежит эльфийская рапира.
Выбора у князя не было.
— Жнецы, отступите! — приказал он. — Пощадите их.
Он обернулся к проклятому офицеру.
— Ты получил то, что хотел.
— Сначала ты поклянешься своей матерью, что сдержишь свое слово.
— Да, черт побери. Я клянусь, — а втайне поклялся себе, что еще отыщет этого мерзавца и его андаланцев. И тогда уже ни один из них не уйдет.
— Это был блондин. Тот, с двумя пистолетами. Рапира принадлежала ему.
Тирану выругался. А потом побежал. Из двери дома валил густой дым. Искры плясали и сгорали в его длинных черных волосах. Жара была подобна невидимому щиту, отгонявшему его прочь от дома.
Тирану прошептал тайное слово зимнего ветра. Ледяное дыхание потекло по его коже. Он не спасет его от ожогов, но жары он, по крайней мере, больше не ощущал.
Подняв руки в защищающемся жесте, он вошел в дом сквозь завесу искр. Почти ничего не было видно. Бушующее пламя лизало потолок. Камышовая крыша пела от жара пламени. Снопы развязывались, и горящие тростинки падали на пол.
Тирану отлично помнил, где лежал человек, которого он застрелил. Он нашел бы его, даже если бы ослеп.
Горящая балка, описав огненную дугу, упала на пол прямо за спиной эльфа.
Еще всего лишь два шага! Его руки нащупывали пояс пистольера. Тирану притянул его к себе. Он хотел ощупать шею, когда донесшийся сверху звук заставил его поднять голову. В этот миг рухнула крыша, и пламя охватило эльфа.
Новая гордость
— Они идут, капитан! Они идут!
— Я молюсь.
— Но капитан…
Офицер оперся сложенными руками на гарду рапиры и поднялся. Жгучая боль опалила колени. Все было уже не настолько плохо, как три луны тому назад, но калекой он останется на всю жизнь. Мужчина, который может ходить, только испытывая боль. Бегать ему не придется никогда.
Хотя это доставляло ему мучения, он десять раз в день, а то и чаще опускался на колени для молитвы. Его люди считали его человеком бога. Но он им не был. Жалким трусом был он, вот кем, благодарным за то, что остался в живых. Благодарным за то, что проклятый эльф сдержал слово, и благодарным за то, что справедливость Тьюреда восторжествовала и этот одетый в черные доспехи кошмар почил в пылающей могиле.
Капитан Артуро Дуарте медленно повернулся. Оставшиеся триста двадцать семь ребят его полка разместились на холме, на фланге, за пределами досягаемости вражеских пушек, стоявших на другом берегу реки. Менее трети вернулись из Друсны домой. Большинство лежали в безымянных могилах на берегу Бресны, неподалеку от того места, где широкое русло впадало в Свинцовое озеро. За две недели до того дня, когда должна была окончиться их служба в Друсне, на них напали Жнецы. Большинство его солдат спали, когда на них опустились сабли всадников. Он не имел права кутить с остальными офицерами! Он не должен был чувствовать себя в безопасности, хотя они находились более чем в сотне миль от проклятого фронта. Если бы он был настоящим капитаном, человеком с чувством долга, тогда перед ним не стояли бы жалкие триста двадцать семь солдат вместо тысячи.
А теперь они находились перед пушками, где за земляными окопами таились десять тяжелых орудий, намереваясь отнять у них последнюю гордость. После нападения в Друсне его и его ребят срочно погрузили на карраку и отправили на юг. То было быстрое путешествие с попутным ветром. Они ушли от смерти. Два года должны были они провести в Валлонкуре. Тогда полк пополнится юными рекрутами…
Капитан Дуарте подкрутил конец бороды. Он много слышал о Валлонкуре. Большинство считали честью попасть туда. Так говорили среди офицеров. Но ему лучше знать! На самом деле они рады были сбежать из Друсны и ее лесов. Рычащих троллей, дикарей из Фьордландии, подлых эльфов и кобольдов, кентавров, которые коллекционируют головы убитых врагов… Ужасам нет конца.
Сам он считал унизительным то, что их отозвали раньше времени. Кроме того, перед ним поставили задачу, решить которую было невозможно: напасть на превосходящего числом противника, перейдя мелкую речушку. А у врага пушки! И в довершение всего, чтобы отнять у проигравшего в Бресне и его ребят последние остатки чести, они будут служить под началом детей!
Цокот подков заставил его поднять голову. Перед ним вздымались холмы. Их мягкие очертания напоминали лежащие тела. Каждый холм был немного выше предыдущего, вдалеке они переходили в стену кедров, за которой возвышались отвесные скалы. Стоял серый осенний день. Далекие горы пеленой окутывали тучи.
Летящие низко славки пересекли гребень ближайшего холма. За ними следовал нарастающий гул подков. А потом появились они: послушники. У Артуро захватило дыхание. Они были детьми, почти детьми, и в то же время словно святыми. Словно видение. Они застыли на гребне холма на своих великолепных жеребцах.
Они были одеты в старомодные кольчуги и белые мундиры. С плеч ниспадали длинные белые плащи. Красным, цветом свежепролитой крови, красовался Дуб Крови на их мундирах.
Ни на ком из них не было шлема. Они показались Артуро духами, пришедшими из далеких славных дней в настоящее время. Светлыми образами!
Все они казались едва ли старше его барабанщиков, когда те поступали к нему в полк. Может быть, шестнадцать… Или еще моложе? На их лицах отражались в равной степени невинность и решительность.
Стройный мальчик со светло-русыми волосами нес их знамя. На нем виднелось Древо Крови на белом фоне и белый лев на черном фоне. Посредине — галерное весло. Артуро слыхал о них… Может, они и выглядят святыми, но слава у них нехорошая.
Всадники медленно спускались с холма. Они образовывали великолепную линию. Должно быть, долго тренировались, подумал Артуро.
— Ребята! Салют оружием! — вверх взметнулись аркебузы и пики. Капитан отсалютовал рапирой. Его солдаты казались кучкой оборванцев. Никто не выдал им новой униформы для путешествия. Подошвы их сапог держались на нитках и лоскутках. Брюки и камзолы были заштопаны бессчетное множество раз. Они были полком бродяг. Но оружие их было начищено, кожа нагрудников — ухожена. И у каждого из них на шлеме были зеленые перья ветеранов.
Артуро не знал, что случится дальше, но в одном он был совершенно уверен: он не потерпит, чтобы даже такие сверкающие рыцари позволили себе хоть одно замечание по поводу его воинов. Что ж, поневоле будешь так выглядеть, прожив два года в пыли и грязи, а потом тебя еще и прогоняют, и забывают.
Капитан узнал их командира по красному набрюшнику, который тот носил. В остальном же все были похожи. Рыцарь спешился легким, элегантным движением. Оно было похоже на движение танцора.
Никогда мне больше не слезать элегантно с лошади, зло подумал Артуро.
Он посмотрел на остальных всадников. Те не шевелились. Лица их напоминали маски. Неподвижны. Бесчувственны.
Хотя… Вон тот парень с черными локонами кажется немного заинтересованным.
Артуро никогда не понимал того, что они принимают в свои ряды баб. Рядом с предводителем ехала на лошади девушка с длинными золотистыми волосами. В ней было что-то кошачье. Она была красива, но ее глаза… В них читалась насмешливая отстраненность. А еще она была слишком плоскогрудой, чтобы быть по-настоящему привлекательной. В этом отношении крайняя гораздо лучше. Если бы у нее было еще не такое отвратительное лицо. То, что у послушников были свои недостатки, успокаивало.
Юный воин остановился перед Артуро и поклонился.
— Капитан Артуро Дуарте, главнокомандующий третьим полком андаланцев. Семь раз ранен в бою. Принимал участие в пятнадцати крупных битвах на суше и на море. Трижды отмечен за выдающуюся храбрость. Для меня честь выступить в битву рядом с тобой и твоими ветеранами.
Офицер замер. Должно быть, где-то существует его дело. Какой-то бумагомаратель написал книгу о его жизни! Он проглотил подступивший к горлу комок. Мальчик все это вызубрил! И тем не менее было приятно слышать все это, стоя перед своими ребятами.
— Меня зовут Люк. Я рад, что смогу учиться у тебя. — Он указал на гребень холма, находившийся за спинами подступивших пикинеров. — Посмотрим вражеские позиции вместе?
Капитан откашлялся. Этот олух обращался к нему каким-то таким образом, что это выбивало его из колеи. Он ожидал наглеца. Всезнайку, который прочел дюжины книг и при этом потерял связь с действительностью. Но это… Люк махнул рукой девочке, ехавшей рядом с ним.
— Иди сюда, Гисхильда. Я хочу услышать и твое мнение тоже. Львы! Спешиться! Познакомьтесь с ветеранами Друсны. Послушайте об их подвигах и поучитесь, как нужно выживать в битве.
Артуро откашлялся.
— Андаланцы! Вольно! — По лицам своих солдат он видел, что они были под таким же сильным впечатлением от Львов, как и он.
Краем глаза он поймал взгляд, который бросила на Люка золотоволосая девочка. Они, должно быть, парочка. Так смотрят только на мужчину, которому отдано сердце. Они были другими, эти послушники. Чужими. В полках Церкви служили исключительно мужчины. И только орден Древа Крови терпел женщин в своих рядах. Артуро часто насмехался над тем, что они таскают баб в сражения. Но этот единственный взгляд, который он перехватил, поколебал его уверенность. Может быть, орден все же идет лучшим путем.
Хромая, он последовал за обоими. Они не прятались в траву, прижимаясь к гребню холма; более того, они стояли над рекой с высоко поднятыми головами и осматривали вражеский лагерь.
Бронзовые жерла пушек сверкали на осеннем солнце. От солдат, прятавшихся за окопами, рябило в глазах. А между ними виднелись кое-где одинокие послушники в кольчугах и белых плащах.
Вражеская диспозиция расположилась на длинном речном острове, поросшем редким лесом. Противников разделяло русло. Вода между ними и их врагами была прозрачной и холодной. Артуро видел, как скользили тени рыб над каменистым дном. До другого берега было каких-то двадцать шагов.
По другую сторону острова вода в реке была темнее, а сама река — глубже. Она несла свои воды медленно и лениво.
Солдаты противника пришли в движение. За окопами образовалась линия аркебузиров. Теперь среди врагов Артуро заметил двух рйщарей в ярких красных плащах.
— Нужно отойти за гребень, пока они не начали стрелять.
И словно в подтверждение его слов на противоположном берегу раздался выстрел. Из аркебузы повалил дым. Рядом со стрелком появился послушник. Его ругань доносилась аж до самого холма.
— Идем, не стоит дарить себя в качестве легкой добычи для Драконов, — сказала юная спутница Люка.
Вместе они спустились к ожидавшим их войскам. Раненое колено мучило Артуро. Каждый шаг отдавался болью. Хотя послушники шли небыстро, он не поспевал за ними. Он осознал, что весь его полк будет только сильнее подвергаться опасности, если он поведет их в бой. Он ходит слишком медленно. Калека!
— Капитан, как бы ты атаковал? — вежливо спросил Люк.
Артуро остановился и принялся массировать правой рукой больное колено.
— Я вообще не стал бы атаковать! Атакующий укрепления должен иметь по меньшей мере двукратное превосходство. Ты видел, сколько палаток стоит под деревьями, юный рыцарь?
— Я не рыцарь, — скромно улыбнулся мальчик. — Только ученик. И да, ты прав. Нет никакого смысла атаковать пушки в лоб. Но не позволяй Драконам обмануть себя. Я готов поклясться, что половина палаток под деревьями — пустые. Они стоят там только затем, чтобы мы подумали, будто бы их войско гораздо больше нашего.
Артуро негромко рассмеялся.
— Я здесь не так давно, но то, что с Серебряными Львами нельзя заключать пари, я уже усвоил.
Люк улыбнулся.
— Старые истории, капитан.
«Мне нравится этот мальчик», — подумал Артуро. В Люке было что-то возвышенное. Когда он говорил, мир, казалось, становился светлее, невозможное вдруг начинало казаться возможным. Однажды он станет хорошим офицером. Таким, за которым, не колеблясь, люди пойдут в пещеру тролля.
— О каких драконах ты говорил, Люк?
— Это послушники на том берегу. Мы всегда были соперниками. Их называют Драконами из-за изображения, которое находится у них на гербе напротив Древа Крови. Но оставим это. Тебе понятно, что мы должны атаковать?
— Потому что это — вопрос чести?
— Нет. Потому что мы получили приказ.
Артуро скептически оглядел мальчика. Нет, тот не шутил.
— Но если это невозможно…
— Мои братья по ордену считают это возможным, иначе они не отдали бы нам такого приказа. Большинство ребят на том берегу — это молодые рекруты. Они несут службу не более трех лун. А у тебя — триста двадцать семь ветеранов. Они просто сметут желторотиков!
Артуро задумчиво массировал подбородок.
— Но пушки. Они разорвут нас на части.
— Тогда попытаемся на лодках с другой стороны острова.
— Они услышат скрип весел, — заметил Артуро. — Так мы не застанем их врасплох. Если мы сможем опрокинуть их, то число не будет играть никакой роли. — Он вспомнил проклятую битву на Бресне. Их было намного больше, чем тех чертовых Жнецов, и тем не менее эльфы просто разбили их и все.
— Чего стоит для тебя победа, Люк? — внезапно спросила молодая девушка.
— Многого. Мы должны смывать позор нашего герба. Каждый день — заново.
— Если ты послушаешься моего совета, то нам светит либо славная победа, либо унизительное поражение. Третьего не дано. Можем ли мы позволить себе уничижительное поражение и насмешки, без которых не обойдется?
Некоторое время Люк молчал, а когда он наконец заговорил, то сделал это настолько тихо, что Артур едва сумел разобрать слова.
— Чего мы не можем себе позволить, так это упускать хотя бы ничтожную возможность одержать славную победу. А теперь говори, чего ты хочешь!
Артуро с ужасом слушал план. И молча проклинал себя. Почему Тьюред забросил его сюда? Разве битвы у Бресны было недостаточно?
Никакого мира!
Большие буйволы упирались копытами в снег. Их были сотни — ушедших в широкую долину. С их всклокоченного меха свисали сосульки.
Ледяной ветер хлестал Тирану по лицу. Он был почти без сил. Слишком долго он поддерживал свою добычу защитным заклинанием, из страха потерять то, что должен был узнать. Теперь его сил не хватало даже на то, чтобы оградить себя от холода.
Он поглядел на темный вход в пещеру. Он никому не говорил, куда приведет его путь. Возможно, это было ошибкой. Он взвесил в руке кожаный мешок, который пронес так далеко. Нет, назад пути нет. До сих пор никто даже не сделал попытки его задержать.
Эльфийский князь стряхнул снег с плаща и поднялся ко входу в пещеру. Вдоль потолка тянулся шлейф черного дыма, а ледяной северный ветер растрепывал его, едва он добирался до входа.
Нигде не было и следа тролльских воинов, но Тирану чувствовал, что за ним наблюдают. Он вошел в темноту. По левую руку стену покрывал разбитый барельеф. Неясные очертания нескольких стилизованных цветов — вот и все, что осталось от столетий эльфийского господства в Снайвамарке. До сих пор Тирану не доводилось своими собственными глазами видеть этого, но историй о разрушениях он наслушался вдоволь. Искусно заложенные пещерные сады, которые сожрали козы, разбитые мозаики и статуи… Ничего из того, чем эльфы украсили огромный подземный лабиринт, не уцелело. Теперь пещеры Снайвамарка выглядели почти так же, какими их создала природа. Темные, загаженные дыры в скалах!
Из-под занавеси из шкур буйвола пробивался золотистый свет. Тирану отодвинул засаленный полог. В нос ударил дым. Воняло старой ворванью, мясом и какими-то незнакомыми эссенциями, дымившимися над огнем. Тирану сделал единственный вдох, и на языке остался противный масляный привкус.
За занавесью открылась маленькая пещера. Она была неправильной округлой формы. У огня спиной к Тирану сидело сгорбленное существо. Оно обернулось. Не последовало ни слова приветствия. Тирану слегка удивился: должны же были хозяева услышать его! Эльф замер и огляделся.
Неровный пол пещеры был покрыт странными переплетающимися линиями. Тирану ощущал силу магии, собранной в этой дыре, и остерегался наступать на изображения.
Стены пещеры какой-то тролльский художник украсил грубыми картинами сцен охоты. На противоположной стене застыла в полете нарисованная стая ворон с угольно-черными крыльями. На нескольких картинах Сканга и какая-то другая троллиха в маске проводили темный ритуал. Тирану присмотрелся внимательнее. Мать отучила эльфа бояться, когда тот был еще ребенком и Тирану прошел далеко по тропам темной магии, прежде чем решился избрать путь воина.
— Если тебе чего-то нужно от меня, эльфеныш, то открой рот и говори.
«Высокомерная старая карга», — подумал Тирану. Он опустился на пол рядом с шаманкой. Сканга расставила вокруг себя множество каменных чаш, из которых тонкими сизыми струйками поднимался дым. Именно этот запах и оставлял маслянистый привкус у эльфа на языке. Тирану едва сдержал подступившую к горлу тошноту. Нужно сконцентрироваться на чем-то. Больше ни одной мысли о дыме и собственном языке.
Эльф уставился на Скангу. Ее глаза — слепые белые студенистые комочки, и тем не менее его не оставляло чувство, что она отлично видит его. Серое лицо троллихи было пронизано глубокими морщинами. На нем не было и следа волнения. От шаманки исходил неприятный кисловатый запах. Ее платье штопалось так часто, что изначальный цвет разглядеть было невозможно. Скрюченные пальцы Сканги напоминали когти хищной птицы. Она сжимала покрытые спиральным узором кости.
При каждом вздохе троллихи тихо постукивали бесчисленные амулеты, которые висели у нее на шее на кожаных ремешках и шнурках из сплетенных волос эльфов. Бесчисленные тоненькие костяные пластинки, камни с вырезанными рунами, высушенные птичьи крылья и вещи, присматриваться к которым Тирану не хотелось, потому что не хотелось подтверждать свои догадки по поводу их происхождения…
— Для эльфа ты пахнешь хорошо, — внезапно произнесла Сканга.
Тирану пришлось сдержать подступившую дурноту.
Сканга издала резкий, отрывистый смешок.
— Не стоит стыдиться того, что ты пахнешь, как тролль, эльфеныш. Может быть, поэтому моя стража и пропустила тебя, не тронув. Но давай ближе к делу. Чего ты хочешь?
Тирану раскрыл кожаный мешок, запустил туда кончики пальцев. Зловоние, которое ударило ему в лицо, было неописуемым. Он нащупал слипшиеся волосы и кожу, едва державшуюся на тлеющей плоти. Он осторожно поставил человеческую голову на плоский камень перед шаманкой. Половина кожи на ней обгорела, от длинных светло-русых волос осталась только опаленная щетина. Так же, как и у него. На мгновение Тирану снова охватили ужасные воспоминания. Перед мысленным взором эльфа проплыла картина, как он пошел в огонь. Его длинные волосы сгорели, одежда была охвачена пламенем. Словно безумный он прыгал через горящие балки и, ослепленный дымом, искал человека, которого он же и застрелил, питая глупую надежду на то, что вопреки всем вероятностям тот еще жив. И когда он увидел юношу мертвым на полу, то забрал его голову. Ведь этот офицер был единственным, кто мог рассказать, откуда у человека рапира с волчьей головой.
— Говорят, ты умеешь заставить мертвецов болтать, — произнес эльф.
Сканга подняла на него свои жуткие белесые глаза.
— Не думаю, что этот сын человеческий может сказать мне что-то, что будет иметь для меня значение.
Тирану опустил рюкзак на пол и вынул из него продолговатый полотняный сверток, затем отбросил материю, чтобы Сканга увидела волчью рапиру.
— Я должен знать, откуда у него это оружие.
При виде рапиры шаманка отшатнулась.
— Много крови пролил этот клинок. В том числе и тролльей. Убери его. Я не хочу его видеть!
— Ты знаешь, кому он принадлежал раньше?
— Волчице! — прошипела Сканга. — Матери, которая отдала своего единственного ребенка волчьей стае, Хладнокровной охотнице, Смертоносной. У моего народа есть много имен для нее.
— Я должен найти ее!
— А меня не печалит то, что она исчезла пять лет назад.
— Но разве ты не хочешь знать наверняка?
Некоторое время Сканга молчала, задумчиво поигрывая костяным амулетом.
— Думаешь, этот человек мог бы владеть оружием волчицы, если бы она была жива?
— Ее не могла бы убить пара каких-то людишек! — Конечно, Тирану знал, что это не так. Он побывал в слишком многих битвах, чтобы обманывать себя.
— Что тебе нужно от Сильвины? Если ты будешь честен, я, может быть, и смогу тебе помочь. Твоя мать мне нравилась. Она была необычной для эльфийки.
— Сильвина искала человеческую девочку. И я думаю, что она нашла ее. Олловейн и его эльфийские рыцари ждут от нее вестей. Они заберут девочку, как только узнают, где она находится. Они готовятся к этому вот уже пять лет. Мастер меча собрал вокруг себя лучших рыцарей Альвенмарка, — Тирану умолк — настолько сильна была его злость на мастера меча. — Я тоже должен был быть одним из них! Он призвал к себе воинов из числа моих Жнецов, которые хуже меня. Я должен быть с ними. Мое место — среди эльфийских рыцарей! Они хотят унизить меня. Я должен был быть с ними. Я…
— Почему это так важно для тебя?
— Я такой же, как они! Они не имеют права отталкивать меня. Они…
Сканга рассмеялась.
— Мы оба знаем, что ты не такой, как они. Ни один из них не пришел бы ко мне с человеческой головой в вонючем кожаном мешке.
— Поэтому они и ждут вот уже пять лет! И будут ждать еще пять, а то и больше, если я не найду Сильвину. Может быть, я действительно не такой, как они. Но им нужен кто-то вроде меня, пусть даже они не хотят признавать этого из-за своей заносчивости!
Сканга ничего не сказала на это. Просто посмотрела на него своими слепыми глазами, и у него возникло чувство, что она может заглянуть глубоко в его сердце.
— Ты мне поможешь? — спросил наконец Тирану, когда не смог дольше выдерживать ее молчание.
— Да. Но не потому, что хочу, чтобы ты стал эльфийским рыцарем. Может быть, ты и сумеешь заставить их принять тебя в свои ряды. Но даже если тебе это удастся, ты никогда не будешь по-настоящему одним из них. Ты сын Алатайи. Поэтому они всегда будут презирать и бояться тебя. Я помогу тебе, потому что все эти годы ты молчал. Потому что никто так и не узнал, что я помогала твоей матери вызвать драконов и изменить их. Я помогу тебе только один раз. Никогда больше не приходи сюда! Мой долг перед тобой сегодня будет покрыт, Тирану.
Князь кивнул. Он тоже не собирался возвращаться сюда. Он и пришел-то только потому, что знал: то, о чем он просил, требует силы камня альвов. И эльф очень хорошо понимал, что Эмерелль никогда не помогла бы ему, и неважно, насколько важны ей были известия от Сильвины.
Из дюжины амулетов Сканга выбрала невзрачный серый камень. Когтистые пальцы ее правой руки крепко обхватили его, в то время как левая легла на голову человека.
Длинные когти вонзились в обгоревшую плоть. Троллиха что-то тихо бормотала себе под нос. Тирану разбирал только отдельные слова. Но хорошо чувствовал силу, собравшуюся в этом мрачном месте. Каждый волосок на его теле встал дыбом. Он понимал, насколько сильно магия Сканги разрушает созданный альвами миропорядок.
В пещере стало холоднее. Языки пламени пригасли. Сканга велела человеку вернуться. В ее голосе теперь слышались темные, какие-то противоестественные нотки. Порыв ветра ворвался в пещеру. Губы мертвеца задрожали. Внезапно рот его открылся. Свет тонкими струйками липкого меда потек по разложившимся губам. Под опущенными веками появилось свечение. К завыванию ветра примешивалось душераздирающее всхлипывание.
— Не противься, — прошептала Сканга. — Отдай себя. Ты не можешь противиться моей силе. Я призвала твой свет обратно. Я могу удерживать его столько, сколько захочу. И пока ты будешь здесь, все муки, пережитые в мгновения твоей смерти, будут гореть в тебе. Повинуйся, и я подарю тебе свободу.
Губы задрожали. Но ни один звук не сорвался с них. Сила Сканги не сработала?
— Скажи мне, где ты нашел рапиру с волчьей головой, — потребовал Тирану на человеческом языке.
Снаружи, перед пещерой, в ветре слышалось завывание, ужаснее которого эльфу не доводилось слышать до сих пор. Звучание чистого отчаяния и муки.
— Ты понимаешь меня?
— Да, — прошептал ветер.
Сканга подняла голову. Она казалась испуганной. Неужели колдовство не удалось?
— Ты ответишь мне? — настаивал Тирану.
— Прекрати, эльф! Это не умерший. Мы вызвали другую силу. Во имя альвов, прекрати, эльф!
— Где мне найти Сильвину?
Глаза трупа распахнулись, и яркий свет затопил маленькую пещеру. В то же время из стен начал сочиться такой холод, что дыхание Тирану застыло у него во рту подобно серому туману.
Сканга выпрямилась.
— Заклинаю тебя, Тирану, прекрати! Мы вызвали не мертвого, а силу, которая защищает его. Позволь мне оборвать колдовство. Из этого не может получиться ничего хорошего.
Полог из шкур отлетел в сторону, хотя никого не было видно. Последние огоньки пламени погасли. Лишь яркий свет, источаемый черепом, продолжал освещать комнату.
— Я скажу тебе, где найти ее. — Ветер ворвался в пещеру. У Тирану возникло чувство, что ледяные руки ласкают его щеки. — Тебе придется подняться высоко в горы, Тирану.
— Прочь отсюда! — проскрипела Сканга. Она подняла вверх камень альвов. — Я изгоняю тебя! Ты не принадлежишь этому миру!
Тирану заморгал. Стены пещеры исчезли. Он увидел долину высоко в горах. И увидел Сильвину.
— У нее есть послание для тебя, Тирану, — прошептал ветер.
Сканга выкрикнула слово власти. Клинком кинжала прозвучало оно в ушах эльфа. Тирану поднял руки. Свет исчез.
Эльф рухнул ничком. Пещера перевернулась. Вороны вылетели из картины и ринулись к нему, и вместе с шумом черных крыльев исчезли его чувства.
— Не ходи! — выкрикнула шаманка. — Ты не должен идти туда. Если ты найдешь ее, то Альвенмарк, каким мы знаем его, падет.
Тирану понял, что она убьет его. Его рука нащупала рапиру с волчьей головой.
— Отойди, Сканга.
Шатаясь, эльф поднялся на ноги, заморгал. Пещера исчезла. И вместе с ней — Сканга. Небо над головой казалось странно бледным и бесцветным. Это было небо Другого Мира. Как он попал сюда? Какая сила ворвалась с ветром в жилище Сканги? Мог ли это быть Тьюред? Защитил ли он душу наемника от колдовства шаманки?
Одна из горных вершин показалась Тирану знакомой. Он видел ее. Только что… В фата-моргане той долины, где он отыщет Сильвину.
Узкая кромка
Люк оценил их правильно. Андаланцы сделали бы все, чтобы вернуть себе доброе имя. Но Гисхильда все не могла взять в толк, каким образом они запятнали свою честь. В конце концов, именно они сражались во время нападения у Бресны. Пусть даже их и отозвали до срока. Наверное, нужно было быть андаланцем, чтобы понять это. Их капитан отобрал сотню лучших воинов. Остальные ждали сигнала за гребнем холма.
Гисхильда стояла по шею в воде. Вода была ледяной. Над рекой плыли полосы тумана. Высоко над головой она держала пистолет с поворотным затвором. Ее ноги осторожно передвигались по дну. Лениво-спокойная на вид река оказалась обманчивой. К северу от острова на глубине было сильное подводное течение. Оно создало длинную, мягко изгибавшуюся кромку, проходившую параллельно берегу. Один лишний шаг к северу — и течение захватит и утащит на дно. И тогда даже у самого лучшего пловца возникнут проблемы с тем, чтобы выбраться на берег.
Гисхильда отчетливо видела дозорный огонь на восточной оконечности острова. Его свет достигал воды. Там, где река была мелкой, часовые могли заметить девушку. Нельзя подходить слишком близко к огню, иначе вся их затея провалится.
У Гисхильды было нехорошее чувство. Она рассказала Люку о течении, о возможности атаковать ночью с той стороны, откуда их никто не ждет. Им нужна эта победа!
Принцесса оглянулась. Она еще могла разглядеть лицо капитана. Его усы вяло свисали. Хотя колено сильно мучило офицера, он не отказался от участия в операции вместе со своими ребятами. И он улыбался. Артуро держал свою аркебузу высоко над головой. Вокруг правого запястья он обмотал фитиль, чтобы тот не намок. На свисающем конце неярко светилась крошечная искорка. Эти искорки — вот и все, что было видно над водой. Они были похожи на светлячков. Все они следовали за Гисхильдой, следя за тем, чтобы не сойти с тропы, по которой ступала она — той самой тропы, которая, как они думали, снова приведет их к славе.
У нее должно получиться! Босые ноги Гисхильды ощупывали тину. Девушка ощутила ледяную хватку течения. Больше ни шага вправо!
Силуэты стражников отчетливо виднелись на фоне пламени костров. Гисхильда разглядела одного из Драконов. Только бы парень не глянул в их сторону! Полоса тумана мешала ей хорошо рассмотреть берег. Принцесса облегченно вздохнула. Если она не видит его, то он уж точно не обнаружит их!
Вдруг нога попала на острый камень. Девушка закусила губу. Она едва не выругалась. Скорей бы берег! Еще две сотни шагов, и тогда они окажутся достаточно далеко от стражей, чтобы проскользнуть на остров.
Судьба благоприятствовала им: новолуние и более темной ночи для атаки нельзя и желать. Все будет хорошо! Люк — везунчик, так говорят все.
Гисхильда продвигалась все дальше и дальше. Вот сейчас будет коварное место. Там осталась только узкая полоска, по которой они могут пройти. По обе стороны река слишком глубока, чтобы там можно было стоять. Принцесса почувствовала, что тина сменилась скалистым дном. Это был самый опасный отрезок. На скалах течение разделялось. Сделавшего здесь один неверный шаг можно было считать пропавшим.
Она снова обернулась назад. Туман полностью поглотил длинную шеренгу солдат. Теперь не было видно даже тлеющих фитилей. Гисхильду снова охватили сомнения. Не слишком ли они рискуют для победы?
Но уже поздно поворачивать назад. Она мысленно призвала себя к порядку. Теперь нужно довести дело до конца. От холодной воды начинали неметь ноги. Скоро начнутся судороги. Нужно выбираться на берег! Быстро!
Гисхильда ускорила шаг. Оставалось надеяться, что остальные продержатся. Ноги казались на удивление чужими, деревянными. Сколько еще они пронесут ее? Нужно думать только о береге!
Из-за проклятого тумана она почти ничего не видела. Больше полугода назад она обнаружила эту тайную тропку в воде. Всегда, когда Люка отправляли в долгие путешествия, ей разрешали передвигаться по острову несколько свободнее. Слишком часто он уезжал! А она уже прошла Валлонкур от края до края. Она знала его от Вилки Тьюреда до Черной сторожки. В основном она путешествовала одна. В отсутствие Люка ей было тяжело находиться в обществе остальных Львов. Она чувствовала себя чужой несмотря на все годы, проведенные среди рыцарей. А в новолуние, когда Друстан уходил из башни, она всегда выходила на свой холм. Уже давно не надеясь, что Сильвина или Фенрил придут за ней. Эльфы бросили ее! И как она могла их в этом винить? Тот, кто видел, как она живет среди рыцарей ордена, не мог не поверить, что она стала одной из них.
Наконец она снова вышла на дно, покрытое тиной! Настало время поворачивать в направлении берега. Она подняла руку и подала знак солдатам, чьи головы, как призрачные шары, покачивались над водой.
Теперь дно начало постепенно подниматься. Вот из воды показались ее плечи. Холодная, мокрая рубаха прилипла к телу. Внезапно рядом оказался Люк.
— Нам нужно рассеяться, — прошептал он ей на ухо. — Нужно, чтобы на берег вышло одновременно как можно больше людей. Мы должны ударить всеми силами.
Гисхильда кивнула. Ее немного коробило, когда он начинал пояснять ей очевидные вещи. В конце концов, они ведь вместе читали Игнациуса Рандта и учились тактике у Лилианны.
Люк подходил к каждому, кто выходил на твердую почву, и давал короткие указания по поводу позиции, которую он должен занять. Он был совершенно поглощен подготовкой идеальной атаки. Мимо Гисхильды прошел Жоакино. Когда Люк дал ему указания, юноша улыбнулся ей. Вчера Жоакино поведал ей, что хочет взять Бернадетту в жены, как только Друстан разрешит. Она была первой, кто узнал об этом. Нужно надеяться, что ему придется не слишком долго ждать ответа от ордена.
Иногда Гисхильда ловила себя на мысли о том, что ей тоже хотелось бы, чтобы Люк просил ее руки. Они уже так давно были парой. В любви его она нисколечко не сомневалась. Но с этим последним шагом он не спешил. Слишком много всего роилось у него в голове. Магистры практически не давали ему покоя. Было совершенно очевидно, что они готовили для него быстрое продвижение в ордене. И тем не менее недоверие оставалось. Леон регулярно приглашал ее к себе и расспрашивал о Люке. Ну почему все так чертовски запуталось? Она завидовала Жоакино и Бернадетте… Если бы она могла хотя бы видеть Люка почаще! Иногда Друстан разрешал им ночью тайком уйти вдвоем из башни. Летом это было чудесно. Но теперь была уже глубокая осень. Погода становилась все более хмурой, и не было сухого клочка, где можно было примоститься вдвоем.
Глупо тратить время на мысли о несбыточном. Лучше подумать о предстоящей атаке! Повсюду в тумане теперь виднелись фигуры. Некоторые аркебузиры дули на фитили, чтобы придать бледным искоркам новые силы. При этом они тщательно загораживали крохотные огоньки рукой, чтобы в последний миг не выдать себя.
Гисхильда огляделась в поисках Артуро. Долговязого капитана нигде не было видно. Она прошла немного вдоль берега и спросила о нем солдат. Никто его не видел. Но, на удивление, никто не беспокоился о нем. Они уверяли Гисхильду, что у их капитана жизней больше, чем у кошки.
Она обернулась и посмотрела на воду. Туман окутывал реку тайнами. Что, если у него выбило раненое колено? Надо было ему остаться с частью своих ребят на берегу. Проклятый упрямец! Тем временем к ней вернулся Люк. Он вынул рапиру и жестом указал на берег. Нападающие бесшумно последовали за ним, проходя остаток пути до берега. И только Гисхильда вернулась в глубокую воду. Холод пробрал ее до костей, разрезал ножом. Но она не может так просто бросить Артуро. Он шел прямо за ней. Почему он не позвал на помощь?
Она знала ответ. Любой звук мог выдать атакующих. В своем упрямстве он предпочел, чтобы его унесло течением. Она должна найти его! Как можно скорее!
Львы и Драконы
Люк чувствовал, как участился пульс, но заставил себя не переходить на бег. Это было бы неправильно. Он должен быть спокойным, рассудительным командиром. Заиленная прибрежная полоса — слишком неустойчивая почва.
Заметили ли их стражники? Он оглянулся. Большая часть его войска скрылась в плавающих полосах тумана. Командуй на острове он, он выставил бы стражей и на этом берегу тоже, размышлял Люк. Не выстрелит ли по ним в любой миг залп аркебуз? Не собираются ли в этот самый миг там, в лесу, возвышавшемся словно непроницаемая черная стена, фехтовальщики и пикинеры врага?
Теперь слишком поздно изменять план. Он решительно ступил под своды леса. Ни крика, ничего… У них все получится. Его трясло от холода. Нужно сжать зубы, чтобы они не стучали. Марш в холодной воде оказался труден.
Хочется надеяться, что его чертовы аркебузиры стреляют дисциплинированно. Он был против того, чтобы брать с собой какое бы то ни было оружие. Один неосторожный выстрел — и его великолепный план обернется для его людей резней. Но Артуро убедил его в том, что для его солдат очень важно отправиться в бой с аркебузами. Капитану лучше знать. До сих пор ведь все шло на удивление хорошо.
Будто призрак высветилась белая палатка среди деревьев. Легкий осенний ветер шумел в полуголых кронах. Тысячеголосый шепот заглушал их шаги по сухой листве.
Быстрым движением Люк рассек палатку, поднял обвисший край и вошел. Юноша улыбнулся. Палатка была пуста. Здесь никто никогда не спал! Так он и знал. Ее поставили только для того, чтобы они подумали, что имеют дело с более многочисленным войском, чем это было на самом деле.
Люк покинул палатку через вход. Вокруг в темноте сновали тени его людей. Это был первый бой, в котором он командовал. И ему нужна была славная победа. Непременно! Этого требовало позорное пятно на щите.
Мальчик перешагнул через растяжки следующей палатки. На ветру плясала пожухлая листва. Сухие листья мягко касались его щек. Он подумал о Гисхильде. Интересно, где же она?
Он бегло огляделся по сторонам. О ней беспокоиться не стоит. Она фехтует лучше, чем он. Она пробьется.
Он ворвался в следующую пустую палатку. Где же противник? Может быть, это ловушка? Тысячи вопросов захватили его. Ладони покрылись холодным потом. Он разрезал следующую палатку. Ну, наконец-то! Спят! Свернувшись калачиками на ложах из соломы, спали трое мужчин в грязно-белых рейтузах. Посреди палатки — барабан. Рапиры прислонены к главной распорке.
Выстрел разорвал царившую снаружи тишину. Воины отреагировали мгновенно. Люк вынул кинжал. Опустился на колени. Длинное лезвие мимоходом коснулось шеи и метнулось к следующей.
— Убит. Убит. — Он выпрямился. Кинжал его коснулся гамбезона третьего воина прямо над сердцем. — Еще раз убит.
Мужчины смотрели на него широко раскрытыми от ужаса глазами. Сна не осталось ни в одном глазу.
— Хотелось бы напомнить вам правила. Вы остаетесь здесь, в палатке и чтобы ни звука. Ведете себя так, как должны вести себя мертвые. Для вас маневры окончены.
Перед палаткой раздались новые выстрелы. Пламя, вылетавшее из стволов аркебуз, просветило ткань палатки, отбрасывая резкие тени на лица побежденных.
Люк поднялся. Теперь можно отбросить всяческую предосторожность. Он нащупал льняной мешочек, висевший на боку. Следующая цель — пушки. Он должен вырвать зубы проклятым серпентинам, тогда сможет подойти подкрепление с другого берега.
Рядом с ним кто-то выстрелил из аркебузы. Звук выстрела поразил его подобно удару грома. Люк мельком увидел рыцаря в красном плаще, сообщавшего одному из их врагов о том, что он побежден.
— Драконы, ко мне! — раздался громкий женский голос. — Собраться у серпентин!
Люк выругался. Это Маша. И она делает единственно правильную вещь. Если они удержат огневые точки, то еще смогут победить. Люк устремился вперед. Ночь полнилась песнью стальных клинков. Повсюду образовались пары фехтовальщиков, проводящие яростные дуэли. В большинстве своем его андаланцы быстро брали верх. Было очевидно, что ужасы Друсны укрепили их. Солдаты сражались спокойно и без излишнего рыцарства. Пользовались любой брешью в защите, ни одна уловка не казалась им слишком грязной. Они кололи врагов в спину, нападали группой на одного противника.
— Львы, ко мне! — Люк обнаружил Драконов. Они стояли у одного из сторожевых костров среди больших орудий. Только
шесть человек успели добраться до Маши. Достаточно, чтобы создать некоторые затруднения.
— Отомстим за последний Бугурт? — послышался светлый детский голос.
Рене был первым, кто оказался рядом. Он вырос и превратился в красивого молодого человека с лицом, созданным для того, чтобы разбивать женские сердца. То была безупречная красота, обрамленная белокурым ореолом волос. Если бы только не голос, все такой же детский, как и пять лет назад.
— Убираем? — присоединилась к ним Эсмеральда.
На левом виске у нее красовался след от сильного удара. Завтра левое веко опухнет. С учетом ее усеянного прыщами лица и орлиного носа это не добавит ей привлекательности.
Вот подбежали Жоакино, Бернадетта и Раффаэль.
— Спорим, шести Львов достаточно, чтобы разобраться с семью Драконами? — крикнул Раффаэль Маше.
— Надеюсь, вы будете сражаться лучше, чем во время последнего Бугурта, — ответила капитан Драконов. — Когда я вспоминаю о вас, то просто вижу ваши грязные лица.
— Я заткну твой рот!
Люк удержал Бернадетту.
— Подожди. Мы будем сражаться всемером против семи. Рисковать сейчас не стоит.
Слишком хорошо он помнил горечь поражения во время последнего летнего Бугурта. У них тогда почти получилось. Жоакино прорвался через оборонительную линию Драконов и почти добежал до мачты с флагом, когда Маша свалила его подлым ударом в спину. Во время последней игры Драконам удалось отобрать у них титул мастеров и заработать еще одну цепь на герб в качестве награды. Нельзя их недооценивать. Они становятся очень опасны, как раз именно тогда, когда их поражение кажется близким. Сердце Люка до сих пор сжимало в объятиях холодной ярости, когда он думал о том, как в первый год во время игры, превратившей их в Серебряных Львов, Маша рукоятью меча разбила лицо Джиакомо.
Люк вздрогнул, услышав топот ног. Отовсюду бежали аркебузиры. Кое-где еще слышался звон клинков, но исход битвы был предрешен.
— Опустить опоры! — крикнул офицер.
Опоры аркебуз вошли в мягкую землю. Со щелчком вошли в них стволы. Зажглись фитили.
— Вы убиты, Драконы! — выкрикнул офицер.
— В атаку! — упрямо ответила Маша.
Ее послушники устремились вперед.
Ответом им был оглушительный залп аркебуз. От едкого дыма все перестали понимать, кто друг, кто враг.
Люк бросился к Маше. Она проиграла. Но так просто сдаваться не станет. Клинки со звоном ударились друг о друга. Где друзья, где враги — разобрать было невозможно. От дыма пекло глаза, юноша закашлялся и увидел, что к нему устремился клинок. Он поймал его кинжалом и провел контратаку рапирой. Послышался болезненный стон. Люк напирал. Он отвел пойманный клинок в сторону и едва не споткнулся об упавшего Дракона.
— Достаточно! — послышался голос, перекрывавший шум битвы. — Серебряные Львы победили! Драконы, признавайте свое поражение. На этот раз победа за Львами.
— Мешочки с грязью и аркебузы — это действительно стиль Львов, — ругалась Маша. — В битве один на один им не выстоять.
— Здесь не действуют рыцарские правила. Это поле битвы! — Из порохового дыма вышел капитан Альварез. — Ты и твои Драконы — вы не пережили бы такого залпа. Может быть, двое или трое из вас еще были бы в состоянии недолго сопротивляться, будь это реальная битва, но против численного превосходства врага вы бы ничего не смогли сделать. Атака Львов была храброй, хорошо продуманной и, если я не ошибаюсь, проведена всего лишь при помощи трети полка. Со времен начала маневров за этот остров сражались двадцать семь раз. Двадцать три раза атака захлебнулась самым жалким образом, потому что была проведена в лобовую против пушек. А из оставшихся четырех побед ни одна не была настолько блестящей, как эта. Я восхищен, Львы. Эта битва войдет в историю.
Люк широко улыбнулся. Внезапно он почувствовал невероятную усталость, тело его снова охватил холод. У них получилось.
— Молодец, капитан, — хлопнула его по плечу Эсмеральда, и этот хлопок мало чем отличался от удара лошадиной подковой.
Раффаэль обнял его и бурно расцеловал в обе щеки.
— Ты станешь полководцем, Люк. Спорим?
Командир Львов рассмеялся.
— С тобой — нет, Раффаэль. Только не с тобой.
Львы ПОДХОДИЛИ И ПОДХОДИЛИ. Они были слишком измучены, чтобы ликовать, но слишком взволнованы, чтобы устроиться на отдых в захваченных палатках. Драконы и их войско должны были освободить остров. Они были разбиты и в дальнейших маневрах участия принимать не будут.
Люк нашел пару одеял и обложил палатку. Лагерь постепенно успокаивался. Все поздравили его. Кроме Гисхильды. Где же она? Они могли бы получить палатку на двоих. Великолепная возможность… пусть даже он и смертельно устал.
Он знал, что под конец ее охватили сомнения по поводу атаки. Но ведь все прошло хорошо. С тех пор как она выбралась на берег, он потерял ее из виду.
Люк увидел, как нырнули в палатку Бернадетта и Жоакино. Проклятье! Где же Гисхильда? Им осталось всего несколько часов. Вполне возможно, что она сидит где-нибудь на берегу на поваленном стволе дерева и смотрит в темноту ночи, — очень на нее похоже. Может быть, это какой-то языческий ритуал, о котором она не хочет говорить. Иногда с ней трудно. Серебряные Львы приняли, что она не такая, как все. Об этом никто не говорил. Но в остальных звеньях о ней время от времени начинали ходить слухи.
Нужно будет поговорить с ней об этом. Но не сегодня ночью.
Люк обнаружил Раффаэля, игравшего в кости с несколькими аркебузирами. Новые жертвы, ухмыльнувшись, подумал Люк.
— Ты не видел Гисхильду?
— Не видел с тех пор, как вышли на берег. Может, тебе нужна пара сухих сапог? Я только что выиграл, но мне, к сожалению, они не подходят.
Люк отмахнулся. Он уже хотел уйти, когда Раффаэль поднялся.
— Что-то не так?
— Я не могу ее найти. Она как сквозь землю провалилась.
— Поскольку она не со мной, то можешь не беспокоиться.
Люку было не до подобных шуток.
— Может, помочь тебе поискать ее? — предложил Раффаэль.
— Нет, нет, — ему хотелось побыть одному. Может быть, он все-таки найдет ее где-нибудь на берегу.
Раффаэль вложил ему в руку яркий фонарь.
— Вот, военный трофей. — Металлические щели на блендах были сделаны в форме драконов.
— Спасибо.
Раффаэль вернулся к солдатам, которые как раз начали возмущаться тем, что он решил уйти как раз тогда, когда от него отвернулась удача.
«И как ему удается ладить с людьми? На него невозможно долго сердиться», — подумал Люк.
В меланхолическом настроении он пошел через лес к реке. Ему хотелось, чтобы в тот момент, когда Драконам пришлось капитулировать, рядом стояла Гисхильда. Одному Тьюреду было известно, когда еще им выпадет такой триумф. Победа без Гисхильды потеряла часть своей привлекательности.
Над темной рекой тянулись полосы тумана. Вода была чернее чернил. Он брел вдоль берега. Свет фонаря освещал истоптанную множеством сапог тину в том месте, где они вышли на берег.
Люк закрыл бленды. Прошло довольно много времени, прежде чем его глаза немного привыкли к темноте. Ночь была на удивление темной. Неудивительно, что часовые Драконов проморгали их.
Какой-то звук заставил Люка обернуться. Он знал, что это не могла быть Гисхильда. Она всегда подходила неслышно. Этому принцессу научили проклятые эльфы.
Из леса вышел офицер в широкополой шляпе. Он спросил:
— Капитан?
Одного этого слова оказалось достаточно, чтобы Люк понял, что произошло.
— Его нет? Твой капитан пропал?
Воин вздрогнул, услышав чужой голос. Рука его метнулась к рапире. Люк открыл бленды фонаря, чтобы свет падал на лицо.
— Капитан Люк! — мужчина говорил с явно выраженным андаланским акцентом. — Ты видел капитана Артуро? Нигде на острове я его не нахожу.
— Созови своих ребят! Нам нужны лодки и факелы. Много факелов. И всадники на обоих берегах. Они могут искать по течению реки. — Гисхильда! Внутри у него все сжалось, когда он подумал о ледяной воде.
Прощание
Теперь она никогда не узнает, что решил бы Люк. Это было единственное, о чем она по-настоящему сожалела. Икра горела, словно ее пронзили раскаленным кинжалом. Течение подхватило ее и несло прочь. Теперь принцесса ясно осознавала, что была слишком измучена, чтобы снова входить в реку. Это не могло кончиться хорошо. И никакие эльфийские штучки тут не помогут.
Мысли текли вяло. Казалось, их тоже парализовал холод. Смерть ее не пугала. Она испытывала только бесконечное разочарование. Предана и Фенрилом, и Сильвиной… и ни один из них не вернулся! Фьордландии она, наверное, уже не нужна. Может быть, у отца и Роксанны появился новый ребенок. Сын. По какой-то причине она стала никому не нужной. Во Фьордландию ее не заберут. А здесь ей находиться не хочется. В эти последние мгновения она поняла это с такой отчетливостью, как не понимала все эти годы. Они приносят в жертву людей ради игры в войну. Это безумие! И она тоже принимала в этом участие. Либо она найдет Артуро, либо пойдет на дно. Жизнь ее теперь в руках Лута. Пусть он решает, где ей место.
Если бы она сумела спасти капитана, она осталась бы среди живых. Нельзя было разрешать ему идти с ними, она не должна была никого вести по скрытой кромке в воде! Она сама нашептала Люку эту идею. Он невиновен. Но она-то знала об опасностях и проигнорировала их, потому что ей тоже хотелось победить. Вот насколько рыцарям ордена удалось захватить ее душу!
Ее губы сами собой зашептали слова молитвы, обращенной к Ткачу Судеб. Она отдалась течению. Река уносила ее в царство холода и теней. И она уже не сопротивлялась. Как же легко падать. Сдаться без боя.
Перед собой она различила неясную фигуру в воде. Тень, плывущую в царство мертвых, так же, как и она.
Она ухватилась за сапог. Это Артуро? Далеко впереди она увидела ворота из света. Неужели это врата Золотых Чертогов? Неужели предки ждут ее? У нее сохранился хотя бы этот кусочек родины. В воротах ее ждали окутанные сиянием фигуры. Они приветливо махали ей руками.
Сапог перед ней дрогнул. Неужели капитан еще жив? Нужно вытолкнуть его наверх. Его голова не должна оказаться под водой.
Нет, к предкам сейчас нельзя уходить. Еще всего один миг, и она вернется.
— Подождите… — Крик захлебнулся, рот девушки наполнился ледяной водой.
Всего пара слов
Когда мать посвятила Тирану в Черное Искусство, ему довелось видеть кое-что такое, что стоило бы другим, более слабым, разума. Страх он испытывал последний раз очень давно. Такой страх, как сейчас, в этот миг. Он не мог сказать, что произошло в пещере Сканги, какую силу они по неосмотрительности разбудили, когда ухватились за жизненный свет мертвого солдата.
Тирану даже слышать о таком не доводилось. Из Альвенмарка можно было попасть в мир людей через сеть золотых троп. По-другому никак! Никто никогда не путешествовал никаким иным способом! И тем не менее нечто вырвало его из пещеры шаманки, сила, которая была выше троп альвов. Которая передвигается свободнее. Сила, которая внушила страх Сканге. Существует ли бог людей? Может ли что-то стать реальностью, когда в это несколько столетий верит половина мира? Неужели веры достаточно, чтобы что-то создать?
Тирану знал, что существуют Золотые Чертоги богов, то место, в которое, по верованиям фьордландцев, попадают умершие герои. Может быть, они тоже созданы силой веры? Всегда считалось, что боги Фьордландии не обладают никакой реальной силой. Было ли это ошибкой? Союзники-люди крепко верили в то, что их жизни и судьбы находятся в руках богов. Может быть, ученые Альвенмарка слишком заносятся, когда позволяют себе смеяться над этим.
Уже давно наступила ночь. Вот уже много часов Тирану брел по направлению к горе. Луны на небе не было. Стоял ледяной холод. Скудный скалистый ландшафт был покрыт тонким слоем снега. Князь был изнурен. На то, чтобы защититься от холода при помощи заклинаний, сил не хватало. А размышления отнимали их все без остатка.
Глупо ставить под сомнение свое мировоззрение, искать объяснения за пределами существующего миропорядка. Может быть, Сканга просто ошиблась в своем заклинании. Она стара. Зенит силы давно позади. А еще у нее — камень альвов. Ни в чем не скрывалось столько силы, сколько в этих драгоценных подарках. При помощи двух камней можно было прокладывать новые тропы в золотой паутине. Можно предположить, что ошибка в призывании, помноженная на силу камня альвов, вышвырнула его из одного мира в другой? Так, должно быть, и было! Такое объяснение не ставило под сомнение основы мироздания. Не существует этого Тьюреда! Он реален только в головах людей.
— Тьюреда нет! — тихо пробормотал князь, словно произнесенные слова сделают мысли правдоподобнее. — Его нет!
Из снега на него уставился череп мертвеца. Эльф опустился на колени. Это был человеческий череп. Были видны следы зубов. Тирану отмел снег и обнаружил разбитую бедренную кость, из которой была выедена сердцевина. Работа волков или одичавших собак.
Эльф взглянул на вершины. Должно быть, он уже достиг того места, которое ему показали в видении. Очертания увенчанных снегом гор на фоне бархатного ночного неба, на котором сияли тысячи звезд. Звездный свет отражался от наста. Даже без луны ночь была на удивление светлой.
В долине было тихо. Шепот ветра в скалах — вот и все звуки. Тирану растерянно огляделся по сторонам. Он был готов к тому, что в любой момент меж скал, рассеянных по долине, могла появиться мауравани. Он ощущал магию. Только очень слабо. Здесь колдовали. Совсем близко. Что же здесь кроется?
Невдалеке он заметил отгороженное скалами место для ночлега. Тирану поднялся. Усталость как рукой сняло. Он снова огляделся. Никого. Он почувствовал бы, если бы за ним наблюдали. Он направился прямо к скалам.
Из снега торчали разбитые ребра. На одной из костей он заметил глубокий надрез, оставленный, должно быть, каким-то клинком. Здесь сражались. И победитель не удосужился похоронить мертвецов. Разбросанные кости — это работа диких зверей, дравшихся за мертвечину.
Ветер утих. В широкой долине царила мертвенная тишь.
Эльф обошел камни по кругу. Повсюду — кости. Заметил следы костра. Маленький котелок, торчавший из снега. Поржавевшее оружие. Обрывки материи. На камне лежал шлем. В укрытом от ветра месте — небольшие запасы дров.
Не притаился ли там кто-то? У Тирану захватило дух. Там, в тени крупного обломка скалы, кто-то сидит!
Рука эльфа метнулась к рапире. Фигура не шевелилась. Это женщина… шафраново-желтое платье все в темных пятнах. Кровь.
Он медленно приблизился. Она должна услышать его. Он узнал длинную косу, спадающую на спину. Силу таинственного заклинания теперь он чувствовал так же отчетливо, как ласкающую руку.
Сильвина застыла в полной неподвижности. Лицо ее было обращено к скалам. Тирану некоторое время колебался, прежде чем присесть на корточки рядом с ней. На спине эльфийки лежал снег. В волосах было полно льда. Она была мертва. Левой рукой она опиралась о скалу, правая свисала вдоль тела. На ее пальцах застыла кровь.
Князь осмотрел окровавленное платье. Пуля попала эльфийке в спину. Было невозможно излечить такую рану при помощи волшебства до тех пор, пока пуля находится внутри. Похоже, Сильвина пыталась извлечь ее пальцами. А когда почувствовала, что свет жизни уходит из нее, то из последних сил сплела заклятие, защищавшее ее от диких зверей и позволившее ее телу не разложиться.
Странная блажь, подумал Тирану. Это не в стиле мауравани. Только если…
Должно быть, она хотела, чтобы ее узнали. Она догадывалась, что оружие у нее украдут. Что ограбят труп. Что не останется ничего, по чем ее можно было бы узнать, если найти только ее обглоданные кости. Очевидно, Сильвина надеялась на то, что ее ищут. И она была права.
Тирану не был сентиментален, но одинокая смерть охотницы тронула его. А также ее отчаянное желание быть найденной и узнанной.
Что, интересно, привело эльфийку в эту одинокую долину? Откуда она пришла? К Сканге он пойти больше не мог. Наверное, Сильвина унесла свою тайну с собой. Итак, он не продвинулся ни на шаг. Он не станет эльфийским рыцарем. Останется проклятым, которому никто не доверяет. И он был уверен в том, что даже если он сделает что-то благородное, ничего не изменится.
Он посмотрел на мертвую мауравани.
— Не могу сказать, чтобы ты особенно нравилась мне, когда была жива. Пожалуй, это было взаимно. — Он оперся спиной на скалу и посмотрел на безоблачное ночное небо. Почему же он попал сюда таким странным образом? — Ты не должна быть здесь. Я отнесу тебя в Альвенмарк. Однажды они найдут тебя… Проклятые священники обесчестят твое тело. Или препарируют труп, чтобы увидеть, как нас можно победить и защитить свою церковь. Они особенно любят это делать с троллями. Мне уже доводилось слышать несколько таких историй… Никакого уважения.
Он коснулся ее замерзшего тела.
— Пойдем, ступим на последний путь. Мы…
Она засветилась странным светом. Тирану часто видел это, на полях сражений, но так близко — еще никогда. Это длилось всего одно мгновение. Ее тело умерло. Она еще раз открыла свои волчьи глаза. Заглянула ему глубоко в сердце. И улыбнулась. А потом ушла. Ушла в лунный свет. Ее путь смертей и воплощений был окончен.
Внезапно тишина долины доконала его. Она ведь была все равно мертва… Глупо чувствовать себя одиноким теперь, когда она ушла.
Он поднял ее разорванный плащ и обернул им свои ноги. А потом увидел значки на скале. Должно быть, Сильвина выцарапала их кинжалом. Последнее сообщение. Вместо того чтобы заниматься своей раной, она потратила силы на это. Если бы она сначала позаботилась о пуле, то, вероятно, еще была бы жива. Но «может быть» недостаточно. Два нацарапанных слова значили для нее больше, чем собственная жизнь.
ГИСХИЛЬДА
ВАЛЛОНКУР
Плавающие предметы
Люк увидел факелы внизу на берегу и послал своего крупного жеребца в галоп. То были только два расплывчатых пятнышка света в тумане. Но они уже некоторое время не двигались. Это могло означать только одно: их нашли. Унесенных течением. Люк боялся того, что могло ждать его внизу, на берегу. Она не могла… Нет! Даже не думай об этом. Нельзя называть плохие вещи своими именами. Даже мысленно! Иначе они сбываются.
Он придержал жеребца, выпрыгнул из седла и поспешил вниз по прибрежному откосу. Трава была мокрой из-за тумана. Он поскользнулся, поехал вниз, ударился коленом о корень, но боли не почувствовал. Страх парализовал все чувства.
— Гисхильда.
Рядом с ней стояли два воина-андаланца. Они избегали смотреть ему в глаза. В прибрежной грязи лежали, вытянувшись, две фигуры. Капитан и она. Длинные золотистые волосы налипли на лицо. Она лежала неподвижно.
Люк бросился на колени перед ней. Руки ощупали ее шею. Девушка была такой бледной, а кожа ее такой холодной… Дрожащими пальцами он искал мягкую пульсацию вен, сообщавшую о наличии жизни. Он чувствовал, что здесь нет силы, которой он может воспользоваться, чтобы излечить ее. Ее не осталось больше нигде в Валлонкуре… Его дар не поможет и именно сейчас, когда он настолько нужен!
Люк убрал волосы с ее лица. Глаза девушки были закрыты. Она выглядела умиротворенной, точно спала. Но он знал, что этот сон унесет ее в смерть, если ему не удастся разбудить ее.
Он потер ледяные руки.
— Пожалуйста, Гисхильда! Пожалуйста, вернись! Это я, Люк. Пожалуйста!
Капитан слабо пошевелился. Почему выжил он? Почему старик выкарабкался?
— Нужно перевернуть его на бок. Он должен выплюнуть воду, которую проглотил. — Люк дал указания двоим воинам.
Рука Гисхильды безвольно выскользнула из его руки.
— Ты ведь всегда боролась за жизнь. Ты ведь не можешь перестать это делать сейчас!
Он лихорадочно соображал, что из всех бесконечных уроков целительства, которые он получил, может помочь сейчас. Он знал, что холодная вода на некоторое время привязывала искру жизни к умирающему телу.
— Кто-нибудь один, разожгите костер! — набросился он на двоих андаланцев, когда капитана начало рвать.
Люк положил левую руку ей на грудь, туда, где находилось ее сердце. Потом ударил по ней правой, так сильно, как только мог.
— Ну же! Дыши! Вернись!
Он продолжал бить. И словно в молитве, постоянно повторял одно слово: «Дыши!»
Наконец, отчаявшись, он наклонился вперед, прижался губами к ее губам, чтобы вдохнуть в нее свое дыхание. Горячие слезы бежали по его щекам.
— Пожалуйста, Гисхильда, — в отчаянии шептал он. — Пожалуйста! Не покидай меня! Я все сделаю. Я поеду с тобой во Фьордландию, как ты хотела. Ты снова увидишь свои горы, окруженные рифами бухты, отца. Пожалуйста, Гисхильда, не нужно сейчас сдаваться!
Андаланцы посадили своего капитана. Один из них поднес флягу к его губам, но тот оттолкнул ее.
— Мне очень жаль… — запинаясь, проговорил он. — Она помогла мне выбраться на берег. Если бы не она…
Люк не хотел слышать этого. Ему хотелось быть с ней наедине. Он снова наклонился к девушке, чтобы поделиться с ней своим дыханием. Подумал о бесчисленном множестве поцелуев, которые он сорвал с ее губ за последние годы. Не может же все вот так закончиться!
— Я подарю тебе свою жизнь, Тьюред, если ты вернешь ее мне. Я все сделаю… Но не дай ей уйти. Она не имеет права умереть вот так: прибитая к заиленному берегу, будто бревно. Моя принцесса. Чего ты хочешь от меня, Господи? — крикнул он в ночь. — Верни мне ее!
Он снова ударил в грудь.
— Ну же, дыши! Не уходи! Ты поклялась мне, что я буду твоим рыцарем. Что мы будем вместе. Я не оставлю тебя! Слышишь меня, упрямая чертова язычница? — Он снова изо всех сил надавил ей на грудь. — Если ты сейчас уйдешь, я последую за тобой.
— Господин…
— Молчите! — рявкнул он на андаланцев.
— Вы не должны этого делать, господин. Вы утратите возможность спасения души. Тьюред не терпит, когда…
— Да замолчи же наконец! Уйдите, оставьте меня одного. — Он снова нажал на грудь Гисхильды. — Вернись, черт тебя побери! Ты обещала мне свою жизнь. Ты пришла ко мне под виселицу. Ты не имеешь права вот так вот уйти!
— Схватить его, пока он не сделал с собой что-то! — приказал капитан, несмотря на слабость. — Он уже не в себе!
Люк достал кинжал.
— Только попробуйте, и вы уйдете вместе со мной. Оставьте меня с ней наедине. Пожалуйста!
— Мальчик, пути Тьюреда неисповедимы. Мы можем только принять это. Нам никогда не понять его…
Сейчас это было последним, что ему хотелось слышать. Но у него не хватало сил на сопротивление. Он чувствовал себя опустошенным. Гисхильда была уже давно частью его. Глубоко в его груди зияла пустота. Ему нужна была ее близость, тепло ее тела, когда она прижималась к нему во сне. Без нее он пропадет. Он опустил кинжал.
— Я ничего с собой не сделаю, клянусь Тьюредом. — Для этого ему не нужно оружие. Без ее любви он погибнет.
Он лег рядом с ней, обнял ее. Его губы отыскали ее уста.
— Возьми мое дыхание, — прошептал он.
Любовь королевы
Эмерелль сняла свое платье из цветочной пыльцы. Тонкая ткань на удивление мягко скользнула по скале, ее теплая солнечная желтизна сияла на серо-зеленом камне. Вокруг нее плясали сотни мотыльков, звенящая, живая радуга. Сейчас они снова опустятся на платье и будут ожидать ее.
Королева была в отчаянии. Серебряная чаша не давала ответов. Вместо того она постоянно показывала ей то, что она меньше всего хотела видеть: видения смерти Олловейна. И она знала, что он никогда больше не родится. Его охватит пламя, и он уйдет в лунный свет. Она никогда по-настоящему не владела его сердцем, как ни сражалась за него. Нужно отпустить его. И тем не менее она не могла этого сделать. Она знала, что если найдет Гисхильду, то он еще какое-то время будет жить. Еще пару лет.
Королева подняла волосы. Осторожно скользнула со скалы в теплую воду. По воде плавали цветки лотоса, касаясь ее кожи, словно нежные пальцы любовника. Она отдалась течению. Ее окутывали теплые полосы тумана. Она никогда не входила в Озеро Тайных Голосов, чтобы поплавать с апсарами и расспросить их оракула. Слишком горда она была для этого. Может быть, она боялась не получить ответа даже здесь.
Что-то скользнуло мимо… Гладкое, стройное тело. Она увидела переплетающиеся узоры на коже. В темной воде исчезло знамя черных волос.
Эмерелль услышала шепот апсар за туманом и почувствовала себя скованно, схватилась за камень альвов, висевший у нее на груди. Какую-то долю мгновения она пыталась защититься от чар, но знала, что сможет получить ответ только тогда, когда полностью отдастся девам.
И опустила руку.
Шепот прозвучал ближе. Чужой, тяжелый запах прогнал аромат персика. Эмерелль ощутила глубоко в животе тепло, которого там уже давно не было. Узел на затылке рассыпался. Теперь ее волосы, мокрые и тяжелые, спадали на плечи, мягко касались груди, поглаживали ее, качаясь на волнах.
— Мы знаем о твоей муке, — произнес низкий женский голос совсем близко.
Королева почувствовала движение в воде.
— Как мне спасти Олловейна?
— Он не хочет, чтобы его спасали, королева, — прошептал другой голос. — Он хочет встретиться с Линдвин в лунном свете.
— Сколько еще он сможет оставаться здесь? Я не могу отпустить его.
— Действительно ли это любовь, королева?
Она знала ответ. Но иногда, на миг или два, когда Фальрах в нем усиливался, он смотрел на нее, как прежде. Она не хотела лишиться ни одного из этих взглядов, пусть это и эгоистично. Олловейн был родившимся вновь Фальрахом. И Фальрах был сильным. Она сама когда-то, в Шалин Фалахе, пробудила в Олловейне воспоминания о прошедших жизнях. С тех пор Фальрах вернулся. Некоторое время тело Олловейна принадлежало исключительно ему. Но это было давно. Теперь ему иногда доставался всего лишь миг или два…
— Когда вернется тот, кто есть начало и конец, тогда уйдет Олловейн. Его жизнь окончится в тот же день, как и жизнь Другого. Дольше князь не останется. Но возможность отпустить его раньше — в твоих руках. Сейчас, когда я произношу эти слова, потерянная девочка стоит на пороге Золотых Чертогов. Если она переступит порог, Олловейн освободится раньше.
— Вы знаете, где Гисхильда?
Теперь ее окружали белые тела, на таком расстоянии, что Эмерелль не могла их коснуться. Каждый раз отвечал новый голос.
— Мы не знаем, где находится ее тело. Но видим, куда направляется ее свет.
— Вы должны остановить ее! Альвенмарк падет, если мы потеряем ее.
Узкое бледное женское лицо в обрамлении черных волос вынырнуло из воды прямо перед ней. Королева смотрела в глаза, темные, как Озеро Тайных Голосов.
— Альвенмарк никогда уже не будет тем, что прежде. Ты не сможешь помешать этому, королева.
Она знала, что это правда.
— Но я не могу перестать бороться с этой судьбой. Остановите Гисхильду!
Эмерелль нащупала камень у себя на груди. Она никогда не отдавала его.
— Отпусти, королева. Тогда однажды ты тоже обретешь покой.
Она подумала об Олловейне и о Фальрахе. Рывок — и тонкий кожаный шнурок на ее шее оборвался. Она крепко держала камень в кулаке. Голова была тяжелой от пьянящих запахов, витавших над озером. Она огляделась по сторонам. Берега не видно, апсар рядом — тоже. Она была одна в темной воде и тумане. Эльфийка меланхолично улыбнулась. В принципе, так было всегда, с того самого дня, когда Фальрах умер вместо нее и она стала королевой. И разжала руку.
Под ней проскользнуло чье-то тело. Волосы мягко коснулись ее бедер. Камень погрузился в темную воду.
— Мы вернем его тебе, когда наступит день света и огня.
— А Олловейн?
— Ты продлила отпущенный ему срок, королева. Одной тебе ведомо, был ли это поступок любви.
Чудо
Примарх чувствовал себя так, словно в мгновение ока сбросил с плеч тяжесть последних двадцати лет. Никогда еще он не поднимался так легко по ступеням в башню Братства. Он даже поймал себя на том, что с довольным видом мурлычет себе под нос мелодию какой-то красивой песни, которая как раз была популярна среди послушников.
Войдя в свою затемненную нишу, он услышал, как кто-то вошел в круглый зал с другой стороны. Должно быть, это Альварез. Мастер флота принимал участие в маневрах на суше и стал свидетелем чуда. Только что он доложил об этом Леону. Что касалось таких вещей, Альварез был человеком трезвомыслящим. Тем больше веса имели его слова. Кроме них двоих, об этом не знал никто.
Леон откашлялся. Он был старым человеком, но впервые в жизни ему доводилось говорить о чуде. С чего начать? Внезапно он разволновался, будто юный послушник, стоящий перед мастером ордена. И ему очень хотелось видеть, как воспримут его братья и сестры то, что он им сейчас скажет. Но они оставались скрыты в своих нишах. Это правило нельзя нарушать, оно существовало с первых дней основания Братства. Тот, кто желал скрыть свое присутствие, должен был просто тихо слушать. Этой возможностью пользовались в первую очередь молодые братья, введенные в орден. Иногда Леон и рыцарь, заметивший одаренного ребенка, на протяжении пяти лет были единственными, кто знал, что Тьюред дарит им нового брата или сестру, наделенного даром. Случаи, подобные произошедшему с Люком, когда на инициации присутствовали все братья ордена, были редки.
Леон откашлялся.
— Братья и сестры, — торжественно начал он. — Я видел, как приходило и уходило шестьдесят одно лето, но сегодня я получил подарок, который редко кто из нас получает. А еще, хотя я должен признаться, что немного завидую нашему брату Альварезу, я все равно считаю, что мне повезло, раз я мог хотя бы издали принять участие в произошедшем событии. Сегодня, на пятый день великих осенних маневров, Тьюреду было угодно явить нам свою божественность и милость, ибо он сотворил чудо.
Леон сделал небольшую паузу и прислушался. В некотором роде он рассчитывал услышать шепот, может быть, вскрик или, по меньшей мере, учащенное дыхание, но в большом зале башни царила тишина.
— Брат Альварез, ты был свидетелем того, что произошло. Сообщи обо всем.
Мастер флота вышел в центр круглого зала. Отбросил капюшон плаща, чтобы все отчетливо могли видеть его лицо. Редко бывало, чтобы один из братьев показался всем. По лицу капитана было видно, насколько глубоко он тронут событием. Его глаза еще были красны.
Как же сильно завидовал ему Леон! Во всей истории Нового Рыцарства никому еще не доводилось стать свидетелем чуда.
— Братья и сестры, все вы знаете Львов сорок седьмого набора, которые за свои действия на Бугурте получили прозвище Серебряных. Среди них находится наследница престола Фьордландии — девочка, о которой следует сказать, что вера ее сомнительна и что она не может полностью расстаться со своими языческими божками. Но она храбра. Сегодня, вскоре после наступления ночи, Львы произвели нападение на батарею на Жабьем острове. Они заняли позицию с первого раза, и у них почти не было потерь. Беспрецедентный успех в истории осенних маневров! Но случилось несчастье. Капитан полка андаланцев, служивших под командованием Львов, был унесен течением. Он едва оправился от ранения, и, вероятно, ему недостало силы перейти реку. И он не издал ни звука, чтобы не раскрыть Львов раньше времени. Когда Гисхильда заметила его отсутствие, она, не колеблясь, вернулась в воду.
Все вы знаете, насколько холодна Риванна в это время года. Это такой холод, который отнимает у человека все силы, ослабляет и оглушает пловца до тех пор, пока в нем не погаснет воля к борьбе с течением. Гисхильда, которая только что перешла реку, снова пошла в воду, когда заметила отсутствие капитана. Подвиг, который в пылу сражения сначала остался незамеченным. Когда Люк, капитан Львов, наконец обнаружил отсутствие Гисхильды, прошло уже некоторое время. — Альварез сделал небольшую паузу, чтобы дать всем прочувствовать свои слова. Затем продолжал: — Гисхильде удалось отыскать капитана. Из последних сил она вытащила его на берег… — Альварез снова запнулся. Но на этот раз от волнения, это не было риторической уловкой. — Она… она отдала последние силы, чтобы спасти офицера. От холода и усталости жизненный свет в ней угас. Тем временем Львы и андаланцы занялись их поисками. Когда я присоединился к ним, на берегу уже собралась довольно большая группа людей. Они наблюдали за тем, как Люк в отчаянной ярости пытался вернуть Гисхильду к жизни. Я подошел ближе, я видел ее… Ее иссиня-черные губы, мертвенно-бледное лицо. Она ушла от нас, в этом я готов был поклясться! — Мастер флота снова умолк.
— А в каком именно месте берега Риванны все это происходило? — послышался резкий голос Оноре.
— Нет! Не думай об этом! Я знаю, к чему ты клонишь. Наша сила не работает нигде. Люк спас ее не таким образом. Он…
— Мальчик был единственным, кто выжил из всей деревни, — перебил его Оноре. — Брат Друстан сообщил нам о том, как он видел, что у Люка закрывались свежие раны. У мальчика необычайный талант. Его дар настолько силен, что мы не можем мерить его нашими мерками…
— Нет! Клянусь Тьюредом, я же говорю, я был там. Я видел Гисхильду. Она ушла от нас. И Люк в буквальном смысле сходил с ума от отчаяния, потому что ничем помочь уже не мог. Ее спас не дар, — Альварез перевел взгляд на высокий куполообразный свод. — Это была сила, которая дарует жизнь. Сила, которая выше всех нас… Это было чудо, что Гисхильда снова открыла глаза. Каждый из присутствовавших при этом почувствовал это.
— Но если дитя альвов…
С Леона было достаточно отговорок Оноре. Возвышенное состояние сменилось раздражением. Он не потерпит, чтобы чудо было испорчено праздными разговорами.
— Есть такое сомнение, которое граничит с ересью, брат! Можешь завтра поискать труп дитяти альвов. Но я доверяю брату Альварезу и его чувствам. Не думаю, что ты найдешь мертвого Другого. Есть моменты, брат, когда нужно перестать спрашивать и начать просто верить. Все остальное будет безбожным.
Оноре был достаточно умен, чтобы промолчать. Тем не менее Леон точно знал, что его брат по ордену уже с первыми лучами солнца очень тщательно осмотрит место, где случилось чудо. Ну и пусть! Он не придет ни к каким результатам, в этом Леон был уверен.
— Опиши, что случилось, когда Гисхильда проснулась, — поощрил он дальнейший рассказ Альвареза.
Мастер флота бессильно развел руками.
— Встреча с силой Тьюреда и его милостью отняла у меня способность облечь это в слова. Все мы, кто был там, почувствовали это. Появился золотой свет, ненадолго. В воздухе возникло что-то вроде аромата цветов лотоса. Гисхильда… она вздохнула. Я никогда не слышал такого звука. — Он посмотрел на нишу, откуда раздавался голос Оноре. — Все присутствовавшие могут поклясться тебе в том, что это было чудо. Настолько велика сила Господа, что росшая неподалеку погибшая вишня выбросила свежую листву и цветы. И это сейчас, осенью! А капитан Дуарте, у которого одна нога была почти парализована, снова смог ходить так, словно не было никакого ранения. Всех нас коснулась сила Тьюреда, когда он возвращал нам принцессу.
Леон догадывался, насколько сильно задели эти слова Оноре. Он знал тайну брата по ордену. Оноре никогда не простит Тьюреду того, что его не было там, на берегу реки. Что его не коснулась сила Господа и не освободила его от проклятия.
— Как чувствует себя Гисхильда? — Громкий голос Жероме не спутаешь ни с чем. Он привык перекрикивать шум битвы, когда ходил в бой во главе Черного Отряда.
— Она еще не совсем пришла в себя, — взял слово брат Друстан. — Сейчас находится в карете на пути назад, в башню Львов. Я приказал ей отдыхать. У меня такое ощущение, что встреча с Тьюредом глубоко потрясла ее.
Леон не сдержал ухмылки. Это заставит пошатнуться ее ошибочную веру в своих языческих божков. Теперь она сама должна осознать, что есть только один бог. Иногда Тьюред выбирает сомневающихся, чтобы творить чудо. В истории церкви известно много подобных случаев. Истинно верующим это может казаться несправедливым, но ведь об их душах не стоит беспокоиться… Принявшему Тьюреда в свое сердце не нужны чудеса, чтобы поверить. Но есть язычники, сомневающиеся, те, кто вот-вот утратит веру. Им Тьюред и должен открываться.
— Брат примарх. Несколько дней назад Люк обратился ко мне с вопросом. Он хочет просить руки Гисхильды. Но сначала он хочет получить твое разрешение.
Леон был поражен. Он видел мальчика каждую неделю. Почему он не спросил его сам?
— Разве он не должен присоединиться к флоту, который после окончания осенних маневров отправляется к Эгильским островам?
— Так предполагалось. — Друстан изо всех сил старался, чтобы по его голосу не было заметно, что он по этому поводу думает.
Планам Леона мешал этот внезапный поворот событий. В принципе, это было именно то, чего он хотел. Но они оба должны стать более зрелыми. Их союз должен быть прочным. Если они отпразднуют свадьбу слишком рано, это может оказаться фатальным. Зато разлука разожжет желание. Леон знал, что оба пишут друг другу страстные письма. Шпионы Оноре читали большинство из них, прежде чем послания достигали собственно адресата. С некоторых писем он даже получил список. Они не имеют права пускать на самотек ничего, что касается этих двоих.
— Что мне сказать Люку?
Леон надвинул капюшон и осторожно потер раненую глазницу.
— Ничего не говори.
— Он наверняка спросит снова.
— А ты снова промолчишь. Давайте посоветуемся сейчас о том, в какой форме мы сообщим гептархам о чуде.
— Мы должны послать им свидетеля, — ответил Оноре. — Такого, в словах которого нелегко усомниться. Наша позиция в Анискансе чрезвычайно слаба с тех пор, как мы потеряли место среди гептархов. А братство Древа Праха не упускает возможности повредить нашему доброму имени. Может быть, пусть Люк отправляется не на Эгильские острова, а…
Приказ
Эмерелль надела простое серебристо-серое платье до пят. Оно было с длинными рукавами, без вышивки и чудесно подчеркивало ее фигуру. Платье было преисполнено тихой привлекательности и было не похоже на наряд королевы. Фальрах любил, когда она одевалась так. Насчет Олловейна она не знала. Он был непрост, ее мастер меча. Верный до смерти, но не простой. Она знала, что он возненавидел бы ее… Да, вероятно, он действительно возненавидел бы ее. Но другого выбора у нее не было.
Солнцеокий парил почти возле самого ее лица. Маленький цветочный фей с крыльями бабочки смотрел на нее удивленно.
— Ты же королева! Ты никогда не должна выглядеть обеспокоенной. Ты же можешь просто приказать казнить негодяя!
Эмерелль невольно улыбнулась. Солнцеокий был в свите совсем недавно. Его народ выбрал фея потому, что он был исключительно красив. А еще, наверное, потому, что он регулярно попадал в неприятности. Он был слишком прямолинеен и вел себя безрассудно смело.
— К сожалению, править совсем непросто. С некоторыми негодяями приходится жить. И позволь сказать тебе, что с прямолинейными зачастую бывает еще труднее.
Солнцеокий проделал сальто и рассмеялся.
— Нет, готов поспорить, что хороший палач решил бы все проблемы. Тебе нужно только собрать свое мужество в кулак и приказать.
Никто из придворных не осмелился бы дать ей такой совет. Вообще-то нужно было поставить Солнцеокого на место. Но, пожалуй, он просто не понимал, зачем она это делает. Он был исключительно красив, со своими золотистыми локонами и светлыми, янтарными глазами. Его крылья, с черно-желтым орнаментом, придавали дерзость его виду. А спиральный узор от левой ноги до правого плеча, который он велел нанести себе, только усиливал впечатление. Сорвиголова ростом с палец. И в этом была своя привлекательность. Не стоит пытаться изменить его.
— Я подумаю над твоим советом. Тебе дозволено присутствовать при визите мастера меча. Мне любопытно знать, какой совет ты дашь мне, когда он уйдет.
— Так речь идет о мастере меча, — трепеща крылышками, Солнцеокий замер прямо перед ее носом. — Ты должна прислушаться к нему! Он герой.
У Эмерелль мелькнула мысль о палаче с мухобойкой. Она уже хотела прогнать Солнцеокого, когда на террасе раздались шаги.
Олловейн! Он все еще выглядел очень хорошо. Столетия бесследно прошли мимо. Может быть, только язык его стал острее, а взгляд — немного более усталым. Но нужно было очень хорошо знать его, чтобы заметить это. Его длинные светлые волосы были распущены. А глаза были чудесного зеленого цвета. Иногда цвет менялся. Зеленый был ему к лицу более всего — так считала Эмерелль.
— Ты звала меня, повелительница!
Неудачное начало. Когда он называл ее повелительницей, то это значило, что он в плохом настроении. Она знала, что он страдает от жары. В своих белых доспехах и короткой тунике он немного потел. Для эльфа это недостаток. И от этого он тоже страдал. Тем не менее он выдержал вот уже пять лет жизни в Вахан Калиде и муштровал своих эльфийских рыцарей так, как она приказала.
— Я знаю, где мы найдем Гисхильду.
Он недоверчиво поглядел на нее. Может быть, он ждал этого известия слишком долго. И чувствовал, что она чего-то не договаривает. Они слишком хорошо знали друг друга.
— Неужели наконец вернулась Сильвина?
— Нет, — тихо произнесла Эмерелль. — Она ушла в лунный свет. Но оставила послание. Это долгая история. — Она указала на стол с картами, стоявший в тени тента на другой стороне дворцовой террасы. — Гисхильда находится в Валлонкуре.
— Она — пленница рыцарей Древа Крови?
— Этого я не знаю. Я не могу видеть Валлонкур в своей серебряной чаше. Поэтому я и не нашла ее там. Ты знаешь Валлонкур?
Мастер меча покачал головой.
— Нет. Я никогда там не бывал. Я знаю, что рыцари Древа Крови обучают там своих послушников. Это полуостров невдалеке от Марчиллы, и он считается неприступным. — Он цинично усмехнулся. — По человеческим меркам.
Раньше он не был таким, подумала Эмерелль. Что-то испортилось в его рыцарстве. Не ее ли в этом вина? Может быть, она требовала от него слишком многого? Она отвернулась и направилась к столу с картами. Солнцеокий приземлился на ее правое плечо и ухватился за прядь волос. По отношению к Олловейну он вел себя необычайно почтительно. Эмерелль не могла припомнить, чтобы Солнцеокий за недолгое время перебывания у нее на службе выдержал так долго без своих фокусов.
Одного взгляда на карту оказалось достаточно, чтобы черты лица Олловейна посуровели.
— Да, я знаю, карте почти семьсот лет, — начала Эмерелль. — Но это лучшее, что у нас…
Мастер меча указал на рифы и острова, окружавшие Валлонкур.
— С этим у
нас будут трудности. Цифры, указывающие глубину! Мы не сможем подойти к берегу. Новые корабли испытаны и себя хорошо зарекомендовали. У них потрясающая способность маневрирования даже во время сильного шторма. Брандакс проделал великолепную работу. Но они слишком широки, чтобы маневрировать в такой узкой ходовой полосе. Через эти рифы нам не пройти. — Он указал на узкую гряду скал, связывавшую Валлонкур с материком. — А там ничего не указано.
— Тебе нужны шпионы, мой князь! — подал голос Солнцеокий.
Олловейн взглянул на карту.
— Сколько времени тебе потребуется, чтобы пролететь десять миль?
— Я быстр, мой князь. Правда!
— Сколько?
— Чуть больше двух часов. — Глаза Солнцеокого светились от восторга. — Но я могу попросить орла, чтобы он отнес меня на остров. Тогда я вернулся бы быстрее. И поверь мне, мы, цветочные феи, очень незаметные шпионы. Если не присматриваться, то можно принять нас за крупных бабочек.
Мастер меча задумчиво потер подбородок.
— Нам нужно выяснить, где именно держат Гисхильду. Тогда с небольшим количеством воинов мы сможем…
— Нет, — прирвала его размышления Эмерелль. Орден Древа Крови пытался убить ее во время коронации Роксанны. Своей жизнью она была обязана тому, что Юливее не придерживалась дворцового этикета и задержала ее своими вопросами. Оба рыцарских ордена представляли для Альвенмарка большую опасность. — Я хочу, чтобы состоялась битва. Рыцарство Древа Крови должно понести большие потери. Ты тренировал своих воинов на протяжении пяти лет. А теперь хочешь пойти в бой с горсткой воинов. Пусть Цитадель ордена людей горит, а их кровь течет по крепостным стенам.
— Моя королева, в замке могут быть сотни детей. Я не могу…
— Ты помнишь мертвых девушек из моей свиты? Совсем юных? Ты забыл, как они, вытянувшись, лежали возле трона Роксанны? Предательски лишенные жизни бессовестным убийцей из числа рыцарей Древа Крови?
— Итак, ты хочешь мести, — холодно заметил Олловейн.
— Речь идет о том, чтобы защитить Альвенмарк. Эти дети, которые там находятся, через пару лет вырастут взрослыми убийцами.
— А кем буду я со своими рыцарями, если мы прольем кровь детей? Чем мы отличаемся тогда от наших врагов?
— Вы — лучшие мечники Альвенмарка. Убейте их учителей, тогда послушники не станут убийцами.
— Ты действительно в это веришь? — покачал головой Олловейн. — Если они будут смотреть, как убивают их учителей, мы посеем семена ненависти так глубоко в их сердца, что не понадобится много слов, чтобы превратить их в фанатичных врагов Альвенмарка. Забудь свой гнев, королева. Я тоже скорблю о девушках из твоей свиты, которые погибли тогда. Но именно потому, что они были убиты таким предательским образом, мы не имеем права опускаться до мести. Я верю в битву за правое дело. Но тот, кто поднимает меч, чтобы добиться уважения своих прав, идет по очень узкой кромке. Мы не имеем права допускать, чтобы путеводными нитями нашей жизни стали горечь и гнев. Пожалуйста, Эмерелль…
— Мое решение твердо, мастер меча. Кроме того, я хочу, чтобы князя Тирану из Ланголлиона приняли в отряд эльфийских рыцарей. — Она знала, что значит для Олловейна этот приказ. Но выбора у нее не было. Принятие в ряды рыцарей было той ценой, которую потребовал Тирану за вести о Гисхильде.
Невозможно было не заметить, насколько трудно Олловейну сохранять спокойствие.
— Ты ведь знаешь, какой славой пользуется князь, повелительница!
— Он великолепный командир. Был главнокомандующим в нескольких победоносных сражениях и мечник, о котором говорят, что умение его почти не уступает твоему.
— Это он командовал арьергардом наших бегущих войск во время взятия Мерескайи. Во время бегства по последнему мосту через Бресну он использовал детей из хора храма в качестве живого щита для наших войск. Таким образом, он в ответе за один из самых ужасных поступков в истории войны в Друсне. Он смирился с тем, что детей растопчет Черный Отряд. Пока я командую и являюсь мастером меча, он не будет принят в ряды эльфийских рыцарей. Таким воинам, как он, не место среди рыцарей.
— Я знаю, что он совершил. Но я дала слово, что он будет принадлежать к числу эльфийских рыцарей. Во время битвы за Валлонкур ты сможешь поручить ему задание, которого он не переживет. Таким образом ты послужишь также и мне. Я знаю, что он — бессовестный интриган. Но он — один из князей Альвенмарка. Пока я не уличила его в том, что он плетет заговор против короны и заключил союз со священниками Тьюреда, я не могу ничего против него предпринимать.
Олловейн ухватился за пояс и расстегнул его.
— Повелительница, прими мой меч. Я более не твой. Я не могу выполнять твои приказы. Они противоречат тому, за что я боролся на протяжении всей своей жизни.
Эту сцену Эмерелль видела в серебряной чаше. К этому она была готова. И тем не менее слова Олловейна кинжалом вонзились ей в сердце. Разве он не видит, что у нее нет иного выхода? Она дала слово королевы! А против рыцарей ордена Древа Крови нужно бороться всеми доступными методами, если она хочет защитить Альвенмарк.
— Я приму твой гнев во внимание, мастер меча, и отклоняю просьбу об освобождении от обязанностей.
Олловейн бросил меч к ее ногам.
— Я восстаю против твоего приказа. Я более не твой мастер меча, Эмерелль. Позови стражу, пусть они закуют меня в цепи.
Она смерила его ледяным взглядом.
— Если этот меч подниму я, то Тирану не только будет принят в ряды эльфийских рыцарей, но и займет твое место. Тебе решать, будет ли детоубийца командовать этой атакой. Валлонкур станет твоим мостом через Бресну.
Тайна
Все шло совершенно не так, как он себе представлял. Люк был в отчаянии.
Гисхильда откинулась назад и негромко рассмеялась.
— Что тут смешного? — Его голос изменял ему.
Он ведь не злился… Просто был в отчаянии…
Она снова рассмеялась.
— Сегодня вечером ты целуешься, как в первый раз. И о чем ты только думаешь? Ты еще помнишь наш первый поцелуй?
— Конечно! — Как же его можно забыть, поцелуй высоко на отвесной скале над морем, небо, полное чаек? Он часто вспоминал тот день.
— Вообще-то ты давно научился целоваться получше.
— Да. — А что тут еще скажешь?
Наверное, Гисхильде было холодно. Она потянула одеяло, лежавшее на дне лодки, и закуталась в него. Хотя волосы ее были влажными из-за тумана, стоявшего над водой, но ее состояние было скорее связано с тем, что она еще не полностью поправилась. Где-то на дне маленького озера существовал, должно быть, горячий источник. В любом случае, на этом скрытом в горах озере всегда было тепло. Это было их убежище, их тайное пристанище. Сюда они приходили тогда, когда хотели любить друг друга.
Люк массировал колено. Лодка — не самое лучшее место для ночи любви. К утру он всегда был в синяках. Но в башне это вообще невозможно. Все тринадцать послушников спали в одной, слишком узкой комнате. Там не было тайн. Бернадетта и Жоакино тоже избегали спать вместе в спальне.
Гисхильда задумчиво смотрела на полосу тумана. Она изменилась со времен атаки на Жабьем острове. Со времен чуда… Но его чувства к ней остались прежними, хотя сейчас она стала тише и более задумчивой. О той ночи она говорить не любила. Не почувствовала ли она Тьюреда? Может быть, она наконец-то отвернется от своих божков? Но не о том печалился он этой ночью. Нужно было поговорить с ней раньше. Поначалу это была просто безумная идея. Он хотел удивить ее, но упустил подходящий момент, чтобы спросить. Надо было сделать это еще неделю назад! Но что, если она скажет «нет»? Об этом лучше не думать. Этой ночью он должен это сказать…
Было довольно трудно придумать историю по поводу того, зачем их вчера пригласили в Цитадель. И не единственных: там было еще пять пар. Если бы она обменялась хоть словом с Жоакино и Бернадеттой, все бы пропало! А потом — палатки на большой лужайке, подготовка к празднику. Он совершенно запутался в дебрях лжи, пытаясь придумать всему понятные оправдания. И он был рад, когда она предложила поехать сюда, на озеро, чтобы провести ночь в их лодке. Но к рассвету им нужно было вернуться. И до тех пор он должен ей сказать.
Гисхильда принялась негромко напевать песенку. Он узнал мелодию. За последнее время она пела ее уже дважды. И хотя он не понимал грубого языка Фьордландии, он чувствовал печаль. Что же творится в сердце Гисхильды? Нужно поговорить с ней. Сейчас же, немедленно! Нельзя больше откладывать. Вполне вероятно, он никогда не выберет идеального момента и правильных слов.
Но надо подождать, когда она допоет… У тебя есть еще это время. Перебить ее сейчас было бы очень плохо. Люку было ясно, что он увиливает. Пользуется любой, самой глупой отговоркой, чтобы уйти от одного, решительного вопроса. Они знакомы вот уже пять лет. И он знает, что она любит его всем сердцем. Не нужно было спрашивать Друстана! Было бы лучше оставить все как есть. Они ведь были счастливы! И зачем он только открыл рот!
Голос Гисхильды звучал невыразимо печально и в то же время настолько прекрасно, что сердце Люка едва не разорвалось на части.
Когда она закончила петь, он не удержался и обнял ее, мягко притянув к себе. Она дрожала, несмотря на теплый туман и теплое одеяло. Ему хотелось забрать ее боль, которую она вложила в песню… Она положила голову ему на плечо. И они долго сидели рядом и молчали.
— О чем эта песня? — наконец решился спросить он.
Задать другой вопрос сейчас он просто не мог.
— Речь идет о короле Ульрике и его жене Хальгарде. Они любили друг друга, еще будучи детьми. Иногда у меня такое чувство, что мы — как они.
Люк почувствовал, что Гисхильда задрожала.
— Звучит хорошо, красавица моя, — прошептал он, хотя мелодия песни заставила его подумать о совершенно других вещах.
— Нет. Они были прокляты еще в детстве. Демон сделал им подарок. Они знали, что вряд ли станут старше собаки отца Ульрика. Еще детьми они боялись, что не проведут вместе даже свое двадцатое лето. Они умерли рука об руку ледяной зимой, когда шла ужасная война против троллей. Они оба принесли себя в жертву. Они разбили лед на замерзшем озере при помощи волшебного меча, и войско троллей ушло под темную воду. Так они спасли Фьордландию.
Люк крепче прижал ее к себе и прошептал ей на ухо:
— Я всегда буду присматривать за тобой. Ты ведь знаешь, я — твой рыцарь.
— Да, я знаю.
Он чувствовал, что она борется со слезами.
— Ты не сможешь присматривать за мной всегда, Люк. Когда я ушла во тьму, я была одна. Я видела их, Золотые Чертоги, где собрались мои предки и герои Фьордландии. Но их врата остались для меня закрыты. Они не хотят, чтобы я была с ними.
Она напряглась всем телом — так сильно она боролась со слезами. Люк крепко прижал ее к себе.
— Для них я — предательница, — выдавила она срывающимся голосом. — И я чувствую, что там была другая сила, которая схватила меня и вернула в мир.
— Должны ведь твои боги знать, что в сердце ты осталась верной им. Будучи богами, они должны уметь читать в твоем сердце… — Люк сознавал, что говорит ересь, но он готов был сказать все, что угодно, чтобы утешить ее.
— Ты уверен? Я думаю…
— Нет. Ты не имеешь права сомневаться. Просто твое время еще не пришло. Они хотели, чтобы ты поняла это и вернулась. Поэтому они закрыли для тебя врата Золотых Чертогов.
Она тяжело вздохнула.
— Ты действительно так думаешь? — тихо спросила она. — Или ты просто говоришь это, чтобы меня утешить?
— Я верю в нашу любовь, Гисхильда. Она ведь только-только началась. И твои боги это знают. Мы не Ульрик и Хальгарда. Мы будем счастливы вместе. Я это знаю точно!
Она схватила его за руку и сжала ее.
— Да, мне так бы этого хотелось! Но иногда я думаю, что на моей семье лежит проклятие. Я…
— Нет. — Он приподнял ее волосы и нежно поцеловал в шею. — Мы не прокляты. Наша любовь зачарована, и заклятие это не победить даже смерти.
Она поднесла его руку к губам и поцеловала ее.
Он почувствовал, что по его пальцам бегут горячие слезы. Она плакала безмолвно, без дрожи и всхлипов.
— Я люблю тебя, — прошептал он. — Я люблю тебя больше всего на этом свете. И я прошу тебя, стань моей женой. Это мое самое большое желание.
Она плакала, целовала его руку, и вдруг издала приглушенный звук, немного похожий на смех.
— Я уже думала, что ты спросишь меня только тогда, когда мы будем стоять перед Леоном.
Люк сглотнул.
— Что… и давно ты это знаешь?
Она обернулась к нему. Фонарик на корме маленькой лодочки освещал ее лицо золотистым светом. Несмотря на слезы, она показалась Люку прекрасной.
— Надеюсь, ты не считаешь меня дурой только из-за того, что я — принцесса варварской страны. — Гисхильда улыбалась, и ее слова не казались такими резкими.
Люк был совершенно огорошен.
— Но почему ты ничего не сказала? Я имею в виду, раз ты все знала…
— Я хотела, чтобы ты спросил меня. Это было для меня очень важно. Ты должен был выбрать момент.
— Мы поэтому пришли сюда сегодня вечером? Ты хотела, чтобы мне было легче?
Девушка кокетливо улыбнулась.
— Может быть.
Внезапно Люк ощутил себя марионеткой, беспомощно болтающейся на ниточках. Давно она с ним играет?
— Люк?
Внезапно она стала совершенно серьезной, словно по лицу прочла все его мысли. Может быть, она и это умеет? Одному Тьюреду известно, чему ее научили эльфы.
— Люк! Я люблю тебя. Мои чувства глубоки… Я не должна была бы любить тебя. Я принадлежу Фьордландии. Если я соглашусь стать твоей женой и отпраздную свадьбу с тобой здесь, в Валлонкуре, среди священников и рыцарей, я предам свою страну и семью. И это будет такое огромное предательство, что ты даже представить себе не можешь.
У него сжало горло. Вот сейчас она скажет то, чего он боялся все это время. Поэтому он так долго колебался! Чтобы не услышать этого слова…
— Я порываю со своей прежней жизнью. Да, Люк. Я хочу тебя.
— Это значит… да?
Она рассмеялась.
— Разве я сказала недостаточно ясно? Да, мой рыцарь, я хочу жить с тобой. Я хочу быть твоей женой. Я отпраздную с тобой свадьбу по ритуалу церкви Тьюреда, а не перед лицом моих богов в Фирнстайне, как делали все мои предки.
Люк вскочил на ноги, издав дикий крик. У него было такое чувство, что грудь его вот-вот разорвется. Он хотел обнять ее и едва не выпал из лодки, которая начала сильно раскачиваться от его неожиданных движений.
Гисхильда схватила его за руку и притянула к себе.
— Я люблю тебя, мой безумный, прекрасный рыцарь. — Она поцеловала его. — Но одно ты должен знать. Ждать стоило. Ты выбрал самый подходящий момент, чтобы спросить меня.
Он был счастлив, хотел сказать ей, какой чудесный подарок — ее любовь. Каким счастливым она его сделала.
— Я… Я думаю… — Почему слова всегда покидают его именно тогда, когда они действительно нужны? — Я…
Она снова поцеловала его. Потом сбросила с плеч одеяло. Он мог часами просто смотреть на нее — настолько прекрасна она была. Ее длинные золотистые волосы доставали до груди. Она была стройной. Движения ее были полны грации.
— Идем. — Она встала, и прежде, чем он успел что-либо сказать, прыгнула в воду. — Идем, мой рыцарь! Я жду тебя на берегу, там, где вода совсем прозрачная и дно покрыто мелким мягким песком.
Невидимый шпион
Солнцеокий наблюдал за тем, как двое плыли к пляжу. Он опустился на корму лодки и посмотрел на скомканную одежду, лежавшую на дне. Когда начало темнеть, он увидел двух людей, взбиравшихся на лошадях вверх по крутой горной тропе. Повинуясь прихоти, он последовал за ними, а не полетел искать в замке и башнях.
Днем орлы разглядели остров с большой высоты. Ни одна башня в лесу, ни один домик не скрылись от их глаз. А в сумерках они принесли сюда цветочных фей. В их задачу входило проникать сквозь окна и решетки и слушать разговоры. Они должны были найти Гисхильду, чего бы это ни стоило. Сейчас они были повсюду. В гавани и в ужасном, задымленном месте с бронзовыми литейнями. У казарм, крепостей на узком перешейке, который вел на материк. В одинокой хижине у серного озера. Но большинство все же пришло сюда, в долину с башнями. Здесь билось сердце рыцарского ордена. Олловейн был уверен, что здесь они найдут Гисхильду. Солнцеокий потрогал одежду в лодке. На ней был проклятый герб. Он понюхал тонкую ткань. Сомнений быть не могло. Это была одежда девочки, которую этот Люк назвал Гисхильдой. Это она! И она стала рыцарем ордена. Невероятно! Но женщины капризны. Полагаться на них нельзя.
В тумане он услышал смех тех двоих. Ей было хорошо. Солнцеокий покачал головой. Завтра она выйдет замуж… Он вспомнил о ссоре, которая вышла у Олловейна с королевой. Он знал, как много в этой долине детей. Если дело дойдет до битвы, дети умрут. Этого нельзя избежать. Вот только если он решится полететь сейчас, немедленно, к флоту. Орлы вернутся только к полуночи, чтобы отнести их на корабли. Для его нежных крыльев мотылька это будет трудный перелет. Королю Тученырю понадобится всего полчаса, чтобы долететь до кораблей. Ему придется лететь три часа. Но даже в этом случае он вернется раньше, чем если бы подождал прилета орлов.
Он прислушался к звукам, доносившимся из тумана. Эти двое вряд ли вернутся раньше рассвета. Если бы Олловейн знал, что Гисхильда находится здесь, на этом маленьком спрятанном в скалах озерке… Трех эльфов было бы достаточно, чтобы забрать ее. И битвы за Валлонкур не будет.
Солнцеокий улыбнулся. Ему лучше не показываться при дворе. Но мастер меча был прав. Если есть возможность избежать излишнего кровопролития, то они должны сделать все возможное, чтобы пойти этим путем. Иначе они ничем не лучше своих врагов.
Месяц назад Солнцеокий мечтал о том, чтобы стать воином и героем. Вопреки всем вероятностям! Теперь пришел его час. Он действительно станет героем, пусть даже и тайно.
Поэтому он расправил крылья и поднялся в ночное небо. Он рискнет полететь над рифами, дымящимися скалистыми кратерами и широким морем. Он сумеет долететь до флота и позаботиться о том, чтобы битва за Валлонкур не состоялась!
Военный совет
— Мы предполагаем, что она находится здесь, — Златокрылая топнула ножкой по карте. — Здесь, в замке, — штаб-квартира рыцарского ордена. Есть еще ряд темниц. Мы ведь не могли заглянуть во все комнаты.
— Почему не могли? — ледяным тоном спросил Тирану.
Цветочная фея подняла глаза на рыцаря. У Златокрылой были длинные серебристые волосы. Она командовала почти сотней цветочных фей, которые были разосланы по Валлонкуру в качестве шпионов. Она была необычайно крохотной, даже мизинец Тирану был длиннее. На левой руке у нее была узкая белая шелковая ленточка. Это был знак принадлежности к эльфийским рыцарям. После того как Олловейн подчинился приказу Эмерелль и принял Тирану в войско, он еще той же ночью возвел в ранг рыцаря всех фей, которые присоединились к ним. Посвятил он в рыцари и кобольдов, которые летали на орлах, чтобы приносить стальные стрелы Брандакса. Каждый из них стоил в глазах Олловейна больше, чем Тирану.
Мастер меча гордился Златокрылой, которая не испугалась князя Ланголлиона. Фея упрямо и презрительно смотрела на эльфийского князя, который вместе с остальными командирами рыцарей сидел за столом над картами.
— Они готовят большой праздник, — пояснила Златокрылая. — Половина стражи крепости была на ногах до поздней ночи. У нас был строгий приказ не рисковать. Ни одного из моих шпионов не должны были обнаружить. И тем не менее мы побывали в большинстве комнат Цитадели ордена и составили новые карты. А в темницах полно воинов. Туда мы не могли сунуться. Было слишком опасно. Двое моих ребят не вернулись.
Олловейн насторожился. У него еще не было возможности поговорить со Златокрылой. Она сразу же по возвращении потребовала созвать совет в комнате на корме «Боевого скакуна».
— Кто не вернулся?
— Утреннерос и Солнцеокий. Они оба были в долине башен. — Ее крылья беспокойно трепетали. — Они не пришли на встречу с орлами. У нас не было времени искать их.
— Если люди поймали их, то вы сломали наше самое острое оружие, — прорычал Тирану. — Если мы не сумеем застать их врасплох, нас ждет тяжелое сражение.
— Но никто не бил тревогу, — защищалась Златокрылая.
— Ну, конечно, нет! — набросился на нее Тирану. — Мы же имеем дело не с какими-нибудь идиотами. Там, в Валлонкуре, собрались лучшие рыцари нашего врага. Они не подадут виду, что обнаружили нас. Мы должны атаковать немедленно, если хотим чего-то достичь.
— Паника не к лицу предводителю. Я считал тебя более хладнокровным, — не сдержался Олловейн, чтобы поддразнить Тирану, хотя этот упрек был не совсем несправедлив.
— А предводитель, который упрямо цепляется за свои планы, не реагируя на изменения в ситуации, ведет своих людей к смерти.
— Я знаю, твой род умеет мириться с поражениями.
Тирану оставался на удивление спокоен.
— У нас действительно была возможность научиться на опыте Теней, мастер меча.
За столом воцарилось напряженное молчание. Тученырь, король черноспинных орлов, тихо царапал когтями палубу. Юливее поигрывала на одной из своих флейт. Олловейну понадобилось три года, чтобы убедить ее присоединиться к эльфийским рыцарям. Она поклялась не участвовать в битвах. Резня на Медвежьем озере все еще преследовала ее в кошмарных снах — призналась она ему. Волшебница была здесь только потому, что к рыцарям присоединился Фенрил. Было просто невероятно — настолько сильно помогла ее магия князю Карандамона. Ее талант и сила были почти пугающими. Никто не думал, что Фенрил поправится. Олловейн видел его через пару дней после возвращения… Нет, так это назвать было нельзя. Тело Фенрила ожило, но дух не совсем вернулся к нему. Один фавн рассказывал Олловейну, как князь, дико размахивая руками, хотел броситься из окна, едва пришел в себя. Рассказывал и о криках, которые издавал эльф. Нельзя сказать, что фавны излишне впечатлительны, но даже они не выдерживали больше двух недель в башне, где разместили Фенрила.
Только Юливее была с ним постоянно. Единственная, кто отказался поверить в то, что Фенрила больше нет. Олловейну казалось, что она постоянно занимает себя совершенно пустыми делами. Так же, как и тогда, когда она отстроила разрушенный город своих предков. Но таковы они были, эльфы Валемаса. Некогда они предпочли бежать в пустыню Расколотого Мира, но не подчиниться господству Эмерелль. И Юливее тоже никому больше не подчинялась. Эльфийка сохранила изящество юной девушки, созданной скорее для ласк, чем для серьезного размышления о сути бытия, поэтому Юливее легко прощали и всегда поддерживали. Она казалась легкомысленной и непостоянной. Но если она что-то вбила себе в голову… терпение у нее было, словно у солнечного дракона.
— А ты как думаешь, Юливее? Как нам поступить?
Волшебница подняла глаза. В первый миг она показалась немного растерянной, будто не следила за разговором, погруженная в свои мысли. Мастер меча знал ее достаточно хорошо и был уверен: это впечатление обманчиво. Она любила казаться, а не быть…
— Гисхильды нет вот уже пять лет.
Волшебница посмотрела на Фенрила, и у Олловейна возникло чувство, что она может сказать точно, сколько дней и часов прошло с момента похищения принцессы, потому что именно с того момента она была с князем.
— Думаю, плюс-минус пара часов роли не играют. Подождем Утреннероса и Солнцеокого. Может быть, кто-то из них обнаружил нечто очень существенное, и поэтому опаздывает. Что за праздник готовят рыцари?
Златокрылая подняла руки.
— Выяснить точно мы не смогли. Или инициация, или свадьба. Ни один из моих шпионов не понимает их языка.
— Нужно было послать эльфов! — сердито покачал головой Тирану. — Я так сразу и сказал. Цветочных фей на войну не берут.
— Твои люди никогда не подошли бы так близко к людишкам, как мы, — защищалась Златокрылая. — И в их комнаты они бы не…
— Мы бы поняли, о чем они говорят, — с раздражающим спокойствием возразил князь Ланголлиона. — Нам не пришлось бы совать носы в их постели, чтобы в конце концов все-таки не найти Гисхильду.
— Довольно, Тирану! Ты уйдешь из-за этого стола, если и дальше будешь пытаться разжечь распри. Златокрылая и ее шпионы сделали свое дело хорошо!
— Эмерелль поставила меня не ниже тебя рангом, мастер меча. Ты не можешь мне приказывать.
— Титул — это только слово, Тирану. Не путай это с настоящим авторитетом. — Мастер меча обвел взглядом остальных командиров, собравшихся за столом. Йорновелль, сын Альвиаса, был последним, кто присоединился к ним. Он принес клятву и записался в эльфийские рыцари менее года назад. — Что бы сделал ты, если бы я приказал удалить отсюда Тирану, Йорновелль?
— Я бы вежливо попросил его проследовать за мной в его каюту, — не колеблясь, ответил эльф.
— А ты что сделал бы, Фенрил?
— Я сломал бы ему шею, а останки развесил бы по вантам на корм чайкам. — Князь пристально посмотрел на Тирану. Потом перевел взгляд на Олловейна.
При этом он двигал головой, как хищная птица, и никогда не моргал. Глаза его смотрели прямо, будто неживые. Выдерживать его взгляд было тяжело. И князь очевидно не шутил.
Его лицо было похоже на маску, на нем никогда не отражались чувства. Действительно ли он сделал бы это? Он слишком сильно изменился… Сидеть с ним за обеденным столом было уже само по себе непросто. Иногда все шло гладко… но потом вновь замечалось, что он заказывал сырое мясо, ел прямо из тарелки, не пользуясь руками. Это было жутко. Но никто не умел так хорошо находить общий язык с черноспинными орлами, как он. Тем, что по меньшей мере семьдесят из них находились при флоте, они были обязаны исключительно Фенрилу. Еще год назад их было больше ста. Они ждали слишком долго, и их терпение истощилось. И Тученырь не задерживал никого из тех, кто пожелал вернуться в гнезда на Голове Альва.
Олловейн посмотрел на карту. Они нанесут удар в осиное гнездо. В одной только Цитадели ордена Древа Крови жили сотни учеников и воинов. А по всему острову были разбросаны еще несколько гарнизонов. Он может начать атаку только с пятьюдесятью воинами. Двадцать орлов будут кружить над полем битвы в качестве резерва. Они будут нести на себе кобольдов с их стальными стрелами и нескольких ветеранов.
— Сколько времени нужно твоим орлам, чтобы донести нас до Цитадели?
Король черноспинных орлов посмотрел на большие песочные часы, висевшие перед штурвалом парусника.
Столько же, сколько нужно песку для того, чтобы покрыть дно слоем песка шириной в маховое перо, — раздался голос в голове Олловейна.
Ему пришлось выразить мысль короля орлов вслух, чтобы остальные знали, что ответил Тученырь.
Мастер меча мысленно вздохнул. Орлам просто-напросто не нравилось исчислять время часами. У них было совершенно другое чувство времени.
— Итак, понадобится чуть меньше получаса, чтобы подоспела вторая волна.
Тученырь беспокойно заскрежетал когтями. Он глянул на песочные часы.
Точнее, я сказал бы, что времени нужно столько же, сколько нужно, чтобы при небольшом встречном ветре долететь со склона Головы Альва до Долины грустных снов.
Олловейн не бывал там никогда. Он мог только предполагать, что имеет в виду Тученырь.
— То есть нам нужно чуть более получаса?
Орел сделал движение головой, которое можно было расценить как кивок. Если допустить ошибку, то в первой волне окажутся исключительно смертники. Пусть даже они сражаются бесконечно лучше людей, вокруг них, в замке, будет просто слишком много врагов.
— Златокрылая, ты возьмешь своих лучших шпионов, и пусть орел отнесет тебя назад в Долину Башен. Ищите Утреннероса и Солнцеокого. Ждите нас незадолго до рассвета на вершине, которая похожа на голову пса. Мы останемся здесь и будем ждать, в случае, если оба они решили лететь сами через море.
Солнцеокий вернется! Это точно!
Воронья находка
— Брат Оноре!
Оноре вскочил. Он видел сон о том, что, обвинив Мишель в ереси, отдал ее вопрошающему и присутствовал при разговоре. Брат с наслаждением смотрел, как она ломается под пытками и с каждым признанием становится все ближе к кончине на костре.
Оноре сел на кровати, протирая глаза. Брат Томазин, страж воронов, стоял в дверях его комнаты.
— Брат Оноре, идем со мной. Немедленно!
Грудь Оноре пронизала колющая боль. Проклятая рана, мучавшая его с тех пор, как Мишель выстрелила ему в грудь, прямо под сердце, не желала залечиваться. До тех пор, пока он своими глазами не увидел возможности Люка, он был убежден в том, что является самым одаренным целителем тайного братства. Но его силы не хватило на то, чтобы закрыть рану. Она была слишком велика. Брат Оноре оставался среди живых вопреки всем вероятностям, однако излечить себя полностью не мог. Дар обрек его на жизнь с болью. Жизнь калеки, такого же, как Друстан. Оба пережили раны, от которых другие бы умерли. И часто дар казался Оноре проклятием.
Еще не совсем проснувшись, брат пытался забыть и о боли, и о сне. Миг назад он надевал на Мишель сапоги правдивости и затягивал винты до тех пор, пока из-под ногтей на ногах не потекла кровь. Если у Томазина не окажется веских причин будить его, он пожалеет, что отнял этот сон!
— Чего ты хочешь? Опять неприятности с Древом Праха?
— Нет, брат. Ты должен увидеть это своими глазами. Это невероятно. Чернильнолапый кое-что принес… Не новость. Это ты должен увидеть сам, брат!
Оноре с недовольным видом спустил ноги с постели. Деревянный пол был холодным. Такой морозной осени в Валлонкуре не было давно. Может быть, этой зимой впервые за много лет снова выпадет снег.
Оноре нащупал палку, которая стояла у изголовья кровати. Он мерз, но не опускался до того, чтобы завести теплые домашние туфли. Если он будет разгуливать повсюду в истоптанных тапках, то будет чувствовать себя совсем стариком.
Томазин повел брата по убийственно крутой лестнице наверх, к гнезду, располагавшемуся под фронтоном конторы. В отверстиях, проделанных в стене для прилетающих воронов, свистел ветер. Когда братья вошли, послышалось раздраженное карканье. Воняло птичьим пометом, падалью и мокрыми перьями. Птицы сидели на шестах вплотную друг к другу.
На крючке у стены над грязным столом, стоящим напротив двери, висел фонарь. Здесь брат Томазин обычно нес свою одинокую стражу, здесь читал донесения, извлеченные из узких серебряных капсул, привязанных к вороньим лапам. На столе стояли перевернутая фаянсовая миска и маленький заляпанный ящик. Оноре знал, что в этом ящике Томазин хранит свои письменные принадлежности. Под миской он, наверное, спрятал от воронов свой поздний ужин.
— Итак? — Под фронтоном крыши было ужасно холодно.
Томазин провел руками по плечам — жест, ставший его постоянной привычкой, неважно, была ли одежда испачкана птицами или нет. Когда он встречал другого брата или заговаривал с ним, он всегда начинал сражаться с воображаемым или реально присутствующим птичьим пометом.
Оноре сжал зубы, чтобы они не стучали. Не следовало подниматься сюда босиком, подумал он, глядя на грязный пол в свете фонаря.
— Я не могу объяснить это словами. Это просто ужасно! — взволнованно выдавил из себя Томазин. — Подойди и посмотри сам. — Он поднял фаянсовую миску и показал что-то маленькое, окровавленное, спрятанное под ней.
Палец ребенка? Оноре подошел ближе.
Не веря своим глазам, он взял в руки то, что лежало на столе. Оно было мягким. И холодным.
— Теперь ты понимаешь, почему я не мог сказать, что у нас здесь, брат?
Оноре поднял глаза на Томазина, однако смотрел он в пустоту, пытаясь осознать, что это должно означать. Колени его задрожали. Он подтянул к себе стул и сел. Старая рана разболелась. Каждый удар сердца причинял боль.
— Брат Оноре? Все в порядке?
— Нет. — Рыцарь был почти не способен говорить. Ему было плохо. — Откуда это?
— Я же сказал, это принес Чернильнолапый — один из наших воронов.
— Когда?
Томазин беспомощно поднял руки, глянул на отвесную стену на востоке, будто силился разглядеть на небе песочные часы. Над черными хребтами уже виднелись первые проблески зари.
— Пожалуй, с полчаса назад.
Оноре рассматривал крошечную ногу, вспомнил бесконечные допросы Ахтапа. Кобольд рассказывал о народах Альвенмарка, обо всех этих противоестественных созданиях. Об эльфах, троллях и кобольдах. О существах, которые были наполовину людьми, наполовину зверями, как и лутин. О цветочных феях, доверенных лицах королевы. Они сопровождают ее в путешествиях.
Оноре судорожно сглотнул. Итак, она здесь. Тайно. Нога, лежавшая на его ладони, была меньше его мизинца. Под запекшейся кровью на бледной коже виднелся узор из переплетающихся линий.
«Нужно сохранять спокойствие». — Оноре заставил себя дышать ровнее.
— Что это значит? Что…
Рыцарь ордена поднял руку, заставляя Томазина замолчать. Оноре было ясно, что королева будет пытаться отомстить за неудавшееся покушение во время коронации Роксанны. А еще он понимал, что она знает, кто за этим стоит. Но то, что она придет сама, этого он не ожидал. Это было не в ее стиле. Заметила ли она, что одного из ее свиты не хватает?
— Мне написать письмо примарху? Он получит его вскоре после рассвета, если мы немедленно пошлем ворона.
Оноре потер пальцами подбородок. Конечно, по долгу службы он должен немедленно уведомить примарха. Может быть, на рассвете придут эльфы. И их целью наверняка будет Цитадель. Если там произойдет что-то из ряда вон выходящее, они, вероятно, отступят. Они наверняка устроят резню среди послушников. Леон наверняка будет сражаться в первых рядах. Как им удалось пробраться на остров незамеченными? Проклятая магия! Иначе это никак не объяснить… Сколько же их? Если Эмерелль с ними, то там, наверняка, целое войско.
— Брат Оноре! Письмо…
Тот раздраженно отмахнулся. Если с Леоном что-то случится, он, Оноре, возглавит командование Братством Святой Крови. Он станет примархом. Он уже обладает некоторым влиянием… Достаточным для того, чтобы обеспечить его выбор в качестве примарха. И тогда, наконец, Новое Рыцарство развернется в полную силу. Леон стал слишком нерешительным.
— Какие войска находятся ближе всего к Долине Башен?
— Черный Отряд. Они могут быть в долине через полчаса, как только получат приказ. Но почему?..
Оноре решил не обращать внимания на вопрос.
— Разве на перевале не проводятся маневры?
Томазин кивнул.
— Да. У подножия перевала стоят три полка. Завтра, после свадьбы, должны состояться обширные тактические учения…
Дальше Оноре не слушал. Три полка — это три тысячи человек. И к тому же пять сотен Черного Отряда. Проклятая королева эльфов сама засунула голову в петлю. А ему остается только затянуть…
— Ты без промедления напишешь письма командирам трех полков на перевале и главнокомандующему Черным Отрядом. Они должны немедленно выступить в путь. Их цель — Цитадель ордена.
— Но примарх… Разве мы не должны…
— Позже, Томазин, позже! Наши солдаты должны выступить сей час же, если они хотят успеть.
Шелк и кружева
— Ай! — Жюстина посмотрела на свою ногу. Подруга толкнула ее уже в третий раз. — Если на шелке будет пятно крови, я оторву тебе голову!
Белинда подняла глаза.
— Тогда не вертись! Еще одно слово — и будешь зашивать сама!
Жюстина проглотила слова, вертевшиеся у нее на языке. Она должна была быть благодарна Белинде. Это уже третий шов, который делает ее подруга. Если бы она решилась раньше… Но все случилось так неожиданно. Так внезапно. Даже сейчас она еще сомневалась. Было ли это решение разумным?
— Давай, снимай. И смотри мне, чтобы швы не разошлись.
Жюстина повиновалась. В отчаянии она выглянула из окна великолепной комнаты в башне, в которой жила вот уже пять дней. На горизонте показалась первая серебристая полоска. Небо было на удивление ясным. Осенний день обещал быть солнечным. Если бы у них было хоть чуть-чуть больше времени!
Белинда помогла ей снять платье через голову. На пол с тихим звоном упали две булавки.
— Остального вполне достаточно, — успокоила ее подруга. — А ты лучше сядь и выпей что-нибудь.
— Я же не могу идти пьяной на собственную свадьбу!
— Я и не говорю, что ты должна выпить целую кружку. Ну же, сядь наконец! Это последний шов. У нас все получится. И ты будешь самой красивой каланчой, которая когда-либо надевала свадебное платье.
Жюстина оглядела себя с головы до ног, с сомнением изучила свои слишком маленькие груди. Белинда была гораздо более пышнотелой. У нее уже были кое-какие шашни с послушниками. Ей было легко притягивать взгляды мужчин.
— Ты дала ему любовное зелье, не так ли? — приветливо подмигнув, склонилась к ней девушка. — Обычно они так не поступают. У них хорошо получается говорить красивые слова и разбивать сердца. — Белинда вздохнула. — И в одной-двух вещах они тоже очень хороши, если присмотреться. Обещают рай на земле… А потом получают свои золотые шпоры, и их куда-то отправляют. Иногда получишь письмецо… Ненавижу это! Они даже не думают о том, каково это — просить читать такие письма! Ты должна мне дать немного своего языческого волшебного зелья, прекрасная моя ведьмочка. Ну же, скажи, каким богам нужно молиться для этого! — Она рассмеялась. — Вы же думаете, что они живут в деревьях и цветах. Что мне, склониться перед розовым кустом, уколоть себе шипом палец и принести кровавую жертву? Ну же, скажи! Я готова на любую подлость, если за это рыцарь подарит мне такой же роскошный шелк и попросит моей руки!
— Не насмехайся над лесными богами. — Жюстина отошла от окна, поежившись, провела по рукам.
Внезапно ей показалось, что в комнате стало холоднее. Она отреклась от своих богов, вот уже много лет назад… Но легкомысленно говорить о них она не станет никогда. Теперь она принадлежит Тьюреду. Хотя слишком хорошо знает, что лесные боги — не просто болтовня. Еще будучи ребенком, она почувствовала их власть в Священном Лесу, рядом с деревней… Нехорошо это — гневить необдуманными речами. Этот день должен стать самым лучшим днем в ее жизни. Но следует быть осторожной. Нельзя портить его в последний момент.
— Ты не должна говорить так о моих… — Жюстина готова была откусить себе язык. Это ведь больше не ее боги! — Ты не имеешь права насмехаться над ними, слышишь!
— Но ведь я…
— Нет, замолчи!
Белинда даже не подняла глаз от шитья. Только тихо вздохнула.
— Иногда с тобой по-настоящему трудно веселиться. Ну хоть расскажи тогда, как рыцарь ухаживал за тобой. Может быть, я чему-нибудь научусь.
Жюстина покраснела.
— Нет, ничего такого. Тут и учиться нечему. Он пришел ко мне. Я была совершенно ошарашена.
— Но ведь ты знаешь его уже много лет. Почему сейчас? Должно быть, ты сделала что-то. А когда я вспоминаю, как ты отзывалась о нем раньше…
— Он изменился. Валлонкур пошел ему на пользу. Его беспокойное сердце обрело здесь покой.
— Да, на коленях у пугала.
Жюстина судорожно сглотнула. Внезапно на глаза у нее навернулись слезы. Проклятье! Она ведь никогда не была слишком эмоциональной. Но с того дня она совершенно не в своей тарелке.
Белинда отложила шитье в сторону.
— Не обращай внимания на мою болтовню, красавица.
Подруга обняла ее и крепко прижала к себе.
— Я всего лишь ревнивая, глупая, пухлая корова, от которой вечно убегают рыцари. И каждый раз они отнимают кусочек моего сердца.
Белинда глубоко вздохнула, и Жюстина почувствовала, что ее подруга тоже борется со слезами.
— Я была в кладовке, где хранятся яблоки, там, где еще окно во двор такое, — очень тихо сказала она.
Еще никому она не рассказывала эту историю. Глупости, конечно, но у нее было такое чувство, что если об этом говорить, то это принесет несчастье. Ей не хотелось выглядеть глупо, если он в последний момент вдруг возьмет и передумает. Но он не сделает этого! Не сейчас… Через пару часов она станет женой уважаемого рыцаря. Магистра!
— Я натирала воском яблоки нового урожая. И вдруг он оказался у меня за спиной. Я даже не услышала, как он подошел. Подкрадываться он научился у Гисхильды, этой девочки из Фьордландии. Она тоже двигается бесшумно, как кошка.
— Оставь девочку в покое! — настаивала Белинда. — Что он тебе сказал?
При воспоминании об этом Жюстина улыбнулась.
— Он извинился передо мной. Знаешь, мы долго жили вместе в башне на необитаемом острове. Одни. Тогда он был совсем другим — подлым, непредсказуемым… И печальным, таким печальным. Надо было тебе слышать его, когда он иногда начинал петь по ночам. От этих песен могли расплакаться даже камни. Жизнь здесь, в Валлонкуре, с послушниками, излечила его. Они часто ругают его, потому что он — строгий учитель. Но я-то знаю, он полюбил каждого из них. Это заметно, когда он начинает говорить о них.
— Ах, Жюстина, мне не нужны истории о его послушниках. Что он говорил тебе? Я имею в виду, извинения… Не может же быть, чтобы это было все. Все на кухне заметили, как он смотрит тебе вслед. Вот уже несколько лун он пользуется любым предлогом, чтобы зайти к нам…
Жюстина тоже заметила это. Не взгляды, а посещения. Впрочем, она никогда не относила их на свой счет.
— Он спросил, могу ли я себе представить, что снова буду жить с ним в башне.
— И?
— А я ответила, что теперь я ему не служанка.
— Ты же не всерьез. — Белинда опустилась на стул. — Ты хотела запугать его?
— Он сказал, что я не должна быть его служанкой. Он хочет, чтобы у нас был крепкий союз. И что теперь все будет хорошо.
Белинда вздохнула.
— Предложение рыцаря. Девочка, так бывает только в сказках. Здесь еще ни один рыцарь не выбрал в жены одну из нас. Мне кажется, я упала бы в обморок. И что ты сделала?
— Отвесила ему оплеуху и высказала все, что я думаю по поводу его ужасных шуточек.
Подруга смотрела на нее, широко открыв рот.
— Ты сделала… что? Ты…
— Я ушла и оставила его стоять возле яблок. Ты даже представить себе не можешь, каково это было — жить с ним в башне на острове. Я ни за что больше не хотела…
— Это тебе нужно было отвесить оплеуху за дурость. Что он тебе сделал… — Белинда посмотрела на платье. — А как же получилось, что я сижу и шью вот это? Почему тебя не выгнали с позором из замка? Боже мой! Ты ударила и унизила рыцаря! — Внезапно женщина захихикала. — Хотелось бы мне на это посмотреть. Некоторые из них действительно заслуживают парочку пощечин.
Жюстина выглянула в окно. Внезапно налетевший
порыв ветра заставил трепетать флаги на башнях. Хотелось бы надеяться, что погода не испортится. Свадьбы происходят на улице. Будет большущий праздник. Она улыбнулась… И впервые с тех пор, как она приехала в Валлонкур, она будет принимать в нем участие, а не стоять на кухне до полуночи.
— Друстан не показывался больше недели. А потом… Я была в лесу, искала грибы. И вдруг я услышала, как он поет чудесную песню о любви. Я ведь говорила, его голос может заставить рыдать даже камень. — Это воспоминание очень сильно взволновало Жюстину. — А потом я услышала свое имя. В той песне, понимаешь! Он написал ее для меня. Песню о своей любви ко мне… И в этой песне он снова просил у меня прощения. Кроме того, он написал ее на моем языке… Я так давно не слышала своего языка! Его звучание напоминает шепот деревьев на ветру, прекрасный, слегка грустный. Никогда еще мне не доводилось слышать такую красивую песню на моем языке. Я стояла как вкопанная, а песня уже давно смолкла. А потом из подлеска вышел он, с непокрытой головой, чисто выбрит, в праздничном наряде. И, не обращая внимания на то, что может измазать свои красивые белые брюки, опустился передо мной на колени, прямо в грязь. Он попросил меня стать его невестой и поклялся Тьюредом, что это не шутка. — Жюстина вздохнула. С тех пор прошло две недели, и ее все не оставляло чувство, что ее грудь разорвется — настолько сильными и всеобъемлющими были ее чувства, когда она думала об этом. — Знаешь, в его глазах я увидела страх. Страх от того, что я снова прогоню его. — Жюстине было немного неловко от того, что вид Друстана на коленях, в грязи, доставил ей удовольствие. Но об этом чувстве она не скажет никому.
— Потом я встала перед ним на колени и поцеловала его.
Белинда вздохнула.
— Как романтично!
— Стоять на коленях в холодной грязи? Я подхватила насморк. — Тут Жюстина рассмеялась. — Но ты права. Я не жалела об этом. Мы целовались очень долго…
— Только целовались?
Жюстина мрачно глянула на подругу.
— Ты ведь не думаешь, что я стану рассказывать тебе все.
— Ну, я бы рассказала… У меня как-то раз был послушник, который…
Жюстина отмахнулась.
— Я не хочу этого знать. Оставь мне хоть немножечко тайны.
Белинда что-то проворчала себе под нос, но вопросов больше не задавала. Она перекусила нитку, положила иголку на подоконник и подняла платье.
— Готово! Шелк и тончайшие кружева. Я готова душу прозакладать за то, чтобы мужчина мне тоже когда-нибудь подарил такое платье.
— Не говори так!
— Но я же серьезно! Не платье — мечта! Ну же, надень его. Ты будешь и вправду самой красивой каланчой, которая когда-либо подходила к брачному алтарю. Послушницы будут выглядеть рядом с тобой так же, как маленькие одуванчики рядом с розой.
— Я действительно хорошенькая? Я ему понравлюсь?
— Понравишься ли ты ему? Проклятье, твой Друстан стоял перед тобой на коленях в грязи, распевал для тебя любовные песенки, когда на тебе было платье, напоминающее незашитый старый мешок. Если он увидит тебя такой, то и дышать перестанет. Я все время называю тебя каланчой, потому что безгранично завидую. А теперь надевай платье! Я хочу наконец посмотреть на тебя во всей красе!
Жюстина колебалась.
— Я боюсь, что он не любит меня по-настоящему. Что он делает все это только для того, чтобы извиниться передо мной.
— Ха, да ты просто не понимаешь! Мужчины не настолько благородны. Даже наши рыцари. Он втрескался в тебя. И, честно говоря, я его вполне понимаю. Ты — сокровище. Перестань молоть чепуху. Наслаждайся этим днем. Жюстина, все кухарки мечтают о том, что сегодня случится с тобой. И если все-таки окажется, что он дурак, ты просто дашь ему пинка в его рыцарский зад и вернешься к нам на кухню. Там всегда будет место для тебя. Все, давай одеваться.
Жюстина послушно наклонилась и вытянула вперед руки. Ткань, казалось, ласкала ее кожу. Она была такой удивительно нежной. Никогда ей еще не доводилось носить платье из шелка. До того момента, когда Друстан принес ей рулон, она даже не касалась такой ткани.
— Друстан, — прошептала она.
Белинда посмотрела на нее. Она встала на колени и расправила складки. Подруга улыбалась. На этот раз она не стала задавать вопросов.
Друстан спросил своего друга, мастера флота, не может ли ближайший корабль привезти из Марчиллы белый шелк и кружева. У него было много влиятельных друзей, у ее Друстана: примарх Леон, мастер флота Альварез и Лилианна, о которой говорят, что, вероятно, она станет маршалом ордена.
Белинда поднялась и затянула шнуровку на спине. Она использовала колечки от кольчуги, чтобы сделать петельки для шелковой ленты.
— Боже мой, ну у тебя и талия. — Белинда слегка шлепнула ее по попке. — Хорошо, что мы немного набили платье на груди. — Женщина захихикала. — Они тебя не узнают, красавица моя. Ты выглядишь просто сногсшибательно. Вот только с волосами нужно что-то придумать. Так не пойдет. Они похожи на воронье гнездо. И как ты можешь ходить в таком виде? Твой рыцарь должен был подарить тебе нити жемчуга, чтобы мы могли вплести их в волосы. Тогда ты стала бы точно похожей на принцессу. Но о таком мужчины, конечно, не думают.
Жюстина смущенно откашлялась.
— Что?
— Друстан подумал…
Белинда настолько сильно стянула ленты на платье, что Жюстина едва не задохнулась.
— Что это еще значит?
— У меня… у меня есть длинная нить жемчуга.
Ее подруга негромко вскрикнула.
— У тебя есть что? Во имя яиц святого Марко, почему ты мне ее не показала?
— Потому что… шелк и кружева… Этого и так было слишком много. Я не хотела, чтобы ты завидовала. Я… я не просила об этом Друстана. Он принес жемчуг вместе с тканью. Я… Мне было неловко.
— Какая чушь! Ты глупый языческий ребенок. Ну, неси ее! Я хочу полюбоваться. У нее есть нить жемчуга, и она ничегошеньки не рассказывает своей лучшей подруге! Мне, наверное, тоже надо было тайком молиться твоим божкам. Похоже, они лучше, чем Тьюред, знают, как сделать женщину счастливой.
— Я не молюсь втайне никаким божкам. Я отреклась от них. Уже много лет назад. — Жюстина подошла к кровати и вынула из-под подушки нить.
До торжества она пойдет в часовню, поставит свечку и помолится. Эти навязчивые речи Белинды… Раньше она не обращала на это внимания. Но в день своей свадьбы она этого не хочет! Такие вещи приносят несчастье! Нужно смягчить Тьюреда, попросить у него прощения.
— О Жюстина! — Белинда взяла нить жемчуга и провела по ней пальцами. — Они прекрасны. Эти жемчужины, они такие крупные… их, должно быть, больше сотни. Это же целое состояние! Девушки из кухни позеленеют от зависти. Ты будешь похожа на сказочную принцессу. Так, сядь! Я приведу твои волосы в порядок.
— Я не хочу, чтобы они завидовали…
— Ах, да они подцепят себе кого-нибудь! Нет никакого смысла что-то прятать. Даже если ты вдруг станешь мнительной шлюхой, они все равно будут тебя любить.
Жюстина вздохнула. Она не хотела, чтобы ее все равно любили. Она надеялась, что ничего не изменится. Она хотела продолжать работать на кухне. Там она впервые в жизни стала счастливой и обрела покой. Ей не хотелось его терять. Ни за жемчужины, ни за шелк, ни за песни о любви и за то, чтобы быть женой рыцаря. Она еще не дала согласия. Еще можно отступить.
Живая легенда
Итак, это Олловейн. Мастер королевского меча. Полководец Альвенмарка. Живая легенда. Что-то слишком долго он командует, подумал Тирану. Он стал чересчур мягок и смотрит на обычные на войне вещи уже не столь хладнокровно.
Тирану держался несколько в стороне от остальных, собравшихся на корме «Боевого скакуна». Офицеры избегали его. Трусы! Наверное, боятся гнева Олловейна.
Мастер меча стоял у поручней и смотрел на море. Он давным-давно должен был принять решение. Полководцы не имеют права так долго колебаться! Почему он все еще ждет Солнцеокого? Цветочные феи легкомысленны. Кто знает, что творит этот маленький бездельник? Было ошибкой использовать его в качестве шпиона.
На горизонте показалась первая серебристая полоса. Тирану взглянул на орлов, сидевших на крепких шестах по бокам катамаранов. Семьдесят орлов были готовы к отлету, элита рыцарства Альвенмарка ждала знака Олловейна. А их полководец глядит на море и ждет проклятого цветочного фея.
Каждый состоявший при орлах воин знал, какие последствия может вызвать это проклятое ожидание. Даже если они вылетят немедленно, будет уже слишком светло. Первая волна не сможет незамеченной приземлиться в леске неподалеку от замка, чтобы дождаться второй волны и пойти в атаку вместе с товарищами. Им придется сразу ввязаться в бой. Пятьдесят эльфов против сотен рыцарей ордена и других воинов. Сколько, интересно, времени понадобится людям, чтобы заметить, насколько слаб противник?
Олловейн все испортил и восстал против королевского приказа. Эмерелль хотела большего, чем просто одну маленькую принцессу. Она хотела мести. Она хотела устроить врагам кровавую баню. Глупо видеть в этих послушниках просто детей.
Это их завтрашние заклятые враги. Если рассматривать все беспристрастно, будет разумно уничтожить как можно больше послушников сейчас. Когда они вырастут и пройдут полный курс обучения, то станут уже серьезными противниками. Лучше убить их, пока они еще всего лишь дети!
Фенрил подошел к Олловейну.
Тирану прошептал слово власти. Подслушивание чужих разговоров противоречит магическому этикету. Но какое ему дело? Пасть ниже в глазах своих собратьев-рыцарей просто невозможно.
— Погода портится. Надвигается шторм. — Фенрил говорил короткими предложениями. И голос у него был резкий и неприятный.
Олловейн поглядел на небо.
— Ты уверен? По-моему, совершенно чудесный осенний денек. Ничто не говорит о том, что погода поменяется.
— Мы знаем о такого рода вещах. Будет буря. Еще до полудня.
Тирану покачал головой. Фенрил считает себя орлом.
Мы знаем о такого рода вещах. Под
нами он понимал отнюдь не эльфов-рыцарей. Не стоит надеяться, что он в своем уме. И как Эмерелль могла предоставить командование своими лучшими воинами таким безумцам?
— Я дождусь, когда упадет последняя песчинка в песочных часах. Тогда мы полетим.
— Нам нужно изменить план атаки, — произнес Фенрил.
— Я полечу вперед. Осмотрю замок. Потом решим, куда ударим. Внезапность все еще на нашей стороне. Это ведь всего лишь люди. И они собираются праздновать. Большинство из них не будут вооружены. Нам нужно всего лишь действовать аккуратно.
Тирану сжал губы. Больше всего на свете ему хотелось дать волю своему гневу. Совершенно очевидно, что Олловейн больше печется о благе своих кровных врагов, чем о жизнях сооственных воинов. Но если Олловейн возглавит первую волну, то высока вероятность того, что он умрет, или, что еще лучше, попадет в плен. Однако неважно, что бы ни произошло, сам он не будет придерживаться приказов этого безумца, если полетит с третьей волной. У него были свои представления о том, как нужно атаковать. А так же о том, как избавиться от Олловейна. Когда мастер меча выйдет из боя, то командование эльфийскими рыцарями перейдет к нему. Даже при самых плохих условиях славная победа еще возможна, если взяться за дело с умом.
— Давай полетим сейчас, — напирал Фенрил. — Флотилию растреплет шторм. Ты же знаешь… А для моих братьев опасно приземляться во время сильной качки.
— Еще пару мгновений. Если Солнцеокий нашел Гисхильду, большой битвы не будет. Как только мы узнаем, где она, то сможем легко освободить ее. И не придется штурмовать замок и обыскивать все темницы.
Голова Фенрила дернулась. Князь Карандамона уставился на Тирану своим птичьим взглядом. Может, заметил чары? Тирану выдержал взгляд. Он позаботится о том, чтобы этот негодяй не пережил атаку. Было бы лучше, если бы Юливее дала ему спокойно уйти.
— Менее четверти часа. Потом летим, и неважно, вернется Солнцеокий или нет.
Фенрил издал странный звук. А потом просто повернулся и ушел.
Слишком поздно. Они прибудут с первыми лучами солнца. Это кончится плохо. Вот только для него все складывается наилучшим образом. Он оперся на поручни и стал наблюдать за тем, как постепенно гаснут звезды. Да, для него все — более чем удачно. В этот день слава Олловейна превратится в пепел.
На лестнице
Оноре смотрел вслед ворону. Большая черная птица пригнулась, пролезая в отверстие, затем оттолкнулась. Улетая, она опорожнилась. Прямо под люком красовалась большая куча птичьего помета.
— Они берут с собой в путешествие как можно меньше балласта, — пояснил Томазин.
Похоже, юный брат заметил его презрительный взгляд.
— Разве мы не поступаем точно так же? Берем с собой в путешествие как можно меньше балласта?
Томазин вопросительно поднял глаза, но тут же опустил их, наткнувшись на взгляд Оноре. Он посмотрел на листки пергамента, лежавшие на столе.
— Что мне написать примарху?
Оноре подошел к столу, поднял крошечную ногу цветочной феи.
— Сначала мы должны послать гонца к мастеру флота — пусть подготовит свои корабли к отплытию.
— Но почему? Ведь примарх должен…
— Ты представляешь себе, сколько времени потребуется, чтобы привести корабли в боевую готовность, Томазин? Конечно, мы должны известить брата Леона… Но очень важно делать все в правильной последовательности. Мы послали подкрепление к Цитадели ордена, это было самое важное. Теперь мы должны узнать, с какой стороны придут Другие. — Оноре тяжело оперся на палку. Нужно перевести дух. Старая рана сегодня беспокоила особенно сильно. — Пойдем со мной. В скриптории, наверное, еще никого нет. Мне нужны твои услуги.
Юный рыцарь откашлялся. Он все еще не решался посмотреть в глаза Оноре.
— Но к чему корабли?
— Нога… Она принадлежала маленькому летающему существу. Они называют себя цветочными феями. Я знаю, что вся их волшебная сила не может привести Других в Валлонкур. А сухопутный путь защищен надежно. Эти цветочные феи не могут летать на большие расстояния. Значит, где-то недалеко от берега находится эльфийский корабль. Если мы обнаружим его вовремя, то сможем опередить атаку.
Томазин смотрел на него с восхищением.
— И все это ты определил по одной только ноге, брат?
Взгляд раздосадовал Оноре.
— Идем, нужно торопиться. Иди вперед. Я несколько медлителен.
Вороний сторож ступил на лестницу.
— Мне хотелось бы стать однажды таким, как ты, брат. Надеюсь…
Удар настиг Томазина совершенно неожиданно. Кувыркнувшись, он полетел вниз по лестнице и остался лежать внизу неподвижно. Оноре медленно спустился. Он уже дважды просил починить лестницу. Его доклад еще должен лежать в архиве. Никто не удивится тому, что случилось такое ужасное несчастье.
Добравшись до подножия лестницы, он опустился на колени рядом с Томазином. На голове у юного рыцаря зияла кровоточащая рана. Его веки трепетали.
Оноре осторожно устроил голову Томазина на нижнюю ступеньку. Вороний сторож смотрел на него с ужасом.
— За что?
Рыцарь мягко погладил его по плечу.
— Ты все сделал правильно, брат. Ничего личного. Это всего лишь политика ордена. Я не хочу предупреждать Леона. И он не должен ничего узнать.
Томазин попытался сесть.
Оноре уложил его обратно. Шея рыцаря лежала на краю ступеньки. Оноре нажал сильнее… Томазин захрипел, хотел было закричать. Потом раздался короткий сухой щелчок. Взгляд Томазина застыл.
— Мне очень жаль, мальчик. Если Леону суждено жить, то он узнает о несчастном случае, произошедшем с тобой. Может быть, ты оступился как раз перед тем, как собирался написать ему письмо. И так вышло, что ворон не полетел в Цитадель ордена. А я был у мастера флота. Никто не заметил твоего отсутствия. Могут пройти часы, прежде чем тебя найдут. А тогда любое известие уже опоздает.
Оноре прислушался к тихому карканью, раздававшемуся под крышей.
— Мне кажется, твои друзья найдут тебя раньше. Они чуют смерть… Прощай. Ты оказал ордену огромную услугу, Томазин. Я обещаю тебе, что сделаю Новое Рыцарство сильнее, чем оно было когда-либо до сих пор.
Туманное утро
Между деревьями висел густой туман. Они проезжали через этот лес тысячу раз, и тем не менее теперь все казалось чужим. Их башня была недалеко. Гисхильда посмотрела на Люка. Он ехал в паре шагов позади, но казалось, мысленно он был не здесь. Из-за тумана лицо его казалось расплывчатым, черты — мягче. Она так любит его. Иногда ей было неловко, но время от времени ей просто необходимо было смотреть на него. Убеждаться, что он еще здесь. Слишком часто ему приходится уезжать. И говорит он об этом мало. У ордена на него какие-то планы. Никого из послушников не забирали из звена настолько часто и не отправляли куда-то путешествовать. Гисхильда и Люк страдали из-за этих отъездов. А еще иногда у нее возникало такое чувство, что разлуки только укрепляют связь между ними.
Люк перехватил ее взгляд и улыбнулся. Этой улыбки оказалось достаточно, чтобы по спине у нее пробежало приятное тепло. Она перестала зябнуть… Подумала о прошедшей ночи, о том, как хорошо было лежать в его объятиях. Было неразумно отправляться туда, наверх, к озеру. И если они потеряются в тумане, то опоздают на собственную свадьбу.
Люк подвел своего жеребца к лошади Гисхильды и взял девушку за руку. Прикосновение его пальцев было теплым и приятным. Ей всю ночь было холодно, даже когда они любили друг друга. Холод прочно угнездился у нее в животе. Давненько не возникало это чувство. Она бы хотела не обращать на него внимания, но это было невозможно. Иногда ее внезапно пробирала дрожь. Она пыталась скрыть ее, но не знала, удавалось ли ей это. В любом случае, Люк ничего не говорил.
Он мягко пожал ей руку. Она почувствовала, насколько безгранично он счастлив. Почему она не может быть такой же открытой? Она знала, что холод съедает ее из-за свадьбы. Это из-за чудовищного предательства, которое она совершит сегодня. Она отвернулась не только от своей семьи и Фьордландии, которой обязана своим рождением. Упадок Фьордландии неизбежен, если она скажет Люку «да». Она — последняя из рода, а ведь каждому известно пророчество о том, что Фьордландия погибнет, когда не останется никого из рода Мандреда, кто бы мог ступать по каменистым пляжам Фирнстайна.
Гисхильда вздохнула. Взгляд Люка был преисполнен сочувствия. Они ехали шагом. Туман похитил их и увел в другой мир. Внезапно ей захотелось, чтобы этот миг никогда не кончался, чтобы они могли вечно бродить в тумане, не решаясь уйти ни во вчерашний день, ни в завтрашний.
Но разве Другие не решили за нее? Гисхильда судорожно сглотнула. Крепко же угнездилось в ней учение рыцарей ордена, раз она называет теперь своих друзей Другими. Почему же не вернулась Сильвина? Они предали ее, эти эльфы. Для них нет ничего невозможного! Для Юливее, волшебницы. Для Сильвины, которая умеет находить любые следы. Почему они не пришли? Почему ей пришлось провести все эти годы в Валлонкуре? Против медленно действующего яда учителей ордена она бы, может быть, и устояла. Но любовь к Люку… Без нее она уже не могла существовать. К тому же если бы она воспротивилась свадьбе, ее бы просто не поняли. Она хотела, чтобы Люк знал, что она относится к нему серьезно. Ей хотелось быть его женой.
Если подумать, то не все у рыцарей было плохо устроено. Мужчины и женщины, если они принадлежали к ордену, имели равные права и обязанности. Они шли в битву бок о бок. Они были свободны и связаны только с Тьюредом и орденом. Во Фьордландии было иначе. Там от женщин требовалось укреплять тылы для своих мужчин. Женщины подчинялись мужчинам во всем! Даже королевы! Свободы, которой она пользовалась здесь, среди рыцарей, на родине у нее не будет никогда. И тем не менее тому, что она делала, прощения нет. Это предательство. Она подтверждает падение последнего свободного королевства.
Но что она может поделать? Даже если она вернется домой… Она знает, насколько сильны войска врага. Они не проиграли еще ни одной войны. Друсна практически пала. Всего лишь две провинции еще оказывали сопротивление. Сколько продержится Фьордландия против такого численного превосходства? Не лучше ли покориться? Сопротивление будет стоить жизни тысячам, и, в конце концов, жертва все равно окажется бесполезной.
Но что, если этими мыслями она обязана лживым речам своих учителей? Гисхильда вздохнула. Как же решить? Где правда?
— Ты боишься? — тихо спросил Люк.
— Да.
Ей очень хотелось сказать ему, чего именно она боится. Но он не заслуживает того, чтобы она заставила его взглянуть в пропасти своей души. Он не сумеет помочь ей. Она должна решить сама. И тут ей стало ясно, что она не знает, хватит ли ей мужества сказать «да» перед алтарем.
— Я люблю тебя.
Гисхильда сжала руку Люка. Его любовь была единственным, в чем она была уверена. Он был ее якорем, единственной соломинкой, за которую цеплялась ее беспокойная душа. Как часто она уходила из башни по ночам и бродила одна в темноте, надеясь на то, что из тени выйдет Сильвина и заберет ее.
Где-то в тумане фыркнула лошадь.
Люк придержал жеребца.
Ее кобыла тоже застыла. Гисхильда вгляделась в туман. Вот такая у нее жизнь: в будущее не заглянешь! Она стоит перед стеной тумана, который искажает ее мир. Деревья превратились в черные колонны, потому что туман скрыл их кроны, и остались только очертания стволов.
Сердце забилось сильнее.
Рука Люка легла на рукоять рапиры.
Там кто-то есть. Знают ли чужаки, что они здесь? Могут ли их взгляды пронизать туман? Может быть, это колдовской туман? Может быть, эльфы все же пришли за ней?
Она горько улыбнулась. Нет, только не сегодня. После всех лет именно в этот день. Они не могут так с ней поступить!
Показался свет. Он находился выше, чем если бы фонарь держал человек. Свет медленно приближался. Прямо к ним. Гисхильде стало жутко.
Девушка отпустила руку и обнажила рапиру. Он был красив, этот дрожащий, яркий свет. Она не могла отвести от него глаз.
В затуманенном лесу стояла мертвенная тишь.
Люк тоже обнажил оружие. Его конь беспокойно фыркал.
— Люк? Гисхильда?
Голос доносился отовсюду и ниоткуда одновременно. Его заглушал туман.
— Кто там?
— Это ты, Люк?
У говорившего был детский голос. По спине Гисхильды пробежала дрожь. Что здесь происходит? Кто ищет их?
— Я — Люк де Ланцак. Кто желал узнать мое имя?
Вместо ответа раздался звук сигнального рога. Почти моментально отозвался второй рог, затем третий. Слева от них в тумане показалось еще одно пятно света.
Гисхильда развернула кобылу. Свет был теперь и позади них. Они окружены!
Покинут
Друстан оглядел себя и то, что он увидел, не понравилось ему. Плащ свисал поверх пустого рукава, чтобы было не так заметно, что он — калека. Но это не очень-то помогало.
— Ты хорошо выглядишь, — сказала Лилианна.
— Я никогда больше не буду выглядеть хорошо. — Ему хотелось побыть одному. Не нужно было приглашать ее сюда. Она была капитаном его звена. Но они оба уже не дети… Он сам может судить. Если бы он только не поддался этим дурацким романтическим чувствам.
— Ну, хорошо! Для однорукого рыцаря в плохом настроении, который в порядке исключения решил побриться, ты выглядишь вполне прилично.
Не в бровь, а в глаз! Он судорожно сглотнул.
— Я ведь всего лишь хочу…
— Произвести впечатление? Ах, Друстан! — Лилианна покачала головой. — Я полагаю, что за все эти годы Жюстина успела заметить, что у тебя нет руки. Чего ты теперь переживаешь? В остальном я нахожу довольно привлекательным отсутствие прыщей на твоем лице, в отличие от лиц остальных женихов, которые сегодня будут у алтаря. А когда ты чисто выбрит, тебя вообще не узнать. Если хочешь совет старой подруги: берегись дурного настроения! Оно — единственная опасность, подстерегающая тебя в этот день. — Лилианна снова оглядела его с головы до пят. — Может быть, не стоит идти туда с пистолетами. Свадьба все-таки, не поле битвы…
— Они ведь красивые. С инкрустацией по эбеновому дереву и перламутром…
— Хоть они и красивые, они все равно остаются пистолетами с поворотным затвором, которые…
— На себя посмотри! Ты с рапирой?
— Это традиция. Рыцари носят оружие. Кинжал и рапира — знак нашего статуса, равно как и золотые шпоры. Когда начинаются танцы, мы их снимаем.
— А кого ты видишь во мне? Я рыцарь? Или всего лишь объект насмешек, который только на то и годится, чтобы быть магистром?
Лилианна подошла к нему и хотела обнять, но он увернулся.
— Я вижу в тебе опечаленного друга, Друстан. Конечно, ты — рыцарь. Неважно, какую работу мы выполняем, все мы остаемся рыцарями до последнего вздоха.
— А рыцарь должен носить оружие, которым он может владеть в бою. Когда-то я был мастером-оружейником. Но с тех пор, как мне отрезали руку, из меня дрянной фехтовальщик. Поэтому я буду носить пистолеты с поворотным затвором. Носить любое другое оружие смешно.
Лилианна долго смотрела на него. Понять ее взгляд он не мог. Сочувствует ли она ему? Нет, для этого они слишком хорошо друг друга знают. Ей известно, что он вышвырнет ее прочь и не будет разговаривать неделю, если она выкажет хоть толику сочувствия. Это было последнее, чего он хотел!
Внезапно Лилианна улыбнулась.
— Тебе стоит наконец показаться своей невесте. Ты начинаешь портиться, только когда хочешь от чего-то увильнуть. Тебе страшно от твоего собственного мужества?
— Чушь! — Он произнес это слишком громко и резко; бывшая комтурша попала в яблочко. — Я действительно хорошо выгляжу? — спросил он затем.
Он так долго полировал свою кирасу, и та сверкала, точно зеркало. Над сердцем красовалось изображение Древа Крови, выполненное красной эмалью. На Друстане был широкий белый набрюшник с золотыми кисточками, из которого выглядывали рукояти пары пистолетов. Поверх узких облегающих белых брюк он надел белые замшевые сапоги. Когда Друстан думал о том, во что обошлись ему эти сапоги, у него начинала кружиться голова. Нужно надеяться, что Тьюред пошлет им хорошую погоду. Одно утро на грязной лужайке — и сапоги будут испорчены! Отдать деньги за шелк и жемчуг ему было как-то легче, чем купить себе сапоги, которые он собирался надеть один-единственный раз в жизни.
Его льняная рубаха была почти такой же тонкой, как шелк. Широкий кружевной воротник лежал поверх нагрудника. Единственным украшением элегантного белого плаща было вышитое стилизованное Древо Крови. Шляпы Друстан просто не нашел. Он провел в гавани целое утро, примеряя головные уборы. Но белая, с пышным оперением, казалась ему немного чересчур… а все остальные просто не подошли.
— Чего мы ждем? — поинтересовалась Лилианна.
Она тоже была одета празднично, но гораздо менее торжественно. По ее черным сапогам было хорошо видно, что они у нее еще со времен сражений в Друсне: кожа потрескалась, лопнувший шов держался на двух булавках. Рубаха и брюки были белыми, так же как и у Друстана. Женщина-рыцарь тоже отполировала нагрудник, но это не скрывало глубоких вмятин — следов многочисленных битв.
Друстан завидовал своему капитану из-за кинжала и рапиры. Старая фетровая шляпа Лилианны была украшена новыми перьями и делала ее дерзко прелестной.
— Ну? — вызывающе взглянула на него Лилианна. — Светает. Мы опоздаем. Твоя невеста еще решит, что ты передумал.
Друстан смущенно подергал свои слишком узкие брюки.
— Да, пойдем. — Он так хотел этой свадьбы, хотел снова жить с Жюстиной под одной крышей.
С тех пор как она ушла, он понял, как сильно обогащала она его жизнь. И ему стало стыдно того, как плохо обращался он с ней в Вороньей башне. Он все исправит!
— Не делай такое лицо, будто тебя пригласили на твою же собственную казнь.
Магистр заставил себя улыбнуться. Он боялся, что Жюстина все еще видит его таким, каким он был когда-то. Боялся он и того, что не очень-то сильно изменился… Кто он на самом деле? Друстан, предназначение которого — помогать юным послушникам отыскать свою дорогу в жизни? Или отчаявшийся калека, трусливо прячущийся за щитом цинизма?
До западного крыла они добрались слишком быстро. Друстан стоял перед дверью и колебался. Изнутри не доносилось ни звука. Что, если Жюстина знает его лучше, чем он сам? Если она знает, кто он на самом деле…
Он распахнул двери.
Комната была пуста. Кровать аккуратно застелена. Под окном — сундук с одеждой. Друстан еще ощущал ее запах.
Магистру пришлось ухватиться за дверную раму. Ему показалось, что земля внезапно ушла у него из-под ног.
— Вероятно, она уже отправилась к палаткам.
Голос Лилианны доносился словно издалека. Но он знает, что произошло. Она бросила его. Убежала от чудовища, живущего в нем, которое иногда успокаивалось, но никогда не уходило.
Лилианна вошла в комнату. Открыла сундук с платьями. Друстан услышал, как она вздохнула.
— Ее платья и другие вещи здесь. Пойдем-ка, поищем ее возле палаток. Мы опоздаем. Только и всего.
Магистр печально покачал головой. Все это ей уже не нужно. Ее подвенечное платье и нить жемчуга стоили целое состояние. В Друсне на них она могла бы купить себе небольшое поместье. Он цинично улыбнулся. Он подарил ей свободу, о которой она, наверное, мечтала всегда. И он должен быть ей благодарен за то, что она показала ему, кто он на самом деле.
— Ты идешь?
Лилианна вопросительно смотрела на него.
— Иди вперед, я подойду к палаткам. Мне нужно побыть одному. Недолго. Со мной все хорошо, — солгал он недрогнувшим голосом.
Женщина-рыцарь холодно улыбнулась.
— Не делай этого, — сказала она. Внезапно ее лицо посуровело, стало будто недосягаемым. Шрам, разделявший ее правую бровь и щеку, выделялся на загорелой коже. — Неважно, что у тебя на душе, у тебя есть обязанности по отношению к послушникам. Если ты желаешь сходить с ума, — твое дело, но не бросай их на произвол судьбы! А я поищу Жюстину.
Друстан сжал губы. Он не мог пойти к палаткам. Он едва держал себя в руках… Нет, он не даст слабину, не разразится там слезами. Он возьмет бутылочку вина, нет, лучше сразу две. Потом он ляжет в постель, которая еще пахнет Жюстиной, и будет пить до тех пор, пока боль не притупится.
Последняя отсрочка
Туман охватил землю, словно тысячерукий кракен. От моря и от леса протягивал он свои белые щупальца далеко на полуостров, обнимая замок. Олловейн вылетел на разведку впереди стаи орлов. Златокрылая принесла плохие известия. Солнцеокий исчез, а она доложила о множестве воронов, которые летали в необычное время. Неужели люди знают, что они идут?
Среди широких полос тумана он заметил празднично украшенную лужайку и палатки. По ней деловито сновали темные фигурки. Тученырь летал так высоко, что не стоило бояться быть обнаруженным. Кроме того, эльф сплел заклинание, позволявшее ему слиться с небом для чужих глаз.
Олловейн висел на стропах под брюхом черноспинного орла. Пристегнутый вплотную к густым перьям, он едва мог повернуть голову. Только руки были свободны, чтобы в момент приземления отделить предохранительные крючки.
Эльфу, чтобы взглянуть на восток, пришлось болезненно вывернуть шею. Там над прибрежными горами медленно всходило солнце: огненно-красный шар в бледных клубах облаков. Скоро светило прогонит туман. Ветер свежел.
— Где же ты, Гисхильда? — прошептал мастер меча. — Где они держат тебя? — Интересно, что узнала Сильвина? Она была здесь, совсем одна… Олловейну хотелось, чтобы она была в его отряде. А она умерла так же, как жила. Одна.
Мои братья по гнезду скоро будут здесь.
Олловейн вздрогнул. Даже после продолжительного общения с орлами, он не сумел привыкнуть к тому, что их голоса проникают в его мысли. Эльф отчетливо ощущал беспокойство короля черноспинных орлов.
Мастер меча выругался. Он не хочет давать бой здесь. Не хочет устраивать резню в школе, пусть в ней и готовят их будущих врагов. Он понимал ненависть Эмерелль. Она так и не простила рыцарям погибших на коронации Роксанны. Олловейн понимал, но одобрить чувства королевы не мог. И сожалел о том, что вспылив не попытался отговорить ее терпеливо и последовательно.
Олловейн посмотрел в туман. Он не хотел становиться оружием ненависти Эмерелль. Но если бы он ослушался, командование перешло бы к Тирану, а это из рук вон плохо. Мастер меча со своими воинами должен нанести быстрый и решительный удар, чтобы стычка не переросла в в полномасштабное сражение. В первые минуты атаки, пока враг будет ошеломлен, они должны проникнуть в темницы. Эльф мысленно обратился к большой птице: «Ты видишь место в замке, подходящее для посадки?»
Твое сердце и разум не едины, мастер меча.
Олловейн застонал. Не самый подходящий момент, чтобы пускаться в философские споры с птицей, пусть даже эта птица является королем своего народа.
«Подходящий для нападения миг, — подумал Олловейн. — Туман дает нам лучшее прикрытие, чем горшки с дымом. Мы застигнем их врасплох и заберем девочку».
А если она не там, где ты собираешься ее искать? — настаивал голос у него в голове.
«А где же еще ей быть?» — Мастер меча отчетливо ощущал чувства большой птицы. Тученырь не хотел навязывать ему свое мнение. Он был просто глубоко обеспокоен.
Она еще не вышла из гнездового возраста, когда рыцари похитили ее. Она еще не научилась пользоваться своими крыльями. Ты говоришь, рыцари умны? Значит, они научили человеческого детеныша летать. Что, если она летает с ними? Тогда ты не найдешь ее в пещерах глубоко под землей. Вместо этого она будет на лужайке.
Орел перераспределил свой вес и еще раз широким кругом облетел праздничную площадку.
Ветер ударил Олловейну в лицо с такой силой, что из глаз потекли слезы. Юливее много рассказывала ему о Гисхильде. О ее уме, гордости, о том, как крепко связана она была со страной фьордов. А еще — о ее упрямстве, ее капризах…
Слова Юливее вызвали у него образ девочки, которую он почти не знал. Гисхильда отличалась от других детей — в этом не было никакого сомнения. Она со дня своего рождения училась быть сильной и жертвовать собой ради своей страны.
Мои братья по гнезду на подлете. Куда нам нести твоих воинов, мастер меча?
Олловейн поднял голову. На берегу озера туман был особенно густым. Только крыши и башни замка поднимались над белой пеленой.
«Она была всего лишь цыпленком, когда ее похитили из гнезда, — подумал Олловейн, используя образы короля орлов. — Она была одна среди врагов на протяжении многих лет. Одинока… Могла ли она устоять против искушения обосноваться в другом гнезде? Не жестоко ли считать, что все эти годы она сопротивлялась? Она ведь всего лишь ребенок…»
— Поищи в лесах неподалеку от праздничной лужайки хорошее место для посадки первой волны, — мысленно приказал мастер меча. Туман давал им последнюю отсрочку. Его план был отчаянным и дерзким.
Теперь твои сердце и разум снова едины, — проникли в его мысли слова орла, и большая птица повернула к островку леса, к западу от замка.
Так поступают Серебряные Львы
Люк почувствовал страх Гисхильды, хотя не мог полностью понять его. Они были в Валлонкуре. Здесь с ними ничего не может случиться, разве что их вечные противники, Драконы, решили сыграть злую шутку. Люк вытащил рапиру из ножен только потому, что рыцари постоянно твердили ему, что к бою нужно быть готовым всегда. С Гисхильдой дело обстояло иначе. Она крепко сжала губы, была напряжена, как натянутая струна… Нужно присматривать за ней, не хватало еще, чтобы в день их свадьбы случилось несчастье. Этот день должен стать прекрасным, счастливым днем в их жизни! Он никому не позволит портить его! Хотя от звучания чужого голоса ему было не по себе.
Он придвинулся ближе к Гисхильде.
— Вон там есть брешь, — прошептала она и махнула рукой, и Люк предположил, что там север.
Его волосы и одежда вымокли от тумана. Холод пронизывал до костей. Огни медленно приближались. Еще пара мгновений — и круг полностью замкнется.
Высоко в небе Люк услышал крик орла. Он показался ему неестественно громким. Юноша поднял взгляд на верхушки деревьев, тонувшие в густом тумане. На долю секунды ему показалось, что он заметил тень… Но это, должно быть, был обман зрения. Тень была слишком большой для орла.
Голос умолк.
— Добро пожаловать, Серебряные Львы! — крикнул кто-то у них за спиной.
— Жоакино? — Гисхильда повернулась в седле. — Проклятье, это вы? — На ее лице отражались ярость и облегчение. — Что это все значит?
Рядом с огнями показались расплывчатые силуэты. Всадники. У них были факелы. Они приближались совершенно бесшумно. Толстый лиственный ковер заглушал цокот копыт.
— Мы ждали вас.
Действительно ответил Жоакино. Его голос казался чужим, но очертания его фигуры теперь были видны совершенно отчетливо. Юноша сидел на крупном белом жеребце. Факел, казалось, съедал туман, его трепещущий свет отбрасывал на лицо Жоакино причудливые отблески. Его волосы, словно жемчужинами, были унизаны каплями воды.
Люк и Гисхильда стали различать и других факелоносцев. Все они были верхом. Худощавый Жозе, Эсмеральда с ее орлиным носом, рыжеволосая Бернадетта, давно превратившаяся в красивую девушку. Сегодня утром она должна выйти замуж за Жоакино. Пришли все Серебряные Львы.
— Что это значит? — резко спросила Гисхильда.
По лицу Бернадетты Люк заметил, чего ей стоило смолчать и не ответить столь же резко. Вместо девушки заговорил Рене. Это его они слышали. «Я должен был узнать его голос… — подумал Люк. — Он противоречит его серьезному характеру просто до абсурда. Он всегда кажется задумчивым… более зрелым, чем все Львы».
— Мы — Серебряные Львы. На нашем щите — знак позора. Мы не такие, как остальные послушники. Мы не можем убрать это пятно. Было бы наивно пытаться переиграть его. Давайте признаем его! Давайте будем гордиться тем, что мы не такие, как все. Мы не войдем через ворота замка, послушно держась за руки. Мы — воины. И останемся ими навсегда. Мы будем ими даже на свадьбе. Жоакино и Бернадетта пойдут к алтарю в полном обмундировании. Поступите ли вы так же, как они?
Люк был совершенно огорошен. Он даже и не думал о том, чтобы праздновать свадьбу как воин. Краем глаза он увидел, что Гисхильда улыбается. Весь ее гнев улетучился. Похоже, идея ей понравилась.
— Но наши доспехи… — начал Люк.
— Они здесь, в лесу, — перебила его Эсмеральда. — Все готово.
«Похоже, они были практически уверены в том, что мы согласимся», — раздраженно подумал Люк.
— Мы пройдем через лес с торжественным факельным шествием, — восхищенно предложила Гисхильда. — В полном обмундировании, как на битву. И молча. Выстроившись в ряд, один конь рядом с другим…
Может быть, именно так и выходят замуж во Фьордландии, подумал Люк. Вполне в духе этих варваров. Но если Гисхильде нравится…
— Вот они удивятся, — согласился Эстебан.
Он был самым высоким среди них и получил лошадь размером с быка. Иногда он казался Люку несколько глуповатым. Его было легко воодушевить.
— Спорим, Драконы никогда не простят нам этого? — вмешался Раффаэль. — Маша будет похожа на куколку в своем платьице, если Гисхильда и Бернадетта будут стоять рядом с ней в кольчугах.
При мысли об этом Люк не сумел сдержать улыбки. Маша тоже идет к алтарю. Сегодня должны обвенчаться восемь пар. Он ухмыльнулся. Одной Машиной физиономии достаточно, чтобы рискнуть провернуть этот трюк. Что ему терять? Они — Серебряные Львы. Их все равно склоняют по всем падежам по любому поводу — что бы они ни делали. Поэтому не стоит обманывать ожидания послушников, рыцарей и магистров.
Он посмотрел на Джиакомо, на его изуродованное шрамами лицо. Это Машина работа. Хотя бы из-за него одного нельзя упускать ни единой возможности позлить Машу!
Среди врагов
На бреющем полете они устремились навстречу лесу. Из-за ветра Олловейн отвернулся и смотрел в сторону. Его руки лежали на крюках, при помощи которых он должен был отсоединить кожаные стропы.
Над поляной под ним клубились широкие полосы тумана. Лес был подобен мрачной фаланге. Тученырь расправил крылья, чтобы не спикировать, вытянул вперед огромные когти.
Менее десяти шагов… Тут не приземлится даже один Тученырь. Он почувствовал, как напрягся гигантский орел. Вот сейчас он снова начнет бить крыльями, чтобы набрать высоту.
Все! Олловейн отцепил стропы, упал на землю, перекатился через левое плечо и снова оказался на ногах. Пригнувшись, он устремился к краю поляны, потому что знал, что следующий орел уже на подлете. Сейчас орлы, будто нанизанные на одну длинную нить, будут один за другим подлетать к поляне, а воины будут спрыгивать.
Длинная накидка Олловейна была мокрой от росы. Эльф поправил портупею. Белые одежды нападающих были чудесной маскировкой, пока держался туман. Мастер меча сознательно решился на то, что сегодня они будут сражаться в белом. Так они, по крайней мере, издалека будут походить на рыцарей.
Из тумана показались следующие воины. Юливее и Йорновелль, сын Альвиаса, были среди них. Волшебница не должна была следовать за ним. Ее не должно было быть в первой волне. Она, как и предполагалось, должна была лететь с Фенрилом… А с учетом того, что планировал мастер меча, ей и подавно здесь не место. Она еще нужна Альвенмарку. Сам он стал лишним с тех пор, как Эмерелль доверяет воинам вроде Тирану. Олловейн не сдержал улыбки. Он ведет себя, как обиженный ребенок. Неужели Эмерелль ближе его сердцу, чем он готов это признать?
— Ты примешь на себя командование первой волной, Юливее.
Было видно, что волшебница удивлена.
— А ты?
— Я осмотрю место празднества… Пошли парочку маураван, когда они все приземлятся. Мы смешаемся с людьми, пока туман это позволяет. Я хочу знать, что здесь происходит. Я подслушаю разговоры.
— Но не испортим ли мы этим нападение на замок? — спросил Йорновелль. — Мы должны как можно скорее вытащить Гисхильду из темницы.
— А если ее там нет?
— Этого не может быть!
Олловейн еще никогда не видел Юливее такой рассерженной.
— Ты не знаешь эту девочку! — набросилась на него волшебница. — Она не покорится! Никогда!
— Она всего лишь ребенок, — напомнил мастер меча. — Не слишком ли многого ты от нее хочешь? — Он отвернулся, и его белые одежды слились с туманом.
Как празднуют праздники
— Вперед, вперед, вперед! Что вы топчетесь, словно стадо коз! — Капитан Дуарте шлепнул по спине одного из рекрутов и подтолкнул
его по направлению к квартирмейстеру Адольфо. — Мы — солдаты! Ведите себя как подобает хоть раз, хоть в виде исключения! Закройте рты и постройтесь!
Артуро вздрогнул. Утренний холод пробирал его до костей. Ночь в темнице тоже не пошла ему на пользу. Он был слишком стар, чтобы спать на каменном полу, завернувшись только в свой плащ. Но он не хотел, чтобы его расквартировали лучше, чем его людей. Если он требует от них с презрением смотреть смерти в лицо, то должен быть рядом с ними всегда. Всегда! Поэтому он будет ночевать с ними на скалах и в грязи, есть такой же точно плесневелый хлеб, как они, и ходить к тем же дешевым придорожным шлюхам, когда приспичит.
Темницы покидало все больше и больше солдат. Поток человеческих тел. Капитан вглядывался в их лица. Слишком многих он не знал. Нужно выучить все имена до тех пор, когда придет время возвращаться в Друсну!
— Эй, Паоло! — Он схватил одного из своих ветеранов. — Твоя кираса похожа на ржавый горшок. Мы идем на свадьбу. Я хочу, чтобы каждый кусочек железа блестел, как полированное серебро! Может быть, ты думаешь, что если я вчера надрался, то ослепну?
— Если ты отправляешь меня спать в камеру, где воняет тролльей мочой, то не удивляйся, что утром я выхожу оттуда похожим на ночной горшок, капитан.
Мужчины, стоявшие вокруг Паоло, рассмеялись.
— Ой! — Артуро деланным жестом схватился за грудь. — Девушка была недовольна постелькой. Квартирмейстер?
Приземистый офицер обернулся к ним.
— Солдатке Паоло не понравилась постель. Разве ее разместили не на перине, не набрызгали розовой водой? Я ведь заказывал самые лучшие квартиры.
Адольфо подошел. Во всем полку он славился отсутствием юмора.
— Кто-то хочет надо мной подшутить?
Капитану стало ясно, что у Паоло целую неделю будут неприятности с квартирмейстером, если он будет продолжать в том же духе. Он достал платок для полировки, постоянно хранившийся у него за набрюшником, и вручил его пикинеру.
— Позаботься о том, чтобы твоя кираса была в порядке. А потом отправляйся на свое место в строю. О твоей наглости мы поговорим позже.
— Капитан? — уважительно спросил Адольфо.
Он был хорошим квартирмейстером, но часто воспринимал все слишком прямолинейно. Это нормально, когда у тебя есть обязанности… Но иногда у Артуро возникало чувство, что Тьюред вложил в квартирмейстера столько обязательности, что не оставил места для души. Командир посмотрел на лопнувшие кровеносные сосудики на щеках Адольфо.
— Капитан? — снова обратился к нему офицер, на этот раз настойчивее.
— Я благодарен тебе за то, что ты хорошо разместил людей этой ночью.
— Некоторые из них так не считают. — Адольфо посмотрел вслед пикинеру. — Это был Паоло, не так ли? Склочник! Он говорил обо мне плохо?
Артуро проследил за его взглядом.
— Я вижу только Паоло, ветерана двух походов в Друсне.
— Своими разговорами он подстрекает людей.
Капитан улыбнулся.
— Собака, которая лает, не кусается.
— При всем уважении, капитан, мне кажется…
Одного взгляда Артуро оказалось достаточно, чтобы заставить квартирмейстера замолчать.
— Как тебе пришло в голову разместить нас в темницах?
— Там были единственные свободные комнаты. Даже в конюшнях уже разместились гости. Я знаю, людям это не понравилось, но…
— Не обращай внимания на болтовню. Мне больше нравится, когда они ругаются и чертыхаются, чем когда они ночуют на лужайке и потом кашляют. Ты хорошо сделал свое дело!
В уголках губ Адольфо мелькнула улыбка — редкий гость. Артуро не особенно любил этого человека. Он избегал общаться с ним. Может быть, стоит чаще хвалить его…
— Могу я позволить себе откровенность, капитан?
Артуро поднял брови: настолько доверительными их отношения с квартирмейстером не были никогда.
— Мы можем отойти на пару шагов? — Он посмотрел на лестницу рядом, по которой во двор все еще поднимались солдаты.
Артуро прошел за ним ко входу на кухню.
— Не знаю, хорошая ли это идея, идти на праздник с заряженными аркебузами.
— А что может случиться? Нужно поднести фитиль, чтобы произошел выстрел. Это гораздо безопаснее, чем пистолеты с поворотным затвором. Аркебуза не может выстрелить случайно.
— Я имел в виду не это, капитан… — Адольфо умоляюще поднял руки в жесте, которого Артуро у него никогда еще не видел. — Прошу тебя, капитан… Поговори с примархом или еще каким-нибудь их предводителем.
— Чтобы испортить сюрприз? Мы — полк Серебряных Львов. Своей блестящей победой в маневрах они сняли с нас позор поражения в битве на Бресне. Эта победа наконец погасила в моем сердце пламя горящих кораблей с припасами. Пусть это даже были всего лишь маневры… Сегодня женятся четверо наших Серебряных Львов. У них, черт побери, должен быть настоящий праздник. Такой, как празднуют андаланцы!
— Но…
Грубым жестом Артуро перебил его.
— Ты можешь представить себе свадьбу без салюта? Это как бал без танцевальной музыки! Как пир без праздничных блюд на столах! Ты видел поляну? Там есть место для часовни? Я хочу, чтобы этот день был для моих Серебряных Львов незабываемым!
С каждым словом Адольфо бледнел все больше и больше.
— Я не думаю, что рыцари…
— Да, да, да. — Артуро отбросил с лица мокрые от росы волосы. — Я знаю, мы должны уважать рыцарей. Все мы знаем, что они фехтуют, как эльфы, и жизней у них не меньше, чем у чертова кобольда. На поле боя они непобедимы. Но праздновать они не умеют. Но не переживай, мы разобьем лагерь достаточно далеко от поляны.
— Лагерь?
Артуро широко улыбнулся. Он догадывался о том, что это дело лучше держать в тайне от квартирмейстера.
— Себастьяно и его ребята уже, должно быть, занялись им. — Он кивнул по направлению к лесу по ту сторону замка. — Там есть большая поляна… С поляны лагерь даже видно не будет. Мне кажется, наши поминки веселее, чем у них свадьбы. Но мы ведь не ждем никого, кто не умеет по-настоящему праздновать.
— Я думал, Себастьяно должен принести припасы из гавани.
— В определенном смысле так оно и есть. Он должен привезти то, чего не хватает на этой свадьбе: всех музыкантов, которых сумеет найти, скоморохов, огнеглотателей и, в первую очередь, шлюх. Здесь слишком мало женщин. С кем должны танцевать мужчины и кого тащить в кусты?
— Как ты можешь… Рыцари тебя…
Артуро очень хорошо знал, что с ним могут сделать рыцари. Но ему было все равно.
— Сегодня выходит замуж маленькая девочка-рыцарь, которая отдала свою жизнь за то, чтобы вытащить меня из той чертовой речки. Говорю тебе, у нее не кровь — огонь… Она не такая, как все остальные здесь. Если бы она еще не нашла своего рыцаря, я начал бы за ней ухаживать. У нее должна быть свадьба, которая заслуживает этого названия. И если рыцари закуют меня за это в цепи… Срать я на это хотел. Я один за это в ответе. Можешь встать в строй, Адольфо. Сейчас я лично осмотрю ребят. И когда Гисхильда и Люк скажут «да», три сотни аркебуз укажут на небо и громовым салютом в их честь призовут бога Тьюреда!
— Но…
— У тебя есть приказ!
Адольфо вытянулся по стойке смирно, повернулся и ушел.
Капитан провел рукой по влажным волосам и надел украшенную перьями шляпу. Андаланцы славились тремя вещами: своим гордым мужеством в боях, бурными праздниками и упрямством. У него был план, и он никому не позволит себя отговорить!
Истина в вине
Друстан швырнул полупустую бутылку с вином о стену.
— Я нужен моим послушникам, — еле ворочая языком, произнес он.
Жюстина могла просто-напросто сбежать, он этого делать не станет. Он обязан Люку, Гисхильде, Бернадетте и Джиакомо. И он пойдет на праздник.
Рыцарь уставился на кроваво-красное пятно на стене. Нельзя терять ни минуты!
Когда он встал с постели невесты, ему стало дурно. Он с трудом подавил приступ тошноты и побрел к двери. Лилианна должна была помешать ему напиться. Хорошая же она подруга… Когда доходит до дела, он всегда остается один. С горечью вспомнились ночи в госпитале, после того как ему отрезали руку. Где они были тогда, его братья и сестры-Львы? А потом его запихнули в Воронью башню, потому что не знали, что делать с калекой и пьяницей.
Друстан прислонился к дверному косяку и поправил одежду. Оказалось, что она заляпана вином. Можно было предположить, что рыцарь только что из битвы. Рука нащупала рукояти пистолетов на поясе… Может быть, стоит просто-напросто положить всему этому конец? Как часто он уже задумывался об этом. Его рука крепко сжала украшенный перламутром ствол. Миг — и с болью покончено. Почему она ушла? Он вспомнил ее взгляд, когда он пел ей в лесу и на коленях бормотал о своей любви.
Этот взгляд тронул его до глубины души. Он подумал, что встретил свою судьбу. А если она все же пошла на праздничную площадку? Но они же договаривались, что он заберет ее из комнаты. Они хотели пойти на площадку вместе с послушниками… Почему же ее здесь нет? Какой другой ответ еще может быть, кроме того, что она сбежала?
Друстан вышел в коридор. Он поклялся себе не бежать пред лицом врага. И сегодня предстоит самый тяжелый бой. Он должен пойти к послушникам.
Он осторожно спустился по лестнице. Колющая боль угнездилась прямо за лобной костью.
Двор замка был полон солдат. Проклятые андаланцы… Они хотят поздравить своих Львов. Они мешают. Свадьба послушников всегда была делом внутренним, которая праздновалась только в стенах ордена.
— Посторонись, парень! — Он грубо отодвинул в сторону пикинера, который сидел и грязным платком полировал свою кирасу.
Солдат был по крайней мере одного с ним возраста. «Парень» одарил его мрачным взглядом, но смолчал. Пусть бы только попробовал… Друстан был как раз в том настроении, чтобы развязать ссору. И дуэль пришлась бы очень кстати. В его состоянии он ни за что бы не выиграл. Так он мог бы избавить себя от позорного выстрела в висок.
Он вложит свою жизнь в руки Господа. Если Жюстина на лужайке, то все снова будет хорошо. Может быть, она действительно вышла раньше. Или Лилианна найдет ее и притащит. Кто знает, что эти бабы вытворяют в день своей свадьбы! Но если ее там нет… то существует достаточно юных сорвиголов, которых он сумеет спровоцировать на дуэль. Но это должен быть рыцарь. Он не будет биться ни с кем ниже себя по статусу.
Повсюду эти проклятые андаланцы. Маршируют через ворота стройными колоннами.
Друстан нагло протолкался через их шеренги. Их взгляды не значили для него ничего. Как они маршируют… За воротами он выбрался из рядов солдат. Некоторое время маршировал с ними. Может же он вот так слиться с массой безликих солдат, не быть самим собой, быть просто муравьем.
Друстан разразился громким смехом. Теперь он уже хочет быть муравьем! Огляделся по сторонам. Над праздничной лужайкой тянулись светлые полосы тумана. На двух больших кострах жарили быков. Пламя пожирало туман.
Повсюду — одетые в белое люди и туман, скомкавший рыцарей и послушников и превращавший их в дымку, когда они попадали в более густые полосы.
Друстан попытался сориентироваться. Где большой тент, под которым должна проходить эта чертова церемония? Он решил пойти за одной из белых фигур. Большинство из них двигалось в одном направлении. Наверняка он один-единственный пьяный на этой лужайке. Он захихикал и осознал, что стоявшие неподалеку послушники уставились на него во все глаза. Ему было неприятно, но успокоиться он не мог.
Порыв ветра рассеял пелену. Словно по волшебству показался тент. Он стоял от него не далее чем в двадцати шагах. И Жюстины там нет. Уже на месте юные послушницы, которые должны бросать цветы. В некотором отдалении толпились рыцари и ученики. Был здесь и хор. Странно, что нет Рене из его Серебряных Львов, подумал Друстан. На миг гнев и опьянение оставили магистра. Он увидел все с неестественной четкостью. Наверное, таким мир видит Бог. Ничто не ускользало от него: ни брызги грязи на одежде, ни блики лучей утреннего солнца на алтарных подсвечниках. Но ту единственную, которую его глаза жаждали отыскать, как ничто другое на этом свете… ее он найти не мог. Жюстины не было. Он цинично улыбнулся. Она сделала из него дурака. Эта шлюха из Друсны… Как он мог надеяться на то, что она откажется от мести?
Рыцарь, стоявший ближе всех, смотрел на Друстана напряженно и так вызывающе, что никакое другое оскорбление не могло быть более обидным.
— Тебе неприятен мой вид?
Этот негодяй не отвечал. Опустив голову, он пялился в истоптанную траву. Рыцарь был высок, может быть, слишком худощав.
— Почему ты не отвечаешь? Считаешь, разговаривать с калекой ниже твоего достоинства? — Друстан положил руку на рукоять пистолета. — Ну, скажи же что-нибудь! Ну же!
— Нет!
Друстан ненадолго отвлекся. От алтаря к нему бежала Мишель. Остальные рыцари и послушники поблизости тоже зашевелились. Большинство расходились. Нужно действовать быстро. Один-два мгновения, а потом они набросятся на него.
— Ты не сын мужчины, — язвил Друстан. — Твоя мать родила тебя от кучи конского навоза, а колдовство Других вдохнуло в тебя жизнь.
Магистр пошатнулся, а потом схватился за капюшон воина. Одним рывком сорвал его. То, что Друстан увидел, заставило его мгновенно протрезветь. Из блестящих, зачесанных назад волос торчали острые уши.
Магистр хотел достать пистолет, но нечеловечески быстрый удар выбил оружие из руки. Он уставился в бледное лицо с правильными чертами.
— Ты дурак, — сказал Другой.
Он говорил на языке Церкви совершенно без акцента. В это туманное утро его глаза блестели. В них играли золотистые искорки.
— Это эльф! — заорал Друстан. — Эльфы среди нас! Убейте их!
Крик сороки
Йорновелль издал крик сороки и подал ей знак отойти дальше в лес. Это был сигнал тревоги.
Юливее тоже услышала то, что его напугало: скрип колес телеги. Всего несколько мгновений спустя послышались голоса и смех.
Через поляну, где они приземлились, вела проселочная дорога, убегающая по направлению к замку на берегу озера. И по этой дороге приближался целый караван. Туман и мягкая земля заглушили издаваемые ими звуки. Теперь было слишком поздно бежать через поляну. Налетевший порыв ветра разорвал дымку на широкие полосы. Опасность быть обнаруженными была слишком высока.
Вместе с Йорновеллем Юливее отошла в чащу. На этой стороне поляны их было, может быть, с десяток. Большая часть отряда пряталась на другой стороне, ближе к замку. И уже совсем скоро прилетит вторая волна под командованием Фенрила, чтобы приземлиться именно здесь.
Юливее нащупала флейты у себя за поясом. Нет, это не поможет. Ни в коем случае нельзя привлекать к себе внимание людей — тогда они быстрее пройдут мимо.
Из тумана раздались звуки, а потом показалась пестрая толпа, состоявшая из солдат, на плечах у которых лежали тяжелые аркебузы. Солдаты болтали и шутили с женщинами и актерами. Юный бард распевал похабную песенку о графе, его очень молодой жене и конюшем. Юливее не сдержала ухмылки. Иногда люди ведут себя как дети малые. Как бы презрительно ни относилась она к рыцарям под знаменами Древа Крови, эти ей понравились. Несмотря на аркебузы, они совершенно не казались воинственными. Они шли не на битву, а на праздник. Охотнее всего она сплела бы чары, которые ослепили бы людей и заставили их думать, что она — одна из них. Волшебнице было любопытно, как здесь умеют праздновать. Она знавала праздники в Фирнстайне и Друсне. Она пила у костров с кентаврами и танцевала с лутинами, когда они праздновали рождение рогатой ящерицы. Но повеселиться со своими заклятыми врагами, воинами кровавого бога Тьюреда, ей представлялось особенно интересным. Война с ними длилась слишком долго. Рыцари, которых собрал вокруг себя Олловейн, были испытаны в дюжине боев. Все они пережили ужасы, которые исказили их души. Теперь они видели в людях, которые отдали себя Тьюреду, лишь врагов. А ведь при всем при этом враги смеются и любят точно так же, как и дети альвов.
Внезапно кортеж остановился.
Краем глаза Юливее увидела, как Йорновелль вынимает из колчана стрелу.
— Нет, — прошептала она.
Ее спутник скорчил гримасу, говорившую о том, что он не настолько глуп, чтобы стрелять.
Один из солдат, стоявших на дороге, размахивал чем-то высоко у себя над головой.
У Юливее перехватило дыхание. В руке у парня было гигантское орлиное перо! Товарищи окружили солдата. Раздался смех.
К группе присоединилась женщина в кричащих ярких одеждах. Пояс с мелкими монетами сопровождал каждый ее шаг тихим звоном. На ней была юбка и очень короткая рубашка, оставлявшая живот открытым, на плечи спадали длинные рыжие волосы. В уголке губ дымила длинная, темная палка. Юливее слышала, как о таком рассказывал один из шпионов-кобольдов, который бродил между мирами. Они не пришли к единому мнению по поводу того, зачем нужно держать во рту палки из скрученных листьев и вдыхать их дым. Большинство сочло это культовым действием, которым умерщвляют плоть, чтобы попросить у Тьюреда прощение за грехи. Пожалуй, чаще всего эти палки используются во время праздников. Юливее охотно попробовала бы одну.
Группа солдат разделилась перед женщиной. Они показали ей перо, длиной с руку. Внезапно раздался смех. Женщина вынула тлеющую палку изо рта и дунула мужчине с пером в лицо. В тот же миг она схватила его в паху, а потом покачала головой.
Смех солдат стал еще более разнузданным.
Раздался крик сороки.
Юливее испуганно обернулась. Позади них из лесу приближалась опасность!
Божественный знак
— Мы должны идти! — шептала Белинда, дергая ее за рукав. — Еще без нас начнут.
Жюстина подняла глаза на яркие витражи с изображениями святых. Большинство показывало мучеников в последние мгновения их жизни. Лица, отмеченные болью и судорогами, смотрели на нее сверху вниз. И не давали ответа.
Жюстина так давно стояла на коленях на холодном каменном полу, что болели кости. Холод пробирал, у нее стучали зубы, когда она в сотый раз задавала вопросы, которые ее волновали.
— Будет ли его любовь постоянной? Буду ли я с ним счастлива? Дай мне знак! Прошу тебя, Тьюред!
— Твой жених найдет себе другую, — ворчала Белинда. — Пойдем же наконец, глупышка. Ты протрешь платье, если будешь и дальше ползать на коленях. Жаль такого хорошего шелка. Слушай меня! Он тебя любит. Все мужчины скупы. Если он дарит тебе такие подарки, то он просто с ума от любви сходит. Какие еще доказательства тебе нужны? Вставай же, наконец! Мужчины терпеть не могут ждать. Особенно в день своей свадьбы. — Она захихикала. — А еще меньше — в свадебную ночь. Знаешь, когда я…
— Пожалуйста, Белинда! — Жюстина испуганно взглянула на лики святых.
В храмах Друсны никто не осмелился бы произносить такие легкомысленные речи. Тамошние боги всегда были близко. Это чувствовалось. Они не часто помогали, были глухи к благодарностям и мольбам. Но они были.
В храмах Тьюреда все иначе. Здесь Жюстина никогда не ощущала себя близкой к богу. Равно как и в других местах… Но, может быть, дело в ней. Она родилась язычницей. Может быть, она никогда не сумеет приблизиться к богу. А ей так отчаянно нужен был знак. Она обрела свой мир в Валлонкуре. Правильно ли то, что она собирается замуж за рыцаря? Как часто он обижал ее… Будет ли и дальше так продолжаться? Или его душа обрела наконец покой?
— Он уйдет, — прошептала Белинда ей на ухо. — Идем же наконец!
— Друстан может подождать пару минут. Проклятье, я ведь обещала прийти. Он знает, что я люблю его.
— Думаешь, сердце мое? Мне кажется, что ты сама этого хорошенько не знаешь. Если он тебе не нравится, то оставь его мне. Для парня, который подарит мне шелк и жемчуг, я готова каждую ночь раздвигать ноги и…
— Белинда! Хватит! — Она снова испуганно поглядела на святых. Говорили, что они вездесущи, как и Тьюред. Должно быть, они услышали это. — Пожалуйста, милостивый Боже, пошли мне знак!
— У Тьюреда есть дела поважнее, чем давать знаки глупым высокомерным гусыням, — надувшись, ворчала Белинда. — Я ухожу!
На этот раз слова ее были не пустой угрозой. Жюстина услышала шаги подруги, а потом звук медленно закрывающейся двери. Она была одна в большой часовне замка. В глазах у нее стояли слезы. Свет алтарных свечей превратился в яркие точки.
Жюстина заморгала. В голове мутилось от тяжелого аромата ладана. Свечи… Одна из них почти догорела. Осталась всего лишь лужа расплавленного воска, из которой торчал крошечный фитилек. Пламя трепетало. Оно могло погаснуть в любой миг.
Жюстина решила медленно досчитать до ста. Если за это время пламя не погаснет, любовь Друстана продлится до конца ее дней.
Перья маураван
Люк украдкой взглянул на Гисхильду. Она ехала слева, почти вплотную, так близко, что колени их едва не соприкасались. Она выглядит потрясающе! Несколько бледна… Она тоже беспокоится. Осталось чуть больше часа — и они станут мужем и женой. Ему отчаянно хотелось кричать от счастья. Грудь казалась слишком узкой для всех тех чувств, которые бушевали в нем. Ему хотелось пригнуться к спине своего жеребца и пустить его в галоп. Почувствовать ветер на лице и в волосах. Но нужно держать себя в руках! Они ехали плотной шеренгой. Серебряные Львы. Их щиты с гербом и тяжелые шлемы свисали с седел. Они были словно живая стена.
Иногда их фронт разделялся, когда они объезжали деревья. Они омывали каждое препятствие подобно бурному горному потоку. И шеренга тут же смыкалась. Короткие флажки на пиках слегка подрагивали. Каждый был украшен белым львом на черном фоне. Жоакино заказал их одной швее в гавани и сегодня преподнес всем сюрприз. Они наверняка выглядят очень внушительно!
Люк не видел ни одного из флангов их короткого боевого построения. Они исчезали в тумане. Впереди раздался смех. Неужели они уже добрались до праздничной поляны? Послышалась песня. Он разобрал только обрывки фраз.
Жозе тихонько застонал.
— Мы заблудились в тумане. Вы слышите это?
Люк отмахнулся.
— Всего лишь песня. Праздничная лужайка, должно быть…
— Это не просто песня, Люк! — с усмешкой выкрикнул Раффаэль. — Это песня о конюшем Фернандо, который днем объезжает коней своего господина, а по ночам любит поскакать на его жене Серафине.
Жозе согласно кивнул.
— Где бы мы ни были, мы не рядом с праздничной лужайкой и свадебным павильоном. Такую песню примарх ни за что бы не потерпел.
— А если его просто нет поблизости? — рассмеялась Гисхильда. — Вы ведь знаете Белинду и других кухарок. Для них нет ничего святого.
Люк ожидал, что сейчас кто-нибудь намекнет на прошлое Гисхильды. Как раз именно ей и стоило меньше всех говорить о женщинах, для которых нет ничего святого. Он посмотрел на Жозе. На его некрасивом, загнутом вперед подбородке пробивался первый пушок. С бородой он будет выглядеть более представительно. Если еще нарастит немного мяса на кости…
Пика Люка запуталась в нижних ветвях. Крикнув, взлетела черная птица.
— Сорока! — крикнула Гисхильда. — У меня на родине считается, что они приносят счастье.
А в Ланцаке их обвиняли в воровстве, подумал Люк. Какие же разные эти два мира.
Гисхильда посмотрела на него. Ее левая рука коснулась его колена. Девушка улыбалась.
— Это хорошее предзнаменование.
Люк наклонился и схватил ее за руку. Она была покрыта мозолями после долгих недель на галере и множества уроков фехтования. Суровая рука… Он мягко пожал ее.
— Хорошее предзнаменование, — повторил он ее слова и мысленно обозвал себя идиотом.
Почему ему не приходит в голову ничего умнее, когда она смотрит на него вот так? Просто повторяет за ней то, что она говорит… Чудо, что она не считает его дураком.
Порыв ветра коснулся его руки. Раздался глухой звук. Жозе издал булькающий звук. Что-то теплое брызнуло Люку в лицо.
Пика Жозе упала наземь. Он схватился обеими руками за горло, из которого торчала длинная стрела с серым оперением. Кровь пульсирующими толчками выплескивалась из раны. Она брызгала на плащ Люка и сбегала по складкам.
— Атака! — крикнул Раффаэль и опустил пику.
Остальные Серебряные Львы поступили так же. Они так часто тренировались. Новое Рыцарство не отступает, когда попадает в засаду. Оно атакует.
Гисхильда схватила его за руку.
— Назад, в лес! — крикнула она.
Люк вырвался. Остальные уже устремились вперед.
— Нет! Мы должны бежать. Это стрелы, которыми пользуются мауравани. Ты видишь совиные перья? Благодаря им они летят беззвучно. — Она опустила пику. — Назад, Серебряные Львы! Назад!
— Кто такие мауравани?
— Они пришли забрать меня. Во имя Тьюреда, Люк! Не преследуй меня! Спасай себя и остальных! Они здесь только из-за меня.
Он не понимал того, что она говорила.
Жозе вывалился из седла. Дрожа, он лежал в истоптанной листве и смотрел на Люка широко раскрытыми глазами. Так много крови… Его руки отпустили стрелу. Он по-прежнему смотрел на Люка. Но теперь взгляд его был пустым.
Люк рванул поводья своего жеребца, опустил пику. Он найдет убийцу Жозе!
Пророчество орла
Ветер свежел, как и предсказывал Тученырь. Именно сейчас! Олловейн взглянул назад. Однорукий рыцарь выпрямился.
— Эльф среди нас! — закричал однорукий рыцарь и вытянул из-за набрюшника второй пистолет.
Мастер меча повернулся к рыцарю. Ствол смотрел на него подобно пустой глазнице. Ветер растрепал полосы тумана. Повсюду были рыцари. Большинство из них были ошарашены. Или не верят словам калеки? Лишь немногие опустили руки на рукояти клинков.
Мысли Олловейна смешались. Если он сейчас побежит, то они поверят кричавшему. Если он будет стоять, то скоро все равно обнаружат, что он не человек. Нельзя было оставаться здесь так долго! Так отчаянно, вопреки голосу разума он хотел отыскать Гисхильду среди рыцарей…
Мастер меча видел по взгляду однорукого, что тот будет стрелять. И отреагировал за миг до того, как языки пламени вырвались из ствола. Пуля пролетела на волосок от него.
— Остановите эльфа! — в ярости кричал однорукий.
Рыцари медленно пришли в движение.
— Кто ты? — крикнул один из воинов, вынимая рапиру из ножен.
— Я — брат Жан. — Олловейн пошел мужчине навстречу.
Проклятый ветер. Он трепал плащи и уносил прочь туман.
— Какое звено? — поинтересовался рыцарь.
Это что еще за вопрос? Внезапно все вокруг обнажили клинки. Нужно было отвечать сразу. Эльф про себя выругался. Затем тоже вынул из ножен меч. Это был длинный узкий клинок, почти как рапира, но с классической простой гардой, не так хорошо защищающей руку, как гарда рапиры.
И Олловейн побежал.
Рыцарь, который спросил его о звене, был единственным противником, стоявшим от него менее чем в десяти шагах. Противник бросился прямо к эльфу. Их клинки соприкоснулись с веселым звоном. Рыцарь был скор, но он был всего лишь человеком. Он изучал искусство фехтования не более двадцати лет. Олловейн повернул клинок и проткнул руку противника прямо через гарду. Он почувствовал, как сталь пронзила плоть, сухожилия и кости.
Эльф выдернул клинок, на бегу нанес рыцарю удар локтем в подбородок. Где же остальные? Отступили ли остальные шпионы? Или сохраняют хладнокровие и скрываются среди рыцарей?
Олловейн дал крюк и изменил направление. Спасительная стена леса должна быть не далее, чем в двухстах шагах. Но вот в тумане что-то появилось. Вроде изгороди или стены… Эльф удивился. Неужели он выбрал неверное направление?
Что-то сверкнуло на солнце.
Туман разошелся.
Олловейн остановился как вкопанный. Путь к отступлению преграждал плотный фронт солдат.
— Держите эльфа! — крикнул позади него однорукий.
— Первый ряд, заряжай! — крикнул офицер в широком красном набрюшнике и с зелеными перьями на шлеме.
Добрая сотня аркебуз со щелчком опустилась вниз.
— Сложи оружие, эльф! — спокойным голосом произнес командир солдат и сделал два шага по направлению к Олловейну, при этом держась вне линии огня своих людей.
Воин слегка прихрамывал.
Олловейн спокойно выдохнул. Стрелки были на расстоянии чуть менее двадцати шагов. Он видел, как от их фитилей поднимаются тонкие струйки дыма. Одно слово офицера — и они подожгут запалы.
Мастер меча расслабился. Он оценил возможные траектории выстрелов. Он уже давно овладел мастерством ухода от стрел, которые летели в него. Но вот сотня свинцовых пуль…
— Готовься! — Теперь голос офицера звучал резко.
Аркебузиры стояли в три ряда, а за ними поднималась стена из сотни пикинеров.
Олловейн почувствовал, как рыцари, стоявшие позади него, стали отступать, чтобы не попасть под обстрел. Он же не решался отвести взгляд от стволов. Он сумеет. Теперь он посмотрел на офицера. С него нельзя спускать глаз.
— Твоя смерть бессмысленна, эльф! Сдавайся!
Мастер меча сжал губы. А потом поднял клинок в приветствии фехтовальщика.
— Дайте мне пройти, и ничья кровь не прольется, — ответил он на грубом человеческом языке.
Первого залпа эльф не боялся. Но он должен оказаться среди солдат, прежде чем следующий ряд выйдет вперед и раздастся второй. Они уже не сумеют разглядеть его, потому что их отряд потонет в густом пороховом дыму.
— Готовься! — снова крикнул офицер.
Олловейн побежал. В суматохе, которая сейчас начнется, другие шпионы смогут уйти. Он знал, что пробить стену людей он не сможет. В его власти теперь лишь помочь своим.
— Огонь!
Фенрил
Он видел то, чего не видели остальные эльфы, потому что смотрел глазами орла. Они летели слишком высоко, чтобы осознать размеры трагедии. А если спуститься ниже, они не смогут охватить всю картину.
Фенрил ощущал биение сердца Тученыря. Король черноспинных нес его, широко взмахивая крыльями. Он тоже понял, что происходит там, внизу.
Что ты собираешься делать? — Голос короля орлов проник в его мысли.
Фенрил увидел маленькую принцессу. Она стала девушкой, и теперь на ней были одежды рыцаря ордена. После некоторых колебаний она последовала за ними в атаку на эльфов, находившихся рядом с Юливее. Что же так сильно изменило строптивую девочку, что она переметнулась на сторону заклятых врагов?
Тученырь описал большой круг. Остальные орлы повторили маневр. Вытянувшись в длинную линию, они летели над долиной, в которой стоял замок.
Фенрил видел всех одетых в белое, сражающихся у палаток детей и воинов. Их были, должно быть, сотни. Они появлялись из отступавшего тумана. А еще он увидел Олловейна. В стольких битвах они сражались бок о бок, а теперь мастер меча совсем один собирался атаковать шеренги врагов.
Что-то в эльфе заставляло его просто взмыть в небо. Зимнеглаз хотел расправить крылья. В воздухе пахло надвигающейся грозой. Здесь не место для орлов. Это не битва орлов. Пусть эти наземные сражаются друг с другом в своем маленьком, ограниченном мирке. Они не видят всего. Сильные пожирают слабых — так прост закон этого мира. И совершенно непонятно, кто здесь сильные, а кто — слабые.
Взгляд Зимнеглаза скользнул к перевалу. Он увидел черных. Они добрались уже до леса у подножия горы. И он видел войска, которые шли мимо разрушенных гнезд, словно большое стадо, — стадо, готовое растоптать все, что попадется ему на пути.
Если они вернутся на плавучие гнезда, то бурю переждут. Или отыщут убежище в горах, куда не доберутся наземные, — те места, которые отведены для повелителей неба.
Что ты собираешься делать, брат по гнезду? — раздался голос короля в его мыслях. Зимнеглаз гордился тем, что повелитель черноспинных называет его братом по гнезду. Он чувствовал беспокойство короля и знал, что повелитель видит все так же отчетливо, как и он. Почему же король спрашивает? Это же так очевидно!
Маленький отряд белых всадников прорвался через тонкую линию разбросанных по лесу эльфов. Двое всадников упали. А еще Зимнеглаз увидел, как длинный шип пригвоздил эльфа к дереву.
Воспоминания о давно прошедших битвах обрушились на Фенрила. Вместе с Олловейном он сражался против троллей в туннелях Филангана. Это была битва, которую нельзя было выиграть, и тем не менее мастер меча не колебался. Он защищал Карандамон, родину Фенрила, даже тогда, когда было ясно, что все пропало. Там, на обледенелом склоне, он потерял свою большую любовь: Линдвин из проклятого рода князей Аркадии. Олловейн никогда не колебался, когда нужно было идти дорогою чести.
И Фенрил победил волю орла. Он издал протяжный, резкий крик хищной птицы.
Мы атакуем наземников с длинными шипами и дымовыми палками. Сразу всю стаю. Со спины!
Нас всего пятьдесят. А их, должно быть, более тысячи. И скоро подойдут новые полчища врагов, — заметил король орлов.
Мы сражаемся не для того, чтобы победить, ответил Фенрил.
Разве ты не видишь принцессу? Мы уже давно проиграли. Мы сражаемся теперь только во имя чести.
Три мощных взмаха крыла, и Тученырь стал пикировать. Лужайка устремилась им навстречу. Фенрил закричал. Это был клич свободы орлов. Он знал, что вызывает ужас у своих братьев-эльфов, когда повиновался своей второй душе. Но он не мог справиться с обуревавшими его чувствами. Он не хотел этого…
Из плотно сомкнутых рядов наземных повалил дым. Фенрил увидел, как упал Олловейн.
Тученырь расправил крылья и быстрым взмахом крыла остановил падение.
Эльфийского князя прижало стропами к груди орла. Его руки нашли крючья. Легкий щелчок — и Фенрил упал на траву.
Эльф перекатился через плечо и извлек из ножен меч. Вокруг приземлялись остальные эльфийские рыцари. Некоторые люди обернулись. Широко раскрытыми от ужаса глазами они смотрели на гигантских орлов и эльфийских воинов. Мгновение на поляне царил ужас. Потом раздался приказ на грубом человеческом языке, и им навстречу опустились сотни пик.
— Олловейн! — закричал Фенрил.
И его пятьдесят рыцарей подхватили боевой клич.
Прощай, брат по гнезду, послышалось в его мыслях. Я буду рассказывать о тебе молодому поколению, когда над Снайвамарком будет опускаться Сангалла.
Стрелы в тумане
Из его затылка торчала окровавленная стрела. Рамон завалился на бок. С его губ не сорвалось ни звука. В момент смерти он молчал. Рамон, который попортил им столько ночей своим храпом.
Вместо него закричал Люк. Лучник, закутанный в белое, стройный, с узким лицом, схватил колчан. С жутким спокойствием он достал стрелу, хотя Люк уже почти добежал до него.
Юноша взмахнул копьем. Только сейчас эльф отреагировал на то, что стальной наконечник был всего лишь на расстоянии пары шагов от его груди.
Люк знал, что эльф дернется влево еще до того, как враг пришел в движение. Он это почувствовал. Неуловимый жест. Рыцарь увидел ужас в глазах своего врага, когда тот понял, что бросается на острие пики, вместо того чтобы уйти от него.
Снова рывок. Оружие вырвалось из рук Люка. Эльфа пригвоздило к дубу, будто мотылька, которого насадили на булавку, чтобы зимой любоваться роскошными красками его крыльев.
Где же Гисхильда? Разве она не была рядом с ним? Люк обернулся через плечо. Проклятый туман. Ветер растрепал его, изорвав на длинные неровные полосы, и запутал в деревьях. Но туман капризничал, не хотел признавать свое поражение. Иногда он окутывал предметы, находившиеся на расстоянии всего лишь нескольких шагов, а потом опять открывал обзор.
— Гисхильда!
Он услышал крики воинов, боевой клич своих Серебряных Львов. Но Гисхильда не ответила ему.
Жеребец Люка встал на дыбы. Стрела попала ему в глаз. Ярко-красная кровь брызнула на белую шерсть. Он рухнул на бок, как от удара тролльего кулака. Люк вырвал ноги из стремян и перекатился назад через седло, больно ударился о корень. Слегка оглушенный, он увидел эльфа. Еще один чертов лучник! Рядом с ним стояла женщина. Она выглядела странно. В отличие от воина, она была одета не для битвы: просторные брюки, из-за пояса торчат флейты…
Оглушенный Люк помотал головой.
Эльф поднял лук.
Конский хвост ударил юношу по лицу.
— Скорее! — Гисхильда остановила свою кобылу и протянула ему руку. — Идем!
— Нет! — Принцесса встала как раз между ним и лучником.
Люка пробрала дрожь. Только не ее!
— Давай! — набросилась она на него.
Он схватил ее за руку и вскочил в седло позади Гисхильды. Краем глаза увидел, как эльфийка повисла на руке лучника. Она отвела смертоносный выстрел. Почему? И что делает флейтистка на поле битвы?
Гисхильда пришпорила свою кобылу. Та перепрыгнула через поваленный ствол дерева и прорвалась через кусты.
Словно из ниоткуда возник мужчина, окруженный языками пламени.
Гисхильда остановила лошадь.
Ну и картина! Они достигли поляны, заставленной повозками бродячих артистов. Навстречу им бежал аркебузир. Над его шляпой развевались зеленые перья.
— Что здесь происходит, господин? Что…
Стрела пронзила его кожаный камзол. Она прилетела с другой стороны поляны. Они были окружены!
— Составьте повозки! — крикнул Люк. — Сделайте вагенбург!
Громыхнули выстрелы из аркебуз.
Люк выпрыгнул из седла и взобрался на повозку, забрал у застывшего от ужаса кучера вожжи.
— Давай, Гисхильда! Бери другую повозку. Нам нужно укрытие. Скорее!
И будто в подтверждение его слов стрела пронзила грудь кучера.
Гисхильда устремилась вдоль поезда, и Люк хлестнул вожжами нервничавших коней.
— Хо! Шевелитесь!
Медленно тронулась с места тяжелая цирковая повозка.
Женщина с длинными черными волосами схватила на руки ребенка, в слепой панике бежавшего к лошадям.
Снова раздавались выстрелы.
Люк вывел повозку из колеи широкой проселочной дороги, разделявшей поляну. Гисхильда скакала вдоль поезда и отдавала приказы кучерам.
Еще две повозки сошли с дороги. Люк увидел, как Жоакино и Раффаэль принялись загонять аркебузиров и артистов внутрь медленно образовывавшегося круга.
Люк высоко поднял тормозной рычаг. Окованные железом колеса заскрипели. Тяжелая повозка резко остановилась.
Рене отдавал приказы своим детским голосом. Перед ним в седле был раненый ребенок. Рене размахивал рапирой, приказывая всем укрыться в вагенбурге.
Люк соскочил с козел.
Артисты распрягали коней. Дюжины рук схватились за спицы высоких колес, чтобы еще ближе подтащить телеги друг к другу.
Рене пришпорил своего жеребца. Сделав огромный прыжок, крупная лошадь перемахнула через дышло.
Люк с облегчением увидел, что Гисхильда находится с группой женщин и детей. Она говорила артистам, чтобы те прятались под тяжелыми повозками и ложились ничком на влажную траву.
— Возьми ребенка! — Рене нагнулся в седле и передал на руки Люка маленькую рыжеволосую девочку.
Потом послушник с детским голосом упал. Его белый плащ был пропитан кровью. Из спины у него торчала стрела.
Люк ссадил девочку.
— Ты стоять можешь?
Малышка смотрела на него широко раскрытыми от ужаса глазами. Она не могла вымолвить ни слова.
— Ты ведь можешь стоять, правда? — Он уже понял, что кровь на ее платье скорее всего была кровью Рене.
Аркебузы выплюнули пламя. Жоакино принял командование группой стрелков и организовал защиту.
Глаза Люка жгло от порохового дыма. Девочка куда-то пропала в суматохе.
— Марио! Марио! — Какая-то женщина пронзительно выкрикивала одно и то же имя.
Внезапно все происходящее вокруг стало казаться Люку на удивление нереальным. Шум залпов аркебуз, которые стреляли всего в паре шагов, гремел в ушах и наполовину оглушил его. Сегодня ведь день его свадьбы. И они — в Долине Башен! Как он попал на поле боя? Все превратилось в кошмарный сон.
Люк уставился на Рене, лежавшего у его ног. С губ юноши стекала кровавая пена.
Люк опустился на колени. Должно быть, стрела задела легкие. Люку уже доводилось видеть подобное на кровавых уроках анатомии… Он вспомнил большую собаку с шерстью цвета меда, которой магистр всадил в спину кинжал, чтобы показать последствия ранения в легкое. Рене захлебнется собственной кровью.
Нужно вытащить стрелу! Пусть кровь вытечет, чтобы Рене снова смог дышать. Проклятая кольчуга. Дрожащими руками Люк возился с обмундированием.
— Я должна уйти.
Перед ним стояла Гисхильда. Ее белый плащ был перепачкан грязью.
— Я должна уйти, — повторила она бесцветным голосом. — Все это происходит из-за меня. Они прекратят убивать, когда получат меня.
Люк посмотрел на нее. Он ничего не понимал. Теплая кровь Рене текла по его рукам.
Его товарищ умрет, если он срочно не поможет.
— Ты должна помочь мне…
Она медленно покачала головой.
— Нет, каждое лишнее мгновение, которое я проведу с тобой, будет стоить новых жизней. — Она перелезла через оглобли телеги.
— Нет!
Люк смотрел ей вслед. Потом перевел взгляд на лицо Рене. Его товарищ был смертельно бледен. Губы его дрожали. Ему нужно чудо!
Люк закрыл глаза.
— Пожалуйста, Тьюред, дай мне сил! — Он хотел последовать за Гисхильдой. Но не мог просто взять и бросить Рене, истекающего кровью.
— Дай мне силы! — запрокинув голову, кричал небу Люк.
Необдуманно
Олловейн бросился в траву через миг после того, как офицер отдал приказ стрелять. Аркебузы грохотали подобно грому. Мастер меча слышал негромкий свист пуль, пролетавших почти рядом.
Взлетали маленькие фонтанчики грязи там, где пули входили в мягкую землю. Иногда рыцарей ордена нужно любить за их дисциплину, подумал Олловейн, вскакивая на ноги. Весь первый ряд выстрелил в него залпом. Одиночные выстрелы были бы гораздо опаснее. При помощи такой стратегии можно останавливать ряды войск противника, но не одного эльфийского рыцаря, которого учили сражаться в одиночку.
Он устремился навстречу стене из клубящегося дыма, в которой фигуры аркебузиров были едва различимы. Олловейн знал, что там происходит. Вперед выступает второй ряд. Еще пара мгновений — и последует второй залп.
Эльф вынул из ножен свой тонкий меч и кинжал.
— Второй ряд, приготовиться! — снова раздался голос офицера.
Олловейн вступил в дымовую завесу. Пороховой дым разъедал глаза. Над полем битвы стоял запах серы Девантара. Эмерелль была уверена в том, что это ее заклятый враг-демон подарил людям порох. К этому подарку примешивался его запах.
Аркебузы со щелчком уперлись в треноги. Оружие едва не ударило эльфа по лицу. Он отвел его в сторону рукоятью кинжала.
— Эльф…
Удар рукоятью заставил воина умолкнуть. Дымовая завеса была недостаточно плотной для того, чтобы полностью скрыть
Олловейна от стрелков, стоявших в непосредственной близости от него.
— Он здесь! Эльф! — закричал другой.
Стрелки стояли неплотно, чтобы следующему ряду было легче выходить вперед, когда его вызовут давать залп. В один из этих промежутков и скользнул Олловейн.
Некоторые воины бросали свои огненные трубки и вынимали из ножен короткие мечи с широкими клинками, созданные для того, чтобы расчленять плоть и дробить кости подобно ножу мясника. С таким оружием можно биться в густой толпе, когда длинный меч уже нельзя обнажить.
Олловейн пригнулся и пронзил рапирой ногу воина, пытавшегося преградить ему дорогу.
— Он среди нас! Эльф здесь! — Крики ужаса раздавались теперь со всех сторон.
Аркебузиры отпрянули. Дым первого залпа уносил ветер. Над эльфом скользили тени, но мастер меча не мог смотреть на небо. Он должен был призвать на помощь все свое воинское искусство, чтобы уйти от сверкающих наконечников пик, торчавших из задних рядов. Он пригибался, уворачивался или спасался при помощи быстрого удара меча.
Стальной наконечник скользнул по его льняной броне. Олловейн отразил удар, направленный ему в спину. Из-за рядов пикинеров вперед выступили мечники с короткими кухонными ножами и стальными щитами. Началась убийственная пляска клинков. Свои маленькие щиты мечники использовали для того, чтобы отражать его удары или толкать его.
Олловейн отбросил свой клинок и схватил короткий меч упавшего воина. Круг солдат сужался. С коротким клинком эльф сможет защищаться лучше.
Он поступил необдуманно, бросившись на полк, насчитывающий тысячу воинов. Неважно, скольких он убьет, они наверняка просто задавят его количеством. Все уже и уже кольцо вокруг него.
Пикинеры наносили удары через головы мечников. Некоторые пригнулись и пытались достать своим длинным оружием его ноги или, по крайней мере, заставить его пошатнуться.
Все быстрее и быстрее становилась песнь клинков. Олловейн задыхался. Долго ему не продержаться.
Он пригнулся, нанес удар молодому светловолосому воину в пах. Человек, вскрикнув, отпрянул. Он истечет кровью… Брешь тут же закрылась.
Острие пики разрезало его сапог. Он подпрыгнул, наступил на древко, оттолкнулся, устремился выше, приземлился на плечи второго воина, наступил третьему на лицо. Его противники стояли вплотную друг к другу, и не могли увернуться. Он был пленником огромного тела, созданного из тысячи солдат.
Чьи-то руки тянули его за штаны. Он опустил клинок, рубил плоть и кости, постоянно оставаясь в движении. Пикинерам мешало собственное длинное оружие. Но первые уже бросали свои неудобные пики и хватались за короткие кинжалы.
Кто-то рычал, отдавая приказы.
— Сотню серебряных монет тому, кто заколет эльфа! — взревел офицер.
Грянул пистолетный выстрел. Пуля царапнула щеку Олловейна. Он пошатнулся. И его тут же снова охватили руки. Оглушенный эльф отбивался.
Внезапно люди расступились. А тот, кто не успел уйти, упал.
Крик хищной птицы перекрыл шум битвы.
На лицах тех, кто только что ощущал свой триумф, теперь читалась паника. К Олловейну протянулась рука. Рефлекторно он хотел нанести удар, когда узнал воина в белой накидке из перьев. Фенрил!
— У тебя такой вид, как будто все наземники потоптались по тебе.
Олловейн испытывал слишком большое облегчение, чтобы ответить. Отряд эльфийских воинов пробил коридор в полку людей.
— Торопись! Если они заметят, как нас мало, то непременно ощиплют.
— К лесу. Остальные там.
Фенрил дернул головой.
— Ты слышишь это?
Теперь и Олловейн различил далекий, медленно нарастающий грохот.
— Пистольеры. А за ними идут еще по меньшей мере две сотни наземных воинов. Но в лесу мы можем схватить Гисхильду.
Олловейн удивленно посмотрел на товарища.
— Так значит, она не в темнице.
Мгновение Фенрил колебался. Потом покачал головой.
— Она тебе не понравится.
Мастер меча подобрал рапиру убитого солдата. Это было неуклюжее, плохо сбалансированное оружие.
Тем временем люди поняли, что эльфов мало. Офицеры выкрикивали приказы, пытаясь навести порядок в рассыпавшемся полку.
Олловейн побежал. Он чувствовал, как дрожит под его ногами земля. С праздничной площадки им навстречу катился темный поток — Черный Отряд. Они вынули свои огромные пистолеты и пристраивали их на плечи. Они были на расстоянии менее трех сотен шагов.
Пикинеры отхлынули, чтобы не путаться под ногами посреди резни, которая вот-вот должна была начаться. Олловейн посмотрел на лес. Большая часть его воинов не успеет добежать.
Вокруг по земле было разбросано брошенное людьми оружие.
— Поднимите пики! — приказал он.
Это был просто последний жест отчаяния. Но они не дадут просто так растоптать себя.
Ужас
Юливее испытывала ужас. Такой же всепоглощающий, как во время коронации Роксанны. Только тогда она не подозревала ни о чем. А теперь она чувствовала его приближение — силы, поглощавшей любую магию, отнимавшей у мира волшебство, опустошавшей его…
Юливее схватилась за Йорновелля.
— Назад!
— Что…
— Назад! — закричала она на него.
Затем она нащупала флейту. Темную, каменную флейту, созданную из вулканического стекла Филангана. Она хотела встретить эту силу и тут же отойти назад. Она хотела… Гисхильда! Девочка вышла из-за повозок. Она ли это?
С другой стороны поляны донесся крик. Ужасы коронации!
Юливее отпрянула. Она знала, что этой силе ей противопоставить нечего. Еще один крик.
Йорновелль вскочил на ноги и отбросил лук.
— Что здесь происходит? — Он зашатался, схватился обеими руками за голову.
Юливее дернула его за плащ и притянула к себе.
Гисхильда была словно в трансе. Казалось, она совершенно не замечает криков. Она смотрела мимо них. Шла как сомнамбула.
— Это она делает? — Йорновелль уже кричал. Его голос охрип, он дрожал всем телом. — Это она делает? — Он пытался схватить кинжал, но его руки дрожали так сильно, что он не смог даже коснуться его.
Юливее продолжала оттаскивать своего спутника. Она чувствовала, как опустошается все вокруг. Земля была уже мертва… Но на другой стороне поляны находились ее товарищи.
Юливее была связана с ними. Она разделяла их боль. Все было не так, как на коронации. Сильнее… Смертоноснее.
А потом все закончилось.
— Что это было? — Йорновелль все еще дрожал всем телом. — Оно вошло в самую суть меня.
Юливее мягко положила руки ему на плечи. Она выдохнула, хотела вместе с воздухом избыть из себя весь этот ужас.
— Что…
— Спокойно, — прошептала она воину на ухо.
И тут же устыдилась, потому что знала, что использует его для того, чтобы успеть взять себя в руки.
— Спокойно. — Она гладила его волосы.
Гисхильда почти дошла до них. Наконец девочка узнала ее.
— Прекратите!
Это уже слишком!
— Мы не…
— Я здесь. Можете забирать меня. Ты меня слышишь, Сильвина? Хватит смертей! Я пойду с вами. Но прекратите убивать.
— Она что, с ума сошла? — прошептал Йорновелль.
Его голос по-прежнему звучал хрипло, но дрожать он перестал.
— Не знаю, — ответила Юливее.
Перед ней стояла уже не та Гисхильда, которую она знала когда-то. Перед ней стояла девушка-рыцарь в одеждах ордена Древа Крови!
— Отведите меня к Сильвине! — настаивала девочка.
Она не знала. Юливее колебалась. Она не хотела обманывать малышку. Но сейчас не самое подходящее время говорить правду. Она протянула руку.
— Пойдем со мной!
Принцесса схватила протянутую руку.
— Ты меня не помнишь?
Гисхильда уставилась на нее.
— Конечно, помню.
Йорновелль махнул рукой остальным эльфам, которые присоединились к ним с другой стороны поляны.
— Мы отступаем.
Юливее не могла отвести от Гисхильды взгляда. Она искала ребенка, которого украли рыцари ордена. Должно же было что-то остаться от той Гисхильды! От озорной беглянки, которая иногда вдруг становилась спокойной и задумчивой. От девочки, которой со времен смерти ее брата приходилось нести слишком тяжелую ношу.
Они отступали. Обходили поляну по широкой дуге. Шум битвы утих. Но вдалеке раздавались выстрелы. Битва была еще не окончена. Гисхильда у них! Они могут прекратить наступление. Они должны отступить!
— Гисхильда!
Юливее обернулась. Из-за повозок вышел молодой рыцарь. Из-за подлеска он не видел ее. Он смотрел туда, где скрылась в лесу Гисхильда.
— Гисхильда! — снова крикнул он.
Йорновелль уводил ее прочь от поляны по направлению к праздничной лужайке.
Гисхильда не противилась. Она даже не обернулась, когда юный рыцарь позвал ее по имени. Но Юливее увидела слезы на ее глазах и начала догадываться, что так сильно изменило принцессу.
Они молча шли через лес. Потом они нашли первые трупы тех, кто не успел уйти от ужаса. Всех их Юливее знала… Тайное братство эльфийских рыцарей. Герои Олловейна. Но лица мертвых были искажены так сильно, что казались ей чужими. Остались маски, изображающие страх. Она не смогла не отвести взгляд.
Рядом с каждым из них Йорновелль становился на колени. Доспехи и оружие говорили ему, кто лежал перед ним. Он закрывал им глаза.
Юливее внимательнее приглядывалась к Гисхильде. Девочка даже не взглянула на мертвого эльфа. Неужели все ее мысли только о рыцаре, которого она бросила? Может быть, она тоже причастна к этому кошмару? Она вызывала у Юливее ужас!
К ним присоединились выжившие с другой стороны поляны. Все молчали. Было жутко смотреть на то, как сильно изменило эльфов это событие. Никто не произносил ни слова. На лицах — ни движения. Маски, за которыми крылся страх. А еще — ярость.
Юливее притянула Гисхильду поближе к себе. Остальные рыцари-эльфы презирали Гисхильду за то, что на ней были одежды ордена. Они молчали, но их взгляды не оставляли никаких сомнений в их чувствах.
Они пришли, чтобы освободить бедную, заключенную в темницу девочку. А нашли предательницу, переметнувшуюся на сторону врага.
Вдалеке послышался гром. Такой звук, будто по земле неслись стада буйволов. Звук, пронизавший до глубины души.
Йорновелль поднял руку. Все замерли. А потом Юливее увидела, почему они остановились. Сквозь деревья была видна празднично украшенная лужайка. Олловейн и выжившие из второй волны образовали защитный круг. Они взяли человеческие пики и выставили их вперед, как еж — колючки.
И не стадо буйволов спешило на лужайку — сотни рыцарей устремились туда подобно черному потоку. И Юливее знала, что маленький отряд утонет в этом потоке.
Мятеж
Брандакс не верил своим глазам. Этих проклятых рыцарей и их воинов было больше, чем головастиков в весеннем пруду. Вдалеке он видел, как колонны маршем подошли к большому озеру.
Кобольд чувствовал мысли Каменноклюва. Его спутник думал об ужасе в глазах буйволенка, который заметил, как по лужайке скользнула тень гигантского орла.
— Ты был прав, — проворчал кобольд. — Неважно, насколько они храбры, они погибнут. Мы должны спуститься ниже.
Брандакс схватил мешочек со стальными болтами, привязанный к стропам. Он обещал Олловейну не использовать их, но если он подчинится приказу мастера меча, то и самого Олловейна и всех его чертовых эльфийских рыцарей просто втопчут в грязь.
— Ниже! — крикнул Брандакс, стараясь перекричать ветер, хлеставший ему в лицо.
Каменноклюв понял бы, даже если бы тот не вымолвил ни слова, но кобольд должен был закричать, чтобы дать выход ярости и отчаянию.
Откуда подкрепление? Должно быть, кто-то предал их! Вот, значит, какова расплата за то, что они использовали в качестве шпионов цветочных фей!
Брандакс развязал первый мешочек. Тяжелые стальные болты рухнули вниз. Их острия стремились к земле. Порыв ветра отнес их немного в сторону.
Каменноклюв прекратил пикирование и, взмахнув крыльями, взмыл ввысь. Один за другим последовали за ним остальные черноспинные орлы. Вот открыт уже второй мешочек, за ним — третий.
Брандаксу пришлось болезненно вывернуть голову, чтобы увидеть, что творится внизу. Лошади спотыкались. Всадники вскидывали руки. Словно поток, омывающий прибрежные скалы, Черный Отряд разделился, окружив небольшую группу эльфов.
Сверкнули стволы пистолетов. Их слишком много! Вот упали первые эльфы.
— Мы должны спуститься! — Просто подумать об этом было слишком сложно для Брандакса. Он привык высказывать свои мысли. — Больше не пикируй. Медленно подлетай к ним, а потом сразу же поднимайся ввысь.
Это опасно, — напомнил орел.
Дольше сдерживаться Брандакс не мог.
— Это я тебе говорить буду, что опасно, а что — нет, гнездовой ты засранец! Торчать там, внизу, на поляне, и пытаться удержать этими длинными зубочистками целый полк всадников!..
Придержи язык, или я стряхну тебя, словно вошь из перьев!
— Давай! Я лучше разобью своим черепом еще один рыцарский шлем, чем буду принадлежать к отряду летучих трусов!
Орел резко перешел на пикирующий полет.
— Не так низко, ты, безмозглый гигантский петух! — Стальные стрелы должны пролететь какое-то расстояние, чтобы раскрыться и принести наибольший урон.
Каменноклюв заложил такой крутой вираж, что Брандакс стал опасаться, что одарит какого-нибудь рыцаря не только стальной стрелой, но и своим завтраком. Кобольд был уверен, что чертов орел сделал это нарочно.
Вот именно!
Широко раскинув крылья, Каменноклюв пролетел примерно в пятнадцати шагах над отрядом всадников. Некоторые из них стали целиться в небо из пистолетов.
Брандакс развязал еще один узелок со смертью. Теперь над рыцарями пролетали другие орлы. Многие лошади пугались вида сильных хищных птиц и сбрасывали седоков. Кобольд не мог сказать, какой урон нанесли стальные стрелы. Всадники давно перестроились, и большая часть стрел увязала, в мягкой земле, не причиняя никакого вреда.
Эльфы вокруг Олловейна перешли в контратаку. Они выбрасывали пистольеров из седел, ловили лошадей, чтобы верхом сражаться один на один с противником.
Вдруг Брандакс содрогнулся от оглушительного грохота. Воздух наполнился жутким гудением. Каменноклюв тоже вздрогнул. Из его правого крыла закапала кровь. Один орел кувыркнулся вперед и устремился навстречу земле.
Орел заложил крутой вираж. Теперь Брандакс заметил пикинеров и аркебузиров. Они снова построились в боевой порядок. И аркебузиры направляли свои орудия в небо.
— Вот наша следующая цель! — крикнул кобольд, но Каменноклюв лихорадочно махал крыльями, пытаясь набрать высоту.
Один из орлов грянулся оземь. Из-за рядов пикинеров вырвался отряд мечников. Они безжалостно рубили орла, вытащили кобольда из строп и насадили его на пику, чтобы с ревом тыкать им в орлов.
— Мы должны атаковать! — Брандакс знал, что Каменноклюв услышал его, но большая птица, взмахивая мощными крыльями, пыталась набрать высоту.
Внизу под ними аркебузы снова изрыгнули пламя. Звонко ударилась пуля в мешочек со стрелами. В небе раздавались протяжные крики птиц. Брандакс увидел еще двух истекающих кровью орлов и одного из своих товарищей, бессильно повисшего на стропах.
Мы должны подняться выше, — прозвучал голос Каменноклюва в мыслях кобольда. —
Если бы не наземные с их длинными шипами, я устремился бы вниз, вырвал бы изрыгающие пламя палки и выгрыз их хозяевам печень. Но это бессмысленно.
Брандаксу пришлось признать, что аркебузиры, вставшие среди пикинеров, были защищены чересчур хорошо.
Вот снова раздался залп. Проклятая дисциплина! Это конек войск, которые служат ордену Древа Крови, здесь им нет равных. И Брандакс ненавидел их от всего сердца!
Под собой кобольд заметил Олловейна, размахивающего мечом. Эльф собирал вокруг себя всадников. Некоторые вели коней в поводу. Они жались к краю леса, чтобы слиться там с воинами первой волны.
— Мы должны отвлечь от них внимание! Нужно сбросить горшки с дымом! — крикнул кобольд, перекрикивая ветер.
Каменноклюв сообщил другим орлам стаи о новом плане.
Аркебузиры под ними все еще палили в небо наудачу. Вообще-то они не должны видеть орлов на этой высоте… Брандакс попытался прикинуть, насколько высоко летят птицы. Фигурки под ними стали до ужаса крохотными. На высоте более сотни шагов некоторые орлы стаи могли использовать заклинание маскировки, позволявшее им слиться с небом, и беспрепятственно сбросить свой смертоносный груз на проклятых служителей Тьюреда. Хотя стальные стрелы ветер отнесет довольно далеко, при падении они смогут полностью раскрыться.
Взмахи крыльев стали спокойнее, тяжелее.
Аркебузы снова пальнули ввысь. Брандакс не сдержал ухмылки. Проклятые богомольцы не туда целятся. Они уже не видят орлов. Ему бы тоже хотелось владеть магией скрываться от наземных наблюдателей. На ум приходили дюжины идей по поводу того, где можно применить эту способность.
Орел ни за что не применил бы чары, чтобы скрыться из пивнушки!
Брандакс выругался. Этот дар — читать мысли — очень сильно напрягал его. Интересно, что еще знает о нем Каменноклюв?
Достаточно, чтобы знать, что ты достоин быть моим седоком.
Кобольд закрыл глаза. Ему было обидно получать ответы на вопросы, которые он задавал только мысленно. Он попытался вспомнить Сиркху. Она была первой женщиной, разделившей с ним ложе. Это было целую вечность назад… Он уже не помнил ее лица, но ее чудесные большие груди он по-прежнему видел перед собой.
Брандакс негромко рассмеялся. Он почувствовал, что орел перестал проникать в его мысли. Неоперенная плоть интересовала его, только если ее можно было съесть.
— А теперь мы создадим свой собственный туман. — Кобольд увидел, что всадники Олловейна достигли опушки леса и исчезли среди деревьев.
Чтобы уйти отсюда живыми, эльфам нужно где-то укрыться. Брандаксу было известно, куда повернет мастер меча. Он знал Олловейна уже много лет. И кобольды должны обеспечить эльфам прикрытие. Главная задача, чтобы в безопасности оказалось как можно больше воинов.
— Остальные должны узнать. Нам нужен дым. — Кобольд указал на опушку леса. — Там, внизу, люди не должны увидеть, куда эльфы повернут!
Брандакс отцепил один крюк своих строп, чтобы лучше двигаться. Горшки с дымом были пристегнуты далеко сзади. Если зазеваться, они упадут все разом.
Кобольд ухватился за кожаный пояс и переместился назад. Теперь под брюхом орла его удерживал один-единственный крюк. Брандакс достал из сетки первый горшок, снял кожаный колпачок и бросил эту штуку вниз. Создала бомбы Юливее. Кобольд понятия не имел, что это было — алхимия или магия… в любом случае, оно работало надежно. Как только снимали колпачок, дым валил такой, что можно было задохнуться.
Брандакс схватил второй горшок… И вдруг заметил тонкую красную нить, которую тянул за собой Каменноклюв. По его перьям текла кровь. Много крови!
Это всего лишь царапина. Одна маленькая пулька не может убить меня. Клыки, когти, мечи, пики… Даже стрела маураван. Но только не маленькая пулька.
— Конечно! — Брандакс не мог отвести взгляд от крови. Она плясала на ветру, словно вымпел шириной всего лишь в палец.
Орел летел тяжелее и размереннее не потому, что они ушли от опасности.
Каменноклюв широко раскинул крылья и отдался на волю ветра. Они отклонялись от курса. И медленно опускались вниз.
Внизу, вдоль лесной опушки, поднимались густые полосы дыма, там, где разбивались глиняные горшочки. Лес скрылся от человеческих глаз. А те, кто сбился в кучку за повозками на лесной поляне, не отваживались последовать за эльфами.
Мощное тело Каменноклюва содрогнулось.
Я вижу тебя насквозь, маленький бесперый. Ты совсем не такой, каким хочешь казаться.
— Ты немедленно полетишь назад, к кораблям, проклятый окровавленный гнездовой засранец. Думаешь, ты знаешь меня? Ни черта ты обо мне не знаешь! Лети!
Я не долечу даже до гор. Я даже не долечу…
Орел опустился еще ниже.
Брандакс набрал в легкие воздуха.
— К северу от поляны — несколько башен. Там я людей не видел. А потом я заткну тебе чем-нибудь рану, чтобы ты перестал терять кровь.
Раздались выстрелы. Они опустились так низко, что аркебузиров уже не обманывало заклинание маскировки. Люди обнаружили большого орла и целились прямо в него.
— Мы всех вытащим. Ты же знаешь Олловейна, Каменноклюв. Мы никого не бросим. Тебе нужно к башням…
Черноспинный хрипло вскрикнул. Кровавая лента, сбегавшая по его перьям, стала тоньше. Теперь нить то и дело прерывалась.
Я слишком велик. Кто меня понесет? Уйти смогут только эльфийские воины и кобольды. Когда наши крылья перестают держать нас, нам приходится оставаться. Мы все это понимаем.
Брандакс никогда раньше не задумывался о том, что во время атаки они могут потерять орлов. Они были такими большими, казались такими непобедимыми. Даже тролли боялись Тученыря и его народ.
Не позволяй себе страдать из-за доброго сердца, которое ты так хорошо ото всех скрываешь. Ты не должен оставаться со мной. Слышишь меня, кобольд? Когда я начну падать, отцепи свой последний крюк, когда мы будем в нескольких шагах над землей. Я задавлю тебя своим телом, если ты не сделаешь этого.
— Я что, похож на того, кто послушается приказов истекающей кровью птицы? Ты немедленно поворачиваешь к башням по ту сторону леса!
Я уже не смогу…
Теперь орел летел вниз словно камень.
Брандакс выругался. Они удалились от леса довольно далеко. До Цитадели ордена было рукой подать.
Кобольд ухватился за крюк. Каменноклюв был прав. Он должен спрыгнуть, если не хочет, чтобы тяжелая птица раздавила его. Брандакс отстегнулся, хотел перекатиться, как поступают эльфы, но он никогда не тренировался спрыгивать с орла. Никто не предполагал, что кобольдам придется приземляться.
Удар о землю был болезненным.
Шатаясь, кобольд поднялся на ноги.
К орлу уже бежала толпа. Люди были вооружены алебардами и мечами.
Опушка леса скрылась в дыму.
Послушник с рапирой в руке указал на Брандакса и что-то прокричал.
Кобольд сплюнул кровь. Во время жесткой посадки он прикусил язык. Его ноги были слишком коротки, чтобы убежать от чертовых людишек. Даже от такого безбородого юнца, как тот мешок с дерьмом, который собственно его обнаружил.
Если ему суждено погибнуть, то уж лучше рядом с Каменноклювом. Вид у гигантского орла был жалкий. Порывы ветра ворошили его окровавленные перья. Одно крыло было сломано. Из растерзанной плоти торчала белая кость.
Ты должен бежать, малыш.
Брандакс пролез под крылом и отыскал свой арбалет, который он прикрепил в упряжи на груди птицы. Было приятно держать в руках отполированный ореховый ствол. Кобольд повернул защелку и поместил болт в ложе.
— Эти чертовы люди, похоже, собираются зарубить тебя и сожрать, великан. — Он взвел курок и взял на прицел парня в окровавленных белых одеждах, напоминавшего Брандаксу мясника.
Тебя не должно было быть здесь, кобольд. Я ведь тебе сказал: у тебя слишком доброе сердце.
— Ну, об этом мы с тобой никому больше не расскажем. — Брандакс нажал на спусковой механизм.
Сила удара отбросила ближайшего нападающего настолько далеко, словно его лягнула лошадь.
Кобольду было совершенно ясно: теперь на пощаду надеяться не приходится. Люди проигнорировали павшего товарища. Они просто продолжали наступать.
Брандакс опустил оружие и снова повернул защелку. Он успеет забрать с собой еще одного, прежде чем все закончится.
Герой
Лилианна и Мишель поймали двух потерявших всадников лошадей и стали собирать вокруг себя рассеявшихся пистольеров.
Леон замер рядом с андаланцами, всматриваясь в небо. Как этим гигантским птицам удалось исчезнуть? Проклятая магия!
Примарх опирался на треснувшее древко копья. С неба падала сверкающая серебром смерть. Андаланцы заметили это. Часть из них бросилась врассыпную, кто-то пригибался, некоторые молились.
Леон смотрел на странные стрелы. Ветер слегка относил их в сторону. Было тяжело сказать, где именно каждая упадет. Ясно было одно: она упадет совсем рядом.
Краем глаза Леон увидел, что капитан андаланцев тоже не двигается с места. Вот это я понимаю, боевой дух!
Нужно будет позвать этого человека к себе в Цитадель ордена, когда все это закончится. Смерть настигнет рано или поздно каждого из них. Это единственное, в чем можно быть уверенным. И свобода выбора заключалась в том, как ее встретить.
Ветер относил дождь из сверкающей смерти прямо на полк стрелков и пикинеров. Примарх увидел, как одному офицеру пробило нагрудник и стрела застряла у бедняги в спине. Шлемы дырявило так, словно они были сделаны из пергамента. Целый ряд пикинеров с криком рухнул наземь.
Внезапно Леон получил удар прямо над коленом. Белые брюки тут же пропитались кровью. Примарх смотрел на ногу так, будто она ему уже не принадлежала. А потом пришла боль.
— Господин! Ты ранен! — Юный послушник хотел подхватить его под руки.
Леон прогнал его раздраженным взмахом руки, едва не потеряв при этом равновесия.
— Если ты хотя бы не перевяжешь свою рану, ты истечешь кровью, брат. — К нему подошел Друстан.
Думать о таком Леону сейчас не хотелось. Боль можно стерпеть. Опираясь на древко копья, он мог стоять. Вот и все, что сейчас важно. Примарха охватила лихорадка боя. Он ничего не желал упустить. Он и не догадывался, как скучал за этим. Как давно он в последний раз стоял на поле боя!
— Мы их уничтожим!
— Эту победу ты уже не встретишь, — деловито заметил Друстан.
На миг Леон задумался над тем, не связано ли возвышенное чувство с потерей крови.
— Во имя Тьюреда, да перевяжи же тогда мою рану!
Примарх наблюдал, как Друстан снял с убитого пояс, сделал петлю, наложил ему на бедро, затем поднял сломанный шомпол, просунул его в петлю и повернул.
Леон вскрикнул. Друстан едва не расплющил ему ногу — так крепко затянул жгут!
— Теперь кровь остановилась.
А роль магистра ему нравится, раздраженно подумал примарх. Вблизи Леон увидел, что пятна на белых одеждах собрата по ордену — это не кровь, а красное вино, что заставляло взглянуть на его поведение в новом свете. А Леон уже начал было удивляться… Сейчас Друстан казался трезвым. Может, этот идиот набрался перед собственной свадьбой? Такие истории Леону уже доводилось слышать. Мужчины часто приходят к алтарю немного нетрезвыми…
Друстан заметил, что Леон оценивающе разглядывает его, и отвернулся.
Это божье провидение, подумал Леон. Случайностей не бывает! И ордену нужен герой, а не болван. Неважно, как все было на самом деле, теперь в его власти то, как будут говорить о Друстане впоследствии.
Он похлопал магистра по плечу.
— Если бы ты не обнаружил среди нас этого чертова эльфийского шпиона, одному Тьюреду ведомо, что случилось бы с нами. Молодец! Ты герой!
Друстан уставился на него как баран на новые ворота.
— Но я…
— Нет, отбрось ложную скромность, брат. Лишь тебе мы обязаны тем, что предотвратили катастрофу.
Примарх широким жестом указал на поле битвы.
— Не знаю, каков был план эльфов, но знаю, что мы их уничтожим. Из-за своей заносчивости они сломают себе шеи.
Леон заметил, как Лилианна и Мишель поворачивают всадников, собираясь обойти лес и отрезать нападающим путь к горам.
— От моря к нам идут два полка, Друстан. Не знаю, что они забыли здесь и почему мне не сообщили о том, что они маневрируют, но сейчас они — просто дар божий. Как думаешь, сколько здесь эльфов?
Друстан бросил взгляд на лес, скрывшийся за пеленой дыма.
— Пожалуй, больше сотни их быть не может.
С неба снова обрушился поток стрел. Аркебузир, стоявший всего в трех шагах от них, рухнул как подкошенный. Из подбородка у него торчал окровавленный шип. Солдат ушел из жизни в мгновение ока.
Леон сохранял спокойствие. Он верил! В такой день Тьюред не позволит ему умереть! Примарх с удовлетворением отметил, что Друстан тоже не склоняется под стрелами. Вот такие люди нужны ордену! Было бы глупо выяснять, что это за история с вином.
— Я тоже думаю, что там, в лесу, не может быть больше сотни эльфов. Значит, если подкрепление доберется до нас, мы вместе с рыцарями и послушниками сможем выставить сорок воинов против одного. Мы раздавим их, словно назойливую муху! — Леон потер рубец под искусственным глазом.
Он давно мечтал о подобной возможности. Победа восстановит славу Нового Рыцарства! Злословия по поводу последней битвы Лилианны в Друсне после такого триумфа станут неважны.
От полков, двигающихся со стороны моря, отделился всадник. На нем были белые одежды ордена. Рыцарь плохо держался в седле. Должно быть, это Оноре! Его рана не позволяет ему сидеть прямо.
Леон раздосадованно засопел. Он должен был догадаться! Конечно же, это Оноре вызвал войска. Ведь брат — верховный шпион ордена. Кто кроме него мог знать об атаке заранее? И совершенно очевидно, почему Оноре оставил эти знания при себе. Хотел выступить в роли спасителя в отчаянном положении.
Леон встретил своего собрата по ордену с улыбкой. Это час героев. Остальное подождет.
— Я рад видеть вас обоих в добром здравии! Итак, вы были готовы.
Друстан озадаченно посмотрел на Леона.
— О чем ты говоришь? — холодно поинтересовался примарх.
— Прошлой ночью я посылал к тебе ворона, брат. Сначала я поднял по тревоге командиров войск, а потом послал известие тебе.
— Никакой ворон ко мне не прилетал.
— Не понимаю. Когда речь идет о таких важных вещах, Томазин всегда посылает сразу двух птиц. Даже представить себе не…
Резким движением Леон прервал его.
— Все это выяснится позднее. Сейчас нужно выиграть бой. — Он был совершенно уверен в том, что Оноре не посылал известия.
Он уже давно знал, что Оноре спит и видит себя в роли примарха ордена. Не гроссмейстером, не верховным маршалом хотел он быть. Оноре хорошо понимал, где сосредоточена настоящая власть. Но этого ни в коем случае нельзя допустить! Он слишком бессовестен. Он испортит орден, в этом Леон был совершенно уверен.
— Должен ли я командовать атакой на лес? — спросил Оноре.
Как же старается этот негодяй играть верного собрата, подумал Леон. От пульсирующей боли в ноге он застонал. Все это причиняло большее беспокойство, чем он хотел признавать. Упоение битвой улетучилось. Он ненавидел эту тайную войну за власть и влияние, бушевавшую внутри Церкви. Даже внутри его ордена! В этом самая большая слабость священнослужителей…
— Пусть маршируют по направлению к лесу. Возглавь их атаку, но не предпринимай ничего, пока не получишь моего точного приказа.
Ничего не понимая, Оноре глядел на него.
— Это неразумно! Они могут уйти…
Неужели этот негодяй собирается отнять у него командование прямо здесь, на поле сражения?
— Ты не полководец, брат! Друстан, ты будешь рядом с братом Оноре и будешь следить за тем, чтобы мои приказы выполнялись слово в слово.
Однорукий рыцарь не стал утруждать себя тем, чтобы скрыть злорадство. Друзей у Оноре не было. Но было много тех, кто его боялся.
— В лесу есть большая поляна, — напомнил Оноре. — Там могут садиться орлы. Нужно срочно атаковать. Мы…
— Ты себя сам слышишь?
— Брат! — Оноре был взволнован. — Ты…
— Большую поляну эльфы не сумеют защитить. Через горы они тоже уйти не смогут. Лилианна уже отрезала им этот путь к отступлению. Ты должен рассуждать, как они, Оноре. Они дерзки, считают себя почти непобедимыми. Даже сейчас они не хотят признать, что, считай, проиграли. Они поступят нагло. А когда они так поступят, то окажутся там, где я хочу, чтобы они оказались. И все умрут! Я скажу тебе, куда они пойдут…
Ни капли крови
Никогда прежде Юливее не видела Олловейна в таком гневе.
— Ты — очень сильная волшебница. Каждому здесь известно, что ты в одиночку уничтожила корабль ордена Древа Крови. Помоги же! Разве ты не видишь, в каком мы отчаянном положении?
— Тогда я поклялась себе больше не проливать кровь. Я…
— И за эту клятву ты платишь нашей кровью! Сделай же что-нибудь! Зачем же ты согласилась участвовать в деле? Неужели тебе нравится смотреть, как умирают другие? По какой причине отправляются на поле битвы, если при этом не хотят сражаться?
— Я хотела помочь…
— Так помоги! — Мастер меча отвернулся и направил коня к эльфам, собиравшимся на опушке леса.
Юливее бросила взгляд на праздничную поляну. Дымовая завеса, скрывавшая лес от взглядов людей, рассеивалась от набиравшего силу ветра. Там собралось очень много солдат. И волшебница с испугом увидела аркебузиров. Их вонючее оружие собрало с эльфов самую кровавую дань. Ряд за рядом воины маршировали по направлению к лесу. Их было, пожалуй, около тысячи. Никто, даже сам Олловейн, не мог уйти от столь большого числа пуль. И Юливее знала, что никакое волшебство не может отвести в сторону свинец.
Она задумчиво смотрела на курящийся дым. Потом нащупала маленькую пожелтевшую костяную флейту у себя на поясе. Существовала возможность защитить эльфов, не убивая ни одного человека.
Она поднесла флейту к губам и начала наигрывать песнь ветра. Она ухватилась за облака, собирая силу дуновения, а затем начала вить легкую, почти бесплотную нить.
Пленница
— Ты долго собираешься здесь оставаться, глупая курица?!
Белинда удивила ее своей силой. Женщина крепко и решительно держала Жюстину.
— Но я должна…
— Ты должна была быть у палаток час назад, вместо того чтобы ползать на коленях по капелле и портить свое подвенечное платье. А теперь ты никому там, снаружи, не поможешь!
Жюстина стояла у ворот Цитадели ордена. В толстой стене открывался темный холодный коридор, пропахший навозом, но зато здесь было безопасно. Она видела, как умирали люди, когда над ними пролетали гигантские орлы. Черная магия! Эльфы пришли, чтобы… Ей было ясно: это знамение, о котором она так настойчиво молила Тьюреда. Только ответил ей не Тьюред, а древние боги Друсны — боги, над которыми насмехались священники в голубом и чьи святыни оскверняли. Они не бессильны! И сегодня пришел день возмездия. Боги карали Рыцарство и ее, Жюстину, которая предала веру предков.
Они наверняка отнимут у нее Друстана! Боги леса безгранично сильны в своей ярости. Нужно идти туда…
Жюстина сделала попытку вырваться, но руки кухарки держали ее запястья железными кольцами.
— Ты останешься здесь!
— Но Друстан…
— Твой Друстан — рыцарь. Его учили выживать в бою. Всю свою жизнь он готовился к такому часу. А ты — всего лишь служанка. Если ты пойдешь туда, то умрешь. Пусть лучше он придет к тебе.
Жюстина видела, как изменился дым на опушке леса. Он стал плотнее. Издалека он казался чем-тс осязаемым, что можно было потрогать, словно дорогую ткань.
А потом дым начал двигаться против ветра!
Волоски на руках Жюстины встали дыбом. Она никогда не видела ничего настолько неестественного!
В толпе собравшихся у безопасного туннеля раздались испуганные возгласы. Горстка послушников и конюших, пытавшихся добить упавшего орла, бросились назад к воротам.
Белинда отпустила Жюстину и рухнула на колени. Кухарка молилась от всей души: «Господи наш на небесах, подари нам свет».
Внезапно Жюстина поняла, что происходит. Дым… Он двигался в ее сторону. Его послали боги леса. Дым поглотит ее. Ее душу… ее тело. Унесет в вечную тьму. Боги пришли, чтобы забрать ее.
Жюстина стояла как вкопанная. Она знала, что бежать бесполезно. Уйти от своих богов она все равно не сможет.
Спасение так близко
Он слышал выстрелы и все крики. Крики орлов! Они были ему знакомы по Альвенмарку. Один раз он даже заметил высоко в небе тень, пролетевшую над зарешеченным окном. Они пришли за ним!
Ахтап подпрыгивал у стены. Пытался добраться до железных прутьев. Но роста не хватало. В комнате не было ничего, кроме огромной кровати — кровати, созданной для человека, а не для лутина. Здесь не было ни стола, ни даже стула. Комната была сделала не для него. И за все эти годы они в ней ничего не изменили.
Конечно, здесь, наверху, в башне, было лучше, чем в ужасной подвальной камере, провонявшей троллем. Но все равно это было узилище с побеленными стенами и окном, сквозь которое проникал дневной свет… Кобольд стал предателем. Они сломили его. И Ахтап видел, на что они способны. Он не хотел закончить свою жизнь, как тот тролль. И ему было неплохо, когда они приходили поговорить с ним. Одноглазый старик или ученая воительница. Ожесточенного рыцаря, опиравшегося на палку, лутин боялся. Но даже тот был желанным гостем, потому что тогда Ахтап был не одинок! Слишком часто он проводил дни напролет, сидя на кровати и глядя, как медленно движется пятно света по противоположной стене.
Это светлое пятно было отражением потерянных дней. Лутин слышал звуки во дворе замка и представлял, что может происходить сейчас там, внизу. Его окно выходило на передний двор. Там, внизу, должно быть, находились загоны для свиней. По ночам, когда все затихало, он очень отчетливо слышал издаваемые животными звуки.
Обычно днем в переднем дворе царила суета. Кроме особенно жарких летних часов, когда во всем замке наступала тишина, лишь изредка нарушаемая светлым звоном клинков, когда два особенно фанатичных послушника решали поупражняться, несмотря на пекло.
Ахтап хорошо знал их, все эти звуки, к которым прислушивался из года в год, и давным-давно начал соотносить их с образами, представляя повозки, въезжавшие во двор, людей, которых знал только по голосам, выдумывая их лица. Да, голоса перерастали в целые истории.
Он очень часто просил одноглазого, чтобы тот поставил в его камере лестницу. Ахтап хотел смотреть в окно, не хотел быть пленником мира, состоящего только из белых стен, блуждающего пятнышка света и крошечного кусочка неба за зарешеченным окном.
Его ужасал мир, в котором он, кобольд, предпочитает разговор с хромым рыцарем одиночеству. Мир, который он может только слышать. Ахтап горько рассмеялся. Он научился различать по визгу трех свиней. Даже к свиным голосам он выдумал образы. Самый громкий принадлежал Шкварку, хряку с большими черными пятнами, который был вечно не в духе. Больше всего он любил валяться в грязной луже… А еще была Роза. Для свиньи она была на удивление чистой, нежно-розового цвета. Она была любовницей Шкварка. А еще там была Толстушка. У нее был очень чувственный визг. Особенно часто он слышал его по ночам.
Ахтап рассмеялся громче. Свиньи, которые чувственно визжат… Он постепенно сходит с ума. Так же, как тот проклятый тролль! Только по-своему… О еде он не мечтал. Еды он получал вдоволь. Даже вина, чтобы напиться, если ему этого хотелось. Они выяснили, что еда его не особенно интересует. Они умны, эти проклятые рыцари.
Ахтап уставился на пятно света на противоположной стене. Они хорошо знали, как подступиться к нему. Он закричал.
— Я здесь! Вы слышите? Здесь! Наверху, в башне! Поднимитесь на башню. Я не внизу, не в темнице. Я еще жив. Сюда. Я здесь, Ахтап, королевский шпион!
Белый рыцарь
Мир скрылся за пеленой дыма и слез. Гисхильда пыталась держать себя в руках, она не хотела казаться жалкой. Она ведь принцесса Фьордландии, наследница трона! Если, конечно, отец с Роксанной не наделали за все эти годы новых детей…
Нет, этого не может быть. Морвенна, эльфийка, которая помогла появиться на свет ее младшему брату Снорри, совершенно точно сказала, что у Роксанны больше не будет детей. Но, может быть, отец взял в жены другую женщину?
Они проехали мимо мертвого послушника. Она знала этого мальчика с черными, как вороново крыло, волосами, только в лицо. Следующим летом он получил бы золотые шпоры. А теперь его ждет каменная постель в башне звена.
Олловейн поднял меч и дал всадникам знак отходить. Гисхильда слыхала сказания, повествующие об эльфе. Когда-то он сражался бок о бок с ее предком Альфадасом. Будучи ребенком, она пару раз издали видела мастера меча. Наверняка он все это и устроил. «Эльфы в сердце…» — Гисхильда судорожно сглотнула, она больше не могла называть Валлонкур вражеским станом. Слишком долго она жила здесь. Почему все вышло именно так? Почему не пришла Сильвина, чтобы увести ее темной безлунной ночью? Зачем нужна была гибель столь многих? Она просто не могла этого понять.
Один из эльфов-рыцарей схватил ее коня под уздцы. Гисхильда не противилась. Воин отвел ее вперед, во главу маленького конного отряда, к Олловейну.
Там же была и Юливее. Эльфийка казалась погруженной в свои мечты. Или она злилась? Играла на маленькой флейте и смотрела сквозь Гисхильду. Олловейн холодно изучал принцессу и не произнес ни слова.
Дым, упавший с неба, стал гуще. Он растянулся, словно огромный платок, между эльфами и пикинерами, маршировавшими по праздничной лужайке. На мгновение Гисхильда увидела патриарха Леона. Рядом с ним были Оноре и Друстан. Узнали ли ее рыцари? Что они о ней подумают?
Она упрямо вздернула подбородок. Неважно! Она пришла в Валлонкур не по своей воле. Только вот Люк… Он тоже, наверное, будет ненавидеть ее за предательство. Сознание того, что он будет злиться, разрывало ей сердце.
— Вперед!
Всадники-эльфы пришли в движение. И жуткий дым последовал за ними. Неужели Юливее сотворила это чудо?
Внезапно сквозь дымовую завесу прорвался всадник. Рыцарь ордена, весь в белом! У него не было ни шлема, ни щита, только кольчуга, а под ней — его лучшие одежды. Его свадебный костюм. Люк! Пика была нацелена прямо на Олловейна.
— Я вызываю тебя, эльф. Давай сразимся за Гисхильду так, как подобает рыцарям!
— Нет! — Гисхильда хотела броситься к Люку, но ее страж крепко держал коня.
Олловейн посмотрел на нее. Это был короткий, печальный взгляд. По его глазам она прочла, что он все понял… Понял, что произошло…
— Пожалуйста, не делай ему ничего, мастер меча. Я последую за тобой, не буду пытаться бежать. Сделаю все, что вы от меня потребуете. Только пощади его. Прошу тебя…
Олловейн вынул из ножен рапиру.
Люк покачал головой, отбросил копье и тоже вынул рапиру.
— Наверное, твой собрат по ордену сошел с ума, — пробормотал ее страж.
В этих словах звучало уважение.
Олловейн поднял рапиру в приветственном жесте. Люк ответил. А потом оба устремились друг на друга. Гисхильда вновь попыталась вырваться. Она должна предотвратить поединок!
Резко брошенное Юливее слово заставило Гисхильду застыть на месте. Лошадь прянула и испуганно заржала. Стражу с трудом удалось успокоить крупную кобылу.
Гисхильда не могла даже шевельнуться. Одного слова волшебницы оказалось достаточно. Должно быть, Юливее наложила на нее чары. Принцесса не могла даже руку поднять. Даже моргнуть. Не могла отвести взгляда. Сделать что-либо было невозможно. Она была вынуждена беспомощно наблюдать.
Рапира — не самое лучшее оружие для всадников. Оба держали клинки в вытянутой руке, готовые пронзить противника словно копьем. Сталь налетела на сталь, раздался радостный звон. Олловейн элегантным жестом отклонил оружие Люка в сторону. Замахнулся… Эльф двигался настолько быстро, что Гисхильда не успела увидеть, что произошло. Люк закачался в седле. Упал!
Гисхильда хотела закричать, но губы были скованы.
Мастер меча махнул рукой отряду эльфов. Всадники медленно пришли в движение. И тут Люк, шатаясь, поднялся с истоптанной травы.
— Пока я могу стоять, я не побежден! — упрямо крикнул он эльфу в лицо.
Гисхильда пришла в отчаяние. Зачем он это делает? Ему ведь не выстоять против эльфа. И он это знает. На что он надеется? На то, что его правую руку будет вести Тьюред?
Олловейн спрыгнул с коня. На его лице не отражалось ни следа волнения. Он приветственно поднял оружие и тут же перешел в наступление. Люк всегда считался одним из лучших фехтовальщиков курса, но против Олловейна он выглядел словно беспомощный ребенок. Едва клинки соприкоснулись, как его оружие, описав широкую дугу, улетело прочь. Мастер меча нанес юноше удар кулаком в живот и добавил удар в подбородок. Люк молча повалился наземь.
Эльф обернулся в поисках Люковой рапиры, поднял клинок и сломал его о колено.
Когда Олловейн ухватил коня под уздцы, Люк снова поднялся. Он шатался, едва держался на ногах. Теперь он вынул кинжал.
Позади эльфов раздались выстрелы. Некоторые аркебузиры палили наудачу сквозь дымовую завесу. Одна из лошадей заржала и встала на дыбы.
— Давай, заканчивай, — крикнул один из эльфов. — Ничего лучшего он не заслужил.
Олловейн вложил рапиру в ножны и тоже достал кинжал. Блокировал, атаковал. Снова блокировал. Люк держался на удивление хорошо.
За спинами эльфов продолжалась пальба. Каждый миг солдаты ордена выпускали новый залп. Времени у эльфов было в обрез. Они больше не могли позволить себе задерживаться из-за Люка.
У Гисхильды возникло такое чувство, будто бы некоторые сочувствуют юноше.
Снова зазвенела сталь. Гисхильда хотела закричать, но губы по-прежнему были неподвижны. Клинок Олловейна вошел глубоко в плечо Люка. Юноша упал на колени.
Мастер меча склонился и прижал Люка к земле. Схватил его оружие. Теперь он стоял так, что Гисхильда не могла видеть, что он делает.
Навстречу эльфу несся кобольд. Он бежал от рухнувшего орла, который приземлился неподалеку от ворот замка. Олловейн поднялся. Схватил кобольда и подсадил на коня. Затем тоже взлетел в седло. Люк лежал неподвижно. Сквозь серебряные кольца кольчуги сочилась кровь, окрашивая его свадебные одежды в алый цвет.
Гисхильда отчаянно хотела подбежать к нему. Но будучи пленницей заклинания, не смогла даже повернуться, чтобы бросить взгляд на своего любимого. Он не мог умереть! Не может все вот так закончиться! Он не заслужил этого!
Эльфы следовали за Олловейном. Они ехали вдоль кромки леса, словно собирались бежать в горы. Но потом мастер меча внезапно поднял руку и громко отдал приказ. Все одновременно поменяли направление. И на полном скаку понеслись к воротам замка.
Эльфийские интриги
Тирану с удовольствием рассматривал своих бывших товарищей. За последние годы семеро из его Жнецов были отобраны в отряд эльфийских рыцарей. Тогда его возмутило, что воины, которые сражаются хуже, чем он, были причислены к элите. Теперь Тирану был рад тому, что его бывшие воины здесь. Как и он, они надели свои старые черные доспехи. Несмотря на все, Жнецы в первую очередь служили ему!
Остальные рыцари его волны наблюдали за ним с недоверием. Они ослушались его приказа надеть более тяжелую броню. Посмотрим, что из этого выйдет!
Фингайн затянул последние кожаные ремни доспехов Тирану и похлопал князя по плечу.
— Мне было бы тяжело влезать во что-либо подобное. В них же даже двигаться тяжело.
— Этого достаточно, чтобы убивать людей, — раздраженно ответил Тирану.
Ему не нравилось, что Эмерелль навязала ему этого мауравани и его четверых охотников. Эльф знал, что они понадобятся ему для того, чтобы выполнить тайное поручение королевы. Это были лучшие лучники Альвенмарка. Во время последней войны с троллями Фингайн стал легендой.
Для Тирану было загадкой, как Эмерелль заставила этих пятерых присоединиться к Олловейну. Мастер меча с благодарностью принял подкрепление, хотя быстро стало ясно, что маураване не очень-то ладят с его рыцарями. У лучников были просто-напросто другие представления о том, как выигрывают битвы. О честном бое, меч против меча, они, конечно же, были невысокого мнения. Эта пятерка отказалась надеть белые одежды эльфийских рыцарей. В их облике не изменилось ничего.
— Они идут. — Фингайн указал на небо, туда, где показались тени орлов.
Тирану снова проверил пряжки своих доспехов, чтобы убедиться в том, что они защелкнуты. Может быть, маураване пришли, чтобы закончить начатое Сильвиной? Было трудно понять причины их поступков. Они были чересчур другими…
Тирану махнул своим воинам.
— Приготовьтесь!
Эльфы подняли связки стрел. Неважно, что Олловейн думает по поводу применения оружия Брандакса, Тирану решительно не собирался отказываться ни от чего. Рыцари ордена намного превосходили их числом, чтобы отказываться от любого козыря в рукаве.
Князь Ланголлиона взял два мешочка со стрелами и подошел к поручням.
Может быть, Эмерелль и Олловейну выдала тайное поручение? Королева наверняка не жаждет видеть его живым. Тирану примирительно усмехнулся. Хорошо, что Олловейн такой примерный рыцарь и его поступки так легко предугадать. Он наверняка ни за что не пойдет на тайное убийство.
Тирану взглянул на маураван, стоявших несколько в стороне от эльфов. Лучше не спускать с Фингайна глаз. От охотника можно ожидать, что он не постесняется закончить битву за Валлонкур тем, что выстрелит в спину ему, Тирану. Его нужно опередить! Но с учетом того особого приказа, для выполнения которого он получил эту пятерку, это должно быть нетрудно.
Тирану покачал головой. План Эмерелль был гениален и отчаянно дерзок! Его уважение по отношению к королеве возросло. Но как раз потому, что она посвятила его в свои планы, нужно быть осторожным. Для нее будет лучше, если он не вернется, и она наверняка уже приняла меры предосторожности. Он снова посмотрел на Фингайна. Согласился бы он выполнить приказ королевы, касающийся убийства?
Орлы опустились на длинные шесты для посадки, этот маневр занял значительно больше времени, чем еще всего лишь час назад, потому что кораблям флота приходилось бороться с сильным штормом, который принес порывистый восточный ветер.
Тирану вскарабкался под брюхо Тученырю. Поток образов, переданный ему королем орлов, заставил князя потерять ориентацию в пространстве. Он перестал видеть корабли, вместо них видел поле битвы, и судя по всему, дело принимало для эльфов плохой оборот.
— Нам придется изменить планы Олловейна.
От тебя приказов я не принимаю, прозвучали мысли орла в голове Тирану.
— Королева поручила мне…
От королевы я тоже не принимаю приказов.
Но Тирану не позволил сбить себя с толку.
— Если тебе дорога жизнь твоих собратьев по гнезду, тебе придется выслушать меня очень внимательно!
Уничтожение
Лилианна взглянула на стены Цитадели ордена. Совершенно непонятно. Эльфы, недолго думая, заняли замок, пока она размышляла над тем, как перекрыть им путь в горы. Невероятно! Им придется штурмовать собственные стены!
Примарх держал себя в руках. Он собрал командиров полков и нескольких испытанных в боях рыцарей.
— Ну, что вы думаете по этому поводу? Как нам их оттуда выкурить?
— Можем подвезти пушки от перевала, — предложил один из капитанов — грязный парень с лоснящимися от жира волосами, которого Лилианна презирала.
— Вот как. — Леон задумчиво потер воспаленный глаз. — И сколько времени понадобится на это?
— Если у меня будет достаточно людей, первые орудия будут здесь уже в сумерках.
— Слишком поздно, — решительно произнесла Лилианна.
Все посмотрели на нее. У капитана, внесшего предложение, от гнева вздулась вена на виске.
— Эльфы не останутся здесь, — продолжала Лилианна. — Они хотят унизить нас своей атакой. И, вероятно, в первую очередь хотят забрать послушницу Гисхильду. Но одного они не хотят совершенно точно: остаться здесь. Им ведь ясно, что против нашего численного превосходства им не продержаться. Они улетят прочь на своих орлах. Оба больших двора замка — просто идеально защищенные посадочные площадки. Я уверена, что уже в этот миг они организовывают отступление.
— У нас нет лестниц, — напомнил ей капитан. — Без поддержки пушек мы не сможем штурмовать крепость. — Он улыбнулся, очевидно, будучи совершенно уверенным в том, что привел уничтожающий довод. — Если я тебя правильно понял, ты выступаешь за то, чтобы мы сидели здесь сложа руки и наблюдали за тем, как уходят эльфы.
— А если мы попытаемся поступить классически? Насколько я помню, ворота не в самом лучшем состоянии. В конце концов, никто никогда не предполагал, что на нас нападут в самом сердце Валлонкура, — извиняясь, добавил Леон. — Если бы у нас был таран, мы, наверное, смогли бы быстро сломать ворота.
— Такая атака будет стоить многих жизней, — заметила Лилианна. — Зачем? Эльфы все равно сдадут замок. Еще сегодня!
— Это вопрос чести, — взял слово Оноре. — Просто сидеть и ждать — позор.
Лилианна непонимающе покачала головой.
— Ты когда-нибудь возглавлял атаку защищенных ворот?
Оноре схватился за грудь, там, где должна была находиться рана.
— Я даже вопреки стараниям твоей сестры провел успешную атаку на охраняемый мост. Я тоже когда-то был солдатом. Я…
— Здесь речь идет о большем, чем просто взять и стоптать пару детей. Речь идет о…
— Достаточно! — сердито перебил их Леон. — Я придерживаюсь мнения, что мы должны штурмовать ворота. Но по другой причине. Если мы сумеем занять первый двор, то ручаюсь, что никто из эльфов, находящихся в стенах замка, не останется в живых. Мы должны загнать их на узкое пространство. Тогда мы сможем убить их всех, не доводя до новой рукопашной.
Капитаны трех полков недоверчиво смотрели на него. Они ждали дальнейших разъяснений, но Леон больше ничего по этому поводу не сказал.
— Я ожидаю, что ворота будут взяты штурмом в течение часа. Или ты видишь другую возможность попасть в замок, кроме как через главные ворота, а, Лилианна?
Она задумалась… Конечно, ей хотелось бы пойти иным путем. Она не трусила, хотя остальные в этот миг могли думать иначе. Но она терпеть не могла устраивать никому не нужные сражения.
— Морские ворота мы штурмовать не можем. Все большие лодки находятся у причала прямо перед ними. Поэтому остаются только главные ворота.
— Как эльфы собираются защищать их? — поинтересовался капитан Дуарте.
Похоже, ему тоже было не по себе от идеи штурмовать хорошо защищенные ворота. Его люди сегодня участвовали в большей части сражения и понесли максимальные потери.
Лилианна беспомощно развела руками.
— Это эльфы… Со времен резни в Друсне… Я уже не могу сказать, что они будут делать. В их рядах есть волшебница. Все вы видели, каким противоестественным образом она может повелевать дымом. Откуда человеку знать, что они предпримут?
— Имеет ли смысл собрать всех аркебузиров перед воротами, чтобы они дали залп, когда мы будет атаковать?
Женщина-рыцарь пожала плечами. Оружие это даже с небольшого расстояния стреляет очень неточно…
— Особого вреда это не нанесет. Но мы должны выставить десятерых стрелков напротив каждой бойницы. Все они должны пальнуть одновременно, едва увидят даже тень движения. Так мы, вероятно, сможем задержать эльфов и помешать им расстрелять нас из луков. Но одному Тьюреду ведомо, что еще может нас ждать.
— Итак, решено, — подытожил Леон. — Я жду, что штурм начнется в течение часа. Лилианна, тебе решать, какие отряды возглавят атаку. Оноре и Друстан, следуйте за мной. Нам нужно еще кое-что обсудить.
— Брат…
Леон повернулся к Лилианне. Он казался рассерженным.
— Я прошу позволения возглавить атаку лично. Я еще никогда не приказывала воинам делать то, чего не была бы готова сделать сама. — Она взглянула на грязного капитана. — И сегодня впервые в Валлонкуре мое мужество было поставлено под сомнение.
Он кивнул.
— Тогда сражайся! Но будь осторожна! Ты еще нужна ордену. Куда это подевался Люк? Он бы мне тоже понадобился.
Никто не ответил.
— Друстан? Где носит твоих послушников?
Однорукий рыцарь смущенно кашлянул.
— Я… Я тоже сегодня их еще не видел.
Леон покачал головой.
— Похоже на то, что Серебряные Львы снова из кожи вон лезут, чтобы вести себя не так, как от них того ожидают. Когда изгоним эльфов, построишь послушников своего звена. Всех!
Жнец
У Тирану была жесткая посадка на заднем дворе замка. Прыгать в доспехах из строп было не самой лучшей идеей. Один из его людей сломал ногу.
Все оказалось хуже, чем он ожидал. Еще с воздуха эльф увидел, что люди собираются атаковать ворота замка. И их было слишком много, чтобы суметь задержать их надолго.
Олловейн бросился к нему прежде, чем Тирану успел подняться на ноги. Но раньше, чем этот идиот-рыцарь открыл рот, он высказал мастеру меча свое мнение: если они будут проводить эвакуацию так, как это было запланировано, у половины воинов не останется шансов уйти.
Олловейн посмотрел на него холодным изучающим взглядом. По его лицу нельзя было прочесть, о чем он думает. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он наконец кивнул.
— Ты прав. Так и поступим.
Тирану был ошарашен. Конечно, он был прав! Но не верил в то, что мастер меча согласится.
— Ты принимаешь командование защитой первого двора замка. Чем дольше ты их задержишь, тем лучше. Я позабочусь о том, чтобы привести твой план в исполнение.
Молодой князь насмешливо улыбнулся. Итак, его посылают умирать на фронт, а Олловейн пожнет лавры победителя.
Казалось, мастер меча прочел его мысли. Его губы искривились в самодовольной улыбке.
— Я улечу с последним орлом. Делай свое дело хорошо!
Тирану рассерженно отвернулся. Это было неразумно, но он не мог подчинить свои чувства разуму. Он был зол на мастера меча, потому что тот опять выбрал себе роль героя. Но мы еще посмотрим, кто покинет поле боя последним.
Тирану кивнул своим Жнецам, и они покинули главный двор замка через узкий туннель. На переднем дворе толпилась горстка пленных. Очевидно, сюда согнали всех людей, которых захватили в замке. Они напомнили князю стадо ягнят, смотревших на него большими испуганными глазами. Рыцарей среди них не нашлось.
Прямо рядом с воротами располагался большой свинарник. Воняло невыносимо. Как это похоже на людей: жить со свиньями почти под одной крышей.
— Эланель! Посмотри, что там с воротами. Я должен знать, можно ли опустить решетку. Перепроверь, заткнуты ли смертоносные дыры. И принеси в сторожку у ворот пару бочонков с маслом для ламп.
Тирану был не в духе. Олловейн поставил его туда, где победа невозможна. Все, чего он мог здесь добиться, это немного оттянуть поражение.
Он посмотрел на свиней. Они были хорошо откормлены. Возможно, половину из них зарежут еще до наступления зимы.
В туннеле у ворот раздался глухой удар. Началось. Они таранили ворота. Интересно, сколько у него еще времени?
Эланель просунула голову в окошко сторожки.
— Обе решетки в плохом состоянии. Все проржавело. Надолго нападающих они не задержат.
— Опустить переднюю решетку!
Всего несколько мгновений спустя раздался адский скрежет, и острия решеток ударились о мощеный пол туннеля. Времени нести воду или смолу, чтобы поливать нападающих, не остается. К ударам уже примешивался звук ломающегося дерева. Все происходит слишком быстро!
Тирану огляделся в поисках маураван, но лучники как сквозь землю провалились. Проклятые негодники. Князь снова перевел взгляд на свиней. Может быть… Он пошел к группе людей.
— Откройте свинарник и гоните свиней в туннель у ворот! — крикнул он им на их грубом языке.
— Ты никем здесь не командуешь. — Из группы людей вышла худая женщина, вся в белом. Ее одежда была из дорогой ткани, в волосы вплетены жемчужины.
Может быть, это графиня, подумал Тирану. Если он заставит ее повиноваться, все остальные тоже послушаются и станут делать то, что он скажет.
— Вели челяди открыть свинарник, или я перережу тебе горло.
Женщина плюнула ему под ноги.
— Мой муж — рыцарь. За ним идет больше воинов, чем ты сможешь убить. Беги, если жизнь дорога тебе. Еще есть время.
Ее упрямство удивило его. Если бы не она, остальные, наверное, уже давно выполнили бы приказ. Из ворот выпало несколько досок и ударилось о решетку. Туннель осветился. Сквозь просвет Тирану заметил нескольких рыцарей в белом.
Времени на препирательства не оставалось.
— Как известно, нас, эльфов, считают похитителями детей и головорезами. — Он обвел взглядом людей.
Женщину в белом он проигнорировал. Сейчас важны были остальные. Он чувствовал запах их страха.
— Так вот, эти истории — сущая правда. — Плавным движением он вытащил из ножен рапиру.
Клинок описал серебряную дугу. И вошел в плоть, не встретив ни малейшего сопротивления.
Графиня схватилась за горло. Между пальцев брызнула кровь и пропитала платье.
Пухлая баба обняла ее.
— Ты чудовище! Ты проклят…
Движение вперед, словно в танце. Острие рапиры погрузилось в ее левый глаз. Голос бабы тут же сорвался. Обе женщины рухнули на землю. Та, которая в белом, все еще прижимала руки к горлу. Какая жалкая попытка уцепиться за жизнь.
— Выведите свиней и загоните их в туннель, — спокойным голосом произнес он.
Челядь повиновалась.
Тирану вошел в сторожку. Теперь все нужно делать очень быстро!
Юмор Господа
— Ты пойдешь во двор замка, Друстан. Но не сразу, не с первой волной атакующих. Я не хочу видеть тебя рядом с Лилианной или Мишель.
— Но ведь это будет трусостью и бесчестием, если я от опасности…
Леон схватил его за единственную руку.
— Здесь у нас не сага о героях. Мы уничтожим всех эльфов разом. Этого хочет бог! Это наказание за то, что Другие решились сунуться сюда. Но это не удастся, если ты отдашь свою жизнь напрасно. Ты должен думать о деле. Мужчины, которые умеют делать это, и есть настоящие герои.
Друстан задумчиво кивнул. Леон был уверен, что ему действительно удалось убедить брата по ордену.
— Для защиты с тобой пойдут два щитоносца. Они не отступят от тебя ни на шаг. — Он перевел взгляд на Оноре. — Тебя тоже будут сопровождать.
У главного шпиона была такая манера улыбаться… Она совершенно не нравилась Леону! Но он не мог отказаться от Оноре. Сейчас, когда, возможно, пробил важнейший час Нового Рыцарства, судьба ордена оказалась в руках одноглазого старика, однорукого магистра, который, вполне возможно, все еще пьян, и циника, у которого в груди рана, просто-напросто не желающая закрываться, и который видит мир только в темных тонах. Вот уж воистину, Тьюред обладает своеобразным чувством юмора! Вложить судьбу рыцарства в руки троицы калек.
Леон мысленно улыбнулся. Из этого может получиться хорошая героическая история. И куда подевался Люк? У него самый сильный дар. Сейчас он действительно может проявить себя!
— Ты отправишься к северной стене, Оноре, я буду у южной стены. Со мной пойдет горнист андаланцев. Очень важно начать действовать разом, чтобы у эльфов не осталось времени бежать. Мой горнист протрубит охотничий сигнал. Это и будет знак. После него начинайте, братья! И если Господь будет милостив к нам, то в течение ста ударов сердца все эльфы в замке будут мертвы. Чудо, о котором услышит весь мир! Божественный знак того, что пришло время последней, решающей битвы с Альвенмарком. И того, что задача Нового Рыцарства — командовать в этом последнем бою.
Оноре понимающе кивнул.
— Хороший план, брат Леон.
Интересно, что он подумал? — спросил себя одноглазый.
Когда эта битва окончится, придется заняться Оноре.
— С нами Господь, братья! — произнес примарх. Потом он махнул рукой обоим щитоносцам, которые должны были прикрывать его.
Эльфийские штучки
Сердце Лилианны билось быстрее, чем барабаны андаланцев. Таран завершил свою разрушительную работу. Солдаты огромными топорами разбивали ворота, чтобы можно было заняться решеткой.
Железные прутья были покрыты толстым красно-коричневым слоем ржавчины. Решетка не долго будет сопротивляться мощным ударам дубового ствола. Лилианна заглянула в темный туннель. Там в самом конце что-то шевелилось. Она расслышала тихое повизгивание, источник которого определить не смогла. Оглушительный шум битвы мешал сконцентрироваться на звуке. Удары топоров, залпы аркебуз и крики, издаваемые сотней глоток, создавали такой оркестр, в котором тонули более тихие шумы.
А проклятые орлы все подлетали и подлетали, накрывая людей дождем серебряных стрел. Но солдаты оборонялись. Они встречали гигантских птиц залпами из более чем сотни аркебуз. Двух пернатых они уже спустили с небес на землю.
Снова громыхнули аркебузы, и трепещущий отблеск огня, вылетевшего из стволов, осветил темный туннель. До решетки на другой стороне оставалось менее десяти шагов. За ней нападавших ожидали еще одни закрытые ворота из тяжелых дубовых досок. Но там ее люди надолго не задержатся. Тараны — это прошлый век. Вторые ворота они откроют иначе.
Вот снова поднимается тяжелый дубовый ствол… Для того чтобы орудовать им, нужно двадцать человек.
— Разом! — крикнула Лилианна, и скрежет старого железа был ответом на ее приказ.
Во все стороны брызнула ржавчина. Прутья прогнулись.
Лилианна вытерла руку о забрызганные грязью брюки. Она вспотела. Она не должна находиться здесь. Женщина-рыцарь снова заглянула в туннель. Она догадывалась, что там их ожидает ловушка. Наверняка эльфы что-то задумали… Бывшая комтурша помнила о тех смертоносных дырах наверху в своде прямо над воротами. Ребятам, которые пойдут с ней вперед, она отдала приказ держаться ближе к стенам. Эльфы никак не могли подготовить кипящую смолу. Для этого им не хватило времени.
Глаза жег пороховой дым. Воздух пропах серой. Язык покрылся мерзкой пленкой. Лилианне отчаянно захотелось прополоскать рот.
Она мельком взглянула на своих спутников, прижавшихся вплотную к стене позади нее. Все это были добровольцы, послушники выпускного курса и рыцари. Она не хотела, чтобы в туннеле с ней оказались простые солдаты. Только воины, о которых она знала наверняка: их вера в бога и мужество не позволят им испугаться.
У ее рыцарей наготове были три небольших сосуда. Их содержимого должно хватить для того, чтобы сломать решетку и ворота на другой стороне. Знать бы, что их ждет в туннеле! Что припасли проклятые Другие? Она не была трусихой. Она просто хотела видеть, против чего придется сражаться.
Лилианна взглянула на плотную толпу перед воротами: сотни солдат и рыцарей. Они горят желанием штурмовать двор замка и отплатить эльфам за все.
Мишель пробилась к ней через ряды воинов.
— Решетка сейчас поддастся. — В ее взгляде читался невысказанный вопрос.
— Нет! Тебе туда нельзя. Я пойду первой… — Лилианна колебалась. — И если потребуется повторно штурмовать крепость, возглавишь атаку ты.
Мишель положила сестре на плечо руку в перчатке.
— Будь осторожна!
Лилианна попыталась улыбнуться.
— Ты ведь знаешь, что мне всегда везет. Я…
Раздался пронзительный металлический скрежет. Прутья поддались натиску. Под тяжестью ударов они просто разошлись. Лопнули тяжелые железные заклепки, сдерживавшие двойные решетки.
Таран оттащили. Брешь была достаточной, чтобы, согнувшись, внутрь мог протиснуться один воин.
Лилианна махнула рукой добровольцам. Потом похлопала Мишель по плечу.
— Ты же знаешь, что мне всегда везет.
Бывшая комтурша пригнулась и пролезла в дыру. Вынула из ножен рапиру. В самом конце туннеля снова что-то шевельнулось. Лилианна стала осторожно продвигаться вперед. Мощеный пол оказался скользким. Даже здесь воздух был пропитан серой. Но был еще и другой запах. Очень слабый, почти незаметный…
Лилианна прижалась к левой стене. Только не приближаться слишком быстро к смертоносным дырам! За ней наверняка наблюдают.
Послышался тихий всплеск. Льют воду! Вот снова визгливый звук… Свиньи?
Женщина-рыцарь посмотрела назад. Все ее добровольцы уже протиснулись в отверстие. Они тоже держались вплотную к стенам.
Внезапно из одной из дыр полился свет! Факел. Лилианна увидела влажно поблескивающих животных. И поняла, что это за запах, показавшийся ей таким знакомым. Масло для ламп!
— Назад! — закричала она — но ее голос потонул в гуле огня, когда из дыр начали сыпаться новые факелы.
Лилианна бросила рапиру и побежала. Оставалась всего пара шагов, но через такой узкий лаз может одновременно пролезть лишь один человек! Ее рыцари в панике толпились, мешая друг другу настолько сильно, что становилось ясно: спастись не удастся никому.
Пронзительный визг заглушил рев огня. Свиньи! Животные были объяты пламенем. Их толстый слой подкожного жира питал его. С их тел капал шипящий смалец.
Лилианна сбросила горящую накидку и стала молотить по огню. Руки и лицо болели. Кожа натянулась.
Одна из свиней, здоровенный хряк, выскочила прямо на горстку рыцарей. Во все стороны брызнула кровь, когда он своими клыками попытался проложить себе путь.
— Приподнимите эту чертову решетку! — Из хаоса криков до нее донесся голос Мишель.
Один из рыцарей с криком пытался сбить пламя с горящих волос. Дюжины мужчин ухватились за прутья. Дюйм за дюймом железный барьер поднимался.
Мужчина, у которого сгорели волосы, бросился на землю и сделал попытку пролезть под прутьями.
— Нет, — сказала Лилианна. Ее голос был слаб, все ее тело ныло от боли. Она не решалась посмотреть на себя. Она не хотела видеть того, что с ней происходит. — Нет.
Когда решетка поднялась, пожалуй, дюймов на двадцать, весь полк горящих свиней устремился в брешь.
Люди отпустили решетку. Прутья ринулись вниз, разрубая при этом двух свиней и того рыцаря, который хотел вылезти первым.
Лилианна кое-что вспомнила. Она бросилась наземь и подползла вплотную к решетке. Охватив голову ноющими от боли руками, она ощутила обгоревшую щетину.
Перед ней возникло лицо Мишель.
— Мы тебя вытащим!
Лилианна не хотела видеть ужаса в глазах сестры.
— Ты должна…
Взрыв первого бочонка с порохом прервал ее на полуслове.
Побег
Я действительно должен делать то, что приказал этот блестящий черный жук? — Голос короля орлов проник в мысли Олловейна.
— Да, Тученырь. У нас нет выбора. Тирану здесь прав.
Гигантский орел нахохлился, резко повернул голову и внимательно посмотрел на эльфа.
От него не исходит ничего хорошего, мастер меча.
— Я целиком и полностью разделяю твое мнение. Но это ничего не меняет. На этот раз он прав. Мы не сможем спасти всех, если будем придерживаться первоначального плана. А теперь лети и не беспокойся. Я не спущу глаз с Тирану, когда тут все закончится.
Эльф не убедил птицу и чувствовал это совершенно отчетливо. Но Тученырь больше не приводил аргументов.
Мастер меча опустился на колени перед девушкой, пристегнутой к орлу. Ее связали надежно, чтобы она во время полета не сделала с собой ничего плохого.
— Я не убил его, — тихо произнес он.
Гисхильда уставилась на эльфа. Холодный гнев в ее глазах сменился болью.
— Он не умрет. Он быстро поправится. И никаких последствий не будет. Уже через полгода он снова сможет держать в руках оружие.
Гисхильда кивнула.
— Сегодня ты должна была выйти замуж… — Голос мастера меча был глухим, он подыскивал слова. — Мне очень жаль. Он будет жить, это я тебе обещаю. Но ты никогда больше не сможешь увидеть его. Тебя ждут во Фьордландии. Ты будешь королевой.
Тученырь забеспокоился.
Мастер меча отошел на несколько шагов, и гигантская птица расправила крылья, чтобы подняться в воздух.
В сомнениях
Фингайн опустил лук. Чувство, терзавшее его, было ему доселе не знакомо. Неужели угрызения совести? Он легко мог застрелить старика. На краткий миг ветер утих. Теперь же над стенами и крышами замка бушевали резкие холодные порывы. Будет труднее попасть точно в цель.
Он посмотрел на плащи рыцарей, развевавшиеся на ветру, и попытался подсчитать, насколько сильно ветер отнесет стрелу. До цели было едва ли больше шестидесяти шагов. Не очень трудная мишень… Когда нет ветра!
Странно, что люди приносят своих раненых сюда. Так близко к стене! Должны же они понимать, что могут попасть под обстрел.
Все было именно так, как предполагала Эмерелль. Она приказала ему обращать внимание на целителей, которые носят белые одежды рыцарей ордена. Королева предсказала, что целители появятся тогда, когда эльфы окажутся загнанными в угол. Но раненые были слишком близко к сражающимся…
Фингайн вспомнил истории об Анискансе, битве Трех Королей и ужасной коронации Роксанны. Обо всех этих кошмарах он знал только понаслышке. Эмерелль сопоставила все эти истории. Не от рыцарей исходила наибольшая опасность, а от целителей ордена.
Тот старик вовсе не хотел в первую очередь помочь тем обгоревшим бедолагам в окровавленных плащах, которых бережно укладывали на траву Он хотел убить эльфов в замке. Всех! Если Эмерелль была права…
Два щитоносца, прикрывающие его от возможных выстрелов, были еще одним знаком того, что этот человек был чем-то большим, чем просто целитель. Вся его фигура излучала авторитет. Все прислушивались к тому, что он говорил.
Фингайн поднял лук. Он не может позволить себе выжидать и размышлять над тем, не ошиблась ли королева, потому что если она права, то у него не останется времени выстрелить.
Щитоносцы понятия не имели, где спрятался эльф. Они относились к своей задаче пренебрежительно. Да и щиты были чересчур малы.
Мауравани натянул тетиву аж за левое ухо. Затем спустил стрелу. Он попал старику в голову.
Фингайн подождал еще миг, чтобы до конца удостовериться в смерти старика. Потом сменил позицию. Некоторые рыцари стали указывать на башню. Стали подзывать аркебузиров… Слишком поздно.
Эльф сбежал по лестнице и оказался перед бойницей, выходившей на передний двор.
Тирану выпустил своих одетых в черное Жнецов — стальные скалы среди людского потока. Эльфы сражались хорошо. Отсюда, сверху, все выглядело почти как игра. Казалось, никакой клинок не может причинить вреда Другим. Но когда падет первый из них — лишь вопрос времени.
Большие черные тени скользнули почти над самым замком. Орлы! Фингайн видел, как первые из них приземлились на заднем дворе. Почему они так быстро вернулись?
Он увидел и еще кое-что. В море были пловцы. Они направлялись к маленьким суденышкам, привязанным к причалу перед морскими воротами. Мауравани выругался. Последние защитники должны были направиться на одном из кораблей в море, чтобы оттуда их забрали орлы. Таков был план Тирану. Но теперь ничего не получится. Нельзя терять вторые ворота замка! Это последнее место, где могут приземлиться орлы, чтобы не попасть под обстрел аркебузиров.
Фингайн смотрел на колышущуюся толпу на переднем дворе. Жнецов заметно теснили.
А потом он увидел одетого в белое человека. Однорукий! Он склонился над женщиной в красно-белом платье. Это еще что за целитель? Он поднял тело женщины и крепко прижал его к своей груди. Горюет? Или это такой ритуал, от которого умрут все эльфы во дворе?
Эльф вынул из колчана стрелу. Прицелился…
Выстрел пробил тело умершей и вонзился в грудь рыцарю. Человек рухнул ничком. Словно любовник, лежал он на женщине в красно-белом платье. Затем поднял руку…
Фингайн судорожно сглотнул. Парень убрал женщине волосы с лица. Такого жеста он от человека не ожидал. Неужели рыцарь действительно любил ее? Мауравани вынул еще одну стрелу из колчана. Плохо попал. Нужно оборвать агонию…
Разлучены
Цитадель ордена проплыла под ней. Орел взмыл в небо. Шум битвы стих. Теперь слышен был только шум ветра. Гисхильда смотрела вниз. Ее руки крепко вцепились в стропы. Ее тошнило. Эльфы терпели поражение. Теперь она совершенно отчетливо видела, насколько велико численное превосходство войск ордена.
На глаза принцессы навернулись слезы. Она не хотела, чтобы все было… вот так. Сотни ночей она мечтала о бегстве из Валлонкура. Иногда ей хотелось, чтобы Леон или Друстан умерли. Но это! Такой резни она не ожидала.
Орел повернул на восток и направился к горам. Вместе с остальными хищными птицами он описал широкую дугу. Гисхильда с огорчением заметила, что почти все улетевшие эльфы были ранены. Они висели в стропах, и их лица были бледны. Их раны были обработаны на скорую руку.
А потом один из эльфов исчез. В какой-то миг его просто не стало. Мгновение она видела серебристый свет. А потом его не стало. Его орел поднялся, вылетел из строя и направился назад к замку.
Внезапно ее орел тоже покинул строй. Он издал резкий, протяжный крик и взял севернее остальных. На горизонте показался фронт облаков, к которому они и устремились.
— Куда ты несешь меня?! — крикнула она изо всех сил, но пронизывающий ветер унес ее слова.
Орел не услышал… Не захотел услышать. Она знала историю о расе орлов с Головы Альва. Если бы он хотел что-то сказать ей, то она услышала бы его голос в своих мыслях. Но птица молчала.
Гисхильда ужасно замерзла. Ветер ледяными пальцами трепал ее одежду. Казалось, что каждое колечко кольчуги сделано изо льда. И холод пронизывал слишком тонкую ткань. У девушки стучали зубы. Она была настолько крепко пристегнута, что не могла даже потереть руки, чтобы согреться.
Под ними скользили глубокие ущелья северного прибрежного хребта. На горизонте показалось море. Беспокойная серая поверхность, пронизанная островами и рифами, черными громадами вздымавшимися из воды. На гребнях играла белая пена. Даже на таком расстоянии был слышен грохот прибоя.
Гисхильда подумала о Люке. Жив ли он еще? На глаза навернулись слезы. Она знала, что никогда больше не увидит своего рыцаря. И впервые в жизни пожалела о том, что Сильвина нашла ее. С Люком она могла бы стать счастливой… Она отдалась не ордену, а любви Люка. И он защищал бы ее. Всегда! Она яростно покачала головой и прокляла своих старых богов: Лута, Ткача Судеб, который сплел нить ее жизни в такой запутанный клубок, Норгримма, бога войны, которому нравилось, что из-за нее произошла такая резня, Мэве, богиню прекрасного, которая отняла у нее счастье, и Найду, наездницу облаков, повелительницу двадцати трех ветров, за то, что ее порывистый грозовой ветер бил девушку по щекам. Она кричала в ветер до тех пор, пока силы не оставили ее.
Потом она снова устремила взгляд на волнующееся море. Оно показалось ей словно отражением ее души. Гисхильда подумала о том, чтобы отпустить крючки, державшие ее, и нырнуть в это холодное серое море, забыть обо всем, и чтобы все забыли о ней.
Она согнула руки. Ее пальцы ощупывали ремни… Девушка дрожала.
Последний приказ
Олловейн застегнул крючки на ремнях.
— Я еще могу сражаться, — слабо возмутился Йорновелль.
— В другой раз, — мягко ответил Олловейн.
— Лети! — приказал он Три Когтя.
Черноспинный оттолкнулся от зубцов главной башни крепости, слегка спланировал, а затем расправил большие крылья и мощными взмахами набрал высоту. Порывы ветра взъерошили его перья.
Во дворе внизу раздались выстрелы аркебузиров. Олловейн увидел, как одна из пуль пробила левое крыло орла. Но Три Когтя выдержал. Он поднимался все выше и выше, совершая круги над двором, держа при этом курс на запад, и вскоре оказался вне досягаемости для стрелков.
Олловейн прислонился спиной к одному из высоких зубцов. Напротив него на корточках сидел Фингайн. Мауравани снял тетиву с лука. Его колчан был пуст. Из открытой двери в центре платформы башни доносилась песня клинков.
Мастер меча взглянул на небо. Высоко над ними кружили четыре орла. Пятый летел с востока, чтобы присоединиться к собратьям по гнезду. Уже не было стальных стрел и дымящих горшочков. Ничего, чем они могли бы поддержать эльфийских рыцарей. Птицам оставалось только улетать. Но садиться на зубцы было слишком опасно, потому что все дворы и земляные валы были заняты стрелками.
— Кто там, на лестнице? — крикнул Фингайну мастер меча.
— Пока только Тирану.
Олловейн осознал, что, должно быть, скривился, когда лучник вдруг улыбнулся ему.
— Три таких разных героя… Об этом можно сложить красивую песню. — Мауравани подобрал аркебузу одного из мертвых воинов, лежавших на платформе башни, и взвесил оружие в руке. — Довольно-таки тяжелое, — дунул на неяркие искры на конце запального шнура. — Это оружие не для охотника, — пробормотал он и произнес что-то еще.
Но слова потонули в грохоте залпа, раздавшегося во дворе под ними.
Олловейн поднял голову. Один из орлов вырвался из широкого круга и камнем ринулся к крепостной башне.
Эльф видел, как пули щипали крылья птицы. И только в последний миг она замедлила падение. Со всех сторон засвистели пули. От зубцов отлетала штукатурка. Когти орла вошли в стенную кладку.
— Твой! — крикнул лучнику Олловейн.
Внезапно орел задрожал, словно его охватила лихорадка. Над башней взлетели перья. Там, где только что виднелся холодный, темный глаз, теперь зияла окровавленная дыра. В него угодил целый залп аркебуз.
Птица опрокинулась вперед, ее левое крыло вздрогнуло. Орел отставил его в сторону, будто хотел улететь от смерти.
Олловейн смотрел на орла. Он даже не знал его имени. Ему всегда с трудом удавалось различать представителей этого гордого народа. Эльфу было стыдно. Черноспинный отдал за них жизнь, а он… он даже имени его не знает!
— Не спускайтесь больше! — замахал он обеими руками орлам, кружившим высоко в небе над ними, крича при этом изо всех сил. — Это слишком опасно. Улетайте! Мы завершим это дело по-нашему.
— А как это — по-нашему? — В дверях показался Тирану.
С его меча капала кровь.
Олловейн улыбнулся. В их положении был один плюс. Этот негодяй погибнет вместе с ним и не сможет больше причинить вреда Альвенмарку. Сознание этого облегчало смерть.
Фингайн выглянул в просвет между зубцами и посмотрел на море.
— Можно было бы спрыгнуть. Думаю, здесь достаточно глубоко…
— Они заняли лодки, — ответил мастер меча. — Как ты собираешься уйти от них?
— Я — мауравани. — Фингайн улыбнулся так, что Олловейна пробрала дрожь. Очевидно, этим было все сказано.
Тирану тоже бросил на море короткий взгляд. Но потом нахмурился и покачал головой.
— Нет, я отказался от магии и выбрал путь меча. И теперь не стану изменять свое решение, чтобы выбрать путь головастика. А ты, Олловейн? Как поступишь ты?
Мастер меча вынул оружие из ножен и указал на лестничный пролет, из которого доносился грохот кованых солдатских сапог.
— Я спущусь туда и убью столько врагов Альвенмарка, сколько возможно.
— Какой памятный день, — произнес Тирану, причем в его голосе, на удивление, не было и тени сарказма. — Это первый на моей памяти случай, когда у нас сходится мнение по какому-то вопросу.
Фингайн вздохнул. Потом прислонил к стене лук и поднял рапиру одного из убитых.
— Неужели путь головастика вдруг показался тебе бесчестным? — поинтересовался Тирану.
— Мой народ говорит, что правда о тебе умирает с твоим последним вздохом. И с тех пор ты становишься тем, что о тебе говорят другие, и совершенно неважно, как ты жил. Если я буду единственным из нас троих, кто вернется в Альвенмарк, то все, что останется обо мне, это история о том, как я бросил вас в беде. Хотя гораздо труднее вернуться отсюда на родину, чем тупо, с мечом в руке, спуститься по этой лестнице и умереть.
Тирану рассмеялся.
— Я — сын князя. Все самые сложные вещи в жизни за меня всегда решали другие. Я не умею иначе — всегда выбираю самый легкий путь.
— А я слишком устал, чтобы бежать. — Эти слова Олловейн произнес без печали или горечи. — Я ближе к лунному свету, чем к Альвенмарку. Я знаю, что в лунном свете меня ждут. Линдвин, женщина, которую я люблю, находится там. Уже почти целое тысячелетие. Иногда во время битвы у меня возникает чувство, что она совсем рядом. В Альвенмарке не осталось никого, кто ждал бы меня.
— Какие впечатляющие надгробные речи, — мрачно заметил Фингайн. — Боюсь, о себе я могу сказать только то, что я — дурак, который пропустил последний отлет орлов и теперь сидит в луже с двумя ищущими смерти героями и при этом не обладает достаточным внутренним величием для того, чтобы не волноваться, как о нем будут говорить, когда его не станет.
Новый путь
Окровавленная Мишель вернулась во двор. Оноре доставил удовольствие ее сломленный вид. И в то же время ему было больно. Он должен наконец научиться управлять своими чувствами по отношению к ней!
Сестра Лилианны шла прямо к нему. Лицо ее было ужасно. На левой щеке красовался глубокий, до самой кости, порез.
— Мы не пройдем мимо них, — сказала она, и это признание, похоже, удручало ее больше, чем собственная рана.
Она не могла смотреть ему в глаза.
— Сколько их еще?
Она беспомощно махнула руками.
— Не могу сказать. Двое из них держат лестницу. Третий со сломанной пикой стоит чуть выше и помогает им. Сколько их наверху, не могу сказать… Может быть, только эти трое и остались. Фехтовальщики… Должно быть, это колдовство. Их невозможно победить. Кажется, они знают о каждом ударе, еще до того, как его нанесут. На винтовой лестнице мы не можем воспользоваться численным превосходством. Там могут сражаться только двое в ряд. Мы…
— Достаточно! — грубым жестом прервал ее Оноре. — Я и так вижу, что наши лучшие фехтовальщики против двух эльфов просто болтуны. У нас здесь три полка
опытных ветеранов. Дюжины рыцарей ордена, которые мнят себя лучшими бойцами в мире, к тому же пара сотен послушников. Но мы не можем справиться с двумя эльфами. Они смеются над нами! Как ты думаешь, что произойдет, если об этом узнают наши братья из ордена Древа Праха? Или, еще того хуже, гептархи? Мы станем посмешищем всей Церкви. И все, что ты можешь предложить мне в качестве объяснения, это то, что они, наверное, колдуны.
Оноре наслаждался ее подавленным, разбитым видом. Он мечтал об этом с тех пор, как выжил после ее выстрела из пистолета. Превратить ее жизнь в позор было гораздо приятнее, чем убить. Для этого у него давно уже были все возможности.
Он указал на затянутое тучами небо.
— Даже орлы бросили их… Мы должны подойти к этому вопросу с принципиально другой позиции, — взгляд Оноре скользнул по двору. Там было больше сотни трупов. И ни единого эльфа… Забрали даже мертвых! Они прогонят Других. В принципе, битва была выиграна давным-давно, но у них не будет трофеев. Ну, может быть, парочка эльфийских клинков и трупы гигантских орлов. И все. Послать гептархам в Анисканс десять ящиков с эльфийскими головами… Он вздохнул. С такими доказательствами можно было бы превратить этот кошмар в оглушительную победу.
Взгляд его задержался на Друстане. Две стрелы в смерти соединили его с этой друснийской шлюхой. Гибель Леона была менее зрелищной, судя по тому, что ему рассказали. Стрела в глаз… То, что оба брата погибли, подтверждало его опасения. Леон недооценивал врагов, которые очень хорошо сознавали силу их дара. Они должны были догадываться, что их попытаются уничтожить таким образом. И знали, на каких рыцарей нужно обратить при этом внимание.
Оноре просто не выполнил последнего приказа Леона. Он не пошел на указанное место у стены замка и не попытался кого-нибудь вылечить. Поэтому он все еще жив. Тот, кто позволяет врагу диктовать себе условия, находится на пути к поражению.
Главный шпион посмотрел на башню. Мощная колокольня находилась в самом сердце замка, прямо рядом с воротами, разделявшими два внутренних двора. Войти в нее можно только с заднего двора и с прилегающих ходов по крепостной стене.
— Где именно засели эти проклятые эльфы?
Мишель вздрогнула. Из раны на ее щеке по-прежнему сочилась кровь. Очевидно, мысленно она была не здесь.
— Они занимают верхнюю половину башни.
Оноре почесал подбородок. Сталью этих проклятых негодяев не одолеть. Может быть, они действительно волшебники, как утверждает Мишель. Но есть и другое оружие… Из этой битвы он вынес урок и крепкие представления о том, как можно победить Других в будущем. В принципе, можно попытаться уже сейчас. Эффект будет таким же, как от стрельбы из пушки по комарам… но за смерть последнего эльфа в башне не придется платить ни единой человеческой жизнью.
— Скажешь, чтобы тебе перевязали рану, а потом возвращайся к башне. Больше никакого ближнего боя с этими колдунами-мечниками. Эльфы могут видеть учебный плац с крестовым сводом?
Мишель хотела было покачать головой, но замерла посреди движения, и лицо ее исказилось от боли.
— Нет, — выдавила она сквозь зубы. — Они стоят настолько далеко на лестнице, что не увидят стрелков на учебном плацу.
Оноре улыбнулся. Именно на это он и надеялся.
— Тем не менее ты возьмешь с собой сотню стрелков, а затем сделаешь вот что…
Чужие корабли
Казалось, само небо хочет наказать ее. Порывистый ветер хлестал ее по щекам с такой силой, что из глаз катились слезы. Крепко пристегнутой Гисхильде не удавалось даже поднять руку, чтобы защитить лицо. Одежда промокла насквозь, тело окоченело. Она даже перестала дрожать.
Гигантский орел тоже был беспомощен против буйства стихий. Порывы ветра бросали его туда-сюда. Иногда он опускался очень низко, и Гисхильда видела бушующие волны ужасающе близко под собой.
Казалось, орла оставили силы. Он уже не пытался набрать высоту. Каждый миг Гисхильда была готова к тому, что они упадут в море. И она, беспомощная, утонет в волнах вместе с гигантской птицей. Привязанная к ней. Не способная освободиться…
Серые гребни волн разрезали два ярко раскрашенных корабля. Птица сделала неловкий маневр, пытаясь обойти их. Перья левого крыла коснулись воды.
Гисхильда недоверчиво смотрела на мощное судно, тяжело качавшееся на волнах. Никогда прежде ей не доводилось видеть ничего подобного. Два корпуса соединялись палубой, которая была крупнее, чем два поля для игры в Бугурт. Высоко над палубой поднимались две мачты. Паруса на наклонных реях были зарифлены. Стоял только штормовой парус, чтобы мощный корабль мог маневрировать.
По бокам корпусов торчали шесты толщиной со ствол дерева. Гисхильда не могла объяснить себе, какой толк может быть от этой странной конструкции. Вполне вероятно, она была создана для того, чтобы вражеские корабли не могли подойти сбоку…
В каждом из двух корпусов было три больших грузовых люка, в которые, если их открыть, вполне можно было просунуть целую повозку вместе с упряжкой. Только теперь девушка сумела по-настоящему оценить размеры корабля. Он был, пожалуй, шагов семьдесят в длину, больше, чем самые мощные галеасы флота ордена.
А потом она увидела еще один корабль, и еще — когда они смогли заглянуть через следующий вал. Мощные боевые суда сопровождали более легкие, подобно тому, как оспогрызы сопровождают китов во фьордах, чтобы очистить морских гигантов от надоедливых паразитов.
Увидела Гисхильда и черные, покрытые раковинами рифы, торчавшие из моря меж кораблей. Должно быть, во время бури флот отнесло в опасные воды.
Орел изо всех сил сопротивлялся буре и держался с правого борта большого корабля. Брызги летели в лицо принцессе — настолько низко неслись они над гребнями волн. Принцесса ощущала на губах вкус соленой морской воды.
Орел расправил крылья. Теперь Гисхильда поняла, зачем нужны были шесты по бокам. Они были сделаны для того, чтобы черноспинным было удобнее приземляться.
Хищная птица выпустила когти. Порыв ветра подхватил орла, и корпус корабля тут же поднялся. Орел издал жалобный крик. Шест ударил его по левому крылу. Птицу швырнуло через поручни на главную палубу.
Гисхильда больно ударилась лицом о доски. Орел перевернулся и врезался в мачту. Эльфы пытались успокоить жалобно бьющее крыльями создание.
Принцессса была совершенно оглушена. Она чувствовала, что по щеке ее бежит теплая кровь. Тело птицы лежало на ней тяжелым грузом. Она, скрючившись, висела в стропах, не способная даже шевельнуться.
Ледяной дождь хлестал ее по лицу.
Кто-то заговорил с ней, погладил по руке. Бушующий шторм поглотил слова эльфа.
К стропам прикрепили большие крючья. С грот-мачты свисала стрела подъемного крана. Натянулись канаты. И внезапно Гисхильда вместе с птицей, качаясь, поднялись ввысь.
Кто-то по-прежнему держал ее за руку. Лица она не видела. Ее голова была запрокинута. Мир перевернулся. Океан лился на небо. И девушка увидела, как один из больших кораблей флота устремился вниз с гребня волны и с грохотом, перекрывшим даже рев бури, обрушился на черный риф.
Ее тело снова пронизал толчок. Стрела крана качнулась в сторону. Кожаные ремни натянулись. Ее перетянутые сухожилия и мускулы болели, и возникало ощущение, что какой-то великан хочет разорвать ее на части. Под собой девушка видела зияющую черную дыру, в которую вливались самые настоящие потоки пены.
Гисхильде стало дурно. Корабль раскачивало все сильнее и сильнее. Канаты плясали то вверх, то вниз. А потом ее поглотила тьма.
Небо горит
Олловейн нацелил клинок. Закаленная сталь пронзила нагрудник офицера. Краем глаза эльф увидел движение. Мастер меча отпустил оружие, блокировал атаку кинжалом и свободной рукой подхватил умирающего солдата, чтобы притянуть его поближе к себе. В тот же миг раздался выстрел. Мертвец сильно ударился о своего убийцу, когда его тело приняло пули, предназначенные для эльфа.
Олловейн отступил на одну ступень назад. Уши заложило от грохота, эхом отразившегося от стен винтовой лестницы. Кровь офицера брызнула ему на одежду. По лицу эльфийского рыцаря градом катился пот.
— Назад! — далеко внизу на лестнице раздался мальчишеский голос.
Мастер меча увидел облегчение на лицах мужчин, получивших право отступить с безнадежной позиции. Тирану попытался было преследовать их, но Олловейн удержал своего спутника.
— Нет! Еще пара шагов — и мы окажемся на площадке, где смыкаются ходы по крепостной стене. Здесь, на лестнице, мы в лучшем положении.
Князь Ланголлиона устало кивнул и опустил оружие.
— Поднимемся на ступень выше. — Он указал на мертвого, лежавшего перед ними. — Если атакующие из следующей волны переступят через труп, мы толкнем. Тогда их будет легче вывести из равновесия.
На это Олловейн не ответил ничего. Предложение показалось ему не рыцарским, хотя, конечно, очень эффективным. Могут ли они позволить себе быть рыцарями? Он принялся рассматривать убитого. Сколько ему лет, интересно? Пятнадцать? Или, может быть, шестнадцать? Над его верхней губой пробивался нежный черный пушок. У него было запоминающееся лицо. Олловейн не припоминал, чтобы сражался с ним, но и лица остальных своих противников он тоже помнил весьма смутно. Он не хотел помнить их. Не хотел, чтобы они приходили к нему во сне! Парня наверняка убил Тирану… Он лежал скорее на той половине, которую защищал князь Ланголлиона. Невозможно, чтобы…
— Вы чувствуете это? — спросил Фингайн.
Олловейн поднял голову, благодарный за то, что его отвлекли от раздумий. Он чувствовал только запах проклятого пистолета, грохот выстрела которого все еще отдавался у него в ушах.
Похоже было, что Тирану тоже что-то заметил.
— Это тлеющие фитили?
Мастер меча застыл. Он догадался, почему рыцари ордена так внезапно отозвали своих воинов с лестницы.
— Ложись!
Залп из аркебуз прервал его на полуслове. Стелки стояли вне поля зрения за поворотом лестницы, на крепостной стене. Они могли стрелять только в стену в двух шагах перед эльфами, и большая часть тяжелых свинцовых пуль расплющилась и упала на пол. Но часть срикошетила вверх по лестнице.
Что-то горячее обожгло висок Олловейна. Над ним свистели пули. Он услышал, как что-то застучало о доспехи Тирану. Эльф выругался.
— Выше! — приказал Олловейн.
Под ними, в башне, послышался грохот сапог. Позицию занимали новые стрелки.
Фингайн прислонился к стене, прижав левую руку к животу. Между пальцами текла кровь.
— Я должен был это предусмотреть, — сдавленным голосом произнес он. — Из нас троих стрелок только я один. Я…
Олловейн положил руку на плечо мауравани.
— Давай, нам нужно наверх!
Тирану помог ему защитить раненого. Они поднялись на пять ступеней, когда внизу раздался новый залп.
Глухой удар. Что-то попало Олловейну в голову. Оглушенный, эльф вздрогнул. Выстрел был очень слабым. Повезло…
Он видел, что Тирану тоже хромает, но не разглядел, куда ранен князь Ланголлиона.
— Не таким я представлял себе свой конец, — пробормотал Тирану. — Мы истечем кровью и даже не увидим своих убийц. Почему они хотят выгнать нас с лестницы? Что они замышляют?
— Пожалуй, это очевидно, — выругался Фингайн. — Они считают, что пролили достаточно крови. И поняли, что победить вас двоих при помощи стали невозможно. Не там, не на лестнице.
Словно градом обсыпало открытую дверь на верхних ступенях. Ветер хлестнул Олловейна по лицу, когда он выбрался на воздух. Мастер меча глубоко и облегченно вздохнул. По крайней мере, они ушли от запаха серы.
Фингайн опустился с подветренной стороны стены. Рядом с ним присел Тирану.
Олловейн выглянул на лестницу. Его внимание привлек серебристый блеск. Эльф сделал шаг вперед. Зеркало! Кто-то привязал маленькое зеркальце к древку копья, чтобы, не рискуя собой, выглядывать из-за поворота.
Олловейн не сдержал улыбки. А они не глупы, эти рыцари ордена.
Внезапно повсюду во дворе и на стенах раздались крики ужаса.
— Спаси нас, Тьюред!
— Вы только посмотрите на небо!
Эльф поднял голову и замер. Из густых черных туч лилось пламя, как будто загорелось само небо. Нет, не пламя… То были птицы. Не крупнее соловьев. Их тела и перья были яркими, словно пожар.
Олловейн вспомнил истории о смерти короля Гуннара и гневе Юливее. Наконец-то она решила сражаться!
В воздухе скользнул канат с петлей на конце.
Меж туч виднелась тень орла. Рядом скользнул еще один канат.
— Поднимайтесь, вы, оба! — Он мог этого и не говорить.
Фингайн и Тирану мгновенно вскочили.
— Ногу в петлю! — Он помог Фингайну поймать один из канатов.
Мауравани резко подняли вверх. Слегка коснувшись зубцов, он все быстрее и быстрее стал уходить в небо.
— Сбейте этих проклятых орлов! — прокричал чей-то голос во дворе, настолько громкий, что перекрыл рев бури и грохот битвы.
Раздались одинокие выстрелы. Залп они дать не смогли. Повсюду кружили огненные птицы.
Тирану схватил канат — подняли и его. Раздалось еще больше выстрелов. Людям действительно удается справляться с паникой при помощи дисциплины!
Мастер меча тоже ухватился за канат, обернул его вокруг предплечья и вставил левую ногу в петлю. Только теперь он увидел, что канат был сделан из лоскутков. Не из конопли, а из связанных полосок ткани. Белые одежды его эльфийских рыцарей! Они, должно быть, на одной из гор, совсем неподалеку, как и предлагал Тирану. Так орлы могли вернуться быстрее, чем если бы каждый раз проделывали весь путь до кораблей и назад.
Олловейн подтянулся выше. Один из соловьев коснулся его крылом. Точнее, не коснулся. Он скользнул сквозь его руку. И боли не было! Эльф недоверчиво посмотрел на то место, где птичка выпорхнула из его плоти. Никакой раны, никакой горящей материи. А потом он понял! Юливее осталась верна своей клятве. Ее заклинание создало птиц из света, но не из огня.
Он рассмеялся так, как можно смеяться только тогда, когда отступает уже казавшаяся неминуемой смерть. Все выше и выше вздымался он в облака. Под ним ревели выстрелы.
Он снова ушел! Он… Грохот, от которого содрогнулось небо, оборвал его смех. В небо взметнулся гигантский язык пламени. Словно мрачные посланцы, впереди него летели щепки. Башня потонула в огне и дыме. Что-то больно ударило Олловейна в спину. Эльф разжал пальцы, канат выскользнул у него из рук. И мастер меча стал падать вниз, навстречу пламени.
Навеки потеряна
Когда Люк открыл глаза, ему потребовалось много времени на то, чтобы осознать, где он находится. Он лежал на кровати в комнате с безупречно побеленными стенами. Пахло крепким алкоголем. На табурете рядом с кроватью стояла миска, в которой лежало окровавленное полотенце.
Через маленькое окно напротив кровати он увидел разрушенную башню, кладка которой почернела от копоти. Именно эта башня и сбила его с толку. В Цитадели не было руин! Куда его принесли? В Валлонкуре ли он? Сколько он пролежал без сознания?
Древо Крови на стене рядом с кроватью подсказало, что он, по крайней мере, находится в одном из домов ордена. Но где?
Снова глянул в окно. В руинах было что-то знакомое. Часть хода по крепостной стене упиралась в обрушенную дверь. И над всем этим раскинулось мрачное серое небо.
Люк хотел было сесть, чтобы лучше видеть, что там, за окном, но у него тут же закружилась голова, и он решил отказаться от этой идеи.
Взгляд его снова упал на миску. Правое плечо было так крепко перебинтовано, что он не мог пошевелить рукой. Повернулся, кончиками пальцев сумел дотянуться до ткани, сжал между средним и безымянным пальцами, осторожно поднял.
Пульсирующая боль отозвалась в раненом плече.
Он поднес ткань к глазам. Соткано было идеально. Ни малейшей неровности. Люк потер материю между пальцами. Гладкая и очень плотная… Должно быть, эльфийская ткань. Но этого не может быть! Они — заклятые враги. Зачем один из них остановил ему кровотечение? Они ведь пришли сюда, чтобы убить как можно больше рыцарей и послушников. И чтобы… Губы Люка задрожали. К горлу поднялся тугой комок. Не стоит заблуждаться! В первую очередь они пришли из-за Гисхильды. Он давно уже знал, что девушка ждала, что за ней вот-вот придут Другие.
На глаза его навернулись слезы. Гисхильда наверняка даже не думала, что все произойдет именно так. Хотя в душе она осталась язычницей, но такого она бы не хотела. Он подумал о жалкой смерти Жозе. Нет, она была одной из них! Серебряной Львицей! Она не знала, что произойдет. Она никогда бы не допустила, чтобы из-за нее умирали ее братья по звену!
Люк задумчиво разглядывал обрывок ткани. Он считал себя вполне приличным фехтовальщиком, но эльф победил его безо всякого труда. Люк с ужасом вспомнил, как быстр и ловок был противник и как беспомощен он, понявший, что ему не победить этого бледноликого фехтовальщика. После всех лет тренировок эльф не мог победить его так, играючи, легко… Но победил.
Юноша обиженно всхлипнул. Рука сжалась в кулак, сминая лоскуток ткани. И почему этот парень поступил так? Все эльфы — хладнокровные убийцы. Они не закалывали рыцарей, чтобы потом спасать им жизнь. Эльфы крали детей, мучили своих пленников и ужасно развлекались, когда заманивали одиноких путников в свои магические каменные круги и уводили в чужой мир! Добрых эльфов не существует! Мир был ясен и упорядочен. Это просто немыслимо…
Дверь в комнату распахнулась. Вошел Рене. Светлые волосы мокрыми прядями свисали с его лба.
— Хорошо, что ты проснулся, — произнес он своим детским голосом. — Я уже трижды приходил посмотреть, как ты.
— Сколько я провалялся без сознания?
— Два дня. Ты потерял много крови. Если бы какая-то сострадательная душа не перевязала тебя прямо на поле боя, ты бы… — Рене умолк и уставился в пол. О смерти не говорят.
— Где это мы, во имя всех святых?
Рене удивленно посмотрел на него.
— В Цитадели ордена. Где же еще?
Люк кивнул на окно.
— Но башня! Такой башни…
— Это все, что осталось от главной башни. Оноре приказал принести в башню сорок бочонков с порохом. Там засела горстка эльфов. Последние, кто еще сопротивлялся. Это было ужасно. Всего двое фехтовальщиков держали целую лестницу. Больше часа! Мы бросались на них снова и снова. Там пал Эстебан, — бесцветным голосом произнес он. — Мишель получила очень тяжелое ранение, а Максимилиам… он сгорел в туннеле у ворот замка. Я знаю, что тоже покоился бы сейчас в холодном камне, если бы не ты. Я помню, что уже не мог дышать. Я… Сегодня утром мы молились за упокой, — его детский голос дрожал. Глаза были полны слез. — Эстебан, Жозе и Максимилиам. Я чувствую себя подлецом. Это несправедливо… Я должен был, как и они… Почему все так обернулось? И в то же время я так счастлив, что остался жив! Я… Я благодарен тебе, Люк. Я благодарен тебе и твоему дару. Я говорю себе, что так решил Господь. У него еще есть для меня задание. Поэтому ты подоспел вовремя, чтобы спасти.
Люк смутился. Не знал толком, что и ответить. Поэтому оба молчали. Сквозь открытое окно доносился шум дождя. Колеса повозок катились по мощеному двору где-то внизу.
Люк смотрел на развалины. Главную башню было не узнать. Такие толстые стены рухнули.
— Мертвые, — произнес он наконец, колеблясь.
Вопрос не хотел срываться с губ.
Рене понял его.
— Друстан и его любимая. Леон…
— Примарх?
— Да, — кивнул Рене. — И Лилианна ранена настолько тяжело, что приходится опасаться худшего.
Его собрату по мечу понадобилось много времени, чтобы назвать все имена. Друзья и соперники. Учителя. Солдаты… Многие, кого он знал.
— А Гисхильда? — спросил Люк, когда Рене наконец умолк.
Мальчик беспомощно развел руками.
— Она исчезла. Говорят, ее утащили эльфы.
— О ней много говорят? — осторожно спросил Люк.
— Конечно! Мы отобьем ее! Неважно, куда Другие ее унесли. Она — одна из нас. Мы поклялись. Сегодня утром, в башне, над могилами наших мертвецов.
Люк отвернулся и уставился на стену, чтобы Рене не заметил его слез. Его товарищи ведь ничего не знают! Он знал, где Гисхильда. И он знал, что ее нельзя вернуть. Ни один рыцарь ордена не попадет туда… Только когда все, что значит для Гисхильды больше, чем его любовь, будет разрушено. В Фирнстайне она настолько же вне досягаемости, как и в заколдованном мире эльфов и кобольдов. Сейчас к ней пути больше нет.
— Ты устал?
— Да, — нетвердым голосом ответил Люк.
— Мы вернем ее, мы ведь поклялись! Ты еще отпразднуешь свою свадьбу. Это точно!
Люк был рад, когда Рене наконец ушел. Он больше не мог справляться со своим горем. Он безудержно рыдал в подушку. Во Фьордландии Гисхильду сделают королевой. А потом она выступит на Друсну. Она будет командовать войском язычников. Если им суждено увидеться вновь, то это произойдет на поле битвы. И она будет стоять во главе его заклятых врагов. Посреди ослепленных ненавистью язычников, хладнокровных эльфов и троллей, которые пожирают трупы.
Он снова посмотрел в окно, на развалины башни. Мощная главная башня казалась ему такой крепкой, созданной на века. Крепкой, как его любовь к Гисхильде. А теперь все разрушено. За один-единственный день. День их свадьбы.
Покинут
— Они были здесь не из-за тебя, — рассудительно произнес Оноре.
Он не хотел, чтобы его слова прозвучали язвительно. Не имел права!
Лутин сидел на своей постели, обхватив колени тоненькими руками. Голова была опущена, он слегка покачивался взад-вперед.
Когда они открыли его комнату вечером после битвы, у него уже не было голоса. Ногти были сломаны, крошечные руки кровоточили. Он колотил кулаками в дверь, кричал, пытаясь перекрыть грохот битвы. В отчаянии вонзал ногти в грубую древесину, словно зверь.
Так или почти так все, должно быть, и было, в этом Оноре был уверен. А раз все было именно так, то это поможет ему перетянуть проклятого лисьеголового ублюдка на свою сторону.
— Они пришли из-за человеческой девочки. Она почти совсем еще ребенок. Но она присоединилась к нашему делу. Хотела выйти замуж за одного из послушников своего звена. Не думаю, что она будет хорошей принцессой Фьордландии. Они забрали ее… Но сердце Гисхильды все еще с нами. И так будет всегда. А про тебя, Ахтап, они забыли. Или думают, что ты погиб. Или потерялся на колдовских тропах, о которых ты мне когда-то рассказывал. Может быть, они даже думают, что ты просто сбежал.
Кобольд поднял взгляд.
Впервые с тех пор, как Оноре вошел в его камеру. Наконец-то! Он заполучит его. И большую часть работы за него сделали Другие.
— Я знаю, ты не дезертир. Ты всегда верно служил своей королеве. Был хорошим лазутчиком. Но ты ведь знаешь, как относятся в Альвенмарке к лутинам. У твоего народа дурная слава. Ты знаешь, что они были снаружи, на стене? Им стоило лишь поднять засов на твоей двери. Одно-единственное движение рукой — и ты был бы свободен. Но они давно бросили тебя. Будет лучше, если ты посмотришь правде в глаза. Эта маленькая принцесса… она нужна им, хотя и перебежала к нам. Но тебя, Ахтап, несмотря на то что ты все эти годы сопротивлялся… — Оноре улыбнулся. — Да, я знаю, от меня ты ничего не скроешь. После того, что произошло с троллем, ты перестал молчать. Но я читал все протоколы твоих допросов. Ты ничего особенного не рассказал. Моих собратьев по ордену ты, может быть, и обманул, но не меня! Ты знаешь, кто я. Ложь и обман — вот чем я занимаюсь каждый день. Больно, не так ли? Ты всегда оставался верен им, насколько это было возможно. И что в благодарность? Они забыли о тебе!
Оноре дал лутину время, чтобы тот прочувствовал эти слова. Лисьеголовый кобольд перестал раскачиваться взад-вперед.
— Ты знаешь, почему тебе не дали лестницу, чтобы ты мог смотреть в окно, Ахтап?
Кобольд снова поднял взгляд, но по-прежнему продолжал молчать.
— Леон, старый рыцарь ордена, который часто приходил к тебе, боялся, что ты воспользуешься ею для того, чтобы лишить себя жизни. Он опасался, что ты привяжешь свою простыню к решетке на окне и повесишься. Ты, наверно, думал, что мы отказываем тебе в лестнице, чтобы помучить… Все как раз наоборот. Мы хотели защитить тебя. — Оноре одарил лутина хорошо заученной улыбкой. Она должна была казаться теплой и открытой. — Видишь, твои якобы враги заботились о твоей жизни, а твои якобы друзья порвали с тобой и считают тебя мертвым. Иногда жизнь выкидывает странные коленца, не правда ли?
Ахтап по-прежнему молчал, но Оноре в буквальном смысле слова чувствовал, как ломается сопротивление кобольда.
— Леон, старый белобородый рыцарь ордена, мертв. Теперь многое изменится. Я хочу больше ясности.
Волоски на морде лутина вздрогнули. Внезапно он снова стал подозрительным. Оноре улыбнулся про себя. Сейчас он нанесет решающий удар.
— Ты хочешь выглянуть из окна, Ахтап?
Кобольд склонил голову на бок. Этот ублюдок выжидающе смотрел на него.
Оноре хлопнул в ладоши. Двери распахнулись, и в комнату вошел слуга. Он внес лестницу, прислонил ее к стене под окном, обменялся с Оноре быстрым взглядом, чтобы убедиться, что все сделал правильно, и удалился.
— Я не отпущу тебя, Ахтап, потому что тогда ты, наверное, снова примкнешь к врагам моего ордена. Но если ты предпочитаешь покончить с жизнью, чем быть нашим пленником, то я не стану тебя удерживать. Итак, все в твоих руках — воспользуешься ли ты лестницей, чтобы насладиться видом из окна, или чтобы навсегда попрощаться с надеждой на наслаждение. Твои друзья-эльфы бросили тебя. Я же протягиваю тебе руку. Я скоро буду обладать властью большей, чем князь. А ты можешь обрести во мне нового друга. Надеюсь, ты выберешь жизнь, Ахтап. Я ценю верность. Я думаю, что ты очень верный. Но, пожалуйста, помни, что верность что-то значит, только если она взаимна. Твоя верность обязывает твоих друзей. И если бы ты был моим, я не отдал бы тебя так легко.
Оноре поднялся. Он не был уверен в том, что победил в борьбе за сердце Ахтапа. Было очень трудно судить о том, что происходит в головах у существ, которые являются наполовину зверями. Человека такими словами он завоевал бы. Или, по крайней мере, знал бы, что решил человек. Что касается лутина, то тут он не мог ничего утверждать. Завтра утром он вернется, чтобы посмотреть, не повесился ли полулис на прутьях решетки.
Старый страх
Гисхильда потянулась. Было тепло. Ее мягко покачивало. Реальность казалась частью сна. Она не хотела открывать глаза. Во сне она была с Люком в мягко покачивающейся на волнах лодке на их тайном озере. Там, где они провели ночь перед свадьбой.
Она натянула на себя тонкое шелковое одеяло, скомкала его и крепко прижала к груди. Хотелось удержать сон, точно так же, как и это одеяло.
Реальность все решительнее штурмовала ее чувства. Было жарко. Стояла такая душная, какая-то незнакомая ей жара, когда чувствуешь себя ленивым. Летом в Валлонкуре было жарко и сухо, совсем не так, как здесь. Последняя мысль окончательно прогнала прочь воспоминания о сне. Где она?
Последнее, что принцесса помнила, это то, что она совершенно промерзла и упала без сил, когда ее выпутали из строп орла. Она не знала, как оказалась в этой постели. И сейчас должна была быть осень…
В сознание закралась ужасная мысль.
Она протерла глаза, прогоняя сон. Ресницы слиплись, словно она плакала во сне. Девушка неуверенно огляделась. Кровать стояла в большой, роскошно обставленной корабельной каюте. Разноцветное оконное стекло, на котором были изображены вьющиеся растения и роскошные белые цветы, занимало большую часть задней стены.
Даже у капитанов галеас не было таких апартаментов. Лишь сейчас Гисхильда заметила цветы на столе. Они выглядели чужими, пышные, пурпурные… Никогда прежде ей не доводилось видеть таких цветов.
Гисхильда провела на корабле много лун. Поэтому чувствовала даже самые мельчайшие изменения. С тех пор как она проснулась, легкое покачивание корабля постоянно уменьшалось. Должно быть, они вошли в большую бухту или гавань.
Наверху, на палубе, кто-то выкрикивал команды, но толстые деревянные стены мешали разобрать слова. До Гисхильды доносились только непонятные звуки…
Она заспанно потянулась. И тут она заметила, что на ней тонкая ночная сорочка. Ее раздели! Мысль о том, что кто-то совершенно чужой снимал с нее одежду, испугала.
Гисхильда села. Хотела одеться. Вещи лежали на стуле, аккуратно сложенные. Казалось даже, что их вычистили.
В тот же миг дверь каюты открылась. Вошла женщина, которую она видела только один раз, будучи ребенком, но чье лицо она не забудет никогда. Морвенна… Казалось, за все эти годы она не постарела ни на день. Она выглядела точно так же, как и той жуткой зимней ночью, когда эльфийка помогла появиться на свет ее младшему братишке Снорри, чтобы потом потребовать от отца отдать ей сына, как только тому исполнится семь лет.
— У тебя болит голова? Тошнит? — спросила Морвенна, не тратя времени на приветствие.
— Со мной все в порядке, — ледяным тоном ответила Гисхильда.
Эльфийка подошла вплотную к ней и посмотрела в глаза.
— Это ты называешь «в порядке»? — Она обернулась, взяла со стола небольшое зеркальце и молча протянула его Гисхильде.
Девушка ужаснулась. Ее левая щека опухла и переливалась всеми цветами радуги — от темно-сиреневого, с различными оттенками голубого, до светло-коричневого.
— Взглянув на твое лицо, можно подумать, что ты проиграла драку с троллем. Во время неудачной посадки ты ударилась головой о палубу. — Внезапно эльфийка улыбнулась. То была холодная, отстраненная улыбка. — Если принять во внимание твое поведение, ты, наверное, еще помнишь меня. Значит, от удара в твоей голове перемешалось не все.
— Где я?
— На «Боевом скакуне», флагманском корабле флотилии эльфов. Мы как раз входим в гавань Вахан Калида. Ты останешься здесь, в этой каюте. Мы не предоставим тебе свободу передвижения. Пресечем попытки к бегству. Я наслышана о тебе, Гисхильда Гуннарсдоттир, и приняла меры предосторожности. Очень может быть, что весь день тебе будет плохо, будет кружиться голова. Твоему телу нужно привыкнуть к влажной жаре. Многим это так и не удается сделать. Климат здесь, на севере Лесного моря, не очень пригоден для людей. Когда наступят сумерки, я вернусь за тобой. — Она указала на одежду на стуле. — И если ты достаточно умна, то не наденешь одежды заклятых врагов Альвенмарка.
Об останках и обманах
Гисхильда злилась. Весь день ее терзал страх. Нескольких мгновений, проведенных с Морвенной, хватило, чтобы заставить ее снова почувствовать себя ребенком. Она даже расплакалась. Ей было стыдно из-за этого, она даже ненавидела себя. Нельзя так легко выходить из равновесия! Однажды она станет королевой. И она должна уметь сохранять спокойствие в любой возможной ситуации!
Вид Морвенны вернул давно похороненные чувства. Тоску по брату. Воспоминания о счастливых мгновениях детства. И в первую очередь — воспоминания об отце. Большую часть времени он проводил в военных походах, и тем не менее она всегда чувствовала, что он любит ее. Ей не хватало его взглядов. Он гордился ею. Даже когда она делала что-то не то и он ругал дочь, в его глазах читалась гордость. И этой безусловной любви ей не хватало больше всего.
Гисхильда бросила взгляд на платье, висевшее на спинке стула возле стола. Кобольд принес его днем. Оно было того цвета, который принимают очищенные яблоки, когда их съедают не сразу. Платье было легким и сидело так хорошо, как ни одно платье еще на ней не сидело. Она только примерила. Ткань ласкала кожу, вызывая возбуждение. Чего бы она только не отдала за то, чтобы Люк увидел ее в этом платье!
Гисхильда грустно улыбнулась. Люк… Потом выпрямилась. На ней были одежды ордена, а поверх них — кольчуга. Рапира и кинжал пристегнуты к бедрам. Одежда была тяжелой. Ткань создана для того, чтобы согревать человека влажными осенними ночами в Валлонкуре. Носить это здесь, в этом чужом мире, было равносильно пытке. Швы натирали ее мокрую от пота кожу. Но она не хотела, чтобы Морвенна командовала, что ей надевать. Она — принцесса Фьордландии! Эта эльфийка ей не указ.
Так и стояла Гисхильда у запертой двери и ждала. Блестящая муха носилась по огромной каюте, а потом исчезла за разноцветным стеклом. Каким бы красивым ни было окно, сквозь него город казался расплывчатым. Гисхильда с трудом различила мощные башни. На некоторых, казалось, росли деревья. Большинство башен, похоже, были выстроены из белого камня… Чужими были они, эти башни с куполами, широкими арками и террасами, расположенными друг над другом словно лестницы.
Дверь открылась. Вернулась Морвенна. На ней было простое светло-серое платье. Волосы были зачесаны назад. Лицо казалось более суровым, чем утром, черты — жестче. Казалось, она устала.
— Ты хочешь сказать этим, что ты — одна из них? — спокойно спросила эльфийка.
— Я хочу сказать этим, что сама решаю вопросы по поводу своего гардероба. Не больше и не меньше.
Эльфийка подняла одну бровь. Всего лишь жест, но даже сотня слов не смогли бы точнее выразить ее презрение.
— Идем со мной, принцесса Гисхильда Гуннарсдоттир. Тебя ждут.
— Кто?
— Твоя судьба. И поверь мне, со своим гардеробом ты сделала неверный выбор. Но идем. Времени не осталось.
Они поднялись по лестнице на главную палубу. Гигантский корабль был покинут. Кроме нескольких странных пестрых птиц на реях, нигде не было ни души. Жара на улице была еще более тяжелой, чем в каюте. Девушке казалось, что ноги превратились в мягкий воск и что сил хватит едва ли на сотню шагов.
На лице выступил пот. Она уже жалела, что не надела легкое платье.
Следуя по палубе за Морвенной, принцесса оглядывалась по сторонам. Никогда не доводилось ей видеть гавани, где было бы так тихо. Кроме кораблей флотилии, у причала стояло только несколько плоских безкилевых рыбацких лодок. При этом гавань была достаточно велика, чтобы разместить сотню кораблей.
В отдалении она увидела двух кобольдов, одетых только в набедренные повязки, которые складывали у причала пустые корзины. Гавань была пуста. Словно все вымерли…
Солнце скрылось за горизонтом. Мягкий свет окутал башни города, и мрамор заблестел розовым.
На причале их ждала открытая повозка, запряженная четверкой гнедых жеребцов, беспокойно бивших копытами. Повозка была странной формы. Она напоминала плоскодонные лодки, которые Гисхильда видела в гавани. Кобольд, стоявший на «корме», напоминал скорее рыбака, чем кучера. Его длинные волосы были подвязаны узкой лентой и пестрыми нитками жемчуга.
— Мы опоздаем, — недовольно пробурчал он, когда они сели.
Гисхильда заметила, как блеснули белые зубы за узкими губами, такими же узкими, как у кобольда Брандакса, который так любил пугать ее, когда она была ребенком.
Дернувшись, повозка тронулась. Кобольд, ругаясь, погонял лошадей. Вблизи большие башни тоже казались покинутыми. Город был огромен. Здесь могли бы жить тысячи детей альвов. Но улицы были пустынны. Лишь кое-где Гисхильда видела больших красных крабов, боком разбегавшихся из-под колес.
Между булыжниками мостовой росла трава. Здесь все было не таким, как она представляла себе, думая об Альвенмарке.
Сумерки быстро поглотили последние лучи света. Раздавались крики животных. Слышались странные булькающие звуки. Гисхильда видела, как между статуй и барельефов упражнялись странно заросшие, волосатые фигуры. Ни в одном окошке не горел свет. Это место было похоже на город призраков.
Морвенна, сидевшая напротив, молчала. Она казалась усталой. Эльфийка прислонила голову к мачте, возвышавшейся в центре повозки. Хотя на языке у Гисхильды вертелись сотни вопросов, она была слишком горда, чтобы даже заговорить с эльфийкой. А еще она подозревала, что не получит по-настоящему исчерпывающих ответов.
Строения вдоль улицы стали ниже. И наконец они добрались до улицы, которая вела по дамбе в мангровые заросли. Над черной водой плясали бледно-зеленые блуждающие огоньки. Воздух полнился ароматами. Пахло гниющими растениями и рыбой, но был здесь и странный цветочный аромат, а еще — сладкий запах перезрелых фруктов.
Тени гигантских деревьев поднимались на фоне последней узкой полосы заката. Деревья словно башни… С их ветвей свисали запутанные усики и странные нити, напоминавшие белые бороды.
Вокруг Гисхильды роились насекомые, мучители, жаждавшие ее крови. Принцесса с завистью заметила, что ни одно из этих ужасных существ не тронуло Морвенну. Может быть, эльфийка оградила себя при помощи волшебства? Казалось, та дремала. Ее веки были опущены. Голова склонилась на грудь. Но даже сейчас Морвенна казалась неприступной.
Повозка все углублялась в мангровые заросли. Казалось, поездка длится уже не один час. Если бы сидения не были всего лишь жесткими скамьями для гребцов, она, наверное, уже давным-давно уснула бы. Поэтому девушка просто сидела, опустив плечи, на своем месте, между сном и реальностью, и думала о Люке. О его смехе. Об их первом настоящем поцелуе, тогда, на скалах, в тот день, когда бронзовая серпентина убила Даниэля.
Повозка замедлила ход. Гисхильда открыла глаза. Их окружал туман. Морвенна проснулась, если вообще спала. Если бы только эта проклятая эльфийка хоть что-нибудь сказала! Но та наслаждалась неуверенностью Гисхильды.
Внезапно экипаж замер.
— Ты не хочешь снять свои одежды рыцаря ордена? — спросила Морвенна.
Вместо ответа девушка только упрямо подняла подбородок.
— Это место может убить тебя, если ты не снимешь одежду и кольчугу. Это особенное место. Магия здесь очень сильна. Хотя здесь и нет большой звезды альвов, тем не менее во многих местах сходятся тропы. Я предупредила тебя, дитя. Ты должна знать, что делаешь.
Она не ребенок. И именно поэтому она не позволит собой командовать!
— Куда мы идем?
— Я останусь здесь. В мою задачу входило лишь защитить тебя от опасностей, подстерегающих в мангровых зарослях. Последний отрезок пути ты должна пройти сама. Выходи! Неважно, куда ты пойдешь. Апсары найдут тебя.
— Апсары?
— Ты все увидишь.
Гисхильда терпеть не могла, когда так отвечают! И поклялась себе больше не задавать вопросов Морвенне. Она торопливо перелезла через обод заднего колеса. Земля на дамбе была топкой. Под ее сапогами чавкала грязь. Девушка неуверенно огляделась по сторонам. Ничего не видно. И по-прежнему ужасно влажно.
Она нерешительно удалилась от повозки на пару шагов.
— Гисхильда?
Голос Морвенны. Принцесса обернулась. Повозку поглотили темнота и туман, но она должна была быть совсем близко. Было слышно, как фыркает одна из лошадей.
— Я знаю, что говорят обо мне у тебя на родине. Я не виновата в смерти твоего брата. Я пришла не затем, чтобы похитить его. Я только хотела защитить мальчика. Твой отец должен был отдать мне его! Тогда все вышло бы совсем иначе.
Гисхильде хотелось бы взглянуть сейчас в лицо Морвенне. Эльфийка говорила спокойно. Никаких чувств в голосе… Может, это обман? Гисхильда всегда думала, что Морвенна отомстила за то, что король не захотел отдать ей своего сына.
Принцесса осторожно двинулась дальше. Она не хотела прощать Морвенну. Было легче думать, что это сделала эльфийка, в противном случае… Гисхильда судорожно сглотнула. Она была Снорри ближе всех. Она была его старшей сестрой. Она должна была следить за ним внимательнее! Но в тот день он так часто раздражал ее своей дразнилкой. Гисхильда, Гисхильда, подвязки на гербе у дылды!
Если Морвенна не имеет к смерти Снорри никакого отношения, то возрастает ее собственная вина. Она так часто желала, чтобы Снорри ушел к Луту. На глаза девушки навернулись слезы. Но она никогда… Ведь он был ее братом! Она…
Гисхильда оступилась. Мягкий грунт внезапно расступился под ногами. Перекувыркнувшись в воздухе, она скатилась по каменистому откосу и упала в теплую воду. Тяжесть кольчуги тянула на дно. Она пыталась ухватиться за склон, но вязкая почва скользила между пальцами.
Отфыркиваясь, Гисхильда нырнула. Попыталась избавиться от кольчуги. Сердце билось словно сумасшедшее. Казалось, тяжелый доспех зацепился за ее одежду в дюжине мест. Рубаха из железных колец, будто вторая кожа, пристала к ее телу.
Гисхильда все глубже уходила в темную пучину. Она даже перестала понимать, где верх, а где низ. В слепой панике принцесса пыталась стянуть с себя одежду. Легкие горели.
Внезапно рядом с ней возникла стройная фигура. Девушка ощутила мягкое прикосновение к руке. Ее губы ощутили мимолетный поцелуй. Пламя в легких погасло. Она сделала вдох. И до смерти испугалась, когда вода наполнила ее рот и горло.
Закашлявшись, она попыталась выплюнуть. Нос, рот и горло были полны воды! Все пропало… Все тело Гисхильды сотрясали судороги. Вот как, значит, умирал Снорри! И теперь проклятая Морвенна заманила на смерть и ее!
А потом ее окружила та же самая сила, которую она почувствовала тогда, когда Люк спас ей жизнь. Возможно ли это здесь, в этом чужом мире? Неужели связь между ними настолько сильна, что дотягивается даже сюда?
Ее подняли и провели через воды. Вокруг нее был текучий, серебристый свет. Она не противилась дыханию, как бы противоестественно это ни было здесь, в потоке. Люк был с ней тем магическим образом, который она не могла объяснить. Их любовь стала волшебством, которое охраняло ее.
Потом ее подняли. Вода отступила. Все было залито серебристым светом… и туманом. Вода ушла из ее легких, подобно тому, как из тела вынимают занозу. Она кружила вокруг нее спиралями из текучего серебра. Спираль становилась шире… Боли она не чувствовала. Только удивленно оглядывалась по сторонам.
Одежда и доспехи исчезли. Обнаженная, она лежала на теплой скале. Защищенная, словно дитя во чреве матери. Она отдалась на волю происходящего… Чужие ароматы окружали ее, проливаясь бальзамом на ее истерзанные легкие.
Из тумана показалась женская фигура. Изящная, миниатюрная, как ребенок. Волнистые каштановые волосы спадали на ее молочно-белые плечи.
— Добро пожаловать в мое царство, Гисхильда.
Принцесса догадывалась о том, кто перед ней. Она никогда не видела Эмерелль, и тем не менее королева эльфов всегда была частью ее жизни. Сколько Гисхильда себя помнила, ее имя шептали во Фьордландии. Иногда испуганно, иногда — с надеждой. Говорили, что она не знает меры, творя добро, равно как и в гневе. Все Другие, сражавшиеся бок о бок с фьордландцами, находились там исключительно по ее приказу. Она властвовала над войсками и чудесами, для которых не было слов в языке людей.
Гисхильда
хотела подняться, но вода, по-прежнему кружившая над ней спиралями, казалось, унесла всю силу. Гисхильда буквально срослась со скалой… Стала одним целым со всем вокруг.
— Ты хочешь испытать меня, потому что я так долго жила среди рыцарей?
Эмерелль улыбнулась, и улыбка лучилась приветливостью.
— Нет. Ты давно уже прошла все испытания. Я знаю о тебе. О том, что было, о том, что еще только будет. Я знаю о твоем раненом сердце. Ты ничего не должна мне доказывать. Ты здесь потому, что я хотела познакомиться с тобой. Ты будешь королевой, так же, как и я. Хорошей королевой… Твое имя переживет столетия в памяти твоего народа. Как имя твоего предка Мандреда. Ты очень похожа на него. Но твоя жизнь будет нелегкой. Я должна предупредить тебя о предательстве и интриге. И еще я должна сообщить тебе о двух смертях.
— Люк!
— Нет, моя дорогая. Нет. — Королева опустилась на колени рядом с ней и мягко положила руку ей на грудь, туда, где билось ее сердце. — С Люком все в порядке. По крайней мере, с его ранами. Они заживают. Но его сердце… Оно с тобой, Гисхильда, как и все его мысли.
Горло сжало. Во рту появился металлический привкус.
— Он придет ко мне?
Улыбка королевы померкла.
— Это зависит только от тебя. Ты причинишь ему боль, Гисхильда.
— Никогда! — Она даже представить себе этого не могла. Только не Люку!
— У тебя дар привязывать к себе людей. Даже эльфов.
— Почему вы оставили меня в Валлонкуре надолго? Это было наказание? И где Сильвина? Почему она не пришла снова? Почему ее не было среди рыцарей Олловейна?
Королева взяла ее за руку.
— Сильвина мертва. Она умерла вскоре после того, как отыскала тебя.
Пальцы Гисхильды крепко сжали руку королевы. Она недоверчиво покачала головой.
— Это невозможно. Сильвина… — Нет. Она не могла в это поверить. Сильвина, которая одна пришла в Валлонкур, которая справлялась с любой опасностью, умевшая отыскать любой след!
— Иначе зачем бы мы на годы оставили тебя в Валлонкуре? Мы не знали, где ты, — Эмерелль рассказала ей, как была обнаружена Сильвина. И о том, что последние мысли мауравани были, очевидно, о Гисхильде.
Принцесса сжала губы. Она то и дело качала головой. Для нее Сильвина была непобедимой. Она не могла представить, что больше не встретится с эльфийкой. И ей было стыдно из-за того, что она так часто ругала Сильвину за то, что та не вернулась в Валлонкур. Она должна была догадаться. Догадаться, что только смерть может помешать мауравани выполнить обещание.
— Она была убеждена в том, что ты станешь хорошей королевой, — мягко произнесла Эмерелль. — Было бы легче, если бы она была еще жива, чтобы продолжать говорить в твою пользу.
Гисхильда резко подняла голову.
— Что ты имеешь в виду, госпожа?
— Многие мои придворные сомневаются в тебе. Они знают, что ты выбрала платье ордена. Если ты хочешь быть королевой, то должна отдаться Фьордландии душой и сердцем. Ты знаешь это. Я могу приказать вернуть тебя в Валлонкур. Никто не заставит тебя быть королевой в стране фьордов. Даже я. Из этого ничего хорошего не получится. Так что выбирай.
— Яне могу!
Королева эльфов молча выдержала ее взгляд.
— Мое сердце принадлежит Люку, не Новому рыцарству. Я никогда не изменяла Фьордландии. Я… — Она не хотела этого. Неважно, что она выберет, она совершит предательство. Либо предаст Люка, либо свою родину.
— Я знаю, каково это, — мягко сказала Эмерелль. — Если ты будешь править, твоя душа будет страдать. Почти каждый день. Ты…
— Нет! — Гисхильда, защищаясь, подняла руки.
Она не хотела слышать этого, не сейчас. Больше половины жизни ее готовили к тому, что однажды она будет носить корону. Нет никого, кто мог бы сделать это вместо нее. Она должна вернуться, чтобы отец успокоился. Он должен знать, что его наследница жива, что род Мандреда не угас. Чего стоит ее счастье? Счастье — это цена, которую платят принцессы за то, что растут в золотых клетках. Это она выучила, еще будучи маленькой.
— Я вернусь домой. Но у меня есть одно желание. Оно может показаться тебе детским. Но мне будет легче вернуться, если ты выполнишь его…
Королева внимательно слушала ее. И когда Гисхильда закончила говорить, эльфийка показалась ей опечаленной.
— Твое желание будет исполнено. Однако потребуется много дней, чтобы выполнить эту работу. Я понимаю, почему ты хочешь этого. Но у тебя будут враги при дворе. Влиятельные враги.
Гисхильда рассмеялась.
— Нет. Мой отец поймет меня. Никто не восстанет против него. Ярлы боготворят его. Он словно герой из старых сказаний.
— Я говорила тебе, что должна сообщить о двух смертях, Гисхильда.
Восставший из пепла
И так случилось, что на тридцать пятый день после кровавой свадьбы встретились мастер ордена и маршал ордена. И с ними собрались еще дюжины достойных. Комтуры множества провинций, заслуженные рыцари и капитаны. В тот день собрались славнейшие, чтобы выбрать того, кто получит сан примарха. То было тяжелое время для ордена. Повсюду говорили о нападении эльфов на Валлонкур. И мало правды было в рассказах о битве за твердыню рыцарства. Орден Древа Праха воспользовался своим влиянием в Анискансе, чтобы вовлечь в паутину лжи даже гептархов. Никогда еще авторитет Нового Рыцарства не был так низок, как той зимой. Дети сочиняли дразнилки о гордом ордене. А если кто-то надевал плащ с Древом Крови, то мог рассчитывать на язвительность и насмешки.
Об этом нужно помнить, если желаешь понять то, что произошло. Потому что никто из великих ордена не был избран. Бремя стать последователем Леона было возложено на брата Оноре. Совет Рыцарства сделал выбор в его пользу, потому что он произнес речь, указующую путь. Тот, кто слышал его тогда, снова обретал гордость. А тогда это нужно было ордену более всего. Кто-то, кто вернет нам гордость, снова укрепит веру в наше дело. Кто же иной может стать примархом, как не тот, кто способен на это. Его видение наполнило сердца всех. Его идеи о том, как орден может снова возродиться из пепла. Умение убеждать всегда было одной из сильных сторон нашего брата Оноре. И это были не просто слова. Все, что он сказал в тот день, станет былью, и даже еще больше.
Сегодня я знаю, что в тот час Господь лишил нас своего расположения. Тем не менее задним умом все крепки. Тогда никто не мог предположить, чем все закончится. Но я забегаю наперед…
Пляска смерти. Написано: Раффаэлем из Силано,
Первое издание, не подвергнутое цензуре, с. 53—54
Эльфийские рыцари
Олловейн хромал. Правая нога болела нещадно. Морвенна была хорошей целительницей. Он знал, что снова будет здоров. Но кое о чем она умолчала. Она не лишала пациентов боли. Мастер меча не умел колдовать, но знал о магии. Он знал, что истинные целители разделяют боль больных и раненых, принимая ее в себя. Этого Морвенна не делала. Она была другой… Она ведь была дочерью Алатайи. Но его нога снова будет здоровой. Это самое главное! Ему повезло, что его нога еще была в петле каната, когда он упал. Иначе он рухнул бы прямо в огненную пасть башни. Обломки камня, подброшенные взрывом, угодили ему в спину. Нога вывернулась, связки перекрутились, мышцы потянуло. Но через какое-то время все это заживет.
Олловейн с горечью смотрел на свой флот. Вероятно, он никогда больше не выйдет из гавани. Паруса уже были спущены. Скоро разберут и мачты. Крепко пришвартованные суда стояли на внешнем рейде Вахан Калида. Большинство орлов улетели на север. Спустя годы они, наконец, вернутся в свои гнезда на Голове Альва. Битва состоялась. Не так, как представлял мастер меча. Он чувствовал себя обманутым Эмерелль! Лишь впоследствии эльф узнал, что она хотела найти и убить тех рыцарей ордена, которые унаследовали дар Гийома. И он был полководцем королевы! Как Эмерель могла послать его в битву, не посвятив в свои планы?
Олловейн подавил в себе голос Фальраха. Фальрах был его темной стороной. Он понимал королеву. И даже, что гораздо хуже, поощрял ее интриги и уловки. И он был частью его.
Мастер меча знал, что должен уйти. Прочь из Вахан Калида. Прочь из Альвенмарка. И в первую очередь — прочь от Эмерелль. Если он будет и дальше идти на компромиссы, он потеряет самого себя. Тогда вернется Фальрах…
— Как дела, хромоножка?
К нему по палубе шел Фенрил. Некоторые хольды, сворачивавшие такелаж, бросили работу и украдкой покосились на него. Им было любопытно посмотреть на то, как отреагирует мастер меча на такое неуважение.
Олловейн улыбнулся, приписывая такое обращение своеобразному орлиному юмору. Раньше Фенрилу никогда не пришло бы в голову обратиться к нему как к «хромоножке».
— Твои рыцари ждут тебя, мастер меча.
— Неужели кто-то еще остался? Я думал, они тоже вернулись домой, как и орлы. Мы выполнили свой долг. Эмерелль больше не нуждается в эльфийских рыцарях.
Фенрил издал странный писк.
— Знаешь, что тебе нужно? Прокатиться на орле. Тебе нужно подняться высоко в облака, чтобы твоя голова снова стала ясной, а угол зрения — широким. Запереться в каюте и заботиться о своей ноге — это плохо для твоей души и твоего сердца. Ты должен быть со своими рыцарями! Поверь нашему совету! Некоторым гораздо хуже, чем тебе. Но никто из них не прячется!
Олловейн не хотел ничего слушать.
— Эльфийские рыцари, такие, как они есть сейчас (с кобольдами и орлами, даже с цветочными феями в их рядах!), существовали только потому, что должны были выполнить королевский приказ. Теперь все изменится. Парочка останется в личной гвардии королевы. Я в их число не войду.
Фенрил внимательно посмотрел на эльфа. Это был взгляд хищной птицы. Взгляд орла, который уже в следующий миг рухнет из туч, чтобы забить зайца.
— Мы говорим сейчас только за себя! — Фенрил приложил руку к груди. — Думаешь, мы сражались и страдали ради Эмерелль? Или ради Альвенмарка? Мы делали это ради тебя. Потому что все смотрят на тебя. Твои рыцари хотят быть такими, как ты, Олловейн. И они пойдут туда же, куда и ты. Кроме, может быть, Тирану. — Он издал резкий смешок. — Он понял, что с нами он всегда будет лишь в тени твоих крыльев. Вернулся назад к своим Жнецам, в Друсну. Там он может командовать своей стаей как захочет. Мы не скучаем.
Уже довольно давно Фенрил приобрел привычку говорить о себе «мы». Это немного сбивало с толку. Олловейн никак не мог разобраться, когда князь говорит обо всех рыцарях, а когда лишь о себе. Мастер меча был рад, что Тирану ушел. Прежде чем покинуть Вахан Калид, князь пришел к Олловейну, когда тот был еще прикован к ложу, и попросил разрешения забрать своих людей с собой. Пробыл Тирану недолго. Олловейн никогда не будет любить его. Но приходилось признать, что князь Ланголлиона — хороший полководец. Без него они потеряли бы, вероятно, вдвое больше воинов.
— Я размышляю над тем, чтобы сопровождать девочку во Фьордландию. Можешь собрать всех оставшихся рыцарей здесь, на главной палубе, в сумерках? Я поговорю с ними. И буду честен с тобой. Я думал о том, чтобы уйти одному.
Фенрил одарил его сдержанной ухмылкой хищной птицы.
— Если ты уйдешь, эльфийские рыцари лишатся своего сердца. А без сердца существовать не может ничто. Но если они перестанут существовать, то мы будем свободны и сможем идти туда, куда захотим. Я бы очень удивился, если бы среди нас не оказалось эльфов, ощущающих непонятную потребность совершить длительную экскурсию во Фьордладию.
Его слова пролили бальзам на душу Олловейна, хотя он и не подал виду.
— Прежде чем ты примешь решение, ты должен узнать, почему я ухожу. Если ты не можешь уйти по той же причине, то будет лучше, если ты останешься. Я чувствую вину за то, что мы забрали Гисхильду. Вернее было бы сказать: похитили, потому что именно это и произошло. Мы разочаровали ее тогда, когда были нужны ей больше всего. А когда она наконец-то начала устраиваться в новой жизни и обрела там счастье, появились мы. Мы разрушили все, и оставили ей так же мало вариантов для выбора, как и рыцари ордена, когда украли ее из Друсны. Я ощущаю вину по отношению к ней. И хочу ее загладить. Я знаю, что во Фьордландии ее встретят не с распростертыми объятиями. Там правят ярлы, а не ее мать. Роксанна слишком слаба. Настоящая власть находится в руках благородных. И многие из них не захотят расстаться с этой властью и склонить голову перед девочкой, которая сначала еще должна доказать, что она — именно та, за кого себя выдает. А потом ей придется доказывать, что в душе она не стала приверженцем церкви Тьюреда. Гисхильде может понадобиться любая помощь, когда она вернется во Фьордландию. Не будем обманывать себя. Родины у нее больше нет. Ее не было слишком долго, и слишком много случилось с тех пор. — Он пристально посмотрел на Фенрила. — Если она допустит хотя бы одну-единственную ошибку, то народ будет видеть в ней предательницу, а не законную королеву.
Возвращение домой
Гисхильда въехала в ворота. Стоял ранний зимний вечер. Ледяной ветер пронизывал девушку до костей. Она вроде подготовилась к этому и надела теплую одежду, но в жарких мангровых зарослях она потела, и теперь ледяной холод казался еще более жестоким.
Принцесса глубоко вздохнула. Крупная кобылица нетерпеливо пританцовывала на месте. Черная, на лбу белое пятно в форме звезды, она была самой красивой лошадью, которую когда-либо доводилось видеть Гисхильде. Девушка дала ей имя, которое обычно шептал ей на ухо Люк в их самые нежные мгновения: Полярная звезда.
Гисхильда успокаивающе погладила лошадь по шее. Позади принцессы в ворота въезжал кортеж. Эльфийские рыцари и кобольды, кентавры, цветочные феи, несколько троллей и даже три черноспинных орла прилетели с ней. Все они были экипированы мастерами королевы. Никогда еще у человека не было такой роскошной свиты! На серебряных доспехах эльфов сверкали драгоценные камни величиной с голубиное яйцо. Плечи троллей украшал мех снежных львов, а на головах у них вместо шлемов были надеты черепа хищников. Гисхильда подозревала, что Брандакс хотел посмеяться над троллями: он набросил себе на плечи мех вшивой домашней кошки, ужасно сочетавшийся с дорогими и слишком яркими тканями, из которых были пошиты его брюки и камзол.
Кентавры надели леопардовые меха в качестве попоны и теплые меховые куртки. Темно-красная сбруя красовалась у них на груди, обвешанная амулетами и серебряными колокольчиками. Только цветочные феи были в чем мать родила. Эмерелль подарила им крошечные волшебные кольца, магическая сила которых должна была защитить от холодов Фьордландии.
Пока эта пестрая толпа собиралась за ней на вершине Январского утеса, Гисхильда смотрела на свой родной город. На крутых крышах лежал первый снег. Восточный ветер задувал дым из печных труб в переулки. Фьорд еще не замерз. У причала стояли дюжины кораблей. Наконец-то она вернулась! Она печально смотрела на королевский замок с его гордым пиршественным залом и большой могильный холм, в котором покоились ее предки.
Работы над новыми укреплениями в форме звезды и над бастионами все еще не были завершены, что заставило сидевшего у нее за спиной Брандакса начать громко разглагольствовать по поводу расхлябанности сонных ленивых строителей-людей, которые, по его мнению, годятся только на то, чтобы возиться с плужным лемехом.
Гисхильда направила лошадь к склону, показавшемуся ей самым покатым. Это было не то место, где стоило ездить верхом. Только козы или эльфийская лошадь могли уверенно ступать по обледенелой тропе. Последние недели Гисхильда много часов провела в долгих поездках верхом, чтобы привыкнуть к Полярной звезде. Она знала, что должна отпустить поводья кобылы. Та сама найдет путь. Единственная сложность заключалась в том, чтобы не выпасть из седла.
Когда они приблизились к стенам города, последний свет давно погас. Стояла ясная зимняя ночь, небо было полно звезд. Над фьордом висел узкий, едва различимый серп луны. Ветер кружил одинокие снежинки.
Со стен города послышались звуки рога. Их обнаружили давным-давно. Восточные ворота были распахнуты. Даже близорукий старик с расстояния сотни шагов понял бы, что такая кавалькада может пожаловать только из Альвенмарка.
Перед воротами выстроился двойной шеренгой отряд воинов почетного конвоя. На зубцах башен зажглись сигнальные огни, и по снегу заплясали дрожащие желто-красные огоньки. За воротами ожидали несколько ярлов на лошадях.
Среди них Гисхильда узнала Сигурда, капитана мандридов, доверенное лицо ее отца. Он уставился на нее, словно девушка была привидением.
— Ты ли это, принцесса? — запинаясь, выдавил он.
Гисхильда придержала кобылу.
— Я вернулась, Сигурд Меченосец.
Она запрокинула голову назад, так что капюшон ее накидки спал, и ярл мог увидеть ее длинные золотистые волосы. На принцессе был пластинчатый доспех, который она захотела себе в подарок от Эмерелль. Такие доспехи получали послушники Валлонкура, когда заслуживали золотые шпоры рыцаря.
Сигурд разглядывал сверкающие латы. Нагрудник украшал стоящий на задних лапах серебряный лев. Это был королевский доспех. Гисхильда очень гордилась им. Эльфийские кузнецы вплели в сталь все свое умение и магию. Много недель потребовалось на то, чтобы закончить работу. Недель, на протяжении которых Гисхильда готовилась к тому, что ее ожидало. Она знала, чего хочет, и знала как этого достичь.
— Собери всех ярлов, которые сейчас в городе. Я хочу видеть их через час в пиршественном зале королевского замка. — Она говорила холодно, твердым голосом, хотя больше всего ей хотелось обнять Сигурда, лучшего друга отца, чтобы оплакать вместе с ним смерть Гуннара.
Капитан мандридов все так же смотрел на нее. Она провела кобылу, при этом мягко коснувшись его руки.
— Это действительно я, мой друг. Не привидение.
Остальные всадники отпрянули. Они смотрели на ее свиту со смесью восхищения и недоверия. За воротами собралась огромная толпа людей. Нищие и купцы, корабелы, плотники и пьяницы стояли плечом к плечу.
Когда она въехала в свой город, в толпе образовалась дорожка. Гисхильда чувствовала страх. Она знала о подавленности людей, о многих проигранных за последние годы битвах. Враг почти достиг Фьордландии. На каждого воина, которого могли выставить они, орден мог выставить десятерых. Ее народ был слишком горд, чтобы прекратить борьбу, но никто больше не питал ложных надежд по поводу исхода войны.
Люди молчали. Слышен был только неясный гул голосов. Вдруг кто-то выкрикнул:
— Мандред вернулся! Близится конец света. Нам предстоит последняя битва!
Гул стал громче.
Гисхильда знала, что должна что-то сделать. Но что… Она выпрямилась в седле.
— Неужели похоже, будто я обрила бороду? — крикнула она звонким голосом. — Наверное это от ужаса, поселившегося здесь, потому что мои фирнстайнцы приветствуют меня шепотом, вместо того чтобы шумно поднести рог полный меда, как положено при встрече князя? Мне доводилось видеть похороны, которые были веселее. Кто умер? Неужели в могилу положили ваше мужество?
— Кто ты такая, женщина, что бросаешь нам в лицо такие оскорбления? Никто из нас никогда тебя не видел. С такой свитой за спиной легко быть грубой.
Гисхильда посмотрела на приземистого мужчину, протолкавшегося в первый ряд. На нем были хорошие одежды и яркая шерстяная шапка. К куртке был пришит меховой воротник. Бедным он быть не может. Его шишковатый нос и красные обвисшие щеки показались ей знакомыми. Совершенно уверена она не была… Но если она сейчас на что-то решится и выиграет, то завоюет фирнстайнцев в течение нескольких мгновений.
— Может, ты и забыл меня, Хрольф Свейнссон, но я хорошо тебя помню. Мужчину, который никогда не снимает шапку, потому что ему не нравится, что его голова гладкая, словно попка ребенка. Ты подарил мне платья для кукол из остатков меха, когда я была маленькой. Хорошая идея! Мой отец потом заказал у тебя сотню подбитых мехом плащей для своих мандридов. Твой магазин стоит на южной оконечности рыбного рынка. А на твоей лестнице раньше всегда сидела слепая Гудрун, которая вырезала на яблоках рожицы и дарила их детям. Даже тем, у родителей которых никогда не было достаточно денег, чтобы купить в твоем магазине плащ. Тебя считают суровым дельцом, но мой отец всегда был убежден в том, что на самом деле у тебя доброе сердце.
Теперь Хрольф тоже уставился на нее так, будто она была привидением. Гисхильда огляделась по сторонам, выискивая знакомые лица. Большинство укутались, чтобы защититься от холода. И они изменились… Сейчас нельзя допустить ошибку. Одно неверное слово, и ее маленькая победа окажется напрасной. И тут она увидела худощавую фигуру… Ошибиться и спутать невозможно… Принцесса помахала рукой.
— Ты кланяешься, Рагнар? Ты еще помнишь, как часто говорил мне, что мечи — не для женских рук? Мне очень жаль, что я оказалась такой плохой ученицей.
В толпе послышались первые смешки.
— Ты еще помнишь, как звали третьего сына короля Освальда Сигурдссона?! — дрожащим стариковским голосом крикнул старый учитель.
Гисхильда закусила губу. Сколько часов она провела над зубрежкой своей родословной! Но этого предка она вспомнить не могла. Разве у Освальда было не два сына?
— Ха! — крикнул старик. — Ты действительно Гисхильда Гуннарсдоттир! Ты всегда вычеркивала маленького Вульфа Освальдсона из списка своих предков. Дюжину раз, и даже больше я напоминал тебе об этом. То, что он умер в своей колыбельке, еще до того как ему исполнился год, — еще не повод не помнить о нем.
— Тогда тебе, наверное, придется сидеть за моим столом, Рагнар, чтобы ты помнил все, что я забываю. Судя по твоему виду, ты давно не ел жаркого. Неужели последние зубы покинули тебя?
Старик широко открыл рот.
— У меня осталось еще семь. Вполне прилично для человека моего возраста. И уверяю тебя, Гисхильда, кусать я могу еще не хуже лисы, которая утащила гусенка. Мои знания сегодня не ценятся. За королевским столом сидят льстецы твоей матери. Хорошо откормленные ярлы, которые предпочитают давать добрые советы, чем сражаться на полях Друсны. Этих застольных вояк слишком много в пиршественном зале замка, с тех пор как твой отец отправился искать тебя. Где ты была все эти годы, Гисхильда? И где твой отец?
Гисхильда сознавала, что сейчас она не может ответить на эти вопросы. Не здесь. Слишком рано. И нужно было срочно обыграть вопросы, потому что она уже чувствовала на себе буравившие ее взгляды близстоящих людей.
— Истории королевских семей обсуждают в королевских покоях, — слегка запнувшись, произнесла она. Эмерелль пыталась подготовить ее к подобным ситуациям. Много часов она говорила с Гисхильдой о том, что значит быть правительницей. И у девушки возникло чувство, что слова эти были произнесены не непосредственно ею. — Ты должен знать это, Рагнар. Ты ведь так долго изучал историю.
— Да, принцесса. Извини, пожалуйста, госпожа. — Он торопливо закивал, и Гисхильде было больно видеть своего старого учителя таким подавленным.
— Ты придешь ко мне завтра, сразу после восхода солнца. Будешь сидеть за моим столом. Тогда и расскажешь о льстецах.
У нее возникло такое чувство, словно годы разом стерло с лица Рагнара. Его кожа засияла, когда он улыбнулся. Морщинки вокруг глаз стали глубже. Он казался счастливым.
— Я буду, госпожа. Сразу же после восхода солнца.
Люди обступили ее. Многие хотели прикоснуться к принцессе. Кто-то принес наполненный медом рог. Она подняла его высоко над головой.
— Я дома! Наконец-то! — громким голосом крикнула она, и ответом ей было ликование.
Пропасть исчезла. Она была окружена толпой и все смотрели на нее.
Гисхильда была счастлива. И в то же время впервые ощутила бремя, о котором говорила Эмерелль. Там, в Альвенмарке, она поняла это не до конца… И удивлялась тому, что королева постоянно заводила об этом разговор. Теперь было ясно, что имела в виду королева Других… Желание не разочаровать всех этих людей, и в то же время — сознание того, что это в принципе невозможно. Знание, отнявшее тепло и радость этого момента триумфа.
Хотя от городских ворот до королевского замка было всего несколько шагов, для того, чтобы пройти этот путь, Гисхильде понадобилось гораздо больше времени, чем на путь от Январского утеса до Фирнстайна. Купание в толпе было утомительным, словно битва. Даже во дворе замка ее тут же обступили снова. Здесь собралось столько лиц, окружавших ее с детства. Хорошо быть дома. Но теперь ей предстояла самая трудная часть возвращения домой. Ярлы должны были сразу понять, что ее намерения серьезны.
Два тролля распахнули массивные створки дверей, ведущих в пиршественный зал. В воздухе висел дым. Тлеющие в жаровнях угли отбрасывали красноватые отсветы на обитые листовым золотом колонны. В зале собралось порядка шестидесяти мужчин. Здесь никто не ликовал. Все эти новые ярлы были ей незнакомы.
Олловейн держался по левую руку от нее. По правую шла Юливее. Полсотни эльфийских рыцарей следовали за ней, звеня доспехами. Гисхильда обратила внимание на человека с красным лицом пьяницы, стоявшего в центре благородных. Это не препятствие, вообще никто! Рядом с ним держался красивый светловолосый парень. Единственный из всех, кто улыбался. Гисхильда сконцентрировалась на пьянице. Она пошла прямо к нему. Плащ она отбросила за спину. Доспех сверкал красным золотом в отсветах жаровен.
Сначала ярл смотрел на нее угрюмо. Потом в его взгляде появился вопрос, когда он понял, что девушка не собиралась останавливаться. Наконец он отпрянул, при этом едва не упав.
Подобно тому, как топор проходит через трухлявый щит, так и она во главе эльфов прошла сквозь стену ярлов. Благородные торопились убраться с пути Гисхильды и ее свиты. Один даже наступил на жаровню и, ругаясь, похромал прочь.
В зале воняло медом и вином. На столах были видны остатки праздничных блюд. Достойные мужи королевства не бедствовали.
Гисхильда устремилась к деревянному сидению, трону ее отца, стоявшему в конце зала на возвышении из тяжелых дубовых досок. На простом стуле с высокой спинкой лежали волчьи шкуры. Грубые ножки должны были повторять когти орла, но амбиции столяра, создавшего этот предмет мебели, однозначно были выше его возможностей.
Олловейн снял с ее плеч накидку. Юливее расстегнула ей пояс и приняла рапиру и кинжал. В полном обмундировании Гисхильда опустилась на трон. Положив ногу на ногу, она пыталась делать вид, будто это совершенно естественно, что она сидит на троне, принадлежавшем раньше ее отцу.
Ярлы смотрели на нее снизу вверх. В этом и был смысл приподнятого трона. Окруженная эльфами и троллями, в доспехе, который не могла создать человеческая рука, она хотела изобразить власть. И точно — многие мужчины казались неуверенными, даже испуганными. Только краснолицый был преисполнен решимости восстановить свою честь. Он выступил вперед.
— Это место Гуннара Дуборукого. Отойди от этого трона, женщина! Он тебе не принадлежит.
— Мой отец мертв, — бесцветным голосом сказала она.
Это были слова, которых она опасалась сильнее всего. Сейчас она не имела права на слабость, как бы больно ни было ей самой признавать эту правду. Юливее, бывшая рядом с ним в момент смерти, рассказывала о его последних мгновениях. Ее отец, которого она всегда считала непобедимым, умер, когда последовал за ней, чтобы спасти.
Краснолицый рассмеялся.
— Думаешь, можешь просто так прийти, начать рассказывать сказки и мы поверим? Кто ты такая, женщина?
— Кто ты такой, что не узнаешь Гисхильду Гуннарсдоттир, которая вернулась, чтобы занять принадлежащий ей по праву трон предков? — было примитивно отвечать вопросом на вопрос, но, похоже, это сработало.
Ярл уставился на нее, словно утратив дар речи. Очевидно, он столько мнил о себе, что ему казалось невообразимым, что его могут не знать.
— Я Гутрум, ярл Альдарвика.
— Скажи мне, где моя мать, Гутрум?
Ярл посмотрел на нее блестящими от ярости глазами.
— Откуда мне знать, где та шлюха, из чрева которой ты выползла на свет? Я тебя не знаю!
Сигурд подошел к ярлу сзади, схватил его за плечи и хотел увести, но Гисхильда скупым жестом остановила капитана мандридов.
— Ты не будешь делать мою работу, Сигурд. Где королева, Гутрум?
— Королева Роксанна находится в своем охотничьем домике в горах.
— Сигурд, пошли гонца. Она должна узнать, что я здесь. И она должна вернуться в Фирнстайн еще этой ночью.
— Разве дочь ведет себя таким образом?
Гутрум повернулся к другим благородным, и Гисхильда почувствовала, как настроения собрания изменились и ярлы, очевидно, не на ее стороне.
— Разве не должна дочь прийти к матери? Кто она такая, чтобы приказывать нашей королеве?
— Разве не должна королева быть там, где правит? Где находится ее трон? Где ее дворяне жиреют на ее запасах? Если она не находится в том месте, где того велят ее обязанности, то я должна вразумить ее. Или это вы выгнали ее отсюда?
Некоторые мужчины опустили головы.
— Докажи, что ты — Гисхильда! — крикнул седовласый ярл. Этого принцесса помнила. — Ты совершенно не похожа на ту маленькую девочку, которую я когда-то знал.
— Я смогла войти в этот зал и сесть на трон, и никто из вас не помешал мне. Разве одно это не подтверждает, что я — потомок легендарного Мандреда?
Светловолосый ярл, который сначала стоял рядом с Гутрумом, громко расхохотался. Остальные благородные несколько отодвинулись от него.
— Кто же встанет на пути у целой толпы вооруженных эльфов? — возмутился Гутрум.
— Ярлы, которые находятся здесь затем, чтобы служить своей королеве, пошли бы на это. Но я уже слышала, что большинство из вас предпочитают бросать вызов праздничному столу, а не вооруженному противнику, — маленькая белая кошка запрыгнула на колени Гисхильде. С любопытством облизала доспех. Ее привлек тонкий слой оружейного жира.
Принцесса погладила ее по спине, и кошка замурлыкала. Она была единственным существом в зале, кто приветствовал ее.
— Завтра я выйду к вам вместе с королевой Роксанной. — Она одарила Гутрума уничижительным взглядом. — Я уверена, что шлюха узнает дитя, которое выползло из ее чрева.
В зале повисла мертвая тишина.
— Вы поступите умно, если завтра придут только те из вас, кто считает себя воином. Все остальные в будущем будут набивать свои брюха у собственных очагов. И чтобы не было недоразумений: от воинов я ожидаю того, что они без колебаний последуют за мной в бой. Будьте готовы к битве, когда придете. Пришло время ярлам Фьордландии совершать поступки, которые заслуживают того, чтобы скальды воспевали в песнях их бессмертную славу. А теперь идите! И хорошенько подумайте над моими словами!
Похоже, что не все восприняли в штыки ее речь. Гисхильда заметила, что некоторые смотрят на нее с любопытством. Казалось, теперь вопрос о том, действительно ли она Гисхильда, не на первом плане. Ярлы раздумывали, сумеет ли принцесса сделать то, о чем так веско говорила.
— Принцесса? — Олловейн склонился к ней. — Я далек от того, чтобы поучать тебя, но было неумно привселюдно заставлять твоего старого учителя приходить сюда, чтобы указать пальцем на тех, кого он считает бесполезным едоком.
— Почему?
— Потому что из-за этого он может умереть этой же ночью.
Гисхильда с ужасом посмотрела на эльфа.
— Это не игра, принцесса. Тот, кто сидит в этом зале, обладает властью. Тот, кто теряет свое место, унижен. Я думаю, что ты действительно запугала нескольких выскочек. Остальные, возможно, будут сражаться, чтобы не потерять свою власть и влияние. И поэтому твой учитель Рагнар в опасности. Если ты позволишь, я пошлю Фингайна, чтобы он присмотрел за Рагнаром.
Гисхильда кивнула. Тем временем последние ярлы покинули зал, и она внезапно ощутила, что ужасно устала.
— Я пойду отдыхать. Пусть меня разбудят, когда прибудет мама.
— Я выделю охрану для…
— Нет, Олловейн. Как это будет выглядеть? Я хочу быть правительницей и королевой-воительницей, а сама даже не могу отправиться спать без охраны?
— Но ты должна помнить…
Она встала. Маленькая кошка спрыгнула с колен.
— Пожалуйста, Олловейн, уважай мои желания, даже если они кажутся тебе неразумными. Я закрою дверь на засов, если тебя это успокоит. Но я не стану жить в страхе в собственном доме и на каждом шагу окружать себя стражей. Я даже представить себе не могу, что кто-то причинит мне вред. Для этого они слишком уважают мою семью.
— Я не хочу путать тебя, принцесса, но тебе стоит привыкнуть к мысли, что в жизни бывает много такого, чего ты даже представить себе не можешь.
Кровавое злодеяние
— У тебя не будет выбора, Гисхильда.
Принцесса покачала головой.
— Я буду королевой. Но то, о чем ты говоришь, невероятно!
— Я ведь говорю не о любви, дитя. Ты должна сделать это. Ради своей страны. Ради своего рода. Ты — последняя из рода Мандреда. Они будут так долго надоедать тебе, пока ты не сдашься. Ты же знаешь, что была рождена для этого. Королева или нет, в этом вопросе тебе придется подчиниться.
— Я люблю Люка. Я не могу взять себе другого мужа. Я скорее откажусь от трона.
— Если ты сделаешь это, дворяне начнут драться за корону. Это станет концом Фьордландии.
Гисхильда посмотрела на мать. Роксанна постарела. Под глазами большие мешки от слез. Серебро прокралось в ее черные как смоль, волосы. Гисхильда помнила ее красавицей. То, что она увидела, испугало ее.
Роксанна рассказала ей о нескончаемой войне с ярлами. Ее не уважали, потому что она была не королевских кровей. Да в ее жилах даже не было крови фьордландцев. Неуважение дворян зашло так далеко, что они даже не пытались заставить Роксанну снова выйти замуж, после того как проходили годы, а Гуннар все не возвращался.
— Ты должна сделать это ради страны, — тихо произнесла Роксанна.
— Я уже выбрала возлюбленного и поклялась ему в верности. Никто не займет его место.
— Если я правильно поняла тебя, свадьба не состоялась, — напомнила мать.
— Не хватало только клятвы перед Тьюредом. — Она сказала это упрямо и тут же почувствовала, как кровь прилила к щекам.
Мать удивила ее. Она улыбнулась. А потом крепко обняла дочь. Так, как часто делала это, когда Гисхильда была ребенком. Мать пахла так же, как и раньше, цветами персика, розовым маслом и немного чем-то кислым. Эти объятия подействовали. На глаза Гисхильды навернулись слезы, и поделать ничего с этим она не могла.
— Ты очень любишь его, не так ли? — Голос Роксанны снизился до шепота. Темного. Тихого.
— Да, — вот и все, что смогла сказать Гисхильда.
Она напряглась, чтобы не всхлипнуть. Мать мягко погладила ее по спине.
— Ах, девочка моя, девочка. Большая любовь… Самый прекрасный дар и в то же время — проклятие. Я любила твоего отца больше жизни. Как часто он уезжал. Сколько дней я словно не жила. — Она запнулась. — А теперь, когда я знаю… Когда ты сказала мне, что он… Сколько лун я страдала ради нескольких лун счастья. Ты должна забыть его, Гисхильда. Сердце не может тосковать вечно, оно становится маленьким и теряет мужество. Посмотри на меня! — Она отпустила дочь и села на ее постель. — Думаешь, я хотела стать такой, какой стала? Я каждый день осознавала, насколько я плохая королева. Они не хотели меня. Единственные, кто всегда был за меня, — это мандриды. Остальные…
Роксанна беспомощно всплеснула руками.
— Ты видела их. Берегись Гутрума. Ярл Альдарвика — самый ужасный. Пару дней назад он осмелился преследовать меня. Он хотел, чтобы я объявила Гуннара мертвым. А еще он хотел, чтобы я стала его женой. Не по любви! Наверное, он думал, что если будет обладать мной, то его перспективы получить трон увеличатся. Он хочет быть королем и прямо горит от тщеславия.
Гисхильда сжала губы. Негодяй! Во времена ее отца он был незначительным, маленьким дворянином, жившим взаперти в своей гавани. Он возил контрабандой янтарь и радовался, когда двор уделял ему немного внимания. Гисхильда навела о нем справки, прежде чем пришла мать. Он был опасным человеком, знался с ворами и убийцами. Уже сейчас он обладает властью над ней, рассерженно подумала Гисхильда. Хотя ее мать и приехала в Фирнстайн, но именно она, Гисхильда, пошла в ее покои. Потому что Гутрум был прав. Не пристало дочери приказывать своей матери, королеве, явиться к ней, словно та какая-нибудь служанка.
Она была готова вести с ним спор, решительно подумала Гисхильда. В Цитадели ордена она научилась тому, как нужно действовать в подобных случаях, как обращаться с повстанцами и еретиками. Как… Она не сдержала смеха. Вот насколько глубоко укоренились в ней учения рыцарей. В глазах Нового Рыцарства любой фьордландец был повстанцем и еретиком.
— Ты сейчас думаешь о своем возлюбленном?
Вопрос опечалил Гисхильду. Она должна думать о Люке, а не о Гутруме.
— Сейчас я попробую немного поспать. К завтраку меня ждет банда строптивых ярлов.
— Останешься спать у меня?
Сердцем ей хотелось этого, но Гисхильда покачала головой.
— Мне очень жаль, если я разочаровала тебя. Я люблю тебя, Гисхильда. Ты — все, что у меня осталось, и я благодарна Луту, что он вернул тебя. Я знаю, что была плохой королевой. Мое царствование с самого первого дня озаряла несчастливая звезда. Ты можешь получить корону. Для меня она всегда была чересчур тяжела. Но подумай о цене. Ты знаешь, чего потребуют от тебя ярлы, когда ты станешь полноправной правительницей.
Этого она сейчас не хотела слышать. Девушка торопливо попрощалась и вернулась к себе в комнату. В коридорах старого замка было холодно. На стеклах цвели морозные цветы. Было очень мало света. Стояла оглушительная тишина. Ничто не шевелилось. Стражи нигде не было видно.
Гисхильда обрадовалась, когда наконец оказалась в своей комнате. Огонь в камине потух и небольшое помещение было наполнено живительным теплом углей. Пара часов сна — и она предстанет перед ярлами.
Стянув тяжелое одеяло из овчины, она замерла. Простыни под ним оказались в крови. А на подушке лежал маленький белый котенок, который сидел у нее на коленях в пиршественном зале. Ему вспороли брюшко. Окровавленные внутренности опутывали его шею, словно петля.
Она долго просто смотрела на зверя, не в силах закричать или заплакать. Не таким она представляла себе свое возвращение домой, хотя Эмерелль и предупреждала ее. Она хотела сражаться против врагов Фьордландии, а не против собственного благородного сословия.
Наконец она устало опустилась на кресло рядом с камином. В своей постели этой ночью спать она не сможет.
Право предков
Гисхильда надела узкий кожаный камзол со шлицами, брюки для верховой езды и высокие сапоги. Она вполне осознавала, сколь мало соответствовала представлениям благородного сословия о принцессе. И ей было совершенно наплевать. Этой ночью она почти не сомкнула глаз, размышляя о предстоящем утре.
Кормилица признала в ней Гисхильду перед всеми дворянами. Ее старый учитель Рагнар произнес очень волнующие слова и подтвердил, что она именно та, за кого себя выдает. Но больше всего весило слово матери.
Взгляд Гисхильды скользил по собравшимся ярлам. Хотя ее происхождение больше не вызывало сомнений, в воздухе по-прежнему висело почти осязаемое напряжение. В пиршественном зале было много вооруженных людей. Личная гвардия ее отца, мандриды, контролировали все двери. Вдоль стен в полном обмундировании стояла ее эльфийская свита.
Ярлы тоже пришли готовыми к битве, так, как она того требовала. Пришли почти все, кто был вчера. Похоже, некоторые теперь раскаивались. Им было ясно, какие последствия может иметь поступок, подобный той выходке прошлой ночью. Они то и дело беспокойно оглядывались на вооруженную охрану в дверях.
— Ночью кто-то вломился в мой спальный покой, — холодно сказала Гисхильда. — На моей постели была пролита кровь, и не потому, что у меня была первая ночь любви.
Теперь на лицах ярлов отражался ужас. Повисла давящая тишина. Единственными звуками в зале были нервное шарканье сапог, чей-то кашель и тихий перезвон кольчуг. Угли в жаровнях превратились в пепел. От холода изо рта у всех валил пар.
— Кошка, которая вчера в этом зале сидела у меня на коленях, лежала на моей подушке со вспоротым брюхом. Я оценила ваше приветствие, ярлы Фьордландии!
— Никто из нас этого не делал, — сказал седовласый, который еще вчера не хотел ее узнавать. — Ни один ярл не был бы настолько бесчестным, чтобы…
— Вы считаете себя людьми чести? Разве люди чести допустили бы, чтобы мою мать, королеву, назвали шлюхой в тронном зале? Не говорите мне о чести! — Она спустилась с деревянной платформы и пошла вдоль ряда ярлов.
Она была уверена в том, где следует искать, но тянула время, прежде чем дойти до Гутрума.
— У тебя на брюках белая кошачья шерсть, ярл! — громко сказала она, чтобы услышали все в зале.
— Я тоже люблю кошек, так же как и ты, принцесса.
— Я вижу свежие следы крови на твоем рукаве.
— Сегодня утром я разделывал рыбу, — спокойно ответил Гутрум. — Очевидно, я был при этом недостаточно внимателен.
— Дай мне руку!
Он казался удивленным, однако послушался. Она поднесла большую мозолистую руку к лицу и понюхала.
— От тебя не пахнет рыбой.
Гутрум откашлялся.
— Я мылся.
Стоявшие рядом с ним мужчины отодвинулись от него.
Гисхильда увидела маленькие золотистые крошки, застрявшие в бороде. Пролитый желток.
— Похоже, что мыл ты только руки.
Гутрум нагло улыбнулся.
— Остальные мужчины тоже вроде не воняют рыбой.
— Сигурд, что сделал бы мой отец с человеком, который оскорбил Роксанну и пролил кровь в королевских покоях?
Капитан ответил, не колеблясь ни минуты.
— Он велел бы зашить его в мешок из крепкой материи, чтобы утопить во фьорде, как поступают с лишними котятами. Он наверняка не удостоил бы его чести пасть от меча палача.
— Ты не можешь доказать, что я…
— А мне и не нужно доказывать. Я — наследница престола. Если я подаю жалобу, то ты должен доказывать, что не виновен. Ты можешь сделать это, Гутрум?
— Не могу. Я был один. — Он оглянулся на остальных дворян.
Еще вчера он мог быть выразителем общего мнения. Сейчас его не поддержит никто. Гисхильда задумалась, не оставить ли все так, как есть. Может быть, Гутрум сделал для себя выводы. Хотела она того или нет, но она снова невольно вспомнила уроки в школе ордена. Она научилась тому, что милость, оказанная не вовремя, может только ухудшить ситуацию. Но ей так не
хотелось начинать свое правление с кровавого суда!
— Я требую божественного суда! — вдруг крикнул Гутрум. — Боги мне свидетели. Если я одержу победу над Гисхильдой в честном бою, сталь на сталь, то тем самым докажу свою невиновность.
— Не соглашайся на это, — прошептал ей на ухо Сигурд. — Он не истинный воин. Он учился сражаться в темных переулках и кровавых стычках, которым иногда подвергаются контрабандисты. Он не будет сражаться честно.
Гисхильда отодвинула капитана в сторону.
— Давай выясним это здесь и сейчас, Гутрум. Боги не любят, когда их заставляют ждать. — Она вынула из ножен меч. — Ты готов?
Ярл уверенно ухмыльнулся. Его клинок со звоном вылетел из ножен. То было тяжелое оружие с массивной бронзовой гардой. Гисхильда заметила, что в гарду были вделаны маленькие металлические шипы. Нужно быть готовой к тому, что Гутрум будет использовать в качестве оружия не только клинок.
Он начал бой неожиданно, с резкого выпада.
Гисхильда ушла от его удара, нанесенного по ее мечу. Инерция потащила Гутрума и он пробежал мимо принцессы. Девушка развернулась. Короткий выпад раскроил спину кожаного камзола ярла.
Сопя от злости, Гутрум обернулся. Сделав обманный выпад, нацеленный в ее опорную ногу, он повел клинок вверх, собираясь вспороть ей живот, как тому котенку. Гисхильда снова увернулась безо всяких усилий. Рапира, выкованная эльфийскими кузнецами, лежала в ее ладони легкая, словно перышко, а массивный меч Гутрума заставлял его замедлять движения.
— Прекрати плясать, девчонка, и сражайся! — взревел он.
— Может ли быть, что ярл Альдарвика, еще не сражавшийся ни в одной крупной битве, не способен победить даже девчонку?
Ответом ей был очередной яростный выпад. Она снова ушла от удара. Гисхильда опасалась блокировать, не хотела меряться силами, в этом она могла проиграть.
Гутрум завел руку за спину и выхватил нож для разделки рыбы, на котором еще была свежая кровь. Проведя обманный маневр, он попытался поймать ее не на опорной ноге и вонзить ей нож между ребер. На этот раз он промахнулся совсем чуть-чуть.
— Это твой самый лучший трюк? — насмешливо спросила она, вынимая кинжал. Затем перешла в атаку.
Удар следовал за ударом. Она теснила. Остальные ярлы спешили убраться с их пути.
Она выбила нож для разделки рыбы. Он сделал попытку обхватить ее своими мощными руками, словно борец. Она пригнулась, но была все еще слишком близко. Он поднял колено. Хотя девушка отпрянула назад, удар пришелся в подбородок.
Она была предупреждена. Слегка пошатываясь, она полоснула кинжалом по его бедру. Сквозь разрез в брюках начала сочиться кровь.
Левой рукой он ощупал рану. Они настороженно кружили друг вокруг друга.
Проведя окровавленным пальцем по губам, он облизнулся.
— Этого недостаточно, малышка. Я вспорю тебе брюхо, как рыбе…
Гисхильда вздрогнула, пытаясь справиться с обрушившимся на нее потоком образов.
Гутрум снова атаковал. Проведя обманный выпад мечом, он нанес ей удар кулаком, когда та уходила от удара. И снова он подошел слишком близко! Подбежал под ее длинный клинок. Девушку задел удар, нанесенный гардой меча. Шипы оставили отметины на ее кожаном камзоле. Гисхильда ударила коленом в живот. Мужчина взвизгнул, как свинья, и согнулся. Короткий, быстрый удар гардой выбил оружие из руки ярла. Она отошла на шаг и коснулась острием клинка его груди.
— Боги решили не в твою пользу, Гутрум из Альдарвика. Я даю тебе десять дней на то, чтобы разобраться со своими делами и собрать деньги. После этого ты навсегда изгоняешься из Фьордландии.
Она отвернулась, радуясь тому, что это наконец-то осталось позади.
— Гисхильда…
Еще до того, как Сигурд крикнул, предупреждая ее об опасности, она услышала шорох кожи, когда Гутрум нагнулся, чтобы поднять оружие. Принцесса пригнулась и обернулась. Ее клинок прошел на волосок от светловолосого ярла, единственного, кто смеялся в зале вчера. Юноша бросился на руку Гутрума, чтобы помешать тому нанести удар, предназначавшийся принцессе. Клинок Гисхильды глубоко вошел в грудь предателя. Удар был нанесен высоко. Он выживет, если не будет заражения.
Слегка провернув оружие, она высвободила его. Достала из-за пояса платок и отерла кровь с клинка. Потом махнула рукой мандридам.
— Унесите его! Десять дней, Гутрум. Если после этого ты все еще будешь находиться во Фьордландии, ты лишишься головы. — Она обернулась к светловолосому ярлу. — Благодарю…
Тот улыбнулся.
— Эрек Асмундсон.
Она коротко кивнула, потом поднялась на деревянное возвышение и встала перед троном.
— Не этот бой хотела я сегодня довести до конца. Вы знаете историю о Кадлин, королеве-воительнице. Она забрала останки своего отца Альфадаса, скрытые глубоко в стране троллей. Так же, как и она, я выступлю, чтобы привезти останки моего отца. Они находятся за линией фронта. Я хочу, чтобы он обрел свой последний приют в могильном холме предков. Это будет поступок, благодаря которому мы не сможем завоевать ни пяди земли. Но он научит наших врагов тому, что фьордландцы способны на большее, чем постоянное отступление. Мы победим. И точно так же, как раньше сжигали хороший корабль, чтобы почтить павшего правителя, в честь моего отца я сожгу один из их замков. Пусть привыкают бояться нас. И они должны знать, что не будут в безопасности даже за линией фронта. Кто из вас со мной?
Сигурд и его мандриды были первыми, кто поднял свои мечи.
— Гисхильда, королева-воительница! — воскликнул капитан. — Мы пойдем с тобой.
Эрека она завоевала тоже. Взмахнув большой секирой, он восхищенно присоединился к боевому кличу личной гвардии. Потом присоединились и другие ярлы. В конце концов только семеро тайком покинули зал, чтобы в будущем обедать у родных каминов, а не за столом в королевском замке.
Альвенмарк
Эта ночь была холодной, холоднее, чем остальные ночи в Валлонкуре. Может быть, это холод в его сердце заставляет дрожать, думал Люк. Обхватив руками колени, он сидел на холме, на котором так часто в новолуние встречался с Гисхильдой.
Он смотрел в ночное небо, на Полярную звезду, которую подарил ей. Интересно, где сейчас Гисхильда? Юноша часто представлял себе, что в этот же миг она тоже смотрит в ночное небо. Так много недель прошло, и тем не менее каждое утро, просыпаясь в спальне башни, он первым делом смотрел туда, где стояла ее узкая кровать. Каждый раз он надеялся, что все произошедшее — просто кошмарный сон. Что он увидит ее лежащей там, и лицо ее вуалью будут покрывать растрепанные золотисто-рыжие волосы. Тогда он просто будет лежать и смотреть, как она спит…
Но его взгляд постоянно натыкался на пустую постель с аккуратно заправленным одеялом. Постель, словно притворявшуюся, что ее хозяйка вот-вот вернется. Словно не ушла она из его мира навсегда.
Шорох шагов заставил Люка поднять глаза. Худощавая фигура, опирающаяся на палку. Кто-то с трудом взобрался на холм. Юноша слышал тяжелое дыхание. Примарх! Оноре присел перед ним на корточки. Сложил руки на рукояти палки, отыскал взгляд Люка.
— Братству не хватает тебя.
Люк ничего не хотел слышать об этом, но не решался высказать это в открытую. Нащупав палочку, он принялся водить ею по утрамбованной земле.
— Когда я был послушником, — сказал Оноре, — среди нас была девушка, в которую я был совершенно по-идиотски влюблен. Часть твоих чувств мне знакома, Люк. Можешь не продолжать… Тогда я учился только для того, чтобы понравиться ей. Она была великолепной фехтовальщицей. И была так прекрасна, что рядом с ней меркло солнце. По крайней мере, в моих глазах. — Он негромко рассмеялся. — Тогда я писал любовные стихи, впрочем, никогда не решался показать ей. Даже тогда, когда на последнем курсе послушничества мы начали встречаться. Парочку этих стихов я сохранил. Высокопарная чушь, но когда я сегодня читаю их, наша любовь мне кажется близкой как никогда.
Люк вспомнил, как в охотничьей комнате графа де Ланцака Мишель приставила к груди Оноре пистолеты с поворотным затвором. И как она выстрелила, хотя в этом уже не было никакой необходимости. Он никогда не понимал, что происходило тогда между теми двоими.
— Я знаю, что мои слова являются слабым утешением для тебя, но любовь, оборвавшаяся на пике, когда чувства острее всего, будет вечной. Именно о таких историях пишут поэты. Любая другая любовь пройдет. Это лишь вопрос времени. В твоем возрасте я тоже не стал бы слушать этого…
— Что произошло между тобой и Мишель?
— Если ты спросишь своего магистра, она наверняка скажет тебе, что нашу любовь разрушил мой приказ на мосту через Бресну. Ты наверняка слышал об этой истории… Я думаю, что на самом деле все началось гораздо раньше. Сначала мы готовы прощать любимому человеку все. Прощать легко… Так же легко, как и не обращать внимания на те вещи, которые не желаешь видеть. Но берегись, когда пройдет волшебство первой любви… Я и сегодня отдал бы такой же приказ. Он был логичным и соответствующим ситуации. Я не изменился тогда в мгновение ока. Неправда, что сияющий рыцарь в мгновение превратился в бездушную скотину. Правда в том, что в тот миг она увидела меня таким, каким я являюсь на самом деле. И поскольку она не могла признаться себе, что я всегда обладал этим недостатком и она из-за своей любви просто не хотела его замечать, она выдумала историю о том, что война в Друсне лишила меня души.
Палочка Люка сломалась о твердую землю.
— Мудрецы говорят, что ненависть возможна только там, где еще не совсем угасла любовь. Я не уверен, что это так. От бурной, безусловной любви, той, которая была в наше последнее лето послушничества, осталось только несколько сентиментальных любовных стихов. Ее желание видеть меня мертвым все еще причиняет мне боль. Каждый удар сердца отзывается для меня болью.
Какой-то шорох заставил Люка поднять взгляд. Оноре расшнуровал свой камзол и поднял рубашку.
Мальчику доводилось видеть много ужасных ран. Но это… Зрелище отталкивало его, и в то же время он не мог отвести взгляд.
— Как же возможно, что ты все еще жив? — растерянно спросил он.
— Может быть, такова воля Тьюреда? Может быть, это мой дар… Часто я думаю, что еще жив потому, что у меня есть цель. Кое-что, чего я непременно хочу достичь. Может быть, ты будешь смеяться надо мной, но я убежден в том, что Господь посылает каждого из нас в этот мир с определенной целью. Сейчас это прозвучало гораздо более патетично, чем мне того хотелось. Это может быть что-то такое, что не изменит мир. Что-то, что имеет значение только для тебя. Может быть, однажды вечером ты дашь нищему простой ужин. И именно этот ужин и этот дар даст ему силы снова обрести себя, и нищий станет значительным человеком, деяний которого не хватало бы миру, если бы в тот вечер ты не проявил сострадание по отношению к нему. Я думаю, многие люди даже не замечают, когда совершают величайшие поступки в своей жизни. Я также думаю, что мы не являемся пленниками воли Господней. У него есть планы на нас. Он дает нам снаряжение для жизни, в которой мы можем исполнить свою задачу. А потом он отпускает нас, потому что мы были бы хуже рабов, если бы каждый шаг в нашей жизни был предопределен, как считают некоторые наши собратья по вере.
Люк удивленно поглядел на примарха. Оноре был для него словно книга за семью печатями. Каждый раз, когда он думал, что знает этого человека, тот заново удивлял его. Мужчина, сидевший перед ним на корточках и рассказывавший о своей любви и предназначении в жизни, ни в коей мере не соответствовал тому представлению об Оноре, которое он себе составил.
— А ты знаешь, в чем твоя задача?
Тот поднял брови и меланхолично улыбнулся.
— Что мы можем знать, Люк? Я не знаю, каковы планы Тьюреда в отношении меня, но я выбрал себе цель в жизни, и думаю, что в ней — мое предназначение. Может быть, это входит в планы Господа — то, что я сейчас, в этот миг, с тобой, чтобы немножко уменьшить твою печаль и снова дать тебе надежду. Но я считаю, что мое предназначение, кроме того, заключается в том, чтобы разрушить Альвенмарк и, наконец, дать нашему миру то спокойствие, которое ему так необходимо.
Люк растерялся. Может, примарх сошел с ума? Как один человек может сделать это? И как он собирается разрушить мир, в который даже дороги не знает? Ни один рыцарь ордена не бывал там! Судя по тому, что им известно, Другие только изредка забирают к себе язычников. И непонятно, что это — награда или кара.
Улыбка Оноре стала еще шире. В уголках губ образовались морщинки. Он натянул рубашку на свою ужасную рану.
— Теперь ты, наверное, размышляешь над тем, не сошел ли я с ума, не правда ли?
Люк судорожно сглотнул. Потом собрал все свое мужество в кулак и кивнул.
Примарх рассмеялся.
— Только тот, у кого большие планы, может достичь чего-то великого. Слава очень редко бывает подарком, который просто сваливается человеку на голову.
Некоторое время они молча сидели друг напротив друга.
— А чего хочешь ты, Люк? — спросил наконец Оноре. — Я уверен, что наши желания и наше предназначение часто связаны между собой.
Люк покачал головой. Его желание было эгоистичным. Он хотел быть с Гисхильдой. Иногда Люк стыдился этого, потому что бывали моменты, когда это желание было настолько сильно, что он готов был все остальное принести ему в жертву. Это наверняка не понравилось бы Господу!
Иногда, когда в башне не было никого из товарищей по звену, он тайком пробирался в спальню и становился на колени перед сундуком Гисхильды. Существовал неписаный закон, согласно которому сундуки других нельзя было даже трогать. Но его это не волновало, он приоткрывал сундук Гисхильды. Старое, темное дерево еще хранило часть ее запаха. И когда он закрывал глаза и забывал обо всем остальном, то мог представлять себе, что она снова совсем рядом с ним, как будто лежит в его объятиях.
— Все твои желания вращаются вокруг Гисхильды…
— Да. — Каждое слово вонзалось в его горло, словно камешек с острыми краями. Больше он сказать не смог ничего.
— Тогда стоит подумать над тем, какие способы существуют для того, чтобы привести ее к тебе.
Люк недоверчиво взглянул на примарха. Это безумие!
— Она во Фьордландии. Возглавит наших врагов.
— Я так и думал, что ты знаешь, кто она на самом деле. У любящих очень мало тайн друг от друга. Что ж, это все упрощает.
— Но я же не могу…
— Почему? Любовь — самое чистое и искреннее из всех чувств. Что же в этом преступного? И даже если Гисхильда выступит на стороне противника, я уверен, что в глубине души она все еще является одной из нас. Она — Серебряная Львица, Люк. Так же, как и ты — Серебряный Лев. Эти узы крепки. Они на всю жизнь. Она слишком долго была здесь, чтобы не принять нас. Она мыслит так же, как мы. Чувствует так же, как мы. Мы можем вернуть ее.
— Я не смогу сражаться против нее, — тихо произнес Люк. Иногда он представлял себе, как они встречаются в разгар битвы. Как не узнают друг друга из-за закрытых забрал. И что он убивает ее. — Я не могу сражаться против Фьордландии. Она никогда бы не простила мне этого. Когда наши войска победят, когда наши знамена будут развеваться над Фирнстайном и последняя битва будет позади, разрушится то, что значило для нее больше всего на свете. Я не имею права принимать в этом участие! Она никогда не простила бы мне этого, даже если бы я не поднимал меч против язычников… Когда Фьордландия падет, она тоже будет сломлена. Она не захочет меня больше видеть. Возможно, ее даже не будет в живых. В последней битве она будет сражаться насмерть.
— Да, любовь… Ей ведомо только черное и белое. Незнакомы полутона. Реальность другая. Я не хочу сказать, что ты не прав, но я думаю, что мы можем победить Фьордландию, не проведя на ее земле ни единой битвы.
Было видно, что Оноре наслаждается недоверчивым молчанием Люка.
— Мы должны победить Фьордландию в Альвенмарке. Все мои мысли крутятся только вокруг этого. Моя цель в жизни — попасть в Альвенмарк. Если нам удастся убить Эмерелль, королеву Других, то война будет окончена. Другие — это бесчисленное множество народов, которые враждуют друг с другом. Эмерелль — единственная, кто удерживает их вместе. Если она умрет, то Другие больше не будут поддерживать Фьордландию. Они будут драться за корону. А что такое последние язычники без своих союзников? Проигравшие! Они это знают. Война за Фьордландию будет выиграна в Альвенмарке!
— Но как же мы попадем в Альвенмарк?
— Так же, как и Другие, конечно же, — ответил довольный Оноре. — Существуют магические ворота. На некоторых из них мы построили храмовые башни, капеллы или воздвигли мощи святых. Таким образом мы запечатываем эти ворота. Другие уже не могут пользоваться ими. Но мы держим ключ в руках. Если мы оскверним эти места, то ворота снова станут свободны. Нам нужно только научиться открывать их. Или найти кого-то, кто будет делать это за нас. Кого-то, кто настолько разочаровался в Других, кто чувствует, что они предали его, кто готов выступить против них в войне.
Оноре говорил так проникновенно и убедительно, словно эти планы были уже делом решенным.
— Когда мы придем в Альвенмарк впервые, Другие будут совершенно ошарашены. Сразу же, во время первой же атаки, мы должны похитить Эмерелль и убить ее.
— Почему ты говоришь мне все это? Что я могу сделать? Ведь я — всего лишь послушник.
— Ты знаешь, что я неприятный человек, Люк. Я делаю это ради братства. Оно нуждается в тебе. Слишком многие мертвы. И ни в ком дар не силен так, как в тебе. Ты не имеешь права бездействовать. Твоя жизнь должна вновь обрести цель, и неважно, какую. Поэтому я пришел не как друг. Мной движет исключительно эгоизм. Я убежден в том, что наши судьбы тесно связаны. Каждый из нас может обрести свое предназначение в этом мире только через другого.
Люк все еще не понимал, как он может помочь примарху. Но уже был готов ему поверить. Оноре был прав. Необходима цель в жизни. Из нее мы черпаем мужество и силы.
— Что я могу сделать?
— Думаю, ты сможешь вылечить меня, если мы найдем нужное время и место. И еще кое-что… С твоим даром связано особое обстоятельство. О нем я расскажу тебе тогда, когда ты получишь золотые шпоры рыцаря. Однако существует нечто, чем ты можешь послужить нашему делу уже этой ночью. Напиши письмо Гисхильде! Напиши ей о своей любви и тоске.
— Что?
— Ты понял меня правильно, Люк. Вы не сможете увидеться… Может быть, на протяжении многих лет. Позаботься о том, чтобы узы, связывающие вас, не прервались. Ты даже не представляешь себе, насколько ценной однажды может стать ваша любовь…
— Что ты имеешь в виду?
— Когда Альвенмарк будет повержен, мы будем вести переговоры с Фьордландией. Но как можно говорить друг с другом, когда десятилетия войны иссушили сердца? Как можно сидеть за одним столом без доверия? Но именно Гисхильда, которую позорно похитили как раз во время мирных переговоров, сможет.
Люк начал понимать.
— Если вы оба сохраните свою любовь, то сможете говорить друг с другом. Ты принадлежишь к Братству Святой Крови. Ты очень одарен. Я обещаю тебе, что однажды ты займешь значительный пост в нашей Церкви. И ты будешь говорить от имени всех нас, когда мы будем заключать мир с Фьордландией. И Гисхильда глубже поймет все сказанное тобой. Я же повторюсь, она все еще одна из нас. После всех этих лет, проведенных в Валлонкуре, наше учение и наша вера глубоко укоренились в ней, хотя она наверняка не хочет этого осознавать. А еще более важна ее любовь к тебе. Она примет тебя с открытым сердцем. Только так может быть подписан настоящий мир.
— Но как мое письмо попадет к Гисхильде? Ты отправишь послов?
Оноре негромко рассмеялся.
— Нет, любовные письма так не посылают. Поверь мне, оно дойдет к ней. В течение месяца. Однажды вечером она обнаружит его лежащим на своей постели. Или на столе, на котором она пишет всякую всячину, относящуюся к ежедневному бремени правителей. Оно окажется там словно по мановению волшебной палочки.
— Но…
Оноре оперся на палку.
— Не спрашивай, Люк. Я не скажу тебе. Ты ведь знаешь, что я многие годы был заместителем начальника торговой конторы. Я руководил шпионами нашего ордена. Наша сеть раскинута широко, Люк. Твое письмо попадет к Гисхильде!
У молодого человека возникло нехорошее чувство. Мысль о том, что какие-то мужчины или женщины, повиновавшиеся приказам Оноре, были настолько близко к Гисхильде, что могли подложить письмо в ее покои, испугала его. Но если он согласится на план примарха, то Гисхильда будет, по крайней мере, вне опасности! Все, сказанное Оноре, казалось умным и продуманным. Брату нужны были Гисхильда и он, чтобы достичь цели всей своей жизни.
— Думаешь, она тоже сможет писать мне?
Примарх беспомощно развел руками.
— За нее я говорить не могу. Но если она умна, то найдет какой-нибудь способ. А мы оба знаем, что Гисхильда умна.
Сердце Люка забилось быстрее. Он представил, как будет держать в руках письмо от нее, узнает, как живет его принцесса. Тогда он не будет с дрожью в сердце прислушиваться к вестям из далекой Фьордландии и ночами ломать голову над тем, что из услышанного близко к правде.
— Я твой, брат.
— Дай руку!
Люк хлопнул ладонью. И был удивлен тем, насколько сильна хватка примарха Оноре, казавшегося таким слабым.
— Существует еще кое-что, что ты можешь сделать для меня. Не слоняйся так, как ты делал это на протяжении последних недель. Ты был украшением послушников, хотя некоторые твои магистры, возможно, придерживаются другого мнения. Ты был мальчиком, о котором много говорят. Думаю, все в Валлонкуре хоть раз слышали твое имя. Ты должен снова встать в строй. Учись! Будь хорош во всем, что делаешь. Или, по крайней мере, пытайся делать все от тебя зависящее, так, как ты делал, когда Гисхильда была здесь. Будет легче сделать церковную карьеру, если ты заслужишь свой сан. В моей власти было бы дать тебе важный пост, даже если бы ты не был особенным. Но власть сильна только тогда, когда она основывается на уважении. Заслужи его — и однажды ты будешь сидеть за столом переговоров, выступая от имени всего ордена. Никто не сможет выполнить эту задачу лучше тебя. Пусть эта цель всегда будет перед твоими глазами. Стань снова тем молодым многообещающим послушником, каким ты был до того, как эльфы пришли в Валлонкур.
Хроники Фирнстайна
…Когда же вернулась Гисхильда, все стало так, словно по стране прошла буря, и все мы были взбудоражены. Некоторые ненавидели ее, вроде тех, кто в душе уже смирился с поражением, или те, кто вырвал скипетр из рук королевы, чтобы править вместо нее. Но иные, и их было большинство, вновь обрели мужество. Для них это было подобно первым теплым весенним дням, когда широко распахиваются окна и двери, чтобы из домов ушел запах долгих зимних ночей. Всего день, как она вернулась, и вот уже она сделала заявку на свой первый мужественный поступок. Она сделала то, что никто не делал со времен Альфадаса: она повела воинов из страны фьордов по тропам альвов во тьму. То было место, где даже у храбрейших сжималось сердце. Так они прошли вглубь Друсны, в неприметную рощу, глубоко в лесах, о которых забыли даже люди-тени. Оттуда эльфы провели ее по тайным тропам через леса к тому месту, где находилась могила короля Гуннара Дуборукого. И я, который пишет эти строки, стоял там и видел короля, лежащего на ложе из стволов пушек и сломанного оружия. А над ним висели разорванные знамена врага. То была воистину могила воина. Я не знаю, что сделали эльфы. Но эта могила отличалась от всех, что мне доводилось видеть. Там не пахло разложением и смертью. В скрытой могиле, казалось, был заперт аромат весны. И хотите — верьте, хотите — нет, но тело короля выглядело так, словно его только что положили на место последнего приюта.
И тем не менее был ужас, которого не могло сгладить даже искусство эльфов. Короля, покоившегося там, можно было узнать только по шрамам на руках и ногах, тех неизгладимых следах, которые оставила на нем жизнь, полная сражений. Голова Гуннара была отделена от тела. Пушечное ядро размозжило ее, так сообщила волшебница Юлифей. Она сказала, что стояла рядом, когда Лут оборвал нить жизни Гуннара. Эльфы подложили под шлем шелковый платок, который лежал там, где должна была быть голова Гуннара, так они скрыли от стороннего наблюдателя горькую правду. Но, конечно же, Гисхильда хотела еще раз взглянуть в лицо почившего. Она была удивлена, ведь король при жизни никогда не носил шлем с забралом. И когда она откинула стальное забрало и, наконец, взяла в руки шлем, то, что она увидела, потрясло ее до глубины души.
Никогда я не встречал женщину, подобную Гисхильде. В ней есть сила, которую не найдешь у иных мужчин. Только трижды за всю жизнь я видел ее плачущей. Первый раз — когда умер ее брат Снорри, а она была еще ребенком. Второй раз она пролила слезы у сокрытой могилы своего отца. В третий раз у меня у самого едва не разорвалось сердце. Но я забегаю вперед… Пока еще время дней славы.
Горе Гисхильды сменилось гневом. И ее гнев был подобен внезапной летней грозе, обрушивающейся на поле ячменя.
Этот гнев пал на Вилуссу, большую крепость с гаванью, принадлежавшую ордену Древа Праха, резиденцию эрцрегента, крупную гавань западной озерной равнины, зимнюю квартиру войск ордена. Существовала добрая дюжина причин, чтобы обойти этот город десятой дорогой. Ярлы и даже хладнокровные эльфы отговаривали Гисхильду. Но она хотела погребального костра в честь отца, огонь которого был бы виден до самых Златых Чертогов. Она и слышать ничего не хотела о том, что бессмысленно атаковать твердыню, в которой на каждого нашего воина приходится десять врагов. Но поскольку горячая кровь ее предка Мандреда была очень сильна в ней, Гисхильда не обращала на это внимания. Когда никто не захотел последовать за ней, она надела доспехи и на своей вороной лошади по кличке Полярная звезда отправилась туда тайком. Был вечер, когда из черных лесов, словно призрачное дыхание, выступил туман, когда Гисхильда подъехала к воротам св. Мишеля крепости Вилусса. Она была одета в белый плащ, как рыцарь ордена. И проехала ворота, потому что ее, вероятно, приняли за кого-то другого. Никто не знал, что сделала Гисхильда той ночью. Она об этом никогда не говорила. Но когда на следующий день она вернулась, над городом, сильным, как трон Господень, стояло облако черного дыма. Вспыхнули пороховая башня и склад в гавани. Семнадцать кораблей стали жертвой разрушения. С ней не было ни единого эльфа, все мы знали это. И если мертвые могут посмотреть из Златых Чертогов вниз, в наш мир, то Гуннар Дуборукий видел погребальный костер, который зажгла для него его дочь.
С того дня, казалось, Гисхильда заключила мир сама с собой и со смертью своего отца. Она слушала каждый голос в военном совете, вникала во все тревоги. Все мы забыли о том, что она — женщина. Она вела нас от зимы к лету. От победы к победе. И когда мы вернулись домой, после более чем восьми лун, она вернула Фьордландии ее гордость. Но вдали от полей битвы ярлы снова вспомнили о том, что Гисхильда — женщина. И началось то, что должно было принести несчастье.
Я помню это так, точно это случилось всего час назад. Это случилось тогда, когда приближалась годовщина возвращения Гисхильды. И снова все ярлы Фьордландии собрались в пиршественном зале королевского замка.
Записано Рагнаром Ульриксоном,
Том 107 храмовой библиотеки Фирнстайна,
с. 223 и далее
Решение Других
— Я королева! — сердито настаивала Гисхильда.
— Никто не короновал тебя, — напомнила ей Роксанна. — Ты правишь потому, что присвоила власть, а не потому, что тебе ее кто-то дал.
— Она дана мне по праву рождения!
— Я не хочу спорить с тобой, Гисхильда. Но если ты хочешь быть королевой, то должна обращать внимание на душу своей страны, а душа страны — это ее традиции. Твои ярлы последовали за тобой в далекие земли. Они уважают тебя, некоторые даже боятся. Теперь твоя очередь сделать шаг им навстречу. Оставь позади все, что связывает тебя с Валлонкуром. Если ты не сможешь убежать от тени прошлого, то твое настоящее всегда будет в тени.
Гисхильда коротко поразмыслила над этим, потом рассерженно покачала головой.
— О чем ты говоришь, мама? Я должна бежать от тени прошлого, но покориться старым традициям? Как это согласуется? Твоя аргументация лишена логики!
— Меня не учили риторике священники Тьюреда. Когда я говорю, то говорит мое сердце, а не разум. Я знаю, что в Валлонкуре у тебя остался возлюбленный. И ты не хочешь отказываться от него… Поскольку боги благосклонны к тебе, ярлы не задают вопросов. Они думают, что ты была у эльфов. Только так они могут объяснить себе твои умения. Но когда-нибудь они начнут задавать вопросы, если ты не оправдаешь их ожидания. То, что было в Валлонкуре, мертво! Эта часть твоего прошлого завершена. Освободись от него! — Роксанна произнесла это почти умоляющим тоном. — Я желаю тебе лишь добра. Поверь, я знаю, что это такое — жить мечтой, которая не может осуществиться. Я так долго ждала твоего отца. Закрывалась от очевидного. Я должна была догадаться, что он не оставил бы Фьордландию надолго. Даже ради тебя, Гисхильда. Он был связан традициями. Они живы! Они регулируют жизнь в нашей стране, они — путеводная нить для людей. Ты должна приспособиться к ним, или ты станешь им настолько же чуждой, как и священники Тьюреда, которые воспитывали тебя. Если ты не сможешь сделать этого, то Фьордландия — не то место, где ты должна жить. Если ты не готова уважать это, то я снова займу трон.
Гисхильда удивленно посмотрела на нее.
— Ты не сделаешь этого!
Роксанна выдержала ее взгляд.
— Я знаю, что рождена не здесь. Я чужачка, которую привел сюда твой отец. Та, о которой болтают невесть что с самого первого дня. Я знаю все эти истории, хотя их рассказывают шепотом. Но, Гисхильда, я уважаю традиции этой страны. Я устраиваю свою жизнь в соответствии с ними. И если ты не можешь сделать этого, то ты более чужая здесь, чем я, хоть ты и родилась в этом замке.
Принцесса откашлялась. Давно никто не высказывал ей своего мнения настолько четко.
— А теперь иди в пиршественный зал, дочь, предстань перед ярлами! Они ждут тебя. Пробудись от своего сна о Валлонкуре, потому что это было не что иное, как сон. Спустись к ним, и сделай так, чтобы отец гордился тобой. Будь истинной королевой. Будь лучше, чем я!
Гисхильда поднялась. Не глядя на мать, она направилась к двери с гордо поднятой головой. Перед покоями ее ждал Сигурд с почетной гвардией мандридов. Они сопроводили ее через двор. Снег скрипел под их тяжелыми сапогами. На Гисхильде была короткая курточка из меха серебряных лис, брюки для верховой езды и сапоги, а также шелковая рубашка из Альвенмарка. Волосы ее были распущены. Они лежали на мехах подобно оранжевому плащу. На вкус большинства мужчин она была слишком худа. Слишком упряма. Слишком воинственна. Слишком долго была у эльфов. С каждым шагом, сделанным по направлению к залу, она обретала все больше уверенности в себе. Когда широкие створки дверей распахнулись перед нею, она улыбалась.
Давно в большом зале не было столько гостей, ярлов и влиятельных купцов, воинов и капитанов. Пришли все, чье положение в обществе позволяло появиться в королевских чертогах.
Когда она вошла, все разговоры умолкли. Сердце не успело сделать трех ударов, как молчание подобно волне распространилось на весь зал. Мужчины сгрудились плотнее. В толпе образовался проход, и Гисхильда прошествовала к трону. Коротко кивнула нескольким соратникам из Друсны.
Олловейн и Юливее стояли по левую руку позади трона, Сигурд застыл с другой стороны.
Гисхильда не стала садиться. Обвела взглядом собравшуюся знать. Многие из мужчин избегали ее взгляда. Наконец она нарушила молчание.
— Ярлы Фьордландии просили меня выйти к ним этой ночью. Вот я. — Уперев руки в бока, она гордо выпятила подбородок и вызывающе оглядела собравшихся.
Под потолком зала висел сизый дым от жаровен, который нещадно ел глаза. Пахло еловыми ветками, которые жгли ранним вечером, чтобы прогнать злых духов. Сладковатый запах меда смешивался с кисловатой вонью немытых тел. Тишина саваном окутала собравшихся.
Гисхильда была удивлена тому, сколь много сердито нахмуренных лиц смотрели на нее. Но те, на кого смотрела она, отводили взгляд.
Наконец Исвульф Свенсон, ярл Гонтабу, один из влиятельнейших князей-воинов страны, решился… Ветер и горе прорезали глубокие морщины на его лице и посеребрили раньше времени его волосы.
— Принцесса, вот прошел год с тех пор, как ты вернулась, и клянусь секирой Норгримма, все мы гордимся тобой. Ты сражаешься, скачешь верхом и пьешь как мужчина. Ты ведешь битвы так, словно ты — сам бог войны во плоти. Кровь Мандреда сильна в тебе. Те, кому довелось быть с тобой в Друсне, видели это. Ты похоронила своего отца так, как того заслуживал король. Когда ты вершишь суд на троне, то мудрость твоих суждений вызывает уважение стариков и жрецов. Ты — правительница, лучше которой нельзя и желать. Но должен признаться, несмотря на все это, ты доставляешь нам большое огорчение. Ты живешь очень опасно. В бою ты всегда в первом ряду. Ты не жалеешь себя. Никогда не отдаешь приказа, который не была бы готова исполнить сама. — Он улыбнулся. — Никогда еще не называли новорожденных дочерей Гисхильдами так часто, как после твоего возвращения. Но поскольку ты такая, какая есть, все мы очень беспокоимся. Что, если тебя настигнет пуля? Несчастливый удар меча пробьет твою защиту? Ни сила троллей, ни трюки кобольдов, ни магия эльфов и даже ни секиры и мечи мандридов не могут защищать тебя вечно. Но если ты умрешь, род Мандреда прервется. Ты — последняя в роду. Целый год мы ждали твоего выбора. Три дня совещались. И, в конце концов, пришли к выводу, Гисхильда. Мы думаем, что ты не сделаешь выбор никогда.
Вместо ответа она слегка улыбнулась. Ее ярлы все поняли правильно. Существовал лишь один человек, который был ей нужен. Она давно уже сделала свой выбор.
Исвульф, далеко не трус, казалось, страшно мучился. Он не ответил на ее улыбку. Этого не сделал никто.
— Я надеюсь, что судьба Гутрума минет меня, — продолжал ярл из Гонтабу. — Я не хочу бросать тебе вызов. Никто здесь не отнимет у тебя корону. Но для того, чтобы быть королевой, нужно исполнить свой долг перед Фьордландией, а чтобы исполнить все твои долги перед Фьордландией, нужно большее, чем золотая тиара. Тебе нужен муж, Гисхильда. Ты можешь выиграть еще сотню сражений — если ты не подаришь своей стране наследника, вся слава пойдет прахом. И поскольку ты не сделала выбор сама, мы сделали это за тебя.
Несколько ударов сердца Гисхильда стояла словно громом пораженная. Она готова была ко всему: к тому, что ее прогонят или, по меньшей мере, страшно опозорят. Она была готова к тому, что младшие из ярлов будут выхаживать перед нею, словно расфуфыренные петухи на току. Но то, что они осмелятся сделать выбор за нее, этого она даже в страшном сне не могла представить.
Ее правая рука опустилась на рукоять рапиры. Гисхильда увидела, как судорожно сглотнул Исвульф.
Сигурд накрыл рукой ее правую руку и прошептал на ухо:
— Пожалуйста, госпожа, не делай этого. Он не станет бросать тебе вызов. Не проливай его кровь за то, что у него единственного достало мужества сказать о решении ярлов.
Она потрясенно посмотрела на капитана своей личной гвардии.
— Ты тоже с ними?
Старый воин выдержал ее взгляд.
— Да, госпожа. Я тоже. Это правильно. Жрецы придерживаются того же мнения. Они были с нами, когда мы обсуждали это.
Правая рука Гисхильды крепче обхватила рукоять рапиры. Олловейн и Юливее подошли чуть ближе.
— Итак, вы считаете, что я — лучшая корова в ваших стойлах и что вы имеете право вместо меня выбрать быка, который должен меня оплодотворить. Кто же это? — Последние слова она в буквальном смысле слова плюнула ярлам под ноги.
— Они выбрали меня! — Из середины зала вперед протолкался мужчина.
Сначала она увидела только длинные светлые волосы. Эрек Асмундсон! Он был бледен, словно его вели на плаху.
Эрек, единственный, кто встретил ее улыбкой год назад. Теперь этот трюк у него не выходил.
— Эрек — мой племянник, — произнес Исвульф. — Он из хорошей семьи. Храбро сражался в Друсне.
Гисхильда знала, что все это верно, но он был ничто по сравнению с Люком. Какой-то варвар, который, вполне возможно, даже не мог написать свое имя. Судя по всему, он, наверное, считал, что в ванне можно умереть. Его борода была растрепана. Так же, как ее отец, он вплел в волосы несколько железных колец. Она не хотела его! И тем не менее знала, что все победы в Друсне станут неважны, если в этот миг пойдет против воли ярлов. Люк далеко. Он никогда не приедет сюда. Она потеряла его. Если теперь она восстанет против Эрека и ярлов, то потеряет еще и Фьордландию.
— Вы уже назначили день свадьбы? — Она не давала себе труда скрывать презрение в голосе.
— Она состоится завтра, — ледяным тоном ответил Исвульф. — По древнему обычаю! А послезавтра тебя коронуют твои ярлы. Твоя мать согласилась.
Значит, и она тоже, разочарованно подумала Гисхильда. Никогда еще она не чувствовала себя настолько одинокой!
— Да будет так, — выдавила она из себя. В любой момент она могла потерять самообладание. — А сейчас я удаляюсь.
Только тот, кто хорошо знал ее, мог заметить легкую дрожь в ее голосе. Она отвернулась и покинула пиршественный зал через маленькую дверь.
Юливее оказалась рядом.
— Ты не должна делать этого.
Гисхильда посмотрела на волшебницу. Где те дни, когда они, спрятавшись в тростнике, вместе играли на флейтах?
— Ты ничего не знаешь, — с горечью в голосе произнесла она. — Я должна сделать это. Пожалуйста, оставь меня одну.
Принцесса скрылась в своих покоях. Даже слез не осталось. Она положила руку на маленький сундучок из слоновой кости. Семь писем скрывалось внутри. Писем от Люка, которые чудесным образом нашли ее.
Первое напугало. Оно лежало на ее туалетном столике, когда Гисхильда вернулась из похода в Друсну. В ее покоях! Кто-то, кому она доверяет, заключил союз с Новым Рыцарством! Она долго размышляла над этим. Это может быть предательство, а может — акт милосердия! Она решила никому не рассказывать о письме, потому что больше, чем кинжала предателя, она боялась, что не получит больше писем, если начнет выведывать, кто их приносит.
Поскольку она не знала, каким образом приходят письма, приходилось придумывать собственный путь. В конце концов, Сихурд стал тем человеком, которого она посвятила в свою тайну. Ей было ясно, что письмо Новому Рыцарству будет расценено ярлами как предательство. Поэтому свои письма Люку она должна была писать таким образом, чтобы третьи лица не догадались, что они написаны правительницей Фьордландии. Они передавались в торговую контору в Анискансе, о которой Гисхильда знала, что возглавляет ее шпион Оноре. Ей уже доводилось слышать о возвышении Оноре. И она не питала иллюзий по поводу того, что письма, адресованные непосредственно Люку, сначала не окажутся на столе примарха. Поэтому лучше было сразу побеспокоиться о том, чтобы они попали туда без промедления. И было похоже, что он действительно получает их, потому что шестое письмо ее возлюбленного было ответом на написанное ею.
Она долго стояла у маленького стола под окном, за которым она обычно сражалась с не желавшей уменьшаться горой ходатайств, приговоров, списков припасов и военных отчетов из Друсны.
Когда она наконец села и окунула перо в чернильницу, руки ее дрожали.
Любимый,
не знаю, как облечь в слова то, что должно случиться. Надеюсь, эти строки дойдут до тебя прежде, чем ты узнаешь об этом от других…
Седьмое письмо
Ты была со мной, красавица моя, в моем сне. Ты была так близко, что проснувшись, я еще чувствовал тепло твоих рук на своей груди. Чувствовал аромат твоих волос, дыма и морозного ветра. Я чувствовал твою любовь. Когда я открыл глаза, и тебя не оказалось, я с улыбкой потянулся, потому что хотя это и было всего лишь сном, ты была так очевидна для всех моих органов чувств. Окончательно ото сна меня пробудил голос Мишель, которая теперь стала нашим магистром. Когда я поднялся, привычными движениями натянул одежду и перестал чувствовать свое сердце, потому что оно, словно камень, лежало в моей груди, я снова вспомнил, что тебя отняли у меня. И тем не менее я надеюсь… Я найду тебя. Я — твой рыцарь! Ты будешь на моем гербе, моя Полярная звезда, моя любимая. И когда день позволяет мне, когда мы бегаем или плаваем, отправляясь на занятия в замок, я возвращаюсь к тебе, вижу сны наяву.
Я часто вспоминаю тот вечер и ту ночь в Искендрии, караван-сарай возле кузнечного рынка, амбар, где ты впервые открыла мне свою грудь и где сквозь щели в полу пробивался аромат трубочного зелья, глубоко проникая в крошащуюся штукатурку стен, так что он окружал нас при каждом вздохе нашей первой ночи любви. Сейчас я постоянно ношу с собой мешочек с трубочным зельем, но никогда не курю. Когда моя тоска по тебе становится слишком сильна и когда я остаюсь один, я вдыхаю его аромат. И стоит мне закрыть глаза, как мои грезы уносят меня назад в Искендрию, в наш караван-сарай. И в эти мгновения я снова начинаю чувствовать свое сердце, чувствую, как оно бьется в моей груди. И мое сердце знает, что я найду тебя снова, где бы ни была ты, моя Полярная звезда.
Седьмое письмо,
хранящееся в шкатулке из китовой кости
в комнате Трех ключей торговой конторы Валлонкура
Ночь ночей
Шум распространялся по коридору. С тех пор как большие створки дверей в пиршественную залу распахнулись, она считала шаги. Она посмотрела на маленький нож, которым затачивала гусиные перья. Как часто она смотрела на него… Но, взглянув на ящичек из китовой кости, стоявший рядом, она поняла, что не прикоснется к клинку.
Гисхильда ушла рано. Не могла больше выносить взглядов в пиршественном зале, грязные улыбки на лицах всех тех, кто представлял себе, что случится этой ночью. Кто станет свидетелями того, как принцесса станет королевой.
Она не терпела служанок в своей комнате. Разделась сама. И не мылась. Только не для него!
Вместо этого она снова и снова перечитывала последнее письмо Люка. И вопреки разуму снова и снова поднимала голову и смотрела на широкий, заснеженный
двор перед пиршественным залом, в надежде на рыцаря в белом плаще. На Люка, чудесным образом явившегося, чтобы спасти ее.
Поняв, что происходит, Олловейн предложил отвезти ее в Альвенмарк. Он был очень галантен, вел себя по-рыцарски. Она поблагодарила, но помочь ей он ничем не мог.
Вот! Во дворе появилась фигура. Рыцарь в белом! На миг сердце Гисхильды перестало биться. Потом она узнала его… То был мастер меча. Он обеспокоенно поднял взгляд к окну. Позади нее распахнулась дверь и ввалилась пьяная орда.
На плечах они несли Эрека, орали непристойную песню и уже спустили молодому ярлу штаны. Эрек казался усталым. Его щеки раскраснелись, взгляд был затуманен.
С ними в комнату ворвался запах меда и вина.
Они бросили ее мужа на постель. Гисхильда холодно смотрела на него. На ней была только льняная сорочка. Волосы распущены. Ярлы уставились на нее. Мужчины, которых она еще недавно ценила за их мужество и рассудительность, теперь вели себя как звери.
Пусть кто-нибудь только посмеет приблизиться! Тогда в этом брачном покое прольется кровь, и не та кровь, которой все они ждали.
— Ты должна лечь со своим супругом! — крикнул кто-то из задних рядов.
Стало тихо. Слышалось лишь тяжелое дыхание и время от времени — отрыжка.
— Я знаю, что нужно делать, — спокойно произнесла Гисхильда. — Теперь вы можете идти.
— Но мы должны…
— Думаете, я позволю вам глазеть на мое тело, словно какая-нибудь девка?
— Госпожа, традиция предписывает, что свидетели должны присутствовать, когда брачная пара впервые ложится друг с другом, — ответил Исвульф. — Дело не только в вас. Если у него не встанет, значит, он — неподходящий муж для тебя. Речь идет только о том, чтобы увидеть, что вы оба способны зачать ребенка.
— Сигурд! Проводи господ из моих покоев. То, что сейчас произойдет, исключительно мое дело.
— Однако… — не сдавался Исвульф.
— Нет, ярл. Вы все уйдете. Я подчинилась. Я приняла Эрека, которого выбрали вы в качестве моего мужа. Но теперь довольно. Я не какая-нибудь баба… Я — ваша королева. Королева-воительница! Уже через месяц мы снова будем сражаться в Друсне. Я знаю, многим не по нраву, что приказы отдает женщина. И лучше не станет от того, что этой ночью вы будете глазеть на мой срам! Вон отсюда, или я прикажу вышвырнуть вас!
— Мандриды! — крикнул Сигурд.
Личная гвардия ринулась в коридор из соседних комнат. Последовала небольшая потасовка, но ярлы покорились. Дверь закрылась. Они остались одни.
Эрек почесал между ног.
— Э-э-э, я… — говорил он неразборчиво. Выглядел он еще вполне готовым для своей задачи. — Я… — стянул один из своих широких золотых браслетов. Князья и короли дарили браслеты в качестве награды за храбрость и верность.
Гисхильда посмотрела на множество браслетов на руках Эрека. Похоже, он очень храбр и верен.
Он протянул ей браслет, который снял с руки.
— Вот, королева моя. Мой утренний дар. Ты самая лучшая баба, которую я когда-либо… — Он откашлялся и сел на постели. — Ты великолепна. — Он смотрел на нее, словно щенок. — А еще ты красива. Так красива… Я действительно люблю тебя. Остальные боятся. Но я… Я люблю тебя.
Гисхильда приняла браслет и положила на шкатулку. Золото пахло розовым маслом.
— Я вымылся, — пробурчал Эрек. — Целый час велел тереть себя в ушате… в кухне. Я не варвар, знаешь. Я…
Гисхильда указала ему на стул по другую сторону письменного стола.
— Садись.
Целый день она размышляла над тем, как пережить эту ночь. Поэтому сейчас поставила на стол тяжелый глиняный кувшин, сняла с полки на стене два бокала из красного дымчатого стекла и наполнила их.
— Итак, ты не варвар. — Улыбка почти удалась… Пододвинула один из бокалов Эреку. — Расскажи мне, что ты за мужчина. Я хочу немного познакомиться с тобой, прежде чем мы перейдем к исполнению своих обязанностей.
Следующее утро
Эрек провел рукой по кровати рядом с собой. Ее не было! С проклятьем на губах он вскочил и тут же пожалел об этом. Голова гудела, словно он проиграл в драке с троллем.
Поморгав, он огляделся. Хотя разноцветные стекла приглушали свет, лучи резали глаза, словно нож.
Юный ярл встряхнулся и попытался восстановить в памяти события. Гисхильда умеет пить как плотогон. Слегка покачиваясь, мужчина подошел к окну. И увидел ее. Она стояла на широком дворе и беседовала с ярлом Исвульфом. К ним присоединились несколько других дворян, прислушивавшихся к беседе.
Эрек поглядел на постель. На простыне не было проклятого пятнышка крови. Либо она не девственница, либо… В животе у Эрека все сжалось. Он снова посмотрел во двор. Теперь внизу смеялись.
— Пожалуйста, Лут, что угодно, только не это… — выдавил он и в отчаянии принялся искать брюки.
Просовывая ногу в сапог, он подогнул пальцы. Держа в руках рубашку, он бросился к двери. Если Гисхильда расскажет всем, что в брачную ночь он не был в состоянии, то до конца дней он станет посмешищем дворян. И, более того, сегодня утром она может расторгнуть брак, если расскажет собранию ярлов, что он не способен выполнять свои обязанности в постели. Перескакивая через ступеньку, он бросился вниз по лестнице, пытаясь натянуть рубашку.
Еще не обретя до конца равновесие, он врезался в стену, зашатался, едва не упал с лестницы и угодил в объятия пышнотелой служанке.
Проклятая можжевеловая водка! Как он только мог ее пить? Ему снова вспомнилась любимая шутка брата. Голова тебе дана только затем, чтобы твоим светлым волосам было где расти, говорил он.
Перебегая двор, он торопливо заправлял рубашку в штаны. Гисхильда и ярлы уже исчезли в пиршественном зале. Он выбрал маленькую дверцу, которая вела к трону.
Глубоко вздохнув, он собрал все свое мужество в кулак и вошел. Зал был точно таким же, как и вчера, когда он так необузданно праздновал. Стоять рядом с троном было странно. Там поставили еще один стул. Поменьше.
Некоторые друзья приветствовали его непристойными шутками. Он отмахнулся и посмотрел на Гисхильду. Та разговаривала с Исвульфом. Потом взошла на трон. По ее лицу было совершенно неясно, что за планы были у нее относительно него.
— Садись спокойно, — тихо обратилась она к нему. — Ты выглядишь несколько усталым.
— Как ночь, госпожа? — крикнул кто-то из толпы с безопасного расстояния.
— Это было очень проникновенное событие, — спокойно ответила Гисхильда.
Раздался громкий смех.
Эреку понадобилось мгновение для того, чтобы осознать, что именно она сказала. Он все еще чувствовал легкое головокружение. Испытав невероятное облегчение, он встал рядом с Гисхильдой и обнял ее рукой за бедра.
— Без дерзостей, — тихо прошипела она. — Сядь, пока не вывалился из сапог, — затем, обращаясь к залу, она продолжала. — Я планирую следующий поход, и остается мало времени, если мы хотим застать врага врасплох. Я выполнила ваши условия, ярлы Фьордландии. Я выбрала в мужья одного из вас, и если боги будут благосклонны, его семя принесет плоды. — Она помолчала, давая им время осознать свои слова. Снова послышался смех, на этот раз тихий.
Эрек сел. Ему хотелось бы тоже быть настолько же одаренным в выборе верного тона, как и она. Рядом с ним встал кобольд, едва достававший ему до колен. Эрек припомнил, что часто видел этого малого. Его звали Бамбакс или что-то вроде этого.
Кобольд ухмыльнулся. Зубы у него были острыми, словно иглы.
— Если ты чувствуешь себя так же, как выглядишь, то помочь может только одно: продолжать пить. Для начала я посоветовал бы хороший глоток выдохшегося пива. — Кобольд протянул ему рог, и Эрек был за это ему благодарен.
Первый глоток был на вкус, как застоявшаяся моча, а потом стало действительно лучше. Головная боль начала утихать.
Пока он пил, к Гисхильде подошел предводитель ее эльфийских рыцарей. Казалось, он держал в руках подушку. Точно Эрек со своего трона рассмотреть не мог, и у него возникло чувство, что было бы ошибкой встать именно сейчас. Внезапно он почувствовал ужасную слабость. Не подмешал ли кобольд чего-нибудь в пиво?
Эрек выругался про себя. И почему только с ним вечно случаются подобные вещи? Любой ребенок знает, что нельзя принимать подарки от кобольдов. И в довершение всего ярлу показалось, что у него вот-вот лопнет мочевой пузырь. Но встать сейчас было совершенно невозможно. Он не совсем понял, что именно только что сказала Гисхильда. Вроде как речь шла о королевстве и ответственности. В любом случае все в зале выглядели очень серьезно. Сейчас он уйти не может…
Внезапно на голове Гисхильды оказалась корона. Эрек озадаченно заморгал. Это было неправильно. По таким случаям поднимается много шума! Произносят речи, призывают жрецов и богов.
Гисхильда встала рядом с ним, надела ему на голову узкий серебряный обруч.
— Поднимись, король Эрек, мой супруг.
Он был настолько сбит с толку, что повиновался приказу, не раздумывая ни секунды. Хотел было что-то сказать, но только открывал и закрывал рот, словно выброшенная на берег рыба.
— Для меня корона — только символ. Власть заключается в поступках, которые совершают люди, а не в узком золотом обруче. Я хорошо помню, сколь многие встретили меня с недоверием, когда я появилась в этом зале год назад. Тогда я не стала хвататься за корону, потому что хотела доказать, что стою того, чтобы быть вашей королевой. Точно так же, как во времена моего предка Мандреда, ярлы каждый год устраивали собрание в своей деревне, чтобы подтвердить свой статус и отчитаться в выполнении своих обязанностей, так же и я предстаю перед вами. Я короновала себя сама, потому что ни перед кем не преклоняю колен. Это может показаться вам высокомерием, но я такая, какая есть. Теперь ваш черед решать, действительно ли вы хотите видеть меня своей королевой. Со многими из вас я сражалась бок о бок. Проливала с вами кровь и пировала. Мы победили в семи крупных битвах в Друсне, и тем не менее наших сил не хватило на то, чтобы вернуть хотя бы одну утраченную провинцию. Однако превосходящий нас по численности враг научился бояться и уважать нас. Выберите меня — и я буду продолжать в том же духе, как и до сих пор. Тот же, кто считает, что я недостойна сидеть на троне своего отца, должен всего лишь выйти из ворот этого зала. И если в конце концов во дворе моего замка будет стоять больше ярлов и вельмож, чем в моем зале, я положу этот золотой обруч на трон и уйду. Решайте! Я обещаю, что буду сильной королевой. Но поскольку я такая, мы часто будем спорить. Выбор за вами.
Уперев руки в бедра, она вызывающе оглядела собрание.
Ее мандриды широко распахнули створки дверей. Вместе с ветром в зал влетели снежинки. Некоторые ярлы негромко переговаривались между собой.
Эрек был потрясен. Никогда ему еще не доводилось слышать, чтобы женщина говорила так. Сердце подсказывало, что она будет хорошей королевой. Но разум боялся ее. Уже в первую брачную ночь она одержала над ним победу. Он был полностью в ее власти. И она не разоблачила его. И, черт побери, теперь он — ее муж. Неважно, что там случилось вчера ночью, он должен быть с ней. Он сделал пару шагов и встал рядом с нею.
Она умна. Даже самые заядлые ее противники не решатся сейчас просто покинуть чертог. Каждый боится быть первым и, возможно, единственным, кто ушел. А тот, кто уйдет, должен иметь в виду, что никогда больше не будет ладить с королевой, если большинство собравшихся останется в зале.
— Долго живи, королева Гисхильда! — воскликнул Эрек.
Он хотел прекратить эти перешептывания и глазение. Ему нужно было решение. Немедленно!
Теперь все уставились на него.
Тут его клич подхватил Сигурд:
— Долго живи, королева Гисхильда.
Исвульф мягко кивнул. Он всегда обладал тонким чутьем на власть. Теперь крикнул и он, и лед тронулся. Ярлы приняли ее, толпу охватило ликование. Никто не вышел из зала, даже враги… теперь королевы!
Эрек не сдержался, обнял ее и прижал к себе.
— У тебя получилось. Получилось! — Он поцеловал ее.
Она не противилась, позволила обнять и поцеловать себя, но удивленно посмотрела на него. Ощущение счастья схлынуло. Он отстранился.
Королева легко поцеловала его в щеку, но он отчетливо ощутил, что это только для гостей, потому что от любовной пары все ждут того, что они будут относиться друг к другу нежно.
Гисхильда наслаждалась ликованием. Но потом она раскинула руки, и снова воцарилась тишина.
— Соратники и друзья, теперь, когда вы выбрали меня, то должны узнать обо мне всю правду. Мое сердце никогда не покидало Фьордландии. — С этими словами она расстегнула блузку. Приоткрыла ее так, что стали видны ее маленькие груди и узловатый красный шрам немного в стороне от сердца.
В зале повисло недоверчивое молчание. Некоторые смущенно уставились в пол.
Эрек не мог понять того, что его жена на следующий день после свадьбы показала грудь всему двору.
— Видите шрам? Когда я была еще ребенком, рыцарь ордена всадила мне туда кинжал. Это было в тот день, когда должен был быть подписан мир. День, когда мой отец пришел на переговоры со служителями Тьюреда. День, когда доверие было вознаграждено сталью в детской груди. Они забрали меня с собой, рыцари ордена. Я была ближе к смерти, чем к жизни. Они ухаживали за мной. Приняли меня. Хотели сделать из меня рыцаря. Не у эльфов была я все эти годы. Я была в Валлонкуре, Цитадели ордена, где Новое Рыцарство готовит послушников и учит их ненавидеть нас. Я хочу, чтобы вы узнали об этом от меня. Существует множество вещей, которые я научилась делать и делала там и которыми я горжусь. Они сформировали меня, эти рыцари ордена, хотя я и не получилась такой, как они хотели. Я никогда не забывала о том, кто всадил кинжал в мою грудь. — Она снова застегнула рубашку.
— В день, когда каждый король Фьордландии вступает на трон, он выбирает себе герб, который будет с этих пор на его щите и на знамени. — Она махнула рукой эльфам, и на трон поставили большой рыцарский щит.
Эрек посмотрел на него и пожалел, что вместо того, чтобы поговорить с ним об этом вчера ночью, она напоила его до бесчувствия. Этот герб был пощечиной для всех. Он был выполнен в цветах и геральдике их злейших врагов. На щите, с широкой доской через обе половины, справа стоял на задних лапах белый лев на черном фоне. Рядом — вертикальное весло, разделявшее половины щита. Левая сторона была выкрашена в белый цвет. И на белом фоне красовался светло-зеленый дуб Фьордландии. Определить третью, верхнюю часть он не мог. Там было изображено что-то вроде браслета. Весь красный, на белом фоне.
— Почему ты сделала щит, как у воинов Нового Рыцарства, если сердце твое принадлежит Фьордландии? — высказал Исвульф то, что думали, наверное, все присутствующие.
— Там, где щит будет защищать мое сердце, там видите вы дуб Фьордландии. Я сказала вам, что сердце мое всегда принадлежало моей стране. Гербом с серебряным львом были наказаны послушники моего звена за то, что в глазах Нового Рыцарства мы запятнали свою честь. А я горжусь тем, что мы тогда сделали. И я поклялась себе, что на моем щите всегда будет серебряный лев, равно как и весло галеры, где я служила, словно рабыня. Последнюю часть щита выбрали мне вы. Я была маленькой девочкой, когда мой младший брат Снорри пел обо мне дразнилку: «Гисхильда, Гисхильда, подвязки на гербе у дылды». Хотя он был еще ребенком, он уже понимал, что сделает со мной жизнь. Позавчера вы выбрали мне мужа, а вчера он лежал в моей постели. Мой выбор был принять это и стать вашей королевой или отказаться и потерять трон, за который я целый год сражалась на полях Друсны. Я думала, мужества и умения владеть мечом будет достаточно… Все те победы, которых я добилась для вас… Но вы хотели видеть на троне шлюху. Женщину, которой вы будете подкладывать мужа в постель, потому что единственная битва, кажущаяся вам единственно важной, в конце концов будет сыграна у меня между ног. Я ничто! Мой род окончен. И первая моя задача как королевы — передать кровь наследнику. Поэтому я выбрала подвязки на герб, потому что, похоже, они играют в моей жизни самую главную роль.
Кровь прилила к щекам Эрека. Внутри у него боролись гнев и стыд.
А в тронном зале разразилась буря. Никогда еще королева Фьордландии не шокировала своих дворян настолько сильно.
Признание
Любимый мой,
не знаю, как облечь в слова то, что должно случиться. Надеюсь, эти строки дойдут до тебя прежде, чем ты узнаешь об этом от других… Я обязана сказать и молюсь своим богам, чтобы я оказалась первой. Вот уже много часов размышляю я над тем, как написать, чтобы при этом не обидеть тебя. Охотнее всего я скрыла бы все от тебя, потому что ты наверняка примешь это слишком близко к сердцу, а для моего сердца это немаловажно. Там ты.
Но я знаю, что ты все равно узнаешь… Я не вижу способа сказать правду и не обидеть, поэтому скажу прямо: я выхожу замуж. Когда ты будешь держать в руках эти строки, это будет уже свершившимся фактом. Это не предательство нашей любви! Я молюсь богам, чтобы ты еще читал эти строки, а не просто-напросто бросил письмо в огонь. Поверь мне, у меня не было выбора. Я буду спать с этим человеком в одной постели, но не потерплю, чтобы он дотрагивался до меня. Даже в первую брачную ночь. Чтобы быть той, кем я рождена, нужно продолжать свой род. Поэтому меня выдали замуж. Ты знаешь, целый год я сражалась, и поскольку Лут был ко мне милостив, он не допустил, чтобы я выступила против своих братьев. Я делала это, чтобы меня не заставляли выходить замуж, чтобы подтвердить свое кровное право одной лишь доблестью. В этом мне было отказано. Не проходит и дня, чтобы я не хотела бросить все и бежать к тебе. Я все еще твоя. Мой муж — человек, который не мог бы быть менее похожим на тебя. Мужество в сражениях — вот единственная черта, в которой вы сходны.
Но я не буду тратить много слов. Только одно я хочу прокричать тебе через сотни миль, разделяющих нас: я люблю тебя в каждом вздохе. Ты — мой свет во тьме. Пожалуйста, верь мне!
Твоя Полярная звезда.
Письмо,
хранящееся в шкатулке из эбенового дерева,
в комнате Трех Ключей
торговой конторы Валлонкура
Знать меру
— Мужественна, этого у нее не отнять. — Фернандо положил письмо и посмотрел на Оноре.
Оноре одарил худощавого молодого человека холодным взглядом. Фернандо обладал воистину необыкновенным талантом. Несмотря на юность, был учен и начитан, как никто другой. Он вырос в рефугиуме, и если бы не его любовь к книгам, которые не должны попадать в руки людей благочестивых, то мог бы прожить всю жизнь в мире. Но он подделывал письма и печати. Читал книги, за которые ему отрезали бы язык и руки, если бы он об этом сказал. Он был на пути к костру в Анискансе, когда Оноре узнал о нем. И ему потребовалось приложить некоторые усилия, чтобы придать его пути неожиданный поворот. Сжечь такой талант было бы непозволительной роскошью.
— Неужели ты испытываешь расположение к этой лживой язычнице?
Фернандо поднял глаза. Он не боялся, но был настороже.
— Не путай расположение и уважение.
— Ты уважаешь ее? — произнес Оноре, на этот раз несколько резче.
— Уважаю ее мужество, не ее языческую веру.
Примарх улыбнулся. Разговаривать с Фернандо — все равно что пытаться поймать угря. Он уворачивался от всего, что можно было бы обратить против него.
— Я нахожу мужественным ее подход к делу. Будь я на месте Люка, то, несмотря ни на что, не захотел бы ее больше видеть. Я… — он поднял тонкий пергамент и поднес к свету.
— Что там?
Фернандо рассмеялся.
— Она нацарапала что-то очень острым ножом.
— Может ли это быть тайное послание? Может, она догадывается, что мы читаем ее письма? — Тревога об этом с самого начала мучила Оноре. Люк и Гисхильда умны. Может быть, они пользуются языком скрытых намеков. — Что же там нацарапано?
Фернандо открыл окно и посмотрел на пергамент в свете зимнего солнца.
— Она написала поверх. Вот, за этим предложением «Но я не буду тратить много слов» когда-то было написано: «Надеюсь, что ты не такой, как я. Как подумаю, что могла бы получить подобное письмо от тебя, начинаю сходить сума от гнева и ревности. Никогда не захотела бы снова видеть тебя».
Фернандо громогласно расхохотался.
— Я бы такого тоже ему не написал.
Оноре ухмыльнулся.
— Да, такой я ее знаю. Подходить к делу прямо и без околичностей. Но я воспользовался бы новым пергаментом. Она теперь королева. Не должна больше думать о стоимости листа. Почему она сделала это? Люк ведь может обнаружить это, так же, как и мы.
Фернандо пожал плечами.
— Может, она жадная?
— Люк не должен видеть этих строк. Он и так тяжело воспримет письмо. Если он еще прочтет, что она порвала бы с ним, если бы он поступил подобным образом… Он действительно не должен узнать! Возьми новый пергамент, Фернандо!
Писарь закрыл окно.
— Может быть, его изменить сильнее?
Оноре вздохнул. Охотнее всего он оставил бы письмо у себя. Но Гисхильда совершенно права. Люк в любом случае узнает о свадьбе. Сам Оноре уже знал… Но ведь это его хлеб — узнавать о таких вещах раньше всех. Воистину, времени не так уж много. Слишком многие рыцари и послушники знают Гисхильду. Эта история распространится со скоростью лесного пожара. Лучше всего, если Люк получит это проклятое письмо еще сегодня. Но как смягчить резкость послания?
Оноре снова пробежал строчки глазами. У Гисхильды слишком аккуратный почерк. Может быть, у почти скрытого текста есть тайное значение? В характере Гисхильды начинать описание с середины. Она очень порывистый человек… И никогда не давала себе труда тщательно скрывать, что на протяжении всех этих лет в Валлонкуре, она оставалась в душе язычницей. Позволяет ли это сделать выводы, что она и сейчас не прилагает особых усилий, чтобы скрыть свои настоящие мысли? Люк наверняка перечел бы письмо сотню раз. Он наверняка наткнулся бы на процарапанные слова.
— Не будет ли ошибкой скрывать эти строки от мальчика?
Фернандо развел руками.
— Такие решения не я принимаю. Я всего лишь перо. Ты — рука, которая водит этим пером.
Оноре задумчиво почесал подбородок. Что же делать? Он хотел, чтобы однажды эти двое снова встретились. Поэтому он имеет право изменять письма, которые приходят Люку и те, которые посылает он, лишь самую малость и крайне осторожно. Они будут говорить о том, что писали друг другу. Но эти слова… Они слишком прямолинейны! Слишком ужасны! Поэтому Гисхильда все же стерла их.
— Перепиши письмо и убери стертые строки.
Фернандо кивнул.
— И все?
— Не позволяй ей говорить о своих богах. Замени слово «здесь», слово «там», чтобы строки стали поэтичнее. Так, как мы поступаем с письмами Люка. А потом позаботься, чтобы послание попало к Люку еще сегодня.
Оноре покинул комнату писаря и позвал своего конюха. Ему нужно было ехать в тайную бухту неподалеку от Змеиной лощины, туда, где стоят оба корабля, которые убьют Эмерелль. Вороны его корабела принесли сегодня плохие новости.
Золотые шпоры
Сколько лет он мечтал о том, как получит золотые шпоры рыцаря, а теперь чувствовал опустошенность. Шпоры ничего для него не значили. Более того, время послушничества закончилось, и он не знал, что теперь делать. В его мечтах в этот день с ним рядом была Гисхильда. Прошло почти два года после ее похищения из Валлонкура, а Люк так и не обрел цель. Он ненавидел Других! Хотел их уничтожить. Тех, кто украл у него Гисхильду. Но его желание было само по себе гротескным. Будто муравей собирался бросить вызов льву. Он не знал, как их победить.
Люк отстегнул шпоры и сжал их в руке. После долгой поездки на запад они покрылись пылью, потеряли блеск. Юный рыцарь печально улыбнулся. Шпоры словно его жизнь. С тех пор как увели Гисхильду, все потускнело, окончательно утратив блеск после того письма, на которое он не мог ответить вот уже три месяца. Ему становилось плохо при мысли о том, что в ее постели лежит другой мужчина. Не проходило и дня, когда он не представлял себе, как вызовет того парня на дуэль.
Очевидно, у Гисхильды не было выбора. И в хорошие дни он был готов поверить, что ничего не изменилось. Но хорошие дни у него случались редко. Вообще-то все было плохо с того самого мига, как Гисхильда исчезла из его жизни.
Он сжал шпоры сильнее, и одна из них впилась в его плоть. Боль была желанной, она отвлекала от другой боли. От душевной травмы, которую было не излечить.
Юноша бросил взгляд на Змеиную лощину. Дым висел над городом литейщиков. Иногда ненадолго в нижней части плотных клубов вспыхивали красноватые отблески, значит где-то разливали расплавленный металл. Город не знал отдыха. Даже сюда доносились удары мощных кузнечных молотов, приводимых в движение водой. Это было мрачное место, полное грязи и шума. За свои семь лет пребывания в Валлонкуре Люк был в этом городе только дважды. Никто не любил ходить туда.
Послышался цокот подков. На гребне следующего холма показался верховой, его трость лежала поперек седла. Всадник помахал юному рыцарю рукой. Это был Оноре.
Люк дернул поводья и развернул коня. Медленно поехал навстречу примарху. Леона он боялся, хотя и любил. К Оноре же он испытывал глубокое дружеское чувство. Как часто примарх пытался подбодрить его! Никто не понимал юного рыцаря так хорошо, как Оноре. Они были братьями по духу.
Оноре велел Люку выйти в обеденный час на Кошачий холм к западу от Змеиной лощины. И Люк был благодарен за повод покинуть ненадолго своих ликующих братьев по звену.
— Приветствую тебя, брат-рыцарь! — крикнул Оноре.
Люку редко доводилось видеть примарха в таком хорошем настроении. Люк склонил голову. Брат-рыцарь! Этот долгожданный почетный титул теперь казался ему… ненужным.
— Ну что, уже решил, каким образом хочешь служить ордену?
Люк опасался этого вопроса. Хорошего ответа у него не было.
— Я хочу в Друсну, убивать альвов.
Оноре скривился.
— Непохоже, что ты собираешься выполнять свою задачу с почетным рвением. Это твоя цель? Ты забыл, чему я учил тебя?
— Нет, — почти так же часто, как о Гисхильде, Люк думал о разговоре в ночь полнолуния, когда примарх пришел к нему разделить одиночество.
— Это кажется мне таким недосягаемым. Я хочу в Альвенмарк. Я хочу убить Эмерелль. Но нам, людям, заказан путь в мир Других. Будет ребячеством надеяться…
— Нет, Люк, — решительно ответил Оноре. — Это не ребячество. Величие мужа постигается величием его целей. Малодушные надеются достичь чего-то близкого, легкого. Должности в ордене. Славы на поле брани. Но те, в ком вера и страсть полыхают подобно всепожирающему огню… у них другие цели! Это они изменяют мир, в котором мы живем. Нет ничего оскорбительного в том, чтобы потерпеть неудачу в достижении нечеловечески высокой цели. Но жалок тот, кто, будучи таким юным, утратил мужество и не стремится к недосягаемому.
Слова Оноре задели за живое. У Люка есть мечты. Но он не мечтатель!
— Может быть, я слишком хорошо слушал Лилианну, когда она говорила о сути войны. Нет ничего зазорного и трусливого в том, чтобы не нападать на врага, которого нельзя достичь.
Примарха развеселил гнев Люка.
— Тебе представляется, что ты, вероятно, рыцарь из сказки, которому ставят неразрешимую задачу, чтобы завоевать принцессу. Ты ведь все еще хочешь завоевать ее…
— У нее другой муж.
— Думаешь, он лучше тебя?
Люк засопел.
— Он варвар. Он спит в ее постели. Он… Похоже, Гисхильда бросила меня. — Ее письма еще полны страсти и заверений в любви. Но все, что он знал о ее жизни, говорило о другом.
— Не мучь себя вопросом о том, любит ли она тебя по-прежнему, Люк! На этот вопрос тебе может ответить только Гисхильда. Ты должен задавать другие вопросы. Вопросы, на которые ответ можешь найти только ты. Ты еще любишь ее?
— Да, — очень тихо сказал он.
Он любил ее до безумия. И иначе, как в безумии, выносить эту любовь было невозможно, потому что, по зрелом размышлении, это была безнадежная любовь.
— В сказках герои в час глубочайшего отчаяния получают помощь: волшебный меч, чтобы убить дракона, плащ, делающий невидимым, или неожиданный совет. Волшебного меча и магических плащей у меня нет, но есть три дара, которые помогут тебе идти своим путем. Я кое-что покажу тебе! — И Оноре, пришпорив коня, понесся на запад по направлению к скалистому берегу.
В склонах холмов вокруг Змеиной лощины зияли темные дыры. Уже на протяжении нескольких столетий здесь добывали олово. Большинство шахт были брошены. Приходилось вгрызаться все глубже в поисках ценного металла. Люку доводилось слышать истории, что некоторые штольни уходили далеко в море.
Однажды он побывал в одной из таких штолен. Теснота, пыль и сознание того, что над ним сотни шагов скальной породы и земли, просто отняли у него дыхание. Он был рад, когда выбрался.
Время от времени меж холмов мелькали дома из серого камня. Они тоже были давно заброшены, крыши обвалились. Земля в основном отдана нивам. Хлеба стояли высоко, дувший с моря бриз создавал мягкие волны. Это была красивая земля, если забыть о Змеиной лощине, где даже ветер с моря не мог прогнать облака дыма.
Всадники ехали почти полчаса и наконец добрались до дороги, на которой виднелись многочисленные глубокие следы повозок. Дорога в буквальном смысле слова составляла пейзаж. Люк удивленно огляделся. Невдалеке находилась пороховая мельница, но это не могло служить причиной появления здесь такого количества тяжело груженных повозок.
Рыцари поехали вдоль дороги, пока не достигли карьера, скрытого в узкой долине. Здесь отчетливо слышался шум морского прибоя. Показалось длинное строение, служившее, вероятно, жилищем для шахтеров, сейчас казалось, оно пришло в упадок. Серые камни поросли мхом. Из скалы возле строения сочился тонкий ручеек. Вокруг котлована были отвалы пустой породы. Люк заметил, что на камнях растут кустики и трава.
В конюшне обнаружились три лошади. Молодой человек, одетый как конюх, но двигавшийся с уверенностью воина, вышел им навстречу.
Оноре спешился и протянул мнимому слуге поводья.
— Идем, Люк, нужно спуститься в шахту. Там тебя ждет мой первый подарок.
Огорошенный молодой рыцарь последовал за примархом. Узость штольни давила, пахло дымом и горячей смолой. Вдалеке слышались глухие удары молота. Пахло свежеструганным деревом. Однако распорки штольни были сделаны из темных дубовых балок, поддерживавших стены и потолок уже не один год.
Шум усилился. Штольня извивалась в скале подобно змее. Потом она сделала резкий поворот, и мужчины оказались в гигантской пещере.
Оноре ввел Люка на деревянную платформу, нависавшую над пропастью. Юноша удивленно огляделся. Пещера была размером почти что с гавань Валлонкура. В семидесяти шагах под ними находилась вода. Был здесь и выход к морю, величиной с Цитадель. Расположившийся у выхода риф скрывал его от наблюдателей с моря. В сухом доке, вырубленном в скале, покоились более полудюжины галеас, у которых без устали трудились сотни рабочих. Люк заметил две лесопилки. У набережной, немного в стороне, стоял целый флот грузовых планеров. Но не они приковали к себе взгляд юного рыцаря. Два корабля, пришвартованные посреди гавани… Никогда прежде ему не доводилось видеть ничего подобного!
— Это «Гордость» и «Божественный гнев», — пояснил Оноре. — Все рабочие здесь не из местных. Мы держим их два дня в трюмах их судов, прежде чем они прибывают сюда. Они не должны даже догадываться о том, где находятся! Только некоторые братья из ордена знают о гавани. Через штольни сюда поступают только пушки. Остальное приходит с моря.
Люк все еще разглядывал корабли. Они были пугающе чужими.
— Я ведь говорил тебе, что не располагаю волшебными мечами и магическими плащами. Но я не бессилен. Здесь строится флот, который принесет смерть Эмерелль. Отсюда мы шагнем в Альвенмарк. Я показываю тебе все это, чтобы ты вновь обрел мужество. Поверь, Альвенмарк не недосягаем. Второй подарок ты получишь сегодня ночью. Тогда соберется братство и поприветствует тебя в своих рядах уже в качестве рыцаря. Мы откроем тебе тайную власть дара, потому что дар этот — не только милость исцеляющая, но и смертоносное оружие для заклятых врагов церкви Тьюреда. Оружие, против которого все маги и оружейники Других просто бессильны.
Люк был совершенно оглушен. Он разглядел огонь в глазах примарха. Оноре не надеялся на победу, он был уверен в том, что Новое Рыцарство победит Альвенмарк.
— Теперь очень важно, чтобы ты сделал себе имя, Люк. Уже завтра утром ты покинешь Валлонкур. Отыщи свою цель! Задачу во славу Церкви, которую сможешь выполнить в течение года. У меня на тебя большие планы. Очень важно, чтобы ты привлек к себе внимание гептархов Анисканса. Через тринадцать лун, однако, ты должен быть в Вороньей башне в Друсне. И если я буду доволен твоими деяниями, то тебя будет ждать третий подарок. — Примарх запнулся, потому что Люк не задавал вопросов. — Ты знаешь Воронью башню?
— Гисхильда провела там зиму с Друстаном и Жюстиной, — ответил тот. — Это одинокая сторожевая башня на маленьком островке. Там находился в изгнании Друстан…
— Нет, не так. Ты знаешь, что Тьюред благословил Друстана даром. Как и мы, он принадлежал к братству Святой Крови. Он нес там одинокую вахту, но ни в коем случае не находился в изгнании. Он кое за чем наблюдал. Через тринадцать лун я покажу тебе это.
Белая женщина
Люк вошел в дверь родительского дома. Он думал, что будет легче… Ланцак стал городом призраков. После чумы не вернулся никто, никто не наполнил смехом и жизнью покинутые дома.
Люк видел следы собак в жидкой грязи. Ни одна шавка не перебегала дорогу. Теперь не нужно бояться какой-нибудь псины… Теперь все хорошо… но в то же время плохо. Люк был горд от мысли, кем он стал. Он обрел почетную задачу. Но в Ланцаке его одолевало лишь одно чувство — печаль. Но все, чего он достиг и чем стал, он променял бы на то, чтобы снова сидеть с отцом в графской оружейной и чистить его пистолеты с поворотным затвором. Чего стоят шпоры и слава, если здесь, в Ланцаке, им могут восхищаться лишь дикие голуби?
Люк подвел коня к маленькой лесенке и взобрался в седло, положил руку на головку эфеса отцовской рапиры. Он давно владел этим оружием, стал мастером, которому не нужно бояться даже такого противника, как Мишель.
— Я знаю, что ты гордился бы мной, отец. И ты тоже, мама.
Он посмотрел наверх, на окошко омшаника под фронтоном графского дома. Теперь он знал, почему ребенком обладал такой большой свободой. Повзрослев, он стал походить на графа гораздо больше, чем на своего отца. Люк не знал, что могло двигать его матерью… Может быть, отец слишком много времени проводил в Друсне? Может, он и бежал в Друсну, чтобы скрыться от того, что происходило перед дверью его дома. Люку никогда не узнать этого. Теперь это не играло никакой роли. В живых не осталось никого, кто бы мог трепать языком о тех давних событиях.
Люк знал, что отец любил его. Вот и все, что требовалось юному рыцарю.
Опечаленный, он покинул Ланцак и двинулся по дороге на Анисканс. Затем повернул к Голове Язычника. Издалека услышал, как поют за работой священники и ремесленники. Торжественная мелодия пролилась бальзамом на его израненную душу. Уже на третий день после того, как он покинул Валлонкур, молодой человек понял, к чему стремится. Но потребовалось пять месяцев, чтобы найти князя церкви, который поддержал бы его. Все могло бы случиться быстрее, но Люк был слишком горд для того, чтобы обращаться к одному из комтуров Нового Рыцарства. В конце концов, ему удалось заполучить в патроны Марселя де Лионессе, эрцрегента Марчиллы, который выдал деньги и отыскал священников, которые захотели посвятить себя тяжелой задаче основания рефугиума.
Люк проехал мимо небольшой группки священников, опустившихся на обрушившуюся колонну, чтобы сбить строительный раствор с тесаных камней, которые обнаружились в руинах. Они дружелюбно приветствовали рыцаря. Люк кивнул. Руки юноши были мокры от пота, но ему было не особенно жарко. Стоял сухой день поздней осени. Небо затянуло. Над землей лениво плыли свинцовые облака. А под ними косяки диких гусей спешили на юг.
Утром неподалеку от руин, у пруда, Люк наблюдал за сотнями аистов. Птицы напомнили ему о детстве. Люди всегда ждали отлета первых аистов, а потом отмечали праздник урожая.
Люк спешился. Подбежал мальчик, чтобы увести коня. Юный рыцарь положил шлем в мраморную нишу, огляделся по сторонам. Большинство розовых кустов исчезло. Сада больше не было. Пока он был в Ланцаке, плотники достроили деревянные леса рядом с белой статуей женщины. Люк был доволен!
Белая женщина… величайшая ложь его детства. Когда он думал о том, как должна была умирать его мать, его охватывала ярость. Как глуп он был тогда, как ослеплен суевериями. Никогда Другие не приносили того, что было бы полезно человеку. Сеять несчастье — вот их главная задача. В Валлонкуре они показали свое истинное лицо! Сотням пришлось умереть лишь для того, чтобы они могли забрать Гисхильду. Но он покончит с тиранией Эмерелль, в этом Люк поклялся. Или умрет при попытке сделать это.
Юный рыцарь посмотрел в лицо статуе. На мраморе не было ни мха, ни птичьего помета. Животные избегали белой женщины. Они умнее людей!
Теперь, после напряженной трехдневной работы, сад был готов к закладке. Они вскрыли туннель, который вел к тайному источнику. Теперь он был не во тьме, а на ярком свету. Он станет частью крипты храмовой башни рефугиума. Скала вокруг источника станет фундаментом храма. Сегодня — день, когда должен быть заложен первый камень дома Господня.
Краем глаза Люк отметил, что рабочие и священники собрались в опустошенном саду. Он знал, что некоторым из них, наиболее романтичным, понравилось здесь. И они не приветствовали того, что он сотворил здесь.
С каждым вздохом в него проникала языческая сила места. И хотя они вскрыли туннель, магический порог, который он чувствовал, еще будучи ребенком, сохранился. И никто, кроме него, не ощущал этого! Должно быть, его дар позволял чувствовать тонкую магию Других.
Люк печально улыбнулся. Он рассказал брату Марко, архитектору-священнику, о магическом пороге у источника. Марко принадлежал к числу тех, кто не приветствовал разрушение. И хотя он был чутким молодым человеком, поверить Люку не захотел. Вероятно, архитектор принял его за ослепленного фанатика. Может, магия этого места не позволяла правильно оценить реальность? Он ведь раньше тоже испытывал нечто подобное. Он верил, что белая женщина спасла Мишель, что ее излечение от чумы было милостью языческой богини. Какая ирония! Тогда он не знал о своем даре. А ведь исключительно ему обязана Мишель своим выздоровлением.
А дар — не что иное, как милость Тьюреда! В своем незнании он тогда перевернул истину с ног на голову. А то, что тогда он еще и подарил белой женщине свои пистолеты, Тьюред, должно быть, воспринял как насмешку!
Люк вздохнул. Нельзя исправить совершенные в прошлом ошибки. Но можно доказать Тьюреду, что он уже не слепец. Это место никого больше не должно толкать на путь язычества!
Молодой рыцарь взошел на деревянные леса рядом со статуей. Схватил тяжелый молот, которым пользовался вчера.
— Этого хочет Господь! — воодушевленно воскликнул он и взмахнул молотом.
Удар пришелся прямо по лицу богини. Разбились аристократический нос и улыбающиеся губы. Удар был столь силен, что голова статуи отделилась от тела.
Воцарилась оглушительная тишина. Люк видел, что у одного из священников на глазах выступили слезы.
Рыцарь спустился с лесов и поднял мраморную голову. Взгляд белых глаз буравил… Лицо было разрушено. Один-единственный раз Люк видел лицо Лилианны после атаки на туннель. Женщина-рыцарь пережила раны от ожогов, но это не было божественной милостью. Ее лицо было похоже теперь на лицо этой статуи.
Люк поднял поруганную голову так, чтобы священники и ремесленники хорошо рассмотрели ее.
— Не поддавайтесь, если ересь скрывается под маской красоты! Это место было создано с одной-единственной целью. Оно должно было потрясать веру благочестивых людей. — Он прошел по направлению к источнику и положил голову на зачищенную скалу. — Давайте заложим этот камень в основание храма. Это будет символом преодоленного искушения. Символом веры, которая крепче камня.
У Люка возникло ощущение, словно тяжеленный груз свалился с сердца. Наконец-то он преодолел остатки своего язычества. Он был чист перед собой и Тьюредом. Промахи исправлены. Теперь он действительно заслужил золотые шпоры. И словно знак Господень, свинцовые тучи расступились, и копья золотого небесного света заставили вспыхнуть мраморные руины.
Как священники, так и ремесленники, упали на колени, пронизанные божественным дыханием этого момента.
— Господь приветствует вас в этом месте, братья мои! — воскликнул Люк, обращаясь к ним. — Распахните свои сердца и воспойте хвалебную песнь Господу!
Рыцари Господа
…и неисповедимы пути Тьюреда. Он открыл нам слабых в наших рядах, когда предательница Гисхильда взошла на трон. Тех, кто испугался, кто был охвачен страхом, потому что Гисхильда привела демонические войска Альвенмарка туда, где мы чувствовали себя в безопасности. И тех, чьей слабостью было высокомерие, кто верил, что наших врагов легко победить. То было время, когда некоторые из благословенных гептархов, эрцрегентов и комтуров полагали, что война наконец-то закончится. Но Господь показал нам, что никогда не будет мира, пока войска тьмы не будут уничтожены. То была задача, требовавшая от Церкви всех сил. Задача, казавшаяся людям непомерной. Два имени связаны с этими временами. Эрилгар и Оноре, два рыцаря Господа, и не могло быть менее похожих людей. Они были из рядов орденов Древа Праха и Древа Крови. Они ненавидели друг друга почти так же сильно, как ненавидели безбожных демонских отродий. Один из них ошибался, а другой был воистину движим самим Господом. Но чтобы достичь триумфа, нужны были оба. Они научили нас, что победа на поле боя необязательно победа Господа. Один открывал дорогу другому. Но никогда не шли они рука об руку.
То было время, когда язычники обрели надежду, хотя и находились в ссоре со своей королевой. Но Тьюред не позволил надеждам их принести плоды. Чрево Гисхильды было словно пахотные борозды в неполитой земле. В нем не желал зарождаться отпрыск. Поэтому урыцарей Господа появилось время подготовиться. И те, что от Крови, собрались на острове Воронов, в то время как рыцари Праха стремились к тому, чтобы напасть на саму Фьордландию…
Священное Писание Тьюреда,
Книга 97 издания Шоффенбурга,
Том 45, № 117 Р
Воронья башня
Люк вышел на выстроенную из камня набережную и недоверчиво огляделся. Гисхильда часто рассказывала ему о Вороньей башне. О своем бегстве, о долгой, тоскливой зиме, которую она провела здесь, но это место, казалось, просто не желало соответствовать ее рассказам.
Жизнь била ключом. Рыцарь увидел более сотни кораблей и у причала, и далеко в море. Высокие крепостные стены вздымались над водой. Склады из красного кирпича прилегали к припортовым сооружениям. Повсюду велось строительство. Пахло смолой и известью. На берегу тренировались солдаты, сотни воинов в ярких мундирах. И повсюду мелькали рыцари Древа Крови.
Вороны кружили над гаванью и морем, словно охраняя небо. Здесь не было ни единой чайки.
В гавани сновали баркасы. Было совершенно очевидно, что флот подготавливался к выходу в море. Возле кораблей стояли маленькие лодочки. Невдалеке на борт одной из галеас поднимали визжащих свиней.
Люк немного прошелся вдоль набережной. Бесконечные колонны портовых рабочих волокли со складов к лодкам бочонки, ящики и мешки. Боцманы взволнованно спорили с цейгмейстерами оружейных арсеналов. Отряды солдат сидели на ящиках, играли в кости или просто пялились прямо перед собой и ждали, когда их позовут на корабль.
Как бы велика ни была царившая в гавани сумятица, все, казалось, имело свою цель. И только Люк чувствовал себя лишним. Оноре приказал ему прибыть в Воронью башню, но зачем?
— Люк…
Его зовет ребенок! Юный рыцарь огляделся. Его брат-Лев дал указание отряду аркебузиров грузиться в лодку, а потом устремился навстречу Люку.
— Люк! — Они обнялись. — Люк. Так здорово видеть тебя, брат! — Глаза его сияли.
Давно уже Люка не встречали настолько сердечно. Поездка по Друсне была безрадостной. У Нового Рыцарства была дурная слава. Когда он входил в кабак, никто не хотел сидеть с ним за одним столом. Его избегали, куда бы он ни пошел. Должно быть, рыцари Древа Праха распространяли о них наглую ложь.
— Ты слышал новости о Гисхильде? — спросил Люк.
Повсюду в Друсне о ней рассказывали невероятнейшие истории. Говорили, что она скачет по небу на крылатом скакуне, потом она вроде как в одиночку ворвалась в замок и позвала на войну духов предков.
Рене скривился.
— Она доставляет нам много хлопот. Все позорные поступки Раффаэля не повредили нам настолько, насколько поступки Гисхильды. Тем не менее кажется, она сражается только против ордена Древа Праха. И… — Он сочувственно посмотрел на Люка. — Похоже, ее муж — очень известный и богатый воин. Во всякой битве они бьются плечом к плечу.
Люк закрыл глаза. Ему уже доводилось слышать подобное. Но ему просто не хотелось верить.
— Может, это все всего лишь слухи, — малодушно предположил Рене.
— Да, — бесцветным голосом произнес Люк.
Как сильно хотелось ему, чтобы на самом деле все было иначе. Но какова вероятность?.. Со времени свадьбы прошло более двух лет. Достаточно, чтобы обнаружить общие интересы. Когда он думал, что этот воин-варвар ночь за ночью ложился в постель Гисхильды, его пробивал холодный пот. Иногда ему хотелось, чтобы этот Эрек оказался славным малым. В конце концов, Гисхильда не должна страдать из-за него день ото дня. А потом Люк снова молился, чтобы этого проклятого негодяя поразила молния с ясного неба или нашла пуля на поле битвы.
— Ты так побледнел. Ты…
Люк отмахнулся.
— Как дела у остальных?
Он не мог говорить о Гисхильде. Вот уже больше года он не получал от нее писем. Так надеялся узнать о ней что-нибудь новенькое. Но плохие новости его не интересовали.
— Раффаэль в темнице, — Рене ухмыльнулся. — Якобы он выиграл в кости у комтура Друсны целый судовой груз аркебуз.
— Зачем же ему это, бога ради?
Рене пожал плечами.
— Болтают, будто бы он хотел продать их своему дяде. Его семья, похоже, вовлечена в какие-то темные делишки. Но он сумеет вытащить свою голову из петли. Раффаэль нужен Оноре. Он уже дважды бывал во Фьордландии. Замаскированный под купца. Ты же знаешь, он хорошо это умеет.
Люк подумал обо всех пари, которые Раффаэль заключил перед тем приснопамятным Бугуртом против Драконов, и кивнул.
— Да, он всегда отличался особым талантом.
— У Жоакино и Бернадетты родился ребенок. Девочка. Они оба снова в Валлонкуре. Летом Жоакино стал магистром юных Львов нового набора. Эсмеральда и Джиакомо присоединились к Черному Отряду. О них никогда не знаешь, куда их занесет. А Анна-Мария… Ты видел те два корабля, которые стоят на якоре в море? Я имею в виду…
Люк кивнул. Хотя здесь стояло на якоре более сотни кораблей, было совершенно ясно, о каких двух говорит Рене.
— «Гордость» и «Божественный гнев».
Рене понизил голос до шепота:
— Они настолько… чужие. Говорят, их украли у эльфов и они прокляты. «Божественный гнев» налетел на риф по пути сюда. А еще на обоих кораблях слишком часто случаются несчастья. Анна-Мария — капитан «Божественного гнева». Она стала очень странной. — Он покачал головой. — По-настоящему странной. Да ты увидишь. — Он указал на щит Люка и заплечный мешок. — У тебя есть еще багаж? Ты можешь остановиться в моей комнате. Есть еще три свободные кровати.
— Сначала я должен отчитаться перед Оноре.
— Тайны?
Вместо ответа Люк только улыбнулся.
Рене надул губы. Потом внезапно посерьезнел.
— Если он хочет предложить тебе командование «Гордостью», то ради бога, не соглашайся. Оба корабля по-настоящему прокляты. Это не просто слухи! Ты видел, как глубоко они сидят? Никто не знает, что в них нагружено. Никто не знает, откуда они взялись. — Он сделал небольшую паузу. — И никто не знает, куда пропал капитан «Гордости».
Люк посмотрел на море. Рядом с огромными двухпалубными кораблями даже галеасы казались маленькими, словно рыбацкие суденышки. Хотя Люк знал, откуда взялись «Гордость» и «Божественный гнев», это ничего не меняло, даже на него эти корабли производили жутковатое впечатление. Паруса были зарифлены. С рей свисали знамена ордена в десять шагов длиной. Они вселяли трепет, это точно. Но сделаны они были не для людей.
— Говорят, мы выступим на днях. С нами на борт взойдут десять полков. Андаланцы Артуро тоже будут с нами.
— А какой у тебя вообще-то пост? — Люку стало стыдно оттого, что он не спросил об этом раньше. В облаках он витал, что ли? Заставил Рене рассказывать обо всех.
Серебряный Лев махнул рукой.
— Я стал капитаном.
— У тебя есть собственный корабль? — Люк был удивлен. Обычно требовалось несколько лет, чтобы принять командование над кораблем или подразделением.
— Всего лишь допотопная галера. На ней, наверное, ходил еще святой Гийом. Течет, словно дырявое решето. — Он ухмыльнулся. — Но я сделаю из нее лучший корабль на всем флоте. Она может выступить в любой момент. Только никто из командования ордена понятия не имеет о цели. Болтают, будто бы мы нападем на Фьордландию. Возьмем штурмом одну из языческих гаваней. А потом пойдем посуху. Поэтому так много полков.
Люк сглотнул. Он подозревал другое. Он ведь знал об истинных целях Оноре, но не мог представить, как примарх собирается воплотить их в жизнь.
— Как же называется твой корабль?
Рене покраснел настолько, что кожа головы проступила сквозь белоснежные волосы.
— «Люк».
— Что? Ты назвал свою баржу моим именем? Это плавучее решето…
— Я обязан тебе жизнью. Без тебя лежать бы мне давно в нашей башне. Я… Мне кажется, твое имя приносит счастье.
Люк умолк. Подумал о Гисхильде и дне их свадьбы. Нет, его имя совершенно точно счастья не приносит! Но отнимать веру у Рене нельзя.
— Где найти Оноре?
— Он день и ночь сидит в Вороньей башне.
— В Вороньей башне?
— Да, там, где жил Друстан. — Рене обернулся и указал на старое высокое строение, стоявшее в тени склада. — Мне доводилось видеть, что ее зубцы буквально чернели от ворон. Там штаб-квартира писарей и шпионов Оноре. Самого примарха чаще всего можно найти на верхотуре. Говорят, он все время смотрит прямо на море.
Люк подобрал свой заплечный мешок и щит.
— А где найти тебя?
— На «Люке», конечно. Я еще не собрал палубных офицеров. Я ведь говорил, что у меня еще три постели свободно. Если хочешь…
Люк улыбнулся. Хорошо снова быть среди Серебряных Львов.
— Я не знаю, какие приказы будут для меня у Оноре. Но я попрошусь под твое командование.
Рене был настроен скептически. Пожал руку, вместо того чтобы заключить в объятия.
— Я обидел тебя?
Товарищ только головой покачал.
— Не ходи к Оноре. У него на тебя планы. Анна-Мария тоже часто бывает у него.
— Если я попрошу его назначить меня на твой корабль, то он вряд ли станет возражать.
— Твоими устами бы да мед пить. — Рене пожал руку еще раз. Потом отступил на шаг. — До встречи в Валлонкуре. — И широким шагом направился прочь. Люку даже показалось, что Лев убегает от него.
Просто показалось! Рене очевидно просто спешил на свою галеру. Он гордился назначением.
Люк направился к Вороньей башне. Восемь лет назад здесь была Гисхильда. Скоро уже девять. По ее рассказам башня была высокой, давящей…
Люк посмотрел на зубцы. Там сидели дюжины воронов. Так много! Неужели все они нужны для обмена сообщениями?
Кто-то худощавый, в шляпе с пером, надвинутой глубоко на лоб, выбежал из дверей, едва не сбив его с ног. На незнакомце был широкий красный поясной кушак с золотыми кистями, выдававшими офицера.
— Анна-Мария?
Девушка подняла взгляд, но смотрела словно сквозь Люка.
— Анна-Мария, это же я! Люк!
На губах Серебряной Львицы мелькнула улыбка.
— Люк, да… — Она нахмурилась. — Да, да, Люк. Ты основал рефугиум. Об этом много говорят. О чуде… — теперь ее улыбка стала сердечной. Она внимательно смотрела на него. В этом взгляде было что-то такое, от чего становилось не по себе. — Для тебя у него тоже есть великое задание, я чувствую.
— У кого?
— У Тьюреда. Он близок к тебе… — Она вздохнула. — Так мало тех, кто пронизан им. Но с тобой все по-другому.
Люку показалось, что она стала еще более худой, в буквальном смысле слова изможденной. Глаза ее были красными от бессонных ночей. Девушка была очень бледна и казалась странно отчужденной.
— Поздравляю тебя с командованием.
— Это не моя заслуга… Знаешь, это дар божий. Тьюред велел примарху сделать это. Я создана для этого. Я поняла это сразу, как только Оноре сказал мне об этом.
Люк не стал расспрашивать подробнее. Он почему-то решил, что в данный момент вразумительного ответа не добьется.
Девушка почувствовала, что он хочет уйти. Снова улыбнулась. Больше всего ему хотелось обнять ее. Что это с ней случилось? Что так взволновало ее?
— До встречи в Валлонкуре, Люк.
Он судорожно сглотнул. Опять это прощание! Он ведь только что прибыл! Почему все прощаются с ним так, как будто не встретятся еще очень-очень долго?
Перья на шляпе капитана развевались, она убежала и скоро скрылась в толпе у пристани.
Люк взглянул на башню. Старая дубовая дверь была распахнута настежь. В комнате царил полумрак. Со времен Бугурта против Драконов на первом году послушничества Оноре всегда помогал ему. Причин бояться встречи с ним не было.
Два рыцаря с офицерскими набрюшниками вышли из башни и поспешили прочь, не обратив на Люка никакого внимания. Не стоит откладывать! Юноша решительно вошел. В башне стояла приятная прохлада.
Писарь поднял голову.
— Куда направляешься, брат-рыцарь?
— Примарх ожидает меня.
— Точно? — Писарь скептически поднял бровь. — В последнее время он несколько раздражен, — указал пером на винтовую лестницу. — Если ты совершенно уверен, то иди. Ты найдешь его наверху, на смотровой платформе.
Люк стал подниматься. Думал о Гисхильде. Она рассказывала ему о том, как впервые встретилась с Друстаном. Молодой человек невольно улыбнулся. Что бы ни ожидало его, Оноре наверняка не станет прятаться в платяном шкафу с пистолетами.
В комнате, где когда-то, должно быть, была спальня Друстана, стояли стол и стул. Все было крохотным, будто сделанным для ребенка. И сидело за столом существо размером с ребенка… В полутьме виднелся лишь силуэт. Рядом лежал опрокинутый бокал, на столе красовалась лужица вина.
Люк ступил на лестницу, которая вела выше, на платформу башни. В этот миг существо подняло голову. У него была звериная голова… Голова лиса! На протяжении удара сердца на Люка смотрели водянистые глазенки, обрамленные белой шерстью. Затем голова жуткого звереныша опустилась на столешницу.
Люк поспешил подняться по лестнице. Он хотел убежать от сумерек, снова вдохнуть чистый морской воздух. Выйдя на солнечный свет, юноша едва не ослеп.
— Наконец-то ты пришел!
Люк заморгал. Он не узнал этого человека. Но тихое постукивание обитой серебром трости было трудно с чем-нибудь спутать.
— Я беспокоился. Уже неделю назад я отдал приказ Черному Отряду искать тебя. Хотя никто здесь и не знает об этом, но весь флот ждет только тебя.
— Почему я настолько важен?
— Потому что дар в тебе силен. Ты получишь командование. И собственный корабль.
У Люка внутри все сжалось.
— Я…
— Нет, нет. Не стоит благодарности. Ты показал себя с хорошей стороны. Даже гептархи прослышали о чуде на Голове Язычника. Они заметили тебя, Люк. Ты далеко пойдешь. Я уверен, что однажды ты в качестве примарха станешь тайным предводителем нашего ордена. — Он постучал тростью по щиту Люка. — Всегда забывал спросить: эта белая звезда на красном фоне, которую ты выбрал в качестве личного герба. Что она означает?
— Это Полярная звезда. Так я иногда называл Гисхильду. Моя Полярная звезда.
— Хм… Я так и думал, что за этим стоит что-то романтическое. Полярная звезда указывает штурману направление ночью. Разве она делает это, языческая королева-то? Указывает тебе путь в жизни?
Люка обеспокоил поворот, который принял разговор.
— Она указывает мне путь в Альвенмарк.
Оноре рассмеялся.
— Я вижу, ты не забыл о нашем разговоре, Люк. Очень важно никогда не терять цель из виду. Так же, как моряку, который ориентируется в темноте по Полярной звезде. Ты знаешь, что капитан должен дать своему кораблю новое имя, когда принимает командование? Я подозреваю, что уже знаю имя твоего корабля. Она тоже наверняка не забыла тебя, Люк.
Оноре глубоко вздохнул. Люк увидел, что ему больно.
— Мы так близки к цели! — Оноре указал тростью на море. — Там находятся ворота, которые проведут нас в Альвенмарк. Друстан был здесь, чтобы наблюдать за ними. Мы точно знаем, где они находятся. И завтра ночью наш друг откроет нам их. А потом мы заберем голову Эмерелль! Мне известен день и час, когда она будет в большой гавани. Она не уйдет от нас. Об этом я позаботился. — Он взглянул на Люка. — Для тебя завтра откроются ворота, которые поведут тебя к твоей любимой.
Между мирами
Раздосадованный Люк взошел по трапу на главную палубу флагманского корабля. Он просто-напросто не понимал этого приказа! Как мог Оноре именно сейчас снимать его с «Полярной звезды»? Конечно, его команда отлично справится со всем и без него… Но с главной палубы флагманского корабля Люк мог видеть, как его стройная лантерна направлялась к золотой дуге, сотканной из света. Он должен был быть там, а не здесь!
— Брат? — К Люку подошел молодой рыцарь ордена. — Следуй, пожалуйста, за мной.
Люк кивнул. Затем посмотрел на кормовое возвышение. Казалось, там собрались все, кто имел имя и положение в рядах Нового Рыцарства: гроссмейстер, маршал ордена и знаменосец. Некто, облаченный в доспехи, замер несколько в стороне от остальных — это, наверное, Лилианна. Мишель стояла рядом с мастером флота Альварезом. Она заметила Люка и приветствовала его скупым жестом. В свете кормовых светильников шрам на ее лице казался еще ужаснее, чем днем. Все, кто был в день кровавой свадьбы в Цитадели ордена, были отмечены печатью событий, печально подумал Люк. Так много раненых, столь многие погибли.
Он взглянул на светящуюся ярким золотым светом дугу, почти полностью закрытую тенью «Божественного гнева». Завтра в этом время эльфы поплатятся за ту резню. За убитых друзей и детей, за святых Церкви Тьюреда. За все, что они сотворили с миром людей со времен смерти Гийома!
— Сюда, вниз, — произнес рыцарь, встретивший его на трапе, указывая на узкие мостки, которые вели с кормового возвышения внутрь корабля.
Раздался удар барабана. Ожидавшие гребцы подняли ремни. Второй удар — и более сотни весел одновременно окунулись в воду. Флагманский корабль лег в дрейф и направился к световой дуге.
Люк спустился по лестнице.
— Сюда! — Его провожатый открыл узкую дверь. За ней находилась каюта.
Комнату освещали два фонаря. На узкой койке лежал Оноре. Его тело свело судорогой, пальцы вцепились в простыню. Он стонал.
Молодой рыцарь закрыл за Люком двери.
Пахло копотью в фонарях и потом.
— Хорошо, что ты пришел, — простонал Оноре. — Ты должен помочь мне.
Люк опустился на колени рядом с койкой. Ему пришлось заставить себя взглянуть на ужасную рану примарха. В поруганной, гноящейся плоти извивались личинки. Поблескивало белым ребро. Рана была глубока. Было видно, как удары сердца заставляют содрогаться мышцы груди.
— Моей силы хватает ставить смерти шах, — прошептал Оноре. — Но излечить свою рану я не могу. Ты должен сделать это!
Люк уже пытался сделать это однажды и потерпел поражение. Не мог же примарх забыть об этом!
Оноре снова скрутило, словно в судорогах. Он должен смотреть глазами целителя, иначе его стошнит! Белые червячки пожирали больную плоть. Ни один нож не сможет отрезать настолько точно, чтобы отделить здоровую ткань от больной.
— Пожалуйста, Люк!
В окно влился золотой свет ворот. Люк склонился и начал убирать личинок кончиками пальцев.
— Когда прозвучит горн, мы будем между мирами, — пробормотал Оноре. — Тогда ты должен приступить.
— Да, конечно, брат. — Он положил руку на лоб Оноре. Он был холодным.
Примарха снова выгнуло от боли. Люк отсчитывал такт, отбиваемый погружением весел во вспененную воду.
Наконец юный рыцарь вынул из раны последнюю личинку и раздавил ее между большим и указательным пальцами. Затем положил ладонь на дыру, зияющую в груди примарха.
Раздался жалобный звук рога.
Люк закрыл глаза. Он чувствовал боль Оноре. Миг, в который горячая пуля вошла в его плоть.
Люк застонал. Все эти годы боли разделил он с примархом. Молодой рыцарь дрожал всем телом. Его голова опустилась на живот больного. Лоб Люка покрывал холодный пот. Какая-то чужая сила словно путами сковала его тело. Сила пронизала его подобно золотому копью. Люк выпустил боль в протяжном крике. Дрожащая плоть извивалась под его пальцами, словно он засунул руку в змеиное гнездо. Внезапно Оноре перестал дергаться. Боль лишила его чувств.
А потом Люка пронзила новая боль, неожиданная и чужая. Удар в лицо. Сильный, резкий. Клинок! Его кожа горела. Вонь от тающего внутреннего жира и тлеющего рога перекрыла все остальные запахи. Волосы его начали завиваться и превратились в дым.
Узлы в легких стискивали его грудь. Он чувствовал по всему телу старые раны своих товарищей. Плохо залеченный перелом внезапно выправился, кости обрели прежнюю форму. Люк закричал. Теперь это были короткие, отрывистые крики. А с палубы ему отвечали дюжины других криков.
Люк почувствовал, как из левой глазницы у него выскользнул стеклянный глаз. Вытесненный чем-то, что выросло вместо него. Кровь стала жиже. Гной, точно пот, тек изо всех пор. А потом он взорвался. Его тело разделилось на части. Он тек по паутине из нитей, сотканных из золотого света. И словно вдалеке замерцало что-то светлое. Его лицо. Оно устремилось к нему. Летело все быстрее и быстрее. А потом его поглотила тьма.
Посланница
Эмерелль глядела на закат. Она стояла на узкой галерее на корме роскошного баркаса, на которой этой ночью ее снова выберут королевой Альвенмарка и коронуют. Уже много часов стояла она неподвижно здесь и смотрела на море. Куда подевался Крепкохват? Он был единственным из орлов Тученыря, кто остался в Вахан Калиде. Большой птице понравилось охотиться на кайманов в мангровых рощах. Утром она послала его на разведку. Почему он не возвращается? Пропал и маленький парусник, который она выслала в море. Этому может быть тысяча самых банальных объяснений. И тем не менее Эмерелль была обеспокоена до глубины души. Проснулась от испуга посреди ночи. Она ощутила сотрясение в паутине троп альвов, такое же, как тогда, когда в Вахан Калид пришли тролли. Но на этот раз оно было более сильным. Словно нечто невидимое вошло в ее грудь и коснулось того бессмертного, что было в ней.
Эмерелль вздрагивала от одной только мысли об этом. Она при помощи серебряной чаши пыталась понять, что произошло, но не обнаружила видений, связанных с этим событием. Единственное, чего она добилась своим многочасовым бдением, это знания, что этой ночью тролли не замышляют предательства, хотя король Оргрим все еще не явился на предстоящее празднество. Его маленький флот попал в шторм. Они не успеют прибыть на праздник вовремя. Равно как и Морвенна, княгиня Ланголлиона, сопровождавшая войско Гисхильды в мире людей вместе с Олловейном, Фенрилом и Юливее.
Эмерелль улыбнулась. На праздниках коронации мало неожиданностей. Со времен предательства Алатайи никто больше не противился ее правлению. Весь Альвенмарк стоял за нее в борьбе против Церкви Тьюреда.
На палубе послышалось цоканье копыт фавна. Слуги готовили праздничный стол. Было слышно, как в городе шумят ликующие толпы. Праздник огней отмечался раз в двадцать восемь лет. В это время жизнь на широких улицах города-гавани била ключом. Единственные недели, когда здесь жило больше детей альвов, чем зимних крабов.
Как только солнце скроется за горизонт, начнется великий спектакль. Все княжьи дома Альвенмарка соревнуются за то, чтобы лучше других осветить свою башню. Навешивают тысячи фонариков, а самые одаренные волшебники со всех концов мира отправляют в небо светящиеся фигуры и освещают мрамор дворцов всеми цветами радуги. Эмерелль радовалась предстоящему празднику. Лишь бы только Крепкохват наконец вернулся!
В бассейне гавани уже появились первые огни. Свечи на корковой подставке. Покачиваясь, они плыли по воде, напоминавшей в свете заката свежепролитую кровь.
Стая бакланов пролетела прямо над остриями мачт большого флота. Здесь были самые прекрасные корабли Альвенмарка, свидетельствовавшие о богатстве и искусности своих владельцев. В вечернем бризе развевались сотни шелковых знамен.
Движение, мелькнувшее в воде, привлекло внимание Эмерелль. Что-то светлое скользило прямо под поверхностью. Затем из воды показалась рука и помахала ей. Из красных вод поднялось узкое лицо апсары.
— Пойдем со мной, королева!
Эмерелль была настолько удивлена, что не нашлась, что ответить. Требование водяной нимфы было безумным. Она не могла покинуть Вахан Калид. Только не этой ночью! Если через два часа она не сядет за праздничный стол на верхней палубе, то князья Альвенмарка выберут кого-нибудь другого, кто будет носить корону.
— Пойдем со мной, королева, и ты получишь назад то, что мы у тебя взяли. Промедли — и ты никогда больше не будешь держать в руках свой камень альвов.
Руки Эмерелль вцепились в поручни галереи. Давненько не было такого, чтобы кто-то решался шантажировать ее. И еще никогда в жизни она не склонялась перед подобными попытками!
Одинокая вахта
Шабак выругался. Слишком далеко, чтобы хорошенько рассмотреть. Всего один раз в жизни кобольду выпадает шанс увидеть праздник огней, и именно в эту ночь его послали дежурить!
Он взобрался высоко на зубцы башни в гавани, наблюдая за спектаклем над городом. Чудесно! Если бы он не был так далеко!
Недовольно опустил руку в мисочку с жареными колибри. Нежные птичьи косточки приятно хрустели на зубах. Ему накрыли воистину праздничный стол. Но это не утешение, когда можешь наблюдать за самым великолепным праздником в своей жизни только издалека.
Он снова согнулся над миской, когда заметил две большие тени на море. Шабак замер. На кораблях не горел свет. Они были огромны! Это не мог быть флот короля Оргрима. Даже тролли не строили настолько больших судов. Хольд замер и зажмурился. Он думал, что все орлиные корабли будут стоять пришвартованные на рейде. Откуда же эти два?
Он схватился за горн, висевший на серебряной цепочке на одном из зубов башни. Подать тревогу? И завтра его имя будет у всех на устах. Шабак, который помешал празднику. Шабак, сорвавший церемонию коронации!
Если бы он мог разглядеть лучше!
Над городом взорвался огненный шар, яркий, словно солнце. Свет от него упал далеко в море. На доли удара сердца Шабак отчетливо увидел черные очертания кораблей. И увидел большого черноспинного орла, сидевшего на одном из шестов для приземления.
Итак, король Тученырь все же прибыл. Облегченно вздохнув, кобольд снова принялся за еду.
Вероятно, эти два орлиных корабля строили на какой-нибудь верфи где-то далеко на севере.
Всего лишь согнуть один палец
Анна-Мария глубоко вздохнула, когда «Божественный гнев» проплыл меж двух больших крепостных башен. Здесь, в этом месте, все могло закончиться и закончиться очень плохо. Но Господь был на их стороне. Поражение невозможно!
Все на флоте знали это. Тем более после чуда, случившегося на флагманском корабле. Анна-Мария сжала губы. Если бы она была там, на борту… Глупо думать об этом. Тьюред избрал для нее иной путь. Сегодня имя Люка было у всех на устах. Он излечил Оноре. И не только примарха. Должно быть, сам Тьюред посетил ее брата-Льва. Все, кто находился на борту флагманского корабля, излечились. Говорили даже, что у одного из моряков появился настоящий глаз! Может быть, ее рука тоже бы…
Анна-Мария отогнала эти мысли прочь. Завтра ее имя будет у всех на устах! Это ее судьба. Если бы она тоже излечилась, то ее, вероятно, терзали бы сомнения. Но так цель отчетливо сияла перед глазами!
Она надавила на длинный изогнутый румпель. Мощный корабль отозвался немедленно. Двойной корпус слегка качнулся вправо, и бесшумно вошел глубже в гавань. Здесь собралось так много кораблей. Повсюду на реях висели фонарики.
Веселые гуляки махали руками. Хорошо, что у «Божественного гнева» настолько высокие борта, что палубу можно видеть только с верхушек мачт других кораблей.
Анна-Мария быстро оглянулась. «Гордость» тоже прошел между башен. Девушка-рыцарь огляделась в поисках корабля, который описывал ей Оноре. Он должен был быть перегружен роскошной резьбой, и на палубе — праздничный стол, на мачте — знамя с золотым конем на зеленом фоне.
Наконец-то она обнаружила судно. Оно находилось возле украшенного цветочными гирляндами причала. Анна-Мария провела рукой по лбу. Затем внесла очередные поправки в курс.
Лев, сотканный из серебряного света, устремился в небо над городом. В этот миг что-то кольнуло ее. Серебряный лев… то же, что и она.
Богохульное колдовство! Она не должна позволять себе слабость и считать это красивым! Вспомнила о кровавой свадьбе, о Рамоне. Да, он был несовершенен. Урчание его внутренностей иногда играло с ним злые шутки. Но никто из Серебряных Львов не умел готовить так, как он. И никто другой не целовал ее.
Рамон никогда не смотрел на нее сочувствующим взглядом. Никогда на его лице не мелькала мысль о том, что она — всего лишь жалкая калека. И ему она позволила поцеловать себя в ночь перед той свадьбой. У него были такие нежные теплые губы. Одно безумное мгновение она размышляла над тем, не пополнят ли они следующим утром ряды пар, которые получат благословение. Но тут же откинула эту мысль. Их любовь должна созреть, свободная от бремени брака.
Анна-Мария судорожно сглотнула. Эльфийская стрела оборвала все ее мечты.
Никто с тех пор не целовал Анну-Марию. Единственным, кто понимал ее, был Оноре. Так часто они сидели вместе и говорили о Тьюреде. О цели, которую имеет каждая жизнь.
Анна-Мария внесла последние поправки в курс. Она направлялась прямо к кораблю эльфийской королевы. Он находился на расстоянии немногим больше сотни шагов. Она соединила румпель и сделала шаг вперед. Из одного из деревянных ящиков, стоявших на палубе, торчала рукоять пистолета с поворотным затвором.
Молодая женщина-рыцарь опустилась на колени. Здоровая рука обхватила рукоять. Она посмотрела на носовую часть. Мертвый орел наверняка помог безопасно войти в гавань. Рано утром птица появилась в небе над флотом. Еще одно богохульное создание.
Но он упал, когда его атаковали вороны флота. Они выклевали ему глаза, а потом долго терзали ослепшего, пока тот не свалился в море.
По приказу Оноре труп выловили. При помощи канатов и подпорок его пристроили на самый первый шест «Божественного гнева». Сокольничий помогал скрыть обман. Мертвая птица выглядела совершенно естественно. По крайней мере если не присматриваться слишком внимательно, чтобы увидеть окровавленные пустые глазницы.
Цветы из света расцвели в ночном небе над городом Других. Эльфы пришли в день праздника, чтобы отнять у людей счастье, подумала Анна-Мария. Теперь люди пришли на праздник Других. И проклятые тысячекратно отплатят за свои кровавые злодеяния!
— Голубой фонарь! — крикнул смотрящий на корме.
В следующий миг загорелся маленький голубой огонек.
Корабль эльфийской королевы находился теперь всего лишь в пятнадцати шагах. Анна-Мария видела высокую стройную женщину во главе праздничного стола, на голове у которой была серебряная корона.
Указательный палец Серебряной Львицы лег на прохладный курок пистолета с поворотным затвором. Оружие было заряжено. Его ствол указывал прямо на большую лампу с семью фитилями, стоявшую в чаше с самым лучшим маслом для ламп. Двадцать запалов лежало в чаше, толстых и тонких. Некоторые прогорят быстро, другие — несколько медленнее. Но все они сгорят одновременно.
— Голубой фонарь на «Гордости»! — провозгласил смотрящий на корме.
Анна-Мария глубоко вздохнула. Затем медленно начала отсчет. Они выстрелят одновременно, капитан «Гордости» и она. Пистолетные пули разобьют лампы. Горящие фитили упадут в чаши с маслом.
Анна-Мария подумала о последнем поцелуе, подаренном ей Рамоном незадолго до того, как они сели на коней, прежде чем отправиться на праздничную лужайку. «Твоя смерть будет отомщена», — подумала она. Всего лишь согнуть один палец — и мгновение мести настанет!
Высокомерие
Это всего лишь люди, снова и снова повторял себе Ахтап. Всего лишь люди! Он не знал, что произошло, когда флагманский корабль проплывал через звезду альвов. Они увезли его на маленькой лодке почти на целую милю от корабля, когда флот шел к Альвенмарку.
Ахтапу было ясно — так приказал Оноре. И это произошло не потому, что примарх столь высоко ценил его, зверочеловека. Проклятые рыцари воспользовались своим даром. Может быть, бог, которому они поклоняются, действительно существует? Объяснить то, что произошло, Ахтап не мог. Субстанция между двумя мирами была разорвана. Теперь они соприкасались в том месте, где находилась звезда альвов. Небесно-голубая вода Лесного моря и серая вода у берегов Друсны слились воедино. Горизонты образовали линию. Но краски друг с другом не гармонировали.
Ахтап понятия не имел, залечится ли рана между мирами. Весь его план оказался под вопросом. Он действительно намеревался привести к Другим орден Древа Крови. Никто не должен был заставлять его открыть врата к звезде альвов. Они были здесь все, их лучшие воины, их предводители. Они собрали все корабли ордена. Пусть только попробуют атаковать Вахан Калид! Они удивятся тому, как собранная в кулак сила лучших волшебников Альвенмарка вместо того, чтобы освещать небо, обратится против флота людей. И не помогут никакие пушки! А возврата не будет! Ахтап не откроет врата к звезде альвов во второй раз.
Это была его месть. Все, кто пришел сюда, умрут. От этого удара ордену Древа Крови не оправиться никогда. И он, Ахтап, маленький лутин, уничтожил бы Новое Рыцарство. Это была бы расплата за все эти годы, проведенные в тюрьме. Будет ли это стоить ему жизни, его не волновало.
Но вот они снова сделали нечто, чего он не предусмотрел.
Почему они послали вперед только два больших корабля? Ахтап наблюдал за игрой в небе над Вахан Калидом. Даже здесь, в открытом море, можно было видеть на фоне неба цветы из света, созданные магией. Вид их придал лутину мужества и сил. Красота победит варварство, так было всегда!
Две колонны пламени устремились ввысь. Обжигающе яркие. Ужасно!
Ахтап смотрел на горизонт и ничего не понимал. Он заморгал — настолько ярок был свет. Теперь над морем разносился оглушительный гром, словно разом ударили сотни молний. Звук пробирал до костей.
На кораблях ордена началось ликование.
Что-то шлепнулось на палубу рядом с Ахтапом… Брызги грязной воды… Затем забарабанило: брызги, деревянные щепки, мелкие камешки.
Моряки и солдаты закрывали руками головы, пытаясь защититься.
Ахтап просто стоял и смотрел. В двух шагах от него на палубу упал кусочек пальца. Мелкие лоскутки ткани летали в воздухе.
Что он натворил? Горизонт превратился в хаос из дыма и пламени.
Он не предусматривал этого! Два корабля не могли представлять опасность для Вахан Калида. Даже если бы на гавань напала тысяча солдат. Дар Девантара! Проклятый порох… Он должен был о нем помнить! Но никто в Альвенмарке не вел войны таким образом. Это было внове.
Ахтапу пришлось вцепиться в поручни — настолько сильна была дрожь во всем теле. И как ему в голову могла прийти дурацкая мысль, что он знает людей! Его проклятое высокомерие погубило Вахан Калид.
На реях кораблей ордена поднимались разноцветные фонари. Над палубами раздавались приказы. Весь флот пришел в движение.
Последний корабль
Люк испытывал безграничное разочарование. Он представлял себе все совсем иначе! Юноша тяжело оперся о поручни «Полярной звезды». Он все еще был настолько слаб, что привязал себя канатом, не доверяя силе своих ног.
Его лантерна замыкала флот. Последний корабль, который покинет Альвенмарк. Еще пара часов — и они будут у Вороньей башни. Люк хотел хотя бы в этот раз присутствовать при том, как его корабль пройдет границу между мирами.
Он знал, что это неразумно. Он должен лежать в койке и набираться сил. То, что он излечил Оноре, едва не погубило его самого. Он уже не мог контролировать свои силы. Некоторые думали, что в нем был Тьюред. По крайней мере, случилось чудо — это было однозначно. Все, кто был на борту флагмана, излечились. И врата между мирами изменились. Но никто не мог сказать, хорошо это или плохо.
Для него это, однако, в любом случае плохо, недовольно думал Люк. Он очень медленно поправлялся. То и дело его охватывала неконтролируемая дрожь. Он был настолько слаб, что с трудом держал в руке стакан с водой. И все это в условиях здешней влажной жары!
На протяжении всего года, проведенного в путешествиях, Люк представлял себе, как будет выглядеть война в Альвенмарке. Представлял, как их флот осаждает города, как войска рыцарей устремляются друг на друга. Как он сбивает с ног тролля. И теперь он чувствовал себя обманутым. Не было сделано ни единого пушечного выстрела. В гавани эльфов никто не оказал сопротивления. Тот, кто пережил взрыв на «Гордости» и «Божественном гневе», бежал в мангровые заросли. Они захватили город призраков всего на два дня.
Более чем десяти тысячам воинов Оноре велел искать цену победы. И было чудом, что, в конце концов, было найдено то, что обязательно хотел получить примарх: серебряная корона с лебедями Альвенмарка. Ее нашли в мангровых зарослях, висящей на ветке дерева, более чем в миле от гавани. Перекошенная, забрызганная кровью и грязью, она выглядела не очень-то величественно. Вот было то единственное сокровище, которое хотел получить примарх. Он принесет ее гептархам, чтобы никто более не сомневался в силе Нового Рыцарства.
Пока Люк валялся в койке, уставая даже от того, что дышит, остальные глазели на сокровища эльфийского города. Никто во всем флоте не вернется в Воронью башню бедным — настолько неизмеримы были сокровища в руинах. Рене и Раффаэль дважды заходили к нему, чтобы рассказать о своих походах. О жемчужинах величиной с голубиное яйцо, об украшениях и тканях, прекрасной мебели, тончайшем стекле.
Все, что оставалось ему, это воспоминания о пронизывающем все трупном запахе, становившемся все хуже с каждым часом. С этим поделать было ничего нельзя. Поэтому спустя два дня они снова отплыли, прежде чем опасность чумы стала слишком очевидна.
— Капитан, парус за кормой! — раздался голос штурмана.
Люк оглянулся. На горизонте появился маленький треугольный парус.
— Подзорную трубу! — Дыхание Люка участилось, но не от волнения. Даже говорить было трудно.
Маат принес большую бронзовую подзорную трубу. Руки Люка дрожали. Ему потребовалось много времени, прежде чем он поймал корабль в объектив. Это был всего лишь маленький парусник, в длину менее двадцати шагов. Без сомнения — эльфийский. Последняя возможность обрести боевую славу в Альвенмарке! Вообще-то говорили, что все суда уничтожены. Раффаэль рассказывал об останках судов, выброшенных на сотни шагов вглубь города.
— Ложимся в дрейф, — сказал Люк. — Этот мы возьмем на себя. — Его голос понизился до шепота.
— Орудия к бою! — раздался над палубой крик штурмана. — Зарифить паруса! Поднять весла левого борта!
Люк поднял подзорную трубу. На маленьком паруснике подняли флаг. Это было зеленое знамя с золотой лошадью. Корабль стремительно приближался, в то время как лантерна медленно описала широкий полукруг, чтобы враг попал под обстрел кормовых орудий.
— Бронзовые серпентины к бою готовы! — Мастер-оружейник махал рукой.
Люк сумел лишь кивнуть. С помощью своих пяти тяжелых орудий они разнесут эльфийский парусник на куски.
Внезапно море вокруг забурлило и зашипело, словно превратилось в котел, полный кипятка. На носу эльфийского парусника Люк заметил маленькую, хрупкую женскую фигуру. Потом его лантерна перевернулась через корму. Море… исчезло! Они оказались в яме, со всех сторон окруженные отвесными стенами воды.
Подзорная труба выскользнула из пальцев Люка. Он в отчаянии вцепился в поручни. Лантерна наклонилась вперед более чем на пятьдесят четыре градуса и устремилась к заиленному морскому дну. Кто не мог удержаться — оказывался за бортом.
Падение длилось всего один ужасный миг. Потом огромный корабль с дьявольским грохотом ударился о скалистое морское дно. Корпус раскололся. Обе мачты сломались, будто были сделаны из тонких веточек.
Люк сильно ударился о поручни. Во рту появился привкус крови. Он озадаченно огляделся по сторонам и увидел, что водяные стены обрушиваются вниз, прямо на них. Он схватился за кинжал. Канат! Нужно отцепиться от поручней.
Вода ударила его подобно великану и придавила к палубе. Он разрезал канат, и его подняло вверх. Что-то большое коснулось ноги.
Он зажмурился. Потоки воды швыряли его то вверх, то вниз. Потом он пробил поверхность. Ботинки и брюки с него сорвало. Осталась только рубашка.
Вокруг на воде плавали щепки. Эльфийский корабль ушел вперед. Он продолжал преследовать флот ордена.
Люк схватился за оставшийся после кораблекрушения обломок. Доски, удерживаемые вместе одной наполовину разбитой балкой. Он испытывал смертельную усталость. А вокруг были дюжины мужчин, которых пена уносила под воду. Большинство умерли, вероятно, уже от одного только удара о дно.
Люк понимал, что долго в сознании он не продержится. Он слишком обессилел. Он потеряет сознание, выпустит из рук обломок и утонет. Так вот каков конец его великой любви к Гисхильде.
Он в отчаянии огляделся по сторонам. Выживших не было. Никого, кто присмотрел бы за ним. Не должно все вот так закончиться! Если он будет достаточно крепко держаться за обломок, то, вероятно, течение все же вынесет его в родной мир. К побережью Друсны.
Из разбитой балки торчал большой гвоздь. Нужно довериться этому скрюченному куску железа!
Он поднял левую руку и положил ее на гвоздь, коснувшийся острием его запястья в трех дюймах от сустава. А потом надавил.
Люк закричал. Глотнул воды. Снова закричал. Острие гвоздя торчало из его руки. Оно пробило плоть между лучевой костью и локтем.
Его начало тошнить. Рана сильно кровоточила. Лишь бы не пробил вену! Попытался оторвать клочок от рубашки, но будучи пригвожденным к деревяшке, пользуясь только одной рукой, он не смог этого сделать.
Голова его опустилась на грубое дерево. Он смотрел на свою текущую кровь до тех пор, пока у него не потемнело в глазах.
Среди врагов
Проснулся Люк лицом в мокрые доски. Перед ним сидел на корточках бородатый человек и, слегка покачиваясь взад-вперед, мурлыкал что-то под нос. Заметив взгляд Люка, замолчал.
— Только не поднимай голову! Строптивых они просто-напросто выбрасывают за борт. Так что лежи тихо.
Люк перевернулся на спину, но садиться не стал. Над ним развевался белый парус. Кто-то перевязал руку. Юноша все еще был слаб. Но смертельная усталость, не покидавшая его со времен излечения Оноре, казалось, наконец, оставила его.
Люк украдкой огляделся. На палубе сидело около тридцати человек. Мокрых, деморализованных. Большинство были ранены. Среди них, казалось, не было ни единого рыцаря. На борту небольшого парусника эльфов было немного. Но с таким жалким войском нечего было и думать о победе.
На грот-мачте развевалось знамя с золотым конем. На кормовом возвышении стояла хрупкая женщина, которую он видел в подзорную трубу. Было очевидно, что командовала здесь она. Она была довольно невысокой, а еще — непередаваемо красивой. Рядом с ней стоял зверочеловек. Ростом ниже ребенка. С белого меха стекала вода.
Люк попытался припомнить уроки Валлонкура. Кобольд с лисьей головой… Как они там называются? А потом он вспомнил фигуру, виденную в Вороньей башне.
Люк опустил голову.
Нет, это не может быть тот самый кобольд!
Он подумал о Гисхильде. Если эльфы узнают, что он — рыцарь ордена, то наверняка не оставят его в живых. А он так хотел снова увидеть Гисхильду!
Провел по раненой руке. Мысли путались. Корабль был очень маленьким. Если он окажется у грот-мачты, то есть в центре парусника, и излечит свою руку, то дар, данный ему Господом, убьет эльфов. Оноре рассказывал, что это произойдет в мгновение ока. С помощью остальных пленников ему наверняка удастся отвести корабль в Друсну!
Люк не поднимал глаз. Он медленно продвигался к грот-мачте.
Заклятый враг
Эмерелль не решилась последовать за флотом врага в его мир. Три корабля отправила она на дно морское. И гнев ее не стих, хотя она и разрешила подобрать выживших во время кораблекрушения.
В правой руке эльфийка сжимала камень альвов, висевший на ее шее на тонком кожаном ремешке. Если бы она не послушалась зова апсары… По рассказам выживших Эмерелль узнала, что вместо нее королевой была выбрана Ганавее, княгиня Аркадии. Она пробыла ею не дольше часа.
— Госпожа! — Голос лутина сорвался. — Госпожа! Вон тот молодой человек. С повязкой на руке! Это тот самый рыцарь, который излечил примарха Оноре. Я его узнал! Это он, никаких сомнений. У него дар! Он всех нас уничтожит! Ты должна убить его, немедленно!
Молодой человек обратил внимание на крик лутина. Эмерелль не рассчитывала, что он понял слова кобольда, но, похоже было, что юноша догадался, о чем речь. Он вызывающе смотрел на нее.
А потом положил правую руку на окровавленную повязку.
Приложение
Персонажи
Адольфо — квартирмейстер андаланских пикинеров под командованием капитана Артуро Дуарте.
Альварез де Альба — капитан галеасы «Ловец Ветров». Член ордена Нового Рыцарства, член Братства Святой Крови. Получает повышение до мастера флота Нового рыцарства.
Анна-Мария — послушница из сорок седьмого звена Львов. После несчастья на «Ловце ветров» считается особенно одаренной канониршей.
Артуро Дуарте — капитан андаланского полка пикинеров и аркебузиров. Ветеран войн в Друсне.
Ахтап — кобольд из народа лутинов. Один из хранителей троп альвов.
Белинда — кухарка в Цитадели ордена в Валлонкуре. Близкая подруга Жюстины.
Бирга — тролльская шаманка, отличавшаяся особенным уродством, постоянно носившая маски. Ученица Сканги.
Валериан — член ордена Нового Рыцарства, был заколдован лутином Ахтапом, когда взял в плен кобольда в розарии на Голове Язычника.
Вульф Освальдсон — третий сын короля Фьордландии Освальда Сигурдсона. Умер во младенчестве, не достигнув возраста одного года.
Ганавее — эльфийка, княгиня Аркадии, избрана королевой Альвенмарка в Вахан Калиде.
Генри Эписьер — аббат Церкви Тьюреда. Создатель скандально-известной книги «Молот язычников». В труде описываются различные способы раскрыть тайного язычника или подкидыша. Сам Эписьер и его теории крайне спорно воспринимаются священниками церкви Тьюреда.
Гийом — сын эльфийки Нороэлль и Девантара. Становится священником Церкви Тьюреда.
Гильда — святая Церкви Тьюреда, одного взгляда на которую было достаточно для того, чтобы заставить язычников уверовать в Единого Бога.
Гильмарак — тролльский король, возродившийся Бранбарт. На протяжении двадцати восьми лет был королем всего Альвенмарка. Ни один другой тролль никогда не удостаивался чести стать королем Альвенмарка.
Гисхильда — принцесса из Фьордландии. Дочь Гуннара Дуборукого и Роксанны.
Гуннар Дуборукий — король Фьордландии. Отец Гисхильды. Супруг Роксанны.
Гутрум — ярл Альдарвика, недооценивающий Гисхильду и допускающий глупую ошибку.
Даниэль — послушник из сорок седьмого звена Львов. Он — единственный из Львят, чей герб со щитом остался белым, послушник из сорок седьмого звена Львов.
Джиакомо Друстан — магистр сорок седьмого звена Львов, когда-то был послушником в тридцать первом звене Львов. Принадлежит к тайному Братству Святой Крови.
Жероме — рыцарь из рядов Нового Рыцарства. Капитан Черного Отряда. Принадлежит к Братству Святой Крови.
Жоакино фон Рагуна — послушник из сорок седьмого звена Львов и их первый капитан.
Жозе — послушник сорок седьмого звена Львов.
Жуан Гарсия — капитан морских пехотинцев на борту «Ловца ветров».
Жюстина — вместе с Друстаном, рыцарем ордена, влачила одинокую вахту в Вороньей Башне. Позднее становится кухаркой в цитадели ордена в Валлонкуре.
Зимнеглаз — канюк-курганник князя Фенрила из Карандамона. Крупная птица — гибрид канюка и орла.
Златокрылая — предводительница цветочных фей, добровольно согласившихся быть шпионами во время операции в Валлонкуре.
Иванна — сестра Алексея, боярина Вилуссы.
Игнациус Рандт — известный полководец и теоретик воинского искусства из ордена Древа Праха. Стал главнокомандующим войсками в Друсне после того, как это место потеряла Лилианна де Дрой.
Исвульф Свенсон — ярл Гонтабу, влиятельный князь-воитель Фьордландии.
Йорновелль — эльф, сын Альвиаса. Принадлежит к числу капитанов эльфийских рыцарей во время атаки на Валлонкур. Известен своими рассказами о путешествиях в самые отдаленные уголки Альвенмарка.
Каменноклюв — черноспинный орел, носит Брандакса в битве у Цитадели ордена.
Крепкохват — черноспинный орел из свиты Тученыря, который остался в Вахан Калиде, в то время как остальные хищные птицы возвращаются на Голову Альва.
Леон — примарх, а значит, и духовный вождь Нового Рыцарства. Принадлежит к Братству Святой Крови.
Лилианна де Дрой — сестра Мишель, комтурша Нового Рыцарства, бывшая главнокомандующая церковных войск в Друсне, позднее разжалована.
Линдвин — эльфийская волшебница из рода князей Аркадии. История о ее трагической любви к мастеру меча Олловейну описана в романе «Зима эльфов».
Лионель ле Беф — капитан личной гвардии эрцрегента Марчиллы.
Луи де Бельсазар — капитан из рыцарей ордена Древа Праха. Доверенное лицо комтура Марчиллы.
Луиджи — старый штурман галеасы «Ловец Ветров», капитаном которой является Альварез.
Лут — также называемый Ткачом Судеб, бог из пантеона Фьордландии. Распоряжается судьбами людей и определяет, когда оборвется нить жизни каждого из них.
Люк — сын Пьера и Шарлотты. Послушник ордена Нового Рыцарства.
Максимилиам — послушник из сорок седьмого звена Львов.
Марко — 1. Святой церкви Тьюреда, заступник банщиц, бродячих артистов и проституток. 2. Брат Марко, архитектор из священников церкви Тьюреда.
Марсель де Лионессе — эрцрегент провинции ордена Марчиллы.
Мирелла — так называла себя Сильвина, когда притворялась проституткой, чтобы жить среди людей, разыскивая следы Гисхильды.
Мишель де Дрой — рыцарь ордена. Мастерица фехтования Нового Рыцарства.
Мишель Сарти — святой церкви Тьюреда. Считается основателем ордена Древа Праха, старейшего ордена Церкви. Якобы родился в южном Фаргоне в замке у подножия Мон-Белльсатт.
Морвенна — эльфийка, дочь Алатайи. Одаренная целительница сомнительной репутации.
Мэве — богиня прекрасного. Принадлежит к божественному пантеону Фьордландии.
Найда — также именуемая Наездницей облаков, повелительницей двадцати трех ветров божественного пантеона фьордландцев.
Норг — тролль, томящийся в темнице Цитадели ордена Валлонкура. Некогда был в свите короля троллей Оргрима. Находится в плену у Нового Рыцарства, чтобы те с его помощью могли знакомить послушников с этим народом.
Норгримм — бог войны в божественном пантеоне фьордландцев.
Олловейн — эльф, мастер меча Альвенмарка, полководец, командующий союзными войсками Альвенмарка во время войны за Друсну и Фьордландию.
Оноре — рыцарь ордена из звена Мишель. Позднее — примарх.
Оргрим — тролль, вначале предводитель своры, позднее — герцог Нахтцинны, впослед ствии — король, считался самым способным полководцем среди троллей, однако чувствовал себя поэтом в душе и писал героические эпосы.
Паоло — солдат из андаланских пикинеров под командованием капитана Артуро Дуарте.
Полярная звезда — 1. Ласкательное имя, данное Люком Гисхильде. 2. Крупная кобыла Гисхильды, черная, со светлым пятном на лбу в форме звезды. 3. Имя лантерны, над которой Люк получает командование.
Рагнар — учитель принцессы Гисхильды, придающий большое значение тому, чтобы будущая повелительница знала историю своего рода наизусть.
Рамон — послушник из сорок седьмого звена Львов. Становится хорошим поваром и удачно решает задачи логистики.
Раффаэль — святой церкви Тьюреда, умерший смертью мученика во время взятия Искендрии, после того, как ему удалось опустить цепь для заграждения в гавани.
Раффаэль фон Силано — послушник из сорок седьмого звена Львов.
Рене — послушник из сорок седьмого звена Львов. Обладает необычайно красивым мальчишеским голосом. В юности это отличало его, но когда он стал старше, это превратилось в проклятие, потому что, даже став мужчиной, он сохранил детский голос.
Роза — имя свиньи во дворе Цитадели ордена, по крайней мере, в фантазии Ахтапа.
Роксанна — супруга короля Гуннара Дуборукого. Мать Гисхильды.
Себастьяно — унтер-офицер андаланских пикинеров под командованием капитана Артуро Дуарте.
Серафина — героиня застольной песни. Графиня, вступившая в любовную связь с конюхом своего мужа.
Сибелль — член ордена Нового Рыцарства, штурман на борту «Ловца ветров».
Сигурд Меченосец — начальник мандридов, личной гвардии королевского семейства Фьордландии.
Сильвина — эльфийка из народа маураван. Учительница Гисхильды, некогда — возлюбленная короля Альфадаса. Известная среди своего народа лучница.
Сиркха — женщина-кобольд из народа хольдов. Некогда — возлюбленная Брандакса.
Сканга — тролльская шаманка. На протяжении столетий является противницей Эмерелль, носительница камня альвов своего народа, а также одна из сильнейших волшебниц Альвенмарка.
Снорри — брат Гисхильды. Ребенком утонул в озере Отраженных Облаков.
Солнцеокий — цветочный фей из свиты королевы Эмерелль.
Сольферино — святой Церкви Тьюреда, задушивший льва голыми руками.
Тирану — эльфийский князь из Ланголлиона.
Толстуха — имя одной из свиней во дворе Цитадели ордена, по крайней мере, в фантазии Ахтапа.
Томазин — страж воронов, член ордена Нового Рыцарства под командованием Оноре. В его обязанности входит ухаживать за воронами Валлонкура и передавать по назначению приносимые ими известия.
Три Когтя — черноспинный орел, принимающий участие в боях в Валлонкуре.
Тученырь — король черноспинных орлов с Головы Альва, некогда был другом полуэльфа Мелвина.
Ульрик Зимний Король — сын короля Альфадаса, который не пробыл королем Фьордландии и месяца. Умер вместе со своей женой Хальгардой, когда велел расколоть лед на озере Отраженных Облаков, и его разбитое войско вместе с преследовавшими их троллями поглотила темная вода.
Урсулина — святая церкви Тьюреда. Рыцарь, которая, согласно легенде, оседлала медведя.
Утреннерос — цветочный фей, пропавший без вести перед атакой на Валлонкур.
Фародин — легендарный эльфийский воин, бесследно исчезнувший после битвы Трех Королей.
Фенрил — эльфийский князь, властитель Карандамона. Главнокомандующий войсками Альвенмарка в Друсне.
Фернандо — 1. Персонаж застольной песни. Конюх, соблазняющий свою госпожу, графиню Серафину. 2. Писарь на службе Оноре. Одаренно подделывает документы, оказывая некоторые услуги Новому рыцарству и обрабатывающий письма Люка и Гисхильды.
Фингайн — эльф из народа маураван. Легендарный охотник со времен последней Тролльской войны.
Фирн — бог зимы в пантеоне богов Фьордландии.
Фредерик — член ордена Нового Рыцарства. В силу своего возраста причислен к Крестам и служит своему ордену в качестве плотника.
Хальгарда — супруга Ульрика, Зимнего Короля. Погибает вместе со своим супругом на оледеневшем озере Отраженных Облаков.
Хрольф Свейнссон — торговец мехами, живущий неподалеку от рыбного рынка Фирнстайна.
Чернильнолапый — один из дрессированных воронов-посланников Валлонкура, который однажды ночью принес нечто необычайное в гнездо воронов в гавани.
Шабак — кобольд из народа хольдов, несущий стражу на южной башни в гавани Вахан Калида в ночь Праздника Огней.
Шкварк — имя хряка во дворе Цитадели ордена, по крайней мере, в фантазии Ахтапа.
Эланель — эльфийская воительница, принадлежавшая к числу Жнецов Тирану и принятая Олловейном в отряд эльфийских рыцарей.
Эмерелль — эльфийка, королева Альвенмарка, избранная властительница над всеми детьми альвов.
Эрек Асмундсон — дворянин при дворе Роксанны, которого ярлы Фьордландии избрали мужем Гисхильды.
Эрилгар — рыцарь и полководец из рядов ордена Древа Праха, заклятый враг Оноре.
Эсмеральда — послушница из сорок седьмого звена Львов. Хороший стрелок и наездник. Позднее вступит в ряды Черного Отряда.
Эстебан — послушник из сорок седьмого звена Львов.
Юливее — эльфийка, доверенное лицо королевы Эмерелль. Волшебница, перед необычайным талантом которой склоняют головы даже гордые ламассу.
Юлифэй — одно из имен, используемых хронистами, пишущими историю Фьордландии, в своих летописях для обозначения эльфийки Юливее.
Места действия
Альдарвик — прибрежный город-гавань далеко на востоке Фьордландии.
Андалания — большая церковная провинция к западу от Марчиллы. Обладает дурной славой из-за своих бедных пыльных земель и знаменита ожесточенным мужеством солдат, которых там набирают.
Анисканс — столица Фаргона, в то же время — главная резиденция церкви Тьюреда. Некогда именно здесь был убит эльфами святой Гийом, так говорит история Церкви. Он был первым, кто неосознанно применил свой дар и при помощи него убил эльфов.
Аркадия — сильное эльфийское княжество, правящая семья которого считается интриганской и лишенной угрызений совести.
Башня Восковых Цветов — дворец апсар в Вахан Калиде.
Бресна — одна из крупнейших рек Друсны.
Валемас — некогда заброшенный, затем возрожденный Юливее эльфийский город. Известен своими выложенными мозаикой улицами и расточительной роскошью дворцов.
Валлонкур — крупнейший из замков Нового Рыцарства. В Валлонкурской Школе ордена готовят будущих рыцарей.
Вахан Калид — город, расположенный на берегу Лесного моря. Именно здесь каждые двадцать восемь лет князья Альвенмарка выбирают свою королеву. Город был полностью разрушен во время третьей Тролльской войны.
Вилусса — важная гавань ордена Древа Праха, расположенная в Друсне. Резиденция эрцрегента провинции.
Вилка Тьюреда — название глубокого каньона в Валлонкуре.
Воронья башня — некогда всего лишь маяк на одном из островов неподалеку от побережья северной Друсны. Здесь за восемь лет был построен мощный опорный пункт для флота Нового рыцарства.
Голова Альва — окруженная тайной гора далеко на севере Снайвамарка. Вершина горы постоянно скрыта облаками. Говорят, что никто из желавших попасть туда не вернулся.
Голова Язычника — покрытый руинами холм к югу от Ланцака. Здесь Люк основывает рефугиум, место прибежища и медитации для священников церкви Тьюреда.
Гонтабу — некогда королевский город в Фьордландии, полностью был разрушен во время тролльских войн. Во времена правления Гисхильды Гонтабу становится самой важной гаванью южной Фьордландии.
Долина печальных башен — глубокая лощина к юго-западу от Головы Альва.
Жабий остров — длинный, покрытый лесом остров в Риванне, на полуострове Валлонкур.
Земли Ветров — широкие степи на севере Альвенмарка. Родина кентавров.
Змеиная лощина — город на полуострове Валлонкур, получивший свое название благодаря литейням, в которых отливают бронзовые серпентины (пушки для боевых кораблей Нового рыцарства).
Кадизза — крепость-гавань, находящаяся примерно в семидесяти милях от Марчиллы. Один из главных опорных пунктов флота ордена Древа Праха.
Карандамон — эльфийское княжество, расположенное на ледяных равнинах на крайнем севере Альвенмарка. Родина Фенрила.
Кошачий холм — холм к западу от Змеиной лощины.
Ланцак — заброшенная деревня в южном Фаргоне в мире людей. Родина Люка.
Лесное море — море на юге Альвенмарка. Важнейший город, расположенный на берегах Лесного моря, — Вахан Калид.
Марчилла — орденская провинция, гавань.
Мерескайя — важный друснийский город. Лежит на берегах Бресны. Место, где проходили ожесточенные бои между Железным Союзом и Новым Рыцарством.
Море Лотосов — море далеко на юге Альвенмарка. Родина апсар и других заколдованных созданий.
Озеро Тайных Голосов — озеро далеко на юге Альвенмарка, у которого собираются апсары, чтобы открыть свое видение будущего мужественным посетителям.
Риванна — река на полуострове Валлонкур. Питаемая горными ручьями, ее вода на протяжении всего года очень холодная. Пользуется дурной славой из-за сильного подводного течения.
Сайпер — торговый город на востоке Фаргона, известен своими храмовыми башнями, а также тем, что именно здесь Генри Эписьер создал свой «Молот язычников».
Свинцовое озеро — центральное озеро западной озерной равнины Друсны.
Склон Мечей (Правый склон) — протяженная осыпь на западном склоне Головы Альва.
Снайвамарк — регион на севере Альвенмарка, основной ландшафт которого составляет тундра. Родина троллей.
Уттика — 1. Княжество кентавров на западе земель Ветров. 2. Столица княжества Уттика.
Филанган — некогда гордая крепость в сердце горы. Во время последней Тролльской войны Филанган был полностью разрушен. История Филангана и его упадка описывается в романе «Зима эльфов».
Черная вахта — город на полуострове Валлонкур.
Эгильские острова — убежище пиратов, обладающее дурной славой. Регион, в котором насчитывается немного больше сотни островов, расположенных к северу от Искендрии. Некогда — сильное морское княжество.
Эквитания — провинция в Фаргоне, славно известная своими конными заводами, печально известная своей страстью к азартным играм.
Глоссарий
«Боевой скакун» — название флагманского орлиного корабля, отправившегося в Валлонкур.
«Ловец ветров» — галеаса из флотилии ордена Нового Рыцарства. Корабль находится под командованием капитана Альвареза.
«Молот язычников» — пользующаяся дурной славой книга аббата Генри Эписьера, в котором он пишет о различных способах обнаружения язычников и подкидышей. Хотя книга очень популярна и распространена, церковь Тьюреда относится к труду крайне спорно.
Апсары — водяные нимфы, живущие в Море Лотосов, далеко на юге Альвенмарка.
Битва Трех Королей — фьордландцы так называли морскую битву, в которой эльфийская королева Эмерелль, тролльский король Больдор и Лиондред, король Фьордландии, сражались против превосходящего по силам флота рыцарей Тьюреда. Во время битвы священнослужители Тьюреда задействуют дар, и им почти удается убить Эмерелль.
Братство Святой Крови — тайное братство внутри Нового Рыцарства. Все его члены уверены в том, что являются отдаленными потомками святого Гийома и вместе с его кровью получили также его особенный дар.
Бугурт — многовековая рыцарская турнирная игра.
Быкодушитель — сорт речных сомов, часто встречающийся в Лесном море. Эти рыбы могут достигать двадцати шагов в длину. Самые крупные из них стали мифическими пугалами в сагах рыболовов из кобольдского народа хольдов.
Вопрошающие — синоним священнослужителей церкви Тьюреда, специализирующихся на том, чтобы искать дела Других, а также выслеживать подкидышей и тайных идолопоклонников. Некоторые из них — пастыри, которые затем пекутся о душевном здоровье заблудшего. Но чаще среди вопрошающих встречаются палачи-человеконенавистники.
Галеаса — тип корабля с высокими бортами, который может ходить как под парусом, так и на веслах. Значительно более приспособлен для плавания в открытом море и крупнее, чем галера.
Гигантский луфарь — крокодил, обитающий в соленой воде, живет в регионе Лесного моря. Самые крупные из них отваживаются нападать на небольшие лодки. Некоторым из них даже приписывают магические свойства.
Девантар — демоническое существо. Заклятый враг эльфов. Создание почти божественной силы.
Дети альвов — собирательное название для всех народов, созданных альвами (эльфов, троллей, хольдов, кентавров и т. д.).
Другие — собирательное название для всех народов Альвенмарка. Верующие в Тьюреда, не принадлежащие к касте священнослужителей, как правило, не решаются называть имена народов Альвенмарка, поскольку боятся накликать таким образом несчастье. Вместо этого они говорят о Других.
Железный Союз — союз последних свободных «язычников», оказывающих сопротивление войскам рыцарей ордена.
Жнецы — отряд эльфийских конников в черных латах под командованием князя Тирану из Ланголлиона.
Звено — обозначение для группы молодых послушников в цитадели Валлонкура. Сопоставимо со школьным классом.
Златые Чертоги — по верованиям фьордландцев — место, куда уходят умершие герои, чтобы пировать вместе с богами, охотиться в бескрайних лесах или удить лосося в серебряных потоках.
Именины — праздник, на котором родители дают имя новорожденному ребенку. Как правило, этот день наступает не позже, чем через неделю после рождения. Семьи, которые могут себе это позволить, ежегодно устраивают праздник в честь этого особенного дня.
Ингиз — загадочный народ, против которого некогда воевали альвы. Тени ингиз были изгнаны в Ничто и ждут там, пока смогут уйти из плена и снова занимать тела.
Другой мир — название, данное детьми альвов миру людей.
Камни альвов — магические артефакты. Каждый из народов альвов получил такой камень в подарок, прежде чем альвы покинули созданный ими мир. Камень альвов усиливает волшебную силу того, кто его использует. Если собрать вместе несколько камней альвов, можно сплести заклинание силы, способной перевернуть миры.
Каррака — большое парусное судно с носовым и кормовым возвышениями в виде башен.
Кентавры — существа, помесь эльфов и лошадей. Из конского тела растет подобная эльфийской верхняя половина туловища. Большинство кентаврийских родов живут кочевой жизнью в землях Ветров. Верхняя часть туловища кентавров мускулистее, чем у их «сородичей»-эльфов. Растительность на лице среди них тоже гораздо популярнее, а уши не настолько вытянутые, как у эльфов.
Кобольды — собирательное название для целой группы различных народностей, вроде хольдов и лутинов. По сравнению со взрослым мужчиной, кобольды ростом ему по колено или бедро. Многие из кобольдов имеют магические способности. Большинство считаются также великолепными ремесленниками. Им приписывают своеобразное чувство юмора и сильно выраженную любовь к подшучиванию над другими.
Комтур — титул рыцаря высшего ранга в провинции ордена. Он командует военными силами Церкви Тьюреда. По рангу выше его во всей провинции только эрцрегент.
Кресты — те из членов Нового Рыцарства, кто возвращается в Валлонкур с тем, чтобы никогда не покидать его. Некоторые послушники называют их заживо погребенными. Это бывшие рыцари, которые больше не могут воевать и служат ордену в качестве ремесленников и ученых. На их гербах появляется четвертый элемент, отсюда и происходит их прозвище.
Лантерна — военный корабль, больше галеры, но меньше галеасы.
Лутины — народность кобольдов с лисьими головами. Лутины — одаренные волшебники, пользуются дурной славой благодаря своему черному юмору и злым шуточкам. Они считаются опытными путешественниками по тропам альвов.
Мандриды — личная гвардия королей Фьордландии. Этот известный воинский отряд был основан когда-то эльфом Нурамоном, который прождал своих спутников, Фародина и Мандреда, в Фирнстайне почти пятьдесят лет.
Маршал ордена — титул высшего сановника Нового Рыцарства. В церковной иерархии это соответствует рангу одного из семи князей церкви в Анискансе.
Мастер флота — в рамках ордена Нового Рыцарства титул главнокомандующего всеми морскими воинскими силами ордена.
Маураван — народность эльфов, живущая далеко на севере Альвенмарка в лесах у подножия Слангового хребта. Известные лучники. Остальные эльфы считают маураван чудаковатыми одиночками, пространство, пронизанное тропами альвов.
Ничто — Большая пустота между миром людей, Альвенмарком и Расколотым миром.
Новое Рыцарство — рыцарский орден церкви Тьюреда, главная резиденция которого находится в Валлонкуре. За время боев в Друсне стали главенствующим орденом.
Обезьяны манко — лесные обезьяны в Альвенмарке, днем поют меланхоличные песни.
Орден Древа Крови — повсеместно распространенное название Нового Рыцарства. Восходит к гербу ордена.
Орден Древа Праха — старейший рыцарский орден церкви Тьюреда. На гербе у них изображен черный, засохший дуб. После ряда поражений в боях в Друсне на собранном в Искендрии церковном соборе потерял главенствующую среди церковных орденов роль и подчинился Новому Рыцарству.
Орлиные корабли — большие катамараны, изобретенные хольдом Брандаксом. Шесты для приземления, расположенные по обе стороны двойного корпуса, позволяют приземляться на корабли гигантским черноспинным орлам.
Оспогрыз — рыбы, сопровождающие китов во фьорды, чтобы очистить морских гигантов от надоедливых паразитов.
Пауки «тролльский палец» — ужасающе крупный вид пауков, живущих в регионе Лесного моря. Их ноги действительно толщиной в палец тролля. Иногда хольды дрессируют их для того, чтобы ловить мелких птиц.
Певец ветра — эльфийский волшебник, умеющий вызывать ветра. Часто певцы ветра могут отправлять свою душу в путешествие с душой животного, один из примеров — князь Фенрил.
Примарх — духовный лидер Нового Рыцарства. Следит за душевным спокойствием рыцарей и послушников.
Рефугиум — так называют священнослужители Тьюреда дома ордена, расположенные в глуши, где верующие обретают духовный покой за тяжелой работой. Многие священники видят в убежищах первые островки Царства Божьего, которое однажды распространится на всю землю.
Сангалла — название южного ветра, дующего со склонов Рейки летом на равнину Снайвамарка.
Серебряная булла — в этом своде законов записаны обоюдные обязательства Церкви и Нового Рыцарства друг по отношению к другу.
Смертоносная дыра — дыра в потолке между воротами. Служит для того, чтобы забрасывать нападающих камнями или кипящими жидкостями.
Солнечные драконы — магический род драконов из ранней эпохи Альвенмарка. Солнечные драконы считались князьями среди драконьих народов.
Тролли — самый воинственный народ Альвенмарка. Рост превышает три метра, их кожа имеет серый цвет, подобный цвету камня. Тролли не любят прикасаться к металлу.
Тропы альвов — паутина магических путей, некогда созданная альвами.
Хольды — народность кобольдов, живущая в основном в мангровых зарослях Лесного моря и в возрожденном Вахан Калиде.
Черноспинные орлы — народ гигантских орлов, настолько крупных, что его представители легко могли поднимать в воздух эльфа.
Черный Отряд — легкая конница Нового Рыцарства. Пистольеры в вороненых полулатах. Считаются особенно бесстрашным отрядом, часто прорываются во вражеский стан.
Эльфы — последний из народов, некогда созданных альвами. Роста почти человеческого, очень стройны, имеют вытянутые острые уши. Большинство из них имеют способности к магии. В большинстве регионов Альвенмарка они представляют собой знать и являются, таким образом, главенствующим классом.
Эрцрегент — титул священнослужителя высшего ранга в провинции ордена. Ему принадлежит вся светская власть, он также дает указания комтуру, военной руке Церкви в провинции.
Бернхард Хеннен
«Меч эльфов. Наследница трона»
Красавице с большой реки
Андреа: «Несчастна та страна, у которой нет героев». (…)
Галилей: «Несчастна та страна, которая нуждается в героях».
Бертольд Брехт (1898–1956).
Жизнь Галилея
Пролог
«Когда я еду с юга с первой утренней зарей и башни дворцов Вахан Калида выступают из тумана бледными силуэтами, этот вид трогает меня до глубины души. Те, кто знает меня, вряд ли назовут меня сентиментальной и романтичной. Моя жизнь исчисляется столетиями, так же как и твоя, брат. Я часто бывала в Вахан Калиде, этом древнем городе на берегу Лесного моря, где причудливо сочетаются красота и упадок. Я всегда планирую путешествие так, чтобы прибыть в гавань с первыми лучами солнца. Терзаемая страхом и надеждой, я стою на корме. Я боюсь того, что это удивительное очарование, которое оказывает на меня город, однажды исчезнет. Ты — воин, я — целительница. Мне привычно видеть страдания и смерть. Также как и ты, я училась закалять свое сердце. Меня не должно трогать то, что я вижу, когда я хладнокровна, то способна приносить наибольшую пользу. Когда меня зовут к ложу умирающего ребенка, я ни за что не стану проливать слезы. Мне приходится бороться с врагом, который рано или поздно побеждает всегда… Со смертью.
Мое сердце стало настолько черствым, что меня редко что-либо трогает. Поэтому я так сильно ценю Вахан Калид. И поэтому я иногда провожу ночь в море, только для того, чтобы увидеть гавань в первых лучах солнца.
Теперь же настал день, которого я так долго опасалась. Второй день после Праздника Огней. В тумане над водой витал запах смерти и разложения. А в воде я увидела спинные плавники хищников и падальщиков, устремляющихся к городу. Вахан Калид окружал лес мачт, а с них безжизненно свисали знамена кроваво-красного дуба. Башни города вздымались из тумана, подобные раненым исполинам, из последних сил старавшимся держаться прямо. Их красота разрушена, гордость — сломлена.
Мы вошли в лес мачт. Туман делал все вокруг нереальным, словно сновидение. Он приглушал звуки, милосердно скрывая от глаз масштабы трагедии.
Стальные когти багра вонзились в поручни. Внезапно, без предупреждения. Силуэт превратился в корабль. А потом пришли они. Недоверчивые и осторожные, словно побитые собаки. С затравленными взглядами и поспешными движениями они взяли мой корабль. Их предводители пытались скрыть страх. Они не отводили взгляда, однако я чувствовала их страх. Они ждали, чтобы я дала им повод показать свою силу. Я замерла. Мне тоже было страшно.
Трижды обыскивали люди мой корабль, прежде чем указали, где бросить якорь. Они называют себя рыцарями, но, тем не менее, они всего лишь бесстыжие воры. Они брали все, что им казалось стоящим, — мои драгоценности и медицинские инструменты. А их непристойные ухмылки говорили о том, что они хотят большего. Однако последние бастионы приличий не пали еще перед ними. Я никогда не чувствовала себя настолько беспомощной, настолько бессильной. Как могли люди, которых мы считали слабее нас во всем, вдруг стать такими сильными?
Мой любимый Вахан Калид… Я никогда даже не думала, что настанет день, когда люди будут решать, когда я смогу ступить на твою древнюю мостовую. Туман все еще блуждал по руинам, когда рыцари отпустили меня.
Город охвачен многообразием запахов смерти, так, словно он представляет собой один огромный труп. Если в час своего возвращения я застыла в безмолвном ужасе, то теперь из меня выплеснулись весь гнев и вся печаль. Я плакала… впервые со времен детства. И когда мои слезы текли, не переставая, я поняла, что люди, со всей их слепой жаждой разрушения, не смогли отнять у меня мое самое большое сокровище: Вахан Калид все еще трогал мое сердце. Более чем когда-либо!
Поэтому я переборола ужас. И королевский мотылек снова вселил в меня мужество. На легких крыльях белых, серебристых и желтых оттенков он выпорхнул из тумана так неожиданно, словно это висевший над городом саван породил его. Он исчез в склепе наполовину разрушенного туннеля. Уверенно летел навстречу свету в конце темного, засыпанного развалинами прохода. Я последовала за ним, и он привел меня в цветник с орхидеями дворца Альвемера. Выйти из темноты в этот цветник было все равно, что сделать шаг в другой мир. Свет и краски радовались утру. Кристальная крыша почти не была задета. Дюжины маленьких ручьев напевали негромкую мелодию. Тысячи цветов соревновались, блистая ярчайшими красками и самыми манящими ароматами. Грабители, терзавшие труп города, искали только золото и драгоценности. Это место они не осквернили.
Я послала команду своего корабля на поиски раненых, которым еще можно помочь. Они должны были принести их сюда. Здесь излечатся не только их тела, но и души. Быть здесь — значит знать, что люди, со всеми их пушками и злобой, не могут лишить мир красоты.
Ходят слухи, что Эмерелль мертва. Как часто я мечтала о том, чтобы убийцу нашей матери постигла ужасная судьба. А теперь… вот именно теперь я надеюсь на то, что разговоры об этом — всего лишь беспочвенные слухи. Те дети альвов, которые выжили, ходят с поникшими головами. Боятся людей. Не решаются встретиться с ними взглядом…
Мне хотелось бы, чтобы Эмерелль была здесь и помогла подняться тем, кто склонился. Я могу излечить сломанные конечности, но дать отчаявшимся новую надежду… этого я не умею. Втайне я проклинаю рыцарей кроваво-красного дуба. Они хитростью проникли в Вахан Калид. Пусть им аукнется этот подлый поступок. Подобно тому как Вахан Калид пал в час своего самого прекрасного праздника, пускай их настигнет кара в час величайшего триумфа. Я надеюсь на Эмерелль. Какая странная, непривычная мысль… Она не имеет права умереть. Она должна спасти красоту Альвенмарка!
Письмо Морвенны Тирану, князю Ланголлиона, хранящееся в библиотеке Башни Роз»
О мозолях и пловцах
Люку приходилось заставлять себя не поднимать взгляд. Ему очень хотелось увидеть, как умирает эльфийская колдунья, погубившая его команду. Однако он не имел права выдать себя.
Слегка покачиваясь, он поднялся на ноги. Усталыми шагами принялся мерить палубу чужого корабля. Правая рука его покоилась на окровавленной повязке. Он слегка вздрогнул, потому что рана пекла.
А затем потянулся к своей силе.
Все его существо пронизал холод. Вспомнилось падение на дно моря. Звук разбивающихся досок и крики его людей. Все те, кто в него верил… Жертвы этой эльфийки. Вот сейчас он отплатит ей той же монетой!
Кто-то кричал что-то срывающимся голосом. Люк не разобрал слов. Поднял взгляд. Рядом с эльфийской колдуньей стоял маленький человеколис с белой шерсткой. Это был тот самый, которому доверял Оноре. Он открыл магические ворота в Альвенмарк. Как этот предатель оказался рядом с эльфийкой?
Люк отчаянно пытался сосредоточиться на божественном даре. Он должен совладать со своим гневом. Только так и можно победить. Сила, которую дал ему Тьюред, убьет всех эльфов на борту корабля в один миг.
Колдунья смотрела на него. Она была совершенно спокойна. Она не боялась.
Он вызывающе ответил на ее взгляд и крепко прижал правой рукой повязку. Его дух должен быть свободен. Он должен открыться Господу!
Но все же… Люк смотрел на миниатюрную эльфийскую колдунью, открыв рот. Этого не может быть… Королева мертва! Разорвана взрывами, опустошившими чужой эльфийский город-гавань. Он сам видел ее изломанную, залитую кровью корону. Что же это за интрига такая? Неужели дети альвов обманули Оноре? Или они пытаются обмануть его, чтобы он, если выживет, принес в Друсну ложные вести?
Крепкого гребца с седыми прядями в черной бороде подвели к колдунье. Он выглядел как человек, который не боится ссор. Угловатое лицо незнакомца, красное от жаркого солнца этого чужого мира, было сплошь покрыто шрамами. Однако сейчас, в сопровождении двух эльфийских воинов, весивших вместе меньше, чем упрямый гребец, он казался испуганным. Взгляд его был устремлен на доски палубы.
— Протяни вперед руки! — приказал лисьеголовый.
Стражи ослабили хватку, и вместо того, чтобы воспользоваться ситуацией и свернуть подлой колдунье шею, трус на самом деле протянул руки вперед.
— Ладонями вверх! — набросился на него человеколис.
Моряк повиновался.
Люк снова смог дышать. Однако не подал виду. Он вел себя совершенно спокойно и ждал подходящей минуты.
Колдунья что-то сказала. Слова ласкали слух, хотя смысл их оставался не ясен.
Стражи указали моряку место на передней палубе.
Следующим потерпевшим кораблекрушение, которого подвели к эльфийке, был узкобедрый мужчина. Он вел себя не так подобострастно, как гребец: не провоцировал детей альвов ни единым жестом, но и не отводил взгляд, словно побитая собака. Люк подумал, что когда-то видел его в офицерском набрюшнике, но полностью в этом уверен не был. Сейчас на мужчине были только простая льняная рубаха и потрепанные брюки из добротного сукна.
Эльфийка мельком взглянула на его руки. Кивком головы велела своим воинам отвести его к мачте.
— Тебе легко убивать? — Колдунья говорила на языке людей почти без акцента.
Она смотрела на Люка снизу вверх. Сначала он смутился и не нашелся что ответить. Королева смотрела на него так, как смотрят дети на какого-то необычного воина, которого обнаружили под рассыпающимся стволом дерева.
— Тебя я убил бы не задумываясь.
— Придержи язык, — зашипел человеколис. — Ты…
Скупым жестом эльфийка приказала существу замолчать.
— Я знаю, ты все еще надеешься, что сможешь убить меня, Люк. Но это не то, о чем я спрашивала.
То, что эльфийка знала его имя, Люк объяснил тем, что она колдунья. И промолчал. Из упрямства… а еще потому, что не знал толком, что ответить.
— Твое молчание достаточно красноречиво.
Хотя она была такой маленькой, хрупкой и на первый взгляд вроде безобидной, в ее карих глазах, подобных глазам лани, было что-то такое, отчего у Люка по спине побежали мурашки. То были глаза, повидавшие страшные вещи. То был холодный и мудрый взгляд.
— Сейчас я убиваю не задумываясь, будь то мечом или приказом. Я — щит Альвенмарка и его меч. Тому, кто причиняет зло моим, не стоит ждать от меня пощады. Я узнаю вас по рукам. Тот, кто служит на корабле, у того годы, проведенные на борту, оставляют мозоли на обеих руках, потому что приходится работать обеими руками, чтобы заработать свой хлеб честным трудом. У того же, кто посвятил себя мечу, подобно тебе, Люк, мозоли только на одной руке. Твой орден называет себя Новым Рыцарством, однако о рыцарских добродетелях в войне против Альвенмарка вы уже давно позабыли. — Ее глаза сузились, она смотрела на него в упор. — Никто на расстоянии двух сотен шагов вокруг тех двух кораблей, которые прокрались в мою гавань под покровом ночи, не выжил. Вам было все равно, кто умирает — женщины или дети. Никто, кто был той ночью в гостях на моем корабле, не остался в живых. Только меня убить вы не смогли. Я Эмерелль, повелительница Альвенмарка, и обо мне говорят, что у меня холодное сердце. Ты хорошо плаваешь, Люк?
Он не ответит! Она — повелительница лжи. Она — воплощенное зло. Каждое ее слово — яд. Нужно закрыться от них!
Колдунья обвела взглядом пленников.
— Посмотрите на знаки на своих руках, и вы поймете, кого из вас я свободно отпущу в его мир. Остальным же придется положиться на свою удачу. Две сотни шагов, таков был круг смерти. Для того, кто попал в него, не было надежды, но даже за этой границей погибли сотни. Две сотни шагов придется вам проплыть завтра, предел вашей безграничной ненависти. Кто доберется до берега, тот свободен.
Люк видел, что некоторые из мужчин ухмылялись. Две сотни шагов в спокойных водах гавани — это не искусство.
— Я слышала, что ты родился в рубашке, Люк. — Эльфийка смотрела на него, и взгляд ее был холоднее льда. — Тебе понадобится вся твоя удача. Завтра ты поплывешь первым.
Молодой рыцарь
Ахтап нервно облизывал мордочку, беспокойно прохаживаясь вдоль поручней. Настроен он был не очень миролюбиво. И лутин, конечно же, последний, кого заподозрят в симпатии к этим проклятым рыцарям ордена. Слишком долго он был их пленником! Но то, что предстояло, тревожило полулиса.
Лутин искал отговорки, хотел покинуть корабль, но Эмерелль настояла на его присутствии. Почему, он не знал. Какая разница, будет ли он присутствовать на этом кровавом представлении?
Жара в гавани Вахан Калида была тяжелой. Точнее, в том месте, которое осталось от гавани. Небрежным движением Ахтап смахнул с поручней одну из радужных мух. Каллифоры… Запах привлек их из мангровых зарослей и джунглей. Он просто не уходил. Даже легкий бриз с моря не прогонял его, этот сладковатый запах тления.
Взгляд Ахтапа скользнул по насыпям. Сотни, а может, и тысячи были погребены под обломками. Благодаря ему рыцари ордена узнали, когда в Вахан Калиде бурлит жизнь. Даже полной луны не продлились празднества, которые повторяются раз в двадцать восемь лет. В остальное время лишь слуги оберегают большинство дворцов. А в городе скорее можно встретить заблудившихся крабов, а не двуногих обитателей…
Однако ко дню коронации в городе собирались знать и любители зрелищ со всего Альвенмарка, чтобы насладиться Праздником Огней. Ахтап никогда бы не подумал, что рыцари сумеют добраться сюда. Он не думал ничего такого, когда рассказывал о Празднике Огней сначала Леону, а потом
и Оноре. Люди не представляли, что они смогут попасть в Альвенмарк! А когда он открывал ворота, то все еще был твердо убежден в том, что волшебная сила королевы с легкостью уничтожит людей, как впоследствии и случилось. Вот только то, что здесь произошло… В горле у полулиса стоял комок величиной с кулак. Он даже не предполагал, что может случиться! Однако это ничего не меняло. Он был так же виновен в смерти детей альвов, как и те капитаны, которые привели в гавань оба больших корабля. Догадывалась ли об этом Эмерелль? Поэтому она настояла, чтобы он присутствовал при казни?
Ахтап избегал смотреть на воду. Зачем королева устроила этот недостойный спектакль? Лутин бросил взгляд на разрушенный причал. Ответ был там. Они пришли тысячами. На многих были грязные повязки.
Ахтап невольно почесался. Вахан Калид — не самое лучшее место, чтобы пораниться. Повсюду кишмя кишат насекомые. Жуткие твари, имен которых он никогда не запоминал. Существа со слишком большим количеством ног и отвратительными жвалами, пробиравшиеся между марлевыми повязками и льняными бандажами, привлеченные запахом крови, гниения и пота, который выгоняли из пор жара и боль. Он увидел, как в мутной воде промелькнула тень. Не только насекомых привлекли эти запахи.
Эмерелль могла просто велеть привязать их к реям. Если их поднимать медленно, чтобы петля не сломала сразу шею, то они еще немного поплясали бы. Их ноги беспомощно дергались бы в воздухе. Это было бы достаточно зрелищно.
Королева пришла с кормы, где беседовала с несколькими эльфийскими воинами в белых льняных одеждах. По ней нельзя было сказать, что ее тревожит грядущая казнь.
Ахтап опустил взгляд. Он опасался, что она догадается, как много его вины в том, что случилось. До сих пор она не задавала вопросов.
Королева что-то сказала трем большим троллям, ожидавшим посреди корабля, возле мачты. Серокожие великаны ответили ей грубым хрюканьем. Один из них потянулся и простер свои узловатые серые пальцы к пленникам.
Ахтап вспомнил о времени в темнице Цитадели ордена, о Норге, которого годы, проведенные там, лишили разума. Он только и говорил, что о еде… Он ел, наверное, все, что себе только можно представить. И все то, что Ахтап вовсе не считал съедобным. В ушах звучали слова Норга.
Шерстка щекочет язык. Я люблю есть существ с шерсткой.
Лутин почесал свой густой мех на шее. Тогда, в подвале он так и не отважился отойти от двери темницы. Это было единственное место вне досягаемости прикованного тролля. Кроме того, Ахтап постоянно боялся, что в беспокойном сне скатится к центру темницы. Или даже просто приблизится к троллю на лишний дюйм и проснется у того в лапах, сознавая, что вот сейчас Норг почувствует щекотку шерстки у себя в горле. Проклятое третье пророчество апсары пробуждало его ото сна в темнице. Однажды его съедят… Так она сказала, когда он спросил о своем будущем.
Теперь Эмерелль приближалась к нему. Она всего лишь направляется на кормовое возвышение, уговаривал он себя. Он заметил ее краем глаза, но не решался посмотреть на королеву прямо. Лутин взмок и чувствовал едкий запах страха. Это не укроется от нее. От эльфов ничего не скроешь. И особенно от нее!
— Выведите их наверх. Всех сразу. — Она говорила тихо, но с пронизывающе холодными интонациями.
Ахтап сжал кулаки. Сейчас нельзя дрожать!
— Удивительно, сколь многие пришли посмотреть, — легким тоном светской беседы произнесла королева.
— Да. — Лутину стоило больших усилий выдавить из себя единственное слово. «Не позволить ничего заметить», — молча напомнил себе он.
Эмерелль шумно втянула воздух через нос. Неужели она хотела, чтобы он понял, что она заметила его страх? Он посмотрел на берег. Могут быть и вполне безобидные причины того, что королева вздохнула так глубоко. Может быть, ей нравится запах гавани? Чушь! Никто не любит запах разлагающейся плоти, кроме, может быть, парочки троллей.
Пленников вывели на палубу. Выглядели они жалко. Никто не противился стражам. Все они были здесь, в порту. Они знали, что их ждет.
— Сначала мальчика, — сказала Эмерелль.
Вперед вышел тролль, но сила не понадобилась. Юный рыцарь добровольно подошел к поручням. Посмотрел на них.
Ахтап все еще не был до конца уверен в том, что думать о парне. Он приходил к Оноре в Вороньей Башне и сразу же был принят: привилегия, которой пользовались далеко не все рыцари Древа Крови. Он был почему-то важен. А еще лутину казалось, что он видел его в Валлонкуре. Вчера он опасался, что молодой рыцарь обладает той таинственной силой, которая таким ужасным образом убила Норга. Той силой, которую он ощутил только на краткий миг. Миг, который оказался все же достаточно долгим для того, чтобы изменить его навечно. Этот промежуток всего лишь в несколько ударов сердца поселил в нем страх, который был глубже страха перед свихнувшимся троллем или пророчеством апсары. В тот день его шерстка побелела. Внутренне он был сломлен.
И когда к полулису пришел одноглазый примарх, он уже не сопротивлялся. Он заговорил. А сейчас лутин смотрел на развалины… Уж лучше бы ему умереть.
Вчера он думал, что мальчик обладает таинственной силой. Он казался таким решительным. Ахтап был уверен в том, что парень хочет убить всех детей альвов, находящихся на борту. Но ничего не случилось! Рыцарь просто подошел к Эмерелль, прижимая руку к окровавленной повязке. Оружия у него с собой не было. Возможно, он просто растерялся.
Но сейчас юный рыцарь казался собранным. На нем была длинная белая рубаха, больше ничего. В руке у него было письмо. Он смотрел на королеву.
— Подойди ко мне! — сказала королева на языке людей, жестом приказав троллю отпустить паренька.
— Я не прошу пощады, — упрямо сказал мальчик. Ему с трудом удавалось контролировать свой голос. Он звучал хрипло. — Могу ли я отдать это письмо одному из тех, кто вернется?
Ахтап взглянул на королеву. Та колебалась лишь мгновение. Затем кивнула.
— Твое желание понятно и будет исполнено, сын человеческий, — с неожиданной теплотой ответила королева. В каком-нибудь другом месте и в другой обстановке слова ее могли бы показаться сердечными.
Молодой рыцарь пошел к морякам, обреченным на то, чтобы присутствовать при этом спектакле. Вручил высокому парню с седыми прядями в бороде письмо и поспешно прошептал ему несколько слов; казалось, юноша испытывал облегчение.
— Могу я сделать последний шаг сам?
— Вопрос чести, я полагаю. — Лицо Эмерелль не выражало ничего. В ярком свете полуденного солнца оно казалось правильным, без каких-либо признаков возраста.
Она отошла в сторону.
— Тогда покажи нам, как умирают человеческие рыцари.
Ахтап припомнил, что вчера королева называла мальчика Люком. Откуда ей известно его имя? Полулис сложил руки за спиной, чтобы не дрожали, но нервно подрагивающий хвост он спрятать не мог. Что знает о нем Эмерелль? О том, что это он привел в Альвенмарк беду?
Люк встал на поручни, и с берега его встретили громкими криками.
— Да столкните же его наконец! — проревел минотавр с окровавленной повязкой, у которого не хватало одного рога.
Мальчик сделал последний шаг сам. Он рухнул в темную воду и поплыл спокойными, сильными гребками.
Ахтап следил за ним взглядом, как завороженный, хотя абсолютно не хотел видеть, что произойдет. Он знал о темных тенях под водой. А потом появился первый черно-желтый спинной плавник. Он разрезал солоноватую воду гавани клином, острие которого указывало прямо на юношу.
Люк заметил опасность. Он изменил направление и поплыл к большому обломку мрамора, который взрывная волна вышвырнула в гавань. Он поднимался из слабого прибоя на полпути к гавани.
Ахтап задержал дыхание. Если чуть повезет, мальчик успеет. Чудовище быстро приближалось, но Люк уже почти достиг обломка!
На пристани стало тихо. Только некоторые криками подбадривали чудовище.
Люк вытянул руку. Его рука ощупывала крошащийся мрамор.
Ахтап увидел, как напряглись мышцы рыцаря. Чудовище было все еще шагах в двадцати! Он успеет.
Вдруг руки соскользнули. Черты лица пловца исказил ужас. Рот открылся, словно он хотел закричать. А потом исчез в мутной воде.
Ахтап не поверил своим глазам. Акула еще не доплыла до обломка мрамора.
Темное облако в воде стерло все сомнения. Слишком много хищников и падальщиков собралось в гавани Вахан Калида, после того как случилась трагедия. Что-то сидело в глубине, что-то схватило мальчика.
Красным окрасилась вода вокруг обломка, и на обработанном камне появился мелкий узор из цветов. Ахтапу стало дурно.
— Следующий — капитан, который привез сюда убийц! — Эмерелль снова говорила на языке Альвенмарка.
Два тролля схватили одного из пленников, в молчаливом ужасе сбившихся в кучу. Великаны за руки и за ноги швырнули капитана туда, где в воде расплывалось облако крови.
Беспомощно размахивая руками-ногами, жутко крича, капитан корабля полетел в воду.
В воде появлялось все больше плавников. Там, куда рухнул человек, вода вскипела от движения. Его тут же утянули под воду.
А палачи Эмерелль уже бросали в море следующую жертву. Крики радости сопровождали недостойный спектакль. Ахтап хотел спрятаться, но ноги не слушались его. Словно заколдованный, он был не способен отвести взгляд от кровавого зрелища. Дышать стало трудно. Последние слова Эмерелль эхом звучали в ушах. Случайно ли они были выбраны? Может ли он надеяться, что она не знает, что он натворил? Или он получит свое здесь и сейчас? Разумно ли это? Что же теперь делать?
— Тебя долго не было, Ахтап, — сказала Эмерелль.
Лутин хотел ответить, но сумел только что-то хрипло пробормотать.
— Ты знал, что Натания была в числе погибших на Празднике Огней?
Ахтап захрипел. Ноги отказали. Он опустился на палубу рядом с поручнями. Натания! В самые темные часы плена мысль о Натании придавала ему сил. Она была из народа лутин, так же как он. Шпионка Эмерелль. Искусная в походах по зыбким тропам альвов. Давным-давно Ахтап утратил ее любовь. Но он никогда не оставлял надежды на то, что однажды снова завоюет ее.
— Как? — выдавил он из себя.
— Не знаю. Ее имя находится в списках погибших, которые принесли мне. Длинных списках, Ахтап. Тебе стоило бы посмотреть на них.
Он поднял взгляд на Эмерелль. Она знала, он видел это в ее глазах. Они были полны презрения.
— Натания.
Он пытался вспомнить ее лицо, но ничего не получалось. Только запах еще отчетливо стоял у него в носу. Ее шерстка пахла осенним лесом и грибами. На глаза его навернулись слезы. Он хотел извиниться перед ней… Он по-настоящему верил в то, что их любовь может вспыхнуть с новой силой. Ему было бы довольно того, чтобы она его понимала.
Ахтап поднялся при помощи поручней. Они были шириной с эльфийскую ладонь. Теперь он был почти на уровне глаз королевы.
— Я не хотел этого, — тихо произнес он.
— Ты ждешь моего сочувствия?
«Нет», — подумал лутин. Он ничего уже не ждал. То, что он сделал, простить невозможно.
Эмерелль стояла неподвижно. Она могла бы протянуть руку, чтобы удержать его. «Какие красивые у нее глаза», — подумал Ахтап. Карие, почти как шерсть юной косули. Он снова подумал о Натании. О том, как раньше они вместе бродили по лесам. Он тосковал по Древнему Лесу в сердце страны. О Празднике Серебряной Ночи. Он был там с Натанией дважды.
Ахтап сделал шаг назад. Он невольно вспомнил о пророчестве апсары, к которой приходил в Башню Восковых Цветов. Она действительно была хорошей предсказательницей. Вот теперь исполнится ее третье пророчество.
Он ударился об воду и даже не попытался поплыть к берегу.
Верный момент
Гисхильда обвела взглядом ряд одетых в черное всадников. Сколько времени им удастся обманывать гарнизон лагеря припасов? После того как на протяжении прошлого года мелкие лагеря с припасами то и дело становились целью нападений, рыцари ордена изменили свою стратегию. Теперь они закладывали только крупные пункты питания. Лагерь Железная Стража находился в двадцати милях за спиной продвигающейся вперед армии.
Она вытерла пот со лба. День был давяще жарким. Ничто не шевелилось. Перед ними в широкой долине находилась цель, окруженная полого поднимающимися горами, склоны которых поросли густым смешанным лесом.
Долина была неровной. Небольшой ручей, очевидно уже несколько раз менявший свое русло, проложил глубокие извилистые борозды. Небольшие березовые рощицы и негустой кустарник покрывали берега. Плохо укрепленная дорога разделяла долину надвое. Многочисленные оббитые железом повозки оставили на дороге глубокие следы, в которых собиралась вода. В воздухе вились комары. То и дело мелькали радужные стрекозы.
На пологих холмах виднелось три строения. Крыши обвалились, обнажив каркас из черных балок. Неделю назад в долине был бой. И каждое селение, оказавшее сопротивление, после боя было отдано на разграбление.
Гисхильда знала, что в низине, в южной части долины лежат дюжины непогребенных тел. Даже с такого расстояния было видно, как кружат над ними вороны. В этом походе командовали рыцари ордена Древа Праха. И они вели войну с безжалостной жестокостью. Мертвых врагов не хоронили. Пленников отдавали вопрошающим, которые на своих дыбах заставляли говорить даже самых крепких мужчин.
Почти в самом центре долины располагался лагерь. На земляных укреплениях работали рабы. Вокруг лагеря планировалась система глубоких рвов. На юге в укреплениях еще оставались бреши. Рвы не были закончены. На валу рядом с воротами зияла широкая дыра, которую на первое время забаррикадировали габионами. Между ними стояли отдельные бронзовые серпентины. Однако большую часть орудий выставили вдоль северного вала, чтобы следить за входом в долину.
Земляные валы вокруг лагеря были более трех сотен шагов в окружности. Они защищали длинные ряды палаток из пожелтевшего холста. Прошлой ночью подошел обоз из сорока больших, влекомых тяжеловозами фургонов. Там прибывшие ожидали подкрепление, прежде чем двинуться дальше, на передовую наступающей армии, двигавшейся к портовому городу Гаспаль.
Бесконечные ряды бочонков и ящиков возвышались вдоль улиц лагеря. В больших палатках хранились мешки с зерном, бобами и чечевицей и другие продукты, которые нужно было беречь от дождя. Орден Древа Праха блестяще организовал поход. У них всего было в достатке.
Гисхильда потянулась. Доспехи ее негромко скрипнули, поскольку были слегка великоваты. Капитан, которому они когда-то принадлежали, обладал более крупным скелетом и гораздо более развитыми мускулами. Она чувствовала, как под мышками собирается пот. Орден Древа Праха тем временем выставил несколько эскадронов конных пистольеров. Точно так же, как и их собратья из рядов Нового Рыцарства, они носили черные доспехи, что в летнюю жару было сущим мучением.
Гисхильда сняла шлем. Волосы свисали прядями и лоснились от жира. Она уже не помнила, когда мылась в последний раз. Год был для нее неудачным. Превосходство Церкви Тьюреда было слишком сильно. Провинция Леаль была последним краешком Друсны, который еще не был захвачен войсками Церкви. Весна и лето принесли одиннадцать кровавых битв и бесчисленное множество стычек. Семь побед было у них, однако потери были невосполнимы. Даже побеждая, они были вынуждены отступать перед войсками Церкви. Судьба Друсны была решена. Все больше и больше дворян в открытую переходили на сторону Церкви Тьюреда. Сейчас речь шла только о том, чтобы те, кто не хотел подчиниться, могли эвакуироваться и через гавань Гаспаля бежать во Фьордландию.
На открытый бой в поле лоб в лоб с войсками Церкви они не могли решиться. Несмотря на поддержку Альвенмарка, воинов было недостаточно. Самые боеспособные отряды, которые находились в распоряжении Гисхильды, сейчас скрывались позади нее, в лесу. То были ее мандриды, одетые в доспехи убитых черных всадников, Жнецы князя Тирану и кочевое племя кентавров из Дайлоса. Они представляли дикую, неконтролируемую силу, а их предводитель, Аппанасиос, больше напоминал разбойника с большой дороги, чем командира. У него были неухоженные черные волосы и пышная окладистая борода. Его загорелую мускулистую грудь украшала кожаная портупея, в которой торчало несколько пистолетов с поворотным затвором. И это при том, что Эмерелль строго-настрого запретила детям альвов использовать пороховое оружие. Вдобавок он повязал вокруг бедер колчан со стрелами, в котором помещался короткий седельный лук. Из-за правого плеча выглядывала рукоять длинного меча. Шрамы на руках и груди выдавали в Аппанасиосе бывалого воина. Гисхильда знала, что кентавр и ее супруг прекрасно ладят и понимают друг друга самым лучшим образом. И это не было похвалой!
— Когда выступаем? — нетерпеливо поинтересовался Тирану.
Гисхильда обвела взглядом своих полководцев. Казалось, что только эльф и Аппанасиос рвутся в бой. Ее мандриды были столь же измождены, как и она. Но атака должна была пройти успешно! Если лагерь с припасами загорится и подвоз продуктов будет прерван, то армия Церкви будет вынуждена приостановить наступление на Гаспаль. Таким образом, можно будет выиграть пару дней для города. А если повезет, то и целую неделю.
— Королева?
Гисхильда взглянула на Тирану.
— Чего мы ждем, повелительница? — Эльф даже не пытался выказать уважение.
— Мы ждем, чтобы солнце облегчило нам победу. В тени деревьев мы защищены от сильной жары. Стражи на земляных валах пекутся в своих доспехах. Они потеряют бдительность. Мои мандриды — это не конница ордена. Недостаточно просто напялить доспехи черных всадников. Мы можем только надеяться, что стражи не будут приглядываться внимательно, когда мы будем двигаться ко рву.
Тирану одарил ее таким взглядом, словно она была не королевой, а упрямым ребенком.
— Рано или поздно нас рассекретят, — сказал он, пожав плечами, развернул коня и вернулся к своим Жнецам.
Конский хвост Аппанасиоса нетерпеливо хлестнул по бокам.
— Что? — набросилась Гисхильда на кентавра.
— Я тоже считаю, что мы должны действовать скорее. Если будем ждать слишком долго, они сменят стражу.
— Я их знаю! Я жила среди них много лет. Стража всегда сменяется в третьем часу. Во всем, что они делают, существует строгий порядок, поэтому у них всегда такой чертовский успех! — Гисхильде приходилось сдерживаться, чтобы не ввернуть словцо относительно недисциплинированности войск Друсны и уж тем более о стаде кентавров, которые большую часть времени валялись пьяными.
В густых черных усах Аппанасиоса сверкнули зубы.
— Готов поспорить, что знаю, о чем ты думаешь, королева. Ну да ладно… Единственное, что меня тревожит, — наши враги уже знают тебя так же хорошо, как и ты их. Если ты знаешь, как мыслят они, потому что так долго жила среди них, то это верно и для другой стороны. Тебе будет все труднее и труднее удивить их. Если только ты не станешь вести себя, словно немытая варварша, которая срать хотела на правила ведения войны в рыцарском ордене. Поразмысли об этом на досуге, королева. — Кентавр умчался прочь и исчез среди деревьев.
Кроны деревьев тронул легкий бриз. Тысячи горячих лучиков света плясали над лесной почвой. Среди оставшихся командиров царило неловкое молчание. Все они хорошо знали взрывной характер Гисхильды.
Эрек откашлялся.
Она взглянула на мужа. Вчера он сбрил бороду, чтобы сегодня быть рядом с ней в первом ряду среди черных всадников. Еще бы! Обычно он заплетал бороду в косичку, это выдало бы его издалека. Щеки и подбородок были белыми, словно брюхо мертвой рыбы, в то время как остальное лицо было загорелым. Он неплохо выглядел: угловатый подбородок, решительный рот… неотесанный, прямолинейный, глуповатый, он так не похож на Люка. Она никогда не полюбит его!
— Что тревожит тебя, супруг мой?
Эрек слегка улыбнулся, потому что она назвала его «супруг». Ирония была ему абсолютно чужда.
— Я долго изучал лагерь. Мне кажется, что земляные валы чересчур высоки.
Гисхильда глубоко вздохнула. Нужно держать себя в руках! Если она будет обращаться с ним презрительно, то повредит и себе. У большинства фьордландцев были абсолютно старомодные представления об отношениях между мужчинами и женщинами.
— Мы атакуем там, где в валу есть просвет. И нас не будет волновать, насколько высоко укрепление там, где его закончили.
Эрек сделал жест, как будто хотел погладить ладонью бороду, однако его рука застыла на полпути к подбородку, когда король не нашел своей обычной косички.
— Тут ты, конечно, права. И тем не менее валы чересчур высоки. Столько земли они не могли достать из тех ям, которые вырыли. В этом я разбираюсь. Я неделями копал земляные валы Фирнстайна. И знаю о земле почти столько же, сколько немытый крестьянин.
Он ухмыльнулся, однако Гисхильда не ответила на его улыбку. Ей не очень нравилось, что ее ярлы смотрели свысока на простых крестьян и рыбаков. Когда начнется битва за Фьордландию, понадобится каждый мужчина, который может держать в руках меч. И тогда такое высокомерие будет не к месту.
— К чему ты клонишь?
— Где-то в лагере есть большая яма. И меня беспокоит то, что я ее не вижу.
Гисхильда вздохнула про себя.
— Они рыли отхожие места.
— Нет, это должна быть яма побольше, — настаивал Эрек.
Бриз снова шевельнул листву. Свет ослепил Гисхильду. И внезапно ее охватил ледяной холод. Он был глубоко в ней. Появился совершенно внезапно. Предчувствие надвигающейся беды, как тогда, когда ее отец был обманут рыцарями ордена и когда ее похитили.
— Тебе нехорошо, госпожа? — спросил Сигурд, капитан мандридов.
Она отмахнулась, однако ее рука слегка дрожала. Она подумала о Люке. Внезапно она почувствовала себя настолько близкой к нему, словно он стоял рядом.
Гисхильда обвела взглядом старые деревья. Вчера они проезжали мимо одной из лесных святынь друснийцев. Лес духов, где на стволах были вырезаны лица, а высоко в ветвях и в волнах музыки ветров хоронили мертвых. Союзники верили, что духи мертвых летают с ветром, а музыка ветров, рожденная деревом и латунью, придает им голоса. Нужно только внимательно слушать, и тогда можно уловить их послание.
Тоненькие волоски на ее руках встали дыбом. Густой лиственный свод снова зашуршал над ними. Может быть, какой-то умерший хочет передать ей послание? Может быть, предупреждение? Невольно вспомнились клятвы Люка в любви. Как часто он обещал ей, что будет рядом. Если бы он был здесь! Не случилось ли с ним чего?
Она глубоко вздохнула. Все это лишь суеверная чушь!
Гисхильда слегка дрожала. Снова вспомнился жаркий летний день, предшествовавший той ночи, когда рыцари ордена похитили ее. Тогда она тоже чувствовала холод.
Молодая женщина резко подняла голову. Все давно не так, как раньше! У нее небольшая температура, отсюда и холод. Летняя температура…
Взгляд ее упал на Эрека, и королева невольно улыбнулась. Без своей пышной бороды он казался чужим. Чужим, но не плохим. Он старался понравиться ей. И его действительно можно принять за пистольера. Гисхильда знала, что для фьордландца это большая жертва — расстаться со своей бородой. Пройдет не менее двух лет, прежде чем он снова будет выглядеть так, как выглядел до вчерашнего дня. И все это он сделал исключительно ради того, чтобы быть рядом с ней.
Она снова посмотрела на лагерь в чаше долины. Знамя на высокой еловой мачте в лагере вяло свисало. Там разместился обоз. По трем сторонам площади были аккуратно размещены фургоны. Между палаток не видно было никого. Только на земляных валах виднелась пара стражей. Все, кто мог, укрылись от жары.
Она негромко вздохнула. В принципе, ее союзники правы. Не важно, когда они будут атаковать, сейчас или через два часа. Она махнула рукой Эреку.
— Поезжай к князю Тирану и скажи, пусть готовит своих Жнецов. Мы атакуем!
Заклятые друзья
Коринна знала, что этот немытый негодник интересуется только золотом. А еще — письмами, которые она привозит. Она старалась, чтобы он не заметил ее пренебрежения. Оборванный грязный проходимец, всего лишь карикатура на князя! Он напоминал ей волка. Худым он был. Истощенным, точно волк, когда зима слишком длинна и холодна, а добычу можно отыскать с трудом.
На боярине была грязная оборванная одежда. За широким поясом торчал целый арсенал кинжалов. На боку болтался старомодный широкий меч с изогнутой латунной гардой, которая, на ее вкус, очень плохо подходила к тяжеловесному клинку. Тонкие немытые волосы выглядывали из-под берета. Его щеки были черны от щетины. Пахло от него так, словно он не мылся уже несколько недель.
Коринна скривилась при мысли о том, что вся Друсна считала его одним из своих героев-освободителей. Кусок дерьма он, вот кто, в самом прямом смысле этого слова, и ничего больше. Орудие Нового Рыцарства в войне, о которой ничего не знает даже большинство гептархов.
— Что тебя развеселило? — раздраженно спросил боярин.
Мгновение Коринна колебалась, не сказать ли ему правду. Но об этом, конечно, нельзя было даже и думать. Негодяй им еще нужен.
— Я думала о том, как капризна бывает война. Сегодня нам приходится просить нашего самого верного союзника о том, чтобы спасти нашего самого злейшего врага. Это немного отдает иронией, не правда ли?
Боярин нахмурил лоб. Кулак крепче сжал кожаный кошелек, который он держал в левой руке, чтобы в нем зазвенели золотые монеты.
— Что мне нужно сделать?
Коринна указала на маленькую земляную модель, которую она построила, пока ждала предателя. Она подняла длинный ясеневый прут, приготовленный заранее. Потом объяснила ему все, что знала о лагере припасов Железная Стража. Умолчала она только о том, что там находился сам Луи де Бельсазар, новый комтур Друсны. О Бельсазаре ходила слава хитрого и беспощадного человека. Он был фанатиком, но холодным и расчетливым фанатиком. Если бы боярин узнал, что там, внизу находится Бельсазар, то он мог наделать глупостей. Его смерть нанесет сильный удар ордену Древа Праха, но сегодня день не для этой смерти. Нужно было всего лишь убедить Гисхильду не атаковать. А для этого достаточно, чтобы боярин рассказал ей о том, что ждет ее в лагере Железная Стража. Кто ждет ее там, это не столь важно.
Боярин откашлялся, а затем сплюнул на то место, которое обозначало центр лагеря. Место, где были выстроены фургоны.
— Оттуда она не выберется даже с эльфами и троллями, — сухо заметил он.
У Коринны возникло такое впечатление, что предатель не очень расстроится.
— Поэтому важно, чтобы ты предупредил ее вовремя.
— Ты говорила, что она уже там. Как же я успею? Кроме маураван, наверное, нет никого, кто передвигается по лесам быстрее, чем я со своими ребятами. Но даже нам понадобится больше часа, чтобы добраться до королевы.
— У тебя времени более чем достаточно.
— Ты что, ясновидящая? Откуда ты знаешь, что в этот миг она не отдает приказ атаковать?
Самоуверенный тон боярина не понравился Коринне, однако она сделала вид, что все в порядке. Этот парень был слишком важен. Кроме еще одного, чье имя Лилианна не стала открывать, боярин был единственным шпионом, который имел неограниченный доступ к королеве.
— Мой орден воспитал королеву Гисхильду. Мы знаем, как она мыслит. Она будет ждать, когда жара изнурит стражей. Она ни в коем случае не станет атаковать раньше, чем за полчаса до смены стражи. А это значит, что у тебя более полутора часов времени, чтобы добраться до нее. Этого должно хватить.
— Я тоже неплохо знаю королеву. И считаю, что она капризна, как котенок. Достаточно только посмотреть на ее герб. Кто же выбирает подвязки в качестве герба? Как же ты можешь утверждать, что знаешь, как она поступит?
Теперь Коринна уже не пыталась скрыть улыбку.
— Наш примарх когда-то заглянул на самое дно ее души. Мы знаем, из какого теста она слеплена. А еще мы наблюдали за всеми ее битвами. Она совершенно точно знает, как мы мыслим. Знает наши военные обычаи. Поэтому ей так часто удается одержать легкую победу. В этом ее сила и одновременно слабость. Она позволяет нам предугадывать ее поступки.
— В таком случае комтур де Бельсазар тоже может предугадать ее поступки.
Это было скорее утверждение, чем вопрос. Коринна кивнула.
— Да, так и есть. Поэтому он устроил эту ловушку. А теперь спеши. Время уходит. Ты должен предупредить ее. Она нам нужна… пока что.
Ожидание
Луи промокнул лоб платком. В фургоне стояла давящая жара. Они могли приоткрыть брезент только совсем чуть-чуть, чтобы разведчики в горах не обнаружили их. Ручные вороны, кружившие в небе высоко над лагерем, защищали их от соколов и этих противоестественных маленьких созданий с крыльями бабочек. «Ближе, чем на милю, они не смогут подойти к лагерю, — подумал комтур. — Однако кто ж знает, на что способны эти эльфы и их проклятая магия».
«Господь, будь с нами», — настойчиво молился он. Губы его беззвучно шевелились. Сидящие в фургоне аркебузиры не должны заметить, что его тревожит. Не должны заразиться его сомнениями.
Луи попытался думать о чем-то другом, кроме того, какими подлыми магическими средствами могут располагать враги. Он внимательно изучал текстуру толстых дубовых досок, скрытых для всех наблюдателей извне под брезентом. Они давали фургону дополнительную защиту со стороны широкой площадки, расположенной посреди лагеря. Каждый из фургонов с якобы фуражом был оснащен дополнительной деревянной стеной, достававшей взрослому человеку до груди. И в каждом фургоне ждали аркебузиры.
Луи глубоко вздохнул. Жара давила на плечи. Он чувствовал, как по спине сбегает пот. На Луи были полулаты Черного Отряда. Свой широкий пурпурный набрюшник с золотыми кистями, выдававшими офицера высокого ранга, он снял. Его командиры вплоть до сегодняшнего утра пытались уговорить его не выступать в первом ряду. Отказ от набрюшника был его уступкой. Может быть, у него и были свои слабости, но трусость в их число не входила.
Ему было тяжело сидеть в этом душном узком фургоне. К счастью, в нем только одна такая стена, в противном случае он бы этого не вынес. Сидеть, притаившись, в окопах было бы вообще невыносимо. Луи сжал губы. Нужно совладать со своими страхами. Комтур запрокинул голову. Через полог он видел стоящее высоко в небе матовое солнце. «Я ведь не заперт по-настоящему, — уговаривал себя комтур. — Даже если, как и остальные солдаты ордена, не могу покинуть фургон».
Темное время суток, когда небо было затянуто тучами, позволило ему провести приготовления в полной тайне. Прошлой ночью прибыл подложный обоз. Он доставил не продукты, а солдат. Сотни солдат! Проклятые повстанцы и Другие захлебнутся в собственной крови, если посмеют атаковать!
Солдат его личной охраны перевернул песочные часы. Луи наблюдал, как перетекает мелкий желтый песок. Еще полтора часа до смены караула! Значит, ждать им осталось еще час! Все это было бы не нужно, если бы проклятое Новое Рыцарство подчинилось приказам маршала ордена Древа Праха.
Луи смотрел на толстый, медленно тлеющий фитиль одной из аркебуз. Он лежал в латунной гильзе, прикрепленной к широкой кожаной перевязи, висевшей у солдата поперек груди. Он подожжет от него аркебузу, как только поступит приказ готовиться к битве. Маленькую искру было почти не видно сквозь крошечные отверстия для воздуха. Вверх поднималась тоненькая струйка дыма.
Луи просунул палец за воротник. Шея была покрыта потом. Донимала пульсирующая головная боль. Комтур взял флягу и отпил смешанной с небольшим количеством уксуса воды. Она была теплой и имела металлический привкус. Рыцарь почувствовал, как сильнее забилось сердце. Сидеть взаперти в этом проклятом фургоне и не видеть неба — все это не имеет для него никакого значения! Однако нужно одолеть свой страх! Сегодня он должен победить. Он не имеет права на ошибку. Не так, как тогда, в башне Марчиллы. Если бы он сдался войскам комтура! При мысли о том, как его и других выживших замуровали живьем, у него сжалось горло. Не думать об этом!
Он посмотрел наверх, на полог фургона, чтобы удостовериться в том, что желтое пятно все еще светит сквозь ткань.
Небрежным жестом провел по лбу. На этот раз Новое Рыцарство допустило очень грубую ошибку. Они собрали большой флот на севере. Пусть все это проходило в строжайшей тайне, ничто не могло помешать слухам достичь ушей Тарквинона, гроссмейстера ордена Древа Праха. После того как флот ордена Древа Праха настигли сизигийные приливы и все корабли разбились об обманчивые берега моря Дивна, орден потребовал флот Нового Рыцарства в качестве подмоги. С их помощью можно было бы блокировать гавань Гаспаля. Тогда последние друснийцы, а также все фьордландцы и дети альвов, которые их поддерживают, оказались бы в ловушке.
Однако ни один корабль не прибыл. Вместо этого флот Древа Крови бесследно исчез! За неповиновение приказу высокомерное рыцарство окончательно сломает себе шею. Орден Древа Праха обладает правом верховного командования в Друсне. Ослушаться приказа гроссмейстера Тарквинона — это мятеж. А мятежный орден гептархи Анисканса не потерпят. Новое Рыцарство будет распущено. А их войска и имущество перейдут к ордену Древа Праха.
Теперь сердце Луи забилось несколько ровнее. Послышался далекий гром, словно где-то по ту сторону долины разразилась гроза. Комтур прислушался. Гром нарастал, вместо того чтобы стихнуть. Это не гроза. Он удивленно посмотрел на песочные часы.
— Они идут, — хриплым от жары голосом произнес один из аркебузиров.
Луи достал из-за пояса ребристый ключ и натянул пружину пистолета с поворотным затвором. Медленно и осторожно повернул ключ и прислушался к металлическому скрежету.
— Зажечь фитили, — спокойным голосом приказал он.
А потом Луи уже не мог справляться с искушением. Спрятав пистолет за пояс, он вынул кинжал и надрезал ткань брезента выше деревянной стены. Щель была не больше толщины его среднего пальца. Он осторожно раздвинул края.
Тропа среди палаток лагеря была пуста. Только у ворот виднелась пара стражей. Они открывали тяжелые двустворчатые ворота. Луи увидел длинную колонну черных всадников, медленно приближавшуюся к лагерю. Над их головами развевалось знамя Древа Праха. Желто-серая пыль вздымалась из-под них, закрывая вид на то место, где тропа уходила в лес.
Во рту у Луи совершенно пересохло. Наверняка там собираются люди, которые присоединятся к ним, как только будут заняты ворота лагеря. Комтур улыбнулся. Нужно надеяться, что они привели с собой немалое подкрепление. Он был готов ко всему.
Костоломы
— Ты подумала еще раз по поводу земли? — Эреку приходилось почти кричать, чтобы перекрыть лязг доспехов и грохот подков.
Гисхильда повернулась к нему.
— Земли?
— Я же говорил, что валы слишком высоки. Выше, чем это возможно, учитывая рвы позади них.
Она посмотрела на него, словно на упрямого ребенка, который задает слишком много вопросов. Потом снова отвернулась и взглянула на ворота лагеря. Один из стражников махал рукой в знак приветствия.
Гисхильда подняла руку и лениво ответила. «Она слишком хладнокровна, — с горечью подумал Эрек. — В женщине должен быть огонь! Она — умный полководец, сражается, словно эльфийский рыцарь, и тем не менее она не смогла помешать тому, чтобы нас шаг за шагом вытеснили из Друсны. Самое позднее следующей весной проклятые рыцари нападут на Фьордландию. Ее мужества и воинского искусства оказалось недостаточно, чтобы помешать этому. Слишком велико превосходство врага. Никто не сумел бы остановить его».
Теперь они находились на расстоянии двухсот шагов от ворот. Эрек покачал головой. Почти рядом с воротами земляной вал не закончен. В защите широкая брешь. Даже с учетом того, что там стоят бронзовые серпентины и габионы образуют нижнюю линию защиты, для всадника это не препятствие. Если, конечно, за орудиями никто не сидит.
Эрек обернулся. Мужчин, похожих на черных всадников, было мало, они закрывали центр колонны, где находились те, кто не захотел сбривать бороды. У седел этих воинов, несмотря на дневной час, висели фонари. Далеко позади в лесу ждали кентавры и Жнецы Тирану. «Может быть, все будет хорошо, — пытался успокоить себя Эрек. — Однако откуда же, черт побери, взялась земля?»
Еще сотня шагов до ворот. Стражник, еще совсем недавно махавший им рукой, теперь смотрел удивленно. Парень в камзоле без рукавов. На боку у него висят рапира и воловик, широкий тяжелый кинжал. Сущий нож мясника, которым пользуются в рукопашной, когда длинный клинок рапиры только мешает.
Неужели заподозрил?
Эрек посмотрел на Гисхильду. Сквозь широкую прорезь шлема было видно, что ее лицо почти все в тени. Она не казалась напряженной. Эрек заметил, что она покусывает нижнюю губу. Он не был трусом, но последние мгновения перед битвой всегда проклинал. То было время, когда в голову лезли мысли о смерти. Когда уже начиналась драка, подобные мысли странным образом улетучивались. Тогда нужно было думать только о том, чтобы выжить.
— Я вас не знаю! — крикнул им стражник. — Кто вы, капитан?
— Жаннетта де Брие, капитан второго полка эквитанских пистольеров. Мы здесь, в Друсне, новенькие. Однако будь уверен, что когда мы наконец ввяжемся в эту проклятую битву, то познакомимся очень скоро. Мои ребята горят желанием надрать задницы парочке троллей. А поскольку я дама, то не скажу, из чего они собираются сшить себе кисеты для табака.
Эрек плоховато понимал язык проклятых рыцарей. Но Гисхильда говорила так хорошо, что умела имитировать самые различные диалекты. Ей ведь довелось немало пожить среди этих ублюдков.
Стражник рассмеялся.
— Вы действительно новенькие. Лучше молитесь, чтобы вам не повстречался тролль. Готов спорить, что твои ребята наделают в свои новенькие сапожки, когда увидят тролля издалека. Поверь мне, уж я-то знаю, о чем говорю.
Эрек вытер пот с лица кожаной перчаткой. Теперь Гисхильда была на одном уровне со стражником. Эрек держался вплотную позади нее. Ветер трепал знамя, которое он держал в руках. Порывы ветра заставляли шелк трепетать.
— Где мне найти командира лагеря? — спросила Гисхильда.
— Там, где фургоны, в центре лагеря. Там и лошадей сможете напоить. — Стражник указал на широкую тропу между палаток.
Гисхильда коротко поблагодарила его. Затем подняла руку и протяжно выкрикнула:
— За мной!
Колонна всадников пришла в движение.
Эрек недоверчиво смотрел вслед стражнику. Гисхильде действительно удалось пробраться в лагерь без единого взмаха мечом. Король глубоко вздохнул. Брак не принес ему много радости, но в холодном сердце все же есть свои плюсы. Теперь он отчетливо видел перед собой фургоны. Осталось всего две сотни шагов! Всадники, которые едут в центре, бросят в них фонари и подожгут фургоны. Возможно, что всего лишь через какую-то тысячу ударов сердца все будет позади.
Они проехали мимо двух телег, доверху нагруженных хворостом. Странно, как стоят фургоны между палаток. Не вписывается в строгую организацию лагеря.
Он снова оглянулся.
Стражник, с которым говорила Гисхильда, отходил вместе с горсткой людей, ждавших за воротами. Почему этот парень покинул пост? Эрек снова подумал о валах. Что-то здесь не так! Он огляделся. Все воины, которые им встречались, держались на некотором расстоянии от колонны всадников. Пара мужчин сидела возле барабана и играла в кости. Мясник разделывал оленя на залитом кровью деревянном столе. Некоторые воины дремали перед палатками.
Взгляд Эрека задержался на неприметных кожаных ведрах. Они были заполнены землей. И они стояли посреди лагеря, а не возле рвов на валу.
— Нужно возвращаться, — зашипел он, обращаясь к Гисхильде. — Здесь что-то не так.
Она кивнула.
— Я знаю. — Голос ее звучал несколько глухо. — Они играют в жизнь в лагере, это действительно не то. Но среди палаток мы не можем развернуть колонну. Нужно ехать к площадке.
Эрек знал, что безобидные растяжки палаток могут стать ловушкой для всадников, если сейчас они развернут колонну и попытаются пробиться к воротам или к лазейке на валу.
Во рту у короля пересохло. Может быть, в палатках сидит, затаившись, сотня аркебузиров? Что за ловушка их ожидает? Чьи нити судьбы оборвет сегодня Лут?
Отряд всадников достиг середины лагеря. Более сотни отборных бойцов. Лучшее, что родила Фьордландия за более чем тысячелетнюю историю войн! А теперь они в руках врага и даже не знают, что их ждет.
— Поджигайте фургоны! — Голос Гисхильды перекрыл гулкий топот подков.
Колонна моментально рассыпалась.
Эрек попытался удержаться рядом с Гисхильдой. Она вынула пистолет из ранца у седла и нервно огляделась.
Прозвучал один-единственный звук трубы. Серебряные языки прорезали брезент фургонов! И всего лишь мгновение спустя из прорезей в ткани на них смотрели темные стволы аркебуз.
Эрек схватил за повод кобылу Гисхильды, пытаясь протиснуться между ней и ближайшим фургоном, когда мир погряз в шуме и дыму. Сотни аркебузиров выстрелили одновременно. В грудь Эреку дважды тяжело ударило. Король покачнулся в седле и выронил знамя. Пуля аркебузы снесла челюсть роскошной кобыле Гисхильды. Сбруя отлетела в сторону, а из ужасной раны фонтаном брызнула кровь.
Повсюду падали в пыль кони и люди. Фургоны исчезли за завесой из густого серого дыма.
Несмотря на неожиданную атаку, некоторые воины пытались придерживаться первоначального плана. На фургоны полетели фонари. За завесой дыма Эрек увидел одну вспыхнувшую колонну огня.
Первый залп врага был хорошо скоординирован. Теперь каждый перезаряжался настолько быстро, насколько мог. В дыму вспыхивали одинокие язычки пламени.
Эрек достал седельный пистолет и выстрелил. За проклятыми фургонами спрятаться врагу больше негде. Они наверняка стоят вплотную к козлам. Промахнуться просто невозможно!
У кобылы Гисхильды было сломано колено. Королева выпрыгнула из седла и с трудом увернулась от лягяющейся, потерявшей седока лошади. Она что-то крикнула, но шум пальбы аркебузиров, крики умирающих поглотили голос королевы.
Во всей этой неразберихе Эрек услышал звук, лишивший его какой бы то ни было надежды: глухой треск, не похожий на щелчки аркебуз. За ним последовал еще один, потом еще. Быстро, словно в ритме испуганно бьющегося сердца. Костоломы! Они, должно быть, стоят позади них, в палатках по другую сторону площадки. То были орудия, которые орден Древа Праха использовал с лета прошлого года. Шесть или семь пушечных стволов, укрепленных на лафете, над ними еще три
ряда, в каждом по столько же стволов. Пули, которыми они стреляли, были величиной с человеческий глаз и сделаны из кованого железа. Они пробивали любой нагрудник, словно тонкий пергамент. Их огневая мощь могла остановить атаку даже стаи разъяренных троллей.
Глухой треск не умолкал. Сколько же орудий спрятано в палатках? Эрек посмотрел вниз, на Гисхильду. Она стояла за своей лошадью, посреди дымовой завесы. Держа в каждой руке по пистолету с поворотным затвором, она стреляла в направлении фургонов. Это безнадежно. Нужно выбираться как можно скорее!
Эрек остановил свою лошадь и попытался пробраться к Гисхильде.
Конская кровь в жилах
Тирану щелчком сложил подзорную трубу и засунул ее в седельную сумку.
— Эта ловушка продумана хорошо. Мне кажется, что лагерь был заложен исключительно для того, чтобы спровоцировать нас на атаку. Должно быть, маршал их ордена понял, что мы больше не будем связываться с его войском в открытом бою, поэтому устроил ловушку, чтобы уничтожить как можно больше наших войск. Может быть, он даже рассчитывал на то, что атаку возглавит лично Гисхильда. Сколько там награды назначила за ее голову Церковь? Семь тысяч золотых дублонов? Думаю, солдаты Церкви там, внизу, сделают все возможное, чтобы получить ее.
— Так чего же мы ждем? — нетерпеливо спросил Аппанасиос.
Он невзлюбил Тирану задолго до того, как впервые повстречался с ним. Судя по разговорам, князь Ланголлиона был эльфом самого дурного толка. Ходили слухи о том, что во время войны Теней он играл в такие игрушки, за которые могла быть только одна награда — казнь.
Тирану посмотрел на него.
— Мне кажется, что я не понимаю твоею вопроса.
Аппанасиос представил себе, как выстрелом из пистолета навечно смывает с лица эльфийского князя надменную улыбку. Однако он понимал, что Тирану отрубит ему руку скорее, чем он успеет нажать на курок. Этот мерзавец был фехтовальщиком почти настолько же искусным, как Олловейн.
— Мы должны атаковать! — нетерпеливо ответил Аппанасиос. — Немедленно! Гисхильде нужна наша помощь. Их с фьордландцами расстреляют! На куски! Если мы ничего не предпримем…
Эльф посмотрел на него так, словно он был мухой на навозной куче.
— Королева ехала во главе своих людей. Вероятно, она уже мертва. Единственное, что изменится, если мы спустимся в долину, — это то, что мы тоже попадем в смертоносную ловушку. Я не стану приносить своих воинов в жертву бессмысленной попытке спасти труп человеческой женщины. Может быть, когда в жилах течет конская кровь, на мир смотрят иначе. Однако хороший полководец подчиняет свои поступки разуму, а не тому, что приказывает ему сердце!
Аппанасиос презрительно засопел.
— Можешь говорить все, что угодно, но я вижу то, что ты скрываешь за своими умными речами, — трусость! — Кентавр в ярости умчался прочь.
Он привел в Друсну три сотни воинов и знал, что его ребята мыслят точно так же, как и он. Да им насрать на эльфийские бредни! Большинство презирали даже приказы Эмерелль и выбрали в качестве оружия чудесные пистолеты с поворотным затвором.
Кентаврийский князь проскакал вдоль ряда ожидавших его воинов.
— Эльфы боятся какого-то порохового дыма и хотят бросить Гисхильду на произвол судьбы! — громко воскликнул он. — Сейчас я поскачу туда, вниз, потому что кентавры знают, что значит честь! Что будете делать вы — это ваше дело.
Аппанасиос направился к опушке леса и услышал, как за спиной земля задрожала под копытами его ребят.
Тайна земли
От едкого серного запаха порохового дыма у Эрека перехватило дух. Из глаз текли слезы, во рту появился неприятный привкус. Король прижался к седлу и застонал от боли. Хотя нагрудник спас ему жизнь, в тех местах, куда попали пули аркебуз, образовались две вмятины. Ребра болели, возможно даже были сломаны.
— Давай, Гисхильда! Нужно выбираться отсюда!
Выругавшись, королева швырнула тяжелыми пистолетами в направлении фургонов. Затем ухватилась за его руку и попыталась взобраться в седло позади него.
Густой пороховой дым мешал оценить, что происходит вокруг. Некоторые фургоны горели, это было ясно, однако сколько мандридов осталось в живых — непонятно. Мало — это точно. Там, где пороховой дым слегка рассеивался, виднелись убитые воины и лошади.
В давке Эрек заметил Сигурда, капитана мандридов. Под ним убили лошадь. Он казался оглушенным, из-под кирасы сочилась кровь. Беорн, знаменосец королевы, спешился и подталкивал Сигурда к своей лошади.
— Нужно отступать! — крикнула Гисхильда.
Ее голос был бессильным, ломким. В шуме битвы его почти не было слышно. Эрек почувствовал, как одной рукой она обняла его за бедра. Никогда еще они не были настолько близки, с горечью подумал он. Он вытащит ее отсюда! Даже если это будет последним, что он сделает! Она нужна Фьордландии, не он.
Ударив своего жеребца пятками по бокам, он крикнул:
— Вперед! Спаси свою королеву!
По-прежнему раздавался сухой треск костолома. Немного впереди Эрек увидел, как язычки пламени разрезают завесу порохового дыма. Земля стала топкой от крови. Его жеребец перескочил через упавшую кобылу: пуля снесла ей половину головы.
Наконец они достигли тропы, которая вела назад, к воротам. Повозки с хворостом выдвинули из-за палаток, перекрыв путь к отступлению. Эрек затравленно огляделся. Немного левее начал собираться отряд пикинеров. Они упокоят выживших, как только костолом расстреляет все пули.
— Назад! Следуйте за королевой! — из последних сил закричал Эрек. Горло горело из-за дыма. Язык покрылся пленкой. — Назад!
О том, чтобы скакать меж стоявших вплотную друг к другу палаток, не могло быть и речи. Животные споткнутся о растяжки и попадают. Существовал только один путь! Эрек наклонился вперед и, успокаивая, погладил жеребца по шее.
— Ты вынесешь нас, мой великан. Я знаю.
— Мы не можем бросить ребят, — сказала Гисхильда, и он почувствовал, что она отпускает руки.
Эрек направил коня вперед.
— Кто сможет, последует за нами. Нет никакого смысла умирать всем. Ты не имеешь права пренебрегать своей жизнью.
Король направился прямо между двух костоломов. Достал из ножен тяжелый меч и угрожающе взмахнул им над головой. Канониры не побежали прочь, но и не стали предпринимать попыток удержать их.
Скакун пронесся немного по широкой главной дороге к воротам. Затем Эрек придержал поводья и погнал жеребца прямо на палатку. Сильными ударами король обрушился на полотно и растяжки. Какой-то миг казалось, что они, словно рыбы, попали в сеть. Затем палатка рухнула. Деревянные колышки вырвались из сухой почвы.
Его каурый поднял голову и радостно заржал.
Эрек направил жеребца к следующей палатке. За ней открывался узкий проулочек, который вел к другой дороге к воротам.
— У нас все получится!
Через отверстие в валу он видел понесшихся в атаку кентавров. Если они займут ворота, все будет в порядке.
— Вместе с Аппанасиосом мы атакуем еще раз! — крикнула Гисхильда, и в ее голосе появились новые силы. — Мы вернем удачу в битве!
Эрек ничего не ответил. Что до него, то он был бы рад, если бы они выбрались из лагеря целыми и невредимыми. Он направил скакуна к следующей палатке. Полотно поддалось сразу же. Лошадь рухнула вперед. Длинные заостренные колья вонзились в коричневую шерсть. Эрек полетел вперед через голову жеребца. Острие кола пробило ему левую ключицу и выбило руку из сустава. Причудливо изогнувшись, король соскользнул по древку кола. Пока что боли он не чувствовал.
«Так вот откуда взялась земля», — подумал Эрек, когда рот наполнился кровью.
Книппели
— Вперед, вы, неловкие клячи! Поторопитесь, не то нам останется только собрать парочку костей! — Аппанасиос галопом несся по одному из пересохших русел прямо к лагерю.
Прибрежные откосы заслоняли ему вид на лагерь, однако глухой треск костоломов не оставлял никаких сомнений в том, что там происходит.
Из-под копыт во все стороны летела галька. Тяжелые пистолеты на кожаной перевязи бились о грудь. Перед ним странным замысловатым образом плясали стрекозы. Любовный танец. Кентавр рассмеялся. Смех помогал всегда, когда сердца касался страх.
Русло реки повернуло. Впереди виднелся низкий, обрушившийся прибрежный склон. Оттуда всего полсотни шагов до отверстия в валу.
Аппанасиос преодолел склон в два длинных прыжка. Земля сыпалась. Склон обрушился совсем недавно. Бог судьбы, в которого верили фьордландцы, к ним благосклонен.
Кентавр вынул из ножен за спиной широкий меч и выругался. За орудиями в бреши на валу стояли солдаты. И все орудия были направлены на тот откос, по которому он вел своих ребят.
Бронзовые серпентины окутал дым. А потом Аппанасиос увидел смерть. Тяжело поворачиваясь, в них летели книппели. Эти снаряды предназначались в общем-то для того, чтобы разбивать такелажи кораблей. Однако коннице они тоже нанесут смертельный удар. Два ядра, соединенные цепью длиной чуть больше шага, пять пар ядер сразу. И все они летели им навстречу на высоте груди. Казалось, они были не очень быстры и их даже можно было сбить с траектории удачным выстрелом.
Презрев смерть, Аппанасиос устремился вперед. И только в последний миг зажмурился.
В яме
Гисхильда повернула голову. Над ее щекой возвышалось острие кола. Королева больно стукнулась о дно. Несколько ударов сердца она лежала неподвижно, оглушенная. Лошадь ржала в предсмертных муках. Она висела над Гисхильдой, насаженная на полудюжину колов. Из-за веса скакуна деревянные копья все глубже вонзались в его плоть. Из ужасных ран фонтаном била кровь.
Она подняла взгляд. Эрек безжизненно застыл на своем колу.
Королева вынула из ножен рапиру, чтобы положить конец мучениям животного. Но ее оружие было сломано посредине. Должно быть, падая, она приземлилась на него.
Подрагивание ног жеребца становилось слабее. Мочевой пузырь зверя опорожнился. Конь вздохнул, словно человек. А потом стало тихо.
Гисхильде было дурно. Она зажмурилась и заставила себя дышать ровно. Что она натворила? Ее поступки стали такими предсказуемыми для рыцарей ордена! Она повела своих лучших фьордландцев на смерть.
Эрек закашлялся. Скользнул еще немного вниз по колу. Затем открыл глаза. У него красивые глаза. Раньше она никогда не обращала на это внимания.
Его тело защитило ее, поэтому она приземлилась так благополучно. Если бы только она его послушалась! Он был прав, когда бормотал что-то по поводу земли. Вероятно, все возможные пути отступления из лагеря были блокированы так же, как и этот.
— Мне очень жаль, — тихо произнесла она.
Он застонал.
— Не важно… Если бы ты только спустила меня. — Он попытался улыбнуться, но вышла только жалкая гримаса. — По крайней мере вам не нужно копать мне могилу. Эта вполне хороша… — Он рассмеялся. От этого движения он опустился еще ниже по колу, и смех перешел в пронзительный крик боли.
— Спусти меня! — Он выплюнул кровь. — Я прокусил себе язык.
Гисхильда смотрела на его уродливо вывернутую руку. Как с такой раной можно думать о том, что прокусил себе язык?
— Не говори больше ничего, — строго приказала она. — Старайся как можно меньше двигаться. Дыши ровно…
— Скоро я совсем перестану дышать, — хрипло произнес он.
Гисхильда подняла вверх сломанную рапиру.
— Не знаю, как снять тебя с этого чертового кола. Нужно привести помощь.
Яма была выкопана шага на четыре в глинистую, перемешанную с галькой почву. Палатка, висевшая клочьями, великолепно скрывала ловушку. Три дюжины кольев высотой в добрых два шага торчали со дна. Каждый отстоял от другого не больше, чем на локоть. Гисхильда с трудом двигалась между ними. Чем внимательнее она рассматривала колья, тем яснее понимала, как ей повезло, что она уцелела. Провалиться между ними было практически невозможно.
На дне ямы было кровавое месиво. Гисхильда ухватилась за разорванную ткань палатки, однако ткань порвалась, когда она попыталась подтянуться на ней. Выругавшись, королева упала на дно.
— Я действительно люблю тебя. Ты знаешь это? — Слова давались Эреку с трудом.
У Гисхильды сердце разрывалось оттого, что она видела его висящим над собой.
— Не говори так, словно собираешься вот-вот умереть, — грубо сказала она. — Сожми зубы и не притворяйся, что собираешься покинуть этот мир! — Несправедливо, зато сработало. Последнее, что она хотела сейчас услышать, — это признание в любви.
Она вонзила сломанную рапиру в стену ямы, чтобы сделать себе опору. Она выберется отсюда!
— Эй, шлюшка языческая! А ты почему не на колу?
На краю ямы появился воин с широким загорелым лицом. На нем были кираса пикинера и шлем с вмятинами, из-под которого виднелись светлые локоны.
Появилась вторая фигура, крупный парень с многократно сломанным носом и слишком далеко посаженными глазами. У него были узкие губы.
— Как это ты еще жива?
— Это чтобы мы могли поразвлечься, — сказал кудрявый. — Давай! Пусть она немножко потанцует.
— Не прикасайтесь к ней! — простонал Эрек.
Парень со сломанным носом рассмеялся.
— Почему это? Потому что иначе ты слезешь со своего кола и перережешь нам глотки?
Гисхильда затравленно огляделась по сторонам. Выхода не было. И на помощь лучше не рассчитывать. Невдалеке уже грохотали гораздо более тяжелые орудия, чем костоломы. По-прежнему палили аркебузиры. Ее мандриды, вероятно, все полегли, а доберутся ли сюда Аппанасиос и Тирану — более чем сомнительно. Она предоставлена сама себе.
На краю ямы снова показался блондин, протягивая своему спутнику длинную пику. Себе он тоже принес оружие.
Гисхильда стояла спиной к стене ямы, когда к ней приблизились два стальных наконечника. Колья мешали солдатам. Они стояли настолько плотно, что оба воина могли только чуть-чуть покачивать оружием. Гисхильда вжалась в глиняную стену.
— Осторожно! — крикнул Эрек.
Гисхильда подняла голову. Прямо над ней на краю ямы показался третий воин Церкви. Он опустил пику прямо к ней. Гисхильда хотела броситься в сторону, но наконечник уже скользнул по ее доспеху и запутался в манжете левого сапога.
Удовлетворенно заворчав, новый нападающий изо всех сил надавил на древко. Чашка оружия порезала Гисхильде икру, пронзила сапог и вонзилась глубоко в землю.
— Ну, вот и все, — насмехался парень со сломанным носом. Сверкающее острие его пики плясало перед лицом Гисхильды. — Раздевайся, шлюха языческая! Бабы не должны играть в рыцарей. Они годятся только для одного.
— Не прикасайся к ней! — закричал Эрек.
— Заткнись! — Светловолосый ударил его древком пики, и Эрек скользнул еще немного вниз по колу.
— Давай, шлюшка, снимай кирасу, или я выколю тебе один из твоих красивых глазок.
Гисхильда отвела наконечник пики в сторону при помощи сломанной рапиры.
— Пожалуй, ты мне не веришь.
Светловолосый ударил Гисхильду чашкой пики по нагруднику. Она ударила в ответ, но оружие снова оказалось перед ее лицом.
— Я задушу тебя твоими же собственными внутренностями! — закричал Эрек.
Он выгнулся на колу и оперся на труп своего жеребца.
Гисхильда хотела приказать ему прекратить творить глупости, когда поняла, что он собирается делать. И быстро пригнулась под остриями пик.
Эрек закричал от боли, однако снова наступил на мертвого коня. Труп свисал с кола. Теперь он начал двигаться рывками. И один из седельных пистолетов выпал из кобуры. Гисхильда потянулась, насколько это было возможно с пригвожденной ногой.
Она поймала тяжелый пистолет на лету, провернула его в руке и направила на блондина, который хотел проткнуть ей пикой лицо. Ее пальцы согнулись на курке.
Отдача отбросила ее руку назад. Пуля разнесла лицо светловолосого нахала. Он пошатнулся, упал в яму головой вниз, сам нанизавшись на один из колов.
Несколько мгновений второй солдат смотрел на нее, не мигая.
— Я тебя убью! — раздался чей-то голос прямо за спиной Гисхильды.
— Нет, Пьетро. Больше никаких игр. С этой языческой ведьмой мы сделаем то, что полагается делать с ведьмами. Останься здесь и карауль ее!
Гисхильда попыталась освободиться от пики, державшей ее в плену, однако тот солдат, которого назвали Пьетро, крепко удерживал древко. Наконец Гисхильда сдалась. Посмотрела на Эрека. Ее муж потерял сознание. Что ж, по крайней мере он не увидит того, что сейчас произойдет.
Прошло совсем немного времени, когда вернулся третий. На плече у него была небольшая бутыль.
— Вообще-то мы собирались сжигать в яме ваши трупы, — бесцветным голосом сказал он. — Однако мне кажется, что ведьмы лучше горят живьем. — И с этими словами он вынул из бутылки пробку и принялся выливать в яму желтоватое масло.
Стена из стали
Звон, рывок, а потом все закончилось. Позади него раздавались крики. Аппанасиос по-прежнему мчался к бреши в валу. Он не чувствовал боли. Казалось, что ноги еще на месте. Он открыл глаза. Меча не было!
Он закричал. Весь свой страх и все свое облегчение он вложил в этот дикий боевой клич. Книппели пролетели мимо. Они вырвали меч из его руки, оставили кровавый коридор в отряде его друзей и спутников. Но он был все еще жив!
Он обернулся через плечо, но тут же снова отвернулся. Он не хотел видеть этого. На миг он вдруг почувствовал вину. Он повел их в битву, и они должны истекать кровью за то, что последовали за ним. Это несправедливо. Однако он тоже мог остаться лежать с разорванными руками и ногами.
Он снял с перевязи пистолет с поворотным затвором, натянул пружину с ключом. А потом нырнул в густой пороховой дым, окружавший орудия. Ветра не было. Дым стеной висел над пушками. Аппанасиос представил себе, как один из человеческих сынов, убивший его спутников, будет растоптан его копытами. Он замедлил бег. Его правый бок задел габион. Наряду с пороховым дымом был еще один запах. Свиного жира!
Кентавр вылетел из порохового дыма и увидел перед собой стальную стену. Пикинеры! Их было по меньшей мере сотни три. Пять рядов выстроившихся в шахматном порядке чашек пик были направлены на него.
Любая лошадь отпрянула бы перед этим препятствием. Ни один зверь не побежит на стену.
Рядом с Аппанасиосом из дыма вышли другие кентавры. Князь кентаврийский поднял тяжелый пистолет и выстрелил. Очевидно, человеческие сыны еще никогда не сражались с кентаврами. Они не знают, что значит, когда человек и лошадь сливаются воедино!
Новый враг
Тирану следил за развитием битвы в подзорную трубу. Человеческий полководец, устроивший эту западню, был настоящим искусником в смерти. Он предугадал каждый шаг. Вероятно, это его люди обрушили склон, чтобы кентаврам было легче подойти. Подойти прямо на дула бронзовых серпентин. Канониры дали один-единственный залп, а затем скрылись под защиту пикинеров, спрятавшихся за стеной дыма от орудий. Пикинеры Древа Праха были вышколены великолепно. Они готовились к битве безо всякой спешки. Они выдерживали огонь из пистолетов кентавров, пресекая любую попытку пробить их строй.
Тирану немного приподнял трубу. Битва на большой площадке внутри лагеря была все равно что проиграна. Дым от аркебуз и костоломов медленно поднимался вверх. Из фургонов вышли алебардщики, чтобы добить раненых на площадке.
Между палаток еще блуждали одинокие всадники. По крайней мере они чему-то научились и уже не пытались ворваться в одну из палаток, чтобы попасть на одну из якобы безопасных тропинок лагеря. Великолепная подзорная труба, изготовленная в мастерских кобольдов в Фейланвике, так отчетливо показала Тирану насаженные на колья трупы лошадей, словно он стоял на краю ямы.
Теперь из фургонов вышли все аркебузиры, сидевшие в засаде. Они устремились к широкой бреши в земляном валу, чтобы присоединиться к битве на стороне пикинеров.
Тирану отмечал тропки, по которым они пробирались по лагерю. Очевидно, вне палаток тоже существовали замаскированные ямы-ловушки, потому что аркебузиры обходили по большой дуге ту часть лагеря, которая находилась поблизости от главной дороги, ведущей к площадке с фургонами.
Эльфийский князь с огромным удовольствием узнал бы, кто из сынов человеческих придумал этот план. У них появился новый враг, по меньшей мере настолько же одаренный, как и Лилианна де Дрой, почти десять лет командовавшая боями в Друсне. Вот теперь и у ордена Древа Праха появился способный полководец. Они должны выяснить, кто это, чтобы убить его и избежать подобных кровопролитий.
Тирану уже хотел было сложить подзорную трубу, когда заметил движение на востоке в лагере. Низко пригибаясь к земле, по сухому руслу реки перебегали фигуры. На них были береты друснийцев. Князь настроил подзорную трубу. Она показала ему ожесточенные бородатые лица. Мужчин с длинными луками и большими мечами, уже совершенно вышедшими из моды. Люди-тени боярина Алексея. Откуда они взялись? Они давным-давно должны были быть в Гаспале, чтобы грузиться на корабли. И откуда Алексей узнал, что произойдет?
Тирану сглотнул. Снова обвел взглядом лагерь. Русло реки, под прикрытием которого продвигались вперед люди-тени, не просматривалось с земляных валов. Там осталось совсем мало воинов. Все стянулись к бреши на валу или преследовали последних из выживших.
В глаза эльфу бросился мужчина с белым плюмажем на шлеме. На нем был широкий набрюшник офицера. Его лицо было скрыто под нащечниками и далеко выдающимся козырьком. Он приказал перезарядить костоломы. Вероятно, он собирался приказать оттащить орудия к воротам, чтобы закончить бой с кентаврами.
Густая черная туча дыма поднималась из ямы-ловушки под одной из разорванных палаток. Желто-зеленые языки пламени взметались высоко к небу. На миг Тирану показалось, что он слышит крики. Орден Древа Праха не знал пощады.
Тирану сложил трубу. Он увидел достаточно. Люди-тени могут решить исход сражения в свою пользу. Интересно, тот полководец внизу уже разыграл свои козырные карты? Или в палатках еще есть войска?
Если тяжелое поражение там, внизу, обернется победой, то не избежать последствий того, что он удержал Жнецов от боя. Из разумного полководца он превратится в труса и врага. Выбора у эльфа не было. Он вынул саблю из ножен и поднял ее высоко над головой.
— Следуйте за мной!
Длинная колонна одетых в черное эльфийских всадников пришла в движение и понеслась из-под защиты деревьев вниз, в долину. Тирану выругался про себя. Нужно надеяться, что полководец ордена Древа Праха не ожидал еще и нападения людей-теней.
Эльфийский князь гордо обвел взглядом своих людей. Они были лучшими воинами Альвенмарка, что бы там ни говорили об эльфийских рыцарях Олловейна. И он ненавидел, когда его вынуждали так бессмысленно вести их в бой. Любая брешь, которую пробьют в их строю люди, не будет заполнена никогда. Таким воинам, как его всадники, нужно столетие, чтобы достичь зрелости. А столетие бои в мире людей уже не продлятся.
Две сказки
Парень со сломанным носом вылил в яму содержимое бутыли. Он не спускал с Гисхильды своих маленьких глаз.
— Ты уже видела, как горят люди? Проходит много времени, прежде чем они умирают.
От вони лампадного масла было почти невозможно дышать. То было плохое, тягучее масло. Королева увидела, как за пикинерами поднялась в небо колонна черного дыма. Затем услышала крики.
— Сейчас ты присоединишься к этому хору, девочка.
Гисхильда пыталась сказать ему, кто она. Пощадит ли он ее?
С учетом награды, которая назначена за ее голову, — без сомнения. Она может спастись, стать пленницей. Орден Древа Праха наверняка велит отправить ее в Анисканс, к гептархам. Они попытаются шантажировать ярлов Фьордландии. Мир и обращение в веру Тьюреда за жизнь королевы. Королевы, которой не позволят больше вернуться на родину. А если ее дворяне не пойдут на переговоры? Тогда Церковь, очевидно, устроит спектакль из публичной ее казни. Смерть последней языческой королевы — такого подарка Церкви она не сделает. И избавит Люка от этого позора. Где же он сейчас, интересно? Думает ли о ней? Он обещал быть рядом и защищать ее. Внезапно горло у нее сжалось. Детские клятвы! Какими же глупыми они были. Жизнь — это не сказка.
Она подняла взгляд на Эрека. На колу, с неестественно вывернутой рукой висел ее муж, которому она всегда отказывала и который всегда был верен ей, с того самого дня, когда их объявили мужем и женой. Он честно пытался завоевать ее. А она вознаграждала его едкими насмешками и презрением. А теперь он был рядом — в самую трудную минуту. Он защитил ее ценой своей жизни, а не далекий рыцарь Люк.
Гисхильда обругала себя.
Пикинер увидел слезы в ее глазах и расценил их неверно.
— Тебе жаль? Слезы уже не помогут. — Он подул на искру в толстом фитиле, который вытащил из латунной гильзы.
Гисхильда выпятила подбородок.
— Я не боюсь. И не доставлю тебе удовольствия, крича и умоляя о пощаде.
Солдат холодно посмотрел на нее. Затем указал на своего мертвого товарища, лежащего в яме.
— Он был сыном моего брата. Я обещал присматривать за ним. Не знаю, как объясню брату, что он погиб. Что я не углядел… Зато я смогу рассказать, что языческая сучка, убившая его единственного сына, умерла жалкой смертью. Мне все равно, что ты думаешь, но я обещаю, что ты будешь визжать и умолять о пощаде, когда языки пламени примутся ласкать тебя.
Гисхильда посмотрела в его большие голубые глаза. Она ничего не скажет. Не удостоит своего палача даже взглядом. Убежит мысленно. В лучшие времена. В беззаботные дни своего детства, когда она носилась по лесам с Сильвиной или слушала прекрасную Юливее, когда та рассказывала о своих приключениях в компании джинна и Мандреда, легендарного предка королевской семьи Фьордландии.
Наверняка Мандред уже давно мертв. Юливее тоже приходилось признать, что прошли столетия с тех пор, как она видела его в последний раз. Но он продолжал жить в сердцах фьордландцев. Для них он был первым королем, хотя на самом деле только его сын Альфадас завоевал королевскую корону для их семьи. Говорили, что Мандред вернется, когда будет очень нужен Фьордландии. Гисхильда печально улыбнулась. Еще одна сказка, как и клятвы Люка о том, что он всегда будет рядом.
Если она сгорит в этой яме, от трупа останется слишком мало, чтобы ее можно было опознать. И тогда она просто окажется пропавшей без вести, как Мандред. В сагах своего народа она останется непобежденной. Может быть, похищенной таинственными союзниками. Унесенной в мир вечной весны. Ожидающей дня, когда пробьет ее час и исполнится судьба Фьордландии.
— Гори!
Солдат швырнул фитиль в яму. И вопреки желанию Гисхильда проследила за ним взглядом. Толстый фитиль упал рядом с одним из колов. Сплетенные нити были темными, словно впитали в себя кровь и масло. Маленький язычок пламени лизнул глинистую землю. Тяжело, неуверенно. Масло было плохого качества. Не так-то легко поджечь.
Пламя нерешительно поднималось вверх. Разрасталось.
Пикинер странно хрюкнул. Гисхильда подняла голову. Из груди у него торчало окровавленное острие стрелы. Он удивленно ощупывал его. Потом его толкнули вперед, и он упал на кол, в ловушку.
— Здесь, внизу! — хриплым голосом крикнула Гисхильда. — Здесь!
Пламя змеей обвивалось вокруг масляной пленки, покрывшей яму. Набирало силу. К небу поднимался черный столб дыма.
Мужчина в берете перегнулся через край ямы. Его глаза расширились.
— Алексей! Вот королева!
Гисхильда ухватилась за пику, пригвоздившую ее сапог ко дну ямы. Бросила быстрый взгляд наверх. Пикинер, которого ее палач называл Пьетро, куда-то пропал.
Одним рывком выдернула острие пики из земли.
— Снимите Эрека с кола! — приказала она, подходя к пламени, все шире охватывавшему яму.
— Ты должна немедленно выбираться, госпожа! — сказал друсниец.
— Снимите моего мужа с кола! — твердым голосом сказала она. — Я жива исключительно благодаря ему. Я не брошу его в беде.
Под охраной мертвых
При виде людей-теней, перебиравшихся через восточный вал, Луи разволновался. Откуда они взялись? Они должны были отступать к Гаспалю! Рыцарь понимал, что победа, которая только что была у него в кармане, теперь ускользает.
Торопливо огляделся по сторонам.
— Пробивайтесь к пикинерам! — приказал он людям у костоломов. — Держитесь вплотную друг к другу.
— А ты, капитан?
— А я должен исполнить долг. Бегите же!
Аркебузир колебался, однако раздраженный жест Луи заставил его повиноваться приказу.
То был вполне честный совет. Если блок пикинеров выстоит, то ребята будут там в безопасности. Однако если кентаврам удастся пробить брешь в стене из пик, будет бойня. Луи не хотел доверять свою жизнь мужеству других людей.
Капитан снял шлем и отшвырнул его в сторону. Затем расстегнул набрюшник, выдававший в нем офицера. Расстегнул и пояс, на котором висела рапира.
Обеспокоенно поглядел на восточный вал. Он стоял за одним из костоломов, и обнаружить его было не так-то просто. Большинство людей-теней устремились к воротам, чтобы напасть на пикинеров со спины. Однако командир войскового подразделения уже отдал приказ занять круговую оборону и защищаться со всех сторон.
Пригнувшись, Луи перебежал через площадку перед фургонами. Стояла вонь от дерьма и крови. Трупы покрыли тысячи блестящих мух.
В своих черных доспехах он был похож на черных всадников, которые пришли в лагерь. Лег рядом с одним из бородатых воинов, погрузил руки в кровавое месиво под ногами, размазал грязь по лицу. Затем зачерпнул в пригоршню кишки лошади и накрылся ими, как одеялом. От вони перехватило дыхание.
Он вспугнул целую тучу мух, которые теперь медленно опускались обратно. Насекомые ползали по лицу. От их маленьких лапок было щекотно. Нельзя, чтобы его заметили! Скоро первые из людей-теней будут обыскивать мертвых в поисках поживы.
Луи дышал через рот. Так было легче переносить вонь. Моргая, смотрел на черный столб дыма, взметнувшийся к небесам. В уголки глаз залезали мухи.
Совсем рядом с собой капитан услышал голоса. Друснийцы. Он понял, что сражение на валу еще продолжается, но первые мародеры уже отправились за добычей. Нужно задержать дыхание. Они не станут колебаться, прежде чем перерезать ему горло, если заметят, что он еще жив. Сущий сброд эти люди-тени. Бродяги и лодыри. Разбойники! Там, где царит Церковь, таких не бывает. Луи едва не ухмыльнулся, когда ему пришла в голову мысль о том, что душа народа познается по его героям.
Он подумал о колонне дыма. Уже совсем недолго! То был сигнал резерву, что атака на Железную Стражу началась. Тысяча всадников тронется с места. Вообще-то их задачей было догнать разбежавшихся противников после славной битвы. Теперь им придется обеспечить победу.
Уже совсем недолго!
Две победы
Коринна с удивлением отметила, как быстро людям-теням удалось повернуть исход сражения в свою пользу. Она знала, что неподалеку ожидают еще несколько эскадронов рыцарей Древа Праха. Она предупредила боярина Алексея. Он знал, что времени у него немного. Наверняка эта заметная колонна черного дыма является сигналом ожидающему резерву.
Женщина-рыцарь увидела, как из лагеря вывезли одинокую, одетую в черное фигуру с сильным эскортом. Была ли то королева? Жива ли она? Почему атаковала так рано? Неужели ее изменило общение с варварами и эльфами? Или поняла, что обучение в Валлонкуре может стать ловушкой и для нее самой? То, что она могла мыслить, как полководец Церкви, обеспечило ей не одну победу. Однако теперь это было известно и рыцарям Древа Праха. Интересно, как она станет вести себя в дальнейшем?
Коринна знала: примарх Оноре не оставляет надежды на то, что можно будет убедить Гисхильду прекратить сопротивление, публично перейти на сторону Церкви Тьюреда и тем самым покончить с языческими войнами. Однако сама Гисхильда должна понять, что борьба бессмысленна.
Независимо от того, как поведет себя Гисхильда, сегодняшний День принес Новому Рыцарству сразу две победы. Рыцарям Древа Праха не удалось заполучить королеву, да и язычники понесли потери, от которых оправятся не скоро. Следующий бой состоится во Фьордландии. А еще этот день прошел для ордена Древа Праха настолько бесславно, что Новое Рыцарство может надеяться на то, что скоро снова сможет отнять верховное командование у соперников.
Коринна развернула лошадь. К Вороньей Башне предстоял долгий путь.
Когда опустились знамена Друсны
«Сейчас много разговоров о боях в Друсне, однако об их окончании говорят немногие. Ибо оно было печальным и грязным. Королеву Гисхильду заманили в ловушку, и над нитями ее жизни уже плясал клинок Лута. Король Эрек был тяжело ранен. Сигурд Меченосец получил пулю в грудь, которую не мог вынуть оттуда ни один хирург. И несмотря на то, что люди-тени устремились на выручку витязям королевы, предотвратить бойню в Железной Страже они были не в силах. Самые верные спутники Гисхильды пали под огнем врага. И едва смолкли орудия, как прибыли ее всадники. О князе Тирану нечасто говорят хорошее, однако в тот день именно он со своими Жнецами обеспечил людям возможность отступления.
Король был скорее мертв, чем жив, когда его привезли на корабль в Гаспале. Королеве Гисхильде повезло больше. Ее тело почти не получило ран, однако гордость ее была сломлена, в душе остались глубокие раны.
Во время плавания она не желала выходить на палубу, так говорил мне беззубый Беорн, который был некогда ее знаменосцем. Она не хотела показываться на глаза выжившим. Она боялась взглядов и высказанных шепотом упреков. Вот так плохо она знала тогда фьордландцев. Если бы она выросла среди них, то знала бы, что никто не позволил бы себе дурного слова. Она действовала, как королева-воительница. Только это имело значение.
Гаспаль пал прежде, чем окончилось лето. С тех пор знамена Древа Праха развевались над Друсной. И я предполагаю, что они находятся там и по сей день, потому что Церковь Тьюреда никогда не отдает то, что забрала себе когда-то. Слишком слабым было войско фьордландцев и детей альвов. Напасть на рыцарский орден уже не представлялось возможным. Пришло время ожидания. И все знали, что Церковь Тьюреда собирает силы, чтобы начать войну против Фьордландии, потому что их хладнокровный бог не мог потерпеть того, чтобы мужчины и женщины жили свободно, молились своим богам и надеялись иметь возможность вести храбрую и честную жизнь, которая позволит им в конце времен пировать в Златых Чертогах».
Хроника потерянных королевств, записанная Ульриком Рагнарсоном для тех, кто уже не мог видеть страну фьордов своими собственными глазами (том 2, с. 57 и далее, рукописный оригинал, хранящийся в книжном зале Скральсвика)
Водки столько, сколько нужно
Гисхильда стояла, опершись на поручни и не спуская взгляда с двери своей каюты. Хотя тогда она была еще ребенком, королева очень хорошо помнила ту ночь, когда родился ее младший брат Снорри. То была холодная зимняя ночь. По небу плясали зеленые колдовские огни.
Королева подняла взгляд и посмотрела на небосвод. Все было иначе. Она не сидела в холодной оконной нише, а плыла на гордом эльфийском корабле. Небо раскинуло над ней свет бесчисленного количества звезд. Не было ни облачка. Теплый бриз трепал ее волосы, наполняя большие паруса корабля. Да, все было иначе. Только страх был все тот же. Это был страх, который она испытывала еще ребенком. И ждала ту же самую эльфийку, что и много лет назад. Олловейн призвал врачевательницу, но она пришла с неохотой. Как и тогда… Да и в Вахан Калиде три года назад она не была приветливее.
Похоже, в Альвенмарке случилось несчастье. Но пока что никто из князей не захотел говорить с ней об этом. И, честно говоря, она не очень-то стремилась узнать.
Она должна снова стать сама собой. Она забросила свои королевские обязанности! Можно привязаться сердцем к королевству или к мужчине, говорила ей Эмерелль, когда эльфы привезли ее в Альвенмарк. Попробуй сделать и то и другое сразу — и тебя постигнет несчастье. Королева эльфов намекала на Люка.
В последние дни она почти не думала о нем. Гисхильда снова посмотрела на дверь. В этот час решалось, сохранит ли Эрек левую руку. Сегодня она молилась за мужа. Молча, но страстно. Нельзя, чтобы он поплатился рукой за то, что уберег ее от верной смерти.
Ощупала зарубцевавшуюся рану на щеке. Наверное, останется шрам. Но какая разница?! Она редко смотрела на себя в зеркало. Гораздо важнее, скольких людей она повела на смерть. Как она могла так слепо броситься в ловушку?!
Мужчинам пришлось заплатить жизнями за высокомерие своей королевы. Такого повториться не должно. Нужно действовать более осмотрительно. Она снова взглянула на дверь. Нужно было слушать Эрека. Он стоял в окопах Фирнстайна и помогал копать, а вовсе не она. Из двух сотен фьордландцев, которых она привела к лагерю Железная Стража, в живых осталось менее пятидесяти.
Дверь каюты отворилась. Вышла эльфийка в платье цвета лунного сияния. Она была высокой и очень стройной. Длинные черные волосы собраны в узел. Узкие остроконечные уши придавали ее лицу нечто дикое, животное. Казалось, от нее исходит холод, так же как было тогда, когда Гисхильда встретилась с ней впервые. Там, где появлялась Морвенна, смерть была близка, хотя она и была целительницей.
— Ну что?
У Гисхильды была тысяча вопросов, однако с губ ее сорвался только один. Она выступала перед сотней могущественнейших мужчин Фьордландии, однако перед эльфийкой растерялась. Морвенна посмотрела на нее долгим взглядом. У нее были темные, почти черные глаза. Под веками лежали тени, но от этого она не казалась старше. Она была созданием сумерек и ночи. За все время, проведенное в Вахан Калиде, Гисхильда почти никогда не видела целительницу при свете дня.
— Он сохранит руку, — сказала Морвенна. — Но я не думаю, что твое общество будет ему полезно.
— Я его жена! — возмутилась Гисхильда.
Эльфийка подняла одну бровь. Движение сказало больше, чем тысяча слов.
Гисхильда почувствовала, как кровь прилила к щекам. И возненавидела себя за это. Ей не хотелось, чтобы эльфийка так легко читала ее чувства. Да, то, что она сделала, было постыдным. Но то, на что обрекло ее собрание дворян, когда навязало мужа, было настолько же подло. На крепкий сук — острый топор! Это единственный язык, который понимают фьордландцы. Эльфам такого никогда не понять!
— Он может пить?
Похоже было, что вопрос застал Морвенну врасплох. Она казалась удивленной. Открыла рот… Потом вдруг на лбу у нее появилась вертикальная морщина.
— Ты имеешь в виду мет… или водку?
— Вот именно. — Это было по-детски, однако Гисхильда наслаждалась тем, что на миг заставила неприступную эльфийку показать свои чувства. Пусть даже это было презрение.
— Водка вредна даже для здорового человека. Следовало бы…
— Мои люди пьют, чтобы заглушить боль. Воины Фьордландии всегда поступали так после битвы.
— Полагаю, ваши потери среди выживших раненых были едва ли меньше, чем на поле боя.
— У нас нет целителей-колдунов. Тяжелые ранения и гангрена требуют свою плату… Так было всегда, во время любой войны.
— И эта плата еще выше, когда больные совершенно бессмысленно напиваются! Вы словно свиньи!
— Никогда еще не видела, чтобы свиньи пили водку, — сухо ответила Гисхильда.
— Ты права. Животные ведут себя разумнее, чем вы, люди.
— Он сможет выпить полную кружку?
— По этому поводу я тебе ничего не скажу.
— Значит, две кружки.
Внезапно эльфийка кивнула.
— Я поняла! Ты хочешь от него избавиться.
Гисхильда выдержала ее пронзительный взгляд, однако совладать со своими чувствами не сумела.
— Две кружки?
— Если ты хочешь знать, как убить сына человеческого, тебе следовало бы попросить совета у моего брата Тирану. — Морвенна резко отвернулась от нее и направилась на переднюю палубу, где под открытым небом ждали ее помощи еще дюжины раненых.
Дверь в каюту, где разместили Эрека, была приоткрыта. Гисхильда вздохнула. Почему ее жизнь никогда не бывает простой? На протяжении двух лет она карала мужчину, беспомощно лежавшего там, в полумраке, презрением. Иногда желала ему смерти. А теперь он тяжело ранен, причем настолько, что никто не удивится, если он не переживет переезд.
Она уже слышала голоса мужчин. Шепот, потому что никто не отваживался разговаривать с эльфами в полный голос. Они скажут, что виновата Морвенна. Она должна была отрезать Эреку руку. Тогда у него не было бы гангрены.
Гисхильда огляделась. Никто не обращал на нее внимания. Она проскользнула в каюту. Эрек выглядел жалко. Он лежал на огромной кровати, в которой казался ребенком, забравшимся в постель к родителям. Лицо его было изможденным. На бледных щеках пробивалась щетина. Глаза были закрыты. Гисхильда видела, как под закрытыми веками нервно дергались зрачки.
Пахло потом, кровью и корицей. Даже во Фьордландии эльфы пытались наполнить дома больных благовониями. Они верили, что это способствует выздоровлению. Гисхильде казалось странным маскировать запах приближающейся смерти. От Лута, Ткача Судеб, не уйти. Если уж он ухватился за нить жизни, чтобы разрезать ее, то никакие палочки корицы его не остановят.
— В твоих ли руках нить его жизни? — прошептала Гисхильда.
Она не ждала ответа, не ждала знака. Ее боги никогда ей не отвечали. Слишком долго она была в Валлонкуре. Боги Фьордландии злопамятны. Так скоро они не простят.
Она опустилась на колени перед небольшим шкафчиком, стоявшим у ложа Эрека. Дверца открылась с негромким щелчком. Она достала тяжелую фаянсовую кружку. И два бокала, которые спрятала там вчера.
— Так мы начинали.
Гисхильда вскочила. Едва не опрокинула кружку. Он открыл глаза и улыбнулся. Однако голос его был еще слишком слабым и дрожащим.
— В нашу первую ночь, — сказал он. — Ты уже не помнишь?
Как часто она пыталась забыть это, но знала, что ей не удастся.
Иногда просыпалась среди ночи. Тогда она снова видела сны о том, как ревущая толпа ярлов вломилась в ее спальню, чтобы уложить ей в постель мужа.
— Тогда ты выпил немного, — возразила она.
— Я хорошо приложился заранее.
— Не очень-то умно в брачную ночь.
Он поднял брови и вздохнул.
— Этому ты меня научила.
Гисхильда вновь почувствовала себя виноватой.
Он был неплохим парнем, и он старался. Невольно вспомнилось то, как он рассказывал, что перед первой брачной ночью ради нее помылся. Такое пришло бы в голову немногим из ее ярлов. Если бы только ей дали больше времени. Может быть, однажды она сама выбрала бы Эрека?
— Ты мне скорее товарищ, чем жена, — сказал он, пытаясь рассмеяться. — Приходишь с кружкой водки, одетая, словно для битвы, от тебя еще пахнет кровью сражения.
Она пожала плечами.
— Не было времени помыться.
— Я знал, что ты будешь здесь, когда я проснусь.
Гисхильда только легонько покачала головой. Чушь какая! Этого не знала даже она сама.
— Я попросил Беорна кое-что принести… для тебя. Он посмотрел на меня так, словно меня тролль по голове ударил, когда я сказал ему, что купить. Но сделал. Трудно было достать это в Гаспале. По крайней мере так он сказал… — Внезапно дыхание Эрека стало тяжелым.
Ему было трудно говорить. Он пытался не обращать на это внимания, но его раны были слишком серьезны.
Левая рука была крепко привязана к груди тугой повязкой. Он с трудом шевелился. Опираясь на правую руку, он сел на постели. Внезапно он покачнулся.
Гисхильда испугалась, что он завалится на бок и упадет с кровати, но ее муж удержался.
Она поставила кружку и оба бокала на пол.
— Тебе следовало бы быть немного осторожнее.
— О, моя жена мне указывает. Хороший ли это знак? — Он ухмыльнулся, однако на лбу его блестели капельки пота. Каждое движение изматывало его.
Гисхильда спросила себя, хорошая ли это была идея — прийти сюда. Не важно, что там думает Морвенна, он ее муж. Она ничего ему не сделает! Одному Луту известно, какого мужа ей выберут, если Эрек умрет. Упаси боже, все могло быть гораздо хуже! Поскольку брак ее оказался бесплодным, собрание дворян выберет нового мужа.
— Стул. — Эрек указал за спину Гисхильды. — Беорн набросил сверху мой плащ. Чтобы никто не видел. Это должен быть сюрприз. Только для тебя.
Гисхильда смотрела на него, ничего не понимая. Может быть, у него жар?
— Под плащом сюрприз для тебя!
Королева кивнула. Что он, интересно, придумал? Она подошла к стулу и подняла залитый кровью плащ. Под ним лежал букет полевых цветов. Головки их поникли. Нужно было поставить их в воду. Зелень была увядшей, и тем не менее Гисхильда была тронута. Внезапно на глаза ей навернулись слезы. Последним, кто дарил ей цветы, был Люк. Три года назад.
— Разве не хороший сюрприз? — тихо спросил Эрек, и на лице его читалось разочарование.
Ей было жаль его. Он так старался.
— Нет! — Голос задрожал. Проклятье! Почему пара увядших цветов настолько вывела ее из равновесия? Нужно взять себя в руки!
— Юливее клялась мне, что всем женщинам нравится, когда им дарят цветы. Я не очень опытен в таких делах. Я бы скорее подарил тебе кинжал. А Фенрил полагал, что самочкам нравятся молодые цыплята. Только их нужно как следует обескровить.
— Что?
— Да, я тоже подумал, что ты не придешь от этого в восторг. А он прямо завелся. Я подумал…
— С кем еще ты говорил об этом?
— Только с Юливее и Фенрилом. Ну, и с Беорном, конечно. Я хотел еще спросить Брандакса, но Юливее мне отсоветовала. Она сказала, что у кобольдов очень своеобразное представление о подарках.
— А чего это ты вдруг решил сделать мне подарок? — раздраженно спросила Гисхильда.
— Потому что я все еще надеюсь, что смогу завоевать твое сердце.
Он произнес это с такой обезоруживающей искренностью, что она уставилась на него с открытым ртом.
— Я могу надеяться?
Больше выносить его взгляд Гисхильда не могла. Склонилась за кружкой, налила водку в оба бокала. Внезапно в голове пронеслись слова Морвенны.
— Нужно опорожнить кружку. Моим цветам нужна вода. Тогда они, быть может, отойдут.
— Да, хорошая идея. В питье я понимаю больше, чем в красивых словах для женщин.
Это тоже было сказано совершенно чистосердечно. Без циничного подтекста. Она протянула ему один бокал. То была «Медвежья настойка» из Хоннигсвальда. Самая дорогая и самая крепкая водка Фьордландии. Обжигала горло словно огнем. Гисхильда опустошила кубок одним глотком. Потом вздохнула и налила себе еще.
— Да у тебя слезы на глазах.
— Я немного разучилась пить, — ворчливо ответила она.
Облокотилась на постель. Она чувствовала бесконечную усталость. И не пыталась бороться со слезами. Она не всхлипывала. Не дышала тяжело. Ребенком она плакала совершенно иначе. Это всего лишь слезы, сказала она себе. Она не огорчилась, она не слаба!
Эрек зажал бокал между ногами. Застонал от боли и негромко выругался, когда сел прямо. С трудом повернулся на бок и положил руку ей на голову. Мягко-мягко.
Он не сказал ничего, и Гисхильда была ему за это благодарна.
Пробуждение
Разбудил Гисхильду луч солнца, устроившийся на ее лице. Должно быть, эльфийский корабль взял курс на север, раз утреннее солнце светило в стеклянные сплетения цветов витража на окне ее каюты. Потянувшись, она пыталась удержать сон. Он был таким настоящим. Они любили друг друга. В лодочке на озере, к которому ездили иногда.
Королева почувствовала, как корабль мягко покачивается на волнах. Ей нравились корабли. Мысли ее унеслись к путешествию на «Ловце ветров». Примарх Леон изгнал все сорок седьмое звено Львов на «Ловец ветров», чтобы наказать за единственную победу на Бугурте.
Гисхильда улыбнулась, вспомнив о том, с каким усердием Люк учился в то лето целоваться. При мысли об этом ее тело мягко содрогнулось. Ей не хватало его поцелуев. Несмотря на свою любовь к Люку, тогда она каждый день думала о том, как убежит. Жизнь — странная штука! Сейчас она отдала бы королевство за то, чтобы снова пережить то лето.
Эмерелль объяснила ей, что примарх и магистр ордена были мастерами обмана. Эльфийка предупреждала Гисхильду, чтобы она не верила ни единому чувству, которое испытывала по отношению к Валлонкуру. Она должна была представить себе орден как лживого обольстителя, нацелившегося на ее наследство, а не на любовь, — так говорила королева.
Но любовь Люка была настоящей! Она не была глупа, она не верила ни одному из учителей Церкви Тьюреда. И она ни за что не восстала бы против богов Фьордландии, хоть они никогда и не отвечали на ее молитвы. Но как любовь Люка могла быть обманом? Это было вне власти Ордена. Где же он сейчас, интересно?
Негромкий стон оторвал ее от мыслей. Она резко села и открыла глаза. И то, что она увидела, показалось ей кошмаром. Она лежала рядом с Эреком. Голая! И он тоже был голым, не считая тугой повязки, привязавшей его левую руку к груди.
Ткань повязки была красна от крови. Он казался еще более бледным, чем вчера вечером. Все тело его покрывали капельки пота. Кончиками пальцев Гисхильда дотронулась до груди Эрека. Она была прохладной. Ему нужна помощь!
Королева выбралась из постели и едва не споткнулась о кружку. Прошлая ночь вспоминалась смутно. В какой-то момент она принесла воду. И вторую кружку «Медвежьей настойки». Цветы ожили. Повисшие было головки поднялись.
Гисхильда схватила свою рубашку, лежавшую на полу, остальную одежду запихнула ногой под кровать. Поспешно оделась. Рубашка спускалась ниже бедер.
Торопливыми движениями завязала шнуровку и открыла дверь каюты. В глаза, словно кинжалы, вонзились яркие солнечные лучи. Рот наполнился отвратительным привкусом. На миг она испугалась, что придется подойти к поручням и выблевать. Ее мучила резкая боль в голове.
С трудом огляделась по сторонам. Заметила, как на нее смотрят, но попыталась не обращать внимания на эти взгляды. Наконец нашла Морвенну. Эльфийка была на передней палубе, с ранеными. Она пыталась напоить воина, которому пуля аркебузы пробила щеку.
Морвенна заметила ее прежде, чем она успела к ней обратиться. Мягко опустила голову раненого на ложе. Затем презрительно взглянула на Гисхильду.
— Ты хотела действовать наверняка. — Она произнесла это на языке эльфов, чтобы никто из раненых не понял ее слов.
Гисхильда проглотила обиду.
— Ему плохо. Пожалуйста, идем со мной. Скорее!
— Передо мной можешь не притворяться. — Морвенна мельком взглянула на мужчину, за которым только что ухаживала, затем выпрямилась. — Некоторые из них умрут прежде, чем мы доберемся до Фьордландии. А большинство никогда не смогут держать в руках меч. Впрочем, они не поймут то, что я тебе говорю. Ты меня удивляешь. В тебе больше от Эмерелль, чем, как я полагала, может быть в человеке. Водки тебе было, наверное, мало. Ты еще и любила его, чтобы отнять у него последние силы. Хотя мужчины шепчутся, что в сердце своем ты холоднее мертвой рыбы. А теперь ты доказала, что можешь вести себя как шлюха, когда это служит твоим целям. Ты…
Больше сдерживаться Гисхильда не могла. Рука ее устремилась вверх, но Морвенна оказалась быстрее и перехватила ее прежде, чем королева успела дать ей пощечину.
Гисхильда попыталась резко вырваться, но тонкие пальцы целительницы крепко держали ее запястье, словно железный браслет. Затем Морвенна отпустила ее руку. Эльфийка была гораздо сильнее, чем можно было предположить, глядя на ее хрупкую фигурку.
Морвенна улыбнулась. Поймать руку Гисхильды, а затем снова отпустить ее — на все это потребовалось меньше удара сердца, и тот, кто не видел, что произошло, мог подумать, что они — хорошие подруги, доверительно держащиеся за руки по дороге в каюту Гисхильды.
— Не обманывайся на мой счет, королева. Не всю свою жизнь я была целительницей. И, поверь мне, я знаю, что делают женщины для того, чтобы удержать власть. Моя мать была княгиней. И долгое время она была второй после Эмерелль женщиной среди эльфов.
Гисхильда слыхала об Алатайе, и сравнение с эльфийкой возмутило ее. У нее нет ничего общего с этой интриганкой и убийцей!
— Твоя мать отдала душу черной магии. Она приносила в жертву кровь детей, чтобы прийти к власти…
— Каждый сражается доступными ему средствами. Не будь такой наивной! Если бы ты обладала ее возможностями, то воспользовалась бы ими точно так же!
— Я не детоубийца!
Морвенна негромко рассмеялась. То был резкий, холодный звук, от которого по спине Гисхильды пошли мурашки.
— Ты не можешь быть настолько глупа. Если будешь честной сама с собой, то признаешь, что не обязательно вонзать кинжал в грудь ребенка, чтобы стать убийцей. Твои руки в крови! Один только последний твой бой стоил жизни ста пятидесяти фьордландцам. Многим молодым мужчинам. Их жены и дети потеряли своих защитников. А что насчет тех, у кого погиб единственный кормилец? — Эльфийка подняла брови. — Ты ведь знаешь, как мало прибыли приносят скудные горные хутора. Ты знаешь, что твои ярлы не знают пощады, когда им не платят аренду. Они не благодетели. Должников изгоняют. Ты никогда об этом не думала? Мертвые воины больше не могут посылать жалованье семьям. А еще хуже калекам, руки-ноги которых остались лежать на полях Друсны. Тем, кто поплатился своими руками и ногами за твою дерзость. Они возвращаются домой никому не нужными едоками. Семьям своим они помогать больше не могут; они только быстрее утаскивают их в пропасть. Как думаешь, сколько из них сами наложили на себя руки, только чтобы уйти от такой судьбы? А сколько мужчин на палубе вообще не хотят поправляться, зная, что их ожидает? Я не могу излечить тех, для кого смерть стала последним прибежищем. Не важно, сколько усилий я приложу, они умрут на моих руках. Так что не смей судить мою мать. И не надо прикрываться дешевой ложью о том, что ты еще не убивала детей!
Морвенна открыла двери в каюту Эрека.
Гисхильда осознала, что в комнате витает запах их ночи любви, не перекрываемый даже запахом корицы. Она сжала губы. И с огромным удовольствием послала бы Морвенну в самую холодную дыру Снайвамарка, однако закрыться от ее правдивых слов не могла. Юная королева осознала, что думала исключительно о себе, о том, какую цену должна платить за корону. На мысли о том, чего стоило ее правление остальным, она не тратила время.
Морвенна присела на кровать рядом с Эреком и взяла его за руку. Он был смертельно бледен, повязка пропиталась кровью.
Эльфийка закрыла глаза. Она держала воина за запястье, а губы ее беззвучно шевелились. Гисхильда не знала, какие чары плетет Морвенна, но молча молилась о том, чтобы она сумела спасти Эрека.
Наконец целительница открыла глаза.
— Возможно, твоей водки и любви не хватило для того, чтобы окончательно решить его судьбу. Он борется! Он сильнее, чем должен был быть. Он нашел что-то, ради чего стоит жить.
— Ты можешь исцелить его? — Гисхильда подошла ближе к ложу.
Эрек перестал потеть. Кожа его казалась прозрачной. Лицо было словно восковым.
Морвенна достала нож, который носила за поясом, чтобы разрезать повязки Эрека. Швырнула окровавленные тряпки рядом с кружкой, в которой стояли цветы. Рана в плече Эрека снова открылась. Кровь текла на белоснежные простыни. Внезапно эльфийка схватила Гисхильду за руку. Повернула ладонью к себе и пристально вгляделась в узор линий.
Наконец Гисхильда прервала напряженное молчание:
— Он будет жить?
— Ты убьешь его, королева. И не важно, что я сделаю сегодня. Твоя судьба предрешена. Твое сердце принадлежит не ему, хотя сейчас он верит, что завоевал его. Впрочем, в твоей власти решить, умрет ли он счастливым человеком. Если я сейчас уйду, то так и будет.
Гисхильда дышала тяжело. У нее было чувство, словно она задыхается. Ужасная рана притягивала взгляд. Даже когда она закрывала глаза, то видела истерзанную плоть.
Упрямо выпятила подбородок. Она воительница. Во всем! Она никогда не сдастся!
— Исцели его! — грубо бросила она.
Рагнар, ее старый учитель, давным-давно рассказывал о том, что среди священнослужителей Лута царит ожесточенный спор, хотя мужчины и женщины, отдавшие себя служению Ткачу Судеб, кажутся верующим спокойными и рассудительными. Большая часть их убеждена, что жизнь человека предопределена с самого рождения. Как только ребенок выходит из чрева матери, прядется нить его жизни, и Лут уже знает, в каком месте он взмахнет ножом, чтобы перерезать эту нить. Но есть и те, кто противится такой вере, провозглашающей, что человек не властен над своей жизнью, что все поступки не имеют значения и что судьбу нельзя изменить. Они говорят, что каждый человек сам прядет свою нить, и Лут заносит свой нож только тогда, когда сумма поступков жизни приводит к смерти.
Гисхильда посмотрела на свою ладонь. Эти линии ничего не значат! Она изменит свою жизнь. Ничто не предопределено! Поэтому всегда стоит бороться. До последнего вздоха.
Корона Альвенмарка
Оноре прислушался к песням, доносившимся из окна башни. Пели у казематов портовой крепости. Моряки и солдаты все еще праздновали победу в Альвенмарке. Он посмотрел на погнутую корону с лебедями, покрытую засохшими пятнышками крови. Корона лежала на самом верху сундука, который он уложил. С вечерним прибоем выйдет в море его галеаса. Он вместе с небольшим эскортом направится на юг и не вернется прежде, чем следующая победа будет у него в руках. Настоящая победа!
Он отправится в Анисканс и положит корону Альвенмарка к ногам гептархов. Альварез получил строгий приказ держать флот здесь, у Вороньей Башни. По меньшей мере в течение двадцати дней никто не выйдет из крупной военной гавани. И лишь избранные, наиболее достойные доверия братья и сестры по ордену будут контактировать с рыбаками и торговцами. Для его победы в Анискансе важнейшим условием является строжайшая тайна: орден Древа Праха ничего не должен узнать. Его удар должен стать громом среди ясного неба. Если шесть из семи гептархов проголосуют за, то один из князей Церкви покинет свой пост. А это и есть цель Оноре. Он жаждет возвыситься до гептарха. Только так можно приструнить орден Древа Праха. Орден, которому уже несколько столетий, который ведет свою историю со времен святого Жюля, который до этого момента превосходил Новое Рыцарство по всем параметрам. У Древа Праха больше земель, ему принадлежит несколько провинций. Богатства его неисчислимы, его шпионы повсюду. Вообще-то размер организации делал Орден неповоротливым. Он не мог быстро реагировать на изменения. Таким людям, как маршал ордена Эрилгар, было трудно подняться по карьерной лестнице, и приходилось тратить немалую часть сил на то, чтобы защититься от интриганов из рядов своего собственного ордена. Когда Оноре привезет корону Альвенмарка в Анисканс, мышь победит дикого вепря. Тогда Новое Рыцарство лишит орден Древа Праха всей власти. Окончательно!
Оноре подошел к окну и глубоко вздохнул. Он все никак не мог поверить в то, что ужасная рана в его груди затянулась. Восемь долгих лет он не мог свободно дышать. Как же чудесны и неисповедимы пути Тьюреда! Люк был виноват в том, что Мишель нанесла ему эту рану. И именно Люк снял с него этот груз. Потерять его в Альвенмарке… Это очень высокая цена за победу.
Мальчик был так талантлив, и при этом им так легко было управлять. Оноре лепил его словно воск. Люк принес бы ему еще немало пользы. Но теперь придется побеждать Фьордландию при помощи меча. Однако после успеха в Альвенмарке Оноре был совершенно уверен в том, что последняя языческая королева склонится перед ними не позже, чем через два года.
Если его затея в Анискансе увенчается успехом, то он передаст Лилианне командование в войне с Фьордландией. Да, Мишель едва не убила его, но он не мог позволить себе роскошь отказаться от услуг ее сестры Лилианны. Бывшая комтурша Друсны была, без сомнения, самым способным полководцем ордена. Хотя он все еще ненавидел Мишель, нельзя было раздражать Лилианну необдуманными поступками. Он посвятит ее в часть своих планов, которые касаются разрушения ордена Древа Праха. Ему понадобится поддержка Лилианны. Пока что… После триумфа во Фьордландии можно будет отделаться от обеих. Уже сейчас у него накопилось достаточно бумаг о преступлениях сестер. Реальных и вымышленных. После победы Лилианны на севере он отдаст обеих вопрошающим. Если он сам будет относиться к двум уважаемым рыцарям своего ордена со всей строгостью, то мир сочтет его справедливым и неподкупным. Это тоже на шаг приблизит его к последней цели. Через два года орден Древа Праха будет окончательно разбит и вольется в Новое Рыцарство. При этом ключевую роль будут играть вопрошающие. С их помощью будет подавлено любое сопротивление внутри Церкви. А когда все военные силы будут в его руках, он отважится на последний шаг. Церкви Тьюреда не нужны гептархи. Ею должен руководить один-единственный человек, объединяющий в себе все силы. Один человек, царящий на земле так же, как Тьюред — на небе. Зачем нужны гептархи, которые постоянно враждуют друг с другом и испуганно озираются: не захватил ли кто-то слишком много власти? Ведь бог един!
Оноре вдохнул соленый морской воздух. Закрыл глаза и весь отдался мечтаниям. Когда однажды он умрет, можно будет смело сказать, что он изменил Церковь существеннее, чем все гептархи и эрцрегенты за последние пять сотен лет! Все, вместе взятые!
Или все же пощадить сестер? Если он будет подниматься выше и выше по церковной лестнице, Мишель может вспомнить о своей угасшей любви. Да и он уже не калека… После излечения он пытался лишь дважды, однако и без этого понял, что снова обладает способностью любить женщин. Все будет хорошо. Он представил себе, как развлекается с Мишель, а Лилианну тем временем посылает в поход в Альвенмарк. На поле битвы бывшая комтурша творит чудеса. Она слишком ценна, чтобы приносить ее в жертву из-за старой обиды на ее сестру. Может быть, благодаря военным талантам Лилианны эльфов и прочее отродье можно будет заставить принять веру в Тьюреда?
Оноре почувствовал, как сильнее забилось сердце. Никакой алкоголь, никакое трубочное зелье не пьянило его так, как мечты. Для Тьюреда и Церкви он завоюет целый мир. Люк открыл ему врата. И пусть мальчика уже нет в живых, но должно быть возможно повторить этот поступок! Они пробьют новые бреши в магической защите Альвенмарка, как бронзовые серпентины пробивают самые крепкие крепостные стены. Альвенмарк для них теперь — все равно что осажденная крепость!
Этот образ понравился Оноре. Эльфы утратили привилегию блуждать между мирами. Теперь люди могут делать то же самое. Как жаль, что они лишились еще и этого белого лисочеловека! Нужно найти кого-нибудь другого, кто сможет открыть врата. Нужно больше пленников! А уж вопрошающие выудят из них все тайны.
Звук рога прервал мечтания Оноре. Дозорный на башне бил тревогу.
Оноре подошел к своему рабочему столу, поднял подзорную трубу. То был трофей. Ремесленники Других умеют творить настоящие чудеса. Не стоит убивать всех кобольдов. Они могут пригодиться Церкви, если уговорить их принять веру в Тьюреда.
Примарх направил трубу на линию горизонта. Вскоре показались очертания небольшого судна, быстро приближающегося к гавани. Паруса судна были странными. И шло оно чересчур стремительно! Неужели эльфы решили поквитаться?
Большинство офицеров не осознали того, что случилось при возвращении из Альвенмарка. Небольшой парусник, так успешно атаковавший арьергард, остался скрыт для большей части флота. И Оноре сделал все, чтобы эта история не получила огласки. Официально пропавшие корабли находились с разведывательной миссией в чужом мире. Никто не удивится, если они не вернутся.
Оноре услышал шаги на лестнице.
— Примарх!
— Я вижу корабль, — спокойно ответил Оноре, опуская подзорную трубу.
В гавани к выходу готовились одна галеаса и две галеры эскорта. Вот уже весла вспенили портовые воды.
Примарх устремил взгляд к силуэту на горизонте. Времени мало. Нужно спуститься в помещения под башней. Даже сила эльфов не сможет разрушить их.
Силуэт на горизонте
Запыхавшись, Альварез взбежал на борт «Ловца ветров». Едва он поднялся на палубу, как подняли сходни. Навстречу шел капитан. И ему не удавалось скрыть выражение своего лица.
— Прошу прощения, мастер флота, думаешь, это хорошая идея — приходить на «Ловец ветров»?
Большая галеаса последней из трех кораблей взяла курс на выход из гавани.
— Что ты собираешься делать, Клод? Вышвырнуть меня за борт?
Капитан корабля нервно почесал кончик носа. Затем понял, что делает, и спрятал ладонь за набрюшник.
— Боже мой, это стоило бы сделать. И, может быть, через четверть часа ты был бы мне за это благодарен.
К ним подбежал молодой палубный офицер.
— Орудия готовы к бою, капитан.
Клод посмотрел на далекий парусник, очертания которого медленно исчезали вдали.
— Чертова посудина словно и воды не касается, — проворчал он. — Передай мастеру-оружейнику, что я сейчас подойду!
Молодой рыцарь устремился прочь.
Альварез поглядел ему вслед. Он не знал этого парня. Посмотрел вниз, на скамьи гребцов. Там тоже не было ни единого знакомого лица.
— Ты сменил всю команду?
— Думаешь, мне хотелось, чтобы меня сравнивали с тобой после каждого чиха? Довольно того, что я семь лет был с тобой в одном звене. — Внезапно капитан улыбнулся. — Один жест, и мои моряки вышвырнут тебя за борт. И не важно, будь ты мастер флота или даже сам гептарх.
Альварез задумчиво посмотрел на собрата по ордену. Клод всегда ему завидовал. У загорелого невысокого капитана были редкие волосы. Даже роскошные подкрученные усы не могли скрыть того, что рыцарь состарился раньше срока. У него не хватало двух резцов, а левую бровь рассекал тонкий белый шрам.
— Это моя первая вылазка в качестве капитана галеасы. Почему, черт возьми, тебе понадобилось взойти именно ко мне на борт?
— Я не собираюсь лишать тебя командования, — с нажимом сказал Альварез, понимая, что сделает это, если станет необходимым. — Тебе известно о судах, которые мы оставили в Альвенмарке?
— Все во флоте знают об этом, — нетерпеливо ответил капитан. — А что?
Альварез испытал облегчение, оттого что слухи о рухнувших на дно моря кораблях еще не успели распространиться. Он понимал, что значила бы эта история для флота. И опасался дальнейших боев в Альвенмарке. Один-единственный парусник причинил такой вред! Что же случится, если они наткнутся на целую флотилию эльфийских кораблей? Альварез настоятельно рекомендовал Оноре поискать сухопутные врата в Альвенмарк.
— К чему этот вопрос о судах в эльфийком море? — не отставал Клод.
— Если ты будешь хорошо исполнять свой долг, то получишь командование флотилией. Ты как считаешь, сумел бы ты командовать во вражеских водах?
Клод снова принялся теребить кончик носа.
— Давай сначала справимся с непрошенным гостем, — сказал он наконец, отправляясь на носовое возвышение.
Альварез последовал за ним. Тревога вернулась. Известно ли что-либо его товарищу? Спрашивать повторно нельзя, это вызовет подозрения. Вместе с Клодом он осмотрел носовые орудия. Через пушечные врата над тараном «Ловца ветров» было видно: эльфийский корабль находился на расстоянии менее тысячи шагов. Но разглядеть его было трудно. Он шел с востока. Там небо уже потемнело, в то время как очертания трех кораблей рыцарей отчетливо вырисовывались на фоне красного западного неба. Над зарядной камерой орудий витал серный запах, хотя все врата были открыты и корабль обдувал прохладный морской бриз. По палубе был рассыпан песок, скрипевший под сапогами Альвареза. Благодаря этому гладкие доски не станут скользкими, когда прольется кровь.
Мастер флота обвел взглядом лица моряков. Они казались мрачными и решительными. Некоторые уверенно улыбались ему. Они ведь понятия не имеют, что их ждет, когда эльфийский парусник ввяжется в бой.
— Идем наверх, мастер флота? — Клод старался вести себя непринужденно, однако не мог скрыть напряжения. Снова потеребил нос, затем намотал левый ус на указательный палец.
— Как скажешь, — ответил Альварез. — Ты капитан.
Они оставили орудия и поднялись по лестнице на боевую площадку кормового возвышения. Аркебузиры поставили легкие щиты вдоль фальшборта. В левом верхнем углу каждого дубового щита была прорезана глубокая щель. Туда вкладывали стволы, когда аркебузиры целились.
На платформе носового возвышения толпились около двух дюжин аркебузиров и почти столько же алебардщиков и мечников.
— У эльфов нет пушек, не правда ли, мастер флота? — отважилась спросить юная веснушчатая девушка-рыцарь. На ней были боевые латы с поножами.
— Пушек нет, но рассчитывай на множество эльфийских лучников — среди сражающихся на носовом возвышении всегда наибольшее количество жертв во время морской битвы.
Девушка хлопнула себя по нагруднику.
— Это лучшая сталь из Валлонкура. Стрел я не боюсь.
Более легко одетые аркебузиры попытались замаскировать свою неуверенность негромкими шутками.
Альварез отказался надеть кирасу — из головы не шли рассказы о кораблях, рухнувших в разверзшееся под ногами море. Здесь, неподалеку от Вороньей Башни, было не особенно глубоко, может быть, шагов десять. Альварез надеялся выжить после такого падения. Можно вцепиться в фальшборт, и, если воды сомкнутся над кораблем, легкая одежда спасет ему жизнь. Он хороший пловец. У него все получится! Однако он надеялся на то, что судно не станет сражаться. Может быть, эльфы послали парламентеров? Сейчас, когда флот Церкви Тьюреда прошел так далеко на территорию Альвенмарка, все изменилось. Пойти на переговоры было бы разумно! Однако кто ж знает, как мыслят эльфы.
— Они в пределах досягаемости, — сказал капитан.
Альварезу пришлось подняться на цыпочки, чтобы выглянуть за края щитов. До эльфийского корабля оставалось менее пятисот шагов.
— Подожди! — Мастер флота огляделся.
«Ловец ветров» обогнал обе галеры. Меньшие суда немного отстали и теперь шли по обе стороны от флагманского корабля. Солнце уже скрылось за горизонтом. Море отливало темно-красным. Весла оставляли на воде белые барашки.
— Всего три сотни шагов, — пробормотал Клод.
Чем меньше было расстояние, с которого они стреляли, тем более разрушительными были последствия, оставленные тяжелыми железными пулями. Альварез снова поднялся на цыпочки. Эльфийский парусник был мал, его борта представляли собой плохую мишень. Однако если канониры прицелятся хорошо, то одного-единственного залпа окажется достаточно, чтобы уничтожить корабль.
Альварез заморгал. Было тяжело рассмотреть что-либо в свете угасающего дня, однако на корме парусника кто-то стоял и махал руками.
— Мы должны…
— Нет! — перебил капитана Альварез. — Что-то не то.
Не считая шума весел и позвякивания доспехов, на корабле было тихо. В нос мастеру флота ударила вонь дымящихся фитилей.
— Меньше двух сотен шагов! — сказал Клод.
Альварез негромко выругался. Корабль был таким маленьким. Даже если весь его трюм нагружен порохом, он не причинит даже приблизительно столько вреда, сколько нанесли два разрушительных судна в Вахан Калиде. Однако только Тьюреду известно, какой жуткой магией владеют дети альвов.
— У кого из вас хорошее зрение? — громко спросил он.
— У меня! — отозвалась веснушчатая девица.
— Ты можешь разглядеть, кто стоит там, на корме?
Она протолкалась между аркебузирами к фальшборту.
— Сотня шагов! — прошипел Клод. — Орудия наизготовку! — пронзительным голосом приказал он.
— Там стоит бородатый мужчина, — произнесла девушка-рыцарь.
Альварез сложил ладони рупором и крикнул изо всех сил:
— Поворачивайте, не то мы стреляем!
— Ты не можешь…
Альварез схватил капитана за руку.
— Ты не отдашь приказа стрелять!
Парусник шатнулся на север и почти сразу же вернулся на прежний курс. Паруса затрепетали на ветру. Альварез различал силуэты на такелаже.
— Что это они там делают? — пробормотала веснушчатая. Даже Клод уставился на парусник, пронесшийся мимо них на полной скорости.
— Они не могут управлять кораблем! — наконец произнес он.
Восставшие из мертвых
Оноре сложил руки на рукояти трости. Хотя он снова был полон сил, как и много лет назад, отказаться от привычки носить трость не сумел.
Он сидел в кресле с высокой спинкой, зажав трость между колен. Пальцы нервно поглаживали серебряный набалдашник. Примарх мельком бросил взгляд на песочные часы на его письменном столе. Его багаж давным-давно находился в каюте на «Посланнике божьем», самой быстрой галере орденского флота. Он потеряет полдня, если вскорости не взойдет на борт.
Оноре снова взглянул на моряка, стоявшего в центре каюты. Коренастый парень был явно не в своей тарелке. Между пальцами он зажал монету. В его бороде виднелись седые волоски. Он казался человеком, который не пропускает ни единой ссоры.
— Опиши мне ту женщину еще раз, — сказал примарх.
Моряк откашлялся.
— Ну, значит, она была красивая, ну, все при ней. Может быть, чуточку худощава. Но они все такие, эти эльфийские женщины. А еще она была не очень высокая. Волосы каштановые. Крупные локоны. Не мелкие завитушки. А еще было видно, что все ее чертовски боятся…
Он запнулся и неуверенно посмотрел на Альвареза, присутствовавшего в качестве единственного свидетеля. Мастер флота кивнул мужчине.
— Это, насчет чертовски боятся… Я не имел в виду…
— Да! — Оноре раздраженно отмахнулся. — Просто продолжай!
Парень снова поглядел на Альвареза, словно ему нужна была поддержка мастера флота. Он был одним из тех семнадцати моряков, посадивших эльфийский корабль на песчаную мель неподалеку от острова. Их отпустили из Альвенмарка. Им даже дали Корабль. Альварез спрашивал себя почему. Послания мужчины не привезли.
— Так, значит, эта эльфийка. Она умеет говорить по-нашему. По крайней мере, она говорила с молодым рыцарем, которого послала в воду первым. Хороший парень был, похоже, бесстрашный. У него почти получилось.
— Ты совершенно уверен, что он мертв? — спросил Оноре.
— Это так же верно, как и то, что моя борода седеет. Его сцапали акулы, когда он уже ухватился рукой за спасительную скалу. Утащили под воду. А потом все окрасилось кровью. Все произошло очень быстро. — Моряк содрогнулся при мысли об этом. — А проклятые язычники ревели от восторга. Никогда им этого не забуду. Проклятые бездушные ублюдки!
— А женщина? — В принципе, Оноре слышал достаточно. Но вопреки разуму он все еще надеялся услышать какую-нибудь подробность, которая развеет все его опасения.
— Холодна как лед была. Под конец она что-то сказала маленькому человеколису, стоявшему рядом с ней. А потом он тоже прыгнул вниз, к акулам. Один из ее собственных ребят!
— Может быть, он был предателем.
О проклятом лутине Оноре не жалел. Но теперь он был совершенно уверен, что Люк мертв. И что гораздо хуже — Эмерелль жива. Десятки раз он перечитывал ее описание. Было достаточно свидетелей, видевших королеву эльфов на коронации матери Гисхильды. На той коронации, во время которой свершилась резня над пленными рыцарями. Описание моряка подходило… слишком хорошо. Но он, похоже, понятия не имел, кто была та эльфийка.
Оноре посмотрел на песочные часы.
— Ты очень помог мне, Томаш. Мастер флота, я хочу, чтобы Томаш был вознагражден за проявленное мужество. Кроме того, он должен получить годовую плату в качестве компенсации.
— Вы слишком щедры, господин. Я…
Оноре поднялся.
— Ты заслужил это. Я горжусь тем, что у нас есть ребята вроде тебя. А теперь подожди за дверью. Мне нужно кое-что обсудить с мастером флота.
— Есть… — Томаш запнулся. — Я имею в виду, конечно, мой примарх. Я… Есть еще кое-что. Молодой рыцарь вручил мне письмо, прежде чем отправиться на смерть. Он сказал, что это для Гисхильды, его сестры-львицы. Рыцаря, я так полагаю. — Он запнулся.
Оноре видел, что парень с трудом сдерживает слезы. Сентиментальный болван!
— Он хотел, чтобы она узнала, что он обязательно пришел бы. «Увидимся у башен Валлонкура» — так он сказал. Вот что она должна была узнать.
Князь Церкви победно рассмеялся.
— Я позабочусь о том, чтобы письмо и эти слова попали к рыцарю. Давай его мне. У меня оно будет в надежных руках.
Томаш запустил руку под рубашку и протянул помятое письмо, все в пятнах пота. Печать не сломана.
— А теперь можешь идти, друг мой. И еще раз благодарю тебя за мужество. Можешь быть уверен в том, что я тебя не забуду.
Коренастый матрос покраснел, как девушка. Губы его дрожали, словно он хотел сказать что-то еще, затем он резко повернулся и браво, как на параде, направился к двери. Когда та закрылась за ним, Оноре обернулся к Альварезу.
— Этот человек должен исчезнуть!
Один удар сердца мастер флота смотрел на него. Потом взорвался:
— Ты не можешь этого сделать! Он ушел от эльфов. Он герой. Ты сам так сказал. Он…
— Думаешь, эльфы отпустили его просто так? Ты ждешь от них милости? От наших заклятых врагов? Умоляю тебя, Альварез. Другие — мастера обмана и интриги. Думаешь, это изменится теперь, когда их королева мертва?
Оноре внимательно вглядывался в лицо мастера флота. Казалось, он не понял до конца, кого перед этим описал Томаш. Внезапно Оноре охватили сомнения. Может быть, он ошибается. Может быть, эта эльфийска княгиня только похожа на Эмерелль. Ведь нашли же забрызганную кровью корону. И два огромных, нагруженных порохом корабля взорвались прямо рядом с кораблем Эмерелль. Она не могла уцелеть! Или мерзкое колдовство защитило ее? Ведь во время коронации Роксанны ей удалось уйти от смерти, в то время как большая часть ее свиты погибла.
— Что такого знает Томаш, что ты приказываешь убрать его и остальных выживших? — Альварезу удалось совладать со своим гневом. Теперь он казался спокойнее.
Примарх начал раздражаться. Этот безобидный моряк может превратить нашу победу в Вахан Калиде в поражение, если расскажет кому-нибудь свою историю.
— Поверь, мне нелегко принимать такое решение, но Томаш держит в своих руках судьбу нашего ордена и даже не подозревает об этом. Он и остальные должны умолкнуть! Вознагради их! Позволь им отправиться в Вилуссу развлекаться в кабаках и публичных домах. И позаботься о том, чтобы их корабль никогда не достиг цели.
— Зачем, Оноре? Я не могу сделать этого, не зная причины. Разве идеалы нашего рыцарства больше ничего не стоят?
Примарх слишком устал, чтобы спорить. Взял со стола кожаную сумку с документами. Теперь Альварез стоял между ним и дверью.
— Если я скажу тебе, в чем дело, мастер флота, то мне придется послать тебя вместе с ними. Пожалуйста, не вынуждай меня. Братство Святой Крови не может потерять ни единого рыцаря. В особенности — такого опытного капитана, как ты. Прошу тебя, Альварез, доверься мне! Я не могу поделиться с тобой этой тайной. Ты выполнишь мой приказ?
Мастер флота не ответил.
— Альварез! Ты еще помнишь, кто такой предводитель?
Молчание было ему ответом.
Оноре знал, что его брат по ордену ничего не забыл. Каждый послушник Нового Рыцарства учился этому, а тем, кого принимали в братство Святой Крови, напоминали об этом еще раз.
— Предводитель, друг мой, — это такой человек, который не теряет из виду высокой цели. Тот, кто готов пожертвовать ради этого всем. Даже собой… Или своими идеалами. Важна только цель. Тот, кто не может мыслить таким образом, не должен становиться офицером. Он заблудится в дебрях противоречивых ориентиров. Ты же знаешь это, брат.
Мастер флота пропустил его, и Оноре понял, что еще может доверять ему.
Покидая Воронью Башню, он взглянул на помятое письмо, которое до сих пор держал в руках. Если заменить любовные бредни на правильные слова, он, возможно, сумеет пошатнуть союз Фьордландии с Другими. Гисхильда никогда не простит Эмерелль, что она приказала казнить ее возлюбленного.
Хорошо, что он приказал Фернандо прибыть на борт «Посланника божьего». Может быть, они сумеют поработать над письмом до того, как галера покинет гавань. Писарь был скор и ловок. К сожалению, он знает слишком много. Он слишком любопытен. О нем тоже скоро нужно будет позаботиться. В Анискансе, когда он будет принадлежать к числу гептархов, он наверняка найдет себе кого-то, кто станет его любимчиком и позаботится о Фернандо.
Двенадцатое письмо
Любимая моя!
Не знаю, как написать тебе о том, что произошло. Уже близится рассвет, и скоро за мной придут эльфы. Много часов смотрю я на этот пергамент, однако вместо того, чтобы писать, думаю о чудесных часах, проведенных с тобой. При мысли о тебе меня охватывает глубокое спокойствие. Я счастлив. Благодаря тебе жизнь моя стала богаче.
Я сижу в каюте на корабле эльфов. Окно из разноцветного стекла. На горизонте я уже вижу первую полосу света, из-за которой окно наливается тысячей красок. Слышу шаги на палубе. Занимается день. И время медлить прошло. Я не поэт… Не нахожу красивых слов для того, что я должен сказать. Я не хочу причинять тебе боль. Прости, пожалуйста.
В это утро Лут оборвет нить моей жизни — так, наверное, сказала бы ты. Я в Вахан Калиде. Вместе с моими братьями по ордену и другими верными воинами Церкви меня казнят за то, что я поднял меч против Других. Пленных моряков и гребцов они пощадили. Пообещали, что отпустят. Надеюсь, одному из них разрешат взять в наш мир это письмо.
Странно. Страха я не испытываю. Только бесконечное спокойствие. Все мои мысли о тебе. Хотелось бы еще раз поцеловать тебя и вдохнуть запах твоих волос.
Я знаю, что ты не захочешь читать это, но прояви ко мне снисхождение. Хочу дать тебе совет, напутствие. Я делаю это не затем, чтобы поучать тебя, и надеюсь, что ты не разозлишься. Тревога о тебе — вот и все, что мною движет. Берегись Других! Они жестоки по отношению к нам, к людям. Я умру не на эшафоте. И ноги мои никогда не найдут дороги в Валлонкур. У меня есть просьба. Может быть, она покажется тебе немного детской, но это мое самое сердечное желание. Если судьба когда-либо приведет тебя снова в Цитадель Ордена, зайди в нашу башню и положи в мой гроб прядь своих волос и, может быть, если захочешь, письмо для меня. Некоторые философы утверждают, что какая-то часть нас остается в мире, пока не исполнена важная задача или священная клятва. Когда-то я клялся тебе быть твоим рыцарем. Тогда, на утесе, в тот день, когда умер Даниэль. Я хотел всегда оберегать и любить тебя. Теперь жизнь решила иначе. Сейчас я молюсь о том, чтобы те философы не ошиблись, хотя вопрошающие, наверное, увидели бы в их тезисах только ересь. От всего сердца хочу, чтобы вопрошающие ошибались. Я хочу быть рядом с тобой. Духом ли, дуновением ли ветра. Без тела и, тем не менее, не совсем изгнанный из мира живых. А еще я молюсь о том, чтобы ты была счастлива и обрела душевный мир. Тогда я тоже смогу уйти с миром.
Пожалуйста, не надо плакать, когда станешь читать это. Слезы — не в твоем духе. Я всегда любил твой смех. Оглядываясь назад, я припоминаю семь различных видов твоего смеха. Сейчас, когда твои глаза читают эти строки, я уже рядом с тобой, если Тьюред будет ко мне благосклонен. Слишком поздно, ты не успеешь еще раз взойти на мой эшафот. Я улыбаюсь без горечи, когда думаю о том, как наивны мы были в любви, когда были детьми, когда думали, что наша судьба будет повиноваться нашей любви. Моя судьба в конце концов привела меня к палачу. Но я горжусь всеми часами счастья, которые мы вырвали у смерти.
Мои мысли то и дело возвращаются к лету, когда мы впервые поцеловались. Ты поднялась ко мне, на утес, где я спал, слушала мои сны. Боюсь, мой первый поцелуй был не очень хорош. «Это не поединок, Люк», — сказала мне ты. И твои слова сопровождались теплым, сердечным смехом, который не обижает, а приглашает присоединиться. А потом ты меня поцеловала… Твой смех в тот летний вечер будет звучать в моих ушах, когда я предстану перед палачом, и я почувствую твой поцелуй на своих губах. Он облегчит мне последний путь, потому что ты ведь со мной, в моем сердце, как и все эти годы. Пусть даже в священных книгах Церкви ничего об этом не сказано, я совершенно уверен, что скоро снова буду рядом с тобой. В этом я поклялся тебе, моя принцесса. И так будет. Моя любовь приведет меня к тебе. Я твой рыцарь. Навеки.
Двенадцатое письмо, хранящееся в шкатулке из китовой кости в комнате Трех ключей Торговой конторы Валлонкура
Без выхода
Альварез проснулся с криком. Рядом с ним на постели сидела блондинка. Под глазами у нее были темные круги.
— Плохо спалось, красавица моя?
Его голос казался похожим на недовольное ворчание пса. Во рту стоял неприятный привкус, и больше всего ему хотелось сплюнуть на пол рядом с кроватью.
— Вовсе нет, — ответила
светловолосая.
Мастер флота сел на постели, подтянул ноги и оперся локтями на колени. Глубоко в голове шумел бой; было такое ощущение, словно в данный момент стреляет батарея тяжелых осадных орудий. Ему было плохо. Раньше он лучше переносил попойки. Но раньше он пил для того, чтобы получить удовольствие. Не для того, чтобы забыть.
Светловолосая женщина, не отрываясь, смотрела на него, но сказать, что она таращилась, было нельзя. Хотя утро только начиналось и неровный свет скрывал следы прошедших лет, выглядела она старой. Вокруг глаз и в уголках губ было много морщин. Губы слегка припухли. Они были чувственными. Вызывающими.
Взгляд его опустился ниже. Тело еще казалось молодым. Большие груди были упругими и бледными, словно луна.
Альварез потянулся. Ему хотелось остаться здесь. Прижать ее к себе и любить.
Он сделал глубокий вдох, а потом вздохнул.
Вокруг бедер она обернула кусок ткани. Он был теплого шафраново-желтого цвета. В маленькой комнатке еще пахло их любовью, старым потом и его сапогами. В какую-то щель пробрался солоноватый аромат моря.
Ставни на окнах были закрыты. Сквозь них не проникал даже серый рассветный свет. У него еще оставалось немного времени. «Эренгар» выйдет из гавани, когда красный солнечный диск поднимется из морских вод. Вопреки правилам маленький парусник только сегодня возьмет на борт провиант. Альварез ухмыльнулся. Наверняка только что назначенный капитан «Эренгара» уже на ногах и проклинает его за то, что корабль будет оснащен самым необходимым в последнюю минуту.
В число привилегий мастера флота входило то, что он мог устанавливать правила, а то и пренебрегать ими. Но насколько далеко он может зайти? Альварезу захотелось оказаться на месте капитана, который сейчас ругает его.
Висок пронзила резкая боль. Битва в его голове достигла новой кульминационной точки. Он прижал руки ко лбу и надавил изо всех сил, словно хотел помешать тому, чтобы его голова взорвалась.
Блондинка села рядом, руки скользнули на его спину. Сильные руки. Теплые. Она принялась массировать его.
— Ты плохо спал. Часто кричал во сне.
Альварез не помнил своих снов. Подумал о том, что нужно сделать сегодня, и ему снова захотелось провалиться в сон. И пусть даже сны заставляют его кричать.
Взгляд его пробежал по ставням. Пока даже не сереет! У него есть еще немного времени.
Было приятно чувствовать на спине теплые ладони. Головная боль поутихла.
— Марина, — пробормотал он. Ее имя внезапно всплыло в памяти, словно доска в беспокойном море.
— Да?
Теперь он вспомнил все.
— Ты принесла одежду, которую я просил?
— Да, господин. — Она перестала массировать. — Но она не подходит тебе. Воняет потом и рыбой.
Честный запах, подумал он. Не такой, как у предателя, от которого воняет дешевым вином и купленной любовью.
— Ты меня любишь, Марина?
— Конечно, мой дикий вепрь.
Он не сдержал улыбки. Ее ответ последовал настолько быстро, что нельзя было не понять, насколько она серьезна.
— Пойдешь со мной, любимая?
Она откинулась назад. Его голова опустилась на ее плечо. Теперь ее лицо было прямо над ним. Он чувствовал ее теплое дыхание. Женщина скривила губы в насмешливой улыбке. Но глаза ее были печальными, окруженными морщинками.
— Итак, тебе нужно мое лоно, но платить за него ты больше не хочешь. И позволь, я угадаю… Тебе нужен кто-то, кто будет следить за тем, чтобы на твоем столе была хорошая еда, кто всегда будет встречать тебя добрым словом — вне зависимости от того, насколько удачным был у тебя день.
Альварезу нравился ее тяжелый акцент. Он выдавал уроженку Эгильских островов, каменного сада посреди мора, зеленого от кедров, древних, как сам мир, и чудесных виноградников.
Казалось, акцент еще больше подчеркивает иронию в ее голосе. Она взглянула на стул, где висел его набрюшник с золотыми кистями. Она знала, кто он. Поэтому не могла себе даже представить, что он может говорить серьезно.
— Ну, так что? — продолжал настаивать он.
Если она примет предложение, он нарушит все правила и предаст свой орден. Он устал от власти, от конфликтов между якобы обязанностями и тем, что он понимал под рыцарским учением. Все было в ее руках. Сам он не отваживался принять такое решение.
— Если ты придешь и вложишь мне в руку две серебряные монеты, то получишь от меня все — на одну ночь. Все, кроме моего сердца. Моему сердцу нужно нечто большее, чем немного серебра и пара ласковых слов.
«Твоя любовь кажется такой настоящей, и тем не менее ты меня совсем не знаешь», — подумал он. Мирелла поняла бы его. Она умела заглянуть на самое дно его души. Больше таких людей он не встречал. Сколько лет прошло со времени ее исчезновения. Альварез приказывал искать ее. Много золота отдал за это. Но никто не знал его Миреллу. Ни в Марчилле, где они повстречались, ни в северных городах. Словно она была призраком, появившимся, чтобы исчезнуть без следа.
Альварез поднялся.
— Придержи для меня место в своей постели, Марина. Сегодня ночью я не хочу быть один.
— Это нехорошо для тебя, мой господин. Ты должен подумать о своей славе.
На этот раз в ее голосе не было иронии. Только звучание чудесных островов и теплого моря.
Он взглянул на Марину. Интересно, сколько ей лет? Увидит ли она когда-либо снова свои острова?
— Думаешь, честный трах повредит моей славе? — Его голос прозвучал слишком громко. Слишком резко. Слишком тяжело — после всего выпитого прошлой ночью вина. — Моя сегодняшняя задача — вот чего нужно стыдиться. Она не для рыцаря. Сегодня ночью мне понадобится мягкая грудь. А еще вино. Много вина!
Марина отпрянула от него и опустила взгляд. Она молчала. Было совершенно очевидно, что ей уже доводилось иметь дело с пьяными фраерами. Ему стало стыдно. Он — мастер флота. Рыцарь! Он не имеет права выходить из роли. Альварез засопел. Да чего стоят все правила в такой день?
Он поднялся с постели, потянулся к узелку и принялся одеваться. Лохмотья, которые она ему принесла, пахли действительно мерзко. Он еще может остаться. Пустить все на самотек. Если сейчас он уйдет, то покроет себя бесчестьем. Если останется, станет предателем. Как он дошел до этого?
Осмотрел себя с ног до головы. Сандалии, штопаные штаны и ветхая серо-коричневая рубашка. Завязал пояс. Пеньковая веревка. Как для виселицы.
Альварез повернулся к Марине и положил еще одну серебряную монету на постель — в благодарность за ночь.
— Извини, если я был ворчлив. Дело не в тебе. Прости меня.
Мастер флота нагнулся за мешком, в котором лежали обноски, перебросил его через плечо. Ушел не прощаясь.
Комната Марины находилась на галерее второго этажа «Морского быка», самого большого и популярного трактира в портовой крепости. Дешевый кабак, где Альварез мог не опасаться встретить своих офицеров. Холодный запах табака и вонь прокисшего пива — вот и все, что осталось от пирушки прошлой ночи. Никто из тех, кто побывал в Вахан Калиде, не вернулся бедняком. Целыми днями они грабили город Других. Теперь золото эльфов текло в кассы кабаков и публичных домов.
Альварез спустился по широкой лестнице в общую комнат, Две масляные коптилки отбрасывали слабый свет. Юная девука подметала с пола тростинки, напевая какую-то песню. На него она внимания не обращала.
Из кухни доносился запах свежеиспеченного хлеба, перебивая вонь прошедшей ночи. У мастера флота потекли слюнки. Ему понадобится меньше часа, чтобы завершить свою кровавую работу. Потом он вернется и попробует свежего хлеба. Если у него не пропадет аппетит. Он вышел из трактира и направился к складам.
Время взаймы
Утро было прохладным. Альварез переступил через лужу блевотины, стараясь не смотреть на нее. Обвел взглядом двери маленьких магазинов по обе стороны переулка. Пьяных нигде не было видно. Ночная стража поработала хорошо! Воронья Башня по-прежнему остается портовой крепостью, а не гигантским борделем, хотя иногда и бывает на него похожа.
Плохая идея посетила Оноре, когда он запретил тысячам солдат и моряков покидать остров. Скука может точно так же повредить морали армии, как и проигранный бой. Это следует изменить! Нужно начинать большие маневры. Заставить людей потеть. Снова поставить перед ними задачу.
Мастер флота вошел в складской переулок. Словно стена, поднимались узкие многоэтажные здания. За их фронтонами далекая заря окрашивала небо в серый. Задние фасады выходили к гавани, чтобы грузовые суда могли причалить под системами подъемных блоков и разгрузиться. Таким образом получалось, что не нужно содержать целые толпы портовых рабочих, которые бы таскали на своих спинах грузы из трюмов в складские помещения.
«Вся гавань тщательно спланирована», — с гордостью подумал Альварез. То был единый, четкий проект, созданный исключительно на основе границ и законов логики. Не так, как другие гавани, разраставшиеся на протяжении столетий. Здесь на положение зданий не влияли жадность, старые обязательства, нехватка места или денег. Здесь все было построено так, чтобы наилучшим образом служить поставленной цели. За свою жизнь Альварез повидал больше сотни гаваней. От Искендрии, возрожденной из руин, Марчиллы, где у него хотели украсть корабль, и до Паульсбурга или Вилуссы, крупных опорных пунктов флота в завоеванной Друсне.
Не считая старой крепостной башни, в которой некогда нес одинокую вахту Друстан, всем красным кирпичным зданиям было не более восьми лет. Гавань этой крепости убедительно показывала, что бывает, когда вся сила Нового Рыцарства направлена на одну-единственную задачу.
— Эй, парень! Хватит считать ворон, нечего торчать тут! — пророкотал чей-то бас в переулке.
Из тени складских помещений показался низкорослый человек. Костыль и деревянная нога в такт стучали по мостовой. Брат Жюстин! Они знали друг друга очень давно, хотя сегодня ни за что бы этого не показали. Некогда Жюстин был с ним в одном звене в Валлонкуре. Ничто в нем больше не напоминало того жилистого парня, лучшего пловца набора. Тролль-берсеркер сделал Жюстина калекой. Теперь он принадлежал к числу Крестов ордена. Он был главным смотрителем складов Вороньей Башни.
Семь лет совместного воспитания в Валлонкуре сделали их братьями. Жюстин не задавал вопросов, когда Альварез поведал ему, что в это утро затешется в ряды портовых рабочих, которые будут загружать «Эренгар». Не хотел он знать и того, почему не кто иной, как Альварез, понесет на маленький камбуз оба бочонка с солониной.
— Ты ждешь, чтобы тебя пригласили потанцевать, дорогая моя?
Из тени складов послышался смех.
Альварез ускорил шаг. Он не должен бросаться в глаза. Никто не должен приглядываться к нему. Никто, конечно, не заподозрит присутствия мастера флота в группе портовых рабочих, однако все же следует быть осмотрительнее.
Остальные мужчины ждали возле окрашенных в красный и белый ворот. Они ухмыльнулись ему.
Альварез опустил голову и пробормотал, что еще слишком рано для богоугодной работы.
Жюстин отпер ворота и зажег фонарь. Света было как раз достаточно, чтобы выхватить из темноты склада гору мешков, бочонков и ящиков, лежавшую сразу за воротами.
— Вот это и это нужно отнести на камбуз. — Балансируя на одной ноге и взмахнув костылем, Жюстин указал на несколько мешков, два бочонка и большой серо-голубой керамический кувшин. — Можешь взять оба бочонка, девица.
Альварез присел на корточки и как следует пристроил мешок на плече. Когда один из мужчин помог ему поднять бочонок на плечо, мастер флота негромко застонал. С тех пор как он получил должность, он гораздо больше времени проводил за карточным столом, чем в фехтовальном зале, и теперь ему об этом болезненно напомнили. Он здорово заскоруз и растерял большую часть своей силы. Об этом он не подумал, когда составлял план. «Мы очень охотно забываем о плате, которую взимает жизнь», — подумал он.
Грубое дерево бочонка царапало щеку. Он тяжело поднялся и тронулся в путь. Было бы приятнее тащить один из мешков с чечевицей или сушеным горохом. Пусть даже они тяжелее, зато повторяют форму спины, на которой их несут. В отличие от бочонка.
Альварез сжал зубы. Молча считал шаги, следуя за остальными грузчиками. До места стоянки «Эренгара» был двести двадцать один шаг.
На мостках слонялась команда парусника. Навигатор, которого назначили капитаном, беспокойно расхаживал взад-вперед по палубе: худощавый молодой человек с длинными черными волосами. На нем был новый коричневый кожаный камзол с подплечниками. Он держал руку на эфесе шпаги, чтобы та не била по ногам, когда он беспокойно мерит шагами палубу. Альварез совершенно точно знал, о чем думает капитан. Он непременно хотел вывести свой корабль в море с начинающимся отливом, чтобы не бороться с течением на узком выходе из гавани. А время работало против него.
Альварез осторожно балансировал на шатких мостках, ведущих на палубу парусника. Поставил бочонок на землю перед низкой дверью камбуза и осторожно спустился на три ступеньки вниз, в крошечную комнатку. Здесь находился каменный очаг для приготовления горячей пищи. Для такого маленького корабля это было необычайной роскошью. Поэтому Альварез и выбрал «Эренгар». Ребята на борту не должны испытывать нехватки ни в чем. А ему необходимо место, где можно будет разжечь огонь.
Семнадцать человек команды — вдвое больше, чем нужно на небольшом суденышке. Это будет легкое путешествие в Вилуссу.
Альварез вспомнил лето почти девять лет назад. Тогда он плыл в противоположном направлении вместе с Лилианной на старом рыбацком судне, а грузом у них была упрямая маленькая принцесса, которая теперь командует войсками язычников и Других. Как же сильно все-таки изменился мир с тех дней на рыбацком судне! И сколь немногие его мечты исполнились с тех пор.
Он занял гораздо более высокую должность, чем когда-либо рассчитывал. Быть мастером флота Нового Рыцарства означало принадлежать к числу тридцати самых могущественных людей на земле божьей. Но счастья этот успех не принес. Командовать хорошим кораблем — большего он не хотел никогда. Альварез вздохнул и отправился за вторым бочонком.
На этот раз груз показался ему еще более тяжелым. Он тащился к кораблю, согнувшись низко-низко. Неужели пьянка и шлюха отняли у него все силы? Или это нечистая совесть, из-за которой бочонок казался все тяжелее с каждым шагом?
— Эй, девица! Ты сопишь, словно моя бабушка на смертном одре. Ступай на камбуз и сложи припасы, чтобы нам больше не пришлось слышать тебя.
Альварез послушался. Оказавшись на камбузе, он зажег фонарь. Все свободное пространство было заставлено мешками, корзинами и прочими емкостями.
Мастер флота огляделся по сторонам. Повсюду на стенах были железные крюки, чтобы крепить припасы. Маленькая полка неподалеку от печки и несколько досок, прямо под низким потолком, были заставлены горшками и сковородами. Альварез мельком оглядел бумажные наклейки на сосудах, содержавших различные масла и приправы. Их выбор был настолько велик, что можно было подумать, что это кухня князя. Оноре не пожалел ничего. Наоборот, он настолько перестарался с оснащением «Эренгара», что кто-то мог заподозрить неладное. Парусник был перегружен предметами роскоши, словно гробница языческого короля.
Рядом с каменным очагом висела украшенная маленькими линялыми цветами занавеска, отделявшая кухню от каюты. Альварез отодвинул ее. За ней было достаточно места для обоих бочонков и для большинства остальных припасов. Мастер флота огляделся в поисках емкости с солью.
— Прости меня, господи, — пробормотал он, вынимая толстую корковую пробку.
Поверх соли лежал аккуратно свернутый длинный фитиль, рядом — черненый комок пчелиного воска, а на самом верху — трехгранный железный стержень.
Мастер флота взял стержень, встал на колени рядом с очагом. Тот возвышался на камбузе, словно небольшая башня, заботливо сложенная из красного кирпича. Над местом для огня лежала тяжелая железная пластина, из которой при помощи кочерги можно было вынуть более мелкие пластинки.
Альварез скептически оглядел конструкцию. На круглые отверстия ставят кастрюли и сковородки. Так огоньки пламени лижут их дно, но не перекидываются на камбуз. Эта разновидность очагов была на кораблях в новинку. Альварез покачал головой. По его мнению, нужно было вообще запретить разжигать огонь в обитых деревом помещениях.
Он наклонился вперед. Поясницу пронзила острая боль. Проклятые бочонки! Вздохнув, он снова выпрямился. Провел рукой по задней стороне плиты. Там находилась дымовая вытяжка с глиняными трубами. Пальцы скользили по кирпичам и стыкам. Он нащупал место, где трубы входят в печь, и ухватил за железный стержень. Сталь раскрошила известь. Медленно, прикладывая всю свою силу, он принялся проворачивать стержень.
Вскоре рука заболела. Мышцы напряглись, сухожилия сильно натянулись. Там, где трубы входили в стенную кладку, стык был очень широким. Сталь вгрызалась в известь мучительно медленно. Наконец он проткнул ее.
Альварез убрал дрова из печи. Она оказалась хорошо вычищена. На кирпичах ни горсточки пепла. С помощью фонаря ему удалось обнаружить маленькое отверстие в кладке.
Снаружи, с палубы, послышалось кряканье уток. На борт поступила последняя часть припасов — деревянные клетки со свежим мясом. Нужно поторопиться.
Альварез взял фитиль, разрубил его посредине и просунул оба конца в дыру, проделанную при помощи стержня. Затем осторожно уложил дрова в печь, так, чтобы их легко можно было поджечь, задвинул оба бочонка в угол рядом с печью, следя за тем, чтобы они стояли вперед той стороной, на которой была написана мелом большая буква С. Ни один повар не потянется за солониной до тех пор, пока у него есть достаточно свежего мяса.
Альварез вынул из крышек бочонков маленькие пробки и опустил оба фитиля глубоко в черный порох. То были быстро сгорающие фитили. Даже если повар услышит негромкое шипение запала, то уже в следующий миг будет слишком поздно. Им нужно менее пяти ударов сердца для того, чтобы добраться до пороха.
Альварез взял два зачерненных кусочка воска и принялся разминать их в руках, а затем заткнул ими дыры в обоих бочонках. Фитили застряли, вытащить их уже невозможно.
Альварез вздохнул. Вот так он и превратился из рыцаря в палача. Даже не зная, что такого ужасного совершили ребята, которые должны умереть благодаря его стараниям.
Однако раскаиваться уже слишком поздно. Он подчинился Оноре. Кряканье уток на борту стало тише. Наверное, все клетки уже на палубе. Нужно торопиться! Альварез надежно закрепил оба бочонка и принялся тщательно укладывать остальные припасы. Часть мешков он положил поверх бочонков, подперев их грузовыми сетями. Задумчиво оглядел плоды своего труда. Фитилей видно не было. Альварез задернул занавеску.
Бочонок с солью он поставил в ящик, крепко прибитый гвоздями к стене. Еще два ящика он наполнил свежим луком и картофелем. Снова осмотрел свою работу. Камбуз выглядел опрятно.
— Девица, ты что, решила поспать?
Альварез сердито засопел. Потушил фонарь и покинул камбуз. Жюстин переигрывал. Его запомнят все грузчики. А именно этого допустить было нельзя.
На главной палубе «Эренгара» разместили клетки с утками и курами. Принесли даже двух поросят. Грузчики уже стояли на мостках, Жюстин выдавал им плату.
Управляющий помахал ему рукой:
— Давай, давай!
Выжившие моряки из Альвенмарка замерли на конце мостков. Альварез избегал смотреть на них. Он шел с опущенной головой, согнувшись.
Когда он ступил на набережную, мужчины заторопились на борт. Грузчики молча расходились. Остался только Жюстин.
Мостки заскрипели у него за спиной. Внезапно на плечо ему легла рука.
— Идем со мной на камбуз, приятель. Хочу тебе кое-что там показать.
Он захрипел. Этого же не может быть… Альварез попытался вывернуться.
— Пусти!
Но рука не стряхивалась.
— Идем, время не ждет!
Альварез повернулся. Что же делать? Он не имеет права привлекать к себе внимание. Быть того не может, чтобы повар так быстро обнаружил фитили. Может быть, его предали? Оноре вел двойную игру?
Мастер флота глянул на мужчину краем глаза. То был Томаш, моряк, который принес Оноре письмо от Люка. Томаш — единственный из выживших в Альвенмарке, кто прекрасно рассмотрел Альвареза.
— Идем за мной, приятель.
Альварез посмотрел моряку прямо в глаза, пытаясь прочесть в них, что тот собирается предпринять.
— Ну, давай, мой капитан уже теряет терпение!
Остальные уже отвязали канаты и отшвартовали корабль.
Неужели его должны похитить? Что они собираются с ним сделать? Убить? Или ему удастся убедить их в том, что смерти желает им кто-то другой? Что они стали пешками в большой битве за власть? Может быть, он сможет бежать вместе с ними, навсегда оставив в прошлом Оноре с его интригами. Может быть, речь идет о чем-то другом. Он не из тех, кто легко сдается.
Альварез возвращался на «Эренгар».
Томаш направился прямиком на камбуз, не обращая внимания на мрачные взгляды капитана. Едва войдя в небольшое помещение, он отдернул цветастую занавеску.
Альварез задержал дыхание.
Вместо того чтобы нагнуться к бочонкам, Томаш вытянулся, ощупывая полку прямо под потолком.
— А вот и ты, — пробормотал он и обернулся.
Семь стрел
Фингайн пересек длинный зал. Он знал, что все вокруг сделано из древнего камня, но глаза не верили в это. Казалось, что стены сотканы из света летнего полудня. Они были бесконечными и недосягаемыми, словно небо. И только пол, покрытый яркой коралловой мозаикой, напоминал, что посетитель находится в одной из башен Вахан Калида. Нужно было очень долго смотреть в одно и то же место на стене, чтобы различить за небесной иллюзией бледные стены дворца.
Уверенным шагом лучник приближался к воротам, темно-красным пятном выделявшимся на фоне иллюзорной стены. Слегка загибающаяся по краям кверху дверная балка держалась на двух стройных колоннах. Створок не было. В теплом воздухе покачивалась легкая завеса. Сквозь нее виднелось настоящее небо. Серое, застланное тучами, оно предвещало скорый дождь.
Через врата Фингайн вышел на широкую террасу с видом на гавань. Он застыл. Печально оглядел разрушенный город, казавшийся в сером утреннем свете еще более безутешным. В принципе, мауравани не любил города. Площади, на которых кипела жизнь, нервировали его. Там никогда нельзя было увидеть все. Но Вахан Калид был особенным городом. Идти сюда меж разрушенных дворцовых башен, по засыпанным обломками улицам было грустно.
И только сейчас, находясь высоко над руинами, Фингайн осознал весь ужас катастрофы. Какой силой завладели сыны человеческие! И на что еще они, интересно, способны? В представлении Фингайна, города разрушали гармонию с природой. Он знал, что другие эльфийские народы воспринимают города иначе, чем маураване. Остальные любили придавать форму камню, устремлять дерзкие шпили к небесам. Это творческое безумие — просто суета! Почему бы не оставить мир таким, каким подарили его своим детям альвы? Не признак ли высокомерия — полагать, что можешь улучшить мир древних? И зачем создавать места, где может жить так много детей альвов, что приходится тесниться, когда идешь по улицам, ведущим к подножиям башен? Зачем все эти толпы, точно стадо буйволов, бредущее по узкой тропе?
Фингайн снова окинул взглядом руины. Ветер, возвещавший о приближающемся дожде, принес в гавань пыль. Живые существа в руинах были редки.
Один-единственный раз мауравани побывал на Празднике Огней. Он представил себе детей альвов в гавани и на украшенных кораблях. Волшебников, расцвечивающих бархатное черное небо. Птиц из яркого огня. Цветки, такие же красочные, как те странно мясистые растения, превращавшие бледные коралловые рифы у теплого побережья в море красок. Подумал о смеющихся кобольдовых детях, которые, запрокинув голову, смотрят в небо. О молодой девушке-кентаврессе, подарившей ему тогда букет цветов.
— Мы никогда не узнаем, сколько погибло той ночью. До этого часа было похоронено 23 734 моих ребенка. Но еще очень многие под обломками. А от тех, кто стоял на набережной неподалеку от роскошного каркаса, гордясь тем, что видят коронацию своими глазами, не осталось ничего.
Лучник обернулся. За его спиной на террасе стояла Эмерелль. Она появилась внезапно, словно дуновение ветра, ни единым звуком не выдав свой приход.
На ней было белое платье с глубокими разрезами на рукавах. Узкое, оно четко очерчивало ее фигуру. Шею скрывал воротник-стойка. Волосы она подобрала перламутровыми гребешками. Цепочка из черно-красного граната, оправленного витиеватым серебром, выделялась на фоне ткани, словно запекшаяся кровь.
Лицо Эмерелль казалось еще более узким, чем обычно. Старше. Строже.
Королева молча указала на длинный стол на западном краю террасы. На столе была расстелена темно-синяя ткань, уголки придавлены серебряными подсвечниками и нефритовой статуэткой. Под тонкой тканью угадывались продолговатые формы. Фингайн догадывался, что скрыто под тканью.
— Скоро начнется битва за Фьордландию, — сказала королева. Голос ее звучал безжизненно, она говорила монотонно. — Что ты думаешь об этом?
Фингайн посмотрел вниз, на разрушенную гавань. До сих пор он считал, что войско людей никогда не найдет дорогу в Альвенмарк, если только его не позовут, как когда-то призвали Альфадаса с его витязями.
— Однажды я видел, как стая волков загоняла медведя. Что-то пробудило его от зимней спячки. Может быть, дурной сон. Шестнадцать волков набросились на него. Изголодавшиеся твари, отмеченные печатью зимы, на грани голодной смерти. Медведь тоже ослаб от долгого сна. На него нападали одновременно не менее трех волков. И каждая атака приносила новые раны. Маленькие царапины, но вскоре по затвердевшему снегу протянулся кровавый след. Волки преследовали его без устали. Негромко завывая, они постоянно были неподалеку. Пятеро волков были убиты. Каждая смерть давала выжившим новые силы, потому что они съедали трупы своих братьев. Под конец медведя загнали в узкое ущелье. Прижавшись спиной к скале, он долго еще сражался. Все волки были ранены. Медведь умер незадолго до рассвета к исходу третьей ночи.
Королева долго смотрела на него. Истолковать ее взгляд мауравани не мог. Злится ли она?
— В каждой стае есть вожак, — наконец произнесла она, откидывая темно-синюю ткань.
На полированном дереве столешницы лежали семь белых стрел с серебряными наконечниками. На каждом древке витиеватые красные линии складывались в короткое изречение.
— Время поджимает. Ты должен убить для меня семерых сыновей человеческих. Каждый из них обладает силой разрывать сеть золотых троп и открывать ворота в Альвенмарк. Они — вожаки человеческой стаи. Мужчины и женщины, непримиримо желающие нашей смерти. С ними нельзя говорить. Если ты убьешь их, Альвенмарк будет спасен.
Фингайн подошел к столу и увидел, что на стрелах написаны имена. Два из них были ему знакомы. Одно из них принадлежало воину, о котором он слышал только хорошее.
— А Фьордландия? — наконец спросил лучник.
Королева не ответила.
Предатель
Альварез отшатнулся от коренастого моряка, когда тот повернулся к нему.
В руке Томаш держал желтый пузатый керамический сосуд.
— Найди кого-то, кто помассирует тебе плечи. Ты ведь страдал, словно святой Ромуальд, когда язычники колесовали его. Зачем этот подонок рыцарь заставил тебя тащить бочонки?
— Наверное, он меня не любит, — коротко ответил Альварез. Теперь он снова опустил голову. Возможно ли, что Томаш не узнал его? Благодарно кивнув, он принял сосудик и вынул зубами пробку. Недоверчиво принюхался. — Да это же масло чайного дерева! Это же целое состояние! Я не могу…
Томаш отмахнулся, когда Альварез хотел вернуть ему сосуд.
— Тьюред так богато одарил меня, что пришло время поделиться своим счастьем с другими. Знаешь, всего пару дней назад я был пленником Других и должен был смотреть на то, как самых храбрых ребят бросают на поживу акулам. Я уж думал, что пробил мой смертный час. А теперь я свободен. К тому же на прекрасном корабле, доверху нагруженном самой лучшей едой. Карманы мои полны серебра, сам примарх велел мне развлекаться в Вилуссе, в то время как весь флот привязан к Вороньей Башне. — Томаш лучился от счастья. — Господь любит меня!
Альварез судорожно сглотнул. Посмотрел на бочонки. Охотнее всего он бежал бы прочь без лишних слов.
— Я хочу хоть немного поделиться своим счастьем, приятель. Тогда оно не оставит меня.
Мастер флота заткнул пробкой сосуд с маслом чайного дерева и повернулся, чтобы уйти. «Я не палач», — с горечью подумал он. Приведенные в исполнение приговоры основаны на справедливых законах. Что натворили ребята на этом судне, он не знал. Наверняка они сознательно не восставали против ордена! Если он убьет их, то будет никем иным, как подлым убийцей.
Он резко повернулся. Пусть лучше он станет предателем!
— Ты узнаешь меня, Томаш?
Моряк смущенно посмотрел на него.
— Откуда ты знаешь мое имя? Ты… — Глаза Томаша расширились. Он испуганно опустился на колени. — Прости, господин! Эта одежда… Грязная работа… Я не узнал тебя.
— Позови капитана, — спокойно произнес мастер флота.
— Да, господин. Сейчас же! — Томаш протолкался мимо него к узкому выходу из каюты, старательно пытаясь не задеть его.
Альварез смотрел на оба бочонка. Как же рассказать о том, что он сделал? Как сказать, что он проник сюда, словно вор, и что только по прихоти судьбы не захотел иметь ничего общего с этим преступлением? Если бы Томаш не вернул его на борт…
Войдя в каюту, капитан окинул его полным недоверия взглядом.
— Зачем ты пришел на борт моего корабля под такой личиной? — без околичностей спросил он.
— Я пришел сюда, чтобы удостовериться в том, что этот корабль никогда не достигнет Вилуссы. Ты со своими ребятами должен был умереть. Вон те два бочонка наполнены порохом. В печи лежит фитиль.
Вместо того чтобы задавать вопросы, капитан опустился на колени перед очагом и достал дрова. Альварез увидел, как у молодого офицера по коже побежали мурашки. Когда он повернулся, лицо его было бледнее мела.
— Почему?
— Должно быть, вы что-то видели в Альвенмарке, — приглушенным голосом сказал мастер флота. — Я даже знать не хочу, что это было. Для меня вы — герои. Наверняка вы служили Церкви верой и правдой. Будет преступлением обойтись с вами так. Направляйтесь к Вилуссе, но не становитесь там на якорь. Вам нужно плыть дальше, на запад. Если найдете на побережье пустынное место, где за вами никто не будет наблюдать, сойдите на землю и уничтожьте «Эренгар». Корабль должен исчезнуть! Иначе вас очень скоро начнут искать. Ты ведь получил золото, чтобы купить груз хорошего вина.
Молодой офицер медленно кивнул. Он казался оглушенным. Томаш тоже выглядел потрясенным. Альварез видел, что у него дрожат ноги.
— Разделите золото между собой, — продолжал мастер флота. — А потом бегите. Каждый в своем направлении. Не держитесь вместе! Избегайте всего, что может привлечь внимание. Назовитесь вымышленными именами, если останетесь среди людей. И, ради Тьюреда, никогда никому не говорите об Альвенмарке. Вы должны исчезнуть бесследно, словно вас поглотило море. У примарха шпионы по всей стране. Если один из вас заговорит, Оноре узнает обо всем. И будет травить вас до тех пор, пока не удостоверится, что каждый умолк навеки. — Альварез цинично улыбнулся. — Меня послали убить вас. Теперь моя жизнь в ваших руках. Если Оноре узнает о том, что вы еще живы, то узнает и о том, что помог вам в этом именно я.
— Но ведь мы могли случайно обнаружить фитиль, — заметил капитан.
Альварез покачал головой.
— Если он найдет вас, то вы расскажете ему обо мне.
— Никогда. Клянусь Тьюредом… — начал Томаш.
Мастер флота скупым жестом приказал ему молчать.
— Не стоит легкомысленно клясться именем господним. Оноре отдаст вас вопрошающим. И уж поверьте, от них не скроешь ничего. — Он поднял сосуд с маслом чайного дерева. — Я должен поблагодарить тебя, Томаш. Твоя доброта открыла мне глаза. Ты уберег меня от страшной потери. Я чуть не лишился самого себя. Этого я никогда не забуду. Пусть с тобой в пути всегда будет счастье.
Капитан хотел удержать его. Альварез грубо отодвинул его.
— Говорить больше не о чем. Послушайте моего совета и живите! Может быть, за кораблем следят. То, что я вернулся на борт, уже само по себе подозрительно. Если я задержусь слишком долго, это вызовет недоумение. Когда я говорю, что у Оноре везде шпики, это не пустые слова.
Мастер флота покинул камбуз и глубоко вздохнул. Почти вся команда собралась на главной палубе и сейчас таращилась на него. Никто не мог понять, какие общие дела могут быть у вонючего грузчика и молодого капитана.
Альварез отвернулся. Поспешил к сходням. Шаги его были легки. Он чувствовал себя так, словно Господь снял с души его целую гору. Кирпичная кладка стен сверкала красным в первых лучах солнца. Небо сияло голубым и нежно-розовым. Вода в гавани достигла самой низкой отметки.
Жюстин еще ждал его.
— Ты голоден, брат-Лев?
Его брат по звену вопросительно глядел на него.
— Я знаю один трактир, пользующийся дурной славой, в который лучше не заходить таким мужчинам, как мы. Сегодня утром там пекли ароматный хлеб. А я умираю от голода.
— Тогда идем туда, девица, — ухмыльнулся Жюстин. Вдруг он наморщил нос. — От тебя пахнет маслом чайного дерева?
— Это аромат настоящего рыцарства.
Товарищ его засопел.
— Когда ты перекладывал припасы, тебе на голову, должно быть, упал бочонок.
— Я бы сказал, что у меня с души свалились оба бочонка.
Они свернули в переулок, и мастер флота взял Жюстина под руку. Костыль и деревянная нога постукивали по мостовой в равномерном ритме.
Этот звук напомнил Альварезу измеритель времени, вошедший в моду в последние годы. Ему было ясно, что с этого дня он живет взаймы. Семнадцать человек не смогут сберечь тайну. Один из них рано или поздно заговорит. Если напьется, или, может быть, чтобы произвести впечатление на бабу. Оноре узнает, что они живы. Может быть, через год или через два. Если повезет, то позже. Но его предательство будет раскрыто.
И несмотря на это, на душе у Альвареза было светло, словно в тот ясный день, когда он получил золотые шпоры. Он — рыцарь, а не убийца!
Видящий сны
Аруна приподняла голову спящего, чтобы он не поперхнулся водой, когда будет говорить. Кожа его стала белой от долгого заточения. Даже на час не покидал он покои глубоко под Башней Восковых Цветов. Спящего касался только свет янтаринов, но и тому приходилось пронзать всю толщу зарослей кувшинок, чтобы коснуться молодого рыцаря в темной воде. Однако сын человеческий потерял гораздо больше, чем цвет лица, который дало ему солнце его мира. Намного больше!
Его глаза беспокойно двигались под сросшимися веками. Он видел сны уже много дней и не мог проснуться. С тех пор как Аруна утащила его на дно и выпустила козу, которая должна была умереть вместо него. В расплывшемся под водой облаке крови Аруна поцеловала человеческого сына. И магия этого поцелуя уберегла рыцаря от утопления.
— Расскажи мне о круглой комнате с деревом на полу, которое словно кровь!
Голос Ураваши был таким же манящим и неотразимым, как и пропорции ее тела и тонкие черты лица. Она считалась самой прекрасной из апсар и выглядела как княгиня. Как ни противно было Аруне то, что предстояло юноше, противиться Ураваши она не могла. Улыбки княгини было достаточно для того, чтобы гнев Аруны растворился, как кровь козы в водах гавани, еще раньше, чем Аруна доставила сына человеческого в Башню Восковых Цветов.
— Расскажи мне о своих братьях и сестрах в нишах, — манящим голосом требовала она. — Об одноглазом и о человеке с палкой. И о других. Кто были другие?
— Был один, который всегда приносил с собой запах моря, — ответил голос спящего. Он говорил медленно, словно его язык с трудом подбирал слова. — Альварез де Альба! Его голос был мне хорошо знаком. Как часто он говорил со мной о ветрах и о море…
— Ты рассказывал мне о сестре Героне. Какие знаки на ее гербе?
— Башня, — ответил мальчик, — это знак ее звена. И Древо Крови как символ нашего ордена и тайны Братства. Над башней и Древом Крови изображен пороховой рог, потому что она — мастер стрельбы.
— Кто еще был в тени?
Аруна давно знала все имена. Их было семь. Более луны они не могли выманить у рыцаря больше ни единого имени. Юноша оказался хорошим наблюдателем. Несмотря на предосторожности братства, он разгадал всех. Даже Эмерелль не могла выпытать у него ничего во время допросов.
Апсара печально взглянула в бледное лицо. Они вырвали у него все его тайны. Аруна знала, каким верным сердцем наделила юношу природа. Она чувствовала, как оно бьется. Она была с ним единым целым. Она ела и пила вместо него. Убрала яд из его крови, ставшей ее кровью. Он ни за что не выдал бы эти имена добровольно. Даже если бы у него вырывали пальцы раскаленными щипцами. Но что мог противопоставить спящий Ураваши и Эмерелль? Он уже не был хозяином своей воли. И он не должен был знать о предательстве, которое совершил.
Милость ли это — оставить его в уверенности, что сердцем он чист? Часто Аруне хотелось, чтобы он умер в гавани вместе со своими товарищами, был разорван чудовищами морскими, которых они сами приманили к Вахан Калиду кровавыми злодеяниями. Этого было бы довольно. Но такое…
— Что ему снится, Аруна?
Голос проник сквозь туман над водой. Он ласкал слух, заставляя язык повиноваться, подобно тому как запах мускуса ласкал обоняние, пробуждая иные, глубинные желания.
— Ему снится его любимая, которую отняли у него в день свадьбы. Она снится ему почти постоянно. Круглую комнату в его снах я никогда не видела.
— Романтичная душа, — усмехнулась Ураваши. Затем голос ее стал резким. — Ты забыла, что они сделали?
— Нет. Он должен был умереть, так же как и его спутники. Он ослеплен. Он заслужил смерть. Но он не предатель. Не нужно заставлять его жить с этим позором. Пожалуйста, забери его от меня.
— Королева хочет, чтобы он жил! Забирай его снова с собой, на дно. И слушай его сны. Эмерелль хочет быть совершенно уверена в том, что их всего семь.
Ураваши улыбнулась апсаре, и Аруна повиновалась. Она оставила на губах юноши мимолетный поцелуй, охотно даря ему возможность дышать под водой, как и она. Апсара нырнула к нежным столетним водорослям, мягко колышущимся от течения. Свет янтаринов вскоре потерялся на пути в вечную тьму на дне грота.
Левая рука Аруны скользнула к ленте из плоти, которой она привязала себя к юноше, как мать привязана к ребенку до того, как он впервые закричит. Она дала ему свою кровь. Апсара не знала, делит ли она свои сны с молодым рыцарем. Иногда она ревновала его к королеве с золотисто-рыжими волосами, которая поселилась настолько глубоко в его сердце, что ее лицо властвовало в его снах.
Словно сон в летнюю ночь
«Она вернулась в Фирнстайн другой. Времени я с ней проводил мало. Те дни были слишком насыщенными. Система из рвов и окопов вокруг королевского города должна была быть завершена. Теперь помогали даже тролли и кентавры. Они знали, что Фирнстайн — это последняя линия обороны перед Альвенмарком. Если город падет, то мир людей будет потерян для детей альвов.
Не проходило и дня, чтобы Гисхильда не созывала совет. Когда я вспоминаю об этом, у меня возникает такое чувство, что она догадывалась о том, что случится, словно она плавала с апсарами и задавала вопросы, которым лучше не срываться с губ, если хочешь спокойной жизни. Мне казалось, что Гисхильда решила изменить в течение одного-единственного лета больше, чем все ее предшественники на троне за сотню лет. Она позаботилась о том, чтобы во всех городах были основаны приюты и богадельни. Она выписала пенсию каждому, кто сражался в войнах против Церкви Тьюреда. Не важно, сколько времени — четыре недели или сорок лет — поднимал он свой меч в битве за Фьордландию. Она вызвала из Альвенмарка полчища целителей, ремесленников, крестьян, художников и кузнецов, и Эмерелль потакала почти всем ее желаниям.
Она великодушно предоставляла убежище каждому, кто прибыл из Друсны, хотя знала, что тем самым впускает в свое королевство и множество шпионов Церкви. На празднестве Яблок она только чудом избежала отравления. В другой раз она едва увернулась от падающего дерева, когда посетила лагерь дровосеков неподалеку от Зунненберга.
Сигурд Меченосец, капитан ее мандридов, медленно оправлялся от ран. И она, Гисхильда, была, пожалуй, виновата во многих седых прядях в его волосах, потому что не хотела слушать его, когда он советовал ей быть осторожнее. День за днем она ходила среди своих людей. Выслушивала каждого. И всегда рядом с ней был Эрек.
Странно было наблюдать за ними обоими. Я знаю, что именно среди нас, детей альвов, много говорили и будут говорить о них.
В первую очередь те, кто любил рассуждать о Фародине, Нурамоне и Нороэлль, теперь трепали языком по поводу Гисхильды.
Все видели, что в отношениях между Гисхильдой и Эреком что-то изменилось. Хотя они и не целовались на людях, можно было заметить, что при любой возможности он берет ее за руку. Иона не противится.
Не знаю, что произошло в яме, в которую поймали их враги. И в последовавшие за этим дни. Что бы там ни было, это сильно изменило ее. Один эльф, известный своими сентиментальными стихотворениями, однажды сказал о ней, что в те дни последняя королева отбросила сталь Церкви и открыла свое сердце. И это была не завуалированная метафора болтуна. Гисхильду действительно редко видели в доспехах в конце того лета. В путешествия она отправлялась в рубашке и штанах. И она утратила свою безжалостную жестокость, которой отпугивала столь многих прежде.
Но тот, кто обладает взглядом кобольда, видит глубже. Мне кажется, что она в то время была исполнена глубокой меланхолии. Я не хочу сказать, что ее любовь к Эреку не была искренней. Но она не была безудержной, дикой, какой бывает любовь в юности. Она казалась мне сном в летнюю ночь, лихорадочным и запутанным. И так же, как летом спящих часто будит до срока утренняя жара, так было и с королевой. Ее сон окончился еще раньше, чем выпал снег в тот год».
Цит. по «Последняя королева», том 3, «Рожденные во льдах», с. 39 и далее. Написано БрандаксомТараном, повелителем вод в Вахан Калиде, военачальником хольдов
Пьяница
— Ты уверен, что у него получится? — Фернандо вглядывался в темноту сквозь бойницу.
Барабанивший дождь почти заглушал его голос. Теплое кисловатое дыхание коснулось лица писаря. Альфонсин положил на плечо Фернандо тяжелую мозолистую руку. Вероятно, наводчик считал это доверительным жестом, но собеседнику было неприятно.
— Поверь уж мне, писака. Родриго, черт его побери, лучший пловец здесь, на борту. Для него эта маленькая вылазка — столь же плевое дело, как поход в Церковь для набожной девицы.
Фернандо попытался разглядеть причал, однако дождь растворил все тени. Виднелся только свет фонаря перед таверной, расположенной в конце каменной пристани, — расплывчатое пятно во тьме. Фернандо был близко к «Посланнику божьему» и знал, что огней должно быть больше, но пелена дождя поглотила их, подобно тому как постоянный стук крупных капель дождя по палубе скрывал негромкие привычные звуки на галере — треск тяжелых влажных балок и такелажа, который трепали порывы ветра. Казалось, буря поглотила целый мир, кроме тусклого огня, с которого не спускал глаз Фернандо.
— Должно быть, это чертовски важные письма, — пробормотал Альфонсин. — Удивительное дело — посылать пловца в море в такую дьявольскую погоду, когда у нас есть хорошая лодка.
— Примарх не доверяет некоторым корабельным офицерам. На борту у нас по меньшей мере один предатель. Но парень хитер. Примарх еще не сумел его раскусить. Но то, что в гнезде есть кукушонок, совершенно точно.
— Н-да… — Альфонсин замер настолько близко к нему, что их щеки почти соприкасались. Он тоже смотрел поверх витиевато украшенного ствола «Молота Тьюреда» на свет в таверне. — Удивительно, что примарх не приказал заковать всех офицеров в цепи, — негромко размышлял он. — На борту ведь достаточно рыцарей, которые могут вести «Посланника божьего» вместо них. На мой взгляд, это все чертовски таинственно. Я чую золото. Чертовски много золота. Пусть меня…
Внезапно наводчик умолк. Над ними, на кормовом возвышении, раздались тяжелые шаги стражника. Похоже, это был всего лишь вахтенный. Он топал прямо над их головами.
Фернандо молча возблагодарил Тьюреда. Ему было ясно, к чему клонит Альфонсин. Писарь мог бы догадаться, что парень далеко не глуп. Никто не может стать наводчиком на борту галеры Нового Рыцарства, если у него в голове опилки. Фернандо позволил себя обмануть скупым записям в бортовом списке «Посланника божьего». Альфонсин был отмечен в нем как закоренелый пьяница. О Родриго там было написано лишь немногим больше. «Выносливый гребец. Очень хорошо плавает. Пользуется любовью товарищей. Характер скромный. Денежки несет портовым шлюхам».
Вахтенный над ними переминался с ноги на ногу. Наверняка аркебузир промок до нитки. Стоять в эту ночь в карауле — что угодно, но не божья милость. Все их путешествие проходит под несчастливой звездой, подумал Фернандо. Погода слишком плохая для этого времени года, а ветер чересчур переменчивый, под парусом они шли не более пяти часов подряд. Бороться со стихиями приходилось гребцам. А когда они выбивались из сил, «Посланник божий» был вынужден войти в защищенную от ветра бухту и бросить якорь.
Оноре хотел бы сейчас быть уже в Анискансе, это Фернандо понимал. Однако, какие у него там могут быть срочные дела, было писарю неясно. Но наверняка это должны быть очень важные дела. Промедление заставляло Оноре терять терпение день ото дня. Фернандо знал примарха уже много лет, но в таком раздраженном состоянии его видеть еще не доводилось. Одному Господу известно, на ком выместит примарх свое дурное настроение.
Фернандо уже давно спал плохо. Он был посвящен в слишком многие тайны Оноре. Он знал о подделанных письмах, которые получили Люк и Гисхильда, о еще некоторых махинациях, при помощи которых примарх повредил ордену Древа Праха. Не слишком ли это много для бедного писаря? Возможно. Оноре был не тем человеком, который способен долго мириться с тем, что кто-то посвящен в его тайны. Писарь был уверен, что не сможет оставить службу в Новом Рыцарстве живым. По крайней мере, долго он не протянет.
Фернандо подумал о Томазине, страже воронов, который так неудачно упал с лестницы и сломал себе шею в тот день, когда на Цитадель Валлонкура было совершено нападение. Рыцарь был слегка глуповат, но он был искренним человеком. С ним можно было болтать, не опасаясь за сказанное…
Приближенные к Оноре люди поступали разумно, взвешивая каждое слово. Фернандо часто размышлял о том, насколько удобно было для Оноре это неудачное падение Томазина. Страж воронов уже не мог послать предупреждение старому примарху Леону. Леон погиб во время сражения за Цитадель. Впоследствии примархом стал Оноре, и не в последнюю очередь потому, что привел подкрепление, отбросившее эльфов. Может быть, все это было лишь счастливой случайностью.
Иногда Фернандо спрашивал себя, размышляет ли еще кто-то над тем, как удачно для Оноре проишествие со стражем воронов. Но даже если такие люди были, то они, как и писарь, не решались заговорить о везении Оноре.
Галера задрожала под порывом ветра. Писарь подумал о двенадцати больших, обитых железом сундуках, доставленных на борт втайне под его руководством. Он слышал, как в сундуках что-то звенело. Наверняка они до краев были полны сокровищами Альвенмарка. Состояние, которого достаточно, чтобы купить себе маленькое королевство. Что задумал Оноре?
Он вел часть записей Оноре, устало подумал писарь. Примарх был, можно сказать, одержим тем, чтобы записывать абсолютно все. Перед путешествием Фернандо видел список высоких чиновников Анисканса, которых Оноре считал продажными до мозга костей или, по крайней мере, поддающимися шантажу. Он видел слишком многие документы Оноре. Просто чудо, что писарь еще жив. Только списка с именами шпионов примарх ему не показывал. На губах писаря мелькнула мимолетная улыбка. Затем его снова охватил страх. Может, это знак, что ему было дозволено увидеть список с именами коррумпированных чиновников Анисканса? Знак, что дни его сочтены? Интересно, какой несчастный случай произойдет с ним? В шторм его смоет волной за борт?
От завывания ветра по спине у Фернандо побежали мурашки. Он опустил взгляд на маленькие прорези в крышке фонаря, стоявшего рядом с «Молотом Тьюреда». Приглушенного света было достаточно, чтобы вырвать из темноты две фигуры на стволе пушки: рыцаря ордена, поставившего ногу на грудь поверженного язычника и поднявшего обе руки в смертоносном замахе боевого молота.
Фернандо ощупал молоток, спрятанный под плащом, на поясе. Может быть, Тьюред хочет дать ему знак?
Писарь услышал шаги стражника на лестнице, ведущей на главную палубу. В бушующем ливне этот звук почти терялся. Фернандо поднял плащ, прикрывая фонарь.
— Хорошо, — послышался хриплый голос Альфонсина.
Шаги стражника смолкли. Фернандо затаил дыхание и прислушался. Коренастый наводчик протискивался мимо него.
Где стражник? Писарь испуганно присел на корточки возле «Молота Тьюреда».
— Кто идет? — Узкий луч света от фонаря пронзил зарядную камеру.
— Я! — Широко расставив ноги, наводчик встал прямо перед ним.
— Опять ходил к своей любимой, Альфонсин?
— Как обычно, когда я не могу уснуть.
— Не слишком ли она холодна? — послышалось из дождя.
Фернандо молился о том, чтобы стражнику не пришло в голову подойти ближе.
— Я так понял, тебе больше нравятся мокрые, — насмехался мастер-оружейник. — Моя девочка — сущая сердцеедка. Ты когда-нибудь видел, что творит железная пуля, попадая в грудь мужчины?
— Ты ненормальный, Альфонсин.
Фернандо показалось, что он услышал негромкий смешок.
— Что, прям такой уж ненормальный?
Шаги удалились.
Он прислушался к дождю, по-прежнему закрывая плащом свет фонаря. Внезапно он почувствовал на лице кисловатое дыхание Альфонсина.
— Надеюсь, ты со страху не обоссал мою бронзовую любимицу, маленький рыцарь пера?
Писарь сжал губы, что делал довольно часто. Комплекция не позволяла ему бороться с людьми вроде Альфонсина. Он медленно поднялся.
Наводчик протянул ему руку, искусно поворачивая в пальцах золотую монету.
— Я все еще спрашиваю себя, зачем примарху нужен на собственном корабле пловец, для того, чтобы отнести на берег пару писем. Все это очень странно. — Альфонсин поднял кулак, словно собираясь ударить невидимого противника.
Золотая монета взлетела в воздух и исчезла в темноте.
Он снова протянул руку. Затем поднес к носу Фернандо огромный кулак, повернул его и раскрыл. Там лежала золотая монета.
— У моего маленького любимца наверняка есть братья и сестры. Он так одинок. А когда ты одинок, у тебя возникает так много мыслей. Но если у него появится братик или сестричка, то всем вопросам будет положен конец.
Фернандо презрительно засопел.
— С чего ты взял, что у меня есть еще монеты?
— Ты — писарь примарха. Он послал тебя, чтобы ты занялся странными вещами. Оноре — человек небедный. И он наверняка не хочет, чтобы люди болтали. Поэтому он и не поехал на ялике. Ничто так хорошо не запечатывает уста, как золото.
— Хорошо, еще одну монету я могу тебе дать. Но только когда Родриго вернется и я буду уверен в том, что все сделано по-моему.
— А почему только одну? — Наводчик прохрипел этот вопрос ему прямо в лицо, заставляя вдыхать зловоние, исходившее у него изо рта.
— Потому что твой друг тоже захочет, а у меня осталось всего две золотые монеты.
Альфонсин прищелкнул языком.
— Вот как. Больше золота у тебя, значит, нет. А что в тех ящиках, которые настолько тяжелы, что их должны нести шестеро мужиков?
Фернандо задержал дыхание. Вот, значит, как! Оноре догадывался, что так будет. Поэтому никому и не было разрешено покидать галеру, хотя корабль стоял в гавани уже второй день.
Альфонсин негромко рассмеялся.
— Удивлен? Даже торговки на рынке болтают меньше, чем гребцы. Когда их сидит сто сорок человек в одном помещении, не остается тайн относительно того, что происходит на корабле. Особенно когда путешествие настолько странное, настолько поспешное… И никому не дозволено покидать корабль, кроме тайного посланца примарха.
— У меня всего две золотые монеты, — выдавил из себя писарь.
Улыбка Альфонсина стала еще шире, глаза его превратились в узкие щелочки.
— Тогда давай сюда обе. Немедленно!
— А Родриго?
Наводчик презрительно засопел.
— Он не только плавает как рыба, но и настолько же глуп. Он ничего не заподозрит.
Фернандо нащупал на поясе кошель. Пальцы мимолетно коснулись холодного металла молотка.
Альфонсин прислонился к стволу пушки и заглянул в отверстие для стрельбы.
Негромкий свист заставил писаря вздрогнуть. Неужели этот идиот забыл о стражнике?
— Наша рыбка добралась!
Теперь и Фернандо пригнулся к стволу. Он увидел нечеткий силуэт на фоне фонаря перед таверной. Затем свет стал виден снова.
— Может быть, это всего лишь посетитель, — недоверчиво проворчал писарь.
Его рука по-прежнему покоилась на кошеле; кожаного шнурка он не развязывал.
— Ерунда! Он трижды закрывал свет, как мы и договаривались. Ты просто слишком поздно взглянул. Вот, сейчас ты увидишь, что я прав. — Альфонсин наклонился к фонарю.
Фернандо смотрел в темноту не отрываясь. Дождь не утихал. Словно серебристая пелена, сверкал он на орудии.
Свет перед таверной снова пропал. Один раз. Второй. Третий.
Писарь вздохнул с облегчением. Итак, Родриго добрался.
Альфонсин поднял фонарь, просунул его в широкое отверстие, из которого торчал ствол «Молота Тьюреда». Открыл железную бленду, затем снова закрыл. И так три раза. Затем на всякий случай повторил сигнал.
В подтверждение того, что он видел, Родриго теперь четырежды подошел к свету перед таверной.
Альфонсин довольно ухмыльнулся.
— Открывай свой кошель, писака.
Он нагнулся, чтобы поставить фонарь рядом со своей пушкой. Свет, падавший в щель фонаря, упал на его лицо.
Фернандо увидел жадный блеск в глазах канонира. Рука его скользнула мимо кошеля, к молотку. Он вынул его и размахнулся.
Удар пришелся Альфонсину в правый висок. От одного алебардщика Фернандо слышал, что черепные кости там самые тонкие.
Наводчик опустился на пол. Без стона или даже крика. Фернандо пригнулся и немного приоткрыл бленду фонаря. Хорошо! Этот мешок с дерьмом не кровоточит. Писарь специально купил молоток с закругленной головкой. На палубу не должна брызнуть кровь!
Фернандо положил два пальца на шею канонира. Кровь еще пульсировала в жилах. Значит, с этой крысой еще не покончено. Посреди сделки утроить цену…
— Вот теперь ты получил свое, жадный ублюдок. — Он убил бы Альфонсина в любом случае, но теперь был уверен, что не пожалеет о своем поступке.
Фернандо пробрался в темноте в угол, где стояли щетки для чистки пушки, прислоненные к большому бочонку с водой. Он погрузил руки в воду и нащупал полотняный мешок. Со стоном поднял его. Мышцы дрожали от напряжения. Он не привык поднимать тяжести.
Писарь осторожно поставил камни рядом с Альфонсином. Неужели он только что вздрогнул? Фернандо поискал рукой молоток. Где он?
Канонир застонал. Рука его дернулась.
Где же молоток? Он ведь положил его возле пушки. Писарь присел и ощупал пол.
— Ты… мер… завец… — пролепетал Альфонсин. Попытался сесть, но снова опустился на пол.
Что-то сверкнуло в слабом свете. Альфонсин носил с собой кинжал, как и все мужчины на борту.
Пальцы Фернандо нащупали наконец рукоять молота. Писарь ухватился за нее и размахнулся.
Альфонсин обернулся и посмотрел на противника.
Писарь не рассчитывал на это движение. И промахнулся мимо виска канонира. С чавкающим звуком молоток вошел наводчику в левый глаз.
Альфонсин издал булькающий звук. Кинжал выскользнул у него из руки и с грохотом упал на палубу. Альфонсин ощупал глаз. Кровь текла по его щеке.
Фернандо выругался. Ударил наводчика в висок. Молоток приземлился с треском. Второй удар пришелся в середину лба.
Альфонсин упал на палубу.
— Ты не должен истекать кровью, проклятая свинья. — Фернандо выпустил молоток и выдернул из рукава платок, которым обычно вытирал с пальцев чернила.
Негромко выругавшись, он промокнул кровь на щеке Альфонсина. Затем скомкал платок и затолкал в глазницу на место выбитого глаза. Почувствовал, как мягкая ткань пропиталась кровью.
Писарь снова выругался. Это было не по плану. Он должен справиться как можно быстрее. Писарь взял мешок с камнями и привязал его к широкому поясу канонира. Вообще-то он хотел взять пушечные ядра, чтобы труп стал тяжелее, но те были на учете. Их исчезновение бросилось бы в глаза. А камни были из того балласта, что лежал в трюме. Их никто не хватится.
Фернандо выпрямился и принялся искать колесо со спицами системы подъемных блоков. С негромким звоном опускались цепи, натянутые под зарядной камерой. Вообще-то система подъемных блоков служила для того, чтобы поднимать над лафетом стволы пушек. Но этой ночью она сослужит другую службу.
Писарь положил руки мертвеца на мешок с камнями, который покоился у него на животе. Осторожно связал их. Затем поднял ноги Альфонсина, обмотал петлю вокруг лодыжек. Брюки Альфонсина были мокрыми и воняли так, словно он провалился в яму с навозной жижей. Ткань коснулась лица писаря. Фернандо сжал зубы и изо всех сил протянул веревку между связанными руками и ногами. Затем привязал веревку к железному крюку, свисавшему с цепи.
Фернандо осмотрел плоды своего труда. Возблагодарил Господа за дождь. Тьюред был на его стороне. Он прощал то, что сделал писарь. Поэтому и послал дождь. Ведь в такую погоду гребцы сидели под своими навесами. Иначе он ни за что не остался бы один надолго. Те, кого мучила бессонница, очень охотно забредали в зарядную камеру. А это — единственное место, где можно провернуть его план. Нигде в другом месте «Посланника божьего» ему не удалось бы тихо убрать Альфонсина. Он был слишком слаб, чтобы в одиночку поднять эту гору мышц и костей.
Фернандо подошел к колесу подъемного механизма. Медленно повернул его. Когда труп оказался на уровне бедер писаря, он заблокировал колесо.
Подошел к Альфонсину и проверил, находится ли платок в глазнице. Сейчас он не имеет права на ошибку! Подтащил мертвеца. Негромко позвякивая, цепи пришли в движение. Вчера ночью он смазал их. Звук был настолько тихим, что шум ливня перекрывал его полностью.
Фернандо медленно подводил труп к орудийному порту «Молота Тьюреда».
Внезапно Альфонсин дернулся.
— Ты все еще не сдох? — Писарь зажал рукой рот наводчика и протащил его над стволом его любимой пушки. — Тогда холодный поцелуй моря сопроводит тебя в объятия сна.
Кровь сердца
Аруна смотрела в темноту. Туда, где был скрыт вход в туннель, соединявший башню Восковых Цветов с бассейном гавани. Ее госпожа заметила взгляд. Мягко покачала головой.
Глупо было думать о бегстве. Аруна погладила мальчика по волосам. В ее сердце была кровь его сердца. Она делила с ним свои сны. Даже сейчас, в это мгновение. Он был ей так близок, как никто и никогда раньше. Кроме матери. Она должна защитить юного рыцаря!
Эмерелль потребовала мальчика, и Аруна знала, что допросов больше не будет. Все, что знал рыцарь, он рассказал. К тем семи именам не добавилось ничего.
Аруна вспомнила историю Нороэлль, некогда родившую дитя Девантара. Ребенка от демона. Но он вырос под ее сердцем. Она тоже носила в своем сердце кровь человека. Нороэлль не хотела отдавать Другим своего мальчика и отнесла его в мир людей, как только он родился. В конце концов сын ее не избежал своих палачей. Тот, кто восстает против Эмерелль, не должен быть настолько глуп, чтобы рассчитывать на победу. Если повезет, можно только отсрочить неотвратимое. За то, что Нороэлль осмелилась восстать против королевы, она была навеки изгнана на осколок в Расколотом мире. Однако несчастье, накликанное волшебницей, ширилось. Ее поступок был словно камушек, брошенный в спокойную воду. Вызванная им волна разрастается все сильнее, пока не разобьется о берег или не успокоится где-то вдалеке. Ее поступок привел к тому, что любимые ею Фародин и Нурамон пропали. Они оба тоже восстали против Эмерелль. Вопреки запрету королевы они искали Нороэлль. Вот уже на протяжении нескольких столетий от них нет ни слуху ни духу; лишь имена их еще живы. Имена эти знакомы всем, живущим в Альвенмарке. И хотя эльфы восстали против своей Королевы, их считают героями. А может быть, именно потому, что они восстали…
Аруна снова поглядела во тьму, скрывавшую туннель.
Зов королевы достиг апсары. То был магический зов, проникавший до самого основания башни.
Эмерелль испытывала нетерпение. Зов пронизал Аруну, сломив сопротивление. Аруна тоже знала толк в плетении заклинаний, однако сила Эмерелль сгибала ее волю, как ураган — траву.
Апсара взяла рыцаря на руки и двинулась навстречу свету. Юноша прижимался к ней, словно снова лежал на руках у матери.
Слезы Аруны растворялись в темной воде. Никто не видел, как она плачет.
К ней подплыла Ураваши. Княгиня не спускала с апсары глаз. Нетерпеливо указала на свет янтаринов.
Аруна вгляделась в лицо юноши. Она знала, что он не принимал участия в убийствах в городе. И тем не менее он тоже совершил преступление, которое, возможно, было ужаснее, чем резня в Вахан Калиде, — он пробил сынам человеческим дорогу в Альвенмарк. Для этого он разорвал сплетенное еще в далекой древности заклинание, часть творения альвов. Он сделал это по незнанию. Но что это меняло?
Эмерелль то и дело спрашивала ее о снах молодого человека, сама присутствовала на допросах. Королева хотела понять, что означает рыцарство для юноши и что он думает о Тьюреде. Она хотела знать каждую мелочь. Все могло оказаться полезным, чтобы победить врагов Альвенмарка. Сынов человеческих недооценивали.
Аруна подняла голову над водой, между плавающими на поверхности озерца цветками лотоса. Ураваши по-прежнему была рядом. Она провела ее к узкой лестнице, которая вела наверх, к выложенному мозаикой полу. Над темно-зеленой водой висели полосы тумана. Аруна узнала Эмерелль. Одетая в белое, в тумане королева казалась похожей на призрак. Внезапно апсара вздрогнула. С Эмерелль был кто-то… Воин. Свет играл в камнях на рукояти его клинка.
Значит, королева привела с собой палача, сердито подумала Аруна. Неужели она решится осквернить Башню Восковых Цветов кровью сына человеческого?
Юноша обхватил руками шею Аруны. Ему не нравилось, что его вынимают из воды. Его глаза подрагивали за сросшимися веками. Апсара поспешно прошла несколько ступеней и положила юношу на холодный, выложенный мозаикой пол. Сын человеческий задрожал всем телом. Выплюнул воду, словно утопающий, принялся хватать ртом воздух. Затем выблевал всю воду и темную тину из легких.
Эмерелль подошла. Безучастно посмотрела на него.
Человек привык к жизни под водой. Дышать воздухом теперь ему непривычно.
Прошло довольно много времени, прежде чем его хрип сменился равномерным дыханием. Аруна опустилась на колени рядом с ним, притянула к себе и уложила его голову между своих грудей. Мягко погладила его по волосам, напевая детскую песенку хольдов.
Молодой рыцарь постепенно успокаивался. Аруна чувствовала биение его сердца в своих жилах. Так бывало каждый раз, когда приходила Эмерелль, чтобы допросить юношу. Поначалу Аруну все это не трогало. Да, она пришла в ужас, когда королева открыла ей, что именно она должна взять сына человеческого под свою опеку.
Эмерелль приказала ленте вырасти из пупка Аруны. Этой лентой королева привязала ее к юноше. А еще королева изменила ее кровь, чтобы она могла питать человека. Аруна с ужасом вспоминала тот день. Ей стало дурно. Она прокляла свою судьбу. И в первую ночь достала обсидиановый нож, чтобы освободиться. Но Ураваши помешала.
Аруна смотрела в лицо юного рыцаря. Его кровь тоже подверглась изменению. Она останется такой до конца его дней. Он никогда больше не станет полностью человеком. И она уже не такая, как ее сестры.
Апсара сочувствовала парню. Она делила с ним сны, глубокую печаль. Тоску по девушке-рыцарю с золотисто-рыжими волосами и теплым смехом, который даже после нескольких лет разлуки целиком занимал его мысли.
Аруна печально улыбнулась. Только когда ее привязали к человеку, она осознала, что не существует мужчины, в мыслях которого первое место занимала бы она. Должно быть, все дело было в крови юного рыцаря — внезапно внутри у нее появилась болезненная пустота, о которой она прежде даже не задумывалась.
Она должна радоваться, что юношу наконец отделят от нее! Тогда эти глупые мысли о никогда не прожитой жизни наконец отпустят ее!
Королева опустилась на колени рядом с ней. Мягко положила руку ей на лоб.
— Благодарю тебя за то, что ты сделала для Альвенмарка, Аруна.
Голос испугал сына человеческого. Он вцепился в апсару еще сильнее.
— Что с ним будет?
Эмерелль казалась удивленной.
— Ты ведь не мать ему, Аруна.
— И тем не менее я была связана с ним, как мать с ребенком.
— И ты открыла мне все, что трогает его душу. Ты помогала мне в допросах. Разве мать сделала бы это? Теперь ты свободна, Аруна. Он больше не будет обузой для тебя.
— Я знаю, какую службу сослужила тебе, моя королева. Поэтому прошу о милости.
Эмерелль приподняла бровь, и Аруна спросила себя, удивляется королева или уже сердится.
— Говори!
— Что станет с сыном человеческим?
Что-то изменилось во взгляде королевы. Мягкость исчезла из ее глаз.
— Это зависит только от него. Если я обнаружу в нем хоть немного того, что сама понимаю под рыцарством, то буду великодушна. Но если нет… Он навредил Альвенмарку в такой мере, как ни один человек прежде. Он заслужил смерть, равно как и его товарищи, погибшие в прибрежных водах.
— Ты знаешь, что он сделал это не по злому умыслу. Не он открыл ворота в наш мир.
— Ты уже забыла все, что он рассказал? Он запечатал звезду альвов в своем мире. И он совершенно точно знал, что делает!
— Его учение ослепило его, моя королева, — напомнила Аруна. — Он чист сердцем.
Внезапно Эмерелль улыбнулась.
— Ты удивляешь меня. Если он действительно таков, каким видишь его ты, тебе нечего волноваться. Ты же знаешь, он родился в рубашке. Если ядовитое семя Церкви Тьюреда пустило корни не слишком глубоко в его сердце, он будет жить. Какому сыну человеческому была оказана милость быть рожденным во второй раз? И кто из ему подобных делился кровью с апсарой?
Аруна подумала обо всем том грузе, который даст молодому рыцарю его якобы новая жизнь. И, учитывая это, он уж точно не родился в рубашке. Сколько потребуется времени на то, чтобы он вспомнил свое прошлое? Узнает ли он, как предал своих братьев и сестер по ордену? Нужно надеяться, что он никогда не поймет, что рассказал во время своего долгого сна.
Эмерелль мягко коснулась ее живота, и лента из плоти и крови отпала. Аруна вздохнула. В этом звуке не слышалось облегчения. Она с сожалением смотрела на отпавшую пуповину.
Рыцарь застонал. Он ворочался у нее на руках, произносил слова, которых она не понимала. Аруна крепко держала его. В глазах у нее стояли слезы.
Королева провела кончиками пальцев по его лбу и глазам.
— Спи, сын человеческий.
Выражение ужаса сошло с лица рыцаря. Теперь его веки снова были разделены, но оставались закрытыми.
Теперь Эмерелль коснулась живота юноши в том месте, куда вросла пуповина, и она отпала.
Аруна проглотила слезы.
— Увижу ли я его еще когда-либо?
— Он не узнает тебя. Для него будет лучше, если он никогда не узнает о том, насколько был близок тебе. Не забывай, это всего лишь человек. Он мог бы этого и не понять.
Апсара подняла пуповину с выложенного мозаикой пола. Она была еще теплой от ее крови.
— Дай ему время, повелительница. Он не злой. Он запутался.
— Время уходит, Аруна. Наследие альвов не должно ускользнуть от нас. В Серебряной Чаше я видела, как над нашими городами развевается знамя погибшего дерева. У Ураваши и всех остальных твоих сестер тоже подобные видения. — Она пристально посмотрела на Аруну. — Ты апсара. Разве тебе неведома его судьба? Разве за все то время, которое ты была связана с ним, ты ни разу не заглянула в его будущее?
— Он стал кровью от крови моей. Частью меня. А видеть свое собственное будущее нам, к счастью, не дано, повелительница.
— Хочешь попробовать сейчас?
Аруна колебалась некоторое время. Затем покачала головой.
— Он навсегда останется частью меня.
Они долго молча смотрели друг на друга. От Ураваши Аруна знала, как отчаянно пыталась королева разорвать завесу над будущим, о том, что она уже не доверяла видениям, которые дарила ей Серебряная Чаша. Эмерелль часто посещала оракула. Аруна не решилась спрашивать, что сказала королеве ее княгиня. Глядя на королеву, апсара радовалась, что не должна нести ее бремя.
— Я обещаю тебе, что буду справедлива по отношению к юноше. — Эмерелль кивнула одетому в белое рыцарю, молча ждавшему неподалеку.
У него печальные глаза, подумала Аруна. Когда он опустился на колени, чтобы поднять мальчика, апсара мимоходом коснулась руки рыцаря. И в ужасе отпрянула. Она увидела смерть рыцаря. Возникло такое ощущение, словно пламя опалило ее кожу. Дни его были сочтены.
— Не беспокойся, Аруна.
Было совершенно ясно, что королева неверно истолковала ужас, отразившийся на ее лице.
— Олловейн присмотрит за сыном человеческим и позаботится о том, чтобы я не нарушила свое слово.
Два письма
Стражи привели его к покосившейся двери из посеревшего дерева. Поселение ордена Древа Праха выглядело запущенным. Анткерк не был важным портом. Родриго никогда не слышал о нем, до тех пор пока вчера днем «Посланник божий» не стал на якорь в его гавани. Неплохая рыбацкая деревня с разрушенными защитными сооружениями — вот что представляло собой это захолустье. Но Родриго был уверен в том, что в «Красной кружке» исполнят любое его желание. Нужно только поскорее выполнить это неприятное поручение.
Гребец вспомнил о том, как заглянул в таверну через щель между ставен, прежде чем подойти к висевшему над дверью фонарю и подать условленный сигнал.
Внутри он увидел трактирщицу с длинными черными волосами. У нее был такой открытый корсаж и она так охотно позволяла посетителям ощупывать себя, что Родриго был совершенно уверен в том, что от нее можно получить гораздо больше, чем кружку подогретого вина.
Один из стражников снова постучал в серые двери. На обоих солдатах были кирасы, морионы и сапоги до колен. Их обмундирование казалось таким же потрепанным, как и этот небольшой порт. Даже в свете факелов отчетливо виднелись следы ржавчины у швов на доспехах.
За дверью послышалось недовольное ворчание. Затем она открылась.
Родриго невольно отступил на шаг. Стоявший перед ним человек был великаном и пребывал в самом дурном расположении духа. Громила добрых два шага ростом, а грудь шириной с самый большой бочонок с водой в трюме «Посланника божьего». Рубашка его была расстегнута. На бледной коже груди завивались седые волоски. На морщинистой шее цвет кожи менялся на красно-коричневый, такого же цвета было и лицо. Парень носил доспехи всю свою жизнь, подумал Родриго; грудь его видела слишком мало солнца.
Холодные серые глаза изучали гребца. Черные волосы с сединой сбились на голове в паклю. Через весь лоб шел припухший шрам. Нос был бесформенной широкой грудой плоти. Родриго готов был поспорить на золотую монету, лежавшую у него в кармане, что его ломали по меньшей мере дважды. Наверняка этот гигант был ветераном языческих войн в Друсне.
— Чего надо? — прогудел он низким голосом.
— Посланник со стоящей в гавани галеры, господин, — поторопился ответить один из стражников.
Рыцарь смерил Родриго взглядом серых глаз.
— Ты выглядишь так, словно тебя сбросили в море.
Гребец вздрогнул. Фернандо долго втолковывал ему, что он ни в коем случае не должен проговориться о том, что плыл.
Ветеран отошел в сторону и махнул ему, приглашая войти.
— Проклятый дождь. Заходи, садись к камину.
Родриго вошел в расположенную в башне комнату с высоким потолком. С любопытством огляделся по сторонам. Кое-где со стен осыпалась штукатурка, открывая взору темно-красные кирпичи. Пол был устлан сухим тростником. Было на удивление тепло. Огонь в камине отбрасывал переменчивый красно-золотистый свет.
Родриго с удовольствием протянул руки к камину. Было приятно чувствовать тепло на своей коже. На чертовой галере не было ни единого теплого места. И меньше всего — на наполовину открытой палубе гребцов. Там не помогал даже большой тент, растянутый для защиты от дождя.
— Ну что? Что за сообщение у тебя для меня? — ветеран закрыл дверь.
Он казался очень усталым.
Родриго открыл кожаную сумку, пристегнутую к поясу. Достал завернутый в промасленную ткань сундучок и размотал ткань.
Рыцарь смотрел на него, нахмурив лоб.
Родриго осторожно поставил сундучок на низенький столик, стоявший у камина. Он был толщиной с его ладонь, достаточных размеров для того, чтобы уместить свернутый пергамент. Замок открылся с негромким щелчком. После этого Родриго обеими руками протянул рыцарю сундучок. Однажды он видел, что таким образом протягивают бумаги важным господам, и хотел произвести впечатление на рыцаря хорошими манерами.
Ветеран взломал печать и принялся читать. Едва пробежав глазами записку, он поднял взгляд.
— От кого ты получил это письмо?
— От писаря…
— Чьего писаря?
Родриго опустил взгляд под холодным взглядом серых глаз.
— Капитанского. Наш капитан потерял одну руку в морской битве с язычниками. Поэтому ему нужен писарь. — Фернандо приказал ему солгать. Никто не должен был узнать, что на борту «Посланника божьего» находится примарх Нового Рыцарства. Поэтому галера не заходила ни в одну гавань.
Ветеран снова погрузился в чтение письма. Читал он прищурившись.
Тем временем Родриго размышлял о черноволосой девушке и улыбался. Никто не сходил на берег, с тех пор как галера покинула военный порт у Вороньей Башни. Настроение среди моряков, гребцов и солдат было плохим. Обычно галеры заходили в порт каждые два дня и по меньшей мере часть команды получала разрешение покинуть судно. Но «Посланник божий» был словно корабль-призрак. Он оставался невидимым. Вопреки разуму он даже избегал подходить к берегу на такое расстояние, чтобы его можно было заметить.
Когда плохая погода пять дней назад загнала их в гавань Эстербурга, они встали на якорь точно так же, как и здесь, посреди портового бассейна. Большей части команды приходилось оставаться под палубой, когда на борт приходил комендант порта с инспекцией военного корабля. И позже, когда они принимали на борт питьевую воду и продукты, помогать грузчикам имели право только горстка избранных.
Родриго почесал между ног. Почти вся команда чувствовала себя так же, как и он, всем не терпелось наконец лечь с женщиной. Гребец задумчиво ухмыльнулся. Господь к нему благосклонен. Господь и Альфонсин. Должно быть, наводчик рекомендовал его. Так оно и было. Иначе как объяснить то, что писарь выбрал именно Родриго из всей толпы гребцов? Нужно будет поставить Альфонсину бутылку водки. Он должен сделать это для канонира! Альфонсин даже поделился по-братски премией в две золотые монеты, хотя они почти не знали друг друга. Хороший парень этот наводчик.
Альфонсин наверняка завидует ему сейчас. Гребец подумал о том, как он здорово поскачет на черноволосой. В ней есть огонек, это видно по глазам. Он облизал губы. Когда он думал о ней, кровь приливала у него между бедер.
— У тебя есть еще одно письмо?
Родриго очнулся от мечтаний. Удивленно поглядел на рыцаря.
— Дай мне второе письмо!
— Я не могу этого сделать, господин. Оно предназначено не для вас. Я должен отдать его рыцарю в припортовой таверне.
— Думаешь, это умно — возражать мне?
Родриго заметил, как напряглись сухожилия на шее ветерана.
— Господин, я не могу…
— Здесь я решаю, что ты можешь! Давай письмо, или же я возьму его сам!
Родриго оглянулся на дверь. Он не успеет добежать. А даже если успеет, снаружи наверняка стоят стражники. Он схватился за сумку.
— Мне придется доложить об этом своему капитану. Мне…
Пощечина сбила его с ног, словно удар копытом. Родриго упал на пол, оглушенно замотал головой. Рыцарь забрал письмо. Достал кинжал и очень осторожно вскрыл, не сломав при этом печать. Отблески огня отражались на клинке. Он был остер, словно бритвенное лезвие.
Родриго немного отодвинулся от рыцаря. Теперь он был ближе к двери. Медленно поднялся. Что скажет писарь, если узнает? Может быть, будет умнее умолчать обо всем этом.
Лицо рыцаря казалось вытесанным из камня, когда он читал письмо. Лоб над разбитой переносицей прорезала глубокая морщина. Он медленно покачал головой. Рука, в которой он держал кинжал, слегка дрожала.
Родриго охватила странная мысль о том, что содержащиеся в письме слова отравили рыцаря. Внезапно он показался ему старше.
— Может быть, ты хочешь рассказать мне что-то еще о написавшем это письмо? — вдруг спросил рыцарь, приближаясь к Родриго.
Гребец пытался прочесть по лицу громилы, что тот задумал. Если он скажет что-то другое, не то, что говорил раньше, то будет выглядеть лжецом. Умнее придерживаться дороги, по которой он уже начал идти.
— Ну, наш капитан славный малый. Хорошо заботится о своей команде. У него…
Удар кинжала последовал быстро, словно укус змеи.
Родриго недоверчиво уставился на оружие, которое рыцарь всадил ему под ребра.
— Что… — Во рту появился металлический привкус. Ноги подкосились.
— Ты даже не знаешь, за что умираешь, не правда ли? — Голос рыцаря звучал теперь на удивление мягко. Он совершенно не подходил к его суровому лицу.
Родриго подумал о черноволосой девушке. Он хотел зарыться лицом в ее волосы. Интересно, как они пахнут? Он закрыл глаза. Боль была вполне терпимой. Когда он выдохнул, перед глазами у него стало черным-черно.
Когда пойдет дождь
Люк прислушался к звуку своего дыхания. Он не знал, спит ли он или бодрствует. От каждого вдоха легкие пекло огнем и царапало, словно мелким песком.
Было темно. Его руки нащупали тонкое одеяло. Теперь до его сознания донесся еще один звук. Дождь, падающий на камни мостовой.
Было жарко. Он открыл глаза, но было по-прежнему темно.
Он испуганно ощупал свое лицо. Глаза его закрывала тугая повязка. Что произошло?
— Итак, ты наконец проснулся.
Женский голос казался незнакомым. В нем был странный оттенок. Он пробудил в нем страх. Однажды он уже слышал этот голос, но не мог припомнить, где именно.
— Что с моими глазами? Я…
Он запнулся. Что случилось с его голосом? Он казался чужим. Хриплым, немного неразборчивым, словно язык отвык произносить слова.
— Ты очень долго спал, и дневной свет причинит боль твоим глазам. Ты можешь даже ослепнуть. Повязка защищает тебя.
— Сейчас день?
— Да.
Люк попытался собраться с мыслями. Ему казалось, что снилась мать. Он спал у нее на руках. Все заботы оставили его. Давно он не вспоминал о ней.
Когда он вспоминал деревню Ланцак и свою семью, его мысли гораздо чаще кружились вокруг отца.
Почему он лежит в постели?
— Меня ранили в битве?
— Ты пережил собственную казнь.
Пальцы Люка вцепились в одеяло. Воспоминания вернулись все разом. Эльфийская колдунья. Его отчаянная попытка добраться до руин порта и избежать ужаса. Он помнил, как коснулся светлого камня и тут что-то схватило его и утащило в глубину. Испуганно ощупал свои ноги и с облегчением вздохнул. Но почему он все еще жив?
— Кто ты?
— Эльфийка, приказавшая казнить и спасти тебя, Люк де Ланцак, витязь Нового Рыцарства.
Ужас и облегчение охватили Люка одновременно. Он не понимал, почему эльфийка ведет с ним такую игру. Но какому же смертному дано понять эльфов?
— Мои товарищи тоже живы?
— Нет.
Он судорожно сглотнул. Если бы он только мог видеть эту проклятую эльфийку. Интересно, улыбается ли она сейчас?
— Тебе доставляет удовольствие быть жестокой?
— Ты считаешь, что это жестоко — то, что ты все еще жив?
— Почему я? Почему никто другой? Что во мне такого особенного? Что ты рассчитываешь получить от меня? Я не лучше и не хуже своих товарищей. И если ты думаешь, что я предам свою Церковь или свой орден, потому что еще юн и неопытен, то ты ошибаешься.
— Ты единственный, кто провел свою последнюю ночь за тем, что писал любовное письмо. Может быть, именно поэтому я выбрала тебя.
Люк сел на постели. Моргая, он пытался разглядеть хоть что-то сквозь повязку. Однако его окружала ночь.
— Ты читала его, — с горечью произнес он. — Это следует из твоих слов.
Она рассмеялась.
— Я эльфийка, Люк. Я бесстыжая и злая. Так ведь вы, рыцари Тьюреда, думаете о нас.
Шум дождя перекрыл раскат грома, глухой и далекий. Люк услышал крик. Голос казался нежным и в то же время огорченным. Точно так же, как раскат грома пронизал его до самого живота, этот крик пронизал его до самого сердца.
— Что это за место?
— Мой дворец.
— Кто это кричал? — Теперь рыцарю показалось, что он слышит всхлипы.
— Это Мириэлль. Она потеряла родителей и руку в ту ночь, когда пришли вы. Когда гремит гром, она убегает в угол комнаты и крепко прижимается к стене, словно хочет стать с ней единым целым. Она хочет бежать от этого мира. И кричит от боли. Больше она ничего не говорит. Начался сезон дождей. Каждый день гроза. И каждый день она заново переживает ту ночь, когда умерли ее родители. Говорят, что я самая великая волшебница своего народа, но я не могу отнять у нее боль. Мой дворец полон детей, которым я не могу вернуть то, что отняли у них вы, рыцари.
Снова пророкотал гром, за ним последовал крик.
— А сейчас мне нужно идти. Люк. Я завешу окна. Послушай грозу. Мне помогает, когда я сижу в темноте и слушаю дождь. Иногда нужно побыть в темноте, чтобы снова суметь видеть ясно.
Люк слушал, как удалялись ее шаги. Внезапно она застыла.
— И вот еще что. Я не читала письмо. Ты рассказал об этом, пока спал. То, что ты говорил, было не особенно поэтично. Слова были подобраны не очень удачно. Но, тем не менее, должна признать, что они тронули меня.
Внезапно ее шаги слились с шумом дождя. Когда она ушла, он негромко взмолился о том, чтобы больше не было грозы.
Сигурд Меченосец
Сигурд делал обход. Ходить ему было по-прежнему нелегко. Но он должен был присматривать за Гисхильдой. Она была слишком легкомысленна! Она понятия не имела, как на самом деле обстояли дела. Да, здесь, во Фьордландии, войны не было… Пока еще не было. Но это не значило, что она здесь в безопасности. Ему было бы спокойнее увидеть ее в военном лагере. Там было легче держать ситуацию под контролем.
Он посмотрел вслед девушке с метлой. Новенькая. Или память оставляет его? Их давно не было в королевском дворце Фирнстайна. Сигурд плюнул на свежевыметенный пол и проследил, как слюна растекается по трещинам в каменных плитах. В ней все еще было немного крови. Проклятые рабы Тьюреда сильно насолили ему. Сильнее, чем раньше. И поправлялся он медленно.
Сигурд послал к Гисхильде Беорна Торбальдсона. Сигурд больше не мог следовать за ней, когда она посещала рабочих на земляных валах или просто бродила по рыночной площади. При этом она не терпела рядом с собой никого из гвардии. Только один мог пойти с ней. И, при случае, кто-то из Других. Предпочтительно эльф, потому что они привлекали к себе меньше внимания, чем тролли, кобольды или кентавры.
Сколько лет уже гостят во Фьордландии создания Альвенмарка. И тем не менее сердца человеческие по-прежнему преисполнены суеверного страха перед ними. Только Гисхильда, кажется, не обращает на это внимания.
Сигурд оттолкнулся от стены, к которой прислонился. Бросил мимолетный взгляд во двор. Вспомнилась та зимняя ночь, когда он стоял там, внизу, чтобы поговорить с королем. Той ночью пришла эльфийская ведьма Морвенна, чтобы спасти королеву и сына Гуннара, Снорри. Как сильно изменился мир с тех пор…
Сигурд откашлялся и смахнул слезу. Дураки и старики склонны к таким печальным мыслям. А он не был ни тем, ни другим, он выполнит свой долг. Его взгляд скользнул к двери в другом конце коридора. Скоро
вернется Гисхильда. Потом она должна отдохнуть. Эрек наверняка будет возиться в грязи на земляных валах до самого захода солнца. Ему нравится это. Иногда он ведет себя как крот, а не как воин. По крайней мере ему наконец удалось добраться до постели Гисхильды и заставить ее забыть этого проклятого рыцаря.
Гисхильда рассказывала ему о рыцаре. В самом начале, когда только вернулась. Она опасалась, что этот парень проберется сюда и мандриды убьют его. Она была так уверена в том, что он придет… Потом она перестала говорить о нем. Капитан знал, что иногда она получала письма от своего рыцаря. И это беспокоило его. Ему хотелось, чтобы этот проклятый орден наконец отпустил королеву. Разве они все еще не поняли, что Гисхильда не предаст своих богов и свою страну?
Сигурд открыл дверь. Еще одна дурацкая привычка. Ни единая дверь во дворце не запиралась! Тот, кто был достаточно дерзок, мог войти в спальню королевы. Никто не обращал внимания на такие вещи! Гисхильда чертовски легкомысленна!
Капитан мандридов внимательно огляделся по сторонам. Если бы он не знал, что находится в спальне королевы, то ему бы и в голову это не пришло. Она жила скромно. Его сумасбродная маленькая девочка. Он обязан присматривать за ней во имя Гуннара. Как сильно он был обязан королевскому дому… Никто не знал об этом…
Сигурд откашлялся. Окинул взглядом застеленную свежим бельем постель и небольшой комод с букетом полевых цветов на нем. Там стояла надбитая чаша. Та самая, которая была в палатке Гисхильды во время ее военного похода в Друсне. Рядом — кружка с водой.
На столе лежало сложенное красивое летнее зеленое платье. Сигурд не сдержал улыбки. Служанки Гисхильды никак не прекращали своих попыток. Королева даже теперь не хотела снимать мужскую одежду. Еще одна дурная привычка, к которой приучили ее рыцари ордена.
А Эрек, болван этакий, ничего по этому поводу не говорил. Может быть, у него был свой интерес — восхищаться ее длинными ногами в штанах. Лучше бы он ночью в постели вдолбил своей жене, чтобы она одевалась днем прилично. Одно дело, когда это военный лагерь, но при королевском дворе действуют совершенно иные правила. Лучше не стоит развлекаться, ставя древние традиции с ног на голову. Это неумно.
К сожалению, она к нему не прислушивалась. Старый воин невольно улыбнулся. В этом нет ничего нового. Он припомнил, как Гуннар отряжал целую свору медведедавов, чтобы они нашли его дочь, когда та в очередной раз куда-то исчезала.
Сигурду пришлось ухватиться за один из столбиков кровати. Слишком часто она убегала, принцесса-то. А он и не знал. Лишь ту ночь он был не на своем посту, а глубоко в лесу. Он встретился с врагом, потому что она утверждала, что его жена и дочь еще живы… Иванна и Маша… До тех пор он считал, что они погибли во время захвата Вилуссы. Но проклятая комтурша во время переговоров о мире так много рассказала о них, что убедила Сигурда. Только поэтому он и пришел в лес той ночью. Он хотел услышать о своей жене и дочери. Он не хотел предавать короля. И тем не менее он, начальник личной гвардии, стоял рядом, когда в грудь Гисхильды вонзился кинжал. Он и не знал, что это она стоит по ту сторону плетеной стены. И Лилианна ударила так быстро… Он должен был забрать Гисхильду с собой. Если бы он только знал! В приступе паники он просто бежал. Как он мог объяснить своему королю, что он присутствовал при том, как закололи его дочь? Далеко за пределами лагеря, далеко от того места, где он должен был выполнять свои обязательства. Никто не поверил бы, что он не предатель.
Ему так и не удалось забыть события той ночи. Даже потеряв свой пост комтурши, Лилианна трижды пыталась вступить с ним в контакт через своих людей. Он отказался от семьи, чтобы служить королевскому дому. Однажды утром он нашел в одном из своих сапог надушенные письма. Это были письма от его жены, Иванны. Наверное, он не узнал бы ее почерк, но она воспользовалась своей старой печатью. И то, как она использовала слова любви, тоже было ему хорошо знакомо. Вот только письма эти были адресованы не ему, а другому мужчине.
Последнее письмо он получил не более года назад. Во время похода в Друсну. Оно было обмотано вокруг стрелы, ударившейся рядом с ним в дерево, когда он ненадолго отделился от мандридов, чтобы справить нужду. Они сообщили ему, что его дочери будет присвоено звание рыцаря и что она была одной из лучших в своем наборе Валлонкура. А еще они сообщали, что ее направят в Друсну, чтобы она приняла участие в языческих войнах.
Тем пергаментом Сигурд подтер себе зад. Но ночью не мог уснуть. Сидел один у костра и смотрел на звезды. Его дочь стала воином! Этого никогда не случилось бы, вырасти она во Фьордландии. Но почему-то это известие наполнило его печалью и одновременно гордостью. Той ночью он напился, но он гордился ею. Знала ли она, что вообще-то должна зваться Маша Сигурдсдоттир?
Капитан опустился на колени и заглянул под кровать королевы. Просто на всякий случай! За Гисхильду он позволил бы разрубить себя на части. С ней ничего больше не должно случиться!
Засопев, он поднялся. Проклятая рана! Он беспокойно принялся ходить из угла в угол. Заглянул в тяжелые сундуки с нарядами. Ничего. Все в порядке.
В горле у него пересохло. Целитель сказал, что он должен много пить. Возможно, старый знахарь и прав. Сигурд хотел взять кружку, стоявшую рядом с глубокой миской. И вдруг рука его застыла на полпути. На дне миски лежало письмо.
— Проклятое рыцарское отродье! Пусть Лут оборвет все ваши нити! Разве нельзя оставить ее в покое?
Он в ярости схватил письмо и пошел к двери. Они добрались даже до спальни его королевы. Разве он не может защитить ее даже здесь? С этого дня перед дверью будет стоять стражник. И пусть только…
Дверь распахнулась. Перед ним стояла Гисхильда. Она приветливо улыбалась. Всего один миг. Затем его вид стер улыбку с ее лица.
— Что случилось? Ты плакал?
Он заморгал.
— Все не совсем так…
— Что… — Она заметила письмо в его руке. — Наверное, оно адресовано мне, — холодно произнесла королева.
— Гисхильда, пожалуйста… Им удается проникать в твою спальню. Такого не должно быть. Все они только и ждут твоей смерти. Ты не должна читать письма от них. Ложь может стать ужасным оружием в войне, хуже кинжалов и мечей.
— Пожалуйста, уходи!
Он схватил ее за руку.
— Поверь мне, Гисхильда. Тебе нужно лучше следить за собой. Тебе нужно больше стражников. И мы должны выяснить, кто принес это письмо. Там была молодая девушка с метлой. Она могла…
— Можешь идти, Сигурд. Удар кинжалом в грудь не смог убить меня, когда я была еще совсем ребенком. Отчего же королеве опасаться какого-то письма?
— Речь идет о том, что они так запросто входят в твои покои. Ты…
— Нет, Сигурд, сейчас речь идет исключительно о том, что я хочу спокойно прочесть письмо, которое предназначено только для моих глаз. — Она попыталась смягчить свои слова сердечной улыбкой.
— Я могу попросить, чтобы позвали Эрека, чтобы ты не была…
— Не надо, друг мой. Сейчас я хочу побыть одна! — Она отошла в сторону и дождалась, пока Сигурд покинет ее покои.
Поступок королевы
Гисхильда бросила взгляд в маленькое серебряное зеркальце. Вопреки привычке она наложила немного пудры. Она не умела это делать! Бледна как смерть, а выглядеть должна по-королевски. Нужно было позвать одну из придворных дам… Но она не захотела. Она не хотела никого видеть. Уж точно не горничных или придворных дам, которые начнут болтать, как только выйдут за двери.
Она знала, что снаружи стоит Эрек. Вот уже три дня. И хотя она не хотела видеть даже его, это поддерживало Гисхильду. Хорошо, что он у нее есть. Сейчас от этой мысли она не чувствовала себя подлой, нет… почти нет. Это не предательство по отношению к Люку, нужно рассматривать все с этой точки зрения.
Она сжала зубы. Нужно взять себя в руки. Она — королева, а не маленькая девочка! И тем не менее достаточно было одной мысли о Люке, и на глаза у нее наворачивались слезы.
Она привыкла к тому, что он далеко. Думать о нем было по-прежнему больно. Она всегда была уверена в своей любви. Она всегда была с ней. Это чувство могло жить в ней даже тогда, когда она не видела Люка. Даже вдалеке он был ей ближе, чем большинство мужчин и женщин при дворе, которые постоянно были рядом. О том, что он может умереть, она никогда даже не думала. Он был ее рыцарем, поклявшимся в вечной верности. Сейчас она понимала, как по-детски относилась к этому. Мир не считается с ее желаниями. Даже если она — королева.
Теперь пришло время действовать по-королевски. Так, как учила ее Эмерелль!
— Впустите ее, — громким голосом произнесла она.
Дверь в ее спальню уже не запиралась на засов. Это было уже не нужно. Все, стоявшие за дверью, поняли, что войти можно только тем, кого она хочет видеть.
Когда вошла Юливее, Гисхильда осознала, как давно по-настоящему не смотрела на подругу своего детства. Эльфийка была босиком. Левую лодыжку украшали серебряные цепочки. Белые шелковые брюки поддерживал красный плетеный пояс, подчеркивавший ее девичью талию. Там, где воины носят кинжалы, у нее были флейты. Но этот мирный вид был обманчив. Наряду с Эмерелль и толльской шаманкой Скангой она была одной из самых сильных чародеек Альвенмарка.
Поверх белой шелковой блузки Юливее надела красный жакет с золотой вышивкой. Длинные волосы были заплетены в две косы, которые волшебница уложила в своеобразную прическу, похожую на башню. Выглядела Юливее странно. Не так, как другие эльфийские дамы.
Улыбка, которой она одарила Гисхильду, была искренней. Когда-то, давным-давно они были подругами.
Королева посмотрела на письмо, лежавшее на комоде рядом с ней. Она одернула себя.
— Что случилось?
— Эмерелль приказала убить Люка. — Гисхильда смотрела на Юливее очень внимательно. Знала ли она об этом? Наигранно ли она ужаснулась? Гисхильда не была уверена ни в чем.
— Этого не может быть, — сказала эльфийка, и похоже было, что она убеждена в своих словах. — Я знаю, что у королевы на него свои планы. Зачем же ей его убивать?
— Он участвовал в атаке на Вахан Калид.
Юливее замерла.
— Я слышала о том, что некоторые рыцари и солдаты были казнены. Я была потрясена тем, что Эмерелль…
Гисхильда рассмеялась. То был резкий, безрадостный смех.
— Как это великодушно. Ты потрясена.
Эльфийка, похоже, удивилась.
— Гисхильда, ты…
— Нет, я довольно уже наслушалась вас, эльфов. — Она указала на последнее письмо Люка. — Три дня я размышляла о твоем народе, Юливее. Иметь вас в друзьях — означает для Фьордландии только войну, на протяжении нескольких столетий. Так было еще во времена моего далекого предка Альфадаса. Фьордландия истекала кровью, чтобы помочь королеве Эмерелль в безвыходной ситуации. И какова благодарность после всех этих столетий? Твоя королева знала о моей любви к Люку. Почему он должен был умереть? Я совершенно уверена в том, что он не совершил никакого преступления, за которое заслужил бы смерть. Эта казнь была местью. Произволом тиранши. Насколько сильно заденет меня смерть Люка, она, очевидно, не думала.
— Гисхильда, ты…
Резким жестом королева приказала эльфийке замолчать.
— Нет, Юливее. Слишком долго я доверяла нашептываниям эльфов. С этого часа все будет иначе. Я не желаю больше видеть у себя при дворе, в Фирнстайне, ни единого эльфа. До конца этой луны все эльфы должны покинуть мое королевство!
— Кто говорит в тебе — королева или обиженная девушка?
Гисхильда строго поглядела на эльфийку. Осознала, что Юливее выглядит моложе ее. И это при том, что ей должно быть уже много столетий.
— Удивительно, что спрашиваешь меня об этом именно ты, Юливее. Когда-то ты была моей подругой. Поэтому я позвала тебя.
— Значит, ты понимаешь, что твое решение точно так же тиранично, как и решение Эмерелль?
— Как ты можешь сравнивать меня с ней?! — вырвалось у Гисхильды. — Разве я проливаю невинную кровь? Или прогоняю вас с позором, как вы того заслужили?
— Как ты собираешься вести войну дальше?
— А разве я должна продолжать ее? Церковь Тьюреда хочет вести со мной переговоры. Может быть, я приму их послов и послушаю, что они мне предложат? Я уже не маленькая глупая девочка, что была раньше, Юливее. Мне стало ясно, что Фьордландия — щит Альвенмарка. Разве я, будучи королевой, могу наблюдать, как он разбивается по кусочкам в войне, которую мне все равно не выиграть? Неужели я не должна предложить своему народу лучшее будущее?
— Я никогда не считала тебя глупенькой девочкой, — печально ответила Юливее. — И, надеюсь, своими поступками никогда не давала повод тебе так думать. Ты не поверишь мне, но я, тем не менее, скажу. Со служителями Церкви Тьюреда ты сможешь договориться примерно так же, как с голодным волком. Протяни ему руку — и он откусит ее. Они хотят уничтожить веру в твоих богов. Они хотят уничтожить ту жизнь, которую вы ведете. Они хотят навязать вам свою веру и свою жизнь. Ты ведь лучше других знаешь, о чем я говорю. А теперь спроси себя: спасешь ли ты свое королевство, если цена именно такова?
— Ты многому научилась у Эмерелль, — презрительно ответила Гисхильда. — Значит, правда, что ты наследуешь ей на троне.
Эльфийка оглядела себя с ног до головы.
— Разве я похожа на королеву?
— Ты говоришь, как она. А платья можно сменить.
Впервые за все то время, что она знала Юливее, Гисхильде показалось, что эльфийка обиделась. Насмешливая легкость, которая окружала ее, словно плащ, застилая сущность, на миг спала. Гисхильда смотрела в серьезные печальные глаза.
— Если ты захочешь поговорить со мной по-настоящему, то я, может быть, приду еще раз.
— Мне больше нечего сказать. Выполни мой приказ. Эльфы больше не желанные гости в моем королевстве.
Внутренний город
Оноре наблюдал за тем, как двигаются тяжелые золотые ворота, ведущие во внутренний город. Он открывался перед ним, и примарх готов был завоевать его! За его спиной было пятьдесят братьев-рыцарей и двести пятьдесят вышколенных солдат ордена. Все отполировали свои доспехи и воткнули в шлемы новые перья. Гордый отряд. Они станут его гвардией.
Примарх поднял руку и подал знак двигаться по внутреннему городу. Внутренний город был замкнутым поселением. Здесь жили семеро гептархов; все ордена поддерживали здесь большие дома, где близкие к власти представители заботились о том, чтобы Церковь не теряла из виду разнообразнейшие интересы всех своих маленьких и мельчайших аттракционов власти.
Оноре улыбнулся. Он наведет порядок в этом хаосе. Его отряд продвигался медленно. Их ожидала равнина из белого мрамора, пронизанного мелкими розовыми прожилками. За ней вырастали отдельные дома ордена, административные учреждения, небольшие капеллы. Слева находилась казарма со впечатляющим фронтоном из колонн.
На улицах почти не было видно служителей Церкви. Они занимались своими делами и почти не удостаивали их взглядом.
Примарх был удивлен тем, что гроссмейстер не вышел, чтобы встретить его. И ни один гептарх. До сих пор Оноре был в Анискансе всего один раз, вскоре после того, как получил золотые шпоры. Тогда он путешествовал в свите примарха Леона. Большинство рыцарей никогда не попадали сюда. Внутренний город был сердцем Церкви. Здесь решалась судьба мира.
Примарх повернулся в седле и посмотрел на двенадцать обитых железом ящиков, которые несли солдаты. Как и везде, где речь шла о власти, деньги решали все. Он больше не покинет Анисканс никогда. Он купит себе трон гептарха. Конечно, это не славный поступок. Но когда речь идет о власти, разумнее подходить к вопросам с должным прагматизмом. Может быть, кто-то из гептархов догадывается о его намерениях. Достигли ли Анисканса слухи о действиях его флота? О происшествии в Анткерке? Один из гребцов бежал и был заколот, вероятно, в драке за проститутку. В ту же ночь бесследно исчез наводчик «Молота Господня». Не взаимосвязаны ли эти события? Может, на борту был предатель? У примарха было много времени поразмыслить над этим во время путешествия.
Почему никто не вышел, чтобы приветствовать его? Оноре призвал себя к спокойствию. Он пользовался определенной известностью, которая наверняка достигла Анисканса. Вероятно, его внезапное появление обеспокоило гептархов. Но когда он положит к их ногам корону и сокровища Альвенмарка, они переметнутся в его лагерь, размахивая белыми флагами. Ничто так быстро и успешно не развеивает сомнения, как умеренно большой подарок. А сокровища, которые он привез, превосходили представления слуг Церкви о роскоши. Они будут ослеплены. И они с воодушевлением последуют за ним, потому что в мире Других их ждет неизмеримо больше сокровищ.
По прямой, словно стрела, улице колонна пересекала внешние границы города священников. Звук копыт и марш солдат были единственными звуками, сопровождавшими ее.
Далеко впереди виднелись мрамор и золото триумфальной арки, возвещавшей о величайших победах Церкви. По бокам от нее стояли башни Святого Жюля, который провел реформу Церкви вскоре после смерти Гийома, и Святого Мишеля, основавшего орден Древа Праха. Они изменили Церковь Тьюреда так сильно, как ни один священник до них. Однажды там будет возведена башня Святого Оноре. Столетия успеха сделали Церковь закоснелой и самодовольной. Мелкие интриги лишают ее власти. Любая реформа ослабляется бесконечной полемикой. Но он проложит новый путь и возвратит Церкви блеск эпохи Жюля и Мишеля.
Перед триумфальной аркой располагалась площадь Небесной мудрости. С левой стороны ее обрамляли музей Божественных Героев и Башня Тысячи Избранных. Там покоились останки всех почивших гептархов и других выдающихся князей Церкви. Белое строение, по спирали поднимавшееся к облакам, напоминало домик рака-отшельника из южных морей. Башню венчало стилизованное пламя из кованого золота, сверкавшее в лучах утреннего солнца.
Мавзолей по другую сторону площади был похож на стену из колонн. Они были вырезаны из порфира, привезенного в Анисканс из пустыни к югу от Искендрии. Говорили, что некоторые из колонн были доставлены из храмов и дворцов еретического города бога Бальбара, который некогда штурмовали рыцари Древа Праха. С золотыми капителями на которых сверкают камни из сотен завоеванных городов… Каждому святому была воздвигнута колонна. То было странное строение без потолка. Мало кому удавалось не заблудиться, когда он входил в лес из кроваво-красных колонн. Они стояли очень плотно, были расположены в непонятном порядке, и из-за этого почти не было обзора. Посреди площади с колоннами на пьедестале из нефрита, уложенные в саркофаг из чистейшего горного хрусталя, были выставлены обгоревшие останки святого Гийома.
Оноре провел своих избранных через площадь к триумфальной арке. Обвел взглядом сверкавшие золотыми буквами названия городов, в которых Церковь одержала самые значительные победы во славу Тьюреда. Нужно бы привести сюда ярлов-язычников, подумал примарх, и колеблющихся бояр, для которых вера в Тьюреда — не более чем пустой звук. Если бы они увидели блеск и величие внутреннего города, то поняли бы, насколько ничтожны они и насколько непобедимы Тьюред и его слуги.
Сердце Оноре забилось быстрее, когда он въехал через триумфальную арку на площадь Священного Гнева. Она была вполовину меньше, чем площадь Небесной Мудрости, с зеркальной черной мостовой из вулканического стекла. Окружал площадь мозаичный пояс из чистого золота, которое находят в реках. Напротив располагалась площадь гептархов, почти сокрытая за фалангой из огромных шелковых знамен. Каждая провинция, каждая национальная группа, переходившая в веру Тьюреда, получала здесь знамя. Море флагов радовало глаз наблюдателя, каждый из них был десяти шагов в высоту и четыре шага в ширину, сшитый из тончайшего шелка, поэтому они трепетали от каждого дуновения ветра.
Перед знаменами возвышался пьедестал из эбенового дерева. На нем находились двенадцать железных стульев, прочно закрепленных в дереве. Оноре остановился. На семи стульях сидели люди в белых рубашках кающихся, опущенные на грудь головы их были накрыты черными капюшонами. Здесь умирали враги Тьюреда, медленно удушаемые гарротами. Смерть, которая могла растянуться на час жалкого хрипения и бульканья, если того хотелось палачу.
Оноре придержал жеребца. Животное нервно фыркнуло. Площадь Священного Гнева была пустынна. Их ждали только мертвые.
Вся колонна остановилась. Оноре почувствовал, как напряжены его люди.
Внезапно раздался один-единственный звук фанфар. Стая голубей взлетела с карнизов Башни Мертвых и полетела на запад, прочь от города.
Мигель де Тоза, маршал ордена Нового Рыцарства и командир его рыцарского эскорта, подвел своего каурого поближе к Оноре.
— Нужно вернуться к золотым воротам, брат, — прошептал он.
— От чего нам бежать? От звука фанфар? — раздраженно ответил князь Церкви.
Рыцарь указал на эшафот.
— От такой судьбы.
Оноре легкомысленно улыбнулся.
— Это какие-нибудь еретики. Это могут быть даже эльфы.
— Вон тот человек, в центре, у него золотые шпоры. Он был рыцарем.
Примарх соскочил с седла. Вне всякого сомнения, такой прием граничит с оскорблением. Вероятно, за всем этим стоит Тарквинон. Гроссмейстер ордена Древа Праха наверняка догадывался, что этот визит в первую очередь должен послужить тому, чтобы оспорить его должность гептарха. Может быть, он даже хочет подать протест по поводу того, что флот Нового Рыцарства проигнорировал его приказ поддержать блокаду Гаспаля и усложнить фьордландцам и эльфам бегство из Друсны. «Но чего стоит это упущение, если он положит к ногам собравшихся гептархов корону Альвенмарка?» — думал Оноре.
Примарх поднялся на эшафот. Обвел взглядом ряд казненных. Посмотрел на их ноги. На троих мужчинах были рыцарские сапоги под длинными рясами кающихся. Но только центральный надел золотые шпоры рыцарства.
Пальцы Оноре вцепились в рукоять обитой серебром трости. На нем тоже были золотые шпоры.
Примарх обошел ряд сидящих мертвецов. Руки всех были прикованы наручниками к железным стульям. Воняло экскрементами. Оноре сорвал с сидевшего в центре мужчины капюшон и взглянул в лицо Гая де Арнье, гроссмейстера Нового Рыцарства. Глаза мертвеца, пронизанные красными прожилками, вывалились из орбит, рот был открыт, язык свешен на бок, подбородок и грудь покрыты слюной.
Оноре провел рукой по глазам своего брата по ордену, чтобы уйти от застывшего взгляда мертвеца. Труп был еще теплым. Кожаный ремень крепко держал его шею. Казнь состоялась, должно быть, незадолго до того, как он въехал на площадь Священного гнева.
Брат Мигель тоже узнал Гая де Арнье. Его правая рука легла на рукоять рапиры. Рыцарь с беспокойством огляделся по сторонам.
Снова раздался звук фанфар. Цокот копыт заставил Оноре обернуться. Под триумфальной аркой показался один-единственный всадник. Его длинные седые волосы спадали на плечи, он был облачен в черные полулаты пистольера, а вокруг его бедер была обвита вышитая золотом темно-коричневая лента. То был Тарквинон, гроссмейстер ордена Древа Праха.
— Оноре, примарх Нового Рыцарства, я обвиняю тебя в измене Церкви.
У примарха отнялся язык. Это уже чересчур!
— Братья-рыцари, сложите оружие, — потребовал Тарквинон. — Я уверен, что большинство из вас честны и не знают, сколь позорным образом примарх использует их в своих еретических целях.
Оноре был уверен в братьях-рыцарях. Ни один из них не станет повиноваться.
— Ваш примарх замышлял убийство гептархов. Гроссмейстер был посвящен в его планы. Сегодня должна была состояться передача золота и сокровищ остальным заговорщикам — капитанам двух храмовых отрядов, различным комтурам и высоким сановникам Церкви. Золото находится в тех ящиках!
— Это интрига Древа Праха! — крикнул Оноре.
В горле у него пересохло. Ему было ясно, что означают эти обвинения.
— Перед гептархами лежит письмо с печатью вашего примарха. В нем перечислены имена заговорщиков и имеются точные указания, какие шаги они должны предпринять в день вашего прибытия. День, в который славные гептархи Анисканса должны быть убиты ради того, чтобы удовлетворить жажду власти вашего примарха, который хотел руководить всеми делами Церкви единолично!
— Схватить Тарквинона, ребята! Он хочет отнять у вас лавры Вахан Калида!
Передняя стенка эшафота упала на землю. Вперед выехали костоломы. Третий звук фанфар вызвал аркебузиров и вооруженных рыцарей. Они прятались в лабиринте колонн мавзолея.
— Защитите примарха! — крикнул Мигель де Тоза и спрыгнул с лошади.
Часть рыцарей отделилась и помчалась по направлению к триумфальной арке, чтобы схватить Тарквинона.
В тот же миг эшафот под ногами Оноре задрожал. Органные орудия принялись за свою убийственную работу. Тяжелые свинцовые пули разрывали ряды почетной гвардии.
За стеной из флагов послышался стук подков. Появился отряд пистольеров.
Несмотря на смертоносный обстрел, некоторые всадники продолжали приближаться к Тарквинону. Гроссмейстер достал свои седельные пистолеты и неспешно прицелился. Он держал оружие низко. Из ствола вылетело пламя. Лошадь первого всадника споткнулась и заскользила по мостовой из вулканического стекла.
Оноре выругался. Тарквинон был интриганом, который провел в Анискансе полжизни, но его когда-то тоже учили быть рыцарем, и, конечно же, он не допустит ошибки, стреляя во всадника, от доспехов которого пуля отскочит с высокой долей вероятности.
Примарх оглядел широкую площадь. Ему было ясно, что его люди будут сметены. Он был слишком самоуверен. Слишком поглощен своими мечтами о новой Церкви, которую собирался построить по своим идеалам. Нужно было быть осторожнее. А теперь оставалась только одна-единственная надежда предотвратить катастрофу. Тарквинон должен умереть! Если он убьет гроссмейстера Древа Праха и тут же сдастся, то все еще может обойтись. Слава его деяний в Альвенмарке превратит интриги в пепел. И он один знал, как покорить невидимые, магические стены Альвенмарка, чтобы войска Господни могли провести последний бой в мире Других. От такого знания гептархи не откажутся никогда.
Один зал аркебузиров положил рыцарей, направлявшихся к Тарквинону.
Оноре подбежал к краю деревянного эшафота. Там стоял высокий гнедой жеребец, потерявший своего седока. Одним прыжком примарх оказался в седле. Закрывавшая верхнюю часть бедра пластина неудачно сдвинулась и вонзилась под кирасу. Несмотря на кожаный камзол, защищавший его, стальной край вонзился в плоть чуть выше паха. Боль была настолько невероятной, что перед глазами Оноре заплясали яркие звездочки.
Гнедой испуганно поднялся на дыбы. Его ржание потонуло в грохоте органных орудий. Едкий серный запах порохового дыма горел на губах Оноре. Его правая рука устремилась вперед. На ощупь схватить поводья не удавалось. Его пальцы вцепились в гриву боевого коня.
Пороховой дым защищал выживших рыцарей и солдат от аркебузиров, паливших наудачу в колышущиеся облака дыма. Все еще будучи оглушенным, Оноре развернул жеребца. Его ноги нашли стремена. Он вынул рапиру. Его тоже обучали рыцарскому делу, и он не забыл, как нужно сражаться. Он должен найти и убить Тарквинона.
Обитые железом копыта гнедого скользили по гладкой, как зеркало, площади. Повсюду лежали кричащие мужчины и убитые лошади. Его гордый отряд из блестящих рыцарей погибал в кошмаре из крови и дыма. Мельком он увидел Фернандо, бросившегося на землю, накрыв голову руками.
Оноре кричал от ярости. Выкрикивал имя гроссмейстера.
— Тарквинон! Тарквинон! — Господь избрал его, а не этого проклятого лизоблюда, который провел половину своей жизни под тронами гептархов. Тьюред чудесным образом исцелил его, в дар разверз врата между мирами. Не может быть, чтобы все так закончилось. Не может быть, чтобы таков был промысел Господень.
Примарх обнаружил гроссмейстера. Тарквинон осадил жеребца и, сидя в седле, перезаряжал свои седельные пистолеты.
Оноре поднял рапиру. Это неподходящее оружие, чтобы сражаться на лошадях, но если удастся застать Тарквинона врасплох, то в первой же атаке ему, может, удастся нанести смертельный удар. Он пришпорил гнедого. Животное понеслось по гладкой площади. Еще пятнадцать шагов.
Пуля из мушкета пролетела так близко от Оноре, что, несмотря на шум битвы, он услышал тоненький свист, когда она пронеслась прямо возле его головы. Господь на его стороне! В него не попадет пуля. Ему уготована иная судьба!
Тарквинон заметил Оноре. Неторопливо спрятал пистолеты в седельную сумку и вынул из ножен тяжелый меч.
Ужасный удар поразил гнедого. Боевой конь перевернулся от удара. Оноре вытащил ноги из стремян. Почти в тот же самый миг конь рухнул на землю.
Оноре больно ударился о черную мостовую. Рапира вылетела у него из руки. Несмотря на шлем, защитивший его голову при падении, он был слишком оглушен, чтобы сесть.
Во рту примарх почувствовал привкус крови, но не был уверен в том, что это его собственная. Он поднял голову и осмотрел себя. Ноги онемели от удара о каменную мостовую, но казалось, были целы. Прямо рядом с ним лежал один из пистолетов с поворотным затвором. Он протянул руку. Стальная молния ударила сверху.
Оноре не почувствовал боли. Шок приглушил все ощущения. Он смотрел на свою отрубленную руку.
Одетый в черное всадник опустился перед ним на колени. Тарквинон!
— Значит, ты собирался лишить меня власти, — произнес гроссмейстер Древа Праха. Перепроверил, взведен ли курок, заряжено ли оружие. Затем поднял руку.
— Боюсь, путь твой оканчивается здесь, предатель. — Он направил оружие на Оноре.
Примарх повернул голову. В тот же момент прогремел выстрел. Убийственный заряд попал ему в висок прямо рядом с ухом.
Свет
Люк спрашивал себя, день сейчас или ночь. На голове по-прежнему была повязка. Было очень жарко. Тонкие одеяла он отбросил и все равно потел. Ночная сорочка прилипла к телу. Юноша прислушался.
Где-то вдалеке послышался звук, похожий на звуки каменоломни. Удар металла о скалу. Наверняка работают в руинах. Где-то кто-то храпел. Но Люк ждал другого звука. Тихого дыхания. Кто-то был здесь, в его комнате. Он чувствовал. Но кто бы это ни был, он не выдавал своего присутствия. Застыл неподвижно. Но дышать он все-таки должен был.
Молодой рыцарь задержал дыхание. Может быть, наблюдатель дышит в одном с ним ритме, чтобы он не заметил его. Тишина.
Легкие Люка горели. Он не собирался сдаваться. Неужели он ошибся? Это ведь всего лишь ощущение… Может быть, это ему снилось. Его мучил всегда один и тот же сон. Его уносили под воду. Что-то крепко держало его. Он хотел вернуться на поверхность, но не мог освободиться. И в конце концов был вынужден вздохнуть глубоко под водой. В этот миг он каждый раз просыпался от кошмара.
Больше удерживать воздух в легких он не мог. Глубоко вздохнув, он сдался. Дыхание нужно ценить. Сейчас все запахи казались ему утрированными. Мокрые простыни, каменная пыль, легкий неприятно-сладкий аромат. А вот и еще что-то. Знакомый запах… Угрожающий. Оружейная смазка!
Рыцарь почувствовал, как сердце забилось сильнее. Он в опасности? Сел на постели. Его повязка не пропускала даже тончайшего лучика света. Повернул голову. Ничего. Кто же там? Что ему делать? В опасности ли он? Королева подарила ему жизнь. Вряд ли она снова решит казнить его. Впрочем… Кто ж знает, что творится в головах у эльфов? А в городе должно быть тысячи тех, кто ненавидит его. Кто ненавидит всех людей. Он вспомнил слова Эмерелль. Он не знал, зачем нужны два больших корабля. Даже не догадывался. И если бы он руководил Орденом, то никогда не отдал бы приказа о столь позорном наступлении. Но к чему все эти размышления? Что было, то было. И он при этом присутствовал. Он мог понять чувства отца, потерявшего жену и детей, который тайком пробрался в эту комнату, чтобы перерезать ему горло. Или кто-то из искалеченных… У каждого в этом городе достаточно причин, чтобы отомстить ему.
Люк вспомнил ликование, когда его бросили в бассейн гавани. То, что сделала Эмерелль, — подло. Спектакль для народа. Но ликование мужчин, женщин и детей, стоявших на набережной, он мог понять. Он сам часто предавался по ночам мстительным фантазиям, после того как эльфы украли Гисхильду.
Он обессиленно опустился на подушки. Как ему теперь быть? С завязанными глазами ни сражаться, ни бежать он не может. Может быть, просто подождать? Нет! Он сам может решить свою судьбу.
— Мне очень жаль, что так получилось, — наконец сказал он. — Я не мог повлиять на поступки своего ордена. Я знаю, что это ничего не меняет. Я не прошу о жизни. Делай, что считаешь нужным. Я жду твоего решения.
Послышался голос. Мужчина или женщина? Он не понял ни слова. И воцарилась тишина. Казалось, прошла целая вечность. Храп стих. Но по камням по-прежнему стучали. Люк не знал, что еще сказать. Он напрягся. Неужели палач уже занес клинок над его головой?
Наконец он получил ответ. Прозвучал другой голос. Мягко и обиженно. И снова Люк не понял ни единого слова.
— Мириэлль говорит, что прощает тебя, — произнес кто-то.
Люк судорожно сглотнул. Представил себе ребенка, у которого не было руки. Маленькую фигурку. Ребенка, у которого рыцарский орден, которому Люк поклялся в верности, отнял все. Он закусил нижнюю губу. Ребенка, которым он был, когда чума, которую он не отваживался назвать по имени, отняла у него все.
На глаза навернулись слезы, пропитав повязку.
Снова послышался обиженный голос. Тихий и чужой. Он казался обеспокоенным.
— Мириэлль спрашивает, очень ли тебе больно.
Чувства захлестнули Люка. Он всхлипнул. Будучи не в состоянии произнести что-либо, он покачал головой.
Что-то коснулось его руки. Он почувствовал маленькие сильные пальцы.
— Мне… очень жаль, — запинаясь, выдавил из себя Люк. Попытался совладать со своими чувствами. Подавить всхлипы, поднимавшиеся у него из горла.
Он дрожал. Затем схватился за повязку на голове. Он хотел увидеть этого ребенка. Эльфийскую девочку, которой Новое Рыцарство разрушило жизнь и которая, тем не менее, смогла его простить.
— Не нужно этого делать!
Люк проигнорировал голос. Сорвал повязку и застонал. У него возникло такое ощущение, словно в глаза ему вонзились тысячи кинжалов. Комната была пронизана полотнами яркого света. Он услышал движение. Похоже, девочка отпрянула от него. По крайней мере, отпустила его руку.
Рыцарь опустил веки и прижал большой и указательный пальцы к глазам.
— Ты можешь ослепнуть из-за этой глупости. Кому ты сделал лучше? Можешь радоваться, что сейчас ночь.
— Ночь?
Люк осторожно приоткрыл один глаз, совсем чуть-чуть. Немного впереди в темноте вспыхнула широкая полоса света. Сбоку светился большой шар. А невдалеке он увидел фигуру, всего лишь на расстоянии вытянутой руки. Худенькая, непропорциональная. Схематичный силуэт казался асимметричным. Вот это и есть Мириэлль. Он закрыл глаз. В нем снова вспыхнули чувства. Он хотел сказать так много, но не находил слов.
— Спасибо, — вот и все, что смогли произнести его губы.
Голос старшего перевел. У Люка возникло такое ощущение, что он знает говорящего. Но существовал только один из народа эльфов, не считая Эмерелль, кто разговаривал с ним. Тот предводитель рыцарей, которые пришли, чтобы забрать Гисхильду из Валлонкура. Воин, которого он вызвал тогда на дуэль и который подарил ему жизнь.
Девочка снова заговорила. На этот раз по-другому. Словно в ней прорвало плотину. Люк не понимал ни единого слова, но это и не было нужно. В звучании этого голоса слышалось отчаяние. Душевные мучения. Она задала вопрос.
Эльфийский рыцарь не спешил. Наконец он заговорил, глухо и медленно:
— Мириэлль спросила, почему вы, сыны человеческие, так сильно ненавидите ее, что пришли и убили ее родителей.
Люк потерял дар речи. Подумал о том, чтобы сказать, что он не знает ответа, который понял бы ребенок. Но это было бы жестоко. Она имела право на искренность.
— Давным-давно эльфы пришли в мою страну и убили человека, который был очень близок моему богу и очень важен для моего народа. С этого началась война. Это было очень много лет назад.
— Ты имеешь в виду святого Гийома? — вдруг спросил эльфийский рыцарь. — Это были люди, рыцари короля Кабецана, они убили его. Я был там тогда. Я хотел забрать его. Мои спутники Номья и Гельвуун отдали жизни за это. Все не так, как рассказываете вы, люди. Твоя Церковь построена на лжи.
Люк хотел ответить на дерзкие слова, но взял себя в руки. Спорить о вопросах веры перед отчаявшимся ребенком подло. Он не понимал, как эльфийский рыцарь мог так необдуманно повести себя! Заморгав, посмотрел на Мириэлль. Она по-прежнему оставалась для него всего лишь размытым силуэтом. Ее лицо — овал с двумя темными безднами. Она смотрела на него, и он понимал, каким жалким было его объяснение.
— Война очень древняя. Обе стороны наносили друг другу ужасные раны на протяжении веков.
Эльфийский рыцарь перевел. Люку показалось, что в его голосе все еще слышатся отголоски гнева.
— Ее родители никогда не покидали этот мир, говорит она. Они не причинили зла ни единому человеку.
Люк задумался. Он мог сказать, что во время больших войн не считаются с подобными мелочами. Такова правда. Причем жестокая. Он не имеет права еще больше ранить ее! Ему хотелось подарить ей мир. Но он не хотел обманывать ее.
— Три года назад эльфийские воины напали на мою школу. Они убили детей и учителей. В тот день я хотел жениться на своей подруге. Эльфы отняли ее у меня. С тех пор я ее больше не видел. С тех пор мой рыцарский орден думает о мести. Мы пришли сюда, и тому только одна причина. Мы хотели отомстить.
Девочка выслушала перевод и сразу же ответила. Ее голос звучал взволнованно и отчаянно.
— Но ведь вы же рыцари! Как вы можете отвечать на несправедливость несправедливостью? Ты можешь забыть боль от утраты своей подруги, когда видишь, как страдаю я? Рыцари Альвенмарка защищают слабых. Что же вы за рыцари такие?
У Люка слезились глаза. Он пытался посмотреть на нее, но Мириэлль немного отодвинулась от его ложа. Теперь она стояла перед большим шаром с ярким светом. Неужели это свеча так ослепляет его? Он осознал, что прячется за неважными вещами, чтобы уйти от ответа. Если он хочет быть настоящим рыцарем, придется отвечать.
Люку хотелось увидеть эльфа, но он был невидимым, между светом и теменью. Только голос.
— Я… мы…
Ему показалось, что его раздели. Быть рыцарем — всегда означало для него все. С того самого дня, много лет назад, когда в его деревню приехала Мишель.
— Ты еще рыцарь? — перевел эльф.
— Да!
Он не колебался ни секунды. И только когда это слово вырвались у него, он задумался, имеет ли он право претендовать еще на этот титул.
— Тогда я могу тебе верить. Ты не убийца. Ты будешь защищать детей?
Люк растерялся. Ее слова разрывали ему сердце. И ответ на ее вопрос мог быть только один.
— Я буду защищать тебя даже ценой своей жизни. — Его голос был грубым, гортанным. — Клянусь в этом Тьюредом, своим Господом.
— Можно этой ночью я буду спать в твоей комнате?
Люк уставился на бледный овал. Что происходит в душе девочки? Если бы он только мог видеть черты ее лица, его выражение. Она эльфийка! Может быть, это, в конце концов, такой план — поколебать его верность братьям по ордену?
От эльфов можно ожидать чего угодно, этому его учили всегда. Но ведь она всего лишь ребенок… Может быть, ее послала Эмерелль?
— В ее комнате спит молодой тролль, — пояснил голос переводчика, хотя Мириэлль ничего не сказала. — Он храпит настолько сильно, что она не может уснуть. Она хочет принести сюда свой матрас и постельные принадлежности. Она очень устала. Тролль… пахнет несколько крепковато. Ты не воняешь, говорит она.
— Пусть приходит, — несколько натянуто сказал Люк. — Надеюсь, я не храплю.
Эльфийский рыцарь перевел его слова. Затем Люк услышал шаги и шорох одеял. Он хотел еще раз извиниться перед ней. Но что сказать? Все его слова покажутся пустыми.
Девочка что-то спросила у эльфа. Люку показалось, что тот уклоняется от ответа. Мириэлль снова повторила вопрос.
— Что случилось?
— Она хочет, чтобы я рассказал ей сказку. Глупую историю, которая только дает ложные надежды!
— Сколько же ей лет?
— Семь.
— И ты думаешь, надежда может принести вред?
— Кто ты такой, чтобы читать мне лекции?
Люк пожал плечами.
— Сколько тебе лет, рыцарь?
— Я исчисляю свою жизнь уже не годами, а столетиями. Мой возраст не интересует меня уже давно. С той зимы, когда Альфадас стал королем Фьордландии, я перестал считать. — Гордый воин отбросил высокомерие. Его голос звучал устало и печально.
— Для меня прошло чуть больше десяти лет с тех пор, как мне было семь. Как думаешь, кто из нас двоих лучше понимает чувства девочки? Поверь, что она сможет выдержать смысл истории, которую хочет послушать. Она ведь и так ее уже знает, иначе ведь не просила бы тебя.
Стройная фигура, вся в белом, показалась из темноты. Заморгав, Люк попытался узнать ее. Но слезящиеся глаза все еще отказывались служить ему.
Эльф склонился к рыцарю.
— Умно говорить научился ты в своей школе. Теперь я лучше понимаю, почему вы, люди, так падки на учение Церкви.
— Среди себе подобных я считался слабо одаренным, потому что у меня что на уме, то и на языке.
Люк представил себе взгляд эльфа как прикосновение. Воин был совсем близко к нему. Молодой человек отчетливо ощущал запах оружейной смазки. А еще от воина исходил другой, приятный аромат. Но не духов.
— Мириэлль спрашивает об истории, которую записала моя старая подруга незадолго до смерти. Наряду с другими вещами в ней рассказывается о мышлинге по имени Широконос. Он создал для моей подруги серебряную руку. Хотя он был ростом всего лишь с твой безымянный палец, он считался одним из самых способных волшебников, механиков и алхимиков, когда-либо живших в Альвенмарке. Он умел заново создавать потерянные конечности. — Хотя девочка, очевидно, не понимала язык людей, эльфийский воин понизил голос до шепота. — Широконос был мастером, какого не будет уже никогда. И то, что о нем написала Ганда, разнесло его славу по даже самым отдаленным уголкам Альвенмарка.
У Люка было такое чувство, что эльфийский рыцарь улыбается, хотя лицо его оставалось всего лишь овалом.
— Книга Ганды, как и все истории о кобольдах, — смесь правды и самой сумасбродной лжи. Это было очень давно. Ганда жила во
времена святого Жюля. Именно он и отрубил ей руку. Точнее сказать, тот, кто скрывался под личиной Жюля. Но я отвлекся. Благодаря ее книге Широконос стал настолько известен, что к нему стали приходить калеки со всех уголков Альвенмарка. Ламассу и минотавры, самые разные кобольды и фавны, апсары и даже последний змеиный маг. И Широконос был слишком приветлив, чтобы отказать кому-либо в просьбе. Я ведь говорил тебе уже, какие маленькие мышлинги… Он погиб. Просто растворился в воздухе. Не убежал. Говорят, он стал единым целым с тем местом, где работал, на поляне в дубовом лесу неподалеку от Яльдемее.
— Но как можно питать ложные надежды после такой сказки?
— Это еще не конец истории. Вот сейчас и начинается сказка. С тех пор как Широконос умер, говорят, что на той поляне, с которой он стал единым целым, случаются чудеса. Иногда, если прийти вовремя, с чистым сердцем, силы Широконоса срабатывают. Очень редко кто-то, кто проводит ночь на поляне, обнаруживает наутро, что излечился. За столетия туда ходили тысячи. Я не знаю никого, кто по-настоящему излечился бы после исчезновения Широконоса. Со временем туда ходят все меньше и меньше. Но сказка о зачарованной поляне продолжает жить. Она пробуждает мечты, которые могут окончиться только горьким разочарованием. Поэтому я не хотел рассказывать Мириэлль эту историю.
Люк откинулся назад и закрыл глаза, в которых появилась резь.
— Может быть, ты прав, — нерешительно произнес он. — Мне не стоило вмешиваться.
— В чем, ты говоришь, твоя беда? Что на уме, то и на языке. Сейчас, когда я лучше узнал тебя, я не держу на тебя зла за твои слова. Мириэлль уснула. Наша долгая болтовня, наверное, утомила ее. Тебе тоже нужно отдохнуть, Люк. Я беспокоюсь по поводу твоих глаз. Не стоило снимать повязку.
— Это ведь была всего лишь свеча, — устало пробормотал Люк.
— Для тебя ее свет силен, как полуденное солнце. Нужно было внимательнее слушать Эмерелль.
Доказательство
Фернандо сильно вспотел. Он отчаянно боролся с приступом дурноты. Вонь горелой плоти была слишком большим испытанием для его желудка. Он был всего лишь писарем, не воином и уж точно не палачом. Он не был создан для того, чтобы выносить это.
Тарквинон схватил Мигеля за волосы и потянул вверх. Грудь и губы брата были в потеках крови. Глаза так закатились, что не было видно зрачков.
— Смотри мне, не подохни, ублюдок! — раздраженно произнес гроссмейстер.
Мигель был пристегнут к стулу. Рядом на маленьком столике лежали приспособления для пыток из сверкающей стали: щипцы, пилы и кривые ножи. Их не коснулась ни одна капля крови.
— Пуля из костолома впечаталась в его нагрудник. Его ребра сломались, словно хворост и пронзили легкие. Его жизнь в руках Тьюреда. К сожалению, он не в состоянии ничего сказать. — Гроссмейстер указал на священника, повязавшего поверх серо-белой рясы кожаный передник. — Я уже представлял тебе брата Матиаса?
— Нет. — Фернандо вытер мокрые от пота руки о свои брюки для верховой езды.
— Он входит в число вопрошающих. Ты когда-либо присутствовал при том, как они ведут беседу? Они очень убедительны.
Писарь внимательно посмотрел на священнослужителя. Брат Матиас был невысок. Длинные худые руки болтались в рукавах рясы. Под кожей отчетливо виднелись сухожилия и вены. У священника были полные губы. Его глубоко посаженные серые глаза приветливо блестели. Но в уголках глаз виднелись глубокие морщинки. Фернандо прикинул, что священнослужителю меньше тридцати лет.
— Матиас побеседовал с обоими вопрошающими, которые были в списке заговорщиков Оноре. Один из них был его любимым учителем. Брат Матиас считается мастером проведения тонких бесед. Он всегда узнает то, что хочет. Впрочем, вопрошающие гораздо искушеннее в том, что касается обоснования каких-то вещей или их сокрытия. Поэтому они не должны стать мерилом. Гептархи решили казнить их, хотя письмо Оноре было единственным указанием на то, что они принимали участие в предательстве князей Церкви. Брат Матиас был очень огорчен. Поэтому он с удовольствием побеседовал бы и с тобой тоже.
Фернандо судорожно сглотнул.
— Я всего лишь простой писарь.
Матиас указал ему на стул с высокой спинкой.
— Не хочешь присесть на время нашего разговора?
— Я лучше постою.
— Я не хотел бы, чтобы ты меня понял превратно, Фернандо. Я очень благодарен тебе за то, что ты мне сообщил о планах брата Оноре, — сказал Тарквинон, не прилагая ни малейших усилий к тому, чтобы разрядить атмосферу улыбкой.
Он взял Фернандо под руку и повел его к одной из стенных ниш, где были прикованы рыцари из свиты Оноре.
Протяжный, долгий крик, в конце концов перешедший в безысходное всхлипывание, ненадолго заглушил все остальные звуки. Они находились в просторном, освещаемом свечами подвале. Здесь присутствовали полдюжины вопрошающих и, пожалуй, около двух десятков слуг и солдат, занимавшихся пленниками.
— Ты узнаешь его? — Тарквинон кивнул на мужчину, который был прикован к стене ближе всего к ним.
Фернандо оглядел жалкую фигуру. Толстая повязка, поддерживавшая челюсть, закрывала большую часть лица. Слева она была пропитана темной кровью. Виден был только один-единственный глаз. Он был направлен прямо на Фернандо. И в нем отражалась смертельная ярость. Писарю не нужно было смотреть на хорошо сшитый кожаный камзол, чтобы понять, кто висит в цепях.
— Я соблазнился и попытался выстрелить ему в лицо. Но, как видишь, сделал свое дело не очень хорошо. Он повернул голову в сторону, и нащечник шлема лишил мою пулю смертельной силы. Она пробила ему щеку, раздробила несколько зубов и наполовину оторвала язык. Теперь из него не вытащишь ни единого разумного слова.
Тарквинон подошел к искалеченному примарху и принялся возиться с его повязкой. Оноре застонал от одного прикосновения, хотя по нему было видно, что он изо всех сил старается сдерживаться.
Гроссмейстер грубо прижал голову своего противника к стене и оттянул кончиками пальцев повязку возле его левого уха.
— Ты должен слышать, что говорят. Мне хочется, чтобы ты понял все, когда уйдешь от нас.
Затем он снова обернулся к Фернандо.
— Не могу сказать, что я был высокого мнения о брате Оноре. Но одного у него не отнимешь. Он неглуп, хотя обстоятельства помешали ему принять участие в этом разговоре. Это не в его духе — написать письмо, в котором предательство называется своим именем. И в котором перечислены все заговорщики. Действительно, все это люди Церкви, репутация которых не безупречна. Но что удивляет меня и брата Матиаса — ни один из семи казненных в беседах, предшествовавших их отходу в мир иной, не сообщил ничего стоящего о заговоре. Конечно, есть упорные ребята, которые уносят тайны с собой в могилу… Но обо всех семерых сказать этого нельзя. Четверо уже через час интенсивного тет-а-тета признались во всем. Но ничего нового из них вытащить было нельзя. По крайней мере, ничего такого, во что поверит разумный человек. Как ты думаешь, с чем это может быть связано, Фернандо? Можешь говорить смело. Брат Матиас, которого эта загадка тоже очень сильно интересует, стоит так далеко, что не услышит того, что говорится здесь. Ну же, Фернандо…
Писарь судорожно сглотнул. Увидел, как одному из молодых рыцарей на стене напротив вдавили в подмышку раскаленное железо. Ему снова пришлось сдерживать подступающую дурноту. Он этого ожидал! Его опасения оправдывались.
— Мы можем продолжить наш разговор и при менее приятных обстоятельствах, — произнес Тарквинон. — Может быть, ты все-таки хочешь присесть на стул брата Матиаса?
Фернандо одернул себя. Теперь нужно спасать собственную шкуру.
— Могу предположить, что ты считаешь письмо, содержащее собственную подпись примарха и его печать, подделкой. Тут ты, конечно, совершенно прав. — Гроссмейстер улыбнулся, а Оноре готов был просверлить его взглядом. — Мне уже давно известно, какой ты умный человек, Тарквинон. Иначе как бы ты выжил в гадючнике Анисканса? И, нисколько не желая тебя обидеть, должен сказать тебе, что общение с братом Оноре научило меня некоторой осторожности в обращении с умными людьми. Насколько велико должно быть для тебя искушение заполучить меня в сообщники? Я знаю, что поддельное письмо пришлось тебе очень кстати. Теперь у тебя наконец-то есть в руках что-то, при помощи чего ты можешь уничтожить Новое Рыцарство. Если правильно все подать, то в дальнейшем останется только один церковный орден.
— Не спорю, ты оказал мне большую услугу, Фернандо.
Писарь поглядел на Оноре. Как все-таки мимолетна власть. Он не кончит так!
— Сколько ты готов отдать за то, что видишь примарха перед собой в таком виде?
Тарквинон рассмеялся от всего сердца.
— Думаешь, я стану платить тебе за то, что у меня и так есть? Ты неправильно оцениваешь ситуацию, писарь. Ты не можешь ставить здесь условия. Что ты можешь предложить мне еще? Ты неожиданно исполнил мою величайшую мечту. Сейчас, в данный момент, тебе следует скорее опасаться за свою жизнь, чем договариваться со мной пост фактум о том, что я уже получил.
— Я достаточно давно состою на службе Церкви, чтобы смочь оценить ее благодарность, гроссмейстер. Поэтому я не говорю о былом. Все, что ты получил от меня, было подарком, и я рад видеть, что он наполняет твое сердце великой радостью. Но теперь мы поговорим о будущем. Знал ли ты, что у брата Оноре были различные документы, написанные лично тобой?
Тарквинон слегка прищурился. Но Фернандо не дал сбить себя с толку.
— У тебя привычка ставить под своими инициалами странный завиток. Хочешь услышать еще о своем почерке? Или о своей печати? Это очень старая печать… Ее легко подделать. Даже при помощи сырой картофелины. А они обладают таким замечательным преимуществом, что их очень легко заставить исчезнуть, — достаточно всего лишь укусить.
— К чему ты клонишь?
— Я написал три письма. Ты прости, но под ними стоит твоя подпись и они скреплены твоей печатью. Подделывать письма — одна из моих плохих привычек, но я уверен в том, что очень скоро избавлюсь от этого существенного недостатка, если ты будешь так добр и поможешь мне в этом.
— Ты думаешь, что можешь шантажировать меня? Одно мое слово — и ты никогда не выйдешь из этой комнаты.
— Тут ты, конечно, прав, но спроси себя, сколько пройдет времени после этого до тех пор, когда ты, как сейчас примарх, будешь прикован к стене. Два из тех писем, которые я написал, через две луны будут доставлены гептарху Жилю, верховному хранителю печати Тьюреда. Этому может помешать только мое личное появление. Говорят, что Жиль такой человек, у которого весьма зауженные понятия о чести и справедливости, что является очень редким качеством для гептарха. Третье письмо будет отослано во внутренний город — если я вдруг скончаюсь. Поэтому в будущем мое здоровье должно быть твоей первейшей заботой.
И хотя Тарквинон пытался казаться спокойным и уверенным в себе, высокомерная улыбка исчезла с его лица.
— Думаешь, что можешь ставить мне условия? Для меня не составит труда перехватить письма, написанные Жилю де Монткальму, потому что в его кабинете сидит мой шпион.
— Наверняка для тебя не составило бы это труда, если бы ты знал, каким образом попадут к нему письма. — Фернандо развел руками. — Но ты не знаешь этого. А что, если я солгал и мои письма адресованы другому гептарху? Можешь ли ты наблюдать за всеми ними? Не думаю.
— Я не позволю себе допустить ошибку…
— Прошу тебя, Тарквинон. Такая наивность недостойна тебя. Или ты думаешь, Оноре сделал бы то, за что сейчас расплачивается своей кровью? Поверь мне, одно письмо может перевернуть все те события, которые мы сейчас наблюдаем, с ног на голову. В том случае, если оно написано якобы твоей рукой. И, судя по моим наблюдениям, среди гептархов у тебя есть не только друзья. А это значит, что если письмо попадет к тому, к кому нужно, то ему будет все равно, сомнительно его содержание или нет. Среди вам подобных существует закон: виновен по подозрению.
Оноре негромко застонал. Оттого что Тарквинон оттянул ему повязку, раны снова начали кровоточить.
— Чего ты вообще хочешь, писарь? — спросил гроссмейстер.
— Того же, чего и все. Спокойной, беззаботной жизни. Хочу получить один из двенадцати ящиков с сокровищами, которые привез Оноре. А потом я растворюсь в воздухе. Ты никогда больше не услышишь обо мне, Тарквинон. И ты тоже будешь спать спокойно, потому что я уже написал достаточно писем за всю свою жизнь. Больше я не напишу ни единого.
— За кого ты меня принимаешь? За князя? Ты совсем из ума выжил? За золото и украшения из одного-единственного ящика ты можешь купить себе небольшой городок.
— Конечно, тебе решать, что важнее, — дерзко ответил Фернандо. — Отдать двенадцатую часть добычи и спать спокойно или поступиться своим спокойствием ради дополнительного богатства.
— Знаешь, что я думаю, писака? Ты отнюдь не такой твердый и бессовестно расчетливый человек, за которого себя здесь выдаешь. Ты только болтать горазд. Пакт, который ты хочешь заключить, должен быть подписан кровью. И на этот раз не другие будут проливать кровь за тебя. Тебе самому придется доказать, что ты — человек, который, не останавливаясь, пойдет по трупам.
Фернандо посмотрел на Тарквинона; в душе зрело неприятное чувство.
— И что я должен сделать?
— Оноре нам нужен живым, он будет казнен в присутствии гептархов. Но я опасаюсь, что Жиль де Монткальм еще раз навестит тебя, чтобы разузнать побольше о путче против князей Церкви.
— Думаю, он больше не может говорить.
Тарквинон указал на левую руку Оноре.
— Он еще может писать.
— Ты хочешь, чтобы я отрубил руку? — От одной мысли об этом Фернандо пробрала дрожь.
— Отрубить ее было бы плохой идеей. Слишком многие знают, что он потерял только правую. А гептархи высказали недвусмысленное пожелание, чтобы во время пребывания в этом подземелье он не получил дополнительных увечий.
Фернандо испытал облегчение. Значит, речь не идет о том, чтобы пролить кровь!
— Чего же ты от меня ждешь?
— Мой кузнец выковал по моему поручению особый прибор. Я хочу, чтобы ты им воспользовался.
— Не слишком ли много свидетелей?
— Всем ребятам здесь я доверяю. Кроме тебя, конечно. Но это не должно удержать нас от того, чтобы заключить сделку. — Он повернулся и подошел к бассейну, наполненному раскаленными угольями, рядом с которым лежали почерневшие от сажи инструменты. Из них он выбрал один.
Затем вернулся.
— Твоя печать.
Писарь удивленно рассматривал предмет, который вручил ему Тарквинон. То был тяжелый кузнечный молот, на бойке которого были расположены две наложенных друг на друга подковы.
— И что мне с этим делать?
— Ты нанесешь Оноре два сильных удара по левой руке. Я хочу услышать, как хрустнут его кости, когда ты ударишь.
— Но ведь ты не имеешь права причинять ему…
— Ты что, видишь здесь, внизу, лошадей? Конечно, мы не трогали его. Это случилось, к сожалению, во время битвы. Похоже, потерявший седока конь наступил ему на руку. К сожалению, с раздробленной рукой каши не сваришь. Это необходимо сделать, чтобы мы могли быть совершенно уверены, что перед смертью он не сможет написать ничего, что могло бы повредить нашей сделке.
Фернандо взял молот. Он был невероятно тяжел — его верхняя часть представляла собой большой потемневший кусок железа.
Оноре дернулся в цепях. Он шевелил левой рукой, издавая невнятные звуки.
Тарквинон подошел к инструментам и взял щипцы с длинными рукоятями. Безжалостно схватил Оноре за средний палец и потянул руку вверх. Он настолько крепко держал щипцы, что они прорезали тонкую кожу до самой кости. Теперь Оноре затих. Он смотрел на Фернандо, и в глазах его читался неприкрытый страх.
— Я не могу этого сделать, — ответил Фернандо.
Гроссмейстер цинично улыбнулся.
— Я знал это. Ты проливаешь кровь только при помощи пера. Оглянись вокруг! Каждый висящий на этих стенах — на твоей совести. Двух твоих писем оказалось достаточно, чтобы все они оказались здесь. Что такое удар молотом по руке по сравнению с бойней, которую ты устроил?
— Я не могу, — повторил писарь.
К горлу снова подступила тошнота. Он уронил молот.
— Тогда ты сделаешь кое-что другое. У меня есть несколько… скажем, противников. Поскольку все мы — слуги Господни, то врагов, конечно же, быть не должно. Сегодня после обеда я пошлю тебе список с их именами. Было бы просто чудесно, если бы мы нашли их имена в двух-трех документах, которые обнаружим в бумагах Оноре. Конечно же, из записей должно ясно следовать, что они тоже вовлечены в заговор против гептархов. Сделай для меня эту работу, и я отпущу тебя с ящиком золота. Это или молот! Одна раздробленная рука — или же полный трупов подвал. С чем тебе будет легче жить?
Фернандо посмотрел на молот.
— Я напишу письмо.
Благодаря своим длинным седым волосам гроссмейстер казался благородным. Тонкие черты его лица, осанка — все давало повод подумать, что перед вами идеальный состарившийся рыцарь. Именно такими, будучи ребенком, представлял себе героев Фернандо. Ему хотелось снова вернуться в мир детства. Мир, где четко различимы добро и зло. И где нет палачей с лицами героев.
Теперь лицо Тарквинона казалось суровее.
— Этого мне в качестве доказательства достаточно. Я верю, что ты отправил письмо. Это твой стиль убийства. — И он склонился за молотом.
Фернандо отвернулся. Он не хотел видеть этого! Зажал руками уши. И тем не менее услышал приглушенные крики. Пытался думать обо всех тех людях, которых без зазрения совести приказал убить Оноре. Это заслуженная кара, пытался убедить он себя, но знал, что лжет.
Новая эпоха
Олловейн смотрел на большой стол Фальраха, который Эмерелль приказала поставить в центре круглого зала советов. Черным представлены фигуры Церкви Тьюреда, белым — фьордландцы и их союзники из Альвенмарка. Князь Фенрил сделал его вместе с князем Ланголлиона Тирану. Расположение фигур должно было представлять текущее положение дел во Фьордландии и прилегающих к ней регионах. То, что видел Олловейн, было разгромом. И в нем тут же пробудился Фальрах, его прошлая инкарнация, таившаяся в нем со времен тролльской войны. С трудом подавляемый, всегда готовый взять над ним контроль… Фальрах справился бы с этой ситуацией, если бы Олловейн наконец прекратил сопротивляться ему. Он становился сильнее. Время работало на него. Мастер меча отвернулся от стола. Игра, разработанная некогда мастером-стратегом Альвенмарка, усиливала его присутствие внутри.
— Нельзя склоняться перед требованиями этой незрелой девчонки на троне, — заявил Тирану. — Как она может выгнать нас из страны, за свободу которой положили жизни сотни эльфов?
— Тебе следовало бы сказать: тысячи детей альвов, — прорычал Оргрим, король троллей. — Вы, эльфы, сражались там не в одиночку.
— И тем не менее страна ее, — вмешалась Юливее. — Мы не можем просто проигнорировать решение Гисхильды. И мы там — всего лишь гости. Кто же захочет, чтобы в доме гостили палачи его великой любви? — Она перевела взгляд на Эмерелль.
— Как ты оцениваешь положение, Олловейн? — поинтересовалась королева.
Ее вопрос заставил его снова посмотреть на стол Фальраха. Его взгляд изменился. Это больше, чем просто фигурки из камня. Флот рыцарей ордена, угрожавший как Вахан Калиду, так и побережью Фьордландии, обрел плоть. Он увидел море, полное галеас, галер и транспортных судов.
— Мы должны поразить этот флот. Он — ключик ко всему. И у нас остается не так много времени, чтобы воспользоваться этой возможностью. Как только они закрепятся на материке, победить их станет сложнее.
Неужели его голос изменился? Стал холоднее и жестче? Или же это ему только кажется?
Он тоже считался хорошим полководцем. Но отлично знал, что даже в подметки не годится легендарному Фальраху.
— Ты витаешь в облаках? — насмешливо поинтересовалась Юливее.
Олловейн откашлялся.
— Поскольку очевидно, что в данный момент юная королева не может мыслить ясно, мы должны сделать это за нее, пока она не оправится от своей якобы потери. Настоящая проблема — это вражеский флот, а не душевные переживания капризной королевы людей.
— Ты высказываешь мои мысли!
Олловейн судорожно сглотнул. Это сказал именно Тирану. Быть одного с ним мнения — об этом стоило задуматься. Олловейн в отчаянии оглядел лица собравшихся. Однозначных признаков того, что Фальрах побеждал в нем Олловейна, не было. За исключением того, что он придерживался одного мнения с тем, кого презирал.
Оргрим казался серьезным. По лицу тролля ничего нельзя было прочесть. Тирану улыбался ему. Он тоже, казалось, был удивлен тем, что они сошлись во мнении. Юливее была, очевидно, удивлена, и даже сердита на Олловейна. Кентавр Аппанасиос не совсем понимал происходящее. Он ковырялся щепкой в зубах и смотрел на стол Фальраха. Фенрил пристально изучал Олловейна своими орлиными глазами, ничего не говоря. А Эмерелль? Он знал, что она будет приветствовать усиление в нем Фальраха. Она всегда хранила в своем сердце героя, некогда отдавшего ради нее свою жизнь.
— Если мы станем ждать, пока этот флот доберется до нас, то ослабим свои и так не слишком выгодные позиции. Мы должны атаковать и остановить их еще в гавани. Я предложил бы воспользоваться магией, чего мы до сих пор не делали, и атаковать с помощью черноспинных орлов. Таким образом, даже небольшие отряды могут нанести немалый вред. Особенно полезно было бы, если бы Юливее сплела то заклинание, которым удивила нас всех, когда мы преследовали похитителей юной принцессы Гисхильды.
— Скорее ты увидишь, как я молюсь Тьюреду! — возмущенно ответила волшебница. — Я тебе уже столько лет назад сказала, что больше не стану использовать магию для того, чтобы гасить жизни.
— Значит, ты решила наблюдать за тем, как они разнесут Фьордландию, а затем примутся за Альвенмарк. Для меня это — государственная измена! — Тирану снял одну фигурку со стола Фальраха, которая должна была представлять именно Юливее. На мгновение всем показалось, что он хочет сломать ее.
Ссора оторвала Аппанасиоса от мыслей. Выглядел он так, словно перепалка его обрадовала.
Олловейн посмотрел на Эмерелль. Почему она ничего не предпримет? Плохой это стиль руководства — не вмешаться в такой ситуации. И почему она не скажет, что Люк еще жив? Нужно заставить королеву отбросить невозмутимость!
— Как ты считаешь, госпожа? Что нужно сделать, чтобы остановить войска Церкви?
— Не вмешивай Юливее в свои планы. Она — не воительница. Не пытайся заставить ее проливать кровь. Я разошлю послов ко всем детям альвов в Расколотом Мире. Я пошлю даже за детьми темных альвов, пропавшими карликами. Спасти Альвенмарк удастся только в том случае, если мы будем сражаться бок о бок. Если сыны человеческие во Фьордландии отвергают нашу помощь, то мы не станем им ее навязывать. Впрочем, воевать будут не только эльфы. Я отзову всех детей Альвенмарка на родину.
— За что же мы сражались все эти годы, если сейчас уйдем? — Оргрим, король троллей, сделал шаг к Эмерелль. От ярости он сжал кулаки.
Олловейн встал между ним и королевой.
— Мы помогали своим союзникам. И, сражаясь, мы уберегли от священнослужителей Тьюреда Нахтцинну и другие тролльские крепости на севере Фьордландии. Умный полководец знает, когда приходит время отступать. Я вполне сознаю, что ты приносишь большую жертву. — Олловейн вспомнил об ужасных боях при Нахтцинне во время последней тролльской войны. Хотя резиденция Оргрима находилась в Альвенмарке, сердце его всегда будет у тех скальных крепостей, где была убита его семья.
Мастер меча оглянулся. Все находившиеся здесь, в комнате, однажды уже воевали друг с другом. Как с таким войском защищать Альвенмарк? Не обречена ли их борьба на провал с самого начала? Он устал нести груз ответственности. Проводить бой за боем.
В последние дни он проводил много времени с Люком. И завидовал юному рыцарю. Он хотел быть таким, как он, обязанным только своей чести. Сын человеческий подошел к нему с безумной просьбой. Это была глупость, но он с такой страстью говорил о своем плане…
«Куда же делась моя страсть? — подумал Олловейн. — Умерла вместе с Линдвин?» Он не любил с тех пор, как она ушла в лунный свет, убитая служанкой тролльской шаманки Сканги.
— Олловейн?
Мастер меча поднял взгляд. Неужели королева назвала его по имени больше, чем один раз? Он почувствовал, как кровь прилила к щекам.
— Госпожа?
— Возглавь отступление из Фьордландии. И разработай план отражения войск Тьюреда, на случай если они предпримут попытку вторжения в Альвенмарк.
Олловейн посмотрел на стол Фальраха.
— Мы не можем отразить их, госпожа. Только задержать. Для Альвенмарка лучше, если битва за Фьордландию будет продолжаться как можно дольше. Если хочешь выиграть для нас время, то извинись перед Гисхильдой, госпожа. И открой ей, что все не так, как ей кажется.
— Ты отказываешься выполнять мой приказ?
— Ты попросила рассказать тебе, как, по моему мнению, мы можем отбросить войска Церкви Тьюреда. Самый лучший способ помешать им прийти сюда — это заставить их сражаться в своем мире.
Олловейн редко так открыто восставал против Эмерелль, и никогда прежде — в присутствии других. Может быть, это тоже Фальрах? Или он настолько отчаялся выстоять против своего второго я, что перешел все границы?
— Олловейн, я люблю тебя! — Юливее обняла его и поцеловала в щеку. — Я думала, ты тверд, словно палка, и предан Эмерелль как… — Она откашлялась. — Просто слишком предан. — Она обернулась к остальным. — Он — лучший полководец Альвенмарка. Мы должны прислушиваться к нему! — произнеся последние слова, она взглянула на Эмерелль.
Лицо королевы было непроницаемо, словно маска. Ничто не выдавало ее мыслей. «Но в этот миг она наверняка ненавидит меня», — думал Олловейн.
— Я тоже считаю более разумным сражаться за пределами Альвенмарка, — спокойно произнес Тирану. — Но нам нужна новая стратегия. Если мы будем продолжать действовать так же, как и раньше, то самое большее, чего добьемся, — отсрочки поражения. Люди считают нас детьми демонов. Так давайте выпустим на волю всю мощь Альвенмарка. И если Юливее не хочет сражаться, то, может быть, в битве выступишь ты, повелительница? Некогда ты была воительницей, так же как и мы. Сохранила ли ты боевой дух?
— Боевой дух рождается из гордости, — ответила королева, и нужно было хорошо знать ее, чтобы расслышать негромкую нотку гнева в ее голосе. — Когда наши союзники отступаются от нас, это задевает мою гордость.
— Однако тот, кто слишком горд, вскоре остается один. — Это были первые слова Аппанасиоса. Он казался необычайно задумчивым. — Мне кажется, это хорошая идея — позвать в Альвенмарк всех наших потерянных братьев и сестер, даже изгнанных и тех, кто ушел в гневе. Я согласен с тобой в том, что нам понадобятся все силы. Но разве фьордландцы не стали нам братьями? Если мы будем честны сами с собой, то они были щитом Альвенмарка. Мы должны помочь им, но не только мечом. Мы должны предложить им убежище в Альвенмарке. Я бы уступил им прибрежную полосу в Дайлосе… Если они захотят поселиться там. Нужно начать с того, чтобы спасти тех, кто захочет пойти с нами. Дни Фьордландии сочтены.
— Хорошо сказано, брат конь, — согласился Оргрим. — Я тоже предоставил бы им землю. К югу от Китовой бухты есть фьорды, как и у них на родине. Эта земля будет для них менее чужой, чем Дайлос.
Олловейн потерял дар речи. Сколько он себя помнил, тролли и кентавры вели небольшую непрекращающуюся войну друг с другом. Воровали друг у друга скот, а их сыновья становились мужчинами тогда, когда проливали кровь соседей. Хотя со времен последней тролльской войны крупных битв не было, на границе между землями Ветров и Снайвамарком всегда было неспокойно.
— Вы что, оба пьяны? — поинтересовался Тирану, но при этом он улыбался.
— Не забывайся! — прорычал Оргрим. — Если я проявил сочувствие к нескольким сыновьям человеческим, это не значит, что я стал мягок и позабыл, как выколупывать эльфийских выскочек из их жестяных оболочек.
— Госпожа? — Кентавр отвесил несколько неловкий поклон. — Я не хочу тебя сердить. И не хочу, чтобы ты унижалась. Я пойду к людям. Я очень хорошо знаю короля. Я выпью с ним и поговорю об этом мертвом рыцаре. Я уверен, что он не опечален твоим приговором. Этот Люк был для него словно кость в горле. Отравлял ему каждый глоток из чаши любви. Эрек научился обращаться с собственной женой…
Юливее громко расхохоталась. К ней присоединились Тирану и Оргрим, улыбнулся даже Фенрил.
— Что такое? — Аппанасиос посмотрел на королеву, ища ее поддержки.
— Продолжай, князь.
Он снова посмотрел на остальных.
— Да, так что я хотел сказать?.. Я думаю, что Гисхильда не будет сердиться долго. Она умненькая и знает, что мы нужны ей. Может, мы наведем к ней мост?
— Попытай счастья, Аппанасиос, — сказала Эмерелль. — Теперь вы можете идти. Олловейн должен остаться.
Мастер меча смотрел вслед остальным. Никто не сказал ни слова по поводу холодного, почти невежливого прощания. Они знали свою королеву.
— Что с тобой?
Мгновение он колебался, сказать ли ей правду.
— Я боюсь, что Фальрах во мне набирает силу. Я уже не верю сам себе. Кажусь себе чужим. Смерть меня не пугает… Но быть запертым в теле, которое не повинуется мне, наблюдать, как другой проживает мою жизнь вместо меня… Этого я боюсь. И в то же время спрашиваю себя, не должен ли я принести эту жертву ради Альвенмарка. Может быть, Фальрах еще сумел бы повернуть все в нашу пользу. — Олловейн бросил взгляд на стол с игрой. Положение было отчаянным. Слишком велико превосходство врага.
— Фальрах бы победил, — с обидной уверенностью произнесла Эмерелль.
— Так что же мне делать?
— Ты помнишь время после того, как я потеряла трон?
Конечно, он не мог этого помнить. То были годы Фальраха! Он был в плену, жертва Элийи Глопса. Тщедушный подлый лутин победил его. И то, что он снова вернулся, было просто везением — везением и заслугой тех, кто никогда не забывал о нем. Но может ли он держаться за это, когда на одной чаше весов его счастье, а на другой — будущее Альвенмарка?
— Не помню, — сказал он. — Что ты собираешься делать с мальчиком? Почему ты просто не отошлешь Люка во Фьордландию?
— Разве ему можно доверять? Или он попытается уговорить Гисхильду сдаться Церкви Тьюреда?
— А что говорит Серебряная Чаша? Ты ведь можешь предвидеть.
Эмерелль беспомощно развела руками.
— Я вижу бесконечное множество вариантов будущего. То, что будет, меняется каждый миг. Будущее неустойчиво, Олловейн. Мы формируем его своими поступками. И у меня такое чувство, что Серебряная Чаша неуловимым образом обманывает меня. Она показывает только темные стороны. Она пытается манипулировать мной. Она очень древняя. Я подозреваю, что это не дар альвов. Иногда я опасаюсь, что она была создана Девантаром. В любом случае я больше не доверяю образам, которые она мне показывает.
— А если наше будущее действительно настолько ужасно?
— Нет, этого не может быть! — ответила королева с решительностью, граничащей с истерикой. — Всегда есть надежда.
— Что же она показывает тебе?
Она посмотрела на него с грустью.
— Слишком много… Я вижу, как оканчивается эпоха эльфов. Я вижу, как я разрушаю творение альвов. Я вижу знамя Древа Праха, развевающееся над нашей столицей. И я вижу… — Она вздохнула. — Нет, это бремя я буду нести одна. Тебе нравится Люк, не так ли?
Олловейн кивнул.
— Да. Он пробуждает во мне тоску. Я никогда не думал, что смогу завидовать сыну человеческому.
— Он опасен, хотя дар Девантара и угас в нем. Он пытается уговорить тебя совершить какую-нибудь романтическую глупость, не правда ли? И ты склонен поддаться ему, хотя преисполнен беспокойства о Мириэлль.
Было неприятно стоять напротив кого-то, кто знает об ошибке, которую ты еще не совершил.
— Ты можешь дать мне совет, моя королева?
Эмерелль рассмеялась.
— Нет, это было бы бессмысленно. Ты послушаешь не меня, а свое сердце. В этом самое большое различие между тобой и Фальрахом. Могу сказать тебе только одно: если ты сомневаешься в Люке, убей его. Сразу, не колеблясь. Я видела много вариантов будущего, где ты казнишь его. Он — ключ к нашей судьбе. Это он разорвал границу между Альвенмарком и миром людей. Он обладает силой либо разрушить все, либо спасти Альвенмарк. Если он вступит на неверный путь, то в твоих силах спасти нас. Ты не имеешь права колебаться. Иначе судьба нашего мира свершится.
— Я не вижу в мальчике ничего злого.
Эмерелль вздохнула.
— Тут ты прав. У него доброе сердце. Он погубил бы нас нечаянно. Так же как по незнанию открыл перед Новым Рыцарством ворота в Альвенмарк. Мир, каким мы его знаем, продержится не дольше двух лет, Олловейн. Все изменения нам уже не остановить. Но в наших силах сохранить Альвенмарк как место, в котором стоит жить. И решать это тебе и мальчику.
— Я не хочу быть палачом.
— Судьба не спрашивает. Если ты не пойдешь с Люком, Фальрах станет сильнее. Ты же знаешь, он не делает романтических глупостей. Он тоже способен оградить Альвенмарк от знамени Древа Праха. Но если бы я могла выбирать, то я выбрала бы будущее, которое может подарить нам Олловейн.
Мастер меча удивленно поглядел на нее. Как она может решать не в пользу Фальраха, отдавшего за нее свою жизнь?! Неужели она действительно принесла бы своего возлюбленного в жертву Альвенмарку?
— И после этого наступит мир?
— Ты мастер меча, Олловейн. — Она колебалась.
В ее широко раскрытых глазах читались страх и печаль, и это тяжким грузом легло ему на сердце. Неужели он обманулся в ней? И она хотела вовсе не Фальраха…
— Ты никогда не будешь жить в мире, друг мой. А теперь иди и слушайся своего сердца. Я и так уже открыла тебе больше, чем следовало.
Гептарх
Тарквинона едва не застали врасплох. Жиль де Монткальм любил сюрпризы. А еще он был очень недоверчив. Целую неделю Тарквинон ежедневно докладывал совету гептархов о ходе допросов. Нужно было принимать срочные решения. Он предоставил своим братьям письма. В том числе и новое письмо, которое написал для него этот проклятый ублюдок. Негодяй исчез. Он словно растаял в воздухе, хотя Тарквинон отрядил для слежки за ним трех расторопных ребят. Он найдет его. Тот, у кого есть столько золота, сколько получил Фернандо за свое предательство, рано или поздно покажется. Пусть даже он и очень хитер.
Тарквинон увидел Жиля у бронзовых ворот, которые вели вниз, к покоям вопрошающих. Гептарх беседовал со стражниками. На высоком худощавом гептархе была темно-синяя сутана из тонкой ткани с серебряным поясом. Аккуратно подстриженные усы и длинные, до плеч, седые волосы подчеркивали его узкое лицо, покрытое коричневыми пятнами, что для церковного сановника, очень редко бывающего на солнце, было удивительно. Все выглядело вполне безобидно. Впрочем, Жиль привел с собой семерых свободных рыцарей, дворян со старой родословной. Многие гептархи заводили себе гвардию из дворян, родом из того региона, где началось их восхождение по карьерной лестнице. Пожалуй, самым выдающимся качеством всех князей Церкви было недоверие. Они окружали себя бойцами, наемниками или гвардейцами благородных кровей, прегустаторами и предсказателями. Они пытались обезопасить себя от всех превратностей жизни, потому что очень редко умирали своей смертью, хотя за пределами внутреннего города почти всегда были неизвестны.
Тарквинон привел с собой только троих из своей личной гвардии. Он не мог долго размышлять и не хотел, чтобы его появление выглядело угрожающим. Не прошло даже четверти часа с тех пор, как он узнал о том, что Жиль собирается навестить пленников.
Все закрутилось слишком быстро. Теперь он жалел, что ему недостало мужества привести с собой больше людей.
— Дорогой мой Тарквинон, тебе действительно не стоило наносить мне визит. — Старый гептарх сердечно улыбался, хотя на самом деле его слова означали: тебе не следовало приходить!
— Мой дорогой друг, как я могу оставаться в стороне, ведь тебе придется столкнуться с вонью и неприятными ощущениями от посещения этого места?!
— Как мне сказали, сегодня ты был в темнице уже трижды. — Покрытые пятнами желтые зубы гептарха лишали его улыбку сияния. — Можно подумать, что тебе нравится проводить время в этом месте кошмаров.
Тарквинон спросил себя, не угроза ли это. Может быть, старик разгадал интригу?
— В столь далекое от бога место меня приводит исключительно долг.
Жиль поднял брови.
— Твои обязанности в том, чтобы находиться вдали от бога?
— Что ты имеешь в виду? — Тарквинону с трудом удавалось сохранять вежливость.
Старый гептарх разразился блеющим смехом и успокаивающе похлопал его по руке.
— Всего лишь шутка, брат. Всего лишь шутка.
Гроссмейстер украдкой оглядел сопровождающих гептарха. То были шестеро мужчин и одна женщина. Мужеподобная женщина, которая не хотела носить юбки и платья, как положено. Все они были высокими и стройными. На всех были брюки с сапогами и пестрые кожаные камзолы со шлицами. От взгляда Тарквинона не укрылось, что по крайней мере трое из них под камзолом носили мелкосетчатую кольчугу. Все они были вооружены рапирами и кинжалами, символами дворянского сословия. В отличие от наемников им нельзя было запретить входить во внутренний город вооруженными.
— Тебе нравится Лейла, брат? В прошлом году она выиграла крупнейший турнир по фехтованию в Марчилле и выставила мастеров фехтования нашего дорогого друга, эрцрегента Марчиллы де Лионессе, дрессированными обезьянами. Она из теараги, которых привел в лоно возлюбленной нашей Церкви святой Клементий, хотя должен признаться, что они сохранили некоторые весьма языческие привычки.
Лейла нагнула голову в знак приветствия. Она была бы красивой женщиной, если бы не вытатуировала на подбородке витиеватый цветочный узор. Варварство! Теперь Тарквинон припоминал, что слышал о ней. Некоторое время она подряжалась в Эквитании и заслужила там двусмысленное прозвище Скорпион, потому что якобы любила смазывать свои клинки ядом. На службе у старого гептарха она, должно быть, совсем недавно.
Мужеподобная женщина заплела волосы в тонкие косички, свисавшие ниже плеч. От нее исходил манящий сладковато-горький аромат.
Костяшками пальцев Жиль постучал по одной из картинок, которыми были украшены бронзовые ворота.
— Ворота похожи на стол бродячего певца, брат.
— Они изображают самые расхожие аргументы вопрошающих, — возразил Тарквинон. — Ведь тот, кто спускается туда, хочет знать, что его ожидает. Иногда одного взгляда на эти картинки достаточно, чтобы у молчунов развязались языки. Ты, должно быть, заметил, что у этой двери семь замков. Это было сделано не потому, что мы опасаемся, как бы пленники не сбежали. Замки существуют исключительно для того, чтобы появилась возможность ненадолго задержаться перед дверью. У молчунов появляется время посмотреть, что можно сделать для того, чтобы повлиять на ход разговора.
Жиль вздрогнул.
— Я спрашиваю себя, насколько близки Тьюреду были люди, создавшие это.
— Неужели ты сомневаешься в верности вопрошающих?
На это Жиль ничего не ответил. Он обвел взглядом выдавленные на меди рисунки, то и дело качая головой. При этом он кривился, словно у него были проблемы с пищеварением.
— Дорогой брат, тебе действительно нет необходимости входить в это место ужасов.
— Как я могу оставить тебя наедине с горечью правды? — тонко улыбнувшись, ответил Жиль.
Открылся седьмой замок, и стоявшие у ворот стражники сдвинули тяжелые створки. За ними располагалась освещенная факелами лестница, ведущая в комнаты вопрошающих.
— Не будешь ли ты так любезен указать мне дорогу к брату Оноре? Я охотно взглянул бы на него лично.
Так вот в чем дело. Тарквинон улыбнулся про себя. Оноре был еще жив, но находился в таком состоянии, что узнать от него что-либо было уже невозможно. У него началась гангрена, его сотрясала сильная лихорадка. От человека осталась только тень. Опасности он уже не представлял.
Гроссмейстер вел Жиля к подножию лестницы, в лабиринт подземных туннелей и комнат. В те времена, когда Анисканс был языческим городом, здесь хоронили мертвых. Это место представляло собой лабиринт из древних гробниц. Место, в котором всегда присутствовала смерть.
В воздухе витала вонь горелой плоти. Тяжелые деревянные двери поглощали большинство звуков, но не все. Постоянно слышались тихие всхлипы, похожие на звучание ветра, когда он проносится по узким ущельям. Иногда кто-то завывал, кто-то вскрикивал.
Тарквинон краем глаза наблюдал за Жилем. Гептарх был не из неженок. Казалось, все это не производило на него ни малейшего впечатления. По крайней мере он не подавал виду. Идущая за ним Лейла, в отличие от него, не утруждала себя попытками скрыть презрение.
На грязной, посеревшей двери были пометки мелом, чтобы можно было легче отыскать нужное помещение и не мешать лишний раз чужому допросу. Пометки так часто стирались и снова обновлялись, что мел покрывал вязким белым слоем всю железную обивку и въедался глубоко в узор древесины.
Тарквинон застыл перед дверью, на которой была изображена буква О, стилизованное дерево без листвы и весы. На дверях никогда не писали имен. Кто в какой темнице находится — было самой строго охраняемой тайной вопрошающих.
Гроссмейстер постучал рукоятью кинжала по грязным доскам. Прошло некоторое время. Наконец послышался звук отодвигаемого засова. Дверь отворилась и открыла взгляду комнату менее четырех шагов в длину. Светлый песчаник стен был покрыт полосами сажи, сводчатый потолок — черен, словно беззвездное небо в ночь новолуния.
На пороге застыл молодой вопрошающий. Он удивленно уставился на роскошно одетого гептарха, затем бросил озадаченный взгляд на Тарквинона.
— Брат Матиас, перед тобой стоит наш дорогой друг, досточтимый Жиль де Монткальм, гептарх Анисканса и верховный хранитель печати Тьюреда. Он хочет составить собственное впечатление о допросе предателей, — пояснил Тарквинон.
Священнослужитель отступил в сторону. Вытер руки о рясу, подвязанную тяжелым кожаным передником. Кроме вопрошающего в маленьком помещении находился только писарь. В его задачу входило фиксировать ход допроса. То был парень невысокого роста с блестящим от пота лицом. Он
отошел в самый дальний угол темницы и, очевидно, больше всего хотел бы раствориться в воздухе.
К деревянной скамье в центре комнаты был привязан мускулистый мужчина с грязными черными волосами. От побоев его грудь была серо-синей. Грудная клетка казалась асимметричной, словно все кости под кожей перепутались. Голова мужчины была зажата между двумя деревянными блоками, которые благодаря большому болту можно было стянуть уже. Во рту у бедняги была трубка. На полу рядом с ним стояло несколько глиняных кружек. Пахло кислой блевотиной.
Железная подставка, на которой покоилась сковорода с раскаленными угольями, источала сильный жар. Рядом со сковородой лежали странные инструменты из черного железа. Воздух был тяжелым. В горле першило от дыма.
В стене напротив двери было две ниши, в которые в древние времена, наверное, ставили саркофаги. В одной из ниш лежал изможденный человек, прикрытый серым одеялом. Лицо почти полностью закрывала грязная повязка.
— Кто этот человек на дыбе? — строго спросил Жиль. — Я думал, мы находимся в камере брата Оноре. Что здесь происходит?
— Это Мигель де Тоза, маршал ордена Нового Рыцарства. Он командовал эскортом примарха, — пояснил Тарквинон.
— И когда ты собирался поведать гептархам о его присутствии?
— Он долго боролся со смертью. Только несколько дней назад ему стало лучше. Я хотел на собрании, которое состоится сегодня вечером…
— Конечно! — Жиль сделал жест рукой, словно отгонял надоедливую муху. — Не нужно считать меня дураком, брат Тарквинон. Я возглавляю Церковь более двадцати лет. Дольше, чем кто-либо другой в совете гептархов. Я не занимал бы такое высокое положение столь долго, если бы не обладал невероятным чутьем на интриги. Ты для меня — словно бокал для вина из прозрачного горного хрусталя. Я вижу, что скрывается за твоей безупречной внешностью. За маской честолюбивого борца за веру. Я вижу мрак в твоей душе, Тарквинон. Твою одержимость. Властолюбие. И желание раздавить Новое Рыцарство, чего бы это ни стоило!
Гроссмейстер поглядел на свою гвардию. Они все еще находились снаружи, в коридоре. Но в дверях замерла Лейла, прислонившись к дверному косяку. Одна рука ее покоилась на гарде рапиры.
Если он попытается уладить вопрос силой, то окажется в проигрыше.
Жиль улыбался.
— Думаю, что в данный момент я даже могу прочесть твои мысли. — Старик повернулся к вопрошающему. — Вынь трубку изо рта брата Мигеля. Это выглядит неприлично. Я желаю, чтобы с этого момента с ним обращались, как подобает его положению маршала ордена. С допросами покончено! Я уверен, что вы все равно не вытащите из него ответа, стоящего бумаги, на которой он будет записан.
Вопрошающий поторопился исполнить желание гептарха.
Жиль склонился к Мигелю. Губы того лопнули, резцы были разбиты из-за насильственного введения трубки.
— Спасибо, — пролепетал он в полузабытьи.
Гептарх провел рукой по его растрепанным волосам.
— Теперь с допросами покончено, брат.
Тарквинон снова перевел взгляд на Лейлу. Она перекрывала ему выход в коридор. И почему он не взял больше людей из своей гвардии?! Он мог приказать убить Жиля и потом утверждать, что произошло восстание пленных, жертвой которого, к великому прискорбию, стал хранитель печати.
— Брат, я хочу подать жалобу. Я…
— Нет, нет, мальчик мой. Я пришел не для того, чтобы выслушать твою правду. Я всего лишь хотел, чтобы с тобой и с остальными обращались подобающим образом.
— Но я…
— Прошу тебя, брат. Я здесь не затем, чтобы говорить с тобой. Уважай мои желания, или я прикажу вставить тебе кляп. Нужно ли это?
Тарквинон не поверил своим ушам. Что замышляет старик?
Жиль подошел к нише в стене и отбросил в сторону серое одеяло. Невольно скривился, достал кружевной платок из рукава сутаны и закрыл им рот и нос.
— Вот это и есть брат Оноре?
— Его раны гангренозны… И чаще всего он не идет к ведру, стоящему в углу. К несчастью, таким образом они мстят вопрошающим. Если дышать только ртом, то вонь можно сносить.
— Сними повязку, Тарквинон! Я хочу увидеть его лицо. И смотри, чтобы ты нечаянно не перерезал ему глотку, когда станешь снимать бинты.
Стараясь касаться повязки только кончиками пальцев, гроссмейстер принялся за работу. Вонял Оноре ужасно. Он апатично лежал в стенной нише и, казалось, не совсем понимал, что происходит вокруг. Примарх исхудал до костей, потому что из-за раны в челюсти был не в состоянии принимать пищу. Он мог глотать только жидкий суп, и то с трудом.
Гроссмейстер взял маленький нож, которым пользовались вопрошающие. Осторожно, слой за слоем принялся разрезать льняные полосы. Они были пропитаны секретом из раны и прилипли к коже.
Было слышно, как Жиль судорожно хватает ртом воздух. Кожа примарха вокруг раны в щеке стала сине-черной. Рот был приоткрыт. Язык опух. Повсюду ползали личинки.
— Это единственное, что можно сделать против гангрены, — пояснил гроссмейстер. Ему тоже пришлось немного отойти. Вонь от раны была просто невыносимой. — Личинки пожирают поврежденные ткани. Если повреждения не слишком сильны, то они могут победить гангрену. Ты видишь, мы заботимся о благополучии брата Оноре.
— Это позор, Тарквинон. Мы же слуги Господа. Это недостойно нас!
— Это обычное дело на допросах. Как ты думаешь, откуда берутся признания в ереси и государственной измене? Они появляются здесь именно таким образом. Это суровая действительность, брат, и если ты не можешь выносить ее, то лучше смотри в сторону, как ты делал до сих пор. Я предупреждал тебя перед посещением, если помнишь.
— Не нужно считать меня глупцом, Тарквинон! — Гептарх указал на обрубок, бывший некогда правой рукой Оноре. — От него не хотели никаких признаний. Даже наоборот, мне кажется, что вы приложили все усилия к тому, чтобы помешать брату Оноре сообщить что-либо.
— Он наставил на меня пистолет, — ответил Тарквинон, пожав плечами.
— Разве не легче было выбить у него пистолет из руки при помощи клинка? — возразила Лейла. — Не нужно было сразу отрубать ее. Я слышала, ты искусный фехтовальщик, гроссмейстер.
Тарквинон был вне себя из-за того, что эта наемная убийца осмелилась напрямую обратиться к нему.
— При всем уважении к твоему искусству, — ледяным голосом ответил он, — это была не дуэль, а битва. Сражался не только брат Оноре. В таких условиях заботятся о том, чтобы оружие больше на тебя не наставляли. Только так и можно выжить.
— А вторая рука? — вмешался Жиль, наклоняясь ниже. — Что это?
Левая рука примарха сильно опухла. Кончики пальцев и ногти почернели. На истерзанной плоти тыльной стороны руки отчетливо виднелся отпечаток подковы.
— Лошадь наступила. Вообще-то нужно было бы отнять руку. Кости раздроблены. Их уже не исцелить. Эта рана тоже гангренозная. Но я опасался, что попаду под несправедливое подозрение, если у примарха не будет обеих рук. И, насколько я вижу, мои опасения были не беспочвенны.
Жиль презрительно покачал головой.
— Я же говорил, что не нужно считать меня глупцом. На этот раз я тебе прощу. В тебе есть что-то необычное. Ты напоминаешь того меня, каким я был когда-то. Но лучше не надейся, что я стану легковерным. Я показал письма брата Оноре одному ученому, который засвидетельствовал их подлинность. Не знаю, каким образом ты заполучил эти письма. Но скажу тебе открыто: пока все законно, я никогда не смогу доказать, что это подделка.
Он посмотрел на Оноре, и Тарквинону показалось, будто апатичный взгляд примарха прояснился. Он слушает их?
— Я знаю Оноре, потому что наблюдал за его действиями издалека. Я боялся его больше, чем тебя, Тарквинон. Не нужно делать такое лицо! Оноре — мастер обманов и интриг. Занимать второе место после него — не позор. Но вернемся к делу. Как раз потому, что очень хорошо знаю его, я совершенно уверен в том, что он никогда ничего бы не написал о заговоре против гептархов. И самое последнее, что он бы сделал, — это выпустил из рук список заговорщиков, не будучи уверенным, куда он попадет. Да еще и поставить печать. — Жиль прищелкнул языком, словно пробовал деликатес. — Так действовал бы какой-нибудь дилетант, который хочет, чтобы его заговор был раскрыт, а он окончил свои дни на плахе.
Гептарх вздохнул.
— Брат Оноре — не тот человек, чтобы задумываться над тем, как поэффектнее расстаться с жизнью. Ты только посмотри на него! Даже сейчас, когда он не может говорить, лишенный обеих рук, он борется за жизнь. Еще пара дней — и он будет рисовать буквы на песке большим пальцем ноги. Если проявить немного терпения, то он сумеет что-нибудь сообщить.
Жиль окинул взглядом тесную комнату.
— Здесь, внизу, занимаются ведь именно этим. — Теперь он посмотрел на брата Матиаса. — Нужно выяснить вещи, нужные для Церкви. Что касается меня, то я всегда считал брата Оноре верным служителем Тьюреда. Конечно, он обладал честолюбием, которое рано или поздно нужно было обуздать. Но у него, бесспорно, великое будущее. Тем более что благодаря нападению на Альвенмарк Новое Рыцарство стало невероятно богатым орденом. Ты знаешь так же хорошо, как и я, что неограниченные денежные средства уже давно являются самым надежным тылом, когда хочешь достичь грандиозных целей. Ты когда-либо проводил подсчеты, Тарквинон? Двенадцать сундуков эльфийского золота. По два ящика на каждого гептарха. Кроме одного, которого хотели сместить. Думаешь, наш брат устоял бы перед таким искушением? Даже связанный обещанием, что ему нужно будет сделать и другие крупные пожертвования?
Тарквинон снова посмотрел на двери. Жиль говорил слишком тихо, чтобы его могла услышать Лейла. Она была настороже, не спускала глаз с обоих. Одно движение брови ее нанимателя — и прольется кровь. У теараги, несмотря на принадлежность Церкви Тьюреда, еще очень сильно язычество. Она наверняка не колеблясь убьет гроссмейстера или гептарха, если получит такой приказ. Может быть, ей даже доставит удовольствие убить гроссмейстера рыцарского ордена, обратившего ее народ в свою веру несколько столетий назад?
Оноре издал странный звук. Его глаза смотрели с невероятным упорством, словно он пытался передать слова, которые не могли сорваться с его губ, при помощи взглядов.
— Я близок к правде? — доброжелательно спросил Жиль.
Оноре кивнул. Он снова издал несколько невнятных звуков.
Поднял покалеченные руки. Отмершие, почерневшие пальцы что-то чертили в воздухе.
У Тарквинона возникло такое чувство, будто в животе у него поселилось что-то холодное и колкое. Его пробрала дрожь. На руках встали дыбом мелкие волоски. Вот теперь все всплывет. Нужно было лучше целиться, когда стрелял в голову Оноре. Он ведь слышал историю о том, что тот однажды уже пережил огнестрельное ранение, которое убило бы любого другого.
— Так вот, Тарквинон, я спросил себя, кому выгоднее всего смерть Оноре. И что может случиться, если весь его рыцарский орден будет обвинен в измене. Может быть, у тебя есть идеи?
Оноре попытался подняться. Теперь он постоянно издавал чавкающие звуки. Широко открывал рот, словно в надежде, что так его слова станут понятнее. Был отчетливо виден его потемневший язык. Из раны на щеке сочилась слюна, а вонь, окружавшая его, казалось, усилилась.
Жиль сердито помахал шелковым платком, который держал перед лицом.
— Пожалуйста, брат Оноре, подохни с достоинством и не обижай нас своими отходами.
Тарквинон не поверил своим ушам.
— Какое предложение порадовало бы тебя, брат?
Старый князь Церкви сердито засопел.
— Брось, Тарквинон, не нужно торговаться, как на базаре. Это не подобает таким людям, как мы, облеченным властью. Ты сделаешь мне предложение. И лучше не скупись.
— Я выступаю и вместе со своим рыцарским орденом завоевываю для тебя новый мир. А ты получаешь пятую часть всех сокровищ, которые мы там найдем, — увидев улыбку Жиля, Тарквинон выругался про себя. Неужели он предложил слишком много?
— Ах, брат, что мне делать с золотом? Я уже давно могу позволить себе все, чего душа пожелает. Меня больше интересует власть. Ты подобен ядовитой змее. Одним ударом сапога я мог бы размозжить твою голову. Но если я оставлю тебя невредимым и повернусь к тебе спиной, то буду вынужден опасаться, что уже в следующий миг почувствую в ноге твой яд. Поэтому я должен вырвать твои ядовитые зубы. Мы изменим правила ордена, вот что. В дальнейшем у нас будет примарх, обладающий равными правами с гроссмейстером. И все приказы гроссмейстера будут скрепляться печатью примарха — без нее они будут недействительны. Твой орден перемещает свою резиденцию в Анисканс, чтобы в будущем я мог ознакомиться со всеми документами. Число рыцарей ордена, имеющих право одновременно находиться во внутреннем городе, будет сокращено до пятидесяти, чтобы я не опасался восстания.
— А какой мне от этого прок? — спросил Тарквинон, и ему стоило некоторых усилий подавить гнев в голосе. — Ты лишаешь меня власти!
Жиль указал на Оноре.
— Завтра ты можешь лежать на его месте, если сегодня вечером на совете я выскажу свои мысли по поводу борьбы за власть между нашими крупнейшими орденами. Вне всякого сомнения, ты поступил очень несправедливо по отношению к Оноре. Это вопиет о грехе. С другой стороны, брат Оноре никогда не останавливался перед тем, чтобы устранить с дороги ненужных ему людей. Так в его судьбе появляется ореол божественной справедливости. Но вернемся к твоей выгоде. Новое Рыцарство будет отлучено от Церкви. Все рыцари, вся недвижимость и корабли, в общем, все, что принадлежит ордену, перейдет к ордену Древа Праха. Только твоему ордену достанется слава завоевателей Альвенмарка. Новое Рыцарство прекратит свое существование.
Оноре дико вскрикнул. Он оперся на обрубок своей руки и попытался подняться. В чертах его искаженного лица читался неприкрытый ужас.
— Заткни это, пожалуйста, — холодно произнес Жиль, подзывая брата Матиаса. — Но не причиняй ему вреда. Он должен выглядеть пристойно, когда его потащат на эшафот.
Тарквинон не мог осознать услышанное.
— Твое предложение делает мне честь. Я…
— Будет лучше, если ты закроешь рот и прекратишь на меня таращиться. Идем же! Нужно еще много чего обсудить. Я настою на том, чтобы сегодня вечером на совете было принято решение о вынесении смертного приговора всем заговорщикам. Кроме того, будет издан эдикт, согласно которому орден Нового Рыцарства будет распущен по приказу гептархов. Этот эдикт мы поначалу будем держать в тайне, чтобы подготовить разоружение Нового Рыцарства. Думаю, будет разумно, если мы появимся во всех поселениях их ордена в один и тот же день и потребуем сдачи оружия. Таким образом, у них не будет возможности организовать сопротивление. Также нужно будет придумать несколько красивых историй, которые можно распространить в народе. Может быть, вроде того, что они втайне блудили с эльфами… Нужно привести это в соответствие с их секретными ритуалами в цитадели ордена. Чем ужаснее будет история, тем с большим воодушевлением ее примут в народе. Рыцари не должны получать от него поддержку. Не заблуждайся, Тарквинон. Новое Рыцарство на протяжении многих лет старалось сделать так, чтобы простые люди считали этот орден лучшими из всех. А вот твой орден известен как кучка декадентов. В этой картине все нужно поменять местами, если мы хотим полностью уничтожить Новое Рыцарство.
Лиувар Альвередар
Люк все никак не мог прийти в себя. У него получилось. Он не знал, что заставило Олловейна передумать, но эльфийский рыцарь уступил. Они предпримут это путешествие — вопреки разуму.
Мириэлль была так взволнована, что всю ночь не сомкнула глаз. Он чувствовал себя не лучше.
Яркое полуденное солнце пекло кожу. Он заморгал. Посреди двора стояло мощное дерево, корни которого ползли по мостовой подобно темным змеям. Пахло теплым камнем и конским потом. Мириэлль уже сидела в седле.
Он нащупал луку седла и подтянулся. Глаза слезились от света.
— Все в порядке? — спросил эльфийский рыцарь.
Люк испытывал некоторое беспокойство, но скрыл его за улыбкой, в которую вложил истинную радость, которую испытывал из-за того, что они пускались в это путешествие.
Мириэлль что-то сказала. Эльфийский рыцарь рассмеялся.
Раньше он никогда не слышал его смеха, подумал Люк. Снова заморгал. Все было словно покрыто тонкой пеленой. Он все видел расплывчато, как ни напрягал глаза.
Его пальцы нащупали поводья. Кожа врезалась в ладонь. Почему руки стали такими нежными? Нет, не думать об этом! Не задавать вопросов! Это день радости. Кроме того, очень приятно снова сидеть в седле.
Небольшой отряд тронулся в путь. Олловейн вел за собой в поводу вьючную лошадь. Мириэлль болтала с эльфом без остановки. Где-то над их головами, за одним из сотен окон, окружавших внутренний двор подобно пчелиным сотам, раздался печальный звук флейты. То была мелодия, проникавшая в самое его сердце, пока оно не стало болеть так же сильно, как рука, долго державшая меч.
Белый рыцарь исчез в темном отверстии, внезапно раскрывшемся перед ними. Туннель вел под дворцовой башней к развалинам города. Копыта стучали по мостовой в ритме сердца. Царивший в туннеле полумрак был приятным. Глаза Люка перестали слезиться. Затем его снова охватило безжалостное полуденное пекло.
Молодой рыцарь закрыл глаза и отпустил поводья. Он наслаждался ездой верхом, тем, что чувствует сильные мышцы кобылы. Сейчас, когда он закрыл глаза, он мог радоваться. Солнце ласкало его лицо. Он чувствовал, как по лбу струится пот. С моря дул легкий ветерок, принося с собой аромат соли и пыли, морской воды и чужого великолепия цветов, дыма и остро приправленных рыбных блюд.
Люк нащупал походную флягу, висевшую у седла. Сделал большой глоток. Вода была более сладкой, чем в его мире.
Затем он отдался на волю чувств. Опершись руками на луку седла, он прислушивался к разговору между Олловейном и Мириэлль, не понимая, впрочем, ни слова. Он поймал себя на том, что насвистывает себе под нос мелодию флейты, которая провожала их во дворе дворца.
Впервые за долгое время он чувствовал себя легко и свободно.
Стук копыт изменился, стал глуше. Приоткрыв глаза, рыцарь огляделся. Мир был черно-белым, земля — как разбитое зеркало. Он заморгал, но прошло немало времени, прежде чем он стал видеть более или менее четко. Зеркалом оказались залитые водой поля, обрамленные узкими заросшими травой тропинками. Что за странный ландшафт! Гигантская водная мозаика.
В воде то тут то там стояли одинокие быки с рогами толщиной в руку.
Он снова закрыл глаза и покачнулся в седле. В чем тут дело, что он не видит четко, — в волшебстве этого зачарованного мира? Или же Олловейн был прав? Не слишком ли рано он снял повязку? Он не боялся этой травмы. Она была ему неприятна, конечно, и будет означать для него конец как для рыцаря-воина. Но разве его время как воина и без того не миновало?
Стук копыт снова изменился. Неужели он задремал? По его лицу скользили свет и тени, словно небо было разорвано множеством молний. Деревья! Они въехали в лес. Сейчас он охотнее оказался бы в воде, мельком пронеслось у него в голове, и он удивился собственным мыслям. Он всегда любил леса. Почему он кажется вдруг чужим самому себе?
Должно быть, все дело в его глазах. Но он поправится!
— Мы на месте, — внезапно сказал Олловейн.
Люк огляделся по сторонам. Перед ними возвышалось огромное дерево, покрытое светлыми пятнами. Вокруг тоже стояли высокие деревья. Казалось, на ветвях сидели кобольды и наблюдали за ними. Они издавали странные гортанные звуки. Совсем рядом раздался крик птицы, которого Люку прежде не доводилось слышать.
— Могу я представить вам Юливее? Она хорошая подруга. Почти всегда.
Послышался смех.
— В самую точку! А это Олловейн, самый рыцарский из всех рыцарей. Почти всегда.
Люку было странно, что дети демонов шутят между собой. От священнослужителей Тьюреда он всегда слышал только о том, насколько хладнокровны и бездушны эльфы. А эти были больше похожи на героев из историй Гисхильды. Не рассказывала ли она ему о Юливее?
— Мы у звезды альвов, — пояснила эльфийка. Она говорила на его языке почти без акцента. — Она поведет нас по тропе из магии и света. Благодаря этим путям можно проходить большие расстояния за считаные мгновения. Место, куда вы собрались, находится на расстоянии нескольких дней пути. Если пойдем по нужной тропе альвов, то достигнем его, сделав всего лишь несколько шагов. Я возьму тебя за руку и поведу, Люк. Ни в коем случае нельзя сходить с тропы. По ту сторону тропы из света — пропасть.
— А Мириэлль?
— Не беспокойся, она пойдет со мной, — ответил Олловейн. — Ей знакомы тропы альвов, и она знает, как нужно себя вести. Мы немного переживаем только из-за тебя.
Люку не понравилось, что о нем беспокоятся больше, чем о ребенке, но он промолчал.
Эльфийка подвела его к большому кусту. И только оказавшись вплотную перед ним, он заметил, что стоит перед заросшим павильоном. В воздухе стоял тяжелый, пьянящий цветочный аромат.
Люк споткнулся о ногу кобылы и едва не упал, но Юливее поддержала его. Никто ничего по этому поводу не сказал.
Мириэлль что-то произнесла, обращаясь к Олловейну. Голос ее звучал радостно и свободно, совсем не так, как в дворцовой башне. Ее хорошее настроение было заразительно. То, что они делают, правильно, довольно подумал Люк. Сейчас речь идет не о нем, а исключительно о девочке. Исполнить мечту ребенка — такого он не делал никогда прежде в жизни. А еще его редко переполняла такая радость, как сейчас.
Юливее что-то сказала на своем родном языке, и природа, казалось, затаила дыхание. Птичьи голоса на деревьях умолкли, стих даже шелест листвы. То были слова силы. Люк молчал. Он думал о том, как «Полярная звезда» упала на дно моря, а его команда погибла. Каждой клеточкой своего тела он чувствовал силу эльфийской магии. Казалось, земля под ногами слегка поплыла. А потом перед ним внезапно возникла арка из разноцветного яркого света.
Люк не выдержал и отвел взгляд. Защищаясь, закрыл глаза рукой. Одна из лошадей нервно заржала. А Мириэлль радостно вскрикнула.
— Идем, — сказала эльфийская чародейка и взяла его за руку.
Он чувствовал на коже странное покалывание, когда вошел под арку из света. Земля под его ногами стала иной — мягкой и пружинящей. Под каждым шагом она слегка прогибалась.
Было ужасно тихо. Словно вырезанная ножом, простиралась перед ним тропа. Вторая арка из света приблизилась гораздо быстрее, чем можно было бы предположить по их медленному темпу.
Затем его охватил холод. Под ногами уже потрескивала мерзлая земля. В лицо ударил ледяной ветер. Он был рад, что тропы альвов остались позади.
Олловейн отстегнул плащи с вьючной лошади.
Мириэлль захихикала. Она что-то обсуждала с эльфийкой.
В лицо ему кто-то мягко ударил. Холодно. Мириэлль что-то говорила остальным. Голос ее звучал смущенно.
Люк вытер лицо ладонью. На пальцах остался снег.
— Мириэлль извиняется, — сказала Юливее. — Вообще-то она целилась снежком тебе в грудь.
Люк откашлялся и попытался сделать мрачное лицо. Присел на корточки, пальцы его коснулись тонкого слоя снега.
— Скажи ей, что пусть лучше убегает. В конце концов, мы, рыцари, известны своей мстительностью. — Пальцы его уже слепили снежок. Он видел Мириэлль только как тень на белом фоне.
Его снежок пролетел мимо, как он и задумывал, и он самым безбожным образом выругался, в то время как малышка попискивала от удовольствия. Почти в тот же миг его настиг следующий снежок, и он с криком упал навзничь.
Олловейн удивленно смотрел на него. Он не вступал в игру, но и не мешал им развлекаться. И только когда Мириэлль устала, снежная битва была прекращена. Они снова сели верхом и последовали за Олловейном, который вел их по заснеженной холмистой местности, куда переправили их магические ворота, по направлению к лесу.
Над ними высоко в небе кружили черные птицы. Люк предположил, что это крупные вороны. Они последовали за ними к лесу, словно маленький отряд был для них поживой.
Окружавшие путников деревья уже сбросили листву. Но вместо листьев в ветвях шуршали разноцветные полоски бумаги. Один раз Люку показалось, что он слышит запах овощного рагу, и у него потекли слюнки. Но кем бы ни был тот, кто следовал за ними, он не показывался.
Веселье, охватившее их во время игры в снежки, прошло. Мириэлль испуганно оглядывалась по сторонам. Люк старался держаться вплотную к ней. Хотя он не думал, что она подвергается опасности, но чувствовал, что ей спокойнее, когда он рядом.
В сумерках зимнего вечера они достигли поляны, в центре которой возвышался монолит. Легкий ветерок, игравший полосками бумаги в ветвях деревьев, утих. В воздухе стоял аромат мирры и ладана. Нос ласкали также и другие ароматы, определить которые Люк не мог.
Монолит был весь в трещинах, словно дождь, снег и ветра работали над этим не одно тысячелетие. Здесь были ниши в скале с покинутыми гнездами, а у подножия — глубокая пещера, в которой горели два маленьких янтарных огонька. Там стояло множество ящиков и горшков. Некоторые были погребены под листвой и снегом, другие казались совсем новыми. Повсюду виднелись цветы, и Люк спросил себя, откуда они тут взялись посреди зимы.
— Это то место, где исчез Широконос, — пояснил Олловейн. — Многие дети альвов верят, что он живет в пещере в сердце монолита и победил смерть.
Мириэлль спешилась и принялась возиться с седельными сумками вьючной лошади. Юливее поспешила ей на помощь.
Люк огляделся.
— Что это за бумажки на деревьях?
— Их повесили мышлинги. Многие из старых дубов обитаемы. Каждую осень, когда листья опадают, мышлинги вешают на ветки стихи, которые льстят северному ветру. Они думают, что он тщеславен и не станет вырывать с корнем дубы, если они будут восхвалять его.
— Но ты в это не веришь?
— Мы здесь вольны верить во что хотим, Люк. В этом отличие от твоего мира.
Металлический звук заставил Люка обернуться. Казалось, что одновременно из ножен вылетела сотня мечей. Из-под монолита что-то вылезло: огромный серебряный змей с янтариновыми глазами. Он распахнул пасть. С зубов капала черная слюна.
Мириэлль бесстрашно подошла к нему. В руках она держала небольшую шкатулку. Она была знакома Люку. Он знал, что в ней лежит украшение, которое было на ее матери в тот день, когда она умерла. Это было все, что осталось ей от родителей.
— Змея создал Широконос. Он полностью создан из стали. В нем нет ничего живого, — прошептал Олловейн. — Он принимает подарки от тех, кто надеется, что Широконос сделает им новые части тела. Он просто ставит подарки перед монолитом. Насколько мне известно, еще ни один подарок оттуда не забрали. Да и как бы это могло случиться, если того, кому они предназначены, уже нет в живых?
Юливее присоединилась к ним. И она не стала утруждать себя шепотом.
— А я знаю еще одну историю о змее. Вроде как Широконос создал его для дождевого червя, на которого он нечаянно уронил молот так, что ему раздавило половину тела. Я скорее поверю в подобную байку, потому что это создание так же хорошо соответствует страдающим манией величия дождевым червям и странному чувству юмора мышлингов. Не следует забывать о том, что мышлинги из народа кобольдов. А они славятся тем, что любят шутки, которые, мягко говоря, непонятны другим.
Люк удивленно поглядел на эльфийку, но видел слишком расплывчато для того, чтобы прочесть что-то по ее лицу.
— Должен предупредить тебя насчет Юливее, — сказал Олловейн. — Ее воспитывал джинн. И о ней тоже иногда говорят, что она обладает весьма своеобразным чувством юмора.
Тем временем змей нагнулся к Мириэлль и осторожно взял зубами маленькую шкатулочку. Затем посмотрел на нее и со скрипом уполз обратно в пещеру. Шкатулку он поставил на переполненный карниз скалы.
— А теперь что? — спросил Люк.
— Сейчас ты поищешь немного сухих дров, а мы поищем защищенное от ветра место, чтобы разбить лагерь. На поляне нужно переночевать. — Юливее понизила голос, когда увидела, что Мириэлль возвращается к ним. — Может быть, потом… что-то произойдет. Но в любом случае, ты вернул малышке смех и подарил чудесную игру в снежки. Я полагаю, что уже только ради этого стоило совершить путешествие.
Люк пошел к краю поляны и принялся отыскивать в темноте тонкие веточки. Он царапал руки, спотыкался и один раз даже ударился головой о ствол дуба. Потом пришла Мириэлль. У нее был камень, похожий на тот, что он находил когда-то. Он светился изнутри. Люк подумал о языческой богине в руинах розария. О богине, которую он обезглавил. На сердце стало тяжело.
Мириэлль что-то сказала. Посветила ему в лицо. От света камня глаза не болели.
Мириэлль повторила свои слова, но он не понял. Опустился перед ней на колени, в снег.
— Сейчас Юливее мне переведет, что ты хочешь.
Девочка снова попыталась. Наконец пожала плечами. Пустой рукав болтался из стороны в сторону.
Люк сжал губы. Нужно надеяться, что Олловейн ошибается. Он отдал бы все за то, чтобы этой ночью для малышки случилось чудо.
— Лиувар Альвередар, — торжественно сказала она и несмело поцеловала его в щеку. Затем собрала столько хвороста, сколько могла унести, и вернулась в лагерь.
Молодой рыцарь сложил дрова возле очага. Мириэлль воодушевленно дула на искры, которые Юливее выбивала из трута.
Он подошел к Олловейну, кормившему лошадей.
— Что такое «лиува альвереда»?
— Откуда ты это взял? Кто это сказал тебе?
— Просто скажи, что это значит.
— «Лиувар Альвередар» — это старая форма приветствия. Так здороваются кровные родственники. Или близкие друзья. Так говорят редко, видишь ли. На твоем языке это значило бы примерно «мир другу твоему».
Человек, который не хотел быть королем
Эрек посмотрел наверх, на тропу, по которой поднимался маленький отряд всадников. Он просто не понимал Гисхильду! Но в этом не было ничего нового.
— Не нужно делать такое лицо. Ты король. Люди уважают тебя. Ты будешь править, пока ее не будет.
Эрек вздохнул.
— Ты не хотел бы поменяться со мной?
Сигурд рассмеялся.
— Клянусь всеми богами, нет! Если бы у меня был выбор, иметь полный фурункулов зад и быть вынужденным ехать так верхом через горы Нахтцинны или усадить мою драгоценнейшую часть на бархатную подушку трона… Мальчик мой, я не колебался бы ни секунды. Я не создан для того, чтобы быть королем.
— Я тоже, — признался Эрек. Снова посмотрел наверх, на тропу. Красный плащ Гисхильды развевался на ветру, словно знамя. — Долго ее не будет?
— Может быть, пару дней… Она ничего не говорила?
Эрек покачал головой. Нет. Только вчера она снова впустила его к себе. Прошлая ночь дала ему такие надежды. Она любила его дико и страстно. Такого у них никогда еще не было. Сегодня утром он был так счастлив. Он думал, что все изменилось. Да, ночью они почти не разговаривали. Но иногда любви не нужны слова.
Утром она заявила ему, что хочет к озеру Отраженных Облаков. Эрек знал это место только по рассказам. Оно находилось далеко на севере, на перевале, который можно было пересечь только тогда, когда озеро замерзало. Когда-то там утонул младший брат Гисхильды. А ее предок, Ульрик Зимний Король, вместе со своей женой остановил там целое войско троллей. Говорили, что место это жуткое. Якобы там стояла скрытая святыня богов. На озеро ходили только члены королевской семьи.
— Она убегает, не так ли?
Сигурд произнес это не пренебрежительно. Тем не менее Эреку не нравилось, когда кто-то говорил о Гисхильде подобным образом. Даже если это было правдой.
— Она не убегает! Она ищет мира и хочет обдумать свои поступки.
— Было глупо прогонять эльфов!
— Она чувствовала себя преданной, — напомнил Эрек, точно зная, что подобные чувства не пристало испытывать королеве.
— Ты не рад, что он умер?
— Гисхильда любила его. Он не мог быть плохим парнем. Я рад, что никогда не встречался с ним. — Эрек всегда избегал думать о нем. Рыцарь был словно тенью Гисхильды. Он всегда был рядом, незримо. Эрек испытывал облегчение, оттого что эта тень наконец ушла. — Я пошлю гонцов к ярлам. Мы должны принять решение, как только вернется Гисхильда. Я велю говорить, что дети альвов ушли не насовсем, а потому, что у них на родине будет большой праздник.
Сигурд ухмыльнулся.
— Ты все-таки начинаешь править. Человек, который говорит, что ему не нравится быть королем. Я присмотрю за ней. Она мне как дочь. Сейчас, летом, на озеро есть только один путь. Мои мандриды будут начеку. Она хочет быть там одна, но тому, кто захочет пройти к ней, придется сначала пройти мимо меня. Она в безопасности.
— Конечно!
Эрек сказал это слишком поспешно. Он не боялся, что кто-то причинит Гисхильде вред. Его терзало совсем иное. Почему она пошла туда, где утонул ее младший брат? Она по-прежнему винила себя за это. Ноша была слишком тяжела для маленькой девочки. Равно как и ноша необходимости вести войну, которую невозможно выиграть. Эрек боялся, что она что-то с собой сделает.
Может быть, она хочет принести себя в жертву? Если бы она умерла, а дети альвов покинули страну, то можно было бы, по всей вероятности, заключить мир с Церковью Тьюреда. Так она избавила бы Фьордландию от того, чтобы, как Друсна, отдавать деревню за деревней, город за городом в бесконечной войне. Гисхольда стояла на пути у мира. Пока она жива, фьордландцы, вероятно, будут сражаться, потому что надеются. Но если она умрет…
Он озадаченно смотрел ей вслед. Ее волосы развевались на ветру, словно золотое знамя. Она придержала роскошного скакуна, на котором ездила всегда с тех пор, как вернулась во Фьордландию, и посмотрела на них. Королева до мозга костей!
Гисхильда помахала им рукой. Что это было — прощание или приказание Сигурду наконец следовать за ней? Может быть, их вчерашняя ночь любви была прощанием?
У Эрека было дурное предчувствие. Но он понимал также, что не сможет удержать ее.
— Мне кажется, что в тебе больше от короля, чем ты думаешь. — Сигурд развернул своего мерина. — Будь здоров, мальчик. Через пару дней мы вернемся.
Эрек провожал старика взглядом до тех пор, пока тот не присоединился к Гисхильде.
— Не бросай меня в беде, — тихо произнес он. Он пойдет в храм Лута и принесет богатые жертвы богу. — Все не может закончиться вот так!
Смерть и девочка
Люк проснулся. Он был весь в поту, хотя стоял ужасный холод. Ему снилось, что в глаза вонзаются раскаленные иглы. Лагерь на краю поляны был пуст, одеяла отброшены. Он вскочил и хотел было уже позвать спутников, когда увидел остальных. Широко раскинув руки, Мириэлль шла прямо к монолиту.
Серебряный змей снова выполз из своей пещеры и покачивался в ритме меланхоличной мелодии флейты. Олловейн и Юливее стояли несколько в стороне. На флейте играла эльфийка.
У Люка возникло такое чувство, будто Мириэлль в опасности. Почему они оба не рядом с девочкой?
Молодой рыцарь поднялся. Между деревьями развевались знамена из серебристо-зеленого света, а ветви были покрыты нежной росой. Ночь была зачарованной, пронизанной магией. Лес и поляна были так красивы и в то же время настолько чужды, что казались жуткими.
Он поднялся и хотел пойти к ней, но почувствовал, как какая-то бесплотная сила удержала его. Там что-то было… Может быть, в воздухе или в древнем монолите.
Серебристый свет окутал Мириэлль. И внезапно она исчезла. В тот же миг исчезла плотина, которая сдерживала рыцаря. Люк выбежал на поляну и позвал девочку. Ответа не было.
Он пошел по ее следу в снегу до того места, где она исчезла.
— Что это за магия? Что произошло?
Серебристо-зеленый свет отступал дальше в лес. Это он забрал Мириэлль? Люк хотел броситься к краю поляны, когда Олловейн преградил ему путь.
— Она ушла в лунный свет. Ты больше не найдешь ее. Ее судьба исполнилась.
— Что это значит? Ты так говоришь, как будто она умерла!
— Не нужно горевать о ней, Люк. Эльфы умирают и рождаются вновь. Этот цикл заканчивается только тогда, когда мы исполняем свое предназначение. Тогда мы уходим в лунный свет. Очень редко случается, что у такого события есть свидетели.
— Но она еще жива?
— Этого я сказать тебе не могу. Может быть, не в том смысле, который мы в это вкладываем.
Люк не понял, что хотел сказать эльфийский рыцарь. Он ощупывал растоптанный снег. Отчетливо видел крошечные кристаллики льда. Все его чувства были предельно обострены. На губах он ощущал свежеющий северный ветер и многообразие запахов, окружавших монолит.
— Это несправедливо! — Он ударил кулаками по снегу. Холод пронизал его до костей. — Она ведь должна была получить новую руку. Что это за жестокие боги у вас? Почему они позволили девочке выжить в Вахан Калиде? Почему ей довелось вытерпеть столько боли только затем, чтобы здесь, в месте, где должны исполняться надежды и мечты, умереть? Это несправедливо!
— Люк, она не умерла. Не в том смысле, в каком понимаешь это ты.
— Брось свои эльфийские тонкости! Она ушла из жизни. Или же, может быть, я ошибаюсь?
Эльфийский рыцарь ничего не ответил.
— Ты должен был сказать мне, что это может случиться! Тогда я никогда не привез бы ее сюда!
— Ей было предназначено судьбой посетить это место. Или, может быть, ей было предназначено встретиться с тобой. Совершить вместе с тобой путешествие и снова обрести смех. Или просто сказать тебе эти два слова — «Лиувар Альвередар». Именно тебе, человеку, братья которого убили эльфов и сделали ее калекой. Она ушла в мире и гармонии. Мы живем в такие времена, когда эта милость дается не каждому.
— Не рассказывай мне, что цель всей жизни — это смерть, эльф!
Олловейн не позволил его обидному и обвиняющему тону вывести себя из равновесия.
— Скажи мне, в чем цель жизни, сын человеческий, если не смерть. Каждая жизнь заканчивается смертью.
— Она была слишком юна. Слишком…
— Мириэлль была юна. Но жизнь ее была стара. Она часто рождалась вновь. Я уверен, что ей легче оттого, что судьба ее исполнилась.
Люк смотрел в не знающее возраста лицо эльфийского рыцаря. Может быть, он сумел бы поверить ему, если бы его глаза не были такими печальными. Они такие чужие, эти эльфы. Такие непохожие.
Посланник
У Луи было такое чувство, будто воротничок вот-вот задушит его. Он заказал себе воротничок по последней моде — с кружевами, которые лежали поверх черной кирасы его полулат. Новая рубашка пришла из Анисканса в тот же день, что и известие, тяжелое, словно винная бочка, в свитке, который он сейчас держал в правой руке.
Он уже понимал, что с момента своей неудачи во время битвы в лагере Железная Стража попал в немилость у своего маршала ордена. Хотя брат Эрилгар очень многословно описал, какая честь — принять здесь командование, Луи все понимал. Его с тем же успехом могли послать к палачу — это было бы одно и то же.
Капитан из ордена Древа Праха оглянулся на гавань. Его галеру охраняла почетная стража. Показная честь, вот что это такое! Пикинеры были приставлены для того, чтобы никто не сходил на берег.
Два молодых рыцаря провели его к старой крепостной башне, которая дала свое имя этой роскошной гавани Нового Рыцарства. Говорили, что рыцарь, который некогда нес здесь вахту, сошел с ума и убил послушников, которых должен был обучать. Самое время повалить Древо Крови! Слишком гордыми, слишком дерзкими стали эти рыцаришки. Стоит только посмотреть на эту гавань! Все новое, все чистое. Солдаты, которые встречались ему, выглядели так, словно их готовили к параду. Столько муштры и дисциплины… Прямо чувствуется, что здесь что-то нечисто.
Эскорт привел его прямо к старой Вороньей Башне. Его что, хотят оскорбить? Это же единственное здесь старое здание!
Он снова оглянулся. Каравелла, большой грузовой парусник, сопровождавший его галеру, встала на якорь неподалеку от входа в гавань. Капитан знает, что нужно делать, если через три часа он не вернется. За пределами видимости стоял третий корабль. Если он не выйдет на связь со скоростным парусником до сумерек, то он помчится в Вилуссу и сообщит маршалу ордена, что в гавани Вороньей Башни возникли трудности.
— Прошу, после тебя, брат. — Оба рыцаря из эскорта слегка поклонились. Итак, его действительно встречают в башне, которая вот-вот рухнет. Хорошенькое начало!
Луи попытался скрыть гнев. Он поднялся по стертым ступеням на второй этаж. Там его ждал усатый парень. В зеленых шароварах, с красным набрюшником и в желтой рубашке он был похож на шута. На столе в комнате лежали морские карты и широкополая шляпа с павлиньими перьями. Что за ряженый!
— Позвольте представить вам, — сказал один из молодых рыцарей. — Мастер флота Альварез де Альба.
Луи удивленно глядел на мужчину. Он слышал, что де Альба — опытный мореход и отважный капитан. Его внешность совершенно не подходила к историям, которые рассказывали о нем. Кроме, может быть, пышных ухоженных усов.
Луи поклонился.
— Луи де Бельсазар, капитан рыцарства Древа Праха. — Ему было крайне неприятно, что он вынужден представляться сам. Но чего еще можно ожидать от рыцарей Древа Крови? На этикет они не обращают внимания. Традиции им претят.
— Чем обязан чести вашего неожиданного визита, брат?
«Сейчас твое хитроумие испарится», — подумал Луи. Он подошел к окну, у которого стоял мастер флота, и передал ему запечатанный кожаный свиток, который должен был все изменить.
— Крайне необычно — посылать простого гонца в путешествие на трех кораблях. — Де Альба провел рукой по большой бронзовой подзорной трубе, лежавшей перед ним на подоконнике. — Работа из Сайпера. Кроме печатания сомнительных книжек там шлифуют великолепные стекла. И далекое становится совсем близким. Красивый парусник ты там оставил, брат. — Он обернулся к эскорту. — Пригласите ко мне сестер де Дрой. Я полагаю, что здесь написано что-то такое, что обсуждать должны не двое мужчин. Ах, да, чуть не забыл. Найдите Клода де Блие, капитана «Ловца ветров», и передайте ему, пусть соберет абордажную команду и займет каравеллу нашего брата. Если при этом ему окажут сопротивление, то он получает мое разрешение применить силу и, кроме того…
— Ты с ума сошел, брат? — вырвалось у Луи. — Ты ведь не можешь…
— Ну почему же? Могу, как видишь. И, кроме того, я совершенно в своем уме. Думаешь, мне неясно, зачем ты ввел мне тут в гавань старую каравеллу? Если все пойдет плохо, то капитан должен затопить корабль там, у входа в гавань, или же я ошибаюсь? Таким образом мой флот окажется в
плену на несколько дней. Ты ведь не думаешь, что я стану сидеть сложа руки?!
— О твоих действиях станет известно в Анискансе! — гневно ответил Луи.
Итак, де Альба все такой же прожженный лис, как говорил Эрилгар. Но, в конце концов, это не поможет. Просунув пальцы под воротник, Луи слегка ослабил его.
— Прошу прощения, если мое поведение стесняет твой воротник. — Мастер флота сказал это с улыбкой, сводившей на нет все его извинения.
Рыцарь подумал о письме. Не станет ли он мучеником еще до наступления сумерек? В любом случае мастеру флота аукнутся его шуточки. Так же как и всем комтурам, которые сегодня, в этот же час, получат письмо точно такого же содержания. Орден Древа Праха был во всеоружии, готовый подавить любое восстание, где бы оно ни вспыхнуло. Только в двух местах Новое Рыцарство могло надеяться на успешное сопротивление: в Валлонкуре и здесь, в портовой крепости Воронья Башня.
Де Альба снова взял подзорную трубу и посмотрел на море. Опасается, что обнаружит там и другие парусники?
— Хочешь посмотреть, как твое судно берут на абордаж? Капитан сможет увидеть тебя на платформе башни, если мы поднимемся наверх. Может быть, ты хочешь подать знак?
— Он разумный человек, в отличие от тебя, брат мастер флота. Он будет вести себя подобающим образом.
— Ты уже понимаешь, что совершил этот флот? — Брат Альварез широким жестом обвел суда, стоявшие на якоре там, далеко внизу.
— Я знаю, чего вы не совершили. Это флот, которого не хватило, чтобы помешать бегству языческой королевы Гисхильды. С таким количеством кораблей было бы легче легкого блокировать морской путь во Фьордландию.
Де Альба вызывающе улыбнулся.
— Если в Анискансе узнают, что мы сделали, это упущение будет неважным.
Луи немного расслабился. Он ведь знал, о чем написано в письме. Ему не терпелось увидеть лицо мастера флота, когда он прочтет его.
— Я знаю, что написанное в этом письме запечатано печатью всех семи гептархов. Ты действительно уверен в том, какие события имеют значение?
— Наши действия повернули языческие войны в новое русло. Я не беспокоюсь, хотя ты и появился здесь как вопрошающий, которого послали к еретикам.
На лестнице послышались шаги. В комнату вошли две женщины-рыцари. Одну из них Луи узнал сразу. Она присутствовала, когда восемь лет назад его со своими ребятами замуровывали в башне в Марчилле. Это она измыслила интригу и была в ответе за самые ужасные страницы его жизни. На протяжении всего этого путешествия он представлял себе, что сделает с ней, если мастер флота покорится.
— Это Лилианна и Мишель де Дрой, — сказал де Альба.
— Эти рыцари мне знакомы. — Эти трое едва не убили его. Друстан, однорукий; его уже настигла судьба. Лилианна де Дрой, падшая комтурша Друсны, и ее сестра, Мишель де Дрой, которая никогда не занимала высоких постов. — Рад, что вы пережили чуму. На вас, должно быть, лежит благословенная длань Тьюреда.
Младшая из двоих, казалось, растерялась. Но не Лилианна. У нее было необычное длинное, запоминающееся лицо. Бывшая комтурша была не той женщиной, которую с первого взгляда можно назвать красавицей. Прямой нос, несколько угловатый подбородок и стройное тренированное тело делали ее похожей на мальчика. На голове ее торчала щетина, длиной не более пальца. Похоже было, что она недавно обрила голову. Может быть, из чувства раскаяния…
— Я помню, Луи де Бельсазар. — Сестра Лилианна выбрала ни к чему не обязывающий тон, словно они никогда не встречались в споре не на жизнь, а на смерть. — Мы встречались когда-то в Марчилле.
Что-то сбило Луи с толку. В его воспоминаниях у нее был бледный шрам, разделявший бровь и достигавший щеки. Но, может быть, он ошибся. Ее граничащие с высокомерием, самоуверенные манеры, ее жесты, тон ее голоса… Все это совпадало с его воспоминаниями о ней и сотни раз приходило к нему в кошмарных снах.
— Скажи, не ты ли тот брат ордена, который командовал битвой в Железной Страже? Как тебе удалось выбраться живым из той резни? Насколько я слышала, большинству братьев по ордену и солдатам, которые были под твоим командованием, повезло меньше.
— За поражение врагов Тьюреда орден Древа Праха всегда был готов заплатить любую цену, сестра. В отличие от Нового Рыцарства. — Он указал за окно. — Если бы этот флот окружил побережье Друсны, как приказывали гептархи, то язычники и Другие не ускользнули бы от нас в последний момент!
— И это говорит человек, у которого королева язычников проскользнула между пальцами, когда уже сидела в ловушке. — Лилианна улыбнулась ему. — Пожалуйста, прости, если я придаю не так много значения твоим словам… с этой точки зрения…
— Лилианна, прошу тебя! — Мастер флота подошел к большому столу и развернул кожаный свиток, который вручил ему Луи. — Брат Луи — наш гость, хотя он, как мне кажется, пришел с такими известиями, которые заставляют наблюдать за нами капитана некого быстроходного парусника. — Он взломал печать без особого волнения.
Луи снова просунул пальцы под кружевной воротничок. Черт возьми, слишком узко! Письмо из Анисканса изменит все. Либо через несколько мгновений он станет одним из самых могущественных людей в своем ордене, либо умрет. Луи облокотился на подоконник. В гавани собирались небольшие группы солдат. Под защитой большого грузового парусника держалось семь больших лодок. Скоро начнется атака на «Пожирателя язычников».
Взгляд на окно
Фингайн выдохнул и опустил лук. Мауравани попытался при помощи дыхательных упражнений прогнать напряжение из тела. Вот уже семь часов он выжидал, пока появится возможность для точного выстрела. Все едва не закончилось. Он хотел, чтобы, когда прилетят его стрелы, были свидетели. Рыцари должны узнать, что никто и ничто не защитит их от гнева Эмерелль. Даже среди вооруженного флота они больше не будут чувствовать себя в безопасности.
При других обстоятельствах он был бы спокоен. В глуши он мог наблюдать за своей добычей целыми днями. Умение застыть в неподвижности стало его второй натурой. За столетия своей жизни он стал идеальным охотником. Все способности он направил на это. Он использовал силу магии, чтобы скрыть от добычи свой запах или создать запах, вызывавший доверие. Он двигался среди стада буйволов и обманывал самых недоверчивых самцов во время брачного периода.
Но здесь… Это было испытание совсем другого рода. Двигаться в месте, где на маленьком пятачке собрались тысячи вражеских воинов, — более чем дерзко. На нем была скромная одежда рабочего, не вызывающая подозрения. Длинные волосы он спрятал под платок. Находясь среди людей, он ходил согнувшись, чтобы скрыть свой высокий рост и походить на рабочего, который всю жизнь носит на спине тяжести. От него несло потом и плохой едой. Лицо его было перемазано грязью, чтобы скрыть от стороннего наблюдателя, что у него не растет борода.
Фингайн посмотрел вниз, на окно старой башни. Ему нравился воин с пышными усами. Это было нехорошо; это мешало выполнить работу с необходимой внутренней дистанцией. Можно уважать жертву, но чтобы она тебе нравилась — это легкомысленно. Поэтому он убьет его первым, чтобы больше не приходилось думать об этом.
Если бы только этот рыцарь Древа Праха не стоял у окна! Он загораживал вид на комнату. Мауравани видел только часть груди и головы мастера флота. Он верил, что сумел бы поразить и эту цель, но вот если бы тот парень у окна хоть немного подвинулся… Нет! Не годится. Нужно дождаться, пока будет более подходящая возможность для выстрела. Для каждой жертвы у него только одна стрела. Промахи не предусмотрены.
Он набросил на плечи накидку, чтобы ветер не студил его, пока он неподвижно стоит у карниза.
Узор на ткани слегка сдвинулся, когда он натянул капюшон. На нем были изображены красные кирпичи с серыми прожилками. Его чары великолепно приспосабливались к обстановке.
Фингайн выбрал в качестве наблюдательного пункта самую высокую башню в гавани. Оттуда он хорошо видел окно в Вороньей Башне, за которым располагалась комната, где хранились карты. Мастер флота приходил туда каждый день на несколько часов. Было только вопросом времени дождаться идеальной возможности для выстрела. К счастью, он почти никогда не носил нагрудник. Чтобы пробить железную пластину и нанести смертельную рану, пришлось бы подобраться ближе.
Фингайн посмотрел на два пера, которые он закрепил перед собой при помощи помета чаек. Они слегка дрожали на западном ветру. Стрела почти не отклонится.
Эльф перевел взгляд на северный вал. Туда стянули рабочих с башни. В одной из новых стен обнаружились широкие трещины, и всех работоспособных перевели туда, чтобы построить несущий каркас и земляную насыпь. Но сколько еще понадобится времени, чтобы завершить работы? Еще несколько часов? Или целый день?
Конечно, он может прятаться здесь, наверху, и ночью, но в вечерние часы мастер флота очень редко приходил в башню.
Фингайн осторожно переступил с ноги на ногу, чтобы кровь лучше циркулировала. Внизу по переулку пробежал отряд легко вооруженных фехтовальщиков. Неужели займут выходы из храмовой башни? Нет, его не могли обнаружить.
Со стройки донесся протяжный сигнал горна. Время обеда.
Фехтовальщики бежали к гавани. Они грузились в лодки, скрытые за большим торговым судном. Что же здесь происходит?
Рыцарь Древа Праха отошел от окна.
Но теперь сдвинулся с места и мастер флота. Он стоял за светловолосой женщиной-рыцарем.
Эльф поднял лук.
— Ну же! Два шага вправо. Одного тоже будет достаточно. Ну же!
Фингайн взял стрелу и наложил ее на тетиву. Наконечник был треугольным, с крючьями. На древке он сидел свободно. Если кто-то попытается вынуть такую стрелу из раны, то наконечник все равно останется в плоти.
Группа рабочих двигалась от северного вала. С крыши храмовой башни было три выхода. Если рабочие поднимутся на леса, он окажется в ловушке.
От порыва ветра задрожали лежавшие на карнизе перья. Собравшиеся в башне зашевелились.
— Ну, давай, Альварез, давай.
Из гавани послышались крики.
Фингайн посмотрел вниз. Маленькие лодки напали на большой корабль другого рыцарского ордена. Почему сыны человеческие дерутся между собой? Не важно. Альварез наверняка подойдет к окну, чтобы посмотреть, что происходит.
— Ну же, мастер флота!
Совершенно особый корабль
— Обрубить якорный канат!
Два топора опустились, разделяя толстый пеньковый канат.
— Перевести корабль в фарватер! — Капитан Хуан де Вакка вложил в приказ всю свою ярость. Кричать было приятно. Да ему и хотелось кричать. Почему для этой миссии выбрали именно его и его «Пожирателя язычников»? Причину он знал, но это не значило, что он был согласен. Его «Пожиратель язычников» был самым большим кораблем, стоявшим на якоре в Вилуссе.
Группа моряков взяла большие шесты, лежавшие на главной палубе, спрятанные под брезентом.
Хуан обернулся. Из-за карраки вышли весельные шлюпки с абордажными командами. Он догадывался, что так и будет. Приготовления в Вилуссе были больше, чем просто предупредительными мерами. Таких действий не предпринимают, чтобы просто хорошо подготовиться к неожиданностям. По крайней мере, брат Эрилгар и Игнациус наверняка предполагали это.
— Отзовите людей с трюмного насоса. Аркебузиры — ко мне, на кормовое возвышение! — Теперь нужно было удержать эти чертовы абордажные команды на расстоянии.
Первый моряк взобрался по лестнице.
— Вперед, занимай место у поручней! Твое оружие заряжено?
— Да, господин. Но я ведь не могу…
— Можешь ты или не можешь — это я тебе говорить буду, парень. Кроме того, я еще не приказывал стрелять. Достаточно того, чтобы те, кто внизу, подумали, что ты в любой момент станешь стрелять. Большего мне не нужно. — Он ухватил стрелка за руку и подтащил к поручням. — Устраивайся, мужик!
Хуан закусил губу. «Пожиратель язычников» двигался бесконечно медленно. Дюйм за дюймом он продвигался к главному фарватеру гавани. До входа в гавань оставалась по меньшей мере сотня шагов. Ветер был слишком непостоянным: смысла использовать паруса не было. Без барж они далеко не уйдут. Нужно выждать, прежде чем отдать приказ, который разобьет ему сердце. Если сделать все правильно, то из гавани не смогут выйти по меньшей мере двадцать крупных боевых кораблей. Это была бы удача.
— Капитан! Твой корабль находится под юрисдикцией Нового Рыцарства. Я поднимусь на борт и приму командование.
Хуан подошел к поручням. В первой лодке сидел невысокий мужчина, который из-за своего набрюшника был больше похож на шутовской персонаж из спектаклей бродячих артистов, чем на рыцаря. Капитан приставил руку к уху, делая вид, что не слышит.
— Что ты говоришь, брат? Я тебя не понимаю. — Один из находившихся рядом с ним аркебузиров захихикал. Тем временем позиции заняли уже десятеро моряков.
— Останови корабль!
— Что?
— Чертов ублюдок, я знаю, что ты меня хорошо понимаешь!
— …не знаешь? — переспросил Хуан. — Что ты имеешь в виду? Я не понимаю смысла твоих слов. — Он бросил взгляд на буй, обозначавший выход из гавани. Еще совсем немного, и все будет позади.
— Аркебузиры в лодках зажгли фитили. Они могут выстрелить в любой момент.
— Это я и сам вижу, — прошипел капитан, обращаясь к стоявшему рядом с ним моряку.
Если бы там, внизу, сидели язычники, он давным-давно отдал бы приказ стрелять. Но ведь он не может драться со своими братьями по вере. Он сражался бок о бок с Новым Рыцарством. Что ж случилось в этом мире, что теперь они стали врагами?
Первая лодка подошла к борту корабля. Абордажный крюк зацепился за поручни.
— Пробивайте дыры! — крикнул он.
Его приказ повторили на палубе, затем он прозвучал в третий раз из трюма. Хуан слышал глухие удары молота аж на кормовом возвышении. Хотя он знал, что это невозможно, ему казалось, что корабль содрогается под ударами. Агония «Пожирателя язычников» началась.
— Сбрасывайте балласт, ребята, и прыгайте за борт.
Солдаты смотрели на него, ничего не понимая.
— Не смотрите так! Отложите аркебузы! Бросайте перевязи и рапиры! Оставьте здесь все, что помешает вам плыть. — Он подмигнул стоявшему рядом с ним парню, у которого вместо бороды на лице еще рос пушок. — На твоем месте я расстался бы со своими красивыми сапогами. Они наберут воду и утащат тебя на дно.
Корабельные плотники выбрались из грузового люка. Хуан испытал облегчение. Всем четверым удалось сделать это. На всех четверых не было сухого места.
«Пожиратель язычников» все еще дрейфовал.
— Всем в воду! — отдал Хуан свой последний приказ.
Мужчины были готовы. Вчера он объяснил им, что может случиться, если беседа с братьями из ордена Древа Крови пойдет плохо. Тем не менее большинство колебалось. Им было не лучше, чем ему. Затопить свой корабль посреди дружественного флота — это было невероятно. Но приказ маршала ордена был однозначен. Если только возникнет подозрение, что «Пожиратель язычников» будут брать на абордаж, его нужно затопить там, где он помешает большей части кораблей выйти из гавани. Флот Нового Рыцарства нельзя было упускать.
Наконец первые люди попрыгали в воду. Почти в тот же миг солдаты Нового Рыцарства перелезли через поручни. Никто не пытался им помешать. Напротив. Некоторые моряки протягивали им руки и помогали взобраться на борт. Он бы посмеялся, если бы его судно не было ценой этого абсурда.
Он подумал о ночи в сухом доке, когда он наблюдал за тем, как вскрывали корпус «Пожирателя язычников». В днище корабля было пробито четыре дыры. Их снова залатали, но сделали это так, чтобы пробки из дерева, холста и смолы было легко выбить. На протяжении всего путешествия его чудесный корабль набирал воду. Его люди постоянно стояли у насосов. Смерть «Пожирателя язычников» началась еще в сухом доке. То, что происходило теперь, было последним актом.
На борт взошел пухленький мужчина с набрюшником. Его лицо было красным от гнева, и сопел он словно взбешенный бык. Не останавливаясь, он поднялся по ступеням, ведущим на кормовое возвышение.
Хуан снял с перевязи рапиру вместе с ножнами.
— Ты… арестован! — Командир абордажной команды задыхался.
Хуан слегка поклонился.
— Я передаю тебе свой корабль и команду и отдаю себя на твою милость. Я Хуан де Вакка, капитан «Пожирателя язычников». — Он протянул рыцарю рапиру.
Не встретив сопротивления, даже не столкнувшись с руганью и оскорблениями, рыцарь заметно растерялся. Наконец принял рапиру.
— Клод де Блие. Капитан «Ловца ветров». — Он откашлялся. — Итак, я объявляю, что ты под арестом. Конечно, с тобой будут обращаться честь по чести, как полагается по твоему рангу и…
«Пожиратель язычников» накренился. Хуан схватился за поручни.
Де Блие совершил акробатический прыжок вперед и схватился за канат. На главной палубе упало несколько человек.
Хуан перегнулся через поручни. «Пожиратель язычников» все еще немного дрейфовал. Они доплывут до выхода из гавани. Его корабль уже заметно накренился.
— Ты слышишь это? — тихо спросил он. — Это песня смерти.
— Что?
Хуан закрыл глаза и прислушался. Он слышал, как бушевала вода, проникавшая в дыры и с бульканьем поднимавшаяся вверх. Часть груза плавала в воде, изнутри ударяясь о корпус корабля. Слышался даже писк крыс, в панике бежавших из трюма.
— Все к насосам! — крикнул капитан Древа Крови. — Вперед, ребята!
Корабль снова вздрогнул. «Пожиратель язычников» накренился в сторону левого борта уже почти на двадцать градусов.
— Брось это, брат, — произнес Хуан. — Его уже не спасти. Уводи людей в безопасное место.
Рыжие и черные муравьи
У Лилианны было такое чувство, что пол выбили у нее из-под ног. Она вцепилась в край стола и посмотрела на Альвареза. Мастер флота был бледен как смерть. Его пышные усы дрожали.
Семь печатей на узкой шелковой ленте под письмом. Печать гептархов Анисканса.
— Ваш орден отлучен от Церкви. Он подчиняется ордену Древа Праха. С этого дня Нового Рыцарства больше не существует. Каждое поселение Нового Рыцарства в этот день получило такое же письмо от гептархов. Стягиваются войска для подавления возможного восстания. — Луи улыбнулся. — Надеюсь на ваше благоразумие. Я здесь для того, чтобы принять командование над гаванью Воронья Башня. Тот, кто воспротивится приказам моего ордена, будет объявлен еретиком, и с ним обойдутся по всей строгости.
— А ты более мужественен, чем я полагала, — сказала Лилианна. — Здесь находятся двадцать тысяч вооруженных людей. Думаешь, мы просто сдадимся только потому, что ты привез письмо? Ты ведь не…
Мишель положила руку ей на плечо.
— Не важно, что мы сделаем, не забывай о законах гостеприимства. Он всего лишь посланник.
— Тут ты не права, сестра, — голосом триумфатора провозгласил Луи. — Гавань Воронья Башня и остров становятся новой провинцией ордена. А я — комтур. Мое слово — закон.
Из гавани донесся шум. Голоса перекрикивали друг друга. Луи бросил взгляд через плечо.
— Насколько я вижу, большая часть флота оказалась взаперти.
Альварез бросился к окну. Лилианна последовала за ним.
— А тебя я утоплю в дерьме тролля! — крикнул мастер флота, вне себя от гнева. — Или прямо сейчас выброшу из окна. — Он схватил Луи, который, пятясь, пытался защититься от Альвареза.
— Нет! — Лилианна кинулась к другу. — Поверь мне, я сама с удовольствием выбросила бы его из окна, — прошипела она. — Но мы должны сохранять хладнокровие. Пока этот мерзавец жив, мы можем вести переговоры. — Она бросила взгляд на гавань. Каравелла «Пожиратель язычников» затонула в сотне шагов от выхода из гавани. У нее был такой сильный крен, что реи грота почти касались воды.
Луи вырвался из хватки мастера флота. С хрипом попятился к столу, подальше от окна.
— Ну вот и все…
Мишель преградила ему путь к лестнице.
— Не тебе решать, чем закончится разговор.
Альварез смотрел на гавань. Он казался погруженным в свои мысли.
Лилианна подошла к столу и снова глянула на письмо, которое передал Луи. Вне всякого сомнения, оно было подлинным. И переворачивало их мир с ног на голову. Что, во имя всех святых, сделал Оноре, что заставило князей Церкви распустить Новое Рыцарство?
— У тебя будет много возможностей пожалеть о своих действиях. — Луи говорил хриплым голосом, потирая шею. Щеки его пошли красными пятнами.
— Прошу у тебя прощения от имени мастера флота, — насколько могла вежливо произнесла Лилианна. Больше всего ей хотелось утопить эту крысу в гавани, но нужно было уменьшить вред. — Ты не будешь так добр оставить нас ненадолго наедине? Мы должны посоветоваться.
— О чем тут советоваться? Письмо гептархов предельно ясно, как мне кажется.
— Было бы благородно с твоей стороны позволить нам обсудить детали передачи в спокойной обстановке. Также я опасаюсь, что часть нашего рыцарства не подчинится твоему приказу без сопротивления. Нужно подумать, как предотвратить это. — В его взгляде она читала, что он видит ее насквозь. Тем не менее он повернулся, чтобы уйти.
— Я поговорю с капитаном моей каравеллы. Через час я вернусь. И буду ждать вашего решения.
Лилианна подошла к окну и замерла там, пока не увидела, как Луи показался в двери у подножия башни. Мастер флота все еще стоял неподвижно. Он наблюдал за рабочими, поднимавшимися по лесам возле храмовой башни. Губы его слегка дрожали.
— Мы должны принять этот вызов, — мягко сказала Лилианна. Затем взяла его под руки и увела от окна.
— С моей стороны было неверно… — выдавил из себя Альварез.
— Без вопросов. Это ограничивает наши возможности. — Лилианна развернула на столе карту моря Дивина. — Для начала определимся с нашим положением. — Из-за приказа Оноре у нас уже на протяжении многих недель нет информации. Наши запасы подходят к концу. У нас не останется иного выхода, кроме как вскорости покинуть башню. — Ее палец скользнул по карте.
— Войска ордена Древа Праха стоят в Гаспале и готовятся к вторжению во Фьордландию. Их флот гораздо слабее нашего. Наш опорный пункт Паульсбург настолько хорошо укреплен, что они не отважатся атаковать его. Вероятно, здесь, на севере, мы гораздо сильнее, чем орден Древа Праха. Мы можем отрезать их войско в Гаспале от снабжения морским путем и заставить отступить.
— Ты планируешь вести войну против братьев из ордена Древа Праха? — спросила Мишель.
— Не мы ее начали, — ответил Альварез. — Твоя сестра совершенно права. Наше положение не так и плохо. Мы…
— Прежде чем начинать войну, нужно понимать, что мы можем выиграть и какой ценой. Этому учат всех послушников Цитадели еще на первом году обучения.
— Ты собираешься учить нас тактике? — Альварез ударил кулаком по письму гептархов. — Что же ты за рыцарь? Повинуешься клочку пергамента!
— Моя верность принадлежит Тьюреду, — спокойно ответила Мишель. — В первую очередь я отвечаю за свои поступки перед ним. Но прежде я должна подумать о своих людях. Как я их защищу? В Анискансе находятся маршал нашего ордена, наш примарх и наш гроссмейстер. Ты вообще понимаешь, что, возможно, ты последний из руководства, кто все еще жив?
Альварез посмотрел на нее с открытым ртом. Слова застряли у него в горле.
Лилианна удивилась младшей сестре. Она всегда считала ее импульсивной, даже вспыльчивой. За последние годы Мишель изменилась.
— Твои упреки справедливы, сестра. Мы можем держаться на севере и, может быть, еще в Валлонкуре. А между этими точками на карте — полмира. Силы нашего ордена разрознены. Нужно действовать умно, когда начнем кампанию. Может быть, для виду нужно будет даже согласиться с требованиями Луи. Это даст нам время.
— Ты помнишь сад нашего отца?
— Какое отношение имеет сад к интриге, которую сплели против нашего ордена в Анискансе?
— Самое прямое, Лилианна. Ты забыла о них, о рыжих и черных муравьях? Мы наблюдали за ними полдетства. Тебе нравились рыжие. Они были крупнее, более умелые воины. У них даже муравейники были красивее. Но их всегда было меньше. Воин рыжих муравьев мог легко справиться с двумя или тремя черными муравьями. Но в конце концов рыжие проигрывали, будучи обложены со всех сторон. На каждого воина приходилось по десять черных. Они откусывали рыжим ноги и заднюю часть туловища. То были бесчестные бои. Как думаешь, чем окончится борьба против Древа Праха? И помни, ты восстаешь не против одного Тарквинона и его рыцарей. Ты восстаешь против всей Церкви. Кто поможет нам, станет еретиком. Откуда нам брать новых рекрутов, чтобы восполнить потери? Отсюда, из Друсны? Дворяне, которых мы подчинили, будут наслаждаться, наблюдая, как мы будем истреблять друг друга. Эта война будет проиграна в тот самый день, когда мы ее начнем.
— Мне насрать на муравьев! — взорвался Альварез. — Если ты хочешь бежать — пожалуйста! — Он указал на лестницу. — Мне нужны рыцари, которые не забыли, кому они обязаны всем!
Лилианна хорошо помнила войну муравьев. Хотя она всегда говорила Мишель, что они не должны вмешиваться в борьбу, иногда она оставляла возле муравейников рыжих муравьев фрукты и кухонные отходы. В первую очередь потому, что черные заполонили уже почти весь сад. Она понимала, что никто им не поможет, если их рыцарский орден будет отлучен от Церкви.
— Она не так уж не права, брат.
— И ты туда же? — Альварез покачал головой. — Ушам своим не верю. Рыцарство превратилось для вас в математику? Вы когда-нибудь слышали о герое, который считает, прежде чем вынуть меч из ножен? Вы говорите о детстве… А вы помните истории своих отцов? Какой рыцарь когда-либо оценивал свои шансы на победу, выходя один против тролля, чтобы защитить девушку? — Он положил правую руку на грудь. — Настоящее рыцарство произрастает из сердца! Мое сердце знает, что правильно, а что — нет. И я обладаю достаточным мужеством, чтобы действовать по велению своего сердца. И цифры в этом решении никакой роли не играют. Если ты считаешь иначе, то ты — всего лишь солдат, Лилианна, а не рыцарь. Может быть, время рыцарей подходит к концу. Но я-то знаю, кто я.
Лилианна хотела ответить, но слова застряли в горле, словно темная желчь. Она посмотрела на Мишель. Сестра тоже боролась с собой.
— А если мы только для виду согласимся с предложением…
— Разве рыцарь отдал бы девушку троллю на время, чтобы потом вернуться ночью, когда он может надеяться застать врага врасплох?
— Прекрати нести чушь! — вырвалось у Мишель. — Какой девушке прок от того, что она увидит, как ее рыцаря разорвут на части? Не нужно все упрощать, Альварез! Рыцарь распоряжается только своей жизнью. Мы распоряжаемся жизнями многих тысяч. И разве ты не видишь, что мы, восставая против ордена Древа Праха, служим делу наших заклятых врагов? Мы ослабляем Церковь. И это в тот миг, когда мы наконец-то нашли дорогу в Альвенмарк и можем сражаться собственно с врагом, вместо того чтобы выступать против ослепленных подмастерьев-помощников.
— Путник, у которого перед глазами только его цель, может споткнуться в пути. За последние несколько недель у меня было много времени поразмыслить. Если у нас отняли Оноре, то это послужит на благо ордену. Это самое хорошее, что я прочел в письме, привезенном братом Луи. Но помни одно, Мишель. Если на пути к своей цели я перестану слушать совесть, то кем я стану, когда достигну ее? В любом случае не тем человеком, который начинал этот путь. Есть пример даже еще лучше. Ты согласишься со мной, если… — внезапно Альварез покачнулся, словно кто-то толкнул его в спину.
Он качнулся вперед и с хрипом упал на стол. Из его груди торчал зазубренный наконечник стрелы.
Лилианна схватила мастера флота и оттащила в сторону, прочь от окна.
— Иди в укрытие! — крикнула она Мишель.
Но сестра уже бежала к окну.
— Стрелок должен стоять на крыше храмовой башни!
— Лил… — Альварез крепко вцепился в ее руку. Ноги подкашивались. Ее одежда была пропитана его кровью. Из спины торчало длинное белое древко стрелы.
— Я достану этого подлого убийцу!
Лилианна видела, как по щекам Мишель бегут слезы. Она смотрела на широкую полоску крови на полу. Руки Альвареза схватили ее, словно тиски.
— Ты должна… рыцарь!.. — Во взгляде мастера флота сквозило отчаяние. Он изо всех сил старался что-то сказать ей. — Рыцарь…
— Я знаю. Мы будем рыцарями, это я тебе обещаю. Древо Крови останется на нашем гербе. Наша честь никогда не превратится в пепел.
Альварез улыбнулся. Его хватка ослабла. Он был мертв.
Защита святых
Фингайн схватил колчан и побежал на другую сторону крыши башни. Он ждал слишком долго! Повсюду на лесах уже находились рабочие, и ему просто повезло, что еще никто из них не поднялся на крышу. Здесь оставаться было нельзя.
Он перегнулся через зубцы и приземлился на доски лесов. Там ухватился за одну из опор и перепрыгнул на следующий уровень.
С другой стороны башни он слышал крики. Травля началась. Мысленно он продумал, что предпримет. Лестница башни была самым быстрым путем наверх, равно как и вниз. Он бы начал искать убийцу именно там.
Фингайн прижался к красной кладке и набросил плащ. Далеко внизу на лесах он услышал крик. Прислушался. Одного рабочего он может свалить. Но если их будет несколько, то у них наверняка будет возможность забить тревогу.
— Перекрыть все подходы к лесам! — послышался женский голос.
Фингайн выругался про себя. А люди не глупы. Но и он подготовился.
Держась в тени, он стал спускаться ниже, пока не добрался до высокого оконного отверстия. В двух местах уже стояли роскошные витражи. Но остальные окна были просто темными дырами в толстой каменной кладке.
Мауравани вошел в одно из отверстий. Внутри башни тоже кое-где были леса. Часть стен покрывал толстый слой штукатурки. Пахло известью и краской. Широкие полосы света пронизывали сумерки.
На стенах плясали тени, когда вдоль окон по лесам проходили рабочие.
Фингайн посмотрел вниз. Пол был серым и сплошным, наверное, там планируется мозаика. Внутри храмовая башня представляла собой одно огромное помещение, разделенное несколькими идущими вдоль стен галереями. Повсюду высились нагромождения из ящиков и бочонков. И вообще царил такой хаос, для которого Фингайн мог подобрать только один эпитет: человеческий.
Мауравани скользнул через окно на доски, которые слегка покачнулись, когда он ступил на них. Внутри храмовой башни большая часть лесов не крепилась к уже покрытым штукатуркой стенам. Чтобы взбираться по ним, требовалось либо большое мужество, либо невообразимая глупость.
Дерево скрипнуло под его весом. Внизу, в башне, воины с факелами и фонарями искали убийцу мастера флота. Сталь сверкала в теплом свете факелов. Человек десять топали по винтовой лестнице, которая вела на крышу.
Фингайн, держась в тени, взобрался на галерею, перила на которой были украшены резными головами птиц. Здесь находилось несколько длинных узких ящиков, на крышках которых стояли восковые печати и лежали пергаменты. Прошлой ночью Фингайн осторожно взломал один из ящиков, стараясь при этом, чтобы взлом не был заметен стороннему наблюдателю. В ящике обнаружились подушки и толстый отрез бархата. А еще парочка костей, частично подписанные или снабженные восковыми печатями. Кости мауравани выбросил своре бродячих собак.
Теперь он открыл тайник и улегся в ящик. Осторожно положил крышку на место. При помощи кинжала он проделал несколько отверстий в боковой стенке, чтобы лучше дышалось. Здесь он должен быть в безопасности.
Шум возмущенных людей теперь был приглушен. Ткань имела затхлый запах. Фингайн размеренно дышал через рот, пытаясь не обращать внимания на вонь.
Он почти уснул, когда продолговатый ящик слегка завибрировал. Дерево трещало под тяжелыми шагами. Кто-то поднялся на галерею.
Мауравани достал кинжал. Первый, кто поднимет крышку, отправится к своему Тьюреду.
Кровь и чернила
Луи посмотрел на труп мастера флота. Он лежал на карточном столе. Пергамент с печатью гептархов был пропитан кровью убитого. В своих пестрых одеждах Альварез выглядел, словно ярмарочный шут.
— Надеюсь, ты не думаешь, что я как-то причастен к этому.
Лилианна закрыла глаза мертвецу.
— Если бы я так думала, то собственноручно перерезала бы тебе горло. Это была эльфийская стрела. Мы найдем этого парня.
Луи посмотрел в окно. Как эльф пробрался к Вороньей Башне? Большим количеством солдат и рыцарей, чем здесь, в гавани, окружить себя трудно. Или их магия позволяет им становиться невидимыми?
— Думаю, ты понимаешь, что его смерть не вызывает у меня слез. Этот случай у окна…
— Можешь снять шляпу, — холодно произнесла женщина-рыцарь. — Этого будет достаточно.
Луи убрал шляпу под мышку. Подождал, не скажет ли Лилианна еще чего-нибудь, но бывшая комтурша смотрела прямо в лицо убитому. Ее руки коснулись волос Альвареза и расправили их.
Луи пришло в голову, что она ведет себя как любовница погибшего. Может быть, они были знакомы еще со времен послушничества? Он посмотрел на узор, который нарисовала кровь на картах и пергаментах, лежавших на столе. Красные пальцы, тянущиеся к далеким берегам. Маленькие лужицы, в которых растворялись темные полосы чернил.
Ему показалось, что прошла целая вечность, и он откашлялся.
— Я не стану мешать тебе горевать, но наступило время принять решение. Если я не подам паруснику, стоящему в море, сигнал, то он вернется в Вилуссу и капитан сообщит маршалу ордена, что я не вернулся с задания. Вы успели закончить совещание, прежде чем… — Он пытался подобрать слова, которые не звучали бы безучастно.
— Я не передам гавань и крепость под твое командование, брат Луи. Такого приказа я не видела в письме гептархов. Твое имя нигде не указывается. — Она внимательно смотрела на него.
Луи попытался скрыть разочарование. Он предполагал, что от его миссии следует ждать больше неприятностей, чем почестей.
— Тем самым ты восстаешь против приказа маршала моего ордена. Он передал мне право командования над гаванью Воронья Башня.
— При всем уважении к маршалу твоего ордена, я подчинюсь ему только после того, как Новое Рыцарство будет подчинено ордену Древа Праха. До тех пор я принимаю приказы только от гептархов Анисканса. Как бывшая комтурша Друсны, с этого часа я принимаю командование над всеми войсками и кораблями моего ордена в данной провинции.
— Приказы гептархов однозначны. Новое Рыцарство распущено. Оно должно стать частью ордена Древа Праха, — возразил Луи.
— С этим я не спорю. Но чтобы произошло присоединение, моему ордену нужно новое командование. Я принимаю на себя ответственность. И в этой роли я буду вести переговоры с маршалом твоего ордена.
— Ты существенно перекручиваешь содержание…
Лилианна указала на пропитанный кровью пергамент.
— Не будешь ли ты так добр указать мне, в чем мои поступки противоречат приказу гептархов? Я говорю, что подчиняюсь их слову. Я принимаю то, что Новое Рыцарство должно быть распущено. Но как это будет происходить, я стану обсуждать только с маршалом твоего ордена как представителем самого высокого ранга твоего ордена в этой провинции.
— Ты восстаешь против духа приказа. Ты хорошо понимаешь это…
— А сейчас не был бы ты так любезен покинуть башню и передать своему кораблю условленный сигнал? Ты ведь понимаешь, что из-за твоего упущения могут произойти недоразумения, которые приведут к военным действиям между двумя нашими орденами. Если ты воспротивишься моему приказу, я сей же час вышлю ворона в Паульсбург с сообщением.
Луи проглотил злость. Пусть это сражение останется за ней. Но пройдет совсем немного времени, и все изменится. Скоро он будет отдавать ей приказы. И он не забудет, как она с ним обошлась.
Трехногая собака
Мишель вышла из храмовой башни. Дождь лил как из ведра. Она чувствовала себя уныло и подавленно. Воронья башня была размытым силуэтом. Из окна, у которого умер Альварез, падал свет. Она ударила ладонью по кирпичной кладке башни. Если бы она хоть убийцу поймала. Что случилось? Неужели бог отвернулся от их ордена?
— Скажите мне, что был хотя бы след!
Окружавшие ее мужчины уставились в пол. Они провели в башне несколько часов. Все подходы к лесам охранялись. Они просветили каждый уголок, от высоких оконных ниш до темного подвала. Они обыскали ящики и перерыли все строительные материалы, но убийца словно сквозь землю провалился. Объяснить его бесследное исчезновение могла только магия.
Дождь стекал за воротник и вниз по спине. Ледяные пальцы ласкали спину. Все волоски на теле Мишель встали дыбом.
— Давайте еще раз осмотрим все. Капитан!
— Мы окружили башню, как только ты появилась на улице, сестра. Мы уже все обыскали. — Офицеру было за сорок. У него было изможденное морщинистое лицо. Щеки, словно тень, покрывала черная с проседью щетина. Волосы отступили почти до середины головы. Оставшаяся растительность тонкими прядями липла к мокрой от дождя коже. — Скажи мне, чего мы не сделали.
Она знала, что несправедлива к ребятам.
— Он попытается пробраться на корабль. Обыщите гавань. Каждый корабль!
— Думаешь, он прибыл с рыцарем Древа Праха?
Она ненадолго задумалась, потом покачала головой.
— Нет. Мы ведь не воюем друг с другом. На такое они никогда бы не отважились. Вперед! Отправляйтесь в гавань! И обыщите их галеру! Это единственный корабль, который может покинуть гавань.
— А ты, сестра?
Мишель подняла голову к освещенному окну.
— Я пойду попрощаюсь. — Она знала его больше двадцати лет. Она видела, как умирали многие братья и сестры. Но то, что Альварез может уйти… Об этом она не думала никогда. Его смех, его веселый характер всегда были надежной опорой в трудные времена. Ничто не могло потрясти его. Он всегда первым оправлялся от ударов и смотрел вперед. — Я потом приду в гавань.
Капитан кивнул. Позвал подчиненных. Отряд построился в свободную колонну. Каждый из них поднял голову, когда они проходили под окном башни.
Мишель взяла фонарь, который стоял на земле рядом с ней. И вдруг почувствовала себя бесконечно усталой. За деревянной повозкой, прямо у стены башни сидела мокрая собака. У нее была грязная желто-коричневая шерсть, но она была хорошо откормленной. Мишель знала ее, как и все в портовой крепости. У нее было всего три ноги, и какой-то шельмец научил ее бегать только на задних лапах. Тот, кто хоть раз видел это, не забудет никогда. Каждый день желтая собака обходила трактиры. И ниоткуда не уходила голодной. Вот и теперь она грызла старую косточку, которую прижимала к мостовой оставшейся передней лапой.
Что-то в этой косточке показалось Мишель странным. Женщина присела перед собакой на корточки. Та недоверчиво посмотрела на ее руки. Из горла поднялось негромкое рычание.
Мишель открыла бленду фонаря. Косточка была похожей на ребро. Она ударила собаку по пасти тыльной стороной ладони.
Собака с лаем прыгнула на нее. Женщина поднялась и пнула животное. Завизжав, то вскочило на задние лапы и побежало прочь.
Мишель наклонилась за косточкой и поднесла ее к фонарю. На ней был вырезан псалом. Рыцарь с трудом перевела дух. Затем вынула из ножен рапиру и устремилась назад, в храмовую башню. Эльф не только убил Альвареза, он еще и забрался в такое место, которое они из священного трепета обыскали только поверхностно. Он должен быть на галерее, где стоят ящики с реликвиями. И он выбросил кости святого на поживу собакам!
Чудесный вечер
Тарквинон наслаждался вечером. Для осеннего дня было тепло. Он сидел на трибуне, которую возвели для гептархов и других высших чинов Церкви на площади Священного гнева. Он хорошо видел, что большинство князей Церкви скучают, хотя никто из них не отваживается перешептываться с соседями. Они смотрели на трепещущие знамена за эшафотом, или просто на небо, или же на свои богато вышитые туфли.
Тарквинон презирал этих слабаков. Смотреть в лицо смерти ему нравилось и даже доставляло удовольствие. Еще чуть-чуть, и Хенк ван Блемендийк распрощался бы с жизнью. Аббат широко раскрыл рот. Лицо его стало сине-красным. Палач знал свое дело. Он умел продлить удушение на четверть часа. Он очень медленно сужал гаротту. Временами слегка ослаблял ее — только чтобы сразу же затянуть туже.
Тарквинон взял короткую подзорную трубу и направил ее на лицо аббата. Миг смерти был совсем рядом. Еще пара ударов сердца — и он предстанет перед Тьюредом. Интересно, отразится ли на его лице встреча с божественным? Он ведь, как ни крути, умирал без вины. Если он не попадет к Тьюреду, то кто же тогда?
Плетеная кожаная лента гаротты глубоко вонзилась в плоть. Руки, привязанные к спинке стула, беспомощно дрогнули. Хенк был одним из тех, кого Тарквинон занес во второй список. Верный слуга Церкви, набожность которого в последние годы дала странные плоды. Он проповедовал мир с язычниками и был убежден в том, что власть слова Божьего сильнее любого меча. По его мнению, было только вопросом времени, когда язычники поймут, что заблуждаются. Он даже считал, что можно найти общий язык с Другими и, быть может, даже чему-нибудь у них научиться. Его мысли были чистейшей воды ересью. Но что еще более опасно, его тезисы о слове Божьем ставили под сомнение наличие обоих рыцарских орденов. У Хенка были влиятельные друзья в Церкви, поэтому ему не предъявляли обвинение в ереси и он смог запечатлеть свои мысли письменно. Теперь вот он вместе с большинством своих друзей сидел на эшафоте.
Голова аббата свесилась на сторону. Вот и все. Тарквинон услышал, как сидевший рядом с ним мужчина вздохнул с облегчением. Он отстранено глянул на своего соседа. Может быть, он тоже принадлежит к числу тайных друзей аббата? То был пожилой мужчина с редкими седыми волосами и покатым лбом, придававшим ему в сочетании с большим носом сходство с птицей.
Заметив взгляд Тарквинона, священник хлопнул себя по груди.
— Старая болезнь легких. Всегда, когда приближается дождь, мне становится трудно дышать.
Гроссмейстер кивнул. Теперь он вспомнил, откуда ему знаком этот старик. То был управляющий кабинета гептарха Жиля де Монткальма.
Тарквинон решил больше не обращать внимания на секретаря, а целиком и полностью сосредоточиться на следующей смерти. Теперь палач должен был приступить к выдавливанию жизни из горла Мигеля де Тозы, маршала ордена Нового Рыцарства. Может быть, перед лицом смерти рыцарь будет
выглядеть лучше, чем остальные.
Палач удостоверился, что кляп прочно сидит во рту. Всем приговоренным вставляли в рот кляп. Вынимали его только тогда, когда гаротта настолько крепко обхватывала горло, что говорить было уже невозможно. Нет ничего более утомительного, чем причитания священнослужителей о собственной невиновности! Право на трогательные последние слова у них отняли вместе со смертным приговором.
Руки Мигеля лежали на спинке стула. Он казался сдержанным. Он и Оноре знали, что означает этот день для истории Церкви. Тарквинон сообщил им обо всех событиях. Сегодня были заняты все административные округи Нового Рыцарства. Каждый хутор и склад, принадлежавший ордену, перешел во владение ордена Древа Праха. Все это произошло единовременно, поэтому рыцарство не имело возможности организоваться и оказать сопротивление. В Анискансе произошло небольшое кровопролитие. Отряд одного из домов ордена оказал сопротивление, и пришлось задействовать целых два полка, чтобы подавить восстание каких-то сорока рыцарей.
В домах ордена, которые были расположены ближе, сопротивления никто не оказывал. Для каждого, кто был верен Церкви, письма, скрепленного печатями семи гептархов, было более чем достаточно. Некоторые опасения внушали только Валлонкур и укрепленный порт Воронья Башня. Там Новое Рыцарство было сильно. Но его маршал ордена, брат Эрилгар, был ловким тактиком. Он справится с задачей.
Тарквинон отклонился на спинку удобного стула. Гаротта уже глубоко вонзилась в плоть брата Мигеля. Палач как раз вынул кляп из его рта. Мигель пытался что-то сказать, но сумел издать только неразборчивый хрип.
Гроссмейстер внимательно смотрел на Оноре. Примах, согнувшись, сидел на своем стуле. Лихорадка сотрясала его истощенное тело. Повязку с него сняли. Лицо его было искажено до неузнаваемости. Гангрена проела в его щеке дыру до кости. Самое время отвести его на эшафот. Существовала опасность, что он подохнет прямо в своей камере и избежит прилюдного унижения.
Палач отказался от того, чтобы вставить Оноре кляп. Примарх и так был обречен на молчание. Двенадцать сундуков с сокровищами, которые он привез для того, чтобы купить расположение гептархов, стояли в ряд на эшафоте. Тарквинон взял часть из каждого из них, чтобы откупиться от предателя-писаря.
Мысль об этом маленьком негоднике отравляла Тарквинону радость победы. Ему пришлось отпустить его. Но в этом деле последнее слово еще не было сказано.
Оноре боролся с дурнотой. Смерть маршала его ордена была близка. Следующим задушат его.
Примарх выпрямился на стуле. Из глаз его исчез лихорадочный блеск. Во взгляде читался бесконечный гнев.
— Вы только посмотрите! — пробормотал секретарь с птичьей головой.
Тарквинон не поверил своим глазам. То, что происходило там, было ничем иным, как чудом. На трибуне властителей Церкви поднялась суматоха.
Люди и их гавани
Когда прекратилось легкое дрожание, шаги и голоса затихли, Фингайн отважился приоткрыть крышку сундука. Он увидел, что прямо напротив, на другой стороне зала башни, мужчины вскрывали ящики при помощи лома. Почему они невнимательно осмотрели его укрытие, осталось для него загадкой.
Он осторожно выскользнул из ящика. Закрыл его и вылез в окно. Он двигался бесшумно, словно тень.
В первой оконной нише он застыл. Воины искали его долго. Парочка их осталась в башне. Но большинство ушло под проливной дождь. Он призадумался, не решиться ли на атаку следующей цели. Однако было бы, пожалуй, разумнее больше не искушать судьбу. Ему нужен был способ бежать с острова. До того момента, как прибыли корабли под знаменами Древа Праха, в гавани на протяжении нескольких дней не шевелилось ничего. Он не знал, что происходит, но понимал, что уйти с острова будет трудно. Женщина-рыцарь может еще раз организовать охоту. Сейчас будет лучше поискать себе надежное пристанище.
Он осторожно спустился по лесам. Проливной дождь был ему верным союзником. Мауравани поднял капюшон и нырнул во влажную темень. Ни одна капля не проникала сквозь его толстый плащ.
Фингайн избегал оживленных улиц. Он пробирался к гавани в обход. Возникало ощущение, словно он залез в осиное гнездо. Повсюду были солдаты. Они проверяли каждого, кто встречался им на пути. Было бы умнее оставить где-нибудь лук и стрелы. Если его поймают и заставят говорить, очень скоро станет понятно, кто скрывается под плащом.
Мауравани прижался к темному подъезду. Плащ почти полностью почернел. Магия утрачивала силу. Он слегка замерз. Кормовые фонари на галере, которую привел орден Древа Праха, были зажжены. Было очевидно, что корабль вот-вот уйдет.
На его палубе и вдоль набережной кишмя кишели солдаты. Даже на воде были лодки со стражниками. Фингайн улыбнулся. Это делает задачу более интересной. Нельзя недооценивать людей, хотя он по всем параметрам превосходит их. Вероятнее всего, Сильвина стала жертвой собственного высокомерия. Тирану рассказывал ему, как обнаружил Сильвину. Ему не особенно нравился князь Ланголлиона, но причин сомневаться в правдивости его слов не было. Как Сильвина получила пулю в спину, Фингайн не понял. Должно быть, просто не повезло. Иначе объяснить это было невозможно. Он не даст судьбе наказать его подобным образом.
Ветер швырял потоки дождя о стены домов. Фингайн покинул свое укрытие. Он шел прямо на укрепленный берег. То, что предстояло сделать, было ему противно, но это был самый надежный способ бегства. Он прыгнул в воду.
Его охватило отвращение, когда темная жижа сомкнулась у него над головой. Просторный плащ мешал плыть. Он вынырнул между деревянных опор мостков, стянул с себя и сложил плащ с капюшоном.
Хотя дождь вспенивал воду, вонь была повсюду. Люди! Они сбрасывают отходы всего города в гавань и надеются, что сила приливов и отливов унесет их в море.
Мауравани приподнял голову над взбаламученной водой. Лодки ходили на слишком большом расстоянии друг от друга. Будет нетрудно пройти мимо них.
Фингайн огляделся под мостками. Дождь сюда не доставал. Вода была спокойнее. Вплотную к стене гавани подплыли наполовину сгнившие капустные головки. А еще — опухший труп кошки. Вероятно, ее бросили в воду, чтобы посмотреть, как она утонет. По сравнению с людьми тролли были философами и культурными существами.
Эльф подумал об усатом мужчине, которого застрелил. Он был другим. Интересно, что сказал ему тот рыцарь Древа Праха? Почему он хотел вышвырнуть посланника из окна? Фингайн сознавал, что он слишком долго тянул, прежде чем выпустил смертоносную стрелу. Ему очень хотелось бы знать, что произошло в комнате башни и почему капитан корабля Древа Праха затопил свое судно прямо посреди гавани. Не стали ли два крупнейших ордена врагами? Но почему тогда посланника отпустили на галеру? Нет, ломать себе голову над поступками людей бессмысленно. Они слишком непредсказуемы!
Мауравани подплыл к галере. Дождь хлестал его по лицу. Одежда, пропитавшаяся водой, была тяжелой. Холодная вода утаскивала его в глубину.
Фингайн избегал кормы галеры, хотя из-за сильного дождя свет фонарей не достигал его.
В ночи раздавались команды. Подняли весла. Корабль был похож теперь на гигантскую водомерку. Подняли носовые и кормовые канаты. Сотни весел всколыхивали темное море.
Мауравани немного откинулся назад. Нащупал рукой канат корабельной шлюпки, стоявшей прямо под кормой. Тяжело ухватился за нее и позволил унести себя из гавани.
Интриги
Эмерелль задумчиво смотрела на мастера меча. Он был в белом. Он выглядел так… безупречно. В этом он превосходил Фальраха. Она никогда не сможет поговорить с ним об этом. Королева предполагала, что Фальрах по меньшей мере догадывается об этом. Ее сердце принадлежало Олловейну. Но она не могла удержать его. Он так и не оправился от смерти Линдвин. Он оставался верен ей на протяжении всех этих столетий. И как бы абсурдно и саморазрушительно ни было это, именно поэтому она любила Олловейна. Она знала, что смерть его близка. Но удержать его было невозможно. Точно так же, как нельзя удержать ветер.
— Тебе нравится этот мальчик, не правда ли?
— Не знаю, можно ли доверять ему. Его учителя сделали свою работу. Он глубоко пропитан верой в Тьюреда, впрочем, он полностью предан идеалам рыцарства. И он чувствует, что две эти части его «я» вступают в противоречие. Но я не могу сказать, чем все закончится, если он будет вынужден выбирать одну сторону.
Эмерелль улыбнулась.
— Столько слов, и ни одного ответа. Говори, не бойся. Он тебе нравится.
Мастер меча беспомощно развел руками.
— Боюсь, что не могу этого отрицать.
Королева подумала об Аруне, следившей за снами Люка в Башне Восковых Цветов. Каждый, кто проводил какое-то время с этим мальчиком, испытывал к нему симпатию. Даже она не могла закрыться от своего чувства симпатии к нему. И это несмотря на все то, что она видела в Серебряной Чаше. Он привел врага в Альвенмарк. И он снова сделает это, если она оставит его в живых. Впрочем, она может снова завоевать Гисхильду, если отправит его во Фьордландию. Его судьба и судьба Гисхильды очень тесно переплетены. Он не может умереть слишком рано. В этом случае Альвенмарк тоже будет потерян.
— Что мне с ним делать? Даже Юливее все уши прожужжала мне о том, что его нужно пощадить. Послать во Фьордландию?
— Действительно ли ты окажешь этим услугу Гисхильде? Она только начала устраиваться с Эреком. Он напоминает мне Мандреда. Может быть, не самый лучший, но зато настоящий человек. И он по-настоящему любит королеву. Иногда очень тяжело смотреть, как она обращается с ним.
«Романтичный ты мой мечтатель», — подумала Эмерелль. Но речь идет не о чувствах.
— Речь идет не о том, чтобы доставить Гисхильде радость. Нам нужна Фьордландия. Отвези Люка в королевский двор Фирнстайна. Когда Гисхильда увидит его, то вспомнит, как сильно ей нужен союз с Альвенмарком. Мы — ее последняя надежда на победу.
Олловейн сердито посмотрел на нее.
— Так ли это? Или речь идет только о том, чтобы как можно дольше удержать войну вдали от нашей родины?
— Ты — мой полководец, Олловейн. Меня интересует твое мнение, когда речь идет о битвах. Больше ничего я от тебя слышать не хочу. Все, что нам нужно, — это пара месяцев времени. Тогда у сынов человеческих больше никогда не будет возможности открыть ворота в Альвенмарк. Дай мне это время! Задержи войска рыцарей ордена. Любой ценой!
Мандред Торгридсон
Эрек повесил голову. Стоял паршивый, холодный осенний день. Моросящий дождь превратил работу на земляных валах в изнурительное топтание в вязкой жиже. Он так измазался, что его, вероятно, не узнала бы даже собственная мать, и тем не менее он считал, что быть осторожнее разумно. Это не то место, где должен находиться король. Он ухмыльнулся. Полные жидкой грязи ямы. Все это было далеко от того, что он раньше представлял себе, размышляя о королях. И это было хорошо. Для восседания на бархатной подушке он не годится.
Эрек сделал большой глоток из серой глиняной кружки. Всего пара дней до Праздника яблок. Нужно надеяться, что до тех пор Гисхильда вернется. Вообще-то новое яблочное вино должно появиться только на празднике, но хозяин трактира не слишком придерживался древних традиций.
— Говорю тебе, положение не такое уж серьезное. — Высокий светловолосый парень за соседним столом, очевидно, выпил уже много и не контролировал свой голос. Он говорил заплетающимся языком и при этом настолько громко, что все вокруг очень хорошо слышали его слова.
Чтобы разобрать ответ его товарища, Эреку пришлось навострить уши. Голоса почти не было слышно за оживленным шумом таверны. Парень говорил о своем брате, который был купцом, но почти прогорел, потому что больше не мог заходить ни в одну гавань. Теперь возможны были только контрабандные сделки, — с тех пор как год назад священнослужители Тьюреда запретили все контакты с язычниками.
— Пусть не выдумывает. Затянет пояс потуже. С нами ведь все в порядке. Я скажу тебе, когда станет совсем плохо. Когда появится старый Мандред Торгридсон. Вот тогда дела плохи.
— Это же детские сказки!
Пьяница прыснул. Дождь из мельчайших брызг яблочного вина попал на лицо его товарища.
— Детские сказки, говоришь? Я бы на твоем месте был поосторожнее с такими речами. Я уверен, что есть места, где троллей считают, черт побери, детскими сказками. А здесь Фьордландия. Наши саги — это правда. Наши соратники — кентавры и кобольды. И, черт возьми, остроухие эльфы. Зеленое колдовское сияние освещает наше небо, когда наступает зима. И когда все будет по-настоящему плохо, вернется Мандред Торгридсон, чтобы вытащить нас из дерьма при помощи своей секиры. Когда рыжебородый мужик пойдет по улицам города, мы поймем, что лучше держать рот на замке, потому что чертово дерьмо уже достало до самого подбородка. Но он с этим справится.
— Твой Мандред давно мертв. Уже много веков никто не видел его.
Светловолосый раскатисто рассмеялся.
— И что это доказывает? Только то, что у нас все в порядке! Уже несколько столетий враг не переходил границы. Так что старый козел может развлекаться.
— Никто не может жить так долго, — напомнил ему приятель.
— Ты что, забыл старые истории? Он путешествует с волшебствующим Нуредредом и королем меча Фаредредом. Они ищут самую прекрасную из эльфийских дам, которую утащило какое-то чудовище. Но старик никогда не забывает, что кровь — не водица. И пока он не сидит там, наверху, в королевском зале, чтобы перепить нашего короля Эрека, все, что с нами происходит, — это не неприятности.
— Глупые сказки. Почему же тогда эльфы и остальные убрались отсюда? Я скажу тебе, что происходит. Крысы бегут с тонущего корабля. На нашей шее затягивается узел. И мы, черт побери, остались совсем одни, не считая парочки вшивых друснийцев, которые бежали сюда, чтобы объедать нас.
— Ты ошибаешься! Ты ничего не знаешь. Мандред придет, когда борьба будет не на жизнь, а на смерть. А эльфы никогда еще не бросали нас в беде. Король Альфадас заключил с ними союз своей кровью. С тех пор мы не сражались без них ни в одной крупной битве. Вот увидишь!
Вино показалось Эреку горьким. Он поставил кружку на стол и пошел к двери. Как бы ни нравился ему светловолосый, приходилось признать, что его товарищ прав. Он понятия не имел, насколько все плохо.
Божественный приговор
У Оноре кружилась голова, хотя он сидел. Все было каким-то на удивление далеким. Он знал, что у него лихорадка. Веки то и дело опускались. Сон был желанным. Он избавлял от боли.
Примарх заставил себя поднять голову. Сухожилия шеи, казалось, раскалились. У него не было сил. Подбородок снова опустился на грудь.
Он сознавал, что уже не в темнице. Перед ним была стена из размытых красок. Мерзкий хриплый звук донесся до его ушей. Смерть была рядом. Он чувствовал это низом живота. Там рождался холодный страх, гасивший огонь лихорадки.
Заморгав, он пытался понять, что происходит вокруг. Недели, проведенные в темнице, сделали его глаза слишком чувствительными. Над ним раскинулось красное закатное небо. Стена из красок принимала форму. Вот трибуна, на ней — сановники Церкви. Казалось, все они смотрят на него.
Оноре хотел отпрянуть. Но он был привязан к стулу с высокой спинкой.
Хрип стал тише.
Примарх повернул голову. Взглянул в лицо своего товарища Мигеля. Глаза маршала ордена были выпучены настолько сильно, словно должны были вот-вот вывалиться из глазниц. Красные прожилки бежали по всему белку. Язык Мигеля неконтролируемо дергался в широко раскрытом рте. Лицо было красным, словно переспелое яблоко.
Страх смерти охватил Оноре. Он не хотел умирать. Ведь его время еще не пришло! Тьюред, помоги! — хотел закричать он, но его язык был не более чем израненным, бесформенным комочком, который уже не мог произносить слова.
Примарх сжал кулаки и выгнулся в путах. Бессмысленно. Широкие кожаные ремни были слишком крепки. Лихорадка оставила его, вероятно изгнанная страхом близкой смерти. Он вспомнил о даре, о подарке, данном ему Тьюредом. Исцеляющие руки.
Он попытался представить себе свой язык. Осторожно пошевелил им. Он был слишком коротким. Какова была его форма тогда, когда он еще мог говорить?
Он почувствовал себя сильнее. Его возрожденное желание к сопротивлению было той силой, которая поддерживала его изнутри. Язык казался теплым. Что-то шевелилось в его щеке. Возникало такое чувство, словно его плоть пронизана щепками.
По щекам его бежали слезы.
Мигель умер. Когда пришла смерть, он смотрел в глаза своему товарищу.
— Увидимся у башен Валлонкура, — тихо прошептал умирающий, прежде чем замолчать навек.
Потребовалось некоторое время, чтобы осознать, что он произнес эти слова, а не сформулировал их мысленно. Неуверенно коснулся языком неба. Оно было теплым и слегка опухшим. Хотел ощупать щеку, но кожаные путы держали крепко.
Лицо пылало, словно он только что получил пощечину. Подумалось о том, как выглядело его лицо в зеркале. И как оно снова должно выглядеть! Что-то было здесь, что давало ему силу, хотя Анисканс должен был потерять целительную силу уже много веков назад.
Может быть, это сундуки? Магические сокровища эльфов? Неужели очистительная сила Тьюреда очищает зачарованные артефакты из Вахан Калида, одновременно исцеляя его истерзанную плоть?
Он застонал от боли, когда выпрямились раздробленные кости в его руке. Сила, горячая словно пламя, потекла по мертвой плоти.
Он заметил, что в рядах публики что-то происходит. Зеваки, наблюдавшие за казнью, повскакали с мест. Некоторые указывали на него. Даже гептархи были охвачены беспокойством.
— Смотрите же, чудо! — воскликнул старик, сидевший вплотную к князьям Церкви. — Славьте Тьюреда! Он даровал нам чудо.
Оноре осознал, что сейчас самый подходящий момент для того, чтобы повернуть свою жизнь в новое русло. Он был последним на эшафоте, кто остался в живых.
— Меня оклеветали, как и всех, кто умер сегодня!
На трибуне моментально стало тихо. Тарквинон выпрямился в кресле. Оноре понимал, что нельзя дать своему заклятому врагу снова повернуть все против него.
— Гроссмейстер Древа Праха выстрелил мне в рот, чтобы я не мог возразить против той лжи, которую он распространял обо мне и о Новом Рыцарстве. Заговора против гептархов никогда не существовало! Сундуки, стоящие передо мной, были даром! Я провел своих рыцарей в Альвенмарк и убил королеву эльфов. Ее забрызганная кровью корона лежит в одном из этих сундуков. Но поскольку рыцари Древа Праха не хотели признавать за моим орденом эту победу, многим храбрецам пришлось умереть сегодня. Я обвиняю тебя в государственной измене, Тарквинон. И сам Тьюред вернул мне язык, чтобы предательство его и его Церкви могло быть искуплено! Во имя божественной справедливости я требую, чтобы Тарквинон, гроссмейстер Древа Праха, был взят под стражу!
Тем временем Тарквинон выпрямился во весь рост. Лицо его было серьезным, и если он был напуган, то мастерски скрывал это.
— Я спрашиваю вас, братья, божественных ли рук это дело, свидетелями которого мы все сейчас стали? Присмотритесь внимательнее! — он обернулся к остальным гептархам. — Брат Жиль! Скажи мне, что ты видишь!
Верховный хранитель печати казался рассерженным, но у него не оставалось иного выбора, кроме как подыграть Тарквинону.
— Я вижу человека, раны которого чудесным образом затянулись у меня на глазах.
— Это то, что он хочет заставить нас видеть при помощи эльфийской хитрости. А я вижу одиннадцать предателей, которые были казнены. Почему Тьюред должен был сотворить чудо и спасти двенадцатого, если все они были обвинены несправедливо? Да, кажется чудом, что раны брата Оноре затянулись. Но божественных ли рук это дело? Он сам сказал, что проник в империю Других. Почему мы узнаем об этом только сейчас? Какой смысл был скрывать такое деяние? Может быть, все это в конце концов никакое не чудо, а магия Других — то, что мы видели? Может быть, он вступил с ними в сговор? И какова могла быть цена за это, если не предательство нашей Церкви?
Оноре был поражен тем, как мастерски исказил истину Тарквинон. Примарх сознавал, что должен как можно скорее найти достойный ответ, прежде чем судьба победит его, невзирая на чудесное исцеление.
— Кто отведет наши войска в Альвенмарк, если я буду мертв? Кто знает, как открывать тайные пути Других? Если вы не верите моим словам, отправляйтесь в Воронью Башню. Там стоят лагерем тысячи человек, которые были в империи эльфов вместе со мной и кто может доказать, что мы пришли к врагам с огнем и мечом.
Тарквинон воздел руки в драматическом жесте.
— Неужели ты говоришь о людях из флота, который не пришел, когда мы его звали, чтобы досрочно решить судьбу войны с язычниками? Брат, многие из нас знают, что маршал моего ордена победил войска эльфов и язычников. Они бежали, отступили в Гаспаль. Но флот моего ордена был ослаблен из-за несчастья. Нам нужны были корабли Нового Рыцарства. С их помощью победа стала бы полной. Но они не пришли, и наш враг мог бежать морским путем. Каждый капитан Нового Рыцарства знает, что произошло. И этих людей мы должны вопрошать о правде?
— То, что я говорю правду, доказывают уже одни только сундуки с добычей из эльфийского города, который мы разрушили! — в запале ответил Оноре.
— Что доказывает золото? Кто скажет, что это не дар эльфов, не поддержка твоих безбожных интриг? Твоей жажды власти. — Тарквинон снова обратился к собравшимся князьям Церкви. — Многие из вас видели оба письма, на которых стоит печать брата Оноре. И мы знаем тебя, брат. Мы знаем, как изворотлив твой язык. Но написанное пером не вырубишь топором. Твоя измена доказана. И я снова спрашиваю тебя: если все это было сплошным обманом и если исцеление твое было чудом, то почему Тьюред не пощадил других несправедливо осужденных? — Он жестом указал на стулья, где сидели метрвые. — Почему эти люди должны были умереть, если они были верными слугами Господа? Разве Тьюреду все равно, что от его имени творятся неправедные деяния? Какое же представление должно быть у нас о Господе, если мы поверим в то, что он совершил чудо, исцелив тебя? Нам следовало бы…
— Довольно! — Голос, перебивший Тарквинона, обладал таким авторитетом, что даже гроссмейстер не осмелился возразить. Жиль де Монткальм, хранитель печати Господа, поднялся со своего места. — Вы оба позорите Церковь, ругаясь прилюдно, словно торговки на базаре! Не важно, что это было — чудо или обман, о воле господней нельзя так спорить! Смертный приговор в твоем случае отложен, но не отменен. Церковный трибунал еще раз рассмотрит твое дело, брат Оноре, и на этот раз ты получишь возможность высказаться по вопросу своего предательства. Развяжите примарха и отведите в темницу!
Возвращение эльфов
Сердце Люка колотилось, словно барабан на параде. Тысячи раз мечтал он об этом миге. Он вывел из ворот света белоснежного жеребца. В лицо ему ударил холодный ветер. Небо было серым. Над страной висела морось, и низкие облака проплывали над утесами.
Испытывая в некотором роде облегчение, он остановился и огляделся по сторонам. Грубый толчок заставил его пройти несколько шагов вперед. Мимо протопал тролль, бормоча слова, из которых Люк понял только одно: Олловейн.
К нему подошел кобольд с сердитым лицом, в то время как чуть дальше по склону собирались под своими знаменами эльфы и тролли. Кобольд улыбнулся ему, обнажив два ряда острых зубов.
— Он сказал, что подтерся бы твоими волосами, если бы за тобой не присматривал Олловейн. Как ты уже, должно быть, заметил, тролли не особо славятся искусной риторикой, но ты можешь всегда быть уверен, что в отличие от остальных детей альвов они думают именно то, что говорят.
Люк с сомнением смотрел на кобольда. Тот слегка дрожал от холода и кутался в мех, выглядевший так, словно когда-то он принадлежал уличной дворняжке.
— А к какому сорту детей альвов принадлежишь ты в том, что касается достоверности?
— Я кобольд! — заявил собеседник, словно этим было все сказано.
— А я — Люк…
— Я знаю, — перебил его кобольд. — Дурак, который настоял на том, чтобы въехать в Фирнстайн в доспехах своего ордена. Если бы ты знал, какие пари заключали кентавры по поводу твоей бесславной кончины в беснующейся толпе, то наверняка побледнел бы. У этих конских задниц такое — мягко говоря — грубоватое чувство юмора. Особенно у их предводителя Аппанасиоса. Кстати, я тоже сделал ставку. Но прежде чем ты почиешь с миром, мне хотелось бы поинтересоваться: что это — гордость или врожденная глупость заставляет тебя въезжать в город твоих врагов в облачении рыцаря Тьюреда с гербом Древа Крови на груди?
— Я бы сказал, здоровая смесь того и другого, — холодно ответил Люк. — Мои доспехи — это почетные одежды. Эльфы изготовили их по моей просьбе.
Кобольд покачал головой.
— Наверное, эта смесь является главной предпосылкой для того, чтобы стать рыцарем. Впрочем, у меня возникло такое чувство, что с Олловейном дело обстоит так же.
— В таком случае я оказался в хорошей компании.
Кобольд звонко расхохотался.
— Рыцарь Тьюреда, который полагает, что находиться в одной компании с эльфом — это хорошо. Мальчик, да ты блещешь риторикой, словно тролль. А я думал, что в школах вас учат тому, как пробить череп тупому крестьянину.
— И каковы ставки на то, что я переживу первый день в Фирнстайне?
Казалось, кобольд удивлен.
— Что ж, честно говоря, в то, что ты выживешь, никто не верит. Они больше спорят по поводу того, как именно тебя прикончат.
Люк нащупал кошель на поясе. Олловейн дал ему немного серебра, но настоятельно не рекомендовал ходить по Фирнстайну в одиночку. Поскольку предполагалось, что он будет проводить все время при дворе Гисхильды, денег ему не давали.
— Ставлю десять серебряных монет на то, что со мной ничего не случится.
— Ха! В таком случае можешь спокойно отдать мне эти деньги сразу.
— Так кто принимает ставки?
— Знаменосец князя Аппанасиоса. Но если хочешь совет опытного кобольда: оставь это! Ты не переживешь день.
Люк улыбнулся.
— Если бы ты знал меня немного лучше, то поостерегся бы делать ставки против меня. А теперь отведи меня к знаменосцу.
Кобольд пожал плечами и стал спускаться по отвесному склону. Все больше и больше вооруженных солдат выходило из ворот света, поднимавшихся из каменного круга. То было самое странное войско, которое когда-либо доводилось видеть Люку. Мрачные арбалетчики кобольдов, на спинах у которых висели большие щиты, гнали вниз по склону горы караваны мулов. Какие-то козлоногие существа с огромными шевелюрами, которые росли на их телах словно темный мох, вылетали и исчезали в полосах тумана, окутывавших гору.
Из каменного круга выходили гигантские ящерицы с тремя парами рогов и чешуйчатыми панцирями вокруг шеи. Похожие на лис кобольды ехали на спинах кентавров и даже разбивали там украшенные фонариками палатки.
Эльфийские рыцари собирались под одним из развевающихся знамен. Отряд рыцарей, одетых в белое, подошел под предводительством князя Олловейна, в то время как невдалеке собиралась группа воинов под черным знаменем, на котором красовалась кроваво-красная роза, окруженная шипами. Эти воины были исключительно на вороных конях. Их черные латы блестели, словно панцири насекомых. У Люка возникло ощущение, что все стараются держаться в стороне от этой мрачной группы.
Воины с белыми львами эскортировали кавалькаду боевых колесниц, над каждой из которых развевалось большое знамя. Люку даже показалось, что скорее здесь важно выставить как можно более роскошное войско, чем максимально боеспособное. Кто же в здравом уме пошлет в бой рыцарей на колесницах, в то время как на поле боя правят бал изрыгающие пламя серпентины и костоломы?
Сопровождавшего Люка кобольда, похоже, знали все. С ним здоровались даже тролли. Люк попытался оценить, насколько сильна армия, собравшаяся здесь. Куда они направятся? Он перестал считать, когда осознал: что бы он ни предпринял, он все равно будет предателем. Либо он обманет Новое Рыцарство, либо Гисхильду, которую поклялся защищать.
Наконец они добрались до человекоконей. Над отрядом висели тучи мух. От воинов пахло старым потом, мокрой конской гривой и навозом. У большинства были плохо ухоженные бороды. Волосы их были нечесаны и часто связывались кожаными ленточками просто для того, чтобы не мешали. Вместо седел у них были подвески, к которым было привязано имущество. Медные котлы и золотые кубки для вина, свернутые плащи, амфоры из красной глины, разукрашенные черными фигурками, мешки с бобами и хорошо натертая солью ветчина. К тому же — всевозможное оружие. Рукояти сабель и широких мечей торчали у них из-за спины. Некоторые были вооружены длинными пиками. Отряд кентавров, тела которых были массивны, словно у тяжеловозов, был вооружен странными боевыми палицами, на обоих концах которых сверкали клинки мечей. Эти воины были несколько более ухоженны. У них были чисто отполированные бронзовые кирасы и на удивление архаичные шлемы, которые украшали гребни из ярко раскрашенного конского волоса.
У кобольда то и дело находилось слово приветствия для того или иного кентавра. Вскоре человекокони окружили их со всех сторон. Должно быть, их было несколько сотен, тех, кто вышел из золотых ворот, то и дело прибывали новые группы. От Люка не ускользнуло, что большинство смотрело на него с нескрываемым презрением.
Кобольд направился к кентавру, который вонзил перед собой в землю знамя. В руке воин сжимал золотой рог, выполненный в форме змеи. Рог был настолько велик, что внутри без труда поместилось бы несколько бутылок вина. Воин пил большими глотками. Тонкая красная струйка стекала из уголка его рта.
Кентавр со всклокоченной черной бородой наблюдал за процессом. «Этот парень похож на разбойника с большой дороги», — подумал Люк. Поперек груди у него была перевязь с пистолетами. В руках — золотой рог в форме обнаженной женщины с рыбьим хвостом. Люк смущенно посмотрел на небо.
Штандарта, похожего на тот, что несли кентавры, Люку не доводилось видеть никогда. К древку была прикреплена поперечная балка, поэтому он был похож на большую букву Т. С поперечной балки свисали всклокоченные скальпы. Там были рыжие, светлые волосы, даже черные и всевозможные оттенки каштановых. Некоторые были сплетены в косы. Но большинство из них были короткими. Чем больше Люк смотрел на волосы, тем хуже себя чувствовал.
— Некоторые из их обычаев воистину варварские, — заметил кобольд. — Ты должен знать, что их земля граничит с королевством троллей. Имея таких соседей, поневоле одичаешь…
— Ты имеешь в виду, что эти волосы… — Люк не мог вымолвить то, о чем ему подумалось.
— Н-да, боюсь, ты видишь коллекцию останков своих собратьев по ордену. Впрочем, они снимают скальпы только предводителей или воинов, которые сражались особенно храбро. Но если ты считаешь это нецивилизованным, то послушай, что делают после битвы тролли. От такого у любого кишки наизнанку вывернутся, скажу я тебе. А обо мне нельзя сказать, что я особо нежный…
Люк поднял руки, защищаясь:
— Я совсем не хочу этого знать.
Кентавр с черной бородой что-то произнес. Он враждебно смотрел на Люка. Только теперь рыцарь заметил мелкие светлые шрамы, покрывавшие грудь и руки кентавра. Интересно, во скольких битвах он сражался?
— Позвольте представить, — сказал кобольд. — Это Аппанасиос. А воин с рогом в форме змеи — это Мелиандрос, его знаменосец.
Люк поклонился и назвал свое имя.
В качестве ответа чернобородый плюнул ему под ноги.
— Полагаю, Аппанасиос бы очень обрадовался, если бы ты взялся за рукоять своей рапиры. Кентавры не славятся тем, что сражаются как настоящие рыцари. Вполне вероятно, что он прострелил бы тебе голову прежде, чем ты успел бы вытащить клинок.
Люк презрительно посмотрел на человекоконя.
— И как отвечают на такое неучтивое поведение? Расстегнуть ширинку и помочиться ему под копыта?
Его спутник-кобольд издал блеющий смех и что-то сказал кентаврам. Воин с рогом в форме змеи широко ухмыльнулся.
Тем временем вокруг штандарта образовался широкий круг. Более сотни диких воителей-коней наблюдали за тем, что должно было произойти.
— Я ошибаюсь или господин чернобородый с удовольствием прикрепил бы мой скальп на свое боевое знамя?
— Ты действительно не понял, парень. Это он делает с врагами, которых уважает. Думаю, он просто не прочь растоптать тебя копытами.
Люк на миг задумался. Он не собирался долго общаться с кентаврами или другими созданиями Альвенмарка.
— Значит, он придерживается того мнения, что превосходит меня по всем мужским добродетелям?
Кобольд перевел.
— Он даже не придерживается мнения, что ты настоящий мужчина.
— Скажи ему, будь так добр, что я спорю с ним на десять серебряных монет, что могу сделать что-то очень мужественное, чего он сделать не сможет.
Не считая неровного перестука копыт, вокруг было очень тихо. Ответ Аппанасиоса был встречен звонким смехом.
— Значит, он принимает пари? — спросил Люк.
Кобольд казался серьезно озабоченным.
— Подумай как следует. Они могут быть по-настоящему грубыми. Я был как-то на их похоронах, так они…
Люк протянул князю руку, и тот хлопнул по ней.
— Тебе нужно было сначала дать мне перевести, идиот! — выругался кобольд. — Он назвал другие условия. Если ты проиграешь, он отрежет немалый кусок от твоей задницы, потому что полагает, что ни одна лошадь не заслужила того, чтобы ты на ней сидел.
Люк заставил себя самоуверенно улыбнуться.
— А что, если я выиграю?
— Тогда ты получишь рог. Это больше, чем просто золото, это — рог князей Дайлоса. Уже на протяжении многих столетий. Тебе следовало бы еще раз подумать. Я могу сказать ему, что ты не так понял…
— Все в порядке. Как тебя зовут-то?
— Брандакс. Послушай, сейчас я тебя отсюда уведу. У нас получится. Ты ведь под защитой Олловейна. Это они знают… По крайней мере я так… думаю.
Люк отступил на шаг назад. Поднял одну ногу и, слегка покачнувшись, расстегнул ширинку. Затем глубоко вздохнул. То, что на него смотрели все, нисколько не улучшало дела. Он взглянул на небо и представил себе звук льющейся воды. Наконец-то получилось!
— Скажи этому коневарвару, что если он сможет помочиться стоя на одной ноге и без посторонней помощи, то может отрезать от моей задницы столько, сколько захочет.
Брандакс рассмеялся.
— Это было неумно, но должен признаться, что поражен.
— Рог!
На этот раз перевод не понадобился. Кентавр был бледен как мел. На его шее пульсировала жилка. Но рог он отдал.
Люк рассматривал странный сосуд. Хотя рог был наполнен не более чем наполовину, он был тяжелее, чем аркебуза. Пальцы Люка коснулись странной женщины. Решившись, он поднес рог к губам и сделал большой глоток. Прищелкнул языком.
— Хорошее вино.
…И вернул рог Аппанасиосу.
— Поскольку князь Олловейн наверняка удержал бы тебя от того, чтобы ты поднес нож к моей заднице, с моей стороны было бы низко оставить выигрыш себе. Этот рог предстоит держать в руках твоему сыну, чтобы выпить за славного отца.
Брандакс перевел. Люк видел, как под кожей кентавра опускается и поднимается кадык, словно тот проглотил ком.
Не дожидаясь ответа, Люк отвернулся. Стена кентавров расступилась перед ним. Некоторые воины похлопывали его по плечу, когда он проходил мимо.
— Впечатляющая шутка была, сын человеческий.
Люк ухмыльнулся.
— В школе я проспал то, как нужно пробивать череп тупым крестьянам, но я очень внимательно слушал о том, как завоевать уважение кучки солдат-варваров и остаться при этом рыцарем.
— Такому там учат… — Кобольд нахмурил лоб. Теперь его лицо было похоже на потемневший от времени скомканный пергамент.
— Гисхильда — хороший командир?
— Ее народ очень любит ее.
— Я не собираюсь умалять значение ее поступков, Брандакс. Но так командовать она научилась в школе нашего ордена. Она умеет завоевывать сердца.
Кобольд скривился.
— Нет, нет. Не думаю, что всему этому можно научиться. Вокруг нее чары… Она необыкновенная. И была такой еще до того, как ее похитили твои рыцари.
— Ее похищение было позорным поступком, хотя и было продиктовано благородными побуждениями. Конечно же, я последний человек, кто стал бы оспаривать чары Гисхильды. Но таланты, которые у нее были, огранены в Валлонкуре. Когда она попала туда, то, образно говоря, была как старый ржавый нож мясника. Наши учителя перековали ее в элегантный и смертоносный кинжал.
— Кинжал, острие которого теперь направлено в сердце ее бывших учителей, — желчно заметил Брандакс.
— Мы не говорим о том, что правильно, а что нет. Я просто сказал тебе, что с ней произошло в Валлонкуре.
Некоторое время они молча шли рядом. Люку хотелось побольше узнать об этом странном кобольде. Кто он? Очевидно, он знал Гисхильду еще тогда, когда она была маленькой девочкой.
Брандакс отвел юношу к лошади, стоявшей неподалеку, у каменного круга. Белоснежный жеребец был самым благородным скакуном, на котором Люку когда-либо доводилось ездить. Люк слыхал много историй об эльфийских лошадях, но большинство рассказов казались досужим вымыслом. Сейчас он не был в этом так уверен. Его скакун был вынослив и подвижен. А еще умен. Если смотреть ему в глаза, не возникало ощущения, что перед тобой — животное. Он участвовал во всем. И обладал собственной волей.
У Люка было такое чувство, что его конь не в восторге от того, что снова видит хозяина. Рыцарь пожал плечами и улыбнулся.
— Что, Аппанасиос — твой родственник? Он хотел отрезать мне часть задницы, чтобы тебе больше не пришлось носить меня.
Конь фыркнул. Люк готов был поклясться, что увидел, как в странных глазах белогривого вспыхнули плутовские искорки. Но он не помешал своему рыцарю сесть в седло.
Олловейн отказал Люку в возможности носить щит с собственным гербом. Но уже одни только доспехи выдавали в юноше рыцаря ордена. И над сердцем красовался маленький покрытый эмалью герб, с серебряным львом на черном фоне, кровавым дубом ордена, веслом как знаком времени, проведенном на «Ловце ветров», и Полярной звездой, как называл он про себя Гисхильду.
Брандакс взобрался на своего осла и занял место в плетеной корзине. Нельзя было выглядеть менее похожим на рыцаря, чем лисьемордый.
— Тебя приставили следить за мной, кобольд?
— Нет, мне никто не отдает приказов, — спокойно ответил Брандакс. — Я пришел исключительно из любопытства. Я хотел посмотреть, не пожелаешь ли ты после своего приключения с кентаврами подняться выше и не свяжешься ли с ордой троллей, что стоят позади. Впрочем, я охотно бы стал свидетелем того, как выиграю пари. Если тебе интересно знать, я поставил на рыбьи потроха.
Люк выпятил подбородок. Этот жест упрямства он перенял у Гисхильды.
— Не думаю, что кто-то что-то будет швырять в меня. Меня встретит Гисхильда.
— Ты ведь еще помнишь о том, что она — замужняя женщина?
— Да.
Он опустил голову. Об этом он действительно как-то позабыл… Каково это будет — быть рядом с ней и не иметь возможности прикоснуться? И что за человек этот Эрек?
Раздались звуки флейты. Между камней появилась Юливее. В волосах у нее были цветы, и она напоминала юную богиню весны. Налетел свежий ветер, разметав серые облака. Широкие полосы света озарили склон горы. Хотя Другие и были его врагами, Люк вынужден был признаться, что войско, которое они собрали, выглядело убедительно. Не хватало только пушек и огромных отрядов марширующих пикинеров. Войско Альвенмарка было не очень велико. Люк оценил его в менее чем четыре тысячи человек. Но насколько бы маленьким ни было это войско, оно источало неземной блеск. Словно ставшая былью сказка… Таким было войско под развевающимися шелковыми знаменами эльфов. Сверкали наконечники копий и серебряные доспехи. Даже дикие тролли и кентавры казались возвышенными в широких полосах света, перемещавшихся по склону горы.
— Они умеют выглядеть представительно, не правда ли?
Люк лишь кивнул. Он не мог отмахнуться от впечатления, которое производил на него этот парад, хотя и знал, что вся эта роскошь мало чего будет стоить на поле боя.
С поразительной дисциплиной выстроились отдельные отряды в общую колонну, которая стала спускаться по склону горы, по местности, для преодоления которой рыцарям ордена понадобилось бы не менее одного дня.
Свежеющий ветер гнал прочь облака и полосы тумана. Через некоторое время из дымки показался фьорд с кристально-чистой водой. Далекие склоны, засаженные фруктовыми плантациями, поля, кое-где леса, расстилающиеся среди стен-границ из бутового камня. Земля была благоустроенной. По ней было видно, что люди обрабатывали ее в течение многих столетий.
На берегу фьорда поднимался большой город.
Сердце Люка забилось чаще. Должно быть, это Фирнстайн, серый город на берегу холодного фьорда, о котором так часто рассказывала Гисхильда. Внушительные оборонительные сооружения окружали поселение, широкие земляные платформы и лабиринт из ям. Люк окинул защитные сооружения взглядом специалиста. Геометрический узор из треугольников, которые примыкали к фортам и редутам, пересекающиеся поля обстрела которых превращали подступы к городу в смертоносную ловушку. На земляных валах еще велись работы. Поросшие травой платформы, тыльные стороны которых поддерживали стены из бутового камня, были сделаны для того, чтобы отчасти лишить силы пушечные ядра осаждающих. Если ядро из литого железа ударялось об стену, то оно раскрывало всю свою разрушительную силу, а земляная платформа полностью поглощала ее. Требовалось бесконечно большое количество дней для того, чтобы пробить брешь в такой системе защиты.
— Тебе нравится моя работа?
Люк удивленно посмотрел на кобольда.
— Это ты придумал?
Брандакс самодовольно улыбнулся.
— Да. Ты, конечно же, понимаешь, что теперь мы точно не можем отпустить тебя. Такая информация была бы на вес золота для наших врагов. Если твое поведение покажется подозрительным, я тут же перережу тебе горло.
— Чушь какая. Любой путешественник, который поднимется в горы, сможет нарисовать план города и крепости. Вполне вероятно, у моего ордена давно уже есть планы ваших укреплений.
— А может быть, мне просто доставляет удовольствие возможность перерезать тебе горло? — ответил кобольд, обнажая
острые зубы.
Люк глубоко вздохнул. В общем-то, он хотел сказать еще что-то. Наверняка это шутка. Точно. Они просто другие, эти Другие. Он пытался игнорировать кобольда, который смотрел прямо на него, и думать о Гисхильде. Его взгляд снова перенесся к городу у фьорда. Меж портовых стен возвышался лес мачт. Там стояла большая часть флота Фьордландии, стройные галеры и несколько новых высокобортных каравелл. Новое Рыцарство построило совсем мало таких судов. Но Люк был уверен в том, что однажды, очень скоро, они полностью вытеснят галеры и галеасы. Каравеллы уступают этим судам в мелких прибрежных водах или при непостоянном ветре, но зато они могут перевозить гораздо больше орудий и солдат. И они могут ходить вдали от побережья, в открытом море. Говорят, что по ту сторону большого моря находится целый континент. Но до сих пор не было кораблей, чтобы сходить к той земле. Даже чужой мир Других со времен атаки на Вахан Калид был ближе.
Люк смотрел на каменные дома города с высокими острыми скатами крыш. Он представлял себе Фьордландию более варварской. Наверняка переулки и улицы Фирнстайна были кривыми, проложенными без четкого плана. Но дома выглядели вполне солидно.
Среди города возвышался большой, поросший травой холм, на котором рос дуб. Должно быть, это то место, где похоронены предки Гисхильды.
Невдалеке стоял дворец. Он был на удивление простым и больше походил на крупное поместье. Даже зал, крышу которого якобы подпирали золотые колонны, снаружи выглядел не очень представительно.
Далеко за новыми оборонительными сооружениями лежали старые серые городские стены, с башнями и украшенными зубцами. В некоторых местах прямо на стене были построены фахверковые дома или она была просто пробита, чтобы дать место новым улицам.
Портовые сооружения простирались вдоль фьорда на добрую милю. Берег исчез под громоздкими серыми строениями. Широкие причалы, похожие на длинные руки, уходили далеко во фьорд. На одном из искусственных островов вздымался форт, за брустверами которого сверкали бронзовые стволы пушек. Эта крепость тоже была расположена так, что ее линия обстрела пересекалась с поднимавшимися над водой всего лишь на несколько шагов пушками внешних оборонительных сооружений гавани. Казалось, было только одно слабое место — там, где из воды поднимался острый риф. Было видно, что там начато строительство, но в данный момент работы стояли.
Чтобы завоевать этот город, придется пролить много крови. Но Люк не сомневался в том, что объединенные войска Церкви Тьюреда в конце концов одержат победу. Нужно надеяться, что Гисхильда поймет это! Она ведь знает, против какого врага сражается.
Во дворе дворца толпились люди. Перед городскими воротами тоже собирались жители. Над фьордом разнесся протяжный сигнал горна. Войско союзников было обнаружено.
Путь был долгим — вниз по горе, вдоль фьорда. Первыми, кто приветствовал их, была горстка лесных рабочих. Люк удивленно наблюдал за тем, как приветливо встречали кентавров, в то время как к эльфам хотя и относились с уважением, но держались от них на почтительном расстоянии. Слишком неприступными казались рыцари Олловейна и воины в черных доспехах.
Люк то и дело напряженно смотрел на город. Он ожидал, что в любой миг из ворот появится отряд под королевскими знаменами. Почему Гисхильда медлит? Может быть, она хочет встретить союзников во дворе дворца?
Они добрались до форпоста крепости, расположенного за деревянным мостом посреди широкой ямы. Некоторые рабочие в грязных рубахах махали им руками. Олловейн, ехавший во главе небольшой армии, придержал коня и склонился к бородатому мужчине.
— Это ее король, — сказал Брандакс.
Люк не поверил своим глазам. Этот здоровенный парень с забрызганным грязью лицом и есть муж Гисхильды?
— Лучше не смотри на него так! — Голос кобольда звучал весело, словно ему нравился ужас, который испытывает юноша. — Если он обратит на тебя внимание, то наверняка не похлопает приветливо по плечу.
Люк проигнорировал совет. Он не мог ничего с собой поделать. Так вот, значит, каков мужчина, которого втолкнули в постель Гисхильды. Немытый мужлан!
Колонна пересекла мост. Когда они оказались ближе, король увидел его. Нахмурил лоб. Затем сказал что-то стоявшему рядом с ним мужчине.
— Не стоит считать его дураком, Люк.
Рыцарь обернулся в седле. Их взгляды встретились. Люк попытался представить себе этого человека в доспехах. Действительно, получился бы красивый воин.
Они проехали ворота, и Эрек исчез из его поля зрения. Их встречала ликующая толпа. По ту сторону ворот находилась рыночная площадь. Там собрались сотни фирнстайнцев. Внезапно воздух наводнили лепестки цветов. Толпа охнула. Запахло весной, свежей травой и нежными почками.
— Юливее немного перестаралась, тебе не кажется? — Брандакс помахал рукой перед лицом, словно желая прогнать вонь.
Меж знаменами эльфов пролетели птицы, сотканные из яркого света. Раздалась музыка, небесная мелодия. Чужая для человеческих ушей и тем не менее нисколько не жуткая. Смеялись дети. Стоявшие по краям площади люди раскрывали руки в объятиях.
Люк смотрел на их лица. Казалось, они испытывают облегчение.
— Вы только посмотрите, вон один из убийц!
Он повернул голову. Худощавый пожилой человек с седой щетиной на щеках указывал прямо на него.
— Вон, у него на груди герб убийц!
Брандакс спрятался.
Что-то угодило Люку в спину. Все больше и больше людей указывало на него. Некоторые пригибались. Другие кричали на него.
Отряд эльфийских рыцарей отступил назад.
В Люка снова что-то попало.
Брандакс язвительно расхохотался.
— Грязь и рыбьи потроха. Я же тебе говорил!
Ничего не понимая, Люк оглядывался по сторонам. Где же Гисхильда?
Брошенный
Люку пришлось искупаться. После того как его плотно окружила группа эльфийских рыцарей, он добрался до королевского двора без дальнейших происшествий. Там его хотя и не закидали отходами, но встретили холодно.
Теперь он стоял, наполовину скрытый за одной из толстых, обитых листовым золотом колонн. На другом конце зала сидел человек, завоевавший постель Гисхильды. Вымытый, одетый в чистые одежды, он даже не казался несимпатичным. Рядом с ним сидела темноволосая женщина. Люк предположил, что это, должно быть, мать Гисхильды.
Король обвел взглядом гостей. Не его ли он ищет? Где Гисхильда? Он спрашивал о ней женщину, которая принесла горячую воду для ванны, двух слуг на конюшне. Но никто ему не ответил. Теперь он жалел, что не послушался Олловейна и не скрыл свой герб. Его избегали, словно прокаженного. И как поступит король?
Люк смотрел в жестяной кубок с вином, который взял со стола. Он представлял себе все совсем иначе. Конечно, он понимал, что не сможет просто въехать в город и заключить Гисхильду в объятия. Он мечтал о брошенных тайком взглядах и мимолетной улыбке. О записках, которые ему будут передавать верные слуги, о быстрых поцелуях на конюшне или в заброшенной кладовой. Ночи любви на посыпанном сеном полу, который оживит воспоминания о первой ночи в Искендрии.
Каким же глупцом он был! Гисхильда даже не вышла. Да и зачем?! Его присутствие не принесет ничего, кроме неприятностей.
Люк отставил кубок, даже не отпив из него. Редко когда за всю свою жизнь он чувствовал себя настолько лишним. Он покинул зал через боковую дверь и направился к хлевам. Вероятно, где-то здесь и эльф, который за ним наблюдает. Они не отпустили бы его просто так.
Он посмотрел на небо и отыскал Полярную звезду. Так он часто называл Гисхильду. Она была путеводной звездой его жизни, так же как Полярная звезда помогает навигаторам держать курс.
Ночь была облачной. Не видно было даже луны. Звезды словно погасли. Люк цинично улыбнулся. Все сходится. Его Полярная звезда осталась невидима. Он подумал о том, чтобы всерьез напиться.
— Не очень-то ты общителен, — из одной из дверей большого зала вышел Брандакс.
Люку действительно не очень хотелось находиться в обществе лисьеголового.
— Тебя что, нянькой ко мне приставили?
Кобольд ухмыльнулся.
— А тебе что, она нужна? Хотя у меня такое впечатление, что ты не особо умен, полагаю, ты все же можешь обходиться без оной. Выходка у кентавров была неплоха. Уже даже Аппанасиос смеется. Вернуть ему рог было мудро. Хотя… Вероятно, ты сделал это не задумываясь, чисто по-рыцарски, потому что, как я уже говорил, особо умным я тебя не считаю.
— Как тебе вообще в голову пришло, что мне нравится постоянно выслушивать твои оскорбления? Ты не боишься, что я просто сверну тебе шею?
Кобольд звонко расхохотался.
— Ты? Нет, этого я уж точно не боюсь. Это ведь самое прекрасное в вас, тех, кто воистину живет наивными добродетелями рыцарства. Ты и пальцем не тронешь безоружного кобольда, который едва достает тебе до колена. Это ведь все равно, что ударить ребенка.
— Те люди, на рынке, очевидно, придерживались другого мнения, — горько отозвался Люк.
— Да какое они имеют значение? Они ведь тебя не знают. Следовало отказаться от того, чтобы носить свой герб на людях, как тебе и советовали. Пожалуй, в городе не найдется ни одной семьи, которая не потеряла бы в Друсне сына, деверя или внука. А историй о позорных поступках рыцарских орденов больше, чем лососей во фьорде. Ношение доспехов еще не делает тебя рыцарем. Но ты другой. И благодаря твоему упрямству я сегодня заработал немало серебряных монет.
Люк кивнул.
— М-да… Рыбьи потроха. Откуда ты знал?
Острые зубы кобольда сверкнули в темноте.
— Я живу в этом городе уже много лет. Я хорошо знаю его. За воротами, через которые мы вошли в город, находится рыбный рынок. Рыбу, которую еще хотят продать, не станут швырять в детоубийцу. Поэтому было совсем легко додуматься, что это будут потроха. Кроме того, я держался рядом с тобой, чтобы ты пристал к эльфийским рыцарям. Там тебя, вполне вероятно, и вовсе не заметили бы, и ты добрался бы до королевского дворца целым и невредимым.
Люк ушам своим не верил.
— Ты позаботился о том, чтобы меня забросали этой дрянью?
Брандакс поднял руки, защищаясь:
— Нет, не стоит быть настолько несправедливым. Я всего лишь увеличил вероятность того, чтобы тебя встретили недружелюбно. Позаботиться, чтобы произошло нечто подобное, у меня не было времени. Смотри на это с такой точки зрения: я выиграл кучу серебра. А ведь я всего лишь бедный маленький кобольд.
Люк попытался пнуть мерзавца посильнее, чтобы он перелетел через весь двор.
— Поскольку ты сегодня посеребрил меня, парень, я подумал, что могу оказать тебе маленькую услугу. У тебя есть желание?
Люк презрительно засопел.
— Просто оставь меня в покое.
Брандакс только плечами пожал.
— Как хочешь, — отошел на пару шагов. Затем снова обернулся. — Ты ведь знаешь сказки о детях альвов, которые исполняют человеческие желания.
— Ты имеешь в виду истории, в которых нужно второе желание для того, чтобы свести на нет катастрофические последствия первого?
Кобольд покачал головой.
— Какая же дурная у нас все-таки слава! Ну, в таком случае я удаляюсь. Я просто подумал, что ты готов отдать все, чтобы снова встретиться со своей большой любовью. Но кто ж поймет этих людей?
Люк колебался. Может, Брандакс играет с ним? Или действительно говорит серьезно?
— Подожди!
Кобольд отмахнулся и пошел дальше.
— Нет, достаточно. Не хочу выслушивать дальнейших оскорблений. Думаешь, у меня сердца нет? Твой отказ меня очень обидел. Что я тебе такого сделал?
Люк проглотил гордость и побежал за Брандаксом.
— Мне очень жаль, если я обидел тебя. Меня сегодня… не посеребрили. Извини, пожалуйста.
— Ах, парень. Не нужно быть таким серьезным. Ведь это была всего лишь шутка.
Ну все!
— Тебе доставляет удовольствие мучить меня?
Кобольд обернулся к нему.
— Дорогу к Гисхильде я тебе действительно могу показать. Вопрос вот в чем: чего это будет стоить для тебя? Время подарков прошло.
Люк беспомощно развел руками.
— У меня ничего нет.
— Я не хочу ни золота, ни серебра. Я хочу, чтобы ты исполнил мое желание. И ты должен поклясться честью, что ты сделаешь то, что я захочу. Не колеблясь.
— Да, хорошо. — Он действительно готов был на все, чтобы наконец увидеть Гисхильду. — Так чего же ты хочешь?
Кобольд оценивающе взглянул на него. Теперь он казался выше, даже каким-то угрожающим.
— Шутка в том, что ты поклянешься мне исполнить мое желание, а только потом узнаешь, чего я от тебя потребую. Если твоя любовь действительно настолько велика и безусловна, то для тебя это не будет непосильным бременем.
— Клянусь честью, что все будет так, как ты хочешь.
Теперь Брандакс смотрел на него почти с сочувствием.
— Ты любишь ее больше собственной жизни, не правда ли? Я не знаю, умно ли это, но я помогу тебе. Приведи своего эльфийского коня. Нам нужно выехать из города.
— Но как же Гисхильда? Ты ведь обещал мне…
— Ее здесь нет, сын человеческий. Как ты думаешь, почему ты еще не видел ее? Она понятия не имеет, что ты жив. Последнее, что она слышала о тебе, — это то, что Эмерелль приказала казнить тебя. С тех пор она сама не своя. Она высоко в горах. На озере, которое приносило ее семье сплошные несчастья. Черт знает, что она там делает.
— А твое желание?
— А это другой вопрос. Теперь ты мне должен. Для такого, как я, очень полезно иметь в запасе рыцаря. Иногда мы, кобольды, совершенно случайно вляпываемся в неприятности. Все дело в нашей природе. — Он лукаво улыбнулся. — И в таких случаях полезно иметь возможность обратиться к такому парню, как ты.
— Ты ведь не собираешься потребовать от меня чего-то бесчестного?!
— Пока не знаю. Может быть, я никогда не обращусь к тебе. Не ломай над этим голову. Ты дал мне слово, с этим уже ничего не поделаешь. А теперь не будешь ли ты так добр привести своего жеребца?.. Или твоя тоска по королеве не очень-то велика?
Люк повиновался. Однако, седлая жеребца, он обозвал себя дураком. Как он мог пойти на сделку с кобольдом?!
Брандакс умостился в седле впереди него и велел Люку выехать из города через Яблочные ворота. Ничего не спрашивая, стражники открыли тяжелые дубовые ворота, как только узнали кобольда. Казалось, лисьеголового знали все.
Брандакс что-то прошептал на ухо жеребцу. И животное понеслось на север в адском темпе.
Кобольд негромко мурлыкал себе под нос какую-то мелодию. На погоду он, казалось, совершенно не обращал внимания. Люк был рад, что Брандаксу не хочется разговаривать. Он слишком устал. Ему было трудно держаться в седле.
Все выше и выше забирались они в горы. Пересекли три перевала. Вскоре путники оставили позади последнюю крестьянскую избу. Их окружала полнейшая темнота. Но эльфийский жеребец находил дорогу.
Первая серебристая полоса, герольд солнца, поднимавшегося над горизонтом, вычертила черные силуэты гор на фоне неба. Ледяной ветер гнал темные тучи прямо над вершинами гор. У обочины дороги Люк заметил странную статую, грубо сработанного дровосека, с ног до головы покрытого ржавыми кусками железа.
— Мы на месте, — произнес Брандакс, проворно спрыгивая с коня. — Подожди меня здесь.
— Ты куда?
Кобольд не ответил. Он устремился к группе высоких валунов, находившихся поблизости от зенита четвертого перевала. Мгновение — и он исчез в скалах.
Люк устало соскользнул с седла. Ноги затекли от долгой езды, он промерз насквозь. Юноша даже не подозревал, что кобольд заведет его так высоко в горы. Поэтому он тронулся в путь без плаща, одетый только в то, что дали ему эльфы для вечернего празднества. Посреди дикой природы он выглядел похожим на щеголя.
Пальцы нежно-розового света взбирались по отвесным серым склонам, окрашивая языки первого снега в пастельные тона.
Люк зябко потер руки. Куда подевался проклятый кобольд?
Конь беспокойно всхрапнул.
— Здесь ты вдали от своего бога, рыцарь.
Люк испуганно обернулся. Шагах в двадцати позади него стоял старый седобородый воин. В тяжелых сапогах, камзоле на меху и красном шерстяном плаще, он был как нельзя лучше экипирован для гор. В руках у него был большой двуглавый молот.
Рука Люка дернулась к рапире, висевшей на боку.
Едва Люк коснулся гарды, между камней вдоль дороги выросли другие воины. У большинства из них были старинные мечи. Но двое уже наставили на него пистолеты с поворотным затвором.
Люк выругался. Он услышал хорошо знакомый металлический щелчок. Старый воин тоже достал пистолет из-под плаща и натянул ключом пружину.
Люк вынул из ножен рапиру и кинжал. Каким же он был дураком, что поверил слову кобольда! Здесь, наверху, его труп не найдут никогда.
Путь воинов
Из плавающих полос тумана вынырнул маленький остров. Палатка, разбитая на косе, светилась, словно большой фонарь. В приглушенном свете виднелись два силуэта.
Лилианна глубоко вздохнула. Было легкомысленно поверить слову рыцаря Древа Праха. Но выбора не было. Если она не попытается, то начнется война, которую она в перспективе не сможет выиграть. Мишель осталась в портовой крепости. Вообще-то она хотела пойти с ней, но Лилианна настояла на том, чтобы проделать этот путь самостоятельно.
— Причаливай! — приказала она лодочнику.
Весельная лодка слегка накренилась. И всего несколько мгновений спустя под килем заскрипела галька.
— Подождите на корабле!
— Не стоит тебе идти, госпожа. — Лилианна узнала этого человека. То был один из ветеранов битвы на Медвежьем озере.
— Ты ведь знаешь, что я никогда не поведу своих людей туда, куда не готова пойти первой, Янош.
— Ты знаешь мое имя. — Голос старого солдата дрожал.
Лилианна рассмеялась.
— Я никогда не забуду имени мужчины, который видел меня голой. Ты дал мне плащ на «Святом Раффаэле», после того как трое твоих товарищей спасли меня от утопления. — Она посмотрела на других мужчин в лодке. — Готова спорить, что Янош уже тысячу раз рассказывал вам историю о голой комтурше. А плащ он свой с тех пор хранит, как реликвию.
Воины ухмыльнулись. Лилианна знала, что каждый из них, не колеблясь, выступил бы бок о бок с ней против войска троллей. И уже только поэтому она должна была пойти. Этих людей нельзя приносить в жертву бессмысленной ссоре внутри Церкви.
— Будь осторожна, госпожа! — крикнул ей вслед Янош, когда она спрыгнула в неглубокую воду и побрела к берегу.
Когда она обернулась, маленькая лодка уже скрылась в полосах тумана.
Лилианна взглянула на палатку, сжала губы и решительным шагом направилась навстречу своей судьбе. Так она поступала всегда. Не важно, куда вел ее путь — к фаланге кровожадных троллей или, вот как сейчас, вполне вероятно, в темницу к вопрошающим.
Вокруг палатки стражи не было. Может быть, рыцари Древа Праха все же сдержат обещание. Она отбросила полог. Два рыцаря стояли у стола, на котором были разложены карты. Лилианна с первого взгляда поняла, о чем идет речь. Разноцветные щепки, лежавшие на столе, обозначали формирования войск. И на карте Друсны было гораздо больше красных, чем черных щепок.
— Добро пожаловать, сестра Лилианна, — приветствовал ее старший из двух рыцарей.
То был худощавый мужчина, на лице которого оставили следы ветер и непогода. Его седые волосы были коротко острижены. Острая бородка напоминала кинжал. На нем были черные одежды и белый воротничок в форме мельничного жернова, которого Лилианне не доводилось видеть уже давно.
Второй рыцарь был моложе, но и в его волосах уже виднелась первая седина. У него было мясистое лицо с гладко выбритыми красными щеками. Нос его был изогнут, словно клюв сокола, губы — узкая полоса. Он был приземист, что еще больше подчеркивала кираса. Оба выглядели как люди, которые не боятся быть в первых рядах во время битвы.
— Могу я представить тебе брата Игнациуса? — произнес более молодой из рыцарей.
— Игнациус Рандт?
Пожилой рыцарь слегка поклонился.
— Прости, пожалуйста, мои дурные манеры. Как простому рядовому рыцарю это мне подобает представить тебе брата Эрилгара, маршала ордена Древа Праха.
Лилианна улыбнулась тщеславной игре обоих. Игнациус сам когда-то был маршалом ордена. Почему он передал свой пост младшему брату, женщина-рыцарь не знала. Она перевела взгляд на стол.
— Верно ли соотношение сил на карте?
— Может быть, сразу, в начале разговора, договоримся о том, чтобы отказаться от лжи и интриг? — это произнес брат Игнациус.
— Верна ли карта?
Рыцари переглянулись. Затем Эрилгар кивнул.
— Да. Мы серьезно уступаем войскам Древа Крови. По нашим подсчетам у твоего ордена в этой провинции около двадцати пяти тысяч вооруженных людей. Мы же, в свою очередь, можем выставить, может быть, тысяч пятнадцать. Что касается флота, то тут ваше превосходство еще более очевидно. Ты должна знать, что нам нет интереса вести войну против братьев-рыцарей. Не то чтобы мы боялись… А еще ты знаешь, что в перспективе тебе не выиграть. Но если мы посмотрим на все это более беспристрастно, чем князья Церкви, сидящие в Анискансе, то от этой ссоры оба ордена только проигрывают. В то время как наши почти побежденные враги получают, быть может, годы для того, чтобы подготовиться к защите Фьордландии.
Лилианна кивнула. Она была удивлена тем, что эти двое так откровенны. Она предполагала, что брат Игнациус по-прежнему является главой ордена, хотя Эрилгар и занимает пост маршала.
— Я тоже придерживаюсь такого мнения, но если я должна подчиниться требованиям брата Луи, то иного выхода, кроме войны, не вижу. Я не могу просто сложить оружие и передать на вашу милость сотни своих братьев-рыцарей. Что же касается полков ордена, то я не питаю иллюзий. Простые пикинеры и аркебузиры по большей части не станут противиться тому, чтобы в будущем сражаться под вашими знаменами.
Игнациус задумчиво покрутил между пальцами кончик бороды.
— Просто забудь о брате Луи. Его мы послали потому, что орден легко оправился бы от потери. Мы никогда не предполагали, что ты признаешь комтуром одного из наших рыцарей. С учетом темперамента брата Альвареза мы гораздо больше опасались получить в ответ голову нашего посланника. Мы надеялись на то, что состоится вот такой разговор.
Лилианна посмотрела на обоих.
— И что? Я здесь, но, честно говоря, выхода не вижу. Мои рыцари так просто вашему ордену не подчинятся. Как мы можем избежать борьбы, если вы повинуетесь приказам гептархов?
— А вот это, Лилианна, исключительно в твоих руках. Ты — ключ. Переходи в наш орден!
Эти слова показались ей пощечиной. Такой наглости она от брата Игнациуса не ожидала. Напротив, хотя раньше она и не встречалась с ним лично, до сих пор она считала его одним из самых способных теоретиков военного дела современности. Она знала все его труды. И его книги были основой ее уроков в Валлонкуре.
— Такое предательство моего ордена для меня даже не обсуждается. Если это все, что вы можете предложить, то можем закончить разговор.
Старый рыцарь сердито покачал головой.
— Хотя бы из вежливости, сестра, дай мне закончить свою мысль и попытайся на миг забыть о своей гордости, которая ослепляет тебя. Если ты перейдешь в наш орден, то брат Эрилгар сей же час назначит тебя комтуршей. Комтуршей новой провинции Воронья Башня. Он обладает всеми полномочиями для этого. Таким образом ты получаешь верховное командование над вашими войсками. Тебе нужно убедить их выступать отныне под знаменами Древа Праха, но мы оставим за вашим орденом право на личный герб. И если на этом гербе будет геральдический символ Древа Крови, мы не станем возражать. Это все, что мы можем предложить в качестве разумного решения. Пожалуйста, подумай над этим предложением с холодным умом. В Анискансе произошли вещи, на которые мы повлиять уже не можем. Гептархи предали Новое Рыцарство анафеме. Твой орден распущен, Лилианна. Теперь от тебя зависит, спасти ли то, что еще можно спасти, и предотвратить братоубийственную войну по крайней мере здесь, в провинции Друсна. Я знаю, каким весом обладают твои слова и твои поступки в Новом Рыцарстве, сестра. Поэтому я прошу тебя: действуй осмотрительно.
Недостающее звено
Оноре не знал, день сейчас или ночь. Его окружала тьма. Он знал, где находится. На этот раз он был в полном сознании, когда его приволокли сюда. Холодное железное кольцо опоясывало его бедра. Он был прикован к стене в той самой нише, где недавно метался между жизнью и смертью. Нише, предназначенной для того, чтобы ставить в нее саркофаг. Труп.
Но сейчас он был в подземелье один. Не было вопрошающего и писаря. Странно, но ему не хватало этих двоих больше, чем Мигеля. Они владели его снами и страхами. Они причиняли ему боль и дарили облегчение.
У Оноре возникло ощущение, будто его чувства неестественно обострились. Он ощущал запах чернил писаря. Вероятно, он не закрыл маленькую чернильницу, стоящую на пульте в углу. Он был несколько неряшливым человеком… Примарх был почти что уверен в том, что помнит чернильные пятна на его рясе. О времени после того, как его едва не застрелили на площади Священного гнева, он почти ничего не помнил. Как будто от толстой книги осталось всего несколько страниц.
Оноре напрягся. Цепь мешала ему покинуть нишу. Было холодно, никто не нагревал сковороду с угольями.
Ему хотелось пить. В левой подмышке что-то дергалось. Может быть, у него завелись вши? Культя ткнулась в левое плечо. Он тяжело вздохнул. К тому, что теперь у него нет правой руки, он все никак не мог привыкнуть.
Все его раны исцелились. Он был полон сил. Но то, чего больше нет, излечить нельзя.
Он поднес культю к глазам. Ничего! Темнота была абсолютной. Он потер покрытым шрамами концом руки лицо. Рука была мягкой. Оноре попытался представить себе, как она выглядит.
Звук заставил его замереть. Кто-то стоял у двери в его темницу. Засов терся по дереву. Свет ослепил Оноре. Примарху пришлось зажмуриться.
Кто-то вошел. От него пахло ладаном. И был здесь еще один звук. Он напомнил ему корабли. Оноре потребовалось мгновение, чтобы узнать его. Пеньковая веревка!
— Чтобы не было недоразумений, брат. Я здесь затем, чтобы устранить из мира неприятности.
Оноре узнал бы этот голос из тысячи. Он принадлежал Жилю де Монткальму. Примарх заставил себя дышать ровно. Он не открывал глаз. Он знал, что, если попытается открыть их, свет ослепит его. И, хочет он того или нет, из глаз у него покатятся слезы. Этого удовольствия он Жилю де Монткальму не доставит!
— Кого ты привел, брат?
— Палача с эшафота. Он добросовестный человек. Хочет доделать незаконченную работу.
— А какой ты человек, Жиль? Умный или добросовестный?
— Думаю, оба этих определения меня не характеризуют. По крайней мере когда нужно охарактеризовать меня одним словом. Если тебе это нужно, то лучше всего будет назвать меня разносторонним человеком.
— Это предложение?
Гептарх негромко рассмеялся.
— Ты что же, еще надеешься? Почему я должен оставить тебя в живых? Думаешь, что чудо и тот факт, что все имеющиеся в этом регионе князья Церкви присутствовали при этом, удержат меня от того, чтобы убить тебя? Единственное, чего ты этим добился, — это того, что теперь публичная казнь невозможна.
— Значит, ты веришь обвинению?
Тишина. Внезапно Оноре почувствовал теплое дыхание на своем лице. Кто это склонился над ним — гептарх? Или палач со своей гарротой? Он открыл глаза. Свет колол множеством кинжалов.
— Ты хочешь меня обидеть?
Голос теперь был далеко. Значит, размытое лицо над ним принадлежит палачу.
— Знаешь, брат, ты единственный сановник нашей Церкви, которого я по-настоящему боялся. Я наблюдал за твоей карьерой на протяжении многих лет. Ты напоминаешь мне меня самого в прошлом. А поскольку я хорошо знаю себя, то знаю, что было бы непростительной глупостью оставить тебя в живых.
— Меня защищает Господь. Ты же видел, на что я способен. Как ты собираешься объяснять гептархам мою смерть? Согласятся ли они с тем, что человек, который при всех сотворил чудо, был убит в темнице?
— Конечно же нет. И я буду первым, кто потребует расплаты за твою смерть. Знаешь, брат, в этот миг здесь, внизу, в другой темнице находится Тарквинон. Мы договорились встретиться. Только я не приду. Стражи хорошо мне известны. Все они состоят на службе у вопрошающих. А вопрошающие очень ценят мое хорошее расположение. Поэтому я приду и уйду и никто не увидит меня. А вот Тарквинон — нет. В этот час, час твоей смерти, он находится здесь, внизу. Все видели его ненависть к тебе, проявившуюся на площади Священного гнева. Ему будет очень трудно убедить кого-либо в своей невиновности. Ты же, конечно, после чуда, свидетелями которого мы все стали, наверняка обретешь место среди святых нашей Церкви.
Оноре было ясно, что умолять Жиля о жизни бессмысленно. Каковы цели гептархов? Власть? Выше, чем он, подняться в Церкви просто невозможно. Речь может идти только о том, чтобы закрепить свое место и, может быть, стать первым среди почти равных.
— Тебе нужно объединить силы обоих рыцарских орденов и держать их под своим контролем, не так ли? — Оноре сказал это просто для того, чтобы выиграть несколько мгновений.
Жиль не утруждал себя ответом.
Палач схватил Оноре и проворно набросил ему на шею пеньковую веревку.
Примарх пытался защищаться, но, прежде чем он успел просунуть пальцы между петлей и шеей, веревка затянулась.
— Есть еще третий орден, — задыхаясь, выдавил он.
— Ты разочаровываешь меня, брат. Это слишком дешево.
— Как ты думаешь, кто открыл врата в Альвенмарк? Третий орден готовился к этому со дня своего основания. Как ты думаешь, откуда берется сила исцелять раны? Есть еще мужчины и женщины, которые обладают моими способностями. И если они не поддержат тебя, ты никогда не попадешь в Альвенмарк.
— Может быть, именно в этом и заключается причина моего успеха: в том, что я всегда держался в рамках своих возможностей. Я не верю в твой третий орден, брат Оноре. Может быть, я наивен, но я даже представить себе не могу, чтобы внутри нашей Церкви существовала группа лиц, обладающая реальной властью, о которой я ничего не знаю. Ты разочаровываешь меня. Вот теперь довольно.
Петля сдавила шею Оноре.
— За последние недели твои проблемы с кишечником усугубились?
— Что?
Пеньковая веревка слегка ослабла. Оноре тут же воспользовался возможностью и просунул пальцы в образовавшийся промежуток.
— Откуда ты знаешь о моей болезни?
Оноре колебался. Он почти ничего не знал. Двое слуг гептарха принадлежали к числу его шпиков, но они сказали ему очень мало. Теперь нужно было из этой малости сплести ложь, которая прозвучит для Жиля более правдоподобно, чем правда о третьем ордене.
— Тот, кто может исцелять, как я, может и наслать болезнь, и преждевременную смерть. Тебе стало хуже с тех пор, как меня посадили в темницу? У тебя участились поносы и судороги? — Слова Оноре были сущей выдумкой, но если представить все должным образом, гептарх вскоре окажется у него в руках. — Среди твоих слуг есть человек, которого ты считаешь верным. Он, как и я, обладает даром исцелять или же насылать болезни. Если я умру, он станет опасаться, что я выдал третий орден. И чтобы защитить эту тайную группу внутри нашего ордена, он убьет тебя.
Жиль презрительно засопел.
— К чему ты возишься с такими глупыми баснями? Думаешь, я поверю тебе? Все это слишком притянуто за уши. Было бы гораздо проще внедрить отравителя в кухонный персонал. И если поверить, что ты обладаешь такой силой, то почему не убил меня и Тарквинона одним взглядом? Сразу же после своего чуда… Какой был бы спектакль!
— От отравителя можно защититься при помощи предегустатора. От моего человека — нет. Скажи мне просто: тебе не стало хуже за последние дни? — Оноре отчаянно надеялся, что волнения пагубно отразились на здоровье гептарха.
Пеньковую веревку сняли с его шеи. Хотя Оноре по-прежнему видел очень плохо, но тень, склонившаяся над ним, отодвинулась. Может быть, ему действительно удалось найти слабое место Жиля?
— Что мне с того, если я оставлю тебя в живых? Мне пришлось бы отказаться от контроля объединенными войсками обоих орденов.
— Ты видел, как я исцелил себя, брат. Я не стану обманывать тебя. Сила, при помощи которой я смог совершить это чудо, истощилась. Но если мы попадем в Альвенмарк, я исцелю тебя. Ты ведь видел, насколько близок я был к смерти, как жалок. — Он поднял левую руку и пошевелил совершенно здоровыми пальцами, чтобы придать своим словам больше веса. — Ты знаешь, каждый фельдшер, каждый медикус ампутировал бы мне эту руку. Ее было уже не спасти. Я исхожу из того, что тебе известна моя история. Это не первый раз, когда я был смертельно ранен и удивительным образом исцелился.
Жиль тяжело вздохнул.
Почему он молчит? Неужели его все-таки не удалось убедить? Оноре казалось, что его сердце бьется словно набат. Нужно поднять цену. Жиль еще сомневается. Он должен убедить его! Любое следующее мгновение колебаний может снова все изменить.
— Поезжай в крепость Воронья Башня. Все, что мне нужно, чтобы исцелить тебя, находится там.
Старик цинично усмехнулся. И по-прежнему молчал!
Оноре понял, что гептарх играет с ним. Нельзя было сдаваться так быстро. Теперь ему больше нечего предложить. Жиль победил. Может быть, он никогда и не собирался убивать его? Может быть, он пришел только затем, чтобы выпытать у него все? Выжать его, словно яблоко под прессом? И ему это удалось.
Оноре перешел к упрямому молчанию.
Тишина казалась бесконечной. Глаза примарха постепенно привыкли к свету. Он совершенно отчетливо видел старика. В свете факелов казалось, что морщины на его лице вырезаны из камня. Наконец он сдался.
— Значит, это твоя самая высокая цена, брат? Ты хочешь подвигнуть меня на то, чтобы посетить место, где твоя власть максимальна? Где меня ждут двадцать тысяч вооруженных людей? Ты напишешь письмо и прикажешь, чтобы вещи, которые нужны тебе, были доставлены сюда!
Оноре поднял обрубок руки.
— Я был правшой. Даже если я напишу это письмо, оно не будет выглядеть так, словно написано моей рукой.
Гептарх улыбнулся улыбкой безумца.
— Значит, нам придется поискать твою руку.
Неужто Жиль сошел с ума? Какая польза от мертвого куска плоти?.. И тут он понял. Впервые с момента прибытия в Анисканс он рассмеялся.
— Да! Принеси мне мою правую руку, и ты получишь от меня все, что хочешь!
Герои Фьордландии
Люк смотрел в дуло пистолета. Оружие слегка дрожало. Старый воин стоял ближе всех. Если он решит напасть, то начинать нужно с него. Даже если он целится в него из пистолета. Все равно умирать, иллюзий Люк не питал. Против такого численного превосходства ему не выстоять, да и бежать некуда.
— Назови мне свое имя, негодяй!
— Люк де Ланцак, рыцарь из ордена Нового Рыцарства. — Он видел, как задумался старик. Неужели он его знает?
— Я ведь тебе сказал, что это он, — послышался голос Брандакса. — А теперь хватит этой ерунды, Сигурд.
— Моя госпожа когда-то ощутила под сердцем сталь Нового Рыцарства. Тогда ее защищало перемирие. Я не верю этой лживой банде. Одно имя — это слишком мало. Мне нужно большее, чтобы поверить, что он именно тот, за кого себя выдает.
— Это что — старческое упрямство? — Кобольд вышел из-за скал. — Мы уже повеселились, пропусти его. Он действительно тот, за кого себя выдает.
— Ты повеселился, Брандакс. А я только выполнял свой долг.
Дуло пистолета по-прежнему смотрело в лицо Люку. Молодой рыцарь мрачно взглянул на кобольда. Этот маленький негодяй совершенно точно знал, что его здесь ожидает.
— Королева кое-что рассказывала мне о своем рыцаре. Если ты тот, за кого себя выдаешь, то, конечно же, сможешь сказать мне, когда ты поцеловал ее впервые.
Люк посмотрел на остальных мужчин, с трудом сдерживая гнев.
— И ты утверждаешь, что являешься верным слугой Гисхильды? Какое дело каждому из этих людей до интимных тайн королевы?
— Каждый из этих людей, не колеблясь, умрет за нее. Мы — мандриды. Мы служим королевскому роду Фьордландии вот уже тысячу лет, и никогда среди нас не было предателя. А теперь говори, не то я сочту, что ты не знаешь того, о чем я тебя спросил!
Люк посмотрел старику в глаза и понял, что тянуть дальше действительно нельзя.
— Это было на утесе над морем. Мы должны были служить на галере. В тот день на борту произошла большая трагедия. Мы…
— Достаточно!
Воин опустил оружие. Подошел к Люку вплотную и пристально посмотрел на него.
— Если ты действительно любишь ее, то зачем пришел? Разве ты не понимаешь, что можешь принести ей огромное несчастье? Она — замужняя женщина! И здесь не та страна, где прелюбодеяние считается романтической глупостью. — Он вздохнул. — Если бы она была мужчиной… Ты вообще понимаешь, какие трудности доставляешь ей? Для королев тоже существуют законы. Она уже не будет той, что прежде, если ты взберешься на этот перевал.
— Она все еще тот человек, которого ты знал еще ребенком? — Люк мало что слышал, но то, что дошло до его ушей, испугало его до глубины души. — Сколько времени она здесь, наверху?
Старый воин опустил взгляд.
— Почти три недели. — Голос его сорвался. — Она будет… — Он покачал головой. — Ты прав.
— Я обещаю тебе, что отведу ее назад в королевский дворец. Она больше не станет убегать. Когда мы были детьми, я поклялся ей, что буду ее рыцарем. Я буду защищать ее ценой своей жизни, точно так же, как и ты, и твои воины. И когда мы вернемся ко двору, не будет ничего, что могло бы запятнать ее брак!
Старый воин странно посмотрел на него. Затем спрятал пистолет под плащ.
— Я верю, что ты действительно любишь ее, парень. И знаю, что она тоже любит тебя. Этого вы не сможете скрыть. Если я пропущу тебя на перевал, это будет начало трагедии. — Он махнул своим людям, и они пропустили юношу.
Люк был удивлен. Казалось, слова и поступки Сигурда не в ладу между собой.
— Знаешь, рыцарь, я не знаю историй о героях твоей родины. Но здесь, во Фьордландии, у них всегда плохой конец. Должно быть, дело в этой земле. В людях, которых она рождает. Пожалуйста, скажи мне, что у тебя на родине все иначе.
Неужели капитан ее личной гвардии сошел с ума? Но он, очевидно, имел в виду именно то, что говорил.
— Я поклялся быть рядом с ней всегда, когда буду нужен. И я знаю, что сейчас я нужен ей. Все так, как я тебе сказал: я готов отдать за нее жизнь.
Люк направился к своему жеребцу. Никто не помешал ему сесть в седло. Он повернул коня и поскакал по тропе. Из головы у него не шел печальный взгляд старика.
Восставший из мертвых
Эрек глазам своим не верил. Далеко внизу, на тропе, там, где ночь еще не уступила утру, он остановил коня и наблюдал за происходящим. Несколько мгновений он готов был поспорить, что мандриды просто разорвут рыцаря в белом в клочья.
Он сжал кулаки в беспомощном гневе. Они пропустили чужака по тропе, в то место, которое осталось для него, супруга королевы, закрытым. Объяснение этому могло быть только одно. Эрек уже начал опасаться этого, когда увидел рыцаря с Древом Крови на гербе на мосту перед Фирнстайном.
Он спросил о молодом рыцаре Олловейна, потом Аппанасиоса. Оба отвечали уклончиво. В их взглядах он читал сочувствие. Это, должно быть, Люк.
Эрек цеплялся за письмо, которое получила Гисхильда, с известием о смерти великой любви ее юности. Это ведь не могло быть ошибкой! Эльфы ведь не отрицали тогда, что казнь состоялась. Откуда же взялся Люк? Восстал из мертвых?
Эреку снова захотелось в яму. Быть насаженным на кол было легче. За что Лут так жестоко карает его? Он поднял глаза к небу, с первыми лучами солнца окрасившемуся в нежно-розовые цвета, словно в насмешку над ним. Недели, проведенные с Гисхильдой до того, как она получила это проклятое письмо, были самым лучшим временем в его жизни. Почему Лут позволил ему отведать счастья, только чтобы теперь подать чашу с ядом?
Эрек отпустил поводья. Его конь и сам найдет дорогу обратно, в Фирнстайн. То был подарок Гисхильды. Эльфийский скакун. Ни один другой конь не сумел бы следовать за Люком во время этой безумной ночной гонки.
Эреку захотелось, чтобы конь у него был хуже и ему не пришлось наблюдать за тем, как пропустят Люка.
Нужно напиться, решил король. И, может быть, позвать одну из банщиц с рыбного рынка. Он слышал, что они очень молчаливы. И очень чутки.
Король выругался. Нет, на протяжении всех тех месяцев, когда Гисхильда отказывала ему, он не делал этого. Так низко он не падет! Он будет бороться за нее. Все то, что произошло за последние недели, не может пройти за миг. Ее чувства были настоящими. Она любит его!
Озеро Отраженных Облаков
Люк смотрел на широкое озеро. Оно находилось немного ниже перевала. Его окружали покрытые снегом горы; их склоны обрывались почти отвесно у воды. Два широких ледника спускались до самого горного озера. Первые лучи утреннего солнца купали ледяные декорации в теплом свете.
Люку было зябко. Вода была неподвижна, словно огромное зеркало. Черный песок и галька узкой прибрежной полосы казались безлюдными и безрадостными. Это место было создано не для людей, пронеслось в голове у Люка. И он спросил себя, как могла Гисхильда выдержать в таком месте почти три недели.
Он спустился к берегу, поискал следы. Все здесь, наверху, казалось нетронутым. Ни единого отпечатка ноги на песке, ни костра. Ничего!
Озеро окружала жуткая тишина. На небе не видно было даже птиц. Где же Гисхильда?
К западу берег был засыпан обломками скал. На востоке его перекрывала гора. На противоположном берегу вздымалась большая красная скала, слегка напоминавшая башню. Казалось, там были пещеры. Но чтобы попасть туда, нужно было переплыть озеро. Люк прикинул, что оно было примерно в полмили шириной.
Рыцарь спешился. Он боялся звать Гисхильду по имени в такой торжественной тишине. Это просто смешно! Столько лет он надеялся на встречу с ней, а вот теперь даже имени ее произнести не может!
Он принялся искать между скал. Работал методично.
Солнце вышло из-за гор. Его свет не принес тепла. От мыслей Люка оторвал громкий всплеск. От одного из ледников откололся кусок и упал в озеро. Волны лизали черный пляж.
Неподалеку от воды он обнаружил большую скалу, с подветренной стороны которой была выдолблена ниша. Пальцы его ощупали камень. Отчетливо были видны следы резца. Эта ниша была создана людьми. Среди гальки он нашел несколько щепок и мелких веток. Несколько угольков
говорили о том, что когда-то здесь была стоянка, но было совершенно очевидно, что ею не пользовались уже давно.
Люк искал больше часа. Солнце поднялось высоко, когда он вернулся к заброшенному лагерю. Посмотрел на воду. Где же она? Он начал беспокоиться. Бежала? Это так не похоже на Гисхильду, которую он знал. И куда ей было идти? До противоположного берега можно было добраться только вплавь. А что дальше? После всего, что он слышал… Там были только горы, и где-то далеко, скрытая в горе, находилась большая крепость троллей.
Вид озера успокаивал его. Небо, горы и ледники отражались в воде, как в настоящем зеркале. Это место источало тихую магию, которая трогала до глубины души. Здесь ничего не менялось на протяжении тысячелетий. Человеческая жизнь была всего лишь вздохом по сравнению с вечностью гор.
Внезапно зеркало разбилось. Что-то золотисто-рыжее вынырнуло из воды. Длинные волосы спадали на обнаженные белые плечи.
Люк поднялся и подошел к воде. Плывущая еще не заметила его. Откуда она появилась? С самого рассвета на берегу не было никого. Словно русалка, она, казалось, поднялась со дна озера и теперь плыла к берегу сильными гребками.
Он медленно поднялся, не сводя с нее глаз. Несмотря на все годы, он узнал ее с первого взгляда.
Его словно заколдовали. Как сомнамбула он шел к берегу. Пронизывающий холод пробрал его до костей, когда он вошел в воду.
Гисхильда остановилась. Обернулась через плечо. Он отчетливо видел ее лицо. В его чертах читались ужас и надежда. Губы приоткрылись, но она не произнесла ни слова.
Она нерешительно приблизилась, будто испуганный зверек. В любой миг готовая убежать.
Вышла из воды. Мокрые волосы тяжелым грузом лежали у нее на спине. Она была обнажена, не считая амулета на шее. Лицо ее было загорелым, обветренным. Казалось суровым. Кожа на сильно выступающих скулах натянута.
Зато ее тело было почти неестественно бледным. Под кожей виднелись голубые вены. Грудь ее стала больше. На руках Люк увидел белые шрамы. От их вида ему стало больно. Они говорили о битвах, в которых сражалась Гисхильда. Ему стало стыдно. У него еще не было ни единой раны.
Куда же подевалась упрямая девочка, которую он потерял? Она изменилась. Стала выразительнее.
Она почти дошла до него. Казалось, она совершенно не обращает внимания на холод, в то время как его колотила дрожь. Он не мог справиться с ней. Его ноги как ватные. Они уже не повиновались ему.
Гисхильда вытянула руку и мягко коснулась его щеки. Она сделала это так осторожно, словно он был миражом, который должен был исчезнуть, если его ощутят иные органы чувств. Испуг не ушел из ее взгляда. Ему показалось, что в его облике есть что-то, что ей не нравится, кажется чужим.
Она подошла к нему вплотную. Пристально посмотрела ему в глаза. Погладила его по щеке. Губы ее дрожали. А руки опустились ниже. Она проворно расстегнула его камзол и сбросила вниз. Расшнуровала рубашку. Кончики ее пальцев коснулись его груди, и Люка охватила приятная истома.
Гисхильда по-прежнему молчала. Ее руки вцепились в вырез его рубашки. Одним рывком она разорвала ее до самого подола.
Ее пальцы касались его груди. Они гладили и ощупывали его. Она была словно слепая, которая хотела прочесть руками то, что оставалось скрытым от глаз.
Внезапно она притянула его к себе. Ее соски коснулись его кожи. Она сняла с него разорванную рубашку. Теплые губы ласкали его шею. Он стоял неподвижно. С его губ сорвался протяжный стон. Люк почувствовал, как сердце его забилось быстрее. Каждое ее движение запускало его в галоп.
Руки Гисхильды скользнули к шнуровке его гульфика. Быстрыми уверенными движениями она открывала себе дорогу. И тут с него словно спало заклятие. Он наклонился вперед, поцеловал ее шею и плечи. Погладил тяжелые мокрые волосы. Его руки были настолько же жадными, как и ее. Они вместе сняли с него сапоги и брюки. Они побрели к берегу, не разнимая рук.
У их губ не было времени на то, чтобы складываться в слова Они ласкали друг друга. Отыскивали потаенные места. И все было словно в их первую ночь в Искендрии, в караван-сарае неподалеку от переулка золотых дел мастеров, в окружении аромата свеженарезанного трубочного зелья, вот только на этот раз они не произнесли ни слова. Их тела жаждали любви, словно страждущие — воды.
Божьи воины
Когда Лилианна вернулась в палатку к обоим рыцарям, на столе лежала новая карта. На ней была изображена Фьордландия и прилегающие регионы. То была хорошая карта, на которой были отмечены дороги между поселениями, расстояния и все тропы. То была карта, которую используют полководцы, тщательно планирующие свои победы, а не полагающиеся на удачу в бою.
Оба рыцаря смотрели на нее, но молчали.
Лилианна подготовила небольшую речь, пока ходила по берегу взад-вперед. Но теперь, когда она должна была произнести ее, голова словно опустела. Все внутри восставало, но существовало только одно разумное решение.
— Я решила предать свой орден, чтобы спасти своих братьев-рыцарей. Настоящим я отрекаюсь от Нового Рыцарства. Больше мне сказать нечего. — Она произнесла эти слова настолько поспешно, что едва не запуталась в словах.
Эрилгар вышел вперед, взял ее за обе руки и быстро расцеловал в Щеки.
— Перед собой я вижу невесту Тьюреда, воительницу храбрую и благородную. Это привилегия маршала ордена — принимать в ранг рыцаря ордена воинов, которые особенно отличились на поле битвы. Твои славные дела на полях сражений в Друсне хорошо известны мне, но гораздо больше я уважаю бой, который ты провела сама с собой за последний час. Встань же на колени, Лилианна де Дрой.
Она подчинилась правилам столетнего ритуала. Брат Игнациус протянул Эрилгару рапиру, вороненая гарда которой изображала раскидистый черный дуб. Кончиком клинка маршал ордена коснулся плеча Лилианны.
— Поднимись, сестра ордена Древа Праха, рыцарь Лилианна Дрой, комтурша провинции ордена Воронья Башня.
У Лилианны было такое чувство, словно гора упала с плеч. Она выпрямила спину, затем поднялась. Оба рыцаря приветливо улыбались. Она не смогла сделать то же самое.
— Твоей первой задачей станет принять присягу на верность Древу Праха среди рыцарей твоего ордена. Ты…
Она отмахнулась.
— Я вполне поняла нашу сделку. Не стоит объяснять мне все еще раз. Мои бывшие братья и сестры — в первую очередь божьи воины. Поля битв — это храмы, где они восславляют Тьюреда. — Она указала на карту. — Давайте поговорим о том, как мы будем справлять мессы вместе. Только так я смогу убедить их, что оба наши ордена должны стать единым целым. Все наши силы должны быть направлены на общую цель.
Игнациус подошел к столу.
— Я предвижу опасность, что наша война во Фьордландии может продолжаться столь же долго, как и война в Друсне. Там очень мало равнин. Горы, леса и фьорды облегчают защитникам задачу. Ключом к быстрой победе является их королева. Если она будет у нас, то мы сломим их волю к сопротивлению. Только ее существование убеждает князей не оставлять надежду и продолжать сражаться вопреки всему. Ее народ устал от войны после продолжительных походов в Друсну. Если их королева будет у нас и мы предложим хорошие условия мира, то все, не считая нескольких неисправимых упрямцев, сложат мечи. Ты согласна с такой оценкой ситуации, сестра?
Лилианна представила себе маленькую девочку, которая когда-то лежала у нее на руках, смертельно раненная. И подумала об упрямой молодой женщине, в которую та превратилась за годы, проведенные в Цитадели.
— Каким образом ты собираешься ее заполучить? Она стала умным полководцем. Она мыслит, как мы, и это, в сочетании с хитростью эльфийских советников, доставит нам немало трудностей.
— То, что она мыслит, как мы, выдает и ее слабости. Ей нужна победа! И она должна получить ее прежде, чем зима сопряжет любой поход с неоценимым риском, — произнес Игнациус. — Они бежали из Друсны, как побитые собаки. Б
ольшая часть ее войск состояла из добровольцев. На зиму они вернутся в свои деревни. Кто придет весной под ее знамена, если год закончится поражением, не дающим ни малейшей надежды? Мы поймаем ее так, как ловят акулу. Мы швырнем ей кровоточащее тело, от которого она не сможет отказаться.
Игнациус изложил свой план, и Лилианна вынуждена была признать, что он хорошо знает Гисхильду.
Она посмотрела на карту. Город, в котором решалась судьба Фьордландии, был всего лишь жалким прибежищем контрабандистов. Его название было ей хорошо знакомо. Гисхильду любили там, потому что она собственноручно зарубила городского князя-тирана в день своей коронации.
— Твой план хорош, брат. Впрочем, с учетом объединения наших войск я позволю себе кое-что предложить. Не знаю, насколько хорошо ты знаком с историей язычников. Давным-давно их страна уже была побеждена. Нам стоит взять пример с их старых врагов.
Украденный день
Проснувшись, Люк почувствовал себя так, словно по нему прошелся табун лошадей. Все болело. Острые камни впились в его тело, кроме того, он ужасно замерз. Гисхильда лежала рядом с ним, положив голову на руку, и смотрела на него. Все было совсем как раньше, когда, просыпаясь, она смотрела на него.
— Ты жив, — сказала она, убирая волосы с его лица.
Люк откашлялся. Это тоже было совсем как раньше! Он часто не знал, что сказать. Наконец он кивнул. Над ними пронесся порыв холодного ветра. У него стучали зубы. А у Гисхильды даже мурашек не было. Она была теплой. Мягкой. Знакомой.
Его руки коснулись шрамов на ее руках.
— Столько сражений. — Он не понимал, почему она не покончит с бесперспективной войной. Но он побоялся спрашивать об этом.
Она перевернулась на спину и посмотрела в стальное небо.
— Я могла бы провести здесь целую зиму. Разве здесь не чудесно?
Люк собирался сказать, что здесь в первую очередь холодно, но не хотел показаться изнеженным. Впрочем, он не понимал, почему не мерзнет она.
— Красивое озеро, — наконец сказал он.
Она посмотрела на него. Узкая морщинка появилась у нее на переносице.
— Тебе не хочется быть здесь?
Тьюред милостивый, ну почему женщины всегда все передергивают?
— Я отдал бы руку за то, чтобы быть рядом с тобой. Не мучь меня. Я так тосковал по тебе.
— Что произошло в Вахан Калиде?
Он рассказал ей историю о мнимой казни и о предшествовавшем ей позорном нападении на эльфийский порт.
Гисхильда смотрела на него, широко раскрыв глаза.
— Значит, это правда. Вы действительно отправились в Альвенмарк.
— Я не знаю, как это получилось. Я был очень слаб. Я исцелил рану Оноре. После этого я несколько дней провалялся в постели. Похоже, случилось чудо, пока я лечил примарха. Тьюред хочет, чтобы теперь битва была в Альвенмарке.
— Чушь! — сказала она и покачала головой. — Давай не будем об этом говорить. Я благодарна богам, что ты еще жив. И я должна… Да ты же совсем замерз.
Он улыбнулся, дрожа от холода.
— Я родился в более теплой стране. Боюсь, я не настолько закален, как ты.
Глаза ее блеснули.
— Похоже на то. — Она взглянула на небо, словно умела читать по несущимся по нему облакам. — Мы спали не очень долго. Едва перевалило за полдень. Пойдем в воду.
— Пожалуйста, не надо!
— Неужели это тот самый витязь, который обещал мне быть рядом во время любой опасности?
Люку было не до шуток.
— Пожалуйста, давай разведем костер…
— Чем? Ты умеешь высекать искру из камня? Идем, доверься мне. — Она встала и пошла к берегу.
Вздохнув, он тоже поднялся. Вот это та самая Гисхильда, которую он знал! Она вошла в воду, даже ни капельки не поморщившись. Примерно шагах в двухстах от берега над водой стоял туман. Гисхильда поплыла к нему.
Люку казалось, что в него вонзаются тысячи кинжалов, — настолько ледяным было озеро. Он выругался, наступил на острый камень и прыгнул дальше в воду, ругаясь еще громче. Затем бросился вперед. Было настолько холодно, что на миг он перестал дышать. Никогда в жизни он еще так не мерз!
Он поплыл, но холод, казалось, совершенно лишил его сил. Его движения становились все более неловкими. Ему приходилось прикладывать массу усилий, чтобы держать голову над водой.
Внезапно Гисхильда оказалась рядом. Обхватила его и потащила за собой. Над водой стоял какой-то странный запах. Воняло тухлыми яйцами. Вода впереди пенилась, словно на дне озера пробудилось что-то огромное и теперь поднималось на поверхность. Он подумал о языческих богах. Может быть, это священное место? И эти боги действительно существуют?
Вода была полна тысяч мелких пузырьков. И она была теплой! Как приятно! Жизнь постепенно возвращалась в его онемевшее тело.
Гисхильда слегка подтянула на шее амулет. Поцеловала Люка.
— Прости, иногда я веду себя неразумно.
Он не понял, что она имела в виду. Он глупец! Не нужно было идти за ней в холодную воду. Его гордость и уверенность в том, что он может выдержать столько же, сколько и она, чуть не убили его.
— Ты не последуешь за мной еще раз?
Теперь она была совершенно не похожа на королеву. Скорее на ребенка, огорченного из-за того, что его застали за глупой игрой.
Теперь Люк чувствовал себя намного лучше. Холод совершенно оставил его.
— Я последую за тобой куда угодно. Ты ведь знаешь, я твой рыцарь.
— На этот раз я отведу тебя в чудесное место. Оно известно только моей семье. — Она проплыла немного по направлению к берегу, а затем нырнула.
Люк задержал дыхание. Вода в озере была очень чистой. Он отчетливо видел скалы на дне. Казалось, они покрыты мягким мехом. Вдруг он замер. Недалеко от берега в щели горел слабый свет, словно в воде светился фонарь.
Гисхильда поплыла к нему. За щелью оказался туннель. В скале был один из зачарованных эльфийских камней, похожий на тот, который Люк нашел в разрушенном городе под Головой Язычника.
Несколько шагов — и туннель закончился широкой пещерой. Голова Люка показалась над поверхностью воды. Воздух здесь был приятно теплым. Гисхильда поднялась по узкой лестнице.
Молодой рыцарь удивленно оглядывался по сторонам. Похоже было, что пещера — естественного происхождения. В некоторых местах в скале виднелись зачарованные камни эльфов. Они окутывали пещеру мягким янтарным светом. В стенах было множество ниш. Там лежали мечи и наконечники стрел, нагрудники и шлемы. Позолоченная арфа, прялка, кости, на которых были вырезаны странные символы. Люк увидел даже три деревянные куклы. Мальчика, девочку и черного пса.
— Где мы?
— Пещера посвящена памяти моих самых известных предков. Тому, кто не знает, что стоит за всеми этими вещами, все это может показаться хламом. Но когда я прихожу сюда, история моей семьи оживает, и я понимаю, за что сражаюсь! — Гисхильда указала на разбитый щит. — Его носил мой предок, король Лиондред, в битве Трех Королей. Тогда фьордландцы, эльфы и тролли заключили союз, чтобы отбить первую попытку Церкви Тьюреда завоевать мою родину. Они одержали большую победу. Король последовал на тропы альвов за моим предком Мандредом и не вернулся.
Она повернулась и развела руки, словно хотела охватить все странное наследство предков.
— Вон те кости принадлежали Рагне, дочери короля Ньяульдреда. Она бросала их, чтобы по образованному ими узору читать будущее. Некоторые кости — останки троллей, утонувших в озере, когда Ульрик Зимний Король и его жена Хальгарда принесли себя в жертву для того, чтобы остановить вторжение. Говорят, Рагна забеременела от Мандреда, потому что наш предок время от времени возвращается во Фьордландию, хотя и родился более тысячи лет назад. Вон тот лук…
Люк поднял руки.
— Слишком много историй. Они слишком запутанны. Ты расскажешь их мне постепенно. Иначе, боюсь, я не услежу за ходом твоих мыслей. У тебя есть далекий предок, который родился тысячу лет назад и время от времени возвращается во Фьордландию. И, если я правильно понял, делает детей своим правнучкам?
Гисхильда улыбнулась.
— Наверное, это звучит очень странно. Мой предок Мандред отправился в путешествие вместе со своими друзьями-эльфами Нуредредом и Фаредредом вот уже много столетий тому назад, чтобы разыскать возлюбленную обоих эльфов. Иногда он возвращается во Фьордландию. Некоторым правнучкам он действительно сделал детей. — Теперь она улыбалась очень широко. — Некоторые, наверное, просто утверждали, что встречались с ним, чтобы выпутаться из неприятной ситуации. Если женщина в моей семье беременеет от Мандреда, вопросов никто не задает.
Люку история не очень понравилась.
— Ты имеешь в виду, что прелюбодейки…
Она угрожающе подняла палец.
— Думай, что говоришь. Ты не забыл, чем мы занимались на озере?
— Это же совсем другое! Я знал тебя задолго до твоего мужа. Он…
— По закону Фьордландии он мой муж. Большинство моих ярлов не поняли бы того, что мы сделали. Наказание чужеземцу, который блудит с замужней фьордландкой, заключается в том, что его закапывают в землю по шею. А потом на него натравливают парочку медведедавов, которые разгрызают ему голову. Наказание женщины длится дольше, и оно гораздо более жестоко.
Люк медленно выдохнул. Что за кучка полоумных варваров!
— Я знаю, что ты сейчас думаешь, — раздраженно произнесла Гисхильда. — Прежде чем ты позволишь себе судить мой народ, подумай разок над тем, что делают со своими жертвами вопрошающие.
— Но ведь то еретики и предатели, — напомнил Люк.
— Ах, я и забыла. Конечно же, это совсем другое дело. Тут любая жестокость оправдана. Ведь в конце концов речь идет о благе Церкви и о чести Тьюреда.
— Вот именно, — ответил Люк, и прежде, чем эти слова сорвались с его губ, он уже готов был откусить себе язык. Он совершенно забыл, насколько ироничной она могла быть.
Гисхильда громко расхохоталась.
— А ты все такой же, как и раньше.
Но ее смех был уже не тем теплым, необидным… В нем было что-то лающее, дикое. То был смех отчаяния.
— Ты — один из них, Люк, до глубины души. И ты любишь меня. И тоже — до глубины души. Как ты это выдерживаешь? Сердце не разрывается?
Он кивнул.
— Да, иногда такое чувство возникает.
— Оглянись по сторонам, Люк. Все это — реликвии моей семьи. Каждый предмет, который ты видишь, связан со мной. В каждой долине этой страны мои предки проливали кровь. Большинство историй, которые я могу рассказать тебе, заканчиваются трагически. Ты знаешь войска, которые собрала твоя Церковь, лучше меня. Не думаю, что смогу победить на этот раз. Но я знаю, что не сдамся. Даже в том случае, если мне придется выйти одной против целого войска. Если ты останешься рядом со мной, то можешь надеяться только на кровь и слезы. А если я вернусь в Фирнстайн, мы будем вынуждены скрывать нашу любовь. Эта любовь разрушит мое королевство. Она не имеет права на существование. Как бы мне ни хотелось. Идем, я должна тебе кое-что показать!
Она пошла в дальнюю часть пещеры. Там она указала на дыру в скале, окруженную сотнями золотых паучков. В свете янтаринов насекомые казались почти живыми. Люк подивился искусству ремесленника, создавшего их. Лапки паучков были такими тонкими! Глаза — из осколков оникса.
— За этой занавесью находится пещера, посвященная Луту, Ткачу Судеб. Это то место, где я провела последние недели. Место, дарящее красивые сны, если умеешь думать о прекрасном. Но если на сердце твоем черно, оно сведет тебя с ума.
— Ты мне не веришь?
— Разве у меня есть причины для этого?
Она сказала это с такой обезоруживающей открытостью, что Люк устыдился того, что спросил. Он пригнулся. Проход был очень узким. Стены сужались все сильнее и сильнее, словно в воронке. Скала царапала плечи. В лицо ему ударил пурпурный свет, изменяя все цвета. Пещера, в которой он оказался, была в форме большого неровного яйца. Из стен росли пурпурные кристаллы. Они росли настолько плотно друг к другу, что кое-где скала была даже не видна. Кто-то сделал ступеньки из камня, поднимавшиеся между кристаллами словно уступы. В центре стоял деревянный помост, на котором лежали меха и одеяла.
Люк осторожно поставил ногу на первый камень. Он выдержал его вес. Юноша медленно стал пробираться дальше и в конце концов поднялся по короткой деревянной лестнице на помост. Пещера была не очень большой. Примерно три на полшага. Большую ее часть занимала кровать.
Люк не мог сказать, откуда свет, благодаря которому светятся кристаллы. Пахло мехом, пролитым вином и потом.
Помост задумчиво скрипнул, когда он опустился на него. Потолок был слишком низким, чтобы он мог выпрямиться. Гисхильда догнала его.
— Здесь я мечтала о тебе, Люк. Когда сказали, что ты мертв, мой мир рухнул. Я пришла сюда, чтобы здесь, в пещере моих предков, вспомнить о своем долге и набраться сил. Но вместо этого я просто пряталась. Большую часть времени я спала. И видела сны о тебе. Теперь мои сны стали реальностью. Мои боги подарили мне тебя. Но я не знаю, благословение это или проклятие.
Люк чувствовал себя жутковато. Это место было слишком чужим! Было легко представить себе, что языческие идолы обладают властью. Точно так же, как и в розарии, в руинах неподалеку от его родной деревни.
Гисхильда положила правую ладонь ему на грудь, туда, где бьется сердце. Ее руки источали приятное тепло. В этом прикосновении было что-то успокаивающее. Он закрыл глаза и очутился на скалах, высоко над бухтой, где стоял на якоре «Ловец ветров». Там, где Гисхильда впервые поцеловала его.
Люк испуганно открыл глаза.
Губы Гисхильды коснулись его губ. Он отстранился.
— Не бойся. Это не магия. Ничего такого, чего тебе стоило бы бояться. Здесь пробуждается то, что мы несем глубоко в себе. Я знаю, что в твоем сердце нет ничего такого, чего нам стоило бы опасаться.
— А наша любовь, которая может разрушить королевство?
— Здесь нас видят только боги. Здесь мы свободны. — Она нахмурилась. — Что с твоими глазами?
Скачок ее мыслей сбил его с толку. Сначала боги, а теперь вот его глаза…
— А что с ними такое?
— Они выглядят иначе. В них появились серебристые искорки… Похожие на кристаллы в граните. Снаружи я и не заметила этого.
— Может быть, все дело в этом свете.
— Может быть. — Она продолжала пристально смотреть на него. Внезапно он почувствовал ее руки у себя на бедрах. — Я хочу тебя. Не знаю, что мне делать. Как я могу вернуться в Фирнстайн, к мужу? Я хочу остаться здесь. И я хочу, чтобы эта война наконец закончилась!
— А если ты откажешься от своего мужа и выйдешь за меня? Если отречешься от своих богов, война закончится.
— Я не могу! Они защищали мою семью. Мою страну! Если я отрекусь от них, то это все равно, что я убью их. Они существуют, пока есть люди, которые верят в них. Ты знаешь, что будет, если Церковь Тьюреда придет во Фьордландию. Они выжгут воспоминания о других богах. В Друсне я видела, как горят священные леса. Я буду сражаться за своих богов!
В ее глазах он увидел то, чего она не сказала. Она была полна решимости умереть за своих богов.
— С этого момента я буду рядом с тобой, какой бы путь ты ни выбрала. Возьми меня в свою гвардию, и я смогу постоянно быть рядом с тобой.
— Так не пойдет. Ты…
— Я клялся тебе быть твоим рыцарем. Я не сделаю ничего, что запятнает твою честь.
Она улыбнулась.
— Тогда тебе нельзя было появляться здесь.
Он хотел встать, но она удержала его.
— Я хочу, чтобы ты был здесь. Этот день принадлежит нам. Нашей любви. Потом я снова стану королевой.
О судьбе и о боли в желудке
Жиль поднял взгляд на стопку бумаги, возвышавшуюся на столе рядом с ним, и вздохнул.
— Вам нельзя так много работать, господин, — прошептал камердинер, подавая ему глиняный бокал с травяным настоем.
Старый гептарх принюхался. Фенхель, анис и тмин. Ему гораздо больше хотелось крепкого красного вина, но это не поможет. Если он решит идти спать, то, наверное, покурит трубку с опиумом, чтобы уснуть. Сейчас он еще не может позволить себе опьянение.
Снова перевел взгляд на стопку бумаги. Нужно хотя бы бегло просмотреть все, если хочешь быть в курсе того, что происходит в огромной империи Церкви. Если он отпустит поводья, то совсем скоро их подхватит кто-то другой. Таких людей, как Оноре и Тарквинон, более чем достаточно!
Жиль посмотрел на своего старого слугу. Рожер служил его семье более шестидесяти лет. Он мог безоговорочно доверять ему. Или же нет? Гептарх пристально посмотрел на старика. Искал признаки предательства. Не потеет ли? Не уходит ли от его взгляда? Немного не такой, как обычно? Почему сегодня Рожер так настаивает на том, чтобы он скорее выпил травяной настой? Что это — только забота? Или есть и другая причина?
— Ты сам готовил чай?
— Конечно, господин! Как и каждый вечер.
Жиль снова понюхал напиток. Аромат аниса перебивал остальные запахи. Рожер вел себя, как обычно.
Гептарх отпил. Было приятно чувствовать, как теплый чай спускается в желудок.
— Подложи еще немного дров в огонь, а потом можешь идти, Рожер.
— Ложитесь спать, господин.
— Не могу. — Жиль взял верхний лист из стопки. — Положи мне в постель теплый кирпич. Надоел холод.
Вот уже целый день лил дождь. Похоже было, что зима в этом году будет ранней. Правая рука Жиля вцепилась в поручни кресла. Левая, в которой он держал отчет о захвате орденского конвента в Штеенбергене, дрожала. Теперь судороги приходили продолжительными промежутками. Не так, как утром. Было ощущение, будто кто-то тянет через его чрево цепь с крючьями. Он посмотрел на дубовый стол с встроенным в него ночным горшком. Сегодня он провел на нем не один час. Это было унизительно! Он целый день не отваживался выйти из дому. Не смог принять участие даже в собрании гептархов. Он был слишком измотан.
Рожер тихо покинул комнату. Жиль осушил бокал с травяным настоем и посмотрел на огонь в камине. Почувствовал тепло на лице. Приятное тепло. Он представил себе, что оно проймет его до самых кишок и высушит понос. Хотя его врач утверждал, что это чушь, но что понимают эти шарлатаны? За все эти годы он не сумел вылечить его. Впрочем, настои, кровопускания и медицинские банки его не убили. Это уже кое-чего стоит, если подумать, какую цену платят некоторые из его братьев по ордену за искусство известных целителей!
Судорога прошла, и Жиль попытался сконцентрироваться на тексте. В Штеенбергене, в укрепленном конвенте, были расквартированы порядка двадцати рыцарей и чуть меньше сотни солдат. Они отказались передать помещение и перейти в орден Древа Праха. Дело дошло до настоящей битвы, во время которой часть города загорелась. Числа в конце отчета были ужасны. Выжило всего трое из Нового Рыцарства. Если же посчитать жителей, которые были убиты, число потерь возрастало до более чем семи сотен. А тонкие шерстяные ткани, которыми славился Штеенберген, этой зимой там производиться не будут, поскольку в числе сгоревших были и два склада суконщиков города.
Жиль раздосадованно положил отчет в стопку с рассмотренными бумагами. Глянул на конторку рядом с камином. Вообще-то он склонялся к тому, чтобы вызвать командора, ответственного за такое безобразие, в Анисканс. Но для этого ему нужно было подойти к конторке, чтобы написать примечание к отчету. Или позвать Рожера, чтобы он привел писаря.
Жиль вздохнул. А затем улыбнулся. Военная карьера этого халтурщика закончится не скоро. Спасли парня боли в животе.
Гептарх взял следующий лист из стопки. То был смертный приговор для Оноре. Один росчерк пера — и этот великий интриган исчезнет со сцены власти. Из всех сановников Церкви Оноре был самым опасным.
Его снова схватила судорога. Жиль наклонился вперед, прижимая кулак к больному животу. Это продолжается уже целый час. А что, если Оноре не лгал? Сотни свидетелей видели, как его раны закрылись. Может быть, Оноре сможет помочь ему? Идея послать письмо в Воронью Башню Жилю не нравилась. Примарх что-то задумал.
С севера еще не поступало известий. Расстояние слишком большое, даже для голубей и воронов. Никто не мог сказать, восстали ли войска Нового Рыцарства против диктатуры Церкви.
Жиль застонал от боли. Возможность забыть об этих страданиях навсегда…
Фернандо и след простыл. У него самого было несколько одаренных фальсификаторов, но ведь этот наглый ублюдок настоял, что для него должен писать Фернандо. К сожалению, речь идет о большем, чем просто о подделке письма. Жиль был уверен в том, что Оноре воспользуется кодом, известным только его доверенным лицам. Он просто не мог послать обычное письмо в Воронью Башню.
Гептарх отложил смертный приговор в стопку нерассмотренных бумаг.
— Не сегодня, — пробормотал он.
Пока есть надежда — нет.
Ящик стола
Сходни ударились о каменный причал. Мгновение Лилианна колебалась, прежде чем ступить на узкие доски. Когда она сойдет с этого корабля, все станет не так, как было раньше. Там, внизу, собрались сановники ордена, и впереди всех — Мишель. Как объяснить все сестре? Она видела вопрос на лицах собравшихся. Никто не понимал, почему она вернулась на борту роскошной галеасы рыцарей Древа Праха, а ее собственная галера всего лишь эскортировала корабль.
Лилианна одернула себя. Это тоже всего лишь битва. Битва слов! Решение было принято уже давно. Для нее возврата больше нет.
— Мы будем совещаться в старой башне, — сказала Лилианна, едва ступив на землю. — Я прошу вас подождать с вопросами. Я устала с дороги и сейчас пойду к себе. Совещание состоится в час заката. Мишель, следуй за мной, пожалуйста. Нам нужно решить один семейный вопрос.
Конечно, несмотря на эти слова, некоторые братья и сестры задавали вопросы, но Лилианна просто проигнорировала их. Она не имеет права на ошибку. В данный момент все — только слухи, но если она что-то заявит, то создаст факты.
Лилианна жила в мансарде одного из домов, находившихся неподалеку от бастиона западной стены. В этом же здании были расквартированы такелажник и его писари. На первом этаже находились ящики, в которых хранились оружие и амуниция. Оба верхних этажа были отведены под кабинеты. А под крышей было относительно спокойно.
Мишель оказалась достаточно тактичной, чтобы подождать, пока Лилианна снимет пояс с мечом. Затем налила им обеим по бокалу вина.
— Ты не присядешь?
Сестра вопросительно смотрела на нее. Затем опустилась на стул.
— Все так, как и говорил брат Луи, Мишель. Гептархи Анисканса приняли решение о присоединении нашего ордена к ордену Древа Праха. Мы должны подчиняться правилам их ордена. Школа ордена в Валлонкуре будет распущена. Наши знамена будут убраны со всех башен. Наши корабли и полки, округи, порты и усадьбы, в общем, все переходит во владение ордена Древа Праха.
— И что нам теперь делать?
— То, что всегда делают хорошие солдаты. Мы повинуемся.
— Ты хочешь сдаться?
— Нет, напротив. Я хочу сохранить как можно большую часть нашего ордена. Но для этого нам придется сначала подчиниться. Как думаешь, что произойдет, если мы откажемся? Брат Эрилгар уже начал стягивать войска. А еще он собирает флот в Гаспале.
— Значит, мы должны нанести удар, пока он не набрал силу, — сказала Мишель.
— Можно было бы и так. Я даже уверена, что мы победили бы. Но что произойдет потом?
— Мы можем закрепиться здесь, на севере.
— Надолго ли? Гептархи объявят каждого, кто выступает под нашими знаменами, еретиком и врагом Церкви. Наш орден меньше. Мы не можем победить. Если сейчас мы начнем борьбу, то все, что останется от нашего ордена, — это воспоминания, что мы были рыцарями-еретиками, которые восстали против князей Церкви. Ты сама напомнила мне о черных и рыжих муравьях. Ты знаешь, что произойдет, если мы станем сражаться. Для рыжих муравьев не было иного выхода, кроме долгого кровопролитного пути к уничтожению. Мы не можем распоряжаться собственной судьбой.
Мишель смотрела в бокал, который держала обеими руками.
— И чего они хотят?
Лилианна перечислила требования рыцарей Древа Праха. Сестра спокойно выслушала. Теперь оставалось самое трудное — она не знала, как облечь для Мишель то, что она сделала, в недвусмысленные слова. И она выбрала прямой путь.
— Я отреклась от Нового Рыцарства, Мишель. Теперь я рыцарь ранга комтур ордена Древа Праха. Мне подчиняется вновь образованная провинция Воронья Башня.
Мишель подняла взгляд. Потом рассмеялась.
— Хорошо! Это действительно… — Она запнулась. — Ты ведь несерьезно, не правда ли?
— Более чем серьезно. Поэтому я могу определять то, что здесь происходит. Если бы я не сделала этого, то командование перешло бы брату Луи. Ему мы не подчинились бы. Братоубийственная война была бы неминуема.
— С чего ты взяла, что наши братья подчинятся? Думаешь, легче подчиниться предательнице?
— Ты когда-нибудь задумывалась о том, кому служишь? Гербу ордена? Или же ты — рыцарь Тьюреда?
— Оставь это буквоедство! Здесь у нас не семинар по риторике. Это…
— Это вопрос веры, сестра. Никто не знает меня так хорошо, как ты. Я все еще ношу в сердце Древо Крови, хотя оно и не изображено больше на моем военном мундире. Нас много. Мы изменим орден Древа Праха, если вступим в его ряды. Ты еще помнишь, что пишет Игнациус Рандт о битве против противника, превосходящего тебя по численности?
— Нельзя ввязываться в крупные сражения. Вместо того чтобы открыто сражаться с врагом, нужно понемногу истощать его силы. Подобно тому как термиты валят очень большое дерево, выгрызая его изнутри. Это все слова, сестра. Игнациус Рандт всегда умел с ними обращаться. Но на поле боя он проигрывал. Он был маршалом ордена совсем недолго. Ты с ним встречалась? Я знаю, ты всегда чтила его. Это он обратил тебя?
Лилианна посмотрела на рапиру, стоявшую прислоненной к стене в углу. Мишель не сняла оружия.
— Игнациус Рандт действительно присутствовал при моем разговоре с гроссмейстером Эрилгаром.
Мишель медленно поднялась со стула. Лилианна не была уверена в том, как следует расценивать ее поведение. Когда-то она думала, что хорошо знает сестру. Это было до того, как Мишель стреляла в Оноре. Лилианна не присутствовала при этом, но за прошедшие с того времени годы она говорила со всеми свидетелями происшествия. И поняла, почему так получилось. Оноре был в одном звене с Мишель. Семь лет они провели бок о бок. Они были Львами, обществом заговорщиков. Мишель любила его, чертового мерзавца. Этого Лилианна тоже никогда не понимала. А потом сумела выпустить в него пулю. В беззащитного, за жизнь которого она совсем недавно сражалась.
Лилианна понимала, что со временем Мишель стала лучшей фехтовальщицей из них двоих. Она часто наблюдала за сестрой в фехтовальном зале. Единственное, чего ей не хватало, — это способности хладнокровно планировать. Она была непредсказуемой. Принимала решение с ходу.
Лилианна планировала быть в этой комнате. Еще до того, как она отправилась на встречу с Эрилгаром, она знала, что Мишель будет первой, кого она должна будет переманить на свою сторону. Поэтому она сразу села за стол. Таким образом она могла быть уверена в том, что она будет сидеть перед ящиком стола, в котором лежит заряженный пистолет с поворотным затвором.
Теперь Мишель стояла в центре комнаты. Руки ее лежали на гарде рапиры и рукояти кинжала.
Лилианна нащупала в ящике потертую рукоять. Улыбнулась.
— Я же понимаю, что у тебя пропал дар речи. Но мы должны действовать вместе, если хотим повернуть судьбу на пользу Нового Рыцарства. Если сейчас мы начнем сражаться против Древа Праха, то уничтожим все, за что боролись.
— А ты решила стать королевой термитов.
— Скорее я вижу себя в роли мученицы, чем в роли королевы. Если мой план сработает и колония термитов обрушит Древо Праха, то я упаду вместе с ним и меня казнят как предательницу. И только ты будешь знать, как все было на самом деле. И я уже теперь запрещаю тебе когда-либо говорить об этом, потому что если ты будешь рядом со мной, то и упадем мы тоже вместе.
— Как могло бы до этого дойти?
— Спроси Оноре. Я не знаю, что он натворил в Анискансе.
— И что нам делать? — Мишель повернула голову, ослабляя мышцы шеи. Ее руки по-прежнему лежали на рукоятях оружия. Это могло ничего и не значить…
— Мне нужен кто-то, кто безоговорочно будет на моей стороне. В течение следующих сорока восьми часов решится судьба Нового Рыцарства. Ты знаешь, насколько напряженное настроение царит среди солдат. Они слишком долго находятся здесь все вместе, без каких-либо занятий. А тут еще и убийство брата Альвареза. Мы сидим на пороховой бочке. До захода солнца еще полтора часа. Если я не смогу убедить всех наших братьев и сестер… Если хотя бы один из них пойдет в кабак или каземат, чтобы держать там пламенную речь, направленную против Древа Праха, то начнется кровавая бойня. Мы сами себя растерзаем. Этого не должно произойти.
Мишель кивнула.
— Я могу верить тебе?
Сестра снова кивнула. Лилианна хотела было заставить ее поклясться, но отбросила эту мысль. Требовать такого было бы оскорблением. Она должна верить ей. Другого выхода у нее нет.
— Вот что ты должна сделать, Мишель…
В «Угревом гроте»
Коринна держалась в тени переулка, наблюдая за возвращением предательницы. По ней было видно, что когда-то она принадлежала к ордену. То, как она держалась верхом, гордость в ее глазах… Просто ужасно, что ее семья опустилась так низко. Валлонкур дал ей все. А в благодарность — война и интриги.
Женщина-рыцарь презрительно засопела.
— Ты связалась с мастером интриг. За это ты заплатишь свою цену.
Коринна наблюдала за маленьким отрядом всадников, медленно продвигавшимся сквозь толпу на рыбном рынке. Окружить себя кучкой одетых в кольчуги и вонючие меха варваров! Она покачала головой. Интересно, испытывает ли Гисхильда к ним отвращение? Они выглядят так, словно сошли со страниц учебника по истории. Их приземистые маленькие лошади кажутся гротескными. Тяжелые боевые топоры и щиты — это оружие прошлого века. Они еще и несколькими пистолетами обвешались. Угрюмые шлемы, скрывающие глаза, затрудняли, кроме всего прочего, обзор в бою. Такие шлемы могут пригодиться только в том случае, если сражаешься плечом к плечу с товарищем. Но в дуэли они представляют собой смертельное препятствие. Дурак, против которого она сражалась на прошлой неделе, умер прежде, чем понял, как было глупо выходить в таком шлеме против фехтовальщика.
Коринна пыталась запомнить лица гвардейцев, следовавших за Гисхильдой. Эти мандриды, несмотря на плохое вооружение, были серьезными противниками. Говорили, что каждый из них готов принести себя в жертву ради королевы. Таких в ее свите было одиннадцать. Предводитель, старик, ехал верхом на эльфийском скакуне. К сожалению, у половины воинов шлемы были с забралом, и их было трудно потом узнать. Кроме того, Коринна полагала, что эти бородачи и так все на одно лицо. Ужасная мода!
Только один мужчина был выбрит. У него была на удивление светлая кожа. К сожалению, она рассмотрела только его рот и подбородок, поскольку все остальное было скрыто под шлемом. Он очень странно драпировал свой меховой плащ, чтобы на плечах был толстый слой. Можно было подумать, что парень прячется. Хороший всадник. По крайней мере если умеешь видеть это. Он сидел в седле не как крестьянин. Интересно, кто он?
Коринна решила отойти дальше в тень. Прямо поразительно, с каким восторгом жители Фирнстайна встречают королеву. Коринна придерживалась мнения, что она самым жалким образом потерпела поражение. Бежала от своих обязанностей! Три недели не исполнять свои командирские задачи, а страна находится в состоянии войны… За такое верховному главнокомандующему нет пощады!
Рыцарь опасалась, что кто-нибудь заметит, как мало энтузиазма она испытывает по поводу королевы. Нехорошо это — при таком настроении всего города. Она была чужой, к ней и так приглядывались.
Она отправилась во Фьордландию в качестве телохранительницы одного купца и в столице уволилась, чтобы стать вольной наемницей. Ее волосы были сострижены, теперь они были не более чем в палец длиной. В Гонтабу, городе, в который прибыл ее наниматель-торговец, она велела раскрасить себе лицо по-варварски. Опасность быть узнанной воином, против которого она когда-либо сражалась, была невысока, но было гораздо разумнее избегать какого бы то ни было риска. Ее миссия и так была достаточно опасной.
Вооружена она была рапирой и кинжалом, как и все мастера фехтования с юга. На ней были узкие брюки и короткий камзол со шлицами. От яркого тугого гульфика, являвшегося частью мужской одежды, она отказалась. Просторный серый плащ скрывал роскошь ее наряда.
Широкими уверенными шагами она продвигалась в толпе. Несмотря на холодную промозглую погоду, на улицах было еще очень людно. Кукольники, литейщики, торговцы травами и сахаром предлагали свои товары. Жутко воняло рыбой, дымом, а еще всеми отходами и фекалиями, которые выливали прямо из окон жители фахверковых домов.
Коринна направлялась к фьорду. Улицы немного спускались к берегу. Здесь все запахи перебивал запах копченой рыбы. От дыма слезились глаза. Здешние дома никто не красил. За обвалившейся штукатуркой, словно зарубцевавшиеся раны, открывались сделанные из лозы и глины стены. Большинство ставен были закрыты. На улицах было совсем немного прохожих. На порогах домов сидели какие-то люди. Свои услуги по мелкому ремонту предлагали швеи и сапожники. Хавенбург был той частью города, где обосновалось большинство беженцев из Друсны. В прошлом герои войны, они стали поденщиками и сутенерами. То было место, где процветали грязные делишки. Здесь можно было получить все, от молодой девушки до входного билета на запрещенные бои воинов с медведедавами. Кровь здесь стоила дешево.
Коринна шла мимо высоких стен приюта. Слышала строгие приказы вечерней поверки и топот марширующих детей. В одном Фирнстайне было три приюта. Их основал король Гуннар, чтобы воспитывать из беспризорников смену для войска. Там царила военная дисциплина. Коринна наблюдала жизнь одного из этих заведений несколько дней назад. Они казались ей плохими копиями Цитадели в Валлонкуре. В приюте не хватало… всего! В таких местах невозможно развивать стремление к славе и чести. Там воспитываются всего лишь тупые убийцы.
Сразу за приютом находился «Угревой грот», место, где предпочитал проводить время нужный ей человек. Она не понимала, как можно жить так, как этот друсниец, но приказы Оноре были однозначны.
Дом был убогим. Все окна закрыты на засовы. На первом этаже даже ставни были забиты. Но дверь была уникальна. Коринне было
противно стучать по темному, красно-коричневому дереву. На двери были изображены сотни извивающихся и переплетающихся между собой угрей. Рельефную резьбу покрывал лак, поэтому угри блестели. Вся работа производила непристойное впечатление. Никто добровольно не вырезал бы такой узор.
Коринна достала кинжал и постучала по дереву рукоятью. Открыли ей не сразу. На пороге появилась красивая, но мрачная женщина и с очевидным недоверием оглядела ее с головы до ног.
— Здесь не место для женщин.
Коринна назвала имя.
— Он ждет меня. И не обрадуется, если узнает, что прийти я не смогла из-за тебя.
Метаморфоза, происшедшая с женщиной, не могла быть более очевидной. Красивый фасад словно смыли. Ее лицо, осанка, даже запах стали отражением неприкрытого страха.
— Я не знала…
— Просто отведи меня к нему! — Рыцарь спросила себя, что же происходит за дверью. Даже вопрошающие не могли нагнать на людей столько страху.
Дверь закрылась за спиной Коринны. Ее провели через большую комнату, в которой пахло трубочным зельем, потом и продажной любовью. Вдоль стен было множество ниш. В некоторых что-то ворочалось. Были слышны негромкие стоны. Коринна не присматривалась.
Спустились вниз по лестнице. Запах изменился. Здесь властвовали влажность, земля и затхлый запах плесени. Пол в подвале был влажным и грязным. Внезапно до слуха донесся крик, пронзительный, словно подло нацеленный кинжал.
Правая рука Коринны метнулась к рукояти кинжала.
Женщина постучала в дверь. За ней раздалось всхлипывание. Она постучала снова.
Дверь открылась. Коринна с трудом узнала лицо. Оно было забрызгано кровью и грязью.
— Что?! Ты же знаешь, что я… — Мужчина посмотрел на нее и умолк.
Он улыбнулся. В уголках губ появились морщины.
— Просто удивительно, в каких местах появляются нынче женщины-рыцари.
— Равно как и то, какими делами занимаются нынче герои, — холодно ответила она.
Мужчина обернулся.
Коринна окинула комнату беглым взглядом. В глиняном полу была вырыта яма, в которой сидел некто, словно созданный из мокрой глины. Только глаза… Они были как изумруды, ограненные мрамором. Широко раскрытые. Зеркало страха.
— Закончите это дело, — сказал друсниец, делая небрежный жест рукой. Затем он вышел из комнаты. Поднял грязные руки.
Женщина, которая привела Коринну, отреагировала сразу же. Сняла с себя платье и протянула ему.
— Поднимемся наверх, — сказал друсниец, вытирая лицо тонкой тканью.
Не пожалел времени на то, чтобы как следует вытереть руки. У подножия лестницы бросил обнаженной женщине испачканное платье.
— Ты собирался произвести на меня впечатление? — раздраженно спросила Коринна.
— Разве это необходимо?
Разве у такого человека, как он, может быть такая улыбка? Она была теплосердечной и располагающей. Она совершенно не соответствовала тому, что видела Коринна.
Друсниец повел ее наверх, в одну из темных ниш в большом зале. Женщина следовала за ним как тень. Она снова была одета.
— Принеси нам вина. И еще немного хлеба и сыра. Я голоден. — Он опустился на обитый красно-коричневой тканью диван. — Что привело тебя сюда? Ищешь развлечения? Может быть, какого-нибудь милого мальчика?
Коринна сняла с пояса тяжелый кошель и швырнула его друснийцу на колени.
Он открыл его и медленно вынул монеты.
— Эльфийское золото?
— Ударь по нему молотком — и никто никогда не узнает, откуда взялась эта монета. Она станет просто золотом. Это десятая часть того, что ты получишь, если еще до весны оборвется жизнь, которая и так уже была слишком долгой.
Друсниец взвесил кошель в руке.
— Пожалуй, в этом городе есть только одна жизнь, которая столько стоит.
— Я здесь не для того, чтобы философствовать. Ты знаешь, о чем я говорю.
Он завязал кошель и спрятал его между диванными подушками.
— Почему этого не сделаешь ты? Ты ведь даже в школе училась проливать кровь.
— Я не смогу подобраться достаточно близко, — холодно произнесла она, пытаясь не обращать внимания на оскорбление.
— Так бывает, когда трупы не хоронят подобающим образом, а бросают на полях Друсны на растерзание волкам и воронам. Тут некоторые двери закрываются.
— Думаю, у нас слишком разное чувство юмора. — Она встала.
— Тебе следовало бы быть приветливее. Одно мое слово — и ты покойница. Ты здесь вдали от всех, кто мог бы помочь тебе.
— Разве я выгляжу как женщина, которой нужна твоя помощь?
Теперь он тоже встал.
— По моему опыту: женщины, которых можно снять на несколько часов, всегда о чем-то беспокоятся в жизни.
Коринна глубоко вздохнула.
— Я сдаю свои клинки.
— Которые без тебя недорого стоят. Не пытайся льстить себе. Дело не в этом. Интересно, сколько же стоит нанять тебя как замену на поединок? — Он кивнул на диван. — Я ведь теперь зажиточный человек. Ты бы стала работать в подвале?
— Не думаю, что мы делаем одно дело.
Он закатил глаза.
— Нет? Ты имеешь в виду, что есть благородный и неблагородный способы убийства?
— Это был поединок…
Он прервал ее грубым жестом.
— Не нужно мне ничего рассказывать, я все знаю. Мальчишке еще и шестнадцати не было. Да, он был вспыльчивым парнем, разбившим в пьяном виде несколько носов и выбившим несколько зубов. А фьордландец, который думает, что чего-то стоит, не может отказаться, когда его вызывают на дуэль. А если ему приходится сражаться с женщиной… Он пил?
Она ничего не ответила. Знала, что, напиваясь, он хотел набраться мужества. В большинстве случаев так поступают все горлопаны.
— Ты могла бы победить этого неумелого мальца голыми руками. Битва оказалась бы короче, чем понадобилось бы времени, чтобы взять щепотку нюхательного табаку и поднести к носу. И ты хочешь сказать, что мы делаем не одно дело? Какое еще слово есть для того, что ты совершила, кроме «убийство»? Не пойми меня превратно, я тебя не упрекаю. Я не люблю читать нотации. Мораль и представления о чести я похоронил в Мерескайе, когда вы забрали мою сестру и ее дочь. Вы сделали меня тем, кем я являюсь. Так что не надо притворяться честным рыцарем. Мы делаем одно дело. Если кто-то из нас двоих может сказать, что он — всего лишь клинок, то это, пожалуй, я. Мне еще не приходила в голову мысль убить Гисхильду. Но ножи и не должны думать, для того чтобы резать.
Другая битва
— …и я перешла в орден Древа Праха.
Лилианна оглядела собравшихся, чтобы оценить, какое впечатление произвели на собравшихся эти слова. Было просто удивительно, насколько разнообразной была реакция. Недоверчивая улыбка, смущение, серьезные лица, гнев. Вокруг нее собралось более тридцати рыцарей высокого ранга, от капитана галеасы до смотрителя портовых складов. То были уважаемые люди. Большинство знали ее много лет.
— У тебя больше нет чести? — спросила Катерина, командующая черными всадниками.
— Совсем напротив. Я готова принести в жертву ордену не только свою жизнь, но и свою честь. Если же ты, тем не менее, хочешь утверждать, что я бесчестна, то я готова решить вопрос при помощи клинка. — Лилианна хорошо продумала эти слова заранее. Она опасалась большего противостояния и открытого протеста. С двумя-тремя противниками она могла надеяться решить дело дуэлью.
— Сестры! Это не лучшее время для танцев с клинками. — Брат Жюстин, смотритель складов, тяжело оперся о стол. Его деревянная нога царапнула пол. — Весь наш орден стал жертвой интриги в Анискансе. Они ждут, что мы будем вести себя именно так. Что лучшие из нас вцепятся друг другу в глотку, а всех оставшихся можно будет заставить подчиниться при помощи насилия или вымогательства. Неужели мы хотим облегчить им задачу? Что сделал бы Альварез, если бы он по-прежнему был среди нас?
Лилианна вздохнула. Это не поможет. Он мог бы приказать подготовить гавань к бою.
— Все вы знаете, что я был добрым другом мастера флота. Мы были в одном звене… — Голос рыцаря звучал надтреснуто, когда он продолжил. — Я всегда уважал его… Но в этот вечер я рад тому, что его уже нет среди нас. Что ему не нужно всего этого видеть. Он был спорщиком, бабником и товарищем, лучше которого и желать нельзя, когда идешь в бой или в таверну. Но сейчас я думаю, что такова была воля Тьюреда, что он должен был уйти. Все подчиняется высшему порядку. Наш орден не будет уничтожен, пока есть рыцари, у которых в сердце растет Древо Крови. Не важно, какое знамя развевается над нашими головами. Но если сейчас мы начнем сражаться, если восстанем против гептархов, то у нас вырежут сердца. И в конце концов останутся только наши враги, которые расскажут о нас будущим поколениям. Если вы любите свой орден, следуйте за Лилианной. В любом случае я это сделаю!
— То, что вы предлагаете, бесчестно! — протестовала Катерина.
— Что ты делаешь, когда в битве в тебя летит стрела? — Жюстин, который всегда был тихим, скромным человеком, теперь говорил так, словно беседовал с упрямым ребенком.
— Кто ты такой, чтобы так со мной разговаривать?
— Отвечай!
— Я стреляю первой. Этого не случится…
— Представь себе, что у тебя нет оружия, подобно тому как наш орден сейчас совершенно беззащитен.
— Тогда я уклонюсь, если вовремя увижу стрелу. Я…
— Так почему ты не делаешь этого сейчас? — Жюстин оглядел собравшихся. — Разве до вас не доходит? Что вы хотите задержать? Гептархи решили, что наш орден будет распущен. Это уже произошло, хотя над башней еще развевается наше знамя. Нашего ордена больше нет. Стрела выпущена. Мы можем упрямо стоять, и нам прострелят грудь. Или можем уклониться. Тогда, только тогда наш орден, быть может, поднимется снова. Нас должно остаться достаточно. Кто будет сражаться за Древо Крови, если не мы?
— Все именно так, как и говорит брат Жюстин! — подтвердила Лилианна. — Если сейчас мы начнем сражение, то продлим свое падение на пару лет. Но нас уничтожат до основания. Если мы не будем сражаться, дерево упадет. Но корни останутся и смогут пустить новые побеги. Примите, что я должна была заплатить определенную цену за то, чтобы вести вас. Называйте меня предательницей, если хотите. Но повинуйтесь моим приказам, как бы вы ни сомневались. Одного вы отрицать не можете: я была одной из вас. Я знаю, ради чего бьются ваши сердца. Если не будет меня, будет рыцарь из ордена Древа Праха, и он станет вашим комтуром. А если вы станете сражаться, то каждый мертвый рыцарь — и не важно, под каким знаменем он сражается, — это маленькая победа Фьордландии и Других.
Катерина охватила голову обеими руками, словно ее терзала ужасная боль. Ее пальцы скользнули по золотистым волосам, сплелись на затылке.
— Кто же сделал такое с нами?
— Это мы можем выяснить только в том случае, если выживем. Мы должны заслужить честь. Даже если у нас отнимут флаг, о том, кто мы такие, забудут не скоро. Мы должны быть отважными! Мы должны одерживать блестящие победы! И первая битва, которую вы должны провести, — выйти и убедить своих людей. И если это удастся, то мы разрушим последнее королевство язычников. Еще зимой! — Лилианна подошла к полке, взяла оттуда карту Фьордландии и разложила ее на столе.
— Вот что мы сделаем… — И она подробно изложила свой план.
Пока остальные рыцари совещались, она подошла к окну и втайне подала знак Мишель. Теперь сестра могла отослать сотню мечников, прятавшихся в храмовой башне, назад на квартиры.
Друзья
Гисхильда звонко расхохоталась. Еще не разошедшиеся гости испуганно вздрогнули и повернулись к ней. Стояла глубокая ночь. Большой праздничный зал почти опустел. Золотые колонны сверкали в свете последних свечей.
Алексей был очень забавен. Остроумен, с чувством юмора. Не таким она запомнила его по Друсне.
С трона на них поглядел Эрек. Веки его были тяжелы от мета. С тех пор как она вернулась, он пил, не просыхая. Было трудно отказывать ему. Постепенно запас отговорок истощался. Дни крови продолжались не слишком долго, головные боли — тоже. Ложась рядом с ним в постель, она казалась сама себе шлюхой. Он был ее мужем, так решили ярлы. Но она чувствовала себя его женой менее, чем когда-либо. И ей не доставало мужества открыто сказать ему об этом. Иногда она стыдилась самой себя. Но как подобрать слова для того, что произошло? При этом он чувствовал, что что-то изменилось.
— Задумалась, госпожа?
Гисхильда заставила себя улыбнуться. Нельзя позволить что-либо заподозрить. При дворе сотни глаз и еще больше ушей. Она подумала о своих планах на ночь. Еще можно отступить. Мандриды посвящены. Эта ночь покажет, насколько они верны.
— Как поживают твои люди-тени, Алексей?
Князь печально улыбнулся.
— Госпожа, ты хочешь услышать правду или красивую историю?
— Боюсь, это должна быть правда.
— Она не для королевских ушей. Некоторые стали ворами или зарабатывают на жизнь, охраняя шлюх и других одиозных личностей. Некоторые спиваются. Двое ушли в леса и повесились. А некоторые, разочаровавшиеся особенно сильно, даже вернулись в Друсну. Не могу сказать, бросили ли они свое занятие или стали разбойниками с большой дороги.
— Об одном ты забыл.
— Ни в коем случае. Поскольку мне было ясно, что ты знаешь о нем, госпожа, я отказался от того, чтобы упоминать о нем. Это слишком унизительно.
— Это ведь не твоя вина, — вставила она.
— Я был их предводителем в лесах. Здесь я всего лишь беженец, как и все остальные. Мне следовало лучше заботиться о нем. Ты могла бы спасти его от виселицы…
— Нет. — Гисхильду рассердило то, что он позволил себе сказать это. — Он убил купца и ограбил его дом. Я не могу пойти против закона.
— Ты когда-нибудь смотрела на это с его точки зрения, госпожа? Купец соблазнил его дочь, сделал ей ребенка и скрылся. Мои люди горды. Он не мог этого так оставить.
— Если бы он отказался от того, чтобы опустошать сундуки, то я могла бы что-нибудь сделать для него. Но так…
— Боюсь, идея присвоить серебро слишком очевидна, когда живешь на улице и не знаешь, что будешь есть завтра.
— Я ничего не могу для него сделать! — решительно сказала Гисхильда. — Но ты можешь. Собери своих людей-теней. И возьми всех друснийцев, которые, как ты полагаешь, способны пойти с людьми-тенями.
— Правильно ли я тебя понял, госпожа? Это должны быть только друснийцы? Почему?
— Может быть, потому что мне хотелось бы, чтобы мои купцы чувствовали себя в безопасности.
Боярин рассмеялся.
— Ты скупаешь уличный сброд и посылаешь его на войну, где поют героические песни о перерезании глоток. Воистину королевская шутка!
— Я говорила серьезно…
Алексей поднял руки, словно извиняясь.
— Верю, госпожа. Только короли могут позволить себе подобное. Чем ты будешь платить им?
— Эльфийским золотом.
Боярин странно улыбнулся.
— Ну, конечно. Чем же еще.
— Я могу положиться на их верность?
— Не стану ничего скрывать от тебя, госпожа. Свою любовь к родине они оставили на берегах Друсны. Теперь они верны только золоту.
— Этого довольно. Золота у меня более чем достаточно. Сколько людей ты можешь собрать?
— В одном Фирнстайне я могу найти более сотни.
— В таком случае начинай завтра, Алексей. Мы ведь не хотим, чтобы на виселице очутился еще один.
Краем глаза Гисхильда увидела, как Эрек покинул трон. Он слегка покачивался. Один из слуг бросился к нему, чтобы поддержать. Ей было больно видеть короля таким. Он не заслужил этого…
— Ты извинишь меня?
Алексей поклонился.
— Благодарю, госпожа. Еще одно, если позволишь.
Было поздно. Ее ждали.
— Да.
— Ходят слухи, что в городе есть шпионы Церкви Тьюреда. Вероятно даже, наемные убийцы.
Гисхильда рассмеялась.
— Эти слухи ходят еще со времен правления короля Лиондреда. С этим моя семья живет уже не одно столетие.
— Госпожа, как бы тактичнее выразиться… Однажды в тебя уже вонзился кинжал убийцы.
— Это было не здесь, не в Фирнстайне!
— Времена меняются. Пожалуйста, не пойми меня превратно. Но тебе следовало бы быть осторожнее. Нам, друснийцам, и надеяться нечего найти еще одну такую щедрую госпожу. Можешь быть уверена в том, что с завтрашнего дня у тебя будет еще одна личная гвардия.
Гисхильда развеселилась.
— Личная гвардия, состоящая из сутенеров и воров.
Алексей одарил ее сногсшибательной улыбкой.
— Может быть, там даже будет парочка убийц. Но, клянусь богами леса, ни один кинжал церковника не коснется твоей кожи, пока мы будем поблизости. Никто не может задержать убийцу лучше убийцы.
— В таком случае эльфийскому золоту найдется хорошее применение.
— Ты сказала, госпожа.
Он был словно большой ребенок, на которого нельзя сердиться. Даже когда знаешь, что на следующий день он опять сыграет с тобой шутку. В некотором роде он представлял собой темного брата Люка.
— А теперь ты извинишь меня? Мне нужно поговорить кое с кем из ярлов. За нами и так уже ревниво наблюдают. А моя единственная защита от бесконечной придворной болтовни заключается в том, чтобы распределять свое внимание и расположение равномерно.
— Конечно, госпожа, — он отвесил идеальный поклон и удалился.
Гисхильда поразилась тому, как удивительно гладко с ее губ сорвалась ложь. До сих пор она славилась тем, что не обращает внимания на придворный этикет и не считается с чувствительностью своих приближенных. Но с учетом того, что она собиралась делать, нужно было быть осторожной. Более часа она занималась тем, что выслушивала жалобы ярлов или внимала их героическим историям о былых битвах. Она мало пила, и, когда покинула тронный зал через потайную дверь, у нее было чувство, что она выполняла свои обязанности более чем хорошо.
Снаружи, за дверью, ее ждал знаменосец Беорн. Как и договаривались, он принес ей черный плащ с капюшоном.
— Вся стража на посту?
— Никто не приблизится к конюшне, королева. Все входы охраняются. На стенах и башнях стоят исключительно мандриды.
Гисхильда спрятала свои праздничные одежды под плащом. Она собиралась было спросить, сколько людей из ее личной гвардии сегодня разделят с ней тайну. А потом решила, что лучше ей этого не знать.
Вместе с Беорном они пересекли двор. Сердце едва не выпрыгивало у нее из груди. Целых десять дней она видела Люка только издалека. Он держался преимущественно с детьми альвов и, казалось, нашел общий язык с предводителем кентавров. В любом случае, она несколько раз видела его в обществе Аппанасиоса. И позавидовала человекоконю!
Ее знаменосец волновался. Постоянно оглядывался, словно они пошли в разведку во вражеский стан, а не находились во дворе королевского замка ее родного города.
Наконец они добрались до маленькой боковой калитки возле конюшен.
Едва они оказались там, дверь распахнулась.
— Теперь она со мной, — раздался хорошо знакомый голос Сигурда.
Не произнося лишних слов, Беорн удалился, по-прежнему беспокойно оглядываясь. Гисхильда нырнула в низкую калитку. Она хотела подняться на сеновал, но Сигурд схватил ее за руку.
— Ради всех богов, Гисхильда, не делай этого. Ты навлечешь на себя беду!
— Ты здесь, чтобы следить, чтобы ничего не произошло.
Он негромко выругался.
— Я могу защитить тебя от пуль и кинжалов. Но я не могу закрыть все глаза и уши дворца от того, что начнется сегодня. Все выплывет!
— Может быть, мне поискать нового капитана лейб-гвардии? Ты чувствуешь себя слишком старым для таких задач?
— Госпожа, умоляю!
— Если бы ты когда-либо любил, то понял бы, что я не могу иначе.
Она услышала, как он громко втянул носом воздух. Снова закрыл маленькую калитку. Здесь было так темно, что не видно было даже собственной руки. И она была рада, что не приходится смотреть ему в глаза. Она знала, что несправедлива к капитану. Но она целый вечер ждала этого часа.
— Госпожа, я любил достаточно, чтобы знать, что самые большие глупости в жизни совершаются во имя любви. Я хотел бы предостеречь тебя. Единственный поступок, о котором я буду сожалеть до конца дней своих, я совершил из любви к моей жене и дочери.
Гисхильда почувствовала, насколько сильно задела его. Она мягко освободилась из его рук.
— Каждому приходится совершать свои ошибки. Я благодарна тебе за заботу. И прошу тебя, присматривай за мной. Прости за мои слова. Когда ты рядом, я чувствую себя в безопасности.
Он откашлялся.
— Будь осторожна, госпожа. — Голос его звучал на удивление глухо.
Она посмотрела на него, но в темноте увидела только силуэт.
— Где он, Сигурд?
— Там, впереди, вверх по лестнице.
Она должна была сказать своему капитану что-нибудь еще, но не находила слов. Королева молча двинулась вперед. Правой рукой нащупала лестницу. Через лаз в потолке падал теплый желтый свет.
Там Люк и ждал ее. И лицо его говорило больше, чем все любовные песни, которые она когда-либо слышала.
Как король оказался в дураках
«Как уже понял читатель, король был добродушным человеком, единственным недостатком которого было отсутствие некоторой доли подлости, потому что он был слишком беззащитным и легковерным против придворных махинаций и принимал за чистую монету все, что ему советовали. Поэтому не стоит удивляться, что честному Свейнсону вскоре наставили рога, причем безбожные Другие видели в этом развлечение, потому что в их природе не заложена порядочность и благородство, ибо не являются они созданиями милосердного и премудрого Тьюреда. Первым своей жертвой выбрал короля Люциус, жалкий мошенник и обманщик. Эльф мастерски умел умаслить молодого Эрека красивыми словами и заставить его поверить в то, что он преисполнен всевозможных добродетелей и что это боги решили положить ему в постель мужеженщину Гисхильду. Вскоре Эрек начал ценить общество Люциуса более всех других и верил словам жалкого негодяя, как дитя верит молоку матери, льющемуся из ее груди. Однажды утром Эрек застал Люциуса в подавленном настроении, и эльф был настолько раздражен, что ни вино, ни добрые слова не помогали, и наш король хотел позвать уже своего лейбмедика, когда этот лже-друг наконец рассказал, что якобы так испортило ему настроение. Итак, Люциус поведал, что над королем втайне смеются, потому что его жена всегда одевается как мужчина, и еще он заметил, что никогда другой мужчина не срывал поцелуя с ее губ, не хвалил ее красоту напыщенными словами и не сворачивал себе шею, чтобы заглянуть ей в корсаж.
Добрый Эрек ответил ему, что это неудивительно, что никто не отваживается строить глазки королеве, замужней женщине. Но эльф только головой покачал.
— Какой же ты добродушный болван. Разве ты не знал, что у королев все наоборот? В простых домах мясо на столе бывает раз в неделю. У твоей королевы мясо бывает каждый день. Только раз в неделю готовят блюда без мяса, чтобы ее не сочли нескромной. Обычные люди пьют вино по праздникам. Здесь же вино стоит на столе каждый день, и только в праздники пытаются казаться скромными и пьют воду из глиняных кружек. У крестьянина или ремесленника только одна жена, и он не делит ее ни с кем. И жена чаще всего радуется, когда муж заходит к ней между бедер раз или два.
Эльф закончил свою речь и подождал, поймет ли Эрек, что он имеет в виду, или ему следует выражаться еще яснее в своей дерзости.
Но король сначала не поддался.
— Все это кажется мне неверным и извращенным.
Люциус по-отечески положил руку ему на плечо и снова заговорил:
— Все это так, потому что ты — обыкновенный человек и обычаи двора тебе чужды. Но прошу тебя, подумай хорошо и ответь со всей правдивостью. Это единственное, что кажется тебе здесь странным и извращенным?
Тут король был вынужден признать его правоту.
— Ты ведь хочешь быть хорошим королем? Или ты хочешь, чтобы говорили, будто Эрек ведет себя при дворе как мужлан? И его жена — безобразная женщина? Никто не хочет ее, как полагается королевам? Некоторые даже утверждают, что она не настоящая женщина, а гермафродит.
— Кто моя жена? Все с ней в порядке. Она не как его там…
— Гермафродит?
— Что это еще такое, во имя богов?
— Так называют женщину, которая говорит как женщина, одевается как женщина, безборода как большинство женщин, но между ног она мужчина.
Добрый Эрек испугался до ужаса, услышав эти слова.
— И это говорят о Гисхильде?
— Ну, ты ведь тоже слышал, что ее называют мужеженщиной.
— Но ведь это не так, — возмутился Эрек. — Прошу тебя, Люциус, если ты настоящий друг, то не позволяй, чтобы о ней так говорили.
Эльф вздохнул, словно это разрывало ему сердце.
— Богам ведомо, что я настоящий друг тебе. Но я поклялся своему отцу на смертном одре, что всегда буду говорить правду, а если сомневаюсь, то буду просто молчать. Как я могу говорить о Гисхильде, если я не видел ее голой?
— Но ведь я говорю тебе, что она не такая, как говорят эти клеветники.
— Эрек, я знаю, как сильно ты любишь свою жену, хотя и не разрешаешь ей быть доброй королевой. И я знаю также, что ты никогда не отзовешься о ней дурно, даже если это пятнает твою честь и заставляет лгать. Поэтому я могу говорить только о том, что сам видел.
— Тогда сегодня ночью я не стану запирать королевскую спальню. Приходи и посмотри сам, какую напраслину возводят на нее.
— Нет, так дело не пойдет! Думаешь, я бесчестный парень? Я ведь не могу проверить наготу твоей жены, когда ты стоишь рядом. Тебе придется пойти пройтись подольше, после того как откроешь спальню. И будет лучше всего, если я приведу к твоей жене кого-то, кто говорил о ней плохо. И пусть он сделает с ней все, что делают мужчины с женщинами, чтобы все поняли, что ошибались.
— Но что же скажет…
— Ах, друг мой, разве ты совсем меня не слушал? Забыл, что я говорил о мясе и вине? Если у королевы много мужчин, в то время как у обычных женщин он только один, то это нормально при дворе. Я ведь сказал уже, что это мир наоборот, и ты никогда не ошибешься, если будешь действовать не так, как обычно поступают крестьяне.
— Но если у нее будет ребенок…
— В любом случае он будет королевской крови. Он ведь вырастет у нее в теле. Так что не переживай за королевскую семью.
Тут Эрек Свейнсон испытал глубочайшее облегчение и поблагодарил доброго друга за совет и усердие, которое прилагал Люциус к тому, чтобы помочь ему понять двор. И он оставил в ту ночь дверь в спальню незапертой и пошел на долгую прогулку. И так было каждую ночь, кроме больших праздников, когда он ложился со своей женой, как и раньше. Гисхильда же была рада тому, что могла безнаказанно принимать своего возлюбленного, эльфа. И они предавались греху в королевской конюшне, как только уезжал Эрек. А среди слуг вошло в привычку называть каменную поилку для лошадей королевской ванной, потому что она мылась там, когда желание охватывало ее прямо в конюшне.
Конечно, происходящее при дворе не осталось незамеченным, и уже скоро на улицах начали распевать веселую песенку о королеве. И в припеве этой песенки пелось: „А у Гисхильды, у Гисхильды на гербе подвязки“. Такова история о том, как король остался в дураках».
Цитируется по: «О дураке, который думал, что он король, — или о необычайных деяниях Эрека Свейнсона, который хотя и не был рожден от свиньи, но вел не человеческий образ жизни». С. 83 и далее. Написано: Генрикусом Блазиусом Гиацинтом фон Корфельсхаузеном
Пропавший капитан
Ветер швырял в лицо капитану ледяные капли дождя. Это не вина Лилианны, думал Клод де Блие, становясь к штурвалу. Старый Луиджи поспешил ему на помощь, равно как и Сибелль, молодая мореплавательница. Но «Ловец ветров» уже не повиновался их воле. Течение, о котором трижды предупреждали Клода, подхватило большой корабль и несло к берегу.
Несчастье началось пять дней назад. Семеро капитанов галеас из портовой крепости предстали перед Лилианной и стали тянуть спички. Клод вытянул самую короткую. Остальных отослали, а ему объяснили, в чем заключается его задача. Когда она закончила свою речь, ему стало ясно, что его всегда будут считать идиотом. Если бы это хотя бы не был корабль мастера флота!
Клод не имел права ни с кем разговаривать. Приказ был однозначен: он должен направиться на «Ловце ветров» в узкий пролив между Тюленьим островом и материком, причем в плохую погоду, когда корабль неминуемо станет игрушкой стихий. И он повиновался этому убийственному приказу. Должно быть, Тьюред ненавидит его! Сначала проваленный абордаж в гавани, а теперь вот еще и это!
Клод приказал всем морякам снять доспехи. Во вражеских водах они были обязаны быть всегда вооруженными. Но здесь не стоило опасаться мародеров из близлежащей гавани. Здесь нужно было сражаться только против моря, а в этом деле кирасы помогают мало.
Мужчины стояли на главной палубе и беспомощно наблюдали за капитаном корабля. Сильное течение нещадно опрокидывало «Ловца ветров» на левый борт, неся к береговой полосе. На веслах не было никого, весельные люки были задраены, чтобы не набирать лишней воды при беспокойном море. И без того трюмные насосы работали безостановочно. Кроме того, Клод не доверял гребцам. В вечер перед отплытием более двух третей его ребят заменили на новеньких. Они не привыкли работать вместе. А он не хотел вкладывать судьбу корабля в их руки.
Шпангоуты «Ловца ветров» скрипели от давления воды на корпус судна. А Клод все считал. В учебниках по мореплаванию цифр было больше всего. Если он сделает все хорошо и посадит галеасу на мель в нужном месте, то утонет только четверть его команды. Но если он совершит ошибку и все пойдет плохо, то не спасется даже четверть.
Битва приближалась к концу. По левому борту он видел в воде ивовые прутья, которыми в коварной береговой полосе маркировались каналы, через которые уходила вода. Меньший корабль, к примеру береговой парусник, смог бы проскочить там. Но не галеаса с более чем тремястами людьми на борту.
Луиджи стоял прямо напротив него. Старый штурман изо всех сил держался за ручки штурвала. Он служил еще под командованием Альвареза. Его мышцы и сухожилия работали под грубой, выдубленной ветром кожей. А глаза были полны ненависти.
В такелаже пел порывистый ветер. Ледяной дождь бил о палубу почти под прямым углом.
— Мы посадим его на киль! — Клод старался перекричать бурю. — Там, впереди, есть хорошее место без скал.
— У нас получится, — прохрипел Луиджи. — Приливное течение скоро станет слабее!
Клод увидел скалы, поднимавшиеся впереди из бушующей пены. Там его корабль разобьется на мелкие кусочки. Может быть, им повезет и течение ослабнет. Тогда они смогут вывести галеасу из опасных вод и он не выполнит приказ. Но если им не повезет и «Ловец ветров» разлетится вдребезги, выживших будет очень мало.
Капитан внезапно отпустил штурвал. И тут же почувствовал, как корабль сильнее накренился на левый борт.
— Что ты делаешь, убийца? — вскричал Луиджи. — Ты убийца!
Днище корабля царапнуло о песок. Последовал толчок, сбивший с ног почти всех. Затем «Ловец ветров», ко всеобщему удивлению, снова освободился. Ветер и волны сдвинули его с первой мели.
Клод ухватился за руль, чтобы подняться. Он разбил себе колено. Кто-то что-то кричал на носовом возвышении.
Второй удар был сильнее. Фок-мачта сломалась и вместе с парусом свалилась за борт. Подобно тарану запутавшаяся в такелаже, она билась о борт корабля в такт волнам.
— Обрубить канаты! — кричал Клод оглушенным людям. Увидел капитана морской пехоты на носовом возвышении. — Хуан! Проследи, чтобы мы избавились от мачты!
Течение несло корабль дальше, к следующей мели, а потом корпус корабля прочно застрял в иле, пойманный железным кулаком береговой полосы. Клод знал, что корабль не освободится уже никогда.
Он посмотрел на берег. Дюны находились не далее чем в полумиле. Во время отлива у них должно получиться, если между ними и безопасным берегом не окажется зыбучего песка.
Капитан обернулся и посмотрел на мостик. Луиджи тяжело опустился на ставший бесполезным штурвал. Губы его были в крови. Вероятно, прокусил, когда падал. Навигатор Сибелль, похоже, ударилась, когда падала, о ручку штурвала. Левый глаз у нее заплыл, из носа шла кровь. Дождь смывал ее, заставляя стекать на кружевной воротник, медленно окрашивавшийся в розовый цвет.
— Сестра Сибелль, в состоянии ли ты сделать свою работу?
Не совсем пришедшая в себя мореплавательница кивнула.
— Тогда подсчитай, пожалуйста, сколько у нас погибших и раненых.
Галеаса застыла, слегка накренившись на левый борт. Клод попытался собраться с мыслями. Нужно обследовать корпус, бочонки с питьевой водой и припасами. Он посмотрел на палубу. Там, изогнувшись, лежал человек. Головы у него не было. Должно быть, его убила упавшая мачта. Больше мертвых де Блие не обнаружил.
— Перебросьте канаты через перила!
Наверняка от удара несколько человек попадали за борт. В ледяной воде им долго не протянуть. Что делать? Он вызвал в памяти бесчисленные ночи, когда он размышлял над справочниками по мореплаванию. Они выжили. И похоже, что у них намного меньше погибших, чем он опасался.
На его губах появилась улыбка. Впервые за долгое время он был доволен собой. Он получил идиотский, самоубийственный приказ. И он справился с ним лучше, чем ожидал.
Что-то скользнуло по его шее. Быстрое. Острое. Кто-то схватил его сзади.
По воротнику бежало что-то теплое. Он ухватился за шею и почувствовал под пальцами рану. Большая, размером со второй рот.
— Ты убил корабль! — прошипел ему на ухо Луиджи.
Две женщины
Гисхильда проснулась от звука барабанящего в окно дождя. Ощупала постель рядом с собой и испытала облегчение оттого, что она оказалась пуста. В последнее время Эрек приобрел привычку вставать очень рано.
Королева повернулась на другой бок и попыталась снова уснуть. Может быть, Эрек что-то почувствовал? В любом случае, виду он не подавал.
Они встречались нечасто. И каждый раз после того, как Люк любил ее, она тщательно мылась внизу, в конюшне. Она изо всех сил старалась смыть следы. Гисхильда вздохнула. Она представляла себе это совершенно иначе. Если бы она могла уехать из Фирнстайна, было бы легче. Но каждый день приходилось принимать столько решений.
Она ждала часа, когда начнется наступление Церкви Тьюреда. Тогда она наконец сможет убраться из дворца! Она постоянно чувствовала, что за ней наблюдают. Каждая улыбка, каждый взгляд внезапно начинали казаться неоднозначными.
Сигурд сильно изменился со времен первой ночи в конюшне. Приближалась зима. Он хромал. Перемена погоды заставляла вспомнить о старых шрамах.
Гисхильда перевернулась на спину и посмотрела в потолок. Комната была побелена. В углу в старой паутине висел высохший труп паука. Хотя он был там, похоже, уже давно, заметила она его только вчера. Интересно, сколько времени пройдет, прежде чем она окончательно запутается в паутине своей лжи?
Вынесут ли ярлы ей приговор? Все они знали, что королева нужна им. Впрочем, ходили слухи, что скоро вернется Мандред Торгридсон, чтобы спасти Фьордландию. Так, как когда-то во времена короля Лиондреда он уже сделал это.
Гисхильда села. Размышления ни к чему не приводят. Нужно одеваться.
Едва она опустила ногу на пол, ей стало дурно. Она едва успела добежать до умывальника. Обеими руками ухватилась за край. Тошнило ее долго.
Она обессиленно опустилась на колени, вытирая рукавом рот и нос. Может быть, кто-то пытается отравить ее? Уже третий раз за эту неделю день начинается таким образом. Может быть, ее карают боги? Может, она больна?
Половицы были ледяные. Это было приятно.
Обхватив колени обеими руками, Гисхильда покачивалась из стороны в сторону.
— Ты так часто напоминаешь своего отца, что мне трудно поверить, что ты и моя дочь тоже.
Королева испуганно обернулась. На помятой постели сидела ее мать. На ней был толстый меховой плащ.
— Подкралась как кошка, — проворчала Гисхильда.
Должно быть, Роксанна подошла неслышно, когда она стояла, склонившись над раковиной.
— Тут могло пройти целое войско, пока ты обнималась с умывальником. Тебе следовало бы открыть окно.
Гисхильда повиновалась. И рассердилась. Роксанна ей не указ! Она тоже заставляла ее выйти за Эрека. Не надо было их всех слушаться!
— Ты как Гуннар. Он был упрямцем и драчуном. Не проходит и дня, чтобы я не тосковала по нему. Известно ли тебе, что он был безнадежным романтиком? От фьордландцев подобного совершенно не ожидаешь… Его часто не было именно тогда, когда он был мне нужен. И я проклинала его. Но он никогда не обманывал меня. В глубине души я это знаю.
— Что ты хочешь мне сказать? — Последнее, что ей сейчас было нужно, — это нотации матери. Когда отступала тошнота, она была голодна, словно медведь после зимней спячки. — Ближе к делу! Я не люблю, когда долго ходят вокруг да около. Это у меня тоже от отца!
— Я думаю, что у тебя под сердцем наследник трона.
Гисхильда рассмеялась.
— Нет. Точно. Я сейчас не могу…
— Детей это не волнует! Каждый раз, когда я ждала ребенка, я чувствовала себя точно так же, как ты сейчас.
— Вчера я выпила слишком много.
— Думаешь, я тебя не знаю? Я знаю, что ты не пьешь много, когда ночью слишком долго совещаешься с ярлами в конюшне. Я стара, но совсем не слепа. И я слышала, как тебя тошнило вчера. Я стояла у двери и хотела войти. Сколько это уже продолжается?
— Я больна!
Теперь рассмеялась Роксанна.
— Да, это такая болезнь, которой болеют только женщины. И только те, кто путается с мужчинами.
Кровь прилила к щекам Гисхильды.
— Я замужем! Как ты можешь…
— Я тебе уже сказала: я стара, но не слепа. Не надо меня дурачить! Ты хоть знаешь, от кого он?
Гисхильда крепче обхватила колени.
— Я больна!
— Сколько?
— Больше недели. Почти две.
Роксанна покачала головой.
— Поверь мне, я знаю, о чем говорю. У тебя будет ребенок. В течение дня тебе бывает плохо?
— Иногда, — неохотно призналась Гисхильда. — Но чаще всего это бывает утром. И у меня такое ощущение, что все запахи стали сильнее. Иногда мне становится плохо от одного запаха некоторых вещей. Например, сыра…
— А от мокрого меха?
Гисхильда удивленно посмотрела на мать.
— Да.
Роксанна поднялась и погладила ее по голове.
— Ах, девочка моя… Что ты теперь собираешься делать? Сохранить ребенка?
Гисхильда закрыла лицо руками. Внезапно она почувствовала ребенком себя. Ей захотелось, чтобы мать покрепче прижала ее к себе. Она хотела забраться к ней на колени, как тогда, когда она была маленькой девочкой и не существовало таких проблем, которые мама не могла устранить.
— Если он будет слишком сильно похож на него, то это будет опасно для всех троих, — тихо произнесла Роксанна. — Я могу помочь тебе.
Гисхильда покачала головой. Она не может убить ребенка Люка! Действительно ли он от него? Прошло немногим более двадцати дней с тех пор, как он пришел к озеру Отраженных Облаков. Она задумалась о том времени, когда бежала в горы. О том, как часто ложилась с Эреком. Может быть, она зачала ребенка от короля? А потом лежала с другим мужчиной?
Роксанна опустилась на колени рядом с ней и прижала ее к себе. Внезапно Гисхильда поняла, что не может больше сдерживать слезы. Она обхватила мать, чего не делала очень-очень давно.
— Не обязательно принимать решение сегодня, Гисхильда. Но уже скоро придется сделать это. Долго скрывать ты не сможешь.
Желанные новости
— Когда это произошло? — взволнованно спросила Гисхильда.
— Пять дней тому назад, королева. Я загнал трех лошадей, чтобы принести тебе это известие.
— Поднимись. Я не люблю, когда передо мной стоят на коленях. — Мальчику, которого она привела в тронный зал, не было и пятнадцати. — Где?
— Неподалеку от Альдарвика, госпожа. Они зашли во все хутора неподалеку от побережья. Все забрали. Но они заплатили за это.
«Что-то новенькое», — подумала она. Хотя в Друсне орденские рыцари иногда говорили о том, что ограбленным крестьянам все будет возмещено, оставляли даже залоговые свидетельства, насколько она слышала, никто не получил деньги по требованию.
Сигурд стоял рядом с ее троном.
— Началось, — негромко произнес он. — Так быстро. Я и не думал, что еще до зимы…
— Это было кораблекрушение, — перебила его Гисхильда.
— А что делал корабль с солдатами у наших берегов?
— Надо будет спросить у них. — Гисхильда испытывала облегчение от того, что это наконец началось. Сидеть в Фирнстайне и ждать, когда начнется вторжение, было не по ней. Боги сделали ей подарок.
При дворе стало невыносимо. Взгляды и перешептывания. Эрек… И как ни тосковала Гисхильда по Люку, она не отважилась сказать ему, что беременна. Бежать со двора — это хорошо. Нужно привести в Фирнстайн несколько закованных в цепи рыцарей ордена. Как только снег загонит ее подданных в дома, будет лучше, если станут говорить о смелом ударе королевы, чем если люди день за днем будут спрашивать себя снова, когда же начнется война.
— Ты же не можешь просто…
Гисхильда поднялась с трона. В этот день она надела доспехи. Тут же все разговоры стихли.
— Сигурд, я очень ценю твою службу, — резко сказала она. — Но не смей отдавать мне приказы. То, что я могу и чего не могу, не в твоей власти!
— Но, госпожа…
— Довольно! Я возьму нескольких эльфов и Алексея с его людьми-тенями.
Уже несколько столетий не было такого, чтобы король Фьордландии выезжал без сопровождения своих мандридов. Но Гисхильда хотела наконец почувствовать себя свободной! Вся ее личная гвардия знала ее позорную тайну. Она просто не хотела, чтобы они были рядом, равно как и Люк, и Эрек. И если ей повезет, боги сами примут решение относительно ребенка. Это будет тяжелый поход. Каждый день может выпасть первый снег и сделать дороги непроходимыми.
— Мы выезжаем через два часа. Пригласите ко мне Юливее и Алексея! Посадите мальчика к огню и дайте ему теплого супу. — Она отчетливо представляла себе, что нужно сделать. Она — воительница. Она не создана для двора.
Человеческий недостаток
Фингайн сидел на корточках на крыше роскошного склада. На протяжении нескольких столетий он пытался понять людей. Когда речь шла о фьордландцах, он был уверен в том, что они мыслят хотя бы примерно так же, как эльфы, но эти…
Под ним возилась необозримая толпа черни. Сновали уличные торговцы с нанизанными на палки кренделями, продавцы воды и люди, которые продавали клочки власяниц тех пяти мужчин
и двух женщин, которые сегодня расстанутся с жизнью. Рубашки приговоренных действительно были разорваны. Со своей крыши Фингайн хорошо видел всех семерых. Но сомневался в том, что маленькие клочки, которые так хорошо продавались, действительно от рубах пленников. Ему было известно, что всегда найдется достаточно людей, которые не побрезгуют аморальными сделками. Что было особенного в том, чтобы владеть клочком рубахи, было ему непонятно.
Какой-то скоморох подошел к одному из приговоренных. Мерзким голосом затянул песню о рыцарях Древа Крови. Текст песни был так же абсурден, как и все происходящее. Этот певец утверждал, что рыцари предавались блуду с эльфами и втайне объединились с Другими, чтобы убить гептархов Анисканса.
Фингайн подумал об ужасной битве за Цитадель ордена. Неужели люди забыли об этом? Или у них такая короткая память? Как они могли поверить, что рыцари блудили с эльфами?
Ревущая толпа подзадоривала певца, и, когда он рассказывал новую ложь о рыцарях, его слова сопровождались возгласами неодобрения и самой грязной руганью в адрес осужденных.
Фингайн хотел заставить навечно замолчать этого маленького слизняка. Но если он решится выстрелить прежде, чем зажгут костер, он выдаст свое укрытие на крыше и привлечет к себе внимание толпы.
Он тоже был здесь для того, чтобы казнить. Но он сделает это быстро. Он хорошо понимал, что его жертва, по его собственной шкале ценностей, является честным человеком. Вот только, к сожалению, он может представлять опасность для Альвенмарка — брат Жероме Оливье, предводитель Черного Отряда, герой языческих войн в Друсне, комтур Альгауниса, старой королевской столицы Фаргона. Наверное, его перевели сюда, чтобы он успел спокойно состариться и передать свой опыт молодому поколению рыцарей. Насколько выяснил Фингайн, рыжеволосая девушка, находившаяся по правую руку от него, была магистром из Валлонкура. Звали ее Бернадетта. Она стояла там, внизу, просто потому, что ей не повезло и она оказалась в ненужное время в ненужном месте. После всего, что слышал Фингайн, Валлонкур еще сопротивлялся, и, по его собственным наблюдениям, полуостров был все равно что неприступен.
Порывистый ветер трепал плащ мауравани. С востока надвигались тяжелые облака. Уличный поэт у костра наконец завершил свою мерзкую песенку. Сановники города расположились на широкой террасе дворца, занимавшего всю западную сторону рыночной площади.
Фингайн изучал самодовольные лица мужчин и женщин, которые на протяжении всей своей жизни сражались только при помощи хитрости и лжи. Как же все-таки сильно отличался от них Жероме Оливье. У него была крупная угловатая голова. Слегка поседевшие на висках волосы коротко острижены. Голова воина.
— Признаетесь ли вы в том, что предавались блуду с эльфами? Признаете ли вы себя виновными в том, что использовали Священное Писание Тьюреда, для того чтобы подтираться после того, как справили нужду? — По толпе пронесся возмущенный гул, и худощавый оратор в голубых одеждах священнослужителя Тьюреда сделал небольшую паузу, чтобы дать людям время признаться в содеянном. — Признаете ли вы себя виновными в том, что обвешивали статую нашей святой Аннабелль шафрановыми одеждами шлюхи?
— Ублюдки! Безбожники! — сорвавшимся голосом крикнула какая-то истеричная женщина.
Камень попал в лицо рыжеволосой. На власяницу закапала кровь.
— Признайте свою вину, и вас предадут гаротте, — распинался палач.
— Единственное, в чем я раскаиваюсь, так это в том, что проливал кровь в Друсне за такую погань, как вы! Там от моего меча умирали язычники, которые были более благородны, чем вы! — Голос Жероме был несколько громче воя толпы. То был голос воина, отдававшего приказы посреди сражений.
— Сжечь их! — раздалось дюжину раз.
Фингайн натянул тетиву.
— В таком случае я предаю ваши грешные тела очистительному огню Тьюреда! — выкрикнул священнослужитель.
Из рядов пикинеров, удерживавших толпу в нескольких шагах от костра, вышли факелоносцы.
Мауравани достал из колчана стрелу, носившую имя Жероме.
В костер полетели факелы. Пропитанные маслом дрова быстро вспыхнули. Ветер уносил дым, поэтому семеро были избавлены от быстрой смерти от удушения. Языки пламени очень скоро добрались до тел. Искры пожирали власяницы. Рыцари пытались быть мужественными. Их искаженные от боли глаза смотрели в небо. Волосы рыжеволосой занялись и сгорели буквально за миг. Затем закричал первый.
До этого мгновения на площади было тихо, но крик боли словно прорвал плотину. Толпа ликовала. Какая-то женщина прорвалась сквозь строй пикинеров, задрала платье и показала приговоренным свой голый зад.
Фингайн положил стрелу на тетиву. Жероме извивался в мучениях. Ни единого звука не сорвалось с его губ.
— Надеюсь, твой Бог будет справедлив к тебе, — прошептал эльф, отправляя стрелу в полет.
Затем он достал оперенную серым стрелу и застрелил рыжеволосую.
И только когда третий рыцарь упал, пронзенный стрелой, толпа среагировала. Из-за стены огня от костра ей было плохо видно.
Фингайн увидел, как первые стали показывать пальцами на крышу. Но продолжал стрелять. Каждая стрела освобождала одного рыцаря.
Пуля аркебузира ударилась в крышу в полушаге от него. Вооруженные люди устремились к главным воротам склада.
Мауравани выпустил седьмую стрелу. То, что он сделал, было глупо, но он давно уже не чувствовал себя так хорошо, как в этот миг. Он побежал по карнизу, чтобы толпа хорошо видела его.
Громыхнули выстрелы из еще нескольких аркебуз. Он собирается совершить ту же самую ошибку, что и Сильвина, мимоходом подумалось ему. Нельзя недооценивать проклятых людей. Достаточно выстрелить сразу нескольким, и пуля неотвратимо настигнет его.
Добежав до края крыши, он глянул в пропасть. Улица внизу, в двадцати шагах. Там уже собрались солдаты, угрожающе размахивающие пиками.
Фингайн спрыгнул на балку подъемного механизма, выступавшую над улицей прямо под карнизом. Одной рукой ухватился за веревку и прыгнул в окно фронтона. Спружинив, приземлился на деревянный пол верхнего этажа. Окон здесь не было. Пара шагов — и его поглотила тьма.
Мауравани отпустил тетиву лука. С лестницы послышались тяжелые шаги кованых сапог. Здесь им его не достать! В этом он был совершенно уверен. Он хорошо спланировал бегство. В этот раз все еще будет просто. Но его следующая цель находилась в Цитадели, в Валлонкуре, где его несколько лет назад едва не сожгли заживо. То, что он был вынужден идти туда, пугало. И он знал, что в одиночку с этим заданием не справится.
Мертвое знамя
Капитан Хуан Гарсия ровно держал руку с подзорной трубой, несмотря на смятение, царившее у него в душе. Корабль мягко покачивался на волнах. Ничего. Подозрительного дыма тоже не было видно.
Хуан повернулся и посмотрел на море. День за днем он молился о том, чтобы увидеть парусник под знаменем Древа Праха. Какой-нибудь маленький прибрежный корабль, который обнаружит их и сообщит об их отчаянном положении.
Когда в поле зрения попали обломки «Ловца ветров», он замер. Корабль лучше справлялся с силой приливов и отливов, чем он ожидал. Он по-прежнему лежал почти невредимый на песчаной банке. Постепенно все нужное было вынесено с корабля. Он подумывал над тем, чтобы поджечь остов, но не смог пересилить себя. Лучшие годы своей жизни он провел на этой галеасе. Он не мог сжечь ее. Да это и не нужно было. Ни одна сила в мире не сдвинет ее с этой мели.
Вокруг уцелевшей мачты кружили чайки. Они вились над остатками своего жуткого обеда. С реи свисали останки штурмана Луиджи. Не прошло и часа с того момента, как он совершил свое жуткое убийство, как Хуан принял командование и велел повесить старого штурмана. Во время суда Луиджи даже не пытался отрицать вину. Кровь на его рукавах и руках еще не успела высохнуть, как его уже казнили.
После убийства брата Клода Хуан принял командование выжившими на «Ловце ветров». Как капитан морских пехотинцев, он был рангом выше всех выживших офицеров. Во время отлива моряки перенесли припасы на берег. Еще в ту же, первую, ночь он выслал небольшие отряды, чтобы реквизировать все припасы на ближайших хуторах. За изъятое у них продовольствие крестьяне были щедро вознаграждены. И похоже было, что его расчеты оправдались, потому что вместо разъяренной толпы уже на вторую ночь к его импровизированному поселению добровольно пришли торговцы и продали еще припасов. По баснословно завышенным ценам, конечно, но он не торговался.
Прибрежная полоса с ее лабиринтами течений и многочисленными крошечными островами была словно создана для контрабандистов. Большие корабли почти не отваживались заходить в эти воды. А если решались, то им приходилось не легче, чем «Ловцу ветров», который со своим мертвым знаменем был наглядным примером того, что здесь действуют иные законы, чем в открытом море.
— И чего ему пришло в голову направить «Ловца ветров» в канал у Тюленьего острова? — Навигатор Сибелль довольно долго молча стояла рядом с ним.
Как и большинство мореплавателей, она любила поговорить — черта характера, которую не любил Хуан. У него были свои представления о том, что подвигло Клода на это безумие. Но он был не тем человеком, который любит пускаться в бесконечные и ненужные рассуждения.
Капитан «Ловца ветров» был неглуп. Может быть, он что-то заметил? На протяжении всего путешествия он только дважды позволил гребцам приступить к работе, и то при относительно спокойном море. Они были не способны спасти галеасу. Почти все люди, которых привели на борт в ночь перед отплытием, были испытанными морскими пехотинцами, хотя и должны были выдавать себя за гребцов. Хуан знал, что это так. Об этом его уведомила новая комтурша. Но зачем она делает это, она не сказала. В этом просто-напросто не было никакого смысла.
Обычно на галеасе было около двух сотен гребцов и сотня морских пехотинцев. Плюс еще моряки, которые обслуживали паруса, и канониры. Если ожидалась битва и корабль держался вблизи своей гавани, на борту могло быть и больше морских пехотинцев. Во время этого путешествия сто пятьдесят гребцов на борту на самом деле были аркебузирами, пикинерами или мечниками. Плюс еще сто пятьдесят солдат регулярной армии. Их боеспособность была втрое больше, чем можно было ожидать. Маленький трюм был полон ящиков с оружием и обмундированием. Все это лежало теперь на суше, в целости и сохранности. Люди были вооружены и готовы. Но к чему готовы?
Как вооруженные силы вторжения они были слишком слабы. Даже маленький портовый город Альдарвик, расположенный немного севернее, Хуан со своим отрядом взять штурмом не смог бы.
— У нас провианта и воды еще на три дня, — сказала Сибелль, хотя никто ее не спрашивал.
Хуан только кивнул. Это было ему прекрасно известно. Он указал на берег.
— А вот и наши друзья возвращаются.
Три повозки с высокими колесами, которые тащили огромные лошади, показались из-за дюн в полумиле от лагеря. Хуан подозвал двух мужчин, чтобы они следовали за ним. Нельзя допустить, чтобы фьордландцы приблизились к его форту среди дюн на расстояние более пятисот шагов. Не нужно, чтобы раньше времени обнаружили, каким образом он подготовился к неизбежному. Под покровом ночи они доставили на берег корабельные орудия. А корабль вез два ящика, содержимое которых подтвердило тот факт, что их капитан не был ни глупым, ни сумасшедшим. Вероятно, у него были тайные приказы.
Худощавый солдат вышел из укрытия маленького бастиона, перекрывавшего единственный вход в лагерь. Он шел по почти невидимой тропе, которая странным образом петляла по песку. Его эскорт, фехтовальщица и престарелый аркебузир, тщательно следили за тем, чтобы идти строго за ним.
Предводитель фьордландцев был одет в блестящую непромокаемую одежду. Широкополая шляпа надвинута на лицо. Ярко-красное перо на шляпе было единственным цветным пятном во всей массивной черной фигуре.
— Тебе хотелось прогуляться, капитан, или… К чему все это?
У фьордландца был такой голос, какой может быть у человека, который проводит полжизни в каких-то трущобах, чтобы там в темных углах заниматься темными делишками. Хуан знал, что прибрежная полоса пользовалась дурной славой прибежища контрабандистов и мародеров.
— Сегодня день святого Раффаэля, и мы чтим господа нашего Тьюреда, тратя немного больше времени на все, делая все не слишком быстро, не самым быстрым способом, — не моргнув глазом, солгал Хуан.
Фьордландец зарычал.
— Тогда будет лучше, если я приду завтра. — Он поднял руку и повертел указательным пальцем в воздухе.
Его люди начали подгонять лошадей и разворачивать повозки.
— Подожди! Это не значит, что сегодня я не стану заключать сделок. Это было просто предупреждение о том, что тебе нужно проявить немного терпения.
— Я что, похож на терпеливого человека?
— Я предлагаю сотню золотых монет за каждую повозку с продуктами.
— Для меня это слишком прямолинейно. — Он негромко рассмеялся. — Быть может, ты не поверишь, но я человек осторожный. Судя по всему, твой бог скоро прогонит моих богов. И мне не хотелось бы ссориться с ним уже сейчас, оскорбляя обычаи в честь святого… Как его там?
— Раффаэля. — Хуан понял, что собеседник видит его насквозь.
Он не знал даже имени этого человека. Но он был здесь главным. С тех пор как он пришел в первый раз, ни один торговец не отваживался больше заходить в их лагерь.
— Это очень хорошие продукты. Зима на пороге, солдат. Что мне сказать? Моим людям приходится голодать, чтобы продать вам припасы. Они понимают, что золото нельзя съесть. И очень нелегко собрать что-то для вас. Для тебя повозка будет стоить сто пятьдесят.
Хуан сглотнул. За эти деньги можно было купить приличный двор с большим количеством скота и дюжиной батраков с семьями. Когда однажды он отправится на покой, у него не будет такой суммы.
— У меня всего три сотни, — признался он.
— Разгрузите две повозки, — не моргнув глазом, приказал фьордландец.
Хуан посмотрел на собеседника. Если бы он только мог видеть глаза этого негодяя! Он ждет, что его станут просить? Никогда! Он поднял руку. Это был знак для стражи в лагере принести последний сундук с золотом.
— Знаешь что, старик? Я сделаю тебе подарок. До захода солнца королева будет в Альдарвике. Если завтра она придет сюда, сдавайся. Она приведет с собой самых отъявленных головорезов которых только можно себе представить.
— Боюсь, от солдат ожидают, что они станут сражаться, — спокойно ответил Хуан.
— От тебя ждут глупости?
— Если это по чести.
Фьордландец махнул рукой в сторону прибрежной полосы, указывая на остов «Ловца ветров».
— Если вы станете сражаться, то к завтрашнему вечеру будете все, как тот парень. Корм для чаек!
Математика войны
— Катер с зеленым парусом вышел в море, брат маршал ордена.
Эрилгар вздохнул с облегчением. Значит, он не ошибся. Часть войны — чистая математика. Сколько солдат нужно для того, чтобы штурмовать бастион с десятью пушками? Сколько кораблей нужно, чтобы транспортировать этих солдат? Сколько потерь можно ожидать во время плаванья по неспокойному морю осенью?
Даже поведение людей в некоторой степени предсказуемо. Они достаточно хорошо изучили Гисхильду за годы сражений в Друсне. Ее бывшие учителя охотно говорили о ней. Кроме того, объединились сети шпионов Нового Рыцарства и Древа Праха, что упрощало задачу. Чем больше информации есть, тем меньше будет сумма того, что нельзя предугадать в больших расчетах войны.
Потребовался один день для того, чтобы известие о кораблекрушении достигло Альдарвика и было принято решение позвать королеву. Четыре-пять дней для быстрого коня, чтобы добраться до Фирнстайна. Пять-шесть дней на то, чтобы привести быстрый отряд в Альдарвик. Опять же — при условии, что перевалы не заснежены. Так что получается, что у них есть десять-двенадцать дней, прежде чем появится Гисхильда. Она не сможет быстро привести войско. Но ей оно и не понадобится для того, чтобы справиться с горсткой потерпевших кораблекрушение.
По совету Лилианны он позаботился о том, чтобы команда «Ловца ветров» состояла из гораздо большего числа солдат, чем обычно. Они смогут оказать ожесточенное сопротивление, на которое Гисхильда не рассчитывает. Это была мера предосторожности, чтобы свести к минимуму переменные в уравнении войны.
Свои расчеты он строил так, чтобы флот вторжения, при нормальных для осени погодных условиях на море Дивна, прибыл к Тюленьему острову на одиннадцатый день после крушения «Ловца ветров». Маленький катер с полным экипажем солдат отправился в патрулирование, чтобы помешать фьордландцам обнаружить флот и послать известие в Альдарвик.
Маршал ордена покинул свою палатку и с чувством глубокого удовлетворения вышел под проливной дождь. Еще три часа до сумерек. Широкая бухта с восточной стороны Тюленьего острова была забита: пятьдесят один военный корабль, в числе которых представители всех классов судов и более сотни транспортных. С первыми лучами солнца флот покажется у Альдарвика и начнет обстрел гавани. В то же время к югу и северу от города на сушу высадятся войска. Катер с зеленым парусом обозначит безопасные маршруты через ватты, чтобы военные транспортеры могли безопасно провести разгрузку.
— Ты выглядишь очень довольным, брат Эрилгар.
Маршал ордена обернулся к сестре Мишель. Она была главнокомандующей небольшого отряда Нового Рыцарства, сопровождавшего вторжение. На ней не было ни шляпы, ни шлема. Пряди ее длинных светлых волос липли к кирасе. «Она довольно красива для воительницы», — вскользь подумал Эрилгар. Затем вспомнил ее вопрос.
— Я всегда очень доволен, когда удается решить трудную задачу.
Мишель посмотрела на него, ничего не понимая. Она ведь воин, а не полководец. Ее сестра, вероятно, поняла бы, что он имеет в виду. Но Лилианна сама была занята тем, что решала задачу. Если погода не раскапризничалась, то ее флот должен быть уже в море Нери.
Мастер смерти
Оноре отложил отчет о сожжении еретиков в Альгаунисе и уставился во тьму ночи. Жиль де Монткальм приказал перевести его в свой собственный дворец. Он был, как и прежде, пленником, но гептарх пытался облегчить ему жизнь. Утром его даже спрашивали, не желает ли он принять даму. И когда он отказался, камердинер очень деликатно поинтересовался, не привести ли лучше мальчика.
Оноре засопел. Они ничего для него не значат! И пытка продолжалась по-другому. Каждый день он получал отчеты о том, как продвигается уничтожение Нового Рыцарства. Просто невероятно, что двух писем оказалось достаточно для того, чтобы навлечь на них это несчастье. И почему он не устранил Фернандо раньше?! Вот расплата за слабость. Уничтожение!
Дверь в комнату отворилась. Вошел старый слуга гептарха.
— Мой господин хочет видеть тебя.
Оноре медленно поднялся. Каждый раз, когда бывшего примарха вызывали, он опасался, что надоел Жилю.
— Как поживает твой господин?
Слуга был непроницаем.
— Увидишь, когда встретишься с ним.
Слуга повел Оноре наверх в комнату в башне, в которой Жиль обычно проводил время, если не мог уснуть ночью.
Гептарх выглядел жалко. Осунувшийся, он сидел в кресле перед камином. Руки, словно когти, вцепились в подлокотники. Казалось, они состоят из одних костей, кожи и синих вен. Лицо князя Церкви было бледным. На лбу выступил пот. На Жиле был ночной колпак и теплый халат на меху, хотя в башне было душно. На животе у старика лежала лоснящаяся грелка.
— Мне жаль видеть тебя в столь плачевном состоянии, брат.
Жиль одарил его улыбкой, напоминавшей оскал дворняги.
— Охотно верю. Если я умру, Тарквинон за несколько дней убедит совет в том, что будет умнее тайком удушить тебя в темнице. Вероятно, он даже прав, рассуждая таким образом.
— Как я могу служить тебе? — Оноре счел, что будет разумнее не принимать эти слова всерьез.
— Достань те чудесные вещи из Вороньей Башни!
Оноре поднял обрубок своей руки.
— Я никогда больше не смогу написать письмо тем почерком, который узнают мои доверенные лица. Только если какой-нибудь паршивый фальсификатор…
— Все это мы уже проходили, — перебил его гептарх. — Ты ведь у нас светлая голова. Я надеялся, что ты уже придумал какой-нибудь выход. Может быть, мне следует просто…
— При всем уважении, брат… однако, поскольку Новое Рыцарство незаслуженно находится в опале и сейчас в состоянии войны с Церковью, боюсь, они не станут повиноваться твоему приказу прислать несколько ящиков с сокровищами в Анисканс.
Жиль вздрогнул и прижал обе руки к животу. Негромко застонал. Оноре возблагодарил Господа за судорогу. Таким образом, у него появлялось немного времени на раздумья.
— Мои войска окопались в крепости Воронья Башня? — наконец спросил он. — Или же Лилианна и Альварез перешли в наступление?
Жиль глубоко вздохнул. Обессиленно покачал головой.
— Такую информацию ты от меня не получишь. У меня проблема с кишками, а не с головой.
— Я вовсе не собирался…
— Побереги дыхание. — Гептарх поглядел на огонь.
Подбородок опустился на грудь. Жиль громко пустил ветры.
Оноре призадумался о том, сумеет ли просто задушить старика и его слугу. Вне всякого сомнения, он был сильнее их обоих. Потом снова вспомнил о культе. Примарх цинично усмехнулся. Никогда больше он не сможет никого задушить!
— Что тебя развеселило?
— Сколько власти у тебя в совете?
— Достаточно!
— Ты решился бы покинуть Анисканс на полгода, брат?
Кожаное кресло слегка заскрипело, когда Жиль поднял голову.
— На пару недель можно было бы… Но на полгода? — Гептарх хрюкнул. — Нет, это было бы глупо. Власть нужно подпитывать. И она преходяща…
— Если мы отправимся во Фьордландию, то сможем отыскать один из магических каменных кругов язычников.
Старик хрипло, отрывисто захихикал.
— Мне кажется, все-таки в обвинениях в ереси Нового Рыцарства что-то есть. Что нам обоим делать в подобном месте?
— Тьюред дал мне способность лишать такие места святости и уничтожать их. И в то время, как я совершаю это, я могу исцелять. Ты смог бы снова стать совершенно здоровым. С учетом полного восстановления сил, я думаю, тебе было бы легче легкого восстановить потерянную власть, буде такое случится, когда мы вернемся назад в Анисканс.
— Почему мне так сложно поверить, что у тебя могут быть только добрые намерения?
— На этот вопрос тебе, пожалуй, нужно ответить самому. — Оноре не вполне удалось скрыть иронические нотки в голосе.
— Нужно изготовить теплые палатки с двойными стенками, — пробормотал гептарх.
— Что вы…
— Весна… В языческих землях она приходит поздно, не правда ли? Я терпеть не могу холод. Нужно очень многое подготовить. Нужны корабли… И сильный почетный эскорт. Ты хоть представляешь себе, сколько всего мне нужно взять с собой в такое путешествие? Моих писарей, лейб-медиков и слуг… Все должно быть хорошо продумано. Я гнию изнутри. Если ничего не предпринять, то через год я буду мертв. В этом случае я тоже потеряю власть… Так почему бы не съездить? Но нужно как следует подготовиться. Старикам нужен комфорт.
Оноре не верил своему счастью. Старик проглотил наживку! На севере Новое Рыцарство еще должно быть сильно. Оноре даже представить себе не мог, чтобы Лилианна позволила победить себя. У нее двадцать тысяч человек и крупный флот. Она освободит его, если узнает, что он возвращается!
— Близость смерти иногда окрыляет, — произнес старик тоном, который не понравился Оноре.
— Совершить путешествие будет разумным, Жиль!
— Я не это имел в виду. Если ты попытаешься навредить мне, тебе будет худо. Не сомневайся, у меня достаточно верных слуг, которые даже после моей смерти будут ревностно исполнять мои приказания. Я подумал, что ты должен прочувствовать смерть так же основательно, как и я. Гаротта — это слишком мягко. Даже то, как Тарквинон обращался с тобой в темнице, было роскошью. — Глаза гептарха лихорадочно блестели. Похоже, судороги отступили. — Старые священнослужители из Искендрии были мастерами смерти. Можно продлить мучения на много месяцев. Сегодня я отдал приказ начать казнь убийцы. Ты будешь ходить к нему каждый день, чтобы хорошо запомнить то, что будет с тобой, если ты попытаешься одурачить меня. И если я внезапно скончаюсь, тебя ждет та же участь. Даже если моя смерть будет естественной. — Он рассмеялся блеющим смехом. — Не надо смотреть на меня так затравленно. Мы ведь добрые друзья, не правда ли? Так что ты в безопасности. Или нет?
Галеаса для королевы
Мужчина в широкополой шляпе начертил на песке широкий вал.
— Они построили в дюнах самую настоящую крепость, госпожа. Я не сумел проникнуть внутрь, но не советовал бы начинать необдуманную атаку.
— Каменные стены слишком отвесны или по ним можно вскарабкаться?
Мужчина нарисовал хлыстом две полоски на заиленной земле.
— Вот здесь могло бы получиться. — Затем он нарисовал изогнутую линию напротив бастиона у входа в крепость. — Так они вчера шли из своей маленькой крепости. Должно быть, там что-то спрятано в песке. Может быть, ловушки.
— Или же они просто хотели обмануть тебя, — бросила королева.
Она посмотрела на небо. Почему этот парень не пришел еще вчера? Небо было затянуто тучами. Первые лучи солнца пробивались над горизонтом. Нужен был фонарь для того, чтобы разглядеть рисунок на земле, но уже скоро станет светло. Больше нельзя оттягивать с атакой.
— Подумай о ловушках в Железной Страже, — напомнила ей Юливее.
— Я не забыла о том, как Эрек висел на свае и как меня едва не закололи на дне ямы. Вероятно, все воины Древа Праха знают эту историю. Умный полководец мог бы подумать даже, что будет достаточно выйти из своего песочного замка, петляя в дюнах, чтобы удержать меня от атаки крепости в ее самом слабом месте.
— Откуда он мог знать, что ты придешь? — напомнила эльфийская волшебница.
— Может быть, мы наконец разделаемся со своей работой мясников, чтобы можно было позавтракать вовремя? — Аппанасиос вынул изо рта палочку, которой ковырялся в зубах, и плюнул на рисунок на земле. — Мы слишком сильно переживаем по поводу нескольких потерпевших кораблекрушение, которые, может быть, сразу же бросят оружие при виде наших славных войск.
Гисхильда выпятила подбородок. Нельзя терять времени! Если станет светлее, вражеским аркебузирам на валах будет легче целиться. И их потери будут гораздо значительнее.
Она подняла руку.
— По коням!
Войско, собравшееся на рыночной площади и в прилегающих улочках, зашевелилось. Мужчины вытряхивали трубки или поспешно заталкивали в рот лишний кусок хлеба. Кентавры громко захохотали. Ржали лошади. Ее конь наступил на нарисованный на земле план. Копыта растоптали линии, изображавшие ворота форта. Гисхильда ухмыльнулась. Хороший знак. Она взлетела в седло. Ее отряд был не очень велик. И трех сотен всадников не наберется. Большинство были друснийцами, которых навербовал Алексей. К тому же — эскадрон кентавров под командованием князя Аппанасиоса, несколько эльфийских рыцарей, служивших эскортом Юливее, и две дюжины маураван. Единственными, кто не ехал верхом, были эльфы. Тем не менее им без труда удавалось держать темп безумного марша через горы с остальной частью отряда.
К ним присоединились еще несколько добровольцев из Альдарвика, впрочем, Гисхильда подозревала, что им в первую очередь интересно разграбить форт, а остальным предоставить сражаться.
В переулках возникла ужасная давка. Выступление снова откладывалось. Гисхильда нервно барабанила пальцами по луке седла, в то время как Аппанасиос с руганью пытался привести в порядок свой кентаврийский отряд.
Из гавани донесся звук рога.
Наконец кентавры прошли северные ворота.
Зазвонил колокол. Потом еще один.
Гисхильда нетерпеливо огляделась. Отряд снова остановился. Некоторые рыцари замерли и обернулись. Бормотание и проклятия в колонне стихли. Успокоились даже лошади.
Послышался глухой грохот. Потом до ушей Гисхильды донесся громкий треск. Сразу же за этим последовал новый удар — дали мощный залп.
Разбитые черепицы полетели с крыши в конце переулка.
Через площадь бежала женщина. Она размахивала руками.
— Повсюду корабли! — кричала она. — В море полно кораблей! Я еще никогда не видела так много кораблей!
Гисхильда была поражена. Как такое может быть?..
— Нужно уходить отсюда, — негромко, но отчетливо произнесла Юливее.
Гисхильда покачала головой.
— Я не могу.
— Разве ты не понимаешь? Это было не кораблекрушение!
Пушечное ядро со свистом пронеслось у них над головами.
Лошади встали на дыбы.
— Это была галеаса, — ответила Гисхильда. — Очень большой корабль. Послушницей я была… Никто не откажется от такого корабля.
— Галеаса как цена за голову королевы. Как мне кажется, неплохой обмен.
Сквозь строй к ней протолкался приземистый мужчина. Он был похож на ярла Гутрума, которого она победила на дуэли в тронном зале, а затем изгнала.
— Госпожа, на севере высаживаются войска! Молю, забудь вражду между нашими домами. Спаси Альдарвик!
— Мы должны бежать, пока они не окружили город, — настаивала Юливее.
Гисхильда знала, что будет разумным прислушаться к эльфийке. Но если она сейчас убежит, то вера и мораль ее подданных будут уничтожены. Кто же последует за королевой в следующем году, если она в первой же битве, которая состоялась на ее земле, позорно бежала при виде врага?
— Мы займем пляж! Быть может, нам удастся отбросить их, пока они будут высаживаться. Это единственный момент, когда они не смогут воспользоваться своим численным превосходством. Следуйте за мной!
Особенности рыцарей
Большой транспортный корабль сильно раскачивался в волнах прилива. Грузовые люки были открыты, чтобы впустить свет на палубу с лошадьми. Животные были напуганы; они чувствовали приближающуюся опасность. Раффаэль смотрел на большую погрузочную платформу, которая пока еще была частью борта корабля. Ее края были обхвачены особым образом обработанной тканью. Какой-то водонепроницаемой штукой, позволявшей корпусу не протекать. Раффаэль помнил, что учил ее название давным-давно, во времена, проведенные на «Ловце ветров». Целую вечность назад, когда они еще были детьми, а мир еще не сошел с ума.
Несколько мгновений — и платформа опустится, и тогда он будет одним из первых, кто ступит на землю язычников. В королевство, которым правит маленькая светловолосая девочка, с которой он так много лет назад вместе стоял в бассейне посвящения в Валлонкуре.
— Страшно? — Эсмеральда самоуверенно улыбнулась ему.
Из-за носа с горбинкой она казалась похожей на хищную птицу. Похоже, эта безумная атака ее по-настоящему развлекала.
— Конечно, страшно! Было бы ненормальным, если бы мне не было страшно!
Она ухмыльнулась.
— Боюсь, что одной из важнейших особенностей рыцаря является способность не колеблясь пойти туда, откуда обычные люди бегут в страхе.
— И почему никто не сказал мне этого в ту ночь, когда я должен был выбирать, носить ли мне золотые шпоры?
— Потому что ты взошел на борт этого корабля, хотя и знал, что на протяжении всего путешествия будешь великодушно делиться едой с рыбами. Потому что ты добровольно записался в первую волну атакующих…
Раффаэль показал на платформу.
— Если бы я знал, каким образом мы будем покидать корабль, то ноги моей здесь бы не было!
Тяжелый корпус корабля поднимался и опускался на волнах. И Раффаэль чувствовал, как вместе с ним поднимается и опускается его желудок. Он сжал зубы и посмотрел наверх, на большой грузовой люк. На палубу, где размещались лошади, текли потоки дождевой воды. Стойла были обиты толстой стеганой тканью. Большинство животных хорошо перенесли путешествие, хотя судну почти все время приходилось бороться с волнением на море.
Моряки тем временем орудовали зубилами у платформы. Ругаясь, они сражались с уплотнением, пока наконец в борту корабля не появилась щель.
Раффаэль нащупал амулеты, висевшие на поводьях его кобылы, и взмолился святому Раффаэлю, своему покровителю, некогда ушедшему из жизни во время завоевания портовой крепости Искендрия.
— По коням! — скомандовала Эсмеральда.
Раффаэль взлетел в седло. Его кобыла беспокойно пританцовывала на месте.
— Спорим, половина кляч, которых мы погоним через платформу, переломают себе ноги?
Эсмеральда негромко рассмеялась.
— Спорить с тобой, Раффаэль?
Она натянула поводья. Черный жеребец рвался вперед.
Со звуком, напоминавшим стон, платформа опустилась на воду. По всей ее длине были набиты деревянные планки, чтобы лошади могли хоть как-то держаться. Вода билась о дерево. Раффаэль бросил взгляд на сушу. Подобраться ближе к берегу каррака не могла, хотя у нее и было плоское дно и она была сделана для мелких прибрежных вод.
— Увидимся у башен Валлонкура! — крикнул молодой рыцарь и пришпорил кобылу.
Бок о бок с Эсмеральдой он ринулся на платформу.
Ударившись о воду, кобыла запрокинула голову. Раффаэль чувствовал, что она не находит почвы под ногами. Изо всех сил поплыла к берегу. Сам он был в воде по бедра. Он постоянно шептал молитвы святому Раффаэлю и поклялся себе, что никогда больше не ступит на корабль. По крайней мере на такой, где в борту есть огромный зев, через который дурачков вроде него гонят в ледяную морскую воду в дождливый осенний день.
Когда кобыла наконец обрела опору, он отважился посмотреть назад. Пять кораблей опустили платформы и теперь изрыгали всадников. Дюжины весельных лодок, плотно набитых пикинерами, аркебузирами и фехтовальщиками, неслись к берегу.
Раффаэль видел, как каурый жеребец поскользнулся на платформе соседнего корабля. Он просто свалился на бок, потащил за собой еще двух лошадей. Рыцарь отвернулся. Он понимал, что означает упасть в воду даже в самых легких доспехах.
Через борта его сапог лилась вода, когда он легким движением бедер заставил кобылу выбраться на берег. «Не оборачиваться, — твердил он себе снова и снова. — Ты жив. Остальным ты не поможешь».
Он вспомнил совещание, состоявшееся накануне вечером. Мишель отдавала четкие приказы. Было важно выполнять их. Не думать… Просто следовать приказам. Он — рыцарь. Он должен быть примером для остальных!
Раффаэль вынул из ножен тяжелую саблю и указал налево.
— Образовать шеренгу! — Какое облегчение, что в его голосе не слышно и следа внутренней неуверенности.
Услышал стук подков позади себя. Большинство сможет, думал он. Наверняка! Но ставить на это он бы не отважился.
Новые всадники видели в нем ветерана, равно как и в Эсмеральде. Он и девушка два года сражались в Друсне. Большинство воинов сменили через год и отправили служить в гарнизон где-то на юге. Они с Эсмеральдой записались снова. Они сражались вместе с Жероме. Рыцарь был живой легендой ордена. Он командовал Черным Отрядом в бесчисленном множестве сражений. Один только этот факт превращал их обоих в ветеранов в глазах рекрутов.
Наконец Раффаэль собрался с духом и обернулся. На пляже грохотали пушки. Флот начал обстреливать крепость. Все больше и больше вооруженных рыцарей выбиралось из воды на берег. Мужчины и женщины присоединялись к нему.
Эсмеральда неслась вдоль берега, выкрикивая приказы.
Света было еще мало. Город на берегу был всего лишь черной тенью. Дождь лил как из ведра. Но Раффаэль радовался, как никогда. Он справился! Штаны мокрые, лошадь еще не оправилась от страха, но самое страшное позади.
Он с удивлением наблюдал за тем, как город породил тень. Длинную черную линию, которая, словно щупальце каракатицы, хотела ухватить добычу.
Раффаэль чувствовал, как холод осеннего утра поднимается по спине. Всадники! Как это фьордландцы могли отреагировать настолько быстро? Знали ли они о готовящемся вторжении?
Судя по длине колонны, навстречу им вышли по меньшей мере двести врагов. Они не должны дойти до пляжа! Войска высаживались разрозненно, небольшими группами. Сейчас их было легко одолеть. А корабли не окажут поддержку. На массивных транспортных судах не было орудий, которые могли бы успешно обстрелять берег.
— Следуйте за мной! — Молодой рыцарь поднял тяжелый клинок. Затем устремился навстречу черной линии.
Они должны задержать врага. Слова Эсмеральды эхом звучали в его ушах. Боюсь, что одной из важнейших особенностей рыцаря является способность не колеблясь пойти туда, откуда обычные люди бегут в страхе. С тридцатью бойцами не выходят против двухсот! Нужно надеяться, что Эсмеральда примет меры и выживет. Будет жаль, если его семья ничего о нем не узнает. Он был первым рыцарем в роду, который раньше порождал только конокрадов и игроков в кости. Было бы здорово, если бы следующие поколения придерживались его выбора.
От призрачного щупальца отделилось несколько фигурок. Он видел, как всадники пристраивают стволы своих аркебуз на согнутый локоть левой руки, чтобы было удобнее целиться.
Неровный залп ударил по ним. Свинцовая пуля расплющилась о его кирасу, не причинив никакого вреда. Еще сотня шагов. Теперь и фьордландцы вынули из ножен мечи и пришпорили коней.
Еще тридцать шагов. Отряд врагов рассыпался. Те, у которых лошади были лучше, вышли вперед. Высокий парень, размахивавший вороньим клювом, летел прямо на него. Вплотную к нему неслась фурия в сверкающих доспехах.
— Сейчас вы посмотрите, как используют огнестрельное оружие в конной стычке, — пробормотал Раффаэль и вынул оба заряженных седельных пистолета.
Еще десять шагов. Он поднял оружие, чтобы прицелиться, и тут увидел, как из ствола течет вязкая серая грязь. Вороний клюв был нацелен прямо ему в голову. Он хотел поднять меч, чтобы перехватить клинок, но понял, что двигается слишком медленно. Значит, эта проклятая вылазка в море его все-таки убьет.
Кровь предков
Гисхильда ругалась, словно кентавр, когда увидела всадников на пляже. Поскольку над всеми кораблями развевалось знамя Древа Праха, она надеялась, что не встретит своих старых братьев по оружию. Но Черный Отряд входил в элиту Нового Рыцарства. То были лучшие легкие войска ордена. Люк рассказывал ей, что в их число входит и Эсмеральда. Неужели она тоже там, внизу, на пляже? И не там ли Жероме, герой пистольеров, который командовал Черным Отрядом во множестве сражений в Друсне?
Однако сейчас не время для сантиментов. Новое Рыцарство было острием копья вторжения. Не она выбирала войну со старыми товарищами!
Гисхильда пришпорила жеребца. То был один из лучших скакунов, которые когда-либо рождались на королевском конном заводе.
— Обходите их с фланга! — крикнула Гисхильда, перекрикивая стук подков. Она не позволит этому маленькому отряду смертников прогнать ее с пляжа!
Что-то было странное в предводителе врагов. Довольно низенький для рыцаря, и в седле держится не так, как все. Эта посадка напомнила Гисхильде о годах, проведенных в Валлонкуре. Один из ее братьев-Львов постоянно ссорился с учителями верховой езды, потому что слишком сильно пригибался к шее коня. И при этом был лучшим наездником их звена.
Еще пятьдесят шагов. Она держалась вплотную к Алексею. Теперь Черный Всадник достал свои пистолеты. Точно выбрал момент. Он мог выстрелить Алексею в лицо с маленького расстояния прежде, чем тот собрался бы нанести удар вороньим клювом. Этому учили в Черном Отряде!
Гисхильда пришпорила своего скакуна и толкнула друснийца. Выстрела не последовало. Алексей не попал в рыцаря. Теперь Гисхильда была на одном уровне с Черным Всадником. Слишком низко, чтобы нанести еще один удар мечом. Поэтому она ударила его тяжелой бронзовой гардой по лицу, которое было трудно различить за шлемом с нащечниками.
Затем всадники пронеслись друг мимо друга. Позади послышался звон стали и крики сражающихся. Она развернула коня. Алексей поднял вороний клюв, чтобы отсалютовать ей:
— Не стоит присматривать за мной. Это сделают мои боги.
Эти слова рассердили ее. Что он себе возомнил?! Если бы порох рыцаря не промок, его черепушка разлетелась бы окровавленными осколками по всему пляжу.
Гисхильда глубоко вздохнула. Она знала об опасности, таившейся в ее крови. Опасности того, что в битве она будет руководствоваться только чувствами. Яростью и желанием проливать кровь. Таким был ее отец. А до него — еще многие в их роду. Одно это она и хотела вынести из опыта лет, проведенных среди рыцарей, — способность сохранять хладнокровие в пылу сражения. Так сражаются победители!
Она отвернулась от пятачка, где сражались черные рыцари. Они принесли себя в жертву, чтобы дать время своим товарищам выбраться из лодок. Большинство друснийцев и кентавров сражались с маленьким отрядом. Но эльфы были другими. Они держались поодаль и ждали. Наблюдали за ней.
— К пляжу! — крикнула Гисхильда.
Она понеслась навстречу всаднику, только что вышедшему на берег. Воин еще не отошел от сражения с морем.
Королева нанесла обманный удар в голову. Когда мужчина машинально поднял руку, она изменила направление удара и кольнула в незащищенную подмышку. Клинок свободно вышел из раны. Кровь, пульсируя, брызнула на серебристо-голубую сталь. Убивать таким образом она научилась в Цитадели ордена. Она знала о существовании большой артерии, в которую можно попасть ударом в подмышку. Они тренировались на протяжении многих часов в странноприимном доме. Перевязывали раны, изучали повреждения. Учились тому, как лечить людей и где они наиболее уязвимы. Однако каждый час урока в целом был посвящен только одному — научить, как победить в последней войне. Всеми средствами. И все эти средства она теперь применит против священнослужителей Тьюреда!
Она бросила взгляд на море. Так много кораблей.
Ее маураваны уничтожали отряд аркебузиров, пытавшийся сгруппироваться на пляже. Пена, разбивавшаяся о берег, была красна от крови.
Бой с первым отрядом черных стрелков был предрешен. Кентавры и друснийцы повернулись к берегу и теперь гоняли по пляжу высадившихся мужчин и женщин. Из некоторых лодок в них стреляли из аркебуз.
Гисхильда увидела фигуры в черных доспехах, неподвижно лежавшие на светлом песке. Нужно забыть о том, что когда-то в Валлонкуре у нее были друзья. Друзья не приходят с обнаженным клинком в руке, чтобы отнять у нее землю.
Она
поскакала к маураванам.
— У вас есть огненные стрелы?
Молодая эльфийка, раскрасившая лицо красно-коричневым цветочным узором, посмотрела на нее снизу вверх.
— Что мы должны поджечь?
Гисхильда посмотрела на большие транспортные корабли. Там, вплотную к поручням, стояли солдаты. Нужно приказать стрелять по кораблям, которые еще не начали высаживать войска. Толпа помешает тушению пожара. Максимальный урон! Одно предложение из книг, которое любила цитировать Лилианна де Дрой, никак не шло у нее из головы. Это написал Игнациус Рандт. В свою бытность послушницей Гисхильда в равной степени ненавидела Лилианну и восхищалась ею.
Острием меча она указала на одно из транспортных судов. Для Лилианны наверняка это только цифры, они определяют победу или поражение. А для нее — враги. Если сейчас она пощадит их, завтра умрет очень много ее людей.
— Вы можете попасть в то большое транспортное судно позади?
Мауравани проверила ветер.
— Далеко. Трудный выстрел.
— Все лучники должны объединить силы для обстрела этого судна. Стреляйте, пока оно не загорится. А потом выберите другой транспортер, который еще не начал высаживать солдат.
— Я поняла. — Эльфийка побежала к остальным маураванам.
Они развели огонь на песке.
Несколько лодок покачивались на волнах, никем не управляемые. Ее всадники атаковали их еще в воде и положили всех, кто был там, прежде чем кто-либо из них успел ступить на землю.
Остальные лодки остались в море. Они держались за пределами досягаемости. Некоторые стреляли, но из-за прибоя было невозможно прицелиться. Пока лодки не высадили свой груз на берег, для людей на борту корабля не было возможности уйти от огненного обстрела, который начнут маураваны.
Вот уже по широкой дуге понеслись стрелы по направлению к карраке. Эльфы целились хорошо. Их выстрелы попали высоко в паруса. Дождь прекратился. Паруса занялись.
К Гисхильде подошла Юливее.
— Ты довольна?
Королева оглядела пляж. Мужчины и женщины из Альдарвика, присоединившиеся к ним, принялись грабить мертвецов.
— Это мне не нравится!
— Мертвым все равно, снимут ли с них сейчас сапоги и доспехи. Не об этом речь.
— Но мне не все равно! Существуют правила! Я…
— Вон те, что находятся на кораблях, они не могут защититься. Для этого тоже существуют правила?
— На этих кораблях полно вооруженных людей. Мы выбрали единственный момент, когда можем причинить им вред, а они не могут обороняться. Я не нарушаю никаких правил, защищая свою родину!
— Разве ты не слышишь их крики? Как ты думаешь, что они сделают с жителями Альдарвика, если вдруг одержат победу?
Гисхильда не хотела думать об этом.
— Делая то, что я делаю, я мешаю им победить!
Она видела, как мужчины и женщины толпами прыгают за борт, многие — в полном доспехе. Они должны знать, что таким образом не смогут выбраться на берег. И тем не менее предпочли эту смерть тому, чтобы сгореть заживо. Судьба, предначертанная еретикам и иногда язычникам, которые не хотели отречься от своих богов.
— Куда подевалась девочка, когда-то носившаяся по лесам вместе с Сильвиной? Девочка, которая не могла смотреть, как лиса поймала рыжую белку и прокусила ей горло? Как ты могла настолько сильно измениться?
— Где ты была в ту ночь, когда мне всадили кинжал в грудь в лесах Друсны? Где ты была, когда меня держали в Цитадели вопреки моей воле? Та Гисхильда, которую ты знала, осталась лежать где-то на обочине долгой дороги, которую мне пришлось пройти одной.
Юливее развернула коня и унеслась прочь.
— Проклятая… тупая корова! — прошипела Гисхильда, не будучи в состоянии сдерживать ярость.
Как эльфийка себе это представляет? Что она поднимет над Альдарвиком белый флаг и будет вести переговоры с захватчиками, чтобы те не жгли дома и по возможности во время своего вторжения ничего не ломали и никого не трогали? Когда сражаются государства — это не рыцарская дуэль по правилам!
Раздраженно подозвала нескольких друснийцев.
— Прогоните мародеров с пляжа! Мне здесь нужны только воины! Ворам следует оставаться в городе!
Мужчины удивленно посмотрели на нее. Но, увидев ярость в ее взгляде, они поспешили исполнить приказ.
Гисхильда поскакала к маураванам. Эльфы делали свою работу со стоическим спокойствием. Одна каррака уже пылала ярким пламенем. На второй еще немного — и у команды не останется надежды на возможность справиться с огнем.
— Отставить!
Один из эльфов удивленно посмотрел на нее.
— Вы можете стрелять так, чтобы они поняли, что мы можем поджечь все корабли?
Теперь все опустили луки.
— Объясни, пожалуйста, — сказала эльфийка с разукрашенным лицом. — Боюсь, я не слежу за ходом твоих мыслей. Ты хочешь, чтобы мы перестали убивать твоих врагов?
— Если я захочу, чтобы мои приказы обсуждались, я сообщу тебе об этом. Пусть те, в море, поймут, что мы можем сжечь все корабли, если захотим. И этим ограничьтесь!
Маураваны переглянулись. Их лица были словно маски, но Гисхильда знала, что они подумали о ней.
Аппанасиос несся по пляжу.
— Госпожа! Госпожа! Они высаживаются и на юге. На том пляже их уже сотни. Они отрезают пути к Альдарвику. Если мы хотим вернуться в город, нужно торопиться. Мы должны отступить в горы. Самое позднее через два часа Альдарвик будет окружен. Если мы сейчас не…
Мощный взрыв заставил всех замолчать. Треск был таким жутким, что каждый почувствовал его своим телом.
Над пляжем пронесся сильный порыв ветра. Плащ Гисхильды облепил ее доспехи. Жар коснулся лица. Доски, обрывки канатов и части тела посыпались на берег. Всего в паре шагов в песок вонзилась мачта, словно огромный сердитый ребенок воткнул палку в песок, разочаровавшись в своих оловянных солдатиках.
В ушах Гисхильды появился чужеродный звук. Словно крик птицы, державшийся постоянно на одной ноте. Перед ней на песке лежала нога с частью икры. Не было обрывков ткани, не было обуви. Только голая плоть. Совсем чистая, словно на столе у мясника.
Что-то ударилось в наплечник ее доспеха. Она огляделась. Капли воды и крови забрызгали доспехи. Они медленно оседали на полированную сталь в причудливом узоре.
Лошадь Алексея упала. Князь без земли оказался в ловушке под массивным телом животного. Двое его людей копали клинками мокрый песок, пытаясь вызволить предводителя из-под трупа.
Гисхильда посмотрела на море. Три большие карраки опрокинулись. И лежали, словно выброшенные на берег киты. Мачты указывали на берег. Повсюду за них цеплялись люди. Неразбериха напоминала муравейник, который разворошили палкой.
Несколько маленьких лодок просто исчезли, равно как и горящий корабль. На его месте не было ничего. Но, умирая, он передал огонь дальше. Повсюду команды сражались с горящими парусами. Несколько мачт и рей были сломаны и висели, словно вывернутые из суставов конечности. Все это напоминало день в Вилуссе, когда она в слепой ярости разожгла погребальный костер для своего отца. Совсем одна… Она взорвала пороховую башню замка и всего лишь час спустя — большой склад в гавани. При этом было уничтожено семнадцать кораблей, об этом она знала. Сколько погибло людей, она не представляла. То был погребальный костер, поднявшийся до небес. До Златых Чертогов, где ее ждал отец.
Сегодня так не должно было случиться. Запах холодного пепла и горелой плоти витал над пляжем. Прибой выбрасывал на берег мертвецов. Они лежали на границе прибоя вплотную друг к другу, некоторые — обнажены, с безупречным телом, словно только что из ванной, другие — с уродливо исковерканной и истерзанной плотью.
Она не хотела этого. Боги свидетели! Она не догадывалась, что это пороховой корабль, тот, в который она приказала стрелять маураванам.
— Я не знала… — Она едва слышала собственный голос.
До ее слуха почти не долетали звуки. Но один странный звук по-прежнему доминировал. Что это, предсмертный крик ушедших душ? Если они закричат все разом и их будет много — не обретают ли они голос?
Алексея вытащили из-под лошади. Он что-то кричал. Она не разбирала слов. Но она догадывалась, что он хочет знать. Назад в город? Или в горы?
Ее войско ушло с пляжа. Все недоумевали так же, как и она. Они казались расстроенными детьми, которые хотели пошутить, а шутка приобрела неожиданный размах.
Гисхильда знала, что Юливее права: Альдарвик заплатит кровью за приказ, который она отдала лучникам.
Правила
— Существуют правила. Она знает это!
Раффаэль смотрел на пламя маленького костра. Они сидели между дюн, немного защищенные от ветра. Мелкий дождь моросил, поливая угли. Было ужасно холодно. Теплая одежда, которая была у Раффаэлл под доспехами, не сохла. Железо лат вытягивало все тепло из его тела. Нужно снять их. Просто неразумно сидеть у костра, тепло которого не согревает.
Наконец он поднялся, стянул с себя тяжелые кожаные рукавицы и дрожащими пальцами принялся расшнуровывать кожаные завязки.
— Она знает, что существуют правила. Мы все учили это.
Эсмеральда постоянно повторяла эти слова. Она уже давно сняла доспехи. Но с тех пор, как Раффаэль сказал ей, что видел Гисхильду, она стала словно сама не своя.
Нагрудник со звоном упал на землю. В свете костра было видно, что ногти рыцаря посинели от холода.
Этот звук прервал ходившие по бесконечному кругу мысли Эсмеральды. Она посмотрела на него.
— Ты точно уверен, что видел ее?
Раффаэль вздохнул.
— Да. Она спасла мне жизнь. — Он пытался расстегнуть пряжки хауберка, лежавшего поверх кирасы и защищавшего шею от ударов.
Наконец Эсмеральде пришло в голову помочь ему. Они вдвоем молча стянули с него остальной доспех. От его одежды шел пар. Молодой рыцарь разделся до рубашки. Зябко дрожа, он наклонился и протянул руки над пламенем.
— Там был друсниец, который пробил бы мне шлем вороньим клювом, если бы не Гисхильда. Я узнал ее в последний миг. Но я совершенно уверен в том, что это была она.
Раффаэль массировал опухшую щеку. Удар, который она нанесла гардой своего оружия, стоил ему двух зубов. Он выпал из седла, и его едва не растоптали копыта коней. На него наступили всего четыре или пять раз. Но доспехи защитили от серьезного повреждения. Его людям повезло меньше. Все, кто собрался вокруг него для отражения атаки, были повержены. А он просто остался лежать на песке и притворился мертвым. Он не стыдился этого. Один, оглушенный ударом Гисхильды, он не смог бы сделать ничего.
Эсмеральда укрылась от преследователей в дюнах, когда поняла, что битва на пляже проиграна. В том, чтобы спасти свою жизнь, не было ничего бесчестного, чтобы на следующий день сражаться с новыми силами. Они не подвергли опасности никого из товарищей. И тем не менее гордость обоих была задета. Сегодня их мир треснул по швам. И они пытались восстановить его.
— Это была Гисхильда, — снова сказал он. — Я наблюдал за ней, когда лежал на земле. Она послала нескольких воинов, чтобы те прогнали мародеров. Они без зазрения совести перерезали бы мне горло за сапоги.
— Я же говорю, она знает правила. Мы сидели рядом и учили их вместе.
Раффаэль вспомнил ту далекую зиму, когда они собрались у камина в своей башне и Друстан рассказывал им о правилах войны. Они нужны были для того, чтобы уменьшить ужас. Заковать в оковы кровожадную бестию, дремавшую в каждом из них. Магистр Друстан подобрал тогда очень красивые слова для этого.
Раффаэль часто вспоминал печального однорукого рыцаря, который был их учителем до дня большой свадьбы. После двух лет, проведенных в Друсне, рыцарь уже понимал, как их магистр стал тем человеком перепадов настроения, которого они так боялись послушниками.
Всю зиму он постоянно рассказывал о правилах войны. Нельзя поднимать оружие против женщин, стариков и детей. Кроме тех случаев, когда те вооружены и нанесли первый удар. Нельзя убивать того, кто хочет сдаться и сложил оружие. Нужно оказывать помощь раненым врагам, когда битва позади.
Правил было так много. Но в целом их можно было объединить одним предложением — нужно избегать любой ненужной жестокости.
Эти правила отличали солдат от варваров. И для того, кто хотел быть рыцарем, существовало еще больше правил. Они не целились во вражеских командиров. Не наносили ударов в спину. Не выходили против других с неравным оружием.
Раффаэль не мог понять, как Гисхильда сразу дважды могла спасти его жизнь, а потом приказать поджечь пороховой корабль Он видел, как она выбрала из всех кораблей именно его и отдала приказ обстреливать. Что это — месть за нападение на эльфийский город? Раффаэль не был при этом, но, когда флот стоял без дела у Вороньей Башни и воины, грабившие Альвенмарк, несли свои сокровища в трактиры, часто возникали споры по поводу того, не потеряли ли воины ордена после резни в Вахан Калиде право называться рыцарями. Ему было стыдно до глубины души за то, что именно Анна-Мария, Львица из его звена, командовала одним из двух кораблей, которые были взорваны в эльфийскои гавани.
— Нужно позаботиться о том, чтобы мы были в числе первых, кто будет штурмовать Альдарвик.
Эсмеральда удивленно смотрела на него.
— Как думаешь, что там будет? Все, кого я знаю, сегодня потеряли товарищей.
Он посмотрел на свою кирасу. Маленький, покрытый эмалью герб — вот и все, что осталось от Нового Рыцарства. Их знамя отнял орден Древа Праха, равно как и их корабли, и крепости. Осталось только это.
Он взял в руки нагрудник и отер грязь со своего герба. Некоторые из его товарищей-рыцарей от отчаяния и ярости сбили покрытый эмалью герб со своих нагрудников.
— Ты поможешь мне, Эсмеральда?
— Как ты себе это представляешь? Что мы будем стоять и защищать варваров, которые окопались за своими крепостными стенами?
Раффаэль выдержал ее сердитый взгляд.
— Именно! Когда падут стены и победа будет за нами, придет время убийц и рыцарей. Я совершенно точно знаю, на чьей стороне буду я. — Он провел рукой по Древу Крови на своем гербе. — В Валлонкуре нас воспитали как рыцарей. Мы должны во всем быть примером. Лучшими фехтовальщиками и стрелками. Самыми отважными во время атаки. Но это не все. Мы также будем справедливыми рыцарями, которые не станут нарушать правил войны. Я думаю, то, что произошло в Альвенмарке, привело к падению нашего ордена. Там наши командиры перестали вести войну по нашим же правилам. И Тьюред наказал наш орден за это.
— Да, все, за что мы сражались… уже не существует, — согласилась с ним Эсмеральда.
— Тем не менее нам решать. Маршал ордена Древа Праха, конечно, может отнять мою жизнь, но не мою честь. Она может быть разрушена только моими поступками. И Новое Рыцарство будет уничтожено только тогда, когда умрут последние из нас, или когда мы продадим свою честь. Наше знамя и наши замки пропали. Но гораздо больше значат наши поступки. Они будут определять то, какими запомнят нас дети Тьюреда. Помоги мне смыть грязь с нашего герба. Война за Фьордландию будет последней войной Церкви. Здесь нам решать, запомнят ли нас героями или кучкой неудачников под предводительством предателей и еретиков.
Считать корабли
Сигурд опустился на колени рядом с мужчиной, для которого они устроили ложе возле жаровни в пиршественном зале. У него больше не было носа, он потерял полноги. Не помнил своего имени. У чужака почти не было сил говорить. Те немногие слова, которые он мог произнести, были важнее.
Три дня назад охотники нашли его на горе Верберг неподалеку от Фирнстайна, где тот прятался в развалинах старого хутора. Он был единственным выжившим из трех посланников, которые покинули Альдарвик. Мужчина уже одной ногой стоял в Златых Чертогах. Тем, что он был еще жив, он был обязан только целительной силе Морвенны.
Сигурд по очереди оглядел мужчин и женщин, собравшихся вокруг него. Пришли все командиры, союзники и те немногие ярлы, которых ранняя зима задержала в Фирнстайне.
— Он покинул Альдарвик двадцать два дня назад, — сказал Сигурд. — Тогда Гисхильда была еще жива.
Он увидел, как Эрек сжал кулаки. Он знал, каково парню. Он сам упрекал себя в том, что не поехал с ней даже вопреки ее воле.
— Я не понимаю, почему она не послала никого из маураван, — задумчиво почесал подбородок эльфийский князь Олловейн. — Ни снег, ни горы не могли бы их задержать. Они были бы здесь через несколько дней.
Сигурд откашлялся.
— Она вообще никого не посылала. Этот мужчина — от ярла Альдарвика.
— Не понимаю, — пробормотал эльф.
— Разве ты не достаточно узнал ее? — возмутился князь Тирану. — Упрямая дурочка.
— Взвешивай слова, когда говоришь о королеве, или я возьму тебя за яйца и вышвырну из тронного зала, — прорычал Эрек.
— Прошу вас, мы должны сохранять хладнокровие. — Сигурд пытался успокоить горячие головы. Хотя он готов был подписаться под словами Эрека, ссора с эльфами — последнее, что им сейчас нужно.
— Что тут обсуждать? Мы собираем войско и пробиваемся к Гисхильде.
Сигурд вздохнул. До сих пор они предполагали, что не получили известия от Гисхильды только из-за раннего наступления зимы. Никто не сомневался в том, что со своим войском она справится с потерпевшими кораблекрушение рыцарями ордена. Втайне Сигурд даже думал, что королева права в том, что засела в Альдарвике и ушла таким образом от проблем при дворе.
— Даже мои люди не пройдут по перевалам по глубокому снегу, — заметил Оргрим, повелитель троллей. — Послать войско невозможно.
— Тогда мы пойдем по тропам альвов. Должен же быть путь в Альдарвик!
— Об этом я уже думал, — заявил Олловейн. — Это не выход. Поблизости от города нет звезды альвов. Нам преградят путь другие заснеженные перевалы. Мы не можем пойти в Альдарвик.
— А по морю? Флот в Гонтабу! Ведь не нужно много времени на то, чтобы подготовить флот к отплытию.
— Не то чтобы я хотел обидеть тебя, король Эрек, — произнес Тирану тоном, заставлявшим заподозрить обратное, — но флот в плохом состоянии. Более половины кораблей не годятся для плавания во время зимних штормов. Они потонут прежде, чем мы выйдем в открытое море.
— А флот Альвенмарка?
— В открытом море, недосягаем, — заявил Тирану.
Сигурд заметил, как мрачно посмотрел Олловейн на князя Ланголлиона.
— Посланник знает, насколько силен флот ордена у Альдарвика? — спросил мастер меча.
Капитану мандридов пришлось наклониться почти к самым губам обессилевшего мужчины, чтобы разобрать его слова.
— Порядка пятидесяти кораблей всех классов. Галеры и галеасы уже вытащены на берег. Они составляют большую часть боеспособного флота. С кораблей сняли орудия, чтобы усилить осадные батареи перед городом.
— Кто-нибудь знает, насколько крепки крепостные стены города? — Последний раз Сигурд был в Альдарвике много лет назад. И не припоминал крепостных стен, которые заслуживали бы этого названия.
— Старые каменные стены. Они уже лежат в руинах, если рыцари ордена не повели себя как идиоты. Есть еще один-два земляных вала и пара пушек. — Брандакс, кобольд, на протяжении многих лет занимавшийся постройкой укреплений Фирнстайна, а также осмотревший все укрепленные места Фьордландии, извиняясь, развел руками. — Мы никогда не ожидали нападения в Альдарвике. Город не имеет совершенно никакого значения. Даже при самых лучших погодных условиях оттуда очень тяжело вести войско в сердце страны. Если бы рыцари попытались штурмовать Гонтабу, это был бы крепкий орешек. Но Альдарвик? Его защищает скорее мужество, чем стены.
— Посланник уверен, что перед городом стоят только пятьдесят кораблей? — спросил Тирану.
Сигурд с трудом подавил ярость.
— При таких обстоятельствах и пятидесяти кораблей более чем достаточно! — Он заметил, как обменялись взглядами князь Ланголлиона и Олловейн. Оба казались обеспокоенными. — Существует ли что-то, о чем следует знать совету?
На лице Тирану не было ни следа волнения. Но по Олловейну было видно, что он чувствует себя неуютно.
— Я думал, что ссора с королевой забыта! У союзников не должно быть тайн друг от друга!
— Дело не в этом, — попытался успокоить его Олловейн.
Теперь Сигурд обратил внимание на то, что люди и дети альвов стояли в зале, разбившись на группки. Раньше такого не было.
— А в чем тогда дело?
— Мы опасались нападения на Альвенмарк. Нападения, подобного тому, которое они организовали в Вахан Калиде. Поэтому наш флот стоит в открытом море и ждет флот ордена. Мы наблюдали за гаванями в Друсне. Уже сорок дней назад стягивались первые корабли. Они собрали огромный флот у гавани Воронья Башня. Это было четыре недели назад.
— Четыре недели! — возмущенно воскликнул Эрек.
Сигурд тоже был потрясен тем, что союзники умолчали об этом.
— Когда ты собирался сказать об этом королевскому совету?
— Мы не предполагали, что Фьордландии угрожает опасность, — натянуто ответил Олловейн. — Особенно после того, как мы потеряли флот из виду.
Капитан мандридов не поверил своим ушам.
— Вы потеряли из виду флот, состоящий из более чем пятидесяти кораблей? И поэтому подумали, что будет умнее не сообщать нам об этом? Я не понимаю. Вы…
— Там открытое море, — защищался мастер меча. — А нашим шпионам приходилось соблюдать дистанцию. Они ушли в плотный туман и пропали. Мы предположили, что они сумели снова открыть путь в Альвенмарк.
— А что не так с пятьюдесятью кораблями, стоящими под Альдарвиком? — спросил Эрек. — Почему ты переспросил об их количестве, Тирану?
— Потому что от гавани Воронья Башня отошло более восьмидесяти кораблей. Объединенный флот Нового Рыцарства и ордена Древа Праха. И флот сопровождали больше транспортеров, катеров и других кораблей снабжения, чем мог бы сосчитать такой мужлан, как ты. Ты…
— Достаточно, — перебил его Олловейн.
Эрек остался на удивление спокоен. Он побледнел.
— Как думаешь, где недостающие корабли, князь Олловейн?
Эльф беспомощно развел руками.
— Они могут быть где угодно. Даже на дне морском. Проводить такие маневры в это время года очень рискованно. Никто не мог предположить подобного. Но пока мы их не найдем, Эмерелль не отпустит эльфийские корабли, чтобы они ударили по флоту ордена в Альдарвике. А меньшего количества будет недостаточно, чтобы справиться с таким серьезным противником.
— Значит, вы приносите в жертву Гисхильду! — сдержанно произнес Эрек. — Думаю, вы поймете, что совет короны сегодня отказывается от дальнейшего присутствия на совещании своих эльфийских союзников. Нам нужно кое-что обсудить за закрытыми дверями.
Паучки
Фингайн с опаской огляделся по сторонам. Того, что поиски в конце концов приведут его в человеческий город, он не ожидал. И о том, что время будет поджимать настолько сильно, как выяснилось час назад, он даже и подумать не мог.
Ему нужна была помощь кобольда, которого большинство детей альвов считало призраком, героем застольных рассказов троллей и кентавров. Или выжившим во время злополучной тирании Элийи Глопса, которому по-настоящему удалось добиться того, чтобы народ кобольдов какое-то время занимал трон Альвенмарка, хотя никогда никто из их рода не был избран королем.
Но мауравани знал правду. Кобольд по имени Смирт действительно существовал. И Смирт должен был вывести его из этого города прежде, чем разразится беда.
Фингайн прижался к стене дома, чтобы уступить дорогу группе ликующих фьордландцев. Они начали отмечать свои разнузданные зимние праздники, в число которых входил обычай напиваться до потери сознания. Для него оставалось загадкой, какое удовольствие получают от этого люди. Но он решил перестать тратить мысли на людей. Как можно понять народ, который считает верхом чистоплотности вылить с утра ночной горшок прямо в окно, с учетом того, что, как только выйдет из дома, вступит в фекалии, оставшиеся с ночи? Вместо того чтобы сердиться на грязь и вонь, теперь он регулярно пользовался услугами чистильщика обуви.
Эльф свернул в переулок, где пахло блевотиной и плохой маринованной селедкой. Фингайн старался не смотреть чересчур пристально на грязную дорогу, потому что каждый его шаг сопровождался чавкающим звуком.
В самом конце переулка висели веревки с сохнущим бельем. Под ними он обнаружил красную дверь, которую и искал. Нужно было спуститься на три ступеньки вниз, чтобы оказаться у входа. Старый каменный дом за столетия просел под собственным весом в мягкий грунт.
Фингайн открыл дверь без стука. Пивная была почти пуста. Недалеко от входа обедали двое людей, явно не урожденные фьордландцы. Один из них бросил на мауравани быстрый взгляд. Затем оба негромко продолжили беседу.
Хозяин махнул Фингайну рукой и указал на дверь в глубине пивной.
Эльф решил положиться на то, что его приняли за богатого делового партнера и никто не решится перерезать ему глотку ради кошелька. Он и так заплатил за эту встречу рубином величиной с горошину.
Дверь, на которую указали Фингайну, была крошечной. Потолок был настолько низким, что ему пришлось втянуть голову в плечи. Табурет у камина был единственным предметом мебели. На нем сидел кобольд и внимательно смотрел на него.
Наконец хозяин указал на утоптанный глиняный пол рядом с камином.
— Садись же, прошу.
Хотя Фингайна взбесили грубые манеры кобольда, он решил сохранять хорошую мину при плохой игре.
— Как я вижу, ты вкладываешь деньги не в мебель.
Кобольд улыбнулся, обнажая двойной ряд острых, словно иглы, зубов.
— По крайней мере, не в мебель, которую можно поставить в доме, сооруженном в королевстве, которое вот-вот завоюют огнем и мечом.
— Пока еще до этого не дошло.
Кобольд весело улыбнулся.
— Конечно. Ты должен знать об этом, ведь в конце концов ты вращаешься в кругах, где непонятные персонажи вроде меня никогда не были желанными гостями.
— Что ты имеешь в виду?
— Мауравани может сам справиться со своими проблемами. Если же ты занимаешься чем-то, что слишком масштабно для тебя, то за тобой стоит кто-то, кто сильнее тебя. — Он подмигнул. — Просто для того, чтобы внести ясность: я хорошо осознаю, что мы занимаемся не одним из твоих дел. Конечно, я никогда не стану спрашивать, на кого ты работаешь.
— Поэтому ты засел в этом городе?
— Как тебе сказать… Мои дела требуют деликатности. В Альвенмарке много тех, кто хочет заполучить мою голову. Я позволяю очень немногим отыскать пристанище бедного кобольда. А теперь скажи, чего ты хочешь. Мои связи простираются гораздо дольше, чем рассказывают многочисленные побасенки. Я могу достать все: от роговой черепахи, вооруженной баллистой и четырьмя тяжелыми арбалетами и с экипажем кровожадных лутинов, до низкорослого мышлинга, который может пробраться в замочную скважину.
Фингайн в двух словах обрисовал свой план.
Кобольд захихикал себе под нос.
— Ты хочешь, чтобы я пошел туда, где Олловейн получил самый серьезный пинок под свой эльфийский зад?
Мауравани открыл небольшой кожаный кошель с изумрудами.
— Камни из зачарованных копей Инбузы. Каждый из них стоит целое состояние. Я подумал, что легенду лучше всего покупать за легенду.
Смирт взял кошель и заглянул внутрь.
— Так вот куда дотягивается тень твоего нанимателя…
— Моя нанимательница знала даже, где тебя найти и как с тобой связаться.
Кобольд задумчиво почесал брови.
— Весьма польщен — я привлек ее внимание, — цинично произнес он.
— Боюсь, уже случалось, что ваши интересы были диаметрально противоположны.
— Не стоит преждевременно судить о добре и зле. Ты…
— Ты пользуешься определенной славой, Смирт. Так ты мне поможешь? Решаться нужно быстро.
— Я не позволю тебе давить на меня. Я…
Фингайн понизил голос:
— Наверное, стоит сказать, что заставляет меня спешить…
После того как мауравани сообщил о том, что видел, кобольд заявил, что готов выступать немедленно.
Туман
Она вышла из тумана. И туман был словно дар Господень. Переход через море оказался тяжелым испытанием; море забрало треть всех кораблей. А Игнациус Рандт сказал ей, что город заберет еще треть. Этого она не допустит.
Лилианна шла, сильно согнувшись под вязанкой хвороста. На ней была одежда простой крестьянки. Под ее набитыми соломой ботинками скрипел первый снег. Было очень холодно. На некотором расстоянии за ней двигались два брата-рыцаря. Оба были уже не молоды. Они не брились во время путешествия по морю, не причесывались, чтобы не выделяться среди варваров.
Лилианна знала, что стража у ворот считает, что находится в безопасности. Они в сотнях миль от войны. Валы земляных укреплений, окружавшие город, были почти пусты.
Две сотни шагов шли они вдоль одного из валов. Во время атаки на этот отрезок придется огонь с обоих флангов. Но в тумане валы были почти не видны.
Лилианна испачкала лицо грязью. Она надеялась, что ей просто махнут рукой и пропустят. Кому что понадобится от старой бабы, от которой несет гусиным пометом? Она добралась до моста. Перед внутренними окопами был ров с водой. Она была знакома с планами города во всех подробностях, шпионы их достали. Она часами размышляла над ними в своей каюте. Ров был в тридцать шагов шириной. Во время осады им придется прорыть канал, чтобы осушить его.
Ее деревянные ботинки стучали по тяжелым доскам. Мост был сконструирован так, что горстка умелых плотников могла полностью разрушить его в течение нескольких часов.
Из тумана вынырнул стражник. Трубка из морской пенки с длинным черенком торчала у него изо рта. Вместо шлема на нем была толстая шерстяная шапка. Накидка плотно сидит на плечах. Слишком плотно! Это будет ему мешать.
Лилианна посмотрела за его спину. Там был только туман. Казалось, мост ведет в никуда.
Он заговорил с ней.
Лилианна пригнулась еще сильнее под своей ношей.
Он снова что-то сказал. Голос звучал требовательно. Женщина-рыцарь нащупала нож под передником. Слегка повернулась. Затем толкнула вязанкой хвороста мужчину в лицо. Тот попятился, настолько пораженный, что даже не смог выругаться.
Лилианна бросила свою ношу. Маленький нож описал сверкнувшую дугу. Кровь окрасила свежий снег. Солдат упал наземь. Ноги его дрожали. Он смотрел на нее. В его больших карих глазах читался ужас. Он знал, что умирает. Он хотел закричать, но с губ его сорвался только хрип. Его кровь растопила снег и потекла вниз с моста.
Оба товарища присоединились к Лилианне. Никто не произнес ни слова. Они знали, что нужно торопиться.
Стояла мертвенная тишина, нарушаемая лишь стуком их деревянных ботинок.
Что-то шевельнулось впереди.
Лилианна остановилась. Похоже, туман начинал принимать отчетливые очертания. Что там?
Оба рыцаря тоже остановились.
Теперь она слышала, как кровь шумит в ушах. Фигура в тумане не издавала звуков, хотя двигалась. Она была бесформенной…
Внезапно перед ней возник крупный гусак, белоснежный, не считая клюва. Он важно прошествовал мимо, не обратив на нее ни малейшего внимания.
Лилианна застонала от облегчения.
Сверху, из тумана к доскам моста опустились цепи. Словно зев, возникли перед ней ворота. Сводчатый потолок был освещен жаром огня в железной жаровне. Можно было различить нишу, которая вела на вал.
Возле жаровни стояли всего двое солдат.
Лилианна замедлила шаг, чтобы выиграть время. Смотрела краем глаза из-под своей вязанки. Их действительно только двое. Ее молитвы были услышаны!
К ней снова обратились. Или это к двум ее товарищам?
Алебарда с длинным трехгранным шипом стояла, прислоненная к стене возле жаровни.
Они ударили втроем, одновременно. Лилианна прыгнула на одного из солдат сзади. Его голова сильно ударилась о стену. Женщина зажала ему рот рукой и перерезала горло. Кровь окропила ее одежду. Так они не смогут пройти далеко в город.
Она опустила стражника на землю и сняла передник. Потом измазала грязью свое потрепанное платье.
Странный звук заставил ее замереть. Сопение… Словно охотничья собака. Только громче.
Из стенной ниши показалась огромная фигура. Тролль! Боже мой! Как можно ставить тролля в караул?
Великан приближался к ним. У него была дубина, которую он слегка раскачивал из стороны в сторону.
Лилианна спрятала нож. Не запах ли крови привлек тролля? И почему этот монстр не бьет тревогу? Уверен, что справится без посторонней помощи?
Лилианна немного отпрянула. Конечно же, тролль победит! Он настолько огромен, что почти касается головой арки ворот.
Один из ее товарищей бросился мимо нее. Тролль размозжил его ленивым ударом слева. Словно человек весил не больше пуховой подушки, удар дубины свалил его с ног и со шлепком ударил о стену. Тролль даже не замедлил шага.
Не считая кожаного передника, великан был обнажен. Грудь шириной с бочку украшали выпуклые шрамы, образуя причудливый узор.
Лилианна налетела на жаровню. Полетели горящие уголья. Тролль остановился. Перестал размахивать дубинкой. Он был босиком.
Женщина-рыцарь схватила алебарду, стоявшую у стены. Ею овладело мужество отчаяния. Она бросилась вперед. Тролль поднял дубину. Но она была быстрее. Острие алебарды попало ему в шею прямо под подбородком и проткнуло горло навылет. Чудовище погибло мгновенно, рухнуло вперед, словно мокрый мешок.
Лилианна бросилась к товарищу, лежавшему у стены. Помощь опоздала. Удар дубины проломил ему грудную клетку. Она поспешно пробормотала молитву.
На мосту замелькали чьи-то силуэты. Они займут ворота, в то время как избранные рыцари захватят земляные валы вдоль ворот. Лилианна с трудом верила своему счастью! Теперь предстояло провернуть самую рискованную часть плана. Она знала, что сегодня праздник в честь языческих богов, и была уверена в том, что гарнизон празднует в своих квартирах. Если им будет так же везти, то удастся запереть войска в их собственных домах.
Об эльфах, кобольдах и других
— Куда ты ведешь меня?
— В безопасное место.
Смирт уже не был уверен в том, что самостоятельно принял решение довериться эльфу. Его слова были настолько ужасны, что сначала он решил следовать за мауравани мгновенно. Но теперь кобольда терзали сомнения. Он ведь и сам применял этот трюк, чтобы подтолкнуть делового партнера к необдуманным поступкам.
Они бежали к отдаленной части гавани. По пути им встречалось все больше и больше пьяных. Смирта не беспокоило само это место. Жители города давно привыкли к виду кобольдов. Большинство горожан встречали их приветливее, чем эльфы. Это была еще одна причина того, что Смирт решил поселиться здесь. Но то, что этот мауравани нашел его, заставляло малыша задуматься. Должно быть, королева выследила паучков! Смирт хорошо знал, что королева невысокого мнения о нем. Паучки были слишком близки Алатайе. Эмерелль не простила им той роли, которую они сыграли в войне Теней. Глупо быть такой злопамятной, сердито подумал Смирт. Он бы охотно вел дела с королевой. Что ж, может, к тому все идет.
Проклятый туман! Видно не дальше плевка! То, что Эмерелль послала к нему мауравани… Как она его приручила, интересно? Не очень-то он разговорчивый, кстати.
— Тебе уже ясно, что во всем королевстве есть только один город, укрепленный лучше, чем Гонтабу?
Эльф не ответил. Даже жестом не выказал, что слышал его слова. Вот такие они и есть, эти говнюки. Услуги кобольда им нужны, когда предстоит сделать что-то, чем сам не хочешь марать руки. А так… относятся к кобольдам как к собакам — избегают.
Смирт пожалел, что не жил во времена Элийи Глопса, когда все перевернулось с ног на голову, пусть и ненадолго. Тогда кобольды были господами Альвенмарка.
Впереди, в тумане послышался крик. Они, должно быть, у фьорда, здесь еще холоднее. Смирт услышал, как к ним приближаются шаги. Кто-то что-то кричал о божественных птицах. Послышался грубый ответ, за ним последовал смех. Очевидно, впереди в тумане группа гуляк.
Мимо них, шатаясь, прошел рыжеволосый фьордландец. Одежда его была покрыта снегом и грязью. Из раны на голове текла кровь. В глазах читался неописуемый ужас. Он посмотрел на эльфа.
— Не ходи туда, приятель. Боги послали ворона-смерть. Судный день настал. Говорю тебе, это судный день!
Смирт спрятался в тень дома, когда появился пьяница. С этими пьяницами никогда не знаешь… Ворон-смерть, чушь какая!
— Ужас, что алкоголь с людьми делает, не правда ли?
Мауравани не ответил.
Надменный зазнайка, подумал Смирт. Но пока эльф раздает изумруды из Инбузы, пусть ведет себя, как ему нравится.
Они прошли мимо группы, собравшейся у бочонка на повозке и во все горло орущей непристойные песни. Один из мужчин предложил кобольду рог. Вот что ему в Гонтабу нравится! Люди в гавани привыкли к постоянному общению с чужестранцами. И вели себя естественно даже по отношению к кобольдам, троллям и кентаврам. Не то, что люди в горах, которые не могли скрыть суеверного страха.
— Лучше не пей, — сказал эльф.
Смирт проигнорировал совет. Ему нравился медовый мет людей. Впрочем, он сделал совсем маленький глоток. Он упрям, но вовсе не дурак!
Увидев, что мауравани просто уходит прочь, он поторопился за ним. Эти эльфы шуток совершенно не понимают. Его наниматель исчез в переулке между полуразвалившимися лодочными складами. Взвыла собака. То был душераздирающий звук, оборвавшийся внезапно. Смирт машинально потянулся к кинжалу, висевшему на поясе. Проклятый туман! Не отыгрался ли эльф на собаке? Смирт потерял своего нанимателя из виду. Наклонился и посмотрел за бочкой.
— Ты где?
Зайди за угол, маленькое существо. Смирт открыл рот от удивления. Голос раздавался прямо у него в голове. Он знал, что его ждет. И не решился медлить. Сквозь туман он разглядел эльфа. И тот был не один.
Прямо у воды ждала гигантская птица. Одну лапу она поставила на труп большой грязно-серой собаки. Из клюва свисал окровавленный кусок мяса. Смирту пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть на черноспинного орла. Птица была крупнее тролля.
— Мне очень жаль отрывать тебя от трапезы, но нам нужно срочно отправляться в путь, друг мой. Я должен отнести в Фирнстайн очень важные известия, — произнес эльф.
Значит, по отношению к этому вшивому пернатому он может быть приветливым! Наверное, все дело в размерах…
Ты отдаешь себе отчет, что я понимаю твои мысли так же хорошо, как и произнесенные слова?
Вот дерьмо!
Все мысли, маленькое существо.
— Прошу прощения. Это… несколько непривычно.
С этими орлами никогда не заключишь нормальной сделки. Они… Смирт старался думать о чем-нибудь другом. О грудях своей возлюбленной… Вот, например, это. Нельзя думать ни о чем другом, пока эта птица рядом. Только женская грудь! Тогда он скоро перестанет подслушивать его мысли. И чего эти пернатые такие любопытные?! Да, эти мысли можешь читать свободно!
— Садись на его левую лапу и держись крепче.
«Конечно, на ту лапу, которая стояла на собаке и теперь вся в крови», — сердито подумал Смирт.
Мауравани опустился на вторую лапу. Смирт поступил точно так же. Лапа была толщиной с молодое деревце. Несколько испуганно кобольд посмотрел на огромные когти, длиной почти с саблю.
— Нашего спутника зовут Каменноголов, — сказал эльф.
— Очень приятно. Смирт.
Черноспинный орел издал крик и расправил крылья. Они были размером с парус. Сделал несколько неловких пружинящих шагов.
Смирт испуганно вцепился в лапу. Сидеть без седла на норовистом осле внезапно показалось ему приятной прогулкой!
Мне не нравится, когда меня сравнивают с ослами.
— Это была всего лишь метафора. Не стоит принимать ее на свой счет.
Орел взлетел. Взмах его крыльев смел снег с сарая для лодок. Он облетел гавань по дуге и едва не врезался в мачту корабля.
Смирт пожалел, что не послушался эльфа и выпил мету. Если он станет блевать с орла, его слава хладнокровного убийцы будет навеки уничтожена.
Если я обнаружу твой обед на своих перьях, то сброшу тебя. И тогда тебе не нужно будет беспокоиться о собственном будущем.
Они быстро оставили гавань позади. Мауравани казался совершенно спокойным. Хотя он держался крепко, глаза его были закрыты. Интересно, часто он путешествует на орлах?
Он дурачит тебя, маленькое существо. Это ясно как день.
— Почему ты говоришь мне это?
Не нужно кричать. Я плохо различаю голос из-за шума ветра в крыльях. Твоих мыслей достаточно. А теперь посмотри на воду. Видишь плавучие гнезда?
Смирт видел только тени. Похоже, вдоль берега стоит на якоре множество кораблей. На пляже туман уже кое-где рассеялся. Были видны лодки, высаживавшие воинов. Аркебузиры, заметившие их, принялись палить в воздух, и Каменноголов поднялся выше в туман, пока армия не скрылась в дымке, словно дурной сон.
«Они не смогут так просто взять Гонтабу штурмом, — подумал кобольд. — Город хорошо укреплен».
Я плохо разбираюсь в сынах человеческих и их битвах за места для выведения потомства. Но о людях с мертвым деревом я знаю, что они приходят только тогда, когда уверены в победе. Поэтому нам нужно в Фирнстайн. Королева должна скорее послать воинов, чтобы помочь воинам в этом гнездовье, иначе потеряем большую часть своей территории.
Хитрость Лилианны
Лилианна защелкнула замок на концах цепи и еще раз перепроверила ее прочность. Затем огляделась по сторонам. Двор перед казематом был пуст. От ворот убрали трупы стражников. В город вошла вторая волна ее рыцарей, более сотни отборных мужчин и женщин в гражданской одежде, занявшие важнейшие места в городе. До сих пор атака проходила необычайно хорошо, лучше, чем она могла надеяться. Жители Гонтабу и гарнизон абсолютно ничего не подозревали. Никто не догадывался, насколько близок враг.
Через тяжелые, обитые железом ворота доносился шум праздника. Дубовые доски створок были почти четыре дюйма толщиной. Их никто никогда не сломает. А даже если и сломает! Менее чем через час на воротах каземата будут установлены костоломы. Пусть попробуют выбить.
Комтурша оглядела внутренний двор. Туман несколько рассеялся, но по-прежнему был достаточно плотен, чтобы прикрыть атакующих. Тьюред благосклонен к их ордену, это точно. Лучших условий, чем сегодня, и быть не могло.
Все постройки во дворе были новыми. Этой части крепости наверняка было не более трех лет. Весь город был окружен широким поясом рвов и земляных валов. Осада зимой стала бы катастрофой и стоила бы жизни тысячам. Если ей удастся завладеть городом, то можно быть уверенной в том, что ее не
выбьют отсюда до весны. А корабли защищены большой гаванью. В принципе, Фьордландия уже наполовину побеждена, если Гонтабу окажется в руках Нового Рыцарства. Лилианна тяжело вздохнула. В руках Древа Праха. Герб, который был на ее доспехах, она не запоминала, не говоря уже о том, чтобы принять сердцем. Нужно быть внимательнее. В ордене Древа Праха есть много завистников. Если она нечаянно оговорится в ненужном месте, могут быть тяжкие последствия.
— Мы закончили. — К ней подошел молодой рыцарь. — Все подходы заняты. Мы нашли дымоходы казематов.
Лилианна кивнула. Взяла у юноши холщовую сумку с гранат ми и поднялась на широкую орудийную платформу. Тяжедь, бронзовые пушки, указывавшие на гавань, были ухоженны. Лафеты орудий совсем недавно были перекрашены.
— Здесь, комтурша. — Молодой рыцарь указал на окруженную каменной стеной шахту, через которую доносились разнузданные крики празднующего гарнизона.
Лилианна вызвала в памяти планы крепости. Скрытые орудийные позиции в стенах и земляных валах. Цилиндрические своды способные неделями противостоять обстрелу. Комнаты для экипажа, склады с припасами, большей частью прямо возле кухни. Ко всему этому был подход со двора только через трое ворот, туннели которых выходили в разветвленный лабиринт. Это все было призвано защищать постройку. Но к атаке изнутри строители не были готовы.
Рыцарь протянул Лилианне латунную гильзу, из которой торчал толстый тлеющий фитиль.
Комтурша вынула из сумки тяжелую, величиной почти с кулак железную пулю. Проверила, как сидит в ней фитиль. Запальный шнур был длиннее среднего пальца. Она достала нож, которым убила стражника. Клинок она еще не очистила. Перерезала шнур посредине.
— Слишком коротко, комтурша, — произнес рыцарь.
— Тогда тебе лучше стоять подальше, когда я раздую фитиль. — Она посмотрела на своего брата по ордену. Он был очень молод, один из послушников, ставших рыцарями этим летом. Теперь на нем были поношенные одежды поденщика. Но его лицо не соответствовало костюму. Он выглядел благородно… и у него были выразительные голубые глаза. Лилианна знала, что он останется рядом с ней, что бы она ни делала. Его страх показаться трусом был сильнее страха быть покалеченным преждевременно взорвавшейся гранатой.
Лилианна подула на фитиль в латунной гильзе. Затем зажгла гранату. Фитиль зашипел. Она спокойно бросила железную пулю в шахту, а потом упала на холодный пол. Взрыв последовал мгновенно. Из дымохода повалил дым. Она представила себе, как осколки гранаты разлетаются среди толпы празднующих.
Праздничные песни смолкли. Из шахты доносились стоны и крики раненых. Встревоженные крики. Некоторое время Лилианна прислушивалась. Они сочли это несчастным случаем, хотя и не могли понять, что произошло. Комтурша склонилась над шахтой дымохода.
— Говорит Лилианна де Дрой. Я — главнокомандующая войсками, в данный момент занимающими Гонтабу. Я требую полной и безоговорочной капитуляции. У вас есть час на размышления. Все выходы из казарм забаррикадированы. Перед входами установлены костоломы. Другие гарнизоны тоже в плену или уничтожены. Город в наших руках. Если через час вы не сдадитесь, начнутся военные действия. Прошу вас как рыцарь, не тратьте свои жизни на безысходную борьбу. У меня есть планы казематов, и я готова выкурить вас оттуда. Подумайте о своих семьях и будущем Фьордландии. Вы будете нужны своей стране, когда война будет закончена. Не швыряйтесь своими жизнями в бессмысленной борьбе.
Услышав знакомый звук, она поспешно убрала голову. Пуля врезалась в стену шахты далеко внизу.
— Один час! — повторила Лилианна.
Прощание
— Ты не можешь пойти! Ты должен быть тем, кем сейчас не является Гисхильда. Ты должен править. Заменить королеву.
Эрек сжал губы и кивнул. Они стояли в королевских конюшнях. Кроме них двоих, здесь не было никого. Сигурд был удивлен тем, как сдержанно вел себя король, хотя свидетелей их разговора не было. Известие о несчастье настигло их вчера вечером и изменило все. Теперь королевство было вынуждено выдерживать нападение по двум фронтам, причем в самом начале зимы! Никто, будучи в здравом уме, не ведет войну в такое время года, когда непогода унесет больше жизней, чем враг, против которого собирались сражаться. Но священнослужители Тьюреда, очевидно, совсем свихнулись. Нападение на Альдарвик Сигурд еще мог понять. Маленький, плохо укрепленный город не мог сопротивляться долго. Но Гонтабу… Безумие! И этим безумием своего врага они должны воспользоваться! Как только войска священнослужителей ослабнут, может быть, с первой зимней бурей, они нападут на осаждающих с тыла и опрокинут в море.
— Ты должен руководить страной. Ты король.
Эрек стоял перед ним, широко расставив ноги. По его лицу было видно, что он с трудом сдерживается.
— Я знаю! — наконец выдавил из себя он. — Я должен сделать это ради Фьордландии.
— И Гисхильды. Никто не постоит за ее дело так, как ты.
— Этот рыцарь, ее давний друг… Он покинул лагерь детей альвов. Он едет к ней.
Сигурд пристально посмотрел на Эрека. Может быть, он что-то знает? Нет, муж Гисхильды не был интриганом, это было не в его духе.
— Ты хорошо информирован, мой король.
— Мне Оргрим сказал. Похоже, этот Люк обладает даром завоевывать сердце любого, с кем встречается. Даже король троллей хорошо отзывается о нем. Даже Аппанасиос и Олловейн. Возможно, он был бы лучшим королем, чем я.
Сигурд рассмеялся.
— Ты ведь не думаешь всерьез, что фьордландцы приняли бы на троне рыцаря ордена. При всей любви к Гисхильде — это исключено! Так что не переживай. Ты король, ваш союз был благословлен богами. Людям его не разорвать. — Сигурд подумал о брачной ночи и устыдился своей дерзкой лжи.
— Знаешь, — вздохнул Эрек, — если бы она только выбралась оттуда живой! Мне все равно. Только пусть не умирает. Боги знают, как сильно я по ней тоскую. Я перешел бы горы голышом, только бы дойти до нее. Ради нее я позволил бы живьем содрать с себя кожу!
Слова короля тронули капитана мандридов. Эрек действительно имел в виду то, что говорил. Он всем сердцем любил Гисхильду.
— Все знают, что ты сделал ради нее в Железной Страже. Не переживай. Я не знаю никого, кто думал бы о тебе плохо.
Эрек вздохнул.
— Тебе он тоже нравится, не так ли? Он был наверху, у озера. Я видел его среди мандридов. Безбородый парень бросается в глаза среди твоих, хотя на голове у него и старый шлем. О нем много говорят. Я не единственный, кто заметил его.
Сигурд очень хорошо понимал, что все постепенно начало ускользать у них из рук. Ночные посещения королевой конюшни не остались незамеченными, несмотря на всю осторожность мандридов. В принципе, Сигурд был рад тому, что Гисхильда была в Альдарвике. Так все еще могло порасти травой.
— Что ты о нем думаешь, друг мой?
От последних слов стало больно. Эрек по-прежнему ценил его, хотя и знал, что мандриды спрятали Люка. Догадывается ли король о том, что происходит? Он слишком честен! Для правителя это нехорошо.
— Я думаю, что он — рыцарь в лучшем смысле этого слова. И я знаю, что он искренне любит Гисхильду. Но он безрассуден. Не такой, как ты… Отправился без проводника. Он никогда не перейдет горы. Он ведь нездешний.
— И поэтому ты теперь уезжаешь. Ты хочешь разыскать его и помочь, не так ли?
Сигурд потупил взгляд.
— Я… Мне нужно к Гисхильде. Я не имел права отпускать без личной гвардии. — Он задумался о том, говорить ли Эреку об Алексее. Лучше не нужно. Это только умножит его тревогу, а возможности у короля как-то помочь Гисхильде не будет.
— Тебе не кажется, что ты уже староват для таких приключений, Сигурд? Я знаю, что ты еще не совсем оправился от летних ран. Тебе следовало бы…
Капитан поднял руку.
— Не говори мужчине, который тебе в отцы годится, что ему делать! Я как-нибудь справлюсь. Меня еще рано списывать! Если бы ты был моего возраста… Ах, да что ты понимаешь? Если однажды утром я проснусь и у меня ничего не будет болеть, это будет означать только одно: ночью я умер. — Он ухмыльнулся. — А теперь отпусти меня.
Эрек подошел и обнял старика.
— Верни мне ее! И если тебе понадобится помощь этого Люка, то вот тебе мое благословение. Только верни ее мне, друг мой.
Сигурд судорожно сглотнул. Затем сжал поводья обеих лошадей, которых отобрал заранее. Что-то пробормотал. Эрек слишком хорош, чтобы быть королем. Любой другой послал бы к Люку парочку головорезов.
Семейные узы
Ингвар взглянул на племянника. Тот стоял у обрушившейся северной стены пиршественного зала. Вдалеке грохотали пушки. На стене были видны остатки их родового древа. Половина имен стерлась, портреты исчезли. Опали вместе с кусками штукатурки.
Они были одни. Через разрушенную крышу падал снег. Пол был покрыт разбитыми камнями и щепками. Все дерево давно растащили.
— Нужно было выдать ее, — сказал Серен.
Ярл уже давно предполагал, что племянник мыслит именно так. Серен был опасным человеком. Он был замешан в каких-то темных делишках. Ни один человек, занимавшийся честными делами, не одевался в черное. То был цвет тех, кто крадется в ночи. Светлых цветов племянник избегал так, как почтенные люди боятся привидений и призраков. Даже на трех его катерах были темно-зеленые паруса вместо обычных белых.
— Как ты к этому относишься, дядя?
— Она героиня. И наша королева…
— И она отправила моего отца в изгнание, где его постигла скоропостижная смерть.
Ингвар ничего не ответил. Он проклял Гисхильду в тот день, когда узнал об этом. Но после того как поговорил с несколькими свидетелями ссоры в тронном зале, вынужден был признать, что его брат не оставил королеве выбора. Были и еще более веские причины.
— Если мы ее выдадим, нас повесят наши собственные люди. Они так чтят ее, словно она — вернувшийся Мандред.
— Они слепые глупцы! Они не понимают, что Гисхильда принесла с собой ужас. Посмотри на наш город. Половина домов в развалинах. Каналы наполняются мусором. Земля на много миль вокруг разграблена и выжжена. И каждый день умирают дюжины мужчин, женщин и детей, которых ты мог бы защитить как ярл. Сколько еще жизней ты собираешься принести в жертву Гисхильде?
— Я тронут тем, как сильно ты переживаешь за судьбу нашего города. Не стоит ли мне обеспокоиться тем, что ты желаешь стать ярлом?
Серен рассмеялся.
— Нет, дядя! Ни за какие деньги в мире. Я только хочу спокойно заниматься своими делами.
— Я думал, ты очень хорошо зарабатываешь тем, что продаешь продукты по баснословным ценам.
— Мои склады почти пусты. Пришло время приумножить фамильное добро иным путем.
Ингвару было трудно сдерживаться. Племянник воплощал в себе все качества, сделавшие их род богатым. Все, что сам он презирал. Нужно выдать его! Но Серен — единственный сын брата. Детей у Серена не было — по крайней мере он никого не признал. Ингвару было стыдно причинять вред Серену, хотя он и не питал иллюзий насчет того, как племянник может поступить по отношению к нему.
— Во сколько же нам обходится день пребывания королевы? — попытался пошутить он.
— Не дать разграбить наш город…
Ингвар выругался про себя. Конечно же, он понимал, что будет с Альдарвиком, если его станут штурмовать. До сих пор они отразили три атаки. Но долго город продержаться не сможет. Он даже думать не хотел о том, что будет, если пикинеры пойдут на Альдарвик.
— Видишь, ты должен сделать это ради нашей семьи и нашего города. — Серен надел шляпу. — А теперь извини меня, дядя. Мне еще нужно кое-что уладить.
Кукловод
Брат Жиль с каждым днем становился все слабее. Но в таком хорошем настроении, как сегодня, Оноре не видел его уже давно. Старик что-то напевал себе под нос, когда вошел в по-княжески оборудованную темницу бывшего примарха.
— Тебе чего-то недостает, мой дорогой друг?
Он поднял культю.
— Не считая того, что изменить нельзя, у меня все хорошо.
— Не нужно горечи, брат. Скоро ты отправишься на север.
Оноре отложил бумаги, изучением которых занимался, — длинные списки домов ордена, захваченных рыцарями Древа Праха. Не считая Валлонкура, восстание, похоже, было подавлено. С севера не было никаких известий.
— Куда я отправлюсь?
— После того как я пообедал с братом Тарквиноном, гроссмейстеру ордена Древа Праха пришла в голову идея, что было бы богоугодным делом, если бы мы, все гептархи, взяли на себя труд и отправились во Фьордландию, чтобы стать свидетелями поражения язычников. Сегодня вечером он держал перед советом пламенную речь о новой эпохе, которая вот-вот начнется. О том, что мы всемером провозгласим начало Мира Господня на поле последнего боя. Тебе нужно было слышать это, Оноре. Наш брат полон видений.
— И все это он считает своими идеями?
Старик улыбнулся.
— Да. Я даже предупреждал его о трудностях и превратностях дороги. Я проголосовал против, и мои братья назвали меня старым, больным, нерешительным человеком. — Он звонко расхохотался. — Это было словно в кукольном театре. Я дергал за ниточки, и все мои куколки танцевали. Они думали, что своим решением давят на меня. Я уверен в том, что тот или иной брат мой надеется, что меня погубят тяготы дороги. Они очень удивятся, когда в конце концов я в буквальном смысле воскресну.
— Когда мы выступаем? — Если бы Оноре мог снова оказаться в Друсне! Там он возглавит восстание Нового Рыцарства. И повернет время вспять. Нужно лишь добраться до Друсны и повести за собой полки!
— Как думаешь, ты тоже кукла, а, Оноре? Не возникает ли иногда у тебя такого чувства, что ты пляшешь под дудку других?
— Нет, никогда!
Жиль хитро улыбнулся.
— В таком случае ты либо очень умен, либо очень глуп. Ты сегодня уже был в темнице? Не забывай о том, что ждет тебя, если ты обманешь.
От одного воспоминания о посещении темницы на лице бывшего примарха выступил пот. За свою жизнь Оноре повидал многое, но то, что они делали с тем человеком по поручению гептарха… От одного воспоминания о запахе становилось дурно.
— С тобой все в порядке, брат мой дорогой? Тебе тоже иногда кажется, что Господь слишком жесток? Вчера я узнал, что человек, которого ты навещаешь каждый день, невиновен. Он действительно не лгал. Он вовсе не убийца! Поймали настоящего убийцу. Конечно, мы уже не можем пощадить нашего друга. Нам нужно хорошо подумать, как подготовить его к путешествию, чтобы он всегда был рядом с тобой. Думаю, в своем теперешнем состоянии он очень чувствителен. Один вид солнца может стать шоком, который убьет его. Вероятно, он вынесет только путешествие на корабле. Но как же защититься от вони? Вопросы, вопросы…
— Твои люди нашли Фернандо?
Хорошее настроение гептарха улетучилось на глазах.
— Нет. Этот писарь воистину обладает необычайными талантами. Он словно сквозь землю провалился. Но уж мы-то его найдем. — Жиль пристально посмотрел в глаза Оноре. — Никто не уходит от вопрошающих, друг мой.
Прогулка для стариков
Маршал ордена задумчиво разгладил полоску зеленой парусины, которой к стреле было привязано письмо, доставленное ему прошлой ночью. Никто не мог сказать, сколько она проторчала в окопе, покрытая льдом. К счастью, чернила растеклись самую малость.
Эрилгар одернул себя и посмотрел на офицеров, которых собрал в своей палатке.
— Мы получили сообщение о туннеле длиной триста шагов, который под различными каналами ведет прямо к восточному бастиону. Я велел шпикам проверить эти сведения. Они нашли замаскированный кустами вход в туннель там, где было написано. Это место не просматривается из Альдарвика.
Мишель с сомнением посмотрела на маршала.
— Это не может быть ловушка?
Эрилгар натянул полоску ткани.
— В городе у нас есть союзник. Его сведения до сих пор оказывались правдивыми. Конечно, это опасно. На эту операцию я пошлю только добровольцев.
— Каков твой план, брат?
— Мы возьмем восточный бастион под сильный обстрел. В расположенных за ним городских стенах и без того уже есть несколько брешей. Мы ведь не можем штурмовать их, пока есть риск флангового огня с бастиона. Крупная атака восточных защитных сооружений города свяжет все силы союзников. Таким образом, наш штурмовой отряд может надеяться на то, что встретит сильное сопротивление не сразу. Если будет взят бастион, то восточную стену им не удастся удержать. Если немного повезет, мы сможем взять Альдарвик штурмом.
— В городе много каналов, — напомнила Мишель. — За каждый мост будет суровое сражение.
Эрилгар посмотрел на рыцаря Древа Крови с легким презрением.
— Такова сущность боя. Когда с обеих сторон сражаются храбрые и решительные воины, бои всегда суровы. Но даже если мы понесем большие потери, они не пойдут ни в какое сравнение с возможными потерями от болезней и морозов, о которых следует помнить каждый день. Этому войску нужны надежные квартиры, не то их сожрет зима!
— Я вызываюсь добровольцем в штурмовой отряд, который пойдет в туннель. — Из рядов офицеров вышел молодой рыцарь с темными вьющимися волосами.
Эрилгар помнил его. Он принадлежал к числу немногих выживших в день вторжения на северном пляже.
— Если позволишь, я возглавлю штурмовой отряд, — произнесла Мишель.
Воодушевление, с которым вызвались идти сразу два воина Нового Рыцарства, застало маршала ордена врасплох. Он оглядел офицеров. Капитаны пехотных отрядов избегали его взгляда. Все они были опытными солдатами и знали, что означает атака через туннель. Если их предали, если это действительно ловушка, то вряд ли кто-то из тех, кто войдет в туннель, когда-либо увидит солнце. Существовала также вероятность, что ловушка, которая их ждала, взрывная и погребет всех заживо. Может быть, язычники отведут воду одного из каналов и все утонут словно крысы.
Если хорошо подумать, Эрилгар не имел ничего против того, чтобы добровольцами вызвалось много воинов Нового Рыцарства. На протяжении трех недель, прошедших после высадки, представители поверженного ордена вели себя все более и более странно. Упрекнуть их в недостатке мужества или настойчивости было нельзя, скорее наоборот. Но в лагере они общались в основном между собой. Часто молились или пели вместе хоралы. Во время атаки через туннель, возможно, многие из них погибнут. А значит, в будущем хлопот с ними поубавится.
— Есть желающие оспорить честь пробиться в самое сердце врага через туннель у сестры Мишель и ее рыцарей?
Некоторые его офицеры улыбнулись. Вероятно, они разгадали его тайные помыслы.
— Я охотно отправился бы с сестрой Мишель.
Эрилгар не поверил своим ушам. Это сказал его старший товарищ, брат Игнациус, старик, военный гений которого был вне конкуренции и который никогда не блистал на поле боя с мечом в руке.
Очевидно, Игнациуса веселило то, как все на него смотрели.
— Вы так смотрите, как будто узрели зверя с двумя хвостами. Эта атака ведь словно создана для такого старика, как я. В туннеле бежать не нужно. Три сотни шагов без свиста пуль в ушах. Самое то для солдата, которого возраст сделал медлительнее.
Отказать ему перед лицом всей армии значило бы нанести открытое оскорбление. Эрилгар решил, что нужно выбрать время, чтобы поговорить с ним еще раз. Чего он этим добивается?
— Итак, хорошо, братья и сестры. Я стяну орудия к восточному валу и начну усиленный обстрел крепостных укреплений. Через два дня, на рассвете, мы начнем атаку!
О лошадях, городах и планах
Люк недоверчиво посмотрел на капитана личной гвардии Гисхильды. Не похоже было, что он сможет подняться своими силами.
— Я прокрался в их лагерь и подслушал. На рассвете начнется атака.
Сигурд закашлялся.
— Значит, нужно поторопиться. Помолимся богам, чтобы маураваны не подстрелили нас прежде, чем мы подойдем к стенам.
— Я не доверю свою жизнь твоим богам. У меня есть другой план.
Мандрид зарычал.
— Это еще что такое? Мы ведь договорились действовать именно так. Что ты хочешь изменить?
— На рассвете начнется крупная атака. Мы не могли предугадать этого. Это превосходная возможность попасть в город. Гораздо менее опасно, чем твой план.
Сигурд приподнялся на своем ложе. Он плотно кутался в одеяло, на бороде его осел иней, лицо утратило краски, стало серым, словно у мертвеца. Путь через горы стоил ему последних сил.
— Ты будешь мне рассказывать, что мы пойдем в окружении сотен этих рыцарей Тьюреда и что это более безопасно, чем проникнуть в город под покровом ночи? Я стар, я не ходил в школу, в которой учат, как нужно вести войну, мальчишка, но не стоит считать меня дураком!
«Темперамент старика действительно сущая чума, — подумал Люк. — Наверное, с камнями разговаривать проще, чем с этим упрямцем».
— Пожалуйста, ты хотя бы выслушай. От маураван вряд ли укроется, что мы крадемся в город. Нам дико повезет, если мы пройдем мимо них живыми…
— Но ведь до сих пор именно это мы и собирались предпринять: красться мимо маурован, — проворчал Сигурд. — Что не так?
— Варианта иного не было! Но эта атака на заре — настоящий дар Тьюреда. На стены бросятся сотни мужчин. Вероятность, что пули или стрелы попадут именно в нас, очень мала.
— Здорово! Не считая того, что кто-нибудь из твоих старых друзей-рыцарей узнает тебя и снесет нам головы. Эта идея такая же безумная, как и та, с лошадьми на заснеженном склоне. Что нам с того? Все лошади мертвы!
Вот уже несколько дней Сигурд упрекал в этом Люка. Во время небольшой оттепели им предстояло спуститься по длинному заснеженному склону, и рыцарь опасался схода лавины. Поэтому он послал вперед одну лошадь. К сожалению, остальные животные сорвались и тоже понеслись вниз по склону. И все получилось именно так, как он и опасался: снег тронулся под весом лошадей и понесся в долину большой лавиной. Они сами потом спустились по склону совершенно целые и невредимые. Но об этом Сигурд не думал! Он постоянно вспоминал мертвых лошадей. Конечно, никто не предполагал, что трое животных погибнут! Но если бы они спустились сразу вместе с животными, то лежали бы сейчас, погребенные под слоем снега.
Люк глубоко вздохнул. Он не станет спорить с Сигурдом! Старику и так слишком худо. Вполне вероятно, что ему недостанет сил пробиться в город. Поначалу Сигурд каждое утро натирал ноги снегом. Но вот уже несколько дней, как он перестал это делать. Он вообще больше не снимал своих подбитых мехом сапог. Люк опасался худшего. Путь через горы едва не угробил их обоих. Оттуда подкрепление в Альдарвик не придет. И бежать туда из города тоже нельзя. Если они действительно попадут в город живыми, то окажутся в ловушке. А пикинеры, которых подслушивал Люк, были совершенно уверены в том, что на рассвете победят. Просто безумие — соваться в город в такой ситуации! За стенами их ждет беда и смерть. Но Люку было все равно, лишь бы быть рядом с Гисхильдой.
— Как-то раз я видел, как два мауравана устроили стрельбу по мухам, сидевшим рядом с навозной кучей у ворот сарая. Если эльфы обнаружат нас, нам конец. Здесь я с тобой согласен. — Сигурд высморкался в перчатку и отер сопли о штанину. — Но скажи-ка мне, как ты собираешься добиться того, чтобы Гисхильда и ее защитники не зарубили нас, когда мы побежим вместе с нападающими.
Что касается этой части плана, Люк сам не был до конца уверен. Но об этом он не станет докладывать старому красноносому Сигурду.
— Доверься мне! У меня есть очень хорошая идея. Я скажу тебе, когда дойдет до дела. А теперь нам нужно для начала пробраться через вражеские линии к самым первым земляным валам.
— Так дело не пойдет, мальчик. Теперь ты меня послушай Хотя я всего лишь сын крестьянина, но я сражался всю свою жизнь. И хоть раз избавь меня от своих возражений! Вот что мы сделаем…
Утонуть на берегу
Ночью батареи начали обстреливать Альдарвик горящими пушечными ядрами. Неподалеку от восточного вала вспыхнуло несколько пожаров. Беспокойно пляшущий огонь освещал заснеженные поля и замерзшие каналы.
Раффаэль спросил себя, кто отдал этот приказ. Город им нужен в качестве зимних квартир. Если он сгорит, может статься, что они победят… сегодня… Но уже совсем скоро горько пожалеют об этом.
Он снова взглянул на каналы. Они крали землю у моря. Вдоль побережья было несколько запруд, а здесь, вокруг города — настоящий лабиринт осушающих рвов. Ходили слухи, что достаточно пробить плотину в нужном месте, и вся местность вокруг Альдарвика окажется затопленной. Молодой рыцарь отбросил эти мысли. Наверняка это только сказки, которые рассказывают друг другу солдаты у лагерных костров, когда каждый хочет перещеголять другого, поведав страшную историю. Одно было неоспоримо — лед на каналах слишком тонок, чтобы выдержать воина в доспехах. Непосредственно перед атакой группы солдат соорудят броды, побросав в каналы большие вязанки хвороста и перебросив через узкие рвы мостки.
Раффаэль глянул на зияющую в земле дыру, в которую он должен спуститься. Мне повезло больше, уговаривал он себя.
— Боишься? — заставила себя улыбнуться Эсмеральда.
— Боялся я Друстана и его розог. Ты ведь еще помнишь, что сказал тот старик. Что это всего лишь прогулка.
Черты ее лица немного расслабились. Теперь улыбка стала настоящей. «Не считая орлиного носа, выглядит она совсем неплохо», — подумал Раффаэль. Раньше он никогда этого не замечал. Только то, что у нее довольно большая грудь.
— О чем ты думаешь?
Он откашлялся.
— Это глубокие философские размышления о…
Теперь она негромко рассмеялась.
— Я же тебя знаю! Наверняка думаешь о том, как с помощью хитрого пари выманить у кого-нибудь последние деньги из кармана.
— Точно. Ты хорошо меня знаешь.
— Мне хотелось бы быть, как ты… — призналась она. — Сегодня мне впервые по-настоящему страшно. Странно… Мы так часто были на море. И это никогда меня ни капельки не пугало. Но сегодня я боюсь утонуть. Там, внизу, в этой дыре, в темноте.
— Спорим, что ты не утонешь?
Эсмеральда печально улыбнулась. У нее был слишком большой рот. Но зубы безупречны, словно два ряда жемчужин за широкими губами.
— А какова твоя ставка? Что я выиграю, если окажусь права?
— Ты должна смотреть на все по-другому. Я никогда еще не проигрывал пари.
— И это твоя ставка?
— Сегодня вечером ты придешь ко мне в палатку, когда все закончится. Мы выпьем мою последнюю бутылку вина и посмеемся над твоими страхами об утопающих на суше.
— У тебя задние мысли!
— Ты же говорила, что знаешь меня. Тогда знаешь и это: у меня всегда есть задние мысли, когда речь идет о пари.
Он опасался, что после этих слов получит пощечину, но она оставалась спокойной.
— Если вдруг я выиграю, то отвези меня в Валлонкур, в нашу башню.
— Внимание!
Строгий приказ помешал ему ответить. Все выстроились в шеренгу. В до смешного короткую шеренгу. Мишель отобрала всего лишь сорок рыцарей. Кроме Игнациуса Рандта, все они были из Нового Рыцарства.
Их предводитель прошла вдоль ряда. Для каждого у нее нашлась пара слов. Раффаэлю подумалось, что он так не умеет. А еще он представил себе, что братья-рыцари, которых он несколько раз обчистил после пари, не особенно обрадовались бы, увидев его в качестве полководца.
У каждого Мишель перепроверила оружие. Она запретила брать рапиры или сабли. Длинное, громоздкое оружие помешает в туннеле, и в густой толпе, которая должна их встретить, оно тоже будет лишним. Поэтому каждый засунул за пояс столько пистолетов, сколько мог унести, плюс нож и короткую секиру. Если бы не доспехи, они были бы похожи на банду мародеров.
У каждого из них был широкий белый шарф, чтобы товарищи могли их различить, если штурм города будет успешным. Тогда в пылу боя не будет трагических недоразумений.
— Ну, Раффаэль. Каковы ставки на наше предприятие? — Мишель поправила шарф и, улыбнувшись, посмотрела на него. Казалось, она абсолютно не испытывала страха перед маршем через туннель.
— Вечером мы все будем богатыми рыцарями.
— Тогда я впервые в жизни поставила на то, что нужно.
Кто-то рассмеялся. Но большинству было не до смеха.
Мишель обошла строй. У каждого третьего был фонарь.
Поговорив с последним рыцарем, она подняла руку. И в молчании, в темноте начался их марш.
Пахло плесенью и влажной землей. В желтом свете фонарей каждый отчетливо видел, насколько прогнили балки, подпиравшие потолок над ними. Пол был покрыт лужами. В некоторых местах вода проела в стенах туннеля глубокие борозды. Там проход поддерживался досками.
Над головами слышались глухие выстрелы пушек. Иногда с потолка падали маленькие комочки глины. Когда туннель перестал опускаться, они добрались до большой лужи.
Раффаэль шел примерно в середине колонны. Эсмеральда держалась перед ним. Увидев лужу, она остановилась.
— Нам нужно дальше, — прошептал он ей.
Но девушка стояла как вкопанная. Подняв фонарь, она смотрела на воду.
— Дальше! — подтолкнул кто-то сзади.
Колонна угрожала рассыпаться.
— Ты же видишь, ничего не происходит! — прошептал Раффаэль. — Иди, пожалуйста!
— Я… Я не могу. Я…
Раффаэль сражался с Эсмеральдой в дюжине боев. Ее мужество не подлежало сомнению. Но всегда есть точка, в которой человек ломается… Эсмеральда подошла к ней вплотную.
Он протиснулся мимо и принял у нее из рук фонарь.
— Держись крепко. Закрой глаза и следуй за мной. — Он говорил тихо и проникновенно, вложив ее руку в свою. — Ты еще помнишь то лето, когда мы на «Ловце ветров» были в Искендрии? Тогда я нашел своего учителя. Еще никогда в жизни меня не надували на пари…
Раффаэль был рад тому, что остальные больше не толкаются. Он двинулся дальше, а его сестра-Львица — за ним. Всю дорогу он рассказывал ей истории о ясных летних днях и о путешествиях через широкое море. Некоторые он выдумал. Другие действительно имели место.
Эсмеральда не открывала глаз. И он сам чувствовал себя лучше в душном подземелье, пока слушал свои собственные истории.
Вода медленно поднималась. Через некоторое время она стала доставать им до бедер. Она была ледяной. Ему становилось все тяжелее облекать в слова чудо минувших солнечных дней. Ноги онемели от холода. Вода была словно вампир, только вот пила не кровь, а тепло.
Наконец туннель снова начал подниматься. Они, должно быть, уже близко к восточному бастиону. Теперь они поднимались круто вверх. И каждый раз, когда над их головами в земляной вал ударял железный снаряд, они чувствовали сотрясение почвы. Все чаще сыпалась земля из досок, поддерживавших туннель.
Раффаэль оглянулся. Эсмеральда по-прежнему не открывала глаз. Ее губы посерели… И лицо серое от холода, словно пепел. Она не видела сломанных досок.
Наконец они нагнали остальных. Мишель ждала их.
— Где вы были? Мы должны выйти вместе. Что случилось?
— Я не мог войти в воду, — сказал Раффаэль.
— Это не… — возмутилась Эсмеральда.
— Об этом поговорим в другой раз. Проверьте пистолеты! В двадцати шагах выше по туннелю — выход. Атакуем немедленно!
Она отвернулась и протолкалась вперед мимо братьев-рыцарей.
Игнациус был последним в колонне. Он перепачкался в грязи и выглядел усталым. Тем не менее он сумел улыбнуться.
— Я тоже подумал было, что нам придется умереть в холодной воде. Ноги стали словно две палки. Я их совсем не чувствую. Думаю, во время атаки от меня не будет особой пользы.
— Я знаю, почему ты здесь, — сказал Раффаэль.
Игнациус печально посмотрел на него.
— Это не так. Я пришел не для того, чтобы шпионить за вами.
— Я знаю, но ты здесь, чтобы спасти честь Древа Праха. Чтобы никто не мог сказать, что бастион штурмовали только рыцари Древа Крови.
— Мы ведь все сейчас рыцари Древа Праха. — Он покачал головой. — Речь не об этом, мальчик. Я не хочу разочаровывать тебя, но через двадцать лет никто не вспомнит о тех, кто отдал здесь свою жизнь. Сегодняшняя битва — просто одна из многих побед в долгой истории нашей Церкви. Я здесь потому, что по утрам начал харкать кровью. Я уже не молод. Холод в палатке убивает меня. Я написал о войне очень много, но если быть до конца честным, то все мои битвы были сыграны пером. В свою бытность маршалом ордена я не имел успеха. Я не хочу окончить свою жизнь рыцаря тем, что выхаркаю легкие в полевой койке. Поэтому я здесь. Я слышал, что вы говорили на пляже. Я не хотел слушать… И я вас не выдам! Я знаю, что вы собираетесь сделать, если солдатня ворвется в город и примется грабить. Такие, как вы, и должны быть рыцарями. Если мне суждено погибнуть сегодня… то хочу умереть рядом с вами.
Раффаэль протянул ему руку.
— Добро пожаловать на нашу сторону.
— Спасибо, мальчик. Это для меня…
Внезапно колонна зашевелилась. Старик отвернулся. Рыцари ворвались в подвальное помещение. Повсюду стояли пустые бочонки и разбитые ящики.
Впереди была лестница. Холод словно по волшебству ушел из конечностей Раффаэля. Юноша достал один из своих пистолетов. Подвал наполнился шорохом их шагов. Он показался Раффаэлю невероятно громким. Рыцарь слышал шум битвы за стеной. Даже если они будут маршировать здесь под барабанный бой и трубы, наверху, вероятно, никто ничего не заподозрит.
У юного Льва перехватило дыхание, когда он бросился вверх по лестнице.
Послышались громкие крики. Предупреждения. Затем выстрелы.
Раффаэль выбрался из узкого дверного проема. Посреди двора в яме был разожжен огонь. Две платформы вели к фланговым батареям на валу. К Раффаэлю бежал юноша со старомодным широким мечом.
Рыцарь поднял пистолет и выстрелил. Его противник в буквальном смысле был сметен с ног. Он рухнул на землю рядом с костром.
Раффаэль поставил фонарь наземь и извлек кинжал. Резкий металлический звук заставил его вздрогнуть. Пуля из аркебузы пробила кирасу шедшего рядом с ним воина. Кровь сочилась по черненому нагруднику. Раненый брат-рыцарь достал из-за набрюшника один из пистолетов и направился к платформе слева от них. Шаги его были неуклюжи.
С земляных валов палили аркебузы.
Раффаэль видел, как одно из орудий переместили и направили во двор.
— За Тьюреда! — Мишель взобралась на платформу. Ее окружала примерно дюжина рыцарей.
— За Тьюреда! — изо всех сил выкрикнул Раффаэль.
Аркебузиры устремились навстречу рыцарям. Приклады их тяжелых орудий стучали по доспехам.
Раффаэль побежал. Его доспехи скрипели на каждом шагу. Они мешали ему. Пуля попала в кирасу и отскочила от нагрудника. Дыхание стало прерывистым. Внезапно перед ним возник воин, размахивавший аркебузой, словно большой дубинкой. Раффаэль пригнулся, уходя от удара, и вонзил фьордландцу нож под ребра. Мужчина повалился прямо на него. Даже в момент смерти его глаза были полны ненависти.
Ярость атаки рыцарей заставила аркебузиров отойти с позиций. Где-то в толпе прозвучал звук горна. Он напоминал истерический крик.
Обслуга орудий побросала свои боевые посты, чтобы помочь стрелкам. Артиллеристы атаковали отряд Мишель шомполами и щетками, кинжалами и дубинками. То был рывок отчаяния. Последний рывок.
Не колеблясь, Раффаэль выстрелил. Он добрался до широкого верхнего помоста бастиона. На него напал парень в друснийском берете. Он размахивал широким мечом с гардой. Раффаэль парировал его безумные выпады при помощи кинжала. Левой рукой юноша подбросил пистолет с поворотным затвором и на лету поймал его за тяжелый ствол. Пока кинжал Раффаэля высекал искры из тяжелого клинка друснийца, рыцарь ударил противника рукоятью в лицо. Такой удар проломил бы череп быку, но коренастый друсниец только пошатнулся.
Раффаэль не отступал. На этот раз он был проворнее. Отбросив друснийский клинок, закованной в броню рукой юноша полоснул парня по горлу. Атака как на уроке фехтования. Опробованная и отработанная сотни раз.
Рыцарь обернулся, и мир превратился в сотню острых осколков камня. Они барабанили по доспехам подобно дождю. Крупный камень ударил Раффаэля по лбу. Его сбило с ног.
Оглушенный Раффаэль отряхнулся. Вокруг были раненые. Повреждения получили как враги, так и друзья. Но Черный Отряд в полулатах и другие рыцари пережили залп с меньшими потерями, чем артиллеристы и аркебузиры.
Над головой Раффаэля со свистом пронеслось пушечное ядро. Рыцарь медленно начинал понимать, что произошло. Должно быть, ядро угодило в один из больших габионов, сплетенных из лозы. Габионами защитники забили бреши в бруствере. И какой-то идиот насыпал в габион камней! Регламент укрепления орудийных позиций, который он учил на память в бытность свою послушником, строжайше запрещал подобные вещи. Но ведь здесь воюют рыбаки и крестьяне! Они не думают о том, что произойдет, если в такую корзину с камнями попадет металлическая пуля!
Озлобленный Раффаэль поднялся на ноги. Их собственные батареи еще не заметили, что рыцари штурмуют эту позицию, и продолжали безостановочно палить. В рассветных сумерках они не могут разглядеть, кто занимает земляные валы.
Рыцарь побежал к фланку
[3] бастиона. Перепрыгнул через лафет бронзовой серпентины. Вдалеке раздавался гул их собственных орудий. Над головой сновали тени. В земляное ограждение попала пуля; на Раффаэля посыпались комья земли. Наконец он добрался до своей цели — знамени Альдарвика, три золотые рыбы на красном фоне. Оно развевалось на длинном шесте, привязанном веревками к обломку старого разбитого флагштока.
Пара шагов — и знамя города упало в снежное месиво. Вот теперь обстрел прекратится!
Пронзительный крик заставил Раффаэля обернуться. Через укрепленные ворота, расположенные на западной стороне двора, высыпали вражеские пикинеры. Среди них он увидел Гисхильду, Она самым легкомысленным образом не надела шлем. Ее длинные золотисто-рыжие волосы нельзя было спутать ни с чем. Сопровождал ее эльфийский эскорт.
— Ко мне! — крикнула Мишель. — Перестроиться! Все ко мне!
Раффаэль срезал знамя с шеста и обвязал его вокруг бедер, словно набрюшник. Затем поторопился вернуться к Мишель и остальным.
Раздались отдельные выстрелы. Гисхильда строила свой отряд для атаки. На этот раз она заберется на платформу. Она встала между двух пикинеров и указывала своим людям их места.
Раффаэль добрался до группы рыцарей. Они были в меньшинстве. И у них не было эльфов. Он с беспокойством отметил, что стройные воины отошли в сторону. Они будут подниматься на другую платформу.
Длинные пики врагов опустились. У людей в двух первых рядах были шлемы и нагрудники с кольчугами.
Раффаэль достал из-за пояса последний заряженный пистолет. В левой руке он держал кинжал.
Эсмеральда стояла рядом с ним. В качестве оружия она выбрала широкий нож одного из артиллеристов.
— Игнациус! — крикнула Мишель. — Возьми пару человек и прикрой левый фланг от эльфов!
У старика едва хватало сил держаться на ногах. Раффаэль увидел мелкие темные брызги на подбородке рыцаря и понадеялся, что это не его кровь.
Игнациус махнул ему рукой.
— Ко мне!
Эсмеральда негромко выругалась.
— Уж лучше сотня пик, чем пятеро эльфов.
Вдесятером они встали против эльфов. Раффаэль вспомнил о том, что учил о борьбе с самыми ужасными воинами из полчищ Других. Ни в коем случае нельзя ввязываться в битву, не имея трех- или четырехкратного преимущества.
— Они тоже из плоти и крови! — сказал Игнациус, словно прочтя его мысли.
Может быть, эти слова о битве с эльфами были даже написаны в одной из его книг.
Раффаэль с завистью посмотрел на рапиру старика, которую тот выбрал в качестве оружия вопреки указаниям Мишель. Он сейчас тоже не отказался бы от настоящего клинка вместо кинжала. Юноша решительно поднял пистолет.
Эльфы показались на фланке бастиона. Их отделяло от рыцарей всего лишь десять шагов. Раффаэль выстрелил. Светловолосый эльф, в которого он целился, сделал танцующее движение. Пуля пролетела настолько близко к нему, что Раффаэль увидел, как пролетающий снаряд растрепал волосы воина.
Раффаэль отбросил бесполезный пистолет. Эти эльфы действительно настолько быстры, как рассказывают в сказках!
— Увидимся у башен Валлонкура! — сказала Эсмеральда, когда эльфы устремились на них.
Штурмовая атака
Люк увидел перед собой город и помолился за Гисхильду. Он надел белый шарф, как и Сигурд. Из домов за восточной стеной валили темные клубы дыма. Красные отсветы пожара подкрашивали дым оранжевым. Клубы поднимались ввысь и терялись во мгле затянутого тучами рассветного неба. Пожары были ярче бледного зимнего солнца, на четверть показавшегося над горизонтом.
Над полем боя раздавался грохот пушек.
— Убейте их всех! — рвалось из тысячи глоток. — Убейте их всех!
После недель, проведенных в снежной каше, аркебузиры и пикинеры превратились толпу оборванцев. На их лицах отражались гнев и жажда крови. Они хотели отомстить за все мучения осады.
Люк бросил взгляд на Сигурда. Капитан мандридов хромал. Он был не единственным раненым в потоке оборванных фигур, бросавшихся на бреши в стене.
— Ради всех богов, Люк, что мы вдвоем можем тут сделать? Они просто сметут город с лица земли.
— Мы прошли столько не для того, чтобы сейчас сдаться. — То, что Люк видел, пугало его. Но он пытался не думать о резне, которая сейчас начнется в городе. — Гисхильда наверняка что-нибудь предпримет! Я уверен, она не отдаст город.
— Да, она достаточно упряма, — согласился Сигурд.
Они оба бросились к узким мосткам, переброшенным через ров. На склоне лежал убитый, из груди у него торчала стрела. Люк посмотрел на городские стены. Они находились более чем в двухстах шагах от них.
— Ну же, скорее! — торопил юноша.
Ему бросилось в глаза, как мало командиров было среди солдат. Это могло означать лишь одно: маршал ордена отпустил толпу. Он не собирался препятствовать грабежам. Город принадлежит его воинам.
У одного из каналов собирались отряды. На воде лежали понтоны из вязанок хвороста. Некоторые воины стояли по бедра в воде и вбивали тяжелыми молотами сваи в ил, чтобы укрепить непрочную конструкцию. Через нее мог перебежать только один воин.
Люк оглядывался по сторонам, в то время как Сигурд благоразумно опускал глаза. Мундиры солдат были разного цвета. Почти у всех были меховые куртки ополченцев, шарфы или шапки. Среди этого сброда они не покажутся чужаками.
Стояла атмосфера эйфории. Некоторые воины хотели просто напиться, но большинство рассказывали друг другу, что они сделают с женщинами.
— Что это за стадо свиней? — закричал Люк на солдат. — Стройся! Не то сейчас первый же окажется во рву и отморозит себе свою лучшую часть!
Сигурд схватил его за руку, но было слишком поздно. Все обернулись на них.
— А ты кто такой? — крикнул ему мечник с повязкой на голове.
Люк снял свой белый шарф, чтобы был виден покрытый эмалью герб на груди.
— Слышал когда-нибудь о Серебряных Львах? Если вы сейчас не выстроите свои зады и не перейдете как полагается, я так пну первого под его толстый зад, что тот почувствует вкус моих подошв на языке!
Некоторые мужчины засмеялись. Толпа начала рассасываться. Они действительно построились, и воины, недавно примкнувшие к группе солдат, следовали их примеру.
— На место! — приказал Люк. Он пошел вперед и критически осмотрел понтон.
Он состоял из сотен охапок хвороста, которые были связаны в одну большую подушку канатами. По верху было несколько досок, но сам по себе понтон был очень нестабилен, хотя те, кто укреплял его, изо всех сил старались зафиксировать его при помощи свай.
— Кто у вас командует, водяные крысы?
Отозвался коренастый парень с густой рыжей бородой. Он был мокрый до нитки и дрожал от холода.
— Чем могу помочь, архитектор?
Парень улыбнулся, услыхав почетный титул, который, очевидно, не соответствовал его рангу.
— Если бы эти идиоты не скакали по плотине взад-вперед, дело бы шло быстрее. Мы ведь стараемся…
— Вы слышали? — Люк снова обернулся к солдатам. Уже более сотни ждало переправы. И с каждым мгновением их становилось все больше. Насколько видел Люк, на канале было всего три плотины. — Укройтесь за склоном и подождите, пока рабочие закончат свое дело.
Некоторые заворчали.
— Там, впереди, город. Вам хватит женщин. — Он зло ухмыльнулся. — А ваши товарищи поразбивают себе носы, гоня по улицам последних защитников. Когда окажетесь на месте, сможете целиком посвятить себя грабежам.
Его слова сделали свое дело. Люди отошли в укрытие.
— Эй, ты! — Люк указал на Сигурда. — На ту сторону, живо. Я хочу посмотреть, где шатается сильнее всего.
Капитан мандридов повиновался. Он двигался с опущенной головой, словно на плаху. Некоторые солдаты принялись насмехаться над хромым немощным стариком. Затем на понтон поднялся Люк. В некоторых местах юноша сильно топал ногой, вязанки хвороста слегка проседали и соскальзывали, рыцарь дал указание вбить еще несколько свай. Затем помахал рукой мужчинам, оставшимся на той стороне.
— Я пойду вперед и осмотрю остальные переправы, чтобы дело продвигалось быстрее.
— Все в порядке! — крикнул кто-то ему в ответ. — Мы же понимаем, что ты хочешь побыстрее добраться до шлюх, капитан.
Люк проигнорировал эти слова и потащил за собой хромающего старика.
— Я тебя вовсе не знаю, — промолвил Сигурд, когда они отошли от дамбы на некоторое расстояние. — Ты… — Он махнул рукой. — Ты не зеленый юнец. Я думал…
— Меня семь лет готовили к таким дням, как этот. Я предпочитаю выражаться более изысканно, но знаю, как нужно обращаться с солдатами. И если ты думаешь, что я переметнулся назад… Там стоит почти двести человек и будет стоять еще довольно долго. Они попадут в город позже. Гисхильда получила немного времени для того, чтобы организовать отступление и новые линии обороны.
— Я знаю, — произнес Сигурд и буркнул еще что-то неразборчивое.
— Что?
— Я не сомневался в том, что ты на стороне Гисхильды.
Они молча приближались к городу. Серпентины на бастионе перед восточным валом теперь молчали. Из города доносились крики и выстрелы. Похоже, что занялись еще несколько домов. Люк и Сигурд на четвереньках вскарабкались на холм и поползли через брешь в стене. Повсюду лежали убитые.
Люк торопился, он не хотел задержаться на вершине холма из обломков. Может быть, в ближайших домах еще оставались стрелки. Прямо за валом проходила окружная дорога. Справа от них был трактир. На вывеске над входом висел рыцарский шлем, пробитый аркебузной пулей. Харчевня называлась «Мертвый рыцарь».
Люк был в бешенстве: солдаты, ворвавшиеся в город, очевидно, были менее чувствительны, чем он, и уже заняли трактир и устроили попойку, не думая о том, что на соседних улицах идут бои.
— Может, снять шарфы? — спросил Сигурд.
— Пока нет! — У Люка было нехорошее предчувствие. Здесь перепутались линии друзей и врагов. Границы больше не было.
— Туда! — Люк помчался по окружной дороге по направлению к бастиону.
Все улицы, ведущие в город, начинались здесь. План города напоминал колесо, а улицы — спицы. Первая улица, мимо которой они прошли, была заполнена сражающимися, устроившими кровавую резню среди горящих домов.
Люк несся дальше. Следующую улицу перегородили обломки горящей крыши. Рыцарь и мандрид достигли ворот, ведущих к бастиону. Они были распахнуты. Мост вел через ров с водой к орудийной позиции. Люк увидел пикинеров и фьордландцев. Дорога от бастиона к городу была до жути безлюдной, и по этой дороге бежал мальчик. Увидев мужчин, он замедлил бег и прижался к стене дома.
Люк поднял руки, чтобы ребенок увидел, что у него нет оружия.
— Беги назад! На бастионе идет бой.
Может быть, беглец его не понял. Люк прикинул, что мальчишке лет четырнадцать. Ребенок достал кинжал и продолжал двигаться, придерживаясь противоположной стороны улицы, но когда прошел мимо них, засверкал пятками, словно в затылок ему дышала сотня троллей.
— Что мы теперь будем делать? — спросил Сигурд.
Капитан мандридов прислонился к стене. Силы его были на исходе.
Люк недоверчиво оглядел улицу. Здесь ни один дом не горел. Не было видно сражающихся. Ловушка? Строения были узкими и высокими, фахверковые дома с причудливо украшенными фронтонами. Ставни на окнах распахнуты.
Краем глаза Люк заметил движение. Тень… мужчина с аркебузой. Он стоял у окна дома на противоположной стороне. Люк отчетливо увидел огонек на конце фитиля. Мужчина поднял оружие. На нем была широкополая шляпа.
Окруженные
Рыцарей согнали на небольшом пятачке наверху бастиона. До победы было рукой подать. Гисхильда была среди пикинеров и пробивалась к фланку бастиона. Маураваны, атаковавшие с другой стороны, безжалостно гнали рыцарей ей навстречу. Внезапно на плечо Гисхильды опустилась рука. То был Алексей.
— Королева, нужно отступать. Восточный вал разрушен. Только что прибегал гонец. Враги ворвались в город. Мы должны вернуться на Серебряный берег. Свободна только та улица, что позади нас, хотя там тоже встречаются разрозненные отряды врага. Победа здесь означает смерть!
Гисхильда узнала среди рыцарей Мишель, свою бывшую учительницу фехтования. Она избегала скрещивать с ней клинки. В Валлонкуре Мишель всегда относилась к Гисхильде хорошо. Теперь бывшая учительница собирала вокруг себя рыцарей.
Длинным пикам рыцари ордена почти ничего не могли противопоставить. Они были слишком измучены сражением на подходе к бастиону, чтобы пробить себе дорогу сквозь стену из стальных наконечников. Они наверняка вот-вот сдались бы…
Гисхильда посмотрела на свою бывшую наставницу. Фехтовальщица отчаянно сражалась против пикинеров, целившихся ей в лицо. Нет, Мишель бы не сдалась. Она сражалась бы до последнего. А Гисхильде не хотелось проливать кровь. На этот раз у нее был выбор.
— Назад! — крикнула она. — Назад, или нас отрежут от наших товарищей! — Это звучало так, словно она подзывает охотничьего пса, который попробовал первой крови. Воины хотели убивать, и знали, что могут победить. — Назад! — снова крикнула она, разводя руки в стороны. Она подталкивала своих пикинеров к возвышению. Они отступали медленно, стараясь не выпустить врага из виду. Только маураваны повиновались ее приказу безоговорочно. Они мгновенно оказались у ворот к бастиону и обеспечивали переход через мост.
— Ненавижу это! — выругался Алексей. — Они были нашими.
— Нет, это мы были их. Зачем убивать пару рыцарей, если после этого ты попадешь в плен?
— Зачем вообще вся эта война? — заявил друснийский князь.
— Не говори так! — набросился на него Ингвар, ярл Альдарвика. Он тоже сражался бок о бок с пикинерами. — Мы защищаем мой город.
— Мы его сожжем! — зашипел Алексей. — Все, что ты хочешь спасти, будет уничтожено, потому что мы защищаем это. Teбе ведь известен приказ: за нами будут сжигать дома. Таким образом мы задержим рыцарей и сможем организовать новую линию обороны на Серебряном берегу.
Гисхильда увидела, как напряглись мышцы на шее ярла. Казалось, его зубы вот-вот раскрошатся. Ярл Ингвар положил руку на плечо мальчика, который принес известие о том, что им угрожает окружение, и потянул его за собой.
Рыцари остались на бастионе. Они не пытались преследовать их. Теперь Гисхильда подгоняла своих людей. Некоторые побросали длинные пики.
Маураваны махали им с моста. Члены маленького эльфийского отряда убрали мечи в ножны. Они замерли с натянутыми луками, позволяя фьордландцам отступить. Гисхильда заметила двоих мужчин, отходивших в подъезд одного из домов.
Черноволосый маураван поднял лук и прицелился. Но мужчины были уже в укрытии. Улица, ведущая в сердце города, была свободна.
Вдалеке Гисхильда услышала шум битвы и песни пьяных.
Грохнул выстрел. Мальчик, спасший их, развернулся, словно в танце, и упал на ярла. В груди его зияла кровавая рана.
Гисхильда подняла взгляд. Воздух был полон дыма пожарищ. Стрелок, должно быть, прятался в одном из домов где-то перед ними.
Она печально взглянула на мальчика. Рот ребенка открывался и закрывался. Руками мальчик цеплялся за подол своей поношенной куртки. Он пытался натянуть ее, закрыв дыру в груди, словно ему стыдно было находиться в таком виде перед королевой.
— Подожгите дома! — крикнула Гисхильда.
Этот приказ давал ей время и отнимал у рыцарей то, за что они сражались сейчас отчаяннее всего, — теплые квартиры на зиму.
У некоторых за поясом были заготовки для факелов. Этой ночью стоявшие вдоль улицы дома были подготовлены к уничтожению. На деревянных лестницах и стремянках лежали груды мелких веток и пропитанных маслом тряпок. Оттуда пламя быстро перейдет на строения.
Поджигатели рассыпались. Гисхильда медленно шла по улице назад, не спуская при этом глаз с моста, ведущего к восточному бастиону. Рыцари по-прежнему не предпринимали попыток последовать за ними.
Она мельком взглянула на Ингвара. По лицу ярла она прочла, как сильно страдает он оттого, что его королева отдает приказ сжечь целую улицу, а сам он вынужден лишь бессильно наблюдать…
Охотник
Серену всегда нравилось ходить на охоту. В обществе других людей он обычно чувствовал себя не особенно хорошо. Постоянно вспоминалось то, что он предатель. Он заработал очень много золота для своего рода. И был любимцем Гутрума. Но после смерти ярла все изменилось в худшую сторону.
Он вставил деревянный шомпол в свое ружье. То была не обычная аркебуза, которой пользуются в бою стрелки. Это оружие с инкрустированным жемчужинами прикладом было гораздо более ценным. Ствол был сделан с особенной тщательностью. Можно было целиться гораздо лучше, чем с обычной аркебузой. То было оружие для охотника. Для дворянина. Маленькое сокровище.
Он вынул шомпол и еще раз подул на фитиль. Он мог бы поставить поворотный затвор, но он не доверял этим механизмам. Слишком чувствительны. Отказывают в самый ответственный момент. Фитилю, которым поджигают порох, может помешать только очень сильный ливень. А это можно предугадать.
Серен выпрямился, следя за тем, чтобы его не было видно сквозь окно во фронтоне. Он прижался спиной к стене и закрыл рукой тлеющий огонек.
Она еще здесь. Он облегченно вздохнул. Стоит внизу, посреди улицы. Эльфы куда-то подевались. Заметили его, что ли? Нет, быть не может. Кто станет обращать внимание на одинокого стрелка среди битвы? Их переоценивают, этих эльфов. Позавчера он видел, как подох один из них, когда пушечное ядро оторвало ему обе ноги. Ходили слухи, что эльфы, умирая, превращаются в серебряный свет. Все сказки! Тот парень подох, как и все остальные. Но не хныкал, этого у них не отнять. Крепкий был орешек. Но крепких орешков Серену доводилось встречать достаточно. И всех их он похоронил.
Он снова посмотрел на улицу. Вот они. Плотная группа солдат появилась на кольцевой дороге. Они были похожи на волков. С ними был офицер. Еще пара шагов…
Серен увидел, как из дома напротив повалил дым.
— Недолго тебе осталось жечь наш город, проклятая ведьма! — Последний дом на улице принадлежал ему, равно как и большой дом со съемными комнатами в двух улицах отсюда. Она сжигала его состояние, все то, ради чего он ставил на кон свою жизнь, будучи контрабандистом в море, торговцем… Теперь всему конец!
Рыцари ордена заметили Гисхильду с ее свитой. Офицер взмахнул рапирой. Два аркебузира выставили свое оружие на треноги и прицелились. Подходящий момент.
Серен выставил ствол в окно. Как мило со стороны Гисхильды стоять и не двигаться. Она собрала вокруг себя воинов, пытаясь остановить мародеров, чтобы могли уйти люди, поджигавшие дома.
— Твои пожары сейчас убьют тебя, — сказал он, прицеливаясь ей в грудь.
До нее было не более пятнадцати шагов. С такого расстояния пуля легко пробьет кирасу.
Верность королев
Олловейн терпеть не мог просить ее. Он готовился к этому разговору, как к битве, строил планы и снова отбрасывал их. Да, он даже перестал подавлять Фальраха. Тот лучше знал Эмерелль. Он знал, как к ней подступиться. И хотя он не обладал безупречно рыцарским характером, зато был превосходным тактиком.
Личность Фальраха обрела силу, а Олловейн стал всего лишь свидетелем его поступков. Полководец поставил стол Фальраха и провел над ним много часов, пытаясь воссоздать на доске ситуацию, подобную той, что сложилась во Фьордландии.
То, что рыцари отважились совершить нападение в начале зимы, оказалось неприятным сюрпризом. Гонтабу пал, не произведя ни единого выстрела, и это было катастрофой. Второй по величине город страны потерян! Оттуда можно блокировать Фирнстайн. Ни один корабль не может попасть в столицу, не заходя в Гонтабу.
Олловейн вздохнул и поднял взгляд. Эмерелль приказала ему ждать в зале с источником Фальраха. Она снова находилась в замке Эльфийский Свет. Выбрать именно это место для встречи было открытым оскорблением! Скульптуры в бассейне изображали смерть Фальраха. Он погиб, спасая Эмерелль от дракона.
— Ты помнишь? — Эмерелль подошла к нему совсем бесшумно.
— Это не моя жизнь, — холодно ответил Олловейн.
— Иногда он мог вести себя очень по-рыцарски. Вы не так уж не похожи, как ты думаешь.
На это мастер меча ничего не ответил. Он не любил, когда его сравнивали с Фальрахом.
— Я хотел попросить тебя послать часть нашего флота в Альдарвик, — без околичностей сказал он, отметая тем самым все свои планы сегодняшнего разговора. С Фальрахом такого, вероятно, не случилось бы.
— Ты знаешь, почему я не сделаю этого!
В этот вечер королева выглядела блистательно. На ней было длинное белое платье и рубиновое ожерелье. На вкус Олловейна, выбор украшения был не очень удачен; на белой ткани платья камни казались свежепролитой кровью.
— Я получил от шпионов известие о том, что флот противника находится в Альдарвике. Штормит. Эти корабли не смогут быстро покинуть гавань.
— Думаешь, я приму решение, от которого зависит безопасность Альвенмарка, основываясь на оценке погоды цветочной феей, которая не пробыла во Фьордландии и двух дней? Наш флот останется в открытом море, неподалеку от крупных звезд альвов, чтобы мы в течение нескольких часов могли собрать их и отбить новую атаку рыцарей ордена. Думаю, Фальрах понял бы логику этого решения.
— Госпожа, если я правильно оцениваю ситуацию, то им нужен был мальчик, чтобы открыть ворота между нашими мирами. Но мальчик потерял свой дар. Мы не подвергаемся опасности.
— Думаю, я могу лучше оценить ситуацию, чем ты, Олловейн. У тебя есть еще вопросы?
— Госпожа, если это растопит твое сердце, я буду умолять на коленях. Пошли несколько кораблей в Альдарвик, Гисхильда в отчаянном положении. Если она погибнет или попадет в плен, мы потеряем Фьордландию. Они проливали свою кровь за нас на протяжении нескольких столетий. Мы ведь не можем бросить ее в беде!
На лице Эмерелль не отразилось ни следа сочувствия.
— Мы все равно потеряем ее. Ее судьба предрешена. Вопрос в том, продлится ли это пару дней или пару месяцев.
Олловейн потерял дар речи от такой бессердечности.
— Тем более мы должны действовать быстро. Мы ведь не можем просто отдать их на милость рыцарей.
— Думаешь, мне легко принимать такие решения? Если это все, то наш разговор окончен.
Олловейн поклонился.
— Госпожа, — он не был согласен с этим решением! Он опасался, что так все закончится. То, что он должен сделать теперь, Эмерелль не понравится. Но после такого разговора он больше не станет спрашивать у нее позволения.
Рыцарь
Сигурд бранился словно сапожник. Люк схватил старика и бросился вместе с ним в подвал, когда появились пикинеры. Они скатились по каменным ступенькам и набили немало синяков на плечах и головах.
— Если хочешь убить меня, просто возьми нож, — рычал капитан.
Оглушенный Люк коснулся затылка. На пальцах осталась теплая липкая кровь.
— Нужно избавиться от шарфов! У нас получилось. Мы за линией Гисхильды.
— Да, если нам удастся убедить их оставить нас в живых. — Сигурд сорвал шарф. Хотел было выпрямиться и снова выругался. — Я растянул лодыжку.
Люк подхватил старика под руку и помог подняться.
— Сидеть бы мне в своем доме у камина, на каждом колене по внуку. Стар я слишком для лавин, бега наперегонки в полном обмундировании, битв и прыжков вниз по лестнице.
На улице раздались команды. Слышался женский голос. Люк осторожно выглянул из подвального люка. Отряд, отступивший на бастионе, теперь находился не далее чем в пятнадцати шагах от них.
Юноша выпрямился. Среди воинов стояла стройная женщина в полулатах. Длинные золотистые волосы спадали на отполированную сталь. Она жива!
Гисхильда указывала мужчинам, как организовать оборонительную позицию против солдат, появившихся из-за угла. Никто из ее свиты не замечал его.
Словно сомнамбула Люк поднялся по лестнице. Не проходило и часа за последние десять дней, чтобы он не молился за нее. Все его мысли были о ней. И Тьюред внял его просьбам, хотя она и была королевой язычников.
Он поднял взгляд к небу и хотел вознести благодарственную молитву, когда увидел, как из фронтонного окна появился ствол ружья. Нацеленный в группу, в центре которой стояла королева.
Люк одним прыжком преодолел последние ступеньки. Он побежал.
— Шарф! — крикнул вдогонку ему Сигурд.
Его окрик заставил двух мужчин из свиты Гисхильды обернуться. Один из них поднял пистолет.
Люк смотрел только на ствол аркебузы во фронтонном окне. Оружие было нацелено на Гисхильду.
Прогремел выстрел. Удар, словно подковой коня, пришелся Люку туда, где левый наплечник закрывал его нагрудник. Он едва не упал и закачался.
К нему бросился мужчина с четырехгранным эстоком в руке.
Люк продолжал пятиться. Нанеся неловкий удар кулаком, он предпринял попытку отбросить оружие в сторону. Оно со скрежетом оцарапало наручи.
— Гисхильда! — из ствола аркебузы в окне фронтона вылетело пламя.
Люк бросился вперед. Его руки обхватили бедра Гисхильды. Внезапный натиск заставил его потерять равновесие.
Удар пришелся в шлем Люка. Что-то тяжелое опустилось на его спинную пластину. Во рту он почувствовал привкус крови.
— Гисхильда, я…
Люк
— Нет! — Гисхильда подняла руку, защищая его.
Клинок Ингвара застыл прямо над ее рукой.
— Он один из нас!
Ярл убрал меч и указал острием на белый шарф, наброшенный на кирасу Люка.
— Не похоже. Я его не знаю.
— Мальчик! — По улице ковылял старый воин. — Мальчик!
С первого взгляда Гисхильда не узнала Сигурда — настолько исхудавшим и изможденным он выглядел.
Перед королевой в грязь вонзилась пуля.
— Нужно отходить. — Ингвар подозвал одного из своих воинов и указал на Люка. — Возьмите его с собой.
Пикинер с сомнением поглядел на Гисхильду.
Изо рта Люка тонкой струйкой сочилась кровь. Глаза его были широко раскрыты. В них отражались дым и огонь. Он лежал неподвижно. Вид его разрывал ей сердце. Его доспехи были разбиты. Из-под кирасы текла кровь.
— Вперед! — грубо приказала она. Голос ее звучал хрипло. — Алексей! Твою накидку. Возьмите две пики и плащ. Сделайте носилки и отнесите его на Серебряный берег. Быстро!
Сигурд опустился на колени рядом с Люком. Взял за руку ее любимого. Потом указал на окно фронтона.
— Там, наверху. Стрелок. Люк хотел спасти тебя. А тут…
Гисхильда бросила взгляд на угловой дом. В окне мелькнула тень.
Эльфы
Серен не верил своему счастью! После того как этот рыцарь сбил королеву с ног, он подумал, что все пропало. Вместо Гисхильды его пуля, очевидно, попала в рыцаря. Он отступил и снова зарядил свое нарезное ружье. Осторожно, тысячекратно выверенными движениями. Но он даже надеяться не смел, что получится еще третий выстрел.
Проклятые рыцари Тьюреда в конце улицы медлили с атакой. Они делали одиночные выстрелы, не шли вперед. Они пришли грабить. Никто не хотел умирать в этот день. Тех, кто сгрудился на углу улицы, было, пожалуй, около тридцати человек. И к ним постоянно подходили другие. Их офицер отдавал приказы. Но никто не двигался. Серен посмотрел на королеву. У рыцаря, спасшего ее, был белый шарф, равно как и у большинства рыцарей Тьюреда. Что могло заставить его спасти королеву?
Перед Гисхильдой опустился на колени старик. Он указывал на окно. На него!
Серен выругался. Теперь королева смотрела вверх. Он поднял ружье. Можно выстрелить прямо ей в лицо!
Щекой он почувствовал дуновение ветра. Кончик фитиля упал на пол. Он обернулся. Перед ним стоял эльф в потрепанном кожаном камзоле. Его длинные волосы были светло-русыми, почти белыми. Их удерживал тонкий кожаный ремень.
Эльф указал рапирой на окно.
— Прыгай. Тогда я не убью тебя. Может быть, ты всего лишь сломаешь себе ноги. Ты охотник, как и я. Отдадим твою жизнь в руки твоих богов.
Серен посмотрел на улицу, потом снова на эльфа. Он знал, что пощады ждать не стоит.
Эльф поднял клинок.
— Значит, ты смелый человек и сам принимаешь решения. Мне подходит.
Серен опустил оружие и поставил его к стене. Затем осторожно встал на подоконник. За спиной проклятого эльфа в комнату ворвался дым. Серен посмотрел на улицу. Гисхильда со своими отступала. И с ней его чертов дядя!
Из окон большинства домов вырывались длинные языки пламени. Почти все его имущество было в этой части города. Теперь у него остались только лодки.
Эльф постучал клинком ему по плечу.
— Давай.
— Да сжалится надо мной Лут… — Он наклонился вперед, словно собираясь прыгнуть. Затем обернулся. Бросился на клинок эльфа.
Металл пронзил ему плечо. Негодяй выпустил оружие. Серен надеялся сбить его с ног, вынуть из-за пояса нож и зарезать Другого.
Что-то холодное коснулось его горла.
В руке у эльфа был кинжал. Они действительно настолько быстры, как о них рассказывают.
Серен почувствовал, как что-то теплое потекло ему за воротник.
— Надо было прыгать, — сказал эльф, вынимая рапиру из его плеча. — Тогда у тебя был шанс выжить.
О потерянных пальцах ног и утраченных надеждах
Гисхильда провела рукой по повреждениям на доспехах Люка. Пуля, пробившая наплечник, задержалась в кирасе, оставив в ней глубокую ямку. Глубокий шрам оставил эсток. Шлем сорвала пуля, предназначавшаяся ей. А на спинной пластине были видны следы мощного удара мечом, нанесенного Ингваром, потому что тот принял Люка за воина из рядов рыцарей ордена. Последний удар пробил доспех в одном месте. К счастью, не очень глубоко.
Она негромко прошептала благодарственную молитву Луту. Ткач Судеб прислал ей ее рыцаря. Он появился как раз в тот миг, когда она могла погибнуть, если бы он не сбил ее с ног. Вспомнилось, как когда-то на утесе у моря он клялся ей в верности. Как обещал всегда быть рядом. Быть ее рыцарем на веки вечные. На глазах у нее выступили слезы. Сегодня он сдержал детские обещания. И она с ним! Навсегда! И не важно, что при этом будут о ней говорить.
Люк все еще был без сознания. Голову ему обмотали толстой повязкой. Рану в спине зашили, наложив семь швов. Он быстро поправится, пообещала Юливее. На лице у него была парочка легких обморожений, которые обработали густой мазью из утиного жира. Следов не останется. А вот Сигурду повезло меньше.
Гисхильда присутствовала при том, как час назад ему отрезали левую ступню почти до половины. Пальцы на ней уже почернели, началась гангрена. Если бы их не ампутировали, то гниющая черная плоть отравила бы старика. И оставалось бы жить ему не более десяти дней. Несмотря на это, Сигурд изо всех сил сопротивлялся. Он не хотел получить от ножа шарлатана рану серьезнее, чем во всех боях, в которых он сражался за всю свою долгую воинскую карьеру. Наконец Юливее погрузила его в сон при помощи магии. И Гисхильда решила, что нужно отнять половину ступни даже вопреки его желанию.
Теперь ее терзали сомнения. Может быть, нужно было исполнить его волю? Десять дней Альдарвик не выстоит против врага.
А что будет с ними потом, известно лишь богам. Гисхильда готова была к тому, что дело дойдет до кровавой бойни.
Все мосты к Серебряному берегу были взорваны. В той части города, которая досталась рыцарям Тьюреда, сгорели почти все дома. Им придется и дальше стоять лагерем в снегу и холоде. Их злость возрастет многократно. Еще немного — и начнется новый штурм. И на этот раз у них не будет достаточно широкого канала, для того чтобы организовать новую линию обороны.
Она присела на постель рядом с Люком. Конец совсем близок. Должно быть, он знал это. И тем не менее пришел.
Он застонал, а затем открыл глаза… Вот снова они, эти мелкие серебристые точки в его глазах. Их можно было заметить только при определенном освещении и под правильным углом.
— Я чувствую себя так, словно на меня упал корабль, — бесцветным голосом произнес он.
— Свинцовая пуля расплющилась о твою упрямую голову.
Он поднял руку и ощупал повязку.
— Я помню. — На его губах появилась хитрая ухмылка. — Я уже получил свою плату за то, что спас прекрасную даму от злых преследователей?
— Твоя награда — постель со свежей простыней. Лучше в этом городе ты не найдешь ничего.
Он казался расстроенным, но был слишком рыцарственен для того, чтобы сказать, чего он хочет на самом деле. В этом он нисколечко не поменялся. Она наклонилась к нему и нежно поцеловала.
— Ты ранен, Люк. Тебе нужно беречь силы.
— Мне уже гораздо лучше…
Она коснулась пальцами его губ.
— Не говори глупостей! Было бы неразумно…
— Что может быть неразумным? Уже завтра мы можем быть мертвы… Я в порядке. Ты знаешь, чего мне хочется…
Она улыбнулась.
— Полагаю, того, чего по-настоящему хочется и мне. — Она расстегнула камзол. — Я лягу рядом и погрею тебя, как тогда, на эшафоте. И ничего более!
Он ухмыльнулся.
— Конечно.
Право наследования
После бесплодного разговора с Эмерелль Олловейн немедля отправился в Валемер. И сейчас он стоял в большом салоне корабельной конторы Даломана и ждал. На стенах висели драматичные картины, изображавшие корабли, на полных парусах несущиеся по бушующему морю.
То, что Даломан заставляет его ждать, было плохим предзнаменованием. Раньше кобольд никогда не отваживался на это. Но со времен Элийи Глопса многое поменялось. Именно здесь, на севере, где владычество эльфов пошатнулось во время последней тролльей войны, маленький народец позволял себе многое.
Олловейн был достаточно терпелив, чтобы скрыть свое дурное настроение. Но сопровождавший его Фенрил беспокойно мерил шагами большую комнату. Его голова дергалась, как у хищной птицы, которая сидит на верхушке сосны и высматривает добычу.
Наконец дверь в большую комнату распахнулась. Показавшийся в проеме кобольд едва достигал колена Олловейна. Одет вошедший был во все красное, голова острижена наголо, уши украшали золотые серьги, на которых висели жемчужные амулеты. В руке у Даломана была трубка из морской пенки, источавшая такую вонь, которая была способна обратить в бегство целый рой москитов.
Фенрил глянул на кобольда, слегка склонив голову.
— Даломан Красный?
— Собственной персоной, — ответил хозяин, не обращая ни малейшего внимания на неприветливый тон князя Карандамона. — Вы хотите заключить со мной сделку?
— Нам нужны твои корабли, Даломан. — Олловейн подошел к вопросу без лишних слов.
— А сколько?
— Все!
Кобольд облизал пухлые губы. Он указал на группу кресел различного размера.
— Это нужно обсудить не спеша. Поскольку вы оба являетесь князьями, то, вероятно, располагаете достаточными средствами, чтобы нанять небольшой флот. Я располагаю ни много ни мало семнадцатью кораблями, которые из-за зимних штормов все стоят в гавани. Несколько штук еще будет весной…
— Нам нужны все, и нужны сейчас! — произнес Фенрил.
Даломан умолк. Затем поднял руки.
— Совершенно исключено! Я ведь не отпущу их в море в самое неблагоприятное время года!
— Весь королевский флот Альвенмарка находится в открытом море, малыш! — возразил Фенрил.
— Эти корабли построены иначе. И они до отказа набиты магами и певцами ветра. Я не король и не князь. Я не могу позволить себе играть своими судами. Я живу благодаря им.
— Ты уверен, что можешь позволить себе накликать гнев Эмерелль? Мы оба пришли по ее поручению. — Олловейн надеялся, что кобольд не сможет заметить, что эльф лжет. У него ведь не было опыта в таких вещах. Но выбора не оставалось.
Даломан посмотрел на него с прищуром. Может быть, купец что-то заметил?
— Наверняка у вас есть для меня письмо королевы с необходимыми указаниями.
— С ума сошел, малыш? — взорвался Фенрил. — Я тебе печень вырву. Какая непочтительность! Как тебе в голову пришло считать себя настолько значимым, чтобы королева Альвенмарка писала тебе письма? Более того, собственноручно и с ароматом ее духов? Я тебя проучу…
Даломан вжался в кожаное кресло, в то время как Олловейн пытался успокоить Фенрила.
— Прошу тебя, друг мой…
— Нет! Этого негодяя нужно скормить чайкам! Я…
— Куда же должны отправиться мои корабли?
— В Альдарвик. Он находится на побережье Фьордландии.
— Послать мои корабли в другой мир? По тропам альвов? — Кобольд решительно покачал головой. — Тогда уж лучше сразу пойти и сжечь их!
— Сыны человеческие пришли сюда из своего мира с целым флотом, — разъяренно вскричал Фенрил. — Мы что же, хуже, чем они?
— Прошу тебя, друг мой. — Олловейн по-прежнему держал Фенрила за руку.
Хотя они договорились, что князь должен вспылить, если Даломан окажется несговорчивым, мастер меча уже не был уверен в том, что его спутник притворяется, и опасался, что в его жилах вскипела кровь хищной птицы.
— Даломан, ты понимаешь, что военный флот находится в открытом море, чтобы защитить гавани Альвенмарка? Ни один из этих кораблей нельзя использовать, ведь существует опасность, что сыны человеческие отважатся совершить вторую атаку. Как ты думаешь, где нужнее твои корабли? Здесь, в гавани или же в водах Фьордландии, исполняющие волю короны Альвенмарка?
— Исполняющие волю? Это значит, что вы хотите забрать мои корабли и даже не собираетесь платить за них?
Олловейн глубоко вздохнул.
— Ты знаешь, что последний князь Альвемера три года назад ушел в лунный свет в лесах Друсны. И угас его род. Княжество теперь принадлежит короне Альвенмарка. Королева предлагает за каждый потенциально утраченный корабль одну деревню в Альвемере в качестве залога.
Кобольд задумчиво подергал амулеты в серьгах.
— Деревни стоят по-разному. Нужно бы обсудить поточнее. Я имею в виду…
Олловейн достал из-за пояса свиток.
— Вот список из двадцати деревень. Я не стану торговаться. Ты берешь первые семнадцать, или мы поищем другого судовладельца.
— В Райлимее есть много капитанов, обладающих опытом плаванья в мир людей, — вставил Фенрил.
— В какое море я должен отправиться?
— Неглубокое. Может быть, там будет парочка айсбергов… Но штормов можешь не опасаться. Мы возьмем певца ветра. И эльфийских рыцарей.
— Зачем нужны воины? — поинтересовался Даломан.
Олловейн поднял свиток.
— Не задавай слишком много вопросов. Думаю, каждая потеря в конечном итоге окажется для тебя выгодной.
— Я должен взглянуть на список!
Фенрил подмигнул Олловейну.
— Идем в Райлимее. Я ведь сразу сказал тебе, что кобольды слишком жадные. Давай лучше заключим сделку с эльфами.
— Ладно, ладно, ладно! Давайте составим договор… Вам дали плохой совет, предложив обратиться за кораблями в Райлимее. Там только прибрежные парусники. Если вы собираетесь отправиться в море с айсбергами, то вам нужны хорошие суда с двойными бортами. Корабли, вытесанные из тролльского дуба. Такие, как мои катамараны!
Час спустя оба князя покинули контору. Фенрил странно прихрамывал. Женщины, стоявшие за маленькими уличными лотками, смотрели им вслед.
— С тобой все в порядке? — спросил Олловейн.
— Эмерелль прикажет казнить нас, если узнает.
— Нет. В худшем случае она лишит тебя княжеского титула, но ты ведь все равно чувствуешь себя лучше в птичьем гнезде.
Фенрил странно посмотрел на него.
— Это шутка?
Олловейн улыбнулся.
— Оставь! Быть смешным — это не по тебе.
Некоторое время они молча шли рядом.
— Ты уверен, что она не прикажет убить нас? Говорят, у нее на службе состоит убийца.
Мастер меча отмахнулся.
— Ее убийца занят в другом месте. А что касается нашего договора… Не думай об этом. По сравнению с той сделкой, которую мы заключим с королем троллей, это мелочь: подарить пару деревень, которые нам не принадлежат.
Свиная ножка
Люка разбудил детский смех. В узкой комнате было еще темно. Ставни были закрыты, обе свечи догорели. Голова болела. Он заморгал и удивился тому, насколько хорошо видит в темноте.
Он осторожно потянулся. Рядом пошевелилась Гисхильда. Он закрыл глаза и вдохнул ее запах. Он был неповторимым, таким же как и раньше. Легкий запах пота, исходивший от нее, казался ему приятным. В нем было что-то чувственное. Плюс к этому постоянный запах оружейной смазки и аромат ветра. В зависимости от времени года она пахла то сеном, то осенней листвой, то морозом или весенними цветами.
Снова послышался детский смех. Рыцарь осторожно выпрямился. Шов на его спине натянулся и заболел. Люк свесил ноги с кровати. Деревянные половицы были ледяными.
Он пробрался к окну и приоткрыл ставню. Невдалеке слышались одинокие выстрелы аркебуз. Прямо под окном, на льду замерзшего канала играли дети. Казалось, они в буквальном смысле парят, искусно поворачиваясь. Люк удивленно наблюдал за ними. Самой младшей, плотно закутанной в пальто девочке с длинными косами, на его взгляд, было лет пять. Она была необычайно резвой.
Какой-то шорох заставил рыцаря обернуться. Гисхильда поднялась с постели и присоединилась к нему.
— Ты уже катался на коньках?
Люк покачал головой.
— Как они это делают?
— Никогда не видел?
— Нет.
Гисхильда рассмеялась.
— Здесь почти все дети умеют… Вырезают полозья из берцовых костей свиньи. Иногда их делают и из металла. Их можно примотать снизу к ботинкам и потом скользить по льду, как ветер.
Люк завороженно смотрел на детей.
— А научиться трудно?
— С недавно зашитой раной я бы не стала пробовать. Поначалу часто падаешь. Но в принципе любой может научиться.
Вдалеке громыхнула пушка. Дети не обратили на нее внимания. Как они беззаботны! Люк спросил себя, что может случиться с ними, если город возьмут штурмом. Взглянул на Гисхильду. Она не отрываясь смотрела вдаль. Он хотел сказать ей что-то, но мысль о детях по-прежнему занимала его. Их нужно увести отсюда. Как можно скорее!
Гисхильда отошла от окна и поспешно собрала одежду. Подумала о том же, о чем и он?
Прыгая на одной ноге, она втискивалась в узкие брюки.
— С тобой все в порядке?
Она покачала головой. В глазах у нее стояли слезы.
— Альдарвик умирает, а мы думаем только о себе. Мне нужно к Юливее. Срочно. Я как раз вспомнила день, когда умер мой отец. Я должна кое-что узнать у нее.
След на рапире
Фингайн наблюдал за тем, как кобольд спрыгнул с ноги орла и проворно приземлился на карниз сгоревшей башни. Для такого прыжка необходимо мужество, подумал мауравани. Паучок стоил своих денег. Его спутники последовали за кобольдом, последней — лутинша. Все проворно спустились по камням разрушенной башни и оказались на пролете крепостной стены. Половина кобольдов прикрепила к груди арбалеты. Теперь они сняли оружие и проверяли ход.
Похоже, что нападение на гнездо рыцарей удастся, подумал Каменноголов.
Да. Только спусти меня вниз! Фингайн был недоверчив. Он получил планы шпионов, посланных на разведку перед кровавой бойней в Цитадели. Нужно надеяться, что архив с тех пор не перемещали. В данный момент опасаться сильного отпора в замке не приходилось. Войска ордена стояли в гавани и у крепостей, защищавших узкий перешеек между полуостровом и материком.
Каменноголов опустился на шпиль башни. В этом месте Фингайн едва не погиб вместе с Олловейном и Тирану. Эльф спрыгнул и уверенно приземлился на разрушенную стену. Поспешно спустился на пролет.
Кобольды уже проникли в главное здание замка.
Фингайн поспешил по коридору. Один из людей Смирта помахал ему рукой. Эльф вошел в архив. То, что он увидел, огорчило его до глубины души. Полочка к полочке. Кобольды принялись открывать ящики, в которых лежали отдельные листки.
Смирт подошел к нему.
— До сих пор все шло гладко.
Фингайн махнул рукой.
— Здесь можно искать неделю и не просмотреть и половины бумаг. Я думал, тут всего два-три шкафа. Но это… — Редко когда в своей жизни мауравани чувствовал себя настолько подавленным. Они должны управиться до рассвета. Утром сюда придут писари.
— Спокойствие, только спокойствие, мой друг. Сахандан решит эту проблему.
Фингайн посмотрел на лутиншу, опустившуюся на стремянку, прислоненную к шкафу. Она негромко напевала себе под нос. Ему не особенно нравился народ лутинов. Они были ворами, по крайней мере большинство из них. Эльфу не улыбалась идея брать их сюда.
— А что, она может просматривать бумаги в два раза быстрее?
— Не стоит обижать ее. Ты ведь знаешь, лутины обладают особым даром к тому, чтобы отыскивать вещи. Она поможет. Она — потомок Ганды Среброрукой. Волшебство у нее в крови. А теперь мне нужно узнать точно, что именно тебе здесь нужно.
— Имена. Говорят, они записывают все о своих братьях. Мне нужно узнать, где находятся сейчас две женщины и трое мужчин.
Смирт окинул взглядом архив, и улыбка застыла у него на губах. Комната была по меньшей мере двадцать эльфийских шагов в длину и полностью заставлена стопками бумаги. Кроме того, здесь была лестница, которая вела вниз, ко второму хранилищу документов, столь же большому.
Сахандан спустилась со стремянки и подошла к ним.
— Предлагаю тебе назвать сейчас имена.
Фингайн мрачно посмотрел на лутиншу. Он говорил не так громко, чтобы она могла расслышать его слова. Она воспользовалась магией, для того чтобы подслушать. Это было именно то, чего он ожидал от лутинши.
— Вероника де Блэ, из тридцать седьмого звена Башен. Она должна находиться здесь, на полуострове Валлонкур. Начнем с нее.
Сахандан произнесла одно-единственное слово. Она сказала его тихо, но не шептала. То было слово, от звучания которого у Фингайна все волоски на теле встали дыбом. Слово, от которого у него возникло ощущение, что ему щекочут пером позвоночник. Затхлый, пыльный воздух в архиве изменился. Множество бумаг негромко зашептались, словно их касался легкий ветерок.
Теперь Сахандан произнесла имя и тут же начертала его в воздухе размашистыми движениями. Кончики ее пальцев оставляли жаркие следы. Надпись разделилась и сжалась. Снова разделилась. И снова. Каждый раз буквы становились меньше, пока не остались только крошечные точечки. Они разлетелись во все уголки архива.
Смирт и его ребята пригнулись. Но Фингайн не тронулся с места. Когда-то он видел, как колдует Алатайя. Он знал, что может сотворить слово силы.
Одна из кожаных папок с документами в книжном шкафу засветилась. Из выдвижного ящика другого шкафа показался яркий свет.
— Вперед, мальчики, соберите документы и просмотрите их. Что именно ты хочешь знать, Фингайн?
— Вероника де Блэ должна находиться на полуострове Валлонкур. Может быть, даже в этом замке. Мне нужно точное местонахождение. Это же касается и других рыцарей, имена которых я назову.
Смирт негромко застонал.
— При всем уважении, эльф. Ты ведь понимаешь, что в этом рыцарском ордене многое произошло за последние месяцы? Как ты думаешь, насколько тщательно они ведут записи? Я так полагаю, что ни один рыцарь не остался на том же месте, где был два месяца назад. А Валлонкур осаждают. Новости так же плохо доходят сюда, как и продовольствие, оружие и подкрепление.
— Пусть это будет моей заботой, Смирт. Я охотник. Все, что мне нужно, — след. Идти по нему — уже мое дело. И поверь, я умею делать это хорошо.
Кобольд потер кончик носа.
— Мы могли бы неплохо сработаться…
Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы заставить Смирта замолчать. Фингайн знал, что никогда больше даже не помыслит о подобных сделках. Все это происходило по приказу королевы, и он был убежден в том, что его поступки очень нужны Альвенмарку. Но мауравани было тяжело. Его мысли все время невольно возвращались к Альварезу. Ему нравился тот человек… И к Жероме, который даже на костре не предал свои идеалы, он тоже испытывал уважение. Таково было желание королевы, чтобы каждый, чье имя значилось в списке, умер от стрелы, на которой было написано его имя. Нужно довериться Эмерелль, потому что ей известны вещи, скрытые от него, не то он провалит задание. И одно он знал совершенно точно. На
Смирта, который продает свои услуги любому, кто может за них заплатить, он не будет работать никогда.
Взгляда, брошенного в сторону кобольдов, было достаточно чтобы убедиться: они работают быстро и эффективно. Фингайн не мог не признать, что эта необычная группа из убийц, счетоводов и шпионки дополняла друг друга необычайно хорошо.
Они нашли данные обо всех, кто значился в списке королевы. Собрали краткую биографию и информацию о местах, где разыскиваемые часто бывали до сих пор. Тот факт, что Фингайн получил даже список с любимыми блюдами двух из пяти искомых людей, наводил на размышления о том, как работали ребята Смирта до сих пор.
Когда кобольды справились с задачей, уже почти рассвело. Наконец Смирт передал ему целую стопку документов.
— А теперь нам нужно спешить, Фингайн. Цепляться за канат, свисающий с ноги летящего орла, — честно говоря, не мой любимый способ покидать поле боя. Мне очень не хотелось бы делать это в первых лучах утренней зари и, быть может, под прицелом дюжины аркебуз.
— Тогда поторопись.
— А ты?
— Я остаюсь. — Маураван похлопал по стопке документов. — Мне нужно сделать кое-что еще.
Кобольд кивнул. За те дни, которые они провели вместе, он не задавал лишних вопросов, что сильно удивило Фингайна, учитывая принадлежность партнера к маленькому народу.
— Если когда-нибудь тебе понадобятся деньги…
Эльф отмахнулся.
— Иногда нам поручают вполне почетные задания.
— Давай не будем усложнять наше знакомство дискуссией о чести.
Кобольд пожал плечами.
— Как хочешь. Удачной охоты тебе.
— Смирт… Не засиживайся в мире людей. Возвращайся в Альвенмарк. Эмерелль объявила о завершении старой вражды, даже послала гонцов на поиски детей темных альвов. Говорят, начинается новая эпоха. И все дети альвов должны вернуться домой. Былая вражда будет забыта.
— В Альвенмарке все настолько плохо?
Фингайн знал, что Смирт достаточно умен, чтобы различить правду, скрытую за красивыми словами.
— Да, все настолько плохо. Королеве нужны все, кто может сражаться. Поверь, она встретит тебя и твоих ребят с распростертыми объятиями.
Певец ветра
Корпус корабля глубоко осел в воду. Волны захлестывали палубу. Олловейн вцепился в поручни. Даломан даже привязал себя. Кобольд ругался не переставая, с тех пор как они прошли через ворота альвов.
— Прямо по курсу айсберг! — раздался голос с главной палубы.
— Будь ты проклят вместе со своим певцом ветра! — разорялся Даломан.
Мастер меча посмотрел на другой конец кормового возвышения. Там сидел на корточках молодой эльф, на которого он возлагал большие надежды. Он был единственным певцом ветра, которого удалось найти. Теперь он понимал, почему тот не оказался во флоте Альвенмарка.
— Певец ветра, у которого морская болезнь! — причитал Даломан. При этом он, дрожа всем телом, цеплялся за амулеты в своих серьгах.
— Будь ты проклят, Олловейн! Пусть угри сожрут твои внутренности.
— Если я окажусь на дне морском, то ты, вероятно, будешь лежать рядом со мной, — спокойно заметил мастер меча.
— Да поразят тебя пули всех твоих врагов, эльфийский зазнайка! Я… — Новая волна заставила кобольда на время умолкнуть.
Олловейн наблюдал за айсбергом, плясавшим в штормовом море шагах в пятидесяти по правому борту. Он был непредсказуем, словно пьяный великан. Маленький флот раскидал шторм. Из семнадцати кораблей в поле зрения было только два.
Даломан выплюнул воду и отдал приказ зарифить главный парус. На них неслась очередная огромная волна. Нос судна задрался вертикально вверх, когда они попытались взобраться на гребень.
Олловейн давненько не чувствовал себя таким маленьким и незначительным, как сейчас, посреди бушующей стихии.
Что-то с грохотом ударилось о правый борт. Повсюду в бушующем море плавали небольшие льдины. Эльфу отчаянно захотелось, чтобы существовали какие-нибудь боги, которым сейчас он мог бы помолиться.
Даломан кричал в рупор, подбадривая матросов на реях. Те, словно пауки, сновали по вантам.
Нос большого катамарана прорезал гребень волны и полетел отвесно вниз. Певец ветра перегнулся через борт. Олловейн в очередной раз обругал себя. Он так спешил, что не стал задавать вопросов.
— Ну, князь, поскольку мы так или иначе отправимся рыбам на корм, тебе не стоит делать тайны из того, почему ты приказал принести на борт моих кораблей все эти баллисты и целое войско наемников.
— Воинов, — поправил его Олловейн. — Наемники сражаются за деньги, воины — за убеждения.
— Хорошо, тогда скажи мне, зачем ты притащил на борт целое войско идиотов. Я думал, нам нужно всего лишь забрать пару сотен сынов человеческих из какого-то прибрежного города.
Олловейн боролся со своим бунтующим желудком, когда грузовой катамаран снова взобрался на волну высотой с башню.
— Катамараны не опрокидываются, насколько я слышал.
— И чего только сухопутные крысы не болтают о кораблях…
Олловейн понял.
— Ну что ж, ты этого хотел. Чтобы спасти сынов человеческих, мы заберем их из осажденного города. Перед городом на рейде стоит военный флот священнослужителей Тьюреда, превосходящий наши силы раз примерно в пять. Мы прорвемся, заберем людей и снова прорвем линию их обороны.
— Подобные… шутки снискали моему народу дурную славу, рыцарь.
— Спроси одного из моих рыцарей, часто ли я шучу.
Даломан долго смотрел на мастера меча. Очевидно, он ожидал какого-нибудь намека на то, что это всего лишь дурная шутка. Наконец вопросительное выражение исчезло с лица кобольда. Малыш сплюнул на мокрую палубу.
— Ну ладно, эльф. Ты хотел знать правду о катамаранах. Они никогда не переворачиваются на бок. Они переворачиваются через нос вперед, когда нос судна слишком сильно накреняется вниз. Если это происходит, выживают очень редко и очень немногие.
Отчаянный план
Гисхильда зажмурилась. Она не хотела этого видеть! Редко ей доводилось сталкиваться с таким отсутствием таланта. Люк скользил на своих деревянных полозьях по направлению к ней, при этом сильно кривясь от боли.
— Снимите с него полозья, пока он не убился, — сказала она друснийцам, со скептическими ухмылками наблюдавшими за жалким зрелищем. — Посадите его на какие-нибудь санки.
— Ты же говорила, что может научиться каждый. Дай мне еще пару часов.
Она печально посмотрела на юношу. Она с удовольствием поступила бы, как он хочет, но у них не осталось времени. Все должно случиться уже этой ночью. Она была совершенно уверена в том, что священнослужители Тьюреда начнут последнюю атаку на рассвете следующего дня. И она знала, что на этот раз не сможет сдержать врага.
— На сегодня достаточно. Твой шов может разойтись, если будешь слишком много падать. Прошу тебя, Люк. На санях еще есть места.
— Они для маленьких детей, стариков и тяжелораненых. Я знаю, как мало у нас саней. В крайнем случае я буду держаться за какие-нибудь сани, если не смогу стоять на ногах самостоятельно.
Она посмотрела на эльфов, тренировавшихся на коньках. Эта забава была им абсолютно чужда, но уже через несколько часов они двигались элегантно, словно танцоры. Почему у них так легко все получается? Это несправедливо!
Гисхильда покачала головой, отвечая своим мыслям. Она крайне неразумна. Нужно радоваться, что благодаря эльфам у нее есть хоть маленькое, но преимущество против превосходящих числом рыцарей ордена.
Она снова обернулась к Люку.
— Ты поедешь в каких-нибудь санях! Это приказ твоей королевы.
Он посмотрел на нее ошарашенно. Со времен их первого поцелуя она так с ним не разговаривала. Гисхильда надеялась, что Люк поймет: она хочет как лучше. Он присел на старый бочонок из-под сельди. Если бы он хоть что-нибудь сказал! Он выглядит таким усталым. Нельзя недооценивать тяжесть его раны. Счастье, что он еще жив. Нельзя лишний раз подвергать себя опасности. Почему он не понимает этого?
— Мне нужно идти, — тихо сказала она.
Молодой человек лишь кивнул в ответ.
С Серебряного берега донесся яростный залп аркебуз. Если рыцари начнут атаку преждевременно, все пропало. Она надеялась на то, что в ордене Древа Праха принят тот же регламент, что и в Новом Рыцарстве. После очередной атаки полководец должен позволить своим войскам отдых в течение двух дней.
Она направилась к кузнецам. Ритмичные удары молотов сопровождались смехом. Воняло паленым рогом. В переулке Кузнецов толпились дюжины кентавров. Наконец она нашла Аппанасиоса. Кентаврийский князь сам стоял у наковальни. Жар кузнечного горна отражался на его мокрой от пота груди. Он часто ударял по раскаленной подкове, длинными щипцами переворачивал ее, в то время как железо становилось темнее. Наконец он бросил подкову в ведро с водой, где она исчезла с пронзительным шипением.
— Вы успеете? — спросила Гисхильда.
Князь поднял козий бурдюк, висевший на стене рядом с ним, и сделал большой глоток. Вздохнул.
— Нет, госпожа. Это непростая работа — делать подковы с шипами. Большинство моих ребят знают толк в кузнечном деле, но в этом городе всего пять наковален. Везде работают без передышки. Если бы у нас было хоть днем больше…
Гисхильда покачала головой.
— Это должно произойти сегодня ночью. Новолуние. Это поможет нам бежать. Завтра уже будет слишком поздно.
Аппанасиос негромко выругался.
— Ты когда-нибудь видела лошадь на льду? Моим ребятам придется держаться за сани. Не лучше ли остаться здесь и сражаться? Да и лед не очень прочен… Как далеко мы сможем уйти по нему?
— Бой безнадежен. Мне приходится думать о женщинах и детях. А что касается льда, то не думай об этом. Он выдержит. Нам поможет сам Фирн. — Она помедлила, а потом решила ничего больше не говорить.
Чем меньше народу знает ее тайну, тем лучше. Она была уверена, что они смогут выйти из гавани и пройти довольно далеко в море. Затем им нужно будет повернуть и вдоль берега идти на север. Насколько хватит льда, сказать не мог никто. Обычно море не замерзало так рано зимой. Выходить означало очень сильно рисковать, но они не могли бросить жителей Альдарвика. Даже если она сама придет к Эрилгару, сложит меч к его ногам и сдастся, это не поможет народу. Конечно, маршал Древа Праха станет обещать многое. Но катастрофа во время высадки и долгая осада во льду и снегах ожесточила солдат. Не важно, что прикажет полководец, город захватят огнем и мечом. Солдаты слишком долго страдали. Они будут мстить. И никто не сможет помешать им.
Кентавр повесил бурдюк на стену и вынул из горна новую подкову.
— Ты королева. Тебе решать.
Она выпрямилась.
— Если они нападут, защищать нас придется именно кентаврам. Эльфов слишком мало, а друснийцы и фьордландцы слишком устали.
— Можешь на нас рассчитывать.
Воздух вокруг раскаленной подковы напоминал жидкое стекло. Снова зазвучала песнь кузнечного молота. Гисхильда замерла в дверях. Что правильнее? Отдаться на иллюзорную милость врага или бежать по льду, который появился слишком рано и который подарила не зима?
Знакомый враг
Раффаэль нервно теребил красный набрюшник с золотыми кисточками, символ своего нового звания. За то, что он захватил знамя на бастионе, его повысили до капитана. Он теперь замещал капитана Артуро Дуарте, который был ранен в бою два дня назад. Тем самым Раффаэль принял командование над андаланским полком, с которым когда-то в Валлонкуре Львы были на учениях. То были ветераны друснийской войны, все носили зеленые перья лесных бойцов. Крепкие ребята, не особенно ценившие его. Он взял с собой некоторых своих братьев-рыцарей в качестве штаба.
Раффаэль хотел отказаться от награды за захваченное знамя. Они все храбро сражались на бастионе. Особенно когда эльфы стали загонять их, словно волки — овец. Раффаэль полжизни учился фехтованию, и тем не менее по сравнению с Другими он был сущим ребенком, который вышел с палкой в руке против опытного фехтовальщика.
Мишель настояла на том, чтобы он принял повышение. Битва прошла достаточно бесславно. И рыцарям были нужны герои. Нужны были истории успеха, которые солдаты смогут рассказывать друг другу вечерами у костров.
— Внимание!
Офицеры вытянулись по стойке смирно.
В палатку вошел Эрилгар. Его сопровождали Мишель и Игнациус.
— Вольно, товарищи. — Маршал ордена Древа Праха подошел к модели Альдарвика, стоявшей на столе в центре палатки.
— Все мы знаем, что королева Фьордландии провела несколько лет в школе Валлонкура. Впервые мы противостоим войскам язычников, возглавляемым кем-то, кто знаком с правилами цивилизованной войны. Она не мясник с топором в руке. Она сражается рапирой. Ее стиль элегантный, не грубый. Ее финты и парирования ловки, а выпады — смертоносны. Она знает, что нам срочно нужны зимние квартиры. Поэтому она приказывает жечь все дома в кварталах города, которые мы захватили. Она знает правила войны. Она изучала их, как и все здесь присутствующие Она знает, что перед крупной битвой, если не нужно преследовать уже разбитого врага, необходимо отдохнуть два дня, чтобы войско снова набралось сил. Она рассчитывает на атаку на рассвете, и я гарантирую вам, что она хорошо подготовилась.
Раффаэлю не понравилось, как Эрилгар говорил о Гисхильде хотя правдивость его слов была очевидна.
— На этот раз мы удивим язычников. Мы нарушим свои правила и больше не будем пленниками учебников по войне. Этой ночью новолуние. Наши действия будут скрыты от врага. — Он сделал паузу и на мгновение задержал взгляд на каждом из них. — Братья и сестры. Ночью осада закончится. Только один этот раз зима станет нашим союзником. Лед на каналах уже настолько прочен, что выдержит всадника. А будет еще холоднее. Каналы станут улицами, по которым мы пройдем в город. И гавань. Мы атакуем по льду. Я хочу, чтобы к этой атаке мы подготовились особенно тщательно. К завтрашнему восходу у каждого должна быть теплая квартира. Мы должны удивить врага, чтобы ему больше не удалось разжечь такой пожар, как два дня назад. Оставшиеся дома нам нужны в хорошем состоянии. Скажите своим людям, что еще до рассвета Альдарвик будет наш. После этого я жду порядка и дисциплины. Тот, кто подожжет что-либо, будет казнен на месте своим офицером.
Мысли Раффаэля смешались. Этого не может быть! Он знал, что бывает, когда город отдают солдатам.
— Брат гроссмейстер.
Эрилгар удивленно посмотрел на него.
— А, наш молодой герой. Что ты можешь сказать?
— Разве не по-рыцарски — быть милосердными захватчиками? Мы ведь собираемся править в этой стране. Разве мы не должны защитить жителей от мести наших солдат? Я думал…
Некоторые офицеры рассмеялись.
— Брат Раффаэль, твои рассуждения делают тебе честь, но скажи мне: ты когда-либо присутствовал при захвате крупного города? Города, который отчаянно сопротивлялся своей судьбе и потребовал от осаждающих высокой платы кровью?
Раффаэль вынужден был ответить отрицательно.
— Просто невозможно держать тысячи солдат ночью, во время битвы, на необозримой местности в узде. Как только они окажутся в городе, они начнут грабить и убивать. Ни одна сила в мире не сможет помешать этому. Разумнее будет предоставить их самим себе и надеяться на то, что нам удастся на рассвете снова призвать их к порядку.
Раффаэль понял холодную логику полководца, но все еще не хотел признавать себя побежденным.
— А если мы нападем только на рассвете?
— Именно этого от нас и будут ждать язычники. Наши потери будут значительно выше, капитан. На чьей ты стороне? Хочешь принести в жертву сотни наших ребят ради того, чтобы спасти девственность парочки баб-язычниц? — Эрилгар обвел взглядом присутствующих. — Еще вопросы будут?
Больше никто ничего не сказал.
— Хорошо. Сестра Мишель и брат Игнациус расскажут вам, когда выступят ваши полки. — Он обернулся к Раффаэлю. — А ты, брат, будешь со своими андаланцами на острие атаки. Этой ночью твое рыцарство встретится с реальностью войны. Надеюсь, в будущем ты не станешь устраивать диспуты по поводу моих приказов.
В Змеиной лощине
Глаза Фингайна пекло от огромного количества пепла и сажи, висящих в воздухе. Каждый вдох был сущим мучением. Никогда раньше ему не доводилось видеть места, подобного этому. Змеиная лощина казалась ему предвестником мира без магии. Миром, из которого исчезли дети альвов. Местом, где больше нет никого, кто мог бы остановить сынов человеческих. На гигантских кострах здесь варили бронзу и железо. Из Черной стражи привозили уголь. Люди вгрызались глубоко в землю, выворачивали ее внутренности и подчиняли их своей воле.
Из животных Фингайн видел здесь только крыс и насекомых-паразитов. Это место было не для жизни! Вероника де Блэ была в некотором роде княгиней Змеиной лощины. Она командовала кузнецами и литейщиками. Здесь ничего не делалось без ее указания.
Фингайн наблюдал за ней целый день. Он вымазал лицо и волосы сажей, уши спрятал под замасленной шапкой и надел грязные серо-коричневые одежды, которые выкрал из прачечной. Он почти не бросался в глаза среди рабочих. У них были безразличные лица, они очень редко здоровались друг с другом. Смеха было почти не слышно.
Было совершенно очевидно, что Вероника не уделяет внимания пышности нарядов. На ней был поношенный кожаный камзол, высокие сапоги и брюки из точно такого же серо-коричневого материала, как и у большинства рабочих. Ее рубашка с широким кружевным воротником была покрыта пятнами, которые не поддавались усилиям прачек. У женщины-рыцаря была грубая кожа с крупными порами, в которых глубоко угнездилась грязь Змеиной лощины. Белки ее глаз были испещрены красными прожилками.
В этот день Фингайн увидел новое лицо войны, которое было ему незнакомо, несмотря на опыт прожитых столетий. И понял, каким образом рыцарский орден обрел такую силу. Церковь посылала полки рыцарей в бой и награждала их по-княжески. Однако наряду с наемниками оплаты требовало и их оружие. Оружие, которое отливалось и ковалось здесь… Доспехи и порох… Платья, и сбруя, и седла… Провиант, подготовленный для длительного хранения… Все, что нужно для войны, изготавливалось здесь. Раньше в городе на дне долины делали знаменитые серпентины, но теперь здесь производили все. Змеиная лощина, названная в честь серпентин, стала родиной больших, неимоверно мощных змей.
Змея по имени Война. Для того чтобы этот город процветал, война не должна была заканчиваться. Поэтому переход после Друсны к Фьордландии был закономерен. А Вероника, хозяйка этого города, должна была позаботиться о том, чтобы война последовала дальше, в Альвенмарк. Война должна была быть вечной, чтобы поток смертоносных орудий, которые выплевывала Змеиная лощина, словно гадюка яд, никогда не иссякал.
В эту ночь Фингайн впервые убедился в том, что он поступил правильно, согласившись убивать. Он — меч и щит Альвенмарка. Перед ним проходила часть тех видений, которые, вероятно, посещали Эмерелль. Превратят ли люди мир в гигантскую Змеиную лощину? И не попытаются ли они сделать то же самое с Альвенмарком в своей безграничной жажде власти?
Фингайн наблюдал за красивым домом посреди грязного города. У одной из стен были возведены леса, и рабочие уже взялись красить дом теплой желтой краской. Очевидно, не в первый раз. Остальные стены тоже когда-то были выкрашены в желтый и белый цвета. Но теперь на всем пеленой висела сажа. Дождь смывал ее, она стекала черными слезами по фасадам и с каждым годом разъедала краску.
Фингайн посмотрел на окно, в котором среди ночи горел свет. Повелительница Змеиной лощины не знала покоя. Сейчас смертоносные товары громоздились на складах и в мастерских. Но Фингайн понимал, что война между рыцарскими орденами не будет длиться долго.
Он ждал, укрывшись в густой тени кучи угля. На улицах города не было стражи. В Змеиной лощине Новое Рыцарство еще чувствовало себя в безопасности. А кузнецы, ткачи и рудокопы, шедшие в кабаки или свои маленькие затхлые комнатушки, были слишком измучены для того, чтобы замечать что-либо, кроме участка дороги у себя под ногами.
Ночь перевалила за половину, когда свет в окне угас. Фингайн подождал еще час. Начался небольшой моросящий дождь. Все кто шатался по улицам, разбрелись по домам. Даже ночных сторожей не было видно и слышно, никто осипшим от усталости голосом не сообщал гражданам, который час.
Наконец, после многих часов неподвижного ожидания, мауравани пересек площадь перед небольшим дворцом. Он взобрался вверх по лесам и безо всяких усилий открыл одно из окон. Ни одна половица не скрипнула под его осторожными шагами. Он чувствовал, что где-то в доме есть собака. Но она не издавала ни звука. В воздухе витал слабый аромат роз.
Прошлым вечером кобольды разыскали план дворца. Он точно знал, в какую комнату должен войти.
Он медленно шел по коридору. Третья дверь по правой стороне. Он бесшумно открыл створку. Не тут ли притаился пес? Нет. Фингайн слышал только звук ровного дыхания. Эльф осторожно закрыл дверь. С внутренней стороны на ней яркими красками были изображены розы. На столе у кровати стоял букет.
Вероника лежала на большой постели под пологом. Полог тоже был расшит цветами. Так вот где она пряталась от огня и грязи кузнечных горнов. Женщина-рыцарь отбросила одеяло в сторону, хотя было довольно прохладно. Ее согревала длинная, до щиколоток ночная рубашка с вышивкой. На стуле рядом с постелью висела ее поношенная дневная одежда. Ее сапоги воняли потом. Рапира была прислонена к стулу.
Фингайн замер совсем рядом с кроватью. Маленькая белая собачка лежала на подушке рядом с хозяйкой. Ее нос скрывался под длинной черной шерстью. Собака негромко посапывала.
Фингайн достал из левого рукава стрелу, носившую имя Вероники. Это было единственное оружие, которое он взял с собой. Эльф крепко зажал рукой рот женщины-рыцаря.
Она проснулась мгновенно. Наконечник стрелы завис почти вплотную к ее левому глазу. Женщина не вырывалась и спокойно смотрела на нежданного гостя.
— Этот кусочек стали — плата Альвенмарка за порох, который добрался до Вахан Калида.
Мауравани вонзил стрелу. Послышался негромкий хруст, когда наконечник прошел сквозь хрупкие кости.
Щенок потянулся во сне.
Фингайн скользнул к двери. На рассвете его ждал Каменноголов.
Тиндра
Люк держался за борт третьих саней в колонне. Днем он собственноручно прицепил к саням обрывок веревки. Для него оставалось загадкой, как фьордландцы (даже дети!) ухитрялись легко и свободно скользить по льду на своих полозьях из свиных косточек. Он радовался, когда ему удавалось проделать пять шагов и не упасть.
Юноша взглянул в хвост колонны саней, запряженных лошадьми, растянувшейся по Сельдевому каналу. Гисхильда проверила каждые сани. Она настояла на том, чтобы с транспорта сняли бесполезный груз и освободили место для бедняков, у которых не было лошадей. Это вызвало много ссор и ругани среди жителей Альдарвика. Вдоль колонны громоздились сундуки с домашней утварью, мебель, детские пеленки, бочонки с вином и всевозможные вещи, которые Гисхильда решила оставить при эвакуации.
На Люка произвело впечатление то, каким авторитетом она пользовалась и как решительно действовала. Она изменилась за годы разлуки. Стала строже, жестче…
Вот порадуются мародеры, когда будут проходить здесь. На льду осталось целое состояние.
Люк посмотрел на Сигурда. Старый капитан спал. Он лежал на мешке с соломой. Его щеки запали. С тех пор как ему отняли полстопы, он отказывался принимать пищу. Ни словом не обменялся с Гисхильдой. Да и с ним был немногословен, замкнут. Люку было жаль Сигурда. Тем не менее он придерживался мнения, что Гисхильда приняла правильное решение. Старик уже не в состоянии командовать мандридами, но он будет жить!
Мимо юноши промчалась Юливее. По льду босиком! Из всех эльфов, с которыми познакомился Люк, она была самой странной. Казалось, она большая плутовка. Рыцарь чувствовал, что она смеется над ним. На Юливее были широкие штаны из соблазнительно-прозрачной ткани, которой он никогда прежде не видел, тонкая блуза и поверх нее жилет, в общем, эльфийка одевалась словно для летнего вечера. Вокруг бедер она повязала платок, из-за которого торчали ее флейты. Как она может быть настолько бестактной и настолько ясно показывать людям, что холод ничего для нее не значит? Интересно, она вообще думает о том, каково Сигурду сейчас, после того как ему отрезали пальцы, видеть ее бегающей босиком по льду? Люк содрогнулся.
Теперь в конец колонны побежал один из стрелков. Самое время покончить с мелочными спорами. Они должны были выступить еще час назад.
Люк постучал сапогом по льду и едва не растянулся во весь рост. Он совершенно забыл о том, что к подошвам привязаны полозья. Выругавшись, он уцепился за веревку.
Подумал о том, не снять ли кирасу. Он натянул толстый кожух поверх стального нагрудника и спинной пластины. Но металл отбирал тепло его тела. От остальных деталей доспеха он решил отказаться, но в латах чувствовал себя увереннее. Если дело дойдет до стычки с форпостом рыцарей Тьюреда, нагрудник может спасти ему жизнь.
Юноша взглянул на свои сапоги. На коньках в качестве воина он был беспомощен. А холодная сталь может точно так же убить его этой ночью, как и шальная пуля. Может быть…
Кто-то подергал его за рукав. Это была та самая маленькая девочка с косами, за которой он наблюдал во время упражнений. Она смотрела на него большими темными глазами.
— Ты еще не можешь бегать, да?
Люку было слегка неприятно.
— Почему ты так решила?
— Ты все время держишься за санки.
— Это чтобы они не упали.
Девочка покачала головой.
— Нет, неправда!
Он рассмеялся.
— А ты умненькая. Да, я боюсь, что упаду, если отпущу руку.
— Тогда я буду присматривать за тобой, — провозгласила малышка. — Я уже умею очень хорошо кататься. — Она подняла руки и сделала небольшой круг, чтобы придать вес своим словам.
— Выступаем! — крикнула Гисхильда, устремившись вдоль колонны. — Выступаем!
Сани тронулись, и от внезапного движения Люк едва не упал. Малышка, смеясь, поддержала его, не дав снова упасть на лед. Он хотел наклониться и потерял равновесие. Обеими руками ухватился за веревку; теперь можно было ехать.
— А у тебя хорошо получается, — произнесла девочка с искренней серьезностью.
— А как тебя зовут-то?
— Тиндра.
— Какое красивое имя. А ты не думаешь, что родители будут волноваться за тебя? Ты ведь не можешь все время быть рядом со мной.
Она сжала губы и покачала головой. Люк не понял, что это должно означать.
— Может быть, мы вместе доберемся до твоих родителей, если ты мне поможешь. — Он взял ее за руку.
— Мой папа давно уехал. А маме чужие солдаты сделали большой рот. Она теперь ничего больше не говорит. Я всю кровь смыла. Но она все равно не говорит. Я только что была у нее. Она теперь совсем твердая, как лед. Ты можешь сделать так, чтобы она снова стала мягкой? Можешь?
Люк прижал ее к себе.
— Твоя мама ушла к богам. В Златые Чертоги. Сейчас она наверняка на нас смотрит. И она наверняка гордится, что ты мне помогаешь.
Тиндра улыбнулась.
— Да. Мама всегда говорила, что я очень хорошо бегаю на коньках. Пойдем к ней?
— Не получится, Тиндра. Мы должны идти с королевой. Она хочет этого. А ты ведь знаешь, что королеву нужно слушать.
Девочка серьезно кивнула.
— Да, мама тоже всегда это говорила. А рот у нее опять станет маленький? Кровь ведь уже не течет.
Люк не знал, как объяснить Тиндре, что произошло.
— В Златых Чертогах твоя мама наверняка выглядит так как раньше.
Казалось, Тиндра испытывает облегчение. Теперь она крепко держала его за руку. Колонна беженцев выходила из канала в замерзшую гавань.
— Ты друг нашей королевы?
Люк сглотнул. Услышал, как негромко смеется в санях Сигурд.
— Ну, я…
— У моей мамы тоже был друг. Когда мой папа так долго не приезжал, а потом совсем перестал приезжать. Мама говорила, что всегда нужен друг. Иначе очень грустно.
Люк глубоко вздохнул.
— Твоя мама была очень мудрой женщиной. Ты… — Он испуганно замер.
На некотором расстоянии от них Юливее вдруг остановилась. Эльфийка подняла раскинутые руки, и в небо рванулись языки пламени. Они поворачивались и двигались, словно живые. А потом они вместе образовали большую яркую птицу, которая, раскинув крылья, полетела к городу. В то же время под их ногами затрещал лед. И Люк почувствовал, как холод поднимается по полозьям к сапогам.
— Красиво! — сказала Тиндра.
Мгновением позже прогремел первый выстрел.
В свете пламенной птицы
Раффаэль шел в первом ряду аркебузиров. Он приказал своим стрелкам рассыпаться. В сотне шагов позади них плотным строем шли пикинеры. Он передал Эсмеральде командование главными силами своего полка.
Его люди были преисполнены какой-то напряженной уверенности. Они не боялись войти в город первыми, потому что знали, что им достанется все самое лучшее. Раффаэль отлично сознавал, что не сможет помешать грабежу, но свой штаб и остальных офицеров полка он убедил в том, что не стоит вести себя словно тролли.
Негромко потрескивал лед под их подбитыми гвоздями сапогами. Холод поднимался по ногам. Этой ночью на небе не было луны. Облака закрывали звезды. Он с трудом видел человека, шедшего в двух шагах впереди. Как держать полк в порядке при таких условиях? Не таким он представлял себе свое первое крупное дело. Возглавлять банду убийц и насильников! Он негромко взмолился Тьюреду о даровании сил.
Молодой рыцарь слегка расставил руки. Было нелегко сохранять равновесие на льду в сапогах для верховой езды. Он то и дело слышал, как падают его люди и с проклятиями поднимаются снова.
Внезапно небо перед ними стало красным. Отчетливо вырисовались острые крыши города. Между домами поднялась сотканная из света фигура. Огромная птица! Лед гавани осветился золотисто-красным.
Его люди остановились. Некоторые громко молили Тьюреда о спасении. Но от птицы, казалось, не исходила опасность. Она была просто красива и все. Зачем она нужна, интересно?
— Капитан Раффаэль! — Стрелок слева от него указал на гавань. — Там!
— Стрелки, заряжай! — не раздумывая, крикнул Раффаэль.
Стройные фигуры неслись к ним по льду. Эрилгар ошибся.
Они не удивили Гисхильду. Очевидно, она ждала нападения.
— Огонь!
С грохотом разрядились первые аркебузы. Надо льдом из стволов вылетел огонь. Отдача тяжелого оружия отбросила людей и сбила с ног. Раффаэль выругался. Проклятый лед! Нужно было подумать об этом.
Сотканная из света птица исчезла меж облаков. На гавань опустилась темень. Отчетливо слышался треск, словно кто-то чиркал по льду дюжиной тяжелых клинков.
В темноте что-то было. Раффаэль поднял рапиру. По его клинку был произведен удар такой мощности, что оружие вылетело из руки. Он развернулся и больно ударился о лед. Вокруг раздавались пронзительные крики.
— Андаланцы! Отступаем! Отступаем к пикинерам!
Он пытался подняться на ноги. Последовал новый удар по нащечнику шлема, отправивший Раффаэля обратно на лед.
Рыцарь пополз по льду на четвереньках. Пикинеры! Если удастся добраться до них, они спасены. Пробить плотные ряды стальных наконечников летающим эльфам наверняка не удастся.
Раздавались одиночные выстрелы. В свете вспышек он увидел боевое формирование на льду гавани. И он наблюдал, как падают его люди, сбитые с ног отдачей из собственного оружия.
— Не стрелять! — закричал он.
Краткие вспышки позволили оценить, сколько людей неподвижно лежат на льду. На глаза Раффаэля навернулись слезы ярости. Он завел своих людей в ловушку. И не знал, как их вывести.
Битва на льду
— Пожалуйста, Юливее! Они стреляют в беженцев. Пожалуйста, помоги нам. Я знаю, что ты сделала в тот день, когда умер мой отец. Я знаю, на что ты способна!
Ярость, горечь и отчаяние отразились на лице эльфийки.
— Я не могу. Я видела тот ужас, который сотворила людям. И поклялась никогда больше не делать этого.
— Значит, ты будешь смотреть, как они стреляют в детей? Там только солдаты. Ты не убьешь невинных.
Эльфийка в отчаянии всплеснула руками.
— Я не могу…
— Нет, ты не хочешь! — Гисхильда была вне себя от ярости. — Я, по крайней мере, не буду стоять и смотреть на это! — Она обернулась и махнула рукой Аппанасиосу. — Атакуем!
Путь им указывали вспышки у стволов аркебуз. Колонну запряженных лошадьми саней отвели как можно дальше от стрелков. Царила страшная неразбериха. Для этой битвы Гисхильда выбрала тяжелый меч с вычурной латунной гардой. Было не до утонченных финтов. Грубые, мощные удары решат, что их ждет — победа или поражение. Сражаться, как эльфы, которые даже на коньках бились со смертоносной элегантностью, она не умела. Но это и не было нужно. Ее ярость затмила все остальные мысли. Она хотела только одного: разбить врага, который уничтожил этот город и теперь стремился уничтожить беженцев. Выживет ли она сама — ей было все равно.
Она была быстрее кентавров, которые грохотали копытами позади.
Перед ней на льду растянулась тень. Она на полной скорости перепрыгнула через убитого. Ее полозья с грохотом ударились об лед. Она зашаталась, раскинула руки; сильно наклонившись вперед, снова обрела равновесие и помчалась дальше.
Бросаться во тьму было сущим легкомыслием. Лишь в свете вспышек выстрелов она на мгновения видела лед и противников.
Эльфы уже носились среди аркебузиров, разорвав их строй. Стрелки поспешно отступали. Ей показалось, что краем глаза она заметила сани, отделившиеся от колонны беженцев. Они неслись прямо на врагов.
Искра аркебузы вспыхнула прямо перед ней. Она поспешно отпрянула влево. В свете выстрела она увидела руку, часть оружейного ствола и грудь солдата. Остальное было скрыто во тьме.
Она ударила изо всех сил, от удара потеряла равновесие и оперлась свободной рукой о лед, чтобы не упасть. Ее враг закричал. Она понеслась дальше, даже не посмотрев, что стало с солдатом.
Она заметила в коротких вспышках аркебуз, что лед перед ней завален трупами. Маураваны, которые хорошо видели в темноте, устроили настоящую резню среди стрелков. Выжившие спрятались за строем пикинеров. Полк разделился. Словно гигантские иглы, торчали пики во всех направлениях всего лишь в пяти шагах от нее. Пробить эту защиту было невозможно.
Воины заняли позицию на входе в гавань. Пока они там, уйти невозможно.
Гисхильда описала дугу, чтобы уйти от пик. Атака приведет лишь к тому, что ее пронзят стальные наконечники, прежде чем ее меч успеет поразить первого противника.
Кентавры замерли за ее спиной, беспомощно глядя на врага.
По ту сторону блока пикинеров появились новые полки. Что происходит, она видела очень смутно. На замерзшем море разворачивались черные линии. Подходили все новые и новые части, посылая вперед аркебузиров.
Гисхильда закричала от ярости. Теперь все пропало!
Поездка на санях
— Ты с ума сошел! — закричал Люк на старика и пожалел, что забрался на сани с высокими бортами. За деревянными стенами они с Тиндрой искали укрытие от пуль аркебуз.
— Я нас выведу отсюда. Всех!
У его щеки просвистела пуля. Тиндра спряталась под козлами. Она сидела очень тихо. Люк обнял ее.
— Он присматривает за королевой, пока жив. С тех пор как она была ребенком, таким же как ты. Он знает, что делает. Мы можем доверять ему.
Он пожалел, что обругал Сигурда. Перед девочкой нельзя давать себе волю. Она только сильнее испугается. Он мысленно вознес молитву Тьюреду, хотя и сомневался в том, что Господь отвернется от воинов, которые шли в бой под знаменами Господа.
Словно ветер, неслись по льду тяжелые сани. Ночь прошивали смертоносные пули. Одна из них выбила щепку из козел. Аркебузиры поняли, что им угрожает опасность. И пытались застрелить крупную лошадь.
— Вперед! — закричал Сигурд и опустил кнут на уши тяжеловоза.
Сани в буквальном смысле слова летели по льду. Сигурд перелез через козлы и спрятался. Впереди Люк слышал крики. Затем раздалось пронзительное ржание. Он увидел, как пика сломалась о шею тяжеловоза. Сани смяли линию пикинеров. Люди бежали из-под тяжелых копыт и остро заточенных полозьев саней.
Сани во что-то врезались. Люк выглянул из-за козел. Лошадь висела мертвая в сбруе, но тяжелые сани по инерции катились вперед. Ряды пикинеров были, должно быть, шириной шагов в двадцать.
Повсюду кричали. Где-то позади них раздавалось «ура!». Люк достал кинжал и пистолет. Он понимал, что ждать пощады глупо. Их повозка пробила брешь в занявших круговую оборону рядах пикинеров, и кентавры воспользуются возможностью напасть.
— Сомкнуть строй! — услышал он крик офицера. Над боковой стенкой саней появилось лицо. Точнее, искаженная яростью морда. Люк ударил.
Рядом с ним выпрямился Сигурд. В руках у фьордландца была тяжелая секира. Он слегка покачивался.
— Увидимся в Златых Чертогах, Люк.
— Боюсь, таких, как я, туда не пускают.
Сигурд обрушился на воина, который попытался взобраться на козлы.
— Туда попадает каждый, кто храбро сражался за Фьордландию. Вот увидишь.
Это было последнее, чего хотел рыцарь. Тиндра вцепилась в его ногу. Он хотел вытащить отсюда ребенка. И хотел снова обнять Гисхильду.
Стоявшие вокруг пикинеры отбросили бесполезное теперь оружие. У каждого была еще рапира или тяжелый нож. Вспыхнул огонь от пистолетного выстрела. Удар пришелся в грудь Люку, он опрокинулся навзничь.
Сигурд завалил секирой следующего атакующего, когда ему в бок вонзили сломанное древко пики.
Люку было нечем дышать. К нему, что-то крича, склонилась Тиндра, но он не разбирал ее слов. В ушах звучал только грохот выстрела.
Черная флейта
Юливее смотрела вслед Гисхильде. В отличие от королевы она совершенно отчетливо видела, что происходит. Она видела убитых. Страх детей. И видела подкрепление, движущееся по льду перед городом. Гавань станет для них смертоносной ловушкой. Эльфийке захотелось, чтобы ночь скрыла от нее истину. Ей захотелось обратно в Искендрию. Бежать в то время, когда она еще не повстречалась с Фародином и Нурамоном. Когда в мире, полном книг, ее оберегал джинн.
Вспомнился ей и отец Гисхильды. Юливее была рядом с ним в его последний час. Она знала, что все его мысли тогда были о Гисхильде. Он заключил бы мир с рыцарями Церкви даже в обмен на позволение провести час у ее постели. Он хотел спеть ей песню об их предке Мандреде. Веселую песню, где рассказывалось о том, как он напоил могучий дуб. Гисхильда очень любила эту песню, когда была маленькой девочкой. Пару мгновений спустя он был мертв. Обезглавлен пушечным ядром.
С тех пор прошло почти десять лет. И теперь она наблюдала за тем, как Гисхильда неслась навстречу смерти. Она смотрела, как пули аркебуз убивают детей. Она смотрела, как Церковь Тьюреда посылает целое войско, чтобы поглотить один город. Юливее была честна перед собой. Рыцари ордена уничтожат все живое еще до наступления утра. И лишь она могла предотвратить это.
Она поклялась сама себе не убивать больше. Если она не нарушит клятву, то допустит, чтобы убил кто-то другой. Она была уверена в том, что ей удастся убежать. Там, на льду, останутся те, кто верил Гисхильде. И маленькая девочка, к которой были обращены последние мысли короля Гуннара, погибнет тоже. Девочка, которая верила ей. Которая выбрала ее, Юливее, чтобы сопровождать фьордландцев в этом отчаянном предприятии.
Юливее опустилась на колени. Не важно, какое решение примет она сейчас, в любом случае она сыграет на руку смерти.
Она ощупала шершавый лед. Полозья оставили глубокие следы на гладкой поверхности. Ее чары соединили ее с огромной льдиной. Она стала частью замерзшей воды. Она чувствовала сотни ног, теплую кровь, быстро становившуюся частью льда. Застывавшие тела.
Не важно, что она сделает, — случится непоправимое. Решить нужно было только, коснется ли беда тех, с кем она смеялась и страдала на протяжении последних недель, или воинов, которые пришли во Фьордландию, чтобы отнять у людей их богов. Тех, кто уничтожил Вахан Калид и наверняка снова попытается ворваться в Альвенмарк, чтобы поднять и там знамя мертвого дерева и чтобы проповедовать о боге, который душит магию, который отнимает у мира волшебство.
Она нащупала длинный узкий деревянный футляр, торчавший за поясом. Там, надежно спрятанная, покоилась флейта, которой она не касалась со времен смерти Гуннара. С тихим щелчком открылся замок. Она лежала словно в ложе из запекшейся крови, флейта, вырезанная из черного обсидиана Филангана.
Юливее знала, что флейта еще сильнее распалит терзавшие ее мрачные чувства. Инструмент был словно кузнечные мехи у горна. Когда она коснулась его, камень оказался теплым на ощупь. Не колеблясь ни минуты, она поднесла флейту к губам. И отдала песне всю свою ярость и отчаяние.
Лед под эльфийкой затрещал, когда холод стал двигаться все дальше и дальше в море. Она слышала, как испуганно вскрикивают некоторые бойцы. Более чуткие поняли, что что-то меняется. Чувствовали, что холод, охватывающий их, не естественного происхождения.
Она сплела чары, которыми только что творила огненную птицу. Отнимая тепло у моря, она собирала его в крошечную раскаленную точку. И эта точка плясала во тьме, оставляя за собой шлейфом тонкие линии из света. Юливее чувствовала жар на своих щеках. И продолжала играть свою песнь. Линии обретали формы. Возникла птица из огня и жара, не больше кулака. Она выписывала в воздухе пируэты, а затем принялась разделяться… Снова и снова. Эльфийка наполнила ее силой, той смертоносной силой, от соприкосновения с которой плавились бронзовые пушки.
Вскоре во тьме уже плясало больше сотни птиц. Они следовали движениям флейты. Но чем чаще разделялась птица, тем дальше уходил лед. Юливее чувствовала, как он коснулся дна гавани и сковал рыб, искавших убежища от мороза на самом дне. Холод заползал в мокрый песок пляжей и тину плотин. Земля стала твердой как камень. Погасли лагерные костры вокруг города. И в сердцах людей расцвел страх.
Эльфийка не могла удержать эту силу. Флейта несла смерть. В отчаянии Юливее опустила ее. И с последним взмахом каменного инструмента эльфийка послала светящуюся стаю навстречу пикинерам.
Горящее сердце
— Сомкнуть строй! Быстро! — большие сани пробили ряды
пикинеров подобно мощному пушечному ядру.
— Ну же! Сомкнуть строй!
Он не видел, что происходит на льду, но слышал топот подков. Сохрани их бог, если появятся еще сани. Но если это всадники, то сомкнутые ряды пик защитят их от смертельной рубки.
Рыцарь тоже схватил пику и протолкался в первый ряд. Ото льда доносились шипение и потрескивание.
Раффаэль согнул колено. Опер пику о левую ногу. Острие выставил на уровень груди. Его андаланцы — хорошее войско! Брешь в стене из человеческих тел закрылась.
Немного позади он услышал барабанный бой и свист. Андаланцы были острием атаки. Но еще три полка тоже получили приказ атаковать через гавань. Им недолго придется удерживать эту позицию.
Разрядились выстрелами две аркебузы. Во вспышках Раффаэль увидел эльфов, бегущих по льду с головокружительной скоростью. Они не подходили близко. Не решались броситься на согнутый строй пик. Они тоже остановились.
Раффаэль с облегчением вздохнул. Услышал, как сзади грохнул выстрел. Затем раздался крик. Его ребята расправятся с экипажем саней.
Надо льдом потянуло холодом. Живот свело. Вдалеке показались огни. Он не видел, что происходит. С его места казалось, что там собирается рой светлячков. С каждым ударом сердца рой становился больше. Они исполняли странный танец. Иногда каялось, что они летят в одну точку в центре роя, потом снова разлетаются. То было пульсирующее движение, похожее на огромное горящее сердце.
Он рассмеялся глупости, которую сам придумал.
— Что это такое, капитан? — спросил человек, стоявший слева.
— Эльфийская магия. Но она ничего нам не сделает. Ты же видишь, они боятся андаланской стали.
В свете магических светляков он видел немного больше. В гавани стояло несколько дюжин саней. Вокруг них сгрудились фигурки. Группа человекоконей, не более пятидесяти воинов. Некоторые возле саней. Может быть, резервы?
Перед ними на льду выписывали круги не более сотни фигур. Они ждали, не отваживаясь напасть. Раффаэль понял, что происходит.
— Они хотели бежать, — тихо произнес он. Еще полчаса — и город Альдарвик был бы пуст.
Лед под его ногами затрещал. Может быть, магия может сломать его? Но это было бы глупо. Таким образом они отрежут себе путь к отступлению. Этого они делать не станут!
Танец светлячков закончился. Они разлетелись в разные стороны. Стали больше!
— Они летят к нам! — крикнул один из пикинеров.
— Держать строй! — приказал Раффаэль. — Это не страшнее саней!
Он услышал, как люди негромко проклинают его. Ничего. Зато не дрогнули!
С быстротой стрелы неслись к ним искорки света. Они напоминали птиц. Маленьких, размером с синицу.
Одна из волшебных птиц пронеслась совсем рядом с его головой. Горячий порыв ветра опалил щеку. Часть его пикинеров попадала на лед.
— Держать строй! — в отчаянии крикнул Раффаэль. — Подумайте об эльфах и человекоконях! Вы должны держать строй, или нам конец!
Теперь сотканные из света птицы обрушились на них сверху, словно соколы. Там, где их крылья касались промасленных древков пик, дерево загоралось или распадалось на две части, словно его разрубил топор.
Вот уже первые солдаты побросали бесполезное оружие.
— Держите линию! Бросайте пики и обнажайте мечи!
Повиновались ветераны. Со звоном они извлекли из ножен рапиры и ножи. Ослепленный ярким светом Раффаэль не видел, что происходит впереди. Но почувствовал, как задрожал лед под копытами кентавров. И услышал шипение, с которым скользили по льду эльфы.
— Держать линию! — в отчаянии закричал он.
Зачарованное море
Холодный ветер подул над спокойным морем. Он прилетел с юга. Что-то было не так. Олловейн почувствовал покалывания по коже. Внезапный удар сбил его с ног. Все, кто был на палубе, словно споткнулись.
Мастер меча оперся плечом о поручни. Первым на ноги поднялся Даломан. Одна из рей рухнула на главную палубу.
— Риф! — закричал кто-то с кормы.
Олловейн потер ноющее плечо. Как это могло произойти? Он принес Даломану хорошие карты этого моря. Эльфийские карты… Точные! Они находились в более чем миле от побережья. И в этой части моря не было ни рифов, ни мелей. К югу простирались подлые прибрежные воды Альдарвика. Риф здесь? Этого не может быть!
Даломан вскарабкался на ящик и перегнулся через поручни. Некоторое время он стоял молча. Затем обернулся к Олловейну.
— Будь ты проклят, эльф! И зачем я пошел с тобой?! Ты сказал, что здесь нет никаких опасностей, кроме ватта
[4] и кораблей священнослужителей Тьюреда! И зачем я только поверил тебе?!
— Мне очень жаль, если карты оказались неточными, — натянуто возразил мастер меча.
Он выпрямился.
— Насрать мне на твои карты! Ты на море посмотри. Проклятье. Посмотри на море!
Мастер меча подошел к поручням. Посмотрел на… лед. Насколько хватало глаз, вода была замерзшей.
— Ты посмотри на это! Волны замерли в движении. Такого не бывает! Здесь кто-то колдует! Ты же говорил, что священнослужители не умеют колдовать! Они поймали мой флот.
Олловейн потерял дар речи.
— Это не люди сделали.
— Нет? А кто же тогда? Мне еще никогда не доводилось слышать, чтобы море замерзло вмиг. И это не единственная плохая новость. Ты заметил, что ветер поменял направление? Теперь он дует с гор на побережье. И клянусь деревянной ногой моей бабушки, что скоро у нас будет ужасный шторм.
— Вряд ли это будет хуже, чем было в прошлый раз.
— Не говори так, как будто ты понятия не имеешь о мореплавании! Шторм взломает лед. И если лед толще, чем в пару дюймов, то осколки пробьют корпуса наших кораблей.
Кобольд поднялся на главную палубу и призвал нескольких моряков. Отобранные, вооружившись молотами и ледорубами, спустились на замерзшее море.
Последняя кровь
Алексей умел очень хорошо бегать на коньках, но он не торопился. Зачарованные птицы освещали поле боя. Было просто невероятно, как эльфы бросились на пикинеров. Они безжалостно сметали бегущих. Даже те, кто оставался на месте, чтобы встретить врага лицом к лицу, были намного слабее маураван. Они были просто невероятно быстры. Казалось даже, что бой для них — просто танец.
Кентавры подошли к делу с меньшей элегантностью. Они размахивали большими двуручными мечами. Словно мясники, обрушивали они металл на врагов; против их сильных ударов не спасали ни шлемы, ни кирасы.
То и дело раздавались одинокие выстрелы, но из боязни попасть в своих товарищей аркебузиры из подоспевшего подкрепления не отваживались стрелять.
Алексей не собирался ставить свою жизнь на кон в последней битве. После недель осады он вообще потерял желание подставлять шею. То, что он выжил в Альдарвике, можно было считать чистым везением. Две трети его ребят погибли или искалечены. И ради чего? Только для того, чтобы еще раз убежать от рыцарского ордена! Довольно. Хватит с него этой войны. Он цинично улыбнулся. Да, он даже поможет ей закончиться.
Он добрался до саней, пробивших ряды пикинеров. Здесь трупы лежали на льду настолько плотно, что ему приходилось переступать через еще теплые тела. Выругавшись, он потерял равновесие и ухватился руками за борт саней. Пальцы его окропила холодная кровь.
Раны мертвецов и умирающих дымились… Будто их души покидают тела, чтобы подняться в темное зимнее небо. Ему, человеку, который полагал, что видел все, стало жутко.
Он взобрался на козлы. Пикинер с пробитым черепом висел, перегнувшись через облучок. На санях вповалку лежали мертвецы. Один из мужчин захрипел. Его зять… его послали боги леса!
Алексей сбросил мертвых с саней. Под ними, на дне, лежала девочка, которой вонзили в грудь рапиру. Он осторожно поднял ребенка и устроил на руках у Сигурда. Последним он сбросил на лед рыцаря, который присоединился к Гисхильде.
Воистину этой ночью боги на его стороне! Все снова становилось на свои места. Жеребец королевы издох. Его зять тяжело ранен, этот кичливый капитан мандридов, которого не оказалось на месте в одну-единственную ночь, когда он по-настоящему был нужен. Когда брали штурмом Вилуссу, Сигурд был где-то в лесах, сражаясь бок о бок со своим королем. Ничего не сделал для того, чтобы его жену и ребенка не похитили. «То, что его семья выжила в плену, было исключительно моей заслугой», — с горечью подумал Алексей. Его зятю королевский дом был важнее, чем собственная дочь.
А теперь из бока старого капитана торчало разбитое древко пики.
— Смотри не сдохни мне, дорогой зятек. У тебя ведь всегда было сил, как у медведя. Так что потерпи еще немного.
Сигурд посмотрел на него. Его веки трепетали.
— Я найду нового тяжеловоза. Не переживай. Мы уберемся отсюда. А потом я отвезу тебя к королеве.
Алексей вынул из-за пояса пистолет и тщательно зарядил его. Натянул ключом поворотный затвор. Затем положил оружие под одеяло, лежавшее на козлах.
Он подвинул Сигурда на другой конец козел. Кровь мандрида пропитала его брюки. Старик жалко хрипел.
— Соберись немного. Худшее еще впереди. — Он достал кинжал, прорезал толстую кожу сапога фьордландца и перерезал ему сухожилия над пяткой. — Это для того, чтобы ты не сбежал.
Затем снова уложил девочку на руки Сигурду.
Теперь нужна лошадь. Когда начался обстрел, некоторые фьордландцы бежали от своих саней назад в город. Алексей был совершенно уверен, что найдет то, что ищет.
В плену
Люк очнулся оттого, что замерз. Никогда в жизни ему еще не было настолько холодно. Он хотел подняться. Но лед крепко удерживал.
Было по-прежнему темно. Он услышал голоса. По льду с фонарями и факелами ходили люди. Рыцарь понял, что произошло. Его бросили. Сочли мертвым и бросили.
Он снова попытался подняться. Его волосы пропитались кровью и примерзли ко льду. Он застонал, напрягся. Освободиться было невозможно. Юноша попытался вспомнить, что произошло. В нагрудник попала пуля. Он упал и не мог дышать. Враги набросились на сани со всех сторон. Сигурд размахивал секирой и сражался как берсеркер. А Тиндра… она хотела помочь мандриду.
На глаза Люка навернулись слезы. Какой-то аркебузир вонзил девочке в грудь рапиру. Дыхание вернулось в его легкие; он закричал, хотел помочь, но знал, что уже слишком поздно. Пикинер ударил его по лицу гардой, а вражеский кинжал отскочил от его нагрудника. Он упал навзничь и ударился о борт саней. А потом уже ничего не помнил.
Он должен найти ребенка!
Ногой он подцепил кинжал, лежавший немного впереди на льду среди трупов. Фонари были теперь совсем близко. Нужно быть осторожным. Он слишком хорошо знал, что делают мародеры с вражескими ранеными. Одно быстрое движение кинжала по горлу… Больше ничего от них ждать не приходится. У него были хорошие сапоги и подбитое мехом пальто. Они придут к нему…
Люк потянулся. Ему показалось, что кожа сдирается с головы вместе с волосами. Наконец кончик его сапога дотянулся до кинжала. Он поджал ногу и притянул оружие к себе.
Его пальцы совершенно одеревенели от холода. Он с трудом мог держать рукоять. Неловкими движениями он обрезал волосы. По лицу потекла теплая кровь. Еще один надрез. Свободен!
Он осторожно поднял голову, не решаясь сесть. Ощупал лицо. Нос был разбит, вероятно даже сломан. По шее текла кровь. Ухо! Он порезал ухо и даже не заметил этого! Боли он не ощущал. Бесчувственными пальцами он не мог оценить, насколько сильно поранился. Ухо!
Он склонился над отрезанными волосами. В слабом свете он не мог понять, что находится в кровавом клубке. И расплакался, тут же возненавидев себя за это. Вокруг дюжины трупов, а он плачет из-за уха.
Пошел снег. Люк снял полозья с сапог. Они будут только мешать. Осторожно, плотно прижавшись ко льду, он полз меж мертвецов. Пытался сориентироваться. Нужно идти на север! Именно этим путем пошли беженцы.
Когда мародеры скрылись из виду, он решился встать. Сломанное древко пики он использовал в качестве костыля. Он смертельно устал. Но силы вернутся. Он найдет Гисхильду. Он — ее рыцарь. Он не имеет права сдаваться.
Окружены
Когда пошел снег, Гисхильда про себя поблагодарила Фирна, бога зимы. Снег занесет следы на льду. Они не повернут к берегу, как того наверняка ожидают их преследователи. Их целью был небольшой скалистый остров неподалеку от берега. Ингвар рассказал ей об этом месте. Обычно там прятались контрабандисты, и рассказывали, что там когда-то успешно перезимовала целая команда баркаса. Пещеры позволяли укрыться от холода, и, хотя там почти не было дров, множество теплых источников давало тепло, необходимое для жизни. Из одного бежала вода настолько горячая, что там можно было сварить рыбу!
Они спрячутся там. На неделю, может быть даже на две. И когда рыцари прекратят искать их и если позволит погода, пойдут дальше на север. Где-то там есть звезда альвов. И таким образом они попадут обратно в Фирнстайн.
— У нас получится! — негромко сказала она.
Она повторяла эти слова снова и снова. Нужно только верить как следует.
Рядом шла Юливее. Эльфийка опиралась на руку Аппанасиоса. Она почти обессилела. Босые ноги оставляли на льду кровавые следы.
— Спасибо тебе, — сказала Гисхильда.
Слова дались ей нелегко. Она по-прежнему сердилась из-за того, что Юливее так долго колебалась, использовать ли волшебство против пикинеров.
Юливее слабо кивнула.
Она ждет извинений?
— Тебе нужно немного отдохнуть, Юливее. Может, Аппанасиос сможет понести тебя на спине.
— Если мои ноги не будут касаться льда, — волшебство пропадет.
Эльфийка говорила медленно, запинаясь. Каждый слог давался ей с трудом. Ее губы дрожали. Очевидно, что ее сил уже не хватало на то, чтобы защитить от холода саму себя.
Гнев Гисхильды испарился.
— У нас все получится! И если мы ушли, то только благодаря тебе.
Юливее слабо улыбнулась.
Впереди раздался крик. Кто-то дул в горн. Королева замерла. Она посмотрела на Аппанасиоса, рука которого метнулась к перевязи с пистолетами. Они двигались в самом конце колоны. В арьергарде, чтобы задержать рыцарей, если они станут преследовать. Того, что враг может оказаться впереди, Гисхильда не ожидала. Может быть, всадники? Снежный покров облегчал продвижение по льду, но колонна время от времени замедлялась. Лед изменился. Его поверхность стала неровной. Выглядело это так, словно мягкая зыбь застыла в мгновение ока.
На коньках по такому льду не пойдешь. Все уже несколько часов назад сняли полозья.
Снова впереди раздался звук горна. Он прозвенел с противоположной стороны, будто в ответ на первый сигнал.
Гисхильда в испуге посмотрела на Аппанасиоса.
— Они нас окружают. — Кентаврийский князь высказал вслух то, о чем она думала. — Что делать?
Королева подавила в себе приступ паники. В голову ничего не приходило. Она слишком устала, чтобы мыслить ясно. Слишком устала, чтобы сражаться. Если бы рядом с ней был Люк! Но она не видела его с того самого момента, как они тронулись в путь. Наверное, он где-то впереди с санями. Она тосковала по его объятиям. При мысли об этом ее начала мучить совесть. Она скрыла от него, что беременна. И она почти уверена в том, что это ребенок Эрека. Иногда она грезила о том, что носит под сердцем дитя Люка. Он должен был быть его! И сейчас она спала с ним… Может быть, боги хотят наказать ее, потому что любовь сделала ее бесстыдной и слепой?
— Госпожа? Что прикажешь?
Нужно взять себя в руки! Она подняла взгляд на кентавра. На его густых бровях и черной бороде осел иней. Несмотря на холод, на нем был лишь жилет на меху. Может быть, его тоже защищает магия?
— Сколько у тебя воинов?
— Здесь, в арьергарде? Может быть, двадцать.
— Собери их. Нам нужно держаться вместе, если хотим что-либо сделать. — Гисхильда подставила эльфийке плечо.
Юливее колебалась, но недолго. И оперлась на Гисхильду.
— Мне очень жаль, — произнесла повелительница, когда Аппанасиос ушел.
— Никогда не говори, что тебе жаль, — бесцветным голосом произнесла Юливее. — Ты королева. Королевы не извиняются. Они правят. Твои подданные потеряют веру в тебя и твои решения, если ты будешь извиняться.
— А мы не можем поговорить, как раньше? Когда мы прятались в камышах, а Сигурд искал нас с собаками? Иногда мне так хочется вернуться в то время.
Юливее мягко сжала ее руку, но ничего не ответила. Она двигалась с трудом, уронив голову на грудь.
Снова послышался звук горна, пугающе близко. Где же ее маураваны? Почему не приходят? Ей нужен каждый клинок, каждый воин важен. Гисхильда напряженно вглядывалась в бурю, которая с каждым вздохом становилась все сильнее и сильнее. Мир растворился в белой кутерьме. Тысяча тысяч снежинок неслась им навстречу вместе с суровым ветром.
Она чувствовала, как шевелится лед под ее ногами. Он опасно поскрипывал. В глубине под собой она услышала рычание, от которого кровь застыла в жилах.
Внезапно перед ней возникла фигура, белая от снега. Ветер играл в золотисто-русых волосах. Гисхильда словно окаменела, а потом едва не расплакалась. Олловейн!
Мастер меча подошел ближе и обнял Юливее.
— Вы живы! — дрожащим голосом произнес он. — Вы живы!
Королева оттолкнула его. Если бы он не коснулся ее, она приняла бы его за призрак.
— Ты откуда взялся?
— Я знаю, что пришел поздно…
Гисхильда мягко тронула его руку.
— Нет, я не об этом… Я не рассчитывала на подкрепление. Я… Со времен взрыва в Вахан Калиде я думала, что дети альвов сражаются за Фьордландию вполсилы. Я даже не представляла, что ты или кто-то еще может прийти…
Гисхильде показалось, что мастер меча подавлен. Избегает ее взгляда? Но почему?..
— Флот был на пути к Альдарвику… — Эльф махнул рукой на север. — Корабли прочно засели во льду, примерно в часе ходьбы отсюда. Я пришел с эльфийскими рыцарями, чтобы забрать тебя из Альдарвика. Твои послы добрались до Фирнстайна.
Корабли. Больше не нужно идти. Теплая постель! Гисхильда испытывала невообразимое облегчение. Она расстегнула портупею, сбросила в снег кинжал и рапиру. Затем куртку, которая была ей слишком велика, сбросила ее… Под курткой была тяжелая кираса с кольчугой.
— Помоги мне снять это, Олловейн. Доспех словно ледяной панцирь, тяжелый как свинец. Я так рада, что больше не нужно нести этот груз.
Странное, смущенное выражение лица мастера меча исчезло.
— Действительно, уже не нужно. Мои рыцари и твои маураваны защитят тебя и выживших из Альдарвика. Теперь ты в безопасности. — Он помог ей снять доспехи.
Они направились к саням, которые теперь стояли. Гисхильда уложила на облучок кирасу и оружие. Она чувствовала себя легко, как не чувствовала уже давно. Получилось…
Из мерцающей белой пелены показалась массивная фигура Ингвара. Он сиял.
— Они пришли! Дети альвов спасут нас. Как в сказке. Они отвезут нас в свой мир.
Мужчины и женщины шли от саней и поздравляли ее. Радость была сдержанной, все слишком устали. Но она была искренней!
— Гисхильда! Королева! — к ней вплотную подошел Алексей. — Пойдем, скорее! Тут… Сигурд умирает. Он послал меня. Он не обретет покоя, пока не увидит тебя снова.
Вмиг возвышенное настроение пропало.
— Где?
— Пойдем со мной. Он в санях, там сломался полоз, и мы отстали в этой метели. Скорее. Тут недалеко.
Под их ногами прозвучало грозное рычание. Лед задрожал. Лица людей снова сковал страх.
— Торопитесь! Праздновать будем, когда окажемся на кораблях! — крикнула Гисхильда и отделилась от толпы.
— Идем же! — настаивал Алексей.
— Спасибо, что нашел меня.
Боярин поклонился.
— Всегда к твоим услугам, госпожа.
Обман
Сигурд с трудом дышал. Разбитое древко пики прочно сидело в боку. Он смертельно устал. И знал, что если закроет глаза, то больше никогда не откроет их.
Тиндра сидела рядом с ним и гладила его руки. Иногда она дышала на них, чтобы согреть. Она была хорошей девочкой. Сигурд молился про себя, чтобы Лут чуть погодил разрывать нить ее жизни. Похоже, девчушка — любимица бога, хотя Лут показал свою привязанность очень странным образом… Рапира пронзила множество слоев теплой одежды, которая была надета на ребенке, и лишь слегка ранила.
— Скоро все снова будет хорошо, правда?
Она смотрела на него испуганно, и Сигурд не сумел сказать ей то, что на самом деле думал.
— Конечно. Боги любят храбрых девочек. Вот увидишь, они помогут нам.
Маша была примерно в ее возрасте, когда ее похитили рыцари ордена. Интересно, что стало с его дочерью? Сражалась в Альдарвике по ту сторону баррикад? Сигурд всегда опасался, что однажды они окажутся на поле боя лицом к лицу и станут сражаться не на жизнь, а на смерть, так и не узнав друг друга.
Похоже, не это уготовано ему судьбой. Он прислушался к скрипу льда. Сколько продержатся чары? И смогут ли сани держаться на плаву? Он не мог уйти. Чтобы не допустить бегства, Алексей одним быстрым движением перерезал горло тяжеловозу. С того момента можно было считать, что они застряли тут навсегда.
Он бесконечно устал. Подумал, может ли решиться на то, чтобы на миг закрыть глаза для молитвы. Как же утомительно оказывается порой просто держать глаза открытыми. Наверное, это последний бой. Достаточно ли храбро сражался он для того, чтобы Златые Чертоги открылись ему? И будет ли ждать его там Гуннар, его король? Знает ли он, что он сделал для Гисхильды?
На льду раздались шаги, затем голос:
— Он здесь! В санях!
Голос предателя… Он придал ему сил. Гисхильда должна узнать, кем на самом деле является Алексей. Она не должна доверять боярину!
Сигурд спрятал руку под одеяло. Он устроит Алексею смертельный сюрприз.
— Сигурд! — Гисхильда взобралась на козлы.
Боярин держался за ее спиной. Зачем она только пошла с ним?!
Королева присела рядом. Улыбнулась Тиндре.
— Ты за ним присматривала?
Сигурд наблюдал, как Алексей что-то ищет под одеялом. Удивленно посмотрел на него. Затем увидел девочку и понял.
— Ты это ищешь? — Капитан мандридов достал из-под одеяла пистолет с поворотным затвором.
— Действительно, это мое оружие.
Гисхильда посмотрела на пистолет.
— Что это значит?
Сигурду пришлось взять оружие двумя руками, чтобы ствол не дрожал.
— Подохни! — Он спустил курок.
Из ствола вылетели огонь и дым. Отдача выбила оружие из руки капитана мандридов.
Алексей по-прежнему стоял. Похоже, он не был даже ранен. Как же он мог промахнуться и не попасть в боярина с такого расстояния?
Друсниец зашел Гисхильде за спину. Быстро, словно змея, толкнул ее, схватил пистолет и ударил королеву в висок. Та обмякла.
Тиндра расплакалась и склонилась над королевой. Она убрала ей волосы с лица. Сигурд увидел, как из носа Гисхильды потекла кровь.
Алексей отступил к козлам. Насыпал порох в ствол оружия.
— Я не вложил пулю в ствол. Для того чтобы сделать это, нужно всего одно мгновение. Как оказалось, я поступил правильно. Теперь можешь посмотреть, как я снесу твоей королеве ее хорошенькую головку. Потом убью девочку. Ведь я не могу себе позволить оставлять свидетелей. И напоследок остаешься ты, старик.
— Почему?
Сигурд попытался подняться. Но добился только того, что сел более ровно.
Алексей вложил пулю. Затем подсыпал пороху и натянул ключом затвор. Все движения были тренированными, неспешными.
— Потому что вы не спасли Друсну. Потому что вы не спасли мою сестру. Потому что все, что когда-либо имело для меня значение, вы уничтожили. — Он медленно поднял оружие и прицелился в голову Гисхильды.
Последние слова
Люк услышал выстрел. Вылетевший из ствола огонь указал ему путь. Он опасался, что заблудился и самым жалким образом погибнет в снежной буре. Теперь он устремился вперед, окрыленный надеждой. То могла быть всего лишь небольшая стычка. Если бы за ним следовал крупный отряд из гавани, он наверняка заметил бы его.
Люк бежал. Он опасался, что потеряет направление. Хотел закричать, но передумал. Если там, впереди, кто-то сражается, то лучше вступить в бой неожиданно.
Прозвучал второй выстрел. Теперь он разглядел силуэт саней. Кто-то стоял в них, выпрямившись во весь рост. Лошадь висела в сбруе, мертвая.
Люк нигде не видел следов врага. Это не тот друснийский боярин? Он заряжал пистолет. В кого он стреляет?
Люк увидел кусок веревки, который привязывал к борту саней Сигурда еще вечером. Что, черт возьми, все это значит?
Пригнувшись, он поспешил к саням. Перебрался через мертвую лошадь и оказался за козлами, когда услышал звук, который не спутаешь ни с чем, — звук поворачивающегося ключа пистолета. Негромко плакал ребенок.
Люк выпрямился. Ухватился за козлы и подтянулся.
Друсниец обернулся. Дуло пистолета смотрело теперь прямо в лицо Люку.
— Откуда вы все взялись, чтобы защищать ее?
Левая рука Люка устремилась вперед. Древком пики, служившим ему костылем, он ударил по оружию. Но Алексей был опытным воином. Он увернулся от удара и снова прицелился, когда на него прыгнула Тиндра.
На этот раз выстрел прогремел.
Люк взобрался на козлы. Его рапира вылетела из ножен. Он сделал выпад.
Алексей отбросил девочку. Поднял пистолет, чтобы отразить удар, но на этот раз на миг опоздал. Клинок Люка пронзил ему горло. Рот боярина раскрылся, но ни единого звука не сорвалось с его губ.
Рыцарь извлек оружие. Только теперь он увидел Гисхильду. На ней лежал Сигурд. Повсюду была кровь.
— Он бросился, чтобы накрыть собой королеву, — всхлипывая, произнесла Тиндра. — Почему человек с пистолетом сделал это? Он ведь был одним из нас.
Люк склонился над старым капитаном. Осторожно поднял его и облокотил тело о борт саней. Сигурд еще дышал. Его губы шевелились.
Люк не смотрел на него. Он перевернул Гисхильду. На виске у нее был кровоподтек величиной со сливу. Он поспешно коснулся ее шеи. Пульс был сильным. Сердце билось ровно.
— Люк!
Он повернулся к старику. Лицо того было неестественно белым.
— Пожалуйста…
Рыцарь склонился над ним. Сигурд схватил его за руку. Из последних сил притянул его к себе. Запинаясь, он шепотом, на ухо рассказал ему историю той ночи в лесах Друсны. Он закончил. Люк был потрясен до глубины души.
— Ты должен сказать ей это.
Он кивнул капитану.
— Она простит?
Что на это ответить? Глаза Сигурда были устремлены в небо. На бороду тихо падали снежинки. Он был мертв.
Люк печально посмотрел на Гисхильду. Как много она потеряла. Он решил не рассказывать ей историю Сигурда. Она должна запомнить его таким, каким знала всю жизнь. Правда уничтожит больше…
Собрав немного снега, Люк приложил его к виску Гисхильды. Затем сел рядом со старым капитаном и обнял Тиндру. Он слишком устал, чтобы сделать еще хоть шаг. И он был уверен в том, что Гисхильду скоро станут искать.
Дорога назад, к власти
Чья-то грубая рука пробудила Оноре ото сна. Он проснулся мгновенно. У его постели стоял рыцарь, которого он никогда прежде не видел. В дверях темницы толпилось еще больше воинов. Итак, Жиль устал от своей жестокой игры.
— Одевайся! — сказал человек, который его разбудил. — И поторопись!
Знает ли этот парень, кто сидит перед ним на постели? Кем он когда-то был? Оноре решил ничего не говорить. И подчинился. Этому он научился за последние месяцы. Лучше повиноваться! Меньше боли.
Примарх поспешно оделся. Они даже не дали ему времени на то, чтобы застегнуть камзол. Предводитель рыцарей подтолкнул Оноре к двери, набросил ему накидку на плечи и нахлобучил на голову шляпу.
— Давай, калека, поспеши. Тебя очень ждут.
Они привели бывшего примарха к лестнице. Рыцари следили за тем, чтобы он оставался в кольце. А он был слишком горд, чтобы спросить, куда его ведут. От отряда грубиянов, которые поднимают ночью с постели, не следует ждать ничего хорошего. Что ж, по крайней мере, его не заковали.
Они отвели его к боковым воротам дворца Жиля. Там их ждали оседланные лошади и еще больше рыцарей. У них не было герба Древа Праха, хоть это хорошо. Вероятно, это обедневшие дворяне, продающие свои услуги служителям Церкви. Дисциплинированные ребята. Никто и слова не произнес. Ничто не говорило о том, из какой провинции они родом. Оноре прикинул, что они скорее с севера, чем с юга. У двоих были светлые бороды, остальные мужчины были тщательно выбриты. Их волосы были скрыты под шлемами. На всех были черные полулаты. Тяжелые, промокшие под дождем шерстяные накидки свисали с их плеч.
Одна из лошадей беспокойно приплясывала на месте.
Мужчина, разбудивший Оноре, помог ему сесть в седло.
— Не пытайся бежать. У тебя самая медленная лошадь из всех, и у нас приказ сломать тебе ноги при первой же попытке к бегству.
Оноре бросил на рыцаря сердитый взгляд.
— Ты вообще знаешь, кто я?
— Человек, которому я сломаю ноги, если он будет доставлять мне неприятности. А больше ничего я знать не хочу!
Оноре не промолвил ни слова. Он не сомневался в том, что рыцарь выполнит свой приказ. До того как его ранила Мишель, он слишком долго сражался в регулярной армии, чтобы питать иллюзии относительно дворян, предоставлявших свой меч к услугам Церкви ради того, чтобы сберечь статус. За кошелек золота они были готовы на все. Не важно, куда они отведут его, он был полон решимости встретить судьбу на собственных ногах.
Их отряд состоял из двадцати рыцарей. Во время поездки по внутреннему городу они не увидели ни единой живой души. Может быть, в одном из сотен окон городских дворцов, домов ордена и рефугиумов горел свет. Церковный город спал. Или же ему приказали закрыть глаза и вести себя тихо.
Наконец они добрались до площади, где когда-то организовали резню его рыцарей, а потом и высокие ворота, через которые он въехал в город навстречу судьбе.
Когда стены внутреннего города остались позади, Оноре почувствовал, как гора спала с плеч. Строго говоря, в окружении горстки отпетых головорезов для этого не было причин. И тем не менее он испытывал такое чувство, будто судьба наконец поворачивается к нему лицом.
В светской части Анисканса было не более оживленно, чем за стенами церковного города. Те немногие прохожие, которые в этот час еще находились на улицах, торопились убраться с дороги, заслышав глухой стук подков.
У шерстяного рынка они свернули на большую улицу, ведущую к северным воротам. Там его, очевидно, уже ждали. Хотя на небе не было ни малейших признаков приближающейся зари, городские ворота были широко распахнуты. Никто не спрашивал, кто они и куда направляются. Привратники куда-то подевались.
По ту сторону городских стен всадники взяли более быстрый темп. Они держались дороги, которая вела строго на север.
Незадолго до рассвета им встретились первые крестьянские повозки, тянувшиеся на рынки Анисканса.
Немногим позже Оноре заметил всадника на вершине холма, который, заметив их, приветственно помахал рукой. Вдоль дороги высилась стена голых тополей. Дорога вела через холмистую местность. Изгороди и низкие серые каменные стены перерезали холмы неровными лоскутами. Время от времени они проезжали небольшие поселения. За отрядом каждый раз недолго бежали деревенские дети, размахивая руками. Похоже, здесь привыкли к вооруженным людям. Оноре заметил, как парень, угрожавший переломать ему ноги, подмигнул маленькой девочке в зеленом платьице.
Дорога вела теперь все выше и выше по склонам, которые, словно гигантская лестница, поднимались к горам, видневшимся на горизонте. Когда поднялось солнце, они добрались до речной долины, где стояло множество обозных повозок. Отряды пикинеров и аркебузиров выстроились вдоль широкой дороги. На лужайках то тут, то там виднелись кучки пепла от лагерных костров.
Развевались пестрые полковые знамена. Оноре не заметил ни единого знамени ордена. Окруженная солдатами, стояла большая, нагруженная позолоченными изделиями ручной работы карета, запряженная восьмеркой лошадей цвета ночи. Несмотря на роскошную сбрую, окрас животных заставил примарха подумать о катафалке.
Его эскорт спустился в долину. Все провожали их взглядами. Казалось, войско ждало только Оноре.
Перед роскошной каретой маленький отряд остановился. Дверца распахнулась. С трудом двигаясь после долгой езды, Оноре спешился. В карете ждал Жиль.
— Наконец-то, мой дорогой. Наконец-то! — Гептарх поднял хрустальный бокал. — Ты заставил себя ждать. Мы уже полчаса как готовы выступать.
Оноре был не в настроении для подобных шуток.
— Я могу узнать, куда мы… путь держим?
— На север, мой мальчик. На север. Я решил двигаться по суше как можно дольше. С одной стороны, я не очень хорошо переношу морские путешествия, а с другой — у меня появляется возможность собрать войска.
— Тебе нужны еще солдаты?
— Те, что сейчас меня окружают, — не более чем почетный эскорт. Я не считал. Ты же знаешь, я никогда не был великим полководцем. Их должно быть около трех тысяч.
— А сколько их будет, когда мы поднимемся на борт корабля?
Жиль широко улыбнулся.
— Больше, намного больше. Ты ведь не думаешь, что я отправлюсь в полевой лагерь ордена Древа Праха без надлежащего эскорта? Добрый Тарквинон слишком тщеславен, чтобы надеяться на то, что он соблюдет законы гостеприимства. Боюсь, что остальные гептархи мыслят сходно. В наши дни приходится тратить целое состояние на то, чтобы нанять свободные полки и эскадроны всадников. Боюсь, война никогда не была таким дорогим удовольствием, как сейчас. К счастью, ты привез нам достаточно золота от эльфов. Оно оплатит людей, которые разорвут королевство их верных союзников-язычников на мелкие кусочки. Иногда у Тьюреда просто божественное чувство юмора.
— Я думал, ты направляешься в Воронью Башню.
Жиль сделал глоток вина и довольно вздохнул. Затем постучал по дверце кареты.
— Выступаем!
Тяжелая карета рывком тронулась с места.
Оноре опустился на обтянутое кожей сиденье напротив гептарха. Жиль смотрел в окно. Задумчиво разглядывал окрестности.
Примарх откинулся на спинку сидения и закрыл глаза. Езда утомила его.
— Знаешь, брат Оноре, хоть твой полководец Лилианна и вступила в ряды ордена Древа Праха и за свою нестойкость в вопросах верности была награждена званием комтурши новой орденской провинции Воронья Башня, я считаю уместным явиться к цели нашего путешествия с приличным сопровождением. Могу представить, что тебе потребуется защита, когда ты появишься в крепостной гавани. Кто знает, что надумали рыцари насчет крушения их ордена и твоей роли во всем этом? Когда мы прибудем на север, лучше держись поближе ко мне. Теперь ведь тебя не защищают стены темницы.
Возвращение домой
Сделав всего один шаг, Люк перешел из весны в зиму. Перед ним вздымались заснеженные крепостные стены Фирнстайна. Стояла звездная ночь. На небе широкими полосами разливалось странное зеленое сияние.
Рядом с ним из звезды альвов вышла Гисхильда. Она мимолетно коснулась его руки. Большее было просто невозможно. С этого момента они никогда больше не будут одни.
Олловейн нашел их в санях в снегу и отвел на корабль. Они направились в Альвенмарк. Люк был удивлен тем, что они оказались в гавани, которая ничем не напоминала Вахан Калид. То был северный порт, лежавший на берегу серо-зеленого океана. Там позаботились о раненых. У них ни в чем не было недостатка. Люку даже удавалось ночью пробираться к Гисхильде. За немногие совместные ночи она расцвела. На несколько часов сбрасывая бремя королевской власти, она снова превращалась в девочку, которую он когда-то называл Полярной звездой.
Эмерелль положила конец этому времени снов. Королева эльфов была вежлива, но очень решительна. Все люди должны вернуться во Фьордландию. Она сама открыла им путь. И на этот раз они вышли не через звезду альвов на скале у фьорда, через которую Люк попал во Фьордландию первый раз, а через вторую звезду — неподалеку от крепостных сооружений.
Гисхильда рассказала ему, что один из ее предков, король Лиондред, когда-то ушел через эту звезду альвов. Он сопровождал предка Мандреда и эльфийский отряд. Большинство жителей Фирнстайна считали это место приносящим несчастье. Люк не мог понять, почему Эмерелль вернула их обратно именно таким путем.
Из светящейся арки показалась группа, состоявшая из шести одетых в белое эльфийских рыцарей. На щите они несли тело Сигурда. Люк вспомнил истории о героях, слышанные в детстве. Так возвращались с поля боя в давние времена великие витязи. Тело Алексея осталось на льду.
На стенах зазвучали горны. Об их прибытии не сообщали. Олловейн и эльф со странно выпученными глазами, который часто сопровождал его, приблизились к Люку.
— Идем с нами! Будет лучше, если ты не войдешь в город.
Люк вздохнул. Посмотрел вслед Гисхильде. Она сидела верхом на эльфийском жеребце. Эмерелль подарила ей новые доспехи. Целители помогли залечить все раны. Каким-то образом их магам удалось даже вернуть Гисхильде упрямый характер повелительницы Фьордландии.
В сверкающих доспехах, развевающемся плаще, на жеребце с волнистой длинной гривой и роскошным хвостом, она не казалась похожей на человека, возвращающегося из проигранной битвы. Все выжившие в Альдарвике были одеты в новое. На них были ткани и меха, каких никогда не видывали в Фирнстайне. Карманы их оттягивало эльфийское золото. На женщинах драгоценности… Но все это великолепие не могло скрыть печаль в их глазах. Они потеряли родину. В Альдарвик им уже не вернуться. И им это было известно.
— Идем, Люк! — напомнил о себе Олловейн. — Он скоро будет здесь. Ничто не удержит его, когда он узнает, что она вернулась. Ты увидишь ее завтра, когда будут хоронить Сигурда.
Эльфийский рыцарь
С треском отодвинулся большой камень у входа в склеп. Люк был рад тому, что может снова вдыхать чистый морозный воздух. На нем были его орденские доспехи и щит, над которым он работал целую ночь. Под конец ему принялся помогать Брандакс. Кобольд оказался на удивление одаренным мастером. Даже самые лучшие геральдисты ордена не могли бы украсить щит лучше: изображение Древа Крови рядом с серебряным львом на черном фоне. Между ними — весло, напоминавшее о времени, проведенном на «Ловце ветров». А над всем сияла Полярная звезда, символ, который выбрал Люк. Ему было все равно, что Древо Крови на его щите производило скорее зловещее впечатление. Он был здесь чужим. Рядом с Гисхильдой находиться было нельзя. Да и среди эльфов и других детей альвов он чувствовал, что его просто терпят. С тех пор как он потерял родителей, его опекал орден. Звено Серебряных Львов стало его семьей. Им он останется верен всем сердцем.
Он присоединился к длинной похоронной процессии, направлявшейся в королевский замок. Брандакс целое утро не отходил от юноши. У Люка возникло ощущение, что кобольда приставили к нему, чтобы тот присматривал за ним.
Люк держался в хвосте процессии. У него не было ни малейшего желания видеть, как в тронном зале Эрек сядет рядом с Гисхильдой. Судя по рассказам, Эрек был вполне приличным парнем. Но это только усложняло дело…
— У тебя такое лицо, будто тебя заставили съесть мышь вместе с шерстью и всеми внутренностями.
Люк бросил взгляд на Брандакса. Сейчас ему действительно было не до шуток. На кобольде было пальто, казалось сшитое из шкуры шелудивой дворняги, в придачу желтые брюки и зеленые сапоги… Праздничные одежды маленького человечка оглушали безвкусием.
— Похоже, ты произвел сильное впечатление на Аппанасиоса. Он говорит о тебе так, словно ты какой-нибудь древний герой. Он даже сравнил тебя с Нестеусом.
— Это кто?
— Тот парень давно умер. Немытый кентавр. Но четвероногие считают его одним из своих самых главных героев. Он объединил племена кентавров, которые жили в Землях Ветров. Но еще известнее, чем его военные подвиги, была его любовь к Кирте. Он выбрал себе не ту девушку, чем и навлек на себя большое несчастье. Странно, что спустя столетия говорят именно о любовных историях.
— Что ты хочешь этим сказать?
Кобольд широко улыбнулся, обнажая острые зубки.
— Ты спросил. Ты знаешь, что Эрека здесь очень любят? Аппанасиосу он тоже нравится.
— Похоже, кентавр щедро дарит свою привязанность.
— Да брось ты, Люк! Соберись немного! Мы идем на поминки. Там напиваются, смеются и рассказывают друг другу невероятно лживые истории о геройских подвигах умершего. Напейся. Я серьезно! Головная боль иногда лучше сердечной.
— Может, сделаем это в трактире? Твой совет не так уж и плох. Меньше всего мне хочется идти в замок.
Казалось, это несколько обеспокоило Брандакса.
— Нет, никак нельзя. Не знаю, сознаешь ли ты, в каком положении оказался. Все говорят о твоих геройских поступках в Альдарвике. Ты дважды спас жизнь королеве. Если ты не появишься на пиру, это будет оскорбление. Но если приблизишься к ней слишком… — Кобольд развел руками. — Признаю, это дилемма. Думаю, самым мудрым будет показаться ненадолго, а потом исчезнуть.
Люк недовольно рассматривал коричневую грязь, смешанную со снегом. То там, то тут попадались растоптанные цветы. Наверное, их принесли эльфы. Кто еще стал бы швыряться цветами среди зимы?
Они немного отстали. Люк пялился на людей. Они любили Гисхильду, считали ее хорошей королевой. Несмотря на войну. Люк был удивлен тем, что многие улыбались даже ему. Может быть, он просто выдумал те злобные взгляды во время похорон на холме?
Наконец они оказались во дворе замка. Напротив ворот выстроились мандриды. В знак траура они опустили наконечники копий и алебард.
Справа от них стояли эльфийские рыцари. На них было приятно смотреть: в развевающихся белых накидках, сверкающих доспехах. Было и несколько троллей и кобольдов. И кентавров. Появились даже крошечные цветочные феи, которые в знак своей принадлежности к рыцарству носили белые повязки. Кроме цветочных фей, белые плащи были на всех. Даже бородатым кентаврам и кобольдам удалось создать соответствующее впечатление, они выглядели торжественно.
Все смотрели на Люка. Юноша невольно отступил на шаг и едва не споткнулся о Брандакса.
Последние ярлы и почетные гости разбились на группы и заняли места с двух сторон площади.
Прозвучал пронзительный звук. Мандриды и эльфийские рыцари подняли свои флаги. Среди ярлов тоже кое-кто поднял боевые знамена.
Из группы эльфийских рыцарей в центр площади вышел князь Олловейн. Кроме негромкого трепета знамен, на площади не раздавалось ни звука.
— Люк де Ланцак! — Эльфийский князь говорил тихим, но
твердым голосом. — Ты принадлежишь к Новому Рыцарству и являешься по рангу рыцарем и капитаном. С тех пор как был основан твой орден, я всегда сражался против него. Некоторые из самых опасных врагов Альвенмарка происходят из рядов этого ордена. Я невысокого мнения о твоих соратниках. Они сражаются храбро, это бесспорно. Но, сражаясь против язычников и детей альвов, рыцари считают, что правила рыцарства недействительны. Я презирал их, потому что у них две правды, а их принципы избирательны. Ты показал мне, что ошибкой было мерить вас всех одной меркой. Ты великодушен и храбр. Ты отдал свое тело, сделав его щитом королевы. Дважды ты спас жизнь Гисхильде. Ты не считаешь врагов, прежде чем выйти на бой. Ты не считаешь никого, кто попал в беду, слишком незначительным для твоего меча, поднятого на защиту. Для меня это — дух истинного рыцарства. Хотя на щите твоем Древо Крови, ты — воин чистого сердца. Воин, какого не каждый день встретишь.
Мастер меча расстегнул красивые пряжки, державшие его белый плащ, и перебросил его через руку.
— Люк де Ланцак, я знаю, что ты не отречешься от своего ордена, и тем не менее хочу предложить тебе белый плащ эльфийского рыцаря. Ты будешь первым из людей, кто наденет его. Мы приветствуем тебя. Не важно, что изображено на щите, мы живем по одним и тем же законам добродетели.
Люк не знал, что сказать. Посмотрел на Гисхильду. Она сияла. Давно он не видел ее такой счастливой.
— Ну же, возьми плащ, — прошипел стоявший позади него Брандакс.
Люк вышел вперед на негнущихся ногах. Он был не особенно силен в искусстве произносить речи. Голова была пуста. Желудок и сердце грозили выпрыгнуть наружу. Он с трудом вымолвил одно-единственное слово:
— Спасибо.
Олловейн закрепил плащ на его доспехах при помощи пряжек.
— Приветствуем тебя в наших рядах, брат! — твердо произнес эльф.
Зазвенело оружие. Эльфы вынули из ножен мечи и устремили их к небу в приветственном крике:
— Приветствуем, брат!
Люк был сражен. Он не заслужил такого. Все это было уже чересчур.
— Я… (как же все смотрят на него!) Я сражался, как каждый в Альдарвике. Я не заслужил этого. Человека, который был истинным героем, мы… похоронили сегодня.
На мгновение стало невероятно тихо. Затем мандриды все как один ударили своими копьями и алебардами о камни двора. Сталь высекала искры.
— Люк! — крикнул кто-то один.
Оружие снова со звоном опустилось на мощеный двор. — Люк! — теперь кричали дюжины.
— Твои слова подтвердили, что сердце мое не ошиблось, — произнес Олловейн.
Люк снова глянул на Гисхильду. Ее улыбка значила для него больше, чем любые почести. Он отдал бы все награды мира за то чтобы сейчас заключить ее в объятия. Она стояла всего в паре шагов, но была недосягаема.
Из рядов дворян выступил Эрек и подошел к нему. Почему он? Что это значит?
— Ты спас мою жену. Тем самым ты спас и Фьордландию. — Он раскрыл объятия, прижал Люка к себе и расцеловал в щеки. — Я все знаю, — тихо произнес он. — За ее жизнь и твою храбрость я от всего сердца благодарю тебя. Но если ты действительно любишь ее, то еще сегодня попросишься в ряды разведчиков, которые наблюдают за нашими врагами в Гонтабу. Если ты останешься при дворе, то все, за что она сражалась, будет разрушено.
Наследство
Олловейн недолго оставался на шумном празднике сынов человеческих. На его вкус, они праздновали слишком уж буйно. Все было чересчур ярким, чересчур громким, чересчур необузданным. Они знали, что их мир гибнет. И все выглядело именно так! Но Гисхильда вернулась не героиней. Город, который она защищала, был уничтожен. Олловейн видел в этом дурное предзнаменование. Если они будут сражаться за Фьордландию, все закончится, как в Друсне. Он любил эту страну и ее людей, часто бывал здесь. Он видел, как из рыбацкой деревни вырос мощный город, резиденция королей. Но теперь наступила осень Фьордландии. Древняя роскошь тускнела и осыпалась, словно листья. Все изменится. Родится новая страна. Он говорил об этом с Гисхильдой. Она видела все так же, как и он, быть может, даже отчетливее.
Эльфийский рыцарь взглянул на заснеженную улицу. Люди, спешившие мимо, приветствовали его. За последние три десятилетия в их мире он провел времени больше, чем в Альвенмарке.
Мастер меча покинул город через верхние ворота. Стоял ясный зимний вечер. Заря догорела за покрытыми снегом горами. После проведенных в жарком зале часов эльф наслаждался прозрачным, чистым воздухом.
Он услышал смех троллей прежде, чем достиг их лагеря. Здесь не выставляли стражу. Разбитые кости, из которых выцарапали даже следы плоти, лежали между палатками. В центре лагеря был водружен штандарт. Олловейн не стал поднимать голову. Никогда не знаешь, что они прибьют к палке, но это очень редко вырядит приятно для глаз.
Он переступил через разбитый бочонок, едва не наступив на тролля, словно свинья устроившегося прямо в грязи и смачно храпевшего. Эльф двигался вперед… У него отняли все, что когда-либо принадлежало его роду. Олловейн удивился, ощутив приступ горечи. Он давно не думал о своем наследстве. Оно было потеряно, и мастер меча никогда не испытывал желания оспорить его. До сегодняшнего дня.
Олловейн огляделся между палаток. Они были сделаны из дубленой кожи. Большие отвратительные полушария, притаившиеся в снежной грязи. Некоторые были украшены незатейливыми картинками, нарисованными яркими красками, отпечатками рук, копыт буйволов, кентавров.
Ему всегда с трудом удавалось запомнить, какая из этих палаток принадлежит королю. Оргрим не придавал большого значения помпе. Это нравилось Олловейну. Для тролля он был неплохим парнем. Пока он не приглашал к столу, с ним вполне можно было найти общий язык.
— Он здесь! — Хриплый голос перекрыл шум, доносившийся из палаток.
Кто-то отбросил шкуры. Из отверстия повалил дым. На снег упал теплый желтый свет масляной лампы.
Олловейн пригнулся и вошел. Перед маленьким костром сидела Сканга, самая сильная шаманка этого народа. Перед собой она разложила кусок кожи, на котором были изображены странные линии и символы. Поверх кожи были разбросаны кости. Рядом с ней на ложе из волчьих шкур устроился Оргрим. Он отрывал мясо от чего-то… чего-то, похожего на голову собаки.
Скрюченными пальцами Сканга собрала косточки и подняла вверх.
— Впечатляюще. Ну, твоя сегодняшняя церемония, — скучающим тоном произнес Оргрим. — Хотел бы я знать, что Эрек шептал на ухо тому парню, который при каждой возможности залазит в постель к его жене. На его месте я просто заколол бы его прямо на площади, отрубил бы голову и насадил на шест.
— Он послал его к разведчикам у Гонтабу, — раздраженно ответил Олловейн. — Для варвара он на удивление умен.
Король троллей покачал головой.
— Нет, вовсе нет. Это дело нужно решать. Рыцарь вернется. И тогда танец начнется сначала. Король должен править. Он не может уклоняться от неприятностей. Он притягивает их к себе, как навозная куча — мух. И если он не готов сражаться, то скоро мухи облепят его.
— Тебе нравится Эрек, не так ли?
— Честная шкура.
Олловейн глубоко вздохнул.
— Не надо при нем о шкурах, — сказала сидевшая у огня Сканга. — Он очень чувствителен к этому. Думаю, он так и не оправился от того, что Бирга сделала с его возлюбленной.
— У всех у нас есть мертвые, которых мы не можем забыть, — холодно ответил Оргрим. — Лучше не ворошить старые истории.
Кости со стуком упали на кожу. Олловейн был совершенно уверен в том, что разглядел среди них одну эльфийскую. Половину челюсти, в которой даже были зубы.
— Я вижу твою смерть, мастер меча. У тебя осталось мало времени. — Она посмотрела в его сторону. Ее мертвые белые глаза были жутки. — Странная смерть для воина. Скорее несчастный случай… Тебе придется очень сильно страдать.
— Достаточно! Я не хочу знать, что произойдет.
Олловейн взглянул в огонь. Смерть давно не пугала его. Он пожил достаточно. Но не хотел знать день и час. Равно как и обстоятельства. Не то он растеряет все свое равнодушие.
— Ты знаешь, что я — единственный наследник князя Ландорана. Я наследник Снайвамарка. Нормига пойдут за мной, если я позову.
Раздался громкий треск. Оргрим раздавил рукой череп собаки.
— Хочешь затеять новую войну с моим народом? Снайвамарк — родина троллей. Его нам дали альвы. Нормига ни при чем. Они украли Снайвамарк. Тебе не на что претендовать, эльф. И если ты умен, то уйдешь сейчас же!
— Как ты думаешь, что случится, если я умру? — возразил Олловейн.
Оргрим угрожающе поднялся.
— Проверим?
— Оставь его! — зашипела Сканга. — Пусть говорит! Он знает, что умрет не теперь.
— Почти целое тысячелетие я не заявлял о своем праве на наследство. Если я умру, то среди нормига разгорится спор, и ты можешь быть уверен, что, кто бы ни стал наследником моего рода, он предъявит свои права на трон Снайвамарка.
Тролль удивленно посмотрел на него, задумчиво поигрывая костью собачьего черепа.
— И что ты предлагаешь?
— Я хочу, чтобы не было второго Филангана. И… да, я согласен с тобой, что Снайвамарк был подарен твоему народу альвами. Это ваша родина по праву.
— Моя родина — это скорее Нахтцинна, — признался Оргрим. — Мне всегда там больше нравилось. Но теперь все тролли покинули мир сынов человеческих. Мы не отдадим Снайвамарк. И поверь, мы достаточно сильны для того, чтобы защитить его.
— Именно поэтому я здесь. Ты единственный князь, обладающий властью для того, чтобы воспротивиться Эмерелль. Я напишу свое завещание. И поскольку у меня нет родственников, то я свободен в выборе наследника. Я передам все права на трон Снайвамарка тебе. Призову в свидетели князя Фенрила. Он посвящен во все мои планы.
Снова со стуком упали кости предсказаний Сканги.
— Ты пришел не для того, чтобы дарить подарки, мастер меча.
— Действительно. Завещание, которое подарит мир твоему народу, имеет свою цену.
Фунт мяса
Оноре посмотрел в пустой сундук и впервые за долгое время испугался. Позавчера умер человек, которого так долго мучил Жиль. Шестьдесят семь дней продолжались мучения.
— И? — Жиль сидел на высоком стуле, который внесли его слуги.
Гептарх отощал. Путешествие отняло у него много сил.
— Меня обокрали. Они забрали все. Эльфийские сокровища… Без них я не могу облегчить боль.
Жиль вздохнул.
— Ты считаешь меня терпеливым человеком?
— Господин, прошу… — Оноре поднял руки, словно в молитве.
Никогда прежде он не чувствовал себя настолько бессильным. Опираться на то, что осталось от Нового Рыцарства, как он теперь понимал, не стоит. Они обвиняли бывшего примарха в падении ордена. Все его будущее зависело теперь исключительно от Жиля. А гептарх был в таком состоянии, что надежд почти не было.
— Я похож на терпеливого человека? — Глаза Жиля горели. — Найди помощников! Сколько недель я уже цепляюсь за надежду, что здесь меня ждет облегчение! Найди что-то, или ты разделишь мою участь. Твои солдаты ведь несли сокровища в трактиры. Ограбим же хозяев.
— Это не поможет. В добыче было очень мало вещей, содержавших магию. Все их я изъял. А самые красивые отвез в Анисканс. Остальные были здесь.
Жиль запустил руку под пальто. Губы его были сжаты. Глубокие морщины окружали его стальным ореолом. Вдобавок к боли в желудке он страдал от боли зубной. Оноре дюжину раз обещал ему, что облегчит страдания.
— Значит, мне придется унижаться и просить у Тарквинона те сокровища, которые были украдены отсюда. Только вот Тарквинон где-то в Фангорне, как и другие гептархи, собирает войска, чтобы переправить их в Гонтабу. А сокровища эти черт знает где. Пройдут недели, прежде чем их доставят. Недели, которых у меня нет.
— Если мы поедем во Фьордландию… В стране полно языческих культовых мест. Там мы тоже могли бы найти силу!
— На этот раз ты уверен?
Оноре помедлил. Было бы глупо обманывать Жиля. Если бы он снова почувствовал себя обманутым, это только разозлило бы его.
— Не знаю. Там в земле есть магия, это точно. Но нам нужно место большой силы. Звезда альвов. Только там я смогу по-настоящему исцелить тебя.
— И такие звезды есть во Фьордландии?
— Об одной я знаю точно. Она расположена на скалистом утесе неподалеку от Фирнстайна.
Жиль откинулся на спинку стула.
— Знаешь, что может мне помочь? Мне было бы приятно увидеть, как тебя кастрируют. Ты когда-нибудь видел подобное? Мужчины в корне меняются. Они становятся мягче, послушнее… У некоторых даже голос становится другим. В большинстве случаев они толстеют. Мне было бы очень любопытно посмотреть, что будет с тобой.
— Господин, прошу тебя!
— Нет, Оноре. Думаю, я дал тебе понять, что завишу от тебя. Но все совсем не так. Завтра наш флот покинет Воронью Башню. Мы отправляемся в Гонтабу. А вечером я увижу, как тебе кое-что отрежут. Завтра я полакомлюсь фунтом твоего мяса. В следующий раз будет больше. Я прикажу отрезать от тебя кусочек каждый раз, как ты меня разочаруешь. Так что можешь подсчитать, сколько еще ошибок ты можешь себе позволить, Оноре. Когда отрезать будет уже нечего, мы начнем пытку сапогами. — Старик позвонил в колокольчик, лежавший у него на коленях.
В тот же миг дверь отворилась. В комнату вошли носильщики и личная гвардия.
— Господин, прошу. Умоляю тебя! Возможно, я потеряю силу, если ты будешь увечить меня.
— Сомневаюсь, чтобы твоя магия имела что-либо общее с твоим мужским достоинством. Этот риск я беру на себя.
— Ты хочешь, чтобы я умолял тебя на коленях?
Жиль оценивающе поглядел на него.
— Попробуй.
Примарх сжал оставшийся кулак в бессильной ярости. Один из носильщиков старика нагло улыбнулся ему. Здесь, в этой комнате, еще полгода назад он командовал тысячами рыцарей и солдат. Как мимолетна власть!
— Ну же, Оноре! Ты считаешь, что заставлять меня ждать — это умно?
Рыцарь догадывался, что ничто из того, что он сделает, не заставит Жиля отказаться от своей жуткой игры. Если сейчас, в присутствии носильщиков и личной гвардии старика он встанет на колени, то эта история будет у всех на устах уже сегодня вечером. Единственное, что ему оставалось, — это славное прошлое. Падение на колени разрушит все.
— Я к твоим услугам завтра вечером.
Жиль зааплодировал.
— Браво, рыцарь. Слова как из пьесы. Красивый уход со сцены в этом акте. У меня есть еще один вопрос касательно завтрашнего дня. Ты ведь лучше знаешь эту крепость. Ты не мог бы порекомендовать мне опытного мясника?
Другая королева
«Некоторые говорят, что когда женщина носит под сердцем ребенка, то становится менее сварливой. Я был отцом трижды и не могу согласиться с этим. Но у женщин моего народа нож вместо языка. В любом случае, Гисхильда изменилась, после того как вернулась из Альдарвика. Может быть, дело было в том, что она видела ужасы войны в своей стране. Не важно, какова была причина, но с того часа она стала более женщиной, чем воительницей. Едва вернувшись, она созвала советников и полководцев. И предложила им больше не сражаться ни за один клочок земли, на котором живут крестьяне или ремесленники. Не нужно было защищать ни одно поселение, ни один город. Только Фирнстайн. Также она предоставила своим подданным выбор, перейти ли на сторону Церкви Тьюреда, и обещала каждому, что ни словом, ни делом не обидит его, если он отречется от своих богов. Когда-то она сказала мне, что не хочет, чтобы то, что она любит, было разрушено лишь потому, что она защищала это.
Тогда она проводила много времени в своих покоях и собрала вокруг себя группу женщин. Ей стало ясно, что хотя она и знает, как с рапирой в руке выйти против вооруженного врага, но как держать маленького ребенка, как пеленать его, она не училась никогда. Знаменитая мужеженщина, носившая на своем теле более тридцати отметин, вынесенных из различных битв, становилась женщиной. А Эрек, ее муж, стал королем в той же степени, в какой она избегала трона. Его любили в народе, потому что он был правителем, который не стеснялся браться за простую работу и который готов был выслушать всех, вне зависимости от возраста и положения.
Вместе они были правителями, которых не было во Фьордландии уже давно. Они принесли бы своему народу мир и процветание, если бы им повезло родиться в иное время.
А Люк был непоседой. Он держался вдали от двора, и те, кто знал о его любви к Гисхильде, испытывали облегчение. Свое мужество он охлаждал со шпионами эльфийских рыцарей. Ни одна вылазка не могла быть слишком опасной для того, чтобы он на нее не решился. Говорили, что он под личиной орденского рыцаря пробрался в Гонтабу и присутствовал даже на крупном совещании высших чинов Церкви и офицеров. Он сильно вредил патрулям рыцарей. Но никогда не убивал тех, у кого на стальном нагруднике цвело Древо Крови. В народе вскоре появилось много историй о нем. Все знали, что война не будет продолжаться слишком долго, а победа фьордландцев далека как никогда. Тем более нужны были истории о маленьких победах и героях. И этим героем стал Люк, которого вскоре начали называть не иначе как эльфийским рыцарем.
Эмерелль тоже стала мягче благодаря этой нескончаемой войне. Может быть, она видела грядущее в Серебряной Чаше. Она покончила со старой враждой с некоторыми детьми альвов. Она велела искать тех, кто бежал от ее правления. Многие чувствовали, что надвигается беда, и возвращались на свою старую родину не потому, что узнали об изменившемся отношении королевы. Часто возникали споры о том, знает ли Эмерелль о предательстве Олловейна. Она ничего не говорит об этом, но я полагаю, что она знала о судьбе мастера меча и избавила его от позора раскрытия его замыслов.
Но самым большим чудом тех дней было то, что случилось в Гонтабу. Все мы ожидали, что с наступлением весны из ворот города выйдет большое войско, чтобы направиться на север, к Фирнстайну. Но рыцари окопались в крепости, хотя корабли прибывали в гавань один за другим…»
Цитируется по: «Последняя королева», том 3 — «Рожденные во льдах», с. 39 и далее. Написано Брандаксом Тараном, повелителем вод Вахан Калида, военачальником хольдов
Чудо Гонтабу
— Скажите мне, что это неправда! — Лилианна была вне себя от ярости.
Никогда прежде она не сталкивалась с такой неразумностью.
Эрилгар и Игнациус молчали. Аббат, принесший это известие, враждебно смотрел на нее. То был мужчина средних лет, ухоженный, с аккуратно подстриженной бородкой и завитыми по моде длинными, до плеч волосами. Он немного напудрился. На его темно-синей сутане не было ни пылинки. Лилианна готова была поставить полк на то, что этому человеку никогда в жизни не доводилось ночевать в заснеженном поле или проходить тридцать миль пешком без передышки.
— Моя возлюбленная сестра, я не понимаю твоего недовольства. Какая может быть радость выше, чем повиновение желанию гептархов? Твои боевые подвиги у всех на устах. Наш дорогой друг Жиль де Монткальм высказал необычайное удивление, равно как и восхищение тем, что вы благодаря своей смелости завоевали крепость Гонтабу, не сделав ни единого выстрела. Все мы усмотрели в этом доказательство того, что Тьюред благосклонно смотрит на последний поход и мы благодаря его милости и поддержке можем рассчитывать на скорую победу.
Лилианна сложила руки перед грудью, словно для молитвы. Нужно собраться с силами. Это политика. Логические аргументы тут не помогут.
— У нас достаточно солдат, брат. Больше подкрепления нам не нужно. Нам нужны сапоги и униформа, палатки, порох, вяленое мясо, вьючные животные, засеянные поля. Все, чтобы поддержать армию на марше. Мы хорошо готовились на протяжении зимы. Все находится в гаванях Друсны и Фаргона. Вы ведь не можете отнять у нас корабли именно сейчас!
— Но ведь к полкам Гонтабу присоединятся самые славные полки на этой земле! — аббат говорил с набожным воодушевлением. — Как ты можешь быть такой мелочной, чтобы требовать корабли для сапог, когда тебе предлагают целую армию? И более того, ты будешь сражаться на глазах у гептархов, Лилианна. Их молитвы окрылят тебя и твоих солдат, и ты совершишь еще более славные деяния, чем захват Гонтабу.
Лилианна взглянула на Эрилгара и Игнациуса в поисках поддержки.
— Сколько же кораблей нужно нашему брату Жилю? — вежливо поинтересовался маршал ордена.
— Конечно же, все, что стоят в гавани. До нас дошли слухи, что гроссмейстер Древа Праха собрал флот из тридцати четырех кораблей и скоро отправится в море из Вилуссы. А мой господин и друг брат Жиль располагает только двадцатью семью кораблями, из которых тринадцать не годятся никуда. Конечно, вы понимаете, что верховный хранитель печати Тьюреда, то есть первый среди равных, не может уступить брату Тарквинону и прибыть сюда с меньшим флотом. Сам Тьюред наверняка был бы возмущен таким оттеснением на задний план своего старейшего слуги среди гептархов.
Лилианна ушам своим не верила. Этот лизоблюд осмелился утверждать, что мелочные интриги его господина осенены благодатью Тьюреда!
— Мы чрезвычайно рады тому, что наш дражайший брат Жиль послал своего самого преданного слугу, чтобы передать нам свои желания и заботы. Тем большей радостью для нас будет предоставить в его распоряжение наши корабли. Куда должен направиться флот?
— Гептарх по-прежнему находится в гавани Воронья Башня. Зимние шторма держатся там вот уже на протяжении двух недель. Кроме того, его одолевала небольшая болезнь. Однако благодаря милости Тьюреда теперь он полностью здоров и чувствует себя в состоянии справиться с трудностями путешествия по морю.
Лилианна навострила уши. Если аббат признается, что Жиль болел, то это должно быть что-то серьезное. Насморк или расстройство желудка он не признал бы никогда. Итак, она приносит свои резервы в жертву старому больному человеку, который вознамерился напутствовать ее во время похода. Нужно отдать ему корабли и поискать другой путь.
— Мне прискорбно слышать, брат, что наш дражайший брат Жиль заболел и вынужден был провести зиму в крепости, где недостаточно удобств для скорейшего выздоровления. Что ж, я узнала, какие тяготы он принял на себя, чтобы побыть с нами, и, конечно, не стану возражать, коли ему нужны наши корабли. На моих солдат, бессспорно, смотреть не так приятно, как на самые славные полки в красивых мундирах. Но они — ветераны. Они будут маршировать и в плохих сапогах. Уже завтра мы начнем продвижение к Фирнстайну, чтобы наш возлюбленный Жиль не слишком утруждался тяготами полевой жизни. Я уверена, что к его прибытию оборонительные сооружения города уже будут обстреливаться вовсю.
Аббат поднял руки.
— Нет, о возлюбленная сестра моя, нет. Боюсь, я неясно выразился. Желание верховного хранителя печати Тьюреда таково, что весь поход должен происходить в присутствии всех гептархов. Полагаю, что брат Жиль даже надеется самолично принять участие в той или иной битве. До сих пор у него не было возможности снискать славу на поле брани.
Лилианна на миг онемела.
— Пожалуйста, поправь меня, если я ошибусь, брат. Хранителю печати уже за шестьдесят, и он болен. Думаешь, поле битвы — самое лучшее место для него?
— Сестра, он доверяет Господу. Я уверен, что он так же славно послужит Тьюреду на войне, как до сих пор делал это в Анискансе.
— Конечно, — поддержал его Эрилгар. — Мы поняли желание нашего брата Жиля. Мы пошлем ему наши корабли и будем ждать остальных гептархов.
Аббат поклонился.
— Я в точности передам ваши слова моему брату. — Он выпрямился и посмотрел на Лилианну. — Узнает он и о твоем благочестивом усердии.
Комтурша закусила губу.
Эрилгар проводил посетителя из карточной комнаты крепости. Лилианна прислушалась к быстро удаляющимся шагам обоих.
Ты понимаешь, что происходит? — В словах Игнациуса не было упрека.
— Трудно перещеголять эту драму по ясности. Власть в нашей Церкви захватили глупость и невежество. И они…
— Нет. Я опасался, что ты расценишь это именно так. Это ведь последняя война, которую ведет Церковь. Поэтому должны присутствовать гептархи. Они не могут оказать эту честь ни единому полководцу. Они думают о будущем. Победители Фьордландии легко могут перетянуть власть Церкви или по крайней мере попытаться. Если будут присутствовать все семеро гептархов, то героев не будет. И равновесие власти будет сохранено. Боюсь, мы покинем стены Гонтабу только тогда, когда соберутся все гептархи со всей своей свитой. А это может занять не одну неделю. Готовься к тому, что скоро следующий князь Церкви потребует корабли для своих полков, поваров, палатки и домашние тапочки.
— Как ты можешь спокойно говорить об этом? — От одной мысли о подобном Лилианна вышла из себя. — Мы подарим язычникам и Другим драгоценное время для подготовки. За эту глупость сотни наших солдат расплатятся жизнью.
— Посмотри на это с другой точки зрения, сестра. Если будет один победитель язычников, то может завязаться братоубийственная война внутри Церкви, которая будет многократно превосходить резню между двумя орденами. Строй планы похода и упражняйся в терпении. И учись сражениям, которые скоро развернутся в мире.
Сначала нужно научиться обуздывать свой темперамент, трезво рассудила Лилианна. Хорошо, что есть этот старик, пусть он даже и из Древа Праха. Мишель писала ей во время осады Альдарвика, что со здоровьем у брата Игнациуса не особенно хорошо. Но он, похоже, совершенно поправился. Война в Альвенмарке в буквальном смысле слова помогла ему расцвести, и она возблагодарила Тьюреда за то, что он дал ей такого мудрого советчика.
Бесславный конец
Фингайн хотел видеть это собственными глазами. Легко было взять след Оноре в крепости Воронья Башня. Пожалуй, его проклинали больше всех в его ордене. Мауравани многое узнал о рыцаре. Ему теперь было известно даже то, что не было записано в бумагах Цитадели. Оноре был человеком исключительно бессовестным. Похоже, он не останавливался даже перед тем, чтобы убивать своих братьев по ордену, когда это было необходимо. Уничтожить его честной стрелой было бы слишком милосердно.
Фингайн провел рукой по каменной крышке саркофага. На мягком песчанике было неровными буквами выцарапано имя примарха. Даже по меркам людей это была плохая работа. Титул рыцаря не значился. Его герб был изображен на камне дешевой красной краской. Там были Дуб Крови и лев. А над ними — голова единорога. Увидев герб рыцаря впервые, он возмутился. Как может такое чудовище выбирать себе в качестве герба единорога, символ чистоты и благородной души? Но чем больше он узнавал об Оноре, тем больше начинал понимать извращенный характер того. Этот герб был очень к месту, если рассматривать его… не без задней мысли. На гербе была изображена только голова единорога. Значит, он обезглавил благородное животное. Таков Оноре! Только так и можно это рассматривать.
Фингайн принес лом, чтобы заглянуть в саркофаг. Он ожидал от Оноре любой подлости. И хотел быть уверенным до конца. Рыцарь лежал в гробу всего три дня. Говорили, что он неудачно упал и сломал себе шею на лестнице. Маураван не верил этим слухам. Это было не похоже на Оноре. Фингайн разговаривал со слугой, работавшим на кухне в доме, где поселился гептарх Жиль. Мужчина клялся всеми святыми, что не видел Оноре уже несколько недель. И, прикрыв рот рукой, шептал, что между примархом и гептархом произошла серьезная ссора. Оноре умер за день до того, как Жиль покинул припортовую крепость.
То, что его не положили в свинцовый гроб, чтобы отправить тело в Валлонкур, могло означать две вещи. Либо в гробу лежал не тот человек, либо примарх так низко пал в глазах своих братьев-рыцарей, что ему отказали в этой последней чести.
Фингайн изо всех сил оперся на лом. Саркофаг открылся с негромким скрипом. В воздухе распространился отвратительный запах. Эльф поднял фонарь, чтобы рассмотреть повнимательнее то, что там лежало. Этот мужчина явно был мертв более трех дней!
Мауравани задержал дыхание. Дешевый каменный саркофаг не был воздухонепроницаемым. На теле копошились мерзкие черви. Лицо мертвеца невозможно было опознать. Но цвет и длина волос совпадали с тем, что он знал об Оноре. Правая рука отсутствовала, обрубок зажил много месяцев назад.
Рост и общие пропорции в целом соответствовали описанию примарха. Впрочем, лежавший в гробу человек сильно отощал. Одежды его были грязными. На нем не было доспеха, только нагрудник с циничным гербом — вот и все, что ему оставили.
Фингайн поднял плату кирасы и разорвал поношенные одежды. То, что он увидел, потрясло его до глубины души. Он отвернулся. Вдохнул воздух через рот. Вот почему труп был таким худым! Мужчину тяжко пытали. Похоже, с него живьем срезали плоть и обрабатывали раны так, чтобы скорая смерть не наступила. Обеих икр не было. Других частей тоже… Должно быть, это происходило по приказу гептарха. Они чудовища, все они, эти князья Церкви. Один хуже другого!
Фингайн вынул предпоследнюю стрелу из своего колчана и положил ее рядом с трупом. Ему очень хотелось оказаться наконец в лесах на Голове Альва и навсегда повернуться к миру людей спиной. Осталось последнее.
Он положил нагрудник на место и закрыл тяжелый саркофаг. Скоро его работа будет завершена.
Бумажная война
Эрек в отчаянии смотрел на груды бумаги, возвышавшиеся на столе. В прошлом он любил посмеяться над Гисхильдой, поскольку этой частью дел всегда занималась она. Ей это нравилось, поскольку позволяло не покидать своих покоев.
Со времен возвращения из Альдарвика она избегала его как могла. Ни разу за все прошедшие с тех пор луны не лежал он с ней. Впрочем, и рыцарь все это время не показывался. Он крал сердца фьордландцев своими подвигами.
Эрек отодвинул бумаги в сторону. Когда наконец родится наследник, все изменится, думал он. Гисхильда тоже наверняка станет относиться к нему совершенно иначе.
Он и ждал часа рождения, он и сильно боялся этого. Не узнает ли он лицо рыцаря в чертах своего ребенка? И что тогда делать? Другие тоже наверняка могут заметить это.
Король выглянул в окно. Солнце стояло высоко в небе. По ту сторону крепостных стен собирали сено. Сейчас ему гораздо больше хотелось оказаться в поле с косой: честная работа и все черные мысли разлетелись бы прочь. До захода солнца это еще не случится, так сказали женщины.
Эрек вздохнул. Сейчас он не мог покинуть дворец. Ведь может статься, что ребенок родится до заката.
Роксанна часто приходила к нему в последнее время. Трижды рассказывала ему историю рождения Снорри. Вещи, которые совершенно не хотелось слышать Эреку. Наверняка она желала всего лишь успокоить его и подготовить к родам жены, но добилась прямо противоположного. То, что женщины из их рода никогда не рожают днем, — это еще самое безобидное. Может быть, все дело в том, что у Роксанны черные волосы? Может быть, черноволосые рожают детей ночью? А светловолосые — днем? Как же мало он знает обо всех этих женских делах! Ведь в его деревне считалось дурным знаком, если ребенок рождался в темное время суток. Такие озорники обладали дурным характером и плакали больше, чем дети, приходившие в этот мир при свете дня. Он подумал о том, под какой несчастливой звездой родится его сын. В стране враг. Скоро орденские рыцари пойдут на Фирнстайн. Может быть, нужно помолиться богам, чтобы это оказалась дочь. Ее можно было бы однажды выдать за князя-священнослужителя. Если рыцари ордена потеряют в этой стране слишком много людей, то, быть может, передумают и пойдут на переговоры.
Эрек задержал дыхание и прислушался. Ему послышалось или же это кричала Гисхильда? Снова стало тихо.
Он взял со стола один из листков бумаги, чтобы отвлечься. Буква за буквой продирался он через строчки. Просто невероятно, что существуют люди, которые читают ради удовольствия! Речь шла о наемнице, убитой эльфийской стрелой. Почему его обременяют подобными вещами? И какое же решение нужно принять? Похоже, эта баба подвизалась выступать на дуэлях вместо других людей. Богатые трусы любят сражаться подобным образом. Нужно издать закон, вынуждающий дуэлянтов самих держать в руках меч. Может быть, родственники какого-нибудь честного парня, которого заколола эта баба, решили отомстить и наняли убийцу? Удивляет только то, что эльфы идут на такие вещи. Если бы кентавр или кобольд, он бы не удивился. Но эльфы…
Он отложил бумагу в сторону. Подумал о фехтовальщице, которую нашли в переулке. Стрела вошла в грудь спереди. Если бы ей стреляли в спину, он, может быть, и предпринял бы что-либо. Но, в общем-то, все было честно. Мысль о залитой кровью женщине пробудила воспоминания об историях Роксанны о рождении Снорри. Если верить ей, то штурм обороняемой бреши в крепостной стене — легкая прогулка по сравнению с теми родами. Она тогда едва не умерла. Гисхильда была свидетельницей тех родов. И он знал, как страшно ей было. Насколько он ее знал, королева сейчас гораздо охотнее отправилась бы в бой. Он должен быть с ней! Но женщины не терпят мужчин поблизости от роженицы.
К счастью, с ними Морвенна. Темная, скупая на слова. Но Роксанна очень высокого мнения о ней. Королева-мать, вероятно, умерла бы, если бы в ту далекую зимнюю ночь не пришла Морвенна, чтобы помочь Снорри появиться на свет. Но мальчик умер так рано… Может быть, если ребенку на свет помогает родиться эльфийка, это приносит несчастье? Может быть, она нарушила планы богов и прогневила Лута?
Стук в дверь. Прежде чем Эрек успел что-либо сказать, дверь распахнулась. На пороге стояла служанка с окровавленными руками, не решаясь войти в комнату. Нет, это не служанка. Это повитуха. И она плакала!
— Идемте, господин. Идемте скорее!
Страх
Как больно! Она привыкла к боли, но ведь это совсем другое…
— Дыши. Дыши спокойно. — Морвенна стояла рядом, внимательно наблюдая за ней.
Гисхильда уже не могла слышать этого! Она ведь старалась, но ощущение было такое, словно из нее лез кочан капусты. Боль, а потом лица двух повитух… Она заморгала. Куда подевалась вторая повитуха?
— У нее слишком сильное кровотечение.
Кто это прошептал? Гисхильда оглядела лица вокруг. Стоявшей рядом повитухе было страшно. Почему она не может взять себя в руки?
Вот опять. Она закричала. Такое ощущение, что ее вот-вот разорвет.
— Она слишком сильная. Она раздавит ребенка во время родов.
Это Морвенна! Она узнала акцент эльфийки. Каждый раз, когда она смотрела на кого-то, все замолкали. Или шептались. «Но ведь у меня со слухом все в порядке, — зло подумала Гисхильда. — Я очень хорошо слышу, что они говорят!»
Боль вернулась. Женщина выгнулась дугой. Закричала.
Внезапно рядом возник Эрек. Склонился над ней. Он смотрел на нее, улыбаясь. Он был единственным здесь, кто улыбался. Погладил ее лоб.
— У тебя получится, — уверенно произнес он. — Ты побеждала и не в таких сражениях.
На глаза Гисхильды навернулись слезы. Она не хотела плакать, Но поделать с собой не могла ничего.
Теперь он взял ее за руку.
— Я с тобой.
Гисхильде показалось, будто она падает. Она не боролась с этим. Слишком слабой она себя чувствовала. Над ней склонилась Морвенна. Эльфийка коснулась ее живота. Одна из повитух подняла полотенце, чтобы она не видела, что с ней делают. Она испуганно взглянула на Эрека. Он излучал уверенность, которая была лучше тысяч слов. Один его вид придал ей сил. Он — ее судьба. И он хороший муж. Нужно лучше обращаться с ним, быть ласковее. Он так часто помогал ей. Где, интересно, Люк? Пустят ли его к ней? Вероятно, это будет решать Эрек. Она скучала по Люку, по его объятиям… Но нельзя просить Эрека, чтобы он впустил ее рыцаря. Не теперь. Нет, никогда! Нужно лучше обращаться со своим мужем…
Внезапно она услышала крик. Какой-то крякающий. Сначала слабый, потом решительнее.
Она увидела, как судорожно сглотнул Эрек. Его глаза влажно блестели. Он сжал ее руку.
— Ты сделала это! У нас сын!
Гисхильда попыталась подняться, чтобы посмотреть на ребенка, но была слишком слаба и не смогла поднять даже голову. Они уносят ребенка! Что происходит?
— Они купают его, — спокойно произнес Эрек, словно прочтя ее мысли.
Убрал с ее лица мокрые от пота пряди волос. Наверное, она ужасно выглядит. И, несмотря на это, он смотрел на нее, преисполненный светлой любви. Она отвела взгляд. Она не заслужила его.
Морвенна вернулась к ней.
— Если не считать ушей, то это воистину красивый ребенок. — Она протянула ей маленький сверток.
Гисхильда впервые услышала шутку из уст мрачной эльфийки.
Королева взяла ребенка на руки. Лицо у него было совсем красное. Глаза открыты. Один смотрел на нее, второй — куда-то в потолок.
— Он здоров?
Морвенна негромко рассмеялась.
— Не переживай. С новорожденными такое часто бывает. Это может длиться несколько дней. Им еще нужно учиться смотреть обоими глазами в одну точку. — Она посмотрела на Эрека. — Он похож на тебя, король. Надеюсь, он будет немного красивее.
Эрек рассмеялся. И Гисхильда услышала в его смехе отчетливое облегчение. Наконец-то все позади! Она смотрела на их сына. В нем действительно было что-то от Эрека. На глаза снова навернулись слезы. Она просто ничего не могла с собой поделать. Нельзя испытывать разочарование! На протяжении всей беременности она убеждала себя, что это ребенок Люка растет в ее утробе. Она думала о времени, проведенном на озере Отраженных Облаков. Она была так уверена, что ребенок был зачат в те дни!
— Не нужно больше плакать, — тепло произнес Эрек. — Все позади. И ты сражалась храбро. Как в битве!
Она смотрела на него сквозь пелену слез. И ей стало стыдно. Он даже не догадывался, отчего она плачет. Или ведет себя настолько по-рыцарски, что просто делает вид? Он снова удивил ее. Хороший муж.
— Можно мне тоже посмотреть на внука? — На постель рядом с ней опустилась Роксанна.
За последние месяцы мать сильно постарела. Ее черные волосы пронизывали седые пряди. Она взяла ребенка на руки и прижала к себе.
— Нужно назвать его Снорри, как твоего брата. Снорри Эрексон. Хорошее имя!
Гисхильда удивленно посмотрела на мужа. Она любила своего младшего брата. Но ему не повезло в жизни. Разумно ли называть малыша так?
— Чудесная идея! — согласилась Роксанна, прежде чем Гисхильда успела что-либо сказать. — Снорри Эрексон! — Она принялась укачивать ребенка. — Имя воина. Когда-нибудь ты станешь важным человеком, совсем как твой отец.
Гисхильда видела, как приятно было Эреку слышать слова ее матери. И она не возразила ничего по поводу имени. Это не сын Люка. Так что пусть решают они.
— А сейчас матери нужен покой! — произнесла Морвенна тоном, не терпящим возражений. — Во время родов она потеряла много крови. Ей нужно поспать, чтобы снова набраться сил.
Она потеряла много крови? Страх снова вернулся. Вот почему она так слаба!
— Не переживай, дочь человеческая! Я присмотрю за тобой. Я долго ждала, прежде чем вмешаться. Может быть, слишком долго… Всегда лучше, когда мать производит дитя на свет своими силами. Но не переживай. Все в порядке.
Ратный червь
— Эта проклятая труба будет стоить нам жизни! — ругался Аппанасиос.
— Я хочу посмотреть, что происходит там, внизу, — возразил Люк, не теряя спокойствия.
Он рассматривал знамя маленькой флотилии, поднимавшейся по фьорду. На палубах кораблей кишмя кишели аркебузиры. Они служили фланговой защитой для ратного червя. Вторая, меньшая группа галер виднелась примерно в двух милях к северу, выступая в качестве головного отряда.
— Неужели лучше, когда видишь их в большем размере? — Кентавр нервно охлестывал себя хвостом.
Что-то кольнуло Люка в спину. Он заморгал. Проклятые комары. Господь не дает ничего, не требуя платы. Фьордландия летом была прекрасна. Здесь, у Гонтабу, горы совсем недалеко от воды. Перед ними простирались луга и холмистая, поросшая лесом местность. Город на горизонте окружали небольшие поля. Небо было цвета голубоватой стали. В воздухе витал аромат сосен и свежескошенного сена. Это был бы идеальный день и чудесный пейзаж, если бы не проклятые комары. Они такие маленькие, что их почти не видно. А их жажда крови просто ненасытна. Как-то вечером Люк насчитал на своей коже девяносто семь укусов. И это только в тех местах, которые он мог видеть!
— Тебе стоит натереться соленой водой, — произнес Аппанасиос. — Больше ничего не помогает.
«Или, может быть, конским навозом», — подумал Люк. Его товарища, на удивление, комары щадили. И он никогда ничем не натирался.
— Тебе следовало бы отнестись к предупреждению Фенрила серьезнее.
Люк не думал о том, чтобы сложить подзорную трубу. Эльф предупреждал их, что иногда солнечные блики на полированной линзе подзорной трубы видны на расстоянии. Люк выкрасил трубу в черный цвет, чтобы она была менее заметна. Но с линзой ничего нельзя было поделать. Может быть, можно завесить ее тонким лоскутком ткани?
— Ты видишь это там, внизу?
— Да, — устало пробормотал он.
Он заметил разведчиков. Отряды конных аркебузиров регулярно патрулировали оба берега фьорда. С каждым днем их становилось все больше. И с каждым днем они отваживались заходить все дальше и дальше в холмы.
Но Люк продолжал наблюдать за войском Церкви. Он хотел видеть все, а для этого ему нужна была подзорная труба! У Фенрила, похоже, орлиные глаза. И вообще он временами похож на птицу. Аппанасиосу же, напротив, достаточно было беглого взгляда. Кентавр вообще не хотел точно знать, сколько полков и конных эскадронов маршируют внизу. Или сколько орудий везут в обозе. Одного-единственного взгляда на ратного червя было достаточно для того, чтобы понять, что численное превосходство просто сокрушительно. В поле эту армию не победить!
Время от времени Брандакс посылал нескольких черноспинных орлов, с кобольдами на спине, покружить над войском. Как и годы назад, в бою за Цитадель, они сбрасывали стальные болты, пробивавшие шлемы и доспехи с такой легкостью, словно они были из бумаги. Это помогало кобольдам внести беспорядок в маршевую колонну. Но остановить войско таким образом было невозможно. Это были словно комариные укусы. И Люку такой стиль борьбы казался крайне нерыцарским.
Группа людей спешила к берегу фьорда. Юноша развернул трубу. Одетые в голубые рясы священнослужители сопровождали несколько семей. Была с ними и группа солдат с пиками и аркебузами. Но они держались в стороне от остальных.
Один из
священнослужителей забрел во фьорд по бедра. За ним последовала женщина. Когда она оказалась перед ним, он окунул ее головой в воду. Теперь она принадлежала к числу огромной паствы Церкви Тьюреда. Люк радовался тому, что посвящаются женщины и мужчины из всех деревень. Каждый, кто переходил на сторону Церкви Тьюреда, получал гарантии того, что его имущество не тронут. Кроме того, существовала премия в три золотых для каждой головы, опускавшейся во фьорд. Золото выдавали главе семьи.
Церковь училась на ошибках, допущенных в Друсне. Она обращалась с жителями Фьордландии строго, но справедливо. Вчера вечером Люк наблюдал за тем, как на большом дубе на берегу фьорда вздернули мародера. За процессом наблюдали несколько полков.
Люк хлопнул себя по щеке. Проклятые комары!
— Много перебежчиков, — проворчал Аппанасиос. — Трусы!
«Тот, кто уходит с дороги этого ратного червя, вовсе не трус, — подумал Люк. — Он просто поступает единственно разумным образом».
Месяц назад город покинули первые группы рабочих. Тогда их было всего несколько сотен. Они корчевали деревья, срывали покрытие дорог и стаскивали песок и щебень. Они строили мощеную дорогу шириной в пять шагов. Передовые группы рабочих уже отодвинулись на несколько миль от города.
Все внизу происходило с точным расчетом. Войско продвигалось вперед очень медленно, проходя в день не более двух миль. И из ворот Гонтабу все время выходили новые и новые полки. Это было невероятно. Пугающе!
Только вчера в гавани бросили якорь семнадцать больших кораблей. Маленькие береговые парусники Люк даже не считал. В гавани тоже шло строительство. Строились новые причалы и склады. За крепостными стенами за зиму были построены два кирпичных завода, большая лесопилка и перестроены некоторые ремесленные мастерские. Люк знал, что все там, внизу, каким-либо образом связано с войной. Но вселение церковных войск обогащало жителей города. Люк сам там пару раз был и видел все своими собственными глазами. Солдаты платили за все, и платили хорошо.
Только немногие фьордландцы ушли на север, чтобы искать защиты за стенами Фирнстайна. Тот, кто видел ратного червя, понимал, что ничто и никто не сможет остановить эту армию. Люк долго не понимал, почему орденские рыцари не начали наступление еще весной. Но теперь все было ясно. Церковь демонстрировала сталь. Всю свою огромную мощь. А потом демонстрировала золото.
Об орлах и уборных
— Там, впереди, я вижу Лилианну. Приведи ее ко мне!
Молодой адъютант послушно бросился вперед, чтобы забрать рыцаря Древа Крови из окружения капитанов. Она избегает его, это Жиль понимал. Но сегодня он не станет сердиться, решил гептарх. Он пребывал в таком прекрасном расположении духа, что испортить его не могли даже надоедливые комары. Страна ему нравилась. Он не совсем выздоровел, но ему было значительно лучше, чем во время пребывания в Вороньей Башне. Было просто поразительно, какой мощью располагает Церковь. Находиться самому в гуще событий — совсем не то, что получать в Анискансе депеши о ходе войны. Здесь он видел власть своими собственными глазами.
По новой дороге постоянно маршировали полки. Куда ни кинуть оком, повсюду только солдаты и священнослужители. И люди здесь положительно настроены по отношению к Церкви. Просто любо-дорого глядеть, как они причащаются во фьорде! Конечно, Жиль сознавал, что втайне они продолжают молиться своим богам. У Церкви многолетний опыт миссионерства. Обычно сменялось два, а то и три поколения, прежде чем последние языческие обычаи полностью исчезали или переплетались с Церковью благодаря культу мученичества. Но Фьордландия была на верном пути.
К сожалению, пока никто не оказывал сопротивления. Иногда разведчики обеих сторон сталкивались в короткой схватке, но эти бои проходили в лесах или ущельях, где ничего нельзя было разглядеть. А Жиль так радовался возможности надеть доспехи и отправиться в бой. Он никогда не делал этого раньше. Он знал о войне по книгам и депешам своих конных связных.
Он с некоторой грустью посмотрел на вешалку для доспехов, стоявшую рядом с карточным столом. Ювелирной работы шлем и тонкий нагрудник — больше таскать с собой он не мог. В конце концов, он не собирался сражаться в первом ряду, где существовала серьезная опасность. Это можно предоставить молодым. А его место — холм полководцев, с которого распоряжались войсками командиры в развевающихся на ветру плащах. Этот день еще наступит, утешал себя он. Когда-нибудь эти чертовы язычники прекратят прятаться.
Лилианна ступила под балдахин. На ней была рубашка, коричневые кожаные брюки и высокие сапоги. Едва достигающие плеч волосы распущены. На ней не было никаких доспехов, даже набрюшника, доказывавшего ее ранг офицера. Эта женщина-рыцарь от Древа Крови слишком фривольна, подумал гептарх. Нужно будет что-нибудь предпринять против этого, когда война будет закончена. Не подобает женщине разгуливать в таком виде. И особенно следовало уделять внимание своему внешнему виду, будучи полководцем. В конце концов, она должна подавать пример своим ребятам и не подстрекать таким распутным поведением простых солдат к вольным поступкам. Иначе войско скоро будет выглядеть, как кучка бродяг!
Он указал на дубовые доски в два дюйма толщиной, скрытые под тканью балдахина, чтобы они не были видны с воздуха.
— Что ты собираешься предпринять против орлов, сестра? Мне хотелось бы передвигаться свободно.
Комтурша указала на большую крытую повозку, стоявшую неподалеку на пастбище.
— Под брезентом спрятан фальконет, небольшая серпентина с длинным вытянутым стволом. Она стреляет пулями меньше куриного яйца. Дно повозки особым образом укреплено, а над фальконетом мы сконструировали лафет, позволяющий поднимать ствол вверх под большим углом. К сожалению, в данный момент у нас всего семь таких орудий. Зимой я приказала укрепить шестьдесят повозок для их установки. Если Мишель справится со своей миссией в Валлонкуре, то привезет порядка шестидесяти орудий из арсеналов Змеиной лощины. Они пригодятся также во время осад, поскольку стреляют очень точно.
Жиль был впечатлен. Хоть эта комтурша и одевается, как шлюха, но полководец она опытный и умелый, это вне всякого сомнения.
— А фальконеты, они что, способны снять орла с неба?
— Непременно, брат. Хотя их нужно применять в большом количестве, чтобы добиться успеха, поскольку в быстро движущуюся цель, такую как птица, попасть очень трудно.
Гептарх кивнул, словно был очень хорошо знаком с военными тонкостями.
— Я весьма доволен твоей работой, сестра. Чем ты занималась, когда я потревожил тебя?
Она самодовольно улыбнулась.
— Указывала некоторым командирам, где вырыть выгребные ямы.
Сначала Жиль счел это шуткой, но она ничего больше не объяснила.
— Выгребные ямы… — Ему с трудом удалось сохранить спокойствие.
Он был почти уверен, что она дурачит его. У нее бойцовский дух, это он замечал и во время предыдущих встреч.
Очевидно, ей доставляло удовольствие обманывать его. К счастью, адъютант был единственным свидетелем их разговора.
— Вот как, выгребные ямы, — снова повторил он.
— В данный момент выгребные ямы имеют для нас большее значения, чем фальконеты, — небрежным тоном произнесла она. — Не знаю, задумывался ли ты когда-либо о том, какую огромную гору фекалий оставляет в каждой долине войско, подобное этому.
— Признаюсь, я очень редко задумываюсь об испражнениях солдат, — холодно ответил он.
— Вот почему этим занимаюсь я. Выкопать достаточно выгребных ям в таких местах, чтобы они не испортили питьевую воду, — очень важная задача. Еще не дойдя до Фирнстайна, мы можем потерять четверть войска из-за холеры и прочих гадостей, если тщательно не спланировать все. Столько вреда орлы не нанесут нам даже за год, хотя я признаю, что для морали воинов очень плохо, когда они так беззащитны перед атаками врага, от которого нельзя защититься.
— Холера…
Впервые за последнее время Жиль задумался над тем, разумно ли было присоединиться к походу. О военных делах он знал мало, но в болезнях внутренностей разбирался. Вспышка холеры унесет тысячи жизней. И первыми умрут дети, старики и слабые.
— Теперь я спокоен, потому что у меня такой старательный полководец. Пожалуйста, извини, что помешал тебе заниматься делами из-за своего неуемного любопытства. Больше я тебя не буду задерживать.
Она поклонилась и удалилась. Жиль хорошо представлял себе, что она думает о нем. Для этого похода она еще понадобится. А потом нужно будет подыскать ей отдаленное комтурство. Место, где много неприятностей и мало солдат, которыми можно распоряжаться. Если в мирное время ей станет скучно, то это будет опасно. Ей недостает дипломатичности. А для запутанных интриг, которые были повседневностью в Анискансе, она явно не создана. Однако он знал, что солдаты очень чтят ее. Даже рыцари Древа Праха все больше и больше проникаются к ней расположением — так сообщали его шпионы. После окончания войны ее нужно будет лишить командования!
Булавочные уколы
Люк пригнулся, когда рявкнул пистолет с поворотным затвором. Пламя из ствола орудия опалило ему щеку. Он ударил кучера гардой тяжелого меча по лицу и сбросил его с козел.
Мужчина скатился в придорожную канаву и закрыл голову обеими руками. Люк перебрался из седла на козлы. Придержал свою лошадь и заглянул под брезент. Бочонки с порохом!
— Быстрее! — крикнул ему Аппанасиос. — Проклятье, быстрее же!
Люк слышал далекий грохот подков. Снял латунную капсулу со своей перевязи и взмолился, чтобы затяжной дождь не погасил скрытый толстый фитиль.
Поспешно пробил кинжалом крышку первого бочонка и вынул запальный шнур из-за пояса. Просунул шнур в щелку в деревянной крышке, подул на толстый фитиль и поднес его к запальному шнуру. Зашипев, огонь пробудился к жизни.
Люк поторопился сойти с тяжелой повозки. Аппанасиос держал в поводу его лошадь.
Юноша перепрыгнул с козел в седло. Пистольеры противника были на расстоянии сотни шагов. Один из кентавров выстрелил из аркебузы, но безрезультатно.
— Отходим! — крикнул Аппанасиос.
Маленький отряд повернул. Горело пять из шести повозок. Люк плотно прижался к шее своего жеребца. Они понеслись к светлому пролеску. Часть пистольеров свернула с дороги, чтобы преследовать их. Остальные направлялись к колонне из повозок.
Кучер, которого столкнул Люк, побежал к всадникам, яростно размахивая руками. Мощный взрыв перекрыл его крики.
Жеребец Люка отпрянул. Их накрыла волна горячего воздуха. На рощицу впереди посыпались деревянные щепки. Один из кентавров споткнулся. Хромая, снова поднялся на ноги. Его левая передняя нога была сломана под коленом. Он достал два пистолета и остался встречать преследователей.
Люк выругался. Помочь кентавру было невозможно. Хотя колонна разделилась, преследователей по-прежнему было в пять раз больше, чем их. И у врагов были отдохнувшие лошади.
Они неслись в лес. Голые ветви хлестали Люка по лицу. Позади он услышал два выстрела. За ними последовали еще. Люк снова выругался. Вот уже сколько недель они только и делают, что убегают. Когда бы они ни напали на отряд снабжения, вражеские патрули оказывались неподалеку. У них не оставалось времени. Все заканчивалось безжалостной травлей. Любая попытка стоила крови.
Они пересекли длинную поляну и собрались у трех тисов, как и договаривались. Люк снял с перевязи пороховой картуш и поспешно перезарядил оба своих седельных пистолета. Едва он опустил шомпол в дуло, на другом конце поляны появился первый пистольер.
Люк вставил пулю в ствол и затолкал ее. Поспешно натянул ключом поворотный затвор. Затем добавил на полку щепотку мелкого затравочного пороха. Он попытался закрыть полку рукой от дождя и быстро захлопнул крышку.
Враги уже в центре поляны. Еще двадцать шагов, а то и меньше.
Люк поднял пистолет. Он держал его несколько наискось, целясь в грудь всадника. Его указательный палец согнулся. Стальное колесо чиркнуло по пириту. Выстрела не последовало. Времени опускать пистолет в кобуру не было. Он просто бросил его. Тонкий кожаный ремешок соединял пистолет с ушком на его нагруднике. Поэтому оружие не упало в грязь и только немного мешало.
Некоторым кентаврам повезло меньше. Их орудия воспламенились. Свинец ударился о сталь. Над головами убегавших свистели болты. Раздались еще выстрелы.
Некоторые всадники из первого ряда пикинеров упали.
— Атакуем! — крикнул Аппанасиос, устремляясь навстречу всадникам.
Люк пришпорил своего жеребца. Всего три удара сердца спустя он был в гуще битвы. Удар разбил забрало его шлема и оцарапал щеку. Его прямой выпад был нацелен в уязвимое место между бувигером и шлемом. Рука его противника бессильно обвисла, тяжелый меч вывалился.
Пуля отскочила от наплечника Люка. Перед ним появился всадник с вороньим клювом. Шип оружия сверкал под дождем.
Люк отклонил удар при помощи выпада слева. Жеребец юноши заржал. Кровь текла по его шее. В пылу боя чей-то клинок отрубил животному кончик правого уха.
Сигнал горна отозвал пистольеров назад, к опушке леса.
— Рассыпаться! — приказал и Аппанасиос.
Группа всадников разделилась. Одинокие болты летели на рыцарей Церкви.
Кентавры снова собрались под тремя тисами. С ветвей спустились кобольды. Каждый из человекоконей взял на спину по одному.
Один из малышей помахал Люку со своего каната. Рыцарь протянул ему руку. Смирт, так его звали. Хотя кобольд был меньше ребенка, он нагонял на Люка страх. У него были холодные глаза, как и у большинства представителей его народа. Эти кобольды вернулись в Альвенмарк лишь несколько дней назад. Отряд называл себя паучками. Почему, Люк не знал.
Смирт уселся в седло позади него. Пристегнул арбалет к спине. На боку у него был тяжелый кошель. Из-за пояса торчали несколько коротких, странно изогнутых ножей.
— Отвези меня в безопасное место, эльфийский рыцарь! Я видел, как ты парировал удар меча своим шлемом. Очень ловко. Любому другому это стоило бы головы. Но говорят, что тебе невероятно везет. Мне тоже. Я родился в рубашке.
Люк удивленно посмотрел на маленького воина.
— Я тоже.
— Ну, тогда с нами ничего не случится.
Почему-то голос кобольда звучал насмешливо. Он позволяет себе шутить? Но откуда ему знать о рубашке? Кроме Гисхильды он рассказывал об этом только Леону. Старый примарх давным-давно мертв, и его знание погребено глубоко в архивах Цитадели. Каким образом Смирт мог попасть туда? Совершенно исключено!
— Отступаем! — Князь кентавров указал на лес.
Пистольеры еще не перестроились. И не осталось сюрпризов, которые помогли бы отразить атаку.
Кентавры неслись напролом в безрассудно смелом темпе. Они следовали по ущелью, по густому дубовому лесу. Вскоре преследователи сбились со следа. Но Аппанасиос не дал им даже короткой передышки. Запутанными тропами кентаврийский князь вел к Фирнстайну.
Фьорд был перекрыт галерами. На обоих берегах стояли большие военные лагеря. Уже начали копать рвы и орудийные позиции. В яблочных садах — бивуаки аркебузиров из Искендрии. Полки из всех провинций ордена присоединились к гигантскому ратному червю. Казалось, весь мир шел на штурм Фирнстайна. И это было только начало. Люк слишком хорошо знал, что здесь только арьергард войска. Подвижной состав осадных орудий стоял еще в Хонигсвальде, в полудне пути к югу от Фирнстайна. Тяжелые орудия грузили на корабли, потому что потребуется еще несколько недель на то, чтобы проложить дорогу по каменистой местности верхнего фьорда.
— Где мы будем прорываться? — спросил Смирт.
Люк пожал плечами. Это всегда решал Аппанасиос.
— Возьмем искендрийцев, — сообщил князь человекоконей.
— Но ведь мы там уже сегодня утром… — напомнил Смирт.
— Вот именно. Мы еще никогда не атаковали один и тот же отряд дважды за один день. Они будут чувствовать себя в полной безопасности. Кроме того, это аркебузиры. В такую погоду порох у них будет мокрый.
Люк озадаченно огляделся по сторонам. Сумерки быстро превращались в ночь. Нужно перебраться через стену из песчаника. Узкие тропы между яблоневыми садами были забаррикадированы или строго охранялись.
Люк тяжело вздохнул.
— Страшно? — спросил Смирт.
Рыцарь кивнул.
— Я тоже не люблю сражаться таким образом.
Аппанасиос повел их в тени кромки леса вплотную к садам.
Мягкий грунт заглушал стук подков. На этот раз не было окрика или сигнала горна. Ничего, что могло бы переполошить войска. Отряд кентавров сорвался с места мгновенно.
Руки Люка дрожали. Его конь перепрыгнул через первую стену. То был прыжок в неизвестность, потому что не видно было, что происходит с другой стороны. Яблоневые сады были разбиты на горных склонах. До самого Фирнстайна они спускались все ниже и ниже.
Дождь хлестнул Люка по лицу. Конь приземлился уверенно. Кентавр рядом с ним поскользнулся на мокрой траве, но снова обрел равновесие.
Раздался предупредительный выстрел. Искендрийцы повскакивали от своих костров. На них были длинные серые плащи. И им не очень-то хотелось вставать на пути у человекоконей.
Раздались одиночные выстрелы.
Конь Люка снова прыгнул. Рыцарь почувствовал, как Смирт уцепился за его накидку.
Следующая стена. Кентавр рядом исчез. Люк не оглядывался назад. Он смотрел только на город и молился. Фирнстайн был прекрасен. В эту ночь был Праздник Яблок, и эльфы воспользовались своей силой для того, чтобы сделать зрелище незабываемым. В узких переулках летали огоньки. И, казалось, гигантская накидка не дает дождю пролиться на город. До самых яблоневых садов долетал аромат жаркого и молодого вина.
Конь снова прыгнул.
Еще четыре каменные стены и ужасно широкий луг, на котором им могут стрелять в спину, а потом они доберутся до безопасных земляных укреплений.
Честный обманщик
Оргрим следил за разговором вполуха. Король троллей размышлял о Нахтцинне. Как долго он был связан со скальной крепостью на севере Фьордландии. Душегуб Фародин когда-то убил там одну из его прежних инкарнаций. Там умерла его семья. Но с темной крепостью было связано и много теплых воспоминаний. Воспоминаний о долгой охоте, разгульных пирах и славных битвах. Он чувствовал там себя дома больше, чем в Снайвамарке. А теперь эта земля потеряна навеки. Было бы глупо отметать совет Эмерелль. Все возвращались назад, в Альвенмарк! Так много всего изменилось. Совсем не в духе эльфов. Они, кто мог жить почти вечно, предпочитали медленные перемены. Но сыны человеческие заставили их приспособиться к сердцебиению своего мира. То был ритм яростного, дикого сердца. Оргрим многое повидал на своем веку. В отличие от остальных троллей, смерть не искала его. Как и Сканга, он давно уже перешагнул отмерянный троллям век. Но за все эти столетия он не видел войска, подобного войску Церкви. Оно было словно стихия. Сильное течение, сносящее все, что становилось у него на пути.
Все города на фьорде сдались. И только Фирнстайн — нет. Оргрим хорошо помнил эту землю разоренной в эльфийскую зиму. На этот раз вреда получилось гораздо меньше. Разрушен был только Альдарвик. И парочка полей, по которым прошло слишком много воинов.
Тролль посмотрел на Олловейна. Эльфийский князь тоже, похоже, предавался своим мыслям. Интересно, что подвигло его на предательство Эмерелль? Его, вернейшего из верных?
В животе у Оргрима заурчало. Он выглянул в крошечное окно. Праздник Яблок уже начался. Король был голоден! Нетерпеливо посмотрел на королеву и блестящего рыцаря. Они говорили и говорили. Хотя говорить было почти что не о чем! Они говорили на южном диалекте, который Оргрим понимал с трудом. Что-то вроде того, что в бою они все время держались за одну цепь. И поймали при этом серебряного льва. Он не совсем разобрал. Они говорили слишком быстро. Потом они говорили о мертвых серебряных львах. Оргрим и не знал, что королева — заядлая охотница.
Наконец они, похоже, наговорились.
— На послезавтра брат Жоакино обещал нам перемирие, — сказала Гисхильда. Она казалась очень взволнованной. — Они не станут препятствовать уходу беженцев и жителей города. Гептархи также желают, чтобы население Фирнстайна покинуло поле боя прежде, чем начнется обстрел.
Олловейн коротко поблагодарил рыцаря.
Гисхильда вывела гостя на улицу, где его ждал эскорт.
— Как можно называть братом заклятого врага? — сказал Оргрим. — Они все ненормальные, эти люди. И королева в том числе.
— Они воспитывались вместе. Даже война не в силах разорвать эти узы.
— Весьма странный образ мышления! Тот, кто приходит в мою страну с мечом в руках, собираясь отнять ее у меня, тот враг мне! И не важно, что мы там вместе раньше делали.
Оргрим видел в окно, как королева прощалась с рыцарем долгим рукопожатием. Аппанасиос и его банда четвероногих головорезов возвращались с вылазки. Выглядели они сильно помятыми. Еще один безумец! Церковники собрали слишком много войск вокруг города, чтобы отваживаться на подобные вещи!
— Ты рассказывал королеве о своих планах, эльф?
— Нет. До сих пор о них знаем только мы двое. И Сахандан. Смирт привел лутиншу. Она очень одаренная. Она откроет звезду альвов.
Оргрим кивнул.
— Я так и подумал, что ты не попросишь о помощи в своем грязном деле ни единого эльфа. А Гисхильда? Разве ты не должен был сказать ей…
— Нет. Она думает, что мы отведем ее людей в Нахтцинну. Лучше оставить ее в неведении. Если бы она знала правду, то, вероятно, стала бы колебаться. Да и я думаю, что большинство людей побоялись бы идти в Альвенмарк. Они очень суеверны.
— Можно посмотреть на это с такой точки зрения, что ты уводишь у Гисхильды пару тысяч ее подданных. Радости от этого не будет. Как только они окажутся в безопасности, то поймут, что ты привел их не в Нахтцинну.
Олловейн улыбнулся.
— Никто из них никогда прежде не видел Нахтцинну. Мы приведем их на неприветливую, холодную землю. Они ведь именно таким образом и представляют себе твое княжество на севере. Если я скажу им, что они прибыли в Нахтцинну, то они поверят.
Все это Оргриму не нравилось. Он оставил бы Олловейна в покое, ведь, в конце концов, они заключили пакт. Но от всего этого у короля болела голова.
— Эмерелль заметит. Сканга говорит, что чувствует, когда много существ проходят тропами альвов.
— Но в твоем королевстве у нее нет власти.
Оргрим вздохнул. Голод исчез, словно его и не было. Все это слишком запутанно! Он пожалел, что так глубоко увяз в этих эльфийских интригах.
— Надеюсь, королева вспомнит о том, что не имеет власти в моей стране.
— Да что она сделает? — протянул Олловейн. — Отошлет сынов и дочерей человеческих обратно? Тут больше нет места для них. Все, кто находится здесь, сделали выбор не в пользу Тьюреда. Для них нет иного пути. Я помог им в принятии тяжелого решения. Как ты думаешь, стоит ли им ждать милостей от нового правителя?
— А стоит ли им ждать милости от Эмерелль? — возразил тролль. — Ты ведь знаешь ее лучше, чем кто-либо другой.
— Эмерелль не осмелится вмешиваться в твои дела.
Тролль сжал кулаки, затем медленно разжал. Сканга предупреждала его, чтобы он не шел на эту сделку. Но ему нравилось бодаться с королевой. И если сыны человеческие останутся здесь, то могут рассчитывать только на смерть. Он бросил взгляд на улицу. Пока они еще танцуют и веселятся. Но это пляска смерти.
На Январском утесе
Жиль прислушался к шороху дождя, барабанившего по крыше палатки. Он покинул Хоннигсвальд, не привлекая к себе особого внимания. Его сердце стучало так сильно, что было даже больно. В левой руке он чувствовал легкую колющую боль. Сегодня лейб-медик его еще не осматривал. Наверное, было глупо настаивать на том, чтобы подняться на гору на своих двоих.
Лейла, его личный гвардеец, не спускала с него глаз. Она недолюбливала его худощавого рыжеволосого лейб-медика. Вероятно, она давно уже раскусила подлог, несмотря на бороду и длинные, старательно выкрашенные волосы.
— Сними брезент! — приказал он фехтовальщице. — Я хочу видеть это.
— Вас могут обнаружить, господин.
— Нет, я так не думаю. Полевые командиры разбили дюжины таких палаток, как эта. И поверь мне, сегодня они будут заниматься совершенно другими вещами, а не поисками человека, который, как предполагается, еще находится в… Как там называется эта дыра?
— Хоннигсвальд, — произнес лейб-медик.
— Да. Хоннигсвальд! Который, как полагают, еще находится в Хоннигсвальде. Я хочу своими глазами посмотреть, как это происходит.
Лейла повиновалась приказу. Палатка стояла на середине утеса, сразу над группой деревьев. На значительном расстоянии от дороги, по которой пойдут беженцы.
Жиль испытывал возвышенное чувство, подобное тому, когда его, самого младшего князя Церкви, удостоили сана гептарха. С тех пор прошло более тридцати лет. А сегодня — такой день, о котором будут говорить еще три столетия спустя. С тех пор как он понял, что стоит за странными убийствами некоторых предводителей Нового Рыцарства, он принялся планировать этот день. Эльфы думают, что смогут помешать ему исцелиться! Эти стрелы с именами… Неприкрытая угроза! Сначала это озадачило его. Но потом стало ясно, что они искали и убивали тех, кто, как и Оноре, обладал силой чудесного исцеления. Они хотят помешать тому, чтобы он, Жиль де Монткальм, самый могущественный из гептархов, был избавлен от мучительного страдания. Они хотят, чтобы он самым жалким образом подох. Но он обманул их! Так же как его близкий друг, брат Шарль, который был некогда эрц-регентом Друсны, обманул эльфов и шестерых остальных гептархов, похоронив в Анискансе со всеми почестями подложную принцессу Гисхильду.
Они спрятали Оноре и инсценировали его смерть. А поскольку братья по ордену ненавидели бывшего примарха, то никто не задавал вопросов. Но не нужно терять бдительность. Оноре слишком ценен! В отношении того, что касается его чудесной силы исцеления, он не солгал. В этой дикой, пропитанной языческой магией земле Господь благословил его, исцелив Жиля от ежедневных страданий. Убрал небольшую подагру, пришедшую с возрастом. Впрочем, болезнь была исцелена неглубоко. Им нужно было ждать этого дня.
Жиль приказал подать подзорную трубу. Она просто отвратительна, эта столица язычников. Лишена какой бы то ни было элегантности. В предместьях дома построены из дерева. Одна большая навозная куча. Она не стоит того, чтобы проливать много крови. И тем не менее они думают, что именно этот город и является целью похода.
В лесах по другую строну Январского утеса стояли наготове двадцать эскадронов всадников. И пять лучших полков пикинеров и аркебузиров тоже прятались там. Еще несколько отрядов выступило из Хоннигсвальда этой ночью. Фьорд был перекрыт маленьким флотом, состоящий из галер. Все было продумано.
Жиль окинул взглядом крепостные сооружения язычников. Они потратили немало сил на то, чтобы окопаться. Это нужно признать. Он смотрел на жалкий поток беженцев, тронувшихся в путь. Из-за пелены дождя, проливавшегося над фьордом, он видел нечетко. Почему они свернули с дороги?
Неподалеку от городских стен вспыхнул яркий свет.
Лейб-медик выругался.
— Что там происходит? Ты сказал, что здесь, на утесе, между стоящими камнями, и находятся магические врата! — Жиль привстал в кресле. Настроил подзорную трубу. — Они входят под светящуюся арку, переливающуюся всеми цветами радуги, и исчезают.
— Это новые ворота!
Жиль подавил гнев. Ему не нравилось, когда его неправильно информировали.
— Начинай свою работу.
— Не получится. Ворота слишком далеко. Мне не дотянуться!
Охотнее всего Жиль разбил бы тяжелую латунную подзорную трубу об голову Оноре.
— Так вперед! Чего же мы еще стоим? Нам нужно подойти ближе!
У радужных ворот
Люк побаивался маленькой женщины-лисы. Она открыла врата, через которые он вместе с Гисхильдой и выжившими в Альдарвике вернулся домой. Но на этот раз они должны были выйти в другом месте. В Нахтцинну, крепость троллей далеко на севере. Говорили, там достаточно припасов. Продуктов, мелких щепок и рыбьего жира для ламп, которые освещали бы долгую зимнюю ночь, было заготовлено достаточно. Сам Олловейн говорил, что был там и осмотрел лагерь. Полководцу эльфов Люк верил, как никому другому. Но что думать о женщине, которая ростом меньше ребенка и с лисьей головой на плечах?
Молодой рыцарь своими глазами видел, как по ее приказу из недр земли вырвался свет. Как вибрирующие змеи при помощи волшебства образовали врата. За ними над черной пропастью вилась золотая тропа.
Люк знал, что у них не было иного выбора, кроме как довериться женщине-лисе. И все, кто проходил в ворота, тоже знали это. На лицах многих он видел страх и сомнения. Многие крепко сжимали амулеты, входя под зачарованную арку. Слезы лились рекой. У него сердце разрывалось от этого зрелища. Но они не могли остаться. Когда мортиры начнут обстрел, защитить их не сможет уже никто. Эти низкие орудия с направленными в небо стволами выстреливали свои разрывные пули по крутой дуге, за валы. Даже опытные канониры с трудом могли предположить, где окажется пуля. А если они взрывались, то железные осколки разрывали всякого, кто оказывался неподалеку.
Беженцы стояли лагерем в лугах между земляными валами и окопами. Некоторые пришли еще в начале лета и жили там до поздней осени. Сидели в грязи под палаточным брезентом. Болели от холода и сырости. Свой скот они давным-давно забили. Полоса между рвами превращалась в клоаку. Даже эльфы со всей их магией не могли ничем помочь. Те, кто жил под открытым небом, были грязны и оборванны. Но в крепких городских домах людям было не лучше. Дома заполонили родственники и друзья. И вскоре уже никто не знал, где искать хлеб насущный.
Большая часть народа осталась в своих домах. Было бесчисленное множество тех, кто отрекся от своих богов. Но число тех, кто хотел сохранить верность Гисхильде и своей вере, возросло в тысячи раз с момента начала вторжения. И теперь настало время увести их отсюда.
Бесконечным казался поток входивших под радужные врата. Беженцев сопровождали священнослужители. Они были повсюду. Они призывали милость Лута, Ткача Судеб, или просили Мэве, богиню прекрасного, позволить надеяться на счастье в чужом краю.
Пожалуй, все, проходившие под вратами, знали, что возвращения не будет. Это был путь, по которому нельзя вернуться.
Мало знакомых лиц видел Люк. То были беженцы из Альдарвика, их узнать было легко. В своих дорогих одеждах, полученных от эльфов, они сильно выделялись на фоне остальных.
Проезжали через врата и повозки с ранеными. Целый гарнизон вышел на валы, чтобы проводить беженцев. Большинство уходящих вели себя сдержанно, хотя многие оставляли своих отцов и братьев. Каждый, кто мог держать в руках оружие, остался в Фирнстайне.
— Люк! — Светлый детский голос оторвал его от меланхоличных мыслей. — Смотрите, там наверху эльфийский рыцарь. Я его знаю. Он не умеет кататься на коньках. Все время на меня опирался!
Люк увидел, что рядом с одной из повозок бежит Тиндра. Рыцарь посмотрел на королеву. Та стояла в сотне шагов в окружении своей гвардии мандридов. Слишком далеко, чтобы разглядеть ее лицо. На руках она держала ребенка, который, быть может, был его, а он еще ни разу его и не видел.
Он знал, что это мальчик и что он здоров и силен. Они не виделись вот уже десять месяцев.
Говорили, что мальчик похож на Эрека. Он не хотел этому верить. Но хорошо, что при дворе говорят именно так. Так Гисхильде легче.
Начался небольшой дождь. Нянька взяла ребенка и унесла его. Люк подумал, не пойти ли за ней. Сопровождали няньку два мандрида.
Он вздохнул и остался на валу. Он пользовался доброй славой среди стражи. Они высоко ценили его за то, что в час смерти Сигурда он сражался бок о бок с капитаном и хотел разделить славу с погибшим воином, когда его сделали эльфийским рыцарем. Тем не менее они были преданы королю. И следили за тем, чтобы он даже близко не подходил к королеве. Отменить этот приказ могла только она сама, но со времен возвращения из Альдарвика она ни разу не предприняла попытки встретиться.
Час за часом покидали беженцы город. Дождь усилился. Над фьордом дул ледяной ветер. Покачивались галеры, блокировавшие морской путь в Фирнстайн. Один из кораблей подвинулся вперед. На валу раздались предупредительные окрики, но потом галера развернулась таким образом, чтобы корма с пушками не указывала на город. Отчетливо слышался скрип якорной цепи.
Люк бросил взгляд на ворота. Осталось немного. Меньше тысячи. Скоро в городе останутся только воины и кучка упрямцев. Дураков, рисковавших своей жизнью ради спасения того, что спасти они не могли.
Он посмотрел на радужные врата. Цепочка беженцев уже не доставала до ворот города. Лужайка перед защитными сооружениями была вся истоптана до грязи.
Над фьордом пронесся порыв ветра, заставив корабли дергать якоря, вспенив серую воду.
А потом мир треснул.
Радужные врата исказились. Из темноты появились нити света. Тех, кто стоял поблизости, словно утянуло в воронку. Воздух дрожал, как в жаркий зимний день, когда воздух пляшет над каменными улицами.
Дождь умер. Ни дуновения ветерка над фьордом.
Дрожание воздуха расширялось. На лужайке возникла паника. Лошади пугались. Все бросились бежать, а тех, кто упал, безжалостно втоптали в грязь.
Ничего не понимая, Люк бросил взгляд на Январский утес. Он увидел, как разбилось небо, словно зеркало. А за ним показался другой, более светлый небосвод.
Человек, разбивший мир
Было такое ощущение, словно из него вынимают душу тысячами горящих нитей. Он кричал, пока не сорвал голос. Сквозь него текла сила, созданная не для людей. Его рука лежала на груди Жиля. Гептарх выпрямился. Его волосы стали гуще, разгладились морщины.
Оноре чувствовал, как желчь уходит из старой плоти. Зубы Жиля снова стали на свои места в челюсти. Болезнь, вгрызшаяся глубоко во внутренности князя Церкви, отступала. Легкие расширялись.
В тот же миг на Оноре обрушились тысячи других впечатлений. Он чувствовал все вокруг себя. Все живое. Рыб во фьорде. Угрей в трясине. Чувствовал, как движется дитя во чреве беременной, где-то там, на берегу. Болезни уходили, исчезали шрамы. И он чувствовал всю ту боль, которую отнимал у больных. Все текло через него.
Он упал на колени. Его сила исчезла. Как же Люк это пережил? Он хотел прекратить, но он больше не властен был над тем, что происходит. Это конец?
Боль ослепила его. Над ним разбилось небо. А потом он уже ничего больше не видел.
Голоса. Крики ужаса!
Что случилось? Он пытался ухватиться за что-то. Его воспоминания… Как много он вытерпел. Нельзя сдаваться именно сейчас! Он неделями прятался в шкафу в Вороньей Башне. Его перенесли на корабль гептраха в ящике. Ему пришлось стать другим, чтобы уйти от убийцы, уничтожавшего братство Святой Крови.
Внезапно он обрел покой. Его окружала глубокая тишина. Он видел, хотя веки оставались закрытыми. На него смотрели чудесные голубые глаза. Глаза, как у его матери.
В его голове прозвучал голос. Очень тихо.
Я доволен тобой. Твоя работа завершена.
Было такое чувство, словно у него что-то отняли. Он лежал на палубе галеры. Они смотрели на него. Он улыбался.
— Покой. Наконец-то покой.
Маленький шаг
Раффаэль стоял перед полком андаланцев рядом с капитаном Артуро Дуарте. Рыцарь смотрел на чужой мир. Всего один шаг. Но куда он приведет? Решиться на переход в Альвенмарк в открытом море, на корабле, — это было другое. Решение приняли за них. Теперь каждый должен был сделать шаг сам.
Он чувствовал взгляды мужчин за спиной. Перед ним лежал заснеженный пейзаж с мягкими холмами. Он увидел разрушенную сторожевую башню. Неподалеку стоял мощный дуб. Воздух вибрировал, словно от сильной жары. Пейзаж впереди казался несколько нечетким. Он не видел, куда поставит ногу, если сделает шаг.
Он взглянул на капитана Дуарте. Худощавый ветеран, похоже, молился. Он долго молчал. Наконец поднял взгляд к небу и громким голосом закричал:
— Господи, сегодня я должен выполнить тяжелую работу именем твоим! Если я вдруг забуду тебя в эти часы, то ты не забудь меня! — С этими словами он сделал шаг сквозь пелену.
Раффаэль обнажил рапиру.
— Вперед! — Он последовал за капитаном.
По другую сторону было холоднее. Под сапогами скрипел снег. Воздух был приятным, каким-то более свежим, чем у фьорда. Рыцарь направился к сторожевой башне. Эти стены были заброшены, наверное, несколько веков назад. Внутри башни росла группа берез.
Тем временем полк перешел в мир Других. Мужчины шли фронтом длиной в почти двести шагов. Центр боевого порядка составлял сильный отряд пикинеров. С обоих флангов стояли группы аркебузиров.
— Стрелки! — воскликнул Дуарте. — Выйти в первый ряд!
Мужчины повиновались. Держа аркебузы наискось перед грудью, они взяли тлеющие фитили между средним и указательным пальцами.
— Разведать холм с деревом!
Раффаэль увидел, как второй полк вошел в щель между мирами. Вообще-то их должны были вести всадники, но когда Тьюред сотворил чудо и открыл им путь в мир смертельных врагов, большинство лошадей в панике бросились прочь. Могло пройти несколько часов, пока эскадроны всадников сформировались бы заново. И даже тогда было неясно, можно ли будет заставить лошадей пройти сквозь странную пелену.
«Может быть, они умнее нас», — озадаченно подумал рыцарь.
Рыцари у дуба что-то кричали ему и махали руками.
Раффаэль взобрался на холм. Дерево было каким-то жутковатым. Никогда прежде не доводилось ему видеть такого дуба. Трое мужчин не сумели бы обхватить его, взявшись за вытянутые руки.
Стрелки указывали на всадницу вдалеке. Она наблюдала за ними и очень тщательно следила за тем, чтобы оставаться вне досягаемости для их орудий.
Внезапно из-за куста выпрыгнуло существо. Оно было на расстоянии менее сотни шагов. Обнаженный мужчина, из головы у которого росли рога.
— Воистину безбожный мир, — прошептал один из аркебузиров.
Все здесь исковеркано и странно.
— Принесите бочонок масла для ламп и подожгите дерево. Войска у фьорда ждут сигнала. Это единственное, что может гореть здесь и что способно дать пламя, которое увидят с другой стороны. — Раффаэль посмотрел на макушку дерева. Он не позволит какому-то там дубу запугать себя!
Он отошел немного назад и споткнулся.
Выставив руки, рыцарь почти предотвратил падение. Что-то кольнуло его сквозь кожаную перчатку. Он разгреб снег между корней и нашел позеленевший от мха осколок, напоминавший горлышко амфоры, разбитой давным-давно.
Раффаэль поднялся и отряхнул снег с одежды.
Двое стрелков вели на веревке мула. К повозке, в которую он был впряжен, были пристегнуты два бочонка с маслом для ламп. Припасы на четыре недели.
Упрямая скотина остановилась у подножия холма. Ни ударами, ни добрым словом ее нельзя было заставить сделать шаг.
Раффаэль снова взглянул на дерево. Может быть, мул тоже чувствует это? Что с деревом не так? «Ты все придумал, — мысленно сказал себе рыцарь. — Просто тебя беспокоит этот чужой мир».
— Ну же, отстегните бочонки. Поднимите их на холм сами!
Аркебузиры, ворча, повиновались.
Раффаэль отошел от дерева. Ничего не произошло, когда его ребята принялись лить масло на корни и ствол дерева. Это было, конечно, абсурдно, но он почему-то был разочарован. Он ожидал всего, чего угодно. Того, что дерево заговорит, на стволе появятся глаза, или того, что на его людей обрушатся мощные ветви. Но ничего подобного не случилось. Это ведь было просто дерево.
— Подожгите его!
Дети Девантара
Эмерелль развернула кобылу. Она видела достаточно. Уже несколько часов назад она ощутила первое мимолетное колебание золотой паутины. Что-то чужое ступило на тропы альвов и тут же пропало.
После этого она не знала покоя. Она приказала оседлать кобылу и отправилась в путь. Она была уже по другую сторону Шалин Фалаха, когда почувствовала, как разорвалась граница между мирами. Она сразу же поняла, куда нужно спешить. Она видела это в Серебряной Чаше: воины под знаменем Древа Праха, входящие под сень Атты Айкъярто. И одушевленное дерево не сделало ничего. Даже когда они подожгли его ствол!
Все произошло в точности так, как она предвидела. Она не знала только дня и часа.
Итак, один из правнуков Девантара все-таки ушел от них. Глупо было противиться судьбе. Не нужно было посылать Фингайна на убийство. Это нельзя было предотвратить. Все началось с того, что демонический Девантар явился в Фирнстайн. Он один ушел от альвов, которые истребили весь его народ. И Девантар поклялся уничтожить Альвенмарк.
Демон обманул ее доверенное лицо, чародейку Нороэлль, и зачал ей ребенка. Он направил Церковь Тьюреда на тот путь, который в конце концов привел ее приверженцев в Альвенмарк. И наплодил еще детей в мире людей. Никто не мог точно сказать сколько. Они унаследовали часть его разрушительной силы, которая отнимала у мира магию. И теперь они пришли, чтобы завоевать Альвенмарк, даже не зная при этом, чьим орудием являются.
Пришло время созвать народы Альвенмарка на последнюю битву. Эмерелль провела столетия, изучая варианты возможного будущего. И знала, что если падет замок Эльфийский Свет, если знамя Древа Праха будет развеваться над башнями ее дома, то падет весь Альвенмарк. А замок находился всего лишь в полудне пути.
Об орлах и погибших
«Сыны человеческие, словно вода сквозь пробитую плотину, устремились на поля Альвенмарка. Но у них не было плана. Они не знали, в каком направлении идти, чтобы найти города или же наше войско. Поэтому они разбили большой укрепленный лагерь. Он был расположен на равнине. Место, которое, как им показалось, защитить легче, чем необозримые холмы. Сегодня мы называем это место полем Перьев.
То и дело подходили повозки с припасами. Полк за полком входили в наш мир. Но Эмерелль приняла решение атаковать таким образом, что все земляные валы были не нужны. Она вспомнила об изобретениях Брандакса Тарана и призвала короля черноспинных орлов. В свете такой угрозы их вражда была позабыта. И Тученырь привел весь свой народ, всех, кто был полон сил. Молодых, которые только научились летать, равно как и стариков иопытных повелителей небес. Их число было так велико, когда они напали на лагерь служителей Тьюреда, что крылья их затмили солнце. И стальные болты падали часто, словно град. Но сыны человеческие подготовились. Они выставили пушки, скрытые под брезентом повозок, дула которых были направлены прямо в небо. И они со своей стороны выпустили град из свинца. Кровь текла с неба, и народ черноспинных орлов был истреблен почти полностью за один лишь час.
Как позднее сообщили наши разведчики, рыцари Тьюреда почти не понесли потерь. В палатках они устроили себе защиту из толстых досок.
После этого Эмерелль запретила дальнейшие атаки. Она передала командование войсками Альвенмарка князю Тирану. Почему она не призвала Олловейна, остается до сих пор загадкой. Хотя связь с Фирнстайном прервалась из-за войск Церкви Тьюреда и город людей был окружен плотной сетью осады, но один-единственный мауравани наверняка сумел бы пробраться через ряды врагов, чтобы привести мастера меча.
Король-священнослужитель Ламассу тем временем настаивал на том, чтобы Эмерелль приказала победить сынов человеческих при помощи магии. Он хотел выпустить против них силу камней альвов и был уверен, что можно победить врага, не пролив крови ни единого дитяти альвов. Но Эмерелль решила не использовать силу магии для атаки. Она напомнила о том, как сильно изменились некоторые места Ланголлиона. Места, в которых Алатайя воспользовалась своей магией крови.
И пришлось поднять мечи, чтобы прогнать сынов человеческих. И она послала гонцов в отдаленнейшие уголки Альвенмарка. И все пришли, чтобы сразиться.
А в Фирнстайн подкрепление не посылали. Город был предоставлен его собственной судьбе. Да, существовал даже явный запрет королевы ступать в мир людей. Шестьдесят семь дней вынужден был осажденный город сопротивляться поразительному численному превосходству врага. Потому что, несмотря на то, что рыцари Тьюреда повели большую часть войск в Альвенмарк, осаду они ни в коем случае не собирались снимать. Даже зимой продолжались бои. Их солдаты соорудили себе крепкие дома, чтобы не мерзнуть. Они научились на ошибках Альдарвика. И они постоянно видели перед глазами весну, потому что там, где мир был разбит и можно было заглянуть в Альвенмарк, они видели, как тает снег и расцветают весенними красками лужайки, потому что времена года в Альвенмарке немного опережают времена года в человеческом мире. Поэтому рыцари Тьюреда знали, что как только Фирнстайн капитулирует, они окажутся всего лишь в часе езды от весны.
В те дни повелительница Эмерелль была преисполнена ярости и печали. Даже доверенные слуги боялись перепадов ее настроения. Поэтому все придерживались запрета не ступать в мир людей. Кроме одного…»
«Хроника последних дней», с. 43 и далее, сочинитель: неизвестен (предположительно из числа ближайших доверенных лиц королевы Эмерелль)
Беспокойный
Фингайн нырнул в ледяную воду. Он не плел заклятия, чтобы защитить себя, не надел ни единого амулета, некогда созданного нормига. Он хотел, чтобы холод пробрал его до костей, чтобы мышцы застыли, а разум стал вялым и усталым. Он пошел в горы, далеко на север от Головы Альва, туда, где жить не хотел никто, даже тролли. То была скалистая местность, которой избегала даже весна. Он был рад, что никто не встретился ему на пути.
Он был один на один с природой. И мылся каждый день по нескольку раз. У него было ощущение, что вонь и грязь мира людей глубоко въелись в его плоть. Даже душа его была запятнана. Он был охотником, не убийцей! Не надо было выполнять приказ Эмерелль. Эта охота все еще отзывается в нем. Она была позорным пятном, смыть которое полностью было нельзя.
Он выбрался из воды и присел на скалу. От ледяного ветра вода в его волосах превратилась в ледяные кристаллы.
Замереть полностью. Оставить позади все. Не возвращаться столетие и мечтать. Вот чего он хотел.
Как тяжело, должно быть, было Сильвине, которая так долго путешествовала одна, предоставленная самой себе. Что она чувствовала? Он даже представить себе не мог, как сильно она, должно быть, страдала.
Фингайн глубоко вздохнул. Пустил холод свободно течь по телу и легким. Он полностью сконцентрировался на себе, пытаясь найти одну ту точку, где крылась беда. Наверное, это его мысли. Он больше не ел мяса, с тех пор как вернулся, провел много ночей в парильне. Бросал в огонь самые различные травы. Но не нашел покоя. Он знал, что во время своей охоты был недостаточно тщателен. Он хотел поскорее убраться из мира людей, не мог больше выносить его. Калека в каменном саркофаге из склепа у Вороньей Башни не шел у него из головы. Действительно ли там покоился Оноре? Не слишком ли легко он удовлетворился тем, что видел, чтобы не совершать еще одно убийство? Причем именно в отношении того человека из его списка, кто больше всех заслуживал смерти. Может быть, это все только домыслы?
Он знал, что здесь, в глуши, не найдет ответа. И догадывался, что ему не отмыться ни в одной ванне. Нужно вернуться в крепость Воронья Башня. Он должен снова взять след и удостовериться в личности лежащего в саркофаге мертвеца.
Солдатская плата
Лилианна посмотрела на Эрилгара и Игнациуса. Оба они не были мятежными душами. Они придерживались того же мнения, что и она. Но они не скажут ни слова. Тем не менее они пошли с ней. Это и без того было больше ее ожиданий. Эрилгар был очень огорчен тем, что командование походом все больше и больше ускользало из его рук. Со времен битвы против орлов гептархи решили, что они настоящие полководцы. Они почти не слушали даже ее, Лилианну. Они собрались вокруг стола с картами в своей роскошной палатке. Там они выслушивали доклады разведчиков и передвигали маленькие деревянные фигурки по карте Альвенмарка все дальше и дальше в неизведанные, белые области.
После недель бесцельных продвижений по всем направлениям они наконец сошлись на том, что нужно идти на юг. Там должен был быть большой замок. Якобы резиденция королевы. Но никто ничего точно не знал. Единственным указанием на то, что это может быть верно, служил тот факт, что сопротивление Других росло, когда они поворачивали в ту сторону.
Лилианна хотела покончить с этим безумием. Никто больше не строил разумных планов. И они пускали на самотек важнейшие вещи. Уже были первые случаи кровавого поноса и признаки цинги. Снабжение велось с проволочками.
Она посмотрела на обоих рыцарей Древа Праха. Они были в полном облачении. Так посоветовал им Эрилгар. Ржавчина была очищена с кирас. Они сверкали в свете весеннего солнца, словно серебряные. Лилианна даже велела привести в порядок свою стрижку. Поверх ее кирасы лежал безупречный кружевной воротничок. Она не считала это важным, но вынуждена была признать правоту Игнациуса и Эрилгара. Они оба были более опытными в битвах на скользком поле дипломатии.
— Вы готовы?
Полководец Древа Праха только коротко кивнул. Эрилгар был очень бледен. Даже маршалу ордена приходилось считаться с тем, что, если он войдет с ней в палатку, с его карьерой будет покончено.
— Давай сделаем это, — хриплым голосом произнес Эрилгар. — Мы должны сделать это ради наших солдат.
Входя в палатку, Лилианна держалась очень прямо. Все разговоры тут же стихли. Семеро гептархов и несколько капитанов стояли вокруг стола. У комтурши возникло нехорошее чувство, что ее ждали.
— Очень хорошо, что ты пришла так неожиданно. Мы как раз говорили о тебе, сестра. — Жиль улыбнулся ей.
С того дня, как открылась дорога в Альвенмарк, гептарх очевидно приободрился. Да, он даже стал казаться моложе.
Лилианна воспользовалась моментом и заговорила:
— Дорогие братья, я пришла, чтобы попросить вас прервать поход, поскольку наши войска в огромной опасности. Я опасаюсь, что снабжение полностью остановится. Большой фьорд замерз. Наши корабли больше не могут пересекать его. А новую дорогу замело настолько сильно, что повозки и караваны мулов с трудом продвигаются вперед. Уже сейчас нам не хватает продовольствия, особенно овощей и сушеных плодов. Скоро в войсках распространятся болезни.
— Мы будем кормиться от этой земли, — вставил Жиль. — Раньше ведь войска Церкви именно так и поступали. Здесь нет никого, кого мы могли бы обратить в веру в Тьюреда. Мы не должны считаться ни с чем.
— Прошу прощения, брат Жиль, но несколько дней назад я уже докладывала тебе, что эта проверенная стратегия в Альвенмарке не принесет успеха. Страна очень слабо заселена. Мы не знаем, где расположены деревни и города. И даже если бы условия были лучше, войско просто слишком велико, чтобы его можно было прокормить подобным образом. Не считая того, что в стране Других нам не достать пороха или даже пары сапог, которые подошли бы хотя бы одному из наших мужчин. А чего еще ждать в стране, полной человекозверей, где не найти ни единой проникнутой господом души? — Лилианна видела, что некоторые гептархи кивали. Но она не строила иллюзий. Она знала, что командуют здесь Жиль и гроссмейстер Тарквинон.
— Признаю твою правоту в том, что мы сталкиваемся с большими трудностями, сестра. В чужой стране нужен свежий дух, открытый поиску новых путей, вместо того чтобы в отчаянии цепляться за уже известное. — Жиль сделал паузу, и его взгляд сказал Лилианне, что решительный бой состоится именно теперь.
— Брат, — неожиданно вставил Эрилгар. — Сестра Лилианна не одинока в своих суждениях. Все, что она сейчас сказала, соответствует фактам. И те необычайные удачи, которые сопутствовали нам на протяжении прошлых месяцев, говорят о том, что она знает это войско и может вести его, как никто другой.
— Очень по-рыцарски с твоей стороны ломать копье ради Лилианны, — ледяным тоном произнес гроссмейстер Тарквинон. — И мы очень хорошо поняли, что ты сомневаешься в наших способностях командовать армией. Я потрясен и безмерно разочарован тем, что слышу от тебя такие слова, брат. Я…
Жиль поднял руки, призывая его замолчать. Спокойствие гептарха сказало Лилианне, что он готов был к подобному спору и давно принял решение.
— Прошу вас, братья! Давайте не будем спорить. Для этого нет повода. Никто не ставит под сомнение заслуги Лилианны. Равно как и твои деяния, и деяния брата Игнациуса — они также не остались не замеченными. — Он по-отечески улыбнулся. — Гептархов часто обвиняют в том, что мы парим в облаках и не знаем, что происходит у наших ног. Я уверяю вас, это не так. Как уже было сказано, мы только что говорили о сестре Лилианне. Мы все пришли к мнению, что в последние недели ей не хватает энтузиазма, с которым она проводила наступление на Фьордландию и почти в одиночку завоевала Гонтабу. Кого это удивит? Тринадцать лун прошло с тех пор, как она брала штурмом город у фьорда. День и ночь она служила нашему войску. Не было ей покоя. Вообще-то мы собирались подготовить торжество, чтобы почтить ее перед всеми полками и эскадронами. Но поскольку мне сказали, что она скромна и не любит почести, то с вашего согласия, дорогие братья, я почту ее деяния прямо сейчас.
Никто не произнес ни слова.
Лилианна увидела, как усмехается Тарквинон, и стала опасаться худшего. От него вполне можно было ждать, что наградой станет меч палача.
— Ну, дорогая сестра, дать тебе задание, которое не потребует от тебя всех сил, значило бы пренебречь твоими способностями. И ничто нам так не претит. Ты должна быстро завершить столь затянувшуюся осаду Фирнстайна. После этого ты станешь комтуршей Фирнстайна и всего крайнего севера. Нам донесли, что там еще должна быть крепость под названием Нахтцинна. В это место через магические врата увели тысячи мятежников. Найди и уничтожь эту Нахтцинну! Тебе поможет наш дражайший брат Игнациус. Если это удастся тебе, то он станет комтуром Нахтцинны. А наш почтенный брат Эрилгар, который, будучи маршалом ордена, снискал максимально возможную славу, возьмется за крайне ответственное задание подготовки снабжения войска. С этой целью ты немедленно должен направиться в Гонтабу. Может быть, необходимо поставить наши повозки на полозья. Видишь, большую часть проблемы мы за тебя уже решили.
У Лилианны было ощущение, словно ее пронзили клинком. Это слишком несправедливо! Они ведь не могут так поступить! Что она сделала? Ей очень хотелось что-нибудь сказать.
На плечо ей легла рука. Игнациус. Он мягко покачал головой. Неужели он заодно с гептархами?
— Мы благодарим вас за похвалу и великодушную награду, — несколько натянутым тоном произнес он.
— Прошу тебя, брат! Что ты! — Жиль отмахнулся и снова склонился над картой, почти полностью состоявшей из белых пятен. — Будьте спокойны, дорогие друзья, Церковь не обойдет вас вниманием.
Лилианна не совсем поняла, что это было — комплимент или же угроза. Вместе со своими братьями-рыцарями она покинула палатку.
Игнациус отечески похлопал ее по плечу.
— Ты великолепно провела поход, сестра. Это все знают. Никто не забудет этого. А я в свою очередь очень рад, что могу покинуть Мир Других. Даже если меня посылают в какие-то унылые горы и, очевидно, надеются, что долго я там не проживу. Во Фьордландии я хотя бы могу быть уверенным в том, что моя душа найдет путь к Тьюреду.
Лилианна была не настолько разочарована, как предполагал Игнациус. Она тоже была рада возможности покинуть этот жуткий мир. Но способ, которым с ней разделался Жиль, очень сильно обидел ее.
Уходя, она увидела, как брат Луи торопится к палатке гептархов. Рядом с ним был покрытый шрамами лысый рыцарь — ветеран, которого призвали из какого-то прибрежного городка. Оба они возвысились во время битвы с орлами и теперь пользовались расположением князей Церкви. Оба они обладали большим преимуществом — никогда не возражали.
Нужно довериться мудрости брата Игнациуса и безропотно подчиниться судьбе. Может быть, новой войне нужны новые герои и полководцы. Новое Рыцарство распущено. Время рыжих муравьев миновало. Так же как тогда, в саду ее отца. Бесполезно спорить с судьбой. Заканчивается эпоха. А такие рыцари, как она, безусловно принадлежат прошлому.
Туннель
В свете фонаря Брандакс посмотрел на гору бочонков. По ним бежала паутина из запальных шнуров. Об этом он мечтал, всегда хотел попробовать! И знал, что сделать это можно только в мире людей. Кобольд задержал дыхание. Теперь он снова отчетливо слышал их над собой. Звуки разрываемой земли. Они здесь. Совсем близко. И он точно знал, чего они хотят.
Кобольд выдохнул. Затем поджег запальный шнур и побежал. Туннель был такой низкий, что пригибаться приходилось даже ему. Между зубами застряла грязь. В ушах тоже… повсюду! В сапог попал мелкий камешек. Последние дни он провел почти исключительно под землей. Здесь и в другом туннеле.
Наконец он добрался до подвала. Его ждал Смирт.
— Ну что, получилось?
— Побереги дыхание и беги!
Брандакс заторопился вверх по лестнице, затем пролез под прилавком. Выбежал из двери кабака и понесся к старой стене. Он непременно хотел посмотреть на это!
Оглушительный грохот заставил его вздрогнуть. Кобольд выругался. Слишком поздно!
Огорченный, он преодолел последние ступеньки. Он даже специально подставил к брустверу деревянный ящик, чтобы лучше видно было.
Эрек стоял, прижавшись спиной к зубцам. Немного поодаль замерла Гисхильда. На ней была тяжелая защитная кираса с мощной кольчугой. Толстый шлем почти полностью закрывал лицо, оставив только маленькие прорези для глаз. Такой доспех давал защиту от аркебузных пуль. Но от пуль проклятых фальконетов он защитить не мог. Маленькие пушки собирали свой урожай. Они стреляли удивительно точно. Брандакс был не прочь посмотреть на них поближе.
Кобольд увидел в снегу бурый кратер. В него еще сыпалась земля и маленькие камешки.
Теперь на валу появился и Смирт.
— Ну, как оно было? — ворчливо поинтересовался мастер осады.
— Впечатляюще, — ответил король с воодушевлением, от которого кобольду стало еще больнее, потому что он пропустил решающий момент.
— Смотри-ка. Там, сзади, из-за габионов поднимается дым!
Брандаксу не нужно было смотреть туда, чтобы понять, о чем он говорит. Он обнаружил осадного мастера рыцарей ордена две недели назад на укреплении примерно шагах в пятистах. Он наблюдал за тем, как тот определял расстояние до стены.
Неделю спустя Брандакс по ночам прокрадывался на нейтральную территорию между защитными сооружениями крепости и осадными укреплениями, чтобы прослушивать землю при помощи трубки. Сначала над ним смеялись, поскольку во время своей первой вылазки он не нашел того, что искал. Но два дня спустя он подслушал строителей туннеля. Он знал, что они попытаются сделать. Способ был настолько же стар, как и искусство осады. Прорывали туннель аж до самых стен вражеской крепости. Затем подкапывались под фундамент и обрушивали немалый кусок стены. Сквозь брешь посылали лучшие войска, и при некотором везении можно было захватить город.
Благодаря изобретению пороха все это можно было сделать еще более зрелищным. Вместо того чтобы подрывать стены, в туннель заносили большую порцию пороха, и взрыв проделывал брешь.
Единственно действенным способом борьбы с этим было рытье туннелей со своей стороны. Иногда удавалось подвести воду в туннели осаждающих и таким образом утопить всех. Но рыцари ордена были умны и осторожны. Они делали подкоп вдали от фьорда.
Кобольд смотрел на кратер в земле. Он был глубоким. Над ним все еще вился черный дым. Интересно, скольких он лишил жизни?
Убийственный грохот заставил всех вздрогнуть. По крепостной стене застучали осколки камня. Брандакс бросился на пол. Пушечное ядро попало в один из зубцов. Гисхильда оглушенно пятилась назад. Кобольд увидел глубокий серебристый шрам у нее на забрале. Королева ощупывала его. Ядро пролетело на расстоянии менее шага от женщины. Не будь шлема, она, вероятно, осталась бы без лица.
— Нужно убираться отсюда! — произнес Эрек тоном, не терпящим возражений.
Он взял королеву под руку и повел ее вниз по крутой лестнице.
Гисхильда была слишком оглушена, чтобы возражать. Она ощупывала забрало. Вероятно, у нее еще гудело в ушах.
— У нас рост в самый раз для войны такого рода, — заметил Смирт.
Без ящика он даже на носках не мог выглянуть из-за края стены.
— Ты возьмешь порох с собой в Альвенмарк? — без обиняков спросил паучок.
— Нет.
Брандакс с удовольствием сделал бы это, но опасался гнева Эмерелль. Она проклинала порох как дар Девантара. Оружие, в котором он использовался, было громким и распространяло противный серный запах. Это претило эльфам. Но Брандакс был убежден в том, что порох — оружие будущего. По крайней мере здесь, в мире людей. Он давал великолепные возможности… Брандакс подумал, какие пушки могли бы отлить кобольды, если бы им это разрешили. Не такие неуклюжиее стволы, как делают люди. Мысленно он сконструировал огромное орудие. Брандакс вздохнул. Оно никогда не будет отлито.
— А ты? Ты возьмешь с собой порох?
— Конечно же нет! — Смирт притворился огорченным. — Я верноподданный королевы — с недавних времен. Она хорошо заплатит мне и моим ребятам. Мы совершенно лояльны.
Брандакс не поверил ни единому слову предводителя мужчин-пауков. Он посмотрел на окопы, которые тянулись к городу зигзагами. Так в них было труднее попасть из пушки. Еще два-три дня, и окопы подберутся к земляным валам. И тогда начнется штурм. А его туннель был еще не совсем готов. Нужно было расширить кое-где, иначе тролли не пролезут в него даже на четвереньках.
— Думаешь, они рыли не в одном месте?
Этого Брандакс не знал. Он бы, например, рыл.
— Понятия не имею.
— А они сложат, как ты, бочонки и устроят большой фейерверк? Или вылезут в подвал одного из городских домов, чтобы там втайне собирать отряды для штурма ближайших ворот?
— У нас недостаточно людей, чтобы охранять все подвалы!
Повисло напряженное молчание. Они не смогут удержать Фирнстайн и неделю. Все знали это. Все было кончено.
— А твой туннель? Они могли его обнаружить? — через некоторое время спросил Смирт.
Несколько пушек дали залп. Выстрелы были достаточно точны и метили в отрезок стены, к которому подводились окопы. Земляную насыпь перед стеной снесло. Теперь железные ядра могли бить в полную силу. Уничтожены были и расположенные перед стеной защитные укрепления. Осаждающие действовали с выдержкой и целеустремленностью. Скоро они пожнут плоды своих трудов. В двух местах они уже пробили бреши в стене даже сквозь земляные насыпи. Они знали, что если атаковать в нескольких местах сразу, то у защитников города не хватит войск для того, чтобы отбросить их. Брандаксу потребовались годы на то, чтобы укрепить Фирнстайн. Но у них было слишком мало пушек, воинов и вообще не было надежды. Численное превосходство врага было слишком большим. Фирнстайн был все равно не подготовлен к штурму.
— Они не могли услышать, как роют твои люди, если ночью приставляли ко льду рога коров?
Брандакс пожал плечами.
— Я не знаю. Может быть, вода и лед поглотили звуки. Может быть, они даже не догадываются, что мы тоже вырыли туннель. Да еще и прямо под фьордом! Люди никогда не сделали бы такого. Может быть, они на это не рассчитывают.
— А если они все-таки заметили и тоже вырыли контртуннель, как ты?
У мастера осады лопнуло терпение.
— Если они сделали это, то они — законченные идиоты. Я нагрузил бы сани порохом и отвез к своему туннелю. Будет более чем достаточно взорвать его на льду. Ударная волна разрушит потолок туннеля, и тот, кто будет находиться далее чем в двадцати шагах от выхода, самым жалким образом утонет. Им ничего не нужно, кроме как нагрузить сани порохом и подождать, пока мы войдем в туннель. Совершенно невозможно понять, готовы ли они к этому. Если они знают о существовании этого туннеля, то мы у них в руках.
Смирт заметно побледнел.
— Еще будут каверзные вопросы?
Паучок покачал головой.
Воля короля
Люк стоял у входа в шахту, которая отвесно спускалась вглубь. Он чувствовал себя неуютно. Гисхильда спустилась первой вместе с кобольдом Брандаксом. Она хотела показать всем, что никакой опасности нет. И ему хотелось быть таким же мужественным, как она.
Последние жители города исчезали в туннеле. Все, кто не успел уйти по легкому пути под радужными вратами, и те, кто не захотел уйти тогда. Останутся только три-четыре сотни, готовые положиться на милость осаждающих. Но большинство не желало рассчитывать на нее. Вниз спустилась почти тысяча, и столько же бойцов: пестрая толпа, состоящая из вооруженных крестьян, мандридов, наемников, лейб-гвардии различных ярлов и большой отряд детей альвов. Там было три сотни одних только эльфов, более сотни троллей, несколько кентавров и кобольдов. Кроме того, такие странные существа, как минотавры и фавны, а также цветочные феи. Все они сидели здесь, у Гисхильды и надеялись на чудо.
Именно фьордландцы до последнего верили, что вернется легендарный Мандред и все будет хорошо. Но тот не пришел. Так бывает с легендами. Хорошие сказки для чтения на ночь, не более.
Где-то плакал малыш. Для детей и стариков марш станет особенно тяжелым. Погода была довольно мягкой для этого времени года. Но лед на фьорде по-прежнему был достаточно толстым для того, чтобы выдержать тяжелые сани. А что дальше, на севере, в горах, сказать не мог никто.
— Люк?
К нему подошел Эрек. Рыцарь посмотрел на короля. Что ему нужно?
— Идем со мной, пожалуйста.
Рыцарь тяжело вздохнул. Это еще зачем?
— Пожалуйста.
У Эрека был открытый, честный взгляд. Люк слышал о парне только хорошее.
Третий раз король просить не стал. Он развернулся и пошел. Люк колебался некоторое время, затем последовал за ним. Может быть, он и дурак, но уж ни в коем случае не трус.
Эрек вывел его за деревянную перегородку. На бочонке сидела молодая женщина и качала на руках маленького ребенка.
— Ты можешь идти, Сара. Я возьму его. Я сейчас догоню.
Нянька повиновалась, но одарила Люка недоверчивым взглядом.
— Это Снорри Эрексон. — Король нежно держал ребенка. — Посмотри на него. Я хочу, чтобы ты познакомился с сыном Гисхильды.
Почему он не сказал «моим сыном»? Люк посмотрел на ребенка. Малыш не спал. В уголке рта засохло молоко. Когда он протянул ему палец, тот крепко ухватился за него. Люк смутился. Он понятия не имел, как обходиться с детьми.
— Он похож на тебя, — наконец вымолвил он.
Хотя рыцарь не видел сходства, но все говорили, что так оно и есть.
— Я знаю, — печально улыбнулся Эрек. — Возьми-ка его на руки.
Люк совершенно растерялся. Это было последнее, чего он ожидал.
— Я не могу.
— Чепуха, все могут. Нужно только придерживать головку.
Наконец Люк отважился. Такой легкий. Люк боялся слишком сильно сжать малыша. И в то же время опасался, что упустит Снорри, если не будет держать его достаточно крепко. Рыцарь присел на бочонок. Малыш смотрел на него. У него были глаза Гисхильды. Люк судорожно сглотнул.
— Я хочу, чтобы ты поклялся мне сейчас, что всегда будешь хорошо присматривать за ним. — Когда король заговорил, его голос слегка дрожал.
— Что ты задумал?
— Гисхильда любит тебя. Я чувствую это каждый раз, когда она смотрит на меня. Я удерживал тебя подальше от нее, с тех пор как вы вернулись из Альдарвика. Прошло больше года. Все это время она не позволяла мне прикасаться к ней. Ты понимаешь так же хорошо, как и я, что мы не пройдем без боя. Нам нужно добраться почти до Нахтцинны, если мы хотим уйти через звезду альвов. Все это время я буду в арьергарде. Я отдаю свою жизнь в руки богов. Если со мной что-то случится, то я хочу, чтобы ты всегда обращался со Снорри, как со своим собственным сыном.
— С тобой ничего не случится. Ты должен позаботиться о себе…
— Я не позволю эльфийскому рыцарю давать мне указания, Люк. Я король. Хоть это и заслуга старых отчаявшихся мужчин, посадивших меня на трон рядом с Гисхильдой. Я хотел жену, которая бы любила меня… Я любил ее, вот что ты должен знать!
Люк пристально посмотрел на Эрека. Король не был бесчувственным мужланом, каким рыцарь всегда считал его. Создавая такой портрет короля, он облегчал жизнь себе. Он хотел, чтобы все скорее закончилось. Он чувствовал себя захваченным врасплох. И не знал, что делать.
— Иди со Снорри впереди меня. Я хочу видеть, как ты несешь его.
Люк не хотел подчиняться.
— В туннеле опасно!
— Ну, ты ведь рыцарь. Вы защищаете слабых и беспомощных. Я хочу посмотреть, насколько хорошо ты это делаешь.
Эрек говорил настолько серьезно, что о возражении и речи быть не могло. Люк посмотрел на ребенка. Малыш по-прежнему держал его за палец, но глазки его слипались. Вдруг он уснул. И Люка охватило глубокое спокойствие. Он справится!
На Ястребином перевале
«Я южанин, и я поклялся себе, что никогда больше не пойду в горы. То, что я видел там, и то, что мне пришлось делать, заморозило мое сердце. И тот, кто знает меня, тот знает, что до сих пор я не могу справиться с ледяным холодом, охватившим меня тогда. Некоторые называют меня свирепым и жестокосердым. Узнайте же теперь, почему я стал таким. Я не хочу, чтобы мое сердце когда-либо для кого-либо растаяло. Потому что я не хочу снова пережить боль. Однако я плохой рассказчик и забегаю вперед.
Мой туннель был укреплен хорошо, через потолок сочилось очень мало воды. Глупы были те, кто боялся. В ту ночь боги Фьордландии были милосердны по отношению к нам. Западню Лут припас на следующий день.
Едва мы выбрались из туннеля, король Эрек собрал вокруг себя всех самых храбрых воинов и напал на лагерь рыцарей ордена, охранявших дорогу наверх, к северным перевалам. Поднялась буря. Сражающиеся ничего не видели из-за снега. И хотя рыцари и их солдаты превосходили нас числом, мы загнали их в ущелье, поскольку из-за снега они не видели, как нас мало. Вместе с троллями и мандридами Эрек образовал арьергард. И послал маураван в бурю, чтобы они принесли бесшумную смерть врагам.
Они устраивали засады и с мужеством отчаявшихся сражались с войском рыцарей, чтобы дать время остальным забраться повыше в горы. Четыре дня понадобилось Гисхильде для того, чтобы увести беженцев до замерзшего озера Отраженных Облаков. Там тролли разбили лед за собой. Теперь вперед стали продвигаться быстрее. Нам больше не нужно было сражаться, потому что рыцарям приходилось ждать, пока лед снова замерзнет настолько, чтобы выдержать тяжеловозов. Стариков и детей тролли несли на плечах. Было холодно, но не слишком для этого времени года. Боги были благосклонны к нам, пока мы не добрались до Ястребиного перевала. Когда мы пришли туда, вспыхнул свет, какой бывает только в горах в ясный зимний полдень. Поэтому мы увидели его издалека, большого орла, следовавшего за нами в горы.
Я все еще помню, что держал на руках маленького Снорри, когда орел приземлился неподалеку. Мальчик замерз, но пребывал в хорошем настроении.
Черноспинный орел привез нам в качестве посланника Йорновелля, сына Альвиаса. И он сообщил о большой битве, которая случилась. Рыцари под знаменем Древа Праха одержали победу. Войска Альвенмарка бежали не останавливаясь. Был тяжело ранен Тирану. Рыцари обнаружили путь в обход Шалин Фалаха и устремились прямо в сердце страны. На замок Эльфийский Свет. Эмерелль поручила Йорновеллю найти мастера меча и привезти на орле обратно в Альвенмарк. И все находившиеся рядом с ним дети альвов должны были также как можно скорее следовать за ним, поскольку каждые руки, способные держать меч, были на счету. Привез он и еще одно недоброе известие. Нас снова почти нагнали рыцари. Йорновелль видел это со спины орла. Они находились на расстоянии всего лишь нескольких часов пути.
Время поджимало. И Олловейн выбрал Альвенмарк. Возможно, я сижу сейчас в своем дворце в Вахан Калиде и пишу эти строки именно потому, что мастер меча сделал выбор не в пользу людей. Я стоял рядом с ним, когда ему пришлось делать выбор. Я видел, как ему больно. И тем не менее удивления я не испытывал. Несмотря на все ссоры, он всегда приходил, когда его звала Эмерелль. Он ведь был ее мастером меча.
Оргрим, Юливее, Фенрил и другие направились к звезде альвов неподалеку от Нахтцинне. Они знали, что без людей смогут добраться туда менее чем за день. А старики и дети должны были проделать этот путь за три дня. Погода была хорошая. Я помню лица людей. В них отражалась отчаянная надежда.
Король Эрек решил остаться на вершине перевала. Он отобрал сотню своих мандридов, которые должны были сражаться рядом с ним. Перевал наверху был очень узким. Они были уверены в том, что некоторое время смогут противостоять численному превосходству рыцарей. Через два дня они должны были прекратить битву и последовать за остальными. И на третий день они должны были вместе пройти сквозь звезду альвов. Йорновелль вызвался стоять рядом с королем. Он хотел открыть ему и его верным слугам золотую тропу альвов, если они сумеют выстоять. А я решил остаться с королевой, чтобы отвести ее в Альвенмарк, когда будет пройден последний отрезок пути.
Люди часто говорят о том, что на Ястребином перевале их настигла судьба. Но это неправда. На перевале остался король, в то время как остальные стали спускаться в длинную узкую долину. Они уже забрели в земли троллей и имен для мест не знали, поэтому постоянно говорили о событиях на Ястребином перевале.
Мы шли по долине до наступления сумерек. Но мы не стали останавливаться на ночлег, потому что нужно было уйти как можно дальше. Я уже говорил, что поклялся себе никогда больше не ходить в горы. Эту клятву я принес в тот вечер. Сгустились сумерки, когда черная туча с горного хребта обрушила на нас потоки воды. С ними пришел сильный град, а потом наступил холод, от которого ломались деревья. Я мог защититься при помощи магии, но даже я опасался того, что мой жизненный свет замерзнет. Непогода настигла нас у подножия отвесного склона. Укрыться было негде. Фирн, повелитель зимы, не пощадил народ, который хотел бежать из его царства, чтобы оставить его священнослужителям Тьюреда. За градом последовала густая метель. И бог расстелил свой белый саван».
Цитируется по: «Последняя королева», том 3 — «Рожденные во льдах», с. 211 и далее. Написано Брандаксом Тараном, повелителем вод в Вахан Калиде, военачальником хольдов
Человек на троне
— Лейб-медика гептарха Жиля ты найдешь в королевском зале. Там, где размещены раненые. — Молодой офицер широко ухмыльнулся. — Большую часть времени он проводит на троне.
Фингайн почувствовал, что этот человек что-то недоговаривает. Но не отважился задать еще вопрос. Людей, которые что-то спрашивают, запоминают лучше. А он не знал, сколько придется пробыть в Фирнстайне.
Мауравани надел одежду аркебузира.
— Вот. Это королевский зал!
Офицер говорил медленно, указывая рукой на другую сторону двора. Было поразительно, как легко принимали сыны человеческие его акцент, когда он сообщал, что родом из Искендрии. Его даже хвалили за те фразы, которые коверкал его язык.
Фингайн коротко поклонился.
— Да хранит Тьюред пути твои, — пробормотал он и вошел в зал, бывший некогда гордостью королей.
Большие двери были открыты нараспашку. В нос ему ударил смрад. Осаждавшая город армия-победитель, очевидно, посносила сюда всех раненых. Пахло желчью, гниющей плотью и сушеными травами.
В жаровнях горели дрова, прогоняя зимний холод. В большом зале стояла, пожалуй, тысяча узких коек. Шум стоял оглушительный. Некоторые люди кричали. Другие пели. Фингайн увидел молодого рыцаря, который лежал на койке и плакал. Причины он не понял. На вид парень был невредим.
Он посмотрел на трон. Его не сдвигали с места. На нем сидел мужчина, поджав под себя ноги. Фингайн осмотрелся в поисках того, кто наблюдал бы за всем этим хаосом. Наконец он сделал выбор в пользу сына человеческого с седой клочковатой бородой, который ходил между рядами коек и разговаривал с ранеными. Иногда кто-то подзывал его, очевидно, прося исполнить небольшое поручение.
Мауравани терпеливо ждал, пока седобородый отойдет от больного. Затем быстро подошел к нему.
— Господин, извини, пожалуйста. Я из Искендрии. Я ищу человека, который спас жизнь моему брату. Он был лейб-медиком благословенного гептарха Жиля. Говорят, я могу найти его здесь.
Человек вздохнул; от него запахло водкой.
— Твоего брата вылечил, говоришь? Наверное, это было довольно давно. Во время похода он служил исключительно гептарху. Должно быть, он был очень хорошим врачом. Гептарха он излечил от всех болезней. — Он указал на возвышение, где стоял трон. — Но оттого, что мир разбился, он тронулся умом. Теперь это всего лишь пускающий слюни сумасшедший, который постоянно твердит о голубых глазах своей матери.
— Какая несправедливая участь для такого великого человека!
Целитель покачал головой.
— Думаешь? — Он обвел рукой зал. — Несправедливость — мой хлеб насущный. Каждый день я вижу, как погибают хорошие люди, в то время как пьяницы и прелюбодеи проходят целыми и невредимыми под самым ужасным обстрелом.
— Я могу повидать лейб-медика?
— Он не заметит, что ты пришел. Ну да что там…
Фингайн снова вежливо поклонился. Затем поднялся на широкое возвышение, на котором стоял трон. Сидевший на нем мужчина обмочился, но, похоже, даже не заметил этого. Он смотрел прямо перед собой. Правой руки у него не было. Очевидно, не так давно он красил волосы. Но они уже отросли и был хорошо виден настоящий цвет. Он соответствовал тому, что эльф знал об Оноре, равно как и отрезанная рука, и рост. Но Фингайн не хотел торопиться с выводами. Он опустился перед троном на корточки. Прошло некоторое время, прежде чем ему удалось поймать взгляд безумца. Сын человеческий его не обманывал. Взгляд смотревших на него глаз был пуст. Разум ушел из них. Оноре ли это?
Фингайн не был готов к тому, чтобы встретить безумца. Он не знал, что делать дальше. Он даже всерьез не считался с тем, что лейб-медик может оказаться Оноре. Он напал на след этого человека потому, что он должен был примкнуть к Жилю во время морского путешествия из Вороньей Башни в Гонтабу. В портовой крепости никто не упоминал лейб-медика. Но когда гептарх покинул свой корабль в Гонтабу, этот загадочный незнакомец уже был в его свите.
Что могло настолько сильно укрепиться в сознании примарха, чтобы пережить безумие? Мауравани подумал обо всем, что читал об Оноре. А потом нашел вопрос, ответить на который во всем зале мог только Оноре.
— Древо Крови и лев. Чего не хватает?
Сидевший на троне мужчина уставился на него.
Фингайн терпеливо повторил вопрос. Снова и снова. Прошел час. Потом еще один. Но терпение охотника было вознаграждено.
Получив ответ, он поднялся и обнял безумца. И задушил его в объятиях. Когда он отпустил лейб-медика, казалось, что мужчина просто мирно спит.
Фингайн спустился с тронного возвышения и направился к большим воротам. Он почти дошел до выхода, когда к нему подошел давешний лекарь с перегаром.
— Ты долго разговаривал с ним. Редко бывает, что кто-то уделяет ему столько времени.
— Я должен был сделать это ради него, — ответил маураван, глядя во двор.
— Большинство посетителей радуются возможности поскорее покинуть это место. Оно напоминает им о том, как близка смерть каждого из нас. — Он некоторое время помолчал. — Он сказал тебе что-нибудь? Или опять бормотал о голубых глазах своей матери?
— Он сказал: единорог.
Целитель задумчиво провел рукой по спутанной бороде.
— Интересно, что он имел в виду?
Эльф выдержал его пристальный взгляд.
— Должно быть, когда-то единорог имел для него большое значение.
Лекарь покачал головой.
— Похоже, я скорее создан для того, чтобы возиться с людьми, потерявшими ногу, чем с теми, кто распрощался с разумом.
Залп
Люк проснулся. Под чьими-то шагами скрипел снег. В неверном свете он увидел, как король переходит от человека к человеку и осторожно будит каждого.
Три дня они оставались на перевале. Дольше, чем планировали. Все припасы были исчерпаны. Сегодня нужно было возвращаться. Наверняка Гисхильда вместе с беженцами давно достигла звезды альвов. Люк зябко потер руки. В Альвенмарке стояла весна. Он был рад возможности уйти от зим Фьордландии. О них он тосковать точно не станет.
Король подошел к Йорновеллю. Он заговорил с эльфом и указал на горный пик, возвышавшийся над перевалом восточнее их лагеря. Эльф несколько раз покачал головой. Но король продолжал показывать на отвесный склон, и эльф наконец тронулся в путь.
Люк выпрямил замерзшие конечности. Левая рука болела. Вчера он получил глубокий порез. За три дня они выдержали семь боев. Из сотни бойцов короля в живых осталось едва ли тридцать. И каждый из оставшихся был ранен.
Люк бросил взгляд на замерзшего мертвеца, который сидел неподалеку, прислонившись к скале, и смотрел с перевала на лагерь рыцарей ордена. После последней битвы они выставили семерых павших в качестве стражи, надеясь, что из долины не видно, что они давным-давно мертвы. Эти семеро дадут им небольшую фору, когда воины будут уходить утром.
Теперь король подошел к рыцарю. Нос Эрека переливался синим и красным. Вчера какой-то пикинер ударил его последней стычке.
— Ты должен подняться к нашему эльфийскому другу.
Сначала Люк удивился. Потом понял. Они собирались бросить его!
— Зачем…
— Мир, — устало произнес король. — Идем со мной. — Они поплелись к северной оконечности перевала. Эрек показался ему каким-то странным.
Когда они добрались до той точки, с которой была видна долина, король остановился. Мягко спускался длинный заснеженный склон. Примерно в трехстах шагах располагалось озеро, над которым клубился туман. Там был горячий источник. Вчера Люк побывал там, чтобы погреть в воде руки и промыть рану.
— Присмотрись к туману, — сказал король.
Потребовалось совсем немного времени, чтобы Люк заметил.
Искра, похожая на светлячка. Только не зеленоватая, а красноватая. Затем он заметил еще одну.
— Аркебузиры?
Эрек кивнул.
— По меньшей мере сотня, я бы сказал. Черт его знает, как они перешли через гору. Так, а теперь следуй за Йорновеллем, пожалуйста.
— Зачем мне делать это?
— Потому что я со своими мандридами пойду в такое место, куда ты за нами не сможешь пойти.
Люк вопросительно глядел на короля.
— Проклятье, ты что, не понимаешь? Мы сразимся в последнем бою. Мы пойдем в Златые Чертоги. И было бы здорово, если бы остался кто-то, кто смог бы рассказать об этой битве.
Рыцарь посмотрел на скалу.
— Не думаю, что я способен карабкаться, словно коза.
— Тогда садись на перевал и жди, пока твои братья-рыцари поднимутся наверх!
— И что потом? Думаешь, что потом произойдет? Они примут меня с распростертыми объятиями, потому что я так храбро сражался против своих же людей? Они передадут меня палачу. Если не прямо здесь, то позже в Фирнстайне.
— Я тебя не понимаю. Ты странный человек. Когда я посылал тебя к разведчикам в Гонтабу, то думал, что ты воспользуешься шансом, чтобы вернуться к своим. А когда мы уходили из Фирнстайна, то могли тебя спокойно где-нибудь запереть. Ты мог бы сказать, что был нашим пленником. Объясни!
— Мои братья-рыцари не глупы. Они наверняка уже слышали об эльфийском рыцаре. И вообще — меня выдали бы оставшиеся в городе крестьяне. Кроме того, я никогда не увидел бы сына Гисхильды, если бы выбрал другую сторону. Уже только ради этого стоило остаться.
— Не думай, что из-за этого я полюблю тебя! Вчера я весь день желал, чтобы тебя настиг клинок и сегодня я вернулся к Гисхильде один.
Люк улыбнулся.
— Странно. Я хотел того же. Только вот клинок должен был настичь тебя.
— Мерзавец! — прошипел король.
— Мужлан.
Эрек улыбнулся.
— Ну вот и выяснили. Поскольку ты семь лет учился в школе тому, как нужно вести сражения, то предложи, пожалуйста, как нам отсюда выбраться.
Люк бросил взгляд в долину.
— Мы спустимся вниз и притворимся, будто не заметили их. Они будут ждать, пока мы подойдем по меньшей мере шагов на пятьдесят. По крайней мере если станут соблюдать регламент. Как только они поднимут аркебузы, мы бросимся в снег. Тогда большинство пуль пролетят мимо цели.
— А потом?
— А потом мы атакуем их. И если снег не слишком глубок, то мы доберемся до них прежде, чем они успеют перезарядить оружие.
Эрек схватился за
голову.
— И ради этого ты семь лет сидел в школе? Как ты думаешь, что случится, если тридцать раненых и полузамерзших жалких вояк нападут на сотню аркебузиров?
— Мы найдем путь в Златые Чертоги. И я надеюсь, что ты замолвишь за меня словечко перед своими богами. Мой, вероятно, меня уже не примет.
— Я вот спрашиваю себя, как подобные тебе рыцари сумели завоевать весь мир.
— Наверное, они были умнее меня. А теперь решай! Как мы поступим?
Король бросил взгляд в долину.
— Я сделаю то, что всегда делают мужланы, когда встречают рыцаря или ярла, который рассказывает им всякие штуки по поводу бессмертной славы и Златых Чертогов. Я побегу вниз, крича «ура».
— Тогда все ясно. — Люк отряхнул снег с одежды.
От того, чтобы наточить клинок, он отказался. Он не рассчитывал, что они дойдут до аркебузиров.
Пока Эрек собирал вокруг себя мандридов, Люк расстегнул плащ. Потом сбросил его с плеч. Больше он ему не понадобится. И он не хотел скрывать маленький герб на своей кирасе. Он провел рукой по эмали.
— Звездочка моя Полярная, — тихо произнес он. — Желаю тебе прожить эту жизнь хорошо. Увидимся в Златых Чертогах, если твои боги будут милостивы.
Король махнул ему рукой, подзывая к себе. Люк затесался в строй мандридов и посмотрел на небо. Оно было ясным и безоблачным. Воздух уже казался не ледяным, а освежающим. Рыцарь споткнулся. Снег был покрыт корочкой. Под настом он был глубоким. Солдаты медленно спускались по склону. Люк посматривал в туман. Вспыхивало все больше и больше светлячков. Внезапно они пустились в пляс. Поднимались фитили. Люк колебался еще один удар сердца. Он представил себе, как фитили касаются пороховых зарядов.
— Ложись! — закричал он что было сил.
В тот же миг грохнули выстрелы сотни аркебуз. Люк упал лицом в снег. Мимо свистели пули. Он слышал, как вскрикивали мужчины. А потом на залп аркебуз ответило низкое рычание.
Рыцарь обернулся. Над ними от скалы отделился каскад из снега, льда и камней. С неописуемым грохотом он понесся вниз, в долину. Под ним дрожала земля.
Люк вскочил и побежал. Наперерез к склону. Прочь от лавины. Но она расходилась все шире и шире. Уйти было невозможно.
Он в изнеможении остановился и отвернулся, чтобы не видеть этого ужаса. Раскинул руки и принялся молиться. А потом его окружило что-то белое. Сбило с ног. В рот набился снег. Он закашлялся, его стошнило. Его кружило, словно перо на ветру. А потом он нырнул в воду. Она была приятно теплой. Быстро напитала его одежду. Это объятие было очень нежным. Озеро было глубоким.
Наконец его рот опять был свободен. Вокруг был снег. Мимо скользнула тень. Другой человек? Кусок дерева? Он не разобрал. Не стал сопротивляться воде, уносившей его на дно. Он выдохнул и почувствовал, как тепло наполняет легкие.
Лейб-гвардеец
Брандакс с силой провел камнем по слишком короткому клинку. Он делал это по меньшей мере в тысячный раз. Лезвие пересекали острые зубцы. Они должны были стать такими, как у пилы. Но клинок был слишком коротким. Кобольд выругался. Почему никто из остальных не сделает этого? Даже будь она тысячу раз королевой! Она уже не ведает, что творит!
Теперь она устроила привал. Наконец-то! Несколько часов не присела. Ее шатающаяся, непрочная походка была сама по себе знаком. Это было не только истощение! Почему никто ничего не предпримет? Хотят просто посмотреть, как она умрет?
Брандакс бросил взгляд на горизонт. Еще час дневного света, может быть, немногим больше. В темноте он этого сделать не сможет.
Он проклял богов детей человеческих. Зачем нужно было это делать? Почему пошел град? А потом — ледяная ночь с метелью? Никто из маленьких детей не пережил той ночи. Холод вытянул из них свет жизни. То же самое было со стариками и больными. На следующее утро треть беженцев не поднялась со снега. С тех пор не проходило и часа, чтобы по меньшей мере кто-то один не упал без сил. У живых уже не оставалось сил помогать. Да и что они могли сделать? Нести умирающих? Большинство сами с трудом держались на ногах. У них не было сил даже на то, чтобы плакать. Они просто продолжали идти дальше, тупо глядя вперед.
Брандакс взобрался на обломок скалы, на который опустилась королева. Он заглянул ей через плечо, бросив взгляд в лицо маленького Снорри. Его губы были темно-синими, почти черными, лицо — ужасно бледным. С неба сыпался мелкий, словно порох, снег. Он собирался в широко распахнутых глазах и складочке приоткрытого ротика. Иногда Гисхильда склонялась к нему и нежно сдувала снег.
У Брандакса едва не разорвалось сердце. Вот уже три дня несет она на руках мертвого ребенка. Почему никто ничего не предпримет? Неужели все сошли с ума? И ему теперь приходится принимать решения.
Он заглянул в ее горящие лихорадкой глаза. Лоб был покрыт испариной. Все признаки налицо! Но нужно было последнее доказательство.
Брандакс снова слез со скалы. Королева даже не обратила на него внимания. Он встал рядом с ней, чтобы никто не видел, что он делает. Ему очень хотелось ошибиться.
Кобольд посмотрел на зазубренный клинок. Если он ошибается, это может стоить ему головы. И тем не менее ему хотелось, чтобы получилось именно так. Он вонзил клинок ей в ногу. Женщина не издала ни звука. Даже не вздрогнула. Она больше не чувствовала ног.
Он вынул нож и пошел к Беорну. Знаменосец королевы был очень высоким мужчиной. Одним из немногих, кто еще хорошо держался на ногах.
— Ты ее лейб-гвардеец, не так ли?
Беорн окинул его злобным взглядом. Глаза его налились кровью.
— Я не заберу у нее ребенка! И мне все равно, что ты скажешь.
— О, мы заберем у нее кое-что побольше. — Он сказал человеку о том, чего опасался, и гигант заплакал.
— Я не могу этого сделать! — всхлипывал он. — Я не могу этого сделать!
— Ты, черт побери, ее лейб-гвардеец! Так и следи за ее телом. Если ты не поможешь мне, то живой в Альвенмарк она не попадет. Ты посмотри на нее! У нее лихорадка. Мертвые ноги отравляют ее тело.
— Я не могу сделать этого! — лепетал воин.
— Значит, ты приносишь ее в жертву собственной слабости. Лучшего лейб-гвардейца и желать не нужно!
— Но ведь я не могу…
— Хорошо, ты будешь держать ее. И держать, черт тебя подери, очень крепко! Я срежу ей сапоги и осмотрю ноги. И если нужно, то позабочусь о них. Но тебе придется закопать их, вместе с мертвым ребенком. Я не стану делать все за тебя! А теперь идем.
Пропавшие
Олловейн опустился на узкую походную койку. Он был до смерти истощен. Он провел на поле битвы целый день. Незадолго до рассвета им удалось отбросить рыцарей ордена. Но они вовсе не были разбиты. Вероятно, они уже сейчас занимаются перестроением войск. Их было слишком много. А Альвенмарк истекал кровью. Нечем было заменить потери. Эмерелль пообещала ему: нужно продержаться всего пару дней. Она собирала вокруг себя самых сильных чародеев. Даже Сканга, шаманка троллей, предложила свою помощь. Олловейн не знал, сможет ли дать королеве время, которое так нужно ей.
В дверях появился Оргрим. Он даже не предпринял попытки протиснуться в слишком маленькое отверстие.
— У меня плохие новости, мастер меча.
Олловейн невольно рассмеялся. Неужели эльф мог надеяться на то, чтобы отдохнуть хотя бы пару часов?
— Что в этом такого смешного? — поинтересовался тролль голосом, напоминающим трение камней друг о друга.
— Ничего, ничего! Скажи же, что произошло? Они прорвались? Шалин Фалах захвачен?
— Нет, об этом мне ничего не известно. Речь идет о подданных Гисхильды. Я узнал об этом только сегодня! Мы подыскали им очень отдаленное укрытие. А в Фирнстайне к нам неделями не приходили новости…
— Что? — Олловейн слишком устал, чтобы сердиться, хотя манеры тролля раздражали его до крайности.
— Ее подданные так и не добрались до Снайвамарка. Они исчезли на тропах альвов.
Мастер меча выпрямился.
— Что значит «исчезли»? Они…
— Вероятно, они сделали скачок во времени. Было глупо использовать для этой цели звезду альвов низкого уровня. Никто не может сказать, когда они прибудут в Снайвамарк. Может быть, через час. Или через неделю. Может быть, только через сто лет. И еще кое-что. Эмерелль назначила нового князя Альвемера. Мы не сможем так просто отделить территорию эльфийского княжества, даже если там почти никто не живет. Новому князю это не понравится.
Олловейн поднялся и поблагодарил тролля. Нужно пойти к Эмерелль. Этой же ночью! Сейчас он нужен ей как никогда. Нужно оспорить у нее королевство для людей. Это не терпит отлагательства. Может быть, уже завтра он останется на поле боя, а кто тогда позаботится о Гисхильде и ее людях? Даже если из Фирнстайна с ней придет только сотня верных, людям нужно место. И не важно, каковы принципы Эмерелль.
Открытая могила
Он действительно пришел. Предок стоял перед ней и говорил, говорил. Утром у нее была Эмерелль и дала что-то обезболивающее. И пообещала ей королевство. А еще передала известие от Йорновелля о смерти Люка и Эрека. Эмерелль пыталась выразить сочувствие. Но кто же сможет понять ее — каково это: потерять родину и народ? После всех лет отчаянной борьбы осталась только жизнь.
Он выглядел хорошо, был высокого роста и казался на удивление молодым. При этом жил он вот уже несколько сотен лет. Он принес с собой пропавшего короля Лиондреда — точнее, его тело. И теперь говорил о том, как придать мужества ее народу. Он хотел снова отправиться на войну с горсткой выживших.
— …а потом я хотел бы поговорить с ними. Пожалуйста, встань рядом со мной. Я уверен, они все еще чтят тебя, Гисхильда.
Это уже было слишком!
— Я никогда больше ни с кем не смогу встать рядом!
Она отбросила одеяло, скрывавшее ее ноги. И насладилась ужасом, отразившимся на его лице. Пусть посмотрит, какова цена бесконечных войн. Она не отводила взгляда от его лица. Сама она смотреть на это уже не могла. Оба воспаленных, покрытых черной сажей обрубка уже не принадлежали ей. Она помнила, как потеряла сознание, когда Беорн схватил ее. Тогда у нее еще были ноги. Это тот подлый кобольд отрезал их. Она всегда боялась его, еще будучи ребенком! Когда она проснулась, то была уже в Альвенмарке. И была калекой. Она уже не была такой, как раньше. Она предпочла бы умереть во время марша к Нахтцинне, как остальные.
— Мне не нужны слова сочувствия, — холодно произнесла она, не испытывая уже никаких чувств. — Это не важно! На Ястребином перевале у меня на руках замерз мой маленький сын. Я не смогла дать ему тепло… — Ей пришлось замолчать, чтобы не дать волю чувствам. Она положила руку на грудь Снорри, чтобы согревать его, чтобы дышать ему на личико. Это не помогло. Она чувствовала, как маленькое сердечко билось слабее и слабее, а потом совсем остановилось. — Пара замерзших ног — ничто по сравнению с этой болью. Я не могу больше смотреть в открытую могилу, предок. Я сама — открытая могила. И еще я — зеркало твоего народа.
Предок смотрел на нее, ничего не понимая. Герой множества саг отступил на шаг. Пробормотал что-то о том, что эльфы могли помочь. Она ответила, даже не заметив, что именно сказала. Ее раздирали противоречивые чувства. Что она делает? Неужели не достаточно несчастья? Неужели нужно лишить народ великого героя? Если бы он пришел раньше! Он излучал столько силы и уверенности. Как Люк в те дни в Альдарвике, да и потом тоже, в их немногие дни, проведенные в Альвенмарке.
— С твоего позволения я удалюсь, чтобы подготовить похороны короля Лиондреда.
Какие удивительно высокопарные слова для дикого воина с топором! Множество проведенных с эльфами лет не пропали даром. Ребенком она любила слушать истории о его приключениях, вымышленных и, возможно, истинных. А теперь вот он, герой. И он мог бы рассказать обо всем, если бы было немного больше времени. Нельзя отпускать его просто так!
— Подожди немного, предок! Присядь рядом.
Он произнесет пламенную речь у могилы короля. Наденет славные доспехи Альфадаса, если они придутся впору. Прежде чем войти, он говорил у входа в ее палатку с Беорном, знаменосцем. И ему удалось вселить мужество в этого сломленного человека. Кто знает, на что еще он способен? Он — Мандред Торгридсон, живая легенда. Понесет знамя Фьордландии снова на поле битвы за эльфов? Целое тысячелетие они были верными союзниками. И они должны быть в этой битве.
Всего лишь сказка
Люк выбрался на берег. Попытался сделать вдох, и его стошнило водой. Молодой человек испуганно огляделся по сторонам. Они ушли. Наконец-то. Долго еще рыцари с той стороны перевала искали выживших. Нашли ли они кого-нибудь, он не знал. И не знал, что его так сильно изменило. Он мог дышать под водой! Человек ли он? Когда его так изменили? И почему он этого не заметил?
Дрожа от холода, юноша выбрался на снег. Что теперь делать? Пойти обратно в теплую воду? Здесь его убьет холод. Одежду и доспех он снял на дне озера. Он не мог сказать, сколько просидел там. День? Больше? Он даже спал в воде, неподалеку от того места, где со дна пробивался горячий источник.
Люк нашел тело Эрека, когда искал место, где можно было незамеченным выбраться из воды. Эрек должен был вернуться к Гисхильде. Он был хорошим мужем.
Люк закашлялся. Слишком холодно. Он потрясенно оглядывал изменившийся пейзаж. Повсюду в снегу лежали крупные обломки скал. Он хотел встать и пойти к воде, но ноги отказались служить ему. Левое бедро посинело и опухло. Он припомнил, что его тошнило и он полз сюда. Очевидно, нога сломана. Что ж, придется теперь ползти обратно.
Он склонился и краем глаза оглядел местность. И вдруг застыл. Кто-то сидел на корточках на большом обломке скалы неподалеку от воды. Весь в белом. Его там не было еще совсем недавно.
Рыцарь пригнулся. Холод был забыт.
Слишком поздно. Человек увидел его. Он спрыгнул со скалы и легко понесся к нему по засыпанному лавиной полю. Увидев это, Люк с облегчением вздохнул. Так может двигаться только эльф.
Воин остановился прямо перед ним. Он казался холодным и отчужденным. «Наверное, мауравани», — подумал Люк.
— Я тебя знаю. Ты эльфийский рыцарь. — У него был сильный акцент.
Люк не припоминал, чтобы когда-либо видел этого воина.
— Почему я могу дышать в воде? — Он понимал, что вопрос глупый. Откуда мауравани мог знать это?
— Может быть, тебя поцеловала апсара?
— Что ты имеешь в виду?
— Это была просто шутка. Забудь!
Люк знал, что маураваны не отличаются чувством юмора.
— Что такое «апсара»?
Эльф мрачно посмотрел на него.
— Разновидность водяной нимфы. Все это только сказки. Говорят, что если апсара влюбится в эльфа и поцелует его, то он сможет спуститься в ее царство под волнами. И сможет вдыхать воду так же свободно, как вдыхает воздух на поверхности земли. Мне показалось, что тебе трудно дышать на земле. Так что забудь обо всех этих глупостях! — Он протянул ему руку. — Идем, эльфийский рыцарь. К Олловейну и твоим братьям по мечу.
— Я не могу идти. Я… Я тебя только задержу. — Какую чушь он несет! Нужно на коленях благодарить эльфа за то, что он хочет взять его с собой.
Мауравани опустился в снег рядом с ним и укутал в свой плащ. Затем поднял, словно ребенка.
— Я отнесу тебя. Не беспокойся. У нас много времени.
У Шалин Фалаха
Олловейн был в отчаянии. Время текло, как песок сквозь пальцы. Если вскоре Эмерелль не сплетет чары, то все будет потеряно! Он посмотрел на необозримые войска рыцарей ордена, поднимавшиеся вверх по склону холма, блок пикинеров за блоком. Целые рои аркебузиров бежали впереди и поливали последних защитников Альвенмарка огнем. Никогда прежде не бывало такой битвы. Выступили все герои Альвенмарка. Даже карлики, которые несколько столетий враждовали с Эмерелль, тоже пошли в бой. Они сражались на другом поле, дальше на запад, где основные войска Древа Праха шли на замок Эльфийский Свет. Уже на протяжении нескольких часов они не получали оттуда никаких известий. Может быть, война уже давно проиграна? «Но я не сдамся», — зло подумал Олловейн.
Рыцари ордена придумали новое оружие. Пустые глиняные пули, чуть меньше человеческого кулака. В каждую была вложена пропитанная маслом тряпка. А внутри — странная жидкость, которую нельзя было смыть даже водой. Они называли это огнем Бальбара. Горел почти весь склон. В этой битве они воспользовались новым оружием очень эффективно.
Даже проверенные во множестве битв тролли отступали перед этим оружием. А отступать было некуда. Они стояли на скалистом утесе Шалин Фалаха, неподалеку от извилистой тропы, которая вела вниз, к белому мосту, за которым уже находилось сердце страны.
Король Оргрим сражался со своим отрядом. И Гилиат, известная лучница. И Фародин! Олловейн особенно гордился тем, что сражается рядом с ним. Он вернулся только вчера с Мандредом и Нурамоном. Все пришли на защиту Альвенмарка. Восстали из небытия даже легенды.
Навстречу им вырвался огонь аркебузиров. Перед стрелками протянулась широкая дымовая завеса. Затем стало возможно различить очертания отдельных фигур. Одна из глиняных пуль полетела в направлении троллей, которые, пригнувшись, отступали под щитами.
— Назад, во вторую линию! — крикнул своим воинам Олловейн. То была последняя линия перед мостом. — Назад, и принесите мне парочку таких бутылок.
Оргрим открыто воспротивился его приказу.
— Они нужны нам, чтобы поджечь мост! — крикнул он королю троллей.
Так они смогут ненадолго задержать врагов. Эмерелль был дорог каждый миг, который они могли выиграть. Она хотела отделить землю, занятую рыцарями ордена, от Альвенмарка, как отрезают гнилую часть яблока. А потом она собиралась навеки разделить мир людей и мир детей альвов. Все тропы альвов, ведущие в мир людей, должны были оборваться одновременно. И тогда с этим кошмаром наконец будет покончено. Большое ущелье, раскинувшееся перед Шалин Фалахом, станет границей. Но пока еще нужно удержать мост! Если людям удастся занять Шалин Фалах и перейти его, то все будет потеряно.
Фародин и Оргрим отважились на дерзкую вылазку, чтобы захватить два ящика с глиняными бутылками.
— Прикрой их, — приказал он Гилиат и начал готовить отступление.
Фародин сражался словно берсеркер. Жизнью он был обязан исключительно королю троллей, который прикрывал его своим огромным щитом. Люди заметили, какую дорогую добычу уносят они оба. В щит тролля впивались пули аркебуз, вырывая по краям большие деревянные щепки.
Один воин пробился вплотную к троллю.
Все больше и больше стрелков прицеливались и посылали пули в полет. Склон исчез в едком дыму. Один воин поджег глиняную пулю и швырнул ее по большой дуге за щит тролля.
Олловейн устремился вперед, насколько позволял тяжелый доспех. Пламя вспыхнуло прямо под ногами тролля. Оргрим отпрянул, а с ним и Фародин. Вторая глиняная пуля теперь может угодить в него.
Олловейн прыгнул. Схватил ящик! Ликуя, поднял, когда боль опалила его руку. Ее пробила мушкетная пуля. Глиняная пуля разбилась. Черная жидкость брызнула мастеру меча на руку и лицо. Горящая тряпка, свисавшая с одного из осколков, подожгла липкое масло. Пламя лизало его доспех, пробиваясь под шлем.
Мгновение рыцарь стоял неподвижно. Подумал о пророчестве. Не так! Все должно было быть иначе! Он обнажил меч. Он не хотел, чтобы другие увидели, что он сгорел самым жалким образом.
Крича от ярости, он устремился навстречу аркебузирам. Пламя ослепляло. Он дико размахивал мечом. Масло проникло сквозь прорези доспеха. Загорелась одежда. Он надеялся, что спутники не видят его сейчас и что пороховой дым скроет его конец от их глаз.
Он споткнулся о мертвеца, упал на колени. Боль была неописуемой. А потом он ушел!
Прохладный ветерок овевал его тело. Хотя горящее масло ослепило его, он снова мог видеть. Его окружал серебристый свет.
— Наконец-то ты здесь, — произнес голос, который он не слышал вот уже десять столетий, но, тем не менее, узнал.
Линдвин! Она ждала.
Всего лишь слухи
Гисхильда сидела на поляне у свежей могилы. За день до этого они похоронили здесь Мандреда. Все великие существа Альвенмарка отдали ему последнюю честь. Гисхильда была удивлена, сколь многие пришли. В историях ее детства его часто описывали как грубияна, который откалывал при дворе эльфийской королевы самые дерзкие шутки. Если это и было так, то все ему давным-давно простили. Наверняка именно он и убедил Эмерелль дать убежище в Альвенмарке последним фьордландцам. Ему отказать было невозможно!
Гисхильда устыдилась того, как приняла его. А потом улыбнулась. Даже без ног ей удалось потрясти предка. Они ведь одной крови. Без сомнения! И она гордилась этим. Интересно, каким человеком стал бы ее сын? Больше ребенка у нее точно не будет. Больше мужей она не хотела. У нее было сразу два. И оба были хорошими. Нужно было лучше относиться к Эреку. В будущем нужно быть менее упрямой! Почему ей приходится сначала потерять все, чтобы понять, насколько богата она была?
Она посмотрела на свежий могильный холм. На глазах выступили слезы. Она не знала, где похоронили Снорри. Даже этого одного утешения нет у нее. Эмерелль закончила свое большое колдовство. В последний миг было много молний и сильный ураган. Тропы альвов, ведущие в мир людей, просто погасли, так ей рассказывали. Словно вечерняя заря. Она никогда не увидит могилы Снорри!
Гисхильда закусила губу. Она королева! Ее народ очень малочислен, но тем более она нужна ему. Нужно вести своих на север. Эмерелль сказала, что земля, которая будет принадлежать им, пронизана фьордами, как у них на родине. А севернее их живут тролли. Гисхильда горько рассмеялась. Все время тролли! Похоже, боги не позволяют им жить без этих упрямых соседей.
— Полярная звезда?
Она подняла взгляд. Кто позволяет себе так жестоко над ней шутить?
Между берез стояла фигура, вся в белых одеждах эльфийского рыцаря. Гость опирался на костыль. Лицо опухло, но спутать его было невозможно ни с одним другим. У Гисхильды перехватило дыхание.
— Ты опоздал. Пропустил последнюю битву.
Он пожал плечами и едва не упал с костыля, на который опирался.
— Мне очень жаль. На меня свалилась целая гора. Это меня задержало.
Он был более находчивым и дерзким, чем раньше. Ей это понравилось.
— Твои отговорки становятся все наглее!
К ней приходил Йорновелль и рассказал, какой конец постиг Эрека, Люка и последних мандридов. И она не могла понять, как Люк, несмотря ни на что, оказался перед ней.
Он побледнел под синяками.
— Нет, ты должна мне поверить…
Ну вот и опять прежний Люк.
— Иди сюда и обними меня. Я не могу подняться.
Он похромал к ней. Никогда она не видела, чтобы кто-то садился так осторожно.
— Так вот каков конец истории о принцессе и ее рыцаре. Двое калек сидят на полянке. Нам обоим понадобится помощь, когда мы захотим подняться.
— Все будет хорошо, — нежно произнес он.
Гисхильда подняла длинную юбку, чтобы он увидел обрубки ее ног.
— Нет, Люк. Не будет.
Он обнял ее. Долго прижимал к себе. О том, чтобы поцеловать ее, он не думал.
— Мы ведь в Альвенмарке, Гисхильда. В мире наших сказок. Магия и ужасные чудовища действительно существуют здесь. И зачарованные места. Я знал девочку, маленькую эльфийку, которая была убеждена, что сказки могут стать былью. Она повела меня в место, которое сторожит серебряный змей. Там она ушла в лунный свет, и я так никогда и не узнал, ошибалась ли она. Она так сильно верила в это! Как только я снова смогу ходить, я отведу тебя в то место. Поверь мне! Чудеса случаются.
Она посмотрела на него и улыбнулась. Не важно, что принесет будущее, он всегда будет поддерживать ее.
— Кто я такая, чтобы возражать рыцарю, на которого упала гора и который, тем не менее, нашел дорогу ко мне?
Приложение
Персонажи
Адольфо — квартирмейстер андаланских пикинеров под командованием капитана Артуро Дуарте.
Алексей фон Вилусса — боярин Вилуссы. Предводитель людей-теней. Выдающийся воин, скрывающий трагическую тайну.
Альфадас — предок Гисхильды. Во время тролльских войн был выбран королем Фьордландии и основал династию правителей, из которой происходит и Гисхильда.
Альварез де Альба — капитан галеасы «Ловец ветров». Член ордена Нового Рыцарства, член братства Святой крови. Получил повышение до мастера флота Нового Рыцарства.
Альфонсин — наводчик на борту орденской галеры «Посланник божий». Пользующийся дурной славой пьяница.
Аннабелль — городская святая Альгауниса, бывшей королевской столицы Фаргона.
Анна-Мария — послушница из сорок седьмого звена Львов. После несчастья на «Ловце ветров» считается особенно одаренной канониршей. Позднее стала капитаном и завоевала печальную славу во время нападения на эльфийский порт Вахан Калид.
Аппанасиос — предводитель отряда кентавров из Дайлоса.
Артуро Дуарте — капитан андаланского полка пикинеров и аркебузиров. Ветеран войн в Друсне.
Аруна — апсара, спасшая жизнь Люку и стерегущая его сны в башне Восковых Цветов.
Атта Айкъярто — обладающий душой дуб, некогда спасший героя Мандреда. Раффаэль фон Силано сжег исполинский дуб, чтобы дать войскам Церкви, стоящим под Фирнстайном, знак того, что они безопасно перешли в Альвенмарк.
Ахтап — кобольд из народа лутинов. Один из хранителей троп альвов.
Бальбар — городское божество павшей языческой метрополии Искендрия.
Беорн Торбальдсон — фьордландец из отряда мандридов, знаменосец королевы Гисхильды.
Бернадетта — послушница из сорок седьмого звена Львов. Подруга Жоакино, погибла вместе с комтуром Альгауниса после роспуска Нового Рыцарства.
Бирга — ужасно уродливая тролльская шаманка, постоянно носящая маски. Ученица Сканги.
Валерьян — член ордена Нового Рыцарства, был заколдован лутином Ахтапом, которого взял в плен в розарии на Голове Язычника.
Вероника де Блэ — член ордена Нового Рыцарства и тайного братства Святой Крови. Эксперт по литью из бронзы, служит своему ордену в качестве литейщицы в Змеиной лощине.
Вульф Освальдсон — третий сын Освальда Сигурдссона. Умер во младенчестве, не достигнув возраста одного года.
Гай де Арнье — гроссмейстер Нового Рыцарства. Представляет политические интересы ордена в Анискансе.
Ганда Среброрукая — кобольдша из народа лутинов. Когда-то отправилась с Олловейном в Искендрию, где потеряла руку. Считалась одаренной волшебницей и искусным агитатором. Ее мемуары очень долго были очень популярной книгой среди кобольдов Альвенмарка.
Гельвуун — эльфийский воин, когда-то сопровождавший Олловейна, Нурамона, Фародина, Мандреда и Альфадаса во время их поисков сына Нороэлль, Гийома. Мастерски владел длинным мечом. Умер, когда Гийом сотворил чудо, чтобы исцелить больных.
Генри Эписьер — аббат Церкви Тьюреда. Создатель скандально известной книги «Молот язычников». В труде описываются различные способы раскрыть тайного язычника или подкидыша. Эписьер и его теории крайне спорно воспринимаются священниками Церкви Тьюреда.
Генрикус Блазиус Гиацинт фон Корфельсхаузен — автор книги «О дураке, который думал, что он король». Любимый плутовской роман жителей Фаргона, причем, что замечательно, — не подвергнут цензуре со стороны Церкви. Основан на событиях в жизни Эрека, последнего короля Фьордландии, события реальные и вымышленные перемешаны самым причудливым образом. Имя автора — псевдоним. Предполагают, что написана книга духовным лицом высокого ранга.
Герона — член ордена Нового Рыцарства и братства Святой Крови.
Гийом — сын эльфийки Нороэлль и Девантара. Стал священником Церкви Тьюреда.
Гилиат — эльфийка, известная лучница, участница сражения за Шалин Фалах.
Гильда — святая Церкви Тьюреда, которой удавалось обратить язычников в веру, показавшись им.
Гильмарак — тролльский король, родившийся снова Бранбарт. На протяжении двадцати восьми лет был королем всего Альвенмарка. Ни один другой тролль никогда не удостаивался чести стать королем Альвенмарка.
Гисхильда — принцесса из Фьордландии. Дочь Гуннара Дуборукого и Роксанны.
Гуннар Дуборукий — король Фьордландии. Отец Гисхильды. Супруг Роксанны.
Гутрум — ярл Альдарвика, недооценивающий Гисхильду и допускающий глупую ошибку.
Даломан Красный — кобольд, живущий в Валемере. Известный судовладелец и торговец.
Даниэль — послушник из сорок седьмого звена Львов. Единственный из Львят, чей герб со щитом остался белым. Умер в результате несчастного случая на «Ловце ветров».
Джиакомо — послушник из сорок седьмого звена Львов.
Друстан — магистр сорок седьмого звена Львов, когда-то был послушником в тридцать первом звене Львов. Принадлежит к тайному братству Святой крови.
Жаннетта де Брие — капитан второго полка эквитанских пистольеров. Вымышленное имя, которым пользуется Гисхильда во время нападения на хранилище припасов Железная Вахта.
Жероме Оливье — рыцарь из рядов Нового Рыцарства. Предводитель Черного Отряда, позднее — комтур орденской провинции Альгаунис. Принадлежит к братству Святой Крови.
Жиль де Монткалъм — гептарх Церкви, носящий титул верховного хранителя печати Тьюреда. Человек, известный своей неподкупностью и ведущий жизнь, посвященную исключительно вере.
Жоакино фон Рагуна — послушник из сорок седьмого звена Львов и их первый капитан.
Жозе — послушник сорок седьмого звена Львов.
Жюль — именуемый также брат Жюль или Жюль-Бродяга. Священнослужитель Тьюреда, имевший большое влияние на развитие Церкви, и один из самых радикальных противников эльфов. Важнейший святой Церкви Тьюреда после Гийома, но его истинное происхождение скрывает смертельная тайна.
Жюстин — рыцарь ордена Нового Рыцарства, главный смотритель складов в укрепленной гавани Воронья Башня. Некогда был в одном звене с Альварезом и Лилианной.
Жюстина — вместе с Друстаном, рыцарем ордена, влачила одинокую вахту в Вороньей Башне. Позднее стала кухаркой в Цитадели ордена. Погибла на собственной свадьбе во время захвата эльфами Валлонкура.
Зимнеглаз — канюк-курганник князя Фенрила из Карандамона. Крупная птица — гибрид канюка и орла.
Златокрылая — предводительница цветочных фей, добровольно согласившихся быть шпионами во время операции в Валлонкуре.
Иванна — сестра Алексея, боярина Вилуссы. Мать Маши и жена Сигурда Меченосца, капитана мандридов.
Игнациус Рандт — известный полководец и теоретик воинского искусства из ордена Древа Праха. Стал главнокомандующим всеми войсками в Друсне, после того как это место потеряла Лилианна де Дрой.
Ингвар — ярл Альдарвика, брат Гутрума.
Исвулъф Сенсон — ярл Гонтабу, влиятельный князь-воитель Фьордландии.
Йорновелль — эльф, сын Альвиаса. Участвовал в попытке захвата Валлонкура. Известен рассказами о путешествиях в самые отдаленные уголки Альвенмарка.
Кабецан — человек. В далекие времена — король Фаргона. Был тираном, которого боялись все, и именно его воины убили святого Гийома.
Каменноголов — черноспинный орел, который принес Фингайна и Смирта в Цитадель Валлонкура.
Каменноклюв — черноспинный орел, носил Брандакса в битве у Цитадели ордена.
Катерина — член ордена Нового Рыцарства. Полководец Черных Всадников.
Карта — кентавресса, жившая во времена последней тролльской войны. Была спутницей Нестеуса, примирителя племен кентавров Земель Ветров.
Клементий — святой Церкви Тьюреда, наибольшей заслугой которого было то, что он обратил в веру язычников теараги.
Клод де Блие — капитан Нового Рыцарства. После боевого похода в Вахан Калид принял командование галеасой «Ловец ветров».
Коринна — рыцарь из рядов Нового Рыцарства. Послушницей была в одном звене с Мишель и Оноре, позднее — в одном отряде Черных Всадников в Друсне. Пользовалась неограниченным доверием Оноре и руководила его шпионами в Друсне.
Крепкохват — черноспинный орел из свиты Тученыря, оставшийся в Вахан Калиде, в то время как остальные хищные птицы возвращались на Голову Альва.
Ландоран — последний князь Снайвамарка. Отец Олловейна.
Лейла — мастерица фехтования, состоящая на службе гептарха Жиля де Монткальма. Происходит из народа кочевников теараги, живущего в пустыне неподалеку от Искендрии.
Леон — примарх, а значит, и духовный вождь Нового Рыцарства. Принадлежит к ордену Крови.
Лилианна де Дрой — сестра Мишель, комтурша Нового Рыцарства, бывшая главнокомандующая церковных войск в Друсне, позднее разжалована.
Линдвин — эльфийская волшебница из рода князей Аркадии. Возлюбленная Олловейна.
Лиондред — король Фьордландии. Бесследно исчез, когда ступил на тропы альвов вместе с Мандредом и его друзьями-эльфами Нурамоном и Фародином.
Лионель ле Беф — капитан лейб-гвардии эрцрегента Марчиллы.
Луи де Бельсазар — капитан из рыцарей Древа Праха. Доверенное лицо комтура Марчиллы.
Луиджи — старый штурман галеасы «Ловец ветров», капитаном которой является Альварез.
Лут — также называемый Ткачом Судеб, бог из пантеона Фьордландии. Распоряжается судьбами людей и определяет, когда оборвется нить жизни каждого из них.
Люк — сын Пьера и Шарлотты. Послушник, затем рыцарь ордена Нового Рыцарства. Будучи еще ребенком, влюбился в Гисхильду, которая ответила на его любовь взаимностью.
Люциус — эльф, соблазнивший королеву Гисхильду в плутовском романе Генрикуса Блазиуса Гиацинта фон Корфельсхаузена. Схожесть имени с именем Люк, конечно же, умышленная.
Максимилиан — послушник из сорок седьмого звена Львов.
Мандред Торгридсон — некогда ярл Фирнстайна. Легендарный герой, о котором говорят, будто он пересекает столетия и вернется на родину, когда для Фьордландии настанут самые трудные времена. Отец Альфадаса. Спутник Нурамона и Фародина. Предок Гисхильды.
Марина — шлюха в укрепленной гавани Воронья Башня, которую при возможности навещает Альварез де Альба.
Марко — 1. Святой Церкви Тьюреда, покровитель банщиц, бродячих артистов и шлюх. 2. Брат Марко, архитектор из священнослужителей Церкви Тьюреда.
Марсель де Лионессе — эрцрегент провинции Марчилла.
Матиас — священнослужитель Тьюреда, примкнувший к институту вопрошающих.
Маша Сигурдсдоттир — рыцарь ордена из сорок седьмого звена Драконов. Дочь Иванны и Сигурда Меченосца.
Мелиандрос — знаменосец кентаврийского князя Аппанасиоса.
Мигель де Тоза — маршал ордена Нового Рыцарства. Предводитель эскорта, сопровождающего примарха Оноре во время его второго путешествия во внутренний город Анисканса.
Мирелла — так называла себя Сильвина, когда притворялась проституткой, чтобы жить среди людей, разыскивая следы Гисхильды.
Мириэлль — эльфийка. Потеряла родителей и руку в ту ночь, когда Новое Рыцарство вторглось в Вахан Калид.
Мишель де Дрой — рыцарь Ордена. Мастерица фехтования Нового Рыцарства.
Мишель Сарти — святой Церкви Тьюреда. Считается основателем ордена Древа Праха, старейшего ордена Церкви. Якобы родился в Южном Фаргоне, в замке у подножия Мон-Белльсатт.
Морвенна — эльфийка, дочь Алатайи. Одаренная целительница сомнительной репутации.
Мэве — богиня прекрасного в божественном пантеоне Фьордландии.
Найда — также называемая Наездницей Облаков, повелительница двадцати трех ветров божественного пантеона Фьордландии.
Натания — кобольдша из народа лутинов. На протяжении некоторого времени — спутница жизни Ахтапа. Жертва нападения на Вахан Калид.
Нестеус — кентавр, живший во времена последней тролльской войны. Сын Оримедеса, примиритель племен кентавров Земель Ветров. Один из величайших героев своего народа.
Номья — эльфийская лучница из личной гвардии Эмерелль. Сопровождала Олловейна, Нурамона, Фародина, Мандреда и Альфадаса во время поисков сына Нороэлль, Гийома. Убита во время бегства из Анисканса.
Норг — тролль, томящийся в темнице Цитадели ордена в Валлонкуре. Некогда был в свите короля троллей Оргрима. Находится в плену у Нового Рыцарства, чтобы орден с его помощью мог знакомить послушников с ростом и внешностью троллей.
Норгримм — бог войны в божественном пантеоне фьордландцев.
Нороэлль — эльфийка, известная волшебница и доверенное лицо королевы Эмерелль. После рождения Гийома, ублюдка от демона Девантара, находится в изгнании. Известна ее любовная история с Фародином и Нурамоном, которые спустя тысячу лет не перестали искать свою возлюбленную.
Нурамон — легендарный эльфийский герой, долгое время живший во Фьордландии и разыскивавший исчезнувшую Нороэлль вместе со своими спутниками Мандредом и Фародином.
Нуредред — имя, под которым в сагах Фьордландии живет эльфийский герой Нурамон.
Ньяульдред Ломающий Клинки — одиннадцатый король Фьордландии. Отец целительницы и видящей Рагны.
Олловейн — эльф, мастер меча Альвенмарка, полководец, командующий союзными войсками Альвенмарка во время войн за Друсну и Фьордландию.
Оноре — рыцарь ордена Нового Рыцарства из звена Мишель. Позднее возглавил сеть шпионов Нового Рыцарства и в конце концов поднялся до примарха Нового Рыцарства.
Оргрим — тролль, сначала предводитель стаи, позднее — герцог Нахтцинны, впоследствии — король, считался самым способным полководцем среди троллей, однако чувствовал себя поэтом и писал героические эпосы.
Освальд Сигурдссон — король Фьордландии, живший в столь мирные времена, что почти никто уже не помнит его имени.
Паоло — солдат из андаланских пикинеров под командованием капитана Артуро Дуарте.
Полярная звезда — 1. Ласкательное имя, данное Люком Гисхильде. 2. Крупная кобыла Гисхильды, черная, но со светлым пятном в форме звезды на лбу. 3. Лантерна, командование над которой получает Люк, став капитаном.
Пьетро — пикинер из склада припасов Железная Стража. Принадлежит к подразделению, подчиняющемуся ордену Древа Праха.
Рагна — дочь Ньяульдреда Ломающего Клинки, одиннадцатого короля Фьордландии. Зачала ребенка от Мандреда Торгридсона. Известная целительница и видящая.
Рагнар — учитель принцессы Гисхильды, придававший большое значение тому, чтобы будущая правительница знала историю своего рода.
Рамон — послушник из сорок седьмого звена Львов. Одаренный повар. Особенно славится умением решать логические задачи.
Раффаэль — святой Церкви Тьюреда, умерший смертью мученика во время взятия Искендрии, после того как ему удалось опустить цепь для заграждения в гавани.
Раффаэль фон Силано — послушник из сорок седьмого звена Львов. Известен удачливостью в пари и азартных играх. Будучи искусным наездником, вступил в Черный Отряд.
Рене — послушник из сорок седьмого звена Львов. Обладал необычайно красивым мальчишеским голосом. В юности это отличало его, но когда он стал старше, это превратилось в проклятие, потому что, даже став мужчиной, он сохранил детский голос.
Родриго — гребец на борту орденской галеры «Посланник божий», которого считают великолепным пловцом.
Рожер — личный слуга Жиля де Монткальма.
Роксанна — супруга короля Гуннара Дуборукого. Мать Гисхильды.
Сара — повитуха Снорри Эрексона.
Сахандан — одна из самых известных волшебниц народа лутинов. Говорят, будто она является потомком Ганды Среброрукой.
Себастьяно — унтер-офицер андаланских пикинеров под командованием капитана Артуро Дуарте.
Серафина — персонаж застольной песни. Графиня, поддерживающая страстную связь с конюхом своего мужа.
Серен Гутрумссон — племянник Игнвара, ярла Альдарвика, сын изгнанного Гисхильдой Гутрума.
Сибелль — член Ордена Нового Рыцарства, штурман на борту «Ловца ветров».
Сигурд Меченосец — капитан мандридов, личной гвардии королевского семейства Фьордландии.
Сильвина — эльфийка из народа маураван. Учительница Гисхильды, некогда — возлюбленная короля Альфадаса. Известная среди своего народа лучница.
Сиркха — женщина-кобольд из народа хольдов. Некогда — возлюбленная Брандакса.
Сканга — тролльская шаманка. На протяжении столетий — противница Эмерелль, носительница камня альвов своего народа, одна из сильнейших волшебниц Альвенмарка.
Смирт — кобольд и предводитель паучков. Его отряд наемников можно нанять для выполнения любых услуг, от проникновения в дом до небольшой войны.
Снорри — брат Гисхильды. Ребенком утонул в озере Отраженных Облаков.
Снорри Эрексон — сын Гисхильды. Хотя отцовство неясно, Эрек признал его своим сыном.
Солнцеокий — цветочный фей из свиты королевы Эмерелль.
Сольферино — святой Церкви Тьюреда, задушивший льва голыми руками.
Тарквинон — гроссмейстер ордена Древа Праха. Один из семи гептархов Анисканса.
Тиндра — девочка-сирота из Альдарвика, пытавшаяся научить Люка катанию на коньках.
Тирану — эльфийский князь из Ланголлиона. Полководец Жнецов, отряда всадников, обладающего скандальной славой.
Томазин — страж воронов, член Ордена Нового Рыцарства под командованием Оноре. В его обязанности входит ухаживать за воронами Валлонкура и передавать по назначению приносимые ими известия.
Томаш — моряк друснийского происхождения. Служит во флоте Нового Рыцарства и становится свидетелем казни рыцарей после нападения на Вахан Калид.
Тученыръ — король черноспинных орлов с Головы Альва, некогда был другом полуэльфа Мелвина.
Тьюред — единый Бог. По убеждению его сторонников — творец мира и всех населяющих его созданий.
Улърик Зимний Король — сын короля Альфадаса, который не пробыл королем Фьордландии и месяца. Умер вместе со своей женой Хальгардой, когда велел расколоть лед на озере Отраженных Облаков и его разбитое войско вместе с преследовавшими их троллями поглотила темная вода.
Ураваши — княгиня апсар. Самая прекрасная из своего народа. Читает сны, волшебница.
Урсулина — святая Церкви Тьюреда. Рыцарь, которая, согласно легенде, оседлала медведя.
Утреннерос — цветочный фей, пропавший без вести перед атакой на Валлонкур.
Фальрах — прежняя инкарнация Олловейна, известный полководец. Спас жизнь Эмерелль, но при этом погиб сам.
Фаредред — под этим именем в сагах Фьордландии продолжает жить эльфийский воин Фародин.
Фародин — легендарный эльфийский воин, бесследно исчезнувший после битвы Трех Королей.
Фенрил — эльфийский князь, властитель Карандамона. Главнокомандующий войсками Альвенмарка в Друсне.
Фернандо — 1. Персонаж застольной песни. Конюх, соблазняющий свою госпожу, графиню Серафину. 2. Писарь на службе Оноре, талантливо подделывающий документы, оказывая некоторые услуги Новому Рыцарству, и обрабатывающий письма Люка и Гисхильды.
Фингайн — эльф из народа маураван. Легендарный охотник.
Фирн — бог зимы в пантеоне богов Фьордландии.
Фредерик — член ордена Нового Рыцарства. В силу своего возраста причислен к Крестам и служит Ордену в качестве плотника.
Хальгарда — супруга Ульрика Зимнего Короля. Погибла вместе с супругом на оледеневшем озере Отраженных Облаков.
Хенк фон Блемендийк — аббат Церкви Тьюреда. Поборник терпимого отношения к язычникам и даже к Другим. Из-за своих взглядов нажил несколько заклятых врагов из консервативного лагеря Церкви.
Хрольф Свейнссон — торговец мехами, живущий неподалеку от рыбного рынка Фирнстайна.
Хуан Гарсия — капитан морских пехотинцев на борту «Ловца ветров».
Хуан де Вакка — рыцарь из ордена Древа Праха. Капитан «Пожирателя язычников», каравеллы, затопленной в гавани крепости Воронья Башня.
Чернилънолапый — один из дрессированных воронов-посланников Валлонкура, который однажды ночью принес нечто необычайное в гнездо воронов в гавани.
Шабак — кобольд из народа хольдов, несший стражу на южной башне в гавани Вахан Калида в ночь Праздника Огней.
Шарль — один из высших сановников Церкви, эрцрегент Друсны. Убит в своих покоях наемным убийцей.
Широконос — мышлинг, представитель очень низкорослого народа кобольдов. Жил в то же самое время, что и Ганда, и создал ей серебряную руку. Сам себя называл Обезувечивающим, что означало, что он мог устранить любое увечье. Будучи одаренным магом, алхимиком и кузнецом, славился своими искусственными протезами.
Эланель — эльфийская воительница, входившая в число Жнецов Тирану, которая впоследствии была принята Олловейном в отряд эльфийских рыцарей.
Элийя Глопс — представитель народности кобольдов лутин. Искусный агитатор и основатель Лиги Сохранения Внутренних Пространств Альвенмарка, а также революционного движения красношапочников. Во время правления троллей был серым кардиналом.
Эмерелль — эльфийка, королева Альвенмарка, избранная повелительница всех детей альвов.
Эрек Асмундсон — дворянин при дворе Роксанны, единственный, кто улыбался во время возвращения Гисхильды и позднее избранный ярлами мужем Гисхильды.
Эрек Свейнсон — имя героя из плутовского романа «О дураке, который думал, что был королем». Герой романа напоминает Эрека Асмундсона.
Эрилгар — рыцарь и полководец из рядов ордена Древа Праха, заклятый враг Оноре. Во время сражений во Фьордландии стал маршалом рыцарского ордена.
Эсмеральда — послушница из сорок седьмого звена Львов. Хороший стрелок и наездник. Позднее вступила в ряды Черного Отряда.
Эстебан — послушник из сорок седьмого звена Львов.
Юливее — эльфийка, доверенное лицо королевы Эмерелль. Волшебница, перед необычайным талантом которой склоняют головы даже гордые ламассу.
Юлифэй — одно из имен, используемых хронистами, пишущими историю Фьордландии, для обозначения эльфийки Юливее.
Янош — аркебузир и ветеран языческих войн в Друсне. Служит на борту «Святого Раффаэля».
Места действия
«Угревой грот» — заведение с двусмысленной репутацией в фирнстайнском квартале Хавенбург.
Альвемер — эльфийское княжество, граничащее со Снайвамарком и Землями Ветров.
Альгаунис — бывшая столица Фаргона, позднее, когда столицей становится Анисканс, город сохраняет свое значение как резиденция правительства.
Альдарвик — прибрежный город-гавань далеко на востоке Фьордландии.
Андалания — крупная церковная провинция к западу от Марчиллы. Пользуется дурной славой из-за бедных пыльных земель и знаменита ожесточенным мужеством солдат, которых там набирают.
Анисканс — столица Фаргона, в то же время — главная резиденция Церкви Тьюреда. Именно здесь был убит эльфами святой Гийом — так говорит история Церкви. Он был первым, кто неосознанно применил свой дар и при помощи него убил эльфов.
Анткерк — маленький прибрежный город в провинции Гейценланд.
Аркадия — сильное эльфийское княжество.
Башня Тысячи Избранных — некрополь во внутреннем городе Анисканса. Здесь хоронят гептархов и заслуженных князей Церкви.
Бресна — одна из крупнейших рек Друсны.
Валемас — некогда заброшенный, затем возрожденный Юливее эльфийский город. Известен выложенными мозаикой улицами и роскошью дворцов.
Валемер — порторвый город в Альвенмарке, расположенный в устье Мики. Принадлежит к княжеству Валемер.
Валлонкур — крупнейший из замков Нового Рыцарства. В Валлонкурской школе ордена готовят будущих рыцарей.
Вахан Калид — город на берегу Лесного моря. Именно здесь каждые двадцать восемь лет князья Альвенмарка выбирают свою королеву. Полностью разрушен во время третьей Тролльской войны.
Верберг — гора неподалеку от Фирнстайна. Там находятся развалины старой усадьбы, где некогда Ульрик Зимний Король повстречался с духом.
Вилка Тьюреда — название глубокого каньона в Валлонкуре.
Вилусса — важная гавань ордена Древа Праха, расположенная в Друсне. Резиденция эрцрегента провинции.
Воронья Башня — некогда — всего лишь маяк на одном из островов неподалеку от побережья Северной Друсны. Здесь за восемь лет был построен мощный опорный пункт для флота Нового Рыцарства.
Гаспалъ — последний свободный город Друсны во время боев за языческое королевство. Именно отсюда беженцев эвакуируют во Фьордландию. Находится в провинции Леаль.
Гейценланд — прибрежная провинция, расположенная к северу от Фаргона.
Голова Альва — окруженная тайной гора далеко на севере Снайвамарка. Вершина горы постоянно скрыта облаками. Говорят, что никто из желавших попасть туда, не вернулся.
Голова Язычника — покрытый руинами холм к югу от Ланцака. Здесь Люк основал рефугиум, место прибежища и медитации для священников Церкви Тьюреда.
Гонтабу — некогда королевская резиденция во Фьордландии; полностью разрушен во время тролльских войн, во времена правления Гисхильды стал самой важной гаванью Южной Фьордландии.
Дайлос — родина фавнов в Альвенмарке. Здесь находятся важные морские врата в мир людей, созданные Эмерелль.
Долина Печальных Снов — глубокая лощина к юго-западу от Головы Альва.
Друсна — королевство густых лесов и широких озер, граничащее с Фьордландией. Будучи в союзе с Фьордландией, более двадцати лет оказывала сильное сопротивление Церкви Тьюреда.
Жабий остров — длинный, покрытый лесом остров в Риванне, близ полуострова Валлонкур.
Железная Стража — лагерь с припасами, принадлежащий ордену Древа Праха во время последних боев в друснийской провинции Леаль.
Земли Ветров — широкие степи на севере Альвенмарка. Родина кентавров.
Змеиная лощина — город на полуострове Валлонкур, получивший свое название благодаря литейням, в которых отливают бронзовые серпентины, сильные пушки для боевых кораблей Нового Рыцарства.
Зунненберг — городок во Фьордландии, расположенный у тропы северных оленей. Некогда здесь закончилось продвижение троллей и Альфадас был избран королем.
Инбуза — город на руднике, расположенный в самом сердце гор Свамба. Для многих — всего лишь легенда, равно как и якобы добываемые там изумруды.
Искендрия — некогда — важный портовый город, где правили священнослужители жестокого бога Бальбара. Считался столицей искусств и гуманитарных наук, до того, как был захвачен орденом Древа Праха. После этого долго лежал в развалинах. Огромная гавань превратилась в рыбацкую деревню.
Кадизза — крепость-гавань, расположенная примерно в семидесяти милях от Марчиллы. Один из главных опорных пунктов флота ордена Древа Праха.
Карандамон — эльфийское княжество, расположенное на ледяных равнинах на крайнем севере Альвенмарка. Родина Фенрила.
Китовая бухта — бухта, расположенная к востоку от Снайвамарка, врезающаяся далеко в землю троллей.
Кошачий холм — холм к западу от Змеиной лощины.
Ланголлион — эльфийское княжество. Крупный остров с отвесными скалами и темными лесами, расположенный к юго-востоку от Китовой бухты. Здесь правит пользующаяся дурной славой эльфийская княгиня Алатайя.
Ланцак — заброшенная деревня в Южном Фаргоне в мире людей. Родина Люка.
Леалъ — последняя провинция Друсны, еще оказывающая сопротивление войскам Церкви Тьюреда. Столица — Гаспаль, расположена на море Дивна.
Лесное море — море на юге Альвенмарка. Важнейший город, расположенный на берегах Лесного моря, — Вахан Калид.
Марчилла — орденская провинция, гавань.
Мерескайя — важный друснийский город. Лежит на берегах Бресны. Место, где проходили ожесточенные бои между Железным Союзом и Новым Рыцарством.
Море Дивна — широкий морской рукав, отделяющий друснийскую провинцию Леаль от Фьордландии.
Море Лотосов — море, расположенное далеко на юге Альвенмарка. Родина апсар и других зачарованных созданий.
Море Нери — название большого внутреннего моря к югу от Гонтабу.
Озеро Отраженных Облаков — ледниковое озеро, расположенное на высоте перевала на северной границе Фьордландии. Перейти перевал можно, только когда зимой озеро замерзает. Но даже тогда переход по озеру опасен из-за расположенных на его дне горячих источников.
Озеро Тайных Голосов — озеро далеко на юге Альвенмарка, у которого собираются апсары, чтобы нашептывать свое видение будущего мужественным посетителям.
Паульсбург — гавань-крепость в Друсне. Расположенная на Свинцовом озере главная штаб-квартира галерного флота Нового Рыцарства в Друсне — до завершения строительства Вороньей Башни.
Риванна — река на полуострове Валлонкур. Питаемая горными ручьями, ее вода на протяжении всего года очень холодная. Пользуется дурной славой из-за сильного подводного течения.
Сайпер — торговый город на востоке Фаргона, известен своими храмовыми башнями, а также тем, что именно здесь Генри Эписьер создал свой «Молот язычников».
Свамбские горы — труднодоступная горная цепь на юге Альвенмарка. Говорят, что в долине, дно которой скрыто в вечной темноте, находится город на копях Инбуза.
Свинцовое озеро — центральное озеро западной озерной равнины Друсны.
Сердце страны — эльфийское княжество. Здесь расположен замок Эльфийский Свет, любимая резиденция королевы Эмерелль.
Серебряный берег — название берега канала в городе Альдарвике. Здесь рыбаки города выгружают свой улов.
Склон Мечей — протяженная осыпь на западном склоне Головы Альва.
Скральсвик — первое поселение фьордландцев в Альвенмарке, расположенное к югу от Снайвамарка.
Снайвамарк — регион на севере Альвенмарка, основной ландшафт которого — тундра. Родина троллей.
Старый лес — зачарованное место в сердце Альвенмарка. Говорят, что именно отсюда в древности альвы покинули свой мир. В последний вечер осени эльфы празднуют в лесу Серебряную Ночь.
Тюлений остров — маленький остров в море на краю ваттов неподалеку от города Альдарвика во Фьордландии.
Уттика — 1. Княжество кентавров на западе Земель Ветров. 2. Столица княжества кентавров.
Фейланвик — торговый город на севере Земель Ветров. Славится кобольдскими мастерскими. Расположен на берегу Микки.
Филанган — некогда гордая крепость в сердце горы, во время последней Тролльской войны Филанган был полностью разрушен.
Хавенбург — квартал в Фирнстайне, расположенный в гавани неподалеку от корабельных верфей. Пользуется дурной славой. Здесь обосновались многие беженцы из Друсны.
Хоннигсвальд — город во Фьордландии. Расположен в полудне пути на юг от Фирнстайна. Известен каретными мастерскими и водкой «Медвежья настойка».
Черная вахта — город на полуострове Валлонкур.
Штеенберген — город в провинции Гейценланд. Известен шерстяными тканями, которые производятся здесь.
Эгильские острова — убежище пиратов, пользующееся дурной славой. Регион, в котором насчитывается намного больше сотни островов, расположен к северу от Искендрии. Некогда — сильное морское королевство.
Эквитания — провинция в Фаргоне, известная конными заводами и страстью жителей к азартным играм.
Эстербург — портовый город в провинции Гейценланд, расположенный на севере Фаргона.
Яльдемее — поселение в Сердце Альвенмарка. Расположено в дне езды от замка Эльфийский Свет. Известно красками мышлингов, изготовляющимися здесь.
Глоссарий
«Боевой скакун» — флагманский орлиный корабль флотилии, отправившейся в Валлонкур.
«Ловец ветров» — галеаса, на которой Гисхильда, Люк и остальные Серебряные Львы провели лето после того, как были наказаны за нечестную победу на Бугурте.
«Медвежья настойка» — знаменитая водка из города Хоннигсвальд во Фьордландии.
«Молот язычников» — пользующаяся дурной славой книга аббата Генри Эписьера, в которой он пишет о различных способах обнаружения тайных язычников и подкидышей. Хотя книга очень популярна и распространена, Церковь Тьюреда относится к труду крайне неоднозначно.
«Пожиратель язычников» — каравелла на службе ордена Древа Праха. Затоплен в гавани-крепости Воронья Башня, для того чтобы блокировать выход из гавани.
«Посланник божий» — самая быстрая из галер Нового Рыцарства. Большей частью ею пользуется примарх Оноре.
«Святой Раффаэль» — галера, на которой Гисхильду привезли в Паульсбург. В то время кораблем командовал Альварез де Альба.
«Эренгар» — название грузового планера, состоящего на службе Нового Рыцарства. Новый, очень хорошо оснащенный корабль.
Апсары — водяные нимфы, живущие в море Лотосов, далеко на юге Альвенмарка.
Баллиста — орудие, используемое различными народами Альвенмарка. Может стрелять как стрелами, так и пулями.
Битва Трех Королей — фьордландское название морской битвы, в которой эльфийская королева Эмерелль, тролльский король Больдор и Лиондред, король Фьордландии, сражались против превосходящего по силам флота рыцарей Тьюреда. Во время битвы священнослужители Тьюреда задействовали дар, и им почти удалось убить Эмерелль.
Братство Святой Крови — тайное братство внутри Нового Рыцарства. Все его члены уверены в том, что являются отдаленными потомками святого Гийома и вместе с его кровью получили также его особенный дар.
Бродячий рак — подвид раков-отшельников, живущий в южных морях в мире людей. Известны своими белоснежными спиралеобразными домиками.
Бугурт — многовековая рыцарская турнирная игра.
Быкодушитель — сорт речных сомов, часто встречающийся в Лесном море. Эти рыбы могут достигать двадцати шагов в длину; самые крупные из них стали мифическими пугалами в сагах рыболовов из кобольдского народа хольдов.
Вопрошающие — синоним священнослужителей Церкви Тьюреда, специализирующихся на том, чтобы искать дела Других, а также выслеживать подкидышей и тайных идолопоклонников. Некоторые из них — пастыри, которые затем пекутся о душевном здоровье заблудшего. Но чаще среди вопрошающих встречаются палачи-человеконенавистники.
Галеаса — тип корабля с высокими бортами, который может ходить как под парусом, так и на веслах. Значительно более приспособлен для плавания в открытом море; крупнее, чем галера.
Гептархи — семь князей Церкви в Анискансе, вместе вершащие судьбу Церкви Тьюреда. Хотя внутри Церкви есть должности, по облеченности властью приближающиеся к гептархам (вроде гроссмейстера ордена Древа Праха или маршала ордена Нового Рыцарства), гептархи считаются вождями Церкви.
Гигантский луфарь — крокодил, обитающий в соленой воде, живет в регионе Лесного моря. Самые крупные из них отваживаются нападать на небольшие лодки. Некоторым даже приписывают магические свойства.
Гроссмейстер — высший титул сановника в ордене Древа Праха. Соответствует в Церкви примерно рангу гептарха. В Новом Рыцарстве гроссмейстер является представителем ордена в Анискансе и выполняет политическую миссию.
Девантар — демоническое существо. Заклятый враг эльфов. Обладает почти божественной силой.
Дети альвов — собирательное понятие для всех народов, созданных альвами (эльфов, троллей, хольдов, кентавров и т. д.).
Дети темных альвов — расхожее обозначение в Альвенмарке для народа карликов, который в давние времена покинул свою родину, чтобы поселиться в скрытом королевстве в мире людей.
Другие — собирательное понятие для всех народов Альвенмарка. Верующие в Тьюреда, не принадлежащие к касте священнослужителей, как правило, не решаются называть имена народов Альвенмарка, поскольку боятся накликать таким образом несчастье. Вместо этого они говорят о Других.
Другой мир — название, данное детьми альвов миру людей.
Железный Союз — союз последних свободных «язычников», оказывающих сопротивление войскам рыцарей Ордена.
Жнецы — отряд эльфийских конников в черных латах под командованием князя Тирану из Ланголлиона.
Звено — обозначение для группы молодых послушников в Цитадели Валлонкура. Сопоставимо со школьным классом.
Златые Чертоги — по верованиям фьордландцев, — место, куда уходят умершие герои, чтобы пировать вместе с богами, охотиться в бескрайних лесах или удить лосося в серебряных потоках.
Игра Фальраха — настольная игра, придуманная Фальрахом, известным полководцем эльфов. Говорят, что с помощью этой игры можно смоделировать любую возможную битву.
Именины — праздник, на котором родители дают имя новорожденному ребенку. Как правило, этот день наступает не позже, чем через неделю после рождения. Семьи, которые могу себе это позволить, ежегодно устраивают праздник в честь этого дня.
Ингиз — загадочный народ, против которого некогда воевали альвы. Тени ингиз были изгнаны в Ничто и ждут там, пока смогут уйти из плена и снова занимать тела.
Камни альвов — магические артефакты. Каждый из народов альвов получил такой камень в подарок, прежде чем альвы покинули созданный ими мир. Камень альвов усиливает волшебную силу того, кто его использует. Если собрать вместе несколько камней альвов, можно сплести заклинание силы, способной перевернуть миры.
Каравелла — современный парусный корабль. Чаще всего двух- или трехмачтовый. Более быстроходный и лучше подходит для открытого моря, чем каррака, но зато, как правило, хуже оснащен и может перевозить на борту меньше солдат.
Кентавры — существа, помесь эльфов и лошадей. Из конского тела растет подобная эльфийской верхняя половина туловища. Большинство кентаврийских родов живут кочевой жизнью в Землях Ветров. Верхняя часть туловища кентавров мускулистее, чем у их «сородичей»-эльфов. Растительность на лице среди них тоже гораздо популярнее, а уши не настолько вытянутые, как у эльфов.
Кобольды — собирательное название для целой группы различных народностей, вроде хольдов и лутинов. Ростом по колено или бедро взрослому мужчине. Многие имеют магические способности. Большинство считаются великолепными ремесленниками. Им приписывают своеобразное чувство юмора и любовь к подшучиванию над другими.
Комтур — титул рыцаря высшего ранга в провинции Ордена. Командует военными силами Церкви Тьюреда. По рангу выше его во всей провинции только эрцрегент.
Костолом — так фьордландцы называют органное орудие, внедренное рыцарством Древа Праха. Состоит из нескольких рядов небольших пушечных дул, смонтированных друг поверх друга. Каждое дуло зажигается отдельно.
Кресты — те из членов ордена Нового Рыцарства, кто возвращается в Валлонкур, чтобы никогда не покидать его. Некоторые послушники называют их заживо погребенными. Это бывшие рыцари, которые больше не могут воевать и служат ордену в качестве ремесленников и ученых. На их гербах появляется четвертый элемент, отсюда и происходит их прозвище.
Лантерна — военный корабль, больше галеры, но меньше галеасы.
Лиувар Алъвередар — древняя эльфийская форма приветствия, означающая: мир другу.
Лунный свет — эльфы, которые не родятся снова, уходят в «лунный свет». В смерти они уносятся, и никто не может сказать куда.
Лутины — народность кобольдов с лисьими головами. Одаренные волшебники, пользуются дурной славой благодаря своему черному юмору и злым шуточкам. Считаются опытными путешественниками по тропам альвов.
Мандриды — личная гвардия королей Фьордландии. Этот известный воинский отряд был основан когда-то эльфом Нурамоном, который прождал своих спутников Фародина и Мандреда в Фирнстайне почти пятьдесят лет.
Маршал ордена — титул высшего сановника Нового Рыцарства. В церковной иерархии это соответствует рангу одного из семи князей Церкви в Анискансе.
Мастер флота — главнокомандующий всеми морскими воинскими силами Нового Рыцарства.
Маураваны — народность эльфов, живущая далеко на севере Альвенмарка в лесах у подножия Слангового хребта. Известные лучники. Остальные эльфы считают маураван чудаковатыми одиночками.
Молот Тьюреда — название главного орудия на борту галеры «Посланник божий», состоящей на службе Нового Рыцарства.
Морион — широко распространенный тип шлема с широкими полями и железным гребнем на высоком куполе.
Мышлинги — низкорослый народ кобольдов, представители которого ростом не больше большого пальца. Среди остальных известны неповторимыми красками, которые они смешивают и используют для раскрашивания полных деталей своих гравюр на меди.
Ничто — пространство, пронизанное тропами альвов. Большая пустота между миром людей, Альвенмарком и Расколотым миром.
Новое Рыцарство — рыцарский орден Церкви Тьюреда, главная резиденция которого находится в Валлонкуре. За время боев в Друсне стал главенствующим орденом.
Нормига — эльфийский народ в Карандамоне. В последней тролльской войне потеряли все свои крепости в Снайвамарке. С тех пор часть нормига разбросаны по всему Альвенмарку.
Обезьяны манко — лесные обезьяны Альвенмарка, в полуденный час поют меланхоличные песни.
Огонь Бальбара — принесенное из Искендрии Церковью Тьюреда оружие, сопоставимо с греческим огнем нашего мира.
Орден Древа Крови — повсеместно распространенное название Нового Рыцарства. Связано с гербом ордена.
Орден Древа Праха — старейший рыцарский орден Церкви Тьюреда. На гербе изображен черный засохший дуб. После ряда поражений в боях в Друсне на собранном в Искендрии церковном соборе потерял главенствующую среди церковных орденов роль и подчинился Новому Рыцарству.
Орлиные корабли — большие катамараны, изобретенные хольдом Брандаксом. Шесты для приземления, расположенные по обе стороны двойного корпуса, позволяют приземляться на корабли гигантским черноспинным орлам.
Оспогрызы — сопровождают китов во фьорды, чтобы очистить морских гигантов от надоедливых паразитов.
Пауки «троллъский палец» — ужасающе крупный вид пауков, живущие в регионе Лесного моря. Их ноги действительно толщиной с палец тролля. Иногда хольды дрессируют их, чтобы ловить мелких птиц.
Певец ветра — эльфийский волшебник, умеющий вызывать ветра. Часто певцы ветра могут отправлять свою душу в путешествие с душой животного, один из примеров — князь Фенрил.
Примарх — духовный лидер Нового Рыцарства. Следит за душевным спокойствием рыцарей и послушников.
Радужная стрекоза — распространенный вид стрекоз в Друсне.
Рефугиум — так называют священнослужители Тьюреда дома ордена, расположенные в глуши, где верующие обретают духовный покой за тяжелой работой. Многие священники видят в рефугиумах первые островки Царства Божьего, которое однажды распространится на всю землю.
Рогатая ящерица — крупная ящерица с роговым воротником и мощными рогами, растущими изо лба и носа. Используется лутинами в качестве ездового животного. Кобольды ставят на спине этого доисторического великана платформы из бамбука с палатками.
Сангалла — название южного ветра, дующего со склонов Рейки летом на равнину Снайвамарка.
Серебряная булла — свод законов, в котором записаны взаимные обязательства Церкви и Нового Рыцарства.
Серебряная Ночь — праздник, который отмечают эльфы в последнюю ночь осени в Старом лесу. Только в одну эту ночь Эмерелль способна слышать голоса предков, тех эльфов, которые ушли в лунный свет.
Смертоносная дыра — дыра в потолке между воротами. Служит для того, чтобы забрасывать нападающих камнями или кипящими жидкостями.
Солнечные драконы — магический род драконов из ранней эпохи Альвенмарка. Считались князьями среди драконьих народов.
Стол Фальраха — особый стол для игры Фальраха.
Теараги — народ конников, живущий в пустыне неподалеку от Искендрии. Некогда был обращен в веру святым Клементием.
Теневые войны — войны, развязанные предательством Алатайи, княгини Ланголлиона, которая хотела захватить трон Эмерелль.
Тролли — самый воинственный народ Альвенмарка. Ростом больше трех метров, их кожа имеет серый цвет, подобный цвету камня. Не любят прикасаться к металлу.
Тропы альвов — паутина магических путей, некогда созданная альвами.
Фальконет — легкая пушка. Уменьшенный вариант серпентины. Стреляет пулями размером с куриное яйцо.
Хольды — народность кобольдов, живущая в основном в мангровых зарослях Лесного моря и в возрожденном Вахан Калиде.
Черноспинные орлы — народ гигантских орлов, достаточно крупных, чтобы унести эльфа.
Черный Отряд — легкая конница Нового Рыцарства. Пистольеры в вороненых полулатах. Считаются особенно бесстрашным отрядом, часто прорываются во вражеский стан.
Эльфы — последний из народов, некогда созданных альвами. Роста почти человеческого, очень стройны, имеют вытянутые острые уши. Большинство из них обладают способностью к магии. В большинстве регионов Альвенмарка представляют собой знать и являются, таким образом, главенствующим классом.
Эрцрегент — титул священнослужителя высшего ранга в орденской провинции. Ему принадлежит вся светская власть, он также дает указания комтуру, командующему войсками Церкви провинции.
Янтарины — камни, источающие мягкий, не гаснущий свет. Встречаются редко даже в Альвенмарке. В особых местах, куда не достигает солнечный свет, они прогоняют мрак. Иногда их используют просто в качестве украшения.
Бернхард Хеннен, Джеймс Салливан
«Последний эльф. Во власти девантара»
Раз в лесу, при лунном свете,
Видел я, как эльфы мчались;
Колокольчики с рожками
Всюду звонко раздавались.
Кони белые сквозь воздух,
Словно лебеди, летели
И оленьими рогами,
Золочеными, блестели.
И с улыбкой королева
Мне кивнула головою…
Что же будет? Вновь влюблюсь я
Или смерть придет за мною?
Генрих Гейне[5]
Человек-кабан
Посреди занесенной снегом поляны лежал труп самца лося. От растерзанной плоти поднимался пар. Мандред и его спутники понимали, что это означает: похоже, что они спугнули охотника. Все тело зверя было иссечено окровавленными полосами, тяжелый череп был раскроен. Мандред не знал животного, которое охотилось бы только затем, чтобы съесть мозг своей жертвы. Глухой шорох заставил их обернуться. С ветвей высокой сосны, росшей на краю поляны, густыми каскадами осыпался снег. Воздух был полон мелких кристалликов льда. Мандред недоверчиво вгляделся в подлесок. Однако в лесу снова стало тихо. Высоко над верхушками деревьев в небе плясало зеленое колдовское сияние. Не самая лучшая ночь, чтоб идти в лес!
— Просто ветка сломалась под весом снега, — заявил светловолосый Гудлейф, отряхивая тяжелую накидку. — Не смотри на меня разъяренным псом. Уверен, в конце концов окажется, что мы преследуем стаю волков.
Сердца четверых мужчин охватила тревога. Каждый думал о словах старика, который предупреждал о смертоносной твари, поселившейся в горах. Горячечный бред? Мандред был ярлом Фирнстайна, небольшой деревушки, расположенной на берегу фьорда, у подножия горы. В его обязанности входило отвращать любую опасность, которая могла угрожать деревне. Старик говорил так настойчиво, что он просто обязан был обратить на это внимание. И тем не менее…
В такие зимы, как эта, которые начинались рано, слишком холодные, когда к тому же на небе плясало зеленое колдовское сияние, в мир людей приходили дети альвов. Мандред знал об этом, знали и его спутники.
Асмунд положил стрелу на тетиву и нервно заморгал. Долговязый, рыжеволосый мужчина никогда не говорил много. Он пришел в Фирнстайн два года назад. Болтали, что на юге он был известным угонщиком скота, и король Хорса Крепкощит назначил награду за его голову. Мандреда это не волновало. Асмунд был хорошим охотником, приносившим в деревню много мяса. Это значило больше, чем какие-то там слухи.
Гудлейфа и Рагнара Мандред знал с детства. Оба они были рыболовами. Гудлейф был приземистым и сильным, словно медведь; настроение у него всегда было хорошее, друзей — много, несмотря на то, что он считался человеком несколько недалеким. Рагнар был низеньким и черноволосым, отличаясь от высоких, по большей части светловолосых обитателей Фьордландии. Иногда из-за этого над ним смеялись и шепотом называли ребенком кобольда. Это была, конечно, чушь. Рагнар был парнем что надо. На него всегда можно было положиться!
Мандред с болью подумал о Фрейе, своей жене. Сейчас она наверняка сидит у очага и вслушивается в шорохи ночи. Он взял с собой сигнальный рог. Если он дунет в него один раз, то это будет означать опасность; если же два, то все в деревне поймут, что опасности никакой нет и что охотники направляются домой.
Асмунд опустил лук и приложил палец к губам. Поднял голову, подобно охотничьему псу, почуявшему след. Теперь учуял и Мандред. Над поляной распространялся странный запах, напоминавший вонь тухлых яиц.
— Может быть, это даже тролль, — прошептал Гудлейф. — Говорят, что в суровые зимы они спускаются с гор. Тролль мог бы завалить лося ударом кулака.
Асмунд мрачно взглянул на Гудлейфа и жестом приказал молчать. Стволы негромко поскрипывали. Мандреду вдруг показалось, что за ним наблюдают. Что-то было здесь. Совсем рядом.
Внезапно ветви лещины разошлись в стороны и, громко хлопая крыльями, на поляну устремились две белые тени. Мандред невольно поднял копье, а затем облегченно вздохнул. То были всего лишь две белые куропатки!
Но что вспугнуло их? Рагнар направил лук на куст лещины. Ярл опустил оружие. Он почувствовал, как в животе что-то сжимается. Неужели же в кустарнике действительно таится чудовище? Охотники застыли.
Казалось, прошла целая вечность, однако ничто не шелохнулось. Четверо образовали перед зарослями широкий полукруг. Мандред ощущал, как по спине стекает холодный пот и собирается над поясом. До деревни было далеко. Если одежда его промокнет и перестанет защищать от холода, то они будут вынуждены разбить где-нибудь лагерь и разжечь костер.
Толстенький Гудлейф опустился на колени и вонзил копье в землю, затем зачерпнул свежего снега и слепил снежок. Воин взглянул на Мандреда, и ярл кивнул. Снежок взлетел высоко и приземлился в куст. Никакого шевеления.
Мандред облегченно вздохнул. Ночные тени пробудил их собственный страх. Белых куропаток вспугнули сами фьордландцы!
Гудлейф улыбнулся.
— Там ничего нет. Скотина, растерзавшая лося, давным-давно уже за тридевять земель.
— Хорошенькие мы охотники, — усмехнулся Рагнар. — Эдак мы скоро от зайцев бегать станем.
Гудлейф поднялся и ухватил копье.
— Сейчас я с этими призраками разделаюсь! — И он, смеясь, принялся ворошить копьем в кусте лещины.
И вдруг его рывком дернуло вперед. Мандред увидел, как большая когтистая лапа обхватила древко копья. Гудлейф издал пронзительный крик, внезапно перешедший в гортанное клокотанье. Коренастый парень пошатнулся, схватившись за горло обеими руками. Кровь брызнула между пальцами, потекла по жилету из волчьей шкуры.
Из кустов выбралось огромное существо, наполовину человек, наполовину кабан. Из-за массивной, тяжелой кабаньей головы существо немного склонялось вперед, и тем не менее росту в нем было более двух шагов. Туловище бестии было подобно телу мощного великана; по плечам и рукам тянулись толстые, узловатые мускулы. Ниже колен ноги были неестественно тонкие, густо покрытые серо-черной щетиной. Вместо ступней у существа были раздвоенные копыта.
Человек-кабан издал низкий гортанный рев. В пасти блеснули клыки, каждый величиной с кинжал. Глаза, казалось, готовы были просто проглотить Мандреда.
Асмунд поднял лук. С тетивы сорвалась стрела. Она прошла сбоку и царапнула голову существа, оставив тонкий красный шрам. Мандред крепче перехватил копье.
Гудлейф упал на колени, на миг, покачнувшись, застыл, а потом вдруг завалился на бок. Его сведенные судорогой руки разжались. Из горла по-прежнему хлестала кровь, а коренастые ноги беспомощно дергались.
Слепая ярость охватила Мандреда. Он бросился вперед и вонзил копье в грудь человека-кабана. Ощущение было такое, словно он налетел на скалу. Острие копья скользнуло в сторону, не причинив существу никакого вреда. Жуткая лапа метнулась вперед, и от древка оружия остались лишь щепки.
Рагнар атаковал чудовище сбоку, чтобы отвлечь его от Мандреда. Однако его копье тоже оказалось бесполезным.
Мандред упал на снег и вытащил из-за пояса секиру. То было доброе оружие с узким, острым лезвием. Ярл изо всех сил рубанул по лодыжке человека-кабана. Чудовище хрюкнуло, затем опустило могучую голову и нанесло воину удар. Клык угодил Мандреду по внутренней стороне бедра, разорвав мышцы и сломав отделанный серебром сигнальный рог, висевший на поясе воина. Человек-кабан резко запрокинул голову, и Мандред полетел прямо в куст лещины.
Наполовину оглушенный от боли, он одной рукой зажал рану, а другой оторвал кусок своего плаща. Наскоро прикрыв рассеченную плоть, он снял с себя пояс, чтобы хоть как-то перевязать ногу.
А с поляны тем временем доносились пронзительные крики. Мандред отломал ветку и просунул ее под пояс. Затем потуже затянул кожаный ремень, чтобы он сдавливал бедро так же крепко, как обруч — бочку. От боли он едва не терял сознание.
Крики на поляне смолкли. Мандред осторожно раздвинул ветки. Его товарищи безжизненно лежали в снегу. Человек-кабан стоял, склонившись над Рагнаром, и снова и снова вонзал в его тело клыки. Секира Мандреда лежала рядом с чудовищем. Все в воине требовало немедленно броситься на чудовище, и неважно, с оружием или без. Просто бесчестно скрываться от боя! Однако вести бессмысленную борьбу было глупо. Он — ярл, он в ответе за деревню. Поэтому он должен предупредить тех, кто еще жив!
Однако он не мог просто вернуться в Фирнстайн. Его след приведет чудовище прямо в селение. Нужно отыскать другой путь.
Дюйм за дюймом отступал назад Мандред, выбираясь из кустов. Каждый раз, когда ветки хрустели, у него замирало сердце. Однако чудовище не обращало на него внимания. Оно сидело на поляне и наслаждалось жуткой трапезой.
Выбравшись из орешника, Мандред отважился наполовину выпрямиться. Тут же ногу пронзила колющая боль. Он ощупал обрывок шерстяной ткани. На ней образовывалась ледяная корочка. Сколько времени он сумеет продержаться на морозе?
Хромая, ярл проковылял до опушки. Посмотрел на отвесный утес, темная вершина которого возвышалась высоко над фьордом. Там, наверху, находился древний каменный круг. И совсем рядом — поленница для сигнального костра. Если он сможет разжечь костер, то люди будут предупреждены. Однако туда, наверх, подниматься больше, чем две мили…
Мандред старался держаться края леса, однако продвигался по снегу очень медленно. Устало глядел на белоснежное покрывало, мягко укрывавшее тыльную сторону утеса. Там почти негде было укрыться, и широкий след, который оставит он в снегу, не заметить будет просто невозможно.
Он устало прислонился к стволу старой липы и попытался собраться с силами. И почему только он не поверил словам старика! Его воины обнаружили беднягу как-то утром перед деревянным палисадом, ограждавшим деревню. Холод едва не лишил несчастного жизни. В бреду он рассказывал о кабане, который ходит на двух ногах. О чудовище, которое пришло с севера, с гор, чтобы нести деревням Фьордландии смерть и разрушение. Людоед! Если бы старик говорил о троллях, вышедших из глубин гор, о злобных кобольдах, красивших свои шерстяные шапки в крови убитых врагов, или об эльфийской охоте с белыми волками, Мандред бы поверил. Но кабан, который ходит на двух ногах и ест людей… Никто и никогда прежде не слышал о таком существе! Они списали речи старика на горячечный бред.
А потом настала ночь зимнего солнцестояния. Чужак на смертном одре позвал Мандреда. Он не успокаивался, пока ярл не пообещал наконец искать следы чудовища и предупредить другие деревни на берегу фьорда. Мандред не верил, но он был человеком чести, серьезно относившимся к своим клятвам. Поэтому он пошел в лес…
И почему только они были настолько неосторожны!
Мандред глубоко вздохнул, а затем, хромая, вышел на открытое, занесенное снегом пространство. Левую ногу он почти не чувствовал. По крайней мере, одно было хорошо в холоде — он перестал ощущать боль. Однако омертвевшая нога затрудняла путь. Он то и дело спотыкался. То ползком, то снова на двух ногах пробирался он вперед. Человека-кабана по-прежнему не было ни слышно, ни видно. Интересно, покончил ли он со своим пиршеством?
Наконец ярл добрался до широкой осыпи. Прошлой осенью здесь был камнепад. Обломки скалы были погребены под толстым слоем снега. Дыхание Мандреда стало порывистым. Оно образовывало густые белые облачка пара, инеем оседавшие на его бороде. Проклятый холод!
Ярлу вспомнилось прошлое лето. Иногда они приходили сюда с Фрейей. Лежали на траве и смотрели на звездное небо. Он хвастал своими приключениями на охоте и тем, как сопровождал короля Хорсу Крепкощита в походах на побережье Фаргона. Фрейя терпеливо выслушивала его и иногда слегка поддразнивала, когда он слишком уж приукрашал свои подвиги. Язычок у нее мог быть острым, как нож! Но целовала она как… Нет, не думать об этом! Он судорожно сглотнул. Скоро он станет отцом. Но ему никогда не увидеть своего ребенка. Интересно, это будет мальчик?
Мандред прислонился к большому камню, чтобы передохнуть. Полпути он одолел. Взгляд его скользнул назад, к опушке леса. Зеленое колдовское сияние не могло пронизать темноту леса, но здесь, на склоне горы, все было видно так же отчетливо, как в ясную ночь полнолуния.
Ярл всегда любил ночи, подобные этой, хотя жутковатый небесный пожар пугал большинство людей в северных землях. Казалось, по небу тянутся огромные знамена, созданные из сверкающего звездного света.
Некоторые говорили, что в этом свете прячутся эльфы, когда ночью скачут на охоту по ясному от мороза небу. Мандред улыбнулся. Фрейе нравились такие мысли. Она любила сидеть зимними вечерами у очага и слушать истории; истории о троллях из далеких гор и об эльфах, сердца которых холодны, как зимние звезды.
Движение на опушке отвлекло Мандреда от размышлений. Человек-кабан! Итак, бестия все-таки решила преследовать его. Ну, хорошо. С каждым шагом вверх по утесу он уводит его дальше от деревни. Нужно только продержаться… Пусть себе раздирает ему грудь и пожирает сердце, лишь бы только удалось разжечь сигнальный костер!
Мандред оттолкнулся от скалы и зашатался. Ноги! Они… они были на месте, но он перестал их чувствовать. Нельзя было останавливаться! Какой же он глупец… Каждый ребенок знает, что отдых на таком морозе может означать только одно — смерть!
Мандред в отчаянии поглядел вниз. Замерзшие конечности — теперь они не предупредят, если под ними сдвинется осыпь. Они стали предателями, переметнулись на сторону врага, который хотел помешать ему зажечь сигнальный огонь!
Ярл рассмеялся. Однако смех его вышел безрадостным.
Его ноги — перебежчики. Какая чушь! Похоже, он понемногу сходит с ума. Его ноги — просто мертвая плоть, точно так же, как скоро весь он станет мертвой плотью. Он в ярости пнул большой обломок скалы. Ничего! Словно и нет никаких ног. Но идти он по-прежнему мог! Это просто вопрос силы воли. Нужно только внимательно смотреть, куда ступаешь.
Он обеспокоенно оглянулся. Человек-кабан вышел на заснеженный участок. Казалось, он не торопится. Неужели знает, что наверх, к утесу, ведет только эта дорога? Теперь Мандреду от него не уйти. Впрочем, он и не собирался. Если только он сумеет разжечь огонь, то все остальное будет уже неважно!
Внезапный звук заставил его вздрогнуть. Бестия издала гортанный рык. Мандреду показалось, что чудовище смотрит прямо ему в глаза. Конечно, с такого расстояния это было невозможно, однако… Что-то коснулось его сердца, похожее на холодное дуновение ветра.
Ярл ускорил шаг. Нужно сохранить
преимущество! Чтобы разжечь костер, ему понадобится некоторое время. Дыхание вырывалось со свистом. Выдыхая, он слышал негромкий перезвон, как у сосулек, колышущихся на вершине высокой ели, только нежнее. Поцелуй ледяной феи! Ему вспомнилась сказка, которую рассказывают детям. Говорили, что ледяная фея невидима, и в ночи, когда холодно настолько, что замерзает даже свет звезд, она бродит по Фьордландии. Если она где-то близко, то облачка дыхания исчезают, а в воздухе слышится негромкий звон. Если же она подберется вплотную и ее губы коснутся лица путешественника, то поцелуй ее принесет смерть. Может быть, в этом причина того, что человек-кабан не отваживается подойти ближе?
Мандред снова оглянулся. Казалось, чудовищу совсем нетрудно двигаться по глубокому снегу. В принципе, оно должно было догнать его гораздо быстрее. Почему же оно играет с ним, словно кошка с мышью?
Мандред поскользнулся; сильно ударился головой об обломок скалы, однако боли не почувствовал. Провел рукавицей по лбу. С нее закапала темная кровь. Голова закружилась. Этого не должно было случиться! Он затравленно оглянулся. Человек-кабан остановился, запрокинул голову и смотрел вверх, на него.
Подняться на ноги Мандред не смог. Какой же он все-таки дурак. Оглядываться назад и при этом идти вперед!
Собравшись с силами, он попытался встать. Однако наполовину замерзшие ноги отказались служить. Теперь он вынужден ползти. Какое унижение! Он, Мандред Торгридсон, самый известный воин на всем фьорде, ползет от врага! Семерых человек победил Мандред в поединках только во время похода короля Хорсы. За каждого побежденного врага он гордо заплетал себе косу. А теперь вот уползает.
Это другая битва, напомнил он себе. Против чудовища никакое оружие не годится. Он ведь видел, как отскочила от шкуры бестии стрела Асмунда, как не нанесла монстру урона его секира. Нет, в этой битве другие законы. Он победит, если ему удастся разжечь костер.
Мандред в отчаянии полз на локтях. Сила медленно уходила. Однако до вершины было уже недалеко. Воин бросил взгляд на камни; все они были увенчаны белыми снежными шапками, отчетливо выделявшимися на фоне сверкающего зеленым неба. Сразу за каменным кругом лежали поленья.
Зажмурившись, он пополз дальше. Все его мысли были о жене. Он должен спасти ее! Ему должно хватить сил! Вперед, только вперед!
Заморгав, он открыл глаза. Снега не было. Он лежал на голой скале. И перед ним возвышался один из столпов каменного круга. Держась за камень, он подтянулся и, закачавшись, встал. Далеко его ноги уже не унесут.
Вершина была плоской и такой же ровной, как дно деревянной миски. Обычно он всегда обходил каменный круг. Никто не ступал между стоящих камней! И дело было не в мужестве. Летом Мандред целый день наблюдал за вершиной. Даже птицы не летали над кругом менгиров.
По самому краю утеса шла узкая тропа, позволяя обойти жуткие камни. Однако из-за своих беспомощных ног он не был уверен, что пройдет по ней. Не оставалось ничего иного, кроме как пройти между камней.
И, словно ожидая внезапного удара, Мандред втянул голову в плечи, когда ступил в круг. Десять шагов, он достиг противоположной точки. До смешного короткий путь…
Мандред испуганно оглянулся. Здесь, на скалистой земле, не было снега. Внутри круга, казалось, зима и не думала наступать. На камнях был выцарапан странный узор изгибающихся линий.
Со стороны фьорда Январский утес был почти отвесным. Снизу, из деревни, казалось, словно на вершину надета каменная корона. Почти в три человеческих роста высотой гранитные блоки широким кругом обрамляли каменное плато. Говорили, что они стояли здесь задолго до того, как во Фьордландию пришли люди. Они тоже были украшены узором из причудливых линий. Плетение было настолько тонким, что ни один человек не мог его повторить. А если смотреть на него слишком долго, то казалось, что пьянеешь, словно от густого, пряного зимнего мета.
Как-то несколько лет назад в Фирнстайн приходил бродячий скальд, утверждавший, что стоящие камни — это эльфийские воины, заклятые своими предками, альвами. Они были обречены на несение бесконечной одинокой вахты, пока земля сама однажды не позовет их на помощь и чары не развеются. Тогда Мандред посмеялся над скальдом. Каждый ребенок знал, что эльфы хрупкие и не намного выше людей. Камни были слишком массивны, чтобы быть эльфами.
Когда он вышел за пределы круга, в лицо Мандреду ударил ледяной ветер. Теперь можно считать, что дело сделано. Ничто больше… Поленница! Ее должно быть видно отсюда! Ее устроили на уступе, в защищенном от ветра месте на краю утеса. Мандред опустился на колени и пополз вперед. Но там ничего не было!
Утес резко заканчивался почти двухсотшаговым обрывом. Неужели был камнепад? И уступ обрушился? Мандреду показалось, что боги насмехаются над ним. Ярл изо всех сил старался добраться сюда, а теперь…
Он в отчаянии окинул взглядом фьорд. Далеко внизу, на другой стороне замерзшего рукава моря, притаилась в снегу его деревня. Фирнстайн. Четыре длинных дома и горсточка маленьких хижин, окруженные до смешного слабым палисадом. Деревянный вал из стволов елей не подпускал к деревне волков и служил препятствием для грабителей. Человека-кабана такой палисад ни за что не задержит.
Ярл осторожно подобрался еще немного ближе к пропасти и посмотрел вниз, на фьорд. Колдовское сияние на небе отбрасывало зеленые тени на заснеженный пейзаж. Фирнстайн впал в зимнюю спячку. На дорогах не было ни людей, ни животных. Из дымоходов под коньками крыши вился белый дымок, который трепали порывы ветра и уносили в сторону фьорда. Наверняка Фрейя сидит у очага и вслушивается в ночь, ждет сигнала, который возвестит о том, что они возвращаются с охоты.
Как жаль, что рог сломан! Отсюда, сверху, его звук донесся бы до деревни. В какую жестокую игру играют боги с ним и его людьми! Наверное, смотрят на него и смеются?
Мандред услышал негромкое постукивание. Устало обернулся на звук. Человек-кабан стоял на противоположной стороне каменного круга. Вот он медленно стал обходить его. Неужели тоже не решается ступить меж стоящих камней?
Мандред пополз прочь от края. Жизнь его была кончена, он это знал. Но если у него есть выбор, то пусть лучше его убьет холод, чем он станет поживой для чудовища.
Стук копыт участился. Ну, еще, последнее усилие! У Мандреда получилось. Он лежал в заклятом круге.
Тело его охватила свинцовая усталость. С каждым вздохом ледяной мороз обжигал горло. Ярл устало прислонился к одному из камней. Порывистый ветер трепал его заледеневшую одежду. Пояс, завязанный на бедре, ослаб, и кровь проступала через шерстяную ткань.
Мандред принялся негромко молиться богам. Фирну, повелителю зимы. Норгримму, повелителю битв, Найде, наезднице облаков, повелевавшей двадцатью тремя ветрами, и Луту, Ткачу, ткущему из нитей судеб людей драгоценный ковер для стен Златых Чертогов, в которых боги пировали с самыми храбрыми из павших воинов.
Глаза Мандреда закрылись. Он уснет… долгим сном… Свое место в Чертогах Героев он потерял. Надо было умереть вместе с товарищами. Он трус! Гудлейф, Рагнар и Асмунд — никто из них не бежал. И то, что поленница упала с утеса, это кара богов.
Ты прав, Мандред Торгридсон. Того, кто трусит, перестают защищать боги, — прозвучал голос в его голове.
«Это смерть? — спросил себя Мандред. — Всего лишь голос?»
Больше, чем голос! Посмотри на меня!
Ярл с трудом открыл глаза. В лицо ему ударило теплое дыхание. Он разглядел большие глаза, синие, как небо в конце лета, когда на небосводе стоят одновременно луна и солнце. То были глаза человека-кабана! Бестия была рядом, сразу за пределами каменного круга, сидела на корточках. Из окровавленного рта текла слюна. На одном из длинных клыков еще болтались волокна плоти.
Того, кто трусит, перестают защищать боги, — снова прозвучал далекий голос. —
Теперь тебя могут забрать другие.
Человек-кабан выпрямился в полный рост. Его губы дрогнули. Можно было даже подумать, что он улыбается. Затем он отвернулся. Обошел каменный круг и вскоре скрылся из виду.
Мандред запрокинул голову. Призрачное колдовское сияние еще мерцало на небе.
Другие? И вот его уже охватила тьма. Неужели веки закрылись, а он даже не заметил? Поспать… хоть немного. Темнота была почти манящей. Она обещала покой.
Любовная игра
Нороэлль сидела в тени двух лип и слушала игру флейты Фародина и пение Нурамона. Ей почти казалось, что оба поклонника обновляют ее чувства. Она рассеянно наблюдала за игрой света и тени в листве высоко над головой. Взгляд волшебницы скользнул к источнику, находившемуся как раз за границей тени. В воде играли блики солнечного света. Она наклонилась, опустила туда руку и почувствовала, как та покрылась мурашками от живущего в воде волшебства.
Она проводила взглядом воду, убегавшую в небольшое озерцо. Солнечные лучи пронизывали его до самого дна, заставляя вспыхивать яркими красками драгоценные камни, которые заботливо уложила там когда-то сама Нороэлль. Они впитали в себя волшебство источника. Несвязанная магия текла вместе с водой из озера в ручей и уносилась прочь. Снаружи волшебством воды питались лужайки. А ночью луговые феи покидали свои цветы и встречались, чтобы вместе полетать в свете звезд, воспевая красоту Альвенмарка.
Лужайки оделись в цветущие весенние платьица. Мягкий ветерок принес Нороэлль сложный аромат трав и цветов; под деревьями он смешался с мягким запахом липы. Над головой эльфийки шелестела листва, сплетаясь с пением птиц и плеском родниковой воды, подчеркивая звучание песни Фародина и Нурамона.
В то время как Фародину удалось сплести при помощи флейты тонкий узор из звуков, сочетавший в себе все эмоции, порождаемые этим местом, Нурамон возвышал голос над волшебным великолепием и выдумывал слова, от которых Нороэлль чувствовала себя альвом. Она с любовью смотрела на Нурамона, сидевшего на плоском камне у воды, а затем снова на Фародина, прислонившегося к стволу большей из двух лип.
Лицо Фародина было лицом эльфийского князя из древних песен, благородная красота которого была подобна блеску альвов. Липово-зеленые глаза оживляли красоту этого лица, белокурые волосы — мягко обрамляли. На нем была одежда миннезингера, и все — рубаха, брюки, плащ, шейный платок — было сшито из тончайшего красного шелка фей. Только ботинки его были из мягкой кожи гельгерока. Нороэлль посмотрела на его пальцы, плясавшие на флейте. Она готова была целый день наблюдать за их игрой…
И если Фародин воплощал в себе идеального мужчину-эльфа, в отношении Нурамона этого сказать было нельзя. Придворные дамы часто насмехались над его внешностью только затем, чтобы украдкой перешептываться о его особенной красоте. У Нурамона были светло-карие глаза и каштановые волосы, непослушно струившиеся по плечам. В своей одежде песочного цвета он хотя и не походил на миннезингера, но тем не менее представлял собой приятное для глаз зрелище. Вместо шелка он выбрал шерстяные ткани, которые были гораздо менее дорогими, но настолько прочными и мягкими, что, глядя на рубаху и плащ цвета лесной подстилки, Нороэлль хотелось подойти к Нурамону и положить голову ему на грудь. Даже его невысокие сапоги, сшитые из мягкой кожи гельгерока землистого цвета, вызывали у Нороэлль желание коснуться их. Выражение лица Нурамона было таким же изменчивым, как и его голос, которому были подвластны все формы пения и который придавал каждому оттенку чувств подходящее звучание. А его карие глаза говорили о тоске и меланхолии…
Фародин и Нурамон были разными, однако каждый производил впечатление. Оба были совершенны, подобно тому, как свет дня так же прелестен, как и темнота ночи, или лето и зима, весна и осень. Нороэлль не хотела ничего этого знать, и сравнение внешности обоих ни на шаг не приближало ее к выбору в пользу одного из них.
При дворе некоторые советовали ей принять во внимание родословную. Однако разве в том заслуга Фародина, что его прабабка была настоящим альвом? И разве Нурамон виноват в том, что происходит из семьи, на много поколений отстоящей от альвов? Нороэлль не хотела, чтобы на ее решение влияли предки, ей нужны были сами возлюбленные.
Фародин знал, как ухаживать за высокородной дамой. Он знал все правила и обычаи и всегда действовал так взвешенно и безукоризненно, что это не могло не восхищать. Нороэлль всегда нравилось, что он, казалось, знает о ней все, умеет тронуть и всегда находит настолько подходящие слова, словно каждый миг угадывает ее мысли и чувства. Но в этом заключался также и его недостаток. Фародину были ведомы все песни и все древние истории. Он всегда знал, какое нежное слово произнести, потому что уже слышал их все. Но какие слова были его, а какие — древних поэтов? Придумал ли эту мелодию сам или слышал ее раньше? Нороэлль невольно улыбнулась; этот кажущийся недостаток касался не Фародина, а ее самой. Разве это чудное место не подобно тем, которые описывали певцы древности? Солнце, липы, тень, родник, волшебство? И разве древние певцы не сложили подходящих песен для чудесных уголков? Можно ли поэтому упрекать Фародина в том, что он поступает так, как подобает в данном случае? Нет, этого делать нельзя. Фародин совершенен во всех отношениях, и любая женщина эльфийских равнин была бы счастлива иметь такого поклонника.
И тем не менее она спрашивала себя, кто такой на самом деле Фародин. Он ускользал от нее, словно родник Лин уходил от взглядов эльфов в сияющий свет. Ей хотелось, чтобы он на миг ослабил сияние, чтобы можно было взглянуть на источник. Она часто пыталась подтолкнуть его к этому, однако он не понял ее намеков. И до сих пор его внутренний мир был сокрыт от нее. Иногда она опасалась, что там может таиться что-то темное, что-то, что Фародин хочет утаить любой ценой. Ее возлюбленный то и дело отправлялся в дальние путешествия, однако никогда не говорил о том, куда направляется и с какой целью. А когда возвращался, то, несмотря на радость встречи, он казался Нороэлль еще более замкнутым, чем прежде.
В случае же с Нурамоном Нороэлль точно знала, кто перед ней. Ей часто говорили, что Нурамон ей не пара, не достоин ее. Он происходил не из древнего рода, а из семьи, которая покрыла себя позором. Ибо Нурамон нес в себе душу эльфа, который за все свои жизни, когда он снова приходил в мир, не нашел своего предназначения и поэтому не ушел в лунный свет. Тот, для кого этот путь был закрыт, рождался до тех пор, пока не исполнялась его судьба. И при этом не был способен вспомнить свои прошлые жизни.
Никто другой не рождался снова так часто, как Нурамон; на протяжении тысячелетий его жизнь сменялась смертью, и так далее… Вместе с душой унаследовал Нурамон и свое имя. Королева узнала в нем душу его деда и дала ему это имя. Этот, казалось, нескончаемый поиск своего предназначения вызывал насмешки даже в семье Нурамона. По крайней мере, сейчас никому не стоило беспокоиться за своих новорожденных детей; однако как только Нурамон умрет, его душа вернется. Никто не знает, у кого следующего родится Нурамон.
В общем, он, зная свою родословную, поистине не мог ожидать, что из-за этого им будут восхищаться. Напротив, все говорили, что Нурамон пойдет тем же путем, что и раньше; он будет искать свое предназначение, потом умрет и родится снова. Нороэлль была противна эта точка зрения. Она видела перед собой прекрасного молодого человека, а когда Нурамон начинал петь очередную песню о ее красоте, Нороэлль чувствовала, что каждое произнесенное им слово рождалось из глубокой любви к ней. То, чего лишила его колыбель, он завоевал сам. Только на одно не отваживался он: приблизиться к ней. Он никогда еще не прикасался к ней, еще никогда не решался он на это, в отличие от Фародина, бравшего ее за руки и даже целовавшего их. И когда бы ни попыталась она одарить его невинной нежностью, он сладкими, пьянящими словами отстранял ее.
С какой стороны ни смотрела она на обоих поклонников, в данный момент выбрать она не могла. Если бы Фародин открылся ей, то она выбрала бы его. Если бы Нурамон потянулся к ней, то она предпочла бы его. Решение было не за ней.
Прошло уже двадцать лет с тех пор, как началось это соперничество. И может пройти еще двадцать, а они будут все так же ждать ее решения. И если она не примет его, то благосклонность ее завоюет тот, кто будет более постоянен. Если же и в этом они будут равны, то соперничество может длиться вечно — мысль об этом вызывала у Нороэлль улыбку.
Фародин заиграл новую мелодию, и играл он ее так искренне, что Нороэлль закрыла глаза. Она знала эту песню, ее исполняли при дворе. Однако в каждом звуке, сыгранном Фародином, он превосходил то, что она слышала ранее.
Тем временем голос Нурамона несколько поблек, пока Фародин не начал новую песню.
—
Нороэлль, дитя альвов ты милое! — пел теперь Нурамон.
Нороэлль открыла глаза, ее удивила внезапная перемена в его голосе.
—
Подойди, на воде отражение. — Он смотрел в воду, но она не могла проследить за его взглядом, настолько завораживал ее голос.
—
В этом зеркале чудом хранимое /
Между тенью и светом мгновение.
Нороэлль повиновалась: она прошла несколько шагов по направлению к роднику, опустилась на колени на берегу озера, чтобы посмотреть в воду. Однако ничего не обнаружила.
А Нурамон продолжал.
—
Дитя альвов с глазами-озерами.
Нороэлль увидела синие глаза; то были ее собственные, которые Нурамон сравнил с озером.
—
Ветром волосы-ночь перевеяны.
Она увидела, как ее волосы мягко касаются ее шеи, и улыбнулась.
—
И весной — голубыми просторами. А улыбка дана тебе феями!
Она внимательно рассматривала себя и слушала, как Нурамон поет о ее красоте на различных языках детей альвов. На языке фей абсолютно все звучало красиво, но он мог говорить даже на языке кобольдов, при этом лаская ее слух.
Слушая его, она перестала видеть свое отражение, перед ней предстала другая женщина, гораздо красивее, гордая, словно королева, наделенная внешностью, в которой проступали черты альвов. И пусть она не была такой, Нороэлль знала, что слова Нурамона идут из самой глубины его сердца.
Когда ее возлюбленные умолкли, она неуверенно отвернулась и посмотрела сначала на Нурамона, потом на Фародина.
— Почему вы перестали петь?
Фародин посмотрел в кроны деревьев.
— Птицы беспокоятся. Очевидно, им сейчас не до песен.
Нороэлль обратилась к Нурамону:
— Неужели я действительно видела в воде свое лицо? Или это были твои чары?
Нурамон улыбнулся.
— Я не колдовал, просто пел. Но то, что ты не можешь отличить одно от другого, льстит мне.
Внезапно Фародин поднялся, встал и Нурамон, устремив взгляд за озеро и луга. Над землей раздался низкий, протяжный звук рога.
Теперь поднялась и Нороэлль.
— Королева? Что могло случиться? — спросила она.
Несколько шагов — и Фародин оказался рядом с Нороэлль, положил руку ей на плечо.
— Не беспокойся, Нороэлль.
Нурамон подошел и прошептал ей на ухо:
— Ничего такого, что не сможет решить эльфийский отряд.
Нороэлль вздохнула.
— Пожалуй, это было слишком прекрасно, чтобы длиться целый день. — Она увидела, как птицы взмыли к небу и вскоре направились к замку на холме, по ту сторону лугов и лесов. — Королева призвала подданных на эльфийскую охоту. Я беспокоюсь за тебя, Фародин.
— Разве я не возвращался каждый раз? И разве Нурамон не скрашивал твои дни все это время?
Нороэлль вырвалась из объятий Фародина и обратилась к обоим.
— А если на этот раз вы должны будете уехать оба?
— Мне ничего подобного не доверят, — заметил Нурамон. — Так было всегда, и так будет.
Фародин промолчал. А Нороэлль сказала:
— Признание, в котором тебе отказывают, дам тебе я, Нурамон. А теперь идите! Забирайте лошадей и скачите вперед! Я последую за вами и сегодня вечером буду при дворе.
Фародин схватил руку Нороэлль, поцеловал ее и попрощался. Прощание Нурамона — одна только улыбка… Затем он направился к Фельбиону, своему белому жеребцу. Фародин уже сидел верхом. Нороэлль еще раз помахала им рукой.
Эльфийка смотрела на своих возлюбленных, мчащихся по лугу в стороне от цветов фей, навстречу лесу и замку. Она выпила немного воды из источника, а затем отправилась в путь. Босоногая, она шла по лугу. Она хотела отправиться к Дубу Фавнов. Под ним мысли были отчетливыми, как нигде в другом месте. Дуб, в свою очередь, вел с ней беседы и в молодые годы научил ее колдовать.
По пути она размышляла о Фародине и Нурамоне.
Пробуждение
«На удивление тепло», — подумал Мандред, просыпаясь. Совсем рядом щебетали птицы. В Чертоги Героев он не попал, это точно. Птиц там не было… И вообще, в воздухе должен был витать тяжелый аромат мета и запах смолистой еловой древесины, тлевшей в очаге!
Достаточно было только чуть приоткрыть глаза, чтобы понять, где он. Но Мандред оттягивал этот миг. Он лежал на чем-то мягком. Ничего не болело. Руки и ноги слегка покалывало, но это было даже отчасти приятно. Он вовсе не хотел знать, куда попал. Он просто наслаждался моментом, ведь ему было так хорошо. Так вот каково это, быть мертвым.
— Я знаю, что ты не спишь. — Голос звучал так, словно его обладателю было трудно произносить слова.
Мандред поднял веки. Он лежал под деревом, ветви которого образовывали у него над головой что-то вроде купола. Рядом с ним стоял на коленях незнакомец и сильными руками ощупывал его. Ветви смыкались вплотную, поэтому лицо оставалось скрыто из-за игры света и тени.
Мандред заморгал, чтобы в глазах прояснилось. Что-то здесь не так. Казалось, тени пляшут на лице незнакомца специально, чтобы скрыть его.
— Где я?
— В безопасности, — коротко ответил незнакомец.
Мандред попытался сесть. И тут заметил, что его руки и ноги привязаны к земле. Поднять он мог только голову.
— Что ты собираешься делать со мной? Почему я связан?
На скрытом тенями лице сверкнули глаза. Они были цвета светлого янтаря, который иногда находили после сильных бурь на берегах фьорда.
— Когда Атта Айкъярто излечит тебя, ты сможешь уйти. Я не настолько дорожу твоим обществом, чтобы связывать тебя. Это он настоял на том, чтобы заняться твоими ранами… — Незнакомец странно прищелкнул языком. — От твоего наречия у меня язык скоро узлом завяжется. Никакой… красоты.
Мандред огляделся по сторонам. Кроме незнакомца, скрытого сумерками, рядом никого не было. С низко нависших ветвей мощного дерева облетали листья, словно в тихий осенний день, и, слегка покачиваясь, опускались на землю.
Воин посмотрел на крону. Он лежал под дубом. Листва его сверкала свежей весенней зеленью. Пахло доброй черной землей, а также разложением и гниющей плотью.
Золотой луч света пробил листву и упал на его левую руку. Теперь он увидел, что удерживает его: корни дуба! Вокруг его запястья обвились корни, а пальцы были покрыты тонкой паутиной мелких белых корешков. Оттуда и исходил запах тления.
Воин приподнялся, однако сопротивление было бесполезно. Путы из железа не могли бы удержать его лучше, чем эти корни.
— Что со мной происходит?
— Атта Айкъярто предложил исцелить тебя. Ты был отмечен печатью смерти, когда прошел врата. Атта Айкъярто приказал мне принести тебя сюда. — Незнакомец указал на раскидистые ветви. — Он платит высокую цену за то, чтобы вытянуть из твоего тела яд холода и вернуть твоей плоти цвет розовых лепестков.
— Лут всемогущий, где это я?
Незнакомец издал странный блеющий звук, отдаленно напоминавший смех:
— Ты там, где твои боги больше не обладают властью. Должно быть, ты прогневил их, потому что обычно они мешают вам, детям человеческим, входить в эти ворота.
— Ворота?
— Каменный круг. Мы слышали, как ты молился своим богам. — Незнакомец снова рассмеялся блеющим смехом. — Ты сейчас в Альвенмарке, Мандред, среди детей альвов. Довольно далеко от своих богов.
Воин испугался. Тот, кто проходит через ворота в мир, лежащий по другую сторону от мира людей, становится проклятым! Он слышал много историй о мужчинах и женщинах, которых увели в Альвенмарк. И ни одна из этих историй ничем хорошим не заканчивалась. И тем не менее… Если быть достаточно мужественным, то можно убедить их оказать услугу. Знают ли они о человеке-кабане?
— Почему Атта Аик… Атта Айек… дуб помогает мне?
Незнакомец некоторое время помолчал. Мандред пожалел, что не видит его лица. Должно быть, это некое волшебство так упорно защищает его от чужих взглядов.
— Должно быть, Атта Айкъярто считает, что ты очень важен. Говорят, что корни некоторых очень старых деревьев уходят настолько глубоко, что дотягиваются до вашего мира, человек. Что бы ни знал о тебе Атта Айкъярто, это должно значить для него так много, что ради этого он приносит в жертву большую часть своего тела. Он забирает в себя твой яд и вместо него отдает свои жизненные соки. — Незнакомец указал на падающие листья. — Он страдает вместо тебя, человек. И с этих пор в твоей крови сила дуба. Ты больше не будешь таким же, как остальные тебе подобные, и будешь…
— Довольно! — Речь незнакомца прервал строгий голос.
Ветви дерева расступились, и к ложу Мандреда подошло нечто, наполовину человек, наполовину лошадь.
Воин удивленно смотрел на существо. Никогда прежде он не слышал ни о чем подобном. У этого человеко-коня верхняя часть тела была как у крепкого, мускулистого мужчины и продолжалась конскими спиной и крупом! Лицо его обрамляла вьющаяся черная борода. Волосы были коротко подстрижены, на лбу красовался золотой обруч. Через плечо был переброшен колчан со стрелами, в левой руке человеко-конь сжимал короткий охотничий лук. Славный воин бы получился, если бы не круп гнедой лошади.
Человек-конь отвесил Мандреду легкий поклон.
— Меня называют Айгилаос. Повелительница Альвенмарка желает видеть тебя, и мне оказана честь отвезти тебя к королевскому двору. — Он говорил низким, мелодичным голосом, однако при этом делал странное ударение в словах.
Мандред почувствовал, как железная хватка корней ослабла и наконец отпустила его полностью. Однако он смотрел только на человека-коня. Это странное существо напоминало ему о человеке-кабане. Он тоже был наполовину животным. Интересно, как выглядит повелительница этого Айгилаоса?
Мандред ощупал бедро. Глубокая рана затянулась, не оставив и шрама. Он попытался выпрямить ноги. Никакого неприятного покалывания, никакой боли! Казалось, они полностью восстановились, словно никогда и не были отмечены укусами мороза.
Ярл осторожно поднялся, поскольку все еще не доверял своим ногам. Ощутил под подошвами сапог мягкий лесной грунт. Волшебство! Сильное волшебство, на которое не способна ни одна ведьма во Фьордландии! Ноги были мертвы. А теперь они снова чувствовались и чувствовали.
Воин подошел к мощному стволу дуба. Даже пятеро мужчин не смогли бы обхватить его, взявшись за вытянутые руки. Ему, должно быть, сотни лет. Мандред в почтении опустился на колени перед дубом и коснулся лбом старой коры.
— Благодарю тебя, дерево. Я обязан тебе жизнью. — Он смущенно откашлялся. Интересно, как благодарить дерево? Дерево, обладающее волшебными силами, к которому безликий незнакомец относился с таким почтением, словно оно было королем. — Я… Я вернусь и устрою пир в твою честь. Я… — он развел руками. Просто смешно благодарить своего спасителя просто обещанием. Нужно что-нибудь более материальное…
Мандред оторвал от штанины кусок ткани и повязал его вокруг одной из низко свисавших ветвей.
— Если вдруг я смогу для тебя что-нибудь сделать, пошли ко мне вестника, который передаст мне эту полоску ткани. Клянусь кровью, которой она пропитана, что отныне моя секира всегда будет стоять между тобой и всеми твоими врагами.
Какой-то шорох заставил Мандреда поднять голову. Темно-коричневый желудь свалился с кроны дерева, коснулся его плеча и упал в пожухлую листву.
— Возьми его, — негромко произнес незнакомец. — Атта Айкъярто редко дарит подарки. Он принял твою клятву. Храни желудь как следует. Он может стать великим сокровищем.
— Сокровищем, у которого через год на ветвях Атты Айкъярто вырастут тысячи братьев и сестер, — усмехнулся человек-конь. — Сокровищем, которым набивают животы полчища белок и мышей. Тебя одарили воистину по-царски, сын человеческий. Идем же, ты ведь не хочешь заставлять повелительницу ждать?
Мандред недоверчиво поглядел на человека-коня и наклонился, чтобы поднять желудь. От вида Айгилаоса ему было не по себе.
— Боюсь, что не смогу двигаться наравне с тобой.
В густой бороде сверкнули белые зубы. Айгилаос широко ухмыльнулся.
— А тебе и не придется, сын человеческий. Садись мне на спину и держись за кожаный ремешок моего колчана. Я не слабее боевого скакуна из твоего мира, и клянусь своим хвостом, что обгоню любого коня, которого ты когда-либо встречал в своей жизни. А шаг у меня настолько легок, что под моими копытами даже травинка не склонится. Я — Айгилаос, самый быстрый из кентавров, и я славен…
— …еще более быстрым языком, — усмехнулся незнакомец. — О кентаврах часто говорят, что у них часто несет язык. Он настолько быстр, что иногда даже опережает действительность.
— А о тебе, Ксерн, говорят, что ты такой брюзга, что тебя выносят только деревья, — рассмеявшись, ответил Айгилаос. — Причем, вероятно, только потому, что не могут убежать.
Листья огромного дуба зашелестели, хотя ветра Мандред не чувствовал. Пожухлая листва падала густо, словно снег во время оттепели.
Кентавр поднял голову к мощным ветвям дуба. Улыбка исчезла с его лица.
— С тобой я не спорю, Атта Айкъярто.
Вдалеке раздался звук рога. Казалось, человек-конь испытывает облегчение.
— Рога Альвенмарка зовут. Я должен отвезти тебя к королеве, сын человеческий.
Ксерн кивнул Мандреду. На миг волшебство, закрывавшее незнакомца от чужих взглядов, исчезло. У него было узкое, красивое лицо, если не считать того, что из густых волос росли крепкие оленьи рога. Ярл испуганно отшатнулся. Неужели здесь есть только люди-звери?
Внезапно Мандреду показалось, что все события сложились в одну ясную картину. Человек-кабан пришел отсюда! Его люди спугнули монстра на охоте. Не случайно он один не умер под смертоносными клыками чудовища… Преследование… Неужели все это было частью коварного плана? Может быть, его нужно было загнать в круг камней? Может быть, он был просто дичью для того чудовища и сделал именно то, чего оно от него хотело? Он вступил в каменный круг…
Человек-конь нетерпеливо перебирал копытами.
— Идем, Мандред!
Мандред ухватился за ремешок колчана и взлетел на спину кентавра. Он встретит свою судьбу лицом к лицу! Он не трус. Пусть эта загадочная повелительница дует в сотни рогов, он не преклонит перед ней колено. Нет, он предстанет перед ней с гордо поднятой головой и потребует от нее выкуп за то зло, которое человек-кабан причинил Фьордландии.
Крепкие руки Айгилаоса раздвинули занавес из ветвей, и он вышел на каменистую поляну. Мандред удивленно огляделся по сторонам. Здесь царила весна, а небо показалось ему гораздо дальше, чем во Фьордландии! Но как же тогда с дуба мог упасть спелый желудь?
Человек-конь перешел на галоп. Руки Мандреда крепко вцепились в ремешок колчана. Айгилаос не солгал. Быстро, словно ветер, летел он по лугу, мимо величественных руин замка. За ними поднимался холм, увенчанный каменным кругом.
Мандред никогда не был хорошим наездником. Ноги его свело судорогой — он слишком сильно прижимал их к бокам человека-коня. Айгилаос рассмеялся. Кентавр играет с ним! «Однако ярл не станет просить бежать не так быстро», — поклялся Мандред про себя.
Они пересекли светлую березовую рощу. Воздух был полон золотых семян. Прямые стволы сверкали, словно слоновая кость. Кора не свисала клочьями, как у деревьев, которые росли во Фьордландии. Вокруг одиноких серых валунов вились дикие розы. Казалось, что в рощице царит странный, непонятный порядок. Но кто же станет тратить время на то, чтобы ухаживать за кусочком леса, который не дает урожая? Уж точно не такие существа, как Айгилаос!
Дорога поднималась в гору и вскоре превратилась в довольно узкую тропу. Березы сменились буками, кроны которых были настолько густы, что практически не пропускали свет. Их высокие стройные стволы казались Мандреду похожими на колонны. Слышен был только смягченный толстым слоем листвы звук копыт. В кронах деревьев Мандред то и дело замечал странные гнезда, похожие на большие мешки из белого полотна. В некоторых гнездах светились огни. Воин чувствовал, что за ним наблюдают. Что-то было там, наверху, и это что-то с любопытством следило за путниками.
Айгилаос по-прежнему несся вперед с головокружительной скоростью. Они неслись по тихому лесу час, быть может, даже больше, пока наконец не выбрались на широкую дорогу. А человек-конь даже не вспотел.
Лес посветлел. Темный грунт пересекали широкие полосы серой, поросшей мхом скалы. Айгилаос замедлил шаг. Он внимательно оглядывался по сторонам.
Между деревьев Мандред заметил еще один круг камней. Вертикально стоящие мегалиты обвивал плющ. На площадке между ними лежало огромное упавшее дерево. Похоже, что это место давно заброшено.
Воин чувствовал, как тоненькие волоски на его коже встали дыбом. Воздух здесь был несколько прохладнее. Его охватило тревожное чувство, что вне поля его зрения что-то таится, что пугает даже человека-коня. Почему забросили этот круг? Что здесь могло случиться?
Дорога вела наверх к утесу, откуда открывался головокружительный вид на раскинувшийся вокруг край. Прямо перед ними находилось широкое ущелье, выглядевшее так, словно Найда, наездница облаков, сильным ударом молнии рассекла скалистую землю. Узкая, выбитая в камне тропа вела наверх, к мосту, причудливо перекинутому через пропасть.
По ту сторону ущелья расстилались мягкие холмы, на горизонте переходившие в серые горы. В пропасть, пенясь, низвергалось множество небольших ручейков.
— Шалин Фалах, белый мост, — почтительно произнес Айгилаос. — Говорят, что он сотворен из кости из пальца великанши Далагиры. Тот, кто перейдет по нему, ступит в сердце Альвенмарка. Давно уже здесь не видали сынов человеческих.
Человек-конь начал спускаться в ущелье. Гладкая скала была мокрой от брызг. Он осторожно продвигался вперед, от всей души ругаясь на языке, которого Мандред не понимал.
Когда они добрались до широкого уступа, Айгилаос попросил Мандреда спешиться. Мост был перед ними: в ширину всего лишь два шага, слегка изогнутый посредине, чтобы вода не собиралась в лужи, а стекала вниз. Перил не было.
— Воистину чудесное творение, — с неудовольствием пробормотал Айгилаос. — Вот только строители, очевидно, не подумали о том, что по нему могут ходить и подкованные существа. Для тебя будет лучше, если ты пройдешь по мосту сам, Мандред. А я отправлюсь в обход и попаду в замок только к ночи. А тебя повелительница ожидает к наступлению сумерек. — Он криво усмехнулся. — Надеюсь, ты не страдаешь головокружениями, воин.
Мандред почувствовал слабость, когда посмотрел на гладкий, словно зеркало, мост. Однако он ни за что не покажет своего страха этому человеку-коню!
— Конечно, не страдаю. Я — воин из Фьордландии. Я умею карабкаться, как горная коза!
— Ну, если сравнивать с козой, то ты точно такой же мохнатый, — нагло ухмыльнулся Айгилаос. — Увидимся при дворе повелительницы. — Кентавр развернулся и стал быстро подниматься по отвесной тропе к краю ущелья.
Мандред посмотрел на мост. В сказках о стране фей смертным героям иногда приходилось выдерживать испытание. Может, это испытание для него? Может быть, человек-конь обманул его?
Ломать над этим голову — пустое дело! Мандред решительно ступил на мост. То, что подошвы зимних сапог хорошо цеплялись за него, удивило ярла. Он осторожно переставлял ноги. На лицо попадали брызги. Ветер незримыми пальцами трепал его бороду. Вскоре Мандред был далеко от края ущелья, над самой пропастью. Удивительное ощущение. Должно быть, так чувствует себя птица между небом и землей…
Фьордландец с любопытством разглядывал каменную поверхность. Нигде не было видно стыков. Казалось, мост действительно монолитная конструкция. Или же он вправду создан из пальца великанши, как говорил Айгилаос? Мост был гладким, словно отполированная слоновая кость. Мандред отогнал эти мысли. Великанша таких размеров, если бы упала, могла б похоронить под собой всю Фьордландию. Эта история скорее всего сказка.
Чем дальше продвигался Мандред, тем смелее становился. Расхрабрившись, он даже подошел к краю и взглянул в пропасть. В глубине было что-то притягательное. Она пробуждала желание прыгнуть вниз. Почувствовать свободу падения. Чем дольше он смотрел, тем сильнее хотелось поддаться этому манящему зову.
— Мандред?
Из завесы тумана выступил некто высокий и стройный, одетый во все белое. В этот самый миг ярл осознал, что безоружен.
Его собеседник заметил движение.
— Я не враг тебе, сын человеческий, — незнакомец небрежным жестом откинул с лица волосы. — Меня зовут Олловейн. Я — страж Шалин Фалаха. Моя королева поручила сопровождать тебя на последнем отрезке пути к замку.
Мандред оценивающе оглядел воина в белом. Тот двигался с ловкостью кошки. Однако не производил особенно сильного впечатления. И тем не менее его окружала аура уверенности в себе, словно он был героем множества битв. Лицо его было узким и бледным. Острые уши торчали из-под белокурых волос, сбившихся в пряди из-за избытка влаги в воздухе. Прочесть по глазам Олловейна, о чем тот думает, было нельзя. Его лицо напоминало маску.
Мандред вспомнил истории, которые рассказывали фьордландцы долгими зимними вечерами. Сомнений быть не могло: перед ним был эльф! И удивительное дело… он тоже знал имя Мандреда!
— Почему все в этой стране знают меня? — недоверчиво поинтересовался ярл.
— Новости быстро распространяются в Альвенмарке, сын человеческий. От нашей королевы не укроется ничего из того, что происходит в ее землях. Она посылает своим детям вестников, которые путешествуют с ветрами. Однако идем. Нам предстоит долгий путь, и я не позволю тебе заставлять мою повелительницу ждать! — Эльф повернулся на каблуках и ступил в узкое ущелье, расположенное за мостом.
Мандред озадаченно глядел эльфу вслед. «Что это еще такое? Нельзя ведь так обращаться с гостями!» — возмущенно думал он. Еще больше сердило его то, что Олловейн, похоже, ни секунды не сомневался в том, что человек побежит за ним. Одолеваемый мрачными мыслями, ярл последовал за эльфом. Красноватые скалистые стены были пронизаны серо-голубыми и черными прожилками. Однако Мандред не замечал красоты пестрого узора. Он то и дело возвращался мыслями к тому, что следует за эльфом, словно собачка за господином.
Если бы к нему отнесся таким образом фьордландец, то ярл зарубил бы его, не раздумывая. Однако на родине никто не осмеливался обращаться с ним так неуважительно. Может быть, он что-то делает не так? Может быть, это его ошибка? Эльф наверняка падок на комплименты. Каждый воин любит поговорить о своем оружии…
— У тебя роскошный меч, Олловейн.
Эльф не ответил.
— А я предпочитаю сражаться секирой.
Молчание.
Мандред сжал кулаки… и снова разжал. Какой зазнайка! Страж моста и мальчик на побегушках у своей королевы. Можно подумать, очень важная птица! Для истинного воина эльф был слишком узок в кости.
— У нас мечи носят только те, кто слабее. Секира — королева битв. Чтобы сражаться секирой, требуется мужество, сила и ловкость. Только немногие воины в полной мере соответствуют всем этим добродетелям.
Эльф по-прежнему не реагировал. Что же нужно сказать, чтобы вывести этого лакея из равновесия?
Наконец отвесные стены ущелья остались позади, и путники достигли высокой белой стены. Она тянулась широким полукругом, отходя от узкой тропы. Мандред знал, что в этом ее скрытое назначение: таким образом стена получалась длиннее, на ней могло разместиться больше лучников, если противник окажется настолько безумен, чтобы атаковать сердце Альвенмарка, и попытается пройти по тропе.
В центре стены вздымалась узкая башня. Когда ярл и эльф приблизились, открылись большие, оббитые бронзой ворота.
— Если бы эта башня стояла в конце моста или, еще лучше, на отвесной тропе с другой стороны ущелья, защищать сердце страны было бы проще. Горстка людей могла бы задержать целое войско, — заметил вскользь Мандред.
— На Шалин Фалахе не должна проливаться кровь, сын человеческий. Неужели ты думаешь, что умнее архитекторов моего народа? — Произнося эти слова, Олловейн даже не удосужился обернуться.
— Архитекторов, которые, соорудив мост, забыли снабдить его перилами, я действительно не очень-то уважаю, — колко ответил Мандред.
Эльф остановился.
— Ты и впрямь настолько глуп или полагаешься на то, что находишься под защитой королевы, сын человеческий? Разве няня не рассказывала тебе, как поступают эльфы с людьми, которые настолько невежливы?
Мандред нервно облизал губы. Неужели он окончательно спятил? И зачем он только открыл рот! Однако если он теперь не ответит, то потеряет лицо, если только… Он улыбнулся. Существовал еще один выход.
— Поистине, то, что ты насмехаешься над невооруженным человеком, свидетельствует исключительно о твоей храбрости, эльф.
Олловейн обернулся. За плечами затрепетал плащ. Рукоять его меча замерла на расстоянии пальца от груди Мандреда.
— Думаешь, с оружием ты будешь представлять для меня угрозу, дитя человеческое? Что ж, попробуй!
Мандред дерзко ухмыльнулся.
— Я не сражаюсь против невооруженных противников.
— Говорят, труса можно распознать по изворотливой речи, — ответил Олловейн. — Надеюсь, ты не замочишь штаны сразу.
Рука Мандреда метнулась вперед. Он схватил меч и отпрыгнул. Довольно! Он ничего не сделает этому высокомерному зазнайке, однако шлепок широкой стороной меча покажет негодяю, что он не с тем связался! Быстрый взгляд на зубцы заградительной стены показал, что на них никто не смотрит. Ну и хорошо. Олловейн сам не станет никому рассказывать о том, что получил порку.
Мандред оглядел своего противника. Он был одет роскошно, однако героем или волшебником не был точно. Кто же поставит охранять мост, который никто никогда не перейдет, того, у кого все дома? Наглеца! Выскочку! Он научит этого типа, как уважать
людей. Будь он хоть трижды эльф.
Ярл несколько раз взмахнул мечом, чтобы расслабить мускулы. Оружие было на удивление легким, совсем не таким, как мечи людей. Обоюдоострым. Придется быть осторожным, если он не хочет нечаянно ранить Олловейна.
— Ну что, атаковать будешь, или тебе дать второй меч? — со скучающим видом поинтересовался Олловейн.
Мандред ринулся вперед. Поднял оружие, словно хотел раскроить Олловейну череп. В последний миг изменил направление, чтобы нанести удар слева по правому плечу эльфа. Однако клинок рассек пустоту.
Олловейн отошел как раз настолько, чтобы Мандред промахнулся на несколько дюймов. Одетый в белое воин высокомерно скалился.
Мандред отступил. Пусть статью Олловейн похож на мальчика, в бою он кое-что понимает. Придется Мандреду применить свой лучший трюк. Финт, стоивший жизни трем его врагам.
Левую руку он занес так, словно хотел отвесить Олловейну звонкую пощечину. В то же время он провел правой удар с запястья, указывавший на колено противника. Аккуратно проведенный удар враги замечали только тогда, когда клинок уже вонзался в их тело.
Удар кулака отвел руку Мандреда в сторону. Удар ноги пришелся в острие меча, и оно не нашло своей цели. А потом эльф ударил его коленом между ног.
Перед глазами у Мандреда заплясали звезды, казалось, от боли он даже перестал дышать. Толчок в грудь заставил его потерять равновесие, от следующего удара он пошатнулся. Заморгал, чтобы видеть отчетливее. Эльф был настолько быстр, что во время движения превратился в какой-то призрачный силуэт.
Мандред принялся беспомощно отбиваться, чтобы отвести противника на безопасное расстояние. Что-то коснулось его правой руки. Пальцы онемели от боли.
Клинком Мандреда теперь управляли только его воинские инстинкты. Он чувствовал себя беспомощным, в то время как Олловейн, казалось, был одновременно повсюду.
Меч Мандреда описал полукруг, а потом оружие рывком вырвали у него из руки. Что-то пролетело мимо правой щеки Мандреда, а потом бой закончился.
Олловейн отошел на пару шагов. Его меч находился в ножнах, словно ничего и не произошло. Постепенно к Мандреду возвращалась ясность зрения. Давненько его никто так не отделывал. Хитрый эльф не стал бить в лицо. При дворе никто не заметит, что произошло.
— Должно быть, ты здорово испугался, — с трудом произнес Мандред, — раз воспользовался колдовством для того, чтобы победить меня.
— Разве это колдовство, если твои глаза двигаются слишком медленно, чтобы уследить за моей рукой?
— Ни один человек не может двигаться так быстро, не применяя колдовство, — упирался Мандред.
На губах Олловейна мелькнуло что-то вроде улыбки.
— Совершенно верно, Мандред. Ни один человек. — Он указал на ворота, открытые нараспашку. Там их ждали две оседланные лошади. — Окажи мне честь, следуй за мной.
У Мандреда ныло все тело. Он на негнущихся ногах направился к воротам. Эльф поддержал его.
— Не нужно мне, чтобы меня поддерживали, — недовольно проворчал Мандред.
— В противном случае ты будешь выглядеть при дворе жалко. — Приветливый взгляд лишил слова Олловейна колкости.
Лошади терпеливо ждали под аркой. Нигде не было видно конюхов, которые привели бы их. Арка в стене мощной башни напоминала туннель. Он был пуст. За зубцами стены тоже не было никого. И тем не менее Мандред вдруг почувствовал, что за ним наблюдают. Может быть, эльфы не хотят демонстрировать ему силу гарнизона, охраняющего врата в сердце страны? Неужели его считают врагом? Или, может быть, шпионом? Но разве стал бы тогда дуб его лечить?
Их ждали белая и сивая лошади. Олловейн подошел к белой и игриво потрепал ее по носу. Мандреду показалось, что сивая смотрит на него с ожиданием. В лошадях он понимал мало. Эти животные были легки: стройные бабки, и вообще, они казались хрупкими. Но ведь и внешность Олловейна сбила фьордландца с толку. Быть может, они выносливее и сильнее любой кобылы, которая встречалась ему до сих пор. Ну, не считая Айгилаоса. Мандред ухмыльнулся, вспомнив хвастливого кентавра.
Он со стоном поднялся в седло. Когда человек принял более-менее прямое положение, эльфийский воин жестом велел следовать за собой. Топот подков глухо отражался от стен туннеля.
Олловейн выбрал путь, который вел по мягко поднимающемуся зеленому холму. Дорога к замку эльфийской королевы оказалась долгой, мимо лесов, через множество маленьких мостов. Вдалеке то и дело виднелись дома с красивыми куполообразными крышами. Они словно были частью окружающего пейзажа и казались Мандреду драгоценными камнями, встроенными в дорогую оправу.
Ярл с Олловейном пересекали страну весны. Мандред снова спросил себя, сколько он мог проспать под дубом. В сказках говорилось, что в мире эльфов царит вечная весна. Прошло наверняка не более двух-трех дней с тех пор, как он вступил в каменный круг. Может быть, даже всего один!
Мандред заставил себя собраться с мыслями, чтобы не показаться королеве дураком. Тем временем он полностью уверился в том, что человек-кабан пришел отсюда, из мира эльфов. Он подумал о Ксерне и Айгилаосе. Похоже, здесь не было ничего необычного в том, чтобы люди сливались со зверями — вот как человек-кабан.
Когда князья Фьордландии собирались для того, чтобы вершить правосудие, Мандред представлял Фирнстайн. Он знал, что нужно делать, чтобы погасить распри в зародыше. Если дело между двумя племенами доходило до кровавого злодеяния и кого-то убивали, то семья убийцы должна была выплатить семье убитого выкуп. Если это происходило, то повода для кровной мести не оставалось. Человек-кабан пришел отсюда. Королева эльфов несет за него ответственность. Из-за него Мандред потерял троих товарищей. Фирнстайн настолько мал, что потеря трех сильных мужчин может повредить его благополучию. Он потребует высокий выкуп! Одному Луту известно, скольких мужчин из других деревень убило это существо. Дети альвов нанесли ущерб, значит, пусть расплачиваются. Это будет справедливо!
Конечно, эльфам не страшна кровная вражда с его деревней. И тем не менее он обязан своим мертвым собратьям и должен при дворе потребовать справедливости. Быть может, повелительница Альвенмарка догадывается об этом? Знает ли она, какая вина лежит на ней? Не поэтому ли велит ему настолько поспешно прибыть ко двору?
Ближе к вечеру они впервые увидели замок королевы. Он был еще далеко, расположенный на отвесном холме, по другую сторону обширной долины с лесами и лугами. От его вида у Мандреда перехватило дух. Казалось, замок вырос прямо из скалы и хочет вонзиться в небо шпилями самых высоких башен. Стены были белоснежными, в то время как крыши сверкали синевато-зеленым, напоминавшим патину на старой бронзе. Ни у одного князя Северных земель не было резиденции, которая могла бы сравниться даже с самой маленькой из этих башен. Даже золотые чертоги короля Хорсы казались сараем по сравнению с этим великолепием. Насколько же могущественной должна быть женщина, которая правит такой страной! И богатой к тому же… Настолько богатой, что для нее покрыть крыши длинных домов его деревни золотом не сложнее, чем пальцем шевельнуть. Нужно не забыть об этом, когда он будет требовать выкуп за своих убитых товарищей.
Внутренне Мандред удивлялся тому, насколько медленно приближаются они к замку. Хотя лошади летели со скоростью ветра, замок на горизонте не становился больше. Они проехали мимо дерева, показавшегося Мандреду таким же старым, как горы. Его ствол был мощным, словно башня, а в раскидистых ветвях виднелись какие-то странные предметы. Казалось, живое дерево создало круглые домики из сплетенных ветвей. В кроне были натянуты веревочные мосты, соединяя домики между собой. Мандред разглядел даже отчасти скрытые ветвями фигуры. Эльфы, такие как Олловейн? Или другой странный народ?
Внезапно, словно по неслышной команде, с ветвей дерева взлетела стая птиц. Их перья сверкали всеми цветами радуги. Они пронеслись прямо над Мандредом, описали широкую дугу в небе, а потом закружились над двумя всадниками. Должно быть, их были тысячи. Воздух был полон шелеста крыльев. Настолько чудесна была игра красок на их оперении, что Мандред не мог отвести взгляда, пока стая постепенно не разлетелась в разные стороны.
На протяжении всего пути Олловейн молчал. Казалось, он погружен в свои мысли и не обращает внимания на чудеса сердца страны. А Мандред, напротив, никак не мог насмотреться.
Проезжали они мимо мелкого озера, на дне которого лежали драгоценные камни. Что же это за мир, где такие сокровища просто лежат в воде! Впрочем, сам он тоже приносил жертвы богам. Секиру первого человека, которого он победил, ярл тихой лунной ночью отнес в дар Норгримму, богу сражений, к Священному источнику далеко в горах. Фрейя и другие женщины чтили Лута, вплетая искусно сотканные ленты в ветви деревенской липы. Если уж эльфийский народ так богат, то только справедливо одаривать богов драгоценными камнями. И тем не менее… Богатство эльфов возмутило Мандреда. Человек не знал, каким образом попал сюда, однако далеко от Фьордландии находиться королевство эльфов не могло. И здесь всего было в избытке, в то время как ему подобные зимой очень сильно бедствовали. Даже маленькая часть этих сокровищ могла навеки отогнать голод. Что бы он ни потребовал в качестве выкупа за товарищей, это будет для эльфов пустяком.
Ему нужно другое, не золото, не драгоценные камни. Он хочет мести. Это чудовище, человек-кабан, должен пасть мертвым к его ногам!
Они оказались в светлом буковом лесу. В воздухе висел звон флейт. Где-то в верхушках деревьев послышался такой чистый голос, что на душе стало светло. Хотя Мандред не понимал ни единого слова, гнев его улетучился. Осталась только печаль по погибшим.
— Кто это там поет? — спросил он Олловейна.
Одетый в белое воин поднял взгляд.
— Девушка из лесного народа. Они странные… Их жизнь тесно связана с деревьями. Если они не хотят показываться, то никому не под силу отыскать их — кроме, быть может, их собратьев. Они славятся своим пением. Словно тени передвигаются они по ветвям. Не входи в их леса, сын человеческий, если враждуешь с ними.
Мандред озадаченно поднял голову и вгляделся в кроны деревьев. То там, то тут, казалось ему, мелькают тени, и он обрадовался, когда они выехали из лесу. Долго преследовало путников звучание флейты.
Солнце уже коснулось гор на горизонте, когда они достигли широкой долины, над которой возвышался замок королевы. На берегу небольшого ручья был разбит палаточный лагерь. Шелковые знамена трепетали на ветру, а палатки, казалось, состязались друг с другом в роскоши. На холмах стояли дома, обрамленные колоннадами. Некоторые строения соединялись между собой длинными крытыми галереями, полностью заросшими розами и плющом. Строения на склонах холмов были настолько разнообразны, что фьордландец не мог отвести взгляд. Но что поразило Мандреда сильнее всего, так это то, что вокруг эльфийского поселения не было защитного вала, не было и сторожевых башен на окрестных холмах. Казалось, они совершенно уверены в том, что на эту долину никогда не нападут. Даже замок королевы, как бы величественны ни были высокие стены, вряд ли был предназначен для того, чтобы служить крепким защитным сооружением. Скорее он должен был радовать глаз мирного наблюдателя, а не пугать кровожадных захватчиков.
Мандред и Олловейн следовали по широкой дороге, затененной деревьями, и постепенно поднимались к воротам. Вдоль дороги горели масляные лампы, погружая все вокруг в золотое сияние.
Туннель у ворот был короче, чем тот, что в крепости на тропе за Шалин Фалахом. Здесь застыли, опершись на свои щиты, эльфийские воины. Они проводили Мандреда взглядом — сторожким, но ненавязчивым. В широком дворе собрались одетые в дорогие одежды дворяне, безо всякого стеснения рассматривавшие его. Под их взглядами Мандред почувствовал себя грязным и незначительным. У всех здесь были вышитые дорогими нитями наряды, сверкавшие в свете ламп. На платьях было полно жемчуга и камней, которым Мандред не знал даже названия. Он сам был одет в лохмотья: разорванные, испачканные кровью штаны, поношенный меховой жилет. Здесь он должен казаться нищим. Ярл упрямо выпятил подбородок. Ничего, оденется в гордость!
Олловейн спешился. Только теперь Мандред заметил небольшой надрез на плаще воина. Неужели он все же задел его на дуэли? Наверняка Олловейн не стал бы без нужды надевать порванную одежду.
Слез с коня и Мандред. К нему тут же бросился козлоногий парень, чтобы принять поводья скакуна. Мандред озадаченно смотрел на странного конюха. Воняло от парня, как от старого козла. Опять зверечеловек! Им дозволяется даже приходить в этот роскошный замок!
От группы придворных отделился высокий эльф. На нем была длинная черная одежда, по подолу которой змеилась вышивка серебряной нитью, с узором из переплетающихся листьев и цветов. На плечи его ниспадали серебристые волосы, на голове блистал венок из нежных серебряных цветов. Лицо его было бледным, почти бесцветным, губы сжаты в узкую полоску. Глаза горели холодным, светло-голубым светом. Олловейн коротко поклонился ему. Контраст между ними не мог быть разительнее. Два эльфа показались Мандреду светом и тенью.
— Приветствую тебя, мастер Альвиас. Как того желала наша повелительница Эмерелль, я сопроводил сына человеческого к замку. — Тон Олловейна не оставлял никаких сомнений в том, что желания его повелительницы для него — закон.
Оба эльфа мерили друг друга взглядами, и Мандреду показалось, что они ведут молчаливый диалог. Наконец мастер Альвиас жестом дал понять, что человек должен следовать за ним.
Воину казалось, что ему снится кошмарный сон, когда он поднимался за среброволосым по широкой лестнице, которая привела их в галерею. Все вокруг было ослепительно прекрасным и пронизанным чуждым волшебством — место было настолько совершенным, что становилось страшно.
Они прошагали через два зала. В каждом могла поместиться целая деревня. С эмпоров свисали широкие полотна знамен, украшенные стилизованными орлами и драконами, а также животными, подобных которым Мандреду еще не доводилось видеть. Хотя воин не чувствовал дуновения ветра, знамена трепетали, словно колеблемые легким бризом. Еще более жуткими были стены. Если подойти ближе, то можно было увидеть, что они сделаны из белого камня, как мост Шалин Фалах и крепость по ту сторону ущелья. Однако камни замка, похоже, были заколдованы. От них исходило бледное, белое сияние. Отойдешь на несколько шагов — и уже не кажется, что тебя окружают каменные стены. Наоборот, чудилось, что ты вдруг оказался посреди зала, сотканного из света.
Как только они приближались к порталу, двери тут же распахивались, словно по мановению невидимой руки. Посреди второго зала бил родник, изливавшийся из пасти каменного чудовища в небольшое, круглое озерцо. Окружали чудовище окаменевшие воины. Мандред ощутил, как сердце его забилось быстрее. Если ему нужно было последнее доказательство колдовской силы эльфийской королевы, то вот, оно было перед ним. Того, кто вызвал ее неудовольствие, она превращает в каменное украшение этого замка!
Перед ними распахнулись еще одни ворота, и они ступили в зал, стены которого были скрыты за завесой поблескивающей серебром воды. Потолка не было, вместо него выгибалось дугой сверкающее красноватым вечернее небо. В воздухе слышалась негромкая музыка. Мандред не решался определить, какие инструменты могли бы издавать такие приятные звуки. Музыка успокаивала страх, живший в его сердце с тех пор, как он вошел во двор замка. И тем не менее это место не было создано для человека. Его, ярла, не должно быть здесь!
В зале уже собрались около трех дюжин эльфов, и все глаза устремились на Мандреда. Воин впервые увидел эльфийских женщин. Они были высоки, стройны, бедра у них были более узкие, чем у человеческих женщин. Груди — маленькие и тугие. Будь они людьми, такие похожие на детей женщины никогда не понравились бы Мандреду. Но эльфийки были другими. Их лица полнились такой красотой, от которой можно было забыть обо всем. Мандред не мог сказать, в чем тут дело: в пухлых губах, неподвластных времени чертах или в глазах, манивших пропастью и обещанием неведомых радостей. На некоторых были легкие платья из настолько тонкой материи, что казалось, будто они сшиты из лунного света. Они скорее подчеркивали достоинства их стройных тел, чем скрывали их. Взгляд Мандреда остановился на одной из присутствующих. Она была одета еще более волнующе, чем другие. Подобно цветкам розы сверкали сквозь платье бутоны ее грудей, манящая тень лежала меж бедер. Ни одна человеческая женщина не осмелилась бы надеть такой наряд.
Напротив дверей были ступени, ведущие к трону эльфийского народа. То был простой стул темного дерева с инкрустацией из черных и белых камней, среди которых вились две черные змеи. Рядом с троном возвышалась небольшая колонна, на которой стояла плоская серебряная чаша. А перед троном повелительницы замерла молодая эльфийка. Она была немного ниже остальных женщин, находившихся в зале. Темно-русые волосы волнами спадали на ее обнаженные белоснежные плечи. Губы ее были цвета лесных ягод, а глаза — такие же светло-карие, как шерсть молодого олененка. На ней было голубое платье, вышитое серебристыми нитями. И именно этой женщине поклонился мастер Альвиас.
— Эмерелль, госпожа, это сын человеческий, Мандред, незваным пришедший в наше королевство.
Королева пристально смотрела на Мандреда. Воин не мог прочесть на лице эльфийки, что она думает о нем. Ярл замер, словно каменное изваяние. Казалось, прошла вечность. Музыка стихла; теперь в зале царила тишина, нарушаемая лишь журчанием воды.
— Чего ты хочешь, Мандред, сын человеческий? — раздался наконец голос королевы.
Во рту у Мандреда пересохло. Во время поездки он долго размышлял о том, что он скажет, когда предстанет перед королевой эльфов. Однако теперь в голове не было ни единой мысли. Ничего, кроме беспокойства и гнева из-за смерти соотечественников.
— Я требую выкуп за три убийства, которые совершил один из твоих подданных, повелительница. Таков закон Фьордландии! — выдавил он из себя.
Шум воды стал громче. За спиной Мандред услышал возмущенный шепот.
— И кто же из моих подданных совершил эти кровавые злодеяния? — спокойным голосом спросила Эмерелль.
— Я не знаю его имени. Это чудовище, наполовину человек, наполовину кабан. По пути в твой замок я видел много созданий, подобных ему.
Между бровей королевы пролегла складка.
— Я не знаю существа, подобного тому, которого ты описываешь, Мандред, сын человеческий.
Мандред почувствовал, как кровь прилила к его щекам. Какая наглая ложь!
— Человек-конь был твоим посланником, при дворе лошадей принял человек-козел. Откуда же еще взяться человеку-кабану, если не из твоего царства, королева! Я требую…
Теперь вода с грохотом струилась вдоль стен.
— Ты осмеливаешься обвинять нашу королеву во лжи? — возмутился Альвиас.
Группа эльфов окружила Мандреда.
Воин сжал кулаки.
— Я говорю о том, что видел своими глазами!
— Не забывайте о законах гостеприимства! — Королева практически не повысила голос, и тем не менее ее услышали все. — Я пригласила сына человеческого в этот зал. Если вы тронете его, то затронете и мою честь! А ты, Мандред, придержи язык. Говорю тебе: существа, описанного тобою, нет в Альвенмарке. Расскажи нам, что сделал этот человек-кабан. Я очень хорошо знаю, что вы, люди, избегаете стоящих вертикально камней. От чего ты бежал сюда?
Мандред рассказал о напрасной охоте и о силе человека-кабана. Когда он закончил, складка между бровей Эмерелль стала глубже.
— Я сожалею о смерти твоих товарищей, Мандред. Пусть их хорошо встретят в чертогах твоих богов.
Воин удивленно посмотрел на повелительницу. Ждал, что она продолжит. Предложит ему что-нибудь. Это ведь не могло так закончиться! Молчание затягивалось. Мандред подумал о Фрейе. Каждый час, который терял он здесь, подвергал ее большей опасности, если, конечно, человек-кабан уже не напал на Фирнстайн…
Он смущенно опустил взгляд. Чего стоит его гордость, если она куплена ценой крови его людей!
— Госпожа Эмерелль, я… прошу у тебя помощи в охоте за чудовищем. Я… прошу прощения, если оскорбил тебя. Я всего лишь простой человек. Сражаться словами — это не мое. Что на уме, то и на языке.
— Ты приходишь в мой замок, Мандред, оскорбляешь меня перед моими придворными, а теперь спрашиваешь, не думаю ли я рискнуть жизнями своих охотников, чтобы послужить твоему делу? Поистине, у тебя что на уме, то и на языке, сын человеческий. — Эмерелль провела рукой над серебряной чашей, мельком взглянула на воду. — Что ты предложишь мне взамен за помощь? Разве у твоего народа за кровь не платят кровью?
Королева удивила Мандреда. Князья Фьордландии открыто выставляли свои требования, не торговались, словно мелкие лавочники. Он опустился на колени.
— Освободи мою страну от человека-кабана, и можешь распоряжаться мной по своему усмотрению. Я твой.
Эмерелль негромко рассмеялась.
— Мандред, честно говоря, ты не тот человек, которого я хотела бы видеть рядом с собой каждый день. — Она помолчала и снова бросила взгляд в серебряную чашу. — Я требую то, что носит под сердцем твоя жена Фрейя. Первого ребенка, который родится у тебя, Мандред, сын человеческий. Дружбу эльфийского народа не завоевать парой фраз. Я заберу ребенка через год, считая с сегодняшнего дня.
Мандред стоял, словно громом пораженный.
— Моего ребенка?
Он оглянулся на других эльфов в поисках поддержки. Но ни на одном лице не увидел сочувствия. Как там говорится в детских сказках? Сердца эльфов холодны, как зимние звезды…
— Возьми кинжал и вонзи его в мое сердце, королева. Прерви мою жизнь здесь и сейчас. Эту цену я заплачу, не колеблясь, если ты за это поможешь моим людям.
— Громкие слова, Мандред, — холодно ответила королева. — Какой прок в том, чтобы проливать твою кровь на ступенях моего трона?
— А какой тебе прок от ребенка? — в отчаянии вскричал Мандред.
— Этот ребенок заключит союз между эльфами и людьми, — спокойно ответила та. — Он вырастет среди моего народа, у него будут лучшие учителя. Когда он подрастет в достаточной степени, то сможет выбрать, остаться ли с нами навсегда или же вернуться к своим братьям, людям. Если он захочет вернуться, мы наделим его богатыми дарами, и я уверена, что он займет одно из первых мест среди фьордландцев. Но самым драгоценным даром, который он принесет в мир людей, будет дружба эльфийского народа.
Мандреду показалось, что эта хрупкая женщина железной рукой сдавила его сердце. Как он может обещать эльфам своего еще не родившегося ребенка? И тем не менее — если он сейчас откажется, то этот ребенок, быть может, так никогда и не родится. Сколько пройдет времени, прежде чем человек-кабан вторгнется в поселение на берегу фьорда? Может быть, он уже там побывал?
— А жива ли еще моя жена Фрейя? — подавленно спросил он.
Рука королевы мягко коснулась серебряной чаши.
— Что-то скрывает существо, которое ты называешь человеком-кабаном. Однако оно, похоже, все еще находится поблизости от каменного круга. На твою деревню оно не напало. — Она подняла взгляд и посмотрела ему прямо в лицо. — Так каково же твое решение, Мандред, сын человеческий?
«Мы с Фрейей родим других детей, — уговаривал он себя. — Может быть, под сердцем у нее девочка и потеря не будет слишком тяжелой». Он — ярл деревни. Он отвечает за всех. Чего стоит одна жизнь по сравнению с множеством?
— Ты получишь то, что требуешь, королева, — голос Мандреда опустился до шепота. Его губы отказывались произносить эти слова, но он заставил себя. — Если твои охотники убьют человека-кабана, мой ребенок будет принадлежать тебе.
Эмерелль кивнула одному из эльфов, одетому в светло-серые одежды, и жестом велела подойти ближе.
— Фародин из рода Аскалеля, ты неоднократно проявил себя. Твои мудрость и опыт должны способствовать тому, чтобы охота увенчалась успехом. Я призываю тебя на эльфийскую охоту!
Мандред почувствовал, как по спине его побежали мурашки. Эльфийская охота! Сколько историй слышал он об этом содружестве охотников!
Говорили, что от этих страшных ловцов не уйдет ни одна дичь. За чем бы они ни охотились, итог был один — смерть. Волки, величиной с лошадь, были загонщиками, а в жилах скакунов тек жидкий огонь. Они неслись по ночному небу и скрывались в колдовском сиянии, чтобы потом обрушиться на свою добычу, подобно орлам. Только самые благородные и храбрые имели право принять участие в эльфийской охоте. Все они были воинами и волшебниками. Они были настолько могущественны, что их боялись даже драконы, и тролли прятались в горы, когда в путь пускалась эльфийская охота. «И я спустил их на человека-кабана», — ликуя, думал Мандред. Они растерзают чудовище и отомстят за погибших друзей!
Королева назвала еще несколько имен, однако названных, похоже, не было в тронном зале. Наконец она указала на одетого в коричневые цвета эльфа, который, казалось, поначалу испугался.
— Нурамон из рода Вельдарона, твое время пришло.
По рядам собравшихся эльфов пробежал шепоток.
От одной из групп отделилась женщина, казавшаяся особенно подавленной.
— Госпожа, ты ведь не хочешь подвергать его такой опасности? Ты ведь знаешь его судьбу!
— Поэтому я его и избрала.
Мандред украдкой наблюдал за русоволосым эльфом. Он казался неуверенным. Опытным охотником он не был, это уж точно!
— Завтра утром эльфийская охота отправится в путь, чтобы убить чудовище, о котором было сказано. А ты, Мандред, сын человеческий, поведешь их, потому что знаешь чудовище и страну, которую оно разоряет.
Шепот в зале утих. Мандред почувствовал, что все взгляды устремились на него. Он не мог поверить в то, что только что сказала Эмерелль! Он, нижайший в глазах собравшихся, был избран, чтобы вести эльфийскую охоту! И ему захотелось, чтобы рядом с ним была Фрейя.
Вечер при дворе
Нурамон стоял посреди комнаты, стены и потолок которой были богато украшены фресками. Семерых призвала королева на эльфийскую охоту, и семь комнат было отведено им. Когда-то эти покои были устроены для того, чтобы охотники могли вооружиться и отдохнуть. Здесь их родственники должны были оказывать им честь. И здесь Нурамон был совсем один.
В потолок и стены были встроены янтарины медового цвета, источавшие теплый свет. В стене справа от Нурамона находилась глубокая ниша, в которой лежало оружие и снаряжение, а также украшения. Все это когда-то брали с собой на охоту его предшественники. Кто бы ни вернулся с нее, он обычно оставлял все в комнате.
Будучи призванным, Нурамон мог взять некоторые из этих предметов; по крайней мере, так рассказывал ему Фародин. Но он не хотел претендовать на какие-либо из этих вещей, не хотел лишать их блеска. И из обмундирования ему оставалось то, что и так у него было, а было у него немного. Обычаи требовали, чтобы его родственники пришли к нему сюда, чтобы помочь и снарядить в дорогу. Однако на это рассчитывать Нурамону не приходилось. На каменной скамье напротив ниши не восседали родственники, не лежали дары.
Разве королева не оказала ему большую честь, призвав на эльфийскую охоту? Разве не заслужил он, чтобы его родственники, как принято, пришли и выразили свою радость? Вместо этого все выразили недоумение. Они даже не брали на себя труд опустить голос до шепота, насмехаясь над ним. Он был отверженным и понимал, что даже королева не в силах ничего изменить.
Что, кроме Нороэлль, есть еще в этом мире, что может удержать его здесь? Родители его давно ушли в лунный свет. Братьев и сестер у него не было, друзей тоже. Только Нороэлль. Только ее, казалось, не тревожит его наследие. И если бы она слышала решение королевы, то наверняка разделила бы с ним радость. Она пришла бы к нему, в эти покои.
Нурамон слышал истории о последней эльфийской охоте. Товарищи отправились в путь и дали отпор тролльскому князю из Кельпенвалла. Эльфийские семьи предложили охотникам оружие и драгоценности. И те, чьи дары были приняты охотниками, преисполнились гордости.
Наверняка в этот миг, когда он стоит один-одинешенек, его братьям по оружию в других комнатах предлагают снаряжение. К сыну человеческому тоже наверняка пришли. Нурамон спросил себя, завидовал ли когда-либо прежде эльф человеку.
Шорох шагов у двери заставил его оторваться от размышлений. Он обернулся в надежде, что это племянник, кузина или дядя, или одна из тетушек, кто-нибудь из его семьи. Однако еще прежде, чем дверь отворилась, он услышал женский голос, окликающий его по имени. Дверь распахнулась. В комнату вошла женщина в сером одеянии волшебницы.
— Эмерелль, — удивленно произнес он. Его повелительница выглядела совершенно по-новому. Она не была похожа на королеву, скорее на странствующую могущественную колдунью. Ее светло-карие глаза сверкали в свете янтаринов, на лице сияла улыбка. —
Ты пришла ко мне!
Эльфийка закрыла двери.
— И, похоже, я единственная.
Она приблизилась к нему, сделав это с такой элегантностью и силой, что Нурамону показалось, что перед ним — эльфийка из древних героических сказаний. Королева еще застала те времена. Она была рождена не от эльфов, а происходила напрямую от альвов и видела их, прежде чем те покинули этот мир. Где-то в этом замке Эмерелль хранила камень альвов, сокровище, оставленное ей предками, которым она однажды воспользуется, чтобы последовать за ними. Но почему она пришла к нему как волшебница?
И, словно прочитав его мысли, она ответила:
— Такова традиция. Королева приходит к каждому из избранных для участия в эльфийской охоте. И поскольку я услышала голоса у всех, кроме тебя, то решила начать отсюда. — Она остановилась перед ним и выжидающе взглянула в глаза.
В нос Нурамону ударил аромат свежих весенних цветов. То был аромат королевы, и он смягчил его сердце.
— Прости меня, — тихо сказал он. — Я не знаю всех традиций. — И опустил взгляд.
— Разве ты никогда не мечтал о том, чтобы принять участие в эльфийской охоте? Каждый ребенок мечтает об этом, знает традиции и каждый шаг, который должно совершить этой ночью.
Нурамон вздохнул и посмотрел ей в глаза.
— Ребенок, который никому не нужен, мечтает о меньшем.
Он подумал о времени, когда его родители ушли в лунный свет.
Он был еще совсем крохой, однако никто не пришел, чтобы взять его к себе в семью. Родственники отказались от него, и он вернулся в дом на дереве, где жили его родители. Там он был одинок. Только те дети альвов, для которых ничего не значит проклятие, терпели его присутствие. И их было немного.
— Я знаю, как это тяжело, — сказала королева, возвращая своими словами Нурамона из воспоминаний. — Однако мое решение станет знаком для остальных. Пока что они испытывают удивление, но совсем скоро посмотрят на тебя другими глазами.
— Хотелось бы мне поверить. — Он опустил взор, не в силах выдержать взгляда Эмерелль.
— Посмотри на меня, Нурамон! — потребовала та. — Ты не должен забывать о том, что я и
твоя королева тоже. Я не могу заставить других любить тебя. Но буду относиться к тебе так же, как к ним. Ты чувствуешь себя одиноким и задаешься вопросом, принадлежишь ли вообще к числу эльфов. Однако скоро остальные тоже разглядят твою истинную сущность. — Она опустила глаза. — Ты пережил страдания с юных лет. Похоже, Нороэлль пробудила в тебе силы, в существование которых никто и не верил. Теперь настал миг оказать тебе должное, честь, которую ты заслуживаешь благодаря своим качествам!
— И я воспользуюсь этой возможностью, Эмерелль.
Королева обернулась и взглянула на дверь.
— Поскольку никто не идет, а воинов всегда снаряжали в путь, займусь твоей экипировкой я. Позже я велю принести все в твои покои.
— Но…
— Нет, не говори, тебе это не подобает! Посмотри туда, наверх, — она указала на изображение эльфийки, сражавшейся с драконом. — Это Гаомее. Она победила дракона Дуанока, который пришел на нашу землю через ворота Хальгарис.
Гаомее! Дуанок! Хальгарис! Все это были имена из легенд, говорившие о великих деяниях и напоминавшие о героических временах.
Когда-то в Альвенмарк пришло много драконов, однако немногие из них нашли свое место в этом мире и заключили союз с эльфами. Дуанок был далек от того, чтобы пойти на такой пакт. По крайней мере, так говорили. И юная Гаомее зарубила его. По спине Нурамона побежали мурашки.
Королева продолжала рассказ:
— У Гаомее не было семьи. Я выбрала ее и вызвала тогда немалое удивление. Я увидела в ней что-то, что когда-то обнаружила в себе самой, — Эмерелль закрыла глаза, она завораживала Нурамона. Никогда прежде ему не доводилось видеть закрытых век королевы. Наверное, так она выглядит, когда спит и видит сны о вещах, понять которые может только эльфийка необычайной силы. — Я очень хорошо помню Гаомее… Она стояла здесь передо мной, и слезы бежали по ее щекам. У нее не было подходящего обмундирования, чтобы сразиться с Дуаноком. И я снарядила ее в путь. Не д
олжно допускать, чтобы охотник был плохо вооружен и одет, особенно если он отправляется в царство людей.
— В таком случае я приму дар.
Нурамон посмотрел наверх, на фреску с Гаомее, и вид ее целиком поглотил его внимание. Королева открыла перед ним путь, о возможности которого он даже не подозревал. Он всегда довольствовался тем, что вынужден стоять в стороне.
— Я знаю, это для тебя внове, — негромко произнесла королева, возвращая его с небес на землю. — Однако это поворотный момент для твоей души. Никогда тот, кому дано имя Нурамон, не входил в состав отряда эльфийской охоты. Ты — первый. И поскольку с эльфийской охотой связана эльфийская слава, то многим после твоего возвращения придется решать заново, относиться ли к тебе с насмешкой или же с уважением.
Нурамон невольно улыбнулся.
— Почему ты улыбаешься? Поделись со мной своими мыслями, — потребовала королева.
— Вспомнил страх, отразившийся на лицах моих родственников, когда ты призвала меня. Теперь я больше, чем просто позор для всего рода, я представляю опасность. Они вынуждены думать о том, что в случае моей смерти у них родится ребенок, в котором будет моя душа. В принципе, они должны были прийти сюда, чтобы вооружить меня наилучшим образом, в надежде на то, что я выживу. Однако, похоже, отвращение ко мне сильнее страха моей смерти…
Эмерелль добродушно взглянула на него.
— Не суди их слишком строго. Им нужно время привыкнуть к новой ситуации. Только немногие из тех, кто живет столетиями, быстро привыкает к новому. Никто не мог предугадать, что я призову тебя. Даже ты сам не ожидал этого.
— Это правда.
— Ты понимаешь, что случится дальше?
Нурамон не знал, о чем она… О его жизни или только об этом вечере?
И прежде, чем он успел что-либо сказать, Эмерелль продолжила:
— Отправляющиеся на эльфийскую охоту подвергают себя опасности. Поэтому королева дает каждому совет на дорогу.
Нурамон устыдился своего невежества.
— Я последую ему, как бы он ни звучал.
— Хорошо, что ты настолько доверяешь мне. — Она положила руку ему на плечо. — Ты не такой, как другие, Нурамон. Когда ты смотришь на мир, то видишь что-то иное, не такое, как обычный эльф. Ты видишь красоту в том, к чему другие испытывают отвращение. Ты видишь благородство там, где другие с презрением проходят мимо. Ты говоришь о гармонии там, где другие сдаются. И поскольку ты таков, я дам тебе совет, который однажды произнес оракул Тельмарина.
«Выбирай себе родственные связи! Не заботься о своей внешности! Потому что все, чем ты являешься, находится внутри тебя».
Нурамон стоял, словно громом пораженный. Ему довелось услышать слова оракула Тельмарина из уст королевы! А потом внезапно возник вопрос. Эльф помедлил, затем отважился задать его:
— Ты сказала, что слышала этот совет. С кем говорил оракул? Кому дал он этот совет?
Эмерелль улыбнулась.
— Следуй совету королевы! — сказала она и поцеловала его в лоб. — Оракул говорил со мной. — С этими словами она отвернулась от него и пошла к двери.
Нурамон озадаченно смотрел ей вслед. Прежде чем закрыть за собой двери, она сказала, не глядя на него:
— Я видела Нороэлль во фруктовом саду.
Когда Эмерелль ушла, Нурамон опустился на каменную скамью и задумался. Оракул когда-то посоветовал это королеве? Призвала ли она его потому, что узнала в нем себя? Внезапно Нурамон осознал, как сильно ошибался в королеве. Он всегда относился к ней как к недосягаемому существу, к женщине, сиянием которой можно только любоваться, как любуются далекой звездой. Однако он никогда не додумался бы до того, что между ними может быть что-то общее.
Эмерелль всегда была примером и идеалом для эльфов и прочих детей альвов, которые находились под ее защитой. Как он мог сделать исключение для себя? Она не только открыла перед ним путь, которым пошла когда-то сама, но и указала на Гаомее. Во время эльфийской охоты он будет следовать примеру Гаомее. Но выше этого совет королевы.
Он еще раз вызвал в памяти ее слова и вспомнил о Нороэлль… Нурамон покинул комнату, в дальнем конце коридора он увидел Мандреда с группой нескольких эльфов. Сын человеческий громко благодарил их. Нурамон ухмыльнулся. Нет, теперь он не хотел меняться с Мандредом или кем-либо еще из отряда эльфийской охоты ни одним даром этого замка.
Идя по коридору, он заметил, что к Мандреду не пришла ни одна женщина. Это не удивило его. Очевидно, при дворе уже вовсю шепчутся о том, насколько неподобающе глазел он на женщин. Эльф был рад тому, что в тронном зале Нороэлль не попала под взгляд Мандреда. Как он мог быть настолько бестактным!
В этот миг Мандред воскликнул:
— Что ж, друзья мои! А теперь произнесите заклинание, которое сделает этот доспех подходящим мне по размеру, и я с радостью приму его… Стоп! Уберите от меня мечи и другие детские игрушки. Я Мандред! Разве у вас нет секиры? — Нурамон покачал головой. Грубый голос, грубый характер! И тем не менее не поддаться его обаянию невозможно.
По пути к фруктовому саду Нурамон спросил себя, как Нороэлль воспримет известие о том, что он призван. Возобладает ли страх над радостью? Королева вплела в свои слова похвалу Нороэлль. И это было правдой: возлюбленная изменила его. Она подарила ему веру в себя, он вырос благодаря ее расположению.
Немногим позже Нурамон добрался до фруктового сада. Он был заложен на широком скальном уступе, к которому можно было пройти только через замок. Стояла ночь. Он поднял глаза и посмотрел на луну. Вот цель его жизни. Наконец уйти в лунный свет! Все эти годы луна была его лучшей подругой. Его предки — те, которые прежде носили его имя и душу, — тоже, наверное, чувствовали подобную привязанность к луне. Легкое сияние, коснувшееся его, было подобно прохладному дуновению ветра, придававшему свежести теплой весенней ночи. Нурамон пошел между деревьев.
Под одной из берез он остановился и огляделся по сторонам. Последний раз он был здесь давно. Говорили, что у каждого дерева, растущего здесь, есть душа и дух, и каждый, кто может слышать, может различить их шепот. Нурамон прислушался, однако ничего не услышал. Может быть, его чувства еще слишком слабы?
Однако теперь следовало найти Нороэлль. Это фруктовый сад, значит, искать ее надо под фруктовым деревом. Он огляделся, чтобы посмотреть на фрукты, которые приносили деревья круглый год. Он увидел яблоки и груши, вишни и мирабель, абрикосы и персики, лимоны и апельсины, сливы и… шелковицу. Нороэлль любит шелковицу!
На самом краю сада стояли две шелковицы, но Нороэлль под ними не оказалось. Нурамон прислонился к стене и оглядел окрестности. Палатки перед замком ночью казались похожими на яркие фонарики.
— Где же ты, Нороэлль? — тихо произнес Нурамон.
И тут он услышал шепот в кронах деревьев.
— Она не здесь, ее здесь не было! — Он с удивлением обернулся, однако увидел только две шелковицы.
— Это мы, — донеслось из ветвей большего дерева.
— Иди к Пихте Фей. Она мудра, — добавило меньшее дерево. — Однако прежде чем уйти, возьми наших плодов!
— Разве не говорят, что наделенные душой шелковицы славятся заботой о своих плодах? — удивленно спросил Нурамон.
Листья большего дерева зашелестели.
— Это верно. Мы не такие, как наши бездушные сестры. Но ты отправляешься к Нороэлль.
Меньшее дерево встряхнулось.
— Ты окажешь нам честь, если возьмешь наших плодов, чтобы она отведала их.
Две ягоды упали Нурамону прямо в ладони. Шелковица с меньшего дерева была темно-красной, с большего — белой.
— Я благодарю вас обеих. — Голос Нурамона дрогнул, и эльф отправился в путь. Ему казалось, что он видел пихту неподалеку от березы.
Добравшись до Пихты Фей, он вспомнил это дерево. Ребенком он играл там с луговыми феями. Она не была ни высокой, ни раскидистой, скорее ее можно было назвать невзрачной. Но ее окружала аура, не терпевшая холода. Она была заколдована чарами, которыми владел и сам Нурамон. Пихта обладала целительными силами. Он отчетливо чувствовал их.
Ее ветви трепетали на ветру.
— Кто ты, решивший потревожить меня? — прошелестела крона дерева.
Вокруг поднялся шелест. Повсюду, там, где только что стояла тишина, теперь перешептывались все.
— Кто это? — казалось, спрашивали деревья.
— Эльфеныш, — прозвучал ответ.
Пихта Фей приказала:
— Тихо! Пусть он сам скажет!
— Я всего лишь обычный эльф, — сказал Нурамон. — И я ищу свою возлюбленную.
— Как твое имя, эльфеныш?
— Нурамон.
— Нурамон, — повторила крона.
Другие деревья тоже прошептали его имя.
— Я слышала о тебе, — заявила Пихта.
— Обо мне?
— Ты живешь в доме на дереве, на дубе по имени Алаэн Айквитан. Дом из дерева, в котором когда-то жила душа могущественной Церен. Ты знаешь Алаэн Айквитан? Слыхал ли о Церен?
— Церен мне не знакома, однако Алаэн Айквитан я знаю. Я чувствую его присутствие, когда нахожусь дома. Его магия поддерживает летом прохладу в доме и тепло зимой. От него моя мать научилась целительству, а от нее — я. Но он никогда не открывался мне.
— Сначала ему необходимо привыкнуть к тебе. Ты еще молод. Его посланники рассказывали о тебе… о твоем одиночестве. — На языке у Нурамона вертелись вопросы, однако Пихта снова поинтересовалась: — Кто твоя возлюбленная?
— Ее зовут Нороэлль.
Веселое перешептывание раздалось в ветвях, они несколько раз повторили
имя Нороэлль. Однако голоса деревьев определенным образом сплетались с шелестом крон, и он не мог различить, что говорят деревья о Нороэлль.
Однако слова Пихты Фей он различал отчетливо.
— Ее здесь нет, сегодня ночью она не приходила сюда.
— Но королева сказала, что она здесь, в этом саду.
— Королева говорит то, что должно быть сказано. Нороэлль не здесь, но близко. Иди на террасу, туда, где рядом стоят липа и маслина!
Нурамону хотелось спросить еще и о Церен, но в данный момент важнее было найти Нороэлль. И он поблагодарил дерево и отправился в путь, указанный Пихтой.
Вскоре он увидел липу и маслину. Они стояли у отвесной скалы, тянувшейся до самой террасы. Подойдя ближе, он увидел узкую лестницу, ведущую наверх.
На каменном парапете террасы стояла Нороэлль в белых одеждах. Она казалась похожей на дух, спустившийся с луны. Она еще не заметила его. Он ступил под сень липы. Пихта Фей была права: королева сказала то, что нужно было сказать. Она осторожно подвела его к этому моменту. Нороэлль там, наверху, он здесь, внизу! Эта ситуация почти звала родиться стихотворение, произнесенное из тени липы к лунному свету в небесах.
Тут Нороэлль что-то произнесла. Не с луной ли она разговаривает? Не с ночью ли? Он уже чувствовал себя лишним. Он слушал ее, а она об этом даже не подозревала. А потом она обернулась. Она говорила не с луной и не с ночью, а с эльфом. Мгновением позже Нурамон увидел того, к кому она обернулась: то был Фародин.
Нурамону захотелось уйти поскорее, и он попятился из тени липы в тень маслины. Прислонившись к стволу, он вполуха слушал слова, произносившиеся наверху. Фародин нашел новый тон, и Нороэлль он нравился. Впервые Фародин искренне говорил о своей любви.
Значит, все кончено…
Сквозь ветви наблюдал Нурамон за тем, как Нороэлль в лунном свете поддается чарам Фародина. Она никогда не выглядела настолько счастливой. Фародин попрощался с ней поцелуем и удалился. Нороэлль осталась на месте, с улыбкой глядя в ночь. И поскольку Нурамон любил ее, он не удержался и тоже улыбнулся. Не важно, что Фародин, очевидно, одержал победу. Его любимая улыбалась, и это трогало.
Нурамон некоторое время наблюдал за Нороэлль и увидел, как постепенно улыбка исчезла с ее губ, как на лице снова появилась грусть. Вместе с ее улыбкой исчезла и его, и когда она негромко произнесла в ночь его имя, у него перехватило дыхание. Фародин заставил ее улыбаться, а мысли о нем опечалили ее. Когда он увидел, что по лицу ее скатилась слеза, он не выдержал. Тихонько вздохнув, он прошептал: «Нороэлль, дитя альвов ты милое!»
Нороэлль вздрогнула.
— Слушай голос древа!
Она опустила глаза, их взгляды встретились, и она снова улыбнулась.
— Я вижу тебя там, в ветрах. Словно фея из моих грез.
Нороэлль вытерла слезы, глубоко вздохнула и произнесла:
— Но как же эльфийка может быть подобна фее?
— Гм… — начал он, но тут же продолжил: — Твое платье — березовая кора. Оно сияет и сводит меня с ума, — говорил он, переходя из тени маслины обратно в тень липы. — Поверь голосу липы. Послушай меня, дивное альвов дитя!
— Я слышу тебя, дух дерева. Никогда прежде не доводилось мне слышать, чтобы дерево разговаривало стихами.
Он шепотом отвечал:
— Мне тоже трудно говорить голосом эльфа, чтобы понравиться моей фее.
— Мне казалось, что только что со мной говорила маслина.
— Наши корни сплелись. Дух у нас один, только кора разная. В нас сплелись любовь и жизнь, — ответил он.
— Разве там, внизу, мало берез? Почему ты тоскуешь обо мне?
— Как видишь, я стою на краю сада, взгляд устремлен на тебя. Повелительница этого места сказала мне, что нужно помогать любящим, когда они говорят своим милым слова любви.
— Я знаю этот сад, и знаю, что тебе бы должно слушать меня, но не говорить. Неужели молчание нарушено из-за меня?
— Каждый должен когда-то нарушить молчание. Бесконечность — это долго и далеко.
— И ты любишь меня?
— Конечно.
Он увидел, как она коснулась ветки.
— Ты дивное дерево. Твои листья нежны, — она притянула ветку к себе и поцеловала листок. — Хорошо ли, мое дерево?
— Это словно волшебство. И за это я хочу одарить тебя.
— Одарить? Неужели маслиной?
— Да нет же. Каждый, кто стоит там, наверху, берет мои маслины, и я не возражаю. Я не хочу дарить тебе то, что каждый может взять у меня сам. Для моей возлюбленной у меня есть кое-что необычное. Ты ведь знаешь, сколь ревниво хранят свои плоды обе шелковицы?
— Да. Поэтому разумнее отыскивать бездушные. Потому что тех нужно слишком долго уговаривать, чтобы они расстались со своими плодами.
— Что ж, именно это я и сделал. Я… Я почувствовало, что мимо пролетел ветерок, по направлению к обеим шелковицам, которые растут на другом конце сада. И я попросил их передать мне плод. Сначала они отказывались и говорили, что я всего лишь дерево. На что мне ягоды? Однако когда они узнали, что их плоды предназначены для тебя, они сразу согласились.
— Но как же они передали тебе плоды? Ты стоишь здесь, а они находятся на большом расстоянии.
— Ах, они передавали их от дерева к дереву, а потом положили на лужайку, куда я мог протянуть корни, и я целый день хлопотал, чтобы мой дар достиг моей возлюбленной.
— Значит, ягоды теперь у тебя?
— Да, и я хочу передать их тебе.
— Но как? Должна ли я прийти к тебе? Или ты положишь их на листок и протянешь мне с помощью ветвей?
— Нам, деревьям, подвластна большая волшебная сила. Смотри! — Нурамон бросил красную ягоду так, чтобы она приземлилась на парапет террасы прямо перед Нороэлль. Затем он бросил белую ягоду, которую Нороэлль проворно поймала сама. — Получила? — спросил он.
— Одна лежит у меня в руке, вторая — прямо передо мной. Они такие красивые и свежие!
Нурамон наблюдал за тем, как она ест ягоды. Словно завороженный смотрел он на ее губы.
Отведав ягод, девушка сказала:
— Это самые сладкие ягоды, которые я когда-либо ела. И что же теперь с нами будет, о мой дух дерева?
— Ты не хочешь спуститься ко мне и пустить здесь корни?
— С таким же успехом ты мог бы высвободить свои корни и подняться по лестнице ко мне…
— Послушай меня, возлюбленная моя! Послушай, что я скажу! Здесь, в моей тени, спит юноша и видит сны. Может быть, он тебе приятен?
— Да, соединись с ним и иди ко мне. Душа с твоим голосом, в этом теле — вот что нужно мне нынче ночью. Иди ко мне, Нурамон!
Эльф помедлил. Но разве сегодня не день чудес? Его призвали на эльфийскую охоту. Королева поведала ему свое предсказание. С ним говорили деревья.
Он собрался с духом, вышел из тени липы и поднялся по лестнице на террасу, где его ждала Нороэлль. Сначала он хотел держаться на расстоянии, как поступал всегда. Он ни в коем случае не хотел коснуться ее. Но она была так соблазнительна, как никогда прежде. Ветер трепал ее платье и длинные волосы. Она молча улыбнулась и склонила голову.
— Я слышала, что сделала королева. Ты даже представить себе не можешь, как я счастлива.
— И не можешь скрыть от меня своего счастья.
— Я всегда говорила, что однажды все разглядят твою истинную сущность. Я знала это. О, Нурамон! — Она повернула ладони, словно хотела протянуть к нему руки, однако застыла.
Нурамон преодолел свою робость и схватил ее за руки.
Нороэлль опустила глаза, словно желала удостовериться, что его руки действительно коснулись ее. У нее перехватило дух.
Он нежно поцеловал ее в щеку, и она со стоном выдохнула. Когда его губы медленно приблизились к ее рту, она задрожала. А когда губы их соприкоснулись, Нурамон почувствовал, как напряжение Нороэлль спадает, и она отвечает на его поцелуй. Затем она крепко обняла его и прошептала:
— В самый подходящий момент, Нурамон. И тем не менее я так удивлена.
Они долго смотрели друг на друга, и Нурамону стало казаться, что так было всегда.
Через некоторое время Нороэлль попросила:
— Расскажи мне, что произошло сегодня вечером.
Нурамон рассказал ей, как все случилось, не забыл упомянуть и завуалированный комплимент королевы в ее адрес. Особенно же, казалось, Нороэлль тронуло его сходство с Гаомее и предсказание оракула. Закончил Нурамон словами:
— Я чувствую изменения. Королева разожгла огонь, который должен теперь гореть. Я все тот же, что и прежде, однако могу наконец действовать.
— Ты поэтому только теперь смог прикоснуться ко мне?
— Раньше я боялся. А когда я боюсь, то совершаю глупые поступки. Я боялся, что ты отринешь меня; я боялся, что ты выберешь меня. Я был словно не в ладу с самим собой.
— Ты и Фародин, вы особенные. Сегодня у озера мне еще казалось, что ты никогда не приблизишься ко мне, что Фародин ни на миг не приоткроет передо мной свою душу. А этой ночью вы оба изменились.
— Вот только Фародин оказался проворнее.
— Это несправедливо, Нурамон… Только потому, что он первым нашел дорогу ко мне? Должна ли я наказать тебя за то, что к тебе приходила королева? Нет! Одна ночь для меня — это всего лишь миг, и поскольку вы оба пришли ко мне этой ночью, то вы пришли одновременно. Ты рассматриваешь время как нечто очень ограниченное, Нурамон.
— Разве это странно? Если я пойду по пути моих предков, то каждое мгновение, которое мне остается, является для меня драгоценным.
— Ты не пойдешь этим путем. Ты будешь жить долго и уйдешь в лунный свет.
Нурамон посмотрел на луну.
— Удивительно: луна, которую я люблю так сильно, на протяжении столь долгого времени ускользает от меня. — Он помолчал, думая обо всех тех историях, которые слышал о луне. Его бабушка рассказывала о луне в человеческих землях. — Ты знала, что в мире Мандреда луна изменяет форму?
— Нет, я никогда не слышала об этом.
— Она гораздо меньше нашей. И дни проходят, она уменьшается, ночь за ночью постепенно превращаясь в серп, пока не исчезнет совсем. А потом постепенно снова вырастает до полного размера.
— Звучит волшебно. Я мало знаю о Другом мире. Благодаря своим родителям я выучила несколько языков. Но в принципе о мире людей я ничего не знаю. Интересно, какая магия там работает? Могут ли эльфы уйти в лунный свет из мира людей? Что произойдет, если они умрут там?
— Это такие вопросы, на которые могут ответить только мудрецы.
— А ты как думаешь, Нурамон?
— Я думаю, что магия, действующая там, сродни нашей. Я думаю, что эльф может уйти в лунный свет из человеческих земель. Просто луна там дальше. Это гораздо более долгий путь. И если эльф умрет в царстве людей, то это ничем не будет отличаться от того, если бы эльф закончил свою жизнь здесь. Потому что смерть не разнится по месту. — Он посмотрел на нее и увидел на лице ее печать беспокойства. — Ты боишься за наши жизни.
— Эльфийская охота отправляется в мир людей. Помнишь ли ты, чтобы эльф когда-либо умирал там, а потом возрождался здесь?
— Говорят, один из моих предков умер по ту сторону нашего мира. И смотри-ка! Я здесь.
Она рассмеялась, коснулась его щеки и зачарованно посмотрела на него.
— Твое лицо неповторимо.
— А твое…
Она коснулась пальцами его губ.
— Нет, ты годами говорил мне эти слова. Теперь я скажу тебе:
«Молчи, прекрасное альвов дитя!» — Она отняла пальцы от его рта, и он умолк.
Она мягко провела по его волосам.
— Ты всегда думал, что здешние женщины хотят посмеяться над тобой. И они, конечно же, не прочь. Над твоим именем, над твоей судьбой… Они поступают так, потому что над тобой смеялись всегда. Но даже от них не укрылся твой особенный облик. Ты не поверишь, чего я только не слышала, произнесенного шепотом, какие желания мне доводилось уловить. — Нурамон хотел что-то сказать, но Нороэлль снова запечатала его уста пальцами. — Нет. Сейчас ты должен молчать, как те два дерева, что внизу. — Она отняла руку. — Ты гораздо больше того, что втайне видят в тебе эти женщины. Оракул прав.
Все, чем ты являешься, находится внутри тебя! И все, что в тебе есть, я люблю. — Она поцеловала его.
Когда она отстранилась и посмотрела в его лицо, он осторожно заговорил:
— Все изменилось. Мне не верится, что я здесь, с тобой, мы обмениваемся нежностями, ты произносишь эти слова. Что произошло? — Он огляделся по сторонам, словно здесь, на террасе, или в глубинах ночи мог таиться ответ.
— То, что не могли сделать ни ты, ни я, ни Фародин, а только лишь королева. Теперь перед тобой открыт мир.
— Мне нужен не
мир.
Она кивнула.
— Когда вы вернетесь, я сделаю выбор. Потому что вы сделали все, что могли. Теперь дело за мной… Признаю, я надеялась, что вы будете ухаживать за мной еще много лет, однако то были всего лишь мечты. Я должна выбрать одного из вас. Какая потеря, и неважно, кого из вас мне пришлось бы лишиться! Однако какая находка для другой эльфийки!
Они молча смотрели друг на друга. Нурамон знал, как больно будет ему получить отказ. Для него не было никакой другой эльфийки; не было никого, к кому он испытывал бы такую любовь. Он еще раз поцеловал ее руки, провел по ее щеке и попросил:
— Давай не будем думать об этом сейчас. Подумаем потом, когда мы с Фародином вернемся.
Она кивнула.
— Ты будешь присутствовать завтра, или же попрощаемся теперь?
— Я приду, — тихо сказала она.
— Тогда я с радостью буду ждать завтрашнего дня. Какого цвета будет твое платье?
— Зеленого. Его сделала Обилее. — Волшебница задумчиво отбросила прядь со лба.
Нурамону нравился этот ее неосознанный жест; она брала волосы безымянным и указательным пальцами, убирая их к затылку.
— В таком случае платье наверняка великолепно.
— Мне очень интересно, что прикажет принести
тебе королева. Что бы это ни было, оно будет дороже, чем все, что мог бы подарить тебе кто бы то ни было.
— Подарить? Я приму это на время эльфийской охоты. Однако когда мы вернемся, я отдам все хозяйке.
Нороэлль не удержалась и рассмеялась.
— Нет, Нурамон. Королева щедра. Она не примет дары обратно.
Он поцеловала ее в лоб.
— А теперь я пойду, Нороэлль.
— Может быть, один из твоих родственников все же заставит себя прийти к тебе в покои.
— Нет, в это я не верю. — Он взял ее руки в свои и произнес: — Однако кто знает? — Он поднял лицо к звездам. — Кажется, сегодня ночью возможно все. — Он отпустил девушку. — Доброй ночи, Нороэлль.
На прощание она поцеловала его.
Нурамон покинул террасу, и дойдя до двери, ведущей в пиршественный зал, снова обернулся и посмотрел на Нороэлль. Она была совершенна. Никогда и нигде он не видел этого настолько отчетливо, как в этот миг.
Дойдя до коридора, где располагались покои участников отряда эльфийской охоты, он заметил, что все двери закрыты. Посетители свои обязанности выполнили, других, похоже, никто не ждал. Гул голосов еще не смолк под сводами.
Перед своей дверью он остановился и прислушался. Было тихо. Он так надеялся, что хоть один из его родственников будет ждать его здесь. Нурамон открыл двери и заглянул в комнату. И действительно, рядом с постелью, повернувшись к нему спиной, неподвижно застыла фигура. Однако радость его была недолгой. В его отсутствие принесли стойку с оружием и доспехами, и в слабом свете янтаринов он принял ее за эльфа — настолько сильно хотелось ему, чтобы к нему пришли.
Он разочарованно закрыл двери. Подошел к стойке и посмотрел на подарки королевы. Там были плащ, доспех и короткий меч.
Нурамон снял плащ бордового цвета и взвесил его в руке. Он был тяжелым, сшитым из шерсти и льна; и сделан был настолько искусно, просто пропитан волшебством, чтобы ни ветер, ни капли воды не проникли под него. Он защитит и от жары, и от холода.
У Нороэлль был такой плащ. Она привезла его из Альвемера. Наверняка королева подарила его не просто так. Вещь из Альвемера — это вещь с родины Нороэлль. В холодной стране людей плащ сохранит тепло.
Он сложил его и положил на каменную скамью. С любопытством оглядел доспех. То были латы победителя дракона. Этот доспех был славен тем, что был крепок и в то же время плотно прилегал к телу. Требовалось немалое умение, чтобы изготовить такой доспех. Он был собран из множества кусочков драконьей кожи, защищал тело и руки. Оружейник был мастером своего дела. Каждый фрагмент драконьей кожи он разделил на множество тонких слоев, затем обработал и собрал вместе заново по своему усмотрению. Между различными слоями он поместил прослойку в форме капли. Вероятно, это были обрезанные пластинки драконьей чешуи. Однако наверняка этого не знал никто… Кожа приятно пахла. Драконья вонь ушла во время обработки, сменившись мягким ароматом леса.
Только в Ольведесе еще изготавливали доспехи из кожи дракона, потому что только там изрыгавшие огонь чудовища еще представляли опасность. Оружейники Ольведеса были очень известны, они оставляли свое клеймо на своих творениях. Нурамон развязал перевязь и снял доспех со стойки. Поискал на внутренней стороне знак мастера, изготовившего это великолепие. Нашел его на нагруднике. Там было изображено солнце, а под ним мелкими буквами было написано: Ксельгарик.
Нурамон был тронут. Ксельгарик считался одним из лучших мастеров, которые когда-либо жили в этом мире. Он ушел в лунный свет после того, как изготовил для королевы полный доспех альвов, ставший венцом его таланта. Нурамон еще ребенком слышал об этих доспехах. Ксельгарик ушел в лунный свет в тронном зале замка, после того как королева приняла у него работу.
Носить доспех, сделанный руками Ксельгарика, было большой честью. Даже если бы он не стал искать знак мастера, все равно было видно, что это поистине княжеский дар. Хотя на первый взгляд ему не хватало гладкости, каждая часть его была на своем месте и рассказывала историю охоты на дракона. Зеленая кожа чудовища из Ольведеса находилась рядом с коричневой кожей твари из лесов Гальвелуна и красной — солнечного дракона из Ишемона. Вместе фрагменты образовывали мозаику из лесных красок, плавно перетекавших одна в другую.
Нурамон снова повесил доспехи на стойку. Теперь он занялся поясом и мечом. Это был меч в простых кожаных ножнах. Изогнутая рукоять и гарда были сделаны из золота, богато украшены, рукоять отделана перламутром и медными полосами. Нурамон обнажил оружие, и у него захватило дух. Клинок был выкован из сияния звезд, металла, найти который можно было только на самых высоких горных вершинах. Это оружие было таким же произведением искусства, как и доспех. В центре широкой гарды виднелись витые руны. Не сразу разобрал Нурамон то, что там было написано: Гаомее! Он держал в руках меч Гаомее! Этим оружием был побежден Дуанок. А теперь его понесет он…
Зов королевы
Фародин рано попрощался со своими гостями. Он хотел побыть один, чтобы собраться с мыслями. Однако у него ничего не получалось, потому что из соседней комнаты доносился шум пиршества. Сын человеческий просто безумец! Никто в здравом уме не напивается в ночь перед эльфийской охотой. А ржание говорило о том, что составляет ему компанию Айгилаос.
Эльф улегся на жесткую постель. Его охватила тихая радость, когда он думал о событиях прошедшего вечера. Наконец он отважился открыться Нороэлль. Отважился говорить о любви своими неловко подобранными словами. И то, чего он не добился тысячами песен, подарили ему наконец несколько предложений, произнесенных от чистого сердца: он был уверен, что в этот вечер завоевал Нороэлль.
Тихий стук оторвал его от размышлений. В комнату вошел кобольд с большим потайным фонарем.
— Прости, что тревожу твой покой в ночь перед эльфийской охотой, о почтенный, однако тебя хочет видеть королева. Следуй за мной, пожалуйста.
Эльф с удивленным видом поправил одежду. Что могло произойти?
Кобольд осторожно выглянул из-за двери. Ноздри его трепетали, словно он, подобно гончей, почуял след.
— Воздух чист, почтенный, — прошептал он заговорщицким тоном и широкими прыжками понесся по коридору, затем отворил дверь, скрытую за занавесом, на котором была изображена сцена охоты на оленя. Он провел Фародина по узкой лестнице, которой обычно пользовались только кобольды и гномы. Под лестничной площадкой обнаружилась еще одна тайная лестница, за которой оказался покрытый плиткой холл. Кобольд то и дело с улыбкой оборачивался к Фародину. Очевидно, он наслаждался отведенной ему ролью.
Они добрались до витой лестницы внутри большой колонны. Сквозь стену Фародин услышал слабые звуки музыки. Он вспомнил последний раз, когда Эмерелль дала ему тайное поручение. «Снова придется кого-то убить ради нее», — удрученно подумал эльф. Во время тролльских войн семь сотен лет тому назад в нем что-то надломилось. Только королева знала об этом. И она воспользовалась ситуацией. Он скрывал эту темную сторону своей души. При дворе знали всего лишь льстивого, немного поверхностного миннезингера. Когда он впервые встретил Нороэлль, в нем зародилась надежда на то, что он сможет снова стать тем, кем был когда-то. Только ей одной было под силу совершить такое чудо.
Кобольд застыл в конце лестницы перед воротами из серого дерева.
— Дальше я идти не имею права, почтенный. — Он передал Фародину фонарь. — Ты знаешь дорогу. Я буду ждать здесь.
Фародин почувствовал, как лица его коснулось дуновение ветра, когда он вошел в ворота. В воздухе витала мелодия знакомой песни. Ее часто пела ему мать, когда он был еще ребенком. В ней говорилось об уходе альвов.
Коридор привел Фародина к статуе дриады, стоящей спиной. Он с трудом протиснулся в узкую щель между статуей и стеной и оказался на небольшом балконе, высоко над залом падающей воды. Брошенный наверх взгляд — и ему открылась крыша башни, витая, подобная раковине улитки.
— Я рада, что ты последовал моему зову так быстро, Фародин, — прозвучал хорошо знакомый голос.
Эльфийский воин обернулся. За его спиной на балконе стояла Эмерелль. На ней был простой белый ночной наряд, на плечи наброшена тонкая шаль.
— Я очень обеспокоена, Фародин, — продолжала Эмерелль. — Аура беды окружает сына человеческого. В нем есть нечто, не поддающееся моей магии, и меня пугает то, каким образом он попал сюда. Это первое дитя людей, которое мы не звали. Никогда прежде ни один из них не проходил через врата в Альвенмарк своими силами.
— Может быть, это случайность, — заметил Фародин. — Прихоть магии.
Эмерелль задумчиво кивнула.
— Может быть. А может быть, за этим кроется кое-что еще. По ту сторону каменного круга есть нечто… нечто, скрывающееся от моего взгляда. И Мандред связан с ним. Прошу тебя, Фародин, будь особенно внимателен, отправляясь в Другой мир. В рассказе Мандреда что-то не так! Я долго совещалась со старейшинами. Никто из них никогда прежде не слышал о человеке-кабане. — Эмерелль остановилась, а когда заговорила снова, голос ее казался уже не обеспокоенным, а холодным, привыкшим приказывать. — Если сын человеческий лжет, Фародин, убей его, как ты убил князя Аркадии и других врагов Альвенмарка.
Ночь в эльфийском замке
Мандред прислонился к шерстистому боку кентавра. Это красное пойло, которое принес с собой человек-конь, представляло собой действительно нечто. Вино! Мандреду доводилось слышать о нем, однако в Фирнстайне пили только мет и пиво.
Покачиваясь, он поднял тяжелый золотой кубок.
— За нашу дружбу, Айгил… Айгилаос! Твое имя поистине невозможно выговорить.
— Ты еще не слышал имени одноглазого из Рифового замка, — заплетающимся языком произнес кентавр. — Тролли Дайлоса, они не в своем уме. Они настолько безумны, что выкалывают глаз, если хотят почтить своего самого известного героя.
Это произвело впечатление на Мандреда. Вот это да! Такого у эльфов точно не бывает! Они все такие… Воин никак не мог подобрать нужного слова. Холодные, скользкие, высокомерные… А пировать вообще не умеют! И тем не менее принесли кубки и предоставили ему для ночевки небольшой пиршественный зал. Когда они с Айгилаосом разошлись по-настоящему, эльфы один за другим стали прощаться. Слабаки!
— Мужчина, который не умеет пить, — не настоящий мужчина!
— Вот именно! — хриплым голосом поддакнул кентавр.
Мандред несколько отклонился назад, чтобы еще раз чокнуться с Айгилаосом. Впрочем, эти золотые кубки толком не годились для этого. То, что делали эльфы, хоть и выглядело красиво, однако прочным по-настоящему не было. На его бокале давно появилась большая вмятина. С рогом для мета этого бы не произошло. На миг Мандред обеспокоился, не возникнут ли из-за этого неприятности. Однако эльфы богато одарили его. Если они начнут возмущаться по поводу кубков, он просто вернет им один из подарков.
Воин оглядел дары, выложенные в ряд на каменной скамье у двери. Кольчуга, подобной которой не было даже у князей Фьордландии. Каркасный шлем с золотой инкрустацией с присоединенным к нему кольчужным назатыльником, закрывавшим немалую часть спины. Богато вышитый кожаный колчан с легкими метательными копьями. Кабанье копье, поблескивавшее голубоватым цветом. Роскошное седло с серебряными украшениями. И королева обещала ему, что завтра он сможет выбрать лошадь из ее личной конюшни. Такую, которая согласится носить на себе сына человеческого, как она сказала. Мандред презрительно засопел. Как будто кляча может доставить ему неприятности! Если тварь будет вести себя плохо, он просто даст ей кулаком по голове, до сих пор это помогало. Никому это не нравилось, даже упрямым лошадям.
— Ты выглядишь опечаленным, друг. — Айгилаос положил руку на плечо Мандреда. — Да разберемся мы с этим чудовищем. Вот увидишь. Завтра вечером голова этого зверя будет торчать на шесте посреди твоей деревни.
— Не следует делить шкуру неубитого дракона, — прозвучал знакомый голос.
Мандред обернулся. В дверях стоял Олловейн, одетый в белоснежно-белые одежды. Сделав широкий шаг, он переступил через кучку конских яблок, изуродовавших роскошную цветную мозаику на полу.
— Вам удалось придать охотничьей комнате очарование конюшни, — сказал он, и улыбка тронула его узкие губы. — За столетия существования обычая эльфийской охоты такого еще никому не удавалось.
Широко расставив ноги, Мандред преградил эльфу дорогу.
— Если я правильно понял, то еще никогда ею не руководил человек.
Олловейн задумчиво кивнул.
— Даже сильные иногда ошибаются. — Он потянулся к перевязи, висевшей на бедрах, и развязал ее. Тщательно обернул оббитый серебром пояс вокруг ножен меча, затем протянул оружие Мандреду. — Я не должен был тебя побеждать.
Мандред удивленно поглядел на изящный меч, но не притронулся к нему.
— Почему? — Он не стал бы вести себя иначе, чем Олловейн. Что такого бесчестного в том, чтобы отделать кого-то, кто был настолько глуп, чтобы бросить вызов более сильному противнику?
— Так вести себя не подобает. Ты — гость королевы. — Он указал на разрез на своем плаще. — Ты едва не задел меня. Ты — человек! Это возмутило меня… Как бы там ни было, я не должен был побеждать тебя. Ты хорошо сражался… для человека.
Мандред взял меч. То самое оружие, которым он сражался против Олловейна. Меч, выкованный словно для короля.
— Вообще-то я не очень-то владею мечом, — с ухмылкой ответил Мандред. — Тебе стоило дать мне секиру.
Брови Олловейна слегка дрогнули, однако в остальном его лицо сохранило невозмутимость маски. Запустив руку под плащ, он вынул оттуда рыжую косу толщиной в палец.
— Это принадлежит тебе, сын человеческий. — Его глаза сверкали.
Мандреду потребовалось мгновение, чтобы понять, что протягивает ему Олловейн. Он испуганно ощупал свои волосы. Прямо у виска он обнаружил короткий остаток косы. Он вскипел от ярости.
— Ты… ты изувечил меня, ты, подлый ублюдок! Ты… выродок. Эльфийское отродье! — Мандред хотел вынуть из ножен меч, однако вокруг гарды и ножен был обернут пояс, и клинок ни на дюйм не обнажился. Ярл в ярости отбросил оружие прочь и поднял кулаки. — Сейчас я разделаю твой красивый прямой нос в кашу!
Эльф, словно пританцовывая, ушел от удара.
— Сейчас мы ему устроим! — взревел Айгилаос и встал на дыбы.
Олловейн поднырнул под передние подковы, снова плавно поднялся на ноги и нанес кентавру удар в бок.
Айгилаос испустил гневный вопль. Его подковы поскользнулись на гладком, выложенном мозаикой полу. Проехались по лужице пролитого вина.
Мандред хотел было отскочить с дороги, однако кентавр в отчаянной попытке ухватиться за него широко расставил руки. И оба вместе упали на пол. От крепкого удара у Мандреда перехватило дух. Мгновение он просто лежал, хватая ртом воздух. Будучи наполовину погребенным под кентавром, он был буквально не в состоянии шевельнуться.
Олловейн взял его под мышки и вытащил из-под Айгилаоса, в то время как тот предпринял безуспешную попытку снова встать на ноги.
— Дыши неглубоко! — велел эльф.
Мандред задышал, словно собака. Закружилась голова. Наконец-то, наконец-то вернулось дыхание.
— Как можно быть настолько высокомерным, чтобы напиваться накануне такой опасной охоты! — покачал головой Олловейн. — Каждый раз, как я вижу тебя, тебе удается вывести меня из равновесия, Мандред, сын человеческий! Если уж ты не думаешь о себе, то подумай о мужчинах и женщинах, которые будут сопровождать тебя. Завтра ты станешь предводителем, тебе доведется отвечать за них! Я пришлю тебе пару кобольдов, которые разгребут эти ваши конюшни, заберут у вас вино и оставят здесь пару ведер воды. Надеюсь, до завтрашнего утра вам удастся хотя бы частично прийти в себя!
— Маменькин сынок, — заплетающимся языком пролепетал Айгилаос. — Такому как ты никогда не понять настоящего мужчину.
Эльф улыбнулся.
— И правда, я никогда даже не пытался представить себе, о чем может думать конь.
Мандред промолчал. Охотнее всего он ударил бы Олловейна, однако понимал, что никогда ему не совладать с эльфом. Хуже того, в глубине души он понимал, что Олловейн прав. Глупо было напиваться. Сладкое вкусное вино соблазнило его. А еще он пытался заглушить страх. Страх перед тем, что Фрейи уже нет в живых, и страх того, что ему снова придется встретиться с человеком-кабаном.
Прощание
Редко когда в тронном зале царило такое оживление, как в то утро. Нороэлль стояла у одной из стен, по которой тихо стекала вода. Рядом с ней застыла ее близкая подруга Обилее; ей было всего лишь пятнадцать лет, и она была очень хрупкой. В жестах ее сквозила робость, в мимике — любопытство. Как и Нороэлль, она была родом из Альвемера. Девушка казалась волшебнице младшей сестрой, которую той всегда хотелось иметь. Хотя белокурая и зеленоглазая Обилее была совершенно не похожа на нее, они доверяли друг другу, как сестры. Как и Нороэлль, юная эльфийка рано покинула родину. Впрочем, Нороэлль когда-то приехала сюда с родителями, тогда как Обилее передала под покровительство Нороэлль бабушка светловолосой девушки.
— Ты только взгляни, Нороэлль, — прошептала Обилее. — Все смотрят на тебя. Им любопытно, что дашь ты в дорогу своим возлюбленным. Будь осторожна! Они ловят каждый жест и каждое слово. — Она подошла к Нороэлль вплотную. — В этот час родятся новые обычаи.
Нороэлль быстро огляделась по сторонам. Ей было неловко чувствовать, что на нее направлено столько пар глаз. Хотя она часто бывала при дворе, привыкнуть к этому она не успела. И тихо ответила:
— Ты ошибаешься. Они смотрят на платье. На этот раз ты превзошла сама себя. Можно подумать, что у тебя руки феи.
— Может быть, отчасти… и то и другое, — с улыбкой произнесла Обилее. А потом, глядя мимо Нороэлль, посерьезнела.
Нороэлль проследила за взглядом своей подруги и увидела мастера Альвиаса, который подошел к ним и приветливо кивнул.
— Нороэлль, королева хочет видеть тебя у трона.
Эльфийка заметила множество любопытных взглядов, но сумела скрыть неуверенность.
— Я последую за тобой, Альвиас. — Затем обернулась к Обилее. — Идем!
— Но ведь она хотела…
— Идем со мной, Обилее! — Нороэлль схватила юную эльфийку за руку. — Слушай меня внимательно! Сейчас мы предстанем перед королевой, и она спросит, кто ты.
— Но ведь королева знает меня, не правда ли? Она знает каждого здесь.
— Но ты еще не была ей представлена. Когда я назову твое имя, ты станешь частью двора.
— Но что должна говорить я?
— Ничего. Только если королева о чем-нибудь спросит.
Альвиас молчал; на его лице не было видно ни тени ухмылки, ни раздражения. Итак, Нороэлль и Обилее последовали за мастером к трону королевы. Все те, мимо кого они шли, встречали Нороэлль словами и жестами уважения. Остановившись подле королевы, мастер Альвиас отошел в сторону, в то время как Нороэлль и Обилее замерли с опущенными головами.
— Приветствую тебя, Нороэлль. — Эмерелль перевела взгляд на Обилее и спросила: — Кого ты привела ко мне?
Нороэлль слегка повернулась и элегантным жестом указала на юную эльфийку.
— Это Обилее. Дочь Гальварика и Оронэ из Альвемера.
Эмерелль улыбнулась гостье.
— Значит, она из рода великой Данее. Ты ее правнучка. Мы все будем следить за твоим путем. С Нороэлль ты в надежных руках. Нороэлль, до моих ушей дошли слухи, что с эльфийской охотой тебя связывают узы.
— Да, это так.
— Ты — возлюбленная Фародина и Нурамона.
— Да, это правда.
— Эльфийская охота, в которой любовь и королева не пришли к согласию, обречена на неудачу с самого начала. Поэтому я спрошу тебя: отпускаешь ли ты, как возлюбленная, своих любимых на эльфийскую охоту?
Нороэлль вспомнился страх, который сопровождал ее сны в эту ночь; она видела, как страдают Фародин и Нурамон. Несмотря на свою гордость за них обоих, ей хотелось бы, чтобы они остались с ней. Но вопрос королевы был только данью традиции. Нороэлль не могла отказать королеве. Если королева попросила у ее возлюбленных помощи, то она не может запретить им помочь владычице. Она тихонько вздохнула и заметила, что в зале воцарилось молчание. Слышен был только шорох воды.
— Я отдам их тебе на время эльфийской охоты, — наконец сказала Нороэлль. — Что бы
ты ни поручила им, они сделают это ради
меня.
Эмерелль поднялась и подошла к Нороэлль. Сказала:
— Итак, королева и любовь пришли к согласию. — Затем она взяла Нороэлль и Обилее за руки и повела их по ступенькам рядом с троном, чтобы снова сесть на свое место.
Нороэлль часто стояла здесь, однако каждый раз чувствовала себя лишней. В глазах многих читалось восхищение, в некоторых — доля насмешки. Ни то, ни другое ее не радовало.
Скупым жестом королева велела Нороэлль склониться к ней.
— Доверься мне, Нороэлль, — прошептала она ей на ухо. — Я посылала на охоту многих. И Фародин, и Нурамон вернутся.
— Благодарю тебя, Эмерелль. Я доверяю тебе.
К королеве подошел мастер Альвиас.
— Эмерелль, они ждут у ворот.
Королева кивнула Альвиасу. Тот обернулся и произнес звучным голосом:
— Отряд эльфийской охоты у ворот. — Он указал пальцем на другую сторону зала. — Отправившись в путь, они будут преследовать свою цель до тех пор, пока не выполнят задачу или же не потерпят поражение. Как только мы откроем ворота, для них уже не будет возврата. — Он прошел по широкому коридору, образовавшемуся в центре зала. — Как всегда, вы должны дать королеве совет. — Он обвел взглядом присутствующих, очевидно, представляя всех. Затем продолжил: — Взвесьте ситуацию. Сильное чудовище! На землях людей! Поблизости от наших границ! Должна ли королева оставить ворота закрытыми и тем самым принять тот факт, что там, снаружи, бродит нечто, что в какой-то момент может стать опасным и для нас? Или открыть ворота, чтобы мы освободили людей Фьордландии от чудовища? Оба пути могут означать как счастье, так и беду. Если врата останутся закрытыми, то однажды чудовище сможет найти дорогу к нам. Если откроем врата, то может случиться, что прольется эльфийская кровь, чтобы услужить людям. Вы можете выбрать. — Альвиас мягким жестом указал на Эмерелль. — Посоветуйте королеве, как она должна поступить! — С этими словами Альвиас вернулся к Эмерелль и склонился перед нею.
Взгляды присутствующих устремлялись то на ворота, то на королеву. Вскоре раздались первые голоса, советовавшие Эмерелль открыть ворота. Но были и такие, которые оказались против. Нороэлль заметила, что среди них — родственники Нурамона. Ничего иного она и не ожидала. На лицах их был написан страх; но то был не страх за Нурамона, а страх смерти Нурамона и ее последствия.
Королева спрашивала то одного, то другого, как ей поступить и что выбрать, терпеливо выслушивая объяснения. На этот раз она внимала советам дольше, чем обычно. Когда она спросила Элемона, дядю Нурамона, почему ворота должны остаться закрытыми, тот сказал:
— Потому что из этого, как сказал Альвиас, может получиться беда.
— Беда? — королева пристально посмотрела на него. — Ты прав. Это может произойти.
Теперь вперед выступил Пельверик из Ольведеса. Его слово имело большой вес среди воинов.
— Эмерелль, подумай об эльфийской крови, которая может пролиться. Почему мы должны помогать людям? Какое нам дело до их трудностей? Когда они последний раз помогали нам?
— Это было давно, — вот и все, что ответила Эмерелль на слова Пельверика. Наконец она обернулась к Нороэлль и прошептала: —
Твоего совета я послушаюсь.
Нороэлль помедлила. Она могла посоветовать королеве оставить ворота запертыми. Она, как и многие, могла говорить об эльфийской крови и человеческой неблагодарности. Однако она знала, что в этих словах не будет крыться ничего, кроме страха за своих возлюбленных. А здесь речь шла о большем, чем ее собственные переживания. И она негромко произнесла:
— В моем сердце живет страх за любимых. И тем не менее будет правильным открыть ворота.
Королева с достоинством поднялась. Шум воды на стенах медленно нарастал. Все больше и больше влаги изливалось из источников, сбегало по стенам и с шумом обрушивалось в бассейны. Взгляд Эмерелль был устремлен на ворота. Казалось, она не замечала, как блестящие водяные брызги распределялись по комнате, поднимались вверх к отверстию в потолке зала и там, в солнечном свете, появилась широкая радуга. Внезапно стены под водой вспыхнули. Что-то зашипело, по залу пронесся ветер. Створки ворот распахнулись и открыли взгляду отряд охотников. Вода успокоилась, однако брызги и радуга остались.
Отряд на миг замер в воротах, прежде чем переступить порог. Во главе шел Мандред, сын человеческий, с величайшим удивлением рассматривавший радугу, а затем он перевел взгляд на королеву. Слева и справа позади него шли Фародин и Нурамон, за ними — следопыт Брандан, волшебница Ванна, лучник Айгилаос и Лийема, мать волков. Непривычно было видеть человека в составе отряда эльфийской охоты, хотя по характеру он был ближе к эльфам, чем кентавр Айгилаос. Однако за многие годы все привыкли видеть кентавров в составе отряда. Но человека? То, что Мандред шел во главе, производило еще более непривычное впечатление. Отрядом всегда командовал эльф.
Нурамон и Фародин напоминали героев древних сказаний. Как обычно, Фародин был безупречен, в то время как Нурамон впервые в глазах других соответствовал идеалу. Нороэлль отчетливо читала это на лицах присутствующих. И это радовало ее. Даже если такое отношение продлится недолго, этого мгновения никто у него не сможет отнять.
Отряд двигался навстречу королеве. Когда они достигли лестницы у подножия трона, эльфы преклонили колени перед Эмерелль, и даже кентавр попытался склониться как можно ниже. Только Мандред остался стоять, казалось, он был удивлен почтительностью своих спутников. И только было собрался он последовать их примеру, как королева обратилась к нему на его языке:
— Нет, Мандред. В Другом мире ты являешься ярлом своей общины — человеческим князем. Тебе не нужно преклонять колено перед эльфийской королевой.
Мандред сделал удивленное лицо и промолчал.
— А вы, остальные, поднимитесь! — эти слова Эмерелль тоже произнесла на фьордландском. Некоторые из присутствующих, очевидно, не владели этим языком и начали недовольно переглядываться.
Фьордландский! Родители Нороэлль научили ее многим человеческим языкам, однако Нороэлль никогда не покидала пределов Альвенмарка. До сих пор она только представляла себе дикую человеческую страну.
Королева снова обратилась к Мандреду.
— Я дважды выделила тебя. Ты — первый из сынов человеческих, кто примет участие в эльфийской охоте. И, кроме того, я выбрала тебя предводителем. Я не могу ожидать от тебя эльфийского поведения. То, что я выбрала тебя, возмутило многих детей альвов. Однако в тебе живет сила Атты Айкъярто. Я доверяю твоему чутью. Ни один из нас не знает твою родину так, как ты. Ты будешь хорошим командиром для своих товарищей. Однако за всем, что ты делаешь, не забывай о том, что ты пообещал.
— Я сдержу свое обещание, госпожа.
Нороэлль узнала, какое соглашение заключил с Эмерелль сын человеческий. Она смотрела на Мандреда и удивлялась ему. До сих пор у нее не было возможности увидеть ярла, поскольку она прибыла ко двору очень поздно вечером. Не отважилась она и пойти в то крыло дворца, где были расположены покои отряда эльфийской охоты. Однако ей довелось наслушаться сплетен, касавшихся Мандреда, хотя, похоже, не все было правдой. Конечно, он был крепок, словно медведь, и на первый взгляд выглядел угрожающе, со своей шевелюрой, рыжей, словно восход солнца, беспорядочно спадавшей на плечи. Он носил несколько тонких косиц и бороду, как кентавры. Черты его лица были грубы, но честны. Он казался волшебнице необычайно бледным, под глазами у него были темные круги. Быть может, от волнения он не спал? Наверняка он очень горд тем, что королева так почтила его. На нем лежала огромная ответственность, и по спине Нороэлль пробежали мурашки при мысли о том, какую цену ему пришлось заплатить за помощь. Она ни за что не отдаст своего ребенка, если он у нее когда-нибудь будет. Она задумчиво посмотрела на своих возлюбленных. Вопрос заключался не в том, будет ли у нее ребенок, а в том, от кого он будет.
И словно услышав ее мысли, Мандред бросил на нее короткий взгляд и улыбнулся. Обилее схватила ее за руку. Она дрожала. Нороэлль осталась спокойной, посмотрела сыну человеческому в глаза. То не был бесстыдно-страстный взгляд человека, о котором говорили при дворе. Какой бы грубой ни казалась внешность фьордландца, в глазах его читалось глубокое чувство. С ним можно было ощутить себя в безопасности, ему она могла спокойно доверить обоих своих возлюбленных. С тех
пор, как двадцать лет назад они обнаружили свою любовь к ней, один из эльфов всегда был рядом. А теперь она будет одна, и неизвестно, сколь долгое время.
— Вы знаете, что нужно сделать, — сказала королева. — Вы вооружены, вы отдохнули. Готовы ли вы отправляться в путь?
Каждый из отряда эльфийской охоты ответил словами:
— Я готов.
— Фародин и Нурамон, выйдите вперед! — Оба поступили так, как им было велено. — Я — ваша королева, и вы находитесь под моей защитой. Но вы служите и своей возлюбленной. И я не могу говорить за нее. Она приняла решение. — Королева подошла к Нороэлль и, взяв ее за руку, повела вниз по ступенькам к Фародину и Нурамону. Обилее последовала за волшебницей. — Вот она.
Нороэлль знала, что теперь предстоит прощаться. Однако еще было слишком рано, она не хотела говорить слов прощания перед всеми.
— У вашей возлюбленной есть еще одно желание. Ей хотелось бы сопровождать вас до ворот Айкъярто.
Фародин и Нурамон переглянулись.
— Мы должны сделать так, как хочет возлюбленная.
Королева улыбнулась и взяла за руки Нороэлль и Обилее.
— Вот, Мандред, тебе еще двое, которые будут находиться под твоей защитой до ворот. Обращайся с ними хорошо.
— Непременно.
Королева посмотрела наверх, словно в неярком свете солнца могла увидеть нечто, скрытое от глаз.
— День только занимается, Мандред! Иди же и спаси свою деревню!
Итак, Мандред возглавил отряд эльфийской охоты, Нороэлль и Обилее оказались в центре. Дети альвов, мимо которых проходил отряд, желали спутникам счастья. Нороэлль оглянулась на королеву и увидела, что та стоит перед троном и обеспокоенно смотрит им вслед. Волнуется из-за того, что с ними что-то случится? Если дела обстоят именно так, то до сих пор Эмерелль удавалось умело это скрывать.
Обилее оторвала Нороэлль от грустных мыслей.
— Жаль, что я не вхожу в состав отряда, — сказала она.
— В данный момент, похоже, входишь.
— Ты ведь знаешь, что я имею в виду.
— Конечно. Но разве ты не слышала, что сказала королева? И разве я не обращала твое внимание на то, что ты очень похожа на Данее? Однажды ты тоже сумеешь снискать такую славу, славу великой волшебницы, которая в то же время мастерски владеет мечом.
Отряд покинул залы и вышел на улицу. Во дворе замка было полно детей альвов. Пришли даже кобольды и гномы, чтобы посмотреть, как отправится в путь эльфийская охота. Охота, предводителем в которой будет человек! Что-то из ряда вон выходящее! Об этом дне будут говорить спустя годы.
Лошади были уже готовы, оружие и доспехи сложены. Только кентавр Айгилаос еще привязывал к спине несколько мешочков, тихо ругаясь из-за ноющей шеи. Очевидно, прошлой ночью спал он не особенно хорошо.
В то время как мастер Альвиас отправился привести еще двух лошадей, Нороэлль смотрела на Фародина и Нурамона. Внезапно они показались ей неуверенными. Скоро она расстанется с ними. Какие слова найдет она для этого мига? Чем утешит любимых?
— Готова ли эльфийская охота? — спросил Мандред, как того требовал придворный церемониал. Его спутники кивнули, и человеческий сын воскликнул: — В таком случае, в путь!
Отряд тронулся с места. Во главе находился сын человеческий, за ним Нороэлль. По левую руку от нее скакал конь Нурамона, по правую — Фародина. За ней двигалась Обилее в окружении Брандана, Ванны и Айгилаоса. Лийема была в арьергарде. Громкие крики сопровождали их до ворот; громче всех вопили кобольды.
Едва отряд оставил ворота позади, Нороэлль показалось, что глаза обманывают ее. На просторной лужайке, пожалуй, никогда еще не было столько детей альвов. Все они хотели наблюдать за тем, как эльфийская охота отправится в путь. Над лужайкой в солнечном свете сверкали крылья луговых фей; феи любопытны, это все знают. Рядом с дорогой, по которой они двигались, стояли эльфы из сердца страны и из самых отдаленных уголков королевства. Очевидно, некоторые вчера не поспели ко двору, но сейчас не желали упускать возможности взглянуть на отъезд отряда эльфийской охоты. То там, то тут раздавались приветствия в адрес товарищей. Даже на холмах у леса стояли эльфы из домов посланников и махали руками.
Вдруг Нороэлль заметила, что возле головы Мандреда кружится маленькая фея. Человек отмахнулся от нее, как от надоедливого насекомого, однако не попал. Фея вскрикнула и полетела к Нороэлль. Мандред оглянулся. Очевидно, он слышал крик, но не заметил фею.
Постепенно он наращивал темп. Казалось, ему понравилось скакать на эльфийском жеребце. Оставалось надеяться, что он не упадет. Говорили, что на спине Айгилаоса он производил не особенно хорошее впечатление.
Когда дети альвов остались позади, а перед товарищами раскинулись просторные луга, Лийема проехала мимо них и вскоре догнала Мандреда. Тот удивленно посмотрел на нее. А та сняла с пояса деревянную флейту и дунула в нее. Хотя было видно, что щеки у нее надулись, не было слышно ни единого звука.
Вскоре Обилее воскликнула:
— Вы только посмотрите туда! — она указала направо. Что-то белое отделилось от тени леса и стало быстро приближаться.
— Это они! — воскликнул Айгилаос.
— Их семеро! — объявил Нурамон.
— Семеро? — переспросил Фародин. — Невероятно!
Мандред обернулся в седле.
— Семеро кого?
Нороэлль знала ответ, как и любое дитя альвов. То были белые волки эльфийской охоты. Никто не мог сказать, сколько их присоединится к охоте, до тех пор, пока не увидит их. Чем больше их было, тем важнее было дело и тем больше опасность. По крайней мере, так говорили.
— Это наши волки! — крикнула Лийема Мандреду.
— Волки? Это чертовски большие волки!
Нороэлль улыбнулась. Волки с белой густой шерстью были ростом с пони.
— А они опасны? — услышала она вопрос Мандреда. Однако из-за громкого стука подков Лийема не услышала его. — Они опасны? — повторил тот громче.
Лийема улыбнулась.
— Ну конечно.
Когда волки нагнали их, четверо помчались во главе отряда, по одному — по сторонам. А седьмой волк побежал рядом с Лийемой.
Вскоре группа достигла опушки и остановилась, чтобы бросить последний взгляд на замок королевы. Казалось, даже Мандред был тронут.
Фародин и Нурамон тоже не могли оторвать взгляда. Лицо же Нурамона выражало тайную тревогу, в то время как Фародин пытался бороться с этим чувством. Но Нороэлль видела, что скрывается за маской спокойствия.
Волки выражали нетерпение, они окружили лошадь Мандреда. Казалось, сын человеческий не знает толком, как себя вести по отношению к ним. Он постоянно старался не терять волков из виду. «Должно быть, у него были неприятные воспоминания от общения с волками», — подумала Нороэлль. Быть может, в его мире волки представляют большую опасность для жизни, как волки Гальвелуна для детей альвов. Заметив взгляд Нороэлль, Мандред склонился в седле и, словно желая доказать свое мужество, погладил самого большого волка по холке. Это понравилось зверю!
— Пора в путь? — спросил сын человеческий.
Волк зарычал и посмотрел на Мандреда.
Лийема не сдержала улыбки.
— Он не говорит по-фьордландски, но ты ему нравишься.
Лийема по-эльфийски объяснила волкам, почему Мандред не понимает их, затем перевела то, что сказал сын человеческий. Волк склонил голову набок, а потом внезапно успокоился. Остальные тоже почувствовали его настроение и забегали вокруг, то отбегая, то приближаясь к Мандреду. Волки стремились в дорогу.
— Они что же, понимают, что ты им говоришь?
— Каждое слово. Они умнее некоторых эльфов. Уж можешь мне поверить.
— А они? Как они разговаривают? — поинтересовался Мандред.
Лийема погладила самого большого из белых волков.
— У них есть свой язык. И я его понимаю.
Нороэлль улыбнулась. Этот человек такой… понятный. То, как он смотрел на крупного волка, как поднимал одну бровь и в то же время кусал губы — думать он мог только об одном: такой волк был бы идеальным спутником на охоте.
— Это самые лучшие товарищи для охоты, — произнес Мандред.
Нороэлль с трудом удержалась, чтобы не рассмеяться громко.
— Конечно, — ответила сыну человеческому Лийема.
— Они такие же верные, как собаки?
Лийема расхохоталась.
— Нет, сравнивать их с собаками нельзя. Они гораздо умнее. Повтори то, что ты тогда говорил.
— По-фьордландски?
— Да.
— Пора в путь?
И животные снова забеспокоились, ожидая, когда же отряд наконец тронется с места.
— Ну, в таком случае вперед! — воскликнул Мандред, и отряд сорвался в галоп.
Нороэлль и ее возлюбленные молчали. Семеро волков чувствовали тревогу Нороэлль за ее любимых. Животные понимали, насколько велика опасность, ожидавшая охотников. Они сами определяли численность стаи, которая присоединится к эльфийской охоте. Что же это могло быть за существо, подстерегавшее их за каменным кругом? Хотя Нороэлль доверяла способностям своих возлюбленных, однако даже великие герои погибали в бою. Что, если случится худшее? Что, если Нурамон ошибается, и душа эльфа, умирающего в землях людей, не возрождается в Альвенмарке?
Они проезжали мимо Дуба Фавнов и озера Нороэлль. Еще вчера она была здесь с Фародином и Нурамоном. Нороэлль спросила себя, повторится ли когда-либо еще такой день.
Когда показалась крепостная башня у моста Шалин Фалах, они сделали небольшую остановку, чтобы попрощаться с Айгилаосом — он не мог ступить на белый мост из-за своих подкованных копыт. Кентавр несколько раз обругал строение.
— Увидимся у ворот, — сказал он и ускакал прочь.
Нороэлль посмотрела вслед кентавру, вспоминая все истории, которые рассказывали об этих созданиях. Наверняка он завидует эльфийским скакунам, которые благодаря неподкованным копытам и эльфийской ловкости могли без проблем пересечь мост.
— Зачем же он подковал копыта, если по этой причине не может пересечь мост? — спросил Мандред.
— Вроде как кобольды при дворе поговаривают, что благодаря подкованным копытам он может скакать быстрее, — ответила Лийема. — Теперь он думает, что быстр, а вот приходится делать крюк.
Мандред рассмеялся.
— Вполне в духе Айгилаоса!
Они продолжали путь. У башни Шалин Фалаха отряд ожидал Олловейн. Мандред встретил его холодно, но Олловейн ответил веселой улыбкой. Они быстро прошли ворота. Нороэлль спросила себя, что могло произойти между Олловейном и Мандредом.
Они пересекли Шалин Фалах и на другой стороне ущелья миновали руины Вельрууна. Когда-то тролли разрушили этот круг камней. Сама она не жила в то время и не могла это помнить, однако эти события хранили в памяти деревья и духи леса. Когда-то давно врата Вельрууна вели в одно из княжеств троллей. Нороэлль отчетливо чувствовала там силу семи троп альвов, пересекавшихся в одной крупной звезде. Тролли нашли способ запечатать ворота. И ни один эльф не знал, какими чарами они при этом воспользовались.
Лес становился все гуще. Нороэлль вспомнила давние времена, когда часто бывала здесь. Она любила этот лес.
Отряд ехал по дороге меж берез и наконец достиг большой поляны, на которой находился холм с каменным кругом. Когда-то рядом с развалинами башни Ландовин провел последний бой против троллей. Нороэлль с печалью задумалась над тем, сколько эльфов нашли здесь свою смерть.
Товарищи остановились у подножия холма и стали ждать Айгилаоса. Мандред спешился и молча отошел от отряда. Он хотел посетить Атту Айкъярто.
Нороэлль слышала о том, что дуб спас ему жизнь. Она спросила себя, что разглядел Атта Айкъярто в Мандреде. Когда-то Дуб Фавнов говорила ей, что старый Атта Айкъярто может предвидеть будущее. Интересно, что знает старое дерево, согласившееся расстаться с частью своей силы ради того, чтобы спасти сына человеческого?
Нороэлль позволила Фародину помочь ей спешиться. Нурамон несколько замешкался, и ему пришлось помогать Обилее. Молодая эльфийка покраснела — настолько сильно тронул ее жест Нурамона. Нурамон подвел ее к Нороэлль.
Они вместе уселись на траву, однако для слов еще было слишком рано. Вскоре притихли и остальные члены отряда. Даже волки вели себя необычайно скромно.
И только когда прибыл Айгилаос, вновь начались разговоры.
— Неужели мне потребовалось слишком много времени? — запыхавшись, спросил человекоконь. На боках у него выступил пот.
— Нет, Айгилаос, не беспокойся, — сказала Нороэлль.
Кентавр устал, ему необходимо было отдохнуть. Над поляной снова повисло молчание.
Теперь не хватало только Мандреда, чтобы эльфийская охота могла, наконец, тронуться в путь. Прошло больше часа, прежде чем сын человеческий вернулся. Нороэлль готова была многое отдать за то, чтобы выведать, что узнал Мандред у Атты Айкъярто. Но он только спросил:
— Вы готовы?
Его спутники кивнули. Нороэлль почувствовала себя немного виноватой. Она знала, что все молчали из-за нее. Ей хотелось все исправить.
— Идемте, я провожу вас наверх, к кругу камней.
По пути Нороэлль почувствовала силу звезды альвов как дыхание ветра, дувшего ей в лицо. Это место не потеряло ни капли своей магии. Прислонившись к камню, стоял Ксерн и смотрел на круг, в центре которого клубился туман. Не оборачиваясь, он спросил:
— Кто идет? — Поскольку эти слова он произнес по-фьордландски, очевидно, он знал, что это Мандред.
Сын человеческий выступил вперед и ответил:
— Эльфийская охота!
Ксерн повернулся к ним.
— В таком случае, эти врата открыты. Мандред, ты пришел в этот мир, когда в тебе едва теплилась жизнь. И покидаешь его вместе с силой Атты Айкъярто. Пусть эта сила защитит тебя и твоих спутников! — Он указал рукой на стену тумана.
Фародин и Нурамон выжидающе посмотрели на Нороэлль. Наконец она нарушила долгое молчание.
— Думайте о том, что вы делаете это для меня. Думайте о том, что я очень люблю вас
обоих. Берегите друг друга. Прошу вас.
— Я буду помогать Фародину… пусть даже ценой своей жизни, — произнес Нурамон.
А Фародин объявил:
— Страдания Нурамона станут моими страданиями. Что бы ни случилось с ним, случится и со мной.
— Во имя всех альвов! Умоляю вас, не отдавайте свои жизни, чтобы защитить других. Берегите не только друг друга, но и себя. Я не хочу, чтобы судьба лишила меня выбора. Возвращайтесь оба!
— Я сделаю все для того, чтобы мы вернулись
оба, — сказал Фародин.
— А я
обещаю тебе, что мы вернемся, — произнес Нурамон.
Фародин казался удивленным, потому что его товарищ обещал то, чего обещать не мог. Кто знает, что случится там? И тем не менее именно это обещание хотела услышать Нороэлль.
Она сделала знак Обилее и снова обернулась к своим возлюбленным.
— Я хочу подарить вам кое-что, что будет напоминать вам обо мне в пути.
Обилее принесла два мешочка. Нороэлль протянула один Нурамону, второй — Фародину.
— Откройте их! — попросила она.
Оба выполнили ее желание и заглянули внутрь. В то время как Нурамон только улыбнулся, Фародин удивленно воскликнул:
— Шелковица!
— Ягоды волшебные, — заявила она. — Они придадут вам силу и наполнят ваш желудок больше, чем вы могли бы предположить. Думайте обо мне, когда будете их есть.
Ее возлюбленные быстро переглянулись, затем Нурамон произнес:
— Хорошо. И не только, когда будем есть их.
Нороэлль обняла сначала Фародина и поцеловала его на прощание. Он хотел сказать что-то, однако та приложила два пальца к его устам.
— Нет. Никаких слов прощания. Никаких заверений в любви. Я знаю, что ты чувствуешь. Не произноси того, что я читаю на твоем лице. Одно слово — и я расплачусь! А пока что я еще улыбаюсь.
Он промолчал и провел рукой по ее волосам.
Нороэлль вырвалась из объятий Фародина и обняла Нурамона. Поцеловала она и его. Он взял ее лицо в ладони и долго смотрел на нее, словно желая точно запомнить, как она выглядит. Потом в последний раз улыбнулся ей и опустил руки.
Отряд сел на коней. Только Айгилаос, которому это не было нужно, уже был возле стены тумана. Тут Мандред воскликнул:
— Следуйте за мной, спутники!
И эльфийская охота вступила в каменный круг.
Фародин и Нурамон ехали в хвосте, позади волков. В последний раз оглянулись на Нороэлль. А потом в тумане исчезли и они.
Ксерн отвернулся и медленно пошел вперед. Обилее схватила Нороэлль за руку. Туман рассеивался, а страх Нороэлль возрастал. Ей вдруг показалось, что она только что видела Фародина и Нурамона в последний раз.
Мир людей
Когда туман исчез, в лицо товарищам пахнуло ледяным дыханием мира людей. Нурамон произнес несколько слов тепла, чтобы прогнать холод, по меньшей мере, из своей одежды. С любопытством огляделся по сторонам. Они находились в каменном круге на высоком утесе. Далеко внизу, под ними, была деревня.
Мандред направил своего скакуна к краю пропасти. Казалось, он собирается повести животное вниз. Очевидно, деревня, лежавшая на противоположном берегу фьорда, занимала все его внимание. Должно быть, именно об этом селении он говорил при дворе.
— Я нашел след! — крикнул Брандан. — Он совсем свежий, словно человек-кабан был здесь еще совсем недавно.
Это место было открыто всем ветрам, здесь, наверху, не было живности. Что могло держать здесь чудовище так долго? Неужели оно ожидало? Нурамон улыбнулся. Нет, это, конечно, чушь.
— Мандред! — строгим голосом крикнул Фародин.
Сын человеческий вздрогнул. Затем придержал поводья и направил кобылу прочь от утеса.
— Извините… Просто мне нужно было узнать, как там мои… Похоже, человек-кабан не напал на Фирнстайн.
Ярл занял место во главе отряда и повел всех вниз. Стая волков неслась перед ними, образовав веер. Они тоже почуяли человека-кабана.
Хотя след совершенно четко вел прочь от деревни, Нурамону показалось, что сын человеческий с каждым шагом беспокоится все больше и больше.
— Что-то не так, Мандред? — спросил он фьордландца.
— Лошади, — сдавленным голосом пробормотал он. — Они заколдованные, не так ли?
Нурамон не понял, о чем он говорит.
— Зачем нужно заколдовывать лошадей?
— Но… они ведь не проваливаются в снег. Этого не может быть. Снега здесь по меньшей мере по колено.
Нурамон заметил, как Фародин и Брандан улыбнулись друг другу. Что им известно?
— А почему лошади должны проваливаться в снег?
— Потому что так полагается! — Мандред пришпорил свою кобылу. — Если лошади не заколдованы, то заколдованным должен быть снег. — Он соскочил с коня и мгновенно увяз по колено.
Брандан рассмеялся.
— Я не вижу в этом ничего смешного, — вмешался Айгилаос. Он поспешил к Мандреду, оставляя за собой глубокие следы. — Эти длинноухие слишком любят потешаться над нами. Я до сегодняшнего дня не понимал, как им удается идти по поверхности. Это точно не волшебство. И дело явно не в том, подкованы ли их лошади.
Нурамон думал, что сын человеческий обидится, — однако его глаза внезапно сверкнули.
— Как думаете, королева подарит мне эту лошадь, когда мы вернемся?
— Если ты уцелеешь, то все может быть, человек, — заметил Фародин.
— Как думаете, один из моих жеребцов сможет покрыть эту кобылу?
Айгилаос рассмеялся своим похожим на ржание смехом.
Нурамону это показалось диким. И о чем только думает этот сын человеческий?
— Нам не следует стоять здесь и шутить, — вмешалась в разговор Ванна. — Скоро пойдет снег. Нужно двигаться, не то мы потеряем след.
Мандред уселся в седло. Отряд молча тронулся в путь, по следу.
Нурамон окинул взглядом окрестности. Он представлял себе человеческий мир совсем иначе. Здесь снег был твердым и грубым, а гряды холмов такими неровными, что он с трудом запоминал дорогу. Казалось, все не подходит одно к другому. Как найти человека-кабана в этом хаосе? Взгляд притягивали тысячи вещей, которые были не такими, как в Альвенмарке.
Все эти новые впечатления утомили Нурамона. Он потер глаза. Мир казался ему необозримым. Если он смотрел на дерево, то у него с трудом получалось рассматривать дерево как нечто цельное — настолько сильно притягивали к себе детали. Оценивать расстояния тоже было трудно. Казалось, предметы находятся ближе, чем на самом деле. И этот мир казался ему… узким. Теперь Нурамон понял, почему королева выбрала предводителем Мандреда. Ему это все было знакомо.
Отряд целый день двигался по следу человека-кабана. Они ехали быстро, когда след вел по открытой местности, и осторожно, когда он приводил их в лес или в скалистую местность. Они постоянно были готовы к встрече с врагом. По крайней мере, так казалось Нурамону.
На протяжении последних часов Брандан постоянно подчеркивал, что след кажется ему странным. Он был слишком свежим! Словно снег отказывался падать на отпечатки ног кабана. Это тревожило Нурамона, лицо Лийемы тоже было напряжено. Остальные производили такое впечатление, что, несмотря на то, что принимают слова Брандана всерьез, ни секунды не сомневаются в том, что выполнят поручение. Эльфийская охота взяла след, и именно волки, с азартом бежавшие впереди, вызывали у Нурамона чувство, что никто и ничто их не остановит, даже в этом странном мире.
Во второй половине дня снег прекратился. Они пробирались сквозь густой лес. Здесь человек-кабан мог поджидать их где угодно. Наконец Мандред отдал приказ искать место для стоянки. Брандан запомнил, где находится след человека-кабана, затем все последовали за Мандредом. Тем временем лицо Фародина приобрело непривычно недовольное выражение, которое Нурамон не мог истолковать.
Они добрались до опушки и разбили лагерь. Айгилаос проголодался и решил немного поохотиться. Он видел следы, Брандан пошел с ним.
Нурамон и Фародин расседлали лошадей. Волшебница Ванна разложила в центре лагеря небольшой костер. При этом казалось, что мысленно она находится далеко. Что-то занимало ее. Лийема и Мандред занимались волками. Мать волков объясняла сыну человеческому то, что интересовало последнего. Звери были спокойны, Нурамон расценил это как добрый знак.
Фародин снял седло, потом вдруг спросил:
— Такой ли ты представлял себе эльфийскую охоту?
— Честно говоря, нет.
— Снаружи все кажется гораздо более блестящим. Мы находим жертву, убиваем ее и возвращаемся к нашей госпоже. В принципе, все просто.
— Ты уже бывал здесь, в человеческом мире, не так ли?
— Да, частенько. Я еще помню последний раз. Мы должны были отыскать предателя и привести его к королеве. Все было, как теперь. Едва пройдя сквозь ворота, мы сразу же отыскали его след. Несколько часов спустя мы уже мчались домой. Но то была не настоящая эльфийская охота.
— И что? Кажется ли тебе Другой мир таким же странным, как и мне?
— Ты имеешь в виду тесноту?
— Да, именно это.
— Все дело в воздухе. Королева когда-то уже объясняла мне. Здесь воздух другой. Не такой прозрачный, как у нас.
Нурамон задумался над этим.
— Здесь все иначе, — продолжал Фародин. — Красоту и ясность Альвенмарка тут ты не найдешь, можешь не искать. Гармонии нет. — Он указал на дуб. — Вот это дерево не подходит к тому. — Он постучал по дубу рядом с собой. — У нас все разное, но все находится в гармонии. Неудивительно, что наша страна кажется сыну человеческому столь прекрасной.
Нурамон помолчал. Несмотря ни на что, Другой мир нравился ему. Столько неизвестного! И если постичь тайну этого мира, то может быть, можно найти и в нем гармонию?
— Похоже, для Мандреда здесь все согласованно и соразмерно, — пробормотал он, бросив быстрый взгляд на сына человеческого.
— Он не обладает столь тонкими чувствами, как дети альвов.
Нурамон кивнул. Фародин был прав. Но тем не менее… Может быть, здесь скрыт свой порядок, для которого требуются чувства еще более тонкие, чем те, которыми обладают эльфы?
Когда все дела были сделаны, Нурамон присел на опушке и обвел взглядом окружающий ландшафт. Фародин присоединился к нему, протянул свой мешочек с ягодами шелковицы.
Нурамон удивился.
— Нужно ли это?
Его товарищ кивнул.
Он принял предложение Фародина. Они съели по нескольку ягод, помолчали.
Когда настали сумерки, Лийема спросила, куда запропали Брандан и Айгилаос.
Нурамон поднялся.
— Я приведу их.
— Мне пойти с тобой? — спросил Фародин.
— Нет. — Он взглянул на волшебницу. — Лучше выясни у Ванны, все ли в порядке, — шепотом сказал он. — Она все время отмалчивается и о чем-то размышляет.
Фародин невольно улыбнулся и поднялся, направляясь к эльфийке. А Нурамон покинул лагерь по следам Айгилаоса и Брандана.
Идти по их следу было легко. Хотя отпечатки сапог Брандана разобрать было сложно, Айгилаос оставлял целую колею. Нурамон несколько раз посмотрел на свои ноги; невольно вспомнился Мандред и то, как он провалился в снег. Может быть, все-таки какое-то колдовство помогает ему двигаться по снегу. Он попытался оставлять более четкие следы, и это ему удалось. Однако приходилось концентрироваться на этом и ставить ноги как можно более неловко. Если этого не делать, ноги его отказывались проваливаться в снег.
Через некоторое время следы изменились. Нурамон увидел, что оба его товарища приметили косулю. Вскоре после этого они разделились, Айгилаос пошел налево, Брандан — направо. След косули вел прямо. Нурамон пошел за Айгилаосом, поскольку это было легче.
Внезапно он что-то услышал. Эльф остановился и прислушался. Сначала он разобрал только вой ветра. А потом различил тихое шипение. Это могла быть всего лишь корка затвердевшего снега, которую сдувало с дерева неподалеку. Но шипение то и дело возвращалось. Оно было то более протяжным, то более коротким. Может быть, это такое животное? Впрочем, это с равной вероятностью мог быть и человек-кабан.
Нурамон осторожно положил руку на меч. Подумал, не позвать ли Айгилаоса или Брандана, но не стал делать этого. Вспыльчивый кентавр мог выпустить стрелу
в него, если он криком спугнет дичь.
Казалось, шум раздавался совсем близко. Но Нурамон не хотел полагаться только на свои чувства. Этот мир сбивал его с толку! На сегодня с него было достаточно! Обман зрения уже был. Теперь обмануть могут и уши.
Нурамон осторожно сошел со следа Айгилаоса, чтобы проследить за шипением. Вскоре он увидел между деревьями поляну. Казалось, звук доносится оттуда.
Когда Нурамон достиг ее края, ему показалось, что он что-то заметил. Примерно в центре ее стояли три дуба. Ветер донес до него неприятный запах и заставил на миг застыть. Что-то было не так с этим запахом. Но как можно в этом мире полагаться на эльфийские чувства?
Он осторожно вышел на поляну и огляделся. Никого не видно. Однако с каждым шагом, который он делал, шипение становилось громче. Что бы это ни было, источник его должен был быть на поляне, за тремя деревьями. Рука Нурамона крепче сжала холодную рукоять меча.
Нурамон почти достиг деревьев. По левую руку от себя он увидел широкий след, который вел из лесу. То был след Айгилаоса!
Он поспешил к трем дубам. Шипение стало до ужаса громким и протяжным. Эльф обнаружил в снегу сломанный обруч. Он быстро обошел группу деревьев — и не поверил своим глазам!
Прямо перед ним, в снегу, лежал Айгилаос! Голова его была запрокинута, и он через открытый рот издавал это шипение. Кудрявая борода человека-коня была залита кровью. В шее Нурамон заметил четыре маленькие ранки. Если бы не они, крики кентавра наверняка были бы слышны по всему лесу. Однако таким образом он не мог издать больше ни звука. Его в буквальном смысле лишили голоса. Его крик был просто протяжным дыханием, вырывавшимся из горла.
На лице Айгилаоса было больше боли, чем когда-либо доводилось видеть Нурамону. Глаза кентавра были широко раскрыты. Он то и дело судорожно вдыхал, хотел закричать, и тем не менее мог издать только жалкое шипение.
Все четыре ноги кентавра были сломаны, из одной даже торчала кость. Брюхо было вспорото. В снегу образовалась замерзшая лужица крови, часть внутренностей вывалилась. Одна рука была погребена под его телом, вторая — вывихнута и сломана, как и ноги. На его коже было много широких ран, словно на него напало какое-то дикое животное.
Нурамон даже представить себе не мог боль, которую должен был чувствовать Айгилаос. Он никогда еще не видел существо, которому досталось бы так же, как кентавру.
— Фародин! Мандред! — крикнул он, не зная, бежать ли за помощью или же попытаться что-либо сделать для Айгилаоса.
Эльф бросил взгляд на свои руки и увидел, что они дрожат. Он просто должен что-то сделать! Его товарищи в лагере наверняка услышали его.
— Я помогу тебе, Айгилаос!
Кентавр перестал беззвучно кричать и повернул лицо к Нурамону. Лицо его дрожало.
Это было бессмысленно. Одна только рана на животе могла убить кентавра. Раны на шее тоже были опасны. Солгать кентавру?
— Для начала я попробую облегчить твою боль. — Нурамон положил руки на лоб Айгилаоса и посмотрел в его слезящиеся глаза. Просто чудо, что он еще в сознании. — Еще минуточку, потерпи! — произнес он и сконцентрировался на заклятии.
Все началось с покалывания в кончиках пальцев. Нурамон следил за своим пульсом и чувствовал, как холодный озноб бежит по его плечам к кистям рук. Почувствовал под пальцами, как теплеет лоб Айгилаоса. Хоть это получилось, пусть тело уже не спасти.
Когда Нурамон убрал руки со лба кентавра, то увидел, как черты его лица медленно начали разглаживаться. С учетом того, сколько крови потерял кентавр, эльф был очень удивлен, что Айгилаос все еще в сознании. Он решил попытаться сразиться со смертью своего товарища, хотя это и казалось безнадежным. Опытом лечения кентавров Нурамон не обладал. Может быть, человекоконь может выжить с такими ранами… И он осторожно положил руки на растерзанную шею раненого.
Айгилаос уже не чувствовал боли, он серьезно смотрел в глаза эльфа. Потом покачал головой и указал взглядом на меч Нурамона.
Нурамон пришел в ужас. Айгилаос понимал, что это конец. И теперь он должен был вынуть из ножен меч Гаомее, чтобы подарить кентавру быструю смерть. Меч, которым Гаомее когда-то зарубила дракона Дуанока в славном бою, он теперь должен был запятнать кровью своего товарища.
Нурамон медлил, однако во взгляде кентавра читалась мольба, устоять против которой он не мог. Она в буквальном смысле слова заворожила эльфа. Он должен был сделать это. Из чувства сострадания! И Нурамон вынул меч.
Айгилаос кивнул.
— Увидимся в следующей жизни, Айгилаос!
Он поднял оружие и опустил его. Однако у самой груди кентавра острие меча застыло. Айгилаос недоверчиво поднял взгляд.
— Я не могу, — в отчаянии произнес Нурамон и покачал головой.
Слова, которые он произнес на прощание кентавру, мощным колоколом звучали в его голове.
Увидимся в следующей жизни! Кто может такое сказать? Нурамон не был уверен в том, что душа Айгилаоса найдет путь обратно в Альвенмарк. Тот, кто лишит его жизни здесь, должен навсегда отнять у него шанс на перерождение.
Нурамон отшвырнул клинок. Он едва не запятнал оружие кровью товарища. Оставалось только одно: применить волшебную силу и попытаться спасти его.
Нурамон снова осмотрел раны на шее. Мандред описывал кабана как крупное чудовище. А эти раны были такими маленькими, что казалось, нанесены ножом. Может ли человек-кабан владеть оружием? Или это другое чудовище так изувечило Айгилаоса? Удивило Нурамона то, что кроме крови кентавра вокруг не было никаких следов, даже следа косули, за которой охотился Айгилаос. Брандана тоже было не видать. Может быть, он лежит где-то в лесу, такой же растерзанный?
Нурамон подавил в себе желание еще раз позвать остальных. Этим он только привлечет к себе внимание монстра. Эльф осторожно положил руки на раны. И едва он снова подумал о заклинании, как в руках опять закололо. Но на этот раз не было озноба, который он чувствовал раньше. Покалывание превратилось в боль, распространившуюся из кончиков пальцев до запястий. Боль за исцеление! Таков был обмен, присущий его заклинанию. Когда боль наконец утихла, Нурамон убрал руки и осмотрел шею. Раны затянулись.
Однако изучив рваную рану на животе, он понял, что тут его силы не хватит. Здесь нужно было заклинание, оживляющее тело. Нурамон склонился над телом Айгилаоса.
— Ты можешь говорить? — спросил он кентавра.
— Не делай этого, Нурамон, — хриплым голосом попросил Айгилаос. — Возьми меч и покончи с этим!
Нурамон положил пальцы на виски Айгилаоса.
— Это всего лишь боль.
Он хорошо понимал, что большие раны означают большую боль для него. И тем не менее он сосредоточился и попытался дышать глубже.
— Желаю тебе счастья альвов, мой друг, — сказал кентавр.
Нурамон ничего не ответил на это, а позволил волшебной силе течь через руки в тело Айгилаоса. Подумал о тех, кого излечил. То были деревья и животные, изредка эльфы.
Внезапно острая колющая боль пронзила его руки и поднялась к плечам. Это цена за исцеление, нужно терпеть! Боль стала невыносимой. Нурамон закрыл глаза и стал с ней бороться. Однако все его попытки рассеять боль успехом не увенчались. И тут его словно молния ударила. Он понял, что достаточно отпустить руки, как боль уйдет. Но тогда он потеряет Айгилаоса.
Дело было не только во множестве ран, не только в боли, которую причинял вспоротый живот, было что-то еще, что не мог ухватить Нурамон. Яд? Или колдовство? Нурамон попытался расслабиться, однако боль была слишком сильной. Он чувствовал, как руки его свело судорогой, как он задрожал всем телом.
— Нурамон! Нурамон! — услышал он хриплый голос. — Ради всех богов!
— Тихо! Он лечит его! — прокричал голос эльфа. — О, Нурамон!
Боль возрастала, и Нурамон сжал зубы. Казалось, мучениям не будет конца. Они все возрастали и возрастали. Он чувствовал, что теряет сознание.
На миг Нурамон вдруг вспомнил о Нороэлль. И внезапно боль ушла.
Стало тихо.
Нурамон медленно открыл глаза и увидел над собой лицо Фародина.
— Скажи что-нибудь, Нурамон!
— Айгилаос? — вот и все, что сорвалось с его губ.
Фародин отвел взгляд, потом снова посмотрел на него и покачал головой.
Рядом он услышал крик Мандреда:
— Нет. Проснись! Просыпайся же! Не уходи так! Скажи что-нибудь!
Нурамон попытался подняться. Силы медленно возвращались. Фародин помог ему встать.
— Ты мог умереть, — прошептал он.
Нурамон не отводил взгляда от Айгилаоса; Мандред плакал, склонившись над ним. Хотя черты лица мертвого кентавра казались расслабленными, но вид его тела был по-прежнему ужасен.
— Ты забыл, что пообещал Нороэлль?
— Нет, не забыл, — прошептал Нурамон. — И поэтому Айгилаос должен был умереть.
Нурамон хотел отвернуться и уйти, однако Фародин удержал его.
— Ты не смог бы спасти его.
— А что, если смог бы?
Фародин промолчал.
Мандред поднялся и повернулся к ним.
— Он что-нибудь говорил? — Сын человеческий выжидающе смотрел на Нурамона.
— Он пожелал мне счастья.
— Ты сделал все, что мог. Я знаю. — Слова Мандреда не могли утешить Нурамона.
Он поднял меч, посмотрел на холодный металл, вспомнил о просьбе Айгилаоса. О ней он рассказать Мандреду не мог.
— Что произошло? И где Брандан? — спросил Фародин.
— Понятия не имею, — медленно произнес Нурамон.
Мандред покачал головой.
— Можно считать, что нам повезло, если он еще жив. — Фьордландец посмотрел на Айгилаоса и шумно вздохнул. — Клянусь всеми богами! Никто не должен так умирать. — Он огляделся. — Проклятье! Уже слишком темно!
— В таком случае давайте скорее искать Брандана, — воскликнул Фародин.
Они бросили последний взгляд на тело Айгилаоса, решили забрать его позже, ночью, если вообще это будет возможно.
Нурамон отвел Фародина и Мандреда обратно к следу Брандана.
Наступила ночь.
— И почему только я не взял янтарины из лагеря! — сокрушался Фародин.
Идти по такому следу было само по себе тяжело, а в темноте так вообще бессмысленно. Они не были особенно искусными следопытами.
Внезапно за спиной у них раздался ужасающий рев. Трое мужчин обернулись. Мандред крикнул:
— Лагерь! Бежим!
И они помчались обратно. Нурамону показалось, что Мандреду трудно двигаться в темноте. Он то и дело натыкался на нижние ветки, пока наконец не догадался держаться следом за Фародином. Сын человеческий ругался из-за того, что проваливается в снег по самые лодыжки, в то время как эльфы легко неслись по поверхности.
Наконец они добрались до лагеря. Он был пуст.
Горел костер. Лошади стояли спокойно. Но Ванны, Лийены и волков нигде не было. Фародин опустился на колени возле своих сумок, Нурамон обходил лагерь в поисках следов. Мандред застыл, словно громом пораженный. Похоже, ярл думал, что все потеряно.
В лесу было тихо.
Нурамон нашел следы волков и эльфов, они вели вдоль опушки. Никаких намеков на битву или что-то подобное не было. Эльф сообщил товарищам об этом открытии. Фародин бросил ему и Мандреду по янтарину. Они были прозрачными и источали белый свет.
Когда откуда-то из глубины леса донесся громкий вой, они отправились в путь. Эльфы то и дело звали Ванну и Лийему, но безответно.
Затем они обнаружили кровавый след и пошли по нему. Волки, а также, очевидно, Ванна и Лийема тоже шли по этому следу. Вскоре они наткнулись на мертвого волка; у него было разорвано горло. Эльфы двинулись дальше и через несколько шагов обнаружили еще пятна крови.
Вой не умолкал. Внезапно среди деревьев они увидели белых волков. Звери прыгали и наседали на нечто в центре. Огромная фигура! Существо отчаянно отбивалось. Вой одного из волков перешел в сдавленный визг. Потом раздался крик женщины.
Нурамон, Фародин и Мандред достигли поляны. Свет от янтаринов прогнал тьму. Нурамон увидел, как волки погнались за кем-то огромный и сгорбленным и исчезли в лесу.
Свет от янтарина высветил в центре поляны волшебницу Ванну.
— Возвращайтесь! Не время для мести! — кричала она вслед волкам. — Возвращайтесь! — Но те ее не слушали.
Волшебница опустилась на колени и склонилась над чем-то.
Мандред и Фародин мгновенно оказались рядом с ней. Нурамон медленно приблизился и огляделся. На поляне лежали три мертвых волка, среди них был и вожак с раной на спине. В воздухе витал едкий запах. Это была та же вонь, которую Нурамон ощутил рядом с телом Айгилаоса. Должно быть, она исходила от бестии.
Когда эльф подошел к своим товарищам, то в свете янтаринов он увидел, что Ванна склонилась над Лийемой. Волшебница поднялась, и Нурамон увидел, что у матери волков разорвана грудь. Что-то пронзило ее тело, круша легкие и сердце. Ее глаза еще блестели, однако лицо ее уже превратилось в удивленную маску.
Ванна с любовью прижималась лицом к умершей.
— Что произошло? — спросил Фародин.
Ванна молчала.
Фародин схватил волшебницу за плечи и мягко встряхнул.
— Ванна!
Казалось, большие глаза эльфийки глядят сквозь Фародина. Она указала в сторону.
— Там, под деревом, лежит Брандан. Кабан… — она не договорила.
Нурамон побежал. Он хотел как можно скорее оказаться рядом с Бранданом. Ему было страшно, перед его мысленным взором еще стоял Айгилаос.
Тем временем между Фародином и Мандредом разгорелся спор. Сын человеческий хотел преследовать чудовище, Фародин не желал допускать этого. Как можно сейчас спорить об этом? Быть может, Брандан еще жив.
Нурамон достиг опушки и обнаружил Брандана. Следопыт лежал на спине, у него была легкая рана на виске и еще одна на ноге. Он был без сознания, но сердце его еще билось, дыхание было ровным. Нурамон положил свои обладающие целебной силой руки на раны на ноге и голове. Он почувствовал, как пришло покалывание, за ним последовала боль. Наконец раны закрылись под его руками. На данный момент этого достаточно. Позже он исцелит его полностью.
Нурамон с трудом поднял Брандана на руки и нетвердыми шагами побрел к остальным. Под весом товарища его ноги утопали в снегу.
Он услышал, как Фародин терпеливо что-то втолковывает Мандреду.
— Чудовище играет с нами. Сейчас нельзя поступать необдуманно. Давай продолжим охоту завтра!
— Как скажешь, — с неохотой ответил Мандред.
Когда они заметили Нурамона, на лицах их отразился страх. Они бросились ему навстречу.
— Он?.. — начал Мандред.
— Нет, он жив. Но мы должны отнести его в лагерь.
Фародин, Ванна и Мандред в молчании покинули поляну.
Дорога к месту стоянки была трудной. Мандред тащил Брандана, в то время как Фародин и Нурамон несли тело Лийемы. Мертвых волков они оставили там, где те и погибли. По пути Мандред пытался разбудить Брандана. Но следопыт был без сознания.
Добравшись до лагеря, Фародин занялся Лийемой: завернул ее тело в плащ. Мандред и Ванна сидели у костра и смотрели в лес. Нурамон наблюдал за ними, а голова Брандана покоилась на его ладонях, эльф лечил товарища. Позы сына человеческого и волшебницы говорили больше всяких слов. Двое членов отряда эльфийской охоты погибли, волки либо исчезли без следа, либо тоже погибли.
Нурамон смотрел на луну. Его бабушка говорила правду. Луна была видна только наполовину и вообще была гораздо меньше луны Альвенмарка. Ему вспомнился разговор с Нороэлль. Что происходит, когда умираешь в человеческих землях? Можно только надеяться, что Лийема родится вновь. Он не знал, как обстоит дело у кентавров. О некоторых детях альвов говорили, что после смерти они уходят прямо в лунный свет. И он надеялся, что души их мертвых товарищей не пропадут.
Когда боль из тела Брандана перебралась в его руки, Нурамон закрыл глаза и подумал об Айгилаосе. Фародин был прав: кентавра нельзя было спасти. И тем не менее Нурамон задавался вопросом, не повинны ли в смерти человекоконя мысли эльфа о Нороэлль и данное ей обещание? Быть может, если бы он приложил немного больше усилий, то сумел бы спасти Айгилаоса.
Внезапно боль схлынула, и Нурамон открыл глаза. Рядом с ним стояли Фародин, Мандред и Ванна, лица у них были обеспокоенные. Он отодвинулся от Брандана.
— Не беспокойтесь. Все в порядке.
Когда вскоре следопыт проснулся, все вздохнули с облегчением. Он чувствовал сильную усталость, но мог рассказать, что произошло.
— Кабан появился внезапно. Эта вонь меня словно парализовала. Я не мог ничего сделать. Ничего! — Человек-кабан ударил, лишив сознания, чтобы он служил приманкой. Последнее, что помнил следопыт — страшный хрип.
Нурамон рассказал Брандану и Ванне, что произошло с Айгилаосом. Описал судьбу кентавра вплоть до мельчайших подробностей, умолчав только о том, что Айгилаос просил убить его. На лицах остальных отразился неприкрытый ужас.
Фародин покачал головой.
— Что-то не так с этим
человеком-кабаном. Это не просто грубая бестия.
Мандред ответил:
— Кем бы он ни был, мы сможем расправиться с ним, только если больше не будем разделяться. Установим дежурство, чтобы эта тварь не застала нас врасплох.
Прежде чем первый из них заступил на вахту, в лагерь тихо, с поджатыми хвостами, вернулись два волка. Они не были ранены. Мандред рад был видеть зверей, погладил одного из них по голове. Ванна занялась вторым. Волки были измотаны, от них пахло человеком-кабаном.
— Что это такое? — спросил Фародин и указал на морду волка, стоявшего рядом с Мандредом.
Нурамону показалось, что это кровь.
Сын человеческий присмотрелся.
— Замерзшая кровь. Смотрите, какая она яркая!
Нурамон заметил в ней серебристое сверкание, но не был уверен, что блестит кровь из-за того, что замерзла.
Все внимательно смотрели на застывшую алую жидкость. Мандред сказал:
— Человека-кабана можно ранить. Завтра мы выследим его и отплатим за все!
Фародин решительно кивнул. Нурамон и Брандан поддержали фьордландца.
И только Ванна промолчала. Она смотрела на морду своего волка, которая тоже казалась окровавленной.
— Что с тобой? — спросил Фародин.
Волшебница поднялась, отпустила волка и села между Фародином и Нурамоном. Лицо ее было обеспокоенным, она глубоко вздохнула.
— Послушайте меня внимательно! Это не обычная эльфийская охота. И я говорю это не только потому, что мы оказались жалкими неудачниками и двое наших товарищей уже мертвы.
— Что это значит? — спросил Мандред. — Ты знаешь что-то такое, чего не знаем мы?
— Сначала это было только подозрение. Оно казалось мне настолько нереальным, что я промолчала, быстро отогнав его. Я чувствовала присутствие чего-то, совершенно отличного от всего, к чему привыкла. Когда мы шли по следу человека-кабана, я ощутила его запах. И подозрение вернулось, однако запах — доказательство недостаточное. Когда я наконец оказалась лицом к лицу с человеком-кабаном и увидела, как сражаются с ним волки, когда я посмотрела в его голубые глаза, когда увидела, что он воспользовался своей магией, чтобы нанести Лийеме эту рану, я поняла, с чем мы имеем дело. Но по-прежнему не хотела признавать это. Однако теперь, когда я увидела кровь, сомнений быть больше не может… — она умолкла.
— Сомнений в чем? — Мандред проявлял нетерпение.
— Тебе, Мандред, это почти ничего не скажет, однако существо, которое ты называешь человеком-кабаном, есть не кто иной, как девантар, древний демон.
Нурамон потерял дар речи. Этого не может быть! На лицах Фародина и Брандана он увидел тот же ужас, который испытывал сам. Нурамон знал мало о девантарах, они считались теневыми существами, предавшимися хаосу и разрушениям. Когда-то альвы победили девантаров и уничтожили их всех. Так повествуют предания, но посвящено в них демонам очень мало. Говорят, они могут менять облик и являются могущественными волшебниками. Быть может, одна только королева знает наверняка, как на самом деле обстоят дела с девантарами. Нурамон не мог даже представить, что Эмерелль сознательно послала их против такого демонического существа. То, что говорила Ванна, не могло быть правдой!
Фародин не отрываясь смотрел на волшебницу. Он произнес то, о чем думал Нурамон:
— Это невозможно! И ты это знаешь.
— Да, именно так я и подумала. Даже увидев это существо прямо перед собой, я не хотела верить, уговаривала себя, что ошибаюсь. Однако эта кровь, отблескивающая серебром, открыла мне глаза. Это существо —
наверняка девантар.
— Что ж, ты волшебница, тебе ведомо знание альвов, — сказал Фародин, однако ничего похожего на уверенность в его голосе не прозвучало.
— И что теперь делать? — спросил Брандан.
Ванна отвела взгляд.
— Мы — отряд эльфийской охоты, и мы должны завершить начатое. Поэтому мы будем сражаться с существом, которое было достойным противником даже для альвов.
На лице Мандреда отразился ужас. Похоже, до него только теперь дошло, о чем говорила Ванна. Очевидно, об альвах и их силе знали даже в мире людей. Вполне вероятно, что они были для Мандреда чем-то вроде богов.
— Еще никогда эльф не убивал девантара, — напомнил Фародин.
Нурамон переглянулся с Фародином и снова вспомнил о своем обещании Нороэлль.
— Что ж, значит, мы будем первыми! — решительно произнес он.
Шепчущий в тени
Фародин отошел в тень леса. Еще чуть-чуть, и последняя вахта закончится. Они приняли решение свернуть лагерь еще до рассвета и поискать след девантара. Они будут держаться вместе. Нельзя еще раз позволить этому существу играть с ними, использовать их в качестве приманки.
Костер догорел, оставив груду темных углей. Эльф старался не смотреть прямо на свет, чтобы не испортить ночное зрение. Послышался тихий храп. Мандред действительно уснул. С тех пор, как вчера с вершины утеса сын человеческий увидел, что его деревня не разорена, он переменился. Несмотря на все ужасы, он оставался спокойным. Очевидно, он все еще был уверен в том, что отряд эльфийской охоты уничтожит чудовище. Даже после того, как Ванна открыла всем, против кого они собрались сражаться. В наивной вере человека в силу отряда эльфийской охоты было что-то трогательное.
Краем глаза Фародин заметил движение. Не далее чем в двадцати шагах от него под деревьями стоял кто-то… Фародин схватил лук, но тут же опустил оружие. Стволы и густой подлесок… Точный выстрел невозможен. Существо хотело подразнить его, но он не попадется на эту удочку.
Эльф вынул пару стрел из колчана и воткнул их в снег перед собой. Так в случае необходимости он сможет выстрелить быстро. Если девантар попытается атаковать лагерь с опушки, он успеет сделать по меньшей мере три выстрела. Нет, неуязвимостью этот демон точно не обладает! Настало время расплаты за то, что натворил монстр.
Фародин заморгал. Действительно ли это существо там? Или темнота сыграла с ним шутку? Когда долгое время смотришь на темный лес, можно увидеть все что угодно.
«Соберись», — молча приказал себе эльфийский воин. Легкий ветер пронесся над заснеженной страной. Далеко в лесу под грузом снега сломалась ветка. Один из двух волков поднял голову и посмотрел на опушку леса, туда, где Фародин видел тень. Взвизгнул и прижал голову к земле.
На миг в воздухе повисла едкая вонь. А потом остался лишь запах мороза.
Я буду ждать вас в горах, Фародин с окровавленными руками.
Эльф вздрогнул. Слова… Они раздавались у него в голове.
— Покажись! — его голос снизился до шепота. Пока что он не хотел будить остальных.
И я снова выйду один против одного, — насмехался голос в его голове. —
Ты очень самоуверен, Фародин. Разве не разумнее было бы разбудить остальных?
— Почему я должен делать то, чего ты ждешь? Предсказуемость — верный спутник поражения. Почему я должен приходить в то место, которое выберешь ты?
Очень важно совершать поступки в правильном месте и в правильное время. Ты ведь тоже очень тщательно выбираешь время и место, когда отправляешься в путь по делам королевы.
— Поэтому я знаю, что не стану слушать тебя, — ответил эльф.
Я могу убить каждого из вас одной только силой мысли. Вы — более чем жалкое подобие альвов. Я надеялся на большее, когда посылал сына человеческого в Альвенмарк.
Фародин посмотрел на лагерь. По-прежнему слышался храп Мандреда. Можно ли верить словам девантара? Неужели королева была права в своих подозрениях?
Думаешь, сын человеческий смог бы пройти ворота своими силами?
— Твой посланник едва не умер. Почему нужно было так поступать?
Чтобы все выглядело убедительнее. Он не знал, кому служит. И ваша королева не разглядела лжи в его словах.
— Если ты желаешь нашей смерти, то давай покончим с этим сразу, здесь, в лагере. Я разбужу остальных!
Нет! Спроси Мандреда о пещере Лута. Там я буду ждать вас в полдень, через три дня.
Фародин раздумывал над тем, сможет ли он задержать чудовище еще немного и разбудить остальных. Быть может, волки ранили девантара. Почему он не показывается, хотя говорит, что непобедим? Они должны уничтожить его здесь и сейчас! Он не пойдет ни на какие сделки!
Одна только сила моей мысли способна убить, Фародин. Не вынуждай меня!
— Так почему же мы еще живы? — самоуверенно спросил эльф.
В данный момент сердце Брандана перестало биться, Фародин с окровавленными руками. Твое сомнение убило его. Если через три дня вас не будет в горах, вы все умрете такой же смертью. Я считал тебя воином. Подумай хорошенько, хочешь ли ты умереть с мечом в руках, глядя в глаза врагу, или так, как Брандан, во сне? Ты думаешь, что особенный. Быть может, ты и убьешь меня… Я буду ждать.
Всего в трех шагах меж деревьев показалась массивная фигура. Рука Фародина метнулась к мечу. Как девантар смог подобраться так близко, что он не заметил? Не было ни шороха, ни тени. Даже гнилостный запах, исходивший от демона, не стал сильнее.
Человек-кабан кивнул головой, словно насмешливо приветствуя его. И потом исчез.
Фародин метнулся вперед. Громко скрипнул покрытый коркой снег под его сапогами. Два удара сердца — и он оказался там, где только что стоял демон. Однако девантара давно и след простыл. Не было отпечатков в снегу. Ничто не указывало на то, что чудовище совсем недавно стояло здесь. Может быть, эта тень была всего лишь видением? Может быть, демон хотел выманить его? Фародин взглянул на лагерь. Его товарищи по-прежнему лежали у костра, плотно завернувшись в одеяла. Все было спокойно.
В старых историях говорилось, что девантар способен дважды солгать в одном слове. Фародин пожалел, что не может понять, что стоит за приглашением в пещеру.
Похолодало. Он похлопал себя руками по бедрам, чтобы прогнать холод из пальцев. Вернулся к дереву, к которому прислонил лук.
Вынул из снега стрелы и тщательно проверил их. Для человека-кабана он выбрал боевые стрелы. У них был плоский наконечник с загнутыми крючками. Наконечники были неплотно насажены на древко. Если кто-то пытался вынуть стрелу из раны, то черенок ломался и наконечник вместе с крючками оставался глубоко в теле. Фародин пожалел, что так и не смог сделать по демону хотя бы одну из стрел.
Он снова посмотрел на лагерь. Нужна уверенность!
— Они могут солгать дважды в одном слове, — тихо прошептал он. Если сейчас эльф пойдет к стоянке, то сделает именно то, чего ждет девантар. Так было с тех пор, как они вышли из ворот Атты Айкъярто.
Фародин подхватил лук и колчан со стрелами. В воздухе плясали мелкие льдинки. Как людям удается жить в такой негостеприимной стране? Он положил оружие на свое одеяло. Затем опустился на колени рядом с Бранданом. Следопыт повернулся на бок. На губах его играла улыбка. Интересно, что ему снится?
Нет, не стоит будить Брандана! Он хотел было уже отвернуться, когда заметил в уголке губ Брандана крохотный блестящий кристаллик. Фародин испуганно наклонился и потряс охотника за плечо.
Брандан не шевелился. Его улыбка превратилась в посмертную маску.
Старые раны
— Пусть огонь сопровождает вас в темноте. — Фародин поднес факел к костру, который они сложили.
Языки пламени медленно карабкались по еловым ветвям. К небу поднимался густой белый дым. Он еще нес запах леса, аромат хвойных иголок и смолы.
Фародин отвернулся. Они работали много часов, чтобы сложить костер. Поскольку сдвинуть с места мертвого кентавра оказалось невозможно, они в конце концов перенесли на поляну Брандана и Лийему.
Мандред стоял на коленях у костра. Его губы безмолвно шевелились. Человек удивлял Фародина. Казалось, он полюбил Айгилаоса, словно брата. И за такое короткое время!
Ветер переменился. Дым двинулся в их сторону, накрывая плотной завесой. В воздухе появился запах горелой плоти.
Фародин с трудом сдержал приступ тошноты.
— Нам нужно спешить. Время уходит.
Нурамон с упреком поглядел на него, словно обвиняя в бездушии. Или он догадывается о чем-то? Ванна не смогла понять, от чего умер Брандан. Фародин не рассказал другим об этой части разговора с девантаром. «Не хочу лишать их мужества», — говорил он себе. Они не должны знать, что девантар может убить силой мысли! Быть может, это всего лишь обман. Быть может, и Брандан умер от чего-то другого. Довольно и того, что этот вопрос мучит его.
— Выступаем! — Мандред поднялся и стряхнул снег со штанов. — Догоним этого выродка и прикончим его!
Язык Фьордландии звучал для ушей Фародина словно угрожающее шипение. Должно быть, королева ошиблась. Этот человек не предаст их. Он всего лишь жертва девантара, как и все они!
Эльф взлетел в седло. Он чувствовал себя абсолютно разбитым. Вместе с уверенностью его оставила добрая часть его сил. Или это чувство вины? Был бы жив Брандан, если бы он, Фародин, не колебался? Он бросил взгляд на волков. Только двое диких охотников остались с ними. Спрятав хвосты между задних лап, они старались держаться поближе к всадникам, когда уходили с поляны.
Фародин подвел каурого жеребца поближе к сыну человеческому.
— Что это за место — пещера Лута?
Мандред пальцем начертил в воздухе какой-то знак.
— Место силы, — прошептал он. — Говорят, что Лут, Ткач Судеб, провел там долгую зиму. Было настолько холодно, что стены пещеры побелели от его дыхания. — Воин выпятил бородатый подбородок. — Это священное место. Мы покончим там с человеком-кабаном, потому что боги будут на нашей стороне, если… — Взгляд человека задержался на гладком древке кабаньего копья, лежавшем прямо перед ним поперек седла.
— Если что? — переспросил Фародин.
— Если они позволят нам дойти туда. — Мандред указал на север. — Пещера находится высоко в горах. Перевалы заметены. Никто не ходит туда среди зимы.
— Но ты там уже был? — недоверчиво спросил эльф.
Мандред покачал головой.
— Нет, но Железнобородые укажут нам путь.
— Железнобородые? Это кто такие?
Мандред слегка улыбнулся.
— Не враги. Их бояться не нужно. По крайней мере, мы не боимся. Тролли стараются избегать их. Их принесли священнослужители. Они вырезаны из стволов священных дубов. Изображения богов. Кто бы ни отправлялся в пещеру Лута, должен принести им жертву. Так можно завоевать их благосклонность… по крайней мере, в большинстве случаев. У деревянных статуй длинные бороды. Туда вонзают железные предметы. Гвозди, старые ножи, сломанные лезвия секир. Так из деревянных бород со временем получились железные.
— Ты даришь своим богам гвозди? — недоверчиво переспросил Фародин.
Мандред неодобрительно зыркнул на него.
— Здесь, во Фьордландии, мы живем небогато. Железо дорого. Кольчуги, которые в замке вашей королевы носит каждый стражник, в нашей стране есть только у князей и королей. Нашим богам это известно!
«А тролли боятся железа», — подумал Фародин, однако поостерегся говорить об этом. Их оружие всегда из дерева или камня. Эльф вспомнил битву при Вельрууне, когда тролли разрушили круг камней, который вел в долину их королевских пещер. Им не нужны железо и сталь. Их силы достаточно, чтобы пробить шлем голыми руками, но прикосновение железа было им неприятно. Поэтому доспехи являются некоторой защитой от этих чудовищ. Фародин с отвращением вспомнил бои с этими гигантскими созданиями. Каждый раз от одной лишь мысли в носу появлялся прогорклый запах тролля.
— Вы должны принести жертвы Железнобородым, — голос человека оторвал эльфа от размышлений. — Даже если не верите в них.
— Конечно.
Фародин мимоходом кивнул. Не стоило бередить старые раны. Айлеен! Тролли убили ее, на расстоянии всего пяти шагов от него. Он помнил ее взгляд, когда массивная каменная секира разрезала ее кольчугу, словно то был тонкий шелк. Семь сотен лет прошло, прежде чем он снова смог полюбить. Все эти столетия он не переставал надеяться. В тролльских войнах погибла вся семья Айлеен, поэтому прошло много лет, прежде чем она родилась вновь. И никто не мог знать, в какой семье она родится. Фародину потребовались столетия для того, чтобы изучить заклинание поиска и наконец найти ее в Альвемере. Она возродилась в Нороэлль, однако он ничего не сказал эльфийке о прошлом. Он хотел, чтобы она еще раз полюбила его, чтобы это была чистая любовь, а не просто склонность, рожденная чувством старых обязательств. Семь сотен лет…
— Ты боишься троллей, не так ли? — Мандред выпрямился в седле. Его рука коснулась древка кабаньего копья. — Не беспокойся! Это научит их уважению. Они боятся сынов моего рода. Они не сумели убить никого из моих предков.
— Значит, у меня есть кое-что общее с твоими предками, — мрачно ответил Фародин.
— Что ты имеешь в виду? Ты что, уже встречался с троллем? — в голосе человека звучало уважение.
— Семеро из них не пережили встречу со мной.
Фародин любил хвастать своими деяниями. Вся кровь троллей не могла погасить бушующую в нем ненависть.
Мандред рассмеялся.
— Семь троллей! Никто не в силах убить семерых троллей!
— Хочешь верь, хочешь не верь, — отрезал Фародин.
Он придержал своего коня и отстал, позволив Нурамону и Ванне обогнать его. Эльф хотел побыть один, наедине со своими мыслями.
Дорога в лед
Мандред нанизал четыре кольца из кольчуги на ржавый гвоздь, торчавший в бороде статуи Фирна. «Высокомерные эльфы», — подумал он. Конечно, никто из них не принес жертву богу зимы, когда они проезжали мимо железного человека. А теперь у них неприятности! Снегопад все усиливается, а они так и не нашли пещеру.
— Ты идешь, Мандред?
Воин исподлобья зыркнул на Фародина. Этот хуже всех. В Фародине было что-то жутковатое. «Иногда он ведет себя чересчур тихо», — думал Мандред. Такими бывают люди, когда им есть, что скрывать. И тем не менее он принесет жертву и за него.
— Прости их, Фирн, — прошептал Мандред и начертал знак защищающего ока. — Они пришли из краев, где даже среди зимы весна. Они ничего не понимают.
Воин поднялся и сразу же тяжело оперся на древко своего копья. Ему нужно было перевести дух. Никогда прежде он не был настолько высоко в горах. Давно уже осталась позади граница лесов. Здесь не было ничего, кроме скал и снега. Когда небо было ясным, они видели совсем рядом Раздвоенную Бороду и Голову Тролля, две вершины, на которых даже самым жарким летом не таял снег. Они были настолько близки к богам, что люди начинали задыхаться от малейшего усилия. Это место создано не для людей!
Мандред ухватился за поводья кобылы. Казалось, холод ей нипочем, она легко шла по глубокому снегу. Не важно, насколько ломким был наст на старом снегу, она никогда не проваливалась, равно как и оба волка, и эльфы. Они пропускали его вперед, чтобы он задавал темп. Без него они наверняка продвигались бы вперед в два раза быстрее.
Мандред упрямо противостоял ледяному ветру. Словно мелкими холодными иглами снег колол лицо. Фьордландец заморгал и попытался насколько это возможно очистить глаза рукой. Надо надеяться, что погода не станет еще хуже!
Они поднимались по длинному леднику, по левую руку от них вздымались отвесные скалы. Завывая в зубцах изломанного гранита, ветер обрушивался на их головы. Остается только верить, что это всего лишь ветер… Зимой здесь могут быть тролли.
Воин обернулся и посмотрел на эльфов. Казалось, проклятый холод им нипочем. Наверняка произнесли какое-нибудь заклинание, чтобы защититься. Но он не станет жаловаться и уж тем более о чем-либо просить их!
Быстро темнело. Вскоре придется остановиться на ночь. Слишком велика опасность свалиться в расселину на леднике. Проклятая погода! Мандред нервно провел рукой по лбу. Брови покрылись снежной коркой. Нужно объяснить остальным, что не имеет смысла искать дальше. Даже если они не свалятся в ледяную западню, то в таком снегопаде они могут пройти мимо пещеры и не заметят этого.
Внезапно воин замер. Запах серы! Он напомнил Мандреду об испарениях твари. Часто-часто заморгал, вглядываясь в снежную круговерть. Ничего! Может быть, ему просто показалось?
Один из волков издал протяжный вой.
Эта бестия здесь! Совсем близко! Мандред отпустил поводья и обхватил древко кабаньего копья обеими руками. Немного впереди, в снегу, возвышалась какая-то тень.
— За Айгилаоса! — вскричал воин.
И только в последний миг он увидел то, что там стояло. Еще один железный человек! Однако на этот раз истукан смотрел прямо на стену скал. Там был узкий подъем, который вел наверх. Слишком тесно, чтобы могли пройти лошади.
— Вот оно. — Ванна подошла к Мандреду и указала на подъем. — Где-то там, наверху, пересекается много троп и образуют звезду альвов.
— Что такое звезда альвов? — спросил Мандред.
— Место силы, место, где пересекаются две или больше троп альвов.
Мандред не совсем понял, что она имеет в виду. Быть может, дороги, по которым прежде часто ходили альвы. Но что им было делать в пещере Лута? Пришли почтить бога?
— Я уже несколько часов чувствую тропы, — продолжала Ванна. — Если в этом месте пересекаются семь дорог, то там будут врата.
Воин удивленно посмотрел на эльфийку.
— Врата? Там нет дома, нет башни. Это пещера.
Ванна улыбнулась.
— Как скажешь.
Фародин отвязал одеяло, вынул второй меч и обмотал перевязь вокруг бедер. Оружие Брандана! Затем пристегнул одеяло сзади к седлу и перебросил его через круп своего жеребца.
— Лошади отыщут защищенное от ветра место и станут ждать до тех пор, пока смогут выносить холод, — пояснила Ванна. Она почесала меньшего из двух волков за ухом и успокаивающе сказала ему: — А ты побудешь здесь и защитишь лошадей от троллей. — Она подмигнула Мандреду.
Товарищи последовали примеру Фародина и тоже накрыли животных одеялами.
«Им уж точно далеко не так холодно, как мне», — раздраженно подумал Мандред. Он потрепал свою кобылку по носу. Та посмотрела на него своими темными глазами так, что ему не понравилось… Может быть, она что-то знает о его судьбе? Лошади не должны смотреть настолько печально!
— Мы распорем этой твари брюхо и потом постараемся улизнуть как можно скорее. Здесь слишком холодно, — сказал Мандред, чтобы подбодрить себя.
Кобылка ткнулась ему в руку мягкими ноздрями и негромко засопела.
— Ты готов? — мягко спросила Ванна.
Вместо ответа Мандред направился к скалистой стене. В сером камне были вырублены ступени, сейчас сплошь покрытые снегом. Воин осторожно продвигался вперед. Наст скрипел под его сапогами. Левой рукой фьордландец опирался о скалу, чтобы не потерять равновесие. Ступеньки становились все уже и уже, и в конце концов ноге уже некуда было становиться.
Когда Мандред наконец добрался до конца выбитой в скале лестницы, то очень запыхался. Перед ним открылось ущелье. Его стены были расположены настолько близко друг к другу, что два человека не могли здесь разминуться.
Мандред выругался про себя. Человек-кабан выбрал это место специально. Здесь против него мог выступить только один противник. Высоко вверху мерцал красноватый свет, и сугробы на скалах казались застывшей кровью. Мандред начертал в воздухе знак защищающего ока. Затем медленно двинулся вперед. Разреженный воздух был пропитан дымом. Где-то там, наверху, горела смолистая еловая древесина. Этот запах перебьет вонь, исходящую от человека-кабана.
— Проклятая тварь! — вырвалось у него.
Каждый раз человек-кабан удивлял их. Казалось, он умеет становиться невидимым. Лишь запах выдавал его присутствие. Мандред крался вперед. Высоко над его головой между скал застрял огромный обломок камня. Он перекрывал ущелье подобно дверной притолоке. Не это ли имела в виду Ванна, когда говорила о воротах?
С одной из скал покатились камешки. Мандред замахнулся кабаньим копьем. Что-то взобралось на скалы над его головой. Однако в темноте нельзя было ничего разобрать.
Человек ускорил шаг. Ущелье медленно расширялось, переходя в котловину. На расстоянии менее сотни шагов в скале зияла темная дыра. Пещера Лута! Дно долины было усеяно крупными обломками камня. Неподалеку от пещеры горел костер.
— Выходи на бой! — Мандред с вызовом поднял к небу кабанье копье. — Вот они мы! — Его голос эхом отразился от скал.
— Он придет только тогда, когда мы будем именно там, где он хочет, — мрачно заметил Фародин.
Эльф расстегнул брошь, закреплявшую плащ, и тот упал наземь.
Мандред ненадолго задумался над тем, не снять ли ему и свою тяжелую меховую накидку. Вполне может статься, что она будет мешать в бою. Однако было слишком холодно. В случае чего он всегда сможет рывком избавиться от нее.
Фародин пошел вперед. Он двигался с кошачьей грациозностью.
— Держимся вместе, — приказал Мандред. — Так мы сможем лучше защищаться.
На лице Ванны отчетливо читался страх. Глаза ее были широко раскрыты, копье слегка дрожало в руке.
Нурамон последним вошел в котловину. Единственный оставшийся волк шел следом за ним, плотно прижав уши. Он был, казалось, напуган.
— Нет ли еще чего-нибудь, что ты можешь рассказать нам о девантаре, волшебница? — поинтересовался Мандред.
— О них известно немного, — коротко ответила Ванна. — Их каждый раз описывают по-новому, не так, как в старых историях. То сравнивают с драконами, то с какими-то призрачными духами, то с огромными змеями. Говорят, они могут менять свою внешность. Однако о человеке-кабане я никогда прежде не слышала.
— Это нам ничего не дает, — разочарованно протянул Мандред, спускаясь в небольшую долину.
Фародин ждал их у костра. Там лежала большая вязанка дров, щепки и зеленые еловые ветви. Эльф отодвинул в сторону несколько веток. Под ними оказался кусок темной древесины. Мандред не сразу понял, что это такое.
— Похоже, девантар не очень-то уважает твоих богов.
Мандред вытянул тяжелого идола из-под веток. То был один из Железных людей, на этот раз изображавший Лута. Множество даров были выломаны из древесины, оставив глубокие зарубки. Мандред озадаченно провел рукой по оскверненному идолу.
— Он умрет, — пробормотал он. — Никто безнаказанно не насмехается над богами. Ты видел его? — набросился фьордландец на Фародина.
Эльф указал рукоятью меча Брандана на пещеру.
— Я предполагаю, что он ждет нас там, внутри.
Мандред раскинул руки и посмотрел в ночное небо.
— Хозяева неба и земли! Дайте нам силы, чтобы стать вашей разящей рукой! Норгримм, направляющий в битвах! Помоги мне уничтожить нашего врага! — Он повернулся к пещере. — А ты, человек-кабан, бойся моего гнева! Я брошу твою печень воронам и собакам!
Мандред решительно направился к пещере, снова начертав знак защищающего ока. Сразу за входом туннель круто поворачивал налево и уже через несколько шагов расширялся, переходя в пещеру, которая была по размеру больше, чем пиршественный зал короля, и настолько красива, что дух захватывало.
В центре лежал крупный обломок скалы. Пол перед ним почернел от сажи. «Должно быть, Лут сидел здесь у костра», — благоговейно подумал Мандред.
Стены покрывал блестящий слой льда. Казалось, под ним плясали огоньки, словно фитильки свечей. Они перескакивали к потолку, где свет их отражался в сотнях сосулек. В пещере было почти так же тепло, как на лужайке в летний день.
Между сосулек с потолка свисали каменные колонны, чтобы слиться воедино с каменными шипами, которые вздымались с пола. Никогда прежде Мандреду не приходилось видеть ничего подобного. Казалось, скалы здесь растут, подобно тому, как на карнизах домов растут сосульки. Поистине, здесь было место богов.
Эльфы тоже вошли. Удивленно огляделись по сторонам.
— Я чувствую только пять, — сказала Ванна.
Мандред проследил за их взглядами. Никого, кроме них!
— Пять чего?
— В этом месте пересекаются пять троп альвов. Тому, кто умеет ходить по ним, они открывают путь между мирами. Тот, кто начнет путешествие в этом месте, не потеряется. Но эти врата запечатаны. Не думаю, что мы сможем открыть их.
Мандред удивленно уставился на эльфийку. Он ни слова не понял из того, что она сказала. Эльфийские штучки!
А вы и не должны открывать эти ворота, ибо ваш путь здесь заканчивается, — прозвучал голос в его мыслях. Ярл испуганно обернулся. У входа в пещеру возвышалась бестия. Человек-кабан показался ему еще больше, чем той ночью, когда он встретил его впервые. А ведь он стоял немного согнувшись.
У девантара была голова дикого кабана, густо заросшая черной щетиной. Только голубые глаза напоминали человеческие. И глаза насмешливо блестели. Изо рта чудовища торчали клыки длиной с кинжал.
Торс как у крепкого мужчины, однако руки слишком длинны и почти достигали колен. Ноги представляли собой смесь из человеческих конечностей и задних ног кабана. Они заканчивались крупными раздвоенными копытами.
Монстр широко раскинул руки, из подушечек пальцев показались когти. При виде этого Мандреду стало не по себе. Человек-кабан
изменился! Таких длинных когтей у него не было, когда он напал на него и троих его товарищей на поляне неподалеку от Фирнстайна.
Волк зарычал — низко, гортанно. Прижал уши и спрятал хвост между ногами, приоткрыл пасть и угрожающе оскалился.
Человек-кабан запрокинул голову и издал вопль, от которого мурашки пошли по коже, глухой рев, звучавший все выше и выше, пока не перешел в пронзительный визг.
Ванна зажала уши руками и опустилась на колени. Колдовство? Мандред ринулся вперед. Ему под ноги рухнул обломок льда. Воин испуганно перевел взгляд на потолок. В тот же миг от него отделились сотни сосулек и подобно хрустальным кинжалам обрушились на эльфийскую охоту.
Защищаясь, Мандред поднял руки над головой. Вся пещера заполнилась звоном бьющегося льда. Что-то оцарапало лоб. Прямо перед ним на полу разбилась сосулька длиной в руку. Затем осколки застучали по его спине. По затылку словно дубиной ударили.
Ванна, скрючившись, лежала без движения. Сосулька пробила ей бедро. Ее брюки из оленьей кожи были насквозь пропитаны кровью. Нурамону, очевидно, осколок попал в голову. Он стоял, прислонившись к каменной колонне, и тер лоб. Казалось, невредимым остался только Фародин.
— Довольно игр! — эльф вынул из ножен оба клинка, один из них поднял вверх. — Узнаешь это оружие? Его владелец мертв, и тем не менее оно поразит тебя. С его помощью я вырежу из тебя жизнь.
Вместо ответа человек-кабан ринулся в пещеру. Ванна предприняла попытку уползти, однако существо в мгновение ока оказалось рядом с ней. Легким ударом тыльной стороной кисти он уложил эльфийку обратно на пол. Одно из его копыт опустилось вниз. Голова колдуньи раскололась, словно наполненная вином глиняная кружка, упавшая на каменные плитки пола.
Пронзительно вскрикнув, Нурамон обрушился на чудовище. Однако девантар реагировал на удивление быстро. Повернувшись, он ушел от удара клинка. Когтистая лапа опустилась вниз и разорвала одежду эльфа.
Мандред прыгнул вперед и попытался вонзить кабанье копье между ребер страшилища. Удар лапой пришелся по лезвию и едва не выбил оружие из рук. Мандред поскользнулся на запорошенном льдом полу.
Волк вонзил когти в одну из ног человека-кабана, в то время как Фародин атаковал его градом ударов. Однако вместо того, чтобы увернуться от меча, существо прыгнуло вперед. Когтистая лапа опустилась вниз. Фародин отпрянул, однако когти оставили четыре глубоких царапины на его щеке. Волк вцепился в ногу человека-кабана мертвой хваткой. Мандред пожалел, что они оставили второго волка у лошадей. Здесь он бы им очень пригодился!
Бестия обернулась и нанесла волку сильный удар по спине. Мандред услышал громкий треск. Животное взвизгнуло. Его задние лапы надломились. Его клыки по-прежнему оставались в ноге человека-кабана. Яркая кровь текла по густой шерсти. От удара копытом челюсть волка разбилась на несколько частей.
Человек-кабан крутился вокруг своей оси, словно безумный. Нурамон предпринял попытку атаковать со спины. Один удар лапой выбил короткий меч из рук эльфа, второй — разорвал нагрудник из драконьей кожи.
— Не думайте! — крикнул Фародин. — Он знает все ваши мысли. Не размышляйте над тем, что хотите сделать. Просто атакуйте!
Кабанье копье Мандреда разрезало плоть бестии. Ему удалось нанести глубокую рану прямо под ребрами. Яростно засопев, существо обернулось.
Воин поднял оружие, чтобы остановить удар лапой, нацеленный ему в голову. Древко кабаньего копья сломалось под мощью удара. Мандреда отбросило назад, однако прежде чем чудовище успело обрушиться на него, к сражающимся метнулся Фародин. Яростными ударами меча он отогнал человека-кабана от Мандреда и таким образом дал фьордландцу возможность снова подняться на ноги.
Ярл бросил взгляд на сломанное оружие. Лезвие кабаньего копья было длиной с короткий меч. Воин отбросил бесполезную половинку древка. Кровь текла по его руке. Он даже не заметил, что человек-кабан ранил его.
Фародин и человек-кабан кружили друг вокруг друга в смертельном танце. Они двигались настолько быстро, что Мандред не отваживался броситься вперед из страха помешать Фародину.
Эльф хрипло дышал. Разреженный воздух! Мандред видел, что движения Фародина все больше замедляются. Вот удар лапы со звоном рассек кольчугу на его левом плече. В тот же миг меч Брандана устремился вперед. Брызнула кровь, одна из лап человека-кабана, перевернувшись в воздухе, отлетела прочь. Удар меча разрубил ему запястье.
Человек-кабан зарычал и немного отпрянул. Не страх ли мелькнул в его голубых глазах?
Фародин устремился вперед. Бестия опустила голову и бросилась на врага. Ее клыки вонзились в грудь Фародина. Оба рухнули наземь.
— Мандред…
Острие меча Брандана пронзило тело твари и вышло из спины. И тем не менее чудовище было живо. Мандред с ужасом смотрел, как монстр поднимается.
— Нурамон… — Кровь текла по устам Фародина. — Скажи ей… — Взгляд его затуманился.
— Фародин! — Нурамон одним прыжком очутился возле девантара.
Обеими руками поднял меч и опустил его на голову противника. Клинок соскользнул, оставив глубокую кровоточащую рану. От силы собственного удара Нурамон попятился. На лице его читался неописуемый ужас.
Все еще сгибаясь, бестия обернулась и погналась за эльфом. Однако внезапно замерла.
«Это последняя возможность!» — подумал Мандред.
Воин побежал к страшилищу сзади. Решительно схватил левой рукой его за клыки и рванул в сторону мощную голову. Правой рукой человек вонзил чудовищу клинок кабаньего копья в одну из глазниц. Эльфийская сталь глубоко вошла в голову девантара.
Тело бестии выгнулось в последний раз. Мандреда отшвырнуло к большому камню, на котором когда-то сидел Лут. Глухая боль пульсировала в груди.
— Твою печень сожрут псы, — закашлявшись, произнес Мандред.
Сон
Нороэлль спала, и ей снился яркий сон. Сначала она видела одетые весной окрестности своего дома, потом окинула взглядом побережье Альвемера. Но внезапно перед ней предстал жуткий зимний ландшафт, крутые горы и густые леса, наполненные криками. У ствола дуба лежал мертвый кентавр, с которым разделались самым ужасным образом. То был Айгилаос. Внезапно перед взором ее предстала Лийема, неподвижно лежащая в снегу, в теле ее зияла огромная рана. Лийему сменил Брандан, неподвижно застывший среди сугробов у костра, а из лесу доносились визги умирающих волков.
Взгляд Нороэлль отыскал пещеру из льда, наполненную шумом битвы. Она не видела, кто сражается там. Видела лишь убитых. Там были волшебница Ванна, затем волк. Внезапно шум битвы умолк, и Нороэлль увидела на полу Фародина. В груди его зияла рана, глаза были безжизненны.
Нороэлль закричала и кричала не останавливаясь…
И вдруг она оказалась рядом с пустым троном в зале королевы. Огляделась по сторонам и поняла, что не одна в зале. Вода молчала, стены были сухи. Сквозь потолок в помещение падал дневной свет. Нороэлль оглядела себя. На ней была белая ночная сорочка.
Ворота медленно открылись. Одетые в белое эльфийки, чьи лица были скрыты за вуалями, внесли двое носилок. Нороэлль знала, кого принесли. Отвернулась в отчаянии. Этого вынести она не могла.
Женщины подходили все ближе и ближе. Наконец замерли перед ступеньками, ведущими к трону. Краем глаза Нороэлль смотрела на эльфиек, замерших молча, словно статуи. Она ни в коем случае не хотела видеть мертвые тела своих возлюбленных. Однако взгляд ей не повиновался, она увидела трупы Фародина и Нурамона. Они казались невредимы, однако жизни в них не было.
Задрожав, Нороэлль огляделась по сторонам, словно рядом должен был быть кто-то, кто поможет ей. Однако она была одна. Потом увидела, как по стенам потекла кровь. Подняла взгляд и стала наблюдать за тем, как из источников полилась алая жидкость.
Нороэлль бросилась прочь. Через боковую дверь, предназначенную для королевы, она покинула зал. Она бежала изо всех сил, не обращая внимания на то, куда несут ее ноги.
И вдруг она оказалась на берегу озера. Волшебница подошла к источнику и с облегчением обнаружила, что здесь всего лишь вода. Она устало прислонилась к стволу одной из лип и расплакалась. Она знала, что это всего лишь сон. Но знала также и то, как часто видела во сне правду. И боялась просыпаться.
Через некоторое время она опустилась на колени у озера и посмотрела на свое лицо, отраженное в глади воды. Не осталось ничего от того, что видели в ней Фародин и Нурамон. Слезы капали на воду, размывая ее отражение.
— Нороэлль! — вдруг услышала она знакомый голос.
Она встала и обернулась. То был Нурамон.
— Это действительно ты?
Он был одет в брюки и рубаху из простого льна. Ноги его были босы.
— Да, — с улыбкой сказал он.
Нороэлль села на камень у воды и велела ему подойти.
Он сел рядом с ней и взял за руку.
— Ты плакала.
— Мне приснился дурной сон. Однако теперь все позади. Ты рядом. — Она огляделась. — Так странно. Все такое четкое. Словно это и не сон вовсе.
— Ты обладаешь властью над этим миром грез. Я чувствую это. То, чего ты хочешь, случится. Боль дала тебе эту силу. Она разбудила в тебе желания.
— Я не впервые вижу тебя во сне, Нурамон. Ты помнишь последний раз, когда мы встречались здесь, в моем сне?
— Нет. Потому что я не Нурамон из твоих снов. Я не образ, который ты слепила. Я пришел в твой сон извне.
— Но почему?
— Потому что я должен извиниться. Я нарушил свое обещание. Мы не вернемся. — Он сказал это таким мягким голосом, что она сохранила спокойствие.
— Значит, то, что я видела раньше, все правда?
Он кивнул.
— Эльфийская охота потерпела неудачу. Мы все мертвы.
— Но ведь ты здесь.
— Да, но остаться надолго не смогу. Я всего лишь дух, который скоро отнимет смерть, чтобы однажды я родился снова. Теперь ты знаешь, что произошло. И узнала ты об этом не из уст чужака. — Он поднялся. — Мне так жаль, Нороэлль. — Нурамон с тоской поглядел на нее.
Она встала.
— Ты сказал, что я обладаю властью над этим сном.
Он кивнул.
— Тогда возьми меня за руку, Нурамон!
Он повиновался.
— Закрой глаза!
Нурамон выполнил и это ее желание.
Нороэлль подумала о своей комнате. Часто представляла она себе день, когда приведет в свои покои Фародина или Нурамона. И поскольку этого никогда не произойдет в реальном мире, она решила, пусть это случится во сне. Она сделала несколько шагов по поляне и пожелала оказаться в своем доме. И внезапно вокруг нее выросли стены. Растения превратились в плющ, они поползли по стенам и скоро заполнили собой весь потолок. Озеро исчезло, равно как и липы. Земля сменилась камнем, на нем поднялась мебель из живого плетущегося дерева. Редко чувствовала она такую силу в своих снах.
— Открой глаза, возлюбленный мой! — негромко сказала она.
Нурамон сделал так, как она велела, и с улыбкой огляделся по сторонам.
— Я представлял себе это иначе.
— Оно только во сне такое большое. И то, что здесь повсюду растения, не должно удивлять тебя.
Он положил руки на ее плечи.
— Мне так жаль, что я не смог сдержать своего обещания.
— А мне жаль, что судьба лишила меня возможности сделать выбор. Все, что у нас осталось, это только сон. — Она подождала, не скажет ли он чего-нибудь, не сделает ли… Однако Нурамон колебался. Она давно бы пошла ему навстречу, если бы он сам не избегал ее. Он должен был принять решение, и она не хотела делать это вместо него.
Когда он развязал завязки на ее ночной рубахе, Нороэлль облегченно вздохнула. Наконец он отважился сделать этот шаг! Он посмотрел ей прямо в глаза. Ужасы мира людей изменили Нурамона, он казался серьезнее.
Ночная сорочка соскользнула на пол.
Нурамон опустил взгляд.
Этого она не ожидала. Конечно, ему любопытно, как выглядит ее тело, которое он так часто воспевал, но не слишком ли быстро взгляд скользнул вниз? Потом она вспомнила о том, что он говорил. Ему нужно скоро уходить. Времени у них почти нет. А ничего не может быть хуже того, чтобы оказаться разделенными в неподходящий момент.
Он обнял ее и прошептал на ухо:
— Прости меня. Я уже не тот, кого ты знала. Мне сложно находиться здесь. Я всего лишь тень того, кем был когда-то.
Нороэлль промолчала; она не хотела на это отвечать. А еще она не отваживалась представить себе, какую цену придется заплатить Нурамону за то, что он отвоевал у смерти несколько мгновений и пришел к ней. Она отступила на несколько шагов и стала ждать.
Нурамон разделся. Что-то было не так… Она изучала его. Дело было не в его теле, оно было безупречно. Вспомнилось, что говорили женщины при дворе. Некоторые мечтали о ночи любви с ним. Теперь, когда он был полностью обнажен, Нороэлль более чем когда-либо понимала, отчего те женщины забывали о проклятии Нурамона. Никогда не думала она, что Нурамон выглядит как один из легендарных миннезингеров, о любовных приключениях которых так часто мечтали женщины. Как он мог прятать это тело?
Когда Нороэлль снова поглядела в лицо Нурамона, то поняла, что с ним не так. Черты лица его были искажены от боли. Ему пришлось многое пережить.
Нурамон нерешительно приблизился. Протянул к ней руку и коснулся ее, словно хотел убедиться, что она действительно с ним. Мягко провел рукой по плечам.
Нороэлль коснулась руками густой шевелюры Нурамона, затем погладила шею и грудь. Кожа его была мягкой. Она обняла его и поцеловала. При этом она закрыла глаза и почувствовала, как его теплые кончики пальцев гладят ее по спине и
оставляют за собой прохладную дрожь.
Они вместе опустились на кровать. Она была не такой, как в реальном мире. Плетенье было более мелким, мягкая листва казалась гуще. Нурамон коснулся рукой листьев. Неужели никогда не видел такой кровати? Или его просто удивляет то, насколько она мягкая?
Они замерли, долго глядели друг на друга. Так вот каков конец долгого пути. Как часто мечтала она об этом миге. И хотя это был всего лишь сон, все казалось более реальным, чем когда-либо.
Нурамон коснулся ее волос, мягко поцеловал их. Провел ладонями по щекам, чтобы потом опуститься ниже, к ее шее и груди. Там он остановился. Нороэлль с нежностью наблюдала. Он должен прочесть в ее глазах, что она готова на все.
Внезапно она почувствовала, как его ладонь прошла между ее грудей и опустилась к пупку. Ее охватила дрожь. То была не просто дрожь от прикосновения, но магия. Она не могла сказать, в чем здесь дело: в руках Нурамона или в ее чувствах волшебницы. Может быть, тут смешивалось и то, и другое.
Он провел по ее бедрам, потом вернулся к спине. Затем отпустил ее, но остался рядом, и Нороэлль ощущала тепло его пальцев. Она закрыла глаза и легла на спину.
Она почувствовала, как он медленно склонился над ней, как его руки гладят ее груди, ласкают лицо. Она не могла понять, насколько тепло его тело. Должно быть, это чары?
Почувствовав, как его член коснулся ее бедер, она обхватила Нурамона ногами. Ее тело сотрясали волны дрожи.
Когда он вошел в нее, у нее захватило дух. Она часто видела сны о ночах любви с Фародином или Нурамоном, чувствовала желание, однако ни один сон не был настолько чувственно богат, как этот. На этот раз проснулись все ее колдовские способности. Так это должно происходить в реальном мире. Так было бы, если бы…
Нурамон замер. Она спросила себя, чего он ждет. Открыла глаза, увидела его лицо над собой. Он смотрел на нее несмело. Неужели она напугала его, когда у нее перехватило дыхание? Нороэлль провела рукой по его волосам, потом по губам. Ее улыбка должна была сказать ему все.
Он осторожно начал двигаться в ней.
В тот же миг все слилось у нее перед глазами. Она не знала, сон ли это, усиливает ли ее или его магия эти ощущения.
Казалось, с каждым движением Нурамона зарождается новый мир. Повсюду были свет и краски. А потом возникло его лицо. Оно появлялось и исчезало, казалось ей прекрасным, как никогда. А его запах! Ей чудилось, что она чувствует все запахи, которые связывают ее с Нурамоном: запах цветов липы, шелковицы и старого дуба, на котором стоял дом Нурамона. Ей казалось, что волшебство перенесло все эти запахи из ее воспоминаний в сон.
Настолько же соблазнительной была мягкая кожа Нурамона. Она обволакивала ее, словно мягкое одеяло. Нороэлль слышала, как размеренно дышит Нурамон. Это было долгое дыхание, которое она с наслаждением вдыхала и пробовала на вкус.
Внезапно она услыхала сама себя. Услышала, как шепчет имя Нурамона, все громче и громче; настолько громко, что удивилась сама. А потом раздался крик! Все впечатления смешались и опьянили ее.
Нороэлль тут же проснулась. Все то, что она чувствовала еще мгновение назад, поблекло, улетело. Она не отваживалась открыть глаза, чтобы убедиться: Нурамона нет с ней. Она хотела коснуться его, но ничего не вышло. Она хотела произнести его имя, однако ее губы не шевелились. И когда она захотела открыть глаза, то обнаружила, что веки не повинуются. Она была пленницей своего тела, и спрашивала себя, действительно ли проснулась или все еще спит.
Внезапно она почувствовала присутствие кого-то в своей комнате. Действительно ли это Нурамон? Неужели он вернулся к ней и в реальном мире?
Гость подошел к постели. Она отчетливо слышала его осторожные шаги. Он остановился рядом с ней и замер. Она не могла с уверенностью сказать, здесь ли он еще. Наконец она уверилась в том, что одна.
Внезапно перед дверью раздались шаги. Затем она услышала, что ее зовет Обилее. Подруга подошла ближе, села рядом и коснулась эльфийки:
— Нороэлль!
Нороэлль в отчаянии пыталась вернуть контроль над собственным телом.
Обилее поднялась и закрыла ставни. Затем вернулась к Нороэлль и укрыла ее.
Внезапно у Нороэлль перехватило дыхание, стало тревожно, и в следующий миг она снова стала хозяйкой своего тела. Она открыла глаза и рывком села на постели.
Обилее испугалась.
— Нурамон!
Молодая эльфийка не сдержала улыбки.
— Мне снился сон, Обилее. — Нороэлль увидела, что рядом лежит ее ночная сорочка. Поняла, что окна открыты… — Это был больше, чем просто сон. Он был здесь… Он действительно был здесь! — Она умолкла. — Но если он был здесь, то… — то эльфийская охота потерпела неудачу. То все именно так, как сказал во сне Нурамон. Все кончено. Ее возлюбленные мертвы.
Целительные чары
Нурамон стоял над мертвым девантаром, словно громом пораженный. Демон что-то сделал, прежде чем Мандред убил его. Его, словно тень, окутывало дыхание магии. Однако теперь бестия лежала неподвижно. Лезвие кабаньего копья Мандреда торчало из его глазницы. Сын человеческий стоял на коленях на каменном полу и тяжело дышал.
Нурамон встряхнулся. Наконец он снова смог ясно мыслить. Он обернулся и увидел мертвые тела Ванны и волка. Фародин лежал на спине; в груди его зияла глубокая рана.
Нурамон тут же бросился к нему.
— Фародин! — крикнул он, однако его товарищ потерял сознание.
Дыхание было поверхностным, пульс нитевидный… Несмотря на кровоточащие порезы на щеке лицо его напомнило Нурамону лицо спящего ребенка.
Эльф обещал Нороэлль, что они оба вернутся. А теперь Фародин умирал у него на глазах. Вместе с облачками дыхания таяла последняя надежда. Потому что мертвого исцелить нельзя.
Нурамон схватил своего товарища за руку. Та еще не остыла. Оставалось немного тепла. Когда-то мать говорила, что существует порог, начиная с которого можно только наблюдать за тем, как умирает дитя альвов. Оценив серьезную рану, он понял, что Фародина уже не вернуть.
Его товарищ решился на невозможное, чтобы спасти его. Теперь Нурамон должен попытаться сделать все, что в его силах, как и обещал Нороэлль. Теперь его черед совершить невозможное. Если это конец и ничего сделать нельзя, то он, по крайней мере, умрет, пытаясь спасти Фародина.
Эльф закрыл глаза и снова подумал о Нороэлль. Увидел перед собой ее лицо — и начал плести чары.
Боль пришла сразу, глубоко вонзившись в голову. Казалось, каждая жилка в его теле раскалилась.
Нурамон услышал свой крик. Что-то схватило его за горло. Ему приходилось отвоевывать каждый вздох. Интересно, он перестанет дышать, когда снова задышит Фародин? Потом что-то вцепилось ему в сердце и безжалостно сдавило. Боль захлестнула. Он хотел отпустить Фародина, но не чувствовал, что делает. Нурамону казалось, что тела у него больше нет. Подумал о Нороэлль. После этого он захотел любой ценой удержать Фародина и перетерпеть эти муки. Он не знал, жив ли еще, не знал, как обстоят дела с Фародином. Не знал он также, сколько времени прошло. Было лишь страдание, наполнявшее его. Одна мысль — не отпускать! — вот и все, что осталось.
Внезапно Нурамон вздрогнул. Боль потекла обратно в руки. У него кружилась голова, все казалось расплывчатым. Кто-то звал его по имени. Подняв глаза, он увидел тень, которая явно обращалась к нему.
Прошло много времени, прежде чем он узнал голос Мандреда:
— Проклятье! Да скажи же что-нибудь наконец!
— Нороэлль! — собственный голос казался чужим, словно доносился издалека.
— Ну же, не вздумай мне! Не спи!
Нурамон увидел, что сидит рядом с Фародином. Эльф по-прежнему касался груди товарища, держал его за руку. Вскоре Нурамон почувствовал биение сердца Фародина. Дыхание вернулось. От его губ поднимались бледные облачка пара.
Нурамон замерз. Казалось, все соки внутри него обратились в лед. Интересно, он умрет или нет? Этого он не знал…
Наконец эльф взглянул в лицо Мандреду. Сын человеческий смотрел на него с благоговением.
— Ты великий чародей! Ты спас его. — Мандред положил руку ему на плечо.
Нурамон отнял руки от Фародина и упал навзничь. Опустошенно глядя в потолок, он наблюдал, как за слоем льда мерцает магический свет. Медленно-медленно возвращалось к нему внутреннее спокойствие.
Внезапно Мандред насторожился.
— Ты слышишь это?
Нурамон насторожился. Откуда-то доносилось странное гудение.
— Что это?
— Не знаю. — Сын человеческий вынул кабанье копье из глазницы девантара. Древко сломалось и было теперь длиной всего в руку. — Пойду посмотрю.
Нурамон знал, что не все еще закончилось. Нужно было проверить, действительно ли Фародин исцелился. Эльф устало поднялся и стал обследовать товарища. Тот спокойно спал. Рана полностью затянулась. Нурамон чувствовал, как сила Фародина возрастает с каждым вздохом. Дело сделано! Он не нарушил обещания!
У выхода из пещеры раздавался пронзительный визг, который никак не хотел обрываться. Нурамон испуганно схватился за меч. Когда Мандред вернулся, он опустил оружие.
Сын человеческий казался обеспокоенным.
— Там что-то не так!
Нурамон поднялся. Голова кружилась.
— Что такое?
— Идем, сам поглядишь!
Он сделал несколько шагов за Мандредом, потом оглянулся на Фародина. Не очень хотелось оставлять его рядом с мертвым девантаром. Но Мандред был очень взволнован. И эльф поспешил за фьордландцем.
Дойдя до выхода, Нурамон не поверил своим глазам. Вход преграждала толстая ледяная стена, видно сквозь нее было плохо. По ту сторону медленно разгорался, а затем затухал свет.
— Что это такое, Нурамон? — спросил Мандред.
— Не могу тебе сказать.
— Я попытался проделать копьем дыру во льду. Но ничего не вышло. — Сын человеческий поднял оружие и изо всех сил вонзил острие в лед, оно с воем отскочило. Мандред провел рукой по стене. — Ни царапинки. — Он выжидающе глядел на Нурамона. — Может быть, ты мог бы использовать свои руки и…
— Я целитель, Мандред. Не больше, но и не меньше.
— Я знаю только то, что видел. Ты вернул Фародина из чертогов смерти. Попробуй!
Нурамон неохотно кивнул.
— Только не сейчас. Мне нужен покой. — Эльф отчетливо чувствовал чары, работавшие внутри стены. Неужели это месть девантара? — Пойдем обратно.
Мандред неохотно повиновался. Нурамон пошел следом, думая о битве с чудовищем. Они сражались хорошо; сын человеческий прославил свой род, а эльфы и волки — детей альвов. И тем не менее они не могли выиграть так легко. Или в гневе они превзошли сами себя настолько, что их сила сравнилась с силой альвов?
Вернувшись к месту сражения, Нурамон посмотрел на мертвого девантара. Мандред заметил это.
— Мы победили бестию. И стену ледяную мы тоже пробьем!
Сын человеческий ошибался. Но откуда ему знать? Девантар был врагом альвов. Если они хотят верно оценить свою победу, то должны сравнить себя с альвами и задаться вопросом, как повел бы себя в этой ситуации альв. И именно это и тревожило Нурамона. Альв мог предположить только одно…
— Мы замерзнем! — сказал Мандред, отвлекая Нурамона от размышлений. Сжимая в руке кабанье копье, сын человеческий сидел рядом с Фародином. — Мы должны попытаться пройти сквозь эту стену, пока у тебя вообще еще есть силы.
— Успокойся, Мандред! Я отдохну здесь, как и Фародин. И мы не замерзнем, несмотря ни на что.
Лицо фьордландца выражало беспокойство.
— То же справедливо и для людей. — Он подсел ближе к воину, снял с пояса данный Нороэлль мешочек и развязал его. — Вот, возьми ягоду! — он протянул Мандреду шелковицу.
Ярл колебался.
— Ты поделишься со мной тем, что дала тебе возлюбленная?
Нурамон кивнул. Ягоды были волшебными. Если они насыщают эльфа и оставляют приятное чувство, то в случае с человеком они должны сотворить настоящее чудо.
— Мы сражались бок о бок. Считай эти ягоды первым подарком Нороэлль. Если ты вернешься вместе с нами, то она осыплет тебя несметными богатствами. Она очень щедра.
Оба взяли по ягодке. Мандред смотрел на Ванну и мертвого волка, на сердце его было тяжело.
— Неужели действительно есть причина считать это славной победой?
Нурамон опустил взгляд.
— Мы выжили в битве с девантаром. Кто еще может сказать такое!
Лицо сына человеческого посерьезнело.
— Я! Потому что однажды я уже с ним сражался. И уже один раз ушел от него. Но не потому, что был так уж велик, а потому, что он так хотел. И когда я смотрю теперь на этот труп, то не могу поверить, что нам удалось то, что дано только альвам.
Нурамон перевел взгляд на девантара.
— Я понимаю, о чем ты.
— Альвы! Для вас они — отцы и матери вашего народа, а для нас они как боги. Не наши боги, но равные им по силе. Мы называем их имена вместе: боги и альвы!
— Я понимаю.
— Тогда скажи мне, как мы могли победить эту бестию?
Нурамон опустил взгляд.
— Может быть, мы не сделали этого. Может быть, он сделал с нами то, что уже проделал с тобой.
— Но вот же он. Мы его убили!
— И тем не менее может статься, что он добился именно того, чего хотел. Что, если моей силы не хватит на то, чтобы пробить стену? Тогда нам придется умереть здесь.
— Но он мог убить нас и раньше.
— Ты прав, Мандред. И дело не в тебе, он легко мог убить тебя. Дело в Ванне, Фародине или во мне. Один из нас должен был остаться здесь в плену.
— Но ты говорил, что души детей альвов возвращаются обратно на родину. Если вы умрете здесь, то родитесь снова.
Нурамон указал на потолок.
— Посмотри на эти огоньки. Это место силы, которое девантар выбрал в качестве места сражения неспроста. Может быть, наши души никогда не выйдут отсюда. Может быть, они окажутся здесь в ловушке навечно.
— Но разве Ванна не говорила о вратах?
— Говорила. Она полагала, что это место похоже на круг камней неподалеку от твоей деревни. Вот только эти врата закрыты. Быть может, человек-кабан запечатал их навеки, чтобы задержать нас здесь.
Мандред кивнул.
— Значит, это я завел вас в эту ловушку. Если бы я не пришел в ваш мир, то…
— Нет, Мандред. Нам не уйти от своей судьбы.
— О Лут, почему это должно было случиться в твоей пещере? Почему ты вплетаешь нити в наш саван?
— Не говори так! Даже с существом, которого я не знаю. — Он посмотрел на Фародина. — Сегодня мы не впервые совершили невозможное. Кто знает, быть может, мы одолеем и ту стену снаружи.
Мандред протянул ему руку.
— Будем друзьями?
Нурамон удивился. Никогда в жизни никто не просил его дружбы. Он взял руку Мандреда и руку спящего Фародина. Обе они были холодны. Он даст им тепло.
— Возьми его за другую руку, — попросил он Мандреда.
Сын человеческий был удивлен.
— Колдовство?
— Да.
Они сидели так, и Нурамон отдавал им свое тепло, забирая холод. И поскольку в нем постоянно рождалось новое тепло, а от обоих его товарищей поступало все меньше и меньше холода, случилось так, что холод совсем ушел из тел Мандреда и Фародина.
Через некоторое время сын человеческий нарушил молчание.
— Скажи, Нурамон, как ты думаешь? На кого из вас нацелился девантар?
— Не знаю. Может быть, девантар мог видеть то, что еще только случится. Может быть, Ванна стала бы великой волшебницей. А Фародин — герой, о котором сложено уже немало легенд. Кто знает, что станет с ним?
— А он вправду убил семерых троллей?
Нурамон пожал плечами.
— Некоторые говорят, что даже больше.
— Больше, чем семь! — Человек недоверчиво поглядел на спящего Фародина.
— Он не хвастает своими деяниями. И поскольку он настолько скромен, королева часто отправляет его с поручениями. — Целитель втайне всегда завидовал товарищу и никогда не понимал, почему для Нороэлль это не имеет значения.
— А какая причина могла быть у этой твари, чтобы убивать тебя? — не отставал Мандред.
— Кто знает, в чем заключается его предназначение? А теперь давай помолчим и подышим спокойно. А то еще замерзнем.
— Хорошо. Но сначала пообещай мне кое-что.
— Что же?
— Никому никогда не говори, что я держался с вами за руки.
Нурамон едва не расхохотался. Какие же странные эти люди.
— Обещаю.
— А я обещаю тебе, что ты всегда можешь рассчитывать на Мандреда, — торжественно объявил сын человеческий.
Его слова тронули Нурамона.
— Спасибо, Мандред. — Другие эльфы ни во что не поставили бы дружбу человека, но для Нурамона это многое значило. Он надолго задумался, а потом сказал: — С этого дня ты — друг эльфов, Мандред Айкъярто.
Ребенок
Нороэлль закрыла глаза. Год прошел с той ночи, когда ей приснились любовные игры с Нурамоном. И то был больше, чем сон. На протяжении последних четырех времен года в ней рос ребенок. Сегодня настал день родов. Она чувствовала это так же отчетливо, как воду, в которой плавала, или прикосновение русалок, находившихся рядом.
Она открыла глаза. Стояла ночь, небо было ясным и звездным. В лунном свете рождаются эльфы, в лунный свет возвращаются. Она чувствовала, как прохладная вода касается ее тела. Волшебство источника пронизывало ее и ребенка внутри. Ребенок шевелился.
Одна из трех русалок поддерживала ее голову. Нороэлль чувствовала, как ее грудь равномерно вздымается и опускается. Вторая русалка пела одну из песен своей далекой родины. А третья была рядом с Нороэлль, готовая прочесть в ее глазах каждое желание. Все они прибыли из Альвемера, чтобы помочь ей с родами. Они были морскими подругами волшебницы, имен их не знал ни один эльф. Их обнаженная кожа блестела, словно усеянная бриллиантами. Взгляд Нороэлль скользнул к берегу, затем к лугам, где в лунном свете сверкали крылышки бесконечного множества фей.
На берегу стояли Обилее, королева и некоторые придворные. Юная Обилее светилась от счастья. А лицо Эмерелль не выражало ничего. Два эти лица были словно зеркалами прошедшего года.
Обилее рассказывала ей истории о том, как мужчины приходили к своим возлюбленным после смерти, чтобы зачать с ними ребенка. Однако королева выражала сомнения и держалась отчужденно.
Нороэлль чувствовала, как ребенок шевелится в ее чреве. Ссора с королевой заботила ее гораздо меньше, чем вопрос, сможет ли она стать ребенку хорошей матерью. Она знала истории, которые рассказывала ей Обилее долгими ночами. И знала, какую часть ее подруга всегда опускала: у родившегося ребенка всегда была душа возлюбленного. Эта мысль пугала Нороэлль, потому что это означало бы, что Нурамон зачал сам себя. Он был бы своим собственным отцом, а она стала бы матерью своему возлюбленному.
Она со страхом спрашивала себя, сможет ли быть матерью Нурамона. Однако теперь, лежа здесь, она знала ответ. Да, сможет! Она будет помнить отца, таким, каким он был. И этот ребенок…
Вот оно! Мать часто рассказывала ей о родах. Однако ничто не могло подготовить ее к тому, что она сейчас ощущала. Словно кто-то произнес могущественное заклинание, и ребенок пришел в движение. Ее тело изменилось, Нороэлль чувствовала это. Она увеличивалась там, куда двигался ребенок, и уменьшалась там, откуда он уходил. Это было постоянное превращение, и Нороэлль понимала, как ее тело в этой изменчивой игре, словно приливы и отливы, принимает в себя воду источника, чтобы могло свершиться превращение и ребенок отыскал дорогу. Она осознавала его настойчивость, он хотел наконец родиться на свет.
Казалось, даже время растянулось. Лунный свет на воде, песня русалки, ребенок, мельчайшие подробности — все это навеки останется в памяти Нороэлль. Она дышала спокойно, закрыв глаза, принимая то, что должно было случиться.
Внезапно она почувствовала, как что-то покинуло ее тело и принесло с собой волну новых ощущений. Все тело ее завибрировало и в последний раз изменилось. А потом она услышала крик новорожденного. Она испуганно открыла глаза.
Та из русалок, которая пела, держала ребенка так, чтобы только голова его была над водой. Он был таким маленьким! Таким хрупким. И кричал изо всех сил.
Русалка коснулась пуповины и была немало удивлена тем, что плоть просто отпала. Нороэлль знала, что у других детей альвов необходим острый нож, чтобы окончательно разорвать связь ребенка с матерью.
— Мальчик! — негромко сказала русалка. — Это… чудесный мальчик.
Две другие русалки отнесли Нороэлль на берег, мягко подняли из воды. Она села на плоский камень и посмотрела на крохотное существо, которое певунья все еще держала в воде.
Кто-то положил Нороэлль руку на плечо. Она подняла взгляд и увидела рядом Обилее. Взяла подругу за руку. Затем поднялась и оглядела себя. Тело было невредимо. Чего она только ни слышала о родах у других детей альвов! Что это требовало нескольких часов или даже дней невероятного напряжения. Что над этим чудесным событием словно тень висели воспоминания об ужасной боли. В случае с Нороэлль ничто не говорило о том, что она только что родила. Она просто отмечала внутреннее опустошение. Ей не хватало ребенка.
К волшебнице подошли придворные дамы, отерли ее нежнейшими тканями, помогли надеть белые одежды. Обилее протянула ей платок, в который нужно было завернуть ребенка.
Нороэлль выжидающе смотрела на русалку, державшую новорожденного. Наконец та подплыла и протянула ребенка. Кожа мальчика была совершенно гладкой, вода стекала с нее.
Нороэлль приняла ребенка на руки и осторожно завернула в платок. С любопытством оглядела его. У него были ее голубые глаза, и кричать он перестал, потому что она — его мать. Редкие волосики, которые она осторожно промокнула полотенцем, были русыми, как у Нурамона. Однако мать говорила, что при рождении у нее тоже были русые волосы, а потемнели они только с годами. Этот ребенок был так похож на нее. Только уши сильно отличались. Хотя они были несколько продолговатыми, но совершенно не острыми. Однако это тоже могло поменяться.
Королева подошла к Нороэлль.
— Покажи мне ребенка, чтобы мы могли узнать, не несет ли он в себе душу известного эльфа.
Нороэлль протянула малыша королеве.
— Вот мой сын.
Эмерелль протянула руку, хотела коснуться лба малыша, но внезапно отшатнулась. На лице ее отразился ужас.
— Это не ребенок Нурамона. Ты ошиблась, Нороэлль. Это даже не эльфийский ребенок.
Новорожденный снова заплакал.
Нороэлль испуганно отстранилась, прижала сына к груди. Попыталась успокоить малыша.
— Посмотри на уши! — сказала Эмерелль.
Да, конечно, уши были слишком закругленными для обычного эльфа. Но, может быть, они со временем примут привычную форму. Что беспокоило ее больше, так это то, что Эмерелль не хотела видеть в ребенке Нурамона.
— Ты уверена, что в моем сыне не живет душа Нурамона?
— Ребенок очень похож на тебя, но его отец — не эльф.
Нороэлль решительно покачала головой. Королева ошиблась!
— Нет! Этого не может быть! Это невозможно. Той ночью ко мне приходил Нурамон.
— Все именно так, как я говорю. Послушай меня хорошенько! — Эмерелль указала на волшебницу пальцем. Никто и никогда не угрожал ей так. — Через три дня ты принесешь своего сына к моему трону! Там я решу его и твою судьбу, — с этими словами королева отвернулась и вместе со свитой покинула берег озера.
Нороэлль хотела поговорить с русалками, однако те исчезли. Она посмотрела на лужайку по ту сторону озера. Маленькие луговые феи тоже исчезли. С ней осталась только Обилее.
Подруга набросила плащ ей на плечи.
— Не обращай внимания на то, что говорят о тебе другие. У тебя есть сын.
Нороэлль вспомнила слова королевы.
— Тебе следовало держаться от меня… — У нее закружилась голова.
Обилее поддержала ее.
— Идем, я помогу тебе.
И они вместе пошли прочь.
Это должен был быть самый лучший день в ее жизни. Но теперь все разрушено. Королева напугала ее. Что она имела в виду, когда сказала, что решит ее судьбу и судьбу мальчика? Это слишком похоже на приговор. Может ли Эмерелль судить ее, не зная, что произошло ночью год назад? Кто мог зачать ребенка, если не Нурамон? Неужели к ней пришло другое дитя альвов, лишило ее воли и надругалось над ней во сне? Нороэлль посмотрела ребенку в глаза, и ей перехотелось думать об этом. Даже с такими бесформенными ушами он был красивым. Должно быть, королева ошиблась.
Впервые в жизни Нороэлль усомнилась в своей повелительнице. Эмерелль что-то скрыла. Она видела это по лицу королевы. На миг Нороэлль увидела на нем страх.
— Неужели Эмерелль отнимет у тебя ребенка? — без обиняков спросила Обилее.
Нороэлль в ужасе замерла.
— Что?
— Она напугала меня. Думаешь, она говорит правду?
Нороэлль погладила сына по щеке.
— Ты только посмотри на него! Неужели ты видишь что-то дурное в глазах этого ребенка?
Обилее не сумела сдержать улыбки.
— Нет. Он прекрасен и похож на тебя.
— Я сделаю все, что скажет королева. Только одного не допущу: чтобы этому ребенку причинили зло.
Обилее кивнула.
— Но как же ты назовешь его?
— Есть только одно имя, которое я могу дать ему. — Она нежно поцеловала малыша. — Нурамон! — прошептала эльфийка.
Покинутая долина
Нороэлль бежала с ребенком по лесу. Стояла ночь, тихий ветер гулял меж деревьев. Сын держал ее за мизинец. Он молчал, словно чувствовал присутствие воинов, которые были совсем рядом и искали их.
Вот! Молодой рыжеволосый эльфийский воин двигался прямо к ним. На нем была длинная кольчуга. Ветер трепал его серый плащ с капюшоном. Воин смотрел прямо на них. У него были красивые зеленые глаза. Он озадаченно хмурил лоб. Быть может, он чувствовал что-то, однако Нороэлль была уверена, что он не сумеет разглядеть ее сквозь слепящее заклинание. Наконец он двинулся дальше, однако лишь затем, чтобы резко повернуться, сделав всего лишь несколько шагов. Сейчас он был так близко, что мог коснуться ее, если бы вытянул руку. И тем не менее не видел. Он покачал головой и что-то пробормотал себе под нос. Затем пошел дальше.
Для Нороэлль было несложно скрыться от вооруженных эльфов. Она шла между ними, и никто ее не видел. Они могли быть хорошими воинами и даже следопытами, однако волшебниками они не были. И обмануть их было легко.
Когда Нороэлль встретилась с предводителем отряда, она остановилась и принялась изучать витязя. Как и остальные, он был одет в серый плащ с капюшоном, скрывавшим лицо, взгляду открывались лишь блестящие доспехи.
— Ты уверен, что правильно понял королеву? — спросил рыжеволосый воин. — Я просто не могу в это поверить.
Командир отряда стоял неподвижно и, казалось, ни на что не обращал внимания.
— Если бы ты видел ее гнев, то не задавал бы таких вопросов, — голос показался знакомым.
— Но почему она послала нас? Нороэлль — волшебница, каких поискать. А среди нас нет никого, кто мог бы перехитрить ее. Почему королева не дала нам в помощь волшебника?
— Наверное, потому, что не предполагала, что Нороэлль ей воспротивится. Пойдет против воли повелительницы, даже не зная, в чем заключается наша задача…
— Не знаю, смогу ли я выполнить это поручение.
— Об этом нужно было думать раньше, прежде чем клясться королеве.
— Но убить ребенка!
Нороэлль отпрянула. Она не хотела верить в то, что слышала только что своими ушами. Неужели она неправильно оценивала Эмерелль все эти годы? Она даже помыслить не могла о том, чтобы королева послала своих, чтобы убить беспомощного мальчика. Плен — вот самая крайняя мера, которая приходила в голову Нороэлль. Что же случилось, что Эмерелль отдает такие приказания? Или королева была такой всегда, а Нороэлль просто не замечала этого?
Королева не только отдала этот неслыханный приказ, но и потеряла веру в нее. Она могла бы подождать, пока Нороэлль явится вместе с ребенком в тронный зал. Так приказала волшебнице Эмерелль. И Нороэлль пришла бы, если бы королева не послала воинов в ее дом.
Одного не понимала Нороэлль: почему владычица послала только мечников? Слова командира не давали ответа. Ведь если Эмерелль не предполагала, что Нороэлль не подчинится приказу, то зачем тогда послала воинов? За этим что-то крылось. Что бы там ни было, Нороэлль знала, что нужно делать.
Никогда не отдаст она своего сына королеве и ее приспешникам. Она спрячет ребенка. Существует только одно место, где Эмерелль не сможет легко отыскать малыша: мир людей.
Нороэлль вышла из леса и медленно побрела по мягкому лугу. Она думала о Фародине и Нурамоне. С тех пор как они ушли год назад, чтобы настигнуть в мире людей бестию, жизнь ее совершенно изменилась. Один волк из всего отряда, раненый, вернулся ко двору королевы, молчаливый вестник жестокой судьбы. Вскоре после этого вернулись лошади ее возлюбленных.
Тогда Нороэлль вспомнила свой сон. Тела ее возлюбленных обнаружены не были. Те, кто искал, сообщили, что деревня сына человеческого Мандреда не тронута. Если бы она не видела сон о Нурамоне и не родила бы сына, то не поверила бы, что ее возлюбленные мертвы.
Нороэлль шла всю ночь, никем не замеченная. Когда утреннее солнце взошло над горами, она достигла одинокой долины. Она несла сына в сложенном накрест платке, крепко прижимая к себе. Все это время он вел себя спокойно и даже немного поспал.
— Ты хороший мальчик, — негромко сказала она, погладив малыша по голове.
Затем села на траву и дала ему грудь. Когда ребенок насытился, она легла рядом с ним и стала рассматривать сына. Расставание будет болезненным. Однако это была единственная возможность спасти его.
Нороэлль поднялась. Другой мир! Она перейдет границы. Хотя она знала о тропах альвов, пронизывающих три мира и связывавших их друг с другом, однако никогда еще не применяла своих познаний. Устойчивые врата, как те, через которые ушли ее возлюбленные, ей не подходили. Там Эмерелль наверняка давным-давно выставила стражу, и было бы слишком легко проследить путь, которым она пошла. В местах большой силы, как у каменного круга Атты Айкъярто, пересекались до семи невидимых троп, которые связывали друг с другом миры при помощи магических нитей. Если пройти через такие врата большой силы, то всегда попадешь в одно и то же место. Чем меньше троп альвов пересекутся, тем более непрочными будут врата в Другой мир. Если отважиться на переход через небольшую звезду альвов, то никто не сможет сказать, куда именно занесет путешественника в мире людей. А те, кто не обладал большой магической силой, могли стать жертвами времени. Нороэлль знала, что нужно быть осторожной, чтобы такое не произошло и с ней. Одна ошибка — и сделав шаг сквозь врата, можно потерять сразу сотню лет.
Кроме того, предстояло следить за тем, чтобы пойти по тропе, ведущей в мир людей. Расколотый мир ей не подходил, ибо он был не более чем руинами мира, останками поля битвы, где альвы сражались со своими врагами. Это безрадостное место между Альвенмарком и Другим миром состояло только из одиноких островков, окруженных пустотой. Сегодня эти островки были местами изгнания, а также местами жительства для отшельников и чудаков. В такую темницу относить своего сына она не хотела. И поэтому пришла в эту долину.
Нороэлль чувствовала звезду альвов, состоящую из двух пересекающихся троп. Она закрыла глаза и сосредоточилась на силе. «Если Эмерелль удастся проследить мой путь до этого места, то сделать то же самое в Другом мире будет невозможно», — подумала Нороэлль. Она могла пройти через эту звезду сотню раз, и каждый раз из этой сотни окажется в другой местности в мире людей, поскольку связь между мирами здесь слишком слаба. Дуб Фавнов рассказывал ей, что связь обрывается каждый удар сердца, чтобы затем снова соединиться где-то еще… По его мнению, это обстоятельство указывало на то, что структура пространства между миром людей и Альвенмарком давным-давно была потрясена настолько, что оба мира едва не отрывались друг от друга.
Нороэлль взглянула на солнце. Оно даст ей силу. Не магия воды, не магия ее озера, а магия света поможет ей открыть врата. Она подумала о свете, пронизывавшем ее озеро насквозь. Подумала о волшебстве, и превращение началось. Возврата не было.
Солнце все сжималось и сжималось. Нороэлль огляделась по сторонам. Все изменилось. Краски стали более тусклыми, все казалось грубым и нечетким. Деревья поблекли, их сменили новые призрачные силуэты. Весна стала зимой, осенний луг превратился в заснеженное поле. Горы уступили место пологим холмам. Вскоре не осталось ничего знакомого.
Так вот он каков, Другой мир!
Жуткое место. Нороэлль спросила себя, как воспринял эти земли Нурамон, придя сюда впервые. Наверняка был удивлен так же, как она сейчас.
Хотя была зима, но собственная магия дарила Нороэлль тепло. Она могла идти босиком по снегу, и ей не было холодно. Но сын ее скоро замерзнет здесь без тепла. И она стала искать людей.
По пути она не встретила ни единого зверя. Казалось, зима не оставляет здесь ни малейших признаков жизни. Она долго плутала по заснеженной пустыне, пока не обнаружила следы зайца. Их вид успокоил ее, она продолжила путь. Потому что там, где была жизнь, была и надежда для ее сына.
Она долго искала жилища и наконец увидела тонкую струйку дыма за гребнем холма. Она пошла прямо на нее и обнаружила дом, скромнее которого было сложно себе представить. По крайней мере, ей так показалось. Она вынуждена была признаться себе, что раньше никогда не видела человеческих домов. Он был крошечным, построен из дерева. Бревна покосились, крыша неровная…
Нороэлль медленно приблизилась к хижине. С каждым шагом она все больше опасалась того, что сейчас дверь откроется и выйдет человек. Она не знала, подействуют ли чары, которыми она скрыла себя, на людей. Нужно было быть готовой ко всему.
Оказавшись у двери, волшебница прислушалась: по деревянным доскам передвигали мебель. Кто-то пел что-то веселое чистым голосом. Звуки были чужими, но мелодия понравилась ей.
Нороэлль поцеловала сына и тихо прошептала:
— Нурамон… Надеюсь, я поступаю правильно. Это единственный шанс. Прощай, сын мой.
Она сняла с младенца заклинание невидимости и положила его на порог. Ребенок был спокоен, неотрывно глядел на нее огромными глазами.
И только когда Нороэлль отвернулась и сделала несколько шагов прочь, он расплакался. На глаза эльфийке навернулись слезы. Но нужно идти! Для его же блага.
Нороэлль спряталась за деревом. Ребенок плакал настолько душераздирающе, что на миг она даже подумала, чтобы забрать его и остаться в этом мире навсегда. Но королева найдет ее. Нороэлль знала, что ей придется творить заклинания, если она захочет выжить в мире людей. А каждое заклинание будет сотрясать тропы альвов. И приспешники королевы очень скоро обратят на нее внимание. Ее сын был слишком мал, чтобы воспользоваться той силой, которую ощущала в нем Нороэлль. А поскольку в мире людей для него не найдется учителя, то его дар, вероятно, никогда не проснется. И это оградит его от гнева королевы.
Из своего укрытия Нороэлль увидела, как открылась дверь, и кто-то вышел на крыльцо. То была человеческая женщина. Нороэлль с любопытством и страхом смотрела на женщину, которая может стать новой матерью для Нурамона. Хотя на женщине было много толстой одежды, но казалось, она даже обнаженной будет широкоплечей и широкобедрой. Нороэлль вспомнила о Мандреде. Очевидно, людям свойственна приземистость.
Лицо дочери человеческой выражало удивление, она недоверчиво огляделась по сторонам. Наверняка она спрашивала себя, кто мог положить ребенка под дверь ее дома и исчезнуть бесследно. Она в нерешительности склонилась над сыном Нороэлль. Лицо женщины казалось строгим. Нос картошкой, маленькие глаза. Однако, склонившись над ребенком, она улыбнулась, и стало заметно, как тепло ее сердца отразилось на ее лице. Дочь человеческая принялась утешать ребенка на языке, которого Нороэлль не знала. Однако слова звучали с такой любовью, что успокоили ребенка. Женщина еще раз оглянулась в поисках кого-нибудь, а затем вернулась в дом вместе с мальчиком.
Едва дверь закрылась, как Нороэлль побежала обратно к дому и прислушалась. Она хотела удостовериться, что действительно не ошиблась в женщине, хотя и понимала, что остаться надолго она не сможет.
Нороэлль услышала радостный голос женщины.
В доме был и мужчина. Похоже, он был не так сильно рад. В его голосе звучало сомнение. Однако, похоже, через некоторое время он изменил отношение. Пусть для ушей Нороэлль слова человеческого языка звучали грубо, у нее возникло ощущение, что ее ребенок здесь в безопасности. Теперь нужно было позаботиться о том, чтобы королева не нашла ее мальчика.
Она вернулась под защиту деревьев. Поначалу она собиралась вернуться к тому месту, откуда прибыла в Другой мир, но теперь передумала. Она хотела максимально усложнить королеве задачу. Она решила, что уйдет от покосившейся хижины на день и на ночь пути, а потом вернется в Альвенмарк при помощи своих солнечных чар. Там по тропам альвов она кратчайшим путем доберется до сердца страны и предстанет перед повелительницей.
Приговор королевы
Воины нашли Нороэлль у Дуба Фавнов. Она сдалась без каких-либо условий, однако где находится ребенок, не сказала.
Мечники отвели ее к замку. Во главе отряда двигался предводитель; то был Дийелон, воин, настолько верный, что готов был в любой миг принести себя в жертву. У него были необычайно широкие для эльфа плечи, которые не могли скрыть ни голубой плащ, ни длинные черные волосы. Когда ворота тронного зала распахнулись перед ними, Дийелон остановился. Перед ним стоял мастер Альвиас. Старый эльф не удостоил Нороэлль даже взглядом.
— Следуй за мной, — сказал он, обращаясь к Дийелону. — Остальных прошу ждать здесь.
Поведение Альвиаса не вызвало у Нороэлль ни малейшего удивления. Очевидно, к ней относятся как к врагу. И она осталась в дверном проеме. В зале собрались почти все придворные. Они хотели присутствовать при прибытии падшей волшебницы. Вплоть до рождения ребенка ее авторитет постоянно повышался, но теперь все закончилось одним махом. Только деревьям было наплевать на гнев королевы. Возле Дуба Фавнов у нее возникло чувство, что все события произошли слишком быстро, чтобы их можно было оценить правильно.
Нороэлль посмотрела на стены. Пенящимися каскадами обрушивалась вниз вода. Очевидно, королева хотела дать Нороэлль понять, какая сила ожидает ее в тронном зале. Но это было ни к чему. Нороэлль знала, что никто в Альвенмарке не сравнится с королевой.
— Мы нашли ее у Дуба Фавнов, — услышала она голос воина. — Она не захотела сообщить нам, где находится ребенок.
Вода на стенах замерла, в зале воцарилась ужасающая тишина.
— Волшебница Нороэлль вернулась, — голос королевы звучал тихо, но она отчетливо слышала его через зал. — Даже не подозревая, какое зло навлекла на всех нас. Назови мне причину, по которой я должна впустить тебя в свой тронный зал, Нороэлль!
— Чтобы снова изгнать меня из него после вынесения приговора.
— В таком случае ты понимаешь, какой ужас сотворила?
— Да. Я не подчинилась тебе. А так не должен поступать никто из тех, кто находится под твоей опекой. Однако я здесь не только затем, чтобы выслушать приговор, но и для того, чтобы предъявить обвинение.
По залу прошел шепот. Никто в Альвенмарке никогда не бросал вызов королеве при всем дворе. Но Нороэлль не собиралась молчать о том, что собиралась сделать с ребенком Эмерелль. Ее удивляло, что королева назначила встречу при полном собрании. Таким образом могло открыться все.
— Так предстань же пред троном Альвенмарка, если осмелишься.
Нороэлль помедлила, однако прошла через ворота и направилась к королеве. На этот раз взгляды тех, мимо кого она проходила, были совершенно равнодушны.
Она склонилась перед Эмерелль, бросила быстрый взгляд в сторону. Рядом с мастером Альвиасом стояла Обилее. На лице подруги было написано отчаяние, она была готова вот-вот разрыдаться.
— Прежде чем я решу твою судьбу, я выслушаю то, что ты мне скажешь, — произнесла королева ледяным тоном. — Ты сказала, что хочешь предъявить кому-то обвинение. О ком идет речь?
Конечно же, об Эмерелль! Но Нороэлль не могла отважиться на прямое обвинение королевы перед лицом всего двора.
— Я обвиняю Дийелона, — вместо этого сказала она. — Три дня назад он пришел в мой дом, чтобы убить моего сына.
Нороэлль увидела, как замер воин. Она знала, что он действовал по приказанию королевы, и ей было интересно, насколько далеко простирается его верность.
Королева бросила на Дийелона короткий взгляд, затем снова посмотрела на Нороэлль, словно хотела всего лишь удостовериться в том, что воин еще здесь.
— И что же, ему это удалось?
— Нет.
— И как я должна поступить в этом случае, Нороэлль? Посоветуй мне.
— Мне не нужно извинений, не хочу я и наказания Дийелона. Я просто хочу знать, почему он хотел лишить жизни моего ребенка.
— Что ж, Нороэлль, верность Дийелона не позволит ему ответить, поэтому я скажу вместо него: он действовал по моему приказанию. — Придворные зашептались. — Однако полагаю, этого ответа тебе будет недостаточно, не так ли? Ты спрашиваешь себя, как я, ваша королева, могла приказать убить дитя альвов.
— Именно так.
— А если бы это было не дитя альвов, а…
Нороэлль перебила королеву.
— Это мой сын, ребенок эльфийки! А значит, он происходит от альвов.
Все присутствующие в зале были возмущены. Воин Пельверик громко воскликнул:
— Как ты смеешь! — И вызвал этим всеобщее одобрение.
Но Эмерелль сохраняла спокойствие. Она подняла руку, воцарилось молчание.
— Нороэлль, если ты — вода, то отец этого ребенка — огонь.
Нороэлль поняла, к чему клонит королева. Внезапно ей стало страшно.
— Пожалуйста, скажи мне, кто отец ребенка. Неужели человек? — Ей вспомнились скругленные уши своего сына.
— Не бывало случаев связи людей и эльфов, Нороэлль. — Она поднялась. — Слушайте, что я скажу! Все не так, как было когда-то. Той ночью, когда был зачат ребенок Нороэлль, что-то пришло в движение, что-то, что мы должны остановить во что бы то ни стало. Столько лет мы жили в безопасности, несмотря на то, что приходилось сражаться с троллями и драконами. Я помню дни, когда мир, расположенный между нашим миром и миром людей, еще процветал. Мне ведома самая смертоносная из всех опасностей. Я никогда не забуду, что позволили мне увидеть уходящие альвы: я стала свидетельницей упадка Расколотого мира. Я видела последнюю битву против врагов наших предков, против
девантаров!
Нороэлль замерла. Никогда прежде не произносилось в этом зале имя старых врагов.
— Существо, которое должны были уничтожить твои возлюбленные, было девантаром, — сказала Эмерелль. — Когда волк вернулся с эльфийской охоты, мне стало ясно все, поскольку истерзанное существо еще несло на себе запах той беды, которую должны были победить давным-давно!
— Значит, девантар убил Фародина и Нурамона?
— Хотелось бы мне это знать. Однако ясно одно: он победил, потому что в ту ночь он пришел к тебе и зачал ребенка.
Слова королевы оглушили Нороэлль. Это невозможно! Ей снился Нурамон… И теперь оказывается, что это сновидение было порождением демона? Она оглянулась по сторонам и увидела отвращение и ужас на лицах окружающих. Воины, стоявшие за ее спиной, отпрянули. Даже Обилее побледнела.
Королева продолжала.
— Когда я увидела ребенка, то меня посетило мрачное предчувствие относительно того, кто его отец. — Она указала на серебряную чашу. — А когда я со своими сомнениями взглянула в воду, то мне открылся обман девантара. Тогда он вломился в сердце нашей страны, а мы и не заметили…
В зале становилось все более и более беспокойно. Дядя Нурамона воскликнул:
— А что, если этот демон все еще занимается здесь своими темными делишками?
Королева жестом успокоила его.
— Справедливый вопрос, Элемон. Однако заверяю тебя, что он был здесь только в ту ночь, а затем ушел в Другой мир.
— Но он может вернуться, — ответил Элемон.
— Он понимал, что я распознаю его, если он останется в Альвенмарке надолго. Теперь же, когда мне известно о нем, я сразу увижу его, как только он попытается еще раз проникнуть в наш мир. Нет, дети альвов, демон посеял свое семя. И его задача выполнена.
— Откуда он взялся? — спросил мастер Альвиас, редко открывавший рот. — Ведь говорили, что альвы уничтожили всех девантаров?
— Должно быть, он один уцелел.
— Что ты натворила! — крикнул Нороэлль Пельверик. — Как ты могла позволить этому демону соблазнить себя!
Королева сказала то, о чем думала сама Нороэлль.
— Потому что любовь ее была сильнее разума.
— Что я могу сделать? — негромким голосом спросила Нороэлль. — Если ты потребуешь, я отыщу девантара и сражусь с ним.
— Нет, Нороэлль, это не твоя забота. Просто скажи, где ребенок!
Нороэлль потупила взор. Она чувствовала, что неправильно выдать ребенка. Она не видела в новорожденном ничего демонического. Кроме того, она сама уже не смогла бы найти путь к своему сыну.
— Я не знаю, где он. Я отнесла его в Другой мир. И… я больше ничего не скажу.
— Но ведь это же ребенок демона, дитя девантара! Существа, которое, вероятно, уничтожило твоих возлюбленных.
— Быть может, я ошиблась во сне, но я ничего не видела с такой ясностью, как невинность этого ребенка. Я не допущу, чтобы с ним что-то произошло.
— Через какие ворота ты попала в Другой мир?
— В том месте, где пересекаются две тропы альвов. — Нороэлль знала, что в Альвенмарке таких множество.
— Скажи мне, где находится эта звезда альвов!
— Я сделаю это, если ты поклянешься мне всеми альвами, что моему ребенку ничего не угрожает!
Королева долго молчала, пристально глядя на Нороэлль.
— Такую клятву дать я не могу. Мы должны убить ребенка. Иначе нам грозит страшная опасность. Когда-нибудь этот ребенок научится колдовать. Слишком опасно оставлять его в живых. Ты мать, ты должна любить его, пусть даже это ребенок демона. Но подумай, какую цену придется заплатить Альвенмарку за твою любовь, если ты промолчишь.
Нороэлль колебалась.
— Если мой сын расстанется с жизнью, родится ли его душа снова?
— На этот вопрос я не знаю ответа. Ребенок этот ни девантар, ни эльф. Подумай об огне и воде! Может быть, что его душа потеряется между этими полюсами. Но может статься и так, что в смерти душа твоего сына разделится, и дитя альвов отделится от девантара. Только в этом случае дитя альвов родится снова.
Нороэлль была в отчаянии. Девантар! Она должна была испытывать отвращение, но не могла. Она не могла видеть в своем сыне дитя демона. Она зачала его в любви. Разве это плохо? Нет, мать чувствует душу своего ребенка. И она не видела зла в своем сыне. Тем не менее тому не было иных подтверждений, кроме ее слов, все остальное свидетельствовало не в ее пользу. Она знала, что приговор королевы может стоить ей жизни. Однако она была уверена в том, что родится заново. И поэтому сказала:
— Поскольку у моего ребенка может быть только одна жизнь, я не имею права обрекать его на смерть.
— Однако иногда приходится посылать на смерть того, кого любишь.
— Я могу принести в жертву свою жизнь или свою душу. Другим я распоряжаться не вправе.
— Быть может, однажды ты уже сделала это. Помнишь свои слова?
То, что ты прикажешь им, они сделают ради меня. Разве ты не была возлюбленной, госпожой Фародина и Нурамона? Может статься, что девантар убил их души. Быть может, однажды ты уже уничтожила то, что любила.
Нороэлль пришла в ярость.
— Ты Эмерелль, королева! И я благодарна тебе, что ты разоблачила того лжеца, который прокрался ко мне той ночью. Это внушает мне надежду на то, что Нурамон и Фародин еще живы. Нет никакой уверенности относительно судеб моих возлюбленных. Но даже если я послала их на смерть, то это случилось потому, что я не знала, насколько велика истинная опасность. А как я могла знать, если этого не знала даже сама королева? Но если я предам своего сына, то сознательно возьму на себя вину.
Похоже было, что ее слова не произвели большого впечатления на Эмерелль.
— Это твое последнее слово? — только и спросила она.
— Да,
это именно так.
— Ты унесла ребенка одна? Или тебе кто-то в этом помогал? — Она посмотрела на Обилее, и та задрожала от страха.
— Нет. Обилее знала только, что я хочу, чтобы с ребенком ничего не случилось.
Королева повернулась к Дийелону.
— Обилее каким-то образом мешала тебе, лгала?
— Нет, для этого она слишком сильно была напугана, — ответил воин, уставившись на Нороэлль холодными серыми глазами.
Королева повернулась к Нороэлль.
— В таком случае слушай мой приговор. — Она подняла руки, и внезапно вода снова хлынула из источников. — Ты, Нороэлль, несешь на себе груз тяжкой вины. Будучи сильной волшебницей, ты не сумела отличить своего возлюбленного от девантара. Когда дитя демона росло в тебе, ты не распознала его истинную сущность. Твоя любовь к сыну настолько велика, что ты готова принести ради нее в жертву народы Альвенмарка. И узнав истину, ты ставишь жизнь своего ребенка превыше всего. Пусть я понимаю тебя как женщина, но я принимаю решение как королева. Ты предала Альвенмарк и вынуждаешь меня наказать тебя. Тебе придется пережить не смерть с перспективой последующего возрождения, а изгнание. Но уйдешь ты не в дальние земли, не в Другой мир. Твоим наказанием будет вечное заточение на одном из островков Расколотого мира. Врата в это место не в Альвенмарке, и никто не найдет к тебе пути.
Сердце Нороэлль сжалось от страха. Это было самым ужасным наказанием, которое только можно было придумать для потомка альвов. Она обернулась к придворным, однако на лицах их обнаружила только отвращение и гнев. Затем вспомнила о сыне, и его улыбка дала ей силы пройти по тропе, избранной для нее судьбой, до конца.
— Ты будешь жить там вечно. Если наложишь на себя руки, то не родишься снова, — бесцветным голосом провозгласила Эмерелль, — ибо твоя душа тоже не сможет покинуть место заточения.
Нороэлль понимала, что это значит. Она никогда не уйдет в лунный свет. Дитя альвов никогда не сможет выполнить свое предназначение в таком месте.
— Принимаешь ли ты приговор? — спросила Эмерелль.
— Принимаю.
— У тебя есть последнее желание, — объявила королева.
У Нороэлль было много желаний, но ни одно из них она не могла высказать. Ей хотелось, чтобы ничего этого не было. Ей хотелось, чтобы ее возлюбленные были здесь, могли спасти ее и уйти вместе с ней в место, где никто их не найдет. Но то были только мечты.
Нороэлль взглянула на Обилее. Девушка еще так молода. Дружба с изгнанницей наверняка повредит ей.
— Я хотела бы только одного, — наконец сказала она. — Не переноси мой позор на Обилее. Она не виновата, и у нее большое будущее. Прими ее в свою свиту. Пусть она выступает здесь от имени Альвемера. Будучи уверенной в том, что это желание исполнится, я спокойно уйду в бесконечность.
Черты лица Эмерелль изменились, глаза ее заблестели. Неприступная холодность исчезла с ее лица.
— Я исполню это желание. Используй этот день для того, чтобы попрощаться. Сегодня ночью я приду к твоему озеру. И мы уйдем.
— Благодарю, моя королева.
— А теперь иди!
— Без воинов?
— Да, Нороэлль. Бери Обилее и проведи этот последний день так, как тебе того хочется.
Обилее подошла к Нороэлль и обняла ее. И они бок о бок прошли мимо придворных к выходу. Нороэлль знала, что никогда не вернется в этот зал. С каждым шагом она прощалась. Взгляд ее купался в море лиц, знакомых и незнакомых. Даже у тех, кто при ее появлении испытывал к ней только презрение, теперь на лицах читалось сострадание.
Прощание с Альвенмарком
Нороэлль взяла три волшебных камня, все эти годы лежавших на дне озера, и вернулась к Обилее. Молодая эльфийка сидела на берегу, вода омывала ее обнаженные ступни. Нороэлль положила все три камня на плоский обломок скалы рядом с Обилее. Затем вытерлась и надела зеленое платье. Это было то самое платье, в котором она прощалась со своими возлюбленными.
Казалось, Обилее рада видеть свое произведение на подруге. Она посмотрела на сверкающие волшебные камни.
— Они прекрасны.
Нороэлль выбрала бриллиант, альмадин и изумруд.
— Бриллиант — для тебя.
— Для меня? Но ты же сказала, что я должна отдать их…
— Да. Но их три. Этот один принадлежит тебе. Возьми его!
У Нороэлль было мало времени, чтобы научить Обилее тайнам волшебства. Камень сослужит ученице хорошую службу. Он словно создан для нее.
Обилее направила кристалл на слабый свет уходящего дня.
— Я сделаю из него подвеску. Или он потеряет из-за этого свою силу?
— Нет, не потеряет.
— О, Нороэлль. Даже не знаю, как я буду без тебя.
— Ты справишься. А Дуб Фавнов поможет. Она научит тому, чему научила когда-то меня. Олловейн наставит тебя в бою с мечом, поскольку ты — наследница Данее. — Нороэлль подготовила все, что смогла. У ее подруги все должно получиться.
Обо всем остальном она тоже подумала. Собрала в котомку некоторые вещи. Много ей не понадобится. Для своей семьи в Альвемере она подобрала слова, которые передаст лично Обилее.
— Ты все запомнила, что я тебе сказала? — спросила Нороэлль молодую эльфийку.
— Да, я никогда не забуду твои слова. Я запомнила даже твои жесты и тон твоего голоса. Все будет так, словно говоришь ты сама.
— Это хорошо, Обилее, — Нороэлль взглянула на заходящее солнце. — Скоро придет королева. И у нее будет камень альвов.
— Правда?
— Да, ей нужна сила для того, чтобы создать барьер. В противном случае я легко могу покинуть то место.
Обилее опустила голову.
— Я пойду с тобой, куда бы ты ни отправилась!
— Зачем тебе дан разум, Обилее? Меня изгоняют навеки. Не бросайся своей жизнью!
— Но тогда ты, по меньшей мере, не будешь одна.
— Это правда. Но тогда я буду плакать не потому, что одна, а из-за тебя. — Нороэлль отступила на шаг. Отчаяние, написанное на лице Обилее, тронуло ее. — Королева никогда не допустит, чтобы кто-то отправился в изгнание вместе со мной.
— Я могла бы попросить ее об этом.
— Да пойми же… Мысль о том, что ты здесь, будет утешать меня. Когда ты будешь вспоминать меня, то наверняка будешь отчаиваться, однако просто представляй, что я принимаю участие во всем, что ты делаешь.
— Даже если я останусь, печаль, словно удушающий саван, накроет всю мою жизнь!
— В такие минуты приходи сюда. Здесь я провела время, которое для меня дороже всего. Я пробудила магию источника и положила в озеро волшебные камни. Здесь я была счастлива с Фародином и Нурамоном. И тебя мне тоже представили именно здесь.
— И здесь ты зачала ребенка, — сказала Обилее и огорченно поглядела на воду.
— Это правда. Но я не вспоминаю об этом ни с гневом, ни с грустью. Я люблю своего сына, и пусть даже он — именно тот, кого в нем видит королева. И за это я должна заплатить. Но ты… ты можешь учиться на моих ошибках.
Внезапно Нороэлль услышала шаги. Она обернулась и поднялась, когда узнала в сумерках хрупкую фигуру.
На Эмерелль было просторное голубое платье, вышитое серебряными и золотыми нитями. Нороэлль это платье было незнакомо, а ведь она видела многие наряды королевы. По шелку бежали старинные руны. В левой руке у Эмерелль были песочные часы, правая была сжата в кулак.
Теперь она поняла, какие чары сплетет Эмерелль, чтобы исключить возможность проникновения в темницу Нороэлль. После того как Эмерелль отведет ее в незнакомое место, она разобьет песочные часы о тропу альвов, чтобы ветры развеяли песчинки. Никто не сможет собрать их вместе и восстановить часы. Барьер будет вечным.
Эмерелль показала ей то, что прятала в правой руке. То был грубый камень с пятью линиями. В нем пробудилось красное свечение. Так вот каков королевский камень альвов! Нороэлль часто хотелось хоть одним глазком увидеть его. Но она никогда не думала, что это случится при таких обстоятельствах.
Нороэлль чувствовала силу в камне. Однако его истинная мощь была скрыта. Не знавший его тайны наверняка принял бы его за обычный волшебный камень, как те, что лежали в ее озере. Однако на самом деле этот камень обладал силой, о которой Нороэлль не смела даже помыслить. Говорили, что весь Альвенмарк обязан своей силой одному этому камню. С ним можно было открывать и закрывать врата, создавать и уничтожать тропы альвов. И с его помощью будет возведен непреодолимый барьер у места ее заточения. Камень альвов станет стеной, а песок из песочных часов — замком от ее темницы.
Нороэлль повернулась к Обилее и обняла ее.
— Ты мне как сестра. — Она услышала, что подруга расплакалась. Эльфийке и самой с трудом удавалось сдерживать слезы. На прощание она поцеловала Обилее в лоб. — Прощай!
— Прощай, вспоминай обо мне почаще!
— Обязательно. — Она уже не могла сдерживать слезы.
Дрожащими руками взяла котомку и предстала перед королевой.
Эмерелль долго смотрела на нее, словно желая прочесть в глазах Нороэлль, верный ли приговор выбрала. И казалась при этом настолько исполненной достоинства, что все сомнения, когда-либо испытанные Нороэлль в отношении королевы, улетучились. Затем Эмерелль отвернулась и пошла прочь.
Нороэлль еще раз оглянулась на Обилее. Молодой эльфийке наверняка придется нелегко. Но она найдет свое предназначение, в этом Нороэлль была уверена. Невольно вспомнились Фародин и Нурамон. Она сказала Обилее все, что ей нужно было знать, если ее возлюбленные когда-либо вернутся. Чувства, испытанные в тот миг, когда уходил отряд эльфийской охоты, не обманули ее: она никогда не увидит своих любимых.
Она шла за королевой, не испытывая к той неприязни. Эмерелль повелительница, и так будет всегда. Целый день волшебница задавалась вопросом, как поступила бы, если бы речь шла не о ее сыне. И должна была признаться себе, что поддержала бы решение королевы. Но поскольку она была матерью, то предпочитала кануть в вечность, чем повредить родному существу. И поэтому должна была теперь покинуть этот мир. Эльфийка не может изменить свою судьбу. Нороэлль оглянулась. Пока жива ее душа, дети альвов будут помнить волшебницу Нороэлль.
Сага о Мандреде Торгридсоне, о Сванлайбе и о том, что нашел он в долине Лута
Мужчину звали Сванлайб, сын Храфина из Тарбора. Ему было всего двадцать зим, и силой он обладал медвежьей. У него были лучшие корабли на фьорде, он делал для своих соседей изваяния Ткача Судеб. И тут как-то пришел старый Хвальдред, сын Хельдреда, и рассказал ему историю о Железнобородых Лута, которые стояли по ту сторону Фирнстайна, высоко в горах, и указывали путь к пещере Ткача Судеб. А еще Хвальдред рассказал ему, что кто-то осквернил Железнобородых Лута. Пещера осквернена, говорили мудрецы. Никто больше не сможет приносить там жертвы Ткачу.
Тут рассердился Сванлайб и сказал:
— Я поеду в Фирнстайн, поднимусь в горы и первым отомщу за это святотатство. — И он вырезал из ствола дуба новое изваяние Ткача Судеб. И все в Тарборе принесли жертву Луту, чтобы у деревянного Ткача была железная борода.
Сванлайб собрал вещи, отправился в Фирнстайн, неся идол Лута на своей спине. Он шел по снегу и льду. И увидел он Железнобородых, и принес им жертвы, как того требовал обычай. Он шел по пути, который указывали Железнобородые, и добрался до пещеры Лута. И обнаружил ее запечатанной дыханием Фирна. Тут разозлился он, поднял над головой Железнобородого, которого сделал сам. И Лут разбил стену зимы, хотя это не могли совершить руки героев.
Сванлайб ждал; он не отваживался войти в пещеру. И тут услышал голоса и шаги. Вперед вышел сын Торгрида. Он был молод, волосы его были рыжими. По сторонам от него шли двое детей альвов. То были эльфы из Альвенмарка.
И спросил Сванлайб, кто это выходит из пещеры. Он не узнал сына Торгрида. А тот сказал:
— Я Мандред Айкъярто, сын Торгрида и Рагнильды!
Сванлайб удивился, ибо много говорили о Мандреде Торгридсоне и о человеке-кабане, на которого тот охотился, а также об исчезновении охотников и того, за кем они охотились. Говорили, что Мандред поймал кабана и провалился вместе с ним в расселину на леднике. И все ради того, чтобы спасти свою деревню.
Тут спросил Сванлайб могучего Мандреда, что произошло. И Мандред сообщил своему избавителю о смерти человека, который был кабаном. И поблагодарил его за то, что силой Лута разбил лед кабана. По поводу же эльфов сказал, что они помогали ему. Звали их Фаредред и Нуредред. Они были братья и эльфийские князья, которые состояли на службе у Мандреда.
Сын Торгрида взял Железнобородого, которого принес Сванлайб и которым разбил стену, и поставил его на место, где находились сожженные останки оскверненного Железнобородого. В честь Лута Мандред положил голову кабана к ногам идола.
То, что произошло в пещере, осталось скрыто от Сванлайба и известно стало гораздо позднее. Там Мандред говорил с Лутом, и эльфы были тому свидетелями. Ткач Судеб открыл сыну Торгрида его предназначение. И с того дня не властно было время над Мандредом. Однако Лут не сказал ему, какую цену он должен заплатить за это. И Мандред вместе со Сванлайбом и братьями-эльфами вернулись обратно в Фирнстайн.
По рассказу скальда Хролауга,
том 2 храмовой библиотеки Фирнстайна, с. 16–18
Цена слова
Весеннее небо было настолько ярко-голубым, что у Мандреда на глаза выступили слезы, когда он посмотрел наверх. Наконец-то он снова свободен! Было трудно сказать, сколько они пробыли в пещере. Однако могло статься, что прошло всего несколько дней. Впрочем, дело явно не обошлось без колдовства, потому что иначе как объяснить то, что они вошли в пещеру зимой, а вышли из нее весной?
Мандред проследил взглядом за орлом, который, величественно расправив крылья, описывал над ледником широкие круги.
Здесь, высоко в горах, зима никогда не заканчивалась. И тем не менее солнце грело лицо, когда они спускались к фьорду по покрывшемуся талой коркой снегу.
Его спутники молчали. Утром они похоронили Ванну и мертвого волка в небольшой пещере в стороне от долины Лута. Эльфы молча предавались своим мыслям. А Сванлайб… В лодочнике было что-то странное. Конечно, отчасти его поведение можно было объяснить почтительностью, которую он определено испытывал по отношению к эльфам. Какому же смертному дано встретить живых героев из саг? Но было в поведении Сванлайба и что-то еще. Что-то настороженное. Мандред чувствовал, что тот в буквальном смысле сверлит взглядом его спину. Сванлайб задавал ему какие-то странные вопросы. Похоже, лодочник знал его.
Мандред довольно усмехнулся. Неудивительно! В конце концов, он зарубил семерых человек по поручению короля, он заманил неодолимого человека-кабана высоко в горы и пронзил его кабаньим копьем. Он посмотрел на сломанное древко оружия, которое держал в правой руке. Тяжелый окровавленный мешок свисал с длинного лезвия. Он отрезал кусок шкуры бестии. В ней была печень девантара. «Я сдержу свое слово», — мрачно подумал Мандред.
Три дня длился спуск с гор к фьорду. То были дни, когда каждый шаг все больше приближал путников к весне. Свежая яркая зелень украшала ветви дубов. Запах лесов был почти одурманивающим, хотя ночи были по-прежнему еще очень холодны. Сванлайб забрасывал Фародина и Нурамона бесчисленным множеством вопросов. Мандред радовался, что лодочник не донимает своей болтовней его. И тем не менее тот не сводил с него взгляда. Когда Сванлайб думал, что Мандред не замечает этого, он пристально следил за ним. «Если бы этот парень не вытащил нас из пещеры, то давно бы познакомился с моими кулаками», — думал иногда Мандред.
Когда они наконец покинули леса и от Фирнстайна их отделяло только высокогорное пастбище, Мандред побежал. Его сердце стучало, словно барабан, когда он достиг края и смог увидеть фьорд и свою деревню. Далеко вверху располагался утес с кругом камней. Там он принесет жертву богам! Но только после того, как обнимет Фрейю…
И своего сына! В пещере Лута он снился ему. Он был молодым человеком в длинной кольчуге. Мечник, имя которого знали все во Фьордландии. Мандред улыбнулся. По поводу меча это наверняка ошибка. Истинный воин сражается секирой! Уж этому своего сына он точно научит!
Мандред удивился тому, как прилежно поработали в деревне. Построили три новых длинных дома, и причал выступал немного дальше во фьорд. И маленьких домиков стало больше дюжины. Палисад снесли и заменили гораздо более широким земляным рвом.
Должно быть, зимой в деревню пришли несколько новых семей. Может, голод согнал их с насиженных мест. Мандред крепче сжал древко кабаньего копья. Вероятно, придется сражаться. Ярла здесь выбирали не по крови. Этот титул нужно было заслужить, и в деревне всегда было несколько горячих голов, которые хотели оспорить у него титул. Мандред посмотрел на своих спутников, которые тем временем пересекли пастбище. Если с ним вернутся два эльфа, то некоторые, пожалуй, и призадумаются, стоит ли затевать с ним ссору. Нурамон и Фародин должны остаться с ним хотя бы на одну ночь. Обоих эльфов должны увидеть как можно больше людей. И история об охоте на человека-кабана сама по себе до конца лета облетит самые отдаленные уголки Фьордландии.
Нурамон с тоской поглядел на каменный круг наверху. Но Мандред сказал:
— Будьте моими гостями на одну ночь, друзья, давайте выпьем у моего очага в память о наших друзьях. — Он помедлил, а затем продолжил: — Вы окажете мне большую услугу. Я хотел бы, чтобы все мужчины и женщины деревни увидели вас.
Оба эльфа переглянулись. Кивнул Фародин. И они вместе начали спуск к фьорду.
С тех пор как Мандред снова увидел деревню, его охватило беспокойство, которое просто-напросто не отпускало его. Приходила ли уже Эмерелль? Нет, этого не могло быть! Один год, так она сказала. У него еще есть время. Он найдет способ спасти первенца.
Деревня… Что-то не так было с Фирнстайном. Он вырос слишком быстро. Хотя они всегда запасались как следует, провианта постоянно не хватало, чтобы прокормить стольких мужчин. А крыши новых домов… Их дерево потемнело, с карнизов свисали белые полотна чаячьего помета. Деревянные кровли выглядели так, словно уже видели приход и уход не одной зимы.
Мандреду вспомнились сны в пещере Лута. Они были мрачны, наполнены звоном оружия. Он встречался с троллями и могущественными воинами, а под конец видел себя стоящим под роскошным белым знаменем, на котором был изображен в качестве герба большой зеленый дуб. Люди, которые шли за ним, были странно одеты. На них были доспехи, состоявшие полностью из стальных пластин, а лица их были скрыты за тяжелыми шлемами. Они напоминали Мандреду стену из стали. Даже лошади были одеты в сталь. На Мандреде тоже был такой доспех. Воин улыбнулся и попытался отогнать мрачные мысли. Доспехи точно были добрым предзнаменованием! Когда-нибудь он будет очень богат, если сможет позволить себе столько стали. Значит, будущее сулит добро. И скоро он обнимет Фрейю.
Фьорд был здесь шире сотни шагов. Кто-то на причале заметил их и помахал рукой. Потом подготовили одну из кожаных лодок, на которых выезжали в море рыбаки. Двое мужчин гребли, ведя лодку через фьорд, но на некотором расстоянии от берега остановились. Ни одного из них Мандред раньше не видел.
— Кто вы? И что вам нужно в Фирнстайне? — недоверчиво крикнул младший.
Мандред был готов к тому, что фьордландцев напугают эльфы. Высокие, хорошо вооруженные, они совсем не походили на обычных путешественников. Но то, что они даже не люди, с первого взгляда не заметно.
— Здесь стоит Мандред Торгридсон, а это мои спутники, Нурамон, Фародин и Сванлайб Храфинсон.
— Ты взял себе имя мертвого, Мандред! — разнеслось над водой. — Если это шутка, то Фирнстайн — не лучшее место для подобных шуток!
Мандред громко расхохотался.
— Не бестия убила Мандреда, я заколол человека-кабана. — Он поднял над головой кабанье копье, чтобы хорошо было видно привязанный к нему мешок. — А вот мой трофей. Должно быть, вы двое новенькие! Приведите Хрольфа Чернозуба или старого Олава. Они хорошо знают меня. Или приведите сюда Фрейю, мою жену. Она разобьет вам головы большим черпаком, если вы заставите меня здесь долго стоять.
Мужчины коротко посовещались, потом пригнали кожаную лодку к берегу. Оба они смотрели на него странно.
— Ты действительно Мандред Торгридсон, — благоговейно произнес старший из двоих. — Я узнаю тебя, пусть ты и не постарел ни на день с того момента, как я видел тебя в последний раз.
Мандред пристально взглянул на собеседника; он никогда прежде не видел его.
— Кто ты?
— Я — Эрек Рагнарсон.
Мандред нахмурил лоб. Он знал ребенка с таким именем. Дерзкого рыжеволосого сорванца. Сына своего друга Рагнара, которого задрал человек-кабан.
— Перевезите нас, — решил вмешаться в разговор Сванлайб. — И давайте поговорим за кружкой мета. У меня не горло, а русло пересохшего ручья, и здесь не лучшее место принимать усталых путников. По крайней мере, меня-то вы помните, правда? Я был в деревне всего пару дней тому назад.
Старший из рыбаков кивнул. Затем подал им знак садиться в лодку. Когда Нурамон и Фародин сели, Мандред заметил, что Эрек украдкой осенил себя ограждающим знаком. Догадался, кто они такие? Через фьорд переезжали в полном молчании. Эрек то и дело оборачивался через плечо. Один раз Мандреду показалось, что он хочет что-то сказать. А затем покачал головой и снова отвернулся.
Когда они привязали лодку к причалу, уже смеркалось. Из-под крыш домов сочился дым. Пахло жареным мясом и свежим хлебом. У Мандреда потекли слюнки. Наконец-то он снова по-настоящему поест! Жаркое и мет вместо шелковицы и родниковой воды!
Мандред уверенно зашагал по причалу. Ему казалось, что в животе у него поселилась большая, отчаянно машущая крыльями чайка. Оставалось надеяться, что он сможет сдержать слезы, когда появится Фрейя.
Выход с причала преградила большая собака. Она угрожающе зарычала. Со стороны деревни прибежала еще одна. Показались мужчины с копьями.
Мандред развязал висевший на кабаньем копье мешок и швырнул собакам окровавленный кусок плоти.
— Вот, мои хорошие. Я вам кое-что принес. — Затем поднял взгляд.
Ни одного из мужчин ярл не знал.
— Мандред Торгридсон вернулся, — торжественным голосом произнес старый рыбак. — То была долгая охота. — И он величественным жестом отогнал в сторону вооруженных жителей деревни. — Дайте пройти ярлу Мандреду.
«Хороший мужик», — подумал про себя Мандред. Он и не знал этого фирнстайнца, но с этим Эреком можно иметь дело.
Фрейя не пришла, и это несколько удивило ярла. Но у нее наверняка какая-то срочная работа. Когда она печет хлеб или готовит, ее никто не в силах оторвать от печи.
Его дом хорошо пережил зиму. Вот только кто-то заменил две резные конские головы на кабаньи.
Мандред открыл тяжелую дубовую дверь, откинул в сторону шерстяной полог и жестом пригласил своих товарищей войти. В зале без окон царил полумрак. В длинной жаровне, стоявшей посреди комнаты, мерцали угли. Молодая женщина поворачивала вертел, на который был насажен гусь. Она удивленно подняла голову.
— Мандред Торгридсон вернулся, — провозгласил Эрек, протиснувшийся в дверь за спинами Фародина и Нурамона.
— Постыдись, Эрек, напился еще до захода солнца, — язвительно ответила женщина. — И забирай своих собутыльников. Для них нет места в моем зале.
Мандред удивленно огляделся по сторонам. Фрейи нигде не было.
— Где моя жена?
Рыбак понурился.
— Принеси нам мету, Гунхильда, — прошипел он тоном, не терпящим возражений. — А потом созови стариков. Приведи хромого Беорна, и Гудрун, и Снорри. И принеси всем мету, проклятье! Об этом дне станут говорить наши правнуки!
Мандред бросился вдоль стены, где были устроены спальные ниши. Там Фрейи тоже не было. Рядом с ее постелью с потолка свисала колыбелька, которую он вырезал в начале зимы. Она была пуста.
— Сядь, ярл. — Рыбак осторожно взял его под руку и повел к жаровне.
Мандред опустился на одну из скамей, широко расставив ноги. Что здесь творится? У него закружилась голова.
— Ты помнишь, как когда-то подарил маленькому Эреку Рагнарсону старый нож и полдня показывал, как разделывать зайца? — Рыбак запинался. Глаза его влажно блестели.
Гунхильда поставила между ними на лавку кружку мета и положила ароматный каравай хлеба. Мандред оторвал кусок и набил себе рот. Еще теплый. Затем сделал глубокий глоток мета.
— Ты помнишь? — настаивал старый рыбак.
Мандред кивнул.
— Да, а что?
— Тот мальчик… Это… Это был я, ярл.
Мандред поставил кружку.
— Мы все считали тебя мертвым, — затараторил Эрек. — Мы нашли их… моего отца и других. Только тебя не нашли… И чудовища тоже. Много историй рассказывают о том, что случилось той зимой… Некоторые полагают, что ты заманил человека-кабана на лед и вместе с ним рухнул в холодные глубины фьорда. Другие думали, что ты ушел в горы. А еще говорили, что Лут в скорби своей завесил свою пещеру ледяным пологом. Фрейя никогда не верила в то, что ты мертв. Всю следующую весну она то и дело гоняла мужчин искать тебя. И с ними ходила, пока не родился ребенок. Крепкий мальчик. Он дал ей мир. Его звали Олейф.
Мандред глубоко вздохнул. Прошло время, это он понимал. Была весна, хотя должна была быть зима. В пещере всегда было светло. Только таившийся за льдом свет мерцал и временами пропадал. Он заставил себя успокоиться.
— Где моя жена? И мой сын… — Воин поднял глаза. В зале появились мужчины с копьями и уставились на него. В низкий дверной проем входило все больше и больше чужаков. Только Нурамон и Фародин избегали его взгляда. А еще Сванлайб. Что знают они такого, что остается скрытым от него?
Эрек положил руку ему на плечо.
— Мандред, я — тот самый мальчик, которому ты подарил нож. Ты пропадал тридцать зим. Ты помнишь… Когда я был еще маленьким, едва научившимся ходить, на меня напал один из псов Торклайфа. — Эрек закатал левый рукав своей грубой рубахи. Предплечье было все покрыто глубокими шрамами. — Я — тот самый мальчик. А теперь ты мне скажи, почему ты не старик, Мандред. Ты был старше меня больше, чем вдвое. И тем не менее я не вижу седины в твоей бороде и усталости в глазах. — Он указал на дверь длинного дома. — Ты все тот же мужчина, который почти тридцать лет назад покинул этот дом, чтобы отправиться на охоту за человеком-кабаном. Таков дар, за который ты откупился своим сыном?
Холодная ярость захлестнула воина.
— Что ты такое говоришь? Что с моим сыном? — Он вскочил, опрокинув при этом кружку мета со скамьи. Зеваки отпрянули. Правая рука Фародина легла на рукоять меча. Он внимательно смотрел на копьеносцев.
— Что сталось с Фрейей и моим сыном? — закричал Мандред, и голос его сорвался. — Что здесь происходит? Деревня заколдована? Почему вы все так изменились?
— Это ты изменился, Мандред Торгридсон, — принялась браниться какая-то старуха. — Не смотри на меня так! Прежде чем выбрать Фрейю, ты часто сажал на колени меня. Это я, Гудрун.
Мандред уставился в изборожденное морщинами лицо.
— Гудрун? — Когда-то она была прекрасной, как летний день. Возможно ли это? Эти глаза… Да, это она.
— Зима, пришедшая после той, когда появилось чудовище, выдалась еще более суровой. Фьорд замерз, и в одну из ночей пришли они. Сначала мы услышали только звуки их рогов вдалеке, увидели цепочку огней. Всадники. Сотни! Они пришли со стороны Январского утеса на другой стороне фьорда. От круга камней. Их лошади шли по льду. Никто из тех, кто видел это, никогда не забудет. Словно духи были они, и тем не менее живые. В небе сверкало колдовское сияние, окутывая деревню зеленым светом. Подковы их коней едва взрыхляли снег. И, несмотря ни на что, они были из плоти и крови, холодная королева эльфов Эмергрид и ее придворные. Они были прекрасны и ужасны одновременно, ибо глаза их отражали их холодные сердца. На самом роскошном скакуне ехала хрупкая женщина, одетая в платье, подобное крыльям бабочек. Несмотря на сильный мороз, она, казалось, совершенно не чувствует холода. Рядом с ней ехал человек, полностью одетый в черное, и воин в белом плаще. Ее сопровождали сокольничьи и лютнисты, воины в сверкающих доспехах и женщины, одетые, словно на летнем празднике. И волки ростом с высокогорных коней. Они остановились перед твоим домом, Мандред. Перед этим залом!
В жаровне треснула щепка, искры взметнулись к почерневшей от копоти крыше, когда Гудрун продолжила свой рассказ.
— Твоя жена открыла дверь королеве Эмергрид. Фрейя приняла ее метом и хлебом, как того требует обычай гостеприимства. Но эльфийская королева не приняла ничего. Она только потребовала залог, который ты пообещал ей. Твоего сына! Цену за то, что эта деревня не погибла и чудовище покинуло наши края.
Мандред закрыл лицо руками. Она пришла! Как он мог дать ей это обещание!
— Что… что с Фрейей? — беспомощно пролепетал он. — Она…
— Вместе с твоим сыном эльфы забрали у нее волю к жизни. Она кричала, молила о милости для ребенка. Предлагала взамен свою жизнь, но королева Эмергрид была непреклонна. Фрейя босиком бежала по снегу, последовала за эльфами наверх, к Январскому утесу. Там мы нашли ее на следующее утро, в центре круга камней. Она рвала на себе одежды, и плакала, и плакала… Мы привели ее обратно в деревню, но Фрейя не захотела больше жить с нами под одной крышей. Она поднялась на могильный холм твоего деда и там призывала отомстить мрачных духов ночи. Все больше и больше мутился ее рассудок. Она всегда ходила со свертком тряпок в руках, который баюкала, словно ребенка. Мы приносили ей еду, ярл. Мы испробовали все… В первое весеннее утро после равноденствия мы нашли ее на могильном холме твоего деда. Она умерла с улыбкой на устах. Мы похоронили ее в холме в тот же день. На ее могиле стоит белый камень.
Мандреду показалось, что сердце его перестало биться. Его полностью заполонил гнев. Слезы бежали по его щекам, и он не стыдился этого. Он пошел к двери. За ним не последовал никто.
Могильный холм его деда находился на некотором отдалении от нового земляного вала, защищавшего Фирнстайн, очень близко от большого белого обломка скалы, стоявшего на берегу фьорда. Здесь его дед бросил якорь и сошел на берег. Он основал деревню и назвал ее по камню, белому, словно снег в день зимнего солнцестояния. Фирнстайн.
Мандред нашел белый камень рядом с невысоким могильным холмом. Долго стоял там на коленях. Нежно гладил руками грубую поверхность.
Был самый темный час ночи, когда Мандреду показалось, что он видит на вершине холма тень в разорванном платье.
— Я верну его, Фрейя, даже если это будет стоить мне жизни, — тихо прошептал он. — Я верну его. Клянусь в этом дубом, давшим мне жизнь. Моя клятва крепка, словно ствол дуба! — Мандред поискал в карманах подарок Атты Айкъярто, а когда нашел, то опустил желудь в черную могильную землю. — Я верну его тебе.
Из-за туч показалась луна. Тень на вершине могильного холма исчезла.
Возвращение в Альвенмарк
В Альвенмарке царила зима, и при всем великолепии заснеженного ландшафта холод мешал ничуть не меньше, чем в его родном мире. Здесь воину тоже пришлось с трудом прокладывать себе путь через высокие сугробы, в то время как его товарищи-эльфы легко шли следом за ним. И на этот раз ему не хватало сил. На могиле Фрейи он готов был воевать со всем Альвенмарком, но сегодня он чувствовал себя подавленным и не испытывал ничего, кроме отчаяния и пустоты внутри.
Даже мысль о сыне, который будет для него чужим, не могла утешить его. Конечно, он хотел увидеть его… Но надежд особых не питал. Олейф давным-давно должен был вырасти и, вероятно, видел отца в ком-то другом… То, что в Альвенмарке теперь была зима, окончательно лишило Мандреда мужества. В стране эльфов и фей должна царить вечная весна! По крайней мере, так говорилось в сказках. Наверняка то, что он пришел в этот мир зимой, было плохим знаком, хотя Фародин и Нурамон сотни раз повторяли ему, что времена года меняются здесь точно так же, как и в мире людей.
Атта Айкъярто не говорил с ним, когда Мандред навестил его. Может быть, зимой деревья спят, сбросив листву? Никто не встречал их возле ворот, и это при том, что королева якобы знала обо всем, что творится в ее землях!
В первый день они достигли врат Вельрууна, и никто не встретился им по пути. Мандреду казалось, что он понимает, почему. Злой рок последовал за ними в Альвенмарк! Эльфийская охота была под несчастливой звездой. И звезда эта не погасла. То, что они пережили, было историей, похожей на сагу о древних героях. А истории эти всегда заканчивались трагически!
Когда утром второго дня в Альвенмарке Мандред поднялся со своего холодного ложа, он сделал это просто для того, чтобы никто не смог сказать, что он не прошел свой путь до конца. Он вернет эльфийскую охоту — первую руководимую человеком — обратно; ну, по крайней мере, то, что от нее осталось. А еще он хотел знать, что за злой рок скрепил печатью их долю.
Ни один стражник не преградил им дорогу через ворота Шалин Фалах. Даже в замке Эмерелль никто не ждал их; казалось, он вымер. Жутким эхом звучали их шаги, когда они проходили через огромные ворота. Хотя Мандреду казалось, что за ним наблюдают, однако куда бы он ни бросил взгляд, повсюду лишь пустые зубцы и окна.
За все время путешествия Фародин и Нурамон не проронили почти ни единого слова. Похоже, они тоже волновались.
«Почему нас избегают?» — в сердцах спрашивал себя Мандред. Конечно, их долго не было, они понесли большие потери… но, несмотря на это, они возвращались домой с победой. Их должны были встретить более достойно! Однако кто он такой, чтобы пытаться понять эльфов? То, что происходило здесь, должно быть, было связано со злой судьбой охоты… С последним ударом неотвратимого! Так заканчивается любая сага.
Нурамон и Фародин ускорили шаг.
В самом конце большого зала их ждал кто-то одетый в черное. То был мастер Альвиас. Он слегка склонил голову, приветствуя Мандреда, и не удостоил ни единым взглядом ни Фародина, ни Нурамона.
— Приветствую тебя, Мандред, сын человеческий, ярл Фирнстайна. Королева предсказала твое появление в этот час. Она хочет видеть тебя и твоих спутников. Следуй за мной!
Словно по мановению руки открылись врата в тронный зал, заполненный детьми альвов. Эльфы и кентавры, феи, кобольды и гномы молча замерли в огромном помещении. У Мандреда возникло такое ощущение, что кто-то завязал ему горло веревкой. Молчание собравшихся здесь было еще более жутким, чем бесконечные пустые залы и дворы. Ни покашливания… ничего…
Взгляд Мандреда скользнул к потолку. Весеннюю радугу заменил широкий снежный купол. Ему невольно вспомнилась пещера Лута.
Толпа детей альвов расступилась, образовав коридор к трону. Время никак не сказалось на королеве. Эмерелль по-прежнему выглядела как молодая женщина.
Мастер Альвиас присоединился к группе молодых воинов, стоявших по левую руку у подножия трона, в то время как Фародин и Нурамон преклонили перед королевой колени.
На губах Эмерелль появилось что-то вроде улыбки.
— Что ж, Мандред, сын человеческий, ты по-прежнему не склоняешь головы перед повелительницей Альвенмарка.
«Меньше, чем когда-либо», — подумал Мандред.
Эмерелль указала на чашу, стоявшую рядом с ее троном.
— Сколько ни смотрела я в воду, я не видела ни тебя, ни твоих спутников. Что случилось, Мандред, предводитель отряда эльфийской охоты? Вы нагнали дичь?
Мандред откашлялся. Во рту так пересохло, словно он проглотил целую бочку муки.
— Бестия мертва. Убита. Голова ее лежит у ног Лута, а ее печень сожрали собаки. Наш гнев уничтожил ее! — Воин заметил, что на лице Альвиаса появилась гримаса отвращения. Пусть этот черный ворон думает о нем, что хочет! Или еще лучше… Мандред мрачно усмехнулся. Сейчас Альвиас распростится со своим высокомерием, да и другие тоже, когда узнают, за
какой дичью бросились они в погоню.
— Мы отправились в путь, чтобы остановить существо, наполовину человека, наполовину кабана. — Мандред сделал небольшую паузу, как иногда поступали скальды, чтобы подстегнуть нетерпение публики. — Однако обнаружили монстра, которого давным-давно уже не должно бы быть в Альвенмарке. Существо, известное народам Альвенмарка как девантар!
Мандред краем глаза наблюдал за толпой. Он рассчитывал, что по крайней мере какая-нибудь цветочная фея в обморок упадет. Однако вместо удивленного шепота ответом ему было молчание, словно он не сообщил детям альвов ничего нового.
Тишина сбила ярла с толку. Слегка запинаясь, он рассказал об охоте, об ужасе и смертях. Рассказал о подъеме на ледник, с гневом говорил об оскверненных Железнобородых и похвалил мужество Фародина, целительное искусство Нурамона. От
горечи его голос едва звучал, когда он говорил о ловушке девантара и о том, сколько лет украл у него демон. Когда Мандред начал рассказывать о своем возвращении в Фирнстайн, он бросил короткий взгляд на своих товарищей, по-прежнему стоявших на коленях рядом с ним.
— Вместе с обоими своими братьями по оружию я отправился… — Фародин едва заметно покачал головой.
— Что ты хотел сказать, Мандред? — спросила королева.
— Я… — Мандред не понял, почему эльф стремился скрыть происшедшее. Некоторое время помолчал. — Я хотел сказать, что мы вернулись в Фирнстайн, чтобы провести ночь у моих людей. — Последние слова он произнес ледяным тоном.
Королева и глазом не моргнула.
— Благодарю за рассказ, Мандред, сын человеческий. — Она ответила формальной фразой. — Вы втроем совершили великое дело. Однако как думаешь, каково было намерение девантара?
Воин указал на своих спутников.
— Мы долго говорили об этом. И думаем, что он хотел создать в пещере Лута ловушку для эльфийских душ. Но не знаем, на кого именно он нацеливался. В любом случае, в конечном итоге у него ничего не вышло. Мы победили его и выбрались из плена.
Королева молча смотрела на них. Ждала чего-то? Может быть, он забыл о какой-то эльфийской чепухе, которой нужно заканчивать отчет? На какой-то миг ему вдруг показалось, что она смотрит только на Нурамона.
— Благодарю тебя и твоих спутников. Эльфийская охота настигла жертву. Ты хорошо справился с заданием. — Она на миг умолкла, и теперь все внимание обратилось на фьордландца. — Поскольку ты был в своей деревне, то знаешь, что я стребовала свою плату. А теперь хочу представить тебе Альфадаса — твоего сына. — Королева указала на одного из воинов, стоявших рядом с Альвиасом.
Сердце у Мандреда замерло. Этот мужчина выглядел как эльф! Его уши были скрыты под светло-русыми до плеч волосами. И только присмотревшись внимательнее, он заметил мелкие отличия. Этот Альфадас, как назвала его сына Олейфа в своем высокомерии Эмерелль, носил длинную кольчугу до щиколоток и просторный плащ. Он был почти на голову выше его. Высокий рост не позволял сразу заметить, что юноша был сложен немного крепче и был шире в кости, чем остальные эльфы. Однако каким бы чужим он ни казался, его карие глаза отметали какие бы то ни было сомнения. То были глаза Фрейи. И поздоровался с ним сын улыбкой Фрейи. Но почему, черт побери, у парня нет бороды? Его лицо было гладким, как у женщины… или у эльфа.
Альфадас сошел со ступеньки у трона.
— Отец, я никогда не переставал надеяться… — Он торжественно приложил руку к сердцу и склонил голову.
— Не кланяйся отцу! — строго сказал Мандред и обнял воина. — Мой сын! — Всемогущие боги, от мальчика пахло, словно от цветка.
— Мой сын, — снова повторил он, теперь тише, и высвободился из объятий. — Альфадас? — Имя было чуждым для его языка. Мандред оглядел его с ног до головы. Олейф выглядел как герой. — А ты… высокий, — заметил он, просто чтобы хоть что-то сказать и совладать с захлестнувшими его чувствами. Его сын… Всего пять дней назад он думал, что ребенок только что родился… а он уже мужчина.
Что сделали с ним девантар и Эмерелль! Они украли у него сына, причем таким образом, который он себе даже представить не мог! Всего пару дней назад он предвкушал, как будет держать на руках младенца, а перед ним стоял человек в полном расцвете сил. Олейф мог бы быть его братом! Как они обманули его! Лишили всех тех часов, когда он учил бы его тому, что делает из мальчика честного мужа. Лишили славных вечеров, когда они вместе ходили бы на рыбалку на фьорд… Первого военного похода, когда ребенок по-настоящему мужает, долгой зимней охоты…
И, несмотря на все это, можно было считать, что ему повезло. Каково было бы стоять против человека, который старше его и которого нужно называть сыном?
Он еще раз оглядел Олейфа. Видный получился парень.
— Я рад, что старше тебя, мальчик! — хитро улыбнулся Мандред. — Может быть, я еще чему-то смогу тебя научить. Боюсь, эти эльфы понятия не имеют, как сражаться секирой и…
Улыбка его сына была ясной… как у эльфа.
— Теперь Альфадас пойдет с тобой, — торжественно провозгласила Эмерелль. — Я научила его тому, чему можно было научиться здесь. А теперь ты отведешь его в мир людей и будешь наставлять, как посчитаешь нужным.
Мандреду на миг показалось, что в словах Эмерелль таился отзвук иронии.
— Непременно, — твердым голосом сказал он, чтобы все в зале услышали его.
Кольчуга Фародина негромко звякнула, когда он неожиданно поднялся.
— Королева, позволь задать вопрос.
Эмерелль согласно кивнула.
— Где наша госпожа, наша возлюбленная? Мы сделали то, чего она желала.
Мандреду показалось, что в зале несколько похолодало.
— Помните террасу над фруктовым садом? — сухо сказала Эмерелль.
— Да, повелительница! — Фародин уже не пытался скрывать свою тоску. Нурамон тем временем тоже поднялся с колен, хотя ему никто не позволял сделать это.
— Идите туда!
— Ты разрешаешь, повелительница? — спросил теперь Нурамон.
Королева коротко кивнула.
Легкими шагами направились товарищи обратно, к выходу из тронного зала. Мандред смотрел им вслед; он был рад тому, что по крайней мере они возвращались к своей возлюбленной, хотя он никогда не мог понять, как два мужчины могут любить одну женщину и не проломить друг другу при этом головы.
Когда Фародин и Нурамон переступили порог зала, королева торжественно заявила:
— Мандред, я объявляю охоту на человека-кабана оконченной. Она принесла много горя, однако в конце концов злокозненная плоть повержена. Ты со своими товарищами проведешь еще одну ночь в комнатах охотников. Вы должны очиститься душой и телом, помянуть тех, кто не вернулся, и попрощаться друг с другом.
Эмерелль поднялась, подошла к Олейфу и взяла его за руки.
— Ты был мне почти как сын, Альфадас Мандредсон. Никогда не забывай этого!
Слова королевы показались Мандреду раскаленными искрами, упавшими на трут. У Олейфа была мать! И она была бы наверняка еще жива, если бы в качестве платы за эльфийскую охоту Эмерелль не потребовала его сына! Он с трудом взял себя в руки. Несмотря на гнев, он заметил, что Эмерелль действительно больно расставаться с его мальчиком. Даже бессердечная повелительница Альвенмарка не была абсолютно свободна от чувств. И Мандред понял, как глупо винить во всем только ее. Конечно, это она потребовала его ребенка в качестве платы за эльфийскую охоту, но ведь согласился-то он. Он продал свою плоть и кровь. И даже не спросил согласия у Фрейи, которая еще носила его ребенка под сердцем. Человек-кабан был повержен… Но его решение принесло смерть Фрейе, а ведь он хотел спасти ее в первую очередь! Что она чувствовала, когда эльфы стояли перед ней, прекрасные и в то же время холодные, требуя отдать то, что она любила? Согласилась на сделку или возмутилась? Что случилось той ночью? Он должен знать это!
— Королева… Что сказала моя жена, когда ты велела забрать ребенка?
Меж бровей Эмерелль появилась вертикальная морщина.
— Я не велела забрать Альфадаса. Я отправилась в Фирнстайн со всем двором! То была не кража под покровом ночи и метели! Я посетила твою деревню, чтобы почтить тебя и твоего сына. Но к твоей жене я пришла одна. — Она перевела взгляд на Альфадаса. — Твоя мать очень испугалась. Она хотела защитить тебя, крепко прижимала к себе… Я рассказала ей об охоте. И я никогда не забуду ее слова, Мандред. Она сказала:
«Две жизни в обмен на деревню, это решение ярла, и я уважаю его…»
Эмерелль отошла от Олейфа и открыто взглянула в лицо Мандреду. Хрупкая женщина стояла почти вплотную к нему.
— Это все? — спросил Мандред.
Он знал, насколько упряма может быть Фрейя. Он любил ее, в том числе и за это.
— Есть знание, которое принесет только боль, сын человеческий. Ты сделал то, что нужно было сделать. Оставь, Мандред, не спрашивай больше.
— Что она сказала? — не успокаивался он.
— Ты действительно хочешь это знать? Ну что же…
«А мужа своего я проклинаю за то, что он оторвал молодой побег от своего древа прежде, чем тот успел пустить корни. Пусть никогда у него не будет дома, настоящего дома. Пусть бродит, не ведая покоя! Не ведая покоя, как моя душа, у которой он отнял все, чем она еще могла согреться».
В горле Мандреда встал комок. Он судорожно сглотнул, однако чувство не оставляло его. Казалось, он вот-вот задохнется.
— Я пыталась утешить твою жену, — продолжала Эмерелль. — Я хотела рассказать ей о будущем твоего сына, но она не стала слушать. Дала мне от ворот поворот. И только когда дверь закрылась за мной, она расплакалась. Только знай, Мандред, мне не нравится быть жестокой по отношению к людям. Твоему сыну было предначертано вырасти в Альвенмарке. Настанет день, когда эльфам понадобится помощь людей. И именно тот род, который произойдет от твоего сына, будет верен Альвенмарку, когда мир будет объят пламенем. Теперь дело за тобой, Мандред. Отведи своего сына обратно во Фьордландию. Дай ему все, что сын может получить от отца. Помоги ему найти свое место среди людей.
— Неужели его судьба так же горька, как моя, королева?
— Кое-что я вижу ясно, кое-что смутно, а многое не вижу вообще. Слишком многое открыла я вам о вашем будущем! — Эмерелль обвела рукой зал. — Никто не должен знать свою судьбу слишком точно. Ибо в тени будущего не может вырасти жизнь.
Слова Нороэлль
По пути к террасе Фародин и Нурамон молчали. Каждый был погружен в свои мысли. После всех трудностей, которые выпали на их долю в последние дни, им не терпелось снова увидеть свою возлюбленную и услышать, что она решила. Фародин думал обо всех тех годах, на протяжении которых ухаживал за Нороэлль, а Нурамон предвкушал момент, когда скажет Нороэлль, что сумел сдержать свое обещание.
Когда они вышли из ворот в ночь, то очень удивились. Потому что на террасе ожидала не Нороэлль. Там спиной к ним стояла светловолосая эльфийка в светло-сером платье. Подняв голову, она, казалось, смотрела на звезды.
Они в нерешительности приблизились. Эльфийка повернула голову, и казалось, прислушалась. Затем вздохнула и обернулась.
Нурамон узнал ее сразу.
— Обилее!
Фародин смутился и испугался одновременно. Конечно, они знали, что, как в мире людей, так и здесь, в Альвенмарке, прошло почти тридцать лет, но только при виде Обилее они поняли, что это означает.
— Обилее! — снова повторил Нурамон, разглядывая эльфийку, улыбка которой не могла скрыть скорби, таившейся в ее глазах. — Ты стала прекрасной женщиной. В точности так, как говорила Нороэлль.
Фародин увидел перед собой портрет великой Данее. Раньше это было просто мимолетное сходство, однако теперь ее было не отличить от прабабки. Впервые он увидел Данее при дворе. Тогда он был еще ребенком, но отчетливо помнил благоговение, охватившее его, когда ее взгляд скользнул по нему.
— Теперь я тоже вижу. В тебе есть что-то от ауры Данее, как и говорила Нороэлль.
Обилее кивнула.
— Нороэлль была права.
Фародин бросил взгляд вниз, на фруктовый сад.
Молодая эльфийка отвела взгляд.
— Нет, она не во фруктовом саду. — Когда девушка снова подняла глаза, то эльфы увидели в них слезы. — Ее больше нет здесь.
Фародин и Нурамон неуверенно переглянулись. Фародин подумал о том, что прошло почти тридцать лет. Разве не должна была Нороэлль думать, что они мертвы? Может быть, поэтому она оставила двор и живет в уединении?
А Нурамону вспомнилась тишина, стоявшая в тронном зале. Все находившиеся там что-то знали. Что могло случиться, что так опечалило Обилее? Не смерть, потому что за смертью следует новое рождение. Это должно быть что-то очень плохое, и от мысли об этом Нурамону стало страшно.
— Нороэлль знала, — сказала Обилее. — Она знала, что вы вернетесь.
Фародин и Нурамон молчали.
— Прошли годы, а вы все в той же одежде, в которой уехали…
— Обилее? Что случилось? — прямо спросил Фародин.
— Худшее, Фародин. Самое худшее.
Нурамон задрожал. Подумал о прошедших испытаниях. Он ведь сделал все, чтобы сдержать обещание!
Поскольку Обилее не отваживалась продолжить, Фародин нарушил молчание:
— Нороэлль отвернулась от нас? Вернулась в Альвемер? Она разочаровалась?
Обилее отступила на шаг и глубоко вздохнула.
— Нет… Слушайте мои слова! Потому что их сказала Нороэлль в ту ночь, когда уходила. — Обилее посмотрела вверх. —
Я знала, что вы вернетесь. И вот вы пришли и узнаете, что случилось со мной. — Она говорила слова так, словно перед ними была Нороэлль. Все чувства отражались в мелодике ее голоса. —
Не думайте обо мне плохо, когда узнаете, что я сделала и куда завела меня судьба. Вскоре после того, как вы уехали, мне приснился сон. Ко мне пришел ты, Нурамон, и мы любили друг друга. Спустя год я родила сына. Я думала, что это твой ребенок, Нурамон, но я ошиблась. Потому что не ты был со мной той ночью, а девантар, на которого вы охотились в Другом мире.
У Фародина и Нурамона перехватило дыхание. Одна мысль о том, что девантар мог приблизиться к Нороэлль, была для них невыносима.
Фародин вспомнил битву в пещере. Все получилось слишком легко. Теперь он знал, почему. Может быть, он только и искал способ подобраться к Нороэлль?
Ничего не понимая, Нурамон покачал головой. Девантар воспользовался его образом, чтобы соблазнить Нороэлль. Использовал их любовь. Он снился ей, когда девантар приблизился и…
Обилее взяла Нурамона за руку, прогоняя мрачные мысли.
—
Нурамон, не упрекай себя. У демона было твое лицо, и твое тело соблазнило меня. Однако не думай, что я испытываю теперь презрение или отвращение. Я люблю тебя более, чем когда-либо. Презирай не себя, презирай девантара! Он обратил то, что мы испытываем друг по отношению к другу, против нас. Его поступок померкнет только в том случае, если мы сохраним то, что есть между нами. Тогда он станет неважным. Не вини себя. — Обилее посмотрела на него, словно ожидая реакции с его стороны. В глазах ее читалась мольба, которой он не мог противиться. Он глубоко вздохнул и кивнул.
Теперь Обилее взяла за руку Фародина.
—
А ты, Фародин, не думай, что я уже сделала выбор. Нет, я не выбрала втайне Нурамона. Демон пришел ко мне не поэтому.
— Но где же ты, Нороэлль? — спросил Фародин. Он запутался. На миг ему показалось даже, что перед ним действительно стоит его возлюбленная.
Обилее улыбнулась, склонив при этом на бок голову, как это часто делала Нороэлль. Однако взгляд ее был печален.
—
Я знала, что ты задашь этот вопрос. Одной той искры, которую ты приоткрыл мне в ту ночь, одного взгляда в твою душу стало довольно, чтобы познать тебя так, как мне всегда того хотелось. Я могу читать в твоей душе так же, как на лице Нурамона. Так где же я? Что ж, вам будет больно узнать об этом. Потому что я в таком месте, где никто никогда меня не найдет. Королева навсегда изгнала меня из Альвенмарка. Теперь нас разделяют барьеры, преодолеть которые вы не сможете. У меня остается только воспоминание; воспоминание о ночи перед вашим отъездом, когда вы оба дали мне так много. Ты, Фародин, показал мне блеск своей души. А ты, Нурамон, впервые коснулся меня.
Обилее умолкла; казалось, она колеблется.
—
Вы должны узнать, почему меня изгнали. У ребенка, которого я родила, были круглые уши, и королева разглядела в нем дитя демона, дитя девантара. Я должна была явиться с сыном ко двору через три ночи, однако королева послала Дийелона и его воинов еще в ту же ночь, чтобы убить ребенка. Я отнесла мальчика в Другой мир, в место, где королеве будет трудно отыскать моего сына. И представ перед Эмерелль, я отказалась выдать, где он скрывается. Простите меня, если сможете, ибо я не видела зла в глазах малыша. Теперь вы знаете о моем позоре. Но он не должен стать вашим. Простите меня, что я поступила настолько глупо. — Обилее расплакалась, потому что и Нороэлль когда-то не смогла сдержать слез. —
Пожалуйста, помните все те чудесные годы, которые мы провели вместе. Ведь в них не было ничего дурного; не случилось ничего, о чем нам стоило бы жалеть. Что бы ни случилось, пожалуйста, не забывайте меня… Пожалуйста, не забывайте меня… — Обилее уже не могла сдерживать свои чувства. — Таковы были слова Нороэлль! — сдавленным от рыданий голосом сказала она и спрятала голову на плече Нурамона, а тот смотрел на Фародина, наблюдал за застывшим лицом товарища. Он не увидел слез, не увидел дрожи, вообще никаких признаков горя. Сам Нурамон не мог никак поверить в то, что сказала Обилее. Это было слишком оглушительно, чтобы осознать все сразу.
А Фародин видел на лице Нурамона то, что ощущал сам. Ему казалось, что чувства его отделились от тела. Он стоял и не знал, почему не может плакать.
Прошло время, прежде чем Обилее взяла себя в руки.
— Простите меня! Я не думала, что будет так мучительно больно. Все эти годы я хранила в себе эти слова; слова, которые Нороэлль говорила ребенку и которые вы теперь слышите из уст женщины. — Обилее отвернулась от обоих и подошла к краю террасы. Там она подняла что-то с перил и протянула им.
— У меня есть для вас последний подарок Нороэлль. — Она раскрыла ладони и показала им альмандин и изумруд. — Это камни из ее озера. Они должны напоминать вам о ней.
Фародин взял изумруд, и ему вспомнилось озеро. Когда-то Нороэлль сказала ему, что камни будут расти под чарами источника.
Нурамон посмотрел на лежащий на ладони Обилее альмандин. Поколебавшись, он коснулся пальцами гладкой поверхности красно-коричневого камня. Почувствовал магию. То была волшебная сила Нороэлль.
— Я тоже чувствую ее, — сказала Обилее. — Мне она тоже подарила камень. — На шее у эльфийки на цепочке висел бриллиант.
Нурамон сжал в ладони альмандин. Вот и все, что осталось ему от Нороэлль: тепло и касание магии в подарок.
Обилее отодвинулась.
— Мне нужно идти, — сказала она. — Простите меня! Мне нужно побыть одной.
Когда она уходила, Фародин и Нурамон смотрели ей вслед.
— Тридцать лет носила она в себе эту боль, — сказал Нурамон. — Если нам эти несколько дней показались вечностью, то она пережила тысячу вечностей.
— Вот, значит, каков конец, — произнес Фародин. Происшедшее не укладывалось у него в голове. Все в его жизни было направлено на Нороэлль. Он мог себе представить многое: что он умрет, что Нороэлль выберет Нурамона, но никогда не готовился к подобному…
— Конец? — Похоже, Нурамон не был готов принять это. Нет, это еще не конец. Это начало, начало невозможного пути. Пусть говорили, что нельзя слишком часто бросать вызов судьбе, он сделает все, чтобы найти и освободить Нороэлль. — Я поговорю с королевой.
— Она не станет тебя слушать.
— Это мы еще посмотрим, — ответил Нурамон и хотел уйти.
— Подожди!
— Чего? Что мне еще терять? А ты спроси себя, насколько далеко ты готов пойти ради нее! — И с этими словами Нурамон исчез в замке.
— До конца всех миров, — прошептал про себя Фародин, думая об Айлеен.
Три лица
Ворота в тронный зал были открыты. На противоположном конце его Нурамон увидел стоящую возле чаши королеву. Он хотел было войти, но мастер Альвиас преградил ему путь.
— Ты куда, Нурамон?
— Я хочу поговорить с королевой о Нороэлль и попросить ее о милосердии.
— Ты не должен входить в этот зал в гневе!
— Боишься, что я смогу поднять руку на Эмерелль?
Мастер Альвиас смерил его взглядом.
— Нет.
— Тогда пропусти!
Альвиас перевел взгляд на владычицу, и так коротко кивнула.
— Она примет тебя, — нехотя произнес он. — Однако держи свои чувства в узде! — И с этими словами он отошел в сторону.
Спеша навстречу Эмерелль, Нурамон услышал, как дверь за его спиной захлопнулась. Королева встала у ступеней, ведущих к ее трону. На лице ее отражались спокойствие и доброта. Никогда еще Эмерелль не воплощала для него в такой мере мать всех детей альвов.
Нурамон почувствовал, как отступает гнев. Королева стояла молча и смотрела на него так же, как в ту ночь, когда пришла в его комнату и внушила мужество и веру в себя. Невольно вспомнились слова оракула, которые она поведала ему и которые так много значили для него.
— Я знаю, о чем ты думаешь, Нурамон. И ценю в тебе то, что ты еще не научился скрывать свои чувства.
— А я до сих пор ценил твое чувство справедливости. Ты же знаешь, Нороэлль никогда не могла сделать ничего ужасного.
— Тебе Обилее сказала, что произошло?
— Да.
— Забудь о том, что Нороэлль была твоей возлюбленной, и скажи мне, что она ни в чем не виновата!
— Я люблю ее. Как я могу об этом забыть?
— Значит, ты не поймешь, почему я вынуждена была так поступить.
— Я пришел не для того, чтобы понять. Я пришел молить о милосердии.
— Никогда прежде королева не отменяла своего приговора.
— Тогда изгони и меня в то место, где находится Нороэлль. Окажи
мне такую милость.
— Нет, Нурамон. Я не сделаю этого. Я не могу изгнать невинное дитя альвов.
А как же Нороэлль? Разве она не жертва? Ее обманули, и за это ей пришлось поплатиться. Разве Эмерелль не должна была приложить все силы к тому, чтобы наказать истинного виновника?
— Где девантар?
— Бежал в мир людей. Никто не может сказать, какой образ он принял. Одно ясно: он последний из своего рода. И жаждет нашей погибели. Ибо суть его — месть.
— Не уменьшилась бы вина Нороэлль, если бы мы остановили демона?
— Он сыграл свою партию. Теперь выжидает, хочет посмотреть, что из этого выйдет.
Нурамон был в отчаянии.
— Но что мы можем? Что-то ведь можно сделать!
— Есть кое-что… Вопрос только в том, готов ли ты к испытанию.
— Чего бы ты ни потребовала, я обещаю, что сделаю все, чтобы освободить Нороэлль.
— Смелое обещание, Нурамон. — Королева помедлила. — Ловлю тебя на слове. Подыщи себе спутников и найди ребенка Нороэлль. Помни о том, что теперь он — мужчина. Многие искали его. Тщетно. Так что ты не первый, кто отправился в этот путь. Однако возможно, тебе повезет больше, потому что у тебя есть необходимый стимул, чтобы найти дитя-демона.
— Нороэлль опасалась за жизнь своего сына. Нам тоже стоит делать это?
Эмерелль долго молчала и разглядывала Нурамона.
— У Нороэлль был выбор. Она выбрала наказание, потому что защищала ребенка девантара.
— Как же нам сделать то, что не смогла она?
— Неужели твои обещания стоят так мало? — ответила Эмерелль. — Если я должна отпустить Нороэлль, то ты и твои помощники должны убить ребенка.
— Как ты можешь обрекать меня на такие муки? — негромко ответил ей Нурамон.
— Помни о своей вине и вине своих спутников. Из-за того, что вы оказались слабы, девантар добрался до Нороэлль. Он принял твой облик, воспользовался Нороэлль и зачал ребенка. И Нороэлль не смогла отдать его потому, что не могла избавиться от мысли, что ты его отец и в нем твоя душа. Она даже назвала его твоим именем. Ты сделаешь это не только ради Нороэлль, но и ради себя, и своих товарищей.
Нурамон колебался. В ее словах была доля истины. Он был уверен, что не поднимет руку на ребенка. Однако сын Нороэлль давно вырос и стал мужчиной. Наверняка открылась его истинная сущность.
— Я найду сына Нороэлль и убью его.
— Я выберу тебе спутников из числа лучших воинов. А что насчет Фародина? Он ведь наверняка захочет сопровождать тебя?
— Нет. Помощь твоих воинов я приму, однако не стану звать Фародина. Когда Нороэлль вернется, то пусть ненавидит меня за то, что я убил ее сына. Но на руках Фародина не будет крови. В его объятиях она обретет любовь, которой заслуживает.
— Ну, хорошо. Это твое решение. Однако ты, по крайней мере, примешь коня из моих конюшен. Выбери тех, кто подойдет тебе и твоим спутникам.
— Непременно, королева.
Эмерелль подошла к нему. Теперь она смотрела на него с сочувствием. Ее окружал успокаивающий аромат.
— Всем нам приходится следовать за своей судьбой, куда бы она ни завела нас. Однако мы сами определяем, как пойдем по этой дороге. Верь в слова, которые я открыла тебе в ту ночь. Они справедливы. Что бы ни болтали о тебе, никто не посмеет заявить, что ты предал любовь. А теперь иди. Отряд эльфийской охоты вернулся, вы должны отдохнуть в своих покоях. Сам решай, когда отправляться в путь. На этот раз вы поедете не как отряд охотников, а по поручению королевы.
Нурамон вспомнил о доспехах и оружии, которые давала ему Эмерелль.
— Я хотел бы вернуть доспех, плащ и меч.
— Вижу, доспех из драконьей кожи и плащ сослужили тебе хорошую службу. Оставь их в своей комнате, как того требует обычай. Однако меч пусть будет твоим. Это подарок. — Эмерелль встала на цыпочки и поцеловала эльфа в лоб. — А теперь иди, верь своей королеве.
Нурамон послушался. Прежде чем покинуть зал, он обернулся и еще раз посмотрел на владычицу. Она улыбалась ему по-дружески. Оказавшись за дверью, он никак не мог взять в толк, как королеве удалось повернуть разговор: она приняла его, как любящая мать, осудила, как хладнокровная правительница и отпустила, как добрая подруга.
Песчинки
Фародин прислонился лбом к стене. Узкая полоска света падала сквозь тайный лаз, который вел на балкон перед покоями королевы. Он не должен находиться здесь…
На нем был неприметный серый камзол, узкие облегающие серые брюки, широкий пояс. В обшлагах рукавов таились кинжалы. Он надеялся, что оружие не понадобится. Глубоко внизу, под ногами, в лабиринте потайных ступеней и коридоров, Фародин слышал смех кобольдов. Целое поколение их выросло здесь с того дня, когда был вынесен приговор Нороэлль.
Фародин сжал кулаки в бессильной ярости. Слишком свежа была боль. Как часто королева пользовалась им как тайным палачом, и никогда не сомневался он в ее высоком понимании справедливости. Никогда не помышлял о том, что ее тайные смертные приговоры, вполне возможно, всего лишь каприз. Теперь ее приговор разрушил всю его жизнь, и неважно, что он все еще стоит на ногах и дышит.
Никто не постиг душу Нороэлль так, как постиг ее он. Никто не знал, что когда-то ее звали Айлеен, которая лишилась жизни, сражаясь бок о бок с ним против троллей. На протяжении столетий искал он ее, а теперь, когда наконец нашел, ее снова отняли. На этот раз нечего было и надеяться на новое рождение Айлеен. Если она умрет в месте заточения, то обратного пути не будет. Ее душа навеки останется в узилище.
Слезы ярости текли по щекам Фародина. Нороэлль обманул девантар, существо, считавшееся мастером лжи! И для этого демон воспользовался ее любовью…
Почему он принял облик Нурамона? Фародин пытался подавить в себе зарождающиеся семена сомнения. Может быть, девантар что-то знал? Может быть, по возвращении отряда эльфийской охоты Нороэлль выбрала бы Нурамона? Может быть, слова ее, сказанные Обилее, были всего лишь утешением для него, произнесенным легко, если учесть, что они никогда больше не увидятся?
Как бы там ни было, она слишком легко отдалась ложному Нурамону. Столько лет они оба соревновались за нее, и она не могла принять решение… А потом вдруг выбрала в одну ночь. «Должно быть, это чары девантара», — пытался успокоить себя Фародин.
Нороэлль невиновна! Она чиста сердцем… Она
по-прежнему чиста сердцем! Она жива! «И поэтому я найду ее», — поклялся себе Фародин. Неважно, сколько продлятся его поиски! Королева не имела права выбирать для Нороэлль самую страшную из казней. Он не примет такой приговор. Фародин поглядел на узкую полоску света в конце лестницы. Нет, он действительно не должен был приходить сюда… Но какое теперь это имеет значение? Эмерелль пользовалась им, чтобы вершить правосудие, когда общие законы были бессильны. Теперь он свершит свое правосудие!
Фародин решительно протиснулся в узкую щель. Скользнул к перилам балкона и бросил взгляд вниз. Купол из льда скрывал тронный зал от его взгляда, но он знал, что Эмерелль там, внизу.
Он подошел к широкой створке двери, которая вела в покои королевы, и обнаружил, что она не заперта. Высокомерие? Полагается на то, что табу крепче всяких замков?
Фародин стер легкие следы, оставленные им на недавно выпавшем снегу, затем осторожно толкнул дверь. За все те столетия, на протяжении которых Эмерелль пользовалась его услугами тайного палача, он никогда не входил в ее покои и был удивлен тем, насколько скромно они были обставлены. Немногие предметы мебели были просты и элегантны. Догоревшие угли в камине погружали спальню в красноватые сумерки. Приятно, тепло.
Фародин озадаченно огляделся. Он знал, что рядом должна быть гардеробная, комната, где королева хранит свои роскошные наряды; Нороэлль как-то говорила об этом. Здесь должны начаться поиски! Он отыщет платье, в котором была Эмерелль, когда отправила Нороэлль в изгнание. Но где может крыться вход в гардеробную? Кроме двустворчатой двери на балкон и двери, которая вела на лестницу, Фародин не заметил ничего. Он ощупал стены, заглянул за гобелены и наконец остановился перед большим зеркалом. Оно было оправлено в раму из дуба с перламутровыми инкрустациями. Пальцы Фародина скользнули по стилизованным цветам и листьям. Вокруг одной из роз был явный желобок. Эльф осторожно надавил на перламутровое украшение. Послышался негромкий щелчок, и зеркало отъехало в сторону. Фародин удивленно отступил на шаг. За зеркалом находилась комната, наполненная светящимися фигурами. Безголовыми фигурами… Эльф перевел дух и негромко рассмеялся. Это всего лишь платья. Их натянули на кукол из плетеной лозы, чтобы они сохраняли форму. Под платьями стояли ароматные свечи, из-за чего они выглядели словно большие разноцветные фонарики.
Если спальный покой королевы был скромен, то эта комната была роскошна. Фародин был потрясен множеством запахов. Преобладали персик, мускус и мята. Эмерелль одевалась не только в одежды, но и в ароматы.
Комната изгибалась вдоль внешней стены, чтобы от двери нельзя было увидеть все помещение целиком. Фародин переступил порог; зеркальная дверь с негромким щелчком закрылась за его спиной. Эльф все еще был оглушен множеством впечатлений. У стен на небольших выступах лежали бархатные подушки, сверкая королевскими украшениями. Жемчуга и драгоценные камни всех цветов радуги переливались в теплом свете. Должно быть, очень приятно грезить среди всех этих платьев и украшений.
Окон однако не было.
— Нороэлль, — прошептал эльф.
Она любила гардеробную королевы. Множество нарядов. Охотничьи костюмы из бархата и кожи, вечерние платья из лучших кружев, нежные, прозрачные шелковые одежды, которые Эмерелль наверняка никогда не оденет ко двору. Роскошная парча, форму которой поддерживает проволока и китовый ус; корсажи негнущейся торжественности и придворного церемониала, не изменившегося за века.
Полки Эмерелль ломились от обуви, надетой на специальные устройства. Узкие танцевальные туфельки и туфли из ткани, сапоги с тяжелыми кожаными манжетами… На одном из широких выступов лежали только перчатки.
Фародин опустился на колени и извлек из кожаного мешочка кольцо; три маленьких темно-красных граната сверкали на нем. То было кольцо Айлеен. Оно помогло ему в поисках эльфийки. То был якорь, крепко вцепившийся в прошлое, и он помогал Фародину сосредоточиваться на возлюбленной. Изумруд, прощальный подарок Нороэлль, будет вторым якорем. Он негромко прошептал привычные слова силы и сплел чары поиска. То было единственное заклинание, которым он овладел, и оно было выверено на протяжении столетий поисков Айлеен.
Среди платьев, находящихся в комнате, должно быть и то, в котором была Эмерелль, когда отправляла Нороэлль в изгнание. Если он найдет его, то это будет первый шаг к Нороэлль. У Фародина был план, настолько отчаянный, что он никогда никому не отважился бы о нем поведать.
Сила чар пронизала эльфа. Он схватил драгоценный камень. Затем медленно выпрямился. С закрытыми глазами стал пробираться по гардеробной, ведомый одним только смутным чувством. Тоска и воспоминания становились плотнее. На миг ему показалось, что он смотрит глазами Нороэлль. Он глядел в лицо королевы; в ее взгляде читались решительность и сдерживаемая скорбь. Картинка расплылась. Фародин поднял веки. Он стоял перед манекеном, на котором было платье из голубого шелка. Оно было расшито серебряными и золотыми нитями, образовывавшими узор из сплетенных рун. В свете свечи лоза просвечивала сквозь платье, словно кость.
У Фародина по коже побежали мурашки. Так вот что было на Эмерелль, когда она изгоняла его возлюбленную. Его пальцы коснулись нежной ткани. На глаза навернулись слезы. Он долго стоял перед платьем, пытаясь совладать с собой.
Руны на платье были пропитаны силой магии. Когда его пальцы касались символов, по коже эльфа бежали мурашки, и более того… Он ощутил чувства Нороэлль в миг расставания. Что-то из того запечатлелось в рунах. Страха не было. Она отдалась судьбе и ушла в мире с собой и королевой.
Фародин закрыл глаза. Теперь он дрожал всем телом. Сила рун пронизывала его. Он видел, как о камень разбились песочные часы, и почувствовал, как поколебалось магическое равновесие. Путь к Нороэлль был запечатан. Она исчезла. Ее нельзя найти…
Эльф рухнул на колени. В отчаянии упрямства снова сплел заклинание поиска. Он знал, что произошло. Однако одно дело знать, а другое — почувствовать это благодаря силе рун.
— Идите! — прошептал он. — Идите ко мне!
Он протянул руку и подумал о песочных часах. Ветер трепал его, хотел унести прочь. Эльф стоял посреди урагана, казалось, его захватил вихрь песочных часов.
Фародин испуганно открыл глаза. Это было всего лишь видение, мираж, рожденный тоской, и тем не менее… Казалось, в гардеробной стало темнее, словно там поселилось что-то чужое. Что-то, медленно гасившее свет свечей.
Три крохотные светящиеся точки поднялись с холодного голубого шелка и опустились на руку Фародина. Три песчинки из песочных часов, разбитых Эмерелль. Должно быть, они попали в складки платья.
Чары и смятение чувств лишили Фародина сил. И тем не менее три постепенно блекнущих точечки света заронили семя надежды в его сердце. Он найдет Нороэлль, даже если ему снова придется потратить на это семь сотен лет. Он спрятал изумруд поглубже в карман. А песчинки крепко держал в ладонях. Они — как ключ. Если он найдет все песчинки из разбитых часов, то это сможет разрушить чары королевы. Вот единственный путь, который ведет к его возлюбленной!
Уход в ночи
Была глубокая ночь, в замке все стихло. Снаружи шумел ветер. Нурамон смотрел в открытое окно на светлую ночь. Снег перестал сыпаться с неба. Свет луны отражался от белых шапок, придавая всему серебристое сияние. Скоро наступит утро, серебро превратится в золото. Более подходящего момента для отъезда Нурамон и представить себе не мог.
Вещи были собраны, все было готово. Эльф хотел уехать в ту же ночь. Взгляд его упал на доспехи и плащ, вновь висевшие на стойке. Они сослужили ему хорошую службу в мире людей. А теперь Нурамон был одет в ту одежду, в которой Нороэлль видела его в последний раз: простой костюм из мягкой кожи. Такое облачение мало поможет в бою, однако эльф сомневался, что ему понадобится экипировка для сражений. В конце концов, предстояло встретиться не с чудовищем, а убить мужчину, к тому же, вполне возможно, безоружного. В этой задаче не было ничего… благородного и блистательного. И он будет стыдиться этого всю жизнь.
Нурамон уставился на свой клинок. Королева действительно подарила ему меч Гаомее. Очевидно, она хотела, чтобы он выполнил ее поручение этим мечом. С тех пор, как он взял в руки легендарное оружие, на сталь, похоже, пало проклятие. Но он не станет отказываться от него из-за этого. Кто еще захочет носить оружие, после того как гарды касались пальцы неудачника?
В дверь постучали.
— Входи, — ответил Нурамон в надежде на то, что это пришел кто-то по поручению королевы, быть может, спутник, которого она выбрала для него и которого он мог обязать молчать.
Однако его надежды не оправдались.
В комнату вошли Мандред и Фародин. Лица у них были обеспокоенные.
— Хорошо, что ты не спишь, — сказал Фародин.
Он казался взволнованным.
Нурамон попытался напустить на себя безразличный вид. Он собирался любой ценой скрыть от своих товарищей позорное поручение королевы.
— Не могу уснуть.
Это была правда. Этой ночью он не сомкнул глаз.
Фародин кивнул головой на Мандреда.
— Мандред сказал, что ты говорил с королевой наедине. Значит, она приняла тебя.
— Так и есть.
— Я тоже пытался попасть к ней, хотел, чтобы она выслушала меня, однако с тех пор, как ты получил аудиенцию, она никого не принимает. Ходят странные слухи.
— Какие слухи? — спросил Нурамон, стараясь скрыть волнение.
— Кто-то говорит, что королева смягчила тебя, и ты принял приговор. Другие утверждают, что ты получил разрешение искать Нороэлль.
— Эмерелль не дала мне такого разрешения. Однако приговор ее я принял.
На лице Фародина читалось недоверие.
— Этого я не ожидал.
Наконец-то Фародин проявил чувства! Может быть, будет лучше вызвать его ненависть. Тогда Фародин предстанет перед Нороэлль с чистой совестью.
Мандред недоверчиво нахмурился. Похоже, человек понял, что Фародин неверно истолковал слова Нурамона.
— Как ты можешь сомневаться в Нороэлль? — разочарованно продолжал Фародин. — Любил ли ты ее?
Слова товарища были несправедливы, Нурамону стало больно.
— Я люблю ее больше, чем когда-либо. И поэтому мне так тяжко сознавать, что мы ничего больше не можем сделать. Мы не можем заставить королеву отпустить Нороэлль. — Нурамону трудно было скрывать правду.
Похоже, теперь недоверие пробудилось и в Фародине. Товарищ смотрел на него так, словно пытался прочесть в его душе.
— Парень врет, — сухо объявил Мандред.
— Плохой из него лжец, — добавил Фародин.
Мандред посмотрел на сумки на каменной скамье.
— Я подозреваю, что он хочет уйти искать свою возлюбленную без нас.
— Что сказала королева? — не отступал Фародин. — Ты просил ее об изгнании? Тебе дозволено пойти туда, где находится Нороэлль?
Нурамон опустился на скамью рядом с сумками.
— Нет. Я перепробовал все. Но королева не уступала. Она не захотела изгонять меня. Даже если бы мы окончательно расправились с девантаром, ничего бы не изменилось.
— И поэтому ты собрался искать Нороэлль в одиночку…
Нурамон долго смотрел на Фародина. Утаить свой план оказалось невозможно.
— Хотелось бы мне, чтобы все было так просто… Просто собрать вещи, уйти и отыскать какой-нибудь способ помочь Нороэлль. — Он умолк. — Если я попрошу тебя дать мне уйти и не задавать вопросов, ты сделаешь это?
— Я кое-что должен тебе. Ты вырвал меня из объятий смерти… Однако мне кажется, судьба крепко связала нас. И помни, Нороэлль еще не сделала свой выбор. Поэтому нам предстоит искать ее вместе.
— Несколько часов назад я сказал бы то же самое, — разговор с Эмерелль изменил все.
— Что сказала королева? — снова спросил Фародин. — Неважно, на что ты согласился, я не стану презирать тебя. Говори же!
— Ладно. Так тому и быть, — сказал Нурамон и поднялся. — Она сказала, что есть возможность спасти Нороэлль. И я пообещал ей сделать все, что она потребует.
— Это было ошибкой, — сочувственно улыбнулся Фародин. — Неужели ты никогда ничему не научишься?
— Ты ведь знаешь меня, Фародин. И знаешь, как легко толкнуть меня на необдуманные поступки. Эмерелль тоже в курсе…
Мандред снова вмешался в разговор.
— И что она от тебя потребовала? — Нурамон отвел взгляд от лица сына человеческого. Из них троих он заплатил самую высокую цену.
— Так чего же она от тебя хочет? — продолжал настаивать Фародин.
Нурамон медлил с ответом, ведь он знал, что как только скажет своему спутнику правду, в жизни его тоже не будет счастья.
— Говори, Нурамон!
— Ты уверен, что хочешь это услышать, Фародин? Иногда лучше не знать правду. Если я скажу, все станет иначе. Если я промолчу, ты еще сможешь быть счастливым… Прошу тебя! Отпусти меня, не настаивай на ответе и не иди за мной! Пожалуйста!
— Нет, Нурамон. Что бы это ни была за ноша, мы должны нести ее вместе.
Нурамон вздохнул.
— Ты сам этого хотел. — Тысячи мыслей пронеслись в его голове. Может быть, ему не достает силы совершить это кровавое злодеяние в одиночку? Может быть, втайне он все же надеялся, что разделит эту вину с Фародином, и поэтому сдался? Верно ли было принимать такое решение самостоятельно? Имеет ли право Фародин знать, чего потребовала королева? — Я отправляюсь на поиски сына Нороэлль, чтобы убить его, — тихо произнес Нурамон.
Фародин и Мандред смотрели на него так, словно ожидали услышать что-то еще.
— Позвольте мне уйти одному! Слышишь, Фародин! Жди здесь, когда вернется Нороэлль. — Он знал, что случится… Возврата не было!
Словно оглушенный, Фародин покачал головой.
— Нет, я так поступить не могу. Ты желаешь, чтобы я сидел здесь и ожидал Нороэлль? И что я скажу ей, когда она вернется? Что отпустил тебя, зная, что ты уничтожишь ее сына? И поскольку теперь мне известно все, у меня всего два варианта: либо я задерживаю тебя, либо иду с тобой… Если я помешаю тебе, Нороэлль это не поможет. Значит, я должен разделить твою судьбу, чтобы спасти возлюбленную.
Ничего не понимая, Мандред покачал головой.
— О Лут, что за сеть сплели эти эльфы!
— Похоже, твои боги не очень благосклонны к нам, — согласно кивнул Нурамон. — Но в принципе мы сами виноваты. Королева напомнила мне о том, что мы потерпели неудачу в пещере. — Он рассказал своим спутникам о том, что поведала ему Эмерелль.
— Так что же выходит? Мы виноваты в том, что не альвы? — возмутился Мандред.
— Если это так, то мы родились с этой виной. Все наше существо пропитано ею. — Фародин надолго замолчал. — Мне кажется, однако, что нас ожидают еще более мрачные тропы. В путь!
Нурамон обратился к сыну человеческому.
— Здесь наши дороги расходятся, Мандред. Ты нашел своего сына. Подари ему свое время и побудь, по крайней мере, теперь для него отцом. Ты не проклят, как мы. Иди своим путем, а мы последуем за своей долей.
Лицо Мандреда выражало раздражение.
— Дурацкая эльфийская болтовня! Если королева говорит, что
мы должны были победить демона, то я тоже потерпел поражение. И с этого часа наши пути связаны.
— Но твой сын! —
напомнил ему Фародин.
— Он отправится с нами. Должен же я оценить, на что он годен. Вы уж на меня не сердитесь, но я не могу себе представить, что расти при эльфийском дворе — хорошо для мальчика. Эти ароматы просто приклеиваются к легким. А потом эти мягкие постели, нежная еда… Вероятно, он никогда даже не учился разделывать оленя а потом вывешивать мясо на пару дней, чтобы оно стало мягким. Поэтому не пытайтесь отговорить меня. Мальчик пойдет с нами. С этого момента, куда бы вас не понесло, Мандред ваш спутник!
Нурамон и Фародин переглянулись. Они уже успели достаточно хорошо узнать этого упрямца и понять, что ничто не заставит его отказаться от принятого решения. Фародин коротко кивнул.
— Мандред Айкъярто! — начал Нурамон. — Ты упрям, как старый Атто. Если таково твое желание… То для нас будет честью сражаться бок о бок с тобой.
— Когда выступаем? — Мандреду не терпелось.
И прежде чем Нурамон успел ответить, Фародин сказал:
— Немедленно. Пока никто ничего не заметил.
Мандред довольно рассмеялся.
— Вот и отлично! Я соберу вещи. — И с этими словами покинул комнату.
— Сын человеческий говорит так громко, что вряд ли нам удастся уйти тихо, — сказал Фародин.
— Сколько лет Мандреду? Сколько живет человек?
— Точно не знаю. Может быть, сто?
— Он готов принести в жертву отмеренное ему время, чтобы помочь нам. Интересно, он хоть догадывается, сколько могут продолжаться поиски ребенка?
Фародин пожал плечами.
— Не представляю. Но уверен, что он говорит серьезно. Не забывай о силе Атты Айкъярто. Старый дуб изменил его, когда спас ему жизнь. Он теперь не такой, как другие люди.
Нурамон кивнул.
— Интересно… Худшее еще впереди? — вдруг спросил Фародин.
— Если мы сделаем то, чего требует королева, то мы хоть и освободим Нороэлль, однако навеки навлечем на себя ее презрение. Что может быть хуже?
— Я соберу вещи, — вот и все, что ответил на это Фародин.
Он тихо вышел из комнаты.
Нурамон подошел к окну и взглянул на луну. «Презрение Нороэлль», — печально подумал он. Может быть и хуже. Может быть, что она придет в отчаяние от того, что ее возлюбленные убили ее сына. Судьба, или Лут, как называл это Мандред, завела их на тропу, шагать по которой больно. Но когда-нибудь должно же повезти!
Прошло немного времени, и вернулся Фародин. Они в молчании стали ждать сына человеческого. В коридоре раздались голоса.
— …это кровная месть, — говорил Мандред.
— Месть ничего уже не изменит. Моя мать мертва. А при чем здесь сын Нороэлль?
— Он сын девантара. Вина отца переносится на него.
— Но ведь это глупости! — возразил Альфадас.
— Так вот чему тебя научили эльфы! В моем мире сын идет по стопам отца! И именно так ты теперь и поступишь!
— А не то что?
Нурамон и Фародин переглянулись. Внезапно перед дверью стало тихо.
— Что они делают? — негромко спросил Нурамон.
Фародин пожал плечами.
Дверь распахнулась. Лицо Мандреда было пунцовым.
— Я привел своего сына. Для него честь сопровождать нас.
Фародин и Нурамон подхватили свои котомки.
— Идемте! — сказал Нурамон.
Альфадас ожидал за дверью. Он избегал взгляда Нурамона и стыдился за отца.
Товарищи, тихо ступая, направились к конюшням. Несмотря на поздний час, там горел свет. Ворота открыл козлоногий конюх, словно только и ждал их. У оседланных лошадей замерли четверо эльфов в серых плащах. Они были одеты так, словно отправлялись на войну. На всех были тонкие кольчуги, все были хорошо вооружены. Командир эльфийского отряда обернулся к ним, улыбнулся узкими губами и взглянул на Мандреда.
— Олловейн! — застонал сын человеческий.
— Добро пожаловать, Мандред, — ответил воин и обратился к Нурамону: — Вижу, ты выбрал себе сподвижников. Значит, наш отряд будет сильнее.
Альфадас удивился.
— Мастер!..
Мандред скривился так, словно его лягнула лошадь. Нурамон знал, как Мандред относится к Олловейну. То, что именно этот воин обучал его сына, было для фьордландца жестокой шуткой судьбы.
Нурамон вышел вперед.
— Вас выбрала королева? — спросил он у Олловейна.
— Да. Она сказала, что мы должны быть готовы. Она знала, что ты не станешь терять времени.
— Она пояснила, в чем заключается задание?
Улыбка исчезла с лица Олловейна.
— Да. Мы должны убить дитя демона. Я не могу почувствовать, что творится в ваших душах, но могу представить себе, насколько горька должна быть для вас эта дорога. Нороэлль всегда была добра ко мне. Давайте будем видеть в ребенке не ее сына, а сына девантара! Только так мы сможем выполнить поручение.
— Попытаемся, — процедил Фародин.
Олловейн представил им эльфов из отряда.
— Это мои часовые, лучшие воины Шалин Фалаха. Йильвина — истинный вихрь в битве на коротких мечах. — Он указал на хрупкую эльфийку слева от него. У нее были короткие светло-русые волосы, и она ответила на взгляд Нурамона лукавой улыбкой.
Следующей Олловейн представил Номью, высокую воительницу. Она, вероятно, была очень юна, тонкие черты ее лица казались почти детскими. Она опиралась на лук, словно опытный воин, и жест этот казался заученным.
— А это Гельвуун. — Воин пристегнул к спине полуторный меч, рукоять которого выглядывала из-под плаща.
Он ответил на взгляд Нурамона безо всякого выражения. Эльфа такое поведение не удивило, ему доводилось слышать о Гельвууне. Воин считался мрачным забиякой. Болтали, что некоторые тролли гораздо общительнее его. Однако никто в его присутствии не рисковал шутить на этот счет.
Олловейн подошел к своему коню и отстегнул секиру с длинной рукоятью, висевшую у седла. Плавно развернулся и швырнул оружие Мандреду.
У Нурамона едва не остановилось сердце, однако он с облегчением увидел, что Мандред поймал секиру на лету. Сын человеческий любовно провел рукой по лезвию, подивился переплетающимся эльфийским узорам, украшавшим его.
— Хорошая работа. — Мандред повернулся к сыну. — Вот так выглядит настоящее мужское оружие. — Он хотел вернуть его Олловейну, но тот только покачал головой.
— Это подарок, Мандред. В мире людей нужно всегда быть готовым к неприятностям. Я очень хочу увидеть, насколько лучше ты сражаешься секирой, чем мечом.
Мандред играючи крутанул оружием в воздухе.
— Хорошо сбалансировано. — Внезапно он остановился и приложил ухо к лезвию. — Вы слышите? — прошептал он. — От нее пахнет кровью.
Нурамон почувствовал, как все внутри у него сжалось. Неужели Олловейн подарил человеку проклятое оружие? Эльф-целитель слыхал несколько мрачных историй о проклятых мечах, которые проливали кровь каждый раз, когда их вынимали из ножен. То были орудия гнева, выкованные в худшие дни войны с троллями.
Над отрядом повисла напряженная тишина. Очевидно, никто, кроме Мандреда, не слышал зова секиры, однако это ничего не значило.
Наконец Альфадас направился к одному из стойл в дальней стороне конюшни и вывел своего коня. Это нарушило молчание.
Нурамон обернулся к конюху:
— Королева выбрала для нас лошадей?
Козлоногий указал направо:
— Вон они стоят.
Нурамон не поверил своим глазам. Это был его жеребец!
— Фельбион! — воскликнул он и подошел к коню.
Фародин тоже был удивлен тем, что увидел своего вороного.
И даже Мандред не удержался:
— Клянусь всеми богами, да это же моя лошадка!
Они отвели лошадей к Олловейну.
— Как такое может быть? — спросил Нурамон. — Нам ведь пришлось оставить их в Другом мире.
— Мы нашли их у каменного круга у фьорда. Они ждали вас там, — пояснил Олловейн. Он взглянул на конюшего. — Эйедин хорошо заботился о них. Ведь так?
— Конечно, — ответил фавн. — Даже королева иногда приходила проведать ваших животных.
Такой поворот событий Нурамон воспринял как добрый знак. Казалось, даже у Фародина улучшилось настроение. Нурамон заметил, что его товарищ держится отстраненно по отношению к Олловейну. То была не неприязнь, как между Мандредом и мастером меча. Может быть, Фародин не доверяет королеве так, как раньше, а поскольку Олловейн верный слуга повелительницы, то Фародин в чем-то подозревает и его.
Утро приближалось на серебристых крыльях, когда отряд вывел своих лошадей во двор. В замке по-прежнему было тихо. Никто кроме стражи у ворот не видел, как они уезжали. Отличие от их прошлого отъезда не могло быть более разительным. Тогда они покидали Альвенмарк днем, как герои, а теперь крались в ночи, словно воры.
Сага об Альфадасе Мандредсоне
Первое путешествие
В ту же зиму Мандред и Альфадас плечом к плечу покинули королевство детей альвов. Отец хотел удостовериться в том, что сын действительно является достойным его приемником. Итак, отправились они вместе с эльфийскими принцами по имени Фаредред и Нуредред на поиски приключений, и ничего не боялись. Не избегали битв, а кто становился у них на пути, начинал жалеть об этом еще прежде, чем был нанесен первый удар. Альфадас следовал за отцом в такие места, где не бывал прежде ни один фьордландец. Однако сын Торгрида слишком сильно беспокоился о своем сыне. Он наставлял его в битве с секирой, однако очень редко дозволял Альфадасу воспользоваться своим умением. И когда опасность была слишком высока, сыну Мандреда доводилось охранять лошадей или лагерь.
Прошел год, и Альфадас сказал Мандреду:
— Отец, как же я научусь быть таким, как ты, если ты оберегаешь меня ото всех опасностей? Если ты слишком боишься за меня, то я никогда не стану ярлом Фирнстайна.
И понял тут Мандред, что до сих пор лишал свою плоть и кровь славы. Спросил он совета у эльфийских принцев. И те сказали ему, что он должен устроить наследнику экзамен. И однажды ночью Мандред удалился втайне от всех, чтобы взойти на гору, полную опасностей. На вершине он вонзил свою секиру в землю и вернулся в долину без нее.
На следующее утро он сказал Альфадасу:
— Поднимись на эту гору и принеси то, что я спрятал там, наверху.
И Альфадас отправился в путь, как велел ему Мандред. Едва сын ушел, как Мандреда одолела тревога, ибо подъем на гору был сопряжен со многими опасностями. Однако Альфадас сумел взобраться наверх и отыскал на вершине пещеру, где изо льда торчал меч. Юноша взял его и поднялся еще выше, чтобы насладиться открывающимся видом. Там торчала в земле секира его отца. Альфадас оставил ее на том самом месте и вернулся к остальным, в долину. Те удивились, увидев чужое оружие. И только Мандред был недоволен:
— Сын! Это не то оружие, что я прятал наверху.
И отвечал ему Альфадас:
— Но, отец, единственное оружие, которое было спрятано, это этот меч. Твоя секира открыто торчит изо льда на вершине. Если бы я обладал орлиным взором, то наверняка увидел бы ее там, наверху, даже отсюда, — она на виду. Ты назвал мне неверную цель, но указал верный путь.
И пришлось Мандреду еще раз подняться на гору, чтобы забрать свою секиру. Бранясь, он вернулся к товарищам. Когда же Фаредред и Нуредред объяснили сыну Торгрида, что в мече Альфадаса узнали благородный клинок родом из Альвенмарка, гнев Мандреда улетучился и он стал гордиться своим сыном. Ибо меч тот был достоин короля. Однако Альфадас решил, что именно меч будет его оружием в будущем, поскольку счел, что ему даровал его Лут. А своему отцу он сказал:
— Секира — оружие отца, меч — сына. Так отцу и сыну никогда не придется соперничать друг с другом.
И они продолжали путь, однако же Мандред по-прежнему сомневался в своем сыне. Вскоре после этого они пересекали горы. Говорили, что там в пещере живет тролль. Той ночью они услышали стук и решили, что тролль хочет напугать их. И тогда Фаредред и Нуредред решили спуститься, чтобы убить чудовище, однако Мандред удержал их. И сказал своему сыну:
— Иди к троллю! По поступку твоему стану судить я тебя.
Альфадас отважился спуститься в пещеру к троллю. И нашел его стоящим у наковальни. Тролль увидел его и поднял свой молот. Тогда пригрозил ему Альфадас своим мечом и сказал:
— Часть меня видит в тебе врага и говорит: убей его! А другая видит пред собой кузнеца. Решай, кем ты хочешь быть!
Тролль выбрал быть для человека врагом и напал на него. Однако Альфадас увернулся от тяжелого удара молота и дал нападающему отведать своего меча. И сдался тролль и сказал:
— Зовут меня Глекрел, и если ты пощадишь мою жизнь, то я одарю тебя по-королевски.
Альфадас не поверил троллю. Однако когда тот достал эльфийские доспехи и подарил ему, Альфадас снял свое облачение, чтобы надеть новое. Однако прежде чем юноша успел застегнуть последний ремешок, тролль атаковал его. И молодой витязь так разозлился, что отрубил троллю ногу. А эльфийский доспех забрал с собой и пошел своей дорогой. И поныне владеет король этим доспехом, напоминающим о прежних днях. Даже тролли знают о том, что произошло с Глекрелом, ибо он выжил и поведал о том, как разделался с ним сын Мандреда.
На следующее утро Альфадас вернулся к своим товарищам. И когда Мандред увидел сына, то преисполнился гордости за то, что является его отцом. Ибо теперь Альфадас выглядел как настоящий король.
Затем друзья пересекли земли на юге и наткнулись на широкое море и могущественные королевства. Они совершили великие деяния, и имена их до сих пор у всех на устах. Однажды они отразили нападение отряда из сотни воинов, которые пришли из Ангноса. Кроме того, они освободили крепость Рилейса от призраков. Во множестве поединков Альфадас проявил себя как умелый воин, достойный сражаться рядом с Фаредредом и Нуредредом. Так прошло еще два года, с тех пор как Мандред и Альфадас по дружбе последовали за эльфийскими принцами в город Анисканс. Там принцы собирались искать подкидыша…
По рассказу скальда Кетила,
том 2 храмовой библиотеки Фирнстайна, с. 42
Целитель из Анисканса
Три года прошло с тех пор, как отряд покинул Альвенмарк, и тем не менее каждый день приносил Нурамону что-то новое в мире людей. Особенно интересны ему были языки, и он выучил многие из них. При этом эльфа удивляло то, насколько трудно даются эти языки Мандреду. Альфадас, которого фьордландец постоянно называл Олейфом и которому это человеческое имя было чуждо, тоже испытывал трудности с языками. Юноша вырос среди эльфов, но похоже, памяти это не прибавляло. Странные существа эти люди!
До сих пор поиски сына Нороэлль успехом не увенчались. Отряд пересек широкие леса Друсны, проехал через разоренное войной королевство Ангнос, несколько месяцев вел поиски на разрозненных Эгильских островах и наконец прибыл в королевство Фаргон. То была зеленая плодородная страна, край, который жаждал быть покоренным людьми, как все время повторял Мандред. В последние годы сюда стекалось много беженцев из Ангноса, и они принесли с собой свою веру. Те немногие люди, которые жили в этих местах на протяжении многих поколений, встречали чужаков с любопытством, другие видели в них угрозу.
Товарищи прошли по многим следам. Единственное, на что надеялись эльфы: сын девантара обладает магическими силами. Если он воспользуется этим даром, то будет заметен. О нем станут говорить. И они прислушивались к каждой истории о волшебстве или чуде, которую рассказывали люди. До сих пор каждый раз все оказывалось напрасно.
Эльфы и Альфадас проявили себя как выносливые охотники, но Мандред с каждым годом все больше проявлял нетерпение. Он часто напивался, словно хотел забыть о том, что жизнь человеческая может оказаться слишком короткой для поисков отпрыска демона.
Нурамона удивляло то, что Альфадас, в отличие от своего отца, подобно эльфам, сохранял спокойствие. Даже уроки Мандреда он выносил с терпением, граничащим с самопожертвованием. Казалось, Альфадас унаследовал очень мало от отца; быть может, кроме упрямства, поскольку даже спустя три года отказывался признать секиру королевой холодного оружия, что, очевидно, доставляло немалое удовольствие Олловейну, мастеру меча.
Пришла новая весна, они спустились с гор, чтобы двинуться по следу, который вел их в город Анисканс. Номья, Йильвина и Альфадас давным-давно стали добрыми друзьями и иногда заставляли забыть о серьезности, необходимой в их поисках. Гельвуун оставался нелюдим, почти никогда не открывал рта. Фародин однажды заявил, что тролли выбили Гельвууну все зубы и поэтому он не хочет демонстрировать пустой рот. Нурамон так и не понял, серьезно ли говорил товарищ, или же это всего лишь шутка.
Олловейн был единственным из всего отряда, кто никогда не забывал о возложенном на них обязательстве. Он всегда настаивал на том, чтобы не задерживаться в одном месте и скорее двигаться дальше, если очередной след вел в никуда.
Фародин же в свою очередь отделялся от отряда при любой возможности. Он всегда вызывался добровольцем, чтобы разведать дорогу. Нурамону иногда казалось, что Фародин не ищет ребенка, а втайне охотится на что-то другое. Может быть, он пытался замедлить продвижение отряда, чтобы им не пришлось убивать сына Нороэлль.
Мандред ехал рядом с Нурамоном; они вместе вели маленький отряд, спускаясь между холмов. Сын человеческий, дружбу которого Нурамон принял в ледяной пещере, часто развлекал его словами и поступками, и иногда эльфу даже удавалось забыть о том, зачем они отправились в путь. И пускай после минут радости иногда следовали мысли о том, что цель их отмечает начало времен, преисполненных мук, но Нурамон все же радовался тому, что Мандред умеет веселить.
— Помнишь, как мы встретились с теми разбойниками? — с ухмылкой спросил Мандред.
Сын человеческий воспринимал время иначе, чем эльф. Проходил год, и он уже начинал предаваться воспоминаниям. Но вот что странно — ощущение, что отряд многое пережил и потратил много времени, передавалось и Нурамону…
— Каких разбойников ты имеешь в виду? — Они встречались не с одной шайкой. И большинство из них бежали прочь, только завидев отряд.
— Первых, с которыми мы повстречались. Тех, которые по-настоящему защищались.
— Помню.
Как он мог забыть мародеров из Ангноса! Он и другие эльфы носили капюшоны, и на первый взгляд в них нельзя было распознать детей альвов. И разбойники поплатились за это. По глупости они не захотели сдаваться, потому что решили, что превосходят отряд числом. И этот болезненный опыт научил их различать разницу между силой и количеством.
— Вот это было сражение! — Мандред огляделся. — Хотелось бы мне, чтобы здесь нас поджидало несколько грабителей.
Нурамон промолчал. Это желание Мандреда могло означать только одно: сегодня вечером Альфадасу опять придется готовиться к упражнениям. Мандред не переставал надеяться воодушевить сына сражением при помощи секиры. Но Альфадас раз за разом доказывал отцу, что способен тягаться с ним на равных и с мечом. Мандред бывал повержен сыном, и Нурамон никогда не мог разобраться в чувствах ярла. Гордится тот или обижается? Иногда эльф-целитель подозревал, что Мандред тайком поддается во время тренировок, из опасения, что может ранить Альфадаса.
Путники добрались до гребня холма, и перед ними открылась панорама широкой речной долины, простиравшейся внизу. Нурамон указал на город, расположившийся на западном берегу.
— Анисканс! Наконец-то дикие места останутся позади.
— Наконец-то мы снова попадем в таверну, и можно будет выпить что-нибудь приличное. Мой желудок уверен, что мне отрезали голову. — Мандред прищелкнул языком. — Как вы думаете, у них там, внизу, есть мет?
Временами казалось, что сын человеческий излечился от своей тоски по Фрейе. Но Нурамон не обращал внимания на напускное бахвальство и видел мужчину, который хочет скрыть и заглушить свою боль.
Они медленно спускались по склону. Внизу змеилась дорога, ведущая прямо в город. Через широкую реку был переброшен мост с семью пологими арками. Из-за таяния снегов уровень воды поднялся, по реке с гор плыли бревна. Мужчины с длинными шестами болтались на мосту и не позволяли деревяшкам зацепиться за сваи и запрудить реку.
Большинство домов в Анискансе были построены из светло-коричневого бутового камня. То были массивные, высокие строения, плотно прижавшиеся друг к другу. Единственным их украшением служил сверкающий красный кровельный тес. Вокруг города были разбиты виноградники. «У Мандреда будет возможность напиться», — с горечью подумал Нурамон.
— Страна дураков, — внезапно разошелся сын человеческий. — Да вы только посмотрите! Такой богатый город, и даже стены нет. Даже Фирнстайн, и тот укреплен лучше.
— Они просто не готовы к твоему приезду, отец, — рассмеялся Альфадас. Остальные члены отряда присоединились к веселью. Усмехнулся даже Гельвуун.
Мандред покраснел.
— Легкомыслие — мать несчастья, — серьезно сказал он.
Олловейн расхохотался.
— Похоже, весеннее солнце растопило крепкий ледяной панцирь вождя варваров, и, о чудо, под ним оказался философ.
— Не знаю, что за оскорбление — «вилосоов», но можешь быть уверен: вождь варваров сейчас заткнет тебе глотку секирой!
Олловейн обхватил себя руками и притворился, что дрожит.
— Вот так внезапно возвращается зима, и самые красивые весенние цветы замерзают.
— Ты что, только что сравнил меня с цветами? — зарычал Мандред.
— Это всего лишь аллегория, друг мой.
Сын человеческий нахмурил лоб, а затем кивнул:
— Я принимаю твои извинения, Олловейн.
Нурамон закусил губу, чтобы не расхохотаться. Эльф-целитель обрадовался тому, что в следующий миг Альфадас запел и прервал затянувшуюся шутку. У мальчика был необычайно красивый голос… для человека.
Они ехали по дороге вдоль реки, мимо конюшен и небольших подворий. На обочине пасся скот. Все вокруг казалось до странного неупорядоченным. За долгое время, проведенное в мире людей, Нурамон никак не мог привыкнуть к различию миров. Но он научился видеть в чуждом красоту.
Дома в Анискансе теснились вокруг холма, на котором возвышался храм. Городские стены были окружены лесами, далеко над рекой разносился стук каменотесов. Сам же храм был безыскусным, со стенами такими же толстыми, как у крепостной башни, и тем не менее в этой грубой простоте было что-то особенное. Казалось, она издалека кричит о том, что здесь нет ничего, что отвлекло бы верующих, ибо ни одно произведение искусства не может сравниться с красотой истинной веры.
Нурамону вспомнился бродячий проповедник, который встретился им несколько дней назад в горах. Его глаза сияли, когда он говорил об Анискансе и священнике, имя которого вроде как было в этой долине у всех на устах: Гийом, который с такой страстью говорил о боге Тьюреде, что сила его слов передавалась слушателям. Говорили, что парализованные снова становились на ноги, если слушали его и он касался рукой их немощных членов. Казалось, его волшебная сила могла победить любое страдание, любой яд.
Как часто за последние три года их преследовали слухи, подобные этому! Но каждый раз товарищи разочаровывались. Они искали человека примерно тридцати лет от роду, который творил чудеса. Это краткое описание подходило к Гийому, как и к дюжине мужчин до него, однако ни у кого из них не было магических сил. Люди слишком легковерны! Они готовы верить каждому шарлатану, который хоть сколько-нибудь убедительно делает вид, что творит чары.
Бродячий священник утверждал, что еще в его детстве там, где сегодня возвышается город, не было ничего, кроме маленького каменного круга, у которого люди встречались на солнцеворот, чтобы принести жертвы богам.
Нурамон поднял голову. Вероятно, каменный круг располагался на невысоком холме, где сейчас строили храм.
Цокот копыт эльфийских коней звучал на мостовой подобно барабанной дроби. Некоторые рабочие обернулись. На них были простые рубахи и широкополые шляпы из плетеной соломы. Каменотесы униженно склонили головы. Воины имели большой вес в этом королевстве.
Взгляд Нурамона скользнул по домам. Их стены были возведены из необработанного камня и казались грубыми и прочными. В сравнении с тем, что обычно делали люди, это была неплохая работа. В основном стены были ровными, только некоторые крыши прогибались под весом теса.
Прежде чем начать спуск с моста, Мандред и Альфадас встали во главе небольшого отряда. Если кто-то увидит их, то скорее всего решит, что это прибыли князья с севера со свитой. Жители удивленно провожали их взглядами, но вскоре снова принимались за повседневную работу. Очевидно, здесь привыкли к чужакам.
И тем не менее в городе было неспокойно, и вовсе не из-за появления всадников. Чем ближе подъезжал отряд к храму, тем ощутимее становилось беспокойство. Что-то происходило в Анискансе. Казалось, весь город на ногах. Люди толпились в узких улочках, поднимаясь на холм. Товарищам пришлось спешиться и отвести лошадей во двор одной из таверн, с животными осталась лучница Номья. Остальные затесались среди людей, которые явно стекались к храму. Царившее в городе настроение напоминало Нурамону свадьбу у кобольдов. Все натыкались друг на друга, царила атмосфера радости.
Нурамон выхватывал из общего гула голосов обрывки разговоров. Люди судачили о чудесном целителе и его баснословной силе. О том, что вчера он спас ребенка, который едва не задохнулся, и о том, что все больше и больше чужестранцев прибывают в город, чтобы посмотреть на Гийома. Пожилой человек гордо рассказывал о том, что король пригласил Гийома ко двору и остаться там, однако, очевидно, священник отказался покидать город.
Наконец маленький отряд достиг площади перед храмом. Стоя в толпе, сложно было оценить, сколько людей собралось здесь, но их, очевидно, были сотни. Нурамон стоял, затиснутый между потеющими и толкающимися людьми, и ему становилось дурно. Воняло потом, нестираной одеждой, прогорклым жиром и луком. Краем глаза эльф заметил, что Фародин поднес к носу надушенный платок. Нурамон пожалел, что не может облегчить свою участь подобным способом. Люди и чистота — это такие вещи, которые просто не способны существовать вместе, это он узнал давно благодаря Мандреду. За последние три года Нурамон стал несколько более стойким к запахам, обрушивавшимся на него в первую очередь в городах. Однако вонь здесь, посреди людской толпы, была поистине ошеломляющей.
Внезапно где-то впереди раздался голос. Нурамон вытянул шею, однако в толпе не сумел разглядеть говорившего. Похоже, он стоял возле большого дуба, занимавшего центр площади.
Голос был звучным, говоривший владел всеми приемами риторики. Каждый слог сознательно подчеркивался, так же поступали и философы Лина, столетиями упражнявшиеся в ведении диспутов, чтобы достичь совершенства. При этом искусство их заключалось не столько в том, чтобы убедить при помощи аргументов, но и подобрать слова так, чтобы дыхание полностью подчинилось голосу. То, что делал тот человек, стоявший перед толпой, граничило поистине с чудом.
Стоявшие вокруг люди уже не обращали внимания на Нурамона и его необычных спутников — они были полностью захвачены оратором.
Фародин протолкался к Нурамону.
— Слышишь голос?
— Чудесный, не так ли?
— Это меня и беспокоит. Вероятно, мы у цели.
Нурамон промолчал. Он боялся того, что предстоит сделать, если там, впереди, с толпой говорил действительно сын Нороэлль.
— Олловейн, — сказал Фародин, — бери Йильвину и Гельвууна. Вы пойдете налево. Мандред и Альфадас, вы берете на себя центр. А мы с Нурамоном обойдем справа. Сначала мы будем наблюдать за ним. Здесь, среди людей, нам ничего больше не остается.
Товарищи разделились, и Нурамон с Фародином двинулись вперед. Они осторожно проталкивались сквозь ряды людей, стоявших словно громом пораженные и внимавших священнику. Голос отчетливо перекрывал гул голосов на площади.
— Прими силу Тьюреда, — очень кротко произнес он. — Ибо она дар, который принес я тебе от него.
Вскоре после этого кто-то крикнул:
— Вы только посмотрите, он исцелился! Рана закрылась! — площадь ликовала.
Какая-то старуха бросилась Нурамону на шею и поцеловала его в щеку.
— Чудо! — воскликнула она. — Он снова сотворил чудо! Он — благословение этого города!
Нурамон смотрел на старуху, ничего не понимая. Поистине, это было чудо, раз она поцеловала незнакомого человека.
И вот проповедник перед ними поднялся над уровнем толпы. Он помог подняться на ноги человеку, испытывавшему явное облегчение.
— Это сила Тьюреда, нашего бога!
При виде целителя Нурамон замер. Он почувствовал, как шедший рядом с ним Фародин тоже вдруг остановился.
Священнослужитель поднялся на невысокую стену колодца неподалеку от дуба и заговорил с исцеленным. Однако Нурамон почти не слышал слов. Он был потрясен осанкой и жестами этого человека. У Гийома были черные волосы, спадавшие на плечи. Как и все священнослужители Тьюреда, он был одет в темно-синюю рясу. Лицо его было овальным, нос — узким, подбородок — мягким, а губы — полными. Если бы у Нороэлль был брат-близнец, то он выглядел бы так же, как этот священнослужитель.
Этот мужчина был ее сыном!
Нурамон наблюдал за тем, как Гийом повернулся к человеку со сбившимися седыми волосами, у которого, похоже, не двигалась рука. Он взял больного за руку и произнес молитву.
Нурамон отпрянул. Ему показалось, что что-то сжало его сердце. Словно сильная рука коснулась его души. Всего мгновение продолжалось это жуткое ощущение. Словно оглушенный, эльф попятился и наткнулся на молодую девушку.
— Тебе нехорошо? — обеспокоенно спросила она. — Ты так побледнел.
Эльф покачал головой и отошел к краю толпы, образовавшей круг вокруг колодца.
Больной поднял руку. Сжал ее в кулак, затем снова вытянул пальцы.
— Он излечил меня! — Седовласый бросился наземь перед священнослужителем и поцеловал подол его рясы.
Гийом казался смущенным. Он взял старика за плечи и поднял.
«Он может колдовать, как и его мать», — подумал Нурамон. Королева ошиблась. Сын Нороэлль — не дитя демона. Совсем наоборот. Он оказался целителем.
Внезапно в толпе раздался крик.
— Гийом! Гийом! Тут один упал!
— Он мертв! — пронзительным голосом крикнула какая-то женщина.
— Несите его ко мне! — спокойно приказал целитель.
Два крепких парня в кожаных передниках принесли к колодцу худощавую фигуру. Мужчину в сером плаще! Гийом отбросил капюшон. Перед целителем лежал Гельвуун.
Нурамон озадаченно взглянул на Фародина. Тот жестом дал ему понять, что нужно подождать. А затем прошептал:
— Надеюсь, Мандред не наделает глупостей!
По передним рядам прошел шепот. Гийом отбросил волосы Гельвууна. Стали отчетливо видны острые уши. Гельвуун, обычно такой мрачный, выглядел мирно, словно спящий ребенок.
Гийом склонился над ним. Священнослужитель казался взволнованным. То ли от вида эльфа, то ли от чего-то другого — Нурамон сказать не мог. Затем Гийом огляделся по сторонам, и Нурамон почувствовал, как взгляд сына Нороэлль скользнул по нему. По коже пошел мороз. Глаза у целителя были ярко-голубые.
Священнослужитель поднялся и произнес:
— Этот мужчина не находится под защитой Тьюреда. Он — дитя альвов, не человек. Ему никто больше не может помочь. Он пришел сюда слишком поздно. И я не могу понять, чем он был болен. Кажется, его сердце просто перестало биться. Однако, говорят, что детям альвов предначертано существование и по ту сторону жизни. Так молитесь же за его душу. Я похороню его тело со всеми почестями, пусть он и не молился Тьюреду. Милость Господа нашего неизмерима. Он сжалится и над этим эльфом.
Взгляд Гийома снова коснулся Нурамона. Было что-то парализующее в его прекрасных глазах.
— Идем, Нурамон, — прошептал Фародин. — Нужно уходить.
Товарищ схватил его и потащил через толпу. Нурамон не мог изгнать из своей головы эти лицо и глаза. То было лицо Нороэлль, глаза Нороэлль, и они принадлежали этому человеку.
Внезапно его встряхнули.
— Очнись! — резко сказал Фародин.
Нурамон озадаченно огляделся по сторонам. Они выбрались с площади и теперь снова находились в одном из узких переулков. А он и не заметил, насколько далеко они ушли.
— Это было лицо Нороэлль! — сказал он.
— Знаю. Идем!
Они нашли Номью и лошадей. Мандред и Альфадас появились несколько мгновений спустя. Они вели Йильвину. Молодая эльфийка была бледна и, казалось, не может сама стоять на ногах.
Мандред был совершенно вне себя.
— Вы это видели? Проклятье! Что случилось?
Фародин огляделся по сторонам.
— Где Олловейн?
Альфадас указал на ворота.
— Вот он идет!
На лице мастера меча читался страх.
— Идемте! Здесь мы не в безопасности. — Он оглянулся назад, на улицу. — Давайте уберемся подальше от этого ребенка демона. Вперед! По коням и прочь из города!
— Что случилось с Гельвууном? — спросила Номья.
Нурамон промолчал. Вспомнил о чуждой силе, коснувшейся его души, о голубых глазах и о том, как сильно Гийом напомнил ему Нороэлль своими жестами. А теперь Гельвуун мертв, а Йильвина выглядит так жалко, словно едва избежала смерти.
— Что произошло? — спросил наконец Олловейн, оборачиваясь к побледневшей эльфийке.
Йильвина тяжело дышала.
— Он вышел вперед… Почти на самый край толпы, когда священнослужитель взял старика за руку… — Она подняла взгляд к небу. На глаза ее навернулись слезы. — Не знаю, как описать это. Такое ощущение, словно какая-то сила вошла в мою грудь, чтобы разорвать мне сердце. — Она начала всхлипывать. — Такое ощущение… Я чувствовала смерть… Вечную смерть, без надежды на возрождение, без дороги в лунный свет. Если бы я не отступила на несколько шагов… — голос ее прервался.
— Он заметил вас и сразу атаковал? — спросила Номья.
Олловейн помедлил с ответом.
— Я неуверен… Не думаю, что это была атака. Это произошло в тот момент, когда он исцелил старика. Я почувствовал его силу… Йильвина права. Я тоже вдруг почувствовал смерть.
Мандред обернулся к Нурамону.
— Как он это сделал?
Сын человеческий переоценивал способности Нурамона. Только потому, что один раз эльф превзошел самого себя и исцелил Фародина, человек спрашивал его обо всем, что имело, по его мнению, хоть какое-то отношение к магии.
— Понятия не имею, Мандред.
— А я тебе скажу! — вмешался Олловейн. — Магия ребенка демона пронизана злом насквозь! Она способна убить нас на месте. Простые чары, способные излечить человека, могут уничтожить нас. Теперь мне понятно, какую опасность видит королева в сыне Нороэлль. Мы должны убить его.
— Мы не сделаем этого! — решительно произнес Нурамон. — Мы отведем его к королеве!
— Этот мнимый целитель сможет убить нас одним заклинанием! — сказал Олловейн. — Ты это понимаешь?
— Да, понимаю.
— Как ты собираешься заставить его покинуть город?
— Я не стану заставлять его. Он пойдет с нами добровольно. Он не знал, что сделал с нашим товарищем своими исцеляющими руками. Он не то дитя демона, которого ожидала королева.
— Ты собираешься пойти против королевы? Она послала нас убить его!
— Нет, Олловейн. Королева послала
меня убить его. И мне одному отвечать перед королевой.
— Не знаю, могу ли я допустить это, — протянул Олловейн. — Почему, Нурамон? Почему ты изменил свое мнение?
— Потому что у меня такое чувство, что убить Гийома будет непростительной ошибкой. Ничего хорошего из этого не выйдет. Мы должны отвести его к королеве. Оказавшись с ним лицом к лицу, она сможет принять решение. Позвольте мне поговорить с ним. Если до завтрашнего полудня я не вернусь, можете покончить с ним.
Олловейн покачал головой.
— Ты хочешь привести ко двору Эмерелль дитя демона, магия которого убивает эльфов? Иди! Поговори с ним! Больше живым мы тебя не увидим! У тебя есть время до завтрашних сумерек, потом я достану его по-своему. А до тех пор мы уедем из города.
Нурамон искал поддержку на лицах остальных. Однако Олловейну никто не возразил, даже Мандред. По знаку мастера меча все оседлали коней. Альфадас взял под уздцы лошадей Гельвууна и Нурамона.
Фародин был последним в конном отряде, покидавшем двор. Он склонился в седле и спросил Нурамона:
— Ты уверен, что хочешь сделать это? А что, если с тобой будет то же самое, что с Гельвууном?
Нурамон улыбнулся.
— Тогда мы встретимся в следующей жизни.
В гостях у Гийома
Нурамон наблюдал за Гийомом целый день. Слушал его проповедь, затем наблюдал за тем, как похоронили тело Гельвууна. Наконец эльф пошел за сыном Нороэлль по городу. При этом у него возникло неприятное ощущение, что следят за ним самим. Однако как он ни пытался, ему не удалось обнаружить никого, кто вел бы себя подозрительно. Вокруг были жители Анисканса, занимавшиеся своими повседневными делами. Эльф снова обратил все свое внимание на Гийома и следовал за ним до тех пор, пока тот не дошел до храмового холма и не исчез там в небольшом домике. Стены из бутового камня отлично вписывались в общую панораму города; и если это дом Гийома, то, похоже, сын Нороэлль ценит простоту.
Нурамон остановился и стал наблюдать за домом из переулка напротив. Эльф ждал, когда Гийом откроет ставни, чтобы впустить последние лучи уходящего солнца. Однако ставни оставались закрытыми. Когда на Анисканс опустилась ночь, Нурамон заметил, что сквозь щели в ставнях проникает теплый свет свечи.
Нурамон собрался с духом и подошел к двери дома целителя. Оставалось только постучать. Однако он не отваживался. Ему было страшно; страшно не от того, что с ним может случиться то же, что и с Гельвууном, а от того, что он совершает большую ошибку. Он не знал Гийома и не знал, как тот воспримет правду. А потом подумал о Нороэлль. Это была единственная надежда оградить Гийома от смерти и, быть может, в то же время спасти Нороэлль — конечно, если королева поймет, что убивать Гийома было бы ошибкой.
Он постучал.
Внутри ничто не шелохнулось, и Нурамон поразмыслил над тем, стоит ли стучать еще раз. И как раз в тот самый миг, когда эльф собрался поднять руку, наконец послышались шаги. Сердце Нурамона забилось быстрее. Вот сейчас откроется дверь, и перед ним появится лицо Нороэлль. Он отбросил капюшон, чтобы Гийом сразу понял, с кем имеет дело.
Изнутри отодвинули засов, затем дверь отворилась. Нурамон не ошибся. Это был Гийом. Молодой священнослужитель ни в коей мере не казался удивленным тем, что перед ним стоит незнакомец. Не в состоянии вымолвить ни слова, Нурамон глядел в лицо сына Нороэлль. Интересно, как изменится выражение его лица, когда он узнает правду о своем происхождении?
— Входи, дитя альвов, — произнес священнослужитель своим спокойным голосом и улыбнулся. А потом прошел в дом. Очевидно, он ждал его.
Дом Гийома был обставлен очень просто. Комната, в которую вошел Нурамон, занимала весь первый этаж. Здесь было все необходимое, от сложенной из камня печи до молитвенного алтаря. Только постели не было. Очевидно, спальня находилась на втором этаже, куда можно было попасть по лестнице.
— Ты пришел из-за своего товарища, — сказал Гийом и сел за небольшой стол, стоявший в центре комнаты.
Там горела масляная лампа, стояла деревянная тарелка, на которой еще лежали остатки рыбы. Гийом жестом пригласил Нурамона присесть на второй стул, стоявший на другом конце стола.
Нурамон молча сел.
Священнослужитель отодвинул тарелку.
— Боюсь, твоего товарища уже похоронили на кладбище. Надеюсь, это не помешает ему родиться снова.
— У нас говорят, что душа ребенка альвов отделяется от тела в момент смерти, — пояснил Нурамон. — Если между твоим миром и Альвенмарком есть путь для душ, то Гельвуун уже идет по нему и ждет нового рождения.
— Тогда его душа уже ушла, когда я похоронил его тело.
— Да. Но я пришел не поэтому. Я пришел из-за тебя.
Похоже, слова эти не удивили Гийома.
— Потому что я убил его…
Нурамон вздрогнул.
— Откуда ты знаешь?
Целитель опустил взгляд.
— Я понял это, когда осматривал его. На его шее были следы от удушения, к которым подходили только мои пальцы. — Он умолк и взглянул на Нурамона. — Нелегко читать на лицах эльфов. Я не вижу гнева в твоих глазах. Но тем не менее ты наверняка пришел требовать расплаты.
— Нет, я пришел не поэтому.
Гийом вопросительно посмотрел на гостя.
— Я просто хочу знать, что ты видишь в своем будущем.
— Я искатель на службе Тьюреда. Я думаю, что этот мир полон скрытых даров, но немногие могут их отыскать. Я знаю, что сила богов собирается в определенных местах. Я чувствую эти места и могу идти по невидимым рекам, которые соединяют их друг с другом. — Очевидно, он говорил о тропах альвов, только считал их тропами своего бога. — И этим знанием я пользуюсь, чтобы исцелять людей и проповедовать о мире. Мне хотелось бы, чтобы ненависти не стало. Однако после сегодняшнего дня мне кажется, что цена слишком высока. Что же это за дар, который исцеляет людей и убивает детей альвов?
— Я могу дать тебе на это ответ. Однако подумай хорошенько, хочешь ли ты его услышать.
— Ты знаешь что-то о даре, из которого я черпаю чудеса?
— Мне известно его происхождение.
— Значит, ты умнее всех мудрецов и священнослужителей, которые мне до сих пор встречались. Расскажи, прошу…
— Ты действительно хочешь это услышать? Потому что если ты выслушаешь меня, то узнаешь также и то, по какой причине мы с моими товарищами прибыли в этот город, зачем я здесь, зачем рискнул приблизиться к тебе.
— Ты знаешь моих родителей? Моих настоящих родителей?
— Да, я знаю их обоих.
— Тогда говори!
— Ты — сын эльфийки по имени Нороэлль. Когда-то она согласилась понести тягчайшее наказание только ради того, чтобы спасти твою жизнь, — так начал свой рассказ Нурамон.
Он говорил о Нороэлль, о своей и Фародина любви к ней, о человеке-кабане и эльфийской охоте, о своем спасении и изгнании Нороэлль. При этом он наблюдал за тем, как выражение лица Гийома становилось все более и более серьезным, и с появлением новых и новых морщин исчезало его сходство с Нороэлль. Закончил он следующими словами:
— Теперь ты знаешь, кто твои родители и почему ты обладаешь силой, которая исцеляет людей и убивает эльфов.
Гийом сидел, не сводя взгляда со стола, а потом вдруг заплакал. Нурамону было больно смотреть на это, не только потому, что целитель был похож на Нороэлль, а потому, что мог понять положение, в котором тот оказался. Ему приходилось сдерживаться,
чтобы не расплакаться самому.
Через некоторое время целитель нарушил молчание:
— А я-то, дурак, думал, что мой дар от Тьюреда!
— Неважно, какое происхождение имеет твой дар, ты сделал много хорошего для людей, как и твоя мать для детей альвов. До той ночи, когда она… — Он не сумел сказать это снова.
— Расскажи побольше о моей матери, — негромко попросил Гийом.
До поздней ночи, не считая часов, рассказывал Нурамон о двадцати годах, которые провел рядом с Нороэлль. Говоря, он сам вспоминал все то, что пережил вместе со своей любимой. Когда же он закончил рассказ, ему стало ясно, что все ушло, что Нороэлль никогда не вернется. Гийом тоже был потрясен до глубины души, ведь теперь ему было известно, какую жертву принесла его мать.
— Ты разорвал завесу тайны, окутывавшую мое происхождение, — сказал целитель. — И ты объяснил мне, откуда у меня такие силы. Но не сказал, что привело тебя сюда.
Нурамон глубоко вздохнул. Ну вот и все.
— Я спросил королеву, что могу сделать для того, чтобы спасти Нороэлль. А она сказала, что я должен отправиться в путь, найти тебя и убить.
Это известие Гийом воспринял очень спокойно.
— Это ты мог сделать давным-давно. Почему я еще жив?
— По той же причине, по которой твоя мать когда-то оставила тебя в живых. Потому что я не почувствовал в тебе ничего от девантара.
— Но раз моя сила убила твоего товарища, то это должно быть наследие моего отца. И кто знает, что еще таится во мне!
— Ты пошел бы на убийство Гельвууна, чтобы исцелить руку того человека?
— Никогда.
— В таком случае, от темной силы девантара чист по меньшей мере твой дух, хотя его суть отражается в твоей магии.
— Но ведь в этом-то и дело. Я без вины виновен. Из-за меня изгнали мою мать. Из-за меня умер твой товарищ. А я ничего не делал. Кажется, я виноват уже в том, что живу.
— И именно поэтому было бы неправильным убивать тебя. И именно поэтому я хочу выполнить свою задачу до конца, но иначе, чем предполагала королева. Даже если из-за этого я навлеку на себя ее гнев.
— Ты отпустил бы меня?
— Да, отпустил бы. Но мои товарищи быстро отыщут тебя. — Нурамон подумал об Олловейне. — Ты должен понять, почему я здесь. Если бы меня здесь не было, ты был бы уже мертв. Я пришел, чтобы сделать тебе предложение, которое, вероятно, убережет тебя от смерти и сможет освободить Нороэлль. Однако это не более чем призрачная надежда.
— Говори!
— Я могу отвести тебя к королеве и по пути в Альвенмарк оберегать ото всех опасностей. Если ты поговоришь с Эмерелль при дворе, то, быть может, убедишь ее в своей истинной сути, как убедил Нороэлль и меня. Это единственное, что я могу тебе предложить.
— Я приму твое предложение, — не колеблясь, ответил Гийом. — Ради моей матери.
Нурамон втайне поразился целителю. Спросил себя, согласился ли бы он так же, ведь не было никакой уверенности в том, что королева проявит милосердие. Вполне возможно, Эмерелль только утвердится в своем решении. Однако, несмотря на все происшедшее, Нурамон настолько сильно доверял королеве, что сомневался в ее полном бессердечии.
— Когда мы должны выступить?
— Мы должны покинуть город самое позднее завтра в полдень. Спешить нам нет нужды.
— Тогда расскажи мне об Альвенмарке.
Нурамон описал Гийому сердце страны, рассказал ему и об Альвемере, родине Нороэлль. Когда прокричал петух, Нурамон закончил. Эльф предложил выступить с началом дня, чтобы уйти незамеченными.
Гийом согласился. Начал собирать вещи. Потом поблагодарил Нурамона за то, что тот сказал ему правду.
— Я никогда этого не забуду.
Нурамон был доволен. Он достиг своей цели, хотя тем самым нарушил приказ королевы. Олловейн наверняка станет ворчать, но они отведут сына Нороэлль к Эмерелль. Это компромисс, с которым мастеру меча придется смириться. Тем не менее придется не спускать с эльфийского воина глаз.
Гийом приготовил себе кашу из пшена, лесных орехов и изюма. Спросил Нурамона, не хочет ли он есть, но тот поблагодарил и отказался. Целитель как раз завтракал, когда в городе начались беспорядки. Нурамон прислушался, ему показалось, что он слышит крики. Когда до его слуха донесся стук подков, он вскочил и рука его метнулась к мечу.
— Что там такое? — спросил Гийом.
— Торопись! — сказал Нурамон.
Теперь он слышал, что на улицах идут бои, кто-то кричал. На город напали!
Гийом вскочил и схватился за свою котомку.
Шум битвы приближался. Внезапно что-то загрохотало прямо у двери дома, и к своему ужасу Нурамон увидел, что она распахнулась. На него ринулась какая-то тень. Нурамон вынул из ножен меч, чтобы зарубить ворвавшегося в дом, и испугался, когда узнал его. То был не кто иной, как…
Ловушка
Фародин поспешно захлопнул створку и задвинул деревянный засов.
— Убери меч, не то ты убьешь единственного друга, который еще остался у тебя в этом городе. — Он затравленно огляделся по сторонам. — Здесь есть второй выход?
Гийом смотрел на него так, словно видел перед собой призрак.
— Что здесь происходит?
— Вооруженные люди. Они заняли все улицы, которые ведут из города. А затем стали штурмовать храм. Похоже, они не очень любят священнослужителей вроде тебя. — Фародин подошел к окну, выходившему на храмовую площадь, и слегка приоткрыл его.
— Смотри!
Воины были экипированы наилучшим образом. Почти на всех были кольчуги и шлемы с черными конскими хвостами. Почти половина была вооружена секирами или мечами. На их красных круглых щитах красовался герб в форме головы быка. Остальные воины были вооружены арбалетами. Солдаты бесцеремонно вытаскивали священников из недостроенного храма, было очевидно, что нападавшие — не простые мародеры. Они действовали дисциплинированно. Арбалетчики охраняли площадь, пока воины с секирами гнали священнослужителей к большому дубу.
По приказу огромного светловолосого воина, одного из священнослужителей, крупного пожилого человека, отделили от товарищей по несчастью. Ноги ему связали веревкой, другой конец накинули на толстую ветку и подвесили несчастного за ноги. Духовник в отчаянии пытался натянуть сползающую на голову рясу на срамное место.
— Отец Рибо! — испуганно прошептал Гийом. — Что они творят?
— Я слышал, что вооруженные ребята называли твое имя, Гийом. — Фародин оглядел молодого священнослужителя с головы до ног. Не боец, это ясно. — Похоже, ты нажил себе смертельных врагов одновременно в двух мирах. Что ты сделал? Эти люди ищут тебя!
Священнослужитель задумчиво отбросил волосы с лица. Всего лишь небольшой жест, но он причинил Фародину глубокую боль. Так убирали волосы с лица и Айлеен, и Нороэлль, когда погружались в глубокие раздумья. Священнослужитель был на удивление хрупкого телосложения. На лице его Фародин видел далекое отражение Нороэлль. Она продолжала жить в сыне.
Фародин отправился следом за Нурамоном, поскольку опасался, что его товарищ поможет священнослужителю бежать. Последние три года Фародин пребывал в мире с самим собой. Он принял приказ королевы. Вчера на храмовой площади он был готов убить Гийома. Но теперь… Ему пришлось отвести взгляд — так сильно напоминал Гийом Нороэлль. Если он поднимет оружие против этого священнослужителя… Это будет то же самое, что поднять оружие против Нороэлль.
Олловейн предупреждал Фародина, когда тот уходил из лагеря, чтобы втайне последовать за Нурамоном. Слова мастера меча отчетливо звучали в его ушах:
Не забывай, он дитя девантара, мастера обманов. Он подло пользуется лицом Нороэлль как маской, за которой скрывается зло. Девантар — это воплощенная ненависть по отношению к альвам и нам, их детям. Все, что могло быть в нем хорошего, отравлено наследием отца. Ты видел, что случилось с Гельвууном. Мы не можем взять его в плен. Иначе сами станем его пленниками. Даже если мы наденем на него цепи, одно слово силы — и мы все будем мертвы. Хуже того: представь себе, что такое существо может сотворить в Альвенмарке! Как нам с ним бороться? Мы должны выполнить приказ Эмерелль! Сегодня днем, на храмовой площади, я понял глубину мудрости королевы.
— Они пришли за тем, чего я
не делал, — ответил на вопрос Фародина Гийом.
— Что? — Фародин отвлекся от размышлений.
Тем временем воины на площади начали бить Рибо длинными прутьями. Беспомощный священнослужитель раскачивался на дереве, его крики были слышны по всей округе. Однако никто из жителей не спешил на помощь духовнику.
— Видишь голову быка на щитах? — спросил Гийом. — Это люди короля Кабецана. Его лейб-гвардия. Кабецан посылал за мной. Говорят, у него, живого, гниет тело, и он умирает медленной мучительной смертью. Он приказал мне помочь ему. А я не могу. Если я спасу одну эту жизнь, умрут сотни, ведь Кабецан — жестокий тиран. Он убил своих собственных детей, потому что опасался, что они станут претендовать на трон. Он одержим безумием… К нему можно приходить только обнаженным, поскольку он опасается, что кто-то спрячет в одежде оружие. Тот, кто хочет принадлежать к числу его лейб-гвардейцев, должен на его глазах забить собственными руками новорожденного… Он терпит рядом с собой только людей, лишенных совести. Вместе с Кабецаном зло правит в Фаргоне. Поэтому я не стану исцелять его… Я не имею права. Когда он наконец умрет, страна эта избавится от проклятья.
Крики священнослужителя по-прежнему раздавались на площади.
— Я не имею права… — На глаза Гийома навернулись слезы. — Рибо для меня как отец. Я вырос в бедной крестьянской семье. Когда мои родители… мои приемные родители умерли, он взял меня к себе. Он…
Один из молодых священнослужителей, которых солдаты вытащили на площадь, указал пальцем на дом Гийома.
— Здесь есть второй выход? — снова спросил Фародин.
По площади к ним уже шагали воины.
Священнослужитель покачал головой. Взял со стола длинный нож для хлеба и спрятал в рукав своей рясы.
— Я пойду, тогда они не станут убивать вас. Но король Кабецан живым меня не получит.
Нурамон преградил ему путь.
— Не делай этого. Идем с нами!
— То есть ты считаешь, что будет умнее пойти с тобой к королеве, которая послала вас убить меня? — В словах Гийома не было вызова, они звучали просто бесконечно печально. — Я знаю, что ты не желаешь мне зла. Однако если я сейчас выйду к ним, то, возможно, спасу вас и моих братьев по ордену. А если ты доложишь своей королеве о моей смерти, то, быть может, она пощадит мою мать. — Он отодвинул засов на двери и вышел на площадь.
Фародин недоумевал, почему Нурамон не стал предпринимать попыток удержать ребенка девантара. Эльф бросился к двери, однако уже было слишком поздно. Воины схватили Гийома.
— Рыцари короля, — звучным голосом сказал он. — Отпустите моих братьев. Вы нашли меня.
Светловолосый командир подал знак своим людям опустить арбалеты. Он подошел к Рибо, схватил старика за волосы и запрокинул ему голову.
— Значит, ты говоришь, что ты и есть чудотворец! — воскликнул рыцарь. Вынул из-за пояса меч и проткнул Рибо горло. — Так покажи нам, на что ты способен!
У Фародина перехватило дыхание. Гийом все еще стоял слишком близко к дому. Если он воспользуется своей силой, то они с Нурамоном лишатся жизни.
Старый священнослужитель качался на веревке. Свисал с дерева, словно туша быка, вцепившись руками в горло.
Фародин распахнул ставни, и они с грохотом ударились о стены дома. Ухватился обеими руками за карниз, оттолкнулся от него и прыгнул вперед. Словно перышко приземлился перед домом.
— Не трогай мою добычу, сын человеческий! — В его голосе звенел лед.
Светловолосый воин опустил руку на рукоять клинка.
— Ты получил свое. Теперь убирайся.
— За оружие хватаешься? Дуэли хочешь? — улыбнулся Фародин. — Я первый витязь королевы Альвенмарка. Хорошенько подумай, прежде чем искать со мной ссоры. Я здесь для того, чтобы забрать священнослужителя по имени Гийом. Как видишь, я был в его доме. Я нашел его раньше тебя. И не позволю отнять у меня добычу. Вчера днем он убил эльфа. И за это ответит.
— Первый витязь королевы Альвенмарка, — передразнил его светловолосый воин. — А я — Умгрид, король Тролльгейма. — Стоявшие вокруг воины захохотали.
Фародин откинул волосы назад, чтобы стали видны его острые уши.
— Так ты, значит, Умгрид? — Эльф склонил голову набок. — Что ж, ты достаточно омерзителен, чтобы быть троллем. — Он слегка обернулся и бросил взгляд на крыши домов, стоящих по периметру площади.
— Все, кто не тролли, убирайтесь. Площадь окружена эльфами. И мы не отдадим Гийома.
Некоторые воины принялись испуганно озираться по сторонам и подняли щиты.
— Слова! Ничего, кроме слов! — Голос командира звучал уже не так самоуверенно, как раньше.
— Тебе следовало спросить у нас разрешения, прежде чем пустить сюда кого-либо из своих головорезов, — послышался голос Нурамона.
Эльф вынул из ножен меч и застыл в дверях Гийомовой хибары.
— Уничтожьте их. — Предводитель воинов вырвал у одного из стрелков арбалет и нацелил его на Фародина.
Эльф щукой бросился вперед. Оттолкнулся руками от грубой мостовой, перекатился через левое плечо и почти добрался до колодца. Арбалетный болт оцарапал его щеку и оставил кровавый след.
Фародин метался из стороны в сторону, стараясь не позволить воину прицелиться в неподвижную мишень. Он приземлился у ног воина с секирой. Человек толкнул его своим круглым щитом, и Фародин потерял равновесие. Он попятился и наткнулся на стену колодца, едва успев увернуться от удара, нацеленного в голову.
Ногой оттолкнул Фародин щит человека в сторону и обнажил меч. Нанесенный левой рукой удар вспорол человеку живот. Эльф вырвал секиру из руки умирающего. Отовсюду к нему устремились воины. Нурамон уже сцепился с двумя солдатами в дверном проеме. Дело было безнадежным. Люди превосходили их числом почти в десять раз.
Фародин отскочил от колодца и метнул секиру в целившегося в него арбалетчика. Послышался жуткий звук — оружие нашло свою цель.
Эльф увернулся от еще одного удара, парировал его мечом и поверх щита проткнул плечо нападавшего. Воины окружили их широким кольцом.
— Ну, кто из вас хочет умереть первым? — с вызовом спросил Фародин.
Тем временем высокий предводитель надел шлем, пристегнул к руке щит.
— Давайте займемся им! — Он поднял обоюдоострую секиру и устремился вперед.
Со всех сторон ринулись они на Фародина. Эльфийский воин присел, уворачиваясь от яростных ударов. Его меч описал дугу. Словно горячий нож, режущий воск, его клинок прошелся по ногам тех, кто подобрался слишком близко к нему.
Что-то коснулось левой руки Фародина. Теплая кровь напитала рубашку. Со смертоносным спокойствием парировал он удар секиры, нацеленный в грудь. Люди двигались неуклюже. Фародин часто замечал это и за Мандредом. Они были храбры и сильны, но по сравнению с эльфом, тренировавшимся в сражениях на протяжении столетий, они были как дети. И тем не менее исход битвы не вызывал сомнений. Их было слишком много.
Подобно танцору двигался Фародин меж рядами противников, подныривал под удары или принимал их на клинок, чтобы сразу же нанести ответный удар.
Внезапно он оказался лицом к лицу со светловолосым предводителем.
— Из твоих ушей я сделаю себе ожерелье, — прошипел мужчина.
Он атаковал мощным ударом, нацеленным на ту руку, в которой Фародин сжимал меч, а потом вдруг изменил направление удара.
Фародин, пританцовывая, увернулся, а затем изо всех сил ударил в нижний край щита. С жутким треском оббитый железом верхний обод вонзился под подбородок нападавшего на него человека. Великан закусил губу и сплюнул кровь.
Фародин сделал поворот и еще раз рубанул по щиту, отбросив его в сторону. Тыльной стороной меча ударил предводителя в лицо.
Великан покачнулся. Фародин поймал его, сорвал шлем и приставил клинок к горлу.
— Прекратите сражаться, не то ваш предводитель умрет! — звонким голосом крикнул эльф.
Воины отшатнулись. Над площадью повисла давящая тишина, нарушаемая только тихими стонами раненых.
Нурамон вышел из дома священнослужителя. Его кожаная охотничья рубашка была испачкана кровью.
— Отступаем к храму! — крикнул ему Фародин.
— Вам никогда не выбраться из Анисканса живыми, — с угрозой в голосе произнес командир отряда людей, достаточно громко, чтобы услышали его солдаты. — Мост занят. Все улицы блокированы. Мы были готовы к тому, что с целителем возникнут проблемы. Сдавайся, и я обещаю, что ты умрешь быстро.
— Мы эльфы, — холодно ответил Фародин. — Неужели ты действительно думаешь, что сможешь задержать нас? — Он сделал знак Нурамону, и его спутник вместе с двумя священниками отошел к воротам храма.
Гийом был бледен как смерть. Во время боев он просто стоял и смотрел. Очевидно, дитя Нороэлль просто не в состоянии причинить кому-либо зло.
— У тебя кровь, эльф, — прохрипел светловолосый. — Ты из плоти, так же, как и мы. И ты можешь умереть, также как и я. Прежде чем зайдет солнце, я буду пить вино из твоего черепа.
— Для человека, у которого клинок у горла, ты довольно уверенно смотришь в будущее. — Фародин медленно двигался спиной вперед по направлению к высоким воротам храма.
Все арбалетчики на площади перезарядили оружие.
Фародин подумал о Мандреде и остальных товарищах, которых он оставил в виноградниках. Придут ли они? Они должны были видеть, что храм атакован.
Эльф быстро толкнул своего пленника на землю и прыгнул в ворота. Мимо просвистели арбалетные болты. Нурамон захлопнул тяжелую дубовую дверь и задвинул засов. Фародин обеспокоенно поглядел на рубашку Нурамона.
— Насколько все серьезно?
Эльф осмотрел себя.
— Мне кажется, что это скорее человеческая кровь, чем моя.
В храме было темно и прохладно. Массивные деревянные колонны стремились к потолку, поддерживаемому крепкими балками. Внутри строение представляло собой одну большую комнату. Не было мебели, не было кафедры, с которой мог бы выступать оратор. Единственным украшением был менгир, камень высотой почти в три шага. На его поверхности были выцарапаны витые буквы. Стены зала были побелены. В две стороны разбегались галереи, полностью повторявшие очертания центрального помещения. Над галереями виднелись высокие окна, сквозь которые внутрь струился слабый лунный свет. В нишах вдоль стен горели небольшие масляные лампы, вокруг менгира стояли медные ароматические лампы, от которых поднимался бледный дым.
Строение больше напоминало Фародину башню в крепости, чем храм. Интересно, что за бог этот Тьюред? В любом случае не воин, раз уж его слуги такие беспомощные. Оба служителя сидели у менгира в центре круглого храмового зала. Они униженно молились богу и благодарили его за спасение.
— Гийом? — крикнул Нурамон, по-прежнему стоявший у двери. — Где ты?
Целитель вышел из-за колонны. Он казался необычайно спокоен, почти отрешен.
— Тебе надо было отдать меня им. После кровавой бани на площади они не успокоятся, пока не убьют нас всех.
— Может, ты ищешь смерти? — взволнованно спросил Фародин.
— Разве вас послали не за тем, чтобы убить меня? Какой смысл сражаться за то, кому принадлежит право убить меня?
Фародин отмахнулся от Гийома.
— Кто думает о смерти в бою, тот распростится с жизнью. Лучше принеси пользу. Отведи нас к запасному выходу. Может быть, там мы сможем выйти незамеченными.
Гийом беспомощно развел руками.
— Это храм, а не крепость. Нет никакого запасного выхода, никакого потайного туннеля или двери.
Фародин недоверчиво огляделся по сторонам. Рядом с воротами вверх на галереи вела витая лестница. Прямо под сводом каменная кладка прерывалась арочными окнами из цветного стекла. Там были изображены священники культа Тьюреда в рясах цвета ночи. Эльф озадаченно смотрел на окна. Один из витражей изображал послушника, которого швыряли в стоящий на огне котел. На другом был служитель, которому отрубали ноги и руки. На третьем человека в темно-синей рясе сжигали на костре дикари в звериных шкурах. Почти на всех витражах были изображены такие сцены. Теперь Фародин понял, почему Гийом сохранял спокойствие. Принять ужасный конец, вероятно, означало высшую награду для последователей Тьюреда.
Грохот удара оторвал эльфа от размышлений. Мелкая пыль посыпалась из щелей храмовых ворот. Еще удар. Тяжелые створки дверей заскрипели в петлях. Фародин негромко выругался. Очевидно, стражники короля нашли что-то вроде тарана.
— Хватит молиться, сделайте что-нибудь полезное, — набросился он на обоих священников. — Принесите из ниш все масляные лампы. Нурамон, посмотри, может, найдешь где-нибудь факел. А потом забирайтесь на верхнюю галерею. Я выведу вас из этой ловушки.
Одна из дверных досок сломалась. Долго дверям не продержаться.
Фародин безжалостно торопил служителей. Пока те взбирались по винтовой лестнице, им приходилось поддерживать свои длинные рясы, словно женские юбки, чтобы не споткнуться. Со второй галереи можно было добраться до окон храма, расположенных в глубоких нишах. Вытянув руки, Фародину удалось дотянуться до нижнего края ниши. Он резко подтянулся и оказался прямо напротив витража, изображавшего священнослужителя, изувеченные члены которого были натянуты на спицы колеса. Лица палачей были словно маски; не подумал художник и о том, как будут гармонировать цвета стекла с утренним светом. То было не бог весть какое произведение искусства, его мог бы создать даже бездарный человек за пару лет хоть сколько-нибудь усердной работы. Сравниться с витражами в замке Эмерелль, составленными из тысяч фрагментов, эта халтура не могла. Над теми картинами работали самые одаренные художники Альвенмарка на протяжении десятилетий, чтобы добиться идеальной игры света в стекле в любой час дня.
Фародин вынул из ножен меч и разбил стеклянному священнику искаженное от боли лицо. Осколки со звоном разлетелись в стороны. Несколькими ударами эльф удалил свинцовые крепления, чтобы можно было выбраться через оконную нишу и наблюдать за теми, кто атаковал храм со стороны площади.
Фародин услышал, как на галерее начали причитать священнослужители.
— Милостивый Тьюред, он разрушил изображение святого Ромуальда. Мы пропали!
Фародин отошел обратно в нишу, чтобы оставаться в тени. Башня храма была окружена деревянными лесами. Всего на шаг ниже окна находилась узкая деревянная платформа для каменотесов, работавших над фасадом. Оттуда можно было спуститься вниз по лесам. Фародин недоверчиво оглядел деревянные сваи и подпорки. Все казалось ему незаконченным.
В стороне от храмовой башни находился дом для паломников. Его фасад был разделен на ниши, в которых находились статуи святых. Он был украшен роскошнее, чем башня, в которой люди молились своему богу Тьюреду. Если рискнуть, то можно перепрыгнуть с лесов на крышу. А оттуда перебраться на другие крыши и уйти от приспешников короля.
Фародин вернулся в храм. Священники ждали его с каменными лицами. Нурамон беспомощно пожал плечами.
— Я их не понимаю.
— Что тут такого сложного, чтобы не понимать? — спросил молодой рыжеволосый священник. — Вы разбили изображение святого Ромуальда. Он был вспыльчивым человеком, довольно поздно обратившимся к Тьюреду. Его убили язычники в лесах Друсны. Он проклял всех, кто поднимал на него руку. В течение года все его убийцы погибли. Это произвело такое впечатление на язычников, что они тысячами стали обращаться в веру. Говорят, что его проклятие действует и по сей день. Тот, кто осквернит одно из его изображений, должен готовиться к худшему. Даже став святым, Ромуальд остался вспыльчивым.
Фародин не поверил ушам. Как можно верить в такую чушь?
— Вы ничего не делали. Проклятие Ромуальда поразит только меня. Вам не стоит переживать, мы… — Двери храмового портала с грохотом разбились.
— Нурамон, вперед! Веди людей. Нужно спуститься по строительным лесам, а потом перебраться на соседний дом. Так мы будем меньше бросаться в глаза. И не следует нагружать леса слишком большим весом.
Снизу, из храмового зала, послышались крики воинов.
— Когда побежите, облейте леса маслом ламп.
— Почему я? — спросил Нурамон. — Ты же знаешь дорогу…
— А я лучше обращаюсь с мечом.
Нурамон обиженно взглянул на товарища.
— Иди уже! Я их задержу.
На винтовой лестнице раздались тяжелые шаги. Фародин схватил лампы и швырнул их вниз по ступенькам. Затем оторвал один из рукавов своей рубашки и пропитал ее маслом. Поджег ткань от фитиля одной из ламп. Масло было плохого качества. Оно плохо загоралось, а когда наконец заполыхало, вверх повалил густой черный дым. Эльф бросил горящую тряпку на лестницу, наблюдая за тем, как пламя лижет пролитое масло. Огонь быстро поглотил ткань… и погас.
Фародин озадаченно поглядел вниз, на лестницу. Масло было дрянным! Первый воин показался на лестнице. Он с перепуганным видом прятался под щитом. При виде эльфа замешкался, но его подтолкнули вперед идущие следом воины.
Фародин потянулся и расслабил мышцы. Он был преисполнен решимости показать этим людям, что такое хороший бой.
Краем глаза он заметил внизу, в зале, группу стрелков. Залп… Но солдаты плохо прицелились. Арбалетные болты ударились о деревянную обшивку галереи; со звоном разбилось одно из окон.
Подзадориваемый криками товарищей, щитоносец прыгнул вперед и поскользнулся на облитых маслом ступенях. Тяжело ударился об каменную лестницу и утащил за собой всех своих товарищей.
— Идем! — Гийом стоял в оконной нише и махал Фародину рукой. — Остальные уже на крыше.
Эльф спрятал меч в ножны. Гийом схватил его за руку и потащил к окну. Несмотря на хрупкое телосложение, священнослужитель был на удивление силен. Он помог Фародину забраться, поддерживая всего одной рукой. Была ли эта сила наследием отца?
Арбалетные болты со свистом стучали о свод ниши. С площади перед храмом слышался голос командира. Он обнаружил, как улизнули преследуемые.
— Иди ты первым! — сказал Фародин.
Гийом медлил.
— Чего ты ждешь?
— Я… Я боюсь… высоты. Когда смотрю вниз, меня словно парализует. Я… Я не могу. Оставь меня!
Фародин грубо схватил Гийома за руку.
— Тогда мы пойдем вместе! — И потащил его к краю ниши.
Они вместе спрыгнули на деревянную платформу под окном.
Леса дрогнули от их прыжка. С бьющимся сердцем Фародин прислонился к каменной стене.
Раздался глухой удар, леса снова дернуло. Где-то под ними надломилась деревянная подпорка и с грохотом рухнула.
Когда леса вздрогнули в третий раз, Фародин перегнулся через край и с ужасом увидел, что именно произошло. Внизу, возле храмовых ворот, группа воинов принялась колотить тяжелой балкой по несущим опорам лесов. Похоже, эти дураки совершенно не думали о том, что они сами окажутся погребенными под руинами, если на них обрушатся леса высотой более двадцати шагов!
Что-то треснуло под ними, задрожало, и одна из строительных платформ наклонилась и упала, разбив остальные подпорки.
Фародин почувствовал, как болезненно сжался его желудок. Еще несколько ударов сердца — и все леса рухнут.
— Проклятье! — послышался голос священника.
Эльф быстро обернулся. В тот же миг воин, который недавно скатился вниз по ступенькам, приземлился на строительную платформу. Приземление грузного мужчины сопровождал звук трескающегося дерева. Описав в воздухе сверкающую дугу, его секира устремилась вниз.
Фародин упал, чтобы уйти от удара. Хотел подставить нападавшему на него человеку подножку, когда рабочая платформа не удержалась. Эльф рефлекторно уцепился за одну из деревянных свай, в то время как его противник рухнул вниз, размахивая руками. На миг ему даже показалось, что тяжелая деревянная платформа снова обрела шаткое равновесие. Она наклонилась в противоположную сторону.
Сердце Фародина стучало, словно барабан. Нужно убираться с лесов. И словно подчеркивая эту мысль, рядом с его головой в дерево вонзился арбалетный болт.
Священнослужитель спасся, перепрыгнув на узкую доску, ведущую к лестнице, по которой можно было спуститься на следующий уровень. Гийом обхватил руками колени и как можно сильнее прижался к стене храмовой башни. Нурамон и оба священнослужителя Тьюреда лежали ничком на крыше дома для паломников, чтобы не стать мишенью для арбалетчиков на площади перед храмом. Фародин видел, как предводитель отряда послал небольшую группу солдат, чтобы те окружили дом. Попытка бегства провалилась!
Внизу, под лесами, таран с грохотом врезался в дерево. Хрупкая деревянная конструкция задрожала и затрещала. Платформа накренилась. Эльф озадаченно посмотрел вниз. Стоит ей упасть, и она пробьет оставшиеся поперечные перекладины, подобно огромному лезвию секиры.
Фародин стал пробираться на руках по балке к доске, на которой сидел Гийом. Тот закрыл глаза и негромко молился.
— Нужно уходить, — крикнул Фародин. — Здесь все может рухнуть в любой момент.
— Я не могу, — простонал Гийом. — Я не могу сдвинуться ни на дюйм. Я… — он всхлипнул. — Мой страх сильнее меня.
— Ты боишься упасть? Если ты не сдвинешься с места, то мы умрем оба!
И, словно в подтверждение слов Фародина, новый толчок сотряс леса. Поврежденная платформа раскачивалась в разные стороны. Внезапно послышался громкий треск. Последнее крепление не выдержало веса, и платформа рухнула.
Фародин схватил Гийома и подтолкнул вперед. Подобно огромному лезвию рабочая платформа пробила бревна и подпорки. От главной части лесов отделился сегмент и стал медленно клониться в сторону росшего на площади дуба.
Паника придала Фародину невиданные силы. Он поднял священника и понес его на руках, словно большого ребенка. Гийом нервно вцепился в него. Эльф почти не видел, куда ступает.
Казалось, строительные леса пришли в движение. Доска, по которой бежал Фародин, дрожала все сильнее и сильнее. Фародин с ужасом наблюдал, как крепления вырываются из стен. Им уже не удастся добраться до лестницы, которая ведет на нижнюю платформу и с которой рукой подать до крыши дома для пилигримов. Им придется решиться на прыжок с большей высоты!
Фародин помчался так, как, пожалуй, никогда в жизни не бегал. Подпорки и ломающиеся брусья сыпались на них сверху. Леса раскачивались из стороны в сторону, словно пьяный матрос. Эльф знал, что они вместе с Гийомом весят слишком много, чтобы прыжок удался. Священник вцепился в эльфа подобно утопающему, тянущему на дно своего спасителя.
Без всяких видимых причин доска, по которой они бежали, опустилась. Еще два шага — и они достигли бы точки, откуда можно прыгать… Падая, Фародин схватился за трос, обвитый вокруг одной из опор, тоже сильно накренившейся.
Что-то тяжелое ударило в спину Фародина, твердое, словно кулак тролля. Он почувствовал, как сломалось несколько ребер. Трос качнулся в сторону дома для пилигримов и теперь возвращался обратно.
Фародин почти потерял сознание и разжал руки. Когда они падали, Гийом пронзительно вскрикнул. Они больно ударились о крышу. От удара черепица проломилась. Фародин перевернулся и, не удержавшись, покатился по скату крыши. Его руки беспомощно пытались ухватиться за гладкую поверхность, а потом он свалился с края. Левой рукой эльф успел ухватиться за одну из выступающих балок. Тело качнулось и ударилось об стену дома.
— Вон он! — крикнул кто-то за его спиной.
Фародин обеими руками держался за балку, но силы его не хватало на то, чтобы подтянуться. Арбалетные болты свистели рядом.
С оглушительным грохотом рухнули храмовые леса. Над площадью взметнулась пыль.
Удар пришелся Фародину в бедро. Эльф вскрикнул от боли. Болт пробил ногу и, окровавленный, вошел в стену дома.
Пальцы Фародина медленно соскальзывали с края балки. Воля его была сломлена. Он больше не мог сражаться.
— Хватай меня за руку!
Фародин взглянул в расширенные от страха небесно-голубые глаза. Гийом подполз к краю и сейчас протягивал ему руку.
— Я больше не могу…
— Тьюред, прогони мой страх, — пробормотал священнослужитель.
На лице отпрыска девантара выступил пот, когда он продвинулся немного дальше и схватил своего спасителя за запястье. Рывком, от которого эльфу едва не вывихнуло руку, Фародин был втянут на крышу.
Несчастное дитя альвов хрипло дышало. Ему было холодно. Рана в бедре сильно кровоточила.
Гийом, одной ногой зацепившийся за стропило, приподнялся. Обеспокоенно поглядел на рану.
— Я перевяжу тебе ногу. Не то ты…
Последняя искра жизни вспыхнула в Фародине. Он испуганно отодвинулся от последователя Тьюреда.
— Не прикасайся ко мне… Ты… Не пытайся меня…
Гийом устало улыбнулся.
— Перевязать. Я не говорил о лечении. Я просто хочу… — Он закашлялся.
Кровь струйкой побежала по его губам. Священнослужитель коснулся рта и уставился на окровавленные пальцы. Темное пятно быстро расползалось по его рясе. Арбалетный болт попал ему под ребро и пробил тело.
Внезапно Гийом рухнул, словно подкошенный. Фародин попытался поймать его, однако все произошло слишком быстро. Священнослужитель свалился с крыши. Фародин услышал, как сын Нороэлль разбился о мостовую площади перед храмом.
Замурованные окна
Грохот рушащихся лесов был слышен до самых виноградников. Мандред прищурился и посмотрел на яркое утреннее солнце. Чужие воины что-то вешали на дуб, который рос на храмовой площади. Расстояние было слишком большим, чтобы четко разглядеть, что там происходит.
— Нам нужно в город, — с нажимом произнес Мандред.
— Нет! — в третий раз повторил Олловейн. — Разве нам известно, что там происходит? Может быть, Нурамон и Фародин укрылись где-нибудь и выжидают, пока эти убийцы и поджигатели не уйдут.
—
Может быть мне не достаточно! — Мандред вскочил в седло. — Очевидно, слово
друг имеет в языке эльфов иное значение, чем у нас, у людей, — добавил он. — В любом случае, я не стану больше сидеть здесь и ждать. Да что это с вами? — он посмотрел на Олейфа и обеих воительниц. От эльфиек он многого не ожидал. Они были помешаны на Олловейне. Но его сын… Вот уже три года они путешествуют вместе. Неужели за все это время он не сумел внушить ему понятие чести? Конечно, Мандред знал, что один он ничего сделать не сможет, более того, даже впятером они не выстоят против численного превосходства противника. Однако просто ждать и надеяться, что друзья сумеют выбраться оттуда, было явно не по-мужски.
Олейф вопросительно поглядел на Олловейна. Казалось, его сын удивлен поведением мастера меча.
— Вы все видели, что на рассвете мост пересекла почти сотня человек, — сказал Олловейн.
Мандред провел рукой по древку секиры, притороченной к луке седла.
— Это обещает увлекательную битву. Насколько я вижу, бой идет почти на равных. — Он натянул поводья и направил коня по узкой тропе, которая вела из виноградника в долину.
Когда дорога подошла к городу, он услышал за спиной стук подков. Он не обернулся, однако преисполнился гордости. По крайней мере, на этот раз Олейф повел себя не как эльф.
Они молча ехали рядом. Молчание говорило больше, чем слова.
На мосту несли вахту пятеро воинов. Мандред отметил, как один из них зарядил арбалет. Дорогу всадникам преградил здоровый как бык воин с бритой головой. Острие его копья было нацелено в грудь Мандреду.
— Именем короля, поворачивайте. Мост перекрыт.
Фьордландец вложил в улыбку все обаяние, на которое был способен, и наклонился вперед. Его правая рука скользнула к кожаной петле, которой секира крепилась к седлу.
— Нас привели в Анисканс срочные дела. Позволь пройти, друг мой.
— Убирайся, или я вспорю тебе брюхо и вывешу потроха сушиться на ближайшем дереве. — Острие копья дернулось вперед, остановившись почти у самого горла Мандреда.
Секира Мандреда устремилась вверх, разбив древко оружия. Удар слева раздробил стражнику череп.
Ярл припал к спине коня, чтобы не стать удобной мишенью для арбалетчика. Олейф выпрыгнул из седла и ринулся на озадаченных стражников. Пригнувшись, бросился под копья, раскручивая свой смертоносный длинный меч. Ни щиты, ни кольчуги не могли противостоять эльфийской стали. Прошло несколько мгновений, и все пятеро воинов оказались повержены.
Мост был свободен. Очевидно, с другого берега за ними не наблюдали. Мандред спешился и присел рядом с арбалетчиком. Тот был без сознания. Лошадь ударила его копытом, превратив лицо в кровавое месиво. Мандред вынул из-за пояса нож и перерезал ему горло. Затем осмотрел убитых. Нашел тонкий кожаный мешочек с парой медных монет и потемневшее серебряное кольцо.
— Не может быть, отец!
Мандред только бросил на сына быстрый взгляд, затем перешел к лысому, который угрожал развесить его внутренности на дереве.
— Что-то не так? — спросил Мандред, обыскивая одежду крупного мужчины на предмет спрятанных монет.
— Ты обираешь мертвых! Это… отвратительно! Аморально!
Мандред перевернул командира отряда на бок. У него были большие мясистые уши и одна-единственная серьга с красивой жемчужиной. Ярл рывком сорвал с убитого серьгу.
— Аморально? — Он посмотрел на жемчужину против света. Она была величиной с горошину и сверкала розовым цветом. — Аморально было бы, пожалуй, обирать живых. А этим уже не важно то, что я лишу их наличности. Если бы я не сделал этого, это сделали бы их собственные товарищи.
— Не говори о товарищах! Тебе же в данный момент, похоже, совершенно все равно, сражаются ли твои так называемые друзья сейчас за свою жизнь. Олловейн был прав!
Мандред перешел к следующему мертвецу.
— Ты не последишь за другим берегом, сын? Ты наверняка поладил бы с Гийомом. А по поводу чего Олловейн был прав?
— Он сказал, что ты животное, действующее согласно своим инстинктам. Ни злое, ни доброе… Просто примитивное!
У одного из мертвых копьеносцев было серебряное кольцо с крупной бирюзой. Мандред потянул кольцо, но оно сидело крепко.
— Ты следишь за противоположным берегом? — вот и все, что он сказал. Мандред плюнул на руку убитого и растер слюну, чтобы кольцо лучше соскользнуло, но это не помогло. Он раздраженно достал кинжал.
— Ты этого не сделаешь, отец.
Мандред приставил острие кинжала к основанию пальца и ударил кулаком по рукояти. Сталь с негромким треском разрезала тонкую кость. Ярл поднял палец, снял кольцо и положил его в кожаный мешочек вместе с остальной добычей.
— Ты хуже животного!
Воин выпрямился.
— Мне все равно, что ты думаешь о животных и обо мне. Но никогда не смей говорить, что мне плевать на друзей.
— Вот как, теперь понятно. То, что мы торчим здесь, это чистой воды уважение к тем, кто сейчас сражается. Ты не хочешь мешать им.
Мандред сел на коня.
— Ты действительно не понимаешь, что мы здесь делаем, или как?
— Понимаю, понимаю. Это было довольно очевидно. Ты набиваешь себе мошну… Наверное, затем, чтобы в следующем городе ты мог предаться пьянству и разврату. Может быть, Фрейя тебя поэтому и прокляла?
Мандред отвесил Олейфу звонкую пощечину.
— Не смей упоминать имя своей матери вместе со шлюхами.
Молодой воин сел в седло, оглушенный силой неожиданной оплеухи. На его щеке отпечаталась красная пятерня.
— А теперь послушай меня, вместо того чтобы болтать, и мотай на ус. — Мандред говорил тихо и с сильным нажимом. Нельзя было забываться! Охотнее всего он сейчас устроил бы своему умнику-сыну хорошую порку. Что эти эльфы сделали с мальчиком! — Большинство человеческих воинов боятся боя. Они могут громогласно рассуждать об этом, однако когда доходит до дела, то в животе у них просыпается страх. Мне самому страшно от того, что в домах на другом берегу сидят арбалетчики, готовые застрелить нас, как только мы перейдем мост. Если они там, то наверняка ждут, когда мы подойдем на такое расстояние, чтобы просто невозможно было промахнуться. Я задержался и набил свой кошелек, чтобы дать им некоторое время побыть наедине со своим страхом. Потому что они точно так же боятся нас. Они боятся промазать по нам и боятся того, что мы окажемся в домах раньше, чем они успеют перезарядить оружие. Чем дольше они нас видят и вынуждены ждать, тем больше вероятность того, что у кого-то сдадут нервы и он пальнет. Тогда мы, по крайней мере, будем знать, на что рассчитывать.
Несколько ударов сердца между отцом и сыном царило напряженное молчание. Слышалось только постукивание сплавляемой древесины об опоры моста.
Олейф посмотрел на дома на другом берегу реки.
— Ты прав. Если мы слепо ринемся в ловушку, то ничем не поможем Нурамону и Фародину. Никто не шевелится. Думаешь, мы можем уверенно переходить мост?
Мандред покачал головой.
— Война и уверенность — эти две вещи несовместимы. Впрочем, теперь я уверен, что там нас поджидают не обычные воины. Среди обычных давно нашелся бы кто-нибудь, кто выстрелил бы. Но если вместо желторотиков нас ждет парочка старых прожженных козлов, ветеранов, побывавших во многих боях, то они знают этот трюк и спокойны.
Мандред пригнулся к шее своей кобылки и пришпорил ее.
— Увидимся на другом берегу!
И они понеслись галопом по длинному мосту.
Мандред недоверчиво наблюдал за домами, однако когда они ступили на землю, их не встретил град стрел. Похоже, те пятеро воинов были единственными стражами по эту сторону города.
Мандред и Олейф придержали лошадей. Перед ними лежала широкая извилистая дорога, которая вела к рынку и дальше, к храмовой площади на холме. Анисканс словно вымер. Никто не отваживался показаться на улице. Всадники медленно поехали дальше. Из-за закрытых ставен за ними следили испуганные глаза. С холма доносились крики. Слышалась звонкая песня стали.
— Если бы я был здесь командиром, я впустил бы нас в город, а потом перекрыл улицы, — объявил Олейф.
Мандред кивнул.
— Похоже, эльфы все же научили тебя кое-чему, кроме того как хитро говорить и распевать песенки. Давай спешимся. На своих двоих мы будем маневреннее.
Они покинули главную улицу и зарылись в лабиринт узких улочек. Лошадей вели в поводу. Мандред озадаченно оглядывался. Весь город был одной большой ловушкой. Они могли только надеяться на то, что никто не наблюдал за резней на мосту.
Оба они пересекли узкую площадь, мощенную утрамбованной глиной. Одну часть занимал большой дом с замурованными окнами. Из-за высоких ворот, выходивших на задний двор, он выглядел почти как замок.
— Там лошадей оставим, — объявил
Мандред и повел свою кобылку в ворота.
Во внутренний дворик выходило много окон. Мандред недоверчиво огляделся по сторонам. Здание показалось ему странным. Он мельком увидел в окне молодую женщину в наполовину расстегнутом корсаже, а потом она исчезла. Никто не выходил из единственной двери, которая вела в дом, никто не заговорил с ними. И это было только на руку Мандреду.
Напротив ворот находился открытый сарай с длинным верстаком. На рабочем столе громоздились деревянные ботинки. Рядом лежал аккуратно сложенный инструмент для резьбы по дереву: рубанок, резец и нож со странно изогнутым лезвием. Здесь тоже не было ни души.
Мандред перебросил поводья через одно из железных колец в стене. Затем долго смотрел на окна, выходившие во двор.
— Я знаю, что вы за нами наблюдаете. Если, когда я вернусь, лошадей здесь не будет, то я войду и поперерезаю вам глотки. — Он полез в кожаный кошель, висевший у него на поясе, и вынул одну монету, которую поднял вверх. — Но если лошади будут напоены и накормлены, то я оставлю здесь эту серебряную монету.
Не дожидаясь ответа, Мандред взвалил на плечо секиру и пошел к воротам.
— У тебя есть план? — спросил Олейф.
— Конечно. Не беспокойся. Я точно знаю, что мы будем делать. Нам нужно идти на шум битвы.
Сын нахмурил лоб.
— А другой план есть?
Мандред раздраженно отмахнулся.
— Слишком много планов — это головная боль, все это приводит к тому, что никто ничего не делает. Хороший командир не болтает, он действует.
Мандред побежал рысцой. Он старался держаться вплотную к стенам домов, чтобы не стать мишенью для стрелков. Песня стали звучала теперь совсем близко.
Внезапно из одной из дверей, покачиваясь, вышел воин. К руке его был пристегнут круглый щит с изображенным на нем гербом в виде белой головы быка. В дверях появился Нурамон. Эльф прижимал руку к левому бедру. Между пальцев текла темная кровь.
Удар кулака Мандреда отправил удивленного воина на землю раньше, чем он успел поднять щит.
— Рад вас видеть, сыны человеческие, — прохрипел Нурамон. Он опустил меч и устало прислонился к дверному косяку. — Идемте.
Оба двинулись за эльфом в полутьму дома. Они пересекли разоренную кухню, переступили через два трупа, блокировавших дверь в столовую. Здесь тоже все ставни были закрыты, в зал попадало только несколько тоненьких солнечных лучей. На длинном столе, занимавшем б
ольшую часть комнаты, лежал Фародин. Над ним стоял, склонившись, молодой священнослужитель с огненно-рыжими волосами.
— Ты не должен шевелиться, господин, — умоляющим тоном говорил с эльфом молодой человек. — Рана снова откроется. А ты потерял много крови.
Фародин отстранил последователя Тьюреда.
— Лежать я буду, когда мы наконец выберемся из города и окажемся в безопасности.
— Но ты же… — взволнованно начал священнослужитель.
Нурамон успокоил его.
— Позже я позабочусь о его ранах.
Фародин выпрямился и обратился к сыну человеческому.
— Что-то вы долго. А где Олловейн?
Мандред отвел взгляд.
Фародин презрительно засопел.
— Так я и думал. — В двух словах он описал нападение на храм и свое бегство.
— А Гийом? — спросил Олейф, когда Фародин закончил.
Эльф кивнул головой, указывая на закрытые ставни.
— Там, на площади перед храмом.
Мандред и его сын пересекли зал и осторожно выглянули в щель между ставнями. Повсюду видны были воины короля. Они складывали древесину от рухнувших лесов вокруг священного дуба. С одной из ветвей дерева головами вниз свисали два обнаженных поруганных тела. Один приземистый пожилой мужчина и… Гийом. На белой коже алели следы розг. Из груди торчали арбалетные болты и сломанные древки копий.
Мандред с отвращением отвернулся.
— Зачем они это сделали? Ты ведь сказал, что они хотели отвести его к своему королю.
— Когда Гийом упал с крыши, предъявлять королю его было уже нельзя, — холодно ответил Фародин. А потом сжал губы, и они превратились в узкую бесцветную полоску.
— Арбалетный болт, который попал в него, предназначался Фародину, — бесцветным голосом произнес Нурамон. — Я…
— Гийом искал смерти, — взволнованно перебил его Фародин. — Ты же знаешь! Он собирался выйти к этим убийцам!
— Чтобы спасти нас, — спокойно ответил Нурамон. — Я ведь тебя не упрекаю. Но между Эмерелль и Кабецаном Гийом не видел для себя места ни в этом мире, ни в Альвенмарке. Ему оставалось только выбирать, как умереть. Когда воины подняли его тело с мостовой, их охватило слепое бешенство. Они изувечили дитя девантара и подвесили за ноги.
— А теперь они придут за нами, — сказал Олейф, все еще стоявший у окна.
Мандред выглянул в щель и непристойно выругался. Человек, которого он свалил перед дверью, пришел в себя. Он побежал на площадь, крича и указывая на дом, в котором они прятались.
— Будь прокляты эти разговоры о морали! Раньше я просто перерезал бы ему горло.
Фародин схватился за меч, лежавший на столе рядом с ним.
— Они все равно пришли бы за нами. — Он обернулся к священнослужителю, обработавшему его рану. — Благодарю тебя, сын человеческий. А теперь бери своего брата по ордену и прячься. Мы не сможем долго защищать вас. — Он попытался подняться, но перевязанная нога не держала его.
Мандред схватил эльфа под мышки, чтобы поддержать.
— Мне не нужна помощь, — проворчал Фародин.
Мандред отпустил. Эльф стоял, покачиваясь, тем не менее… стоял.
— Нет смысла сражаться здесь. Давайте попытаемся пробиться к лошадям. Если мост опять не заняли, то нам, быть может, удастся уйти. — Он знаком подозвал Олейфа. — Помоги Нурамону. Он не такой упрямый.
— Не ходите через дверь, — вдруг сказал рыжеволосый священнослужитель. — Я… я тоже хочу поблагодарить вас. Сегест, мой брат по ордену… Его можно уже не искать, он убежал. Есть другой путь. Идите за мной!
Мандред взглянул на Фародина.
— Нам больше нечего терять, — решил эльф. — Заприте двери на засов. Это немного задержит их. И что же это за путь, по которому ушел твой брат по ордену?
Священнослужитель зажег лампу и повел их через кухню в подвал. Комната была заполнена амфорами всевозможных размеров и форм. С потолка свисала ветчина и копченые колбасы.
Послушник шел первым. Мандред немного отстал. Он украдкой спрятал под камзол два круга копченой колбасы. То было начало отчаянного бегства, и одному Луту было ведомо, когда они в следующий раз смогут нормально поесть. Он с удовольствием прихватил бы еще амфору с вином. Бог Тьюред должен был быть поистине важным, раз его священнослужители могли содержать набитые кладовые. «Странно», — подумал Мандред; он впервые услышал о Тьюреде две недели назад. Однако, наверное, все дело в его невежестве…
Молодой священнослужитель привел их к низким дверям, за которыми располагалась лестница, ведущая вниз. Оттуда они попали в комнату, где хранились огромные бочонки. Мандред едва верил своим глазам. Никогда в жизни он не думал, что когда-либо придется смотреть на бочонок снизу вверх. Противоположная стена подвала терялась во тьме. Здесь же хранится целое озеро вина!
— Клянусь сосками Найды, священники, зачем вам столько вина? Купаетесь вы в нем, что ли? — вырвалось у Мандреда.
— Анисканс — город виноградарей. Храм часто получает в подарок вино. А мы им торгуем. — Послушник остановился, оглянулся назад и пальцем посчитал бочонки, мимо которых они прошли. Затем провел их немного дальше вперед и наконец протиснулся между двумя высокими бочонками. В темноте открылся вход в низкий туннель.
— Некоторые люди говорят, что под Анискансом есть второй, скрытый город. Это большие винные погреба. Многие из них соединяются между собой туннелями вроде этого. Тот, кто ориентируется здесь, может в дождливый день пройти из одного конца города в другой, не замочив ног. А можно и безнадежно заблудиться…
— Что ж, по крайней мере, от жажды не умрешь.
Священнослужитель обиженно взглянул на Мандреда. Затем пригнулся и исчез в туннеле.
Мандред втянул голову в плечи. И тем не менее по пути в темноте он то и дело натыкался на потолок. Слабый свет фонаря почти полностью закрывали те, кто шел впереди. Фьордландец двигался почти на ощупь. Здесь, внизу, воздух был спертым, пахло чем-то кисловатым. Вскоре Мандреду стало казаться, что они плутают целую вечность. Чтобы отвлечься, он считал шаги. На тридцать третьем они добрались до второго подвала, заполненного бочонками.
Священнослужитель подвел их к лестнице, и товарищи выбрались из подвала через откидную дверцу, которая вывела их в залитый солнцем двор.
— А куда вы теперь?
Мандред часто заморгал и глубоко вздохнул.
— Наши лошади на заднем дворе. Там большой дом на маленькой площади, окна, которые выходят на улицу, все замурованы, — пояснил Олейф. — Ты можешь сказать нам, как туда пройти?
Священнослужитель покраснел.
— Дом с замурованными окнами? — И смущенно откашлялся.
— Что-то не так? — спросил Мандред. — Я тоже спросил себя, почему они превратили дом в крепость.
Священнослужитель снова откашлялся.
— Это… из-за кабака на противоположной стороне площади. Хозяин построил особую комнату на втором этаже. Тот, кто хотел выпивать там, должен был платить за кружку вина на медную монету больше.
— И что?
Священнослужитель смущенно отвернулся.
— Из той комнаты хорошо было видно окна дома, находившегося на противоположной стороне площади.
Мандред начинал терять терпение.
— И что же там можно было увидеть?
— Это… такой дом, куда ходят одинокие мужчины. Из кабака можно было наблюдать за тем, что происходит в комнатах. Поэтому хозяин замуровал окна.
Нурамон громко расхохотался и в следующий миг прижал руку к ране на бедре.
— Публичный дом! Ты оставил лошадей в публичном доме, Мандред?
— Во
дворе публичного дома, — поправил его Олейф, который тоже покраснел. — Во дворе.
— Готов поспорить, что это единственный публичный дом в городе, — не унимался Фародин. — И ты так удачно нашел его!
Мандред никак не мог понять, что здесь такого смешного.
— Ничего не знаю. Во дворе стоит мастерская почтенного ремесленника, вот и все, что я видел.
— Конечно, — с ухмылкой ответил Фародин. — Конечно.
Мандред удивленно посмотрел на обоих эльфов. Сражения и ужасная смерть Гийома — очевидно, это для них уже перебор. Иначе объяснить этот внезапный приступ веселья ярл не мог.
— Ты здесь все знаешь, послушник. Отведи нас к этому… публичному дому самым коротким путем.
Молодой человек повел их по узким улочкам и задним дворам. То и дело совсем рядом раздавались крики солдат короля, однако отряд остался незамеченным. Мандреду казалось, что они давным-давно должны были добраться до публичного дома, когда рыжий парень в рясе внезапно остановился и сделал знак вести себя тихо.
— Что случилось, святоша? — зашипел ярл, проталкиваясь вперед.
Он осторожно выглянул из-за угла. Они достигли цели, однако перед кабаком напротив публичного дома стояли семеро воинов. Худощавая разносчица принесла им чаши с пивом и деревянные тарелки, полные сыра и хлеба.
— Вот же нравится Луту сплетать нити судьбы в сложные узоры, — вздохнул Мандред. Он повернулся к спутникам. — Я отвлеку солдат. А вы идите к лошадям. Как насчет тебя, послушник? Бежишь с нами?
Молодой человек ненадолго призадумался, потом покачал головой.
— У меня есть друзья в городе. Они меня спрячут, пока весь этот сброд не разбежится.
— Тогда тебя не должны видеть с нами. Спасибо за помощь. А теперь будет лучше, если ты уберешься.
— Что ты задумал, отец? Ты ведь не собираешься один против семерых…
Мандред провел рукой по украшенному рунами лезвию секиры.
— Нас двое. Постарайся добраться вместе с Фародином и Нурамоном до лошадей как можно скорее. Как только вы выберетесь из города, вам, быть может, поможет Олловейн, если вдруг у вас что…
— А ты? — спросил Нурамон. — Мы ведь не можем просто бросить тебя здесь.
Мандред только отмахнулся.
— За меня не беспокойся. Я уж отсюда как-нибудь выкарабкаюсь. Ты ведь знаешь, даже люди-кабаны не смогли убить меня.
— Тебе не следовало бы…
Но Мандред не слушал друзей. В любой момент за их спинами на улице мог появиться поисковый отряд. Время для слов вышло. Он покрепче перехватил секиру и не спеша отправился на площадь.
— Эй, ребята. Рад видеть, что здесь еще есть что выпить, кроме виноградного сока.
Солдаты удивленно посмотрели на него.
— А ты что здесь делаешь? — спросил воин со сбившимися в пряди волосами и щетиной на щеках.
— Паломник я, иду к храму Тьюреда, — пояснил Мандред. — Говорят, там есть целитель, который творит сущие чудеса. — Он потянулся. — А то у меня подагра пальцы сводит.
— Священнослужитель Гийом умер сегодня при попытке исцелить самого себя, — отвратительно ухмыльнулся солдат. — Мы как раз поминки по нему справляем.
Мандред подошел к солдату почти вплотную.
— Тогда я тоже выпью за него. Этот человек…
— У него на секире кровь, — вдруг воскликнул один из воинов.
Мандред бросился вперед и зарубил ближайшего воина, другого толкнул в грудь плечом и заставил его таким образом упасть. Лезвие меча с шумом скользнуло по кольчуге фьордландца, не пробив ее. Мандред обернулся, блокировал атаку секирой и ударил другого воина кулаком в лицо. Метательный топорик едва не угодил ему в голову. Ярл пригнулся и ринулся вперед. Никакие доспехи не могли противостоять смертоносному двойному лезвию его подруги по битвам. Словно жнец на поле косил он воинов, когда предупредительный крик заставил его обернуться.
Из одной из боковых улочек на площадь выбежали еще воины с головой быка на щитах. Олейф преградил им путь, в то время как Фародин и Нурамон, хромая, пытались скрыться во дворе публичного дома.
Мандред оставил выжившего воина в покое и устремился на помощь сыну. Олейф двигался с грациозностью танцора. «Какой-то бабский стиль борьбы!» — подумал Мандред, однако ни одному из воинов не удавалось перейти черту, описываемую его полуторным мечом.
Сражавшихся бок о бок отца и сына постепенно теснили ко входу во двор. Когда они оказались в проеме ворот и выяснилось, что теперь их нельзя атаковать сбоку или со спины, воины короля отступили.
Мандред и Олейф закрыли тяжелые ворота и заблокировали их поперечной балкой. Запыхавшийся ярл опустился на землю. Правой рукой он поигрывал одной из своих косичек.
— Забыл посчитать, — устало проворчал он.
Его сын криво ухмыльнулся.
— Я бы сказал, что их было по меньшей мере трое. То есть, считая тех, что на мосту, всего получается пять. Если ты будешь продолжать заплетать косички за каждого убитого, то тебе скоро понадобятся новые волосы.
Мандред недовольно покачал головой.
— Просто косички потоньше. Вот и выход. — Засопев, он поднялся.
Нурамон и Фародин были у лошадей. Чтобы прорубить отряду дорогу по улицам, эльфы ничем не могли помочь.
В дверях появился лысый мужчина с покрытым шрамами лицом. Редко доводилось Мандреду встречать столь некрасивых людей. Его лицо выглядело так, словно по нему прошлась лошадь.
— Лошади напоены и накормлены, воин. Я был бы благодарен тебе, если бы ты теперь покинул этот дом!
— Есть здесь второй выход?
— Конечно, но я тебе его не покажу. Ты выйдешь через те же ворота, через которые пришел. Тем, кто бежит от лейб-гвардии короля, я убежище не предоставляю.
Олейф угрожающе шагнул к лысому, однако Мандред удержал его, схватив за руку.
— Он прав. На его месте я повел бы себя точно так же. — Ярл запрокинул голову и посмотрел на окна. Две молодые девушки с любопытством наблюдали за тем, что происходит во дворе.
— Это действительно публичный дом? — спросил Мандред.
— Да, — ответил лысый. — Но не думай, что у тебя есть достаточно времени, чтобы поразвлечься с одной из моих девочек, воин.
Мандред снял с пояса кошель и взвесил его в руке. Затем швырнул его хозяину дома.
— Может статься, что твой дом в течение следующего часа несколько пострадает. А может быть, все и обойдется… Ты откроешь мне ворота, если я попрошу?
— Можешь рассчитывать на мою поддержку, если речь идет о том, чтобы вы убрались отсюда как можно скорее.
— Тогда иди к воротам! — Мандред улыбнулся сыну. — Ты был прав. Я действительно оставляю все деньги в публичных домах.
— Мне очень жаль…
— Забудь. Лучше помоги мне! — Они направились к сараям, и Мандред смахнул с верстака обувь. У рабочего стола была дубовая столешница толщиной в три дюйма. Мандред провел рукой по покрытому пятнами дереву.
— Правила осады очень просты, мой мальчик. Есть те, кто находится за стенами. Они сидят и ждут, что произойдет, обороняются по мере сил. А есть и те, кто перед стенами. Они всегда в выигрыше, потому что они решают, когда что-нибудь произойдет. Мне кажется, что стоит немного перевернуть эти правила с ног на голову.
Олейф смотрел на отца, ничего не понимая.
Мандред засунул несколько ножей за пояс.
— Думаю, я еще никогда не говорил тебе, что ты очень хорош, хоть тебя и учил этот Олловейн.
— Думаешь, мы умрем здесь?
— Настоящий воин не должен умирать в постели. — Он помедлил. Столько еще всего нужно было сказать сыну. Но время уходило. Во рту внезапно пересохло. — Мне… мне жаль, что мы вошли в этот проклятый город. А еще мне хочется, чтобы мы провели вместе лето в Фирнстайне. Это всего лишь деревня… Но она прекраснее всего, что я видел в Альвенмарке. — Он сглотнул. — Готов поспорить, что эльфы никогда не учили тебя ловить рыбу нахлыстом. В конце лета фьорд полон лососей… Ну, довольно болтать! Не стоит дарить время тем, кто с той стороны. Сейчас мы еще можем прорваться. Они же по всему городу расползлись, чтобы найти нас. — Он потянул за верстак. — Чертовски тяжело. — Он бросил короткий взгляд на обоих эльфов. — Эти нам уже в бою не помощники. А с двумя всадниками в седле лошади идут слишком медленно. — Он помедлил. — Я останусь здесь… Я ударю свою лошадку по задним ногам, как только мы выйдем со двора. Если получится, то Нурамону придется попотеть, чтобы удержаться в седле, и он не станет делать героических глупостей. Так он, быть может, выберется из города…
Олейф глубоко вздохнул. А затем кивнул.
— Я останусь с тобой. Да помогут боги им обоим в поисках Нороэлль. В их жизни есть цель… А я даже не знаю, к какому миру принадлежу.
Мандред обнял сына.
— Я горд тем, что путешествовал с тобой… Альфадас, — приглушенным голосом сказал он.
Впервые назвал он его эльфийским именем. На несколько ударов сердца они замерли, обуреваемые чувствами, а затем пошли к лошадям.
Нурамон подавленно посмотрел на них.
— У вас есть идея, как отсюда выбраться?
— Конечно! — Мандред надеялся, что улыбка у него вышла не слишком натянутой. — Мы наваливаемся на них, проламываем им черепа и спокойно уезжаем. Однако боюсь, что ехать вдвоем в седле будет несколько неудобно.
Фародин негромко рассмеялся.
— Подкупающе просто. Настоящий план Мандреда.
— Правда? — Ярл подошел к Нурамону и помог ему сесть в седло. — Просто будьте с лошадьми, не то вы будете путаться под ногами.
Когда оба эльфа оказались в седле, Мандред и Альфадас вернулись к сараю, чтобы поднять верстак и понести его перед собой в качестве большого щита.
— У меня к тебе последняя просьба, сын.
Лицо Альфадаса было искажено от напряжения.
— Что?
— Если мы выберемся отсюда живыми, то перестань пользоваться своей душистой водой. Это только для баб и эльфов. И это отгоняет от тебя Норгримма. А отказываться от милости бога войны не стоит.
— Открывай ворота, ты, со шрамами!
Владелец борделя сорвал поперечную балку и распахнул обе створки.
— За Фрейю! — во все горло крикнул Мандред, когда они бросились вперед.
Словно град, застучали арбалетные болты по столешнице. Прижавшись к дереву вплотную, оба вслепую ринулись на площадь, пока не наткнулись на группу воинов. Тяжелый верстак опрокинул пятерых мужчин.
Мандред огляделся по сторонам и перепугался не на шутку.
У всех окон на площади стояли арбалетчики, поспешно перезаряжавшие свои орудия. Улочки, выходившие на площадь, были забаррикадированы и охранялись солдатами. Отряд воинов, на которых они наскочили, поспешно отступал, чтобы не оказаться на линии огня.
Внезапно послышался стук подков. Белоснежный конь перемахнул через одну из баррикад. Всадница с развевающимися волосами придержала коня и натянула лук, плавным движением спустила стрелу с тетивы, выхватила из колчана следующую. Один из арбалетчиков с криком выпал из окна кабака.
Теперь стук подков послышался из другого переулка. Через баррикаду перепрыгнул Олловейн, сразив при этом одного из копьеносцев. Он вел с собой в поводу коня Нурамона.
— Давай в седло, сын человеческий. Ты преподал мне урок в вопросе чести, но долго ждать тебе подобных я не стану.
Мандред схватился за луку седла и подтянулся. Увидел, что у третьей баррикады спешилась Йильвина и словно берсеркер обрушилась на солдат, круша их своими короткими мечами.
Внезапно воздух наполнился арбалетными болтами. Лошади пронзительно заржали. Что-то угодило Мандреду в спину с такой силой, что толкнуло вперед.
Номья все еще стреляла, когда в голову ее лошади попал арбалетный болт. Фонтан крови залил белую шерстку. Словно пораженное ударом грома, крупное животное рухнуло наземь. Номья одним прыжком оказалась на земле, пытаясь уйти от копыт других лошадей.
Эльфийка упрямо подняла лук и выстрелила в ответ.
— К Йильвине! — крикнул Олловейн. — Она освободила нам путь!
Мандред направил свою кобылку к Номье и протянул ей руку.
— Идем!
— Еще одного! — И вот уже стрела сорвалась с тетивы.
Она повернулась и вдруг обмякла. Мандред схватил ее, когда она готова была уже рухнуть вперед, и втащил в седло. Несмотря на свой рост, она была не тяжелее ребенка.
Мандред развернул коня и пришпорил его. Одним прыжком перемахнул через баррикаду, и отряд с отчаянной быстротой понесся прочь по переулку. Вскоре уже они достигли моста. Солдаты больше не преграждали им путь; казалось, они все собрались на площади перед публичным домом.
И только на мосту Мандред обернулся назад. Его сын, Фародин, Нурамон, Олловейн, Йильвина — все ушли! Их отряд сильно обстреляли, все были ранены, но они ушли!
Неописуемое чувство счастья захлестнуло Мандреда. Он был так уверен в том, что умрет. Ликуя, он поднял вверх секиру и взмахнул ею над головой.
— Победа! Клянусь Норгриммом! Нам удалось уйти… Победа!
Он схватил Номью, по-прежнему лежавшую поперек седла, чтобы помочь ей сесть. Голова ее качнулась и упала на плечо.
— Номья?
Зеленые глаза эльфийки были широко распахнуты, невидящим взглядом уставясь в небо. Только теперь Мандред заметил в ее виске отверстие размером с лесной орех.
Святое писание Тьюреда
Книга 7: О конце пророка
И случилось в тот же день, что королю Кабецану явился во сне ангел. У него были серебряные крылья и серебряный меч в руках. Однако сильнее всего сияли его ярко-голубые глаза. И сказал ангел Кабецану: пошли своих воинов, ибо беда в Анискансе. Пророк Гийом сражается за свою жизнь, ибо посягают на нее дети альвов. И все это только оттого, что один из них слишком поздно пришел к его исцеляющим рукам. И отправил Кабецан лучших своих воинов и послал их во главе с капитаном Эльгиотом в Анисканс.
В то время Анисканс не окружали стены. И поэтому дети альвов вошли в город, никем не замеченные. Среди них было шестеро эльфов и тролль, они искали Гийома в храме. Однако его не было там, там были другие служители Тьюреда. И дети альвов отвели священнослужителей к большому дубу перед храмом и убили их.
Только тогда услыхал пророк, что творится в городе. И вышел из дома. И выступил он против детей альвов! Подошел к ним, склонился в поклоне и сказал: «Поступайте так, как считаете нужным. По делам вашим будет судить вас Тьюред». И ударили его эльфы, а тролль повесил его на большой дуб. Однако пророк был еще жив и молился Тьюреду. Тогда одна эльфийка выстрелила в Гийома из лука.
Когда случилось это, подоспели Эльгиот и воины короля и стали сражаться за жизнь пророка. Однако эльфийка выстрелила в дуб горящими стрелами так, что дерево полностью загорелось. Однако воины Кабецана отомстили ей за этот поступок и убили ее. Однако остальных эльфов и тролля они отпустили ради Гийома. Ибо надеялись, что пророк еще жив, и они сняли его с дуба и освободили от огня. Дуб полностью почернел, когда они залили огонь водой и потушили его. Они сняли пророка с дерева. Он тоже полностью почернел, был совершенно безжизненным. Однако же вода, стекавшая с дерева, упала на его лицо и смыла сажу. И показался светлый лик Гийома. И омыли воины тело пророка и увидели, что из тела его торчат железные наконечники стрел, а огонь пощадил его. И открыл он глаза, схватил капитана Эльгиота за руку и сказал: «Они выбрали свой путь. Да смилостивится над ними Тьюред, насколько они того заслуживают». И умер пророк под черным деревом. А дети альвов своим поступком навлекли на себя проклятие. Так сказано.
Цитировано по изданию Шоффенбурга,
том 5, 43 лист справа
Ярл Фирнстайна
Товарищи ушли в горы к северу от Анисканса. Они похоронили Номью под пихтой на краю ледникового озера. Оружие эльфийки повесили на ветви дерева.
Эльфы и люди были подавлены. Несмотря на старания Нурамона, прошло почти две недели, прежде чем они оправились от ран. А раны на их душах затянутся совсем не скоро. Никто не предполагал, что странного и мрачного Гельвууна будет так не хватать. Не говоря уже о Номье, которую любили все.
Когда оттягивать отъезд было уже невозможно, они сошлись на том, что отправятся в Фирнстайн и перейдут в Альвенмарк через звезду альвов в круге камней, расположенном высоко над фьордом.
Путешествие их длилось почти три месяца. Они избегали деревень и городов, насколько это было возможно, чтобы не привлекать к себе внимания. Дважды видели издалека отряды воинов под знаменами короля Кабецана. От купцов, с караваном которых они ехали как-то целый день, они узнали об «ужасных событиях в Анискансе». Говорили, что на город напали дети демонов, которые убили доброго целителя Гийома и осквернили храм Тьюреда.
Никто не собирался способствовать установлению истины и своей правоты. Позднее, когда они переправлялись на большом сухогрузе через море Нери в Гонтабу, столицу Фьордландии, за неделю в море они услышали еще более интересные версии той истории.
Лето было в самом разгаре, когда отряд наконец добрался до Фирнстайна. Альфадас был удивлен тем, насколько мало было селение на берегу фьорда. По рассказам отца он представлял его гораздо более значительным. Девять длинных домов и дюжина маленьких хижин были огорожены деревянным палисадом, стоявшим на земляном валу.
У ворот поселения возвышалась массивная деревянная сторожевая башня. Едва достигли путники гребня холма над деревней, как услыхали сигнальный горн. А когда они приблизились к воротам, палисад уже занял отряд лучников.
— Хей-хо, неужели в Фирнстайне забыли законы гостеприимства? — возмущенно воскликнул Мандред. — Перед вашими воротами стоит ярл Мандред Торгридсон и требует, чтобы его впустили.
— Человек, именующий себя Мандредом, — ответил высокий молодой воин, — род, имя которого ты присвоил себе, угас. Я — избранный ярл Фирнстайна, и я говорю тебе, что тебе и твоей свите здесь не рады.
Альфадас взглянул на своего отца, в любой миг готовый к одной из его страшных вспышек гнева. Однако Мандред к его огромному удивлению сохранил спокойствие.
— Хорошо сказано, ярл! На твоем месте я поступил бы точно также. — Отец снял серебряный браслет, который выиграл в кости у одного купца нечестным путем. — Предлагаю вот это за бочонок мета и приглашаю тебя выпить со мной и моим сыном.
Молодой ярл внимательно посмотрел на Альфадаса. Потом покачал головой.
— Ты преувеличиваешь, мастер лжи! Как может у человека быть сын, который почти такого же возраста, что и он сам?
— Если хочешь услышать эту историю, то выпей со мной за мой счет, — с усмешкой крикнул ему Мандред.
— Да открой же наконец ворота, Кальф! — К брустверу палисада протолкался старик и помахал им рукой. — Теперь ты нам веришь? Смотри-ка, он и эльфов опять привел! — Старик быстро осенил себя защитным знаком. — Не будь дураком, Кальф, не запирай перед эльфами ворота. Ты ведь знаешь старые истории.
— Приветствую тебя, Эрек Рагнарсон! — крикнул Мандред. — Рад видеть, что ты вместе со своей утлой лодчонкой не лежишь на дне фьорда. Поедешь с нами? Я хочу научить своего сына ловить рыбу, пока есть время.
— Что же, открывайте ворота! — решительно приказал Эрек. И никто ему не противился.
Три недели Мандред вместе с эльфами гостили в деревне. То было время, когда Альфадас учился видеть мир людей новыми глазами. Ему нравилось грубоватое уважение, которое выказывали ему, и то, как молодые девушки смотрели ему вслед. Жизнь была простой. Внимательнее всего нужно было следить за тем, чтобы на грязной дороге тебя не сбили свиньи, пребывавшие в дурном расположении духа. Роскоши не было. Грубая шерсть, которую пряли женщины, царапала кожу. В домах вечно сквозило, дым разъедал глаза, когда в длинном доме все собирались поздней ночью за выпивкой и разговорами. Альфадас с недоверием слушал рассказ Кальфа о том, как прошлой зимой в лесах на противоположном берегу фьорда видели тролля-разведчика. Поэтому и палисад вокруг деревни укрепили. Даже эльфы отнеслись к этому известию со всей серьезностью.
Пробыв в Фирнстайне двадцать дней, Олловейн и Фародин стали торопить товарищей к звезде альвов.
Кальф был единственным человеком, который испытал облегчение, когда небольшой отряд на рассвете двадцать первого дня переправился на другой берег фьорда в лодке Эрека Рагнарсона. На сердце у Альфадаса было тяжело, ведь на берегу стояла Асла, внучка Эрека. Она в буквальном смысле околдовала его своим кротким нравом. Любая из эльфиек при дворе Эмерелль превзошла бы Аслу по красоте, но в девушке горел огонь страсти, почти неведомый эльфам, возраст которых насчитывал несколько столетий. Она не привыкла скрывать свои чувства за красивыми словами. И когда Альфадас переправлялся на другой берег, на глазах у нее стояли слезы.
Воин то и дело оборачивался, когда они ехали к кругу камней. Даже когда их уже почти не было видно, девушка в голубом платье с развевающимися светло-русыми волосами продолжала стоять на берегу.
— Тебе следует признать Кальфа ярлом, — вдруг сказал Мандред. — Он хороший человек.
Слова отца удивили Альфадаса.
—
Ты ярл Фирнстайна, — возмущенно ответил Альфадас.
Мандред пристально посмотрел на него.
— Это было более тридцати лет назад. Я больше не принадлежу к этому миру. Было бы нечестно по отношению к Кальфу и остальным, которые родились после меня, если бы я вернулся в Фирнстайн. И по отношению к тебе тоже, сын мой. Твое время пришло.
Альфадас не знал, что ответить. Они немного отстали от эльфов, чтобы остальные не слушали их разговор.
— Каждый год на праздник зимнего солнцестояния деревня выбирает ярла на следующий год. Не думаю, что тебя сделают ярлом уже в эту зиму. Сначала ты должен проявить себя… в бою, в повседневной жизни. Я вижу в тебе все качества хорошего предводителя, сын мой. Я знаю, что ты достигнешь многого, если останешься.
Мандред придержал свою кобылку и посмотрел вниз, на деревню. Когда он снова заговорил, голос его звучал глухо.
— Она все еще смотрит тебе вслед. Ты только взгляни… Не раздумывай долго, такой женщины ты в Альвенмарке не найдешь. Она горда и не позволит бросить себя. Я уверен, что иногда она будет отравлять тебе жизнь. Но она любит тебя и состарится вместе с тобой. Ни одна эльфийка тебе этого не подарит. Эльфийка-долгожительница в один прекрасный день может остаться с тобой только из сочувствия или по привычке.
— Если бы я и остался, то в первую очередь из-за рассказов о троллях, — серьезно ответил Альфадас.
Его отец сумел скрыть улыбку.
— Конечно. И должен сказать, что я был бы спокоен, если бы знал, что в деревне есть мужчина, которого учил сражаться Олловейн и которого за последние три года я натаскал всяким грязным приемам… И если тебе все же здесь не понравится, то приходи в ночь полнолуния к кругу камней и позови Ксерна. Я уверен, что он услышит тебя.
— Останусь для начала на зиму, — решил Альфадас. И удивился тому, что внезапно почувствовал сильное облегчение.
— Вот-вот… из-за троллей, — подтвердил Мандред и словно невзначай бросил взгляд на берег фьорда. — Нет, она на самом деле упряма. Все еще ждет.
— А ты не хочешь остаться? Фирнстайну пригодилась бы твоя секира.
— Меня там уже никто не ждет. Я не вынес бы жизни в тени Дуба на могиле Фрейи. Девантар украл у меня возлюбленную. Я помогу Фародину и Нурамону отыскать свою любовь. И еще у меня кровная месть девантару. Мое прошлое — пепел, а будущее — кровь. Я испытываю облегчение от того, что тебя не будет рядом со мной. Может быть… — он запнулся. — Если девантар мертв, то, быть может, я смогу мирно жить в Фирнстайне, — он улыбнулся. — В любом случае, если ярл Альфадас Мандредсон не будет против того, чтобы в его деревне жил упрямый старик.
Тень тучи промелькнула над склоном холма. Умолкли птицы и сверчки. Внезапно Альфадасу показалось, что он никогда больше не увидит своего отца.
Серебряная ночь
Они молча ехали по ночному лесу. Теплый осенний ветер срывал последние листья с ветвей. Никогда прежде Мандред не чувствовал настолько отчетливо магию Альвенмарка. Луна висела низко в небе и была гораздо больше, чем в мире людей. Этой ночью она сверкала красноватым светом. «На луне кровь», — шептались эльфы; они видели в этом предвестие несчастья.
Но самым жутким в эту ночь был свет. Он немного напоминал колдовское сияние, которое ему иногда доводилось видеть в ясные зимние ночи над Фирнстайном. Но это сияние было серебряным. И оно стояло не высоко в небе, а лежало меж деревьев, словно вуаль, сотканная из лунного света. Меж ветвей время от времени плясали искорки, похожие на звезды, которые спустились с небес.
На этот раз они не пошли к замку Эмерелль и не стали переходить через Шалин Фалах, Белый Мост. Нурамон пояснил, что в последние часы осени эльфы отмечают праздник Серебряной ночи. Они встречаются на поляне посреди Старого леса. Когда-то именно с этого места из их мира ушли альвы. Только в эту ночь Эмерелль могла сплести заклинание, позволявшее слышать голоса предков — тех эльфов, которые ушли в лунный свет.
Друзья ехали по лесу на протяжении нескольких часов, и Мандред прикидывал, что полночь уже близко, когда вдруг зазвучала негромкая музыка. Сначала это было сродни предчувствию, едва слышимое изменение в звуках леса. Крик сыча и шорох мышей в сухой листве все больше и больше блекли, когда вдали послышалась песня флейты. Мандреду показалось, что в тени деревьев он увидел козлоногое существо, игравшее на свирели и танцевавшее под ее звуки.
Затем к песне флейты примешались другие звуки, которые сын человеческий не сумел отнести ни к одному известному ему инструменту.
Эльфы нервничали, словно дети, ждущие сладостей, которые пекут во Фьордландии на праздник яблок.
Меж деревьев появилось красное сияние. Огромный фонарь… Нет, палатка, в которой горел свет. Лес расступился, и Мандред остановился, пораженный открывшимся перед ним зрелищем. Они добрались до широкой поляны, в центре которой возвышался большой холм, на вершине которого словно росла отвесная скала. Снизу казалось, что она достигает самого лунного диска. Подножие скалы не смогли бы охватить даже пятьдесят взявшихся за руки мужчин. Тысячи огоньков танцевали вокруг потрескавшегося камня.
Вокруг холма стояли дюжины менгиров, словно младшие братья отвесной скалы. Повсюду между ними двигались эльфы, водившие веселый хоровод. На поляне был разбит лагерь. Подобно огромным пестрым фонарикам ночь освещали палатки. Их было так много, что становилось ясно, здесь не только Эмерелль со своим двором.
Внезапно ритм музыки изменился, и Мандред увидел, как от хоровода эльфов отделилась одинокая фигура. Окутанная ярким светом, она взлетела к вершине отвесной скалы и, широко раскинув руки, приветствовала луну.
И словно в ответ на приветствие, из скалы пролился свет, вскоре он заполонил холм и наконец вылился на поляну. Потянулся он и к маленькому отряду. Мандред испуганно задержал дыхание. Один-единственный раз в своей жизни видел он такой свет, когда солнечным полуднем нырнул в чистую воду фьорда. Он хорошо помнил, как посмотрел на солнце из глубины, и как вода изменила его лучи.
Он все еще не решался вздохнуть. Закружилась голова. Казалось, свет течет сквозь него и уносит с собой.
Мандред услышал голоса.
— Нет, с ним все в порядке.
Заморгав, сын человеческий огляделся по сторонам. Он лежал в высокой траве.
— Что это со мной?
— Ты вдруг упал с лошади, — ответил Нурамон. — Однако, похоже, ты не ушибся.
— А где свет? — Мандред попытался подняться. Он лежал рядом с красной палаткой; однако чудесный свет, который тек из скалы, исчез.
Нурамон помог ему подняться.
— Ты первый из сынов человеческих, кто присутствует на празднике Серебряной ночи, — строго сказал Олловейн. — Надеюсь, ты оценишь эту особую милость.
— Мастер меча? — К ним подошли двое эльфов в доспехах. — Королева хочет видеть тебя одного.
Фародин и Нурамон удивленно переглянулись.
— Мы впали в немилость? — сухо поинтересовался Мандред.
— Нам не пристало толковать приказы королевы. — И воины вместе с Олловейном удалились без лишних слов.
— Его пригласили или увели? — удивленно спросила Йильвина.
— Ты имеешь в виду, что королева знает, насколько сильно его помощь опоздала в Анискансе? — спросил Мандред.
— Я думаю, что она хочет выслушать его прежде нас, — ответил Фародин.
На этот раз он обменялся с Нурамоном обеспокоенным взглядом.
Луна опустилась к горизонту, когда стражники вернулись. Больше часа эльфы пробыли наедине со своими сомнениями, в то время как остальные дети альвов весело праздновали. Товарищи последовали за воинами к королевской палатке цвета шафрана. «Она больше длинного дома», — с завистью подумал Мандред.
Когда он хотел войти вместе со всеми, стражники скрестили перед ним копья.
— Прости нас, сын человеческий, — сказал один из них. — В эту ночь тебе не позволено видеть королеву. Уже одно то, что ты присутствуешь на этом празднике — высочайшая честь, которая когда-либо была оказана человеку.
Мандред хотел ответить колкостью, когда ясно услышал доносившийся изнутри голос королевы. Ее тень отчетливо была видна на ткани палатки. Эмерелль показалась ему выше, чем в тронном зале, однако тут, должно быть, все дело было в свете.
— Я рада видеть вас в добром здравии.
— Моя королева, твое желание исполнено. Сын Нороэлль мертв.
— Ты прекрасно знаешь, каково было мое желание и что оно не было выполнено. Гийом умер не от твоих рук, и не от рук твоих спутников. Поэтому не говори мне, что мое желание исполнено! — Голос эльфийской королевы был холоден, словно лунный свет. Никогда прежде Мандред не слышал, чтобы она так разговаривала. — Вы не можете ни понять, насколько разочаровали меня, ни какой вред принесли ваши поступки. Дело было не только в том, чтобы Гийом умер, а в том,
как именно он умер. Поэтому не осмеливайся даже спрашивать о Нороэлль! Ваш успех мог бы смягчить вину Нороэлль… Но ничего не изменилось.
Мандред не поверил ушам. Чего хочет Эмерелль? Гийом же мертв! Фародин и Нурамон не заслужили такого отношения. Он с удовольствием сбил бы обоих стражников с ног, чтобы войти в палатку и прочесть ей лекцию о справедливости.
— Госпожа! — упрямо ответил Нурамон. — Я жалею только о том, что не смог предотвратить смерть Гийома. Сын Нороэлль не был тем, кого ты видишь в нем. И если он и был в чем-то виноват, так это только в том, что родился на свет.
— Ты видел, что может сотворить его магия, и хотел привести его сюда! Что бы ты ни говорил, он — сын девантара. И даже в смерти он остается его орудием. У тебя была целая ночь на то, чтобы незаметно выполнить мое поручение. И в ту ночь ты изменил судьбу Альвенмарка. Там, в Другом мире, что-то происходит… Я не вижу этого в своем зеркале, однако я чувствую это. Девантар… Он использует то, как именно умер сын Нороэлль, в своих целях. Он не отказался от мести. Мы должны быть настороже. Никто больше не покинет Альвенмарк. И никто не вернется сюда. Я назначила Олловейна стражем врат, ибо он показал себя самым верным моим воином. А теперь вы можете удалиться.
Мандред ничего не понимал. Чего боится королева? Ни один сын человеческий не обладает ее силой и властью, а она запирает ворота, словно Альвенмарк — это замок, который вот-вот осадят.
Алаэн Айквитан
Мандред бок о бок с Нурамоном въехали в большой лес. Где-то здесь должен был находиться дом эльфа. Фародин отправился к своей семье. Он хотел прийти вечером, чтобы посоветоваться, что предпринять, поскольку королева установила стражу у всех ворот, которые вели в другие миры. Нурамон казался подавленным. И Мандред хорошо понимал его, ведь королева лишила друга надежды когда-либо увидеть Нороэлль.
Лес вселял в Мандреда ужас. Он не мог ориентироваться здесь, казалось, деревья запутывают его чувства. Чем дальше они углублялись, тем труднее было понять, в каком направлении они едут. Может быть, дело было в дороге, которую выбирал Нурамон. Мандред наблюдал за своим спутником: ему казалось, что эльф доверил поиск тропы коню. И тот так целеустремленно шел сквозь лес, что практически не менял направление. Очевидно, он знал дорогу к дому Нурамона.
Не нужно было преодолевать никаких препятствий, тропа бежала ровно. Может быть, именно это и сбивало Мандреда с толку. Издалека казалось, что в центре леса возвышается поросший деревьями холм. И они давно уже должны были достигнуть его склонов, однако вокруг не было ничего выше муравейника. Быть может, еще сбивало с толку многообразие жизни, окружавшей
фьордландца: все эти птицы, дикие животные, не боявшиеся наблюдать за ними издалека, словно хотели посмотреть, как Нурамон возвращается домой.
Чем дальше товарищи уходили в лес, тем выше и старше попадались им деревья. Разнообразие эльфийских лесов снова и снова поражало Мандреда. Здесь дуб рос рядом с тополем, береза — рядом с елью и бук рядом с ивой. И все это гармонировало друг с другом. Казалось даже, что деревья специально выросли так, чтобы соответствовать к соседям. И ему невольно вспомнился Айкъярто.
— Сколько из этих деревьев такие же, как Атта Айкъярто? — спросил он эльфа.
Нурамон посмотрел на него так, словно ожидал чего угодно, только не такого вопроса.
— Деревья — тоже дети альвов? — не отставал он, снова удивляя Нурамона.
— Ну конечно же! — ответил эльф. — Конечно, только одушевленные. Однако в этом лесу их осталось уже немного. Прошли те времена, когда Алаэн Айквитан держал совет.
— Алаэн Айквитан? Это брат Атты Айкъярто?
— Можешь называть это так. Дубы — самые старые. Некоторые утверждают, что они были первыми детьми альвов. Скоро увидишь Айквитана, — Нурамон улыбнулся, и Мандред не понял, была ли эта улыбка хитрой или дружеской. Читать на лицах эльфов и понимать их чувства ему было тяжело.
Они ехали мимо огромных деревьев, и Мандред спрашивал себя, насколько большим должен быть Алаэн Айквитан. Насколько велика его власть?
— А у всех этих деревьев когда-то была душа?
— Да. Они все входили в состав одного большого совета. Но это было давно. И из того совета остался один Алаэн Айквитан. Остальные наделенные душой деревья гораздо моложе.
Мандред благоговейно огляделся по сторонам. Если деревья когда-то образовывали совет, то теперь лес стал просто пустым залом для собраний, в котором сидит глава. Как же одиноко, должно быть, Айквитану!
Ветви над их головами сплелись густо, словно образуя тонкое полотно. Солнце было скрыто за зеленой крышей; только изредка копье света пронизывало кроны деревьев и касалось земли. Стволы напоминали колонны, когда-то построенные великанами. Похоже, торжественное настроение прогнало уныние Нурамона. Казалось, он даже немного успокоился.
Они обошли крепкий ствол. Мандред обернулся в седле и посмотрел назад. Это была ель! В его мире даже дубов не было с таким стволом.
— Что-то не так? — рассмеялся Нурамон.
— Очень большие, эти ваши… — Мандред не договорил.
Они достигли края поляны. В центре ее возвышался огромный дуб. Словно для этого древесного гиганта не существовало иных времен года, кроме весны и лета, на ветвях его еще были листья. Оно было настолько мощным, что тень от ствола достигала противоположного края поляны.
Мандред задержал дыхание. Ствол дуба был огромным, словно утес. Он казался похожим не на дерево, а на что-то, из чего вырастают деревья. Вокруг ствола шла деревянная лестница. А высоко, под самой кроной, Мандред разглядел одно-единственное окно. Он замер. Это окно должно было быть по-настоящему гигантским, даже если по сравнению со стволом и казалось крошечным.
— Ты ведь не там живешь? — спросил Мандред.
— Там. Там, на Алаэн Айквитан я и живу, — спокойно ответил Нурамон.
— На этом огромном дереве?
— Да.
— Но ведь ты говорил, что у него есть душа, — сама мысль жить на чем-то мыслящем показалась Мандреду чуждой. Это ж словно почувствовать себя блохой в собачьей шерсти!
— Он очень гостеприимен, в этом я могу тебя уверить. Моя семья живет здесь на протяжении многих поколений.
Внезапно Нурамон потупил взгляд. Наверняка подумал о позоре, лежащем на его роде. Этого Мандред даже представить себе не мог. Рождаться снова и снова! Люди мечтают об этом, а для Нурамона это, похоже, настоящее проклятие. Некоторые дети альвов ждали освобождения на протяжении тысячелетий. Тысячелетий… Легко говорить, но Мандреду думалось, что он по-настоящему не может прочувствовать это слово и его содержание. Такой большой отрезок времени был просто непостижим для человека. А эльфам он позволял доводить до совершенства все, что они делали. Интересно, помнят ли они свои прежние жизни, когда рождаются снова? Мандред подумал о празднике, на котором присутствовал две ночи тому назад. Так ли это выглядит, когда эльф уходит в лунный свет? Это было поистине прекрасно и в то же время подавляло. Было чужим. То, что случилось там, на холме, не было предназначено для человеческих глаз!
Они спешились и повели коней к дубу. С каждым шагом дерево казалось Мандреду все более и более угрожающим.
— А кто могущественней — Айкъярто или Айквитан? — спросил он наконец.
Нурамон покачал головой.
— Как же для вас, людей, важна власть! Однако мне кажется, что ты хочешь узнать, какое место в мироздании занимает твой Айкъярто. Что ж, на это я могу сказать тебе только одно: сила Айкъярто — в воротах между мирами, в его мудрости и щедрости, — он махнул рукой вперед. — А сила Айквитана — в его величине, знании и гостеприимстве.
Такой ответ Мандреда не удовлетворил. Вечно эти эльфы ходят вокруг да около! Может быть, Нурамон хотел сказать этим, что он не может сравнивать этих двоих между собой? Или что они равны друг другу? Жалкая эльфийская болтовня! Неужели у них никогда не бывает простых ответов?
А эльф продолжал.
— Не беспокойся, Мандред. Посмотри, как спокойно колышутся на ветру его листья, как ловко играют они со светом! Посмотри только на кору! Борозды такие широкие и глубокие, что когда я был ребенком, то мои руки входили в них, и даже ноги обретали опору. Тогда я взобрался отсюда до самого дома. Он может казаться угрожающим из-за своего размера, но у Айквитана добрая душа.
Мандред внимательнее пригляделся к дереву, посмотрел на листья, о которых говорил Нурамон, на приглушенный свет. Там, наверху, все действительно казалось умиротворенным.
Они достигли лестницы, вырезанной из светлого дерева. Здесь они расседлали лошадей. И Мандред спросил себя, где же конюшни. Даже у королевы была конюшня возле замка. А Нурамон, похоже, не собирался никуда вести животных. Освободил их от сбруи и положил ее к седлам, к корням дуба.
— Они не убегут, — сказал он затем. — Давай подниматься.
Лошадь Нурамона была смирной, а вот кобылка Мандреда наверняка еще не простила ему грубости последних месяцев. Жаль было бы потерять ее! Он неохотно пошел за эльфом.
Когда лестница сделала первый виток вокруг крепкого ствола, Мандред поглядел наверх. Им еще предстояло пройти немало. Интересно, что делает Нурамон, если приходит домой пьяным? Спит внизу, у корней? С другой стороны, он еще никогда не видел своего друга пьяным. В отличие от Айгилаоса, эльфы вообще ничего не понимают в праздниках и выпивке. Мандред спросил себя, зачем они вообще празднуют.
Чтобы проверить, насколько прочны перила лестницы, ярл попытался расшатать их. Хорошо поработал плотник! Как бы там ни было, когда голова гудит, держаться можно.
Нурамон легко бежал впереди.
— Идем! Ты должен посмотреть на это!
Мандред поспешил за эльфом. Он запыхался. Проклятье, жить на таком дереве! Нормальным людям достаточно сделать шаг, чтобы переступить через порог и оказаться дома. А тут карабкаться, будь оно все проклято!
Тем временем они поднялись так высоко, что можно было видеть выше крон деревьев. Нурамон указал на заснеженную вершину горы, видневшуюся на горизонте.
— Это Иолиды. Там когда-то жили дети темных альвов.
Мандреду не понравилось звучание имени. Темные альвы! И их дети! Должно быть, это легендарные темные эльфы, о которых в его мире рассказывали столько дурных историй. Говорили, что они затягивали людей в трещины между скалами, чтобы там съесть их. Ночью их не было видно, потому что кожа у них была черна, словно сама тьма. С этими существами Мандред не хотел иметь ничего общего, и его удивило, что Нурамон так спокойно говорит о них. Этот эльф явно гораздо более мужественен, чем хочет показать.
Они проделали остаток пути в молчании и остановились перед входом. Отсюда открывался вид до самого замка королевы и были видны все окрестные земли. Где-то по ту сторону замка должен был быть Шалин Фалах, а за ним — ворота в его мир. Все остальное было Мандреду незнакомо. Наверняка ни один человек никогда не разведывал все земли, лежавшие здесь перед ним. С тех пор как они покинули Фирнстайн, Мандред думал о том, что ему, бездомному, делать в царстве эльфов. Что ему оставалось делать здесь, что эльф не сделает в тысячу раз лучше?
Он вспомнил об Айгилаосе. Если бы он был еще жив! Бродить с ним по лесам, охотиться и выпивать, рассказывать друг другу выдуманные истории о подвигах и пугать изысканных эльфийских дам при дворе грубыми комплиментами… Вот это была бы жизнь! Мандред улыбнулся про себя. Ему не хватало кентавра. И он был бы самым лучшим товарищем ему! Мандред был преисполнен решимости исполнить свою клятву и отомстить девантару. Он не знал, где искать. Не знал он и того, как покинуть Альвенмарк, после того как Эмерелль приказала охранять все врата. Но он найдет способ! Он должен сделать это ради Айгилаоса… и Фрейи!
Нурамон открыл круглую дверь, которая, похоже, не была заперта ни на замок, ни на засов. Очевидно, дети альвов не боялись грабителей. Эльф не спешил входить.
— Другой мир спутал мое чувство времени, — сказал он. — Мне кажется, что прошли не годы, а века.
— Это не время, это судьба.
Нурамон замер.
— Что ты сказал?
— Это не мои слова, — смущенно ответил Мандред. — Их сказал когда-то священнослужитель Лута. Он сказал:
Время может казаться долгим, когда судьба проявляет свое многообразие.
— Это слова умного человека, и помнить их является признаком мудрости.
Мандред был доволен. Наконец-то хоть немного признания, не из-за силы и не в бою.
— Идем же, будь гостем в моем доме, — эльф жестом пригласил его войти.
Мандред вошел. И тут же обратил внимание на особенный запах дома Нурамона. Пахло свежими орехами и листьями. Стены и даже дверь были сделаны из того же дерева, что и лестница, по которой они поднялись. Свет, приглушенно сочившийся сквозь окна, распределялся настолько хорошо, что хотя в некоторых местах царила тень, по-настоящему темно не было нигде. Мандред увидел в стенах красно-коричневые янтарины. Они напомнили ему охотничью комнату в замке королевы и о том, как они начинали светиться ночью. Каким сокровищем был бы в его мире даже один такой камень!
По комнате пронесся прохладный ветерок, и на полу появилось несколько дубовых листьев. Однако листва была не жухлой, а живой, словно все еще была частью дерева. Мандред огляделся по сторонам и спросил себя, почему, несмотря на все эти отверстия, в доме нет сквозняка.
Мебель была простой и подходила к атмосфере комнаты. Здесь не было ничего лишнего, и именно поэтому все выглядело красиво. Ничто не казалось хрупким, все было крепким, как сам дуб.
Деревянная лестница вела на верхние этажи, которые не были видны снаружи из-за густой кроны дерева. Этот этаж располагался так, что ствол дерева был отчасти полым. Мандред спросил себя, как это Алаэн Айквитан согласился на такое. Какие же героические поступки совершили предки Нурамона, чтобы удостоиться этой чести? Полукруглые потолки так мягко переходили в стены, что казалось, древесина Айквитана слилась воедино с более светлой древесиной стен.
— А от какого дерева эта светлая древесина?
Нурамон сложил вещи на скамью.
— Это дерево Церен.
— Это такой вид?
— Моя мать говорила, что это была береза. В ночь перед эльфийской охотой я узнал, что ее звали Церен. Говорят, это легенда среди деревьев.
— Хм. А Айквитан потерпит меня здесь? Наверняка еще ни один человек не ступал в твой дом.
Нурамон улыбнулся.
— Ты ведь вошел. И разве тебе нехорошо?
Этого Мандред сказать не мог. Он чувствовал себя в безопасности. Еще раз огляделся по сторонам.
— А больше здесь никто не живет? Твой дом не похож на помещение, в которое тридцать лет никто не входил.
Лицо Нурамона выражало непонимание.
— Что ты имеешь в виду?
— Я не вижу пыли, не вижу грязи. Только листики на полу. И то, кажется, они здесь и должны быть.
— Все так, как было, когда я уходил.
Легкая жизнь у этих эльфов. Наверное, дерево заботится о том, чтобы было чисто, и Нурамон даже не думает об этом.
Нурамон с вещами отправился наверх, а Мандред стал рассматривать соседнюю комнату. Хотя он никогда прежде не бывал здесь, дом казался ему знакомым. Может быть, потому что он знает Нурамона и потому что этот дом подходит ему.
В центре находилась большая комната с длинным обеденным столом. «Какое расточительство!» — подумалось Мандреду. Стол был слишком велик для одного-единственного жителя. Потом ярл вспомнил, что Нурамон говорил о семье. Быть может, когда-то здесь жил целый род. За этим столом легко могли уместиться двенадцать человек. Должно быть, очень неприятно жить в таком доме наедине с воспоминаниями. Мандред осознал, что именно по этой причине он не захотел остаться в Фирнстайне. Быть одному, с воспоминаниями о Фрейе… это точно не для него. Как ни любил он Альфадаса, быть счастливым во Фьордландии он уже не мог.
Мандред почувствовал усталость и сел у окна в соседней комнате, где можно было отлично отдохнуть на тяжелой подушке. Оттуда хорошо было глядеть на горы. Они казались уже не такими угрожающими, как совсем недавно, когда Нурамон говорил о темных альвах и их детях. Разве эльф не сказал, что они жили там
когда-то? Интересно, что же стало с детьми темных альвов? И, размышляя об этом, Мандред погрузился в спокойный сон…
Ему снился мужской голос, принесенный ветром. Голос прошептал:
— Настало время прервать молчание. Расскажи мне, что с тобой произошло!
И Мандред рассказал голосу во сне о человеке-кабане и своем поражении во льду, о спасении Айкъярто, об эльфийской охоте, о своем сыне и поисках ребенка Нороэлль.
Закончив, Мандред стал ждать, когда ветер снова зашепчет. Однако голос молчал и ветер стих.
Внезапно ярл проснулся. Выглянул в окно. Уже стемнело. Ветер мягко покачивал ветви и листья.
Мандред зевнул и потянулся. Ему казалось, что он ненадолго вздремнул. На самом же деле он, должно быть, проспал несколько часов, поскольку наступила ночь. Он огляделся по сторонам. Янтарины источали теплый свет. А потом он почувствовал запах. Мясо! Он вскочил и прошагал в соседнюю комнату, к обеденному столу. Там лежали сырые овощи, очевидно, только что собранные. Через открытую дверь в кухню он заметил Нурамона, стоявшего у каменной плиты и совавшего что-то внутрь. Мандред удивился. Не только тому, что Алаэн Айквитан терпит Нурамона, но он даже позволил эльфу разводить здесь огонь! Похоже, это совершенно не пугало дуб.
Тут эльф обернулся и прошел в комнату к Мандреду.
— Наконец-то ты проснулся. А я и не подозревал, что ты настолько устал. Тем временем я сходил в лес. Поохотился, — эльф взял со стола овощи.
Мандреду стало стыдно. Он пропустил охоту, лежал себе лениво и спал.
— То место у окна слишком уютно, чтобы там можно было устроиться и не уснуть.
Нурамон рассмеялся.
— У того окна часто сидела моя мать и разговаривала с Айквитаном.
Ярл озадаченно оглянулся. Мысль о том, что во время сна в нем побывал дух, испугала его.
— Мне показалось, что я слышал голос, — и он рассказал эльфу о том, что произошло.
Нурамон выронил нож, которым чистил овощи. Он казался удивленным и несколько обиженным.
— Я провел здесь всю жизнь, и Айквитан ни слова мне не сказал. А случайно зашел человек, и вот он уже с ним болтает, — он покачал головой. — Прости! Конечно, он станет разговаривать с тобой. Ведь, в конце концов, тебя спас Айкъярто. Должно быть, он почувствовал это.
Мандреду стало не по себе. Он не просил милости дерева и не хотел обидеть Нурамона. Деревья! Кто бы мог подумать, что они могут быть такими увлекающимися. Хорошо, что в его мире они молчат. Он схватил Нурамона за руку.
— Идем! Может, он и с тобой заговорит.
Они подошли к окну и прислушались. Однако там, в шорохе листвы, ничего не было слышно. Шепот не возвращался. И в конце концов Мандред засомневался в том, что действительно слышал голос и что все это не было всего лишь сном.
— Я чувствую его повсюду, однако не больше, — сказал Нурамон. Эльф пытался скрыть разочарование, однако у него не получилось. — Давай готовить ужин.
Войдя в кухню, Мандред увидел источник аромата. В печи жарилось несколько кусков мяса. Он был удивлен тем, как быстро Нурамон приготовил его. Нигде не было остатков внутренностей, крови или шкуры. И поэтому нельзя было угадать, какому животному принадлежало мясо, томившееся на слабом огне. Оно было светлым, как у птицы.
— Что это? — спросил он наконец у Нурамона.
— Это гельгерок, — ответил эльф.
Мандреду стало любопытно. Во время поисков сына Нороэлль эльфы часто говорили о гельгероках и, конечно, описывали их, однако Мандред все же не мог представить, как выглядит такой зверь.
— А туша еще где-то поблизости? Можно мне посмотреть на него?
— Мне очень жаль, Мандред. Я убил его, а то, что мне не было нужно, оставил Гиломерну.
— Гиломерн? А кто это?
— Он живет здесь, в лесах, и сам охотник, но он часто берет то, что оставили другие.
— Он тоже эльф?
— Да.
— Он — друг?
— Нет. Гиломерну не важна дружба. Однако просто принято оставлять ему часть. Он наверняка уже забрал гельгерока. Не думай об этом. Рано или поздно ты увидишь этого зверя.
Нурамон принялся резать овощи.
— Мандред, а как насчет того, чтобы приготовить соус к мясу? Я уже нарезал травы, а приправы там. Лучше всего будет, если ты возьмешь подливу из жаркого и смешаешь все по вкусу.
Мандред был поражен тем, какие надежды возлагает на него эльф. Он, Мандред Торгридсон, ярл Фирнстайна и победитель человека-кабана, должен стряпать! Слышали бы это во Фьордландии! Тогда они перестали бы рассказывать о ярле Мандреде, а стали распевать застольные песенки о поваре Мандреде. Как часто во время поисков Гийома говаривал Нурамон:
так ты из меня человека сделаешь. Если Мандред не будет начеку, то Нурамон и Фародин еще возьмут да и сделают из
него эльфа, а в конце концов ему еще и стряпать понравится.
Поколебавшись, он исполнил то, что поручил ему Нурамон, и вскоре удивился, насколько удачным получился соус. К тому же он следил за тем, чтобы мясо не пригорело, и даже вынул из печи хлеб. А когда Нурамон попробовал соус и объявил его вкусным, Мандред не сумел скрыть гордости. Конечно, вкусный соус!
Пока они с Нурамоном выставляли блюда на стол, пришел Фародин. Он был с вещами, которые бросил на один из стульев, стоявших в комнате.
— Похоже, я ни капельки не опоздал. — Он был в отличном расположении духа и очень голоден.
— Наконец-то нормальная еда, — сказал Мандред.
Они сделали не маленькие порции, какими их потчевали в замке. Нурамон раздобыл достаточно мяса и овощей. И Мандред с нетерпением ждал, когда они наконец сядут за стол.
За едой Мандред не спускал глаз с Фародина. Интересно, что скажет эльф по поводу соуса? До сих пор он не говорил об этом, но наверняка еще скажет. Мандред обернулся к Нурамону.
— Это мясо действительно очень вкусное. И зелень тоже ничего, — он посмотрел на Фародина. — Ведь правда же?
Фародин вежливо кивнул и сказал, обращаясь к Нурамону:
— Нороэлль всегда высоко ценила твое кулинарное искусство. Во время путешествия я тоже научился ценить его. Очень вкусная еда, особенно этот соус.
Мандред и Нурамон заговорщицки переглянулись, затем человек откинулся на спинку стула и спросил:
— Ты сможешь сохранить тайну?
— Конечно, — ответил Фародин, отправляя в рот маленький кусочек мяса.
— Соус готовил я, — довольно заявил Мандред.
Фародин замер, потом снова стал жевать. Проглотив мясо, он заговорщицки улыбнулся.
— Вы решили меня разыграть.
— Ни в коей мере, — заявил Нурамон.
— Ну, Мандред, принимай похвалы, — с уважением произнес Фародин.
Мандред был горд. Если эльфа удивить, то можно узнать его истинное мнение.
— Но ты должен обещать мне, что никому не расскажешь о том, что Мандред Торгридсон стоял у плиты!
— Обещаю, если ты в свою очередь поклянешься никому не рассказывать о том, что я не сумел отличить кулинарию эльфа от человеческой.
Справедливый обмен. С этим жить можно, подумал Мандред.
Вскоре они съели все, и Мандред расценил как честь то, что они оставляли ему самые крупные куски мяса. Вот это гостеприимство!
Они перешли в большую соседнюю комнату, пол которой был выложен небольшими каменными плитами. Центр украшала мозаика из драгоценных камней с изображением эльфа, сражающегося с троллем. Похоже, именно в этой комнате семья Нурамона раньше собирала военный совет.
Фародин подошел к широкому окну, из которого можно было оглядеть окрестности и увидеть вдалеке огни замка Эмерелль. Нурамон прислонился к стене у двери и стал смотреть на мозаику, а Мандред встал прямо перед ней. Его охватила тревога. Его подмывало походить из угла в угол.
Веселое настроение, царившее за столом, улетучилось. Фародин повернулся к ним спиной. Не нужно было быть священнослужителем Лута, чтобы понять, о чем думает эльф. Хотя они не имели права покинуть Альвенмарк, они продолжали отчаянно искать возможность спасти свою возлюбленную.
Внезапно Нурамон посмотрел на ярла.
— Я уже несколько дней хочу спросить тебя кое о чем, Мандред. Прости, пожалуйста, если я чересчур прямолинеен. Но почему ты не остался в Фирнстайне?
— Потому что там теперь место моему сыну, — не колеблясь, ответил он. — Иногда отцам приходится рано оставлять наследство своим сыновьям. Если бы я не попал в ледяную пещеру, то был бы уже стариком. Мое время в Фирнстайне прошло. Было только справедливо уйти и таким образом дать Альфадасу возможность стать ярлом, если он проявит себя как следует в глазах деревни.
— Ты воин, Мандред. Довольно ли тебе быть отцом ярла? Это все, чего ты хочешь добиться?
Мандред удивленно поглядел на эльфа. Неужели Нурамон хочет обидеть его? Конечно, этого не довольно!
— Я найду человека-кабана… я имею в виду, девантара. Он украл у меня жизнь, которую я должен был прожить. За это я убью его. Из-за того, что он сделал, я потерял жену… — Он закусил губу, когда чувства едва не захлестнули его. — И я хотел бы помочь вам… Ничто и никто не вернет мне Фрейю. Но вы оба, у вас еще есть возможность завоевать любовь.
— Слышать такие уверенные речи из уст человека! — цинично произнес Фародин. — Королева приказала охранять границы. Даже ты уже не можешь вернуться в свой мир, — произнося эти слова, эльф даже не повернулся к нему.
— Фародин прав, — сказал Нурамон. — Королева может запереть врата на многие сотни лет. Может статься, что ты никогда больше не увидишь свою родину.
— Я порвал со своей родиной. Так что не ломайте голову на мой счет. Лучше подумайте о том, как мы можем спасти Нороэлль.
Нурамон опустил взгляд.
— В любом случае нам нечего ждать помощи от королевы. Со всеми надеждами на то, что она передумает, покончено.
— А что именно сделала королева с Нороэлль? — спросил Мандред. Поясните мне, тогда, быть может, от меня будет больше толку.
Фародин презрительно засопел.
А Нурамон по-прежнему остался приветливым.
— Королева отвела ее в Другой мир, а оттуда изгнала в Расколотый мир.
— А что такое Расколотый мир? — во время поисков Гийома Мандред слышал, как эльфы несколько раз говорили об этом, но до сих пор не мог его себе представить. — Как мир может расколоться? Я имею в виду… мир ведь не похож на глиняную кружку.
— Расколотый мир — это поле битвы, — сказал Фародин. — Это место, где альвы сражались с девантарами и уничтожили их. Во время войны мир разорвался. Есть всего несколько ворот, которые ведут туда отсюда или из мира людей. Этот мир находится между миром нашим и твоим; представь себе несколько островов в океане Ничто. Сейчас он не имеет значения, и мы называем твой мир Другим, словно Расколотого мира и нет вовсе. Путь к Нороэлль ведет нас сначала в твой мир, Мандред. Там мы должны отыскать врата, из которых мы попадем на остров в океане Ничто, на котором томится в плену Нороэлль. Если мы отыщем его, то нам придется преодолеть заклятие королевы. В принципе, Эмерелль была нашей единственной надеждой. Я боюсь, что против ее воли мы никогда не сможем освободить Нороэлль из плена. Все бесполезно.
Нурамон сделал несколько шагов к Фародину. Казалось, слова друга рассердили его.
— Ничего не бесполезно! Если мы не видим пути, то это еще не значит, что его нет. Вопрос только в том, на что мы готовы пойти ради достижения своей цели.
Фародин обернулся и посмотрел на Нурамона. Лицо его застыло ледяной маской.
— Ты знаешь, насколько далеко я готов идти.
— А сделал бы ты это, если бы никогда больше не смог вернуться к своей семье, потому что навлек на себя страшный позор; если бы тебя тоже изгнали, если бы королева даже не видела тебя; если бы от тебя отвернулась Нороэлль — из-за твоих поступков? Пошел ли бы ты на это, чтобы спасти ее?
Странная, бездонная улыбка мелькнула на лице Фародина, причину которой не понимали ни Мандред, ни Нурамон.
— Я сделал бы это не колеблясь.
— Тогда давайте думать не о запретах королевы, а о том, что в наших силах.
— Я пойду с вами, куда бы ни привела дорога, — сказал Мандред. — Я еще должен загладить свою вину. По меньшей мере, одну. — Если бы он не пришел в мир эльфов, то Нороэлль и сегодня была бы со своими возлюбленными. Человек-кабан воспользовался им в качестве наживки, чтобы выманить в мир людей отряд эльфийской охоты. Почему это было так важно для девантара, ярл так и не понял. Просто хотел убить парочку эльфов и показать Эмерелль, что один девантар пережил войну с альвами? Или на самом деле он преследовал гораздо более глубокие цели? И зачем он зачал Гийома? В отличие от Эмерелль, Мандред не видел, какую опасность может представлять мертвый ребенок демона. Неважно, какими были цели девантара, ясно было одно: Мандред открыл злу проход в мир эльфов и должен исправить содеянное. Но гораздо более тяжкой была его вторая провинность. Своим обещанием Эмерелль он убил Фрейю. И это обещание он дал исключительно из-за человека-кабана. Права была жена, когда прокляла его! — Куда бы вы ни отправились, Мандред Торгридсон будет рядом.
— Но как попасть в Другой мир?
Ярл сжал кулак. Ясно же, против кого в первую очередь нужно восставать!
— Если вы готовы пойти против королевы, то нужно пробивать себе путь в Другой мир с боем.
Фародин элегантно махнул рукой.
— Нет, Мандред. Если королева приказывает что-то охранять, то это что-то будет защищено надежно. Врата не откроются перед нами.
— Если закрыты врата, то остается только головой в стену!
Фародин ухмыльнулся.
— С
этими стенами даже твоя голова ничего не сделает, сын человеческий.
— Подождите! — глаза Нурамона сверкнули. — Через стену! Это хорошая идея. Практически гениальная… Головой в стену!
Мандред не понял, что привело эльфа в такой восторг. Фародин ведь прав. Эти врата совсем не то, что понимает под вратами человек. Да и стен нет.
А Нурамон рассмеялся.
— Мы были слепы! Нам нужен человек, чтобы открыть глаза на наш собственный мир!
— Ты это о чем? — спросил Фародин.
— Но это же очевидно! Мы пойдем в Другой мир тем же путем, который выбрала Нороэлль. Мы пойдем не через охраняемые ворота, а создадим врата сами.
— Нурамон, ты переоцениваешь себя, — раздраженно ответил Фародин. — Это самая глупая идея, которую я от тебя когда-либо слышал. Мы не обладаем магическими способностями Нороэлль.
Мандред же придерживался иного мнения.
— Конечно, Нурамон великий волшебник, — решительно возразил он. — И кому, как не тебе, это знать. От тебя только кусок сырой плоти и остался в ледяной пещере… Нурамон тебя от смерти спас. Если это не волшебство, то я не знаю, что нужно называть магией.
— Если лошадь подкована, это еще не значит, что она кузнец!
— При чем тут лошади? — взорвался Мандред.
— Я с удовольствием объясню это человеку… Альфадас — превосходный воин, это вне всяких сомнений. Олловейн сделал из него мастера боя на мечах. Но насколько хорош он с секирой, Мандред?
Ярл понял.
— По меньшей мере посредственен, — уныло ответил он.
— То же самое и с Нурамоном. Я глубоко обязан ему за то, что он исцелил меня, не только в ледяной пещере, но и после того, как мы оставили Анисканс. Я ни в коем случае не хочу оспаривать его способности, но дело в том, что открывать врата — это совсем иное! Проникнуть сквозь границу между мирами… это великая магия.
— Я видел, как Нурамон сражался на границе между жизнью и смертью и как вытащил тебя в жизнь. Какая граница может быть менее преодолима, чем эта?
Оба эльфа озадаченно переглянулись. Было ясно, что они еще не смотрели на это с такой точки зрения.
Нурамон несколько смутился. Наконец эльф заговорил.
— Что тебе рассказывали эльфы о тропах альвов, когда ты был ребенком? — спросил он Фародина.
Эльф не торопился с ответом.
— Говорили, что они пронизывают наш мир и связывают его с Другим миром.
— Как звезды альвов! — вставил Мандред, снова вызвав удивление эльфов.
— Откуда ты это знаешь? — спросил Фародин.
— Ванна рассказывала по дороге к пещере Лута. Я не забыл. Но в чем именно загвоздка с этими тропами?
— Говорят, что альвы когда-то путешествовали по этим тропам. У врат, которые мы знаем как крупные звезды альвов, пересекаются семь таких троп.
— А теперь подумай над тем, что сказал Мандред в своей гениальной простоте, — не отставал Нурамон от товарища.
Мандред не знал, как расценить слова Нурамона: как похвалу или как оскорбление.
Фародин взглянул на него.
— Если крупные звезды альвов — это ворота, то что тогда стены? Вот в чем вопрос.
Мандред не понимал, куда клонят эльфы. Ему казалось, что Фародин ждет от него ответа. Нурамон тоже вопросительно смотрел на него.
— Тропы альвов, которые ведут к вратам?
— Не совсем, — молвил Фародин.
Нурамон промолчал.
— Это небольшие звезды альвов. Те, которые не являются надежными вратами. Там можно создать магические врата и перейти в Другой мир.
Фародин казался сильно обеспокоенным.
— Ты спросил меня, что рассказывали мне родители о тропах альвов. А теперь я хочу сказать тебе, что они говорили мне о звездах альвов. Они сказали, что тот, кто отважится на переход силой или при отсутствии знаний, может стать жертвой времени и пространства и пропасть навеки. Нороэлль — великая волшебница. Она знала, что делает. А мы по сравнению с ней как дети. Ты можешь быть необычайно одаренным целителем, но этот вид магии тебе так же чужд, как и мне.
— То есть ты хочешь сдаться, — сказал в ответ Нурамон.
— Нет. Я не могу так поступить. В этом поиске заключается моя жизнь, он значит для меня больше, чем вы думаете. Посмотрите! — и Фародин вынул откуда-то крошечную серебряную бутылочку и платок. Платок он расстелил на столе, затем осторожно открыл бутылочку и высыпал ее содержимое на платок. — Вот, смотрите, насколько велика наша надежда.
На шелковом платке лежала крошечная горсть песка.
— Это что… — начал Нурамон, но не договорил.
Фародин кивнул.
— После того как мы узнали о судьбе Нороэлль, я прокрался в гардеробную королевы и нашел там три песчинки. Говорят, что если найти все песчинки, то заклятие песочных часов может быть снято. Во время поисков Гийома я нашел еще пятьдесят три песчинки.
— Так вот почему ты так часто болтался невесть где, — с упреком произнес Нурамон.
— Да. И теперь у меня пятьдесят шесть песчинок. Вероятно, в Альвенмарке их больше нет. Остальные наверняка в Другом мире. Их разнесло ветром во все стороны света. Я думаю, что разбросать песчинки как можно дальше друг от друга было частью заклятия.
Мандред не мог понять, о чем толкует эльф. Он собирал песчинки? Чем могут им помочь пятьдесят шесть песчинок? И вообще… Искать песчинки! Это же полное безумие! Как их можно отличить от обычных песчинок?
Нурамон глядел на горстку песка.
— Это поистине крошечная надежда. Но могут быть и другие пути.
— Других я не вижу. Это единственный.
— Тогда давайте отправляться в путь, — сказал Мандред.
Оба эльфа согласились.
Однако проблема закрытых врат никуда не делась. Фародин придерживался мнения, что должен быть и более надежный путь в Другой мир, кроме как отважиться сделать шаг в стороне от врат, через малую звезду альвов, с учетом их скромных способностей.
Но Нурамон настаивал на том, что они сумеют.
— Нам не нужно отваживаться на переход там, где встречаются две тропы альвов. Это, конечно, было бы глупостью. Разве нельзя это сделать там, где в звезду альвов пересекаются три или четыре тропы?
— Но как мы научимся тому, как… — Фародин испуганно умолк.
Нурамон огляделся по сторонам так, словно кого-то увидел.
А Мандред не видел никого. Он недоверчиво оглядывался. Что это так напугало эльфов? И, словно он произнес свою мысль вслух, негромкий голос произнес по-фьордландски:
— Послушайте меня! — Кто бы ни говорил, находился он в комнате, вместе с ними. Это было ясно, хоть Мандред и не видел его. — Выслушайте старую дубовую мудрость, — продолжал голос. По комнате пронесся мягкий ветерок.
Фародин испуганно бросился к столу, накрыв песчинки шелковым платком.
— Алаэн Айквитан! — воскликнул Нурамон.
Мандред вспомнил свой сон.
— Да, это я. — Дерево перестало говорить шепотом, теперь у него был звучный мужской голос, по тону ниже любого человеческого. — Ты Нурамон. Я уже давно знаю твою душу. А ты, Мандред, носишь имя моего брата. А о тебе, Фародин, до сих пор я только слыхал. Ты удивился бы, если бы узнал, что говорят о тебе деревья.
Мандред озадаченно молчал. Голос дуба заполнил его целиком. Фародин тоже не отваживался сказать ничего, хоть, быть может, и по одной только ему известной причине. Лишь Нурамон сумел преодолеть удивление.
— Ты открылся нам, чтобы помочь? Ты научишь нас чарам, которые нужны?
Алаэн Айквитан побурчал, словно коря Нурамона.
— С давних пор дети альвов приходят ко мне за советом. И вам я тоже дам совет. Но учить не буду. Потому что тебя, Нурамон, я уже научил через твою мать тому, что тебе полагается знать. А остальным я ничего не должен, — голос стал тише. — Тому, чего вы хотите, может научить вас другое дерево. Идите! Идите туда, где училась эльфийка с озера. Идите! Там научат и вас. Не мешкайте! Идите… — голос стих.
— Дуб Фавнов! — воскликнул Нурамон.
Дуб Фавнов
Когда они проезжали мимо озера, у которого раньше так часто сидели вместе с Нороэлль, пошел снег. Фародин плотнее закутался в плащ, однако от стужи, царившей в его сердце, никакая одежда помочь не могла. Он не питал особых надежд на то, что им когда-либо удастся получить силу, которая необходима для того, чтобы открывать врата в Другой мир. А может быть, Мандред прав? Может быть, им стоит попытаться атаковать стражу у ворот и силой прорваться в мир людей?
Вдалеке, по ту сторону леса, возвышался замок Эмерелль. Знает ли она, что они здесь? Говорили, что ей известно все, что происходит в Альвенмарке. Хотя, может быть, владычица сама пустила этот слух? О вторжении девантара она не знала ничего. Или знала? Позволила произойти этому, чтобы отвратить от своего народа другую, еще более страшную беду? Фародин глубоко вздохнул. Дыхание тут же превратилось в белое облачко. На широкой поляне не было ветра. Снег пошел гуще, и замок совершенно исчез вдали.
Кому дано изведать мысли Эмерелль! Фародин убивал для нее. Сказать, насколько часто, он не мог… Но ни мгновения не сомневался в том, что все, что он делал по ее поручению, служило исключительно во благо его народа. Неужели он ошибался? Над королевой тяготело проклятие знания будущего. Но то, что должно случиться, переменчиво. И никогда ни в чем нельзя было быть уверенным.
Только один раз Эмерелль говорила с ним об этом. Она сравнила будущее с деревом. Оно начиналось со ствола, который разветвляется, выбрасывает ветки, которые в свою очередь разветвляются все сильнее и сильнее. Тогда Фародин пошел в сад, встал под деревом и попытался рассмотреть снизу все сплетение ветвей и маленьких веточек. Это было невозможно. Нужно было повалить дерево, чтобы с уверенностью судить о чем-то. Вот так же и с будущим.
— Какая жуткая погода, — проворчал Мандред, ехавший рядом с ним. — Среди нас, людей, говорят, что в вашем мире царит вечная весна. Хорошенькая весна!
— Так всегда бывает, когда знатоки рассказывают о местах, где они никогда не бывали, — пошутил Нурамон. Он придержал поводья Фельбиона и указал куда-то вперед. — Вот он.
Мрачное, лишенное листьев, возвышалось перед ними старое дерево; не такое огромное, как Алаэн Айквитан, но тем не менее большое. Они спешились и остаток пути прошли пешком.
Фародин отчетливо видел в стволе большую трещину. Кора отслоилась, и древесина под ней стала гнить. Вокруг дерева лежали тонкие ветки, дань Дуба Фавнов осенним бурям. Дуб казался истощенным, почти умирающим.
Фародин ужаснулся. Никогда прежде он не видел в Альвенмарке гниющего дерева. Этого просто не бывает!
Нурамон тоже казался расстроенным.
Они нерешительно стояли у крепкого ствола и смотрели наверх, на крону. Голоса слышно не было. Фародин краем глаза изучал своих спутников. Ни жестом не выдали они, говорит ли с ними Дуб Фавнов или нет.
— У меня скоро ноги отмерзнут, — Мандред первым нарушил молчание.
— Мы должны поговорить с ним, — нерешительно произнес Нурамон. — Но как?
— Скажи-ка… ведь только позавчера Алаэн Айквитан заговорил с тобой впервые, не так ли? — Мандред переступил с ноги на ногу, прогоняя холод.
— Да, — ответил Нурамон. — И что?
— Ты жил на своем дубе много лет. Мне вот как раз пришло в голову, что, вероятно, нам придется ждать очень долго, пока Дуб Фавнов заговорит с нами. Как ты думаешь, мы можем разжечь костер?
— Костер? — голос зазвучал внутри него настолько внезапно, что Фародин испуганно отшатнулся. — Пожалуй, нужно быть человеком, чтобы в голову пришла идея представиться дереву, разведя под ним костер.
— Я должен извиниться за своего друга, — поспешил сказать Нурамон. — Он иногда немного торопится.
— Удержите его от того, чтобы разжигать костер. Я чувствую, что он все еще думает об этом. И он хотел взять для этого мои мертвые ветви! Неужели он совершенно лишен чувства такта? — пронзительный голос дерева был очевидно женским.
Мандред отошел подальше. Он ничего не сказал, но скрестил на груди руки, чтобы показать, что все еще мерзнет.
Фародин начал сомневаться в том, что было умно брать с собой сына человеческого.
— Мы пришли из-за Нороэлль, — негромко произнес Нурамон.
— Нороэлль, — голос Дуба Фавнов зазвучал мягче, теперь в нем слышалась грусть. — Да, Нороэлль… Ей никогда не приходило в голову разложить здесь костер. Мне кажется, что в последний раз я видела ее очень давно.
— Мы хотим отыскать ее.
— Хорошая идея, — согласилось дерево. Теперь ее голос звучал сонно. Ветви слегка потрескивали.
— Но для этого нам нужна твоя помощь, — вмешался в разговор Фародин.
— И как я могу вам помочь? — протянуло дерево. — Мне очень трудно было бы сняться с места и сопровождать вас в поисках…
— Ваш дуб сейчас уснет, — усмехнулся Мандред. — Если бы я не заговорил о костре, то она даже и не проснулась бы.
— Костер! — вздохнуло старое дерево. — Уберите отсюда этого наглеца! А то я заставлю его пустить корни. Пусть сам узнает, почему деревья не любят шуток с огнем.
Больше просить Мандреда было не нужно. Он вернулся к лошадям.
— А теперь он думает о секире, — загрохотал голос дерева. — Нет, мне действительно стоит…
— Пощади его, — сказал Фародин. — Пусть он и ведет себя плохо, но он готов отдать жизнь, чтобы спасти Нороэлль.
— Я знаю… — голос дерева снова зазвучал протяжно. — Я чувствую, что Атта Айкъярто ценит его. Он никогда не ошибается… я так думаю…
— Пожалуйста, не засыпай, — сказал Фародин. — Ты наша единственная надежда.
— Сейчас зима, дети. Мои соки уже не текут. Время отдохнуть. Приходите весной. Ведь у эльфийских детей есть время… Как у деревьев…
— Дуб Фавнов, — произнес Нурамон. — Ты можешь научить нас магии, которой учила Нороэлль? Научи нас, как открыть ворота на низшей звезде альвов.
Ответа не последовало.
— Она спит, — уныло произнес Фародин. — Боюсь, нам придется ждать до весны. Если она вообще поможет.
Они постояли еще какое-то время, но дуб ничего не ответил ни на один вопрос. Наконец они вернулись к лошадям. Фародин как раз собирался сесть в седло, когда заметил мимолетное движение в подлеске за дубом. Эльф вскочил на спину коня.
— Делайте вид, что ничего не замечаете, — негромко произнес он. — Нас подслушивали.
— Шпион королевы? — спросил Нурамон.
— Не знаю. Поеду в лес и выгоню его.
— А если он наш друг? — усомнился Нурамон.
— А почему он тогда прячется? — вставил Мандред.
— Вот и я так думаю! — Фародин рванул поводья и, вплотную прижавшись к гриве, понесся в подлесок.
Мандред, не колеблясь, последовал за ним.
Прежде чем они добрались до опушки, заросли расступились и на поляну вышло козлоногое существо. Оно подняло руки, чтобы показать, что не вооружено.
— Эйедин? — Фародин узнал конюшего королевы.
— Что ты забыл у дуба? — зарычал Мандред, которому никак не удавалось обуздать свою кобылку, и он в конце концов ударил ее кулаком по голове.
— Что я здесь забыл? — в густой черной бороде фавна блеснули белые зубы. — Мой прадед посадил здесь желудь, который привез с собой с нашей родины, Дайлоса. С тех пор фавны и силены, работающие при дворе, ухаживают за Дубом Фавнов. Она передает приветы на нашу далекую родину и уже оказала нам немало услуг. Так что вопрос не в том, что я здесь забыл, а скорее в том, что привело сюда вас.
— Не наглей, слуга! — зашипел Мандред.
— А не то что, мастер-наездник? Ударишь меня, как свою кобылку? — Он поднял кулаки. — Давай, спускайся и сразись со мной!
Мандред уже собрался спешиться, когда Фародин подъехал к нему на своем скакуне и удержал его.
— Думаешь, королева как следует наградит тебя? — словно бы мимоходом спросил он.
Фавн облизал губы длинным языком.
— Не думаю, что я смогу сказать королеве что-то такое, чего она не знает. Но может быть, мы договоримся?
Фародин недоверчиво поглядел на фавна. О его народе говорили,
что они хитры, но в то же время они славились тем, что хорошо обходятся с деревьями, которые обладают душой.
— И что за сделку ты предлагаешь?
Нурамон тоже подошел. Он слушал молча.
— Думаю, я смог бы заставить Дуб Фавнов разговаривать с вами каждый день часа по два.
— И какова твоя цена?
— Верните Нороэлль!
Фародин не поверил своим ушам. Должно быть, это какая-то уловка фавнов!
— Почему это должно волновать тебя, Эйедин? И не надо рассказывать, что наша несчастная любовь разбивает твое чуткое сердце.
Конюший громко расхохотался.
— Я что, похож на сентиментальную луговую фею? Это только из-за Дуба Фавнов! С тех пор как Нороэлль ушла, она совсем не в себе. Спит даже весной и летом, — он указал на глубокие раны в коре. — Вы только посмотрите, насколько она больна. Прошлой весной под ее корой поселились жуки-точильщики.
— Как такое может быть? — удивился Нурамон. — Ведь точильщики питаются только мертвыми деревьями!
— И теми деревьями, которым жизнь надоела.
— Может быть, можно немного укрепить гниющую древесину, — осторожно сказал Нурамон. — Я никогда не пытался лечить деревья. Но, может быть, это возможно.
— Не внушай мне надежд! — грубо ответил фавн. — Приходите завтра в этот же час. Я разбужу Дуб Фавнов. И смотрите, не приводите больше этого человека! Он тревожит ее. А это нехорошо.
Первый урок
Нурамон убрал руки от раны Дуба Фавнов. Многого он сделать не мог; несмотря на то что древесина под корой немного укрепилась, настоящие страдания дереву причиняла тоска по Нороэлль.
Фавн подошел к дереву, прислонился щекой к коре.
— Послушай меня, Дуб Фавнов! — прошептал он.
То, что он сказал потом, было произнесено слишком тихо, чтобы Нурамон мог разобрать это. Вскоре после этого Эйедин снова отошел от ствола дерева и, выжидая, остановился между Фародином и Нурамоном.
— Она услышала тебя? — спросил Фародин.
Но Эйедин промолчал, глядя на дуб. Когда он кивнул, стало ясно, что Дуб Фавнов говорит с ним. Наконец он сказал:
— Она готова выслушать вас.
Нурамон бросил взгляд на Фародина. Когда тот взглядом подбодрил его, эльф заговорил:
— Выслушай меня, Дуб Фавнов!
Дерево молчало.
— Мы умоляем тебя! Научи нас сейчас! Не жди до весны! Дорог каждый день. И даже если твое обучение продлится долго, в конце концов, может оказаться важным, что мы начнем именно теперь.
— Громкие фразы, — ответил дуб. Голос дерева проникал глубоко внутрь Нурамона. — Неужели ты мудрец, чтобы говорить подобные вещи?
— Нет, я далек от этого, — произнес в ответ Нурамон. — Нас направил к тебе Алаэн Айквитан. Он сказал, что нам нельзя медлить. Сказал так, будто нужно очень спешить.
— Совет Алаэн Айквитана значил многое еще задолго до меня. И через твои руки, Нурамон, я немного ощутила его… Когда вы приходили ко мне вчера, я была сонной. Неудачный момент. Но Эйедин и твои исцеляющие руки разбудили меня. Послушайте же, что я могу сделать для вас, — голос дерева набирал силу. — Я могу научить вас заклинанию, которое позволит перемещаться по тропам, подобно альвам. Тебя, Нурамон, я узнаю как воспитанника Алаэн Айквитана и любимца Церен. Для тебя моя магия не будет чуждой. А тебе, Фародин, нужно пустить новые корни и превзойти самого себя. Ибо твоя магия не от дерева. Тебе придется захотеть стать больше, чем ты когда-либо был и есть теперь. От всех от нас требуется нечто необычное. Придется сеять в замерзшую землю, чтобы пожать плоды весной.
— Неужели мы сможем овладеть тем, чему ты будешь учить нас, до весны? — с сомнением в голосе произнес Фародин.
Дуб Фавнов долго молчала, а затем ответила.
— То, чему вы не научитесь до тех пор, вам все равно не пригодится. Будьте внимательны и сохраняйте чистоту духа.
Фавн выступил вперед.
— Ты прогонишь древоточцев?
— Им тепло внутри меня. Они отдыхают, ничего не делают. Было бы жестоко выгонять их на холод. Я решу их судьбу весной.
Нурамону показалось, что он понял, что означают эти слова. Дуб хотела определить весной, достанет ли у него и Фародина сил, чтобы спасти Нороэлль — и тем самым ее саму.
— Что ж, мои эльфы-ученики. Вижу, что дух ваш полон вопросов. То, что я расскажу вам сейчас, когда-то говорила я и Нороэлль. — Дуб помедлила, а затем продолжала. Казалось, она проверяет, насколько терпеливыми окажутся Нурамон и Фародин. — Нам известно пять миров. Их корни мы называем тропами альвов. Они пронизывают отдельные миры и соединяют их друг с другом. Сила, текущая в них, делает возможным существование нашей магии. — Теперь дуб заговорила быстрее, и голос ее звучал, словно у взволнованной молодой девушки. — Когда-то альвы путешествовали по этим тропам из одного места в другое, а также перемещались между мирами. Звезды альвов — это перекрестки. Там тропы встречаются, соединяются и снова расходятся. В этих местах очень сильна магия. И чем больше троп пересекаются, тем она сильнее. — Дуб сделала паузу. — Когда-то я говорила это и Нороэлль, — добавила она.
Нурамон не отводил взгляда от ствола. Он представил себе, как его возлюбленная, еще совсем юная эльфийка, сидела весной у этого дерева и слушала слова, превращавшие все, что прежде она слышала только в старых сказках, в реальность.
А Дуб Фавнов продолжала:
— Я могу научить вас заклинанию, которое понадобится для того, чтобы открыть врата в Другой мир. Но слушайте внимательно! Заклинание не только создает врата между мирами. Если вы будете искать Нороэлль в Другом мире, то запоминайте тропы и звезды. Быть может, однажды вы сможете путешествовать по тропам между звездами альвов так же, как делали это когда-то они. Я расскажу вам об опасностях и подарю чувство волшебства. Вы никогда не овладеете им столь совершенно, как Нороэлль. Она настолько сильна, что ей не нужно проходить через врата, она может наблюдать за тем, как мир вокруг нее изменяется. Этот путь закрыт для вас. Вы сможете открывать небольшие врата и снова закрывать их. Но опасайтесь закрытых врат и магических барьеров. Если вы пройдете через них, то можете стать жертвами времени. Жертвой пространства вы станете только в том случае, если пройдете через низшую звезду альвов или самым жалким образом не сумеете прочесть заклинание. Готовы ли вы идти по следам Нороэлль, чтобы попасть к ней по тропам альвов?
Нурамону не нужно было долго раздумывать. Но Фародин все равно опередил его.
— Мы готовы.
— Научи нас! Во имя Нороэлль, — попросил Нурамон.
Дуб Фавнов рассмеялась, и это прозвучало почти как веселый смех луговой феи.
— Тогда будьте моими учениками!
Вот таким было начало поисков Нороэлль. Нурамон мог только надеяться на то, что королева ничего не заподозрит. До самой весны они станут часто приходить к Дубу Фавнов, а Эмерелль умела видеть, что происходит в ее королевстве. Однако разве странно, что они приходят к Дубу Фавнов, которая тоскует по Нороэлль? Как он ни боялся взгляда королевы, урокам дуба он радовался. Она была права: они шли теперь по следам Нороэлль. Весной выяснится, насколько далеко они продвинулись на этом пути.
Дубовое пьянство
Настала весна, и Дуб Фавнов оделась в свежую зелень.
— Я научила вас всему, что вы могли постичь, — слышал ее голос Фародин в своих мыслях. Несмотря на все уроки, он так и не сумел привыкнуть к ощущению чего-то чужого внутри себя.
Значение ее слов ни в коей мере не укрылось от него. Насколько сильно бы он ни отточил заклинание поиска за прошедшие столетия, способности его оставались более чем скромными, когда речь заходила о другой магии. Хотя он научился открывать врата на звезде альвов, а также тому, как ступать на скрытые тропы, Нурамон сильно превосходил его по способностям.
Теперь настало время прощаться с дубом. Рядом с ним стояли Нурамон и Эйедин, который всегда сопровождал их к дубу, когда выпадала такая возможность.
— Будьте осторожны и помните о том, что я вам говорила! — напутствовало дерево. — Не открывайте врат без нужды, пробивайте закрытые врата и барьеры только тогда, когда уверены в том, что по ту сторону что-то есть. Если вы ошибетесь в процессе чтения заклинания, то выпадете из структуры времени, как только пройдете врата. Чем меньше троп встречаются у звезды, тем сложнее будет справиться с заклинанием. А что же касается сына человеческого, то подумайте хорошенько, хотите ли вы подвергать его такой опасности. Даже я не могу сказать, как повлияет на него магия звезд альвов. Вам нужна Нороэлль. Но действительно ли он готов пойти на тот же риск? Иногда лучше оставить друга, чтобы защитить его.
— Нет, все, что угодно, только не это! — застонал Эйедин. — Если он останется при дворе еще какое-то время, то я вернусь в Дайлос.
— Что он натворил? — удивленно спросил Фародин. Зиму Мандред провел без них, поскольку Дуб Фавнов не терпела его присутствия. Ярл много путешествовал, и у эльфов не было возможности опекать его.
— Спросите лучше, чего он не натворил. С тех пор как он познакомился с обоими кентаврами, это просто какой-то ужас. Только позавчера его друзья, пьяные, пришли в конюшни и пытались заниматься непотребством с кобылами. А Мандред еще и подзадоривал их при этом.
Фародин и Нурамон смущенно переглянулись.
— А потом?
— Была большая драка с дворцовой стражей. Мандред провел ночь в темнице, а кентавров изгнали из сердца страны. Вчера утром мне довелось повидать, как он заставил свою лошадь тащить целую повозку, до верху груженную амфорами вина из Альвемера. Кобыла из королевских конюшен — тягловая лошадь! Вы только представьте себе!
— Ты знаешь, куда он собирался?
— Мне кажется, он намеревался оставить сердце страны, — фавн презрительно засопел. — Однако, вероятно, он вернется, когда закончится вино.
Дуб Фавнов заговорила снова.
— Люди — народ своеобразный. А теперь вернемся к вам. Прежде чем вы уйдете, я хочу посмотреть на камни, которые оставила вам Нороэлль. Я чувствую их присутствие с того дня, как взяла вас в ученики.
Фародин вынул изумруд из кожаного мешочка на поясе. Увидел, как Нурамон снял с шеи цепочку, подвеской на которой был альмандин. И оба протянули свои камни дубу.
— Храните эти сокровища как следует. Однажды они могут пригодиться вам. Я не могу научить вас ничему, что могло бы вам помочь разгадать их магию, однако всегда помните о том, что в них живет сила Нороэлль. Может статься, что когда-нибудь вы воспользуетесь силой камней… А теперь, ученики мои, идите! Ибо весна настала, и я хочу принять решение. Древоточцы должны покинуть мою кору. В эту ночь, когда фавны и силены станут плясать вокруг меня, когда, быть может, станут петь луговые феи, я изгоню их. А вы не приходите больше… — и с этими словами Дуб Фавнов погрузилась в молчание.
Фародин и Нурамон попрощались с Эйедином и отправились на поиски Мандреда. После рассказа Эйедина они догадывались, где искать его.
Они пересекли Шалин Фалах и ранним вечером достигли круга камней, рядом с которым стоял Атта Айкъярто. Повозку они увидели еще издалека. Кобылка Мандреда мирно паслась у разрушенной сторожевой башни. А еще там стоял отряд молодых воинов, внимательно наблюдавших за Фародином и Нурамоном.
Оба спешились и пошли к Атте Айкъярто. На лужайке пахло вином и мокрой глиной. Фародин то и дело оглядывался. Ему казалось, что он чувствует взгляды стражников.
— Видишь, там, впереди? — спросил Нурамон. Корни дуба, словно деревяные змеи, копошились в траве. В грязи, на глинистой почве, образовалась темно-красная лужа.
Фародин опустился на колени, опустил палец в жидкость и понюхал.
— Вино! Должно быть, он совершенно пьян, раз творит такое.
Нурамон широко ухмыльнулся.
— Пожалуй, только человеку придет в голову поливать дерево вином. Интересно, что скажет на это Атта Айкъярто?
Фародин совершенно не ожидал услышать слова сильного, наделенного душой дуба. Единственным звуком, нарушавшим гармонию на поляне, был оглушительный храп. После всех этих лет, проведенных рядом с сыном человеческим, эти звуки были более чем знакомы Фародину.
Эльфы переступили через обломки амфор и лужицы вина на скользкой земле. Ветви дуба висели на удивление низко и образовывали вокруг ствола широкую беседку. Фародин раздвинул ветви и замер. Прожилки на нежных, светло-зеленых листьях отчетливо проступали темным цветом.
Нурамон, заметив его удивление, поймал ветку пальцами и посмотрел на листья в свете заходящего солнца.
— Вино… Выглядит так, словно оно прошло до самых прожилок в листьях.
Добился ли Мандред своей цели? Он так часто говорил о том, что хочет выпить с Аттой Айкъярто, чтобы как следует отпраздновать то, что дуб спас ему жизнь. Интересно, можно ли напоить дерево? Фародин с сомнением поглядел на листья.
— Ты чувствуешь это? — Нурамон удивленно оглядывался по сторонам.
Фародин слышал шепот листьев, словно их колыхал легкий ветерок. Больше ничего.
— Дерево. Атта Айкъярто поет. Он во мне. — Нурамон замер и схватился за сердце. — Это… невероятно! Никогда прежде я не слышал ничего подобного.
Фародин раздвинул ветви. Он ничего подобного не слышал, только храп Мандреда. Сын человеческий лежал, прислонившись к стволу дерева. Борода его была испачкана блевотиной. Вокруг него лежало несметное количество осколков. Похоже, опустошив амфору, фьордландец непременно разбивал ее. Какое бессмысленное поведение!
Нурамон опустился на колени рядом с Мандредом и мягко потряс его за плечо. Их товарищ что-то сонно пробулькал, но так и не проснулся.
— Может быть, будет лучше, если мы оставим его здесь? — сказал Фародин. — И для него, и для нас.
— Ты ведь не всерьез? — строго ответил другу Нурамон. — Неужели ты ослеп? Он же делает это от отчаяния. Он не может найти своего места в этом мире. Мы
должны взять его с собой. Альвенмарк не создан для него.
— Конечно, я иду с вами… — пробормотал Мандред.
Сын человеческий попытался подняться, но тут же снова опустился на землю.
— Иду с вами, — последовал звук отрыжки. — Приведите мне лошадь!
— Вы все идете с нами! — раздался за их спинами женский голос.
Ветви раздвинулись, и в беседку вошла воительница в длинной кольчуге. К ее бедрам были пристегнуты два коротких меча. Йильвина!
— Не пытайтесь бежать! — решительно произнесла молодая эльфийка, опуская руку на рукоять меча. — Вы окружены. Я командую стражей здесь, у врат. Я только что получила приказ отвести вас к королеве. Она сейчас на охоте в Старом лесу и хочет, чтобы вы сопровождали ее.
Фародин напрягся.
— И ты поднимешь против нас меч, несмотря на то что три года провела рядом с нами?
Йильвина выдержала его взгляд.
— Не вынуждай меня делать это. Приказ королевы однозначен. И я получила предупреждение, что вы будете пытаться бежать через врата.
Фародин схватился за пояс с оружием.
— Значит, я должен сложить меч.
— Да нет же, упрямец ты этакий. Я должна отвести вас не в темницу, а всего лишь сопроводить к королеве. Думаете, мне самой это приятно?
Нурамон мягко положил ладонь на руку Фародина.
— Оставь. Мы повинуемся.
Звезда альвов
Брызги долетали почти до макушек, когда они на полном скаку пересекали ручей. Фельбион взобрался по склону на противоположном берегу. Нурамон пригнулся, проезжая под низкой веткой, и оглянулся. Мандред с трудом держался в седле. Сын человеческий вцепился руками в гриву своей кобылки, лицо его покрывала неестественная бледность. За годы поисков Гийома он хотя и научился ездить лучше, однако тягаться со своими эльфийскими друзьями было ему не по силам.
Нурамон придержал коня и перевел его на спокойную рысь. Йильвина без труда шла с ними наравне. Свое охотничье копье она положила поперек седла. Фародин ехал прямо за ней, он кивнул Нурамону. Вот он, момент! Уже пять дней путешествовали они с охотничьей свитой королевы, и ни на секунду с них не спускали глаз. Несколько часов назад они вспугнули крупного оленя и теперь отчаянно неслись за благородной добычей. Рано утром кентавр Филлимахос, следопыт королевы, обнаружил след крупного гельгерока. Поэтому очень немногие преследовали оленя, и по мере того как нагнать добычу в подлеске становилось все труднее, все постепенно стали отставать. Все, кроме Йильвины, которая не утруждалась тем, чтобы скрывать, что едет с ними в качестве стражника. Вот только как от нее избавиться? Они скорее потеряют Мандреда, если попытаются сбить эльфийку со следа, ускорив бег коней.
Они достигли поляны, где росли кусты ежевики и молодые березки. На северном краю возвышалась поросшая мхом скала, у подножия которой пробивался родник. Оленя нигде не было видно.
Йильвина вызывающе поглядела на Нурамона.
— Хорошее место для отдыха, не находите? — Она вонзила копье в землю и спрыгнула с лошади. — Не надо сыну человеческому делать это, — сказала она и, не дожидаясь ответа, пошла к источнику.
— Чего я не должен делать? — удивленно спросил Мандред. А потом мило улыбнулся. — Да что вообще можно делать с такой тощей бабой?
— Она знала. Все это время. — Нурамон поглядел вслед эльфийке.
Ни словом, ни жестом не выдала она, что выбрала их сторону. Однако что бы ни избрало сердце Йильвины, она клялась королеве в верности.
— Я сделаю это, — сказал Фародин и спешился.
Он вытащил копье Йильвины из земли и пошел за Йильвиной к источнику.
У Мандреда отвисла челюсть.
— Боги всемогущие, что вы задумали? Вы же не собираетесь…
Нурамон отнял у него поводья прежде, чем тот успел помчаться вперед.
— Оставь его! Фародин знает, что делает. И Йильвина знает.
— Она нам в Анискансе жизни спасла! Он ведь не станет…
Фародин присел рядом с эльфийкой. Казалось, между ними состоялся короткий разговор.
Затем Фародин поднялся и взмахнул копьем. Йильвина стояла на коленях у источника с гордо поднятой головой. Нурамон вздрогнул, когда копье устремилось вниз. Фародин взмахнул оружием, словно дубинкой, и нанес Йильвине сильный удар в висок. Воительница беззвучно рухнула на землю.
Мандред покачал головой.
— По-моему, вы ненормальные, эльфы! Как можно так просто взять и ударить товарища?
Нурамон поразился тому, как трудно Мандреду даются очевидные вещи.
— Она по-своему дала нам понять, что поймет, если мы бежим, — пояснил он. — То, что она вонзила копье в землю, означало, что она не поднимет против нас оружия. Однако честь и верность королеве мешали ей просто отпустить нас.
— Разве нельзя было сказать, что она потеряла нас из виду?
Нурамон вздохнул.
— Ей поручили стеречь нас. Потерять нас из виду было бы для нее позором.
— Но ведь другие всадники, которые с начала охоты тоже преследовали оленя вместе с нами, просто взяли и отстали.
— Им не приказывали охранять. Охота просто стала для них слишком трудной.
Фародин вернулся к ним и взлетел в седло.
— Поехали! — Он бросил взгляд на край поляны. — Нужно надеяться, что тайных соглядатаев у нас нет.
Нурамон озадаченно оглядел лес вокруг. Скрыться в тени деревьев было несложно. Он последовал за Фародином, однако его не оставляло нехорошее чувство. Мандред держался рядом.
— Почему я не должен был ударить ее? — спросил сын человеческий. — Разве так было бы не лучше? Меня черви сожрут, самое позднее, лет через пятьдесят. А с вас за это могут спросить даже спустя столетия.
— Может быть, Йильвина опасалась, что ты будешь чересчур усердствовать и проломишь ей череп.
— Я могу бить очень аккуратно, — буркнул Мандред.
— Что ж, боюсь, твоя слава бежит впереди тебя, — разговор уже утомил эльфа. Очевидно, заставить сына человеческого помолчать было нелегко.
— А что может случиться, если королева пошлет за нами преследователей в мой мир? — спросил Мандред. — Этот Филлимахос, похоже, хороший следопыт.
— Чтобы уйти от преследователей, мы воспользуемся звездой альвов, на которой пересекаются всего лишь три тропы альвов. Тот, кто откроет за нами врата, окажется в другой точке твоего мира.
Мандред нахмурился.
— Мне очень жаль… Однако поскольку Дуб Фавнов не терпела меня рядом с собой, я почти ничего не понял в ее магии.
Нурамона позабавило то, что он заметил намек на иронию в словах Мандреда. А потом объяснил сыну человеческому, как обстоят дела с низшими звездами альвов. Связь между мирами в них настолько нестабильна, что никогда нельзя два раза подряд попасть в одно и то же место, когда кто-то пройдет между мирами вслед за ними. И поскольку структура их мимолетна, на них не образуются постоянные врата, как на крупных звездах альвов. Наконец он рассказал Мандреду и о подстерегавших их опасностях.
Сын человеческий внимательно выслушал, затем крепко задумался. Нурамон не стал бы сердиться на него, если бы фьордландец захотел остаться. И чтобы не влиять на принятие решения, он нагнал Фародина.
— У меня вопрос, Фародин.
— Слушаю.
— Как ты нашел песчинки?
— Ну, я воспользовался заклятием, которое произносил последний раз более пятидесяти лет назад. При помощи этого заклятия я могу найти все, что угодно, если знаю, что ищу.
— А ты мог бы воспользоваться этим заклинанием, чтобы найти Нороэлль?
— Нет, поскольку она в Расколотом мире. Однако, может быть, я смогу найти ведущие к ней врата. — Он помедлил. — Впрочем, для этого мне сначала нужно понять, что я ищу, — наконец сказал он. — В любом случае я могу почувствовать песчинку, если подойду достаточно близко.
Радости в том, чтобы почувствовать песчинку, было для Нурамона мало.
— Должен быть другой способ освободить Нороэлль.
— Пока не найдем этот способ, это все, чем мы можем руководствоваться. Давай сначала посмотрим, сумеем ли открыть врата между мирами.
— У нас получится. Я в этом уверен.
— Если только королева не послала никого следить за нами, — сказал Фародин.
Нурамон оглянулся назад, но никого не увидел.
— Раньше на поляне кто-то сидел в кустах.
— Почему ты ничего не сказал? — возмутился Нурамон.
— Это ничего бы не изменило.
Нурамону не понравилось, что Фародин скрывает что-то и сам принимает решение за всех.
— Как ты думаешь, кто это?
Эльф пожал плечами.
— Кто-то, кто не хочет вступать в открытое противостояние. Надеюсь, что мы сможем удивить преследователей, когда откроем врата. Если, конечно, получится… Было бы разумнее не оборачиваться постоянно. Пусть думает, что мы ничего не заметили.
Когда они наконец достигли опушки леса и перед ними раскинулось открытое пастбище, они отпустили поводья своих коней. Те понеслись по направлению к холмам по ту сторону Яльдемее. Лошадям нравилось скакать во весь опор. Гнедой конь Фародина вырвался вперед, в то время как Фельбион и кобылка Мандреда, которой сын человеческий все никак не мог дать имя, скакали вровень.
Мандред сидел, низко пригнувшись к шее своей лошади. Он погонял ее громкими криками. Казалось, он находит в скачке какое-то свое удовольствие, и Нурамон немного отстал, чтобы сын человеческий испытал радость от того, что будет не последним.
Они достигли холмистой местности, так и не увидев преследователя. Быть может, им удалось избавиться от него. На всякий случай они сделали крюк и некоторое время проехали по мелкой реке, чтобы смыть следы. Однако Фародин сомневался в том, что они сумеют таким образом обмануть Филлимахоса.
Ближе к вечеру они добрались до небольшой долины среди холмов, о которой рассказывала Дуб Фавнов.
Они спешились. И едва Нурамон почувствовал под ногами землю, как ощутил силу тропы альвов.
Они медленно повели лошадей вперед. В долине рос только один ясень и всего несколько кустов. Вокруг поднимались склоны поросших травой холмов. С каждым шагом Нурамон чувствовал течение тропы альвов. Это было подобно ледяной дороге на реке; лед, настолько тонкий, что можно ощутить, как течет под ногами вода.
В конце долины Нурамон остановился. Прямо под собой он ощутил водоворот. С трех сторон стекалась сила троп альвов, подобная течениям, смешивалась и снова растекалась тремя тропами. Они были у цели.
Нурамон огляделся. Ничто не указывало на то, что здесь находится звезда альвов. Не было камня, обозначавшего место, не было поляны.
Фародин поискал следы других детей альвов. Однако ничто не указывало, что кто-то еще приходил на это место за последние дни или даже недели. Дуб Фавнов дала им хороший совет. Здесь они могли спокойно открыть врата в Другой мир.
На протяжении последних дней Нурамон подбадривал товарищей и пытался в первую очередь развеять сомнения Фародина. Однако теперь и в его душу закралась серьезная тревога. За прошедшую зиму он узнал много нового, и Дуб Фавнов говорила, что у него большой талант. Однако он никогда прежде не открывал врата, и этого не изменить.
— Мы у цели. Я чувствую звезду альвов, — объявил Нурамон своим спутникам, обращаясь больше к Мандреду, чем к Фародину.
— Отважатся ли наши лошади пройти через врата? — спросил Мандред и недоверчиво посмотрел на траву, словно там можно было найти какое-либо указание на то, что они находятся у звезды альвов. — Я очень привык к тому, что перестал стирать ноги.
— Нужно просто попробовать, — ответил Фародин.
— Оглянитесь вокруг еще раз, вдохните этот воздух, — с тяжелым сердцем произнес Нурамон. — Может статься, что мы видим Альвенмарк в последний раз.
Тот, кто вот так, в открытую, шел против королевы, мог даже не рассчитывать на то, что она когда-либо впустит его в свою страну.
— Я уверен, что это последний раз, — заявил Мандред.
Фародин промолчал. Однако Нурамону в глубине души казалось, что он еще увидит Альвенмарк, хотя надеяться на это не стоило.
Наконец Нурамон сплел заклятие. Сначала он сосредоточился на течении троп альвов, сила которых смешивалась в звезде. Затем поднял голову, так что солнце осветило его лицо. Это было заклинание света и тепла, и оба элемента попали на его лицо. Магия и тепло часто сплетались в его целительских заклинаниях, они не были чужды ему. И он открылся силе солнца, пропустил его через себя вниз, на звезду альвов. Его заклинание в буквальном смысле разорвало водоворот силы, и на миг Нурамону показалось, что его затянет внутрь звезды альвов. Он изо всех сил воспротивился этому, однако сила была слишком велика. Внезапно что-то удержало его за плечи, и он открыл глаза. Он почти ничего не видел. Казалось, сила солнца, которую он принял в себя, сияет из его глаз. Рядом с собой он заметил две тени. То были, должно быть, Фародин и Мандред.
Нурамон закрыл глаза и изо всех сил попытался удержать заклинание, готовое вырваться из-под контроля. Он опустился на колени, положил руки на теплую землю и пропустил силу солнца через руки, словно звезда альвов была раненым существом, рану которого он должен был закрыть. Однако то не было заклинание исцеления. То, что ему показалось раной на теле звезды альвов, должно было быть частью заклинания. Быть может, в конце концов, это и были сами врата. Нурамон почувствовал, как сила потекла из кончиков его пальцев, и приготовился к боли, которая до сих пор ассоциировалась у него с каждым заклинанием. И именно потому, что боли не было, Нурамон был настороже. Он не хотел, чтобы мучение настигло его неожиданно.
Он чувствовал, как в одной из трех троп пульсировала сила, совершенно отличная от двух других. Это была словно противоположность между пресной и соленой водой. Должно быть, именно эта особая тропа и вела в Другой мир. Внезапно пришла боль. Обжигающий жар пронизал руки Нурамона и пронял его до самых пальцев ног. Он отчаянно пытался возобладать над болью, однако та возрастала и вскоре стала невыносимой. Нурамон отпрянул от звезды альвов и открыл глаза. Свет, застилавший ему взор, исчез, и он увидел, что рядом стоят товарищи. Рядом с ними вздымалась широкая колонна света, казавшаяся трещиной в мире.
— У тебя получилось! — воскликнул Фародин.
Нурамон осторожно подошел ближе. Он нанес звезде альвов рану и влил в нее магию солнца.
В то время как Мандред стоял, словно громом пораженный, и смотрел на свет, Фародин обошел вокруг столба. Нурамон чувствовал, что столб света питается силой водоворота. Ему было невероятно страшно. Если он допустил ошибку, то может статься, что все они умрут.
— Думаете, это именно те врата, которые мы хотели создать? — спросил он.
— Я не вплетен в сеть твоего заклинания, однако если смотреть снаружи, то все выглядит именно так, как описывала Дуб Фавнов, — заявил Фародин. — А разве у нас есть выбор? Что касается меня, то я готов рискнуть.
Мандред взял свою кобылку под уздцы.
— Я хочу пойти первым.
— И речи быть не может, — ответил Фародин. — Это слишком опасно. Ты идешь ради нас, поэтому я пойду первым. Если я сгорю, то пожалуйста, скажи от моего имени Нурамону, что я о нем думаю, — он делано улыбнулся.
— Мы идем в мой мир, и не кто иной, как Мандред Торгридсон ступит туда первым! — и с этими словами он бросился вперед и тут же исчез в свете.
Фародин покачал головой.
— Каков упрямец! — Он взял своего коня. — Кто из нас пойдет первым? — спросил он затем.
— Я открыл врата, и я же хочу их закрыть, — ответил Нурамон.
Фародин опустил взгляд.
— По поводу нашего соперничества за внимание Нороэлль… — Он не договорил. — Давай забудем об этом и будем придерживаться того, что Нороэлль сказала перед эльфийской охотой. — И, не тратя лишних слов, он ушел вслед за Мандредом.
— Идем, Фельбион, — воскликнул Нурамон, и конь подошел к эльфу. — Проходи. Я за тобой. — И конь, не противясь, ступил в свет и исчез.
Заклинание, которое в несколько мгновений закроет врата, было для Нурамона словно легкое движение рукой, повинующейся его воле. Это было не что иное, как заклинание исцеления для раны на звезде альвов. А в заклинаниях исцеления он знал толк. Едва подумав об этом, он уже не мог отвратить его.
Нурамон как раз хотел ступить в свет, когда заметил фигуру на холме у входа в долину. То была женщина. Она подняла руку и махнула ею, пытаясь остановить.
Обилее! На лице ее читалась тревога, это видно было даже издалека. Быть может, она даже плакала. Он махнул рукой ей в ответ. На большее времени не оставалось. Столб света уже начал уменьшаться. Он спросил себя, почему Обилее не открылась им раньше. А потом ступил в прохладный свет…
И всего лишь на удар сердца позднее в лицо ему ударил опаляющий жар. Неужели это последнее, что он почувствует? Неужели заклинание не удалось? Один шаг, и свет врат померк. Над ним сияло безжалостное солнце.
Его спутники были на месте. Это успокоило его. Однако когда он огляделся по сторонам, чувство облегчения улетучилось. Повсюду вокруг, на сколько хватало глаз, был песок. Это был Другой мир. Он никогда не спутал бы это небо с небом Альвенмарка, поскольку здесь даже в ясный день воздух казался мутным.
Пустыня! Из всех мест Другого мира они попали именно в пустыню! Судьба снова сыграла с ними шутку. Мандредов Лут снова сплел очередную сеть. Ничто не могло указать им яснее, насколько мала надежда найти Нороэлль, чем эта пустыня.
Мандред сидел, потея, в тени своего коня, и тяжело дышал. А Фародин опустился на колени, озадаченно запустил руку в песок и пропустил его меж пальцев.
В огненной стране
«Я и виду не подам», — думал Мандред. Просто переставлять ноги. Два дня уже шли они по этой унылой земле. Нурамон утверждал, что они идут по одной из трех дорог, однако он не видел никаких признаков последней. Ну, по крайней мере, хоть дюны остались позади. Перед ними лежала бесконечная равнина. Сквозь песок пробивались белые скалы, похожие на кости гигантского чудовища.
Он уже не мог выносить обеспокоенных взглядов остальных.
— Со мной все в порядке, — зарычал он на Фародина. Проклятые эльфы! Им, похоже, от жары ничего не делается. Они даже не потеют!
Мандред провел языком по губам. Во рту пересохло, губы казались на ощупь словно грубые пеньковые веревки. Кожа полопалась и покрылась струпьями. Лицо болело, сожженное безжалостным солнцем.
Он посмотрел на свою тень. Еще слишком велика! Еще несколько часов до полудня! А жара нестерпима уже сейчас!
Мандред одернул себя. Только не показывать слабости! Почему эльфы так хорошо переносят это? Нурамон казался немного утомлен, он далеко не такой крепкий парень, как Фародин. Но даже он держался хорошо. Мандред вспомнил то время, когда они охотились на человека-кабана. Нурамон сплел какое-то заклинание, которое поддувало ему под одежду теплый воздух. Посреди лютой зимы эльф не мерз. Может быть, они умеют остужать воздух под одеждами? Может, это их тайна? Должно быть, что-то в этом роде.
«Я уже тоже перестал потеть», — устало подумал Мандред. Но не потому, что привык к жаре. Он просто высох, словно кусок старого овечьего сыра. Снова провел языком по пересохшим губам. Они опухли.
Мандред ухватился за луку седла своей кобылки. Даже ей, похоже, была эта жара нипочем. Сегодня утром он поделился с ней последними каплями воды. При этом она посмотрела на него своими большими темными глазами, словно сочувствовала ему. Лошади, которые сочувствуют людям! Похоже, эта жара сводит его с ума!
Здесь, в пустыне, ужасно тихо. Можно даже услышать, как песчинки трутся друг о друга, подгоняемые ветром.
Шаг за шагом. Дальше и дальше вперед. Лошадь тащит его. Опираться хорошо. Оба эльфа вели своих лошадей в поводу. А его ведет лошадь! И у него уже не осталось сил противиться этому!
Ветер посвежел. Мандред издал грубый гортанный звук. Когда-то давно это было смехом. Свежий ветер! Ветер, горячий, напоминающий жар, ударяющий в лицо пекарю, когда тот открывает печь. Какой дерьмовый конец для воина! Фьордландец готов был разрыдаться. Но слез больше не было. Он высох, словно яблоко. Какая жалкая смерть!
Он поднял голову. Солнце кололо в лицо, его лучи были подобны кинжалам. Мандред перевернулся на бок. Взгляд его скользнул к горизонту. Ничего, пустыня бесконечна. Только белые скалы и желтый песок.
Вот, опять оно! Воздух плавится. Становится густым и слизким. Почти как студень. Дрожит и растекается. Интересно, он тоже растечется в самом конце? Или в какой-то момент высохнет до такой степени, что внезапно полыхнет огнем? Быть может, он просто упадет и перестанет жить…
Мандред стянул с пояса бурдюк, снял крышку и приставил к губам сделанный из рога мундштук. Ничего. Он знал, что давно уже все выпил. Но хватило бы даже одной-единственной капли! Просто воспоминание о воде. Он в отчаянии выжал кожу. Из мундштука пахнуло теплым воздухом. Закашлявшись, ярл выронил бурдюк.
Он раздраженно взглянул на идущего впереди Фародина. У него бурдюк побольше. Наверняка еще есть вода, просто делиться не хочет.
Не просить, напомнил себе Мандред. То, что выдержат эльфы, вынесет и он. Он гораздо крупнее и сильнее обоих этих негодяев. Быть того не может, чтобы они переносили эти муки лучше, чем он. У них наверняка бурдюки получше. Или, может, зачарованные бурдюки, которые никогда не пустеют. Или… Да, точно! Не волшебство, нет! Ночью, когда он спал, они украли его воду! Только этим и можно объяснить то, что они еще бегают. Шаг за шагом по этому проклятому песку. Но его, Мандреда Торгридсона, им не обмануть. Пальцы нащупали секиру на поясе. Он будет следить за ними. И когда они не будут ожидать, нанесет удар. Украсть у него воду! Низкие, подлые негодяи! И это после всего, что они пережили вместе!
Его правая рука соскользнула с луки седла. На нетвердых ногах он сделал еще несколько шагов, а потом упал на колени. Нурамон тут же оказался рядом с ним. Кожа у него была розовой. Под глазами образовались черные круги… Но губы не полопались. У него было довольно воды! Его воды! Левая рука Мандреда вцепилась в древко секиры. Ему никак не удавалось вынуть оружие из-за пояса. Нурамон наклонился немного вперед. Его руки были приятно-прохладными. Они коснулись лица Мандреда. Жжение прекратилось.
Прямо над собой Мандред видел горло эльфа. Горло, полное вкусной, жидкой крови. Нужно только укусить. Ему наверняка хватит сил прокусить горло зубами. При мысли о том, как кровь окропит его истерзанное лицо, Мандред сладко вздохнул.
— Нурамон? — в голосе Фародина Мандред впервые услышал страх. — Что это такое?
Эльфийский воин остановился и указал на горизонт. Между небом и пустыней появилась узкая коричневая полоска, нараставшая с каждым ударом сердца.
Мандреду показалось, что воздух превратился в вязкую, удушающую массу. С каждым вздохом горло словно обжигало огнем.
— Буря? — неуверенно произнес Нурамон. — Это может быть буря?
Порыв ветра швырнул песок в лицо Мандреду. Ярл заморгал, чтобы освободить глаза. Нурамон и Фародин схватили человека под руки и потащили за невысокий камень. Конь Нурамона испуганно заржал. Прижав уши, он не отводил взгляда от коричневого вала, становившегося все выше и выше.
Оба эльфа заставили лошадей опуститься на колени за скалой. Мандред громко застонал, когда ему довелось увидеть, как Фародин вылил остатки воды на платок и завязал ноздри своему коню. Кобылка Мандреда от страха издавала странные рычащие звуки. А потом небо вдруг исчезло. Вуаль из быстро вращающегося песка заслонила мир, заставив его сжаться до нескольких шагов.
Нурамон закрыл Мандреду нос и рот влажным платком. Сын человеческий жадно сосал влажную ткань. Глаза превратились в узкие щелочки, и, несмотря на это, песок пробивался даже через ресницы.
Фародин удачно выбрал укрытие. Они сидели с подветренной стороны скалы, наблюдая, как справа и слева бесконечно тянется принесенный ветром песок. Земля и небо, казалось, слились воедино. Сверху их обсыпало пылью и песком. Однако большую часть ветер проносил мимо.
Несмотря на платок, закрывавший рот, Мандред чувствовал песок между зубами и в носу. Он проникал в одежду, терся об измученную кожу. Вскоре платок полностью залепило, и Мандреду снова стало казаться, что он вот-вот задохнется. Каждый вздох был мучением, хотя из-за бури жара несколько спала.
Глаза нещадно пекло, и он зажмурился. Какое бы то ни было ощущение времени оставило его. Ветер похоронил его заживо. Ноги его наполовину исчезли в песке, и у него уже не было сил восстать против этого и освободиться.
Мандред чувствовал себя полностью высушенным. Ему казалось, что густеющая кровь течет по жилам. Так вот, значит, каков конец…
Тропы эльфов
— Ты только посмотри на это! — Фародин жестом подозвал товарища.
Нурамон помедлил. Он вел в поводу Фельбиона, к седлу которого они привязали Мандреда. Сын человеческий погрузился в глубокое беспамятство. Сердце его билось очень медленно, а тело было слишком горячим. «Самое большее еще один день», — сказал Нурамон утром. С тех пор прошло восемь часов. Они должны найти воду, иначе Мандред умрет. И они тоже уже не смогут выносить эту жару. У Нурамона ввалились щеки, вокруг воспаленных, покрасневших глаз образовались мелкие складочки. Было совершенно очевидно, что борьба за жизнь Мандреда толкает эльфа на грань собственного истощения.
— Ну же! — крикнул Фародин. — Это красиво и в то же время пугающе. Словно взгляд в водное зеркало Эмерелль.
Нурамон подошел к товарищу; теперь, когда он стоял рядом с Фародином, тот почти физически ощутил его усталость.
— Тебе нужно отдохнуть!
Нурамон обессиленно покачал головой.
— Я ему нужен. Только моя сила оттягивает его конец. Мы должны найти воду. Я… Боюсь, долго я уже не протяну. Мы еще идем по тропе альвов?
— Да.
Фародин взял на себя задачу вести отряд по невидимой тропе. Они бросали жребий относительно того, по какой из трех троп, ведущих от звезды альвов, они отправятся. И с тех пор, как Нурамону пришлось потратить всю свою силу на то, чтобы поддерживать жизнь Мандреда, именно Фародин сосредоточился на том, чтобы не сходить с тропы. Должна же она куда-нибудь вести. Даже если к другой звезде альвов.
— Что ты хотел мне показать?
Фародин указал вперед, на плоское скалистое плато, почти полностью скрытое под песком.
— Там, в тени. Видишь их?
Нурамон заморгал, щурясь от яркого солнца. А потом улыбнулся.
— Кошка. Она спит. — Он радостно пошел к животному.
Фародин медленно поплелся следом за ним.
Прижавшись вплотную к скале, лежала кошка, положив голову на передние лапы. Шерсть ее была охровой, слипшейся от песка, как косички Мандреда. Она была истощенной, тело ее — исхудавшим, а шерсть почти вся скомкалась. Казалось, она спит.
— Видишь, там, где ее голова немного выступает из-за скалы? — спросил Фародин.
Нурамон остановился как вкопанный.
Нужно было подойти довольно близко к кошке, чтобы увидеть ее затылок. Он был лысым. Мелкий песок снял шерсть и плоть, отполировав черепную кость, так что она стала ярко-белой.
— Как мирно она выглядит, — мягко произнес Нурамон. — Она устроилась в тени скалы, уснула от усталости, а потом во сне умерла от жажды.
Фародин кивнул.
— Должно быть, так оно и было. Сухая жара сохранила ее тело, а скала защитила от песчаной бури. Даже нельзя сказать, сколько она уже мертва — несколько недель или лет.
— Думаешь, это взгляд в зеркало? Наше будущее?
— Если мы вскоре не найдем воды. А я уже даже надеяться не смею. С тех пор как мы прошли через звезду альвов, мы не видели ни единого зверя, даже следа! Ничто живое не забредает в эту пустыню.
— Но кошка ведь была жива, — с неожиданным рвением ответил Нурамон.
— Это так. Однако прийти сюда, похоже, было для нее смертельной ошибкой. Думаешь, Мандред переживет следующий восход солнца?
— Если мы найдем воду…
— Может быть, нам стоит убить одну из лошадей и дать ему попить крови?
— Я думаю, будет лучше, если один из нас возьмет обеих сильных лошадей и попеременно поедет на них вперед. Он будет продвигаться гораздо быстрее и сможет найти воду.
— И кто же это будет?
Нурамон поднял взгляд.
— Неужели так сложно догадаться? Я остужаю горячку Мандреда при помощи своей целебной силы, поддерживаю в нем жизнь. Ты этого сделать не сможешь. Поэтому я останусь. Лошади должны продержаться еще по меньшей мере до сегодняшнего вечера. Если ты найдешь воду, то напьешься, наполнишь бурдюки и по ночной прохладе вернешься к нам.
— А если я не найду воду до захода солнца?
Нурамон поглядел на него лишенным выражения взглядом.
— Тогда у тебя будет по
крайней мере еще один день, чтобы спасти хотя бы свою жизнь. — Товарищ оценивающе взглянул на него. — День на лошади сохранит твои силы. Я уверен, что ты продержишься еще день. Только возвращаться к нам уже не будет смысла.
— Хороший план! — уважительно кивнул Фародин. — Созданный трезвым умом. Вот только для его выполнения нужен более храбрый мужчина, чем я.
— Более храбрый мужчина?
— Думаешь, я смог бы появиться перед Нороэлль и сказать ей, что я оставил двух своих товарищей на произвол судьбы в пустыне, чтобы найти ее?
— То есть ты еще веришь в то, что таким образом сумеешь найти Нороэлль?
— А почему нет? — резко произнес Фародин.
— Сколько песчинок ты почувствовал с тех пор, как мы вернулись в мир людей?
Фародин вызывающе выпятил подбородок.
— Ни одной. Да я и не искал их. Я… Эта жара. Волшебная сила нужна была мне для того, чтобы хоть немного охладиться.
— Вряд ли это отняло все твои силы. — Нурамон широким жестом обвел горизонт. — Вот что отняло у тебя силу и мужество. Этот вид. Не думаю, что мы попали сюда случайно. Судьба хотела, чтобы мы поняли, насколько бессмысленны наши поиски. Должен быть другой путь!
— И какой же? Слышать уже не могу твои речи о другом пути. И как же он должен выглядеть?
— Как ты найдешь все рассыпавшиеся песчинки?
— Мое волшебство принесет их ко мне. Нужно просто подойти к ним достаточно близко.
— А насколько близко? На сотню шагов? На милю? Десять миль? Сколько потребуется на то, чтобы обыскать Другой мир? И как ты сможешь увериться, что собрал все песчинки?
— Чем больше песчинок я соберу, тем сильнее станет мое заклинание поиска.
Нурамон указал на пустыню.
— Ты только посмотри! Я даже числа такого не знаю, чтобы выразить хотя бы приблизительно, сколько там песчинок. Это бессмысленно… И, поскольку у тебя, очевидно, есть силы на то, чтобы пытаться сделать невозможное, я сделал правильный выбор: ты должен искать воду. Если у кого-то это и получится, то только у тебя! Воспользуйся своим заклинанием поиска, чтобы найти ближайший источник воды!
Это было уже слишком!
— Насколько тупым ты меня считаешь? Одно дело — искать что-то настолько же мелкое, как песчинку среди пустыни. Почувствовать источник воды намного проще. Думаешь, я не воспользовался своей силой, чтобы искать воду? Почему я показал тебе мертвую кошку? Это наше будущее. Здесь нет воды на расстоянии по меньшей мере дня пути. Только та вода, что в нас. Наша кровь… Вот такова простая правда. Незадолго до того, как увидеть кошку, я как раз предпринял попытку. Ничего нет…
Нурамон напряженно смотрел на восток. Казалось, он вообще не слушает его!
— Может быть, солнце сожгло остатки твоей вежливости? Скажи же что-нибудь! Ты меня вообще слушал?
Нурамон указал жестом в пустоту пустыни.
— Там. Там что-то есть.
Ветер гнал к ним тонкую завесу из песка. Подобно морскому прибою мчалась она вперед, разбиваясь о немногие скалы, торчавшие из песка. Невдалеке появилась вторая, светлая волна песка.
— Вот! Опять! — взволнованно сказал Нурамон.
— Что?
— Мы стоим на тропе альвов. Она словно стрела проходит сквозь пустыню. Проведи ее отсюда немного дальше, по прямой. Чуть больше мили, я бы сказал… Понаблюдай, как проходят над ней волны песка. Там что-то есть!
Фародин посмотрел в указанном направлении. Но там не было ничего! Ни скалы, ни дюны. Только песок. Он с сомнением посмотрел на Нурамона. Может, он обезумел? Может быть, безнадежность свела его с ума?
— Вот, опять! Проклятье… Да смотри же!
— Нужно найти тень, — успокаивающе произнес Фародин.
— Новая волна песка. Пожалуйста, посмотри!
— Слушай…
Фародин не поверил своим глазам. Волна песка разделилась. Меньше, чем на удар сердца, затем отверстие закрылось. Это было, словно волна налетела на скалу, которая ненадолго разделила ее на две части. Вот только скалы там не было.
Фародин схватился за рукоять меча.
— Что это?
— Понятия не имею.
— Может быть, невидимое существо?
Кому нужно быть невидимым? Охотнику! Кому-то, кто подстерегает добычу! Может быть, он втайне наблюдал за ними и теперь ждет на тропе, по которой они собирались пройти? Фародин вынул из ножен меч. Он показался ему на удивление тяжелым и неудобным. Солнце лишило его руки силы.
Неважно, что там, нужно дать ему отпор. Каждый миг промедления будет стоить лишних сил.
— Я посмотрю, что впереди. А ты наблюдай за происходящим.
— Не лучше ли…
— Нет! — и, не пускаясь в дальнейшие споры, Фародин взлетел в седло. Меч он держал прямо перед грудью.
Уже через несколько мгновений он был на месте. Пустыня снова обманула его, зрительно увеличив расстояние. На светлом песке было выложено кольцо из черных базальтовых камней. Они были похожи на крупные булыжники для мостовой. На плоских камнях не было ни песчинки. Запретная каменная область? Никогда прежде не видел Фародин ничего подобного.
Он направил свою лошадь в обход камней. Завеса пыли разделилась, словно налетела на невидимую стену, как только достигла круга. В стороне от круга он заметил маленькую, грубо вырезанную из бутового камня и наполовину занесенную песком пирамиду. На самом верху на камнях лежал человеческий череп. Фародин огляделся и заметил еще холмы. Возле одного из них лежало несколько черепов. Что же это за место? Он напряженно огляделся по сторонам. Кроме круга камней и холмов не было никаких признаков того, что здесь когда-либо жили люди или эльфы.
Наконец Фародин спешился. Земля была просто пропитана магией. Со всех сторон к кругу стекались тропы альвов. Эльф осторожно вытянул руку в поисках невидимого барьера. Почувствовал кожей легкое покалывание. Нерешительно вступил в круг. Ничто не удержало его. Очевидно, охранное заклятие отгоняло только переносимый ветром песок. Но зачем нужны черепа? Кучки камней не вязались с простой элегантностью круга. Может, их построили позднее? Чтобы они служили предупреждением?
Внешний круг насчитывал почти двадцать шагов в диаметре; а базальтовый — едва ли шаг. Внутри его грунт был песчаным и ничем не отличался от окружавшей его пустыни.
Фародин закрыл глаза и попытался полностью направить свое мышление на магию троп альвов. Шесть путей пересекалось внутри каменного круга. Здесь было бы легко открыть врата. И неважно, куда их занесет, все лучше, чем эта пустыня.
Он махнул рукой, подзывая Нурамона; тот подошел вместе с двумя лошадьми и Мандредом.
— Звезда альвов! — облегченно воскликнул он. — Мы спасены. Открывай врата!
— У тебя получается лучше.
Нурамон раздраженно покачал головой.
— Я слишком изнурен. Как ты думаешь, чего мне стоит не позволять погаснуть искорке жизни в Мандреде? Ты ведь учился! Так делай!
Фародин откашлялся. Ему хотелось возразить, однако он промолчал. Ему почти захотелось, чтобы здесь действительно сидело невидимое чудовище. Путь меча, вот это его судьба! А тропы магии, несмотря на многие часы уроков у Дуба Фавнов, остались для него чуждыми.
Он положил меч на песок и сел в позу портного. Ему нужно было очистить дух, стать с магией одним целым. Медленно-медленно перед его мысленным взором появилось видение сотканных из света троп, пересекавшихся во тьме. Там, где они встречались друг с другом, тропы искажались. Линии искривлялись и образовывали водоворот. Каждая звезда альвов отличалась от всех других узором сплетенных в ее сердце линий. Опытным волшебникам это служило ориентиром.
Фародин представил себе, как проникает руками внутрь троп света. Подобно садовнику, подвязывающему усики растений, он разделял их, пока дыра не стала увеличиваться и в конце концов не появились врата. Оттуда исходила темная сила притяжения. Этот путь вел не в Альвенмарк.
Он неуверенно открыл глаза. Посмотрел на отполированный череп, лежавший на груде камней. О чем он хотел предупредить его?
— У тебя получилось, — сквозившее в голосе сомнение выдавало ложь Нурамона.
Фародин обернулся. За его спиной образовались врата, однако они выглядели совершенно иначе, чем те, которые создавал Нурамон. Яркие полосы света всех цветов радуги окружали темный провал, казалось, ведущий в никуда. Ровная, словно стрела, сотканная из света тропа вела сквозь тьму, однако не могла осветить окружавшую ее темноту.
— Я пойду вперед, — сказал Фародин. — Я…
— Эти врата ведут в Расколотый мир, как мне кажется. — Нурамон смотрел на них с очевидным страхом. — Поэтому они выглядят иначе. Все именно так, как описывала Дуб Фавнов.
Фародин обеспокоенно провел языком по губам. Взялся за меч и вложил его в ножны. Отряхнул песок со складок брюк и в тот же миг осознал, что делает все это исключительно для того, чтобы оттянуть принятие решения. Рывком поднялся.
— Врата достаточно широки. Мы можем пройти вместе, если будем вести лошадей в поводу.
На пороге врат Нурамон на миг замер.
— Прости, — негромко сказал он. — Это был не лучший момент для того, чтобы спорить с тобой по поводу песчинок.
— Давай продолжим спор в другой раз.
Нурамон ничего не ответил. Вместо этого он взял свою лошадь под уздцы и шагнул вперед.
У Фародина возникло чувство, что врата в буквальном смысле втянули его в себя. Он рывком оказался во тьме. Услышал, как заржала лошадь, однако не увидел ее. Тропа света исчезла. Ему показалось, что он падал целую вечность. А затем под ногами появился мягкий грунт. Тьма расступилась. Фародин заморгал и огляделся по сторонам. Ледяной ужас сковал его сердце. Заклинание не удалось! Они по-прежнему стояли посреди черного круга, сложенного из базальтовых камней, а вокруг них до самого горизонта простиралась пустыня.
— Может быть, стоит еще раз…
— Наши тени! — воскликнул Нурамон. — Ты только посмотри! Наши тени исчезли, — он перевел взгляд на небо. — Солнца нет. Где бы мы ни были, это явно не мир людей.
С неба донесся пронзительный крик. Над ними описывал круги сокол. Казалось, он наблюдает за ними. Наконец он полетел прочь.
Фародин запрокинул голову. Небо было яркого, сияющего голубого цвета, бледневшего к горизонту. Не было туч и солнца. Эльф закрыл глаза и подумал о воде. Во рту становилось все суше и суше по мере того, как мысль становилась интенсивнее. А потом он почувствовал, словно на миг окунулся в источник с холодной водой горного ручья.
— Туда! — он указал на большую дюну у самого горизонта. — Там еще до захода солнца… — он умолк и перевел взгляд на голое небо. — Прежде чем стемнеет, мы найдем там воду.
Нурамон ничего не сказал, просто пошел следом. Каждый шаг стоил еще толики силы. Они настолько устали, что уже не могли идти по поверхности мягкого песка, а, как люди, проваливались по самую лодыжку.
Дюна, являвшаяся целью их пути, казалось, нисколько не приближалась. Или это только казалось Фародину? Может быть, время растягивается до бесконечности, когда в небе нет солнца, отмеряющего часы? Сколько прошло времени — полчаса или полдня, когда небо наконец постепенно стало темнее?
Когда они наконец добрались до дюны, силы их были на исходе.
— Как там Мандред?
— Плохо. — Нурамон переставлял ноги, не останавливаясь и не поднимая головы.
Молчание Фародина было красноречивее любых вопросов.
— Он умрет до исхода ночи. — Нурамон по-прежнему не поднимал глаз. — Даже если мы найдем воду, я не уверен, что смогу спасти его.
«Вода, — думал Фародин. — Вода!» Он чувствовал ее. Она уже недалеко. Он устало шел вперед. Дюна была еще хуже, чем равнина. С каждым шагом они не только все глубже проваливались в песок, но и немного откатывались назад, словно дюна хотела помешать им подняться на ее гребень. Легкий ветер гнал им навстречу песок, от которого пекло глаза.
Когда они наконец взобрались наверх, то уже были слишком утомлены, чтобы радоваться открывшемуся виду. Перед ними простиралось озеро темно-синего цвета, обрамленное тысячами пальм. На берегу стояли странные павильоны.
Теперь только две дюны пониже отделяли их от пальмовой рощи. Наполовину скатываясь по склону, они стали спускаться. Лошади дико ржали. Теперь они тащили эльфов за собой. Животные почуяли воду.
Внезапно что-то вонзилось в песок рядом с Фародином. Он рефлекторно отпрянул в сторону. То была оперенная стрела, и она едва не попала в него. Однако стрелка нигде не было видно! Только сокол вернулся и снова стал описывать над ними круги.
А потом воздух наполнило жужжание. Целое облако стрел перелетело через гребень холма. В нескольких шагах в песок вонзились стрелы. Они образовали почти ровную линию, словно указывая границу, которую они не имели права переступать.
Когда Фародин снова поднял взгляд, то на гребне холма перед ними появились всадники. Их было по меньшей мере три дюжины. Таких ездовых животных Фародин никогда прежде не видел. С длинными ногами и странной формы головой, сидевшей на изогнутой шее, они были настолько необычайно уродливы, что у видевшего это впервые захватывало дух. У них была белая шерсть, а на спине рос большой горб.
На всадниках были длинные белые одежды. Лица были скрыты. Некоторые вынули из ножен сабли, другие были вооружены длинными копьями, с которых свисали пестрые кисти. Но самыми примечательными были их кожаные щиты. Они были сделаны в форме огромных расправленных крыльев бабочки, и даже великолепие красок было таким же. Всадники молча смотрели на чужаков.
Наконец от группы отделился один из них. Он ловко направил свое ездовое животное по склону дюны и остановился, немного не доходя до линии стрел.
— Посланникам Эмерелль здесь не рады, — послышался приглушенный женский голос.
Она говорила по-эльфийски!
Товарищи удивленно переглянулись.
— Интересно, кто это? — негромко спросил Нурамон.
Очевидно, всадница разобрала произнесенные шепотом слова.
— Мы называем себя вольными Валемаса, ибо слово Эмерелль не имеет силы в этой части Расколотого мира. Можете провести ночь вне оазиса. Завтра мы отведем вас обратно к вратам.
— Я Фародин из Альвенмарка, из рода Аскалель, — взволнованно ответил он. — Один из моих спутников ближе к смерти, чем к жизни. Я не знаю, какого рода неприязнь связывает вас с Эмерелль, однако одно мне ясно совершенно точно. Если вы нам не поможете, то принесете жизнь моего друга в жертву своему гневу. И я обещаю, что от его имени объявлю вам кровную вражду, если он умрет из-за вас.
Всадница, лицо которой оставалось скрытым, посмотрела наверх, на остальных воинов. Фародин не сумел разглядеть среди них предводителя. Все они были одеты одинаково, и оружие их тоже ничего не говорило относительно их положения. Наконец один из них вытянул руку и резко свистнул. На всаднике была толстая перчатка сокольничего. Высоко над ними в небе ответил ему криком сокол. Затем сложил крылья и ринулся вниз, чтобы приземлиться на вытянутую руку.
И словно это было знаком к перемирию, всадница кивнула им.
— Идемте. Однако помните: вы здесь — нежеланные гости. Я — Гилиат из вольных, и если ты захочешь с кем-нибудь сразиться, Фародин, я с удовольствием принимаю твой вызов.
Народ вольных
Одетые в белое воины дали им напиться. Затем окружили и отвели в оазис. В тени пальм эти странные обитатели оазиса выращивали овощи и неизвестный Фародину вид пшеницы. Пальмовую рощу пронизывала густая сеть узких каналов, а когда путники приблизились к озеру, Фародин разглядел деревянные водяные колеса.
Между деревьев стояли небольшие глиняные дома, стены которых были расцвечены крупными геометрическими узорами. Было очевидно, с какой любовью они строились, как тщательно за ними ухаживали. Не было перекрытий и ставней, не украшенных резьбой. И тем не менее это было ничто по сравнению с роскошью Альвенмарка, даже покинутого Валемаса. Много столетий назад ушли его жители, и никто не знал, куда. Должно быть, это были их потомки. Фародин внимательно огляделся. Однажды ему довелось бывать в древнем Валемасе. Каждый дом там был дворцом, и даже улицы были выложены мозаикой. Говорили, что жители Валемаса когда-то в гордости своей восстали против королевы. Они не терпели никого, кто был бы выше их. И после множества споров они наконец удалились из Альвенмарка.
Похоже, потомки обитателей древнего Валемаса не сумели ни преодолеть неприязнь по отношению к королеве, ни отринуть свою гордость. Единственное отличие — они уже не жили во дворцах. Вдоль берега реки высилось семь залов под куполообразными сводами, подобных которым Фародин еще не видал. Эльфы согнули стволы пальм до такой степени, что они стали выглядеть как корабельные шпангоуты, и свободный конец закрепили на земле. Между ними натянули циновки из искусно сплетенного тростника — это были стены и потолки залов.
Когда путники достигли площади между тростниковыми залами, Гилиат сделала им знак спешиться. Со всех сторон стекались любопытные: женщины, завернутые в яркие плотные одежды, и мужчины в юбках! Все они смотрели на пришельцев с молчаливой враждебностью. Даже дети не смеялись.
Несколько молодых людей сняли Мандреда с коня и унесли прочь. Фародин хотел было пойти за ними, однако Гилиат преградила ему путь.
— Можешь довериться нам. Мы знаем, что делает пустыня с неосторожным путником. Если ему еще можно помочь, то он будет спасен.
— Почему вы относитесь к нам с таким пренебрежением? — спросил Нурамон.
— Потому что мы не любим лизоблюдов Эмерелль, — строго ответила эльфийка. — В Альвенмарке ей подчиняются все. Она душит все, не похожее на обыденность. Тот, кто живет там, живет в ее тени. Она — тиран, который позволяет себе самой принимать решения относительно того, что верно, а что нет. Мы очень хорошо знаем, как вы пресмыкаетесь перед ней. Вы ведь всего лишь пыль под ее ногами, вы…
— Довольно, Гилиат, — перебил ее звучный мужской голос. От их эскорта отделился высокий воин. На руке у него сидел сокол, на голову которому он надел пестрый колпак. Он коротко кивнул в знак приветствия. — Меня называют Валискар. Я — предводитель воинов в нашей общине и отвечаю за вас до тех пор, пока вы являетесь нашими гостями, — он строго посмотрел на Фародина. — Я помню твой род. Потомки Алскалеля всегда были очень близки ко двору Эмерелль, не так ли?
— Я не…
Валискар перебил его.
— Что бы ты ни хотел сказать, можешь рассказать совету, ибо знай, что здесь, в Валемасе, решения принимают не в одиночку! А теперь следуйте за мной.
Валискар отвел их в самый просторный из семи залов. Там собралась почти сотня эльфов. Некоторые стояли небольшими группками и разговаривали. Однако большинство уселись на коврики, разложенные вдоль стен.
В конце зала сидел сребровласый эльф на фоне знамени Валемаса, на котором был изображен конь. Сложив руки на коленях, он замер, казалось, глубоко погруженный в свои мысли. Пока Фародин и Нурамон шли через зал, вокруг становилось все тише, и остальные эльфы тоже отошли к стенам. Чем ближе гости подходили к сребровласому, тем отчетливее чувствовал Фародин ауру его власти.
И только когда они оказались прямо перед ним, он поднял голову. Радужка его глаз сверкала, словно янтарин.
— Добро пожаловать в Валемас. — Он жестом велел им сесть на коврик перед собой.
Едва они сели, как подбежали два молодых эльфа и поднесли кружку с водой, глиняные бокалы и миску с сушеными финиками.
— Я Малавайн, старший из жителей этого оазиса. Вы должны извинить нас за скромный стол, однако дни, когда мы жили в достатке и довольстве, давно миновали. А теперь скажите нам, почему вы предприняли такое далекое путешествие сюда из Альвенмарка.
Оба товарища по очереди стали рассказывать о своем путешествии и приключениях. Чем дольше длился их рассказ, тем отчетливее чувствовал Фародин, как отступает неприязнь. Было очевидно, что тот, кто восставал против Эмерелль, мог рассчитывать на неограниченное гостеприимство в Валемасе. Когда они наконец закончили рассказ, Малайвин кивнул.
— Королева принимает решения, ничего не объясняя. Так было всегда. Мне кажется, она поступила очень несправедливо по отношению к Нороэлль и вам обоим. — Он оглядел собравшихся. — Я думаю, что буду говорить от имени всех, когда предложу вам нашу помощь в поисках.
В большом зале стало тихо. Не было одобрительного гула, почти никто ни жестом, ни кивком головы не подтвердил слова Малайвина. И тем не менее различие в отношении, по сравнению с тем, которое путники ощутили по прибытии, не могло быть более разительным. Хотя Фародин по-прежнему ощущал горечь, меланхолию и гнев, но теперь он чувствовал также, что сердца собравшихся приняли его. Как и эти люди, он был жертвой Эмерелль.
— Как вы можете мирно сидеть с чужаками? — В конце зала поднялась молодая женщина.
Фародин узнал ее по голосу. То была Гилиат, воительница с закрытым лицом, которая говорила с ними у подножия дюны. Очевидно, она пришла на собрание позднее, поскольку сменила доспехи и белые одежды на бесшовную юбку и короткую шелковую блузку. Теперь стали видны ее длинные каштановые волосы, заплетенные в косу. Ее тело было настолько тренированным, что грудь можно было скорее угадать, чем увидеть. Красивой она не была. Слишком острый подбородок, слишком крупный нос, однако у нее были чувственные полные губы, а ее зеленые глаза сверкали от страсти, когда она в гневе указала на Фародина.
— Еще и часа не прошло, как вот он угрожал кровной местью нашему народу, если мы не подчинимся его воле! Мы ушли сюда от Эмерелль. Мы хотели свободы. А теперь вы терпите здесь эльфа из ее свиты, который относится к нам с таким же пренебрежением, как и его госпожа. Я настаиваю на своем праве проучить его при помощи клинка.
— Правда ли, что ты угрожал кровной местью нашему народу? — холодно спросил Малайвин.
— Все было не так, как она говорит… — начал Фародин, но старик жестом перебил его.
— Я задал тебе простой вопрос. И жду на него не подробного, а четкого ответа!
— Да, это правда. Но тебе следовало бы…
— Ты еще и собрался мне указывать, что мне следует делать, а что нет?
— Все было не так, как кажется, — попытался успокоить его Нурамон. — Мы…
— А ты решил, что можешь объяснять мне, как понимать то, что я слышу? — Малайвин казался скорее разочарованным, чем рассерженным. — Я должен был догадаться. Тот, кто приходит от двора Эмерелль, несет в себе высокомерие. Согласно нашим законам, Гилиат имеет полное право бросить тебе вызов, Фародин.
Фародин ничего не понимал. Как можно быть таким упрямым? От приязни не осталось и следа. Никто в зале не желал больше слушать то, что они могли сказать.
— Я приношу извинения за свои слова и не хочу ни с кем сражаться.
— Ты в своем высокомерии считаешь себя непобедимым или страх руководит твоим языком? — спросила Гилиат.
Широко расставив ноги, она застыла перед ним, уперев руки в бока.
— Если обида слишком сильна, то смыть горечь произнесенных слов может только кровь, — холодно объявил Малайвин. — Вы станцуете под песнь клинков. Ваш поединок будет длиться до первой крови. Если ты будешь ранен, то кровь смоет твои слова, А если проиграет Гилиат, то ты завоюешь место среди нас и мы примем то, что ты скажешь, ибо мы — свободный народ.
Фародин вынул кинжал. И прежде чем кто-либо успел остановить его, он разрезал себе тыльную сторону ладони.
— Женщины и мужчины Валемаса! — Он вытянул руку, чтобы каждый мог видеть, как кровь стекает по его руке. — Я пролил кровь, чтобы искупить свои слова. На этом спор окончен.
Собравшиеся погрузились в ледяное молчание.
— Тебе следовало бы прекратить пытаться навязать нам свою волю, Фародин. Даже если путь через пустыню обессилил тебя, тебе придется подчиниться нашим законам и сражаться! — Малайвин поднялся и хлопнул в ладони. — Принесите барабаны. В танце клинков каждый удар наносится под ритм барабанного боя. Мы начнем с медленного ритма, чтобы ты мог привыкнуть. Битва и барабанный бой быстро ускорят темп. Обычно у каждого танцующего два меча. Тебе нужно еще оружие?
Фародин покачал головой. Ему достаточно было меча и кинжала. Он поднялся и принялся растягивать ноющие мышцы, чтобы как-то расслабить их.
Нурамон подошел к товарищу.
— Не знаю, что это на них нашло. Это ведь чистое безумие!
— Я начинаю понимать, почему Эмерелль никогда не приглашала их вернуться в Альвенмарк, — тихо ответил он. — А теперь помолчи. Не будем давать им еще один повод для танца клинков.
Нурамон схватил воина за руку. Фародина пронизало приятное тепло. Когда целитель отнял руку, порез затянулся.
— Не убивай ее! — попытался ободряюще улыбнуться Нурамон.
Фародин посмотрел на свою противницу. Очевидно, Валискар предполагал, что она способна справиться сама с двумя воинами, когда отправил к ним на переговоры. Нужно опасаться ее.
— Будем надеяться, что она не разрубит меня на куски. А то что-то мне кажется, что она предпочтет вонзить клинок мне в сердце, чем закончить поединок маленьким порезом.
До первой крови. Это многое может значить.
Фародин снял с себя оружейный пояс, чтобы тот не мешал в бою. Затем вынул кольцо из кожаного мешочка, в котором он хранил серебряный флакон и камень Нороэлль. Это кольцо было единственным, что осталось от любимой, кроме воспоминаний об Айлеен. На кольце было три маленьких темно-красных граната; в их гранях отражался свет стоявших в зале масляных ламп. Для проверки воин провел по камням большим пальцем. Они испортят любую подбивку перчаток. Давно он пользовался этим кольцом в последний раз…
— Ты готов? — крикнула Гилиат.
Она выбрала в качестве оружия два коротких меча и стояла, ожидая его, в центре зала.
Тем временем у входа в зал поставили два барабана. Они были величиной с огромные винные бочонки, которые путники видели, уходя через подземелья Анисканса. Барабаны положили так, чтобы кожа находилась сбоку. Причудливый узор из узелков красного и черного цвета красовался на светлой коже. Две женщины, скрестившие на груди барабанные палочки, ждали знак для начала танца клинков.
Эльфы отошли к стенам и предоставили сражающимся площадку двадцать шагов в длину и пять в ширину.
Фародин занял свое место.
— Каждый удар барабана — это шаг или удар, — объявила Гилиат. — Идеальный мечник двигается с легкостью танцора. Даже если ты проиграешь, то сохранишь лицо, если будешь сражаться достойно.
Фародин кивнул, хотя в принципе придерживался другого мнения. Он никогда еще не сражался ради того, чтобы произвести на кого-то впечатление своим мастерством. Он сражался ради победы!
Гилиат махнула барабанщицам.
— Начинайте!
Прозвучал первый удар. Гилиат сделала шаг в сторону и занесла оружие. Фародин продолжил ее движение поворотом.
Со следующим ударом она медленно провела широкий замах, нацеленный ему в голову. Фародин блокировал его при помощи кинжала. «Любой ребенок сумел бы парировать этот удар, — раздраженно подумал Фародин. — Этот танец клинков — просто-напросто глупость!»
Барабаны издавали низкие звуки, пронизывавшие до нутра. Ударяли попеременно, чтобы каждый звук мог продлиться какое-то время.
Темп медленно увеличивался. Несмотря на то что поначалу Гилиат совершала странно подчеркнутые движения, она была без сомнения опытной воительницей. Хотя Фародин подчинился ритму, но отказался от того, чтобы копировать стиль Гилиат, чтобы произвести впечатление на зрителей. Он парировал экономными движениями, держал защиту, чтобы изучить движения противницы.
Чем быстрее был ритм, тем более плавными становились атаки воительницы. Удар следовал за ударом. Она наступала, затем отскакивала, играючи обходила его в танце, затем внезапно снова атаковала. Барабанный бой и звон стали сплетаться в мелодию, все больше и больше захватывавшую даже Фародина. Не задумываясь, он двигался под звуки ритма и начал находить в сражении удовольствие.
Внезапно Гилиат присела и, к удивлению Фародина, увернулась от удара, вместо того чтобы парировать. Быстро, словно взмах ресниц, устремился вперед ее клинок. Фародин попытался увернуться, однако сталь разрезала его брюки для верховой езды. Барабанный бой смолк.
Воительница рассмеялась и встала.
— Неплохо для лизоблюда королевы.
Фародин ощупал штанину. Боли он не чувствовал. Однако это ничего не значило в битве с очень хорошо заточенными мечами. Он осторожно разорвал ткань. Его бедро было цело. Должно быть, она промахнулась всего на волосок.
Гилиат нахмурилась.
— Повезло! — крикнула она, обращаясь к зрителям.
Фародин высокомерно улыбнулся.
— Как скажешь.
Он видел, что ее высокомерие начинает таять. Теперь она попытается быстро нанести еще один удар. И, быть может, в своем неистовстве немного пренебрежет защитой.
— Что ж, тогда давай продолжим.
Гилиат подняла клинки и приняла странную стойку. Меч в левой руке она вытянула вперед, словно для атаки. А тот, что в правой, она подняла над головой и повернула вперед, так что острие указывало на сердце Фародина. Она напомнила Фародину скорпиона, угрожающе поднявшего жало.
На этот раз барабанный бой ускорился быстро. Она сделала стремительный выпад и стала сильно теснить его. Однако не совершила ни единого удара правой рукой. Все время держала клинок занесенным, готовая ударить, как только представится возможность.
Фародин был поражен темпом воительницы и тем, что она снова заставила его защищаться. Ее выпады следовали настолько быстро, что у него практически не было возможности ответить. Нужно заканчивать эту игру, не то это сделает она!
Ее левая рука устремилась вперед. Выпад, нацеленный в его бедро. Он успел перехватить удар и притворился, что слегка споткнулся. При этом широко раскрыл защиту на своей груди.
Только этого и ждала Гилиат. Словно жало устремился вниз ее второй клинок. Фародин, повернувшись, вошел в зону ее атаки. Его кинжал метнулся вверх. Сталь со звоном ударилась о сталь. Теперь они стояли настолько вплотную друг к другу, что он чувствовал щекой дыхание Гилиат. Оба клинка были скрещены на уровне голов. Они замерли всего на миг. Затем Гилиат отпрянула. Фародин слегка коснулся рукой ее щеки и тоже отступил назад.
— Бой окончен! — громким голосом провозгласил он, и все в зале увидели, что он победил.
Тонкая струйка крови стекала из пореза на щеке Гилиат.
Она отложила меч и недоверчиво коснулась рукой лица. Ничего не понимая, смотрела на кровь на своих пальцах. Однако вместо того чтобы возмутиться, она коротко поклонилась.
— Я смиренно склоняю голову перед победителем и прошу прощения за свои слова, — бесцветным голосом произнесла она, очевидно, все еще огорошенная неожиданным окончанием схватки.
Вокруг раздались гневные возгласы. Многие не были готовы к тому, чтобы принять исход битвы. Они громко возмущались хитростью придворного.
Нурамон подбежал к Фародину, чтобы поздравить и обнять его.
— Как ты это сделал? — прошептал он.
— Кольцо, — ответил Фародин.
Он вырвался из объятий и поднял руку, так что отчетливо стало видно маленькое украшение с остро ограненными камнями. Их темно-красный цвет напоминал кровь в золоте.
— Я вызываю тебя на танец клинков! — молодой воин возник прямо перед Фародином. — То, как ты решил исход битвы в свою пользу, было нечестно, это оскорбляет меня и весь мой народ.
Фародин глубоко вздохнул. Он как раз собирался ответить воину, когда голос Малайвина перекрыл шум в зале.
— Братья мои, спор окончен. До первой крови, так было сказано. И нигде не записано, что кровь должна пролиться от клинка. Давайте признаем исход битвы, хотя победа эта — скорее заслуга хитрости, чем воинского искусства.
Несмотря на вмешательство Малайвина, волнение улеглось только отчасти. Многие молодые эльфы с возмущением покинули зал.
Сребровласый эльф жестом пригласил гостей присесть рядом. Он налил им вина и протянул фрукты на тяжелой серебряной тарелке, стоявшей на ковре перед ним. Все в зале постепенно успокаивались.
После совместной трапезы Малайвин попросил их рассказать об Альвенмарке. Ответил ему Нурамон, который по мере сил пытался забыть случившееся. Фародин позавидовал его умению рассказывать с такой живостью, что можно было легко представить Альвенмарк.
В ответ товарищи узнали многое о жизни в пустыне. Эльфы Валемаса превратили плохонький источник в цветущий оазис. Они долго искали это место, поскольку, как и их предки, любили пустыню. И шутили по поводу того, что жара пустыни сделала их такими вспыльчивыми.
Еще здешние эльфы рассказали о том, что часто ездят в мир людей. Смертные там называли их «гират», что на их языке означает «дух», и относились к обитателям Валемаса с большим уважением.
— Когда они встречаются с нами, то всегда одаривают, — улыбнулся Малайвин. — Думаю, они считают нас кем-то вроде разбойников.
— И вы не разуверяете их в этом? — едва эти слова сорвались с губ Фародина, как он тут же пожалел об этом.
— У нас нет выбора. Нам здесь столь многого не хватает, что мы с благодарностью принимаем каждый подарок. Это не значит, что мы бесчестны. Мы ничего не берем силой, хотя могли бы сделать это легко, — он понурился, глядя на извилистый узор ковра. — Но чего нам не хватает больше всего, так это звездного неба Альвенмарка.
— А если заключить мир с королевой? — предложил Нурамон.
Малайвин удивленно посмотрел на него.
— Может быть, эльфы Валемаса и потеряли многое, но только не гордость. В Альвенмарк мы вернемся только тогда, когда нас об этом попросит Эмерелль и при этом сохранит там нашу свободу.
«Значит, вы не вернетесь никогда», — подумал Фародин.
На краю оазиса
Ребенком Нурамон часто думал о пустыне и легендарном городе Валемасе. Представлял, как там все могло выглядеть, однако в древнем Валемасе не был никогда. Этот же оазис был совсем иным, чем представлял себе целитель город легенд. Конечно, здесь не было солнца Альвенмарка или даже светила мира людей. Однако волшебники этой общины создали завесу из света и раскинули ее, словно полог шатра, над поселением и окружающей его пустыней. Они продумали даже смену дня и ночи: свет сменялся необычайно долгими сумерками и несколько часов спустя возвращался краткой утренней зарей.
Однако, несмотря на обилие воды, связь с пустыней была очень тесной, она была видна и чувствовалась отчетливо. Даже овевавший все мягкий ветер нес запахи пустыни.
Нурамон шел по тропе, которая должна была привести к краю оазиса. Этот путь указал им Валискар; якобы там находилась граница страны. Остальные места Расколотого мира считались островками в море Ничто. И Нурамон хотел взглянуть на это море. Он оставил своих спутников в оазисе, они отдыхали там в одном из глиняных домов. Несмотря на помощь целителей Валемаса, силы к Мандреду возвращались очень медленно. В лихорадочном бреду он то и дело звал Атту Айкъярто. Фародин остался с ним. Несмотря на дружелюбие, с которым к ним относились, он не доверял жителям оазиса.
А Нурамон был слишком любопытен, чтобы сидеть на месте. Он даже прибавил шагу, чтобы добраться до края оазиса как можно быстрее.
Внезапно тропа, по которой он шел, закончилась у подножия статуи, изображавшей Юливее, основательницу оазиса. Ее изображение можно было встретить здесь во многих местах. Эльфы пустыни почитали ее почти так же, как Мандред своих богов. Она была красивой. На губах играла уверенная улыбка, а в глазницы статуи из песчаника были вставлены два малахита. При дворе королевы Нурамону доводилось видеть, как скульпторы вставляют в статую драгоценные камни. Сначала камни вставляют в глазницы, затем вынимают каменные веки, накладывают их и при помощи заклинания приращивают к статуе. Точно так же покрывали веки и малахиты, словно были настоящими и могли в любой момент моргнуть. Фигура приглашала присесть на камень, лежавший рядом.
Нурамон последовал жесту и присел. Открывшийся вид ошеломил его. Хотя он находился на краю оазиса, однако перед ним простиралось не море Ничто, — как он втайне надеялся, — а пустыня. Может быть, нужно пойти дальше, гораздо дальше, чтобы попасть на край этой земли. Однако Нурамону вдруг показалось, что здесь что-то не так. Ветер дул ему в спину, и в то же время эльф видел, как закрутился мелкий песок и стал двигаться по направлению к нему. Однако, не долетев до него, он внезапно исчез, словно и не было его никогда. Возможно ли, что открывшаяся его взору пустыня — не что иное, как иллюзия? Отражение той пустыни, которая начиналась по другую сторону оазиса и вела до круга камней? Должно быть, это очень сильное заклинание…
Нурамон поднялся и шагнул в пустыню. Внезапно он почувствовал силу заклинания. Поселение от иллюзии отделял барьер, подобный стене из тончайшего стекла. Нурамон осторожно ощупал невидимую стену.
Внезапно под его пальцами что-то треснуло. Он поспешно отнял руки. Пустыня расплылась перед его глазами, на горизонте потемнело. Темнота пожирала землю с невероятной скоростью. Она неслась ему навстречу, поглощая дюны, затем шаг за шагом — песок и камни равнины. Но, не дойдя до него, темнота посерела от сияния Валемаса. Лучи света пронизывали ее довольно далеко. У ног Нурамона разверзлась пропасть. Там, внизу, клубился серо-синий туман, едва заметно шевелившийся. Должно быть, это и есть море, в котором плавали островки Расколотого мира. А темнота над ним — небо этого безрадостного места.
И где-то там была Нороэлль. И, быть может, смотрела сейчас в бесконечность. Наверняка обустроила все, как и волшебники этого поселения, по своим представлениям. Нурамону оставалось только надеяться, что она находится не в месте вечной печали. Если существует возможность преодолеть этот туман, то он воспользуется ею и пойдет настолько далеко, насколько будет нужно. Быть может, существует прямой путь к Нороэлль, путь в обход барьеров королевы.
Нурамон снова присел на камень рядом со статуей. И наблюдая за тем, как возвращается отражение пустыни, он думал о той идее, которая только что пришла ему в голову. Может быть, существует что-то вроде корабля, который может плавать по туману, словно по обычной воде?
От размышлений его оторвал голос.
— Ты видел это?
Рука Нурамона инстинктивно метнулась к мечу, он обернулся. Рядом со статуей Юливее стоял мужчина в светло-зеленых и белых одеждах.
— Хо! Не так быстро, чужеземец! — воскликнул он.
И тут Нурамон заметил, что у мужчины нет ног, только одежды развеваются на ветру. Однако ткань колебалась слишком сильно для того слабого ветерка, который играл здесь с песками. Зеленые волосы незнакомца тоже шевелились, словно их, прядь за прядью, трепали невидимые руки.
— Ты что же, духов никогда не видел?
Нурамон не мог отвести взгляда от мужчины.
— Духов-то видел, но таких как ты — нет. — Его визави выглядел почти как эльф. Из волос торчали острые уши, однако они казались более плотными, чем у эльфов. Руки его были удивительно большими и бесформенными: он легко мог бы обхватить голову Нурамона ладонью. Голова же духа, напротив, была продолговатой, подбородок — острым. Даже широкая ухмылка ничего не могла изменить.
— Я Нурамон. А как твое имя?
— Имя! Пфф! — произнес дух и махнул рукой. — Жизнь была бы гораздо проще без имен. Имена — это только обязательства. Вот знает кто-нибудь твое имя, позовет тебя и скажет: делай то-то и то-то. — Он поднял брови, и его бледно-зеленые глаза сверкнули. — Я тут один такой. В Валемасе только один джинн. И это я. Даже если я — то здесь, то там… — он указал на место рядом с Нурамоном и появился там, куда показал, — даже тогда я по-прежнему тот же самый, — дух склонился к нему. — Скажи, какой твой любимый цвет?
Нурамон помедлил.
— Синий, — наконец ответил он, вспомнив глаза Нороэлль.
Дух описал круг вокруг него, и когда он снова оказался напротив Нурамона, то волосы у него были синие, глаза синие, и одежды — синие с белым.
— Даже синего цвета я тот же самый, единственный здесь. Так зачем же имя? Называй меня просто
джинн.
Нурамон не верил своим ушам. Перед ним парил в воздухе настоящий джинн! Он слышал о них, говорили, что они исчезли, а некоторые из этого странного народа прячутся в пустынях Альвенмарка. А некоторые утверждали даже, что джиннов никогда и не было.
— Что ж, джинн… Быть может, ты сможешь помочь мне.
Лицо духа посерьезнело.
— Наконец-то! Наконец-то хоть кто-то, кто может оценить мою бесконечную мудрость.
Нурамон не сдержал улыбки.
— Ты поистине очень скромен.
Джинн поклонился.
— Конечно. Я никогда не скажу о себе ничего, что не соответствует истине. — Он подлетел ближе к Нурамону и шепнул:
— Ты должен знать, что когда-то… — Он огляделся по сторонам. — Когда-то я жил в другом месте. То был оазис знания в вездесущей пустыне невежества.
— Хм. И какое же знание ты хранил?
Джинн непонимающе нахмурился.
— Ну, конечно же, все: знание о том, что
было, знание о том, что
есть, и знание о том, что
будет.
Похоже, этот веселый дух считает его дураком. Даже Эмерелль могла видеть будущее только очень размыто. Но тем не менее… Если этот джинн — не иллюзия его воспаленного сознания и, быть может, в словах его есть искорка правды, то он сможет помочь ему в поисках Нороэлль.
— Где это место? — спросил он духа.
— Можешь представить его себе в виде огромной библиотеки. И она находится в огненном опале короны махараджи Берсейниши.
— Библиотека? В камне?
— Ну конечно.
— Невероятно.
— Ты скорее поверил бы в то, что огненный опал — это движущаяся звезда альвов?
Нурамон промолчал. Джинн был прав: непривязанная к месту звезда альвов казалась ему еще более невероятной, чем камень, в котором духи собирали все знание.
А джинн тем временем продолжал:
— Огненный опал — это наш дар махарадже Гальсифу. Мы были очень ему обязаны. И мы доверили ему огненный опал и стали его советниками. И мы были хорошими советниками. — Он снова исчез и возник слева от Нурамона. — Гальсиф был умным человеком и очень мудро берег наше знание. И в мудрости своей скрыл наше присутствие от своего сына. Ибо тот был тиран, дурак и не достоин знания. Мы, духи, входили и выходили из опала, и никто ничего не замечал. Места, более надежного, чем корона могущественного властелина, быть не может.
Нурамон задумался. Все это звучало очень фантастично.
— А можно в той «библиотеке» выяснить, как передвигаться в этом мире от острова к острову?
— Можно было бы, если бы библиотека еще существовала. Вот только она исчезла
давным-давно. Через много поколений после Гальсифа махараджа Элебал подчинил себе соседнюю державу и пошел на восток. Наконец, он сражался в лесах Друсны, где и исчез вместе со своим войском. Без него империя развалилась, и корона, потерянная в Друсне, до сих пор не найдена. Раньше я мог почувствовать опал из любого места в мире людей и попасть к нему. Но с тех пор я перестал ощущать его, когда летаю по миру людей. Может быть, корона и огненный опал уничтожены. А быть может, они окружены магией и кто-то охраняет их. Может статься, что однажды они снова появятся, но до тех пор тебе придется отказаться от знания библиотеки. Впрочем, я могу ответить на твой вопрос, ибо мои знания обширны. Вот только ответ тебе не понравится. — Джинн подплыл к краю оазиса, и внезапно тьма снова вернулась. — Ты ведь уже видел это. Посмотри внимательно! Кто, кроме альвов, мог бы путешествовать по этому серому туману? То, что находится снаружи, в принципе не является частью этого мира. Это скорее фон Расколотого мира, то, что остается, когда исчезает мир. Отдельные островки расположены невероятно далеко друг от друга. Конечно, здесь, в оазисе, существуют тропы и звезды альвов. Но мы можем пользоваться только тем путем, который ведет в мир людей. Все остальные ведут в темноту и оканчиваются где-то между этими островками. Если ты пойдешь по одной из этих троп, то сгинешь навеки. Передвигаться по другую сторону троп альвов тоже не выход. Я могу летать. Я даже как-то побывал там, но скоро вернулся, прежде чем потерял из виду свет Валемаса. Даже если бы ты умел летать, без еды и питья тебе далеко не уйти. Поверь мне, Нурамон: даже я погиб бы там, снаружи. Ибо всякое существо питается от чего-то, однако там нет ничего! Нет дороги сквозь пустоту между островками.
Идея Нурамона была развенчана. Если даже дух не может путешествовать по Расколотому миру, то они не сумеют обойти таким образом барьеры королевы. Придется идти со стороны мира людей.
— Вижу, это печалит тебя. Но жизнь слишком длинна, чтобы наполнять ее печалью. Посмотри на меня! Я нашел здесь свой дом и, довольный, живу среди эльфов.
— Прости меня, джинн. Но для меня это не выход. Я должен разбить барьер на звезде альвов, чтобы попасть в одно место в Расколотом мире. А я даже не знаю, где именно в Другом мире находится эта звезда альвов.
— Но ведь ты найдешь ее, правда?
— Я буду искать ее по-эльфийски и однажды найду. Но что потом? Как мне преодолеть магический барьер, который будет защищать эту звезду?
— Знаю, что гнетет тебя. Это королева Альвенмарка создала барьер.
— Откуда ты знаешь? — удивленно воскликнул Нурамон.
— Потому что нельзя сравняться с ней в силе. Поэтому тебе и твоим спутникам кажется, что все потеряно. — Джинн облетел вокруг Нурамона. — Гром и молния! Эльф, который хочет разрушить заклятие королевы. Я такого еще не слышал. Говорят, вы все такие хорошие и послушные в Альвенмарке.
— Я очень прошу тебя никому ничего не говорить о моих планах.
— Я буду хранить их так же, как свое имя. А поскольку меня восхищают мужественные дети альвов, я помогу тебе. Ты должен знать, что уже несколько раз удавалось сломать барьер на звезде альвов. И, несмотря на то, что огненный опал пропал, а я, к сожалению, обладаю очень скромными познаниями в области барьерной магии, я могу направить тебя в место, где на протяжении тысячелетий хранится знание всех миров. Ведущие туда врата находятся в Искендрии. Конечно, эту библиотеку не сравнить с библиотекой джиннов, но зачем держать в руках все знание этого мира, если тебе нужен всего лишь его краешек!
Искендрия! Звучание этого слова понравилось Нурамону.
— А где находится эта Искендрия? — спросил он духа.
— Следуй по тропе альвов, которая ведет от круга камней на север. Иди до моря. — Джинн обернулся вокруг своей оси, а затем указал в сторону. — Затем поверни на запад и иди вдоль побережья. Мимо Искендрии не промахнешься. — И дух скрестил руки на груди.
— Благодарю тебя, джинн.
— О, благодарность значит для нас очень много. Я провел много лет в мире людей. Сколько желаний я там выполнил, и очень редко кто говорил мне «спасибо»!
— Могу ли я что-нибудь сделать для тебя?
— Можешь присесть на этот камень и рассказать мне, что с тобой приключилось. Поверь мне, в этом оазисе тайны хранятся хорошо. Никто не побежит в Альвенмарк ябедничать королеве.
Нурамон кивнул и присел на камень рядом с джинном. А затем начал рассказ. С каждым разом история становилась длиннее, поскольку эльф раскрывал свое сердце.
Джинн терпеливо слушал, и выражение его лица совершенно не вязалось с его очевидно веселым характером. Когда Нурамон закончил, джинн расплакался.
— Пожалуй, это самая трагичная история из всех, которые я когда-либо слышал, эльф. — Джинн вскочил, провел рукой по лицу и внезапно улыбнулся ему настолько широко, что сверкнули зубы. — Но она еще не закончилась. Можешь плакать, а можешь и смеяться. — Лицо джинна изменилось, одна половина изображала веселье, вторая — печаль. И казалось, что обе половины борются друг с другом. — Ты должен принять решение. Спросить себя, есть ли надежда. — Он хлопнул себя ладонью по веселой щеке, и улыбка вместе с ямочками на щеке переместились на другую сторону лица. — Ты должен быть уверен, эльф. Отправляйся в Искендрию! Наверняка ты отыщешь путь. Если надежды нет, то у тебя еще будет достаточно времени для того, чтобы отчаяться.
Нурамон кивнул. Само собой, джинн был прав, хотя его веселость и была чужда эльфу. Он не знал, стоит ли сердиться на духа за то, что он так легкомысленно обратил его трагическую историю в шутку. Однако одной улыбки на лице этого странного существа было довольно, чтобы не удержаться и улыбнуться в ответ.
Когда Нурамон поднялся, джинн снова подлетел к статуе.
— Смело иди в Искендрию. Юливее часто бывала там. И она была очень мудра. Она создала врата, через которые эльфы прежнего Валемаса ушли из Альвенмарка. Она создала круг камней там, за пределами оазиса, и это ей обязаны эльфы заклинанием света, тем барьером и изображением пустыни за ним. Юливее всегда говорила, что путешествия — лучшие учителя. А она была хорошей ученицей. То, чему она научилась в мире людей и в Расколотом мире, может однажды открыться и тебе, — и с этими словами джинн растворился. Ветер донес его слова: — Прощай, Нурамон!
Нурамон подошел к статуе Юливее и взглянул в ее сверкающие глаза. Хотя он еще не понял, можно ли воспринимать джинна всерьез и действительно ли существует там, в мире людей, город под названием Искендрия. Однако одного взгляда в лицо Юливее оказалось довольно, чтобы понять, что он расскажет своим товарищам об этом городе и убедит их отправляться туда.
Рассказы теараги
Спутники Валешара
Великого путешественника по пустыне по имени Валешар знали еще наши предки. Мы встречались с ним всего несколько раз и не знаем, как он может выживать в глуби пустыни. Однако говорят, что он и пустыня едины. Однажды мы познакомились со спутниками Валешара. В ночь перед тем мы слышали, как воют гули в дюнах, и мы боялись наступления дня. Когда в полуденный час мы пересекали неумолимую равнину Фелех, то увидели вдалеке всадника. Мы подумали, что гули послали демона, чтобы забрать нас. А затем увидели огненно-красный плащ Валешара.
Мы тут же разбили лагерь, чтобы можно было достойно принять великого повелителя пустыни. Но вот из тени Валешара показались три фигуры на лошадях. То были два бледных гирата, одетые как воины. А третий был гират огня. Длинные пламенные волосы развевались на ветру, и лицо его было красно, словно уголья. Оружием его была огромная секира, лезвие которой сверкало на солнце. Трое гират скакали на благородных, неутомимых лошадях.
Мы приняли Валешара согласно обычаям. И, как всегда, он был добрым гостем. Он мирно пил и ел с нами, и радовался нашим подаркам. Валешар представил нам своих спутников. Два бледных гирата звались Фарашид и Неремеш, а гират огня же — Мендере.
У Фарашида волосы светлые, словно солнце, а глаза из нефрита. Волосы же Неремеша были цвета Ветренных гор, а глаза коричневые, словно пустыня на юге. Мендере же был великаном с буйной огненной бородой. Его голубые глаза были словно два оазиса в пустыне. Гират огня не обладал манерами своего господина. Он постоянно жрал и, к нашему огромному удивлению, постоянно пил воду. Неремеш пояснил нам, что Мендере должен загасить пламя, бушующее в его животе. Тогда поняли мы, что Мендере действовал исключительно ради нашего блага. Ибо не хотел он, чтобы наши шатры загорелись.
После трапезы попросил нас Валешар отвести его спутников к морю. Хотя и боялись мы гирата огня, однако из почтения к Валешару приняли всех троих. Гираты не говорили на нашем языке, а мы не знали того, на котором говорили они. Поэтому мы обменялись всего несколькими словами. Мы восхищались тем, с каким самопожертвованием пил воду за нас Мендере. Не отказывался и от вина, чтобы удержать огонь. Когда же после этого он потребовал раки, испугались мы, что Мендере только разожжет свой огонь. Однако кто противится слову друга Валешара? И пил гират раки. Сначала ничего не произошло. Однако ночью поднялся такой стон и плач, что мы сначала бежали из лагеря, поскольку решили, что пришли гули. Однако когда мы снова осмелились прийти в лагерь, то увидели Мендере, катавшегося по земле и сражавшегося с огнем, который пробудил в нем напиток раки.
Чем больше приближались мы к морю, тем более огненной становилась кожа Мендере. Только руки Неремеша могли отогнать огонь от лица и рук Мендере. С того дня решили мы: никогда не давай пить раки гирату огня!
Наконец мы достигли моря, и трое гират попрощались с нами в нескольких словах, которые они выучили на нашем языке. Они пошли по направлению к Искендрии и оставили нас в недоумении. Интересно, что нужно им было в Искендрии? Наверняка они путешествовали по поручению своего господина. Ибо народы пустыни давно знают, что жители Искендрии настолько глупы, что отказывают в дани Валешару. А теперь к ним направлялась гибель в лице его спутников.
Из «Рассказов народов пустыни»
Составлено Голишем Рееза,
том 3: Теараги, с. 143 и далее
В Искендрии
Путь через пустыню был для Фародина сущим мучением. Иногда ему казалось, что дюны насмехаются над ним. Неисчислимы были песчинки, они напоминали ему о том, насколько неразрешима его задача. Он мог только надеяться на то, что его чары со временем станут сильнее. Фародин собирался оставаться верным пути, на который вступил. Его непоколебимость привела его к Нороэлль спустя почти семь сотен лет, и на этот раз он тоже придет к ней. Он был преисполнен решимости отыскать достаточно песчинок из разбитых песочных часов, чтобы разрушить заклинание Эмерелль, и пусть на это уйдут столетия.
Фародин посмотрел на высокие стены города, выросшие на горизонте. Искендрия. Разумно ли было приходить сюда? Им снова придется пройти через звезду альвов. А творить заклинание опасно. А если они совершат прыжок во времени? Вероятно, они даже не заметят этого. А для Нороэлль это будет означать еще много лет одиночества. Если в этой библиотеке они действительно обретут возможность разорвать заклятие Эмерелль и обнаружить ту звезду альвов, через которую ушла в Расколотый мир Нороэлль, то их поискам быстро придет конец. Однако Фародин был настроен скептически. Возможно ли, чтобы Эмерелль не знала о существовании библиотеки? Вряд ли. Значит, исходила из того, что все те знания не помогут. Может ли быть, что королева ошибается? Он размышлял об этом на протяжении всего путешествия. Но тратить время на пустые размышления было глупо. Ответ можно было отыскать только в библиотеке.
В воздухе стоял легкий запах разложения. Фародин поднял голову. Они почти добрались до города.
Последнюю милю пути до Искендрии обрамляли могилы. Безвкусица, которую могли выдумать только люди, подумал эльф. Кому же захочется, чтобы его при въезде в город приветствовали памятники мертвым? Склепы и кичливые мавзолеи стояли вплотную к дороге. Дальше от дороги, в пустыне, были могилы попроще, уменьшаясь до единственного камня, обозначавшего место, где в песке был зарыт мертвец.
При захоронениях в роскошных склепах из мрамора и алебастра, однако же, очевидно, люди отказались от того, чтобы предавать тела земле. Фародин пожалел, что люди не потратили столько же усилий на изготовление плотно закрывающихся саркофагов, сколько пошло на украшение могильников статуями. Они изображали зачастую довольно молодых мужчин и женщин. Не удивительно, что в городе, который приветствует путников могильным смрадом, не стареют! Если верить статуям, то среди богачей города было только два типа людей: те, кто смотрели задумчиво и выглядели так, словно относятся к себе до ужаса серьезно, и другие, очевидно, относившиеся к жизни как к празднику. Скульптуры последних в вальяжных позах держали бокалы с вином, вероятно, таким образом желая здоровья проезжающим.
Более свежие могилы и саркофаги были расцвечены кричащими красками. Фародин с трудом понимал, как люди могут так заблуждаться насчет того, что выглядит красиво… С обведенными черным глазами, в оранжевых платьях с пурпурно-красной накидкой… Со старых статуй и надгробных камней песок пустыни давно содрал краску. Поэтому они гораздо меньше оскорбляли взор зрителя.
Нездоровое впечатление, которое производила Искендрия на любого путешественника, немного смягчали женщины, стоявшие вдоль дороги. Они встречали гостей города зазывными улыбками и приветливыми жестами. В отличие от жителей пустыни, они не защищали себя от солнца просторными нарядами и вуалями. Они старались показать как можно больше кожи, правда, их лица и руки были покрыты толстыми слоями пудры и краски. Некоторые отказались от одежды совсем, разрисовав кожу причудливыми узорами из спиралей и змеевидных линий.
Мандред, которому, очевидно, такой способ приветствия был знаком, махал женщинам руками. Он пребывал в наилучшем расположении духа. Широко улыбаясь, он поворачивал голову, чтобы не пропустить ни одной.
Они ехали прямо по мощенной крупными булыжниками мостовой к стенам Искендрии. Чуть впереди двигался караван. Он состоял из тех отвратительных животных, которых люди называли верблюдами, и небольшой группы взволнованно переговаривавшихся негоциантов. Внезапно один из купцов отделился от каравана и подошел к женщине с неестественно рыжими волосами. Она сидела, широко расставив ноги, на тумбе у могилы члена гильдии мраморщиков. После коротких переговоров он что-то вложил ей в руку, и они оба исчезли за наполовину развалившимся мавзолеем.
— Интересно, сколько стоит здесь такая поездка? — пробормотал Мандред, глядя вслед тем двоим.
— На чем ты хочешь проехаться? Неужели тебе было мало… — Нурамон запнулся. — Ты ведь не думаешь… Они что же… Как ты их называл? Шлюхи? Я думал, их можно найти в таких больших домах, как в Анискансе.
Мандред рассмеялся от всего сердца.
— Нет, в Анискансе на улицах тоже было довольно шлюх. Ты просто не умеешь видеть. Или дело в любви. Нороэлль — это ведь совсем не то, что шлюхи, — он ухмыльнулся. — Хотя некоторые из них очень даже красивы. Только если кого-то греет любовь, то не станешь искать таких чувственных радостей.
Фародина рассердило то, что их товарищ-человек назвал имя Нороэлль наряду с этими разукрашенными бабами. Это… Нет, он не мог подобрать подходящего слова для того, насколько абсурдно сравнивать Нороэлль и этих женщин. На ум приходили дюжины метафор, описывавших красоту Нороэлль, строфы тех песен, которые он когда-то ей пел. Ни один из этих образов не подходил для описания человеческих женщин. Ну вот, теперь и он тоже! Мысленно поставил рядом свою возлюбленную и этих шлюх! Он недовольно посмотрел на Мандреда. Столь долгое путешествие вместе с этим варваром не прошло для него бесследно.
Очевидно, Мандред превратно истолковал его взгляд. Он провел рукой по кошельку, висевшему у него на поясе.
— Эти погонщики верблюдов могли быть и щедрее. Двадцать серебряных монет! На сколько этого хватит! Когда я думаю о том, что они вручили Валискару… Все они правильно делают, ваши братья из оазиса.
— Это не братья, — заметил Нурамон. — Это…
Мандред отмахнулся.
— Да знаю я. Они произвели на меня большое впечатление. Они и впрямь чувственные духи!
— Ты имеешь в виду, чувствительные? — переспросил Фародин.
— Эльфийская болтовня! Ты понял, что я имею в виду. Это же… Этим тюрбаноголовым с верблюдами довольно увидеть их, и вот они уже прямо с ума сходят, только бы подарить что-нибудь! Просто потрясающе… чувствительно! Никаких ударов по голове, никаких угроз, никаких оскорблений. Они приходят и принимают подарки. А погонщики верблюдов при этом счастливы. Они, должно быть, суровые ребята, эти эльфы из Валемаса.
Фародин вспомнил Гилиат. Он с удовольствием поговорил бы с ней еще раз, чтобы узнать, действительно ли она собиралась убить его. Она была близка к этому. После боя она ушла. Несмотря на то, что они пробыли в оазисе еще пять дней, он так и не видел ее больше.
— Привет, девчата! — Мандред хлопнул темнокожую женщину по бедру. — Ты понимаешь меня, несмотря на то что не знаешь моего языка.
Она ответила ему чувственной улыбкой.
— Я найду тебя, как только мы устроимся в городе.
Она указала на кошель, висевший у него на поясе, и многозначительно поглядела в направлении раскрытой могилы.
— Я ей нравлюсь! — гордо провозгласил Мандред.
— По крайней мере та часть, что висит у тебя на поясе.
Мандред рассмеялся.
— Нет, наверняка ей понравится и то, что висит ниже. Клянусь богами! Как мне не хватало объятий ласковой девочки.
Слова Мандреда больно кольнули Фародина. Человек был так освежающе прост. Должно быть, все дело в короткой продолжительности жизни.
В конце улицы возвышались высокие двойные ворота. По бокам стояли две большие полукруглые башни. Одни только стены были по меньшей мере пятнадцать шагов высотой, а башни — вдвое выше. Никогда прежде не видел Фародин человеческого города, окруженного такими мощными оборонительными сооружениями. Говорили, что возраст Искендрии насчитывает много сотен лет. Две крупные торговые дороги и бурная река встречались в этом портовом городе.
На воротах стояли стражники с нагрудниками из жесткого полотна. На них были бронзовые шлемы, украшенные черными конскими хвостами. Путешественники, выходившие из города, проходили через левые врата. На них внимания не обращали. Но тот, кто хотел войти в Искендрию, должен был заплатить стражникам пошлину.
— Вы это видели? — возмутился Мандред. — Эти головорезы берут серебряную монету за то, что оказываешь их городу честь своим посещением.
— Я заплачу за тебя, — негромко произнес Фародин. — Только веди себя спокойно! Я не хочу неприятностей! — Он не сводил с Мандреда недоверчивого взгляда.
Когда стражник подошел к ним, Фародин отсчитал ему в руку три серебряные монеты. Лицо у стражника было покрыто оспинами, изо рта жутко несло. Он спросил что-то, чего Фародин не понял. Эльф беспомощно пожал плечами.
Стражник казался обеспокоенным. Он указал на Мандреда и повторил вопрос. Фародин вложил солдату в руку еще одну монету. После этого тот улыбнулся и махнул им рукой, разрешая пройти.
— Головорезы! — снова прошипел Мандред.
По другую сторону ворот их встретила оживленная улица. Она вела прямо в город. Караван, за которым они шли по прибрежной дороге в Искендрию, исчез за воротами окруженного стеной дома. Фародин увидел там более сотни верблюдов. Очевидно, этот двор был местом встречи для чужестранцев. Туда им идти было нельзя. Среди торговцев они будут только бросаться в глаза, а этого следовало избегать любой ценой. Поэтому они направились дальше по улице.
Большинство домов было построено из коричневых глиняных кирпичей. Изредка попадались здания более двух этажей. Со стороны улицы они были открытыми, на первом этаже располагались мастерские, харчевни или трактиры.
Перед одним трактиром прямо на улице сидели дети и ощипывали малиновок. А птицы были еще живы! Их, не потроша, кидали в кипящий жир. У Фародина внутри все перевернулось, когда он увидел это. Не важно, насколько велики города, которые строят люди: их жители все равно остаются варварами!
Трое товарищей двигались медленнее всех по оживленной, широкой улице. Казалось, здесь каждый знает, куда ему нужно, и каждый торопится. Рабочие, которые, потея, толкали перед собой тележку, полную кирпичей, продавцы воды, пристегнувшие к спинам огромные амфоры, мальчики-посыльные с тяжелыми кожаными сумками, женщины, несшие на рынок корзины с овощами. Фародин чувствовал себя среди людей не в своей тарелке. Уши его были скрыты под платком, и в глаза он не бросался. Однако для него это ничего не меняло. Редко когда прежде он чувствовал себя настолько чужим в мире людей.
Фародин посмотрел на пожилую женщину в запахивающемся платье цвета моря, за которой шли двое слуг с корзинами товаров. Старуха торговалась с мальчиком, который нес на длинной палке более двадцати птичьих клеток. Наконец один из слуг вложил ему в руку парочку медных монет. После этого мальчик открыл одну из клеток и вынул оттуда белого голубя. Осторожно передал его женщине. Та со смехом подбросила птицу в воздух. Голубь описал круг, очевидно, вновь обретенная свобода сбила его с толку, а затем полетел на восток, по направлению к соленым озерам.
В первый миг этот благородный жест произвел впечатление на Фародина. А потом он спросил себя, не поймал ли мальчик птиц исключительно ради того, чтобы богатые дамы могли снова отпускать их на волю для собственного удовольствия.
Чем дальше шли путники по улице, тем выше становились дома. Стали попадаться строения из выбеленного кирпича. Стены некоторых домов украшали изображения корабля или аиста в зарослях камыша.
У Фародина голова закружилась от запахов, которые слетались к нему со всех сторон. Аромат трав и кореньев смешивался с вонью города. Повсюду пахло немытыми телами, ослами и верблюдами, а также экскрементами. И шум тоже стоял неописуемый. Торговцы уличных лотков во все горло хвалили свои товары; продавцы воды и молодые девушки, продававшие в корзинках ароматный лаваш и золотистые кренделя, вносили свой вклад в бесконечный напев.
Вскоре Фародину захотелось вернуться к одиночеству в пустыне. У него ужасно разболелась голова. Жара, шум и вонь — это больше, чем он мог вынести. И, словно в довершение, он почувствовал, как тропа альвов, параллельно которой они двигались вдоль моря, а затем вошли в город, становится все слабее. Фародин был уверен, что они не покидали тропы. Ему казалось, что тропа с каждым шагом уходит все глубже под мостовую улицы.
Нурамон тоже казался обеспокоенным. Они быстро переглянулись.
— Мы уже прошли две небольших звезды альвов, — взволнованно произнес он. — Город напоминает мне паутину — столько троп встречается здесь! Но они находятся под землей. Это необычно. Я не знаю, смогу ли воспользоваться их силой, чтобы открыть врата.
— Может быть, существует туннель, — предположил Фародин. — Как-то ведь нужно подбираться к звездам. Любую крупную звезду альвов защищает магия, чтобы она не проваливалась под снег или песок.
— А если здесь отказались от этой магии? — возразил Нурамон. — Может быть, для того, чтобы лучше скрыть врата от людей? Ты только посмотри на эту толчею! Какая здесь еще может быть возможность, кроме как спрятать врата глубоко под землей?
— А джинн тебе не говорил, когда он бывал в библиотеке?
— Нет.
— Может быть, с тех пор прошло не одно столетие. Может быть, и врат тех нет уже, через которые можно попасть в библиотеку.
Нурамон не ответил. А что он мог сказать? Все надежды он возлагал на хранилище книг. Ну, раз уж они здесь, то будут искать, пока не найдут!
А Мандред, похоже, не замечал подавленного настроения обоих эльфов. Он, казалось, был полностью поглощен новыми впечатлениями и бросал страстные взгляды на всех более-менее красивых женщин. Иногда Фародин почти завидовал своему спутнику. Его жизнь была коротка, и он относился к ней с удивительной легкостью. Ничто не могло надолго опечалить его. Он всегда находил предмет для восхищения, будь то мимолетное удовольствие опьянения или охота за ночью любви. Может быть, он жил лучшей жизнью?
Казалось, они прошли несколько миль, когда улица, по которой они ехали до сих пор, пересеклась с аллеей из колонн, несопоставимо более роскошной. Не зная, куда направиться, они наконец выбрали роскошную аллею. Здесь толпа была еще больше. Справа и слева от колонн находились ряды магазинов. Они тоже выходили широкими воротами на улицу и демонстрировали дорогие товары. Здесь были ткани из всех человеческих стран, красиво расписанные вазы и табакерки. Золотых дел мастера прямо на глазах любопытных прохожих создавали тончайшие украшения из проволок.
На каждой третьей колонне на высоте пяти шагов находился постамент, на котором стояла статуя выше человеческого роста. В ярких, кричащих одеждах, изваяния с достоинством взирали на проходивших у их ног людей. Некоторые статуи были обвешаны золотыми украшениями. Фародин спросил себя, кого они изображают — богов или, быть может, особенно успешных купцов.
Немного впереди раздались душераздирающие рыдания. Вскоре они достигли места, где были устроены прилавки. Каждый из прилавков украшала дюжина амфор.
— Продажа вина! — возликовал Мандред. — Это все амфоры с вином.
Худощавый купец с красным носом приветливо махнул ему рукой и поднял глиняный бокал.
— Он приглашает меня попробовать!
Нурамон указал на стрелу, торчавшую высоко над прилавками. На нее была насажена молодая женщина. С нее сорвали одежду. Все тело ее было покрыто окровавленными полосами. Она негромко всхлипывала. Фародин поднял взгляд и заметил, что женщина вздрогнула, и под ее собственным весом наконечник стрелы глубже вонзился в тело несчастной.
— Ты действительно хочешь здесь пить? — спросил Нурамон.
Мандред с отвращением отвернулся.
— Зачем они делают это? Что эта женщина могла совершить? Такой красивый город… а тут такое. Может быть, она детоубийца?
— А! Это, конечно, оправдывает то, что ее так по-зверски замучают до смерти. Как я мог забыть об этом! — ответил Фародин строже, чем стоило. В конце концов, что мог поделать Мандред с жестокостью правителей Искендрии!
Они в молчании продолжали двигаться сквозь толпу по роскошной улице, пока людей вокруг вдруг не охватило беспокойство. Совсем рядом послышался барабанный бой и звуки цимбал. Люди отпрянули к колоннам. Крики торговцев и разговоры прохожих смолкли. Улица внезапно опустела. Только они втроем продолжали стоять.
— Эй, северянин! — Из стены людей выступил приземистый светловолосый мужчина. — Уходи оттуда! — говорил он на языке Мандреда. — Идет королева сегодняшнего дня!
Из широкой боковой улицы на аллею выдвинулась процессия. Перед кортежем бежали девушки в сияющих белых платьях, бросая на мостовую лепестки роз.
Трое товарищей поспешили убраться с дороги. Светловолосый мужчина протиснулся к ним. На лице его сияли яркие, словно небо, глаза.
— Вы здесь чужие, не так ли? Готов спорить, вы только сегодня прибыли в город. Вам нужен проводник. По крайней мере, на первое время, пока вы освоитесь и изучите законы Искендрии.
За девушками с цветами следовал отряд солдат в бронзовых нагрудниках и шлемах, на которых развевались черные конские хвосты. У них были большие круглые щиты, на которых был изображен сердитый человек с бородатым лицом. Копья они держали странно неправильно, указывая остриями на мостовую. С плеч воинов свисали черные плащи с широким бортом с золотой вышивкой. Никогда прежде не видел Фародин столь роскошно одетых воинов в мире людей. Тихо и торжественно шагали они по лепесткам роз.
— Храмовая стража, — пояснил назначивший себя на должность проводника горожанин. — Красиво смотрятся, но отродье еще то. Лучше им дорогу не перебегать. Кто свяжется с храмом, легко окажется на конном рынке.
— А что, на конном рынке настолько плохо? — спросил Мандред.
— Тебя запирают в железную клеть, подвешивают на столб и оставляют умирать от жажды. И это если тебе еще повезет. Если ты оскорбишь Бальбара, бога города, то руки и ноги тебе раздробят железными палками, привяжут цепями к камню еретиков на рыночной площади. И там ты будешь лежать, пока у тебя не воспалятся раны и ты не сгниешь заживо. А ночью будут приходить бродячие псы и есть тебя живьем.
Фародин с отвращением смотрел на процессию, пока Мандред с любопытством слушал речи незнакомца. Следующая группа, следовавшая мимо них, состояла из темнокожих мужчин в красных юбках, к бедрам которых были привязаны большие барабаны. Они выстукивали медленный марш и таким образом определяли темп, в котором двигалась процессия.
Огромный открытый паланкин, который несли по меньшей мере сорок рабов, появился на улице. На нем возвышался большой золотой трон, по бокам которого находились два священнослужителя с обритыми наголо головами. А на троне сидела, согнувшись, молодая девушка. Ее лицо было ярко раскрашено. Она безучастно смотрела в толпу.
— Разве она не красива? — цинично спросил светловолосый. — Через час она предстанет перед Бальбаром, — он понизил голос до шепота. — Они дали малышке вино и опиум. Как раз столько, чтобы она не уснула во время процессии и была в сознании, когда предстанет перед Бальбаром. Вам стоило это увидеть, так вы лучше поймете Искендрию.
За паланкином следовала группа одетых в черное женщин. На лицах у всех них были маски, изображавшие отвратительные гримасы. Лица, застывшие в крике боли, скорби и печали.
— И она действительно предстанет перед богом и при этом можно присутствовать? — полюбопытствовал Мандред.
— Можешь быть уверен, северянин. Кстати, меня зовут Цимон из Мальвены. Не хочу навязываться, однако поверьте, вам действительно стоит взять проводника.
Нурамон вложил ему в руку серебряную монету.
— Расскажи нам все, что нам нужно знать о городе.
Процессия прошла мимо. Возобновилась обычная болтовня.
— Идемте на площадь Небесного дома. — Цимон жестом поманил их, и путники следовали за процессией.
— Что привело вас в Искендрию, уважаемые господа? Ищете кого-нибудь, кто нуждался бы в услугах ваших мечей? В караван-сараях можно легко найти нанимателя. С удовольствием отведу вас туда.
— Нет, — приветливо улыбнулся Мандред. — Нам нужно в библиотеку.
Фародин внутренне содрогнулся. В моменты, подобные этому, он готов был убить Мандреда. Какое дело этому пройдохе до того, что им здесь нужно!
— Библиотека? — Цимон удивленно посмотрел на Мандреда. — Ты удивил меня, северянин. Она находится недалеко от гавани. Говорят, там собраны знания со всего мира. Ей больше трех веков, в ней тысячи свитков. Нет вопроса, на который ты не нашел бы там ответа.
Фародин и Нурамон многозначительно переглянулись. Человеческая библиотека, где можно найти ответы на все вопросы! Это примерно настолько же вероятно, как встретить лошадь, несущую яйца. И тем не менее немаловажно то, что такая библиотека находится именно в Искендрии. Может быть, она является отдаленным зеркалом того, что кроется по ту сторону звезды альвов в Расколотом мире?
Они выбрались на широкую площадь, в центре которой стояла статуя высотой более десяти шагов. Она изображала мужчину с длинной, угловатой бородой, сидевшего на троне. Руки фигуры были странно искривлены и лежали у него на коленях. Ладони были открыты, словно он ждал, что на них возложат дары. И действительно, к этим рукам вела деревянная платформа. Рот статуи был широко раскрыт, словно она собиралась закричать. Оттуда валил светлый дым.
За изображением божества возвышался храм, высокие, почти до неба колонны которого были выкрашены пурпурной краской, а венчали их оббитые золотом капители. На фронтоне храма был изображен горельеф, раскрашенный очень пестро. Там можно было увидеть Бальбара, идущего по морю. Его гигантские кулаки разбивали галеры.
На ступеньках храма собрались священнослужители. Они пели мрачную торжественную песню. Хотя Фародин не понимал слов, по спине у него пробежал озноб.
Паланкин поставили у подножия статуи. Барабанщики ускорили ритм.
Вокруг, на площади, стояли тысячи людей. Они присоединились к монотонному пению священнослужителей. Фародин краем глаза увидел, что Нурамон совсем побледнел. Даже Мандред притих; с лица его исчезли даже следы улыбки.
Два бритоголовых священнослужителя, стоявшие на паланкине, повели девушку вверх по деревянной платформе. Она была похожа на сомнамбулу.
Втроем они достигли открытых ладоней статуи бога. Священнослужители заставили девушку опуститься на колени. Обвязали ее плечи цепями, которые были прикреплены к железным петлям. Венок из цветов, который должен был украшать ее волосы, упал на землю. Она безучастно сидела там, пленница опьянения и молчаливой покорности. Жрица с длинными непокрытыми волосами принесла золотой кувшин. Она намазала лоб девушки. Затем пролила содержимое кувшина на ее одежду.
Когда она вместе с остальными священниками спустилась с ладоней изображения божка по платформе, барабанный бой снова ускорился. С болезненной пронзительностью зазвучали цимбалы. Монотонное пение стало еще громче.
Внезапно руки статуи дернулись вперед. Шум стих. Обе ладони божества ударили о широко открытый рот, в котором исчезла девушка. Пение и барабанный бой тут же прекратились. Послышался приглушенный крик. Затем руки снова опустились. Удерживаемая тяжелыми цепями, жертва сидела на раскрытых ладонях бога. Ее волосы и одежда ярко пылали. Крича, она металась в путах.
Мандред широко раскрытыми глазами смотрел на живой факел, в то время как Нурамон отвернулся и хотел уйти. Однако их проводник преградил ему путь.
— Не делай этого! — прошипел он.
Вот уже некоторые верующие раздраженно смотрели в их сторону.
— Если ты уйдешь, то оскорбишь Бальбара. Я вам уже рассказывал, что делают жрецы с богохульниками. Смотри в землю, если не можешь выносить зрелища, но не уходи сейчас. Молись Тьюреду, Аркассе или в кого ты там веришь.
Крики жертвы стали тише. Наконец она, умирая, рухнула вперед. Священники снова затянули мрачное пение. Толпа людей медленно расползлась.
Фародину было дурно. Что же это за бог, которого чтят неописуемой жестокостью?
— А теперь можем идти, — спокойно сказал Цимон. — Принимать участие в торжествах после жертвоприношения никого не вынуждают. Этого варварства можно легко избежать. Я живу здесь уже два года, а все никак не пойму два лица Искендрии. Это город искусства и культуры. Я скульптор. Нигде так не ценят мою работу, как здесь. Богачи абсолютно помешаны на том, чтобы с них ваяли статуи. Существуют чудесные праздники. В библиотеке ученые со всего мира спорят по вопросам философии. А здесь, на храмовой площади, каждый день сжигают ребенка. Даже поверить нельзя, что это те же самые люди.
— Каждый день? — недоверчиво воскликнул Мандред. — Зачем они это делают? Это же… — он беспомощно развел руками. — Это…
— Семьдесят лет назад город осадил король Дандал с Эгильских островов. Его флот привел к стенам города огромное войско. Осаждавшие строили катапульты и передвижные башни. Он привез с собой даже горняков, которые должны были проложить туннель под стенами. Две луны длилась осада; тогда понял Потейнос, король города, что Искендрия обречена на гибель. И пообещал Бальбару своего сына в качестве жертвы, если осада будет снята. После этого среди солдат Дандала вспыхнула эпидемия. Он вынужден был прекратить осаду и отойти в лагерь. Потейнос принес своего сына в жертву. И пообещал Бальбару жертвовать каждый день ребенка, если он уничтожит его врага. Два дня спустя флот эгильцев утонул в ужасной буре. Наш берег — это пустыня. Без воды и пищи Дандал вынужден был отказаться от осады. А без кораблей ему ничего не оставалось, как отойти к западному берегу моря. Только один из сотни мужчин вернулся на Эгильские острова. Что произошло с королем, не сообщает ни один источник. А жрецы бога утверждают, что их бог поймал Дандала и проглотил его. С того дня никто больше не пытался завоевать Искендрию. Однако город истекает кровью, ибо Бальбар пожирает его детей. Королевский дом угас. Сегодня правят жрецы и купцы. Искендрия — очень открытый город, принявший в свои стены полчища иноземцев. Однако берегитесь нарушить один из законов Искендрии. Здесь знают только один вид наказания: калечат до смерти.
Фародину очень сильно захотелось покинуть это место, где убивают детей. Он даже поймал себя на мысли, что ему хочется толкнуть лысого жреца в огненную пасть статуи.
— Мы примем твой совет во внимание, — серьезно сказал Нурамон. — Ты не посоветуешь нам хорошую гостиницу?
Цимон ухмыльнулся.
— Шурин моего друга держит гостиницу у гавани. Там даже есть конюшня, где вы можете оставить своих лошадей. Я с удовольствием отведу вас туда.
Тайная библиотека
— Воды, — прохрипел человек в железной клетке.
Он был последним из тех, кто еще жил. Семь больших клеток стояли на восточном конце конного рынка. Один из множества видов смертной казни в Искендрии заключался в том, что приговоренного запирали в клетку и оставляли умирать от жажды в людном месте.
Мандред протянул руку к своему бурдюку.
— Даже не думай! — прошипел Фародин, указывая на храмовую стражу, маячившую в тени колоннады.
Было слишком темно, чтобы понять, сколько именно там воинов.
— Может быть, он здесь висит за дело, — добавил эльф.
Приговоренный вытянул руку из клетки и в отчаянии махал им. Мандред радовался тому, что темно и он не может хорошо видеть того человека. Ему вспомнился переход через пустыню. О том, как он едва не умер от жажды. Он решительно снял бурдюк и швырнул пленнику.
С другого конца площади донесся крик. Мандред не понял ни слова. За две недели в городе он выучил только самое необходимое. Слова, которые нужны были здесь для того, чтобы выжить:
вода, хлеб, да, нет и
давай займемся любовью.
Из-под колоннады выступили два стражника.
Фародин и Нурамон побежали. Мандред еще раз бросил быстрый взгляд на приговоренного. Мужчина жадно пил большими глотками. Одно дело отрубить преступнику голову, но обрекать его на многодневные мучения под палящим солнцем Искендрии — подло! Никто не заслуживает подобного!
Мандред поторопился нагнать обоих эльфов. Они двигались совершенно бесшумно и исчезли впереди в темном переулке. Ярл чувствовал себя хорошо. То, что он сделал, было правильно!
Позади него прозвучал звук рога. Совсем рядом ему ответил другой. А затем оттуда, куда они бежали, послышался третий. Мандред выругался. Стражники окружали. Кто-то за его спиной выкрикнул приказ.
Прежде чем Мандред свернул за эльфами в переулок, он услышал совсем рядом звук кованных солдатских сандалий.
— Сюда! — Фародин вышел из тени дома и потянул его за собой внутрь.
Пахло рыбой и мокрой одеждой. Где-то над ними раздавались громкие голоса ссорящихся супругов. Расплакался ребенок.
Коридор резко повернул влево и вышел во двор. Нурамон стоял там рядом с шахтой колодца и махал им рукой.
— Здесь!
Мандреду никак не удавалось научиться отыскивать дорогу в Искендрии. Вчера ночью во время бесплодных поисков они спустились в один из колодцев. Уже две недели они ходили ночью по катакомбам под городом, пытаясь обнаружить звезду альвов, которая позволила бы совершить уверенный переход в библиотеку, о которой говорил джинн.
Мандред уже начал сомневаться, что его спутники хорошо владеют заклинанием врат. Они пытались объяснить ему, в чем заключается проблема. Мол, нужно стоять прямо на звезде, чтобы открыть врата. А здесь звезды находились под слоями столетий. Поскольку дети альвов вроде как продолжали пользоваться легендарной библиотекой, то скрытый проход к звезде должен был находиться в лабиринте туннелей, могильников и сточных каналов. И вот этот самый проход они и искали ночь за ночью.
Искендрия строилась в необычном месте. Здесь не только пересекались сухопутные и торговые пути, по территории города бежали также более тридцати троп альвов; однако они вились не среди запутанных улочек, а вонзались прямо в стены и скалы.
Нурамон закрепил канат на краю колодца и начал спускаться. Фародин последовал за ним. Эльфы двигались проворно. А Мандред терпеть не мог висеть на канатах, равно как и ползать под землей, как крыса.
У входа во двор раздался крик. Воины! Мандред схватил канат и стал сползать в темную шахту. Грубая пеньковая веревка жгла руки. Когда его ноги нащупали выступ в шахте, над ним на краю колодца появились лица.
Мандред сердито смотрел вверх. Он хотел выкрикнуть своим преследователям, убийцам из храма, какое-нибудь проклятие или оскорбление. Просто убежать было не по нем. Однако словарный запас фьордландца был слишком жалок, там не было ничего подходящего. Кроме… Он широко ухмыльнулся и отклонился сильнее от стены, чтобы его было видно:
— Давай займемся любовью! — загрохотал в шахте его голос.
Он показал стражникам сжатый кулак и отвратительно ухмыльнулся. Один из воинов метнул в шахту копье. Мандред поспешно увернулся и продолжил движение. Эльфы тем временем уже зажгли три фонаря.
— Что это за глупость? — строго спросил Фародин.
— Да присказка всего лишь…
— Я имею в виду то, что случилось на конном рынке! Тебе жить надоело? Мы же договаривались! Ты не будешь делать ничего, что привлекло бы к нам внимание. Помнишь?
— Вы не поймете…
— Это точно, — ледяным тоном ответил Фародин. — Этого я понять не могу! Твой поступок был совершенно бессмысленным! Думаешь, что спас тому парню, что в клетке, жизнь? Нет! Просто его мучения продлятся еще день или два. Я тебя просто не понимаю!
Мандред ничего не ответил. А что он мог сказать? Они оба просто не могли взять в толк! Да и как им! То, что он сделал, было неразумно, он и сам это осознавал. В принципе, он никому не помог. И тем не менее повторись все, он снова поступил бы так же.
В подавленном настроении он поплелся за эльфами. Они взбирались на горы щебня, брели по наполовину затопленным туннелям и
пробирались по уставленным колоннами подземным залам, на стенах которых были изображены отвратительные демоны. Они то и дело натыкались на изображения Бальбара, из пасти которого вырывалось пламя.
Чаще всего вел Нурамон; у него был настоящий талант следовать по скрытым тропам альвов. А Мандреда эти невидимые тропы приводили в ужас. Наверняка здесь, внизу, существовала какая-то другая маркировка, которая указывает путь. А если идти по тропам альвов, то рано или поздно все равно окажешься беспомощным, перед стеной или обвалом туннеля. Вот как теперь. Они оказались в комнате со стенами из темно-красного песчаника. Перед ними у стены стоял круглый камень-врата, напоминавший мельничный жернов. В его центре были вырезаны две волнистые линии.
— Здесь есть ход дальше! — решительно сказал Нурамон и указал на камень.
Оба эльфа обернулись и посмотрели на Мандреда.
«Конечно, когда нужно решить проблему силой, я для них достаточно хорош», — раздраженно подумал Мандред. Фьордландец поставил свой фонарь на пол и подошел к камню. У пола и потолка каменное колесо было вставлено в углубления, не позволявшие ему упасть.
Мандред нажал изо всех сил и удивился тому, насколько легко сдвинулся камень. В лицо ему ударил сильный запах пыли, кореньев и фимиама.
Мандред глубоко вздохнул. Этот запах был ему знаком. Так пахло в склепах под городом. Там, где какая-то магия не позволяла мертвецам разложиться, просто высушивая их.
Эти склепы пугали Мандреда. Если мертвецы не гниют, как положено, то они, быть может, вытворяют и другие вещи, не положенные мертвецам.
Эльфы, не колеблясь, вошли в склеп. Они высоко подняли фонари, чтобы как следует осветить помещение. Размером оно было примерно три на пять шагов. В стенах были выбиты ниши, в которых, словно на каменных постелях, покоились мертвецы.
У Мандреда внутри все сжалось, когда он огляделся по сторонам. Лица мертвецов были коричневого цвета, они были ввалившимися, губы растянутыми, словно в улыбке. Мандред посмотрел на запирающий камень. Он бы не удивился, если бы тот, словно по мановению руки, закатился на место, а потом, когда они оказались бы заперты, мертвецы восстали. Фьордландец украдкой поглядел на трупы. Никаких сомнений! Они злобно ухмылялись ему. И, похоже, у них были все причины для дурного настроения. В этом склепе уже кто-то побывал. Одежды мертвецов были разорваны. Одному оторвали руку. Расхитители гробниц!
А эльфов это, похоже, ни капельки не трогало. Они освещали ниши в поисках потайных дверей. Возможно, они снова оказались в тупике.
Мандред взмолился Луту. Один из мертвецов шевельнул черепушкой. Ярл не видел этого, однако был совершенно уверен, что этот парень только что еще смотрел на дверь, а не на него.
На всякий случай ярл немного отошел назад. Стена напротив двери показалась ему наиболее надежной. Там не было ниш. Камни казались обветренными. На одном было что-то нацарапано, круг с двумя волнистыми линиями.
— Может, пойдем? — спросил Мандред.
— Сейчас, — ответил Нурамон и склонился над мертвецом, который смотрел на Мандреда. Разве его товарищ ничего не замечает?
— Осторожно! — Мандред потянул его назад.
Нурамон раздосадованно вырвался.
— Мертвецы никому зла не делают. Совладай со своим страхом! — Эльф говорил с Мандредом, словно с ребенком, затем снова склонился к нише и даже коснулся трупа, чтобы сдвинуть его немного в сторону. — Здесь что-то есть!
Мандреду показалось, что его сердце вот-вот разорвется. Да что же они оба затеяли? Нельзя возиться с мертвецами!
— Здесь пыли меньше, и скрыт рычаг…
От двери, которая вела в склеп, послышался тихий треск. Мандред вскочил, однако, несмотря на то что находился всего лишь в нескольких шагах, он опоздал. Круглый камень-дверь вернулся на свое место. В приступе слепой паники фьордландец выпустил из рук фонарь; стекло разбилось о каменный пол. Воин вынул из-за пояса топор. Он знал, что мертвецы уже готовы восстать. Медленно, оглядываясь по сторонам, сын человеческий отступал. Эльфы и ухом не повели. В своем высокомерии они, наверное, сочли его безумцем. Совершенно ясно, что мертвые просто не осмеливались подойти к его секире. Неужели же его товарищи не понимают, в какой опасности оказались!
Мандред снова отступил. Когда он окажется спиной к стене, где нет ниш, он будет, по крайней мере, готов к неожиданностям!
Нурамон осторожно поднял руку.
— Мандред…
Ярл отступил еще на шаг. Вокруг все расплылось, подобно тому, как отражение растворяется в воде, когда в нее бросают камень. Свет их фонарей поблек. Что-то с треском разбилось под ногами Мандреда. Ему показалось, что комната становится все больше и больше. Да почему он, наконец, никак не упрется в стену спиной? Оба эльфа смотрели на него, как бараны на новые ворота.
Мандред поспешно перевел взгляд на пол. Там лежали кости. И золото! Браслеты, кольца и тонкие стальные пряжки, которые пришивают к праздничным одеждам. Только что ведь не было еще никаких костей и золота! Что же здесь происходит?
Внезапно пол содрогнулся. Что-то двигалось прямо на него. Мандред обернулся и увидел Бальбара, бога этого города. Он был огромен, шага четыре в высоту, а то и больше. Окладистая борода, лицо, искаженное гримасой гнева, — не было никаких сомнений
в том, что это действительно бог города! И он был целиком из камня.
Мандред поднял секиру. Все вокруг него было другим. Теперь он стоял в высоком туннеле, освещенном слабым светом янтаринов.
Правая рука Бальбара устремилась вперед. Мандреда подняли вверх. Беспомощно, словно дитя, он размахивал руками и ногами. Левая рука Бальбара сжалась на его шее, правой он держал Мандреда за ноги. Бог города согнул его, словно прут. Ярл закричал! Ему показалось, что мышцы срывает с костей. Он изо всех сил пытался воспротивиться каменной хватке. Бальбар собирался сломать ему позвоночник. Просто переломить, словно ветку. Каменный колосс легко преодолел его сопротивление.
— Лиувар!
Бог замер, не доведя дело до конца.
Фародин крикнул еще что-то, чего Мандред не разобрал. После этого каменный истукан поставил его на землю. Застонав, фьордландец отполз к ближайшей стене. Вокруг лежали сломанные кости. Другим непрошенным гостям повезло меньше, чем ему.
— Галлабаал. Почти никто из детей альвов не видел такого существа. Каменный страж. Нужна сильная магия, чтобы создать такое.
Мандред потер ноющую спину. Он рад бы вообще никогда не видеть это чудовище.
— Клянусь грудью Найды, ты сумел остановить его?
— Это было несложно. Достаточно произнести по-эльфийски «мир». С тобой все в порядке?
Какой глупый вопрос, подумал Мандред. Глубоко вздохнув, он поднялся. Было такое ощущение, словно по нему пронесся целый табун лошадей.
— Я чувствую себя замечательно. — Он скептически посмотрел на каменного великана. — А он теперь успокоился?
— Он проснется теперь только тогда, когда войдет кто-то чужой.
Мандред плюнул статуе под ноги.
— Ты, глупый кусок скалы. Можешь считать, что тебе повезло застать меня врасплох. — Ярл хлопнул по тупой стороне секиры ладонью. — Я превратил бы тебя в мостовую.
Гигант тут же пробудился снова.
— Лиувар! — снова крикнул Фародин. — Лиувар.
В комнату вошел Нурамон.
— Какое потрясающее заклинание. Совершенная иллюзия! Нужно коснуться дальней стены гробницы, чтобы заметить это — настолько настоящей она выглядит. Такое же заклинание, какое сплели эльфы Валемаса, чтобы скрыть переход в Ничто. Поистине… — Нурамон застыл и оценивающе оглядел каменного исполина. — Галлабаал. Я всегда считал каменного стража выдумкой. — И, не удостоив истукана второго взгляда, он пошел дальше по коридору. — Там, внизу, должна находиться крупная звезда альвов. Я чувствую ее силу.
Дорога вела их через широкий туннель, в конце которого струился мутноватый свет. Нельзя было не заметить, что все здесь построено не людьми. Каменная кладка стен была плотной. Единственным украшением служил цветочный узор, краски которого были настолько яркими, словно художники только что закончили работу.
Наконец путники вошли в просторный полукруглый зал. Встроенные в стены янтарины окутывали комнату равномерным светом, не оставляющим теней. На полу красовалась мозаика: на белом фоне был изображен черный круг с двумя золотыми змеистыми линиями в центре. Мандред хитро улыбнулся. Он не стал кричать от радости. Были знаки, которые указывали путь сюда! Он не ошибся. И он знал, что оба эльфа в этот миг тоже поняли, что он понял суть лабиринта лучше их.
— Шесть троп сходятся здесь, — деловито произнес Нурамон. — Это большая звезда альвов. Я уверен, что этот путь ведет в библиотеку.
Эльф ступил в центр круга между змеистых линий. Встал на колени и коснулся ладонью пола. Сосредоточившись, он закрыл глаза и застыл.
Мандреду показалось, что прошла вечность, прежде чем эльф снова открыл глаза. На лбу его выступил пот.
— Здесь есть две особенно сильные линии. Я не знаю, какую взять, чтобы открыть врата. Я не понимаю. Эти врата какие-то… не такие. Шестая линия… мне кажется, что она младше. Словно кто-то протянул новую линию силы.
— Тогда открывать врата нужно на старшей, — спокойно произнес Фародин. — Что в этом такого сложного?
— Тут… — Нурамон провел языком по губам. — Тут что-то такое, о чем нам не рассказывала Дуб Фавнов. Новая линия, похоже, влияет на старую структуру звезды альвов. Узор нарушен… или, точнее сказать, его гармония изменена.
Мандред не понимал, о чем говорят эти двое. Пусть уже делают, что ли!
Теперь оба эльфа уселись в круг и положили ладони на пол. Казалось, они чувствуют невидимое. Или это пульсация мира? Мандред покачал головой. Какая нелепая мысль! Как у земли и камня может быть пульс? Теперь он начинает думать, как эти оглашенные эльфы! Может, будет довольно пробить секирой дыру в полу, чтобы спуститься в Расколотый мир?
Сияя, словно начищенное золото, открылись врата, похожие на плоский диск света. Они находились в центре круга и высились от пола почти до самого сводчатого потолка. Мандред отступил в сторону. Оттуда диск казался тоньше волоса.
— Идемте, — сказал Фародин.
Голос его звучал напряженно. И раньше, чем Мандред успел спросить, что его беспокоит, эльф исчез в золотистом свете.
— Что-то не так? — обратился он к Нурамону.
— Все дело в этой новой силовой линии. Она поддерживает заклинание врат, но кроме этого изменяет его, при этом мы не можем оценить, что именно она делает: просто поддерживает или манипулирует им. Может быть, тебе стоило бы остаться здесь. Честно говоря, мы не уверены, действительно ли эти врата ведут в библиотеку.
Мандред подумал о храмовой страже и о наказаниях, ожидающих упрямцев в Искендрии. Уж лучше он исчезнет в неведомом мире, откуда, быть может, нет возврата, чем окажется на конном рынке, прикованный, с разбитыми руками и ногами, чтобы его пожирали бродячие собаки.
— Не в моем духе бросать друзей в беде, — патетически произнес он: всяко это звучало лучше, чем речи о собаках.
Нурамон смутился.
— Иногда мне кажется, что мы недостойны путешествовать вместе с тобой, — тихо произнес он.
Затем протянул Мандреду руку, как тогда, в ледяной пещере.
Ярл почувствовал себя несколько неуютно от того, что держал за руку мужчину. Но он знал, что для Нурамона это многое значит. И они бок о бок шагнули в ворота.
Мандред ощутил, что его щек коснулось ледяное дыхание. Врата распахнулись над пропастью. Он дернулся назад и крепче сжал руку Нурамона. Рядом с ними парил Фародин в пустоте Ничто.
— Стекло, — спокойно произнес эльф. — Мы стоим на толстой стеклянной пластине.
Мандред выпустил руку Нурамона. Сердито закусил губу. Ну конечно! Он чувствовал, что стоит на чем-то. Но ничего не было видно. Как можно настолько искусно создать стекло, что оно будет невидимо и может выдерживать вес одного мужчины и двух эльфов?
Они стояли над широкой круглой шахтой, дно которой терялось в слабом свете. Мандред прикинул, что она опускалась вниз по меньшей мере на сотню шагов. Взгляд в бездонную пропасть таил в себе что-то пугающее. Мандред с трудом выносил это, он едва снова не вцепился в Нурамона. Кто мог выдумать такую безумную вещь? Стоять над пропастью, как будто паришь над ней!
Все это напоминало Мандреду огромную круглую башню изнутри. Только безумный архитектор забыл разделить ее на этажи. По внутренней стене башни, плавно понижаясь по спирали, вела вниз платформа. А еще казалось, что чем ниже, тем стены ближе друг к другу. Мандреду стало стыдно своего страха. На негнущихся ногах он словно на ходулях прошел по стеклянной пластине, не отводя взгляда от стены. «Только не смотри вниз», — думал он, надеясь, что его товарищи ничего не заметят. Ярл облегченно вздохнул, добравшись до конца платформы и заметив, что пол под ногами, хвала Луту, не прозрачный. Фьордландец прислонился к стене и поглядел на куполообразный потолок. На нем был изображен круг с двумя золотыми волнистыми полосками. Однако на этот раз Мандред не испытывал ликования.
Вместе с эльфами он стал молча спускаться. Дорога была пугающе узкой. Мандред старался держаться поближе к стене. Здесь даже поручней не было! Неужели никто из детей альвов не испытывает страха перед лицом пропасти? Нелепого желания просто упасть вниз, словно оттуда доносится манящий голос, зову которого невозможно противостоять?
Мандред рассматривал картины, украшавшие стены по левую руку от него, чтобы не смотреть в бездну. На них были изображены окруженные светом фигуры, шедшие по лесам и отправлявшиеся в волнующееся море на красивых кораблях. Картины безмолвно рассказывали историю. Их вид даровал взволнованным думам Мандреда покой. Затем гармония картин нарушилась. Возникли другие создания, творения, похожие на людей, на плечах у которых были, однако, звериные головы.
Внезапно эльфы остановились, словно вкопанные. Неизвестный художник изобразил человека-кабана! Он был повержен окруженной светом фигурой, которая поставила ногу ему на горло. Ужасный монстр выглядел так, словно художник видел его своими собственными глазами. Совпадал даже оттенок голубых глаз. А у окутанной светом фигуры уже не было лица. Отвалился кусок штукатурки. До сих пор никаких повреждений настенных фресок Мандред не видел. Время бессильно было против этих произведений искусства.
Ярл почувствовал, как на руках и спине его встали дыбом маленькие волоски. Здесь что-то не так! Почему они никого не встретили? Если это библиотека, то почему здесь нет книг? И почему единственное повреждение было на лице воина, который когда-то победил человека-кабана? Неужели действительно совпадение?
Фародин положил правую руку на рукоять меча. Он смотрел вниз.
— Там, внизу, врата, — негромко произнес эльф. — Мы должны стараться вести себя как можно тише. — Он взглянул на Мандреда. — Кто знает, что нас ждет там.
— А мы действительно в той библиотеке, которую вы искали?
Фародин пожал плечами и двинулся вперед.
— В любом случае мы уже не в твоем мире, сын человеческий.
Мандред последовал за эльфийскими воинами, стараясь не шуметь. Прошло некоторое время, прежде чем они достигли врат. Теперь на стенах были изображены кровавые битвы между существами из света и мужчинами и женщинами со звериными головами. Второго портрета человека-кабана не было. Что бы с ним ни произошло, в более поздних сражениях он участия не принимал.
Врата, которыми заканчивалась спиральная лестница, были более четырех шагов в высоту. По ту сторону находился длинный узкий коридор, стены которого были из полированного гранита. Потолок был, пожалуй, более двадцати шагов в высоту. К нему были прикреплены странные выступы, словно кому-то понадобилось передвигаться вдоль потолка. Через равные промежутки между выступами были встроены янтарины. А стены полностью покрывали колонки крохотных значков. Кому захочется читать такое? Мандред запрокинул голову. И как можно прочесть то, что написано высоко на стенах?
Немного впереди на четырех цепях висело оббитое кожей сиденье. Способ, которым оно было подвешено, напомнил Мандреду колыбель, которую он смастерил давным-давно. Она свисала на четырех крепких веревках с потолка в длинном доме. Ярл почувствовал, как к горлу подступил комок. Все это прошло! Глупо думать об этом.
Они сделали около двадцати шагов по коридору, когда слева показался еще один коридор с высоким потолком и исписанными стенами. Главный вход потерялся вдали. С потолка на равных расстояниях свисали сидения.
Эльфы решили двигаться прямо. Мандреду было все равно, куда идти, лишь бы вновь не оказаться над пропастью.
Они оставили позади еще три ответвления, когда Фародин поднял руку в предупреждающем жесте. Эльф вынул из ножен меч и прижался к стене. Немного впереди находилось еще одно ответвление. Мандред поднял секиру к груди. А потом услышал. Стук подков! Ему тут же вспомнилось изображение человека-кабана. Чудовище ходило на раздвоенных копытах.
Мандред почувствовал, как ладони стали влажными. В любой миг он был готов к тому, чтобы услышать в своих мыслях насмешливый голос девантара. Но вместо этого послышался звон цепей. Стук подков прекратился. Что-то тихонько пискнуло. Затем кто-то что-то пробормотал себе под нос и наконец глубоко вздохнул.
Мандред больше не мог выносить напряжения. Издав дикий боевой клич, он бросился за угол — и врезался в свисавшего с потолка кентавра. Тот вскрикнул от испуга и лягнул копытом. Удар пришелся Мандреду прямо в грудь и свалил человека с ног. Тем временем подоспели и его товарищи, недоуменно глядя на случившееся. Нурамон громко расхохотался. Ухмыльнулся даже Фародин.
Перед ними на двух ремнях, к которым были прикреплены цепи, свисал с потолка кентавр. При помощи рукояти и системы блоков он мог передвигаться вниз и вверх вдоль стены.
— Ваше поведение не свидетельствует о том, что в детстве у вас были хорошие няньки, господа! — Кентавр говорил по-дайлосски. Мандред хорошо понимал его, хотя слова казались несколько странными.
— В тех кругах, откуда я родом, принято извиняться, когда в неистовстве налетаешь кому-то… — кентавр смущенно откашлялся, — …на самую драгоценную часть тела. Однако поскольку вам неведомы простейшие правила хорошего тона, я, несмотря на ваше поведение, начну сам и представлюсь. Зовут меня Хирон из Алькардии, в свое время я был учителем королевы Танталии.
Эльфы тем временем совладали с собой и в свою очередь тоже представились человеко-коню.
Кентавр воспользовался поскрипывающей системой подъемных блоков и спустился вниз. Он ловко выбрался из ремней. Такого человека-коня Мандреду видеть еще не доводилось. Узкая повязка из красного шелка поддерживала длинные волосы Хирона, не позволяя им падать на лоб. Лицо его было покрыто глубокими морщинами, на груди лежала белая окладистая борода. Кожа была необычайно светлой. Но наиболее необычными были его глаза. Они были цвета свежепролитой крови.
— Мне очень жаль, — наконец выдавил из себя Мандред.
У кентавра через плечо висел колчан, из которого торчало несколько свитков. В поясных клапанах виднелись три стилоса и чернильница. Очевидно, он был не вооружен и, в целом, безобиден. С другой стороны, у него были эти красные глаза, подумал Мандред. Существам с красными глазами не стоит легкомысленно доверять!
— Мандред Торгридсон, ярл Фирнстайна, — представился он.
Кентавр склонил голову на бок и перевел взгляд с одного на другого.
— Вы здесь новенькие, не так ли? И, я так полагаю, пришли не с помощью от Сем-ла.
Мандред посмотрел на своих спутников. Очевидно, эльфы понимали столь же мало, как и он.
Хирон вздохнул, хотя по звуку то, что он сделал, больше напоминало сопение.
— Ну, ладно. Тогда я отведу вас к мастеру Генгалосу. Он — хранитель знания, который отвечает за эту часть библиотеки, — он повернулся. — Будьте так любезны, следуйте за мной… — он откашлялся. — Не мог бы один из уважаемых эльфов объяснить этому человеку, что пялиться на зад кентавра — невежливо?
«Вот же умник надутый», — подумал Мандред. Ему хотелось ответить этому парню как подобает, но брошенный Фародином взгляд призвал его к молчанию. Мандред поднялся и пошел за остальными, впрочем, на некотором отдалении. Еще одно замечание от этого кентавра — и он вгонит ему древко секиры в его лошадиную задницу!
Хирон вывел их из лабиринта гранитных стен в просторную комнату. Там рядами стояли деревянные полки, на которых лежали тысячи круглых глиняных дощечек. Мандред глянул на некоторые из них и покачал головой. Похоже, по ним гуляли куры. Кто же может такое читать? От одного беглого взгляда на них должна болеть голова!
— Скажите вашему человеку, чтобы он немедленно положил дощечки обратно! — набросился кентавр на эльфов.
Мандред упрямо взял в руки еще несколько дощечек.
— Заберите дощечки у этого идиота! — выругался Хирон. — Это диски снов из погрузившегося в пучину Тильданаса. Они записывают воспоминания тех, кто берет их в руки и смотрит. Любое воспоминание, которое запишет дощечка, будет навеки стерто из памяти. Дайте этому ребячливому упрямцу некоторое время смотреть на эти глиняные дощечки, и он забудет даже, как его зовут.
— Урок сказок скоро закончится? Такими историями будешь детей пугать, красноглазый, а не меня.
Хвост кентавра обиженно дрогнул.
— Ну, если человеку лучше знать, — и больше не глядя на Мандреда, он пошел дальше.
— Положи таблички обратно, — посоветовал Нурамон. — Что, если он говорит правду? Представь себе, вдруг ты не сможешь вспомнить Альфадаса или Фрейю?
— Эта кляча меня не запугает, — упрямо ответил Мандред. Однако таблички на место положил. Теперь ему показалось, что они более плотно исписаны этими каракулями. Мандред судорожно сглотнул. Неужели эта лошадиная задница сказала правду? Нет, не подавать виду! — Зачем мне смотреть на эти штуки долго, если я даже читать не умею? — ответил он тоном, который звучал далеко не так отважно, как ему того хотелось. — Не пойми меня превратно, Нурамон. Но я не верю ни единому слову этой красноглазой кобылы.
— Конечно, — произнес Нурамон и сдержанно усмехнулся.
И они оба пошли догонять Фародина и Хирона. Кентавр вдохновенно повествовал о библиотеке. Он утверждал, что здесь собрано все знание детей альвов.
— У нас даже есть два переписчика, которые работают в библиотеке, что находится в гавани Искендрии. Хотя, как правило, то, что записывают люди, не стоит пергамента, на котором они пишут, для полноты обзора мы собираем и эти свитки тоже. Впрочем, они составляют ничтожную долю нашего фонда.
Мандред возненавидел этого высокомерного наглеца.
— А Семнадцать Песнопений Лута у вас здесь тоже есть? — громко спросил он.
— Если они важны, то кто-то наверняка взял на себя труд их записать. Мастер Генгалос наверняка знает об этом. Я же интересуюсь законченными формами эпики, а не стихами, которые читают неразборчиво разговаривающие варвары в своих вонючих домах.
Хирон привел их к следующей платформе, которая спускалась вниз по большой спирали. Мандред представил себе, как сталкивает в пропасть кентавра-зазнайку. Что бы он ни говорил, если здесь нельзя прочесть даже Семнадцать Песнопений Лута, то все здесь не более чем дерьмо. Во Фьордландии каждый ребенок знает эти песни!
А Хирон тем временем продолжал рассказывать о библиотеке. Якобы здесь находится более сотни посетителей. А на самом деле Мандред не встретил на всем пути никого, кроме кентавра.
Человек-конь вел их дальше сквозь сплетение коридоров и залов, и со временем даже Мандред понял, что объем хранящихся здесь знаний просто потрясающий. Он даже представить себе не мог, что можно записать на таком количестве свитков, книг, глиняных дисков и стен. Может быть, везде одно и то же, только другими словами? Может быть, с книгами так же, как с женщинами, которые встречаются на стирке у ручья и при этом могут бесконечно разговаривать об одних и тех же незначительных вещах, и никому при этом не скучно? Если действительно все, что можно найти в этой библиотеке, важно и стоит того, чтобы знать это, то человеку придется от этого отказаться. Даже десяти человеческих жизней не хватило бы на то, чтобы прочесть все записи. Быть может, даже сотни. Так что люди никогда не смогут познать мир, поскольку он ускользает от них в своем многообразии и непостижимости. В этой мысли было что-то освобождающее. С этой точки зрения было все равно, сколько ты книг прочел — одну, сотню или тысячу — или даже не одной, вот как Мандред. Все равно не станешь понимать мир лучше.
Путники добрались и до тех областей библиотеки, в которых можно было встретить посетителей: кобольдов, нескольких эльфов, одного фавна. Мандред заметил странное существо, у которого было тело крылатого быка, а грудь человека. Затем он увидел эльфийку, возбужденно спорившую с единорогом, а потом гнома, карабкавшегося по полкам с полной корзиной книг. Посетители не обращали на них внимания. Два эльфа, человек и кентавр — похоже, это ни у кого здесь не вызывало удивления.
Наконец Хирон привел их в зал с ярко раскрашенным крестообразным сводом, в котором стояло множество пюпитров. Здесь сидел один-единственный посетитель, стройная фигура его была закутана в песочного цвета рясу. На лоб был глубоко надвинут капюшон, он читал книгу со страницами пурпурного цвета, которые были исписаны золотыми чернилами. Рядом с пюпитром к немалому удивлению посетителей стояло несколько корзинок с увядшей листвой. В воздухе витал странный запах, в нем было что-то гнетущее и в то же время знакомое. Пахло пылью и пергаментом. Даже запаха листвы Мандред разобрать не мог. Но было и еще кое-что… скорее, предчувствие, чем что-то конкретное.
Хирон негромко откашлялся.
— Мастер Генгалос? Простите, пожалуйста, если я мешаю вам, однако через врата над галереей альвов в библиотеку пришли три посетителя. Они заблудились в гранитных коридорах. А этот пытался убить меня секирой, — кентавр бросил на Мандреда исполненный презрения взгляд. — Я думал, что будет лучше отвести их к вам, мастер, прежде чем они успеют причинить сколько-нибудь серьезный вред.
Некто в рясе поднял голову, однако из-за капюшона лицо все равно осталось в тени. Какой-то миг Мандред помышлял ловким движением сорвать капюшон. Он привык видеть того, с кем говорит.
— Хорошо поступил, Хирон, я благодарю тебя. — Голос Генгалоса звучал тепло и приветливо; он был полной противоположностью неприступности, которую излучал незнакомец. — Я снимаю с тебя бремя заботы о новичках.
Хирон коротко поклонился, а затем ушел.
— Мы хотели бы… — начал Фародин, однако Генгалос жестом оборвал его.
— Здесь нет никакого «мы хотели бы»! Тот, кто приходит в библиотеку, должен сначала послужить ей, прежде чем получит в дар толику ее знаний.
— Извините. — Нурамон взял на себя обязанности дипломата. Он тоже склонился перед хранителем знаний. — Мы…
— Это меня не интересует, — отмахнулся Генгалос. — Кто бы ни пришел сюда, он подчиняется законам библиотеки. Повинуйтесь или ступайте прочь! — Он сделал небольшую паузу, словно для того, чтобы подчеркнуть свой резкий ответ. — Если вы хотите остаться, то должны сначала оказать ей услугу. — Он указал на корзины, стоявшие рядом с его пюпитром: — Это поэзия цветочных фей, записанная на листках дуба и березовой коре. Поскольку за много веков мы не сумели найти подходящий способ консервировать листки, стихотворения нужно записать. При этом необходимо помнить о том, что написанное находится в гармонии с прожилками на листке, которую нужно передать, чтобы не пропали глубокие уровни смысла стихотворения.
Мандред подумал об озорных крохотных существах, которых он видел во время своих посещений Альвенмарка. Он и представить себе не мог, что эти болтушки могут сочинить что-то, что стоит увековечить.
Генгалос повернулся к человеку.
— Внешний вид обманчив, Мандред Торгридсон. Почти никто, кроме фей, не умеет так точно облекать в слова нежные чувства.
Ярл судорожно сглотнул.
— Ты… ты видишь то, что у меня в голове?
— Я должен знать, что движет посетителями, которые приходят сюда. Знание драгоценно, Мандред Торгридсон. Нельзя предоставлять его кому попало.
— В чем заключается наша задача? — спросил Фародин.
— Вы с Нурамоном возьмете одну корзинку и запишете стихотворения на пергамент. Если я останусь доволен вашей работой, то помогу вам в том, что вы ищете. В этой библиотеке найдется ответ практически на все возможные вопросы, если знаешь, где искать.
— А как насчет меня? — смущенно спросил Мандред. — Чем мне заслужить право находиться здесь?
— Ты расскажешь свою историю писцу. Во всех подробностях. Мне кажется, что это такая история, которую стоит записать.
Ярл смущенно уставился в пол.
— Это… Моя жизнь должна быть записана? — У него возникло нехорошее ощущение, словно у него хотели что-то отнять.
— Разве ты не хочешь прикоснуться к краешку вечности, Мандред Торгридсон? Историю будут читать и тогда, когда ты обратишься в прах. Не стоит зарывать талант в землю. Слыхано ли, чтобы два таких эльфа как Фародин и Нурамон избрали себе в спутники человека?
Мандред нерешительно кивнул. Ему по-прежнему казалось, что он отказывается от чего-то драгоценного, когда повествует о своей жизни. Но может быть, это всего лишь суеверный страх? Нельзя мешать товарищам. Им пришлось многое пережить, чтобы попасть сюда.
— Согласен на сделку.
— Великолепно, сын человеческий! Благодарю тебя за дар, который ты делаешь библиотеке, — слова Генгалоса оставили у Мандреда в душе приятное чувство. Вроде водки, согревающей изнутри в холодную зимнюю ночь. — А теперь я покажу вам, где вы будете жить. Библиотека величиной с небольшой город. Город знания, построенный из книг! Есть три кухни, открытые днем и ночью, две большие столовые. У нас даже термы есть в отдаленном боковом крыле, — он снова обернулся к Мандреду. — И у нас есть очень хороший винный погреб. Некоторые хранители знания, к числу которых принадлежу и я, не считают аскезу важной. Как дух может быть свободным, если мы заковываем тело в цепи? Так что все наши учащиеся обеспечены наилучшим образом.
По следам Юливее
Нурамон все никак не мог поверить в то, что джинн в Валемасе действительно сказал правду. Даже если тоска по Нороэлль с готовностью заставила его идти по следу, он тем не менее испытывал сомнения по поводу того, что духу можно верить. А теперь оказалось, что он поступил верно, рассказав своим товарищам об Искендрии.
Они находились здесь на протяжении девяти дней. Из них они с Фародином потратили целых пять дней на то, чтобы записать стихотворения цветочных фей. С тех пор они искали записи, касающиеся магических барьеров. Было интересно копаться в этих бесконечных залах знаний. И даже Мандред не скучал. Он изучал библиотеку и наслаждался обильными блюдами, которыми их кормили на новом месте. А винный погребок быстро стал его излюбленным местом. Из всего собранного здесь знания его интересовали только эгильские и ангноские сказания. К удивлению Нурамона Мандред попросил, чтобы ему прочли рассказы одного кентавра на дайлосском языке. По сравнению с эльфийским, этот язык был легче, и Мандред овладел им всего за одну зиму при помощи двух кентавров, что жили при дворе королевы — что было немалым достижением для человека. Ярлу так понравились саги об Эрасе Пандриде и Нессосе Телаиде, что Нурамон стал в шутку называть его
Мандредом Торгридом и предсказывал великое будущее роду Мандридов.
Фародин уединился в комнате для учебы. Хранители знания отрядили ему помощника, молодого эльфа по имени Элелалем, которого все называли просто Эле. Фародин гонял несчастного по всей библиотеке, чтобы тот собирал свитки. Поскольку мальчик знал все языки, которые были представлены в этой библиотеке, то он часто служил Фародину в качестве переводчика. Воин хотел расширить свои познания в области магии врат. Кроме того, он искал рассказы о барьерах и хотел разузнать побольше о песчинках.
Нурамон по-прежнему считал, что песчинки не могут стать решением задачи. Конечно, Фародин собрал пару дюжин, но должны быть и другие возможности. Вместо того чтобы искать в этом месте знания о проторенных путях, Нурамон разыскивал новые. Он как раз возвращался от лошадей, которых забрал из конюшни в трактире и поселил у эльфийки, которая жила неприметно среди людей. В городе считалось, что она — вдова зажиточного торговца и принадлежит к числу самых богатых женщин Искендрии. Чтобы люди не распознали в ней эльфийку, она скрывала уши и лицо под вуалью и открывалась только детям альвов. Ее звали Сем-ла. Нурамон спросил себя, сколько времени удастся ей скрывать то, что она не стареет. Вуаль может помочь ей на протяжении человеческой жизни. Но что потом? Потом приедет племянница из далекого города, которой достанется все наследство?
Из усадьбы Сем-ла вел широкий подземный ход к вратам, через которые можно было попасть в жилую часть библиотеки. Никогда еще Нурамону не доводилось слышать о такой близости между детьми альвов и людьми. Сем-ла рассказывала ему, что у нее были связи по всему городу. Она торговала как с людьми, так и с другими детьми альвов и их поселениями. Когда Нурамон услышал об этом, ему впервые стало ясно, что мир людей и Расколотый мир — не место изгнания, куда уходят дети альвов, чтобы быть независимыми от Эмерелль. Здесь можно было хорошо жить, хотя блюда, которые подавала Сем-ла, были человеческими и не могли состязаться с блюдами, которые подают в Альвенмарке. Однако те, кто приходил сюда, были привычны к миру людей.
По широкой лестнице Нурамон наконец добрался до места, которое указал ему Генгалос. То был узкий и очень высокий зал. По левую руку, да и по правую тоже, возвышались полки, на которых покоились толстые фолианты. Нурамон немного удивился этому, ибо в Альвенмарке знание редко доверяли книгам. Родители учили ребенка тому, что он должен был знать, а мудрецы рассказывали самое важное. А если возникал какой-нибудь вопрос, то стоило обратиться к тому, кто мог на него ответить. Нурамон втайне задавался вопросом, сколько тысяч животных вынуждены были расстаться с кожей для пергамента.
Из одной из ниш вышел старый гном.
— У тебя не бывает головокружений? — скрипучим голосом спросил он Нурамона.
— Нет, не бывает, — ответил эльф.
— Хорошо, тогда мне не придется карабкаться наверх. Я уже немолод. — Старик схватился за спину. — Жизнь в этом зале! Наживаешь себе боль, но ты только посмотри, как все здесь великолепно! — И он указал ввысь.
Возле каждого стеллажа стояла узкая деревянная лестница, служившая для того, чтобы взобраться наверх. Высоко наверху Нурамон заметил фигуру. На незнакомце был просторный плащ, и казалось, что он парит рядом со стеллажом. Между полками обнаружилось несколько больших ниш в стене; очевидно, туда можно было забраться, чтобы почитать. Умело расположенные янтарины придавали всему залу огненное сияние.
— Что привело тебя сюда? — спросил старик.
— Меня послал Генгалос. Здесь должна быть книга об эльфийке Юливее.
— А, мастер Генгалос! Он направил тебя в верный зал. У нас есть не только записи
о Юливее, но и собрание свитков
самой Юливее. Хотя это были всего лишь рассказы, мы все же переплели их в книгу. Может быть, тебя это заинтересует.
Нурамон не верил своему счастью.
— Конечно. Где я могу отыскать ее?
— Иди отсюда до двадцать третьего стеллажа, затем взберись на сто пятьдесят четвертую полку. Там и наткнешься на рассказы Юливее. — Гном отступил к стене. — Заберешься туда по лестницам. По перекладинам можно хорошо передвигаться, а еще там можно выдвинуть дощечку и присесть.
Нурамон только кивнул. Полка, которую он искал, могла располагаться в пятидесяти шагах над ним. Не та высота, чтобы напугать эльфа. Он еще раз поглядел на фигуру, которую видел наверху.
— Это мастер Рейлиф, — пояснил гном.
— Хранитель знания? — негромко поинтересовался Нурамон.
— Да, он часто приходит сюда и сам забирается наверх. Ты должен знать, что я обязан приносить жаждущему знаний любую книгу, которую он попросит.
Нурамон улыбнулся гному.
— Но, как уже было сказано, поскольку у меня голова не кружится, тебе не нужно утруждаться.
— Благодарю тебя, эльф. И я рад, что
ты пришел ко мне. Говорят, в библиотеке находится сын человеческий, он пробил барьер. Грубый парень, который только и делает, что пьет и жрет, и пачкает.
— Его зовут Мандред, и он один из моих товарищей.
Старик покраснел.
— Как тебя зовут? — спросил Нурамон и под испуганным взглядом старика снял перевязь. Очевидно, гном опасался, что он обнажит меч.
— Буилакс, — дрожащим голосом ответил старик.
— Тебе не стоит беспокоиться. Я знаю своего товарища очень хорошо. И в данный момент ты совершенно прав. Меня же зовут Нурамон, и я хочу доверить тебе свой меч. — Он передал оружие Буилаксу. Страх исчез с лица гнома так же быстро, как и появился. Он положил меч в нишу рядом со своими письменными принадлежностями, а затем повел Нурамона вдоль стеллажей. Перед двадцать третьим они остановились.
— Искомая книга — восьмая в ряду.
Нурамон стал подниматься по лестницам. Когда он добрался до сто пятьдесят четвертой полки, то забеспокоился. Здесь должна была находиться книга с записями Юливее — ключик к Нороэлль. Он осторожно ступил на перекладину, которая давала хорошую опору ногам и была достаточно широка для того, чтобы пройти по ней. Рука Нурамона скользила по корешкам книг на нужной полке. Восьмую книгу он вытянул. Она была переплетена светло-коричневой кожей и в своей простоте практически не отличалась от других книг слева и справа. Ни на обложке, ни на корешке не было никаких пометок или заглавия. Открыв томик, он убедился, что и внутри не было орнаментов или украшенных страниц. Даже названия не было выписано отдельно, только четыре строчки, непосредственно предшествовавшие тексту. Нурамон ухмыльнулся. Очевидно, важной эту книгу не считали. Отказались от всего, что придало бы ей блеск. А для Нурамона она значила неимоверно много. Заслуживало внимания название:
Рассказы Юливее, покинувшей Альвенмарк, прошедшей мир людей и основавшей в Расколотом мире город Валемас, поведанные ей самой в присутствии хранителя знаний и записанные Фьелем Юрким.
Это был рассказ эльфийки, добровольно ушедшей из Альвенмарка вместе со своим народом. Как и Нурамон, она находилась в поиске, и ей тоже пришлось разгадывать загадку звезд альвов, прежде чем достигнуть цели. Нурамон очень сильно надеялся на то, что книга Юливее поможет ему встать на тропу, которая подарит ему больше надежды, чем песчаный путь Фародина.
Рассказы Юливее
Вопросы хранителя знаний
Вы спросили меня, где я научилась магии, и я отвечу вам. Слушайте же, что еще в Альвенмарке я владела магией. Я владела магией света, жизни и иллюзии. И все они пригодились мне в новом оазисе Валемаса. Мы нашли в Расколотом мире пустыню, похожую на нашу родину. Я создала там покрывало неба, озеро, иллюзию и многое другое.
Покидая Альвенмарк, я повела своих товарищей через прочные врата. Тогда я знала мало о тропах и звездах альвов. Путешествие стало для меня самым лучшим учителем, а я была внимательной ученицей. Каким бы чуждым ни был мир людей, в сокрытых местах живут многие дети альвов — отшельники, которые хранят древнее знание. И мы встретили другую общину, которая тоже ушла из Альвенмарка. Мы обменивались с ними. Мы учили их тому, что знаем, они тоже многому научили нас.
Но нигде я не выучила так много, как у оракула Дареен. Это единственный оракул, который когда-либо покидал Альвенмарк, чтобы уйти в мир людей. Тот, кто проходит в мире людей через ее врата, тот не покидает его, а выходит в другом месте. Там он может послушать мудрость Дареен. Она указала мне путь и открыла мне мой дух. Я увидела звезду альвов в пустыне, которая должна была стать вратами в новый Валемас. Цель была передо мной. И с тех пор я искала путь к своей цели. Дареен изменила мою жизнь всего лишь несколькими словами и образами. Для меня открылся мир, о существовании которого я до сих пор не подозревала.
Вы спрашиваете меня, где скрывается Дареен? Что ж, я не могу сказать вам большего, чем уже сказала. Ибо я связана клятвой.
Из тома 23/254/8, лист 424а Узкого зала в сокрытой библиотеке Искендрии
Различные пути
Вот то, что искал Нурамон! Он с удовольствием прочел рассказы Юливее, но только читая ответы на вопросы хранителя знания он наткнулся на то, что указало ему прямой путь. Благодаря оракулу Дареен Юливее смогла увидеть место, которое искала. Именно это могло случиться и с ним и его товарищами, если бы они нашли путь к Дареен! Если бы оракул приняла их, то они оказались бы гораздо ближе к своей цели!
Нурамон негромко вскрикнул от радости. А затем услышал шаги, потом последовало дребезжание лестниц, которые вели вдоль ниши, где он сидел над книгой.
К нему приближался мастер Рейлиф. Хранитель знания сошел с лестницы и оказался в нише Нурамона. Лицо его было наполовину скрыто капюшоном, а из рукавов его черного плаща виднелись только кончики пальцев. Судя по хрупкому телосложению, он мог быть эльфом. Сделав несколько мелких шагов, он подошел ближе.
— Прости мне вспышку радости, мастер Рейлиф, — сказал Нурамон. — Я не хотел мешать спокойствию библиотеки.
— За этот проступок может быть только одно наказание, — ответил хранитель знания голосом, в котором не было ни намека на чувство. Он сел напротив Нурамона, немного отодвинул капюшон, и стали видны его серые глаза, которые, казалось, пронизывали Нурамона. — Ты должен рассказать мне, что тебя взволновало.
— С удовольствием. Быть может, ты сможешь помочь мне, — Нурамон с готовностью рассказал хранителю знания все то, что прочел у Юливее. Закончил он рассказ словами: — А радовался я оттого, что нашел то, что искал.
— И что же это? — терпеливо продолжал расспрашивать Рейлиф.
— Я узнал, что Юливее побывала у оракула Дареен. И теперь я хочу найти этот оракул. Потому что у меня много вопросов… вопросов, на которые я, пожалуй, не найду здесь ответа.
— Тогда ты понял, что все эти залы хранят мертвое знание, которое оживает только тогда,
когда кто-то овладевает им. Здесь ты узнал о Дареен. Теперь тебе нужно искать к ней путь.
— Юливее не сказала, где находится оракул?
— Это я могу сказать тебе. Я — хранитель знания. И я читал многие книги в этом зале. В том числе и книгу Юливее.
Нурамон спросил себя, почему Рейлиф так терпеливо слушал его, если история Юливее ему уже знакома.
— Нам всем тогда стало любопытно узнать, где скрывается оракул. Но Юливее не захотела говорить. Она сделала несколько намеков, которые натолкнули нас на предположение, что она должна находиться в Ангносе. Но уверенности у нас не было. Те, кого мы послали, чтобы найти ее, вернулись несолоно хлебавши.
— Ангнос! — негромко произнес Нурамона. Он с товарищами уже побывал в этом королевстве, туда приводили их поиски Гийома. То была суровая земля, полная приключений. — Благодарю тебя, мастер Рейлиф.
Хранитель знания поднялся.
— Ты найдешь оракул. Я уверен. Запомни следующие слова, когда-то их произнесла Юливее:
Ты пришла к нам. Голос твой. Ты показала нам звезды. Они сияли. И мы увидели. Вот что сказала она, когда мы спросили ее, не хочет ли она все же поведать нам что-то о Дареен. Разгадай ее слова, если сможешь, — и с этими словами Рейлиф выбрался из ниши и взобрался на свою полку. Нурамон спросил себя, сколько может быть лет хранителю знания. Из его слов Нурамон мог заключить, что он встречался с Юливее; а в книгах было написано, что эльфийка была в библиотеке 1832 года тому назад.
Нурамон задумчиво провел рукой по кожаному переплету и наконец поставил книгу на место. Бросил последний взгляд на Рейлифа, но мастер опять стоял перед своим стеллажом, погруженный в книгу. Нурамон спустился по лестнице, поблагодарил гнома, забрал у него свой меч. В последний раз оглядел узкий зал; из всех комнат библиотеки он понравился ему больше всего. Может быть, однажды он вернется сюда. Нороэлль наверняка здесь понравится.
Нурамон отправился к Фародину. Он нашел его в учебной комнате. Маленький эльф как раз читал его товарищу что-то по-дайлосски. Мандред сидел в уголке на нескольких подушках и слушал рассказ. Речь шла об Эгильских островах и эльфах, путешествовавших туда по морю. Нурамон прислонился к стене и стал слушать мальчика.
«Конца осаде не было видно. Никак не удавалось им проломить невидимую стену. И только когда двенадцать волшебников окружили острова на двенадцати кораблях, жители Цеоласа наконец испугались. Ибо знали они, что двенадцать волшебников смогут разрушить силу их магической стены, даже если осколки зеркала не будут собраны воедино. И подняли волшебники руки, произнесли заклинания, и с грозным грохотом разбилась вражеская стена. И пал Цеолас». — Эльф помолчал. — Вот и все, что здесь написано.
— Благодарю тебя, эльф, — сказал Фародин. — Остальные записи мы прочтем позже. — И он обернулся к Нурамону. — Мы многое нашли. Существует множество указаний на то, что нам не понадобятся все песчинки, чтобы сломить заклинание Эмерелль.
— Судьба благосклонна к нам, — добавил Мандред, даже не собираясь подниматься со своего, очевидно, такого удобного места в углу.
Нурамон подождал, пока мальчик покинет комнату. Затем отошел от стены и направился к Фародину.
— У меня тоже есть хорошие новости, которые могут помочь нам в дальнейшем.
Мандред поднялся.
— Рассказывай! — заявил он.
Нурамон поведал о том, что прочел в книге Юливее. Пересказывая слова мастера Рейлифа, он заметил, что Фародин слушает его вполуха. Эльф-воин обменивался с Мандредом, беспокойно ходившим из угла в угол, вполне однозначными взглядами. Даже оракул не сумел воодушевить обоих.
Когда Нурамон закончил, воцарилось молчание. Наконец Фародин произнес.
— Мы с Мандредом многое выяснили. Мы надеемся, что нам не понадобятся все песчинки, чтобы пробить заклинание Эмерелль. Как только мы соберем достаточно песчинок, они приведут нас в то место, где находятся врата к Нороэлль. Кроме того, я обнаружил записи, которые помогут мне в совершенствовании моего заклинания поиска. Зачем нам заниматься Юливее? И она, и Валемас остались в прошлом. Мы продвинулись гораздо дальше. А ты говоришь, что мы должны повернуть назад и испытывать новый путь.
Слова Фародина не удивили Нурамона. Увидев скучающие лица товарищей, он понял, что может произойти. Фародин привык командовать и не терпел противоречий.
— Иными словами, вам не нравится путь, который я предлагаю.
— Я не вижу никакого пути.
— До сих пор моя тропа вас вполне устраивала.
— Что значит «твоя тропа»? До сих пор я не сделал ни единого шага, в котором бы не был убежден. И так и будет впредь.
— Мой путь может сократить поиск. Скажу тебе прямо: твои песчинки — не решение загадки. Чтобы спасти Нороэлль, мы должны вступить на иной путь. Неужели ты забыл пустыню? Это мир песка. Ты был у моря, опускал голову в воду? Видел, из чего состоит морское дно? Я лучше проделаю десяток путешествий, чтобы попасть к оракулу, чем бесцельно буду бродить по миру, чтобы время от времени отыскивать песчинки.
— Я знаю, — сказал Фародин. — Быть верным одному пути до конца не входит в число твоих сильных сторон.
У Нурамона отнялся дар речи. Он хорошо понял намек, но что он мог поделать с судьбой своих предков? Он не просил себе их душу. Он очень мало знал о них, ясно было одно: все они умерли молодыми и так и не увидели лунного света. Никогда не думал он, что Фародин сделает все, чтобы ранить его чувства, вместо того, чтобы убеждать его при помощи аргументов.
— Ты всегда так думал обо мне и до сих пор молчал?
— Я считаю тебя существом, которое очень долго идет к лунному свету.
— При чем здесь лунный свет к нашим поискам? — вмешался Мандред в назревающий спор.
Фародин поднял руки.
— Ты прав, сын человеческий. Это к делу не относится. Но что касается оракула, то я не готов отказываться от уверенности ради возможности. Ты никогда не задавался вопросом, быть может, этот оракул уже давно в лунном свете? Сколько времени прошло с тех пор, как Юливее была здесь?
Нурамон молчал.
— Твое молчание очень красноречиво. Ты признаешь, что на мои вопросы нет ответов. Я предлагаю оставаться на том пути, по которому мы уже идем. Так мы рано или поздно достигнем цели.
— Вероятное «раньше» мне милее уверенного «позже»! Оракул располагает знаниями, которые нам помогут!
— При условии, что ты найдешь оракул и он ответит на твои вопросы. Что он может предложить нам кроме того, что мы не отыщем сами?
— Оглянись по сторонам, Фародин! Как бы ни ценил я это место, я ясно вижу, что здесь хранится знание прошлого, знание тех, кто больше ничего не может поведать своим собственным голосом. А нам нужно знание настоящего и будущего. Нужно брать пример с Юливее.
Фародин скрестил руки на груди.
— Может ли быть, что ты потерял интерес к Нороэлль и предпочитаешь вместо этого бродить по следу Юливее?
Нурамон сжал кулаки.
— Как же ты слеп! Из всех живущих ты должен был бы знать лучше всех, сколь бессмыслен твой упрек! Хотя… Если хорошенько подумать, то склонность к ослеплению и составляет твой характер. Ты видишь только то, что хочешь видеть. Ты хоть понимаешь, что наше соперничество за Нороэлль могло закончиться много лет назад?
—
Могло… Это слово постоянно произносят неудачники, — холодно ответил Фародин.
— Не кажется ли тебе, что ты неудачлив в своей любви к Нороэлль? Ты кажешься идеальным миннезингером. Ты никогда не мог понять, чего именно ждет Нороэлль. Она хотела, чтобы ты сказал о своей любви своими словами, а не при помощи песен, написанных другими. А от меня она ждала, чтобы кроме слов я коснулся ее. Как ты думаешь, почему мне потребовалось так много времени?
Уголки губ Фародина дрогнули.
— Я наблюдал за тобой, Фародин. И спрашивал себя, что в тебе не так. Что ты скрываешь в душе? Что там, чего ты не можешь доверить даже женщине, которую ты, как тебе кажется, любишь? Не кроется ли за всеми чужими словами пустое сердце? Что же это за любовь, которую нельзя назвать по имени?
Рука Фародина легла на меч.
— Ты стоишь на пороге, который нам обоим не хотелось бы переходить.
— Фародин, мы давно перешли свои пороги. Неужели ты думаешь, что я последую за человеком, который не способен на любовь?
Мандред схватил Фародина за плечи и потянул назад. Очевидно, сын человеческий был убежден в том, что в любой миг может пролиться кровь.
— Довольно, Нурамон! — строго сказал он.
— Мне кажется, что наше содружество распалось, — с каменным лицом произнес Фародин.
— Уже давно. Просто до сих пор мы не решались признать это. — Нурамон обернулся к сыну человеческому. — А ты, Мандред? Каков твой путь?
Ярл колебался.
Нурамону вспомнилась пещера Лута, где он заключил дружбу с сыном человеческим. Тогда его многое связывало с Мандредом.
— Мне очень жаль, Нурамон. Я знаю, сколь сильно обязан тебе. И тем не менее… Я не очень умею облекать свои мысли и чувства в красивые слова. Но Фародин прав. Я думаю, что лучше идти по следу песка. Может статься, что это долгий путь, но он наверняка приведет к цели. Мне действительно жаль… Я… — голос не слушался Мандреда.
Значит, он снова один…
— Мне не нужно ваше сочувствие. Это вы причиняете мне боль. Идите своей жалкой дорогой, ищите свои песчинки! А я пойду своим путем.
— Не будь дураком, Нурамон! — сказал Мандред, пытаясь успокоить его. — Мы же как лодка. Я — корпус, Фародин — руль, а ты — парус, который ловит ветер.
— Ты не понял, сын человеческий? Мне не нужен кто-то, кто будет определять мой путь. Буря лишила вас паруса. Посмотрим, как вы будете грести своими руками! — и с этими словами Нурамон вышел из комнаты.
Судовой журнал галеры «Пурпурный ветер»
34-й день пути: Под сенью островов Искендрии мы ждали баржу Сем-ла. У гребцов было время отдохнуть. Как и было условлено, мы взяли на борт ящик пустынного стекла, мраморную статую и десять тюков тонкого полотна. Но никто не говорил нам, что мы должны взять еще и пассажиров: эльфа из Альвенмарка по имени Фародин и человека, очевидно, северянина, по имени Мандред. Сем-ла оплатила проезд пассажиров. Очевидно, у них обоих нет золота, хотя одеты и вооружены они хорошо. Одни только кони из Альвенмарка стоят целое состояние.
35-й день пути: Медленное путешествие курсом норд-норд-вест. Штиль и палящее солнце. Гребцы быстро устают. Человек, которого мы взяли на борт, удивительно образован. Он знает много о море и гребет за троих, поскольку силы в руках у него много. Для «Пурпурного ветра» он был бы очень полезен, поскольку говорит по-дайлосски и мог бы помочь в торговле с кентаврами Гигнокса. Сын человеческий все время говорит о старых сагах, которые он слышал в Искендрии, и о Фьордландии, что далеко на севере. Если бы он только знал, сколько морей мы уже обошли!
36–38 дни пути: Море спокойно. Команда довольна. Любопытство по отношению к сыну человеческому.
39-й день пути: Команда в хорошем настроении. Южный ветер, мягкая погода. Идем хорошо. Гребцы могут немного передохнуть, после того как мы пошли вперед быстрее, чем ожидалось. После полудня: представление на море. Мы пересекли курс человеческого корабля, эгильскую галеру. И тут показалась огромная морская змея. Люди сделали то, что делают все желторотики: они пустились наутек! Как и ожидалось, морская змея последовала за ними и разбила их корабль, словно это была всего лишь рыбацкая лодка. Немногих выживших мы взяли на борт.
Час спустя морская змея появилась снова. Она вынырнула в менее нем двадцати шагах по правому борту. Спасенные люди были вне себя, многие из них выпрыгнули за борт. Эти глупцы не знают, что нужно идти прямо на змею, чтобы напугать ее. Эти твари охотятся только на тех, кто их боится. И мы пошли прямо на змею. Мандред был единственным из людей, кто не выказал страха. Он даже призывал нас атаковать змею. Когда бестия наконец нырнула и уплыла, сын человеческий был, казалось, разочарован. Мы все смеялись, потому что он ругался по-дайлосски. Звучало почти как из уст кентавра…
45-й день пути: Выходим в неглубокие воды, идем осторожно меж мелей перед человеческим городом Йилгасом. Здесь мы оставляем на берегу выживших после нападения змеи. Еще до захода солнца бросим якорь перед Гигноксом. Может быть, сына человеческого все же удастся уговорить…
51-й день пути: Благодаря Мандреду: хорошие сделки с кентаврами Гигнокса. Чего не хватает сыну человеческому, так это лошадиного тела кентавра. Он пил с ними и пел грубые песни. После этого они согласились торговать с нами. Бросается в глаза: хотя неподалеку от Гигнокса находятся врата в Альвенмарк, Мандред и Фародин не хотят идти туда. Может быть, они изгнанники?
53-й день пути: Отъезд. Спокойное море, гребцы пьяны. Сын человеческий за барабаном! Эльфу из Альвенмарка, похоже, нехорошо. Может быть, мы слишком грубы для эльфов. Что творит время, проведенное в мире людей, с эльфами! Вечером: Фародин удивляется тому, что я веду судовой журнал. Тот, кто заключает союз с Искендрией, умеет ценить письмо! Эльф из Альвенмарка просит изменить курс. Рассказывает о чем-то, что нужно достать со дна моря. Поскольку крюк небольшой и мне, кроме всего прочего, любопытно, я соглашаюсь.
55-й день пути: Прибываем на искомое место после тяжелого отрезка гребли. Команда устала и недовольна. Не понимает причины смены курса. По поводу Фародина: вода слишком глубока для него. Хотя он очень мужественен, но он не может достичь дна. И я предлагаю свою помощь, поскольку владею заклинаниями воды и воздуха. Однако Фародин говорит, что я не смогу найти искомое. И мы ныряем вместе, время от времени я даю ему воздух. На морском дне кое-что странное: он хватает песок и дает мне знак подниматься вместе с ним. Наверху он открывает полную песка ладонь. Что-то ищет: одну-единственную песчинку! Хотя признаю, в ней, похоже, есть что-то магическое…
57-й день пути: Шторм, неожиданно! Вынуждены сражаться. В конце: ни одного раненого, небольшие поломки, груз цел. Хороший шторм…
67-й день пути: На побережье перед человеческим городом Тильгис, на востоке Ангноса. Пора прощаться. Сын человеческий и эльф из Альвенмарка сильно помогли нам. Я пыталась еще раз переубедить их, однако тщетно. Какая потеря! С особым удовольствием я представила бы своему князю Фародина. Единственным утешением может служить хорошая сделка, которую я заключила с Фародином. Он обменял четыре янтарина на 400 ангноских денаров…
78-й день пути: Мы достигли морского пролива Квилас и проходим врата. Вечером: прибытие в Рейлимее. Сгружаем товары. Конец путешествия. Семьдесят восемь дней. Хорошее время.
Записано эльфийкой Аранаэ,
капитаном «Пурпурного ветра»,
в 1287 году со дня основания Рейлимее
Потерянная родина
Мандред был взволнован, словно мальчик по пути на праздник солнцестояния, где он хочет потанцевать с любимой и не только потанцевать… Он пришпорил свою кобылку и погнал ее вверх по мягко поднимавшемуся склону холма. Прошло, пожалуй, года три с тех пор, как он последний раз был в Фирнстайне. Множество путешествий исказили его чувство времени, и он уже не мог понять, сколько времени прошло с тех пор, как он попрощался с Альфадасом. Интересно, стал ли его сын ярлом?
Царила золотая осень, так же, как и тогда, когда Мандред уходил из Фирнстайна. Самое лучшее время для рыбалки.
Засопев, кобылка взобралась на гребень холма. Оттуда хорошо было видно фьорд. До Фирнстайна было еще более мили. Мандред прикрыл глаза ладонью и заморгал, глядя на низко опустившееся солнце. Под ним лежал небольшой город. Крепкая каменная стена с низенькими башнями окружала его. Причалы простирали свои руки далеко в воды фьорда. На якоре стояло около двадцати крупных судов. Вдоль берега стояли склады, а на холме, где когда-то тулился дом Эрека, возвышались каменные чертоги, которые могли сделать честь даже князю. Может быть, бродя по горам, он забрел не туда?
Мандред озадаченно глядел на отвесный утес, увенчанный каменным кругом. Это Январский утес, а там внизу должна быть его деревня. Обманывать себя было бессмысленно.
Мандреду показалось, что невидимая рука сжала его горло. Он судорожно сглотнул. Теперь до гребня холма добрался и Фародин. Эльф придержал своего гнедого и молча глянул вниз на фьорд.
— Должно быть… должно быть, нас не было очень долго, — запинаясь, выдавил из себя Мандред.
Он закрыл глаза и подумал о времени, которое он провел с Альфадасом, о тех немногих годах, когда он был рядом с сыном. Словно это было вчера, он вспомнил, как они выходили в воды фьорда на лодке Эрека, как Альфадас из озорства столкнул его в воду. Вспомнил о двадцатифунтовом лососе, которого он поймал и который был больше всех рыб, клевавших у сына. Они вместе напивались, сидели на берегу, жарили на костре лосося и заедали черствым хлебом.
Интересно, сколько лет сейчас Альфадасу? Сколько нужно времени, чтобы из маленькой деревни вырос город? Двадцать лет? Сорок?
Они пришли с запада, через дикие горные места, и на протяжении нескольких недель не встречали ни единой души. Никого, с кем можно было бы посидеть у костра и порассказывать друг другу истории. Быть может, он оказался бы подготовленным… Мандред закусил губу и отчаянно пытался совладать с чувствами, которые грозили захлестнуть его. Эльфы рассказывали ему об опасностях путешествия через врата. После того, что случилось в ледяной пещере, он должен был догадаться…
Но тогда их перенесло через время злое заклинание девантара! А ведь Фародин и Нурамон учились магии перехода. Как же это могло случиться?
И, исполнившись беспокойства, он погнал кобылу вниз по склону. Ему нужно к Альфадасу? Может, у него уже дети есть? Или даже внуки?
Стража не задерживала их, когда они прошли хорошо укрепленные ворота. Должно быть, сегодня базарный день. На улицах было полно людей. Повсюду вплотную к домам стояли лотки. В воздухе витал восхитительный аромат яблок. Мандред спешился и повел свою кобылку в поводу. Глядя каждому встречному в лицо, он искал знакомые черты.
Даже одежда людей изменилась за время его отсутствия! Почти все носили хорошие ткани. В городе царило праздничное настроение. Фирнстайн стал богатым. Но он ничего не узнавал. Не было уже ни единого дома из тех, что он когда-либо знал.
Наконец Мандред не вытерпел неизвестности. Он остановил седовласого старика. На нем была белая рубашка с яркой вышивкой на плечах. Тяжелый обруч с серебряными конскими головами на концах выдавал в нем важного человека.
— Где мне найти ярла Альфадаса? — взволнованно спросил Мандред. — Что здесь произошло?
Старик нахмурил лоб. Немного прищурив голубые глаза, он совершенно очевидно пытался понять, с каким мошенником ему придется иметь дело.
— Ярл Альфадас? Я не знаю ярла с таким именем.
— Кто правит в этом городе?
— Должно быть, ты прибыл издалека, воин. Никогда не слыхал имени короля Нъяульдреда Ломающего Клинки?
— Короля? — Мандред едва не поперхнулся. — В Фирнстайне правит король?
— Не делай из меня дурака! — рассерженно буркнул старик, когда Мандред удержал его за рукав.
— Посмотри на меня! Ты меня когда-нибудь уже видел? — Мандред тряхнул головой, тонкие косы хлестнули его по лицу. — Я Мандред Торгридсон, и я пришел, чтобы увидеть своего сына Альфадаса.
Вокруг стали собираться люди. Некоторые мужчины потянулись к мечам, очевидно, готовые вмешаться, если чужак еще раз обидит старика. А тот побледнел, словно смерть. Наверное, если бы он увидел призрака, то испугался бы меньше.
— Мандред Торгридсон, — бесцветным голосом произнес он.
Имя подхватили стоявшие вокруг люди. Подобно лесному пожару промчалось оно в толпе и вскоре было уже у всех на устах.
— Ты наверняка пришел за раненой эльфийкой, — наконец выдавил из себя старик. — Она в длинном доме короля. Он созвал отовсюду целителей и ведьм…
— Я здесь из-за Альфадаса, моего… — Фародин мягко положил руку ему на плечо.
— О какой эльфийке вы говорите?
— Охотники нашли ее на перевале Ларн. Она была полумертвой. Ее принесли сюда, в королевский город, потому что никто не мог ей помочь. — Старик прищурился. Внезапно он протянул руку и коснулся щеки Фародина. — Ты… Я хотел сказать, Вы… Вы тоже…
— Где нам найти чертоги короля? — вежливо, но непреклонно спросил Фародин.
Старик решил лично провести их через город. Где-то в толпе кто-то крикнул:
— Ярл Мандред вернулся! — Толпа и толчея стали еще больше. Некоторые только смотрели на него и Фародина. Другие пытались прикоснуться к Мандреду, словно хотели удостовериться в том, что он не призрак.
Наконец они достигли холма, на котором высились чертоги короля. Широкая лестница, обрамленная статуями львов, вела к трону властелина. И только когда оба чужака стали подниматься по ступенькам, толпа отстала.
Мандред чувствовал, что его раздирают противоречия. Его сердило, что старик не сказал ему, что с Альфадасом. С другой стороны, он испытывал гордость. Он знаменит! Похоже, все в городе знают его имя. Наверняка существует песня о его героическом поединке с человеком-кабаном!
Они почти добрались до праздничного зала, когда Мандред обернулся и посмотрел на площадь. Казалось, все внизу уставились на него. Вся торговля замерла.
Ярл вынул из-за пояса секиру и крикнул:
— Приветствую народ Фирнстайна! Здесь стоит Мандред Торгридсон, который вернулся, чтобы повидать своего наследника!
Ответом ему было ликование. Он наслаждался этими криками, этим восхищением. Когда он наконец отвернулся, то увидел, что в конце лестницы его ждет воин с дикой рыжей бородой, в которой уже появись широкие седые пряди. Его окружала свита из хорошо вооруженных молодых людей.
— Значит, ты утверждаешь, что ты Мандред, — вызывающе произнес пожилой воин. — Почему я должен этому верить?
Ярл опустил руку на древко секиры. Ему весьма хотелось проучить этого парня. А потом ухмыльнулся. Эти упрямые старики… Должно быть, это семейное. Впрочем…
— Мандреда Торгридсона легко узнать по тому, что он путешествует в обществе эльфа, — вмешался Фародин. Он отбросил назад длинные светлые волосы, чтобы можно было лучше видеть его острые уши.
Король нахмурился. Внезапно он посерьезнел, даже несколько испугался, словно услышал дурные вести.
Мандред стоял, словно вкопанный. Если этот старик наверху — его внук, то Альфадас, должно быть, уже давно мертв.
— Ты Фаредред или Нуредред? — вежливо поинтересовался король.
— Фародин, — ответил эльф.
Мандред почувствовал, что у него задрожали колени. Он выпрямился, попытался промолчать, но совладать с собой не сумел.
— Альфадас, — негромко произнес он. — Альфадас.
Король спустился по лестнице и обнял Мандреда. С площади снова донеслись возгласы ликования.
— Что-то болит? — тихо спросил Нъяульдред.
Мандред покачал головой.
— Что с Альфадасом?
Король обхватил Мандреда одной рукой, пытаясь поддержать. Для всех остальных это должно было выглядеть подтверждением дружбы.
— Поговорим в моих покоях, не здесь.
Они медленно поднялись по ступеням. Врата в королевский зал стояли нараспашку. Внутри все освещалось ярким светом факелов, отражавшимся в оббитых золотом колоннах. С высокого потолка свисали захваченные флаги. На противоположном конце зала на постаменте стоял трон темного дерева.
Мандред удивился роскоши. Даже золотые чертоги Хорсы Крепкощита не производили такого впечатления. Одну из стен украшали щиты величиной с двери и каменные секиры, казавшиеся слишком тяжелыми, чтобы быть сделанными рукой человека.
Из-за одной из колонн вышла молодая рыжеволосая женщина. На ней было длинное платье из оленьей кожи, расшитое косточками, перьями и каменными амулетами.
— Господин, она не переживет восхода солнца. Мы бессильны.
— Тогда принесите носилки. Мы отнесем ее наверх, к кругу камней. Мандред и его товарищ Фародин пришли, чтобы забрать ее.
— Она слишком слаба для этого. Даже на носилках, закутанная в теплое одеяло, она не переживет подъема на утес. Чудо, что она вообще прожила так долго.
— Отведите меня к ней, — потребовал Фародин. — Немедленно!
Король кивнул женщине. Она взяла Фародина за руку и увела.
Мандред прислонился к одной из колонн. При виде зала он на миг забыл о своей слабости.
— Альфадас? — умоляющим тоном произнес он, глядя на седые пряди в бороде короля.
Нъяульдред хлопнул в ладоши и широким жестом указал на свою свиту.
— Принесите мет и два рога. А потом оставьте меня наедине с моим предком.
Предком! Мандред почувствовал, что внутри у него что-то дрогнуло.
Молодые воины удалились. Девушка принесла рога и оставила большую глиняную чашу с метом. Рога были красивые, с широкими золотыми полосками.
— Сколько времени нет уже Альфадаса? — бесцветным голосом спросил Мандред.
— Пей! — только и сказал Нъяульдред. — Пей, и я отвечу на все твои вопросы.
Мандред поднес рог к губам. Мет был сладким и в то же время пряным. Очень вкусным. Когда Мандред наполнил рог во второй раз, Нъяульдред без обиняков заявил ему, что он — одиннадцатый король Фьордландии из рода Альфадаса. Успокаивающе положив Мандреду руку на плечо, он начал рассказывать:
— Вскоре после того, как ты покинул Фирнстайн, Альфадас стал ярлом, а через несколько лет возвысился до князя. Он стал доверенным лицом короля и его полководцем в военные времена. Прошло несколько лет, когда вскоре после праздника летнего солнцестояния пришел в Фирнстайн эльф и попросил у Альфадаса помощи. На Альвенмарк напало войско троллей, эльфам приходилось туго. Альфадас посоветовался с королем и князьями Фьордландии и наконец собрал самое большое войско, когда-либо виданное на севере. Они прошли через врата, которые открыли им эльфы, и сражались бок о бок с кентаврами, кобольдами и эльфами. Война продолжалась много лет, и когда троллей наконец изгнали из Альвенмарка, те стали нападать на города и деревни Фьордландии. Они завоевали Гонтабу и убили короля и всю его семью. Спустя некоторое время Альфадас нагнал разбойников у фьорда Гендир и нанес им сокрушительное поражение. Прямо на поле битвы другие князья провозгласили Альфадаса новым королем. Вместе с союзниками-эльфами он прогнал троллей далеко на север. Альфадас сделал Фирнстайн столицей, поскольку он расположен близко к вратам в Альвенмарк и в то же время находится настолько далеко на севере, что близка граница с троллями. С тех пор заключен союз между эльфами Альвенмарка и людьми Фьордландии.
— А что случилось с моим сыном? — поинтересовался Мандред.
— Он умер героем. Альфадас попал в ловушку и был убит троллями, которые украли его тело. Однако его друг-эльф Олловейн вернул тело погибшего короля и как следует отомстил за его убийство. Альфадас был похоронен в Фирнстайне. Рядом со своей матерью под дубом Мандреда нашел он свой последний приют.
Горечь и гордость — эти противоречивые чувства овладели Мандредом. С каким удовольствием он погулял бы с Альфадасом еще пару недель, как тогда, когда они вместе пришли в Фирнстайн! Он поднял рог к потолку.
— Да будет у тебя всегда почетное место рядом с Лутом за столом богов! — сдавленным голосом произнес он. Затем пролил немного мета в жертву богу и осушил рог.
— Он наверняка будет сидеть за почетным столом, — сказал король. Нъяульдред поднялся и указал на одну из оббитых золотом колонн. В золоте были выбиты фигуры, изображавшие воинов и лошадей. Нъяульдред указал на одного из всадников, вонзившего копье в тело великана. — Видишь? Это твой сын, как он убивает князя троллей Горнбора. — Король обвел жестом длинный зал. — Почти на каждой колонне можно найти изображение Альфадаса. Его подвигам нет числа. Он часто отправлялся в путь вместе со своим другом-эльфом по имени Олловейн, чтобы прогнать троллей-лазутчиков. Он наша гордость и в то же время наше проклятие, ибо никто с тех пор не мог сравниться с ним в мужестве.
— Вы все еще сражаетесь с троллями?
— Нет. Давно уже царит мир. Иногда, когда лодку шторм загоняет на север, рыбаки в тумане видят большие корабли троллей. Охотники зимой тоже время от времени находят в снегу следы троллей. Но боев нет. — Король бросил на Мандреда серьезный взгляд. — Зачем ты пришел, Мандред Торгридсон?
— Я хотел еще раз обнять Альфадаса, моего сына.
Лицо короля омрачилось.
— Ты ведь должен понимать, что никто из людей не может жить столетия. Назови мне истинную причину своего прихода.
Тон короля удивил Мандреда. Он звучал почти враждебно.
— Когда путешествуешь с эльфом, время идет иначе. Я думал, что с момента моей последней встречи с Альфадасом прошло всего три-четыре года. Ты посмотри на меня. Я все еще молод, Нъяульдред, несмотря на то что являюсь отцом Альфадаса.
Повелитель задумчиво провел рукой по бороде.
— Я вижу, что ты действительно опечален смертью Альфадаса, поэтому я поверю тебе. И тем не менее твое прибытие повергает меня в сильное беспокойство.
Мандред удивился и немного рассердился.
— Я не претендую на твой трон, Нъяульдред.
— Я бы отдал тебе его, если бы ты захотел, — взволнованно ответил король. — Речь идет о саге… Саге о Мандреде… И Альфадас постоянно повторял это.
— Что?
— Говорят, что ты вернешься к своему народу в час самой большой нужды. У нас все тихо-мирно, Мандред. И поэтому я спрашиваю себя, что случится. Сначала мы нашли тяжело раненную эльфийку, это при том, что на протяжении вот уже тридцати лет никто в королевстве не видел эльфов. А потом приходишь ты со своим товарищем-эльфом, таким красивым и неприступным, словно он посланник смерти. И я очень встревожен, Мандред. Будет новая война с троллями?
Ярл покачал головой.
— Не думаю. У меня нет вражды с троллями. Я вообще никогда ни одного не видел.
Нъяульдред указал на изображение Альфадаса и Горнбора.
— Они ужасны. Один из них равен по силе десяти мужчинам, так говорят. Радуйся, что никогда ни с одним не встречался. Один человек не выстоит в одиночку против тролля. Это мог сделать только Альфадас.
— А что с этой эльфийкой? Откуда она?
Король пожал плечами.
— Этого никто не может сказать. Она тяжело ранена. Выглядит так, словно на нее напал медведь. Когда ее нашли, она уже почти замерзла. У нее сильный жар, она говорит во сне, но мы не понимаем ее. Надеюсь, твой спутник — сильный волшебник. Только сильная магия может еще спасти эльфийку. Моя дочь Рагна — одаренная целительница. Она отняла у эльфийки боль и снизила жар. Но раны не затягиваются вот уже на протяжении нескольких недель. Она все слабеет и слабеет. Рагна опасается, что она умрет еще в эту ночь. Но теперь с ней твой товарищ.
Мандред пожалел, что у постели эльфийки сидит не Нурамон. Тот бы вернул ее даже из Златых Чертогов. Но Фародин… Эльф был воином, а не целителем.
— Ты можешь отвести меня к эльфийке?
— Конечно. — Король удивленно посмотрел на него. — Ты тоже целитель?
— Нет, — улыбнулся Мандред. Наверное, король подумал, что тот, кто живет столько веков, может все.
Они вышли из зала и вошли в боковое крыло резиденции повелителя. Мандред подивился искусно вышитым гобеленам, украшавшим голые каменные стены. Нъяульдред провел его по узкой лестнице наверх в коридор, из которого выходило несколько дверей. Плоская жаровня прогоняла холод, поселившийся в каменных стенах. Перед последней дверью стояли воин и молодая женщина в платье из кожи, которую Мандред уже видел в пиршественном зале.
Рагна беспомощно развела руками.
— Он никого не впускает. Поначалу были слышны голоса, но теперь в комнате уже очень давно тишина.
— А потом был еще этот свет, — почтительно произнес воин. — Почему ты не расскажешь об этом, Рагна? Серебряный свет был виден под дверью. И пахло от него странно. Как будто цветами.
— И с тех пор из комнаты не доносилось ни звука? — спросил король.
— Ничего, — подтвердил стражник.
Мандред подошел к двери.
— Не делай этого, — сказала Рагна. — Он отчетливо дал понять, что никого в комнате не потерпит. В сагах скальдов эльфы повежливее.
Ярл схватился за ручку двери.
— Меня он рядом с собой потерпит, — хотя совсем уверен не был. — А из вас никто не идите за мной.
Мандред вошел и закрыл за собой двери. Он стоял в небольшой комнате под крышей. Большую ее часть занимала постель. Поверх перекрытий крыши был натянут красивый гобелен. На нем была изображена сцена охоты на диких кабанов. В комнате пахло цветами.
На постели лежало толстое шерстяное одеяло и несколько овечьих шкур. На матрасе было небольшое углубление. Фародин стоял на коленях перед постелью, закрыв лицо руками. Эльфийки Мандред не заметил. И не было в маленькой комнате места, где она могла бы скрыться.
— Фародин?
Эльф медленно поднял голову.
— Она ушла в лунный свет. Ее предназначением было передать весть.
— Ты имеешь в виду, она умерла?
— Нет, это не то же самое. — Фародин поднялся. Лицо его ничего не выражало. — Теперь она там, куда однажды уйдут все дети альвов. А свою ношу она передала мне. — Он вынул из ножен меч и проверил его остроту большим пальцем.
В таком настроении Мандред видел своего товарища впервые. Он не отваживался заговорить с Фародином. Капля крови побежала по лезвию эльфийского меча.
— Тролли! — наконец после долгого молчания произнес Фародин. — Тролли. С ними была война, но она закончилась много лет назад. В самом конце войны они захватили большой парусник. На борту было почти три сотни эльфов. Их взяли в плен. Некоторые из них до сих пор живы. Среди них Йильвина.
— Йильвина? Наша Йильвина? — Мандред вспомнил молодую светловолосую эльфийку. Она казалась ему непобедимой в бою, с ее-то двумя короткими мечами. Как она могла попасть в плен?
— Йильвина и еще с полдюжины других. Да. Они еще живы, после более чем двух столетий в плену. Оргрим, предводитель троллей, просто оставил их, несмотря на то, что мир заключен давным-давно. — Фародин указал на пустую постель. — Шалавин ушла от них. Ее травили, словно дичь. Она хотела вернуться в Альвенмарк, чтобы доложить Эмерелль.
— Мы должны отнести известие в Альвенмарк вместо нее? — Мандреду было неприятно от мысли, что придется снова предстать перед королевой.
Фародин вытер одеялом кровь со своего меча, затем снова вложил его в ножны.
— Это было бы бессмысленно. Эмерелль пошлет послов ко двору короля троллей и спросит относительно пленных. Те призовут к ответу герцога Оргрима, и полководец станет решительно отрицать, что он еще держит эльфов в плену. Живой свидетельницы у нас больше нет. Если же Эмерелль станет настаивать на том, что Оргрим лжет, этого может оказаться достаточно для того, чтобы развязалась новая война против троллей. На такой риск королева не пойдет. Решит, что лучше пусть остается все как есть.
— Значит, Шалавин бежала напрасно.
— Нет, сын человеческий. Троллям придется искупить вину, поплатиться за то, что они творят с пленными. Она мне все рассказала.
Мандред отступил на шаг. Во взгляде Фародина было что-то такое, что заставило его насторожиться.
— Что… что же они творят?
— Не спрашивай! Тебе довольно знать только одно. Герцог Оргрим заплатит за это кровью! Я найду к нему путь, и он пожалеет о том, что сделал.
Перед вратами оракула
Нурамон не спеша брел по тропе альвов, ведя под уздцы своего коня Фельбиона. Он чувствовал, как звезда альвов притягивает силу тропы. Он преисполнился надежды наконец-то достичь оракула Дареен. Он то и дело отвлекался на неверный след. Люди Ангноса не умели отличать истинную магию от иллюзии, и те, кого они называли оракулами, зачастую были просто шарлатанами. Эльф не узнал там ничего такого, чего не мог бы сказать сам. После таких неутешительных результатов Нурамон стал искать старый оракул, который давно молчит и к которому уже нельзя прийти.
Путь из Искендрии в Ангнос, а затем путешествие через все королевство были тяжелы. Он обходил стороной города и деревни, показываясь только путешественникам и отшельникам. Эльфа в нем не узнавали. Он носил капюшон, скрывавший уши и часть лица. Голос у него был эльфийским, но кто же из людей слышал, как говорят эльфы? Наверняка его считали просто загадочным путешественником из далекой страны, что в определенном смысле соответствовало истине.
Во время странствий он запоминал линии троп альвов и вскоре выучил их в Ангносе столько, что отваживался перепрыгивать от одной звезды к другой, не меняя мир. Он был удивлен тем, насколько легко ему это далось. Заклинание было тем же, нужно было только выбрать тропу, которая не покидала этого мира. И тем не менее он радовался любому успеху.
Не так давно он вступил в область, тропы в которой были ему незнакомы. Уже несколько дней он не встречал людей, зато обнаружил знаки, оставленные детьми альвов: изменения, которые могли привнести только эльфийские руки. Цветы кое-где напоминали ему об Альвенмарке, и необычайная плодородность в этой местности заставляла его предположить, что где-то неподалеку находится магический источник, подобный источнику Нороэлль. Все эти знаки бросались в глаза на фоне редкой и неухоженной растительности, дававшей на этом каменистом грунте очень мало зелени.
Вспоминая пустыню, он спрашивал себя, не обижает ли он втайне этот мир. Это море из песка показало ему, что в мире людей тоже есть ландшафты, наделенные немалой красотой.
Тропа альвов, которую он чувствовал под своими ногами, медленно поднимаясь, вела его прямо к горе. Но указывала она не на вершину, и могло статься, что вела прямо сквозь скалу.
Когда подъем остался позади и Нурамон оказался прямо перед отвесной скалой, в которой исчезала тропа, он спросил себя, не может ли оракул скрываться внутри горы. Он сошел с тропы и, ведя Фельбиона в поводу, принялся обходить гору. При этом он высматривал пещеру или потайной ход. Эльф пересек еще две тропы альвов, которые тоже исчезали внутри скалы. Наткнувшись на четвертую тропу, в которой он почувствовал уже знакомое течение силы, он уже не сомневался в том, что где-то внутри скалы тропы образуют звезду.
На полпути вокруг горы Нурамон наткнулся на тропу альвов, бегущую прочь от скалы. Должно быть, это та, которая привела его сюда. Он прошел по тропе прямо к горе, но испытал разочарование: вместо входа в пещеру он обнаружил прочную отвесную скалу.
Нурамон напряженно изучал камень. Вот сверкнуло что-то на солнце! Он пошел прямо к искре. Через несколько шагов он заметил, что кто-то вложил в стену драгоценные камни! И он не знал, чему удивляться больше: тому, что драгоценные камни размером с яблоко, или тому, что их до сих пор не украли.
Слева в глубине стены сверкал бриллиант, справа от него — рубин, расколотый, но еще державшийся в скале. Рядом виднелся кристалл, в котором сплетались темные нити и окрашивали камень в черный цвет. Похоже, это был горный хрусталь, в который были заключены темные минералы. Под рубином находился четвертый камень, и им был сапфир.
Рубин представлял собой центр изображения. Его соединяли с другими камнями борозды в скале толщиной с палец. Поскольку он был расколот, Нурамон предположил поначалу, что кто-то пытался вынуть камень из скалы, но у него ничего не вышло. Однако эльф тут же упрекнул себя в неверном предположении, поскольку почувствовал, что прямо перед ним пересекаются семь троп альвов. Драгоценный камень был разбит в семи местах. Рубин и был звездой альвов! А каждый надлом означал тропу.
Слева от бриллианта и справа от горного хрусталя в стене виднелись буквы. Буквы возле бриллианта он смог прочесть. Там было написано по-эльфийски:
Спой песню Дареен, ты, дитя солнца! Спой о ее мудрости, положив руку на свет! Пропой когда-то сказанные слова, и входите бок о бок.
Оракул! Сколько троп исходил он, так долго искал. А теперь… Нурамон задумался о том, что может быть песнью Дареен. И тут ему вспомнились слова, которые сказал ему в Искендрии мастер Рейлиф, одетый в черные одежды хранитель знания. То были слова Юливее.
Он положил руку на бриллиант и пропел:
—
Ты пришла к нам. Голос твой. Ты показала нам звезды. Они сияли. И мы увидели.
Внезапно бриллиант засветился, и свет побежал по борозде к рубину, вошел в него и заставил его тоже засверкать. Затем красный свет вышел из-под рубина и устремился к сапфиру. Когда красный поток света подступил к сапфиру, он сверкнул искрами. Красный свет не мог войти в драгоценный камень.
Когда Нурамон убрал руку с бриллианта, то сверкающий поток света между бриллиантом и рубином померк, поблек и красный поток между рубином и сапфиром.
Левая половина загадки была разгадана.
Нурамон посмотрел на надпись, находившуюся рядом с горным хрусталем. Она была ему непонятна. Хотя он подозревал, что знает язык, и даже решил, что он из Альвенмарка, однако надпись состояла всего лишь из нескольких значков, очень сложных и потому плохо запоминающихся. Вот где настоящая загадка.
Он положил руку на драгоценный камень и снова пропел слова Юливее. Однако ничего не произошло. Он снова вернулся к эльфийской надписи. Она обращалась к нему, однако войти он должен был бок о бок с кем-то. В песне тоже упоминались слова «нам» и «мы». Кто бы ни был этот другой, он должен был коснуться черного камня и пропеть песню. Может быть, его песня коротка только потому, что является частью какой-то другой, большей. Одну часть должен был пропеть
он, а вторую — его спутник. Но о ком может идти при этом речь? Может быть, о человеке?
Нурамон посмотрел на лежавшую перед ним картину целиком. Рубин — звезда альвов, сапфир считается камнем воды и источника. Здесь он наверняка символизировал знания и тем самым Дареен, оракула. Бриллиант означал его и ему подобных. То был камень света.
«Ты, дитя солнца» — говорилось о нем на стене. Если он — дитя солнца, то вторая надпись должна обращаться к порождению ночи. Хотя горный хрусталь не считался камнем ночи, но черное сплетение внутри могло означать и это.
Внезапно Нурамону пришла в голову идея. Он был дитя альвов и обозначался здесь как дитя солнца. В давние времена эльфов еще называли
детьми светлых альвов. Из своего дома в дубе он мог видеть горы, где когда-то жили дети темных альвов. Дитя темных альвов! Вот кого он должен найти и склонить к тому, чтобы вместе с ним
открыть врата.
Дети темных альвов давным-давно ушли из Альвенмарка в Другой мир, чтобы отыскать себе новый дом. Существовало несколько историй о них, но их постепенно забывали. Потому что мудрецы говорили, что отличие между светлыми и темными альвами не имеет смысла, и о нем нужно забыть так же, как и о народе, который ссылается на темных альвов. Но полностью стереть воспоминания о детях темных альвов и слухи о них было, впрочем, невозможно. Некоторые утверждали, что они злобны и что в давние времена были сражения с ними. Они не могли вынести сияния Альвенмарка и поэтому ушли в мрачный мир. Другие говорили, что они безобидны, если их не злить, и ушли они в Другой мир, чтобы создать там что-то новое. Старики молчали, хотя только они одни знали правду. И дети темных альвов оставались тайной.
Где же искать ему этот таинственный народ? Как и врата к Нороэлль, он мог находиться где угодно в этом мире. Нурамон вздохнул. Он оказался там же, где и был. Продолжать поиски он мог только одним способом: эльфийским. Он будет искать затерянный народ и Нороэлль. Когда-нибудь он найдет! Может быть, откроется и новый путь, о котором он еще не думал. В любом случае, он не побежит обратно к Фародину, чтобы следовать за ним по песочной тропе!
Гнев Фародина
Мандред не был пугливым человеком, но то, как изменился Фародин, ужаснуло его. Что скрывается в глубинах души этого эльфа? После всех этих лет он думал, что знает своего товарища. Какая ошибка! После того как эльф услышал рассказ Шалавин, в нем выросло что-то темное. Но нет, если хорошенько подумать, Мандред понимал, что эта темная черта характера была всегда. Просто Фародин умело скрывал ее. А теперь проснулось что-то, о чем Фародин позабыл за поисками песчинок.
Эльф попросил Мандреда добиться разрешения короля Нъяульдреда Ломающего Клинки воспользоваться одним из лодочных сараев. Еще он попросил помощи нескольких опытных плотников. И все ему было великодушно предоставлено.
На протяжении следующих недель Фародин находился исключительно в том сарае. Он строил корабль, подобного которому еще не видали в Фирнстайне. С плотниками он обращался почти как с рабами, так тяжело заставлял он их работать. Они ругали его характер, и тем не менее с восхищением говорили о его мастерстве. Никогда Фародин не рассказывал о том, что владеет искусством кораблестроения. Но скольким вещам можно научиться, когда собственная жизнь исчисляется столетиями?
Потребовалось всего десять недель на то, чтобы построить стройный корабль. Киль его был вырезан из цельного ствола дуба, который Фародин сам выбрал в лесах к северу от города, равно как и шпангоуты, образовывавшие скелет корпуса корабля. Парус был из тончайшего полотна. Его укрепили при помощи пеньковых веревок, соединенных в сеть. Корабль был семь шагов в длину и чуть больше шага в самом широком месте.
Когда корабль спустили на воду, любоваться им пришли все жители Фирнстайна. Он был строен, прекрасной формы. Доски его были соединены внахлест, чего Мандред никогда прежде не видел.
Когда же эльф объявил королю и его свите, что на следующий день он отплывает в море, они не поверили своим ушам. Покидать фьорд зимой, чтобы подняться вдоль побережья на север, это было сущим безумием. Сколь бы ни был хорош корабль, никто и ничто не может противостоять штормам и льдам.
Это предприятие было настолько безумным, что никто не ожидал от Мандреда, что он последует за эльфом. Отказ от подобной поездки не имел ничего общего с недостаточной верностью брату по оружию. И тем не менее Мандред чувствовал, что привязан к Фародину. Он, Мандред Торгридсон, вовсе не тот непобедимый воин, о котором поют скальды. Не совершал он и тех подвигов, которые ему приписывают повсюду. Но, быть может, он сумеет сплести в жизни правду и саги, если теперь пойдет за Фародином.
Король Нъяульдред снарядил корабль лучшими припасами. Медвежье мясо, быстро восстанавливающее силы после сражения, одежда из тонких шкур выдры, не промокавшая в ледяной воде, и бочонок с китовой ворванью, защищающей от замерзания, если намазаться ею. Мандред знал, что его спутнику нечего бояться холода. Но за себя он радовался, хорошо, когда на борту есть такой бочонок.
Нъяульдред пригласил их в королевский зал и устроил пир в их честь. Мандреду казалось, что он присутствует на своих собственных поминках. Хотя скальды очень старались, настроение было не то. Фародин покинул пиршество очень рано. Он был настолько погружен в собственные мысли, что вышел в ночь, не прощаясь.
Мандред тоже вскоре ушел. Он уже не мог выносить печального взгляда Рагны, дочери Нъяульдреда, и кроме того, он не отваживался напиваться вечером накануне столь рискованного мероприятия.
Холодный северный ветер трепал плащ ярла, когда он покинул пиршественный зал. Какой-то скребущийся звук заставил его насторожиться. Луны не было. Звезды скрывались за облаками. Вот опять этот звук. Он доносился от каменных львов, которые стояли по бокам лестницы, ведущей к королевским чертогам. Можно было подумать, что они беспокойно скребут когтями ступени лестницы.
От последней ступени отделилась тень. Мандред окрикнул незнакомца, но ответа не получил. Словно дым, струящийся из-под скатов крыш длинных домов, тень исчезла в ночи, словно и не было ее никогда.
Воин опустил руку на тяжелую секиру, висевшую у него на поясе. Медленно спустился по лестнице. Кроме ветра, завывавшего под крышами, звуков слышно не было.
«Ничего там нет», — мысленно успокаивал себя Мандред. Он пошел к дому, который построил для него один из сыновей Альфадаса. Когда он толкнул дверь, в очаге уже горел огонь. Комнату наполнили дым и приятное тепло. Фародина нигде не было видно. Может быть, он пошел вниз, к лодочному сараю. Несмотря на холод, он чаще всего ночевал там.
Мандред снял плащ, вдруг какой-то звук заставил его замереть. В комнате кто-то был. Скрипнула солома в спальной нише. Тонкая рука отодвинула полог из грубой шерсти. Рагна, дочь короля! Щеки ее горели. Она не могла смотреть в глаза Мандреду.
— Это не то, что ты думаешь, — пробормотала она. — Я… я думала, что пришел эльф. И спряталась. Я разожгла огонь, чтобы тебе было тепло в эту суровую ночь, — она бросила взгляд на дверь.
— Спасибо тебе, Рагна, — несколько натянуто ответил Мандред.
Девушка была красива. Кожа белая, словно молоко. Лицо украшали бледные веснушки. Рыжие волосы заплетены в тяжелые косы. Рагна была из рода Альфадаса, но Мандред не видел в ее лице черт своего сына.
— Ты действительно должен плыть с ним? — несмело спросила она.
— Это вопрос чести!
— К черту честь! — Робость ее как рукой сняло. Глаза ее сверкали от гнева. — Ты не вернешься оттуда! Из Нахтцинны никто не возвращается!
Мандред выдержал ее взгляд. Глаза ее были зеленого цвета, словно молодая кора ели. В них словно затерялся кусочек весны.
— Я уже побывал во многих местах, откуда, как говорят, никто не возвращается, — самодовольно ответил он.
— Как двое мужчин справятся с троллями? Лучше сразу бросься в море со скалы, если хочешь умереть, ты… — Она испуганно зажала рукой рот. — Я не хотела говорить этого. Я…
— Почему тебе так важно, чтобы я жил? — «И почему для меня жизнь значит так мало? — мысленно продолжил он. — Потому что я выпал из времени? Живу, хотя мои останки должны были сгнить в земле столетия тому назад?»
— Ты самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела. Не такой, как заносчивые мальчики, что толпятся в чертогах моего отца. Ты герой до мозга костей.
Мандред улыбнулся.
— Раньше мужчины сватались к женщинам.
Рагна стала совсем пунцовой.
— Я не это имела в виду. Я… Это… — Она беспомощно подняла руки. — Мне просто не безразлично, что завтра утром ты отправишься на смерть.
— И ты готова на все, чтобы я остался?
Она выпятила подбородок и вызывающе посмотрела на него.
— А это ты должен выяснить сам. Времена еще не настолько изменились.
Дети темных альвов
Нурамон глубоко вздохнул. Крутой подъем к перевалу оказался трудным. Фельбион следовал за ним на некотором расстоянии, а теперь шел следом.
Теперь они находились между границей леса и снега. Перед ними открывался крутой спуск в широкую долину. Окрестные горы были Нурамону отчасти знакомы. Может быть, они напоминали горы его родины, хотя очевидного сходства не было. Может быть, чувства его были острее зрения.
В поисках детей темных альвов он отваживался заходить в человеческие города, искал общества людей и слушал их истории. Уши всегда прятал, поэтому его всегда принимали за воина с далекого запада. У людей было другое название для детей темных альвов, и они рассказывали друг другу о том, как те отыскивают себе жертвы среди горцев и уводят их в мрачные долины и пещеры, чтобы насытиться их мясом.
Нурамон шел по тропам альвов в горы. Окрестности не выглядели мрачными, а в пещерах воздух был почти такой же прозрачный, как в Альвенмарке.
Во время спуска в широкую долину Нурамон думал о Нороэлль. За время своего путешествия он дважды проходил мимо звезд альвов, тропы на которых были запечатаны. Он пробовал на них свои силы, однако ему не удалось разбить магические барьеры. Может быть, он уже бывал у врат Нороэлль! Он спросил себя, как узнает врата, ведущие к его возлюбленной. Ответа не было. Только надежда на оракул не давала ему отчаяться.
Вскоре тропа расширилась и стала менее крутой, и эльф снова смог сесть в седло. Пока они ехали по лесу, он думал о времени, которое ему было позволено провести с Нороэлль. Воспоминания были настолько сильны, что растопили все сомнения, зарождавшиеся в его душе. Однажды он найдет ее и освободит, с Фародином или без него.
Внезапно Фельбион остановился.
Нурамон огляделся по сторонам. В кустарнике слева от него что-то зашуршало, а справа что-то шевельнулось в тени деревьев.
— Кто ты? — послышался мужской голос, говоривший на его языке, хоть и с необычным, грубым акцентом.
Нурамон даже головы не повернул, а просто положил руку на рукоять меча.
— Я отвечу тебе и твоим спутникам, если вы выйдите ко мне, как честные дети альвов, а не как обычные разбойники.
— Громкие слова для нарушившего покой долины, — ответил голос. — Ты эльф.
— А поскольку вы все еще прячетесь в тени деревьев и, очевидно, не любите солнечного света, я исхожу из того, что вы — дети темных альвов. — Нурамон знал, что предположение его более чем смело. Но либо он прав, либо одно упоминание этого имени, по крайней мере, напугает неприветливых детей альвов.
Ответа не последовало. Долгое время ничего не происходило. И вдруг что-то снова зашуршало. Нурамон крепче обхватил рукоять меча. Когда же он увидел фигуры, вышедшие из зарослей и из тени деревьев, то удивленно отпустил оружие.
То было восемь невысоких мужчин. У них были длинные бороды и ростом они едва достигали его груди, зато были крепко сложены и очевидно сильны. В руках у пятерых из них были секиры, у двоих — полуторные мечи и у одного — арбалет. Дети темных альвов?
На каждом из приземистых, крепких мужчин был тяжелый металлический доспех и пояс, из-за которого торчало еще оружие: кинжалы, короткие мечи. Несомненно, этот отряд был хорошо подготовлен к сражению.
Один из мужчин подошел ближе. Казалось, он был самым молодым из них.
— Откуда ты знаешь темных альвов? И кто рассказывал тебе об их детях? — спросил он. Нурамон узнал по голосу, что именно он разговаривал с ним из засады.
— Я услышал о них перед лицом Иолидов.
Маленькие создания удивленно переглянулись.
— Ты видел Иолиды? — спросил предводитель.
— Своими собственными глазами. — Эльф вспомнил обо всех часах, когда он сидел у окна в своем доме и смотрел на серо-синие горы.
— Ты не должен верить ему, — сказал стрелок. — Он ведь лжет! Он просто хочет выиграть время и околдовать нас. — Нурамон заметил, что стрелок целится ему в голову, и попытался скрыть напряжение. — Ну же, давай я застрелю его!
— Тихо! — воскликнул предводитель и поднял руку. Затем снова обернулся к Нурамону.
— Добро пожаловать в Эльбурин. Имя мое Альверих, а это мои спутники, — он представил каждого из них.
— Меня зовут Нурамон.
— Что привело тебя в нашу долину? — спросил Альверих.
— Я ищу детей темных альвов… и знание об оракуле Дареен.
— Детей темных альвов ты нашел. Что же касается знания об оракуле, то в нашем царстве ты наверняка найдешь все ответы, которые мы сможем тебе предложить.
— Это очень гостеприимно.
— Конечно. Мы славимся своим гостеприимством.
Ответ вертелся на языке у Нурамона, но он проглотил колкие слова.
— А теперь следуй за нами, — сказал Альверих.
— Еще один вопрос, если можно.
— Пожалуйста, эльф.
— Если вы — дети темных альвов, то скажите, почему вы гуляете при свете дня. Разве не сказано, что вы живете в темноте?
Альверих ухмыльнулся.
— А вы, эльфы, живете при свете дня, и тем не менее я видел, что ты путешествуешь и ночью.
Нурамон почувствовал себя вдвойне пристыженным. Ночью Альвериха он не заметил. Кроме того, он должен был быть готов к такому ответу. Он обнаружил свою слабую сторону.
— Кстати, мы были бы благодарны тебе, если бы ты называл нас
карликами, — добавил Альверих.
Карлики! В старых сказках говорилось о существах, которых называли
гарлики или
гаралики. Они были мастерами горного дела и когда-то жили в Альвенмарке под землей или в скалах. Того, что карлики были детьми темных альвов, Нурамон даже не предполагал.
Стрелок наконец опустил оружие и пошел вместе со своими спутниками вперед. Нурамон размеренным шагом следовал за ними на Фельбионе. Проехав за ними какое-то время, он заметил, что карлики то и дело недоверчиво оглядывались и что расстояние, которое они старались сохранять, было не до него, а до Фельбиона. Может ли быть, что карлики боятся лошади?
Нахтцинна
Вот он опять, этот металлический шум. Мандреду не нужно было оборачиваться, чтобы выяснить, откуда он взялся. Фародин стоял на корме. Зажав румпель правой подмышкой, он вынул кинжал и принялся точить клинок. С тех пор как они покинули Фирнстайн, он проделывал это, пожалуй, сотню раз. Звук действовал Мандреду на нервы. Он был скрипучим и жалобным. Обещавшим смерть.
Рагна была права. Земля далеко на севере была создана не для людей. Здесь хорошо было эльфам, троллям и духам, а ему здесь не место!
Паруса их маленькой лодки покрылись льдом. Замерзший парус трещал, когда ловил ветер. Семь дней шли они вдоль побережья на север. Мандред с тоской вспоминал о днях, проведенных на «Пурпурном ветре» в Эгильском море. О тепле и о том, как днем он устраивался под тентом, чтобы вздремнуть.
Ярл смотрел вперед, вглядываясь в сумерки зимней ночи, стараясь разглядеть айсберги. Молча, угрожающе плыли на юг белые гиганты. Максимум внимания советовал ему Фародин уделять маленьким обломкам, почти полностью скрытым под водой, которые могли повредить корпус маленького суденышка. Мандред думал о другом. Он устал, и ему вспоминался Фирнстайн. Тамошние женщины уже наверняка подготовились к празднику зимнего солнцестояния. Откормлены гуси, за последние дни птицы успели нагулять еще жирок. Готовится в больших чанах мет, а над всем городом наверняка витает аромат медовых пряников.
Ярл снял одну из рукавиц и запустил руку в бочонок с китовой ворванью. На холоде она стала такой густой. Он скатал себе шарик и некоторое время подержал его в руке, чтобы тот растаял. Затем нанес жир на лицо, вытер пальцы о тяжелую куртку из тюленьих шкур. Проклятый холод!
Фародин безжалостно гнал судно вперед. Лишь изредка они заходили с подветренной стороны в тихую бухту, чтобы немного поспать. Казалось, эльф стал единым целым с окружавшим их льдом. Словно застыв, стоял он у румпеля, устремив взгляд вдаль. Кинжал он наверняка положил в узелок, лежавший на корме за спиной. Иногда Мандред спрашивал себя, действительно ли это то самое оружие, которое точит Фародин. Это было как-то не по-эльфийски, бессмысленно делать одно и то же. Быть может, в этом отражалось его беспокойство, которое он, как правило, очень хорошо умудрялся скрывать.
Мандред поднял голову и посмотрел на небо, чтобы освободиться от бессмысленных размышлений. Они ушли так далеко на север, что солнце уже даже не показывалось. Зато от горизонта к горизонту протянулось колдовское сияние. Оно развевалось над их головами, подобно знаменам из сложенного полотна. Мандреду почти нечего было делать. Управлять лодкой Фародин мог и в одиночку.
Часто ярл часами сидел на носу и смотрел на сияние в небе. Оно утешало его в этой пустыне из волнующегося моря и черных скал. Ветер продувал до костей, когда он сидел так и мечтал.
Над побережьем вздымались ледники высотой с башню. Однажды Мандред увидел издалека, как лавина льда сошла в море и взволновала воду. Другой раз ему показалось, что он видел морского змея.
На девятый день пути Фародин начал проявлять беспокойство. Они вошли во фьорд. Серые полосы тумана тянулись к ним по-над водой. Мандред стоял на носу и высматривал скрытые под водой рифы. Вода была спокойной. Вскоре их поглотил туман. Совсем рядом слышался шум прибоя.
Очевидно, Фародин здесь уже бывал. Ему было известно о мелководьях раньше, чем Мандред успел предупредить.
Из дымки перед ними вынырнула огромная тень. Сначала Мандред счел это скалой, а потом увидел неяркий свет. В воздухе стоял затхлый запах. Туман сильно потеплел. Он конденсировался в бороде Мандреда.
Внезапно тишину прорезал хриплый голос. Он был низким, словно рычание разъяренного медведя. Фародин сделал фьордландцу знак не двигаться и приложил палец к губам. Затем ответил таким же тоном, на гортанном языке, подобного которому Мандреду слышать не доводилось.
Ответом послужило краткое приветствие. Затем тень исчезла. Фародин застыл в напряженном молчании. Казалось, прошла целая вечность. Туман лишил Мандреда чувства времени. Наконец эльф кивнул ему.
— Скоро мы достигнем Нахтцинны. Здесь, во фьорде, есть теплые источники. Они целую зиму не позволяют ему замерзнуть. Они же являются причиной тумана, скрывающего замок троллей. Ты знаешь, как должен вести себя?
Мандред кивнул. То, что должно было произойти в Нахтцинне, было единственной темой для разговоров, которая занимала Фародина на протяжении всего путешествия. Что, впрочем, не означало, что они обсуждали планы эльфа. Однако он доверял своему товарищу. Фародин знает, что делает!
Ярл невольно опустил руку на рукоять секиры. Вспомнил советы Фародина относительно борьбы с троллями и об историях, которые слышал в детстве. На троллей охотятся группами, как на пещерных медведей. Один человек против них был ничто. А потом он вспомнил о своем сыне. Альфадас поспешил на помощь эльфам в третьей Тролльской войне. Он побеждал этих чудовищ во множестве кровавых сражений. Однако в конце концов был убит ими, напомнил себе Мандред. Провел рукой по лезвию секиры. Еще одна причина прийти сюда!
Туман расступился. Перед ними возникли изрезанные расселинами утесы. Фародин указал на скалу, смутно напоминавшую голову волка.
— Там есть пещера, которую не видно с фьорда. Последний раз я прятал свою лодку там.
— Значит, ты уже бывал здесь.
Эльф кивнул.
— Более четырехсот лет тому назад я уже приходил в Нахтцинну. Тогда я убил герцога троллей, их полководца, который возглавлял войска троллей во время походов в Альвенмарк.
Вот так Фародин! Поделиться своими знаниями только в последний миг!
— Это ты мог бы сказать мне и раньше, — проворчал Мандред.
— Зачем? Это повлияло бы на твое решение?
— Нет, но я…
— Значит, знать тебе не было нужно. Тем не менее в нашем плане есть изменения. Ты пойдешь в Нахтцинну один.
У Мандреда отвисла челюсть.
— Что?
— Меня они никогда не впустят в крепость. Знаешь, как они называют меня? Смерть в ночи. Они убьют меня сразу, как только увидят. Так что видишь, тебе придется идти одному. А я найду другой вход в замок. Назвавшись посланником, ты будешь под защитой законов гостеприимства. Они не смогут сделать тебе ничего, пока ты не нарушишь закона гостеприимства. Впрочем, они будут пытаться подтолкнуть тебя к этому. На это ты идти не должен, что бы они ни делали!
— А почему они должны принять меня в качестве посланника? Человека! Да они едят таких, как я!
Фародин опустился на колени и развязал мешочек, который хранился на корме. Он показал Мандреду ветку дуба, завернутую в тонкое сукно.
— Вот поэтому они тебя примут. Это ветка наделенного душой дерева. Только посланники королевы имеют такой знак. Они неприкосновенны.
Мандред удивленно взял ветку и снова завернул ее в ткань.
— Она ведь настоящая, правда? Откуда она у тебя?
Очевидно, вопрос этот был неприятен Фародину.
— Она выросла из желудя Атты Айкъярто. Надеюсь, ты простишь мой поступок. Она нужна нам.
— Ты отрезал ее от дуба на могиле Фрейи?
— Он мне разрешил. Он знает, зачем нам нужна эта ветка.
Мандред спросил себя, кого имел в виду эльф, дуб или дух Фрейи. Руки его задрожали. Он спрятал их под мышками. Должно быть, Фародин заметил его дрожь.
— Чертовски холодно, — проворчал ярл. Не хотелось выглядеть трусом.
— Да, — кивнул Фародин. — Даже мне холодно. Думай об Йильвине. Она и остальные стоят того, чтобы мы рискнули.
Лодка обошла скалу, подобно башне возвышавшуюся над фьордом. Теперь они шли прямо на отвесный берег. Эльф умело маневрировал между скал. Затем они сняли мачту. Мандред сел на весла и изо всех сил стал сражаться с силой отлива. Прямо перед ними открылся низкий вход в пещеру.
— Найти пещеру можно только во время отлива! — крикнул Фародин, перекрикивая шум прибоя. — Даже если прилив небольшой, вход уже скрывается под водой.
При мысли о том, что нужно войти в пещеру, которую затапливает во время прилива, Мандреду стало не по себе. «Фародин знает, что делает», — снова напомнил он себе. Только на этот раз ставшая привычной мысль не помогла справиться с беспокойством.
Им пришлось пригнуться — настолько низким был вход. Течение подхватило лодку и потащило ее вперед. Они тут же очутились в полной темноте. Борта лодки царапались о невидимые скалы. Мандред вскрикнул.
Наконец они попали в спокойные воды. Фародин зажег фонарь и поднял его высоко над головой. Они скользили вперед, окруженные крохотным островком света. Мандред налег на весла и время от времени оглядывался через плечо. Немного впереди показалась широкая полоса гальки. Цепляясь днищем, лодка оказалась на берегу.
Они спрыгнули на берег и вытащили свой парусник далеко за линию прилива. Мандред удивленно огляделся по сторонам. Пещера была гораздо больше, чем он предполагал поначалу.
Фародин подошел к нему и положил руку на плечо. Приятное тепло пронизало все тело.
— Спасибо тебе, что пошел со мной, сын человеческий. Один на этот раз я бы не справился.
Мандред сомневался в том, что от него будет особый толк. Ему приходилось призывать на выручку всю свою силу воли, чтобы совладать со страхом. Наверняка это не укрылось от Фародина.
Эльф провел его по выступу над водой к потайному выходу. Балансируя, они шли по гладкой, покрытой льдом скале, пока наконец не достигли берега. Теперь настало время прощания. Мгновение они просто молча стояли друг напротив друга. Затем Фародин взял Мандреда за запястье в приветствии воинов. Впервые прощался с ним товарищ таким образом. И жест этот говорил больше, чем любые слова.
Легким шагом побежал Фародин по берегу и исчез в тумане. Он оставлял на снегу неглубокие следы, которые вскоре замел ветер. Мандред повернулся и пошел в противоположную сторону, стараясь держаться ближе к воде. Обледенелые камни скрипели под его ногами. Там, где прилив доставал до серой гальки, снега не было. Здесь он тоже не оставит предательских следов.
Он бежал вдоль берега около часа, когда туман внезапно исчез. Без этого прикрытия его не могли не заметить стражники. У него возникло чувство, что за ним наблюдают, однако никто не показывался. Мандред отступил на шаг и обернулся. Казалось, он перешел невидимую границу. За его спиной длинные пальцы тумана тянулись от моря к прибрежной гальке.
Колдовское сияние стояло необычайно низко на небе. Перед Мандредом возвышался отвесный зубец скалы, из которого росла огромная башня. Нахтцинна выглядела иначе, чем он представлял, это был чуть больший, мрачный вариант эльфийского замка Эмерелль. Украшенная по бокам колоннами и арками, башня уходила высоко в небо, касаясь колдовского сияния. В здании было, пожалуй, около сотни окон. В некоторых местах колонны росли из каменной кладки, подобно огромным шипам. Вне всяких сомнений, Нахтцинна был великолепной постройкой, вот только архитектор потратил все свое умение на то, чтобы заставить ее выглядеть мрачной и угрожающей.
Мандред развернул ткань, сжал дубовую ветку и выставил ее перед собой вроде щита. Подумал о Луте, боге судьбы, и о том, что не будет никого, кто спел бы песню о герое, если он погибнет этой ночью. Может быть, нужно было послушаться Рагну? Ночь с ней была совершенно не такой, как все его приключения в публичных домах. Она по-настоящему любила его. Его, своего предка! Нет, из этой любви никогда ничего не получилось бы. Хотя между ним и ею было столько поколений, при мысли о той ночи ему становилось не по себе. Хорошо, что он ушел с Фародином.
— Что делает сын человеческий в тени Нахтцинны? — раздался вдруг низкий голос.
Из-под навеса скалы, находившейся от него на расстоянии около двадцати шагов, выступила огромная фигура. Ростом незнакомец был раза в полтора выше обычного человека, а ширина его внушала суеверный страх. Даже руки тролля, одетого, несмотря на холод, только в набедренную повязку из шкуры, были толще бедер Мандреда. Лица своего противника в холодном колдовском сиянии Мандред разглядеть не мог. И вообще в исполине было что-то непостоянное, призрачное.
— Что тебе здесь нужно? — спросил его стражник на языке Фьордландии, хоть и с сильным акцентом.
— Я посланник Эмерелль, королевы эльфов. — Ярл поднял вверх ветку дуба. — И я требую гостеприимства Оргрима, герцога Нахтцинны.
Послышался булькающий звук.
— Ты требуешь? — Тролль наклонился и взял ветку. На миг застыл и принюхался. — От тебя действительно пахнет эльфом. — Его узловатые руки осторожно коснулись ветки. Он смотрел вперед, на темное море. — Как ты попал сюда?
Мандред поднял голову. Лица своего собеседника он по-прежнему не мог разглядеть. Ярл пожалел, что знает о троллях так мало. В тех историях, которые он слышал в детстве, они считались не очень умными. Различит ли он ложь?
— Ты знаешь, что такое тропы альвов?
Тролль кивнул.
— Я пришел по тропам альвов. Эльф открыл мне низшие врата, здесь, на берегу, неподалеку. И так я оказался в сердце страны троллей. — Мандреду понравилась собственная ложь. Она объясняла, почему разведчики не обнаружили его раньше.
— Вот как, — только и сказал тролль. Внезапно повернулся к нему спиной. — Следуй за мной!
Тролль привел Мандреда к окруженной скалами гавани у подножия Нахтцинны. Там стояли на якоре огромные темные корабли. Они казались похожими на крепости, которые научились плавать. От причала вверх, на утес, вела дорога. Она проходила через просторный туннель, слабо освещенный янтаринами.
Они то и дело натыкались на стражу — мрачные тени, опиравшиеся на тяжелые дубинки и каменные секиры высотой в человеческий рост. Никто ни о чем их не спрашивал. Мандреду показалось, что его проводник пользуется большим уважением. Теперь, в свете янтаринов, он мог разглядеть его лучше. Кожа его была темно-серой, со светлыми вкраплениями, из-за чего немного напоминала гранит. У тролля был покатый лоб, а нижняя челюсть сильно выдавалась вперед. Глаза были странными. Они сверкали светом янтаринов, как у Ксерна, первого потомка альвов, которого он повстречал. Руки тролля не соответствовали размерам его тела, они казались Мандреду слишком длинными. Узловатые мускулы свидетельствовали о силе. В битве тролль, должно быть, просто ужасный противник.
Наконец оба они добрались до просторного зала. Там собралось, пожалуй, около сотни троллей. Некоторые пили или играли в кости, другие, вытянув ноги, сидели у очагов и спали. Зверски воняло прогорклым жиром, кислой блевотиной и пролитым пивом. «Место больше напоминает пещеру, чем пиршественный зал», — подумал Мандред. Вдоль стен стояли грубо сколоченные столы и стулья, однако большинство троллей, похоже, предпочитали сидеть на корточках, на полу. Все они были ужасающе велики. Его проводник ни в коем случае не казался среди себе подобных великаном. Мандред прикинул, что самые крупные из сидевших в зале были ростом в четыре шага от ступней до макушки. И только со второго взгляда он обратил внимание на то, что у них не было волос. Многие украшали свои грубые лица и лысые головы причудливыми узорами из рубцов и шрамов.
Когда великаны заметили Мандреда, поднялось волнение. Послышались лающие выкрики. Его страж поднял вверх ветку и что-то прорычал; его голос перекрыл остальные. После этого все немного успокоились. Однако в янтариновых глазах троллей Мандред читал неприкрытую ненависть.
Вдалеке послышался звук рога. Ярл невольно подумал о Фародине. Неужели тролли в конце концов выследили его?
Широко расставив ноги, его провожатый опустился на одну из стоявших в зале лавок и дерзко ухмыльнулся ему.
— Говори, что ты хотел нам сказать, человечек.
— Прости, но я буду говорить только с герцогом Оргримом, — уперся ярл, оглядываясь по сторонам в надежде на то, чтобы увидеть где-нибудь тролля в золотых браслетах и тяжелых серебряных цепях. По ним герои сказаний определяли князей большого народа. Но ни на ком таких украшений не было.
Его провожатый что-то крикнул, обращаясь к залу. И тут же вокруг раздалось громкое похрюкивание. Мандреду потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что это, должно быть, смех.
— Что смешного? — холодно спросил он.
Его провожатый дернул себя за нижнюю губу и пристально посмотрел на него.
— Ты правда не знаешь, не так ли? — спросил он наконец с сильным акцентом.
— Чего не знаю?
— Я Оргрим, герцог Нахтцинны.
Мандред недоверчиво посмотрел на своего собеседника. Шутит он, что ли? Ничто не отличало его от других троллей, находившихся в зале. Если же это действительно герцог, а он теперь не ответит ему, то непременно оскорбит. Если же он только притворяется, что является предводителем троллей, и Мандред передаст ему фальшивое послание, то его нельзя будет — по крайней мере, по человеческим меркам — упрекнуть в том, что он вел себя невежливо по отношению к хозяину.
— Королева Эмерелль хотела бы получить сведения о том, не находится ли в плену еще кто-то из эльфов.
Оргрим что-то крикнул в зал. Мандреду показалось, что тролли с ненавистью посмотрели на него. Затем герцог хлопнул в ладоши и отдал приказ.
— Нам принесут еду и питье, — официальным тоном произнес Оргрим. — Никто не скажет, что я не угостил тебя самым лучшим, что есть в кладовых Нахтцинны.
Принесли два рога длиной с руку. Оргрим поднес свой к губам и осушил его одним глотком. И выжидающе поглядел на Мандреда.
Ярлу пришлось поднатужиться, чтобы поднять рог. Ни в коем случае нельзя напиваться! Только не в эту ночь! Но если он не выпьет ничего, то обидит хозяина. И он сделал глоток, пролив добрую часть липкого мета на бороду.
Оргрим громко рассмеялся.
— Да у нас даже дети пьют больше, чем ты, человечек.
Мандред поставил рог.
— Мне кажется, что у вас дети рождаются пожалуй что и моего роста.
Герцог хлопнул его по плечу, от чего Мандред едва не упал с лавки.
— Хорошо сказано, человечек. Наши новорожденные действительно не такие нежные червячки, как ваши дети.
— Возвращаясь к вопросу эльфийской королевы относительно…
— Нет в плену эльфов. — Герцог снова дернул себя за нижнюю губу. — Кто это такое сказал?
— Эльфийка, которая была здесь в заточении, — коротко ответил Мандред.
Князь троллей положил подбородок на руки и задумчиво посмотрел на него.
— Где же это она бродила? Война давно закончилась. Всех пленных обменяли. — Если бы не массивная нижняя челюсть с выступающими клыками, Оргриму, вероятно, удалась бы чарующая улыбка. А так получилась нагоняющая страх гримаса. — Тем не менее я очень сильно надеюсь на то, что Эмерелль не восприняла всерьез ее речи.
Мандред испытывал очень сильную неуверенность. Если бы о плене Шалавин рассказал ему кто-то другой, а не Фародин, то он, вероятно, поверил бы Оргриму. Герцог был совершенно не таким, каким он представлял себе троллей. В историях они выглядели глупыми, грубыми людоедами, которых легко водить за нос. Ничего из этого не подходило к описанию Оргрима. Напротив! Мандреду казалось, что герцог ведет какую-то свою игру.
На другом конце стола устроилась старая троллиха. Она принесла с собой плоскую деревянную тарелку с супом и большую кривую ложку. Ее грубое платье было усеяно дюжинами заплат, среди которых не было двух из одинаковой ткани. Она сильно моргала каждый раз, когда поднимала глаза от миски. На морщинистой шее висело множество кожаных шнурков, на которых болтались амулеты: крохотные фигурки, вырезанные из костей, каменные кольца, перья, засушенная птичья голова и что-то похожее на половинку воронова крыла.
— Кто это? — шепотом спросил Мандред своего хозяина.
— Ее зовут Сканга, и она такая же древняя, как наш народ. — В голосе Оргрима слышалось уважение, быть может, даже немного страха. Он говорил очень тихо. — Она могущественная шаманка, которая говорит с духами и может усмирять или же, наоборот, вызывать бури.
Мандред украдкой бросил взгляд на старуху. Сумеет ли она прочесть его мысли? Лучше думать о чем-нибудь другом!
— После долгого пути я чуть не умер от голода. Я бы даже не отказался отобрать у старухи миску.
Герцог принялся многословно извиняться за то, что еда несколько задерживается. Ее сначала нужно было еще забить, чтобы поданное к столу мясо было совсем свежим. Оргрим рассказал, что свинина оказывается на вкус гораздо нежнее, когда животное, перед тем как убить, немного отобьют. Но самое главное якобы заключалось в том, чтобы убить животное прежде, чем оно заподозрит, что его сейчас убьют. Оргрим утверждал, что страх вызывает дурные соки, которые портят мясо. Мандред никогда прежде не слышал о подобном, но слова герцога звучали очень убедительно.
Пока они ждали, Оргрим развлекал его рассказом об охоте на кашалотов. Он польстил Мандреду, похвалив смелость людей, когда они встали на сторону эльфов во время последней войны. Особенно хвалил он подвиги героического короля Альфадаса.
Мандред улыбался про себя. Интересно, что сказал бы Оргрим, узнай, что сидит рядом с отцом Альфадаса? Нет, этого он ему не скажет. Тяжелая гордость охватила его, когда герцог рассказывал ему о битвах, в которых сражался его сын.
Наконец подали на стол. Тролль с одутловатым лицом и обвисшими щеками принес два больших деревянных блюда. На них лежало ароматное жаркое с гарниром из золотисто-коричневых луковых колец. Большего из двух жарких с лихвой хватило бы на то, чтобы накормить троих изголодавшихся мужчин. «А меньшее жаркое весит фунта два», — прикинул Мандред.
— Как гость ты можешь выбирать, — указал Оргрим на блюда. — Какое из двух ты предпочитаешь?
Ярл вспомнил предупреждение Фародина. Если он возьмет большее блюдо и съест только его часть, то тролли могут расценить это как оскорбление.
— С учетом моего роста, было бы более чем дерзко просить больший кусок, — высокопарно произнес Мандред. От аромата жаркого у него потекла слюна. — Поэтому я выбираю меньший из кусков.
— Да будет так. — Князь троллей кивнул толстому повару, и тот поставил блюда на стол перед ними.
Оргрим ел руками. Безо всяких усилий он разрывал мясо и клал его в рот. Еще был подан свежий хлеб, который они обмакивали в соус.
Мандред снял с пояса нож и разрезал жаркое на шесть толстых кусков. Когда он надрезал мясо, в густой луковый соус потекла темно-красная кровь. Жаркое было вкусным. У него была хорошая корочка, но внутри оно было нежным и с кровью. Мандред ел жадно. За долгие дни в лодке он забыл вкус горячего. Когда он жевал, из уголков рта тек сок жаркого. Он с наслаждением обмакивал свежий хлеб в соус и лук. Запивал все тяжелым метом. Поистине, Оргрим умел угодить гостям.
Остальные тролли, впрочем, вели себя странно. Чем дольше длилось пиршество, тем тише они себя вели. Некоторые в свою очередь нанизывали мясо на длинные деревянные вертела. Но большинство просто смотрели на Мандреда. Может быть, завидуют такой вкусной еде? Постепенно под их взглядами ему стало не по себе.
Как следует отрыгнув, Мандред покончил с едой. Все мясо он съесть не смог. Он сидел на деревянной лавке, согнувшись, и тихонько стонал.
— Могу я предложить тебе что-нибудь еще? — вежливо поинтересовался Оргрим. — Может быть, яблоки в меду? Вкусно, доложу я тебе. Поистине вкусно! Скандраг, мой повар, настоящий художник.
Мандред провел рукой по животу.
— Прости, пожалуйста. Как ты там говорил? Я всего лишь человечек. Я больше не могу.
Оргрим хлопнул в ладоши. Немного позже в зал вошел тролль, который подавал на стол, неся два больших деревянных блюда. На них покоились две перевернутые корзины. Блюда были красны от разлившейся крови.
— У нас существует обычай глядеть в глаза тому, кого только что съел. Обычай охотников, если тебе так больше нравится.
Оргрим щелкнул пальцами, и тролль поставил блюда на соседний стол. Затем поднял большую из двух корзин. Под ней оказалась голова дикого кабана с широко открытым ртом. Клыки у него были словно кинжалы, как у человека-кабана. Должно быть, то был необычайно большой зверь.
Герцог поздравил своего повара с отлично приготовленной едой. Затем тот поднял вторую корзину. Под ней оказалась голова женщины с короткими светлыми волосами. Лоб ее был расколот, левая бровь совершенно изувечена. Из-под коротких волос торчали острые уши. Кожа ее была очень бледной, какой Мандреду никогда не доводилось видеть у эльфов. Почти как свежевыпавший снег.
Мандред удивленно смотрел на это лицо. Раны, что совершенно очевидно, были нанесены дубинкой. Ярл знал эту эльфийку так же хорошо, как своего собственного сына. Три года они путешествовали бок о бок. Йильвина! Его желудок сжался и резко дернулся вверх.
Царство карликов
Когда после дня и ночи пути путники наконец вышли из леса, Нурамон не поверил своим глазам. Перед ними вздымалась гигантская скала — стены царства карликов. Входом служили крепкие железные ворота. В скале были выбиты окна, расселины и бойницы. Но самое большое впечатление произвели на Нурамона башни, росшие из камня, словно грибы, и устремлявшиеся к небу. Кто бы ни построил это, он был мастером своего дела.
Нурамон слез со спины Фельбиона; он не мог отвести взгляда от скалы.
— Это производит впечатление, не правда ли? — спросил Альверих. — Вам, эльфам, такого наверняка не построить.
Нурамон уставился на знамена, развевавшиеся над башнями. На больших полотнах виднелись серебряные драконы на красном фоне, настолько большие, что герб можно было видеть издалека. Для кого предназначались эти знамена? Карлики жили настолько уединенно, что вряд ли кто-то из чужих мог забрести сюда. Очевидно, для них важна была не только польза, но и вид, открывавшийся взору. С этой точки зрения карлики были подобны эльфам, хотя это творение мастера выражало что угодно, кроме скромной уместности.
Нурамон проследовал за карликами к воротам. Чем ближе они подходили к этому двустворчатому чудовищу, тем мельче чувствовал себя эльф. Ворота были просто огромны для таких существ как карлики. Но, быть может, был в королевстве и кто-то, кому требовались такие размеры. Он поглядел на знамена, присмотрелся к геральдическому животному. Эти врата были достаточно велики, чтобы в них мог пройти дракон.
Перед вратами не было стражи, однако Нурамон обратил внимание на множество бойниц и на длинный балкон над ними. Большего на этом входе не было нужно. Несмотря на то что ни Нурамон, ни его сопровождающие не сказали ни слова, неподалеку от ворот что-то щелкнуло и сворки со скрипом отворились им навстречу. Как карликам удалось выковать из железа такие большие ворота? Как они перемещали их, как поставили вертикально? Только магия приходила Нурамону в голову в качестве ответа на эти вопросы.
Над воротами в грубых рамах виднелись картины со сценами охоты, сражений героев или пейзажами. Самую верхнюю картину почти не было видно. На ней были изображены горы, и Нурамон был уверен в том, что это именно Иолиды. На вратах были выцарапаны символы. И Нурамон с первого взгляда узнал шрифт, который встретил у врат к оракулу Дареен.
Он не ошибся и пришел в нужное место. В такой огромной крепости просто должен был найтись карлик, готовый отправиться с ним к оракулу!
Глядя в щель между расходившимися в стороны створками дверей, Нурамон смог бросить взгляд внутрь царства карликов. По ту сторону открывался большой зал, свод которого поддерживали похожие на деревья колонны. Солнечный свет падал через узкие щели высоко в скале и касался пола во многих местах. Янтарины самых разных цветов украшали колонны, распространяя свет туда, куда не доставали солнечные лучи. В зале царило оживление. Хотя многие карлики с любопытством смотрели на пришельца, большинство, казалось, продолжало заниматься своими повседневными делами.
— Ты ничего не имеешь против того, чтобы твое ездовое животное подождало тебя снаружи? — спросил Альверих.
Нурамон согласился и что-то прошептал Фельбиону. Конь принялся пастись неподалеку от ворот. Казалось, он доволен тем, что может остаться на этой сочной полянке.
Карлики провели Нурамона внутрь. Здесь он впервые увидел стражу. Воины стояли справа от него и спросили Альвериха, кто этот эльф и куда ведет его карлик. Альверих назвал имя гостя и пояснил, что Нурамон родом из Альвенмарка.
— Я отведу его к королю, — добавил Альверих.
Их пропустили. Нурамон заметил большое колесо, которое с усилиями поворачивало несколько дюжин карликов. Врата медленно закрывались.
— Сюда, — сказал Альверих, указывая вперед.
Карлики, попадавшиеся им на пути через красивую крепость, все поголовно носили на теле металл, хотя, совершенно очевидно, не ожидали нападения. Похоже, металл был для них скорее одеждой, чем доспехом. Некоторые предпочитали тяжелые кольчуги и выглядели в них исключительно воинственно; другие носили рубашки с крупными ячейками поверх тонкой ткани, на которую были нашиты металлические пластины. Очевидно, одежды совсем без металла здесь не было.
Обитатели крепости смотрели на Нурамона так, словно никогда в жизни не видели эльфа. И это вполне могло быть правдой. Некоторые начинали шептаться, некоторые сдержанно приветствовали его. Он отвечал и надеялся, что жесты его понимают верно.
Впервые увидел Нурамон и женщин карликов, в одежде которых проявилась вся искусность этого горного народа. Их платья с вплетенными металлическими нитями были искусно украшены; даже те, кто, очевидно, не мог себе позволить золота и серебра, носили красивые изделия из менее благородных металлов. Особенно запомнилась Нурамону одна карлица, на платье которой были нашиты медные пластины в форме листков. Хотя она была невысокого роста и довольно широка в кости, карлица напомнила ему древесную фею, которая как-то приходила в гости к Алаэн Айквитан.
Лица женщин выглядели мягкими и приветливыми. Волосы у них были длинными. У женщины в медном платье были светло-русые тугие косы, спадавшие на плечи. То, что Нурамон так пристально смотрел на нее, очевидно, смутило карлицу. Она улыбнулась ему, затем отвела взгляд темных глаз и уставилась в пол.
Когда Альверих и его отряд повели его между колоннами вправо, Нурамон спросил себя, почему ему как эльфу так нравится этот мир из камня, хотя в чертогах карликов он до сих пор не видел ни единого растения. Может ли он находить эту местность красивой? Или это опять его особый взгляд, над которым так смеялась его родня в Альвенмарке? Этого он сказать не мог. И тем не менее вел себя так, словно окружающее казалось ему красивым, хоть и чуждым, несмотря даже на то, что меж приземистых карликов он казался стройным великаном.
Нурамон шагал за Альверихом в просторный зал, который производил не меньшее впечатление, чем вход в царство карликов. Здесь колонны были сгруппированы на широких пьедесталах, образуя опоры огромных арок. Широкие лестницы образовывали небольшие площади и соединяли их друг с другом. По тем ступенькам можно было передвигаться от одной площади к другой, поднимаясь с уровня на уровень. Многие площади использовались карликами. На них стояли столы и скамьи, где продавались различные товары. Это был рынок, и здесь было шумно. Разговоры подчеркивались каким-то неясным шумом. Должно быть, где-то поблизости был водопад.
По краю зала они дошли до лестницы, круто поднимавшейся вверх и разделенной большими колоннами. Перед ней находился внушительных размеров фонтан. Две огромные карлицы из камня поддерживали сосуды, из которых текла вода и падала в большой бассейн под их ногами. Шум мог заглушить любой разговор, который велся бы рядом. Воздух над фонтаном сверкал в свете, падавшем через небольшое отверстие в потолке. Он казался непохожим на солнечный свет, потому что был голубоватого оттенка. Когда они проходили мимо колодца, в лицо им летели брызги. Они были свежими и немного солеными на вкус.
Они оставили позади лестницу и группы колонн, пересекли следующий зал и оказались у широкой спиральной лестницы, которая открыла перед ними панораму помещений внизу. Вдалеке Нурамон увидел колонны.
Альверих сделал ему знак следовать дальше, и наконец они остановились перед широким коридором, охраняемым двумя воинами. Они не пропустили Нурамона. И Альверих решил пойти вперед и изложить его дело при дворе. А Нурамону оставалось только ждать.
Эльф стал осматривать окрестности. Здесь свет тоже, казалось, парит под потолком. Эльф многое бы отдал за то, чтобы узнать тайну этого света. Хотя он был здесь чужим, чувствовал он себя, словно в Альвенмарке. Как и Юливее в Валемасе, карлики создали свою родину заново. Очевидно, выращивали они и кристаллы. Слева, у дальней стены, рос йешилит, сверкая, словно трава в утренней росе. По правую руку от него поднимался к потолку горный хрусталь, светившийся изнутри, с узором в виде лесного пейзажа.
Нурамон наблюдал за карликами, сновавшими по каменным улицам и деревянным мостам. Для них это великолепие было, должно быть, повседневностью, как для него — вид замка Эмерелль. И тем не менее наверняка существовали карлики, которые чувствовали так же, как он, и восхищались этими залами во всей их красоте.
Через некоторое время Альверих вернулся и отослал своих товарищей прочь. Лицо его выражало недоверие.
— Следуй за мной! Мастер Торвис хочет говорить с тобой.
Нурамон никогда не слышал этого имени. Однако поспешил за карликом. Они прошли мимо стражников и зашагали по одному из коридоров, в котором застыли одинокие часовые и прогуливались благородно одетые мужчины и женщины, которые смотрели на Нурамона так, словно тот был светящимся призраком. Он попытался запомнить дорогу, что оказалось трудно без неба или по крайней мере крон деревьев над головой.
Удивление на лицах карликов Нурамон мог объяснить легко. Очевидно, он был первым эльфом, кто шел этим путем. Он мог только надеяться на то, что карлики не рассматривают его как посланника Эмерелль. В принципе, он вообще понятия не имел, как относятся карлики к эльфам. Что, если они ушли из Альвенмарка из-за ссоры? Может статься, что он идет навстречу своей гибели.
— Ну вот мы и пришли, — сказал Альверих и вошел в зал с двумя дюжинами высоких дверей. У некоторых из них стояли воины.
Альверих целеустремленно направился к старому карлику с белыми волосами, ждавшему у одной из дверей.
— Вот чужак, мастер, — сказал он и поклонился.
Старик посмотрел на Нурамона, на лице его не дрогнул ни один мускул.
— Ты хорошо исполнил поручение, мой молодой воин. А теперь иди!
Альверих бросил на Нурамона последний взгляд, а затем удалился тем же путем, каким они пришли.
— Посмотри на меня, пожалуйста! — прозвучал голос старика.
Нурамон исполнил просьбу и взглянул прямо в серо-зеленые глаза старика. Казалось, Торвис проверял каждую черточку лица эльфа. «Этот старый карлик владеет магией», — почувствовал Нурамон. Кроме того, простой серый плащ говорил о том, что он не воин. Это был единственный из обитателей крепости, на ком не было ни капли металла. Даже кольцо его было из нефрита.
— Следуй за мной! — произнес наконец старик, открыл двери и прошел в проем.
По ту сторону оказался узкий коридор. Когда Нурамон вошел, Торвис захлопнул двери и задвинул засов.
Нурамон последовал за стариком через сплетение переходов, не отличавшихся роскошью других комнат. Здесь стены были простыми, без каких бы то ни было украшений. Только двери были искусно отделаны, ни одна не походила на другую. Очевидно, они соответствовали назначению комнат, в которые вели.
— Эти коридоры видит не каждый, — пояснил Торвис. — Ни один эльф не ступал… — внезапно он умолк и поглядел на меч Нурамона. Затем ухмыльнулся. — Прости! Я хотел сказать другое: можешь считать, что тебе повезло оказаться здесь.
— Считаю, — вот и все, что ответил на это Нурамон.
Он удивился манерам волшебника. Может быть, в этих коридорах принято обнажать меч?
Вскоре они вышли в более широкие проходы, в которых снова стали попадаться карлики. На них были дорогие одежды, и они, казалось, удивлены не меньше, чем те, кого видел прежде Нурамон. Некоторые даже пугались, когда они вместе с Торвисом выходили из-за угла.
— В таком королевстве тем, кто обладает властью, необходимо передвигаться между важными местами быстро и незаметно, — пояснил старик.
Нурамон почувствовал, что эти коридоры построены не произвольно. Многие шли вдоль троп альвов. Кто бы ни захотел быстро переместиться из одного места империи карликов в другое, мог, вероятно, воспользоваться звездой альвов.
В конце длинного коридора Торвис остановился, открыл дверь по правую руку от него и вошел. Нурамон последовал за ним и очутился в пустом зале, довольно маленьком по сравнению с остальными залами и переходами. Слева стены не было, открывался вид на долину. Дневное светило освещало мозаику на противоположной стене, выложенную из драгоценных камней и представлявшую собой отражение долины.
— Извини меня! — сказал Торвис и исчез за дверью, таившейся в мозаике.
Нурамон спросил себя, как его могут оценивать карлики. Очевидно, они считают, что ему от них что-то нужно, поэтому его принимают в роскошной части королевства. Ему было бы довольно найти кого-нибудь внизу, в главном зале, кто имел бы достаточно мужества, чтобы отправиться вместе с ним в путь к оракулу.
Он подошел к открытой стене и посмотрел вниз, на долину. По синему небу низко ползли облака, и у Нурамона возникло чувство, что они похожи на улыбающиеся лица. Здесь Нурамон почти не чувствовал ветра. Он протянул руку и почувствовал, как она прошла сквозь что-то невидимое. Снаружи его пальцев коснулся ветер. В его доме, в Альвенмарке, существовало похожее заклятие. Алаэн Айквитан хорошо заботился о том, чтобы в доме не было сквозняков, а в замке королевы такое же заклинание было наложено на крышу тронного зала. Он снова обнаружил сходство между эльфами и карликами.
Внезапно дверь в стене из драгоценных камней отворилась, и в комнату вошел карлик в благородной кольчуге и зеленом плаще. На нем была небольшая корона. За ним следовали Торвис и еще несколько благородных карликов, некоторые были воинами.
Король еще не видел Нурамона, он беседовал с сопровождающими его.
— Я хочу, чтобы там копать перестали! И скажи им, что я… — король остановился и заметил Нурамона.
Торвис подошел к своему господину.
— Вот гость, о котором я тебе говорил.
Король обернулся к воинам, впрочем, не спуская глаз с Нурамона.
— Идите и сделайте то, о чем я вам говорил! — приказал он. Затем обратился к Торвису. — Ты не сказал мне, что он эльф.
— Я хотел удивить тебя. Ты только взгляни!
Король карликов медленно подошел к Нурамону. У него были седые волосы, борода его была искусно заплетена в косички. Прямо перед Нурамоном он остановился и посмотрел на него большими глазами.
Нурамон поклонился королю, хотя казался себе при этом странным, ведь ему по-прежнему приходилось смотреть на повелителя карликов сверху вниз.
— Меня зовут Нурамон. Я родом из Альвенмарка и прибыл в этот мир по делу.
Король обернулся к Торвису.
— Ты это слышал? — Похоже, он никак не мог поверить в то, что видит перед собой эльфа.
— Да, мой король. — Старик обернулся к Нурамону. — Это Венгальф, король карликов и повелитель Эльбурина.
— Я знал, что ты придешь. Только не знал когда, — заявил король Венгальф.
Нурамон не особенно удивился. Как Эмерелль часто знала, что уже случилось, что происходит где-то в другом месте и что может произойти, возможно, и король карликов мог видеть далекие времена и то, что должно случиться.
— Что привело тебя к нам? — спросил Венгальф.
— Я ищу одну эльфийку и надеюсь, что оракул Дареен поможет мне в этом. Только с помощью карлика можно открыть врата. — Нурамон подробно описал врата Дареен и рассказал о том, что с ним там произошло.
Венгальф переглянулся с Торвисом, что старик воспринял как знак обратиться к Нурамону.
— Мы знаем оракула Дареен. В то время, когда мы оставили Альвенмарк, уходили и другие дети альвов, чтобы найти себе место в этом мире. Однажды эльфы и карлики встретились и обнаружили Дареен по ту сторону врат, которые вели в одно отдаленное место в этом мире. И она сказала нам, как запечатать врата. В былые времена мы часто пользовались этими вратами. Но эльфы ушли. Некоторые спрятались в зачарованных лесах, другие создали себе царство в Расколотом мире. Большинство вернулись обратно в Альвенмарк. Сами мы не могли открыть врата. А нужда и любопытство никогда не были настолько велики, чтобы мы воспользовались оракулом.
Нурамон вспомнил о Юливее. Должно быть, это она была той эльфийкой, которая когда-то встретила карликов.
— Согласится ли карлик сопровождать меня? — с надеждой спросил он.
— Карлик поможет эльфу, так же как эльф когда-то помог карлику, — торжественно провозгласил Венгальф.
Нурамон не знал, что хотел сказать этим король карликов. Может быть, он намекал на время, когда карлики еще жили в Альвенмарке и заключали союзы с эльфами.
— Ты не помнишь, — сказал король.
— Нет. Я слишком молод. Я не видел, как эльфы и карлики жили в Альвенмарке бок о бок.
— Но ты почти не изменился. Я еще узнаю тебя. И Торвис тоже сразу узнал тебя. Сколько же лет прошло? Наверняка больше трех тысяч.
— Ровно три тысячи двести семьдесят шесть, — сказал Торвис.
Внезапно Нурамон понял, на что намекает карлик.
— Должно быть, ты перепутал меня с одним из моих предков!
— Нет, мы имеем в виду тебя, — сказал Торвис. — Я узнал тебя. Ты Нурамон. Вне всяких сомнений.
— Когда-то мы были друзьями, — добавил король.
Нурамон ничего не понимал. Он попал в место, в котором помнили одного из его предков и были готовы говорить о нем. А король карликов даже считал этого предка своим другом!
— Это было еще в то время, когда я только ожидал права на престол, тогда мы дружили. Ты ушел из Альвенмарка вместе с нами. Наш народ вместе с тобой решил великую задачу и нашел это место. Мы вместе охотились, сражались и пировали. И нашли смерть.
— Я умер здесь? — спросил Нурамон.
Венгальф указал рукой на долину.
— Там тысячи карликов сражались с драконом Балоном. Но только мы вдвоем сумели победить его и заплатили за это своими жизнями. Ты умер там, снаружи, я — несколько дней спустя. На смертном одре меня короновали.
Нурамон с трудом верил в то, что слышал. Венгальф действительно полагал, что он тот же самый эльф, кем был тогда. Но гораздо больше ему казалось, что он слушает легенду, но сам ничего подобного вспомнить не мог.
— Я еще помню, как ты умирал. Мы оба лежали в горячей крови дракона. Ты сказал: «Это не конец. Я вернусь». Это были твои последние слова. Как долго я надеялся на твое возвращение! И должен признаться, что времени прошло так много, что вспоминал я об этом редко, всегда в памятный день. Я представлял себе, как где-то снова родится твоя душа, но ты не вспомнишь, что сделал когда-то. Наконец прошло уже так много времени, что я начал думать, что ты давным-давно ушел в серебряный свет. Однако же я ошибся.
Нурамон опустился на колени, чтобы глаза его были на том же уровне, что и глаза Венгальфа.
— Жаль, что вместе с душой я не получил память своих предков. Но все не так. То, что ты рассказал мне, это история другого. Я не могу рассматривать ее как часть себя.
Тут вмешался Торвис.
— Как это не можешь? Когда ты ложишься спать, а потом просыпаешься, ты ведь тот же самый? А если ты тот же самый, то откуда ты знаешь об этом?
— Я знаю это потому, что помню то, что было раньше, — ответил Нурамон.
Торвис положил руку ему на плечо.
— Тогда расценивай то, что ты узнаешь о своих предках, как воспоминания своей души, как что-то, о чем ты забыл. А потом, кто знает? Быть может, однажды воспоминания твоей души станут твоими.
— Ты имеешь в виду, что, возможно, однажды я вспомню о сражении с драконом и о своей дружбе с Венгальфом?
— Не могу ни обещать тебе этого, ни давать ложные надежды. Могу сказать только, что такое уже бывало. Есть дети альвов, которые помнят свои прошлые воплощения. Большинство из них карлики. Может быть, однажды ты найдешь тропу, которая приведет тебя к твоей прежней жизни. Волшебство тебе не чуждо, а твои чувства очень остры. Первым шагом на этом пути будет признать, что Нурамон, который когда-то принес себя в жертву, и тот Нурамон, который стоит передо мной, — это одно и то же дитя альвов.
— Благодарю тебя за совет, Торвис. А тебе, Венгальф, позволь сказать спасибо за то, что ты мне рассказал. Можно задать вопрос?
— Пожалуйста, — разрешил король.
— Вы знаете эльфийку по имени Юливее?
Венгальф и Торвис удивленно переглянулись.
— Конечно, — ответил король. — Но это было давно. Бок о бок вставили мы горный хрусталь и бриллиант в ворота к Дареен, чтобы эльфы и карлики только вместе могли найти путь к Дареен.
— Я встречал ее в своей прошлой жизни?
— Нет, в то время ты пошел своим путем и позднее снова вернулся к нам.
— Спасибо тебе, Венгальф. И тебе, Торвис. Вы даже представить себе не можете, насколько тронули меня ваши слова. Я воспользуюсь вашим советом и превращу рассказы о моей прежней жизни в свои воспоминания.
Венгальф ухмыльнулся и крепко хлопнул стоявшего на коленях Нурамона по плечу.
— Тогда я должен срочно рассказать тебе о пирах, чтобы ты вспомнил, что мы пили и ели. Тогда ты мог съесть очень много. Идем! Давай отпразднуем, как в былые времена! — король карликов заключил его в объятия.
Последний путь
Фародин вытащил нож из глаза тролля. Вытер клинок грубым шерстяным плащом убитого и снова вложил его в ножны, пристегнутые к левой руке. Затем подхватил тролля за плечи. Мышцы напряглись до предела, когда он медленно, дюйм за дюймом тащил тролля к краю волнолома, а затем опустил его в темную воду.
— Чтоб тебе долго ждать следующего воплощения, — прошипел он.
А затем бегом вернулся к причалу. Пытался вспомнить, как выглядело все здесь раньше. Волнолом выложили новой мостовой, удлинили. Нужно надеяться, что больше ничего не поменялось!
Он с презрением посмотрел на огромные черные корабли. Никакой элегантности! Они слишком массивны. Нос и корма выглядят так, словно кто-то сначала хотел построить осадные башни, а не корабль. Угрожающе возвышались они над водой. Какого врага хотели тролли победить на этих кораблях?
Высоко над его головой донесся из Нахтцинны стоголосый хохот. Выдержал ли Мандред? Или сын человеческий давно уже мертв?
Его план оказался ненадежным. Как можно было думать, что за столетия здесь ничего не изменилось! Фародин обнаружил уже три потайных двери, которые вели раньше к лабиринту ходов, пронизывавших скалы и башню, и все они были замурованы. И кладка была старой. Даже тролли поняли, откуда он приходил, когда убил их полководца. А теперь еще и волнолом обновили!
Не питая особых надежд, он стал спускаться по лестнице в воду. Снял плащ, скатал его и обвязал вокруг бедер, словно шарф. Так он будет меньше мешать. Стараясь не издавать звуков, он осторожно скользнул в ледяные объятия воды. Ему пришлось полностью сосредоточиться на том, чтобы его одежда не напиталась и не утянула его на дно.
Времени на поиски оставалось мало. «Еще чуть-чуть, и, несмотря на все заклинания, холод парализует его», — в отчаянии подумал Фародин. Он двигался вдоль стены на ощупь, затем нырнул. Несколько движений — и он нашел то, что искал. Темное отверстие в волноломе. Об этом входе тролли, очевидно, забыли. А может быть, никогда и не знали.
Затопленный туннель вел от гавани в грот, расположенный глубоко под башней. Оттуда множество туннелей вело наверх, к потайному лабиринту в стенах башни. Говорят, что Нахтцинну когда-то строили кобольды, которых тролли взяли в рабство. Так же, как и в замке Эмерелль, они заложили множество потайных ходов, по которым могли двигаться, не попадаясь на глаза хозяевам. В этих туннелях Фародин мог перемещаться только согнувшись; а троллю туда не попасть никогда. Идеальное укрытие!
Эльф совершенно замерз, когда добрался до Белого грота. Он не знал, как когда-то кобольды называли это место. Он назвал его так в долгие часы ожидания. Стены и потолок грота были покрыты белоснежными меловыми отложениями. С потолка свисали длинные сталактиты. В нескольких местах в скале были закреплены янтарины, даже спустя столетия, когда таинственные строители давно уже умерли, отдававшие теплый желтый свет.
Фародин снял одежду и высушил ее при помощи заклинания. Широкий пояс и кожаные браслеты, в которых торчали его метательные ножи, были хорошо смазаны жиром. Вода не могла причинить им никакого вреда.
Столетия научили Фародина тому, что тяжелый метательный нож — лучшее оружие в сражении против троллей. Их тела были настолько массивны, что нанести им смертельную рану было настоящим искусством. Фародин видел троллей, нашпигованных стрелами, и тем не менее продолжавших сражаться. Метательный нож, попавший в глаз, был идеальным оружием, когда нужно было убить быстро и тихо.
Если за многие столетия Фародин и научился чему-то, так это правилу, что ни к одному троллю нельзя приближаться в ближнем бою. Одного удара тяжелой булавой или секирой может оказаться достаточно, чтобы раскрошить эльфа, в то время как удар меча не давал против этих бестий никакого результата. Сила их легко ломала руку, которая замахивалась оружием. Можно было только увернуться от них или, что предпочтительнее, вообще не приближаться.
Если хочешь убить их одним ударом, нужно попасть в горло. Однако их рост усложняет задачу. Единственной возможностью был проведенный прямо вверх удар между ребер и прямо в сердце. Это могло сработать, если поднырнуть под их защиту, но так близко подходить к троллям нельзя, если дорожишь жизнью.
Фародин присел на холодный пол и слегка раскинул руки. Прогнал мысли и попытался полностью сосредоточиться на тайных тропах кобольдов. Почти в каждую комнату Нахтцинны можно было попасть этим путем. Интересно, где Мандред? И есть ли еще эти тропы? Или тролли обнаружили их и замуровали двери, как возле моря, у подножия отвесной скалы?
Мясо
Очнулся Мандред в клетке. Он почти ничего не видел. Вокруг было совершенно темно. Похоже было на то, что клетка подвешена за веревку.
Ярл попытался вытянуться, однако руки оказались связаны за спиной, а клетка была настолько мала, что ему пришлось застыть на корточках. Он с ужасом вспомнил о пленниках на конном рынке в Искендрии. Их сажали в клетки, чтобы они умирали от жажды. Он снова выгнулся, пытаясь разорвать путы. Однако единственное, чего он этим достиг, было то, что тонкие кожаные ремешки больно врезались ему в кожу.
Мандред попытался вспомнить, как здесь оказался. Его стошнило прямо посреди зала. Тролли расхохотались и принялись толкать его. Он презрительно обозвал герцога самым обыкновенным лжецом. Это не произвело особого впечатления на Оргрима. Напротив, он цинично поинтересовался, не именует ли Мандред своих коз и гусей пленниками. Насмешки его были невыносимы. Наконец Мандред вынул из-за пояса секиру. Какая неописуемо непростительная ошибка! И тем не менее он не мог иначе. Он с криком бросился на Оргрима, чтобы проломить ему башку. Но прежде чем успел добежать до герцога, один из троллей бросил ему под ноги дубинку, и он упал. Одним пинком Оргрим разоружил его и передал Скандрагу, своему повару. Тот схватил Мандреда, словно щенка, и связал ему руки за спиной. Сопротивление было бесполезно; против тролля он был бессилен, словно ребенок.
Последнее, что Мандред услышал от Оргрима, было обещание, что они увидятся на пиршестве по случаю зимнего солнцестояния. Когда он крикнул герцогу, чтоб он подавился на том пиру, Скандраг ударил его.
От воспоминаний Мандреда отвлек шепот. Кто-то был прямо над ним. И этот кто-то говорил тихим, гортанным голосом. Краткое молчание. Затем шепот зазвучал снова. На этот раз высота звука и мелодия голоса изменились. Наконец голос заговорил по-эльфийски, но Мандред понял только несколько слов. Речь шла о попытках, языках и людях, очевидно, о нем.
— Ты понимаешь по-дайлосски? — спросил Мандред на языке кентавров.
— Кто ты? — послышался встречный вопрос на дайлосском.
Мандред помедлил. Если это хитрость троллей, которые хотят выведать у него то, что он не сказал на пиру?
— Я Торгрид из Фирнстайна, — наконец ответил он.
— Как они тебя поймали? — спросил его тот же голос.
— Я был на охоте. — Он постепенно начинал привыкать к темноте. Вокруг висели и другие клетки.
— А почему человеческий охотник говорит на языке кентавров? Кто научил тебя? Со дней Альфадаса дети альвов очень редко общаются с людьми.
Мандред выругался про себя. У лжи ноги коротки!
— Меня научил друг.
— Сын человеческий обманывает нас, — произнес усталый голос где-то высоко в темноте. — Мои уши не могут выносить ни лжи, ни того, как он коверкает дайлосский язык. Оставьте его! Скандраг заберет его следующим. До дня зимнего солнцестояния уже недолго осталось, я чувствую это. А до тех пор я призываю вас молчать, братья и сестры. Мы все равно только мясо. А мясо не разговаривает.
«Ну и молчите, ублюдки, — подумал Мандред. — Накажите меня! Через два-три часа Фародин меня вытащит. И тогда вы ноги мне целовать будете за то, что я пришел сюда».
Взгляд в зеркало
Нурамон шел за королем карликов и был совершенно уверен в том, что в конце пути его ждет еще сюрприз. Никогда в жизни к нему не относились с таким почтением, как здесь. В его честь король устроил пир, и Нурамон пировал настолько необузданно, что сам себя не узнавал. Всего лишь шага навстречу оказалось достаточно для того, чтобы Нурамон почувствовал себя частью общества. Хотя карлики утверждали, что он слишком благородно поднимал кубки, но он изо всех сил старался соответствовать грубым застольным обычаям и есть и пить столько, сколько никогда обычно не ел и не пил.
Многие карлики спрашивали его о том, помнит ли он, что встречался с ними. Но, к его огромному сожалению, он никого из своей прошлой жизни не помнил. Хотя он надеялся на то, что знакомая обстановка вернет ему воспоминания, но, очевидно, это было не настолько легко. Однако если верить Торвису, то однажды он вспомнит всех своих друзей-карликов и снова переживет то, что когда-то видел, думал и чувствовал.
Нурамон давно понял, почему в прошлой жизни был так близок с карликами, хотя на первый взгляд между ними было так мало общего. Торвис сказал ему, что хотя карлики знают о существовании лунного света, но до сих пор в него ушли лишь немногие. Большинство карликов записывали опыт своей жизни и в какой-то момент умирали только затем, чтобы в новой жизни вступить во владение своим наследством. С самого начала для детей темных альвов повторное рождение было правилом. И каждый понимал смерть всего лишь как прерывание жизни, похожее на сон, притуплявший воспоминания. Со временем можно было снова вернуть их себе, и смерть оказывалась тогда всего лишь кратким сном.
Некоторые карлики помнили все свои жизни. К их числу принадлежали Торвис и Венгальф. Но большинство все еще находилось на пути к своей цели. А до тех пор, пока они достигнут ее, они будут читать записи, оставленные ими самими, чтобы узнать самое важное о своем прошлом.
Нурамон был еще далек от воспоминаний. Он знал очень мало о себе и ничего себе не оставил. Хотя Венгальф и Торвис рассказали ему, что он познакомился с карликами в Альвенмарке, что ушел оттуда вместе с ними и совершил здесь немало подвигов. Но то, что они рассказывали ему, противоречило образу, который он сам себе создал. Они говорили о герое, подобном тому, что воспевают в песнях. Но что совершил он в этой жизни, чтобы заслужить такое признание? Ничего!
Венгальф отвлек Нурамона от размышлений.
— Мы почти пришли. Нам сюда, — карлик повернул в широкий коридор. Здесь было прохладно, и это не соответствовало тому теплому сиянию янтаринов в стенах. В отдалении Нурамон заметил мощный свет.
— Что это за место? — поинтересовался Нурамон.
— Это залы лиц, — загадочно ответил король карликов.
Они приближались к источнику яркого света, и вскоре стало казаться, что снег и лед прилипли к стенам и источают свет. Однако потом Нурамон понял, что это кристалл. Когда они достигли источника, Нурамон обратил внимание на стены: белые минералы росли тонкими хрустальными нитками, напоминая яркие пучки травы. Дальше коридор переходил в круглый зал с относительно низким потолком. В центре было круглое отверстие, пропускавшее свет с потолка на кусок горного хрусталя высотой в рост эльфа. В этом кристалле находилась фигура. Она была заключена в нем и стояла прямо.
— Ты не спрашивал меня, что мы сделали с твоим телом после смерти, — негромко произнес Венгальф, когда они подошли к большому кристаллу.
Нурамон испугался. Перед ним, в кристалле, стоял эльф в металлическом доспехе. Глаза его были закрыты, и казалось, что он спит. Нурамону показалось, что он глядит в зеркало. Конечно, у того, в кристалле, были черные волосы, а не каштановые, и были они гораздо длиннее, чем у него. Лицо мужчины было немного шире, нос — короче. Однако, несмотря на все различия, он узнал себя в эльфе. Карлики принесли его тело в этот зал и благодаря своему магическому искусству заключили в кристалл. Результат казался похожим на статую героя. Нурамон обошел вокруг кристалла, изучая тело своей прежней жизни. По сравнению с этим воином с широкими плечами и благородной осанкой он должен был казаться ребенком. И тем не менее сомнений относительно того, кто в кристалле, быть не могло.
— Зачем вы это сделали? — спросил он Венгальфа. — Зачем сохраняете тела? Как я могу поверить в одну непрерывную жизнь, когда вижу перед собой тело другого?
Венгальф серьезно посмотрел на него.
— Торвис счел, что сейчас самое время тебе увидеть его. И я придерживаюсь того же мнения. Ты должен понять, что ты больше, чем просто тело. — Он указал на кристалл: — Вот это ты сбросил после смерти, подобно видавшему виды доспеху. А виды были еще те! — Взгляд короля карликов устремился в никуда. — Смерть болезненна и воспоминания редко бывают приятными. Но когда я прихожу в эти залы, чтобы посмотреть на свое старое тело, это укрепляет меня. Я смотрю на свое старое лицо и вспоминаю того, кем я был. Воспоминания проясняются. Потому что при виде своего бывшего тела я чувствую себя словно перенесенным в былые времена.
Венгальф был прав. Зачем позволять телу пропасть, если его вид может служить мостом в прошлое? Нурамон подошел ближе к камню. Только теперь заметил он, что возле кристалла что-то лежит. Он не обратил на предмет внимания раньше, настолько сильно заворожила его фигура в кристалле. То был меч с перевязью и ножнами, рядом — натянутый лук с колчаном, полным стрел.
— А почему оружие не заключено вместе с ним? — спросил он короля карликов.
— Умный вопрос. Его задал бы даже карлик. — Король подошел к нему и посмотрел на старое тело Нурамона. — Мы с тобой часто говорили о смерти. Торвис сказал нам, что твоя душа вернется в Альвенмарк, если ты умрешь. А там не было никого, кто мог бы рассказать тебе историю твоей жизни. Ты должен знать, что тебе пришлось пережить некоторые насмешки из-за того, что ты рождался снова.
Нурамон вспомнил о своем роде. Наверняка они по-прежнему живут в страхе, что с ним что-то может случиться и у них родится следующий Нурамон.
Король продолжал:
— Но ты был уверен, что дорога приведет тебя сюда, если ты расстанешься с жизнью. Ты говорил: «Если я умру, сохраните мое оружие. В новой жизни я вернусь за ним». — Венгальф покачал головой. — Тогда мы только посмеялись. Мы не думали, что смерть наступит так скоро. Это твое оружие. Ты был выдающимся лучником и мастером меча.
— Я был хорошим лучником? Верится с трудом. — Хотя Нурамон в некоторой степени умел обращаться с луком, но тягаться с мастерами-охотниками своей родины он был не в силах.
— Тебе нужно привыкнуть к тому, что когда-то ты был не таким, как сейчас. Однажды ты пробьешь барьер, который отделяет тебя от воспоминаний. И тогда твои способности усилятся.
— Так же, как усилились твои?
— Совершенно верно. Когда мы с тобой бок о бок сражались с драконом, я помнил свою прежнюю жизнь только по записям, которые сам оставил, а также из королевской книги по рассказам семьи. На смертном одре я рассказал Торвису о своем сражении с драконом, чтобы узнать об этом в своей следующей жизни. Тогда они короновали меня, поскольку я никогда не прощался с жизнью без короны. И я умер. Но воспоминания достались мне без труда. Они вернулись в последующей жизни.
— Если ты все помнишь, то знаешь и каково это — умирать…
Венгальф рассмеялся.
— Смерть — это не что иное, как сон. Ты засыпаешь, а потом вдруг просыпаешься. Однако некоторые из нас видят сны. Они видят альвов, видят серебряный свет, видят прошлое или будущее. Что означают эти сны, сказать тебе могут только мудрейшие.
— Ты имеешь в виду Торвиса.
— Я часто пытался уговорить его рассказать мне кое-что о снах в смерти. Но он говорит, что в смерти снов не видел и не может говорить о том, в чем ничего не понимает.
— А ты видел сны?
— Да. Однако что бы я ни видел, я должен хранить это в тайне до самого конца.
Больше Нурамон расспрашивать не стал. Опустил глаза к своему оружию и поднял лук. Может быть, он вернет воспоминания. Ему хотелось знать, как он когда-то жил в Альвенмарке. И, может быть, в отличие от Торвиса, он видел сны в смерти.
Лук был сделан из светлого дерева, тетива — из совершенно незнакомого Нурамону материала. Она сверкала на свету. Должно быть, это один из колдовских луков, знакомых ему по детским сказкам.
Он провел рукой по гладкой древесине, которая совершенно не пострадала от времени. Уловил аромат. Сначала запахло возле его пальцев, потом все полностью. Он знал это дерево лучше всякого другого в Альвенмарке. Оно было от Церен, из которого был построен его дом. Дом вспомнился с болью в сердце. Он ушел слишком легкомысленно, не попрощавшись, как будто собирался скоро вернуться. Даже с Алаэн Айквитаном не попрощался. А с этим длинным луком у него всегда будет то, что напомнит о доме. Но откуда же тетива? Она казалась похожей на серебряную нить. Чтобы проверить, он провел пальцами по ней, затем дернул. Она издала чистый звук, похожий на звук лютни.
— Раньше ты воротил нос от арбалетов и утверждал, что лук лучше.
— И что? Я был прав?
— Оружие всегда хорошо настолько, насколько хорош тот, кто им владеет. Соответственно, лук был лучше арбалета. Возьми его. Может быть, в обращении с ним ты достигнешь высот, на которых когда-то парил. — Король поднял колчан. — Стрелы изготовили для тебя мы. Они — особый подарок, потому что лук не для нас, не для карликов. Но ты только посмотри на наконечники, — он вынул одну. Наконечник у нее был из сверкающего железа. — Со дня твоей смерти, более трех тысяч лет, лежат они здесь, и с ними ничего не случилось. Это волшебство металла карликов.
Каждый раз, когда карлики заговаривали о том, когда он здесь умер, он спрашивал себя, сколько жизней было между тем временем и его теперешней жизнью. Три тысячи лет — это очень долгий срок даже для эльфа.
Венгальф протянул ему колчан вместе с ремнем. Нурамон облокотил лук о бедро, затем принял колчан. Карлик ухмыльнулся.
— Нет, не все ты забыл. То, как ты поставил лук… Совершенно как раньше!
Нурамон удивился. Об этом он вовсе не думал.
Затем король карликов протянул ему меч.
— Это твой меч, узкий клинок из давних времен, когда карлики и эльфы ковали оружие бок о бок.
Нурамон подхватил оружие. Для полуторного меча оно было легким. Головка эфеса в форме полумесяца, гарда узкая, защищавшая руку не полностью. Рукоять короткая, но хорошо лежала в руке, словно была создана специально для него. Нурамон вынул меч из ножен и стал рассматривать лезвие. Оно было длиннее, чем у меча Гаомее. В нем не было желобков, и тем не менее оружие было легким. Должно быть, отчасти дело было в том, что клинок был очень узким. Но одно это не объясняло столь малый вес. Металл выглядел как самая обычная сталь. Должно быть, оружие было зачаровано. Но он ничего не чувствовал, несмотря на то, что во время поисков Гийома стал очень чувствителен к магии.
— Простой меч, и тем не менее зачарованный! — пояснил Венгальф. — Когда-то ты говорил мне, что этот клинок — старинная семейная реликвия.
Это его меч! Кто знает, во скольких жизнях он носил его? Теперь у него было два меча, которыми сражались против драконов. Один был связан с этой жизнью, второй — с его прежней. Нурамон поглядел на свое былое тело. Он будет носить меч Гаомее до тех пор, пока не вспомнит о своей прошлой жизни и деяния мертвого воина не станут его собственным прошлым.
Прощание с былым телом и залом далось Нурамону нелегко. Возникло чувство, что он что-то оставил здесь.
Он неохотно шел за Венгальфом в королевские чертоги, где его ждали стражи. Хотя Нурамон уже немного разобрался в хитросплетении коридоров, он мог бы провести в королевстве карликов столетия и так и не узнать все тайны этого подгорного мира. Если бы какой-нибудь эльф в Альвенмарке узнал, насколько сильно нравилось ему это место, то насмешек в его адрес стало бы еще больше. С карликами у эльфов не было ничего общего. Но как этот народ могли настолько сильно забыть, что теперь никто не знает даже, что они — дети темных альвов? Король Венгальф объяснял это ссорой, которая и разобщила эльфов и карликов. Карлики не признавали эльфийскую королеву наряду с Венгальфом, и по этому поводу даже началась война, после которой они наконец покинули Альвенмарк. Как следствие, карлики превратились в сказочных персонажей, а дети темных альвов стали мифом.
Нурамон пожалел, что не может остаться здесь, поучиться у карликов и когда-нибудь вернуться в Альвенмарк помнящим свои прежние жизни. Однако мысль о Нороэлль, тоска и беспокойство гнали его прочь. Интересно, что сказала бы по поводу этого места его возлюбленная? Этого он не знал.
Они дошли до ворот, где его ждал Торвис. Старый волшебник был одет в белоснежный плащ, в руках он держал посох из окаменевшего дерева.
— Слушай меня, Нурамон, Друг карликов!
В последнее время он часто слышал это прозвище. И на этот раз у него снова по спине пробежал холодок.
А Торвис тем временем продолжал:
— Твои деяния, совершенные бок о бок с нашим королем, никогда не будут забыты. Мне с моими доверенными лицами пришлось немало потрудиться, чтобы убедить короля Венгальфа в том, что его место здесь, и с тобой к оракулу Дареен должен пойти другой. Выбрать тебе спутника было моей задачей.
— Ты сделал свой выбор? — спросил Венгальф.
— Да, мой король. Это было нелегко. Ибо со всех сторон доносились до меня голоса, просившие о том, чтобы выбрать того или иного. Мне было нелегко, ведь я не хотел отдавать предпочтение кому-то. Однако потом я заметил, что судьба уже сделала свой выбор. — Он указал на строй хорошо вооруженных воинов. — Вот идет твой спутник.
Воины расступились, давая дорогу Альвериху, выступившему вперед в тонкой кольчуге, тяжелом плаще и с большим багажом.
— Вот карлик, глаза которого первыми увидели тебя в этой жизни! — объявил Торвис, жестом подзывая к себе молодого витязя.
Альверих склонился перед королем, затем почтил Торвиса и Нурамона.
Венгальф положил ладонь на плечо юноше.
— Альверих, это первое за долгие годы путешествие, которое уводит карлика из этих гор. Последним, кто вместе с эльфом выполнял задание, был я. Не посрами наш народ и поклянись, что будешь Нурамону таким же товарищем, каким когда-то был я.
— Клянусь! — торжественно произнес Альверих.
Торвис встал рядом с королем.
— Ты знаешь, какой вопрос должен задать оракулу.
— Знаю, мастер. И вернусь с ответом оракула.
Альверих еще раз обернулся и подошел к благородно одетой женщине, чтобы обнять ее. Затем вернулся.
— Вот моя секира, брат по оружию! — он поднял вверх боевой топор и продемонстрировал его Нурамону. У оружия было короткое древко, на концах которого были с одной стороны — лезвие, а с другой — шип в форме птичьего клюва.
— Ты должен скрестить с ним клинки, — прошептал Венгальф.
Нурамон вынул из ножен меч Гаомее. Если до этого мига только шепот и позвякивание металла наполняли чертоги карликов, то вдруг все звуки смолкли, и только ветер доносил далекий шум воды. У Венгальфа и Альвериха глаза расширились, словно они увидели призрака. Торвис был единственным, кто не выказал удивления, а с ухмылкой поглядел на оружие.
— Сияние звезд! — негромко произнес Венгальф.
И эти слова шепотом передали дальше.
Нурамон медленно провел своим клинком вдоль лезвия секиры Альвериха и произнес:
— Брат по оружию!
Не отводя взгляда от меча Гаомее, молодой карлик спрятал секиру.
Нурамон испытывал неуверенность. Все смотрели на меч с таким недоумением, что он несмело вложил его обратно в ножны.
— Догадываешься ли ты, насколько ценен твой меч? — спросил Венгальф.
— Очевидно, я недооценивал его, — ответил эльф королю. — Здесь нет сияния звезд?..
— Нет, оно есть только в Альвенмарке. А уходя, мы взяли с собой очень мало. Сияние звезд само по себе превращает меч в нечто необычайное. Но это оружие, кроме всего прочего, еще и очень древнее. Оно младше твоего прежнего меча, но оно изготовлено карликом. Он был одним из немногих, кто ушел в серебряный свет. Он выковал много мечей, подобных этому. Можно мне взглянуть?
Нурамон снова обнажил меч и протянул его королю. Венгальф принял его и провел пальцами по лезвию.
— Великий Телудем создал это оружие для эльфа, — король указал на имя Гаомее, написанное причудливой вязью. — Этот символ был нанесен позднее, рукой эльфа, — он вернул меч Нурамону. — Таких эльфийских клинков, созданных руками карлика, всего четыре. Говорят, все они были уничтожены в тролльских войнах и в битве с драконами. Не могу даже представить для него лучшего хозяина, чем ты, Нурамон. Он сослужит тебе хорошую службу.
Нурамон преклонил колено перед королем, чтобы глаза их находились на одном уровне. Затем произнес:
— Я благодарю тебя, Торвис, и остальные. Я пришел в эти чертоги с одной этой жизнью, а оставляю их со всеми прошлыми. Я благодарю тебя за все то, что ты дал мне, и за то, что я еще не могу пока вспомнить. Мы еще увидимся, Венгальф. Если не в этой жизни, то в последующей.
— Если бы все эльфы были такими, как ты, Нурамон, мы никогда не покинули бы Альвенмарк, — ответил король. — А теперь вам обоим пора, пока я не поступил вопреки разуму и не пошел с вами.
Нурамон кивнул. Затем поднялся.
— Прощай! До новой встречи! — Он бросил взгляд на Альвериха.
Карлик подошел к нему. Нурамон еще раз окинул взглядом огромный зал, а затем оба спутника выбрались на солнечный свет.
Ошибки
Фародин выпрямился и ударился головой.
Вокруг было совершенно темно. Оглушенный, он стал ощупывать стены. Руки болели. Он чувствовал грубую скалу и гальку.
Воспоминания медленно возвращались. От истощения он уснул. Тролли наполнили часть потайных ходов щебнем. В некоторых местах даже были расставлены примитивные ловушки, ямы с кольями и камни на веревках, готовые расплющить неосторожного посетителя.
Должно быть, они посылали сюда рабов из числа кобольдов и людей. То, что помнил Фародин, выглядело иначе. Исчезли длинные туннели, потайные двери были замурованы, лестницы — сломаны.
Голыми руками раскапывал эльф гальку. Иногда продвигался вперед ползком, на животе. Дважды раскапывал наполовину засыпанный туннель, только затем чтобы наткнуться на тяжелый обломок скалы, окончательно перекрывавший ход.
Сколько же он спал? Его мучил голод. В горле пересохло, губы полопались. Может быть, он здесь, внизу, уже целый день, и даже не один? Темнота лишила его какого бы то ни было чувства времени. Только голод и жажда могли служить измерением прошедших часов. Должно быть, с тех пор, как они расстались с Мандредом, прошло уже сто часов. Фародин запустил руку в гальку и отодвинул камни в сторону. Подобно кроту, он продвигался вперед дюйм за дюймом. Что, интересно, случилось с Мандредом? Ему нужно было поиграть в посланника всего несколько часов. А четыре дня — это уже слишком долго!
Щебень с грохотом покатился. Он прорвался! Фародин продвинулся последний отрезок пути по острым камням, затем добрался до коридора, по которому мог идти согнувшись. Осторожно продвигался он вперед. Десять шагов. Двадцать шагов. Ход начал слегка подниматься.
И вдруг стена. Бутовый камень, скрепленный строительным раствором. Фародин лихорадочно водил руками. Справа и слева от него — крепкие стены. Он был окружен камнем с трех сторон! Эльф готов был завыть от ярости. Он снова попал в тупик!
Братья по оружию
Нурамон и Альверих оставили горы позади и теперь шли по лугам; Фельбион следовал за ними. Карлик оглядывался. Видимо, открытая местность казалась ему безграничной, и было очевидно, что этот мир вселяет в него неуверенность. К тому же Альверих просто не хотел ехать вместе с Фародином на Фельбионе. Несколько дней он бежал рядом с конем, пока совсем не стер ноги. И если бы он не сопротивлялся изо всех сил предложению Нурамона пройти через врата, которые эльф мог открыть на звезде альвов, они давно были бы у цели своего путешествия. Но карлик был упрям в той же степени, что и Мандред.
Альверих опустил взгляд и поглядел на ноги.
— В твоих исцеляющих руках великая сила.
— Однако никогда прежде они не касались ног карлика, — ухмыльнувшись, сказал Нурамон. — По крайней мере, в этой жизни.
— Твои друзья в Альвенмарке наверняка стали бы кривиться и морщиться, узнай они об этом.
— Ты мог бы хотя бы иногда мыться, — сказал Нурамон, вспоминая лечение. Ему стоило огромных усилий заставить себя прикоснуться к ступням побратима.
— Я исправлюсь.
— Не бери в голову. У эльфов руки не пачкаются. Пыль отлетает от моей кожи, вода отскакивает, а брызги грязи стряхиваются легким движением.
— Так тебе вообще не нужно мыться?
— И тем не менее я это делаю.
— Когда? Я не видел.
— Если ты чего-то не видишь, Альверих, это еще не значит, что этого не происходит. Задумываться нужно только в том случае, если то, что ты видишь, происходить не должно. Но скажи мне, Альверих… Когда мы отправлялись в путь, ты подошел к женщине и обнял ее. То была твоя жена?
— Да. Это была Солстана.
— Любовь карлика длится вечно? Вы встречаетесь в следующей жизни?
— Мы встречаемся, но совсем не обязательно полюбим друг друга снова. Возьмем, к примеру, короля. В этой жизни он еще не выбрал себе жену. А королева из его прошлой жизни была уже пожилой, когда Венгальф родился снова. Когда он подрос, он снова взял ее в жены. Но они уже терпеть друг друга не могли. Смерть разделила ее с Венгальфом. Когда-нибудь он возьмет себе другую жену и заведет потомство.
— Значит, ничего вроде вечной любви нет?
— Что ты. Некоторые обещают друг другу лишить себя жизни, если умрет возлюбленная. Тогда она или он следуют за ушедшим. Они могут расти вместе и снова полюбить друг друга. Так поступили мы с моей любимой. В записях моей жизни сказано, что мы с Солстаной были вместе еще в Альвенмарке. Мы любили друг друга, состарились и родили много детей.
Нурамон восхищался Альверихом. Любовь, длящаяся вечно, была для него недостижимой мечтой. Он не знал даже, можно ли спасти Нороэлль. Он только надеялся на это и верил, но знать наверняка могла только Эмерелль. Даже если ему и Фародину удастся освободить Нороэлль и годы, проведенные в Расколотом мире, не изменили ее, с одним из них она распростится. Может быть, любовь к Нороэлль станет вечной…
И внезапно его обуяли сомнения. Что, если воспоминания вернутся к нему и выяснится, что он вечно любил другую женщину? Что, если она тоже родилась снова?
Погруженные в свои мысли, они шли дальше, навстречу к оракулу Дареен.
Пиршество
— Жрать, человек!
Мандред с неохотой впился зубами в мясо, с которого капал жир. Каждый раз, когда приходил Скандраг, он невольно вспоминал пир у герцога. Но голод побеждал. Кроме того, к приходу Фародина нужно было собраться с силами.
Что же случилось с Фародином? Если бы он был еще жив, то давно пришел бы! «Спокойствие, — мысленно одернул себя Мандред. — Фародин придет! Что-то могло его задержать, но ничто не могло заставить его отказаться от того, что он вбил себе в голову». Кроме того, его было очень трудно убить.
Мандред украдкой взглянул на Скандрага, повара. Тролль как раз резал целую гору лука. Он хорошо заботился о гостях кладовой герцога, по крайней мере, по меркам тролля. Каждые пару часов он спускал клетку Мандреда вниз и кормил его. Давал много хлеба, овощей, свежих яиц и рыбы. Сегодня Скандраг был особенно предупредителен. Он дважды поджарил Мандреду огромную сковороду яиц с салом. Ярлу нравилось, когда желтки были еще жидкими. Он макал в них хлеб и отправлял его в рот большими кусками…
Мандред как раз обернулся, чтобы взять из печки вторую краюху хлеба, когда Скандраг поспешно спрятал что-то за своей широкой спиной.
— Не бояться, маленький человек. Мясо жесткое! Ты быстро ломаться, — тролль говорил это таким тоном, словно беседовал с непослушным ребенком.
Мандред взял большую сковороду. Она была сделана из темной меди. Железа не было во всей кухне.
Повар нахмурился и потер широкий нос. Правую руку он по-прежнему прятал за широкой спиной.
— Пжалста. Я всехда был к тбе добр, маленький человек. Не надо плохо теперь! — И вдруг он устремился вперед. Для своего роста тролль двигался на удивление проворно. Он размахнулся огромной дубинкой, целясь Мандреду в голову.
Человек швырнул в Скандрага горячей сковородой, но тот лениво отмахнулся от нее.
— Хватит уже!
Мандред схватил каменный нож и опустился на колени. Из-за множества дней, проведенных в клетке, конечности его закостенели. Скандраг едва не попал в него дубинкой.
Мандред прыгнул на огромного повара и вонзил нож ему в руку. Тролль яростно взревел. Удар ногой отшвырнул Мандреда в сторону, и он налетел спиной на большую, выложенную камнями печь. Воин чувствовал себя так, словно у него были сломаны все кости. Почти потеряв сознание, он увидел, как над ним выросла громада Скандрага с дубинкой в руке.
— Вкусный бушь в медовой корочке!
Разные дороги
С тихим скрипом отворилась дверь. Фародин с облегчением перевел дух. Он уже почти не верил в то, что у него получится. Наконец-то он выбрался из лабиринта!
Эльф осторожно толкнул дверь потайного хода, пока щель не стала достаточно широкой для того, чтобы проскользнуть внутрь. Он оказался в узком коридоре, погруженном в серый сумрачный свет. Осторожно закрыл потайную дверь за собой, пока она полностью не спряталась в деревянной панели. Вынул один из своих метательных ножей и сделал на дереве узкую зарубку, чтобы позднее найти это место. Он знал, где искать Мандреда, если, конечно, его товарищ еще жив. Шалавин описала ему, что делают тролли со своими пленниками.
Фародин снова спрятал кинжал в кожаные ножны на руке. Эту ночь тролли будут вспоминать еще долго.
Вскоре эльф обнаружил витую лестницу, которая вела наверх, к складским помещениям. Здесь, в самой башне, не изменилось ничего. Было мало мебели, стало еще грязнее, но в остальном все было так же, как запомнил Фародин. Огромная крепость была настолько велика, что можно было не опасаться встретить кого-нибудь, если идти в обход центральных коридоров. Один раз Фародин спрятался под лестницей, второй — слился с тенью в глубокой нише, чтобы не столкнуться с троллем. Они невнимательны. А с чего им быть осторожными? Прошли столетия с тех пор, как он в последний раз отважился напасть на эту башню.
Фародин был почти у цели, когда достиг коридора, где вытянувшись лежало несколько троллей. Его предупредил их громкий храп. Их было пятеро. Они лежали поперек коридора и прислонившись к стенам. Пустой бочонок позволял надеяться на то, что разбудить их будет нелегко.
Какой-то миг Фародин едва не предпринял попытку перерезать им горло. Но было бы глупо оставлять такие следы. Чем позднее тролли заметят, что в башне враг, тем лучше для него.
Он осторожно прошел меж спящих, уже почти преодолел препятствие, когда один из них потянулся и перевернулся на другой бок. Он лежал в луже кровавой блевотины. В ней копошились крупные черви. Нет… Не черви. То были стройные пальцы, белые, словно свежий снег. Дрожь отвращения пробежала по спине Фародина. Величина и форма пальцев позволяли сделать только один вывод относительно того, кому они могли принадлежать. В ушах зазвучал измученный шепот умирающей Шалавин.
Они держат нас в клетках, словно скот, откармливают и забивают на праздники.
Фародин вынул кинжал и подошел к троллю, который валялся, словно боров.
Его рука устремилась вперед. Но клинок замер в нескольких дюймах от левого глаза тролля. Было бы легко убить его во сне ударом в глаз. Тролль бы даже не заметил, как оборвалась его жизнь. Фародин так крепко вцепился в рукоять оружия, что кожаная обмотка слегка скрипнула. Однако нельзя поддаваться ненависти! Нельзя, чтобы его обнаружили слишком рано! Он убьет больше троллей, если они не будут знать о присутствии эльфа! И в первую очередь он убьет того, кто здесь всем руководит, если чудовище не будет предупреждено заранее!
Эльф медленно выдохнул. «Не терять выдержку, — молча напомнил он себе. — Спокойно! Сначала спасешь всех, кто еще жив. А потом начнешь убивать!»
Он поспешно помчался по коридору. В воздухе витал аромат жареного. Фародину стало дурно. Он ускорил шаг и оказался в комнате с куполообразным потолком. Это место он помнил еще по своему прежнему визиту. Из него было шесть выходов. Эльф помедлил. Отвратительный аромат жареного был повсюду. А еще — слабый запах меда.
Послышался грохот. Он доносился из прохода напротив. Позабыв об осторожности, Фародин устремился туда. В руке он по-прежнему держал тяжелый метательный нож с ромбовидной рукоятью.
Он оказался в просторной кухне. Здесь горело несколько открытых очагов. Воздух был такой, что хоть топор вешай. Воняло дымом, прогорклым жиром, свежим хлебом и жарким. У выложенной камнем печи стоял огромный тролль. Пожиратель эльфов взмахнул дубинкой, чтобы ударить кого-то, кого Фародин не видел.
— Вкусный бушь в медовой корочке!
Рука Фародина устремилась вперед. Кинжал угодил троллю в шею, там, где позвоночник переходил в черепную коробку. От самой двери услышал эльф визг стали, прорезавшей кость. Тролль выпустил тяжелую деревянную дубинку. А затем рухнул на колени, не издав ни звука.
Когда Фародин подошел к большой печи, чтобы извлечь нож из шеи убитого, то увидел Мандреда. Ярл лежал на полу, видимо, после сильного удара. Из рваной раны на лбу текла кровь, на то, чтобы сесть, сил фьордландцу явно не доставало.
— Ты долго шел, — проворчал Мандред и сплюнул кровью. — Чертовски рад тебя видеть, — он протянул руку. — Давай, помоги мне подняться. Я чувствую себя так, словно по мне прошелся табун лошадей.
Фародин улыбнулся.
— Мне кажется, что на этот раз ты перестарался, стремясь занять лучшее место за пиршественным столом.
Мандред вздохнул.
— Ты со своим юмором, должно быть, с Лутом в родстве. В такие дни, как этот, я всегда спрашиваю себя, ненавидит ли меня бог судьбы или у него такая странная манера показывать свою привязанность.
— Остальные пленники еще живы?
Человек указал на дверь, наполовину скрытую за мешками с мукой.
— Там, — Мандред встал, держась за печь. — Можно я пойду первым? Мне нужно кое-что сделать.
Фародин поддержал его, поскольку держаться на ногах Мандреду не хватало сил. Штаны его были залиты кровью.
Доковыляв до двери, он распахнул ее.
— Вы свободны, говорит вам ваш лжец! А кто мне не верит, пусть гниет в своей клетке.
Мандред произнес это по-дайлосски, с таким сильным акцентом, что его почти невозможно было понять. Фародин удивленно посмотрел на своего товарища.
— Так было нужно, — довольно улыбнулся ярл. — Они там поняли, что я имел в виду. — Затем он указал на длинную жердь со страшного вида крюком на конце: — Этим можно опускать клетки. — Мандред отодвинулся от Фародина и тут же упал. Выругавшись, он прислонился к мешкам с мукой и обхватил левую ногу. Через разорванную штанину проглядывала окровавленная кость.
— Тролльский ублюдок, — выругался ярл.
Лицо его покрылось испариной.
Фародин глянул на рану. Большая и малая берцовые кости были сломаны и торчали через мышцы. Друг его, должно быть, терпел ужасные мучения. И держался при этом на удивление хорошо. Но без посторонней помощи он не сумеет сделать и шагу, а бегство через потайные ходы станет для него пыткой.
— Я сделаю себе шину из палки, — стиснув зубы, произнес Мандред. — Тогда смогу идти.
— Конечно, — кивнул Фародин.
Эльф подхватил крюк и вошел в темную комнату. От запаха гнили тут же перехватило дыхание. Потребовалось несколько мгновений, чтобы глаза привыкли к темноте. Комната оказалась больше, чем он ожидал. Она была шагов двадцать в диаметре. С потолка свисали клетки каплевидной формы. Их было около сотни. Большинство было пусто.
Семерых эльфов смог освободить Фародин. То были последние из выживших. Долгое пребывание в плену оставило на них печать. Их кожа, вот уже несколько столетий не видевшая света, стала белой, словно снег. Глаза их были красны, воспалены и не переносили света. Но хуже всего на них повлияли узкие клетки. Кости их искривились, им было больно держаться прямо. Они не выказали радости, когда Фародин освободил их. Просто молча сидели на полу. Мужчина с длинными белыми волосами говорил за всех. Элодрин. Когда-то он был одним из морских князей далекого Альвемера. Фародин помнил, что несколько раз видел его при дворе Эмерелль.
— Тебя послала не королева, не так ли, — усталым голосом произнес князь. — Я знаю истории о тебе, Фародин. Ты здесь затем, чтобы вести собственную войну.
— Это не помешает мне отвести тебя домой.
Элодрин презрительно засопел.
— Ты только посмотри на нас! Посмотри, во что они нас превратили! — он указал на эльфийку, сидевшую и тихо плакавшую на полу. — Когда-то Нардинель была так прекрасна, что нельзя было выразить словами. А теперь она — скрюченная женщина с измученной душой, которая больше не может выносить вида солнца. Мы все жаждали смерти. Она не пугает нас, напротив, смерть означает свободу, надежду на новую жизнь.
— Неужели тебе действительно безразлично, что ты окажешься мясом на столе герцога? Ты сдался? — резко ответил Фародин.
Элодрин долго и молча глядел на него. Затем едва заметно кивнул.
— Прости, что я не могу поблагодарить тебя. Попытайся понять нас. Ты действительно спас только нашу плоть. Жизни нас Оргрим лишил уже давно.
Эльфам пришлось завязать глаза, чтобы войти в кухню, где пылало яркое пламя. Мандред просидел в темноте не настолько долго, чтобы стать таким же чувствительным, как эльфы. «Сыну человеческому придется вести их, — подумал Фародин, — потому что сам я не стану возвращаться к лодке».
Скандраг хранил сокровища своих жертв в сундуках: украшения и оружие. Там они отыскали секиру Мандреда. Эльфы ничего не хотели брать, однако Фародин настоял на том, чтобы каждый из них вооружился. Даже если пригодится оружие только затем, чтобы самому лишить себя жизни, прежде чем тролли возьмут их в плен.
Они уже собрались было выходить из кухни, когда Элодрин предложил устроить пожар.
— Эта башня состоит из камня, — усмехнулся Мандред, который, очевидно, терпеть старого эльфа не мог. — Камни не горят. Это бессмысленно.
— Дело не в том, сын человеческий. Эта башня как огромный камин. Дым будет подниматься вверх. Он отвлечет троллей от нас, они не заметят бегство, и к тому же дым, может быть, удушит пару дюжин. Скандраг хранил здесь много бочонков с китовой ворванью. Если они загорятся, то потушить их будет невозможно.
Чтобы отыскать бочонки, времени много не потребовалось. Они сломали несколько клепок, чтобы жир начал вытекать на пол тонкими струйками. Чтобы поджечь его, Фародину потребовалось несколько факелов. Вместе с кухней Скандрага будет уничтожена б
ольшая часть припасов Нахтцинны, и это в самый разгар зимы. «Еще немного, и проклятые пожиратели эльфов начнут страдать от голода», — удовлетворенно подумал Фародин. Устроить пожар — это хорошая идея! Если бы тролли догадывались, что означает иметь врагом такого эльфа как Фародин, они давным-давно убили бы его.
Фародин повел беглецов окольными путями мимо спящих троллей. Даже слабый свет янтаринов в коридорах был слишком ярким после кромешной темноты, к которой привыкли пленники. С завязанными глазами они двигались друг за другом. Каждый положил правую руку на плечо идущего впереди. Темноволосая Нардинель поддерживала Мандреда. Ярл пытался делать вид, что все в порядке, но от боли он был почти так же бледен, как эльфы.
Если Лут, имя которого сын человеческий поминал при каждом удобном случае, действительно существовал, то бог был снисходителен к ним. Им не встретилось ни одного тролля, пока Фародин вел их к потайной двери. Он объяснил эльфам, как выйти через лабиринт кобольдов к белому гроту. В темноте переходов они наверняка сумеют передвигаться, и он надеялся, что ночь зимнего солнцестояния достаточно темна, чтобы скрыть их от взглядов троллей, когда они будут бежать по пляжу к пещере.
Фародин отвел в сторону Элодрина.
— Ты понимаешь, что человек не выживет, если вы поплывете через бухту. Он не может защититься от ледяной воды. — Фародину хотелось, чтобы Элодрин наконец снял повязку, чтобы он мог во время разговора смотреть ему в глаза. — Мандред пришел сюда, не зная вас, и рисковал ради вас жизнью.
— Я его об этом не просил, — холодно ответил старик.
— Холодная вода убьет его, Элодрин. Вам придется пройти по причалу, а затем вдоль берега к самой пещере.
— Если мы пойдем этим путем, то можем сразу сдаваться троллям. Если на небе будет луна, то на берегу нас сразу заметят.
— Для Мандреда нет другого пути!
— Значит, с его стороны было неумно приходить сюда.
Фародина вдруг охватило абсурдное чувство, что Элодрин видит его сквозь повязку на глазах; что старик изучает его, каждый его жест, каждое изменение в тоне голоса.
— Ты слишком много времени провел в мире людей, Фародин. Теперь в тебе есть что-то от них. Я хорошо чувствую это. Если ты так сильно беспокоишься за жизнь Мандреда, то идем с нами.
Фародин нерешительно поглядел на узкий коридор. Он был уверен, что доберется до герцога троллей. Мандред и остальные эльфы давно уже ушли по лабиринту кобольдов.
— Вы должны покинуть пещеру до следующего прилива. Если до тех пор я не присоединюсь к вам, то меня не ждите. Если я не вернусь, то отправляйся в Фирнстайн вместо меня. Оставь Нурамону сообщение, что теперь ему придется искать Нороэлль одному. — Фародин вынул из-за пояса серебряную бутылочку с песчинками. Он уже собрал триста сорок семь. — Позаботься о том, чтобы Нурамон получил это. — Он вложил бутылочку в руку Элодрина. — Нурамон поймет, что нужно делать.
Старый эльф сжал бутылочку в руке.
— Я позабочусь о том, чтобы
Мандред передал твое сообщение и эту штуку. — Он взял Фародина за запястье и сжал его в воинском приветствии. — Пусть Оргрим умрет медленно, если у тебя получится. — И с этими словами он скрылся за потайной дверью.
Фародин задвинул деревянную панель на место. Наконец-то он один! Он поправил разорванный плащ и натянул на голову капюшон. И стал единым целым с тенью Нахтцинны.
Пока еще никто не поднял шум из-за пожара, но продлится спокойствие недолго. Фародин мчался по лестницам и коридорам. Все выше и выше вел его путь. Он перепрыгивал через спящих троллей и дважды прятался от патрулей. Второй раз ему пришлось укрыться на выступе с внешней стороны башни. Сильные ледяные ветра теребили его одежду. Внизу он видел все до самой гавани. Больше сотни шагов было под ним.
Наконец он добрался до входа к Черной лестнице. Так назвал он в свое время ступени из обсидиана, которые находились в несущей стене башни и вели наверх. Каменная потайная дверь легко скользнула в петлях. Она была идеально сбалансирована. Дверь находилась за статуей белого медведя, поднявшегося на задние лапы для атаки.
Кто-то отбил вытянутые вперед передние лапы медведя. Однако, очевидно, никто из троллей не удосужился внимательно осмотреть нишу за статуей.
Матово поблескивавшие янтарины освещали блестящую поверхность лестницы. Фародин вспомнил свой последний день с Айлеен. Герцог троллей убил ее во время сражения за Шалин Фалах. Прежде чем она умерла, Фародин поклялся, что в его жизни больше никогда не будет другой женщины. А еще он поклялся, что станет преследовать Долгрима, герцога троллей, в каждом воплощении. Это была самая мрачная из клятв, которой только могло поклясться дитя альвов.
Фародин отыскал Долгрима и убил еще до того, как закончились поминки по Айлеен. И еще три раза он уничтожал новые воплощения герцога. Так он не позволял судьбе тролля исполниться, а самому чудовищу — уйти в лунный свет. При этом тролли помогали ему. Предводителей всегда избирали из возродившихся душ. Если герцог умирал, то занять эту должность было невозможно до тех пор, пока сильный шаман не удостоверится в том, что отыскал родившегося герцога. И только когда князь троллей уходил в лунный свет, место его по-настоящему освобождалось. Каждый раз, убивая герцога Нахтцинны, эльф мог быть уверен в том, что погасил искру жизни родившегося снова Долгрима.
С бьющимся сердцем замер Фародин на верхней ступени обсидиановой лестницы. Он услышал далекий звук, похожий на удар гонга. Обнаружили пожар? Он не мог себе позволить сомнения. Ухватился за каменный рычаг в стене позади себя. Потолок над ним бесшумно отошел в сторону. Фародин восхитился мастерством кобольдов. Столетия прошли с тех пор, как они заложили эти секреты, а время над ними не имеет власти.
Эльф осторожно пролез в отверстие. Люк в полу закрылся. Теперь ничто не указывало на его существование.
Фародин понятия не имел, как открыть потайной ход из этой комнаты. Может быть, его не нашли,
потому что его нельзя было открыть отсюда. Как и в прошлый раз, ему придется уходить другим путем.
Комната герцога изменилась. Она показалась ему меньше. Может быть, дело в массивной кровати? Может быть, она просто крупнее и поэтому занимает больше пространства?
Эльф прислушался к дыханию спящего герцога. Бесшумно подошел к его постели. Несколько ударов сердца он стоял над троллем и смотрел на него. Ему показалось, что он видит в лице Оргрима черты Долгрима, глубокие складки в уголках губ и вокруг глаз. Даже во сне в чертах его лица было что-то жестокое.
Плавным движением Фародин извлек нож и вонзил его троллю в шею выше кадыка.
Оргрим вскочил, рот его открылся, но ни единого звука не сорвалось с его губ. Только тихий плеск крови, заливающей дыхательные пути, которая задушит его. Удар перерезал его голосовые связки.
Тролль схватился за горло и заметался, причудливо выворачиваясь. Руки его скрючились и стали тоньше. Голова в то же время выпятилась.
Фародин испуганно дернулся назад. Никогда прежде не видел он ничего подобного. Существо в постели тем временем приобрело голову, напоминавшую голову большой черной собаки.
Комнату заполнил яркий свет.
— Какой верный пес, — произнес теплый, низкий голос. — Умирает за своего хозяина.
Фародин обернулся. Задняя стена комнаты исчезла, точнее сказать, иллюзия задней стены. Теперь спальня герцога была такой же обширной, как и в воспоминаниях Фародина. Оргрим сидел на темном дубовом стуле. Рядом с ним на табурете скрючилась старая троллиха. Перед ним на полу лежали мелкие косточки, которые она укладывала в причудливый узор своими скрюченными пальцами. По бокам трона герцога стояло четверо тяжеловооруженных троллей.
— Похоже, в эту ночь закончится проклятие, тяготеющее над моей душой. Ты храбрый мужчина, Фародин. Храбрый, но безумный, если думал, что сумеешь попасть в комнату еще раз незамеченным. Я съем твое сердце из уважения к твоему мужеству, но не мозг, эльф. Вот уже три дня мы ждем тебя еженощно.
Единственная дверь в комнату отворилась. Там его тоже ждали тролли.
Фародин вынул нож и метнул его в герцога. Тот дернулся в сторону. Клинок прошел на расстоянии волоска от шеи и вонзился в темное дерево трона. Фародин выругался. Для тролля Оргрим двигался необычайно быстро.
Из-за трона выскочила личная гвардия герцога. Фародин упал на пол, перекатился и вытащил следующий нож. Перекат вперед, и он перерезал одному троллю сухожилия на ноге. Великан рухнул, как подкошенный.
Удар секиры едва не настиг эльфа. Одним прыжком Фародин снова оказался на ногах и вонзил кинжал в тело тролля. Теперь он оказался среди гвардейцев, и они мешали друг другу из-за длинных секир.
Фародин уклонился от удара щитом, снова присел на корточки и вонзил нападающему нож под колено. Великан испустил пронзительный вопль и неуклюже отпрыгнул подальше от Фародина.
Эльф вскочил, на ходу вынул еще один кинжал и ухватился за край щита воина, стоявшего ближе всех. Изо всех сил подтянулся на нем, словно ярмарочный акробат и, перекувыркнувшись, перепрыгнул через щит. И еще в полете кинжал вонзился в глаз щитоносцу.
Вытянув руки вверх, идеально сохраняя равновесие, Фародин приземлился за троллем. Против численного превосходства у него нет шансов, но, быть может, умирая, он заберет с собой Оргрима!
Фародин извлек два ножа. Еще несколько лейб-гвардейцев устремились в комнату, но в данный момент между ним и герцогом стоял всего один тролль.
Оргрим вскочил и поднял массивный трон. Эльф увернулся от удара дубинкой последнего тролля и вонзил воину нож в сустав руки, из-за чего тот выпустил оружие.
С криком метнул Оргрим трон в Фародина. Эльф упал на бок, больно ударившись плечом об пол. Тяжелое кресло пролетело над ним и разбилось о противоположную стену.
Воздух в комнате внезапно стал холоднее. Старая женщина издала гортанный крик и подняла тонкие руки. Вокруг ее рук сверкали яркие молнии. Фародин метнул кинжал. Шаманка споткнулась об табурет. Руки ее дернулись к горлу. Темная кровь потекла между пальцами.
Оргрим воспользовался моментом, когда Фародин отвлекся, чтобы поднять дубинку.
Фародин вынул меч и последний метательный нож. Краем глаза заметил, что в дверь вбегают воины. Один размахнулся, собираясь метнуть секиру. Словно серебряная молния устремился метательный нож из руки эльфа и угодил воину с секирой прямо посреди лба.
Но Оргрим был уже наготове и взмахнул дубинкой. Эльф хотел поднырнуть под нее, когда герцог в последний миг изменил направление удара. Фародин как раз успел поднять меч, но удар был настолько силен, что выбил оружие у него из руки. Оно упало на пол перед дверью.
Оргрим громко расхохотался.
— Ну вот и все, эльфеныш. Без оружия тебе конец!
Фародин подпрыгнул и ударил обеими ногами великана под челюсть. Он услышал, как крошатся зубы. От удара Оргрим попятился.
Фародин откатился в сторону. Посреди стонов и криков его заставил обернуться звон. Воины старались держаться от него подальше. Шаманка снова поднялась на ноги. Перед ней лежал кинжал. Она медленно поставила ногу на оружие.
Эльф взглянул наверх. Рана в шее старой женщины затянулась. Глаза ее лихорадочно блестели.
Фародин опустил взгляд. Но было слишком поздно. Вопреки желанию он сделал несколько шагов назад. Она завладела его волей.
С грохотом распахнулись ставни. В комнату башни устремился ледяной воздух.
— Ты действительно думал, что сможешь снова и снова убивать герцога? Думал, мы станем терпеть это до конца дней? — она покачала головой. — Уже несколько столетий я знала, что ты придешь. И твое высокомерие будет стоить тебе жизни, эльф. Вера в то, что ты сможешь побеждать раз за разом. Даже Эмерелль не настолько дерзка, как ты.
Воля шаманки заставила Фародина поднять голову и посмотреть ей в лицо. Он сделал еще один шаг назад, потом еще…
Фародин отчаянно пытался бороться с заклинанием, диктовавшим движения его телу. Но он был беспомощен, словно малое дитя, упорно сопротивляющееся силе взрослого. И он чувствовал ее присутствие в своих мыслях. Она вбирала в себя его воспоминания!
Шаманка заставила его подняться на подоконник. В спину ударил звенящий холод. Началась густая метель. Это хорошо. Нет! Он не должен… Он попытался думать о Нороэлль.
Старая троллиха усмехнулась.
— Пленные эльфы бежали. И сына человеческого тоже забрали с собой. — Она пристально поглядела на Фародина. Эльф попытался очистить мысли. Думал о широком, белом заснеженном поле. Однако шаманка безо всяких усилий читала его воспоминания. — Беглецы хотят добраться до лодки, которая спрятана в пещере на другой стороне фьорда.
— Пошлите на берег поисковые отряды! — приказал Оргрим стоявшим у двери стражам. — И подготовьте к выходу два корабля.
— У тебя хорошая компания, герцог, — голос старухи удивительным образом перекрывал завывание бури. — Он убивал и князей своего собственного народа. По поручению королевы. Боишься смерти, палач? — с любопытством спросила она.
Внезапно лоб ее прорезали две вертикальные морщины. Глаза ее расширились от ужаса.
— Девантар…
Фародин почувствовал, как ее власть над ним внезапно ослабла, как она испуганно ушла из его воспоминаний.
Теперь тело Фародина снова полностью принадлежало эльфу. Фародин положил руки на обледенелый подоконник. Чего она ждет? Чтобы он испугался и прыгнул вперед? Он находился в равновесии. В безопасности. Склонил голову, как придворный.
— Вы позволите оставить мне свои мысли при себе? — и с этими словами он прыгнул с подоконника спиной вперед. Против герцога он сделать уже ничего не смог. Лучше было умереть так, чем быть безвольной куклой троллей.
Фародин рухнул во тьму. Больно ударился спиной об один из контрфорсов, поддерживавших башню. Скользнул по нему, падая ниже и ниже. Наполовину оглушенный, он пытался контролировать свое падение, расслабить тело, чтобы затем устремиться вперед и ухватиться за какой-нибудь выступ. Однако в падении его развевающийся плащ укутал его, словно саван. Мешал двигаться. Еще несколько мгновений, и он станет действительно саваном.
Внезапно последовал рывок. Что-то схватило Фародина за горло, словно намереваясь оторвать ему голову. Он выпрямился. Падение внезапно прекратилось. Его руки и ноги чувствовали лишь пустоту. На несколько ударов сердца он полностью потерял ориентировку. Затем эльф понял, что висит на чем-то, беспомощный, словно котенок, которого подхватила мать и куда-то несет.
Фародин вытянул руку над головой. Он обрел опору. Пальцы его вцепились в обледенелый карниз. Сточный желоб! Его плащ зацепился за вытянутую голову чудовища. Дрожа, Фародин подтянулся и оказался в относительной безопасности на каменном выступе, с которого свисал сточный желоб. Он расстегнул брошь плаща, спасшего ему жизнь. Ткань натерла шею. Мышцы его горели и были напряжены. Он едва мог повернуть голову. Внезапно он понял, как ему повезло. Вообще-то такой удар должен был сломать ему хребет!
Фародин попытался прикинуть, на какой высоте он находится, но в густой метели он видел на расстояние не более нескольких шагов. Далеко он вряд ли пролетел, в противном случае он бы разбился. Не зная, что предпринять, он смахнул снег с ресниц. Карниз, спасший его, был не тем местом, где можно было находиться долго. Отсюда не было пути в башню. Ему придется карабкаться, если он хочет оказаться в безопасности. Если остаться здесь, то его рано или поздно обнаружат тролли.
Порывистый ветер трепал полы плаща, который Фародин сжимал теперь в руках. Эльф сбросил его в темноту. Когда он будет карабкаться по стене, плащ будет только мешать.
Эльф осторожно вытянулся и стал соскальзывать с арочного контрфорса. Медленно-медленно сползал он вниз. Вскоре арка перешла в широкую колонну, вертикально спускавшуюся в темноту.
Фародин осторожно ощупывал ногами тьму внизу. Колонна обрамлялась каменными изваяниями. На них прочно укрепились снег и лед. Бесконечно медленно спускался эльф. Грубый камень резал пальцы. Вскоре холод сковал его руки. Хватка его становилась все более и более неуверенной.
Когда он достиг следующего контрфорса, переходившего в колонну, то на миг замер на выступе. Сосредоточился на том, чтобы добавить под одежду согревающую прослойку. Потребовалось много времени, чтобы магия подчинилась ему. Колдовать ему было трудно всегда. Особенно в моменты усталости. Как только ему стало теплее, эльф едва не провалился в сон. Фародин прислонился к стене и посмотрел на метель под ногами.
В четырех или пяти шагах внизу находилось окно из свинцового стекла, за которым мерцал матовый свет янтарина. Фародин прикинул, как ему добраться туда. Из стены башни выступало несколько каменных подпорок. Наверное, они были предназначены для того, чтобы нести на себе балкон, который, однако, так никогда и не был построен. Шириной более двух ладоней и более шага в длину, они выступали из каменной стены. Одна из этих подпорок находилась прямо под окном.
Фародин придумал отчаянный план. Пять подпорок находились друг рядом с другом на расстоянии чуть более двух шагов. Немного ниже из стены выступали еще пять подпорок. Они были расположены прямо одна над другой. Если первая попытка окажется неудачной, то останется надежда удержаться… Нет, первая попытка должна быть удачной! Фародин с сомнением оглядел покрытые снегом камни. Чтобы добраться до них, ему нужно сначала попасть с массивной колонны назад к стене башни.
Фародин взобрался на арку, которая вела к башне под острым углом. Дюйм за дюймом карабкался он наверх, пока не добрался до стены. Там присел на корточки. Теперь одна из подпорок выходила из стены прямо под ним, правда, на довольно приличном расстоянии. До нее было около четырех, а то и пяти шагов. Фародин выругался. Придется прыгать. А вероятность удержаться на заледеневшем камне была невелика.
Он долго смотрел вниз. Чувствовал, как холод подбирается к телу. В тот миг, когда он перестал сосредотачиваться на согревающем заклятии, оно снова погасло. Пальцы не слушались. Ждать дольше было нельзя!
Фародин приземлился на подпорку, но ноги не удержались на ней. Наполовину упал, наполовину оттолкнулся, он перекувыркнулся и, расставив ноги, приземлился на нижнюю подпорку. От удара лицом из глаз брызнули слезы.
Со стоном он снял с бедер пояс и обмотал его вокруг камня. Затем снял рубашку и связал с поясом рукав. Словно ножом резал ледяной ветер его обнаженную спину. Теперь окно из свинцового стекла было прямо под ним.
Фародин завязал толстый узел на конце второго рукава и решил надеяться на то, что швы рубашки достаточно крепки. Затем прыгнул с карниза. Рубашка резко натянулась. Кожа пояса затрещала, царапаясь о грубый камень. Эльф стал раскачиваться. Однако порывистый ветер постоянно сбивал его с такта. Теперь окно находилось почти на одном уровне с ним. Замерзшие пальцы медленно разжимались. Еще один взмах… И он отпустил руки.
Окно со звоном разбилось от удара его сапог. Осколки впились в руки. Он больно ударился о пол и перекувыркнулся. Теплая кровь потекла из пореза на лбу.
Он остался лежать, тяжело дыша. Получилось! Поначалу он не мог шевелиться, просто смотрел на потолок прямо перед собой. Он жив! Очевидно, из-за завывания бури никто не услышал, как разбилось окно.
Прошло некоторое время, пока Фародин заметил низкое гудение, отдававшееся во всей башне. Ударили в гонг. Пожар!
Полосы дыма тянулись вдоль потолка мимо янтаринов. Дым быстро густел. Оглушенный, Фародин сел. Глаза его слезились.
Оторвав полоску ткани от брюк, он прижал ее к носу и рту. Дым облегчит ему бегство, если, конечно, не убьет.
Песнь Элодрина
— Больше мы ждать не можем. Скоро вода поднимется настолько высоко, что мы не сможем выйти из пещеры. И тогда мы застрянем здесь на несколько часов!
Дрожа от холода, Мандред закутался в одеяло. Шум поднимающейся воды отражался от стен грота. Ярл чувствовал себя прескверно. Он был абсолютно беспомощен перед эльфами. Вместе с ним они поплыли прямо через фьорд. Ландаль, худощавый светловолосый эльф, схватил его за бороду и потащил за собой. Его заклинание помешало Мандреду умереть в ледяной воде. И тем не менее он чувствовал себя гораздо ближе к смерти, чем к жизни. Холод пробрал до костей. Он лежал на полу лодки, закутанный в несколько одеял, и едва мог двигаться.
— Выводите лодку из грота, — скомандовал Элодрин, подходя к румпелю на корме. — Мы подождем снаружи, во фьорде. По крайней мере, не окажемся в ловушке.
Остальные эльфы взялись за весла. Сражение с сильным течением на входе в пещеру требовало от них всех имеющихся сил. Вода поднялась настолько высоко, что лодка то и дело ударялась изогнутым форштевнем о свод пещеры. Казалось, что выходить из пещеры поздно, когда маленький парусник внезапно рванулся вперед и они оказались на свободе.
Элодрин умело провел их меж рифами и мелями, пока они наконец не очутились в глубоких водах фьорда. Эльфы устало прислонились к бортам лодки, отдыхая от битвы с морем. Только Элодрин стоял на корме. Он беспокойно вглядывался в густой туман.
— Кто-то плетет сильные чары, — негромко произнес он. — Я чувствую магию повсюду. Нам нельзя здесь оставаться.
— Мы подождем Фародина! — настаивал Мандред.
— Это неразумно, — старый эльф махнул рукой вперед, туда, где по ту сторону тумана должна была находиться Нахтцинна. — Фародин пришел сюда, чтобы умереть.
— Нет, ты его не знаешь. Он посвятил всю свою жизнь поискам возлюбленной. Он здесь не умрет.
Элодрин устало улыбнулся.
— Значит, ты настолько хорошо постиг душу эльфа?
«Высокомерный подонок», — подумал Мандред.
— Если вы сдаетесь, то отвезите меня на берег. Я буду искать его!
— И что ты сделаешь? Поползешь к Нахтцинне?
— В любом случае, не стану бросать друга в беде.
— Чем ты поможешь Фародину, если тоже умрешь? — спросил Элодрин.
— Тебе никогда не понять этого, эльф. Это вопрос чести — не бросать своих друзей. Неважно, при каких обстоятельствах. И я уверен, что Фародин сделал бы ради меня то же самое!
Старый эльф кивнул.
— Да, он очень изменился. Я почувствовал это. Может быть… А теперь помолчи, человек! Мне нужен покой.
Элодрин выпустил румпель и присел на корме. Он медленно стал напевать убаюкивающую песню. Мягкое покачивание лодки и усталость укутали Мандреда в дремоту. Его голова мотнулась в сторону. «Не засыпать», — была его последняя мысль.
Ярл испуганно вскочил. Эльфы вновь сидели на веслах, а туман рассеялся.
Должно быть, они вышли из фьорда! Мандред в ярости взглянул на Элодрина.
— Ты, негодный трус! Ты наложил на меня сонные чары, чтобы бежать! — Он поискал рукой секиру. Ее не было. От каждого движения ногу пронизывала жгучая боль.
Старый эльф надел повязку. Он повернулся к Мандреду и улыбнулся.
— То, что ты проснулся именно теперь, показывает, насколько крепки узы вашей дружбы.
— Ты отвезешь меня обратно во фьорд, ты, жалкий дерьмовый…
— Нардинель! Ландаль! Помогите ему подняться! Его болтовня мешает моему заклинанию!
Эльфы подняли весла и подошли к фьордландцу. На них тоже были повязки. Мандред застонал от боли, когда они подхватили его под мышки и поставили на ноги.
— Не знаю, как тебе это удалось, — зашипела ему на ухо Нардинель, — но твое безумие заразило и Элодрина! Шаманы троллей прогоняют туман с фьорда. Теперь мы как на ладони. И тем не менее мы идем к гавани Нахтцинны!
Опираясь на эльфов, Мандред смог рассмотреть происходящее за бортом. Буря прекратилась. Небо было ясным, светили звезды. Примерно в полумиле над фьордом возвышалась башня троллей. Повсюду на утесах и вдоль берега двигались факелы. Подножие башни было освещено матовым красноватым светом. Из окон валил густой дым.
Длинный волнолом был заполнен троллями. Очевидно, они поспешно комплектовали экипажи суден.
— Ты его видишь? — спросил с кормы Элодрин. — Фародин должен быть в воде прямо перед нами. Я чувствую, что он близко. На поддержание заклинания поиска почти не требуется сил.
Мандред посмотрел в воду. Пловца, разгребающего воду, было бы видно сразу. Но там не было ничего.
— Ты уверен, что он здесь? — негромко спросил он.
Элодрин указал налево от форштевня.
— Там. Вот направление, в котором нужно смотреть!
Мандред прищурился. Свет факелов отражался от спокойного моря. Внезапно от Нахтцинны поднялся прямо в небо огненный шар. Описав широкую дугу, он полетел прямо на них. Снаряд рухнул в воду всего в нескольких шагах от судна. То было копье с небольшим огненным зарядом на острие.
Едва оно исчезло в темной воде, как из Нахтцинны вылетели два новых огненных шара. Из гавани доносились гортанные крики. Мандред увидел, как один из огромных черных кораблей поднял паруса.
Ярл в отчаянии смотрел на воду. Наконец он кое-что заметил. Светлое пятно. Золотистые волосы, двигавшиеся в такт мягкому
прибою.
— Там! Немного вправо! Фародин!
Но его товарищ не реагировал. Он лежал в воде лицом вниз.
— Быстро! Весло!
Мандред толкнул Фародина веслом, но тот не предпринял попытки ухватиться за него.
— Ландаль, вытащи его! — приказал Элодрин.
Эльф отошел от Мандреда, прыгнул за борт и, держась за весло, добрался до Фародина. Он перевернул эльфа, схватил его за волосы и, сделав два сильных гребка, вернулся в лодку.
Когда человека отпустила Нардинель, чтобы помочь эльфу, Мандреду пришлось вцепиться в поручни. К сломанной ноге нельзя было даже прикоснуться. Но силы медленно возвращались к нему.
Обоих эльфов втащили в лодку. Фародин не шевелился. Невидящим взглядом смотрели его широко раскрытые глаза на звезды. Он был обнажен до пояса, посинел от холода. Тело было покрыто порезами и синяками.
Один из снарядов с шипением упал в воду совсем рядом с лодкой.
Элодрин приказал Мандреду занять место Ландаля на задней скамье для гребцов. Они развернули лодчонку. Все налегли на весла. Снаряд пролетел прямо над ними.
Ландаль занялся ранами Фародина. Ощупал тело эльфа, вынул из спины осколки. Все это он делал с завязанными глазами. Однако каждое его движение свидетельствовало о большом мастерстве. Наконец он завернул Фародина в одеяло. Внезапно эльф замер и поднял голову, словно заметив взгляд Мандреда. Ландаль сделал успокаивающий жест.
— Не переживай. Он поправится.
— Но ведь он лежал в воде лицом вниз. Как… Как… — произнести страшное слово Мандред не сумел.
— Его спас холод, — пояснил худощавый эльф. — В холодной воде все замедляется. Биение сердца, течение крови. Даже смерть. Я не хочу тебя обманывать, человек. Ему плохо. Он до смерти устал, получил дюжину ранений. Но он поправится.
Прозвучал сигнал рога. Мандред обеспокоенно обернулся. Один из огромных тролльских кораблей направлялся к выходу из гавани. Из корпуса показались весла и всколотили темное море. Даже с расстояния в полумилю было видно, что корабль троллей быстроходнее, чем судно. Над водой раздавался гулкий барабанный бой. Вскоре весла троллей стали двигаться в том же ритме.
Мандред и эльфы гребли изо всех сил. Но как они ни старались, тролли нагоняли их. Когда преследование только началось, было ясно, чем оно должно закончиться. Мандред обливался потом. Каждое движение отдавалось пульсирующей болью в ноге. Гонка продолжалась уже с полчаса, а может даже больше. Нахтцинна давно скрылась из вида. Фьорд окружали высокие утесы и стена ледника.
Мандред сидел спиной к носу и отчетливо видел, что происходит на борту корабля троллей. Носовое возвышение, поднимавшееся над главной палубой, словно башня, было освещено факелами. Там толпились дюжины троллей. Наполнили таз горящими угольями и принесли связки стрел. И словно этого было не достаточно, на расстоянии в четверть мили за ними следовал второй тролльский корабль.
Фародин все еще не приходил в себя. «Судя по упорной ярости, с которой нас преследуют тролли, ему, наверное, удалось воплотить свой план», — подумал Мандред.
Над водой раздался приказ. Лучники подняли оружие, и в следующий миг прямо над лодкой эльфов просвистел град стрел.
— Насколько они отстают от нас? — спокойно спросил Элодрин.
— На десять-пятнадцать шагов.
— Как теперь выглядят берега?
Равнодушие эльфа привело Мандреда в ярость. Двадцать или тридцать раз задавал уже Элодрин этот вопрос. Какое им дело до берегов? Там они высадиться не могут. По суше от троллей им вообще не уйти. Дождь стрел снова канул в воду прямо за ними. На этот раз они прилетели с расстояния менее десяти шагов.
— Берег! — напомнил ему Элодрин.
— Утесы! По-прежнему утесы! — нервно ответил Мандред. — Ледник теперь, пожалуй, шагах в шестидесяти позади нас.
— Ландаль, возьми весло, пожалуйста.
Худощавый эльф сменил Элодрина, и тот сел рядом с Мандредом. Лицо Элодрина было измождено. Минувшие часы стоили ему последних сил. Он снял повязку и положил ее на дно лодки перед собой. Глаза его были плотно закрыты.
В воду падали стрелы. Несколько с глухим звуком вошли в корму.
«Следующий залп превратит открытую лодку в корабль мертвецов», — в отчаянии подумал Мандред.
— Для человека ты поистине замечателен, Мандред, — приветливо произнес Элодрин. — С моей стороны было очень невежливо наказывать тебя молчанием во время нашего плена. И за это я хочу извиниться.
Мандред наклонялся то вперед, то назад в такт движению весел. Старик спятил. Они ожесточенно борются за каждый дюйм, который еще могут выиграть у троллей, а ему тут такое в голову пришло.
— Я тебя прощаю, — раздраженно прохрипел он.
Но Элодрин, казалось, уже не слушал его. Словно в молитве, поднял руки к небу. Рот его был широко открыт, все тело напряглось, словно он зашелся в предсмертном крике. Но ни единого звука не сорвалось с его губ.
В лодку ударили стрелы. Нардинель сбросило со скамьи гребцов. Из груди ее торчало оперенное древко. Следующая вонзилась в скамью прямо рядом с Мандредом.
Ярл еще ожесточеннее налег на весла, но остальные гребцы сбились с ритма. Лодка накренилась на правый борт. И это их спасло. Следующий залп прошел совсем рядом.
Послышался сильный всплеск, словно какой-то великан ударил ладонью по воде. Глыба льда, размером больше воза сена, отломилась от ледника и поплыла в темное море. Маленькую лодку мягко качнуло на волнах и толкнуло вперед.
На борту корабля троллей кто-то лающим голосом отдавал приказы. Мандред увидел, как лучники на этот раз подожгли стрелы в тазу с угольями.
Словно стая падающих звезд летели за лодкой пылающие стрелы. Мандред рефлекторно пригнулся, несмотря на то, что понимал бессмысленность жеста. Вокруг сыпались стрелы. Один из эльфов вскрикнул. Элодрин упал. Из его широко открытого рта торчала стрела. Еще две попали в грудь.
Одеяло, в которое был закутан Фародин, загорелось. Мандред сорвал его и бросил за борт. При этом увидел, как лучники снова подняли оружие.
Звук, подобного которому Мандред не слышал никогда в жизни, отразился от отвесных утесов ледника. Звук напоминал треск, с которым наклоняется ствол дерева, когда лесорубы вынимают клинья. Только он был бесконечно более громким.
Огромный кусок откололся от ледника и рухнул во фьорд. Вода вспенилась и закружилась водоворотами. Все больше и больше льда откалывалось от края ледника. Корабль троллей беспомощно плясал на волнах. Глыбы льда разбили борт, словно он был сделан из тонкого пергамента. Волна прилива устремилась вниз по фьорду. Корма их лодочки задралась вверх.
Ландаль изо всех сил налег на весла. Вода хлынула через борт. Они неслись среди белой пены на гребне приливной волны. Быстро, словно на эльфийском скакуне, мчащемся во весь опор, они летели прочь. Мандред не отваживался даже вздохнуть. Но Лут был на их стороне. И они ушли невредимыми.
А корабли троллей оказались запертыми во фьорде из-за ледяного барьера. Дальнейшее преследование было невозможно.
На борту командование над эльфами принял Ландаль. Он решил, что тело Элодрина не следует предавать волнам. Его завернули в одеяла и положили между скамей гребцов. Раненая Нардинель затянула погребальную песню, в то время как остальные эльфы устанавливали небольшую мачту, чтобы вперед их несла сила ветра. Однако до тех пор, пока они не выйдут из фьорда, им придется работать на веслах.
Когда беглецы вышли в открытое море, Ландаль решил взять курс на юго-восток. Мандред погрузился в безмолвную апатию. Ему было безразлично, что предпринимают эльфы. Его мучила нога, он жестоко мерз. Фародин лежал в глубоком забытьи рядом с телом Элодрина. Его товарищ дышал ровно, но любые попытки разбудить его заканчивались неудачей.
Ландаль утверждал, что Фародин погрузился в целебный сон, однако Мандред сомневался в этом. В худощавом эльфе было что-то неприступное. Похоже было, что он владеет необычными магическими силами. Он безо всяких усилий следовал по тропе альвов в море. На третий день пути он обнаружил большую звезду альвов и открыл врата, которые выглядели совершенно иначе, чем те, которые до сих пор открывали товарищи Мандреда. Над волнами возникла сверкающая радуга.
При переходе в Альвенмарк Фародин проснулся. Взмахнув руками, он сел. Ему потребовалось много времени, чтобы осознать, где он находится. О том, что случилось в Нахтцинне, рассказывать он не захотел. Пошел на нос и принялся смотреть на море.
В Альвенмарке было не так холодно. Постоянный ветер наполнял паруса, и спустя два дня после прохождения врат они добрались до Релимее, белого города на берегу моря.
Ландаль поселил их в своем доме, и все выжившие поклялись, что ничего не скажут Эмерелль о том, что Фародин и Мандред вернулись.
С каждым днем, проведенным в Белом городе, беспокойство Фародина возрастало. Однако сильное ранение у Мандреда не позволяло им покинуть Релимее так быстро, как хотелось бы. А Мандред наслаждался покоем. Каждый день его приходила проведать сгорбленная Нардинель. Она на удивление быстро исцелилась от раны, нанесенной стрелой. Ее целительные руки искусно собрали его кости и сделали даже больше… Ни одна эльфийка не относилась к Мандреду так, как Нардинель. Еще в лодке она грела его своим телом, когда его охватывал озноб, и в Релимее она тоже часто делила с ним ложе. Говорила она мало, и до самого дня расставания Мандред не мог объяснить, чем вызваны ее чувства.
Когда спустя две недели после их прибытия в Релимее он снова вышел в море, чтобы вместе с Фародином вернуться в мир людей, она не нашла слов для прощания. Лишь молча вложила ему в руку браслет, сплетенный из ее длинных черных волос. Затем повернулась и вскоре исчезла в суете гавани.
Ее странная любовь оставила у Мандреда смутное чувство беспокойства. И он порадовался тому, что возвращается в свой мир, где он понимает женщин, по крайней мере, иногда.
Дареен
Нурамону казалось, что прошла целая вечность с тех пор, как он стоял в этом самом месте и разгадал часть загадки. Перед ними в скале сверкали драгоценные камни: бриллиант, горный хрусталь, рубин и сапфир.
Альверих прочел надпись над горным хрусталем и произнес слова:
— Пропой песнь Дареен, о, дитя ночи! Спой о ее мудрости, положив руку во тьму! Спой слова, произнесенные когда-то, и войдите бок о бок.
— Как звучат твои слова? — спросил Нурамон своего брата по оружию.
— Вот так:
В тихую осеннюю ночь /
подобен альвам /
звезды в гроте /
ясно как никогда /
как они возникают.
— А мои слова ты помнишь? Мы должны объединить наши слова, а затем спеть вместе. Значит, звучать это будет так:
Ты пришла к нам в тихую осеннюю ночь/ Голос твой был подобен альвам /
Ты показала нам звезды в гроте /
Они сияли ясно, как никогда / И мы увидели, как они возникают.
На лице Альвериха появилась улыбка.
— Сделать из двух песен одну! Теперь я понимаю! — Он положил руку на камень горного хрусталя. — Давай споем вместе песню-ключ.
Песня-ключ! Карлик подобрал верное слово. Это был ключ к вратам оракула. Нурамон положил руку на бриллиант, они быстро переглянулись с Альверихом, а затем запели.
Едва отзвучали слова, как бриллиант и горный хрусталь засияли. Из бриллианта устремился ослепительный свет, уже знакомый Нурамону, в то время как из горного хрусталя полился свет свинцовый и устремился к центру через прожилки в рубине. В красном драгоценном камне лучи встретились и объединились в один, который, сверкая, влился в сапфир. Голубой драгоценный камень вспыхнул и запульсировал, словно в нем билось сердце из света.
Внезапно драгоценные камни и надписи перед ними пропали. Альверих испуганно отпрянул. Нурамон поглядел на свою руку, теперь касавшуюся голой скалы. А та внезапно стала такой мягкой, что рука могла свободно пройти сквозь нее. Кончики его пальцев уже утонули в камне. Когда он погрузил руку дальше, карлик удивленно поглядел на руку Нурамона, а затем и сам отважился позволить своей руке исчезнуть внутри скалы.
Нурамон обернулся к Фельбиону, державшемуся на расстоянии.
— Идем с нами!
Вместо того чтобы приблизиться, конь отвернулся. Очевидно, животное собиралось подождать снаружи. Это не было похоже на обычное поведение любопытного Фельбиона.
— Давай войдем, пока эти странные врата не закрылись снова! — крикнул карлик.
И они бок о бок вошли в скалу.
Может быть, когда-то так путешествовали по тропам альвы, пронизывая взглядом стихии?
Нурамон почувствовал, как переступил порог звезды альвов. Окрестности изменились, светлые камни превратились в красно-коричневые. Еще два шага, и лицо Нурамона показалось из скалы. Перед ним лежал коридор, обрамленный стенами цвета корицы. Они оказались в узком ущелье, в которое с трудом проникал солнечный свет. Под ногами был волнистый песок. Раньше это могло быть руслом реки, в которое никто не ступал уже на протяжении целой вечности.
Нурамон огляделся вокруг. Альвериха рядом не было. Он испуганно обернулся. Затем из скалы наконец появилось глуповато улыбающееся лицо карлика, и Альверих тоже вышел на свет.
— Где ты был? — спросил карлика Нурамон.
— Если это врата, то я был, пожалуй, в сторожке. И там я нашел это, — Альверих раскрыл ладонь. На ней лежала маленькая фигурка дракона из зеленого камня. — Это нефритовый амулет карликов, он приносит счастье.
Нурамон покачал головой. Карлик, только что отпрянувший от врат, теперь ходит по ним, словно это коридор его собственного дома.
Альверих провел рукой по стенам ущелья.
— Такого камня я еще не видел. Где это мы?
Нурамон точно сказать не мог. Воздух был такой же чистый, как в горах человеческого мира, но не настолько прозрачный, как в Альвенмарке.
— Я полагаю, что мы по-прежнему в мире людей. Но не уверен… — Нурамон умолк, поскольку услышал вдали какой-то звук. Он поднял голову. В ущелье раздавались далекие крики, напоминавшие звериные. — Где бы мы ни были, будем надеяться, что Дареен еще здесь.
И они двинулись по узкому ущелью. Нурамон шагал впереди; песок здесь был настолько мелким, что на нем оставлял следы даже он. Ему было неприятно каждым шагом нарушать гармонию волнистого узора. Однако, оглянувшись, он понял, что его следы ничто по сравнению с глубокими отпечатками сапог Альвериха. А карлик, казалось, даже не замечал, что делает.
Тропа медленно поднималась. В синем небе пролетела птица, незнакомая Нурамону, но похожая на сокола. Нет, это наверняка не Расколотый мир, здесь есть жизнь. Это должно быть место в мире людей.
Вскоре узкое ущелье перешло в небольшой котлован долины. Справа, неподалеку от скалы, находилось озеро; в его центре возвышался камень, из которого била вода. Берега озера поросли травой, здесь были деревья и кустарники с цветами в форме звезд. На другой стороне долины, в отвесной скале, зиял вход в пещеру. Там мог находиться звездный грот, о котором шла речь в песне-ключе!
Нурамон и Альверих молча приблизились. Они не хотели мешать оракулу. Нурамон смотрел на озеро. Он спрашивал себя, куда течет вода, и невольно вспомнил озеро Нороэлль и его магию.
Значит, вот каков дом Дареен. Нурамон никогда прежде не видел настоящий оракул, хотя в Альвенмарке они были. Однако к ним почти никто не ходил, поскольку они стали молчаливы. Он спросил себя, как может выглядеть Дареен. Может быть, она принадлежит к числу народов, живущих сейчас в Альвенмарке. Может быть, она эльфийка, фея, русалка, а может быть даже кентавресса.
Едва они оставили озеро позади, как на пороге пещеры показалась женщина, эльфийка в простой одежде песочного цвета. Черные волосы плавными волнами спадали на плечи. Она неподвижно стояла и глядела на них.
Нурамон и Альверих нерешительно приблизились. И оказавшись перед эльфийкой, Нурамон не осмелился заговорить. Казалось, взгляд эльфийки пронизывает его насквозь, ее черные глаза заворожили целителя.
— Вижу детей света и тени, идущих рука об руку, — чистым голосом произнесла она. — Давно вы не приходили ко мне. Я Дареен, оракул.
Нурамон посмотрел на своего товарища, который, словно околдованный, смотрел на хозяйку этого места. Когда эльф снова обернулся к Дареен, то испугался, увидев перед собой карлицу, немного похожую на эльфийку, явившуюся ему перед этим.
— Я показываюсь детям альвов в разном обличии. Я облегчу вам задачу. — Сначала ничего не произошло, а затем Нурамон моргнул, и перед ним внезапно показалось дитя альвов, которое могло сойти как за низенькую, приземистую эльфийку, так и за очень стройную карлицу.
— А каков твой истинный облик? — спросил Нурамон.
Оракул рассмеялась, голос у нее был мягким.
— Каков твой истинный облик, Нурамон? Тот, кто стоит передо мной? Или воин, которого ты видел не так давно? Может быть, это тело, которое носило это имя первым. А может статься, что твой истинный облик еще ждет тебя. Так какой же из них твой?
— Не знаю. Прости.
— Не нужно извиняться! Я здесь затем, чтобы отвечать на вопросы. И если я отвечаю вопросом на вопрос сама, то только затем, чтобы раскрыть твою душу. У меня есть истинный облик, но он чужд вам и скажет меньше, чем это тело. — Она обернулась к карлику: — Идем, Альверих! Следуй за мной в серебряный грот! — А Нурамону сказала: — Подожди здесь! Можешь освежиться в озере, — и с этими словами она вошла в пещеру, а Альверих последовал за ней.
Нурамон остался; у него кружилась голова. Он напился воды из озера. Она была прохладной, и его тело пробрал озноб. Головокружение прошло.
Когда взгляд его упал на поверхность воды, то он снова вспомнил источник Нороэлль. Снял с шеи цепочку и окунул альмандин, переданный ему возлюбленной через Обилее, в прохладную воду. И красно-коричневый камень засверкал, как тогда сверкали в озере Нороэлль остальные камни.
Нурамон поглядел на вход в пещеру. Интересно, о чем спрашивает Альверих? В пути карлик не захотел говорить ему об этом, ссылался на обещание, данное Торвису.
Нурамон же, напротив, был искренен и говорил о Нороэлль. И Альверих, похоже, понимал, что движет Нурамоном. Карлик не раз следовал за своей женой Солстаной даже в смерть, чтобы быть ближе в следующей жизни. Нурамон пожалел, что у него не все так просто. Альверих предложил ему сопровождать его в долгом пути. Но эльф отказался. Карлик должен был вернуться в Эльбурин и вести там вместе со своей женой жизнь, которой достоин. Нурамон поведал спутнику о жене Мандреда, о потерянном времени… Он не хотел, чтобы жизнь Альвериха так обернулась, даже если он — в отличие от Мандреда — мог родиться снова.
Когда Нурамон надел цепочку и почувствовал холодный камень на своей груди, то спросил себя, какая сила заключена в этом альмандине. Столько лет он лежал на дне озера. Нороэлль рассказывала ему, что драгоценный камень напитан волшебством. Это больше, чем просто память о возлюбленной. Но Нурамон не знал, как вызвать из камня его особую силу. Может быть, еще не пришло время.
Когда Альверих показался у входа, лицо его было растерянное. Очевидно, карлик узнал вещи, которых не ожидал услышать. Запинаясь, он произнес:
— Теперь ты можешь войти. — И он сел на камень у озера и стал глядеть в воду.
Нурамон ни о чем не стал спрашивать своего товарища. Если уж он не захотел ему рассказывать о вопросе, то и ответ не скажет. И эльф оставил своего брата по оружию у озера, а сам вошел в пещеру.
Сначала он оказался в маленькой комнате, из которой вглубь скалы вели три коридора. В одном струилось голубое сияние, в то время как в двух других царил серый полумрак.
Дареен вошла в коридор, заполненный голубым светом. Нурамон молча последовал за ней. Коридор привел их вниз, в темную пещеру. Стены были чернее ночи. А над ним выгнулось звездное небо, источавшее слабый свет. Звезды казались такими настоящими, словно Дареен сняла их с небес Альвенмарка. Значит, вот каков звездный грот!
Оракул вышла в центр пещеры, где в полу находилась светившаяся синим каменная плита. И тут же зазвучал ее проникновенный голос:
— В твоей душе я вижу два желания. Исполнить могу только одно. Что касается второго, то я могу только указать тебе путь. Первое желание касается твоих воспоминаний. Ты хочешь стать единым целым со своей прежней жизнью. А второе желание — освободить свою возлюбленную. Воспоминания я могу даровать тебе здесь и сейчас, но освободить Нороэлль я не в силах. Я помогу тебе на пути к ней. Какое же желание ты выберешь?
Слова Дареен поразили Нурамона, словно удар грома. Он был отделен от своих воспоминаний только вопросом. Здесь и сейчас он может вернуть все свои прежние жизни. И, быть может, это поможет ему в поисках Нороэлль! И тем не менее он не мог решиться на это. Даже небольшой намек на место заключения Нороэлль был ему дороже воспоминаний о прошлой жизни.
— Я пришел с намерением спросить о месте, где заключена моя возлюбленная. И я надеюсь уйти отсюда с ответом. Воспоминания однажды вернутся ко мне сами.
— Мудрый выбор, Нурамон. Что ж, я вижу в тебе то, что произошло. И скажу то, что поможет. Всего я сказать не могу, ибо если ты будешь знать слишком много, то не произойдет то, что должно произойти. А то, что я могу показать тебе, ты увидишь там, — и она указала на свод пещеры.
Нурамон поднял взгляд. На фоне звезд появился пейзаж: большое озеро или бухта у моря, поросший лесом берег. Виднелась горная цепь. Вдалеке от берега находился остров с небольшой гаванью.
— Вот то место, которое ты ищешь. Если ты найдешь путь с этого острова в Расколотый мир, то попадешь к своей возлюбленной.
— Я найду это место, даже если придется потратить столетия, — сказал Нурамон, не отводя взгляда от пейзажа.
Картина в буквальном смысле запечатлелась в его душе. Он никогда не забудет ее. Теперь цель его поистине находилась перед глазами. И она была поистине содержательной. Очевидно, врата к Нороэлль находились на севере мира людей или на большой высоте в горах. В скудных пограничных областях этого мира и неприветливом королевстве Ангнос искать больше не нужно.
Внезапно картинка перед его глазами померкла. Остров, вода и берег растворились. Нурамон по-прежнему смотрел вверх. Он все запомнил.
— Скажу тебе кое-что еще, — сказала Дареен. — Только две вещи могут разрушить заклятие: песочные часы или камень альвов.
Нурамон никак не мог понять слова оракула. То, что песочные часы, а значит, и песчинки, действительно представляли собой путь, занимало его меньше, чем упоминание камня альвов. Он отправился в путь, чтобы найти дорогу, которая будет легче, чем дорога Фародина. А теперь выясняется, что его путь сложнее. Он покачал головой.
— Но откуда же мне взять камень альвов? Я знаю только, что им владеет королева. Но она…
— Она тебе его не даст. Тебе нужно отыскать другой камень альвов, если ты не веришь в путь своего товарища, Фародина. Однако что бы ты ни выбрал, ты должен сначала объединиться со своими товарищами. Забудьте о ссоре. Нет неверных путей. Каждый привнесет свое, чтобы достигнуть цели. Отправляйся на север и жди друзей в городе сына человеческого. Будь терпелив и жди как эльф.
— Непременно.
— Это все, что может сказать Дареен. До свидания, Нурамон! — Она ступила в тень и пропала.
Нурамон подождал, не покажется ли еще раз Дареен. Однако, похоже, она действительно попрощалась. Эльф подумал о том, что она сказала. Она открыла ему путь, который он искал. Показала место, где находятся врата в темницу Нороэлль. Но почему так важно объединиться с Мандредом и Фародином? Он часто думал о своих товарищах и о глупой ссоре, разлучившей их. Ему не хватало обоих. А голос Дареен просил его помириться с ними.
Что ж, он отправится в Фирнстайн и подождет там Мандреда и Фародина.
Книга Альвериха
Прощание с братом по оружию
Слова оракула изменили все. Ты смотришь на вещи другими глазами, особенно на своего брата по оружию. Хотя он ведет себя так же, как и раньше, незнание, полученное у Дареен, показывает в новом свете и Нурамона.
Он рассказал тебе по пути на север о том, что Дареен предложила ему воспоминания, но он отказался от них в обмен на знания о своей возлюбленной. Поступок этот трогает твое сердце, и ты невольно вспоминаешь о Солстане. Ради нее ты поступил бы точно так же. И наконец, ты понимаешь, почему Нурамон не хочет, чтобы ты помогал ему в поисках. Ты уже завоевал все, что тебе дорого. И тем не менее спрашиваешь себя, не стоит ли прожить жизнь, помогая эльфу.
Вы отправляетесь в обратный путь, избегаете любопытных людей. При виде карликов им в голову не приходит ничего, кроме ссоры. Со временем ты привык к Фельбиону, но отказываешься от предложения научиться ездить верхом. Хорошенького понемножку. Тебе нравится конь, но сидеть на нем — не по тебе.
Вот наступил день прощания. Вы расстанетесь у подножия горы. Ты последний раз спешиваешься с Фельбиона. Нурамон опускается на колени, чтобы глаза ваши были на одном уровне, и кладет руку тебе на плечо. Слова, которые он произносит, ты ни за что не забудешь, по крайней мере, в этой жизни. Он говорит: «Я благодарен тебе, Альверих. Ты был хорошим товарищем, настоящим братом по оружию. Но теперь каждый должен пойти своим путем». Он смотрит на горы, затем продолжает: «Передай от меня благодарность Торису и Венгальфу. И обними за меня Солстану. Ты так много рассказывал мне о ней, что мы словно познакомились». На это ты отвечаешь: «Ей будет жаль, что ты не вернулся домой вместе со мной». Нурамон кивнул и произнес: «Расскажи ей о Нороэлль и моих поисках». Затем эльф поднялся и сказал: «Прощай… друг». Нурамон протягивает тебе руку и вдруг кажется таким неуверенным, словно ты мог бы не протянуть свою в ответ. Ты хлопаешь по ней и говоришь: «До встречи, друг. Может быть, в этой жизни, может быть, в следующей. Может статься даже, что мы встретимся в серебряном свете».
Нурамон улыбнулся и ответил: «Мы еще увидимся. И, быть может, вспомним прошлые встречи, о которых даже не подозреваем».
Эльф не знает, что его слова истинны. Он не спрашивал меня, встречались ли мы уже в другой жизни. Но стоя там, я понимал, что все случившееся повторяется. Друзья находят друг друга даже спустя много жизней.
Нурамон садится на Фельбиона и еще раз смотрит на тебя с признательностью. А затем уезжает, и ты смотришь ему вслед. Вспоминаешь об оракуле. Если бы ты мог подготовить его к тому, что ожидает и его тоже! Но Дареен настояла, чтобы об этом ты промолчал.
Эльф скрылся из виду, и ты ступаешь на дорогу до Эльбурина, чтобы обнять там Солстану.
Новый зал записей, том 21, страница 156
Город Фирнстайн
Нурамон глядел на фьорд. Была зима, как и тогда, когда они отправлялись на эльфийскую охоту. Здесь все и началось. Наверху, у каменного круга, сражался со смертью Мандред. Здесь начал свою игру девантар.
Эльф помнил о том, каким чужим показался ему этот мир поначалу. А теперь все было знакомо. Он знал, сколько отсюда до гор, верно оценивал расстояние. Осталось только одно: этот мир все еще суров. Путешествие сюда доказало это. Стояла зима, лютая даже по меркам мира людей, мучившая его так же, как и Фельбиона. Иногда этот мир был просто слишком груб для эльфа.
Там, внизу, у замерзшего фьорда, раскинулся Фирнстайн. Деревня превратилась в город. Конечно, у людей жизнь коротка. И тем важнее размножаться. Но как могло поселение вырасти за такое короткое время, эльф не понимал. Затем вспомнил о предупреждениях Дуба Фавнов. Может быть, он стал жертвой времени. Хотя он проходил совсем не много врат, но в Искендрии он испытывал очень странное чувство.
Город с каменными стенами доказывал, что прошло больше пары лет с тех пор, как он последний раз стоял у каменного круга.
— Значит, это правда, — сказал кто-то позади него.
Нурамон обнажил меч Гаомее и обернулся. На краю каменного круга стоял Ксерн. Его крепкие оленьи рога напоминали корону. Нурамон спрятал оружие.
— Ты действительно пришел. — Большие, янтарного цвета глаза Ксерна сверкали.
— Но не затем, чтобы вернуться домой, — ответил Нурамон. — Хотя очень приятно видеть знакомое лицо.
— Что привело тебя сюда? — спросил Ксерн.
— Мои поиски не окончены. Там, внизу, у людей, я встречусь со своими товарищами.
— Возможно, это ошибка, Нурамон. Королева не забыла о вашем поступке. Хотя она больше не говорит об этом, но тебе надо было видеть ее гнев, когда она узнала, что вы бежали! Против ее приказов редко восстают.
— Ты пришел от ее имени?
— Нет, от своего… и потому, что Атта Айкъярто сказал мне, что ты придешь. Ты же знаешь: его корни тянутся далеко. И настолько же далеко простираются умения Эмерелль. Она увидит тебя, если ты будешь неподалеку. Фирнстайн слишком близко к вратам.
— Ничего не могу поделать. Я пришел сюда по совету оракула Дареен. А ее слову я доверяю.
— Дареен! Это имя из волшебных времен. Когда-то она покинула Альвенмарк, поскольку мир людей — место изменений.
— И она права. Город там, внизу, лучшее тому доказательство.
Ксерн подошел к нему, и они вместе поглядели вниз.
— Это наследство Альфадаса.
— Он уже умер? — с сожалением спросил Нурамон.
Эльф с удовольствием повидался бы с сыном Мандреда.
— Да. Хотя он вырос среди детей альвов, жизнь его была человеческой. И он умер, когда пришло его время.
— Много прошло с тех пор, как мы покинули Альвенмарк?
Было видно, что Ксерн напряженно пытается облечь течение лет в число. В Альвенмарке время играет гораздо меньшую роль, чем у людей и карликов. В Альвенмарке не было перемен, жизнь длилась долго. Какое значение имеют десять или даже сто лет? В Альвенмарке все почти так, как должно быть. А вот карлик наверняка ответил бы ему не задумываясь.
— Около двухсот пятидесяти лет прошло с тех пор, как вы исчезли.
Двести пятьдесят лет! Раньше это число не имело бы для эльфа никакого значения. И даже если в его чувстве времени ничего особенно не изменилось, он давно понял, как это много для человека — двести пятьдесят лет. Значит, он не ошибся. Похоже, они снова совершили прыжок во времени.
А Ксерн продолжал.
— За эти годы многое произошло.
Нурамон вспомнил, что королева приказывала сторожить все врата.
— Что ж, очевидно, Эмерелль сняла свой запрет. — Это должно было быть правдой, ведь Ксерн не стал бы нарушать приказ королевы только ради того, чтобы поговорить с ним.
— Да, и это оказалось неожиданностью для всех нас. Альфадас заключил союз между эльфами и людьми в этой стране фьордов. Мы вместе сражались против троллей.
— Была еще одна тролльская война?
Ксерн обвел рукой просторы вокруг.
— Здесь было одно из полей битвы. Все случилось настолько быстро, слишком быстро для нас. Королева сказала, что наступила эпоха, когда нам придется привыкать к новому.
Вопросов у Нурамона было еще много, но особенно сильно его занимал один. Он совершил прыжок во времени один или с товарищами? Если они стали жертвой лет, когда вошли в Искендрию, то с Мандредом и Фародином случилось то же самое, что и с ним. Но если он совершил прыжок с Альверихом, когда они вместе ходили к оракулу, то Мандред мог давно умереть. И для Альвериха возвращение домой принесло только горечь.
— Ты слышал что-нибудь о Фародине? Или о Нороэлль?
— Нет, ни о Фародине, ни о твоей возлюбленной. С этой точки зрения все осталось по-старому. О тебе и твоих товарищах говорят мало. Сейчас в ходу другие истории. — Взгляд Ксерна устремился вдаль. — То были времена героев. Среди людей они давно стали легендой, у нас их признают или они рождаются снова. Великие имена! Цельвадес, Олловейн, Йидена, Мийюн и Обилее!
— Обилее! Она тоже сражалась?
— Да. Она не посрамила свою прабабку.
Нурамон представил себе, как все восхищаются Обилее и как воительница-волшебница предстает перед королевой. Она уже была молодой женщиной, когда они вернулись с охоты на девантара. Наверняка она уже стала той самой эльфийкой, которую видела в ней Нороэлль. Как много он пропустил. О новой войне с троллями говорить будут долго, так же, как и о той, в которой принимал участие Фародин.
— Ты с удовольствием повидался бы с Обилее, не так ли?
— Очевидно, на моем лице легко читать, — с улыбкой ответил Нурамон.
— Обилее должна быть в Ольведесе. Я мог бы передать ей весточку. Она не забыла Нороэлль и тебя наверняка тоже.
— Нет, это только разбередит старые раны. — Может быть, она даже станет теперь настаивать на том, чтобы сопровождать его в поисках. Мысль эта могла быть корыстной, но Нурамон чувствовал себя спокойнее, зная, что по крайней мере подруга Нороэлль еще кое-что значит в Альвенмарке. Наверняка любимая гордилась бы своей воспитанницей.
Ксерн склонил голову на бок и пожал плечами.
— Как хочешь. Я никому не расскажу о нашей встрече, кроме Атты Айкъярто.
— Спасибо тебе, Ксерн.
— Желаю тебе найти Нороэлль, — и с этими словами Ксерн вернулся в каменный круг и исчез в слабом тумане.
Нурамон снова поглядел на город. По дороге сюда он высматривал место, которое показала ему Дареен. Он даже сделал крюк. Судя по деревьям, которые он видел, врата, которые они искали, должны были находиться у моря на холодном севере или у озера высоко в горах. Вот и все, что он мог сказать.
Оракул был прав. Ему понадобится помощь товарищей. Его знания и заклинания Фародина вместе помогут отыскать это место. Может быть, Фародин и Мандред ждут его там, внизу, в Фирнстайне. Может статься, что судьба снова сведет их.
Нурамон взял Фельбиона под уздцы и начал спуск. У подножия холма он сел на коня и поскакал по направлению к городу. Вспоминалась эльфийская охота. Хотя по его ощущениям это было всего несколько лет назад, случилась она все же словно в прошлой жизни. Смерть Айгилаоса, сражение с девантаром и ужасное возвращение в Альвенмарк… Все это было, казалось, настолько давно, словно в поисках Нороэлль он провел уже целую вечность.
Когда Нурамон подъехал к воротам города, оказалось, что стража заметила его уже давно. Но ворота были открыты, и Нурамон вошел, и стражник не спрашивал его ни о том, откуда он, ни о том, что ему нужно. Вместо этого он провозгласил по-фьордландски, что прибыл эльф. Хотя дети альвов, по словам Ксерна, были теперь ближе к людям, в том, что эльф приехал в Фирнстайн, было нечто особое.
Нурамон ехал верхом на Фельбионе, пустив коня спокойным шагом между рядами домов, сопровождаемый смехом детей, взглядами из окон и дружескими приветствиями. Он не знал, что такого видят в нем фирнстайнцы. Может быть, считают его героем тролльской войны? Это не понравилось эльфу, поскольку он не сделал ничего, чтобы заслужить эту честь. Поэтому он спешился, чтобы быть чуть ниже.
Нурамон пытался сориентироваться, однако все уже было не таким, каким запомнилось ему. Наконец эльф достиг площади, на которой возвышался длинный каменный дом. Наверное, это новая резиденция ярла. Широкая лестница, по бокам львиные статуи, вела наверх. Люди собирались вокруг Нурамона, но держались на почтительном расстоянии. Никто не отваживался подойти слишком близко. Ему вспомнился отъезд из чертогов карликов. Какие перемены произошли в его жизни, если повсюду, где бы он ни появился, его встречали и провожали с уважением!
По лестнице неуверенно спустился воин. То был сильный человек, подпоясанный широким мечом.
— Ты пришел, чтобы поговорить с королем? — спросил он.
Нурамон медлил с ответом. Раньше они называли своего предводителя
ярлом. Может быть, это тоже след Альфадаса? Интересно, что сказал бы Мандред, если бы узнал, что в Фирнстайне появился король?
— Я ищу Мандреда Торгридсона, — заявил Нурамон.
Послышался шепот, затем воцарилась мертвая тишь. Он назвал имя, наверняка известное им лишь по легендам…
Тем больше удивил Нурамона ответ воина.
— Мандред был здесь. И с ним эльф по имени Фародин. Но они давно ушли.
Внезапно люди расступились, освобождая место для человека в роскошных пластинчатых доспехах предводителя. Этот доспех был сделан не руками человека, то была работа кузнецов Альвенмарка. Может быть, подарок Эмерелль. Может быть, он когда-то принадлежал Альфадасу. Теперь его носил человек с седыми волосами. Он широким шагом подошел к Нурамону и встал перед ним. Он тоже был высок, на поясе его висел меч, довольно узкий для жителя этих земель.
— Я Нъяульдред Ломающий Клинки, король Фьордландии, — сказал он, кивнув. От него исходила почти угрожающая сила, и Нурамон ни на миг не усомнился, что гнев Нъяульдреда, вызванный однажды, не знает границ.
— Приветствую тебя, Нъяульдред, — сказал Нурамон, удивляясь тому, что король не носит корону, как это принято обычно у людей.
Ему вообще показалось странным, что Фьердландией теперь правят отсюда. Не заслуга ли Альфадаса, что Фирнстайн стал королевской столицей?
— Ты ищешь Мандреда? — спросил Нъяульдред.
— Так и есть, и надеюсь, что ты посоветуешь, где мне его найти, — приветливым тоном сказал Нурамон.
— Это зависит от того, кто его спрашивает, — сказал великан, скрестив на груди руки. — Как бы там ни было, он мой предок.
Нельзя было отрицать некоторого сходства между Нъяульдредом и Мандредом. Особенно глаза короля походили на Мандредовы. Но этот человек был гораздо старше. Хотя Нурамон не особенно преуспел в оценивании людей, однако полагал, что Нъяульдреду уже перевалило за пятьдесят, ибо волосы его были седы. Большинство морщин скрывала борода. Только у глаз и на лбу были видны они полностью.
— Мое имя Нурамон, и я…
Нъяульдред не дал ему договорить.
— Ты боевой товарищ Мандреда? Тебя еще называют Нуредредом, эльфийским принцем?
Нурамон удивился. Очевидно, люди по своему обыкновению приукрасили историю о Мандреде Торгридсоне.
— Я боевой товарищ Мандреда. Это соответствует истине. Что же касается остального, то боюсь, вы видите во мне больше, чем я есть на самом деле.
Нъяульдред покачал головой.
— Скромность — достоинство героев.
Нурамон обвел взглядом лица людей. Они смотрели на него так, словно в мир вернулись альвы. И оглядывая все вокруг, он кое-что заметил. На плече левой статуи льва у подножия лестницы имелась надпись.
— Чудесная работа, не правда ли? — сказал Нъяульдред.
— Конечно, — вот и все, что смог ответить на это Нурамон. Его взгляд скользил по искусным, причудливым эльфийским рунам. Там было написано: «Прости меня и подожди нас, если можешь. Фародин».
— Альфадас приказал поставить этих львов в память о Мандреде, от которого происходят короли Фирнстайна. — Взгляд Нъяульдреда омрачился. — А эти знаки нацарапал кто-то много лет назад. Он наверняка не из Фирнстайна. Никто из здешних не осмелился бы таким образом осквернить памятник Мандреду Торгридсону.
Нурамон провел рукой по надписи.
— Она кажется мне прекрасной! Она начертана идеально и восхваляет геройские поступки Мандреда. Похоже на то, что это работа эльфа.
На лице Нъяульдреда читалось удивление.
— Правда?
Нурамон подтвердил свои слова. И глядя на добродушное лицо короля, он укорил себя за то, что так обманул правителя. Настало время сменить тему.
— Король Нъяульдред, у меня вопрос. Мандред не говорил, куда он отправился?
Взгляд короля стал строже.
— Они встретили здесь умирающую эльфийку. Долгие годы она была в плену в Нахтцинне, крепости троллей, которая стоит далеко на севере. Со времен короля Альфадаса туда не отваживался ходить никто из людей. Но Фаредред, эльфийский друг Мандреда, был преисполнен решимости отправиться в Нахтцинну и освободить эльфов, которые томятся там в темнице. Прошло уже более трех лет с тех пор, как они отправились в путь, и никто ничего о них не слыхал.
Нурамон серьезно кивнул. Двое мужчин и крепость, полная троллей, — это вполне в духе их обоих!
— Если ты позволишь, король, я подожду у вас возвращения Мандреда и его эльфийского друга.
— Ты думаешь, что им обоим нужно так много времени, чтобы вернуться?
— Я не думаю, я уверен, — ответил Нурамон с решительностью, удивившей его самого. Не может это быть концом их общих поисков Нороэлль!
Лицо короля посветлело.
— Есть еще надежда на то, что Мандред вернется к нам! — крикнул он в толпу, тем временем собравшуюся на площади. — А знаменитый Нуредред будет гостем в Фирнстайне. Какая честь!
— Я Нурамон. Нуредред — это тот, в кого вы меня превратили, — негромко произнес эльф.
— Ты знаешь историю нашего предка. Ты был с ним. Ты ведь действительно был тогда в пещере, не так ли? И ты сможешь рассказать скальдам правду. Чтобы все пели так, как полагается. Ты ведь можешь это сделать, не правда ли?
— Могу и с удовольствием сделаю. — Конечно, он расскажет им не всю правду. Он обещал Мандреду никому не говорить о том, что они держались за руки. Люди видели в Мандреде больше, чем человека, которого знал Нурамон. Наверняка они были бы разочарованы, узнай они всю подноготную. И он решил рассказать о себе и Фародине все так, как было, но что касается Мандреда, то он позаботится о том, чтобы это имя стало бессмертным. Люди Фирнстайна еще поставят памятники сыну Торгрида.
— Идем! — сказал Нъяульдред и приятельски похлопал Нурамона по плечу. Затем махнул рукой. — Там, где когда-то стоял его старый дом, теперь тоже постройка, принадлежащая Мандреду. Там будет твое жилище. Вот это будет праздник! Твой товарищ, Фаредред…
— Прости, но его зовут Фародин! — напомнил Нурамон.
— В любом случае, парень выпил прилично, — он снова похлопал его по спине. — Посмотрим, что у тебя получится.
Пиршество более обильное, чем у карликов, люди вряд ли смогут ему предложить. Но он был готов к неожиданностям. Ему нужно было привыкнуть к здешним нравам. Кто знает, сколько будут отсутствовать Мандред и Фародин? Может быть, несколько лун, может быть, год, может быть, больше. Он будет ждать и готовиться к тому дню, когда они вместе с товарищами продолжат поиски. Может быть, люди даже смогут помочь. Он заметил в гавани два корабля, которые по виду напоминали эльфийские. Может быть, кто-то из моряков знает остров, который он видел у оракула. Он нарисует его и покажет людям.
Семьи Фирнстайна
Эльф Нурамон
В те дни, когда отец Сорейс по велению Мандреда Торгридсона начал вести хронику Фирнстайна, на пятнадцатый год правления Нъяульдреда, в Фирнстайн прибыл эльф Нурамон. Он сказал, что будет ждать возвращения Мандреда.
Тогда ябыл еще ребенком. А теперь моя жизнь клонится к закату. И я с гордостью могу сказать, что жил во времена, когда среди нас поселился эльф. Я был при том, когда Нурамон пришел к нам. Я бежал за его конем и проводил его до площади. И присутствовал при том, как он уехал прочь вместе с Мандредом и эльфом Фародином.
Нурамон принес пользу нашему городу, и я люблю вспоминать те дни. Я помню, как в первую весну после своего прибытия он выиграл соревнования среди скальдов. Никогда больше не слышали мы таких сказаний, таких песен и таких стихов. Своими грустными словами о потерянной любви он завоевал расположение женщин. И поскольку это рассердило мужчин, то день закончился дракой. Эльф вышел из драки невредим. О, как часто Нъяульдред пытался заполучить эльфийскую кровь в королевскую линию! Но Нурамон был верен своей потерянной любви и отказывался от всех женщин, сколь бы красивы они ни были. Но эльф был больше, чем просто скальд. Первый год занимался он стрельбой из лука и достиг совершенства в этом искусстве. Пожалуй, никогда прежде глаз человеческий не мог наблюдать, как эльф из молокососа становится мастером. Он создавал статуи и картины невероятной красоты. Два года он не делал ничего, лишь как ходил в храм Лута и разговаривал сначала с отцом Сорейсом, а затем и со мной, о судьбе. Казалось, он был духовным и искусным человеком. Из-за этого было много беды. Ибо юноши брали с него пример. И вскоре многие захотели променять меч и секиру на лютню. Некоторые говорили даже, что эльф представляет собой опасность для молодых мужчин и тем самым для будущего Фирнстайна. Когда Нъяульдред позвал к себе Нурамона и упрекнул его в этом, то Нурамон сказал, что будет наставлять юношей в борьбе и напомнит им о добродетелях Мандреда. Эльф назвал своих воинов мандридами, сыновьями Мандреда. И научил их сражаться с мечом, стрельбе из лука и даже обращению с секирой. Хотя его редко можно было видеть с секирой, но он показывал юношам то, что сам видел у Мандреда.
Поскольку Мандред и Фародин оставили своих коней, то Нурамон заботился о них. Он говорил, что Мандред мечтал о том, что его кобылка начнет породу лучших лошадей. Ему привели самых лучших скакунов севера, в то время как кони Нурамона и Фародина покрывали роскошнейших кобыл. Так появились кони Фирнстайна.
На девятнадцатый год правления Нъяульдреда сражался Нурамон со своим отрядом бок о бок с королем против воинов города Терза и бушевал среди врагов, словно берсерк, только затем, чтобы потом служить королю благородным советником. Все его воины вышли из того боя живыми.
Нурамон наставлял юного Тегрода, сына Нъяульдреда. Он научил его не только тому, чему обучал мандридов, но и показал, как он сам сможет стать учителем. И способности Тегрода говорили сами за себя.
В благодарность за это старый Нъяульдред подарил Нурамону корабль, которому Нурамон дал необычное имя «Звезда альвов». Но он никогда не выходил на нем в море. Вместо этого он ухаживал за ним и стоял рядом на причале, глядя на море. Метания между весельем и печалью были отличительной чертой этого эльфа. Один день в месяц он проводил у дуба Фрейи и поминал жену Мандреда, хотя однажды зимним вечером признался мне, что никогда не видел ее. А также раз в месяц он поднимался к каменному кругу. Поговаривали, что он встречается с другими детьми альвов. Однажды он пошел со мной в горы к пещере Лута. Он принес жертвы Железнобородым, как полагается, и рассказал мне в пещере, снова освященной со времен Альфадаса, о том, что здесь произошло.
А потом — однажды — прощание наступило неожиданно даже для Нурамона…
Луретор Хъемисон,
том 12 Храмовой библиотеки Лута в Фирнстайне, с. 53–55
Старые товарищи
Нурамон пробудился от полуденного сна. На улице было шумно, раздавались громкие крики. Эльф поднялся и стал одеваться. Он как раз застегивал рубашку, когда дверь распахнулась. То был Нельтор, молодой король Фирнстайна.
— Мой король? Чем могу сегодня служить? — когда-то он учил молодого правителя по поручению его отца, и молодой человек по-прежнему относился к нему как к учителю. Он совсем не походил на своего отца, который очень напоминал Мандреда. Скорее он пошел в Альфадаса. — Опять сражение? — спросил Нурамон.
— Нет же! Ты только представь себе! — Глаза его сверкали. — Мой предок идет вверх по фьорду. Как мне встретить его?
— Мандред? Мандред Торгридсон?
— Именно он!
Нурамон облегченно вздохнул. Казалось, он выдохнул из легких воздух последних сорока семи лет, проведенных здесь.
— Клянусь всеми альвами! — Наконец-то его товарищи возвращаются. Хотя в Фирнстайне было полно дел, чтобы отвлечься, он беспокоился за своих товарищей — и еще чаще подумывал о том, чтобы продолжить поиски Нороэлль в одиночку. — И эльф тоже с ним?
— Да!
Нурамон улыбнулся королю.
— Ты спросил меня, как ты должен встретить Мандреда. И как верный советник я скажу тебе: доспех на тебе уже тот, что надо. — То был доспех Альфадаса. — Если ты еще вооружишься своей лучшей секирой и встанешь на лестнице, ведущей в королевские чертоги, у статуй львов, то Мандред очень удивится.
— Спасибо, мастер!
— Нельтор! Называй меня другом, доверенным лицом, но пожалуйста, перестань звать мастером.
Молодой человек улыбнулся и пошел прочь.
Нурамон заторопился. Он вышел на улицу и отправился к воротам. Интересно, как выглядит Мандред? Может быть, постарел уже…
И вдруг рядом с Нурамоном возник Воагад. То был один из его учеников, и он был удивлен.
— Мандред Торгридсон! Вот это будет праздник!
— А ты только и думаешь, что о выпивке… Впрочем, ты прав, потому что Мандред ценит это. А теперь беги, созови мандридов! Пусть соберутся у храма Лута. И ни в коем случае пусть не выходят на площадь раньше, чем я подам знак.
И Воагад исчез. Нурамон посмотрел юноше вслед. С годами Мандред стал не просто предком королей, он стал прародителем Фирнстайна. И Нурамон не в последнюю очередь способствовал этому. Он показал Мандреда в блистательном свете, сияющем далеко за пределы Фирнстайна и распространившемся по всей Фьордландии.
Нурамон рассказал людям Фирнстайна не всю историю. Умолчал он и о том, что девантар еще жив. За последние годы Нурамон часто думал о демоне. Пошел ли он по иным путям, обрекая других на несчастье? Или затаился где-то и только и ждет, чтобы снова встретиться с ним и его товарищами? Он не мог сказать, но часто спрашивал себя, почему судьба сыграла с ними такую шутку и не приложил ли снова к этому руку девантар?
Царило ликование. Значит, Мандред уже в городе! Толпа медленно шла по улице. Пятьдесят лет назад их было еще не так много. Казалось, Фирнстайн не перестает расти. Еще пятьдесят лет, и Мандред шагу ступить не сможет из-за возросшего населения.
Нурамон застыл и принялся ждать. Где-то там, перед ним, среди фирнстайнцев должны быть его товарищи. И вдруг в толпе людей образовался проход.
Вот они! Мандред и Фародин. Они выглядели точно так же, как он их запомнил. Эльф обрадовался тому, что Мандред не постарел. Его товарищи заметили его. Люди толпились вокруг, затаив дыхание. Очевидно, они хотели увидеть, как эльф Нурамон наконец встретится со своим соратником Мандредом.
— Нурамон, старый хвастун! — воскликнул Мандред, бросившись к нему.
Фародин молчал, но на лице его читалось облегчение.
Мандред обнял эльфа настолько крепко, что тот едва дышал. За годы, проведенные в обществе Нъяульдреда, Нурамон научился терпеть эти дружеские грубости.
Нурамон поглядел на ярла сверху вниз.
— Я уж думал, что никогда не увижу вас.
Мандред широко ухмыльнулся.
— Пришлось дать пинка под зад парочке троллей!
— И при этом, очевидно, мы несколько позабыли о времени, — добавил Фародин, вызвав недоумение у нескольких стоявших неподалеку людей.
А Нурамон понял, что они, очевидно, стали жертвой времени на звезде альвов.
Пока Мандред купался в восторгах, Фародин и Нурамон двинулись вперед. Фародин рассказывал о троллях, о смерти Йильвины и об освобождении остальных эльфов из плена. А еще рассказал, что им пришлось бежать через низшую звезду альвов.
Известие об Йильвине тронуло Нурамона. Она была хорошим товарищем во время поисков Гийома. И только ей они были обязаны тем, что удалось уйти из Альвенмарка. Если бы она не позволила тогда ударить себя, то они, быть может, и до сегодняшнего дня не вырвались бы на поиски Нороэлль.
— Сколько времени ты ждал? — спросил Фародин, отвлекая его от мыслей.
— Сорок семь лет, — ответил Нурамон.
Сзади до них донесся смех Мандреда.
— Да ты, значит, жил здесь дольше меня! Ну что, ты теперь настоящий фирнстайнец?
Нурамон обернулся.
— Может быть. Но может статься, это фирнстайнцы стали настоящими эльфами.
Мандред рассмеялся еще громче, а с ним и все люди.
— Как зовут короля?
— Его зовут Нельтор Тегродсон; его деда Нъяульдреда ты знаешь.
Мандред протолкался к Нурамону и негромко спросил:
— Он на что-нибудь годится?
— Он мудрый правитель и…
— Я имею в виду, хороший ли он воин и…
— Я понял, что ты имеешь в виду… Да, он хороший воин. Выдающийся лучник. — Он увидел, как скривился Мандред. — Замечательно обращается с полуторным мечом, а особенно хорошо с коротким… — на лице сына человеческого читалось недовольство. — Но он непревзойденный боец в сражениях с секирой!
Выражение лица Мандреда изменилось мгновенно. Он буквально просиял.
— Значит, он таки выбрал себе лучшее оружие, — гордо произнес он.
— Идем! Я представлю тебе твоего потомка, — сказал Нурамон, указывая вперед. — А позже я покажу тебе твою кобылку и
ее потомков.
— Кобылу? Потомков? Ты что же…
— Так же, как ты являешься праотцом королей, твоя кобылка является матерью фирнстайнских коней.
Мандред гордо улыбнулся.
— Нурамон, я перед тобой в долгу!
Когда они достигли площади, то стало видно, сколь сильно изменился город. Все улицы были вымощены, дома — выстроены из обработанного камня, но наибольшее внимание привлекал к себе храм Лута. Его строили люди со всего королевства на протяжении тридцати лет.
На площади не было почти никого, хотя люди толпились в боковых улицах и высовывались из окон. «Это Нельтор хорошо придумал, — подумал Нурамон. — Так Мандред может спокойно подойти к королю и его свите».
— Это он? — спросил Мандред и поглядел на Нельтора.
— Да. Идем! Пойдем к нему, — и все втроем подошли к Нельтору.
— Приветствую тебя, Мандред Торгридсон. Я — Нельтор Тегродсон, и знай, что для нас ты всегда будешь ярлом Манфредом. — Но Нельтору было видно, что он чувствует себя неуверенно перед лицом знаменитого предка. Глаза его бегали, руки слегка дрожали.
Но, похоже, это совершенно не волновало Мандреда. Он был тронут. И говорил очень мало, в то время как Нельтор нашел самые приветливые слова, выражавшие его почтительность и значимость Мандреда.
После того как Нельтор перешел к перечислению заслуг ярла по отношению к нему, его отцу и его деду, эльф сделал знак, и из боковой улицы возле храма Лута выступили мандриды.
— Мандред, вот жители Фирнстайна, с которыми тебе стоит познакомиться. — Нурамон указал на две дюжины воинов. На них были легкие доспехи, каждый был вооружен коротким мечом и секирой. У некоторых были, кроме того, луки и колчаны стрел, у других — круглые щиты, закрепленные на спине. — Это мужчины, которых учил я, — сказал Нурамон. — Это мандриды.
Мандред удивленно глядел на воинов.
— Клянусь Норгриммом, таких решительных физиономий я никогда еще не видал! С такими людьми я готов отправиться в путешествие в любой момент.
— Я наставлял их. — Нурамон гордился тем, что он сделал из юношей хороших бойцов с секирами. Он вспомнил все то, чему учил Мандред своего сына, слегка приправив тем, что показывал ему Альверих. — За все эти годы они не раз проявили себя в боях.
— Будь у нас эти ребята, и мы принесли бы печень герцога троллей собакам города, — мрачно проворчал Мандред.
Нурамон переглянулся с Фародином. Его товарищ едва заметно покачал головой.
— Мандред, для меня было бы честью, если бы ты пришел в мои чертоги выпить пива и мета.
— Предложение, от которого Мандред не может отказаться! Но они, — он указал на мандридов, — пойдут со мной. — Он обернулся к Нурамону и Фародину: — А как насчет вас?
— Это дело ярла и его потомков, — ответил Фародин.
Ничего не сказал на это Мандред, позволив семье увести себя. Казалось, к нему обращались со всех сторон. Люди, стоявшие на краю площади и в боковых улицах, последовали за королевской процессией.
— Ему это нравится, — сказал Фародин.
— Он сможет некоторое время насладиться этим, пока мы пойдем к вратам Нороэлль.
Фародин недоверчиво поглядел на него.
— Ты нашел их?
— Я их видел.
— И как они выглядят? — Такого любопытства Фародин еще никогда не выказывал.
— Идем со мной, в дом Мандреда.
Фародин последовал за ним. Очевидно, ему не терпелось, и Нурамон не мог его в этом винить. И тем не менее он сам прождал здесь Фародина и Мандреда почти пятьдесят лет, хотя с гораздо большим удовольствием стал бы искать место, которое, видел в звездном гроте Дареен.
Когда они пришли в дом Мандреда, Фародин удивленно огляделся по сторонам. За эти годы Нурамон кое-что изменил. Целитель стал надоедливым клиентом для ремесленников Фирнстайна. Шкафы, столы и стулья должны были отвечать как требованиям эльфа, так и Мандреда. При этом оружие и сундуки, а также щиты на стенах должны были напоминать те, которые когда-то были в доме воина. Особенно гордился Нурамон большой боевой секирой. Кузнец выковал ее по его чертежу, повторявшему оружие Альвериха.
— Мандреду понравится. Просто и воинственно. А эта картина… — он подошел к портрету, на котором был изображен Альфадас. — Это ты рисовал?
— Да.
— Ты меня удивляешь.
— Тогда посмотри на это! — сказал Нурамон, подходя к закрытой картине, стоявшей на мольберте.
Он снял полотно с картины, над которой работал более тридцати лет. На ней был изображен пейзаж, виденный им в гроте у оракула.
Фародин отступил на шаг, чтобы лучше рассмотреть работу. Его взгляд испытующе скользил по картине; по воде, острову, суше с ее лесами и горами.
— Когда я ушел из Искендрии, то через некоторое время обнаружил врата к оракулу. — Пока его товарищ дотошно разглядывал картину, Нурамон рассказал о загадке у врат, о детях темных альвов и о картине, которую увидел в звездном гроте. — Дареен сказала, что я должен объединиться с вами. Что я должен ждать вас здесь. Ты даже не представляешь, как часто меня одолевало искушение отправиться на поиски этого места, но слова Дареен и надпись на статуе удерживали меня.
Фародин прикоснулся к картине.
— Это краски яль?
— Да. Я сделал их сам. Здешние люди не разбираются в красках из Яльдемее.
Фародин поглядел на него с уважением.
— Это произведение искусства.
— Время может тянуться очень сильно. И тебе стоило бы видеть мои прошлые попытки. Но это — именно то, что я видел. Дареен сказала кое-что еще… — Он помолчал, думая об оракуле и ее облике.
— Что же?
— Она сказала, что существует два способа сломать заклятие на вратах Нороэлль: при помощи песочных часов или при помощи камня альвов. Я много думал об этом и задавался вопросом, нужно ли нам действительно стекло, а не только песок.
— Давай сначала найдем это место. Картина просто чудесна. Но где это может быть?
— По пути сюда я пытался отыскать это место. Спрашивал моряков, не знают ли они его. Но успеха не достиг. Я так рад, что вы здесь.
— Эта картина поможет нам. Вместе с песчинками мы найдем этот остров. — Фародин подошел к мольберту вплотную. — Интересно, это озеро или все же море.
Нурамон провел годы в размышлениях относительно прибрежного пейзажа, изображенного на картине.
— Это море. Я долго возился с волнами. Это морские волны, — он провел по полотну пальцем. — Эти горы могли бы помочь нам. Они довольно высоки, но не настолько, чтобы вершины были покрыты снегом.
— Это может быть фьорд. Может быть, он неподалеку.
— Нет. Здесь нет таких гор. Я спрашивал всех моряков, всех путешественников и всех, кто знает эти места. А по пути сюда я высматривал горы. Они находятся не во Фьордландии.
Фародин отступил назад и оглядел работу целиком.
— Клянусь всеми альвами! Я был несправедлив по отношению к тебе в Искендрии. Эта картина! Я буквально чувствую, как все во мне ищет это место.
— Мы оба были несправедливы. Но нам стоило разделиться, чтобы обоим продвинуться вперед на нашем пути… на нашем пути к Нороэлль. У меня такое чувство, что Дуб Фавнов послала нас через врата в пустыне не случайно. Может быть, она что-то видела в будущем. Я долго думал над этим, и не проходило ни дня, чтобы я не спросил себя, почему королева просто не прикажет привести меня к ней.
— Никто из Альвенмарка не приходил?
— Никто! Время от времени я встречался с Ксерном. Королева не говорит о нас и не терпит, чтобы в ее присутствии даже упоминали наши имена.
Уголки губ Фародина дернулись.
— Либо она вне себя от гнева и только и ждет, что мы вернемся и она сможет свершить суд над нами, или здесь что-то другое, — подытожил он.
— Врата снова открыты и не охраняются, с тех пор как закончилась война с троллями. Похоже, что угроза, которой опасалась Эмерелль, отступила.
— Она говорила, что из смерти Гийома может вырасти нечто, и что она до сих пор чувствует силу девантара. Как беда может так просто отступить?
— Девантара больше не видели. О нем тоже не говорят. По крайней мере, так утверждает Ксерн… Я часто размышлял над тем, что готовит девантар, за кем охотится и действительно ли он закончил с нами.
— Не ломай над этим голову! Давай будем по возможности избегать Альвенмарка и на миг позабудем о девантаре. Этой картиной ты, быть может, указал мне путь. По крайней мере, у меня такое чувство, что это так.
— И вот еще что. У карликов я…
Внезапно дверь распахнулась и в дом, громко распевая, вошел Мандред.
—
И вот идет Торгрида сын, неся печень кабана! А, вот и вы! Ну что? Вы ее видели?
— Кого? — переспросил Фародин.
— Ну, ее. Эту чудесную женщину! Сестру Нельтора!
— Для меня все здешние женщины выглядят одинаково, — ответил Фародин.
Нурамон улыбнулся.
— Он имеет в виду Таргильду.
— Да! Какое имя! Таргильда! — сын человеческий мило улыбнулся.
— Кто бы мог подумать, — сказал Фародин. — Мандред Торгридсон влюблен.
Но казалось, ярл не услышал слов Фародина.
— Каково мое с ней родство? — спросил он Нурамона.
— Дай подумать. Ты отец Альфадаса, который, в свою очередь, является отцом… — он помолчал, задумавшись. В случае с Рагной он, очевидно, о подобном не задумывался. Или он опасается, что Таргильда — его дочь? — Между тобой и Таргильдой много поколений. Так что не переживай. Вот только…
— Вот только что? — спросил Мандред.
— Ты помнишь имя
Рагна?
На лице Мандреда читался неприкрытый ужас.
— Что, Таргильда…
Нурамон решил немного помучить друга.
— Ну, говори уже, какое отношение имеет Рагна к Таргильде!
— Ну… она для Таргильды… тетка.
Мандред вздохнул с облегчением.
— Что с ней стало? Она горевала обо мне?
— Мандред Торгридсон, великий покоритель женщин! Фирнстайнский юбочник! Если он однажды разделил с кем-то ложе, то она будет вечно плакать о нем и ждать, что он вернется. Нет, Мандред. Она нашла себе хорошего мужа, родила ему детей и умерла счастливой. Но тем не менее…
— Тем не менее что? Да говори уже!
— Я слышал, что говорят женщины при дворе. Они рассказывают истории о тебе, не о витязе Мандреде, а о любовнике Мандреде, который возвращается спустя много лет и соблазняет женщин.
Мандред ухмыльнулся.
— Как тебе твой дом? — спросил ярла Фародин. Очевидно, ему хотелось сменить тему.
Тот огляделся по сторонам.
— Клянусь Норгриммом! Это… это дом воина! — Он подошел к большой боевой секире. — Это мне нравится… — Затем он, похоже, задумался. — Мандред-любовник! — прошептал он себе под нос. — А теперь мне пора. Нурамон, друг мой, давай после посидим вместе, ты расскажешь, как у тебя дела… — Мандред ушел так же быстро, как и пришел. Портрет своего сына в спешке он даже не заметил.
Фародин поглядел на дверь, захлопнувшуюся за сыном человеческим.
— Он всерьез.
Нурамон вздохнул.
— Да. Но можешь быть уверен, что завтра ему будет плохо, когда он увидит дуб своей Фрейи. Его вид снова разбередит старые раны. Ты ведь его знаешь.
— Люди не настолько верны, как мы, Нурамон. Может быть, он уже забыл о Фрейе.
— Дуб — слишком могущественный символ. Пока он будет стоять, ярл будет помнить о Фрейе.
— Ты хорошо узнал людей.
— Да. Сорок семь лет! Я многое сделал. Этот мир заставляет эльфа использовать время иначе, чем мы привыкли. Я видел, как молодые люди становятся стариками, девушки — матерями и бабушками. Как бы ни нравилось мне это время, мне хочется снова приняться за поиски Нороэлль.
— Ты изменился, друг мой.
Нурамон был тронут. Конечно, он изменился, но и Фародин был уже не тот. Услышать из его уст слово «друг» было подарком, которого никогда не ждал Нурамон, особенно после той ссоры в Искендрии.
— Я рад, что вы с Мандредом вернулись… друг.
Сила песка
Молодой король Фирнстайна оказался щедрым. Он приказал оснастить корабль Нурамона, «Звезду альвов», поскольку товарищи с самого начала поняли, что лодка Фародина слишком мала и хрупка для предстоявшего путешествия. Король Нельтор тоже понимал это, и тем не менее настоял на том, чтобы его личная гвардия, мандриды, сопровождала их. И он дал им в дорогу тяжелый сундук с серебром, чтобы они могли пополнять запасы в далеких гаванях.
Фародин пустился в путешествие, терзаемый сильными сомнениями. Нурамон возлагал большие надежды на картину, нарисованную им, и даже слушать не хотел о том, сколько придется странствовать, чтобы отыскать этот остров. Как отправляться в какое-то место, если даже не знаешь, где оно находится? От команды они свою неуверенность скрыли. Интересно, что сказали бы на это люди? Даже Мандред, знавший их вот уже столько лет, беспокоился. Он переживал за мандридов и боялся, что они состарятся, прежде чем будут закончены поиски.
Фародин хорошо запомнил картину Нурамона, где был изображен остров. Каждый день он при помощи заклинания пытался почувствовать это место. Но все было не так, как с песчинками; они либо находились, либо нет. Когда же он искал изображенный на картине пейзаж, его охватывало смутное чувство, что необходимо повернуть на восток. Но достаточно ли чувства, причем настолько смутного?
Избегая вод, принадлежащих троллям, они на протяжении нескольких недель шли вдоль испещренного ущельями побережья Сколтана.
Было летнее утро, они стояли лагерем на берегу под серо-белыми меловыми горами. Фародин отошел от остальных. Как обычно, первое заклинание поиска он использовал, чтобы найти указание на изображенный на картине пейзаж. Он искал нечто большее, чем смутное чувство. Он хотел
знать, в каком направлении двигаться, а не просто
догадываться.
Затем он сплел заклинание поиска во второй раз. Теперь он держал в руках серебряную бутылочку с песком, он искал песчинки из разбившихся часов. Немного дальше на суше он почувствовал одну песчинку. Он сосредоточился и пустил на самотек силу песка. Словно магнит железную щепку, притягивал песок в бутылке одну-единственную песчинку.
Фародин протянул руку и вскоре почувствовал мягкое прикосновение. Эльф, довольный, добавил песчинку в уже лежавший в бутылке песок. Это был всего лишь крошечный шаг. Но каждый из этих шагов немного приближал их к Нороэлль.
Он тщательно закрыл серебряную бутылочку. Затем в третий раз сплел заклинание поиска. Он закрыл глаза и подумал о море. Хотя он мог почувствовать и те песчинки, которые лежали глубоко под водой, но ему было трудно притягивать их. Постоянное движение воды удерживало их. Одного-единственного мгновения невнимательности было достаточно, чтобы потерять с ними связь. Лучше всего было подойти к ним как можно ближе. Подплыть на лодке и поймать, как только песчинка покажется на поверхности.
Море беспокоило его. Сколько песчинок оно могло поглотить? Песчинок, которые он, быть может, не найдет никогда! А на сколько песчинок может быть меньше в песочных часах, чтобы можно было сломать заклятие королевы?
Фародин отогнал эти мысли и снова сосредоточился на заклинании. Он чувствовал единичные песчинки на дне океана и… его сотрясла дрожь. Там было что-то чужое. Серебряная бутылочка в его руке шевельнулась. Там было что-то, что притягивало ее. Фародин настолько удивился, что потерял нить и вынужден был разорвать заклинание. Что произошло?
Он долго сидел на песке, глядя на море. Что могло быть причиной этого странного феномена? Может быть, есть место, где рядом находится больше песчинок, чем он собрал за все эти годы? И не скала ли это, о которую разбила песочные часы Эмерелль? Или есть еще кто-то, кто собирает песчинки? Кто-то, кому повезло гораздо больше, чем ему? Можно ли исключать эту вероятность? Может быть, стоит попытаться вплести картину Нурамона в заклинание поиска песчинок? Он снова закрыл глаза и сосредоточился. Снова почувствовал тягу на северо-восток. Еще более отчетливую, чем раньше. В мыслях его сформировалась картина. Он увидел камень, о который разбила песочные часы Эмерелль. И что это доказывает? Не может ли быть, что существует другой собиратель? Возможно, он там и ждет их. Фародин отбросил эту мысль. Наверное, от постоянных поисков он начинает сходить с ума. Где может быть больше песчинок, чем там, где Эмерелль разбила песочные часы? Должно быть, он почувствовал место, где находится переход в темницу Нороэлль в Расколотом мире. Он не все решил сказать своим товарищам. Зачем мучить их своими пока беспочвенными страхами? Он спустился в лагерь и рассказал, что теперь им нужно двигаться на северо-восток, в открытое море.
Сколь храбры ни были мандриды, после того как на протяжении трех недель они не видели берега, их охватило беспокойство. Даже Мандред, мужество которого не подвергалось сомнению, однажды утром поведал им о своем беспокойстве, что они могут доплыть до края мира и свалиться в Ничто, если вскоре они не изменят курс.
Именно Нурамон с его умением убеждать снова и снова развеивал тревоги людей. Они доверяли ему. Он так умело подбирал слова, что вскоре они уже смеялись вместе с ним. Но он ничего не мог поделать с тем, что вода в бочонках настолько испортилась, что пить ее стоило невероятных усилий. И остальные припасы тоже подходили к концу. Но вскоре они должны были достичь цели. Теперь Фародину приходилось держать серебряную бутылочку в руках, чтобы ее не унесло прочь, когда он сплетал заклинание поиска.
На тридцать седьмой день пути они достигли суши. Им пришлось пристать к берегу, и они потеряли два дня, поскольку теперь мандридов ничто не держало на борту «Звезды альвов». Они искали воду и охотились. Фародин тоже наконец смог насладиться чистой родниковой водой. Однако ему было трудно сохранять спокойствие, зная, насколько близки они к своей цели.
После того как они пополнили припасы, а мандриды — отдохнули, Фародин повел их на север вдоль побережья. Трудные дни в открытом море были позабыты. Среди людей царила почти такая же эйфория, с которой они начинали путешествие вместе со своим славным предком. Казалось, даже дети человеческие чувствовали, как близки к цели.
На тридцать девятый день путешествия берег удалился далеко на восток, и они вошли в просторную бухту. Свежий ветер наполнял паруса, они шли на хорошем ходу, когда вдруг Нурамон воскликнул:
— Горы! Ты видишь горы?
Фародин тоже узнал горы с картины. Казалось, все совпадает. Деревья, росшие на берегу, цвет гор вдалеке. Хотя шли они быстро, мандриды прыгнули на скамьи гребцов и изо всех сил стали налегать на весла, чтобы корабль шибче двигался вперед.
Взволнованные, Фародин и Мандред стояли на носу. Свежий ветер трепал длинные волосы Фародина. На глаза ему навернулись слезы, однако он не стыдился их.
— Ты чувствуешь это? — спросил Нурамон. Он махнул рукой в сторону косы, далеко выдвигавшейся в бухту. — Здесь много троп альвов. Все они устремляются к одной точке, которая должна находиться по ту сторону леса.
Когда они наконец обошли косу, Нурамон снова вскрикнул от радости. Словно одержимый принялся плясать он на палубе корабля. Мандриды стали смеяться и отпускать грубые шуточки. «Они не могут понять, что значит для эльфов этот пейзаж», — подумал Фародин. Он не мог так свободно выражать свои чувства, как его товарищ, его счастье было немо, и тем не менее он был взволнован ничуть не меньше. Перед ними лежал маленький, поросший лесом остров со скалистыми берегами. То был остров с картины Нурамона.
Мандриды снова изо всех сил налегли на весла. Словно ледокол взрезал воду корабль с большим синим парусом. Однако затем им пришлось изменить курс. Серые рифы вспенивали воду перед ними. Они находились всего в сотне шагов от берега. Но высадиться было негде. Они решили обойти северную оконечность маленького клочка земли и поискать свободный подход к острову с другой стороны.
Фародин посмотрел на Нурамона. Его товарищ понял его, несмотря на то, что они не обменялись ни единым словом, и хитро улыбнулся. Затем они вместе прыгнули за борт. Вода доходила им до груди. Где плывя, где бредя, они приблизились к берегу, в то время как корабль пошел дальше на север, собираясь обойти остров.
Теперь и Фародин отчетливо чувствовал силовые линии троп альвов, стремившихся к звезде. Они двигались на юг вдоль острова к затопленным ваттам. Вскоре они стояли на пересечении троп. Во время прилива оно было скрыто под водой, но его не нужно было видеть, чтобы чувствовать его силу. Все вокруг совпадало с картиной Нурамона. Сомнений быть не могло. Они нашли место, откуда Эмерелль изгнала их возлюбленную в Расколотый мир.
Взволнованный небывалым приливом чувств, Фародин заключил своего товарища в объятия. Их поиски наконец закончились! Теперь все будет хорошо!
Заклинание для отлива
Было утро, и Нурамон сидел на камне, о который королева когда-то разбила песочные часы. Здесь они нашли множество песчинок, а Фародин рассказал, что видел этот камень во время сплетения чар в гардеробной королевы.
Нурамон все никак не мог поверить в то, что они действительно нашли то место, которое указал ему оракул. Был отлив. Море отошло далеко назад, оставив между островом и землей покрытое песчаными волнами дно. Ватт напомнил Нурамону путь к оракулу, который показался ему похожим на пересохшее русло реки.
Всего в двадцати шагах находилась звезда альвов. Отлив обнажил ее. Место можно было узнать по раковинам, собравшимся вокруг звезды.
Было почти чудом, что они отыскали землю так далеко к востоку. По ту сторону острова, казалось, находится целый континент, о котором люди во Фьордландии, Ангносе, Друсне или Фаргоне даже понятия не имеют. Он выглядел почти как девственная земля.
— Ну вот и все! — сказал Мандред, хлопнув Нурамона по плечу. — Фародин готов.
Сын человеческий выглядел усталым. Последние дни он провел вместе с Фародином в небольшом ялике, носясь по бухте в поисках рассеявшихся песчинок.
Нурамон только кивнул.
— На этот раз уж получится, — попытка Мандреда вселить в него мужество не увенчалась успехом.
Слишком часто за прошедшие дни пытался Нурамон открыть врата к Нороэлль. Но каждый раз терпел жалкую неудачу. Сначала он пытался во время прилива, но вода, похоже, ослабляла его заклинание, и на открытие врат к Нороэлль требовалась вся его сила.
Нурамон поднялся.
Подошла команда и собралась на берегу. Они не хотели пропустить спектакль, хотя в прошедшие дни смотреть особенно было не на что. Фародина с ними не было.
Остров, на котором они находились, мог иметь двойника в Расколотом мире. Всего одни врата на звезде альвов, и они у Нороэлль! Нурамон не мог поверить в то, что они настолько близко к своей возлюбленной, и в то же время не могут пройти к ней. Открыть врата на звезде альвов своими силами было невозможно, поскольку барьер королевы был слишком крепок.
— Теперь Фародин собрал все песчинки, какие здесь есть, — сказал Мандред.
Слова его товарища не могли скрыть, что, вероятно, у них по-прежнему слишком мало песчинок и заклятие королевы окажется сильнее.
Наконец пришел Фародин. Он казался отдохнувшим.
— Помни, Мандред, — спокойным голосом произнес он. — Вы не должны бежать на помощь, что бы ни случилось. В конце концов, заклинание может провалиться из-за вашего волнения.
— Обещаю! — ответил Мандред. Остальные фирнстайнцы присоединились к его словам. Затем ярл хлопнул Нурамона по плечу. — Вспомни о своем героическом поступке в пещере Лута!
Нурамон и Фародин вместе пошли к звезде альвов. Раковины образовали круг, и в целом это казалось похожим на символ солнца. Очевидно, море было слишком слабым, чтобы унести их прочь. Звезда альвов держала их крепко.
Эльфы встали в выложенный раковинами круг.
— Что такое, Нурамон? — наконец спросил Фародин.
— Мы настолько близко к ней, и тем не менее…
Фародин не позволил договорить.
— Я вытяну силу из песка. Это у меня получается хорошо. И передам ее тебе. Так мы сможем воспользоваться всей имеющейся у нас силой.
Хотя Нурамона несколько успокоило то, что Фародин хочет помочь ему таким образом, однако его товарищ не догадывался, насколько прочен был барьер королевы. Напоминание Мандреда о пещере Лута было произнесено вовремя. Вчера во время попытки сломать заклинание Нурамон страдал от ужасной боли. Фародин тоже пытался открыть врата, однако потерпел поражение в самом начале. И Фародин не почувствовал, насколько велика сила, против которой они выступили. Казалось, судьба то и дело ставит перед ними невыполнимые задачи. Нурамон вспомнил сражение с девантаром. Тогда они были готовы столь же мало, как и сейчас для этого заклинания. Однако если они разок превзойдут сами себя, то этого может хватить, чтобы спасти Нороэлль.
— Ты готов? — спросил Фародин.
— Нет, я не готов. Но я хочу к Нороэлль!
Нурамон схватил Фародина за руку и крепко сжал ее. Затем закрыл глаза. Он сосредоточился, и перед его внутренним взором медленно стали проступать тропы альвов. Три из них шли параллельно грунту, и только одна выходила из него, пронизывала звезду и уходила прямо в небо. Именно эта тропа вела к Нороэлль. Она была черной, пронизанной зелеными прожилками света. Барьер королевы Нурамон чувствовал, но видеть не мог. Он был словно корочка, покрывавшая тропу к Нороэлль и блокировавшая ее. Подобно решету, она, казалось, пропускала только часть силы тропы. Корочка была крепче всего, что знал Нурамон. Он решил атаковать напрямую, а не как раньше, осторожно ощупать барьер.
Он сплел заклинание и приготовился пробить барьер сильным ударом и нанести рану звезде альвов. Подобно мечу устремилась его сила через барьер. Еще прежде, чем она встретилась со стеной силы, Нурамон почувствовал, как перед ним что-то конденсируется. Внезапно оно охватило его тело, жгучая боль пронизала все его существо.
Он оборвал заклинание, когда перестал чувствовать свое тело. Затем он отошел от барьера, и боль тут же померкла.
Нурамон открыл глаза, выпустил руку товарища и вздохнул.
Фародин сочувственно смотрел на него.
— Ты не взял у меня силу, — объявил он.
— До этого я даже не дошел. Этот барьер крепче врат в королевство карликов.
— Ты хочешь сдаться? — спросил Фародин. — Никто не назовет тебя слабаком.
— Нороэлль по другую сторону! Я попытаюсь еще раз.
Он сжал руку Фародина, закрыл глаза и снова сосредоточился. Нужно просто действовать быстрее! В тот миг, когда сила соберется у барьера, чтобы научить его боли, он уже должен пробить своей силой корку. Он еще раз мысленно повторил заклинание. И предпринял новую попытку. Его сила наткнулась на барьер, на этот раз вошла в него, словно меч в тело противника, и тем не менее ему не удалось пробить магическую стену прежде, чем его захлестнула боль. Казалось, в его собственное тело вонзился клинок.
Внезапно Фародин поддержал его своей силой. Песчинки дали ему много силы и помогли Нурамону выдержать боль. Он отчаянно пытался пробить барьер, но шел вперед слишком медленно. И чем больше сил он тратил на то, чтобы разбить заклинание королевы, тем страшнее становилась боль.
Нурамон услышал крик. Фародин! Похоже, боль захватила и его товарища. Нурамон чувствовал, что делится болью с ним. Так у него осталось больше сил на заклинание, и он вошел еще глубже в барьер. Но с каждым шагом вперед возрастала боль, пока не стала настолько сильной, что крик Фародина стал нескончаемым. Теперь боль была повсюду. Как и когда-то, в ледяной пещере, Нурамон постепенно переставал ощущать свое тело. Но продолжал продвигаться вперед. Охранное заклятие было почти сломлено. Вскоре он сможет направлять силу на тропы темных альвов, чтобы открыть врата. Шаг за шагом он подходил все ближе и ближе. Скоро они будут у Нороэлль!
А потом боль стала кошмарной. Он все еще чувствовал руку Фародина, но товарищ уже не мог отдавать ему силу. Она перестала течь. Словно молния пронзила душу Нурамона. Он отчаянно сражался. А потом погасла и его сила, и заклинание швырнуло его назад.
Нурамон открыл глаза. Осторожно выпустил руку Фародина. Товарищ смотрел на него стеклянным взглядом и тяжело дышал. Бутылочка с песчинками выпала из его руки. Таким уязвимым, как в этот миг, Фародина он не видел никогда.
— Прости меня! У меня закончились силы! — произнес он наконец. — Эта боль! Это то, что ты почувствовал еще вчера?
— Да, — ответил Нурамон. — С каждой попыткой приходила боль.
— А я и не знал… Где ты научился терпеть это?
— В пещере Лута.
Лицо Фародина выражало удивление.
— Наше заклинание не удалось не из-за боли, — пояснил Нурамон. — Нашей силы не хватает, чтобы тягаться с королевой. Я чувствую себя словно луговая фея, которая хочет украсть ногу у кентавра. Я пуст и выжжен. Ты чувствуешь то же самое, не так ли?
Фародин кивнул и глубоко вздохнул.
Нурамон поглядел на Мандреда. Лица ярла и фирнстайнцев были обеспокоенными, но, как и обещали, люди не тронулись с места.
— Все в порядке? — Мандред бросился им навстречу.
— Все кончено, — мрачно ответил Нурамон.
Разочарование, написанное на лице Мандреда, причинило Нурамону боль. Сын человеческий всегда верил в его магические способности и считал его великим волшебником.
Мандред и фирнстайнцы решили отправиться в лес, покрывавший остров почти полностью. Когда они удалились, Нурамон обратился к Фародину.
— Нам нужно поговорить и решить, что предпринять.
Бок о бок зашагали они назад к берегу, прошли мимо камня и вошли в лес. Долго молчали. Нурамон вспоминал слова джинна в Валемасе.
Побеждать большую силу силой еще большей! Они пока не могли пробить барьер.
— Пока что нам стоит отступить и попробовать пойти другим путем, — сказал Нурамон.
— Давай попробуем еще раз, завтра, — возразил Фародин.
— Говорю тебе: это невозможно!
— Мы так близки к цели! Мы не можем теперь…
Нурамон перебил товарища:
— Это невозможно! — повторил он. — Как часто ты слышал от меня такие слова?
Фародин остановился.
— До сих пор ни разу…
— Тогда поверь мне. Мы не доросли до этой силы. Существует только одна надежда: камень альвов!
Фародин поднял бутылочку.
— Мы нашли здесь много песчинок, нам будет легче найти остальные. Тогда можем попробовать снова.
— Не верю, что ты все еще цепляешься за них, Фародин. Сила песчинок слишком мала, она не связана. Если бы у нас были хотя бы сами часы!
— Я искал их, но здесь нет ни следа. Просто-напросто ничего.
— Песчинки сыграли свою роль. Они привели нас к цели и завтра, в конце концов, еще раз сослужат службу… Представь себе, что в Расколотом мире Нороэлль, так же, как и мы, бродит меж деревьев и, быть может, думает об Обилее. Хотелось бы мне, чтобы одна эта мысль дала мне силы, которые нам нужны. Конечно, мы можем превзойти сами себя, но все имеет предел, и я чувствую, что нам еще не хватает силы.
— Но где мы возьмем камень альвов? Кроме королевы я не знаю ни одного потомка альвов, кто обладал бы таким камнем. А Эмерелль свой камень не отдаст никогда. — Он помедлил. — Но, может быть, его можно похитить?
Нурамон прислонился спиной к дереву.
— Не будем унижаться! Должны быть и другие камни.
— Даже если они есть, то мы не найдем их, потому что никто не укажет нам путь к камню альвов. Тот, кто обладает им, станет скрывать его. И даже если, предположим, мы найдем камень: ты умеешь им пользоваться?
— Нет. Но существует место, где мы можем научиться. И, быть может, найдем там и след камня альвов.
— Искендрия! — произнес Фародин.
Нурамон кивнул.
— Да, Искендрия.
Они достигли противоположного конца острова. Здесь был лагерь.
Мандред подошел к Нурамону и Фародину.
— Что теперь? — поинтересовался он.
— Мы потерпели неудачу, и так будет продолжаться и дальше, вне зависимости от количества попыток, — ответил Фародин. — Мы вернемся, когда станем сильнее.
— Мы найдем камень альвов, соберем все песчинки, которые сможем, — пояснил Нурамон. — А затем вернемся.
Мандред кивнул. Похоже было, что его разочарование ушло.
— Глупо сражаться в схватке, в которой нельзя победить. Войну выигрывает тот, кто побеждает в последней битве. А наша последняя битва еще далеко. — Он повернулся к команде: — Сворачиваем лагерь!
Люди принялись за работу, а трое товарищей вернулись на корабль. Молчание нарушил Мандред.
— Здесь ведь есть тропы альвов. Мы не можем вернуться в Фирнстайн по одной из них?
— И рискнуть совершить еще один прыжок во времени? — ответил Фародин. — Мы уже смирились с этим, но что насчет ребят? Они проклянут нас, если вернутся домой, а их дети будут уже стариками. Ты ведь не хочешь этого, не так ли?
— Нет, конечно. Я просто спросил себя, нельзя ли…
— Дуб Фавнов говорила нам, что когда-нибудь мы сможем путешествовать между звездами альвов одного мира. Но мне кажется, настолько далеко мы еще не продвинулись.
Тут в разговор
вмешался Нурамон.
— Нет, продвинулись, Фародин. Во время поисков оракула я пробовал использовать это заклинание, когда путешествовал по Ангносу. В какой-то момент я наконец рискнул, и у меня получилось. В принципе, оно очень легкое. Нужно просто хорошо знать тропу. Я использовал заклинание, которому научила нас Дуб Фавнов. Вместо тропы в другой мир ты просто должен выбрать ту, которая не покидает этого.
— А почему ты не сказал? — спросил Фародин.
Нурамон не сдержал улыбки. Слова вертелись на языке, хотелось напомнить товарищу о том, сколь часто
он скрывал от них свои знания.
— Наряду с тем, что произошло, это казалось мне маловажным. Но Мандред снова задал правильный вопрос. — Нурамон увидел, как лицо ярла озарилось гордостью. — Путешествие, которое мы проделали, было путешествием долгих дорог. А то, что нам предстоит, совсем иное. — Он указал на тропу альвов. — Мы очень рано наткнулись на эту тропу. Если я не ошибаюсь, она пересекает южную Фьордландию. Для обратного пути это нам не поможет, потому что мы не знаем, к какой звезде она ведет. Но может статься, что с ее помощью мы сможем вернуться сюда. Потому что барьер блокирует только тропу Нороэлль, а остальные свободны.
— Ты имеешь в виду, что теперь мы будем прыгать от звезды к звезде?
— Таким образом мы сможем быстро попасть в Искендрию и сможем избегать людей и путешествий по неприятным областям этого мира. — Ему невольно вспомнилась пустыня.
Фародин улыбнулся.
— Значит, ты хочешь путешествовать так же, как альвы.
— Это именно то, на что намекала Дуб Фавнов, — ответил Нурамон.
— А что ты на это скажешь, Мандред? — поинтересовался Фародин.
Ярл широко усмехнулся.
— Ты спрашиваешь меня, не хочу ли я проводить в дороге мгновения вместо лун? А что я могу на это ответить, кроме как: да, черт побери!
Фародин кивнул.
— Тогда давайте возвращаться в Фирнстайн, а оттуда двинемся по следам альвов…
Хроника Фирнстайна
На пятый день четвертого месяца в третий год правления короля Нельтора «Звезда альвов» вернулась в Фирнстайн. Мандред, Нурамон, Фародин и мандриды — все они были живы и здоровы. То был день радости, который отметили большим праздником. Таргильда принесла Мандреду своего сына. И ярл признал ребенка своим. Король Нельтор даже предложил передать Мандреду корону, если она нужна ему. Но ярл отказался и сказал, что королевству нужен постоянный правитель, который будет заботиться о жителях. А его судьба — скитаться без отдыха и только изредка бывать в Фирнстайне. Но когда он держал на руках ребенка, в глазах его была видна печаль, словно знал он, что никогда больше не увидит мальчика. И с тех пор стал избегать малыша.
Мандред и его товарищи провели в Фирнстайне десять дней, готовясь к большому путешествию. А мандриды, которые сопровождали троих товарищей, рассказывали о земле далеко на востоке, о заклинании эльфов и о мудрости Мандреда. То было путешествие не сражений, а магии.
Когда же Мандред, Нурамон и Фародин отправились в путь, мы предположили, что ярл вернется не на нашем веку. И на протяжении следующих дней в Фирнстайне поселилась печаль. Однако король заверил, что Мандред всегда будет рядом, когда опасность будет угрожать им. И с того дня мы ждем возвращения великого ярла Фирнстайна. А некоторые опасаются его, ибо когда он вернется, это будет значить, что для Фьордландии наступило время бед.
Записано Луретором Хъемисоном,
том 17 храмовой библиотеки Фирнстайна, с. 89
Новые пути
Фародин успокаивающе погладил своего жеребца по шее. Животное беспокоилось, так же, как и он. Эльф недоверчиво глядел в темноту. Нурамон точно описал им с Мандредом, что их будет ожидать. Но Фародин не подозревал, что это будет так сильно действовать ему на нервы.
Было жутко тихо. Его постоянно терзало чувство, что там что-то притаилось. Но что может выжить в Ничто?
Он тщательно старался не покидать узкой тропы из пульсирующего света, пронизывавшей бесконечную тьму. Нельзя было сказать, что ожидает их на другом конце. Может быть, их путь подобен узкому мосту над пропастью?
Через несколько шагов они достигли точки, где пересекались четыре тропы из света. Звезды альвов. Нурамон, шедший впереди, на миг замер. Затем перешел на красноватую полосу света и махнул им рукой, приглашая следовать за собой.
Фародин и Мандред озадаченно переглянулись. Возможности сориентироваться здесь не было. Нужно знать переплетение светящихся троп, в противном случае можно было безнадежно заблудиться.
Они снова сделали всего несколько шагов. В мире людей они могли пройти сотни миль. На следующей звезде альвов пересекалось шесть путей. Седьмая проходила вертикально через перекресток. Нурамон внезапно забеспокоился.
Фародин огляделся. Здесь во тьме висели тонкие полосы тумана. Запах? Скрежет когтей? Глупости!
Внезапно перед ними возникла арка из света. Нурамон провел в нее своего коня. Фародин кивнул Мандреду, приглашая идти первым. Когда ярл исчез, эльфийский воин тоже покинул жуткие тропы между мирами.
Они оказались в просторном помещении. Пол был выложен мозаикой, на которой еще не застыла краска. На ней было изображено восходящее солнце и семь журавлей, летящих в различных направлениях от солнца. На стенах вокруг были картины, где были изображены кентавры, фавны, эльфы, карлики и другие дети альвов. Но лица фигур были оцарапаны или испачканы сажей. На каждой стене было изображено черное дерево. Мозаику на полу испачкали волшебными символами, нанесенными темной краской. Догоревшие свечи оставили плоские восковые лужицы.
Рука Фародина нащупала меч. Он знал это помещение. Оно находилось под виллой Сем-ла, той эльфийки, которая, притворяясь вдовой купца, хранила единственную крупную звезду альвов, которая вела в библиотеку детей альвов.
— Что случилось? — спросил Фародин. — Почему ты не привел нас сразу в библиотеку? Мы могли бы оставить лошадей в квартале кентавров.
Нурамон казался печальным.
— Врата. Они изменились. Там появился… — он помедлил, — …барьер.
Фародин выдохнул.
— Барьер? Скажи, что это неправда! Что это всего лишь твоя шутка!
— Нет. Но здесь охранное заклинание не такое, как на острове Нороэлль. Оно… — он беспомощно пожал плечами. — Другое.
Мандред хмыкнул.
— Тут кое-что изменилось, — он указал на символы на полу. — Похоже на ведьмовское заклятие. Что здесь могло произойти?
— Нас это не касается, — резко ответил Фародин. — Ты можешь открыть врата, Нурамон?
— Думаю… — Послышался звон.
И прежде чем Фародин успел его задержать, Мандред выхватил секиру и широкими шагами бросился к платформе, которая вела к выходу из зала.
— Горячая голова, будь он неладен! — выругался Фародин и повернулся к Нурамону. — Давай, открывай врата! А я его верну.
Фародин взбежал наверх по платформе. Путь его вел через несколько более мелких подвальных помещений, и наконец эльф услышал пронзительный крик.
Возле кладовых он нашел Мандреда. Тот загнал в угол истощенного человека с темной, повисшей клочьями бородой. На полу стояла мерцающая масляная лампа. Повсюду лежали осколки амфор с толстыми стенками. Рядом с масляной лампой стояла маленькая миска с чечевицей. Человек хныкал и пытался вырваться из хватки Мандреда, но против силы северянина он ничего не мог поделать.
— Мародер, — презрительно объявил Мандред. — Он собирался обокрасть Сем-ла. Я поймал его, когда он собирался разбить одну из амфор.
— Пожалуйста, не убивай меня, — взмолился пленник Мандреда по-валетски, на языке, распространенном вдоль побережья от Искендрии до Теракиса. — Мои дети умирают от голода. Я ведь не для себя.
— Что, он молит о пощаде? — спросил Мандред, очевидно, не понявший ни слова.
— Ты только посмотри на него! — сердито ответил Фародин. — Щеки ввалились. Ноги как спицы. Он рассказывает об умирающих от голода детях.
Мандред негромко откашлялся и потупился. Затем выпустил пленника.
— Что происходит в городе? — спросил Фародин.
Мужчина удивленно посмотрел на него, но не осмелился спросить, почему они ничего не знают.
— Белые священнослужители хотят убить Бальбара. Вот уже три года они осаждают город. Они пришли с моря, чтобы убить нашего бога. С тех пор как три месяца назад пали западные врата, они продвигаются вперед, квартал за кварталом. Но стража храма прогоняет юношей Тьюреда священным огнем.
— Тьюред? — удивленно переспросил Фародин.
— Жалкий ублюдок! Его жрецы говорят, что существует только один бог. Они утверждают также, что мы торговали с детьми демонов. Они совершенно сошли с ума! Настолько, что даже не могут понять того, что видят.
— Ты ведь только что говорил, что они завоевали некоторые части города, — напомнил Фародин.
— Части, — худощавый человек махнул рукой. — Никто не может полностью завоевать Искендрию. Огонь Бальбара уже дважды уничтожил их флот. Они умирают тысячами, — внезапно он начал всхлипывать. — С тех пор, как они захватили гавань, мы перестали получать продовольствие. Не осталось даже крыс, которых можно было бы съесть. Когда наконец эти проклятые последователи Тьюреда поймут, что Искендрию нельзя завоевать! Бальбар слишком силен. Теперь мы приносим ему жертвы десять раз в день. Он утопит врагов в их собственной крови!
Фародин подумал о девочке, которую сожгли тогда на ладонях изображения божка. Десять детей каждый день! Что же это за город! Он не будет жалеть, если Искендрия падет.
— Вы друзья госпожи Аль-беле? — Человек посмотрел на амфоры с припасами. — Я сделал это ради своих детей. В больших амфорах всегда остается немного чечевицы или бобов. Их никогда полностью не опустошают, — он опустил взгляд. — Только если разбить.
Фародин слышал о том, что Сем-ла уже меняла роли и выдавала себя за собственную племянницу, чтобы продолжать пользоваться домом. Будучи эльфийкой, которая никогда не стареет, она была вынуждена прибегать к подобному маскараду каждые двадцать лет. Фародин ни капли не сомневался в том, что эта Аль-беле та же самая эльфийка, с которой он познакомился как с Сем-ла.
— Что случилось в подвале? — спросил Фародин.
— Когда квартал был захвачен, сюда пришли монахи. Думаю, они были и в подвале. Говорят, они искали демонов, — человек понизил голос до шепота. — Они повсюду ищут демонов. Они сумасшедшие!
— Идем, Мандред, — сказал Фародин по-фьордландски. — Мы должны выяснить, существует ли опасность того, что нам помешают, или же Нурамон сможет спокойно сплести заклинание.
— По поводу детей мне очень жаль, — подавленно ответил воин. Он снял с руки широкий серебряный браслет и подарил мужчине. — Я слишком поспешил.
Фародин сочувствия к мародеру не испытывал. Сегодня он самозабвенно заботится о детях. Но, может быть, он будет чувствовать себя польщенным, когда завтра священнослужители потребуют его дочерей, чтобы сжечь их при всем честном народе.
Эльф бросился вверх по лестнице и вышел в просторный двор виллы. Над ним раскинулось кроваво-красное ночное небо. Воздух был наполнен удушающим дымом. Они пересекли главный зал и поспешили на террасу, находившуюся на другой стороне дома. Вилла располагалась на низком холме, оттуда хорошо просматривался город.
— Клянусь всеми богами! — воскликнул Мандред. — Какой пожар!
Гавань горела. Казалось, полыхает даже вода. Все склады вокруг были обрушены, исчезли высокие деревянные краны. Немного дальше на запад на фоне неба на предместья сыпались горящие шары. Фародин наблюдал за тем, как одетые в белое воины, плотными колоннами шедшие по улицам, отчаянно пытались увернуться от снарядов.
— Сгнившую плоть нужно сжечь, — раздался за их спиной голос мародера. На террасу вышел тощий человек. Глаза его лихорадочно блестели. — Стража храма сжигает потерянные кварталы, — он рассмеялся. — Искендрию нельзя завоевать! Все белые жрецы погибнут! — Он указал на гавань: — Уже два дня горит их флот. Стража храма переправила огонь Бальбара по каналам в воды гавани, а затем подожгла. Все эти жрецы сгорят, как проклятые… — он не договорил и указал на улицу, которая вела вверх по холму. — Они возвращаются. — Группа воинов в белых военных мундирах сопровождала нескольких монахов в синих одеждах. Они торжественно направлялись прямо к вилле.
— Вы были добры ко мне, — вдруг затравленно произнес человек. — Поэтому я вам советую исчезнуть. Выглядите вы несколько странно… А те, что внизу, убивают всех, кто выглядит странно.
— Что болтает этот парень? — спросил Мандред.
— Что нам не следует злоупотреблять гостеприимством города. Идем, мы возвращаемся к Нурамону.
Ярл провел рукой по лезвию своей секиры.
— Те несколько ребят там, внизу, тебя ведь не напугали, не так ли?
— Когда два войска, совершенно очевидно обезумевшие, набрасываются одно на другое, то я просто-напросто постараюсь не попадаться им на пути, Мандред. Это не наша война. Давай убираться отсюда!
Воин пробормотал что-то невнятное себе в бороду и пошел прочь с террасы. В подвале их уже ждал Нурамон. Посреди мозаики высились золотые врата. Эльф усмехался.
— Сломать барьер было нетрудно. Охранное заклятие имело странную структуру. Словно оно было создано не для того, чтобы держать подальше детей альвов.
Фародин взял под уздцы своего коня, не обращая внимания на объяснения товарища.
Улыбка Нурамона померкла.
— Что-то не так?
— Просто нам стоит поспешить, — Фародин решительно шагнул под арку. На миг он ослеп. А затем увидел заряженный арбалет.
— Не стрелять! — прогрохотал хриплый голос. — Это эльфы!
— Лиувар! — крикнул другой.
Фародин рефлекторно пригнулся и схватился за меч. Звезда альвов была окружена странными существами: два хранителя знаний в красных балахонах, в руках у которых сверкали обнаженные мечи, несколько гномов с арбалетами и белый кентавр, в котором Фародин узнал Хирона. Среди странных стражников были даже каменные Галлабаалы.
Через врата пришли со своими лошадьми и Нурамон с Мандредом.
Галлабаал, скрипя, сделал шаг по направлению к человеческому сыну. Один из гномов направил свой арбалет на широкую грудь Мандреда.
— Лиувар! Мир! — крикнул кентавр. — Я знаю этих троих. Человек — напыщенное ничтожество, но это не враги.
— Что стряслось? — поинтересовался Нурамон.
— Думаю, что ты сможешь ответить на этот вопрос лучше, — снисходительно ответил Хирон. — Что происходит в мире людей?
Фародин коротко поведал об их встрече с мародером и о горящем городе. Когда он закончил, стражи озадаченно переглянулись.
Хирон негромко откашлялся.
— Должно быть, вы совершили скачок во времени, когда проходили через врата. Вот уже более сотни лет как Искендрия лежит в руинах, — он остановился, чтобы дать возможность воспринять услышанное. Наконец он продолжил объяснения. — Монахи Тьюреда все еще не отказались от попытки пробить барьер, ведущий к библиотеке. Они осаждают звезду альвов и даже выстроили там храмовую башню. Таким образом они мешают детям альвов попасть к нам. За многие годы вы — наши первые гости, — он даже поклонился. — Приветствую вас от имени хранителей знания.
— Неужели они действительно представляют опасность? — спросил Нурамон.
Хвост Хирона беспокойно дернулся.
— Да, представляют. Ими руководит слепая ненависть ко всем детям альвов. Вопрос не в том,
попадут ли они в наше убежище в Расколотом мире, а в том,
когда они попадут. У нас никто не питает иллюзий относительно опасности. Все наши гости и большинство помощников покинули нас, — в его голосе звучала горечь. Затем он раскинул руки в патетическом жесте. — Умирающая библиотека в вашем распоряжении. Даже в твоем, сын человеческий. Добро пожаловать!
Пустые залы
Нурамон вошел в зал, где по его ощущениям чуть более пятидесяти лет назад его встретил гном Буилакс. Однако, входя в библиотеку, они из-за недостатка знаний совершили скачок через по меньшей мере лет сто, а быть может, и больше, так что встреча с гномом состоялась еще в более давние времена. И тем не менее казалось, что в зале не изменилось ничего. Все полки и книги были на месте, янтарины источали мягкий свет. И только Буилакса не было видно. В нише между полками, куда когда-то гном положил его меч на хранение, Нурамон обнаружил книги, письменные принадлежности и даже небольшой нож. Но пыль на всем подсказала, что здесь давно уже никого не было.
Бросилась в глаза Нурамону перевернутая чернильница. Чернила разлились по столу и давно засохли. Все выглядело так, словно Буилакс взял только самое необходимое, а остальное просто бросил. Может быть, гному пришлось бежать?
Нурамон подошел к двадцать третьему стеллажу и взобрался по лестнице. Когда он достиг необходимой полки, его охватило то же чувство, что и в первый раз, когда он был здесь. Он пошел по следам Юливее, словно она была его подругой, как Нороэлль была подругой для Обилее.
Он взял ее книгу и стал спускаться. Карабкаясь вниз по ступенькам, он думал о недавних событиях. Нападение на звезду альвов обеспокоило его. Неужели священнослужители Тьюреда смогут проникнуть в библиотеку? До сих пор, очевидно, им это не удалось, но их нападения на звезды альвов причиняли вред даже здесь, в Расколотом мире.
Нурамон еще раз окинул взглядом зал. Было жаль, что он не застал ни Буилакса, ни Рейлифа. Кто же укажет теперь путь жаждущему знаний? Может быть, Рейлифа можно найти где-то в другом зале библиотеки. Если здесь нет никого, кто может подсказать ищущему, то все огромное собрание книг бесполезно для посетителей.
Нурамон покинул зал, размышляя, где начать поиски знаний относительно камня альвов. Фародин хвалил его чутье и просил его самого поискать записи, в то время как эльф-воин собирался поговорить с хранителями знания.
Нурамон вошел в одну из комнат и положил книгу Юливее на стол. В ромбовидных ящиках стеллажей, стоявших у стен, лежали свитки. Он взял первый попавшийся и развернул его. Прочтя первые строки, он вздохнул. Речь шла о списке родоначальников кентавров.
Он подошел к другой полке, выбрал еще один свиток. В этом тексте речь шла о героическом поступке человека, который изо всех сил защищал врата в Альвенмарк. Подробности относительно врат не упоминались. Но Нурамону показалось, что он на верном пути. У каждой культуры свои мифы и представления о начале времен. Это те самые истории, в которых можно найти скрытые указания.
В поисках он провел часы и нашел только один-единственный след. В одной хронике было записано, что Эмерелль воспользовалась своим камнем, чтобы создать важные морские врата между человеческим миром и Дайлосом в Альвенмарке. Там было сказано:
«О, если бы не ушли старики, мы могли бы создавать свои собственные врата!» Все, что он читал, указывало на то, что королева обладала единственным камнем альвов.
— Так ты его никогда не найдешь, — произнес знакомый голос. — Ибо времени слишком мало…
Нурамон обернулся. В дверях маячила фигура в черном плаще; половину лба скрывал капюшон.
— Мастер Рейлиф! — воскликнул Нурамон.
— Да, это я. И я разочарован тем, что ты ищешь знания по-эльфийски.
Нурамон положил свиток, который читал, обратно на полку.
— Так ли удивительно, что эльф ведет поиски таким образом? Однако ты прав. Мне следовало бы вспомнить о своем товарище-человеке и сократить поиски.
— Я имел в виду не это. Но ты должен знать, что конец этого места близок.
Нурамон недоверчиво уставился на хранителя знаний. До сих пор опасность не представлялась ему настолько большой.
— Неужели люди разрушат врата, не ведая, что творят?
— Не мне рассуждать о том, что знают люди и с какой целью совершают поступки. Могу сказать только, что еще немного, и библиотека будет потеряна. Да и какой смысл хранить знания, если они заперты и никто не может попасть сюда?
— Никакого, — тихо произнес Нурамон.
— И чтобы ты получил хотя бы толику мудрости, которую таит в себе это место, я помогу тебе, — мастер Рейлиф улыбнулся.
— Ты уже говорил с Фародином?
— Нет. С ним Генгалос и другие хранители. Я хочу поговорить только с тобой. — Рейлиф бросил взгляд на стол. — Вижу, ты взял книгу Юливее.
— Я хотел еще раз прочесть ее, — сказал Нурамон, и его слова прозвучали как извинение.
— Это хорошо. И можешь взять книгу себе.
— Как? Я думал…
— Знания этой библиотеки исчезнут, пусть даже остальные не видят этого столь же ясно, как вижу я. Но если это место пропадет, то пусть хотя бы немного знания из его залов будет спасено. Кроме того, для меня и остальных книги не представляют ценности. Я прочел ее, и теперь она — часть меня.
— Почему вы не уйдете из библиотеки и не устроите новую в другом месте? — спросил Нурамон, думая об Альвенмарке, где хранителей знания наверняка приняли бы с распростертыми объятиями.
— Мы поклялись не покидать этих залов, прежде чем вместим в себя все знание, которое здесь собрано. До сих пор мы думали, что это никогда не случится и это место всегда будет бурлящим источником знания. Но источник запечатан, поэтому ничего нового к нам не попадает. А поскольку это так, то может наступить день, когда все сокровища этих залов станут частью нас. Тогда мы сможем уйти. Однако, к сожалению, мы слишком медлительны. Только один из нас, которого мы приняли по необходимости, может читать быстрее. Если же мы получим все знания библиотеки, прежде чем наступит конец, мы покинем ее и вернемся в Альвенмарк.
— Сколько это продлится?
— Наверняка больше сотни лет… Клянусь всеми альвами! Сто лет! Раньше мы с тобой посмеялись бы над этим временем. Да что такое сотня лет? Однако боюсь, люди придут раньше, чем мы соберем все.
Нурамон не мог понять хранителей знания. Если их связывает клятва, то они вынуждены идти на риск, оборвать связь с миром людей и жить здесь, словно замурованные. Однако, быть может, будет разумнее нарушить клятву, чтобы спасти по меньшей мере часть неоценимого знания. Эмерелль наверняка не станет презирать их, если они явятся ко двору.
— Давай пройдемся немного, — сказал Рейлиф и вышел в коридор.
Нурамон схватил со стола книгу Юливее и последовал за хранителем.
— Ты можешь помочь мне узнать кое-что о камнях альвов?
Рейлиф негромко рассмеялся.
— В этом вопросе уже заключается смелое предположение относительно того, что камней больше, чем один…
— Это так?
Рейлиф едва заметно кивнул под капюшоном.
— Однако никто не знает, где они… Равно как и не знаю я, где можно отыскать один…
Нурамон был разочарован. Он ожидал от Рейлифа большего. Неужели во всех книгах, что он прочел, не сказано ничего о том, где можно найти камни альвов?
— Ну, не вешай нос! Хотя я не могу сказать тебе, где искать камень, но могу объяснить, что с его помощью можно сделать. Так что слушай хорошенько! Если ты обладаешь таким камнем, то он даст тебе возможность переместиться из одного конца мира в другой. С его помощью ты сможешь создавать тропы альвов там, где их не было прежде. Можешь открывать и закрывать врата. И даже можешь создавать или разрушать звезды альвов. Камень альвов, попавший не в те руки, может натворить много бед.
— А колдовские барьеры с его помощью тоже можно разрушать?
— Конечно.
Это был ответ, на который надеялся Нурамон. Он хотел использовать такой камень не для чего иного, кроме как для освобождения возлюбленной.
Они вышли из коридора и поднялись по лестнице наверх. А хранитель знаний тем временем продолжал.
— Тот, кто хочет воспользоваться камнем альвов, должен быть способным к магии. И чем большего он захочет добиться с его помощью, тем труднее будет совладать с силой камня.
— Однако столь могущественный камень должен чувствоваться! Его сила должна просто сиять, — заметил Нурамон.
Он подумал о замке королевы. Там не ощущалась сила камня. Может быть, Эмерелль оградила его заклятием, чтобы скрыть ауру силы.
— Ты ошибаешься. Сила камня едва ощутима. Конечно, ты почувствовал бы его, если бы я держал в руках здесь, рядом с тобой, однако, несмотря на все его величие, ты счел бы его безделушкой.
— А как он выглядит?
Рейлиф промолчал. Он привел эльфа в небольшую комнату, отходившую от лестницы. Здесь янтарины сияли холодным зеленым светом. У стен стояли массивные шкафы, возвышавшиеся до самого потолка. Хранитель знания открыл один из них, вынул большой фолиант и водрузил его на пюпитр посреди комнаты. Крышка переплета книги была на двух застежках, которые открыл Рейлиф.
— В этой книге есть изображение камня альвов. Он принадлежит не Эмерелль, и его носитель давно ушел вслед за альвами. — Капюшон сполз Рейлифу на глаза. Быстрым движением руки хранитель полностью отбросил его назад, и Нурамон удивился тому, что увидел эльфийские уши, торчавшие из седых волос. То, что старый эльф обнажил голову, оказалось неожиданным для Нурамона. А Рейлиф, казалось, не заметил его удивления, уверенно занимаясь поисками необходимой страницы.
Изображение камня занимало целую страницу. Он был темно-серым и казался гладким. Пять белых борозд пересекали его поверхность. Рисунок в книге был скорее простым, работал явно не мастер. Но его было достаточно для того, чтобы получить представление.
Нурамон указал на изображенные в камне углубления.
— Что это за линии? — спросил он.
Рейлиф провел пальцем по левой бороздке.
— Это мир людей. За ним находится мир, который расколот, в котором мы сейчас живем. Затем — земля альвов, затем их дом, — он указал на правую линию. — А вот это — то, что мы, эльфы, называем лунным светом.
Нурамон удивился.
— Верится с трудом.
— Во что?
— В то, что миры, которые мне известны, находятся рядом с домом альвов и лунным светом.
— Не запутайся, Нурамон. Говорят, что каждый камень альвов уникален. Каждый означает свое понимание мира. Относительно камня Эмерелль говорят, что борозды на нем пересекают друг друга.
— А кому принадлежал этот камень? — поинтересовался Нурамон.
— Дракону по имени Хелиах. Мы знаем о нем немного, только то, что он поздно последовал за альвами и после этого драконы потеряли свое значение.
Нурамон был доволен. Это начало того, на что он надеялся.
— Я благодарен тебе за то, что ты показал мне это изображение.
Рейлиф закрыл книгу.
— Этот том ты найдешь здесь, если захочешь показать камень своим товарищам. Я оставлю его на столе. Но прежде ты должен посетить кое-кого, кто тебя знает и с кем ты наверняка с удовольствием встретишься.
— Кто это может быть? — удивленно спросил Нурамон.
Мастер Рейлиф усмехнулся.
— Его имя я называть не в праве. Я обещал. — Он указал на лестницу: — Иди по ступенькам на самый верх! В одном из голых залов ты найдешь его. — Серые глаза старого эльфа сверкнули в свете янтаринов.
Нурамон, колеблясь, покинул комнату. На лестнице вздохнул. Казалось, хранитель знания произнес над ним заклинание — настолько сильно очаровали его глаза старого эльфа. Интересно, какова его история? Он не отваживался расспрашивать его об этом. Кроме того, в данный момент его занимало кое-что другое. Кто может ждать его там, наверху?
Нурамон достиг конца лестницы и пошел по широкому коридору, от которого расходились в стороны небольшие залы. Они были пусты; здесь не было ни книг, ни стеллажей. Очевидно, знания библиотеки еще не добрались сюда. И, как можно было заключить из слов Рейлифа, это не случится теперь никогда. Тем больше удивился Нурамон, увидев в одном из боковых ответвлений книги, лежавшие стопками справа и слева у стены.
В коридоре послышался чей-то негромкий голос. Нурамон пошел на него, заглянул в щелку двери и не поверил собственным глазам: в пустом, круглом зале на троне из книг сидел джинн. Он как раз выбрал себе томик из старательно сложенной стопки по левую руку, заглянул в нее и, утратив интерес, швырнул в кучку справа от себя. У джинна были белые волосы, на нем были белые одежды, благодаря которым он казался более почтенным, чем в Валемасе.
Едва Нурамон вошел в зал, джинн поднял голову и уставился на него.
— А, это ты, Нурамон, — сказал он так, словно они виделись совсем недавно. Он быстро соорудил небольшую стопку из лежавших вокруг книг и указал на нее. — Садись.
Едва Нурамон опустился на книги, как джинн спросил:
— Ну что, помог тебе мой совет?
— Да, и за это я хотел поблагодарить тебя. Он оказался неоценим. — Нурамон рассказал, что когда-то пошел из библиотеки по следам Юливее. Рассказал о карликах и о Дареен.
— Вижу, ты помешался на Юливее, — джинн указал на книгу, которая лежала на коленях у Нурамона.
— Мне ее отдал Рейлиф. Может быть, ее стоит отнести в Валемас, к вольным. Их ненависть к Эмерелль наверняка немного смягчится благодаря этим записям.
Лицо джинна стало удрученным.
— Нет смысла относить книги в Валемас. Оазис разрушен.
— Что? — потрясенно воскликнул Нурамон. — Как это могло случиться?
— Белые рыцари с севера, которые выступают под знаменами Тьюреда, уничтожили вольных.
— Как это возможно? Как человеческие воины смогли пройти вглубь пустыни и выстоять в борьбе против вольных Валемаса?
— Использовав магию. Некоторые из людей научились колдовать. Они собираются под знаменем Тьюреда. Они главные, они чувствую силу троп альвов. Они нашли каменное кольцо в пустыне, и поскольку там не было защитного барьера, они открыли врата при помощи своей магии. Так дошло до битвы. Я бежал, а когда вернулся, то нашел только развалины и мертвецов. Люди не пощадили даже детей.
— Это невообразимо! Эти дураки разрушат все! — Нурамон остановился. — Неужели они напали на Альвенмарк?
— Не беспокойся. Вольные Валемаса послали меня наблюдать за людьми. И я видел, как они собрались у звезды альвов, которая ведет в Альвенмарк. Священнослужители молились и спрашивали своего бога, будет ли благословенно это место. Затем они произнесли слова, которых я не понял. То наверняка было заклинание. Я заметил, что что-то ударило в звезду альвов: в тот же миг воины обнажили мечи. Но поскольку затем ничего не произошло, они ушли. Я изучил следы, которые они оставили. С таким заклинанием они никогда не попали бы в Альвенмарк. Те же следы я обнаружил на каменном круге после разрушения Валемаса. Очевидно, священнослужители могут открывать только врата в Расколотый мир.
— Как же они до сих пор пощадили библиотеку?
— О, они пытаются проникнуть сюда уже некоторое время. Хранители знаний говорят, что люди сбиты с толку, потому что в Искендрии так много троп альвов. Кроме того, им трудно пробить охранное заклинание на вратах. Однако Рейлиф полагает, что люди постепенно снимают барьер. Каждый день они продвигаются все дальше и дальше. Поэтому остается немного времени на то, чтобы вобрать в себя знания этого места и исчезнуть.
— Это ты можешь так быстро впитывать знания?
— Конечно.
— А что они сделали, чтобы убедить тебя?
Джинн состроил рассерженную мину.
— Эти ребята одурачили меня. В конце концов они заставили меня назвать свое имя. Теперь я должен служить им. Эти негодяи слишком хитры для меня. Ну да что теперь… То, что происходит здесь, напоминает мне библиотеку джиннов. Очевидно, такова судьба большого знания — просто пропадать. — Взгляд джинна устремился в пустоту. — Я спрашиваю себя, где все это кончится…
Нурамон покачал головой.
— Если судьба благосклонна к нам, детям альвов, то воины сожгут все, что находится в этих залах. Если она захочет сыграть с нами злую шутку, то они получат эти знания… В той мере, в которой они способны учить другие языки.
— Мы думали об этом. В тот миг, когда люди ворвутся сюда, мы сплетем заклинание, которое разрушит все, что хранилось здесь. Умрем и мы. Заклинание уже готово. Мы должны всего лишь произнести последние слова. И тогда гигантский… — джинн прервался и поглядел на дверь.
Нурамон проследил за взглядом духа, и то, что он увидел, удивило его до глубины души. В комнату, держа стопку книг, вошла маленькая девочка. Ей было около восьми лет, не больше. Увидев его, ребенок сильно удивился и от испуга выронил книги.
Джинн поднялся.
— Не нужно пугаться, маленькая эльфийка. Это Нурамон, друг из Альвенмарка.
Девочка посмотрела на книги. Они резко взлетели вверх и снова образовали стопку на ее руках. Нурамон смутился. Казалось, для ребенка это заклятие было не труднее, чем хлопок в ладоши. Она подошла ближе и положила стопку рядом с большим книжным троном.
— Иди сюда! Поздоровайся с гостем! — сказал джинн.
С несмелой улыбкой девочка подошла к джинну и позволила духу погладить себя по темно-русым волосам.
— Как тебя зовут? — спросил Нурамон.
— Что ты имеешь в виду? — малышка говорила почти тем же тоном, что и джинн.
— У тебя нет имени? — не отставал Нурамон.
— А, вот оно что! Маленькая эльфийка или дитя эльфов — так они меня называют.
Нурамон лишился дара речи. Джинн не дал ребенку даже имени!
— Так, дитя эльфов, отнеси эти книги обратно вниз, — поручил джинн малышке.
Та состроила недовольную рожицу и принялась собирать книги из кучи прочитанных. Еще раз улыбнулась Нурамону и покинула зал.
Едва шаги ее стихли в другом конце коридора, как Нурамон обернулся к джинну.
— Как ты мог не дать ей имени?
— Имена создают проблемы. Я тебе об этом уже говорил. Они только приводят к тому, что другие получают власть над тобой.
Нурамон указал на дверь.
— Это не мешает тебе использовать этого ребенка в качестве служанки.
— Хо! Да ты просто не знаешь малышку. Она сущая мучительница. Меня послушалась только потому, что ты здесь. Она настолько твердолоба, что даже череп тролля перед ней ничто. Кроме того, я отослал ее только по одной причине.
— По какой же?
— Она не знает о своем происхождении. Я рассказал ей историю, чтобы защитить от правды.
— И какова же правда? — спросил Нурамон, но тут же отмахнулся. — Я уже догадываюсь. Малышка из Валемаса, не так ли?
— Да. Вероятно, она — последняя из вольных.
Нурамон удивленно поглядел на джинна.
— Как это возможно? Я думал, прошло по меньшей мере лет сто. Как же может быть, что она все еще ребенок?
Джинн рассмеялся.
— Все зависит от того, насколько крепки защитные барьеры звезд альвов и насколько велико искусство волшебника. Вы наверняка прошли головой сквозь стену, не пытаясь решить вопрос при помощи магии.
Нурамон понял, что хотел сказать джинн.
— В таком случае, вы пришли сюда в то время, которое мы потеряли при прохождении врат? Это значит, что поклонники Тьюреда сначала пришли в Искендрию, а потом…
— Валемас! И наверняка они разрушили и другие места. Вот так. Девочку доверили мне тогда, когда битва за Валемас еще только предстояла. Хильдачи, ее мать, была великой волшебницей и видящей. Она сказала, что мы должны отвести малышей в безопасное место. Однако поскольку детей было мало, а воины недооценили опасность, увел я только эту малышку. Хильдачи сказала, что я должен отвести ее в надежное место, чтобы позже вернуть обратно. Когда я обнаружил, что Валемас уничтожен, я пришел с ней сюда. Это было шесть лет назад. Тогда малышка даже говорить не умела. За это время я научил ее нескольким языкам, а также чтению и письму многими видами письменности. И магии немного научил. Не стоит ее недооценивать! А поскольку я привязан к этому месту, пока хранители знания не захотят покинуть его, я не могу отвести ее куда-то еще. Но я не хочу, чтобы она жила в опасности в этой библиотеке, поскольку может статься, что мы не достигнем своей цели прежде, чем придут люди.
Нурамон призадумался. Ребенок — это последнее, что им может понадобиться в поисках. Однако джинн прав. Это не место для маленькой эльфийки.
— Я заберу ее. Хотя сначала это надо объяснить моим товарищам, и она наверняка усложнит наши поиски.
— Я слышал, вы ищете камень альвов.
— Может быть, тебе что-нибудь о нем известно?
— Ну конечно. Однако все, что я мог поведать тебе из своей огромной мудрости, я уже сделал.
— Что ты имеешь в виду?
— То, что сказал, — с ухмылкой ответил он. — Ничего нового ты от меня не узнаешь.
Что мог иметь в виду джинн, говоря, что уже рассказал ему все о камнях альвов? Ничего он не говорил! Ни сегодня, ни тогда, в Валемасе. О камнях альвов и речи не было.
— Подумай хорошенько. А я пока почитаю, — джинн взял начатую книгу и принялся медленно перелистывать страницы. Однако Нурамон заметил, насколько быстро двигались глаза духа. Он не просто листал книгу, он читал ее.
Нурамон стал думать о том, что говорил ему джинн тогда, в Валемасе. Он рассказывал Нурамону о Расколотом мире и о том, что путешествовать в бесконечной темноте невозможно. Однако о камне речи не было. Или была?
— Огненный опал! — пробормотал он себе под нос.
Джинн отложил книгу в сторону.
— У тебя хорошая память, Нурамон.
— Ты имеешь в виду огненный опал, который находится в потерянной короне махараджи Берсейниши? Это камень альвов? — Нурамон помнил слова джинна. Тот спросил его, поверит ли он скорее в то, что опал — это звезда альвов, которая движется… После всего, что рассказал Рейлиф о силе камней альвов, теперь он понял подтекст слов джинна. Нурамон покачал головой. — Камень альвов, принадлежащий джиннам! Это в вашем духе. Спрятать свой камень в таком месте, которое настолько очевидно, что никто никогда не догадается искать его там!
— Ну, мы же, духи, умны… Хотя не очень. Потому что мы и предположить не могли, что этот глупец Элебал возьмет с собой корону в походы.
— Я все еще не могу поверить… Ты ведь говоришь правду?
Джинн хитро улыбнулся.
— Я тебе когда-нибудь лгал?
— Нет, никогда. Ты даже говорил мне, где начинать поиски короны. — В Друсне махараджа Элебал проиграл решающую схватку, и там корона с огненным опалом исчезла. — Вот только одного я не понимаю. Почему ты сам не искал корону? Неужели к Валемасу ты был прикован именем?
— Нет, не был. Я искал корону, вот только найти не смог. Либо она уничтожена, либо ее окружает защитное заклятие. Раньше я мог почувствовать ее в любом месте человеческого мира.
— Я думал, что камни альвов нельзя почувствовать на расстоянии.
— Это верно, но мы наложили на камень особое заклинание, которое известно только нам, джиннам, и которое подсказывает, где находится огненный опал. Однако, как я уже говорил, его зов пропал. Да и почувствовать его из-за границы другого мира нельзя.
Может быть, Фародин сумеет помочь. Его заклинание поиска сумеет почувствовать корону.
— А изображение короны есть?
— Да, даже в этой библиотеке. Я велел нарисовать ее, когда был здесь в первый раз. Тогда я еще искал ее и надеялся узнать здесь что-то о ее местонахождении. Идем, я покажу тебе! — И он поднялся.
— Мой товарищ, Фародин, знает заклинание поиска. Если мы покажем ему изображение короны и ты расскажешь то, что знаешь о ней, то, может быть, он сумеет найти ее. Но можно ли нам воспользоваться камнем для своих целей, если мы отыщем его?
— Если ты найдешь огненный опал, то джинны выстроятся перед тобой в ряд и будут целовать тебе ноги! Каждый из них назовет тебе свое имя и будет читать твои желания по глазам! Проще говоря: да, Нурамон!
Маленькая эльфийка
Нурамон сидел в своей комнате над книгой, которую дал ему джинн, и разглядывал корону махараджи, нарисованную на пергаменте яркими красками. Какое произведение искусства! Трудно было поверить в то, что человек мог носить на голове это огромное сооружение. Корона была похожа на золотую крепость, усеянную драгоценными камнями. В центре находился большой огненный опал, вокруг которого собирались все остальные камни.
Он нашел важный след, и ему не терпелось узнать, что скажут на это его товарищи. И вдруг он услышал какой-то звук. Он был похож на всхлипывание. Эльф закрыл книгу и подошел к двери. Снаружи кто-то плакал! Осторожно открыв дверь, эльф выглянул. Маленькая девочка сидела, прислонившись к стене, и заливалась слезами. Рядом с ней лежали узелок и три книги.
— Что случилось? — спросил Нурамон и присел на корточки перед малышкой.
— Ты ведь знаешь! — ответила эльфийка, губы ее дрожали.
Она отвернулась и уставилась в пол.
Нурамон сел рядом с ней. Подождал немного, затем заговорил.
— Джинн все тебе рассказал.
Малышка молчала.
— Посмотри на меня! — тихо сказал он.
Она взглянула на него. Ее карие глаза сверкали.
— Теперь ты знаешь, откуда родом.
— Да… Джинн сказал мне, где я родилась, кто были мои родители и что случилось с Валемасом.
— А раньше он тебе ничего не говорил? Ничего?
— Он всегда говорил, что я родом из уважаемой семьи и однажды мои братья и сестры заберут меня и отведут домой. И я ему верила!
— Он не солгал. В каком-то смысле он сказал правду.
Маленькая эльфийка отерла слезы с лица.
— Я думала, что у меня есть семья — мама и папа. Я думала, что они где-то ждут меня. И я думала, что у меня есть братья и сестры.
— Конечно, больно узнать, что все не так, как мы себе представляли. Но из-за этого не стоит отказываться от мечты. Если тебе нужна семья, то может статься, что однажды ты найдешь ее. — Нурамон вспомнил день перед отправлением на эльфийскую охоту и о словах оракула, которые преподнесла ему Эмерелль в качестве совета. — Знаешь, что мне как-то сказала королева?
Девочка покачала головой.
— Она сказала:
выбирай сам своих родственников!
Малышка удивилась.
— Это тебе сказала могущественная Эмерелль?
— Конечно. И тебе эти слова тоже могут помочь. Но прежде ты должна выбрать себе имя.
На лице эльфийки появилась улыбка. Казалось, она уже забыла, что только что плакала.
— Имя!
— Выбирай как следует!
— А почему
ты этого не сделаешь? Посмотри на мое лицо и скажи мне, что я за имя!
Нурамон с улыбкой покачал головой.
Что я за имя! Маленькая эльфийка странно смотрела на вещи. Но он согласился и сказал:
— Что ж, может быть, ты Обилее…
— Это имя мне нравится, — заметила девочка.
— Погоди! Немного мягче. Кроме того, я уже знаю эльфийку с таким именем. Есть имя, которое звучит похоже. — Нурамон понял, что ищет. Для этого ребенка эльфов могло быть только одно имя. — А как тебе нравится
Юливее?
Малышка распустила волосы, и волнистые пряди упали на ее плечи.
— Красивое имя! — звонким голосом сказала она.
— Раньше ты его наверняка не слышала, не так ли?
— Нет, не слышала.
— Что ж, эльфийка по имени Юливее увела твой народ из Альвенмарка и основала Валемас. — Нурамон рассказал девочке о древнем городе Валемасе в Альвенмарке и об одноименном городе-оазисе, где он повстречался с джинном.
— Но джинн говорил мне, что мой род — род Дилискара.
— Это дед Юливее и основатель их рода. Значит, ты даже в родстве с ней.
— А могу ли я в таком случае взять ее имя?
— Ну конечно. Новорожденным часто дают имена, прежние носители которых уже ушли в лунный свет.
— Тогда я хочу взять его.
— Хороший выбор! Возможно, ты последняя из вольных Валемаса. Лучшего имени тебе и не придумаешь… Юливее!
— Юливее! — несколько раз повторила маленькая эльфийка, делая ударение на различные слоги. Затем она встала прямо перед Нурамоном и поглядела ему в глаза. — Теперь я хочу пережить приключения и быть рядом с тобой.
— Но ведь ты не будешь в такой безопасности, как в Альвенмарке. Мы можем проводить тебя до врат в Альвенмарк, где кто-нибудь отведет тебя к королеве.
Юливее покачала головой.
— Нет, этого я не хочу. Я лучше с тобой останусь.
Нурамон указал на узелок и книги, лежавшие у стены.
— Это твои вещи?
— Да. Платья и знания. Больше мне ничего не нужно.
— Тогда бери свои вещи и неси в комнату! — Нурамон пошел вперед; Юливее поступила так, как ей велели, и сложила книги на стол.
Нурамон сел.
— А что это за книги, которые ты принесла?
— Они принадлежат мне!
— Конечно, — ответил Нурамон. — Но если ты скажешь мне, что это за книги, то я подарю тебе вот эту книгу, — и он положил руку на книгу Юливее.
— Это сказки. Из них я многое узнала об Альвенмарке. Больше всего мне нравятся сказки про Эмерелль. Они такие мудрые. Хотелось бы мне увидеть ее.
Нурамону вспомнилось отношение Эмерелль к себе и товарищам. Оно совершенно не соответствовало эльфийской королеве из сказок, которые он так любил слушать ребенком.
— А ты можешь рассказать мне сказку?
Юливее улыбнулась ему.
— Конечно. Знаешь, я еще никогда никому не рассказывала ничего. Остальные были всегда слишком заняты.
— Что ж, у меня время есть, — сказал Нурамон.
И маленькая Юливее начала сказку об Эмерелль и драконе, которого не могли победить многие воины. Она как раз дошла до постыдного предательства дракона, когда в комнату вошли Фародин и Мандред. На лице Мандреда читалась радость, а на лице Фародина отразились недоверие и недовольство.
Девочка бросила на них короткий взгляд и стала рассказывать дальше.
— А потом Эмерелль вернулась и подарила сокровища дракона роду Теверои, который потерял многих воинов в борьбе против дракона. Мастер Альвиас был рад, что королева в безопасности. Так заканчивается эта история.
Нурамон заметил, что Юливее сократила конец. Он погладил ее по голове.
— Это была очень хорошая сказка, спасибо тебе. — Он поднялся. — А теперь я хочу кое-кого представить. Это Фародин. Он лучший воин при дворе королевы. — В то время как Фародин только слегка приподнял уголки губ, Мандред улыбнулся широко. — А это Мандред Торгридсон, ярл Фирнстайна. Человек.
Открыв рот, девочка уставилась на Мандреда, словно тот был роскошной статуей, которой нужно было восхищаться.
— А вам обоим я хочу представить последнюю эльфийку Валемаса.
На лице Фародина отразился ужас.
— Это значит…
— Да. Валемаса больше нет. — В двух словах он поведал о том, что сообщил ему джинн. — А эту девочку джинн спас и привел сюда. Ее зовут Юливее, и она теперь будет нашей спутницей.
— Приветствую тебя, Юливее, — сказал Фародин скорее вежливо, чем приветливо.
— Она какое-то время будет сопровождать нас, — продолжал Нурамон. — А потом я отведу ее в Альвенмарк.
— Но я вовсе не хочу в Альвенмарк, — ответила Юливее. — Я лучше буду с вами. И с этим вы абсолютно ничего не сможете поделать, — самоуверенным тоном произнесла она.
Мандред ухмыльнулся.
— Похоже, у малышки уже есть план. Она мне нравится! Пусть остается!
Фародин покачал головой.
— Мандред! Это слишком опасно для ребенка. Представь, вдруг нам придется сражаться.
— А я стану невидимой, — сказала на это Юливее.
Мандред запрокинул голову и громко расхохотался.
— Вот видишь! Она знает, что делает.
Фародин пристально поглядел на нее.
— Ты умеешь становиться невидимой?
Юливее отмахнулась.
— Это же легко.
Нурамон снова вмешался в разговор.
— Джинн ее кое-чему научил.
Фародин посмотрел на девочку.
— Ну ладно, пусть остается, — сказал он наконец. И, улыбаясь, погрозил Нурамону пальцем. — Но ты будешь за нее отвечать!
— Согласен. Но расскажите теперь, что вам сказали хранители знаний.
Фародин кивнул и начал рассказ. Они указали ему две важные книги по искусству заклинания поиска. И воин был уверен, что сможет усовершенствовать свои умения в области магии. Говорили они и о камнях альвов и о том, что существовал некто, кто за последние столетия использовал один из этих волшебных камней для того, чтобы создать новые тропы в паутине альвов. Одну из таких новых троп они обнаружили, когда приходили в библиотеку в первый раз. Очевидно, другие путешественники тоже обратили внимание на эти новые тропы. В них было что-то чужое, что, вероятно, могло зависеть от того, что они были совсем недавно вплетены в тысячелетнюю паутину дорог. В любом случае, их существование было доказательством того, что существовали и другие камни, помимо камня Эмерелль.
Когда Фародин закончил, Нурамон в свою очередь рассказал о встрече с Рейлифом. Опасность, о которой говорил хранитель знания, вызывала беспокойство на лицах его товарищей. В конце концов Нурамон передал рассказ джинна относительно исчезнувшего огненного опала.
— Но где мы должны искать корону? То, что ты описываешь, абсолютно не поможет мне найти ее след, — заметил Фародин.
— Посмотри на это! — Нурамон раскрыл книгу, которую вручил ему джинн, на странице, примеченной ранее. — Это корона махараджи Берсейниши.
Фародин оглядел картинку и задумчиво кивнул.
— Это хороший след, Нурамон.
Маленькая Юливее подошла к столу и привстала на цыпочки, чтобы поглядеть на картинку.
— Но по какой дороге нам идти? Пойдем по новой тропе альвов и поищем ее создателя или будем разыскивать огненный опал? — спросила девочка.
— Ты слушала внимательно. Именно в этом и заключается вопрос, — ответил Нурамон.
— Я думаю, нам стоит поискать огненный опал, — предложил Мандред. — Найти пропавшую корону и взять ее наверняка легче, чем отнять у кого-то камень альвов.
Фародин захлопнул книгу.
— Мандред прав. Я уверен, что при помощи заклинания я найду эту корону. Мы примерно знаем, где она находится, и знаем, как она выглядит. Этого должно быть достаточно! Мы можем взять книгу себе?
— Да, — ответил Нурамон.
— Тогда давайте отправимся на поиски камня альвов! — Впервые с тех пор, как они ушли от врат к Нороэлль, Фародин преисполнился жажды действий.
Нурамон испытывал облегчение. Он помнил прошлое прощание с Искендрией. Тогда они расстались в ссоре. Теперь все иначе. Они уйдут вместе, и с ними будет новая маленькая спутница.
Письмо верховному священнослужителю
Отчет об интригах в Ангносе и в Эгильском море
Дорогой отец Тердаван, король веры на земле, мудро назначенный рукою Тьюреда.
В соответствии с Вашим желанием я направляю Вам сообщение об интригах в Ангносе и Эгильском море. Как и повсюду, куда мы приходим с миссией, существует две сложности.
Первая заключается в том, что те места, которые для нас священны, осквернены детьми альвов. Многие из них ожесточенно сражаются, словно за свой дом и двор. Однако, благодаря нашей превосходящей стратегии и готовности к самопожертвованию наших рыцарей, мы еще ни разу не проиграли боя. Существует лишь несколько мест, которые нам приходится осаждать на протяжении длительного времени, пока мы не проникнем на другую сторону и не освободим ту землю, которая принадлежит нашему богу, от демонических детей альвов. Да проклянет Тьюред альвов!
Вторую опасность для нашего дела представляют неверующие, все те, кто молится другим богам. Благодарение Тьюреду, ужасная культура Бальбара наконец-то искоренена. Ваши видения были истинны. В катакомбах Искендрии мы нашли каменное сердце культа. Бальбар был никем иным, как каменным духом, пробужденным к жизни детьми альвов.
Культ Аркассы утратил свое значение, когда люди узрели чудеса Тьюреда. Ваше решение снять первосвященников с осады звезд альвов и вместо этого показать народу Ангноса силу Тьюреда смыло культ Аркассы.
Только одно беспокоит меня. Хотя в данный момент это нельзя расценивать как большую опасность, однако это вполне может перерасти в настоящую проблему. Из многих городов вокруг Эгильского моря я получил известия о том, что конные эльфийские воины оскверняют наши дома божьи. Только вчера мне пришло извещение о том, что в Цейлидосе горел храм. Кроме того, мы не досчитались нескольких кораблей, которые должны были прийти в Искендрию. Выжившие сообщают об эльфах, которые напали на них. Пока это всего лишь булавочные уколы, однако, в конце концов это в настоящее время ничтожное сопротивление может перерасти в серьезное восстание.
Я вовсе не хочу утверждать тем самым, что войска Альвенмарка постепенно приходят в движение. Однако боюсь, дети альвов, живущие в священных местах, узнали, что рано или поздно мы собираемся выступить против них. Нельзя исключать, что отряды эльфийских всадников-мародеров собираются из беженцев из освобожденных земель.
И последнее, я хотел бы обратить Ваше внимание на сообщение наших лазутчиков. Они выяснили, что друснийцы действительно готовятся к войне. Они исходят из того, что Вы уделите внимание им. Их попытка разжечь восстание в Ангносе не увенчалась успехом. Хотя есть сообщения об эльфах, которые идут из Ангноса в Друсну, но они не подкрепляются в достаточной степени. Вы спрашивали у меня совета, и я предлагаю следующее: пусть друснийцы готовятся к войне. А тем временем мы усилим укрепления в горах Ангноса. До сих пор мы всегда атаковали и никогда не проигрывали. Однако в Друсне все уже изменилось. Решение не соваться в леса Друсны и вовремя отступать было очень мудрым. В противном случае с нашим войском случилось бы то, что когда-то произошло со святым Ромуальдом. Мы сможем победить друснийцев только тогда, когда разобьем их войска на нашей земле. Тогда у нас будут все возможности. Пусть они атакуют, а мы станем защищаться. Они сотрут себе ноги в кровь на каменистых склонах. Что же касается северян из Фьордландии, то я не вижу в них опасности. Они неразумные варвары, и союзников у них нет. Когда придет время, Фьордландия упадет нам в руки, подобно спелому яблоку…
Выдержка из письма орденского князя Гилома из Селескара к Тердавану, главе ордена и верховному священнослужителю Тьюреда
Леса Друсны
Из Искендрии Нурамон и его товарищи пошли по уже знакомой им тропе альвов в западный Ангнос, чтобы оттуда по суше отправиться в Друсну. При этом они избегали людей и перешли горы вдалеке от деревень, городов и дорог. В конце концов они углубились в леса Друсны.
Казалось, зеленое море бесконечно. Изредка попадались поляны. Нурамону эта местность напомнила леса Гальвелуна, по которым он путешествовал когда-то: как там, так и здесь приходилось опасаться волков. Коричневых драконов, которые существовали в Гальвелуне, здесь они, по счастью, не видели. Хотя Мандред утверждал, что в мире людей тоже есть драконы, однако Нурамон сомневался в этом, поскольку истории ярла звучали более чем сомнительно.
На протяжении нескольких дней друзья шли по лесу, очевидно, бывшему когда-то ареной крупной битвы. Они находили покрывшиеся ржавчиной шлемы и обшивки щитов, а также мечи и копья. У валунов лежали разбитые доспехи и человеческие кости, образуя своеобразные жертвенные алтари.
Фародин, как обычно, вел отряд, Юливее была единственной, кто сидел в седле. Ей нравился Фельбион, да и конь, похоже, привязался к девочке. Для Юливее путешествие было настоящим приключением. Каждого зверя и каждое растение она разглядывала с любопытством, смущавшим даже Нурамона.
— Когда мы приедем? — спросила она уже раз в пятидесятый за день.
Мандред усмехнулся. Он задавал себе тот же вопрос. Как бы там ни было, вчера примерно в полдень Фародин сказал, что еще до захода солнца они достигнут места, куда его тянет заклинание. Но вот уже начался новый день, и они оказались в сыром участке леса между двух болот.
Фародин на вопрос ребенка внимания не обратил.
Поэтому к Юливее обратился Нурамон.
— Каждый раз, когда ты задаешь этот вопрос, прибавляешь нам еще один день пути.
Малышка промолчала.
— Что-то здесь постепенно становится жутковато, — проворчал Мандред. — Волки! Отлично! Этим мы хвосты накрутим. Но это ужасное болото! Мы же можем провалиться в бездонное окно!
Фародин только вздохнул. Было ясно, что постепенно он начинает терять терпение. Эльф ускорил шаг, чтобы немного отойти от остальных.
— Если ты беспокоишься, то сядь на свою кобылку, — негромко сказал Нурамон Мандреду. — Она тебя выведет.
Ярл не заставил себя упрашивать и сел на лошадь.
А Нурамон тем временем направился к Фародину; он хотел выяснить, что не так, поскольку эльф никогда еще не сбивался со следа. Однако, похоже, его что-то смущало на протяжении уже нескольких дней. Может быть, он чувствует поблизости еще одну песчинку. Или что-то мешает заклинанию поиска, при помощи которого он пытался отыскать корону.
— Что случилось, Фародин? — спросил его Нурамон.
— Я не ожидал болота. И, кроме того… — Фародин резко обернулся.
— Что такое?
Эльф успокоился и покачал головой. Затем помассировал лоб.
— Там что-то сверкнуло, что помешало моему заклинанию, — он указал на болото по правую руку от него. — Я вижу там, позади, след, он проходит мимо, словно звериный. Но что-то там не так. Он недостаточно четок. Кроме того, мне то и дело кажется, что здесь поблизости песчинка.
— Может быть, она упала в окно.
— Нет, мне кажется, что ее уже несколько дней носит по лесу ветер. Если бы я не был уверен в обратном, то решил бы, что нас преследуют.
— Я позабочусь об этом, — ответил Нурамон и вернулся к Мандреду и Юливее.
Мандред кивнул, однако Юливее на него внимания почти не обратила. Она была занята тем, что рассматривала свой собственный кулак.
В душе Нурамона шевельнулись подозрения. Он подошел к Фельбиону.
— Что у тебя там? — спросил он Юливее.
Девочка опустила руку, но ладонь не раскрыла.
— Ничего, — ответила она.
— Но ты же держишь что-то в руке, — не отставал Нурамон.
— Всего лишь светлячок.
Нурамон не сдержал улыбки.
— Я уже догадываюсь, что это за светлячок… Фародин!
Маленькая эльфийка надула губы и, похоже, размышляла над тем, что теперь делать, когда к ним подошел Фародин.
— Раскрой ладонь! — сказал Нурамон Юливее.
Девочка послушалась.
— Ничего! — легкомысленно отмахнулся Мандред.
А Нурамон увидел, что там лежит одна-единственная песчинка.
— Очень крохотный светлячок, — заметил он.
Фародин, казалось, был скорее озадачен, чем рассержен.
— Ты? Это ты? — он покачал головой. — Ты что же, взяла песчинку у меня из бутылочки?
— Нет, нет, — быстро проговорила Юливее. — Я ничего не крала.
— А тогда откуда же она у тебя? — не сдавался Фародин.
— Помнишь ночь, когда ты пошел в лес, потому что почувствовал песчинку? Я тоже пошла. И была проворнее тебя.
— Она очень ловка, — заметил Фародин. — Она рассказывает нам сказки, за которые нужно извиняться, чтобы скрыть более серьезный проступок.
— Я ничего не крала, — повторила Юливее. — Если хочешь, можешь пересчитать свои песчинки.
— И я должен поверить, что ты нашла песчинку? Как же ты, скажешь, сделала это?
Юливее дерзко усмехнулась.
— Я умею колдовать, ты уже забыл?
Нурамон снова решил вмешаться.
— А кто научил тебя заклинанию поиска?
— Фародин! — ответила Юливее.
— Ничего я не учил! — сердито буркнул Фародин.
Нурамон склонил голову на бок.
— Скажи правду, Юливее!
Мандред легонько похлопал девочку по плечу.
— А я верю маленькой волшебнице.
На глаза Юливее навернулись слезы.
— Мне так жаль. Вот… — она протянула Фародину песчинку.
Та перелетела в ладонь эльфа. Затем он достал бутылочку и впустил в нее песчинку.
По щекам Юливее побежали слезы.
— Я просто хотела тоже что-нибудь найти. И только поэтому подсмотрела заклинание.
— Ты так умеешь? — спросил Нурамон.
— Да, а потом я защищала песчинку от взглядов Фародина. Я просто хотела ее рассмотреть. Мне так жаль!
— Перестань плакать, Юливее, — тихо произнес Фародин. — Это мне нужно извиниться. Я несправедливо счел тебя воровкой.
— Малышка оставила вас в дураках, друзья мои! За это можешь пойти со мной на охоту.
И вот уже Юливее снова улыбается.
— Правда?
— Конечно, если Нурамон разрешит.
— Можно? — спросила девочка. — Пожалуйста, отпусти меня на охоту!
— Ну ладно, но держись поближе к Мандреду, — ответил Нурамон.
Юливее возликовала.
А Фародин и Нурамон, качая головами, отправились вперед. Когда они отошли на расстояние, где их не могли услышать остальные, Фародин сказал:
— Малышка талантлива. Клянусь всеми альвами! Как она может так просто перенять заклинание?
— Юливее — дочь волшебницы. Мать звали Хильдачи. И она из рода Дилискара, а значит, является прямым потомком первой Юливее. Магия в ее роду очень сильна. Кроме того, ее обучал джинн. Он предупреждал меня, чтобы я не недооценивал кроху.
— Она была бы хорошей ученицей для Нороэлль, — с некоторой грустью сказал Фародин. — Когда мы завладеем короной и прыгнем к вратам Нороэлль, ее маленькие ручки могут нам очень пригодиться.
— Ты забыл о боли? Я не хочу, чтобы ребенок пережил такие муки. Когда у нас будет камень альвов, я буду готов подождать и дать Юливее самой принять решение, захочет ли она помочь нам с этим заклинанием.
Фародин не ответил, он глядел вперед.
— Мы на месте! Там, впереди! Вроде возле бука.
Пока они приближались к дереву, Нурамон думал о том, как быстро все может закончиться, когда они сначала найдут корону и окажется, что огненный опал еще существует. Они научатся пользоваться камнем. А затем им наконец удастся освободить Нороэлль.
Они достигли дерева, которое, окруженное блеклой травой, стояло на краю окна.
— Она здесь! — заявил Фародин и уставился в грязную воду. — Что-то не так.
— Она там, внутри? — спросил Мандред, указывая на окно. — Давайте возьмем мою веревку! Только придется решить, кто будет пачкаться.
— Я! — воскликнула Юливее.
— Еще чего! — ответил Нурамон.
— Вообще это не важно, потому что там, внизу, огненного опала вы не найдете, — добавила маленькая эльфийка.
Нурамон улыбнулся.
— И откуда же это известно нашей умной не по годам девчушке?
Фародин тронул Нурамона за руку.
— Малышка права. Короны здесь нет.
— Как это? — переспросил Нурамон. — По какому же следу ты тогда шел?
Фародин схватился за голову.
— Ах я, дурак!
Тут вмешался Мандред.
— Может быть, кто-нибудь объяснит мне, что за дерьмо здесь происходит?
— Мне не дано объяснить это столь красивыми словами, которые ты подобрал для своего вопроса, — начал Фародин. — Но короны здесь нет! Здесь… — он в отчаянии развел руками. — Представь себе, ты положил свою секиру в грязь, а затем снова поднял. Останется отпечаток. Вот и здесь нечто подобное. Корона очень долго лежала в этом окне и оставила неизгладимый отпечаток в магической структуре мира. Этот отпечаток настолько силен, что во время поисков я принял его за корону. — Фародин закрыл на миг глаза. — Есть два магических следа, которые ведут от этого места. По одному пришли мы, и он почти померк. А второй еще свежий, — он указал вперед. — Нам придется идти по этому следу. Тогда мы попадем к короне.
— А почему джинны давным-давно не отыскали корону, если она оставляет отпечатки? — спросила Юливее.
Фародин улыбнулся.
— Быть может, эльфийский взгляд может увидеть вещи, которые скрыты даже от джиннов. Им стоило попросить помощи во время своих поисков.
Он пошел вперед, сделав остальным знак следовать за ним.
Нурамон отправился в путь. Хотя Фародин не поднимал особого шума вокруг своих способностей, однако целитель был уверен в том, что никто иной не сумел бы довести их до этого места. Нурамон многое отдал бы за то, чтобы получить способности Фародина. Он долго возился с этим заклинанием, однако не усвоил даже основы. Тем больше удивило Нурамона то, что Юливее это далось настолько легко.
Внезапно Фародин остановился и указал на большой, поросший плющом валун, лежавший на поляне перед ними. Прошло мгновение, прежде чем Нурамон заметил, что было не так с этим местом. Он настолько глубоко погрузился в раздумья, что остался слеп к изменениям магии леса. На поляне пересекались шесть троп альвов. Нурамон начал плести заклинание врат, не собираясь при этом открывать их. Он просто хотел рассмотреть тропы звезды альвов внимательнее. И то, что он увидел, привело его в ужас. Все тропы сияли ярким светом. То были недавно созданные тропы.
— След короны обрывается здесь, — запинаясь, произнес Фародин.
— Нет! — воскликнул Нурамон, прогоняя видение звезды альвов.
Этого не могло быть! Они были так близки к тому, чтобы найти опал, а теперь он исчез?
— Должно быть, кто-то нашел корону, принес сюда, а затем воспользовался камнем для того, чтобы создать звезду альвов.
— Есть здесь и кое-что еще, — опечаленно ответил Фародин. — Корона, или, точнее, огненный опал, оставила магический узор. След, по которому мы сюда пришли. Я не вижу этого узора в тропах альвов. Они иные.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Нурамон.
— Эти тропы не имеют ничего общего с опалом короны. Я могу разобрать, при помощи какого камня альвов была протянута тропа. Эти отличаются от магического узора короны, как вода от огня.
— Значит, ты уверен, что эта звезда создана не при помощи короны? — спросил Нурамон.
— Да, — только и сказал Фародин.
— Значит, кто-то пришел сюда с камнем альвов, забрал корону и снова исчез, — похоже, кто-то собирает камни альвов. Какая сила может находиться в этих руках? Если он взял огненный опал, а вместе с ним и библиотеку джиннов, то он обладает знанием прошлого, настоящего и будущего. Может быть, дело в этом? Может быть, священнослужители Тьюреда из Фаргона поэтому научились колдовать?
Мандред и Юливее молчали.
А Фародин ответил:
— Это объяснило бы, откуда у них знания о звездах альвов. Я полагаю, что у нас нет иного выхода, кроме как пойти по одной из троп.
— Можно мне выбрать? — тихо спросила Юливее.
— И по какой бы пошла ты? — поинтересовался Фародин.
Девочка призадумалась, а затем указала на восток.
— Фаргон ведь там, не так ли?
Лицо врага
Нурамон вскрикнул и исчез в темноте. Прежде чем Фародин успел отпрыгнуть назад, дорога под ним разорвалась на спирали кружащегося света. Казалось, он падает. Лошадей охватила паника. Юливее закричала. И вдруг темнота исчезла, словно занавес, открывающий вид на новые декорации.
Фародин стоял в комнате с высоким потолком. Вокруг него собрались товарищи. Раздавалось бормотание и крики. Эльф поднял голову. Они находились внутри большой башни. Вдоль стен проходили галереи, на которых толпились люди.
Толстый мужчина в просторных белых одеждах осторожно приблизился к Фародину. Он высоко поднял цепочку с золотым шаром. По лбу его крупными каплями стекал пот. Священнослужитель нервно моргал.
— Изыди, демоническое отродье! — дрожащим голосом воскликнул он. — Это дом Тьюреда, и он сожжет вас в гневе своем!
Фародин придержал коня под уздцы. Крупное животное вырывалось, пытаясь укусить священнослужителя.
— Спокойно, мой хороший, — прошептал эльф. — Спокойно.
Фародин понятия не имел, что унесло их с тропы альвов и швырнуло сюда. Он не хотел неприятностей. Он просто хотел выбраться. Быстро огляделся по сторонам. Помещение церкви было побелено. Над каменным алтарем висело знамя с черным мертвым деревом на белом фоне. Фародин вспомнил, что уже видел это знамя у рыцарей ордена, которые завоевали Искендрию.
— Как этот жалкий мешок с жиром сумел сбросить нас с тропы альвов? — спросил по-фьордландски Мандред. — Он маг? — поинтересовался он, указав на священнослужителя. Теперь он говорил на языке Фаргона, да настолько громко, что его наверняка услышали все в храме. — Уйди с дороги, толстячок, не то я отрублю тебе голову!
Священнослужитель испуганно попятился.
— Помогите мне, братья и сестры! Уничтожьте это демоническое отродье! — Он начертал на своей груди знак и запел: —
Никакое зло не коснется меня, ибо я дитя Тьюреда. Никакого горя не испытаю я…
Остальные верующие присоединились к пению. Толпа на галереях пришла в движение. Фародин услышал шаги на скрытых лестницах.
— Выбираемся отсюда! — крикнул Фародин.
Он оттолкнул священнослужителя и направился к порталу, за которым, очевидно, находился выход из храма. Над створками двери висела большая икона на дереве. Сделана она была плохо, как и большинство работ людей. Глаза были слишком большими, нос казался неровным, и тем не менее было в картине что-то знакомое.
Рядом с Фародином в пол со звоном ударился нож.
— Убейте их! — крикнул срывающийся мужской голос. — Это дети демонов! Когда-то они убили святого Гийома, который пришел, чтобы спасти всех нас.
Теперь с галерей на них обрушился град снарядов: монеты, тяжелые кошельки, ножи, ботинки. Деревянная скамья едва не задела Юливее. Фародин, защищаясь, поднял руки над головой и бросился к выходу. Мандред держался рядом. Перед вратами храма оказалось две небольших дверцы. Должно быть, отсюда на галереи вели лестницы. Из левой двери вышел внушительного вида мужчина. Мандред уложил его одним ударом кулака.
Фародин распахнул врата храма. Широкая лестница вела на вымощенную камнем рыночную площадь. Нурамон схватил Юливее на руки и бросился на улицу. Высоко над ними зазвонил колокол. Мандред угрожающе поднял секиру. Спиной вперед он шел рядом с Фародином, который вел лошадей, спускаясь по лестнице. Никто не отваживался приблизиться к рыжеволосому великану. Из храма доносились многоголосые крики.
Товарищи вскочили на коней. Нурамон указал на самую широкую улицу, которая уводила с рыночной площади.
— Туда!
Отчаянно неслись кони по мостовой. Высокие, ярко раскрашенные фахверковые дома обрамляли улицу. По пути им почти не попадались люди. Очевидно, весь город собрался в храме. Фародин оглянулся. Первые преследователи осмелились выйти на рыночную площадь. Угрожающе поднимая руки, они кричали им вслед проклятия. На фоне огромного храма Тьюреда они казались до смешного маленькими. Словно массивная, круглая башня возвышался он за их спинами. Снаружи его тоже выкрасили белой краской. Купол ярко сверкал на солнце, словно оббитый пластинами из чистейшего золота.
— Туда! — крикнул Мандред.
Фьордландец придержал кобылку и указал на боковую улицу, в конце которой виднелись городские ворота.
— Шагом, — приказал Нурамон. — Если мы понесемся к воротам так, словно за нами гонится стая волков, они еще чего доброго их закроют.
Фародину с трудом удавалось сдерживать своего беспокойного жеребца. Нурамон, в седле вместе с Юливее, поехал вперед. Крики взволнованных прихожан храма медленно приближались. Никто не хотел догонять их.
Человек в белом мундире, широко расставив ноги, замер в воротах.
— Кто вы такие? — крикнул он издалека.
За бойницами привратной башни Фародин заметил движение. Может быть, арбалетчики. Еще пара шагов, и арбалетчики их не достанут. Однако как только врата останутся позади, им могут выстрелить в спину. Просто прорваться нельзя, хотя сбить с ног одного-единственного стражника было бы несложно. Нужно обмануть привратника!
— Там, у храма, заварушка, — крикнул он стражнику. — Там нужен каждый воин!
— Заварушка? — недоверчиво переспросил человек. — Никогда такого не было.
— Поверь мне! В храм вдруг ворвались дети демонов. Я видел собственными глазами. Не слышишь крики? Они преследуют верующих и гонят, их по улицам города, словно скот!
Воин, прищурившись, посмотрел на него и как раз собирался ответить, когда в конце улицы показался отряд верующих. Они были вооружены дубинками и вилами.
— Вот они, — серьезно заметил Фародин. — Боюсь, они все одержимы.
Стражник схватился за алебарду, прислоненную к воротам.
— Тревога! — закричал он изо всех сил, делая знак людям, стоявшим за бойницами. — Восстание!
— Спасай свою душу! — крикнул Фародин.
Затем подал знак товарищам, и они ринулись в городские ворота. Никто не послал им вслед болт.
Они неслись по пыльной дороге, проходившей между золотистых нив. На западе поднимались отвесные холмы. Там между зеленых пастбищ был участок леса.
Проехав по дороге около мили, они свернули с нее и двинулись через поле. Из-под копыт, блея, бросилось врассыпную стадо овец. Наконец они добрались до леса. Оказавшись под защитой, отряд остановился.
Фародин оглянулся на город. На дороге виднелся небольшой отряд всадников. До первого перекрестка они ехали вместе, затем разделились и понеслись в разные стороны.
— Посланники, — проворчал Мандред. — Скоро все рыцари ордена на сотню миль в округе будут знать, что в этом проклятом храме появились дети демонов, — он обернулся к Нурамону. — Что, клянусь боевой секирой Норгримма, вообще произошло? Почему мы внезапно оказались посреди этого храма?
Эльф беспомощно развел руками.
— Я не могу это объяснить. Мы должны были выйти на звезду альвов, чтобы оттуда пойти по другой тропе. Такое ощущение было, словно у меня выбили почву из-под ног. Я почувствовал, что на звезде альвов все тропы словно отмерли.
— Отмершие тропы? — переспросил Мандред. — Это что еще за чушь?
— Магия живая, сын человеческий, — вмешался Фародин. — Ты чувствуешь пульсацию троп, словно они являют собой вены этого мира.
— Может быть, это из-за того смешного дома, который построили люди? — робко спросила Юливее. — Он жуткий, хотя и весь белый. Там было что-то, что тянуло из меня… Во мне… Что-то хотело отнять у меня магию. Может быть, мертвое дерево или тот мужчина с большими глазами.
— Да, мужчина на картине. — Нурамон обернулся в седле и поглядел на Фародина. — Ты ничего необычного на картине не заметил?
— Нет, кроме того, пожалуй, что это не очень похоже на произведение искусства.
— А мне показалось, что он выглядел похожим на Гийома, — решительно произнес Нурамон.
Фародин скривился. Это глупо! Зачем кому-то хранить портрет Гийома в храме?
— Ты прав, — согласился Мандред. — Теперь, когда ты сказал… Тот парень действительно выглядел как Гийом.
— Кто такой Гийом? — спросила Юливее.
По мере того как они углублялись в лес, Нурамон рассказывал ей о девантаре.
— Значит, Гийом — это человек, который мог лишить тебя магии во время плетения своих заклинаний? — спросила Юливее, когда он закончил.
— Не человек, — поправил ее Фародин. — Он был наполовину эльфом, наполовину девантаром. Люди не владеют… — он остановился. Нет, все не так! Так было сколько он себя помнил, однако события в Искендрии доказали, что по крайней мере монахи культа Тьюреда умеют колдовать.
— Ведь без магии злые рыцари не пришли бы в Валемас, — печально произнесла Юливее. — В храме у меня было такое чувство, словно кто-то хотел лишить меня магии. Может быть, в картине живет дух Гийома?
— Гийом не был злым, — заверил ее Нурамон. — Там не было никакого духа.
— Но что-то хотело украсть у меня магию, — настаивала малышка.
— Может быть, само место, — заметил Мандред. — Сам храм. Он ведь стоял как раз на звезде альвов, если я тебя правильно понял, Нурамон.
— Это могло быть случайностью. Людям нравится устраивать священные места там, где пересекаются тропы альвов.
По спине Фародина пробежал холодок.
— А что, если они сознательно уничтожают звезды альвов? Таким образом они отделяют этот мир от Альвенмарка. Они ненавидят нас и называют детьми демонов. Разве не было бы логично в таком случае, чтобы они желали закрыть все врата в Альвенмарк? Подумайте же… Они пробили врата в Расколотый мир и уничтожили тамошние анклавы. А врата в Альвенмарк они запирают. Разве вы не видите плана, который стоит за этим? Они отделяют миры друг от друга. И они уничтожают всех, кто не служит Тьюреду.
Нурамон поднял брови и улыбнулся.
— Ты меня очень удивляешь, Фародин. Как так вышло, что именно ты вдруг так многого ожидаешь от людей? Ты ведь всегда презирал их.
Мандред откашлялся.
— Не всех, конечно же, — поправился Нурамон. — Но ведь кое-что говорит не в твою пользу, Фародин. Кто-то протягивает новые тропы альвов и создает новые звезды. Это не вписывается в твои теории.
В этих словах была истина. Фародину очень хотелось, чтобы Нурамон оказался прав! И тем не менее сомнения не отступали.
— Ты знаешь эти края?
Нурамон кивнул.
— Тогда веди нас к ближайшей крупной звезде альвов. Давай посмотрим, не стоит ли храм и там.
Потеряна навеки?
Фародин глядел на опушку леса через разбитые окна развалин храма. Еще вчера он был убежден в том, что окажется прав. По пути через холмы они обнаружили небольшую капеллу, стоявшую на низшей звезде альвов. Всего три тропы пересекались там, точнее сказать, когда-то пересекались, поскольку то место лишилось всей своей магии.
Мандред подошел к почерневшей от сажи перекладине, со скрипом качнувшейся в сторону.
— Это было давно. Этот храм сгорел, по меньшей мере, полгода назад. Странно, что его не восстановили.
— А зачем? — раздраженно ответил Фародин. — Ведь, в конце концов, он свою задачу выполнил, разве не так?
Он поглядел на Юливее. Девочка сидела, зажмурившись, на лице — гримаса.
— Оно здесь, — тихо сказала она. — Точно так же, как в другом белом доме. Что-то хочет украсть мою магию! Оно тянет ее из меня. Больно! — она открыла глаза и бросилась к выходу.
Мандред тут же пошел за ней. Фародин беспокоился, когда малышка бродила где-то одна.
— Я не чувствую, чтобы из меня что-то вытягивали, — с сомнением произнес Нурамон.
— Но ведь ты ей веришь?
Он кивнул.
— У нее более тонкое чутье, чем у нас. В этом сомнений нет. Равно как и в том, что здесь нет врат, ведущих в Альвенмарк. Вся магия ушла из этого места.
— И разрушение храма делу не поможет, — трезво рассудил Фародин. — Если место лишилось магии, то она уже не вернется. Или я ошибаюсь?
Нурамон беспомощно развел руками.
— Откуда же нам знать? Я не понимаю, что здесь происходит. Почему строят эти храмы? И кто пришел сюда, чтобы разрушить храм? Почему храм бросили и не стали восстанавливать?
— По крайней мере, на последний вопрос я могу тебе ответить, — холодно заметил Фародин. — Это место расположено в необжитых местах. Здесь нет города, даже деревни нет. Храм был построен исключительно ради того, чтобы разрушить звезду альвов. И поэтому его не нужно было восстанавливать. Он свою задачу выполнил.
— Может быть, некоторые священники любят одиночество, — заметил Нурамон. — Это чудесное место, — он махнул рукой на окно, указывая на небольшое озеро.
— Нет! Ты что, не слышал, что кричал толстый священнослужитель? Мы — дети демонов! Мы убили святого Гийома и тем самым лишили спасения все человечество! — Фародин горько рассмеялся. — Пожалуй, сильнее извратить истину просто невозможно. Но ты понимаешь, что это значит для нас? Жрецы уже подчинили себе несколько королевств. Они проникают в Расколотый мир и травят эльфов и других детей альвов. Они хотят увидеть нас мертвыми — это часть их веры. А если им не удастся проникнуть в Альвенмарк, то они разрушат все врата, какие только сумеют найти.
— Мы знаем слишком мало, чтобы делать такие выводы, — заметил Нурамон. — Чтобы именно ты слушался своего сердца, а не разума! Что с тобой, Фародин?
Необъяснимо! Очевидно, Нурамон просто не хотел понимать, что это означает.
— Мы бессмертны, Нурамон. Мы привыкли, что все длится вечно. И вдруг время стало уходить сквозь пальцы. Неужели ты настолько слеп, что не видишь опасности? Они разрушают звезды альвов! Что, если они уничтожат звезду, которая ведет к Нороэлль? Или, хуже того, они проникнут через нее в Расколотый мир и убьют Нороэлль?
Нурамон нахмурился. Затем решительно покачал головой.
— Это чушь. Та звезда альвов находится на краю мира. Там нет королевств, которые можно было бы завоевать. Может быть, там даже люди не живут. Зачем священнослужителям Тьюреда идти туда?
— Потому что они хотят уничтожить все звезды альвов! Они ведут войну против Альвенмарка, хотя и шагу не сделали по земле нашей родины. В будущем мы не сможем себе позволить использовать нестабильные ворота. Оглянись по сторонам, Нурамон. Посмотри, что происходит в этом мире! Пару лет назад был убит священнослужитель. А теперь его безумные последователи завоевали полконтинента. Представь себе, вдруг мы снова совершим прыжок во времени! Сила жрецов возрастает все быстрее. Неужели ты можешь быть уверен в том, что та звезда альвов, которая должна привести нас к Нороэлль, просуществует еще сотню лет?
— Возможно, ты прав, — признал Нурамон.
Фародин испытывал огромное облегчение по поводу того, что товарищ наконец разделил его тревоги.
— Нужно двигаться. Я уверен, что рыцари ордена не отказались от того, чтобы разыскать нас. Если мы их выследим, то отыщем и камень альвов, и корону джиннов.
Нурамон побледнел.
— Корона! Они поймут, что мы задумали! Библиотека джиннов содержит в себе все знания, даже относительно будущего!
— Это может оказаться правдой, — спокойно ответил Фародин, — однако, очевидно, священнослужители Тьюреда слишком тупы, чтобы овладеть этими знаниями. Вряд ли мы пережили бы прыжок в храм, если бы они знали, что мы придем. На галереях стояли бы тогда не верующие, а арбалетчики. Они понятия не имеют, что мы предпримем. И никому из тех, кто мыслит разумно, не пришла бы в голову идея, что жалкий отряд, который мы собой представляем, будет пытаться украсть у них величайшее сокровище.
— Похоже, тебе мало было того нападения на крепость троллей вдвоем с Мандредом?
Фародин ухмыльнулся.
— Все можно превзойти.
Утро в Фаргоне
Наступил рассвет, птицы запели утреннюю песню. Фародин и Нурамон стояли на краю рощи, где ночью разбили лагерь. Отсюда можно было осмотреть окрестности. Вдалеке на севере раскинулся большой лес, а на юг простирались холмы почти до самого Фельгереса на побережье.
Мандред еще храпел, Юливее натянула на голову одеяло. Возможно, ее снова будет непросто разбудить.
— Пусть поспят еще немного, — заметил Фародин. — Вчера был трудный день. Я уже оседлал лошадей. Времени терять не будем.
Бегство от рыцарей ордена выбило всех их из сил. Они настолько устали, что Нурамон ненадолго уснул во время дежурства. К счастью, ничего не произошло, и никто из его товарищей ничего не заметил.
Покоя в Фаргоне им не было. С тех пор как они увидели в церкви изображение Гийома, им стало ясно, за что люди ненавидят детей альвов. Все началось в Анискансе. Виноваты были в этом они, и Нурамон никак не мог смириться с тем, что их добрые намерения вызвали такую ненависть. Они уже тогда слышали лживые истории, однако Нурамон никогда бы не помыслил, что в результате может вырасти что-то подобное. Королева была права; их поражение в Анискансе стало семенем, которое породило зло.
— Что мы теперь будем делать, Фародин? — спросил Нурамон. — Мы уже не можем двигаться так, как раньше. Повсюду эта враждебность и воины!
— С этим мы справимся, — холодно ответил Фародин, глядя на восходящее солнце.
— Ты знаешь, что я считаю невозможным лишь очень немногие вещи. Но после того, что мы видели вчера, я уже не уверен.
— Ты имеешь в виду контроль?
— Да. — Из своего укрытия они наблюдали за тем, как рыцари ордена останавливали путников, чтобы осмотреть их уши. И поскольку у одного человека уши оказались несколько более остроконечные, его увели прочь. Стоит ли говорить, что уши его нисколько не напоминали эльфийские. Что стало с верой, которой когда-то посвятил свою жизнь Гийом? Священнослужители уже не лечили людей, они их мучили.
— Ты беспокоишься о Юливее, — тихо произнес Фародин.
— И о ней, и о нас. Все эти новые тропы альвов пугают меня. Не может быть случайностью то, что они соединяют крупнейшие города в Фаргоне.
— Ты прав. Очевидно, человек завладел камнем альвов и короной. Как бы это нас ни пугало, отнять камень альвов у человека наверняка легче, чем у потомка альвов. Я уверен, что мы отыщем камень.
— А тебя не удивляет то, что ты не можешь найти следа короны?
Фародин самоуверенно усмехнулся.
— Если бы мне нужно было гадать, то я сказал бы, что корона в столице.
Нурамон покачал головой.
— Альгаунис — это крепость. Ты же сам видел.
— А разве у нас есть выбор? Что мы должны, по-твоему, делать?
— Можем поискать союзников. Ты помнишь истории об эльфийских воинах, которые сражались против сторонников Тьюреда в Ангносе и на Эгильских островах?
— В конце концов, они могут оказаться всего лишь людьми. И как они смогут нам помочь?
Нурамон обвел взглядом холмы.
— Здесь тоже должны быть враги поклонников Тьюреда. Никто не станет терпеть это унижение вечно. А жизнь человеческая коротка.
— Но люди слабы.
— Ты ошибаешься, — ответил Нурамон. — Я был в Фирнстайне и видел, что они стремятся к свободе. Они будут восставать.
— Может быть, так бывает в таких местах как Фирнстайн. Они далеко от того, что творится здесь. Вспомни Искендрию и ее Бальбара. Жители
приносили в жертву детей. Дурачье!
Нурамон вспомнил свое первое пребывание в Искендрии.
— А вспомни Анисканс! Что сделали люди, чтобы помочь Гийому против воинов? И в конце концов, взяли да и объявили убийцами нас.
— Тут ты, пожалуй, прав. Но если бы кто-то сумел разжечь в них маленькую искорку, то… — он не договорил. Послышался звук, похожий на далекий раскат грома.
На гребне далекого холма появились одетые в белое рыцари ордена и тут же снова скрылись из виду. Они неслись прямо на лагерь.
Фародин уже не колебался:
— Давай! Буди остальных!
Удар сердца — и вот уже Нурамон рядом с Мандредом, трясет его за плечо. Ярл вскочил и схватился за секиру.
— Всадники! Нужно уходить! — пояснил Нурамон.
Фирнстайнец вскочил и принялся поспешно и бестолково распихивать остатки ужина по седельным сумкам.
Нурамон прикоснулся к Юливее и испугался. То, чего коснулись его пальцы, было слишком твердым для спины маленькой эльфийки. Он отбросил одеяло. Под ним лежали только книги и узелок Юливее.
— Ты только посмотри, Нурамон! — воскликнул Фародин.
Нурамон вскочил и подбежал к товарищу, в то время как Мандред навьючивал на свою кобылку седельные сумки. Фародин махнул рукой вперед.
Юливее была там. Она выскочила из кустов на поляне. Две долины отделяли от нее всадников. Нурамон хорошо видел, что на их копьях сверкает утреннее солнце. Он обернулся к Фародину.
— Бегите! Подождете нас на опушке! — Нурамон вскочил в седло и понесся прочь.
Юливее бежала быстро, но была еще довольно далеко от рощицы. Всадники находились где-то между холмами. Эльф мог только надеяться на то, что будет быстрее. Никогда он не простит себе, если с Юливее случится беда.
Маленькая эльфийка была очень проворна, однако когда всадники пронеслись через кустарник, которым порос последний холм, Нурамон понял, что будет непросто.
— Скорее, Фельбион! — крикнул он. Примерно половина рыцарей ордена была вооружена пиками, угрожающе опущенными книзу. У остальных в руках были мечи. Как и всадники, которых они видели вчера, воины были одеты в длинные кольчуги, а поверх них — белые мундиры. На щитах красовалось черное дерево Тьюреда, дуб, у которого сожгли Гийома. Этот символ не должен ознаменовать конец Юливее.
Фельбион мчался со всей возможной скоростью. Он успеет настичь Юливее раньше всадников. Она держалась храбро и бежала не оглядываясь. А потом это случилось! Юливее споткнулась…
Нурамон почувствовал, как Фельбион без команды понесся еще быстрее.
Острия копий опустились еще ниже.
«Вставай», — в отчаянии думал Нурамон. И, словно услышав его мысли, малышка вскочила. Однако она совершила ошибку, оглянувшись назад и одновременно побежав снова. Опять споткнулась.
И вот уже Нурамон нагнал ее, протянул ей руку. Юливее вскочила и ухватилась за нее. Нурамон втянул ее в седло перед собой. Поглядев на врагов, он понял, что повернуть Фельбиона уже не успеет. Копья воинов указывали на него, мечники высоко подняли мечи.
Нужно, по крайней мере, попытаться. Он хотел развернуть Фельбиона, однако конь продолжал нестись вперед, на всадников. Сначала Нурамон не понял, что происходит. Юливее закричала от страха и вцепилась в гриву коня перед Нурамоном.
Эльф еще успел вынуть из ножен меч Гаомее. Фельбион заржал, и лошади врагов расступились. Вот сбоку устремилось первое копье. Нурамон пригнулся, одновременно защищая Юливее. Острие копья просвистело над его головой, но древко больно задело его висок. Справа последовал удар мечом. Нурамон успел выпрямиться, чтобы парировать. И вот он уже пронесся мимо всадников.
Он спрятал меч обратно в ножны. Тут он обнаружил сломанный клинок меча, пробивший луку седла.
— Юливее! — испуганно вскрикнул он. Малышка не отвечала. Нурамон склонился вперед. Девочка закрыла лицо руками и дрожала.
Нурамон потряс ее за плечо.
Она подняла голову и посмотрела на него.
— Мы еще живы? — спросила она, широко раскрыв глаза.
— С тобой все в порядке?
— Со мной да, а у тебя большой синяк!
Нурамон вздохнул с облегчением и мимоходом коснулся виска. Древко копья, должно быть, просто оцарапало его.
— Полечить?
Нурамон не стал спрашивать, где она научилась этому заклинанию, потому что и так знал ответ.
— Позже полечишь. — Он оглянулся через плечо и увидел, что всадники развернулись и стали преследовать их.
Нурамон направил коня к цепи холмов. Прежде чем спуститься с другой стороны, Нурамон оглянулся и увидел, что человеческие воины немного поотстали. Едва они достигли ложбины между холмами, как Нурамон повернул коня на запад и поехал, стараясь держаться в тени длинной гряды холмов. Он несколько раз оглядывался, ожидая появления всадников.
Вот они! Нурамон тут же погнал Фельбиона вверх по склону, чтобы снова оказаться на лужайке. Он успел увидеть, что воины заметили его и поскакали по вершинам холмов, наперерез ему. Но Фельбион снова оказался проворнее. Нурамон уже оставил холм позади и устремился к рощице, где они стояли лагерем.
Люди потеряли много времени, спускаясь по кустам. Их лошади устали от гонки за Юливее и не так уверенно чувствовали себя на склонах, как Фельбион. Когда преследователи наконец выбрались на лужайку, между ними и людьми оказалось уже не менее сотни шагов.
Юливее выпрямилась и поглядела за спину Нурамона.
— У нас получилось!
Нурамон усадил маленькую эльфийку обратно в седло.
— Рано радоваться! — заметил он. Конечно, людям никогда не догнать Фельбиона, но кто знает, какие опасности поджидают их впереди?
Они проехали рощу и устремились к большому лесу.
— Там! — махнула рукой вперед Юливее.
На краю леса верхом на лошадях сидели Фародин и Мандред и смотрели на них. Они ждали! Это было не похоже на Фародина.
— Вы ранены? — крикнул Мандред.
— Нет, не ранены! — ответила Юливее прежде, чем Нурамон успел что-либо сказать.
— Это было хорошо, Нурамон! — с уважением произнес Фародин.
Нурамон был удивлен. Слышать комплименты из уст эльфийского воина он не привык.
Они молча ехали по лесу. Хотя лошади их почти не оставляли следов, видимых человеческим взглядом, они прошли большой отрезок пути по реке и даже отважились пройти через небольшое болотце. Лошади чувствовали твердую почву и вывели их к краю леса.
Там они устроили привал под сенью деревьев.
Едва Нурамон снял Юливее с коня, как малышка бросилась разведывать местность.
Нурамон схватил ее за руку и удержал.
— Погоди! Не так быстро! Мы еще не закончили.
Юливее остановилась, выражение ее лица было отчаянным.
— Мне очень жаль!
Эльф присел перед ней на корточки и поглядел в глаза.
— Ты всегда так говоришь. А потом снова делаешь то, чего делать не должна. Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не уходила из лагеря? А ты еще и заставила меня поверить, что ты лежишь под одеялом и спишь.
— Я все исправлю, — сказала Юливее, кладя руку на ранку у него на лбу.
На миг скривилась и снова отняла руку.
Когда Нурамон ощупал лоб, кожа оказалась гладкой, опухоль спала. Он не сдержал улыбки.
— Спасибо, Юливее. Но пожалуйста, будь ночью в лагере!
Тут вмешался Фародин.
— Как ты вообще смогла уйти незамеченной? — поинтересовался он.
Нурамон почувствовал, что его подловили. Он ночью задремал, и малышка, должно быть, воспользовалась этим моментом.
Юливее ответила:
— Не ругай Нурамона. Я стала невидимой и убежала, когда он был на краю лагеря. — Отговорка была хорошей, однако заговорщицкий взгляд, брошенный Юливее на Нурамона, испортил все.
Фародин промолчал; его глаза были красноречивее всяких слов.
— Но зачем ты вообще подвергла себя такой опасности? — поинтересовался Нурамон.
— Вы ведь задавались вопросом, что намереваются делать фаргонцы. И я подумала, что вы обрадуетесь, если я это выясню. Так вот, я стала невидимой. Из-за всех необходимых для этого заклинаний я очень быстро устала. Но я видела сквозь стены и слышала вещи, о которых говорили втайне. Хотя я еще маленькая, и у меня не очень много сил, — серьезно закончила она. Очевидно, она не подозревала, какой силой обладает на самом деле. Волшебство было для нее просто игрой.
— Это было очень глупо с твоей стороны, Юливее, — сказал Фародин.
— Да что вам не нравится, я же жива!
Мандред рассмеялся, но взгляд Фародина заставил его замолчать.
— Ну что, вы хотите узнать то, что знаю я, или нет?
— Расскажи нам, пожалуйста, — попросил ее Нурамон.
Юливее уселась на упавшее дерево и дождалась, пока вокруг нее соберутся все трое товарищей. А затем стала рассказывать о своих приключениях.
— Луна светила ярко, когда я тихо спустилась с холма и побежала до самого Фельгереса. Будучи невидимой, я проскочила мимо стражников и последовала за своим чутьем. И когда я достигла гавани, то увидела, что перед городом стоит на якоре добрая сотня кораблей.
— Клянусь всеми альвами! Они собираются окончательно поработить Эгильское море, — заметил Фародин. — Корабли из Рейлимее не смогут уже заниматься торговлей.
— Спасибо, Юливее, что выяснила это, — сказал Нурамон.
— Но ведь это еще не все! Я подслушала разговор нескольких командиров. Капитаны и рыцари ордена, даже князь ордена в Фельгересе. Эти корабли должны контролировать не Эгильское море, они отправятся на север. Они хотят достичь Фьордландии еще до начала осенних штормов. По пути туда они должны объединиться еще с одним флотом.
Мандред вскочил.
— Что?
— Они получили приказ сломить сопротивление на севере, — пояснила Юливее. — Им это тоже не понравилось. Но они сказали, что того хочет верховный священнослужитель. Он хочет научить друзей эльфов смирению, так сказали те люди.
— Мы должны отправиться в путь и предупредить их! — воскликнул Мандред. Он метнулся к коню, однако снова вернулся. — Мы должны рискнуть прыгнуть с одной звезды альвов на другую.
— Это исключено! — ответил Фародин. — Сначала мы должны найти камень альвов и корону джиннов. Вероятно, это отвлечет их от нападения.
—
Вероятно мне не достаточно, — прогрохотал воин. — Речь идет о Фирнстайне, проклятье! Они хотят сжечь его, как Искендрию! Я не буду беспомощно наблюдать за этим!
Нурамон и Фародин переглянулись.
— Мандред прав. Мы должны прервать поиски камня. Подумайте о вратах на утесе. Они ведут прямо на границу сердца страны. Священнослужители Тьюреда не должны уничтожить их! Или хуже того… Представьте, что им удастся пробиться в Альвенмарк. Подумай о друзьях, которые у нас там остались! Мы должны предупредить королеву ради них! Смог бы ты предстать перед Нороэлль и сказать, что не сделал ничего ради них только потому, что хотел выиграть пару месяцев для ее поисков?
— Им ведь еще ни разу не удалось открыть врата в Альвенмарк, — настаивал Фародин. — Они могут только разрушать… Но в остальном ты прав: это вопрос дружбы. — Фародин обернулся к Мандреду. — Прости меня. — Он протянул ярлу руку. — Ты давно уже стал для нас верным другом. Настало время нам проявить свою верность. Фирнстайн может рассчитывать на наши мечи! Мы сделаем все, чтобы защитить твой народ.
Мандред схватил протянутую руку.
— Два ваших меча стоят больше сотни секир. Я горд, что вы со мной.
Фародин положил руку на плечо ярла.
— Но пользоваться тропами альвов, проходящими сквозь Фаргон, мы не можем. Они ненадежны. — Он обернулся к Юливее. — Ты сказала, что рыцари ордена выступят до начала осенних бурь.
Девочка кивнула.
— Тогда нужно уходить из Фаргона по суше. Как только мы оставим это королевство за спиной, то сможем рискнуть и отправиться по тропам альвов.
— Фародин прав, — поддержал друга Нурамон.
Мандред кивнул и уставился в пол.
— Клянусь Лутом! Никогда не думал, что то, что мы сделали в Анискансе, может означать опасность для Фирнстайна. — Он посмотрел на Юливее и не сдержал улыбки. — Спасибо тебе, маленькая эльфийка! Ты настоящий товарищ! — Северянин отвернулся. — Давайте отправляться.
Фародин пошел к лошадям вслед за Мандредом.
Нурамон взял Юливее на руки и отнес ее к Фельбиону.
— Ты хорошо потрудилась, — сказал он, поднимая маленькую волшебницу на коня. Та довольно улыбнулась. — Но… — начал он.
— Но? — повторила за ним девочка.
— Но никогда не пугай меня так больше.
— Я тебе чем-то дорога, правда?
— Да. Ты мне как сестра.
На лице маленькой эльфийки возникло удивление.
— Правда? — переспросила она.
Нурамон взлетел в седло. Юливее повернулась и посмотрела на него. Очевидно, она ожидала подтверждения.
— Да, Юливее.
— Тогда ты сделал меня своей родственницей. Так, как тебе сказала королева?
Нурамон кивнул.
— Именно так. И что бы ни случилось, я выступлю против тысячи всадников, чтобы защитить тебя.
На глаза Юливее навернулись слезы. Нурамон чувствовал, что в ней происходит. Но он сказал правду. Она была для него как маленькая сестренка, не как дочь. Для этого она была слишком сильна. Нурамон не мог сказать, что судьба готовит для него и его товарищей. Но он непременно хотел уберечь малышку от битвы. Настало время отвести ее в Альвенмарк, чтобы она была в безопасности. Может быть, Обилее позаботится о ней, если, конечно, еще не ушла в лунный свет.
Время для героев
— Придет сотня кораблей! — громко воскликнул король. В пиршественном зале воцарилась мертвящая тишина. — И второй флот придет, чтобы объединиться с сотней кораблей — настолько сильно боятся они фирнстайнцев.
Мандред увидел, как многие воины и князья в зале мрачно усмехнулись. Его потомок Лиондред нашел верный тон, чтобы разжечь сердца вояк. Ярл гордился им. Высокий и мускулистый, он был воином каждым дюймом своего тела. Длинные, волнистые рыжие волосы спадали на плечи, а голубые глаза сияли, словно небо в летний полдень. И только то, что он стриг бороду, Мандреду не нравилось.
После их прибытия Лиондред действовал быстро. Они прибыли в Фирнстайн ближе к вечеру, и еще в тот же вечер он собрал ближайших князей и мандридов в большом королевском зале. За длинными столами сидели больше трех сотен воинов, и многие из них с почтением глядели на праздничный стол, где рядом с королем замерли два воинственных эльфа, девочка и легендарный родоначальник Мандред Торгридсон.
— Вы уже давно знакомы со священнослужителями Тьюреда и их змеиными языками. Вы знаете, как оскорбляют они наших богов и распространяют лживые истории о нашем народе. И я спрашиваю вас, боимся ли мы их?
— Нет! — прозвучал ответ сотен голосов.
— Они собрали сотню кораблей и тысячу воинов, чтобы неожиданно напасть на Фирнстайн, ибо войны до сих пор никто не объявлял! — Лиондред наклонился вперед и указал на седовласого воина в волчьей шкуре.
— Неужели я вижу страх в твоих глазах, Скарберн?
Старик побагровел и хотел было вскочить, когда Лиондред продолжал.
— Я разделяю твою тревогу, Скарберн. Боюсь, наши горячие головы, то есть мандриды, отправят их на дно фьорда прежде, чем мы, старики, успеем вытянуть из-за пояса секиры.
Раздался оглушительный хохот. Душа Мандреда наполнилась радостью. Его потомок был истинным королем. Каждый из тех мужчин, что сидят внизу, пойдет за него в огонь. Даже в нем слова короля пробудили боевой дух.
— Мужчины Фирнстайна, друзья мои. Большинство из вас я знаю с детских лет. Знаю ваши храбрые сердца, вашу гордость и упрямство. Нигде, кроме Фьордландии, не найти таких людей, как вы! Пьяницы, развратники и товарищи, каких еще поискать, когда доходит до дела. Такие мужчины как вы могут родиться только в свободной стране. Думаете, рыцари ордена придут потому, что им нужно наше золото? У них его так много, что они украшают им крыши храмов Тьюреда! Думаете, они придут, чтобы мародерствовать и поджигать, чтобы развлекаться с нашими женщинами?
Лиондред сделал небольшую паузу и обвел взглядом зал.
— Нет, друзья мои. Рыцари ордена подпоясываются большими мечами, однако между ног у них нет ничего. Как иначе объяснить то, что все эти рыцари отказываются от женщин.
Мандред прыснул в свой рог с метом и забрызгал Фародина, сидевшего рядом с ним. Эльф сохранял ледяное спокойствие. «Может быть, нужно объяснить ему шутку еще раз?» — подумал Мандред.
— Знайте же, друзья мои, все это не причины, почему придут рыцари ордена. Они нападут на нас потому, что у нас есть кое-что очень дорогое. Свобода! Они любят народы, где есть только священнослужители и слуги, и не терпят свободы рядом с собой. И когда я призову вас к оружию, то знайте, что ждет вас. Это не просто морская битва. Если победят рыцари ордена, то с нами поступят так же, как с людьми из Ангноса или Горнамдура. Они убьют всех, кто не захочет быть жрецом или слугой. Они сожгут Железнобородых, священные рощи и наши храмы. Ничего не пощадит огонь из того, что напоминало бы нам о наших гордых предках и их жизни.
Лиондред снова сделал паузу, чтобы люди прочувствовали его слова. Он поднял рог, расплескав немного, чтобы почтить богов. Затем поднес его к губам и стал пить долгими глотками. Многие мужчины в зале встали и сделали то же самое.
Мандред тоже встал и положил руку на плечо своего храброго внука.
— Легко произносить громкие слова, сидя в зале среди друзей, — наконец продолжал Лиондред. — Я знаю, что священнослужители Тьюреда ведут войну только тогда, когда уверены в том, что выиграют ее. В их груди не найти львиного сердца воина, там только мелочная душонка лавочника. Они рассчитывают, подсчитывают и нападают, только когда знают, что против каждого воина Фьордландии смогут выставить пятерых рыцарей ордена. Фьорд будет красным от крови, если мы вступим с ними в бой. Много нашей крови прольется. — Он обернулся к Мандреду.
— Здесь, рядом со мной, стоит ярл Мандред Торгридсон. Живой предок! Родоначальник королевского рода Фирнстайна. Все вы знаете истории о нем. Он вернется, когда нужда будет велика у его народа, так говорят. Именно он принес мне сегодня весть о подлом нападении, которое готовится против нас.
Шепоток пробежал по королевскому залу, и Мандред почувствовал себя неловко под взглядами, устремившимися на него. Многие видели в нем не только героя, но и вестника грядущего несчастья.
— Мой предок отказался от жены и сына, чтобы спасти Фирнстайн. Его мужество уже на протяжении столетий живет в историях наших скальдов. Теперь наша очередь доказать, что мы не менее мужественны, чем он. Готовы ли вы сражаться?
Теперь вскочили и те мужчины, кто еще сидел.
— Мы сразимся! — раздался крик сотни глоток. — Мы сразимся!
Лиондред широко раскинул руки. Постепенно становилось тихо.
— Священнослужители Тьюреда заставляют мужчин из всех покоренных ими народов вступать в их войско. У нас сражаются только свободные мужчины. Но у нас тоже есть могущественные друзья. Есть древний пакт. Союз, который должен доказать свою силу теперь, в лихую годину. Столетия прошли с тех пор, как эльфийская королева позвала на помощь воинов Фирнстайна. Теперь мы попросим эльфов поддержать нас. Вы видите здесь двух легендарных воинов. Эльфийские воины, храбрые и благородные, мечи их смертоносны, как ни у кого из людей. Они обещали мне еще сегодня ночью отправиться к каменному кругу на утесе и удалиться в Альвенмарк. Еще до рассвета весь Альвенмарк услышит зов рогов, которые будут собирать воинов при дворе королевы.
Мандред судорожно сглотнул. Звучало великолепно… Люди там, внизу, в зале, снова принялись ликовать, но он даже не был уверен в том, что Эмерелль примет его товарищей. И даже если она будет готова помочь: сколько времени потребуется, чтобы собрать эльфийский флот и привести его во Фьордландию?
Возвращение в Альвенмарк
Замок королевы сиял в ночи, так же, как и все дома на холме. Нужно только оставить позади лужайку, и вот они на месте. Нурамон ехал в седле рядом с Фародином и молчал, равно как и Юливее, сидевшая в седле перед ним.
Они прошли через врата у Атты Айкъярто и встретили там Ксерна. Когда они рассказали ему о своих намерениях, он от имени Атты Айкъярто поведал им о звезде альвов, которая находилась ближе к замку королевы. И прямо от врат они прыгнули на другую звезду альвов, обойдя Шалин Фалах.
По пути они не проезжали мимо Дуба Фавнов и озера Нороэлль. Может быть, так лучше; они настолько спешили, что не могли отдать дань этому месту.
— Сияние фей! — негромко произнесла Юливее. Очевидно, она имела в виду маленькие фонарики, освещавшие замок и видные издалека. — Скорее, Фельбион, скорее!
К удивлению Нурамона, Фельбион прибавил шагу. Теперь его конь слушается и Юливее! Пройдет немного времени, и Нурамону придется передать поводья своей маленькой сестре.
Чем больше приближались они к замку, тем больше опасался Нурамон того, что совершает ошибку, выступив посланником Лиондреда перед Эмерелль. Конечно, они — эльфы, но королева наверняка не забыла о том, что когда-то они воспротивились ее приказу.
Путники подъезжали к воротам. Они были распахнуты, стражи нигде не было. Двор был пуст. Если бы не огни, то Нурамон подумал бы, что замок покинут.
Отводить лошадей в конюшни они не стали. Они направились к дворцовой лестнице, спешились и просто оставили животных.
Нурамон взял Юливее за руку.
— Что ж, сказки ты знаешь. В чертогах королевы дерзить нельзя. Помни об этом!
— Знаю, знаю. Идем скорее! — ответила ему Юливее.
Бок о бок все трое вступили в светлые чертоги Эмерелль. Юливее оглядывалась по сторонам, широко открыв рот. Особенно понравились ей статуи. Нурамону приходилось почти тащить ее за собой, чтобы продвигаться вперед, настолько сильно притягивала маленькую волшебницу окружавшая ее роскошь. Они достигли преддверия тронного зала. Здесь впервые они встретили стражников. Два эльфийских воина, вооруженные копьями, стояли у закрытой двери и ждали их.
— Кто вы? — спросили их воины.
— Мы — посланники короля Фирнстайна, — ответил Фародин. — Настало время вспомнить о помощи Альфадаса и отплатить тем же.
Мужчины неуверенно переглянулись.
— Кто бы мог подумать? — произнес кто-то совсем рядом.
Они обернулись, и из боковой двери появился Альвиас. Мастер изменился. Через его лоб проходил шрам. Должно быть, он был ранен магическим оружием.
— Кто бы мог подумать, что посланниками будут те, чьи имена не произносили в этом зале уже много столетий.
— Мастер Альвиас! — удивленно произнес Фародин. — Приятно видеть знакомое лицо.
Близкий друг королевы подошел к ним и пристально оглядел всех.
— Хотелось бы и мне сказать, что я рад вас видеть. Прибытие послов означает войну, а ваше прибытие может вызвать гнев королевы.
Нурамон вспомнил последний раз, когда он был в этих чертогах. Тогда королева отправила его на поиски Гийома, и все обернулось ужасно.
— Королева примет нас? — спросил он.
— Конечно, она впустит посланцев Фирнстайна, однако может статься, что она откажет в аудиенции эльфам, которые некогда вызвали ее гнев. — Он снова оглядел их. — Подождите здесь! Я доложу.
Альвиас приоткрыл двери. Хотя Нурамон не сумел заглянуть в щель, однако услышал, что там присутствуют многие дети альвов. Мастер вошел и закрыл двери за собой.
— Что случилось, Нурамон? — спросил Фародин. — Выглядишь так, словно увидел призрака.
— Мне дико страшно. Гнев королевы! Мне не хотелось бы познакомиться с ним.
Фародин холодно усмехнулся.
— Что ж, назад пути нет.
Юливее потеребила Нурамона за рукав.
— Вы что, оба что-то натворили?
— Да, — кивнув, ответил Нурамон. Он только в общих чертах рассказал малышке историю их поисков Нороэлль, умолчав о том, что столь любимая Юливее Эмерелль отнеслась к ним несправедливо. — Мы ушли против ее воли. Вот как ты по ночам отправляешься бродить.
— Она наверняка простит вас. Она очень добра, — заявила Юливее.
Королева заставляла их ждать. Особенно сильно проявляла беспокойство Юливее, убивая время тем, что подходила к стражникам и задавала им вопросы, на которые мужчины отвечали холодно и с большой неохотой. Она задавала вопросы по поводу доспехов и оружия. Кроме того, она хотела знать, как можно стать членом королевской стражи. Нурамон вполуха прислушивался к разговору, беспокойно меряя коридор шагами.
Фародин спокойно стоял на месте и не сводил с него взгляда.
— Ты что, в Фирнстайне все терпение растерял? — наконец спросил он. — Или у Мандреда насмотрелся?
Нурамон остановился.
— Если бы ты знал, как я переживаю по поводу наших поисков! — Чем дольше королева заставляет их ждать, тем сильнее возрастает опасность. Ведь возможно, как раз в эту минуту королева выносит им приговор!
Из тронного зала донесся звук. Юливее быстро подбежала к Нурамону и схватила его за руку. Затем дверь отворилась, и он увидел за спиной Альвиаса, между рядами собравшихся эльфов, Эмерелль. Она неподвижно сидела на троне.
— Королева примет вас, — произнес мастер Альвиас и зашагал вперед.
Товарищи последовали за ним. Нурамон был удивлен тем, что зал был полон, так же, как тогда, когда они отправлялись на эльфийскую охоту. Дети альвов слева и справа от них казались удивленными. Некоторые лица были знакомы Нурамону, но большинство казались чужими. Вдруг кто-то прошептал:
— Фародин и Нурамон! — И тут же оба имени шепотом помчались по залу.
Далеко впереди послышались громкие разговоры. Королева подняла руку, и тут же снова стало тихо.
— Добро пожаловать, Нурамон! — прошептал ему кто-то слева. То был молодой эльф, воин в белом суконном облачении. Нурамон не знал его, однако за его спиной он увидел Элемона, своего дядю, и других эльфов из своего рода. На лицах большинства из них, кроме Элемона, были написаны радость и даже гордость.
— Приветствую тебя, кузен, — негромко произнесла молодая женщина, которую он никогда еще не видел, очень похожая на его тетку Улему.
Нурамон приветствовал всех дружескими жестами, но продолжал идти к трону.
Пришли некоторые эльфы и из рода Фародина. Они сдержанно, однако в то же время с почтением приветствовали родственника.
Наконец товарищи подошли так близко к трону, что смогли разглядеть лицо королевы. Нурамон увидел на нем холодность.
Вокруг трона Нурамон заметил много знакомых лиц. Там были Олловейн, Дийелон, Пельверик и даже Обилее. Нурамон был рад увидеть подругу Нороэлль. Она выглядела более чем когда-либо исполненной достоинства и не могла скрыть радости. Ее светлые волосы были сплетены в толстые косы, спадавшие на плечи. На ней был красно-коричневый доспех с рунами. Очевидно, это было облачение волшебницы-воительницы.
Перед королевой Нурамон и Фародин склонили головы. Маленькая Юливее сделала книксен. Прежде чем они успели что-либо сказать, заговорила Эмерелль:
— Итак, день настал! День, когда дети Альфадаса требуют от нас отплаты. День, когда вернулись Фародин и Нурамон! Что случилось, что вы осмелились предстать передо мной?
Она смотрела на Фародина. И поэтому ответил именно он.
— Нас привела дружба с Мандредом, отцом Альфадаса. Фирнстайн в большой опасности. Сторонники Тьюреда покоряют народ за народом и теперь готовят нападение на Фирнстайн. Флот рыцарей ордена скоро выйдет из гавани. — В зале зашумели, однако Фародин не дал сбить себя с толку. Он просто продолжал говорить. — От имени Лиондреда из рода Альфадаса Мандредсона мы пришли, чтобы просить помощи у детей альвов.
— Королева Альвенмарка сдержит свое обещание и начнет приготовления, — объявила Эмерелль.
Фародин поклонился.
— Мы благодарим тебя от имени Лиондреда.
— Значит, ваша служба окончена. Ваш господин будет доволен. А теперь давайте попрощаемся с послами и выслушаем Фародина и Нурамона, имена которых не произносились в этом зале, однако в лесах и в долинах давно уже стали легендой. Фародин и Нурамон! Эльфы, которые противятся королеве, чтобы отыскать свою возлюбленную! Вы даже представить себе не можете, сколь велик был мой гнев, когда вы нарушили мой запрет. Нужно обладать большим мужеством, чтобы предстать передо мной после этого. Вы пришли, хотя знаете, что это может стать концом ваших поисков. Ты, Фародин, даже принес с собой песок, который я когда-то развеяла по миру людей. А ты, Нурамон, осмелился прожить в Фирнстайне целую человеческую жизнь, прямо у меня под носом.
Нурамон хотел было ответить, однако серьезный взгляд Фародина заставил его умолкнуть.
— Ты хотел что-то сказать, Нурамон? — поинтересовалась королева притворно дружелюбным голосом.
— Я не хотел сердить тебя, — запинаясь, произнес он. — Когда я был в Фирнстайне, то знал, что ты в любой день можешь приказать мне явиться. Но ты не сделала этого. У тебя наверняка были на то свои причины.
Королева склонила голову на бок.
— Не думай, что я изменила свои намерения относительно Нороэлль. Но я вижу, что не могу остановить вас. Ваша любовь слишком сильна. Вы можете попытаться спасти Нороэлль, но знайте, что сделаете это без моего благословения. Прошло много времени с тех пор, как вы нарушили мой запрет. И иногда я видела вас отсюда. Некоторые вещи, которые я видела, мне нравились, некоторые — нет. Ты, Нурамон, был у изгнанников. В принципе, королеве не должно нравиться, когда кто-то из ее народа ищет прибежище у изгнанных. Однако никто не станет презирать тебя за то, что ты был у детей темных альвов. — По залу пронесся шепоток. Присутствующие наверняка задавались вопросом о том, какая тайна может окружать детей темных альвов. И они наверняка многое отдали бы за то, чтобы узнать, что приключилось с Нурамоном у них в гостях. Королева обвела взглядом зал, но не сделала ничего, чтобы восстановить спокойствие, а просто продолжала дальше.
— То же самое касается времени, проведенного в Фирнстайне. Фирнстайн тебе ближе всех. И поэтому я возьму с тебя обязательство. Ты пойдешь в битву на моем корабле.
— Благодарю тебя, Эмерелль, — ответил Нурамон, не зная, честь это или кара.
— Теперь относительно тебя, Фародин! Ты заставил Мандреда выдать себя за моего посланника у троллей. Ты устроил резню среди троллей в мирное время… и в целом поступил верно. Мне было больно узнать, что тролли сделали с Йильвиной и остальными. Наши смертные тела бренны, но души наши продолжают жить. Но одно ты должен понять, Фародин: тролли нужны нам в битве против наших общих врагов. И мы должны быть уверены в том, что они верят в наши добрые намерения. — Лицо королевы было словно у доброй подруги, при этом совершенно не соответствуя словам, которые она произносила. — Интересно, что скажет тролльский герцог Оргрим, если ты пойдешь в битву на его корабле?
Фародин едва заметно сглотнул.
— Наверняка он расценит это как честь, — вот и все, что эльф ответил.
Нурамон не мог понять того, почему Эмерелль решила отправить Фародина в качестве заложника к троллям. Хотя после поступка Фародина прошло более двухсот лет, но тролли отнюдь не забывчивы. Они наверняка убьют его, просто… по ошибке. Неужели королева хочет разлучить его с Фародином, более того — послать товарища на верную смерть, чтобы их поиски Нороэлль остались безуспешными? Нужно что-то предпринять. Он отпустил руку Юливее и сделал шаг вперед. Фародин тронул его за руку; очевидно, пытался его удержать. Однако шаг был сделан, и королева удивленно смотрела на него.
— Да, Нурамон, что ты хочешь сказать?
— Тролли убьют Фародина. А любой другой эльф уйдет невредимым. Поэтому я умоляю тебя, пошли к ним меня, а Фародина оставь у себя.
Фародин подошел к Нурамону.
— Прошу, Эмерелль, не слушай его. Я покорюсь твоей воле.
Юливее последовала за обоими товарищами и снова взяла Нурамона за руку.
— Я впечатлена тем, как вы вступаетесь друг за друга. Но мое решение это не изменит. Фародин, я отдам тебя герцогу Оргриму в качестве заложника… Только так я смогу расположить к нам троллей. Моя цель — не месть, а доказательство моего доверия. Я тебе говорила уже, в последний раз перед эльфийской охотой. Вспомни мои слова, с которыми я отправила тебя. Я хочу, чтобы ты был не просто заложником, а примером для всех эльфов, как во время эльфийской охоты должен был защищать жизнь Мандреда. Сделаешь ли ты это?
Фародин долго колебался. Наконец уголки его губ приподнялись в едва заметной усмешке.
— Я сделаю это, моя королева.
Что-то произошло между Фародином и Эмерелль. В зале, похоже, этого не заметил никто. Очевидно, они полагали, что присутствуют при примирении, которое сначала показалось наказанием. Но что имела в виду Эмерелль, когда говорила, что Фародин
должен был защищать Мандреда? Королева говорила так, словно его товарищ потерпел неудачу и теперь получил возможность исправить ошибку. После всех проведенных вместе лет в Фародине оставалось еще много сокрытого от Нурамона.
Вдруг королева улыбнулась.
— Теперь у меня остался только один вопрос, — она поглядела на Юливее. — Кто эта девочка, которая держится за твою руку, Нурамон?
— Это волшебница Юливее, дочь Хильдачи из рода Дилискара. Возможно, она последняя из вольных Валемаса.
Шепот в зале сказал Нурамону, что Валемас и род Дилискара не забыты.
— Юливее! Какое имя! — произнесла королева, уставившись на девочку так, словно та была альвом. — Подойди ко мне, Юливее.
Ребенок не выпустил руку Нурамона, девочка с сомнением посмотрела на мужчину.
— Иди же! Это Эмерелль, о которой ты так много слышала.
Юливее медленно отпустила руку Нурамона и осторожно стала приближаться к королеве. Все в зале затихли. Слышен был только шум воды, сбегавшей по стенам. Эмерелль долго изучала Юливее, словно хотела запомнить каждую ее черточку. А затем сказала:
— Юливее, я долго ждала возвращения рода Дилискара и других родов Валемаса. И это делает этот день еще более значительным, поскольку тебе предстоит большое будущее. Как ты встретилась с Нурамоном и Фародином?
Юливее негромко поведала о том дне, когда впервые увидела Нурамона. Разговор с ним она передала очень подробно.
— А потом он рассказал мне, что ты сказала ему, чтобы он сам выбирал себе родственников. И тогда я поняла, что не одна на свете.
— Со стороны Нурамона было очень мудро сказать тебе это. Так вы выбрали друг друга в качестве родственников?
— Да, теперь он мой брат.
Хотя Нурамон видел, что некоторые в зале восприняли слова маленькой волшебницы с презрительными ухмылками, он не почувствовал смущения. Он гордился Юливее и тем, как открыта она была по отношению к королеве.
— Встань рядом с моим троном. Тебе нужно привыкнуть к этому месту.
Юливее сделала так, как велела ей королева. По лицу малышки было видно, как сильно впечатлил ее вид такого количества детей альвов. Когда королева взяла ее за руку, малышка удивилась. Должно быть, она чувствовала себя как в одной из сказок об Эмерелль.
Королева обратилась к Нурамону.
— Ты хорошо поступил, когда взял малышку. Она сильнее, чем ты думаешь. Поскольку вы выбрали друг друга в качестве брата и сестры, то я спрошу тебя, можно ли мне учить ее искусству магии.
— Кто же откажется от такого предложения? Однако не мне соглашаться или отказываться. Пусть решает сама Юливее. Я был бы счастлив, если бы ты учила ее магии, потому что я научить ее не могу почти ничему.
— Что скажешь, Юливее? Хочешь быть моей ученицей?
— Да, Эмерелль. Хочу… Но я хочу и с Нурамоном остаться.
— Я дам тебе время подумать. Выбор непрост. Однако что бы ты ни выбрала, ты не разочаруешь меня. — Эмерелль встала. — А теперь, дети альвов, готовьтесь к битве! Альвиас!
Мастер подошел к ней. Королева что-то прошептала ему на ухо, затем взяла Юливее за руку и покинула зал через боковую дверь. Воины, стоявшие вокруг ее трона, последовали за ней, осталась только Обилее. Она глядела на Фародина и Нурамона так, словно те были картинами, напоминавшими о славных былых днях.
Фародин вступил в разговор с одним из родственников, семья Нурамона тоже быстро собралась вокруг него, забросав его множеством вопросов. Большинство родственников были ему незнакомы. И только Элемона, сохранившего за все эти годы печать подозрительности, Нурамон узнал. Заговорившую с ним кузину звали Диама. Она спросила его, что произошло у детей темных альвов. Нурамон ответил уклончиво, при каждой возможности пытаясь поймать взгляд Обилее. Та не двигалась с места и, казалось, радовалась тому, что видит его в окружении семьи.
Когда к Нурамону подошел Элемон, целитель подумал, что теперь-то радости придет конец. У дяди еще ни разу не нашлось для него доброго слова. Остальные эльфы молча ждали.
— Нурамон, мы все происходим из рода Вельдарона, — начал он. — И ты знаешь, что я и остальные эльфы моего возраста всегда презирали тебя. За то время, когда ты был здесь и не имел права покидать Альвенмарк, мы зачали детей. А когда ты ушел, они родились, и мы были уверены в том, что они не несут в себе твою душу. Но эти дети и их потомки смотрели на тебя иными глазами. Они слышали истории о Нурамоне, любящем воине, об ищущем Нурамоне, о вечном скитальце. Во время тролльских войн они узнали, что когда-то ты был товарищем Альфадаса. — Он остановился и поглядел на Нурамона, словно ожидая от него ответа. А затем продолжал. — Нас, стариков, прощать не нужно. Многие из нас своего мнения не изменили, однако эти эльфы почитают тебя как величайшего в нашем роду. Пусть они не чувствуют твоего презрения по отношению к нам.
Нурамон никогда не любил Элемона, но эти слова были шагом навстречу, которого он никогда от родственника не ожидал. И, поглядев на лица окружавших его молодых эльфов, он понял, что дядя был прав.
— Если бы королева не захотела, чтобы в бою я был рядом с ней, я пошел бы в сражение с моей семьей. Спасибо тебе, Элемон.
— Надеюсь, ты сможешь простить меня, — глаза старика заблестели.
— Да, могу. Во имя Вельдарона!
Нурамон помнил все те годы, когда ему приходилось сносить насмешки рода. Если бы он не видел Элемона своими глазами, не чувствовал, что тот едва не плачет, он подумал бы, что родственники хотят вернуть его в свои ряды только из корыстных побуждений. Однако слова Элемона были искренни, в этом Нурамон сомневался столь же мало, как и в намерениях юных мужчин и женщин, большинство из которых были опоясаны короткими мечами, словно стараясь подражать ему. Его кузина Диама была одной из них. На ней даже был доспех, похожий на доспех Гаомее, только изготовленный не из драконьей кожи, а из металлических пластин. В этот миг Нурамон понял, как долго его не было. Он дважды стал жертвой времени. И каждый раз проходило более двухсот лет. За это время он из посмешища превратился в образец для подражания и даже восхищения.
Альвиас вместе с Фародином подошли ближе. Мастер вежливо кивнул.
— Нурамон, королева хочет видеть тебя и Фародина в боковой комнате. Следуй за мной, пожалуйста!
— Спасибо, что вы пришли, — неуверенно попрощался со своей семьей Нурамон. Ему потребуется время, чтобы привыкнуть к переменам.
Едва они оставили круг родственников позади, как Фародин прошептал:
— Похоже, твой род сильно вырос… Очевидно, теперь они видят в тебе не только рождающегося снова. — Похоже было, что Фародин по-своему радуется за него.
Нурамон хотел ответить, но тут они прошли мимо Обилее и остановились.
Альвиас проявлял нетерпение.
— Я пойду вперед и предупрежу королеву, что вы идете.
Никто из них ничего на это не ответил. Нурамон вспоминал последний раз, когда видел подругу Нороэлль. Она была у первых врат, которые он открыл своими силами. Она махала ему рукой с холма. Тогда она казалась скорее волшебницей, чем воительницей, а теперь на ней были доспехи воина из мягкой кожи гельгерока, на торсе, рукавах и ногах укрепленной твердой древесиной. Руны, изображенные на дереве, наверняка помогали Обилее в сражении. На шее у нее была цепочка, на которой она, как и Нурамон, носила камень Нороэлль. То был бриллиант.
Наконец Нурамон нарушил молчание.
— Ксерн рассказал мне, что во время тролльских войн ты стала героем.
— Да, — ответила Обилее так, словно жалела об этом.
— Нороэлль будет гордиться тобой, когда узнает об этом, — сказал Фародин.
— Я никогда не забывала Нороэлль. Не проходит и дня, чтобы я не вспоминала о ней и о вас. — Она поглядела в глаза Нурамону. — Хотелось бы мне пойти с вами, — в ее голосе было столько же горечи, как и в ее словах. Она вымученно улыбнулась. — Не обманывайтесь моим настроением. Я рада видеть вас, — и с этими словами она обняла Фародина и поцеловала его в щеку. Затем она обняла и Нурамона, но целовать не стала. — Я так рада за тебя. Нороэлль была права. Твой род оценил твою душу.
И прежде чем Нурамон успел что-либо ответить, Обилее сказала:
— Идемте! Не будем заставлять королеву ждать! Ей наверняка хочется узнать, что вы пережили. Мне тоже любопытно.
Они пошли в боковую комнату вслед за Обилее. Нурамон никак не мог забыть взгляд воительницы. В нем было столько боли и тоски!
Войдя в боковую комнату, Нурамон не поверил своим ушам. Маленькая Юливее стояла рядом с королевой, в окружении воинов, и рассказывала историю их путешествия по Фаргону.
— И когда я уже думала, что поплачусь жизнью, Нурамон домчался до меня и поднял в седло. Но слушайте же, что было дальше! Ну вот что бы ты сделал в этой ситуации? — она обернулась к Олловейну.
— Я повернул бы обратно как можно скорее, чтобы отвезти тебя в безопасное место, — ответил воин. — Потом вернулся бы назад и занялся бы людьми.
Юливее дерзко усмехнулась.
— Мудрый ответ. Но ничего из этого Нурамон не сделал. Потому что это означало бы нашу гибель. Он не стал поворачивать коня, потому что противники были близко. — Она сказала об этом Олловейну достаточно поздно, но воин Шалин Фалаха только улыбнулся словам Юливее. — Вместо этого он пронесся прямо через их строй, уходя от ударов, уколов и… — маленькая волшебница увидела Нурамона и запнулась. А затем быстро продолжила. — И спас маленькую Юливее от злых людей. И если маленькая Юливее будет осторожна, то будет жить и завтра.
Воины рассмеялись, даже на губах королевы появилась улыбка.
— Подойдите ближе! — велела она. И когда Фародин и Нурамон предстали перед ней, она объявила: — Я хочу поблагодарить вас обоих за то, что защитили Юливее. — Она взяла малышку за руку. — Вы даже не представляете, как сильно помогли мне и всему Альвенмарку.
Деревянный вал
Свежий ветер играл тонкими косичками Мандреда.
Вместе с Лиондредом и его личной гвардией мандридов он стоял на западном утесе перед входом во фьорд. Оттуда видно было море. Стояло чудесное утро позднего лета. Ветер гнал маленькие белые облачка. Солнце, сверкая, преломлялось в воде, очертания кораблей отчетливо вырисовывались на фоне неба. Их было гораздо больше двух сотен. На парусах у всех был знак сгоревшего дуба.
— Еще полчаса, и первые из них достигнут входа во фьорд, — спокойно произнес Лиондред.
Мандред поглядел на маленький флот, который будет противостоять нападению рыцарей ордена. У них было менее шестидесяти судов. Пятнадцать из них были настолько малы, что вмещали в себя лишь двадцать мужчин. Тридцать сильнейших кораблей связали между собой цепями, протянутыми через люки для весел, чтобы неразрывно соединить их. Таким образом они образовали барьер, блокировавший глубокие воды в центре фьорда. Здесь будет бушевать битва, здесь решится сражение с рыцарями. Более мелкие суда держались немного позади барьера. Они должны были привести подкрепление, когда боевая линия из скрепленных между собой кораблей вот-вот будет прорвана.
Мандред обеспокоенно глядел на широкие проемы справа и слева от стены кораблей.
— Ты действительно уверен, что они не пройдут там, Лиондред?
— Совершенно уверен, предок. Флот наших врагов состоит по большей части из коггов с низкой осадкой. Честно говоря, я хочу спровоцировать их на то, чтобы они попытались атаковать фланги. Там ведь прямо под водой довольно опасные рифы. При самом высоком уровне воды умелый капитан, быть может, сумеет провести когг через рифы, но если вода отступит, то они обречены на провал. Если немного повезет, таким образом они потеряют дюжину, а то и более кораблей. Как только их флот веером рассредоточится по фьорду, мы атакуем их огненными снарядами. — Король указал на несколько маленьких рыбацких лодок, доверху загруженных хворостом. — Если ветер будет дуть в нужную сторону, то мы нанесем им немалый урон. — Лиондред широким жестом обвел отвесные скалы справа и слева от фьорда. — Здесь, наверху, будут стоять старики, которые уже не могут сражаться, и мальчики, которые слишком юны для битв. У нас десять возов стрел, собранных со всего королевства. Они обрушат на корабли врага град огня, если те подойдут слишком близко к берегам. — Лиондред говорил громко, и личные гвардейцы, стоявшие вокруг, хорошо слышали его слова. — В принципе, священнослужители оказали нам услугу, решив атаковать Фирнстайн. Здесь, во фьорде, сражение будет идти по нашим правилам. В узком проливе они не смогут воспользоваться численным преимуществом. Как только они захватят корабельный барьер, начнется настоящее сражение, лицом к лицу.
Король сделал Мандреду знак следовать за ним к лошадям. Садясь в седло, Лиондред тихонько сказал:
— Я надеюсь, что эльфы придут вовремя. Враг превосходит нас по количеству раз в пять, если не больше.
— Если есть сюда путь, то они будут здесь, — решительно ответил Мандред.
Однако он слишком хорошо понимал, сколько неожиданностей может помешать этому. Что, если Эмерелль вообще не приняла его товарищей? Сколько времени потребуется на то, чтобы оснастить флот и привести детей альвов?
Они спустились по тропе с утеса. На полпути им встретились другие воины, которые несли на спинах плетеные корзины со стрелами. Лиондред придержал своего вороного и махнул рукой мужчине с повязкой на глазу.
— Эй, Гомбарт, что заставило тебя покинуть свою красавицу-жену?
— Слыхал, что ты пригласил всех стариков подстрелить сегодня парочку рыцарей. — Он улыбнулся королю беззубой улыбкой, хлопнул себя по черной матерчатой повязке на левом глазу. — Кроме того, говорят, что они так плотно стоят на палубах, что промахнуться просто невозможно. А за каждого убитого в твоих Златых Чертогах наливают полный рог мета.
Лиондред громко расхохотался.
— Вряд ли этот слух пустил мой виночерпий. Но ловлю вас на слове, мужчины. Полный рог мета за каждого рыцаря ордена! — Он широко улыбнулся. — Только не думайте, что я вас не знаю, пройдохи! Я буду стоять внизу, на «Звезде альвов», и считать!
Фирнстайнцы рассмеялись, послышались новые шутки. Король еще раз махнул им рукой, затем пришпорил своего коня и поскакал вниз по утесу.
— Иногда я думаю, что для мужчины лучше умереть молодым, в полном расцвете сил, — крикнул король, как только они удалились на достаточное расстояние, чтобы их не услышали.
— Нет, — возразил ему Мандред. — Самый лучший дар — это увидеть, как растут твои дети. Поверь мне, уж я-то знаю, о чем говорю. — Он с горечью думал о том, как мало видел Альфадаса.
На последнем отрезке дороги к бухте, где их ждала весельная лодка, каждый молча предавался размышлениям. «Где же эльфы, — думал Мандред. — Неужели бросят Фирнстайн на произвол судьбы?»
На берегу стояла Вальгерда, жена Лиондреда. На ней было платье цвета летних цветов, которое удерживали на плечах две золотые пряжки. На руках она держала ребенка, которому не было еще и пяти месяцев. То был Аслак, сын Лиондреда.
Король подошел к ним и нежно поцеловал мальчика в лоб. Затем отстегнул от пояса нож в оббитых золотом ножнах и протянул его Вальгерде. Высокая светловолосая женщина кивнула.
Лиондред нежно провел рукой по ее волосам, а затем пошел к лодке, где его уже ждал Мандред. Ярл чувствовал себя прескверно. Неужели король боится умереть? Может, это прощальный подарок сыну, который, быть может, больше не увидит своего отца? Лиондред так близок всем этим людям. Его любят! «С ним ничего не случится», — поклялся себе Мандред.
Оба сели в лодку. Гребцы приветствовали короля, который взъерошил волосы самому молодому из них. Они оттолкнулись от берега и сильными движениями весел направили лодку к флагманскому кораблю.
— Наследство? — спросил Мандред.
Лиондред отвлекся от своих размышлений.
— Что?
— Нож.
— Да… и наследство тоже.
— А что еще? — не отставал Мандред.
Лиондред понизил голос до шепота.
— Я знаю этих священнослужителей. Это… Если они победят, Вальгерда попытается бежать. Но если…
— Она должна убить твоего мальчика?
— И себя тоже, — подтвердил правитель. — Так будет лучше. — Он поглядел на темные воды фьорда. — Они придут, эльфы-то? — негромко спросил он.
— Конечно, — ответил Мандред, но смотреть в глаза королю при этом не мог.
На борту «Звезды альвов» Лиондреда словно подменили. Он шутил, давал указания, кому идти на передовую. «Звезда альвов» имела мало общего с тем кораблем, который когда-то отвез Мандреда и эльфов к острову Нороэлль. Он был гораздо больше и мог вместить в себя сотню гребцов.
На всех тридцати кораблях заграждения мачты были опущены, чтобы не мешали в предстоящей схватке. Весла тоже были подняты и как следует закреплены. На корме драккара установили шест, на котором развевалось старое знамя «Звезды альвов»: голубая звезда на серебряном фоне.
Два воина помогли Лиондреду облачиться. Чудесно сработанному эльфийскому доспеху Альфадаса не было равных. Остальные воины надели кольчуги и круглые шлемы с длинным наносником.
Мандреду тоже помогли надеть длинную, до колен, кольчугу. Когда он собирался надеть шлем, к нему подошел король.
— Я всегда хотел спросить, правда ли, что каждая твоя косичка означает убитого человека. Так рассказывают наши скальды.
— Правда, — коротко ответил ярл.
— Ты — опасный человек.
— Такие люди тебе сегодня понадобятся.
С утесов раздались звуки рогов. Первый корабль рыцарей ордена взял курс на фьорд. То был стройный трехмачтовик с высокой кормой. Всего несколько мгновений спустя во фьорд вошли еще четыре корабля.
Мандред озадаченно глядел на высокие носовые возвышения. Атакующие будут на много шагов выше их. Мачты кораблей показались ему огромными. В «вороньих гнездах» сидело по пять арбалетчиков. Оттуда они могли отстреливать выбранные мишени.
С западного утеса полетел град стрел. Они не достигли кораблей, державшихся центра фарватера, на добрых пятьдесят шагов.
Лиондред протянул Мандреду большой круглый красный щит.
— Он тебе понадобится, предок!
Ярл просунул левую руку под широкие кожаные ремни и затянул их, чтобы щит крепко сидел на предплечье.
— Давайте поприветствуем белых священнослужителей, — крикнул Лиондред, поднимая щит перед грудью. Затем ударил плоской стороной своей секиры по выпуклому щиту. Жест повторили все воины вдоль боевой линии. Оглушительный шум отразился от стен фьорда.
Стук и крики воинов заставили кровь Мандреда вскипеть в жилах. Пусть эти проклятые священнослужители Тьюреда только придут. Они поймут, что люди Фьордландии сильнее их.
Все больше и больше кораблей входило во фьорд. Они разворачивались, образуя широкую линию. Противники находились на расстоянии около четырех сотен шагов. Мандред видел, как за заградительными линиями сверкают шлемы рыцарей ордена.
— Будь к нам благосклонен, Норгримм! — изо всех сил воскликнул Лиондред. — Пусть наша деревянная стена будет крепкой, пусть мужество наших противников разобьется о нее!
На коггах зазвучали фанфары. На кораблях началось движение.
— Поднять щиты! — крикнул Мандред.
На драккары обрушился град стрел.
Большие круглые щиты быстро образовали крышу. Стрелы застучали по дереву. Некоторые мужчины с криком рухнули, но боевой строй на драккарах не дрогнул.
Теперь залп следовал за залпом. Пригнувшись под щитами, они не могли видеть, как приближаются когги. Мандреду казалось, что прошла целая вечность. Горячий пот струился по спине.
Острие стрелы пробило его щит и едва не задело руку. Песок, которым были покрыты палубы драккаров, кое-где окрасился кровью. Стрелы то и дело находили бреши в стене щитов.
Внезапно барьер из кораблей дрогнул. Некоторые мужчины опрокинулись навзничь. В стене щитов появились пробоины. Когги сократили дистанцию. Теперь корабли северян и рыцарей ордена стояли вплотную друг к другу, словно обезумевшие от ярости олени, сцепившиеся рогами.
— На ноги! — заревел Лиондред. — Лучники, десять шагов назад! Снимите арбалетчиков с «вороньих гнезд»!
Легковооруженные лучники во время обстрела прятались под щитами. Теперь они отбежали, чтобы в свою очередь атаковать противника.
Копье вонзилось в палубу прямо рядом с Мандредом и, дрожа, осталось в залитой кровью доске. Теперь, когда ряд щитов был сломлен, ярл наконец увидел своих врагов. Широкие доски, на концы которых были насажены железные шипы, устремились вперед. Словно клыки вонзились они в палубы.
Повсюду вдоль барьера из кораблей опускались абордажные мостки. Над Мандредом появились воины в белых мундирах, пригнувшиеся и спрятавшиеся за длинные каплевидные щиты. На каждом щите был герб с изображением сгоревшего дуба.
— За Тьюреда! — прозвучало тысячекратное эхо.
И рыцари ордена устремились по абордажным мостикам.
Щит на щит налетели они в слепой ярости на боевой строй обороняющихся. Секира Мандреда описала сверкающую дугу. Она пробила щит и шлем первого нападавшего. Одним рывком ярл выдернул оружие и провел удар слева поверх края щита следующего рыцаря. С треском прошла эльфийская сталь наносник противника.
Рядом с ним, подобно дикому медведю, сражался Лиондред. Вскоре палуба была усеяна мертвыми и умирающими.
Удар меча расколол щит Мандреда. Нападающий рывком вырвал меч, застрявший в щите. Секира устремилась в незащищенный бок рыцаря и вошла ниже ребер.
Одним прыжком Мандред очутился на одном из абордажных мостиков. Разбитый щит он отбросил в сторону. Затем он обеими руками схватил секиру. Словно берсерк, он шаг за шагом пробивался на носовое возвышение корабля противника. Прямо за ним шли трое мандридов, пытаясь прикрывать его щитами от вражеских стрел.
Когда он достиг конца мостика, оказалось, что воины ордена столпились на носовом возвышении настолько плотно, что не могли даже щиты поднять, чтобы обороняться. В слепой ярости обрушился на них Мандред. Мечи и копья ломались под эльфийской сталью. Затем он прыгнул в самую гущу врагов. Высокому воину он вонзил шип, которым был оснащен верхний край секиры, прямо под шлем и через челюсть в мозг. Падая, великан увлек за собой еще двоих воинов. На носовом возвышении поднялась паника. Крича, рыцари пытались убраться подальше. Некоторые даже попрыгали в воду через заграждения, хотя из-за тяжелых кольчуг это означало верную смерть.
Несколько мгновений спустя носовое возвышение оказалось занято северянами. Запыхавшийся Мандред поглядел на главную палубу. Выжившие рыцари отошли. Они смотрели на него широко раскрытыми от ужаса глазами. Сзади к группе кораблей подходили еще когги. Они везли с собой свежие войска.
— Нужно отходить, — прозвучал рядом с ним грубый голос.
Лиондред тоже пробрался на когг. Король указал на восток.
— Им удалось пройти через рифы. Отлива не будет! До сих пор они потеряли всего один-единственный корабль.
С носового возвышения Мандреду хорошо было видно бой. Боевая линия северян выдержала. Но смерть пожала большой урожай.
С обеих сторон заградительного барьера отдельным коггам удалось пройти через рифы. Один из кораблей священнослужителей был охвачен огнем. Черный столб дыма поднимался к ясному летнему небу. Еще три лодки с огненными снарядами храбро шли в наступление, но рыцари пытались удержать их в отдалении при помощи длинных шестов, а арбалетчики в «вороньих гнездах» отстреливали команду лодок.
Два когга сцепились с драккарами, которые они держали в качестве резерва, и пошли на абордаж. Однако скоро подойдут еще семь кораблей, чтобы атаковать барьер с обратной стороны.
— Назад, на драккары! — во все горло крикнул Лиондред. — Будем образовывать двойную линию!
С тяжелым сердцем спускался Мандред по абордажному мостику. За их спинами звучали насмешливые крики рыцарей ордена. Ярл невольно вспомнил об оббитом золотом кинжале, который отдал Лиондред своей жене.
— Пусть эльфы придут, Лут! — в отчаянии бормотал он. — Пошли нам союзников, и никогда мои губы больше не прикоснутся к рогу с метом!
На корабле королевы
Нурамон стоял у поручней «Эльфийского сияния», флагманского корабля королевы. Отсюда, с правого борта, он видел корабли фирнстайнцев, связанные друг с другом и, словно стена, преграждавшие вход в порт. По другую сторону вздувались крепкие паруса вражеского флота, на каждом из которых был знак Тьюреда, черное дерево. Едва ли половина из них атаковала корабли фирнстайнцев, ввязавшись в бой. В узком проливе фьорда рыцари ордена не могли воспользоваться численным преимуществом. Лиондред и Мандред навязали врагам кровопролитную схватку, где все решали люди, и Нурамон не мог оценить, насколько хорошо держатся фьордландцы. Он видел только, что на кораблях что-то движется и что там, очевидно, воцарилось сильное столпотворение.
Часть вражеских кораблей пыталась объехать устроенное фьордландцами заграждение и найти фарватер между драккарами и утесами. Один когг уже лежал на скалах со вспоротым днищем. Команда, похоже, погибла. Однако судьба когга не испугала врага. Корабли по-прежнему пытались найти дорогу меж рифов, чтобы окружить фьордландцев или же атаковать корабли королевы.
Нурамон надеялся, что с Мандредом и Лиондредом ничего не случилось. В битвах действуют законы иные, чем в поединках. Выбор между жизнью и смертью зависит от случая. Ну почему «Эльфийское сияние» идет так медленно! Нурамон поглядел на корабельные весла, исчезавшие под ним в борту корабля. Их было около сорока. Он видел, как под палубой скрылись около двухсот гребцов. Наверняка там, на скамьях, они делают все возможное, однако огромный корабль королевы продвигался вперед очень медленно. Маленькие галеры из Рейлимее ушли далеко вперед и скоро подойдут на помощь фьордландцам. Нурамон слышал, что оснащала корабли волшебница из моря, имени которой никто не знал. За ними шли триремы из Альвемера. Нурамон был удивлен тем, насколько быстро флот Альвенмарка сумел выйти в море. На то, чтобы оснастить корабли и собрать их вместе, ушло всего двенадцать дней.
Врата, через которые они пришли, закрылись уже давным-давно. Никогда не забыть ему чудесной игры света над морем Альвенмарка, которую создала своим заклинанием Эмерелль. Врата были настолько широки, что на рассвете через них прошел в одну линию весь флот.
По поводу Эмерелль среди воинов ходили различные слухи. Так, некоторые объясняли тот факт, что галера королевы шла без сопровождающих кораблей, тем, что она хотела оттянуть врагов на себя. Оглядываясь вокруг, Нурамон вполне мог себе представить, что этот слух правдив. «Эльфийское сияние» был подобен плавучему полю битвы. Под палубой сидели на веслах гребцы, в то время как на палубе собрались воины. На шестидесяти шагах между носом и кормой ожидали битвы триста эльфов. Королева даже отказалась от моряков, занимающихся парусами, чтобы корабль мог вместить больше воинов. Говорили, что в этой битве паруса не понадобятся, и с галеры убрали даже мачты.
Корабль направлялся к левому флангу фьордландцев, чтобы поддержать их с той стороны. Обилее объяснила Нурамону стратегию: она и воины с других галер перейдут на драккары фьордландцев и разгрузят союзников. А те в свою очередь отойдут на галеры, чтобы отдохнуть и позже снова присоединиться к битве.
Кто-то похлопал Нурамона по плечу. Он обернулся и увидел мастера Альвиаса.
— Королева хочет видеть тебя, — произнес он.
Нурамон поднял лук и последовал сквозь ряды воинов за доверенным лицом Эмерелль. Альвиас выглядел непривычно-воинственно в кожаных доспехах, опоясанный мечом. Говорили, что он сражался рядом с королевой еще во времена первой тролльской войны.
Альвиас привел его на кормовое возвышение, где в окружении стражи находились Эмерелль и Юливее. Королева давала указания командирам. На ней была серая одежда волшебницы, как и в ту ночь, когда она своими советами готовила его к эльфийской охоте.
Нурамон увидел и Обилее, которая, похоже, ждала последних указаний королевы. На ней были те же доспехи, что и тогда, в тронном зале.
Маленькая Юливее приветствовала Нурамона игривым жестом. Она тоже была одета в серую одежду, как и королева. Нурамону по-прежнему не нравилось то, что Эмерелль взяла маленькую волшебницу с собой. Он беспокоился за нее. Это не место для ребенка, сколь могущественной ни была Юливее.
Побеседовав с Обилее, королева подозвала к себе Нурамона. Она милостиво приветствовала его, а затем сказала:
— Я вижу, что ты тревожишься за Юливее. И скажу тебе, что нет места, где она была бы в большей безопасности, чем рядом со мной.
Он коротко кивнул. Королева была права. И тем не менее ему было бы легче, если бы Юливее осталась в замке, в Альвенмарке.
— Нурамон, я хочу, чтобы ты пошел с Обилее, — королева указала на воительницу. — Она будет командовать на носовом возвышении, как только Дийелон и Пельверик прорвутся к фьордландцам.
— Да, королева.
— Тогда иди!
Юливее оторвалась от королевы и подбежала к Нурамону.
— Ты ведь вернешься, правда? — спросила она.
Нурамон опустился на колени.
— Неужели я вижу беспокойство на твоем лице?
Она отвела взгляд и кивнула.
— Не бойся. Оставайся с королевой. Ты ведь слышала, что она сказала. — Он поцеловал ее в лоб. — А теперь иди.
Юливее молча вернулась к Эмерелль. Она подняла колчан со стрелами и улыбнулась. То были стрелы, которые Нурамон нашел вместе с луком у карликов. Сначала он хотел взять их с собой в битву, однако королева посоветовала ему использовать вместо этого обычные, а эти приберечь для особых битв.
— Нам нужно идти, Нурамон! — сказала Обилее, кладя руку ему на плечо.
Нурамон в последний раз поглядел на Юливее, а затем вместе с Обилее отправился на нос. Лицо у воительницы было обеспокоенным.
— Что с тобой, Обилее? — спросил он.
— Просто… — начала она, но не договорила, словно не решаясь произнести какие-то слова. А затем посмотрела прямо на него и сказала:
— Я не должна быть твоим командиром, Нурамон.
— Ты ведь уже не девочка, какой была когда-то, — ответил тот. — Ты — великая воительница, значишь гораздо больше, чем когда-либо буду значить я. Ты доказала свое мужество в стольких битвах. Я восхищаюсь тобой. — Губы Обилее задрожали. — Не грусти из-за меня или из-за Нороэлль. Смерть — это не конец. Ничто не удержит меня от того, чтобы найти Нороэлль, будь то в этой жизни или в следующей. И как ты думаешь, что она скажет, когда увидит тебя? Она будет гордиться тобой так же, как и я.
Обилее улыбнулась, наконец подчиняясь своему веселому характеру.
— Спасибо, Нурамон.
Эльф не испытывал страха смерти. Смерть не будет означать конец его поисков, просто немного задержит их. Прошлой ночью он рассказал своей семье о путешествии и попросил их сохранить эти знания, если он умрет. Таким образом, он начал писать книгу своей души, в духе друзей-карликов. Нужно было сделать это гораздо раньше, однако никогда он еще не был так близок к смерти, как перед этой битвой.
Они подошли к воинам Обилее; на этом корабле они были единственными из Альвемера. Узнать их можно было по гербам на мундирах: серебряная русалка на синем фоне. Их было около пятидесяти — мужчин и женщин, вооруженных полуторными мечами, у некоторых были еще луки. Обилее обратилась к своему отряду с какими-то словами, а Нурамон тем временем смотрел вперед. Но здесь воины стояли настолько плотно друг к другу, что ничего нельзя было увидеть.
Когда же все, наконец, начнется? Где-то там, впереди, борется с трудностями Мандред, а эта галера еле ползет! Он мог только надеяться на то, что корабли из Рейлимее уже добрались до фьордландцев.
Нурамон вспомнил о Фародине. Мысль о том, что он у герцога троллей, тревожила его, хотя Фародин утешал его и говорил, чтобы он не переживал.
Из толпы к нему протолкалась незнакомая воительница.
— Это ты — Нурамон? — спросила она.
Он удивленно поглядел на нее.
— Да.
— Меня зовут Номья.
Это было имя их юной спутницы, с которой они отправились когда-то на поиски Гийома.
— Ты?..
Та кивнула.
— Да, твой товарищ из Анисканса. Я родилась снова.
Она не была похожа на прежнюю воительницу. Невысокого роста, с черными, коротко стриженными волосами, она казалась гораздо более зрелой, чем та молодая девушка, которая сопровождала их на поиски Гийома. Но в ее глазах было то же самое дружелюбие, которое он видел прежде в глазах своей спутницы. Смерть Номьи во время бегства из Анисканса сильно опечалила их, особенно Мандреда.
Нурамон обнял ее, словно подругу, которую давно не видел.
— Рад, что ты здесь.
Когда он отстранился, то заметил, что воительницу сильно удивили его объятия.
Нурамон заметил лук в ее руках.
— Ты лучница?
— Да.
— Это и раньше здорово удавалось тебе.
Она улыбнулась, но ничего не сказала. Наверняка Нурамон внушал ей страх. Наверняка она не помнила свою прежнюю жизнь, а он встретил ее так, как встречают родившегося вновь карлики.
Внезапно Нурамон услышал крики. Они доносились спереди.
— Готовьтесь! — крикнула Обилее.
Нурамон вытянул шею, но по-прежнему ничего не сумел разобрать. Зато услышал шум битвы: звон стали и крики раненых.
С левого борта донеслись возгласы воинов.
— Быстрее! — кричали оттуда.
Нурамон отодвинул двоих эльфов и протолкался к поручням с левого борта. То, что он увидел там, поразило его, словно молния. Прямо на них шел огромный трехмачтовик. Черное дерево Тьюреда красовалось на гроте. Должно быть, враги обошли риф с этой стороны и теперь пытались преградить путь кораблю королевы.
Когда в центре корабля послышались крики и над головами их засвистели арбалетные болты, стало ясно, что битва для них уже началась.
Внезапно корабль дрогнул. Кораблю королевы был нанесен удар, едва не сбивший Нурамона с ног. Вражеское судно протаранило центр их корабля! Воцарился хаос. Слева и справа до ушей Нурамона доносился шум битвы.
Стоявшие вокруг него воины забеспокоились. Номья тоже занервничала. Казалось, не знает страха только Обилее.
— Лучники, вправо! — приказала она, и Нурамон, не колеблясь, подчинился приказу.
Он протолкался на другую сторону носового возвышения, где отряд занял позицию вдоль поручней.
Немного впереди он увидел целый ряд фьордландских драккаров. Несколько вражеских кораблей, а также кораблей из Рейлимее, бросили якорь там и ввязались в бой. Когги из Фаргона образовывали плотное скопление; они были крепко связаны между собой, и рыцари ордена, прибывавшие в качестве подкрепления, вынуждены были проходить через несколько кораблей, чтобы попасть на линию атаки. Битва разрасталась, и «Эльфийское сияние», на котором находился Нурамон, стал ее частью. Он попытался разглядеть среди фьордландцев Мандреда, однако его товарищ был скрыт в гуще сражения.
Обилее повела их к поручням. Там была установлена деревянная лестница, заканчивавшаяся прямо над первым кораблем фирнстайнцев.
— Воины, ко мне, вперед! — крикнула Обилее. — Лучники у поручней. Стрелять только наверняка!
Сзади подошли еще лучники, заполнив просвет до самого конца поручней. Остальные встали во втором ряду, они должны были вступить в бой тогда, когда появится брешь в первом ряду.
Как и стрелки, находившиеся по правую и по левую руку от него, Нурамон извлек стрелу из колчана, наложил ее на тетиву и отыскал себе цель. Вот! Он обнаружил рыцаря, спускавшегося по забортному трапу прямо перед ними. Нурамон как раз собирался спустить тетиву, когда заметил, что стоявшая рядом с ним Номья уже выстрелила и ее стрела нашла цель.
Сражающиеся двигались слишком быстро и непредсказуемо для Нурамона. Наконец он обнаружил группу вражеских воинов, которые собрались на некотором отдалении, очевидно, намереваясь подготовить направленную атаку. Они стояли в доброй сотне шагов от них, но поскольку их было так много и в данный момент их не теснили противники, Нурамон выстрелил. Он не стал дожидаться даже, пока стрела его долетит до цели, как уже вынул из колчана следующую.
Один из воинов рухнул на колени с раной в животе, что заставило его товарищей укрыться за низкими поручнями. Другие стрелы заставили их отступить на расстояние, где их не достанут.
В поисках новой цели Нурамон заметил флаг с синей звездой на серебряном фоне. Это было знамя «Звезды альвов», которую когда-то подарил ему король Нъяульдред! Корабль был не тот, на котором они с Мандредом и Фародином ходили на восток. Новая «Звезда альвов» была гораздо больше, но, очевидно, флаг сохранили, быть может, как воспоминание о былой славе.
И вдруг Нурамон увидел Мандреда. Ярл держался на краю «Звезды альвов», где было достаточно места для того, чтобы размахивать секирой. Ему и его людям приходилось нелегко. Противник сильно превосходил их количеством. Кроме того, один из кораблей ордена прошел меж эльфийских галер и атаковал драккар рядом со «Звездой альвов». Рыцари бросились в гущу сражения, и возникла угроза прорыва линии защиты теснимых со всех сторон фьордландцев. Они вонзали клин между Мандредом и эльфами.
Нурамон нацелился на корабль ордена. Он метил в короткую доску, соединявшую его с соседним кораблем. Воин Тьюреда предпринял попытку попасть на «Звезду альвов». Нурамон выстрелил. Стрела описала дугу и вскоре после этого вонзилась в тело человека.
Эльф был недоволен. Он целил в голову! Просто прошло слишком много времени, прежде чем его стрела достигла цели. Эдак он, в конце концов, еще попадет в друга вместо врага.
Нурамон наложил на тетиву новую стрелу. И тут случилось то, чего втайне опасался Нурамон: воин подобрался к Мандреду сзади, в то время как тот сражался сразу с двумя противниками, находившимися перед ним! Нурамон поспешно натянул тетиву. Он должен был быть уверен в том, что попадет в того человека. Одна ошибка — и Мандреду наступит конец. Когда вражеский воин поднял меч, Нурамон, позабыв о предосторожностях, спустил стрелу с тетивы. Он задержал дыхание, когда стрела по высокой дуге устремилась к цели.
Она угодила человеку прямо в грудь.
Мандред обернулся и нанес воину, и так готовому упасть, удар секирой, отправивший его за борт. Затем удивленно огляделся по сторонам и подозвал к себе нескольких воинов. Среди них Нурамон узнал Лиондреда в доспехах Альфадаса. Мандред указал на Нурамона, однако не похоже было, чтобы он его узнал. Затем указал на рыцарей ордена, отделявших их от эльфов. Фьордландцы на «Звезде альвов» собрались вокруг Мандреда и Лиондреда. Они хотели прорываться, однако это означало, что им придется отражать нападения врага сразу с двух сторон.
— Там Мандред и король Лиондред! — крикнул Нурамон стоявшим рядом лучникам. — Они окружены и хотят прорваться к нам!
Обилее подошла к Нурамону и поглядела на «Звезду альвов». Затем крикнула:
— Все, кто слева от Нурамона, первую стрелу на воинов перед Лиондредом, все, кто справа — в преследователей! Вторая стрела у всех в преследователей. Никто не должен уйти! — и с этими словами она отошла от борта и предоставила лучникам выполнять свою работу.
Они подождали, пока Мандред отдаст приказ прорываться. Вот! Ярл поднял секиру и под боевые кличи воины вокруг него перепрыгнули на четвертый корабль.
Нурамон и его соратники спустили стрелы. Густо, словно град, обрушились они на врагов. Те, кого пощадили стрелы, не поняли, что произошло, только втянули головы в плечи.
Мандред и некоторые фирнстайнцы замерли на миг, затем устремились вперед. Второй залп угодил в преследователей и на миг задержал их. Вот уже вперед устремились щитоносцы. Однако этого драгоценного времени должно было хватить на то, чтобы помочь Мандреду прорваться. Рыцари ордена, атаковавшие фьордландцев в спину, были почти окружены. Когда они заметили, что сражение безнадежно, то отступили на свой двухмачтовый корабль. Мандред и Пельверик встретились. Нурамон увидел, как Пельверик указал на него.
Мандред поднял секиру и крикнул:
— Нурамон! — А затем побежал, а за ним и мандриды, пробираясь через ряды эльфийских воинов, навстречу ему.
Нурамон перевел дух и поглядел сверху вниз на поле битвы. Казалось, что план королевы сработает. Повсюду вдоль корабельного заграждения эльфийские воины сменяли в бою утомленных фьордландцев, и вся защитная линия снова могла стоять перед натиском врага. Хотя численное превосходство было по-прежнему не на их стороне, поскольку у рыцарей ордена было очень много кораблей и воинов, однако все изменится самое позднее тогда, когда подоспеют тролли.
Могущественная магия
— Уберите фок!
Пальцы Фародина вцепились в поручни. Это было необъяснимо! Корабли троллей и так были мучительно-медлительны, а теперь они еще собрались убирать паруса! Эльф стоял на кормовом возвышении, высотою с башню, «Сокрушителя», флагманского корабля герцога Оргрима. Флот, выделенный королем троллей Болдором, состоял из двадцати кораблей, каждый из тяжеловесных парусников напоминал плавучую крепость, на самом крупном из них находилось более трехсот тролльских воинов. Это войско решит исход битвы, если, конечно, когда-нибудь до нее доберется.
Герцог Оргрим стоял рядом со штурманом и советовался со Скангой, своей шаманкой. «С ума сойти можно», — думал Фародин. Они и так опаздывают. На горизонте он уже видел тонкую белую линию на фоне серых прибрежных скал — паруса вражеского флота. Одинокие столбы дыма свидетельствовали о том, что битва началась. Нападение троллей решило бы ее исход. А что делают эти подлые пожиратели эльфов? Убирают паруса!
— У тебя такое перекошенное лицо, посланник. — Оргрим и шаманка появились неожиданно.
Князь троллей был вооружен и готов к бою. На нем был нагрудник из темной кожи. На плечи наброшена медвежья шкура. Опирался он на боевой молот, набалдашник которого был вырезан из серого гранита.
— Должно быть, тут дело в моей глупости, однако я не могу постичь стратегию, которую вы используете, — ответил Фародин, пытаясь не высказать прямо все, что думает о союзниках.
Шаманка мрачно уставилась на него. Фародин почувствовал силу ее заклинания.
— Он думает, что мы будем спокойно ждать, пока рыцари ордена расправятся с фьордландцами и эльфами. Он сомневается в том, что мы поспешим на помощь былым врагам, — сказала старуха.
— Фародин умный мужчина, поскольку оставил эти мысли при себе. Если бы он обидел мой народ, открыто заявив об этом, я засунул бы его в мешок с камнями и выбросил за борт. — Тролльский князь пристально поглядел на него. Фародин пожалел, что не может прочесть мысли своего давнего врага. Он встретил Оргрима при дворе короля Болдора. Король принял его как посланника Эмерелль со всеми почестями, и, к огромному удивлению Фародина, Болдор согласился помочь — после ночи совещаний со своими князьями.
Под конец Оргрим высказал желание принять посланника на борту своего корабля. С первого мгновения, когда Фародин оказался среди троллей Нахтцинны, он почувствовал их враждебность. Он был уверен в том, что не переживет первой же ночи на борту «Сокрушителя». Впрочем, герцог очень заботился о нем и то и дело пытался завязать разговор. Он даже отказался от попыток угостить его каким бы то ни было мясом.
— Когда мы атакуем? — нетерпеливо спросил Фародин.
Корабль был готов к битве. На главной палубе и носовом возвышении толпились тролли с огромными щитами. Камни, которые, очевидно, должны были служить в качестве метательных снарядов, лежали наготове возле поручней. Самые мелкие из них были величиной с голову ребенка. А самые крупные представляли собой массивные обломки скал. Фародин задумался над тем, каким образом даже троллю удастся поднять такой камень.
— Ты не чувствуешь? — спросила Сканга.
При каждом ее движении шелестели перья, кости и камешки, нашитые на грубое кожаное платье и висевшие на многочисленных шнурочках у нее на шее.
— Что не чувствую?
— Мощь магии, эльфеныш. Мощь магии, — шаманка захихикала. — Амплитуда прилива изменилась. Отлива не будет. Ты можешь представить себе, насколько могущественным нужно быть, чтобы изменить игру приливов и отливов? Это поистине мощная магия.
— Убрать грот! — приказал Оргрим. — Бросьте якорь!
Фародин почувствовал, как внутри у него все сжалось. Все это не может быть правдой!
— Ты не мог бы быть так любезен и пояснить мне, что все это означает, Оргрим?
Герцог указал на корабль короля. На главной мачте поднимали красный флаг.
— Болдор созывает всех князей и шаманов на военный совет. Он захочет, чтобы и ты пришел, — Оргрим на миг отвернулся и махнул рукой своим воинам. — Подготовьте шлюпку!
— Ты ведь не серьезно! — возмутился Фародин.
— Эльф, я знаю, что думают о моем народе тебе подобные! Но мы ни в коем случае не торопливые идиоты, которыми вы нас считаете. Мы планируем битвы. И так будет и на этот раз. Мага в рядах людей, причем настолько могущественного, мы не брали в расчет. Нам придется изменить свои планы в соответствии с ситуацией.
— Он боится, что мы перебежим на сторону белых священнослужителей, — сказала шаманка.
Фародину захотелось свернуть шею старой карге.
Оргрим низко рыкнул. Затем опустился на колени, чтобы глаза его и Фародина оказались на одном уровне.
— Я знаю, тебе очень хотелось бы, чтобы я и все тролли умерли. И ты не слишком нам доверяешь. Тем не менее я надеюсь, что в пустыне твоих мыслей о мести еще сохранилась искорка разума. Священнослужители Тьюреда хотят уничтожить всех детей альвов. Неважно, будь они кентаврами, эльфами, цветочными феями… или троллями. Мы сражаемся с вами, потому что знаем, что рядом с фьордландцами и эльфами мы сильнее. И потому что знаем, что теперь лишь вопрос времени, когда белые священнослужители захотят напасть на Нахтцинну и все наши замки. Ты пережил тролльскую войну, Фародин. Ты знаешь, что мы не ждем, пока война придет к нам. Мы переносим ее в стан наших врагов. Поэтому мы здесь!
— А что мешает вам спокойно посмотреть, как ваши враги перебьют друг друга, а потом покончить с выжившими?
Оргрим резко выпрямился.
— Так может думать эльф, но не тролль! Будь осторожен, Фародин. Когда-нибудь и ты переполнишь чашу терпения.
Пред королевой
Мандред снял шлем и провел рукой по мокрым от пота волосам. Нурамон отвел его и Лиондреда на корму галеры. Ярл гордился тем, что у него есть такие друзья, как Нурамон. Эльф спас его шкуру. И воительница, в которой жила душа его былой спутницы по походу, помогла ему в этом. Нурамон представил ее ему как Номью…
Ту Номью! Он впервые понял, что означает повторное рождение. Он видел, как умерла Номья, и увидел ее душу в новом наряде. Она стояла на носу корабля, защищенная щитоносцем, и делала то, что и в прошлой жизни получалось у нее лучше всего: стреляла из лука!
Эльфийские воины бросились на штурм большого когга, нос которого был выше поручней в центральной части «Эльфийского сияния». Казалось, эльфы скоро захватят судно.
Не обращая внимания на сражающихся, Нурамон повел их дальше, к кормовому возвышению, где их ожидала королева.
— Мандред! — бросилась ему навстречу Юливее.
Ярл удивился тому, что встретил здесь маленькую волшебницу. Однако Эмерелль наверняка знает, что делает. Мандред подхватил девочку на руки. Малышка поцеловала его в щеку.
— Хорошо, что ты пришел, — сказала она, играя с его косами.
Нурамон обратился к королеве:
— Это Лиондред из Фирнстайна, а Мандреда ты наверняка помнишь.
— Конечно, — сказала Эмерелль. — Но сначала скажи мне: как идет бой?
— В данный момент мы продвигаемся вперед, — ответил! Нурамон.
— У врага многократное численное преимущество, — вмешался Мандред. — Мы не смогли защитить фланги. Они попытаются окружить нас. Сколько кораблей и воинов ты привела, повелительница? — Ярл поставил Юливее на палубу.
— Мандред Айкъярто, когда бы ты ни заговорил, ты никогда не обременяешь себя правилами этикета! — усмехнувшись, ответила королева. — Моему сердцу радостно от того, что я вижу тебя. А также я рада познакомиться с тобой, Лиондред, король Фирнстайна. Мы привели сюда все корабли и всех воинов, которых могут выставить эльфы Альвенмарка. Мы прикроем фланги, а мои воины заменят утомленных на барьере из кораблей. Отводи своих людей, Лиондред, пусть они набираются сил. Мы, дети альвов, пришли, чтобы отдать долг своей кровью.
Лиондред поклонился.
— Мы уйдем на максимально короткое время, и вскоре снова вернемся в бой. Король должен быть рядом со своими воинами, в противном случае они теряют… — Лиондреда перебили громкие крики ужаса. В центре корабля группа эльфов рухнула, словно подкошенная невидимыми стрелами. Некоторые корчились в предсмертных судорогах и издавали пронзительные крики. Но большинство лежали неподвижно.
Мандред поглядел на вражеские когги, не веря своим глазам. Только что он еще видел, как эльфы продвигались вперед, и вот уже вдоль заграждения стоят только враги. Нигде на большом когге больше не сражались!
Внезапно рядом с королевой упали наземь трое стражников, словно их свалил внезапный порыв ветра, чтобы вырвать жизнь из их тел.
Все испуганно отпрянули от правого борта.
— Что, клянусь всеми богами, здесь происходит? — воскликнул Лиондред. На лице его читался неописуемый ужас. — Что это за подлый вид убийства?
Нурамон рванул к себе Юливее. Только королева, казалось, оцепенела. Она замерла, глядя на корабль напротив, и прошептала:
— Значит, все же…
Мандред видел, куда она смотрит. На кормовом возвышении большого когга стоял мужчина в развевающихся одеждах цвета ночи, с поднятыми вверх руками. Он был похож на монахов, которых они видели среди рыцарей ордена в Искендрии.
— Эмерелль! — крикнул Нурамон.
Мастер Альвиас прыгнул к королеве и толкнул ее назад. И тут что-то, казалось, вцепилось в него. Он покачнулся, схватился за сердце. А затем рухнул под ноги королеве.
— Альвиас? — недоверчиво позвала Эмерелль, опустившись перед старым гофмейстером.
Альвиас захрипел и взял ее за руку. Он отчаянно пытался что-то сказать.
— Прости мою грубость, королева! — дрожащим голосом прошептал он. — Это моя судьба — защитить… — глаза его остекленели, дыхание прервалось.
Сначала на лице королевы отразилось недоумение, а потом оно сменилось улыбкой.
Мандред был потрясен тем, что она улыбалась в такой момент. Неужели Эмерелль вообще неведомо сочувствие? Даже к ближайшим эльфам? Старый гофмейстер отдал жизнь за нее, а она улыбается!
Внезапно вокруг королевы вспыхнуло нежное сияние. Оно исходило из тела Альвиаса, охватило его, накрыв собой, словно светящимся покрывалом. Затем лицо Альвиаса начало растворяться в серебряном свечении. Эльфийская королева все еще держала слугу за руку. А потом ее маленькие пальцы стали видны отчетливо, а его пальцы поблекли. Доспехи и меч гофмейстера тоже стали меркнуть. Наконец Альвиас стал единым целым с серебристым облаком, охватившим его. А потом свет улетучился, словно дым, унесенный ветром. Не осталось ничего, кроме цветочного аромата, показавшегося Мандреду знакомым. Однажды он уже чувствовал его в Фирнстайне, в комнате, где умерла эльфийка Шалавин.
Должно быть, этот блестящий свет вокруг Альвиаса и есть лунный. Нурамон и Фародин так часто говорили об этом, и тем не менее никакие слова их не могли описать его подлинную суть. Ярлу казалось, что он стал свидетелем чего-то божественного, какого-то чуда.
Остальные тоже были взволнованы, на миг забыв о битве. Юливее с открытым ртом глядела на то место, где исчез Альвиас.
Королева позволила Нурамону помочь ей подняться.
— Он спас меня, — сказала она. — Значит, такова была его судьба.
— Что его убило? — спросила Юливее Нурамона.
Казалось, она испугана настолько, что сил осталось только на шепот.
— Не знаю, — ответил эльф.
Мандред поглядел на мужчину в темно-синих одеждах монаха. Смерть Альвиаса и его уход в лунный свет — все это длилось считанные мгновения. Священнослужитель Тьюреда, казалось, вымотался совершенно. Он, склонившись, стоял у поручней и держался за них обеими руками. Рыцари ордена бросились к нему, чтобы закрыть щитами.
«Проклятые священнослужители, — подумал Мандред. — У этих ублюдков нет ничего общего с целителем Гийомом, которого они называют святым. Нельзя
было дальше отойти от идеалов Гийома, чем…» Ярл вспомнил случай в Анискансе. Лут всемогущий! Этого не может быть! Он осенил себя знаком отвращающего ока.
— Помнишь Анисканс, Нурамон? — сдавленным голосом спросил он. — То, что случилось, когда мы пришли на рыночную площадь?
— Клянусь всеми альвами! — Глаза эльфа расширились от ужаса, когда он глядел на когг с высокими бортами. — Они просто убьют нас, даже не вынимая из ножен мечей!
С грохотом обрушился абордажный мостик на флагманский корабль эльфов. Вот уже сформировался отряд рыцарей ордена, чтобы броситься к ним. Священнослужитель и его личная гвардия покинули кормовое возвышение и присоединились к отряду.
Нурамон обратился к Эмерелль.
— Королева, нам нужно уходить отсюда! Иначе все пропало!
Лиондред указал на правый борт.
— Стена щитов на корабельном барьере стоит, повелительница. Мы можем пробиться через драккары к другим эльфийским галерам.
Немногие выжившие эльфы на борту бросились к абордажному мостку, чтобы задержать рыцарей ордена прежде, чем они ступят на борт судна.
— Мандриды, ко мне! — крикнул Лиондред, подавая знак воинам на ближайшем драккаре. — Король требует вашей крови!
— Королева? — спросил Нурамон.
Эмерелль только кивнула. Она взяла Юливее за руку и задумчиво поглядела на малышку. Мандред заметил, как по ее щеке скатилась одна-единственная слеза, словно она уже оплакивала конец всего.
Игра в кости
Кости поскакали по большому столу, устланному картами, поставленному в средней части «Молота альвов», флагманского корабля короля троллей. Фародин заложил большие пальцы за портупею, стараясь сохранять спокойствие. Способ ведения троллями войны был ему, мягко говоря, чужд. Он украдкой бросал взгляды на клубы дыма, поднимавшиеся по ту сторону утесов. Интересно, как там продвигается битва?
Старая шаманка долго глядела на кости на столе.
— Тень смерти лежит на Эмерелль, — бесцветным голосом произнесла она. — К ней тянется человек. Один человек, убивший более сотни эльфов.
Все взгляды устремились к Фародину.
— Это… это невозможно, — сказал он. — Ни один человек не сравнится с эльфом в бою. Должно быть, ты ошибаешься.
— Ты говоришь так потому, что не может быть того, чего быть не должно? — спросил Болдор.
Король троллей был почти в четыре шага ростом. Широкие шрамы покрывали его обнаженный торс. Длинные острые уши были порваны, потом заросли. Светлые глаза сверкали из-под низкого лба, критически оглядывая Фародина.
— Брось кости еще раз, Сканга!
Шаманка повиновалась, бросив украдкой злобный взгляд на Фародина. Желтые, захватанные косточки со стуком покатились по столу. Сканга скрестила руки на груди.
— Все так, как я и говорю: тень смерти лежит на Эмерелль. Я отчетливо чувствую злую силу человека. Это его магия делает его таким сильным. Она совершенно иная, чем наши заклинания. Она лишает силы мир и сердца эльфов. Вот так он убивает. Неважно, как он колдует — находиться с ним рядом нельзя.
— А эта магия может убить тролля? — спросил герцог Оргрим.
— Она убивает любое дитя альвов!
— А защититься от этого охранным заклятием можно? — не отставал герцог.
— Нет. Эта магия иного рода. Ничто не может защитить от нее. А людей это заклятие ранить не может.
Фародин почувствовал, что вспоминает происшествие в Анискансе. Может быть, есть еще один такой же человек, как Гийом? Может ли человек стать таким же могущественным, как полукровка, наполовину эльф, наполовину сын девантара?
— Так что же ты посоветуешь, Сканга? — серьезно спросил тролльский герцог.
— Тот, кто отважится подойти к этому колдуну, плюнет смерти в лицо. В данный момент он ослаб. Но я чувствую, что сила его растет с каждым ударом сердца.
Король потер лоб кулаком.
— Дайте мне лодку, — решительно произнес Фародин. — Я буду сражаться вместе с моим народом.
Болдор не обратил на него внимания.
— Что случится, если мы вмешаемся в битву?
Шаманка снова бросила кости. На этот раз она долго разглядывала их причудливый узор.
— Если мы будем сражаться, то королевская кровь угаснет, — наконец сказала она.
Король тронул указательным пальцем пухлую нижнюю губу.
— Эмерелль и король Фьордландии ведь тоже там, не так ли?
— Они оба рядом с ужасным магом.
Болдор грохнул кулаком по столу, где были разложены карты.
— Дерьмо кобольдов! — яростно взревел он. — Мы не будем ждать здесь и наблюдать, как Эмерелль и король людей пожнут всю славу. Уберите паруса, все на весла! Мы идем в бой! — Он указал на столбы дыма, вздымавшиеся за утесами. — Облейте палубы водой, я не хочу, чтобы хоть один корабль загорелся.
— Каким образом мы атакуем? — спросил Оргрим.
— Тролльским! Утопим всякий корабль, который встанет на нашем пути!
Снова застучали кости.
— Опасность на западном фланге. Что-то… — шаманка раздвинула несколько костей. — Там что-то кроется.
Король поднял голову и показал на столбы дыма.
— Чтобы увидеть эту опасность, мне твоя помощь не нужна, Сканга. Там почти все корабли горят. Мы будем осторожны, будем следить за полетом искр.
Эмерелль в опасности
Битва была отчаянной. Лишь Мандред, Лиондред и мандриды стояли между врагами и эльфами. Фирнстайнцы пытались создать коридор на палубе. Чтобы королева могла уйти через носовое возвышение на драккары. Небольшой отряд рыцарей ордена прорвался и занял боевую платформу на носу, однако мандридам удалось отрезать их от остальной части войска. Обилее пыталась отвоевать бастион над носовой частью корабля при помощи горстки эльфийских воинов. А мандриды тем временем отчаянно пытались помешать врагам прорваться снова и оттеснить рыцарей ордена на когг.
Эмерелль окружила личная гвардия. Она держалась вплотную к поручням и прижимала к себе Юливее. Казалось, она мыслями по-прежнему где-то далеко.
Число раненых возрастало, похоже было, что момент, когда превосходящие их по численности враги окончательно расколют их ряды, является только вопросом времени.
Нурамон не спускал взгляда с когга, но священнослужителя не видел. Он боялся, что тот под прикрытием воинов медленно продвигается вперед. С такого расстояния, которое было от него до королевы, он мог одним-единственным заклинанием уничтожить ее и всю ее личную гвардию.
Один из воинов обошел Мандреда и стал приближаться. Нурамон быстро натянул тетиву и спустил стрелу. Враг рухнул, однако его место заняли еще двое. Нурамон увидел, что мандриды уже не в состоянии теснить противников королевы и теперь делают все возможное для того, чтобы пропустить как можно меньше рыцарей. Не сдвигалось и равновесие на носовом возвышении галеры. Рыцари ордена по-прежнему держались там, перекрывая возможность уйти на драккары.
Нурамон стрелял и стрелял. Когда один из воинов уклонился от его стрелы и уже взмахнул мечом, Нурамон понял, что никогда не сможет вовремя пустить новую стрелу. Он поднял лук, чтобы ударить им мужчину, однако гвардеец королевы пришел ему на помощь и взмахнул копьем. Бег вражеского воина оборвался на острие копья. Поклонник Тьюреда вырвал у гвардейца из руки копье, покачнулся и безжизненно рухнул на палубу.
Внезапно на помощь к ним подоспели лучники из Альвемера. К Нурамону подошла Номья.
— Что это только что было? — спросила она.
Нурамон предпочел бы промолчать. Он и сам не все понимал до конца. Он твердил про себя слова Мандреда. Ярл спросил его, помнит ли он Анисканс. Конечно же, Нурамон не забыл, как Гельвуун умер от волшебства Гийома.
— Там священнослужитель Тьюреда! — вот и все, что он ответил Номье.
Нурамон огляделся по сторонам в поисках Юливее. Девочка стояла, вцепившись в руку Эмерелль. Малышка то и дело вздрагивала от звона оружия и криков раненых. Она зарылась лицом в подол платья королевы.
Обилее была неподалеку, и ее отряд поддержал мандридов в сражении.
— Не уходите слишком далеко вперед! — крикнула она.
Она сильно размахивала мечом, вдоль клинка мелькали крошечные синие молнии. Когда бы ни обрушила она меч на противника, тот вздрагивал и кричал, словно заклинание молнии было хуже стали, вонзившейся в его тело. За спинами Обилее и ее воинов стояли невооруженные эльфы. Гребцы!
Мандред и Лиондред с фирнстайнцами отступили так же, как и Обилее со своим отрядом. Так лучники из Альвемера получили возможность свободно стрелять во врагов. Они спускали с тетивы стрелу за стрелой, и вперед отваживались продвигаться только немногие противники. Тех, кто осмеливался, убивали стоявшие по флангам отряда лучников мандриды. Большинство рыцарей отошли почти до самых поручней и образовали там заслон из щитов.
Вскоре Нурамон расстрелял все свои стрелы и передал место в строю копьеносцу. Он обратился к королеве:
— Эмерелль!
Та поглядела на него, но ничего не сказала.
— У нас получится, — сказал он, хотя и понимал, насколько плохо обстоят дела для всех них и всего Альвенмарка.
Он поглядел через поручни и увидел, что в воде плывет множество эльфов. Гребцы? Или даже воины решили бежать?
Гвардейцы Эмерелль расступились, пропуская к королеве Обилее в сопровождении Мандреда и Лиондреда.
— Мы отведем тебя к Олловейну. Он неподалеку отсюда, на драккаре. Еще одна атака, и мы отвоюем наше носовое возвышение. Затем путь будет свободен. — Она тяжело дышала.
Эмерелль молчала.
— Королева? — позвала Обилее.
— Я в твоих руках, Обилее, — наконец ответила Эмерелль, глядя, казалось, прямо сквозь воинов.
Нурамон бросил взгляд на поле битвы, где сражались фьордландцы. Подошли еще несколько вражеских кораблей. За путь от галеры королевы до корабля Олловейна сражались на каждом шагу.
— Мы не успеем, — крикнул Нурамон. Он указал на когг. — Священнослужитель где-то там. И пока мы стоим, он собирается с новыми силами для следующего заклинания. Мы не можем ждать, пока носовое возвышение будет свободно! Каждый миг может стать для нас роковым!
— Может быть, нам тоже стоит поплыть, — предложила Юливее.
Эмерелль погладила малышку по голове.
— Нет, королева не поплывет. Я пойду по кораблям! — казалось, она наконец вернулась мыслями к текущему моменту. — Обилее! Освободи нам дорогу при помощи волшебства!
Воительница кивнула.
— Да, — тихо сказала она. — Но этого будет недостаточно. Даже если я спасу тебя, священнослужитель может решить битву в свою пользу.
Вмешался Мандред.
— Тогда мы, люди, должны убить священнослужителя. Мы с моими мандридами пробьемся к нему!
Нурамон покачал головой.
— Мандред, это слишком опасно!
— Если вы, эльфы, умрете или убежите, то мы пропали. Эта свора последователей Тьюреда уничтожит Фирнстайн! Позволь мне сделать то, что нужно! Лучше пожелай удачи!
Нурамон переглянулся с Обилее и королевой. Обе кивнули.
— Мандред! — сказал он. — Я не знаю никого, кто был бы более мужественен, чем ты, будь то человек или дитя альвов.
Мандред обнял Нурамона, затем обернулся к Лиондреду.
— Мы вонзимся в их ряды, словно меч, и прогоним их обратно на корабль! — Ярл еще раз обернулся, и Нурамон испугался, что больше не увидит своего друга.
Фирнстайнцы собрались между рядами лучников. Мандред перебросился несколькими словами с Номьей.
— За Фирнстайн! — закричал он, и люди побежали, прикрываемые стрелами справа и слева.
Звенело оружие, звучали крики, когда они врезались в стену рыцарей.
— Нужно идти! — объявила Обилее.
Взгляд Нурамона упал на люк, ведущий на нижнюю палубу. Затем он посмотрел обратно на кормовое возвышение. Повернулся к Юливее.
— Мои стрелы у тебя?
Малышка протянула ему колчан дрожащими руками.
Он с благодарностью принял его. Затем вынул стрелы карликов, переложил их себе в колчан и крикнул:
— Обилее! Эмерелль! У меня есть план! — Он указал на люк, который вел на палубу, где находились гребцы.
Камни и тролли
Под палубой «Сокрушителя» глухо раздавались удары литавр. Весла ритмично опускались в воду, превращая ее в белую пену. Фародин был удивлен тем, как дисциплинированно держали тролли ритм и как быстро тяжеловесный корабль продвигался вперед. Менее четверти мили отделяло их сейчас от направлявшегося к ним большого когга. Некоторым кораблям из флота священнослужителей удалось повернуть и взять курс на нового врага, появившегося у них за спиной. Подавляющее большинство коггов скопилось в узком фьорде, чтобы поддерживать сражение против корабельного заслона фьордландцев. Они не могли быстро выйти из схватки, чтобы сразиться с троллями.
Фародин затянул шлем и проверил, как сидит перевязь меча. Тяжелый щит по-прежнему стоял у поручня. Он возьмет его, когда начнется сражение.
Герцог Оргрим лениво опирался на тяжелый боевой молот.
— Сражаться будем, когда войдем в самую гущу, — спокойно произнес он. — Эти нас не остановят.
Фародин поглядел на вражеский трехмачтовик. Корабль был гораздо меньше галеасы троллей. На миг эльф почувствовал уважение к рыцарям ордена, которые бесстрашно бросились на такого сильного врага. Грот с гербом сгоревшего дуба заслонял вид на кормовое возвышение корабля. Фародин спросил себя, каким образом, интересно, подготовились люди к неравной битве. До сих пор когг направлялся прямо на них, словно собираясь протаранить корабль троллей.
— В последний миг он попытается отойти в сторону и сломать наши весла с правого или левого борта, — произнес Фародин.
— Я знаю, — спокойно ответил Оргрим.
Подозвал одного из капитанов, находившихся в центральной части корабля.
— Подготовьте снаряды, чтобы ломать палубу! — вдоль поручней забегали тролли.
Теперь оба корабля отделяли друг от друга всего несколько шагов. Фародин вцепился в поручни и подготовился к удару. Он не сомневался в том, что тролли выиграют схватку. Однако они потеряют время. Время, которого уже не было у них, если они хотят помочь Эмерелль и фьордландцам в отчаянном сражении.
Арбалетчики на носовом возвышении когга открыли огонь. Один из троллей упал с болтом во лбу. Другой хрюкнул и вынул снаряд из окровавленного плеча. Воины троллей даже не стали поднимать щиты, чтобы защититься от обстрела, они просто замерли в стоическом презрении к смерти.
Внезапно когг вильнул в сторону правого борта.
— Поднять весла по правому борту! — крик Оргрима был громче звука фанфар.
Умолкли литавры. Из воды показались лопасти весел. На миг они застыли параллельно воде. Когг находился на расстоянии всего лишь нескольких шагов.
Длинные весла поспешно втягивали в узкие весельные щели. С треском разбились первые, когда когг прошел рядом с кораблем троллей на расстоянии двух шагов. Но большинство уцелели.
— Снаряды! — крикнул Оргрим.
У правого борта, пригнувшись, сидело больше дюжины троллей. Они по двое стали поднимать огромные обломки скал, которые раньше заметил Фародин. Словно подмастерья мельника в человеческом мире, которые размахивались, чтобы забросить мешок с мукой на высокую телегу, тролли раскачали обломок скалы, а затем по высокой дуге метнули его в когг.
Корабль людей был гораздо ниже. Фародин увидел, как рыцари, стоявшие в средней части судна, подняли над головами щиты. Собравшись вплотную друг к другу, гербы образовали сплошную стену из мертвых дубов. Но от валунов это не защитило. Они почти вертикально упали на щиты, раздавили людей и пробили доски палубы. С грохотом разбрасывая в стороны щепки, валуны исчезли в трюме корабля.
Рядом с Фародином в поручни ударил арбалетный болт. Эльф поднял взгляд. «Вороньи гнезда» коггов были набиты стрелками. По кормовому возвышению забарабанили еще болты. Один из снарядов угодил штурману, стоявшему у руля, в ногу. Тот выругался. Однако никто здесь не собирался прикрываться. Фародин понимал, что стрелку должно невероятно повезти, чтобы он убил тролля арбалетным болтом. А вот в отношении него это неверно.
Рядом с ним по-прежнему стоял щит. Эльф поглядел на герцога. Тот замер, опираясь на свой боевой молот. «Нет, — подумал Фародин, — такой радости я этим ублюдкам не доставлю!» Они наверняка только того и ждут, чтобы он трусливо укрылся за щитом, в то время как тролли стоически переносят летящие в них арбалетные болты. Поэтому он просто отошел немного в сторону, чтобы стрелкам было неудобно стрелять в него.
— Мы долго отрабатывали тактику атаки при помощи валунов, — произнес Оргрим так спокойно, словно сидел за праздничным столом в Нахтцинне, а не стоял на палубе обстреливаемого корабля. — Мне очень хотелось посмотреть, как такая атака проявит себя в сражениях с эльфами. Ваши корабли легкие, палуб мало, насколько я знаю. Камни наверняка пробивали бы до самого киля.
— Мне кажется, что мы вряд ли подпустили бы вас на расстояние броска, — холодно ответил Фародин. А втайне порадовался, что до морской стычки с троллями дело так ни разу и не дошло.
— Ты не хочешь защититься? — спросил герцог, указывая на прислоненный к поручням щит. — Мне не хотелось бы оказаться в положении, когда придется объяснять королю Болдору причину твоей смерти. — Из глубокого шрама, протянувшегося через весь его лысый череп, сочилась кровь. — Или ты думаешь, что у тебя такая же крепкая башка, как и у меня?
— Думаю, ни один человек не станет стрелять в эльфа, окруженного троллями, в которых попасть гораздо легче.
Оргрим рассмеялся.
— Для эльфа ты чересчур хорош. Жаль, что мой предок убил твою женщину и ты поклялся в вечной вражде. Мне не хотелось бы убивать тебя, когда закончится битва и с нашим перемирием будет покончено.
— Ты настолько уверен в том, что выживешь в бою?
Герцог широко ухмыльнулся.
— Есть очень мало вещей, способных убить тролля. В этом мы превосходим твой народ.
Фародин хотел было съязвить, однако в этот миг на палубу когга обрушился новый залп валунов. Грохот и крики раненых были неописуемы. Темные ручейки крови потекли по водопротокам в корпусе корабля.
Грот-мачта накренилась. Валун надломил ее у самой палубы, теперь она держалась только на вантах.
Корабль служителей Тьюреда почти миновал галеасу. Теперь тролли, стоявшие вдоль поручней, вооружились более мелкими камнями. Подобно тому, как дети бросают в море камешки, они швыряли в толпу людей обломки скал. Фародин увидел, как штурман когга получил удар в грудь, как его отшвырнуло на стенку кормового возвышения. Эльф с отвращением отвернулся, чтобы не смотреть на эту бойню.
Десять шагов
Мандред взобрался по абордажному мостику. Они с мандридами продвинулись до самого носового возвышения когга. Словно башня вздымалось оно над носом вражеского корабля. Всего две лестницы вели сюда с главной палубы. Удерживать позицию было легко. Однако враги образовали стену из щитов и отразили уже две их атаки.
Мандред ожесточенно бросился вперед в третий раз. Его секира крошила щиты и разрезала кольчуги. Мандриды уважительно старались держаться подальше от ярла, когда тот замахивался своим оружием. Однако с какой бы силой ни устремлялся он вперед, ряды тут же смыкались. В проемы просовывали мечи. Они вылетали вперед молниеносно, словно жала. Рыцари ордена были опытными в этом способе сражения и не хотели уступать ни на шаг. Удар пришелся Мандреду в бедро. Теплая кровь потекла по ноге. Под прикрытием щитов мандридов он отошел на носовое возвышение.
Он подавленно поглядел через фальшборт. Между флагманским кораблем королевы и большим коггом болталась маленькая галера. Очевидно, она примчалась, чтобы поддержать команду Эмерелль. Живых на борту не было. Воины и гребцы лежали на палубе: жертвы проклятого священника Тьюреда!
Положение было отчаянное. Битва на скрепленных друг с другом драккарах тоже шла плоховато. Фьордландцы и эльфы бросили в бой почти все свои резервы. А подкрепление к рыцарям ордена поступало постоянно. Сколько бы солдат они ни потеряли, бреши в строю закрывались мгновенно.
К нему подошел Лиондред.
— Ты ранен?
— Всего лишь царапина! — проворчал Мандред. Он солгал своему потомку. Рана горела, словно его задели не мечом, а раскаленной кочергой. — Противников слишком много! Нужно сосредоточиться на удержании носового возвышения. — Он обернулся и посмотрел на молодого мандрида, который, обессиленный, сидел, прислонившись к поручням и, глядя через корабль королевы, наблюдал за происходящим на драккарах.
— Подкрепление будет? — спросил Мандред.
— Нет! Им приходится обороняться. Рыцари ордена нападают по всему фронту!
— Проклятье!
Мандред поглядел на главную палубу когга. Враги перестроились и теперь принялись в свою очередь атаковать. Презрев смерть, они устремились по обеим лестницам на носовое возвышение. С левой стороны их вел высокий рыцарь. Пригвоздил к полу мандрида, преградившего ему путь. Его клинок вспорол горло молодого воина. Работая щитом, он расчищал себе проход и ступил ногой на носовое возвышение.
Мандред бросился вперед. Он терпеть не мог такую драку. В толпе не было места, чтобы размахнуться секирой. Использовать всю ее силу он мог только тогда, когда поднимал высоко над головой. Но на это он не пойдет. Тогда окажутся незащищенными его грудь и живот, и ему придется на собственной шкуре узнать, насколько ловки в обращении с короткими мечами рыцари ордена. Стиснув зубы, он решил ограничиться тем, чтобы атаковать коротким шипом секиры. Он вонзил ее в щит воина, стоявшего прямо перед ним. Рыцарь вскрикнул. Мандред достиг цели — руки, крепко пристегнутой к дереву кожаными ремнями. Воин ордена на миг опустил щит. Всего на миг, но этого оказалось достаточно, чтобы ткнуть в него секирой еще раз. Шип с хрустом вошел в прорезь шлема.
Воспользовавшись брешью, он атаковал мужчину слева, уже не прикрытого щитом своего товарища. Воин взмахнул мечом, чтобы парировать удар, однако ничего не сумел поделать с мощью секиры, оружие Мандреда вошло в его грудь.
Ярл пробился почти к самому фальшборту. На главной палубе между рядами воинов он увидел священника. Он был на расстоянии около десяти шагов. Его синие одежды цвета ночи развевались на ветру.
— Вперед! — крикнул он на языке Фаргона. — Нужно продвигаться! Иначе королева демонов бежит!
Рыцари ордена решительно устремились по обеим лестницам на носовое возвышение. Высокий воин по-прежнему держался рядом с лестницей. У ног его лежали два мертвых мандрида.
Мандред снова бросил взгляд на главную палубу. Подойти к проклятому жрецу невозможно. Десять шагов! Десять шагов — и все стало бы иначе! Но для этого нужно подняться на фальшборт и прыгнуть в самую гущу врагов.
Ярл пригнулся, уворачиваясь от удара мечом, и вонзил свою секиру в колено противника, обходя щит. Мужчина с криком рухнул на палубу, пытаясь вонзить меч Мандреду в пах. Мандред наступил на щит, и оббитый железом край его ударил воина по шлему. Голова его запрокинулась, и Мандред вонзил шип секиры ему в горло.
Ярл тут же снова поднял взгляд. Если он перепрыгнет через фальшборт, то ему конец. Но, быть может, своей жизнью он сможет помочь королеве бежать и спасет Альвенмарк и Фьордландию.
Священнослужитель поднял руки. Он снова начал плести заклинание! Мандред оглянулся. Последний раз жрец находился на десять шагов дальше. Теперь Эмерелль находится в зоне удара!
Краем глаза он заметил движение. Высокий рыцарь ордена пробился к нему. Мандред отпрянул. Меч рыцаря скользнул по его кольчуге. Удар пришелся низко, пробив ногу до кости. Удар щита отбросил его назад. Чьи-то руки схватили его и утянули за защитную стену мандридов. Теперь фальшборт недосягаем. Надо было прыгать!
Чувствуя дыхание смерти
Нурамон вместе с Номьей бежал под палубой галеры к корме. Вид мертвых гребцов со стороны правого борта приводил его в ужас. Мужчины и женщины просто лежали на скамьях, некоторые упали на весла, некоторые откинулись назад. Ран не было, на лицах ни мук, ни следа ужаса. Наверное, они не испытали боли и даже не заметили, что наступил конец.
Что действительно волновало Нурамона, так это вопрос, родятся ли умершие вновь. На примере Номьи он выяснил, что эльфы, погибшие в человеческом мире, могли снова родиться в Альвенмарке. А карлики были примером того, что у детей альвов была жизнь и в человеческом мире. Однако заклинание священнослужителя могло помешать их рождению. Об этом эльф не подумал, когда говорил о своем плане с Эмерелль и Обилее. Если возрождения не будет, то дыхание смерти может означать конец его поисков. А потом Нурамон подумал о мастере Альвиасе. Разве он не ушел в лунный свет у него на глазах? Разве не доказывает этот факт, что жрецы не могут уничтожить душу? Вопрос только в том, кто будет зачинать и рожать детей, если все будет потеряно…
Стрелки добрались до люка, ведущего на корму, и осторожно поднялись по широкой лестнице. Нурамон выглянул наружу, чтобы понять, как обстоят дела на носовом возвышении галеры. К его удивлению, там не было никого. Должно быть, эльфы одолели рыцарей ордена! Обилее и королева наверняка уже на драккарах, в безопасности. Эльф вылез из люка и тут же пригнулся. Через поручни он увидел, что фьордландцы по-прежнему удерживают носовое возвышение когга, мешая рыцарям ордена броситься вдогонку за эльфийской владычицей.
Как только из люка выбралась Номья, они вместе поспешили к поручням. Скрючившись, они наблюдали из-за прикрытия за сражением между рыцарями Тьюреда и мандридами.
Фьордландцам приходилось несладко. Хотя они смогли пробраться на вражеский корабль, но на том их продвижение и закончилось.
Вот Мандред! Он сражается в первом ряду. И что он вечно рвется вперед! Его отряду противостоят по меньшей мере пятьдесят рыцарей ордена. Поражение мандридов — лишь вопрос времени.
— Вон жрец! — прошептала Номья. — В окружении личной гвардии в шлемах с забралами.
Нурамон увидел мужчину. Он стоял на расстоянии всего лишь нескольких шагов от Мандреда, неподалеку от поручней главной палубы, и тем не менее для ярла он был недосягаем. Щитоносцы не дадут ему прорваться. А их короткие мечи на узком пространстве гораздо лучше секир и длинных клинков мандридов.
Нурамон набрал побольше воздуха в легкие и поглядел вдоль поручней на нос. Там лежало множество эльфов, убитых заклинанием. Теперь они с Номьей в радиусе, где их может настигнуть смерть. Нурамон протянул Номье четыре стрелы, сделанных карликами.
— Вот, возьми эти!
Воительница поглядела на сверкающие наконечники огромными глазами.
— Спасибо, Нурамон, — тихо ответила она, но взяла только две.
И она была права. Больше двух стрел им вряд ли понадобится. Потому что если после двух выстрелов священнослужитель будет еще жив, то они обречены.
Нурамон наложил стрелу на тетиву и подождал, пока то же сделает Номья. Глубоко вздохнул.
— Сейчас! — прошептал он, и они поднялись.
Нурамон прицелился в жреца в темно-синих одеждах, затем отпустил тетиву и послал стрелу в полет. Выстрел Номьи последовал всего лишь на мгновение позже.
Нурамон попал в плечо одному из стражников, когда тот случайно сменил положение. Номья промахнулась на волосок. Они быстро схватили новые стрелы. Нурамон увидел, что воины вокруг священнослужителя подняли щиты и закрыли его. Нужно было действовать быстро, в противном случае последователь Тьюреда сплетет свое заклинание.
Первой выстрелила Номья, однако ее стрела отскочила от нашлепки на щите. Выстрел Нурамона угодил в щит и пробил его. Стоявший за ним воин вскрикнул, упал вперед, и в открывшемся проеме показался священник. Человек стоял, немного наклонившись вперед, но руки держал поднятыми вверх. Он колдовал. Еще один выстрел!
Один выстрел! Как только брешь, оставленная упавшим воином, закроется, все будет напрасно.
Нурамон поспешно наложил новую стрелу на тетиву. Номья тоже вынула стрелу из своего колчана. Нурамон прицелился и выстрелил. Стрела прошла прямо над головой священнослужителя. Рыцари ордена немного сдвинулись вокруг жреца и уже собирались закрыть брешь. Жрец Тьюреда указал на них вытянутой рукой и что-то прокричал.
Вот! Стрела Номьи! Она взлетела вовремя. Всего одна узкая щель оставалась в стене щитов. Нурамон уже был почти уверен, что она тоже вонзится в щит. И тут случилось необъяснимое. Стрела исчезла между двумя щитами. Нурамон увидел, что священнослужитель вскинул руки вверх. А затем упал между рыцарями.
Прорыв
Внезапно среди нападающих поднялась паника. Мандред не понял, почему, но они схлынули с кормового возвышения на главную палубу. Даже высокий рыцарь, который только что серьезно ранил его, перестал атаковать, прикрывая отступление своих товарищей.
— Мандриды! Вперед! — взревел ярл, нанося удар в щит высокого воина.
Поскользнувшись на залитой кровью лестнице, тот покачнулся. Затем рухнул, увлекая за собой нескольких воинов. Мандред прыгнул за ними, приземлившись прямо на щит своего противника. Они прорвались!
Фьордландец вонзил шип своей секиры в горло воину. Увидел ужас на лице мужчины. Бой вокруг почти замер. Почти никто уже не сопротивлялся. Большинство прятались за щиты.
— Я не прошу пощады, — прохрипел великан.
— А я и не предлагаю! — секира Мандреда обрушилась на рыцаря.
Но ударил ярл плашмя, чтобы лишь оглушить воина. Рыцарь сражался хорошо. Заколоть его было бы бесчестно.
Отступавшие последователи Тьюреда еще раз попытались выстроить стену из щитов. Мандред решительно устремился вперед. Им не должно позволить снова образовать фронт. Ярл разметал щиты в стороны, тесня воинов высоко поднятой секирой только затем, чтобы как можно дальше продвинуться вперед и вонзить клин в ряды противника. Лиондред и мандриды довершат начатое.
Затем фьордландец добрался до личной гвардии служителя Тьюреда. От одного вида гвардейцев в нем вспыхнул гнев. Словно разъяренный медведь, обрушился он на рыцарей, пригибаясь под их тяжелыми мечами, дробя секирой ребра. От ярости Мандред почти не почувствовал, как клинок пробил его назатыльник. Однако кольца приняли на себя силу удара, и он отделался легкой царапиной. Вонзив нападающему шип в пах, он высвободил оружие и парировал удар слева, нацеленный ему в горло. Эльфийская сталь пела безжалостную песнь смерти. Личная гвардия священника билась до последнего.
Когда Мандред наконец обессиленно опустил секиру, то с удивлением обнаружил, что рыцари сложили оружие.
Тяжело дыша, ярл огляделся по сторонам. Наконец он обнаружил врага! Священнослужитель-волшебник лежал среди мертвых. Мандред подошел к нему. С удивлением обнаружил, насколько молод был одетый в синее жрец. Стрела оборвала его жизнь.
К Мандреду подошел Лиондред.
— Они сдаются! — устало объявил он. — На нижних палубах уже тоже перестали сопротивляться.
Хотя Мандред слышал, что говорил король, смотрел он только на священника. Где-то он видел уже это серебристо-белое оперение. А отерев большим пальцем кровь с наконечника и увидев сверкающее железо, он понял, кому принадлежит стрела. Мандред огляделся по сторонам и заметил на корме эльфийской галеры машущих ему рукой Нурамона и Номью.
Ярл покачал головой и улыбнулся Лиондреду.
— Этот проклятый эльф опять спас мою задницу. А его дерьмовая семейка думает, что он ни на что не годится.
Божественный дар
Всего несколько сотен шагов отделяли «Сокрушителя» от драккаров фьордландцев. Восемь судов следовали за галеасой герцога. Остальные держались поблизости от флагмана короля, направляясь к западной стороне барьера из кораблей, где рыцари ордена пользовались численным преимуществом. Если их не остановить, то они сметут защитную линию фьордландцев.
Дым, который они видели издалека на этой стороне фьорда, рассеялся. Фародин заметил останки трех сгоревших кораблей, дрейфовавших у самого берега. Пожары потухли.
Эльфу показалось странным, что король направился именно в ту часть акватории сражения, от которой его недвусмысленно предостерегала Сканга.
— Право короля — сражаться там, где можно стяжать больше всего славы, — заявила Сканга, хотя ее никто не спрашивал.
Фародин, вспыхнув, обернулся.
— Нет, я не перестану читать твои мысли, — ее глаза сверкали. — Не перестану, пока не погаснет твое желание видеть его мертвым.
Герцог не обратил на них внимания. Махнул рукой воинам, находившимся в средней части корабля.
— Несите новые снаряды!
Фародин перегнулся через фальшборт, чтобы разглядеть получше, что заставило Оргрима отдать такой приказ. От скопления судов ордена отделились три небольшие когга и, проявляя отчаянное мужество, направились к ним. Участь других кораблей, атаковавших флот троллей, вряд ли укрылась от рыцарей и моряков на коггах. И тем не менее они отважились на эту бессмысленную атаку!
Из грузового люка вынесли новые камни и разложили вдоль поручней «Сокрушителя». Фародин слышал, как тролли шутят между собой и заключают пари относительно того, кому удастся разбить грот-мачту.
Рядом с камнями лежали тела нескольких моряков. Тролли выудили их из моря после короткой схватки с трехмачтовиком. Фародин уже догадывался, зачем принесли на борт это
мясо. Обычаи союзников приводили его в ужас.
— Нужно съесть сердце убитого врага, чтобы быть признанным воином среди моего народа, — хриплым голосом произнесла шаманка. — Многие молодые воины сегодня ночью будут приняты князьями в союз воинов. Таким образом, мы чтим своих врагов. Никому из троллей никогда не пришло бы в голову съесть мясо труса.
— Я не хочу этого слышать! — Фародин крепче вцепился руками в поручни. Он наклонился немного вперед, чтобы лучше видеть когг, направлявшийся к «Сокрушителю».
— По-твоему, жить можно только одним способом, не так ли, эльф? Все, что отклоняется хоть на дюйм, уже неверно.
Фародин решил не слушать слова старухи. Нет ничего, что могло бы оправдать отвратительные обычаи троллей.
На борту когга, похоже, поднялась паника. Моряки разбивали топорами бочонки, сложенные на палубе. Маслянистая жидкость потекла по доскам, сверкающими струйками сбегая по водопротокам.
Оба корабля отделяли друг от друга всего несколько шагов.
— Поднять весла! — крикнул Оргрим.
Литавры под палубой тут же смолкли.
Когг исчез в мертвом пространстве перед корпусом галеасы. Фародин видел, как некоторые моряки стали прыгать в море, пытаясь спастись. Затем раздался мощный удар. Эльфа швырнуло на поручни.
С кормовых возвышений кораблей, собравшихся в группу, поднимались в небо темные струйки дыма. Горящие стрелы!
Неуправляемый когг с треском протаранил галеасу троллей. Неподалеку в море ушел залп горящих стрел. Священнослужители не попали.
— Несите на палубу бочонки с водой! — крикнул герцог.
Фародин удивился бессмысленности этой атаки. Теперь на фоне голубого неба обозначились сотни тоненьких полос. Корабли троллей были почти вне пределов досягаемости лучников. Большинство стрел снова не долетели.
Фародин смотрел на брошенный корабль. Когг оставлял за собой широкую сверкающую полосу. Некоторые тролли пытались отогнать маленький корабль.
Фародин попытался понять, какой у врагов может быть план. Все это не имело смысла… С маленьким коггом столкнулись еще два корабля из флота. Но насколько он видел, никакого вреда галеасы не получили.
Дождь стрел упал в море прямо перед ними и со свистом погас. Но одна оставила после себя маленький огонек, плывущий по воде.
Огонь, горящий на воде! Фародин вспомнил флот рыцарей ордена в гавани Искендрии. Ужасные картины еще были свежи в его памяти. Даже если в мире людей завоевание портового города отстояло от теперешних событий на несколько поколений, для него прошло всего несколько месяцев.
Эльф обернулся. Теперь все сложилось в отчетливую картину. Люди хотели разжечь огонь как можно дальше от собственного флота. То, что когги проводили свои маневры дальше расстояния полета стрелы, тоже было частью плана. Но почему какой-нибудь фанатик сам не поджег все при помощи факела? Боялись, что все загорится слишком рано?
— Прочь от корабля! — закричал Фародин, бросаясь к штурману. При этом он указывал на сверкающие полосы, плававшие повсюду на воде. — Мы не должны попасть туда! Опустите весла! Мы должны немедленно прибавить ходу.
— Что с тобой, эльф? — удивленно спросил герцог. — Тебе снова кажется, что мы приближаемся недостаточно быстро?
— Мы никогда не доберемся, если не будем действовать быстро!
Оргрим нахмурил лоб. Порез на голове снова открылся. Капелька крови стекла по его широкому носу.
— Опустим весла, как только пройдем мимо коггов. Мы не можем себе позволить потерять еще несколько штук, — решил герцог и отвернулся.
— Ради альвов, Оргрим! Они украли огонь Бальбара! Чудесное оружие, на протяжении столетий обеспечивавшее флотам Искендрии господство на Эгильском море. Нам конец, если мы не отойдем от этих плавучих масляных пятен. Ничто не может потушить пламя, если оно разгорится!
— Я не стану… — начал герцог, когда со стороны правого борта в небо взлетел язык пламени.
В тот же миг один из двух коггов, атаковавших немного дальше, на западе, загорелся. Огонь лизал высокие борта «Костолома». Вокруг корабля море было охвачено пламенем. Хотя пожар находился на расстоянии более тридцати мачт, Фародин чувствовал его горячее дыхание на своих щеках. Объятые огнем фигуры прыгали за борт «Костолома». Пронзительные крики раздавались над водой, которая не могла спасти от огня.
По правому борту раздался глухой удар. Мачта когга, протаранившего их, запуталась в выступающих надстройках кормового возвышения «Сокрушителя». Борта с треском терлись друг о друга, и мощная галеаса, продолжавшая двигаться, потянула меньший корабль за собой.
— Плотник! — закричал Оргрим. — На кормовое возвышение! Отрубите реи! Весла наружу! — Под палубой прозвучал звенящий голос литавры. — Назад! Назад весла!
Оргрим схватил свой боевой молот и понесся к фальшборту, чтобы обрубить реи и запутавшийся такелаж.
Стряхнув оцепенение, Фародин бросился на помощь герцогу. Он отчаянно молотил по канатам такелажа. Оргрим обвязал себя толстой веревкой и спустился вдоль борта, чтобы подобраться к реям когга. Зарифленный парус по-прежнему держал сломавшееся дерево. Полотно и канаты запутались в надстройках кормового возвышения «Сокрушителя».
Оргрим метнул тяжелый боевой молот обратно на палубу и принялся рвать снасти голыми руками. Лицо его было залито потом. Он поглядел на Фародина.
— Ну что, тебе впервые хочется, чтобы я не умер?
Эльф вложил меч обратно в ножны и взобрался на такелаж.
— Я хочу, чтобы ты перестал болтать и принялся за работу. — Разбежавшись, он прыгнул и ударился о рею.
Руки его крепко вцепились в канаты. Забросив ногу наверх, он устроился поудобнее. Затем вынул кинжал и в молчаливом ожесточении принялся пилить полотно паруса.
Внезапно Оргрим соскользнул в сторону, качнулся на канате и сильно ударился о борт «Сокрушителя». На кормовом возвышении послышались крики радости. Галеаса освободилась. Фародин по-прежнему сидел на неповрежденной половине реи. С каждым ударом сердца расстояние до корабля троллей увеличивалось.
Оргрим оттолкнулся от борта и качнулся в сторону когга. Однако канат оказался слишком коротким.
— Прыгай, чертов эльф! — заорал тролль, протягивая свою широкую руку.
От группы кораблей противника снова взлетели вверх темные полосы дыма. На этот раз все лучники, казалось, целились в «Сокрушителя».
Проявление
Нурамон успел наспех обработать раны Мандреда и Лиондреда, когда королева вернулась на свою галеру с Обилее и полусотней воинов. Гвардия охраняла корабль, в то время как командиры собрались на кормовом возвышении вокруг королевы. Юливее и другая молоденькая эльфийка принесли Эмерелль из каюты ее чашу с водой.
Обилее шепнула Нурамону, что вопреки их совету королева вернулась на свой флагман до того, как весть о смерти священнослужителя распространилась по рядам детей альвов. Нурамона не удивило то, что Эмерелль узнала обо всем скорее других даже без водного зеркала.
Мандред и Лиондред с любопытством глядели в чашу. Показалась расплывчатая картинка, находившаяся, казалось, под поверхностью воды. Юливее пришлось встать на цыпочки, чтобы разглядеть хоть что-нибудь. Обилее уже, похоже, знала о силе зеркала. Она в основном смотрела на присутствующих, а не на изображение в воде. Номья же наблюдала широко раскрытыми глазами. Наверняка она первый раз удостоилась чести заглянуть в королевскую чашу. То же самое касалось и Нурамона.
В воде королева могла увидеть любое место битвы. С этой стороны барьера на драккарах бои уже почти улеглись. Зеркало на миг показало Пельверика, опустившегося на колени рядом с телом Дийелона. Воспоминания о Дийелоне у Нурамона были не самими лучшими. Его послала королева забрать Гийома у Нороэлль и убить его. Смерть воина мало тронула Нурамона.
Эмерелль провела пальцем по воде. Изображение исчезло, вместо него появилось новое. Олловейн! В самом центре он отчаянно пробивался на вражеский когг. Фьордландцы снова бросились в битву, помогая ему. Хорошо, что люди принимают участие в сражении, потому что на лицах многих эльфов отражался страх. О том, что произошло на «Эльфийском сиянии», уже знали все. Хотя королева велела разослать весть о том, что жива, а священнослужитель мертв, однако следовало опасаться того, что в войске врагов есть и другие такие священнослужители.
От прикосновения пальцев королевы картинка расплылась, появилась новая сцена. Большой корабль, объятый ярким пламенем. Тролли прыгали за борт, пытаясь спастись, однако огонь был даже на воде. Картина была настолько ужасной, что Эмерелль отвела Юливее в сторону, чтобы она не видела этого ужаса.
Нурамон поднял взгляд и увидел на горизонте две колонны огня. Ему стало нехорошо. Что это за оружие? Неужели священнослужители Тьюреда собрались сжечь флот троллей? В небо взметнулась третья огненная башня. Надо надеяться, что
Фародина нет ни на одном из этих судов! В таком аду ни мужество, ни ловкость не помогут избежать смерти.
Изображение в зеркале исчезло, появилось новое. Теперь стал виден флагманский корабль короля троллей. Узнать его можно было по знамени, двум белым боевым молотам, скрещенным на черном фоне. Корабль направлялся прямо на трехмачтовое судно вражеского флота.
— Им не устоять против атаки троллей, — убежденно произнесла Эмерелль.
Нурамон поглядел на пламя на горизонте. А победа казалась так близка!
Королева снова и снова проводила ладонью над водой, и каждый раз в зеркале отражалось новое место. Битва была еще далеко не выиграна. Хотя тролли изменили ситуацию, отрезав противнику путь к отступлению, одного сильного чародея из числа служителей Тьюреда могло оказаться достаточно, чтобы изменить исход всей схватки.
— Давайте посмотрим, кто предводитель наших врагов, — сказала королева, поглядев на запад. — Интересно, какой это может быть корабль?
У входа во фьорд в небо взметался настоящий лес мачт. На большинстве кораблей паруса были убраны, они только мешали бы.
Мандред указал на один из немногих судов под парусом.
— Вон тот трехмачтовик!
Королева коснулась воды, и на поверхности появилось новое изображение. Мостик корабля. Там стоял жрец.
Рука королевы испуганно дернулась назад.
— Он обладает такой же силой? — спросила Обилее.
— Нет! Гораздо худшей… — Голос ее понизился до шепота. — Клянусь всеми альвами! Ты все же вернулся.
— Кто это? — спросила Юливее.
Но прежде чем Эмерелль успела ответить, в разговор вмешался Мандред:
— Я знаю эти голубые глаза!
Нурамону эти глаза тоже показались знакомыми. Мужчина был высоким и крепким, с длинными светло-русыми волосами. Одет он был в темно-синие одежды, которые служители Тьюреда носили еще во времена Гийома.
— Это девантар, — выдохнула королева.
— Лут всемогущий! — прорычал Мандред, крепче ухватив секиру.
На лице Обилее отразилась ненависть, на лице Номьи — страх. Единственной, кто не понимал, что означают слова королевы, была Юливее. Она оглядела собравшихся.
В этот миг Нурамон понял, почему вера в Тьюреда так сильно изменилась за прошедшие столетия. Как из религии, проповедовавшей любовь, и священнослужители которой были целителями, могла родиться вера, рыцари которой подчиняли себе королевство за королевством и преследовали все чужое с непреодолимой ненавистью. Теперь эта церковь показала свое истинное лицо!
Внезапно к девантару подошел мужчина, жрец в золотой маске, изображавшей знакомое лицо.
— Ого! — воскликнул Мандред.
Обилее вздрогнула.
— Нет… Это лицо Нороэлль!
— Гийом! — негромко произнес Нурамон.
— Значит, вот кто наш противник! — заметила королева. — Теперь все сходится. Воины в Анискансе, лживые сказки о смерти Гийома, мощь священнослужителей. Все это написано в голубых глазах этого девантара, словно руна альвов, — внезапно Эмерелль наклонилась вперед, словно желая разглядеть что-то получше. Нурамон заметил, что руки ее задрожали. — Посмотрите! У него в руках! Камень альвов! Клянусь сиянием альвов! Он готовит что-то грандиозное.
Нурамон уставился на камень. То был не огненный опал из короны джиннов, а прозрачный золотистый драгоценный камень, по которому пробегали пять бороздок: хризоберилл величиной с кулак.
Теперь все сошлось. Девантар был главой священнослужителей Тьюреда. Нурамон вспомнил обо всех новых тропах, пронизывавших Фаргон, в центре которых находилась столица королевства, Альгаунис. Демон использовал людей, чтобы отомстить детям альвов за уничтожение девантаров. А люди в Фаргоне и остальных подчиненных королевствах наверняка уверены, что служат богу Тьюреду.
Королева сбросила плащ, сняла с пояса мешочек и вынула оттуда серый камень.
Нурамон вздрогнул от благоговения. Впервые в жизни он видел камень альвов, принадлежащий королеве, тот артефакт, сила которого могла исполнить его самое заветное желание. Рейлиф был прав. Бороздки на камне Эмерелль пересекались. Он был грубым, в нем жило красное сияние. Нурамон не чувствовал его силы. Сила королевы превосходила его силу, и его чутья не хватало на то, чтобы отличить волшебство владычицы от волшебства камня.
Эмерелль обернулась к Юливее.
— Смотри внимательно на то, что я делаю, дитя мое! Смотри и учись!
Старый враг
Сильная рука схватила Фародина, едва не раздавив ему сустав. Герцог ударился о борт, когда канат качнулся назад. Дыхание со свистом вылетело из легких тролля. Теперь он крепко прижимал к себе Фародина, почти как мать дитя.
— Да втаскивайте же меня, наконец, наверх, идиоты! — гневно зарычал Оргрим.
Фародин видел, как под ним вспарывают воду весла. Галеаса шла назад, с каждым взмахом удаляясь от плавучих масляных пятен.
Внезапно послышалось шипение, похожее на то, что издает разъяренный дракон. Яркий свет ослепил эльфа. Он закрыл лицо рукой, чтобы заслониться от жара, тянувшегося к нему. Оргрим застонал.
Чьи-то грубые руки схватили эльфа. Все еще ослепленный, он почувствовал, что его положили на палубу.
— Быстрее! — рычал Оргрим. — Все на весла! И облейте палубу водой!
Заморгав, Фародин открыл глаза. Лицо его пекло от боли. Оглушенный, он сел и поглядел на воду. Горящие стрелы угодили в третий когг и подожгли огонь Бальбара. Пламя было настолько ярким, что смотреть прямо на него было невозможно. Жара ударила в лицо Фародину, словно дыхание дракона. Он отвернулся.
Оргрим сидел, прислонившись к поручням. Склонившись над ним, старая шаманка ощупывала лицо герцога. Губы тролля потрескались, на лице появились волдыри от ожогов. Герцог улыбнулся, обнажив свои огромные зубы.
— Жаль, что эльф не может переродиться в тролля. Воин с твоей душой был бы гордостью моего народа.
Фародин не ответил. Пусть Оргрим думает, что хочет. То, что герцог спас ему жизнь, ничего не могло изменить в прошлом. В Оргриме воплотилась душа убийцы Айлеен. Неважно, что случится, он никогда не сможет видеть в тролле никого, кроме воина, лишившего жизни его возлюбленную.
Под целительными руками Сканги исчезли ожоги. Герцог выпрямился, затем поднялся, чтобы оглядеть поле битвы. Пять тролльских кораблей подошли вплотную к самому большому скоплению коггов. Сотни воинов устремились на палубы кораблей ордена, намереваясь пробиваться к драккарам фьордландцев.
Сканга подошла к Фародину. Ее тонкие пальцы потянулись к его лицу. Фародин немного отодвинулся.
— Выглядишь не очень, — проскрипела она. — Нет больше красивого личика. — Шаманка заморгала. Впервые в ее взгляде не было ненависти. — Я предлагаю свою помощь всегда только один раз.
Фародин кивнул, и ее пальцы коснулись его лица. Повеяло прохладой. Боль ушла. Он почувствовал, как выравнивается кожа.
Внезапно старуха схватилась за грудь. Задрожала всем телом.
— Он здесь, — задыхаясь, прошептала она. — Он использует… — она закрыла лицо руками и пронзительно закричала.
Фародин тоже почувствовал колющую боль в голове. По коже побежали мурашки. Эльф испуганно поднял взгляд. Примерно в полумиле от них флагманский корабль короля направлялся к большому трехмачтовому коггу. Однако между кораблями над водой появилась черная туча, быстро увеличивавшаяся в размерах. Это странное явление, казалось, полностью поглощает весь свет вокруг. Туча продолжала расти. Ее размеры уже достигали половины размеров королевского корабля.
Из тьмы потек черный туман, длинными пальцами протянувшись над морем.
— Что ты видишь? — спросила Сканга.
Эльф описал ей происходящее. Вода перед тучей забурлила, появилось сильное течение. Корабль Болдора попытался уйти от страшного явления. Он развернулся, однако течение потянуло его во тьму. Вокруг одного из рукавов тумана появился венок из света. Тьма перестала распространяться, но и отступать не собиралась.
— Дай мне свои глаза! — прохрипела шаманка. — Никто не видит лучше эльфов!
Тонкие пальцы схватили Фародина за шею. Эльф выгнулся дугой. Сила его уходила. Тело казалось тяжелым и обессиленным. Глаза… Все расплылось перед его взглядом! Теперь он видел только тень вдали над водой.
Он хотел возмутиться, вырваться, однако его силы не хватало на то, чтобы действия следовали за мыслями. Он в отчаянии оглядел себя. Хорошо были видны пальцы, тонкие линии на коже. Но когда он поднимал голову, то штурман превращался в размытое пятно, несмотря на то, что находился он на расстоянии всего лишь нескольких шагов.
— Губитель здесь, — прошипела шаманка. Ее похожие на когти пальцы перебирали амулеты, висевшие у нее на шее. — Девантар. Он открыл врата в Ничто, в темную пустоту между осколками Расколотого мира. Эмерелль пытается остановить его. Однако ее силы не хватает. Он… Какая мощь! У него камень альвов!
Сканга вынула продолговатый кусок нефрита, отбросив в сторону вороньи перья, скрывавшие камень. Фародин увидел пять линий на нефрите, образовывавших звезду. Неужели у старой карги действительно есть камень альвов? Неужели она — хранительница величайшего сокровища своего народа?
Камень засветился изнутри. Сканга начала то усиливающийся, то спадающий напев, состоящий из одного-единственного слога.
С главной палубы послышались испуганные крики. Фародин беспомощно заморгал. Он не видел, что творится на море!
— Что там происходит? — в отчаянии крикнул он. — Скажи мне, я ничего не вижу!
— Корабль Болдора утянуло во тьму, — негромко ответил герцог. — Сейчас исчезнет маленький когг, который затянул водоворот. Выглядит так, словно вода падает в пропасть.
Фародин вспомнил о том, как вместе с товарищами ходил по светящимся тропам альвов, висящим над пустотой. Вспомнил страх, который испытал при этом, и жуткий вопрос, пропадет ли душа, если умереть именно там.
Монотонное пение шаманки перешло в пронзительный визг. Ее хватка на его шее немного ослабла, однако сил бороться со Скангой у Фародина не осталось.
— Исчезла еще одна галеаса, — сказал Оргрим. — Даже здесь, на борту, чувствуется сила бездны. Черный туман начинает растворяться. Круг света окружает тьму. Тьма и свет сражаются друг с другом. Тьму пронизывают молнии. Они отрывают от тьмы куски. Она тает…
Шаманка тяжело вздохнула и отпустила эльфа. Внезапно Фародин смог снова видеть отчетливо. Черная туча над водой испарилась.
— Врата закрыты. — Морщины на лице Сканги стали глубже.
Она тяжело оперлась на поручни.
С драккаров донеслись ликующие крики. Тролли пробились к защитникам и соединились с людьми и эльфами.
— Победа! — радостно воскликнул Оргрим, поднимая к небу боевой молот. — Победа!
Некоторые когги отделились от группы сцепившихся друг с другом кораблей. Рыцари ордена в отчаянии пытались бежать от превосходивших их по силе троллей.
Перед утесами на западе целая эскадра вражеских кораблей развернулась против ветра и направилась к выходу из фьорда. Среди беглецов Фародин заметил и флагманский корабль. Однако тролли из отряда короля были уже рядом. При помощи убийственных залпов камней они уничтожали корабли, к которым приближались.
— Я чувствую его страх, — послышался хриплый голос Сканги. — Королева начала плести заклинание, которое может его убить. Это та магия, при помощи которой альвы выиграли войну против девантаров. Он пытается создать новую звезду.
С кораблей уходящей эскадры взлетел рой горящих стрел. Стена огня взметнулась над водой, охватив несколько кораблей.
Фародин был потрясен. Похоже, людям было все равно, поглотит ли пламя их собственных товарищей. Галеасы троллей отступили. Тем не менее две из них стали добычей пламени. Свежий ветер растянул едкий дым над морем. Воняло маслом, горелой плотью и еще чем-то, что показалось эльфу знакомым и в то же время чужим.
— Чувствуешь? — спросила Сканга. — Сера! Это запах Лжеца.
Фародин вспомнил, что уже обонял этот запах. Тогда, в ледяной пещере. Только там он был слабее.
Тролльский герцог от всего сердца осыпал бранью трусливых бегущих врагов, награждая девантара эпитетами, которых никогда не слышал даже Фародин.
— Радуйся, если тебе никогда не придется встретиться с ним лицом к лицу, Оргрим. Нет худшего врага. Он мастер обмана. Я чувствую, как сейчас он открывает врата, чтобы бежать. Мы победили. Однако кто знает, может быть, он пришел сюда только затем, чтобы заставить нас преследовать его и заманить в ловушку.
Фародин указал на огромный флот вокруг.
— Принести все это в жертву ради того, чтобы заманить нас в ловушку! Нет, это бессмысленно! Он пришел, чтобы разрушить Фирнстайн и завоевать север. Он не ожидал нашего союза. И… — эльф немного помедлил. — Именно тролли и принесли, в конце концов, нам победу. Простите, что я сомневался в вас.
Старуха проигнорировала его извинения.
— Если ты думаешь, что можешь понять уловки девантара, то ты уже в паутине его сетей. Корабли да пара тысяч человеческих жизней ничего для него не значат! Сейчас мы победили, однако борьба только началась.
Хроника Фирнстайна
…и так были спасены наш город и все королевство. Люди, эльфы и тролли победили флот служителей Тьюреда и обратили в бегство их предводителя-демона. Никогда не будет забыта ночь после победы. Фирнстайн был ярко освещен, повсюду горели праздничные костры, люди и эльфы плясали вместе. Тролли праздновали победу на своих кораблях, и грохот доносился аж до самого Фирнстайна. Однако было и много тех, кто горевал той ночью о павших в бою. Они молились за мертвых и гордились тем, что они приняли участие в великой победе.
Даже эльфийская королева Эмерелль пришла в наш город, и никогда не видели такой красоты среди женщин. Она грациозно шла по улицам Фирнстайна, обращаясь ко многим людям. Скромный автор этих строк сам наслаждался ее словами. Она сказала:
— Ты — память этого королевства? Тогда запомни: судьба Фьордландии всегда будет связана с судьбой Альвенмарка. — И так теперь и записано.
Когда настало утро, Мандред и король Лиондред ушли. Эльфы сказали, что они отправились убить одного из предводителей врагов. И тогда испугались мы все за нашего короля, ибо сын его был еще не в том возрасте, чтобы наследовать трон, если случится непоправимое. И тем не менее мы все гордились им. Теперь в путешествие с эльфами отправился еще один фирнстайнец. Да сплетет Лут им хорошую нить!
Записано Тьельриком Асвиндсоном,
том 67 храмовой библиотеки Фирнстайна, с. 45
В стороне от торжества по случаю победы
Стояла ночь, и Нурамон шел рядом с Обилее вдоль пляжа. Повсюду на берегах фьорда горели костры, фонари, светились янтарины. Фирнстайн, корабли и даже лесные поляны были ярко освещены. Люди праздновали вместе с эльфами, только тролли предавались радости отдельно, не стали сходить с кораблей. Их литавры слышны были даже здесь, а вдоль берега тянулся аромат жареного мяса.
Они одержали великую победу. Некоторые веселились от души, другие потеряли родственников и друзей и оплакивали их. Тела людей перенесли в храм Лута и прилегающие к нему залы. Мертвых эльфов уже сожгли. Опавшие костры еще тлели в стороне от города.
— Ты действительно хочешь рискнуть? — спросила Обилее.
— Да, — сказал Нурамон. — Девантар навлек беду на Нороэлль. Он — реальная угроза для здешних жителей, да и для Альвенмарка. Кроме того, у него камень альвов.
— Но какой риск!
— Разве ты не пошла бы на это ради Нороэлль?
— Пошла бы. Но девантар! Как вы собираетесь победить его?
— Способ найдется. В любом случае, он готов ко всему… кроме нас.
— Может быть, мне отправиться с вами? Король Лиондред ведь присоединился к отряду.
— Лиондред поступает так, потому что жаждет приключений и восхищается Мандредом. Король, выступающий в поход со своим легендарным предком! Нет, Обилее. Это не твоя судьба. Твое место рядом с королевой. Не ступай на нашу печальную тропу. Может быть, верностью ты достигнешь того, чего мы хотим добиться непослушанием. Может быть, однажды королева освободит Нороэлль из приязни к тебе.
— Что ж, Нурамон. Я останусь, — она улыбнулась. — И скажу Юливее, что мы вместе подождем тебя. Она будет очень скучать.
— Боюсь, она может совершить глупость.
— Королева не допустит этого. Она любит малышку так же сильно, как и ты.
Нурамон знал, что способности Обилее были бы неоценимы для них в поисках девантара, но одна мысль о том, что все, кто верен Нороэлль, могут умереть одновременно, была невыносима для него. Может быть, это эгоизм — удерживать Обилее в Альвенмарке, однако уверенность в том, что великая воительница останется с королевой, придавала ему сил.
Они остановились у костра, где прежде сидели с Фародином и Мандредом. Номья, Юливее и Эмерелль пришли с охраной. К огромному удивлению Нурамона, был среди них и Олловейн. Эльфийского воина целитель видел лишь издалека. Мастер меча многократно подтвердил свою славу и сражался, словно дракон.
Юливее бросилась навстречу Нурамону. Он присел на корточки и обнял малышку.
— Я хочу с тобой, — сказала она.
— Не пойдет. Ты нужна королеве здесь, — ответил он.
— Она и без меня справится.
— Нет, Юливее. Она наверняка очень огорчится.
— А я думала, что мы брат и сестра.
— Мой дом пустует слишком давно, и Фельбиону наверняка будет одиноко. Кто-то должен позаботиться о нем, да и о лошадях Мандреда и Фародина тоже. А я хочу, чтобы дом и лошади были в самых надежных руках. И я рассказывал тебе об Алаэн Айквитан. Ему одиноко.
— Но я ведь буду там одна.
Обилее погладила Юливее по голове.
— Нет. Я буду рядом, составлю тебе компанию. И не забывай об Эмерелль.
Маленькая волшебница вдруг стала обеспокоенной, поглядела на Нурамона огромными глазами.
— А если ты не вернешься? Что будет со мной, если ты умрешь?
— Тогда у тебя когда-нибудь родится маленький братик по имени Нурамон. И тебе придется о нем заботиться.
Юливее улыбнулась и поцеловала Нурамона в лоб.
— Тогда я останусь… и научусь у Обилее и королевы некоторым заклинаниям. — Она обернулась к воительнице. — У нас могли бы быть великие приключения! Юливее и Обилее! Звучит здорово. Мы можем быть подругами. У меня еще никогда не было подруги. Я об этом только читала и всегда хотела, чтобы у меня была подруга.
Обилее прижала малышку к себе. Что-то прошептала на ухо. Юливее кивнула. И они вместе пошли к остальным.
Фародин стоял у костра, вид у него был решительный. Мандред держал Номью за плечи. Очевидно, он только что попрощался с ней. Лиондред поднялся со своего места у костра и надел перевязь.
Королева оказала честь им всем, исцелив от ран. Наверняка боли при этом Эмерелль не испытывала. Теперь она стояла у воды и глядела на корабли во фьорде. Казалось, она погружена глубоко в свои мысли. Ветер трепал ее серые одежды и ерошил волосы.
— Ты готов, Нурамон? — спросил Мандред, делая шаг к нему. — Оружие взял?
— Да, — он поднял лук и колчан с оставшимися стрелами, созданными руками карликов. Полуторный меч вместе с ножнами и перевязь он завернул в платок. То было оружие, также полученное у карликов. В своей прошлой жизни он убил им дракона. Может быть, оно и с девантаром совладает.
Королева обернулась и подошла к огню.
— Дети альвов, время пришло. Девантар ждет меня, Скангу или другого носителя камня альвов. Все его чувства направлены на это. Если бы пошла я, он заметил бы меня слишком рано. Идите вы, быть может, вам удастся застать его врасплох. Теперь он готов ко всему. С вами пойдут добровольцы из числа моей личной гвардии, чтобы вы не отвлекались на рыцарей ордена. Однако против девантара вам придется сражаться самим.
— Где нам его искать? — спросил Фародин. — Идти по тропе, по которой он ушел?
— Нет, это ловушка. Тропа просто обрывается на полдороги. Я проследила различные открытые вам пути в водном зеркале. Что бы вы ни выбрали, над вами нависла тень смерти. Изучила я и сеть новых троп альвов здесь, в мире людей. Вы должны попасть в монастырь в горах, что возле Анисканса. Я открою туда путь. Но времени у вас немного. Вы выйдете у звезды альвов, на которой вам сразу же придется открыть врата в Расколотый мир. Там вы отыщете девантара.
— Но сможем ли мы вообще победить его нашим оружием? — спросил Лиондред.
— Подержите оружие в огне! — ответила королева.
Фародин окунул в пламя свой меч и кинжал, Лиондред — свою секиру. Когда Мандред и Нурамон подняли свое оружие, королева заговорила:
— Нурамон, Мандред! Вас эта просьба не касается!
Целитель опустил оружие. Он знал, что его старый полуторный меч — магическое оружие, это почувствовал он еще у карликов. И что в его луке и стрелах тоже таится магия… Он спросил себя, не наполнено ли магией и оружие Гаомее.
Нурамон и Мандред переглянулись. Ярл с удивлением поглядел на Олловейна. Воин ухмылялся. Наверняка он знал, что секира Мандреда пропитана магией. Нурамон этого не почувствовал. Очевидно, заклинание было тщательно скрыто, что в бою против девантара могло стать хорошим подспорьем.
Королева подозвала к себе Обилее.
— Ты должна наложить на оружие заклинание. Твоя магия чужда ему.
Воительница подошла к костру и вынула свой меч. Ее оружие продолжало удивлять Нурамона. Клинок был весь испещрен рунами, а ручка латунной гарды, казалось, образовывала запутанный магический символ. Обилее протянула свой меч в огонь, к мечам Фародина и Лиондреда. Послышалось негромкое шипение, пламя ослепительно вспыхнуло. Затем языки его стали ярко-голубыми и принялись жадно лизать клинки. Обилее сосредоточенно глядела на свой меч. Послышался треск, сверкающие нити света потянулись от ее клинка к мечам обоих воинов. Засветились руны на оружии Обилее. Даже гарда, окружавшая ее руку, тоже вспыхнула. С каждым ударом сердца переливалась сила из клинка Обилее через нити света, превратившиеся в струны, в оружие воинов. Сила была настолько велика, что Нурамон словно почувствовал порыв ветра. Наконец Обилее вынула меч и вложила его обратно в ножны прежде, чем он перестал светиться. Заклинательница мечей отошла в сторону, уступая место королеве.
Оружие Фародина и Лиондреда стало матовым, голубые язычки пламени постепенно снова покраснели.
— Возьмите свои мечи! — сказала Эмерелль.
Оба воина осторожно подняли мечи и принялись разглядывать их, словно только что получили их в дар. Сколько силы чувствовал Нурамон во время наложения заклинания, теперь же заметить хоть какой-то отблеск магии на мечах было сложно. В этом и заключалась тайна хорошего заклинания оружия. Противник слишком поздно замечал, какая сила живет в клинке.
— У всех вас оружие, в котором заключена магия, — произнесла королева. — Вы понесете его от моего имени и от имени людей Фьордландии. И ради себя тоже. Подойдите! — Мандред, Лиондред, Фародин и Нурамон повиновались. Королева продолжала: — Вы выступите против врага, достойного альвов. У вас будет только одна возможность победить его.
— Но получится ли у нас? — спросил Нурамон.
— Да, Нурамон. У вас свои причины принять участие в этой борьбе. И вы будете сильны, когда предстанете перед врагом. Потому что убить его может только магическое оружие. — Эмерелль сделала шаг вперед. Поцеловала Лиондреда в лоб. — Не бойся за судьбу своего королевства! Прежде чем мой народ вернется завтра в Альвенмарк, я, с твоего разрешения, стану крестной матерью твоему сыну. И никто не осмелится оспорить трон у твоего рода, пока тебя не будет в Фирнстайне. — Она подошла к Мандреду. Поцеловала и его. — Мандред Айкъярто! Помни о человеке-кабане и о том, что он отнял у тебя. Настал день мести. — Она подошла к Фародину и Нурамону. Поцеловала обоих в лоб и сказала:
— Помните о Нороэлль! Ничто не придаст вам больше сил.
Теперь к ним подошли другие и стали прощаться. Олловейн, как обычно, был холоден и отстранен. Номья погладила Нурамона по щеке и прошептала:
— Мне кажется, что мы знаем друг друга целую вечность. — Он невольно вспомнил о карликах и их культе памяти. Может быть, стоило рассказать Номье об этом. Однако теперь уже слишком поздно. Обилее, как до этого королева, поцеловала его в лоб. Она не произнесла ни слова, однако на лице ее отражались печаль и боль. Она будет переживать за него, это ясно. Но она будет ценной советницей для королевы. И если у него и его товарищей ничего не выйдет, то вместе с Эмерелль, быть может, она сумеет совершить то, что не удалось им.
Наконец Нурамон взял на руки Юливее.
— Делай то, что скажет королева. Думай о Нороэлль, когда увидишь перед собой девантара! — сказала она. Эльф поставил девочку на землю и долго смотрел на нее. — Иди, брат! — подтолкнула она его, выглядя при этом такой серьезной, какой не видел он ее никогда. Может быть, ей что-то известно? Может быть, королева доверилась ей? Или маленькая волшебница отважилась взглянуть в водное зеркало королевы самостоятельно?
— Приготовьтесь! — сказала Эмерелль.
Двенадцать добровольцев присоединились к Нурамону и его товарищам. Все они были вооружены алебардами и мечами, а также одеты в непривычные для эльфийских воинов тяжелые доспехи. У каждого из них был украшенный золотом шлем и массивный нагрудник. Сомнений не было: вряд ли кто-то сможет защитить их лучше личной гвардии королевы. Опрокинуть этих воинов смог бы только сильно превосходящий по численности отряд рыцарей ордена.
Эмерелль вынула из простого кожаного мешочка, висевшего у нее на поясе, камень альвов. Глаза Фародина заблестели, когда он увидел его. Вид артефакта снова тронул Нурамона.
Королева закрыла глаза и произнесла неслышные слова. Нурамон почувствовал, как его охватила сильная магия. Тропы альвов появились в воздухе. Они просто оказались на месте, волшебство королевы проявило их легким движением руки. Великая магия обычно выглядит просто. Этому его научила мать.
Теперь рядом с Эмерелль пересекались пять троп, и из звезды альвов внезапно полился яркий свет. То были врата, через которые им предстояло пройти.
— Стража, охраняйте тропу! — воскликнула королева. — Скорее! Дорог каждый миг!
Добровольцы пошли вперед и исчезли в свете.
Нурамон быстро переглянулся с Мандредом, Фародином и Лиондредом. На лицах у всех читалась решимость. Его товарищи были готовы пойти на все. И он тоже. Победа над девантаром сулила надежды на счастье.
— Идите же! — произнесла королева.
И Нурамон бок о бок с товарищами вошел в свет. Оглянувшись, он увидел, как медленно поблекли Юливее, Обилее и Номья. А королева обернулась и стихающим вдали голосом произнесла:
— Увидимся на пороге новой эпохи.
Трофеи
— Займите все выходы! — крикнул стражникам Фародин.
Они находились в комнате из серого камня, с высоким потолком, скудно освещенной светом свечей. Над ними раскинулся искусно сделанный крестообразный свод. Легкий аромат ладана висел в воздухе. Где-то вдалеке послышалось торжественное пение. Они стояли в центре золотой звезды, окруженной четырьмя серебряными пластинами.
Мандред обеспокоенно поглядел на Лиондреда. Король был бледен словно смерть. Те немногие шаги, сделанные им по тропам альвов сквозь пустоту, должно быть, испугали его до смерти. Мандред дружески ткнул его под ребра.
— Все в порядке?
Лиондред судорожно сглотнул, пытаясь совладать с собой.
— Конечно!
«Он не умеет врать», — подумал Мандред. А храбрый мужчина! Еще вечером он пытался отговорить Лиондреда следовать за ними на бой против девантара. Но король и слышать не захотел.
— Возьмешь на себя командование стражей? — негромко спросил его Мандред. — Мне было бы спокойнее, зная, что ты обеспечиваешь нам прикрытие.
Король вымученно улыбнулся.
— Предок, не думаю, что эльфы особенно обрадуются, если человек, недостойный и воды подать никому из них, станет ими командовать. Перестань пытаться отговорить меня от того, что я решил.
Мандред подумал о маленьком сыне Лиондреда, затем вспомнил об Альфадасе. Отец, который познакомился со своим сыном только тогда, когда тот уже был взрослым. Это не должно произойти снова! Король заслужил лучшей участи.
— Может быть, тебе…
— Нет, не думаю, — перебил его король. — Разве ты колебался, когда той зимней ночью отправлялся на охоту, после того как тебе сообщили, что в лесах у Фирнстайна появилось чудовище? Разве ты не чувствовал, что будучи ярлом, просто обязан защитить деревню? Разве ты сваливал эту обязанность на кого-нибудь другого?
— Я был всего лишь ярлом, а ты — король. Ты нужен народу!
— Король ли, ярл, обязанности те же самые. Так же, как ты защитил деревню, так и я должен защитить королевство. Если девантар выживет, то нападет снова. Я стою здесь затем, чтобы отвести беду от фьордландцев. Я не могу уклониться от исполнения этой обязанности. Твои наследники всегда сражались в первых рядах, Мандред. Я не стану первым из тех, кто нарушит эту традицию.
Открылись врата из золотого света. Мандред отказался от мысли переубедить короля. И втайне признался себе, что на месте Лиондреда поступил бы точно так же. Он будет держаться рядом с потомком и защищать его в бою, насколько это будет возможно.
Вместе они прошли врата и оказались… под крестовым сводом из серого камня. Мандред озадаченно огляделся по сторонам. Они были по-прежнему в той же самой комнате! В больших железных подсвечниках горели свечи. Трепещущие тени метались по стенам, а они стояли на золотой звезде, окруженной четырьмя серебряными пластинами.
— Заклинание не удалось? — удивленно спросил Мандред.
Нурамон, казалось, смутился.
— Нет, этого не может быть. Я почувствовал, как мы перешли через пустоту в Расколотый мир.
— Наша стража исчезла, — спокойно произнес Фародин.
Рука его лежала на рукояти меча. Он недоверчиво оглядывал тени.
— Вы ведь называете это существо Лжецом, — сказал Лиондред. Голос его звучал хрипло, в каждом жесте его было заметно, как напряженно он борется со страхом. — Может быть, это хитрость, при помощи которой он хочет смутить своих врагов?
— Это было бы в его духе, — проворчал Мандред. — Проклятый ублюдок! — Он провел рукой по лезвию своей секиры. — Надеюсь, он здесь, и мы на этот раз разделаемся с ним окончательно.
Врата медленно поблекли. Спустя несколько мгновений они исчезли полностью. Фародин сделал знак следовать за ним. Путники вошли в коридор, по бокам которого располагались ниши. Там были полевые знамена, роскошное оружие и богато украшенные щиты. На подставках висели доспехи со следами сражений. Мандред обнаружил статую, похожую на Галлабаала из Искендрии, сделанную, однако, из более темного камня. Статуя была прикована тяжелыми цепями, концы которых были прикреплены к железным кольцам, вмурованным в стену. Мандред ощупал тяжелые цепи и понадеялся, что Галлабаал разбил черепа многим рыцарям ордена.
— Оставь это, — прошипел Фародин, оттянув его немного назад. — Магия не полностью померкла в нем.
Одна из цепей зазвенела. В тишине здесь, внизу, звук прозвучал неестественно громко.
— Что это? — шепотом спросил Лиондред.
Мандред объяснил королю историю каменного стража, но его прервал крик. Нурамон опустился на колени перед одной из ниш, словно пораженный стрелой.
— Это она! — восторженно воскликнул он. — Она здесь!
С поднятой секирой устремился Мандред к своему товарищу, готовый ко всему, что может скрываться в нише.
Тердаван Избранный
Фародину очень хотелось ударить Нурамона по щеке. Если бы здесь была стража, то необдуманный вскрик радости мог ее переполошить.
Он в раздражении отвернулся. Еще несколько недель назад он рискнул бы жизнью за сокровище в нише. Но теперь он даже не посмотрел на него. Он недоверчиво глядел вглубь коридора. Неровный свет свечей отбрасывал на стену тени. В каждой из множества ниш впереди мог прятаться девантар. Может быть, он притаился за высокими бронзовыми воротами в конце коридора. Или у них за спиной!
Фародина прошиб холодный пот. Он рискнул бросить второй взгляд в нишу, перед которой стоял на коленях Нурамон. Находившаяся там корона была самой роскошной вещью, которую ему когда-либо доводилось видеть. Она немного напоминала золотую крепость, эркеры и окна которой были сложены из крупных драгоценных камней. А вратами в крепость был огненный опал величиной с кулак.
— Это корона джиннов? — с благоговением произнес Мандред. — За все эти камешки можно купить себе на севере целое княжество.
Нурамон поднялся и подошел к короне вплотную. Пальцы его коснулись огненного опала.
— Вернись! — зашипел Фародин. — Все это пахнет ловушкой.
Нурамон обернулся.
— Камень альвов ничего не стоит. Теперь я знаю, почему джинн не сумел найти его. Огненный опал треснул. Он потерял всю свою силу. — Его товарищ печально улыбнулся. — И это даже хорошо. Мы можем быть уверены, что девантар не сумел попасть в библиотеку джиннов. Значит, ему неведомы тайны будущего.
От чистого, звонкого смеха Фародин вздрогнул. В воздухе появился запах серы. Положив руку на рукоять меча, он обернулся. Большие бронзовые врата бесшумно распахнулись. На пороге стоял мужчина в темно-синих одеждах священнослужителя Тьюреда. Среднего возраста, с приветливым лицом. Глаза его сверкали ярко-голубым, словно небо летним утром.
— Мне не нужна библиотека джиннов, чтобы узнать ваше будущее. Наверное, мне следовало бы обидеться. Я ожидал Эмерелль или, по меньшей мере, Скангу. С другой стороны, наша новая встреча завершает круг, а это придает нашей истории некую эпичность. — Он указал на Лиондреда. — Я предложил бы вывести этого человечка из игры. Так кто-нибудь останется и сможет вернуться, чтобы поведать о вашей судьбе. Его не было в ледяной пещере, и я нахожу, что он нарушает идиллию новой встречи.
Фародин отбросил волосы и подвязал их тонкой кожаной лентой, чтобы они не падали на лоб. «Не обращай внимания на его слова», — мысленно напомнил себе эльф. Перед сражением на мечах будет сражение за сердца. Если он разрушит нашу надежду на победу, то бой будет предрешен прежде, чем оружие вылетит из ножен.
— Кто этот хвастливый священник? — грубо спросил Лиондред. Щеки его пылали от ярости. — Разрешите, я заткну ему рот.
Мандред удержал короля на месте, что-то прошептав ему на ухо.
— О, простите меня, пожалуйста, — девантар слегка поклонился. — Среди людей меня знают как Тердавана Скаллопиуса, Избранного! Первый среди священнослужителей Тьюреда. А эльфы боятся меня как последнего из моего народа. Я девантар, Лиондред. Еще они зовут меня Лжецом и, наверное, выдумали еще сотни других оскорбительных прозвищ. Видишь ли, это не твоя битва, человек. Поэтому отойди в сторону и живи.
Фародин потянулся и расслабил мышцы плечей.
Лиондред, казалось, был растерян. Рука его покоилась на секире за поясом.
— Понимаю, — слегка кивнул девантар. — Тебе рассказывали обо мне, и ты ожидал встретить чудовище. Существо, наполовину человека, наполовину кабана. Разве они не сказали, что я могу по своему желанию менять облик? — Он помолчал, словно действительно ждал ответа. — Значит, не сказали, — наконец продолжал девантар. — Действительно, очень обидно. — Он указал на Нурамона. — Когда-то я был так похож на него, что даже его любовница не заметила разницы и с радостью разделила со мной ложе. — Он улыбнулся. — История становится особенно пикантной, если вспомнить, что настоящий Нурамон этой чести так и не удостоился. Наверное, ему не хватает чего-то, что дано мне. Иначе я не могу объяснить то, что эта женщина так охотно впустила меня в себя. Она была первой из многих, кто родил мне нужного ублюдка.
Нурамон обнажил полуторный меч.
— Довольно слов!
— Хочешь рискнуть жизнью ради рогоносца, Лиондред? — усмехнулся девантар. — Неужели суетное тщеславие действительно стоит твоей крови?
— Тебя называют Лжецом… — заговорил король.
Девантар расхохотался, вокруг глаз появились крохотные морщинки.
— Да ты посмотри только! Неужели оба эти эльфа делали бы такие сердитые лица, если бы моя история не была правдива?
— Правда и то, что ты хотел погибели для моего народа, и за это ты умрешь.
Девантар легким жестом сбросил с себя накидку священника. Под ней оказались узкие темно-синие брюки и оббитая серебром перевязь. Широкий плащ скрывал два коротких меча. Торс священнослужителя был обнажен. Его мускулы сверкали в свете свечей. Девантар вынул из ножен оба узких клинка, скрестил их на груди и коротко поклонился.
— Только что ты принял решение никогда больше не увидеть своего сына, король.
— Довольно болтовни! — словно разъяренный бык, ринулся Мандред вперед.
Девантар, пританцовывая, увернулся. Один из его мечей устремился вперед и со звоном скользнул по кольчуге Мандреда.
— Окружайте его, — крикнул своим товарищам Фародин.
Не важно, сколь проворным может быть девантар, никакой воин не может видеть всех одновременно.
Фародин обнажил меч и кинжал. Он атаковал одновременно с Нурамоном. Клинки замелькали быстрее, чем глаза могли уследить. Девантар блокировал удар и пригнулся, уходя от секиры Лиондреда. Вокруг зачарованного оружия заплясало синее сияние. Кинжал Фародина пробил защиту Лжеца, в то время как мечом он удержал один из клинков девантара. Темный порез пробежал по грудным мышцам прямо над сердцем мнимого священника. Рана была неглубокой. И крови, на удивление, почти не было.
Фародин отпрыгнул, едва уйдя от рипоста. Девантар не стал преследовать его, сделав выпад в сторону Лиондреда. Провел обманный удар над головой, в последний миг изменил направление и нырнул под секиру короля. Его меч с лязгом ударил по нагруднику, принадлежавшему Альфадасу.
— Хорошая работа, — похвалил девантар, отпрыгивая за пределы досягаемости секиры. — Сталь человеческой работы мой клинок пробил бы.
Девантар почти играючи блокировал удар секиры, который попытался нанести ему со спины Мандред. Второй меч отбросил в сторону оружие Лиондреда.
— Подохни, демон. Я… — закричал правитель Фьордландии.
Клинок девантара не дал ему договорить. Он угодил королю в рот. Лжец толкнул оружие.
— Нет! — закричал Мандред, в приступе отчаянного мужества бросаясь вперед.
Он прыгнул на девантара. Клинок задел бровь, оставив рваную рану, но сила удара вывела мнимого священнослужителя из равновесия. Оба рухнули на пол. Нурамон тут же оказался рядом. Он перехватил удар, нацеленный в горло Мандреду.
Девантар откатился в сторону и с кошачьей ловкостью вскочил на ноги. Он насмешливо поглядел на Лиондреда. Король лежал на полу. Темная кровь текла из его рта.
— К чему самые лучшие доспехи, если не носишь шлема?
Мандред снова оказался на ногах и тут же бросился вперед. Ярл взмахнул секирой, словно серпом, и заставил девантара отступать. Фародин бросился ему на помощь. Нурамон тоже вновь ринулся в наступление. Теперь оборонялся девантар. Фародин обнаружил брешь в защите их противника. Он пригнулся, сделал выпад и вонзил мнимому священнослужителю меч в подмышечную впадину. Пройдя мимо лопатки, клинок вышел из спины. Эльф рывком высвободил оружие.
Девантара пронзила дрожь, но он не издал возгласа боли. Несмотря на смертельную рану, он отразил удар Мандреда, поднырнул под секиру и ударил фьордландца рукоятью своего меча в лоб. Мандред упал, словно сраженный молнией.
Нурамон атаковал ниже, целясь в пах жрецу. Его меч блокировали. Поворотом запястья он отбросил оружие эльфа в сторону. Быстрая контратака разрезала кожаный доспех Нурамона у самого горла.
Правая рука девантара бессильно обвисла. Но он не выпустил второй меч. Фародин удивился тому, что рана почти не кровоточила.
— Неужели вы действительно думаете, что я не был готов? — усмехнулся девантар. — Я ждал Эмерелль и ее лучших воинов. — Лицо его приобрело обиженное выражение. — Что ж, если она не идет ко мне, то придется мне, похоже, вскоре отправиться в Альвенмарк вместе с моими рыцарями. — Он начертал мечом в воздухе руну и издал гортанный звук. Затем указал обратно на комнату со звездой альвов. — Чем бы ни закончилась битва, вы уже запутались в сетях моей магии, дурачье. — Девантар поднял правую руку и деланным жестом провел по лбу.
Фародин отчетливо увидел, что рана в подмышечной впадине затянулась. Должно быть, это сила проклятого камня альвов!
Мандред со стоном схватился за лоб.
— Ну что, человечек, — усмехнулся священнослужитель. — Для тебя я припас кое-что особенное. Я вырежу тебе печень и заставлю ее съесть. Ты удивишься, как долго магия может поддерживать жизнь, не уменьшая при этом боли!
Девантар еще разглагольствовал, когда Фародин атаковал снова. На Лжеца обрушился град ударов. Шаг за шагом гнал его Фародин к бронзовым дверям. Нурамон тоже ринулся вперед. Его клинок задел предплечье врага и оставил рваную рану. Мнимый священник снова не издал ни звука.
Фародин нанес Лжецу ударом слева длинный неглубокий порез на животе. В тот же миг удар пробил защиту эльфа. Он отклонил голову, но порез на щеке все равно получил.
Из множества легких ран у Нурамона сочилась кровь. Можно было подумать, что мнимый священнослужитель играет с ними, стараясь продлить бой и посмеяться над ними. Маленькие порезы и синяки отнимали силы.
Выпад окончательно порвал кожаный доспех Нурамона. Темная кровь пропитала рубашку и окропила красно-коричневый альмандин, который он носил на тоненькой цепочке на шее. Из камня полилось темное свечение.
Девантар удивленно вскрикнул и отпрянул. Из его левого глаза потекла кровь. Град закрученных ударов обрушился на Нурамона. Фародин прыгнул между ними, пытаясь отвлечь демона, но девантар сражался теперь, словно берсеркер. Подножка Лжеца заставила эльфа споткнуться. Оба меча девантара опустились на него. Фародин сумел блокировать удар правой. Однако левой девантар попал Нурамону в голову сбоку. Эльфа отшвырнуло в одну из стенных ниш, он сильно ударился о камень и больше не встал.
— Давай, не робей, Фародин, — прошептал девантар.
Мнимый священник уже не насмехался. Темная впадина зияла теперь там, где когда-то был глаз. Изувеченная плоть обгорела, словно его пытали раскаленным
железным шипом. Он обрушился на эльфа в безудержном гневе. Его удары были нацелены хуже, чем раньше, но его ярость заставила Фародина занять оборонительную позицию. Он отходил, пригибался или уворачивался, ему едва удавалось нанести в свою очередь удар. Девантар оттеснил его через бронзовые ворота в зал, где единственной мебелью был большой каменный трон. Вдоль стен стояли статуи богов, как и Галлабаал, закованные в железные цепи. Освещали комнату факелы и наполненный раскаленными угольями бассейн.
Фародин почувствовал, что силы оставляют его.
Думайте о Нороэлль! Ничто не сможет придать вам больше сил. Это были прощальные слова королевы. Фародин парировал выпад кинжалом и пригнулся, уходя от удара слева. Если бы можно было добраться до изумруда Нороэлль! Вот уже столько лет носил он драгоценный камень в кожаном мешочке на поясе. Он отчетливо чувствовал магию, живущую в камне, не понимая, для чего она может пригодиться. Должно быть, Нороэлль догадывалась, что они еще раз встретятся с девантаром. И дала им камни не только в качестве воспоминания, но и для защиты.
Со звоном схлестнулась сталь. Каждый выпад и блокировка отнимали у Фародина еще немного сил. Уйдя в бок, он вышел из боя. Но девантар тут же набросился на него. Похоже, демон догадывался, что может существовать и второй камень. И старался не допустить, чтобы сражение прекратилось хотя бы на миг. У Фародина не оставалось времени на то, чтобы опустить руку к поясу и развязать шнурок на кожаном мешочке. Нужно перехватить инициативу в сражении, иначе поражение неминуемо!
Сильный удар отбросил кинжал Фародина в сторону. В появившуюся в его защите брешь тут же последовал выпад. Эльф отшатнулся, однако сталь девантара разрезала кольчугу и гамбезон. Темная кровь потекла сквозь кольца доспеха Фародина. Потеряв равновесие, воин упал, уворачиваясь от второго удара демона. Вслепую он нащупал выпавший кинжал.
Девантар промахнулся совсем чуть-чуть, Фародин почувствовал раненой щекой движение воздуха, вызванное клинком противника. Эльф бросился вперед. Его кинжал опустился вниз и с негромким хрустом вошел в сустав под коленной чашечкой.
Колени у девантара подогнулись; падая, он направил плохо нацеленный удар в голову Фародина. Эльф пригнулся и откатился в сторону, пока девантар вынимал кинжал из колена.
Фародин поспешно нащупал кожаный мешочек на поясе. Его пальцы отыскали узел, но он не мог раскрыть залитую кровью завязку.
Вскрикнув от ярости, демон отшвырнул кинжал в сторону.
— Ты будешь умирать медленно, — сказал он.
Фародин видел, как закрылся узкий порез над коленом девантара. Лжец осторожно ощупал раненую ногу и довольно усмехнулся.
Фародин перестал пытаться развязать кожаную ленточку и разрезал мешочек мечом. На пол со звоном упало кольцо Айлеен. Пальцы Фародина сомкнулись вокруг прохладного изумруда. Свет факелов, сверкнув, рассыпался по граням. Внутри засветился нежный свет.
Девантар метнул в Фародина меч, но клинок пролетел на расстоянии вытянутой руки от эльфа. Темная кровь выступила из уцелевшего глаза священнослужителя.
Свет изумруда становился все ярче.
— Чувствуешь силу Нороэлль? — спросил Фародин. — Это плата за украденную ночь любви.
Девантар метался от боли. Он закрыл лицо руками.
— Она любила семя той ночи, эльф, — со стоном выдавил из себя он. — Мне тоже нравился Гийом, как я люблю всех своих детей. Многие из них так одаренны и умеют ходить по тропам магии. Как отец Маркус, едва не убивший Эмерелль.
Фародин поднялся. На широком подлокотнике трона лежал светившийся золотом камень. Это он? Ключ к Нороэлль? Камень альвов, при помощи которого девантар протянул новые тропы?
Мнимый жрец отнял руки от лица. Вместо глаз теперь зияли дыры. Он нагнулся и попытался нащупать свой меч, упавший на пол у его ног. Найдя его, он поспешно поднял оружие и указал клинком на то место, где еще только что стоял Фародин.
— Думаешь, ты победил, эльфеныш? — покачнувшись, девантар встал на ноги.
Фародин бесшумно подошел к трону и сжал в ладони камень альвов. То был прозрачный, золотистый хризоберилл, по которому пробегали пять бороздок. Теперь все будет хорошо! При помощи силы камня они смогут освободить Нороэлль.
Девантар пошел по направлению к трону. Фародин осторожно отступил.
— Ты ведь тоже хотел добиться расположения той эльфийки, которую я оплодотворил, не так ли? Тебе понравилось, что она с такой охотой отдалась мне в облике Нурамона?
Рука девантара ощупала подлокотник трона. Он замер. Снова провел рукой по плоской поверхности подлокотника.
— Ты двигаешься очень тихо, Фародин… Я уже говорил о том, как громко кричала эта эльфийка, когда лежала подо мной? Я думаю, она только того и ждала, чтобы ее отодрали как следует. — Девантар чуть отошел от трона. Он держал меч слегка под углом, готовый парировать удар, хотя и не видел атакующего.
«Жалкое зрелище», — подумал Фародин. Эльф тихо обошел девантара. Затем схватил его за волосы и рванул голову назад. Хладнокровно ударил по суставу, сжимавшему меч, разрезая сухожилия и кости. Оружие демона со звоном упало на пол. Пальцы дернулись, затем рука замерла.
Фародин приставил меч к горлу девантара.
Ты не забыл, что произошло, когда я умер в ледяной пещере, эльф? — послышался голос в голове Фародина. —
Может быть, мне захотелось бы прийти к вашей возлюбленной еще раз, если ты лишишь меня тела. Оставшаяся рука Лжеца коснулась ноги Фародина. Эльф отодвинулся. Казалось, что-то холодное входит внутрь него.
Какой прекрасный остров, — шептал голос. —
Ты действительно хочешь послать меня туда? Может быть, в этот раз мне принять твой облик?
Вокруг меча Фародина появилось светло-голубое сияние.
— Ты ошибаешься, Лжец. Никто не может попасть к ней. Даже ты. — Сталь вошла глубоко в плоть.
Одним рывком эльф разделил шейные позвонки, а затем поднял голову за длинные светлые волосы. Преисполненный холодной ярости, глядел он в выгоревшие глазницы. Затем положил голову в чашу с раскаленными угольями.
Внезапно меч засветился ярче. Что это — силуэт возле тела мнимого священнослужителя?
Фародин прыгнул вперед. Он уже ничего не видел. Неужели всего лишь обман зрения? Иллюзия, созданная трепещущим светом факелов? Фародин обернулся и взмахнул мечом. Он прыгал вперед и назад, рассекая воздух, словно сошел с ума. И с каждым ударом сердца возрастал его страх. А что, если последние слова девантара были больше, чем просто отчаянной угрозой?
Внезапно свечение меча погасло. Черные прожилки побежали по стали. Ледяной холод проник сквозь кожаную обмотку рукояти, коснувшись пальцев Фародина. Эльф испуганно выпустил оружие. Сталь стала черной, словно вороново крыло. Ударившись о каменный пол, меч разлетелся на множество осколков.
Месть девантара
Каждая косточка в теле Нурамона отдавалась болью. Странно, но он не испытывал удовлетворения, глядя на тело мертвого девантара.
Здесь было сделано все. Враг был мертв, раны наспех залечены. Оставалось только убраться из этого ужасного места.
Он устало вернулся вместе с товарищами в зал со звездой альвов. Мандред и Фародин несли тело Лиондреда, было видно, насколько опечален ярл. Оба осторожно положили тело короля рядом с золотой звездой.
— Не надо было нам брать тебя с собой, — сказал Мандред, нежно проводя рукой по лицу короля и закрывая ему глаза.
Лицо Фародина выражало беспокойство. Нурамон разделял это чувство. Его товарищ передал ему последние слова девантара. Неужели Нороэлль в опасности? Или эта угроза была всего лишь последней отчаянной попыткой запугать их? Нет, они победили его! Сомнений быть не может. То, что Фародин держал в руках камень альвов, было доказательством их триумфа. Но пожать его плоды они смогут только тогда, когда снова окажутся в человеческом мире и покинут монастырь. В худшем случае они будут вынуждены прорываться с боем, и тогда им придется объяснить Мандреду, что он не сможет взять с собой тело короля.
Нурамон встал на золотую плиту. Он откроет врата и подготовится к тому, чтобы тут же быстро создать новые, которые перенесут их из монастыря Тьюреда в Фирнстайн. Он сосредоточился на заклинании. Вокруг появились тропы альвов. Но что-то было не так. Тропы изменились, казалось, они объяты языками пламени. Он попытался сотворить заклинание, однако в самом начале почувствовал боль на лице, словно за голову его хватали раскаленные руки, чтобы запустить внутрь горячие пальцы.
Он разорвал заклинание и упал на колени. Когда целитель снова смог видеть, то заметил ужас на лицах товарищей.
— Что случилось? — спросил Мандред.
— Нет, только не это! — воскликнул Фародин. Его взгляд был устремлен в никуда, но Нурамон знал, что видит его товарищ. Пламя на тропах альвов не могло укрыться и от него. — Это месть девантара!
Они были заперты. Так же, как барьер королевы блокировал путь к Нороэлль, барьер девантара мешал им покинуть Расколотый мир. Взгляд Нурамона упал на камень альвов, который держал в руках Фародин. Это их единственная надежда. Но они ничего не знали о камне и должны были сначала научиться пользоваться его силой. Могли пройти годы, прежде чем они сумеют постичь тайны драгоценного артефакта. А этого времени у них не было. Они умрут от жажды прежде, чем разберутся даже с основами.
— Смотрите! — вдруг воскликнул Мандред, указывая на одну из больших серебряных пластин, окружавших звезду альвов.
Ярл присел перед ней на корточки.
Нурамон и Фародин заглянули ему через плечо. На поверхности серебряной пластины появилась картинка, почти как в водном зеркале королевы. Она показывала фьорд перед Фирнстайном. Словно стоя на западе, у каменного круга, они могли глядеть вниз, на город. Было утро, костры, похоже, погасли. Рукав фьорда тянулся на юг. Галеры эльфов и плавучие крепости троллей исчезли. Вдоль берегов еще были видны серые холмы погребальных костров. Сомнений не было: серебряная пластина показывала Фирнстайн после морской битвы.
И вдруг что-то шевельнулось. Это волны! Они двигались так, словно над фьордом дул сильный ветер. Но что-то было не так на картинке. Для сильного ветра волны были слишком малы. Появлялись облака, быстро проплывая по голубому небу. Когда показалось солнце и быстро пошло по небу, стало ясно, что это не ветер движет волны и облака. Солнце быстро укатилось к горизонту, настала ночь, появились звезды, только затем, чтобы несколько ударов сердца спустя уступить место новому дню.
Время текло у них на глазах. Нурамон вспомнил пещеру Лута. На ледяной стене, мешавшей им выйти, они наблюдали тогда похожую игру света. И тогда они вышли из пещеры тридцать лет спустя.
Мандред высказал то, о чем думал Нурамон.
— Ради Лута! Этот проклятый девантар заманил нас в ту же ловушку, что и тогда! — Ярл огорченно покачал головой и уставился на свой город.
— Вот только на этот раз нас никто не освободит, — тихо произнес Фародин. — Глупцы мы!
— Может быть, королева придет нам на помощь, — предположил Нурамон.
— Ты помнишь, что сказала королева? — спросил Фародин. — Девантар ждал ее или шаманку троллей.
Это Нурамон помнил. Но королева говорила о каких-то других могущественных существах. Однако в данный момент это ничего не значило.
— Ты имеешь в виду, что мы попали в ловушку вместо королевы?
— Да. И она сделает что угодно, только не сунется в монастырь, где заклинание священнослужителя с кровью демона в жилах может стоить ей жизни.
Нурамон кивнул. Фародин был прав. Они были предоставлены самим себе.
— Тогда мы должны попытаться разобраться с силой девантара. Другого выхода у нас нет. Можно только надеяться на то, что мы как-нибудь научимся пользоваться камнем альвов.
— Как это? — воскликнул Мандред.
Нурамон поглядел на серебряную пластину. День и ночь уже нельзя было отличить друг от друга. Только неяркий свет сумерек. Снег и трава сменяли друг друга, показывая, как быстро бегут годы. Но волновало Мандреда не это. Он указал на каменный круг. Там были видны врата, но не привычные им, сотканные из тумана. Ничто не закрывало их, можно было поглядеть прямо в Альвенмарк, бросить взгляд к подножию холма и увидеть руины башни. Даже крепкие сучья Атты Айкъярто были видны отсюда.
— Почему открыты врата?
Нурамон пришел в ужас. Если время так быстро течет у них перед глазами, то видно только то, что постоянно. Это горы, город, расплывчатое зеркало воды, каменный круг и вид на Альвенмарк. Если бы перед их взглядом прошел эльф или человек, они бы его даже не заметили, только если бы он стоял на месте хотя бы на протяжении сезона. Врата в Альвенмарк были открыты, а времена года сменяли друг друга у них на глазах все быстрее и быстрее. Рос и город. Все больше становилась гавань. Словно годовые кольца высились ряды домов, уходя за стены, пока не заложили новую, более крепкую, с высокими башнями.
А затем случилось нечто, чего они никогда не ожидали. Врата в Альвенмарк стали шире, словно разрыв в ткани мира. Они протянулись от утеса до самого фьорда, над водой к берегу, где Эмерелль открыла им врата в монастырь. Что там происходит? Неужели это конец Альвенмарка, а они могут только наблюдать за этим? В Нурамоне проснулась ярость.
— Этого не может быть, — произнес Фародин. — Это, должно быть, обман. Иллюзия девантара! Это неправда!
Нурамон покачал головой. Он не верил в это.
— Дай мне камень альвов, Фародин! — Он даже не стал дожидаться, пока тот ответит на его слова, а просто взял камень у товарища.
Фародин посмотрел на него недовольно, затем заметил решительное выражение лица Нурамона.
— У тебя получится, — сказал он.
Мандред же не обращал внимания ни на что, глядя на картинку на полу.
Нурамон отступил назад на золотую пластину, начиная готовиться к заклинанию. Что бы ни случилось, он не сдастся прежде, чем будет сломан барьер.
Едва он начал плести заклинание, как вспыхнуло пламя вокруг троп альвов, ударило ему в лицо. Языки пламени проникали в голову. Но он не отступил, продолжая бороться. Вскоре он заметил, что в искусстве заклинаний он намного слабее девантара. В отчаянии он пытался найти путь овладеть магией камня альвов. Он представлял себе, что наполнен его силой, однако ничего не происходило. Он крепко обхватил руками камень, словно желая выдавить из него волшебство. Пытался произнести через артефакт заклинание лечения. Тщетно! Камень альвов, скрытую магическую силу которого он чувствовал, не давался ему, в то время как жар огня, казалось, сжигал. Холод — вот и все, что мог дать ему камень. Его руки были свободны от жары.
Вот оно! Нужно не прорываться через огонь изо всех сил, а оградить себя от пламени. Холод камня альвов против жара огня! Он мягко провел рукой по поверхности хризоберилла и сжился с живущим в нем холодом. И почувствовал, как холодная река течет по его рукам вверх, медленно распределяется по телу, словно кровь, бегущая по жилам. Камень был источником. Он подумал об источнике Нороэлль под двумя липами, о волшебных камнях, лежавших в нем. Хотя пламя продолжало лизать Нурамона, но он видел, как при малейшем прикосновении оно отступает. Теперь нужно только направить силу камня, чтобы пробить барьер — и у них все получится. Однако когда он поднял камень ближе к огню, то обжег тыльные стороны кистей, в то время как ладони, казалось, замерзли.
— Тебе нужно торопиться! — громко вскричал Мандред. — Слышишь! Поторопись, иначе все пропало!
Он едва не прервал заклинание, чтобы посмотреть, что заставило ярла произнести эти слова. Но он удержался, только крепче сжал зубы.
Его руки были зажаты между жаром и холодом. Нельзя останавливаться. Он поднес камень альвов ближе к звезде.
— Хорошо! — крикнул Мандред. — Замедляется! Хорошо!
Услышав эти слова, Нурамон осознал, что борется не только с барьером, но и с заклинанием, создавшим изображение Фирнстайна. Пламя, окружавшее тропу к серебряной пластине, сияло ярче, чем на других тропах.
Нурамон задрожал, когда поднес камень альвов прямо к огню. Он потерял власть над магией.
— Ради всех альвов! — услышал он крик Фародина. — Скорее! Нурамон! Скорее!
Нурамон почувствовал, что становится прохладнее и прохладнее. Казалось, его руки замерзли. Казалось, мороз захватил его жилы. Камень давно уже перестал быть источником холода, он стал морем, в котором Нурамон мог утонуть. Сила камня могла опрокинуть его.
— Ты должен сделать это, Нурамон! — кричал Фародин. — Сейчас или никогда!
Боль тысячей иголочек вонзилась в эльфа. Он услышал свой крик, затем потерял равновесие и почувствовал только, как что-то горячее схватило его и унесло прочь.
Руины
Холодный мелкий дождь капал на лицо Мандреда. Голова у него кружилась, он прислонился к полуразрушенной стене. Там, где должен был подниматься красивый крестообразный свод, было только серое небо. Монастырь, через который они попали в Расколотый мир, лежал в развалинах. Пальцы Мандреда коснулись одного из швов кладки. Светло-коричневая известь раскрошилась от малейшего прикосновения. Этот монастырь давно покинут, что бы ни говорил Фародин.
Ярл поглядел на Нурамона. Его товарищ сидел на корточках перед нишей, куда они положили тело Лиондреда. Эльф изменился. В мгновение ока у него появились седые пряди. Казалось, Нурамон постарел на многие годы. Черты его лица казались резче, чем раньше. Но не это изменение было самым худшим. Нурамон раскачивался на пятках, негромко бормоча себе что-то под нос. Он пустым взглядом смотрел на кучку пепла у противоположной стены. Его руки все еще сжимали золотистый камень альвов. Дважды Мандред по просьбе Фародина пытался забрать камень. Но Нурамон сжимал его настолько крепко, что ему пришлось бы сломать товарищу руки, чтобы получить камень. С тех пор как Нурамон сплел заклинание, он был явно не в себе. Иногда казалось, он даже не узнает их. Мандред спрашивал себя, не одержим ли эльф.
Арка из золотистого света выросла среди руин. Фародин устало улыбнулся.
— Здесь врата они не разрушили. Не так, как в храмовых башнях.
Мандред подавил новый приступ тошноты. В голове пульсировала тупая боль. Вспомнились изображения, виденные в серебряном зеркале.
— Врата надежны? — недоверчиво спросил он. — Мы не можем сделать прыжок во времени. Ты же знаешь…
Фародин резким жестом оборвал его.
— Никогда нельзя быть уверенным. Забудь о том, что ты видел в зеркале. Он был Лжецом! Он хотел посеять страх в твоем сердце, и, похоже, ему это удалось.
— Все выглядело таким настоящим, — напомнил ему Мандред.
Фародин ничего не ответил. Он подошел к Нурамону, негромко обратился к нему и помог ему подняться.
— Мы идем домой? — услышал Мандред дрожащий голос эльфа.
Длинные волосы Фародина из-за дождя свисали прядями. Он убрал их с лица и поддержал Нурамона.
— Да, мы возвращаемся. Осталось совсем немного. Нас ждет Эмерелль.
Мандред едва не взвыл от ярости. Что стало с его другом? Что сотворило с ним заклятие? Он снова вспомнил о видениях в зеркале. Нужно надеяться, что Фародин был прав и все это только обман!
— Поспеши! — крикнул эльф.
Мандред поднял мертвого короля и положил его голову себе на плечо, словно нес спящего ребенка. Под его весом он едва не рухнул на колени. «Всего пару шагов», — напомнил себе Мандред. Спотыкаясь, он подошел к вратам. В последний раз с сомнением огляделся. Что здесь случилось? Почему разрушен монастырь? Разве это не был главный оплот священнослужителей Тьюреда?
Фародин и Нурамон исчезли в золотистом свете, и Мандред поспешно последовал за ними. Путь сквозь пустоту не изменился. Они шли по золотой тропе в полнейшей тишине. Единственным звуком было его свистящее дыхание.
Уголок нагрудника доспехов Фародина больно вонзился в плечо Мандреда. Он едва не споткнулся. Ярл не сводил взгляда со светящейся тропы. Не сходить с нее!
Переход произошел внезапно. Ледяной ветер подхватил тонкие косички Мандреда. Ничего не понимая, ярл смотрел на произошедшие изменения. Изображение в зеркале не было обманом.
— Вниз! — прошипел Фародин, потянув фьордландца за плащ.
Мандред устало рухнул на колени.
Боги всемогущие! Что же здесь произошло? Где его родина? Стояла глубокая зима. Они сидели в сугробе, неподалеку от фьорда. Воду покрывал толстый слой льда.
Перед ними простирался Фирнстайн. Город вырос многократно, точно так, как они видели это в убежище девантара. Крепостные стены из темного камня доходили почти до самой звезды альвов, которую когда-то создала Эмерелль почти в миле от города. В защитных валах зияли широкие бреши.
Но хуже всего было то, что находилось прямо у них перед глазами. Что-то выросло из звезды, через которую они прошли. Мандред не мог подобрать для этого нужных слов. Там было что-то, чего не должно было быть! Прямо через фьорд, к каменному кругу на утесе тянулось… изменение. Вид этот напомнил ему то, что он видел в библиотеке Искендрии. Однажды он зашел там в комнату, стены которой были украшены чудесными картинами. Но одна стена была повреждена, штукатурка осыпалась, кое-где полопалась. И можно было увидеть вторую картину, не менее прекрасную, чем новое изображение. Мандред не мог понять, почему ее просто не скрыли под слоем штукатурки.
Вот так было и здесь. Что-то лопнуло или порвалось. И за фьордом, знакомым Мандреду с детства, виднелось что-то другое. Воздух между наложившимися друг на друга картинками мерцал и, казалось, растекался, как бывает обычно в особенно жаркие дни. Картинка по ту сторону разрыва была нечеткой. И тем не менее Мандред с первого взгляда понял, что видит там. То был тот самый пейзаж… Он там очнулся после бегства от человека-кабана. Ярл видел цветущую весеннюю лужайку Альвенмарка. Там, на другом берегу фьорда, теперь виднелась разрушенная сторожевая башня. А неподалеку от нее устремлялись в небо раскидистые ветви Атты Айкъярто. Однако со старым дубом что-то произошло. В отличие от других деревьев на нем не было листвы! Мандред прищурился, чтобы видеть лучше. Могучий дуб четким силуэтом виднелся на фоне неба. Рядом с ним было что-то маленькое, белое, но что это, Мандред разглядеть не мог. Растекающийся воздух искажал все. Наконец фьордландец обернулся к Фародину, который был, казалось, не менее взволнован, чем он, в то время как Нурамон просто сидел в снегу и смотрел прямо перед собой.
— Что с Аттой Айкъярто? — спросил ярл. — Почему он не одет в зелень?
— Мертвые деревья не носят листвы.
Ответ поразил Мандреда, словно удар в живот. Этого не может быть! Как можно убить живое дерево, наделенное душой? Он ведь обладал магией и был так невообразимо стар.
— Ты ошибаешься!
— Хотелось бы мне, чтобы это было так, — подавленно ответил Фародин. — Должно быть, они разожгли вокруг него костер. Может быть, они даже использовали для этого огонь Бальбара из Искендрии. Ствол Айкъярто обуглился. Все маленькие ветви сожжены полностью. Наверное, они сделали его символом войны против Альвенмарка. Одно из их знамен воткнуто в землю рядом. Ты знаешь его. На нем изображен сожженный дуб!
— Но как он мог…
— А как может дерево убежать? — раздраженно перебил его Фародин. И добавил уже более примирительно. — И даже если бы у Атты Айкъярто были ноги, старый дуб никогда не побежал бы при виде врага.
Больше ничего Мандред не сказал. Невольно вспомнилась клятва, которую он принес Айкъярто в тот день, когда очнулся в Альвенмарке. Он поклялся, что его секира всегда будет стоять между дубом и его врагами. То, что он не смог помочь своему другу, еще больше усугубляло его отчаяние.
Он отвел взгляд и поглядел на Фирнстайн. На некоторых башнях развевались знамена церкви Тьюреда. Сожжены были целые кварталы. Вдоль причалов стояли корабли, наполовину погруженные в лед. Да и в самом фьорде из-под толстого слоя льда кое-где выступали мачты. Интересно, сколько людей было в городе? И где они все теперь? Неужели рыцари ордена убили их? Мандред вспомнил ночь в осажденной Искендрии. Неужели здесь была такая же жестокая битва?
— Пригнись! — прошипел Фародин.
С юга приближался по льду отряд из трех всадников. Они были авангардом длинной колонны запряженных конями саней. Рыцари мчались к городу. С одной из башен прозвучал сигнальный рог.
Трое скакали в двадцати шагах от берега. Доспехи их показались Мандреду странными. Они были воронеными, из накладывающихся друг на друга пластин, как латы Лиондреда. Тяжелые перчатки с манжетами закрывали их руки от холода. На всадниках были высокие, до колен, сапоги и длинные белые плащи с гербом черного дерева. Головы их покрывали шлемы с длинными нащечниками и металлическим гребнем, проходившим через всю голову. Широкая перевязь лежала поверх нагрудника их доспехов. С нее свисал необычайно узкий меч. Впереди на седлах были закреплены две странные кожаные сумки. Казалось, в них лежали короткие дубинки.
Из ноздрей у лошадей вырывались белые облачка пара. Они казались истощенными, а лица всадников были красны от холода. Мандред спросил себя, сколько времени он и его спутники провели в сокровищнице девантара. Эти всадники… Они были такими непохожими на тех рыцарей ордена, против которых они сражались на море. И щитов у них не было.
Он поглядел вниз, на разрушенный Фирнстайн. Сколько столетий потребовалось городу, чтобы так сильно разрастись? Ответа фьордландец не знал.
От отряда отделился один всадник и направился прямо к разрыву. От напряжения Мандред задержал дыхание. Конь и всадник просто проехали на другую сторону. На два или три удара сердца они исчезли из вида. А затем воин появился на широкой зеленой лужайке, проехал мимо разрушенной сторожевой башни и направился к лесной тропе.
Два других всадника вскоре после этого поднялись по платформе к волнолому и исчезли в переулках города.
Мандред обернулся и поглядел назад. Сани, доверху нагруженные припасами, сильно продвинулись вперед. Всадники, одетые так же, как и всадники авангарда, защищали фланги колонны. Наблюдательный пункт ярла и эльфов находился слишком низко, чтобы можно было хорошо разглядеть происходящее. Мандред не мог подсчитать, сколько саней приближалось к городу. Однако их было наверняка не меньше сотни. Он снова посмотрел на город. Несмотря на сумеречное время, только в некоторых домах горел свет. Тот, кто строил такие каменные дома, не страдал от нужды. Должно было гореть больше ламп… Может быть, огни горели только там, где вражеские священнослужители, офицеры и солдаты заняли дома?
— Нужно уходить отсюда, — тихо прошептал Фародин, указывая на расколотый ствол сосны, торчавшей из снега в прибрежном кустарнике.
Похоже, дерево вырвали с корнями последние осенние шторма и принесли сюда. Товарищи осторожно перебрались под его защиту. Мандред слишком обессилел, чтобы тащить тело Лиондреда. С тяжелым сердцем он оставил его. Ведь здесь всего пара шагов.
— Чувствуешь? — спросил Фародин, когда они присели за стволом дерева.
Мандред понюхал снег. В воздухе висел запах каминного огня и щей. Ничего особенного он не замечал. Он поглядел на лед и спросил себя, что может перевозиться в санях. Чего бы он ни отдал сейчас за яйца и пару ломтиков жареного сала! И мет там в бочонках наверняка есть. Мандред негромко вздохнул. Полный мета рог… Он вспомнил клятву, принесенную Луту во время битвы на море. Ярл ухмыльнулся. Он не нарушит эту клятву, но все равно выпьет!
— Пахнет серой, — сказал наконец Фародин, когда понял, что не дождется ответа. — Так пахло поблизости от девантара. Теперь им пахнет весь мир.
— Но ведь ты рассказывал, как победил его. Меч сломался. — Мандред указал на пустые ножны, висевшие на поясе у эльфа. — Он ведь убил девантара, да?
— Будем надеяться.
— Мне холодно, — тихо сказал Нурамон. Губы его посинели, он дрожал. — Почему бы нам не пойти на ту лужайку? Там весна.
— На льду не укрыться. — Фародин разговаривал с ним, словно с маленьким ребенком. — Те люди, что сзади, желают нам зла. Они нашли способ попасть в Альвенмарк. Мы пойдем на родину другим путем. Мы воспользуемся звездой, через которую попали сюда. Она изменилась. Там есть новая тропа, созданная не так давно. Узор в ней тот же, что и у остальных. Должно быть, Эмерелль протянула ее при помощи своего камня. Думаю, она ждала нас. Она знала, что мы придем сюда. Эта дорога — знак. Она отведет нас в безопасное место!
Над фьордом темнело. С запада, из-за гор, тянулись грозовые облака. А небо над Альвенмарком продолжало сиять ярко-голубым.
Из гавани послышались звуки флейты и барабанный бой. Когда сани въехали по платформе на причальный пирс, между кораблями появилась колонна марширующих солдат. Все они были одеты в нагрудники и высокие шлемы. Брюки и рукава курток у них были чем-то странно набиты. Еще более странным было их оружие. У всех были копья длиной более шести шагов.
Воины маршировали сомкнутой колонной. Первый ряд образовывали восемь свистунов. За ними следовали восемь барабанщиков. Сопровождали отряд конные офицеры. Они направлялись прямо к разрыву между мирами.
Мандред молча считал ряды марширующих. Почти тысяча воинов перешла в Альвенмарк. За ними следовали повозки с высокими колесами и ряды вьючных животных.
— Они с ума сошли, — заявил Мандред, когда колонна вступила на дорогу рядом с руинами башни. — С этими длинными копьями они только сами себе в бою мешать будут.
— Ну, если ты так считаешь, — пробормотал Фародин, пригибаясь и прячась за стволом дерева.
Свежий ветер дул над фьордом, вместе с тучами с запада пришел снег. Они сидели в укрытии и ждали ночи.
Замерзнув совершенно, они вернулись к звезде альвов на берегу. Тело Лиондреда исчезло под тонким снежным саваном. Мандред опустился на колени рядом с королем. По крайней мере, он не увидел, как Фирнстайн жгут и занимают вражеские воины.
Ярл поглядел на Фародина. Нужно надеяться, что они не совершат прыжка во времени. Эти проклятые врата! Равновесие нарушено! Войско, нападающее на Альвенмарк. Невероятно! Интересно, насколько далеко они сумели пройти? Кто же победит в этой борьбе?
Красно-золотистая арка выросла на снегу.
— Скорее! — крикнул Фародин, проталкивая Нурамона через врата впереди себя.
На городской стене прозвучал сигнальный горн. Мандред схватил мертвого короля за пояс и потянул через снег. «Лиондред должен был обрести последний приют в могильном холме под дубом», — с горечью подумал ярл. Там хоронили умерших членов королевской семьи на протяжении столетий. По крайней мере, Лиондред хотя бы в могиле был снова рядом со своей женой и сыном.
Мандред нырнул в свет. На этот раз нужно было сделать всего один шаг, и ярла приветствовал аромат свежей зелени Альвенмарка. Они вышли из врат на мокрой от росы поляне. Вдоль опушки двигались тени. Воздух был наполнен ароматами цветов и пением птиц.
Из-под пинии вышел молодой эльф. У него на бедрах тоже был один из этих странных узких мечей, которые бросились в глаза Мандреду еще когда он увидел всадников на фьорде. Ярл оглянулся. Врата за ними закрылись. Только что еще была ночь, и вот уже утро! Мандред выругался про себя. Опять оно! Они снова прыгнули во времени!
— Кто вошел в Сердце Альвенмарка? — крикнул эльф.
— Фародин, Нурамон и Мандред Айкъярто. При дворе королевы наши имена хорошо известны, и именно туда мы и направляемся, — самоуверенно ответил Фародин.
Великая встреча
Они шли по траве, медленно приближаясь к полевому лагерю перед холмом, на котором стоял замок королевы. Там были разбиты сотни палаток, и рядом с каждой на утреннем ветру развевалось шелковое знамя. Всадники и пехотинцы собирались неподалеку, между палатками бродили дети альвов.
Все, что видел здесь Нурамон, удивляло его, как и то, что наблюдал он по пути сюда. Его товарищи были так терпеливы по отношению к нему. И тем не менее их слова были так далеки…
Что-то случилось с ним во время плетения заклинания в залах девантара, что-то, что наложило отпечаток и на его внешний облик. Он видел свое отражение в пруду. Одна прядь в его волосах стала седой, он постарел. Но это была малая цена за освобождение.
Вскоре они добрались до края лагеря. Нурамон чувствовал себя здесь чужим. Словно он не воин и никогда не принимал участия в битвах. Но были ведь и морская битва, и множество сражений бок о бок с фирнстайнцами, и другие схватки… Очень давно… Или это был всего лишь сон?
Нурамон огляделся в надежде узнать кого-нибудь из воинов. Большинство были незнакомыми. Хотя ему казалось, что некоторые лица он уже видел, но они больше напоминали сновидения, чем живых детей альвов.
Они прошли мимо кентавра, и Нурамону показалось, будто когда-то он спас жизнь одному из кентавров. Или он только пытался, и у него не вышло? Уверенности не было. Кентавры встречали Мандреда с уважением и склоняли перед ним головы.
Чем дальше уходили они в лагерь, тем пристальнее становились взгляды воинов. Эльфы смотрели так, словно он и его товарищи были живыми альвами. Их имена шепотом передавали друг другу, некоторые даже выкрикивали их. А вместе с именами воцарялось на лицах воинов и недоумение.
Нурамон чувствовал себя лишним. Он все еще не встретил ни одного знакомого лица. Или он просто никого не помнит? Может быть, заклинание в залах девантара лишило его части памяти. Или их не было так долго, что многие из тех эльфов, кого он знал, ушли в лунный свет?
Воины окружили их, заговорили, но Нурамон не слушал. Он не знал, реально ли то, что окружает его, или же это всего лишь сон. Медленно прояснялось у него в голове, и вдруг он вспомнил о Нороэлль. Мысли о любимой помогли немного привести мысли в порядок.
Увидев оленьи рога над головами воинов, он стал внимательнее приглядываться к тому, что его окружает. Носитель рогов мог быть из числа тех, кого он знал. И когда тот вышел к ним из толпы, Нурамон понял, что не ошибся.
— Ксерн! — воскликнул Мандред.
— Да-да, Мандред Айкъярто! Перед тобой стоит мастер Ксерн, который всегда верил, что ты вернешься.
Воспоминания вернулись к Нурамону. Мастер Ксерн! Значит, Ксерн наследовал мастеру Альвиасу. Его рога были похожи на корону и придавали ему достоинство приближенного королевы.
Фародин, казалось, тоже рад видеть Ксерна, как и Мандред.
— Значит, ты приближенный Эмерелль?
— Конечно, и вы не удивитесь тому, что она ждет вас. Поэтому она зовет вас на военный совет. Следуйте за мной!
Слова Ксерна смутили Нурамона. Затем он вспомнил водное зеркало королевы. Наверняка она увидела в нем их появление.
Они последовали за Ксерном между рядами воинов. Нурамон пытался уходить от взглядов тех, кто смотрел на него с любопытством. Ему было жутко видеть их. Интересно, что видят они в нем и его товарищах? Какие истории рассказывают о них? Он не мог выносить избыточного внимания и почти пожелал, чтобы вернулось то время, когда все его презирали. Потому что с этими взглядами были связаны большие надежды. А это ему не подходило… по крайней мере, в данный момент.
Они добрались до шафраново-желтой палатки королевы, у входа в которую стояли два стражника. Перед палаткой белые камни образовывали широкий круг. Наверняка именно здесь собирался военный совет. За каждым камнем поднимался шест с одним из знамен Альвенмарка. Прямо у входа в палатку королевы трепетало на ветру эльфийское знамя: золотой скакун на зеленом фоне. Рядом развевался штандарт Альвемера, серебряная русалка на синем полотне.
Ксерн привел их в центр круга. Остальные воины, из любопытства сопровождавшие их, не отважились вступить в круг.
— Я позову королеву, — сказал Ксерн и исчез в палатке.
Нурамон поглядел на знамена. Они все были ему знакомы, хотя во многих случаях он не был уверен в том, откуда их знает. Светло-синее знамя Валемаса запомнилось ему в оазисе, а черное знамя троллей с белыми, перекрещенными боевыми молотами было знакомо по морской битве. Может быть, он видел и все остальные знамена. Он заметил, что рядом с камнем, стоявшим напротив королевского, не было знамени.
Первые предводители стали занимать места. Больше всего бросался в глаза король троллей, сопровождаемый старой троллихой. Он сел, а старуха осталась стоять рядом. Он медленно окинул взглядом эльфов, которые даже теперь, когда он сидел, едва доставали ему до плеча.
— Это Оргрим, — прошептал Фародин голосом, выражавшим все его презрение.
Мандред сжал кулаки и, не отводя взгляда, смотрел на тролля.
— Я еще не заплатил ему по счету, — тихо произнес он.
— Пожалуй, до этого дело уже никогда не дойдет, — заметил Фародин и с каменным лицом уставился на короля троллей.
Нурамон поглядел на камень, за которым не было знамени. Пока предводители народов занимали свои места, камень оставался пустым. Он оглядывал всех пришедших и наконец заметил знакомое лицо. Прямо рядом с камнем королевы стояла эльфийская воительница под знаменем Валемаса. На ней был светлый полотняный доспех и широкий песочного цвета плащ. Ее левый глаз закрывала темная повязка. И тем не менее Нурамон узнал ее сразу. То была Гилиат, воительница, когда-то вызвавшая Фародина на дуэль в новом Валемасе и которую его товарищ сумел побороть только хитростью.
Она подошла к ним.
— Фародин! — сказала она. — Давно мы не виделись.
— Гилиат. Я думал, что все вольные Валемаса…
— Мертвы? Нет. Горстка наших выжила и усложняла жизнь поклонникам Тьюреда.
— И вы вернулись сюда? Неужели королева извинилась за ту несправедливость, которую допустила по отношению к вам?
Вольная только улыбнулась, но не ответила Фародину. Вместо этого обернулась к Нурамону.
— Одной великой волшебнице обязаны мы тем, что нашли обратную дорогу в Альвенмарк и снова живем в нашем прежнем городе. И благодарность предназначается тебе, Нурамон. Ты разглядел в ребенке Хильдачи нечто особенное и даровал ей имя Юливее. Одна Юливее увела нас из Альвенмарка, другая привела обратно. — Она взяла Нурамона за руку, и он почувствовал, как задрожали ее пальцы. — Она нам все рассказала.
— Юливее здесь? — спросил Нурамон.
Прежде чем Гилиат ответила, из палатки вышел Ксерн и воскликнул:
— Королева Альвенмарка!
Гилиат еще раз пожала руку Нурамону, затем молча кивнула на прощание Фародину и вернулась под знамя Валемаса.
Стражи у палатки королевы откинули полог, и на поляну вышла Эмерелль. Нурамон никогда не забыл бы ее. Потому что все уходило, а королева оставалась. Она была прекрасна как никогда. Как ему хотелось когда-то, чтобы она смотрела на него как на возлюбленного! Когда это ему хотелось? Он не мог ответить. Он просто знал, что чувства этого больше нет. Собственные мысли смущали его.
Когда вышла Обилее, Нурамон удивился. Лучшая воительница королевы не изменилась. На ней был тот же доспех, что и в день морской битвы. Казалось, что она перепрыгнула через столетия вместе с ним и его товарищами. Однако теперь Нурамон увидел на ее лице только радость. Она буквально лучилась, улыбаясь только ему, не Фародину и не Мандреду.
Наконец из палатки вышла эльфийка в серых одеждах волшебницы. Это Юливее? Эта женщина почти не напоминала ребенка, которого в последний раз по своим ощущениям он видел всего несколько дней назад. Ее темно-русые длинные толстые косы достигали локтей. Она вышла рядом с королевой и последовала за ней к камню. И, наконец, Нурамон узнал ее по плутоватой улыбке. Как сильно бы ни изменилась она, улыбка осталась прежней.
Королева села на свое место, Обилее и Юливее встали по правую и по левую руку от нее. Нурамона не удивило, что Юливее, как предводительница, села под знамя Валемаса.
Эмерелль долго смотрела на него и его спутников, среди окружавших ее воинов воцарилось беспокойство. И только когда она подняла руку, вернулась тишина.
— Добро пожаловать, верные мои воины! Никогда еще Альвенмарк не был так счастлив видеть вас! — Королева предстала перед ними как добрая правительница. — Я не сомневалась в том, что этот день придет. Вы уничтожили девантара.
Фародин почтительно кивнул.
— Мы убили его и захватили его камень альвов, — с этими словами он продемонстрировал золотистый артефакт. — Если он может помочь тебе в битве против врагов, то мы доверяем тебе его. Но ты знаешь, зачем воспользовались бы этим камнем мы.
Королева на миг отвела взгляд.
— Я не забыла, что вы хотите освободить Нороэлль. И вам одним дано решать, что вы хотите делать с камнем альвов. Никто не лишит вас возможности выбирать. Со времен морской битвы между нами и священнослужителями Тьюреда идет война. Их силы возросли, и они заняли землю по ту сторону Шалин Фалаха. Они даже проникли в Сердце страны.
— Они перешли Шалин Фалах? — возмущенно спросил Мандред.
Эмерелль не ответила, обведя взглядом присутствующих в поисках кого-то. Наконец из рядов воинов вышел Олловейн.
— Нет, Мандред! — Страж Шалин Фалаха выглядел уже далеко не так воинственно, как прежде. Вероятно, совсем недавно он сражался. Мастер меча подошел к королеве. Та велела ему продолжать. — Ни один враг не перешел Шалин Фалах. Они прорвались в другом месте.
— По той дороге, по которой тогда пошел Айгилаос? — спросил ярл.
Олловейн потупился.
— Это было так давно. Но ты прав.
Заговорила королева.
— Когда час вашего прибытия приблизился, я отдала приказ любыми силами отогнать врага из сердца страны.
Нурамон вспомнил местность у моста. Шалин Фалах был переброшен через глубокое ущелье. Обойти его стоило многих часов пути. Это давало защитникам возможность подготовиться.
Эмерелль продолжала:
— Я сделала это для того, чтобы мы могли выиграть эту войну по-своему. Если вы трое решите доверить мне ваш камень альвов, то мы вступим в права наследства. Мы сделаем то, что когда-то сделали альвы… Альвенмарк навсегда будет отделен от Другого мира!
Воцарилась тишина. Нурамон увидел, как недоуменно переглядываются воины. Королева предлагала не что иное, как повторить сделанное альвами! Она поднялась со своего места.
— Мы оттеснили врагов на пространство между Шалин Фалахом и вратами Атты Айкъярто. Но они уже собирают новые силы, чтобы нанести ответный удар. Мы ожидаем, что они снова попытаются прорваться в Сердце страны с сильным войском. Поэтому мы должны воплотить наш план в жизнь как можно скорее.
— А в чем именно заключается план? — спросил Фародин. — Как мы можем отделиться от Другого мира?
— Пока
наши воины защищают сердце страны, мы выигрываем время. И без вмешательства жрецов Тьюреда самые могущественные чародеи Альвенмарка при помощи камней произнесут два заклинания. Первое из них навеки отделит землю по ту сторону Шалин Фалаха от остального Альвенмарка. Второе — разорвет все тропы альвов между Альвенмарком и Другим миром. Тогда мы освободимся от Тьюреда и его слуг. — Она поглядела на Мандреда. — А фьордландцы снова соберутся с силами при виде своего предка, который вернется к ним как король, чтобы завоевать им вечное место в Альвенмарке.
Мандред, казалось, обрадовался, но и смутился. Очевидно, он осознавал последствия этой чести. Никогда прежде не было людям места в Альвенмарке, а теперь королева дарила такой подарок целому народу.
Эмерелль обратилась к Фародину:
— Но все это может произойти только в том случае, если вы отдадите мне свой камень альвов.
— Значит, мы должны отказаться от Нороэлль? — спросил Фародин.
— Нет, вы должны выбрать. Вы можете взять камень и пойти к Нороэлль, освободить ее. Или спасти с его помощью Альвенмарк. Но предупреждаю, иногда плен лучше сознания того, что все, что было когда-то, потеряно.
Нурамон не мог поверить в то, что предлагает им королева. Выбор между Нороэлль и Альвенмарком! Разве это выбор? Они окружены воинами. Королева может в любой миг просто забрать камень. Нет, у них нет выбора. Они не могут поступить иначе, чем отдать Эмерелль камень. Нурамон переглянулся с Фародином. На лице товарища читалось отчаяние.
Нурамон кивнул, и его товарищ сказал:
— Мы отдадим тебе камень, потому что в ином случае свобода оказалась бы для Нороэлль хуже плена. Но нет ли способа освободить прежде Нороэлль?
Королева произнесла с сожалением в голосе:
— Нет, потому что мой приговор все еще в силе.
Фародин понурился. Казалось, надежды больше нет.
Нурамон испытывал разочарование. Дар, который они преподнесли Эмерелль и всему Альвенмарку, не мог быть больше, а королева не считала возможным отменить приговор.
— У нас есть только одна просьба, — сказал Нурамон, заметив, насколько слаб его голос. — Открой нам тропу в Другой мир прежде, чем разделятся миры. Мы найдем другой способ освободить Нороэлль.
— Если вы уйдете, обратного пути не будет, — напомнила Эмерелль.
— Ты знаешь, на что мы готовы ради Нороэлль, — ответил Фародин.
Королева долго смотрела на них.
— Пожалуй, такой любви не будет больше никогда, — сказала она. — Ну, хорошо. Камни альвов должны полежать ночь в Большом лесу на скале. Утром мы начнем плести заклинания. Пройдет много часов, прежде чем наша работа будет закончена. Отделение земель по ту сторону Шалин Фалаха произойдет затем в мгновение ока. Так мы сможем решить битву в нашу пользу. А отделение от Другого мира произойдет только через день после заклинания. И все это время камни альвов будут выполнять работу сами. Я открою вам врата, которые ведут в Другой мир, прямо к вратам, за которыми находится ваша возлюбленная.
— Мы благодарим тебя, королева, — сказал Фародин, склоняя голову перед Эмерелль.
Затем подошел к ней и вложил камень альвов в ее руку.
Эмерелль подняла золотистый драгоценный камень вверх.
— Это камень альвов, принадлежавший мудрецу Райемилу, ушедшему некогда в Другой мир, чтобы постичь его тайны. Там он ушел в лунный свет, однако камень попал в руки девантара. И теперь он будет доверен рукам Валемаса, — она отдала камень Юливее.
Волшебница приняла хризоберилл, но даже не взглянула на него. Она сказала королеве:
— Эмерелль! Ты знаешь, как я отношусь к этому. Я не думаю, что у нас получится. У тебя есть камень. — Легким движением она указала на шаманку, стоявшую позади Оргрима. — У Сканги есть камень, и вот я держу в руках еще один камень. С помощью этого мы сможем отрезать землю по ту сторону моста, но при помощи трех камней нам никогда не отделить Альвенмарк от мира людей. Нам нужен, по меньшей мере, еще один… и кто-то, кто с ним сможет совладать.
— Ты права, — сказала Эмерелль и улыбнулась. — Будет и еще один камень. — Она указала вперед. — Когда это место будет занято, то у нас будет еще один камень альвов. Вопрос только в том, сумеем ли мы убедить его носителя сесть туда.
— Королева, время уходит, — поднимаясь, произнесла Обилее.
Эмерелль покачала головой.
— Нет, ибо мудрые знают, когда наступит нужный час. Нужно только встретиться.
Внезапно раздался сигнал горна, сопровождаемый криками.
— Вражеское войско у нас за спиной! — послышались крики повсюду в лагере.
Вокруг поднялась суматоха, Нурамон поглядел королеве в глаза. Та спокойно ответила на его взгляд и улыбнулась. Сомнений не было: кто бы ни шел к ним, он не удивил королеву. Эмерелль подняла руку.
— Отойдите в сторону, чтобы я могла видеть холм! — приказала она.
Ряды воинов расступились, отодвинулись и Нурамон с товарищами. Большое серое войско приближалось с холма по лужайке. Вздымались знамена; они были красны, и изображен на них был серебряный дракон.
— Это дети темных альвов! — произнес себе под нос Нурамон.
Его слова улетели дальше, вызывая неописуемый ужас среди воинов.
— Вернулись старые враги! — услышал он чей-то крик.
— Ночь объединилась с врагом! — заявил другой.
А Мандред и Фародин сохраняли спокойствие, поскольку им Нурамон поведал о детях темных альвов.
Обилее покачала головой, очевидно, она знала тайну карликов.
— Как они смогли подойти незамеченными? — спросила волшебница.
Королева не ответила ей.
— Нурамон! — воскликнула она вместо этого. — Вот конь. Скачи им навстречу и приветствуй от имени Альвенмарка.
Ксерн подвел ему коня. Это был Фельбион. Верный друг ждал все эти годы! Заржал приветливо.
— Я должен что-нибудь сказать от твоего имени? — спросил он, с трудом отводя взгляд от Фельбиона.
— Пусть король придет сюда! Способ, которым ты достигнешь этого, оставляю на твое усмотрение.
— Может, послать с ним стражу, — предложил Олловейн.
— Она ему не понадобится, — ответила Юливее, гордо глядя на Нурамона.
Он рассказывал ей о своем путешествии к детям темных альвов, подробно описав чертоги карликов.
Нурамон взлетел в седло.
— Вперед, Фельбион! — прошептал он коню на ухо. — Давай-ка посмотрим, не разучился ли ты за это время.
Конь сорвался с места, и Нурамон почувствовал его неукротимую силу. Однако едва он оставил лагерь позади, как его охватило чувство смирения. Он ехал один против огромного войска! Наверняка там было более десяти тысяч воинов. Они держали строй, в котором обычно ходили на битву с драконами; щиты прикрывали их со всех сторон. В центре войска находились копьеносцы, оружие их торчало из стройных рядов подобно деревьям. Наверняка был среди них и король, его друг Венгальф, с которым он когда-то пережил столько приключений. Никогда он не забудет битву против дракона Балона, всю боль, которую претерпел, и мгновение… своей смерти.
И внезапно Нурамон осознал, что так сильно смущало его… что с ним произошло. Заклинание в залах девантара ничего не стерло, наоборот, оно открыло врата к воспоминаниям. Вот оно что! Но все было в беспорядке. Ему казалось, что сражение с драконом произошло по пути к оракулу Дареен. Хотя это было невозможно, ему казалось, что он провел в долине карликов многие сотни лет, прежде чем отправился с Альверихом к оракулу. Смысла не было ни в чем, все было вперемешку.
Плотина, сдерживавшая знания о прошлом, была сломана, и теперь память его прошлых жизней устремилась поверх той, которая накопилась в этой.
Как было раньше? Когда он ушел вместе с карликами? Задав себе этот вопрос, Нурамон вспомнил день, когда познакомился с Альверихом. Тот был молодым карликом, упавшим в ущелье в Иолидах и сломавшим ногу. Нурамон нашел его и спас. С тех пор они стали друзьями и многое пережили вместе. Альверих отвел его к карликам, и там он повстречался с королем Венгальфом. Это было давно, задолго до того, как карлики ушли из Альвенмарка.
Нурамон вспомнил и вид вершин Иолидов из Алаэн Айквитана, о битвах с чудовищами глубоко в пещерах старого Эльбурина, гигантские наковальни в светлых чертогах карликов, об охотах в долинах и о многом другом. Память швырнула его в контрастные ванны воспоминаний, и он был не в состоянии упорядочить их. Не успел он и оглянуться, как Фельбион замедлил шаг. Войско карликов остановилось. Маленькая группка, окруженная стражами и знаменосцами, отделилась от центра первого ряда и двинулась ему навстречу.
Нурамон спешился и побежал навстречу карликам впереди коня. Он сразу узнал Венгальфа, Альвериха и Торвиса, хотя друзья и постарели.
Король Венгальф выглядел великолепно. На нем была золотая кольчуга и золотой шлем, на котором руны сплетались в корону. Альверих был одет в блестящий железный доспех, на плече его лежала секира, которую хорошо помнил Нурамон. И совершенно иначе выглядел Торвис, одетый полностью в черную робу, по которой змеились темно-серыми нитями какие-то знаки. Его седые волосы и длинная борода сильно оттеняли цвет одежды. Трое карликов казались вышедшими из великих героических эпосов, да и стража выглядела наилучшим образом. Сомнений быть не могло: карлики готовились к этому дню долго.
Король сделал знак стражникам, и те остались на месте. Только Альверих и Торвис пошли с ним вперед.
— Нурамон! Сердце старого карлика радо видеть тебя в конце эпохи, — произнес Венгальф.
— Я тоже рад видеть всех вас, — ответил Нурамон.
— И что? Вернул память?
— Я помню наше сражение с драконом.
Венгальф гордо кивнул.
— Эмерелль поступила хорошо, послав тебя к нам.
— Добро пожаловать, дорогой друг, — сказал Нурамон.
— Добро пожаловать? — Тот поглядел через плечо друга. — Честно говоря, когда я вижу войско, которое собирается там, то мне кажется, что нам не так и рады, как ты говоришь.
Нурамон оглянулся. И действительно, перед лагерем собралась конница.
— Не беспокойся. Просто они боятся детей темных альвов. Только немногие знают вашу истинную историю.
— И, очевидно, думают, что мы боимся лошадей, — заметил Торвис. — Как же они удивятся, когда узнают, что времена меняются!
Нурамон помнил свой последний приход к карликам. Альверих и его товарищи выказывали Фельбиону некоторое… уважение.
— Они выстроились не затем, чтобы атаковать вас, Венгальф.
— Если они хотят, чтобы мы помогли им, то должны пропустить нас к врагу.
Тут вмешался Торвис.
— Сюда нас привело пророчество оракула Дареен. Здесь должна случиться последняя битва эпохи, и ни один карлик не должен остаться в Другом или Расколотом мире.
— Мы пришли не затем, чтобы подчиниться королеве, — добавил Венгальф.
— Ничего я ни про какие эпохи не знаю, — сердечно ответил Нурамон. — Знаю только, что наша единственная надежда заключается в том, чтобы быть союзниками. Королева собрала вокруг себя носителей камней альвов. Ей хотелось бы, чтобы вы присоединились к нам.
Венгальф и Торвис переглянулись. Затем он произнес:
— Нурамон, мы друзья. И я спрошу тебя об одном: можем ли мы доверять королеве?
Вопрос был трудным.
— На этот вопрос я не могу ответить. Но могу сказать, что у меня и моих друзей был камень альвов. С его помощью мы могли освободить нашу возлюбленную. И тем не менее мы отдали его Эмерелль.
Венгальф отозвал Торвиса в сторону.
— Извини нас! — сказал он, оставив Нурамона с Альверихом.
Ему хотелось бы знать, о чем они говорили между собой, и он обратился к Альвериху.
— Как дела у тебя, друг мой? — спросил он. — Ты обрел воспоминания?
Карлик улыбнулся.
— Да. И обрел больше, чем мог узнать из книг. Теперь, когда ты тоже помнишь все, я хотел бы поблагодарить тебя за все те неисчислимые моменты, когда ты спасал мне жизнь.
Нурамон присел на корточки и положил Альвериху руку на плечо.
— Прости меня, но у меня еще все очень запутанно. Однако я хорошо помню тот день, когда нашел тебя в ущелье. Я исцелил тебя. И помню Солстану и то, как счастлива она была, когда увидела тебя целым и невредимым. Где Солстана?
— Она и другие ждут в древних чертогах нашего возвращения… тем или иным образом.
— Живым тебя встретить ей наверняка было бы приятнее.
— Ты ведь нас знаешь. Смерть значит для нас меньше, чем для эльфов. Особенно если удалось вернуть великие воспоминания.
Подошли Венгальф и Торвис.
— Если ты и твои товарищи повели себя столь самоотверженно, что принесли камень альвов в жертву великому делу, — начал король, — то и мы, карлики, не останемся в стороне. Из-за нас не должно все пойти прахом. Веди нас к Эмерелль! Будь нам хорошим другом, а своей королеве — верным слугой!
— В таком случае следуйте за мной! — сказал Нурамон, поворачиваясь. А Фельбиону шепнул:
— Беги вперед! — и конь тут же понесся стрелой.
Венгальф приказал войску стоять на месте, равно как и личной гвардии короля. Предводитель стражи возмутился, но Венгальф был непреклонен.
— Никакой стражи! Со мной пойдут только Торвис и Альверих. Три карлика, предводительствуемые эльфом! — Он жестом подозвал к себе Альвериха. — Возьми знамя!
Один из знаменосцев короля протянул Альвериху штандарт.
— Пусть видят, с кем имеют дело, — пояснил Венгальф.
Бок о бок тронулись они в обратный путь. И Нурамона снова охватило странное чувство. На этот раз он шел пешком к коннице эльфов. И хотя он не ожидал нападения, он был под сильным впечатлением от того, что идет навстречу такому войску. А по его спутникам нельзя было сказать, будто они испытывают страх. И, словно они просто прогуливались, Венгальф спросил его:
— Как тебе жилось, друг мой?
Нурамон постарался как можно более кратко поведать о том, что произошло с момента расставания с Альверихом. Он рассказал о годах, проведенных в Фирнстайне, о поисках камня альвов, об Искендрии и Юливее и, наконец, о морской битве и сражении с девантаром.
— Клянусь чертогами альвов! — воскликнул Венгальф. — Вот это приключения! Жаль, что меня там не было! — Он похлопал Нурамона по руке. — Однако в той битве, что предстоит нам, у нас наверняка будет много возможностей сразиться бок о бок.
— Если все не закончится так, как в сражении с драконом!
Вот они уже приблизились к всадникам, и Нурамон увидел, с каким благоговением смотрят воины на карликов. И когда прибывшие остановились в нескольких шагах от коней, всадники забеспокоились.
Нурамон крикнул:
— Это Венгальф из Эльбурина, король карликов, основавший в Другом мире новое королевство Эльбурин, чтобы сегодня вернуться в Эльбурин Древний. Рядом с ним стоит Альверих, укротитель пещерного червя! А это Торвис, первое дитя темных альвов! — Нурамон сам удивился собственным словам. Все было правдой. Альверих когда-то убил пещерного червя. Нурамон сам присутствовал при этом. Точно так же было правдой и то, что Торвис был самым старым карликом и происходил из той эпохи, дети которой почти все ушли в лунный свет.
Ряды всадников расступились и образовали коридор, который вел к воинам, находившимся в лагере, которые тоже в свою очередь образовали широкий коридор к палатке королевы. Нурамон решительно пропустил карликов вперед, радуясь удивленным взглядам, которыми награждали его друзей.
Наконец группа остановилась примерно в десяти шагах от королевы. Нурамон вышел вперед и поклонился.
— Моя королева, я привел к тебе гостя и, быть может, союзника.
— Благодарю тебя, — мягким голосом ответила Эмерелль.
Нурамон пропустил карликов.
Венгальф вышел вперед, за ним следовали его товарищи.
Королева поглядела на знамя, которое нес на шесте Альверих.
— Венгальф из Эльбурина! Давно мы виделись в последний раз.
— И расстались не по-доброму, — сказал карлик, не выказывая королеве ни малейшего почтения. Он давал всем понять, что он король и поэтому равен Эмерелль.
Королева сидела на камне, и, таким образом, глаза ее находились почти на одном уровне с лицом Венгальфа.
— В таком случае нам нужно найти верные слова, чтобы снова подружиться.
— Существует только один путь к этому.
— Я знаю, и могу сказать тебе только то, что уже говорила королю Оргриму. Будет новый Альвенмарк, когда мы остановим последнюю угрозу. И в этом Альвенмарке будет довольно места для королей троллей, эльфийских королей, а также для королей карликов.
— Если таково будущее, то мы — твои союзники. — Венгальф поглядел на Торвиса, и волшебник подошел к нему. — Мы поддержим тебя в плетении заклинания.
Торвис вынул камень из складок мантии. То был горный хрусталь, по которому змеились пять бороздок. Принадлежавший карликам камень альвов!
— Мы благодарим тебя, что ты сдержала клятву, — сказал чародей.
— Я никому не говорила, что у вас есть камень. Хотя признаю, что стала делать намеки, когда узнала, что вы придете.
— Каков твой план, Эмерелль? — спросил Венгальф.
Королева еще раз повторила то, что говорила и раньше: что одно заклинание отделит земли по ту сторону Шалин Фалаха, а второе — весь Альвенмарк от Другого мира. Торвис и Венгальф внимательно слушали королеву.
— Да будет так! — воскликнул Венгальф. — Мое войско будет стоять на правом фланге, между концом ущелья и лесом, если местность не изменилась.
— Все именно так, как говорят твои воспоминания. Но людей очень много. Впрочем, вы будете сражаться не одни. — Королева поглядела поверх голов карликов. — Мандред! — крикнула она.
Ярл вышел вперед, и карлики с любопытством поглядели на него. Нурамон рассказывал им о Мандреде.
— Нам нужны мандриды в этой битве. Ты должен пойти к своим и растолкать их, чтобы завтра они приняли участие в сражении.
Мандред серьезно кивнул.
— Сделаю, Эмерелль!
— Фародин! — произнесла королева, и товарищ Нурамона вышел вперед, поклонившись ей. — Ты будешь защищать Шалин Фалах рядом с Олловейном и Гилиат. Я отдам тебе в подчинение мою личную гвардию, которой теперь будешь командовать ты. — Она поглядела на Оргрима. — А тролли поддержат вас, поскольку сами когда-то атаковали мост. Если защитники Шалин Фалаха и те, кто прежде нападал на него, объединятся, то мост устоит.
— Благодарю тебя, королева, — бесцветным голосом произнес Фародин.
Эмерелль перевела взгляд на Нурамона.
— А теперь что касается тебя! Я хочу, чтобы ты повел в бой эльфов, которые будут сражаться бок о бок с карликами.
— Повел в бой?
— Мечники и всадники из Альвемера, а также лучники Номьи будут в твоем распоряжении, равно как и воины твоего рода.
— Благодарю тебя, Эмерелль, — услышал свои слова Нурамон.
Но он не видел себя в качестве предводителя. Фародин был создан для этого, или вот Обилее, Олловейн, Гилиат. Он явно не тот, кто нужен, чтобы нести ответственность.
А королева уже обернулась к Венгальфу.
— Прошу тебя, Венгальф… король Эльбурина. Займи место, причитающееся тебе здесь. Так замкнется круг судьбы, и мы будем готовы к буре, которая завершит эту эпоху.
Воцарилась тишина, когда король карликов вместе с Торвисом и Альверихом пошел к камню, стоявшему напротив камня королевы. Дойдя до места, он замер и обвел взглядом собравшихся. Подал знак Альвериху, и тот изо всех сил вонзил древко знамени в землю, когда король сел на камень.
В лагере поднялось ликование. Подобную радость редко приходилось наблюдать Нурамону. Эльфы кричали, кентавры ржали, ревели тролли, а Мандред… Мандред тоже ревел.
Живой родоначальник
Тело Лиондреда везли в покрытой белыми полотнами карете. Почетный кортеж для погибшего короля Фирнстайна образовывали пятьдесят кентавров. Рядом с грубыми кентаврами Мандред чувствовал себя хорошо, хотя известия о судьбе его народа наполнили его грустью. Лишь немногие отреклись от древних богов, чтобы принять веру в Тьюреда. Рыцари ордена вырезали целые деревни. Эмерелль пообещала жителям Фьордландии пристанище в Альвенмарке. Эмерелль и тролли выступили в поход, чтобы сопровождать беженцев, однако тысячи погибли в метелях или от лавин. Тех, кто пережил бегство, отвели в долину Ламиаль, что примерно в десяти милях от замка Эмерелль. Королева и Олловейн предупредили Мандреда. Люди были подавлены, они были полностью истощены, на них отразились многочисленные страдания. Никто не рассчитывал на то, что в предстоящей битве примут участие более, пожалуй, двух сотен людей.
Когда ярл достиг возвышения над долиной, на сердце у него стало тяжело. Там собралось неисчислимое количество беженцев. Палаток почти не было, люди были вынуждены спать на земле, под открытым небом. Над лужайкой, словно мрачный колокол, висел дым сотен костров.
Люди глядели на Мандреда, когда он спускался с холма. Они не узнавали его. Да и откуда им знать? Никто в эльфийском лагере не смог или не захотел сказать ему, сколько столетий потеряли они в ловушке девантара. Да это было и неважно. Единственное, что имело значение, это необходимость отразить завтрашнюю атаку. Однако глядя на эту кучку отчаявшихся, Мандред подумал и понял, что не уверен, стоит ли этим людям принимать участие в сражениях. Больше всего ему стало больно при виде детей. Впалые щеки, ввалившиеся глаза, истощенные бегством, они стояли на опушке леса и смотрели, как приближаются кентавры и роскошная белая карета. Некоторые даже смеялись и махали руками, хотя от слабости едва могли держаться на ногах. Что же за чудовища эти служители Тьюреда, затравили до смерти даже детей!
В центре лагеря беженцев стояла палатка из зеленых полотен. Перед входом замер, широко расставив ноги, воин-исполин. На нем были вороненые доспехи, опирался он на большую секиру. Лицо его было мрачным, он изучал Мандреда холодными синими глазами.
— Значит, это тебя послали эльфы, чтобы ты притворился нашим родоначальником.
Ярл спешился и подавил в себе желание угостить стражника кулаком в живот.
— Где мне найти короля? Я привез его доспехи.
— Друзья плохо учили тебя. Король лежит мертвый на Ястребином перевале. Он вместе с сотней людей сдерживал рыцарей ордена, чтобы наши женщины и дети смогли сделать пару лишних шагов.
Гнев Мандреда по отношению к воину улетучился.
— Кто командует вместо него?
— Королева Гисхильда.
— Могу я видеть ее? Меня послала королева Эмерелль. Я… Я только что из Фирнстайна. Я все видел.
Стражник провел рукой по усам и нахмурил лоб.
— Вот уже много дней никто не может пройти через ряды рыцарей ордена. Как получилось у тебя?
— Один из моих товарищей открыл тропу альвов.
Глубокая морщина прорезала лоб воина. Он поглядел на белую карету.
— Зачем ты привез с собой карету?
— Там лежит король Лиондред. Он умер, сражаясь бок о бок со мной.
От испуга глаза у стражника раскрылись очень широко. Затем он опустился на колени.
— Прости, родоначальник! Я… Никто уже не верил, что пророчество сбудется. Мы столько…
Мандред схватил воина за руки и заставил подняться.
— Мне не нравится, когда мужчины опускаются передо мной на колени. Ты был прав, подозревая меня. И я горжусь тем, что во Фьордландии есть такие, как ты. Как зовут тебя?
— Я Беорн Торбальдсон, родоначальник.
— Я был бы рад видеть тебя в завтрашней битве рядом с собой, Берн. — Мандред заметил, как воин сжал губы, чтобы подавить внезапно вспыхнувшую боль. — Значит, король отослал тебя с Ястребиного перевала, не так ли?
Мышцы лица слегка дрогнули. Он сдержанно кивнул.
— Не знаю, каким человеком был мой потомок, Беорн. Могу сказать тебе только, что сделал бы на его месте я. Я выбрал бы самого храброго и верного воина, чтобы он отвел в безопасное место мою жену. И если бы мне когда-то довелось услышать, что кто-то зовет тебя трусом, потому что ты не лежишь, кормя ворон, рядом с королем на Ястребином перевале, я буду лупить его до тех пор, пока он не поймет, где правда. Будь завтра по левую руку от меня. Знай, что я ненавижу носить щиты. Будь моим щитом!
Глаза воина засияли.
— Ни один щит не прикроет тебя так, как я.
— Знаю, — улыбнулся Мандред. — Теперь мне можно к королеве?
Беорн на миг скрылся в палатке, затем послышался звонкий женский голос.
— Входи, Мандред Торгридсон, прародитель.
Стены палатки приглушали солнечный свет, создавая сумерки. Обставлена палатка была скудно. Там стояло узкое ложе, маленький стол, два оббитых железом сундука с одеждой и единственная роскошь — красивый резной стул со спинкой, с высокой подставкой для ног. Гисхильда оказалась молодой женщиной. Мандред дал бы ей самое большее двадцать. Лицо у нее было точеным, но необычайно бледным. Золотисто-рыжие волосы открыто спадали на плечи. На ней был узко зашнурованный темно-зеленый камзол, под ним — белая рубашка. Гисхильда сидела на стуле, поставив ноги на табурет. Они были замотаны в тонкое одеяло. На столе рядом с ней лежал под рукой узкий кинжал.
Когда вошел Мандред, королева и не подумала подняться. Легким жестом отпустила Беорна.
— Значит, ты все же пришел, предок, — с горечью сказала она. — Мы так на тебя надеялись, когда они пробили первую брешь в стенах Фирнстайна. Или в ту ночь, когда мой муж повел отряд против войска рыцарей ордена, чтобы выжившие в городе могли бежать в горы. Даже на Ястребином перевале я еще молилась, чтобы ты наконец пришел. А теперь уже поздно, родоначальник. Нет больше страны, за которую захотел бы сражаться твой народ. Мы беженцы, нищие на чужбине, зависимые от милостыни Эмерелль. И, похоже, даже эльфы не могут сломить силу служителей Тьюреда. Сгоревший дуб бросает тень даже на Сердце Альвенмарка.
Мандред глубоко вздохнул. Что ей сказать? Как это было ужасно — стоять в чертогах девантара и быть вынужденным беспомощно наблюдать за тем, как собственный народ ведет отчаянную борьбу!
— Я ничего не могу исправить. И нам нет дороги обратно на родину. Однако Эмерелль обещала, что даст нам в Альвенмарке королевство. Придется сразиться еще раз, тогда приспешники Тьюреда будут отброшены навеки. Эмерелль хочет закрыть врата Альвенмарка, и никогда больше не придут священники пытать и убивать фьордландцев из-за того, что они верны древним богам.
Королева устало поглядела на него.
— Я так много слышала о последних битвах, предок. — Она указала на выход из палатки. — Ты же видишь, во что превратился мой народ. Люди потеряли надежду. Все эти поражения сокрушили их гордость.
— Я снова вселю в них мужество! Сегодня после полудня я хочу похоронить Лиондреда. А потом я хотел бы поговорить с ними. Встань рядом со мной, Гисхильда. Я уверен, что они все еще чтят тебя.
— Я никогда больше не буду стоять рядом с кем-либо! — Королева отбросила одеяло, и Мандред увидел два воспаленных, вымазанных золой обрубка. Ей ампутировали ступни до щиколоток.
— Мне не нужны слова сочувствия. Они ничего не значат! На Ястребином перевале у меня на руках замерз мой маленький сын. Я не смогла дать ему достаточно тепла… — Она умолкла. — Пара отмерзших ног — ничто по сравнению с этой болью. Я… Я не хочу смотреть в открытую могилу, предок. Я сама — открытая могила. И тем самым я являюсь зеркалом твоего народа.
Ничего не понимая, он глядел на ее ноги.
— Ты могла попросить эльфов о помощи. Их заклинания могущественны. Они могли бы…
— Мне нужно было позвать их, а значит оторвать от ложа больного ребенка? Мы принесли в Альвенмарк больше горя, чем они в состоянии исцелить.
Мандред чувствовал, что теряет сознание. Что он мог сказать этой отчаявшейся женщине? Слова надежды должны звучать для нее как оскорбление. И почему он не вернулся раньше! Он поклонился.
— С твоего позволения я уйду и займусь приготовлениями к погребению короля Лиондреда.
— Подожди, предок! — она сделала ему знак подойти поближе. — Встань на колени рядом со мной.
Он удивленно повиновался.
Гисхильда понизила голос до шепота.
— Я слышала, как ты говорил с Беорном. С того дня на Ястребином перевале он был сломлен. Ты вернул ему мужество. Возьми доспехи Альфадаса и надень их, когда будешь говорить со своим народом. Может быть, из пепла горя ты сможешь еще раз разжечь искру надежды. Мне не дана эта сила, Мандред Торгридсон. Но я знаю, что некоторые даже сейчас надеются на возвращение живого родоначальника. Поговори с ними. Ты прав… Нельзя, чтобы после всех столетий дружбы в последней битве знамя Фирнстайна не развевалось рядом с эльфийским. Охрани наш народ от этого позора.
Два меча и воспоминания
Нурамон был в комнате Гаомее. Королева в последний раз предоставила ее в распоряжение эльфа. И он очень удивился, обнаружив на стене свой портрет. Хотя каждому, кто проводил в этой комнате ночь перед эльфийской охотой, посвящали сцену в одной из фресок, Нурамон оказался не готов к тому, чтобы увидеть на стене свое собственное лицо. Что его удивило больше всего, так это то, как он был изображен: он стоял, держа в руках два меча, и угрожал тени, укутанной светом золотистого драгоценного камня; то бы девантар со своим камнем альвов. Либо это картина появилась после морской битвы, либо взор королевы умел прозревать будущее.
Нурамон изучал лицо на изображении. То было лицо мужественного эльфа, способного совладать с опасностью, но мрачным оно не казалось. Этот эльф наверняка был хорошим командиром. Вопрос только в том, сможет ли Нурамон завтра соответствовать своему портрету. Сегодняшний день не вселял подобной уверенности. Он был напряжен, особенно потому, что память его была еще довольно расплывчатой.
Часть ответственности он переложил на Номью. При этом он даже не видел лучницу, просто обменялся с ней посланиями. Она находилась в лагере на правом фланге, на расстоянии добрых пяти часов пути от замка Эмерелль. Они с Венгальфом обсуждали позиции воинов, и Нурамон передал некоторые полномочия в ее руки.
Вместо того чтобы командовать, он сидел в комнате и размышлял. Его семья пришла к нему, чтобы вооружить. Ему передали пластинчатый доспех, похожий на доспех, в котором Гаомее сражалась против дракона. Вскоре после этого они попрощались, наверное, потому, что не было никого из тех, кого он помнил по прошлой встрече. Старый Элемон давно ушел в лунный свет, ушли даже молодые, такие как Диама. Среди их потомков Нурамон стал легендой. Какое же разочарование ждет их завтра, если великий Нурамон, который вместе со своими товарищами победил девантара, пойдет в бой как самый обычный эльф, и ничто не будет отличать его от остальных!
Он не удержался и рассмеялся. В тот раз, когда он был в этой комнате впервые, его мучила неприязнь семьи. А теперь ему неприятно, что они относятся к нему с почтением и признанием? Это ведь не может быть правдой! Воспоминания говорили ему, что признание для него не внове. Он уже был привычен к уважению, особенно в общении с карликами. Но это было в другой жизни…
Воспоминания постепенно упорядочивались; еще немного, и он сможет собрать мозаику. В данный момент было слишком много того, что требовалось осмыслить. Так, он вспомнил, что любил эльфийку по имени Улема. Из этой любви родилось дитя, которое они назвали Вельдароном. Так звали основателя их рода. Неужели он, Нурамон, является отцом Вельдарона? Быть того не может.
Смущали его и чувства, которые он питал к Эмерелль, которая никогда не могла на них ответить. Конечно, многие эльфы вздыхали по Эмерелль и втайне мечтали о ее любви. Не было женщины, о любви к которой было бы сложено больше стихов и песен…
Звук шагов за дверью напомнил ему о ночи перед эльфийской охотой. Нурамон обернулся; он догадывался, кто пришел к нему. И когда дверь открылась и он увидел Эмерелль, то понял, что не ошибся. Королева пришла, как и в ту ночь, когда все началось для него. Как и тогда, на ней был серый наряд волшебницы, и ее темно-русые волосы спадали на плечи. Он поглядел в ее глаза и нашел в них отражение той давно минувшей ночи.
Она закрыла за собой дверь и улыбнулась ему, словно ожидая его реакции.
— Эмерелль, — сказал он, пристально глядя на нее. — Ведь не случайно ты пришла ко мне, не так ли?
— Не случайно. Ничто из того, что мы говорим и делаем, не случайно. Здесь замыкается круг, Нурамон, отец Вельдарона и сын Валимее и Дерамона.
Когда королева назвала имена его первых родителей, вернулись воспоминания о них. Его отец был воином, его мать — волшебницей. Они рано ушли в лунный свет, но они любили его, как любили своих сыновей и дочерей только первые дети альвов.
— Я настолько стар? — спросил он.
Королева кивнула.
— Я давно знала, что однажды тебя ждут великие деяния. Тогда ты был одним из моих соратников. Мы познакомились в Ишемоне, в бою против солнечных драконов. Тогда я еще не была королевой. Я еще искала свое предназначение, и мы вместе ходили к оракулу Тельмареен. Ты знаешь то, что она сказала.
Нурамон помнил все, о чем говорила королева. Ее слова были словно формулы заклинаний, строчка за строчкой упорядочивавшие его память и возвращавшие былые ощущения. Внезапно перед глазами возник даже сотканный из света образ оракула, и ее голос еще долгое время звучал в его ушах:
Выбирай сам себе родственников! Не беспокойся о том, насколько тебя уважают! Потому что все, чем ты являешься, находится в тебе.
Теперь королева подошла к нему вплотную, она смотрела ему в глаза.
— В те дни было очень мало правил. Мы должны были создавать их сами, и поэтому во всех твоих жизнях тебе было так трудно жить по правилам других. Ты помнишь, что я сказала тебе прежде, чем ты испустил последний вздох?
Тогда он был ранен ослепительным светом солнечного дракона. Теперь он вспомнил слова Эмерелль и произнес их вслух:
—
У оракула я видела тебя и могущественное дитя. Юливее! Ты видела Юливее еще тогда?
— Да. С тех пор я знала, что однажды ты приведешь ее ко мне. Но не знала, когда именно. И я училась терпеть. Мне пришлось ждать так долго, говорить и делать вещи, которые были мне не по сердцу. И тем не менее все, что я говорила в ту ночь перед эльфийской охотой, правда. Хотя мне пришлось умолчать кое о чем, как это часто делают оракулы. А теперь ты должен узнать все, если еще не знаешь. Идем! — Она взяла его руку и повела его к каменной скамье. Они присели. — Я не могу почувствовать, что ты ощущаешь сейчас, потому что я никогда не умирала. Мои воспоминания — часть долгой жизни. Но я знаю, что справляться с воспоминаниями нелегко. Ты должен расти, чтобы понять их. И это одна из твоих сильных сторон. — Она отпустила его руку и указала наверх, на потолок, на изображение Гаомее. — Тогда я сознательно выбрала для тебя комнату великой Гаомее. Я сознавала, что тебе предстоит долгий путь. И то был верный момент, чтобы передать тебе ее меч. Однако я не сказала тогда, что особенного в этом оружии. — Эмерелль поднялась, подошла к постели Нурамона и взяла оба его меча. Затем вернулась к нему и вынула из ножен короткий меч Гаомее. — Карлики наверняка поведали тебе кое-что об этом оружии.
— Они сказали, что оно было выковано карликом по имени Телудем для эльфа. — Тут в душу Нурамона закрались подозрения. — Неужели это было когда-то даром мне?
— Нет, карлики подарили его
мне. Они сказали, что уйдут в Другой мир, чтобы отыскать там королевство, где Венгальф сможет остаться королем. То было время, когда мне нельзя было никого терпеть рядом с собой, чтобы свершилось то, что должно свершиться. Мы расстались в гневе. Однако Венгальф не дурак. Он подарил мне оружие и сказал, что я должна послать ему его, когда буду готова признать его как короля.
— Об этом мне карлики не говорили ничего… — ответил Нурамон.
— Я дала это оружие Гаомее, поскольку она происходила из рода, которому было предначертано сблизиться с карликами. — Казалось, королева ждет от него реакции.
Внезапно Нурамону стало ясно, что она имеет в виду.
— Гаомее из моего рода?
— Она не просто из твоего рода. Она была твоей дочерью.
Это известие настигло Нурамона словно удар. Гаомее была его дочерью!
— Я ее не помню.
— Ты уже умер, когда Дийомее родила ее.
— Дийомее! — негромко произнес Нурамон.
То была несчастливая любовь. Ее отец ненавидел его, а соперник Нурамона убил его на дуэли.
— Семья отвернулась от Дийомее. И я решила взять ее к себе. Она родила ребенка, дала ей имя Гаомее и ушла в лунный свет. Я приняла новорожденную. И призывая ее на эльфийскую охоту, я почувствовала, что будет правильно доверить Гаомее этот короткий меч. Я рассказала ей все об отце, и она восхищалась твоими деяниями в Ишемоне. Только помня это смогла она победить дракона Дуамока.
— Я ведь родился снова. Почему она не пришла ко мне?
— Она не осмелилась. Она боялась, что ты оттолкнешь ее. Однако прежде, чем обрести свою любовь и уйти в лунный свет, она доверила мне меч и сказала, что я должна сохранить его для тебя и дать тебе, когда придет время. Я так и поступила, — она убрала оружие Гаомее. — Ты принес оружие карликам, и вскоре они поняли, каков конец будет у эпохи. Они узнали от Дареен, когда должны вернуться в свои древние чертоги. — Теперь Эмерелль вынула из ножен полуторный меч, старое оружие Нурамона. — Торвис и Венгальф поступили мудро. Они дали тебе твой старый меч, и увидев тебя, я поняла, что ты побывал у карликов. Так ты стал посланником судьбы. И ты напомнил мне о том, откуда взялось это оружие.
— Ты знаешь об этом? — удивленно спросил Нурамон.
— А ты разве не помнишь?
Нурамон задумался. Меч сопровождал его не в одной жизни. Соратники эльфа принесли это оружие в его семью, где клинок и ждал владельца. Но откуда он?
— Не ломай голову, — заявила Эмерелль, пряча меч в ножны. — Это был мой подарок. Когда-то я подарила оружие каждому их своих боевых товарищей.
Нурамон не помнил этого, и это раздосадовало его.
Королева положила руку ему на плечо.
— Твои воспоминания вернутся. Просто понадобится время, чтобы вспомнить все. Это ни на что не похожее путешествие. Оно совершенно иного рода, чем все те, которые тебе довелось пережить до сих пор. Поступи, как карлики. Прими мои слова на веру и запомни, пока не вспомнишь сам.
Нурамон поглядел на оружие, лежавшее рядом с королевой.
— Значит, магия на этом мече — твоя магия.
Эмерелль рассмеялась.
— Тогда я была другой, как была другой раньше Юливее. Даже девантар не узнал чары твоего меча.
Нурамон уставился в пол. То, что открыла ему королева, распахнуло тысячи дверей, и он не знал, в какой из миров ему зайти сначала. Эмерелль была права: это путешествие. Оно ведет по забытым местам.
— И что теперь будет? — спросил он. — Я чувствую себя потерянным, словно заблудился в долгой дороге.
— В этом тебя поддержат мои слова, — ответила она. — Они должны показать тебе, что в тебе заключено больше, чем ты когда-либо мог подумать.
Королева говорила так, словно ему не угрожала никакая опасность, словно будущая дорога была беспрепятственной.
— Я умру завтра? — спросил Нурамон и заметил, что Эмерелль удивленно подняла брови.
— Нурамон, ты же знаешь, я не сказала бы, даже если бы знала. Исход битвы скрыт и от меня. Слишком часто меняется судьба. Слишком много мечей, слишком много стрел и слишком много движений мешают мне увидеть конец всего. Я даже не могу разглядеть, спасем ли мы Альвенмарк. Знаю только, что должно быть. И об этом должна молчать, иначе оно может не случиться. Я знаю, что тебя волнует. Ты боишься, ты и Фародин, что вы оба можете умереть.
— Да. Тогда Нороэлль пропала бы, а я родился бы снова, и в той жизни я помнил бы о горькой судьбе Нороэлль, не будучи в состоянии ничего для нее сделать. Почему ты не можешь отменить свой приговор? Почему заклинание, которое отделит Альвенмарк от Другого мира, должно быть произнесено сразу после первого?
— Потому что я видела свою смерть, если мы только отделим землю по ту сторону Шалин Фалаха. — Взгляд Эмерелль устремился в пустоту. — В меня попадет стрела, и тогда заклинание не будет произнесено никогда. А священники Тьюреда откроют новые врата в Альвенмарк, если мы не отделим наш мир от их мира. — Она заморгала и снова поглядела на Нурамона. — Нороэлль должна остаться там, где находится сейчас, чтобы я могла жить дальше. Но не думай, что я поступаю так из эгоизма. Дело только в Альвенмарке. Королеве тоже ведомо сочувствие, и она страдает, когда должна говорить и делать вещи, которые противоречат голосу ее сердца. — Эмерелль положила руку на его плечо. — А мое сердце говорит, что должна существовать надежда для Нороэлль. Поэтому я кое-что тебе пообещаю. — Ее глаза заблестели. — Если ты и Фародин умрете, то я доверю Юливее трон и уйду из Альвенмарка вместо вас.
Нурамон ожидал чего угодно, только не этого.
— Ты сделаешь это? — спросил он.
Королева кивнула.
— Да, ибо я столько столетий была верна судьбе, было так невыносимо жить в эпоху расцвета и видеть, как ты и Фародин рождаетесь снова. И горе Обилее я бы тоже не смогла больше выносить. Это такая вина, с которой я уже не могу жить. Ты видишь, надежда для Нороэлль есть, если только вы выиграете завтрашний день.
Нурамон взял руку королевы и поцеловал ее.
— Благодарю тебя, Эмерелль. Теперь мне не страшно сражение. — Он поглядел на оба меча. — Я хотел бы отдать тебе меч Гаомее, потому что ты права: здесь завершается круг.
— Нет. Не для меча. Ты должен сохранить оба. Они выполнили свое предназначение для Альвенмарка, а для тебя они — знак пути. А он еще не подошел к своему завершению. — Она поцеловала его на прощание в лоб и поднялась. — Выживи в битве и найди Нороэлль! После этого сможешь со спокойной душой расстаться с оружием. — И с этими словами королева покинула комнату.
Кинжал королевы
До башни доносился шум полевого лагеря. Громко стучали молоты кузнецов-оружейников. Беспокойно ржали лошади. У костров пели песни. Каждый по-своему боролся со страхом. Завтрашний день решит дальнейшую судьбу Альвенмарка.
Фародин прислонился к перилам балкона и подумал о том дне, из-за которого все и случилось. Если бы Гийома тихонько задушили подушкой и он умер бы в маленьком домике неподалеку от храмовой башни Анисканса, то всего этого бы не было? Смог ли бы он это сделать? Не его ли слабость привела к тому, что враг стоит у Сердца Альвенмарка? Или все началось со смерти Гельвууна?
Эльф глубоко вздохнул. Прохладный ночной воздух был небезупречен. Привкус слишком знакомого запаха. Вонь серы. Или ему только мерещится? Может, он постепенно сходит с ума? Или он не победил в самом главном своем бою? Может быть, девантар, как и тогда, когда они
торчали в ледяной пещере, затаился и продолжает плести интриги?
Фародин попытался отогнать эту отчаянную мысль. Он смотрел на полевой лагерь. На сколько хватало глаз, были палатки, а костры горели даже на самых отдаленных холмах. Никогда все народы Альвенмарка не собирались вместе. Это тоже произросло из смерти Гийома. Были забыты старые распри… Фародин подумал об Оргриме. После того как спустя сотню лет после морской битвы душа короля троллей Болдора не возродилась, Сканга выбрала герцога Оргрима в качестве правителя своего народа. Тролли, принесшие столько горя эльфийскому народу, завтра будут стоять у Вельрууна, неподалеку от Шалин Фалаха, чтобы сражаться бок о бок с эльфами. Именно в том самом месте, где столетия назад они сражались в таком ожесточенном бою! В том месте, где умерла Айлеен! Все перевернулось в этом мире. И все казалось возможным. Если он переживет завтрашний день, то они попадут к Нороэлль. Рука Фародина коснулась маленького кожаного мешочка, в котором он хранил кольцо Айлеен и изумруд Нороэлль. Он почувствовал, как сжалось горло. Конец поисков был близок! Но как могли годы одиночества изменить Нороэлль? Что осталось от эльфийки, которую он так любил когда-то? И что осталось от Фародина, которого знала она?
Звук заставил эльфа обернуться. Дверь в покои королевы открылась, и к нему на балкон вышла Эмерелль. Она была одета в белое. Никогда прежде не видел ее Фародин в этой одежде. Она была простой и безыскусной. Высокий воротник облегал шею. Платье было приталенным, с широкими рукавами и достигало щиколоток.
— Я рада, что могу еще раз встретиться здесь с тобой. — Она тепло приветствовала его. — Мы так часто говорили здесь о смерти. — Королева подошла к нему, на каменные ступени, и взглянула вниз, на равнину.
— Для тебя прошло много времени с тех пор, как мы стояли здесь, наверху, в последний раз. Тогда я не сомневался, что все, что ты приказываешь, идет на благо Альвенмарка, — задумчиво произнес Фародин.
Из лагеря послышался веселый смех кентавров.
— А что ты думаешь сегодня? — спросила Эмерелль.
— Я рад, что не убил Гийома. Он был хорошим человеком. Если бы он прожил дольше… Может быть, всего этого бы не было. — Он немного отошел от перил и посмотрел на королеву. Она выглядела такой юной. Такой красивой и невинной. — Что во мне такого, что ты выбрала меня из всех детей альвов в качестве палача?
— Если одним ударом кинжала я могу предотвратить сотни других смертей, то разве предосудительно нанести его?
— Нет, — решительно ответил Фародин.
— И поскольку ты так считаешь, то я сделала тебя своим кинжалом. Были времена, когда один удар холодной стали мог предотвратить исход карликов или эльфов Валемаса. Я боялась, что все наши народы окажутся рассеяны и, хуже того, что мы будем вести друг с другом долгие, кровопролитные бои. Альвенмарк мог погибнуть. Убийства помешали этому. И если завтра мы выживем, то Альвенмарк будет силен, как никогда, и начнется новая эпоха. Что значит принести в жертву одно тело, если знаешь, что душа возродится вновь? Умирает только плоть. А душа начнет все сначала, что, возможно, больше не приведет ее на темные тропы.
— Ты никогда не сомневалась, верно ли поступаешь?
Эмерелль обернулась и облокотилась на перила.
— Что значит верно или неверно, Фародин? Я приказала тебе и Нурамону убить Гийома. Вместо этого вы оба пытались спасти его. И тем не менее Гийом был убит. Судьба давно определила день его смерти. И хотя не вы совершили это преступление, его приписали народу эльфов. Как мать, Нороэлль поступила верно, не отдав мне дитя. Было верно не убивать сына Нороэлль. И тем не менее мы стоим здесь и сражаемся за Альвенмарк. Я всегда пыталась действовать ради всех детей альвов. Может быть, тебе будет легче, если ты узнаешь, что решение о чьей-то смерти никогда не давалось мне легко.
Этого ответа Фародину показалось не достаточно. Раньше ему было легче принимать ее слова, не переспрашивая.
Они долго молча стояли рядом, слушая шум полевого лагеря.
— Ты ощущаешь запах серы? — спросил он.
Она кивнула.
— Нужны очень тонкие чувства, чтобы уловить этот запах даже здесь. Он идет с той стороны Шалин Фалаха.
Фародин вздохнул. На последнем военном совете они доложили о сражении с девантаром. В ответ Эмерелль промолчала. Потому ли, что не захотела перед всеми военачальниками открывать правду?
— Значит, он снова обманул нас, — в отчаянии произнес Фародин. — Как тогда, в ледяной пещере, когда мы думали, что он повержен. Это он командует войсками рыцарей ордена и создал разрыв между мирами?
Королева задумчиво убрала прядь волос с лица. Наконец она подняла взгляд и отыскала его глаза.
— Девантар ушел навеки. Вы убили его способом альвов. Когда-то наши предки заключали девантаров в свое магическое оружие. А затем уничтожали его. Он не вернется… И тем не менее он в некотором смысле бессмертен. Его семя в Другом мире принесло богатый урожай. Это священнослужители с его кровью в жилах создали разрыв между мирами во время второй осады Фирнстайна. Это получилось случайно. Они хотели одновременно при помощи ритуала закрыть звезду альвов на Январском утесе и звезду на берегу. Однако вместо того чтобы отделить наши миры друг от друга, они разорвали границы. За столетия кровь девантара разбавилась. Сегодня не существует жрецов, которые могут убить своими заклинаниями детей альвов. События, вроде тех, в морской битве, когда я едва не погибла, с тех пор не повторялись. Впрочем, нашим врагам уже не нужна магия. Они побеждают исключительно силой своего оружия. И неважно, сколь высоки их потери в сражениях против нас, они могут заменить каждого погибшего, в то время как народы Альвенмарка постепенно иссякают. Поэтому завтра мы должны победить! Мы должны сохранить от них свой мир всего на один-единственный день!
На миг Фародину пришла в голову мысль о том, что, возможно, она его обманула, чтобы не лишать мужества перед схваткой. Она выглядела такой невинной. Такой чистой.
Однако так ли важно в этот миг, лжет ли она? Битва за Альвенмарк должна состояться, и в одном он ей поверил: она сделает все, чтобы спасти народы детей альвов.
Фародин коротко поклонился.
— Этой же ночью я отправлюсь на Шалин Фалах.
Королева подошла к нему и поцеловала в щеки.
— Береги себя, друг мой. Существует Эмерелль, которую знаем только мы вдвоем. Ты хранил эту тайну на протяжении столетий. И за это я хотела бы поблагодарить тебя.
Фародин удивился.
— Я думал, мое место занял Олловейн.
Королева пристально поглядела на него.
— Нет. Может быть, он и лучший фехтовальщик Альвенмарка. Но для того чтобы быть кинжалом королевы, ему не хватает таланта. Он подвел в Анискансе. После снова только ты исполнял мою волю. Ты был моим посланником у троллей и заставил бы их заплатить кровью, если бы они предали нас во время морской битвы. И, в конце концов, именно твой меч убил девантара, самого могущественного врага Альвенмарка.
По следам минувшей ночи
Нурамон бродил по фруктовому саду королевы. Как и прежде в своей комнате, он думал о ночи, предшествовавшей эльфийской охоте. Тогда деревья шептали ему, но теперь они молчали. Нурамон коснулся ветвей Пихты Фей, однако тепло, которое она всегда источала, ушло. Он разочарованно отнял руку.
Что произошло? Неужели души деревьев ушли в лунный свет? Чары, присущие этому месту, казалось, еще живы, потому что на всех деревьях были плоды. Но, похоже, время принесло немало изменений.
Нурамон прошел мимо липы, у которой впервые увидел Нороэлль, дошел до обеих шелковиц, которые подарили ему тогда свои ягоды. Чем бы ни закончилась завтрашняя битва, всего этого Нороэлль не увидит никогда. Ее озеро, Дуб Фавнов и ее дом останутся только в воспоминаниях.
Нурамон поравнялся с липой и маслиной, которые росли на краю сада. Здесь он говорил с Нороэлль, выдав себя за дух дерева, и она согласилась на игру. В ту ночь он не подозревал, что судьба приведет его на столь трудную тропу. Он поднял голову и увидел два лица, смотревшие на него.
— Ты что же, подслушиваешь нас? — рассмеявшись, спросила Юливее.
Обилее положила волшебнице руку на плечо.
— Оставь его.
— Иди же к нам, — не унималась Юливее.
Нурамон не ответил, а просто поднялся на террасу по узкой лестнице. Обе эльфийки выглядели чарующе. Юливее была одета в серый наряд из легкой ткани. В ее темно-каштановые волосы были вплетены белые ленты. На Обилее было свободное голубое платье, волосы подобраны наверх. Нурамону показалось, что он видит перед собой воительницу.
— Юливее и Обилее! — сказал Нурамон. — Вы стали лучшими подругами?
— С той самой ночи, когда ты ушел, — подтвердила Юливее.
Он подошел к сестре.
Юливее поглядела ему в глаза.
— Так странно. — Она была такого же роста, что и Нурамон. — Тогда ты казался мне великаном. А я была для тебя наверняка всего лишь глупой девчонкой.
— Нет, ты была маленькой волшебницей, обладающей большой силой… и милой мучительницей.
Обилее улыбнулась.
— Это продолжалось еще некоторое время после того, как ты ушел.
— Я хотела бы извиниться за то время, — сказала Юливее.
Нурамон покачал головой.
— Не нужно… сестра.
— Я не забыла… брат, — сказала Юливее. — И я сделала то, о чем ты меня просил. Я присматривала за Фельбионом, живу в твоем доме. Ты узнаешь его, хотя Алаэн Айквитан уже ушел.
— Его больше нет? — спросил Нурамон, вспомнив о сосне фей.
— Во всем сердце страны больше не осталось наделенных душой деревьев, — ответила Обилее.
Юливее вынула из небольшого мешочка желудь.
— Это от Алаэн Айквитана. Если завтра мы победим, то души деревьев родятся снова. Только вот я пока не знаю, где посадить этот желудь.
— Что случилось с Аттой Айкъярто?
— Ксерн возродит его. — Волшебница указала на фруктовый сад. — Большинство душ деревьев ушли в лунный свет. Только немногие из великих привязали свои души. Алаэн Айквитан, Атта Айкъярто, Пихта Фей и Дуб Фавнов, и еще некоторые. Они будут праотцами и праматерями новых наделенных душой деревьев. Эмерелль сказала, что хочет посадить Пихту Фей у луговых фей.
Нурамону вспомнилось озеро Нороэлль, граничившее с поляной, где жили луговые феи. Все изменится, станет другим. Озеро Нороэлль наверняка обретет достойное место в новом Альвенмарке.
— Ты действительно уйдешь? — спросила Юливее, отрывая Нурамона от размышлений.
— Я должен сделать это.
Улыбка исчезла с лица Юливее.
— Я многое отдала бы за то, чтобы встретиться с женщиной, ради которой ты пойдешь на такую жертву. Обилее рассказывала мне о ней.
— Ты разочарована?
Юливее покачала головой.
— Нет. Ты останешься моим братом. Я никогда не думала, что ты откажешься от любви к Нороэлль ради меня. Я так рада, что вы победили девантара и что я смогла еще раз увидеть тебя. Я так за тебя переживала. — Она обняла его. — Теперь я счастлива.
— Тебе будет очень больно, когда я уйду из Альвенмарка? — негромко спросил он.
Волшебница подняла голову и посмотрела на него большими глазами. Он провел рукой по ее щеке, и вот уже расцвела на ее лице улыбка, напоминавшая улыбку того ребенка, которого он взял под свое покровительство в Искендрии.
— Нет, — сказала она. — У нас было время побыть вместе. Наше путешествие из Искендрии сюда было самым лучшим из того, что мне довелось пережить. — Она поцеловала его в лоб. — А завтра будь сильным! — Она мягко высвободилась из его объятий. — А теперь мне нужно вернуться в Большой лес.
Нурамон поглядел ей вслед. Как много он пропустил! Маленькая девочка, путешествовавшая с ним, внезапно стала могущественной волшебницей. Победа над девантаром оплачена высокой ценой.
Обилее подошла к нему.
— Она очень по тебе скучала.
— Мне очень трудно понять это… И с тобой было то же самое. Ты была девочкой, когда мы отправлялись на эльфийскую охоту. А здесь нас ждала уже женщина, произносившая слова Нороэлль… И здесь я впервые коснулся Нороэлль.
— Она рассказала мне об этом той ночью. — Лицо Обилее стало печальным. — Она так любила тебя и Фародина.
— Ты смотришь на меня так печально. Разве королева не сказала тебе, что есть надежда, если завтра мы выиграем сражение?
— Надежда для кого, Нурамон?
— Конечно, для Нороэлль.
Обилее кивнула.
— Королева мне все сказала. И я знаю это уже многие годы. Она сказала, на что пойдет, чтобы эта надежда могла осуществиться.
— Так почему ты так печальна?
— Ты не понимаешь, Нурамон? Разве никогда не замечал?
В первый миг Нурамон ничего не понял, однако измученное лицо, сверкающие глаза и дрожащие губы подсказали ему, что движет Обилее. Она любит его! Он смущенно отвел взгляд.
— Какой же я дурак! — тихо произнес он. — Прости меня!
— За что? Ты большими шагами идешь через столетия. Для тебя я по-прежнему та самая девочка, которую Нороэлль представила королеве.
— Нет. Во время морской битвы я понял, что ты выросла. Но когда… — Он не решился задать вопрос.
— Мое чувство к тебе выросло из приязни, которую я ощутила еще тогда, когда Нороэлль говорила со мной о тебе и Фародине. Ты был моим любимцем. И чем дольше вас не было, тем больше росла моя приязнь. Помнишь ваш отъезд, тогда, когда я махала тебе рукой с холма?
— Да.
— Тогда я уже любила тебя. — Она закусила губу и, казалось, втайне ждет реакции Нурамона. Затем заговорила снова. — От Эмерелль я знала, что тебе и твоим товарищам суждено совершить великие деяния. И я не имела права сбивать вас с пути. Ведь, в конце концов, я тоже хочу, чтобы вы спасли Нороэлль. И меня успокаивает, что для нее есть надежда, что бы ни случилось завтра. Но знаю я и то, что для меня надежды нет. Даже твоя смерть и новое рождение не даровали бы мне ее. Ведь Эмерелль сказала, что теперь ты помнишь свои прежние жизни. Что же это за судьба такая, которая сначала лишила меня Нороэлль, а затем сделала невозможной нашу любовь? Неужели мне вечно суждено быть той, которая остается? Иногда мне кажется, что я сама пленница. Но нет никого, кто мог бы спасти меня. — Она расплакалась, и при виде этого Нурамону стало больно. Обилее вдруг показалась ему такой хрупкой, вовсе не той сильной воительницей, знакомой ему по морской битве.
Нурамон осторожно обнял ее. Провел рукой по ее волосам, по спине. И прошептал на ухо:
— Обилее! Если завтра мы победим, для Альвенмарка настанет золотая эра. И я знаю, что ты найдешь свое счастье, свое предназначение. Но это не я. Дело не в тебе, а в моей любви к Нороэлль. Ты очаровательна, и, если бы я не знал Нороэлль, я был бы повержен твоим сиянием, твоими золотыми волосами, твоими глазами, зелеными, словно море в Альвемере, твоими чудными губами. Было бы так просто сказать, что для меня ты только сестра и подруга. Но это было бы ложью. Потому что я испытываю к тебе больше, чем это… Но еще большее чувство я испытываю по отношению к Нороэлль.
Она отстранилась.
— Это все, что я хотела услышать, Нурамон. Я знаю, что против Нороэлль я никто. Я знаю, что моя любовь безнадежна. Но уверенность в том, что я для тебя больше, чем подруга, — это дар, на который и надеяться не смела. Это как мгновение, которое принадлежит только мне.
Нурамон взял Обилее за руки.
— Да, это мгновение твое.
Он провел рукой по ее щеке и снова обнял ее. Затем поцеловал в губы. Он чувствовал, что она в буквальном смысле слова падает в его объятия. Наверняка у нее никогда еще не было мужчины. Когда их уста разомкнулись, лицо Обилее осталось так близко, что он чувствовал на губах ее мягкое дыхание. Один ее жест, одно ошеломляющее слово, и он не устоял бы перед искушением…
Она улыбнулась и закусила губу.
— Спасибо тебе, Нурамон, — тихо сказала она.
И наконец отстранилась от него.
В начале сражения
Нурамон на Фельбионе скакал навстречу своему войску. Венгальф разделил огромную армию карликов на две части и поставил в центр мечников из Альвемера. Вместе они составляли главные силы. На флангах находились лучники Номьи, в то время как всадники собирались на некотором отдалении. Ему придется решать самому, где применить конницу.
Нурамон собрал небольшой круг командиров возле катапульты эльфов. По лицам присутствующих было ясно — новости плохие.
— Хорошо, что ты здесь, — сказала Номья. — Разведчики доложили, что к нам приближается главное войско. Более пятидесяти тысяч воинов! — Она указала на гряду холмов вдали, из-за которых должны были появиться враги.
Нурамон не мог себе представить такое количество людей. Их собственное войско не насчитывало и двадцати тысяч воинов.
— Это самая большая армия, когда-либо собиравшаяся в одном месте, — продолжала Номья. — И наша плодородная земля еще и питает их.
Нурамон слышал, что люди по ту сторону Шалин Фалаха срубили целые леса, чтобы построить дома для воинов. А вырубленные участки превратили в поля, подарившие вторгшимся в Альвенмарк все, что нужно было для выживания.
— Для пятидесяти тысяч местность между ущельем и лесом слишком узка, а в лесу они сражаться не захотят, — заметил Нурамон.
— Воины из Яльдемее позаботятся о том, чтобы в лесу было безопасно, — вставил Лумнуон, воин из его семьи. Вчера вечером он заходил к Нурамону.
Целитель поглядел вперед, на равнину, и кивнул. Рыцари ордена выбрали правильное место для прорыва. Он обернулся к Номье.
— Ты рассказывала мне, что на открытой местности они всегда пускают вперед конницу. Как вы их встречали?
— Луками и стрелами. Этому они мало что могут противопоставить. Но они высокомерны и так просто не отступают. Если они имеют такое численное превосходство, то лучники нас не спасут.
Нурамон обратился к королю карликов.
— Венгальф, предполагаю, что вы хотите выступить против врага в драконьей броне… — Когда отряд защищался щитами со всех сторон, карлики называли это «драконьей броней». — У вас есть копья, которые вы некогда использовали против драконов?
— Ну конечно. Что нужно сделать?
— Задержите всадников, так, как вы когда-то задержали Балона.
Венгальф усмехнулся.
Затем Нурамон обратился к Номье.
— Твои лучники проредят шеренги всадников, тогда Венгальф займется остальными.
— А что делать нам, из Альвемера, ведь мы в центре? — спросил эльф по имени Дарилл. Он был заместителем Обилее и с большой неохотой признал командиром Нурамона.
— Карлики дадут вам партизан, — объявил Нурамон. — Сделайте так, чтобы вражеские всадники тоже заметили их. Они станут избегать вас и предпочтут заниматься карликами. Их копья они заметят не сразу, когда будет уже поздно. — Нурамон снова обратился к Номье: — Вы должны обстреливать всадников с флангов. Никто не должен прорваться.
— А что делать нам? — вмешался в разговор Мандред.
— Ты укроешь свою фирнстайнскую конницу в широкой низине на правом, фланге и будешь ждать. Как только враги подойдут достаточно близко, нападешь на них с фланга. На другом фланге я поведу конницу Альвемера.
Номья уважительно кивнула.
— С тобой пойдут мои конные лучники.
Слово взял Лумнуон.
— Мы, из рода Вельдарона, защитим нашего родственника.
Нурамон похлопал молодого эльфа по плечу.
— Номья будет нам хорошим подкреплением.
Венгальф обратился к Нурамону.
— План отличный. Когда начнется сражение, мы с моими воинами начнем постепенно продвигаться. Драконья броня примет в себя друга, а врага насадит на копья. Давайте за работу! Пусть судьба будет благосклонна к тебе, Нурамон!
Король вместе со своим отрядом отправился к войску. Остался только Альверих.
— Друг мой! Не рвись слишком далеко вперед! — предупредил он. — Думай о том, что ты можешь потерять! Вот, это должно принадлежать настоящему командиру, — и он протянул Нурамону кожаный предмет со стеклом с обоих концов.
— Что это такое? — спросил он карлика.
— Подзорная труба, — ответил Альверих. — Ее нужно держать у глаза, — карлик указал на то место, которое заканчивалось меньшим стеклом.
Нурамон сделал так, как советовал карлик, и удивился: благодаря трубе можно было видеть предметы, находившиеся далеко, так, словно они совсем рядом! Он отчетливо увидел драконье знамя карликов. Опустив трубу, Нурамон заморгал.
— Как же так вышло, что мы, эльфы, не додумались до этого?
— Потому что вы не любите признавать, что ваши чувства ограничены, — с улыбкой ответил Альверих. — Будь осторожен!
— Большое спасибо, Альверих. Ты тоже будь осторожен!
Альверих последовал за королем. На лице его читалась тревога, терзавшая его из-за друга.
— Дай посмотреть! — потребовал Мандред, и Нурамон дал ему трубу.
Пока ярл фирнстайнцев забавлялся трубой, Нурамон отправил Лумнуона к своей семье. Они должны были собраться на левом фланге.
Кроме Мандреда рядом с ним была только Номья.
— Это был хороший военный совет. Твои опасения необоснованны. Ты прекрасный командир. До того как ты появился, многие испытывали страх.
— Карлики наверняка не боялись, а фирнстайнцы и слова-то такого не знают.
— Поверь, моим фьордландцам ведом страх, — с горечью произнес Мандред. — Но мы будем сражаться. Мои люди знают, что если мы сегодня проиграем, то больше не останется места, куда можно бежать. Они победят или умрут. Твой план хорош, Нурамон, а твоя бесстрашная речь произвела впечатление на командиров.
— Наверное, ты имел в виду скорее мое невежество.
Мандред усмехнулся, а Номья покачала головой.
— Как бы там ни было: командиры вселят в сердца своих людей твою уверенность.
— Думаешь, мы сможем выиграть эту битву? — негромко спросил он у нее.
Номья поглядела на карликов.
— Мне кажется, что Венгальф чувствует себя уверенно. А еще у меня такое чувство, что их «драконья броня» еще таит в себе сюрпризы.
Мандред протянул Нурамону подзорную трубу.
— Это поистине чудо! Ты не мог бы спросить у своих карликов, вдруг у них есть еще одна? С этой штукой наверняка можно здорово выслеживать дичь.
Нурамон рассмеялся.
— Когда закончится битва, я спрошу Венгальфа.
— Хорошо, друг мой. — Мандред протянул руку Нурамону для воинского приветствия.
Нурамон обхватил его кисть. Хватка у ярла была крепкой.
— Мандред, я знаю, что вы, фирнстайнцы, очень упрямы. Но не рискуй слишком сильно! Нам нужно просто продержаться достаточно долго. Тогда все будет хорошо.
— Я не стану делать глупостей. Лучше сам будь осторожен! Со времен боя с девантаром я обязан тебе жизнью, а на правом крыле я буду слишком далеко, чтобы прийти на помощь.
Нурамон усмехнулся.
— Если твой Лут благосклонен к нам, то мы встретимся в гуще врагов. Тогда сможешь спасти мою шею.
— Да будет так! — сказал Мандред.
А затем сел на свою кобылку и помчался прочь.
Нурамон проводил друга взглядом. У ярла только одна жизнь — эта! По крайней мере, считается, что люди не рождаются снова. Нурамон боялся за Мандреда, боялся его смерти так же, как и своей. Он не знал, пойдет ли Мандред с ними в Другой мир. Он не удивился бы, если бы ярл принял предложение королевы и остался со своими в Альвенмарке.
— Идем, Нурамон! — сказала Номья. — Нам нужно к своим.
Они вместе направились к лошадям. Нурамон хотел уже было сесть в седло, но вдруг его взгляд скользнул по луку, притороченному к седлу Фельбиона. Прежде он наблюдал, как стрелки натягивают луки. Эльфийские воины заменили тетивы, словно тетива была жизнью, а сам лук — бессмертной душой. Перед каждой битвой они повторяли этот ритуал и натягивали новые тетивы, словно вместе с тетивой натягивалась новая жизнь. Однако у Нурамона все было иначе. Его жизнь и душа были теперь одним целым. Потому что он помнил все, что происходило. И его лук и его тетива были словно вехами, указавшими ему путь. Однако они уже сыграли
свою роль. На миг Нурамон задумался, затем принял решение. Снял лук и подошел к Номье. Эльфийка уже сидела верхом.
— Вот, Номья, я хотел бы подарить тебе это.
— Что? — удивленно поглядела на него воительница. — Почему?
— Это за твой героизм во время морского сражения… И, кроме того, этим оружием должна владеть самая лучшая лучница.
Она нерешительно приняла оружие.
— Было бы глупо отказаться от такого подарка. Спасибо тебе.
Нурамон сел в седло, и бок о бок с Номьей поскакали они на левый фланг. Там его ждала конница. Каждый из воинов был вооружен коротким и полуторным мечом. Конница Альвемера заняла позицию рядом с ними. У них были короткие пики и полуторные мечи. Номья подошла к Нурамону слева и осталась на фланге своего отряда. Нурамон видел, как удивились соратники Номьи ее новому луку. У них были короткие луки, с которыми было легче обращаться, сидя на лошади, и мечи для ближнего боя.
Казалось, ожиданию не будет конца. То и дело к Нурамону подбегали вестники, докладывая, что у Шалин Фалаха и в других местах тихо. Затем наконец сообщили, что вскоре враг перейдет холмы. Сердце Нурамона забилось быстрее. Неужели ему страшно? Неужели он боится, что эта людская масса раздавит их и его небольшой план потерпит жалкое поражение?
Затем он увидел белые знамена над холмами. Ему пришлось использовать трубу Альвериха, чтобы узнать, что темное пятно в центре полевого знамени — это черное дерево Тьюреда.
Показались первые шеренги противника. Они появились по всей длине гряды холмов, медленно стекая в низину; ряд шел за рядом.
Нурамон поднял подзорную трубу. Сначала он увидел только золото и серебро, однако затем разглядел и воинов. Говорили, что большинство войска составляют выходцы из дикой Друсны. Их доспехи были целиком из металла и зрительно увеличивали ширину плеч. Шлемы серебристо сверкали под лучами солнца. А лица у них были золотыми, поскольку они носили маски. От волнения у Нурамона перехватило дух. Потому что эти маски изображали лицо Гийома, так сильно напоминавшее лицо Нороэлль. Нурамон перевел трубу влево, затем вправо и увидел повсюду лица своей возлюбленной.
Все больше и больше воинов переваливали через гряду. Первая шеренга уже достигла подножия. С левого фланга подошла конница, заградив вражескую пехоту. Их лица тоже скрывали золотые маски. Нурамон едва не терял сознание. Любой враг, будь он всадником или пехотинцем… у него будет лицо Нороэлль! А теперь ему приходится наблюдать за тем, как это войско формируется у подножия холма и выступает против них. Какое войско! Одна только конница уже была достойным противником.
Враги медленно продвигались вперед, и Нурамон заметил, как эльфы вокруг него забеспокоились. Номья склонилась к нему.
— Мы никогда еще не сражались против столь крупного войска.
— У нас перед ними одно важное преимущество, — тихо ответил Нурамон. — Для нас это последняя битва. Мы принесем в жертву все, если так будет нужно. А для них этот бой просто один из многих. Они думают, что если сегодня не выиграют, то в будущем их ждут другие возможности. Они удивятся. И не смей недооценивать карликов!
Номья кивнула и умолкла.
Тем временем враг подошел на расстояние примерно восьмисот шагов и застыл на месте. Теперь между ущельем и лесом находилось море воинов, и в любой миг мог хлынуть поток.
Вот вражеские конники снова пришли в движение. Сначала они скакали медленно, но вскоре прибавили шагу, понеслись быстрее, пока не перешли на галоп и не стали быстро приближаться широким фронтом. Их было более двенадцати рядов, они держали пики высоко поднятыми. Земля дрожала под грохотом их подков.
— Приготовьтесь! — крикнула воинам Номья. Ее лучники и конники наложили стрелы на тетиву. — Стреляем по твоему приказу, — сказала она Нурамону, поднимая руку. Стрелки прицелились.
Всадники находились от них на расстоянии примерно двух сотен шагов, когда Нурамон почувствовал, что Номья начинает беспокоиться и косится на него.
— Залп! — крикнул Нурамон.
Номья опустила руку, и сотни луков, щелкнув, пустили в полет шипящие стрелы. Смертоносный град обрушился на вражескую конницу.
Нурамон не видел, что происходило на фланге Мандреда, однако здесь, перед ними, строй врагов надломился. Кони и всадники падали на землю, их сшибали с ног или убивали новые стрелы. Выжившие пытались отойти как можно дальше и стремились к центру, потому что со стороны карликов в них не вылетело ни единого оперенного жала. Некоторые предпочитали отстать, таким образом растянув вражеский строй.
Номья подхватила лук Нурамона и стала стрелять. Все новые и новые стрелы посылали лучники во вражескую конницу. И тем не менее поток врагов все еще был мощен, и Нурамон стал переживать по поводу карликов.
Одного взгляда за спины вражеской конницы оказалось достаточно для Нурамона, чтобы понять, что пехота следует за конницей на некотором расстоянии. Он вынул из ножен полуторный меч и поднял его вверх.
— За мной, дети альвов! За Альвенмарк! — И он понесся вперед, а его отряд последовал за ним.
Еще чуть-чуть, и конница налетит на карликов. Нурамон ждал, что воины Венгальфа что-то предпримут. Казалось, перед ними не войско, а огромная стойка со щитами, что какой-то мудрый стратег придумал этот ход, чтобы враги подумали, что за ними скрываются воины, а их там не было вовсе. В пятидесяти шагах от карликов рыцари ордена опустили тяжелые пики. Двадцать шагов, а они все еще скакали столь быстро, словно ничто не могло преградить им дорогу. Десять шагов, и вот случилось! Между щитами карликов молниеносно выскочили партизаны; они развернули острия, чтобы древки стояли вертикально, и резким рывком подняли их вверх. Враги на полном скаку налетели на копья. Нурамон наблюдал за тем, как некоторым рыцарям удалось придержать своих коней. Но следовавшие за ними всадники толкнули их на пики. Некоторые всадники перескочили через острую стену и исчезли в рядах карликов. Но конница в целом была остановлена, словно наскочив на крепостную стену. Противники толкали друг друга, невольно продвигая на ощетинившийся строй.
Прежде чем они успели сообразить, что к чему, как на них налетел Нурамон со своими воинами. Эльф поднял меч. Однако когда он хотел уже обрушить его на первого врага, тот взглянул на него, и Нурамон увидел лицо своей возлюбленной. Он хотел пощадить врага, но рыцарь перешел в наступление. Нурамону казалось, что на него подняла руку Нороэлль, чтобы наказать его за неудачи. Клинок скользнул по его наплечнику и ушел вниз.
Атака эльфийских всадников постепенно замедлялась, они оказались в гуще битвы. Нурамон не мог нанести ни единого удара. Вокруг уже давно убивали и умирали. Его родственники заключили его в кольцо и защищали со всех сторон, в то время как он, словно завороженный, смотрел на лица врагов.
А затем Лумнуона ранили в ногу ударом меча, и он вскрикнул. Ничего не понимая, Нурамон поглядел в лицо-маску вражеского воина. Когда тот поднял меч, чтобы нанести удар в голову Лумнуону, Нурамона охватила ярость. Он нанес удар полуторным мечом. Клинок пронзил нагрудник рыцаря. Когда эльф выдернул меч из его тела, враг выпал из седла.
Внезапно Нурамон упал с коня, ударившись о землю. Над собой он увидел воина в маске, размахнувшегося, чтобы нанести удар.
Нурамон откатился в сторону и вскочил на ноги. Два удара врага он парировал, затем сделал вид, что хочет нанести удар в голову, левой рукой взмахнул клинком Гаомее и вонзил меч в горло врагу. Быстро огляделся вокруг и увидел, что окружен своими родственниками. И снова обернулся к воину Тьюреда. Тот лежал на спине и, издавая булькающие звуки, пытался дышать.
Нурамон склонился над обреченным на смерть и снял с него маску. Под ним оказалось испачканное кровью лицо юноши, глядевшего на него с презрением. Затем он плюнул кровью в лицо Нурамону и застыл с искаженным ненавистью лицом.
У Шалин Фалаха
Олловейн звонко хлопнул Фародина по плечу одетой в броню перчаткой.
— Это была последняя пряжка.
Фародин выпрямился, хоть и несколько неуклюже. Доспех был легче, чем он ожидал, и тем не менее он должен был сильно ограничить его в движениях.
Олловейн направился к ряду одетых в доспехи эльфов. Их было двадцать, на всех были гладкие латы, искусно изготовленные доспехи, от закругленных пластин которых должен был отразиться любой удар копья.
— Не забывайте опускать головы, когда мы пойдем в атаку! — напомнил Олловейн эльфийскому отряду. — Наше самое уязвимое место — это прорезь шлема. Люди знают это. Поэтому опустите головы!
— У них есть конница? — спросил эльф, стоявший перед Фародином. Его голос приобрел несколько металлическое звучание из-за опущенного забрала.
— Скажу честно. Со вчерашнего полудня не вернулся ни один из наших разведчиков. Мы сражаемся против них слишком долго. Они выучили наши военные хитрости. — Он вытянул руку и указал на небо. Там были видны силуэты трех хищных птиц, описывавших круги, широко расправив крылья. — Они научили пустельг охотиться на цветочных фей. Наши разведчицы знали о грозящей опасности. И тем не менее полетели. Берите пример с храбрых сердец наших маленьких сестер.
Фародин не поверил своим ушам. До чего дошел Альвенмарк, раз посылает на войну даже цветочных фей!
— Помните о том, что вы всегда должны держаться на расстоянии по меньшей мере двух шагов друг от друга! — крикнул Олловейн. — Мы ведь не хотим, в конце концов, поразбивать друг другу головы.
К ним спустился Оргрим.
— Они выступают! — прорычал он. — Вы готовы?
Олловейн поднял свой огромный двуручный меч.
— Готовы! — крикнул он, еще раз оборачиваясь к эльфам в латах. — Забудьте все, чему вас учили по поводу честного боя. Наши враги не знают пощады. Они не будут брать пленных. Поэтому убейте столько, сколько сможете. И берегитесь алебардщиков.
Фародин сжал рукоять крепкого двуручного меча, стоявшего у скалы перед ним, и опустил забрало шлема. Он не хотел, чтобы король троллей узнал его. Он не хотел разговаривать с родившимся снова убийцей Айлеен в месте, где она погибла!
Маленький эльфийский отряд прошел последний отрезок пути по скале вверх, затем — мимо сгоревших останков деревянных сторожевых башен. Позавчера дети альвов отвоевали позицию на краю утеса у рыцарей ордена. И заплатили за это реками крови.
Горстка защитников, которую они могли выставить, чтобы удержать за собой извилистую скалистую тропу к Шалин Фалаху, была до смешного крошечной. Семь сотен троллей, оснащенных щитами и вооруженных булавами, четыре сотни эльфийских лучников и около трех сотен гномов с арбалетами. Крепость по ту сторону моста была занята ранеными и кобольдами, которые были слишком малы, чтобы принимать участие в битве против людей. Они выставили все, что могли!
— Люди будут чертовски удивлены, когда мы нападем на них, — произнес пребывавший в приподнятом настроении Олловейн.
Он отошел назад, к Фародину, и двигался теперь рядом с ним.
— Я сам удивлен, что мы идем отрядом из двадцати безумцев против войска в тысячу человек. Возможно, вчера ночью ты подмешал мне что-то в вино, когда рассказывал об идее обороны, а я поэтому проникся ею?
Олловейн откинул забрало шлема и широко улыбнулся ему.
— По поводу вина я думал, Фародин. Но потом сказал себе: тот, кто достаточно безумен, чтобы с одним человеком напасть на крепость троллей, вдохновится и планом сегодняшней битвы.
В рядах троллей образовалась брешь для эльфов в тяжелых доспехах. Перед троллями заняли позицию лучники. Подход к крутой тропе защищали заостренные сваи, вбитые в землю полукругом. Это препятствие наверняка опрокинет конницу. Но атаку пехотинцев оно не остановит.
За слабой линией защитников лежал отвесный склон, пронизанный скалистыми уступами. Лес, который когда-то буйствовал на этом месте, исчез. Не стало даже пней. Теперь здесь росла только блеклая трава. Каменный круг Вельрууна находился всего в нескольких сотнях шагов. Фародин судорожно сглотнул. На миг перед ним снова возникло бледное лицо Айлеен. Темная кровь, текущая по ее губам.
— Пригнитесь! — крикнул Олловейн.
Фародин повиновался. Если они опустятся на колени, то атакующие не увидят их. Очень важно, чтобы им удалось застать людей врасплох!
Примерно в полумиле от них по склону поднимались воины ордена. Густо, словно лес, были воздеты пики над их головами. Грохот барабанов и звуки флейт доносились из их рядов. Мелодия была удивительно веселой, совсем не боевой. У солдат были высокие шлемы и сверкающие нагрудники, совсем как у тех воинов, которых они видели на льду перед Фирнстайном.
— Разделитесь! — крикнул Олловейн.
Воины в гладких латах образовали за рядами лучников растянутую линию, тщательно стараясь сохранять дистанцию между собой.
Во рту у Фародина пересохло. Словно завороженный, смотрел он на продвигавшихся вперед людей. Подобно нарастающему приливу, их ряды обтекали отдельные валуны на склоне, чтобы затем снова сомкнуться. Их были тысячи! Одной их массы будет довольно, чтобы оттеснить защитников за край утеса.
В рядах пикинеров слышались резкие команды. Первые пять рядов пик опустились. Лучники эльфов принялись за свою смертоносную работу. Воздух наполнился свистом стрел и резкими щелчками гномьих арбалетов. Дюжины солдат ордена в первом ряду упали, как подкошенные. Бреши тут же закрыли воины из задних шеренг.
Вот уже враги находятся на расстоянии всего лишь сотни шагов. Фародин мог наблюдать, как арбалетные болты пробивают окровавленные круглые дыры в нагрудниках атакующих.
Всего восемьдесят шагов. Барабанная дробь изменилась. Смолкли флейты. Шеренга ускорила шаг.
— В атаку! — прозвучал голос Олловейна.
Светловолосый эльф опустил забрало. Фародин поднял двуручник. Лучники пропустили воинов в латах. Гномы, стоявшие на коленях и образовывавшие щит для эльфов, отступили назад.
Руки у Фародина дрожали. Он поднял двуручный меч высоко над головой и наклонился вперед, словно приготовившийся атаковать бык. Полнейшее безумие! Перед ними стоят тысячи рыцарей ордена, а они идут в атаку вдвадцатером!
Еще сорок шагов.
Фародин побежал. Пики в первом ряду выступали на шесть шагов. За ними блистали еще четыре ряда стальных наконечников. Эльф увидел, что в рядах атакующих началось беспокойство. Пики собрались в группы. В тех местах, куда направлялись атакующие.
Удар оказался гораздо слабее, чем ожидал Фародин. Сталь с лязгом обрушилась на сталь. Острия пик скользнули по его доспехам. Фародин сильнее наклонил голову. Снова толчок. Достигнут второй ряд пик. Послышались пронзительные крики. Меч Фародина закрутился. С треском ломались ясеневые древки.
Фародин почувствовал, как что-то угодило ему по шее и отскочило. Теперь эльф отважился поднять голову. Он смотрел прямо в искаженные от ужаса лица мужчин прямо перед ним. Еще три шага, и он у цели. Острие чиркнуло по шлему. Мир казался крошечным. Узкая прорезь для глаз позволяла видеть только то, что находилось прямо перед ним. Некоторые солдаты ордена отбросили пики и попытались вынуть кинжалы и короткие мечи. Мужчина в широкополой шляпе размахивал высокой палкой. Тяжелое оружие Фародина прорезало доспехи, плоть и кости. Полтора шага насчитывал клинок двуручного меча, и ничто не могло устоять перед эльфийской сталью. Каким бы страшным ни выглядел полк пикинеров на марше, когда удавалось прорваться за стену пик, он был очень уязвим. Офицеры в задних рядах строго следили за тем, чтобы никто из их людей не бросил пику. Но чтобы держать тяжелое, неудобное оружие, нужны две руки. Тот, кто бросал пику и вынимал из ножен короткий меч, не мог им орудовать — не было места для того, чтобы взмахнуть им в плотном строю. А жалкие уколы отскакивали от лат Фародина, не причиняя вреда. Словно жнец сквозь поле пшеницы, прорубался эльф со своим двуручным мечом через плотно сомкнутые ряды пикинеров. Кровь брызгала ему в лицо через забрало, теплыми каплями сбегала по щекам. Он был в плену отчаянных криков, рвущего плоть металла и дробящихся костей.
Впереди Фародин видел сверкающие острия алебард: длинные трехгранные шипы, широкие лезвия и крючки на тыльной стороне — это оружие было создано исключительно для того, чтобы научить бояться одетого в тяжелую броню противника. Трехгранный шип мог проткнуть даже самые лучшие доспехи, если попадет под нужным углом. Лезвие было достаточно тяжелым, чтобы разрезать любой шлем или наплечник, а крючком можно было подцепить ноги врага, чтобы одним рывком опрокинуть его навзничь, а затем вонзить трехгранный шип под забрало.
Его меч снес стоявшему перед ним мужчине голову с плеч. Фародин ни на одного воина не нападал прицельно. Он размахивал оружием, и в толпе было трудно увернуться от этой смертоносной мельницы.
Кто-то вцепился в его ногу, пытаясь опрокинуть на землю. Эльф на миг перевел взгляд вниз, продолжая наступать. Раненый солдат ордена схватил его за левую ногу. Фародин нанес удар в лицо закованной в броню стопой. Почувствовал, как крошатся зубы воина. Мужчина отпустил его и откатился в сторону.
Что-то сверкающее устремилось на Фародина. В него едва не угодило лезвие алебарды. Группа алебардщиков протиснулась к эльфу сквозь строй пикинеров. Половина воинов опустила оружие и целилась шипами и крючьями в его ноги.
Фародин опустил голову. Что-то попало в его плечо. Его левая рука наполовину онемела от боли. Эльф прыгнул вперед. Тяжелый меч дернулся. Он разрубил шлем и вонзился глубоко в грудь следующего воина.
Фародин почувствовал, как под его левой пяткой оказался крюк. Он попытался поднять ногу, когда в грудь ему ударили сразу несколько шипов. Клинки скользнули в бок, но удар окончательно заставил его потерять равновесие. Он опрокинулся. Меч вырвали у него из рук. Эльф попытался откатиться в сторону, но чья-то нога наступила ему на грудь и придавила к земле.
Над Фародином по безоблачному лазурному небу Альвенмарка скользнула тень сокола. Затем в солнечном свете сверкнул серебром трехгранный шип и устремился вниз.
Неутомимость
Битва не давала Нурамону ни мгновения покоя. В этой толчее он потерял из вида Фельбиона. После того как его трижды выбивали из седла, он почувствовал себя на земле увереннее. Его мучили два ранения в руку и одна рана на плече. Правую руку он поднимал с трудом, чувствуя, как теплая кровь струится по коже.
Его план не полностью сработал. Конница оказалась вовлечена в затяжной бой, и они не смогли сломить численное
превосходство врага. Впрочем, Нурамон то и дело слышал хриплые крики людей, в которых попадали стрелы. Но он не мог сказать точно, откуда доносятся эти крики. В пылу сражения он потерял ориентировку, все его чувства были нацелены исключительно на то, чтобы выжить.
Высоко над головой он увидел пролетевший обломок камня. Это могло означать только одно: солдаты пехоты подошли настолько близко, что до них могли дотянуться катапульты карликов.
Он огляделся по сторонам. Его родственники и альвемерцы сражались храбро, еще раз доказывая, что один эльфийский воин стоит по меньшей мере двух людей.
У Нурамона закружилась голова, затем пришла боль. Он покачнулся, попытался на что-нибудь опереться, сознавая при этом, что лишается чувств. Внезапно его подхватили, и он увидел перед собой расплывшееся лицо. Если это маска Гийома, то все будет кончено!
— Нурамон! — крикнул кто-то, заставив его вздрогнуть. Он зажмурился и узнал Лумнуона. — Воины рода Вельдарона! Ко мне! — крикнул эльф. — Держись! Мы тебя защитим…
Остальных слов родственника Нурамон не услышал. Он был преисполнен стремления выжить. И пришло ему в голову только одно, что можно было сделать. Он начал творить заклятие исцеления, направив его на самого себя. Тут же судорогой свело раненую руку; ему показалось, что кто-то срывает плоть с его костей. Затем боль охватила все его тело. Эльф сжал зубы с такой силой, что заболели челюсти. Внезапно его подбородка коснулось что-то холодное, и он вздрогнул. Над собой он увидел Лумнуона; воины его рода образовали вокруг него защитный круг. Лумнуон коснулся его руки.
— Ты сам себя исцелил? — спросил он.
Нурамон напряженно кивнул, хватая ртом воздух. Лумнуон помог ему подняться. Внезапно рядом упал на землю сраженный врагом воин. Нурамона охватило бешенство. Наконец ему удалось стряхнуть оцепенение, охватившее его с тех пор, как он увидел тысячекратно отраженное лицо Гийома. Он схватился за мечи и прыгнул в образовавшуюся брешь как раз в тот миг, когда рыцарь ордена опустил меч. Он молниеносно скрестил мечи над головой и задержал оружие противника. Пинком ноги он отправил врага наземь, настиг его и вонзил меч в бок. Опрокинув второго рыцаря ордена, он поднял полуторный меч и крикнул своим:
— Вельдарон! — Эльфы подхватили имя основателя рода, со всех сторон ринулись на врагов, соединились с товарищами и пробились к карликам.
Дети темных альвов еще не раскрыли строй драконьей брони. Они постепенно продвигались вперед. Горы трупов и тела мертвых лошадей исчезали под их щитами, словно полк гномов представлял собой чудовище, питающееся плотью мертвых.
Внезапно до них донеслись крики тысячи глоток. Должно быть, подошло основное войско врага.
— Ко мне! — крикнул Нурамон. — Соберитесь возле меня!
Его соратники немного отступили и снова выстроились вокруг Нурамона. Тех немногих, кто был верхом, он поставил по левую сторону от себя, остальных по правую.
И вот они пришли! Бесчисленное множество рыцарей прорывалось в бреши между сражающимися. Они обтекали их, словно вода, подмывающая берег.
Нурамон почувствовал себя так же, как день назад, когда скакал на лошади сначала навстречу войску карликов, а затем — эльфийской коннице. Но его ощущения не имели ничего общего со страхом. Он видел, как два отряда драконьей брони медленно разошлись в стороны, будто целитель молчаливо приказал этому пожирателю смерти войти в их строй. Нурамон подал знак своим людям, и они отошли под карликов.
Пехота безжалостно обрушилась на них. Враги находились на расстоянии пятидесяти шагов. Фирнстайнцы опоздали. Не успели перегруппироваться.
Нурамон поднял свой полуторный меч и закричал:
— Альвенмарк! — Его родственники и альвемерцы присоединились к кличу.
Враги были на расстоянии двадцати шагов, когда Нурамон опустил оружие и скомандовал:
— В атаку! — Однако его боевой клич потонул в реве, поднявшемся в тот же миг слева и справа от него.
Драконья броня раскрылась, выпуская карликов! Воины первого ряда ринулись вперед, извлекая из ножен короткие мечи. За ними вышли палисадщики и другие воины, закрывшие щитами лицо и грудь и устремившиеся вперед. Это было словно волшебство. Огромное боевое чудовище рассыпалось на бесчисленное множество воинов-карликов.
Маневр солдат Венгальфа произвел впечатление на врагов. Воины первых рядов замедлили шаг, смолкло жестяное звучание криков. Наконец оба войска столкнулись, и Нурамон прорвался далеко в гущу врагов. На миг страх смерти его оставил.
Вмятины и жевательный табак
Щит размером с дверь затмил небо и принял на себя шип алебарды.
— Разрубите этих ребят на куски! — прокричал хорошо знакомый голос. Сильная рука подхватила Фародина и помогла ему подняться на ноги. — Похоже на то, что у тебя все на месте! — Оргрим широко усмехнулся. — Это за то, что ты спас меня и мой корабль во фьорде.
Эльф удивленно заморгал.
— Как… как ты меня узнал?
— Олловейн сделал мне одолжение. Он намалевал на затылке твоего шлема белый крест. Так я смог удержаться за тобой, когда ты пробил брешь в строе пикинеров.
Глухая боль терзала левое плечо Фародина. Одна из пластин его латного доспеха получила вмятину и вошла в тело. Он едва мог поднять левую руку.
— Ты можешь сделать мне еще одно одолжение, Оргрим? Расстегни пряжки на моем левом наплечнике и сними его.
Король сунул ему под нос свои огромные ручищи.
— Ты ведь на самом деле не думаешь, что эти пальцы могут расстегнуть нежные пряжки эльфийского доспеха?
Фародин потянулся и выругался. Сам он снять доспех не мог. Огляделся по сторонам. Вокруг лежали дюжины мертвых.
— Сам идти можешь?
— Ну, уж тролль, чтобы нести меня, точно не нужен, — раздраженно процедил эльф. Боль в плече усиливалась.
Атака троллей сильно отбросила пикинеров. Широкие спины великанов мешали Фародину увидеть происходящее на поле. По-прежнему слышались адские крики.
— Как драка?
Оргрим сплюнул.
— Чертовски много людей, которые больше не похвастаются дома своими подвигами. Мы отбросили их. — Король жестом подозвал тролля из штаба, и мгновением позже послышался протяжный сигнал рога. — Они собирают конницу внизу, под холмом. Нам следует отступить прежде, чем они предпримут контратаку. — И не обращая больше внимания на Фародина, тролль потопал к своим, прикрывая отход войск.
Всего шестеро из двадцати эльфов, которые первыми приняли удар, вернулись под защиту лучников. Олловейн был в числе выживших. Его доспех был покрыт царапинами и покраснел от крови. Эльф снял шлем; его длинные светло-русые волосы прядями прилипли к голове. Мастер меча указал на склон. Кое-где не видно было даже травы, настолько плотно лежали трупы. После того как в бреши, созданные эльфами в строю пикинеров, прорвались тролли, битва превратилась в резню.
Олловейн снял с Фародина погнувшийся наплечник, подбитый ватой гамбезон и ощупал плечо.
— Ничего не сломано. Тебе повезло. Как рука?
Фародин сильно взмахнул рукой. Теперь, когда на синяк ничего не давило, боль отступила.
— Сойдет для того, чтобы сражаться с людьми.
Олловейн указал на одну из сгоревших башен над крутой тропой.
— Там ты найдешь одного из гномских мастеров, которые занимаются доспехами. Он поправит наплечник, чтобы ты снова смог надеть его. Не задерживайся. К сожалению, у рыцарей ордена очень короткая память относительно того, что касается их поражений. Вскоре они нападут снова. — И с этими словами страж Шалин Фалаха удалился.
Фародин поглядел ему вслед. Олловейн перекинулся шутками с несколькими лучниками, что-то крикнул троллю, отчего великан усмехнулся. Предводитель эльфов излучал уверенность, словно не было никаких сомнений в том, что они сдержат позиции до вечера. А ведь еще даже полдень не наступил.
Фародин безо всяких усилий отыскал мастера. Гном оказался болтливым стариком с белой бородой, покрытой пятнами от жевательного табака. Он неспешно выправлял доспех. Говорил обо всем, кроме войны. Очевидно, старик с головой ушел в работу, отчаянно пытаясь сохранить видимость привычных будней. Под конец он плюнул на наплечник и отполировал его рукавом. Застегнув пряжки на доспехе, он обеспокоенно поглядел на эльфа своими грустными карими глазами.
— Мы удержим мост?
Фародину не хотелось обманывать старика.
— Не знаю. — Он поглядел на склон.
Люди снова построились, готовые атаковать.
— Хм, — вот и все, что сказал на это старик.
Затем он нагнулся и вынул из-под верстака арбалет.
— Мой народ всегда был верен королеве. — Мастеру не удавалось скрыть страх. Он нервно и часто моргал, то и дело поглаживая приклад. — Единственная хорошая черта людей. Они всегда приходят в таком количестве, что даже старый, наполовину ослепший мастер не промахнется.
— Могу я проводить тебя к отряду? — серьезно спросил Фародин.
Гном удивленно поглядел на него.
— Ты ведь знаменитый эльфийский герой. Что тебе до меня?
— Мне не указали место в строю для следующего сражения. Я еще никогда не сражался бок о бок с героем гномов. Если ты ничего не имеешь против, то для меня было бы честью встать по левую руку от тебя. Как тебя зовут?
— Горакс. — Старик достал из-за пояса темно-коричневую плитку жевательного табака. — Эльф, который просит гнома о праве сражаться рядом с ним! Мы живем в дивное время. Позволь угостить тебя. От этого в голове проясняется. — Он протянул Фародину жевательный табак.
Эльф принял предложенное и откусил кусочек вязкой массы. Табак жег язык, во рту собралась слюна. Охотнее всего Фародин поскорее выплюнул бы кусок. Но он спрятал его за щеку и протянул Гораксу остаток.
— Ясная голова нам действительно пригодится.
У подножия холма снова послышался барабанный бой и флейты. Солдаты ордена снова шли вперед.
Смерть и новое рождение
Нурамон словно завороженный смотрел на тело молодого воина. Лумнуон сражался лучше, чем он, и тем не менее вот он, лежит перед ним на земле и смотрит на него пустым взглядом. Нурамон даже не видел, как он умер. На ногах и руках Лумнуона было множество ран, лицо его было исцарапано. Но умер он от раны на шее. Кто-то перерезал ему горло.
При виде юноши Нурамона охватила ярость. Он огляделся по сторонам, увидел противника. Тот бешено наседал на эльфа, с трудом парировавшего удары. Нурамон подошел к воину сзади и проткнул спину полуторным мечом. Затем сорвал с него маску и швырнул ее наземь. Эльф, которому он пришел на помощь, поблагодарил целителя. Но прежде чем Нурамон успел отреагировать, как справа его атаковал рыцарь ордена. Нурамон поднял меч Гаомее и парировал удар. Полуторный меч вонзил он противнику в грудь. Тот застыл на бегу, затем руки его обмякли, а Нурамон сбросил труп с клинка.
Все больше и больше воинов шагали им навстречу. Каждый враг, которого он отправлял наземь, казалось, вызывал к Нурамону повышенное внимание. Или это воины его рода, сражавшиеся рядом с ним, слабели?
— Сзади! — послышался рядом голос эльфа.
Нурамон оглянулся через плечо и краем глаза заметил солдата, замахнувшегося для удара. Прежде чем Нурамон успел пошевелиться, он понял, что вражеский клинок настигнет его. Обернувшись, он уже приготовился к боли. Но удар прошел мимо. А его меч попал на шлем врага и пробил его. И тут же Нурамон понял, почему противник не достал его. Перед рыцарем на земле скорчился воин-карлик в серебряных сверкающих доспехах. Нурамон знал этот доспех. Он перевернул карлика на спину и взглянул в лицо Альвериха. Его друг вымученно улыбнулся.
— Альверих! — воскликнул знакомый голос, и Венгальф со своими воинами подбежал к ним. — Образуйте стену щитов!
Карлики выполнили приказ короля.
Альверих был очень бледен. Меч вошел под грудь. Из свежей раны текла кровь.
— Ты еще не можешь умереть, — слабым голосом произнес воин карликов. — Ты должен пойти к Нороэлль. А меня ждет новое рождение.
Ничего не понимая, Нурамон покачал головой.
— Почему ты не подумал о Солстане?
— Она поймет. Прими от меня этот подарок и ни в коем случае не забывай своего… своего старого… — Он уронил голову на грудь и, казалось, уснул от усталости. Он перестал дышать, сердце его не билось. Альверих был мертв.
Нурамон поцеловал гнома в лоб.
— Я никогда не забуду тебя, старый друг. — Прощание было болезненным, пусть даже карлика ждала новая жизнь. Сначала пал Лумнуон, теперь Альверих.
Нурамон подумал, не исцелить ли его, как тогда, в пещере, он исцелил Фародина.
Но Венгальф положил Нурамону руку на плечо.
— Оставь его! Он родится героем и будет с гордостью вспоминать этот день. Нужно решить исход битвы в нашу пользу. Мы хорошо держимся. Может быть, все действительно получится.
Внезапно меж щитоносцев протолкался воин карликов.
— Мой король! Наши солдаты разбили на этом фланге вражеских стрелков. Их странные огненные трубки потухли навеки. Нам наступать? А с правого фланга до нас дошли вести о том, что Мандред с небольшим отрядом людей хочет попытаться прорваться к сердцу вражеского войска.
Нурамон испугался. Он не хотел потерять еще и Мандреда! Для короля фьордландцев возрождения не будет.
Король обернулся к посыльному.
— Отдай приказ к атаке с этого фланга. Но в центре поля наши люди должны отступить и немного оттянуть на себя врага. Так мы уберем с дороги Мандреда часть сил противника.
Нурамон поглядел в лицо королю.
— Спасибо, Венгальф!
— Идем! Возьми свои мечи! Давай закончим этот бой. Я устал убивать.
Нурамон кивнул. С неохотой оставил он тело Альвериха и поднял мечи. Ему тоже хотелось, чтобы битва поскорее закончилась. Он обернулся к немногим выжившим эльфам.
— Соберитесь! Идем в последнюю атаку!
За линиями
Мандред глядел на отрезанные рыжие косички, лежавшие в траве вокруг.
— Я запомню вас, мои убитые, — негромко пробормотал он, проводя рукой по гладким щекам и бритой голове.
Беорн убрал свой нож за пояс, с которого свисал бронзовый сигнальный рог, и удовлетворенно кивнул.
— Так ты можешь сойти за одного из их командиров, родоначальник. Но позволь говорить мне, если нас остановят. — Во дворе родителей Беорна работали в качестве рабов несколько пленных рыцарей ордена. От них личный гвардеец королевы научился языку Фаргона. Он знал о структуре войск ордена и даже знал вражеские барабанные сигналы и сигналы горна.
Мандред надел шлем конника с низкими нащечниками и поправил красный широкий кушак, которым были обмотаны его бедра. С тяжелым сердцем снял он доспех Альфадаса, но в нем он не смог бы обмануть врагов.
Его взгляд упал на отряд отважных мандридов, которые вызвались добровольцами. Конная атака рыцарей ордена была отбита, однако против численного превосходства вражеской пехоты им не устоять.
— Я думаю, ваши друзья настоятельно советовали вам не ехать со мной! — громко крикнул Мандред своим людям. — Если они поступили так, то они хорошие друзья! Они правы! Тот, кто отправится со мной, через час или будет героем здесь или будет сидеть с богами в Златых Чертогах. И если вы выживете, то до конца ваших дней за спинами вашими будут шептаться о том, что вы сущие безумцы.
Мужчины ухмыльнулись, рассмеялись даже некоторые кентавры. Люди-кони из Дайлоса помогли ему. Почти сотня их ожидала приказа вступить в бой. Мандред с гордостью смотрел на своих добровольцев. Все они надели доспехи убитых конных латников и сбрили бороды, чтобы не бросаться в глаза своими дикими северными шевелюрами. Мандред пожалел, что не смог произнести столь захватывающую речь, как Лиондред тогда, в королевских чертогах. Вчера, когда он говорил у могилы короля, он повторил лучшие места, которые запомнились ему. И слова Лиондреда снова вселили боевой дух в фьордландцев. Ярл оглядел ряды земляков, которые собирались последовать за ним в эту самоубийственную вылазку. Большинство из них были пугающе молоды.
— Аппанасиос? — Он обернулся к командиру кентавров, дикому черноволосому парню, носившему поперек груди широкую кожаную ленту, с которой свисали шесть коротких огненных трубок. Кроме того, он пристегнул к спине колчан со стрелами и еще полуторный меч. — Ты со своей бандой головорезов последуешь за нами и устроишь показательный спектакль. Кричите, стреляйте, делайте вид, словно мы действительно конные латники, которые несутся прочь от вас. — Мандред поднял правую руку. Рука была закована в красивую латную перчатку. Он сжал ее в кулак, так что железные сочленения негромко скрипнули. — Если твои разбойники с большой дороги действительно попадут в одного из моих людей, Аппанасиос, то я вернусь и воткну тебе это в твою толстую лошадиную задницу.
— Если ты действительно вернешься, то можешь засунуть мне свою перчатку еще куда-нибудь, а я буду петь хвалебную песнь твоему мужеству. — Кентавр улыбнулся, но в глазах его читалась печаль. — Я горжусь тем, что встретился с тобой, Мандред Айкъярто.
— Посмотрим, будешь ли ты так же горд, когда я перепью тебя и твою банду негодяев сегодня вечером, и все вы свалитесь под стол.
— Человек, который перепьет кентавра! Этого ты не дождешься! — расхохотался Аппанасиос. — Даже тебе это не удастся, родоначальник Фирнстайна.
— Да я ухитрился напоить даже дуб! — возразил Мандред, поднимаясь в седло. У его бедра звякнул новомодный узкий меч, именуемый шпагой. С седла свисали два кожаных мешочка. Ярл обернулся к кентавру и указал на его шарф.
— А как вообще используют эти штуки?
Аппанасиос вынул одно из орудий и играючи крутанул его вокруг пальца.
— Это, почтенный прародитель, называется пистолет с поворотным затвором, трофейное оружие врагов. Тянешь вот за этот крючок, он стреляет. Лучше всего при этом держать его слегка наискось. Заряжаются они маленькими свинцовыми пулями.
— Свинец? — недоверчиво поинтересовался Мандред.
— Не обманывайся. С короткого расстояния эти пули могут пробить любой доспех. — Кентавр спрятал оружие за кожаный пояс.
Мандред провел рукой по древку своей секиры, свисавшей с луки седла. Он доверится старому проверенному оружию.
Фьордландец бросил короткий взгляд на небольшой отряд всадников. Наряду с мечами и пистолетами с поворотным затвором они были вооружены пиками. Пятеро из них несли свернутые знамена. Для Мандреда знамя их было новым, однако рыцарям ордена оно было, похоже, знакомо, потому что северяне ходили с ним в бой на протяжении нескольких столетий.
Ярл поднял руку.
— Вперед, ребята!
Глухо застучали подковы по развороченной земле, когда отряды всадников тронулись с места. Та же самая низина, в которой началась атака, еще раз укрыла их от взглядов врагов. Теперь они гнали лошадей по склону. За их спинами слышались пронзительные крики кентавров.
По левую руку от них битва была в самом разгаре. Большинство вражеских всадников были отброшены, но с пехотой эльфам и карликам приходилось попотеть.
Стрела едва не угодила в Мандреда. Он сильнее пригнулся к шее своей лошади. Они галопом неслись прямо на правый фланг врагов. Там офицер подал Мандреду знак мечом занять брешь между двумя отрядами с огненными трубками. Отряд ярла прошел за линию врагов, в то время как кентавры с руганью повернули назад, обрушив на пехотинцев врага залп стрел.
Мандред придержал коня. Беорн, не отходивший от него ни на шаг, поднял правую руку и повернулся в седле.
— Стой! — он произнес это слово странно-певуче, бесконечно протянув его.
Мандред обеспокоенно огляделся по сторонам. Никто из рыцарей ордена, похоже, не нашел поведение Беорна странным. Вдоль линии фронта промчался посыльный на коне и исчез в небольшом лесу. Не к Шалин Фалаху ли направляется он? Интересно, как там дела у Фародина?
— В колонну по двое! — скомандовал Беорн, и всадники образовали маршевую колонну.
Мандред указал на холм, находившийся примерно в полумиле от центра фронтовой линии. Там стояли знамена со сгоревшим дубом. Группа офицеров следила за ходом битвы. Немного в стороне маячили вестовые на конях и небольшой отряд алебардщиков. Крупное подразделение мечников, которых держали в резерве, похоже, как раз получило приказ выступать. Карлики в центре попятились. У Мандреда едва не остановилось сердце. Может быть, он опоздал со своей хитростью. Казалось, фронт сломлен. Однако дети темных альвов просто отступили, они не побежали! Эльфы на левом фланге держались. Вероятно, такова тактика карликов, чтобы выманить из резерва последние силы врага и вовлечь их в битву? В таком случае, есть хоть небольшой, но шанс осуществить свой план.
— Марш! — скомандовал Беорн, и отряд всадников пришел в движение. Гвардеец улыбнулся. — Никогда не думал, что мы так легко пройдем сквозь их ряды.
Мандред ответил на улыбку.
— Это было самое простое. Самое главное теперь выбраться отсюда живыми.
— Неужели это часть нашего плана? — спросил Беорн так тихо, что их не могли услышать даже следовавшие за ними всадники.
Мандред промолчал. А что он должен был сказать? Они оба хорошо знали, сколь ничтожна вероятность остаться в живых.
Они ехали вдоль длинного ряда повозок. На некотором отдалении под защитой леска собирались разбитые отряды всадников.
Через некоторое время отряд Мандреда оставил грязную дорогу и по широкой дуге направился к холму, где расположились командиры. С обратной стороны, вне зоны видимости солдат, был накрыт праздничный стол. У больших костров работало несколько поваров. Там на железных вертелах жарились два молочных поросенка и птица. У Мандреда потекли слюнки.
— Как предусмотрительно с их стороны — подготовить для нас пир по случаю победы.
Беорн оставался серьезным. Он указал на офицера с белым плюмажем на шлеме, спускавшегося с холма по направлению к ним.
— Пожалуйста, разреши поговорить с ним мне, родоначальник. — Он махнул рукой всадникам, и люди перестроились, чтобы образовать у подножия холма длинную линию.
— Что вы здесь делаете? — возмущенно воскликнул офицер, указывая на лесок. — Всем конным отрядам был отдан приказ группироваться там. Если наша пехота прорвет вражескую оборону, вы получите возможность искупить позор своей неудавшейся атаки.
— У меня срочные известия для гроссмейстера Тарквинона, — спокойно ответил Беорн.
— Так передай их мне!
— При всем моем уважении, я полагаю, что в данном случае гроссмейстер предпочел бы получить эти известия из первых рук. Я со своим отрядом прорвался в тыл врага. Мы обнаружили огромное войско троллей, которое скрывается в низине, чтобы напасть на наши войска с фланга, если мы пойдем дальше.
Молодой офицер испуганно уставился на него.
— Но ведь говорили, что мы уничтожили войско троллей, что их осталась только небольшая горстка! Следуй за мной! — Он развернул коня и поскакал вверх по склону.
Гроссмейстер и его штаб расположились у тяжелого дубового стола. На нем была разложена карта сражения. Разноцветные щепки обозначали позиции различных частей.
Мандред и Беорн спешились и направились к собравшимся офицерам. Высокий худощавый человек обернулся к ним. Его нагрудник сверкал так, словно был из отполированного серебра. Плечи его укрывал белый плащ. Высокомерие власти отражалось в чертах его аскетичного лица. У него были длинные белые волосы, спадавшие на плечи.
— Я невысокого мнения об офицерах, которые во время бегства возглавляют свой отряд, капитан…
— Бальбион, ваше высокопреосвященство. Капитан Бальбион.
Гроссмейстер нахмурился.
— Что-то я не припомню этого имени.
— Меня повысили всего четыре дня назад после боев у белого моста, ваше высокопреосвященство.
Мандред ненавидел таких надутых зазнаек, как этот Тарквинон. Пусть уже Беорн приступает к делу, а не тратит время на никому не нужную болтовню.
И тут гроссмейстер, словно услышав его мысли, слегка обернулся и посмотрел на ярла.
— Что это там у вашего адъютанта? Регламент оружия для тяжелой конницы не предполагает секир. Наверное, он отнял ее у этих варваров. Как его зовут?
— Его зовут Мандред Торгридсон, — спокойно ответил Мандред и подошел к гроссмейстеру. —
Он является полководцем фьордландцев и ярлом Фирнстайна. И он пришел сюда, чтобы потолковать о том, чтобы на сегодняшний день сложить оружие.
На узких губах гроссмейстера заиграла улыбка. Остальные командиры удивленно уставились на Мандреда. Некоторые схватились за мечи. Тарквинон склонил голову.
— Склоняюсь перед твоим мужеством и отвагой, ярл. — Он схватил пистолет с поворотным затвором, лежавший на столе. — И в то же время презираю столь необычайную глупость.
Беорн прыгнул вперед и ударил гроссмейстера по руке. Из ствола оружия потек едкий дым. Удар пришелся Мандреду в бедро. Но боли он не почувствовал. Ярл быстро оглядел себя. Пластина нагрудника, похоже, не пострадала. Все офицеры вокруг обнажили мечи.
Мандред прыгнул вперед. Его секира описала широкий полукруг. Мелкие капельки крови брызнули на карту, изображавшую поле боя. Голова гроссмейстера с грохотом покатилась по столу, разбрасывая в разные стороны стройные ряды щепок.
Беорн парировал удар меча, нацеленный в голову Мандреда. Спина к спине встали оба северянина против нападавших на них офицеров. Мандред рассек тонкое лезвие меча и вогнал одному из атакующих шип под латы. Удар с лязгом пришелся по наплечнику ярла. Он слегка обернулся и раздробил нападавшему ноги.
Внезапно послышался треск пистолетов с поворотным затвором. Едкий белый дым понесся над холмом, окутывая сражающихся. Воняло серой с такой силой, словно где-то укрылся девантар.
Секира Мандреда глубоко вошла в плечо молодого рыцаря, который привел их на вершину холма. Мужчина уставился на него широко раскрытыми глазами, а затем рухнул на колени.
В пороховом дыму возникли всадники. Своими длинными мечами они закололи последних офицеров штаба. Мандред увидел, как рухнуло знамя с черным дубом. Беорн снял рог с пояса и дунул изо всех сил. Над головами всадников развевались знамена Фирнстайна. На них был изображен зеленый дуб на белом фоне. Живое дерево победило мертвое. Все войско солдат ордена увидит пороховой дым на штабном холме и знамя врагов! Беорн играл сигнал отступления.
Вот уже отдельные отряды противника отступили за линию фронта и, не переставая сражаться, стали отходить назад.
Со склона холма послышался громкий звон оружия.
— Алебардщики наступают! — крикнул молодой фирнстайнец.
Мандред взлетел на потерявшего седока коня.
— Гоните их назад! — резко приказал он.
Холм не должен снова попасть в руки врагов. В противном случае все окажется напрасным.
Мандред развернул вороного скакуна и направил его на врагов. Схватив поводья зубами, он вынул из седельного ранца оба пистолета с поворотным затвором. Впереди показался строй алебардщиков. Они уже свалили нескольких всадников. Мандред повернул оружие в руке и швырнул им в строй врага. Один из алебардщиков испуганно вскрикнул. Никогда он не выстрелил бы из оружия, которое изрыгает в мир дыхание девантара. Но метать их очень даже неплохо.
Мандред, схватив второй пистолет с поворотным затвором, размахнулся. За его спиной все еще звучал сигнал отступления. Другие всадники присоединились к нему и образовали линию. Все они вынули пистолеты с поворотным затвором. Словно повинуясь безмолвному приказу, мандриды выстрелили одновременно. Белый дым окутал всадников. Несколько алебардщиков упали. Ряды атакующих смешались.
— Мечи наголо! — крикнул Мандред, стараясь перекричать шум.
Узкие мечи звякнули в жестяных ножнах.
— В атаку! — ярл пришпорил коня.
Всего несколько шагов оставалось до солдат ордена. Мандред метнул второй пистолет и поднял секиру.
— За Фирнстайн!
Огонь и сера
Из стены белого дыма под ними на холме взвились языки пламени. Что-то ударило в нагрудник Фародина. Эльф поднял снаряд с земли. То была плоская темно-серая металлическая пуля.
— С этого расстояния они уже не могут пробить доспехи, — процедила Гилиат, подняла лук и выпустила стрелу.
Эльфийка и ее всадники прибыли час назад в качестве подкрепления для сильно поредевших защитников.
Рядом с Фародином сидела она за большим щитом погибшего тролля. Одноглазая воительница вынула новую стрелу из колчана, легким движением натянула тетиву и выстрелила.
— Я не понимаю этих солдат ордена. Эти огненные трубки — совершенно нелепое оружие. За то время, которое необходимо стрелкам на перезарядку, я выпущу пять стрел. Дым после по меньшей мере второго залпа уже настолько затмевает им обзор, что они даже не видят, куда палят. Их оружие страшно шумное и распространяет отвратительный запах. А если намокнет порох, то они совершенно беззащитны. Не возьму в толк, что они в этом нашли!
Фародин смотрел на старого гнома, лежавшего у их ног. Кровавая кашица текла из его левой глазницы. Тем, кто не носил доспехов, пули огненных трубок очень даже могли причинить вред.
Две атаки на их позиции сумели отразить защитники Шалин Фалаха, но цена была ужасной. Более половины воинов были мертвы.
Тролли теперь стояли вместе с лучниками в первом ряду, пытаясь закрыть эльфов своими огромными щитами.
— Когда все это закончится, я с удовольствием вызвала бы тебя на бой на тренировочных мечах, Фародин. Было бы мило с твоей стороны не надевать при этом кольцо.
Эльф удивленно поглядел на воительницу.
— Ты все еще сердишься на меня?
— Удар, которым ты завершил дуэль, был очень не-эльфийским трюком.
— Я не мог себе тогда позволить ранения, — коротко ответил он в надежде завершить на этом разговор. Он полагал, что сейчас не время и не место обсуждать воинские добродетели.
— Мне хотелось бы иметь возможность восстановить твой авторитет в моих глазах.
«Быть того не может», — подумал Фародин. Они стоят под градом вражеских обстрелов, а Гилиат хочет вызвать его на дуэль.
— Ты потеряла глаз. У меня будет преимущество.
— Со времен последней дуэли у меня была бездна времени для тренировок. Я уверена, что еще тогда была лучше тебя. И было бы любопытно выяснить, улучшил ли ты свои умения за соответствующее время.
Фародин закатил глаза. Ему почти захотелось, чтобы началась новая атака, чтобы наконец покончить с этой глупостью. Солдаты ордена с грохотом выпустили новый залп. Эльф укрылся за большим щитом.
— Как насчет… чтобы завтра утром встретиться на лужайке перед замком? — спросила Гилиат.
Фародин вздохнул.
— Значит, ты решила, что завтра мы все еще будем живы?
— Я-то точно, — с удивительной уверенностью сказала эльфийка. — И я буду хорошо присматривать за тобой, чтобы ты тоже был в числе выживших. А то поговаривают, что завтра ты хочешь навеки уйти в мир людей. Я была бы рада решить этот вопрос до того.
— Почему эта дуэль настолько важна для тебя?
Эльфийка удивленно посмотрела на него.
— Это вопрос чести. Ты — мое единственное поражение.
Фародин с сомнением глянул на нее. Темная полоска ткани поверх глазницы придавала ей лихой вид. «Цена некоторых побед слишком высока», — подумал воин.
Гном с большой плетеной корзиной на спине присел, тяжело дыша, за их щитом. Затем вынул из корзины два пучка стрел и положил их на траву перед Гилиат.
— Нам не хватает воинов, но боеприпасов по меньшей мере достаточно, — блеющим голосом заявил он. — Я должен передать вам от имени Олловейна, что для каждого стрелка есть еще более сотни стрел. Он ожидает, что вы пошлете их все во врагов, что внизу. — Гном съежился, когда с холма донесся грохот следующего залпа. И, не тратя дальнейших слов, он побежал разносить стрелы остальным лучникам.
Гилиат разрезала кожаные ремни, которыми были стянуты стрелы, и наполнила колчан.
— Выжившие Валемаса очень благодарны тебе и твоим спутникам за то, что вы спасли Юливее, — вдруг произнесла эльфийка. — Юливее без ума от этого Нурамона. Из-за него она даже отклонила некоторые приказы королевы.
— О чем ты?
Гилиат посмотрела на него и холодно улыбнулась.
— Я так и думала, что она не станет вам об этом рассказывать. Она была очень подавлена, когда не смогла вас освободить.
Фародин постепенно терял терпение.
— Что ты хочешь сказать?
Гилиат выпрямилась и посмотрела прямо на него.
— Она провела меня и моих воинов из Фирнстайна по тропе альвов к монастырю неподалеку от Анисканса. Там она хотела войти через вторую звезду альвов и поискать вас. Но на вратах лежала печать. Мы не смогли открыть их, нас обнаружили. Во время битвы, последовавшей за этим, мы сожгли монастырь дотла. Юливее была против. Но эти священнослужители Тьюреда по-хорошему не понимают! Я считаю, что ты и твои спутники должны знать об этом. Не думаю, что она когда-нибудь вам расскажет. Она чувствует себя обязанной вам.
Свинцовая пуля выбила щепку из тролльского щита. Гилиат подняла лук и снова прицелилась в стену из густого дыма.
Послышались барабанный бой и флейты. Ряд мужчин с огненными трубками вышел из дымовой завесы и стал подниматься по склону. За ними следовал второй и третий…
Гилиат выругалась и выстрелила.
Фародин вынул два коротких меча, которые снял с мертвых эльфов. Двуручный меч был слишком неуклюж, чтобы сражаться с ним в рядах защитников.
За стрелками у подножия холма следовали рыцари ордена, вооруженные мечами и круглыми щитами. Между ними шли мужчины с факелами. У всех них к животам были пристегнуты маленькие деревянные ящички.
С грохотом последовал залп огненных трубок. Снаряд сбил Фародина с ног. В его нагруднике появилась большая вмятина.
Стрелки первого ряда остановились и перезарядили огненные трубки. Их строй рассыпался, чтобы не мешать продвигаться другим солдатам ордена.
Целое сонмище стрел обрушилось на нападающих. Гилиат стреляла без передышки, изрыгая при этом страшные проклятия. Фародин дивился мужеству людей. Они должны понимать, насколько высокую и кровавую цену заплатят. И тем не менее они продолжали неотвратимо подниматься.
Когда остановился следующий ряд стрелков, Фародин укрылся за толстым деревянным щитом. Вылетели язычки пламени, новые пули застучали по дереву. Фародин увидел, как тролль, в которого попало несколько зарядов, покачнулся и упал.
Эльфы ответили на залп с отчаянной ожесточенностью. Залп за залпом обрушивался на врагов. Однако ничто, похоже, не могло остановить продвижение людей.
Когда они оказались на расстоянии сорока шагов, третий ряд стрелков воткнул в землю свои треноги. Воины положили на них тяжелые орудия и подожгли запалы.
— Ложись! — крикнула Гилиат, отбросила лук в сторону и легла плашмя на землю.
Фародин присел на корточки рядом с ней. Когда грянул выстрел, он услышал, как затрещало дерево большого щита. Вокруг раздавались крики.
Эльф перекатился на бок и с трудом поднялся. Увидел дыры в толстом щите троллей. Медленно начинал он понимать, почему люди так уверены в этом новом оружии. Из-за рядов стрелков вышли воины с пристегнутыми к поясам деревянными ящичками. У каждого из них в правой руке была маленькая шарообразная глиняная бутылочка. Они подожгли ткань, прикрепленную к бутылочкам, пошел густой, маслянистый дым. А затем метнули эти странные снаряды в защитников.
Со звоном разбилась бутылка о тролльский щит. Вверх устремилось бушующее пламя. От неожиданного жара Фародин отпрянул. Повсюду вдоль линии защитников разорвались такие же снаряды, все горело. Фародин увидел, как снаряд угодил в лучника, и тот превратился в живую колонну огня. Эльф бросился на землю и принялся, крича, кататься туда-сюда, однако ничто не могло потушить пламя.
— Огонь Бальбара, — прошептал Фародин. — Проклятие Искендрии.
— Назад, ко второй линии! — послышался голос Олловейна над разверзшимся адом. — Назад, и выловите мне пару этих бутылочек!
Фародин и Гилиат побежали по направлению к руинам башни у начала отвесной тропы.
— Ловить бутылки? Тебя что, все добрые духи оставили, эльф? Избегайте бутылок! — кричал Оргрим.
— Они нужны нам для того, чтобы поджечь мост! — крикнул в ответ Олловейн.
Боевой дух защитников был сломлен. Последние выжившие толпами мчались к скалистой тропе.
Вот уже первые люди добрались до защитных сооружений. Мечники и стрелки из огненных трубок протискивались меж свай. С ними шли воины с факелами и деревянными ящичками.
Снаряды падали прямо в толпу бегущих. Оргрим с небольшим отрядом попытался произвести контратаку, чтобы задержать людей еще немного. Гилиат выпускала стрелу за стрелой, отступая рядом с Фародином.
Эльф снова вложил в ножны оба меча и поспешил к Олловейну.
— Нам нужен этот проклятый огонь. Чтобы блокировать мост. Мы должны задержать их!
Внезапно эльф прыгнул вперед. Его рука устремилась вверх. На лету он поймал одну из проклятых бутылочек. Оторвал от нее горящую ленту и осторожно поставил бутылку на землю.
— Ну вот, это все-таки можно сделать!
Фародин тяжело дышал.
— Лучше я отвоюю себе такой ящичек! — Он стиснул зубы и побежал за Оргримом.
Там, где нападали тролли, солдаты ордена бросались врассыпную. С отчаянным мужеством ринулся Фародин в массу врагов. В смертоносном танце кружился, блокируя клинки, пробивая бреши в защите противника. Удар левой рассек горло стрелка из огненных трубок, который не успел достаточно быстро поднять тяжелое оружие, чтобы блокировать выпад. Другой удар прошел мимо выпада мечника и вошел тому в рот. Фародин пригнулся, высвободил клинок и блокировал удар второго мечника. Толкнув плечом, он вывел мужчину из равновесия и безжалостно обрушился на него.
Пригнуться, блокировать, ударить! Кровь брызгала ему в лицо. Огненная трубка треснула так близко, что он почувствовал, как его коснулось вылетевшее из дула пламя. Но пуля прошла мимо. Во рту появился привкус серы. Вот это поистине дети девантара! Фародин вспорол живот стрелку, и тот с криком рухнул на колени.
— Назад! — закричал Оргрим. — Они отрезают нас от остальных.
Фародин краем глаза заметил, как один из стрелков целится в короля троллей. Мужчина был слишком далеко, чтобы бежать до него. Эльф метнул во врага один из своих мечей. Клинок вошел в грудь солдата ордена по самую рукоять.
Фародин нагнулся, чтобы подобрать оружие убитого.
— Назад, ты, проклятый берсерк! Ты сам с ними не справишься! — К нему спешил король троллей.
Масляная бутылочка разбилась о щит Оргрима. Яркое пламя лизнуло древесину. Брызги огня Бальбара попали и на латы Фародина. Но темные пятна не зажглись.
Совсем рядом эльф увидел двух воинов с этими проклятыми деревянными ящичками.
— Это мы возьмем себе, — крикнул он Оргриму. — А потом станем отходить!
Король троллей изрыгнул проклятие, от которого побледнел бы даже Мандред, но Фародин не обратил внимания. Мечники неслись к нему. Он отразил удар, оружие нападающего скользнуло вдоль его меча. Затем он слегка обернулся, перехватил меч и вонзил воину свое оружие в спину, пока тот блокировал вторым мечом удар. Следующему воину булава Оргрима размозжила голову.
Фародин молотил обоими мечами выживших солдат ордена. Повернувшись, он поймал клинок солдата, вонзив ему второй меч в обход спасительного щита в нижнюю часть корпуса.
Разбежавшись, эльф одним прыжком оказался возле мужчин с огненными шарами. Он безжалостно зарубил их. Маленькие деревянные ящики были разделены перегородками на восемь частей. Каждая из них была выстелена плетеной соломой, чтобы можно было легко транспортировать тонкостенные керамические бутылочки. В первом ящике еще оставалось пять бутылок, во втором — четыре. Этого должно хватить!
Оргрим схватил один из деревянных ящичков.
— Назад, к мосту! Они сметут все. Мы сможем задержать их теперь только у Шалин Фалаха.
Фародин молча кивнул и поднял второй деревянный ящичек. Олловейн собрал вокруг себя нескольких троллей и лучников. Он пытался прикрыть их отход.
Густые полосы дыма тянулись над полем битвы. Повсюду слышался треск огненных трубок. Боевой порядок эльфов был разбит полностью.
Фародин отрубил руку офицеру, который прицелился в них из пистолета с поворотным затвором. Удар левой попал мужчине выше нашейника прямо в лицо. Дикая мощь раскрошила рыцарю зубы.
Один из нападающих рухнул рядом с ними, сраженный стрелой. Фародин быстро поднял взгляд, увидел Гилиат подле мастера меча и не сдержал улыбки. Похоже, эльфийка действительно переживала относительно договоренности насчет дуэли.
Прямо перед ними в небо с шипением устремилось пламя. Фародин отпрыгнул в сторону. На миг он потерял своих друзей из вида. Затем увидел Олловейна. Эльфийский рыцарь прыгнул вперед и поймал одну из проклятых бутылочек с огнем Бальбара на лету. Ликуя, он поднял добычу вверх, когда пуля раздробила ему руку. Темное масло брызнуло в разные стороны и загорелось. Пламя охватило голову Олловейна и доспех. На миг эльф застыл. Затем уцелевшей рукой выхватил из ножен меч и с криком понесся навстречу рядам стрелков.
У Фародина захватило дух, он наблюдал за происходящим. Белый дым окутал солдата ордена. Но никакие пули не могли удержать стража Шалин Фалаха. Объятый пламенем, он исчез за стеной дыма.
— Такой воин, как он, рождается раз в тысячу лет, — сказал Оргрим, хватая Фародина за плечи. — Идем, пока не подошли новые стрелки.
Гилиат ждала у сгоревшей башни вместе с несколькими лучниками, прикрывая отход. Они достигли высшей точки утеса. Фародин посмотрел вниз, на изогнутую тропу, ведущую к мосту. Огонь горел уже даже там. В живых осталось самое большее три сотни защитников. Большинство из них были ранены. Почерневшие от копоти, измотанные, они бежали к крепости на другой стороне ущелья.
Фародин обернулся. Порыв ветра развеял дым над широким склоном горы. Тысячи солдат ордена неслись туда. На высоте круга камней эльф увидел мужчин с длинными осадными лестницами. Они проиграли битву!
Конец битвы
Бок о бок с Венгальфом устремился вперед Нурамон. Рыцари ордена утратили мужество, с тех пор как над штабным холмом взвилось знамя Фирнстайна. Казалось, они совершенно сбиты с толку. Они все отступали и отступали. Затем Нурамон увидел Мандреда. С первого взгляда он его даже не узнал.
На нем были доспехи врага, и он сбрил бороду. Окруженный соратниками в трофейной униформе, он сидел верхом на черном жеребце и держал в руках за волосы отрезанную голову человека. С лохмотьев кожи у основания головы капала кровь.
— Посмотрите на лицо вашего полководца! — кричал он.
Карлики неумолимо продвигались вперед и создали широкую стену из щитов вокруг Мандреда и его воинов. Последнее сопротивление было сломлено, и враги обратились в беспорядочное бегство.
— Мандред! — крикнул Нурамон.
— Друг мой! Какой день!
Нурамон недоверчиво огляделся. Всего один стрелок еще мог разрушить триумф Мандреда. Но враги уже не оборонялись. Некоторые выкрикивали проклятия, клялись вернуться через день с новым войском. Но это никого не могло напугать.
— Приходите, приходите! — рычал им вдогонку Мандред. — Мы вас снова пнем под зад!
Нурамон протянул руку Мандреду. Его друг на своем высоком жеребце выглядел поистине как настоящий повелитель. Хлопнул по протянутой руке окровавленной ладонью. Нурамон оглядел своего товарища в поисках ран. Он не мог сказать, кому принадлежит б
ольшая часть крови, покрывавшая ярла — ему или врагам. Доспехи Мандреда казались невредимы. Левую щеку его пересекал длинный шрам. Но король фьордландцев, похоже, не испытывал боли, он улыбался во весь рот.
— Ты ранен, Мандред? — спросил друга Нурамон, чтобы быть уверенным.
— Всего пара царапин, — ответил ярл.
Карлики впустили в круг отряд эльфов. Среди них были Номья и Дарилл, предводительница альвемерцев, которая устояла в центре фронтовой линии против натиска вражеской конницы. В поводу она вела Фельбиона.
Нурамон вздохнул с облегчением. Мандред и Номья невредимы, да и конь его выжил в бою!
Дарилл протянула ему поводья Фельбиона.
— Вот твой конь! Он спас мне жизнь, — и капитан рассказала, как Фельбион забил копытами троих врагов, которые могли нанести ей смертельный удар.
Нурамон потрепал своего верного скакуна по шее.
— Да ты настоящий герой! — Фельбион с нарочито скучающим видом смотрел в сторону.
Нурамон оглядел собравшихся.
— Я хочу поблагодарить вас всех. — Он обернулся к Номье. — Твои лучники — лучшие в Альвенмарке.
Дарилл он сказал:
— Для нас, эльфов, ты была словно скала на пути прибоя. — Затем он опустился на колени рядом с Венгальфом. — Всем этим мы обязаны тебе. Без тебя мы проиграли бы этот день.
Венгальф отмахнулся.
— Нет, нет. Величайшая честь принадлежит Мандреду.
Нурамон поглядел на Мандреда и улыбнулся.
— Сегодня, мой могущественный король, ты обессмертил себя. Дети альвов будут вечно чтить твое имя.
— Еще не все кончено! Кто знает, что там, на Шалин Фалахе! Идем! Давай поскачем туда! — Ярл бросил одному из мандридов голову вражеского предводителя. С нее все еще капала кровь.
Мужчина в офицерских доспехах подошел к ним, ведя в поводу кобылку Мандреда. Ярл спешился и поздоровался со своей лошадью. Когда он собирался сесть на нее, фьордландцу не хватило сил. Мужчина в офицерских доспехах быстро помог ему оказаться в седле.
Нурамон огляделся. Эти воины были на пределе. Сегодня никому из них не удастся добраться до Шалин Фалаха. И было бы неразумно отводить отсюда войска, пока враг не уничтожен.
— Что ж, Мандред, похоже, нам придется ехать одним. Воины должны держать эту позицию.
— Ладно. Фародину наверняка пригодится наша помощь. Если они услышат, что мы не только остановили врагов, но и обратили их в бегство, то это наверняка окрылит их.
Нурамон усмехнулся.
— Хорошо, Мандред! Молись своему Луту! Сегодня он поистине помощник. — Эльф сел на Фельбиона и поглядел вслед бегущим воинам Тьюреда. Конечно, они были внушительным войском, но без головы оказались всего лишь разрозненной горсткой людей.
Когда Нурамон бок о бок с Мандредом направился к Шалин Фалаху, его охватило щемящее чувство. Конечно, мост никогда еще не был захвачен, и у Фародина опыта больше, чем у них обоих вместе взятых. И тем не менее…
Когда они ехали по ратному полю, отряды воинов встречали их криками ликования. Нурамон увидел своих родственников, которые махали ему и радостно выкрикивали его имя. Мандриды поднимали вверх секиры и мечи и кричали:
— Долго живи, Мандред, ярл Фирнстайна!
Когда их позиции остались позади, Мандред сказал:
— Теперь еще помочь Фародину, а потом провести ночь с двумя красивыми девочками!
— С двумя? — переспросил Нурамон.
— Да. Вчера это было нечто! Сначала я им обеим…
— Прошу тебя, Мандред! Не надо рассказывать о своих любовных похождениях! Ты не найдешь слова, которые будут приятны для эльфийских ушей.
— Ты просто завидуешь, что я вчера сразу с двумя…
Нурамон рассмеялся.
— Остановись, Мандред! Не произноси то, что и так уже отчетливо вырисовывается перед моим внутренним взором и портит мысли о прекрасном. Пожалуйста!
Мандред рассмеялся.
— Да что ты можешь знать о поэзии ночи втроем.
— Давай лучше поедем вперед, — предложил Нурамон.
Как ему не хватало этих перепалок! Эльфу захотелось, чтобы Мандред отправился с ним и Фародином. Однако вытащить ярла из постели двух его любовниц будет наверняка нелегко.
Они галопом неслись по лугу. До Шалин Фалаха оставалось не меньше часа. Позади была примерно половина пути, когда Мандред немного отстал. Но когда его кобылка беспокойно заржала, Нурамон обернулся. Его друг завалился на бок!
Фельбион понесся навстречу ржущей лошади и остановился рядом с ней. Дрожащими руками прикоснулся Нурамон к товарищу и попытался посадить его прямо.
— Мандред! — позвал он.
Ярл дернулся, выпрямился и неуверенно взглянул на него. Затем покачнулся и выпал из седла.
Нурамон спрыгнул с коня и осторожно перевернул его на спину.
Мандред смотрел на него широко раскрытыми от испуга глазами и держался рукой за живот.
— Похоже, это больше, чем просто царапина, — прошептал он, убирая руку.
Нагрудник доспеха был цел. Но когда Нурамон взялся за широкий набрюшник, руки его покраснели от крови. Он испуганно сдвинул набрюшник и обнаружил в доспехах круглую дыру. Дрожащими руками расстегнул эльф пряжки доспеха. Нижняя рубашка тоже пропиталась кровью. При помощи кинжала Нурамон разрезал затвердевшую ткань. Рана в животе у Мандреда была набита волокнистыми обрывками ткани. Должно быть, это сделала пуля из этих жутких огненных трубок. Нурамон осторожно ощупал спину Мандреда. Пуля из тела не выходила.
— Тебе не больно? — спросил Нурамон.
— Нет, — удивленно ответил Мандред. — Просто… голова кружится.
Мандред потерял много крови, и он умрет, если ничего не предпринять. И Нурамон положил руку на рану и начал плести заклинание исцеления. Он ожидал боли, и она пришла, но оказалась гораздо слабее, чем предполагал Нурамон. Затем он заметил, что хотя рана закрылась под его пальцами, но его магия не проникла внутрь тела Мандреда. Ему стало страшно. Боль исчезла, но Мандред не был исцелен. То, что он закрыл рану в животе, не поможет. Теперь кровь собирается в теле Мандреда, не имея возможности вытечь. Смерть придет медленнее, вот и все, чего он достиг. Нурамон еще раз собрался с силами. Но снова ничего не вышло.
— Что теперь? — спросил он самого себя. Что-то мешало его заклинанию. Что-то, что находилось в Мандреде. Это могла быть только пуля. Неужели это последний злой дар девантара тем, кто преследовал его? Может быть, эти огнестрельные раны нельзя излечить при помощи эльфийской магии.
— Думаю, это конец, Нурамон, — прошептал Мандред. — И какой конец для человека!
— Нет, Мандред!
— Ты всегда был мне… — Его глаза закрылись, он устало вздохнул.
Нурамон покачал головой. Не может жизнь Мандреда закончиться так просто! Он нащупал пульс своего друга. Тот был еще жив. Дыхание стало слабее. С трудом поднял Нурамон тяжелого короля людей на Фельбиона, сел в седло за его спиной. И поскакал по направлению к полевому лагерю перед замком королевы. Он был ближе, чем Шалин Фалах.
Всю дорогу он корил себя. Он будет виноват, если Мандред умрет. Во время битвы он эгоистично лечил свои раны и, наверное, потратил слишком много сил; сил, которых теперь не хватало на то, чтобы исцелить друга. Он никогда не простит себе, если Мандред расстанется с жизнью из-за его неспособности что-либо сделать.
Когда он несся галопом вперед, вдалеке в небо ударил яркий, слепящий свет, распространяясь, подобно многократно разветвившейся молнии. Может быть, это начало заклинания, которого они ждали? Нурамону захотелось получить хотя бы толику этой силы для исцеления Мандреда. В миг ликования судьба изо всех сил нанесла удар по нему и его товарищам. И оставалось только надеяться на то, что с Фародином у Шалин Фалаха не происходит то же самое.
Последний призыв
Им пришлось отступить за центр моста. Медленно гасли язычки огней Бальбара. На скалистой тропе стояли сотни солдат ордена, готовые к последней атаке. Как только догорит огонь, начнется последний штурм.
Рядом с Фародином теперь стояли лишь Оргрим и Гилиат. Остальные воины сократившегося отряда защитников отошли к крепости по ту сторону моста.
Фародин в отчаянии посмотрел на небо. До сумерек еще по меньшей мере два часа. Столько времени им мост не удержать. Бриз осыпал его лицо брызгами. В грохоте водопадов было что-то умиротворяющее. Из-за капель воды поверхность моста была гладкой, словно зеркало. Шалин Фалах имел два шага в ширину, перил не было. В этот день Фародин был благодарен давно забытым архитекторам за их странную конструкцию. Больше трех человек не могли стоять здесь в ряд. А у того, кто хотел ступить на мост, не должно было быть головокружений, в противном случае он не устоит перед зовом бездны.
— Разве не сказано, что на Шалин Фалахе нельзя проливать кровь? — спросил Оргрим.
Троллю приходилось кричать, чтобы заглушить рев водопада.
Фародин поглядел на бледно-розовые пятна, которые медленно смывали брызги.
— Этот же вопрос я задал вчера ночью Олловейну. Он сказал, что считает, что камень настолько скользкий, что мост нельзя будет перейти, если он будет залит кровью. А я слыхал о пророчестве, что в тот день, когда белый камень Шалин Фалаха окропит кровь, вечная тьма падет на мост.
— Думаю, мне больше по душе первая история, — пробормотал князь троллей. Кровь капала с его повязки на руке. И тем не менее он не опускал тяжелый щит, который позаимствовал у одного из умирающих.
Язычки пламени на подходе к мосту не охватывали даже площадь в шаг шириной. Войска на обрывистой тропе пришли в движение.
Последовал выстрел. В нескольких шагах от них свинцовая пуля расплющилась о белый камень.
— Эти идиоты просто не хотят понять, что мы вне зоны досягаемости их орудий, — проворчала Гилиат. Она негромко пересчитывала стрелы в колчане.
Фародин хорошо знал, к какому результату она придет. Тринадцать! Она пересчитывала оставшиеся стрелы, пожалуй, уже в десятый раз.
На другой стороне моста один из офицеров бросил тяжелый серый плащ на пламя и затушил огонь. Солдаты с огненными трубками двинулись вперед.
Гилиат подняла лук. И вдруг рассмеялась. Солдаты ордена остановились. Они махали руками и пытались остановить воинов, которые шли за ними.
— У них намокли запальные шнуры и порох. Огненные трубки больше ни на что не годятся.
В суматохе на краю моста один из стрелков потерял равновесие и с пронзительным криком рухнул вниз. Наконец люди отступили. На их место пришли мечники.
Фародин взмахнул обоими клинками, чтобы расслабить напряженные мышцы. Еще раз осторожно проверил ногой скользкий мост. Камни были словно отполированы. Один неверный шаг, необдуманное движение — и эльф улетит вниз, как тот солдат.
Яркий луч света прорезал небесную синь, рассыпавшись затем на тысячу молний. Но не пророкотал гром на небосводе. Фародин почувствовал, как встали дыбом волоски на всем его теле. Там, где меркли молнии, оставались мелкие черные линии, словно небо грозило разбиться.
Солдаты ордена стали проявлять беспокойство. Некоторые из них опустились на колени и стали молиться вслух. Один ясный, чистый голос перекрывал другие. Он пел песню о величии Тьюреда, исцелителя зла. Другие голоса подхватили. И наконец все сотни глоток возносили хвалу своему богу.
Черный туман начал сочиться сквозь трещины на небосводе.
Фародин немного попятился. Заклинание королевы начало действовать. Всего в каких-то десяти шагах от них по мосту прошла трещина. Черный туман клубящимися каскадами лился с неба. На сколько хватало глаз, небосвод змеился молниями.
Туман поглотил противоположный берег. Пение смолкло. Прямо посреди ущелья протянулась стена из колышущейся тьмы. Высокой дугой вздымался белый мост, уходя в пустоту.
— Значит, получилось, — благоговейно произнес Оргрим.
Фародин вложил меч в ножны. Война была окончена. Но он не чувствовал себя победителем.
Рыбак
Мандред слушал пение соловьев. Маленькие птички сидели высоко в ветвях лип. Легкий ветер теребил листву. Рядом с собой Мандред слышал плеск ручейка. Нурамон был прав. Это было самое магическое место в Альвенмарке.
Его друг завернул его в попоны и разжег костер. И тем не менее холод все глубже проникал в тело фьордландца, как тогда, когда он поднялся на Январский утес, чтобы предупредить Фирнстайн о человеке-кабане. Интересно, неужели все сложилось бы иначе, если бы он сумел разжечь сигнальный огонь?
Нурамон послал гонца к Шалин Фалаху, еще одного — к королеве. Мандред видел, как темнело небо. Значит, первое заклинание удалось. Его народ спасен. Альвенмарк будет жить. Его фьордландцы отыщут себе суровое, подверженное бурям побережье. Место, похожее на потерянную родину. Почти всю ночь перед битвой он провел в палатке Гисхильды. Он говорил с ней и пытался передать ей мечту о новом Фирнстайне. Он верил в ее силу. Она будет хорошей правительницей для его народа.
Мандред чуть повернул голову и стал наблюдать за другом. Нурамон как раз подкладывал в огонь дрова. В ночное небо устремились сверкающие искорки. Пламя углубляло тени на лице Нурамона. Мандред не сумел сдержать улыбки. Его друг действительно поверил в то, что он провел последнюю ночь с двумя юными, красивыми фьордландками.
Нурамон поднял взгляд. Глаза его осветились, когда он заметил улыбку.
— О чем ты думаешь?
— О тех двух женщинах, с которыми был прошлой ночью.
Эльф вздохнул.
— Думаю, что никогда не пойму вас, людей.
Мандред едва не пожалел о своей шутке. На миг он решил было сказать эльфу правду.
— Мне жаль, что я не могу сопровождать вас в последнем путешествии. — Ярл почувствовал металлический привкус во рту. Уже немного осталось. Боли он не чувствовал. Ноги словно отмерли, он уже не мог шевелить ими. В кончиках пальцев что-то покалывало. — Не говори никому, что меня убила маленькая свинцовая пулька. Это неподходящая смерть для героя старой закалки…
— Ты не умрешь! — возмутился Нурамон. — Я послал гонца к королеве. Она сможет исцелить тебя. Мы поедем вместе. Как мы… — он запнулся. — Как это бывало и прежде.
— Не будь слишком строг по отношению к Фародину. Он упрямец, да… Но такой друг, который атаковал бы целый замок троллей только ради… — Мандред вздохнул. От разговоров он слабел. — Где моя секира?
Нурамон пошел к лошадям и вернулся с оружием в руке. Свет пламени позолотил лезвие секиры.
— Отдай ее Беорну…
Глаза Мандреда закрылись. Он нырнул во тьму. К нему спешил всадник. Он слышал стук подков, хотя было слишком темно, чтобы что-нибудь разглядеть. Он вообще ничего не видел. Поднял руку. Ее тоже не было. Земля дрожала под стуком подков. Всадник, должно быть, очень близко, а он все еще не видит его. Ярл испуганно открыл глаза. Рядом с ним стоял на коленях Фародин. Эльф казался утомленным.
Фародин взял его за руку.
— Я уже боялся, что ты ушел, брат по оружию. Держись! Королева придет. — В глазах светловолосого эльфа стояли слезы. Никогда прежде ярл не видел, чтобы Фародин плакал. — Тебе идет эта новая прическа, воин. С лысиной ты выглядишь опаснее.
Мандред слабо улыбнулся. Он бы с удовольствием подарил им обоим что-нибудь. Что-нибудь на память. Но у него не было ничего ценного, кроме секиры.
— Хорошо было путешествовать с вами, — прошептал он. — Вы обогатили мою жизнь.
Вокруг снова воцарилась непроглядная тьма. Мандред подумал о Златых Чертогах богов. Заслужил ли он место рядом с великими героями? Там он встретится с Альфадасом… Здорово было бы пойти с ним на рыбалку. Он так и не сумел научить ей толком мальчика. Интересно, есть ли земля по ту сторону Чертогов? Такая земля, как Фьордландия, с отвесными скалами и полными рыбы фьордами?
Нужно поговорить с Лутом! Обещание не прикасаться к рогу с метом не может ведь действовать в Чертогах героев!
И вдруг холод отступил. Он стоял по колено в прозрачной воде. Серебристые лососи плыли против течения вверх по реке.
— Наконец-то ты пришел, старик!
Мандред поднял взгляд. Под дубом на берегу стоял Альфадас. Свободно взмахнув кистью, он забросил удочку.
«Неплохо для новичка, — подумал Мандред. — Неплохо».
Священное писание Тьюреда
Книга 98:
Конец Альвенмарка
Мудрому воину Эрилгару приснились однажды ночью слова Тьюреда. И было велено ему повести крупную атаку. И он собрал огромные войска и повел их против врагов. Но гляди-ка! Вот стоят они, демонические полчища Альвенмарка, и верующие Тьюреда не превосходят их числом. Но поскольку вера их крепка была, сражались они храбро. Но ведь дети альвов всегда были подлыми. Они прочли заклинание, и с неба посыпались камни. Они зачаровали лошадей верующих, чтобы они бежали от врага. И подняли они мертвецов, чтобы никогда нельзя было победить их. И тем не менее воины под руководством Эрилгара были сильны.
И случилось так, что Эрилгар попал в затруднительное положение, и явился ему лик Тьюреда, и по божественным губам смог прочесть полководец, что нужно делать. Он произнес молитву, созвал к себе посыльных и скомандовал отступление. Многие воспротивились этому приказу. Но сказал Эрилгар:
— Разве не Тьюред дал мне власть? Разве не поставил над вами? — и тем не менее многие считали, что они ближе к Тьюреду, чем Эрилгар.
И случилось то, что должно было случиться.
Верующие отошли, неверующие остались и продолжали сражаться против детей альвов и предателей из Фьордландии. И случилось тогда, что в день тот спустился с небес сам Тьюред и поверг детей альвов в пучину вечной тьмы. Их земля исчезла в густом тумане. Осталась только та земля, на которой стояли верующие. И никогда больше не видели детей альвов, ибо в вечной тьме ожидают они альвов, демонов древности. А те и поныне мучат своих детей.
Цитируется по изданию Шоффенбурга,
том 45, лист 123, с правой стороны
Последние врата
Было утро. На лесной опушке собрались фьордландцы и жители Альвенмарка. Фародин и Нурамон стояли над открытой могилой своего друга. Окружали их великие дети альвов: Эмерелль, Торвис, Юливее и Обилее. Были здесь и Номья, и Гилиат. Даже Оргрим и Сканга оказали последнюю честь королю людей. Из фирнстайнцев явились Беорн и бледная молодая королева, которую пришлось поднести к краю могилы на стуле.
Фародин и Нурамон глядели в узкую яму. Там лежало тело их друга. На нем был доспех Альфадаса, рядом с его головой на темную землю уложили отрезанные косички. По обычаю фьордландцев мертвецу в могилу положили дары. От фирнстайнцев он получил хлеб, сушеное мясо и полную кружку мета, накрытую деревянной дощечкой. Они сказали, что Мандреду нужно будет подкрепиться в дороге, поскольку Златые Чертоги далеко. Кентавры подарили лучшее вино из Дайлоса. От карликов он получил подзорную трубу, а от троллей — красный янтарин. А Эмерелль подарила ему корону из золота и серебра, которую надели ему на голову и которая придала ему величие, подобным которому наверняка никогда не обладал ни один из эльфийских королей. На шее у Мандреда было две цепочки с эльфийскими амулетами дружбы. То были подарки от Фародина и Нурамона. На них эльфийскими рунами было написано «Лиувар Альвередар», мир другу. В амулете Нурамона был сапфир, в Фародиновом — бриллиант. Кобольды изготовили их за одну ночь.
Ксерн подошел ближе и незаметно подал знак четверым воинам из лейб-гвардии королевы. При помощи копий они опустили в яму тончайшее полотно из сотканного феями шелка и накрыли им тело короля. Затем подошли еще двое стражников и стали засыпать могилу. Темная земля падала на белое полотно, с каждым комком земли сотканный феями шелк отступал, пока полотно полностью не покрылось землей. Янтарин троллей вспыхнул, и то был последний свет, который показался меж комками земли. Но вскоре исчез и он.
Теперь для Фародина Мандреда не стало. В его жизни была только одна серьезная потеря, от которой ему было еще больнее. Все дети альвов, которые вчера пали в бою, родятся снова, как после любой крупной войны. Но Мандред и другие люди принесли свои жизни в жертву, чтобы выиграть сражение. Это было вполне в духе Мандреда. Отправиться ради друга даже в пещеру троллей!
По щеке Фародина сбежала слеза, когда он вспомнил обо всех приключениях, которые пережил вместе с Мандредом… Начавшиеся во время эльфийской охоты, переросшие в поиски Гийома, мучительный путь через пустыню, освобождение эльфов из крепости троллей и последняя битва за Альвенмарк. Ярл незначительной деревушки стал легендарным родоначальником королевского рода Фьордландии и открыл своему народу тропу в Альвенмарк. Мандред был для фьордландцев тем, чем была первая Юливее для эльфов Валемаса, Венгальф — для карликов, и Эмерелль — для всех детей альвов. Ярл возвращался в Фирнстайн, хотя проходили столетия. Он прожил жизнь потомка альвов и погиб как герой. По щекам Фародина бежали слезы, но если быть до конца честным, то Мандред прожил полную жизнь.
Нурамон никак не мог поверить в смерть Мандреда. Сколько времени он видел мертвое тело друга… Он знал, что его товарищ погиб. Но сейчас ему больше всего хотелось броситься в наполовину засыпанную землей могилу, чтобы откопать товарища. Он не мог даже представить, как уйдет в Другой мир без него. Он был братом по оружию и лучшим другом. А еще эльф никак не мог поверить в то, что для людей со смертью все заканчивается. Они живут в неизвестности, и быть может, именно это и делает их жизнь настолько ценной. Никто не знает, что происходит с душой после смерти. А Мандред достиг большего, чем любой другой человек. Даже среди детей альвов было не много тех, кто мог похвастаться такой жизнью.
За те почти пятьдесят лет, которые Нурамон провел в Фирнстайне, он осознал, сколь глубоко почитают Мандреда фьордландцы. Они видели в нем как великого основателя рода, так и блестящего воина, который никогда не был слишком щепетилен для того, чтобы подтянуть своим потомкам, распевавшим грубые застольные песни. Вспомнил Нурамон и истории женщин при фирнстайнском дворе, которые слышал тогда. Мандред-любовник! При мысли об этом он улыбнулся. Он еще хорошо помнил ту ночь, когда увидел Мандреда впервые. Он слышал, что чужак при дворе Эмерелль окидывал женщин сладострастными взглядами. Поэтому Нурамон был настроен по отношению к Мандреду предвзято, поскольку опасался, что тот станет смотреть так и на Нороэлль. Но едва увидев грубого северянина и услышав, как он говорит, он не удержался… Он с первой минуты испытывал к нему симпатию. И размышляя таким образом, он наблюдал, как могила его друга постепенно заполняется землей.
Закончив свою работу, лейб-гвардейцы королевы отошли. Теперь к могиле подошел Ксерн и раскрыл ладонь. В ней был желудь, и Нурамону вспомнились слова Юливее в ночь перед последней битвой.
Гофмейстер произнес:
— Это желудь Атты Айкъярто. И даже в расцветшем снова Альвенмарке он будет самым старым среди наделенных душой дубов, равно как и Мандред был самым старым человеком Альвенмарка.
Ксерн опустился на колени перед могилой, и его раскидистые рога наклонились. Он рукой вырыл ямку, в которую положил желудь Атты Айкъярто. Затем наполнил ямку землей. Поднявшись, он торжественно произнес:
— Здесь душа старого отца дубов соединится с телом величайшего сына человеческого. В своей мудрости Атта Айкъярто подарил часть своей силы Мандреду, ибо видел он этот далекий день и ведал судьбу сына человеческого. И он знал, что для его души начнется новая жизнь в теле Мандреда. Корни Айкъярто охватят Мандреда и примут в себя то, что осталось от сына человеческого. И возникнет новое существо. И ему будет принадлежать эта поляна. Здешняя звезда альвов теперь будет звездой Мандреда Айкъярто.
Ксерн отошел от могилы и уверенно поглядел на Фародина и Нурамона.
Вперед выступила Эмерелль, взяла за руку молодую королеву Гисхильду и сказала:
— Мандред жил, как дитя альвов, и умер, как один из наших героев. Начиная с него, мы будем теперь считать каждого человека потомком альвов. Ибо даже мудрейшие из нас не ведают тайну человека. Мы не знаем, откуда он пришел и куда уйдет. Однако сердце мое будет радо, если то, что вы, фьордландцы, именуете Златыми Чертогами, не что иное, как лунный свет. И если это правда, то душа Мандреда однажды будет ждать нас всех там, несмотря на то, что ему пришлось оставить здесь свое тело.
У Нурамона снова выступили на глазах слезы. Мысль увидеться с Мандредом в лунном свете тронула его. Он крепко поверил в это. Душа не может так просто исчезнуть. И если почти все дети альвов исчезают в лунном свете, то о наделенных душой деревьях говорили, что они оставляют тела, чтобы уйти в лунный свет. Нурамон поверил в то, что с Мандредом будет то же самое.
Фародин смотрел на то место, где Ксерн зарыл желудь. Они с Нурамоном часто задавались вопросом о том, как магия Атты Айкъярто изменила Мандреда. Теперь, в конце пути, они получили ответ. С того дня, когда он пришел в Альвенмарк, Мандред был связан с Аттой Айкъярто. Теперь его тело соединится с душой Атты Айкъярто.
Королева тронула Фародина и Нурамона за плечи.
— Верные мои друзья, настало время прощаться. Заклинание не стоит на месте, тропы альвов, ведущие в Другой мир, становятся слабее. У вас еще есть время попрощаться со всеми. Идемте! — Эмерелль взяла обоих за руки и провела их через похоронную процессию к центру поляны, где стояли лошади.
Ночью Фародин и Нурамон говорили с Фельбионом и гнедой кобылкой и решили оставить их. Обе лошадки были им верными товарищами и заслужили жизнь в Альвенмарке. Поэтому товарищи сложили вещи, которые хотели взять с собой, в большие льняные сумки, которые можно было удобно переносить на плечах. Теперь они приветливо обратились к животным. К их удивлению, лошади не стали упираться, а то и дело качали головами в сторону Юливее.
— У тебя они будут в надежных руках, — сказал Нурамон, подходя к волшебнице, в то время как Фародин направился к своим родственникам. На эльфийке были красные траурные одежды, по обычаю Валемаса; они были широкого покроя и сшиты из тончайшей материи. — Настала пора прощаться. Ты была мне хорошей сестрой, хотя и провели вместе мы довольно мало времени. Все, что принадлежало мне, теперь твое. Это мое завещание, сестра.
— Я принимаю его с честью, — ответила Юливее, улыбнувшись своей плутоватой улыбкой. — И напишу сагу, «Сагу эльфа Нурамона». Она будет очень льстивой. Это будет долгий рассказ, начиная от твоего рождения и до этого мгновения. А по завершении я прочту ее при дворе. Тогда твои деяния и деяния твоих товарищей будут увековечены.
— Ты еще ребенком умела хорошо рассказывать, — ответил Нурамон.
Та рассмеялась.
— Я вся в своего брата.
Нурамон подумал о дне, когда он впервые встретился с Юливее.
— Я спрашиваю себя, что стало с джинном и хранителями знания.
— Люди уничтожили библиотеку.
Нурамон опустил взгляд.
Юливее обхватила ладонью его подбородок и приподняла ему голову.
— Я тебе рассказывала историю о мужественной Юливее, которая отправилась в путь, чтобы отыскать в Альвенмарке души джиннов и хранителей знания? Рассказывала? Нет? — Она усмехнулась. — Я нашла их всех и привела в Валемас. Мы создали библиотеку там. Древнее знание не утрачено. Однажды они вспомнят свои прежние жизни.
Нурамон обнял ее.
— Ты удивительна, Юливее! Прощай!
Волшебница поцеловала его в лоб.
— Передай от меня привет Нороэлль. — Она подняла палец в шутливой угрозе. — И держись подальше от рыцарей ордена.
— Обязательно! — пообещал Нурамон.
К нему подошла Номья. На ней было светло-голубое платье из тяжелой материи, как у всех альвемерцев в этот печальный день. В руках у эльфийки был его старый лук.
— Ты должен взять его с собой. Он может сослужить тебе хорошую службу.
Нурамон покачал головой.
— Нет, пусть он останется с тобой, как знак. Но только если ты не против. Я вернул воспоминания о прежних жизнях. И ты сможешь. Тогда ты вспомнишь время, которое мы провели в мире людей. Смерть, которая настигла там тебя, покажется тебе героической.
— И лук будет знаком этого?
— Ты никогда не должна перетягивать на нем тетиву. Лук и тетива — это одно целое, как душа и жизнь.
Номья медленно кивнула.
— Понимаю… Путь к воспоминаниям труден. Но я пройду его, Нурамон.
— Прощай, Номья! — Он обнял ее. — Ты была хорошей соратницей и подругой.
— Нурамон! — позвал знакомый голос, и к нему подошли Венгальф с Торвисом. На короле были золотые латные доспехи, на колдуне карликов — черная роба.
Нурамон присел на корточки и положил руку на плечо старого друга.
— Спасибо за все, Венгальф!
Глаза короля сверкнули.
— Я расскажу Альвериху об этом дне, когда он родится снова. Он наверняка с удовольствием присутствовал бы при этом.
— Скажи ему, что я никогда не забуду его героический поступок. И скажи Солстане, что мне жаль.
— Обязательно.
— Ты теперь знаешь тайну своих мечей? — спросил Торвис.
— Да. Эмерелль мне рассказала. И мои воспоминания тоже постепенно упорядочиваются. Именно вам, карликам, я обязан тем, что я изменился. Хорошей вам жизни в древних чертогах, не забывайте меня.
В то время как Нурамон прощался со своим родом, Фародин наткнулся на Гилиат. Воительница улыбнулась ему.
Они встретились утром перед замком Эмерелль, и Гилиат выиграла бой. Она ударила эльфа по щеке. На этом бой закончился.
— В Валемасе существует обычай исполнять просьбу друга, прежде чем уйти, — сказала она.
— Что такое? — спросил он, улыбаясь в ответ. — Хочешь еще одну дуэль?
Та покачала головой.
— Нет, эта вражда забыта окончательно… Если одним из моих детей будет сын, можно я назову его твоим именем?
— И сколько же детей ты намерена родить?
— Долгая война позади, Фародин. Смерти закончились. Настало время жизни. Множество душ хотят вернуться.
Ее смех донесся до Нурамона. Он обернулся, и взгляд его упал на Обилее, которая стояла в стороне, словно хотела наблюдать за происходящим на некотором расстоянии. На ней тоже были голубые одежды альвемерцев. Он подошел к воительнице.
— Ты хочешь проститься со мной только издалека? — спросил Нурамон.
— Просто… — негромко начала она. — Мне жаль, что я сказала в ту ночь. Нужно было молчать. Нельзя было принимать тот миг, который ты мне подарил.
— Не говори этого, Обилее. То мгновение было твоим, и в нем нет ничего дурного. — Он взял волшебницу за руку. — Сохрани этот момент в воспоминаниях как нечто прекрасное. Сейчас мы с Фародином уйдем. Однажды я стану достаточно силен, чтобы освободить Нороэлль. Не беспокойся за нас, помни всегда, что мы живем в Другом мире, в стороне от зла, и помним о тебе и других. Мы будем представлять себе, как ты встретишь совершенного эльфа и влюбишься в него. И мы будем задаваться вопросом, сколько детей у тебя родится, и перещеголяют ли они свою мать. Однажды мы встретимся с тобой в лунном свете. И тогда узнаем от тебя правду. — Он нежно обнял ее.
— Спасибо тебе, — тихо прошептала она.
Вместе с Фародином Нурамон подошел к королеве, которая собралась с остальными у звезды альвов. Там в земле находился плоский, круглый камень. Внутри него пересекались тропы.
На Эмерелль было зеленое платье с красной вышивкой. Она встретила обоих со словами:
— Мои верные воины, я вижу, что вы уже попрощались. Вот ваши врата, последние врата в Другой мир. — Рядом с королевой на камне появились нити света, развернулись и превратились в широкую стену. — Вы оба будете последними, кто уйдет в Другой мир из Альвенмарка. Прощайте, верные мои! — Она поднялась на цыпочки и поцеловала обоих в лоб.
— Прощай, Эмерелль, — произнес Фародин. — Ты была для нас хорошей королевой. Мы не жалеем, что отдали тебе камень альвов. — Он указал на кроны деревьев. — Мне спокойно от того, что я покидаю Альвенмарк, зная, что он будет цвести вечно.
Нурамон преклонил колено перед Эмерелль, взял ее руку и поцеловал, как было принято прежде при дворе.
— Своей королеве я говорю спасибо за то, что она всегда поступала так, как того требовала судьба. — Он выпрямился. — А былую соратницу я хочу поблагодарить за время в Ишемоне.
Фародин удивился словам товарища. Конечно, королева была в Ишемоне, но это было настолько давно, что об этом рассказывали только сказки.
Нурамон не смутился. Он продолжал говорить:
— Я благодарю тебя за ту тропу, по которой ты провела меня и которая теперь ведет прочь из Альвенмарка. Прощай, Эмерелль!
Оба товарища уже хотели войти в свет, когда королева снова обратилась к ним.
— Погодите еще миг! Я не могу отпустить вас… Не дав вам в дорогу своего прощения. — Из складок одежды она вынула нечто, от вида чего Фародин и Нурамон замерли. То были песочные часы, полные песка!
По лесу пробежал шепот. Нурамон отметил, что не удивлены только Юливее и Ксерн.
— Это
те песочные часы? — спросил Нурамон.
— Да, те самые, при помощи которых я изгнала Нороэлль. Немалую часть песка и осколков я унесла с собой обратно в Альвенмарк. Я как следует спрятала их под своим замком; там, где вы не могли найти. Я знала, что наступит день, когда я захочу отдать их вам. Но до сегодняшнего дня я должна была быть холодной королевой, чтобы случилось все, что случилось. — Она обернулась к Фародину. — Дай мне песок из своей серебряной бутылочки!
Эльф вынул сосуд, и Эмерелль открыла крышку. Фародин высыпал содержимое серебряной бутылочки в песочные часы, мелкий песок стек вниз. Затем воин убрал бутылочку, наблюдая за тем, как королева снова накрывает крышкой песочные часы.
Эмерелль заговорила:
— Не хватает довольно большой части песка. Но чтобы открыть врата, остаток вам не понадобится. Это сломает волшебный барьер. Вы оба, и Нороэлль, будете последними детьми альвов в Другом мире. Выберете себе тропу судьбы. Но не действуйте необдуманно. Ибо если вы умрете, то не возродитесь снова здесь. Однако лунный свет открыт для вас в Другом мире. Стремитесь туда! Ищите свое предназначение! — Королева протянула Фародину часы.
Дрожащими руками принял Фародин дар королевы. Переглянулся с Нурамоном, который все еще пребывал в оцепенении.
— Мы благодарим тебя, Эмерелль! — вот и все, что сумел сказать Фародин.
Бросил последний взгляд на Гилиат и Оргрима, с которым его соединяло прожившее долгую жизнь желание отомстить. Они улыбнулись ему, а тролльский король даже помахал своими огромными ручищами.
— Идите! Тропы в Другой мир почти поблекли. Вы должны выйти сейчас, в противном случае останетесь здесь навеки.
Нурамон положил руку на плечо Фародина.
— Идем! — Его товарищ поднял голову и, усмехнувшись, кивнул.
И они бок о бок вошли в свет. Нурамон не хотел оглядываться, но когда его окружило сияние, он не смог не посмотреть назад, через плечо. Они стояли и улыбались: Эмерелль и Юливее, Обилее, Номья, их родственники и Венгальф. У могилы Мандреда замер Ксерн, с достоинством глядевший им вслед. Нурамон хотел запомнить все эти лица навеки. Поляна за его спиной медленно растворилась, а вместе с ней исчезли все, кого он любил. Осталась только белизна врат, через которые он шел. Его глазам никогда больше не суждено увидеть Альвенмарк.
Лунный свет
Они ждали отлива. Фародин сидел, прислонившись к дереву, Нурамон — на камне, о который королева когда-то разбила песочные часы. И оба грезили о прошедших годах.
Фародин вспоминал последний раз, когда видел Нороэлль. Она была так напугана, опасалась, что может случиться непоправимое. Кто мог подумать, что что-то случится с ней?
Воспоминания Нурамона устремились гораздо дальше, к началу его существования, повидавшего столько жизней. Он помнил, как был соратником королевы, отцом Гаомее и другом Альвериха и Венгальфа. Однако ничто не значило для него больше, чем эта жизнь. Сколь блестящими ни казались прошлые события, ничто не могло его тронуть так, как последние годы.
Фародин провел рукой по песочным часам, стоявшим рядом с ним.
— Мы провели в пути так мало лет, а они кажутся мне маленькой вечностью, — негромко произнес он.
Нурамон улыбнулся.
— Я ждал тебя и Мандреда пятьдесят лет. Для меня это было больше, чем ты думаешь.
— Мандред! — произнес Фародин, устремив взгляд в пустоту. — Интересно, права ли королева в своем предположении?
— Я думаю, что душа Мандреда ушла в лунный свет как душа дерева. Хотелось бы мне, чтобы он был здесь в конце нашего пути. Я скучаю по нему… и его языку без костей. — Нурамон никогда не забудет, как Мандред мучил своего сына упражнениями с секирой или как он захватил в Искендрии винный погреб.
Нурамон вздохнул и поглядел на воду.
— Мне страшно. Что нас ждет там?
— Не знаю, — ответил Фародин. — Могу только надеяться, что Нороэлль не очень сильно страдала и что ее чудесный характер заставил расцвести то место, что находится по ту сторону врат. — Он часто представлял себе, как Нороэлль живет на маленьком островке Расколотого мира. Наверняка она не ждет их, смирилась со своим положением.
Нурамон смотрел на ракушки и вспоминал последний раз, когда они стояли здесь. Тогда они потерпели жалкое поражение, не разрушив барьер. Теперь же их не удержит ничто.
— Отлив! — воскликнул Фародин, поднимаясь.
Нурамон кивнул и тоже поднялся.
Они прошагали по волнистому песку к раковинам. Теперь, когда они были у цели, они не торопились сплести заклинание. Для Нороэлль прошло более тысячи лет. Какое значение имеет этот миг промедления!
Наконец оба эльфа переглянулись и принялись за работу. Фародин положил песочные часы в центр круга из ракушек. Затем спросил:
— Ты или я?
В ответ Нурамон протянул Фародину руку.
Фародин кивнул. Они откроют врата вместе.
Они закрыли глаза, и каждый по-своему увидел звезду альвов. Тропа в Альвенмарк померкла навеки. Когда они плели заклинание, то почувствовали, что барьер Эмерелль исчез. Они так часто открывали врата, что им не составило труда открыть их сейчас. Но это было не то же самое. Лишь одни эти врата имели для них значение на протяжении всех лет. Наконец ничто не отделяло их от их возлюбленной.
Открыв глаза, они увидели перед собой столб из света. И снова оба на миг замерли.
Нурамон покачал головой.
— Такой трудный путь, а теперь всего один шаг — и мы у цели?
Фародин чувствовал то же.
— Давай войдем вместе… друг.
— Хорошо… друг, — ответил Нурамон.
Они прошли врата и испытали чувство падения. А затем снова оказались на ногах, на волнистом песке моря. Однако вместо воды они стояли по щиколотку в тумане. Перед ними лежал зеленый остров, окруженный морем тумана, исчезавшим далеко во тьме. На острове был лес, деревья поросли мхом. Тихое пение птиц доносилось до них. Над лесом переливалось зеленоватое свечение, которое подобно тонкой пелене окутывало верхушки деревьев.
Фародин и Нурамон медленно приближались к острову, шлепая по влажному грунту.
Нурамон глубоко втянул носом воздух.
— Этот аромат!
Фародин сразу понял, что имеет в виду Нурамон. Пахло так же, как у источника Нороэлль.
— Она здесь! — сказал он.
Едва ступив ногой на прибрежный песок, они услышали голос, напевавший мечтательную, меланхоличную песню. То был голос Нороэлль! Как часто ночами под открытым небом, сидя в траве, они слушали пение возлюбленной!
Хотя они знали, что Нороэлль рядом, они не пошли быстрее, а задумчиво делали шаг за шагом, оглядываясь по сторонам. Хотя они слышали птиц, но ни одной до сих пор не увидели. От зеленоватого сияния спускались тончайшие нити тумана, придавая лесу ауру загадочности. Деревья росли здесь так плотно друг к другу, что корни их переплетались. Узловатые, они выступали из земли.
Эльфы приближались. И когда они наконец вступили на край небольшой поляны, они застыли. Там, перед ними, на белом камне сидела Нороэлль. Она повернулась к ним спиной и, казалось, глядит на небольшой пруд у своих ног. Ее темные волосы спадали на плечи. Они были намного длиннее с тех пор, как Фародин и Нурамон видели их в последний раз.
Фародин был словно громом поражен. Ему казалось, что пение изменилось. Хотя голос возлюбленной был тот же, но она пела мелодию, которую любила напевать Айлеен, когда думала, что ее никто не слышит. Она пропела пару куплетов, а затем стала напевать только одну мелодию.
Наконец они пришли. Один этот миг, казалось им, стоит всех стараний и мучений. У Фародина словно гора свалилась с плеч.
Нурамон первым осмелился обратиться к Нороэлль. Он произнес:
—
Нороэлль, дитя альвов ты милое!
Волшебница вздрогнула. Голос, не созданный ее чарами? Она прислушалась, но больше ничего не услышала. А затем почувствовала, что уже не одна. Поднялась. А когда обернулась, то не поверила своим глазам.
— Альвы всемогущие! Это мираж? Чары моей тоски? Сладкая печаль! Какой дар!
При виде прекрасного лица своей возлюбленной Фародин и Нурамон замерли, словно от удара молнии. Она не изменилась. Она выглядела точно так же, как в тот день, когда они были вынуждены с ней расстаться, чтобы отправиться за человеком-кабаном. На ней было белое платье, а на шее — ожерелье из плетеной травы, в которое был вправлен аквамарин.
— Ты ошибаешься, Нороэлль, — мягко произнес Фародин. —
Это мы!
— Мы пришли, чтобы освободить тебя, — добавил Нурамон.
Нороэлль недоверчиво покачала головой. Это невозможно!
Королева ясно дала ей понять еще много лет назад, что надежды нет. А теперь ее возлюбленные утверждают, что нашли путь сюда? Она приблизилась к ним, затем остановилась и долго смотрела на них, пока не протянула к эльфам дрожащие руки. Провела по их лицам, задержав дыхание. Ее взгляд скользил по своим же рукам. Она просто не могла поверить в то, что действительно касается лиц своих возлюбленных. Провела пальцами по единственной седой пряди в волосах Нурамона. Он изменился. А Фародин был таким же, как и тогда.
— На что же вам пришлось пойти, чтобы попасть сюда? — Она опустила руки и отступила на шаг. — Какие ужасы вам пришлось пережить, чтобы спасти меня? — И она расплакалась.
Нурамон и Фародин схватили ее за руки, но не осмелились ничего сказать. Они просто смотрели на Нороэлль, им было больно видеть ее слезы.
— Простите меня, — сказала эльфийка. — Вы пришли ко мне, а я плачу, словно это злой рок. — Она вымученно улыбнулась. — Поймите же, что я никогда…
Нурамон мягко приложил палец к ее губам.
— Мы понимаем тебя, Нороэлль!
Она поцеловала руку Нурамона, затем руку Фародина. И улыбнулась.
— Ведите меня в Другой мир, мои любимые! Довершите начатое!
Фародин и Нурамон встали по бокам от Нороэлль и медленно пошли по лесу.
Внезапно Нурамон остановился.
— Что с тобой? — спросил Фародин.
Нурамон посмотрел Нороэлль в глаза.
— Наш поиск завершен. — Он медленно вынул из ножен меч Гаомее. — Это оружие я ношу с той ночи, когда мы отправились на эльфийскую охоту. Он сопровождал меня на протяжении всего нашего долгого пути. Но теперь начинается путь новый. — Он вонзил меч в землю. Затем вернулся к Нороэлль и Фародину, и они пошли дальше, навстречу звезде альвов.
Взгляд Нороэлль скользил по ее возлюбленным. Столько времени прошло, а ей казалось, что они втроем еще совсем недавно сидели в тени липы.
Нурамон не верил своему счастью. Снова прикоснуться к своей любимой, спустя столько лет, слушать ее голос, видеть ее лицо, вдыхать ее аромат! Хоть он и был уверен в том, что однажды наступит день, когда он будет здесь и будет переживать то, что происходит сейчас, внезапно ему показалось, что это всего лишь сон.
Фародин же думал о том, сколь по-разному они прожили с Нороэлль это время. Для него прошло всего несколько лет, для Нороэлль — столетий. Он бы не удивился, если бы она изменилась. Но казалось, что она все та же, что и тогда, во время прощания перед эльфийской охотой.
Они покинули остров, прошли по морю тумана и достигли звезды альвов. Нурамон и Фародин хотели открыть врата, но Нороэлль остановила их.
— Позвольте мне произнести это заклинание. — Она помнила последний раз, когда делала это. Тогда она бежала вместе со своим сыном в мир людей.
Фародин и Нурамон отступили и стали наблюдать за волшебницей. Дуб Фавнов много рассказывала им об искусстве Нороэлль.
Эльфийка подняла голову. Солнца здесь не было. Она должна была сделать все своими силами. Поэтому она закрыла глаза, увидела тропы альвов, впустила свою собственную силу в их течение. Она чувствовала, как магия на тропах растекается по окрестностям. Затем Нороэлль открыла глаза и улыбнулась.
Фародин и Нурамон удивились, когда заметили, что все вокруг них изменилось. Стало светлее, туман ушел, грунт стал другим. Вдалеке из темноты показались горы и леса, окутанный зеленым светом остров превратился в остров в человеческом мире. Небо стало темно-синим. Спускались сумерки, появлялись звезды. Нурамон и Фародин стояли, не шевелясь, и удивлялись. Сколь же могущественно заклинание врат их возлюбленной!
Нороэлль вдохнула.
— Как чудесно! — Она увидела песочные часы, стоявшие в круге ракушек, взяла их и пошла вперед к острову. У камня она остановилась и посмотрела назад, на звезду альвов. — Здесь стояла королева, когда открыла врата и послала меня туда. — Она разбила песочные часы, песчинки разлетелись. — Теперь замыкается и этот круг. — Она указала на лес: — Там, на поляне, Эмерелль сказала, что я должна оставить всякую надежду. Что я потеряю все, даже лунный свет. И сказала это с такой любовью, словно это не она вынесла мне приговор. Давайте пойдем туда! — И она двинулась вперед. Ее возлюбленные подняли сумки, которые оставили на опушке леса, и последовали за ней.
Эльфы достигли поляны на другой стороне острова. Здесь давным-давно Фародин и Нурамон стояли лагерем со своими товарищами. И ничто не напоминало теперь об этом.
— Давайте посидим здесь, — сказала Нороэлль. Взяла своих возлюбленных за руки, и они вместе опустились в высокую траву. — Расскажите обо всем, что пережили. Обо всем. Я хочу это знать.
Нурамон вынул из своей сумки два янтарина, которые прошлой ночью подарил ему Венгальф, и положил их на траву. Вопросительно поглядел на Фародина, и тот кивнул. Эльф начал словами:
— Когда мы прошли через врата Атты Айкъярто и оказались в Другом мире, я заметил, как сильно отличается этот мир от нашей родины. Воздух был мглистым, и многое, казалось, не соответствовало друг другу. Мы обнаружили следы человека-кабана, и когда наступила ночь, мы разбили лагерь в лесу. И вот тут началось ужасное…
Фародин слушал слова Нурамона, совершенно зачарованный повествованием. Его товарищ обладал талантом рассказчика, несравнимым ни с каким другим. И воин немного завидовал ему. Нурамон не боялся рассказывать Нороэлль о событиях и ужасах той ночи во всех подробностях. По лицу Нороэлль Фародин мог прочесть, насколько близок ей этот рассказ. Она обхватила аквамарин, который носила в ожерелье из плетеной травы, у нее то и дело захватывало дух. Услышав рассказ об исцелении Фародина руками Нурамона, она задрожала. И Фародин почувствовал, как забилось его сердце. Никогда еще не слышал он эту историю из уст своего товарища. Когда он рассказал о возвращении в Альвенмарк, об Обилее и о том, как она встретила их на террасе, Нурамон спросил Фародина, как он воспринял этот момент. И с этого момента история стала словно перебрасыванием мяча между товарищами.
Нороэлль ловила каждое слово, которое произносили ее возлюбленные. Они так гармонично сменяли друг друга, словно за последние века день за днем переживали великий эпос. Когда эльфы говорили о своих мучениях, у нее на глаза наворачивались слезы. Когда рассказывали об эскападах Мандреда, она неудержимо смеялась, даже если они были грубы и ее возлюбленные произносили слова, ранее шокировавшие ее. Они беседовали до поздней ночи.
Нурамон закончил словами:
— Королева сказала, что мы трое — последние дети альвов в Другом мире. А затем мы прошли врата. Тропа в Альвенмарк растворилась, и, сделав шаг в Расколотый мир, мы достигли конца своих поисков. Такова история о волшебнице Нороэлль, великом витязе Фародине, о Нурамоне, древней душе, и о Мандреде Торгридсоне, сыне человеческом.
Они долго молчали и смотрели друг на друга.
Нороэлль хотелось, чтобы этот миг длился вечно. Пережитое ее возлюбленными еще раз промелькнуло перед ее внутренним взором.
— Жаль, что я не могу поблагодарить Мандреда! Я видела его так недолго, но ваши слова превратили его в моего товарища тоже. Может быть, лунный свет действительно открыт для людей. Я дала вам камни, чтобы защитить от девантара. Никогда не думала я, что вы будете искать меня и найдете. — Она убрала с лица прядь волос. — Я так рада за вас, поскольку вы всегда будете героями в Альвенмарке. Особенно же я рада за тебя, Нурамон. Ты обрел воспоминания, и теперь знаешь то, что я чувствовала всегда: что ты больше, чем кажешься. За все эти годы, проведенные в моем маленьком мире, я научилась смотреть вглубь себя. И я тоже больше, чем кажусь. Потому что ношу в себе душу умершей эльфийки.
Этого Нурамон не ожидал.
— Ты тоже помнишь прежние жизни?
— Да. Прежде меня звали Айлеен. Как и многие, я умерла во время тролльских войн у Шалин Фалаха. Меня убил Долгрим, герцог троллей.
Фародин отвернулся, чтобы не встречаться взглядом с Нороэлль. Его возлюбленная вспомнила свою прежнюю жизнь! Значит, она помнит и его.
Нороэлль коснулась рукой щеки эльфа.
— Почему ты никогда не говорил мне? Почему ты не сказал мне, что я несу в себе душу Айлеен?
— Я не хотел, чтобы ты любила из чувства долга.
— Что ж, твоя причина молчать была верной… Тогда я поклялась тебе в вечной любви. Но я была Айлеен, а став Нороэлль, я дала вам обоим другие обещания. Я сказала, что приму решение, когда вы вернетесь с эльфийской охоты. Ничего определенного, потому что думала, что никогда больше не увижу вас. Мне так хотелось бы выбрать… обоих. А теперь, когда нас в этом мире осталось только трое, это было бы мудрым решением. Но я поняла, кому принадлежит мое сердце и что случится, когда я сделаю выбор.
Фародин забеспокоился. Они так долго переживали за Нороэлль, что ее решение на какое-то время перестало быть важным. Но теперь они вернулись на ту тропу, на которой оказались в начале эльфийской охоты. И меж ними больше не было тайн. Теперь станет ясно, принесли ли плоды его поиски Айлеен, а затем и Нороэлль, да и вообще, вся его жизнь.
Нурамон все еще был поражен тем, что Фародин знал Нороэлль еще как Айлеен. Вспомнил их спор в Искендрии, когда целитель упрекал Фародина в том, что тот долгое время не мог открыться Нороэлль. Теперь он понимал, почему товарищ так себя вел.
— Вижу, как взволновали вас мои слова, — сказала Нороэлль. — Вы оба заслужили, чтобы любовь сбылась. Разве кто-нибудь когда-либо проходил через то, что прошли вы? Какая возлюбленная удостаивалась когда-либо такой верности? Но я не могу любить из благодарности. — Она взяла Фародина за руку. — Ты тот мужчина, которого я любила, будучи Айлеен. Ты был всем, чего я тогда хотела. Но я уже давно Нороэлль. А Нороэлль — больше, чем Айлеен. Смотри на меня как на эльфийку, которая изменилась за века, не осталась прежней. Даже ты изменился с тех пор, как мы расстались перед началом эльфийской охоты. Ты больше не скрываешь своих чувств. — Она взяла Нурамона за руку. — Ты тоже вырос, как мне всегда того хотелось. Как и я сама, ты больше, чем был тогда. Я понимаю, как ты чувствовал себя, когда возвращались воспоминания… Вопрос в одном: были ли мы с Фародином тогда предназначены друг другу? Или наше время закончилось? И была ли Айлеен возлюбленной Фародина, а Нороэлль — возлюбленной Нурамона? Я знаю ответ. После всех этих лет, которые прошли для меня, вы услышите его.
Она обвела поляну взглядом.
— Здесь королева открыла мне, что один из вас — моя судьба. Она сказала мне:
«Кого бы ты ни выбрала, ты уйдешь с ним в лунный свет. Но этому не бывать никогда». Не знаю, ведомо ли было королеве в тот миг, чем все закончится. Однако теперь вы здесь, и то, что не было дано мне, может свершиться. Я сделала трудный выбор. Это ты…
Она смотрела на Фародина, и тот не знал, хорошо это или плохо.
Это ты! Он — тот, кого она выбрала, или же тот, кого отвергла? Сердце глухо стучало.
— Мы были предназначены друг другу, с самого первого дня, — продолжала Нороэлль. — Рука об руку мы пойдем в лунный свет.
Словно у сердца выросли крылья! Вот тот миг, которого Фародин ждал всю свою жизнь! На глазах его выступили слезы. Он поглядел на Нурамона и увидел пустой взгляд товарища.
Слова Нороэлль эхом отдавались в мыслях Нурамона. Она уйдет с Фародином в лунный свет? А он останется здесь один, навеки отрезанный от Альвенмарка? Он будет пленником в этом огромном мире. Чувства захлестнули его. От отчаяния и страха на глаза навернулись слезы.
Нороэлль подошла к нему и положила руку ему на плечо.
— Мне жаль, Нурамон, — негромко сказала она.
Ему было трудно поднять на нее глаза. Но когда он сделал это, к нему вернулись все воспоминания о днях у ее озера. Он двадцать лет пользовался ее благосклонностью и спас возлюбленную вместе с Фародином.
Нороэлль отерла его слезы.
— Я не твоя судьба, Нурамон. Не твой путь в лунный свет. Я люблю тебя, как люблю Фародина. Но ты не мое предназначение. И мне больно сознавать, что ты предпринял весь этот путь, чтобы остаться, в конце концов, в одиночестве. Ты рассказывал мне об Обилее. И я благодарю тебя за тот миг, который ты подарил ей, и за те нежные слова, которые нашел для нее. Словно нож в сердце — знать, как сильно любит она тебя и тоскует по тебе. Теперь между вами миры, которые никогда не сойдутся вместе. И все из-за меня! Этого мне никогда не исправить!
Нурамон провел по волосам Нороэлль.
— Ты уже сделала это. Даже просто увидеть тебя еще раз стоило всех испытаний.
— Ты должен идти по пути, предназначенному только тебе. Присмотрись к себе! Тогда ты поймешь, что твоя судьба в том, чтобы шагать через века. Но мы трое — последние дети альвов в этом мире, ты будешь один.
Она поцеловала его и провела рукой по щекам. Затем вздохнула.
— Скоро я стану всего лишь воспоминанием, как и все остальное. — Она снова поцеловала его. — Я люблю тебя. Никогда не забывай этого, Нурамон!
Она отстранилась и обернулась к Фародину.
— Ты так долго ждал меня, — сказала она. — А теперь я проснулась и помню все, что было когда-то. — Она поглядела наверх. — Вот! Конец близок! Луна светит ярко! И я чувствую, что она зовет нас, Фародин. Время прощаться. Идем! — Она взяла его за руки и помогла подняться.
Нурамон тоже поднялся. Теперь он понимал, что чувствовала Обилее. Он сказал ей, что она — не его предназначение. И она отпустила его. Теперь то же должен сделать он.
Фародин испытывал чувство вины по отношению к Нурамону. Хотя он достиг цели своей жизни, ему было больно от того, что его друг так печален и что он будет одинок.
— Жаль, что все должно кончиться здесь и сейчас. Мне хотелось бы, чтобы у нас было столетие, чтобы втроем изучить эту землю.
— Посмотри на Нороэлль, — ответил Нурамон. — А потом скажи мне, что ты хочешь чего-то иного, чем то, что вам предстоит.
— Ты прав. Но я буду скучать по тебе.
Нурамон протянул Фародину руку для воинского приветствия.
Фародин ответил на рукопожатие.
— Прощай, Нурамон! Всегда помни о том, что объединяло нас.
— Я никогда не забуду этого, — ответил он.
— Однажды мы встретимся в лунном свете. Там мы будем ждать тебя с Нороэлль. И я надеюсь, что Мандред уже там.
Нурамон усмехнулся.
— Если это так, то скажи ему, что его поступок сделал людей детьми альвов.
Они обнялись.
Затем подошла Нороэлль и тоже обняла Нурамона.
— Одно путешествие заканчивается, новое начинается. Для всех нас! Прощай, Нурамон!
Нороэлль и Фародин поцеловались, и Нурамон заметил, что что-то изменилось. Он отпрянул и пристально посмотрел на своего друга и возлюбленную. Они обнялись, целуя друг друга. И глядя на них, он понимал, что Нороэлль была права. Выбрав Фародина, она приняла правильное решение. Ему казалось, что он пробуждается от долгого сладкого сна.
Над поляной повеяло ароматом цветов. Нурамон увидел, как распространяется серебряное сияние, окружая Фародина и Нороэлль. Они улыбались ему и казались существами света, высшими существами, как альвы. А затем они исчезли вместе со всем, что было на них надето. Они просто растворились в этом мире; точно так же, как прежде растворился для них Альвенмарк. Остался только он.
Теперь он был один. И тем не менее не мог плакать. Нороэлль отняла у него печаль. Сознание, что она нашла свое предназначение, успокаивало его. От того, что она выбрала Фародина, ему было не настолько больно, как прежде.
Нурамон поглядел на полную луну. Действительно ли это лунный свет? Действительно ли умершие живут там?
До утра стоял он и провожал взглядом светящийся диск.
— Я никогда не забуду лунный свет, — негромко произнес он себе под нос.
Когда наступил рассвет, он поднял свои вещи и пошел к камню, о который Нороэлль разбила песочные часы, опустился на него. Пока они ночью рассказывали ей обо всем, наступил прилив и унес с собой осколки и песчинки. Снова был отлив.
Ему вспомнились слова Нороэлль:
«Одно путешествие заканчивается, новое начинается». Да, для него действительно начиналось новое путешествие. Он был последним, последним эльфом этого мира, последним ребенком альвов. Там, по ту сторону воды, лежала чужая земля, которую нужно было исследовать. Там еще не распространился запах серы. И, может быть, вера в Тьюреда никогда не доберется туда. Там были новые дороги, новые открытия, там нужно было обрести новые воспоминания. Ему предстояла бесконечность, но он будет вечно помнить Нороэлль и Фародина, Обилее и Юливее, Мандреда и Альвериха, Эмерелль и остальных. И никогда он не забудет Альвенмарк.
И когда снова вернулся отлив, он пошел по исчерченному волнами грунту навстречу земле. Смотрел на пейзаж так, словно никогда прежде не видел его. Этот мир никогда не перестанет удивлять его.
Бернхард Хеннен
«Воины света. Меч ненависти»
Менексе и Мелике, моим домашним
— Куда же мы идем?
— Всякий путь ведет домой.
Новалис
Праздник Огней
— Они попытаются убить королеву.
Молодая эльфийка недоверчиво взглянула на Олловейна. Казалось, она сочла его слова дурной шуткой. На губах ее заиграла улыбка, но тут же исчезла — мастер меча даже не подумал ответить на нее.
Олловейн понимал, насколько чудовищно звучит его утверждение. Эмерелль считалась всенародно любимой правительницей. Она была сама доброта, королева-мать для всех детей альвов. И тем не менее на нее уже было совершено два покушения.
— Подыщи укрытие, из которого сможешь наблюдать за «вороньими гнездами» кораблей вокруг роскошной либурны королевы. Как только увидишь что-нибудь подозрительное, стреляй! Любое промедление может означать смерть Эмерелль.
Высокая эльфийка подошла к краю террасы и взглянула вниз на портовый город. Вахан Калид был расположен в широкой скалистой бухте на оконечности мыса. То был самый крупный город на Лесном море, хотя постоянно жили здесь немногие дети альвов. Башни дворца, гордо возвышавшиеся над остальными строениями, в основном пустовали. Раз в двадцать восемь лет князья Альвенмарка собирались в Вахан Калиде на Праздник Огней. На несколько недель город пробуждался от сна. Каждый известный и именитый род держал здесь по крайней мере дом. А князья Альвенмарка пытались перещеголять друг друга роскошью башенок своих дворцов. Однако все это было не более чем суетой ради нескольких недель раз в двадцать восемь лет. Остальное время лишь крабы-сигнальщики, забредавшие в Вахан Калид из близлежащих мангровых рощ, гордо вышагивали по широким улицам города. Они превосходили числом слуг и хольдов, стерегших Вахан Калид. Да и свободного времени у десятиногих было значительно больше. Под крышами дворцов гнездились колибри, крачки и пауки вида Тролльский палец. Многие поколения их будут благоденствовать до тех пор, пока не настанет время Праздника Огней. Тогда по улицам портового города станут прогуливаться тысячи существ, а на каждом углу будут варить в котлах и продавать крабов-сигнальщиков. Жизнь в Вахан Калиде била ключом накануне Ночи Ночей, и в гавани, как сегодня, встречались самые гордые корабли Альвенмарка. То был праздник суетности. Праздник, во время которого князья хвастали друг перед другом властью и богатством.
Сильвина обернулась к Олловейну. Волосы у нее были зачесаны назад и заплетены в длинную косу, из-за чего узкое, заостряющееся к подбородку лицо эльфийки казалось еще строже. Охотница считалась лучшей из лучников Альвенмарка. И, что значительно важнее, мастер меча знал о скрытности своей собеседницы. Эльф был уверен: она не станет болтать о закулисных подробностях праздника. Однако самым важным было следующее: если Сильвина стоит сейчас рядом с ним, это означает, что она не служит никому другому. По крайней мере Олловейн на это надеялся. Сильвина была мауравани. Она происходила из народа эльфов, жившего далеко на севере, в негостеприимных горах Сланга. Мауравани считались непредсказуемыми и хитрыми. И большинство из них не таили своего пренебрежения и презрения к Эмерелль и роскоши ее двора.
— То, что ты требуешь от меня, невозможно, — спокойно произнесла Сильвина, снова окидывая взглядом широкую гавань.
У набережной на якоре покачивалось более ста пятидесяти кораблей. Над водой возвышался настоящий лес мачт, по деталям такелажа карабкалось бесчисленное множество зевак в поисках лучших мест для наблюдения за праздником.
— Просто представь, что ты решила убить Эмерелль незадолго до того, как она примет присягу на верность от князей детей альвов на кормовом возвышении «Лунной тени». Как бы ты это сделала? — спросил Олловейн.
Сильвина огляделась. Солнце касалось вод океана, мачты отбрасывали длинные тени. Уже загорелись первые огни. Корабли были украшены гирляндами цветов. Все больше детей альвов толпилось на палубах и в гавани. Скоро начнется настоящая давка.
Время работало против Олловейна. Ему нужно было спуститься вниз, в Магнолиевый двор, где собиралась свита королевы. Может, ему еще удастся отговорить Эмерелль от того, чтобы живой мишенью предстать на «Лунной тени».
— Я была бы там. — Лучница указала на корабль лазурного цвета с серебряной обивкой на корпусе и надстройках. — «Дыхание моря». Оттуда хорошо видна либурна Эмерелль. Корабль пришвартован довольно далеко от «Лунной тени» и не подвергается слишком пристальному вниманию. И, в первую очередь, расстояние до него достаточно велико и дает преимущество во время погони.
Олловейн пристально посмотрел на молодую эльфийку. «Она мауравани, — напомнил он себе. — Преследовать добычу — ее жизнь». По коже мастера меча побежали мурашки. Он бы никогда даже думать не посмел о королеве как о «добыче». Эльф одернул себя.
— Почему «Дыхание моря»? Последние пять часов я размышлял о стоящих в гавани кораблях. То, что ты говоришь, верно также и для трех других судов.
— Тебе что-то известно о «Дыхании моря»?
Олловейн отвел взгляд.
— Мало. — Но эта малость накрепко запечатывала уста мастера меча.
— Если кто-то собирается убить королеву одной стрелой, то, кем бы он ни был, он надеется уйти живым. Или я ошибаюсь?
— Думаю, нет, — бесцветным голосом ответил Олловейн.
Все, что произошло раньше, свидетельствовало в пользу предположения Сильвины.
— С «Дыхания моря» можно уйти. — Мауравани указала на галеасу, яркая лазурь которой в сумерках растворилась до светло-серого цвета. — Суда держатся в отдалении от «Дыхания моря». Вокруг него корабли стоят менее плотно.
— Это чтобы галеаса могла опустить на воду весла. Ей нужно больше места для маневров, — пояснил Олловейн.
А втайне рассердился, потому что не додумался до этого сам. Он понимал, к чему клонит Сильвина.
— Можно было попросить, чтобы ее отбуксировали в открытое море, так же как и парусные корабли. Если бы я хотела убить королеву, то стояла бы на переднем «вороньем гнезде». После выстрела легче легкого пробежать по реям и прыгнуть в воды порта. Там бы я призвала дельфина, чтобы он отвез меня из гавани в мангровые заросли или к лодке в открытом море.
Олловейн почувствовал, как по лбу сбежала одна-единственная капля пота. Он снова воззрился на Сильвину. Неужели мастер меча в ней ошибся? Эльфийка слишком легко поставила себя на место убийцы. Быть может, дело в том, что она охотница? Она была готова! Для постороннего наблюдателя Сильвина была всего лишь празднично одетой эльфийкой, но Олловейн видел в ней больше, чем безобидного гостя. Мауравани была готова слиться с тенями ночи… Убивать из засады… На ней был темный кожаный камзол с дорогой вышивкой в виде цветочного узора. Под ним — черная шелковая рубашка и просторные шелковые штаны. Лицо девушки было покрыто бандагом, красно-коричневым соком кустов динко. Светлая кожа Сильвины была почти полностью скрыта под темным узором из спиралей и стилизованных волчьих голов. Даже кожаный кожух на левом предплечье лучницы, защита от ударов тетивы, на первый взгляд казался украшением. Конечно, в таком праздничном наряде охотница производила мрачное впечатление, но это никого не удивляло. Напротив, от маураван ожидали подобных выходок — отрицания этикета в любой форме. Этот народ был дик. Он обитал в лесах. Поговаривали, что мауравани живут со зверями. Олловейн считал это досужими сплетнями, но знал, что многие считают побасенки о племени эльфов правдивыми.
Сильвина что-то подозревала, мысленно успокоил себя мастер меча. В конце концов, это он просил ее прийти с луком. Однако в такую ночь встречаются на бальном паркете, а не на скрытой от взглядов террасе дворца королевы. Особенно если ты отвечаешь за безопасность владычицы Альвенмарка. Сильвина догадывалась, что ее пригласили на охоту. И оделась соответствующим образом.
— Я посмотрю, что да как на «Дыхании моря», — спокойно произнесла она.
Олловейн раздраженно сжал губы. Как наивно!
— Это флагманский корабль князей Аркадии. Они не пропустят тебя на борт. И я не думаю, что убийца обнаружится именно там.
— Я и не собиралась спрашивать разрешения, — самоуверенно ответила Сильвина.
Внизу, в гавани, на воду спустили первые огни — небольшие суденышки из пробки с масляными лампами.
Олловейну показалось, что Сильвина не спускает с него глаз… Глаз холодного голубого цвета с тонким черным ободком. «Волчьи глаза», — подумал мастер меча, и его снова пробрала дрожь.
— Скажи мне наконец, что тебе известно! Почему убийца не может засесть на «Дыхании моря»? — резко спросила мауравани.
— Об этом я говорить не стану. Отправляйся на охоту, я позабочусь о том, чтобы ты смогла перейти в мир людей через звезду альвов Атты Айкъярто.
Сильвина одарила мастера меча многозначительной улыбкой.
— И зачем я все время совершаю одну и ту же ошибку, связываясь с вами, избалованными придворными? Я знаю, что не должна следовать за сыном человеческим в его мир. Он разочарует меня. Должно быть, ребенком я упала с материнского древа и ударилась головой о корни. Если альвы любят меня, то однажды мы встретимся в лесу, Олловейн, и, я обещаю, ты будешь вежливее. — Она потянулась к луку. Бросила на эльфа еще один короткий взгляд. — Кстати, у тебя на бровях пот. Немного.
— Правда? — Олловейн вынул из-за пояса льняной платок и промокнул брови. — Спасибо. — Он произнес это без всякого чувства.
Сильвина больше не взглянула на собеседника. Она перемахнула через перила террасы и уверенно приземлилась на узкую лестницу кобольдов, наполовину скрытую меж вьющихся растений на фасаде дворцовой башни. Легко сбежала вниз. Олловейн еще успел увидеть, как она спустилась по густым корням мангового дерева, а затем исчезла среди света и тени.
Мастер меча спрятал платок. Оглядел себя критическим взглядом, поправил кожаный камзол, чтобы стальной нагрудник, надетый под него, не слишком явственно просматривался под тонкой лайкой. Сегодня ночью смерть назначила Эмерелль свидание. И он встанет между ними!
Взгляд Олловейна скользнул к башням, вокруг которых порхали загадочные огоньки. Эльф не любил Вахан Калид. Говорили, что в этом заколдованном месте альвы создали своих первых детей. Здесь, где лес и море переходили друг в друга в огромных мангровых болотах таким образом, что берега практически не было, где границы не значили ничего, все казалось возможным. Даже сезоны здесь не сменяли друг друга. По крайней мере если ты родом с севера и привык к тому, что год в своем течении сменяет множество лиц. Здесь была только душная жара. Ничто никогда не высыхало полностью, а течение времени проявлялось только в том, что иногда дожди просто шли чаще.
Олловейн торопливо провел рукой по лбу. Большинство эльфов еще в детстве учились при помощи слова силы защищаться от жары или холода. В звенящей стуже Снайвамарка они могли носить тонкий шелк, при этом не замерзая, или на празднике в Вахан Калиде облачиться в роскошные меха и не пролить ни капли пота. Олловейну так никогда и не удалось овладеть этим заклинанием. Поэтому он потел. Не так, как кентавры, обнаженные торсы которых постоянно блестели от пота в жаре джунглей, словно эти буйные дети альвов натерли свои мышцы растительным маслом. Лишь изредка у мастера меча на лбу выступала одна-единственная капля пота или он вдруг ощущал, что рубашка прилипла к влажной коже. Но и это было чересчур! Потеть было неприлично. Это было просто неуместно для командующего лейб-гвардии королевы.
Во время торжественной части он будет стоять по левую руку Эмерелль. На него будут устремлены тысячи глаз. И он знал, что будут шептаться. Он ненавидел себя за то, что казался небезупречным. Эльфы были идеальным народом, самым совершенным из всех детей альвов. Альвы создали их последними. Они были безукоризненны, и нечто на первый взгляд столь незначительное, как капли пота на бровях, было для эльфа клеймом, вроде как испещренное шрамами оспы лицо для кобольда.
Со стороны Сильвины было неприлично прямо говорить об этом. Но чего еще ждать от мауравани?! Олловейн пожалел, что обратился к ней, но у него не было другого выхода, кроме как нанять на службу охотницу. Предаст ли она его, как предала некогда его собственного приемного сына, Альфадаса?
Мастер меча одернул себя. Глупо тратить время на бесплодные размышления. Он поправил перевязь и по широкой мраморной лестнице спустился во внутренний двор. Дворец королевы представлял собой высокое, до небес, строение из нескольких словно вложенных одна в другую башен. Здесь было более дюжины дворов, террасы окружали строение, как листья — стебель. Б
ольшая часть дворца была сложена из бело-голубого мрамора Иолидов. Пышно разросшиеся деревья за столетия глубоко вонзили корни в каменную кладку. Они завоевали башню, будто она была ничем иным, как рукотворным утесом. Змеиный папоротник плелся по стенам, повсюду на развилках корней и на защищенных от ветра карнизах, где собиралось хоть немного перегноя, виднелись нежные орхидеи.
Эмерелль приезжала в Вахан Калид раз в двадцать восемь лет. Каждый раз, когда день Первого Творения выпадал на новолуние, отмечали Праздник Огней. Все князья Альвенмарка праздновали его здесь, вместе, и уже давно стало традицией выбирать в эту ночь короля Альвенмарка. Однако Эмерелль правила уже на протяжении столетий и никому и в голову не приходило оспаривать ее право на трон. Выступать на выборах против Эмерелль было бессмысленно. Разумеется, любили ее далеко не все, но князья детей альвов были настолько разрознены, что никто не мог надеяться на то, чтобы получить большинство голосов против Эмерелль. Однако если с королевой что-то случится… Жители Альвенмарка будут вынуждены выбрать нового правителя. Праздник Огней был лучшей возможностью осуществить покушение на жизнь Эмерелль, если заказчик убийства стремился к власти. Только в этих условиях избрание нового короля могло последовать сразу за смертью правительницы, поскольку все князья находились в Вахан Калиде или, по крайней мере, прислали своих представителей. Если убийца не достигнет успеха в эту ночь, то удар будет нанесен впустую. При других обстоятельствах пройдет больше года, прежде чем удастся собрать всех князей. Много времени на то, чтобы сплести интриги и, быть может, провести открытое сражение за власть. А если убийство произойдет во время праздника, все будут застигнуты врасплох. Все, кроме одного… того, кто спланировал смерть королевы. И если этот кто-то выступит вперед решительно и уверенно, то сможет завоевать корону всего лишь за одну ночь.
Для Олловейна было загадкой, кто по собственной воле потянется к власти. При дворе ходили слухи о тайной вражде между королевой и князем Аркадии. Шептались о том, что смерть отца нынешнего вельможи, Шахондина, была не случайна. Королевские лазутчики докладывали о том, что в семье князя верят, будто отверженный Фародин совершил убийство по поручению Эмерелль. Это было абсурдно! Тот, кто знал Фародина, мог только посмеяться над таким утверждением. И тем не менее Олловейн отдал приказ особенно тщательно наблюдать за «Дыханием моря», флагманским кораблем Шахондина, князя Аркадии.
Вполне вероятно, что покушение на жизнь Эмерелль не имело вообще никакого отношения к трону, а было основано исключительно на мести. Было очень умно совершить кровную месть во время праздника. Подозревать всегда станут тех, кто в конечном итоге посягнет на корону.
Олловейн торопливыми шагами мерил пол туннеля. Меж камнями в потолке сочился голубой свет. Тонкие волоски на шее Олловейна встали дыбом. Воздух вибрировал от магической энергии.
В это мгновение произносили тысячи заклинаний. Каждый род детей альвов, унаследовавших силу, плел магию в этот час. Происходило многолетнее соревнование среди волшебников, которые в эту ночь пытались перещеголять друг друга. Олловейн с ужасом думал о бесчисленных возможностях, которыми обладает маг, решивший покуситься на жизнь королевы. Триста лет назад его дядя скончался в мучениях, потому что разочаровавшаяся любовница, щелкнув пальцами, наколдовала ему в живот полчища крыс. Одного слова силы могло оказаться достаточно для того, чтобы Эмерелль задушили собственные одежды или же вино в ее бокале превратилось в кислоту. Олловейн время от времени уговаривал Эмерелль приблизить к себе волшебницу. Королеве нужен был преданный слуга, чьей задачей была бы защита владычицы от вероятной магической атаки. Но в этом вопросе правительница проявила пугающую несговорчивость. Конечно, она была самой значительной волшебницей Альвенмарка. Вероятно даже, что никто не мог тягаться с ней в магии. И поэтому она настаивала на том, что будет защищаться сама. Но во время праздника Эмерелль занята тысячами других вещей, а заклинание может убить со скоростью мысли.
В полдень Олловейн спорил с Эмерелль о том, что ей нужна дополнительная защита. Но королева лишь холодно указала ему на то, что во время неудавшихся покушений в ход шла не магия. Три дня назад они нашли отравленный шип в обивке трона Эмерелль. Яд убил кобольда, который выбивал обивку. Всего несколько мгновений спустя на трон села бы сама повелительница. А потом был мраморный блок, упавший в Магнолиевом дворе прямо рядом с Эмерелль. Выяснилось, что известь, державшая камень, вовсе не была разрушена временем. Часть стены террасы оказалась расшатана при помощи лома. Кто-то стоял там, наверху, и ждал, когда королева пройдет по двору.
Олловейн готов был отдать свою левую руку за то, чтобы узнать, что планирует убийца. До сих пор злоумышленник держался в отдалении. Поэтому Олловейн предположил, что при следующем покушении будут фигурировать лук и стрела. Но что, если убийцу охватит паника? Эмерелль покинет Вахан Калид уже через несколько дней. Для негодяя время, словно вода, утекает между пальцами. Насколько он фанатичен? Если он готов пожертвовать своей жизнью, лишь бы лишить жизни королеву, то вряд ли его можно остановить. Во время праздника рядом с Эмерелль будут сотни гостей. Убийца сможет нанести удар кинжалом в горло владычице. Или же он попытается использовать магию? А не были ли два неудавшихся покушения частью какого-нибудь коварного плана? Может быть, злоумышленник на самом деле маг? В ночь тысячи заклинаний плетение искаженной магии может, пожалуй, остаться незамеченным — до тех пор пока не раскроется ее страшная сила.
Олловейну невольно вспомнилась мать. Во время пиршества в Небесном зале Филангана она внезапно раздавила рукой бокал, цветочный кубок из красного горного хрусталя. Он сидел напротив нее. Ему было семь лет. Он еще помнил кровь на ее белом платье и ее взгляд. Ее прекрасные зеленые глаза, полные страха. А потом она вонзила длинную ножку хрустального бокала себе глубоко в голову, через глаз. Никто так и не сумел выяснить, произошло ли это под влиянием заклинания или же чья-то злая воля вынудила ее совершить такое. Некоторые утверждали, что столь страшным образом она сама лишила себя жизни, чтобы наказать Ландорана, его бессердечного отца. Но Олловейн никогда в это не верил. Она не оставила бы сына одного. Никогда! Ее убили.
Мастер меча посмотрел вперед. В конце длинного туннеля послышался топот копыт. Свет факелов отбрасывал на стены пляшущие тени. Кентавры. Значит, почетный эскорт уже прибыл. Олловейн надеялся, что никто из полуконей не пьян. Для мастера меча было загадкой, почему Эмерелль избрала исключительно кентавров для сопровождения от дворца до роскошной либурны. Иногда ему казалось, что королева втайне отдает предпочтение созданиям, которым в буквальном смысле слова насрать на придворный этикет. Нравился ей и этот неотесанный сын человеческий, пришедший в Альвенмарк через Шалин Фалах много лет назад. Мандред, Непреклонный, так насмешливо называли его придворные, намекая на то, что он оскорбил королеву в момент их первой встречи, не поклонившись, не оказав ей подобающего уважения. Более тридцати лет прошло с того дня, но воспоминания о фьордландце были живы. Интересно, куда он направился, когда вместе с обоими своими друзьями-эльфами преступил волю королевы? След троицы терялся в лабиринте троп альвов.
Олловейн вышел из туннеля и окинул взглядом просторный Магнолиевый двор. То было сердце дворца, и б
ольшую часть его занимал Мата Мурганлевк, магнолиевое дерево, настолько старое, что ствол его стал мощным, словно башня. Высоко в его ветвях находились апартаменты Эмерелль. Говорили, что Мата Мурганлевк отдал свою древесину, чтобы даровать королеве покои, где она могла бы проводить время в одиночестве. Никто не имел права последовать туда за королевой, даже ее горничные и слуги-кобольды. Это было единственное место в Вахан Калиде, где королева могла побыть одна.
Но теперь Эмерелль ожидала в Белом павильоне, расположенном в корнях дерева. Павильон напоминал огромный полураскрытый цветок магнолии. Кобольды и крошечные луговые феи окружали правительницу. Козлоногий фавн протягивал ей изогнутый рог. Эмерелль отпила из тяжелого золотого сосуда, затем что-то сказала фавну, и бородатый парень звонко расхохотался. Кентавры, собравшиеся немного в стороне, вокруг большой винной амфоры, с любопытством оглянулись на него.
Олловейн выругался про себя. Он опоздал! Все они ждут его. А заставлять ждать кентавров нехорошо. Они обладали жутковатым даром в любое время откуда-то доставать вино. Иногда мастер меча подозревал, что состояние трезвости, длящееся более одного дня, среди народа полуконей считается позором. Олловейн с ужасом представил себе, как королеву эскортирует к роскошной либурне табун ревущих, пьяных вдрызг кентавров. Он не должен был опаздывать!
Широким шагом мастер меча перемахнул три оставшиеся ступени разом и едва не угодил в кучу свежих конских яблок, наполовину скрытую корнями. Это была одна из причин того, почему он считал этих варваров непригодными для жизни при дворе!
Впрочем, они, безусловно, лояльны. Среди них никогда не затесался бы убийца. Если они объявляют междоусобицу, то в этом нет ни капли интриги. Сражение, о котором нельзя рассказать за пиршественным столом, в их глазах не стоит того, чтобы в нем участвовать.
Достигнув павильона, Олловейн опустился на колено перед королевой.
— Прошу прошения, что заставил тебя ждать, моя госпожа.
Эмерелль улыбнулась.
— Я знаю тебя, Олловейн, и догадываюсь, что тебя задержали твои обязанности. А теперь поднимись. Это не день придворных. Нет никакой необходимости долго стоять передо мной на коленях.
Может быть, она ждет доклада о том, что его задержало? Или знает? Эмерелль умела приоткрыть завесу будущего. Она то и дело удивляла двор своим знанием. Вероятно, поэтому она настолько спокойна? Знает, что сегодня ночью ничего не случится? Может быть, она втайне подготовилась, не посвящая в это его?
— Давай постоим здесь немного, Олловейн, насладимся красотой вечера. — Королева оперлась на перила павильона и подняла голову, глядя на вершину Маты Мурганлевка.
Словно огромный балдахин, раскинулась крона дерева над широким двором. Листья шептались на ветру. Одинокие цветки по широкой спирали слетали на землю.
Столетия прошли мимо Эмерелль, не оставив, казалось, совершенно никаких следов. Она принадлежала к числу тех немногих существ, которые видели альвов. И тем не менее правительница казалась почти ребенком. Эмерелль была хрупкой, Олловейн был выше ее почти на целую голову. Темно-русые волосы волнами спадали на обнаженные молочно-белые плечи. Этой ночью на королеве было платье тысячи глаз. Ярко-красного цвета, пронизанное узором из желтых кругов и черных точек. Нужно было подойти к Эмерелль очень близко, чтобы заметить, в чем заключалась особенность платья. Оно жило! Тысячи бабочек опустились на простую зеленую нижнюю основу. Развернув крылышки, они закрыли королеву, словно желая оградить Эмерелль от излишне любопытных взглядов. Когда они шевелились, казалось, будто по платью идут волны. И на всех крылышках красовался большой желто-черный глаз.
Внезапно королева обернулась к мастеру меча. Негромко зашелестели крылья насекомых. Эмерелль протянула Олловейну золотой рог.
— Выпей, мой защитник. Должно быть, тебе хочется пить.
Неужели он снова вспотел? Правительница никогда напрямую не заговорила бы о его недостатке. Но не было ли в ее словах скрытой колкости? Она подняла рог.
Казалось, Эмерелль погружена в мечты. Эльфийка меланхолично улыбалась, ее светло-карие глаза глядели сквозь него. Олловейн расслабился. Очевидно, мысленно королева была где-то далеко. Мастер меча сделал большой глоток. То было чудесное охлажденное яблочное вино. Свежее и сладкое, из яблок конца этого лета.
— Осуши рог до дна, — тихо произнесла Эмерелль. — Это будет долгая ночь. — Королева снова поглядела на крону магнолиевого дерева.
Она прощается, подавленно подумал Олловейн. Так, словно никогда больше не увидит Маты Мурганлевка.
Взгляд его скользнул по заросшим лианами стенам. Белые эркеры, словно выступы на скале, протискивались сквозь темный растительный покров. Лишь в немногих окнах горел свет. На этот раз Эмерелль отправилась в путешествие в Вахан Калид с небольшой свитой. В Сердце Страны остался мастер Альвиас, а также Обилее и многие другие. Б
ольшая часть дворца в Вахан Калиде пустовала… Дворец был почти необитаем. До следующего праздника здесь останутся только немногие слуги, которые будут следить за порядком. Слишком
немногие, чтобы выстоять в битве против буйной зелени Лесного моря. В некотором роде состояние дворца несло на себе печать правления Эмерелль. Она редко вмешивалась в политику эльфийских родов, в законы кровной мести кентавров или сомнительные делишки фавнов. Она попустительствовала им до тех пор, пока они не переступали определенную границу. И если это происходило, Эмерелль реагировала со всей строгостью. Как тогда, когда она изгнала Нороэлль, которая была близка ей, как дочь.
Стороннему наблюдателю дворец мог показаться запущенным. Но в глазах Олловейна он обладал неотразимой красотой и прелестью. Только там, где буйная растительность угрожала целостности здания, ее укрощали. За столетия из этого родилась дикая гармония, какую не смог бы создать ни один архитектор и ни один садовник.
Эмерелль негромко вздохнула. Затем обернулась к Олловейну. При каждом движении по платью пробегали блестящие волны, а затем оно снова застывало, и казалось, что огромные глаза на крыльях неотрывно смотрят на мастера меча.
— Время идти.
— Я приказал подготовить небольшой парусник, моя госпожа. Тебе не следует идти на этот праздник. Будет ошибкой отправиться туда. В толпе я вряд ли сумею защитить тебя.
— Нельзя убежать от своей судьбы, Олловейн. Она, словно тень, прилипает к пяткам. Она нагонит нас, что бы мы ни делали.
Королева махнула рукой кентавру, и разгульный шум пиршества тут же смолк. Не считая Оримедеса, предводителя полуконей, в отряде не было ни одного известного воина. До сих пор выбор почетного эскорта Олловейн считал прихотью Эмерелль. Теперь же он начал догадываться, что кроется за действиями повелительницы.
— Тебе следовало бы сказать мне, чего ты ждешь от этой ночи, госпожа, — прошептал мастер меча. — Тогда я мог бы защищать тебя лучше.
— Я не знаю, завеса будущего не желает расступаться. Чужая магия вмешивается в мою. Она умудряется нарушить заклинание зеркала. И ее вмешательство изменяет будущее почти ежечасно. Поэтому я не знаю, что ждет нас в гавани. Ясно одно: в эту ночь начнется кровопролитие. Будущее Альвенмарка решит меч.
Зрачки глаз эльфийки расширились. Она смотрела сквозь Олловейна, словно уже видела несчастье в этот самый миг.
Кентавры принесли к павильону паланкин Эмерелль. Его изготовили только сегодня в полдень. Слуги обвили конструкцию растениями, и даже сейчас, с началом ночи, вокруг роскошных соцветий вились колибри. Олловейн скептически осматривал странное сооружение. Создатели использовали небольшую лодочку, одну из тех широких, с плоским днищем, на которых рыбаки ходили по мангровым зарослям. Насколько понял мастер меча, в корпусе лодки были сделаны небольшие изменения: несколько отверстий, в которые продели жерди. Выбрав в качестве транспорта такой паланкин, королева хотела продемонстрировать свою связь с жителями Вахан Калида.
Сделав широкий шаг, Эмерелль ступила в праздничный экипаж, Олловейн последовал за ней. Королева оперлась на поперечную перекладину, приделанную к мачте, незаметную для зрителей. При каждом движении слышался негромкий шелест крыльев бабочек. Иногда группы бабочек отделялись от платья и окружали королеву, не отлетая, впрочем, дальше, чем на расстояние вытянутой руки.
Через отверстия в лодке продели шесть покрытых обивкой жердей. По команде Оримедеса кентавры ухватились за них и водрузили себе на плечи. Олловейну пришлось вцепиться в мачту, чтобы рывок не свалил его с ног.
Из-под скамей гребцов в лодке показалась группа хольдов. Маленькие зелено-коричневые существа не достигали даже колен Олловейна. Они были дальними родичами кобольдов и жили в мангровых зарослях Лесного моря. Их головы казались слишком крупными по сравнению с небольшими жилистыми телами. На хольдах не было ничего, кроме набедренных повязок. На лбу у каждого пестрели ленты.
— Скорей, скорей, болотные мокрицы! Послужите королеве! — ругался седовласый хольд с лентой, вышитой золотом. У него единственного на поясе болтался нож. Его желтые глаза сверкнули, когда он посмотрел на мастера меча. — Могу ли я предложить что-нибудь выпить его роскошнейшему сиятельству рыцарю? — масляным голосом поинтересовался он.
Широкая ухмылка диссонировала с подобострастным тоном.
Олловейн промокнул лоб платком.
— Я уже представляла тебе Гондорана, мастера-лодочника моего дворца? — мимоходом спросила Эмерелль. — Это была его идея — переделать лодку в паланкин.
— Очень оригинально, — коротко ответил мастер меча. — Может быть, все же лучше отправиться в гавань верхом?
Гондоран бросил на Олловейна злобный взгляд. В то же время он казался удивленным. По крайней мере миг. Олловейн предположил, что мысль поехать верхом его озадачила.
— Нет! — тихо сказала Эмерелль, но ее тон не оставлял сомнений в том, что королева больше не желает говорить об этом.
Лицо предводителя хольдов озарила ликующая улыбка. Затем Гондоран приказал подчиненным наклонить верхушку мачты, чтобы паланкин можно было пронести через длинный туннель к набережной.
— Шагом марш! — скомандовал князь кентавров.
Он двигался рядом с бортом со стороны мастера меча, голова полуконя находилась на высоте борта. Олловейн видел, как вес паланкина давит ему на плечи. Оримедес обернулся к эльфу. У кентавра был широкий нос, который, очевидно, ему уже не раз разбивали. Через левую бровь змеился белый шрам. Неухоженная светло-русая борода обрамляла лицо. На подбородке волосы были окрашены пролитым вином. На обнаженной груди кентавра висела широкая грубая перевязь, к левому плечу Оримедеса был пристегнут кинжал в ножнах. От всех кентавров несло вином, п
отом и конским волосом.
Колонна медленно пришла в движение. Отряд всадников из других дворов присоединился к ним. Его составляли роскошно одетые молодые эльфы, эльфийских скакунов вели в поводу фавны. С большинством из них Олловейн был знаком лишь мельком. Они были гостями дворца.
От топота копыт кентавров по туннелю разносилось эхо. Воздух был затхлый. Пахло сгнившими растениями и старым камнем. Кое-где на стенах буйно разрослись светящиеся грибы. Когда мимо проезжала колонна всадников, крохотные ящерки разбегались в поисках убежища в трещинах.
Когда врата туннеля наконец остались позади, кортеж приветствовали звуки ракушечных рогов, звеневшие со всех башен города. Улица была полна ликующих детей альвов, и только перед паланкином королевы в толпе образовался коридор. Козлоногие фавны с длинными бородами несли на плечах детей кобольдов, которые в противном случае потерялись бы под ногами. В конце улицы Олловейн заметил даже гримтурсена, инеистого великана, который совершенно очевидным образом страдал от жары и обмахивался веером величиной с парус. Между разбитыми колоннами разрушенной башни стояли три ореады, горные нимфы, только изредка оставлявшие Иолиды. Прекрасные апсары танцевали на воде большого фонтана, словно на паркете. Они были немного пышнее эльфиек. Их обнаженные тела были раскрашены бандагом; как змеи, вились по их коже узоры. Поговаривали, что они пишут на теле свои тайные желания и тому, кто расшифрует эти письмена, они будут верны до тех пор, пока путь в лунный свет навеки не разлучит ускользающих от ищущих.
От толпы зевак отделился оркестр кобольдов. У них на шляпах были белые цветки лотоса, что, с учетом непостоянства маленького народца, можно было рассматривать как униформу. На протяжении нескольких тактов трубы, барабаны, трещотки и треугольники следовали указаниям капельмейстера, пока борода последнего вдруг не начала буйно расти и бедняга не запутался в ней дирижерской палочкой. Пока кобольд, ругаясь, пытался высвободить палочку, мелодия перешла в громкое дребезжание, а Олловейн заметил под ногами у нескольких гигантских минотавров двух лутинов. Этот лисоголовый народец был известен тем, что его представители не упускали случая отпустить грубую шутку и постоянно использовали свои необычные магические способности для всякого рода каверз. Мастер меча обеспокоенно поглядел на королеву. Хольды как раз выровняли мачту и подняли эльфийское знамя, золотого скакуна на зеленом фоне. Паланкин покачивался, словно лодка на мягких волнах, пока кентавры прокладывали дорогу сквозь толпу зевак.
Олловейн держался вплотную к Эмерелль. Его взгляд неустанно скользил по толпе, затем возвращался к террасам дворцов, мимо которых они проезжали. В лодке они плыли высоко над головами зевак. То был сущий кошмар! Королева представляла собой мишень, по которой просто невозможно было промахнуться.
Олловейн в очередной раз попытался поставить себя на место злоумышленника. Что бы он сделал, если бы захотел убить Эмерелль? О выходе в паланкине убийца знать никак не мог. Олловейн сам узнал об этом только ближе к вечеру. Лишь хольдам, готовившим лодку, было известно намерение королевы. Возможно ли, что кто-то из них выдал тайну?
В бессильной ярости Олловейн сжал кулаки. Бесполезно. Убийца всегда будет на шаг впереди. Эльф может только реагировать, в то время как у преступника всегда тысяча возможностей.
С ночного неба спустилась стайка крохотных луговых фей. Размером не больше стрекоз, они окружили королеву и осыпали ее волосы парфюмированной цветочной пыльцой. Сотни бабочек отделились от платья и поднялись в воздух, чтобы потанцевать с луговыми феями в сверкающем красочном хороводе. Эмерелль рассмеялась и помахала толпе рукой.
С террас дворцов бросали лепестки цветов. Воздух полнился приятными ароматами. Повсюду развевались шелковые знамена, а на высоких дворцовых башнях эльфийские маги начали плести свои заклинания. Кристаллы преломляли свет, образуя сверкающие радуги. Золотые фонтаны устремлялись в небо, раскрываясь и превращаясь в красочные цветы. Даже дома детей альвов попроще, у которых не было своих волшебников, сияли золотым светом. Там выставили на окна сотни масляных ламп, чтобы принять участие в Ночи Огней.
До ушей Олловейна донеслось мягкое звучание тростниковых флейт. Он бросил быстрый взгляд в узкий проулок, где танцевали минотавры. Они привязали к рогам золотые кадила и в такт звучанию флейт покачивались в экстатическом хороводе. За ними тянулись белые струйки дыма.
Краем глаза Олловейн увидел продолговатый предмет, устремившийся к королеве. Он оттолкнул Эмерелль в сторону. Снаряд с грохотом ударился о нагрудник, скрытый под его камзолом. Послышались испуганные крики.
Королева мгновенно снова оказалась на ногах и помахала рукой толпе.
— Ты слишком нервничаешь, Олловейн, — прошептала она, указав на сломанную ветку, лежавшую перед ними на дне лодки. На светлом дереве были выжжены руны. Женское имя?
За их спинами двое хольдов взобрались по гладкой мачте и стали с любопытством заглядывать через плечо королеве. Один из них заплел лоснящиеся от жира волосы в косы, Он дерзко улыбнулся мастеру меча и вдруг запел:
— Олловейн, наш рыцаришка, от страха нассал в штанишки.
Резким жестом королева заставила насмешника замолчать. Затем обвела испытующим взглядом толпу. Наконец указала на кентаврессу с коротко стриженными черными волосами. Полулошадь поднялась на задние ноги и громкими криками пыталась привлечь к себе внимание королевы.
Эмерелль нагнулась за палкой, поднесла ее к губам и запечатлела на светлой древесине легкий поцелуй.
— Это амулет, — пояснила она. — Кентавры верят, что если женщина носит при себе веточку из вербы, к которой я прикоснулась, то во время следующей ночи любви она забеременеет сыном.
Олловейн почти не слушал слов королевы. Глухой звук, почти поглощенный шумом праздника, заставил его обернуться. Хольда, только что смеявшегося над ним, пригвоздило к мачте стрелой. Она еще дрожала от силы, с которой вонзилась в дерево. Темная кровь стекала по груди убитого, собиралась за поясом, державшим набедренную повязку. Стрела, лишившая жизни насмешника, была черной, оперение ее — темно-серым с белыми полосками.
Олловейн притянул Эмерелль к себе. Судя по тому, на какой высоте стрела вошла в мачту, ее должны были выпустить с одного из кораблей, с высокого положения. То, что королева наклонилась за веточкой вербы, вероятно, спасло ей жизнь.
— Опустить паланкин! — приказал предводителю кентавров Олловейн.
Оримедес удивленно уставился на него.
— Здесь, посреди толпы? Ты с ума сошел?
Эмерелль тоже сделала попытку вырваться из крепких рук воина. Бабочки взлетели с ее платья, чтобы не оказаться раздавленными между телами. Они плотным облаком окружили правительницу. Это усложнит прицел подлому стрелку! Прошло всего несколько мгновений с тех пор, как стрела угодила в хольда. Однако умелый лучник мог выпустить в полет три стрелы прежде, чем первая найдет свою цель.
И словно в ответ на мысли Олловейна, прямо рядом с ним в одну из скамей для гребцов вонзилась вторая стрела. Она пролетела на расстоянии меньше ладони от них. Наверное, лишь бабочкам они были обязаны тем, что стрелявший промахнулся. Насекомые теперь сотнями вились вокруг королевы.
— Госпожа, ты умрешь, если будешь настаивать на том, чтобы оставаться в паланкине, — спокойно произнес Олловейн.
Теперь, когда он наконец получил возможность действовать, напряжение улетучилось.
— Поцелуй ее! — проревел кто-то из толпы, неверно истолковавший действия Олловейна.
Мастер меча потянул королеву за собой к поручням. Обхватив ее за бедра, он спрыгнул вниз. Крылья мотыльков касались его щек. Он почти ничего не видел.
— Посмотри на мачту! — крикнул он князю кентавров. — Кто-то стреляет в нас!
Олловейн потянул Эмерелль под дно лодки. Здесь они были в безопасности. Вокруг поднялись крики. Вероятно, первые зеваки заметили мертвого хольда.
— Мы должны держать происходящее в тайне. — Эмерелль высвободилась из объятий Олловейна. — Если сейчас начнется паника, то сотни окажутся затоптанными насмерть.
— Ты не должна показываться! — возмутился мастер меча. — До сих пор тебе везло, госпожа, но уже следующий выстрел может тебя убить. Мы не имеем права предоставлять убийце еще одну возможность. Ты должна вернуться во дворец!
— Почему ты думаешь, что меня хочет убить мужчина?
— Мужчина или женщина, сейчас не важно. Единственное, что имеет значение, — это твоя безопасность, госпожа! Ты должна вернуться во дворец!
Олловейн слишком хорошо понимал, почему не хочет говорить о том, что выстрел могла сделать женщина. Он не должен был посвящать в подробности Сильвину!
— Скажи эльфам свиты, чтобы они спешились, и позаботься о том, чтобы мертвого хольда сняли с мачты! — крикнул Олловейн князю кентавров.
Эмерелль выбралась из-под спасительной лодки.
Мастер меча тут же оказался рядом с ней.
— Госпожа, прошу тебя…
Он не увидел блеск стали рядом с королевой. Клинок! Командующий лейб-гвардии оттолкнул юную эльфийку и только тогда заметил, что его одурачила ее отполированная поясная пряжка. Эмерелль положила руку ему на плечо и потянула назад.
— Не забывай, что когда-то я тоже была воительницей, — сказала она. — Среди детей альвов лучник не сможет попасть в меня.
— А если есть и другой убийца? Как я должен защищать тебя здесь от клинка?
Ответ Эмерелль потонул в реве ликования. Несколько кобольдов обнаружили королеву и протолкались к ней. Бабочки вспорхнули с платья и заплясали в воздухе высоко над правительницей. Вскоре Эмерелль оказалась окружена потными телами. Ламассу, огромный крылатый человек-бык из далекого Шурабада, плугом шел сквозь толпу, пытаясь своим громовым голосом перекричать шум и вовлечь Эмерелль в философскую дискуссию о бренности всего сущего.
Наконец Олловейну удалось расставить юных эльфов свиты вокруг королевы. Толпа немного расступилась. И в этот краткий миг с королевой произошло странное превращение. Вдруг она стала уязвимой, как дитя.
Шум вокруг стих. Перед Эмерелль образовался проход. Рыбаки, приезжие торговцы и мудрецы стояли в молчаливом удивлении. Казалось, все боялись слишком напирать на эту хрупкую женщину.
Теперь стало легче продвигаться вперед. Королева то и дело останавливалась, чтобы пожать кому-то руку сквозь заграждение из стражников или переброситься с кем-нибудь парой слов. Они пересекли парк, где маги заставляли плясать в воздухе фигурки из цветочных лепестков.
Олловейн не удостоил взглядом красоту заклинания. Он раздраженно осматривал густые ряды деревьев, выискивая очередного притаившегося лучника. Спуск к гавани мучительно затягивался. Эмерелль же, напротив, была довольна. Она любила, когда ею восхищались, эльфийка излучала обаяние, которому не могли противостоять даже быкоголовые минотавры, хотя последние славились своей мрачной религиозностью и не терпели улыбок, не говоря уже о громких звуках.
Правительница целой и невредимой достигла причала, где стояла пришвартованная «Лунная тень». Даже Олловейн, который был близок к Эмерелль, как никто другой из свиты, почувствовал себя охваченным аурой королевы. Было ли это колдовством? Или истинным лицом повелительницы, открывшимся так, вдруг? Он не мог сказать…
Почетный караул из экипажа либурны образовал коридор, когда на борт взошла владычица. На главной палубе вдоль накрытого праздничного стола стояли самые влиятельные князья Альвенмарка. Все места были заняты. Олловейн изучал гордые лица. Большинство присутствующих были эльфами. Они представляли народы морей и равнин, далеких островов и ледяных пустынь Снайвамарка.
Вельможи, даже Шахондин из Аркадии, склонились перед Эмерелль, когда та взошла на корабль. Некоторые благородные иронично улыбались, чтобы отчасти лишить пафоса старинный жест почтительности. Однако никто из них не отваживался в открытую бросить вызов Эмерелль, не поклонившись.
Бабочки снова опустились на одежду королевы. Купание в толпе не лишило Эмерелль величественности. Она ровным шагом поднялась на кормовое возвышение, где ее могли видеть все гости.
К Олловейну подошла молодая эльфийка. Йильвина. Олловейн назначил ее командиром на «Лунной тени».
— Все в порядке? — тихо спросила она.
— Нет, — проворчал мастер меча. — А что, похоже? Что ты предприняла для безопасности королевы?
— На борту семьдесят два вооруженных воина. «Вороньи гнезда» заняты арбалетчиками. На кормовом возвышении стоят мои самые надежные бойцы. Все они вооружены башенными щитами, как ты и приказывал. И если дойдет до худшего, то подготовлены различные пути бегства.
Олловейн немного расслабился. Вместе с Йильвиной он сражался во многих боях. Даже во время резни в Анискансе, когда их окружали превосходящие по численности отряды варваров, она сохраняла хладнокровие. Мастер меча проверил, как расставлены стражи, и удовлетворенно кивнул. Воины на кормовом возвышении надели старомодные доспехи из отполированной бронзы. Роскошные плюмажи развевались на серебряных шлемах. У воинов были большие овальные щиты с чудесными картинами. Для стороннего наблюдателя в них не таилось никакой угрозы, они могли казаться частью роскошной праздничной обстановки, древней, как сам эльфийский народ. И тем не менее щиты могли в мгновение ока превратиться в деревянную стену, выдвинувшуюся между королевой и врагом.
Олловейн коротко кивнул.
— Хорошая работа, Йильвина. Но пошли кого-нибудь к фок-мачте. Арбалетчики должны следить за «Дыханием моря». Возможно, на одной из его мачт скрывается лучник.
— Я лично позабочусь об этом. — Эльфийка повернулась на каблуках и поспешила на бак.
Эмерелль начала торжественную речь, в которой отрекалась от своих притязаний на трон. Она стояла у парапета кормового возвышения и глядела на князей.
— …прошел долгий лунный цикл, и бремя власти тяжким грузом лежит на моих плечах.
Королеве удалось сделать так, что пустые ритуальные фразы из ее уст звучали искренне. Но Олловейн точно знал, что она никогда не откажется от власти. Он прошел к ступеням, ведущим на кормовое возвышение. Лучше быть рядом с Эмерелль, пока не закончится эта ночь.
— Смотрите, без короны предстала я перед вами. А теперь скажите мне: кто из нас должен в будущем нести бремя правления?
На миг воцарилась тишина. Затем Халландан — князь Рейлимее, белого города у моря, — выступил из рядов знати.
— Я называю достойной Лебединой диадемы Эмерелль. В ней сочетаются мудрость и добро. Пусть она правит нами.
Порыв свежего ветра заставил трепетать княжеские знамена, висевшие вдоль поручней. Эмерелль открыла рот… Казалось, она растерялась.
Олловейн бросился по лестнице на кормовое возвышение. Но королева уже взяла себя в руки.
— Князья Альвенмарка, неужели же не найдется никого, кто пожелал бы взять на себя бремя ответственности вместо меня?
Мастер меча взглянул на Шахондина, однако правитель Аркадии хранил молчание.
— Значит, если никто другой не желает трона, присягните мне на верность, — продолжала Эмерелль. — Титул — это всего лишь слово. Корона — пустая безделушка. Но вы — плоть моей власти. Без вас нет королевства.
Князья стали по одному выходить вперед, опускаться на колени перед Эмерелль, принося клятву верности. Олловейн застыл за спиной своей королевы. И жалел, что не может прочесть мысли князей. Их лица были словно маски. Никакого волнения. Конечно, большинство были по-настоящему преданы Эмерелль. Но по меньшей мере один желал ей смерти. Быть может, Алатайя, княгиня Ланголлиона, давно уже находившаяся в состоянии ссоры с Эмерелль, поскольку якобы посвятила себя темным сторонам магии и слишком сильно жаждала сокрытых на Голове Альва сокровищ? Или тихий Элеборн, беловолосый водяной, повелитель Королевства под волнами? Или все же Шахондин? Или, наконец, кто-то, не имеющий громкого имени, питающий неприязнь к королеве и решивший отомстить? Олловейну захотелось, чтобы эта ночь поскорее закончилась.
Молодая эльфийка в белоснежном платье поднялась на кормовое возвышение. На голубой бархатной подушке она несла корону Альвенмарка. Диадема была изготовлена из белого золота и сотни бриллиантовых осколков и имела форму лебедя, поднимающегося из морских вод к солнцу. Стилизованная голова была вытянута далеко вперед, а крылья заворачивались назад, образуя широкий обруч.
Эмерелль приняла корону. На протяжении одного удара сердца держала драгоценное украшение над головой, чтобы каждый на борту мог увидеть это. А затем надела диадему. Настал миг торжественной тишины.
— Займите место за моим столом, благородные князья
: и будьте моими гостями в эту ночь чудес.
Словно по тайному знаку, со всех княжеских башен в ночное небо взметнулись фонтаны света. Громкое ликование пронеслось вдоль набережной. У Альвенмарка вновь была королева.
Эмерелль опустилась на тронное кресло. Она казалась очень уставшей. Мастер меча увидел, что ее правая рука дрожит. Он подошел к трону и слегка склонился к королеве.
— С тобой все в порядке, госпожа?
— Тропы альвов, — прошептала Эмерелль. — Что-то потянулось к ним. Невидимая сеть между мирами сотряслась. Кто-то воспользовался силой камня альвов, чтобы сплести новые нити.
— Под палубой у нас полная команда гребцов, госпожа. Одно слово — и обрубят канаты. — Олловейн указал на обе башни, обозначавшие выход из гавани. — Меньше чем через полчаса мы будем в открытом море — если ты того пожелаешь.
Эмерелль лишь устало покачала головой.
— Я королева. Я не могу просто взять и убежать. И уж тем более — если не знаю, от чего бегу. Я должна защищать народы Альвенмарка. Однако приятно знать, что «Лунная тень» готова к отплытию. — Она подозвала молодую эльфийку, которая принесла корону. Девушка, немного растерянная, стояла у поручней на главной палубе. — Составь мне компанию, малышка. Как тебя зовут?
— Санселла, моя королева.
— А кто назначил тебя для выполнения этого задания?
Эльфийка указала на гостей, которые уже сели за стол.
— Халландан, князь Рейлимее, мой отец, — гордо произнесла она.
— Я помню, что видела тебя еще совсем крохой. И знала тебя раньше, в прежних жизнях. Ты всегда была очень храброй, Санселла. В твоей груди бьется сердце героя.
Молодая девушка покраснела. Она подняла взгляд на королеву, открыла рот, но не смогла ничего произнести.
— О чем ты хотела спросить меня?
— Ты можешь рассказать мне, какой я была раньше?
Эмерелль пристально посмотрела на нее.
— Ты же знаешь, что это опасно! Если я расскажу, кем ты была, то может статься, что разорвется пелена, скрывающая от тебя твои прошлые жизни, и воспоминания вернутся в мгновение ока. И они будут не только хорошими.
Санселла казалась подавленной.
— Вот и отец так говорит.
— Но кое-что, думаю, я могу тебе рассказать. Во время Тролльских войн ты практически спасла мне жизнь. Олловейн, мой мастер меча, перебежал тебе дорогу. У него очень большой опыт по спасению моей жизни. — Эмерелль примирительно улыбнулась. — Очень большой.
Олловейн пристально посмотрел на девушку. Санселла? Имя было для него чужим, но лицо почему-то казалось знакомым. Он помнил молодую воительницу, которую швырнули в пропасть, когда тролли в последний раз штурмовали Шалин Фалах. Не возродилась ли та воительница в этой девушке? Он еще помнил страх смерти в глазах юной эльфийки, потерявшей опору на мосту. Хорошо, что в этот мир возвращаются без воспоминаний!
— Госпожа! — из-за стола поднялся Шахондин. — Я подготовил особенный подарок в качестве развлечения для всех нас. Примешь ли ты его, Эмерелль?
— А ты на моем месте принял бы его?
Князь Аркадии поджал губы.
— Вечер обеднеет на одно незабываемое впечатление, если ты откажешься.
Рука Олловейна опустилась на рукоять меча. Что это значит? Он невольно перевел взгляд на мачты «Дыхания моря».
— Всем здесь известно мое любопытство, — тоном, каким ведут светскую беседу, произнесла Эмерелль. — Так удиви же меня!
Мастер меча подивился мужеству королевы. Она знала об опасности, но, тем не менее, делала хорошую мину при плохой игре. Если бы она отказалась от подарка Шахондина, для всех присутствующих стало бы очевидно, что она боится князя Аркадии. Это послужило бы сигналом для недовольных! А может быть, это действительно просто подарок? Жесты такого рода в порядке вещей.
— Внизу, на причале, ждет моя внучка, Линдвин, — произнес Шахондин, и в его голосе послышался скрытый упрек. — Твои стражники не позволили ей взойти на корабль. Несмотря на юный возраст, она достигла невероятного мастерства в искусстве магии. Никто в Аркадии не может соперничать с ней.
— Это говорит в пользу дарования твоей внучки или же против способностей волшебников в твоем роду? — вставил Халландан из Рейлимее, его поддержал довольный смех остальных.
Шахондин слегка побледнел, но попытался подавить гнев.
— Судите сами, когда увидите, что подвластно Линдвин.
Эмерелль подала знак Йильвине, занявшей свой пост у сходней. На борт поднялась эльфийка в черных и серебряных одеждах. Волнистые черные волосы спадали на плечи. Бледная кожа была раскрашена бандагом. Темные змеи увивали руки, на лбу красовалась голова кобры. Высокие скулы подчеркивали узкое лицо Линдвин. Ее глаза были светло-зелеными, пронизанными золотыми искорками. Узкие губы свидетельствовали о целеустремленности и ожесточенности. Интересно, какие жертвы пришлось принести эльфийке, чтобы в таком юном возрасте считаться мастерицей магических искусств, спросил себя Олловейн. Может быть, она сродни ему? Он вспомнил о цене, которую заплатил за то, чтобы стать мастером меча Альвенмарка.
Линдвин склонилась перед королевой в до миллиметра выверенном поклоне.
— Благодарю тебя, госпожа. Позволение представить перед твоими очами свидетельство моего умения очень почетно для меня.
— Благодари меня после того, как удастся твое выступление, Линдвин. Я знала лучших чародеев эпохи и не стану унижать память о них, аплодируя тебе, если твое мастерство не произведет на меня впечатления.
Рука Олловейна по-прежнему лежала на рукояти меча. Он не был уверен в том, что Шахондин привел сюда свою внучку без всякой задней мысли.
Казалось, Линдвин не задели неласковые слова владычицы. С уверенностью, граничившей с высокомерием, она начала свою работу. Волшебница прошептала слово силы, и перед ней зажглась в воздухе искра, размером едва ли больше светлячка. Один скупой жест — и искорка заплясала. На фоне ночного неба она обозначила очертания птицы. Все быстрее и быстрее кружилась она, выделяя отдельные контуры и делая изображение все более и более пластичным. Вскоре уже было проработано оперение; затем последовал длинный изогнутый клюв. Птица раздулась, стала размером с лошадь. Она расправила крылья, словно для того, чтобы опробовать силу взмаха. И летающая искорка продолжала добавлять оживающей картине новые контуры — то углубляла оранжевый цвет жаркого оперения, то добавляла светящуюся точку красным глазам. Внезапно от пламенной фигуры повеяло жаром. Из рядов князей послышался почтительный шепот.
Властным жестом Линдвин приказала птице подняться выше к небу, чтобы оградить гостей Эмерелль от жаркого дыхания огненного фантома.
Олловейн запрокинул голову. Волшебное изображение еще раз изменилось. Теперь это уже не было рисунком, казалось, птица пробудилась к жизни и восстала против воли юной волшебницы. Никогда прежде не доводилось видеть мастеру меча, чтобы из искорки света создавалось что-то живое. Произведение волшебного искусства полностью захватило его, и на миг он позабыл о своей тревоге об Эмерелль.
— Прочь, в море! — приказала Линдвин.
Огненная птица издала резкий, пронзительный вскрик, а затем понеслась к башням на входе в гавань. Этой ночью они тоже были окутаны слабым бело-голубым светом. Олловейну они казались одинокими стражами на границе тьмы. По ту сторону башен не было видно даже звезд. Тучи поглощали их свет.
Едва оставив башни позади, птица исчезла из виду.
Похоже, Линдвин растерялась. Она сделала нерешительный жест рукой и стала не отрываясь глядеть в темноту. Один из князей захлопал в ладоши, затем к аплодисментам присоединился второй, третий. Но большинство глядели на вход в гавань. Казалось, все чего-то ждут. Это не могло быть концом представления Линдвин!
И действительно — прямо над водой зажглись искры света. Сначала одинокие, но через несколько мгновений их стало несколько дюжин. А затем первые светящиеся точки по отвесной дуге стали подниматься в небо. При этом некоторые разбивались и падали в море. Однако большинство взлетали выше и выше.
Спектакль был необычным. Птица убеждала, будучи единым совершенным образом, а теперь покоряла масса. Когда первые точки света достигли зенита своей траектории, постепенно становясь все больше и больше, устремляясь к гавани, мастер меча понял, что именно видит. Огненные шары! В темноте, по другую сторону привратников гавани, должно быть, находился флот! И он начал обстрел Вахан Калида.
Огненный шар разбился между мачтами «Танцующего на волнах», флагманского корабля Халландана из Рейлимее. Тут же вспыхнули зарифленные паруса. Одна из мачт наклонилась набок и разорвала такелаж. Следующий шар разбился на близком пирсе.
— Часовые, ко мне! — приказал Олловейн, но молодые воины, словно обездвиженные, глядели на разверзшееся пекло. Он в ярости обернулся. — Госпожа, ты должна…
Огненный шар ударил в кормовое возвышение, жар опалил волосы Олловейна. Воздух наполнился пляшущими искрами и едким дымом. Снаряды со свистом падали в воду. Воздух наполнился криками. Словно оглушенный, мастер меча смотрел туда, где только что сидела Эмерелль. Но трон исчез — был сметен огненным шаром. Олловейн заметил, что рукав его рубашки тлеет. Но боли он не чувствовал. Все было как во сне.
— Госпожа? — Олловейн ринулся в самую гущу дыма.
Повсюду на палубе лежали куски спрессованной соломы. Что это были за снаряды? Он наступил на что-то мягкое. Оторванная рука! Мастер меча опустился на колено и попытался разогнать дым. Перед ним лежала Санселла. Голова ее была вывернута под странным углом, лицо превратилось в кровавое месиво. Он узнал ее только по тлеющему платью. И пока он глядел на девушку, платье занялось.
Повсюду на палубе летали бабочки. С обгоревшими или смятыми крыльями, они тщетно пытались уйти от огня, распространявшегося все дальше и дальше. Мастер меча натыкался на осколки большой глиняной кружки, которые валялись повсюду. Они были покрыты вязкой липкой массой.
Мастер меча в задумчивости хлопнул себя по руке и потушил тлеющую рубашку. Он не чувствовал, как искры прожигали его плоть.
— Эмерелль?
Олловейн переступил через мертвого воина лейб-гвардии. А затем увидел королеву. Она была наполовину погребена под тлеющей соломой. Крохотные шрамы от ожогов, похожие на оспины, отмечали ее лицо.
Олловейн принялся голыми руками разбрасывать солому.
— Стража, ко мне! — в отчаянии закричал он.
Юные солдаты зашевелились. Они стали помогать мастеру меча и наконец полностью разобрали груду. Нижнее платье королевы почти полностью сгорело, все ее тело было покрыто большими, сочащимися кровью ранами. Из-под ребра торчал осколок разбитого глиняного сосуда.
— Стену из щитов! — набросился на воинов Олловейн. — Давайте же, закройте королеву от любопытных взглядов!
Из клубящегося дыма вышла Йильвина. Лицо эльфийки было черно от сажи.
— Князья покидают корабль! — доложила она. — Что делать? Сниматься с якоря?
Мысли Олловейна путались. Все небо было в огненных дугах. Сотни катапульт, а может и того больше, обстреливали гавань. Некоторые корабли уже горели ясным пламенем. Неужели это работа Шахондина?
— Схватите Линдвин! Она подала знак нападать на гавань. Она нужна мне живой. Она знает, что здесь происходит.
Эльфийская воительница коротко кивнула и снова исчезла в дыму.
Олловейн был уверен, что внучка Шахондина призвала один из огненных шаров на кормовое возвышение. Для князей, наверное, все выглядело так, будто Эмерелль мертва. Может быть, из этого можно извлечь выгоду. Один из солдат накрыл королеву красным плащом, так что видно было только лицо. Рядом с ней на палубе лежала погнутая Лебединая диадема. Нужно унести Эмерелль, но Олловейн не решался прикоснуться к ней. Ей нужна была целительница.
— Я хочу к своей дочери! Пропустите меня!
— Князь, у нас строгий приказ…
— Пропустите его, — приказал Олловейн.
Голос его стал хриплым. Казалось, горит сам воздух вокруг. Многие корабли в гавани пылали. Внезапно стражи укрылись за щитами. Снаряд с шипением пронесся чуть больше чем в шаге над их головами.
Жар раскаленных шаров словно ударил Олловейна по лицу, несмотря на то что смерть пролетела мимо корабля.
Халландан даже не склонил головы. Высокий эльф стоял словно окаменев и смотрел на хрупкую фигурку у своих ног.
Мастер меча мягко положил князю руку на плечо.
— Я ничего не знаю о боли, которая тебя терзает, но думаю, что твоей дочери было предназначено судьбой спасти королеву и ее судьба исполнилась. Мы должны попытаться уйти из гавани. Эмерелль нельзя оставаться в Вахан Калиде. Враг среди нас. Обман и хитрость — его самое страшное оружие. Мы сможем выжить, только если обратим это оружие против него.
На лестнице, ведущей на кормовое возвышение, возникла суматоха.
— Предательница! — шипел мужской голос.
Показалась Йильвина, толкавшая перед собой юную волшебницу. Искусная прическа Линдвин была растрепана, на левой щеке красовался сине-красный кровоподтек, глаз был подбит. Руки были связаны за спиной, изо рта торчал кляп.
— Мы поймали ее на пирсе, — доложила воительница. — Она пыталась бежать из города. — Йильвина схватила волшебницу за волосы и заставила ее опуститься перед Олловейном на колени.
Мастер меча поглядел на умирающую королеву, затем на Линдвин. Предательница извивалась в руках Йильвины, но вырваться не могла.
— Ты подала знак своей светящейся птицей. Кто там, на море? — Олловейн вынул кляп у девушки изо рта. — Говори!
Кончиком языка волшебница провела по пересохшим губам. Упрямо выдержала взгляд.
— Я не знаю, кто на нас напал.
Рука Олловейна дернулась к мечу. Что себе позволяет эта дурочка?! Все на борту были свидетелями того, как она подала сигнал к нападению. И не могло быть совпадением то, что один из первых снарядов упал на кормовое возвышение рядом с королевой. Она осмеливается столь нагло врать только потому, что знает, насколько срочно нужна целительница.
— Я знаменит вовсе не своим терпением, Линдвин.
Олловейн поглядел на Эмерелль. С ее губ стекла тонкая струйка крови. Смерть протянула к ней руку.
Холодная ярость охватила мастера меча.
— Кто там, за вратами? — набросился он на волшебницу, вынимая из ножен меч.
— Я не знаю, — настаивала Линдвин. Она слегка склонила голову набок, подставляя ему незащищенное горло. — Убей меня, Олловейн, и наша госпожа умрет прежде, чем истечет этот час. Я очень искусна во врачевании.
Она махнула рукой, указывая на город. Повсюду на берегу и на улицах, которые были видны с моря, царила неописуемая паника. Все, что имело ноги, пыталось спастись, убегая от моря. Только Оримедес со своими кентаврами не тронулся с места. Они стояли вокруг паланкина Эмерелль, неподалеку от берега. Эмерелль приказала им ждать ее возвращения. И мир мог катиться ко всем чертям — кентавры ждали.
— Откуда ты возьмешь целительницу, мастер меча? — спросила Линдвин. — Королеве осталась, быть может, сотня ударов сердца. Посмотри, как уходит жизнь из ее тела! Будешь бегать по набережной и искать целительницу в орущей толпе? Ценой за твое недоверие будет жизнь Эмерелль. Отпусти меня, и я помогу! Я сделаю все возможное, но боюсь, что умру в тот же миг, когда мои усилия окажутся тщетны. Ну же, решай!
— Она права, — хрипло произнесла Йильвина.
Рука Олловейна крепче сжалась вокруг рукояти меча. Кожаная оплетка оружия негромко затрещала. Линдвин предательница! И тем не менее у него нет выбора. Выбора нет.
— Как ты ей поможешь?
— Я сплету заклинание холода.
Линдвин оценивающе оглядела королеву. Взгляд ее Олловейну не понравился. В нем не было ни капли жалости. Что бы ни делала Линдвин, она делала это ради того, чтобы вытащить свою шею из петли, а не из любви к повелительнице.
— Моя магия постепенно охладит тело Эмерелль, — деловито продолжала Линдвин. — Кровь будет медленнее течь в ее жилах. Может быть, так мне удастся отвоевать у смерти пару часов. Время, которое, надеюсь, даст мне возможность закрыть рану в ее груди.
Корабль дрогнул. Огненный шар угодил в бак. Искры и густые клубы дыма поднялись вверх. Солдаты бросились вперед, пытаясь длинными копьями сбросить с корабля горящую солому.
Олловейн покорился судьбе. Если он хочет спасти Эмерелль, нужно довериться Линдвин.
— Развяжи, — сказал он Йильвине. — И не отходи от нее. — Он поглядел на волшебницу. — Ты права: если Эмерелль умрет, то умрешь и ты.
Линдвин потянулась, потерла локти.
— Мне нужна вода, — негромко сказала она.
Мастер меча снова обернулся к Халландану:
— Есть ли у нас шанс выйти из гавани?
Князь Рейлимее стоял на коленях рядом с дочерью, гладил ее испачканные кровью волосы.
— Князь, — уже настойчивее произнес Олловейн, — мы можем бежать?
Казалось, Халландан пробудился от глубокого сна. Он поглядел в темноту, по-прежнему изрыгавшую в небо огненные снаряды.
— Как я могу ответить тебе, если не знаю даже, против кого мы будем сражаться? Если пойдем в несколько кораблей… то, может, у нас получится.
— Слушай меня внимательно, Халландан.
Олловейн в нескольких словах обрисовал свой план. Им нужно было по меньшей мере три корабля. Когда он закончил, лицо князя словно окаменело. Наконец он кивнул.
— Я сделаю это, мастер меча. При одном условии: ты передашь мне командование флагманским кораблем королевы.
— Да будет так.
Князь приморских земель поспешил прочь. Мастер меча устало провел рукой по опаленным волосам. Никогда не думал он, что доведется отдавать приказы одному из князей Альвенмарка. Да еще такие приказы.
Олловейн ступил на лестницу, которая вела на кормовое возвышение, и положил руку на плечо воину, пропустившему наверх Халландана.
— Следуй за мной под палубу!
Молодой эльф казался удивленным. Олловейн старался не встречаться с ним взглядом. Он не хотел в будущем помнить его, не хотел узнать, когда тот родится в следующий раз.
В поисках утраченного
Словно волки были мы, изгнанные на чужбину,
Рождались мы, словно щенки. Под чужими лунами
Охотились мы неустанно, вдали от родины,
Вблизи от тоски по столь рано утраченному.
И поистине именно женщины указывали дальний путь
По славному золотому следу в ночном тумане,
Бесшумно скользили галеасы по волнующемуся морю
В поисках столь рано утраченного.
В жестоком гневе, без промедления возвращались убитые,
Чтобы прийти на Праздник Огней, сгорая от жажды
Отыскать лишь Эмерелль, в коварном упоении
Желая смягчить боль от столь рано утраченного.
Пламя летело с небес туда, где веселились дети альвов.
Возгораясь, шло разрушение, сверкающий свет превратился в огонь,
Пеплом умирала гордость палачей Шалин Фалаха,
Сожженная тоской по столь рано утраченному.
Из «Кодекса Нахтцинны»,
переведенного братом Гундаэром,
том IV храмовой библиотеки Фирнстайна, с. 112
Вожак стаи
— Не торопитесь перезаряжать!
Троллю приходилось орать, чтобы перекричать стоявший на палубе грохот. Оргрим хотел, чтобы «Громовержец» дал последние залпы по проклятым эльфам. Таким образом он мог хотя бы привлечь к себе внимание короля.
Мастер орудий внизу повторил его приказ, и руки обеих огромных военных машин замерли.
— Когда нам наконец можно будет в город, убивать? — прозвучал голос с нижней палубы. — Мы не должны сжигать эльфов. Я здесь для того, чтобы собственноручно проламывать им черепа.
— У тебя будет для этого достаточно возможностей, Гран, — ответил Оргрим. — Тебе наверняка станет гораздо легче, когда мы покинем море и ты наконец перестанешь постоянно отдавать свою еду
рыбам. Я уже опасаюсь, что ты станешь слабым, как олененок, когда мы встретимся с эльфами.
С орудийной палубы послышался громкий хохот. Из тени выступил огромный силуэт. Подняв голову, гигант поглядел на Оргрима. Даже среди троллей Гран считался великаном. На всем корабле не было ни одного воина, над которым он бы не возвышался как минимум на голову.
— Ты хорошо говоришь, но ценность воина измеряется не красивыми словами, а исключительно числом убитых врагов, лежащих у его ног.
— Тогда попроси у Болтана счетную доску, Гран, потому что твоих пальцев не хватит, чтобы подсчитать, скольким эльфам я сломаю шею.
И снова смеющиеся тролли поддержали Оргрима. Его противник, зарычав, вернулся во тьму. Оргрим достиг многого. Редкие тролли становились воинами в тридцать лет. Кое-кому это не удавалось никогда, они всю жизнь оставались несвободными. А Оргрим уже был вожаком стаи и командовал собственным кораблем. Завистники преследовали его по пятам. И впереди всех был Гран. Он надеялся, что соперник позволит себе оскорбление, которое станет причиной вызвать его на дуэль. Длительное пребывание в море ослабило Грана. Как и большинство троллей, он не выносил кораблей. От качки и запаха они заболевали. Оргрим знал, что Гран ничего не ел уже несколько дней. Это была хорошая возможность сразиться с ним. Оргрим видел его в сражениях. В полном расцвете сил Гран мог сломать шею пещерному медведю голыми руками.
В принципе, грубый великан Оргриму нравился. Но с тех пор, как он стал вожаком стаи, Грана снедала зависть. Теперь с ним невозможно было поладить. Грану больше нельзя было доверять! Следовало избавиться от него. Однако поединок с ослабленным противником стал бы бесчестьем. Может быть, есть возможность переправить Грана в другую стаю?
Оргрим оперся на фальшборт грубо сколоченного кормового возвышения и уставился на темные воды. Даже здесь, в открытом море, не было ни ветерка. Над портовым городом стояли вертикальные колонны дыма, подсвеченные красным пламенем.
На баке рычаг катапульты с глухим треском обрушился на толстую кожаную подушку на раме. От удара большой корабль содрогнулся. Огненный шар по отвесной дуге отправился в ночь. Дюжины снарядов по-прежнему дождем обрушивались на город и гавань, словно с ночного неба падали звезды.
Оргрим негромко выругался. Он надеялся, что, будучи вожаком стаи и командующим галеасы, завоюет славу в этой войне. Как сильно старался он за последние два года совладать с кораблем, навязать свою волю этой ленивой деревянной массе: ходил в шторм между плавучими островами, окруженный туманом, среди безымянных фьордов, во время зимних штормов и летних приливов. Он видел море в любую погоду, несмотря на то что боялся воды. Он хотел, чтобы его корабль стал лучшим во флоте. А теперь все его усилия шли прахом. Славу пожнут вожаки других стай. Те, кто высадится дальше, к югу от Вахан Калида, в болотах. Они нападут на город с тыла и сломят остатки сопротивления эльфов. И именно они станут преследовать тираншу, бездушную эльфийку, которая больше всех других виновата в несчастье троллей. Эмерелль изгнала их из мира, для которого они когда-то были созданы альвами. Они изгнаны жалкими последышами. На протяжении столетий на чужбине тролли копили гнев. И теперь пошли против эльфийского отродья и всех червей, пресмыкающихся у ног остроухих. Вожак стаи, который первым ступит во дворец мерзкой королевы, станет герцогом одного из скальных замков в Снайвамарке. Король Бранбарт пообещал основать новое герцогство в честь этого знаменательного поступка. Всеми остальными герцогствами могли править только вновь родившиеся. Таков был закон его народа. Душа правит герцогством до тех пор, пока не угаснет навеки. Эта ночь впервые за все последние столетия давала единственную возможность собственными силами, благодаря своим деяниям получить титул герцога. А он стоит здесь, на борту «Громовержца», и наблюдает, как другие вожаки со своими воинами пожинают славу, в то время как он должен надзирать за тем, как его катапульты выбрасывают огненные шары! Оргрим в ярости ударил кулаком по фальшборту.
В сотне шагов слева вверх взметнулось пламя. Ночь огласилась криками. Снова загорелась одна из больших галеас. Неразумно разжигать огонь на борту огромной кучи дерева. Пропитанные ворванью соломенные шары тянули за собой широкий огненный шлейф, когда, загораясь, взлетали вверх. Некоторые распадались в тот самый миг, когда отрывались от катапульты.
Оргрим спустился с кормового возвышения на орудийную палубу.
— Рассыпьте больше песка! — крикнул он стоявшим у катапульт.
Затем пересчитал ведра с песком, длинными рядами стоявшие вдоль поручней. Его корабль не загорится! Его жизнь может длиться не одно столетие, если он будет осторожен. Будет и другая возможность получить титул герцога. Теперь же главное — пережить эту ночь! Если большая галеаса загорится и песок в мгновение ока не задушит огонь, это станет смертным приговором для всех на борту. Никто из троллей не умел плавать. Их тела были слишком массивны, чтобы держаться на воде, как бы ни греб утопающий руками и ногами. Тот, кто падал в море, мог считаться трупом. Поэтому тролли так боялись воды.
Два воина выкатили на палубу один из самых крупных соломенных шаров. Мастер орудий осторожно перетащил его на большую кожаную петлю на конце катапульты. Терпеливо проверил крепеж. Затем надел конец петли на крюк. Тетива орудия была натянута почти до предела. Болтан, мастер орудий, вынул факел из крепления у поручней. Он старался держаться как можно дальше от соломенного шара. На вытянутой руке он поднес факел к светящемуся золотом снаряду.
Со звуком, похожим на хрип старого пса, солома вспыхнула. Болтан спустил затвор катапульты. Рычаг устремился вверх, ударился об обитую кожей раму. Петля раскрылась, горящая солома устремилась во тьму.
Оргрим вздохнул с облегчением. Они так долго тренировались выпускать подожженные снаряды, но каждый раз, когда пламя касалось соломы, тролль задерживал дыхание. Слишком хорошо помнил он учения, когда снаряд разлетелся прямо над кораблем и огонь ссыпался обратно на палубу. Тогда Болтан бросился на горящую солому и задушил пламя своим массивным телом. Даже теперь, в неясном свете одного-единственного факела, горевшего на борту, видны были плоские красные шрамы на его груди. Он гордо носил их — как свидетельство собственного мужества. Никакой поединок не принес бы ему столько славы, сколько один этот поступок. Его знали во всем флоте. Король приглашал его рассказать о своем подвиге за его столом и дал Болтану почетное имя — Пожиратель Огня.
Мастер орудий подошел к Оргриму. Пот широкими ручьями стекал по его обнаженному торсу.
— Худшие снаряды я приберег на самый конец. Относительно по меньшей мере двух из них я готов спорить, что они развалятся прежде, чем долетят до цели.
— Они продержатся хотя бы до воды?
Болтан пожал плечами.
— Я бы не стал утверждать. — Он понизил голос. — Охотнее всего я сбросил бы оставшиеся снаряды за борт. До сих пор нам везло. Кто знает, сколько это продлится?
Оргрим поглядел на запад. Где-то там находился флагманский корабль Бранбарта. Король прикажет поднять на мачте три красных фонаря, когда нужно будет прекратить обстрел и начать атаку на город. Однако ночь освещали лишь факелы и горящие снаряды.
— Я бы согласился с тобой, если бы не Гран. Он меня выдаст.
— Так давай выкинем за борт и его заодно, — проворчал мастер орудий. — Он плохо отзывается о тебе перед командой. Будет лучше, если с ним приключится несчастье.
— А как насчет тех воинов, которые, быть может, являются его друзьями? И тех, которые просто надеются на то, что станут вожаками стаи, если я впаду в немилость? — Оргрим покачал головой. — Нам придется бросить за борт полкоманды, и даже тогда…
— Вожак стаи, ты только посмотри! Впереди, по правому борту!
Оргрим бросился к поручням. Меж бледных башен, обозначавших вход в гавань, проскользнула тень. Остроконечный корпус разрезал гладкое, как зеркало, море, вздымая пену. Они идут!
— Бросьте оставшиеся огненные шары за борт! — приказал Оргрим.
Некоторые воины на орудийной палубе недоверчиво посмотрели на него, но, прежде чем кто-то успел воспротивиться, залаял Болтан:
— Давайте, давайте, давайте! Шевелитесь, крысиные задницы! Вы ведь слышали, что приказал вожак стаи!
Мастер орудий лично схватил один из крупных шаров и, захрипев, поднял над головой, Размахнувшись, он швырнул его в море.
Вожак стаи бросился по лестнице, ведущей на кормовое возвышение. Сейчас нужно находиться рядом со штурманом. Эльфийские корабли быстрее и маневреннее, чем галеасы троллей. Одна ошибка — и они уйдут.
— Все на весла! — закричал Оргрим, пытаясь перекрыть голосом шум на палубе. — Барабанщики! Медленный бой! Воины, принести на палубу клыки!
Вожак стаи почувствовал, как кровь быстрее запульсировала в жилах. Если немного повезет, он все же сможет заслужить герцогство. Тем временем три корабля вышли из гавани. Ни ветерка. На борту обеих галер на флангах опустили мачты. Они готовились к бою. Третий корабль, огромная роскошная либурна, немного отставала.
Вожак стаи презрительно засопел. Очевидно же, что пытаются сделать эльфы. Галеры хотят принести себя в жертву, чтобы дать возможность прорваться либурне.
Внутри «Громовержца» послышался грохот литавр. Весла с шумом выскользнули из массивного корпуса и вспороли гладкое море. Корабль дрогнул и тронулся с места. В кильватере плавали последние соломенные шары.
— Курс на белую галеру! — приказал Оргрим штурману.
Тролль кивнул. Он всем своим весом налег на длинный румпель. Мучительно медленно разворачивалась галеаса в сторону правого борта.
Оргрим увидел, как пену вспорол металлический таран эльфийской галеры. Подобно огромной стреле нацелился он на корпус «Громовержца».
— Барабанщики! Таранный бой! — крикнул Оргрим, обернувшись к палубе гребцов. — Давайте, а то они заставят всех нас целовать морское дно!
Из длинной вереницы кораблей, полукругом стоявших вдоль гавани Вахан Калида, стали вырываться и другие суда. Остальные вожаки стай тоже разглядели в этом подарок судьбы. Оргрим выругался. Он достанет драгоценную добычу не первым!
— Вперед, ленивые псы! Налегайте на весла!
Теперь на главной палубе лежало шесть длинных абордажных мостиков. На них из досок, словно клыки, торчали заточенные деревянные колышки. Они глубоко войдут в палубу эльфийского корабля, когда опустят абордажные мостики.
Теперь Оргрим разглядел герб на большом шелковом знамени, лениво свисавшем с грот-мачты шикарной либурны. Ночь приглушила краски. Вожак стаи видел только светлую лошадь на темном фоне, но знал, что это означает. Перед ним море бороздил флагманский корабль тиранши!
Мимо «Громовержца» пронеслась тень. «Каменный кулак»! Эта галеаса была немного легче, у нее было больше весел. Гонку с ней не выиграть!
Белая эльфийская галера тоже ускорила темп, чтобы преградить дорогу новому врагу. Оргрим был готов к тому, что в любой момент она развернется, чтобы вонзить свой смертоносный таран в «Каменный кулак». На борту галеры тлели матово-красные искры. Вокруг них собирались маленькие фигурки.
— Держись подальше от «Каменного кулака»! — приказал своему штурману Оргрим.
Огненный шар плюхнулся в море далеко за эльфийским судном. Часть галеас открыла огонь по беглецам. Дураки, подумал Оргрим. Из катапульты не попасть даже в неподвижную цель. Они годятся как раз на то, чтобы обстреливать что-то крупное, вроде города.
Еще один огненный шар исчез в столбе шипящей, испаряющейся воды.
Болтан поднялся на кормовое возвышение, принес Оргриму его щит и массивный боевой молот.
Внезапно вокруг светящихся точек на белой галере вспыхнули крохотные языки пламени, и уже в следующий миг они поднялись к небу, словно маленькие отражения огненных шаров, и нашли свою цель.
Крики боли послышались с «Каменного кулака». Оргрим увидел, как стоявшие у фальшборта воины попятились и попадали на палубу. По доскам, будто змеи, ползли языки пламени. А затем с глухим звуком загорелся один из крупных соломенных шаров возле катапульты.
На «Каменный кулак» снова обрушился град огненных стрел. Все яростнее бежало по кораблю пламя. Гребцы сбились с такта. Петляя, галеаса потеряла курс.
— Назад, на орудийную палубу! — приказал вожак стаи. — Мы будем следующими.
Мастер орудий ударил себя в грудь кулаком.
— Но мы подготовлены, — мрачно улыбнулся он. — Так просто эти эльфийские ребята нас не возьмут.
Оргрим просунул руку в широкие кожаные петли своего щита. Он был сделан из дубовых досок в два дюйма толщиной. Никакая эльфийская стрела его не пробьет.
На либурне чаще заработали веслами. Она неслась мимо белой галеры. Теперь в линии тролльских кораблей зияла широкая брешь. Сейчас между эльфийским судном и открытым морем находился только «Громовержец».
Тем временем тяжелая галеаса набирала ход. Все меньше и меньше расстояние до драгоценной добычи. Теперь горящие стрелы летели и с корабля тиранши. Оргрим встал, защищая собой штурмана, и поднял щит. Словно лапы щенков, барабанили стрелы по темному дереву; пламя оставляло на нем язычки копоти.
Пылающие древки окутали «Громовержец» золотым сиянием. Казалось, корабль освещают дюжины свечей. Болтан согнал нескольких членов экипажа охотиться на очаги пожара при помощи мокрых войлочных одеял.
На палубу обрушился новый град стрел. Захрипев, рухнул один из воинов у фальшборта. Из его горла, дрожа, торчал оперенный наконечник.
До либурны оставалось не более ста шагов. На ее кормовом возвышении находилось ложе. Над ним, склонившись, застыла фигура в черном. Неужели тиранша командует кораблем с постели из мехов и шелка? Оргрим презрительно хрюкнул. Это было так похоже на истории, которые он с самого детства слышал об Эмерелль.
«Громовержец» несся под острым углом наперерез эльфийскому судну. Они упустят добычу, которая пройдет всего в нескольких шагах от них. Роскошная либурна уйдет!
— Верп! — закричал Оргрим.
На галеасу обрушился новый залп. Теперь их обстреливали и с белой галеры, находившейся на расстоянии всего двух корабельных корпусов от них.
Деревянные когти промелькнули в воздухе. Оргрим увидел, как один из эльфов угодил между верпом и поручнями корабля. Его раздавило, словно крысу. «Громовержец» дернулся. Суда метнулись друг навстречу другу. Воины на либурне отчаянно хватали жесткие канаты. Послышалась резкая команда. Со стороны левого борта весла эльфийского корабля стали поспешно убирать внутрь корпуса, чтобы их не раздавило при столкновении.
— Поднять весла… — начал Оргрим, но было слишком поздно.
С треском лопалась дубовая древесина. В воздухе летали щепки длиной с руку, со стороны гребцов слышались крики боли: воинов срывало со скамей.
Оргрим подскочил к фальшборту. На орудийную палубу выкатили первый клык. Но деревянные шипы пронеслись мимо поручней либурны, тяжелый абордажный мостик рухнул в море. Вожак стаи увидел, как Гран готовится прыгнуть на эльфийское судно. Огромный тролль с сомнением глядел на широкую полосу темной воды между кораблями. Тем временем эльфы строились на борту либурны, готовясь отбить предстоящую атаку.
Оргрим негромко выругался. Нельзя ни в коем случае позволить сопернику оказаться на борту первым. Вожак стаи снял щит, высоко поднял его над головой. Вокруг, словно разъяренные шершни, жужжали стрелы. Одна из них коснулась его виска. Тролль с криком метнул щит в гущу неприятеля. Затем прыгнул следом. В ряду эльфов на мгновение появилась брешь. Каменный молот крушил щиты врагов. Под яростными ударами в разные стороны летели щепки.
Эльфы сражались с немой ожесточенностью. Оргрим ревел, как разъяренный медведь. Его враги расступались, оружие тролля рубило пустоту. Теперь уже и эльфы отбросили щиты. Они были не такими, какими ожидал их увидеть Оргрим. Они уходили от ударов, избегали их, но не бежали. Они были словно пляшущие гадюки, только и ждущие шанса укусить. Нельзя было отбрасывать щит!
Вожак стаи раскрутил боевой молот, пытаясь держать противников на расстоянии. Будто громовые клинья, ударялись абордажные мостики о корабль жалких существ. Трещало дерево. Воздух был наполнен криками и мерзким визгом стрел. Тупой удар пришелся Оргриму в плечо. Чей-то клинок устремился вперед и проткнул пятку.
Тролль рухнул на колени. Делая мощные выпады, он пытался освободить себе место. К нему подбежали его люди. Большие деревянные щиты закрыли вожака со всех сторон.
— Сбросьте их в море! — ругался он. — Убейте их всех!
Оргрим попытался подняться, но нога снова подломилась. Внезапно рядом оказался Болтан.
— Для тебя эта битва окончена, друг мой.
Капитан «Громовержца» оперся на свое оружие и сумел подняться.
— Пояс! — Перед глазами плясали яркие огоньки. — Оберни его вокруг моей пятки. Я должен стоять!
— Все видели твое мужество, вожак стаи. Тебе ничего не нужно больше доказывать.
— Пояс! — настаивал Оргрим. — Еще ничего не кончено! Давай! Обмотай его вокруг пятки так крепко, как только сможешь!
— Они убьют тебя.
Болтан опустился на колени рядом с товарищем. Он с такой силой стянул кожу, что та затрещала.
Оргрим осторожно ощупал ногу. Она слушалась плохо, но, по крайней мере, не подкашивалась. Вожак стаи решительно поднял щит и стал протискиваться сквозь толчею битвы вперед, когда позади раздался адский грохот. Белая галера настигла их. Ее таран глубоко вошел в корпус «Громовержца».
— Покинуть корабль! — взревел вожак стаи, стараясь перекричать шум. — Сюда, ко мне! Мы возьмем корабль тиранши! Ко мне!
Все больше и больше троллей спешило по абордажным мостикам на расположенную ниже палубу либурны. Их встречал ливень стрел, которыми их осыпали с мачт корабля.
Казалось, битва продолжалась не один час. Краем глаза Оргрим увидел, как тонет «Громовержец». Корабль, на котором он жил два года.
К эльфийскому судну подходили все новые и новые галеасы. Они были словно волки, загнавшие старого лося. Эльфы знали, что им не уйти. Но никто из них не сложил оружие. Они были совсем не такими, как в песнях. Маленькие жалкие существа — да, но существа, способные сражаться! Никогда не думал Оргрим, что им придется пролить такое количество крови.
Он был в числе первых, кто прорвался на кормовое возвышение. Последняя горстка эльфов собралась у ложа тиранши. Оргриму бросился в глаза воин в разорванной шелковой рубахе, под которой блестел стальной нагрудник. Он сражался, как дикая кошка, и насмехался над нападающими. Казалось, ничто не может убить его. В конце концов только он один и продолжал оказывать сопротивление. Рядом с воином в нагруднике на досках палубы сидела баба, одетая в черное с серебром, похожая на шаманку. Лицо ее было разукрашено, волосы — цвета спелой пшеницы. Она держала за руку лежавшего на ложе. Кто бы там ни был, от страха он закрыл лицо шелковой простыней.
Одержавшие победу тролли окружили ложе. Успех остудил боевой пыл серокожих воинов. Теперь никто не хотел умирать.
Эльф с вызовом поднял клинки.
— Идите же! Где ваше мужество?! Сто против одного, этого должно быть достаточно даже для вас.
— Сложи оружие! Я подарю тебе жизнь! — Вожак стаи испытывал уважение к этому хрупкому существу.
Было бы позором убить его. Кроме того, рана на бедре кровоточила. Дальнейшего сражения Оргрим не переживет.
Эльф рассмеялся и отбросил назад длинные светлые волосы.
— Ваша вонь оскорбляет мою королеву. Уйдите с кормового возвышения, и я не стану убивать вас, твари. А теперь я медленно считаю до трех. Это время, которое у вас остается на то, чтобы покинуть палубу. Тем, кто останется здесь, наверху, — конец.
Гран протолкался вперед.
— Этот парень сошел с ума. Должно быть, его ударило по голове!
— Один!
Оргрим раздраженно отметил, что отдельные тролли действительно стали отступать.
— Два! — Эльф слегка покачнулся. Ему пришлось опереться на роскошное ложе.
— Тр…
Боевой молот Оргрима просвистел в воздухе. Эльф сделал попытку пригнуться, но рана и долгое сражение измотали его. Массивный набалдашник угодил ему прямо в лицо. В тишине послышался сухой треск. Затем по палубе покатились окровавленные зубы. Медленно, так, словно он не хотел признавать свое поражение, эльф опустился на колени, а затем рухнул лицом вниз.
Оргрим поднял оружие.
— Это мое мясо! — хриплым голосом провозгласил он, указывая на убитого. — Он был глуп, но храбр. Берите пример! — Тролль потянул шелковую простыню.
Эльфийская баба бросилась ему на руку.
— Делайте со мной что хотите, но позвольте моей госпоже умереть спокойно!
Оргрим непонимающе глядел на нее.
— Что мне делать с бабой, которая сломается, как только я коснусь ее?
— Прошу тебя, господин, прояви милосердие!
— Милосердие? Так, как твоя королева, толкнувшая нашего короля и пленных герцогов с Шалин Фалаха в пропасть и изгнавшая мой народ из Альвенмарка? Нет, женщина. Мы многому научились у вас, эльфов. Милосердие превращает силу победителя в слабость.
— Я все для тебя сделаю!
Оргрим удивленно смотрел на эльфийку. Неужели она хочет умереть? Если он станет медлить на глазах своих воинов, это плохо скажется на его славе. Взгляд вожака упал на эльфа с разбитым лицом.
— Кто был этот мужчина?
— Олловейн, мастер меча королевы.
— Ты дашь мне кусочек от него? — почтительно спросил Гран.
Оргрим рассматривал убитого. Его имя было почти так же известно среди троллей, как и имя королевы. Князь моста Костей, Танцующий Клинок, Рвущий Плоть. Его народ дал много имен этому воину. И то, что он здесь, может означать только одно. Оргрим отбросил в сторону простыню и вгляделся в изуродованное ожогами лицо. Лоб охватывала украшенная бриллиантами диадема. Лебединая корона Альвенмарка!
Он осторожно снял с погибшей драгоценность. Затем поднял ее вверх так, чтобы мог увидеть каждый.
— Тиранша Альвенмарка мертва!
Вопрос чести
Альфадас смотрел на вершину Январского утеса на противоположном берегу фьорда. Голову каменной скалы украшала каменная корона. Она являлась вратами в другой мир. В Альвенмарке скоро начнется зима, с горечью подумал ярл. Чего бы только он не отдал за то, чтобы еще раз пройти сквозь врата!
Иногда, когда он целыми днями бродил по лесам, он поднимался к кругу камней. Отцу удалось пройти его своими силами. Альфадас с горечью подумал, что ему в этом даре было отказано, несмотря на то что он прожил среди эльфов более двадцати лет. Да, конечно, он был мечником, какого во Фьордландии еще поискать. Его учил Олловейн, лучший фехтовальщик Альвенмарка. Сколь многим был для него эльф в годы обучения: приемным отцом, учителем и другом! Большинству при дворе мастер меча казался недосягаемым. Живая легенда, белый рыцарь Шалин Фалаха. Альфадас полностью отдался своей цели — стать совершенным мечником и воином. И он настолько далеко продвинулся на этом пути, что с ним не мог соперничать ни один эльф.
Именно это и облегчило задачу Альфадасу. Он полжизни старался быть подобным эльфам и тем не менее всегда оставался сыном человеческим, над которым посмеивались. Он чувствовал ущербность, и это задевало, но только не рядом с Олловейном. Никто не мог сравниться с мастером меча, и поэтому с приемным отцом Альфадас обретал покой. Конечно, он всегда старался постичь все тонкости боя и искусства войны, но рядом с Олловейном не так горько оставаться всего лишь человеком.
Сладковато-пряный запах свежего сидра заставил видения прошлого померкнуть. Альфадас облизал губы и улыбнулся. Кое-что он сюда принес. В Фирнстайне не знали яблочного вина. Сначала воины насмехались над ним и заявляли, что он варит сок для безбородых юношей. А теперь из всех окрестных деревень приходили люди, когда в Фирнстайне отмечали Праздник Яблок.
Его взгляд скользнул по небольшой деревушке у фьорда: пара длинных домов и хижины, окруженные деревянным палисадом. Здесь даже ста семей не наберется. По сравнению с роскошью Альвенмарка это…
Нет, глупо и несправедливо сравнивать Фирнстайн с Альвенмарком. Сравнивать людей с эльфами — все равно что сравнивать детей и воинов. «Пока я рассуждаю таким образом, я никогда не стану по-настоящему одним из них», — напомнил он себе. Но в душе отдавал себе отчет, что все бесполезно. Он никогда не станет одним из них! Как бы он ни старался, понять здешних людей он не мог. Их способ мышления, их жизнь… Он отрастил бороду, чтобы походить на них. Но это все внешнее.
Когда он покидал Фирнстайн, иногда бывали моменты погружения… Когда он прятал свое слишком хорошее оружие. Когда ему удавалось имитировать грубые интонации, свойственные их речи… Но стоило людям услышать его имя, все рассыпалось. Все во Фьордландии знали историю Альфадаса Мандредсона. Он сразу становился чужим и не знал, боятся его или восхищаются им. Они просто странные, эти люди, среди которых он живет, а его душа не может к ним подобраться.
Ходил слух, будто его отец Мандред зачал его с эльфийской королевой. При этом в поселке еще жили люди, знавшие его мать и помнившие, как приходила Эмерелль, чтобы забрать его. Тот, кто видел, как кавалькада всадников в призрачном колдовском сиянии двигалась по льду фьорда, не забудет этого до конца своих дней.
— Ты мертв, огромный тролль! — Ульрик вонзил кончик деревянной ложки ему в камзол. — Давай, падай, вонючий тролль. Я тебя убил!
— Так честные воины не сражаются. Ты должен был бросить мне вызов.
— Но тогда я бы не выиграл. Никто не может состязаться с тобой в бою на мечах, отец. Это же все знают.
Ульрик перестал смеяться. Он с упреком глядел на отца, не желавшего понимать такие простые вещи.
— Истинный воин скорее согласится на безысходный бой, чем подло нападет на противника и таким образом опорочит свою честь.
Ульрик опустил ложку.
— Разве это немножко не… глупо?
Альфадас не выдержал и рассмеялся.
— Связываться с троллем никогда не было умной затеей. — Он наклонился вперед, дико хохотнул, забрасывая Ульрика на плечо. — Если ты попытаешься заговорить с ними, то разговор закончится тем, что они тебя сожрут.
Сын запищал от удовольствия и изо всех сил стал колотить Альфадаса ложкой по спине. Они уже наполовину спустились с холма, когда кто-то окликнул их.
— Проклятье, я совсем забыл! — прошипел мальчик.
— Что?
— Меня мама послала. Она сказала, чтобы я посмотрел, не сидишь ли ты где и не мечтаешь ли. — По голосу сына было слышно, что ему неприятно повторять слова Аслы. — Она злится, потому что целый день стоит у яблочного пресса, а ты ей не помогаешь.
— Альфадас! — прокатилось по холму.
— М-да, боюсь, я вел себя не очень-то честно. — Ярл поставил сына на землю. — Ты должен мне кое-что пообещать.
— Что же?
— Не бери пример с меня. Я плохой супруг. Твоя мать постоянно сердится на меня.
Ульрик улыбнулся беззубой улыбкой.
— Я лучше буду человеком чести, чем сочетаюсь с кем-то и стану супругом. — Мальчик нанес деревянной ложкой удар воображаемому противнику. — Когда я вырасту, то стану полководцем короля. И героем. И буду еще более известным, чем ты. И… — Он поглядел на отца своими огромными детскими глазами. — Ты ведь подаришь мне свой волшебный меч, когда я вырасту? Он мне нужен, чтобы я мог стать героем.
Альфадас вздохнул.
— У меня нет волшебного меча. Сколько раз тебе повторять?!
Ульрик надулся.
— Я знаю, что это правда! Твой меч может пробить любой щит и любой доспех. Он заколдованный! И дедушка тоже так говорит!
— Это просто очень хороший меч. — Альфадас опустился на колени перед сыном, чтобы быть с ним одного роста. — Мой меч выкован эльфами. Это очень хорошее оружие, но в нем нет магии. А что касается героев… Не оружие творит героя. Человек, который владеет мечом, должен быть особенным — как ты.
— Значит, я стану героем, когда буду большим, как ты?
— Конечно, Ульрик. — Альфадас усмехнулся. — По крайней мере если избавишься от привычки тайком подкрадываться к троллям. А теперь идем к маме.
Они спустились вниз по склону небольшого холма, на котором стоял новый длинный дом. Вся деревня помогала строить его после того, как он женился на Асле. Альфадас знал, что многие из новых жителей деревни пришли сюда только потому, что здесь жил он. Альфадас, Друг Эльфов, Альфадас, полководец короля. Они всегда были вежливы с ним, но не любили его. Он был вроде очень опасного дворового пса. Там, где он, лиса не появится. Рядом с ним они чувствовали себя в большей безопасности.
Кальф стоял у яблочного пресса. Светловолосый великан раньше был ярлом Фирнстайна. Он был дворовым псом до того, как пришел Альфадас. Альфадас с роскошной перевязью, сын знаменитого отца…
Асла с упреком глядела на мужа.
— Где ты бродишь?
Ульрик заслонил его.
— Он показывал мне, как нужно честно сражаться.
— Хотелось бы, чтобы мне хоть иногда была оказана честь в виде помощи. Что ты делал? Опять смотрел на эту проклятую гору, на которой исчез твой отец со своими друзьями-эльфами?
— У них есть имена. Его друзей зовут Фародин и Нурамон.
— Я лучше пойду, — сказал Кальф.
Он был высоким тихим парнем. Альфадас знал, что разрушил жизнь Кальфа. Он все еще был бы ярлом. И женился бы на Асле. И никогда не сказал бы ей худого слова. Альфадас знал, что Кальф все еще любит Аслу. Он не взял себе другую жену. Все эти годы он жил один в маленькой хижине внизу, у реки. Альфадас никогда не мог долго смотреть ему в глаза. Грустные небесно-голубые глаза.
В качестве приветствия Кальф легко постучал пальцами по лбу.
— Вечер добрый, Альфадас.
Ярл кивнул.
— Я позабочусь о прессе.
Асла отмахнулась.
— Все сделано. Я звала тебя, чтобы ты занес бочонки с соком. Вместо тебя это сделал Кальф. Остались только отжатые куски яблок. — Она указала на стоявшее рядом с прессом корыто. — Ты… Кадлин, не надо!
Дочь подошла, держась руками за край корыта, а затем запустила обе руки в золотистую фруктовую кашицу. Она посмотрела на Альфадаса, затем со смехом покачала головой и обеими руками растерла вязкую кашицу по лицу и волосам.
Асла устало опустилась на чурбан для колки дров.
— Она такая же, как ты, мой красивый чужой муж. Она точно знает, чего нельзя делать, и все равно делает. И я не могу на нее долго сердиться.
Альфадас опустился рядом с ней. Мягко обнял ее за плечи. Ее платье пропиталось ароматом яблок.
— Почему ты сердишься?
Она вытерла руки о передник.
— Из-за горы, — тихо сказала она. — Иногда мне хочется, чтобы мы жили в каком-нибудь другом месте, где мне не нужно будет видеть ее каждый день. И тебе тоже. Я терпеть не могу, когда ты смотришь на вершину.
— Это же просто гора.
Она уставилась на свои красные мозолистые руки.
— Нет, не просто. Оттуда пришли эльфы, которые унесли тебя больше чем на двадцать лет. В сказках говорится, что их сердца холодны, как зимние звезды. Они…
— Это глупости! — Опять она об этом. — Ты ведь знакома с Фародином и Нурамоном. У них холодные сердца?
— Фародин вызывает у меня какое-то жуткое чувство. В нем нет ничего человеческого, он…
— А как ты хотела? Он эльф! — перебил ее Альфадас. — Но сердца у них не холодные.
— А ты знал многих из их женщин? Говорят, их красота никогда не меркнет. — Асла снова посмотрела на свои измученные руки. — Прошло более восьми лет с тех пор, как мы вместе танцевали вокруг камня. Я старею. Я боюсь, что они придут и заберут тебя у меня. Эльфы тоже танцуют вокруг камня и обещают друг другу вечную любовь?
— Нет. — Альфадас поднял стружку, лежавшую рядом с чурбаном, потер ее между пальцами. — Они никогда не обещают вечность. Для этого они слишком долго живут. Они обещают друг другу расстаться прежде, чем между ними воцарится ложь. Они верят, что если есть что-то, о чем нельзя рассказать друг другу, то настало время расстаться.
— А мы были бы еще вместе, если бы были эльфами?
Альфадас почувствовал, как она дрожит. Зачем она мучит его такими вопросами? Разве не видит, как он ее любит? Альфадас мягко прижал ее к себе.
— Я тебя еще никогда не обманывал.
— Я тебя тоже.
— Работа изнуряет тебя, Асла. Может быть, привезти следующим летом рабыню из Гонтабу?
Тыльной стороной ладони она вытерла нос.
— Только если ты найдешь такую, что будет страшнее ночи. — Асла улыбнулась, но ее глаза были красными от невыплаканных слез.
— Тата! — неуверенно покачиваясь на ножках, к ним подошла Кадлин. Все лицо ее было измазано яблочной кашицей. У нее были глаза матери, каштаново-карие и полные тепла. — Тата…
Она выжидающе протянула руки к Альфадасу. Он поднял ее вверх, и девочка вцепилась липкими пальчиками ему в волосы, запищав от удовольствия.
Он взял маленькую ладошку и слизал с нее сладкую кашицу. Девочке стало щекотно, и она захихикала.
— На! — Кадлин протянула ему и вторую руку.
Асла со вздохом поднялась.
— Скоро придут первые гости. Ты разведешь огонь в жаровне? Вечерами уже рано холодает.
Альфадас кивнул.
В глаза Аслы вернулась улыбка, когда она посмотрела на них обоих.
— Пожалуй, нет такой женщины, которая смогла бы устоять перед тобой, мой прекрасный чужой муж.
Ярл почувствовал, как что-то теплое побежало по его штанине. Он поднял Кадлин. На штанах отчетливо виднелось темное пятно.
Асла рассмеялась.
— Ты позаботишься о малышке? Мне нужно вынуть хлеб из печи.
Кровь
Туман поднялся по берегам фьорда, проглотив деревню. Иногда Альфадас слышал сдавленный смех. Весь Фирнстайн радовался Празднику Яблок. Его длинный дом стоял несколько в стороне от других хижин. Мандредсон толком не помнил, была ли это его идея — строить дом здесь — или же это предложил Кальф, который тогда еще был ярлом. С его домом было то же самое, что и с ним. Дом стоял на краю деревни, не в ее сердце. Так и с ним — люди уважали его, но в сердце свое не впускали. Он оставался чужим. Даже для Аслы, которая любила называть его «мой красивый чужой муж».
Или ему это все только кажется? Холм — самое лучшее место. Может быть, они хотели выделить его? Суровая жизнь в горах не оставляла людям времени на то, чтобы быть сложными. Обычно они прямо говорили то, что думали.
Мелкие волоски на спине встали дыбом. Какой-то звук? В тумане что-то шевельнулось. Не человек. Послышалось гортанное рычание. Альфадас взмахнул факелом. Словно из ниоткуда появилась большая черная собака. Оскалив зубы, она приближалась к нему. Через всю ее морду проходил глубокий окровавленный шрам.
— К ноге, Кровь! — раздался из тумана повелительный голос.
Собака остановилась. Она дрожала от напряжения. Альфадас был готов к тому, что бестия в любой миг прыгнет на него. У нее была свалявшаяся черная шерсть. На шее болтался широкий кожаный ошейник.
— Приветствую тебя, ярл. — За собакой появился приземистый мужчина и прикрепил к ошейнику ремень. — Лежать! — прикрикнул он на псину, и та неохотно улеглась у его ног.
— Приветствую тебя, Оле Рагнарсон.
Альфадас даже не пытался заставить свой голос звучать сердечно. Он не любил брата своего тестя. Оле был хитрым и грубым парнем. Он разводил собак и мучил их до тех пор, пока из них не вырастали кровожадные твари.
— Ты не пригласишь меня войти?
Оле хорошо знал, как к нему относятся. Мужчины мерили друг друга взглядами. Собаковод был коренастым с длинными рыжими волосами. Его мясистое лицо обрамляла неухоженная борода, в которой уже появились широкие седые пряди. На Оле был красивый темно-красный плащ, закрепленный бронзовой брошью. От него, как и от его собак, несло шерстью, мочой и гнилым мясом.
— Собака в мой дом не войдет.
— Это было бы неразумно, ярл. Все знают, как раздражительны мои питомцы. — Оле поднял поводок. — Как ты думаешь, сколько Крови потребуется времени, чтобы перегрызть вот это? Ты действительно хочешь, чтобы такая зверюга, как она, бродила по деревне? Ты же знаешь, что я натаскиваю их даже на медведя и волка. И они всегда голодны. Я вполне верю, что Кровь сочтет пьяного, который шатается ночью по деревне, легкой добычей. Конечно, если бы у тебя была цепь, мы могли бы привязать ее здесь, снаружи.
Оле отлично знал, что ни в одном доме в деревне не было цепи. Железо было слишком дорого для того, чтобы тратить его на цепи.
— Зачем ты вообще привел эту тварь?
Собаковод широко ухмыльнулся.
— Среди твоих гостей наверняка есть ребята из дальних мест. Там, в глуши, им всегда может понадобиться хорошая собака. Ее запирают в клетку, а как только к двору приближается чужак, она начинает лаять. Это полезно, когда обретаешься в пустынном месте. Кроме того, мои псины отлично приспособлены для разного рода охоты. Не важно, собираешься ли ты преследовать самца-лося, хочешь прогнать волчью стаю или вернуть сбежавшего раба. Мои звери выполняют кровавую работу. И они повинуются до тех пор, пока рядом их хозяин и плетка. Не так ли, Кровь?
Собака с ненавистью посмотрела на Оле. За поясом собаковода торчала плеть, в которую были вплетены длинные ремни с шипами и свинцовыми шариками на концах.
— Когда я продаю собаку, то всегда даю в придачу плеть, с которой ее растил. Тогда она знает, кто ее новый хозяин. Особенно если сразу после покупки человек как следует ее отлупит.
— Уведи этого пса, тогда я буду рад видеть тебя среди своих гостей.
Оле подошел к Альфадасу так близко, что ярл почувствовал его зловонное дыхание.
— Прогони меня, ярл, и я пойду по деревне, рассказывая, что ты отказал мне в праве войти в дом моей племянницы в праздничный день. В следующее полнолуние деревня будет выбирать нового ярла. Я всегда думал, что этот титул важен для тебя, Альфадас Мандредсон. У человека, отказывающего родственнику в гостеприимстве, на выборах тяжелое положение. У Кальфа много друзей. Поговаривают даже, что он нравится твоей собственной жене. — Мужчина мило улыбнулся. — Может быть, даже немного больше, чем ты.
Альфадас положил руку на рукоять ножа, висевшего на поясе.
Оле рассмеялся.
— Твой отец уже давным-давно заколол бы меня. Но в тебе чертовски мало от великого Мандреда, эльфийский ублюдок.
— Ты знаешь, что я не полукровка! Ты был свидетелем того, как меня забрали. Или ты уже забыл об этом? А теперь уходи.
— О да. Я был свидетелем того, как эти хладнокровные твари пришли, чтобы унести сына Мандреда и Фрейи. Но откуда мне знать, кто тот человек, который вернулся в деревню спустя половину человеческой жизни? Ты посмотри на себя! Разве в тебе есть горячая кровь фьордландца? Любой настоящий мужик давно уже дрался бы со мной, полукровка. Это кровь твоей матери, какой-нибудь эльфийской шлюхи, делает тебя терпеливым.
— Разве тебе неведомы истории о жестокости эльфов, Оле?
Собаковод нахмурился.
— Истории о людях, которые встретились с ними и исчезли навсегда? — продолжал Альфадас.
Оле нервно облизал губы.
— К ноге, Кровь! — Теперь его голос звучал более хрипло.
Он вынул из-за пояса плеть и постучал рукоятью по бедру.
— Если я полукровка, то ты, вероятно, в гораздо большей опасности, чем можешь себе представить. — Альфадас схватил плеть и вырвал ее из рук Оле.
— Фас, Кровь! — захрипел собаковод.
Но бестия и с места не сдвинулась.
— Как ты там говорил? Ты дрессируешь их так, чтобы они слушались человека с плетью. Как думаешь, она послушается меня, если я прикажу разорвать тебя в клочья?
На лбу Оле выступил пот.
— Прошу прощения. Я, наверное, перепил, вот и болтаю ерунду. Ты уж…
— От тебя не пахнет так, будто ты перепил. — Альфадас посмотрел на собаку сверху вниз. — Я уверен, что никто не удивится, если одна из твоих собак разорвет тебе глотку. Думаешь, эльфы так мстят? Позволить убить такого негодяя, как ты, твоим же жертвам…
— Да! — Оле дышал с трудом. Он не отводил взгляда от Альфадаса. Ждал его реакции. — Я хотел сказать, нет. Я…
Ярл сунул плеть за пояс собаководу.
— Запомни кое-что, Оле. Я ненавижу, когда на меня клевещут. Если я еще раз услышу или хотя бы заподозрю, что ты на меня наговариваешь, то однажды утром тебя найдут среди твоих песиков. И о том, что это именно ты, узнают только по растерзанным одеждам. До сегодняшнего вечера я старался не замечать того, как ты себя ведешь, потому что ты — единственный дядя моей жены. Но теперь мое терпение лопнуло. Берегись.
Оле положил руку на плеть.
Альфадас поймал себя на мысли, что ему хочется, чтобы собаковод сейчас сделал глупость.
— Я… — начал Оле, когда дверь дома отворилась.
На фоне красноватого света отчетливо обозначился силуэт Аслы. Дым жаровни тянулся из двери мимо нее.
— Хорошо, что ты пришел, — сердечно приветствовала она дядю. Затем заметила собаку и запнулась. — Входи же, — бесцветным голосом произнесла наконец она.
Оле зыркнул на Альфадаса, но ярл и бровью не повел. Он не хотел влиять на решения собаковода.
Дядя Аслы задумчиво провел рукой по лицу. А затем вошел в длинный дом. Собака держалась вплотную к нему.
— У тебя случайно нет костей с остатками мяса? Кровь смирная, пока у нее есть что-то, что можно погрызть.
— Кровь? — удивленно переспросила Асла.
Оле указал на черную собаку. Монстр почти достигал его бедра.
— У меня имена закончились. Убийца, Клык, Душегуб. Они продаются лучше, когда у них опасная кличка. — Оле повысил голос. — Это идеальные дворовые собаки, черные медведедавы из Фарлона!
Альфадас вздохнул. Оле был для него загадкой. Бывали моменты, когда он готов был его убить. А уже в следующее мгновение приходилось кусать себе губы, чтобы не рассмеяться. Собаковод был самым загадочным человеком, которого он встречал до сих пор. Только что он был законченным негодяем — и уже в следующий миг ему удается превратиться в неудачливого простака.
В доме у Альфадаса заслезились глаза от дыма. Камина не было, только жаровня в центре единственной комнаты. Дым лениво уходил через две небольшие дыры под скатом крыши. Проходило немного времени, и Альфадас привыкал к задымленному воздуху, от которого жгло глаза и першило в горле. Но каждый раз, когда он приходил с улицы, первые мгновения превращались для ярла в сущую пытку.
Его дом был длиной в пятнадцать шагов. Пять недель работала вся деревня над этой постройкой. Для эльфа в доме не было ничего, что отличало бы его от вырытой в земле пещеры кобольда. Но Альфадас своим
домом гордился. Все вместе они сделали его настолько хорошим, насколько смогли.
Рядом с длинной жаровней стояли лавки, на которых разместилось большинство гостей. Они пили, шутили или просто молча смотрели на огонь. Длинные деревянные столы на грубых козлах ломились под тяжестью блюд. Забили двух жирных свиней и зажарили их на вертелах. Был здесь и прошлогодний сидр, и свежее масло, и ароматный хлеб. Три дня Асла вкалывала, как рабыня, чтобы подготовить праздник. И даже теперь она не присела ни на секунду Если в следующем году король снова позовет его на юг, чтобы командовать войском во время набегов, он действительно привезет Асле рабыню, которая будет мучиться вместо нее, поклялся себе Альфадас.
На ней было зеленое платье и янтарные украшения, которые он подарил ей на рождение Кадлин. Она была самой прекрасном женщиной в зале. И не замечала, как он втайне наблюдает за ней. Альфадас вспомнил их дневную ссору. Нужно чаще говорить ей, как много она для него значит. В последнее время они все реже разговаривали друг с другом. В этом не было его злого умысла. Они были знакомы так давно, что он понимал ее без слов. Так он думал… Это нужно менять. Чаще разговаривать с ней или просто шутить. Как раньше. Она так много для него сделала. Праздник Яблок был ее идеей. Он привез сюда деревья. Когда два года спустя они первый раз принесли плоды, Асла пригласила на праздник все важные семьи. Чуть позже Альфадаса впервые выбрали ярлом. Он знал, что решающими голосами в свою пользу обязан празднику. С тех пор его устраивали каждый год, и со временем вся деревня стала праздновать сбор нового урожая яблок.
Асла проворно вынула кость из куска на столе и дала ее собаке. Псина отползла назад и спряталась в углу неподалеку от спальных ниш, укрытых за толстыми шерстяными занавесками под скатом крыши.
Альфадас слышал, как кость треснула между клыками Крови. В этот миг он поверил, что твари Оле могут справиться и с медведем. Тем временем дядя Аслы подошел к группе живших в глуши крестьян и стал что-то рассказывать им, отчаянно жестикулируя.
Ярл налил себе кружку сидра и присел у жаровни. Он прислушивался к разговорам и негромкой мелодии углей. Он вспоминал свое первое лето с Аслой. Она была так не похожа на эльфийских женщин. Исполненная бьющей через край радости жизни. Неистовая, как летняя гроза. Жить с ней было просто. Любая мысль, приходившая ей в голову, тут же оказывалась на языке. Еще прежде, чем выпал первый снег, они танцевали вокруг камня. Того большого белоснежного валуна внизу, у фьорда, который дал свое имя деревне — Фирнстайн.
— Можно с тобой поговорить, ярл? — Рядом с ним на скамью, не дожидаясь ответа, присел Гундар, старый жрец Лута.
В прошлом году Альфадас убедил его переехать из столицы королевства в Фирнстайн. В принципе, он больше хотел привезти жреца Фирна, но ни золото, ни слова не смогли убедить ни одного из них переехать в убогую деревушку. И Альфадас вынужден был взять священнослужителя, посвятившего свою жизнь Луту, Ткачу Судеб.
Поначалу Альфадас опасался, что Гундар просто ищет место, где его кормили бы на старости лет. Действительно, уже после первой зимы аппетит священнослужителя стал притчей во языцех на расстоянии трех дней пути от деревни. Когда бы ни пришли в его хижину, на огне постоянно что-то варилось. И несмотря на это, Альфадас ни разу не пожалел, что привез его сюда. Гундар знал толк в травах и человеческих душах. Ярл не ведал, какое тайное заклинание сплел этот человек, но с тех пор, как он здесь поселился, в деревне стало спокойнее. В дни суда стало меньше споров, некоторые старые распри улеглись.
Перед собой на коленях Гундар держал миску с хлебом и кусочками свинины. Его белая борода лоснилась от жира.
— Лут предупреждает нас насчет этой зимы, мой ярл. — Священнослужителю удавался фокус: он жевал и при этом разговаривал отчетливо. — Сегодня утром он послал мне третье неблагоприятное знамение. А это важное время дня! Я разрезал щуку, которую хотел зажарить на обед, и нашел в ее теле большой черный камень.
— М-да, такое любому аппетит испортит.
— Не насмехайся над знаками бога, ярл! — Гундар сплюнул на угли кусок хряща. — Такому камню не место в брюхе щуки. Я уверен, что этой зимой что-то придет сюда. Что-то темное, злое, чему не место в этой стране.
Альфадас удивился тому, что старик прочел все это по камню, который проглотила какая-то глупая рыба, но поостерегся высказывать свое мнение. Если священнослужитель громко объявит о своих дурных предчувствиях в этом зале, то вызовет всеобщее беспокойство. Простые люди прислушивались к старику. Альфадас надеялся, что наутро сможет отговорить Гундара от глупостей, если придет навестить его с ветчиной и корзиной свежего сыра.
— Ты говорил о трех знамениях…
— О, да. — Гундар обмакнул кусок хлеба в соус. — Не знаю, заметил ли ты. В последнюю ночь перед новолунием на лунном серпе была кровь. Еще когда я был молодым священнослужителем, мне довелось узнать, что таким образом Лут предупреждает нас о грядущей войне.
— Началась осень. Скоро упадет первый снег. Никто не воюет в такое время. Снег и лед убьют больше людей, чем самый страшный враг.
— И тем не менее Лут предупреждает. — Старик пристально поглядел на ярла. — Или ты сомневаешься в его знамениях?
— И что мы, по-твоему, должны делать?
Гундар беспомощно развел руками.
— Я всего лишь инструмент бога. Я вижу его знамения. А ты ярл. Ты должен решать, что произойдет.
— А что еще ты видел?
— У подножия Январского утеса появился новый ручей. Всего лишь узкий ручеек, но тем не менее это знак грядущих перемен. Не считай меня пугливым стариком, Альфадас. Меня беспокоит, что три столь отчетливых знака появились за столь короткое время. Поэтому я и не говорил ни с кем другим. Боги хотят предупредить нас, Альфадас. Ты должен защитить деревню, так же как сделал когда-то твой отец — когда заманил бестию в горы и убил ее в пещере Лута со своими друзьями-эльфами. Ткач Судеб хорошо относится к твоему роду, Альфадас. Он посылает нам знамения, чтобы ты был готов.
— У тебя уже ничего не осталось в тарелке, священнослужитель. — Сзади бесшумно подошла Асла и поставила на лавку миску с мясом.
Нужно было знать ее очень хорошо, чтобы услышать отзвук доброй насмешки в ее голосе. Альфадас спросил себя, сколько она могла услышать из их негромкого разговора. Он обнял жену одной рукой за бедра и, перетянув через лавку, посадил к себе на колени.
— Может быть, тебя следует привязать, чтобы ты хоть немного успокоилась во время нашего праздника?
— Достаточно было бы, если бы ты хоть немного помог.
— Прошу тебя, Асла. Ты же видишь, я разговариваю с Гундаром. Я по-своему забочусь о наших гостях.
— Я, пожалуй, лучше отойду, — с многозначительным видом произнес священнослужитель, подхватывая новую миску с мясом.
— Сиди, Гундар. Ты мудрый старый человек. Не говори мне, что подобные перебранки между мужем и женой для тебя новость, — весело улыбнулась Асла. — Я же знаю, что поступила верно, выбрав своего героя. Он хоть и ленив, как все мужчины, но по крайней мере не напивается, чтобы потом бить меня и моих детей. Иногда мне даже кажется, что он всерьез думает о том, как мне помочь. Жаль только, что он не претворяет свои идеи в жизнь.
Альфадас ущипнул ее за бок.
— Если бы твой язык был клинком, ты стала бы мастером меча этого королевства.
— А если бы у вас, мужчин, было в голове что-то кроме мечей и королевств, мир стал бы спокойнее. Хотелось бы мне знать, что изменилось бы в деревне, если бы я была ярлом.
— При всем уважении, Асла, — вмешался в разговор священнослужитель с набитым ртом. — Такого еще никогда не бывало. Женщины не созданы для этого. — Он хитро подмигнул ей. — И неужели ты действительно думаешь, что этот мир был бы лучше, если бы праздничный ужин готовил Альфадас? Боюсь, в таком мире подобные мне люди умерли бы с голоду.
— Откуда ты можешь знать, что у женщины это не получилось бы лучше, если никогда ни одна из них не была ярлом деревни?
Альфадас испытывал удовлетворение от того, что обычно столь красноречивый священнослужитель вот-вот проиграет Асле, как это постоянно случалось с ним, когда они спорили на эту тему.
— На юге есть королевства, где правят женщины, — заметил Гундар. — И видишь, что с ними происходит? Старый Хорза Крепкощит каждое лето посылает войска, чтобы разорять их границы и выжимать из них дань.
— О да, я знаю. И мой муж ведет воинов Хорзы от победы к победе. Но разве поэтому королевы плохо правят? Разве их вина в том, что у них есть воинственный сосед, который каждую весну спускает с поводка орды своих псов?
Альфадас негромко откашлялся.
— Думай о том, как говоришь о короле. Мы не одни.
— Теперь я еще и не хозяйка в собственном доме? Нам следовало бы…
Она умолкла на середине фразы. Альфадас почувствовал, как напряглось все ее тело. Невольно он проследил за ее взглядом.
Кадлин выползла из своей спальной ниши и схватила мозговую косточку, которую грызла Кровь.
— Ни звука! — прошипел Альфадас. — Нельзя ничем пугать эту бестию.
Казалось, Кровь спит. Кость она держала между передними лапами.
Кадлин оторвала немного волокнистого мяса и засунула себе в рот.
Ярл нащупал на поясе нож.
— Разговаривай с Аслой, как будто ничего не произошло, — попросил он священнослужителя. — Из гостей еще никто не заметил того, что случилось.
Он заставил себя успокоиться. Сердце колотилось, но нельзя было и виду подать. Нельзя пугать Кровь. Огромная псина может убить Кадлин одной лапой. Никто в доме не окажется рядом с ней настолько быстро, чтобы предотвратить нападение псины.
— Пожалуйста, сделай же что-нибудь, — прошептала Асла. — Мы ведь не можем просто смотреть…
— Молись за нее. — Гундар побледнел как смерть. — Жизнь твоего ребенка в руках Лута.
— Я не буду…
Альфадас рукой зажал рот Аслы и заставил ее сидеть на месте.
Кровь открыла глаза. Они были янтарного цвета. Собака холодно разглядывала маленького ребенка. Кадлин почти выпрямилась и тащила к себе большую кость. Она раздраженно что-то бормотала себе под нос, поскольку не могла вытянуть ее из-под тяжелых лап.
Альфадас взвесил в руке нож. Его дочь выживет только в том случае, если Кровь умрет в мгновение ока. Нож слишком легок, чтобы пробить толстый собачий череп. Вот если он попадет в глаз… Там кости тоньше. Но на пути у него стоит Кадлин. Если девочка вдруг шевельнется, клинок поразит ее. Альфадас проклял себя за то, что просто-напросто не прогнал Оле прочь вместе с его тварью.
Кровь потянулась и подняла лапу. Кость оказалась у Кадлин, и та плюхнулась на попку.
— Боги всемогущие, ребенок! — вдруг вскрикнула какая-то женщина.
Тут же все разговоры стихли. Кровь подняла взгляд, подняла губу и заворчала.
— Не шевелитесь! — приказал Альфадас. — К собаке никому не подходить! — Краем глаза он увидел, как Оле протиснулся мимо крестьян и вынул из-за пояса плеть. — Стой на месте, — зашипел разъяренный ярл. — Тебя я хочу видеть рядом с собакой меньше всего.
Кадлин заметила, что внезапно наступила тишина, и огляделась. А потом протянула руку и, ухватив Кровь за нос, поднялась на ноги. Альфадас задержал дыхание. Крохотные пальчики Кадлин гладили окровавленный шрам на морде. Собака заморгала. Потянула голову вперед, а потом вдруг лизнула лицо малышки своим огромным языком.
Зал выдохнул, но опасность еще не миновала. Альфадас протянул дочери руку.
— Иди сюда, Кадлин. Иди ко мне.
Малышка чмокнула Кровь в нос. А затем подбежала к Альфадасу и гордо произнесла:
— Ава!
Ярл отпустил Аслу. Та прижала Кадлин к себе.
— Что ты творишь, девочка моя? Никогда так больше не делай. Пожалуйста… — Слезы душили ее.
Остальные женщины собрались вокруг них.
Оле положил плетку на лавку рядом с Альфадасом.
— Можешь оставить тварь себе. Теперь мне никто не поверит, что это кровожадная бестия, способная разорвать волка.
На это Альфадас не смог ничего ответить. Он чувствовал себя измотанным до предела, и теперь, когда напряжение спало, он дрожал всем телом.
— Собака подчиняется руке ребенка. Это четвертое знамение за четыре дня, — негромко произнес священнослужитель.
Огонь и вода
— Это ты, Олловейн? — Оримедес наклонился, чтобы лучше видеть лицо эльфа. — Что за маскарад? Думаешь, такой шлем поможет, если на голову упадет огненный шар?
— Тихо! — Олловейн посмотрел на остальных кентавров, стоявших немного в стороне на набережной рядом с паланкином. Мастер меча опустил голову, чтобы шлем, который он надел, лучше скрывал его лицо. — Прикажи своим ребятам подняться по сходням на барку. У нас есть раненые, которым не выжить в море. Мы должны отнести их обратно во дворец. Хольды еще на борту?
— Большинство этих мучителей убежали, когда начался обстрел гавани. На борту только Гондоран и еще парочка хольдов.
— Прогони их или проследи, чтобы они не могли покинуть лодку после того, как на барку положат раненых.
Оримедес вопросительно посмотрел на него.
— Приступай, ты же понял мои указания!
И, не дожидаясь реакции князя кентавров на свои резкие слова, Олловейн развернулся и побежал вверх по сходням. Чем меньше детей альвов будут знать о том, что здесь происходит, тем лучше. Они должны попасть во дворцовую башню. Там они смогут легко защититься от превосходящего числом противника.
Мастер меча пригнулся, когда огненный шар, шипя, пролетел над ним. В гавани тем временем полыхала б
ольшая часть кораблей. Поднялся ветер, горячим дыханием обдавая лицо. Мелкие хлопья пепла, словно черный снег, плясали над набережной.
Эмерелль снесли по сходням, уложили на щит одного из воинов. Шелковое покрывало укрыло ее сожженное платье. Лицо королевы опухло и было настолько искажено ранами, что ее едва можно было узнать. Олловейн обеспокоенно глядел на огромное кровавое пятно, все больше и больше распространявшееся по покрывалу.
На коленях рядом с Эмерелль стояла Линдвин. Она держала в своих ладонях руку раненой, глаза ее были закрыты. Помогает ли она Эмерелль? Или она достаточно фанатична для того, чтобы просто сидеть и ждать, когда королева умрет, хорошо понимая, что это будет означать и ее собственный конец? На Линдвин теперь тоже был простой зеленый камзол солдата королевской гвардии.
Мастер меча в отчаянии огляделся. Набережная опустела. Потоки беженцев запрудили улицы города. Не было другой целительницы… У него не было выбора, кроме как довериться женщине, которая была в его глазах предательницей.
На щитах рядом с королевой лежали еще двое раненых, молодые воины с бледными лицами. Олловейн знал их обоих. Один из них был подающим надежды учеником.
Мастер меча поглядел на обе башни у входа в гавань, на границу, за которой исчезла в темноте «Лунная тень». Подумал о Шанхардине, воине, с которым обменялся платьем под палубой. Шанхардин вымазал сажей лицо. Сходство между ними было не очень большим, но этот воин отлично владел мечом. В конце концов, это самое важное. Сестра Шанхардина облачилась в одежды Линдвин. Они оба знали, что Халландан получил приказ не пытаться прорваться. Князь должен был позаботиться о том, чтобы либурну королевы остановили и враги пришли к неправильным выводам. Интересно, началась ли уже пляска смерти на «Лунной тени»?
Олловейн огляделся. На отдельных башнях города еще видны были заклинания огней. Черные колонны дыма почти вертикально поднимались в небо. Ветра по-прежнему не было. Большая галера пыталась выйти из гавани. Все весла были опущены. Темная вода вспенилась, когда стройный корабль скользнул по сходням в акваторию порта кормой вперед. Внезапный порыв ветра подул от мангровых зарослей к городу. Некоторые горящие корабли сорвались с мест своей стоянки. Штурман на борту галеры отчаянно пытался увернуться. Массивное аркадийское судно разбило весла с левого борта. Плоскодонный корабль несся прямо к выходу из гавани. Вот уже первые гребцы прыгнули за борт. Их корабль оказался в западне. В акватории порта на кусках пробки плавали тысячи свечей, и рядом плавали празднично одетые тела.
Деревянные сходни задрожали под подковами кентавров.
— Поставьте носилки там, — приказала Йильвина.
Командовать должна была она, чтобы не раскрыли маскарад Олловейна. До сих пор никто не обращал внимания на тяжелораненую королеву, лежавшую среди остальных раненых. Но если Олловейна узнают, то и хитрость его тоже будет вскоре разоблачена. Любой ребенок в Альвенмарке знал, что в трудный час мастер меча всегда рядом с королевой. Однако до тех пор, пока не было ясно, сколько существует предателей кроме Линдвин и лучника, стрелявшего в Эмерелль, лучше было, чтобы все думали, будто королеве удалось бежать на «Лунной тени».
Раненых осторожно уложили на носилки. Гондоран, предводитель хольдов, прыгал среди эльфов, самодовольно раздавая указания. Олловейн и трое других гвардейцев сошли с корабля. До сих пор никто не обращал на них внимания. Словно мимоходом, Танцующий Клинок натянул шелковое покрывало повыше, так что оно прикрыло часть лица повелительницы. Лицо Эмерелль было холодно как лед. Эльфа пробрала дрожь. Королева не может умереть!
Он присоединился к другим стражам под командованием Йильвины. Возле раненой осталась только Линдвин. Теперь она положила руку на грудь Эмерелль. Губы волшебницы безмолвно шевелились.
Олловейн украдкой взглянул на пятно крови на шелковом покрывале.
По знаку Йильвины паланкин осторожно подняли. Один из раненых негромко застонал. Кентавры тронулись шагом. Олловейну приходилось почти бежать, чтобы поспевать за ними.
Тем временем загорелись многие склады в гавани, и мастер меча видел, как пламя перекинулось на город. Воздух был настолько горяч, что было больно дышать.
Йильвина вела их по прибрежной улице. Прямая дорога во дворец была перекрыта. Там, где огненные шары пробили бреши в плотных рядах беженцев, лежали убитые и раненые. Никто не обращал на них внимания, не пытался потушить склады.
Фигура в горящих одеждах с криком выбежала из переулка и бросилась в воду. Вскоре отряд бессильно застрял между кобольдами, эльфами и небольшой группой минотавров, которые, опустив рогатые головы, прокладывали себе дорогу. С неба падали луговые феи с опаленными крылышками, пытаясь уцепиться за волосы и одежду беженцев. Большинство из них затаптывали насмерть.
Ветер усиливался. Опаляя кожу, он трепал камзол Олловейна. Мастер меча сорвал шлем. Его нащечники настолько нагрелись, что жгли кожу. То же самое сделали и остальные эльфы. Их лица покраснели, исказились от ожогов. Искры, словно горячий град, наполняли воздух. Ветер шипел в узких улочках портовых кварталов, раздувая огонь.
Гондоран прыгал на борту паланкина туда-сюда, туша искры, опускавшиеся на раненых.
Йильвина махнула рукой, подавая знак выбираться из толпы беженцев на пустую набережную.
— Нам нужна вода, — прохрипела она. Губы ее полопались, глаза покраснели. — Там, впереди, стоят ведра. Пропитайте одежду водой!
Олловейн повиновался. Он сбежал по каменной лестнице, которая вела вниз, к набережной, и организовал цепочку передающих друг другу ведра. Даже солоноватая вода гавани уже была неприятно теплой. Ветер настолько усилился, что из горящих кораблей вылетали метровые языки пламени и почти горизонтально стелились над водой. Неподалеку мастер меча увидел луговую фею, которая в отчаянии цеплялась за причальную тумбу. Ее тоненькие крылышки расплавились на жаре и превратились в желеобразные комочки. Она умоляюще поглядела на Олловейна. А затем ее унесло прочь, словно невидимой рукой, и швырнуло на костер горящих кораблей.
Воин рядом с Олловейном вылил на себя ведро воды.
— Остался только ты! — крикнул он мастеру меча.
Олловейн поспешил сделать то же самое, чтобы не отставать от остальных.
Все безжалостнее прокладывали себе путь кентавры, отталкивая в сторону всех, кто недостаточно проворно убирался с дороги.
Олловейн протолкался вперед, к Оримедесу. Мокрая шерсть князя, покрытая ожогами, дымилась. Вокруг его подрагивающего хвоста, будто мухи, плясали искры.
— Нужно уходить от набережной! — Голос мастера меча хрипел, почти неслышный в адском реве пламени и криках беженцев.
— Мы прорвемся! — крикнул кентавр.
В одну из его ног вцепилась молодая эльфийка. Опустив глаза, она умоляла помочь ей. Заворчав, полуконь взвалил ее себе на спину. Олловейн разглядел лицо несчастной. Ресницы, брови и волосы надо лбом сгорели, от носа осталась только бесформенная дыра, а там, где должны были быть глаза, зияли окровавленные дыры. Она не переставая бормотала благодарственную литанию, пряча истерзанное лицо в густых волосах кентавра. Шок из-за внезапно разверзшегося ада, казалось, стер восприятие боли. По крайней мере на время.
— Мы пойдем по тропе Лотосов! — приказал мастер меча.
— Но там подъем гораздо круче! Мы будем продвигаться вперед очень медленно, — напомнил Оримедес.
— Там каменные дома! Пламя распространится на тропу Лотосов не настолько быстро, как сюда, где одни деревянные склады.
Олловейн видел, как заиграли желваки кентавра. Он в ярости сжал челюсти, но приказу повиновался.
Многие беженцы стали прыгать в воду гавани. Вода давала защиту от адского пекла. Но там они оказывались в ловушке, в случае если нападающие займут гавань. Они были беззащитны и предоставлены на милость захватчиков.
Нельзя позволить Эмерелль оказаться в таком положении. Кто же их враг? С кем заключил союз Шахондин?
Низкий звук среди всеобщих криков и буйства пламени заставил Олловейна насторожиться. Он был похож на вздох, только вздох этот должен был сделать титан.
— Стена!!! — Крик отозвался тысячекратным звоном.
Олловейн инстинктивно поднял щит. На него посыпались тяжелые удары.
Королева! Мастер меча ухватился за бортик и подтянулся. Вокруг падали крупные красные куски кровли. Склад, находившийся неподалеку, похоже, решил, измученный пламенем, последний раз встряхнуться. Он сбросил с себя крышу!
Олловейн закрыл голову и тело Эмерелль большим овальным щитом. Чудом ни один из кусков не попал в королеву. Линдвин повезло меньше. Она лежала без сознания рядом с Эмерелль. Кровь вытекала из раны на лбу.
Хольды попрятались под низкие скамьи для гребцов. Гондоран был единственным, кто остался рядом с королевой. С отчаянным мужеством он отбивал куски кровли, летевшие по направлению к владычице. Наконец он, ругаясь, спрятался под щит Олловейна.
Кентавры перешли на галоп. Паланкин покачивался из стороны в сторону. Внезапно по суденышку пробежала дрожь. Лодка накренилась и с грохотом ударилась о камень, словно налетев на скалу в сильном прибое. Олловейна швырнуло вперед, он ударился о мачту. Рука, державшая щит, приняла на себя всю силу удара. Сильная боль пронзила плечо, на глазах выступили слезы. Моргая, мастер меча поднялся, чтобы посмотреть, что произошло. Два кентавра с гротескно вывернутыми конечностями неподвижно лежали на земле. Одна балка уложила обоих. И пока Олловейн разглядывал погибших, рядом с ними упала еще одна балка. На мостовую с грохотом падала горящая обрешетка крыши. Один из кентавров испугался и поднялся на дыбы. Лодка дернулась. Олловейн успел ухватиться за мачту. Раненые поехали по дну лодки к корме. Один из мужчин застонал. Второй воин уже не шевелился.
— Нессос, бери впереди слева! — спокойно скомандовал Оримедес. — Антафес, ты пойдешь слева рядом с паланкином. Я буду держаться справа. Мы будем наготове, если кто-то еще упадет. Паланкин больше не должен падать! А теперь вперед, мы…
Неописуемый грохот прервал его слова. Фасад склада начал клониться в сторону набережной. Так же как Шахондин склонялся перед Эмерелль — подчеркнуто медленно, чтобы выразить таким образом свою насмешку над этим жестом покорности, так и стена дома склонялась с презрительной медлительностью. Объятая пламенем стена в двадцать шагов высотой, кланявшаяся смерти.
Один из хольдов с криком выскочил из лодки, пытаясь добраться до гавани. Кентавры делали все возможное, пытаясь уйти из опасного места. Вокруг летели балки и обрешетка крыш. Олловейн помогал Гондорану и его товарищам выбрасывать горящие обломки, падавшие в лодку, за борт. Эльфийка, вцепившаяся в Оримедеса, потеряла равновесие и соскользнула с его спины. Олловейн увидел, как она попала под копыта других полуконей. Ее швыряло, словно куклу, в разные стороны, а затем она замерла.
Набережная опустела в считаные мгновения. Почти все попрыгали в воду. Мостовая была густо покрыта обломками красной кровли и, казалось, вся была залита кровью. Подбитые копыта кентавров то и дело оскальзывались на неровных камнях. Лодку раскачивало из стороны в сторону. Олловейн присел на корточки, прижался спиной к одной из скамей в лодке и держал на руках Эмерелль. Голова королевы бессильно покачивалась из стороны в сторону при каждом рывке.
Нессос споткнулся и упал. Антафес тут же подскочил к нему и занял место кентавра. Светловолосый Нессос попытался снова подняться, но ноги отказывались держать его. Олловейн увидел, что из шерсти у него торчит окровавленный обломок кости. Кентавр упрямо поднял руки, словно пытаясь обнять пылающую стену, падающую прямо на него. Рухнувшего кентавра поглотило жаркое пламя. Будто лавина из огня, обрушилась стена на улицу. Части крыши рухнули в прибрежные воды.
Жара словно кулаком ударила Олловейна. Он почувствовал, как натянулась кожа. Глаза снова начали слезиться. Взметнулась туча искр. Из воды послышались крики.
— Сюда, наверх! — Кентавры пробежали мимо тропы Лотосов. — Назад!
Широкая мраморная лестница вилась по холму. Уже через двадцать шагов, после того как дорога повернула, беглецам показалось, что они попали в другой мир. Тропу Лотосов обрамляли роскошные здания, поддерживаемые колоннами. В тенистых нишах вился плющ. На каждой ступеньке стояли фонарики. Только отдельные виллы были охвачены пламенем. Кобольды и козлоногие фавны пытались контролировать огонь. Они образовали цепочку с ведрами до колодца. Высокие дома с красивыми фронтонами закрывали вид на гавань. О разверзшемся аде свидетельствовало только светящееся красным небо и редкие, почерневшие от сажи беглецы. Олловейн недоверчиво рассматривал немногих выживших, выходивших из пламени на тропу Лотосов. Не преследует ли их кто? Интересно, что стало с лучником, который пытался убить Эмерелль? Разгадал ли он маскарад? Или поверил, что королева бежала из гавани на своей роскошной либурне?
Олловейн почувствовал, как что-то теплое бежит по руке. Рана на груди королевы снова начала кровоточить.
— Во дворце мы тебе поможем, — прошептал он, поддерживая ее голову.
Она не слышит, говорил его разум, и все-таки эльф надеялся, что каким-то образом помогает ей. Он чувствовал себя менее беспомощным, пока разговаривал с ней.
— Уже недалеко. Ландорин исцелит тебя. Никто не плетет такие искусные целебные заклинания, как он.
И только теперь Олловейн заметил, что кентавры остановились. Они достигли круглой площади на вершине холма. Дворцы сменились садами. Здесь огненные шары еще не причинили вреда. С вершины было далеко видно море, открывалась панорама на значительную часть города. Гавань, склады и дворцовая башня князей Рейлимее, стоявшая в конце каменного пирса, стали жертвами пламени.
В кварталах, находившихся дальше от моря, пожаров было немного. Но Олловейн видел, как жаркий ветер гнал огонь дальше и дальше вглубь города по направлению к одной-единственной огромной огненной колонне — дворцовой башне Эмерелль! У мастера меча перехватило дыхание. Башня находилась далеко за пределами досягаемости катапульт, и искры еще не успели разнести огонь! Должно быть, кто-то поджег башню королевы! Заговор против Эмерелль был гораздо более обширным, чем предполагал Олловейн.
— Что теперь, мастер меча? — устало спросил Оримедес и сделал своим ребятам знак опустить паланкин. — Куда теперь?
Эльф по-прежнему с недоумением пялился на горящую башню. Возможно ли, чтобы от Эмерелль утаили крупный разветвленный заговор? Или она знала обо всем, что произойдет? Теперь он снова вспомнил о том, как она смотрела на Мату Мурганлевка, огромное, наделенное душой дерево в Магнолиевом дворе. Предчувствие не обмануло его… Эмерелль прощалась. Должно быть, ей была ведома судьба дворца.
— Олловейн! — Теперь Оримедес стоял прямо перед ним. — Куда мы пойдем?
Мастер меча беспомощно огляделся по сторонам.
— Мы не можем рисковать и нести туда паланкин. Кто бы ни поджег дворец, они только и ждут того, чтобы получить власть над королевой.
— Чушь! — проворчал князь кентавров. — В этом нет никакого смысла. Ведь горящий дворец предостерег нас. Было бы гораздо проще заманить нас туда в западню.
— Может быть, они чувствуют себя настолько всесильными, что им все равно. Они знают, что нам от них уже не уйти.
— Они. Они. Они! — Хвост Оримедеса яростно свистнул в воздухе. — Кто они такие? Кто обстреливает город? Кто поджег дворец? Может быть, у горящей башни есть и более простое объяснение. Искры. Или лампа опрокинулась… — Его голос стал тише. Должно быть, он тоже понимал, что никакая лампа не смогла бы вызвать такой пожар.
Гондоран выбрался из лодки и подошел к ним. Поднялся на мраморную скамью и посмотрел вниз, на дворец.
— Она догадывалась, что так будет, когда приказала нам построить паланкин.
Олловейн поднял взгляд.
— А ну-ка, повтори!
— Что?
— Королева поручила вам построить этот паланкин? — Как говорила Эмерелль незадолго до того, как они попрощались с дворцом?
Я уже представляла тебе Гондорана, мастера-лодочника моего дворца? Это была его идея — перестроить лодку в паланкин. — Разве это не вы подарили королеве паланкин?
— Так и было, — подтвердил мастер. — Но она хотела именно такой паланкин. Она поручила мне найти лодку охотника за раковинами из мангровых зарослей.
— А она ведь говорила…
Предводитель хольдов перебил Олловейна:
— Я знаю, что она сказала в Магнолиевом дворе. В некотором роде это была действительно моя идея. Я выбрал эту лодку из дюжины других. Но вообще решение превратить лодку в паланкин претворялось в жизнь по ее желанию. Может быть, своими словами в Магнолиевом дворе она хотела дать нам указание?
— Ну… для меня все это похоже просто на прихоть повелительницы, — вставил Оримедес.
— Нет! — решительно ответил мастер меча. — Она не была… Она не капризна! Она опасалась предателя, приближенного к ней. Она хотела дать скрытое указание тем, кто доказал ей свою верность. Только те, кто рисковал своей жизнью, чтобы пронести ее сквозь пламя сюда, могли разгадать скрытый смысл ее слов.
— Ты имеешь в виду, что она знала, что случится? Это же… Это… У меня нет слов! Она едва не погибла. У меня обгорел хвост, мои ребята дохнут… И она все это знала? Если это так, то надо было оставить ее на борту ее проклятого корабля! — Оримедес яростно топнул. — Этого не может быть! Она могла предотвратить все это! — Он указал вниз, на гавань. — За последний час умерли сотни, быть может, даже тысячи. Позор королеве, если она знала, что все это произойдет, и не сделала ничего, чтобы этого не произошло!
Олловейн мог понять кентавра и его простой образ мыслей, несмотря на то что его грубость была неприемлема. Мастер меча непоколебимо верил в то, что Эмерелль поступила верно. Однажды королева пыталась объяснить ему, какое это проклятие — видеть будущее. Будучи еще совсем юной, она спасла жизнь в первой Тролльской войне своему брату по оружию, Махавану. Олловейн предполагал, что он был и возлюбленным королевы, хотя она об этом никогда не говорила. Она использовала свое знание будущего, чтобы спасти его. Но из-за этого будущее ее возлюбленного в корне изменилось. Поскольку он не умер в час, предначертанный ему судьбой, то не мог и родиться снова. Позднее он погиб, выполняя поручение в Расколотом мире, — и никогда больше не родился вновь. Его душа угасла. Эмерелль рассказывала, что Махавану было предначертано надеть когда-то корону Альвенмарка. И она утверждала, что он стал бы очень хорошим королем. А ее эгоистичный поступок лишил Альвенмарк правителя. И по этой причине Эмерелль стала очень осторожно пользоваться своим знанием о возможном будущем.
— Она знает, что для нас лучше. Нам не нужно понимать ее решения.
Оримедес презрительно засопел.
— Если ее речи полны скрытых намеков, то она все же вмешивается в течение будущего. Так можно было сразу сказать нам: делай то, не делай это!
Олловейн ненадолго задумался, как объяснить твердолобому кентавру, что это совершенно не то же самое — отдавать прямые приказы и делать многозначительные намеки. В последнем случае они были вольны поступать так, как подсказывает чувство.
— Просто заткнись. Вот тебе приказ.
— Не заходи слишком далеко, эльфеныш!
Мастер меча предпочел не услышать в голосе угрозы и снова обернулся к Гондорану.
— А что еще поручала тебе королева? Не высказывала особых пожеланий при построении паланкина?
— Она хотела, чтобы лодку можно было легко снова спустить на воду. У нас есть пробки, которыми мы можем заткнуть дыры. В эти дыры продеты палки. Совсем не сложно снова сделать лодку водонепроницаемой.
Олловейн в отчаянии обернулся. Теперь их отделяла от гавани стена огня. Поспешное бегство не оставило ему времени на то, чтобы поразмыслить.
— Значит, она хотела, чтобы мы бежали по морю! Поэтому и лодка. Я должен был догадаться раньше!
— Если ты думаешь, что я еще раз понесу этот проклятый паланкин через огонь… — начал Оримедес.
Гондоран громко откашлялся.
— Когда я захочу тебя выслушать, я тебе скажу, — засопел кентавр, обращаясь к хольду.
Гондоран немного отодвинулся от полуконя.
— При всем уважении, господа. Вы ошибаетесь. Эта лодка не создана для того, чтобы вынести кого-то в открытое море. Плоскодонка полезна в мангровых болотах. Вода там спокойная, и есть совсем немного мест, где тебе будет по грудь, князь. Часто там вообще не глубже лужи. Если эта лодка попадет в настоящее море, то будет набирать воду быстрее, чем ее можно будет вычерпать.
Олловейн прищурившись смотрел в ночь. Примерно в миле от королевского дворца находилась гавань ловцов ракушек. Не этого ли хотела Эмерелль? Может быть, удастся уйти оттуда? Теперь загорелись дома и вокруг дворца. Ему казалось, что в пламени мелькают отдельные фигуры. Они показались ему противоестественно большими. Там, внизу, шло сражение. Пожары распространялись против ветра. Нет, не искры поджигали крыши.
Как ни напрягался Олловейн, невозможно было разобрать, что за враг бушует в дыму и темноте. Дорога к гавани ловцов ракушек была перекрыта. Эльф лихорадочно размышлял, что предпринять теперь. Один воин наверняка смог бы легко проскользнуть сквозь ряды врагов, но с паланкином было не пройти. Только если сделать очень большой крюк. Далеко на востоке, на косе, узким серпом между морем и мангровыми болотами раскинулся квартал кожевников. Место, где из-за чудовищной вони не показывался ни один эльф. Там, если немного повезет, они смогут оказаться раньше неведомого врага — и найти путь в Лесное море.
Олловейн обернулся к предводителю хольдов.
— Какой бы путь ты выбрал, чтобы спуститься в мангровые заросли?
Гондоран поглядел в темноту и подергал себя за острый подбородок.
— Я пошел бы через цистерны. Там мы будем скрыты от всех взглядов. А тот, кто не знает тамошней дороги, безнадежно заблудится.
— А ты там ориентируешься? — По лицу Оримедеса было хорошо видно, что он думает о том, чтобы спускаться в какие-то подземные водосборники.
— Мой двоюродный брат был Повелителем Вод! — гордо произнес Гондоран. — Когда я был еще маленьким мальчиком, он часто брал меня с собой вниз, в цистерны, чтобы я почистил узкие сливные трубы от ила и водорослей. Я знаю потайные залы под городом так же хорошо, как и мангровые заросли, и Лесное море.
— И мы сможем отсюда попасть на окраину города? — скептически протянул кентавр. — Это больше мили. Нет, цистерны не могут быть настолько огромными.
— Ты всегда так уверенно говоришь о вещах, о которых понятия не имеешь, о услада всех оводов? Конечно, есть водные залы, которые тянутся почти на милю. И есть много маленьких цистерн. Все они соединены друг с другом каналами и шлюзовыми камерами. Этому городу нужно очень много воды. А поскольку он расположен между морем и мангровыми зарослями, питьевая вода — драгоценность. В Вахан Калиде всегда собирали дождевую воду. Через фильтрационные резервуары она попадает в водные залы. На протяжении нескольких поколений в семье моего двоюродного брата есть Повелитель Вод. Под нами находится скрытое озеро. Даже если за год не будет ни одного дождя, в Вахан Калиде никому не придется умирать от жажды или отказываться от ванны.
— А мы сможем спуститься туда с паланкином? — поинтересовался Олловейн.
— Ну конечно! Там, внизу, есть несколько лодок. А как иначе работать Повелителю Вод и всем его слугам? Хотя придется выходить перед шлюзовыми камерами. Там есть ворота, достаточно широкие для того, чтобы пронести через них лодку. Когда мы окажемся внизу, проблем не будет. — Он презрительно взглянул на кентавра. — Если только, конечно, ваше четвероногое высочество умеет плавать.
Оримедес ответил хольду презрительным сопением.
— Веди нас к ближайшей шлюзовой камере! — приказал Олловейн.
Гондоран быстро огляделся по сторонам, а затем указал на запад.
— Примерно в двух сотнях шагов отсюда находится камера Роз. Это ближайший спуск.
— И нам предстоит плыть? — спросил Олловейн.
Хольд кивнул.
— Лодка не сможет выдержать всех. Вам придется держаться за борта.
Мастер меча стянул с себя кольчугу и отдал указание выжившим стражам и Йильвине оставить здесь ненужный балласт. В цистернах не должно было остаться ничего, что дало бы вероятным преследователям указание на путь, которым они ушли. Олловейн спрятал доспех за кустом олеандра. Остальные эльфийские воины поступили так же. Они безмолвно выполняли его приказы. На них с Йильвиной можно положиться. Насчет Оримедеса и его кентавров мастер меча не был так уверен.
Полукони стояли в стороне. Их князь что-то говорил им, оживленно жестикулируя. Было очевидно, что они думают о пути отступления, расположенном глубоко под землей.
Гондоран и два его оставшихся товарища обследовали корпус лодки. Олловейн вспомнил, как упала лодка. Если одна из досок разбилась, то все их планы ничего не стоят. Он подошел к лодочному мастеру.
Хольд указал на лодку.
— Один из твоих воинов откинул копыта. Теперь он всего лишь ненужный балласт. Лучше всего спрятать его за кустами, где и доспехи.
Мастер меча напрягся.
— Думай, что говоришь. Если я вынужден принять твою помощь, это еще не значит, что тебе все позволено, лодочный мастер.
— Не все? — вызывающе переспросил хольд. — Посмотри правде в глаза. Твой товарищ — всего лишь мертвая плоть. Он принял решение быть воином и погиб в бою. Среди тебе подобных такое называют исполнившейся жизнью. А мои ребята — всего лишь рыбаки, которые сегодня вечером собирались пойти на праздник. Можешь радоваться, что они не все разбежались.
— Ты и твои ребята — слуги королевы, так же как и я, мастер-лодочник. Она знала, что сможет уйти на этом проклятом корыте. И твоя задача — доставить ее в безопасное место. Вы втроем спаслись бы с такой же малой долей вероятности, как и мои воины уклонились бы от битвы. Если будет нужно, я прибью тебя и твоих сообщников за ноги к доскам и отпущу, когда Эмерелль окажется в безопасности. Я не ожидаю от хольда рыцарского поведения, но ты выполнишь свой долг, как и всякий другой. А теперь докладывай, повреждена ли лодка.
Гондоран яростно сверкнул глазами, но удержался от едких замечаний.
— Одна планка треснула. Немного воды мы наберем. Но плыть посудина будет.
Мастер меча склонился над Эмерелль. Кожа королевы все еще была ледяной на ощупь. Несмотря на то что Линдвин была без сознания, ее заклинание продолжало действовать. Одежда волшебницы была прожжена, волосы обгорели, а лицо перепачкано кровью. И тем не менее было в ней что-то жуткое и вызывавшее уважение. Ее правая рука лежала на груди Эмерелль. Казалось, она по-настоящему старается защитить повелительницу. Неужели он в ней ошибся? Нет, все видели, что она подала сигнал к атаке! Она предательница!
Олловейн провел рукой по лицу мертвого товарища и закрыл ему глаза. Было очевидно, что Линдвин не предприняла ничего, чтобы помочь раненым. Их не перевязали, не было и признаков того, что она плела заклинание, способное облегчить боль мужчин. Охотнее всего он оставил бы волшебницу здесь.
Они отнесли своего товарища на щите в кусты. Не оставалось времени на то, чтобы сказать ему хотя бы несколько слов на прощание. Почтить умершего означало навредить живым. И внезапно у Олловейна возникло чувство, что за ним наблюдают. Он огляделся по сторонам, но в саду была сотня мест, где можно было укрыться. Он никого не увидел.
Когда они вернулись, Гондоран стоял в лодке. Кентавры снова водрузили на плечи паланкин. Хольд повел группу через сад на противоположной стороне холма. Наконец они достигли фонтана, за которым начиналась ведущая вглубь лестница. Даже здесь в честь Праздника Огней на каждую ступеньку поставили небольшую масляную лампу. Олловейну подумалось, что никогда больше не сможет он праздновать этот день, не вспоминая пожар и всех погибших.
Обитые железом копыта кентавров стучали по мраморным ступеням. Путники осторожно спускались вниз, пока наконец не достигли больших ворот и осторожно не опустили паланкин. Здесь не было засова и не было петель.
Оримедес почтительно ощупал дверь.
— Это золото, не правда ли? — прошептал он. — Чистое золото. Достаточно, чтобы купить дворец. Целое состояние.
— Каждый шлюз здесь, внизу, каждая шестеренка и каждое крепление — из золота. Никакой другой металл на протяжении столетий не может противостоять воде, как золото, — пренебрежительно пояснил Гондоран. — При постройке цистерн использовали самые лучшие из всех минералов. — Он направился к золотым воротам.
Гондоран прижался щекой к холодному металлу, круговыми движениями провел рукой по двери и что-то прошептал. Мгновением позже ворота задрожали и бесшумно ушли в стену.
— Что ты сказал? — спросил Оримедес.
— Это тайна хранителей воды. Если бы речь
не шла о королеве, я никогда бы вас сюда не впустил. Мы не хотим, чтобы в цистерны мог попасть любой вонючий варвар, чтобы искупать свои копыта в питьевой воде.
Гондоран увернулся от пинка князя и махнул кентаврам рукой, подавая знак войти в просторный зал. В опоры крестового свода были вставлены светящиеся серебристо-голубым лунные камни, окутывавшие зал призрачным светом. Где-то вдалеке послышался глухой грохот. Олловейну показалось, что земля под его ногами слегка задрожала.
Зал был построен из мрамора. На уровне груди проходил широкий фриз из перламутра и оникса. На нем был узор из стилизованных волн. В холодном свете зала казалось, что волны движутся, словно мягкий прибой в ночь полнолуния.
— Опустите паланкин! — приказал хольд. — Теперь нам не понадобятся палки. Можем закупоривать дырки.
Олловейн удивился естественному авторитету, внезапно проявившемуся в маленьком мастере-лодочнике. Его словно подменили. Здесь, внизу, было его королевство, и никто в этом не сомневался. Даже не буркнув, кентавры принялись выполнять дальнейшие указания Гондорана.
Мастер меча огляделся по сторонам. В холодной роскоши зала было что-то такое, от чего возникало чувство собственной незначительности. Зал был создан для вечности и был бы достоин королевского дворца. И тем не менее здесь не бывал почти никто из жителей города. Вся эта красота оставалась сокрытой. Олловейн рассматривал уходившую вверх лестницу, сиявшую в золотистом свете ламп. Из-за пожаров в гавани небо казалось пурпурным. Мастер меча задумался, и ему пришло в голову сравнение с опустившимся занавесом на театральной сцене. Здесь, внизу, в холодной роскоши цистерн, он чувствовал себя странно далеким от всего, что произошло этой ночью. Акт закончился. Начинается новый период истории Альвенмарка.
От мыслей его оторвал тихий звон металла. Йильвина вынула оба своих коротких меча. Одним из клинков она указала на верх лестницы.
— Там кто-то есть! Лучник. Я отчетливо видела его силуэт на фоне ночного неба.
Олловейн не заметил никого, однако в словах воительницы не усомнился ни на миг. С тех пор как они вышли на тропу Лотосов, он чувствовал, что их преследуют. Опасность еще не миновала.
— Как мы доберемся до воды? — спросил он Гондорана.
Хольд указал на узорчатый фриз на стене.
— Седьмая волна — если ты нажмешь на нее, откроются потайные врата.
— А как закрыть ворота?
— Они закроются сами, — спокойно ответил Гондоран. — Это ход к тайному озеру, а не врата крепости. Мы не можем повлиять на то, когда закроются Розовые врата. Но дверь вниз, к цистернам, можно запереть изнутри. Тому, кто не знает, как найти ее, будет трудно последовать за нами.
Олловейн пересчитал волны на узорчатом фризе и нажал на скрытую кнопку. Послышался негромкий щелчок. Затем раздался скрежет. Часть стены отошла в сторону. Теперь далекий грохот стал отчетливее. Из глубины поднялась волна холодного воздуха. Олловейн вздрогнул. За потайной дверью открылась ведущая в темную пропасть лестница.
Гондоран шмыгнул вниз первым.
— Здесь должны быть запасы факелов.
Кентавры нерешительно глядели во тьму.
— Может быть, стоит сразиться с лучником, — пробормотал один из них.
— Об этом речь не идет. — Оримедес ухватился за корму лодки. — Мы должны вывезти королеву из города. — Он кивнул в сторону темных ворот. — Это единственный путь, который открыт для нас. А теперь беритесь за дело! Нам нельзя терять времени!
С глухим звуком загорелся факел. Гондоран стоял перед ящиком с золотыми петлями. Хольд вынул еще два факела и сунул себе за пояс. Кентавры нерешительно стали спускаться по лестнице. Йильвина и Олловейн замыкали шествие. Закрывая тяжелую потайную дверь, они увидели, как медленно закрываются и врата. На миг Олловейну почудилось, что он услышал торопливые шаги — кто-то спускался в роскошный зал. Но это ощущение быстро исчезло.
Лестница вела вдоль украшенной кафелем стены. На ней было изображение речного пейзажа, где в прибрежных зарослях прятались различные птицы. Воздух был напоен влагой, пахло мокрым камнем. Даже здесь, глубоко под землей, еще сохранялось неприятное тепло. Дорога привела их к каменному пирсу, где стояли две пришвартованные лодки.
Под надзором Гондорана кентавры осторожно спустили лодку с королевой на воду. Оба его спутника вынули по два весла, которые были скрыты по бокам под скамьями, и вставили их в уключины. Тем временем мастер-лодочник занял место у руля на корме. Хольд вложил свой факел в крепеж на мачте. Остальные огни решили погасить.
Олловейн никогда не боялся темноты, но здешний подземный мрак действовал ему на нервы. Чадящий факел на мачте освещал подземелье едва ли дальше бортов лодки. Эльфу казалось, что он в пустоте по ту сторону троп альвов. В месте, где любая жизнь лишняя. Говорили, что тот, кто во время путешествия между мирами сойдет с тропы, пропадет навеки. В каком же месте этой ночью он сошел с тропы? Когда сделал первый неверный шаг? Когда встретился с Сильвиной?
Мастер меча соскользнул с края причала в воду и ухватился за борт лодки. Испуганно перевел дух. Вода в цистернах была ледяной!
— Не надо было спускаться в эту дыру, — проворчал Оримедес. — Что-то сейчас проскользнуло мимо моих ног. Мы потеряемся, и нас сожрут рыбы.
— Это, наверное, твой дрожащий хвост попал тебе между ног. Здесь нет рыб! — резко произнес Гондоран. — Никаких жуков и никаких крыс! Ничего из того, что могло бы загрязнить воду, не живет здесь. Только парочка духов. Но привидения не станут мочиться в воду, полуконь. То, что находится здесь, внизу, — это питьевая вода, и Повелитель Вод не терпит ничего, что могло бы загрязнить ее. В обычной ситуации я никогда не позволил бы вашим потным грязным телам спуститься в один из бассейнов.
— В обычной ситуации я не стал бы слушать маленького умника, который постоянно пытается оскорбить меня, а просто разбил бы ему зубы и затолкал ему в глотку, чтобы они полезли у него из ушей, — засопел в ответ Оримедес.
Гондоран оказался достаточно разумен для того, чтобы смолчать.
Тем временем в воду с пирса спустились остальные. Лодка медленно пришла в движение, и началось путешествие в темноте. Спустя всего лишь несколько мгновений лестница и пирс исчезли из виду. Свет не достигал потолка цистерны. Олловейн попытался подавить терзавшие его мысли, ощущение того, что он пропал. Было непривычно не иметь перед глазами цели. Куда идти, когда они достигнут мангровых зарослей? Лучше всего бежать через звезду альвов. Но для этого нужна была помощь Линдвин, ведь он не владел магией, необходимой для открытия врат на тропах альвов, и не знал, где их искать. В Вахан Калиде были две крупные звезды альвов. Одна находилась под горящей башней Эмерелль, а вторая — неподалеку от дворца Шахондина. Этот путь был для них закрыт. Поговаривали, что есть и другие звезды, дальше, в Лесном море.
Олловейн посмотрел на волшебницу. Несмотря на то что девушка не была ранена по-настоящему тяжело, в сознание она до сих пор не пришла. Линдвин могла запутать их на тропах альвов, а он ничего бы и не заметил. Куда привела их волшебница, открылось бы только тогда, когда они вышли бы из врат.
— Ты видишь это? — Йильвина указала туда, откуда они пришли. В темноте, высоко над ними, плясал маленький серебристый прямоугольник. На свету появилась тень. Затем прямоугольник исчез, и темнота, не считая факела в лодке, снова стала полной. — Кто это?
Гондоран тоже обратил внимание на свет. Он ничего не сказал, но то и дело оглядывался назад, ведя лодку по цистерне.
Грохот впереди становился все громче. Мастер-лодочник провел их через золотой шлюз в канал. Он был настолько узким, что, вытянув руки, можно было коснуться стен. Канал был не очень глубоким. Под ногами у них был пол, по которому они медленно продвигались вперед. Лучнику здесь будет удобно. Он сможет стрелять. В глубоких водах цистерны они были в большей безопасности.
Олловейн немного отстал. Может, это Сильвина? Может, он обманулся на ее счет? Впереди в туннеле засиял свет, яркий, как в солнечный полдень, и мастер меча ощутил силу древней магии. Куда же привел их хольд?
Йильвина подошла к эльфу. Она махала рукой и что-то говорила, но слова ее поглощал оглушительный грохот. Туннель стал расширяться. Они достигли большого круглого помещения, потолок которого был усеян светящимися янтаринами. Из мраморных стен торчали золотые трубы с искусно оформленными наконечниками. Некоторые были в форме стилизованных птичьих голов и открывали клювы, другие — в виде дельфинов и даже волчьих голов. Их было, пожалуй, несколько сотен. Из них вырывались веерами фонтаны воды, сверкавшие на ярком свету, словно жидкий хрусталь. В воздухе плясали мелкие водяные брызги. Между каскадами повисли мерцающие радуги.
Олловейн поспешил догнать лодку. Бассейн в этом чудесном зале с куполообразным потолком был не очень глубок, воду уносило прочь сильное течение. Мастеру меча приходилось прикладывать усилия, чтобы удержаться на ногах, несмотря на то что пенящаяся вода едва ли достигала ему до колен. Еще труднее приходилось кентаврам. Они держались за борта, чтобы не быть унесенными течением.
Фонтаны били струями по спине и плечам мастера меча. Даже пол большого зала дрожал под напором падающей воды. Теперь все сражались за то, чтобы устоять. И только Гондорана, ничто, казалось, не волновало. Он стоял на корме, спокойно сжимал румпель и самозабвенно, во все горло орал какую-то песню.
Из-за окружавшего их грохота Олловейн разбирал только отдельные слова. Похоже, речь шла о женщине-хольде, груди которой были неиссякаемыми источниками. Склочный маленький хольд был для мастера меча загадкой. Может быть, он поет, чтобы скрыть свой страх? Или действительно испытывает радость? Куполообразный зал был очень красив — свет, радуги, ослепительно белый мрамор стен. Если бы не оглушительный шум, здесь было бы приятно находиться просто ради того, чтобы любоваться и впитывать душой красоту этого потаенного места. Особенно же — если бы можно было стоять на балконе высоко над водой, а не прорываться через бушующую стихию.
Гондоран провел лодку сквозь поток. Оба его товарища черпали изо всех сил, стараясь, чтобы посудина не набрала воду. Фонтаны были словно хрустальная завеса. А течение здесь было еще сильнее. Большие, выложенные камнем арки жадно пили текущую воду. Каналы, ведущие из зала под куполом во все стороны света… Олловейн не заметил, чтобы они были как-то по-особенному помечены. Для него все входы в каналы выглядели одинаково. Но Гондоран, очевидно, совершенно четко знал, где находится. На седьмом канале, мимо которого они прошли, он взял весло и повел лодку в темноту.
Казалось, туннель усиливает рев падающей воды. Хольдам с трудом удалось снова зажечь факел, потушенный брызгами.
— Разве он не чудесен, Зал падающей воды? — нарушил молчание мастер-лодочник. — Были времена, когда я бывал здесь каждый день.
— Чудесный — не то слово, которое подобрала бы я, — сказала Йильвина. — Вот «впечатляющий» — да.
— Да что вы знаете о красоте воды? — обиженно ответил Гондоран. — Вы же даже не представляете, какой это труд — оберегать воду.
— Ты говоришь о воде так, будто пасешь стадо коров, — усмехнулся князь кентавров. — Что такого в том, чтобы смотреть за водой?
— Если мы не будем оберегать воду, то Вахан Калид будет пить только отстоявшийся тепленький бульон! Начнем с того, что мы следим за тем, чтобы здесь, внизу, не бродили крысы и немытые кентавры, намеревающиеся купаться в питьевой воде. Каждая капля проходит через глубокие фильтровальные ямы. Нормирга, народ, из которого происходит наша королева, когда-то построили Вахан Калид. Они создали магические насосы, которые, подобно огромным сердцам, поддерживают воду в движении. Вода создана для того, чтобы течь, пульсировать и падать с большой высоты. Так можно поддерживать в ней жизнь, кентавр. Она дышит, когда низвергается из труб в Зале падающей воды. И мой народ оберегает этот великолепный труд.
— Боюсь, я только что провинился перед твоей водой. Посыпаю голову пеплом и каюсь, но я не мог больше сдерживаться и поэтому облегчился.
Остальные кентавры прыснули, но Гондоран просто уставился на князя, широко раскрыв глаза.
— Ты — что?..
— Боюсь, я слишком плотно пообедал. А потом эти волнения. Пожар. Бегство. Все это возбудило мое пищеварение.
— Это шутка, не так ли? — умоляющим тоном произнес хольд. — Пожалуйста, скажи, что это шутка.
— Я никогда не шучу, если речь идет о моих яблоках, — с ухмылкой ответил князь кентавров. — Мы не можем долго сдерживаться, когда они подбираются к выходу. Это вызывало у меня немало смущения на некоторых эльфийских праздниках. Мы такие, какими нас создали альвы. — Он пожал плечами. — Но в таком огромном количестве воды все наверняка хорошо растворится.
Гондоран не проронил ни слова. Он с обоими своими товарищами погрузился в молчание, а кентавры продолжили свои грубые шуточки.
Туннель вывел их через шлюзовую камеру в еще один бассейн цистерны. Здесь им снова пришлось плыть. Время от времени Олловейн оглядывался. Было бы чудом, если бы преследователь не потерял их след в Зале падающей воды. Хотя Гондоран ничего не сказал, мастер меча был уверен в том, что хольд нарочно прошел через завесу воды в месте, находившемся довольно далеко от туннеля, в который они затем повернули. Кто бы ни шел за ними, у него был выбор из более чем двух дюжин каналов, которые вели из зала под куполом.
И тем не менее Олловейн снова и снова оборачивался. Ведь то, что их преследователь нашел потайную дверь, тоже было невероятно.
Хольды перестали реагировать на провоцирующие шутки кентавров, и полукони вскоре умолкли. Они молча плыли сквозь тьму в крохотном островке света. Время от времени они проплывали мимо огромных колонн, поддерживавших потолок цистерны. Олловейн задумался. Он вспоминал время, проведенное с Альфадасом. Королева поручила ему воспитывать сына человеческого. Сначала он воспринял это как наказание. Чего можно ожидать от человека? Олловейн должен был учить его бою на мечах, хорошо понимая, что Альфадас даже прожить не сможет достаточно долго для того, чтобы в совершенстве постичь одно из двадцати семи искусств убийства. Йильвина, лучшая его ученица, совершенствовалась на протяжении столетий и до сих пор сумела достичь совершенства в четырех искусствах, хотя уже превзошла его, учителя, в бою на двух мечах.
Сын человеческий удивил его. Несмотря на то что у него не было времени для того, чтобы достичь совершенства, жгучее честолюбие и в какой-то степени пугающая одаренность восполняли этот недостаток. В мире людей не будет никого, кто сможет сравниться с ним. Олловейн спросил себя, что стало с его учеником. Достаточно ли он зрел, чтобы владеть своими умениями? Или воспользовался ими для того, чтобы стать тираном?
Если бы Альфадас никогда не встречался с Сильвиной! Мауравани раскачала его темную сторону. Она нанесла ему рану, которая так и не затянулась. Было горько думать об этом. Мальчик мог достичь многого, но вместо этого предпочел бежать из Альвенмарка.
Танцующий Клинок прислушался, глядя через плечо. За спиной были темнота и тишина. У него не было выбора, кроме как обратиться к Сильвине за помощью. Она была лучшей лучницей, которую он мог найти за столь короткое время. Эльф мрачно улыбнулся. Она никогда бы не промахнулась, если бы
сама стреляла в королеву.
— Мастер меча! — Голос Гондорана отвлек Олловейна от размышлений. Хольд указал вперед, где во мраке горел крохотный красноватый огонек. — Здесь что-то не так. Похоже на то, что обе двери, ведущие в цистерну, открыты. Этого вообще-то не может быть. Что будем делать?
— Далеко еще до ворот?
Мастер-лодочник пожал плечами.
— Пожалуй, сотни три шагов.
— Потушите факел!
Гондоран повиновался.
— Это уже не поможет. Если кто-то там наблюдает за цистерной, то он давно обнаружил нас.
— Я разведаю. Оставайтесь здесь и ждите знак от меня. Там, наверху, есть ящик с факелами?
— Конечно. Возле каждого входа стоит такой ящик.
Олловейн снял камзол. Меч весил слишком много. Эльф никогда не был выдающимся пловцом, поэтому лучше было избавиться от ненужного балласта. Он перебросил перевязь через плечо и затянул ее потуже.
— Я с тобой, — сказал Оримедес. — Сидеть здесь и ждать — это не по мне.
Олловейн вздохнул про себя. Последний, кто нужен ему сейчас рядом, — это вспыльчивый кентавр.
— При всем уважении, друг, я хочу попытаться тайно приблизиться к выходу. Я ценю твое предложение, но вынужден отклонить его.
— Я могу двигаться почти бесшумно, — настаивал князь.
— А кто будет защищать королеву, если я не вернусь? Ты прирожденный предводитель. Ты найдешь выход! Ты нужен мне здесь, Оримедес.
Кентавр заворчал:
— Иногда я терпеть не могу быть князем. Удачи тебе.
— Если путь свободен, я опишу круг горящим факелом.
Олловейн оттолкнулся от лодки и, делая сильные равномерные взмахи руками, поплыл к свету.
Признание
Ты сломал печать, с легким сердцем пренебрегая моим предупреждением. Прошу в последний раз: положи это письмо обратно в тайник, если хочешь, чтобы сердце твое оставалось чистым.
Один-единственный темный поступок может перечеркнуть полную благородства жизнь. И вот о таком поступке я и должен рассказать. Я надеялся уйти в лунный свет, если приму в этом участие. Я думал, что это моя судьба. Но я обманулся. Я не могу жить дальше, зная, что было той ночью. Но было бы преступлением приносить правду в жертву лжи — так, как это происходит теперь. Ни один из детей альвов никогда не поверил бы троллю. И даже они, пожалуй, не узнают о том, что произошло на самом деле. Я должен записать это, поскольку истина не должна быть забыта навеки.
Когда это будет завершено, я навсегда сотру свои воспоминания и никогда не прикоснусь к печати на этом письме. Последний раз предупреждаю тебя, незнакомый свидетель моего позора! Ты не захочешь узнать правду! Никогда больше ты не сможешь смотреть на Альвенмарк невинными глазами, если дочитаешь до конца.
Эмерелль приказала сопроводить короля и князей троллей к Шалин Фалаху. Считалось, что оттуда их отведут в тайное место, где они будут пребывать. А их народ должен был навсегда быть изгнан из Альвенмарка. Слишком высокую цену заплатили мы за победу. Мы атаковали их со всех сторон, и тролли сочли, что пропали. Поэтому они сложили оружие и отдали себя на милость победителей. Они решили, что мы окружили их, что у нас большое численное превосходство, на самом же деле они были сильнее нас и, если бы снова взялись за оружие, ничто в Альвенмарке не смогло бы их остановить. Наша победа не была блестящей, поскольку была достигнута хитростью. Все мы знали в ту ночь, что детям альвов понадобятся десятилетия, чтобы прийти в себя после битв.
Все это не может извинить содеянного. Но я надеюсь, что ты, незнакомый свидетель моего позора, по крайней мере сможешь понять, что произошло. Разве могло попасть правление Альвенмарком в руки самых ужасных детей?
Королю троллей и его князьям заткнули кляпами рты и вывели с завязанными глазами на Шалин Фалах. Наверное, они думали, что их отведут в темницу в какой-нибудь крепости на другой стороне моста. Но Эмерелль приказала своему мастеру меча столкнуть троллей в пропасть. Честный Олловейн, который до тех пор ни разу не колебался, выполняя приказы своей повелительницы, отказался исполнить ее волю. Зато вызывался выполнить приказ другой воин, по имени Фародин. Его возлюбленная, Айлеен, была убита троллями. Но Эмерелль запретила. Она не желала мести. Ей нужен был палач с холодным сердцем, который совершит злодеяние ради того, чтобы спасти Альвенмарк. И я вышел вперед. Немые и слепые, рухнули они, не издав ни звука, в пропасть, словно камни.
И с верой в то, что князья — пленники, тролли не станут искать их среди возродившихся. И, быть может, их души никогда не сумеют больше одеться в плоть в мире. Никто не знает об этом. Я надеюсь на мир. Но боюсь, что однажды тролли узнают тайну той ночи. И тогда не будет более мира и Альвенмарк утонет в крови своих детей.
Из наследства мастера Альвиаса
Голос из света
Эльфийский корабль, треща, прошел вдоль портового мола. Некоторые тролли выпрыгнули на сушу, чтобы пришвартовать его. В одного из воинов угодило копье.
Оргрим указал на укутанную в холодный свет башню в конце мола.
— Давайте, разбейте ворота и убейте засевших там эльфов! — Вожак стаи был в ярости.
Ему пришлось просить других вожаков стай, чтобы они взяли эльфийский корабль на буксир, а потом оказалось, что войти в гавань невозможно. Оргрим воображал, как вступит в город с триумфом, неся труп королевы на щите, чтобы все могли видеть ее. Но судьба грозилась отнять у него славу. Нужно быть безумным, чтобы идти в гавань. Там по-прежнему плавали дюжины горящих обломков. Теперь флот причаливал к длинному внешнему молу, построенному для защиты от волн.
Все больше и больше стай воинов спрыгивали на берег и с криками устремлялись к городу. Насколько мог видеть Оргрим, они нигде не встречали серьезного сопротивления. После битвы за корабль королевы он был рад этому. Эльфы были маленькие и слабые, да. Одного удара дубинкой хватало, чтобы раздробить им кости и заставить выплюнуть легкие. Но было чертовски тяжело вообще попасть в них. А вражеские клинки были проворны и резали глубоко.
— Вожак стаи, у нас гости! — Болтан ринулся на кормовое возвышение и указал на море. — Король!
От стены мрачных силуэтов кораблей отделилась огромная тень. Три красных фонаря светились на грот-мачте. «Смертоносный», корабль короля! Интересно, видел ли Бранбарт, кто первым прыгнул на борт либурны? Оргрим мысленно обругал себя. Король просто прибыл с целью осмотреть захваченный корабль. Как на расстоянии, да еще и ночью, он должен был видеть, что происходит на судне?
Оргрим подошел к ложу, на котором покоился истерзанный труп тиранши. Большие руки тролля погладили Лебединую диадему. Это действительно произошло. Он убил мастера меча королевы и захватил труп Эмерелль. Никто не может отнять у него этой славы. Ему нет нужды принимать участие в сражениях в городе.
Весла «Смертоносного» поднялись, спустили паруса. Огромный корабль медленно шел вдоль мола. Его палубы возвышались более чем на восемь локтей.
Эльфийский корабль застонал, когда его зажало между «Смертоносным» и причальным молом. Оргрим услышал, как треснуло дерево. Проклятые существа, не могут строить надежно! Он удивился тому, что их тонкокожие кораблики вообще могут выжить во время шторма.
На борт эльфийского суденышка обрушился абордажный мост. По нему спустились король Бранбарт и его свита. Правитель был невысокого роста, немного ниже большинства троллей. Над глазами виднелись костяные наросты, и казалось, будто под его лбом прячутся зачатки рогов. Нос у Бранбарта был широким и немного кривым. Его лоб и грудь украшали внушительные шрамы. Король был победителем многих поединков. С плеч свисал плащ из волчьих шкур. Кроме этого на нем был засаленный кожаный килт.
— Приветствую тебя, Пожиратель Огня! — Бранбарт подошел к Болтану и хлопнул его по плечу. — Поздравляю тебя с этой добычей! — Он обвел взглядом мертвых эльфов на борту и удовлетворенно улыбнулся. — Ты хорошенько потрепал шерстку этих существ. Завтра ты должен сидеть за моим столом.
— Я… — Болтан в смущении отвернулся. — Вожак стаи — Оргрим. А я всего лишь мастер-оружейник.
— Я знаю. — Король шумно шмыгнул носом и высморкался на палубу. — Но ведь ты как следует навалял этому эльфийскому отродью. — Бранбарт указал на резаную рану на руке мастера-оружейника. — Я же вижу, что ты не стал уворачиваться от этих проклятых эльфийских клинков. Еще вчера я говорил о тебе, Болтан. Своим телом потушить огонь! Клянусь всеми альвами! Мне нужно побольше таких ребят, как ты! Завтра вечером я хочу видеть тебя за своим столом.
Оргриму с трудом удалось сохранить спокойствие. Что значит это заявление короля? Неужели правитель хочет унизить его перед всеми воинами?
Бранбарт обернулся. От него воняло метом. Король покровительственно потрепал Оргрима по щеке.
— Ну что, мой щенок, было ли разумно с моей стороны доверить тебе стаю? — Глаза его под кустистыми бровями сверкали. — Где твой корабль?
Оргрим не заметил вопроса. Назвать воина щенком, беспомощным созданием, еще не отвыкшим от сосков матери, считалось среди троллей самым страшным оскорблением. Оргриму с трудом удалось сдержаться. Очевидно, король пьян.
— Тиранша мертва. И я убил ее мастера меча. — Он указал на ложе из шкур. — Наш пламенный гнев уничтожил королеву.
Бранбарт снова шмыгнул носом.
— И что, это она? — Он подошел к трупу и долго вглядывался. — Ее лицо слишком обгорело. На ней же одежда, как на молоденькой служанке. Проклятая эльфийская шлюха! Я надеялся… — Он покачал головой. — Нет, я уже не помню ее. — Он плюнул на труп мастера меча, все еще лежавший там, где его сразил боевой молот Оргрима. — Она стояла рядом, когда меня вывели на Шалин Фалах. Мандраг! — Он подозвал одного тролля из свиты. — Ты помнишь, как она отправила меня в полет?
К королю подошел седовласый воин. Он пожевал нижнюю губу, глядя на тираншу. Затем схватил корону. Оргрим увидел, что на глазах старика сверкнули слезы ярости.
— Вот это я помню! — Он показал корону всем. — Это было на ней в ночь предательства. Это я узнаю! Должно быть, это она.
Бранбарт раздраженно хрюкнул.
— Должно быть мне недостаточно! Позовите Скангу! — Правитель обернулся к Оргриму. — Ты еще не ответил мне, щенок!
Оргрим не понимал.
— Твой корабль! — набросился на него король.
— Его потопили эльфы. Они протаранили «Громовержец», когда мы взяли на абордаж корабль тиранши. Но прогнать нас с корабля королевы им не удалось.
— «Но прогнать нас с корабля королевы им не удалось», — передразнил его Бранбарт. — Я доверил тебе корабль, щенок, потому что мне сказали, что ты достоин того, чтобы быть вожаком стаи. И где он теперь? Лежит на дне моря!
— Никто из моих людей не утонул вместе с кораблем. Я захватил эльфийскую барку. Если бы я не взял корабль эльфов на абордаж, они бежали бы вместе с телом своей королевы.
Бранбарт так сильно топнул ногой, что древесина угрожающе затрещала.
— И это ты называешь кораблем? Эльфийское дерьмо, вот что это такое! Не отговаривайся, щенок. Другие вожаки стай, которые потеряли корабли в эту ночь, были по крайней мере умны настолько, чтобы не попадаться мне на глаза. — Он обернулся к старому воину. — Сколько кораблей мы сейчас потеряли, Мандраг?
— Четыре, мой король.
— Четыре корабля! И каждый с более чем двумя сотнями воинов на борту! Это целое войско. И все они загорелись?
— Да, мой король, — подтвердил старик.
— Чтоб я никогда больше не видел эти огненные шары, будь они трижды прокляты, на борту тролльского судна. И катапульту тоже сбросите завтра за борт. Мы тролли! Никто не сравнится с нами по силе. И я заявляю, что отныне и вовеки мы будем
метать камни, а огню нечего делать на борту тролльских кораблей. — Он шмыгнул носом и плюнул Оргриму под ноги. — Есть только одна вещь, которая еще глупее! Позволить потопить себя эльфийскому корыту. Тебя ведь предупреждали? Или никто не рассказывал тебе о стальных таранах на их кораблях? Нужно было лучше присматривать за «Громовержцем», щенок!
На абордажном мостике появилась скрюченная фигура. Сканга держалась за перила изувеченными подагрой руками. Все разговоры смолкли. Оргрим еще никогда не видел вживую Скангу, великую шаманку его народа. Она осторожно спускалась по деревянному мосту. На ней было грубое платье, на котором виднелось столько пятен, что разглядеть первоначальный цвет не представлялось возможным. Каждый ее шаг сопровождался шуршанием и негромким постукиванием. На морщинистой шее висели дюжины амулетов и талисманов: крохотные фигуры, вырезанные из кости, каменные кольца, перья, засушенная голова птицы и что-то похожее на половинку воронова крыла. Не было числа историям о ее могуществе. Говорили, что один ее взгляд может убить и что она живет еще с тех пор, когда среди своих детей бродили альвы.
— Надеюсь, у тебя был веский повод звать меня. — Шаманка говорила негромко, несколько хрипловато. И тем не менее каждое ее слово было слышно отчетливо.
— Вожак стаи Оргрим полагает, что нашел труп тиранши. — Бранбарт снова шмыгнул носом, но на этот раз не стал плевать на палубу, а ненадолго отошел к перилам.
Сканга обернулась к Оргриму. Глаза ее были затянуты белой поволокой. Она протянула к нему руку.
— Отведи меня к Эмерелль, волчонок.
Ощущение было такое, словно его коснулась сухая ветка. Пальцы шаманки были твердыми и казались мертвыми. Ногти были скрючены, будто медвежьи когти. Сканга подняла на него взгляд и заморгала.
— Я тебя знаю, волчонок. Придешь ко мне, когда закончатся бои. — Она негромко захихикала. — Значит, теперь тебя зовут Оргрим.
У вожака стаи свело живот. Он слыхал о том, что шаманка иногда велит приводить к себе молодых сильных воинов. Поговаривали, что она крадет у них жизненную силу.
Он отвел шаманку к ложу королевы. Похоже, несмотря на свои молочные глаза, Сканга была не совсем слепа. Он ее не предупреждал, а она все равно сделала большой шаг через тело мастера меча. Зачем она захотела держаться за его руку? Чтобы проверить, подходящая ли он жертва для магии крови?
Шаманка положила узловатую руку на грудь мертвой королеве, ощупала разорванное платье. Затем раздраженно хрюкнула и ощупала лоб Эмерелль. Длинные ногти разрезали обгоревшую плоть. Сканга что-то негромко бормотала себе под нос. Оргрим разбирал только отдельные слова. Она приказывала эльфийке вернуться. При этом голос ее звучал мрачно и неестественно. Вожак стаи содрогнулся. Внезапно стало прохладнее. Со стороны открытого моря прилетел порыв ветра, тряхнул такелаж. Губы мертвой королевы задрожали. Рот ее открылся. Из уголков губ тонкими нитями потек свет, похожий на мед, засиял сквозь закрытые глаза. Послышался душераздирающий стон.
— Не противься, — прошептала Сканга. — Я вернула твой свет, эльфийка. Я могу удерживать его, сколько захочу. Теперь ты снова чувствуешь мучения, испытанные в миг смерти. Свою обгоревшую плоть. Раздробленные кости в теле.
Стон стал более пронзительным. Веки умершей затрепетали. Оргрим отпрянул на шаг. В это мгновение он был совершенно уверен в том, что все, что он слышал о Сканге, — правда.
— До сих пор мне говорили все, что я хотела знать. Сопротивляться смысла нет. В конце концов вы все говорите. Сдавайся. Скажи мне, как тебя зовут. Только свое имя — и я отпущу тебя.
Глаза мертвой королевы открылись. Там больше не было ни глазных яблок, ни зрачков. Только яркий свет, яркий настолько, что вожаку стаи пришлось отвести взгляд.
— Имя!
— Са… Сан…
Из глаз Эмерелль потекли слезы света. Ее голос потонул в неразборчивых всхлипываниях. Все громче и громче становился мучительный крик. Оргрим часто слышал крики умирающих, но зрелище мучений уже мертвого существа взволновало его до глубины души. Значит, нет спокойствия. Даже в могиле. Никогда.
— Санселла! — выдавила из себя королева. — Меня зовут Санселла! Санселла!
Сканга отняла руку. Жуткий свет исчез мгновенно. Тело лежало совершенно неподвижно. Оргрим испуганно уставился на мертвую. Могут ли трупы лгать? Неужели это последняя хитрость тиранши?
— Могу себе представить, что ты сейчас думаешь. — Сканга не сводила с него взгляда своих молочно-белых глаз. — Ответ таков: нет!
Бранбарт шмыгнул носом и плюнул под ноги Оргриму.
— И ради этого ты потопил свой корабль, щенок! Ты не достоин быть вожаком стаи. Я отнимаю у тебя стаю. Теперь ты простой воин. И, вероятно, это еще слишком много!
Оргрим, ничего не понимая, переводил взгляд с короля на Скангу и обратно. Эльфийская тварь лишила его всего! Он был слишком потрясен и удивлен, чтобы что-либо сказать. На протяжении нескольких дней все его мысли были направлены на то, как он станет герцогом, а теперь он даже не вожак стаи.
Шаманка держала в руках Лебединую диадему и гладила металл.
— Связь обрывается, — негромко сказала она. — Королева так долго носила свою корону, что существует связь между этим куском металла и ею. Но она ослабевает. Похоже, Эмерелль умирает. — Сканга закрыла глаза и крепко прижала корону к груди. — Она на краю заросших лесом болот на другом конце города.
— Приведите ее ко мне! — крикнул Бранбарт. — Тот, кто приведет Эмерелль, станет герцогом! Пошлите корабли, чтобы из болота она не ушла в море. Окружите ее! Травите ее, как волки раненую косулю. Вы слышали, она при смерти. Приведите ее ко мне! Если Эмерелль уйдет от нас, эта победа ничего не стоит!
Под колючим покрывалом
Мимо Олловейна проплыл мертвый ламассу с широко раскинутыми крыльями. Пряди его бороды окружали голову, словно пляшущие водяные змеи. Огромные крылья и тело быка были изуродованы. Только загорелое лицо с классическим носом, благородными бровями и полными чувственными губами было нетронуто. Ламассу плыл в широком луче красного света, попадавшем на воду через проем ворот под потолком цистерны. И он был не единственным мертвым, которого сюда сбросили.
Олловейн подгреб к причалу и вцепился в одно из золотых колец, встроенных в стену для того, чтобы привязывать к ним лодки. Стояла мертвая тишина. Ничто не шевелилось. Ни в воде, ни на лестнице, ни по дороге наверх, к красному свету.
Мастер меча бесшумно выскользнул из бассейна цистерны. Белый мраморный пол был испачкан кровью. Олловейн обнажил меч и длинными прыжками помчался к свету.
Здешняя потайная дверь тоже вела в роскошный зал. Черный фриз с деревьями из перламутра был единственным украшением мрамора. Большинство масляных ламп на лестнице были разбиты. Кровь была на стенах и на полу. Тяжелые золотые ворота были сметены. Похоже, будто какой-то великан в гневе колотил по ним кулаками. Снаружи ярким пурпуром горело небо.
Лестница вела наверх, в сад с прудами. Из золотых фонтанов рождались хрустальные цветы. Во взбаламученной воде одного из бассейнов лежали два хольда. Кровь тонкими розовыми струйками стекала в бассейн. Кроме плеска волн, не было слышно ни звука.
Олловейн недоверчиво огляделся. Что бы ни бушевало здесь, оно ушло дальше. Выше по холму он услышал пронзительные крики. Нужно возвращаться! Его долг — спасти королеву! Вахан Калид потерян. Один меч ничего не может изменить. Но может оказаться, что будет довольно увести Эмерелль из этого ада.
Олловейн снова вложил меч в ножны. Затем поспешил вниз, чтобы подать своим спутникам сигнал факелом. От парка с прудами было всего несколько сотен шагов до мангровых зарослей. У них почти получилось! Кентавры вытащили лодку из цистерны и подняли ее наверх.
Словно в качестве приветствия, из бассейна поднялась серебряная колоннада, когда они вышли в ночь. Их окружила завеса мелких брызг. Гондоран указывал отряду дорогу.
— Наверное, нужно иметь лошадиный зад, чтобы в голову пришла идея разгуливать с лодкой, — послышался сильный голос.
Серебристую пелену разорвали тени. Тяжелая дубинка вылетела вперед и переломила Антафесу передние ноги. Кентавр рухнул на колени. Олловейн увидел, как мокрый корпус лодки выскальзывает из рук остальных кентавров. Оримедес пригнулся, уходя от удара, и лягнулся. Его подковы угодили в грудь тролльскому воину.
Лодка скользнула по гладким мраморным плитам и вдруг наклонилась вперед. Все еще стоявший у кормового руля Гондоран пронзительно вскрикнул. Лодка заскользила по лестнице, широкой, словно склон холма. Хольд отчаянно пытался обходить статуи, стоявшие на массивных пьедесталах между ступенями. Скоростной спуск вел суденышко прямо на темную воду мангровых болот.
— Стражи, рассыпаться! — крикнул Олловейн, извлекая клинок из ножен. Теперь, когда у невидимого врага наконец появилось лицо, эльф чувствовал безудержную ярость. — Оримедес, обеспечь безопасность лодки! — Мастер меча проявил осторожность и не произнес имени королевы. — Йильвина, охраняй раненых!
Согнувшись, Оримедес подскочил к троллю, сразившему Антафеса. Удар полуконя перерубил ногу великана прямо под коленом. Слишком удивившись, чтобы закричать, тролль рухнул. Олловейн увернулся от случайного удара и проткнул противнику горло. Оримедес поднял дубину умирающего противника и встал рядом с мастером меча.
Напуганные столь стремительной победой, остальные тролльские воины отступили. Один из них приставил к губам рог и подал протяжный жалобный сигнал. Последние лейб-гвардейцы королевы заняли позиции слева и справа от Олловейна. Опустив мечи, они приготовились к атаке. Оримедес держался рядом с мастером меча. Йильвина повиновалась приказу и исчезла.
— Князь, я должен попросить тебя уйти! — Олловейн быстро обернулся через плечо. Лодка скрылась в темноте. — Защищай раненых. А я буду делать то, чему меня учили сотни лет.
— Я не трус, который так просто бежит! — возмутился кентавр.
— Бежать сейчас и, быть может, однажды вернуться, чтобы отомстить за эту ночь, — для этого требуется больше мужества, чем остаться здесь и умереть.
Мастер меча нервно огляделся. Он не понимал, почему тролли отступили. Сквозь фонтаны он видел силуэты семи огромных воинов. Где-то в городе ответил сигнальный горн. Скоро придет подкрепление. Танцующий Клинок поглядел на поверженного тролля. Может, он был предводителем маленького отряда?
— Из Вахан Калида есть несколько путей бегства, и, похоже, наши враги повсюду. Этой ночью большинство князей Альвенмарка погибнут или же попадут в плен, Оримедес. А Альвенмарку нужны такие мужчины, как ты. Спасайся, проклятый упрямец! И спаси раненую королеву. Она — наша надежда на будущее!
Краем глаза Олловейн увидел, как проступили желваки на щеках кентавра. Наконец полуконь наклонил голову.
— Для меня было честью познакомиться с тобой, мастер меча. Для эльфа… — Он запнулся. — Если бы ты умел пить и ругаться, то стал бы просто отличным другом.
С этими словами Оримедес развернулся и помчался вниз по лестнице, чтобы отвезти Эмерелль в безопасное место. Если они выберутся из мангровых зарослей живыми, то наверняка достигнут Сердца Страны.
Олловейн посмотрел на гвардейцев. Среди них не было никого, кто достиг бы совершенства в искусстве убивать. Мастер меча улыбнулся, чтобы вселить в солдат мужество.
— Битвы выигрывает тот, кто не боится совершать неожиданные поступки. Давайте сделаем то, к чему эти тупые горы мяса готовы меньше всего. В атаку!
И, не дожидаясь ответа товарищей, Олловейн ринулся сквозь фонтан. В этот отчаянный миг он ощутил себя свободным. Весь груз сомнений и переживаний рухнул с плеч. Предстояло просто делать то, что он может лучше всего. Нет, он не захотел бы поменяться с кентавром местами.
Тролли были застигнуты врасплох. Олловейн прыгнул на одного из воинов ногами вперед. Он вцепился в растрепанную бороду противника и вонзил меч ему в грудь. Ловко увернулся, изо всех сил оттолкнулся от врага, сделал сальто назад и легко приземлился в бассейн фонтана.
— Да сожрут… тебя крысы… трусливое создание! — крикнул умирающий тролль.
Он прижал обе руки к груди. Между пальцами хлестали ручьи темной крови.
Эльфы присоединились к битве. К ним с криками устремились тролли. Олловейн пригнулся, уходя от мощного удара дубиной. Оружие с грохотом врезалось в одну из статуй и раздробило мрамор. Мастер меча сгруппировался, прокатился между ногами противника и, вскакивая, полоснул его под коленом.
Тролль с ревом опрокинулся на бок. Удар в горло превратил его крик в кровавое бульканье. Неожиданно рядом с Олловейном вверх взлетела струя воды. По дну бассейна покатилась мраморная голова. Навстречу мастеру меча полетело совершенно искореженное каменное колено. Словно в танце, мастер меча увернулся. Один из троллей разбил боевым молотом статую и теперь забрасывал эльфа обломками.
— Остановись и сражайся, как мужчина!
У великана был гладко выбритый череп, глубоко посаженные глаза светились янтарным цветом. Он возвышался над Олловейном более чем в полтора раза, а весил наверняка раза в четыре больше него.
— Ты меня удивляешь, — усмехнулся мастер меча. — Говорят, что тролли — неодолимые воины, а ты забрасываешь меня камнями, как рассерженный ребенок, охотящийся за белкой.
Великан громогласно захохотал.
— Может быть, все дело в том, что ты столь же мало расположен сражаться, как и белка.
Пронзительный крик заставил Олловейна обернуться. Гвардеец из его отряда пропустил удар. Его противник наклонился к умирающему эльфу и вырвал руку, сжимавшую меч, из сустава. Из ужасной раны брызнул фонтан крови. Тролль облизнулся — его язык был длинным, похожим на червяка — и удовлетворенно хрюкнул.
— Ну что, белка, как насчет нас? — крикнул метавший камни. — Иди сюда и сражайся.
— Если я правильно подсчитал, то я перерезал горло уже двоим из вас. Ты действительно веришь, что можешь меня победить?
Тролль поднял огромный боевой молот, валявшийся в бассейне.
— Остановись на мгновение, и я тебе покажу.
Олловейн усмехнулся. А у этого парня есть чувство юмора. Такого тролля Танцующий Клинок не встречал еще никогда.
— Хватит трепаться, Урк!
Краем глаза Олловейн заметил верзилу, который убил его товарища-гвардейца. Он размахивал рукой эльфа, словно дубинкой.
Мастер меча резко упал на колени и отклонился назад. Капельки крови забрызгали его лицо, когда оторванная рука пронеслась в нескольких дюймах над головой. Олловейн напрягся, подскочил и нанес троллю сильный удар в промежность.
Словно серебряная молния, взвился клинок эльфа. Холодная сталь разделила плоть и кости. Повернув запястье, Олловейн превратил удар в толчок. Устремившись вперед, мастер меча вонзил оружие по самую рукоять в сердце противника. Кровь брызнула на него, окропив грудь и лицо. Тролль хотел поднять дубину, но оружие выскользнуло из обессилевших пальцев. Меч Олловейна угодил ему прямо в сердце.
Толстые мышцы дрогнули под темно-серой кожей тролля; светлые вкрапления делали ее похожей на оживший гранит. Великан рухнул навзничь. Олловейн воспользовался
весом падающего тела, чтобы, провернув, высвободить лезвие.
Внезапный удар пришелся эльфу в плечо. Его развернуло. Яркие точки плясали перед глазами. Меч выпал из онемевших рук. Олловейн попытался прогнать жгучую боль, когда второй удар сбил его с ног. Нога мраморной статуи угодила ему в живот.
Урк переступил через Олловейна и пнул меч, отбрасывая его за пределы досягаемости.
— Ну, так что, белочка моя? Вот ты и там, где я хотел. Нужно было всего лишь на миг остановиться!
Мастер меча перекатился на бок, но оказался недостаточно проворен, чтобы увернуться от толчка. Он поскользнулся на мокром камне и ударился о пьедестал одной из статуй. Прежде чем Танцующий Клинок успел подняться, Урк оказался над ним и водрузил свою огромную ножищу на грудь Олловейна.
— Я тебя зажарю и съем, эльфеныш. — Бледным языком тролль облизал темные губы. В уголке рта выступила слюна. — Ты действительно великий воин. Я…
Давление ноги усилилось, и весь воздух вышел из груди Олловейна. Вдруг эльф увидел, как изо рта тролля вырос второй, стальной язык. Стрела!
Чья-то стройная нога ударила тролля под колено. Монстр упал.
Олловейн все видел размыто. Казалось, тело состоит из одной сплошной боли. Над ним кто-то склонился.
— Мы опоздали, — бесцветным голосом произнес неизвестный.
— Нет. — Лицо, висящее над Олловейном, улыбалось.
Олловейн заморгал. Над ним стояла Сильвина.
— Ты сможешь идти? Мы немного спешим. — Мауравани протянула ему руку и помогла подняться.
У Танцующего Клинка было такое ощущение, словно он стоит на ходулях. Ноги онемели, казалось, они больше не являлись частью его тела. Ребра, будто стальные путы, обхватывали легкие.
— Я могу стоять сам, — прохрипел он.
Лучница обхватила его рукой за плечи.
— Конечно. Я предлагаю продолжить разговор по дороге.
Молодой эльфийский воин протянул ему меч. Олловейн слишком сильно дрожал, чтобы умудриться самостоятельно вложить оружие в ножны, висевшие за спиной.
— Где остальные?
— Мертвы. — Эльф старался не встречаться с ним взглядом. — Мы… Я…
Олловейн устало покачал головой.
— Не говори ничего. Тот, кто выживает в сражении с троллями, — храбрый воин.
У эльфа в глазах стояли слезы.
— Они были такими… Я видел, как Марвин хотел заколоть одного из них. И его меч просто скользнул по ребрам. А потом… Потом… Тролль его голыми руками…
— Тихо! — рявкнула на воина Сильвина. — Перестань причитать. Радуйся, что жив.
Девушка скорее несла, чем поддерживала Олловейна. Она бежала вниз по лестнице настолько быстро, насколько позволял вес воина.
— Что ты здесь забыла? — Олловейн мог лишь шептать. Каждое движение, каждое слово отзывалось болью.
— Я подумала: ты мастер меча королевы, поскольку обладаешь особым талантом выживать в ситуациях, в которых другие бы умерли. Поэтому я пошла за тобой.
— Но как ты…
— Узнала тебя? — Эльфийка рассмеялась. — Если бы я была слепой, то не протянула бы и дня — я ведь охотница. Я видела, как ты спустился под палубу с гвардейцем. И увидела, как оттуда вышел кто-то в одеждах Олловейна, но двигался он не как мастер меча. Других ты, может, и провел этим своим маскарадом. Но когда
простой гвардеец привел кентавров к королевскому кораблю, я поняла, что ты задумал.
Олловейн попытался прогнать боль из своих мыслей. Дышать стало легче.
— Значит, ты последовала за нами в цистерны.
— Мокрая шерсть кентавров обладает ни с чем не сравнимым ароматом. Мне не нужны обычные следы, чтобы преследовать дичь. Запаха вполне достаточно.
Они достигли небольших мостков у подножия лестницы. Сильвина указала на свежие следы на древесине.
— Этому хольду действительно удалось вести лодку по курсу. — Она нагнулась и подняла мелкую щепку. — Надеюсь, посудина не протекает.
Перед ними простирался мрачный водный мир — гладкая черная поверхность, утыканная островками. На большинстве росли деревья, с ветвей которых свисали призрачные белые бороды. Корни торчали вертикально, похожие на копья в ловчих ямах из ила. Над водой дышали клочья тумана. Здесь не было фонариков. Вдруг за спинами беглецов прозвучал сигнал рога.
— Они обнаружили убитых. Нам следует торопиться. — Сильвина указала на след от лодки на мостках. — Здесь кентавры спустили корыто на воду. — Она подняла голову, принюхиваясь, словно ищейка. — Они не очень далеко. Мы догоним.
Олловейну потребовалась ее помощь. Сильвина спустила его с мостков, так что он смог держаться за одну из опор. Дерево было мягким, изъеденным временем. Пахло гнилью. Вода была тепловатой и ленивой. Не как в цистернах или в ручье. В ней было что-то прилипчивое и вязкое. Она была плотнее, чем обычная вода. Туман нес тухлый запах. Ноги Олловейна утонули в иле.
Между опорами причала плавали трупы. Лица бледными пятнами выделялись на фоне темной жижи.
Сильвина и выживший гвардеец спустились. Оба подхватили Олловейна под руки. Мастер меча смотрел на молодого человека, но не мог вспомнить его имени. Он должен знать имена своих ребят! Это его долг.
— Мы попытаемся плыть, насколько это возможно, — прошептала Сильвина. — Брести по илу — значит издавать громкие звуки, кроме того, это утомительно.
Олловейн позволил обоим тянуть себя. Теплая вода расслабляла измученные болью конечности. Постепенно ему становилось лучше. Луна скрылась за горизонтом. Еще немного, и начнет светать. Самое лучшее время для бегства через мангровые заросли. Дыхание умирающей ночи несет с собой туман.
Через некоторое время мастер меча смог плыть сам. Ему повезло. Парочка синяков, больше ничего. Он обязан Сильвине жизнью. Еще удар сердца, и Урк убил бы его своим огромным каменным молотом.
— Они совсем рядом. Слышишь? — спросила лучница.
Олловейн вслушался в туман. Вот — звук.
— Это кентавры, — прошептала Сильвина. — Должно быть, они выбрались на мелководье. Туда. — Она указала на полосу тумана и поплыла вперед.
Вскоре Сильвина исчезла в дымке. Только тихие всплески указывали Олловейну дорогу. А потом эльф увидел их. Он подошел к ним настолько близко, что едва не коснулся шедшего позади всех кентавра. Лодка была всего лишь неясным силуэтом.
— Оримедес?
Все звуки тут же стихли.
— Князь, это я. Олловейн.
— Это его дух, — услышал он шепот Гондорана.
— Чушь! — От лодки отделилась тень и, издавая чавкающие звуки, двинулась по направлению к Олловейну. — Мастер меча? — Кентавр схватил товарища за плечи и поднял. В бороде человека-коня сверкнула ослепительная улыбка. — Чертовски рад видеть тебя снова.
Олловейн не издал ни звука. Жгучая боль пронзила его тело. На глазах выступили слезы.
Оримедес поставил его на ноги.
— Я и не думал, что встреча может тронуть тебя до слез. Вы, эльфы, слишком хорошо скрываете свои чувства, друг мой. — Он похлопал Олловейна по плечу. — Слава альвам, что у тебя получилось!
— Я не один, — сдавленным голосом произнес мастер меча. — Лучница спасла мне жизнь. И одному из моих людей тоже удалось выбраться живым.
Они вместе побрели к лодке.
— Как королева? — поинтересовался Олловейн.
Кентавр пожал плечами.
— Без изменений. Она не шевелится. И предательница тоже лежит тихо.
За их спинами послышался протяжный сигнал рога.
Оримедес понизил голос:
— Они тоже здесь, на болотах. Негодяи. Если бы не туман, они давно уже нашли бы нас. — Он нахмурился. — Чудо, что вы нас нашли.
Олловейн кивнул.
— Да, нам повезло. — Он хотел как можно меньше говорить о Сильвине. О мауравани шла недобрая слава.
— Нужно спешить, — поторопил их Гондоран. — Хорошо, что ты вернулся, мастер меча, но праздновать будем потом. Уровень воды падает. Начался отлив, и нам нужно спешить, чтобы выбраться из каналов мангровых зарослей в Лесное море. Только там мы будем в безопасности и недосягаемости для проклятых троллей.
— А если они не только в болотах? Что, если это они напали на нас с моря?
Хольд издал короткий лающий смешок.
— Тролли на кораблях? Да где же это видано? Это чушь! В Лесном море нас не будут искать. Все тролли боятся воды. Как только вода становится настолько глубокой, что достает им до груди, они готовы наложить в штаны и не отваживаются пойти дальше. Поэтому нужно прорываться к морю.
— Но что насчет тех, кто обстреливал нас с моря? — напомнил Олловейн. — Кто-то же там все-таки есть, кто не боится моря.
Гондоран сделал такой жест, словно отмахивался от надоедливой мухи.
— Кто знает, что мы… — Он недоверчиво поглядел на Сильвину. — Кто знает, что мы бежали сюда вместе с ранеными? Пока тролли сумеют предупредить своих союзников на море, мы уже будем за тридевять земель. Чтобы попасть в гавань, им нужно пройти через горящий город. Мы сумеем уйти!
И, будто желая наказать хольда за ложь, послышался сигнальный рог. Он прозвучал пугающе близко. Тролли были в мангровых зарослях. Охота только началась.
Спутники молча пробирались сквозь ил. Гондоран прилагал все усилия, чтобы держать лодку в глубоких каналах между островками. Ветви трепали их волосы и царапали лица. Кроме звука, сопровождавшего их движения, тишину ничто не нарушало. Не шевелился ни зверь, ни птица. Все живое попряталось от невидимой опасности.
Внезапно довольно далеко впереди Олловейн заметил бледный свет факела. Пару ударов сердца он плясал между полосами тумана, похожий на далекий блуждающий огонек, а затем исчез.
Теперь Олловейн отчетливее почувствовал силу отлива. Лесное море было недалеко. Уровень воды падал пугающе быстро. Все уже и уже становился изогнутый канал, по которому следовала лодка. Скоро они погрязнут в иле.
Слева от них, там, где должно было быть море, прозвучал рог. Туман приглушил жалобный звук. Было невозможно сказать, насколько далеко находятся их преследователи.
— Они нас окружают, — прошептала Сильвина. — Еще немного, и они нас поймают.
Олловейн уставился во тьму. Неужели первая полоса света на горизонте? На мангровых зарослях еще лежал всепоглощающий туман, похожий на огромный саван, раскинувшийся над умирающим миром. Вонь от гниющих растений была везде. Даже солоноватая вода казалась мертвой. Ленивые волны безмолвно расходились во все стороны. Туман был их союзником, несмотря на то что мастер меча ненавидел его. Но разгорающийся день скоро прогонит дымку.
— Откуда тролли узнали, где мы? — спросил он у мауравани.
— Они не знают. Они охотники. Их ведет инстинкт. Они нагонят нас прежде, чем взойдет солнце. Они оставили в мангровых зарослях охотничьи группы, чтобы ловить беглецов. Теперь они созывают их. Ты когда-нибудь был на охоте облавой, когда собаки и кобольды вспугивают дичь, чтобы гнать ее навстречу другим охотникам? Они ждут с кабаньими копьями и луками там, куда дичь должна прибежать. Таково наше положение, мастер меча.
— И как нам уйти?
— Ты не захочешь это узнать.
— Как? — не отступал Олловейн.
— Мы предоставляем Эмерелль ее судьбе и пытаемся бежать каждый сам по себе. Я прорвусь, — уверенно произнесла она. — Ты тоже, быть может, мастер меча. Кентавры произведут слишком много шума. Хольдам, возможно, удастся укрыться среди каких-нибудь корней. Там тролли искать не станут. — Она поглядела на Линдвин, которая, скрючившись, лежала у мачты. — Она умрет. Даже если вовремя придет в сознание. Она не умеет становиться единым целым с окружающим миром. Найти эту волшебницу — не искусство, а что касается твоей ученицы…
— Найти меня тоже будет нетрудно, — резко перебил ее Олловейн. — Я буду там, где королева.
— Ты не сможешь остановить их, мастер меча. Какой смысл умирать за безнадежное дело? Думаешь, это твой путь в лунный свет?
— Это путь, который подсказывает мне честь.
— Хорошо сказано! — вмешался князь кентавров. — Прогони ее, эту хладнокровную змею.
— Честь? — иронично улыбнулась Сильвина. — Заметно, что ты был учителем сына человеческого. Альфадас говорил так же, как ты. — Олловейну показалось, что в ее голосе слышится оттенок грусти. — Ты романтик, мастер меча. Таких мужчин, как ты, среди стариков еще поискать. Романтики всегда умирают первыми. — Она сняла с плеча колчан и откинула крышку. —
Моя верность королеве простирается до тех пор, пока не закончится запас стрел. — Она снова закрыла колчан и отвязала лук, привязанный к боку. — Лучше всего я сражаюсь в одиночку. Я подыщу сухое местечко и натяну тетиву. Если придет не слишком много троллей, то мы, быть может, еще увидимся.
Охотница подняла колчан и лук высоко над головой. Вода доходила ей до груди. Не оборачиваясь, она побрела прочь. Еще несколько мгновений девушка казалась неясным силуэтом в тумане, а затем исчезла совсем.
— Что это за дрянь такая? — возмущенно спросил Оримедес.
— Чужачка, — задумчиво произнес Олловейн.
Почему Сильвина дала ему заглянуть в колчан? Разве она не понимала, что он видел стрелу в мачте? Или это было угрозой? В ее колчане оставалось еще шесть стрел. И у двух из них было черно-белое оперение, как у той стрелы, что выпустили в Эмерелль. То были перья совы-душительницы. Считалось, что они помогают стрелам летать бесшумно. Стрелы, созданные для хитрых убийц. И для охотников? Он озадаченно поглядел туда, где исчезла Сильвина.
Слабый утренний свет развеивал туман. Перед ними двигались три пятна света. Казалось, они поднимались вверх по каналу, по которому шел отряд с лодкой.
По знаку Гондорана оба хольда, помогавших толкать лодку вперед при помощи длинных шестов, остановились. Огни исчезли в тумане. Но сомнений в том, что враги движутся по направлению к ним, не было.
— Куда пошла охотница? — спросил мастер-лодочник.
— Она прикрывает наш тыл. — Олловейн огляделся в поисках бухты, бокового канала или зарослей из корней. Чего-нибудь, что могло бы сгодиться для того, чтобы спрятать лодку.
— Чушь! — проворчал Гондоран. — Пара стрел их не остановит. Каков
твой план, мастер меча? Как нам выбраться?
Хольд смотрел на него выжидающе… Все смотрели на него выжидающе! А ведь он не умеет творить чудеса.
Снова послышался звук рога, который преследовал их с момента бегства из сада с фонтанами. На этот раз было три коротких сигнала. Похоже, загонщики обнаружили их.
— Твой план! — не отставал Гондоран.
— Я увольняю вас с королевской службы, Гондоран. Ты и твои ребята, вы ориентируетесь в мангровых зарослях. У вас хорошие шансы уйти.
Теперь вокруг повсюду звучали охотничьи рога. Петля затягивалась. Олловейн проверил, как ходит меч в ножнах. Он готов!
— Теперь ты решил просто отослать нас прочь? Как трусов? — возмущенно спросил Гондоран. — Думаешь, мы боимся смерти? Думаешь, мы уйдем
сейчас, чтобы прятаться в норы болотных крыс и надеяться на то, что тролли пройдут мимо? Мы можем убить всех троллей, если захотим!
— Всех, вот-вот! — поддержал его один из хольдов. — Мы удушим их под колючим покрывалом!
Оримедес рассмеялся.
— Как бы то ни было, вы ребята что надо.
— Я не шучу! — торжественно провозгласил Гондоран. Он запрокинул голову и посмотрел вверх, на густо переплетенные ветви деревьев. — В тебе достаточно мужества, чтобы защищать свою королеву не мечом, а телом, Олловейн?
— Что ты задумал?
Гондоран указал на густой нарост на развилке ветвей прямо над их головами. В слабом свете казалось, что на дереве надулся гнойник. И только со второго взгляда мастер меча разглядел, что это гнездо.
— Садовые пчелы, — негромко произнес хольд, словно опасался, что пчелиный народ в гнезде может их подслушать. — Они ухаживают за цветами в мангровых зарослях. У каждого пчелиного народа есть свой сад. И они прогоняют всех, кто подходит к нему слишком близко.
— Ой, прям мороз по коже. И ты, дурак, думаешь, что они прогонят троллей? — усмехнулся князь кентавров. Оримедес вынул из ножен меч. — Вот что нам нужно. Голая сталь — и ничего больше.
— Тебе никогда не доводилось видеть пчел в гневе, полуконь, в противном случае ты не стал бы столь легкомысленно утверждать такое. Садовые пчелы не прогонят троллей, они убьют их. И нас тоже, если мы только призовем их. Только тот, кто сумеет не открывать рта, когда они придут, может выжить.
— А что в этом может быть такого сложного? — неуверенно спросила Йильвина.
— Увидишь! Ничто в мангровых зарослях не может быть так смертельно, как садовые пчелы. Не зеленая древесная гадюка и не большой морской кайман, который иногда во время прилива пробирается в мангровые заросли. Пчелы тысячами нападают на любого, кто вторгнется сюда. Поэтому здесь нет ни птиц, ни обезьян. Даже водяных крыс. Все умирают или бегут. А мы, рыбаки, отваживаемся заходить в мангровые заросли только ночью, пока пчелиные народы спят. Если мы разрушим три-четыре гнезда, все пчелы восстанут. И тогда начнется смерть.
— Не могу себе представить, чтобы парочка пчел убила тролля, — сказал Оримедес. — Это все хольдские сказки.
Среди деревьев снова появились три огонька. Они подошли намного ближе. Еще несколько мгновений — и тролли врежутся прямо в беглецов.
— Как мы можем защитить Эмерелль? — поинтересовался Олловейн.
Он не был готов отказаться от надежды спасти королеву.
— Ты должен лечь на нее сверху. Но лучше всего она сама себя защитит. Я ведь уже говорил, что нельзя шевелиться и ни в коем случае — открывать рот. Тогда есть шанс выжить.
— Зови пчел, Гондоран.
Олловейн забрался в лодку. Он поспешно накрыл лицо королевы платком. Рука Линдвин по-прежнему лежала на груди Эмерелль. Это было трогательное зрелище: волшебница, будучи без сознания, хочет защитить королеву. Но нельзя поддаваться! Наверняка она делает это не из чувства сострадания, а чтобы защитить свою собственную жизнь.
Хольды сняли повязки, и Гондоран вынул из-под одной из скамей маленький кожаный мешочек с галькой.
— Хо-хо, кто у нас тут? — Тролли обнаружили их!
Мастер-лодочник вложил камень в повязку и раскрутил ее над головой. С глухим треском снаряд пробил оболочку пчелиного гнезда. Товарищи Гондорана нацелились в другие гнезда. Раскручивавшиеся повязки издавали тихий шипящий звук.
Олловейн задержал дыхание. Из разрушенного гнезда вытекла темная масса. А затем воздух наполнился глухим гудением. От пчелиного гнезда отделилась черно-серая туча.
Хольды хладнокровно заложили новые камни в свои пращи.
Мастер меча опустился на колени и, защищая королеву, склонился над ней.
Оттуда, где были тролли, послышался крик. Олловейн увидел, как пчелы отреагировали на звук. Только что они были бесцельно кружащей в ветвях тучей. Теперь же она вытянулась и в следующий миг снова превратилась в густой комок. Вся стая устремилась к троллям.
Олловейн облегченно вздохнул. В тумане перед ними слышались громкие проклятия. Что-то шумно топало по воде. Но ничего не было видно. Над ними в сплетении ветвей появились другие пчелиные народы. Внезапно над лодкой возникла огромная фигура. Беспомощно размахивая руками, она споткнулась, упала и, закричав, покатилась в застоявшейся воде. Олловейн узнал тролля по росту, но тело великана потеряло свои очертания. Тысячи пчел опустились на него и превратили его в бесформенную вздрагивающую массу. Воздух наполнился жужжанием, громким, как стук подков во время конной атаки.
Олловейн попытался окаменеть. На него опустились несколько пчел. Садовые пчелы были необычайно велики, длиной почти с две фаланги его мизинца. Их движения вызывали неприятные ощущения. Мастер меча почувствовал, как на лбу у него образовалась крупная капля пота. Теперь пчелы появились и на покрывале Эмерелль.
Гондоран смотрел на него с кормы. На носу хольда крутилась большая пчела, но он, казалось, совсем не замечал ее. В глазах мастера-лодочника читалась немая мольба не шевелиться.
Тролль выбрался на мель из черного ила. Обеими руками он держался за горло, словно пытался разорвать хватку невидимого противника.
Краем глаза Олловейн увидел, как пчелы напали на одного из кентавров. Отчаянно размахивая хвостом, тот встал на дыбы. Оримедес бросился на помощь товарищу чтобы тут же скрыться под колючим покрывалом.
Олловейн стиснул зубы. Теперь пчелы были и на его лице. Их крохотные лапки ощупывали обгорелую кожу. Они напали даже на факелы на мачте и дюжинами обжигали крылышки. Большинство обрушились на Линдвин, все еще лежавшую возле мачты. Волшебница заморгала. В какой-то миг она открыла глаза и посмотрела на Олловейна. Она абсолютно не походила на эльфийку, только что очнувшуюся от глубокого сна. Она улыбалась почти кокетливо. А потом снова закрыла глаза. Пчелы, опустившиеся на нее, взлетели, и ни одна из них к ней более не приблизилась.
Капли пота текли по лбу Олловейна. Жгучая боль опалила подбородок. Одна из тварей ужалила его. На глазах выступили слезы и побежали по щекам. Звук, с которым жужжали пчелы прямо рядом с ним, изменился. Он стал более низким. Более угрожающим!
Все больше и больше пчел опускались на него. Особенно на лицо. Щеки горели. Его жалили снова и снова. В уголки глаз, в шею. Олловейн дрожал от напряжения. Гудение стало громче. Теперь они были и у него в ушах. Затем он почувствовал, как пчела лезет ему в нос. Ее крылышки касались тоненьких волосков.
Крохотные пчелы щекотали его губы. Пчелы пытались пролезть ему в рот. Думай о чем-нибудь другом, приказал он себе. Он вспомнил Номью. Более ста лет прошло с тех пор, как она пришла в гвардию королевы. Он полюбил ее с первого взгляда. И тем не менее он никогда не осмеливался признаться ей в своих чувствах. Она давно мертва, погребена в чужом мире. Он захотел вернуть в памяти ее лицо. Мелкие правильные черты… Что-то начало щекотать его глаз! Олловейн вздрогнул. Пчела ужалила его в веко. Номья! Думай о ней… Он сходит с ума. Он больше не выдержит. Тысяча мелких лапок на лице, повсюду на теле. Он зажмурился и тут же был наказан очередным укусом.
Пронзительные крики донеслись до него сквозь гудение. Смерть! Зачем они только позвали пчел?! Он почувствовал, как затекает левое веко. Пчелиный яд был жгучим. Почесаться было бы избавлением. Или рухнуть в воду.
Думай о Номье! Он попытался представить себе ее лицо. Ее красивые волосы. Большие глаза. Большие фасетчатые глаза. Он смотрел на пчелу! С мохнатым серо-коричневым телом. Большие глаза, без какого бы то ни было выражения, пристально смотрели на него, а усики возбужденно подрагивали.
Пчела забиралась все дальше и дальше в его нос. А затем он почувствовал тысячу пчел у себя в горле! Он закричал. Жала вонзились в язык. Что-то поползло по небу. Он раздавил пчел зубами…
Защищаясь, он прижал руку ко рту. Язык опух. Что-то ужалило его в горло. В нос забралось еще больше пчел. Почему они делают это? Что заставляет их проникать в его тело? Это же смерть для них!
Во рту появился горький привкус. Они все ползут и ползут. По его лицу, рукам, во рту, повсюду. У него закружилась голова. Легкие горели. Нужно дышать. Неужели они в его легких? Чушь! Это невозможно. И тем не менее что-то там есть. Что-то сжимает горло. Спокойствие!
Олловейн подумал о тролле, который, похоже, сражался с невидимым противником. Может, пчелиный яд постепенно сводит с ума?
Что это, дым? Неужели огонь настиг их? Мастер меча не отваживался открыть глаза. Он не хотел снова ощутить, как пчелы ползают по его глазным яблокам. Тогда он окончательно сойдет с ума.
Может быть, это горят его легкие? Там бушует пламя. Он открыл рот. Пчелы тут же полезли туда. Олловейн почесался, словно собака, и проглотил дюжину пчел. Он кашлянул. Судорожно вздохнул. Воздух не хотел входить в легкие. Руки дернулись к шее.
Ноги отказали. Олловейн широко открыл рот. Гудение стало тише. Ему показалось, что он падает. Он неясно различал темные ветки над головой. Огонь в легких убьет его. Сил больше не было. Руки и ноги дергались, переставая повиноваться. Что-то ползло по глазу. Он увидел, как взлетела одна-единственная пчела. Больше ничего он не чувствовал. Боль угасла.
На фоне веток появилось бледное лицо. Номья! Нет. Ее волосы не были черными. Линдвин. Ее не тронула ни одна пчела. Лицо ничего не выражало. Что-то сверкнуло серебристым светом. Кинжал!
— Ты умрешь… — Клинок опустился вниз.
Он почувствовал, как она разрезала ему горло. А затем лицо волшебницы исчезло в ярком свете…
Утром у фьорда
— Ты убьешь ее! — Глаза Аслы сверкали от гнева. Между бровями появилась маленькая морщинка. Этот взгляд Альфадас знал. Разговаривать было бесполезно. — Вчера Луту было угодно спасти Кадлин. Будет ли он и сегодня защищать ее от этой твари? Отведи это животное к фьорду и убей. Убери ее отсюда. Я не хочу больше видеть ее в моем доме!
Кровь навострила уши. Ее массивная голова лежала на передних лапах. Собака внимательно смотрела на них.
— Идем! — Альфадас поманил собаку.
Но вместо того, чтобы послушаться, бестия зарычала.
— Ава! — закричала Кадлин.
Она отпустила ноги Альфадаса и снова направилась к собаке. Альфадас взял девочку на руки. Он видел, как напряглись мышцы Крови под черной, как вороново крыло, шерстью.
— Спокойно. Я ничего ей не сделаю.
Кадлин ущипнула его за щеку, что-то залопотала, а потом рассмеялась. Кровь засопела и снова улеглась.
Альфадас пошел к двери. Собака недовольно встряхнулась, а затем пошла за ними. Проходя мимо поленницы, он выдернул из чурбака тяжелый топор. Задумчиво взвесил оружие в руке. Собака не должна оставаться в доме, сказал он себе. В любой момент может произойти несчастье. Асла права. Они должны убить псину. Альфадас спустился с холма и направился к фьорду. Последние полосы тумана плавали у подножия Январского утеса.
Ветер принес аромат жареного. Где-то слышалось монотонное постукивание маслобойки. Кадлин прижалась головой к его щеке.
— Ава, — объявила она, указывая пальчиком на Кровь.
В кармане у Альфадаса были остатки жаркого от праздника. Он бросил Крови мясо, чтобы отвлечь ее. Предсмертное пиршество. Он чувствовал себя плохо. Кровь ничего никому не сделала. По крайней мере пока что… Он должен убить ее за то, что устроил ему Оле. Альфадас знал, что вряд ли кто-то в деревне стал бы размышлять над тем, справедлив ли он по отношению к собаке.
Над фьордом и горами раскинулось ясное, безоблачное небо. Пока еще было прохладно. Это будет один из последних солнечных летних дней. Говорили, что зима приходит рано, когда лето прощается с людьми в такой роскоши. В кронах дубов на другом берегу уже сверкали первые красные и золотые листья. Альфадас ненавидел зимы во Фьордландии. Он не был создан для холода. А лета всегда были слишком короткими. Он с тоской подумал об Альвенмарке; взгляд его непроизвольно устремился к каменной короне на Январском утесе.
— Дада!
Кадлин постоянно что-то бормотала себе под нос, показывая пальцем на все, что вызывало ее любопытство. Скала на берегу. Золотой листок в траве, прибитый к берегу кусок древесины. Для нее мир еще был полон чудес. Кровь следила за ее жестами и взглядами. Время от времени она даже отвечала ей коротким лаем.
Альфадас шел вдоль берега. Он не хотел выбирать такое место, где любил бывать. Скоро вверх по фьорду пойдут первые лососи. Он радовался, что будет возможность провести весь день у берега, ловя рыбу.
Наконец они достигли пустой прибрежной полосы. Здесь не было скал, приглашавших стать лагерем, не было старых кострищ между почерневшими от сажи камнями. Это было место без истории. Неважное. Место, которое можно будет снова легко забыть.
Ярл опустил Кадлин на землю. Малышка тут же выпрямилась и побежала по гальке к берегу. Схватила серый камешек и хотела бросить его в воду, но он не долетел. Раздраженно заворчав, она выбрала новый камень. Кровь улеглась совсем рядом с ней. Крупная собака казалась напряженной. Уши торчком. Догадывается ли о том, что сейчас будет? Альфадас вынул из кармана жаркое и стал бросать куски мяса Крови. Но собака не двигалась. С берега вернулась Кадлин. Крохотными пальчиками стала отрывать куски мяса и засовывать их себе в рот. Теперь и Кровь съела кусочек.
Внезапно Кровь вскочила, опрокинув при этом малышку. Кадлин отряхнулась и рассмеялась. Она сочла это игрой. Лапы напряжены, шея вытянута вперед, Кровь издала низкое гортанное рычание. Кадлин схватила ее за шерсть и поднялась. Затем попыталась повторить рык.
У края леса показалась седовласая фигура. Гундар, священнослужитель Лута. На нем был серый халат, на плече висела засаленная кожаная сумка.
Кровь перестала рычать, но глаз с пришельца не спускала. Священнослужитель провел рукой по лбу. Лицо его было красным, он тяжело дышал.
— Бодрый у тебя шаг, ярл, — произнес запыхавшийся старик. — А я уже не гожусь для прогулок после первого завтрака. — Священнослужитель опустился на гальку и вынул из сумки бутылку. Стал пить долгими глотками, затем протянул бутылку Альфадасу. — Хорошо. Самая лучшая родниковая вода, от подножия Январского утеса. Тебе понравится.
Ярл взял бутылку, но не стал подносить ее к губам.
— Почему ты шел за мной?
— Ах… Мне сон приснился. Думаю, собака кое на что сгодится. И мне так показалось, что ты можешь совершить ошибку.
Альфадас покачал головой.
— Сны, показалось… Мы оба знаем, во что Оле превратил Кровь. В любой момент собака может на кого-нибудь напасть. И я не хочу, чтобы это была моя жена или дети. Нужно избавиться от нее…
— Понимаю твои опасения, ярл. Но доверься богам! Ты уже забыл, что случилось вчера ночью? Лут ниспослал тебе знамение. Уважай его. Ты — одна из самых важных нитей в ковре, который он ткет для украшения своих Златых Чертогов. Я думаю, что убить собаку будет ошибкой. — Священнослужитель подмигнул. — Скажи честно, ярл, это ведь была не твоя идея — прогуляться с утра пораньше к фьорду с собакой, ребенком и топором?
Альфадас невольно усмехнулся. Вот проклятье! Неужели Гундар может читать мысли? Но ссориться с Аслой он не станет. Ее решение верное. Несправедливое, но разумное.
— Я видел, что находится по ту сторону этого мира, священнослужитель. Ничто. Бездонная пропасть. Темнота, населенная бестелесными страхами, жаждущими света от душ живых. Там нет богов и нет Златых Чертогов. Я ценю тебя, Гундар. И я знаю, как много ты делаешь для деревни. Но не стоит ожидать, что я поверю в твоего бога или стану его слушать.
— А ты уверен, что видел все? Мы не эльфы, которые вырастили тебя, ярл. Мы не дети альвов. И народ людей не был создан альвами. У нас есть что-то, чего не хватает им. Что-то, отчего они завидуют нам. Мы
можем войти в Златые Чертоги богов, если того заслужили. И там мы будем праздновать до скончания времен.
Альфадас вздохнул. Ему нравился старик, и он не хотел обижать его веру. Как объяснить ему, что эльфы могут жить вечно? То, что он считал чудесным обещанием в посмертии, было их действительностью. Альфадас знал истории своего народа. Но какие чертоги богов сравнятся с дворцом Эмерелль? Священнослужители рассказывали об огромных длинных домах с позолоченными деревянными столбами, где вечно пируют боги со своими избранниками. Чертоги, полные дыма и рева гуляк.
Праздничные залы эльфов были гораздо чудеснее. С высокими потолками и стенами, выглядевшими так, словно были созданы из утреннего света. В воздухе там витал аромат цветов. А когда кто-то из мастеров играл на флейте или касался лютни, музыка проникала прямо в сердца слушателей. Альфадас провел рукой по гладкому древку топора. Дерево потемнело от пота. Ярл вспомнил свое долгое путешествие вместе с отцом. Их проклятые поиски ублюдка.
— Я видел Ничто, старик. И другие места, которые ты даже в самых смелых мечтах не сможешь вообразить. Но в Златые Чертоги не верю.
— Да я же не говорю, что этого Ничто не существует, — отмахнулся Гундар. — Места тьмы и отчаяния. У всех нас бывали часы, когда нам казалось, что мы близки к этому месту. Боюсь даже, что большинство из нас уйдут туда, когда пробьет час. Но мы сами можем решить, какова будет наша судьба.
— Правда? — цинично переспросил ярл, в то же время радуясь, что можно еще немного оттянуть неотвратимое и поговорить со священнослужителем. — Ведь твой бог — Ткач Судеб. Как я могу решать относительно своего будущего, когда мой путь уже предначертан? Разве не раб я Лута? Не безвольная фигура в игре богов?
Гундар вынул из сумки яблоко и изо всех сил впился в него зубами. Он посмотрел на Кадлин, которая снова пошла к берегу и стала играть камешками.
— Ты неверно понимаешь сущность Лута, ярл. Да, он Ткач Судеб, но он знает, что ты станешь делать, потому что он знает тебя очень хорошо, ведь он соткал нить твоей жизни. Иногда он пытается помочь нам, подавая знаки. Он приветливый бог. Он хочет, чтобы все нашли свой путь в Златые Чертоги, хотя и знает, что у многих это не получится. Он надеется, что мы будем смотреть на мир и творения богов чистыми глазами. Тот, кто при жизни понимал дела Лута, легче найдет путь к нему после смерти. К сожалению, большинство из нас слепы к его знакам. Даже я не всегда понимаю Ткача Судеб.
Альфадас покачал головой. Никогда он не поймет эту веру в богов. Ему было трудно даже просто признать ее. Он не хотел насмехаться над Гундаром и тем не менее не мог удержаться.
— Давай дадим твоему богу возможность ниспослать нам знамение прямо сейчас. Несмотря на то что вода во фьорде горькая, Кадлин все время пытается пить ее. Кровь тоже наверняка скоро захочет пить. Если Кадлин станет пить первой, то я подарю собаке жизнь. — Он посмотрел на небо. — Ты слышал, Лут? Вот такая у тебя легкая задача. Жизнь Крови в твоих руках. Решай!
Священник остался на удивление спокойным. Альфадас ожидал протеста или, по крайней мере, укора, потому что он бросал богу вызов, но Гундар спокойно продолжал есть яблоко. И только доев и выплюнув зернышки в траву, он заговорил.
— Среди людей, наверное, нет никого, кто смог бы тягаться с известным мечником Альфадасом, королевским герцогом и грозой всех врагов северных земель. Однако как бы тебя не называли и не титуловали, бросать вызов богу — выше сил даже самого лучшего из людей. Это как если бы тебя вызвала на поединок Кадлин. — Он улыбнулся. — Но Лут мудр и терпелив. Я уверен, он даст тебе подобающий ответ.
Ярл снова поглядел на небо.
— Я жду.
И они молча сидели рядом, наблюдая за собакой и ребенком. Прошло совсем немного времени, и Альфадас раскаялся в своем поведении. Какая глупость! И тем не менее возврата не было.
Гундар, ухмыляясь, съел второе яблоко, а Кадлин отошла от воды. Малышка устало терла глаза. Кровь, растянувшись, лежала на траве и дремала. Кадлин подошла к ней и устроилась на скатавшемся черном боку. Вскоре задремала и она.
Альфадас долго смотрел на собаку. Крепкие жгуты мышц скрывались под кожей, из-за чего Кровь казалась бесформенной. Шрам на носу покрылся темной корочкой. В ярком утреннем свете ярл увидел еще много других шрамов. Подумал о плети, которую оставил Оле. Пыточный инструмент, созданный для того, чтобы наносить глубокие раны. Негодяй! Нужно забрать у него всех собак!
Гундар запрокинул голову и стал следить за одинокой тучей, летевшей по ярко-голубому небу. Священнослужитель молчал, улыбался каким-то своим мыслям, и, несмотря на это, молчание было красноречивее всяких слов.
Альфадас все еще не был готов сдаться. Один из них пойдет к воде! Ему было уже все равно, кто это будет — Кровь или Кадлин. Ярл размышлял. Что он скажет Асле, если вернется с собакой? Примет ли она приговор Лута? Может быть. А вот его решения не убивать собаку она не примет никогда. В принципе, неплохо, что священнослужитель стал свидетелем. Так будет легче.
Наконец Гундар нарушил молчание:
— Прошло больше часа, ярл. Вынужден признаться, что я уже так хочу пить, что готов попытаться напиться из фьорда. Сколько ты еще собираешься ждать?
— До тех пор пока не будет знака, — упрямо ответил Альфадас.
Священнослужитель вздохнул.
— А ты не думаешь, что Лут уже давно сказал нам свое слово? Мы можем просидеть здесь до заката, и ни ребенок, ни собака не станут пить из фьорда. До сегодняшнего дня я считал тебя умным человеком, ярл. Ты ведь уже должен был понять, каков ответ. Ткач Судеб не готов снять с тебя ответственность за принятие решения.
Альфадас ожидал услышать что-то подобное. Самым важным качеством, которым нужно было обладать, чтобы стать священнослужителем, был дар обращать все происходящее на пользу своему богу. У Гундара могли быть недостатки, но язык у него был подвешен как надо.
— И что же, по-твоему, говорит мне твой бог?
— Прислушайся к себе. Забудь на миг о других людях. Обо мне, о жене, даже о Кадлин. Освободись от незримых пут, которые тебя душат. Дай себе труд поразмыслить над своей жизнью и ее неизбежностями, а потом сделай так, как считаешь нужным. И такова будет воля Лута.
Альфадас подхватил топор и подошел к Крови. Затем спрятал оружие за пояс и взял Кадлин на руки. Мгновение смотрел на крупную некрасивую собаку.
— Вставай, мы идем завтракать, — сказал он наконец.
Тростинка
На щеке чувствовалось приятное тепло. Совсем рядом слышалось тихое потрескивание огня. Олловейн хотел было открыть глаза, но веки слиплись и опухли. С огромным трудом удалось приоткрыть левый глаз. Как раз достаточно, чтобы разглядеть огонь. Он был неопасным. Его окружал круг из белых камней величиной с кулак. Дерево было белым, словно кости. Некоторые язычки пламени были зеленоватыми. Плавник! Олловейн попытался подняться, чтобы лучше видеть, где находится. Но тело отказалось служить ему. И… почему он не чувствует запаха огня? Он полностью сосредоточился на том, чтобы ощутить какой-нибудь запах, но ничего не почувствовал. Он не чувствовал даже, как дышит. Ничего — ни в носу, ни во рту. И тем не менее грудь его опускалась и вздымалась. Слышался чужой, булькающий звук. Олловейна охватила паника. Может, он мертв? Он попытался повернуть голову. Невозможно!
Горло горело. Снова это бульканье. Он дышит! Но почему ничего не чувствует? Его тело дышит, но не ртом и не носом!
Язык лежал во рту большим куском отмершей плоти. Он был огромен! Мастер меча практически не мог им пошевелить. Кончиком нащупал тонкие ниточки между зубами. Во рту появился горький привкус. Теперь он вспомнил. Пчелы! Это не ниточки! Это пчелы. Он пытался раздавить пчел, которые попали ему в рот, зубами и языком. Потом он вспомнил кинжал. Линдвин! Она перерезала ему горло. Вот и объяснение всему. Он мертв!
— Спокойно, — произнес знакомый голос над ним. Что-то мягко коснулось его лба. — Он пришел в себя!
От костра послышался ответ, который он не разобрал. Все звуки были приглушенными.
— Не двигайся, мастер меча.
Над ним склонилось лицо в обрамлении коротких светлых волос, искаженное огромными красными кровоподтеками, и улыбнулось ему. Олловейн узнал Йильвину только по голосу и волосам. Ее веки тоже опухли. Она смотрела на него сквозь узкие щелочки, разглядеть цвет глаз было невозможно.
— Мы спасены. Линдвин привела нас всех сюда.
Олловейн хотел спросить, где они, но из горла его послышался только хрип. Он снова попытался. Ничего. Хотел сесть. Хрипение стало громче. Тело не повиновалось. Он чувствовал, как сильно бьется сердце. Что с ним произошло?
Йильвина уложила его обратно.
— Спокойно. Ты едва не умер. Линдвин пришлось надрезать тебе горло, чтобы ты не задохнулся.
Олловейн хотел ощупать шею. Надрезать горло! Что с ним случилось? Снова послышался хрип. Неужели эта проклятая волшебница лишила его голоса?
Йильвина вынула из ножен один из своих коротких мечей и повернула клинок так, чтобы Олловейн увидел отражение своей шеи в металле. Там при помощи переплетенных кожаных ремней была закреплена тростинка. Казалось, она находится глубоко в его плоти. Грудь эльфа поднималась и опускалась. Снова послышался этот странный хрип. Он дышит через трубку! Как это возможно? Что Линдвин с ним сделала?
— Спокойно, спокойно. — Йильвина накрыла его ладонь своей. — Она тебя вылечит. Нужно еще немного потерпеть. — Воительница снизила голос до шепота. — Она невероятно сильна. Кажется, ее силы никогда не иссякают. Она создала дым и тем самым прогнала садовых пчел от лодки. А затем изгнала пчелиный яд из нашей крови. Но для большинства из нас ее помощь запоздала. Живы только Сильвина, Оримедес и Гондоран. И королева. Пчелы ей ничего не сделали. И тем не менее… Она лежит как мертвая. — Йильвина огорченно покачала головой. — Линдвин говорит, что не нужно переживать. Она закрыла рану в груди Эмерелль.
«Где Линдвин?» — хотел спросить Олловейн. А еще он хотел увидеть королеву. Но его тело стало темницей для него. Он закрыл глаз и попытался собраться с мыслями. Конечно, Линдвин только на руку его беспомощность. Она не станет торопиться и исцелять его. Он обеспокоенно прислушивался к своему шумному дыханию. Звук изменился. Он стал… более вязким. Или это воображение? Он должен справиться! Его раны всегда заживали хорошо, даже без помощи магии.
Каждый раз, когда приближался сон, мастер меча вздрагивал от испуга. Его свистящее дыхание становилось тяжелее. Он боялся, что не проснется больше, если сейчас поддастся усталости. Олловейн противился сну. Сердце колотилось, он слышал, как шумит в ушах кровь. А потом оно возвращалось снова — изнеможение, требовавшее своего от его измученного тела.
Наконец Олловейн задремал. Было приятно сдаться и просто плыть по течению. Не выполнять обязанностей. Тепло костра ласкало его щеки. Он слышал негромкий разговор, но не понимал, о чем говорят. Затем снова увидел перед собой тролля. Того грубияна, который сравнил его с белкой. Широко ухмыляясь, он направлялся к Олловейну.
— Ну что, малыш, вот ты и попался. — Он поставил ногу на грудь мастеру меча.
От тролля воняло прогорклым жиром. Олловейн отчетливо видел ногти на ноге. Они были слегка загнуты вперед, под ними скопилась грязь. Урк медленно усиливал давление.
Олловейн знал, что это всего лишь сон. Тролли были побеждены. Он был в безопасности! И тем не менее не мог дышать. Этого не могло быть! Урк не может преследовать его в снах! Он должен проснуться!
Заморгав, мастер меча огляделся по сторонам. Он по-прежнему мог открыть только один глаз. Костер прогорел. Он попытался вздохнуть, но железный кулак сжал его горло. Он хотел закричать… и с его губ не сорвалось ни звука. Он слышал, как разговаривают его товарищи. Совершенно отчетливо. Они сидели всего в нескольких шагах. Линдвин рассказывала о тропах альвов.
Он в отчаянии снова попытался привлечь к себе внимание, но не смог даже захрипеть. Ощущение было
такое, словно кто-то, обладающий силой тролля, сжимал ему горло. Олловейн не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Он хотел вскочить и закричать. Но удалось только слабо дернуть рукой. Это работа Линдвин! Она сплела какое-то заклинание, чтобы убить его. А остальным скажет, что он умер от ран!
— Вы слышите это? — спросил Гондоран. Разговор стих. — Хрипение прекратилось… Проклятье!
Внезапно над ним появился хольд. Он склонился над горлом Олловейна.
Послышался всасывающий звук. А потом эльф снова получил глоток воздуха. Он был на удивление прохладным, ласкал горло и легкие.
Гондоран сплюнул.
— Проклятая слизь! Я посижу рядом с ним.
Хольд убрал волосы со лба Олловейна. Гондорана, похоже, не укусили ни разу. Его лицо выглядело как обычно. Он принялся изучать мастера меча желтыми глазами.
— Тебе повезло. Я сначала подумал, что она хочет тебя убить. При том что смерть уже почти схватила тебя. Она надрезала тебе горло. Это было маленькое чудо. Линдвин говорит, что существуют трубки, по которым воздух изо рта течет в легкие. Из-за того что горло у тебя опухло от пчелиных укусов, ей пришлось вскрыть его ножом. А чтобы рана тут же не затянулась, она вставила тростинку. Чудо. — Он прищелкнул языком. — Ну, по крайней мере почти. К сожалению, время от времени трубка заполняется слизью. Нужно присматривать за тобой, мастер меча, и прислушиваться к дыханию. Время от времени отсасывать слизь из тростинки, чтобы у тебя не сперло дыхание.
Олловейн попытался поблагодарить хольда взглядом. Понял ли он его? Даже дети не настолько беспомощны, в отчаянии подумал мастер меча. Все, что он мог сделать, — это противиться сну и надеяться на то, что товарищи не спустят с него глаз.
— Корабль! — крикнул Оримедес. — На горизонте показался корабль. Он направляется к нам! Что делать?
— Мастер меча, реши, — произнес спокойный женский голос. — Отнесите его туда и положите на песок.
Олловейна подняли. Он видел спину Сильвины. Похоже, она тоже избежала нападения садовых пчел. Одежда ее заскорузла от грязи, словно она валялась в иле, но, похоже, ее не искусали.
— Ну что, Олловейн? — Волшебница опустилась на колени рядом с ним. — Могу себе представить, что творится у тебя в голове. Ты принадлежишь к тем мужчинам, которых очень трудно заставить переменить свое мнение.
Линдвин успела умыться. Краска исчезла с лица, а там, где в голову ей угодил кирпич, даже тоненький шрам не напоминал о ране. Не считая этих внешних изменений, казалось, изменилась она. Она излучала удовлетворение, совершенно не соответствовавшее ее положению.
— Я видела, как ты шевельнул рукой. Пиши на песке, мастер меча. Приказы здесь отдаешь ты. А я, в конце концов, просто предательница.
Ты не обманешь меня, хотел сказать Олловейн, но из горла его послышался только протяжный хрип. Он взял пригоршню песка и просеял ее между пальцами. Выбора не оставалось. Возможно ли, что Халландану удалось уйти вместе с роскошной либурной? Он должен знать, какой корабль приближается к ним. Чтобы принять верное решение, нужно сперва как следует разобраться в ситуации. Его пальцы коснулись песка. Он мог только надеяться, что пишет отчетливо. Далеко отвести руку он не мог. Нужно быть кратким, иначе буквы просто спутаются.
УВИДЕТЬ КОРАБЛЬ
— Оримедес, вынеси его наружу! — приказала волшебница.
— Но разве он не слишком ослаб? Ты ведь сказала, что он должен как можно меньше двигаться, — напомнил кентавр.
— Он сам знает, что для него лучше. Я не стану
спорить с ним о его приказах. А ты, полуконь?
Оримедес склонился над Олловейном. Как и Йильвина, князь кентавров был изуродован пчелиными укусами. Лицо и торс были покрыты струпьями — там, где он расчесал волдыри.
Князь осторожно поднял эльфа и понес на плечах из пещеры. Легкий бриз коснулся лица Олловейна. Белые скалы, словно старые кости, торчали из светлого песка, образуя отвесные утесы, по которым ползли циновки из буйной зелени. Перед ними простиралась узкая песчаная полоса бухты, окруженная острыми скалами. Олловейн взглянул на море. Из лазурно-синей воды вздымались одинокие деревца. Их стволы были толстыми, будто башни, покрытые солью. В тридцати шагах или даже выше, там, куда уже не мог достать прилив, простирались раскидистые кроны, густо населенные крабами-фонарщиками, чайками и бакланами. Огромные сторожевые деревья дали название мелкому Лесному морю. Крепкие, словно утесы, массивные, изборожденные трещинами стволы могли противостоять даже весенним ураганам. Приближаться к ним было опасно. Широкие венки из воздушных корней, как шипы, торчали из воды вокруг них. Естественный барьер, заставлявший держаться на почтительном расстоянии маленькие лодки.
— Там, — сказал князь кентавров, указывая головой на запад.
Несмотря на то что между деревьями расстояние было миля и больше, они сбивали с толку, когда нужно было смотреть на горизонт. Казалось, что смотришь сквозь крупную решетку. Наконец Олловейн разглядел что-то темное, корпус, над которым были натянуты черные паруса. Корабль находился слишком далеко, чтобы можно было разобрать детали, но он казался пугающе чужим. И уж совершенно точно не был либурной королевы. Он выглядел более массивным, чем все знакомые Олловейну эльфийские суда.
— Увидел? — спросил кентавр.
Мастер меча издал булькающий звук и выругался про себя.
Оримедес отнес его обратно в пещеру, крепко прижимая к груди. Кожу кентавра покрывала тонкая липкая пленка пота. В этот миг Олловейн порадовался тому, что не чувствует запахов.
Князь осторожно положил его обратно на песчаный пол. Мастер меча попытался сесть. Тщетно.
— Думаешь, нам нужно покинуть остров? — спросила Линдвин.
ДА, написал он на песке.
— Здесь, в пещере, есть крупная звезда альвов. Сходятся семь троп. Я ее уже осматривала. С тропами альвов творится что-то странное. — Волшебница махнула рукой в сторону города. — Кто-то находится в паутине дорог и разрывает все тропы, ведущие к Сердцу Страны. Мы не можем вернуться к замку Эмерелль. Кто бы ни творил эти страшные вещи, он должен обладать большой силой, если может разрушить творение альвов. Разумно ли рисковать и ступать на тропы альвов? И куда нам идти?
Пальцы Олловейна скользнули по песку. Было место, где тролли искать не станут.
Линдвин испуганно посмотрела на него.
— Ты уверен?
— Куда он собирается? — резко спросила Сильвина.
Олловейн стер название. Подумал о стрелах, которые видел в колчане мауравани. Она не должна узнать, куда они пойдут! Нужно выступать поскорее. Ни у кого не должно быть возможности оставить преследователям знак. Почему враги снова оказались настолько близко? Или дело в том, что они просто хорошие охотники, как говорила Сильвина? Он не станет рисковать. Нужно занять всех, и они должны выступить как можно скорее.
ВЫСТУПАЕМ, написал он на песке.
Пальцы его стерли слово.
ОРИМЕДЕС НЕСИ КОРОЛЕВУ
Он надеялся, что принял верное решение. Но какой у них выбор? Они не могут сейчас сражаться с троллями! Они должны бежать, и только Линдвин он вынужден открыть этот последний путь. Опять он вынужден довериться ей. Сейчас им необходимо время, чтобы залечить раны и помочь королеве. Когда Эмерелль станет лучше, она скажет, что делать.
— Тогда идемте, — проворчала волшебница.
Оримедес подхватил королеву на руки. Охотница и воительница подняли Олловейна. Гондоран бежал рядом. Он казался подавленным.
Море подмыло скалу и вырыло глубокий туннель под горой. Под ногами скрипели разбитые ракушки. Несмотря на то что вход остался позади, было по-прежнему светло. Белая скала, казалось, светилась изнутри, как стены во дворце Эмерелль. Ее пронизывало светло-голубое сияние. По камням вились золотые прожилки. Спирали и узелки словно хотели передать знающему человеку тайное послание. Мастер меча почувствовал, как волоски на спине встали дыбом. Олловейн был не очень одарен в том, что касалось волшебства, но даже он почувствовал силу древней магии, которой было пронизано это место.
Наконец туннель перешел в большую круглую комнату. Здесь к золоту в стенах примешались черные прожилки. Линдвин вошла в центр и опустилась на колени на каменный пол. Левую ладонь она прижала к камню, правую положила себе на грудь. Закрыла глаза. Губы ее зашевелились.
Олловейн очень хорошо понимал, насколько они во власти волшебницы. Он должен следовать за ней, когда она поведет группу по тропам света. Куда приведет их Линдвин, он увидит только тогда, когда они пройдут через вторые ворота.
Из пола выросла дуга из света. Вместе с ней поднялись также золотые и черные прожилки; словно живые, плясали они в камнях. Голубой свет становился все ярче. Скала была как стекло. Можно было смотреть сквозь нее на море. Большая стая бакланов поднялась со сторожевого дерева и полетела в море. Знак? Время уходить!
Олловейн повернул голову по направлению к дуге из света. Йильвина не впервые проходила через звезду альвов. С ней он был в Анискансе. Они несколько лет путешествовали по миру людей. Однако казалось, что воительница напряжена. Она сжала губы так, что они превратились в узкую полоску. Они вместе прошли врата. Темнота словно накрыла их удушающим покрывалом. И только у их ног сверкала золотая тропа.
— Не сходите с дороги! — услышали они позади голос волшебницы. — Тот, кто сойдет с тропы, пропадет навеки.
Дар свободы
Труп мнимой королевы был привязан двумя веревками к щиту Бранбарта. Голова ее слегка наклонилась набок. Чтобы корона не упала, ее прибили к голове тонкими гвоздями. Щит был прислонен к почерневшей от сажи колонне, возвышавшейся в центре рынка ракушечников. Все, кто проходил мимо, могли отчетливо видеть корону. И, если верить Сканге, одной короны было достаточно, чтобы одурачить всех. Обгоревшее тело было довольно похоже на Эмерелль. Детей альвов должны были провести мимо трупа на расстоянии нескольких шагов. У ног тела лежали мнимый Олловейн и другие, настоящие князья Альвенмарка.
Оргрим считал, что этот обман недостоин тролля, и предположил, что интригу задумала старая шаманка. А то, что он принадлежал к числу стражников, поставленных рядом с королевой, была наверняка идея Бранбарта. Отсюда он мог видеть всех герцогов и вожаков стай, собравшихся вокруг короля на празднество по случаю победы. Лучше напомнить всем о том, что с ним произошло, было, пожалуй, нельзя. От мертвецов исходил сладковатый запах разложения. Жара и бесчисленное множество мух уже сыграли с телами страшную шутку.
На большой площади царила тишина. Всех детей альвов, переживших завоевание Вахан Калида, согнали сюда. Только князей держали отдельно. Многие были ранены и обессилены. Кое-кто торчал на жаре уже на протяжении нескольких часов. Сгонять сюда выживших тролли начали на рассвете.
По велению Бранбарта принесли бочонки с водой и хлеб. Но королю не удалось прогнать этим страх. Почти никто не отваживался встречаться с троллем взглядом. «Как эти жалкие существа могли когда-то победить нас?» — спрашивал себя Оргрим.
Тишину прорезал сигнал горна. Из группы командиров выступил Бранбарт и встал рядом с трупом эльфийки в Лебединой диадеме. Шумно потянул носом и сплюнул на пол.
— Дети альвов! — громко крикнул он. — Я пришел, чтобы даровать вам свободу. Тиранша мертва! — Он слегка обернулся к Эмерелль и внезапно нанес удар кулаком ей в грудь. Тонкие ребра сломались. Вонючая коричневатая жидкость потекла из раны. Пальцы Бранбарта копошились в груди умершей. Затем он резко поднял руку и протянул детям альвов гниющий кусок плоти. — Гнилое сердце отравило Альвенмарк! — кричал он срывающимся голосом. — Я вырвал его, чтобы страна стала здоровее. Альвы никогда не хотели, чтобы одни их дети были выше всех других. Чтобы один из нас решал, что правильно, а что нет. Чтобы одна говорила кому-то, что они должны жить, а те, кто не повинуется, были изгнаны или убиты. Прошлой ночью мы, тролли, отомстили за былое зло. Но мы не ведем войну с Альвенмарком. Мы сражаемся только против Эмерелль и против всех, кто предан тиранше. Поэтому вы вольны идти. Подойдите сюда, взгляните в мертвое лицо королевы и разнесите эту весть повсюду. Народы Альвенмарка свободны. Я король своего народа, но Лебединая корона никогда не будет украшать мою голову. И никто больше не склонится перед ней — никогда.
Бранбарт шмыгнул носом и снова сплюнул. Без этого конец его речи был бы более волнующим. Но даже Оргрим должен был признаться, что слова короля тронули его. Бранбарт был истинным правителем! У него можно многому поучиться.
Тролльские князья приветствовали речь короля возгласами ликования, остальные тролли тоже славили Бранбарта. Повсюду в городе раздавались звуки рогов. Дети альвов на ракушечном рынке были настолько напуганы, что сначала лишь некоторые присоединились к крикам. Постепенно их поддержали другие, но это все равно было неискреннее ликование, в котором отчетливо слышалась нерешительность.
Столетия под кнутом Эмерелль связали сердца народов альвов, подумал Оргрим. Ветер свободы пронесся над ними, как ураган, и некоторые еще не осмеливаются дышать. Какие жалкие существа!
Тролль наблюдал, как статные кентавры и сильные, как медведи, минотавры упрямо стояли со скрещенными на груди руками. Но они не осмеливались бросать вызов победителям взглядом, пристыженно смотрели в пол. Как убого! Однако Оргрим был уверен, что гордость вернется к ним. Даже если это случится только в следующем поколении детей альвов, тех, которые родятся на свободе.
Стражи на площади схватили нескольких эльфов и подтащили их к трупу королевы.
— Посмотрите на нее! Эмерелль — всего лишь обгоревший кусок плоти. Смотрите внимательно, чтобы не забыть.
Бледные личинки выкатились из рваной раны на груди мнимой правительницы. Запах, исходивший от нее, был совершенно не королевским. Одна эльфийка в слезах рухнула на землю, когда ее вынудили приблизиться к телу на несколько дюймов. У многих из тех, кто проходил мимо правительницы, в глазах стояли слезы. Оргрим не мог понять, почему они горюют по тиранше.
Он посмотрел на мнимого мастера меча. События той ночи не позволили Оргриму попировать. Теперь момент был упущен. Просто позор, что он не может оказать последнюю честь этому эльфийскому герою, пожрав его сердце. Когда он думал о том, сколько испорченного мяса лежит в городе, его охватывала холодная ярость. Какое расточительство! Он радовался тому, что флот скоро покинет Вахан Калид, чтобы взять курс на север.
Бранбарт вернулся к своей свите. Теперь они будут где-нибудь праздновать, завистливо подумал Оргрим. Бывший вожак был уверен в том, что они приберегли для себя парочку сочных жарких. Парочку эльфов, которых только-только убьют. Героев, которые храбро сражались и которые попали в плен. А свое войско Бранбарт лишил лучшей части добычи! Плохо, что всех собравшихся на площади эльфов отпустят. С ними можно было неделями пировать!
Оргрим смотрел вслед минотавру, прошедшему мимо королевы. Интересно, каково его мясо на вкус? Как говядина?
Тяжелые шаги заставили его поднять взгляд. Воин с широкими шрамами-украшениями на лице шел прямо к нему.
— Это твой корабль эльфы потопили?
— Возможно, — раздраженно ответил Оргрим.
— Тебе приказано нести почетную вахту за пиршественным столом короля.
Оргрим не поверил своим ушам. Неужели не будет конца унижениям? Неужели он теперь вынужден смотреть, как Бранбарт набивает брюхо всякими вкусностями?
— Кто послал тебя, парень? Король?
— Нет, о благородный кораблетоп! — Посол нагло ухмыльнулся. — Твоего присутствия жаждет Сканга. И если ты был настолько глуп, что позволил этим жалким тварям на их хрупких суденышках потопить одну из наших прекрасных галеас, не стоит допускать еще одну ошибку и связываться с шаманкой. Ноги в руки и беги! — Он указал на башню, наполовину увитую розами. — Там найдешь короля и его свиту. А я займу твое место.
Оргрим запомнил лицо наглеца. Будучи вожаком стаи, он мог его просто уложить одним ударом, но простым воинам во время похода были запрещены поединки. Война наверняка продлится недолго, а потом он покажет этой безмозглой кучке дерьма, что значит насмехаться над ним!
Оргрим рассерженно потопал к Розовой башне. Он презрительно оглядел решетки, по которым вились цветы. Если у него когда-нибудь будет дворец, он никогда не станет украшать его зеленью. О чем говорит такое украшение? Что там живет друг луговых фей? Или кто-то, кто любит поливать водой лепестки цветов и радоваться их аромату? Оргрим насадит на деревянные колья головы своих врагов и выставит их на стены. Вот такое украшение на что-то сгодится! Любой, кто приблизится, сразу поймет, что он за тролль и что лучше быть повежливее.
Шум пиршества привел Оргрима во внутренний двор, где праздновали Бранбарт и его придворные. Вокруг бассейна, из которого брызгали маленькие фонтанчики воды, была возведена стена, на колоннах которой росли виноградные лозы. Оргрим сорвал крупную виноградину и засунул себе в рот. Сегодня он еще ничего не ел. А это хотя бы полезная зелень.
Король и некоторые из его лучших лизоблюдов сидели за тяжелым деревянным столом у фонтана. В паре шагов от них на мозаичном полу устроили очаг, который кобольды топили разбитой мебелью. Над огнем на вертеле вращалось огромное жаркое. Что-то большое, четвероногое, Оргрим не мог толком назвать, что именно. От аромата жареного во рту собралась слюна.
Тролль пребывал в нерешительности относительно того, что делать дальше. Несколько в стороне от стола на высоком стуле со спинкой сидела Сканга. Казалось, шаманка задремала, и Оргрим не испытывал ни малейшего желания будить ее и спрашивать, по какой причине она приказала ему прийти сюда. Поэтому он остался в тени стены, рвал виноградины с лозы и смотрел на Бранбарта. Король пребывал в наилучшем расположении духа и говорил о планах на будущее. Он хотел сровнять с землей весь город, но на это не было времени. Вместо этого следовало поджечь все дома. Всем живущим здесь придется бежать. А всех мертвых нужно сбросить в большие пещеры под Вахан Калидом, чтобы питьевая вода надолго оказалась отравлена.
— Ты действительно хочешь отпустить всех детей альвов? Даже эльфов? — спросил герцог Мордштейна. — Эти пронырливые существа снова восстанут против нас, как только у них появится возможность.
Король плюнул в каменное лицо эльфийской певице, изображенной на мозаике на полу под его ногами.
— Нет, друг мой. Поскольку я не стремлюсь к владычеству над всем Альвенмарком, они годами будут спорить о том, кто будет носить Лебединую корону вместо Эмерелль. Ссориться, плести интриги — вот их жизнь. С эльфами нам долго не придется иметь дела. Кроме тех, с кем мы хотим расплатиться по счетам. Нормирга мы уничтожим. А кто был тот парень, командовавший кораблями, которые пытались улизнуть? Халливан Как-его-там… — Король оглянулся по сторонам в поисках подсказки.
— Халландан из Рейлимее, — сказал наконец Мандраг, старый соратник правителя.
После битвы за Шалин Фалах эльфы сочли седовласого тролля мертвым и бросили на поле сражения. Ночью он протиснулся между скалами и стал свидетелем того, как Эмерелль приказала убить тролльских князей. Первые годы в изгнании Мандраг возглавлял свой народ — до тех пор пока Сканга не увидела в Бранбарте душу возродившегося короля. Тогда воин отступил, но король почтил его, сделав своим ближайшим советником.
— Итак, город этого Халливана должен сгореть! Его люди потопили один из наших кораблей, и, что еще хуже, они, вероятно, считают троллей глупцами. Парень думал, что достаточно подложить нам труп в короне — и мы уже станем ликовать и радоваться, считая, что тиранша мертва. Может быть, таким образом можно обмануть несмышленого щенка, как тот вожак стаи с «Громовержца», но не меня, не короля. Меня подобными играми можно только
оскорбить. И за это поплатится город этого Халливана. Для остальных эльфов это послужит уроком, покажет, как мы поступаем с друзьями тиранши. Это остудит тех нескольких воинов, которые, быть может, думают о мести.
В безмолвной ярости Оргрим впился ногтями в ладони с такой силой, что потекла кровь. Король не упускал ни единой возможности сделать из него посмешище. И что хуже всего — Бранбарт был прав. Он попался на удочку эльфов и потерял свой корабль. Но разве у него был выбор?
— Хольдов и кобольдов мы берем в плен, — с набитым ртом заявил Бранбарт. — Большинство из них были слугами эльфов. Теперь пусть послужат нам! Они нуждаются в том, чтобы кто-нибудь приказывал им, что делать. Ни один из других детей альвов и слезинки по ним не прольет. Со свободой им все равно нечего делать. Часть из них мы погрузим на корабли и отвезем в замки в мире людей. Там у нас осталось слишком мало слуг-кобольдов! Остальные будут сопровождать войско, когда мы пойдем на север.
— Нужно разделить их по кораблям, — посоветовал Думгар. — Тогда они по меньшей мере не пропадут все разом, если…
— Молчи! — набросился на него король. — Горе тому, кто еще раз напомнит мне о цене за путь в этот мир. — Он бросил мрачный взгляд на Скангу. — Вряд ли кто-то из тролльских королей терял во время поражений стольких воинов, скольких потерял я, победив.
Утром Оргрим кое-что слышал. Вчера ночью, во время атаки, новость распространиться не могла. Ну а теперь, в городе, она передавалась из уст в уста. Говорили, что по пути сквозь Ничто пропало семь кораблей. Вместе с теми четырьмя, что сгорели, и с «Громовержцем» это было более десятой части всего их флота. Погибло более двух с половиной тысяч воинов — еще до того, как они вступили в серьезный бой.
Никто точно не знал, почему в Ничто пропали корабли. Должно быть, сошли с золотой тропы. Но как это могло случиться? Сканга настойчиво вдалбливала в голову каждого вожака стаи, что малейшая небрежность будет означать смерть. Путь сквозь Ничто был недолгим. Длиной всего в несколько кораблей, по крайней мере так показалось Оргриму.
Во двор вошел отряд стражей. Вчетвером они вели эльфа. Существо было одето целиком в голубое и, несмотря на то что на нем были путы, двигалось с самоуверенной наглостью, словно это
оно было победителем прошлой ночи.
— Приветствую тебя в своем доме, Бранбарт из троллей, — звучным голосом произнес эльф. — Надеюсь, мои слуги не заставили тебя нуждаться в чем-либо в мое отсутствие.
Оргрим едва не подавился виноградиной. А существо это — парень что надо! Интересно, сколько продержится голова на его плечах?
Бранбарт опустил рог и стал изучать эльфа своими глубоко посаженными глазами. Было совершенно очевидно, что король озадачен и сразу не сообразит, что ответить.
— Ты кто такой? — наконец выдавил из себя он.
Оргрим нашел, что этот скорее простодушный вопрос звучал жалко по сравнению со словами эльфа. Даже удар дубинкой был бы лучше.
— Владелец этого дворца, князь Шахондин из Аркадии. — Эльф подошел к праздничному столу и ткнул пальцем в огромное жаркое на вертеле. — Мне кажется, что этот ламассу не совсем прожарен. Может быть, стоит позвать моих поваров, чтобы тебя обслужили так, как приличествует великому полководцу?
— Нам нравится, когда мясо с кровью, — хрюкнул Бранбарт. — Чего ты хочешь от меня, жалкая тварь?
Эльф оперся руками на пиршественный стол и спокойно огляделся по сторонам, прежде чем удостоить короля ответом.
— Я хотел поздравить тебя с тем, что ты увел у меня дичь. Я послал двух охотников, чтобы они оборвали жизнь тиранши. И, похоже, ты почти обошел меня, великий полководец.
— Что это значит?
Наглому эльфу удавалось смотреть на короля, который был выше его почти на две головы, так, словно перед ним стояла тупая самка буйвола.
— Княжеский дом Аркадии поклялся в кровной мести Эмерелль. Я решил, что королева не должна пережить праздничную ночь. Благодаря твоему вмешательству она смогла уйти. Мне сообщили, что ее паланкин подняли вверх по тропе Лотосов. И при всем уважении к твоей игре, полководец, тело, которое ты выставил на ракушечном рынке, одето даже не в то платье, которое было на Эмерелль вчера вечером. Более того, она одета, как та несчастная девушка, которая поднесла королеве Лебединую диадему.
У Бранбарта из руки выпал рог. Во дворе воцарилась полнейшая тишина. Оргрим спросил себя, сколько из детей альвов сумели разгадать обман. Перед коронацией Эмерелль с триумфом прошла через половину города. Ее могли видеть тысячи.
Оргрим подумал, что и он бы не обратил внимания на ее платье. Число и оружие ее лейб-гвардейцев, вот что интересовало бы его. Но эльфы иные. Он мог представить себе, что некоторые, достаточно приближенные к ней, даже знали, какой аромат использовала тиранша.
— Я хотел предложить тебе свою помощь в поимке беглой королевы. Если мы объединим силы, то найти ее будет легко. — Шахондин небрежно щелкнул пальцами и указал на одного из слуг-кобольдов, возившихся у огня. — Славак! Принеси мне бокал вина, слегка охлажденного. Ты знаешь, что нравится мне в это время суток.
— Почему я должен доверять тебе? — спросил король, вытирая губы тыльной стороной руки.
Он смерил эльфа взглядом, словно мясник, прикидывающий, как разделать тушу быка.
На Шахондина это впечатления не произвело. Он нахмурился, подошел к вязанке дров и извлек оттуда маленькую резную фигурку. Покачав головой, он отер с нее рукавом грязь и отставил в сторону.
— Портрет моего деда. Я вырезал его, когда был еще маленьким. Он далек от какого бы то ни было совершенства, но, как обычно бывает с предметами из юности, мое сердце очень привязано к нему. Было бы очень любезно с вашей стороны, если бы вы не стали использовать эту статую во время приготовления обеда. А что касается твоего вопроса, Бранбарт: ни дружба, ни любовь не являются столь постоянными, как жгучая ненависть. Так разве тебе не нужен лучший союзник? — Кобольд принес Шахондину бокал из хрусталя и серебра. Эльф поднял его и обратился к Бранбарту: — Я пью с тобой за погибель тиранши, великий полководец.
Бранбарт был настолько огорошен, что действительно нагнулся за своим рогом. «Неужели этот дурак не видит, что превращается в лакея эльфа?» — в ярости думал Оргрим.
Король опустился на один из тяжелых деревянных стульев и обмахнулся ладонью.
— Какая жара! — проворчал он и махнул рукой стражам, которые привели Шахондина. — Принесите мне мозг этого высокомерного эльфа на дощечке. Может быть, я пойму его лучше, когда отведаю.
— Ты совершаешь ошибку, тролль, — сдержанно произнес эльф. — Если ты быстро не схватишь Эмерелль, то она не ограничится тем, что сбросит тебя и твою свиту в пропасть с моста. Она позаботится о том, чтобы ты никогда больше не родился.
— Думаешь, я позволю такой жалкой твари, как ты, угрожать мне? — выругался король. — На пол его, давайте! Я раздавлю его череп ногой, словно гнилое яблоко!
— Стой! — со своего стула поднялась Сканга. Шаркая, она подошла к эльфу. Стражники по-прежнему прижимали Шахондина к полу. — Ты чертовски дерзкий негодяй, князь. Как раз в моем вкусе. — Она нагнулась и провела костлявой рукой по его длинным волосам. — А есть еще князья, которые преисполнены столь удивительной ненависти по отношению к Эмерелль?
— Не желая заострять внимание на крайне гиперболизированных выражениях, я хотел бы, тем не менее, указать, что это не то положение, в котором я обычно веду приличные разговоры. Так что если тебе не очень трудно, то с твоей стороны было бы любезно попросить этих двух костоломов отпустить меня.
Сканга сделала стражникам знак отпустить князя. Шахондин выпрямился и отряхнул пыль с одежды.
— Благодарю за вмешательство, почтенная.
— Ответь на мой вопрос, если тебе жизнь дорога.
Эльф поджал губы, обиженный столь грубым обращением.
— Мой сын, Вагельмин, тоже поклялся в кровной мести королеве. Он известный охотник и лучник. Я уверен, он пригодится для поимки Эмерелль.
Сканга провела рукой по своему широкому подбородку.
— Да, эльфеныш, это вполне возможно. А кому ты поручил убить королеву?
— Думаю, ты понимаешь, что я не хотел бы говорить о столь деликатном деле. Поэтому пусть будет сказано только, что мой род считает смерть Эмерелль семейным делом.
— Выбить из него, кто убийцы? — спросил Думгар.
— Заверяю вас, что такое обращение только крепче запечатает мои уста, — гордо ответил эльф.
— Я не настолько сильно собирался бить, — ответил Думгар. — По крайней мере поначалу. Отдай его мне, мой король.
— Я объявляю его и его сына своей военной добычей, — тихо произнесла Сканга, — и больше не желаю об этом разговаривать.
Эльф галантно поклонился шаманке.
— Я в восторге от того, что стал добычей столь… милой дамы.
— Это я рада. — Сканга улыбнулась ему беззубой улыбкой, затем сделала знак стражникам. — Уведите его и присматривайте за ним как следует. Найдите его сына, этого Вагельмина! И приведите обоих за час до сумерек в мой шатер.
Шаманка отошла в тень стены, предоставив королю и его товарищам пировать дальше. Вскоре она уселась рядом с Оргримом. Теперь старуха не казалась ни слабой, ни измученной. Оргрим спросил себя, кто из них настоящий: энергичная фурия, способная сломить любое сопротивление, отдававшая приказы даже королю и скрывавшая свою силу за маской слабости, или действительно всего лишь усталая женщина, в звездные часы возвращавшая себе часть былой силы? Оргрим понадеялся, что ему не придется встречаться с ней достаточно часто, чтобы выяснить правду. Стараясь, чтобы это не выглядело как бегство, он попытался убраться подальше, потому что в одном был уверен твердо: Сканга вселяла в него ужас!
— Ты чему-нибудь научился, волчонок? — спросила она своим тихим, проникновенным голосом. — Ты заметил в эльфе что-нибудь необычное?
— М-да… — Вопрос удивил Оргрима. Что это значит? Неужели старуха решила сделать его своим воспитанником? От этой мысли он содрогнулся. — Он был высокомерен… Но мужественен. — Оргрим понизил голос. — Мне понравилось, как он разговаривал с королем.
— Бранбарт не такой дурак, как кажется. Берегись его, Оргрим. Если он станет твоим врагом, ты не успеешь состариться. — Сканга потерла молочно-белые глаза и отступила немного дальше в тень. — Ты заметил, что этот негодяйский эльф ни разу не обратился к Бранбарту с королевским титулом? Он насмехался над ним и оскорблял в каждой фразе. Вот такие они, эльфы. Ни одного дурного слова не слетело с его губ, и тем не менее он сделал все возможное, чтобы унизить Бранбарта. Но в одном ты прав. Он действительно мужественен. Мужественен и пропитан ненавистью. А еще он считает нас глупыми. Он станет полезным союзником.
— Ты доверяешь эльфу? — удивленно переспросил Оргрим.
Сканга прищелкнула языком.
— Разве я это говорила? Тебе нужно научиться слушать внимательно, волчонок. В тебе есть все задатки герцога. — Она хитро улыбнулась. — Советую тебе держаться поближе ко мне. Вероятно, Бранбарт тоже разглядел твою сущность. И он попытается убить тебя. Я уверена, что он стал бы хорошим правителем, если бы не тот страшный удар, угодивший ему в лоб. Тогда этот упрямец запретил мне использовать силу, чтобы излечить его. Наверное, боялся, что я могу его уничтожить. С тех пор у него постоянно течет из носа. Поэтому он сплевывает. И это разрушило его самоуверенность. Он убивал верных воинов только потому, что воображал, будто они смотрели на него с насмешкой. Этот недостаток постепенно сводит его с ума. Он боится меня, потому что думает, что однажды я убью его, чтобы его душа могла одеться в новую плоть. — Она провела рукой по глазам. — Только глупец может осмелиться вмешаться в чуткое равновесие смерти и возрождения. Его час придет и без моего вмешательства.
Оргрим решил молчать. У него было такое чувство, что любое слово будет неправильным. Уже сейчас они слишком близко подобрались к королевскому дому. Лучше сидеть среди простых воинов у костра и праздновать победу.
Вздохнув, Сканга встала.
— Жду тебя в своей палатке в гавани за час до сумерек. Этой ночью случится нечто, что ты должен увидеть.
Теперь она казалась менее слабой, чем раньше, когда поднялась со своего стула на солнце. Может быть, потому что она — создание тени? У Оргрима мурашки побежали по коже оттого, что его пригласили в палатку шаманки. В тот же час, когда приведут эльфов! Что она задумала?
— Ах, Оргрим. — Сканга остановилась, но не стала оборачиваться к нему. — Тебе следует отведать ламассу на вертеле. Его мясо по вкусу как дичь, а еще немного похоже на птицу. Очень необычно. Такое жаркое будет еще не скоро. И, говорят, он очень хорошо сражался. В саду с фонтанами, неподалеку от древесных болот, он убил целую свору воинов. Вторая свора поймала его в пещерах под городом и убила. Это очень хорошее мясо, Оргрим. Очень хорошее мясо.
Стрела в горле
Оле разбудил собачий лай. Голова гудела, словно пчелиный улей. Он уснул рядом с миской пшенной каши. Стол был липким от пролитого мета.
— Тихо, твари! — крикнул он, отчего ему сразу стало больно.
Если издаваемый собаками лай походил на уколы кинжалом в голову, то собственный крик показался похожим на удар топором. Проклятый мет! Он выпил слишком рано и слишком много!
Шатаясь, Оле поднялся на ноги. Сквозь крошечное, затянутое тонкой дубленой кожей окно в хижину почти не попадал свет. А собачий лай на улице все усиливался. Пару недель назад уже было подобное. Тогда лиса осмелилась прогуливаться между конурами, а его собаки едва не подохли от того, что не могли достать рыжую.
Рядом с дверью висела широкая подпруга, к которой крепились все плети. Одна для каждой собаки. Семь штук. Он перебросил подпругу через плечо и потянулся к тяжелой деревянной дубинке, которая стояла у стола. Сейчас эти шавки с ней познакомятся! Он как следует отдубасит их! Это единственный способ чему-нибудь научить собак.
Оле нажал на дверь, и собаки тут же смолкли. Трусливая свора! Они знают, что им предстоит. Он научит их не обращать внимания на паршивых лис!
Солнце низко стояло над горами на западе. Свет ударил в него, словно две раскаленные стрелы, пронзившие глаза. Проклятый мет! У Оле было такое чувство, что голова вот-вот лопнет. Ему стало дурно. Он облокотился на дверной косяк.
Только теперь он заметил, что молчат даже птицы на деревьях. Стало ужасно тихо. Оле заморгал. Там кто-то есть! Словно из ниоткуда появился. Против света он разглядел только силуэт. Глаза слезились.
— Какой дом принадлежит Альфадасу? — спросил женский голос, звучавший странно. Кто бы ни говорил, он был не из Фьордландии. Голос был певучим. Даже простые слова звучали как песня. — Я плохо владею твоим языком. Ты должен извинить.
Очертания медленно обретали цвет. Оле потер слезящиеся глаза. Перед ним стояла незнакомая женщина. Ее длинные волосы были зачесаны назад и заплетены в косу. Одежда заскорузла от грязи. Необычная была одежда. Очень узкий кожаный камзол и разорванные брюки, открывавшие неприлично большую часть ноги. В ее белых бедрах было что-то возбуждающее. Оле почувствовал, как поднимается его член. Может быть, это шлюха бродячая? И она постучала в его двери! Сегодня Лут к нему благосклонен. У нее даже посох в руке. Длинные тонкие пальцы. Он представил себе, как эти пальцы обхватывают его жезл. Может быть, она немного худощава, но не будем спорить с судьбой.
— Ты меня понимаешь? Я давно не говорила на твоем языке. — Она смущенно улыбалась.
«Невероятно, — подумал Оле. — У нее еще все зубы, и они сияют, словно ледник».
— Я понимаю тебя хорошо, очень хорошо. — Он схватил ее за руку. — Я знаю, что тебе сейчас нужно. Входи.
Он заморгал. Теперь он видел совершенно отчетливо. Ее глаза! О боги! Они похожи на волчьи. А уши! Оле отпустил ее руку. Таких ушей он не видел ни у одного человека. Они были длинными и острыми.
— Мне нужен Альфадас. — Женский голос по-прежнему звучал приветливо. — Он там, внутри?
Оле пришлось ухватиться за дверной косяк. У него было такое чувство, что в любой момент подкосятся ноги. Ярл позвал эльфов! И почему вчера вечером он не смолчал и позволил себе оскорбить Альфадаса?!
— Я… Ну… — пробормотал он. — Пожалуйста, не делай мне ничего! — Теперь он разглядел, что в руке у эльфийки был не посох, а лук, на котором не было тетивы.
— От тебя пахнет страхом, как от твоих собак. Почему? Какие у тебя причины бояться меня?
Оле показалось, что его язык прилип к небу. Он не мог произнести ни слова, тело его дрожало.
— Может быть, ты болен, сын человеческий? Идем, я отведу тебя к хижинам, чтобы твои соотечественники позаботились о тебе.
Она подхватила его под мышки и потянула за собой. У нее был непривычный запах. Как у леса. Совсем не такой, как у людей. Единственным знакомым ароматом в букете был запах дыма. Она была сильной. Без напряжения поддерживала его и помогала идти.
Собаки лежали пластом в будках и вели себя тихо. Они знали, кто пришел за ним.
Когда они обошли дом, он увидел остальных. Нескольких эльфов и лошадь, из груди которой росло мужское тело! Оле почувствовал, как опорожнился мочевой пузырь. Боги милостивые! И почему он вчера не промолчал? Никогда больше не произнесет он худого слова о ярле, если переживет этот вечер!
На руках у человека-коня лежала девушка с обгоревшим лицом. А рядом с ним бегал маленький отвратительный человечек, хитро глядевший на Оле желтыми глазами. У одного из эльфов из горла торчала сломанная стрела, но он был жив! И вообще вся эта группа производила впечатление оборванцев. Одежда на них была изорвана, почти все были ранены. У человека-коня и двух других была странная сыпь на теле. На чесотку не похоже, но все равно достаточно скверно. Крупные красные волдыри искажали лица.
Приведшая его эльфийка сделала вид, что не заметила того, что он наделал в штаны. Но маленький человечек недобро усмехнулся при виде пятна.
Хижина Оле находилась почти в миле от Фирнстайна. Она стояла высоко над водой, и оттуда было хорошо видно деревню. Эльфийка указала на небольшое поселение и снова повторила свой вопрос о доме ярла.
Оле ткнул в длинное строение на краю деревни. После этого парень со стрелой в горле забулькал и обвел деревню по широкой дуге. Очевидно, он хотел как можно меньше привлекать к себе внимание. Оле надеялся, что на сторожевой башне кто-то есть. Но он слишком хорошо знал, сколь редко относятся жители всерьез к этой обязанности. Вот уже много лет в округе не появлялись враги.
Маленькая группа тронулась в путь.
— Тебе наверняка помогут, — заявила поддерживавшая его эльфийка.
— Со мной все в порядке, — заметил он. — Я сам могу позаботиться о себе. Вам не стоит со мной возиться.
Охотница с сомнением поглядела на него и что-то сказала мужчине со стрелой в горле. Вместо него ответил коротышка. Звучало это как-то презрительно. Человек-конь рассмеялся.
— Мои товарищи придерживаются мнения, что ты болен не тяжело и мы действительно можем тебя оставить. И хочу извиниться от имени всех, если мы тебя напугали.
Девушка помогла Оле сесть на придорожный камень. А затем маленькая группа направилась дальше.
Вскоре они сошли с тропы, ведущей к деревне, и скрылись в зарослях на опушке леса. Там Оле быстро потерял их из виду.
Собаковод поглядел на Январский утес. Тот выглядел как обычно. Мужчина ожидал, что наверху между камнями будет развеваться парочка знамен или покажется еще группа эльфов. Но там не было ничего.
— Благодарю тебя, Лут, — пробормотал Оле.
Он поднимется в горы и принесет жертвы Железнобородым. Ткач Судеб проявил милосердие.
Прежде чем отправиться в паломничество, нужно срочно предупредить жителей Фирнстайна. Они должны знать, что за сброд явился, чтобы укрыться под крышей ярла. Человеко-кони, эльфы и кобольды! Он всегда знал, что ничего хорошего нет в том, чтобы принять в деревню этого полукровку Альфадаса. Его друзья принесут неприятности! От них ими в буквальном смысле слова пахнет!
Но прежде нужно сменить штаны.
Ритуал
Вечерняя заря окрасила воды гавани в красный цвет, похожий на свежепролитую кровь. На фоне воды обгоревшие останки эльфийских кораблей казались совсем черными. В прибрежных водах было полным-полно акул. Они жадно ссорились из-за падали. Стояла удушающая жара, над водой витал невыносимый запах разложения. По обнаженному торсу Оргрима широкими ручьями стекал пот. Со смешанным чувством смотрел он на город. Он оставил оружие и свои нехитрые пожитки. Надо надеяться, что Болтан присмотрит за ними. Когда Оргрим прибыл в гавань менее получаса тому назад, Сканга приказала ему отправиться на борт ее корабля, «Ветра духов». Возвращаться в город и забирать вещи времени не было.
По правому борту вспенилась вода. Огромные челюсти вылетели из воды и разом раскусили одно из плавающих тел. Оторванная рука лениво покачивалась в красных волнах. Казалось, она машет Оргриму на прощание. Затем она ушла под воду.
Со странным чувством тролль отвернулся. Сканга не сказала, что нужно от него и куда они направятся. Большой корабль скользил между излучающими слабый белый свет сторожевыми башнями на выходе из гавани. Перед ними раскинулось спокойное море. Несмотря на то что не было ни ветерка, паруса «Ветра духов» затрещали и надулись. Оргрим слышал много историй о корабле шаманки. Если бы он знал, что она собирается принимать его не в палатке, а на борту этого проклятого судна, он бы вообще не пришел.
Сканга стояла на кормовом возвышении. Одну руку она положила на сердце и смотрела на восток.
Словно торжественная процессия, треугольные плавники устремились к гавани. Их были, пожалуй, сотни. На миг досада из-за пропавшего мяса отогнала страх. Оргрим уже слышал слухи о большом пире, который должен завтра состояться в Розовой башне. До тех пор он вряд ли вернется.
Немного впереди, у главной мачты «Ветра духов», стояли Шахондин и его сын. Как только Сканга может доверять обоим этим существам? Они же предали собственный народ! Почему они должны сохранить верность троллям?
Большая галеаса шла хорошо. Ее корпус медленно разворачивался на восток и направлялся к Лесному морю. Оргрим присел у фальшборта и стал разглядывать команду. Говорили, что Сканга лично отбирала каждого из своих людей. Некоторых ребят из его команды тоже призвали на борт «Ветра духов» незадолго до начала вторжения. Шаманка хотела забрать и Болтана. Оргрим сохранил своего
мастера-оружейника только потому, что тот был тяжело ранен после происшествия с огненными шарами.
Оргрим обеспокоенно размышлял над тем, понравился ли он шаманке. Она пользовалась определенной славой. Оргрим предпочел бы отказаться от возможности разделить ложе с женщиной, чем лечь с этой старой каргой. Пусть развлекается с обоими эльфами! Он усмехнулся, представив себе, что Сканга может сотворить с этими двумя. Высокомерный сброд! Теперь пришел черед эльфов учиться тому, каково это — быть предоставленным на милость победителя. Мысли Оргрима потекли в другом направлении, он стал размышлять над тем, каковы у него перспективы, что когда-либо его изберет женщина. В ночь после того, как он стал вожаком стаи, его выбрали первый раз. Именно женщины всегда решали, кому отдаться. И всегда выбирали только самых известных или великих из воинов. «Несмотря на низкий ранг, Гран всегда пользовался у них успехом», — завистливо подумал Оргрим. А этот негодяй не упускал ни единой возможности похвастаться своими приключениями.
На десять воинов рождалась одна женщина. Многие тролли всю жизнь напрасно ждали возможности быть избранными. Это было проклятие его народа. Их женщины не были бесплодны, как рассказывали эльфы, у которых рождалось очень мало детей. Большинство женщин постоянно рождали потомство. Но они были народом воинов. Женщины жили в безопасности, под хорошей охраной в скальных крепостях. У каждой из них было три-четыре личных охранника, которыми женщина могла командовать.
Оргрим подумал о влиянии, которое Сканга имела на короля. Может быть, на самом деле они народ, которым командуют женщины. Он улыбнулся сам себе. Но это навсегда останется тайной. Чужаки никогда не видели тролльских женщин. Среди детей альвов ходила легенда, что тролли рождаются из камня в темных пещерах. Пусть верят! Это только подстегнет страх, который все испытывают по отношению к ним.
Мягкое покачивание волн убаюкало тролля. Было приятно не нести ответственности за корабль, на котором плывешь. В полусне он подумал о тех немногих ночах, которые он провел с женщинами. О безумных любовных поединках, аромате их залитых потом тел. Чудесных татуировках на бритых головах его подруг, пышных грудях и крепких цепких руках.
Зов пробудил Оргрима от полудремы. Он чувствовал, как корабль постепенно теряет скорость. Высоко в небе стояла луна. Должно быть, прошло три-четыре часа с тех пор, как они покинули Вахан Калид. В воду опустились два якоря. При помощи подъемного механизма на грот-мачте на воду спустили два больших ялика. Моряки несли службу почти безупречно. Однако на борту царило подавленное настроение. Никто не ругался, не смеялся. Мужчины выполняли свою работу в озлобленном молчании. Над «Ветром духов» витала аура страха.
В центре корабля собралась команда гребцов под началом молодого вожака стаи. Вокруг торчали огромные сторожевые деревья. «Ветер духов», должно быть, забрался далеко в Лесное море. Примерно в полумиле от них из моря поднимался остров, похожий на большой клык. На берегу горело несколько костров.
Шаркающие шаги заставили Оргрима обернуться. Сканга! Она подошла к фальшборту и жестом подозвала тролля к себе. Указала рукой на остров.
— Наши разведчики сегодня днем взяли здесь след беженцев и снова потеряли его, — пояснила шаманка. — Там есть большая звезда альвов. Я догадывалась, что Эмерелль и ее приближенные придут в место, подобное этому. Они были быстры.
— Мы сумеем догнать их?
Сканга бросила на него раздраженный взгляд.
— Ты сомневаешься в моих способностях? Эльфята получили немного времени, не более того. В лабиринте троп альвов они могли пойти по любой из тысячи дорог. Мне придется сплести особенное заклинание… — Она поглядела на эльфов. — И глубокоуважаемые эльфийские князья будут мне большим подспорьем. Иди сюда, Оргрим. Я хочу, чтобы ты понял все, что произойдет этой ночью.
Сканга плюхнулась на сиденье из сплетенных кожаных ремней, при помощи подъемного механизма ее перенесли через борт. Опираясь на двух воинов, она выбралась из сиденья и ступила в ялик. Внезапно весь отряд троллей набросился на обоих эльфийских князей. Их связали и, не обращая внимания на протесты, бросили за борт, а затем выудили из воды при помощи длинных шестов. Оргрим наблюдал за этим со смешанным чувством. Весь день Сканга говорила о том, насколько важны оба эльфа. А с ними обращаются таким образом, только чтобы не возиться и не спускать в ялик на подъемном механизме.
Тролль сбежал по забортному трапу и уселся на носу ялика. Гребцы оттолкнули маленькое суденышко от корпуса «Ветра духов» и изо всех сил принялись грести. При этом они держались на почтительном расстоянии от деревьев-свидетелей, окруженных похожими на иглы корнями. Луна заливала море металлическим сиянием. Каждая волна и каждый утес вздымались на фоне серебристого моря и были отчетливо видны. Оргрим отметил, как крабы карабкаются по иссеченным трещинами стволам гигантских деревьев. Какое же здесь странное место! Деревья, которые ушли с суши, чтобы пустить корни в открытом море, и крабы, покинувшие море, чтобы взобраться на дерево. Интересно, что делают эти твари высоко в ветвях? Гнездятся?
Они приблизились к острову почти на сотню шагов. У входа в скалистую бухту стояли два тролля с факелами. Неподалеку от острова море волновалось. Казалось, рифы защищают бухту, словно каменное кольцо стен.
Лодка начала покачиваться на волнах. В лицо летели брызги. Лодочник рванул румпель и перевел лодку на курс, параллельный рифам. Теперь они направлялись к одному из деревьев-свидетелей, стоявших у северного входа в бухту подобно сторожевым башням.
— Мы здесь не пройдем! — в отчаянии крикнул лодочник. — Уже начался отлив. Вода стоит слишком низко, чтобы можно было войти в бухту. Рифы разорвут нам дно.
Оргрим увидел, что вода прямо у дерева спокойнее.
— Попробуй пройти там!
Лодочник покачал головой.
— Там же шипы-корни! Они не менее опасны, чем кораллы.
— Марук, передай румпель Оргриму! — приказала Сканга.
Лодочник с ненавистью зыркнул на бывшего вожака стаи, но встал со своего места на корме. Когда Оргрим проходил мимо, он зашипел:
— Ты, наверное, решил каждый день топить по лодке, умник!
Оргрим попытался не обращать внимания, но эти слова больно задели его. И почему он не промолчал? Это же не его лодка. Его не касается, что лодочник увиливает от опасного прохода. А теперь у него будут неприятности. И он не может себе позволить потерпеть поражение.
Тролль занял место на скамье на корме и положил правую руку на румпель. Темная древесина приятно коснулась его ладони. Оргрим закрыл глаза и попытался стать единым целым с волнующимся морем. Он почувствовал, что волны мягко покачивают корпус ялика.
— Убрать весла! — твердым голосом приказал он.
На него уставились две дюжины мужчин. Большинство из них смотрели неприветливо. Очевидно, лодочника любили. По крайней мере больше, чем какого-то чужака, о котором ходила слава, что он по-глупому потерял корабль.
Оргрим полностью сосредоточился на волнах. В холодных морях севера, по которым он ходил на «Громовержце», было так, что каждая седьмая волна накатывала с большей силой. Но это был другой мир. Чужой океан, в котором растут деревья. Здесь у моря может быть другой ритм. Сейчас! Лодку подняло сильнее. Он повернул ее в волну и начал считать.
— Чего он ждет? — проворчал один из гребцов.
Не выходить из себя, подумал Оргрим. Четыре. Он бросил украдкой взгляд на узкий проход. Именно потому, что луна сияла в небе, словно фонарь, тени ночи показались Оргриму еще глубже. Он видел каждый из корней-шипов. Но, похоже, они образуют не замкнутый круг. Кто-то пробил брешь в защитном валу дерева-свидетеля. Эльфы тоже должны были каким-то образом попасть в бухту. Оргрим не мог себе представить, чтобы эти существа дожидались наивысшего уровня воды. Это совершенно не походило на их высокомерный характер. Они пробили себе дорогу. Совершенно точно!
— Все вперед! — скомандовал он.
«И наверняка поставили ловушку», — произнес тихий голос у него в голове. Хитрость была одной из самых ярких черт характера этих тварей. Оргрим напряженно уставился в темноту. Что там?
— Теперь, когда румпель у тебя в руках, ты не отваживаешься пройти? — спросила Сканга.
Оргрим почувствовал, что внутри у него все сжалось. Вызвать гнев шаманки было последним, что ему сейчас было нужно. Пальцы крепче сжали румпель.
— А теперь гребите! — приказал он мужчинам.
Тролли так сильно налегли на весла, что лодка в буквальном смысле рванулась вперед. Оргрим провел ее мимо нескольких корней-шипов. Они подошли очень близко к скалистому берегу. Пена снова брызнула в лодку. Словно огромная рука, сжала сила отлива хрупкое суденышко. Они почти достигли спокойных вод бухты, когда Оргрим обнаружил то, чего опасался. Последний ряд шипов. Вплоть до этого препятствия в венке заграждения была пробита дорожка. Все это время Оргрим молча высчитывал ритм волн. Поднимет ли седьмая волна лодку достаточно высоко для того, чтобы перенести через шипы?
— Остановите весла! Все убрать! — приказал он троллям.
Нельзя делать попытку слишком рано. Гребцы оперлись на весла. Отлив медленно уносил их обратно в канал. Оргрим посмотрел назад, в открытое море. Вот она. Тонкая линия, которая несется через море прямо к ним. Еще мгновение… Нельзя быть слишком далеко от препятствия, когда волна подхватит их.
— А теперь вперед! Сейчас!
Гребцы с новой силой стали бороться с отливом. Прибой поднял лодку. Они неслись на гребне волны. Оргрим знал, что это может продолжаться всего один-два удара сердца. Их лодка слишком тяжела и слишком длинна, чтобы долго удерживаться на гребне. Оргрим задержал дыхание. Они прошли барьер из шипов. Тролль почувствовал, как задняя треть корпуса царапнула о преграду. На мгновение ему показалось, что течение отлива отнесет их обратно в море. А потом новая волна подтолкнула их вперед. Лодка, скрипнув, пошла дальше. Оргрим был готов к тому, что твердые деревянные шипы вспорют корпус лодки. Сухой треск возвестил о том, что одна планка треснула. Они вошли в спокойные воды бухты. Пара ударов веслами, и лодка выскочила на узкую полосу песка.
Группа разведчиков двинулась им навстречу. Они подняли Скангу на плечи и понесли на берег.
— Хорошо сделано, волчонок! — похвалила шаманка, когда снова встала на ноги.
— Твой лодочник сделал бы не хуже. — Оргриму нисколько не хотелось выходить в фавориты Сканги. — Он лучше знает лодку. Вероятно, он даже не зацепился бы за корень.
— Не умаляй своих заслуг. Это сделают за тебя завистники. Не лей воду на их мельницу, волчонок. А теперь идем! Ты будешь делать в точности то, что я тебе скажу, и не будешь задавать глупых вопросов.
К ним присоединился предводитель разведчиков. Он был здоровым парнем. Немного ниже, чем Оргрим, с широкой грудью, украшенной выпуклыми шрамами. Они изображали сокола. Разведчик почти полностью обрил голову, оставив только три косицы. Они были переброшены через правое плечо и украшены соколиными перьями. В лунном свете его кожа казалась серо-зеленой со светлыми вкраплениями. Взгляд следопыта казался странным. Его глаза источали живительное тепло, часто виденное Оргримом у женщин. Наверняка из-за этого над ним частенько насмехались. Светлые шрамы на руках и ногах говорили о том, что он не избегает стычек. На правом предплечье, наполовину скрытые под косами, виднелись четыре светлых шрама, свидетельства о сражении с пещерным медведем. Нет, подумал Оргрим, не важно, как выглядят его глаза, у этого парня не много общего с их надежно хранимыми женщинами. Даже если одна из них из прихоти настоит на том, чтобы отправиться на охоту, их защищают всегда столько воинов, что с ними ничего не может случиться. Этот тролль был иным. Оргрим оценил его как мужчину, который любил наедине побродить по диким местам.
Провожатый привел их к следу, находившемуся в стороне от места высадки.
— Здесь были кентавр, кобольд или хольд и три эльфа, которые шли сами, — пояснил разведчик. — Там лежит челн королевы. Странная лодка. В корпусе есть деревянные кружки, которые можно вынимать. Для меня загадка, зачем это нужно. Может быть, чтобы в случае опасности быстро затопить лодку?
Оргриму вспомнились истории о странном паланкине эльфийской королевы, которых он наслушался за день. Он бросил взгляд на Скангу. Сейчас в старой шаманке было что-то от волчицы. Голова была вытянута вперед, и троллиха походила на почуявшего след хищника. Наверняка она тоже слышала о паланкине королевы.
— Когда они прибыли сюда, Бруд?
— С учетом высочайшего уровня воды — около полудня. — Разведчик указал на темный вход в пещеру. — Там стояли лагерем. Угли еще не догорели, когда мы прибыли. Я полагаю, что мы разминулись с ними самое большее на час, почтенная.
Шаманка потерла широкий подбородок.
— Вы сразу отослали корабль обратно?
— Да, Сканга. В точности как ты и приказывала. Из пещеры ведет туннель в место силы… Мы не входили туда, но из туннеля его видно хорошо. — Разведчик осенил себя знаком, отгоняющим духов. — Скала в том месте светится. Страшное место. Туда ведет только одна дорога. Подкованные копыта оставили слабые следы на скалистом грунте. По крайней мере кентавр направился в это место силы и оттуда не вернулся. Как будто его поглотила гора, и остальных вместе с ним. Несмотря на то что они не оставили следов на камне, за то время, пока мы ждали тебя, Сканга, мы обыскали весь остров. Здесь никого больше нет. Мы осмотрим еще парочку прибрежных пещер, в которые можно попасть только во время отлива, но я уверен, что наша добыча ушла отсюда.
Тем временем Бруд привел их в пещеру с низким сводом. Оргриму пришлось втянуть голову в плечи, чтобы не задеть почерневший от сажи свод. Проводник указал на кострище и два неглубоких углубления в песке.
— Двое беглецов лежали здесь. Я подозреваю, что у них двое раненых, которые не могут идти сами. Значит, всего их было семь.
— Магическое число, — пробормотала Сканга. — Крепкий союз. Не разделить.
Шаманка присела на корточки рядом с меньшим из углублений и провела пальцами по песку. Оргрим спросил себя, обладает ли она властью говорить с песчинками. Устремив взгляд в никуда, шаманка, казалось, забыла обо всем вокруг. Шевелятся ли ее губы? Плетет ли она заклинание?
Внезапно Сканга замерла. Кончиками пальцев она вытянула из песка что-то, похожее на кусочек увядшего листка.
— Что это такое? — спросил Бруд.
Сканга улыбнулась и растерла находку между пальцами.
— Обгоревшее крыло мотылька. А теперь веди меня к тому магическому месту, и пусть туда приведут эльфят, а также принесут ящик из лодки. — И, протяжно вздохнув, она выпрямилась. — Ах да, Бруд. Это Оргрим. Я подумываю над тем, чтобы сделать его вожаком стаи на «Ветре духов».
Разведчик бросил на Оргрима короткий взгляд.
— Я уже слышал о нем. — Вот и все, что он сказал.
Оргрим выругался про себя. Да о нем слышали уже все! О невезучем вожаке стаи, корабль которого потопили эльфы. Он пожалел, что не утонул вместе с «Громовержцем» и не лежит сейчас на дне моря. И перспектива стать вожаком стаи на «Ветре духов» отнюдь не настраивала на счастливый лад. Это не командование. Это повышение до лизоблюда капризной шаманки. Нужно постараться как можно скорее оказаться подальше от нее!
— Оргрим! — позвала его Сканга. — Сейчас мы осмотрим это
место силы, где наша добыча исчезла в скале. Ты ведь не боишься, не так ли?
Тролль выпрямился и ударился головой о свод пещеры.
— Я провел корабль через Ничто. Почему я должен бояться пещеры?
— М-да, и почему это?.. — Шаманка негромко рассмеялась, отчего у Оргрима пошел мороз по коже. — Всего лишь пещера, не правда ли? Что там может быть такого?
Возможность пожалеть о своих словах представилась троллю раньше, чем он мог даже предположить. Бруд привел их в туннель, по которому можно было идти только пригнувшись. Со всех сторон их окружал белый камень. Поначалу им еще нужны были факелы, чтобы ориентироваться, но совсем скоро камень жутким образом изменился. Он начал светиться изнутри. Граница между воздухом и камнем казалась размытой. Скала стала бледно-голубой и прозрачной. Она была такого же цвета, как небо в ясный летний день. Но по-прежнему оставалась на месте, как с болью выяснил Оргрим, забыв о необходимости пригибаться. Можно было заглянуть вглубь скалы. Прозрачный камень пронизывали золотые прожилки. Все они устремлялись к одной точке, находившейся где-то в конце туннеля.
Чем дольше смотрел Оргрим, тем больше казалось ему, что прожилки мягко вибрируют в камне. Словно живые. Волоски на шее встали дыбом. Мысль о том, что он идет не по туннелю в скале, а внутри чего-то живого, испугала. Ощущение было такое, словно его сожрали. С каждым шагом он все лучше понимал Бруда, не отважившегося войти в пещеру в конце туннеля. Может быть, она похожа на каменный желудок? И от них не останется ничего, кроме отрыжки, которая донесется по туннелю к пляжу, если они войдут в пещеру?
Оргрим обозвал себя дураком. Сканга никогда не пошла бы сюда, если бы их подстерегала смертельная опасность. Или она защитила себя при помощи заклинания?
В конце пути находится всего лишь звезда альвов, уговаривал себя Оргрим. Магическое место, да, но непосредственная опасность от него не исходит. Это одни из врат к тропам древних. Это же знакомо! Он уверенно вел свой корабль по тропе альвов! Только вот врата в море выглядели совершенно иначе. Там не было ничего, пока Сканга не приказала подняться над водой дуге из брызг, сверкавшей всеми цветами радуги. Она была достаточно велика, чтобы сквозь нее прошел даже корабль Бранбарта и осталось еще много шагов между верхушками мачт и вершиной дуги.
Шаги Оргрима стали менее уверенными. Он еще слабо различал пол пещеры, но там скала тоже стала прозрачной, и ему показалось, что он бежит по небу. Под ним простиралась бездонная пропасть, а сквозь каменные стены можно было видеть освещенное луной море.
Магические штучки, сказал себе бывший вожак стаи. Это выдумали эльфы, чтобы пугать троллей. Но он так легко не дастся. Оргрим упрямо выпятил подбородок, снова ударился головой и уставился в спину Сканги, шедшей прямо перед ним.
Наконец туннель расширился, и они вошли в пещеру. Здесь в прозрачном камне появились и черные прожилки. Они, словно косы, сплетались с золотистыми прожилками.
— Приведите сюда эльфов, — скомандовала гребцам Сканга. — И ящик тоже тащите сюда.
Бруд и его следопыты не стали входить в пещеру. «Может быть, они что-то знают», — подумал Оргрим. Он с любопытством огляделся по сторонам. Почувствовал странное покалывание на коже, как перед летней грозой. В воздухе витал неприятный металлический привкус. А еще — аромат соли, водорослей и моря.
— Мне нужен здесь Марук! — Шаманка открыла деревянный ящик, вынула мел и начала рисовать большой круг на полу вокруг эльфов.
Шахондин и Вагельмин тщетно пытались выбраться из пут. В глазах их читался неприкрытый страх. Неужели знают, что задумала Сканга?
— Принеси пользу, волчонок! — Сканга вложила ему в руку кусок мела. — Проведи линию еще раз. Не обязательно красивую и ровную. Просто без дыр. Так что напрягись!
Оргрим повиновался, памятуя о ее приказе не задавать вопросов. Он тщательно чертил мелом, в то время как Сканга рисовала кровавиком второй, меньший круг. Затем вынула из сундука украшения и платья из тончайшей ткани. От вещей исходил запах пожара, прогнавший из пещеры аромат моря.
— Думал, можешь посмеяться над Бранбартом, не так ли?
Оргрим испуганно поднял голову. Но Сканга обращалась не к нему. Она разговаривала с эльфийским князем, рот которого был заткнут кляпом.
— Думаешь, мы, тролли, глупы. И ты собирался нас одурачить. Тебе никогда не пришло бы в голову предложить нам свою помощь, если бы ты не был совершенно уверен в том, что сможешь обмануть нас. Но я вижу тебя насквозь, Шахондин. Тебе важно не только убить Эмерелль, как ты рассказывал нам. Ты хотел получить ее корону. И даже сейчас не отказался от своей мечты.
Эльф приподнялся. Через кляп доносились приглушенные звуки.
— Нет. Сегодня утром я достаточно наслушалась твоих речей. Но знаешь что? Ты будешь верным и преданным слугой Бранбарту и мне. Ты будешь ненавидеть нас. Еще сильнее, чем Эмерелль. И тем не менее сделаешь все, чтобы выполнить мое желание. — Старуха захихикала. — Что, мужество оставляет тебя? Поверь мне, даже в самом страшном сне ты не можешь вообразить, что я собираюсь сделать с тобой и твоим сыном. Вы найдете Эмерелль для меня. Я превращу вас в совершенных охотников.
Сканга наклонилась и понюхала волосы Шахондина. При этом лицо ее выражало разочарование.
— Даже сейчас от тебя не пахнет страхом, эльфеныш. У вас вообще нет запаха, если, конечно, вы им себя не украсите. Этого я и боялась. А ведь они любят сильные запахи. Запахи притягивают их, как кровь манит акул отовсюду в гавань Вахан Калида.
Она отвернулась.
— Ах, Марук. Вот и ты. — Сканга подозвала к себе лодочника, который в некоторой нерешительности стоял у входа в пещеру. — Иди сюда и встань рядом с эльфятами. Смотри, чтобы они не слишком ерзали и не стерли край мелового круга.
Шаманка оценила работу Оргрима и удовлетворенно кивнула.
— Очень хорошо, волчонок. А теперь принеси свечи, которые найдешь в ящике, и расставь по своему усмотрению. Свечи всегда хороши, когда приходится иметь дело с тьмой, не правда ли?
— Да, конечно, — неуверенно ответил Оргрим, задаваясь вопросом, не сошла ли Сканга с ума.
Шаманка вынула маленькую кожаную бутылку из складок своей латаной одежды. Залпом осушила ее, при этом щеки троллихи надулись. Затем сквозь сжатые губы выдула на обоих пленников облако темно-коричневого сока.
— Вот, так-то лучше, красивые мои. Рыбий жир и тюленья кровь. Теперь от вас хоть чем-то пахнет, эльфята. Нужно только позаботиться о том, как потом различить вас.
Оргрим вынул из сундука свечи, но не нашел, чем их зажечь. Бруд и моряки с факелами отступили дальше в туннель.
— Сканга?
Шаманка раздраженным жестом заставила его замолчать.
— Просто расставь их. Об остальном я позабочусь позднее. Не мешай старухе получать удовольствие от жизни. — Она провела корявыми пальцами по лицу Шахондина. — Тебе наверняка не одна сотня лет, эльфеныш. И несмотря на это, твое лицо столь гладко и безупречно, как соски девицы, у которой первый раз идет кровь. Из-за этого я всегда завидовала вам, эльфята.
Оргрим не спускал глаз со Сканги, расставляя толстые черные свечи. Что за возня с эльфами? Внезапно шаманка надавила пальцем сбоку от глаза Шахондина, и глазное яблоко выскочило из глазницы. Глаз повис над щекой на тонкой ниточке. Князь дугой выгнулся в путах. Из-за кляпа крик превратился в глухое бульканье.
Сканга сжала руку вокруг висевшего над щекой глаза.
— Люблю соединять приятное с полезным. Должна же я суметь отличить тебя от Вагельмина.
Она рывком разорвала тонкую нить, на которой висело глазное яблоко, и сунула его себе в рот. И, жуя с довольным видом, повернулась к Оргриму:
— Ты расставил достаточно свечей. А теперь иди в другой круг и не выходи оттуда, пока я тебе не разрешу.
Сканга положила левую руку на сердце и щелкнула пальцами. Свечи мгновенно вспыхнули. От них исходил тяжелый прогорклый запах.
Оргрим сделал так, как ему было велено. Красный круг был поменьше. Что она задумала? Почему он должен стоять здесь один? И почему ему так ухмыляется этот Марук? Знает ли лодочник, что должно произойти? Теперь он стоял вместе со Скангой рядом с большим белым кругом. Шаманка доверительно положила руку ему на плечо.
Оргрим почувствовал, что от него исходит кисловатый запах страха. Он не трус! Но лучше всего он сражается тогда, когда смотрит врагу в глаза. А от происходящего здесь ему становилось жутко.
Сканга негромко запела. Темные прожилки в скале начали танцевать в такт ее песне. Казалось, что пол слегка вибрирует. Неподалеку от белого круга из скалы показалась сотканная из золотого света дуга. Она окружала проход во тьму. Ничто! Тот, кто однажды видел его, всегда сможет узнать снова. Даже темноту пасмурной безлунной ночи нельзя было сравнить с этим. Ничто было плотнее… И можно было догадаться, что никакой свет никогда не загорится по ту сторону золотой тропы.
Песня Сканги изменилась. Ее голос уже не образовывал слова. Он превратился в низкое гортанное рычание. В то же время с Маруком стали происходить странные изменения. Его кожа сморщилась. Он широко раскрыл глаза. Из его рта потекла нить из липкого золотого света. Извиваясь, словно червь, нить плясала в такт пению Сканги. Она безо всяких усилий держалась в воздухе и исчезла в портале, открытом шаманкой.
Ничто ответило шипящим звуком. Что-то протиснулось под золотую арку ворот. Пригнувшееся, крадущееся. Ожившая тень. В пещере стало прохладнее. Похоже, золотая нить притянула тень сквозь ворота… Нет. Оргрим заметил свою ошибку. Все было иначе. Эта тень поглощала свет.
Из темноты появилось еще одно существо. Они оба начали молчаливую борьбу за свет.
Марук стал меньше. Теперь его кожа сильно обтягивала голову, как у старика. Отчетливо выделялись все кости. Казалось, Сканга забрала из его тела всю плоть. Глаза его стали молочно-белого цвета. Он ослеп, и ему уже не нужно было видеть, что питается его жизненной силой.
Золотая нить оборвалась. Марук рухнул. Существа-тени жадно поглотили остатки света. Затем они, негромко рыча, стали бродить по пещере. Они напоминали крупных собак, только безхвостых. Казалось, форма их изменяется. Они нюхали платья и украшения, лежавшие на полу пещеры.
— Это принадлежит Эмерелль, королеве эльфов, — негромко произнесла Сканга. — В ней горит яркий свет. Я хочу, чтобы вы нашли ее для меня. Вы почувствуете, когда она вернется. Всегда, когда волшебница с камнем альвов входит в паутину троп, возникает сотрясение.
Оргриму показалось, что существа-тени понимают шаманку. Они остановились, и, несмотря на то что у них не было видимых глаз и ушей, их чувства, похоже, были направлены на белый круг.
— Я сниму с вас заклятие альвов, чтобы вы могли проходить через звезды, не будучи призванными. И дам вам взаймы два тела, сильных и пронизанных магией, чтобы вы могли почувствовать жизнь. За это я требую всего лишь, чтобы вы нашли для меня Эмерелль прежде, чем закончится приближающаяся зима. Эльфийка нужна мне живой. И я приду за ней сама. Вашей платой будет свет сотни детей альвов. Я приготовлю для вас незабываемый пир. Вы получите столько магии, что сможете сами ходить на охоту. Все путы, которые сдерживают вас сейчас, будут сняты.
Одна из фигур резко обернулась. Она обошла вокруг красного круга. Затем лапа устремилась вперед. Темные когти скользнули по невидимой стене. Послышался отвратительный скрежет, словно по стальному клинку провели острым камнем.
Оргрим задержал дыхание. Тень вытянула вторую лапу и потянулась вдоль невидимого барьера. Оргрим подавил в себе импульс отступить на шаг. Если он выйдет из крута, ему конец. Он испуганно уставился в пол. Действительно ли тонкая красная линия непрерывна? Под ним в прозрачном камне пульсировали черные прожилки. Их стало больше.
Существо-тень отошло от него. Теперь оба существа снова бродили вокруг белого круга.
— Мы договорились? — требовательно спросила Сканга.
Оргрим не услышал ответа. И тем не менее шаманка стерла часть круга ногой. Тень скользнула в отверстие и обнюхала обоих беззащитных эльфов. Вторая набросилась на Скангу со спины.
— Осторожно! — крикнул Оргрим.
Существо-тень встало на задние лапы и попыталось ухватить старуху за шею. Вспыхнул белый свет. В воздухе появился запах паленой шерсти.
— Деточки, неужели вы думаете, что я стала бы звать вас, если бы не умела защитить себя? — Шаманка схватила тень и безо всяких усилий прижала ее к полу. — Круг я нарисовала только для того, чтобы вы не слишком быстро принялись за эльфов. А теперь возьмите их тела! Вы знаете, чего я жду от вас!
Тени нависли над пленниками. Оргриму потребовалось некоторое время, чтобы понять, что происходит. Он был готов к тому, что отвратительные существа растерзают эльфов. Но ничего подобного не произошло. Шахондин и его сын вдохнули тени. Тонкими струйками вошли они сквозь носы. Существа-тени стали медленно блекнуть, пока наконец не растаяли совсем. Эльфы лежали словно мертвые. Сканга вошла в круг, разрезала связывавшие их путы и вынула кляпы изо ртов.
— Теперь можешь подойти ко мне, Оргрим. Для тебя опасности больше нет.
Едва эти слова сорвались с губ Сканги, Вагельмин с криком сел. Он схватился за лицо. Оно стало изменяться, будто что-то под его кожей желало придать ему новую форму. Челюсти выпятились вперед. Руки вцепились в подрагивающую плоть. Лоб эльфа стал более покатым и отступил назад. Тонкая рубашка Вагельмина порвалась. Мышцы, толстые, как змеи, появились под кожей его плеч. Из кончиков пальцев выросли когти. Вагельмин метался, стоя на четвереньках, словно зверь. Спина его изогнулась. Руки и ноги стали тоньше и длиннее. Тем временем начал изменяться и Шахондин. Его тело трансформировалось, как и тело сына. На лице проявились длинные челюсти с белыми клыками. Утраченный глаз сменился кроваво-красным шаром.
Когда жуткое превращение закончилось, на полу в меловом круге сидели два огромных чудовища. Тени перестали быть бестелесными созданиями, но и не стали полностью существами из плоти и крови. Они были немного похожи на волков, только величиной с лошадь и более худые. У них была короткая белая шерсть, очень длинные носы, а уши немного напоминали эльфийские. Их окружал бело-голубой свет, и они были прозрачны, как стены этой пещеры.
Оргрим спросил себя, повлияла ли магия пещеры на их внешний вид.
— Ни клык, ни коготь ничего не может вам сделать, — торжественно произнесла Сканга. — Ни серебряная сталь эльфов. Но берегитесь железа кобольдов. Их оружие может ранить вас. — Шаманка обернулась к Оргриму. — Разве они не прекрасны, мои деточки?
— Они выглядят опасными, — уклончиво ответил тролль.
Сканга рассмеялась.
— Опасными! Это хищные твари. Они вытягивают свет из твоего тела, эссенцию твоего существования, то, что может родиться снова. Нападая на тебя, они не наносят ран. Но в конце концов будешь выглядеть, как Марук. — Она указала на труп из костей и кожи, все еще лежавший в кругу. — Они разрушают не твою телесную оболочку, как другие хищники. Они уничтожают всего тебя. Больше всего их боятся эльфы, которые возрождаются чаще других детей альвов. Они называют эти порождения тьмы «ши-хандан», то есть «пожиратели душ». Кто бы ни оказался настолько глуп, что предоставил Эмерелль убежище, он пожалеет об этом. — Шаманка сердечно улыбнулась обеим тварям. — Убивайте кого хотите из ее свиты. Только королева для вас под запретом.
— Шахондин и Вагельмин — их первые жертвы?
— Нет! — Сканга так решительно покачала головой, что амулеты застучали на ее груди. — Они слышат нас. Их жгучая ненависть руководит ши-хандан. Они продолжают жить в тварях. Я даже могу вернуть им прежнюю форму. — Старуха хитро усмехнулась. — Слышите? В принципе, я оказала вам услугу. Вы можете нести смерть и погибель в свиту королевы и способствовать гибели Эмерелль, а вас никто не узнает. Никто не знает о нашем с вами договоре. Сделайте то, что хотели сделать всегда. И в качестве платы получите обратно свои тела. Вы уже не будете нужны пожирателям душ, когда я дам им б
ольшую награду. Посмотри на их глаза, Оргрим. По ним можно разглядеть, что теперь в ши-хандан живут две души. — Она жестом подозвала пожирателей душ к себе.
Троллю пришлось призвать на помощь все свое мужество, чтобы не отпрянуть от чудовищ. Он почувствовал движение воздуха, когда оба существа прошли мимо него. У одного был один голубой глаз, а один — кроваво-красный. И в каждом было два черных зрачка.
— А теперь идите, деточки мои. Желаю вам хорошей охоты!
Создания Сканги повиновались, как хорошо выдрессированные охотничьи собаки. Не колеблясь, они устремились в темноту по ту сторону золотых ворот.
— Ты действительно сможешь вернуть Шахондину и Вагельмину эльфийский облик?
Шаманка легкомысленно пожала плечами.
— Не знаю. Точнее, не думаю, что разделение возможно. Но дело не в этом. Важно только, чтобы мне поверили оба эльфа. И ту штуку с глазом я проделала только ради того, чтобы их напугать. В принципе, теплые глаза я ценю не больше, чем маленький кусок пищи. Но тот, кто боится, скорее готов поверить. Шахондин был крепким орешком и кое-что понимал в магии. При других обстоятельствах он бы не стал повиноваться. Он действительно продолжает жить в ши-хандане. Поэтому было важно, чтобы он поверил, что есть возможность обратного пути. Его дух будет удерживать бестию в узде, когда они найдут Эмерелль. Именно он будет отвечать за то, что мы получим ее живой. А теперь иди за мной, вожак стаи. Я хочу вернуться на борт «Ветра духов», как только позволит уровень воды. На корабле тебя будет ждать новая команда.
— Мне кажется, твое расположение очень легко потерять, Сканга.
— Только когда меня разочаровывают, Оргрим. — Она обернулась и пристально поглядела на него. — Я ценю, когда мои ребята имеют мужество высказывать свое мнение мне прямо в лицо. По крайней мере когда мы наедине. Приведи с собой нескольких своих с «Громовержца». — Она пнула ногой тело Марука. — Иногда потери неожиданно удивительны. И тогда хорошо иметь на борту несколько лишних воинов.
Оргрим подумал, что точно не возьмет никого из тех, кого ценит. Это означало бы плохо вознаградить своих товарищей за верность.
— Есть один воин. Настоящий великан. Хорошо бы он был рядом. Его зовут Гран. Может быть, ты о нем уже слышала.
— Нет. — Сканга, шаркая, пошла по направлению к туннелю. — Но я знаю Болтана. Его раны уже должны были затянуться. Его с собой тоже возьми, вожак стаи. Весь двор говорит о его необычайной смелости.
Почти что ночь любви
Альфадас целый день пытался все делать правильно. Смешил детей. Они боготворили его. Асла разъяренно глядела на отвратительную собаку. Днем ярл разговаривал с Оле. Хотел убедить его забрать собаку обратно. В качестве поощрения Асла передала ему кружку с метом, оставшимся от праздника.
Сейчас дети спали. Альфадас сидел у очага и вырезал деревянный меч для Ульрика. Время от времени он украдкой поглядывал в направлении Аслы. Нет, она не хочет ему помогать! Она делала вид, что не замечает взглядов. Она накладывала заплатку на разорвавшееся любимое платье Кадлин.
Кровь лежала перед спальной нишей Кадлин. Собака видела, что Асла на нее смотрит. И упрямо выдерживала взгляд. Проклятая дворняга! Относится к ней так, словно женщина здесь чужая! Надо было пойти с ней к фьорду. Так она бы точно не вернулась. Женщина невольно улыбнулась. Альфадасу наверняка стоило немалых усилий всерьез заявить, будто собака находится под защитой Лута. Она-то знает, что ее муж не верит в богов. Это знают все в деревне. Поэтому его никогда не избирали ярлом единогласно. Некоторые говорили совершенно открыто: то, что они снова и снова выбирают ярлом этого безбожника, однажды навлечет большое несчастье на Фирнстайн.
— Она будет присматривать за тобой, когда следующей весной мне снова придется поехать к королевскому двору, — вдруг сказал Альфадас.
Асла закусила губу. Нет, она не будет улыбаться! Он целый день искал оправдание, почему это хорошо — что он вернулся с Кровью.
— Если я сумею защититься от Крови, то мне вообще будет больше нечего бояться.
— Таково было желание священнослужителя. Я провинился бы перед Лутом, если бы тронул хоть волосок на собаке. Гундар пришел к фьорду, чтобы защитить Кровь. Пришлось бы сначала убить его, чтобы добраться до собаки.
— Ты преувеличиваешь. Кроме того, тебя ведь обычно не волнует, что подумают о тебе боги. — В принципе, она уже смирилась с тем, что избавиться от этого черного чудовища будет не так легко. Но пусть уж Альфадаса еще немного помучит совесть.
— Мое сердце превращается в пустыню, если приходится прожить день без твоей улыбки.
Вот опять у него этот взгляд… Именно в него она тогда и влюбилась. Он был известным воином. Мужчиной, с которым путешествовали эльфы. Живой легендой. Но когда он смотрел на нее так, то казался грустным маленьким мальчиком. Его нужно было просто взять на руки и утешить.
— Не пытайся подольститься! Тебе не удастся так быстро убаюкать меня. Я уже не наивная девушка! — Но голос ее звучал и вполовину не настолько резко, как она хотела. У него опять получилось.
— Как такие жестокие слова могли слететь с губ, нежных, словно лепестки роз?
Она подняла взгляд.
— А что еще во мне напоминает тебе обо всякой зелени? Может быть, руки, скрюченные и узловатые, как старые корни?
Асла знала мужа достаточно долго, чтобы отдавать себе отчет, что такое высказывание только подтолкнет его к новым комплиментам. В принципе, ей нравилось, когда он говорил всякие глупости, чтобы понравиться ей. Ни один мужчина в деревне не подбирал для своей жены таких слов. Если бы только не этот проклятый каменный круг. Это его взгляды на Январский утес отравляли ей жизнь. Она все еще любила его. В противном случае ей было бы все равно, если бы он исчез однажды утром. Светловолосая Гунбрида всегда очень радовалась, когда ее Свен весной отправлялся вместе с Альфадасом к королевскому двору и не показывался целое лето. А у нее все иначе, с горечью думала Асла. Чаще всего они ссорились в то утро, когда он уезжал. Но уже в первую ночь она не могла сомкнуть глаз, когда не чувствовала его дыхания у себя за спиной.
Когда родилась Кадлин, его не было в Фирнстайне. Он впервые увидел свою дочь, когда ей было полгода. И в это лето его тоже не было на протяжении нескольких недель.
Почему он так долго подбирает следующий комплимент? Не считая сопения Крови и потрескивания углей в жаровне, в доме было тихо. Неужели своим упрямством она заставила его окончательно замолчать?
— Мне жаль, если тебе так трудно жить со мной, любимая. Иногда я сам себя не выношу. И тогда такое ощущение, что меня разрывает на части. Часть меня, похоже, находится далеко от Фирнстайна. — Альфадас поднялся со скамьи. Подошел к жене сзади. Его сильные руки обняли ее за бедра. Он легко поцеловал ее в шею. — Однако где бы я ни был, часть меня всегда рядом с тобой и детьми. Я знаю, что этого нельзя ощутить, но, надеюсь, это послужит утешением твоему сердцу, когда ты рассердишься на меня в следующий раз.
Его пальцы развязали пояс на ее платье. Умом ей не хотелось этого. Пусть придумает извинение! Пока что было сказано недостаточно. Но тело подвело ее. От его прикосновений она сладко вздрагивала. Асла встала и отложила штопку в сторону. Он приподнял платье и провел рукой по внутренней стороне бедра. Она негромко вздохнула. Казалось, внезапно у нее в животе появилось что-то невесомое, сладостное тепло разлилось по всему телу. Она услышала, как упали на пол его брюки. Теплые поцелуи осыпали ее шею. Она подняла руки, чтобы ему было легче снять платье через голову. Его ладони после строгания пахли смолой и древесиной бука. Они коснулись ее груди, затем шеи. Затем снова спустились к бедрам. Каждое его прикосновение заставляло ее вздрагивать от нового прилива страсти. Если бы он так же хорошо знал, чего хочет ее сердце!
Он мягко подтолкнул ее к столу. Она почувствовала, как ее коснулось что-то влажное и твердое. И, преисполнившись сладостной тоски, она застонала.
В этот миг в дверь постучали. Стук был тихим, мимолетным.
Асла напряглась. Боги всемогущие! Не сейчас! Кровь подняла голову и негромко зарычала. Вопросительно посмотрела на них.
Снова постучали, на этот раз немного энергичнее. Альфадас выругался. Он не мог просто сделать вид, что его нет. Он ярл. Если он нужен в деревне, он должен выйти.
— Если там опять Свенья будет жаловаться на пропавшую собаку, я сойду с ума, — проворчал Альфадас.
И в одной рубашке пошел к двери. Асла подобрала с пола платье и спряталась за толстой балкой, поддерживавшей стропила. Кровь вела себя странно. Она распласталась на полу, словно больше всего на свете хотела провалиться под землю. Уши были прижаты к голове. Она издала тихий скулящий звук. Что там такое?
Тяжелая дверь распахнулась. Асла увидела, как напрягся Альфадас, чтобы дать волю гневу, и вдруг замер. Она услышала чей-то неясный шепот. Голос звучал очень тихо. Похоже, это женщина. Слова ее были похожи на негромкое пение.
Асла поспешно натянула платье через голову и нагнулась, чтобы поднять с пола брюки мужа. Кто же там?
Альфадас отошел в сторону. В дом вошла высокая стройная женщина. Ее вид уколол Аслу. Незнакомка была слишком худа, ее одежда была порвана, и тем не менее она была прекрасна. Движения ее были гордыми и преисполненными уверенности. Так, словно она была королевой.
Кровь вскочила. Она приветствовала незнакомку низким ворчанием. Двинулась вперед на негнущихся лапах. Казалось, каждая мышца в ее теле противилась нападению. И тем не менее она хотела прогнать эту чужую женщину.
Вошел еще кто-то. Женщина с короткими светлыми волосами. На ее груди скрещивались две перевязи. Она недоверчиво огляделась по сторонам. Заметив Кровь, она сделала резкий повелительный жест. Собака прижалась к полу, продолжая ворчать.
Вошла третья женщина. Асла, ничего не понимая, глядела на них. Что за вторжение?! Стройная темноволосая гостья, вошедшая первой, продолжала говорить с Альфадасом. Светловолосая же с двумя мечами поздоровалась с ним как воин. Похоже, обе они знают ее мужа. И только третья держалась поодаль. Оглядывалась по сторонам и поджимала губы.
Асла судорожно сглотнула. Ну вот и случилось то, чего она всегда боялась. Эльфы пришли, чтобы забрать ее мужа.
О чужаках и друзьях
Линдвин осторожно потянула за тростинку, торчавшую в горле Олловейна, и та выскользнула из раны. Девушка положила ладонь на это место. От ее пальцев исходило приятное тепло. Три дня она тянула время. Волшебница утверждала, что путешествие по тропам альвов слишком утомило ее. Олловейн не верил ни единому ее слову!
Линдвин отняла руку и выжидающе поглядела на него.
— Теперь ты снова должен говорить.
Во рту у мастера меча было сухо. Он негромко откашлялся. Все обступили его. Он сидел на одном из трех больших стульев, которые были в доме у
Альфадаса.
Олловейн осторожно ощупал шею. Линдвин сняла кожаные ремешки. Ни твердых шрамов, ни струпьев… Ничто не свидетельствовало о том, как она разрезала ему горло. Казалось, этой тростинки не было никогда.
— Похоже, все зажило. — Его голос звучал хрипло и казался незнакомым даже ему самому.
— Твоему горлу нужно еще немного передохнуть, — уверенно заявила Линдвин. — Неприятные ощущения скоро пройдут. Не пытайся понять, что с тобой не так. Вот увидишь, скоро все снова будет в порядке.
Олловейн поглядел на спальную нишу, в которой они устроили ложе для королевы. Ничего не в порядке! Раны повелительницы заживали, но она лежала в глубоком сне. Ничто не могло ее разбудить. Мастеру меча ее сон казался бегством от жестокой действительности. Или это работа Линдвин? Он уже не знал, что думать о волшебнице. Без ее помощи они никогда не оказались бы здесь, в безопасности. А Сильвина? В ее колчане лежат стрелы, которые выглядят как те, которыми стреляли в Эмерелль. Каждая из них во время бегства спасла ему жизнь. Но что будет дальше? Они все еще смотрели на него. Ожидали решений, теперь, когда он снова мог говорить.
Олловейн улыбнулся.
— Я хотел бы поблагодарить обоих наших хозяев, — спокойно произнес он. — Я понимаю, насколько сильно наше присутствие отягощает мир в твоей семье, Асла. Я уверен, что надолго мы не задержимся.
Дочь человеческая посмотрела на него взглядом, в котором не было тепла.
— Законы гостеприимства святы для нас. Вы желанные гости в нашем доме.
Олловейн не знал, что он такого сделал молодой женщине, но с первого дня чувствовал неприязнь, которую испытывала Асла по отношению к ним. Неужели Альфадас был настолько глуп, что рассказал ей о Сильвине? Нет, вряд ли.
Но они сильно спутали жизнь детей человеческих. Люди приходили издалека, чтобы взглянуть на странных гостей, поселившихся в доме ярла. И Асле приходилось всех их кормить. Запасы на зиму таяли, как снег под лучами весеннего солнца. У нее были все причины сердиться.
— Думаю, я сейчас сходил бы немного прогуляться. Ты ничего не имеешь против того, чтобы пойти со мной, Альфадас?
— Нет, мастер. Совсем напротив.
Его лицо по-прежнему, как в зеркале, отражает его чувства. Это Олловейн всегда ценил в людях. Только немногие из них умели притворяться.
— Вы возьмете с собой Кадлин и Ульрика? — Слова Аслы были скорее приказом, чем вопросом. — И попросите Свенью, чтобы она испекла для меня на вечер еще три хлеба. А еще принесите мне от нее полную корзину яблок. Этот человек-конь может сожрать и меня!
— Твое желание для меня, как всегда, закон, — ответил пребывавший в хорошем настроении Альфадас, поднял Кадлин на плечи и знаком пригласил сына следовать за собой.
Пошла за ними и большая уродливая собака.
Пока они были в деревне, их всюду преследовали любопытные взгляды. У подножия небольшого холма, на котором построил свой длинный дом Альфадас, стоял лагерем целый полк зевак. К счастью, их развлекал Оримедес, который как раз поднял бочонок и принялся пить из него. Кентавр хорошо чувствовал себя среди людей. В отличие от Сильвины. После первого же вечера она исчезла в лесу, не сказав ни слова о причинах.
— Ты мастер, который научил моего отца сражаться на мечах, правда? — почтительно спросил Ульрик.
— Да, он был младше, чем ты, когда его привели ко мне. Он был очень хорошим учеником.
— А ты не дашь мне урок по бою на мечах, мастер?
Олловейн не сдержал улыбки. На миг он вдруг снова увидел перед собой дерзкого любознательного мальчика, которым когда-то был Альфадас. Ульрик очень походил на отца. Впрочем, он был гораздо почтительнее.
— Для меня будет честью скрестить клинки с сыном моего лучшего ученика. Насколько я видел, у тебя дома богатый выбор прекрасных мечей.
— Это мне все отец вырезал! — гордо пояснил Ульрик. — Чаще всего, когда он ссорится с мамой, он вырезает мне меч. А они очень любят ссориться.
«Может быть, я и ошибся в мальчике насчет уважения к старшим», — весело подумал Олловейн.
Они брели по дороге, вьющейся немного в стороне от деревни, к лесу. Мир людей почему-то казался мастеру меча жутковатым. Здесь что-то было не так с воздухом. Он размывал все вдали, и, похоже, вообще порядок вещей был спутан. То, как росли деревья друг относительно друга, или как формировалась у них крона. Даже шелест листвы на ветру звучал иначе, если прислушаться, не так, как в Альвенмарке. Может быть, дело было в том, что в мире людей почти не было магии? Может быть, совершенно естественно, что миры отличаются друг от друга? Что он знает об этом?! У него другие заботы.
Долгое время они шагали молча. Только Ульрик выкрикивал вызовы невидимым противникам и время от времени обрушивался деревянным мечом на кусты и грибы.
— Неужели все настолько плохо, как рассказывала Йильвина? — вдруг спросил Альфадас.
Олловейн сидел молча, когда девушка рассказывала о гибели Вахан Калида и сражении с троллями. Разрез на горле не позволял ему говорить, и эльф был даже рад, что может не рассказывать эту историю.
— Она даже не обо всем сообщила.
— И что ты теперь собираешься делать?
Олловейн беспомощно развел руками.
— Не знаю. Может быть, мне надо в Снайвамарк. Может быть, там будет следующая остановка троллей.
— Почему ты так думаешь?
— Там живет мой народ. Эльфийский род нормирга. К нему принадлежит и Эмерелль. Направиться туда у троллей есть две причины. Возможно, они станут искать там Эмерелль, а также, вероятно, они не прочь отомстить всем. И даже если это не так, то они захотят отвоевать свою былую родину. Это земли, которые некогда даровали им альвы.
— Зачем мстить целому народу? При чем они к тому, что… — Альфадас умолк.
— Ты долго прожил среди людей, друг мой. Мыслишь в их масштабах. Несмотря на то что жестокости последней тролльской войны имели место сотни лет назад, большинство из эльфов, которые принимали в них участие, еще живы. Наши народы нанесли друг другу слишком глубокие раны. — Олловейн ненадолго задумался над тем, стоит ли говорить Альфадасу о резне на Шалин Фалахе. Об убийстве короля троллей и его герцогов. И предпочел промолчать. То, чему он стал свидетелем тогда, было слишком постыдно. — Иногда наша долгая жизнь становится для нас проклятием. Старые раны не заживают, потому что не могут быть забыты. Ты ведь еще помнишь Фародина. На протяжении вот уже более семи сотен лет он ведет свою собственную войну с тролльским герцогом. Один он знает, сколь часто он убивал этого тролля и сколь часто рождался герцог снова только ради того, чтобы умереть от клинка Фародина.
— Тебе не следует возвращать Эмерелль обратно в Альвенмарк. По крайней мере пока она в таком состоянии. Оставь ее у меня. Мы с Аслой о ней позаботимся.
— И я тоже! — серьезно заявил Ульрик. — Я могу приносить ей пить, когда она захочет. И рассказывать истории, когда ей будет скучно.
Олловейн погладил мальчика по голове.
— Я уверен, что моя королева оценила бы твое предложение. — Он перевел взгляд на Альфадаса. — Но я не могу с чистой совестью взвалить на вас такую ношу.
— Не можешь? Значит, ты хочешь забрать ее в вечные льды Снайвамарка. Туда, где ты ожидаешь следующего нападения троллей… Никто не станет искать ее у меня. Кто сможет предположить, что могущественная Эмерелль нашла убежище в скромной деревне в мире людей? Назови мне место, более безопасное для Эмерелль, и я отпущу ее с тобой.
Названные Альфадасом причины нельзя было так просто отмести. И тем не менее Олловейна не оставляло дурное предчувствие. Он планировал пробыть здесь несколько дней. Ровно столько, сколько понадобится Эмерелль для того, чтобы снова собраться с силами. О том, что она быстро не оправится от ран, мастер меча не подумал. Он не знал, что предпринять теперь. В его представлении королева должна была здесь, в Фирнстайне, решить, что делать дальше.
— Я еще подумаю об этом, — наконец сказал Олловейн.
Ярл широко усмехнулся.
— Зачем? Я раньше не знал за тобой такой нерешительности. Мои слова будут теми же и завтра, и послезавтра. Так чего ждать?
— Может быть, несмотря на свой возраст, я не оставил надежды стать мудрым за одну ночь, — шутя ответил мастер меча.
Внезапно крупная собака остановилась и негромко зарычала. Они посмотрели на заросли. Олловейн не видел ничего подозрительного, однако у него возникло ощущение, что за ними наблюдают. Ребенок тоже казался изменившимся. Ульрик потер руки.
— Как-то холодно здесь, под деревьями.
— Тогда идемте к фьорду.
— Атта, атта! — восхищенно воскликнула Кадлин, словно понимая, что сказал ее отец.
— Сильвина? — крикнул Альфадас, обращаясь к кустам.
Но ответа не получил.
— Здесь дедушка сражался с чудовищем, — объявил Ульрик. Мальчик указал на кусты лещины. — Там он прятался. И здесь они нашли мертвых друзей дедушки.
— Кто так говорит? — раздраженно поинтересовался Альфадас.
— Дедушка Эрек. Он мне все рассказал о сражении с человеком-кабаном. Дедушка говорит, что это место проклято, потому что здесь умерли его друзья. Поэтому тут всегда прохладно.
— А я скажу, что тебе холодно потому, что твой бестолковый дед рассказал тебе страшные истории про это место. — Альфадас взял сына за руку. — А теперь мы уходим.
Олловейн еще раз бросил взгляд в густые заросли лещины. Там что-то было. Он чувствовал это. Собака тоже забеспокоилась не без причины. Что-то там затаилось.
Возможно ли, что тролли последовали за ними через лабиринт троп альвов? Нет, такая мысль абсурдна. Там следов не оставляют.
Широким шагом Олловейн догнал Альфадаса и детей. Ульрик молотил мечом по молодой березке, обрушивая при этом на деревце шквал ругательств (некоторые произвели бы впечатление даже на Оримедеса).
— Возле куста лещины была Сильвина, — негромко произнес Альфадас. — Я все еще чувствую, когда она рядом. Как тогда… Зачем ты взял ее с собой?
Олловейн поразмыслил о том, что бы соврать ему. Но кому же доверять, если не сыну человеческому? Альфадас уж точно не замешан в заговоре против Эмерелль. И он решил рассказать, почему здесь мауравани.
Они давно уже пошли к фьорду, когда мастер меча закончил свою историю об эльфийке и ее непонятной роли во время бегства.
— Она не стреляла в королеву, я совершенно уверен в этом, — решительно произнес ярл. — Она никогда бы так не поступила.
«Он так же доверчив, как и тогда, — с грустью подумал Олловейн. — Было бы мудрее ничего ему не рассказывать!»
— Ты никогда не думал, что она тебя оставит, не так ли?
Альфадас удивленно поднял голову.
— А при чем здесь это?
— Ты провел большую часть своей жизни в Альвенмарке, друг мой. Но человеческая жизнь коротка. У меня бывали приступы определенного настроения, которые длились дольше. По-настоящему ты нас не знаешь. Известно ли тебе, не питает ли Сильвина по отношению к королеве затаенную злобу?
Альфадас недоверчиво покачал головой.
— Ты слишком долго был телохранителем Эмерелль, мастер. Ты видишь только интриги и предательства, не действительность! Постоянная тревога за королеву выжгла тебя. Зачем Сильвине спасать твою жизнь, если она хотела убить королеву? Она ведь легко могла убить королеву после нападения пчел.
— Ты просто не можешь понять мауравани, сын человеческий. И кто бы мог тебя в этом упрекнуть, если даже в Альвенмарке почти никто не понимает: это народ закоренелых одиночек? Для нее все это — только охота. И если ни я, ни сама Эмерелль не способны защитить себя, то королева перестает быть интересной добычей. Не пытайся понять ее, Альфадас. Это принесет только страдания.
Черты лица его друга изменились. Со своей короткой светло-русой бородой Альфадас выглядел своеобразно. Старше, жестче и человечнее.
— У Сильвины наверняка были важные причины оставить меня. Она никогда не говорила о них, но они, бесспорно, существовали.
Эта доверчивость была столь же наивной, сколь и обезоруживающей. Если бы мир действительно был таким, каким хотел видеть его Альфадас!
— Интересно, почему она так быстро покинула мой дом? — спросил погрузившийся глубоко в размышления Альфадас.
— Может быть, потому что предпочитает лес твоим прокопченным четырем стенам? — с усмешкой ответил Олловейн.
Ярл рассмеялся.
— Это точно. Кроме того, она сразу поняла, как обстоят дела между мной и Аслой.
— Это мог понять любой, кто видел, что ты бегал без штанов.
Сын человеческий покраснел.
— Сильвина по-прежнему прекрасна. Когда она появилась в дверях передо мной, то мне показалось, что прошел миг, а не десять лет. Я… Если бы не Асла…
— Но Асла есть. И радуйся тому, что она у тебя есть. Она…
— Она сразу почувствовала, что я знал Сильвину, — перебил его ярл. — А ведь я никогда не рассказывал ей о нашей любви.
— Разве она никогда не спрашивала тебя, как проходила твоя жизнь при дворе Эмерелль?
Олловейн был удивлен. У него было иное представление о людях. Он полагал, что они не очень чувствительны. Примерно как кентавры. Он не ожидал, что Асла будет настолько умна, чтобы не задавать вопрос, ответа на который не сможет вынести.
— Она не любит, когда я рассказываю о тех временах. Я чувствую, как это терзает ее. Она каждый раз злится, когда я смотрю на круг камней. Но вопросов не задает. Асла — чудесная женщина.
Они достигли края леса. Перед ними лежал скалистый отрезок берега. Ульрик бросился вниз, к воде, а маленькая дочь потянула отца за волосы, намереваясь слезть с его плеч.
— Боюсь, я плохой супруг для Аслы, — негромко произнес Альфадас. — Она часто называет меня своим прекрасным чужим мужем. И вроде как это в шутку. Но, тем не менее, я точно знаю, что она чувствует. У нас двое детей. Мы живем вместе восемь лет. И я для нее чужой.
Олловейн положил руку на плечо друга. Еще когда он был маленьким мальчиком и чувствовал себя подавленным из-за того, что молодые эльфы во многом превосходили его, а он, несмотря ни на что, не хотел от них отставать, Альфадас приходил к Олловейну. Уже тогда мастеру меча было трудно дать ему совет. А сегодня… Что он знает о сердцах людей? Он мог просто быть рядом и слушать.
Кадлин начала молотить крохотными кулачками по голове отца. Она уже не пыталась держаться. Она хотела на землю.
— Похоже, у тебя там маленькая воительница, — пошутил Олловейн, пытаясь направить разговор в другое русло.
Альфадас слабо улыбнулся и ссадил дочь на землю.
— Здесь женщин не учат сражаться.
Кадлин сердито затопала ножками и принялась громко жаловаться, когда отец удержал ее за краешек платья, не позволив побежать по пронизанной глубокими расселинами каменистой полосе. Порывистый ветер швырял воды фьорда на берег. Волны плескались в лабиринте скал. Иногда из-под рассеченного берега вылетали знамена пены. Ульрик уже совсем промок. Он стоял на скалистом выступе, уходившем далеко во фьорд, и бросал вызов королю темного дна.
Взгляд Олловейна устремился к воде. Погода переменилась, небо затянуло тучами, волны с маленькими барашками спешили к берегу. Вдалеке мастер меча увидел небольшую лодку с наполовину спущенным парусом, сражавшуюся с приливом. Эльфа пробрала дрожь. Пейзаж был красив грубоватой красотой. «Она так подходит к людям», — подумалось ему.
— Против кого сражается твой сын теперь? — спросил он. — Кто такой этот король темного дна?
Альфадас отмахнулся.
— Всего лишь одна из множества историй, которые любят рассказывать друг другу фьордландцы, сидя у жаровен долгими зимними ночами.
— Думаешь, ее можно рассказать эльфу в мрачный осенний день?
Ярл удивленно поглядел на него.
— В ней действительно нет ничего особенного.
— Что ж, по крайней мере похоже, что она произвела впечатление на твоего сына.
Ульрик все еще стоял на выступе скалы. Теперь он поднял свой деревянный меч к небу, словно только что одержал великую победу.
Альфадас не сдержал улыбки.
— Да, это одна из таких историй, которые обожают дети, старые воины и дураки. Давным-давно, когда железо было только в оружии богов, фьордами правил гордый повелитель, король Озаберг. Многие называли его также Золотым, потому что он носил тяжелый нагрудник из позолоченной бронзы. У него был шлем с крыльями, кольчуга, достигавшая колен, а также большой круглый щит, на котором красовалось изображение морского змея. То был гордый и богатый король. Многие войны наполнили его казну и одарили его множеством врагов. Даже некоторые из его собственных князей завидовали ему, поскольку рядом с этим королем даже слава самого храброго воина была ничем. В те далекие времена даже повелители плавали в лодках из шкур, как делают и теперь некоторые наши рыбаки. Однажды летом Озаберга и его людей во время военного похода остановили превосходящие числом враги. Говорят, его князья предали своего правителя. Как бы там ни было, они бежали в своих лодках прежде, чем вытащили из ножен мечи. Озаберга и его последних верных людей окружили. Они сражались с отчаянным мужеством, но численное превосходство врага было слишком велико. Король бился до последнего. Когда он увидел, что поражение неминуемо, то разрезал мечом кожаную лодку и вместе со своими тяжелыми бронзовыми доспехами утонул во фьорде. Напоследок он крикнул врагам, что еще вернется, чтобы из их костей выстроить трон на дне фьорда. Два дня спустя большинство кораблей предателей и победивших врагов утонули во время внезапного шторма. Считается, что с тех пор король Озаберг беспрестанно бродит по дну фьорда и иногда поднимается из воды, чтобы проверить в поединке мужество храбрецов или чтобы нести ужас и смерть врагам Фьордландии.
— Может быть, не стоит тебе позволять сыну звать этого мрачного правителя? Ты не боишься, что он может внять его просьбам?
Альфадас негромко рассмеялся.
— Мы же не в Альвенмарке, друг мой. Это всего лишь история. Король живет только в мыслях таких мальчишек, как Ульрик, и еще парочки чудаков. Таких созданий не существует в нашем мире.
— А человек-кабан? — напомнил Олловейн. Теперь он смотрел на волнующиеся воды фьорда другими глазами. Не прячется ли там, в глубине, дух древнего короля-воина? — А что насчет троллей? Некоторые из их замков находятся не далее чем в трехстах милях отсюда. Не говоря уже об изгнанных из Альвенмарка, которые ушли в твой мир. Может быть, этот король Озаберг не существует. А может быть, на дне фьорда обосновалось что-то другое.
— Нет, друг мой. Мой тесть — рыбак. И рыбаком был его отец. Традицию поддерживали много поколений. Они знают обо всем, что живет во фьорде. Там нет короля. Это всего лишь история, которой пугают детей и удерживают их от того, чтобы они подходили слишком близко к воде.
Олловейн посмотрел на мальчика. Он был сильным. Светло-русые волосы длинными прядями спадали на плечи. Он без усилий удерживал равновесие на скользкой скале. Из него наверняка выйдет хороший воин, если Альфадас найдет время как следует учить его.
— Похоже, твоего сына эта история не очень пугает.
Глаза ярла засветились от гордости.
— Он действительно очень храбр. Он будет лучшим предводителем, чем я, потому что знает, где его сердце.
Олловейн с болью подумал о том, что у него никогда не было ребенка. Он никогда не мог привязать к себе женщину надолго. Всегда в его жизни было что-то, что казалось ему важнее. Вот уже несколько столетий, как он полностью посвятил себя служению Эмерелль. И был до глубины души убежден в том, что выбрал правильный путь, сколь непонятными ни казались ему некоторые решения королевы. Она смотрела вперед, сквозь века. Никто не мог понять, что ею движет. Она вела скрытые сражения, чтобы защитить детей альвов. Хитрость, интриги и запугивание достаточно часто были ее оружием, и они помогали предотвращать войны. Олловейн знал, что Эмерелль желает для Альвенмарка только самого лучшего. Даже теперь… И тем не менее, когда он думал о гибели Вахан Калида, его начинали мучить сомнения. Что было известно правительнице? Какие ужасы в будущем оправдывают такие жертвы? Он узнает об этом, только если будет продолжать ей верно служить. Он должен спасти ее и иметь терпение, чтобы дождаться плодов будущего. Но в данный момент он не мог сделать ничего, только надеяться, что Эмерелль скоро очнется от своего магического сна. Или… Нет, наоборот! У него есть время заняться другими вещами, пока Эмерелль спит и ей ничто не угрожает. Один он ничего не сможет сделать против троллей в Альвенмарке! Только королева может призвать детей альвов на войну. Ни за кем другим народы не пойдут.
Олловейн посмотрел на Альфадаса и его сына. Как свежи воспоминания об обучении ярла! Эльфу доставляло радость учить мальчика, смотреть, как развивается его талант. Мастер меча сдержанно улыбнулся, а затем слегка кивнул.
— Для меня было бы честью дать Ульрику несколько уроков боя на мечах. Несмотря на то что твой отец считал меч немужским оружием и презирает его, он был очень искусен в обращении с ним. И мне кажется, что в твоем сыне продолжает жить его наследие.
— Разве мог Ульрик получить лучшего учителя? Он будет в восторге, если я скажу ему об этом. Он очень высокого мнения о тебе, Олловейн. Я часто рассказывал ему о Танцующем Клинке.
Кровь, бесцельно бродившая по скалистому выступу, вдруг громко залаяла. Она лаяла на что-то, скрытое в расселине. Ульрик подбежал к собаке, а затем махнул рукой отцу.
— Здесь что-то есть… Мертвый заяц. Выглядит странно.
Олловейн пошел за другом на скалу. Тем временем Ульрик распластался на земле и принялся ворошить мечом в расселине. Глубоко между скалами лежал мертвый заяц. Он съежился, как сушеная слива. На шкурке не было ран.
— Что случилось с зайцем, отец?
— Ничего особенного, — легко отмахнулся Альфадас. — Должно быть, упал туда и не сумел выбраться. Жара последних дней высушила его. Туда, вниз, не могут залезть вороны и другие падальщики. Поэтому он так хорошо сохранился. — Ярл взял деревянный меч сына, лег на живот на скалу и сумел вытащить труп.
Олловейн с удивлением заметил, что на животном не было личинок.
— Ты чувствуешь, насколько камни еще теплые? — спросил сына Альфадас.
Ульрик прижал ладонь к скале и кивнул.
— Жара полуденных часов еще сохранилась. Там, внизу, заяц лежал как в печи. Он полностью высох и теперь состоит только из костей и шкурки.
Кровь заворчала, словно такое объяснение ей не понравилось, и Кадлин, которую Альфадас наконец отпустил, тоже зарычала.
Ярл слегка подтолкнул малышку, скорчил гримасу и зарычал в ответ. К игре присоединился даже Ульрик и залаял. Олловейн удивленно наблюдал за происходящим. Нет, он никогда не поймет людей. Он почувствовал себя лишним и отошел в сторону. Он не хотел портить остальным игру. Он пошел к берегу и снова посмотрел на фьорд. Лодка, которую он видел некоторое время назад, подошла на сотню шагов. То была простая, почти круглая рыбацкая лодка с корпусом из звериных шкур. На борту был старик. Он махал ему рукой и что-то кричал, но порывистый ветер унес часть его слов.
— Альфадас… Деревня… Воины!
Хроника Фирнстайна
На пятый год, когда Альфадас Мандредсон был ярлом Фирнстайна, вернулись эльфы. Они искали прибежища в его доме, там, где сегодня стоит дом королей. И никто иной, как сама королева, пришла под его защиту. Повелительница Альвенмарка, тяжелораненая и гонимая врагами, вспомнила о своем приемном сыне.
Однако, достигнув страны фьордов, она погрузилась в глубокий сон. Ее звали, трясли, но даже сила магии не могла пробудить ее.
Однако свои последние слова обратила она к Альфадасу Мандредсону, храброму герцогу короля. И попросила у него помощи в войне против разбойников-троллей.
Приверженцы королевы потерпели неудачу, и много дней провели они в Фирнстайне, размышляя, что предпринять. Весть о странных гостях разнеслась быстрее ветра.
И прошло совсем немного времени, прежде чем король Хорза Крепкощит узнал, кто ступил на землю у Январского утеса.
Тогда старый витязь решил еще раз оседлать своего боевого скакуна Мьелнака и отправился в долгий путь в Фирнстайн. Вместе с его свитой прибыли самые известные врачеватели. Хорза знал, что король — это душа страны. И если король болен, то стране тоже плохо. В своем великодушии он решил помочь Эмерелль, чем сумеет. Однако благородство всегда вызывает зависть и недовольство. Пожалуй, никто в ту осень не предполагал, какое несчастье произрастет из поступка короля еще зимой.
Записано Хадду Хьемвалем,
том II храмовой библиотеки Фирнстайна, с. 15
Королевские планы
— Ты вернешься завтра? — спросила Асла.
Альфадас был готов к ссоре, но Асла оставалась на удивление спокойной. А какой у него был выбор, если король призывал его?
— Да, если все пойдет хорошо, то уже завтра вечером я могу вернуться.
— Надеюсь на это. К гостям, которые блюют на столы и лавки, когда напиваются, я привыкла, но чтобы срали возле очага… — Она бросила на кентавра злобный взгляд. Оримедес пытался приносить пользу и рубил дрова. Остальные укрылись в доме. — Чего хочет от тебя король?
Альфадас вздохнул. Она уже три раза об этом спрашивала.
— Я точно не знаю. Он приказал мне явиться к нему в Хоннигсвальд. Больше ничего посол не сказал. Я полагаю, что до него дошли слухи о наших гостях и он хочет знать, в чем тут дело.
— Не ходи опять на войну ради него. Пожалуйста. Ты нужен мне здесь. — Она мягко провела рукой по его щеке. — Все знаки указывают на особенно суровую зиму. Не оставляй меня одну, когда начнется время бурь и мрака.
Какой глупый страх! Он обнял ее и крепко прижал к себе.
— Не беспокойся. Никто не будет настолько глуп, чтобы вести войну зимой. Хорза не потребует от меня исполнения обязанностей полководца до следующей весны.
Он поцеловал жену, надеясь, что развеял все тревоги. Затем взлетел в седло и поскакал по холму. Внизу ухмыльнулись некоторые мужчины, наблюдавшие за сценой прощания. Надо надеяться, что скоро погода испортится. Тогда осада его дома зеваками наконец прекратится.
У подножия холма ярл снова обернулся. Асла стояла в дверях. На ней было зеленое праздничное платье и тонкий красный плащ, который он привез ей прошлым летом. Волосы были распущены. Ветер уронил прядь ей на лицо. Она была золотой, как спелое зерно.
Альфадас переживал. Асла никогда еще не прощалась так нежно, когда он отправлялся к королевскому двору. Но ведь на этот раз всего на пару дней… Может быть, она беременна? Нужно будет по возвращении поговорить с Линдвин. Будучи целительницей и волшебницей, она наверняка может почувствовать, растет ли в Асле новая жизнь.
Довольный, ярл направил своего серого жеребца на дорогу, которая вела вдоль берега фьорда на юг. На этот раз он будет рядом с Аслой, когда родится ребенок. Не важно, чего потребует от него король. «Ну довольно уже, дурак, — мысленно одернул он себя. — Ты даже не знаешь, носит ли твоя жена ребенка под сердцем, а уже строишь планы на следующий год».
Взгляд его скользнул по широкой глади серо-голубой воды фьорда. Тучи висели низко, проглотив белые вершины гор вдалеке. Громко хлопая крыльями, из зарослей на опушке леса вылетели цесарки. Серый конь испугался и дернулся в сторону. Альфадас посмотрел на кусты. Там что-то было. Но сейчас у него не было времени на игры с Сильвиной. Если она хочет что-то ему сказать, пусть выходит. В конце концов, это не он вечно убегает. А если она не явится, то ему наплевать. Он пришпорил коня и понесся дальше.
Альфадас чувствовал ее взгляд спиной. Прав ли Олловейн в своем подозрении? Это уже не его забота, уговаривал ярл себя, но все равно снова и снова оглядывался. Почему она здесь? Неужели не может оставить его в покое? Он пустил коня шагом. Если она там, на опушке, то может легко нагнать его. Он хотел знать, почему она здесь. И вынужден был себе признаться, что, несмотря на все, что случилось, она была ему небезразлична. Неужели Асла и дети не сумели стереть любви к ней? Что случится, если сейчас она выйдет из леса? Неужели он снова попадет в ее сети? Этого не должно быть! Его жизнь — здесь, в Фирнстайне, рядом с семьей! Он пришпорил серого и понесся прочь. Нельзя допустить, чтобы прошлое нагнало его!
Прибрежная дорога вскоре перешла в узкую тропу, не шире звериной. Путешественники редко забредали в Фирнстайн. Это была самая северная деревня у фьорда. Слишком маленькая, чтобы иметь какое-то значение для торговцев. Тот, кому нужны красивые ткани, хорошая лошадь или железные наконечники для стрел, отправлялся в Хоннигсвальд. Местечко высокомерно звалось городом, потому что некоторые из его домов были выстроены из камня. Пусть там жило в десять раз больше жителей, чем в Фирнстайне, но Хоннигсвальд был не больше похож на виденные Альфадасом города, чем собачье дерьмо. Полезное собачье дерьмо. Нужно будет что-нибудь привезти Асле, если останется время. Ярл снова спросил себя, что может понадобиться королю.
Пошел дождь. Альфадас отвязал от седла скатанный плащ и набросил на плечи. За завесой дождя почти не было видно противоположного берега. Мир сузился. Далекие горы погрузились в серость неба. Вскоре, несмотря на плащ, ярл полностью промок. Он с тоской подумал о чудесных одеждах, которые шили у эльфов. О тканях, от которых дождь отскакивал, как от цветочных лепестков. Можно было бы многому научиться у эльфов, если бы связь между мирами была прочнее. Но решать это должны были эльфы, потому что ни один человек не мог своими силами пройти через их врата. Только его отцу Мандреду однажды удалось это чудесным образом, но он и сам не мог объяснить, как это получилось.
Лес подбирался почти к самому берегу. Словно колоннада, тянулись вдоль склона черные стволы елей. Нижние ветви отмерли, потому что свет не достигал их. Густой ковер из коричневых иголок покрывал землю, поглощая звук копыт. Дождь шумел в ветвях. Пахло смолой, гнилью и грибами. Альфадас втянул голову в плечи и направил коня под густой свод леса. Между узкими черными стволами он был немного защищен от дождя. Когда солнце сядет, станет значительно холоднее.
Волосы мокрыми прядями спадали на лицо ярлу. Кожа перевязи слегка поскрипывала при каждом движении. Будто кости мертвого великана, пронзали камни землю. Там, где дорога становилась слишком неудобной, Альфадасу приходилось углубляться в лес. Иногда, когда фьорд широкими зигзагами вился между гор, ярл сокращал путь. Однако везде, где это было возможно, он старался держаться поближе к воде. Он высматривал серебристые спины в волнах. Еще немного, и должны появиться лососи. Он выйдет с Эреком в море и целыми днями будет ловить рыбу. Его тесть постепенно утрачивал силы. Подагра пробралась в его кости, как случается со всеми, кто проводит жизнь у воды. Слишком много часов влажного мороза иссушили старика. Но когда приходили лососи, Эрек снова оживал. Однажды ночью у костра он рассказывал Альфадасу, что ему хотелось бы, чтобы сильная рыба утащила его на дно фьорда, когда придет время. Он не хотел умереть холодной осенью от кровохарканья или дожить до того, что его старые кости станут ломкими, будто гнилое дерево. «Я всю свою жизнь ел рыбу, и будет только справедливо, если в конце концов они съедят меня. Пусть отложат икру у меня между ребер. Я с удовольствием стану укрытием для их потомства», — так говорил тогда Эрек.
Тесть нравился Альфадасу. С ним можно было целый день сидеть в лодке, не говорить ни слова и, несмотря на это, прекрасно понимать друг друга.
Медленно текли часы. Дождь не прекращался. В сумерках Альфадас спешился. Было бы разумнее отыскать место для ночлега сейчас. Однако до Хоннигсвальда уже недалеко. Еще две мили, быть может, три.
Тучи и дождь задушили закат, скрыли луну и звезды. Вскоре стало настолько темно, что ярл почти не видел, куда ступает. Он то и дело оскальзывался на широкой полосе прибрежной гальки. Он не заставит старого короля ждать. Хорза Крепкощит в последние годы становился все более и более непредсказуемым. Если его разочаровывали, он совершал странные поступки.
Наконец Альфадас заметил крошечную точку света. Она привела его к старому дому паромщика. Строение с отвесной крышей стояло на берегу, похожее на большую скалу. Рядом с ним приютилась маленькая конюшня. Ярл отвел жеребца в сухое стойло и ослабил подпругу. Они пробудут здесь недолго. Солома на полу была черной и выглядела так, словно ее не меняли уже много лун. Ни одной лошади в конюшне не оказалось. Альфадас вытер коня насухо старым одеялом и положил ему мешок с овсом. Большие черные глаза серого скакуна устало блестели. Ярл почесал его над маленькими, почти круглыми пятнами на лбу, как животному нравилось. Негромко поблагодарил коня за то, что нес его на протяжении столь долгого пути.
Выйдя из конюшни, Альфадас отбросил плащ за левое плечо, чтобы лучше было видно меч. Рядом с дверью в дом паромщика горел фонарь, указавший ярлу путь. Он громко постучал по мокрой древесине и вошел. В нос ему ударил запах. Едкий дым торфяного огня наполнял длинную комнату с низким потолком. За столом у огня, склонившись над какой-то кружкой, сидел светловолосый широкоплечий парень. В доме паромщика был
;выложенный камнем камин с железными вертелами. Однако дымоход, похоже, забился, и дым шел в комнату.
— Где паромщик? — громко спросил Альфадас.
Светловолосый поднял голову. У него были водянистые голубые глаза. Обвисшие щеки, неухоженные усы и покатый подбородок придавали ему мрачный и недовольный вид.
— Сегодня перевозок уже не будет.
— Я могу услышать это от самого паромщика?
Мужчина за столом скривился и указал пальцем себе за плечо.
— Он похоронен за домом. Он наверняка терпеливо выслушает тебя, если ты пожалуешься. Этим летом его хватил удар, когда он стоял у руля. Он перевалился за борт и утонул, как король Озаберг в своих золотых доспехах. Когда его наконец вытащили из воды, уже ничего нельзя было сделать. Старейшины Хоннигсвальда сделали меня и обоих моих братьев новыми паромщиками, потому что мы уже не могли содержать погрязший в долгах двор нашего отца. За какой-то жалкий медяк я не стану перевозить тебя в такую жуткую погоду. — Он указал на спальные ниши вдоль стены. — Можешь переночевать здесь. На огне осталось еще немного супа. А завтра я тебя перевезу.
— Меня ждет король, — произнес Альфадас, стараясь, чтобы в его голосе не звучала угроза. — Поверь мне, я тоже предпочел бы посидеть у огня и подождать, пока закончится эта дождливая ночь.
По лицу светловолосого скользнула мимолетная улыбка. Он понял, что нет иного выхода, кроме как перевезти незнакомца через фьорд. Но он оценил жест дружелюбия. Теперь он с любопытством рассматривал Альфадаса.
— Ты эльфийский ярл, не так ли? У тебя на боку… Это знаменитый волшебный меч.
Как он устал от этих историй!
— Я просто ярл, которому король приказал срочно явиться.
Теперь молодой паромщик ухмылялся широко. Верхних резцов у него не было.
— Нет, нет. Меня не проведешь. Этот роскошный меч… И пришел ты с севера. Ты и есть эльфийский ярл! Поговаривают, что королева эльфов со всеми своими придворными приезжала погостить в Фирнстайн. Они привезли с собой золотые шатры и чудесных зверей. Воздух полнится волшебством и ароматом жаркого. — Он вскочил и подошел к двум самым дальним спальным нишам. — Торад, Маг! Давайте, вылезайте из соломы! Еще раз перевезем. Эльфийский ярл здесь и требует, чтобы его отвезли к королю.
Альфадас вздохнул. Может быть, светловолосый ожидает, что на другом берегу он поднимет камень и в качестве награды превратит его в золото? Братья паромщика поспешно одевались. Они смотрели на гостя так, словно он был трехногой курицей или еще каким-нибудь чудесным созданием. Так же как и у их брата, у них были всклокоченные светло-русые волосы. Похоже, они были немного младше, чем беззубый. У одного из них на щеке горела красным отметина в форме полумесяца. Знак воров. Заметив взгляд Альфадаса, мальчик упрямо повернулся к нему, чтобы ярл мог еще лучше рассмотреть шрам.
— Маг украл краюху хлеба, когда нам три дня нечего было есть, — сказал паромщик, хотя его никто не спрашивал. — Он так ослаб, что не смог убежать, когда за ним погнались.
Альфадас постарался больше не пялиться на мальчика.
Светловолосый положил руку на плечо ярла и вывел его на улицу.
— Меня зовут Кодран.
В лицо им хлестнул дождь.
Альфадас привел своего серого коня, пока братья готовили паром. То была большая плоскодонная лодка. На ней поместились бы две повозки или целый отряд всадников. Взойдя на борт, ярл почувствовал себя несколько потерянным. Несправедливо, что три брата выполняют работу одного человека.
Они оттолкнули паром от причала. Затем Торад и Маг взялись за два длинных весла, в то время как Кодран остался на корме. Только когда они ушли достаточно далеко, стало возможно разглядеть несколько огней на другом берегу.
Альфадас плотнее закутался в мокрый плащ. Он слишком мало пробыл в доме паромщика, чтобы успела просохнуть хоть одна нить. Но достаточно долго, чтобы мерзнуть теперь еще сильнее.
Плаванье через фьорд, казалось, длилось целую вечность. Альфадаса мучила совесть из-за того, что ему пришлось выгнать братьев в ночь. Он нащупал на поясе мешочек с деньгами. Кожа стала совсем скользкой от дождя. Он стал теребить ремешок, пока наконец не сумел развязать. Затем выудил одну из тяжелых серебряных монет из Анисканса. То были красивые монетки с лошадиной головой на аверсе. Прошлогодняя добыча. Асла наверняка не одобрила бы его расточительства. Однако мелочно цепляться за свои монетки он у эльфов не учился.
Паром столкнулся с опорами причала, обвитыми канатами. Маг спрыгнул на землю и привязал тяжелую плоскодонку. Затем занялся подъемным механизмом и опустил подъемный мост на настил.
Кодран взял лошадь под уздцы и помог ярлу вывести ее на причал.
— Тебе завтра нужно будет ехать обратно? — спросил паромщик, когда все было закончено.
Ярл кивнул.
— Тогда мы останемся здесь. Поспим в одном из лодочных сараев.
Альфадас вложил паромщику в руку серебряную монету.
— У меня нет столько денег, чтобы дать сдачу, — мрачно произнес Кодран.
— Тогда будем просто считать, что я заплатил и за завтра.
— И все равно…
Альфадас отмахнулся.
— Я обидел твоего брата взглядом и выгнал вас троих из теплого дома. Позволь мне доставить вам не только неудобства. Я полагаю, что этого серебра хватит на достаточное количество водки и жаркого, чтобы прогнать холод. И на ночлег, более удобный, чем лодочный сарайчик.
Кодран широко улыбнулся.
— Надеюсь, тебя будут часто вызывать в Хоннигсвальд, эльфийский ярл.
Альфадас обхватил правое запястье паромщика в воинском приветствии. Кодран испуганно дернулся, однако ярл держал его крепко.
— Я считаю, что это приветствие подходит всем мужчинам, которые хорошо выполняют свою работу, не важно — на поле боя или у руля. Увидимся завтра, Кодран.
Он подхватил поводья серого жеребца и спустился по причалу в город. Копыта коня звучали подобно раскатам грома.
— Кто идет? — крикнул кто-то в конце причала.
Затем стражник убрал перегородку деревянного фонаря. Луч золотого света пронизал тьму.
— Ярл Альфадас Мандредсон!
— Ты все же приехал? Никто уже и не ждал тебя. — Из-под навеса вышел старик. — Я портовый сторож, — гордо пояснил он, не думая о том, что нигде, кроме Хоннигсвальда, не стали бы называть единственный причал портом. — А сейчас я отведу тебя в пиршественный зал. Будь осторожен, ярл. Дождь размыл дороги. Смотри, не вступи в лужу. Некоторые доходят до колена.
Ночной сторож провел Альфадаса через деревянные ворота порта в квартал ткачей, а затем вверх по холму к праздничному залу маленького городка. Издалека были слышны звуки пира.
Альфадас настоял на том, чтобы поставить жеребца в стойло самостоятельно. И только убедившись, что у коня есть все необходимое, он позволил отвести себя на пир.
В центре зала горел большой очаг, на железном вертеле жарился бык. Вокруг на простых лавках и за столами толпились дюжины мужчин. Они пировали. Для короля устроили длинное деревянное возвышение. Поэтому он и некоторые избранные воины из его свиты сидели выше, их было видно отовсюду в зале. Альфадас не находил радости в том, чтобы напиваться до бесчувствия и на следующее утро просыпаться в луже собственной блевотины. Первые жертвы застолья уже лежали под столами.
Девочки-рабыни в железных ошейниках деловито сновали по залу. Обе женщины, поворачивавшие вертел, сняли с себя всю одежду, не считая набедренных повязок, и с безучастным видом сносили шутки пьяных.
От мокрой одежды Альфадаса в душном и жарком зале повалил пар. Ярл расстегнул тяжелую бронзовую пряжку плаща и перебросил его через руку. Затем стал пробираться через ряды пирующих.
Сквозь шум послышалась знакомая мелодия, чей-то голос пропел:
Вот идет Фирнстайна ярл,
Он с мечом своим удал.
Победитель многих битв,
Посланный богами.
В зале стало тихо. Альфадас ненавидел такие вещи, несмотря на то что знал, что Велейф, королевский скальд, ничего дурного в виду не имел.
Хорза Крепкощит поднялся со своего места. Он был высоким стариком. Несмотря на седые волосы, он все еще был крепким воином. В юности стрела выбила ему глаз. Он всегда носил повязку, придававшую ему в сочетании с длинным носом и узким лицом мрачный вид хищной птицы. Даже в пиршественном зале Хорза был в кольчуге. На его руках красовались широкие золотые браслеты.
— Мое сердце поет от радости, когда я вижу тебя, ярл Альфадас Мандредсон. Даже если ты выглядишь, как молодой пес, который собирался утопиться.
Голос короля был достаточно громким, чтобы перекричать даже шум битвы. Его слова услышали все в зале. Разговоры смолкли.
Король поднял тяжелый, украшенный золотыми нашлепками рог с метом и протянул его Альфадасу.
— Иди же и выпей, мальчик мой. Это прогонит холод, а когда выпьешь достаточно, можно услышать голоса предков.
За все годы, проведенные среди людей, Альфадас так и не сумел привыкнуть к этой грубоватой сердечности. Каждый раз, когда его принимали подобным образом, он не знал, что сказать, кровь приливала к щекам, как у мальчишки. Альфадас поднялся на деревянное возвышение. Не зная, как бойко ответить, он просто принял рог с метом и выпил. При этом добрую часть он пролил на бороду. Сегодня ночью нужно было сохранить ясную
голову.
Когда ярл вернул королю рог, тот рассмеялся.
— Растешь, мальчик. Растешь! Когда ты первый раз сидел за моим столом, ты пил, как маленький котенок, лакающий молоко из миски. — Он грубо оттолкнул рабыню, которая нагнулась, чтобы наполнить его рог метом. — А ну-ка, потеснитесь. Мальчик должен сесть по правую руку от меня и рассказать мне об эльфах, которые устроили себе двор в Фирнстайне.
Остальные почетные гости подвинулись, принесли еще один стул. Большинство мужчин приветливо кивали Альфадасу. А некоторые уже успели выпить достаточно, чтобы не уметь скрыть своей зависти или ненависти. Они завидовали потому, что ярл в столь молодые годы завоевал безграничное доверие короля и занял место, на которое, быть может, они втайне надеялись. Но большинство ценило его, потому что его победы принесли во Фьордландию золото и рабов, сделали их всех богатыми.
Альфадас занял место, указанное ему королем.
— Все не так, как тебе рассказали, Хорза. Эмерелль не прибывала со своими придворными. Она…
— Мой посол видел человека-коня, — перебил его Хорза. — А еще он слышал, что королева была ранена во время великой битвы. Неужели у эльфов сражаются даже женщины?
За столом короля смолкли все разговоры. Стало тихо и в большом зале. Все пытались услышать как можно больше из того, что скажет Альфадас. Вероятно, уже все здесь слыхали о том, что в Фирнстайн прибыли эльфы.
Ярл не хотел лгать своему королю, и в то же время ему хотелось, чтобы о детях альвов знали как можно меньше. Не нужны ему в Фирнстайне досужие зеваки.
— Королева Эмерелль действительно ранена. На эльфов напал подлый враг, когда они отмечали большой праздник. Собравшиеся были совершенно не готовы к этому и потому разбиты. Эмерелль была вынуждена бежать. Конечно, скоро она соберет войско, чтобы отомстить за нападение.
Альфадас намеренно исказил события в Вахан Калиде и облек все в простые слова. Он знал, что истории о набегах и кровной мести были известны всем в зале. Так можно было избежать пространных объяснений.
— Вы слышали, друзья? — взволнованно воскликнул Хорза. — Эта храбрая женщина стала жертвой предательства, и она обращается за помощью к нам. — Король привстал и оперся кулаками на стол. Все в зале затаили дыхание. — С тех пор как ярл Мандред попросил эльфов о помощи, чтобы убить ужасного человека-кабана, мы в долгу у народа, живущего по ту сторону колдовских врат. Они послали к нам лучших воинов, чтобы помочь там, где мужество людей и человеческие мечи были бессильны.
Король сделал короткую паузу и обвел взглядом собравшихся. Внезапно он приложил руку к уху. Нахмурил лоб, и стало казаться, что он прислушивается к тихому далекому звуку.
— Вы слышите это?! — крикнул Хорза.
Стало настолько тихо, что можно было слышать, как потрескивают горящие щепки в длинных очагах. Никто в зале не отваживался даже вздохнуть. Альфадас слышал тихий шум дождя, льющегося на крышу пиршественного зала.
— Норгримм в своих Златых Чертогах приставил к губам рог войны. Я слышу его зов!
— Я тоже слышу его! — крикнул один из мужчин. — Очень хорошо!
Этого человека Альфадас знал. То был Рагни, один из лейб-гвардейцев короля. Теперь выкрикивали и другие — они тоже слышали божественный рог войны. Кучка глупцов… Он замер. Там что-то было. Доносилось от реки. Тихо. Ветер искажал звук. Рог. Его зов звучал низко и торжественно. Альфадаса пробрала дрожь. Богов не существует! Этого не может быть!
Хорза широко раскинул руки и воздел их к потолку.
— Мы слышим тебя, Норгримм! Мы последуем твоему зову!
— Мы последуем твоему зову! — стократно прозвучало в зале.
Уже никто не сидел на своем месте. Мужчины похватались за мечи и секиры и, вытянув руки, размахивали ими над головами.
Поднялись и почетные гости, сидевшие вокруг Хорзы. Альфадас был в числе последних, кто встал. Он не понимал, что здесь происходит.
— Когда эльфы помогли нам, я был еще совсем молодым юношей, с бородкой нежной, как кошачья шерсть. Но фьордландец не забывает долгов! — Король снова поднял голову, и вдруг показалось, что он смотрит сквозь почерневший от сажи потолок на звездное небо. — Я слышал тебя, Норгримм. И с этого часа мужчины Фьордландии — на стороне эльфов. Тот, кто ввяжется в войну с нашими друзьями, должен бояться и наших клинков! — Хорза вынул из ножен меч и поднял его вверх. — Норгримм, мы слышим тебя! — изо всех сил крикнул старый король. — И мы последуем твоему зову, почтим тебя — во славу нашу!
Хорза резко повернулся и посмотрел на Альфадаса.
— Ярл Фирнстайна, ты — человек, укрепивший наше королевство. Когда бы ни позвал я тебя, ты приходил, чтобы стать моим мечом. Я снимаю с тебя обязанности ярла! Будь же с этого часа моим герцогом, моим полководцем, первым среди моих воинов! Веди моих людей в Альвенмарк и не останавливайся до тех пор, пока не будет повержен последний враг! И только когда мечи успокоятся, наступит час, когда ты снова сможешь стать ярлом. Тогда мы соберемся здесь, чтобы в блеске этого зала отпраздновать твою победу.
Король вышел вперед и поцеловал Альфадаса в лоб. Тем самым было скреплено его назначение герцогом.
Альфадаса словно парализовало. То, что происходило здесь, было сущим безумием! Но он не мог перебивать короля перед всеми гостями. Поэтому он стал ждать, пока Хорза возьмет свой рог с метом и выпьет. Альфадас подошел вплотную к своему правителю и прошептал ему на ухо:
— Мой король, мы не можем сражаться против врагов Эмерелль. Это тролли. Каждый из них силен, как пещерный медведь. И Эмерелль никогда бы не потребовала от нас жертвы, которая может закончиться только кровью и смертью.
— Ты хоть раз видел тролля? — спросил король.
— Нет, — признался Альфадас.
— Тогда позволь старому бойцу сказать тебе, что воины — то же самое, что охотники. С каждым уходящим годом побежденные враги становятся сильнее в воспоминаниях. В остальном же мои охотники вполне справляются с пещерным медведем. — Он снова обратился к толпе в зале, завороженно смотревшей на него. — Воины ли мы? — крикнул он им. — Или трусы?
— Мы воины! — заревели они и принялись бить себя кулаками в грудь.
— А что делает воин, когда приходит женщина и просит о помощи? Будет ли он сражаться или выдумает умную отговорку?
— Сражаться! Мы хотим сражаться!
На оставшемся глазу Хорзы выступили слезы.
— Вашими устами говорит сердце страны. Мужественное сердце, неукротимое и пылкое. Я горжусь тем, что я ваш король. Я горжусь тем, что стою здесь! Еще сегодня я разошлю лодки во все концы. Через четыре недели я устрою смотр войск, здесь, на берегу Хоннигсвальда. И Альфадас, мой герцог, выберет тысячу лучших из всех воинов. Они пройдут через волшебные ворота к эльфам и вернут королеве трон. — Хорза обхватил Альфадаса за плечи и притянул к себе. — Ура нашему герцогу!
Толпа снова заревела. Люди протягивали Альфадасу мечи и рога с метом. В их глазах горело воодушевление. Проклятое дурачье! Они даже представить себе не могут, что значит сражаться против троллей. Даже эльфы боятся этих чудовищ!
— Завтра герцог Альфадас отвезет меня к эльфийской королеве! — крикнул король. — Я скажу ей, как ввести в бой тысячу сильнейших секир Фьордландии и что ей нечего бояться. Она получит от меня все, что ей нужно, чтобы выиграть войну.
Альфадас взял рог с метом и отпил. Вокруг него бушевало безумие. Сегодня с разумом было покончено. Однако, быть может, завтра ему удастся переубедить Хорзу, объяснить ему, во что он ввязывается.
Король снова сел, а Велейф затянул воинственную песню.
— Многие из моих молодых воинов недовольны, — тихо произнес Хорза. — Ты побеждаешь слишком легко, герцог. В это лето все наши соседи заплатили нам дань, вместо того чтобы сражаться с нами. Мальчики должны пободаться, иначе в стране не будет покоя. Просьба твоей королевы как раз кстати.
Альфадас хотел возразить. Но когда взглянул в оставшийся глаз короля, понял, что старик вовсе не пьян. Отправиться на войну вместе с эльфами было не глупостью, родившейся из праздничного настроения. Очевидно, он уже давно искал повод для войны. И его наверняка не удастся отговорить от того, что он провозгласил сегодня ночью. Уже сейчас он начал искажать действительность в удобную для себя сторону. Эмерелль не просила его о помощи! Как она могла сделать это, если лежит без сознания уже не первый день?! Но все во Фьордландии поверят словам Хорзы. Они хотят верить им, в отчаянии подумал ярл. Только так они могут стать частью истории, звучащей в сагах скальдов. Кроме того, сам Норгримм призвал их к войне зовом своего рога. Никому в зале не пришла бы в голову идея поискать у реки человека из свиты короля с рогом. Хорза, старый лис, спланировал все с самого начала. Поэтому и было так важно, чтобы
эльфийский ярл появился в эту ночь. Альфадас сокрушенно вздохнул и поднял свой рог, чтобы его снова наполнили метом. Интересно, случилось бы все это, если бы он не выгнал паромщиков в ночь на дождь?
Такие размышления ничего не дадут! Завтра нужно пояснить королю, против какого врага он посылает воинов. Если эльфы откроют им дорогу в Альвенмарк, то, скорее всего, никто из фьордландцев не вернется, и он в том числе. Как бы ни увиливал Альфадас, ему придется пойти с ними. Герцог, отказавшийся повиноваться своему королю… Хорза этого не потерпит. Это попахивает предательством! Альфадас знал, что не выживет, даже если останется здесь. Вероятно, Хорза прикажет убить и Ульрика, чтобы его сын не объявил кровную месть королевскому дому, когда достигнет совершеннолетия. Вполне вероятно, что будет истреблена вся семья.
Хорза рассмеялся и стукнул тяжелым кулаком по столу.
— Хороший человек этот Велейф! Язык у него остер, как секира. — Он ущипнул Альфадаса за щеку. — Хорошо, что ты снова рядом со мной, мальчик. Я сразу чувствую себя на двадцать лет моложе, когда планирую войну вместе с тобой. — Король придвинул Альфадасу кусок жаркого, лежавшего перед ним на деревянной тарелке. — Съешь что-нибудь. А то выглядишь ты, как мальчишка, который первый раз попробовал самогону.
Альфадас оторвал кусок мяса и принялся жевать, чтобы не нужно было разговаривать. Мир сошел с ума! Хорза любит его как своего сына. Но если он не выполнит этот безумный приказ, то король прикажет убить его. Таковы обычаи человеческих сынов во Фьордландии. А Асла? Поймет ли она, что у него не было выбора?
Исключительное предложение
Альфадас смотрел на небо. Солнце бледным молочным серпом стояло за серыми тучами. Еще немного, и наступит полдень. А король еще не показывался! Б
ольшая часть придворных уже давно была на ногах. И только Хорза еще не проснулся, и никто не отваживался будить правителя после пира. Впрочем, уже более дюжины посланников тронулись в путь, чтобы разнести пьяную идею Хорзы во все уголки страны. С каждым проходившим часом становилось труднее предотвратить несчастье. Альфадас целое утро ломал голову над тем, как можно отступить, чтобы король при этом не потерял лицо.
Ярл обеспокоенно бродил между конюшен. С ума сойти можно! Если они в скором времени не выступят, то сегодня уже не смогут достичь Фирнстайна.
Во двор вышел коренастый мужчина с седыми, как снег, волосами. На нем был пестрый вышитый голубой балахон. Незнакомец посмотрел на Альфадаса, словно искал его; при этом ярл был уверен, что никогда прежде не видел этого человека.
— Альфадас Мандредсон? — В его голосе слышались просительные нотки.
— Это я.
Зеленые глаза мужчины вспыхнули.
— Прости, я знаю тебя только по рассказам…
— Да, да. И я не похож на светловолосого великана с волшебным мечом, в которого любят превращать меня скальды. — Альфадас улыбнулся, чтобы смягчить резкость своих слов. — Что я могу для тебя сделать?
— Я Зигвальд. — Незнакомец требовательно протянул ему руку. Рукопожатие его было крепким. Руки Зигвальда были покрыты тонкими белыми шрамами. От него пахло смазкой и древесиной. — Я хотел предложить тебе хорошую сделку, ярл. Возле твоей деревни ведь есть большая яблоневая роща. И каждую зиму охотники из Фирнстайна и с гор приходят сюда, в Хоннигсвальд, чтобы продавать мясо и меха, не так ли?
— О какой сделке идет речь? Хочешь купить у меня урожай яблок? Тогда ты опоздал. — Ярл был не в том настроении, чтобы возиться с каждым пришлым торговцем.
— Все, чего я хочу, — это облегчить тебе жизнь, ярл. Хочу украсть у тебя много часов тяжелой работы, — хитро заморгал Зигвальд. — Ведь твои яблоневые рощи наверняка расположены на склонах гор, где много солнца и где они защищены от суровых северных ветров. Говорят, этой весной ты разбил еще целых два яблоневых сада.
Альфадас посмотрел на собеседника с возросшим интересом. Очевидно, Зигвальд подготовился к разговору.
— Значит, ты хочешь меня обокрасть?
Торговец покачал головой.
— Нет, нет, ярл. Шутка вышла неудачной, прости. Я хочу уменьшить количество часов тяжелой работы. Ты и твои люди наверняка сносите яблоки в корзинах вниз. Это же, должно быть, ужасный труд. И если ты посадил новые рощи, то в Фирнстайне скоро будет, наверное, еще больше яблок, чем нужно деревне. Их можно было бы продать здесь, в Хоннигсвальде, за хорошие деньги.
— И что ты хочешь мне продать? Корзины для переноски?
Зигвальд отмахнулся.
— Этого у вас наверняка уже достаточно. Нет, я думал о другом, что пригодится каждому в деревне. Тяжелая повозка.
Альфадас глядел на мужчину, ничего не понимая. Должно быть, он шутит! Но Зигвальд оставался серьезным.
— Зачем мне повозка? В Фирнстайн нет даже дороги, по которой можно проехать всаднику. Как я проберусь с тяжелой повозкой через леса?
Очевидно, Зигвальд ожидал такого аргумента.
— Я подарю тебе дорогу для повозок. Признаю, использовать ее можно будет только четыре или пять месяцев в году, но зато я беру на себя все расходы по ее содержанию в надлежащем порядке.
Этот человек сошел с ума! А на первый взгляд кажется совсем нормальным.
— Значит, ты можешь колдовать, — произнес Альфадас, стараясь, чтобы его слова не прозвучали слишком презрительно.
— То, что ты назвал меня колдуном, очень лестно. Если бы ты зашел ко мне на полчаса, я показал бы, что дорога в Фирнстайн — не пустой звук. Идем ко мне в мастерскую. Там можешь и мои чудесные повозки посмотреть. Если захочешь, я велю запрячь одну из них и мы немного проедемся.
Альфадас снова поглядел на небо. День потерян. Они все равно не успеют добраться до вечера домой. А короля все еще не видать. Значит, можно уделить полчаса своего времени этому безумцу. Он по крайней мере развлечет его лучше, чем собутыльники Хорзы.
— Ну хорошо, Зигвальд. Покажи эту чудесную повозку, которую ты продаешь мне вместе с прилагающейся к ней дорогой.
— Ты не пожалеешь! — заверил его купец.
Он повел Альфадаса прочь от пиршественного зала, в маленький город. Большинство домов в Хоннигсвальде представляли собой простые деревянные хижины. Ветер и непогода выбелили дерево, оно казалось серым и неприглядным. Самым распространенным украшением были скрещенные балки на фронтоне, заканчивавшиеся конскими головами или драконами. Вдоль фасадов лежали доски. Так можно было пройти через город, хотя бы частично не замочив ног. На главной улице, по которой они шагали к гавани, был даже маленький ручей, берега которого были укреплены при помощи деревянной обшивки. Но жители выливали в воду всевозможные нечистоты и, несмотря на то что б
ольшую часть сразу уносило прочь, над улицей витал запах фекалий и разложения.
Некоторые дома вдоль воды были построены так, что их фронтоны состояли полностью из откидных ставен величиной с дверь, открытых даже в эту погоду. Так можно было заглядывать в ремесленные мастерские. На одной из ставен висели дюжины рукоятей для ножей из оленьих рогов и китовой кости. Какая-то скорнячка выставляла чудесные меха серебристой лисы. Альфадас замедлил шаг. Асле это наверняка понравится. Давно они были здесь последний раз вместе. Тогда они были слишком бедны, чтобы он мог подарить ей то, что ей нравилось. Торговец продавал всевозможные сорта жемчуга. Белые с пестрыми узорами, якобы из Кандастана, серебристые и розовые жемчужины из раковин, янтарный жемчуг, сверкавший, как окаменевший солнечный свет, стеклянный жемчуг из Искендрии и костяной, покрытый колдовскими знаками, из непроходимых лесов Друсны.
Альфадас не торопился, он понаблюдал за жестянщиком, за зубодером, устроившим настоящий кошмар, пока его жертвы пьяно ухмылялись, привязанные к тяжелому деревянному стулу.
Наконец они добрались до лодочных сараев на берегу фьорда. Зигвальд привел его в помещение, стены которого были покрыты оспинами лопнувшей краски величиной с ладонь.
— Приготовься войти в дом волшебника, — гордо провозгласил мужчина и повел его вокруг строения к распахнутой двери.
В лицо им ударили дым и водяной пар. Пахло раскаленным металлом, свежей пенькой и костным клеем. Ритмичные удары молота звучали в такт похабной песенке.
— Смотрите, ребята! К нам пришел королевский герцог, Альфадас, эльфийский ярл!
Шум смолк.
Альфадас прошел через завесу пара. В помещении стояло восемь транспортных средств: сани, телега, большие и маленькие повозки. Над половиной из них еще велась работа. В центре зала из большого плоского котла поднимался пар. Два коренастых работника были заняты тем, что сгибали над паром доски, наверное, предназначенные для хрупких на вид дорожных саней.
Зигвальд подвел ярла к тяжелой повозке. Массивное транспортное средство держалось на четырех спицевых колесах высотой в человеческий рост с толстыми дубовыми ободами. Оно было почти в два раза больше, чем рыбацкая лодка Эрека.
Козлы были подбиты и обтянуты лоснящейся коричневой кожей. Справа и слева от сиденья было сразу две тормозные тяги. Над грузовой поверхностью был натянут навес из вощеной ткани.
— Видишь эти железные ободы на колесах и прочные оси? С одной из моих повозок труднопроходимая местность не должна пугать тебя. Они прочные. Б
ольшая часть их сделана из хорошо выдержанной дубовой древесины. — Зигвальд постучал по низкой боковой стенке грузовой поверхности. — Обе боковые стенки можно опустить, конечно же, как и заднюю. Все оковки изготовлены здесь, в моей мастерской, как и сбруя. В повозке Зигвальда нет ничего, что не было бы сделано здесь. Я ручаюсь своим именем за каждую из этих вещей.
— А что насчет дорог, которые ты даришь вместе со своими повозками? — поинтересовался Альфадас. — Кто их будет строить?
Краем глаза ярл заметил, как усмехнулись ремесленники. Очевидно, они знали, что сейчас последует.
— Иди за мной, пожалуйста. — Зигвальд повел его к задней стене сарая. Там висело два длинных, укрепленных железом полоза. — Все, что тебе нужно, — это пара крепких рук и примерно полчаса времени. С повозки можно снять колеса и поставить ее на полозья. И тогда она будет ехать, как сани. Как тебе известно, фьорд по меньшей мере четыре месяца в году покрыт толстым слоем льда. Вот тебе и дорога. Полозья ты получишь в подарок, если купишь повозку.
Альфадас не удержался и расхохотался во все горло.
— А ты в своем деле разбираешься, Зигвальд!
Герцог подумал о том, каким ценным приобретением для деревни было бы такое транспортное средство. Затем с улыбкой представил себе, каково было бы поехать кататься с Аслой и детьми зимой на санях. Кадлин пищала бы от удовольствия. А Ульрику наверняка можно было бы ненадолго отдать поводья.
Альфадас подошел к саням с двумя лавками. На них была красиво вырезанная лебединая шея, а боковые части были сделаны в форме крыльев. Если он приедет с чем-то вроде этого, над ним станет смеяться вся деревня.
— Разве умный человек не пытается всегда совместить приятное с полезным? — спросил каретных дел мастер.
— Наверное, ты умеешь читать мысли!
— Нет, ярл. Я честный торговец. И я предпочел бы, чтобы ты ушел из этого дома, не купив ничего, чем купив что-то, о чем впоследствии пожалеешь. Эти сани для баб и детей. Такой мужчина, как ты, не должен сидеть в них. — Зигвальд указал на тяжелую повозку. — Купи эту, и все оценят ее пользу. И если ты будешь пользоваться ею не только для удовольствия, то не окажешься в дураках.
— Вот только эта повозка, я полагаю, раза в три или четыре дороже, чем сани с лебедями.
— О, есть много способов договориться. — Зигвальд поправил тунику. — Говорят, ты имеешь большое влияние на короля. Если бы, к примеру, я стал королевским колесником…
— Молчи! О подобных сделках я и слышать не хочу! Кроме прочего, у меня нет лошадей или быков, которых можно было бы запрячь в такую повозку.
Зигвальд поднял руки, успокаивая его.
— Боги всемогущие, ярл, что ты обо мне подумал? Я честный человек и знаю, что ты тоже честен. Я вовсе не хотел получать выгоду нечестным путем. А что касается тягловых животных, то у меня как раз есть четверка чудесных тяжеловозов. Все рыжие. Упряжка как для короля. Животные неутомимы. И шерсть достаточно плотна, чтобы защищать даже в самые лютые морозы.
Альфадас подумал о том, как полезна может быть повозка во время сбора урожая. А когда транспорт окажется в Фирнстайне, вскоре наверняка подвернется множество других возможностей для его эксплуатации. Тяжеловозов можно использовать для того, чтобы возить стволы из леса в деревню. До сих пор это было сущим мучением, поскольку парочка пони, которые были в Фирнстайне, хотя и подходили для верховой езды, ни в коем случае не предназначались для такой работы. А его серый жеребец, лошадь из конюшен Эмерелль, был слишком ценным, чтобы использовать его для грубой работы. Он покрыл уже шесть кобыл, и Альфадас мечтал о том, что с годами сможет организовать конный завод, подобного которому не будет во всем мире людей.
— Знаешь что, ярл? У меня для тебя есть хорошее предложение. Я не делаю тебе одолжения и не ожидаю ничего в ответ. Заплати мне золотом за четыре подковы тяжеловозов и каждую из последующих зим присылай по повозке яблок, тогда транспорт и лошади будут принадлежать тебе. Для меня сделка будет неприбыльной. — Он хитро улыбнулся. — Впрочем, я хотел бы попросить тебя позволить мне говорить будущим покупателям, что ты купил у меня повозку.
Альфадас покачал головой. Вот прожженный мошенник!
— Значит, ты будешь колесником герцога.
Зигвальд развел руками.
— Таков мир, Альфадас.
Кто покупает у меня — почти так же важно, как качество моей работы. Я уверен, что ты не пожалеешь о том, что купил у меня эту роскошную повозку.
— А как ты собираешься доставить ее мне в Фирнстайн? Пройдет еще несколько недель, прежде чем фьорд замерзнет.
— Пусть это будет моей заботой, герцог. Обещаю, что самое позднее через четыре дня повозка будет у тебя в деревне. С лошадьми, сбруей, полозьями, короче говоря, вместе со всем, что мы можем предложить.
Альфадас подошел к тяжелой повозке и провел рукой по тщательно отполированному дереву. Он и не мечтал о том, чтобы у него была такая огромная повозка. А теперь она окрылила его воображение. Он будет охотиться в ней на льду! Она принесет ему много радости, если удастся отговорить короля от безумной идеи.
— Пришли мне кучера, который научит меня и мою жену обращаться с этой штуковиной.
— Само собой, герцог. Увидишь, это очень легко, поскольку тяжеловозы хорошо обучены.
— Ты был вчера ночью в пиршественном зале, Зигвальд?
Каретных дел мастер кивнул.
— Да.
— Значит, ты слышал, что король планирует войну. Если повозка не будет в Фирнстайне прежде, чем я должен буду отправиться в Альвенмарк, то наша сделка будет недействительна.
Зигвальд протянул руку.
— Договорились, герцог! Да будет так.
Пожав друг другу руки, они скрепили договор. Альфадас чувствовал себя несколько неуютно. Он еще никогда не покупал ничего столь дорогого и понимал, что на самом деле повозка ему не очень нужна. После первой поездки Асла будет в восторге, а до тех пор ему предстоят тяжелые деньки. Может быть, не стоит поначалу говорить ей о покупке?
Альфадас подумал о лавке торговца жемчугом по пути к пиршественному залу. Нужно будет купить там что-нибудь для жены, чтобы настроить ее на более миролюбивый лад.
Задумавшись, он вышел из мастерской Зигвальда. Ярл снова размышлял над тем, как отговорить короля от затеи. И только оказавшись перед маленькой лавкой торговца жемчугом, осознал, что только что купил четырех лошадей, которых даже не видел! Какой же он дурак!
Альфадас не спешил. Побродил по городу, сделал несколько покупок, оттягивая время, когда нужно будет возвращаться к пиршественному залу. Наконец он направился к конюшням, чтобы посмотреть, как там серый жеребец. Там его ждал сюрприз.
Король Хорза стоял, прислонившись к дверному косяку, и массировал лоб.
— Проклятый мет! Как часто я клялся себе не прикасаться к нему! Голова теперь словно наковальня, по которой колотит молотом великан. — Хорза громко рыгнул. — Не смотрите на меня так! Ноги в руки! Я сказал вам, что делать!
Придворные поспешили убраться с глаз долой. Остался только Альфадас.
— Подумай еще раз, Хорза. Альвенмарк не создан для людей.
— Что с тобой? — проворчал король. — Боишься стать не единственным человеком из Фьордландии, кто побывал у детей альвов? Мое решение крепко! И не надо снова рассказывать мне истории о пещерных медведях и троллях. Храбрый воин может победить любого противника.
— Ты и представить себе не можешь…
— Могу, герцог. Очень даже хорошо. Те, кто вернется, будут воинами, против которых не устоит никто и ничто в этом мире. С ними я завоюю весь север. А поскольку они будут героями, эльфы подарят им волшебное оружие. А поскольку мы помогли эльфам в час наибольшей нужды, они навеки будут у нас в долгу. Я поговорю обо всем этом с Эмерелль.
— Мой король, я…
Хорза небрежно провел рукой по лбу.
— Нет. От разговоров у меня раскалывается голова. Идем вниз, к гавани. Они уже грузят корабль. Боюсь, в данный момент я не в самом лучшем состоянии для того, чтобы сидеть в седле. Мы поедем на пароме.
— Каком пароме?
Хорза проворчал что-то нечленораздельное. Затем еще раз обернулся.
— Бери свою клячу. Мы торопимся.
Так вот оно что, рассердился Альфадас. Маски сброшены. Хорза хочет основать северную империю и поэтому настроен решительно, он стремится заполучить эльфов в качестве союзников. Количество выпитого мета, похоже, окончательно затуманило его рассудок!
Ярл оседлал коня не спеша. Старика не удержать. Воины любят Хорзу. Нужно дать королю больше времени, чтобы он разрушил сам себя. Альфадас не станет смотреть, как Хорза превратится в тирана. Однако если горстка воинов переживет ужасы, которые ожидают их в Альвенмарке, думал ярл, то у него будет отряд, при помощи которого можно будет свергнуть короля. И тогда, быть может, помощь эльфов окажется совсем не такой, как думает Хорза.
Не натягивая поводьев, Альфадас медленно ехал к гавани. Снова пошел дождь. Горы по другую сторону фьорда исчезли за пеленой туч. Воды казались похожими на море. Если Хорза упадет за борт… Тяжелая кольчуга, которую он носит всегда, поможет ему обрести такой же конец, какой настиг короля Озаберга.
У причала царила суматоха. Похоже, король только что прибыл, А на пароме у берега стоял как следует закрепленный транспорт. Ярл усмехнулся. Зигвальд действительно не терял времени. Большая крытая повозка и четыре рыжих тяжеловоза уже заняли место в плоскодонке. Вот, значит, каким образом они должны попасть в Фирнстайн. Интересно, кого подкупил каретных дел мастер, чтобы зафрахтовать единственный в Хоннигсвальде паром на пару дней?
— Конечно же, я никогда не намеревался становиться на пути у короля, — услышал ярл голос своего партнера.
Зигвальда окружали воины. Один из них угрожающе положил руку ему на плечо.
— Что здесь происходит? — крикнул Альфадас, протискиваясь на сером жеребце в самую гущу толпы.
— Этот ублюдок хочет украсть паром короля! — крикнул один из лейб-гвардейцев. — Его нужно привязать к мельничному жернову и бросить во фьорд!
— Этот
ублюдок, как ты его называешь, действует по моему поручению. Таким образом ты делаешь меня ответственным за похищение корабля, якобы принадлежащего королю. — Альфадас спешился. Он перебросил плащ через левое плечо, чтобы был виден меч. — Ты уверен, что хочешь назвать меня вором? Тем самым ты вынуждаешь меня отмыть мою честь от этого упрека кровью. Но, быть может, это всего лишь недоразумение. В конце концов, мы оба знаем, что королю не принадлежит паром города Хоннигсвальда. Значит, его нельзя у него украсть.
Лейб-гвардеец отступил на шаг.
— Ты не напугаешь меня, эльфийский ярл! — упрямо сказал он. Вынул из-за пояса широкую секиру. Костяшки его пальцев побелели — настолько крепко он сжал оружие. — Я не позволю тебе называть меня лжецом.
Бросив быстрый взгляд по сторонам, Альфадас понял, что два других лейб-гвардейца не станут вмешиваться. Рагни сопровождал его во время второго военного похода. Он видел его в бою.
— Довольно! — Из круга зевак вышел Хорза. — Ульф! Убери свою секиру и иди на борт. Я оценил, что ты хотел сражаться за своего короля. Хороший воин. Но ты выбрал себе не того противника. Мой герцог мне еще нужен. — И уже тише произнес: — Что это за глупости с повозкой? Прикажи освободить паром.
— Повозка — подарок для моей жены.
Хорза пристально посмотрел на него оставшимся глазом. А потом вдруг прыснул.
— Ты даришь своей жене тяжелую повозку? — вырвалось у него. — Да ты еще безумнее, чем я думал, мой эльфийский ярл. Женщины любят тряпки. Украшения, красивые ткани. Некоторые любят также хорошую домашнюю утварь, медные котлы, черпаки или железные вертелы. Но о женщине, которая оценила бы повозку, запряженную четверкой лошадей, я еще не слыхал. Ну же, пусть уберут эту штуку с парома. Мы не поместимся все в лодку.
— А ты уже взвесил практические стороны такого груза? — спокойно спросил Альфадас. — Под навесом повозки ты не будешь мокнуть во время путешествия, мой король. — Ярл посмотрел на затянутое тучами небо. — А похоже на то, что нам следует ожидать хорошего дождя. За день мы не доберемся до Фирнстайна, а вдоль берега нет сухого ночлега. Ты разве не вышел уже из возраста, когда с восторгом ночуют в грязи, мой король? — Чтобы не смущать Хорзу, Альфадас говорил так тихо, что стоящие вокруг ничего не слышали. — Зачем тебе большая свита? На фьорде тебе не нужны лейб-гвардейцы. Может быть, парочка слуг и парочка советников. Тебе не нужны даже лошади. От берега до моего дома и ста шагов не будет. Места на борту парома хватит, если ты сможешь на пару дней отказаться от части своей свиты.
Хорза задумчиво провел рукой по бороде.
— Мне нужны мой виночерпий и Далла. — Он указал на красивую молодую девушку, стоявшую несколько в стороне от мужчин и смотревшую на фьорд. — Знаешь, какая самая страшная болезнь старости, герцог? — Он почесал в паху. — Все члены застывают, а этот — нет. И, скажу я тебе, Далла — великолепная целительница! Она наверняка сослужит хорошую службу королеве.
Альфадас еще раз взглянул на рыжеволосую девушку. Он сомневался, что Эмерелль нужна помощь врачевательницы, которая специализируется на застывших членах. Но он решил не высказывать своего мнения королю.
— Идем уже на борт этого проклятого парома, — приказал Хорза. — Если я постою еще немного в этом холодном тумане, то сегодня вечером не смогу сам поднять рог с метом. Далла, бери вещи и прячься под навес повозки. Я сейчас о тебе позабочусь. Принесите к повозке несколько шкур. В моем возрасте уже не сидят голой задницей на голых досках!
Король отобрал еще трех воинов, которые должны были помогать паромщикам на веслах. Затем лодка отчалила. Хоннигсвальд еще не скрылся за горизонтом, когда Хорза присоединился к целительнице.
Альфадас снова невольно подумал о том, что, пожалуй, никто не удивится, если старый пьяный человек, вставший ночью по нужде, упадет за борт. Борта парома не достигают даже до колен. А слабо натянутый канат, за который можно держаться руками, вряд ли спасет старика, если тот потеряет равновесие…
В ночной тиши
Альфадас проснулся. Что-то изменилось на борту парома. Ярл лежал между высокими колесами повозки, закутавшись в одеяло. Он вслушивался в ночные шорохи. Паром стоял на якоре в небольшой бухте. С наступлением темноты трое братьев отказались двигаться дальше. Хорза ругался и угрожал, что прикажет их утопить. Но в конце концов даже он должен был подчиниться голосу рассудка. Паромщики не знали этой части фьорда. Ни течений, ни подводных рифов. Продолжать путешествие в кромешной тьме было бы верхом безумия.
Велейф предпринял попытку развеять раздражение своими песнями. Свита короля сократилась до скальда, Даллы,
целительницы, и трех лейб-гвардейцев Хорзы. После короткого ужина все отправились спать. Ну, насколько это было возможно… Альфадас и другие нашли укрытие от мороси, начавшейся с наступлением темноты, между колесами повозки. Всего в полушаге от них на повозке целительница лечила негнущиеся члены Хорзы. Сопение и стоны короля стали им колыбельной. Альфадас не мог уснуть, пока возня не перешла в гортанный храп. Шум от любовной игры прямо над головой возбудил его. А это, в свою очередь, рассердило ярла, поскольку ему претило поведение старого сластолюбца.
Альфадас отбросил эти мысли и попытался снова сосредоточиться на ночных шорохах. Что изменилось? Дождь прекратился. Уже давно. Волны тихо плескались о паром. Постанывали якорные тросы. Ярл прислушался к дыханию лежавших рядом мужчин. Дерево повозки заскрипело. Король! Храп прекратился. Хорза поднялся. Сейчас он отбросит навес. Для старика Хорза двигался на удивление тихо. Альфадас никак не мог разобраться в короле. Было время, когда он открыто восхищался фьордландцем. Но теперь… Нужно заставить Хорзу отказаться от затеи! Ярл осторожно отбросил одеяло, ухватился за колесо, вылез из-под повозки. Дыхание остальных по-прежнему было тихим и ровным. Все спали.
Хорза пошел в носовую часть парома и стал смотреть на восток. На плечи король набросил тяжелый меховой плащ. В нем фигура его казалась массивнее. Видневшиеся из-под плаща тонкие ноги гротескно контрастировали с ней.
Палуба была мокрой от дождя. Холод вцепился в голые ноги Альфадаса. Вот она, возможность, о которой думал ярл. Вот только на Хорзе нет кольчуги. Умеет ли он плавать? В любом случае он продержится на воде достаточно долго, чтобы разбудить всех своими криками.
— Ты еще никогда не был ранен в бою, не так ли, Альфадас? — тихо сказал Хорза.
Ярл удивился тому, что старик услышал его. Он подошел к королю и встал рядом.
— Ты не знаешь, каково это — лежать среди раненых. Ночью никогда не бывает так тихо, как здесь. Они стонут. Некоторые плачут или негромко молятся богам, кто-то просто клянет свою судьбу. Они сражаются всю ночь, потому что боятся темноты. Они ждут рассвета, чтобы умереть. Странно, не правда ли?
— Да, странно, — коротко ответил ярл.
Неужели Хорза о чем-то догадывается?
— Меня семнадцать раз ранили в сражении. Восемь раз — настолько тяжело, что я лежал среди них. Целители хотели унести меня, потому что я король. Но я чувствовал себя более живым, когда вокруг меня были ребята, которым было еще хуже. Я представлял себе, что среди них смерть не найдет меня. То же самое, когда я ложусь в постель с молодой женщиной. Тогда все становится как раньше… На какое-то время. Я просыпаюсь каждую ночь раз или два, чтобы отлить. Только если я много выпью, то сплю всю ночь. И просыпаюсь в мокрой постели. — Он с горечью рассмеялся. — Эту битву проиграешь и ты, Альфадас. Возраст нельзя победить. Только если умереть молодым.
«Так вот он о чем», — подумал ярл.
— Поэтому ты посылаешь меня в Альвенмарк? Чтобы предохранить от возраста?
Король не ответил. Он молча смотрел на волны. Где-то в темноте послышался плеск. Рыба выпрыгнула из воды?
— Если бы у меня при дворе не было Велейфа, то уже давно появились бы песни о Хорзе Ссыкуне, — не смущаясь, заявил король. — Мой скальд ценит то, что каждый день получает теплую еду, а зимой — хороший плащ. И его песни лучше, чем у других скальдов. Его приятно слушать… Такие вещи важно держать в руках. В принципе, мне следовало бы быть благодарным тебе за эту глупость с повозкой, Альфадас. Так лучше — чтобы эльфов видели только немногие. Я очень внимательно слушал тебя, герцог. Я пойду к королеве один, чтобы никто не стал свидетелем нашего
разговора. Никто, кроме тебя. В конце концов, мне же нужен переводчик.
— Она не сможет тебе…
— Знаю. Я ж говорю, я тебя внимательно слушал. Она лежит в постели, без сознания. Но Велейф споет о том, что ее красота настолько ослепительна, что один ее вид способен свести мужчин с ума. Поэтому со времени своего прибытия она укрывается в твоем доме, герцог. Эта история ведь гораздо лучше, чем действительность. Даже от королевы, которая в бегах, ожидается, что она будет неприступной и угрожающей. Ты станешь моим свидетелем того, что она просила у меня помощи.
— А если я не стану лгать?
— Тогда у меня есть скальд, чтобы рассказать историю по-моему. Пока мы прибудем в Хоннигсвальд, он сочинит парочку прекрасных стихов о Хорзе, Альфадасе и эльфийской королеве. Я уверен, они будут очень трогательны.
Ярл подошел ближе к Хорзе, положил руку ему на плечо. Альфадас спросил себя, достаточно ли он силен, чтобы задушить короля. Старик должен быть уже мертв, когда он столкнет его в воду. У него не должно быть возможности закричать!
— Жаль, что у меня нет такого сына, как ты, Альфадас. Клянусь богами, я щедро сеял свое семя! Одному Луту ведомо, скольких женщин я оплодотворил. И тем не менее у меня родился только один сын. Да ты же знаешь Эгиля. Он не такой сын, которого хочется иметь отцу. Прошлым летом он заколол девушку, потому что она не захотела покориться ему. Он любит громкие речи и считает себя одаренным мечником, а ведь его так называемые друзья постоянно позволяют ему победить. Он дерьмо! И несмотря ни на что, он мой сын. Ты же знаешь, каково это — иметь сына, Альфадас. Не важно, что сыновья делают, отцы постоянно защищают их.
Над водой послышался протяжный крик. На востоке нежная серебристо-серая линия очертила горы.
— Зимородок, приветствующий зарю. — Хорза потер руки. — Мне уже недолго осталось слышать его песню.
Под повозкой кто-то шевельнулся. Альфадас заметил, как Маг, паромщик с клеймом на щеке, поднялся на ноги. Мгновение было упущено!
— Я присягну на верность твоему сыну, — сказал ярл.
— Конечно, присягнешь. И говоришь ты это всерьез. Но ты хороший человек. И когда ты восстанешь против него — только вопрос времени. Мы оба знаем это. И ведь ты не единственный хороший человек во Фьордландии. Я действительно пошлю к эльфам своих самых лучших воинов. Всех, кто, по-моему, обладает нужными качествами для того, чтобы стать лучшим королем, чем Эгиль.
— Это безумие, Хорза. Что будет, если наши соседи узнают о слабости и нападут?
Король презрительно засопел.
— Наши соседи… Эти бабские королевства. Ты запер их всех под замок. Твои победы, Альфадас, дали время Эгилю. Может быть, он дорастет до своего королевства, если у него будет для этого пара лишних лет.
— А если я вернусь с воинами? — спросил Альфадас скорее из упрямства, чем веря в это.
— Я размышлял о твоем сравнении с пещерными медведями, герцог. Одно это чудовище можно убить. Но если они атакуют дюжинами, под командованием хоть сколько-нибудь одаренного командира, да еще и вооружены… Как людям противостоять такой силе, даже если их возглавляет самый лучший из герцогов? Тролли победили эльфов. Как же победите вы?
Над водой снова прокричал зимородок. Жалобный звук. У повозки слышалась негромкая возня. Мужчины просыпались один за другим. Маг принялся проверять якорные канаты. Над горами разгоралась заря. Покрытые снегом вершины отражались в кристально чистой воде фьорда.
— Боюсь, ты упустил момент, Альфадас, — вдруг произнес Хорза.
— О чем ты говоришь?
Король обернулся к нему. В его оставшемся глазу дрожала печаль.
— Мы оба знаем, о чем. Я пытался облегчить тебе задачу. Для меня это был бы неплохой конец. Просто исчезнуть… Велейф наверняка спел бы об этом прекрасную сагу. Иногда можно быть и чересчур честным, Альфадас.
Сага о Хорзе Крепкощите
Столь прекрасен был лик Эмельды, королевы всех эльфов, что она скрывалась от людей, ибо каждого мужчину, увидевшего ее, тут же охватывало любовное безумие. Поэтому приказала она поставить шатер на лодке посреди фьорда, и только Хорза должен был прийти, потому что он был самым сильным и выдержанным из мужчин. И она, располагавшая сокровищами без числа и силой магии, преклонила колени перед Хорзой и попросила его о том, чтобы послать на помощь эльфам самых храбрых воинов и герцога Альфадаса.
Хорза поднял ее, поскольку было больно ему видеть ее на коленях. И ее дыхание, подобное аромату цветов, коснулось его лица. Когда же Эмельда почувствовала силу его рук и прочла доброжелательность на его лице, то ощутила глубокую привязанность к Хорзе.
Так провели они день и ночь в шатре на фьорде, и ничего не было слышно о них. Беспокойство охватило вооруженных воинов Эмельды, ибо никогда еще их повелительница не оставалась так долго с мужчиной. Когда же прошла и вторая ночь и над водой раздался крик зимородка, они захотели пройти к своей королеве.
Но Эмельда опередила их. Верхом на тумане пролетела она над водой, словно пар под ее ногами был твердой почвой, и в мгновение ока исчезла вместе со своими воинами.
Когда Альфадас подъехал на лодке к шатру, чтобы посмотреть, как там его повелитель, он нашел Хорзу погруженным в глубокий сон. Его волосы стали белыми словно снег, кожа обвисла, морщины избороздили его лицо. Он заплатил за встречу с бессмертной. Сила его ушла, скрепив пакт с эльфами, действительный отныне и навеки.
Из «Саги о Хорзе Крепкощите»,
сочиненной Велейфом Среброруким,
72-я песня
Небесный зал
Олловейн посмотрел из каменного круга на Январском утесе на маленькую деревню, которая на протяжении недели была для него прибежищем.
Мастера меча мучила совесть из-за
того, что он оставлял Эмерелль, но он не мог рисковать и увозить ее в Альвенмарк прежде, чем узнает, что там к чему.
Эльф обхватил запястье Альфадаса в воинском приветствии.
— Через тридцать дней я вернусь. Затем мы сможем отвести войско в Альвенмарк.
Олловейн вглядывался в лицо приемного сына, ища ответы на вопросы, возникшие после приезда короля. Альфадас ведь должен понимать, что означает вести войско людей в Альвенмарк. Что-то произошло между ярлом и его королем. Несмотря на всю сердечность сына человеческого, Олловейн чувствовал глухую печаль, окружавшую фирнстайнца.
— Что с Сильвиной? — спросил ярл.
— Она не захотела возвращаться, — покачал головой Олловейн. — Она столь же разговорчива, как и ты. Йильвина будет охранять королеву. Она не отходит от Эмерелль.
— Здесь Эмерелль в безопасности!
Олловейн подумал о владыке людей и странной аудиенции. Старый король настоял на том, чтобы опуститься на колени у ложа Эмерелль, а затем что-то прошептал ей на ухо. Только он и Альфадас были свидетелями странной сцены. Затем Хорза солгал людям из своей свиты, заявив, что он все подробно обсудил с королевой. Эти люди как дети! Они ловили каждое слово своего правителя. С тех пор как они увидели кентавра Оримедеса, они готовы были поверить, пожалуй, во все. Им то и дело хотелось коснуться полуконя.
— Вы готовы? — Линдвин торопила. Из скалы поднимался золотистый свет, врата открылись. — Идемте уже!
Альфадас отступил на шаг.
— До скорого, мастер меча. — Он кивнул Оримедесу и Гондорану, восседавшему на спине кентавра.
— До скорого, друг мой! — Олловейн поспешно шагнул в свет. Это было почти похоже на бегство.
Линдвин провела их всего несколько шагов сквозь Ничто, затем путники вышли через вторые врата. Перед ними раскинулся широкий заснеженный холмистый пейзаж. Ветер, завывая, путался в ветвях умершего дерева рядом с вратами. С его бледных ветвей свисали конские черепа и разбитые щиты.
Оримедес приветствовал свой мир радостным возгласом. Затем он так крепко хлопнул Линдвин по плечу, что эльфийка едва не рухнула лицом в снег.
— Хорошо поработала, ведьма! Я еще никогда не возвращался сюда так быстро!
— Где твои люди? — раздраженно спросил Гондоран.
У хольда стучали зубы. Он натянул на себя меховой мешок, который сшила для него Асла, — бесформенное нечто с дырами для головы и конечностей.
Кентавр раскинул руки, словно желая обнять землю.
— Где-то там… Мой народ кочует… Мы никогда долго не задерживаемся на одном месте. Я найду их. Поверь, тебе здесь понравится. Галопировать по холмам, чтобы ветер свистел в ушах, — это прекрасно!
Гондоран скорчил недовольную физиономию.
— Признаю, что никогда прежде не видел снега. Но мне кажется, что это единственная форма воды, которая мне не нравится. — Он поднес руки ко рту и подул на застывшие пальцы.
— Ты привыкнешь. — На кентавре не было ни плаща, ни даже безрукавки. Казалось, холод не причиняет ему ни малейших неудобств. Изо рта вырывались маленькие облачка пара. Его копыта топтали снег.
— Я приведу своих воинов в Снайвамарк. Нельзя отправляться на войну, предварительно не напившись как следует. А ведь каждое племя будет предполагать, что я останусь на праздник. — Кентавр широко усмехнулся. — Это будут тяжелые недели.
— Если бы ты предупредил меня заранее, я остался бы в мире людей, — проворчал Гондоран. — Ездить на кентавре от застолья к застолью по миру замерзшей воды! Какие еще испытания уготовила мне судьба?
— Я уже говорил о том, что от гостей у нас ожидается, что они осушат с нами по меньшей мере один рог мета? Другое поведение может быть расценено как оскорбление.
— Если вы не мочитесь в мет, то я как-нибудь справлюсь.
Оримедес погладил хольда по голове.
— Молодец. Ты понравишься моему народу, друг мой. — Затем он обратился к Олловейну: — Удачи тебе, мастер меча. Увидимся в Снайвамарке! — И, издав радостный клич, похожий на лошадиное ржание, кентавр устремился вниз по склону холма.
— Теперь мы одни, — заметила Линдвин.
На ней по-прежнему было то же изорванное платье, в котором она бежала из Альвенмарка. Она отказалась терпеть на теле какую-либо одежду из грубых человеческих тканей. Девушка вызывающе смотрела на Олловейна. Быть может, ожидала извинений за то, что он относился к ней как к предательнице?
— Ты сумеешь найти путь в Филанган? — холодно спросил он.
— А твой язык сумеет найти путь к признанию моей невиновности? — колко ответила она.
— Думаешь, я поверю тебе, потому что ты была вынуждена помочь королеве?
— Ты знаешь, что это значит — лечить, Олловейн? Это значит переживать боль раненого. Не обломок кирпича лишил меня сознания во время бегства через город, а боль королевы. У нее пятьдесят три ожога, семь сломанных костей, пробитое легкое и рваная рана в груди. Одной этой раны было бы достаточно, чтобы убить ее, если бы не я. И твою жизнь я спасла тоже. Что еще мне нужно сделать, чтобы убедить тебя в том, что я не подавала знака для начала обстрела Вахан Калида?
Олловейн оценивающе поглядел на нее. Она не мерзла. Должно быть, Линдвин наложила на себя заклинание. Одно из этих проклятых заклинаний, которые он так никогда и не смог выучить. И ей даже не нужно было концентрироваться на этом. Все происходило словно само собой.
— Тебе пришлось бы сбросить кожу, чтобы я поверил тебе. Ты принадлежишь к роду Шахондина, а он враждует с королевой. Ты родилась с этим… Я никогда не буду доверять тебе. А теперь отправляемся в Филанган.
— А если я просто уйду? Я могу пойти в любое место.
Мастер меча положил руку на перевязь.
— Думаешь, ты успеешь пройти через врата раньше, чем тебя догонит мой нож, предательница?
— Я волшебница. Мне легко защититься от твоего клинка. — Она вызывающе смотрела на него.
— Попробуем?
— Если я умру, ты застрянешь здесь. — Линдвин указала на юг. Кентавр уже превратился в крохотную черную точку меж заснеженных холмов. — Оримедес тебя уже не увидит. Холод убьет тебя, если ты останешься здесь.
— Думаешь, меня что-либо остановит?
Линдвин опустила взгляд.
— А королева? Кто заберет Эмерелль из страны людей, если ты умрешь?
— Оримедес знает, где королева. Он спасет ее, если я не смогу этого сделать.
— Так вот почему королева избрала тебя.
— О чем ты говоришь?
— О тебе, Олловейн! — раздраженно воскликнула волшебница. — Тебя вообще нет. Тебе ведома только цель, и ты приносишь в жертву все, чтобы добраться до нее. Я могла бы понять, если бы ты делал это для себя. Но ты — всего лишь пустая оболочка. Есть вид ос, которые откладывают яйца в других насекомых. Потомство постепенно поедает хозяина изнутри. Вот и ты такой, Олловейн. Пустая оболочка, в которую Эмерелль отложила яйца. Тебя больше нет. Ты живешь только ради ее пользы.
— Ты закончила?
Она яростно посмотрела на него. Или было в ее взгляде что-то еще?
— Отведи меня в Филанган!
Она поклонилась, словно служанка.
— Как прикажешь, мой повелитель.
Линдвин опустилась на колени рядом с умершим деревом. Левой рукой ощупала снег. Правую положила на сердце. Волшебница закрыла глаза.
Олловейн подошел к ней вплотную. Она была красива. Нельзя, чтобы это ослепило его! В первую очередь она — внучка Шахондина. Она предательница.
Из земли поднялись врата из теплого красного света. Цвета вечерней зари после ясного солнечного дня.
— Идем! — Он грубо схватил Линдвин за запястье и ступил в Ничто.
Всего пять шагов по золотой тропе, и вот они стоят у врат, сияющих всеми цветами радуги.
— Цель, — произнесла волшебница.
Олловейн по-прежнему держал ее за запястье. Он был в ее руках. Отсюда он не мог разглядеть, действительно ли она привела его в Филанган. С тем же успехом это могли быть врата княжеского дворца в Аркадии. Посреди змеиного гнезда Шахондина. Выяснить это можно было только одним способом. Он решительно прошел сквозь свет. У его ног лежала пропасть. Он стоял на мосту из молочно-белого камня. Перил не было. Поверхность была отполирована. Вода отскакивала от нее. Шалин Фалах! Этого не может быть! На мосту нет звезды альвов! А скалистые утесы не покрыты лесом.
Мастер меча озадаченно озирался по сторонам. Мост слегка выступал над котловиной, диаметром две или даже больше мили. Отвесные склоны гор были терассированы. Стены повторяли структуру скал и не сразу бросались в глаза. Выдавала их изящная линия. Из долины упорядоченно поднимались скалистые иглы. Самые высокие, казалось, достигали небес. Тонкие белые водяные потоки сбегали с вершин по изогнутым желобкам из серо-голубого гранита. Вся долина производила слишком гармоничное впечатление, чтобы быть естественной. Она была знакома Олловейну. Почти пять сотен лет прошло с тех пор, как он был здесь в последний раз. Небесный зал был тогда гораздо меньше.
Мастер меча запрокинул голову. Небо над их головами было иллюзией. То была прозрачная голубая скала, как на острове рядом с Вахан Калидом. Но здесь были убраны все металлические жилы, чтобы иллюзия казалась более совершенной. Здесь были даже настоящие облака! Они висели под прозрачным сводом. Облака двигались медленно, словно завеса тумана в безветренное утро. Сердце Филангана, Каменного сада, Скалистый замок, сторожащий единственную тропу на высокогорье Карандамона. Во время его последнего визита звезда альвов находилась в гроте намного выше Небесного зала. Архитекторы и маги нормирга, должно быть, сильно расширили зал.
— Уведи меня отсюда, — тихо произнесла Линдвин.
Она дрожала всем телом и смотрела в пропасть широко раскрытыми глазами.
Олловейн вздохнул. Этого еще не хватало! Он протянул ей руку. Она стояла всего лишь в шаге позади него.
— Идем.
— Я… Я не могу. — Линдвин присела. Прижала обе руки к земле. И, как завороженная, продолжала смотреть в пропасть. — Глубина как будто зовет меня, — пробормотала она. — Я должна прыгнуть. Полететь, как птица.
— Закрой глаза, — сказал Олловейн. — Тебе нельзя смотреть. Я проведу тебя. Идем. — Мастер меча присел на корточки рядом с ней. — Не смотри туда.
— Эта… эта пропасть не отпускает меня. Я…
Он схватил ее за подбородок и заставил эльфийку посмотреть на него.
— Ты видишь мои глаза? Забудь пропасть. Скажи мне, какого они цвета.
Эльфийка хотела снова наклонить голову, но мастер меча крепко держал ее за подбородок. Ее кожа стала липкой от пота. Все краски сошли с лица.
— Какого цвета мои глаза?
— Они зеленые.
Мастер меча схватил ее за запястье. Она по-прежнему прижимала ладони к полу. Ее пальцы сжались в отчаянной попытке найти, за что ухватиться на гладком камне.
— Сейчас ты встанешь. Продолжай смотреть мне в глаза! Тебе не кажется, что «зеленый» — неподходящее описание? Что это за зеленый? Смотри внимательно.
Олловейн встал. Он не отпускал взгляда Линдвин. Волшебница нерешительно поднялась.
— Твои глаза — цвета мха, какой встречается на камнях запечатанной звезды альвов неподалеку от Шалин Фалаха. Радужка окружена тонким черным ободком. Неравномерный зеленый. Его пронизывают крохотные огоньки и тени.
Олловейн медленно шел спиной вперед. Линдвин неуверенно следовала за ним. Теперь он держал ее за обе руки. Он должен смотреть ей в глаза, чтобы она не отвела взгляда. Под ними была пропасть более двухсот шагов в глубину.
— Когда пропасть твоих зрачков расширяется, зеленый цвет меняется. Он становится плотнее. Я вижу свое отражение в твоих глазах. Искаженное. Гротескное существо. Наверное, я вижу в твоих глазах отражение того, что ты видишь во мне.
Линдвин подошла очень близко. Ее дыхание мягко касалось его губ. Она была красива… Желанна. Олловейн откашлялся. Неужели эта проклятая волшебница снова чувствует себя настолько хорошо, что пытается наложить на него любовное заклинание? Может быть, она только притворялась, что боится высоты?
— Это изгиб глазных яблок искажает твое отражение, Линдвин. Не больше и не меньше.
— Твои глаза вокруг радужки безупречно белы, — продолжала она, не обращая внимания на его слова. — Нет ни желтизны, ни лопнувших сосудов, оскорбляющих белизну. Твои ресницы густы. Они мягко поднимаются. Некоторые эльфийки позавидовали бы тебе из-за таких ресниц. Они безупречны, как слава стража Шалин Фалаха. Мастера меча. Доверенного лица королевы, которому ведом только долг.
Ее голос был слишком низок для женского. Но именно из-за этого он звучал в ушах Олловейна настолько чувственно. Голос сильно контрастировал с узкими губами. Они казались нецелованными. Какие глупые мысли! Глаза Линдвин тоже были зеленые. Но светлее, пронизанные золотистыми искорками.
Мастер меча попытался полностью сосредоточиться на шагах. Он не опускал взгляда, но закрыл сердце от того, что видел. В Линдвин было что-то такое, что глубоко задевало его и смущало чувства. Она знает, каково это — принести себя в жертву идее. Стремиться к совершенству. Не замечать остального. Интересно, какая слабость таится за ее тщеславием?
Нет, опять его мысли слишком близко к ней! Она предательница! «Следи только за шагами», — напомнил он себе. Он чувствовал прочный камень сквозь мягкие подошвы сапог. Камень был гладким и скользким. И тем не менее этот мост был не настолько коварен, как настоящий Шалин Фалах. Не было брызг, из-за которых камень становился мокрым. Не было порывов ветра, трепавшего одежду.
— Как думаешь, глаза могут быть окнами в душу? — спросила Линдвин.
— Нашел бы я золото в твоей душе?
— Поскольку ты считаешь меня лгуньей и предательницей, тебе, пожалуй, придется ответить на этот вопрос самому, ибо какова ценность моих слов для тебя?
Олловейн удивился. Она произнесла это без упрека. Наоборот. Голос ее звучал очень печально. Будь осторожен, напомнил себе мастер меча. Она просто играет с тобой. Она хочет поймать тебя! Усыпить твое недоверие мягкостью слов.
Камень скрипнул под ногами Олловейна. Уже не полированный. Поверхность его была грубой, на ней можно было хорошо и уверенно стоять. Мастер меча оглянулся через плечо. Они сошли с моста. Кто-то захлопал в ладоши.
— Вот уже более ста лет я являюсь стражем Магдан Фалаха, но еще ни разу не видел, чтобы кто-то подобным образом переходил мост. — Из-за розового куста вышел эльфийский воин.
На нем был светло-серый камзол, подол которого был украшен тонкой серебряной тесьмой. С плеч спадал длинный плащ, скрепленный пряжкой в форме кольца, изображавшего змею, кусающую собственный хвост. Перевязь и кожаные ножны оружия были такими же красными, как и плащ. Равно как и плюмаж, украшавший высокий остроконечный шлем, который страж небрежно держал под мышкой. У эльфа были длинные платиново-русые волосы, локонами спадавшие ему на плечи. Бледная кожа и прямые черты придавали его лицу что-то кукольное.
— Это станет лучшей историей всей луны, — произнес страж мягким, вкрадчивым голосом. — Редко кто-то входит в Небесный зал через звезду альвов. Будьте так любезны, представьтесь.
— Я Олловейн, мастер меча королевы Эмерелль, а это Линдвин, волшебница при дворе Эмерелль.
Страж поджал губы.
— Ваш ответ столь же лаконичен, сколь удивительно ваше появление. А теперь скажите, что вам нужно.
Несмотря на то что воин пытался держать как можно большую дистанцию, Олловейн заметил в его взгляде неприкрытое любопытство. Эльф был уверен, что часовой слыхал его имя. Тот, кто нес службу на этой мрачной копии Шалин Фалаха, наверняка знал, кто многие десятилетия командовал стражей того моста, который явился прототипом для Магдан Фалаха.
— Мы хотели бы поговорить с Ландораном, князем Снайвамарка и плоскогорья Карандамон. Мы путешествуем по поручению нашей госпожи, королевы Эмерелль. И наше дело не терпит отлагательства.
— Позвольте напомнить вам, что степень срочности дел незваных гостей определяю я. Как бы ни нравилось князю болтать с путешественниками из дальних краев, у него очень много обязанностей. Я отправлю гонца. Могу я пригласить вас в павильон для гостей, пока не придет ответ?
Страж хлопнул в ладоши, и из-за куста вышел кобольд. На нем была серая ливрея и черные сапоги с серебряными пуговицами. Эти цвета гармонировали с его темной, оливковой кожей. Серый цвет ливреи был менее ярким, чем у эльфийского воина.
— Долмон, ты слышал, что сказали наши гости. Сообщи об этом князю. Ах… — Воин снова обернулся к Олловейну. — У тебя случайно нет письма, подтверждающего твою принадлежность к свите королевы?
— Нет. Честно говоря, меня впервые задерживают, когда я путешествую по делам королевы. Но я понимаю, что нужно принять во внимание отдаленность Филангана. В глуши, конечно, неизвестно, кто является доверенным лицом Эмерелль. — Олловейн заметил, как усмехнулся кобольд за спиной своего господина.
— Можешь идти, Долмон, — произнес страж. — И не мешкай!
— А могу я узнать твое имя? — спросил Олловейн. — Только для отчета, который я должен буду дать королеве после путешествия. Ты не поверишь, насколько придирчива Эмерелль в некоторых вопросах.
Страж вытянулся.
— Ронардин мое имя.
— Очень хорошо, Ронардин. Тогда проводи нас в павильон для гостей и будь, пожалуйста, так любезен не смущать мою спутницу своими взглядами.
Воин вообще не смотрел на Линдвин, но, тем не менее, побледнел. Он поспешил вперед и отвел их в маленький мраморный павильон. Оттуда открывался чудесный вид на Небесный зал и Магдан Фалах. Мост был точной копией Шалин Фалаха. Если смотреть от павильона, его арки казались похожими на окна.
Может, Небесный зал и стал больше, но в самой сути своей общество нормирга не изменилось. И Олловейн был напуган тем, насколько быстро он вспомнил высокомерный тон своего народа. Или он никогда и не забывал его?
На узком столе в серебряной тарелке живописным натюрмортом лежали виноград, груши, яблоки и орехи. Завершали картину хрустальный графин с красным вином и четыре дорогих бокала.
Олловейн оторвал крупную виноградину и съел ее. Ронардин стоял у входа в павильон и старался ни на кого не смотреть. Очевидно, он еще не оправился от несправедливого заявления о том, что строил глазки Линдвин. Теперь воин с болезненной тщательностью следил за тем, чтобы постоянно оставаться к ней спиной. Мастер меча улыбнулся. Должно быть, Ронардин еще очень юн, в противном случае он понял бы, что таким поведением напрашивается на упрек в недостаточном внимании к гостям.
Вид на огромную пещеру с искусственными террасами действовал умиротворяюще. Олловейн наслаждался сладким виноградом и вином, облагороженным медом, корицей и гвоздикой. Чувствовать себя хорошо в Филангане было легко, если повиноваться законам нормирга.
Линдвин опустилась на скамью. Она сидела в совсем не женственной позе, широко расставив ноги и немного откинувшись назад. На лице ее читались скука и усталость. Она тоже отщипнула виноградину. Задумавшись, девушка катала ягоду между пальцами.
Павильон был прекрасным местом для ожидания. Взгляд Олловейна скользил по лесистым террасам. Он мог сидеть здесь часами, не уставая смотреть. «Природа может лечить душу», — говорила ему мать много столетий назад. Тогда он был слишком нетерпелив, чтобы открыться этой истине. И он был еще слишком молод, чтобы страдать от душевных ран. Лишь время убедило его в мудрости слов матери.
— Мой мальчик! Как я рад тебя видеть! — Ландоран бесшумно вошел в павильон.
Он и раньше любил появляться неожиданно. И с первых же слов дал Олловейну понять, что в их отношениях не изменилось ничего. Для князя он по-прежнему был мальчиком. Вся слава не могла смыть его недостатка. Законы нормирга были четкими и безжалостными. Тот, кто был не способен своими силами и без усилий защититься от холода, считался ребенком. И не важно, сколько ему лет и чего он достиг. Ему было запрещено покидать скальные замки без сопровождения, поскольку ледяной холод этой земли мог убить любое существо за несколько часов. Однако такое на первый взгляд невинное предписание было создано для того, чтобы усилить владычество плетущих магию. Ни один другой эльфийский народ не гордился настолько своими магическими способностями, как нормирга. И поскольку те, у кого не было этого дара, почти не покидали скальных замков, остальные дети альвов знакомились по большей части с великими волшебниками из этого народа. И самая главная из волшебниц, Эмерелль, тоже была из нормирга. То, что Олловейну удалось вырваться из плена тирании, не нравилось большинству представителей его народа. Олловейн помнил, что когда-то он тоже обладал магическим даром, однако в день смерти матери его колдовская сила угасла. Иногда мастер меча думал, что, возможно, в нем умерло только желание пользоваться этой силой. Он смотрел на своего отца, который как никто другой воплощал в себе идеал нормирга среди других детей альвов. Он источал холодность и силу, было тяжело выдерживать его взгляд.
— Ты тоже не изменился, — ответил Олловейн.
Он протянул Ландорану руку, чтобы удержать его на расстоянии и помешать обнять себя. Рукопожатие Ландорана было крепким. У князя были серебристо-седые волосы. Одет он был в длинные свободные одежды из темно-зеленого шелка. Лицо эльфа казалось изможденным. Тонкий серебряный обруч обхватывал волосы. Отец заметно постарел с тех пор, как они виделись в последний раз. И только в серых глазах горела былая сила. От него исходил аромат свежей зелени, словно он только что обрезал ветки розового куста.
— Рад видеть, что ты не входишь в число мертвых, мальчик. — Князь улыбался. — Я был бы очень разочарован, если бы сплетни оказались правдой.
— Вижу, ты в курсе, князь.
— Дурные вести быстро расходятся… — Ландоран отщипнул несколько виноградин. — Говорят, королева мертва. Тролли выставили ее тело на площади и заставили всех выживших пройти мимо него.
— Я полагаю, тело было в довольно неприглядном виде.
Князь положил виноградину в рот.
— На ней была Лебединая корона.
— Все настолько просто? Довольно одной короны, чтобы превратить любую умершую в королеву?
— Ты же знаешь, как обстоят дела с Эмерелль, мальчик. У нее есть не только друзья. — Он бросил мимолетный взгляд на Линдвин. — Для некоторых княжеских родов все действительно настолько просто.
— Истинно ли то же самое для ее собственного рода?
Ландоран поднял бровь.
— Чего именно ты хочешь? Зачем ты пришел, Олловейн? Путь наверняка дался тебе нелегко.
— Я хотел предупредить тебя насчет троллей. Ты же знаешь, что они придут сюда. Их будет наверняка не меньше пары тысяч.
— Прибавь мысленно еще пару тысяч, а затем удвой это число. — Ландоран вложил в рот еще одну виноградину. — Говорят, их двадцать тысяч.
Олловейн озадаченно смотрел на него.
— Этого не может быть! Так много…
— Можешь мне поверить. Мне рассказал беженец. По его словам, в гавани Вахан Калида стоит почти сотня тролльских кораблей. И на каждом более двух сотен этих кровопийц. Похоже, время в мире людей было для них плодотворным. Они размножились, словно кобольды.
— Двадцать тысяч? — недоверчиво переспросил мастер меча. Он попытался представить себе такое огромное количество тролльских воинов. Это уже не войско! Это стихия. — Они придут сюда, — с нажимом повторил Олловейн. — Как ты остановишь их, Ландоран?
— Никто никогда не преодолевал валы Филангана! Их войска разобьются о наши крепостные стены, как самая сильная волна разбивается о скалистый берег. Каменный сад никогда не будет завоеван!
— Не будет, нет? Никто и никогда не слышал о том, чтобы тролли плавали на кораблях! А еще никогда не слышали о таком большом войске троллей. Слово «никогда», похоже, потеряло свое значение по отношению к троллям.
— А не впадаешь ли ты сейчас в панику, мальчик?
— Я тоже никогда не мог себе представить, что увижу горящий Вахан Калид! — резко ответил мастер меча. — И тем не менее это произошло. Не совершай ошибку и не закрывай глаза в слепой уверенности насчет того, что будет, а что нет.
— Я действительно был серьезно обеспокоен, пока вы не пришли, — признал Ландоран. — Но ведь вы были настолько любезны, что принесли решение всех проблем. — Он с улыбкой обернулся к Линдвин. — Для нас неоценимой поддержкой станет эта молодая и несколько неподходящим образом одетая дама, очевидно, не получившая придворного воспитания. А особенно то, что она — хорошо скрывая от любопытных взглядов — носит на шее. Когда Ронардин спрашивал у тебя доказательство того, что вы действительно являетесь посланниками королевы, вы могли спокойно признаться ему, что Эмерелль прислала вас вместе с камнем альвов. Неужели ты думал, что я не почувствую ауру его силы? С его помощью нам удастся справиться с любой угрозой.
Олловейн готов был ударить Линдвин. Она украла у потерявшей сознание королевы самый драгоценный артефакт эльфийского народа! Тот камень, который когда-то был подарен им альвами, прежде чем загадочные древние исчезли навсегда. Говорят, такой камень получил каждый из народов. В нем живут невероятные силы. Тот, кто мудро применит его, сумеет с его помощью изменить мир.
Ландоран ни в коем случае не должен знать, что Линдвин украла камень. В противном случае он, пожалуй, недолго думая в свою очередь решит присвоить драгоценный артефакт.
— Теперь ты понимаешь значение нашей миссии? — с вызовом спросил Олловейн. — Эмерелль уполномочила Линдвин использовать силу камня альвов для защиты Филангана. Королева любой ценой хочет помешать тому, чтобы повторилась резня Вахан Калида.
— А где сейчас Эмерелль? — словно мимоходом поинтересовался эльфийский князь.
— В месте, где готовится защита Альвенмарка.
— Разве наша крепость не была бы наилучшим местом для этого?
Неужели в голосе князя сквозила неуверенность? Его лицо не выражало ничего. Но он казался напряженным. Он так сильно сжал двумя пальцами последнюю виноградину, что, казалось, она вот-вот лопнет. Заметив взгляд Олловейна, он положил ягоду в рот.
— Эмерелль не воительница, — решительно ответил мастер меча. Он не понимал, что вызвало нерешительность князя, однако чувствовал, что на этот раз может получить преимущество. Он — униженный мальчик, много столетий тому назад покинувший Карандамон, поскольку ему не удалось выучить заклинание, защищающее от холода, — вернулся, и он навяжет свою волю князю, своему отцу! — Место королевы не в стенах крепости, которую совсем скоро будут атаковать двадцать тысяч троллей. Она попытается объединить народы Альвенмарка в борьбе против заклятых врагов, В любом другом месте она достигнет большего, чем здесь. Вместо себя она послала меня. Свой меч! Своего первого воина. От имени Эмерелль я требую сейчас командования над Филанганом и всеми войсками, которые могут подойти до осады из скальных замков Карандамона.
Между бровями князя залегла вертикальная морщина. Всего на миг. Затем лицо расслабилось, и эльф расхохотался от души.
— Ты, который по законам нашего народа еще ребенок, требуешь командования. Это же абсурд! Мои воины не пойдут за тобой, мальчик. И это еще не все! Ты осмеливаешься называть себя мечом королевы? Я знаю, что ты командовал ее гвардией, и никогда не понимал этого. В моих глазах ни один воин Альвенмарка не заслуживает этого титула меньше, чем ты. Я был свидетелем того, как ты предал королеву, когда от меча потребовалась острота! — Он указал на мост, заканчивавшийся посреди пропасти. — Знаешь, в каком месте находится звезда альвов? Там, где столкнули в пропасть короля и князей троллей. Там, где место твоего позора! Место, где ты отказался выполнять приказ королевы. Ты помнишь ночь, когда ты противопоставил себя всем народам эльфов? Тот, кто щадит жизнь троллей, крадет у нас мир!
— Для меня это место чести, Ландоран. Я не мог помешать тому, чтобы свершилась несправедливость. Но по крайней мере я в ней не участвовал!
— Какая несправедливость? Тролли начали эту войну. Ты забыл, как они изгнали твой народ с высокогорья Карандамона? Когда во всем Альвенмарке не осталось места для нас, кроме душных, зараженных лихорадкой мангровых зарослей у Лесного моря? Для меня ночь на Шалин Фалахе была триумфом справедливости — спустя столько веков!
— Ты слеп, Ландоран. Наш народ мог вернуться обратно на Карандамон. Правда. Но эти скальные замки никогда не принадлежали нам. В столь же малой степени, как и Снайвамарк, подаренный троллям альвами. Мы украли эту землю, когда получили власть. Мы убили их князей. В ночь на Шалин Фалахе мы посеяли ветер. И теперь настал час, когда мы пожинаем бурю.
Эльфийский князь снова взял себя в руки. Чем больше горячился Олловейн, тем спокойнее становился Ландоран. Он подошел к блюду с фруктами и с вызывающим спокойствием отщипнул несколько виноградин. Затем указал на Небесный зал.
— Знаешь, что здесь было, когда мы пришли, Олловейн? Грязная дыра. Здесь было всего несколько пещер, не лучше звериных. Воняло фекалиями и вшивыми шкурами. Чистой воды не было нигде. А теперь посмотри, во что мы это превратили! Да, когда-то здесь была парочка пещер, в которых жили тролли. Но Филанган, такой, каким ты его видишь, скалистый сад, — это цветок, выращенный твоим народом, Олловейн.
— То, что я вижу, когда смотрю туда, — это победа эстетики над этикой. Я вижу место казни, превращенное в средство эстетического оформления пейзажа. Вижу мост, ведущий в пустоту. Тем самым ты поистине создал образ дороги, по которой вел наш народ, Ландоран!
Князь насмешливо улыбнулся.
— Красиво сказано для воина меча, Олловейн. По тебе все еще заметно, из какого народа ты вышел. Правда, твоя аргументация носит печать детской обиды. Но чего ждать от мальчика, который не смог стать мужчиной? Все, что ты сообщил о мосте, показывает, что ты ослеплен стыдом и гневом. Это путь не в пустоту. В его конце находится звезда альвов. Знающий может попасть оттуда в паутину троп альвов. Значит, этот путь ведет куда угодно, если только иметь мужество ступить на него.
— И это широко открытые врата для троллей, — вдруг вмешалась в разговор Линдвин. — Я не вижу здесь защитных сооружений. Что произойдет, если тролли отважатся на атаку через звезду альвов?
— Это немыслимо! — грубо оборвал ее Ландоран.
— Немыслимо? А как, ты думаешь, они сумели вернуться в Альвенмарк? Есть только один путь, ведущий сюда из мира людей. Путь по тропам альвов. Значит, однажды они уже проделали это. Так зачем же им неделями штурмовать защитные укрепления Филангана, когда завоевать Каменный сад так легко?
— Тролли так не мыслят! — настаивал князь.
— Ты эстет. Человек, воплощающий полную свободу искусства и самолюбования, которая превыше всех пут морали и духа. Ты создатель чуда Небесного зала. Ты действительно думаешь, что знаешь, как мыслят тролли? — возразила Линдвин.
Князь, словно задумавшись, опустил голову. Похоже, слова волшебницы глубоко тронули его.
Линдвин воспользовалась мгновением слабости.
— Я могу понять, что ты чувствуешь себя настолько связанным законами своего народа, что противишься приказу королевы и не можешь передать командование Олловейну. Поэтому я предлагаю компромисс. Передай командование мне. По законам нормирга я считаюсь взрослой, потому что при помощи магии могу легко защититься от холода. Но что еще важнее — Эмерелль доверила мне величайшее сокровище эльфийского народа.
Она вынула из-под разорванной одежды грубый осколок с пятью глубокими бороздами. Он казался невзрачным, словно кусок бутового камня. И несмотря ни на что, пять борозд превращали его в украшение, более того, в произведение искусства, пронизанное простой гармонией. Камень был по-своему совершенен.
— Как ты думаешь, можешь ли доверить мне судьбу Филангана, если Эмерелль сочла меня достойной того, чтобы быть хранительницей камня альвов?
От такой дерзости Олловейн потерял дар речи. Неужели эта воровка и предательница не ведает стыда? Нужно остановить ее!
Линдвин поглядела на него.
— Во всех военных вопросах я доверюсь совету мастера меча. Эмерелль хотела, чтобы он ведал защитой этой крепости. А я буду лишь голосом, доносящим его приказы. Никому из твоих воинов не придется подчиняться слову командира, который в глазах твоего народа так и не сумел стать мужчиной. Таким образом мы почтим законы нормирга и в то же время свершится воля Эмерелль. Мы…
С оглушительным шипением из одного из гейзеров, расположенного неподалеку от павильона, вылетел фонтан водяного пара. Плотное белое облако устремилось к искусственному небу над их головами.
Князь подошел к одной из колонн павильона. Он казался обеспокоенным. Да, можно было подумать, что прорыв пара вывел его из равновесия больше, чем спор.
— Твое предложение свидетельствует о великой мудрости, Линдвин. Я вручаю Филанган в твои руки, волшебница.
Олловейн не мог понять, что произошло. Этой интриганке за несколько мгновений удалось при помощи дерзкой лжи получить командование над огромным городом-крепостью. И он ничего не может с этим поделать!
Если он скажет, что Линдвин украла камень альвов, Ландоран, вполне возможно, просто заберет его и объявит, что это для всеобщего блага, что могущественный артефакт находится под его защитой.
В бессильной ярости мастер меча смотрел на облако пара, расширявшееся все больше и больше. Филанган поднял белое знамя, и судьба города теперь была в руках той самой эльфийки, которая способствовала гибели Вахан Калида. А он? Он был так же беспомощен, как и тогда, когда она послала птицу в ночное небо и подала знак для начала обстрела гавани.
Нет, не совсем. На этот раз он знал, где находится самый опасный враг его народа!
О тяготах троллей
Не певец, очевидец вам песню слагает:
О пирах разудалых и горестных плачах,
О сражениях воинов, буйных удачах,
Хитрых взглядах. Слова из души возникают.
Город эльфов на скалах у моря сияет —
Рейлимее над волнами синими реет.
Гордецами прославленный, морем владеет,
И в богатстве он, солнцем палим, утопает.
Его стены напитаны кровью и кличем:
Тролли храбро сражались в упрямом величье!
Корабли, словно черные птицы, летали,
А хлеба в благодати косились жнецами.
Груды мертвых упали под теми стенами.
Крепостные зубцы сверху молча взирали.
Отзвучали, звеня, королевские песни
В Рейлимее, и хитрец сделал шаг к этой бездне.
Из «Рукописи Нахтцинны»,
переведенной братьями Гундагер,
том VI храмовой библиотеки Фирнстайна, с. 139
Клыки и тараны
— Поднять весла по правому борту! — изо всех сил крикнул Оргрим, пытаясь перекрыть шум битвы.
— Поднять весла по правому борту! — эхом прокатилось по «Ветру духов».
Сканга передала Оргриму, потопившему корабль, свою галеасу. Несмотря на то что на борту шаманки не было, что можно было расценить как проявление некоторого недоверия, она сочла его способным провести эту отчаянную атаку, а также разрешила сделать изменения на борту корабля.
Тяжелый корпус «Ветра духов» качнулся, когда воду вспенивали уже только весла с левого борта. С правого борта спустили сеть, в которую были вплетены мешочки с тряпками. Они смягчат удар об укрепленную стену гавани.
Словно град обрушились стрелы защитников на «Ветер духов». Эльфы поняли, что большая галеаса — самый опасный корабль атакующих.
Щитоносцы заслонили Оргрима от обстрела. Вожак стаи смотрел на длинный портовый мол. Словно две вытянутые руки, простирался он в лазурной бухте. Он защищал гавань и ее корабли от морских бурь. И теперь о него ломались волны атак троллей. Уже трижды штурмовали они город и трижды отбрасывали их. Когда Бранбарт приказал атаковать Рейлимее, никто не знал, насколько хорошо укреплен эльфийский город.
По суше Рейлимее окружало двойное кольцо стен. А на море был этот проклятый портовый мол. Почти на десять шагов поднимался он над водой, и через каждые две длины корабля стояли сторожевые башни, которые были еще выше, чем мол. Вход в гавань обороняли две маленькие крепости. Между ними была натянута цепь из толстых железных звеньев. Ни одна из галеас не смогла пробить этот мощный барьер.
Рядом с Оргримом с треском разбился щит. Щепки, обломки костей, кровь и мозги забрызгали грудь и лицо вожака стаи. Одному из его щитоносцев оторвало голову В крепкой дубовой доске в два дюйма толщиной зияла большая рваная дыра.
— Тебе сейчас лучше уйти с кормового возвышения! — крикнул Болтан, извлекая из плеча щепку длиной в палец. — Из-за щитоносцев они заметили тебя!
Мастер-оружейник указал на ближайшую башню в портовом моле. За зубцами Оргрим заметил, как на солнце сверкают эльфийские шлемы.
— Мне до жути интересно, как выглядят эти проклятые эльфийские катапульты, — проворчал Болтан. — Мы слишком быстро захватили Вахан Калид. Там наверняка тоже было несколько таких штук. Просто позор, что мы все разрушили почти до основания.
— Мы будем первыми на стене, и я обещаю, что ты получишь парочку катапульт в качестве трофеев. Они…
Его голос потонул в громком треске. Над кормовым возвышением летели щепки, слышались крики троллей. Некоторые воины валялись на палубе в лужах крови. Еще один камень пробил огромную дыру в фальшборте. Катапульты эльфов могли метать камни по горизонтальной траектории. Они были в несколько раз более меткими, чем те метательные приспособления, которые были известны Оргриму до сих пор. Камнеметатели троллей забрасывали врага обломками скал по отвесной дуге, и даже такой опытный мастер-оружейник, как Болтан, мог лишь приблизительно указать, куда ударят снаряды и какой урон нанесут.
Камни величиной с кулак стучали в портовый мол. Оргрим с удовлетворением услышал крики раненых эльфов. Король Бранбарт приказал забрасывать защитников на стенах камнями. Теперь ни на одном тролльском корабле не было огненных снарядов.
— Поднимите клыки! — приказал Оргрим. «Ветер духов» находился не далее чем в пяти шагах от портового мола. — Поднять весла с левого борта! Свистать всех наверх!
Вожак стаи напряженно наблюдал за тем, как по мачтам при помощи подъемных механизмов поднимали тяжелые абордажные мостики. «Вороньи гнезда» над первой реей были усилены. Были установлены стены из прочной бычьей кожи, в которые должны были вонзиться абордажные мостики. Однако это было возможно использовать только тогда, когда «Ветер духов» окажется непосредственно перед портовым молом, поскольку в противном случае огромные веса, поднятые в такелаж, могли потопить корабль.
Теперь на вантах и реях кишмя кишели тролли, которые, не обращая внимания на эльфийский обстрел, выполняли различные маневры, сопровождавшие атаку. Теперь то, что Сканга взяла на борт только самых лучших, играло на руку нападающим. Ни с какой другой командой Оргрим не смог бы провести такую атаку, не прорепетировав ее предварительно в течение нескольких недель.
На «Ветер духов» обрушился град горящих стрел. Оргрим еще прошлой ночью приказал убрать паруса, чтобы его корабль был менее чувствителен к этим подлым снарядам. Движимая только веслами, большая галеаса хоть и была до ужаса медлительной, но уменьшенная опасность пожара с лихвой компенсировала этот недостаток. Повсюду на палубах стояли наполненные водой ведра. Оргрим отобрал отдельную группу тушильщиков, у которой во время этой атаки не было иной задачи, кроме как тушить пожары.
Глухой удар сотряс «Ветер духов». Галеаса столкнулась с портовым молом. С верхних «вороньих гнезд» метатели камней пытались убрать со стены лучников.
Все больше и больше снарядов сыпались на «Ветер духов». Все лучники и все имевшиеся в досягаемости катапульты, казалось, избрали этот корабль своей целью.
Оргрим удовлетворенно отметил, что все три клыка готовы к использованию. Длинные шипы на нижней стороне абордажных мостиков выглядели как клыки хищника. Железные челюсти были готовы вонзиться в портовый мол.
— Поднять кожаные стены! крикнул Оргрим.
Затем подхватил щит и спустился с кормового возвышения. Он поведет атаку через грот-мачту. Оргрим был исполнен решимости стать первым троллем, который ступит на стены Рейлимее.
По реям подняли рамки величиной с ворота. Они были обтянуты мокрыми шкурами. Так они перехватят часть горящих стрел и в первую очередь затруднят обстрел абордажных команд, поднимающихся к мачтам.
Вожак стаи забросил щит за спину и проверил, прочно ли сидит боевой молот за поясом.
— На стену! Разбейте головы этим жалким существам!
Оргрим ступил на ванты; дюжины воинов последовали за ним. С палубы и мачт послышались воинственные крики. Вожак стаи удовлетворенно отметил, что все стрелы вонзились в защитные стены. Его план работал! На конце вант он подтянулся на «вороньем гнезде». Крепкие руки помогли ему забраться внутрь. Почти одновременно с ним в «вороньем гнезде» оказался Гран. «Надеюсь, этот ублюдок не думает, что он будет первым стоять на крепостной стене?» — подумал Оргрим.
— Опустить клыки!
Тяжелые абордажные мостики «Ветра духов» ударились о зубцы портового мола. Вожак стаи просунул руку через кожаные застежки своего щита, поднял тяжелые деревянные доски на уровень груди, чтобы смотреть через край щита. Он чувствовал беспокойство воинов за спиной. Каменная пуля из странных эльфийских катапульт пролетела прямо над его головой, выбив щепки из грот-мачты.
Оргрим вынул из-за пояса боевой молот. Он был настроен занять кусок стены, находившийся прямо напротив него. Он заслужит титул герцога. Даже если это будет герцогство в таком проклятом городе, как Рейлимее!
Абордажный мостик вибрировал под ногами. Всего несколько шагов — и Оргрим у стены. Навстречу ему опустили копья. Он безо всяких усилий убрал их в сторону, словно тростник. Одним прыжком оказался на парапете крепостной стены. Защитники стояли слишком плотно. Они не могли увернуться от его ударов. Тролль с ревом размахивал боевым молотом над головой.
Вожак эльфийской стаи скомандовал своим воинам отступать. Стрелы вонзились в щит Оргрима. Обороняющиеся здесь, на стене, были не так проворны, как эльфийские воины, сражавшиеся на корабле мнимой королевы. Они были не менее храбры, но удержать тролля не могли.
Его тяжелый боевой молот крушил щиты,
шлемы, головы — все, что попадалось на пути. Толкая щитом, он сбрасывал воинов со стены. Его ребята яростно ругались за спиной. Они не могли пройти мимо него. Ход на стене был настолько узок, что рядом, не слишком мешая друг другу, могли сражаться всего два тролля.
Они продвигались вперед все быстрее. Некоторые эльфы предпочитали спрыгнуть со стены, чем попасть под боевой молот Оргрима. Светлые доски парапета стали скользкими от крови. Над башней кружили чайки. Они кричали так, словно хотели подзадорить сражающихся.
Оргрим увидел, как закрылась дверь башни. Эльфы, не успевшие оказаться в безопасном месте, в панике закричали. Некоторые из них побросали оружие и опустились на колени. Жалкие трусы! Оргрим хватал их и отбрасывал в сторону. А затем он оказался у ворот. По серой древесине проходили черные широкие железные полосы. Следы ржавчины, словно ручейки крови, отмечали двери. Воняло фекалиями и блевотиной. Запах поля битвы.
Оргрим изо всех сил ударил по вратам. Серое дерево дрогнуло. Каждый удар оставлял глубокие вмятины, но дверь держалась.
— Осторожно, вожак стаи!
Оргрим машинально поднял щит. Что-то вроде воды полилось с неба. Весь поток обрушился на щит. Несколько капель брызнули на лицо или протекли сквозь щели меж дубовых досок. Кожу обожгло. В воздухе появился тяжелый масляный запах вареного мяса.
Воину, находившемуся прямо перед Оргримом, повезло меньше. Он лежал на спине, руки его беспомощно подрагивали. Лицо опухло, стало серо-красным и покрылось волдырями. Он широко раскрыл глаза. Они сияли белым, словно вареные яйца в ошпаренном мясе.
— Несите сюда таран! — приказал Оргрим. — Ворота слишком крепки, чтобы разбить их нашим оружием.
Под ноги вожаку стаи упал факел. Оргрим поспешно нагнулся. Пламя уже жадно пожирало масло. Рассерженный тролль швырнул факел в море и потушил огонь.
— Камнеметатели! Задайте жару этим жалким тварям на башнях! — Он пожалел, что у троллей нет таких мощных катапульт. Тогда можно было бы обстрелять крепостные башни и никто не осмелился бы больше высунуть нос из-за зубцов.
— Ну же, где таран?! Может быть, вы хотите свариться здесь, на стенах?
Пронзительные крики заставили вожака стаи поднять голову. На противоположном конце стены, там, где возвышалась следующая сторожевая башня, ярко пылал парапет. Воины, превратившиеся в живые факелы, неслись навстречу своим товарищам. Беспомощно размахивая руками, они хватали любого, кого могли достать, и таким образом несли смерть дальше в ряды тех, кто ушел от раскаленного масла и огня.
Теперь его воины в ужасе прыгали со стен. На главную палубу «Ветра духов» упал охваченный пламенем тролль.
Болтан вонзил ему гарпун в шею прежде, чем тот снова успел подняться на ноги. Остальные потушили огонь песком.
— Таран! — яростно закричал Оргрим.
Они были так близки к победе!
Наконец его ребята зашевелились. На стену подняли толстый ствол дерева. Его не стали чистить от веток, чтобы было за что ухватиться. Передний конец ствола был заострен.
Оргрим покинул укрытие под перемычкой башни. Он спрятал боевой молот за пояс, для защиты поднял над головой щит.
— Давайте, отомстим за наших мертвых товарищей!
В глазах своих воинов он увидел жажду убийства. Многие были отмечены ожогами. У лысого тролля из левого плеча торчали две обломанные стрелы. И тем не менее он ухватился за обломок ветки и выкрикнул:
— Месть!
Был среди тех, кто построился для новой атаки, и Бруд, следопыт Сканги. Они с криком устремились к воротам. Подобный удару грома, разнесся грохот тарана над стеной. Когда тяжелый ствол дерева отскочил, Оргриму показалось, что у него в руках порвутся все сухожилия.
— Давайте, еще раз!
Ствол дерева устремился вперед. Теперь его сопровождал треск. Одна из планок в двери разбилась.
В пролом полетели стрелы. Сверху, с башни, защитники предприняли последнюю попытку отогнать нападавших от двери.
— Месть! — кричали воины-тролли. — Месть!
В такт их яростным крикам стучал по воротам таран. Если кто-то падал, другой тут же занимал его место.
Разбилась еще одна доска. А затем одна петля подалась. Ворота наполовину обрушились. Оргрим отпустил таран. Он протиснулся в башню.
Ему навстречу устремился клинок. Тролль упал. Щепки рассекли кожу на груди. Под его весом вторая петля тоже вылетела из стены. Ворота рухнули внутрь башни.
Вожак стаи откатился в сторону, чтобы увернуться от удара копья. Узкая комната в башне была завалена телами. По Оргриму прошли тяжелые ноги.
— Месть! — эхом катился боевой клич.
Оргриму каким-то образом удалось подняться на ноги. Размахивать боевым молотом в такой толпе было невозможно. Рядом с ним упал на колени лысый воин. Его живот был распорот по всей длине. Умирающий пытался обеими руками удержать вываливающиеся внутренности.
Вожак стаи увидел, как эльфийский клинок снова устремился вперед для удара. На этот раз он целил троллю в живот. Оргрим повернулся в сторону, но на этот раз оказался чересчур медлителен. Через весь его живот протянулся неглубокий длинный порез.
Оргрим в ярости схватил мечника за голову и изо всех сил ударил об стену. Еще раз и еще.
Битва вокруг стихала. Кто-то распахнул ворота, которые вели к следующему отрезку стены, и в тот же миг вожака стаи швырнуло обратно в комнату башни. Подобно детскому кулаку, разрушающему мышиное гнездо, невидимая сила разорвала щиты и тела. Ликующие победители в мгновение ока превратились в растерзанные трупы.
Оргрим осторожно выглянул за ворота. Эльфы установили на стене одно из своих загадочных орудий. Команда поспешно пыталась перезарядить катапульту. Два воина поднимали на направляющую балку камень величиной с голову. Еще двое вращали двойную лебедку. Орудие находилось менее чем в пятидесяти шагах.
Вожак стаи побежал.
— Месть! — кричал он в ярости и страхе.
За спиной он услышал топот. Боевой клич снова подхватили другие воины.
Рычаги катапульты еще немного оттянулись назад, затем застыли в смертоносном напряжении. Послышался резкий щелчок. Оргрим бросился вперед. Он почувствовал дуновение ветра, когда каменная пуля пролетела всего в нескольких дюймах. Послышался звук разрываемой плоти. Многоголосый крик. Вожак стаи тут же вскочил.
Проклятые эльфы! Вот они опять перезаряжают катапульту. На направляющую балку положили новый камень. Оргрим побежал настолько быстро, насколько позволяли ноги. Рядом с ним был Бруд, следопыт. Вожак стаи вынул из-за пояса свой боевой молот.
Рычаги катапульты дернулись назад. Еще всего лишь десять шагов. Удар пришелся Оргриму в бедро, но тролль продолжал бежать. В груди горело от боли. Катапульта дернулась в последний раз, затем застыла. Еще пять шагов.
Военная машина замерла, словно приготовившаяся атаковать гадюка. Эльф в украшенном перьями шлеме наклонился вперед. Оргрим метнул боевой молот. Шлем превратился в окровавленную жестянку.
Еще два шага. Орудийный расчет отскочил назад. Эльфы пытались бежать через открытые ворота в следующей башне.
— Хватай эту дрянь! Заклиним ею ворота! — крикнул Оргрим следопыту.
На бегу они подхватили катапульту и потащили за собой.
Дверь башни захлопнулись. Осадная машина с грохотом ударилась о дерево. Длинная направляющая балка оказалась между воротами и стеной. Что-то щелкнуло. Рычаги катапульты устремились вперед. Тяжелый камень рванулся, проделав кровавую просеку в следовавших за ними воинах.
— Нет!
В слепой ярости Оргрим распахнул дверь и бросился на эльфов. Словно обезумев, размахивал он молотом. Что-то распороло ему щеку. Тяжелый удар обрушился на колено. Комната наполнялась телами и влажной жарой от пролитой крови. А потом все вдруг внезапно закончилось. Только негромкие стоны раненых и умирающих нарушали тишину.
Оргрим, пошатываясь, поднялся по узкой лестнице. Вторая башня взята! Они завоевали целый отрезок стены. С вершины башни он видел, как воины других кораблей бегут по абордажным мостикам «Ветра духов».
Вожак стаи тяжело оперся на зубец стены. Прибрежный город был огромным. Со стороны моря он тоже был защищен двойным валом. Эльфы еще далеко не разбиты. Но они потерпели первое поражение.
— Никогда больше не сгоните вы нас с этого вала, — устало поклялся вожак стаи. — И никогда больше не уйдем мы из Альвенмарка.
Северная битва
Вожак стаи окончил доклад. Оргрим тяжело оперся на обломок разбитой колонны. Он чувствовал себя слабым, словно новорожденный, — во время сражения он потерял много крови.
Герцоги, которых Бранбарт собрал в руинах эльфийского дворца, серьезно смотрели на Оргрима. Думгар из Мордштейна уважительно кивал головой. Седовласый Мандраг глубокомысленно жевал губами.
Бранбарт шмыгнул носом и сплюнул в склизкую лужу под ногами.
— Ты опять легкомысленно воспользовался кораблем, — мрачно произнес король. — От мачт и надстроек «Ветра духов» остались одни обломки.
Оргрим ничего не понимал! Что он такого сделал королю?
— «Ветер духов» собрал на себя огонь всех катапульт целого отрезка стены. Когда эльфы поняли, что мы представляем наибольшую опасность, они перестали стрелять по другим кораблям. Ты хочешь упрекнуть меня в том, что мне удалось то, что не удалось другим вожакам стай? Ты предпочел бы, чтобы мы снова потерпели неудачу во время атаки?
— Не зарывайся, щенок! — Бранбарт вскочил и угрожающе взмахнул бедренной костью, которую глодал. — Ты себя переоцениваешь. Другие вожаки стай уже жаловались, что ты забрал у них лучших моряков и воинов. Ты победил потому, что командуешь самой лучшей стаей, а не потому, что ты герой, которым себя, очевидно, считаешь.
— Не будь несправедлив, Бранбарт, — вмешался старый Мандраг. — Мы все знаем, что не Оргрим крадет у вожаков стай их лучших людей. И он — храбрый воин. Тебе следовало бы не упрекать его, а предложить почетное место за своим столом, как поступали короли нашего народа с начала времен.
— Ты что же, собираешься объяснять мне, что должен делать король? Думаешь, если ты долгое время вел наш народ, то знаешь, что значит быть королем? — вкрадчиво поинтересовался Бранбарт.
— Довольно! — решительно крикнула Сканга. — Ты король, никто в этом не сомневается. — Шаманка поднялась и подошла к герцогам. — Было ошибкой атаковать Рейлимее, Бранбарт. Они были предупреждены. Можно было предугадать, что мы не возьмем Рейлимее так же легко, как Вахан Калид.
— Не вмешивайся в дела воинов! — Бранбарт в ярости отшвырнул кость. — Возможно, ввязываться в эту битву было легкомысленно, но мы уже не можем прервать ее. Если мы уйдем отсюда без победы, это станет знаком для всех народов Альвенмарка. Они почувствуют силы противиться нам. Рейлимее должен пасть. И на этот раз мы никого не отпустим! Когда мы поплывем дальше, город станет полем трупов!
Как ни презирал Оргрим своего короля, с тем, что говорил Бранбарт, он вынужден был согласиться. Они не имеют права проиграть этот бой.
— Кроме прочего, нам нужны припасы, которые может дать нам город. Все мясо, склады… Снайвамарк — скудная земля. Войско, настолько большое, как наше, нельзя содержать там зимой. — Бранбарт снисходительно улыбнулся Сканге. — Не надо рассказывать мне, как вести войну, женщина. Ты же знаешь, моя душа богата мудростью многих королей.
— Да, и в тебе продолжает жить высокомерие многих королей. Я хорошо вижу, какую пользу принесет нам эта победа. Но подумай о Филангане. Ландоран — хитрый эльф. Он догадается, что мы придем. И с каждым днем, который мы теряем здесь, он становится сильнее, в то время как наши воины истекают кровью под стенами Рейлимее. Пока что вход в Китовую бухту свободен ото льда, и мы можем попасть на запад на своих кораблях. С каждым днем, который мы здесь теряем, граница льдов продвигается дальше на юг. Когда Китовая бухта замерзнет, наш поход в Филанган удлинится на сотни миль. А каждая миля истощает силы наших людей, в то время как Ландоран становится все сильнее и сильнее.
Бранбарт рассмеялся ей в лицо.
— Вот по этой причине женщины и не ведут войн. Они все рисуют мрачными красками и оказываются побеждены прежде, чем дело доходит до первого сражения. В чем смысл твоего брюзжания? Что ты хочешь мне сказать? — Его взгляд остановился на Оргриме. — Ты же герой. Находчивый парень, который строит мосты на мачтах, чтобы штурмовать стены. Что бы ты сделал? Я знаю, в тебе горит тщеславие. Покажи же, что ты обладаешь умом, который должен отличать герцога наряду с мужеством.
Оргрим попытался вызвать в памяти карты северных земель, которые изучал перед вторжением в Альвенмарк. Филанган находился в конце длинного заснеженного перевала. С востока к каменному саду вела только эта дорога.
— Что, щенок, язык прикусил? — принялся насмехаться король. — Все, больше у тебя нет ничего? Только молчание?
— Между Китовой бухтой и перевалом лежит пустая земля. Эльфы считают, что мы привязаны здесь. Я думаю, мы сумеем удивить их. С тысячей воинов я могу отрезать им пути подвоза с востока до тех пор, пока ты не подойдешь с основной частью войска, Бранбарт.
— Значит, ты хочешь отрезать путь подвоза. И тысячи воинов тебе будет достаточно. — Король потянул носом и сплюнул. — Таким войском должен командовать герцог. Ты именно этого добивался, хитрый пес?
— Ты спросил, что бы я сделал…
— Молчи, Оргрим! Я тебя знаю! Значит, ты хочешь уйти отсюда и вести свою собственную войну? Пожалуйста! Я дам тебе один корабль! Двести пятьдесят воинов!
— Этого слишком мало, мой король! — вставил Мандраг. — Если эльфы обнаружат, насколько слабо войско, они сотрут его в порошок.
— Еще один непрошеный совет, старик. — Бранбарт обернулся к троллю. — Пойдешь со щенком. Похоже, он тебе пришелся по сердцу.
— Мне все наши по сердцу, — ледяным тоном ответил Мандраг. — Только дурак разбрасывается жизнями воинов.
— Ну, тогда объединитесь, хитрецы, и подумайте, как выполнить эту задачу. На сей раз, боюсь, окажется недостаточно прибить мосты к мачтам.
Оргрим был взволнован. Его чувства колебались между гневом и гордостью. Король требует невозможного. Но разве пару дней назад не казалось невозможным взять штурмом с кораблей морские стены Рейлимее? А теперь у него в подчинении свои воины, вдали от основного войска. Если он выполнит задачу хорошо, Бранбарт не сможет отказать ему в титуле герцога.
— Он возьмет «Ветер духов», — произнесла Сканга не терпящим возражений тоном. — И Бирга будет сопровождать его. Она выяснит, как готовятся к битве в Филангане.
Бирга считалась приемной дочерью Сканги, и она пользовалась почти столь же дурной славой, как и шаманка. Бирга была настолько страшна, что говорили, будто бы ее не касался ни один мужчина. И это при том, что некоторые воины спаривались с пустыми стволами деревьев, чтобы избавиться от лишних соков.
При мысли, что эта карга постоянно будет находиться рядом с ним, Оргрима пробрала дрожь.
Страсть
Олловейн ступил в ослепительную белизну. Обтянутая тканью дверь мягко закрылась за ним. Покой, отведенный ему в скальном замке, смущал зрение. Все здесь было белым. Стены, большое ложе. Даже янтарины, встроенные в стену, испускали белый свет. Они были расположены настолько умело, что не отбрасывали тени.
В комнате не было углов. Стены мягко переходили в потолок. Кровать была овальной. Даже дверь, через которую вошел Олловейн, была округлой. Молочно-белый свет способствовал тому, что контуры казались размытыми.
Мастер меча услышал равномерный плеск воды. Устало огляделся. Его покои были обширны, и обстановка, очевидно, была создана с целью смутить органы чувств. Олловейн отстегнул перевязь и положил ее на кровать. Затем внимательно осмотрелся. Прошло некоторое время, прежде чем он сумел отыскать белую занавеску в стенной нише. За ней находилась ванная. Эта комната тоже была полностью выдержана в белом цвете. На воде плавали цветки лотосов и лепестки роз. Бассейн был встроен в скалу и казался не очень глубоким. Белесый пар поднимался от воды, мягко касаясь лица Олловейна. Дно бассейна было неровным. Рядом с бассейном стоял низкий мраморный массажный столик. Обитое кожей овальное отверстие словно приглашало положить в него голову. Влажный теплый воздух в ванной был наполнен ароматом экзотических цветов. Запах вызывал лень и сонливость.
Олловейн вернулся к ложу. Он стянул с себя грубую одежду, подаренную ему Альфадасом, и вытянулся на одеяле из шкур снежного зайца. Шкуры приятно ласкали кожу.
После встречи в павильоне Ландоран настоял на том, чтобы они предстали перед советом старейшин. Все согласились без экивоков, когда речь зашла о том, чтобы передать Линдвин командование над Филанганом. Этот избыток доверия был совсем не в духе его народа, подумалось Олловейну. Никогда прежде они не подчинялись никому. На протяжении столетий они отказывались от посещения Праздника Огней, чтобы избирать Эмерелль королевой. А теперь склоняются перед мнимым приказом правительницы. Что-то здесь не так!
Даже о том, чтобы терпеть в городе небольшое войско людей в качестве союзников в войне против троллей, полемизировали недолго. Во время споров речь шла в основном о мелочах, вроде того что едят люди и можно ли изготовить достаточно амулетов для того, чтобы защитить их от смертоносного холода Снайвамарка. Впрочем, Ландоран категорически отказался от того, чтобы фьордландцы пришли в Филанган через звезду альвов в Небесном зале. Он хотел, чтобы они воспользовались вратами, находящимися на расстоянии примерно трех сотен миль, на склонах гор Сланга. Там их должен был встретить небольшой отряд эльфов и проводить на ледяную равнину, откуда они помчатся в Филанган. Ландоран пояснил, что разумнее, чтобы люди сначала увидели немногих эльфов и успели к ним привыкнуть. А еще гости должны познакомиться с землей, на которой придется сражаться. Также предстояло попытаться объединить их с кентаврами еще на ледяной равнине. Все звучало разумно, однако Олловейна не оставляло чувство, что князь просто ищет предлоги как можно дольше держать людей вдали от Филангана.
И весь придворный совет льстил Линдвин. Ей то и дело приходилось демонстрировать камень альвов. Трижды или четырежды ей пришлось рассказать выдуманную историю о том, как Эмерелль вручила ей камень. Неужели все ослепли? Или они доверяют Линдвин потому, что она пришла с ним, честным воином? Мысли Олловейна то и дело возвращались к этим вопросам.
Что-то надавило ему на виски. Он уснул. Руки нежно коснулись его щек, скользнули на шею и начали разминать напряженные мышцы.
Олловейн открыл глаза. Над ним склонилось бледное женское лицо. Радужка глаз была красной, словно кровь. Белоснежные волосы были гладко зачесаны назад. Кожа тоже была безупречно белой, не считая тонких проглядывающих голубых вен. Эту эльфийку Олловейн никогда прежде не видел.
— Кто ты?
— Люсилла, из народа нормирга, — спокойно ответила девушка, продолжая массировать ему шею.
Может быть, он видит сон? Олловейн неуверенно огляделся по сторонам. Белая комната была словно создана для него. Слишком совершенна, чтобы быть реальной… Хотя… Ландоран, наверное, еще помнит, с каким ожесточением Олловейн, будучи ребенком, поклонялся белому цвету. Некоторое время он даже ел только белую пищу.
Олловейн напряг мышцы шеи, чтобы лучше видеть стоявшую позади него Люсиллу. На ней было узкое белоснежное холщовое платье. Он не сдержал улыбки. Это сон!
— Значит, ты хочешь посмотреть на меня. Не поворачивайся! Скажи что-нибудь!
Люсилла подошла к его кровати сбоку. Ее руки приятно коснулись его груди. Она ненадолго сжала его соски между большим и указательным пальцами. Приятная волна захлестнула Олловейна. Ее руки уже коснулись его шеи. Неужели все же не сон?
— Кто послал тебя?
— Никто. Они рассказали о тебе, Олловейн. Но меня никто не посылал. — Ее руки коснулись его глаз. — Не смотри на меня. Ни на что не смотри! Просто чувствуй. Пока твои глаза открыты, ты не можешь быть свободным.
Олловейн нерешительно повиновался. Руки Люсиллы снова скользнули на его шею. Они были сильны. На правой ладони мастер меча почувствовал мозоли. Кожа на левой руке была мягкой. Он знал, что это означает. Он знал только одно занятие, от которого мозоли появляются только на правой руке. Олловейн открыл глаза и хотел было сесть, но Люсилла прижала его к постели.
— Ты воин, не так ли? Мечница.
Она рассмеялась.
— Я не осмелилась бы так себя назвать. В бою на мечах я всего лишь ученица. В том, что я делаю сейчас, я лучше, по крайней мере тогда, когда мои указания выполняют.
— Почему я должен закрывать глаза? — недоверчиво спросил Олловейн.
— Тогда ты сможешь расслабиться. И даже самые вежливые лгуны не могут слишком долго смотреть мне в лицо. Мои глаза… Они беспокоят. Говорить что-либо другое было бы вежливой нелепостью.
Она была права. Темно-красная радужка ее глаз выглядела жутко. Ее взгляд был пристальным, оценивающим… чувственным?
— Зачем ты это делаешь?
Ее пальцы коснулись его губ.
— Не спрашивай. Хочешь пережить удивительное? Один-два совершенных часа? Тогда не спрашивай.
— Но…
— Доверься мне. Слова разрушают красоту мгновения. — Она взяла его за руку. — Вставай. Идем со мной.
Люсилла направилась в ванную комнату. На полу стояли хрустальные бутылочки, которых миг назад еще не было. Во влажном воздухе по-прежнему витал упоительный чужой аромат.
Она указала на каменную скамью.
— Ложись туда. Тебе понравится.
Олловейн повиновался. Ему было любопытно. Никогда прежде ему не доводилось встречаться ни с кем, кто был бы подобен Люсилле.
Камень мраморного стола был на удивление теплым. Мастер меча устроился на кожаной обивке. Что-то маслянистое капнуло на спину. Затем Олловейн снова ощутил руки Люсиллы. Сильные и нежные. Она умело массировала напряженные мышцы шеи и спины. Ее руки скользили вниз. Она наклонилась. Тело девушки коснулось его. На ней больше не было платья!
— Перевернись, — мягко прошептала она.
Прядь ее волос выбилась из прически и упала на плечо. У Люсиллы были маленькие груди, как у воительницы. Мышцы правой руки были выражены сильнее. Что он делает? Он смотрит на нее глазами учителя боя на мечах.
Люсилла вновь наклонилась вперед. Она подняла пояс платья.
— Позволь мне завязать тебе глаза, иначе волшебство может не получиться. — Она загадочно улыбнулась. — Перестань думать. Просто чувствуй.
Олловейн позволил. Девушка сложила ткань пояса вдвое и крепко завязала ему глаза.
— Слушай шум воды. — Люсилла положила одну ладонь ему на грудь, вторую — под спину, затем мягко подтолкнула его назад.
Масло капнуло Олловейну на грудь. Пальцы девушки играли с его сосками. Затем вдруг оказались между бедер, сжали тестикулы. Хватка становилась крепче, пока эльф не застонал от сладкой боли.
Олловейн почувствовал, что у него кружится голова, несмотря на то что он лежит. Теперь руки Люсиллы касались его живота. Мастер меча выгнулся, застонал. Ощущение было такое, словно его кожи касались язычки пламени. Ему хотелось, чтобы ее пальцы снова опустились ниже. И в то же время не хотелось, чтобы она переставала делать то, что делала сейчас. Кожа Люсиллы теперь казалась мягче. Наверное, из-за масла.
— Идем в воду, я поведу тебя. — Она взяла его за руку.
Он охотно подчинился. Она взяла его за вторую руку. Он соскользнул с мраморного стола. Каменный пол был прохладным. Головокружение стало сильнее. Довериться вот так, полностью — было для него внове. Он предположил, что среди ароматов, поднимающихся из воды, есть наркотик.
— Осторожно, сейчас будет ступенька.
Олловейн смущенно рассмеялся. Он уже не был господином своих чувств. Голос Люсиллы звучал где-то рядом. А ведь она шла прямо перед ним! Она по-прежнему держала его обеими руками.
Приятная теплая вода коснулась его лодыжек. Осторожно продвигаясь вперед, он спустился глубже в бассейн, пока вода не достигла его бедер.
Люсилла притянула его к себе. Ее грудь прижалась к груди Олловейна. Он чувствовал ее возбуждение. Эльфийка обхватила ногами его бедра. Их губы встретились. Он осыпал ее страстными поцелуями. Олловейн впился зубами в мягкую плоть ее шеи, ласкал ее груди, нырнул и языком нашел потайной уголок.
Люсилла вытянула его на мелководье. Их любовная игра стала необузданной. Словно взбесившиеся дикие кошки, набросились они друг на друга. Олловейн устоял перед искушением снять повязку. Несмотря на то что ткань давно уже была пропитана водой, она продолжала скрывать от него страстную партнершу. Никогда прежде не делал он ничего подобного. На протяжении всех столетий своей жизни! Что он упустил! И никогда не отдавался он эльфийке, которую знал меньше часа.
Его предыдущие любовные похождения всегда были медленным прощупыванием, робкими поисками доказательств того, что его симпатия взаимна, и он всегда был готов вернуться в обманчивую безопасность одиночества.
Тело Люсиллы задрожало. Она протяжно и страстно застонала. Ее дыхание коснулось его лица. А затем она вдруг укусила его за нижнюю губу. Металлический привкус крови наполнил рот.
Олловейн выгнулся дугой. Руки Люсиллы ласкали его грудь. Ни слова не сказала она с тех пор, как они вошли в воду. Только язык страсти мог выразить то, для чего не находилось слов.
Укус Люсиллы испугал Олловейна и тем не менее еще больше погрузил его в пучину экстаза. Казалось, ее руки были повсюду. Она задавала ритм любви, и он наслаждался этим. Олловейн оттягивал мгновение… Краткий миг истечения.
Где бы ни скользнули по его коже ее пальцы, он всегда отвечал дрожью. Казалось, его тело полностью принадлежит ей. Она заставляла его вскрикивать или страстно желать следующего прикосновения. А потом она отпустила его, закончив сладостную пытку. Он вскрикнул, снова и снова. Выгнулся и обхватил ее руками. Обнявшись, они сидели в воде. Ее руки гладили его спину, ласкали, словно ребенка, которого нужно обнять и утешить.
Волшебство испарилось. Ее прикосновения уже не зажигали его тело. Они были приятными. Успокаивающими. Он медленно приходил в себя. Предостерегающий голос пронизал отступающий прилив страсти. Что-то было не так. Все это время было не так. Правая рука Люсиллы. Там больше не было мозолей!
Олловейн испуганно схватил повязку и сорвал ее с себя. Через пелену мокрых черных прядей на него смотрели светло-зеленые глаза с золотыми искорками. Глаза Линдвин!
— Это был единственный способ, — тихо сказала она. — Мы никогда не стали бы ближе, чем на мосту, когда смотрели друг другу в глаза. Твой разум заставил замолчать твое сердце.
Олловейн все никак не мог осознать происходящего.
— Люсилла, как…
— Она нашла эту идею… интересной. Ландоран решил послать ее к тебе. Она должна была сделать тебе массаж и… подбодрить. Таковы были его слова. Он что-то сказал о том, что ты одержим всем, что имеет цвет снега. Отсюда и Люсилла. Похоже, Ландоран хорошо знает тебя… Ему все о тебе известно. Я не могла вынести мысли, что Люсилла и ты… — Она запнулась. — Для нее это было бы только игрой. Хотя она и находит тебя интересным. Я… Я уговорила ее…
Олловейну казалось, будто он очутился обнаженным в метели. Несмотря на то что было душно и тепло, он обхватил грудь руками. Он не мог поверить в то, что произошло. И того, что он не заметил! Что с ним случилось?
— Как ты убедила Люсиллу? — тихо спросил он, слишком задетый, чтобы реагировать резко или даже агрессивно.
— Она кое-что попросила у меня. Я не могу говорить об этом. Это не предательство. Тайна…
— Что?
Линдвин поднялась.
— Я не имею права говорить тебе. — Она отбросила мокрые волосы со лба. — Я не жалею, Олловейн. Это было правильно. Если бы ты мог прислушаться к своему сердцу, ты бы тоже понял это.
— Что? Что я желаю предательницу и воровку? Ты украла величайшее сокровище нашего народа! И сегодня твоя ложь сделала тебя повелительницей Филангана, а меня… — Он не находил слов. Она просто взяла его, так же как камень альвов.
— Эмерелль умерла бы еще в Вахан Калиде, если бы я не воспользовалась силой камня. Я была слишком слаба, чтобы излечить ее только при помощи своей силы. Я пыталась! И чуть не умерла. Ты ведь видел! Заклинание птицы истощило мои силы. Как ты думаешь, как я смогла излечить всех вас…
— Меня ты излечила, разрезав горло кинжалом. Зачем так? Магические силы камня альвов были уже исчерпаны, когда дело дошло до меня?
Она покачала головой, в глазах стояли слезы.
— Когда я лечу магическим образом кого-то, кто борется со смертью, то проникаю в его душу. Я разделяю его боль, иногда душа пациента раскрывается передо мной. Я так хотела этого… Но это не должно было произойти таким образом. Познать тебя — это должно было стать твоим даром мне.
— Красивые слова, — с горечью сказал Олловейн. — Жаль только, что их произносит воровка. Как я могу поверить тебе после того, как ты завоевала меня таким образом?
Она понурилась.
— Да, как ты можешь поверить мне, мой белый рыцарь? Мой отец рассказывал историю Шалин Фалаха. Как ты сражался против троллей и как отказался убить их князей. Он глубоко уважал тебя.
— Конечно, — засопел Олловейн. — Твоя семья ценит всех, кто противится королеве.
— Это было еще до того, как началась вражда с Эмерелль. И как я ни презирала ее, я всегда восхищалась тобой. Я избегала встречаться с тобой, чтобы сохранить девичьи мечты о белом рыцаре Шалин Фалаха. Увидела я тебя только в Вахан Калиде. Я была в толпе, на улице, когда стреляли в Эмерелль. И я видела, как ты закрыл королеву своим телом. В этот миг я поняла, что ты действительно такой же, как в моих мечтах. И уже не могла сделать того, о чем просил меня дед. Тебе не следовало опасаться, что я уведу тебя в Аркадию, когда мы шли по тропам альвов. Я больше не могу вернуться туда! Эмерелль должна была умереть после того, как коронуется. И огненная птица должна была осветить палубу, чтобы мой брат не промахнулся. Но если бы это все же случилось, я должна была убить ее. Однако… Я уже не могла — после того как увидела тебя. Я так предстала перед королевой… чтобы мое тело заслоняло ее от стрелы брата. И я выпустила птицу в открытое море. То не был сигнал для троллей и их кораблей. Не пойми меня превратно, я по-прежнему презирала Эмерелль. Но уже не могла принимать участие в ее убийстве у тебя на глазах. Я… — Она рассмеялась. — Как это все по-детски… Ты на самом деле оказался таким, каким я всегда тебя представляла, и мне захотелось тебе понравиться. Любой ценой. Я хотела стать твоей.
Олловейн смотрел ка нее, ничего не понимая. Может ли он верить ей теперь? Значит, он был прав в своей подозрительности. И в то же время ошибался.
— Мне не следует больше подпускать тебя к Эмерелль.
— Решать тебе. Когда я лечила ее, то была очень близка к ее душе. Она страшна, Олловейн.
Эльфийка вздрогнула, и на миг мастеру меча показалось, что тень коснулась ее души. Линдвин была интриганкой, и он не верил ее слишком детским уверениям в любви, но встреча с душой Эмерелль, похоже, действительно напугала ее.
— Ты не знаешь госпожу, которой служишь, — продолжала волшебница. — Она истинная нормирга. Любая этика, любая мораль подчинена одной мысли: защитить Альвенмарк. Где-то по ту сторону троп альвов таится страшный враг, который пугает даже Эмерелль. Ее мысли настолько направлены на то, чтобы победить его, что она готова принести все в жертву ради этого. Она знала, что Вахан Калид будет атакован. Знала и то, что будет очень тяжело ранена. Она пошла на все, чтобы не спутались тропы, ведущие в будущее. Потому что победим ли мы когда-нибудь врага или же Альвенмарк будет полностью уничтожен, зависит от жизни немногих. И от того, как идет война с троллями. Эмерелль хотела, чтобы тролли победили в Вахан Калиде. — Эльфийка на миг замолчала и посмотрела на Олловейна. Тот судорожно сглотнул. — Она принесла в жертву город, а с ним тысячи детей альвов! Я излечила ее. На ее теле больше нет ран. Но ее душа — прибежище тысячи страданий. Есть только одна причина того, почему она не просыпается: она страшится того, что сделала!
Теперь Олловейн решительно покачал головой.
— Это ложь воровки и убийцы!
Линдвин долго смотрела на него. Ее глаза были прекрасны. Они казались такими невинными.
— Я знаю, что ты должен видеть во мне предательницу, чтобы оставаться белым рыцарем Шалин Фалаха. — Она поднялась и вышла из мелкого бассейна.
Ее вид возбудил его.
— Куда ты? — раздраженно спросил Олловейн.
— Теперь я заплачу свою цену за единственный раз, когда по-настоящему обманула тебя. Ты же знаешь, говорят, страсть — это то, что причиняет страдания. Прощай, мой белый рыцарь. — Она подошла к двери и покинула ванную комнату.
Олловейн взглянул на повязку, плававшую перед ним в воде. Он по-прежнему чувствовал себя слепым. Не способным понять, где вранье, а где правда. Неужели Линдвин его обманула? Неужели Эмерелль знала, что тролли нападут на Вахан Калид? Странный паланкин, похоже, подтверждал слова волшебницы. По крайней мере, похоже, Эмерелль знала, что в эту ночь ей придется бежать и понадобится лодка. Несмотря на то что Олловейн не мог в данный момент понять, чем королева руководствовалась, он верил, что она поступила так для блага Альвенмарка.
— Линдвин?
Ответа он не получил. Пожалуй, она права. С открытыми глазами он никогда, наверное, не пошел бы на интрижку с ней. Все было правильно. Идеально… Никогда прежде не любил он женщину с такой страстью. И ее страсть, похоже, тоже была настоящей. Правда ли то, что она сказала? Он вспоминал ее слова: «Страсть — это то, что причиняет страдания».
Разговор в ночи
Знание о том, что должно произойти, не давало Альфадасу покоя. Он даже подумывал взять Аслу и детей с собой в Альвенмарк и убежать от троллей. Но куда ему, человеку, деваться среди детей альвов? Слишком многие знают его. Кто примет воспитанника Эмерелль, когда королеву преследуют тролли? Как ни крути, Альфадас понимал, что положение его безвыходно. Если Асла останется в Фирнстайне, то она, по крайней мере, будет среди друзей. В деревне, где она выросла, она справится с бедами, если он не вернется.
Было темно, когда Альфадас стал спускаться по узкой тропе к фьорду. Целью его была неприглядная хижина неподалеку от воды. За тонко выскобленной кожей, закрывавшей от ветра единственную дырку для солнечного света в стенах, горел желтый свет.
Ярл в нерешительности остановился перед хижиной. Правильно ли он поступает? Он запрокинул голову, чтобы увидеть звезды, словно они знали ответ. По небу широкими полосами тянулось зеленое колдовское сияние. Альфадас с болью подумал о сказках, которые рассказывал ему отец о таких ночах во время их совместного путешествия. Говорили, что в эти ночи в мир людей приходят тролли. Сегодня сказки стали реальностью. И дружба с эльфами не принесла ему счастья.
Альфадас решительно подошел к двери небольшой хижины. Нужно уладить дела в этом мире, прежде чем отправляться в Альвенмарк. Через дверь услышал, как возится по хозяйству и что-то напевает Кальф. Когда Альфадас постучал, голос смолк. Дверь распахнулась. Кальф удивленно глядел на ярла. Статный рыбак медленно старел. Его длинные светло-русые волосы сильно отступили от висков. Морщинки поселились вокруг глаз и в уголках рта. Альфадас знал, что не входит в число любимых гостей рыбака, но, тем не менее, его вежливо пригласили войти. Кальф смущенно убрал в сторону разбросанную по полу одежду.
Маленькая хижина насквозь провоняла рыбой. На столе лежало три стройных серебристых тела. Брюха у всех были вспороты. Кальф начал сдирать чешую.
— Первые лососи, — удивленно произнес Альфадас.
Кальф усмехнулся, как маленький мальчик, которому удалась шутка.
— В этом году они прошли мимо тебя, ярл. Они поднялись по фьорду в сумерках. Пока что их единицы. Первые разведчики крупного косяка рыбы.
Альфадас с завистью смотрел на лососей. Серебряный урожай пора собирать, а ему нужно уходить. Тысячи и тысячи лососей пройдут на протяжении следующих двух недель по фьорду и отправятся дальше, вверх, в горы, по небольшим речкам и ручьям. Они дадут деревне второй источник пропитания. Их нежное красное мясо поможет Фирнстайну пережить зиму. Уже завтра разожгут костры в темных коптильных сарайчиках.
Альфадас опустился на табурет. Говорили, что тому, кто поймает первого лосося, предстоит хороший год. Значит, он пришел к правильному человеку.
— С детьми все в порядке? — не зная, о чем бы спросить, поинтересовался Кальф.
— Да… Нет. — Альфадас поправил перевязь. Рукоять оружия неприятно ткнула его в бок. — С детьми все в порядке, а вот со мной — нет. Я хотел, чтобы они ничего не заметили. Ульрика я завтра возьму с собой, когда отправлюсь в Хоннигсвальд на смотр войска. Я хочу еще немного побыть с мальчиком. Кадлин слишком мала… А Асла не может уехать отсюда. Лососи… В деревне на протяжении следующих двух недель будет каждая пара рабочих рук на счету. — Он с грустью уставился на догоревший огонь. — Хотелось бы мне тоже быть здесь.
Кальф принялся разделывать одного из крупных лососей. Он нанизывал большие куски рыбы на вертела и вешал их над огнем. Мужчины молчали. Жир с шипением капал на угли.
Альфадас ценил то, что рыбак не расспрашивает. Кальф вынул из кожаного мешочка краюху старого хлеба и положил ее на стол. Затем наполнил из кувшина простой деревянный бокал.
— Я пришел из-за Аслы, — нарушил молчание ярл.
Чистые голубые глаза рыбака превратились в узкие щелочки.
— Вот как, — вот и все, что он на это сказал.
Альфадас знал, что если бы много лет назад не появился в Фирнстайне в конце лета, Асла выбрала бы Кальфа. Тогда рыбак был ярлом. И Кальфа в деревне любили, несмотря на то… или, быть может, как раз потому, что он не болтал попусту.
Очарование незнакомца увлекло Аслу, когда Альфадас пришел в деревню с отцом и эльфами. Ночь за ночью она ловила каждое его слово, когда он сидел на берегу у костра и рассказывал любопытным о приключениях, которые пережили они вместе с Мандредом и эльфами.
Со временем очарование чужака стало проклятием, с горечью подумал Альфадас. Именно оно стояло между ним и его женой. Еще сильнее, чем длительные военные походы на службе у короля, уводившие его на чужбину на много лун.
— Ты присмотришь за Аслой?
Альфадас говорил очень тихо. Ему стоило больших усилий вообще произнести эти слова.
Кальф все еще любил Аслу. Он мог взять любую девушку в деревне. Даже сейчас, хотя начинал медленно стареть. Его продолжали любить, хоть и не выбирали ярлом.
Но рыбак предпочел остаться один. Альфадас был уверен, что, если бы не Асла, они стали бы друзьями. Он испытывал огромное уважение к Кальфу, пусть тот и не любил видеть его в своем доме.
Кальф пристально посмотрел на него.
— Асла — женщина, которая сама прекрасно может за собой присмотреть, ярл. И ты это знаешь.
— Я никогда еще не уезжал зимой.
Альфадас вспомнил, как на протяжении последних лет пасмурными днями сидел у огня и вырезал из дерева. Или как прыгал с Ульриком по столам и скамьям, устраивая дуэли на деревянных мечах. Зима всегда лечила раны лета. Целыми ночами он лежал в обнимку с Аслой и прислушивался к завыванию бури. И они любили друг друга. Почти каждую ночь. Зимой он мог быть ей таким мужем, как она хотела.
— Ульрику будет тяжело. — Голос Альфадаса звучал так, как иногда по утрам, если вечером он выпил слишком много мета. — Он всегда радовался тому, что может провести зиму вместе со мной. Я обещал взять его на охоту в горы. Научишь его охотиться, Кальф?
Рыбак приветливо улыбнулся.
— Охоте учатся не за одну зиму. Я с удовольствием возьму его на охоту… Но не печалься. Ты еще многому сможешь научить мальчика, когда вернешься. — Кальф снял один из вертелов с огня и положил на стол перед ярлом. — На этот раз не ты поймал первого лосося осенью, но я буду рад, если ты первым попробуешь от серебряного урожая.
Альфадас оценил жест. Он осторожно откусил горячего мяса. Оно было мягким и вкусным. По уголкам рта ярла побежал жир.
За еду принялся и Кальф.
— Хороший будет год для рыбы, — заявил он, уплетая за обе щеки.
Альфадас молча кивнул. Неужели Кальф не понял намека насчет охоты? Ни один мужчина на фьорде не попросит другого учить его сына искусству охоты, если только…
Похоже, он не может выражаться ясно! Намеки здесь неуместны. Он не успокоится, если не будет уверен в том, что Кальф его понял.
— Каждая победа покупается смертями, — вдруг сказал он.
Кальф поднял на него взгляд, продолжая есть.
— Если со мной что-то случится, то я хотел бы, чтобы ты присмотрел за моей семьей! Я знаю, что, если ты будешь воспитывать моего сына, он станет хорошим, честным человеком. Асла думает так же.
Кальф отложил вертел.
— Ты лучший мечник Фьордландии. Кто же сумеет победить тебя?
— Там, куда я иду, я был не более чем способным учеником. Отправляться на войну против троллей настолько же нелепо, как если бы я приказал поймать падающий дуб. Не важно, насколько ты ловок и силен, огромный ствол раздавит тебя, если ты встанешь у него на пути. Вот так и будет, если мы встанем на пути у троллей.
Кальф нахмурился.
— Ты должен сказать это королю.
— Он знает.
Кальф покачал головой.
— Это же бессмысленно.
— Он хочет избавиться от меня, Кальф. От меня и некоторых других воинов.
— Тебя никогда не побеждали, ярл. Зачем ему посылать тебя на смерть? Он навредит сам себе, если принесет в жертву тебя. Я уверен, что ты вернешься.
Альфадас вздохнул. У Кальфа были все причины не горевать, если он не вернется. В конце концов, именно он выбил жизнь рыбака из колеи. А теперь Кальф пытается подбодрить его. Настоящий человек!
— Я знаю, что ты все еще любишь Аслу.
— Какое это имеет отношение к войне?
— Если ей понадобится помощь, помоги ей и детям. Это все, о чем я хотел тебя попросить.
— Так я всегда и помогал, — мягко ответил рыбак.
Тон, которым Кальф произнес эти слова, уколол Альфадаса.
— И ты прав. Меня чертовски трудно убить. Не забудь об этом.
Рыбак обезоруживающе улыбнулся.
— Не я тот человек, которого тебе нужно убеждать.
В горле Альфадаса стоял ком. Вот негодяй! У Кальфа ведь имеются все причины желать ему смерти. Ярл раскрыл кожаный мешочек, висевший у него на поясе и выложил на стол засохшую
птичью лапку, величиной с руку ребенка. К ней был прикреплен длинный ремешок.
— Что это? — удивленно спросил Кальф.
— Это тайна. Вот почему рыба клюет у меня лучше, чем у тебя. Это из Альвенмарка. Я получил ее от своего отца. Не знаю, какой птицы эта лапка, но она может приманивать рыбу. Нужно просто опустить ее в воду, не шуметь и немного подождать.
Кальф поднял лапку, повертел ее между пальцами, осмотрел со всех сторон.
— А я уже начал грешить на богов, что ты кроме всего прочего еще и рыбак лучше, чем я. Не надейся, что я отдам ее тебе, когда вернешься следующей весной.
В уверенности Кальфа было что-то заразительное.
— Я привезу себе новую из Альвенмарка. Не думай, что я сдамся без боя и сделаю тебя королем рыбаков, — рассмеялся ярл.
Но внезапно страх вернулся. Похожий на крупный кусок льда, сидел он в животе Альфадаса.
Бунтари, крестьяне и смельчаки
— Опять эта женщина, — негромко произнес Ульрик.
Мальчик сидел в седле перед Альфадасом и указывал на стоявшую немного впереди и наполовину скрытую в тени березы стройную фигуру. Альфадас и Ульрик почти добрались до Хоннигсвальда. На протяжении всего долгого пути за ними следовала Сильвина.
— Как она может двигаться так же быстро, как и мы на лошади?
— Она мауравани, — пояснил Альфадас. — Сильвина принадлежит к народу эльфов, который живет в лесах. Она очень хорошо умеет находить короткие пути, а мы ведь и не спешили особенно.
— На этот раз она не убегает, отец. Чего она от нас хочет?
— Мы у нее и спросим.
Эльфийка ждала, прислонившись к стволу березы. Ее тяжелая коса обвивалась вокруг шеи, похожая на змею. На ней были брюки и рубашка из светлой оленьей шкуры. Порванные одежды, в которых она явилась во Фьордландию, исчезли. Альфадас с болью вспомнил, что когда-то она подарила ему кожаную рубашку. На ней была бахрома, не позволявшая воде проникать через рукава. Как бесконечно давно это было — когда они вместе бродили по лесам Альвенмарка.
— Ты хорошо держишься в седле, мальчик, — приветливо сказала эльфийка.
— Отец подарит мне пони, когда мы будем в Хоннигсвальде, — гордо заявил Ульрик. — Почему ты идешь за нами? И почему ты не со своей королевой, как Йильвина?
— Я помогу твоему отцу отбирать воинов, которые пойдут с ним. Кроме того, пусть воины увидят эльфийку прежде, чем попадут в нашу страну. А что касается королевы, то одного телохранителя вполне достаточно для того, кто отдыхает в доме друга. Мы обидели бы твоих родителей, если бы постоянно несли вооруженную стражу у постели королевы. В конце концов, мы ведь здесь не среди врагов.
Ульрик быстро кивнул.
— Почему у вас сражаются женщины? У нас такого нет.
На миг мауравани, казалось, растерялась.
— Среди нас, эльфов, так мало мужчин, которые могут одержать победу без помощи женщин, — наконец колко ответила она.
— Неужели вы много воюете?
— Довольно, Ульрик. Невежливо задавать так много вопросов.
— Пусть. Твой сын ведь хотел со мной познакомиться.
Сильвина шла рядом с ними шагом, пока они ехали по узкой звериной тропе через лес. В деревьях разгорался фейерверк красок. Каждый порыв ветра срывал тысячи листьев. Красный, пурпурный и золотой огонь окружал их. Лес собирался отгулять последний праздник, прежде чем начнется время темноты и бурь.
Альфадас был удивлен тем, как терпеливо отвечала Сильвина на все вопросы его сына. Она изменилась. Внешне это было незаметно… Или это он изменился? Смотрит на нее другими глазами? Было время, когда он ненавидел ее. Она научила его страдать. И несмотря на все, она была по-прежнему близка ему. Видеть ее оказалось достаточно, чтобы оживить давно похороненные чувства.
— Дедушка рассказывал, что есть эльфы, которые могут прыгать по деревьям, как белки, — сказал Ульрик. — Это правда?
— Мой тесть — болтливый старик, — извиняющимся тоном произнес Альфадас.
— Мне кажется, что мальчик знает Альвенмарк лучше тебя, несмотря на то что не видел его чудес своими глазами.
— Да, дедушка знает столько историй! — восхищенно подтвердил Ульрик. — Когда папы нет дома, он каждый вечер приходит и рассказывает нам о королеве и эльфах, о дедушке Мандреде, людях-конях и троллях.
Нужно будет поговорить с Эреком, в сердцах думал Альфадас. Была причина, по которой он сам никогда не рассказывал детям об Альвенмарке, как бы они его ни упрашивали. Он не хотел заронить в их сердца тоску по далекому миру. Они не должны были так же, как он, постоянно оглядываться на Январский утес и мечтать о чудесах, которых не смогут достичь сами.
— Хочешь попробовать, каково это — бегать по верхушкам деревьев, Ульрик? — спросила Сильвина.
— Ты возьмешь меня с собой?
— Если ты не боишься ехать на моей спине. Конечно же, если твой отец не возражает.
Альфадас вздохнул. И как теперь можно запретить?! Мауравани смотрела на него своими волчьими глазами. Ему показалось, что для нее должно быть очень важно подняться на дерево вместе с его сыном. Завидует Асле из-за детей? Ярл вспомнил несколько некрасивых историй, которые рассказывали об эльфах. Что они крадут детей. И его забрали. Сделает ли Сильвина что-либо подобное? Было время, когда он думал, что может читать в ее глазах, знает ее. Теперь он понимал, что ошибался.
— Пожалуйста, папа! Ну скажи «да», — настаивал Ульрик.
— Увидимся внизу, у фьорда, — проворчал Альфадас наконец.
Тогда эльфы забрали его не просто так. Его собственный отец, Мандред, продал его Эмерелль. Сильвина присмотрит за Ульриком.
Эльфийка протянула ему лук, колчан и охотничью сумку, которая висела у нее на плече. Ульрик радостно вскарабкался к Сильвине на спину. Обхватил ногами ее бедра, обнял руками за шею.
— Ничего не рассказывай матери об этом путешествии, — напомнил ему Альфадас.
Ульрик заговорщицки улыбнулся.
— Не беспокойся, с ним ничего не случится, — произнесла Сильвина на языке своего народа. — Я принесу его обратно целым и невредимым.
Странное это было чувство — видеть, как эльфийка уносит мальчика. Та женщина, которую Альфадас когда-то любил до безумия. Она убежала с мальчиком в лес и исчезла в мгновение ока.
Ярл направил своего серого жеребца вниз по склону, к берегу фьорда. Животное шло медленно. Прошло почти полчаса, пока они достигли воды. Ульрик и Сильвина уже ждали его. Сын, сияя, бросился навстречу отцу, но казался немного бледным.
— Мы обогнали белку! — ликовал он. — И видели кучу гнезд. Сильвина говорила с вороном.
Альфадас посадил сына в седло перед собой и вернул эльфийке оружие. Женщина выглядела подавленной.
— Хорошего мальчика ты вырастил, — вот и все, что она произнесла.
Час спустя они добрались до парома, и их переправили в Хоннигсвальд. Трое братьев, с которыми Альфадас встречался в прошлый раз, исчезли. Через фьорд их на плоскодонной лодке перевез болтливый старик. Альфадас украдкой поглядывал в темные воды. Глубоко под килем лодки сверкало серебро. Сотни рыб плыли на север.
На другом берегу собралась толпа людей. Высокий неуклюжий воин с коротко стриженными волосами стоял на скале и говорил с теми, кто последовал зову короля. Ярл знал этого человека. То был Рагни, один из лейб-гвардейцев короля. Воин помахал Альфадасу рукой.
— Вот идет герцог! Посмотрите на него! Посмотрите на победителя!
Все обернулись. В толпе ярл узнал некоторых старых бойцов, товарищей из прошлых походов. Но было там и немало таких, у кого из оружия были только перекованные косы, молоты и секиры. Обедневшие крестьяне, поденщики, разорившиеся ремесленники. Молодые люди, искатели приключений, рассыльные. Были там и трое братьев с парома. Это было не войско. Это было сборище потерявших надежду, тех, которым нечего искать во Фьордландии при стареющем короле Хорзе.
— Они все будут тебя слушаться, отец?
— Надеюсь. — Альфадас спрыгнул с седла, передал поводья Сильвине, а затем произнес на ее языке: — Иди с малышом туда, к лесу. Я не хочу, чтобы он услышал, что я скажу людям.
Эльфийка кивнула. Альфадас изучал свое
войско. По его подсчетам, собралось едва ли семь сотен человек. В глаза ему бросилась группа воинов, закованных в цепи. Черноволосый парень, которому удар меча перерубил нос, был из них самым ярким. «Еще один старый знакомый», — подумал ярл.
— Ну что, Ламби, опять с женщинами повздорил?
Стоявшие вокруг мужчины заулыбались.
— Если бы король послал женщин, чтобы пригласить меня сюда, в этом не было бы необходимости. — Ламби поднял руки, чтобы были видны тяжелые железные цепи, которыми он был скован. — Отпусти меня, Альфадас. Тогда я не стану рассказывать зеленым юнцам, что означает зимний поход.
— Если я тебя отпущу, сила моего войска уменьшится вдвое, — мимоходом заметил ярл. — Мы ведь не хотим, чтобы с этим роскошным войском случилось то же самое, что и с твоим носом. И как это могло случиться?
— Королевские ублюдки поймали меня во сне! А этот трусливый кастрат ими командовал. — Парень указал на Рагни.
— Он воспротивился приказу короля! — ответил тот. — Он сам виноват. Его лишили имущества. Если он останется здесь, его повесят. Пусть благодарит Хорзу, что тот разрешил ему идти с тобой.
— А что делаешь здесь ты, Рагни?
— Хорза сделал меня военным ярлом. Если я вернусь, то получу большое поместье. Я должен помогать тебе в качестве подчиненного командира.
— Вот как!
«Тебя старый пройдоха дешево купил», — подумал Альфадас. Он взобрался на скалу, чтобы все могли видеть его.
— Каждый, кто уже однажды сражался в бою, поднимите правую руку!
Результат был удручающим. Поднял руку даже не каждый десятый. Б
ольшую часть опытных воинов привели сюда в цепях. И они никогда не станут слушаться Рагни. Бедняки тоже будут прислушиваться к лейб-гвардейцу, которого купили обещанием земли, только вполуха. Нужны еще подчиненные командиры, и нужно дать толчок к тому, чтобы воины крепче держались друг за друга.
— Ты сможешь взобраться на эту скалу с половиной носа, Ламби?
— Я даже смогу пнуть тебя там, наверху, под зад, если ты скажешь еще хоть слово о моем носе, герцог!
Альфадас протянул ему руку и втянул его на камень.
— Позвольте представить вам Ламби,
о носе которого нельзя говорить, вашего нового военного ярла! Я знаю его как хорошего воина и умного командира. Слушайте, что он говорит, если, конечно, не ругается. Однажды это может спасти вам жизнь.
— Не думаю, что я — хороший выбор. — Ламби даже не думал говорить тише, чем обычно. — Слушайте все: я обещаю нашему герцогу бежать, как только у меня будет возможность для этого. Тот, кто добровольно идет в Альвенмарк, чтобы сражаться там с огромными троллями, безумен!
Альфадас похлопал парня по плечу.
— Как видите, ваш новый военный ярл любит откровенность. Поэтому он заслуживает честного ответа. Ты войдешь в историю Фьордландии как первый военный ярл, который будет обучать своих людей в цепях и который пойдет в бой в цепях. Но поверьте мне, не считая этого, Ламби — надежный человек, если вы не занимаете ему денег, не оставляете его наедине с женщиной, которую он хочет, или имеете глупость повернуться к нему спиной.
Часть мужчин рассмеялась. «Вероятно, смеются те, кто еще не знает Ламби и думает, что я пошутил», — решил Альфадас.
— Маг из Хоннигсвальда, иди к нам, сюда. Ты тоже будешь моим военным ярлом.
Молодой паромщик, очевидно, был не в восторге от своего назначения. Братья подтолкнули его вперед. Когда он наконец оказался на скале рядом с Альфадасом, лицо у Мага было красным, как свекла. Он смотрел на толпу, словно мышь на кошку.
— Как видите, Маг не скор на слова. Некоторые из вас могут спросить: что в этом молодом парне особенного? Что он может нам сказать? Ответ на это прост. Посмотрите на его лицо. Видите полумесяц?
Маг обернулся к Альфадасу. В глазах горел гнев.
— Да я тебе…
Яря не обратил на него внимания.
— Мы все должны научиться быть такими, как Маг. Для меня полумесяц, его отметина, — не позорное пятно вора, а знак отличия. Его клеймили, потому что он украл хлеб для себя и братьев. Он знал, чем рискует. Знал, что ему не хватит силы убежать, если его поймают! И, несмотря ни на что, совершил этот поступок. Я хочу, чтобы вы стали такими, как он! Чтобы вы не колеблясь шли на все ради своих братьев по оружию. Если каждый мужчина в войске будет обладать таким мужеством, то, возможно, некоторым из нас удастся вернуться из Альвенмарка. Я не стану вас обманывать, парни. — Альфадас обвел взглядом собравшуюся разношерстную толпу. — Не считая нескольких заслуженных воинов вроде Ламби, вы все здесь добровольно. Если вы пойдете со мной в Альвенмарк, возможно, выживет один из десяти. И я не могу обещать даже того, что там вы обогатитесь. Мы будем сражаться против троллей. Эти чудовища шуток не шутят. Зато могут сожрать живьем, если поймают. Все вы наверняка уже слышали истории об эльфах. Они чудесные творения альвов. Ни один человек не может победить их в бою. Это правда. Завтра я покажу вам эльфийку. Среди своего народа она считается неповторимой лучницей и плохой мечницей. И тем не менее я готов поспорить, что здесь найдется максимум один-два воина, которые смогут одержать над ней верх в бою на мечах.
— Готов поспорить, что отделаю ее до синяков, если ты снимешь с меня эти чудесные браслеты! — крикнул Ламби.
Некоторые мужчины рассмеялись. Альфадас был доволен. Такие парни, как Ламби, всегда найдут товарищей.
— Хорошо, друг мой, я принимаю пари. Если ты победишь эльфийку Сильвину в тренировочном поединке, то я сниму с тебя цепи и можешь убираться на все четыре стороны. Но не забывай, что король пообещал тебе ожерелье из пеньки, если ты не пойдешь в Альвенмарк.
— Я знаю Хорзу как человека, который много обещает и мало делает. Если я буду настолько глуп, что позволю его прихвостням поймать себя еще раз, то я не заслуживаю ничего лучшего, чем быть повешенным. Но если твоя нежная эльфийка сумеет победить меня — быть может, потому что я потеряюсь в ее прекрасных глазах и забуду о том, что нужно сражаться, — то обещаю, что не буду предпринимать попыток к бегству до тех пор, пока мы находимся в Хоннигсвальде. — Ламби ухватился обеими руками за промежность и повращал бедрами. — Где же скальды? Слушайте сюда, это лучше любой саги о героях, это история о Ламби и эльфийской девушке. Ну что, герцог, идешь на пари? Или предпочтешь спрятать свою нежную эльфийскую девушку от настоящего фьордландца?
Альфадас протянул ему руку, и военный ярл хлопнул по ней ладонью.
— Надеюсь, ты человек чести, по крайней мере в вопросах пари.
Ламби широко усмехнулся.
— Обещаю, что ты сможешь это проверить.
Бунтари, крестьяне и пара смельчаков — какое войско, подумал Альфадас. Они должны знать, что их ожидает. По крайней мере это!
— Завтра вы увидите, как сражаются эльфы. Это произведет на вас впечатление. Но эти эльфы, с которыми никто из нас не может сравниться, проиграли уже много сражений с троллями. Они боятся их, как самых страшных врагов. Тролль равен по силе четырем-пяти мужчинам. Тот, кто допустит ошибку и отразит один из их ударов, будет раздавлен. Они не знают страха. Если пятерым из вас удастся сражаться группой, защищая друг друга, то вы будете по крайней мере равны троллю. Эти чудовища почти вдвое выше нас. Зимний холод им нипочем, и они бьются за то, чтобы вернуть себе былую родину. Если нас пошлют в Альвенмарк, то это все равно, что засунуть ребенка в клетку с медведем и только на следующий день прийти посмотреть, как он там.
Теперь никто из стоявших на берегу мужчин не смеялся. Некоторые пялились на Альфадаса, широко открыв рты и ничего не понимая. Такой речи никто не ожидал.
— На сегодня я вас отпускаю, — сказал Альфадас. — Подумайте над моими словами. Я не стану сердиться ни на кого, кто не придет завтра. Это не поступок труса, просто доказательство мудрости. А кто все же придет, пусть этой ночью поразмыслит над тем, как слабые люди могут убить троллей. Помните: если тролль подобрался близко, вы трупы. А теперь идите!
— Завтра ты будешь ждать их на пустом берегу, — раздраженно сказал Рагни. — Что это значит? Король будет в ярости, если услышит об этом.
— Не думаю, что герцог так быстро избавится от них, Рагни, — возразил ему Маг. — Я знаю этих ребят. А они знают, какую жалкую жизнь ведут во Фьордландии. Даже крохотная надежда на богатство — это больше, чем есть у них здесь.
«Если Маг не ошибся, то, возможно, завтра на берегу будет стоять еще больше воинов, чтобы отправиться в другой мир. Нужно найти более наглядный способ показать, что может произойти», — размышлял Альфадас. Наконец он обернулся к молодому паромщику.
— Ты можешь раздобыть в течение следующих нескольких дней дюжину быков? Я хотел бы купить их. Нужно позаботиться о части провианта самим, а не взваливать все на плечи эльфов.
Малый совет
— Где Линдвин?
Никто не ответил Олловейну. Малый совет Филангана собрался в павильоне у Магдан Фалаха. Лица эльфов были словно маски. Похоже, никто не чувствовал, что обращались к нему.
Когда молчание слишком затянулось, Ландоран наконец снизошел до ответа.
— Она незаменима. Линдвин желает тебе приятного путешествия.
— И как я пойду без нее? — раздраженно спросил мастер меча.
Вот уже десять дней Линдвин не появлялась. С тех пор как они любили друг друга. Мысль об этом пробуждала сладкую боль. Любила ли она? Или это было частью утонченного плана? Похоже, ее действительно признали повелительницей Филангана. Олловейн видел, как по ее приказу были оставлены все другие поселения нормирга в Снайвамарке. Все эльфы, которые могли принять участие в защите, остались в Филангане; остальных отослали в скальные замки на высокогорье Карандамон. Было мудро оставить поселения, которые нельзя было защитить, и вместо этого собрать все силы в одном месте. Олловейн ожидал, что Линдвин спросит у него совета, ведь, в конце концов, он был ее советником по военным вопросам. Якобы… Но она не показывалась.
Олловейн снова вгляделся в безучастные лица. Совету нравилось унижать его, напоминать о недостатке!
— Я не могу открыть врата. Без Линдвин я не могу ступить на тропы альвов. И как я приведу сюда войско людей, если она не поможет мне?
— Ты должен привести войско людей не сюда, а в горы Сланга, — с раздражающим спокойствием поправил его Ландоран. — Через двадцать дней Линдвин откроет врата на звезде альвов в Фирнстайне. Она сопроводит тебя и людей обратно. А до тех пор тебе придется удовлетвориться услугами Люсиллы. Она опытный маг. Вместе с Ронардином они помогут тебе подготовить людей к их прибытию в Альвенмарк и к войне.
— Эмерелль не предполагала, что камень альвов останется здесь. Я требую выдачи артефакта!
Ландоран пренебрежительно поднял бровь. Этот презрительный жест Олловейн научился ненавидеть еще в детстве!
— Не думаю, что ты можешь решать, что предполагала Эмерелль, поскольку королева не знает о непредвиденных обстоятельствах. Если бы она была здесь, она одобрила бы то, что мы делаем.
Олловейн растерялся. Это многократно превосходило обычное высокомерие Ландорана! Мастер меча достаточно хорошо знал уполномоченного совета, чтобы понимать, что сопротивление в данный момент бесполезно. Ландоран не станет колебаться и посадит его под арест, если он воспротивится его решению.
— Я повинуюсь мудрости совета, — недолго думая солгал Олловейн.
Когда он вернется, за его спиной будет войско. Даже если это будут всего лишь люди, они будут представлять собой силу, от которой просто так отмахнуться Ландоран не сможет.
На мгновение на лице Ландорана проступила озадаченность. Затем он взял себя в руки.
— Я распоряжусь, чтобы твой отъезд состоялся как можно скорее. Ты получишь коня и доспехи, чтобы с достоинством представлять народ нормирга.
Олловейн кивнул. Во время бегства он потерял свой доспех. Будучи воином, он должен быть одет не только в рубашку, несмотря на то что глупо полагать, будто от силы тролльских ударов его может защитить какой бы то ни было доспех.
— Мы послали гонцов к большинству народов Альвенмарка. Если эльфы, кентавры, ламассу и другие братские племена поддержат нас в борьбе, то мы с легкостью одолеем троллей. — На губах отца появилась улыбка. — Предложение людей с военной точки зрения, быть может, и спорно, но с дипломатической — бесценно. Поддержав нас, они посрамят другие народы альвов. И это может стать зерном великого союза.
Олловейну становилось все теплее. Он чувствовал, что капли пота проступают у него на лбу. Воздух в Небесном зале показался ему удивительно душным. Члены совета, похоже, не обращали на это внимания. Или только он чувствует себя так? Проклятое волшебство! Мастер меча готов был поверить, что отец нарочно нагрел павильон, чтобы унизить его. Стоять здесь, перед старейшинами, взмокшим было почти столь же унизительно, как не уметь удержать в себе воду. Они делают из него ребенка!
— У тебя есть еще какие-нибудь предложения или замечания? — с невинным видом поинтересовался Ландоран.
— Нет! — Олловейну хотелось как можно скорее выбраться из павильона.
Совет закончил заседание. Эльфы расходились в молчании. «Их необычайно мало, — подумал Олловейн. — Где остальные? И что случилось с Линдвин?»
Мастер меча пошел к мосту. Казалось, даже за стенами павильона стало жарко. Олловейн окинул взглядом широкую долину. Деревья страдали, так же как и он. Листва вяло свисала с веток. Примерно в полумиле от места, где он стоял, из гейзера поднялось облако пара.
Эльф промокнул лоб рукавом. Когда он вернется из мира людей, то выяснит, что здесь происходит!
Алебарды и копья
Альфадас перебросил ремешок щита через плечо и кивнул Ламби. Искалеченный воин поднял дубинку.
— Готовы ли вы, проклятые богами сукины дети?
Вместо ответа воины ударили дубинами о щиты. На данный момент их было около пятидесяти, опытных солдат, сражавшихся уже не в одном бою. Вот только б
ольшая часть из них была здесь не добровольно! Альфадас снял с них цепи, чтобы во время длительных тренировок они могли лучше сражаться, однако железные колодки на ногах оставил. И каждую ночь на квартирах их снова заковывали.
— Напугайте их! — кричал Ламби.
Бывший ярл с удивительной легкостью отнесся к тому, что Сильвина победила его в бою на мечах. Еще больше Альфадас удивился тому, что Ламби действительно не стал предпринимать попыток к бегству. Пока он держит парня под контролем, будут слушаться и остальные воины. По крайней мере те, кто здесь не добровольно.
— Громче стучите! — кричал Ламби, молотя по щиту. — И не стойте так близко друг к другу. Не забывайте, это огромные чудовища, которым не терпится проломить парочку крестьянских голов. Мы здесь не для того, чтобы тереться друг о друга задницами. Это можно будет сделать ночью, когда нас снова прикуют в хлеву!
Воинам нравился грубый юмор Ламби. Они смеялись и выполняли его приказы. Их ряд рассыпался широко. Все были в кожаных доспехах или кольчугах со щитами и в шлемах, как во время битвы. Однако вместо мечей и секир у них были только тяжелые дубинки. Они шли по прибрежной гальке навстречу отряду крестьян. Там командовали Сильвина, Маг и полдюжины других. Ругаясь, они пытались заставить крестьян держать строй. Первые четыре ряда были вооружены тяжелыми копьями длиной в пять шагов. Почти пять сотен человек. За ними следовали два ряда людей, которые несли алебарды. Это новое оружие придумал Ислейф, кузнец из какой-то деревни, о которой Альфадас никогда прежде не слышал. Нужно было взять секиру, насадить ее на двухметровую палку и надеть на острие палки железный шип. Такими секирами можно было бить прежде, чем попадешь в пределы досягаемости булавы тролля. Теперь все кузнецы в Хоннигсвальде были заняты тем, что изготавливали алебарды.
Третий блок крестьянского подразделения состоял из лучников. Они должны были стрелять поверх голов товарищей.
— Огонь! — раздался чистый голос Сильвины.
Воздух наполнился гудением. Альфадас машинально поднял щит. Однако мог и не стараться. Обмотанные тряпками стрелы ударились о гальку, не достигнув цели.
Оставалось всего двадцать шагов до копьеносцев первого ряда.
— Вперед! — закричал Ламби.
В тот же миг опустились длинные пики. Несмотря на то что Маг тренировал своих людей выполнять этот маневр на протяжении нескольких дней, строй рассыпался.
Второй залп стрел пролетел мимо нападающих. На этот раз лучники выстрелили слишком далеко. С оглушительным треском врезались воины в ряды пик. В принципе, защитники должны были направить несколько копий на каждого нападающего, но безнадежно запутались.
Альфадас щитом отодвинул две пики в сторону. Из-за того что крестьяне стояли в четыре ряда, ему все еще угрожало несколько стальных наконечников. Он с яростью стал колотить по одной из пик. Некоторые воины слева и справа от него рухнули наземь. Крестьяне из четвертого ряда прикрепили к лезвиям алебард длинные крюки и с их помощью подцепляли пятки нападающих.
Ламби пробрался к крестьянам. Пребывая в наилучшем расположении духа, он стал тыкать мужчин дубинкой в грудь.
— Ты убит! — кричал он. — И ты убит! И еще один крестьянчик для праздничного стола!
Некоторые пикинеры побросали оружие, уже не годившееся для защиты, когда нападающие прошли мимо наконечников. Они врезались в мужчин с алебардами, которые должны были идти впереди, и строй пикинеров грозил вот-вот распасться.
Яростно вопя, Маг пытался удержать людей на своих местах. Воины Ламби, смеясь, прокладывали себе дорогу через беспомощную горстку людей. Сильвина пока еще контролировала лучников.
Альфадас оттеснил двух мужчин и схватил висевший на поясе рог. Протяжный сигнал означал конец сражения. Дерущиеся разошлись. У некоторых появились кровоточащие раны — в пылу сражения воины не смогли сдержаться. Герцог был к этому готов. Тот, кто получил дубинкой по голове, в следующий раз, быть может, станет лучше держать позицию. Или побежит еще быстрее.
Воины со стонами попадали на берег вдоль воды. День был солнечный. На фьорде кишмя кишели лодки. У берегов Хоннигсвальда сбор серебряного урожая на реке тоже был в полном разгаре. Весь город вдыхал пряный аромат коптилен. Почти ни у кого не оставалось времени на то, чтобы наблюдать за упражнениями у реки.
Альфадас направился к скале, с которой следил за сражением Ульрик. Сын встретил его с гордой улыбкой.
— Ты снова выиграл, отец! Никто не может остановить тебя и твоих воинов.
— М-да, выглядит это именно так.
Герцог отложил щит и расстегнул ремешок на шлеме. Устало потянулся за флягой с водой, которую сторожил Ульрик. Каждая из таких
побед уменьшала его надежду вернуться из Альвенмарка живым.
— Что-то не так, отец? — вдруг обеспокоенно спросил Ульрик.
И что ответить на это мальчику? Все не так!
— Нам придется тренироваться еще очень долго, прежде чем мое войско сможет сражаться хорошо.
Ульрик кивнул.
— Лучше держись поближе к Ламби и другим воинам. Они сражаются лучше.
— Спасибо тебе за совет, сын, — серьезно произнес герцог. Он провел слишком мало времени с Ульриком. Было бы разумнее вообще не брать его с собой. Но мальчику нравилось находиться среди воинов. Для него все это путешествие было одним большим приключением. — А как ты думаешь, кто лучше всех сражается на мечах?
Ульрик указал на лучников.
— Сильвина. Никто так хорошо не присмотрит за тобой, как она.
Ответ больно уколол Альфадаса. Неужели сын о чем-то догадывается?
— Она действительно настолько хороша?
Мальчик кивнул.
— Я наблюдал за ней. Ты ведь тоже присутствовал при том, как она победила Ламби. Сначала она притворялась, что с трудом отражает его удары. Он вымотался. А потом вдруг… Я и заметить не успел, как она его разоружила. Словно сбросила мнимую кожу. Вдруг стала кем-то другим. Будто кошка, которая играет с мышкой, а потом вдруг убивает. Ее глаза меня пугают. Хорошо, что она — твой друг. Иначе я бы ее боялся.
Альфадас почувствовал облегчение. И в то же время испытал гордость за сына. Сравнение с кошкой понравилось ему. Такой и была Сильвина на самом деле! Элегантной, непредсказуемой, смертоносной. В ней жило что-то дикое, к чему он так и не подобрался. И часто думал, что именно эта первозданная сила, животное начало в Сильвине позвало ее обратно в леса. Она не могла иначе!
Герцог вздрогнул. Внезапно стало тихо. Смолкло ворчание усталых мужчин. Вдоль берега фьорда неслись три всадника. И, несмотря на то что Альфадас вырос при дворе Эмерелль, у него захватило дух. Казалось, три фигуры из древних саг вдруг вернулись в мир людей. Двое всадников были в безупречно белых одеждах. Они мчались на белых конях, стройных и в то же время сильных… скакунах, способных обогнать ветер. Третий ехал верхом на сером коне. Цвета его одежд — серый и бордовый.
На всех были нагрудники, сверкавшие так, словно были сделаны из золота и серебра. Ярко играл свет на шлемах. Широкие плащи трепетали на ветру за спинами, развевались плюмажи. Каждое их движение казалось величественным. Ни один человек не мог столь безупречно сидеть в седле, быть единым целым с лошадью.
Затаив дыхание, все наблюдали за тем, как загадочные всадники приближаются и направляются прямо к Альфадасу. Герцог узнал своего учителя, несмотря на то что его лицо почти полностью было скрыто шлемом с наносником и широкими нащечниками.
Все трое остановили коней почти в полутора шагах от него. Ульрик прижался к отцу.
Предводитель всадников спешился и, к всеобщему удивлению, преклонил колени перед герцогом.
— Приветствую тебя, Альфадас Мандредсон! Мой народ послал меня служить тебе. Мы должны помочь в обучении твоих воинов, чтобы повести их в Альвенмарк, когда придет время.
Поведение учителя и приемного отца было неприятно Альфадасу. Он схватил Олловейна за плечи.
— Ты не должен стоять передо мной на коленях, — негромко сказал он. — Мастер не опускается на колени перед учеником.
Эльф не ответил, но поднялся. Герцог понимал, что означал этот жест. Он должен был укрепить его положение среди людей. Все должны были видеть, что даже страшные эльфийские воины выказывают уважение полководцу Альфадасу Мандредсону.
— Рад видеть тебя, Альфадас, — негромко произнес Олловейн, пожимая ему руку. Мастер меча обернулся к эльфам. — Разреши представить, Люсилла и Ронардин.
Оба тем временем спешились и сняли шлемы. Эльфийка протянула Альфадасу руку. Увидев ее глаза, он невольно отшатнулся. Та весело улыбнулась. Очевидно, так реагировали на нее не только люди. В Люсилле было что-то неприступное, жутковатое. Ее рукопожатие было крепким и холодным. Совсем не таким, как у Ронардина. Он производил впечатление приветливого и любопытного эльфа. Он неутомимо обшаривал все вокруг взглядом, стараясь ничего не упустить в мире людей.
Альфадас рассказал эльфам, на какой стадии находится обучение. Люсилла и Ронардин и бровью не повели, когда он сообщил, что большинство мужчин — не воины и их ценность в битве, мягко говоря, сомнительна. По Олловейну же было хорошо видно, что он расстроен.
На протяжении следующих дней именно мастер меча направил все свое умение и изобретательность на то, чтобы как можно лучше обучить людей. Он заставлял фехтовать с куклами из ивовых прутьев размером с тролля и в то же время настолько легкими, что их мог поднять один-единственный человек. Он то и дело приказывал опытным воинам забираться внутрь кукол и атаковать строй пикинеров. Таким образом он хотел добиться того, чтобы один только вид тролля не деморализовал людей полностью. Не уставал Олловейн и объяснять каждому, где наиболее уязвимые места их огромных противников.
Ронардин и Люсилла наставляли около сотни более опытных воинов. И им удалось убедить почти всех снять доспехи и щиты, поскольку лучшей защитой от троллей была подвижность.
Альфадас занимался в первую очередь пикинерами. Он то и дело объяснял, как важно не считать себя неподвижной стеной из длинных копий. Воины должны были направлять свое оружие на каждого отдельного противника, чтобы ранить его как можно большим количеством наконечников. Кроме того, они должны были упирать пики в землю и крепко стоять на ногах, поскольку ни один человек в мире не мог выдержать натиск тролля. Именно в этом вопросе Альфадас рассчитывал на науку, которую получат его люди во время последней тренировки.
Вечером, когда добровольцы могли отдохнуть от напряженного дня, младшие командиры собирались вместе и получали дополнительные наставления в пиршественном зале Хоннигсвальда. Сильвина рассказывала о различных народах Альвенмарка и о том, с какими существами они встретятся совсем скоро. Люсилла и Ронардин пытались подготовить их к суровой зиме Снайвамарка и к тому, каким чудесным образом они вскоре будут защищены от холода. Они рассказывали о ледяных парусниках, коварстве ледниковых расселин, рисовали на больших столах карты Снайвамарка и граничащих с ним регионов. Также они чертили планы крепости Филанган, отмечая квартиры, предназначенные для людей, и места, которые будут защищать жители Фьордландии.
Альфадас радовался, когда удавалось поспать четыре-пять часов. Ульрик старался держаться рядом с отцом, несмотря на то что получил пони. Он жадно прислушивался ко всему, что мог узнать об Альвенмарке, иногда даже отваживаясь перебивать воинов вопросами.
До сегодняшнего дня прибывали новые добровольцы. Альфадас ничего не понимал: несмотря на все страшные истории, которые он распространял, поток отчаявшихся, готовых рискнуть всем, не прекращался. Поскольку обучить их толком было уже нельзя, новички становились лучниками или воинами с алебардами. Среди пикинеров герцог не хотел видеть никого из тех, кто не доказал свое мужество долгими часами тренировок на протяжении последних двух недель. Один-единственный человек, отбросивший оружие в первом ряду, мог открыть брешь, которая означала бы конец всего.
Наконец настал день последнего испытания. Военному ярлу Магу действительно удалось пригнать десятерых быков. Но даже он не догадывался о том, что задумал Альфадас.
В то утро было холодно. От фьорда поднималась дымка и повисала белыми бородами в лесу на ближайших склонах. С первыми лучами солнца отряд выступил. Альфадас снова стоял на скале. Ульрик держался рядом. Остальные заняли свои места на берегу. Маневры различных боевых единиц проходили в это утро на удивление хорошо. Пикинеры, алебардщики и лучники встали спиной к фьорду. На флангах Альфадас поставил по отряду из пятидесяти опытных воинов. Этими отрядами командовали Рагни и Ламби. Они должны были защищать мужчин от боковых атак.
Все внизу, на берегу, знали, что Альфадас назначил на это утро решающее испытание. После него должен был состояться пир, а на следующий день небольшое войско отправлялось в Фирнстайн. Герцог запретил зевакам болтаться на берегу. Те, кто хотел наблюдать, должны были делать это из лодки. Впервые все люди получили не тренировочное оружие.
Отряды Рагни и Ламби разделял блок из девяти сотен человек. Между воинами за последнее время наблюдалось смертельное соперничество. Рагни собрал вокруг себя всех верных королю, а Ламби — всех тех, кого привели в Хоннигсвальд в цепях. До сих пор Альфадасу удавалось использовать это соперничество и заставлять оба отряда показывать высочайшие результаты. Но отношения между воинами ухудшились настолько, что герцог опасался, что они перережут друг другу глотки, если представится возможность.
— Мужчины! — крикнул Альфадас. Дыхание белыми облачками вырывалось изо рта. — В это утро станет понятно, чему вы научились. Прошли времена, когда вы сражались против ивовых людей и мирно настроенных дубинщиков. Здесь и сейчас вы встретитесь с врагом из плоти и крови. С противником, столь же необузданным и безжалостным, как тролли. Он затаился в лесу и жаждет пролить вашу кровь. Сейчас у вас есть последняя возможность покинуть отряд.
Герцог снял с пояса обитый серебром сигнальный рог и поднял его высоко над головой. А затем указал на темный лес по ту сторону прибрежной полосы.
— Когда я трижды подую в рог, наши враги вырвутся из темноты. И подобно тому, как в Альвенмарке вам придется сражаться не против сынов человеческих, так и здесь вам придется выстоять против врага, который не похож на вас.
И, словно в подтверждение его слов, из лесу раздался протяжный вой. Звук, очень похожий на волчий зов и в то же время иной. Альфадас приложил все усилия, чтобы не рассмеяться. Сильвина поистине хорошо выполнила свою работу!
Ульрик вцепился в камзол Альфадаса.
— Наверху с нами ничего не случится, — негромко сказал ему герцог.
На берегу воцарилась мертвая тишина. Мужчин охватило беспокойство. Кроме эльфов, никто не знал, что произойдет во время последнего испытания. Длинные полосы тумана на берегу стали гуще. Его люди лишь в последний момент увидят, кто на них нападает.
С фланга, где стояли воины Ламби, послышался упрямый смех. Бунтовщик хорошо держал подчиненных. Их смех заразил и остальных воинов. Напряжение понемногу спадало.
— Так что, никто не хочет уйти? — снова спросил Альфадас. — Это последняя возможность. Того, кто покинет войско после этого, я буду безжалостно преследовать. Каждый должен смело полагаться на человека, стоящего рядом. Трусости и предательству не должно быть места в наших рядах, в противном случае в Альвенмарке мы обречены на смерть. Так что если чье-то сердце слишком слабо — пусть уходит! Не каждый создан для того, чтобы быть воином. И, чтобы уйти сейчас, требуется не меньше мужества, чем для того, чтобы взглянуть врагу в глаза. Так что не смейтесь над теми, кто захочет покинуть строй сейчас.
— А можно мне тоже уйти? — послышался неповторимый голос Ламби. — Я достаточно мужественен, чтобы назвать трусом себя самого, хотя никому другому я не посоветовал бы так говорить.
— Ты потерял свою возможность попрощаться с нами, когда тебя победила в бою баба, Ламби,
о носе которого нельзя говорить.
Слова Альфадаса были встречены смехом.
— Эльфийская баба, попрошу! — обиженно крикнул Ламби. — Баба, которой пришлось тысячу лет учиться, чтобы победить великого Ламби!
Герцог оставил слова военного ярла без внимания.
— Так что, кто-нибудь хочет уйти?
Смех стих. И действительно, около тридцати мужчин сложили оружие и двинулись в город. Альфадас был удивлен, увидев среди них Кодрана, старшего из братьев-паромщиков.
Когда те, кого оставило мужество, растворились в утренней дымке, герцог поднес к губам рог. Три коротких лающих сигнала вызвали из леса скрытого врага. В ответ снова послышался протяжный вой, на этот раз сопровождаемый звуком ломающихся ветвей. Что-то крупное прокладывало себе дорогу через подлесок.
— Опустить пики! — спокойным голосом приказал Олловейн.
Он вместе с Ронардином стоял в переднем ряду, в то время как Люсилла присматривала за Ламби и его воинами.
— Приготовить стрелы! — крикнул лучникам Маг.
В его голосе отчетливо слышалось напряжение.
Густая полоса тумана лежала между лесом и берегом. Внезапно земля задрожала. Зашуршала галька. Тяжелые копыта застучали совсем близко. С возвышения Альфадас не мог разглядеть, что несется на воинов, несмотря на то что хорошо знал, кто их атакует.
Лица ближайших к нему мужчин посерели. Несмотря на холод, на лбах у них выступил пот. А затем из полосы тумана вылетела огромная рогатая голова. Над берегом послышался звук ломающихся пик и крики падающих мужчин. В невидимого противника полетели стрелы. В ответ послышался громкий рев.
Массивная черная фигура вломилась в строй пикинеров. Вперед устремились алебардщики. Их тяжелые клинки разрубали плечи и черепа быков. Темная кровь потекла по серой гальке. В плоти быков зияли широкие раны.
Вот уже приблизились следующие быки. Воины Ламби с ревом перешли в атаку. Порыв ветра разорвал туман. Наконец на ногах осталось только трое быков. Из спин их торчали стрелы. Они испугались боевого клича людей Ламби.
Семеро быков лежали, пронзенные пиками. Когда люди увидели, против кого сражаются, вперед устремились все. Строй распался, последних быков безжалостно зарубили.
Альфадас был доволен. Его войско держалось лучше, чем он ожидал. Никто из животных не прорвался к воде, все солдаты остались на своих местах. Надо будет сказать им только, что нельзя так быстро рассыпаться, когда победа кажется близкой.
От опушки леса махала рукой Сильвина. Альфадас поднес к губам рог. Еще раз прозвучали три кратких лающих сигнала. Крики мужчин стихли.
— Сегодня мы поступим, как наши будущие враги, и съедим поверженных противников! — крикнул он воинам. — Вы храбро сражались! Теперь наслаждайтесь. Завтра, на восходе солнца, мы отправимся в Фирнстайн.
Родина
Оргрим вглядывался в дымку. Слышал грохот ломающихся ледников. Огромные глыбы льда проплывали мимо корпуса корабля. Они далеко продвинулись в Китовую бухту, но его карты были неточны. Он не мог определить, где они находятся.
Еще немного, и утреннее солнце разгонит завесу тумана. Они находились близко к побережью. «Ветер духов» двигался очень медленно. Полночи тролль вслушивался в песнь ледников — глухой грохот, с которым откалывались и обрушивались в воду куски льда. Никто на борту не сомкнул глаз этой ночью. Все воины и моряки нашли предлог, чтобы остаться на палубе. И на сей раз он позволил им это. Ведь он чувствовал себя так же, как они. Совсем рядом, по ту сторону тумана, лежала земля, откуда их народ был изгнан более семисот лет назад. Мандраг был единственным на борту, кому довелось видеть их родину. Даже Бирга, шаманка, родилась уже в мире людей. И теперь они возвращались домой первыми! Бранбарт хотел наказать их этим заданием, но все находившиеся на борту «Ветра духов» считали себя избранными. Они будут первыми, кто отведает плоти нормирга! Оргрим был уверен, что сумеет нанести эльфам пару чувствительных ударов, если Бранбарт не будет слишком задерживаться, завоевывая Рейлимее.
Громкие крики заставили вожака стаи очнуться от грез. Рядом с корпусом «Ветра духов» серую воду пронзали большие черные плавники. Киты-убийцы! Они были охотниками, как и тролли. Хищниками, способными убить одним
укусом даже тролля. У них был очень красивый черно-белый узор. Киты образовали почетный эскорт в кильватере галеасы. Это хорошее предзнаменование! Оргрим поглядел на Биргу, которая всегда держалась немного в стороне. Шаманка тяжело опиралась на костяную палку. Казалось, она ждала его взгляда. Бирга кивнула, словно знала, о чем он хотел спросить.
— Хороший знак! Духи наших предков ждут нас. — У Бирги был прокуренный приятный голос.
Как и Сканга, она ходила слегка пригнувшись. Оргрим не знал, сколько шаманке лет, но она должна была быть гораздо моложе своей наставницы. Среди народа троллей была только горстка тех, кто был такого же возраста, как Мандраг. Очень редко кому удавалось пережить сотню зим. И не было никого такого же, как Сканга. О ней шепотом говорили, что она стара, как время, и является одним из первых созданий альвов.
На Бирге была одежда из нашитых друг поверх друга полос кожи и шкур. Сотни таких полос понадобились ей для платья. Каждая полоса была от другого животного. Некоторые были из кожи троллей или людей. Голову шаманки закрывал капюшон. Руки ее были скрыты под грязными повязками. А лицо пряталось за кожей лица одной из прежних любимых женщин короля. Бирга сняла ее со шлюхи, поскольку та попыталась подсунуть Бранбарту ублюдка.
Шаманка, полностью одетая в шкуры и кожу, не демонстрировала ни пяди своего собственного тела. О ней ходило множество слухов. Говорили, что у нее густая шерсть, как у собаки, чешуя, как у рыбы, или что с ног до головы она покрыта волшебными рунами, позволяющими ей читать мысли — до тех пор пока ей удается скрывать руны от чужих взглядов. Оргрим точно знал, что он не станет даже пытаться докопаться до тайны шаманки. Было в ней что-то такое, отчего ему становилось зябко, когда он глядел в ее холодные серые глаза. Бирге доставляло удовольствие мучить других. И она умела заставить говорить любого… Королевская шлюха в конце концов тоже все рассказала.
— Там! — крикнул впередсмотрящий, указывая на запад. — Я вижу горы!
Вожак стаи резко обернулся. Полоса тумана расступилась. На миг ее словно унесло чье-то заклинание. Оргрим увидел бело-голубой ледник, широким фронтом врезавшийся в Китовую бухту. Лед пронизывали глубокие борозды. Темные горизонтальные ленты разделяли отвесную ледяную стену. Она достигала восьмидесяти-девяноста шагов в высоту, и оба ее края терялись в тумане.
Пока Оргрим смотрел, кусок льда размером с башню откололся и с грохотом рухнул в море. «Ветер духов» поднялся на волне и опустился. Некоторые мужчины упали и покатились по доскам. Корабль опасно качнуло, волны хлестнули на палубу.
Оргриму стало ясно, насколько легкомысленно было подходить так близко к берегу. Ломающийся ледник мог потопить корабль. Вожак стаи сделал штурману знак держаться подальше от ледяного фронта.
— Это Драконий язык, — негромко пробормотал Мандраг. А затем указал в туман. — Там, впереди, должна находиться Костяная скала. У ее подножия раньше была деревня. Хижины строили из китовых челюстей. Оттуда я ходил с отцом и матерью на лед охотиться на белых медведей. Их находили неподалеку от полыней, там, где тюлени выныривают, чтобы набрать воздуха. Лед был красным от крови там, где у медведя была успешная охота. А у тюленей не было выбора, кроме как выходить туда. Даже зная, что там их ждет хищник. В противном случае они задохнулись бы подо льдом. — На глаза старика навернулись слезы. — Свежее мясо медведя очень вкусное.
В дымке показалась большая серая гора, выступавшая далеко в бухту. С подветренной стороны было хорошее место для стоянки. «Ветер духов» оказался бы защищен от зимних бурь.
— Нам разбить лагерь здесь? — спросил вожак стаи.
Некоторое время Мандраг задумчиво жевал губы. Наконец покачал головой.
— Нет. Нам нужно пройти еще довольно далеко на север. Там есть широкие галечные пляжи. На зиму мы должны вытащить «Ветер духов» на берег. Он не может оставаться на воде. Лед раздавит корпус. Отец как-то рассказывал мне об эльфийском судне, с которым это случилось. Остроухие ставят зимой корабли на крепкие полозья. И на них передвигаются по льду со скоростью ветра.
Оргрим задумался над тем, имеет ли смысл ставить на полозья «Ветер духов». Может быть, если поднять корабль наверх, на плоскогорье… Но понадобятся сотни троллей, чтобы перенести галеасу через прибрежные горы. Может быть, стоит поговорить об этом с Болтаном. Мастер-оружейник всегда был неиссякаемым кладезем идей. Он придумал грузовые сани, которые, крепко привязанные, ждали своего часа в грузовом отсеке галеасы. С их помощью они сумеют преподнести эльфам смертоносный сюрприз.
— Проведи корабль еще миль пятьдесят вдоль берега, — посоветовал Мандраг. — Мы должны разбить лагерь неподалеку от входа в долину Свельм. Оттуда до Волчьей ямы всего день пути. Раньше это была всего лишь маленькая горная крепость. Не думаю, что там живет очень много эльфов. Если чуть повезет, мы сможем застигнуть их врасплох.
Оргрим обвел взглядом линию побережья, все отчетливее вырисовывавшуюся в тумане. То был удивительно дикий пейзаж. Далекая родина, жившая только в рассказах уже на протяжении многих поколений. С моря прилетел свежий бриз и разогнал последние полосы тумана. Вожак стаи провел руками по своим обнаженным плечам. Ему нравилось чувствовать покалывание ветра.
Теперь цвет скал был отчетливо виден в ярком солнечном свете. Они были того же серого цвета, что и его кожа. Оргрим с улыбкой вспомнил детскую историю. В ней говорилось, что наибольший бунтарь из альвов, величайший герой войны против девантаров, создал первых троллей из камня этих скал и вдохнул в них жизнь.
Оргрим провел рукой по своему грубому предплечью. Легко было поверить в эту историю, когда перед глазами — побережье.
Они вернулись домой!
Проклятая стрела
Шатер короля был ярко освещен. Холодный осенний ветер трепал красную ткань, заставляя дрожать пламя факелов. Была середина ночи, и Альфадас кипел от ярости. Хорза вырвал его из объятий Аслы и приказал явиться к себе.
Король, его двор и избранный эскорт стояли за пределами деревни. Большей части войска из Хоннигсвальда тоже пришлось провести ночь под открытым небом, поскольку Фирнстайн не мог предоставить такое количество квартир для гостей. Вдоль фьорда горели дюжины лагерных костров. Альфадас хорошо представлял себе, как его люди, закутанные в тонкие одеяла, ждут, когда наконец закончится эта ночь. Как они глядят в пламя костров и представляют себе, что принесет им следующий день.
Шатер короля был окружен широким кругом стражей. Они стояли на достаточном расстоянии, чтобы не слышать, о чем говорят внутри. Хорза привел с собой более двухсот воинов. Для эскорта это было очень много. Король объявил, что не жалел усилий, чтобы попрощаться со своими самыми храбрыми воинами, перед тем как те отправятся в Альвенмарк. Его скальд Велейф тоже нашел много красивых слов, чтобы усыпить бдительность людей. И именно крестьяне и ремесленники, те, у кого правление Хорзы отняло все, были тронуты этим жестом сильнее всего. Целую ночь их не покидало чувство собственной значимости. Они действительно верили, что король пришел только ради них. «Проклятый старый лис, — подумал Альфадас. — Ты все еще хорошо разбираешься в своем деле». Он взял с собой Олловейна, поскольку боялся, что один не сможет остаться неуязвимым против лести и интриг Хорзы.
Стражи сделали обоим знак проходить, не задавая вопросов. Хорза был в шатре один. Он стоял у полной углей ямы. Король держал руки над углями, то вытягивая пальцы, то сжимая в кулаки.
— Ненавижу эту промозглую осеннюю погоду. В такие ночи, как эта, у меня все болит. — Кивнув головой, Хорза велел им занять место за столом в центре шатра. К тарелке с хлебом и холодным куриным мясом король почти не притронулся.
Напротив входа стояла тяжелая кровать с красивым резным деревянным наличником. На ложе возвышалась груда шкур.
— Зачем ты позвал меня? — холодно спросил Альфадас.
Он хотел как можно скорее покончить с нежданным визитом.
— Рагни рассказал мне о том, как ты учил своих людей. — По тону Хорзы было непонятно, похвала это или упрек.
— Они будут сражаться хорошо, — ответил герцог.
— Я мог бы дать тебе еще немного всадников.
Чего хочет старик? Альфадасу было не до игр. Но следует сдерживать нетерпение! Хотя бы ради Аслы и детей.
— Мы не сможем прокормить лошадей твоих всадников, — вмешался Олловейн. — Нам придется идти по широкой ледяной равнине. Животные погибнут там.
— Но ведь вы можете прокормить целое стадо овец? — Король снова сжал руки в кулаки.
— Мы их съедим, — с улыбкой ответил эльф. — Брать для них корм нам не нужно.
Хорза кивнул.
— Вижу, к походу вы подготовились хорошо. Ты наверняка надерешь задницу троллям, Альфадас.
Король потер пустую глазницу, а затем подсел к ним за стол. От Хорзы пахло кислым вином.
Старик намеренно игнорировал Олловейна. Может быть, потому что боялся его, подумал Альфадас. Неужели Хорза действительно настолько наивен, чтобы полагать, будто мастер меча не понимает, какую интригу он плетет? Или полагается на то, что эльфам безразлично все, пока у них есть воины для грядущих битв?
— Признаюсь, я тоже переживаю, — продолжал Хорза. — Кто позаботится, кто защитит Эмерелль? И кто будет ее лечить? Здесь, в деревне, нет целительницы, только старый толстый священнослужитель.
— Твоя забота об Эмерелль делает тебе честь, король, — легко ответил Олловейн. — Однако в доме моего друга Альфадаса королева получает всю необходимую ей помощь. Не вижу причины подвергать Эмерелль тяготам долгой дороги к твоему двору.
— Не будем ходить вокруг да около! — взорвался Хорза. — Я знаю, что ты хочешь обмануть меня, Альфадас! Если бы меня здесь не было, ты, быть может, даже не стал бы подниматься к вратам на Январском утесе. Ты нацелился на мой трон. И все твое войско из ничтожеств и предателей вроде Ламби предано тебе. Даже если завтра ты уйдешь, кто поручится, что послезавтра ты не вернешься?
Альфадас непонимающе смотрел на Хорзу. Старик точно сошел с ума!
— Прости, но это была твоя идея — собрать войско из недовольных и послать их вместе со мной в Альвенмарк, чтобы мы сражались там против троллей.
— Не было такого! — прорычал король. — Ты и твои эльфийские друзья воспользовались моей добротой и вынудили меня к этому. Но теперь я вижу вас насквозь. Нет никакой войны с троллями в Альвенмарке! Какие у меня есть доказательства этого, кроме твоих слов? Вы знали, что я сразу предложу свою помощь, когда услышу историю об изгнанной королеве, и таким образом заставили меня обеспечить тебе войско, Альфадас, при помощи которого ты отнимешь трон у моего сына!
— Это не так! — в отчаянии воскликнул Альфадас. — Прислушайся к своему сердцу, и ты поймешь, что тебе не нужно меня бояться.
— Действительно, если ты уйдешь в Альвенмарк. И, чтобы я был целиком и полностью уверен в том, что ты не вернешься, я заберу Аслу и детей в Гонтабу. И эту спящую эльфийку тоже. Я вижу, она важная особа. Я узнаю княгиню, когда встречаю ее. Если я никогда больше не услышу о тебе, Альфадас, с ними все будет хорошо.
Герцог положил руку на рукоять меча.
— Не было ли глупо с твоей стороны звать предателя в свой шатер?
Хорза мрачно посмотрел на него.
— Я готов к любому предательству. Твой дом окружен, Альфадас. Если со мной что-то случится, твоя семья умрет. А твоих воинов-крестьян мои люди перережут во сне. — Внезапно гнев его отступил, теперь король казался просто печальным. — Иди, Альфадас, и не возвращайся. Вот и все, чего я от тебя хочу. И не думай, что я не знаю, что негодяем в этой саге получаюсь я. Ты же знаешь, что наши истории о героях всегда заканчиваются печально и кроваво. Так уж повелось во Фьордландии. Поэтому не надейся, что я не прикажу убить твою семью, если ты воспротивишься мне.
— А ты знаешь историю о Назирлуме и Айлеен? — спросил Олловейн так тихо, как обращаются сказители к детям.
Альфадас спросил себя, действительно ли эльф не понимает серьезности ситуации.
Хорза отмахнулся.
— Эти детские сказки не имеют никакого отношения к делу. Завтра я заберу твою семью, Альфадас. Позаботься о том, чтобы никто в деревне не оказывал сопротивления. Я не хотел бы проливать кровь. — Он обернулся к Олловейну. — Теперь ты. Дай охраннице своей королевы понять, что даже самая лучшая мечница — ничто против двухсот воинов.
— Если тебе дорога жизнь твоего сына, Хорза, то лучше послушай мою историю. — Мастер меча говорил вежливо, но с нажимом. — Что может быть хуже, чем стоять над могилой своего ребенка?
— Моего сына даже нет здесь! — засопел Хорза. — И я не скажу тебе и твоему отродью, где он. Это за пределами ваших возможностей!
Несмотря на свои слова, старик казался обеспокоенным. Альфадас готов был поспорить, что король солгал и Эгиль находится где-то совсем рядом.
— Ты уверен? Можешь ли ты позволить себе ошибиться, Хорза? — спросил Олловейн. — Насколько я знаю, у тебя только один сын.
Краем глаза Альфадас заметил, как что-то шевельнулось под шкурами на ложе короля. Он собирался было уже вынуть из ножен меч, когда понял, что там лежит Далла,
целительница Хорзы. Похоже, она шевельнулась во сне.
Спокойствие Олловейна больше напугало короля, чем гнев герцога.
— Так рассказывай же свою проклятую историю, эльф! Но не думай, что это что-то изменит! Я все обдумал!
— Конечно! — Мастер меча откинулся на спинку стула. — Назирлума был одним из величайших волшебников своего времени. Он был королем загадочного народа ламассу, и историям, которые рассказывают о нем, нет числа. Так, говорят, будто бы его могучие крылья перенесли его за одну ночь через Белое море, хотя даже самому быстрому кораблю нужно три недели на то, чтобы пересечь этот водный простор. Он был известен своими хитрыми загадками, и некоторые из сплетенных им заклинаний действуют до сих пор, несмотря на то что Назирлума мертв уже более двух тысяч лет. Конечно, сегодня об этом необычайном существе говорили бы только хорошее, если бы на склоне лет он не повстречался с эльфийкой Айлеен из рода маураван. Она прибыла в Кандастан к его двору, когда там проводили большой турнир среди лучников. Несмотря на то что Айлеен не победила в состязании, она привлекла к себе внимание старого короля, поскольку была необычайно красива. Когда Назирлума увидел ее, его охватила слепая любовь. Он воспевал ее красоту, да, он сочинил песню из более чем сотни строф, которую спел ей. Он влюбился, как мальчишка, первый раз отдавший свое сердце. Сначала Айлеен принимала его подарки, поскольку считала любовные признания короля шуткой. Чтобы понять ее ошибку, ты должен знать, что ламассу обладают телом крупного быка. А на боках у них благородные орлиные крылья, достаточно сильные, чтобы поднять их хозяина на самую высокую гору. Только голова у них подобна эльфийской… Или, скорее, даже человеческой, поскольку лица ламассу всегда обрамлены густыми бородами. Прошло некоторое время, прежде чем Айлеен поняла, что король действительно серьезно настроен. Вот только мауравани славятся тем, что у них что на уме, то и на языке и что они очень любят выражаться образно. И так случилось, что Айлеен заявила королю Назирлуме в лицо при всем дворе, что она лучше спарится с волком, чем с дряхлым быком.
Говорят, любовь и ненависть — две стороны одной медали. И сколь слеп был Назирлума в своей любви, так же безгранична была его раненая гордость. Едва Айлеен покинула чертоги правителя, он приказал своим лейб-гвардейцам схватить эльфийку и учить ее, как любят ламассу, до тех пор пока она не испустит дух. И, к стыду их, ламассу сделали то, что велел король.
Айлеен успела выпустить три стрелы, прежде чем ее схватили. Двумя она уложила двух крупных ламассу. А третья называлась Гри-на-Лах, проклятой стрелой, и ее девушка отправила прямо в небо, хорошо зная, кто послал воинов. Она написала имя Назирлумы на древке той стрелы и наложила на нее заклятие. И стрела, невидимая, должна была лететь по небу до тех пор, пока не найдет путь к цели.
Когда Назирлума снова пришел в себя, было уже слишком поздно, чтобы отзывать убийц. Будучи мудрецом, король знал маураван, их магию и оружие достаточно хорошо. И он отправился в комнату, в которой не было окон, камина и отверстий для воздуха. Три двери нужно было пройти, чтобы попасть в эту комнату, и король приказал, чтобы одновременно была открыта только одна дверь. Назирлума провел в своей добровольной тюрьме пятьдесят восемь дней, и со временем росла его уверенность в том, что заклинание на Гри-на-Лах потеряло силу. Его слуги тоже стали небрежны, очевидно, они чувствовали, как отступает страх их господина. И на пятьдесят восьмой день Назирлума приказал приготовить ему ванну. Слуги принесли много кувшинов воды в роскошную темницу и за хлопотами не заметили, что закрытой осталась только внешняя из трех дверей. А она была сделана менее тщательно, чем остальные две, и в ней нашелся сучок, настолько маленький, что в дыру от него можно было просунуть один только палец. Этот путь избрала стрела и пронзила сердце Назирлумы. И король истек кровью в своей ванне.
Лоб Хорзы покрылся потом, когда Олловейн закончил свою историю.
— Что ты хочешь мне этим сказать, эльф?
Мастер меча развел руками.
— Неужели это так трудно понять? Йильвина, охранница нашей королевы, всегда носит с собой лук и стрелы. И на одной из ее стрел написано имя твоего сына, Эгиля.
Хорза вскочил и хотел было вцепиться эльфу в глотку, однако Олловейн с легкостью ушел от нападения. Пинок в подколенную выемку заставил старика упасть. Затем эльф поставил ногу ему на грудь и вдавил Хорзу в пыль. Все это произошло настолько быстро, что у Альфадаса не было возможности вмешаться. Да и ему было приятно видеть Хорзу лежащим в пыли.
— Жаль, что это пришлось сделать, — огорченно произнес Олловейн. — В конце концов, мы союзники в борьбе против троллей. А теперь слушай меня, король. Твою угрозу по отношению к Эмерелль и семье моего друга Альфадаса я считаю заблуждением. Это было просто ослепление, которое приходит в самый темный час ночи, когда слишком долго беседуешь с вином. Я знаю Альфадаса столь же хорошо, как и свое сердце. И заверяю, что герцог никогда не предал бы тебя.
Слова приемного отца смутили Альфадаса. Невольно вспомнилась ночь на плоту. Неужели годы в мире людей настолько сильно изменили его?
— Я готов забыть все, что произошло этой ночью, — продолжал Олловейн. — Я вошел в твой шатер союзником, король Хорза. Теперь от тебя зависит, покину ли я его в том же качестве. — Мастер меча убрал ногу с груди короля и отступил на шаг.
Хорза тяжело дышал. Чтобы сесть, ему пришлось приложить немало усилий. Его единственный глаз был налит кровью.
— Пожалуй, я слишком много выпил, — сдавленно произнес он.
— Я вижу, как терзает тебя тревога за сына. Я не могу судить, обоснованны твои страхи или нет, король. — Олловейн протянул Хорзе руку.
И, к удивлению Альфадаса, старик ухватился за нее и позволил помочь подняться.
— Существует лишь одна сила во Фьордландии, которая может сломить верность герцога твоему трону, — серьезно произнес эльф. — И эта сила — ты, Хорза. Помни об этом, совершая поступки.
Массивный старик и стройный высокий эльф стояли друг напротив друга. В глазах Альфадаса Олловейн являлся воплощением всего того, что утратил Хорза, — молодости, уверенности и мудрости. Понимает ли это король? В его взгляде плескалась тоска, словно он видел на горизонте блеск божественных чертогов. Из его глаза потекли слезы.
— Думаю, я понял глубокий смысл твоей истории о короле-быке. Я благодарю тебя за то, что ты открыл мне глаза, — нетвердым голосом произнес король. А затем перевел взгляд на герцога. — Желаю счастья в походе, Альфадас. Надеюсь, мы еще свидимся. Тебе нужны еще люди? Я мог бы отдать тебе часть своего эскорта.
Герцог не поверил своим ушам. Слишком внезапной показалась ему перемена. Или Олловейн, быть может, наложил на короля чары?
— Я возьму с собой только добровольцев, — решительно произнес он. — Мужчин, у которых еще нет семьи.
— Они хорошие воины. — Хорза утер слезы. — Ты знаешь многих из них.
«Когда-то я думал, что знаю тебя», — пронеслось в голове Альфадаса.
— Спросим завтра у врат. А теперь разреши удалиться?
Глубоко задумавшись, король кивнул.
Когда они отошли на достаточное расстояние, чтобы быть уверенными, что их не услышат, Альфадас решил удостовериться:
— Ты заколдовал его, Олловейн?
— Нет, просто попытался напомнить ему о том человеке, которым он когда-то был.
— Думаю, его скорее заставила задуматься Гри-на-Лах. Проклятые стрелы наверняка входят в число тайн маураван?
Олловейн негромко рассмеялся.
— Да, это так. И это настолько большая тайна, что о ней не знают даже сами мауравани. Думаешь, Эмерелль была бы еще жива, если бы такие стрелы существовали? У нас не было бы князей и королей. Дворянские дома истребили бы друг друга. Ни одна вражда не могла бы закончиться, если бы эти стрелы были правдой. Я выдумал историю о Назирлуме и Айлеен. Она должна была напугать Хорзу. Но старик удивил меня. Думаю, он все же кое-что понял. От смерти ему не уйти. Жизнь — это сражение, которое в конце концов проигрываем мы все, но отчасти именно от нас зависит, какими нас запомнят. В глубине души Хорза — человек хороший. Он не хочет, чтобы его запомнили как тирана. И если он оставит своему сыну такое наследство, тому будет еще тяжелее. Кто захочет, чтобы им правил отпрыск тирана? Все, кто недоволен его отцом, но боится его силы, восстанут против Эгиля.
— Надеюсь, мудрость Хорзы продержится дольше, чем одну ночь, — скептически произнес Альфадас. — Мне пришлось бы по сердцу, если бы у Йильвины действительно была стрела Гри-на-Лах.
— Не стоит недооценивать Йильвину, — напомнил ему мастер меча. — Я не думаю, что существует человек, который смог бы убить ее. Присмотрит она и за твоей семьей. И для этого ей не нужна проклятая стрела.
Они дошли до длинного дома герцога.
— Не думаю, что смогу уснуть этой ночью, — вдруг сказал эльф и попрощался.
Альфадас смотрел вслед, пока темнота не поглотила Олловейна. Может быть, он хочет понаблюдать за королевским шатром?
Преисполненный решимости провести последние часы с семьей, а не в упорных размышлениях, Альфадас вошел в дом. Его встретил знакомый запах дыма. Вскоре в глазах начало печь. Он негромко выругался. Света от очага было недостаточно, чтобы разогнать темноту, но вполне хватало, чтобы пройти по комнате, не наступив на гостей, которые, завернутые в одеяла, лежали повсюду на полу.
Негромко звякнула цепь. Альфадас замер. Это всего лишь Ламби или кто-то из его людей шевельнулся во сне. Самых отъявленных бунтовщиков герцог намеренно пригласил в свой дом — отчасти для того, чтобы защитить их от людей короля.
Альфадас подождал, пока глаза привыкнут к красноватому полумраку. Затем стал пробираться между спящих к нишам у стены. У ложа Кадлин несла стражу Кровь. Герцог увидел, как отразился свет в черных глазах крупной собаки. Кровь не шевелилась и не издавала звуков, но от нее не ускользало ничего из происходящего в доме. И горе тому, кто попытался бы приблизиться к Кадлин больше чем на шаг.
Альфадас потрепал Кровь по массивной голове. Собака не отреагировала. Ни дружелюбного рычания, ни переворачивания на бок, как делают другие собаки, чтобы позволить почесать себе брюхо. Она напряженно наблюдала за спящими и только один раз вздрогнула, когда где-то в темноте кто-то что-то пробормотал себе под нос во сне. И только когда Альфадас выпрямился, чтобы посмотреть, как там Кадлин, Кровь быстро ткнулась мокрым носом в его ладонь.
Альфадасу вспомнился вечер. Почти каждый из мужчин, спавших в доме, уже убивал. Они были крепкими ребятами. При нормальных обстоятельствах он не захотел бы видеть их под своей крышей. Они стали бы насмехаться над правилами чести, которым он собирался обучить сына. Единственное, что было по их правилам, — победа. А честная или нет — не важно. Они были бы плохой компанией в мирное время. И как раз теми людьми, с которыми стоит идти в безнадежное сражение. Быть может, Хорза прав, что хочет избавиться от них. Фьордландии предстоят мирные времена. Врагов нет. Эти люди будут нарушителями спокойствия. Кровь тоже заметила это. С тех пор как они появились в доме, она не ела и не пила. Не спускала с них глаз. Ни на миг. Воины заметили опасность, исходившую от крупной черной собаки. Они почувствовали, что она без предупреждения бросится, как только они совершат малейшую ошибку, и что эта тварь может легко перекусить горло. Ламби и его товарищи вели себя спокойно, не напивались и держались на почтительном расстоянии от Крови.
Альфадас почесал псину за ухом. Приятно знать, что в доме Кровь. Она присмотрит за Аслой и детьми.
Герцог осторожно отодвинул занавеску и заглянул в спальную нишу Кадлин. Малышка сбросила одеяло, выставила попку и уткнулась головой в набитую мхом подушку. При этом у нее было такое серьезное лицо, как в те моменты, когда она пыталась объяснить что-то важное. Альфадас не сдержал улыбки. Для него было загадкой, как дочь может спать в такой позе. Но Кадлин дышала глубоко и ровно. Он осторожно подоткнул одеяло, посмотрел, как она спит. Он хотел как следует запомнить эту картину. Она должна была стать его тайным сокровищем в грядущие темные часы.
Наконец он поднялся, чтобы посмотреть, как Ульрик. Его мальчик тоже крепко спал. Он прижимал к себе кинжал, который подарил ему Олловейн. То было длинное изящное оружие, почти короткий меч. Серебряные ножны были украшены небольшими вкраплениями бирюзы. Ульрик подсчитал их. Их было восемьдесят три. Рукоять была вырезана из китовой кости, на ней были изображены два льва на задних лапах, сошедшиеся в смертельной схватке. Они вонзили друг другу в горло клыки. Такой кинжал был достоин короля. С тех пор как Ульрик получил его, он с ним не расставался. И с учетом сегодняшних гостей было, конечно, разумно не бросать драгоценную вещь где попало. Однажды его сын станет хорошим воином, подумал герцог. И наверняка рассердится из-за того, что станут говорить, будто у него зачарованный эльфийский кинжал, которому он обязан своей силой и ловкостью.
Герцог мягко провел рукой по растрепанным волосам мальчика. Ульрик беспокойно шевельнулся во сне. Альфадас осторожно отошел, снял одежду и нырнул в нишу, которую делил с Аслой.
— Чего хотел от тебя старый козел? — тихо спросила жена, когда он задернул шерстяную занавеску.
— Он беспокоится, что я обману его во время дележа добычи. Хорза уверен, что мы все вернемся домой груженные сокровищами, — солгал Альфадас, зябко кутаясь в одеяло.
Ночь была очень холодной. Совсем скоро выпадет первый снег. Герцог подумал о людях, сидящих у костров на улице, у фьорда. В Альвенмарке они уже не будут мерзнуть.
— А что ты привезешь мне? Еще одну повозку?
— А с повозкой что-то не так? — Он обнял ее одной рукой и притянул к себе. Ее тело было приятно теплым на ощупь.
Асла вздрогнула.
— Как будто зима пришла в мою постель. — Она повернулась и мягко поцеловала его в лоб. — Вернись ко мне из Альвенмарка. Это единственный подарок, которого я от тебя хочу.
Альфадасу снова показалось, что живот заполнился льдом. Неужели она о чем-то догадывается?
— Эльфы делают очень красивые повозки, — произнес он, чтобы сменить тему.
Асла ущипнула его за бок.
— Хочешь сделать из меня кучера? Может быть, я разгадала одну из твоих тайн? Тебе нравятся эльфийки, сидящие на козлах?
Альфадас уложил ее сверху.
— Вообще-то я предпочитаю диких наездниц.
Длинные волосы Аслы касались его лица. Ее руки оказались за его плечами.
— Нет, есть кое-что, чего мне хочется. Эта самодовольная темноволосая коза, ты еще хотел, чтобы она ощупала мой живот… Линдин, или как-то так. У нее была маленькая стеклянная бутылочка. В ней была чудесная ароматная вода. Однажды я увидела, как она капнула немного себе на кожу. А потом пахла, как цветочный сад. От этого аромата становится так уютно. Вот такого мне тоже хотелось бы…
Альфадас зарылся лицом между ее грудей.
— Мне нравится запах твоей кожи. Ни одна ароматная вода не может так кружить мне голову.
Она села ему на бедра.
— Ты не умеешь врать. Я не знаю мужчины, который бы мылся так часто, как ты. Как ты можешь ценить мой запах, если не выносишь своего собственного?
— После того как мы любим друг друга, я иногда целыми днями не моюсь.
Он притянул ее к себе и поцеловал. Когда они любили друг друга, все становилось так же, как в тот чудесный первый год. По крайней мере до тех пор, пока Асла не начинала дразнить его. Тогда она слишком восхищалась им, чтобы подшучивать. Интересно, что кроется за ее желанием? Ароматная вода! Ему действительно нравится ее запах! В спальной нише было слишком темно, чтобы можно было разглядеть хоть что-то. Но он был уверен, что Асла улыбается. Говоря об этом желании, она хотела подшутить над ним!
Жена мягко потерлась о него. Приятная дрожь пробрала его тело. Лед ушел из живота.
— Выполнишь мое желание? — Она немного приподнялась.
— Я привезу тебе целую коллекцию ароматных вод!
Асла снова потерлась об него.
— Одной бутылочки будет достаточно. Тогда я прощу тебе, если ты притащишь еще одну повозку.
Ее тепло захлестнуло его. Альфадас закусил губу. Он не хотел, чтобы мужчины в комнате услышали, как он стонет от страсти.
Асла начала медленно двигаться. Ее тепло захватило его целиком и унесло прочь. Прочь от Хорзы и всех тревог. Они любили друг друга с такой страстью, какой между ними не было уже давно, и, когда позже она уснула, положив голову ему на грудь, он поклялся себе, что вернется. Что бы ни случилось. Это была последняя мысль перед тем, как Альфадас погрузился в сон.
Во сне ему докучал Оле. Он привел собаку размером с лошадь и хотел продать ее Асле.
Прощание
Олловейн взял за руку спящую королеву.
— Она все еще холодна, — сказала Йильвина. — С тех пор как Линдвин сплела свое заклинание, тепло не хочет возвращаться в ее тело. Я не могу покормить ее и почти не могу напоить. Она дышит очень неглубоко. Иногда я думаю, что она — как одна из этих маленьких ящериц, которые засыпают на зиму и просыпаются с приходом весны.
Ожоги на лице правительницы полностью зажили. Не осталось ни единого шрама. Мастеру меча невольно вспомнились слова Линдвин. Бежит ли королева от своих поступков? Не хочет просыпаться? Он уже очень давно знал Эмерелль. Убегать от судьбы было не в ее духе.
— Как ты? — Олловейн посмотрел на Йильвину.
Воительница устало улыбнулась.
— Жизнь здесь не слишком захватывающая. Я не выхожу из дома. Ночью сплю у ложа королевы. Я постоянно рядом с ней, на случай если она вдруг проснется.
— Тебе не следует запираться, — не отступал Олловейн.
— Я обещала охранять Эмерелль, — не сдавалась и Йильвина.
— Но здесь нет врагов.
— А этот король? — ответила она. — Я ему не доверяю. Предложение перевезти Эмерелль к его двору в Гонтабу показалось мне похожим на то, будто он хочет взять нашу госпожу в заложники.
— Он больше не будет докучать тебе.
Олловейн вспомнил о прошедшей ночи. Он долго наблюдал за королем. Старик зажег еще несколько светильников. Его силуэт отчетливо виднелся на фоне шатра. Хорза до самого рассвета неподвижно просидел за столом. Затем впустил стражу и произнес трогательную речь о мимолетной юности и вечной славе храбрых поступков. Хорза был пьяницей и развратником. Человеком власти, которого практически никогда не мучили сомнения. Но несмотря на все эти недостатки, он обладал харизмой и знал своих фьордландцев. Каждое его слово проникало в сердце. Под конец они все захотели идти вместе с Альфадасом, но только сотне из них король позволил присоединиться к войску герцога.
Выступление началось еще несколько часов назад. Олловейн отстал, чтобы никто не мешал ему попрощаться с королевой. Он надеялся на то, что, быть может, Эмерелль проснется, когда он опустится на колени у ее ложа и негромко заговорит с ней. Однако правительница, как и прежде, словно неживая лежала на постели, которую приготовила для нее Асла.
Олловейн по-воински попрощался с Йильвиной. Даже здесь, в доме, эльфийка не расставалась с мечами. Перевязи клинков скрестились на ее груди. На эльфийке тоже была человеческая одежда. Но Олловейн привез ей кольчугу и нарукавники из Филангана, чтобы она походила на благородную воительницу. Из-за коротких волос и высоких скул лицо Йильвины казалось отстраненным, холодным и неприступным. Оставалось только надеяться, что ее чопорность не станет раздражать Аслу. Общаться с Йильвиной было совсем не просто. Может быть, она была слишком… воительницей? Даже в ее взгляде было что-то вызывающее.
— Пусть путь приведет тебя в Альвенмарк, — сказал Олловейн.
— Только рядом с королевой, — коротко ответила она.
Мастер меча знал, что Йильвина не придает значения пустым вежливым фразам. Он молча вышел и сел в седло. Роскошный жеребец довез хозяина вдоль берега фьорда почти к самой вершине Январского утеса. Только когда они достигли осыпи, мастер меча спешился и повел коня дальше в поводу.
Он шел мимо детей и стариков. Все выбрались посмотреть, как откроются магические врата. Кальф нес на спине старуху, которая была слишком слаба, чтобы суметь подняться по склону горы. Олловейн увидел женщину, которая несла на руках девочку с чудесными карими глазами. Ребенку было лет пять или шесть. Мать постоянно что-то говорила малышке. Она описывала синеву фьорда, рассказывала, какими крохотными кажутся хижины отсюда, сверху. Только сейчас мастер меча понял. Глаза девочки были неподвижны. Они смотрели в никуда. Малышка была слепа.
Он никогда не поймет людей. Сцена тронула его, несмотря на то что разум восстал против нее. Глупо верить, что мать сумеет описать дочери хотя бы толику чудес этого мира. Но то, что она восставала против судьбы, было достойно уважения! Не была готова признать, что ее дочь не с ней.
Некоторое время он шел рядом с женщиной и прислушивался к ее неловким словам. Описывала она и его. Назвала высоким белым человеком с золотыми волосами. Олловейн позволил девочке коснуться его волос и лица. Разрешил погладить жеребца, попытался в свою очередь рассказать ей что-то и удивился тому, насколько беспомощно звучали его слова, когда он попробовал описать то, что находилось перед ними. Голая вершина скалы, на которой вздымается к небу похожая на зубцы каменная корона.
Посреди круга стоял Альфадас. Ветер играл красным шерстяным плащом воина. Все смотрели на герцога. Ульрик держал в поводу своего гнедого пони. Асла с очень бледным лицом…
Кадлин запустила пальцы в шерсть Крови. Старый священнослужитель Лута Гундар что-то жевал, из всех сил стараясь, чтобы это было незаметно.
Хорза стоял, уперев руки в бока, и пытался выглядеть по-королевски, но во всем его облике сквозило нетерпение. Повсюду на склоне и плато стояли мужчины, решившие идти с Альфадасом. Ламби и его товарищи по-прежнему были закованы в цепи. Олловейн увидел обоих братьев с парома и Оле, разговаривавшего с кем-то, кто, совершенно очевидно, не жаждал общения с собаководом.
Воины герцога выглядели оборванцами. У каждого было свернутое одеяло, закрепленное на груди или спине, многочисленные сумки и бутылки, все, что, по их мнению, пригодится в Альвенмарке. Их глаза сверкали. Они ожидали чуда, не меньше.
Олловейн обеспокоенно поглядел на небо. Полуденный час прошел. Вообще-то врата в горы Сланга уже должны были открыться.
Ветер проносился над фьордом, разбивая зеркало воды. Над ним пролетела чайка, с любопытством поглядывая на людей. Олловейну показалось, что птица боится слишком близко подлетать к кругу камней. Она облетела вершину по большой дуге.
Внезапно прямо перед герцогом взвилась колонна пурпурного света. Она росла, ширилась до тех пор, пока не стала шире повозки.
Альфадас поднял обе руки. Негромкое бормотание ожидающих смолкло. Тишину нарушали только шорох ветра и далекий крик чайки.
— Это врата, которые поведут вас в мир чудес и ужасов. Пройдите через пурпурные врата, и ваше прошлое спадет с вас подобно старой змеиной коже, если вы того захотите. Быть может, по ту сторону нас ожидает темнота. Быть может, один шаг — и мы в горах Сланга. Когда увидите перед собой золотую тропу, следуйте по ней и ни на волос не сходите с нее, в противном случае навсегда сгинете во тьме. И если сейчас вас оставляет мужество и вы боитесь сделать последний шаг, не огорчайтесь. Каждый, кто стоит сейчас со мной на скале, — герой. Подумайте об историях скальдов, о славных витязях былых времен. Вы все пошли за мной на край света. И даже среди самых храбрых воинов Фьордландии лишь горстка отважилась на то, чтобы дойти сюда. Не важно, кто вы — рыбаки, торговцы или паромщики, — вы ничем не уступаете героям былого. Уже сейчас вы заняли место в песнях, которые когда-нибудь будут петь в королевских чертогах. Я склоняю перед вами голову и горжусь тем, что нахожусь рядом с вами. — Герцог действительно поклонился. Ветер растрепал его длинные волосы, когда он снова выпрямился. На лице его читалась решимость. — Асла, я люблю тебя и вернусь к тебе, что бы ни случилось. — Он произнес это спокойным, торжественным тоном, словно давая клятву.
Затем герцог повернулся и, сделав шаг, исчез в ярком свете.
Люсилла подошла к Олловейну. Она насмешливо улыбнулась и произнесла на языке их народа:
— Несколько они патетичны, эти люди.
— Разве великие чувства не требуют громких слов?
Мастер меча мгновение не опускал взгляда. Он не улыбался. Затем взглянул на Сильвину. Олловейн знал, что последние слова герцога были адресованы ей в той же степени, что и Асле. Но лицо охотницы не выражало ничего.
На пороге
Вагельмин не знал, сколько прошло времени с тех пор, как магия Сканги превратила его в послушное воле шаманки чудовище. Дни, недели или часы? В Ничто не было мерила времени.
Иногда Вагельмин надеялся, что вдруг проснется и увидит, что все это — лишь кошмарный сон. Но тут возникало это другое существо… Источник темных мыслей. Это существо было глубоко в нем. О чем бы он ни думал, оно всегда было частью него. Когда он надеялся, что вот-вот проснется, то ощущал, как шевелится бестия внутри него, чтобы воспоминания вернулись и все мечты стали пеплом.
Все мысли темного существа вращались вокруг света. И тем не менее оно шарахалось от золотых троп, широкой сетью раскинувшихся в Ничто. Вагельмину с трудом пришлось приучить тварь к тому, что теперь им можно ходить по этим тропам, что запрет, удерживающий другие создания тьмы от троп альвов, для них недействителен.
А бестия учила его тому, как передвигаться в Ничто. Здесь не было верха и низа, не было твердой почвы, по которой можно было идти. С первого мгновения в Ничто Вагельмину казалось, что он падает. Бесконечно падает в бездонную пропасть…
А существо внутри него радовалось его страху. Ничто было миром без света, без запахов, без ветра, который можно было бы чувствовать кожей. Ничто было хуже любой тюрьмы, поскольку ты оказывался наедине с собой и своими чувствами, без впечатлений, которые могли бы отвлечь хоть на миг. В этом мире было праздником насладиться страхом другого. Существо толкало его на грань безумия. Быть может, Вагельмин даже перешел ее… И лишь после этого темный брат научил его двигаться. То есть сначала существо попыталось дать ему понять, что он не падает. В мире без горизонта, без границ, по которым можно было бы ориентироваться, без гор и долин не было и земли, о которую можно было бы удариться. Он падал только в мыслях, потому что не было ничего, за что можно было бы зацепиться в этом мире.
Когда Вагельмин это понял, он сумел преодолеть свой страх. Он научился двигаться при помощи мысли. Паутина троп альвов придавала структуру этому миру. Она создавала координаты в бездорожной пропасти.
Существо, с которым слила его Сканга, боялось троп альвов, словно непослушная собака — плети своего хозяина. Тварь не отваживалась ступать на эти тропы и тем не менее постоянно стерегла магические пути. Она чувствовала приходящих, как чувствует паук, когда что-то касается его паутины. Мгновение — по крайней мере так казалось Вагельмину — и они появлялись там, где что-то двигалось по паутине. И вместе с другими созданиями тьмы они залегали у тропы альвов, ожидая, когда незваные гости сделают ошибку и сойдут с безопасной дороги.
Если отойти от тропы, сияние сразу гасло. Со стороны Ничто золотая паутина была невидимой. Ее можно было почувствовать, если находишься слишком близко, но она не помогала ориентироваться в темноте. Тварь внутри Вагельмина боялась силы, которой альвы окружили когда-то свои дороги. Но теперь, когда они стали единым целым, они могли беспрепятственно проникать сквозь защитное заклинание. На этот раз Вагельмин насладился страхами своего темного брата, когда повел его на тропу из света.
Только ступив на паутину, Вагельмин вспомнил, что они кого-то ищут. Эльфийку… Королеву! Но он не мог отыскать следа Эмерелль. Вернулось и воспоминание о Шахондине. Разве они пришли в паутину не вместе? Почему отец оставил его? Нашел след правительницы?
Понуждаемый честолюбием, требовавшим не отставать от Шахондина, Вагельмин узнал, что может покинуть Ничто. Там, где много троп альвов пересекаются, образуя звезду, уйти из тьмы легко. Когда он вырвался впервые, он попал в место, полное света и песка. Он стоял в центре широкого черного базальтового круга. Вагельмин с любопытством бродил по морю песка. Но добычи там не было. Земля была мертва, и он вернулся в Ничто.
Затем он отважился на еще несколько небольших вылазок, чтобы испытать свои способности. Он бесцельно проходил звезды альвов, но никогда не задерживался надолго. Там убьет зайца, там маленькую косулю. И только когда заблудился в зимнем степном краю, почувствовал желание остаться подольше. Его белая прозрачная фигура здесь полностью сливалась с пейзажем. Похоже, он, в отличие от хищников, не источал запаха. Он мог безо всяких усилий приблизиться к стаду яков и устроить резню среди животных. Его челюсти не встречали сопротивления, когда он обрушивался на лапы быков. И он без усилий вытягивал свет из животных. Было вкусно ощущать борьбу со смертью. Наблюдать, как
уходит жизнь, видеть панику в глазах других животных, не понимавших, что происходит. Свет не насыщал его полностью. Но убийства доставляли ему радость. Или это радовался его темный брат?
Однажды вечером он подкрался к лагерю кентавров и убил женщину, только что родившую жеребенка. Будучи охотником в то далекое время, когда он еще был эльфом, Вагельмин никогда не убивал беременных животных. Это было против всех законов охоты. Теперь ему доставляло глубокое удовольствие нарушать законы. Он убил беззащитного жеребенка, когда тот еще был связан с матерью пуповиной. И кентаврийская женщина умерла со своим ребенком на руках. Почти столь же волнующе было наблюдать за безумием взбесившегося отца, когда тот пьяный вернулся в палатку. Он уже отпраздновал рождение ребенка со своими товарищами. В ярости он пытался лишить себя жизни.
После охоты Вагельмин всегда возвращался в Ничто. Для него оно было подобно огромной безграничной пещере. Пристанищем хищника. А еще он до сих пор надеялся на то, что отыщет след королевы. Сканга была настолько уверена в том, что они почуют Эмерелль… Может быть, нужно просто подождать, пока королева снова войдет в сеть троп альвов? Он почувствует, если она придет сюда. И тогда он украдет ее свет! Все существо его пронизала жгучая боль. Королева — не его добыча. Казалось, тело вот-вот разорвется. Он снова пережил ночь превращения, мгновение, когда Сканга украла у него тело. Он был ее псом! И ему было запрещено причинять королеве боль. Она была добычей Сканги! И если он будет хорошей собакой, то, быть может, однажды снова сможет стать эльфом.
Далекая дрожь пробудила его от воспоминаний. Что-то большое двигалось через сеть. Одна мысль — и он уже у тропы, которую раскачали открытые врата. Сотни людей шли сквозь Ничто. Они источали запах страха. Некоторое время Вагельмин наслаждался им, затем разорвал защиту тропы альвов и принялся бушевать среди беззащитных жертв. При этом он старался быть осторожным. У некоторых были кольчуги, а железо обжигало, когда он прикасался к нему. Но большинство были без доспехов, вооружены только секирой или копьем. Их убивать было легко.
Бестия внутри него пировала, и он охотно предался наслаждению. Дюжина, а то и больше тел увяли, когда он украл у них свет. Испытываемый ими ужас делал убийство еще слаще. Однако скольких бы он ни убил, они не могли утолить его голод. Это было словно питаться устрицами. Можно было вбирать в себя дары моря, но каждый из них давал только мимолетное мгновение удовольствия, прежде чем ты отбрасывал пустую скорлупу.
Поток людей не иссякал. Вскоре Вагельмину понравилось только пробовать их, красть у них всего лишь частичку света. Страх был таким чудесным на вкус! Некоторые люди, видевшие его, впадали в панику и бежали с тропы альвов. Они становились добычей теневых существ, таившихся по ту сторону защитного барьера.
Интересно, откуда идут люди? Его любопытство победило голод чудовища. Вагельмин проследил поток людей до истока. Они входили в Ничто через большую звезду альвов. Он сошел с тропы и затаился. Чудовище чувствовало, что там, снаружи, еще больше людей. Оно хотело вырваться наружу, сеять панику и питаться ужасом. Но Вагельмин вспомнил о железном оружии. По ту сторону врат люди будут сражаться уверенно. Преодолев первый страх, они, быть может, смогут серьезно ранить его. Нужно застать их врасплох. Подкараулить их, когда все разделятся на мелкие группки. Он представил себе, как будет нести ужас в их деревни. Немного терпения, и он беспрепятственно сможет переступить через порог в мир людей! Это будет упоительная охота!
Новый мир
Альфадас двигался от одного человека к другому. Большинство даже не поняли, что по пути сквозь Ничто что-то произошло. Они неуверенно оглядывались по сторонам в новом мире. Войско оказалось в заснеженной долине. Вокруг вздымались мягкие, поросшие лесом холмы. Эльфы разбили несколько шелковых шатров, роскошные знамена трепетали на ветру. Над ними раскинулось ясное голубое небо. Солнце стояло в зените, но тепла не давало. Ледяной ветер бушевал над поляной, неся с собой кристаллики льда, мелкие, словно пыль. Альфадас потер руки. Холод пронизывал до костей. Но еще больше донимал ужас. Герцог смотрел на большой серый менгир, отмечавший место, где пересекались тропы альвов. На камне был нарисован переплетенный узор. Если смотреть на него долго, линии начинали плясать перед глазами. Альфадас отвел взгляд. Что произошло? С отцом и Олловейном они много раз проходили через такие врата, когда искали сына Нороэлль, и всегда боялись, что может сдвинуться время. Но чтобы на тропе мог кто-то напасть, он никогда не слышал.
Совсем рядом в снегу сидел Маг. Он разговаривал со своим младшим братом. Паромщик положил руку Тораду на плечо. Тот закрывал лицо руками.
— Что-то ледяное вошло в мою грудь. Я не успел рассмотреть его. — Торад всхлипнул. — Я… Это было что-то большое, белое. Оно появилось вдруг. Я ничего не мог поделать. Шедший передо мной человек прыгнул в сторону и исчез в темноте. Это было…
Он поднял голову. Его светлые волосы стали реже. Морщины пересекали лицо. Он выглядел как человек, повидавший на своем веку уже лет сорок.
Альфадас знал, что Тораду было всего шестнадцать. Он отвернулся. Никто не мог объяснить, что произошло на тропе альвов. Даже эльфы проявили неуверенность. Они всегда утверждали, что тропы Древних защищены от нападений созданий тьмы. «На самом деле все иначе», — с горечью подумал Альфадас.
К нему подбежал Рагни.
— Я говорил со всеми военными ярлами. Мы потеряли семнадцать человек. И более двадцати… — Он беспомощно поглядел на герцога, словно не находя слов для того, что произошло. — Более двадцати изменились, — наконец произнес он. — Есть и еще одна проблема. Как ты думаешь, эльфы смогут открыть врата еще раз?
— Зачем?
— Идем со мной. Я отвел их в один из шатров, чтобы никто не заметил, что произошло. Кое-кто присоединился к нам… — Ярл обеспокоенно огляделся по сторонам. — У нас будут большие трудности.
— Может быть, ты все-таки…
Вместо ответа Рагни схватил герцога под руку и потащил за собой.
— Это ни в коем случае не должно стать достоянием всех. Ламби и его головорезы убьют его.
Военный ярл втащил Альфадаса в шатер. Там ждали Далла, королевская целительница, Велейф, скальд Хорзы, и воин. Лицо этого человека скрывалось в тени низко надвинутого на лоб капюшона.
— Что это значит? — раздраженно спросил Альфадас.
Он понял, что имел в виду Рагни. Хорза наверняка обставит все так, будто он украл у него скальда и наложницу.
— Моему королю больше не нужны мои услуги, так сказал он сегодня утром. — Далла пристально поглядела на герцога. — И ты знаешь почему! Разговор сегодняшней ночью изменил его. И это хорошо. Я хочу предложить свои услуги твоим людям.
Рагни мило улыбнулся.
— Могла так сразу и сказать.
— Не эти услуги! Мне все равно, что ты думаешь обо мне, но я не шлюха! Я любила Хорзу. И я способна на большее, чем на то, чтобы доставлять мужчине удовольствие в постели! Я могу унять серьезное кровотечение, зашить глубокую рану и восстановить равновесие соков, когда твои воины заболеют.
— Равновесие соков нарушает один твой вид.
— Довольно, Рагни! — набросился на военного ярла Альфадас. — Никто и пальцем не тронет эту женщину. Пусть остается, раз уж пошла с нами. — Он обернулся к скальду. — А ты, Велейф? Что привело тебя сюда?
Поэт виновато улыбнулся.
— Боюсь, мои намерения эгоистичны. Мне надоело распространять лживые истории о Хорзе. Этот поход — величайшая героическая история за много поколений. Я просто должен быть здесь. Ты станешь творить историю, Альфадас, а я облеку ее в красивые слова, чтобы будущие поколения брали пример с твоего мужества. Я в твоем войске всего пару часов, а уже пережил больше чудесного, чем за прошлые сорок лет своей жизни. Я прошел по золотой тропе сквозь тьму, нахожусь в полевом лагере эльфов, а твои воины рассказывают о бестелесной лошади, которая им повстречалась. Я создам сагу о тебе, Альфадас Эльфийский Сын.
Герцог внутренне содрогнулся, услышав ненавистное прозвище. Он не мог отослать Велейфа обратно. Открывшая врата Линдвин исчезла сразу после прибытия войска вместе с большей частью эльфов, разбивших лагерь. Возврата не было. Но ведь скальд этого не знает.
— Я не приверженец лжи и бесстыдных преувеличений, Велейф, и склоняюсь к тому, чтобы отослать тебя обратно на тропу света. Быть может, ты повстречаешься там с призрачной лошадью. А теперь иди и посмотри на мужчин, на которых напала эта тварь. Посмотри, каково это — в мгновение ока постареть на десятилетия. Докажи, что ты действительно великий скальд. Спой песню правды.
— Я всегда пою…
Альфадас резким жестом оборвал его.
— Я знаю, что ты делал для Хорзы. Я присутствовал при том, как он встречался с эльфийской королевой, и это происходило не в шатре на плоту!
— Король сказал мне, о чем сочинить стихи. Мне не нравилось то, что я делаю. Ты же знаешь…
— Я знаю, что отошлю тебя обратно в тот день, когда ты снова начнешь распространять подобную ложь. Иди, Велейф! Взгляни в лицо действительности. Облеки все ее ужасы и величие в слова. Ты свободен.
Скальд возмущенно посмотрел на него и выскочил из шатра в развевающемся плаще. Альфадас обернулся к воину.
— А ты кто такой?
— Эгиль Хорзасон. — Тот отбросил капюшон.
Герцог в ужасе смотрел на молодого человека. Сын Хорзы! Словно у него и так недостаточно забот.
Лицо Эгиля было узким и более точеным, чем у отца. Голубые глаза сверкали лихорадочным блеском и были обведены темными кругами. На нем была дорогая кольчуга с мелкой сеткой и одежда из тонкой ткани. Только плащ был из грубой шерсти, как у простых воинов.
— Твой отец знает, что ты здесь?
Эгиль покачал головой.
— Конечно нет, он никогда не отпустил бы меня. Он обращается со мной, как с рабом, и делает все, чтобы унизить.
Альфадас не знал, что сказать. Об Эгиле он был невысокого мнения и слышал о нем только дурное.
— Зачем ты пошел с нами?
— Чтобы доказать, что я воин. Однажды я стану править Фьордландией, но хорошо знаю, что большинство ярлов презирают меня. Я никогда не был в походе с тобой, герцог. Никогда не мог проявить себя как воин. Я хочу заслужить уважение людей, вот почему я здесь.
Герцог посмотрел на Рагни.
— Я возьму его в свой отряд, — произнес военный ярл.
— Не очень хорошая идея, — вздохнул Альфадас. — Сейчас я сниму с Ламби и его воинов оковы. Мне не нужны скованные воины. Ты понимаешь, что они будут внимательно следить за тобой, Рагни? От них не укроется ничего из того, что творится вокруг тебя. Они убьют Эгиля, чтобы ты впал в немилость у Хорзы. — Альфадас обернулся к королевскому сыну. — Ты пойдешь со скотоводами, которые охраняют наших овец. Там тебя никто не знает, и ты будешь в безопасности. Рагни, принеси парню одежду, подходящую для его задачи. Не бывает скотоводов в кольчуге и тонких тканях.
— Ты же не можешь… — начал Эгиль, но умолк, когда Альфадас грозно взглянул на него.
— Что не могу? Отдавать приказы? Я герцог. Мое слово здесь закон. Ты хочешь быть воином? Тогда учись подчиняться! Это первая добродетель солдата. Уважение нужно заслужить, Эгиль, оно не дается с рождения. Никому не говори, кто ты. Пусть твои поступки говорят за тебя, и, если тебе повезет и ты переживешь следующие несколько недель, ты вернешься во Фьордландию уважаемым человеком. А если восстанешь против меня, будь уверен, что я поступлю с тобой, как с любым человеком здесь. Мне не нужен тут королевский сын, и я буду вести себя так, словно тебя нет. С этого момента тебя зовут Ральф! Далла! Ты не видела и не слышала, что здесь произошло!
Целительница молча кивнула. Разгневанный Альфадас покинул шатер. Что себе вообразил этот незрелый дурак? И как отреагирует Хорза, когда поймет, где его сын?
— Герцог? — навстречу ему шел Олловейн. — С тобой хочет поговорить граф Фенрил. Он хотел бы свернуть лагерь.
— Почему он так спешит?
— В Филанган отправился караван из Розенберга. Они оставили родину, поскольку мелкие поселения Снайвамарка не могут защитить себя. Фенрил хотел бы, чтобы мы объединились с беженцами, потому что у них очень маленький эскорт. Граф не хотел вмешиваться в твои решения, но в числе беженцев его жена и ребенок.
— Насколько они далеко? — спросил Альфадас.
Теперь, когда гнев на Эгиля утих, он снова почувствовал холод. Зябко потер руки.
— Мы можем встретиться с ними примерно в трех днях пути отсюда. Это всего лишь небольшой крюк. Беженцы тоже направляются в Филанган. Это единственная дорога на высокогорье Карандамон.
— Хорошо, мы поищем беженцев. Для людей будет лучше, если мы выступим быстро. У них не должно быть времени на размышления о том, что произошло между вратами. — У Альфадаса начали стучать зубы.
— Не стоит недооценивать холод, друг мой. Он убьет тебя. Идем со мной!
Олловейн провел его за шатры в ту часть лагеря, где вплотную друг к другу стояли грузовые сани эльфов. Здесь в снегу лежало более двух сотен волкособак. Они были не привязаны и удивительно спокойны. Их внимательные взгляды провожали каждого, кто приближался к ним.
Немного подальше Ламби собрал вокруг себя своих ребят. Военный ярл стоял на санях и держал речь.
— Надеюсь, вы поняли меня, безмозглые распутники. Эльфы просто дали нам эти амулеты на время! Если вы потеряете их или, во что я верю больше, попытаетесь украсть их, то у вас будет больше неприятностей, чем вы можете себе представить! Эти амулеты защищают вас от холода этой земли. Это какая-то такая магия. Наденьте их — и можете спариваться в сугробе — задница не отмерзнет. Вам уже не нужны одеяла и одежда, чтобы защищаться от мороза. Но смотрите, не наглейте мне. Эти амулеты защищают вас только от холода, ни от чего больше! Так, а теперь подойдите и получите. Не забудьте, мы должны вернуть их, когда будем покидать Альвенмарк. А если тролль разобьет башку кому-нибудь из ваших товарищей, кто-нибудь выплюнет кишки или его хватит удар, когда он будет срать, снимите с него амулет. Мы должны вернуть их все! И когда я говорю «все», я имею в виду действительно все!
Воины толпились вокруг Ламби, вынимавшего из маленького серебряного ящичка драгоценные безделушки. Амулеты напоминали очень тонкие золотые монеты. Альфадаса удивило, насколько просто они были выполнены. Единственным украшением были несколько волнистых линий, солнечный диск и маленький осколок рубина. Все амулеты висели на простых красных кожаных шнурках.
Один из воинов, толстый парень с рыжей бородой, подошел к Ламби. Он привязал амулет к своей меховой шапке.
— Мое волшебство сломалось, — засопел он.
— Его нужно надевать на голое тело, — вмешался Олловейн. — Если амулет не касается твоего тела, его сила не действует.
Ламби уставился на эльфа.
— Проклятье, я совсем забыл об этом. — Он снова обернулся к своим людям. — Вы слышали? Наденьте эльфийское золото на голое тело, иначе волшебство не сработает.
— Все равно куда? — усмехнулся бородач.
— Мне все равно, куда ты засунешь свой амулет, если тебе так нравится. Но если он будет вонять, когда ты будешь его возвращать, я сожму твои яйца и буду держать, пока ты не вылижешь его дочиста.
Бородач рассмеялся.
— Вы слышали, люди? Наш военный ярл хочет добраться до моих яиц. Будем надеяться, что он вскоре подыщет себе эльфийку, которой не будет мешать та штука на его лице, о которой не говорят, иначе этот похотливый козел отымеет всех нас по очереди.
— Они когда-нибудь говорят о чем-нибудь другом? — спросил Олловейн на родном языке.
Альфадас улыбнулся.
— Почти так же сильно они любят хвастать выдуманными подвигами. Если бы за каждую ложь они получали медяк, то все вместе были бы богаты, как короли.
— И с них ты собираешься снять цепи?
— Боишься, что они слишком близко подберутся к эльфийкам?
Теперь улыбнулся Олловейн.
— Если они потянут свои грязные пальцы к эльфийке, то потом эти пальцы найдут в снегу. Как ты думаешь, что сделает Люсилла или Сильвина с этими ребятами, если они подойдут слишком близко?
— С некоторыми людьми возникнут проблемы, если они слишком долго будут без женщины, — серьезно заметил Альфадас. — Но это не сегодняшняя забота. Остальные военные ярлы тоже раздают защитные амулеты своим людям?
— Все происходит именно так, как ты и планировал, Альфадас, — заверил Олловейн.
Успокоившись, герцог подошел к Ламби и выбрал амулет из серебряного ящичка. Едва зачарованная золотая монета коснулась руки, Альфадаса охватило приятное тепло.
«Какой же силой нужно владеть, чтобы создать такое? — подумал он. — И какой мудростью должен обладать народ, чтобы использовать эту силу не на создание оружия…»
Все волшебные мечи, которые скальды его народа с таким упрямством приписывали эльфам… Дети альвов действительно могли бы создать их, если бы захотели. И в данный момент он желал, чтобы так оно и было. Альфадас знал, что в сражении против троллей им пригодится любое оружие.
Это должны были понять даже эльфы, иначе почему они приняли помощь людей?
Волчья яма
Оргрим бродил меж цветущих кустов и деревьев, непонимающе качая головой.
— Бесполезно! — раздраженно произнес он, и Мандраг согласно кивнул.
Большая главная пещера Волчьей ямы, их бывшего скального замка, превратилась в цветник. Несмотря на то что была середина зимы, природа поражала беспорядочным буйством красок. А еще здесь было неприятно тепло. В этой пещере царила весна. Было неправильно насмехаться над неизменным круговоротом времен года таким образом. Против природы восставать нельзя. Она всегда побеждает. Тот, кто достаточно умен, живет по ее законам. Это известно каждому троллю!
— Все не так, как раньше, — с горечью произнес Мандраг. — Как же выглядит королевский замок, если они так исказили порядок вещей?!
Он снял с пояса боевую булаву и тяжелыми шагами потопал к статуе высокомерно улыбавшегося эльфийского князя. Мощным ударом разбил мраморный нос. Тролль снова и снова обрушивал тяжелое оружие на камень, стирая эльфийские черты, пока наконец голова статуи не отлетела в сторону и не закатилась в клумбу с розами.
Оргрим и его свита молча смотрели на старика — исполинский Гран, шаманка Бирга и мастер орудий Болтан. Все они понимали гнев Мандрага. С входом в Волчью яму пришло отрезвление. Ни один из их скальных замков уже не будет выглядеть, как раньше. Эльфы все испортили! У них были столетия на то, чтобы стереть какие бы то ни было воспоминания о народе троллей, и, по крайней мере здесь, в Волчьей яме, они постарались как следует. Наскальные рисунки сажей и кровью исчезли, равно как и рунные камни, маленькие скальные ниши, в которых можно было позабавиться с женщиной, пока старики сидят у огня и разговаривают. Все исчезло! Вместо этого были огромные залы с садами, своды которых сияли волшебным светом, дворцы и вода в прудах, бассейнах и фонтанах.
Болтан прижался щекой к одной из каменных стел, торчавших повсюду в каменном саду.
— Внутри вода, — удивленно произнес он. Внезапно сияющая улыбка озарила его лицо. — Они используют гейзеры. Скала совсем теплая. Поэтому они могут создавать весенние сады зимой. Это не магия!
Бирга раздраженно стукнула каменным посохом об пол.
— Не говори о вещах, в которых ты ничего не понимаешь, мастер орудий! Здесь повсюду магия. Нарушен естественный порядок вещей. Они всему навязали свою волю! — Шаманка указала на свод пещеры. — Как ты думаешь, как можно заставить скалу ярко светиться? И как они создали все эти пещеры? Магия, магия, магия! — Она положила руку на изувеченную статую. — Даже здесь я чувствую магию. Они размягчили камень, пока не смогли ваять его голыми руками, подобно влажной глине, которую можно заставить принять любую форму. Земля поможет нам прогнать нормирга. Она устала от эльфов. Она стряхнет их, словно собака блох!
Оргрим придерживался другого мнения, но поостерегся возражать Бирге. Вожак стаи знал, что разумнее немного помочь прогнать нормирга. Они жили здесь веками, и земля терпела их. Почему все должно вдруг измениться?
Вчера их разведчики обнаружили Волчью яму покинутой. Ни одного эльфа не встретили в скальной крепости. Но повсюду были следы, указывавшие на поспешное бегство. Незаконченный гобелен, натянутый на ткацкий станок. Свежезаколотая дичь, подвешенная в прохладных пещерах неподалеку от входа в Волчью яму, чтобы стекла кровь и можно было снять кожу. Все это говорило очень понятным языком. Нормирга были предупреждены. Они знали, что тролли придут. При этом Оргрим изо всех сил старался провести марш через долину Свельм в полнейшей тайне. Они шли только ночью, тогда, когда в небе не плясали даже колдовские огни, а во время кратких дневных часов прятались в густых лесах. Разведчики подкрались к крепости во время бурана. И тем не менее все было покинуто. Можно подумать, что эльфы чудесным образом почувствовали, что тролли вернулись на родину. Приказ отступать, вероятно, был отдан в тот день, когда «Ветер духов» встал на якорь у входа в долину Свельм.
Вожак стаи спустился по лестнице между садовыми терассами и огляделся в поисках большого стола, замеченного им вчера вечером. Оргрим едва не споткнулся. Выругавшись, он ухватился за одну из каменных стел, обрамлявших лестницу на довольно большом расстоянии друг от друга. Ступеньки были слишком низкими и слишком узкими. Для троллей эти ступени были просто ловушками.
Странный мраморный стол стоял посреди беседки, оплетенной вьющимися розами. Кроваво-красные лепестки цветов были разбросаны по белоснежному камню. Оргрим наморщил нос, затем смел лепестки. Столешница была неровной. В камне были выгравированы изогнутые линии, во многих местах казалось даже, будто камень толком и не шлифовали. Узора не было, напротив, линии казались совершенно произвольными. Сначала Оргрим подумал, что столешницу еще не закончили, и двинулся прочь. А потом посмотрел еще раз от лестницы. Нужно было очутиться на расстоянии, чтобы понять, что он увидел. Это была карта! Каждая гора была тщательно смоделирована. Он узнал береговую линию Китовой бухты и горные цепи, окружавшие долину Свельм.
Ругаясь, по лестнице спустился Мандраг.
— Значит, вот где стол-карта, о котором ты говорил! — Старый тролль, тяжело дыша, оперся на мраморную столешницу. — Наверное, так должна выглядеть земля для птицы, когда она взлетит достаточно высоко. — Мандраг некоторое время смотрел на карту, а затем указал на одинокую гору. — Вот это Волчья яма. — Он потянулся и ткнул в гораздо более высокую гору, закрывавшую перевал. — А это цель наших мечтаний, Кенигсштейн, самый красивый и самый большой из наших замков. Оттуда наши предки правили Снайвамарком.
— Этой зимой Бранбарт получит свой прежний трон, — воодушевленно провозгласил Оргрим. — Кенигсштейн гораздо ближе, чем я думал.
— А вот тут ты ошибаешься, мальчик мой. — Старик провел пальцем по каменной столешнице, обводя по широкой дуге пологие отроги горной цепи. — Нам придется пойти по этой дороге. Отсюда это дней восемь или девять.
Оргрим провел пальцами по неровным горам.
— А что здесь? Можно сократить путь к Кенигсштейну вдвое, если пройти через горы. Похоже, они не очень высокие, если эта карта верна. Что тебя пугает?
— Мауравани! Это южные отроги гор Сланга. Это их земля. Там лес из дубов высотой до небес. Даже в короткое лето в их королевстве под деревьями всегда темно. Ни один луч света не может пронизать густые лиственные кроны. И тропы в этом лесу заколдованы. Они запутывают. Можно целыми днями ходить по кругу и не заметить этого… — Он откашлялся. — Если повезет. Если не повезет, у того, кто войдет в лес, из шеи будет торчать стрела маураван. Говорят, сами деревья являются союзниками этого эльфийского народа и скрывают маураван от любопытных взглядов. Мауравани всегда рядом, когда кто-то входит в их лес. Но увидеть их можно только тогда, когда они этого захотят.
— А разве это не самое малочисленное из эльфийских племен, Мандраг? Сколько они смогут противостоять гневу нашей стаи?
— Ответ прост. Пока есть деревья, на которых они будут прятаться, упрямый волчонок. С мауравани не получится сразиться в чистом поле. Они заманят тебя в свой лес, если захотят сражаться, и даже там не покажутся. С быстротой ветра носятся они по ветвям высоких деревьев. И только ты решишь, что ушел от этих мучителей, рядом с тобой кто-то упадет замертво. Эти твари гордятся тем, что им никогда не приходится выпускать больше одной стрелы, чтобы убить, — и не важно, на что они охотятся. Заходить в этот лес — значит приносить бессмысленные жертвы. Я очень надеюсь, что у Бранбарта хватит мужества избегать его.
Оба молча изучали карту. Горы Сланга огромным клином вдавались в земли Снайвамарка. На самом краю карты над всеми остальными возвышалась одинокая гора.
— Что это за место? — полюбопытствовал Оргрим.
— Голова Альва. — Мандраг поспешно осенил себя защитным знаком. — Это место проклято. Гора всегда скрывает вершину в облаках. Никто из ушедших туда не вернулся.
— Вожак стаи! — через сад бежал Бруд, предводитель разведчиков.
На плечах у него был покрытый ледяной корочкой мех, лицо потемнело от холода. Оргрим послал его вчера догонять эльфов, бежавших из Волчьей ямы.
Тяжело дыша, Бруд остановился рядом со столом-картой.
— Мы напали на след беглецов. Их пара сотен. И воинов почти нет. Они продвигаются очень медленно; не думаю, что они знают, где мы.
Оргрим удивленно глядел на разведчика. Почему эльфы столь поспешно покинули Волчью яму, если понятия не имеют, насколько близок враг?
— Они обнаружили твоих ребят?
— Нет, конечно! — обиженно воскликнул Бруд.
— Где именно находятся эльфы? — Вожак стаи указал на стол. — Посмотри сюда, это карта. Вот Волчья яма, там бухта, в которой стоит на якоре «Ветер духов». Ориентируешься?
Некоторое время разведчик изучал стол, то и дело похрюкивая себе под нос.
— Какая удивительная карта! Она совершенно точна. Нужно взять ее с собой. Даже горы сделаны так, как выглядят на самом деле. — Он указал на маленький холм с углублением в виде камня сбоку. — В этой расселине мы отдыхали прошлой ночью три часа.
— Где эльфы? — повторил Оргрим.
— Здесь! — Бруд указал на середину равнины. — Они движутся в этом направлении. Вне всякого сомнения, они хотят попасть в Кенигсштейн.
«Хорошая возможность одержать легкую победу, — воодушевленно подумал Оргрим. — Может быть, среди эльфов окажутся какие-нибудь важные персоны, которых можно взять в заложники, чтобы затем шантажировать защитников королевы».
— Где мы их нагоним, если выступим немедленно? Помни, что грузовые сани будут несколько замедлять наше продвижение.
Бруд отмерил пальцами расстояние до местонахождения эльфов. Затем указал на точку, расположенную неподалеку от невысокой гряды холмов.
— Вот здесь мы их нагоним. Даже двигаясь медленно, ты будешь там через три дня, вожак стаи.
Оргрим призадумался. Нужно захватить как можно больше эльфов. Они могут быть рабами и помогут привести Волчью яму по возможности в первоначальное состояние. А еще это хорошие запасы мяса.
— Как выглядит караван?
— Несколько воинов верхом. Не знаю, сколько животных переживут холод. Большинство едут на санях. Некоторые их суда оснащены парусами. Есть большая грузовая колонна яков. Это они замедляют передвижение эльфов. С ними много слуг-кобольдов, которые выполняют грубую работу для нормирга. Все эльфы едут в красивых санях с серебряными колокольчиками. Их слышно издалека. Видел я и пару собачьих упряжек. Очень пестрая толпа. Караван тянется более чем на две мили.
— Ты смог бы сбить их с пути, не ввязываясь в настоящий бой, Бруд?
Разведчик помедлил с ответом, и Оргриму это понравилось.
— Мне понадобится еще по меньшей мере пятьдесят воинов, вожак стаи. Но, думаю, я смог бы обмануть их. Вполне вероятно, они впадут в панику, лишь завидев первых троллей. — Он широко усмехнулся. — Судя по тому, как они ведут себя, они не догадываются, что мы дышим им в затылок.
Оргрим указал на небольшую выемку в цепи холмов.
— Похоже, здесь есть широкая долина, которая тянется прямо через холмы. Гони их туда. А там их будем ждать мы. Когда эти трусливые существа окажутся между твоими и моими ребятами, они наверняка сдадутся. Увидимся через три дня на поле боя!
Сокровище на четырех лапах
Снаружи что-то было! Оле схватился за лук и стрелы, прислоненные к стене неподалеку от двери. Его собаки проявляли беспокойство. Не так, как тогда, когда пришли проклятые эльфы. Но они бегали туда-сюда по клеткам. Что-то бродило вокруг дома или находилось неподалеку от лесной опушки. На этот раз он не позволит застать себя врасплох, разъяренно подумал Оле. И возьмет он с собой не только дубинку!
Может быть, собак сводит с ума колдовство на вершине Январского утеса. Но лучше проверить, пока никто не появился у двери. Оле натянул широкую ленту с плетьми, перебросил через плечо колчан и подхватил лук.
Сумерки уже давно наступили, но по-настоящему темно не становилось. В небе снова плясало колдовское сияние. Его зеленый свет углублял тени, но на открытой местности было видно довольно хорошо.
Вокруг дома не было ничего. Оле подошел к сараям. Собаки беспокойно бродили вдоль стен больших ящиков, которые он для них сколотил.
— Убийца! Оторвиб
ошку! — зло крикнул собаковод. Показал обоим плетки, чтобы они вспомнили, кто их господин. — Идемте, сделаем обход!
На миг он задумался над тем, не посадить ли собак на длинные кожаные поводки. Но не стал этого делать. В деревне все знают, что ходить ночью вокруг его дома небезопасно. Оле все еще злился из-за того, что было днем. Что король торжественно простился с этим полукровкой, ублюдком эльфийским! Неужели никто не видит, что этот Альфадас просто надутый выскочка? Если бы у
него был волшебный эльфийский меч, подумал Оле, он тоже смог бы стать герцогом! От всей этой болтовни о героях и бессмертной славе Оле было тошно. Большинство мнимых героев от страху наложили бы в штаны, если бы ночью повстречались с одним из его псов.
— Оторвиб
ошку, что ты там делаешь? А ну выходи!
Пес распластался на полу ящика, несмотря на то что дверь была широко открыта. Оле яростно хлестнул пса. Железные шипы разорвали шерсть труса. Кровь закапала с перекрученных кожаных шнурков. Пес недовольно выбрался из деревянного ящика и с ненавистью посмотрел на хозяина.
— Тебе еще наподдать, псина? — Оле снова поднял плеть.
Собака пригнулась, не отводя от него взгляда. «Вот это другое дело», — подумал Оле. Пусть боятся его! Поскольку они ничего не могут сделать хозяину, то со всей яростью на бросятся на того, кто осмелится подойти к ним слишком близко.
— Ну что, Убийца, ты уже понял, не так ли? Даже не пытайся противиться мне. Умный песик! А теперь идите! Ищите! — Он щелкнул в воздухе плетью. — Покажите мне, чего беспокоитесь!
Оторвиб
ошку ответил ему низким гортанным рычанием, а Убийца выбежал сразу. Убийца был не таким крупным, как другие собаки. У него была короткая грязно-коричневая шерсть и длинный нос. Он выглядел слишком симпатичным для того, чтобы продать его как медведедава. Но зато пес был мужественен и послушен. Чтобы воспитать его, понадобилось не так много порок.
Оторвиб
ошку был совсем иным. Он был из того же проклятого помета, что и Кровь. Несмотря на то что у того помета были все внешние признаки бестий, собаки были настолько упрямы, что ими практически невозможно было управлять. А потом эта история с Кадлин! Оле до сих пор становилось плохо, когда он вспоминал, как дворняга облизала девочку. Кровь точно знала, что делает. Она и ее брат Оторвиб
ошку были слишком умны для собак. Даже плеть не помогала. С ними всегда нужно было быть начеку. Они просто не хотели подчиняться. Но он справлялся со всеми собаками, гордо подумал Оле. Когда они вернутся, он как следует отхлестает Оторвиб
ошку, пока лохматая шерсть не станет висеть клочьями. Посмотрим, чья воля сильней!
Они приблизились к опушке леса на двадцать шагов. Убийца встал как вкопанный и уставился в густой подлесок. Оле вынул стрелу из колчана и стал красться вперед. Там что-то было. Высокая светлая фигура. Слишком крупная для косули. Да она же белая! Должно быть, это белая лосиха. Целое состояние на четырех лапах! Белые лоси настолько редки, что один встречается раз в столетие! По крайней мере так говорят. Может быть, это и преувеличение, но ясно одно — такая шкура достойна короля.
Оле представил себе, как спешит за Хорзой. Если немного повезет, он настигнет правителя в Хоннигсвальде. Его отъезд затянулся. Случилось что-то, что привело короля в ярость. Он разослал своих ребят во все концы, словно искал что-то. Может быть, до него дошли слухи о белой самке лося?
Как бы там ни было, на этот раз счастливая звезда засияла над ним, над Оле из Фирнстайна! На вырученные за шкуру деньги он сможет целую луну пировать и распутничать в Хоннигсвальде.
— Вперед, Убийца, Оторвиб
ошку! Выгоняйте самку!
Добыча заметила их и отошла дальше в лес. Оле выругался. «Тебе от меня не уйти», — поклялся он сам себе.
— Лут послал тебя специально ко мне! — произнес он тихо и так приветливо, что Оторвиб
ошку недоверчиво оглянулся на него, поскольку не знал за хозяином такого тона. — Остановись! Куда бы ты ни сбежала, я поймаю тебя! Так что давай не будем бегать, постой!
Убийца ринулся в лес. Лая, он попытался преградить лосихе путь. Оле пришлось попотеть, гоняясь за собакой по подлеску. А лосиха, похоже, прокладывала себе дорогу безо всяких усилий. При этом была настолько проворна, что не выдавала своего присутствия даже звуком ломающихся ветвей. Оле несколько раз останавливался и прислушивался. Несмотря на то что он слышал, как удаляется разъяренный лай Убийцы, он не улавливал хруста ветвей, который должен был сопровождать передвижения такого тяжелого животного. Не мог найти Оле и следа лосихи. Она была словно зачарована.
Время от времени собаковод находил отпечатки лап Убийцы в вязкой лесной почве. Хороший пес! Он получит большую часть бедра. Надо надеяться, что он не уложит самку в одиночку и не испортит зубами драгоценный мех!
Тем временем стало тихо. Оле выругался про себя. С каждым мгновением росла вероятность того, что она уйдет.
Охота завела его глубоко в чащу. Невдалеке он заметил группу валунов, которую любили использовать охотники в качестве места для стоянки. Оле поразмыслил над тем, не развести ли костер, чтобы вернуться с первыми лучами солнца. Путь через темный лес был довольно труден, когда охотничья лихорадка не гнала вперед.
— Оторвиб
ошку!
Упрямый пес исчез в подлеске. Б
ольшую часть времени он держался рядом с Оле.
Охотник подышал на руки. Они потемнели от холода. Прислонив лук к дереву, он потер руками грудь. Он так крепко сжимал оружие, что пальцы свело судорогой.
— Оторвиб
ошку! К ноге! Куда ты подевался, тварь ты эдакая?!
Ни шевеления. Неужели пес воспользовался моментом, чтобы сбежать? Оле побрел к камням. Здесь лес был не настолько густым и было хорошо видно небо. Отдельные звезды ярко сверкали за пеленой колдовского сияния. Скалы были серо-зеленого цвета. Старое кострище было похоже на гноящуюся рану на лесном грунте. Стояла мертвенная тишь. Ни ветерка не было слышно в голых ветвях деревьев.
Оле недоверчиво огляделся. Что-то не так! Стоянка сегодня не располагала к ночлегу. Не зная, что делать, он нагнулся и заглянул в скальную нишу, где всегда был запас сухих дров. Продолговатое отверстие, вероятно, когда-то промыло в скале ручьем. Во время дождя или снега один худощавый мужчина мог укрыться там от буйства стихии. Кто бы ни пользовался стоянкой, всегда запасал свежие ветки, прежде чем отправляться дальше, чтобы и следующий путник тоже мог разжечь костер.
Оле сунул руку в расселину и тут же отпрянул. Она коснулась чего-то сухого и мохнатого! Собаковод быстро вынул длинный охотничий нож и принялся ждать. Что бы ни укрылось там, в расселине, оно не шевелилось. Может быть, просто какой-то охотник оставил свой бурдюк или охотничью сумку из меха. Глупо так волноваться!
Оле неуверенно огляделся. Поблизости не было никого. Наконец он собрался с духом и еще раз сунулся в расселину. Он потянул лежавшее там нечто рывком, и оно упало на землю. У ног его лежал высохший, совершенно сморщенный труп животного. Клыки были обнажены и отблескивали зеленоватым. Только увидев ошейник, Оле понял, что лежит перед ним.
— Убийца? — прошептал он, проведя рукой по короткой шерсти.
Теперь собака казалась гораздо меньше. Что-то заставило ее сморщиться, и остались только кожа да кости.
Очевидно, Убийца был еще жив, когда искал прибежище в небольшой расселине. Собака сильно подобрала лапы к телу. Ее морда была вытянута вперед, словно для защиты. Но от чего пес прятался?
Если бы Оле не видел собаку менее часа назад, он готов был бы поклясться, что перед ним труп животного, которое мертво уже несколько недель. Убийца был еще теплым на ощупь. Что бы ни уничтожило его, оно должно быть совсем рядом!
Оле почувствовал, что за ним наблюдают. Что-то было позади него. Он услышал негромкий звук, похожий на царапанье лапой по камню. Собаковод резко развернулся, подняв кинжал, и приготовился нанести удар. Между скалами стоял Оторвиб
ошку. Большая собака подняла голову, принюхиваясь. Никогда еще Оле не был так рад видеть эту упрямую тварь!
— Нужно убираться отсюда, мой хороший. Мы ведь не хотим кончить так же, как Убийца!
Крупная псина оценивающе глядела на него. Ее глаза были словно черные озера. В слабом свете были отчетливо видны шрамы на морде. Оторвиб
ошку засопел, затем повернулся и пошел прочь.
— Ты ведь не можешь просто сбежать, отродье!
Оле бросился за собакой. И только когда место стоянки осталось далеко позади, он заметил, что забыл лук.
Оторвиб
ошку давно скрылся в подлеске. Шипы рвали одежду Оле. Что за проклятая ночь! Может быть, через врата тайно прошли феи или другие магические создания, чтобы терзать фьордландцев?
Не зная, на что решиться, собаковод остановился. Лес поднимался по склону горы. В некоторых местах сквозь грунт проглядывала голая скала. Наполовину скрытые в листве корни служили коварными ловушками. Бродить здесь среди ночи без света было безумием.
На самом краю в поле зрения Оле заметил матовое свечение. Он обернулся. Это точно феи! Собаковод знал, слышал истории об этих злобных родичах эльфов. Дурачить одиноких путников было их любимым занятием.
— Меня вы не получите! — пробормотал он. — Не получите!
Вот, опять! Что-то бесшумно шмыгнуло в подлеске. А затем из-за кустов показалось массивное белое тело. Лосиха! Должно быть, она прошла по низине! Вот и разгадка! Нет здесь никаких фей. Только испуганный собаковод. Оле негромко рассмеялся. Из-за колдовского сияния ему мерещатся призраки! Это же любому ребенку известно. Люди глупеют, когда по небу ползет зеленое колдовское сияние. Нет никаких причин пугаться. Он… Оле едва не выругался в голос. Лук! Похоже, Лут решил посмеяться над ним! Без лука он ничего не сможет. Лосиха вряд ли будет послушно стоять, пока он подойдет к ней, чтобы перерезать горло охотничьим кинжалом. Но, может быть, подпустит достаточно близко для того, чтобы метнуть кинжал? Если лосиха будет ранена, ее будет легче преследовать.
Оле осторожно стал подкрадываться. Ему удалось подобраться к добыче на десять шагов, а лосиха даже голову к нему не повернула. Ветер дул ему в лицо. Она не может почуять его! Может быть, Лут все же на его стороне?
Лосиха стояла за зарослями терновника. Если прыгнуть щучкой, быть может, удастся догнать ее и вонзить кинжал меж позвонков прямо в мозг. Так тварь умрет сразу, а шерсть почти не запачкается кровью. Оле понимал, что на лосей охотятся совсем не так и что дерзкая попытка имеет мало шансов на успех. Но, может быть, ему повезет! Метнуть кинжал он всегда успеет.
Еще пять шагов. Дюйм за дюймом продвигался он вперед. Только бы не ошибиться! Треснувшей ветки, камня, который попадется под ноги и покатится по склону, любой мелочи может оказаться достаточно, чтобы испортить охоту.
Еще два шага. Оле почти достиг края терновника. Он напрягся и приготовился к прыжку. Лосиха по-прежнему стояла опустив голову. Она ничего не подозревала о своей судьбе.
Собаковод усмехнулся. Заросли низкие. Едва достигают колен. Должно быть, лосиха с той стороны стоит в ямке. Оле оттолкнулся. И в тот же миг лосиха подняла голову. Голова у нее была странной. Слишком худой. А зубы… Одним прыжком зверь ушел в сторону. Невероятно быстро.
Сердце Оле екнуло. За зарослями терна не было ямки! Перекувыркнувшись, он полетел вниз по отвесному, покрытому обломками камней склону. Не в силах замедлить падение, он ударялся о стволы деревьев и камни. Казалось, его молотит дубинками целая банда разбойников. Он выронил свой драгоценный кинжал и попытался, насколько это было возможно, защитить руками голову. Удар в спину выбил воздух из легких. Он уже не мог дышать. Он катился все быстрее и быстрее. Из носа шла кровь. Внезапно что-то схватило его за левую ногу. Смертоносным рывком закончилось падение. Оле развернуло. Бедро ударилось о что-то твердое. Он отчетливо услышал сухой хруст. Жгучая боль пронзила ногу. От боли собаковод закричал на весь лес. Казалось, что в него угодила секира. Слезы текли по щекам, ему стало плохо. Он попытался подняться, но нога застряла крепко. Он зацепился за корень. Перед глазами Оле плясали яркие огоньки. Он не мог разглядеть, что с ногой. Похоже, сухая ветка проткнула голень.
Оле вскрикнул от боли. Наконец ему удалось сесть. Нужно вынуть из раны эту проклятую ветку, а затем перевязать ее поясом. Нога была странно вывернута. Она застряла под углом в петле из корней. Охотника снова затошнило. Он закрыл глаза, ухватился обеими руками за проклятую ветку и потянул изо всех сил. Боль хлестнула его, словно плеть. Оле заревел как зверь. Он плакал, с трудом дышал. Ощущение было такое, будто ногу ему проткнули раскаленным железным прутом. Сквозь пелену слез он уставился на свои окровавленные руки, затем на ногу. Нет, не ветка торчала из изувеченной ноги. Это была его кость!
Внезапно стало холоднее.
Перед ним на отвесном склоне стояла лосиха. Нет… Теперь Оле осознал свою ошибку. Существо было размером с лосиху, но на этом сходство с лосем заканчивалось. Голова его напоминала голову крупного пса. Из челюсти торчали клыки размером с палец. И оно было прозрачным. От него исходило бледное призрачное сияние.
Некоторое время существо просто стояло и смотрело на него. Оле показалось, что это призрачное животное питается его болью. Наконец оно опустило голову и подошло ближе.
Челюсти потянулись к раненой ноге. Ощущение было такое, словно собаковода коснулось ледяное дыхание ветра. Зубы погрузились в плоть, не раня ее. Что-то золотистое сверкнуло меж клыков. Тварь рванула голову назад. Она что-то вытягивала из Оле. Змею? Нет, это было больше похоже на пуповину, сотканную из золотого света.
У него начали болеть все суставы. В полуобморочном состоянии Оле потянулся к ленте с плетьми. Боль становилась все более жгучей. В то же время на него накатила такая усталость, будто он не спал несколько дней. Ему пришлось собрать в кулак всю силу воли, чтобы вынуть из ленты плеть с кожаными петлями.
— Все, что похоже на собаку, боится меня.
Голос превратился в хриплый шепот. Он был похож на стариковский. Тварь на миг подняла голову. Слабо размахнувшись, Оле хлестнул существо плетью по носу. Послышался шипящий звук, словно кто-то лил воду на огонь. Плеть прошла сквозь призрачное тело твари. Вспыхнули крохотные искры. Существо испуганно отпрянуло и жалобно взвыло. А затем бросилось прочь и через несколько мгновений исчезло за деревьями.
— Я ведь говорил тебе! Я с любой собакой справлюсь, — пробормотал Оле и откинулся назад.
Он чувствовал себя слабым, как старик. В ноге пульсировала боль. Он снова попытался сесть, но сил не хватило. Оле знал, что звать на помощь бесполезно. Никто не услышит его.
И, будто порождение ночи, перед ним вдруг возник Оторвиб
ошку. Крупная черная собака холодно смотрела на него. Затем ее бесформенная голова устремилась вперед. Пес понюхал кость, торчавшую из открытой раны, и, яростно зарычав, стал терзать ногу.
Голос Оле превратился в пронзительный визг. Он слышал, как трещит кость между огромными клыками. В лицо ему брызнула кровь. Захотелось потерять сознание, но боль не позволила.
Нос Оторвиб
ошку погрузился глубоко в его плоть. В ране снова что-то хрустнуло. Крупная собака уперлась в мягкий лесной грунт всеми лапами. Внезапно Оле почувствовал рывок, Оторвиб
ошку потерял равновесие. Пес прокусил ногу. Не сводя взгляда с хозяина, он улегся на землю и стал срывать мясо с костей. Кровь собралась в глубоких шрамах на его морде, отчего они стали похожи на свежие раны.
В криках Оле уже не было ничего человеческого. Его пальцы впились в лесной грунт. Он попытался отползти, хоть и знал, что ему не уйти от пса и что страшная трапеза еще не окончена.
О соколах и волках
Альфадас смотрел на длинную извилистую дорогу, по которой они маршировали уже несколько часов. Полтора дня войско двигалось почти все время в гору. Сначала через леса, мимо невысоких отрогов, но вскоре путь сделался труднее. Он узко вился между острыми скалами и наконец стал карабкаться по отвесной стене между небесами. С левой стороны зияла пропасть, настолько глубокая, что казалось, будто они уже на небе. Справа поднималась отвесная стена, а над ней опять же сияло голубое небо. Некоторые мужчины не выдерживали, и им завязали глаза, поскольку они не могли выносить вида пропасти. Трое лежали привязанными к саням, потому что не хотели идти дальше. Неужели красота земли, простиравшейся у ног, лишала их рассудка? Этот мир был такой не похожий… А еще амулеты, лишавшие зиму силы. Это место не было создано для людей. Только смерть позволяла остаться здесь навсегда.
Альфадас отер пот с лица. Высоко над ним послышался негромкий стук ледоруба. Сверкающие каскады льда то и дело преграждали путь. Эльфы послали вперед отряд, устранявший эти препятствия. Граф Фенрил был умелым руководителем. И он был на удивление отзывчив по отношению к людям. До сих пор различные народы уживались довольно мирно. «По крайней мере склок можно было не опасаться», — подумал Альфадас. Он был убежден в том, что они не случайно вскоре встретятся с беженцами. Эта встреча наверняка была запланирована. Так люди могли почувствовать себя защитниками. От кого им защищать эльфов-беженцев посреди льдов? Флот троллей находится за много сотен миль, сообщил Альфадасу граф Фенрил. Беженцам вообще не нужен эскорт. Это должно было быть ясно каждому эльфу. Герцог надеялся, что его люди не разгадают эту хитрость. А то еще решат, что к ним относятся как к детям.
Куски льда с грохотом прокатились по утесу. Альфадас увидел, как они коснулись серых валунов в глубине и как исчезли в пропасти, закутанные в пелену серебристых брызг. Впереди послышался сигнал рога. Путь снова был свободен. Длинный караван из людей, эльфов и собачьих упряжек медленно тронулся в путь.
Странно было шагать по заснеженным землям и не ощущать холода. Ветер ударил в лицо Альфадасу, стал трепать его тяжелый красный плащ, но не кусал кожу, как это обычно бывало. Зима лишилась колючек. Вне всякого сомнения, так было приятней. Альфадас хорошо видел иней на шерсти собак и мог себе представить, насколько убийственным должен быть мороз. Вполне вероятно, что дыхание оседало бы на его бороде, если бы не амулет. Холод растрепал бы его маленькое войско, возможно, даже убил самых слабых. Поэтому спасибо, что эльфы их защищают. Но, тем не менее, сохранялось впечатление, что это неправильно: идти по миру из снега и льда и не чувствовать зимы.
Альфадас обошел обломок скалы. Все слишком хорошо, если он находит время размышлять, что у них одной заботой меньше. Выбитая в камне тропа становилась все уже и уже. Интересно, сколько времени понадобилось, чтобы прорубить этот проход на утес? Не видно было следов кирки. Казалось, она образовалась сама собой. На пути не встречалось отвесных склонов! Может быть, эту извилистую тропу создала магия?
Альфадас оглянулся на поросшие снегом леса, которые они оставили позади. Вот, значит, какова родина Сильвины. Никогда прежде не бывал он в горах Сланга. Они считались диким, негостеприимным местом. Нигде не было столько наделенных душой деревьев, как там. О лесе ходило много историй. Говорили, что магия здесь настолько сильна, что возникают неожиданные магические феномены. Вот как в грозу никогда не знаешь, куда ударит молния, так и в зачарованном лесу никогда нельзя быть уверенным в том, что не станешь жертвой магии. Сильвина рассказывала ему много легенд о том, как ночью чужаков опутывали и душили терновые шипы. Некоторых путешественников охватывало безумие, заставлявшее бродить по кругу. То и дело пришедшие в лес лишались сил и за ночь превращались в стариков. Земля была столь же опасной и непредсказуемой, как и ее обитатели. Никто в здравом уме не заходил туда по доброй воле.
На протяжении двух последних дней Сильвина избегала его. Очевидно, она верно поняла прощальные слова, обращенные к Асле. Он в Альвенмарке потому, что его вынудили, и он хочет вернуться на родину. Союз между ним и эльфийкой распался. И не он разрушил его. Так что пусть не надеется!
Альфадас поскользнулся и вынужден был ухватиться за скалу, чтобы не упасть. Дорога обледенела. Авангард посыпал дорогу пеплом последнего костра, но это была капля в море.
Никогда прежде герцог не поднимался настолько высоко в горы. Здесь не росли ни деревья, ни кусты. Альфадас снова подумал о том, что люди здесь лишние. Слишком красиво…
Помимо воли мысли его заполнила мауравани. Нужно больше думать о том, куда идешь, чем размышлять о ней. Ей не должно быть места в его голове! Почему только он не может освободиться от нее? У него есть жена, которая его любит, и двое прекрасных детей! Что может предложить ему Сильвина взамен? Только разочарования!
Взгляд Альфадаса снова скользнул по дикому горному пейзажу, который они оставили позади. В глубине пропасти было что-то жутковатое. Она притягивала. Герцогу пришлось сопротивляться желанию подойти к ней слишком близко. Интересно, чувствуют ли другие мужчины то же самое? Когда поднимаешься так высоко и находишься настолько близко к небу, начинаешь ощущать себя птицей. Можно даже подумать, что умеешь летать.
Кроме того, подъем необычайно истощил. Герцог тяжело дышал, несмотря на то что двигались они довольно медленно. Что-то лишало его воздуха. То же самое происходило и с другими людьми, шедшими рядом. Все стонали и тяжело дышали, словно на гору всходило войско из стариков.
Альфадас поднял взгляд. Еще пятьдесят шагов, затем узкий поворот. Некоторые из его людей шагали слишком близко к пропасти. Новый мир и магия, защищавшая от холода, ободрили их. Другие маршировали почти голышом, разрисовали тела причудливыми рожами, чтобы быть похожими на берсерков. Ему придется поговорить с воинами, прежде чем завтра они свернут лагерь. Эта излишняя храбрость до добра не доведет.
Крик заставил герцога вздрогнуть. На расстоянии двух вытянутых рук от него упал человек. Его голубые глаза были широко раскрыты. Они сверкали. Раскинув руки, словно крылья, он рухнул в пропасть.
Теперь к краю дороги подошел и Альфадас. Глубоко внизу он увидел, как несчастный ударился о валун. Во все стороны брызнула кровь. Но мужчина продолжал падать, пока его не поглотила мгла. Пока Альфадас смотрел в пропасть, раздался второй крик. Пронзительнее и безумнее. Сложив крылья, с неба рухнул белоснежный сокол. Он тоже исчез в тумане у подножия отвесной скалы.
Подавленный герцог отошел от края.
— Вперед!
Колонна остановилась. Несколькими грубыми выкриками Альфадас подстегнул людей. Сделал он это и ради того, чтобы не думать о мертвом. Он уже забыл его имя, но хорошо помнил, как тот подошел к нему в Хоннигсвальде. Сначала он держался очень отстраненно, но потом вошел во вкус. Это был кузнец, который изобрел алебарды.
Но что больше всего занимало Альфадаса, так это выражение лица мужчины. Кузнец не упал, он прыгнул. И при этом выглядел счастливым!
Герцог уставился на дорогу. Еще час, быть может, больше, и они одолеют стену. Что бы ни охватило кузнеца, нужно надеяться, что оно не коснется других!
Альфадас ошибся. Прошло более двух часов, прежде чем они оставили отвесную стену позади и выбрались на широкую равнину. Пока герцог перестраивал солдат после выхода с узкой тропы, к нему подошли Олловейн и граф Фенрил. Оба эльфа в белых одеждах почти сливались с заснеженной равниной.
У Фенрила были теплые светло-карие глаза. Полные губы и всклокоченная волнистая шевелюра придавали ему менее отчужденный и холодный вид по сравнению с остальными эльфами. На нем были простой элегантный белый камзол и шелковый плащ, вздымавшийся от малейшего дуновения ветра. Не сразу Альфадас заметил сокольничью перчатку на левой руке Фенрила.
— Герцог, скоро стемнеет, — начал граф, не тратя времени на вежливые фразы. — Я бы предложил войску двигаться до наступления темноты, чтобы еще немного отойти от пропасти. Я беспокоюсь.
— Почему? — Альфадас пристально посмотрел на эльфа. Неужели он что-то утаил?
— Это все воздух. На высоте он иной. Большинство эльфов не замечают этого. Мы просто начинаем чаще дышать, когда прикладываем усилия. Но твои люди… Не знаю, как отреагируют на это они. О кобольдах известно, что некоторые впадают в экстаз и перестают владеть собой. У них начинаются галлюцинации, им видятся странные вещи.
— Например, что они умеют летать? — резко спросил Альфадас.
Олловейн смущенно отвел взгляд. А граф кивнул.
— Да, такое уже случалось.
— Ты должен был сказать об этом раньше!
— Мы думали, что с твоими людьми ничего не случится, потому что они выше ростом и сильнее.
— Есть ли еще что-то, от чего, по твоему мнению, моим людям не будет вреда, граф? Я был бы очень благодарен, если бы ты в будущем вовремя предупреждал, если тебе в голову придет какая-нибудь
мелочь, которая может угрожать жизни моих людей.
Альфадас говорил все громче и громче, и некоторые воины уже начали оборачиваться на них. Они говорили на языке эльфов, и фьордландцы не могли понять, о чем беседа. Велейф Среброрукий с любопытством поглядывал на них. Заинтересовался и Ламби.
— Ты не мог бы говорить тише, Альфадас? — Олловейн поднял руки, пытаясь успокоить его.
— Есть ли еще проблемы, связанные с какими-либо надеждами с вашей стороны? — не отступал Альфадас.
Ему было трудно снова не сорваться на крик.
— Свет на льду, — произнес Олловейн. — Он может ослепить.
— Это временно, — быстро произнес Фенрил. — Мы прекрасно понимаем, что хорошо, а что плохо для твоих людей. Свет на льду не представляет опасности, просто неудобства. Такой эффект знаком нам по поведению кентавров и фавнов. Кобольды на это внимания не обращают. Предотвратить неприятности очень легко. Твои люди просто должны надеть кожаные повязки с узкими прорезями. Тогда глаза будут защищены.
Альфадас поглядел на небо. За последний час натянуло тучи. Солнце висело низко над горизонтом. Скоро станет темно. Сегодня можно не опасаться ослепнуть от снега. Об этом ему доводилось слышать. Охотники, уходившие зимой далеко на север, рассказывали. Слепота могла продлиться несколько дней.
— Я позабочусь о том, чтобы мои люди защитили себя. Следует ли мне знать что-нибудь еще?
Граф улыбнулся.
— Прости меня. Я должен был подумать о разреженном воздухе. Но ведь у меня нет опыта общения с людьми. — Он умолк. — Есть еще кое-что. Скажи людям, чтобы, если мы попадем в буран, сразу останавливались на том месте, где их застигнет непогода. Амулеты защитят их от холода. Но в снежной круговерти очень легко заблудиться. Маршевая колонна рассыплется и развеется по ветру. Во время бури важно не двигаться с места. Если случится такое, я на время приму командование. Моя свита расскажет твоим людям, как себя вести.
— Что это значит? Я утрачу командование, если пойдет снег?
— Только если начнется буря, — попытался успокоить его Олловейн. — Ты и представить себе не можешь, насколько смертоносна стихия, снежный буран здесь, на равнине. Если не отыскать укрытия, тебя просто унесет.
Альфадас не понимал, почему должен подчиняться требованиям Фенрила уже сейчас.
— Решим, если начнется буря. — Он указал на тучи. — Нас ждет буран?
— Нет, всего лишь метель.
Фенрил вдруг поднял левую руку. На нее приземлился белый сокол. В клюве у него был испачканный кровью защитный амулет.
Альфадас глядел на птицу, ничего не понимая.
— Это же… кузнеца. Человека, который упал с обрыва. Ты приказал птице вернуть амулет! Ты знал, что произойдет!
— Нет, нет, нет! — Граф Фенрил решительно покачал головой. — Я просто приказал Снегокрылу возвращать потерянные амулеты. Они очень ценны, Альфадас, для того чтобы создать такой амулет, требуется очень много времени. Мы должны получить их для наших детей! Их не так просто заменить. Я предполагал, что будут погибшие, до которых непросто добраться. Поэтому взял с собой сокола. Я не умею глядеть в будущее, герцог! Я настолько же был готов к тому, что кто-то упадет во время подъема, как и ты. Но даже без всякого волшебства мне было ясно, что в любом случае будут потери. Это война!
Альфадас развернулся и молча пошел прочь. Граф был прав. То, что эльф сделал, было разумно. И тем не менее герцогу было неприятно, что Фенрил сознательно готовился к гибели людей. Его, Альфадаса, первые смерти захватили врасплох.
Он осознал, как давно не был в Альвенмарке. И в то же время испугался, что в Фирнстайне его видели таким, каким казался ему сейчас граф Фенрил. Его план был необходим. Но подготовиться к тому, чтобы снять с недосягаемых трупов амулеты, казалось Альфадасу слишком бесчеловечным. Его ошибка! Чего можно ожидать от эльфов?! Как они могут быть человечными?
— Что с тобой? — Олловейн двинулся следом.
— Ничего! — устало отмахнулся Альфадас.
Он просто хотел побыть один, насколько это возможно для герцога посреди войска.
— Граф Фенрил хотел бы знать, не обидел ли он тебя чем-то. Если это так, он передает свои извинения.
— Мне нужно кое о чем подумать. Передай графу, что все в порядке.
Это было ложью, но у Альфадаса не было сил спорить с эльфом о том, чего тот не мог понять. Это происшествие с соколом… Это было логично, но насколько пугающе!
Альфадас шагал вместе со своими людьми. Как и остальные, он нес сумку с припасами. Герцог отказался ехать на одной из немногих лошадей. Его беспокоило, что он не может вспомнить имя кузнеца. Он говорил с простыми крестьянами, которые никогда прежде не видели земли, целиком состоящей из льда и скал. Земли, на которой никогда ничего не вырастет и за которую, тем не менее, сражаются. Он говорил с молодыми воинами из лейб-гвардии короля, которые присоединились к ним последними. Им не терпелось поучаствовать в первой битве, и они скрывали страх за хвастовством.
Больше всего Альфадасу хотелось быть с Ламби и его ребятами. Военному ярлу удавалось ни на минуту не снимать доспех мрачноватого юмора. У его воинов создавалось впечатление, что его ничто не может озадачить. И это придавало мужества. Казалось, что, пока он рядом, ничего плохого случиться не может.
Альфадас пожалел, что не умеет быть таким, как Ламби. Люди в его войске считали его, своего герцога, непобедимым. Это была хрупкая слава. Он предпочел бы быть человеком, способным даже в поражении отпустить в адрес врагов грязную шутку и источать уверенность, что следующий бой пройдет лучше. Первое же поражение уничтожит доверие к нему. А как можно победить троллей?
Свои мысли Альфадас оставил при себе. Он шагал дальше, затем помог разбить лагерь. Они натянули защитные стены от ветра. На льду невозможно было разжечь огонь. Но эльфы поставили большие медные миски на ножках, и в них заплясало пламя. Несмотря на то что никто не мерз, люди небольшими группками собрались у немногих костров. Их свет вселял надежду, что темнота пройдет.
Альфадас отдал приказ забить нескольких овец. От одного запаха жареного мяса настроение у людей улучшилось. Они порезали мясо на широкие полосы и принялись бросать их на угли в жаровнях и печь, пока не образовывалась темная корочка.
Герцог наблюдал за тем, как Ронардин, страж моста в Филангане, смотрел на них со смесью восхищения и отвращения. Наверняка за все столетия своей жизни он не съел ни единого куска, который был бы снаружи зажарен до черноты, а внутри был сырым и кровоточил.
Эльфы принесли легкий сидр, не ударявший в голову, но приятный на вкус. Также раздали хлеб с травами, сушеное мясо и немного меда.
У одного из костров Альфадас услышал голос Велейфа. Скальд пел песню об одиноком охотнике, который зимней ночью ушел на промысел, чтобы оградить семью от голодной смерти. Ему потребовалось всего две строфы, и вокруг тут же стало тихо. Смолк даже грубый смех ребят Ламби.
Альфадас отошел от лагеря. Он бежал от мыслей об Асле и детях. Если они хотят победить, то он должен быть таким, как граф Фенрил. Нужно думать наперед. Моральный дух людей поддержат Ламби и Велейф. А его задача — холодный расчет, только так можно победить врагов, слишком сильных для людей. Хорошо, что сначала им предстоит оборонять крепость, стены которой защитят их от ближнего боя с троллями.
Внезапно снег перед герцогом пришел в движение. Из белизны показалась фигура, хорошо замаскированная тяжелой белой шерстяной накидкой. Сильвина.
— Почему ты не в лагере? — удивленно спросил Альфадас.
— Если смотреть в огонь, будешь плохо видеть в темноте.
— Неужели нам нужно, чтобы кто-то нес стражу этой ночью? Фенрил говорил, что тролли далеко.
Сильвина презрительно засопела.
— Он всего лишь нормирга. А я мауравани и знаю, что охотник, который недооценивает свою добычу, сам превращается в нее. В Вахан Калиде все думали, что находятся в безопасности. А теперь я знаю, что в Альвенмарк вернулись тролли. И знаю, что они хотят обрести прежнюю родину. Этих двух причин достаточно, чтобы не укладываться в Снайвамарке спать у костра.
Альфадас подумал о том, насколько близки были они когда-то.
— Ты всегда начеку, не так ли? Что я сделал тогда, что ты оставила меня?
— Сейчас не время и не место говорить об этом, — резко сказала она и отступила в темноту.
— А будет ли когда-нибудь время и место для этого разговора? — зло крикнул Альфадас ей вслед.
Гнев его был адресован не охотнице. Он злился из-за того, что этих немногих ее слов оказалось достаточно, чтобы настолько сильно вывести его из равновесия.
Сильвина остановилась. Медленно повернулась.
— Ты прав, сын человеческий. Никогда не будет легко говорить о том, что было. А через несколько недель мы, возможно, будем оба мертвы. Ты имеешь право знать. Как ты думаешь, почему я пришла к тебе в Другой мир?
Это был тот самый вопрос, которым Альфадас часто задавался на протяжении последних нескольких недель. И не находил на него ответа.
— Может быть, потому что тебя попросил об этом Олловейн?
Теперь Сильвина стояла прямо перед ним.
— Нет, — с улыбкой произнесла она. — Этого он не сделал бы никогда. Напротив, он опасался брать меня с собой, потому что боялся, что мое присутствие разозлит тебя.
Ее волчьи глаза не отпускали его. Она была по-прежнему прекрасна. По крайней мере для него.
— Я пришла в Другой мир посмотреть, какой ты отец. Я знала, что у тебя есть жена. И подумала, что у тебя должны быть и дети. Я хотела посмотреть на них… Хотела узнать, как ты растишь их. Как к ним относишься. Как они смотрят на тебя.
Альфадас почувствовал, как к горлу подступил комок. Подумал об Ульрике, как тот серьезно слушал, когда он рассказывал о честном бое. О Кадлин, заразительный смех которой заставлял забыть о гневе и всех маленьких катастрофах, в которых она участвовала.
— У тебя есть еще один сын, Альфадас, — негромко произнесла эльфийка. — Его зовут Мелвин.
Этого не может быть! Ее слова настигли его, словно удар грома. Во рту пересохло.
— У людей и эльфов не может быть детей. — Он с трудом мог говорить.
— Да, так считают. Это… противоестественно? Он был зачат в любви. Это противоестественно?
Внезапно Альфадаса снова обуяла ярость.
— Почему ты убежала? Почему ничего не сказала? Ты украла его у меня. Почему ты рассказываешь мне о ребенке, которого я не увижу никогда?
Ярость схлынула так же внезапно, как и появилась. Невольно вспомнились все одинокие часы детства, когда он мечтал об отце. Олловейн по-настоящему старался… Но иметь отца — это совсем другое.
— Я должна была поступить так. Из-за Эмерелль. — Губы Сильвины дрожали. — Сын Нороэлль. Он тоже был ребенком, которого не должно было быть. Ублюдок, эльф только наполовину. Она приказала убить его. И навеки изгнала Нороэлль. Ты же знаешь…
— Да… — Голос Альфадаса звучал отчаянно и хрипло.
Он знал, что произошло. Он ведь принадлежал к числу тех, кто в конце концов отыскал сына Нороэлль. Он мог понять, почему Фародин и Нурамон отказались выполнить приказ своей королевы.
— Я боялась, что Эмерелль обречет на смерть и нашего ребенка. — Голос Сильвины прервался, она говорила слишком быстро. Альфадас догадывался, что ей очень давно хотелось поговорить об этом. — Моя любовь к тебе никогда не угасала. И несмотря на это, я ничего не могла сказать. Ты не отпустил бы меня. А если бы ты пошел со мной, наша тайна была бы раскрыта. Ты был слишком тесно связан с двором, чтобы просто уйти со мной в глушь лесов в горах Сланга. Эмерелль узнала бы, что случилось. Но поскольку никто ничего не знал, однажды утром я просто исчезла, не сказав ни слова, и все подумали, что капризная мауравани просто последовала зову лесов, совершенно не думая о том, что, возможно, разбила сердце сыну человеческому… Я знаю, другие эльфы думают о моем народе именно так. И, конечно же, никто при дворе не удивился моему исчезновению.
— Нет, — признался Альфадас.
Он помнил, что даже холодная, неприступная Эмерелль пыталась утешить его. Мауравани — как ветер, сказала она тогда, они просто не созданы для того, чтобы долго находиться в одном месте. Ему это не помогло. И только встреча с отцом оживила Альфадаса. Сопровождать его в поисках сына Нороэлль было великолепным поводом избегать двора королевы, где все напоминало о Сильвине. Да, он даже ушел из Альвенмарка, чтобы больше никогда не вернуться.
— Каков он, мой сын? — спросил он, пытаясь представить себе ребенка, в котором сплелись черты его и Сильвины.
— У него мои глаза, — с улыбкой сказала она. Провела рукой по его волосам. — И твои уши. Это его злит. Он считает это недостатком — то, что уши выглядят не так, как мои или волчьи. Я не сумела его разубедить.
— А почему он сравнивает себя с волками? — удивленно поглядел на нее Альфадас.
— Волки очень хорошо заботятся о своих щенках. Вся стая присматривает за мальчиком. А если с матерью что-то случается, другие самки стаи выращивают малыша.
Герцогу потребовалось мгновение, чтобы понять, что она хотела этим сказать.
— Ты… Ты отдала моего сына волчьей стае? Это… Скажи, что это неправда!
— Все не так. Я пошла в стаю и стала ее частью. Я охотилась и жила с ними. Я не отдавала Мелвина. Я находилась там почти все время.
— Ты вырастила его среди волков! — Альфадас не мог понять того, что слышал. — Среди зверей!
— Эти звери никогда не считали его полукровкой, несмотря на то что он так сильно отличается от них. Из всего выводка, с которым он рос, осталась в живых только старая волчица. Они все приняли его как брата, он нашел свое место в стае. Нигде больше ему не удалось бы обрести его! Я не осмеливалась показать сына даже своему народу, поскольку они могли согласиться с Эмерелль. Никогда прежде не рождался мальчик — наполовину человек и наполовину эльф. Может быть, мауравани тоже решили бы убить его. Поэтому я ушла в леса у подножия Головы Альва. Туда никто не ходит! Это место считается проклятым. Никто из моего народа не задавал вопросов об этом. Нет ничего необычного в том, что кто-то из нас выбирает одиночество. Это они принять могут… Но ребенка? Может быть, они приняли бы и его… Я не знаю. Рассказать о нем значило бы играть жизнью Мелвина.
Альфадас попытался представить себе младенца, лежащего среди волчат.
— Они могли растерзать его. Ребенок, находящийся в безопасности среди волчьей стаи… Как тебе могло прийти в голову жить с ребенком среди жестоких тварей? Неужели твое сердце настолько холодно? Неужели тебе безразлична его жизнь?
— Ты не знаешь, о чем говоришь. — Сильвина разочарованно смотрела на него. — Ты вообще не хочешь меня слушать, не так ли? Тебе неинтересно.
— Как ты можешь так говорить? Он мой сын! Он… У него есть еще что-то от меня, кроме ушей?
Эльфийка мягко улыбнулась.
— Да, гораздо больше. Он все время о тебе спрашивает. Поэтому я и пошла в Вахан Калид. Я хотела встретиться с Олловейном и попросить его помочь мне попасть в мир людей. — Она покачала головой. — Но вместо этого он стал просить меня. Он поручил мне охранять женщину, которую я боялась больше всех созданий Альвенмарка. Эмерелль, из-за которой я ушла в глушь.
Альфадас огляделся, проверяя, не слушает ли их кто. Только потом он осмелился спросить:
— Это ты? Ты стреляла в королеву?
Сильвина долго глядела на него, не отвечая. С каждым ударом сердца Альфадас чувствовал себя все более и более неуверенно. Это было так не в духе мауравани! Раньше она всегда была прямолинейна. Ее ответы следовали без промедления. И она всегда говорила правду, не обращая внимания на то, вредит ли она себе или кому-то другому. Хочет солгать?
— Я не стреляла в Эмерелль, — наконец сказала Сильвина. — Она королева. Я не имею права убивать ее. И тем не менее Олловейн не мог найти никого хуже для того, чтобы присматривать за Эмерелль. Я отыскала лучника, который хотел убить ее, когда она находилась на кормовом возвышении своего корабля. И ничего не предприняла. Она представляет опасность для нашего ребенка, Альфадас. Я не могу защищать ее!
— Но ведь ты помогла им во время бегства из города. Ты… — Альфадас запнулся.
— Я помогла Олловейну, поскольку верила, что он найдет выход из этого пекла. Что он в конце концов и сделал. Для меня дело не в королеве. Я хотела выжить, и… я хотела попасть к тебе.
— Но, помогая Олловейну, ты спасла и королеву, — настаивал Альфадас, по-прежнему не желавший верить в то, что Сильвина противопоставила себя королеве.
— Может быть, — спокойно ответила мауравани. — Но это не считается, потому что я и не собиралась помогать королеве. И лучше ей никогда не рассчитывать на мою помощь.
— Олловейн знает об этом?
— Не нужно ему знать. Он мне не доверяет. И в этом он прав.
Альфадас не мог толком понять чувства Сильвины. Она ненавидела Эмерелль и боялась за ребенка. Она не защищала королеву и не предпринимала ничего, чтобы навредить ей.
— Где мой сын теперь? Ты оставила его среди волков? И сколько ему лет? Он ведь не находится по-прежнему у той горы, о которой идет настолько дурная слава, что туда не приходят даже мауравани?
—
Наш сын живет свою двенадцатую зиму. И он в безопасности среди волков. Они не растерзают его. Я… — Голос не слушался ее. Она отвернулась. — Я никому не могу доверять.
Альфадас подошел к ней и погладил по щеке.
— Мне ты доверять можешь.
От прикосновения к ней испарилась вся его ярость, и произошло то, чего он боялся больше всего. Все воспоминания о полугоде, который они провели вместе, отчетливо вернулись к нему. Тогда он чувствовал себя счастливым впервые в жизни.
Лишь Асла сумела залечить глубокие раны, нанесенные ему Сильвиной, когда та внезапно исчезла. Он проклинал мауравани. И искал ее, неделю за неделей. Но уже в первый день поисков понял, что никогда не отыщет Сильвину, если только она сама не захочет этого. Наконец отказавшись от поисков, он попытался по крайней мере понять ее. Но это тоже не удалось. Никто не мог понять маураван, так говорили всегда, и наконец он согласился с общим мнением. А затем пришел отец. Поехать с ним и оставить позади все, что напоминало о Сильвине, было необходимо. А потом он встретил Аслу. Она любила его с первого дня. А он?
С Аслой ему было хорошо. С ней он обрел мир. Но каждый раз, когда он глядел на каменную корону Январского утеса, приходило понимание, что он сотворил с Аслой. Ей пришлось заполнить брешь, оставленную Сильвиной. Он любил свою жену… Но то была иная любовь, не та, которую он испытывал к эльфийке.
Сильвина поцеловала его. То было всего лишь мимолетное касание, но исполненное страсти.
— Я не буду стоять у тебя на пути, — хрипло произнесла она.
А затем торопливо скрылась в ночи.
Встреча в бурю
Прошлую ночь он почти не спал, они снова тронулись в путь задолго до рассвета. Густая метель скрывала равнину от взглядов, сужая мир до нескольких шагов впереди.
Альфадас думал об Асле. Все эти годы он был с ней счастлив, даже если не мог стереть воспоминания об Альвенмарке. Неужели он обманывался? Герцог пожалел, что затеял разговор прошлой ночью. Теперь он шагал посреди колонны своих ребят. Затерянная черная точка посреди длинной череды черных точек. Он смотрел на плащ воина, шедшего впереди. Ветер трепал изношенный плащ. Снег набивался в глубокие складки на плечах. Единственное, что было хорошо, — что не нужно было надевать снежные очки. Когда на глазах оказывалась эта полоска кожи с узкими прорезями, почти не было разницы, слеп ты или нет.
Каждый миг он готов был к тому, что появится посыльный от графа Фенрила и потребует передать командование. Насколько густой должна стать метель, чтобы эльфийский князь разглядел в ней опасность? Было бы разумнее остановить колонну. Герцог смотрел в спину шедшего впереди человека. Если он не сможет разглядеть складки на его плаще, то отдаст приказ об остановке, сколько бы ни колебался граф.
Альфадас ощупал грудь, где под кольчугой и подбитой тканью кожаной жилеткой висел эльфийский амулет. Без этой крохотной зачарованной монетки, наверное, половина его людей замерзла бы вчера ночью.
Не важно, насколько плохо все выглядит в данный момент для эльфов; того, кто может творить такие чудеса, никогда не победит горстка немытых троллей. Они должны победить, так было всегда!
К герцогу подошел Маг. Плащ военного ярла задубел от снега. Паромщик шел, слегка пригнувшись, сражаясь с ветром.
Альфадас посмотрел на него. Снег колол лицо сотней крохотных кинжалов.
— Все в порядке? — Приходилось почти кричать, чтобы заглушить вой ветра.
— Да, — ответил бывший паромщик. Затем вдруг покачал головой. — Нет! Мои люди спросили меня кое о чем, а я не знаю ответа. Поэтому хочу задать вопрос тебе. Мы тоже, крестьяне, рыбаки и ремесленники, войдем в чертоги Норгримма, если будем сражаться геройски? В старых сказаниях Норгримм призывает к себе ярлов, королей или, по крайней мере, известных воинов. — Он глубоко вздохнул. — И сможем ли мы отсюда, так далеко от Фьордландии, найти путь в его Златые Чертоги?
— Мужество не имеет никакого отношения к сословию, — сказал Альфадас. По лицу Мага он понял, что этот ответ его не удовлетворил. — Ты когда-нибудь встречался с тем, кто вернулся из Златых Чертогов, чтобы рассказать о них?
Молодой военный ярл сердито взглянул на него.
— Нет, конечно! Герои придут во Фьордландию вместе с Норгриммом, когда произойдет последняя битва. Раньше возврата нет.
— А тогда откуда мы знаем о вечном пире воинов, роскошных чертогах бога войны? Только от священнослужителей и скальдов, которые поют нам о героях. У нас есть свой собственный скальд. И Велейф Среброрукий считается лучшим в своей гильдии. Он напишет о нас великолепную сагу. И, я обещаю, в этой героической саге все, кто храбро сражался, найдут свой путь к Норгримму.
Маг нахмурился.
— Но разве это правда?
— Кому, кроме Лута, Ткача Судеб, известна правда? Я не знаю, существуют ли Златые Чертоги, Маг. Но одно я знаю точно: если Велейф вернется во Фьордландию, то внуки наших внуков станут рассказывать о людях, отправившихся сражаться на стороне эльфов. Большей славы не стяжали ни король Озаберг, ни другие герои. Истории о них пережили их смерть. Может быть, это и есть Златые Чертоги. Там те, кого не забывают.
Маг стряхнул заледеневший снег с плеч.
— Говорят, что ты не веришь в богов. Может, мне стоило спросить совета у кого-нибудь другого.
— Ты ведь не из-за своих ребят спрашиваешь, не так ли? Ты пришел из-за своего брата Торада.
Маг удивленно глядел на герцога. Наконец кивнул.
— Неужели читать в моем сердце настолько легко?
— Неужели это позор — не уметь скрывать правду?
Молодой военный ярл вздохнул.
— Пожалуй, легче поймать руками ветер, чем получить от тебя однозначный ответ, герцог.
— Только если ты задаешь вопрос, ответ на который уже находится в твоем сердце.
Альфадас не сумел сдержать улыбки. Он хорошо понимал отчаяние молодого воина. У него самого была дюжина подобных разговоров с мастером меча и приемным отцом. Тогда слова учителя приводили его в отчаяние. Лишь с годами он понял, что со стороны Олловейна это был не просто уход от неприятных вопросов. И герцог научился следовать голосу своего сердца. По крайней мере в большинстве случаев.
Люсилла, беловолосая эльфийка, вынырнула из метели подобно призраку. Пригнувшись к гриве своего коня, она пронеслась мимо.
— Они жутковаты, — сказал Маг. Он говорил настолько тихо, что метель развеивала его слова. — С тех пор как мы побывали на золотой тропе, мой брат страшно боится смерти. Он боится, что она подобна тьме, через которую мы прошли, — бесконечный ужас.
Альфадас помедлил, а затем решил солгать.
— Мы все видели тропу из золотого света, когда шли сквозь тьму. Эта тропа есть во всех наших жизнях. Великодушие, храбрость и чувство справедливости — путевые знаки на этой тропе. Если мы не станем сходить с нее, то она приведет нас в Златые Чертоги богов, так же как золотая тропа вывела нас из тьмы в мир детей альвов.
Маг серьезно кивнул. Похоже, он испытывал облегчение.
Альфадас чувствовал себя жалко из-за того, что так проникновенно говорил о том, во что толком не верил сам. А Маг, напротив, похоже, совершенно позабыл, что минуту назад упрекал собеседника в том, что тот не верит в богов. Но кому ведом честный ответ? То, что происходит после смерти, — исключительно вопрос веры.
— Герцог! — Олловейн несся галопом вдоль колонны.
— Здесь! — Альфадас вышел из рядов марширующих.
Мастер меча остановил лошадь и спрыгнул с седла.
— Они здесь. В полумиле впереди. Тролли! Началось.
Некоторые остановились и посмотрели на них. Тем не менее Альфадас был уверен, что в реве бури люди не сумеют понять, о чем они говорят.
— Сколько их?
— Не знаю. Их обнаружила Люсилла. Они нападают на эльфов из Розенберга. Мы должны помочь.
Мысли Альфадаса спутались. Все было не так, как он планировал.
— Остановить колонну! — крикнул он марширующим. — Созвать военных ярлов!
Он предполагал, что они атакуют троллей градом стрел и заставят броситься на стену пик, но теперь все изменилось. Им придется нападать. Причем быстро! От лучников в этой снежной метели никакого толку. Равно как и от пикинеров. Для нападения на невидимого противника они слишком тяжеловесны.
Когда младшие командиры собрались, Альфадас приказал лучникам и пикинерам выстроиться в линию, чтобы поддержать остальные войска. Воинам с алебардами и мечникам предстояло образовать шеренги. Они поведут атаку, а эльфы должны рассредоточиться вдоль всего фронта, чтобы поддержать соратников, насколько это будет возможно.
Граф Фенрил стоял рядом с младшими командирами и с деланным спокойствием наблюдал за тем, как выполняются приказы Альфадаса. Казалось, прошла вечность, пока построились боевые порядки. Нужно было смотреть очень внимательно, чтобы заметить, как рука графа Фенрила сжалась на рукояти меча, а затем расслабилась снова. Потом еще и еще. Где-то там, в снежной круговерти, были его жена и ребенок. А ему не оставалось ничего, кроме как ждать, пока люди подготовятся.
Альфадас прошел вдоль строя, прежде чем отдать приказ об атаке. Первая битва не должна закончиться поражением. Моральный дух воинов никогда не оправится от такого удара. Ребята Ламби и Рагни образовывали первую линию. За ними следовали молодые воины из личной гвардии Хорзы. И только потом воины с алебардами.
Герцог обнажил меч. Из-за метели видно было не дальше десяти шагов. Он запретил своим людям пользоваться какими бы то ни было сигналами. Их атака должна захватить троллей врасплох. Альфадас еще раз взмахнул мечом над головой, заставив его описать сверкающую дугу, затем махнул рукой вперед и тронулся с, места. К нему присоединился Ламби.
— Надеюсь, ты не ожидаешь, что мы поступим с ними, как с быками.
Герцог озадаченно поглядел на ярла.
— Что ты имеешь в виду?
Его товарищ усмехнулся.
— Даже если ты закуешь меня в цепи, я не стану жрать этих троллей, после того как убью.
Некоторые из мужчин, слышавших ярла, улыбнулись. Даже Альфадасу стало немного легче.
— Я думаю, что сделаю с ними то, что делал мой отец с поверженными врагами, — вырежу печень и скормлю ее собакам.
Ламби неодобрительно покачал головой.
— Здесь же не фьордландские дворняги, — с укором произнес он. — Я прям вижу, как они начнут блевать, выворачиваясь наизнанку, лягут больные на сани, а нас запрягут вместо них. Думаю, для всех будет лучше, если мы забудем здесь о привычках твоего старика. Пусть даже он, проклятье, будет хоть сто раз героем, убившим человека-кабана.
Альфадас переступил через маленькое тельце, лежавшее в снегу. Кобольд. Его мертвые глаза смотрели в небо. В кулаке он сжимал нож. Каким мужеством надо было обладать, чтобы с таким жалким оружием выйти против врага, который в семь раз превосходит тебя ростом!
Впереди послышался шум боя, но врагов по-прежнему видно не было. Метель скрывала поле битвы, лишь время от времени открывая страшные сцены. Альфадас обошел опрокинувшиеся сани. Кобыла по-прежнему висела в упряжи. Удар по спине перебил ей позвоночник. Ее задние ноги были причудливо вывернуты. Животное негромко ржало и пыталось подняться на передние ноги. Своими отчаянными попытками оно только ухудшало состояние. Герцог провел рукой по гриве кобылы, заговорил с ней успокаивающим тоном. Мягко перерезал выступившую сонную артерию на шее животного. Теперь кобыле не придется долго страдать.
За санями лежал эльф. Он угодил под падающие сани. Его грудная клетка была разбита. Снег собрался в широко раскрытых глазах и ноздрях. Еще немного, и зимний саван накроет его полностью.
— Можно кое о чем попросить тебя? — хрипло спросил Ламби.
Герцог поднял взгляд.
— О чем?
— Если меня ранят, не заботься обо мне, пожалуйста. — Улыбка ярла вышла кривой. — В конце концов, мне не хочется кончить, как эта кобыла.
Альфадас мягко кивнул.
— Боишься?
Впереди раздался долгий первобытный вопль, чем-то похожий на рев медведя, приветствующего весну после зимней спячки. Слышен был и звон оружия.
Ламби потер изувеченный нос.
— Конечно, боюсь. Чуть в штаны не наложил. Хочется, чтоб уже началось скорее. Тролли не могут быть настолько ужасными, насколько я себе представляю. Когда я наконец увижу их, вздохну с облегчением.
— Ты уверен, что не стоит скармливать тролльи печенки собакам?
Ламби скривился.
— Ты не мог бы подождать с кровавыми историями о своем отце, пока все это не закончится? Может быть, ты удивишься, герцог, но, пока дело не дошло до схватки, у меня очень чувствительный желудок.
Альфадас удивленно воззрился на него.
— Правда?
Ламби серьезно кивнул.
— Да. Примерно настолько же, насколько желудок легавого пса, который занят поглощением внутренностей оленя. — Военный ярл звонко расхохотался. — Неужели я похож на человека, который станет блевать на снег только из-за того, что на его мече сверкнет капля крови?
Перед ними лежал разбитый сундук. Ветер трепал тонкое платье, запутавшееся в щепках. Ящики, бочонки и даже предметы мебели валялись на льду — свидетельство того, сколь отчаянно эльфы пытались разгрузить сани, чтобы уйти от троллей.
Ламби поднес тонкую ткань к сломанному носу и понюхал.
— Вкусно! — крикнул он Альфадасу.
Навстречу им брела эльфийка в светло-зеленом платье. Ее рыжие волосы были растрепаны, глаза расширены от ужаса.
Из длинного острого уха на шею текла струйка крови.
— Клянусь богами! Лут исполнил мое самое горячее желание! — крикнул Ламби, бросаясь навстречу эльфийке.
Внезапно трубный рев перекрыл вой ветра. Из белой круговерти вырисовалась огромная фигура. Существо было более трех шагов высотой, на нем была только набедренная повязка из грязных шкур. Серая кожа напоминала камень. И, как и камню, монстру, похоже, был нипочем смертельный холод. На миг тролль удивился. Затем поднял булаву, издал пронзительный крик и бросился прямо на Ламби.
Маленький воин рухнул ничком на землю и таким образом ушел от мощного удара. Альфадас, словно окаменев, глядел на тролля. Ничто из того, что он слышал об этих страшных чудовищах, и близко не было похоже на действительность. Люди вокруг него тоже застыли. Они в ужасе смотрели на свою смерть.
Ламби в отчаянии перекатился на бок. Совсем рядом с его головой ударилась об лед огромная дубинка. Военный ярл потерял оружие. Он беспомощно перекатывался из стороны в сторону, пытаясь увернуться от удара.
Наконец Альфадасу удалось преодолеть ужас. Его друг мог погибнуть.
— Сюда, ты, грязный ублюдок! — крикнул он.
Тролль резко повернулся. Его узкий безгубый рот сложился в улыбку. Герцог устремился вперед, пробежав под дубинкой великана. Клинок Альфадаса глубоко вошел в бедро тролля, но противник только хрюкнул. Удар тыльной стороной руки пришелся человеку в лицо. Это была всего лишь пощечина, но пощечина великана. Герцог потерял опору под ногами и пролетел приличное расстояние по воздуху. Его меч по-прежнему торчал из ноги тролля.
Теперь чудовище устремилось на других воинов. От удара дубинкой разлетелась голова одного из алебардщиков. Альфадас со стоном поднялся на ноги.
— Нападайте на него группой! — крикнул он. — Иначе он перебьет вас поодиночке!
— Возьми это!
Ламби поднялся, вынул из-за пояса секиру и швырнул ее Альфадасу. Герцог проворно поймал оружие в воздухе и ринулся в бой. Краем глаза он заметил, что Ламби последовал за ним; теперь он был вооружен только ножом.
Алебарды воинов устремлялись то вперед, то назад. На остриях орудий были длинные четырехгранные железные шипы. Они вонзались троллю в руки и грудь, но не могли сильно ранить. Великан размахивал дубинкой, разбивая древки, если воины не успевали достаточно быстро отскочить назад. Он рычал что-то на своем гортанном наречии. «Интересно, страшно ли ему?» — подумалось Альфадасу.
Ламби подкрался к троллю сзади и вонзил кинжал ему в подколенную впадину. Издав пронзительный вопль, чудовище рухнуло на бок. Алебардщики устремились к нему. Широкие лезвия оставляли глубокие раны на плечах и спине тролля. Борясь со смертью, великан схватил оружие. Он рывком подтянул к себе светловолосого воина и ударом головы пробил ему грудную клетку.
Еще один удар пришелся троллю в шею. Альфадас услышал, как затрещали кости. Широко раскинув руки, великан снова упал, погребая под собой умирающих воинов.
Альфадас шагнул вперед и извлек меч из бедра тролля. Герцог огляделся. Двое его ребят были мертвы, еще двое ранены настолько тяжело, что уже не смогут сражаться.
— Победа! — крикнул Ламби. — Победа! Они тоже из плоти и крови, пусть и того, и другого в них чертовски много.
— Тихо! — крикнул Альфадас.
Рев бури стих. Отчетливо слышался протяжный зов. Справа и слева доносился шум битвы. Крики умирающих.
— Туда! — Герцог ринулся навстречу крикам.
Они обнаружили еще двух троллей, устроивших кровавую баню среди воинов из Фьордландии.
Ронардин, страж Магдан Фалаха, пытался отвлечь гигантов от раненого, отчаянно цеплявшегося за землю.
Не колеблясь, устремился вперед Альфадас. Его меч описал сверкающий полукруг. Он провел кровавую линию по спине тролля. В тот же миг зазвенел металл. Раненый боевым молотом Ронардин рухнул на колени. На его нагруднике была сильная вмятина. По губам эльфа текла кровь. Ронардин нацелился на колено противника. Второй удар выбил меч из его руки.
— Эй, каменнокожий! — заревел Ламби. — Твоя сестренка расставляет ноги перед каждым!
— Он тебя не понимает! — крикнул Альфадас, с трудом увернувшись от удара противника. — Брось эту чушь!
Тролль с боевым молотом оставил Ронардина и обернулся. Его грудь и ноги были покрыты окровавленными отпечатками ладоней. На костяном крюке, притороченном к поясу, висела широкая полоска мяса.
— Если выбран правильный тон, слова понимать не обязательно! — крикнул в ответ Ламби. Он взмахнул мечом. — Иди сюда, ты, громадина, и я расскажу тебе, каково это — лежать с твоей сестренкой.
Альфадас укрылся за брошенными санями, чтобы уйти от удара. На его противнике были штаны из светлой кожи. На поясе болтались сумка для лука и колчан. Удар боевого молота разбил скамью в санях.
Герцог прокатился между полозьями. Еще миг хрупкое транспортное средство лежало между ними, затем тролль с яростным криком рванул его на себя и поднял высоко над головой.
Альфадас побежал. Услышав второй крик, он бросился влево. Скользя на льду, он больно ударился об окованный бронзой сундук. Сани едва не угодили в него. В воздух взметнулись обломки. Согнутое полозье ударило о ящик прямо рядом с Альфадасом. Прыжок щучкой спас герцогу жизнь.
Над ним поднялась тень. Нет, этот прыжок продлил его жизнь всего на несколько мгновений. Тролль стоял над ним, широко расставив ноги. Альфадас попытался нанести прямой удар, целясь в промежность великана. На него обрушился смертоносный удар, у него выбили меч из руки. Тролль разоружил его умелым выпадом.
С ухмылкой поднял великан боевую секиру. Внезапно из его правого глаза выросла стрела. Темная кровь потекла по щеке, собираясь в уголке рта. Тролль все еще улыбался.
Изящные руки схватили Альфадаса и потянули в сторону Герцог не мог отвести взгляд от своего противника. Кулак с боевой секирой разжался. Тяжелое оружие упало на лед.
— Все кончилось, — произнес знакомый голос.
Олловейн!
— Спасибо, — с трудом переводя дух, ответил Альфадас.
Тролль закачался. Его уцелевший глаз глядел прямо на герцога. Внезапно великан рухнул лицом вперед. На миг застыл неподвижно. Затем правая рука его потянулась к секире. Кончики пальцев коснулись древка оружия. Он глубоко вздохнул и перестал шевелиться.
— Не благодари меня, — мягко произнес Олловейн. — Тебя спасла она. — Он указал на стройную, укутанную в белые одежды фигуру, сжимавшую в руках охотничий лук.
Сильвина. Эльфийка стояла рядом с Ламби, который, тяжело дыша, опирался на обломки саней. Второй тролль исчез бесследно.
Олловейн опустился на колени рядом с Ронардином и сжал его руку. Лицо стража Магдан Фалаха побелело, как снег вокруг, губы были красны от крови.
— Они не прошли мост, ведь так? — Его карие глаза смотрели на мастера меча.
— Мост не пал, — твердо произнес Олловейн. — Ты справился со своей задачей.
Кровь вспенилась на губах эльфа.
— Пожалуйста… Королева послала ту даму, чтобы спасти Филанган. Попроси у нее прощения. Я не хотел оскорбить ее своими взглядами. — Ронардин попытался подняться, но Олловейн мягко прижал его к земле.
— Она никогда не сердилась на тебя, друг мой. А теперь отдыхай. Мы отнесем тебя в Каменный сад, чтобы ты нес стражу на мосту.
— Они не должны… — Глаза Ронардина расширились. — Ты должен…
Олловейн застыл еще на миг, затем сложил руки умершего на груди.
— Что это все значит? — удивленно спросил Альфадас.
— Похоже, он решил, что сражался на Магдан Фалахе. Он был стражем моста на протяжении многих лет.
Метель улеглась. Снег почти прекратился. Перед ними на фоне белого покрывала обозначились стройные фигуры. Навстречу им шли повозки и сани. Беженцы из Розенберга.
Люди ликовали. Они победили! Ламби подошел к герцогу и хлопнул его по плечу.
— Мы как следует пнули их под зад, не так ли?
Альфадас устало кивнул.
— Боевое крещение пройдено. Это хороший знак. Мы сумели спасти эльфов, по крайней мере тех.
Ламби рассмеялся.
— Что значит
по крайней мере тех? Это же только начало. Мы пойдем за троллями в холмы и убьем их. Я еще не посчитался с тем парнем с окровавленными руками. Меня нельзя так просто толкать.
Герцог почувствовал, как задрожал лед под ногами. Неужели к врагу пришло подкрепление? Эта битва еще не выиграна!
Битва на льду
— Они застигли нас врасплох, вожак стаи, — подавленно произнес Бруд. — Нас совершенно ошеломили.
Командир разведчиков стоял на коленях перед Оргримом и, очевидно, ждал, что его накажут.
— Ничего. Этого никто не мог предположить. Было разумно отвести воинов на исходные позиции, сюда, не принося их в жертву в славной, но бессмысленной битве.
Вожак стаи взглянул на равнину. Вдалеке на льду выстраивалась широкая черная линия. Похоже, что враги готовились к атаке.
— Ты уверен, что это были люди?
Разведчик кивнул.
— Да. И казалось, будто они были готовы сражаться против нас.
— Чушь! — разозлился Гран. — Они застигли нас врасплох, им повезло. — Огромный воин отцепил полоску мяса с крюка, висевшего на его поясе, и откусил большой кусок. — Нужно спуститься и проломить им башку, — сообщил он, уплетая за обе щеки. — У тебя более двух сотен проверенных в боях воинов, вожак стаи. Мы разрубим их на куски, если будем атаковать. Это всего лишь люди. Они не смогут противостоять нам!
— Почему ты думаешь, что они были готовы к сражению с троллями, Бруд? — Оргрим пристально поглядел на командира разведчиков. Может быть, тот пытается оправдать свое поражение ложью?
— Они не казались удивленными, когда наткнулись на нас. А у некоторых было странное оружие. Топоры на длинных шестах. Они могли атаковать нас, сохраняя дистанцию и не попадая под дубины.
— Что ты думаешь об этом, Мандраг?
Старый тролль долго глядел на равнину, прежде чем ответить.
— Я думаю, эльфы в отчаянии, раз решили взять в союзники людей.
Оргрим уважительно кивнул. С этой точки зрения он на случившееся еще не смотрел.
— Нужно поймать одного из этих человечков, — вмешалась Бирга. — Я уверена, что он расскажет мне все.
— Вопрос только в том, кто поймает его.
Глаза шаманки холодно изучали Оргрима.
— Не забывай, кто я такая, щенок. Я могу говорить на тысяче языков, если захочу. Я понимаю шепот деревьев, слушаю болтовню ворон на полях битв. Доставь мне одного из этих людей, и я скажу тебе, откуда они пришли и зачем вообще здесь.
— Я не хотел тебя обидеть, — поспешил заверить ее Оргрим, жалея, что не может видеть лица отвратительной старой карги, чтобы прочесть ее мысли. Как обычно, лицо ее было скрыто за кожаной маской.
— Вы только посмотрите, на равнине что-то происходит.
Слова Болтана были хорошим поводом отвернуться от Бирги. Оргрим прикрыл глаза рукой. Тучи рассеялись. Острия копий сверкали на солнце.
— Всадники.
— Нет, кентавры! — поправил его Бруд. — Около трех сотен, я бы сказал.
Гран рассмеялся.
— Еще больше мяса. Давай спустимся с холмов и разрежем их на кусочки.
— Нет, — решил Оргрим.
— Неужели мужество оставило тебя только потому, что наших разведчиков застала врасплох какая-то горстка людей? — подколол его Гран. — Отпусти воинов вниз, и увидишь, на этот раз мы победим.
— А не ты ли только что бежал с поля битвы? — с улыбкой спросил его вожак стаи.
Гран презрительно хрюкнул.
— Я не бежал. Я выполнял приказ отступать. Хороший воин должен повиноваться.
— А хороший командир должен обеспечить своим воинам победу, — ответил Оргрим. — Прибытие кентавров нарушило равновесие. Если мы спустимся и будем сражаться, то в лучшем случае победим, понеся большие потери. А может, нас уничтожат полностью. А если останемся наверху, то только выиграем.
— Похоже на речь труса! — Гран обернулся к свите Оргрима. — Я могу победить, только если буду сидеть на заднице и ничего не делать. — Он передразнил голос вожака стаи. — Знаете, что мы потеряем, если послушаемся этого приказа? Нашу честь и воинскую гордость.
— Может быть, твой рассудок был в числе жертв этой маленькой потасовки? — резко спросил Оргрим. Он проклял тот день, когда решил взять Грана на борт «Ветра духов». — Если мы останемся на холме, то вынудим врага в любом случае принять неблагоприятное решение. Если он нападет, то понесет гораздо большие потери, чем если станет защищаться от нашей атаки. Если он останется там, внизу, и будет ждать наших действий, то мы свяжем целое войско, у которого наверняка есть иная задача, чем наблюдать за нами. Если они отступят, это подорвет моральный дух их воинов, потому что это будет выглядеть так, как будто они бегут от нас. А тот, кто бежал однажды, будет делать это всегда. Кроме прочего, Бруд пойдет за ними и позаботится о том, чтобы у них не было ни одной спокойной ночи. Это до тебя доходит?
— Мне не нравится выигрывать битвы таким образом, — проворчал Гран. — Это недостойно воина.
— Достоинство — это то, что благодаря поступкам отличает каждого воина моей стаи. А достоинство вожака стаи заключается в том, чтобы побеждать.
— Хорошо сказано, — к огромному удивлению Оргрима, поддержала его Бирга. — А теперь заткнись, Гран.
На равнине строй противников пришел в движение. Кентавры перешли на правый фланг, в то время как в центре образовалось плотное формирование из воинов, над головами которых сверкали острия копий. Левый фланг врагов, похоже, являлся их самым слабым местом. Там было всего два небольших отряда.
— Твои люди готовы? — спросил Оргрим мастера орудий Болтана.
Вожак стаи удовлетворенно рассматривал позицию своих войск. Хотя битва прошла не так, как ожидалось, эльфы со своими союзниками все равно попадут в ловушку. Длинный караван беженцев перестроился и отступил с поля боя. Но если он победит в ближайший час, то снова нагонит их.
Тролли стояли двумя длинными шеренгами на гребне холма. За ними ждали восемь новых катапульт, захваченных во время сражений за Рейлимее. С равнины орудия не были видны. Первый залп будет для противника полной неожиданностью.
Оргрим удовлетворенно разглядывал трофей. Болтан поставил катапульты на тяжелые деревянные ноги, чтобы троллям было удобнее их обслуживать. Усилены были также рычаги лебедок. Катапульты стреляли камнями величиной с голову эльфа. Камни поднимали по деревянной направляющей, когда высвобождали рычаг блокировки. Плечи катапульты были из серебристой стали. Они находились в двух барабанах, в которых было что-то такое, отчего они выглядели похожими на два скрученных друг с другом каната. Бронзовые барабаны защищали канаты от влаги. Оргрим стоял рядом, когда мастер орудий открыл один такой барабан. Он хотел выяснить, что отвечает за необычайную силу натяжения катапульты. Когда он вытянул скрученный трос, барабан сломался. Одному из помощников оторвало голову вылетевшим из барабана канатом. Мастер орудий не смог ни построить такой же барабан с канатами, ни понять, как это сделано. От дальнейших изысканий Болтан отказался из опасения, что в конце концов у него не останется рабочих катапульт.
Вместо этого он задумался о боеприпасах. Эльфы стреляли красивыми отшлифованными круглыми камнями. Их изготавливать было накладно. Для похода они были нецелесообразны, поскольку были слишком тяжелы и им трудно было подобрать замену.
Болтан вырезал деревянные формы для отливки ледяных снарядов. В холоде Снайвамарка они не растают, а недостаток можно легко восполнить в течение нескольких часов. Толку от ледяных пуль, конечно, будет мало, если стрелять по кораблям или крепостям. Но против мягких целей вроде эльфов они так же смертоносны, как камни.
Когда они высадились в Китовой бухте, снаряды переложили на грузовые сани. Потребовались некоторые усилия, чтобы перетащить сани через прибрежные горы, но Оргрим был уверен, что старания будут не напрасны.
Вожак стаи наблюдал за тем, как двинулся вперед строй врагов. Отчетливо виднелись только копья большого отряда людей в центре. Они были необычайно длинны. Оргрим никогда прежде не видел таких копий. Очевидно, люди поразмыслили над тем, как можно компенсировать недостаток силы в бою против троллей. Нельзя подпускать их близко к себе!
— Сначала стреляй в кентавров! — крикнул Оргрим мастеру орудий.
Его товарищ кивнул. Катапульты, стоявшие в ряд на гребне холма, слегка качнулись в сторону и выпрямились снова.
На воинов обрушилась туча стрел. За копьеносцами скрывались лучники, решившие обстрелять ряды троллей.
Оргрим поднял тяжелый деревянный щит, лежавший перед ним на снегу, и просунул левую руку под кожаные ремни. Затем подал знак трубачам. Послышалось два протяжных сигнала. Боевая шеренга троллей сдвинулась на десять шагов вперед и застыла.
Оргрим преисполнился гордости. Его воины были лучшими во всем войске Бранбарта. Вряд ли какой-то другой отряд троллей можно было бы остановить, когда они уже двинулись по направлению к врагу.
Солдат накрыла вторая туча стрел. Большинство вонзилось в большие щиты воинов, не причинив вреда.
Катапульты ответили огнем. Сверкающие серебром заряды разбились о лед. Снаряды после первого залпа ударили прямо перед кентаврами. Под ноги людям-коням брызнули осколки льда. Некоторые поскользнулись. Строй смешался. И вот уже навстречу им летят льдины следующего залпа. На этот раз Болтан приказал своим людям целиться немного выше. Снаряды проложили кровавые просеки, но и подстегнули боевую ярость кентавров.
Те диким галопом устремились вперед, оставив ряды людей позади. Один-единственный сигнал рога послужил троллям знаком к атаке.
Оргрим занял место между воинами. Над головами с шипением пронесся второй залп. На этот раз мишенью стал плотный блок копьеносцев. Обстрел лучников прекратился. Кентавры закрывали им обзор.
С оглушительным грохотом столкнулись ряды. Некоторых троллей сбили с ног. Подковы кентавров растаптывали упавших. Воздух наполнился криками и звоном оружия.
В плотном строю Оргрим не мог как следует размахнуться боевым молотом. Он ударил кентавра, находившегося прямо перед ним, бойком в грудь. Бородатый человек-конь рухнул на колени. Удар древком молота пришелся ему прямо над ухом. Противник рухнул навзничь. Оргрим поставил край щита ему на шею и придавил. Веса оказалось достаточно для того, чтобы практически отделить голову умирающего воина от плеч.
Второй кентавр воспользовался тем, что Оргрим открылся. Удар копьем пришелся вожаку стаи в плечо. Узкое лезвие оружия оставило в плоти окровавленную борозду. Рывком Оргрим поднял щит вверх и раздробил древко копья. Затем бросил свой боевой молот и потянулся за оружием противника. Безо всяких усилий он вырвал копье из рук кентавра. Повернув древко в пальцах, он вонзил человеку-коню разбитый конец в грудь.
Ряды кентавров дрогнули. Их подковы скользили. Тролли теснили их, и внезапно полуконей охватила паника. Оргрим увидел чернобородого парня с полуторным мечом; парень, ругаясь, пытался собрать ряды. Однако в конце концов он тоже был вынужден покориться неизбежному. Атака захлебнулась.
Тролли вокруг выкрикивали оскорбления вслед отступающим, другие занялись ранеными.
Отступили и люди, чтобы избежать обстрела катапультами. Повсюду на льду лежали убитые.
Мужество
Альфадас поспешно отвел войска от группы на холме. Бросаться на позиции с катапультами было равносильно самоубийству. Кентавры не выдержали и заплатили высокую цену за излишнее рвение. Отступить было верным решением. Все его планы обернулись против него. Ведь именно тролли должны были попасть под смертельный обстрел, выходя против строя пикинеров. Но вражеский полководец вынудил кентавров атаковать. Интересно, кто этот парень, думал Альфадас, и был вынужден признаться, что имел совершенно неверное представление о троллях. До сих пор они были для него чем-то вроде хищников, созданий, руководствующихся только инстинктами. Но кто бы ни командовал отрядом противника, он умел думать. Несмотря на то что атака, должно быть, удивила его, ему удалось повернуть ситуацию в свою пользу.
Отступление поколебало моральный дух людей. Да, они спасли караван эльфийских беженцев от троллей, но тоже бежали от врага, победить которого стоило им таких усилий. Альфадас знал, что должен поговорить со своими ребятами. Судя по всему, долгие суровые дни обучения были напрасны и они столкнулись с врагом, который мог растоптать их, даже близко не подпуская к себе. Он должен разжечь в своих людях огонь мужества прежде, чем наступит ночь!
Как и в прошлые вечера, они обнесли лагерь стенами из прочной парусины, чтобы защититься от ветра. Беженцы тоже устроились на ночлег. Эльфийские дети с любопытством наблюдали за людьми. Некоторые приносили небольшие подарки, чтобы отблагодарить за спасение. Но почти никому не удавалось найти общий язык с чужаками.
Альфадас как раз собирался взобраться на сани, чтобы держать воодушевляющую речь перед войском, когда Ламби потянул его за рукав.
— Не делай этого, полководец. Ты принимаешь правильные решения и никому не обязан ничего объяснять. Если сейчас начнешь извиняться, только навредишь себе.
— Но нужно что-то сказать, — не отступал Альфадас. — Они не должны считать себя проигравшими.
Ламби потер сломанный нос.
— Как я понимаю, своим приказом ты уберег нас от поражения. Позволь говорить мне. Я поставлю этим ребятам голову на место. Поверь!
Альфадас колебался. Когда негодяй вроде Ламби произносил слова «поверь», то добивался прямо противоположного. И военный ярл, похоже, понимал это.
Герцог с улыбкой взглянул на Ламби, словно мог прочесть его мысли.
— Говори, — наконец сказал он.
Они выживут, только если будут делать то, чего потребовал от него Ламби, — верить друг другу.
Катапульты троллей уничтожили тридцать семь человек. Это оставило глубокие раны на доверии людей. Может быть, Ламби был как раз подходящим целителем? Как бы там ни было, воины под его командованием отнеслись к отступлению проще. Вот они уже и смеются у своих костров.
Военный ярл взобрался на сани. Откашлялся, но обратили на него внимание только несколько человек. Все было хуже, чем ожидал Альфадас. Большинство воинов просто смотрели на огонь. Они ничего не хотели слышать.
— Вообще-то я собирался рассказать вам о бабе, которая только и ждет, когда ее кто-нибудь уложит! — со смехом крикнул Ламби. — Но вижу, что придется выполнять эту работку самому.
— Может быть, ты собираешься продать с молотка королевскую шлюху?
Военный ярл рассмеялся.
— Нет, я говорю о бабе, которая настолько капризна, что наш старый король наверняка не сумел бы ее оседлать. Речь пойдет о Сванлауг, дочери Норгримма, богине победы. Сегодня она смеялась нам всем в лицо, но когда я вижу, как вы стоите у костров, то мне кажется, что я стою перед войском слепцов. Неужели никто из вас не видел эту роскошную женщину?
— Я видел кучку трусов, которые улизнули! — крикнул низкий голос из толпы.
— Ты прав, мужик! Давайте будем говорить о трусах, а не о бабах. Буду с вами откровенен. Я заговорил о Сванлауг только затем, чтобы вы разули уши. Или, вы думаете, Ламби вам скажет, где можно встретить эту роскошную упитанную бабу? Туда я отправлюсь сам, и если встречу Сванлауг, то мне не нужна за спиной пара сотен похотливых козлов, у которых к тому же есть носы и которые рядом со мной выглядят такими же милыми, как титьки девушки! Так что давайте поговорим сейчас о трусах! Я тоже повстречался сегодня с самыми большими трусами, которых когда-либо видел в обличье воинов. И я имею в виду именно
большими, потому что рядом с этими серыми великанами мы напоминаем детей. И, скажу я вам, я наложил в штаны, когда увидел первого из них в метели.
— Так надо было сменить их, старый вонючка! — крикнул рыжебородый воин из свиты Ламби.
Некоторые люди рассмеялись. Напряжение начало спадать.
— Хе, и я подумал, что сегодня предстану перед Норгриммом! А перед богом я лучше предстану с полными штанами, чем без них. То, что люди в своем последнем бою обделываются, наверняка ему не в новинку. Но если бы я появился перед ним без штанов, он, пожалуй, подумал бы, что я отбросил коньки во время любовной возни.
— Для этого тебе пришлось бы найти слепую шлюху! — насмешливо бросил Рагни.
Ламби нарочитым жестом схватился за грудь.
— Думаешь, раз я самый смертоносный воин во всем войске, то у меня нет сердца, ярл? Такие шутки ранят меня. Но я прощаю тебя, потому что полагаю, что в том, что касается любовных игр, ты еще зеленый юнец. Иначе ты бы знал, что можно получить кучу удовольствия, не глядя друг другу в лицо.
— Хватит болтать о бабах, Ламби, взгляни правде в глаза! — яростно закричал Рагни. — Для меня трусы — это те, кто бежит с поля боя, поджав хвост.
Ламби схватил себя за промежность.
— Значит, у меня здесь все в порядке, старик. Ничего не поджато, ничего не прищемили. Мне вообще интересно, были ли мы сегодня в одном и том же месте. Я видел, как мужик, который пару недель назад был помощником пекаря, отрубил голову троллю. Я видел сотню мужиков, которые очертя голову устремились вперед, несмотря на то что знали, что в метели их поджидает страшный враг. — Он хлопнул себя по лбу. — Ах да, чуть не забыл. Еще я видел группу троллей. Их было, пожалуй, больше двух сотен. Они стояли на холме, с которого не решались спуститься. Они больше пещерных медведей и боялись спуститься на равнину, которую защищали недавние подмастерья пекарей, крестьяне и паромщики. Мы стояли внизу и ждали их. А что они сделали? Стали швырять в нас издалека камни. Вот и все, на что их хватило.
— А потом эти мужественные подмастерья сбежали! — крикнул Рагни.
Ламби развел руками в отчаянном жесте.
— О Лут, что я тебе сделал? Почему ты посылаешь мне сплошных дураков и очень редко — красивых женщин? Какое отношение имеет к мужеству то, чтобы подставить себя под снаряды троллей, Рагни? Слава богам, что наш полководец наделен б
ольшим разумом, чем некоторые его военные ярлы! Я не чувствую себя трусом потому, что не стал ждать, пока тролли бросят камень мне на б
ошку. Если бы мы остались там, то подарили бы троллям победу. — Ламби махнул рукой в темноту. — Но где они, эти якобы победители? Они не отваживаются пойти за нами, эти
храбрые каменнокожие! А теперь оглянитесь еще раз. Я вижу дюжины эльфийских теток, детей и стариков. Добыча троллей. Мы отняли ее у них! Разве может быть проигравшим тот, кто уходит с поля боя с трофеями?
— Нет! — крикнул кто-то из мужчин.
— Нет! — поддержали его другие голоса. — Нет!
Ламби раскинул руки, чтобы заставить толпу замолчать.
— Может быть, они пошлют нам вдогонку парочку разведчиков, которые станут красться в ночи, чтобы напугать нас. Это такая разновидность трусов, которые боятся дневного света. Я снова стану уважать троллей только тогда, когда они сойдутся с нами в битве. А пока они боятся подойти к нам близко, чтобы мы могли увидеть их глаза, плевать я хотел на этих засранцев! — Военный ярл шумно потянул носом и сплюнул на снег. Затем с улыбкой огляделся по сторонам. — Самые умные из вас уже заметили, что я довольно непочтительный парень. И я чертовски рад, что стал военным ярлом, потому что мне не нравится плясать под дудку других мужиков. Это не касается только одного. Мужика, которому удалось из горстки негодяев и поденщиков сделать войско, которого боятся тролли. До сегодняшнего дня я был уверен в том, что день, когда мы встретимся с войском троллей, которое разрушило целый эльфийский город, станет моим последним днем. — Ламби указал на Рагни. — Я знаю, что ты терпеть меня не можешь, военный ярл. Но готов спорить, что на этот счет мы сегодня утром были одного мнения. И ты, Велейф Среброрукий, наверняка думал так. И ты, Рольф Меченосец. И ты, Ингвар!
Не считая тихого потрескивания костра, вокруг было тихо. Многие мужчины задумчиво кивали. Ламби помолчал немного, чтобы слова его возымели действие.
— Когда я в следующий раз предстану перед войском троллей, они услышат, что у их страха есть имя. Они должны знать, кто тот человек, который лишил их желания атаковать. Его имя будет моим боевым кличем, и я хочу, чтобы они дрожали, когда слышат его. Альфадас Убийца Троллей! Ну же, пусть услышат тролли, которые, возможно, тайком бродят вокруг нашего лагеря! — Ламби обнажил меч и поднял его к небу. — Альфадас Убийца Троллей!
Крик ярла подхватили сотни. Мужчины столпились вокруг своего герцога. То и дело звучал боевой клич, и наконец они подняли Альфадаса на плечи. Подхватила толпа и Ламби, тоже подняв его вверх. Он то и дело подстегивал людей боевым кличем, и Альфадасу показалось, что прошла вечность, прежде чем взволнованная толпа наконец угомонилась.
Солдаты приглашали герцога выпить с ними, и почти до самого рассвета ходил он от костра к костру, чтобы поговорить с каждым. И все они горели желанием сражаться против троллей. Под конец Альфадас стал искать Ламби. И нашел его лежащим немного в стороне за санями. В руке у военного ярла была полупустая фляга с вином. Он спал.
Герцог молча посмотрел на него, спрашивая себя, чем удивит его маленький воин в следующий раз. Внезапно Ламби открыл глаза. Сонно заморгал.
— Похоже, сегодня тебе не уснуть.
Альфадас кивнул.
— Я спрашиваю себя, были ли это просто красивые слова или же ты действительно веришь в то, что говорил людям.
Ламби хитро улыбнулся.
— Во что я должен верить? Что Сванлауг улыбнется нам? Богиня победы — шлюха. Никогда не знаешь, с кем ляжет в постель.
— Ты же знаешь, что я говорю не об этом.
Ламби сел. От него пахло сладким вином, но голос был совершенно трезвый.
— Хороший полководец знает, кого, когда и где лучше всего использовать. А еще лучший полководец не останавливает человека, который решил, что его время пришло.
— Не подлизывайся, военный ярл.
Ламби издал короткий лающий смешок.
— Неужели я действительно похож на подхалима и лизоблюда, полководец? Учись смотреть правде в глаза. И не разочаровывай меня. Ты человек, который позаботится о том, что мы так сильно пнем троллей под зад, что они почувствуют вкус наших подметок. Я верю в тебя, Альфадас.
Последний резерв
Ландоран, князь Снайвамарка и Карандамона, наблюдал за послом, твердым шагом спешившим по Магдан Фалаху. Сандовас был последним посланником, вернувшимся в Филанган. Эльфийский князь ожидал его в небольшом павильоне неподалеку от моста.
Под ногами посланника заскрипела галька. Войдя, он опустился на колени и отбросил назад свой длинный плащ. У Сандоваса были золотисто-русые волосы, перехваченные серебряным обручем. На нем были кожаные сапоги выше колен и темно-зеленый камзол, вышитый жемчугом. На красном плаще блестела широкая золотая кайма.
«Слишком пышно», — мимоходом подумал Ландоран, глядя на молодого эльфа. Меч и кинжал, гарды которых были в форме ракушек, он счел слишком броскими. Но, пожалуй, многое, как и вкус, было вопросом возраста. Эльфийский князь призадумался, правильный ли он сделал выбор для миссии в Сердце Страны. Однако она была совсем простой. И молодежь тоже должна когда-то начинать набираться опыта.
— Что ты можешь мне рассказать? — спросил Ландоран, не тратя времени на долгие вежливые приветствия.
— Рассчитывать на поддержку из Сердца Страны не приходится. Пока ничего не известно о местонахождении королевы, правит мастер Альвиас. Он опасается нападения на замок. Поэтому никого не может выделить.
— Разве он не знает, что флот троллей идет на север? — раздраженно спросил князь.
Сандовас беспомощно развел руками.
— Очень хорошо знает. Сотни беженцев пришли по тропам альвов в Сердце Страны незадолго до того, как пал Рейлимее. Все до единого моряки принесли себя в жертву, чтобы, насколько возможно, держать открытыми врата к Ракушечной башне. В Рейлимее тролли натворили еще больше бед, чем в Вахан Калиде. От их кровожадности ушли только те, кто успел попасть в Ракушечную башню.
— Разве мастер Альвиас не понимает, что мы должны всеми силами задержать поток чудовищ? Если каждый будет сражаться в одиночку, мы погибнем все. Только объединившись, можем мы сломить Бранбарта и его кровопийц и снова изгнать из Альвенмарка.
Сандовас позволил себе улыбнуться, хотя это не соответствовало ситуации.
— Придворный мастер королевы потребовал от меня, чтобы я передал тебе, что мы должны послать всех воинов ему в подкрепление. Он полагает, что теперь тролли способны даже на кораблях передвигаться по тропам альвов и направление, в котором они движутся, еще ни о чем не говорит. Они могут появиться в любое время в любом месте. И он крепко убежден в том, что следующей их целью будет замок Эмерелль.
«К сожалению, эти аргументы нельзя полностью отметать», — подумал Ландоран. Князь бросил обеспокоенный взгляд на Магдан Фалах. Конструкторы скал все еще работали над созданием мощной крепостной башни, которая должна была защитить край моста. Сооружение нарушало гармонию Небесного зала. Уже сейчас башня достигала почти двадцати шагов в высоту. Находиться в ней должны были двести лучников и арбалетчиков. Если тролли действительно осмелятся ступить на Магдан Фалах через звезду альвов, их встретит град стрел. Мост покраснеет от крови. Она ручьями польется по белоснежным опорам.
Ландоран вздохнул. Может быть, все напрасно. Он поглядел вниз, на сотни кобольдов, поливавших сады Небесного зала. Под сводом пещеры собрались темные тучи. Было влажно, как в мангровых зарослях Вахан Калида. Даже сила камня альвов ничего не изменила.
Сандовас негромко откашлялся.
— Да?
— Позволено ли мне задать вопрос, мой князь?
Ландоран весело улыбнулся.
— После того как ты только что задал первый вопрос, не дождавшись моего разрешения, тебе позволяется задать и второй.
Посланник покраснел.
— Я… А что с остальными народами? Нам пришлют подмогу?
— Кентавры не забыли о старом союзе. Но какая помощь от людей-коней при защите крепости? Может быть, нам помогут некоторые из маураван. Но никогда не знаешь, что у них творится в голове и по отношению к чему они чувствуют обязательства. Войско людей скоро достигнет Филангана. На остальных рассчитывать не приходится.
— Но все братские народы? Они ведь не могут…
— Бранбарт тоже разослал послов, — перебил князь молодого эльфа. — Тролли очень сильно изменились с тех пор, как мы изгнали их из Альвенмарка. Все жестокости в Вахан Калиде и Рейлимее Бранбарт совершал сознательно. Он намеревался заронить зерно страха. И пожал богатый урожай. Его посланники обещают, что, кроме нас, нормирга, и Эмерелль, никому не следует бояться гнева троллей. С теми же, кто поддерживает королеву и ее род, поступят, как с нашими братьями в Рейлимее. — Ландоран сжал губы и насмешливо улыбнулся. — Некоторые из наших братьев-эльфов укрылись за ложью, будто бы решение о помощи не будет принято до тех пор, пока не урегулируется вопрос о наследовании их мертвых князей. Другие были настолько открыты, что заявили о нежелании расплачиваться кровью своего народа за личную вражду Эмерелль. Так что нам придется удерживать Филанган при помощи людей и кентавров. Мы и есть наш последний резерв.
— А сможем ли мы победить, князь?
Ландоран рассмеялся.
— Это самая мощная крепость севера. Сколь многочисленны ни были бы тролли, на одного нашего воина приходится всего лишь четверо из них.
Сандовас побледнел. Очевидно, он как раз представил, как будет сражаться против четверых троллей.
— Нам поможет сила наших людей, мальчик. Вероятно, тролли не пройдут даже до Снежной гавани. Кроме того, каждый из нас знает, что Карандамон останется беззащитным, если падет Филанган. Бранбарт поклялся уничтожить наш народ. Не следовало ему этого делать. Каждый, кто сражается здесь, знает, что возврата нет. Каменный сад не падет!
— Где потребуется мой меч? — упрямо поинтересовался молодой посол.
— Подойди в Снежную гавань. Там как раз занимаются подготовкой к обороне. А теперь можешь идти, Сандовас.
Молодой эльф еще раз поклонился, затем поспешил прочь.
Ландоран поглядел на темные облака под сводом Небесного зала и подумал о том, насколько неумолима та сила, с которой сражается Линдвин. В конце концов, быть может, она одна будет решать, падет Филанган или нет.
Снежная гавань
Уже полдня шагали они по льду низины. Горы медленно приближались. Вдалеке их вздымающиеся к небесам отвесные склоны, смыкаясь, запирали обширную долину. Через узкие прорези противоснежных повязок можно было разглядеть лишь небольшой отрезок горной панорамы. Солнце сверкало на заснеженных отрогах и серо-голубом леднике. Растянувшееся войско брело сквозь свет. Эта яркость и роскошь была слишком ослепительна для человеческих глаз. Эльфам было все равно. Похоже, они тоже уже не обращали внимания на чудеса горного мира.
Альфадас испытывал облегчение оттого, что вскоре они достигнут Филангана. Случилось то, что предсказывал Ламби. Небольшие группы троллей неоднократно атаковали ночью, но их с легкостью отбрасывали. А позавчера бесследно исчезли двое часовых. Это не вписывалось в схему других нападений. Сильвина пыталась выследить троллей, но сильный снегопад замел все следы, и патрули кентавров тоже не обнаружили ни трупов людей, ни троллей, ответственных за это нападение.
Альфадас вышел из колонны на марше и взобрался на небольшой холм, выступавший над ледником, словно большая шишка. Мир сузился до крохотной прорези, но это уже не мешало. Однако герцог несмотря ни на что то и дело боролся с искушением снять повязку. Еще пара часов — и они окажутся в безопасности за стенами крепости.
Взгляд Альфадаса устремился к горизонту. Он не мог понять, отчего тролли не предприняли новой попытки напасть на них. Со времен сражения он каждый миг готов был к тому, что разыграется еще один бой. Что их удерживает? Может быть, они слишком слабы? Может быть, в конце концов, Ламби был прав, когда произносил свою пламенную речь?
И несмотря на то, что атаки не было, полководец постоянно чувствовал, что за ним наблюдают. Не только его люди и эльфы. Что-то таилось во льду. Оно было не очень далеко, но постоянно ускользало от взгляда. Он говорил об этом с Олловейном, и эльф поведал, что с ним происходит то же самое. Что-то подстерегает их. Может быть, это всего лишь разведчики троллей? Но внутренний голос подсказывал герцогу, что там таится что-то другое, более подлое.
Альфадас поглядел в конец долины. Еще несколько миль. Скалы поднимались там почти вертикально. То были естественные скальные нагромождения, и они были выше, чем все, что когда-либо возводил человек. Несколько широких скалистых выступов торчали из отвесной стены, похожие на полукруглые башни. Снег лежал на узких карнизах и в щелях. Подъема наверх не было. Этой долиной заканчивался Снайвамарк. По ту сторону гор раскинулось высокогорное плато Карандамона. Эльфы не могли сдать эту крепость. На востоке она служила единственным проходом на высокогорье. Если крепость будет потеряна, плато окажется практически беззащитным. Скальные замки Карандамона были гораздо меньше и не приспособлены для того, чтобы защищаться от решительных захватчиков.
Герцог вспомнил вечерние часы в Хоннигсвальде, когда Люсилла рассказывала о крепости. О высоких, до неба, залах, о лабиринте коридоров, двух больших гаванях, которые были там, и об иных чудесах.
Альфадас спустился с холма и присоединился к пастухам, сопровождавшим их войско. Маленькая отара сильно сократилась. Осталось меньше сотни животных. Они исхудали и устали. Герцог перебросился парой шуток с людьми и подошел к Эгилю.
— Ну что, Ральф, — обратился он к сыну короля, — скоро работа пастуха закончится. Чем ты хотел бы заняться?
Сын Хорзы внимательно огляделся. И, только удостоверившись, что никто их не слышит, ответил:
— Меня много лет учили сражаться на мечах. Пожалуйста, прими меня в войско.
— Другие пастухи отзываются о тебе хорошо. Ты сумел завоевать их уважение. Они догадываются, что ты не из простого сословия. Нельзя скрыть свое происхождение. То, как ты разговариваешь, твои знания, даже то, как ты двигаешься, — все выдает тебя. Но они хранили твою тайну. Ты хочешь оставить этих людей?
Эгиль вздохнул.
— Разве не должен каждый заниматься тем, что он может делать лучше всего?
— А ты уверен, что уже понял, что можешь делать лучше всего? Меня до сих пор терзают сомнения, верный ли путь я выбрал в жизни.
Королевский сын рассмеялся.
— Ты же не всерьез, Альфадас. Ты неподражаемый мечник. Никто во Фьордландии не может с тобой тягаться. Славен ты и как полководец. Как ты можешь сомневаться?
Герцог улыбнулся.
— Здесь это не в счет. Среди эльфов у меня в лучшем случае средние способности бойца на мечах. Но, может быть, я стал бы прекрасным рыбаком или охотником. Я хочу сказать тебе, Эгиль, что ты должен дать себе время. Какой ты воин, тебе известно. Но можешь ли ты быть другом? Другие пастухи не знают, кто ты. Наслаждайся этой свободой! Если однажды ты воссядешь на трон своего отца, то никогда больше не будешь уверен в том, друг перед тобой или недруг либо подхалим, который заботится о собственной выгоде. И недоверие твое будет обоснованным, потому что у королей очень мало друзей.
Эгиль посмотрел на остальных пастухов. Их было всего пятеро. Матерые ребята. От солнца и ветра их лица потемнели, стали угловатыми.
— А что будут делать они, когда мы прибудем в эльфийский замок?
— Я спрошу их. Но у меня действительно уже есть планы относительно пастухов. Есть оружие, пользоваться которым очень легко и которое не менее смертоносно, чем меч. Я хочу, чтобы в скальном замке они научились владеть этим оружием. Останешься с ними?
Сын Хорзы поглядел на свои сапоги, покрытые снежной коркой.
— Не знаю…
Герцог хлопнул его по плечу.
— Не слушай разум. Слушай сердце. За последние дни ты не раз приятно удивил меня. Я готов был спорить, что с тобой будут сплошные неприятности. Я верю в тебя, ты примешь верное решение.
Альфадас снова отошел в конец колонны. На санях, которые тянули собачьи упряжки, лежали раненые. С ними была Далла. Похоже, от одного вида человеческой женщины с мужчинами творились чудеса. Велейф тоже проводил время с ранеными. Скальд, казалось, решил узнать всех,
выведать историю каждого.
Велейф шагал, опираясь на посох из светлого дерева. На скальде была тонкая льняная рубашка, подарок эльфа. Его длинные седые волосы свисали на плечи, ветер играл прядями. На спине он нес лютню, бережно закутанную в кожу. Как и у всех, глаза его скрывала широкая кожаная повязка. Он казался угрюмым.
— Ну что, отец песен, неужели сегодня не хороший день? — пошутил герцог.
Бард указал вперед, на отвесную скалу.
— Откуда взяться хорошему настроению? Я разговаривал с этой снежной женщиной, Люсиллой. Она рассказала о роскошных эльфийских замках на юге, о замке Эмерелль с садами, полными зачарованных деревьев. А куда иду я? В гнездо на скале, столь же прекрасное, как брошенное гнездо орла! Что я могу написать о Каменном саде? Здесь же вообще ничто не напоминает о прекрасных эльфийских замках из наших сказок!
— Не спеши с выводами. Погоди! Я уверен, что эльфы еще удивят тебя.
Велейф подошел ближе к Альфадасу.
— Здесь что-то есть, — прошептал он. — Большинство мужчин недостаточно чувствительны, чтобы ощутить это. Но ты заметил?
Герцог не хотел, чтобы эта история получила огласку. Он пожал плечами.
— Эльфы говорят, что воздух здесь настолько разрежен, что наш разум представляет вещи не такими, какие они есть на самом деле. Я склонен верить им. Они знают свою землю.
Скальд отбросил с лица прядь волос.
— Уверять в чем-либо людей — мое ежедневное занятие. Разреженный воздух… — Он рассмеялся. — Я знаю то, что знаю!
Внезапно долина наполнилась торжественными звуками лур, больших горнов, мундштуки которых были выполнены в форме драконьих или лошадиных голов. В склоне горы перед ними появилась расселина, которая росла все дальше и дальше, словно огромное чудовище открывало пасть. Оттуда засиял серебристо-голубой свет, равный по силе солнечному, но не слепивший глаза.
Перед ними, скрипнув полозьями, остановился ледяной парусник. Олловейн махнул рукой Альфадасу.
— Ты должен войти в Филанган во главе войска, как полагается полководцу.
— Хочешь со мной, поэт?
На лице Велейфа наконец-то появилась улыбка.
— Может быть, ты и прав в том, что касается сюрпризов.
Оба взобрались на стальные полозья ледяного парусника, и Олловейн поднял их к себе. Странное транспортное средство было похоже на сани, на которые установили стройную мачту. Управляли ими при помощи рычага впереди, в носовой части. Он позволял изменять положение полозьев. Так можно было тормозить или описывать большие дуги. Парусник едва ли достигал пяти шагов в длину. Не было боковых стен, за которые можно было бы держаться. Широкие кожаные полоски на корме давали опору ногам. Кроме того, можно было держаться за канаты. Ехать на ледяном паруснике было так же удобно, как верхом на летящей стреле.
— Держись крепко! — напомнил скальду Альфадас.
Герцог просунул ноги в две кожаные петли, ухватился обеими руками за канат. Большой треугольный парус затрепетал на ветру, судно рывком тронулось с места. Они промчались мимо колонны беженцев. Встречный ветер обжигал лица, когда они летели навстречу серебристо-голубому сиянию. Настроение Альфадаса колебалось между восхищением и страхом. Быть быстрым, как птица, чудесно. Но если он случайно выпадет за борт… На твердом льду он себе все кости переломает!
Из-за неровности на земле ледяной парусник подпрыгнул. Велейф пронзительно вскрикнул. Скальд был в восторге! Он даже осмелился выпустить из рук канат и помахать войскам. Вот гад! И как герцог будет выглядеть, если отстанет от поэта?
Альфадас помахал обеими руками. Приходилось надеяться, что одних петель хватит, чтобы удержать его. Поездка пьянила. Чувство скорости постепенно терялось. Можно ли бегать по такому паруснику, когда привыкнешь к бешеной гонке? Ульрику и Кадлин наверняка понравилась бы поездка на такой лодке по фьорду.
Герцог поглядел вперед. Они почти достигли цели. У врат горной крепости их ожидал высокий эльф на белом коне. Белые волосы спадали на плечи. На нем были длинные одежды цвета свежих сливок. Лицо эльфа казалось изможденным. Альфадас никогда не встречал человека, который выглядел бы настолько усталым. Князя Филангана сопровождала почетная гвардия. Воины в белых камзолах и длинных серебряных кольчугах стояли по обе стороны врат, образуя широкий коридор в открывшуюся взглядам большую пещеру.
Олловейн притормозил ледяной парусник и повернул парус по ветру. Послышался топот подков. Их догоняли Оримедес, Люсилла и Фенрил.
— Приветствую вас в Каменном саду! — торжественно произнес князь и слегка поклонился.
Альфадас увидел, что даже стоявшие далеко люди подняли головы, несмотря на то что Ландоран говорил очень тихо. Может быть, все дело в долине, может быть, эльф сплел заклинание. В любом случае, герцогу показалось, что Ландорана поняли все, хотя он говорил на языке своего народа.
— Я благодарю наших союзников, людей и кентавров, благодаря мужеству которых удалось спасти жизни моих братьев и сестер. И я искренне скорблю о ваших товарищах, которые заплатили своей жизнью за храбрость. Так войдите же в наши светлые залы, пусть отдохнут ваши усталые головы. А когда настанет день, в который ваше мужество снова подвергнется испытанию, знайте, что никогда еще не был завоеван Каменный сад. Не важно, насколько сильны противники, им нужно победить гору, прежде чем они смогут сразиться с нами. А что такое даже тролль в сравнении с горой?
Альфадас подумал, что лучше бы князь выбрал иной тон, похожий на тот, который предпочитал Ламби в своих речах. Конечно, это были дружеские слова приветствия, но особого восторга они не вызвали.
Оказавшись в зале, герцог огляделся. Олловейн рассказывал о крепости; он говорил, что сначала они попадут в Снежную гавань, если отправятся в Филанган по леднику. Но как ни старался мастер меча описать эти хоромы, рассудок Альфадаса противился тому, чтобы представить себе гавань внутри горы. Теперь полководец с удивлением смотрел на место, подобного которому он не видел даже в Сердце Страны.
Снежная гавань была пещерой, настолько просторной, что можно было забыть о том, что оказался внутри скал. Нормирга сплели странное заклинание, из-за которого свода пещеры не было видно. Вместо него в вышине мерцал непостоянный серебристо-голубой свет, трепетавший, словно факел в бурю. Из-за света люди и эльфы казались бледнее, чем были на самом деле. А в облачках дыхания, вырывавшихся из их ртов, было что-то невероятное, магическое.
Пол просторного зала состоял из исцарапанного льда, далекие стены, казалось, были покрыты изморозью и ледяными цветами. В северной части располагались каменные портовые молы. Там были пришвартованы массивные ледяные парусники размером с торговые суда. У некоторых было три мачты. Паруса их были зарифлены, с такелажа и рей свисали длинные сосульки, будто эти корабли вечной зимы уже давно не выходили на лед.
Вдоль пирса ждали подъемные краны с ходовыми колесами величиной с дом. Темные отверстия в скалах могли вести к складам.
Точно так же, как дельфинов сопровождают более мелкие рыбы, так и эти большие ледяные парусники были окружены маленькими лодками, похожими на ту, на которой прибыл в Снежную гавань герцог. Их мачты стояли плотно, как лес. Альфадас прикинул, что их должно быть около сотни.
На противоположной стороне просторного зала обнаружился парк саней всех форм и размеров. Некоторые были настолько огромны, что человек не мог себе представить, какие животные могут их тянуть.
Речь Ландорана подчеркивала торжественная тишина, теперь же, когда в Снежную гавань вошли беженцы из Розенберга, в просторном скальном зале послышался шум, знакомый Альфадасу по королевской столице Гонтабу, когда туда в конце весны съезжались торговцы со всех концов света. Сотни кобольдов помогали разгрузить сани и небольшие ледяные парусники. И пока семьи здоровались друг с другом — эльфы обнимались в красноречивом молчании, — кобольды устраивали оглушительный шум при помощи гитар, странных духовых инструментов и тамбуринов. Какой-то волшебник развлекал детей кружащимися яркими огоньками, за что был вознагражден звонким смехом.
Приход людей был на удивление упорядоченным. Военные ярлы выстроили своих подчиненных в шеренги по пять и позаботились о том, чтобы каждый отполировал свое оружие. Но все эти усилия не могли скрыть, насколько оборванны союзники из Фьордландии.
Люди таращились по сторонам широко открытыми глазами. Они остановились вдоль ледяных парусников, где никому не мешали.
Только отряд Ламби вошел в Снежную гавань со всей разудалостью, на которую был способен. Они не держали строй и были столь же дисциплинированны, как кучка моряков, которые после многонедельной поездки наконец-то получили разрешение отправиться в квартал красных фонарей портового города.
Альфадас обратился к эльфийскому князю, с торжественным спокойствием наблюдавшему за появлением Ламби и его ребят.
— Для чего служат те большие парусники?
— Мы использовали их, чтобы перевозить припасы, которые доставляют из Китовой бухты в Розенберг, по большой ледяной равнине. Впрочем, в последние годы б
ольшая часть наших торговых операций осуществлялась через Земли Ветров и мы использовали караваны яков, принадлежащие кентаврам. Корабли давно уже не применяют. А почему ты спрашиваешь, сын человеческий?
— А ты не дашь мне три таких парусника?
Ландоран раздраженно нахмурился.
— Не знаю, какой тебе от них прок. Бери корабли, пожалуйста, но я не могу предоставить тебе певца ветров. В данный момент они мне необходимы. А без одного из этих волшебников ты не сумеешь вывести ни один корабль на равнину. Они окажутся беспомощны перед капризами ветра.
— А ты смог бы выделить мне несколько человек, которые научат моих воинов обращаться с кораблями? — настаивал Альфадас.
Теперь взгляд Ландорана стал ледяным.
— Не вижу смысла в том, чтобы учиться обращению с ледяными парусниками, которые не покинут эту гавань.
— Пришли мне людей, и я расскажу тебе на военном совете, который созовет через два часа Олловейн, о тактических хитростях в сражении с превосходящими силами противника, который готовится к осаде, — холодно ответил Альфадас.
«Проклятый ублюдок, — подумал герцог. — С тобой мы еще натерпимся».
Ландоран глубоко вздохнул, но тут же взял себя в руки. На краткий миг можно было подумать, что он теряет терпение, но теперь, похоже, князь снова овладел собой.
— Что это еще такое? Какой, военный совет?
Альфадас ответил прежде, чем Олловейн успел вмешаться.
— Если я правильно информирован, Филанганом командует Линдвин, несмотря на то что она не оказала нам чести встретить нас. Она передала Олловейну право командования в военных вопросах. И, как ты наверняка понимаешь, необходимо собрать военачальников союза на военный совет.
Альфадасу было известно о напряженных отношениях между мастером меча и его отцом. Он бросил на Олловейна полный мольбы взгляд, надеясь, что тот поддержит интригу. Было очень важно с самого начала определить, кто командует в Филангане.
— Вы, которые не можете своими силами защититься от холода, по законам моего народа являетесь детьми, — пренебрежительно заявил Ландоран. — Никто из взрослых нормирга не будет повиноваться вашим прихотям.
— Не думаешь ли ты настаивать на всех законах нашего народа, когда бок о бок предстоит сражаться трем народам, отец? — спросил Олловейн. — Как ты думаешь, сколько продержится союз, если имеет вес слово только
взрослого нормирга?
— Военный совет соберется через два часа в Жемчужном зале, — резко произнес Ландоран. — Здесь не место для споров. Только дети не могут держать себя в руках и ссорятся при всех.
Князь мягко хлопнул жеребца по шее, а затем поскакал к беженцам. За ним последовала Люсилла, одарив Олловейна и Альфадаса самодовольной улыбкой.
— Старый надутый бурдюк, — проворчал Оримедес. — Кто, по его мнению, станет защищать крепость, если мы, детки, решим уйти?
— В одном он прав, друг мой, — ответил Альфадас. — Спорить будем, когда начнется заседание. Моральный дух войск пострадает, если солдаты увидят, насколько мы
сплоченные.
— Герцог? — Граф Фенрил спешился и подошел к ним. — Я очень обязан тебе, сын человеческий. Благодаря тебе мои жена и ребенок, да и, что говорить, весь мой род — среди живых. У нас тоже есть певцы ветра. Я передам их под твое командование, равно как и оба грузовых корабля, которые ходят под знаменем Розенберга.
Альфадас отмахнулся.
— Ты ничего нам не должен. И я не допущу, чтобы из-за меня ты ссорился со своим князем.
Но Фенрил и слышать ничего не хотел.
— Я верю в твои способности полководца. Однажды тролли уже прогнали нормирга. Я убежден, что для моего народа будет лучше, если на этот раз командовать будет не эльф из этого племени. У тебя ведь есть план, не так ли? Скажи, что тебе нужно, и я позабочусь о том, чтобы ты это получил.
Герцог на миг задумался, не стоит ли подождать с принятием решений до военного совета. Но дорог был каждый час. Подхода основных войск троллей можно ожидать в любой момент.
— Приведи мне всех певцов ветра, каких сможешь найти. Также мне нужны плотники и кузнецы, которые изготавливали полозья для ледяных парусников. И, кроме того, люди, которые не боятся выйти против врага, стократно превосходящего нас по численности.
О фабре и смерти
Шахондин наблюдал за тем, как длинная колонна исчезла в недрах скалы. Не здесь ли королева? Его привлекло сотрясение троп альвов, когда войско людей двигалось через Ничто. Обнаружив Олловейна, он понял, что находится на верном пути. Где мастер меча, там и Эмерелль. Нужно просто следовать за Олловейном. Рано или поздно он приведет его к ней.
Бестия внутри Шахондина требовала корма. Князь потянулся. Его тело почти полностью было скрыто в сугробе. Только крупная голова торчала наружу. Эльф раздраженно осознал в очередной раз, что у него больше нет тела. Ко всему остальному он привык, но это призрачное существование было обременительно. От бестии в нем не осталось почти ничего. Похожие на слабую поблескивающую искорку в много часов тому назад потухшем костре, таились в нем крохи остатков сознания этого странного существа. Два дня покорялся ему Шахондин, чтобы научиться всему. А затем все равно что уничтожил. Что себе мнила эта грязная шаманка троллей? Что он, Шахондин, князь Аркадии, позволит покорить себя примитивной твари? Он был старше некоторых лесов Альвенмарка. Эта троллиха сумела победить его только потому, что владела камнем альвов. Если бы не его скрытая сила, князь покончил бы с пускающей слюни идиоткой. Он смог бы вмиг стереть ее разум, коснувшись его своим. Но проклятый камень был словно непреодолимый щит. Поэтому пришлось подчиниться Сканге.
Бестия внутри него взвыла от голода. Какое глупое создание! Бестелесному существу не нужна пища. Оно не насыщается, когда отнимает свет жизни у какого-либо создания из плоти и крови. Это просто для удовольствия. Он дважды поддался этому инстинкту. Уложил тролля, которого послали следить за людьми. А второй раз это были эльфийская баба и трое ее детей. Посреди снежной метели, когда тролли напали на эльфийский караван, он прыгнул на их сани и убил. Убивать детей было особенно приятно. Их свет был чище.
А людей он опасался. У каждого из них было железо, пусть всего лишь нож или наконечник копья. Они обрабатывали металл как-то совершенно неестественно. Обработка нарушала течение магии. Шахондин коснулся одного такого клинка, который остался на последнем поле битвы. Осторожно… вытянув лапу… И поплатился жгучей болью, словно сердце охватило голубое пламя. Металл забрал часть сущности, из которой состояло его магическое тело. Железо людей может убить. Нужно опасаться их! К счастью, он чуял людей издалека. Они оставляли в мире дисгармонию. Все в Альвенмарке было пронизано магией. Ее невидимый узор нарушался, когда по нему проходил человек с железным оружием. Шахондин дивился, что эльфы не замечают этого. Может быть, его чувства обострились в том теле, которое вынудила его занять Сканга. Сейчас он был созданием магии и гораздо сильнее связан с магической частью мира, чем в бытность эльфом. Он мог уберечься от оружия людей, пока сдерживал бестию внутри себя. Он догадывался, что тварь в своей жадности может забыть о всяческой осторожности.
Шахондин подумал о предводителе троллей. Удивительно способный дикарь! Князь помнил, что Оргрим был свидетелем того, как Сканга перевоплотила его. Тролли не представляли угрозы. Они презирали оружие из железа, из любого металла. И тем не менее они очень хорошо умели справляться с людьми.
Эльфийский князь обвел взглядом устремлявшиеся к небу скалы. Тролли заплатят большим количеством крови, если попытаются штурмовать Филанган. Возможно, он сможет помочь им? Для него не составит труда посеять страх в сердцах защитников.
Шахондин подошел к скале, и его тело скользнуло в камень. Его окружила темнота. Он позволил магическому узору вести себя и почувствовал, что тот искажен. Нормирга пробирались через камень не с помощью силы. Они изменили его магическим образом, там, где прокладывали в горе туннели и комнаты.
Эльфийский князь поднялся по камню наверх, изучая крепость. В склоне горы был проложен туннель по сторонам ледяного потока. Широкие скальные уступы в отвесном склоне были, подобно башням, оснащены переходами. Бойницы, закрытые деревянными ставнями, для маскировки были покрыты снаружи слоем извести и походили на естественную скалу.
На различных уровнях стояли готовые к работе катапульты. Позиции соединял друг с другом единственный туннель. С противоположной стороны лежали наготове запасы бутового камня и буровой муки. Если буровую муку смешать с водой, а затем добавить бутового камня, получится строительный материал, который легко обрабатывать и который быстро застывает. За ночь им можно наполнить отрезки туннеля. И пробраться через них будет не менее сложно, чем пробиваться через настоящую скалу.
Эльфийский князь выскользнул из скалы в своем призрачном звероподобном облике и пристально поглядел на отвесную стену. В последних лучах заката он обнаружил в камне равномерные тени. Значит, эта сторона тоже снабжена защитными сооружениями. Если тролли станут штурмовать ледник, то задолго до того, как доберутся до врат Снежной гавани, попадут под перекрестный огонь. Сканга должна знать об этом! Непродуманная атака потребует сотни, даже, быть может, тысячи смертей. В соединительном туннеле, проходящем прямо под поверхностью скалы, тоже было много бойниц. Здесь могут быть лучники.
Шахондин снова скользнул в скалу. Увернулся от разветвленной рудной жилы, сторонился пещер и туннеля. Только время от времени он отваживался высунуться из скалы, ни на миг не забывая об осторожности.
На оборонительных сооружениях находились в основном кобольды. В том, что в эльфийском городе больше кобольдов, чем эльфов, не было ничего странного. Но чем дольше Шахондин разглядывал защитные сооружения, тем больше удивлялся. В Филангане, похоже, это соотношение было выражено сильнее обычного. В конце концов князь объяснил это себе тем, что, вероятно, большая часть эльфов собралась внизу, в Снежной гавани, чтобы устроить людям внушительный прием.
Шахондин обнаружил брошенную кладовую, в которой валялось несколько колчанов стрел. Ему было приятно оказаться в пещере. Строго говоря, место, где он находился, значения не имело, поскольку у него не было материального тела. И, несмотря ни на что, внутри скалы он чувствовал себя скверно. Пожалуй, пройдет немало времени, прежде чем он привыкнет к своему призрачному существованию. И он ни в коем случае не собирался сохранять его достаточно долго для того, чтобы как следует свыкнуться с ним! Интересно, Эмерелль где-то в крепости? Нормирга были ее племенем. А куда же еще ей бежать? И Олловейн здесь! Филанган был самой мощной твердыней Севера. Ни в каком другом месте королева не была бы в большей безопасности, чем тут. Правда, именно здесь искать ее будут прежде всего.
Но еще быстрее нужно было найти ответ на другой вопрос. Шахондин был уверен, что предательство нормирга не станет причиной его бессонных ночей. Однако разумно ли слишком рано рассказывать троллям о том, что их здесь ждет? Если тысячи тролльских воинов истекут кровью под перекрестным огнем на леднике, войско в результате ослабеет и не сможет причинить Альвенмарку какой бы то ни было ущерб. А если Сканга умрет во время боя по какой-нибудь глупой случайности, то он навсегда останется в этом призрачном теле, подумал Шахондин. И как поведет себя шаманка, если поймет, что он знал, какая предстоит резня, и не предупредил троллей? Похоже, у него не остается иного выхода, кроме как искать Скангу.
В защитных сооружениях в горах вдоль ледника имелось одно откровенно слабое место. То, что все кладовые, квартиры для войск и боевые посты, словно жемчужины на нитке, были соединены туннелем, могло превратиться в смертельную ловушку. Если заблокировать выход, войска окажутся в западне. Нужно просто найти иной путь в Каменный сад, не со стороны ледника.
Шахондин снова скользнул в скалу. Он следовал вдоль полого поднимавшегося туннеля. Несмотря на то что князь держался на некотором расстоянии, он отчетливо ощущал нарушения в скале, отзвуки магических сил, задействованных нормирга, чтобы создать эту часть крепости. Наконец он добрался до маленькой комнатки, дверь которой вела на смотровую площадку. Здесь, на расстоянии более мили от ворот Снежной гавани, туннель заканчивался.
Шахондин осторожно выбрался из камня. Караульное помещение освещала масляная лампа. В одной из ниш находилась мощная катапульта. Рядом с орудием стояло несколько табуретов. Даже кобольды смогут обслуживать лебедки и рычаги блокировки, чтобы заряжать орудие и стрелять. Но, судя по размерам, предполагалось, что обслуживать орудие будут эльфы.
Рядом с Шахондином стоял ряд глиняных кувшинов, частично закутанных в полосы льняной ткани. Горлышки сосудов были тщательно закупорены и запечатаны восковыми печатями. Князь с любопытством принюхался. В нос ударил едкий запах. Горючие снаряды!
Сопение, сопровождавшееся негромким клокотанием, заставило Шахондина обернуться. У противоположной стены располагались пять двухъярусных кроватей, затянутых толстыми коричневыми шерстяными одеялами. В воздухе витал затхлый запах вещей, которые носили слишком долго. К букету добавлялся нежный запах фабры. Дальнюю часть комнаты занимали большой стол со стульями и два длинных ящика, используемые в качестве скамеек.
Шахондин решил полюбопытствовать, сунув голову за одну из занавесок. Там, закутанный в ворох одежды, сопел кобольд. Эльф выпустил бестию внутри себя на волю. Он чувствовал себя сторонним наблюдателем, когда она пожирала жизненную силу кобольда. Маленькая фигурка съежилась. Кожа обтянула череп. Кобольд умер во сне.
Бестия скользнула на верхнюю постель. Этот кобольд сидел прямо, прислонившись спиной к стене. Он завернулся в одеяло и обвязал лицо широкой полоской ткани. Мгновение Шахондин думал, что его жертва не спит, более того, по какой-то непонятной причине ждет его. Он понаблюдал за тем, как равномерно опускается и поднимается грудь кобольда. Парень не шевелился. Он тоже спал. Запах фабры здесь был интенсивнее. Теперь эльф понял, что именно видит. Кобольд накрутил кончики усов и обвязал лицо повязкой, чтобы не помять во сне свое украшение. Может быть, после вахты он собирался встретиться с бабой и произвести на нее впечатление растительностью на лице. Вероятно, было бы забавно оставить ему жизнь. Интересно, как он поведет себя, проснувшись среди мертвых товарищей? Парализует ли его от страха? Убежит ли он с криком? Будет ли спрашивать себя весь остаток жизни, почему он выжил? Наверняка никогда не догадается, что его спасли накрученные усы.
Бестия внутри Шахондина взбунтовалась. Она не была настроена на такие дурацкие шутки. Она хотела убивать! Эльф презрительно подавил глупое существо и занялся остальными спящими. Восьмерых кобольдов убила бестия. Никто из них не проснулся. Они перешли из состояния сна в вечную темноту, даже не узнав, что с ними произошло.
Удовлетворенный Шахондин отошел в самый темный уголок комнаты. Ему было любопытно взглянуть, что будет, когда обнаружат полную мертвецов сторожевую башню и кобольда с усами, который никому не сможет объяснить, что произошло. Убивать таким образом было интереснее, чем просто слоняться по крепости, бесцельно выпивая свет у всех подряд. Князь начал строить планы насчет того, как умрут его следующие жертвы. Он возведет убийство в ранг искусства. И овациями ему станет ужас, который он посеет в горной крепости. Став невидимой безымянной смертью, он будет страшнее, чем войско троллей, которое скоро соберется у ворот.
Книга нитей
7-й день волчьего месяца. Сегодня нас покинул Альфадас. Это был день бесконечной печали. За вратами света лежала страшная тьма. Я не хотел переступать порог. Да поможет Лут герцогу и его людям! Король Хорза не захотел остаться в нашей деревне. Он покинул нас еще в сумерках.
9-й день волчьего месяца. Кальф нашел Оле, собаковода, в лесной глуши. Похоже, на Оле напала одна из его собак. Он сильно ранен. Бредит. Я обработал его раны. Асла взяла его в свой дом, чтобы заботиться. Большую черную собаку пришлось выставить за дверь.
11-й день волчьего месяца. Исчез рыбак Гальти. Его лодку нашли брошенной на западном берегу.
12-й день волчьего месяца. Вместе с несколькими мужчинами Эрек убил собак в клетках у Оле. Двух бестий недосчитались. Асла заявила мужчинам, чтобы они не трогали ее собаку. Я с трудом разрешил их спор.
13-й день волчьего месяца. Рано утром исчезли две рабыни, Фредегунда и Уса. Вечером собрался деревенский совет. На лицах у всех был написан страх.
14-й день волчьего месяца. К берегу прибило труп старой женщины. На ней были одежды Усы. Никто не может объяснить этого. Многие ищут помощи у меня, но я не могу истолковать эту нить Лута.
15-й день волчьего месяца. Странная болезнь подкосила коз Эрека. Их нашли в хлеву, от них остались кожа да кости. Оле становится хуже. Он все время говорит о белой лосихе.
16-й день волчьего месяца. Сольвейг пошел за хворостом в лес и не вернулся. Совет решил, что никто больше не покинет деревню. Асла воспротивилась воле мужчин.
17-й день волчьего месяца. Кальф нашел в лесу одну из пропавших собак и убил.
18-й день волчьего месяца. Охота, отряженная с целью найти и убить вторую пропавшую собаку, оказалась безуспешной.
21-й день волчьего месяца. Вот уже пять дней ничего ужасного не происходит. Страх постепенно отступает. Благодарение Луту!
Из «Книги нитей. Хроники Фирнстайна»,
составленной священнослужителем Лута Гундаром,
том VII храмовой библиотеки Фирнстайна, с. 83
Волк-конь
Хальгарда недовольно сунула ноги в сапоги на меху. Девочка терпеть не могла, когда ее так рано поднимали утром из постели. Вчера вечером они долго сидели в доме Аслы. Собралась вся деревня. Гундар говорил с ними, все вместе молились. Хальгарда любила сильный теплый голос старого человека. Для нее он был подобен лучам солнца на лице — просто приятным.
Девочка устало протерла глаза.
— Давай уже! — набросилась на нее мать, всучивая кусок черствого хлеба. — Не возись. Я встала час назад и не ворчу!
Мать помогла Хальгарде перебросить через плечо широкие кожаные ремни плетеной корзины для белья. Затем набросила ей на плечи теплый плащ. Должно быть, мать вечером повесила его у огня. Вздохнув, девочка потерлась щекой о шерсть. Если бы можно было еще хоть немного полежать в постели!
Дверь со скрипом отворилась. В маленькую хижину пробралось холодное дыхание фьорда. Хальгарда ухватилась рукой за стол и ударилась коленом о скамью. Мать снова сдвинула ее с места!
— По берегу поднимается белый туман, — монотонно бормотала мать. — Как будто с неба спустились облака.
Хальгарда закрыла за собой дверь и последовала за голосом, постоянно описывавшим то, что она видела. Как и сотни раз прежде, Хальгарде захотелось, чтобы мать говорила только о тех вещах, которые она понимает. Но та об этом не думала. Хальгарда не могла толком представить себе облака. Должно быть, это такие большие штуки, которые бегут по небу, несмотря на то что у них нет ног. Похоже, что их очень хорошо видно, хоть и нельзя потрогать. А что такое белое? Просто слово, без содержания! Как и многие другие слова, которые мать использует во время своих бесконечных описаний.
Дорога, по которой они шли, была мягкой и топкой. Хальгарде нравился чавкающий звук, который издавали ее сапоги, когда шел дождь. Тогда казалось, что ее ноги, делая каждый шаг, оставляют на земле влажный дерзкий поцелуй.
— За бочонком для дождевой воды на углу перед хижиной Эрека снова сидит черная кошка. Как будто она ждала нас. Странно, она сидит здесь почти каждое утро. — Шаги матери стихли. — Горе тебе, если я поймаю тебя на том, что ты ее кормишь! — Ее голос звучал немного иначе. Должно быть, она повернулась. — Нам самим есть нечего! Мы не должны кормить еще каких-то животных!
Хальгарда вгрызлась зубами в краюху хлеба и пожала плечами. Говорить с матерью было бесполезно. Она скорее успокоится, если ничего не отвечать.
— Кошки отлично могут позаботиться о себе сами! — продолжала мать.
Кошка, негромко мяукнув, потерлась о ноги Хальгарды. Ощущение было чудесное. Девочка наклонилась, коснулась мягкой шерстки. Кошка, мурлыча, ткнулась головой в руку и лизнула пальцы.
— К сожалению, сегодня у меня нет рыбы, — прошептала девочка. — Может быть, завтра.
Она отломала маленький кусочек хлеба и протянула кошке. Хальгарда знала, что ее маленькая подруга не очень любит хлеб. Но другого угощения не было. Не дать животному совсем ничего девочка боялась, ведь кошка перестанет ее ждать, если не получит еды.
— Где ты там? — крикнула мать.
— До завтра. — Хальгарда еще раз погладила кошку по голове и поспешила следом за матерью.
Ее шаги уже хрустели на гальке. Хальгарда слышала, как тяжелая корзина трется о камень, и вздохи, которые мать издает каждый раз, переставляя ношу.
— Еще совсем темно, — пояснила мать. — Солнце еще прячется за горами. Ветер несет туман.
«Для меня всегда
совсем темно», — сердито подумала Хальгарда, которой захотелось, чтобы мать прекратила свои бесконечные монологи.
И, словно услышав ее мысли, та действительно замолчала. Негромко зашуршали вещи. Теперь мать рассортирует их на небольшие стопки, положит сверху камни и примется за работу. Мысли Хальгарды унеслись к тем чудесным дням, когда они не вставали каждый день до света… когда отец еще был с ними. Весной прошлого года он отправился с ярлом в поход и не вернулся. С тех пор в доме поселился голод.
Хальгарда часто думала об отце. Его голос всегда звучал немного глухо. Его большие костлявые руки часто гладили ее по волосам. И она мурлыкала, как маленький котенок.
Вечерами, когда девочка не могла уснуть, она прислушивалась к шагам. И все еще надеялась услышать знакомую поступь. Отец был таким высоким и сильным. Кто же мог его убить? Он просто потерялся! Конечно, однажды он вернется. Кто-то должен верить в это! Мать не верила. Она была ужасно упрямой! Хальгарда сама слышала, как ярл Альфадас предложил ее матери заботиться о ней. Но та отказалась. Вместо этого она брала вещи Аслы и каждое утро стирала их во фьорде. Стирала она и другим женщинам, за что получала хлеб и сыр, иногда даже немного мяса. Матери не нравилось, когда другие женщины смотрели, как она стирает. Она делала вид, будто ничего не изменилось с тех пор, как отец пропал. И при этом все в деревне знали, какую работу выполняет мать.
— Опять размечталась? — проворчала мать.
А потом раздался ненавистный звук. Сочное шлепанье мокрой ткани, упавшей перед ней на стиральный камень. Хальгарда с отвращением потянулась к работе. Судя по размеру и весу, это, должно быть, рубашка. Холод кусал руки. Девочка попыталась выжать мокрое полотно, насколько это вообще возможно, пока мать окунала следующую вещь во фьорд и терла о шершавый камень.
После каждого такого утра руки Хальгарды не могли согреться даже над огнем. Девочка застонала. Всю свою ярость обрушивала она на белье. Она выкручивала его, чувствуя, как ледяная вода течет по пальцам. Холод глубоко въелся ей в плоть. Лучше всего было бы отправиться далеко-далеко. Мысленно уйти в такую даль, чтобы ничего не чувствовать.
Асла была милой. Иногда жена ярла совала девочке медовый пирог, когда мать выносила белье. Однако это должно было происходить втайне, поскольку мать не принимала ничего, кроме оговоренной платы. Она была чертовски упрямой!
Когда не нужно было помогать матери, Хальгарда часто играла с Ульриком. Это было немного скучно, потому что он все время хотел играть в одно и то же. Она была прекрасной принцессой, похищенной чудовищем, которое хотело съесть ее на завтрак с сыром и хлебом. А он был героем, который освобождал ее и убивал чудовище. Затем Асла давала поесть по-настоящему. Ради этого стоило снова сыграть в глупую игру.
Вчера Ульрик разрешил Хальгарде прикоснуться к своему волшебному мечу. Он получил его в подарок от эльфийского принца. Наверное, того самого эльфа, что говорил с ней на Январском утесе. Хальгарде почему-то казалось, что он вот-вот запоет. У него был очень странный голос. А волосы были чудесными на ощупь. Мягкие, словно кошачья шерсть, только длиннее. И пахло от него хорошо. Не потом, не луком или метом, как от других мужчин, которые иногда брали ее на руки.
Девочка очнулась от мыслей. Чего-то не хватало. Уже довольно долго! Звука, с которым мать терла белье о камень.
— Мама?
— Тихо! — прошипела мать рядом с ней.
Голос ее был исполнен страха. Хальгарда прислушалась. Она слышала лучше, чем любой человек в деревне. Девочка задержала дыхание. Вот постоянный шепот волн, касающихся прибрежной гальки и снова отступающих. Шум ветра, пролетающего над фьордом и касающегося ветвей деревьев на берегу. Слышала она и стук своего сердца, тихий шум крови. И… Да, было и еще что-то! Деревянный треск, сопровождавшийся равномерными всплесками. На воде была лодка. Но она была довольно далеко. Если туман еще держится, то мать вряд ли увидит ее.
— Это лодка? — тихо спросила Хальгарда.
— Нет, это… — Мамины платья зашуршали. — Вставай! Беги! Оно нас увидело! Оно идет! — Мать схватила ее и подняла. — Беги!
Споткнувшись, Хальгарда поднялась на ноги. Она не может бежать! Мама же знает. Когда она бежит, то теряет ориентацию. И постоянно спотыкается!
— Дорога перед тобой. Прямо! — Мать тяжело дышала. — Вдоль берега. Нам нужно к священнослужителю! Только он может помочь нам. Быстро! На дороге ничего нет! Давай же!
Они были на глинистой тропе. Шаги снова чавкали. Однако на этот раз казалось, что глина пытается удержать девочку. Глина была ужасно скользкой. Хальгарда скользила и едва удерживала равновесие, раскидывая руки в стороны. За ними не слышалось ни звука! Ничто не может двигаться настолько бесшумно!
— От чего мы бежим?
— Животное. Давай быстрее. Пожалуйста, Хальгарда, не останавливайся! Оно пришло из воды. Его зубы… Беги! Ради всех богов, беги!
Хальгарда старалась как могла. Мать описывала ей дорогу. Она держалась прямо за дочерью, несмотря на то что легко могла обогнать ее.
Хальгарда наткнулась на камень. На этот раз она не смогла удержаться и во весь рост растянулась на мягкой дороге. Холодная грязь брызнула в лицо. Девочка расплакалась. Она ведь не может бежать!
— Вставай! Ну вставай же, маленькая моя голубка! Хальгарду подняли. Затем она почувствовала на своем лице дыхание матери.
— Сейчас ты побежишь к Гундару и приведешь его сюда. Я задержу зверя. До хижины осталось совсем немного.
— Что это такое? — всхлипнув, спросила девочка.
— Оно размером с лошадь. А зубы у него, как у волка. А еще оно похоже на туман. А теперь иди! Быстро! Держись прямо, пока не почувствуешь тень верб. Затем налево. Дорогу ты знаешь! От верб всего двадцать шагов.
— Почему я не слышу его?
— Потому что оно как туман! — В голосе матери сквозили с трудом сдерживаемые слезы. — Не спрашивай больше. А теперь беги. Пожалуйста! Оно сейчас будет здесь.
Хальгарда пошла так быстро, как только могла. Ветер с фьорда трепал ее мокрые платья. Она дрожала всем телом. Девочка испуганно прислушивалась к каждому звуку. Дойдя до верб, она услышала тихий вскрик.
— Мама?
Хальгарда не могла видеть деревья, но чувствовала их близость. Казалось, в окружавшей ее темноте появились еще более темные тени. И она слышала, как тонкие ветки бьются друг о друга на лету.
Теперь она повернула налево. Внезапно грязь закончилась. Она потеряла дорогу. Поспешно повернулась и прошла немного назад, но не сумела отыскать. Если бы хоть солнце было! Свет на лице помог бы ей сориентироваться.
Ветер стих. Теперь не слышно было даже веток вербы. Она должна быть недалеко от дома Гундара. Хальгарда позвала его по имени. Надо надеяться, что он уже проснулся. Девочка знала, что старик спит долго.
На миг задумалась, идти ли дальше. Но тогда она запутается окончательно. А если она отойдет дальше от дома священнослужителя, то он не услышит ее. Лучше просто стоять на месте и кричать!
Внезапно стало холоднее. Девочка не чувствовала ветра на лице. Что-то проникло в ее грудь. Ребра стали ледяными. Как кости ее пальцев, когда она слишком долго выжимала воду из тряпок.
Хальгарда услышала негромкий скрип двери.
Она так сильно дрожала, что уже не могла стоять. И звать не могла. Зубы стучали, словно костяные трещотки, которые когда-то подарил ей отец.
— Хальгарда, это ты? — раздался теплый голос священнослужителя.
«Да, он как лето, — подумала девочка. — Как лето».
Послышались шаги в траве.
— Хальгарда! Боги милостивые!
Божественная плеть
— Что это могло быть? Ни одно существо из моего мира не творит такого с детьми! — Асла говорила шепотом, но это не смягчало ее слов.
— В своем мире я тоже не знаю существа… — Голос Йильвины прервался. — Я не знаю, что это было. Правда не знаю.
На глаза священнослужителя навернулись слезы. Он узнал Хальгарду только по броши, скреплявшей пальто, когда обнаружил ее в траве.
Боги, боги, что же сделали люди, если навлекли на деревню такую кару? В такие мгновения он сомневался в мудрости Лута. Неужели девочка недостаточно наказана? Потеряла отца. Слепа. А теперь еще и это! Лицо ее было дряблым, как у старухи. Темные старческие пятна покрывали лоб и щеки. А волосы малышки были совсем седыми. Гундар опустил полог спальной ниши. Девочка крепко спала. Старик был рад, что больше не нужно смотреть в лицо крохе. Ребенок не должен так выглядеть, гневно подумал он. Кто мог причинить такое зло маленькой девочке?
Хальгарда еще не знала, что с ней случилось. Она очень устала. Впрочем, она удивилась своему хриплому голосу, казавшемуся ей совсем чужим. Гундар судорожно сглотнул, подумав о лжи, которую шептал на ухо Хальгарде. Ему недостало мужества сказать ей правду. Не знала она и того, что ее мать мертва.
Священнослужитель Лута подошел к столу у очага и, вздохнув, уселся. Асла поставила перед ним миску с ароматным рыбным бульоном, но он отодвинул ее в сторону. Сейчас он не мог есть.
И почему он вчера не промолчал?! Тогда у девочки не украли бы юность, а Альфейда, ее мать, была бы еще жива.
— Должно быть, это дух, — сказала Йильвина. — Следов не было. Ни на топкой тропе, ни в траве. И оно убивает, не проливая крови.
Гундар разглядывал узоры на деревянном столе. Да, о духе он тоже думал. Но откуда он взялся?
Священнослужитель искал ответ в своей библиотеке, состоявшей из трех книжек, но не нашел. Только в «Книге знамений» обнаружилось несколько строк о духах, мол, если кто-то умирает, не завершив важного дела, душа не может обрести покой… Обычно важным делом считали месть или любовь.
Иногда боги посылали духов в испытание живым. Но не было случаев, когда духи были призваны покарать за преступления. Гундар знал бы, если бы произошло святотатство, заслуживавшее такого наказания. Оно не укрылось бы от него!
Но ведь никто не умирал в деревне в конце лета! Не было никого, кто мог бы стать духом. А когда это существо принялось бесчинствовать, смерть стала частым гостем в Фирнстайне.
Значит, они все же прогневили богов, размышлял Гундар. Но чем? Тем, что открыли врата в мир эльфов? Ясно было одно: проблемы начались после прощания с Альфадасом и его войском. Случайность? Может быть, что-то прошло сквозь врата?
— В Альвенмарке есть духи? — спросил Гундар.
— Нет, — решительно ответила эльфийка.
Она опустилась на табурет рядом с ложем пребывавшей без сознания королевы. Как неустанный часовой, сидела она там уже не одну неделю, готовая отдать жизнь за Эмерелль.
В доме, в котором жили мать с двумя детьми и один тяжелораненый, который, вероятно, никогда больше не встанет с постели, ее поведение трудно было объяснить.
— Альвы, наши предки, изгнали все создания тьмы, — продолжала Йильвина. — Девантаров и ингиз. Все они или мертвы, или навечно привязаны к темноте между мирами.
Асла села за стол рядом с Гундаром. Она рвала на полосы новое полотно.
— Что это за существа? Демоны? Я всего лишь дочь рыбака, — несколько раздраженно добавила она. — Мне такие вещи нужно объяснять.
— Прости мою оплошность. — Йильвина поднялась, подошла к очагу, поворошила палкой уголья.
На миг Гундару показалось, что эльфийка не хочет отвечать. А когда она заговорила, речь ее звучала неуверенно, неловко. Похоже, Йильвина тщательно подбирала слова. Боялась ли она, что оживут древние ужасы, если она о них заговорит?
— Девантары ненавидели порядок в любой форме. Если они обнаруживали нечто совершенное, то разрушали это, чтобы создать что-то новое. Порядок являлся для них всеобщим застоем. Лучше я объяснить не могу, потому что народ девантаров был уничтожен альвами давным-давно. Именно альвы создали миры и народы, которые известны нам сегодня. И чтобы защитить своих
созданий, они вынуждены были смести девантаров. Это была битва настолько могущественных существ, что один из миров при этом раскололся. Ужасы той войны до глубины души ранили многих альвов. Тогда они стали уходить из Альвенмарка, становились отшельниками. Они выбирали места, подобные Голове Альва, чтобы столетиями медитировать в одиночестве. С ингиз все было иначе. То были создания чистой злобы, которые радовались чужому страданию. Их изгнали в темноту между мирами.
— Вот оно! — крикнул Гундар. Теперь у врага наконец появилось лицо. — Должно быть, в наш мир проникло такое порождение тьмы!
— Это исключено! — Йильвина сломала палку и бросила ее на уголья. — Альвы окружили врата и тропы, ведущие сквозь Ничто, сильными защитными барьерами. Никогда еще не возвращался никто из ингиз. Мы даже не знаем, как они выглядят. Должно быть, что-то иное осаждает деревню. Неужели здесь, в Другом мире, нет духов?
Гундар с сомнением кивнул.
— Есть. Хоть я ни одного еще и не видел.
— Как бы то ни было, на Хальгарду напало не существо из плоти и крови. Я нашла бы следы! Это должен быть дух! — настаивала эльфийка. — Поверь мне, я опытный охотник.
Оле со стоном шевельнулся на своем ложе. Вот он опять… Этот запах, вонь разрытой могилы. Гундар выбрал еловую ветку и бросил ее в огонь. Сухие иголки с треском сгорели. По комнате распространился ароматный дым.
С эльфийкой говорить бессмысленно. Она никогда не поймет, что эти убийства, быть может, имеют какое-то отношение к ней или ее королеве.
Асла взглянула на Гундара. В глазах ее читался немой призыв о помощи. Она собрала полосы ткани и направилась к ложу Оле.
Священнослужитель взял со стола глиняную бутылку и наполнил стакан. Он поспешно опрокинул в себя яблочную водку. Горло обожгло. На глаза у Гундара выступили слезы. Затем он подошел к Асле. Когда она отодвинула занавеску спальной ниши, ему стало плохо. В нос ударил пронзительный запах разложения.
Оле широко распахнул глаза, но не узнал пришедших. Его глазные яблоки закатились так, что видны были только белки. На лбу выступил пот.
Асла промокнула платком дряблое лицо дяди. Оле при этом даже не моргнул.
Затем женщина отбросила в сторону одеяло. Повязки на культях ног Оле были пропитаны коричневой жидкостью. Асла принялась резать бинты. Она убирала их кончиками пальцев и старалась как можно реже касаться дяди.
— Голубые искры… — пробормотал Оле и захихикал.
— Успокойся, дядя, успокойся. — Асла погладила его лоб.
— Божественная плеть… — Собаковод глубоко вздохнул. — Божественная…
Асла посмотрела на Гундара.
— Сейчас.
Священнослужитель наклонился вперед и прижал Оле к ложу обеими руками. В тот же миг Асла сняла повязки. Ткань прилипла к открытым ранам. Оле заревел словно зверь, пытаясь выгнуться. Из плоти потек темный гной.
Гундар дышал поверхностно, ртом. От вони захватывало дух. Он вынужден был смотреть в сторону и пытался подавить тошноту.
Асла работала поспешно. Она промыла раны самогоном. Теперь ее дядя лежал совсем тихо. Он потерял сознание. Как тонкие ветки, торчали из истерзанной плоти две кости. Кожа на бедрах была неестественно белой. Отчетливо видны были вены, воспаленные красные линии, поднимавшиеся к паху.
Асла обернула культи свежими тряпками. На ткани тут же проступили темные пятна.
Священнослужитель взглянул в лицо молодой женщине. Он сосредоточился на мелких морщинах, окружавших ее глаза. Она все еще была красива. Ее золотистая тяжелая коса спадала на плечи. Гундар понимал, почему Кальф просто не мог ее забыть.
Асла сменила повязки на культях рук. Оле по-прежнему лежал в глубоком беспамятстве. Что он имел в виду, когда говорил о
божественной плети?
Гундар не отводил взгляда от лица Аслы. На лбу у нее образовались мелкие бисеринки пота. Наконец она закончила. Отерла лоб. Затем собрала грязные повязки, бросила их в очаг и подложила пару еловых веток.
Гундар налил себе еще стакан самогона. Казалось, язык у него покрылся мхом. Во рту появился неприятный привкус, словно он отпил грязной воды.
— Дашь мне немного? — спросила Асла.
Она стояла, склонившись над ведром, и терла себя щеткой. Когда она села за стол, руки ее горели огнем.
— Кальф не приносил одну из плеток Оле?
— Даже две, — вяло ответила Асла. — Они лежали там, где нашли моего дядю.
— Можно посмотреть?
— Это всего лишь собачьи плети. Эти ужасные штуки с шипами. Ты же знаешь.
— Пожалуйста.
— Я устала… — Женщина указала на обитый железом ящик. — Там они лежат. Что ты собираешься с ними делать?
Не отвечая, Гундар направился к сундуку. Йильвина с любопытством следила за ним взглядом. Обе плети лежали на вышитом голубом детском платье. Священнослужитель осторожно провел пальцами по одному из кожаных шнурков. В новые кожаные ремни были вплетены металлические детали. Гундар проверил один за другим. Старые железные части были покрыты тонким слоем ржавчины. Если потереть, металл снова начинал светиться серебристым. Новые железяки выглядели совсем иначе. Здесь ржавчина въелась глубоко.
Гундар посмотрел на острие ножа, вплетенного в кожу, с кромки которого лохмотьями опадал металл. Он выглядел как слоеный пирог. Священнослужитель обнаружил кольца от кольчуг, гвозди, кусок конской сбруи. Поверхность повсюду была зернистой. Эти металлические предметы долгое время ели ветер и непогода. Старику вспомнился краткий разговор, который состоялся у него с Оле. Собаковод полагал, что совершил паломничество и теперь с помощью Лута хочет научить собак покорности. Тогда Гундар не принял это всерьез…
Старик поспешно сунул плеть за пояс.
— Ну что? — спросила Асла.
— Он оскорбил богов! Йильвина права. Чудовище пришло не из Альвенмарка и не из Ничто. Я должен был догадаться! Трупы кричат о том, кто наслал эту кару. Они кричат об этом!
Преследуемый
Гундар оставил фьорд далеко позади, он поднимался в горы. По этой же дороге когда-то шел со своими эльфийскими друзьями Мандред, когда они преследовали человека-кабана. Старый священнослужитель надеялся, что ему не придется подниматься в пещеру Лута. Оле был ленивым парнем! Наверняка не стал утруждаться и подниматься к самому перевалу.
Внезапно Гундар остановился и огляделся. Его не покидало чувство, что кто-то преследует его. Он настороженно вгляделся в снежную круговерть.
— Там ничего нет, — негромко произнес он. В тишине гор было приятно слышать свой голос. — Никакая опасность не угрожает! Я святой человек!
Последние слова он произнес немного громче. Не для того, чтобы произвести впечатление на предполагаемых преследователей. «Только чтобы услышать себя», — подумал он, хорошо понимая, что это ложь. Он не был создан для глуши. Он чувствовал себя хорошо под непротекающей крышей, где был шанс получить хотя бы два горячих блюда в день.
Кальф предлагал пойти с ним, но Гундар хотел быть один. Следовало разобраться в себе. Ему понадобилось столько времени, чтобы распознать такие однозначные вещи! Как могло случиться такое? Все жертвы, кроме Оле, состарились с противоестественной скоростью. Священнослужитель вспомнил Альфейду, прачку. Она была молодой женщиной. А когда ее нашли, тело было иссушено, словно у пережившей свое время. И Хальгарда… Гундару вообще не хотелось думать о несчастной девочке. Нет, то, что она осталась в живых, — не милость. Ребенок в теле дряхлой старухи. Как Лут мог быть жестоким?! Ткач Судеб послал призрачного палача, который разматывал нити судеб своих жертв, и жизнь их пролетала в мгновение ока. Эти смерти должны были быть знаками!
Гундар прибавил шагу. Он должен как можно быстрее понять, что происходит. Однако события последних недель ослепили его. Слишком много всего произошло! Искавшая прибежища эльфийская королева, Хорза, король Фьордландии, дважды посетивший деревню. Проход через эльфийские врата. Войско.
Оле, глупец, обокрал Железных людей и накликал гнев Лута на Фирнстайн. Гундар припомнил свое прощание. Он заклинал людей не покидать своих домов, нарисовал на всех дверях знаки копотью и мелом. Лут ведь не может наказать всех только потому, что ошибся один! Тяжело дыша, Гундар поднимался по тропе. Снег негромко скрипел под ногами. То был мирный, успокаивающий звук. Сквозь стыки проникала вода. Нужно было лучше смазать жиром сапоги. Ноги уже совсем промокли. Еще немного, и покажется укрепленный двор на горе. Там он сможет остаться на ночь. А завтра позаботится о своей обуви!
Гундар резко остановился. Неужели сзади шаги? Он обернулся. Метель стала гуще. Он не видел ничего, кроме кружащейся белизны.
Непогода до срока погасила дневной свет. Гундар выругался. Если он сойдет с дороги или пройдет мимо двора, у него будут серьезные неприятности. Нужно было принять помощь Кальфа!
Священнослужитель снова оглянулся. Не виднеется ли там белый силуэт? Гундар ускорил шаги. Кто-то смотрел на него! Он чувствовал это совершенно отчетливо! Осторожно провел рукой по кожаному мешочку на поясе.
— Я верну принадлежащее тебе, Лут, — прошептал он. — Прошу, потерпи еще день. Каждый в деревне дал немного железа, чтобы принести тебе жертву. Прости им! Они не виноваты в деяниях Оле.
Гундар невольно подумал о Хальгарде. Воспоминания привели его в бешенство. Как мог Лут сотворить такое? Какое отношение имеет слепая девочка к Оле? Почти сорок лет Гундар был верным слугой своему богу, но прошлой ночью в его душу впервые закрались сомнения. Бог, который посылает слепого в своей ярости мстителя, был не тем Лутом, о мудрости которого проповедовал он на протяжении десятилетий! В этих поступках священнослужитель не видел ясного узора. Они были просто жестоки.
Шаги! Теперь Гундар слышал совершенно отчетливо. А чего он ждал? Он проклинал Лута, пусть и мысленно. От Ткача Судеб это не укроется. Священнослужитель обернулся.
— Посылай его, своего убийцу! — крикнул он в метель. Упер руки в бока. — Давай уже, покончи с этим! Я стою здесь и жду!
Что он делает? Неужели сошел с ума?
— Позволь мне вернуть украденное железо, — примирительным тоном произнес он. — А потом прими в жертву меня. Я виноват в той же мере, что и Оле. Пощади деревню.
Невдалеке заржала лошадь. Укрепленный хутор. Неужели он уже так близко? Гундар двинулся дальше. Может быть, Лут посылает знак? Может быть, бог хочет указать ему путь к пещере? Гундар забрал немного влево и двинулся вперед с новыми силами.
Пройдя совсем немного, он разглядел в метели очертания холма. Священнослужитель понимал, что прошел бы мимо, если бы не изменил направление, услышав лошадиное ржание. Гора, на которой находился хутор Торфинна, была окружена тремя кольцами наполовину разрушенных земляных валов. Давным-давно здесь, наверное, было поселение. Теперь прямо под вершиной с подветренной стороны стоял большой укрепленный хутор.
Гундар потащился по старой дороге между земляными валами. Пахло дымом. При мысли об огне и миске теплой каши сердце забилось быстрее.
В снежной круговерти фронтон длинного дома казался черным, как вороново крыло. Его украшали две драконьи головы с широко раскрытыми пастями. Задней стороной дом отчасти врастал в холм. Хлев и комната под единой длинной крышей были разделены лишь тонкой деревянной перегородкой. Толстые земляные стены и тепло от очага согревали животных даже в самые страшные морозы.
Гундар постучал в тяжелую деревянную дверь. Ничто не шелохнулось. Ветер посвежел. Священнослужитель толкнул створку. Странно, что не закрыли вечером на засов… Он вошел в крохотные сени. Толстая шерстяная занавеска отделяла их от жилой части. На табурете горела масляная лампа.
— Торфинн? Аудхильда? — Имен троих детей он уже не помнил. Семья слишком редко посещала деревню. Гундар был уверен, что вспомнит, когда снова всех увидит.
Ответа не последовало. Может, они в хлеву и не слышат его. Старик закрыл дверь и скребком, прислоненным к табурету, принялся счищать снежную корку с сапог. Затем, тихонько бормоча себе под нос, стал отряхивать снег с одежды.
Наконец он отодвинул занавеску и вошел в комнату. Его окружило приятное тепло. По полу были разбросаны свежие тростинки. В центре, в обложенной камнями яме, тлел огонь. Над ним на железном крюке висел тяжелый медный котел. Слышалось негромкое бульканье. На столе стояло пять деревянных мисок. Глиняная кружка в конце стола была перевернута. Словно лужица крови, собралось на деревянном полу вино. В комнате не было ни души.
— Торфинн? Аудхильда?
Снова нет ответа. Они должны были услышать его даже в хлеву! Гундар подошел к очагу, выбрал старую тряпку и отодвинул котел в сторону. Пшенная каша. Он помешал ее. Наверх всплыли темные пригоревшие корки. Что здесь случилось? Какой-то звук? Гундар посмотрел на потолок. Тяжелые черные балки подпирали крышу. На миг ему показалось, что он заметил что-то белое. Но в неярком красноватом свете очага было невозможно понять, было ли там, наверху, действительно что-то или нет.
Гундар покачал головой. Всему этому должно существовать совсем простое объяснение! И что может таиться между балками крыши?!
— Торфинн? Аудхильда?
Вероятно, они оба с детьми на улице. Ищут потерявшуюся козу… Священнослужитель глянул на дверь, которая вела из комнаты в хлев. Она была приоткрыта.
Гундар вернулся в сени и подхватил масляную лампу. Удерживая ее на вытянутой руке, он осмелился войти в хлев. Там было темно хоть глаз выколи. В кругу света лампы выступили несколько перьев. Грязная солома. Опрокинутое ведро.
Священнослужитель осмелился сделать шаг вперед. Коричневые ветки? Он поднял лампу повыше. Посреди хлева лежал труп лошади. От ног остались кожа да кости. На изможденном теле были видны все до единого ребра. Гундар судорожно сглотнул. Пожалуйста, только не здесь, Лут, в отчаянии подумал он. Пожалуйста!
Из-за деревянной стенки высотой по грудь выглядывал сапог. С бьющимся сердцем Гундар переступил через лошадь. Там лежал Торфинн! Его узкое лицо застыло маской ужаса. Прямо рядом с ним лежала Аудхильда, его жена. У нее задрались юбки, когда она пыталась уползти от чего-то. Ее тонкие ноги напоминали бледную сплавную древесину, которую можно было найти на берегах фьорда.
В руке Торфинн держал деревянную вилку, которой он пытался отогнать что-то.
— Пожалуйста, только не дети, — прошептал Гундар, проходя в дальнюю часть хлева.
Пламя масляной лампы затрепетало. Священнослужитель почувствовал легкий сквозняк на лице. Стоял жгучий холод.
Гундар обошел по дуге мертвую домашнюю птицу на полу. Нашел он и двух коз. Все они забились в дальнюю часть хлева. А затем он обнаружил старшего сына Торфинна. Светловолосому мальчику было двенадцать лет. Теперь Гундар вспомнил и его имя — Финн. Ребенок прислонился к боковой двери, ведущей из хлева. Его руки все еще прижимались к серому дереву. Дверь открылась лишь немного. В хлев залетал снег.
Гундар опустился на колени рядом с мальчиком. Для проверки надавил на дверь. Она не сдвинулась ни на дюйм. Священнослужитель поднял лампу и заглянул в щель. У двери намело сугроб высотой по бедро. Даже самый сильный мужчина не сумел бы открыть эту дверь.
Глаза Финна смотрели во тьму. Гундар хотел закрыть ему глаза, чтобы уйти от взгляда, но сухая кожа просто порвалась.
Где же остальные? Аэза, так звали дочь. И Тофи, самый младший. Мертвый мальчик смотрел на сани… Гундар судорожно сглотнул. Он боялся того, что найдет там. Колени подгибались, но священник пошел. На скамье валялась яркая попона. Под ней обозначились неясные силуэты.
Он рывком отбросил попону. Под ней оказалась только сбруя. Может быть, дети сумели уйти?
— Аэза! Тофи! Это я, Гундар, священнослужитель из Фирнстайна. Вам больше нечего бояться.
Гундар вслушивался в темноту. Под фронтоном крыши завывала буря. Стучало дерево. Священнослужитель испуганно обернулся. В сарае что-то было!
— Кто там?
Под фронтоном снова взвыл ветер. Где-то на границе слуха родился звук. Шепот!
Было так холодно, что изо рта у Гундара вырывались белые облачка пара. Рука, которой он сжимал ручку масляной лампы, задрожала. На стенах хлева заплясали тени.
Священнослужитель принялся негромко молиться. Шаг за шагом он отступал. Вилка! Она выпала из рук Торфинна. Должно быть, кто-то наткнулся на нее.
— Во имя Ткача Судеб, выходи!
Снова этот шепот. Прямо у него под ногами! Рот Торфинна вздрагивал. Губы высохли и настолько провалились внутрь, что можно было видеть желтые зубы крестьянина. Из его горла вырывались хриплые звуки. Небесно-голубые глаза Торфинна смотрели на Гундара.
— Дет…
Гундар наклонился вперед, чтобы лучше слышать.
— Дети… свет… Я вижу…
— Побереги силы, Торфинн. Я отнесу тебя к огню. — Священнослужитель попытался поднять крестьянина.
Рука Торфинна метнулась вперед. Она обхватила левую руку Гундара. Кожа была тонкой, словно выскобленный пергамент. Гундар почувствовал кости под кожей. Будто его схватила рука из могилы. Священник хотел сбросить ее, но Торфинн изо всех сил пытался удержать гостя.
— Нити жизни… жрать… волк-конь.
— Волк-конь?
— Дверь… Оно проходит… Просто сквозь…
— Где твои дети?
Истощенное тело задрожало.
— Просто сквозь… — По щеке Торфинна скатилась одна слезинка. Лицо его расслабилось. Похоже, он обрел покой. — Они жду…
— Я отнесу тебя в деревню, — беспомощно прошептал Гундар.
Из груди умирающего послышался хрип. Рука разжалась. Глаза перестали блестеть.
— Пусть боги осветят твой путь сквозь тьму, откроют тебе свои чертоги, сделают тебя гостем на вечном пиру, ибо ты был верен им и душа твоя…
Торфинн выгнулся дугой. На лице его снова отразился несказанный ужас, словно в пути сквозь вечную темноту он встретился с кошмаром, посетившим укрепленный двор. Рот его открылся. Крестьянин отчаянно пытался что-то сказать. Истощенное тело напряглось, а затем вдруг обмякло. Жизненный свет Торфинна угас окончательно.
Крохотный огонек масляной лампы начал коптить и меркнуть. Вскоре осталась только крохотная искорка. Гундар попытался прикрыть ее руками от сквозняка. Осторожно поставил лампу на пол. Через щель приоткрытой двери в хлев падал красноватый свет.
Гундар опустился на колени и стал страстно молиться о том, чтобы свет не погас. До двери было всего несколько шагов, но темнота казалась ему бездонной пропастью. Даже в детстве темнота не пугала его так сильно. Священнослужитель был уверен, что там таится волк-конь. Как только станет совсем темно, он заберет его. И только умирающая капля света защищала!
Гундар пытался бороться со страхом. Должно быть, зверь уже ушел, уговаривал он себя. Иначе он уже давно напал бы на него. Но далеко он уйти не мог… Подумалось о подгоревшей каше. Не более получаса прошло с тех пор, как семья бежала из комнаты в хлев. Гундар испуганно обернулся в темноту. Может, оно еще здесь?
Буря утихла. Маленькое пламя больше не трепетало. Оно медленно набирало силу. Круг света, ограждавший его от тьмы, рос с каждым ударом сердца. А затем Гундар увидел их. Обоих детей! Аэза обнимала Тофи, пытаясь защитить. Оба они спрятались под большими санями.
Тофи прижался головой к плечу Аэзы. Из глаз священнослужителя брызнули слезы. Он безмолвно плакал. Беспомощно сжал кулак и укусил его. Зачем нужны боги, если происходит такое?!
Какой-то звук? Тихий скрип шагов по снегу? Неужели убийца вернулся?
— Входи в комнату! — в гневе закричал священнослужитель. — Я жду тебя!
Едва эти слова сорвались с его губ, как он пожалел о них. Что он натворил?! Дрожащими пальцами он нащупал висевший на поясе нож. То был узкий клинок, длиной едва ли с ладонь. Всю свою жизнь он использовал его только для того, чтобы резать мясо и потрошить рыбу. Он никогда не сражался. Он был священнослужителем! Он должен был предотвращать бессмысленные сражения.
Гундар поднялся. Если бестия придет, он, по крайней мере, встретится с ней на свету. В последний раз взглянул на мертвых детей. Прятаться бессмысленно. Он поспешно зашагал к двери, которая вела в комнату. В теплом помещении бросил тонкую веточку в угли, вверх взметнулось яркое пламя.
Из сеней послышались звуки. Что-то возилось там. Тяжелый шерстяной занавес, отделявший сени от комнаты, шевельнулся.
Гундар поднял нож на уровень груди, приготовившись защищаться. Наконец увидеть бестию — в этом было, пожалуй, что-то освобождающее.
Полосы ткани разделились, В комнату вошло существо, маленькое, одетое в белое. В глазах Гундара еще стояли слезы, он заморгал.
То был Ульрик!
— Что ты здесь делаешь? — Гундар опустил нож.
— Я… Я хотел помочь тебе. Я… Ты ведь не прогонишь меня теперь, нет? — Сын Альфадаса говорил торопливо, избегая смотреть в глаза священнослужителю. — На улице совсем темно. Сегодня я уже не могу вернуться в деревню! Я… Я хотел переночевать в хлеву, чтобы ты меня не заметил. Но ты, наверное, слышал мои шаги, да?
Гундар опустился на тяжелую деревянную скамью у стола.
— Почему ты шел за мной?
— Я буду сражаться с чудовищем вместе с тобой, — страстно произнес мальчик. — Когда мы убьем его, с Хальгардой снова все будет в порядке. Так ведь всегда бывает, правда? Когда воины убивают чудовище, все становится хорошо.
Гундар почувствовал, как в горле образовался комок. Что же сказать мальчику? Что с Хальгардой никогда не будет все в порядке? Может, чудеса происходят только тогда, когда в них верят. То, что случилось с девочкой, в конце концов тоже чудо. Пусть и злое.
— Твоя мать знает, что ты здесь?
Ульрик покачал головой.
— Она никогда бы не позволила. Но я должен был…
У сына Альфадаса был плотный плащ с капюшоном из почти белой кожи, изнутри отделанный овчиной. Сапоги тоже из светлой кожи. Неудивительно, что мальчику удавалось так хорошо прятаться в снегу.
Ульрик расстегнул плащ. На поясе у него висел длинный кинжал.
— Это мой волшебный меч, — гордо объявил он. — Его выковали эльфы, чтобы мы могли победить любое чудовище, Гундар. Ты знаешь, Хальгарда — моя принцесса. Я всегда защищал ее. В деревне говорят, что ты ушел, чтобы избавить нас от зла. Я буду рядом с тобой. Я буду сражаться с тобой.
Священнослужитель озадаченно глядел на мальчика. Каждое его слово было сказано всерьез. Он действительно верил, что может спасти Хальгарду. Но можно ли брать его с собой? Что случится, если они встретятся с чудовищем? Но разве не может это произойти и в деревне? И если он отведет Ульрика обратно, сумеет ли снова найти мужество, чтобы прийти сюда? Теперь, когда он знает, что чудовище бывает и здесь, наверху?
Ульрик смотрел на него. Он не мог отослать мальчика.
— Будь моим соратником в этом приключении.
Гундар сам удивился тому, как хрипло звучал его голос. Мальчик распахнул дверь в мир, который был закрыт для него. Мир, в котором вера в то, что в конце концов все будет хорошо, убита десятилетиями горького опыта.
Полено, которое Гундар бросил в угли, наполовину прогорело. В углы комнаты снова возвращалась темнота, когда они заняли место за длинным столом. Священнослужитель наполнил две тарелки пшенной кашей из котла, отыскал старый хлеб.
— Где Торфинн и его семья? — вдруг спросил Ульрик, макая хлеб в кашу.
Гундар глубоко вздохнул. Можно ли сказать правду? Не закроет ли ложь снова ту дверь, которую только что открыл мальчик?
— Они ушли, — наконец сказал он, избегая прямого ответа.
— Куда? В такую метель нельзя оставаться на улице.
— Они мертвы, Ульрик. Волк-конь… Призрачная фигура… Она была здесь. Существо, которое едва не убило Хальгарду.
Мальчик положил краюху хлеба на стол.
— Зверь убил их всех? — тихо спросил он. — И детей?
Гундар кивнул.
— Да, и детей.
Он отодвинул миску. Это был бы ужин семьи Торфинна. Он не мог…
— Где они? — Ульрик придвинулся.
Гундар положил руку ему на плечо и притянул ближе к себе.
— Они в хлеву. Сейчас мы не можем похоронить их. Я велю перенести их, когда мы вернемся в деревню.
— И все они выглядят, как Альфейда?
— Да.
— Хорошо, что Хальгарда не могла видеть свою мать. Она выглядела так… — Внезапно Ульрик начал всхлипывать.
Гундар прижал мальчика к себе покрепче. Он сам едва не плакал.
Наконец они отодвинули стол и скамью в сторону. Расстелили плащи на усеянном тростинками полу. Спать в постелях погибших они не могли. Это показалось им кощунством.
Они молча лежали рядом и прислушивались к потрескиванию огня и вою бури.
— Ты тоже видишь это? — прошептал Ульрик. — Там, наверху, в самом углу. Оно сидит на балке и наблюдает за нами. — Голос его дрожал. — Это оно? Волк-конь?
Гундар заморгал. Там действительно было что-то белое. Голова? Снова вспомнились слова Торфинна. Оно проходит сквозь… Просто сквозь… Может, бестия уселась на крыше и просунула голову сквозь крышу, чтобы наблюдать за ними? Гундар опять заморгал. Он слишком плохо видит. Он отбросил в сторону плащ, вскочил на ноги и бросил в огонь пригоршню щепок. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем пламя устремилось вверх.
Ульрик обнажил кинжал, готовый нанести удар в любой момент. Похоже, мальчику неведом страх. Вдруг ребенок громко расхохотался.
— Там сидит курица!
Гундар прищурился. Действительно! То был не дух. Испуганная курица забилась в самый угол, прижавшись к скату крыши. Должно быть, она сбежала из хлева через щель в двери. Священнослужитель подхватил смех мальчика. Как будто вместе с ним из Гундара выходило напряжение. Вероятно, они действительно смогут победить и все снова будет хорошо, если они найдут оскверненного Железного человека и попросят прощения за святотатство Оле.
Старик и ребенок снова легли. Вскоре мальчик уснул. Гундар оперся на локоть и стал разглядывать Ульрика. Малыш улыбался.
Старый священнослужитель вытянулся на полу и завернулся в плащ. Интересно, он тоже иногда улыбается во сне? Какая глупая мысль, устало подумал он. Кто же станет смотреть на него во сне?
От огня осталось только матовое мерцание. В темноте за столом что-то шевельнулось. На них смотрел паук размером со свинью. Его челюсти негромко щелкали. Нет, он говорил:
— У паука под радугой лежит мой тебе подарок.
Дружба и мертвые рыбы
Олловейн достиг большого озера в центре Небесного зала и стал смотреть наверх, на Магдан Фалах. Где же она? У кого бы ни спрашивал он о Линдвин, все уходили от ответа или пожимали плечами. Она была недалеко. Филангана не покидала. Он чувствовал, что она рядом. Иногда она ему даже снилась.
Какая чушь! У него нет магического дара. Как он может ощутить, что она рядом? Желаемое за действительное! Он просто не хочет понять, что она обманула его. Она украла камень альвов и сбежала.
Олловейн догадывался, что это тоже неправда. Он поглядел на мост. Чего бы он не отдал за то, чтобы снова стоять рядом с ней там, наверху! Ощутить мягкое касание ее рук. Сердцем он чувствовал, что она не обманула. Ландоран знает, где она. Она решилась на какую-то глупую сделку с отцом, чтобы он помог ей соблазнить его. Если бы она пришла к нему, не подсылая сначала Люсиллу!
Олловейн провел пальцами по белоснежным цветкам лотоса. Тяжелый цветочный аромат висел над водой. Стояла давящая жара. Линдвин была права. Он никогда не подпустил бы ее к себе. Ей пришлось завязать ему глаза, чтобы он смог последовать зову своего сердца. Каким же он был дураком!
Топот подков заставил Олловейна прислушаться. По дороге вдоль берега приближался Оримедес. Через плечо у него был переброшен бурдюк с вином, в руках — два тяжелых кубка.
— Ну что, белый рыцарь, тебя нелегко отыскать. Поможешь мне уничтожить вино, которое ни в коем случае не должно стать трофеем троллей?
— Значит, ты тоже думаешь, что тролли победят?
Кентавр поднял брови.
— А ты нет? Вопрос ведь не в том, победят ли тролли. Это вне всяких сомнений. Вопрос только в том, сколько мы продержимся. — Он поднял бурдюк. — Поэтому мы должны это уничтожить.
— Может быть, тебе со своими лучше уйти? Время еще есть. Какой смысл погибать в бессмысленном бою?
Оримедес развязал бурдюк с вином и наполнил золотые бокалы.
— Ты ведь тоже остаешься?
— Это мой народ. У меня нет выбора и…
Он подумал о Линдвин. Он не бросит ее в беде. Камень альвов не должен попасть в лапы троллей. Он обязан оставаться рядом с волшебницей!
— И что? — не отставал Оримедес, протягивая ему бокал с вином. — Надеюсь, ты окажешь честь и выпьешь с таким варваром, как я.
Олловейн принял кубок.
— Ты не…
Бокал кентавра со звоном коснулся его бокала. Вино брызнуло в разные стороны, угодило на рукав Олловейна, стекло по ткани, не оставив ни следа.
— Не нужно мне ничего рассказывать, эльф. Я хорошо знаю, что ты думаешь обо мне и мне подобных. Ты терпеть не можешь никого из тех, кто хоть разок нагадил в бальном зале твоей королевы. — Кентавр широко ухмыльнулся. — Мне тоже очень жаль, но некоторые вещи просто сильнее меня. — Внезапно он посерьезнел. — Я пришел поблагодарить тебя. Если бы не ты, я умер бы в Вахан Калиде.
Мастер меча отмахнулся.
— Мы оба всего лишь служили королеве.
— Не говори глупостей. Ты был готов принести свою жизнь в жертву, когда мы вышли из цистерн. А ты доверил мне жизнь Эмерелль, несмотря на то что я — всего лишь неотесанный варвар. Я достаточно знаю эльфов, чтобы понимать, что большинство приняли бы иное решение. Они послали бы меня и моих ребят на троллей, вместо того чтобы доверить нам королеву. Это было одно из самых значительных мгновений моей жизни. И за это мы сейчас выпьем!
Оримедес поднес кубок к губам, и Олловейн сделал то же самое. Вкус был отменный. Аромат винограда хорошо сохранился и даже стал еще тоньше благодаря лесным ягодам и легкой примеси меда.
— Было бы действительно очень жаль, если бы это вино выпили тролли.
Оримедес довольно кивнул.
— Я же говорил. Что ты думаешь о людях? Ну, эта затея с кораблями довольно безумна. Я знаю, что ты вырастил Альфадаса, но его план… Такая идея не пришла бы мне в голову, даже если бы я был пьян в стельку.
Олловейну вспомнился спор, возникший в военном совете из-за ледяных парусников. Но в конце концов герцогу удалось настоять на своем.
— Я думаю, хорошо в его плане именно то, что он настолько безумен, что тролли никогда не догадаются, что их ждет.
Оримедес рассмеялся, в лицо эльфу полетел дождь мелких брызг.
— Собака тоже никогда не догадалась бы, что блоха в ее шерсти задумала ее убить. А если бы и знала, то не особенно обеспокоилась бы.
Олловейн отхлебнул большой глоток, подержал вино во рту, чтобы как следует распробовать. Замечания Оримедеса были справедливы. Но если удастся план Альфадаса, то Филанган и не будет осажден. Стоило рискнуть.
— Давай, осуши кубок до дна! — подбодрил кентавр. — Голова от этого вина тяжелой не будет.
Но, возможно, поможет забыть… Олловейн посмотрел на мост, затем обхватил металл обеими руками и выпил.
Оримедес дружески хлопнул эльфа по плечу.
— Должен тебе кое в чем признаться. Я тебя обманул. — Кентавр заговорщицки улыбнулся. — Я знаю, что впереди нашего народа бежит слава, будто бы мы пьяная банда грубиянов. Быть может, в этом есть доля правды… Но у наших пиршеств — строгие правила. Если двое мужчин пьют одно и то же вино до дна, то с этого момента они становятся друзьями, они уже не чужие друг другу.
Оримедес наклонился и заключил изумленного Олловейна в объятия.
— А теперь, когда все выяснено, можешь мне спокойно довериться. И знай, что я скорее откушу себе язык, чем выдам хотя бы одну из твоих тайн.
Олловейн озадаченно смотрел на кентавра.
— О чем ты говоришь?
— Может быть, я и варвар, но я еще не ослеп. Ты уже не тот мужик, которого я оставил у звезды альвов в Землях Ветров. Что-то тебя гложет. Выговорись! Пить и разговаривать — это помогает. Доверься мне. Послушай совета закоренелого пьяницы и болтуна. — Оримедес подлил вина.
Эльф невольно улыбнулся. Может быть, то, о чем говорит его новый друг, правда. А даже если и нет?.. Для всех в этой крепости дни сочтены.
— Все дело в Линдвин… Она… Она воспользовалась нашим бегством, чтобы украсть у Эмерелль камень альвов. И она… Это… — Он отчаянно пытался подыскать слова, чтобы описать то, чего сам еще не понимал.
— Вот ведьма! — проворчал его новый друг. — Я сразу понял, что ей нельзя доверять.
— Я в нее влюбился.
Оримедес поперхнулся вином. Закашлялся, пытаясь перевести дух. На миг воцарилось неловкое молчание.
— М-да… — осторожно произнес он. — Иногда именно ведьмы и кружат нам головы. А вы уже… Ну, ты понимаешь. — Последовал неприличный жест.
— Да, — коротко ответил Олловейн. — И мы поссорились. С тех пор я ее больше не видел. — Он рассказал кентавру обо всем. И действительно, когда он говорил о Линдвин, становилось легче. Он чувствовал правду, ощущал то, что находилось по ту сторону обмана. И понимал, что боль не облечь в слова. — Я пытался забыть ее, но… Она тронула мое сердце. Я…
Оримедес мягко положил руку ему на плечо.
— Боюсь, ты пропал, друг мой. — Он понимающе улыбнулся. — Ты влюблен. Отыщи ее, это единственное, что ты можешь сделать.
— Но где? — в отчаянии воскликнул эльф.
— Ландорану наверняка известно.
Олловейну вспомнилась юность. Разочарование в глазах отца, когда он не смог научиться творить чары, как ни старался. Он не был тем сыном, которого хотелось иметь князю нормирга. И отец отчетливо дал это понять. Ландоран никогда не поможет ему!
— Филанган хранит тайну. Происходит что-то, что скрывают от нас нормирга. И мой отец втянул Линдвин в это.
Кентавр задумчиво провел рукой по бороде.
— Мои ребята немного побродили по крепости. Нужно же знать, в конце концов, что защищаешь, — извиняющимся тоном произнес он.
— И нужно знать, где находятся запасы вина.
Оримедес громко рассмеялся.
— Вижу, мы родственные души. От Небесного зала ведет большая лестница. Если спускаться по ней, через некоторое время путь преградит стража. Думаю, ты найдешь то, что ищешь, если сумеешь пройти мимо нее.
— Ты имеешь в виду, что они держат Линдвин в плену? Это невозможно, Оримедес. У нее камень альвов, и она волшебница. Никто в этой горе не мог бы удерживать ее против воли.
— А если она находится там, внизу, добровольно? — заметил кентавр. — Она…
— Что?
Оримедес словно окаменел. С открытым ртом он смотрел на озеро. Будто в трансе поднял руку и указал на воду.
— Рыба. Ты только посмотри!
Из темных глубин на поверхность поднимались призрачно-бледные тела. Рыбы безжизненно плавали белыми брюшками вверх, покачиваясь на мягких волнах. Вскоре их стали сотни.
— Что там происходит? — Оримедес отошел на шаг от берега, словно опасался разделить участь рыб. — Озеро! Должно быть, оно отравлено. Их все больше и больше. Все мертвы!
Олловейн поглядел на зеленую воду. Она была цвета глаз Линдвин. Чудесных зеленых глаз с золотыми искорками!
Кентавр встряхнул его.
— Что это такое?
— Линдвин… — Олловейн заморгал. Оцепенение спало. — Оставайся здесь. Следи за тем, чтобы никто не пил из озера. А я приведу подмогу.
Паук под радугой
Гундар стоял на коленях в снегу перед идолом. Оле действительно осмелился сделать это! Здесь было то самое место, где закончилось его безумное паломничество.
Священнослужитель ощупывал грубую поверхность дерева. Изображение Лута было вырезано из толстого ствола дуба. Голова с выпуклыми бровями была хорошо проработана, но ниже плеч художник только обозначил тело. И то немногое давно скрылось под доспехом сросшихся от ржавчины кусков металла. Здесь были гвозди, куски жести, подкова. Вдоль тропы на перевале стояло более дюжины таких идолов. Каждый путник приносил им в жертву кусок старого железа и просил Ткача Судеб о защите на пути через горы. За столетия статуи оделись в доспех из железа и ржавчины. Их называли Железными людьми.
Ульрик подхватил каменный топор, лежавший рядом со статуей на плоской скале. Изо всех сил вгонял мальчик гвоздь в ногу идола.
Гундар все еще смотрел на бреши, сделанные в ржавом плаще статуи. Что навело Оле на мысль ограбить бога?
— Лут защитит нас? — спросил Ульрик, откладывая молоток.
— Твой дядя разгневал Ткача Судеб, — серьезно ответил священнослужитель. — Помолимся, чтобы настроить Лута на миролюбивый лад.
— Но ведь мы все вернули. Разве это не хорошо?
Гундар вздохнул.
— Может быть.
Он открыл кожаный мешочек с кусочками железа, которые Оле вставил в плеть. Затем священнослужитель принялся осторожно вгонять их обратно в дерево.
— Гундар? — Ульрик тер руки, покрасневшие от холода. — Если вонзить мой волшебный кинжал в Железного человека, Лут излечит Хальгарду?
Священнослужитель остановился и поглядел на небо. И что ответить на такой вопрос?
— Кинжал — твое самое большое сокровище, не так ли?
Мальчик кивнул.
— И ты принес бы его в жертву ради Хальгарды?
— Если Лут излечит ее.
— Ткач Судеб не обкрадывает нас. Я уверен, что Лут слышал, какую жертву ты готов был принести. И он знает, что ты говоришь от чистого сердца. Оставь кинжал себе. Лут сплел нить твоей жизни, чтобы ты повстречал эльфийского мастера меча и Олловейн сделал тебе такой подарок. Значит, кинжал — это дар Лута тебе. А подарки не возвращают. Тем самым ты обидел бы бога.
— Я не хотел его обижать, — расстроенно произнес Ульрик. — Иногда так трудно понять богов. Хорошо, что есть ты и можешь объяснить, чего они хотят.
Гундар судорожно сглотнул.
— Да, — негромко сказал он.
Подумал о том, что сам терзается сомнениями. Доверие ребенка утешало и в то же время было тяжкой ношей. Нельзя разочаровать Ульрика! Нужно надеяться, что этот волк-конь исчезнет.
Священнослужитель вглядывался в большие глаза статуи. Бог спокойно ответил на его взгляд. Лут послал ему сон прошлой ночью. Пауки сторожат золотой дворец бога. И иногда помогают ему прясть нити судеб.
— Я ведь рассказывал тебе о своем сне, Ульрик. Поищи для меня радугу. Лут пошлет нам знак, когда помирится с нами.
Мальчик с сомнением поглядел в сверкающее голубое небо. Ни облачка. Слишком холодно, чтобы рассчитывать на дождь. Откуда же взяться радуге? Гундар понимал, что они ждут чуда.
Священнослужитель снова принялся за работу, пытаясь вогнать украденные кусочки железа в дерево так, чтобы они не сломались. Принес он с собой и небольшой горшочек с липкой еловой смолой. Он использовал ее тогда, когда что-то казалось ему слишком хрупким, чтобы воспользоваться молотком.
Работа продвигалась медленно. Краем глаза он наблюдал, как Ульрик исследовал перевал на горной тропе. Разглядывал голые кусты, искал следы в снегу и скалах.
Закончив с железом, Гундар открыл второй мешочек. Каждый житель Фирнстайна вручил ему небольшой подарок для Лута. Священник неутомимо работал молотком, почти не оглядываясь на мальчика.
Внезапно пронзительный крик заставил его обернуться.
— Вот она! — Ульрик прыгал, словно молоденькая козочка, которую впервые выпустили из хлева после долгой зимы. — Ткач Судеб послал нам знак! Иди сюда, Гундар. Иди сюда! Здесь радуга. И я вижу паука!
Гундар заметил, что на серой скале пляшет яркое пятно света. Он встал, недоверчиво глядя на чудо. Его старые кости скрипнули, заболели колени. Хромая, он подошел к мальчику.
— Ты только посмотри, Гундар! Там, на скале. Нужно смотреть очень внимательно. Прямо под радугой!
Священнослужитель заморгал и потер глаза. Затем подошел ближе. Его пальцы ощупывали слабые линии, словно требуя доказательств для нечеткого видения, открывшегося его глазам. Почти стершееся, в скале было выцарапано изображение паука, не больше ладони. А над пауком сверкало всеми цветами радуги пятно света. Сердце екнуло. Это божественный знак! Как он мог сомневаться в Луте?! Их жертва принята.
Священник посмотрел наверх. Солнце стояло низко над горами. Сверкающая сосулька, свисавшая с ветки ели, привлекла внимание Гундара. Может быть, она и дала радугу? Но какая разница?! Лут ниспослал ему знак. Остальное не важно.
— Позволь, я уберу снег, — взволнованно попросил Ульрик. — Какой дар может скрываться там?
Гундар, смеясь, развел руками.
— Откуда же мне знать?
Он радостно поглядел на небо. Подарок Лута! Ткач Судеб выделил его из всех людей.
— Я дальше не могу. — Ульрик убирал снег голыми руками и наткнулся на слой смерзшихся листьев.
— Может быть, подарок ждет нас здесь очень давно. И покрылся листвой прошлых лет. Может быть, он вообще закопан? Как думаешь, сможешь разжечь огонь, чтобы земля оттаяла?
— У меня нет огнива и нет трута, — печально произнес мальчик.
— А у меня есть. Просто найди немного жухлой травы и сухих веток. Может быть, даже толстую ветку, которую мы можем использовать для копания. — Гундар снова поглядел на небо. Солнце стояло очень низко. Они не смогут добраться до укрепленного хутора до наступления темноты. Если они хотят достать свое сокровище сегодня, то придется ночевать здесь, наверху. Небо такое ясное, будет очень холодно. Священнослужитель указал на группу елей, окруженных зарослями. — Давай подготовим там место для ночлега. Мы будем защищены от ветра, к тому же есть большая скала, которая будет отражать тепло костра. Но сначала мы должны собрать дрова, которые помогут переночевать. Тогда снова займемся этим. Можешь поискать дрова, Ульрик? Я должен вбить в Железного человека еще несколько приношений.
Ульрик довольно кивнул и побежал искать дрова.
Два часа спустя они отодвинули палками угли у скалы. Ульрик немного перестарался и разжег костер, на котором можно было зажарить быка. Жухлая листва превратилась в пепел. Гундар беспокоился. Слишком поздно до него дошло, что дар Лута может сгореть.
Ульрик изо всех сил вогнал свою палку-копалку в землю. Требовалось приложить некоторые усилия, чтобы сдвинуть с места скрепленные гумусом камни. Священнослужитель держал факел, чтобы мальчику было видно. Ульрик работал, не жалея сил, и вскоре уже стоял на коленях в небольшой яме. Иногда Гундар помогал ему поднять крупные камни.
— Здесь расщелина!
— Можно я посмотрю? — Священнослужитель наклонился вперед. Сын Альфадаса обнаружил трещину шириной в палец у подножия скалы. Перед ней лежала группа камней величиной с кулак. — Эти камни выглядят странно. Как будто их сложили специально.
Ульрик выбрал тонкую ветку
из остатков погасшего костра и сунул ее в расщелину.
— Там глубоко! Может быть, мы найдем внизу пещеру с сокровищами?
Гундар не сдержал улыбки. Он толком не представлял себе подарок, который мог преподнести им бог, но в пещеру с сокровищами не верил совсем. Он просунул в трещину палку. Рывком убрал камни в сторону.
Ульрик старательно помогал. Чем глубже они уходили, тем шире становилась расщелина. Наконец Ульрик смог просунуть туда руку. Он лег на живот и запустил пальцы в тайник.
— Там, внизу, что-то скользкое.
— Можешь вытащить?
— Оно тяжелое. Я не могу за него толком ухватиться. Все время выскальзывает.
Ульрик снова поднялся. Его белый плащ был весь покрыт грязью.
Они молча продолжали копать, пока отверстие не стало достаточно широким для того, чтобы туда смог просунуть руку Гундар. Его пальцы нащупали что-то холодное и скользкое. Из тайника поднимался затхлый запах. Когда священнослужитель наконец крепко ухватился за загадочное сокровище, ему пришлось приложить всю свою силу, чтобы поднять его.
Подарок Лута был завернут в заплесневевшую кожу. Внутри что-то негромко звякнуло, когда Гундар положил свою находку на землю. Очевидно, кожу когда-то тщательно смазали маслом. Там, где не было плесени, она все еще влажно блестела.
— Ты не хочешь открыть его? — нетерпеливо спросил Ульрик.
Гундар спокойно покачал головой. Он догадывался, что найдет внутри, но не мог себе представить, что делать ему с этим, будучи священнослужителем.
Похоже, Лут посылает его на войну. Но против кого? Может ли быть, что волка-коня послал вовсе не Ткач Судеб?
— Идем к месту ночлега и подложим дров в огонь. Мы ведь хотим рассмотреть наше сокровище при свете.
Судовой журнал ледяного парусника «Гнев роз»
1-й день путешествия, первая половина дня. Задолго до рассвета был созван военный совет. Недоброе знамение довлеет над днем нашего выступления из Снежной гавани Филангана. Все рыбы в озере Небесного зала погибли. Объяснения этому событию нет, равно как и смерти кобольдов, которых нашли три дня назад. Похоже, в крепости появился невидимый враг.
Вторая половина дня. «Гнев роз» пахнет свежей краской. Как и «Ветер в ивах», и «Битва меча», ледяной парусник был выкрашен в белый цвет, чтобы его было труднее обнаружить на фоне снежного ландшафта. Человеческий князь Альфадас пришел на борт. Он поведет эскадру. У его бортового офицера нет половины носа. Кроме меня на борту еще семеро эльфов. По приказу герцога были произведены многочисленные изменения. На поручнях установлены тяжелые арбалеты с лебедками. А вдоль корпуса корабля набиты длинные металлические листы, выкованные из стальных корабельных полозьев. Люди на борту — запущенные и грязные оборванцы. Несмотря на то что я сопровождаю флотилию только в качестве певца ветров, я не могу не вести судовой журнал, как бывало в более счастливые времена.
Вечер. Флот вышел из Снежной гавани в сумерках. Прощание было трудным для меня. Шалеен опасается, что я не вернусь. Я просил ее покинуть Филанган на борту следующего ледяного парусника, который выйдет из Небесной гавани. Над скальным замком душной тенью нависла беда.
2-й день путешествия, первая половина дня. Парусники идут хорошо. Мы надеемся, что еще до полудня достигнем холмов, у которых видели войско троллей в последний раз.
Вторая половина дня. Тролли исчезли. Альфадас выделил три маленьких ледяных парусника, чтобы они отправились на разведку. Флотилия медленно движется в восточном направлении.
Вечер. Один из маленьких снежных парусников не вернулся. Люди беспокоятся. Они горят жаждой настоящей битвы. Я предложил Альфадасу отправиться завтра с первыми лучами солнца вместе с моим соколом Снегокрылом поискать пропавшую лодку.
3-й день путешествия, первая половина дня. Я обнаружил останки ледяного парусника. Похоже, лодка на большой скорости врезалась в скалу. Невероятно! Несмотря на то что на снегу повсюду следы крови, трупов я не обнаружил.
Вторая половина дня. Мы обнаружили тролльского разведчика. После того как гнались за ним на парусниках по льду больше мили, Люсилла, капитан «Ветра в ивах», сошла на землю и убила его с неприличной легкостью. Не знаю, должен ли я восхищаться ею как мастером боя на мечах или презирать как убийцу намного более слабого противника. Флотилия продолжает держать курс на восток. Альфадас решил больше не использовать маленькие парусники. Вместо этого он попросил меня полететь с соколом.
Вечер. Обнаружил еще двух разведчиков троллей, от которых, впрочем, нам удалось укрыться. Идем хорошо.
4-й день путешествия, первая половина дня. Альфадас попросил меня полететь со Снегокрылом на восток, до Китовой бухты. Мы уже недалеко от Розенберга.
Ближе к вечеру. Тролли высадились в Китовой бухте. Их войско идет вверх по долине к Розенбергу. Колонна тянется от горизонта до горизонта. Нужно полететь еще раз и выяснить, где находится король. У меня нехорошее предчувствие…
Записано Фенрилом, графом Розенбергом, певцом ветра на корабле «Гнев роз», на 786-м году возвращения
Военный совет
Оргрим смотрел на бесконечную колонну, поднимавшуюся по долине Свельм. Гордость наполнила его сердце. Целая лавина плоти! Ничто, вставшее у них на пути, не сможет остановить их.
Пронзительный крик заставил его обернуться. Бирга прикрепила длинную полоску кожи к щиту величиной с дверь, который поставила в снег перед своей жертвой. Человеческий воин, которого она допрашивала, был голышом привязан ко второму щиту. С его груди и бедер шаманка сдирала широкие полоски кожи. Дело продвигалось быстро, не так, как с эльфами. Не требовалось слишком большого искусства, чтобы сломить волю человека.
Бранбарт и остальные князья троллей собрались вокруг шаманки и, словно завороженные, смотрели на нее. Была там и Сканга. Она уселась на узелок со старыми шкурами. Глаза ее были закрыты, но Оргрим знал ее достаточно хорошо, чтобы понимать, что она не спит.
— Ну, и что говорит этот парень? — полюбопытствовал Бранбарт. — Откуда они?
Шаманка говорила с воином на странном шипящем языке. Отвечая, он запинался. Какие слабаки! До сих пор они смогли поймать живьем только двоих людей. Первый подох во время первого легкого допроса. Второго они сохранили, чтобы допросить в присутствии короля. Оргрим знал, что Бранбарт ценит такие представления.
— Человек говорит, что он из большого города, который называется Хоннигсвальд. Похоже, город окружен крепким земляным валом.
— Хоннигсвальд? — Король произнес это слово медленно, словно пробуя чужое название на вкус, как кусок мяса. — Где это?
— Город находится во Фьордландии. Там правит старый король.
Бранбарт раздраженно махнул рукой.
— Знаю Фьордландию. В молодости я ходил на охоту в горы на севере этого королевства. Тамошние люди думают, что могут отогнать нас от перевалов, если поставят там деревянных людей, нашпигованных железом. — Он шумно высморкался и сплюнул. — Глупцы! Мы щадили их на протяжении десятилетий, и вот благодарность. Хоннигсвальд должен сгореть! А со старого короля снимешь кожу и отправишь ее мне! Они еще пожалеют, что послали своих жалких воинов эльфийской стае. — Он подошел вплотную к привязанному и заглянул ему в лицо. — Слышишь меня, трусливый маленький засранец? Город, породивший тебя, я сожгу. Подожгу каждую жалкую хижину. Снег на твоей родине скроется под слоем пепла. С вами, людьми, будет то же, что и с каждым, кто помогает нормирга! — Он засопел и сплюнул прямо в открытую рану над сердцем человека. — Маленькие надоедливые блохи!
Бранбарт положил руку на лицо человека. Оно полностью скрылось под большой серой ладонью.
— Мой король, неразумно… — начал Оргрим.
— Не рассказывай мне о разуме, всеведущая бездарь!
Человек пронзительно вскрикнул. Голова его затрещала. На руке Бранбарта выступили вены, отчетливо обозначились мышцы. Правитель дрожал от напряжения. Брызнула кровь. Довольно улыбаясь, он отступил назад, посмотрел на безголовое тело и небрежно вытер окровавленную руку о штаны.
— Блоху можно раздавить, — усмехнулся Думгар, герцог Мордштейна. — Сотня троллей могла бы полностью истребить человеческое королевство.
— Попадались мне блохи, которые сопротивлялись сильнее, — пробормотал Бранбарт, и герцоги заулыбались.
Оргрим подумал о войске с длинными копьями. Они понятия ни о чем не имеют, эти лизоблюды! За глупость и высокомерие их солдаты заплатят кровью.
— Ты мне кое о чем напомнил, Думгар! — Бранбарт развернулся к Оргриму. — Мой друг, который любит топить корабли, снова ухитрился опозорить наше войско. До моих ушей дошло, что этот трус окопался на холме и даже не попытался преследовать мягкоголовых и их эльфийских друзей, когда те бежали.
Оргрим не поверил своим ушам! Он сделал то, что было разумно, он нанес врагам сокрушительное поражение, когда те попытались штурмовать холм. Они трусы, они бежали! Как этот старый ублюдок может так искажать правду?!
— Оргрим! Я лишаю тебя командования стаей!
Оргрим положил руку на рукоять тяжелого боевого молота, висевшего на ремне. Нужно положить конец этим дурацким выходкам!
— Можно посмотреть совершенно с другой точки зрения, — раздался негромкий голос Сканги. — Эльфы поспешно оставили все замки, не считая Кенигсштейна. Можно сказать, что Оргрим вместе с двумястами пятьюдесятью воинами завоевал Снайвамарк. Никогда прежде троллю не удавалось одержать более внушительную победу над нормирга.
— Не вмешивайся в дела воинов, женщина! — закричал Бранбарт. — Я знаю, почему ты защищаешь этого маленького щенка. Тебя видели, старуха. Ведь правда, что после битвы за Вахан Калид ты провела с ним в пещере ночь! — Король язвительно рассмеялся. — Неужели он был настолько хорош, что ты теперь при каждой возможности вступаешься за него?
Бранбарт огляделся по сторонам, ожидая аплодисментов, однако никто из герцогов не отваживался смеяться над Скангой.
— Бранбарт, великие короли пользуются для того, чтобы думать, головой, а не той маленькой штучкой, которая болтается у них между ног. Однако с тех пор, как тебя ударили по голове, ты, сморкаясь, похоже, выплевываешь часть своего разума. Оргрим — воин, который во время похода принес тебе самый значительный успех. Или кто-то придерживается иного мнения? — Сканга одного за другим оглядела собравшихся герцогов. Никто не отважился возразить ей. — Оргрим был здесь первым. Он занял Волчью яму, и не важно, пришлось ему сражаться или нет. Одного его присутствия оказалось достаточно, чтобы вселить в эльфов такой ужас, что они бросили все скальные замки, кроме Кенигсштейна. И что это ему даст? Твой друг Думгар Мордштейнский получит Волчью яму, равно как и Мордштейн, потому что он, рожденный снова, имеет право требовать свои былые владения. А платой мужчине, который все это совершил, будет то, что ты отнимешь у него титул вожака стаи? Дурак! Пошли своих герцогов, и завоевание Кенигсштейна превратится в такую же резню, как и совершенно бесполезный поход на Рейлимее! — Она указала на марширующие войска. — Почти четыре тысячи мужчин погибли под стенами портового города. А кто был тот воин, что первым оказался на стенах Рейлимее? — Старуха снова вызывающе взглянула на герцогов. — Был ли среди них один из твоих князей?
Оргрим улыбнулся. Снял ладонь с оружия. Может статься, что он никогда не получит титул герцога, однако, имея в союзниках Скангу, он чувствовал себя сильнее всего военного совета короля.
— Женщины никогда не понимали необходимости военных походов, — вяло заметил Бранбарт. — Однако, поскольку я очень чту тебя, великая шаманка, я буду продолжать терпеть его в моем совете. А теперь нам нужно поговорить о том, сколько времени потребуется нашим воинам, чтобы дойти до Кенигсштейна…
Оргрим повернулся и снова посмотрел на широкую долину. В колонне он увидел огромные фигуры. Мамонты! В мире людей эти создания были очень редки. Однако во всех древних историях о Снайвамарке говорилось, что когда-то там жили большие стада мамонтов и были широко распространены шерстистые носороги.
И вот теперь мир этих историй возрождался вокруг них. Сколь несправедливо ни относился бы к нему Бранбарт, он принимал участие в великом походе, отвоевывая древнюю родину. И он вместе с королем — первые, кто ступил на эту легендарную землю. Уже только поэтому он сам когда-нибудь станет легендарной личностью, что бы ни предпринял против него Бранбарт. Когда они приведут женщин из скальных замков в Другом мире, с ним захочет лечь даже не одна. Он станет отцом многих сыновей!
Он удовлетворенно наблюдал за тем, как зовущие дичь вывели мамонтов на последний, крутой, отрезок пути. Он всегда восхищался этими охотниками и разведчиками. Они рождались с особым даром, позволявшим им связывать себя духовными узами с дикими животными даже на большом расстоянии, приманивать их и навязывать свою волю. Стая, в которой был зовущий дичь, никогда не будет голодать!
Мауравани ненавидели зовущих дичь. Насколько было известно Оргриму, эльфы не владели даром призыва дичи. Они придерживались мнения, что охотники должны бегать за добычей часами или даже днями. Факта, что охота может быть гораздо проще, они не хотели принимать. В былые времена мауравани то и дело покидали свои леса, чтобы отыскивать и убивать зовущих дичь в Снайвамарке. Якобы потому, что они забирали дичь из их лесов. Но к этому могучему войску маураванам не подобраться. Здесь им нет защиты, как в лесах. Нет возможности послать стрелу из укрытия. А если они все же осмелятся, то никогда не сумеют уйти от праведного гнева разъяренных троллей.
Первые мамонты уже добрались до высокогорного плато. Они были нагружены тюками с провизией, оружием, дровами и всевозможным обмундированием и оружием. Некоторые тянули за собой тяжелые сани.
Оргрим с удовольствием отметил, что сюда привезли еще несколько военных приспособлений эльфов. Когда войско дойдет до Кенигсштейна, мамонтов забьют. Животные донесут груз до ледяной пустыни, и единственное, на что они сгодятся, — это набивать желудки голодных троллей.
На некоторых тюках сидели плотно укутанные в меха и одеяла кобольды. Они будут выполнять ту работу, для которой требуются маленькие ловкие пальцы. А в скальных замках они будут хорошими слугами.
Прошлое возвращается, удовлетворенно думал Оргрим, зябко потирая руки. Кое-что изменилось… Внезапно появился неестественный холод, пронизавший его до костей. Холод, не имевший ни малейшего отношения к зиме!
Он испуганно огляделся по сторонам. Бранбарт замер посреди своей бесконечной речи о нападении на Кенигсштейн. Бирга тоже казалась обеспокоенной. И только Сканга снова закрыла глаза и сделала вид, что спит.
Внезапно изо льда под ногами короля возникла призрачная голова. Бранбарт испуганно отскочил назад и споткнулся. Думгар ударил вылезавшее изо льда существо булавой, однако оружие скользнуло сквозь призрачную фигуру, не причинив вреда.
Теперь Оргрим понял, что перед ними. В то время как герцоги испугались, отпрянула даже Бирга, он сохранил спокойствие, несмотря на то что его сердце при виде этого противоестественного создания билось, словно военный барабан.
— Приветствую тебя, князь Шахондин, — послышался негромкий голос Сканги. — Ты принес известие, которое снова облачит тебя в плоть?
—
Я принес известия, которые помогут многим тролльским воинам не лечь костьми, — язвительно ответил гость.
Голос его звучал в голове у Оргрима. Тролль схватился за лоб. Как этот проклятый эльф, или что он там сейчас такое, забрался в его черепушку? Остальные воины, входившие в королевский совет, тоже выглядели озадаченными.
— Только так наш друг может говорить с нами, — успокоила их Сканга. — Докладывай, Шахондин.
Эльф подробно описал защитные сооружения Филангана, войска противника. Когда он закончил доклад, повисла мертвая тишина. Похоже, даже Бранбарт понял, каких ужасных жертв потребовало бы нападение на Кенигсштейн.
Оргрим содрогнулся при воспоминании о кровавой бане под стенами Рейлимее. А теперь им предстоит штурмовать узкую долину, которую защищают дюжины эльфийских катапульт и несколько сотен арбалетчиков. И им придется пробивать ворота, рассчитанные на то, чтобы противостоять даже троллям.
— Нам нужны тараны, которые будут тащить мамонты, — сказал Бранбарт. — Они сумеют открыть ворота Кенигсштейна.
— Однако огромные стволы для таких таранов мы можем отыскать только в лесах на горах Сланга, — заметил Думгар. — Мауравани набросятся на нас, словно дикие шершни.
— Боишься шершней? — презрительно поинтересовался Бранбарт. — Может быть, Сканга права и я должен подумать, прежде чем возвращать тебе твои скальные замки.
— А ты не можешь открыть ворота изнутри? — обратился к эльфийскому князю Мандраг.
Шахондин направился к старику и остановился прямо перед ним. Внезапно его голова устремилась вперед, прошла сквозь тело Мандрага и почти мгновенно вернулась обратно. Старик захрипел и схватился за сердце. Его губы стали сине-серыми, ноги задрожали.
— Я не могу сдвинуть ничего, что имело бы материальную форму, — прозвучал в голове Оргрима жуткий голос эльфийского князя. —
Пока я являюсь пленником этого существа, я не могу помочь и открыть ворота. Я проскользну сквозь подъемные цепи и рычаги. Если бы я получил свое тело обратно, то все, возможно, было бы иначе.
— Я не позволю торговаться, — резко ответила Сканга. — Ты знаешь, что должен мне. Иного пути для тебя не существует!
— Дай мне пять сотен воинов, и я открою тебе ворота Кенигсштейна, Бранбарт, — заявил Оргрим.
Он внимательно слушал рассказ эльфа и удивился тому, какие дефекты обнаружились в крепости.
—
Хочешь пройти через звезду альвов? — спросил Шахондин. —
Она находится на мосту, обрывающемся над пропастью. На другом конце — крепостная башня. Там не пройти.
— Пять сотен воинов, мой король, — потребовал Оргрим. — Если тебе повезет, навсегда избавишься от меня. А если открою тебе ворота, сделаешь меня герцогом.
Бранбарт задумчиво почесал подбородок. Внезапно на лице его появилась улыбка.
— Хорошо, я принимаю твое предложение! Открой мне ворота Кенигсштейна — и получишь то, чего добиваешься.
—
Ты посылаешь своих воинов на верную смерть. — Эльфийский князь подошел вплотную к Оргриму. Холодное дыхание коснулось тролля. —
Запах смерти уже прилип к тебе.
— Это запах убитых мной врагов. — Оргрим обернулся к Сканге. — Ты должна провести меня и моих ребят по тропам альвов. А ты, эльф, ответишь мне на все вопросы. Сегодня же ночью я отберу ребят.
Он бросил взгляд на небо. Сумерки окрасили горизонт в кроваво-красный цвет. Высоко над их головами описывал круги одинокий снежный сокол.
Холодное дыхание
Асла стояла в дверях длинного дома, уперев руки в бока. Когда Ульрик вернется, он получит порку, которую запомнит до конца своих дней! И Кальфу здесь в ближайшее время тоже лучше не показываться!
— Смилостивься над ними, Фирн, — прошептала она.
С сумерками пришел снегопад. Ульрика и Гундара не было уже три дня. Кальф был уверен, что они укрылись от непогоды на хуторе. Буря бушевала два дня без перерыва. Тот, кто окажется в горах в такую погоду без надлежащей защиты, самым жалким образом замерзнет.
Пальцы Аслы вцепились в ткань платья. Альфадас получит хорошую взбучку, когда вернется! Это он вбил мальчику в голову всю эту чушь!
Пять дней назад Асла попросила Кальфа поискать ее мальчика. Рыбак прочитал след Ульрика до перевала. Он видел, что мальчик нашел пристанище на хуторе. Туда вели также и следы Гундара. Однако вместо того, чтобы забрать Ульрика, Кальф вернулся один и принялся рассказывать, как важно для мальчика пережить такое приключение.
Асла глубоко вздохнула. Все они безумцы, эти мужчины! Ульрику семь лет! Нечего ему одному делать в горах, и рыбаку это тоже хорошо известно.
К женщине подошла Йильвина, вгляделась в наступающие сумерки.
— Видишь его? — спросила Асла.
— Нет. Но священнослужитель присмотрит за твоим сыном. Он разумный мужчина.
«Разумных мужчин не существует», — подумала разъяренная Асла и вернулась в длинный дом. После свежего воздуха душное тепло действовало угнетающе. Глаза слезились от дыма. Она задернула за спиной занавеску, отделявшую сени от комнаты.
От Оле воняло ужасно. Даже дым не мог больше прогнать запах разложения. Дядю сильно лихорадило. Просыпался он лишь изредка. Ничто не могло спасти его. В краткие мгновения, когда он приходил в сознание, мужчина стонал от боли и проклинал лося, который его обманул.
Асла на минутку заглянула к Кадлин. Малышка лежала в своей спальной нише и прижимала к груди соломенную куклу, которую сделала для нее Йильвина. Асла краем глаза наблюдала за эльфийкой. Та сидела неподвижно, словно вырезанная из дерева, а не созданная из плоти и крови. Было в ней что-то жуткое. В ее присутствии Асла чувствовала себя неловкой и неуклюжей. И уродливой… Хоть бы Эмерелль наконец проснулась! Королева наверняка настоит на том, чтобы как можно скорее вернуться в Альвенмарк.
Кровь подняла свою тяжелую голову и негромко фыркнула. Асла вернула собаку в дом, когда два дня назад началась буря. Псина была привязана крепкой веревкой к опорной балке неподалеку от входа и даже не пыталась перегрызть толстую пеньку. «Кровь благодарна за то, что снова находится в теплой комнате», — подумала Асла. Здесь и Кадлин может с ней поиграть. И тем не менее женщина постоянно посматривала на чулан, где находился Оле. Похоже, собака ждала смерти своего мучителя.
Внезапно Кровь навострила уши, вскочила и уставилась на тяжелую занавеску, за которой находились сени.
Входная дверь со скрипом отворилась. Асла вскочила.
— Ульрик?
Из-за занавески показалось заросшее щетиной лицо. Эрек, ее отец.
— Мне надоело смотреть дома в потолок, девочка. — Он потер замерзшие руки, вошел в комнату, повесил мокрый меховой плащ на крюк неподалеку от очага. — У тебя найдется миска супа? — Он со вздохом опустился за стол, а затем, нимало не смущаясь, стал смотреть на Йильвину. — Ничто так не согревает старые кости, как вид прелестной девы. Ты мне еще не рассказала, ждет ли тебя дома возлюбленный. Хоть я уже не самый красивый мужчина в деревне, но зато очень опытный. — Он смело улыбнулся. — Поверь мне, это кое-что уравнивает.
— Отец! — Асла поставила на стол перед гостем миску пшенной каши. В принципе, ей нравилось, когда он начинал бесстыдно шутить с неприступной эльфийкой. Но под своей крышей она этого не потерпит. — Что бы сказала мама, если бы услышала тебя сейчас?
Эрек обхватил красными руками миску с супом.
— Твоей маме очень нравились мои сальные шуточки. — Он кивнул в сторону Йильвины. — И, думаю, моей красивой подружке, что сидит там, тоже нравятся. Как бы то ни было, она еще ни разу не стала протестовать.
Даже сейчас эльфийка никак не отреагировала на слова старика. Внезапно Асле стало стыдно. Конечно, королева и ее охранница — не самые лучшие гости, но для них тоже справедливы законы гостеприимства. Непростительно терпеть, чтобы ее отец мучил чужачку, нашедшую приют под крышей ее дома.
— Довольно, Эрек! — негромко, но с нажимом произнесла она. — Оставь ее в покое, иначе ты вынудишь меня указать тебе на дверь.
Отец удивленно воззрился на дочь. Неужели он думал, что угождает ей? Надо было раньше что-то предпринять!
На улице заржали лошади. Прежде чем выпал снег, с тыльной стороны длинного дома сколотили грубый хлев. И о чем только думал Альфадас?! Асла не была готова к тому, чтобы прокормить зимой четверых огромных лошадей. Ей пришлось скупать корм во всей деревне. А зачем? Один раз она запрягла большую повозку и проехалась. И за это удовольствие платит каждый день дополнительным трудом! Пусть бы этот бездельник хотя бы находился здесь! Тогда она послала бы
его в бурю в хлев. На глаза набежали слезы. Да, если бы он только был здесь…
Кровь вскочила. Рыча, она неотрывно глядела на дальнюю стену дома. Снова заржали лошади. Послышался удар грома. Нет… Наверное, одно из крупных животных ударило копытом по стене хлева. Что там происходит? Асла схватила плащ. Нужно выйти и посмотреть.
Кадлин отбросила занавеску спальной ниши в сторону. В комнату ворвался порыв холодного воздуха. Кровь принялась лаять, словно обезумев, отчаянно стала тянуть веревку, к которой была привязана.
— Мама…
Малышка расплакалась. Лицо ее покраснело от холода. Неужели снова проковыряла дыру в прокладке мха и глины, которой конопатили щели между тяжелыми балками длинного дома? Асла наклонилась и подхватила ее на руки. Ребенок был таким холодным, будто стоял на улице в одной ночной сорочке. Асла вытащила Кадлин из ниши. Изо рта у девочки вырывались облачка пара.
Несмотря на лай Крови, послышалось короткое шипение. Йильвина вынула из ножен оба своих меча.
— Отойди в сторону, дочь человеческая!
Теперь начала хныкать в своей спальной нише и Хальгарда. Эрек поднял постаревшую девочку на руки.
Йильвина осторожно при помощи меча отодвинула занавеску спальной ниши Кадлин. Ткань негромко захрустела.
Изнутри шерстяное одеяло покрылось изморозью. Спальная ниша была пуста.
— Что здесь происходит? — Асла терла руки Кадлин, чтобы малышка согрелась.
Губы девочки совсем посинели от холода. Мать поднесла ее к очагу, в котором тлели, отсвечивая темно-красным, дрова.
Йильвина недоверчиво огляделась. Эльфийка по-прежнему сжимала два обнаженных меча и медленно поворачивалась вокруг своей оси. Чего она ждет? Здесь же никого нет. Единственный путь в дом вел через маленькие сени.
Кровь перестала лаять. Шерсть на загривке у псины стала дыбом. Она навострила уши, хвост поджала. Внезапно дрова в очаге потемнели. Что-то белое протиснулось между поленьями. На миг Асла приняла это явление за дым, а затем увидела звериную голову. Кровь взвыла, продолжая сражаться с поводком.
Асла с Кадлин на руках отпрянула. Из углей поднималась волчья голова размером с лошадиную. Ее окружало бледное свечение. Клыки длиной с кинжал. Поднимавшееся из очага чудовище становилось все больше и больше. В то же время матовое свечение поленьев угасало. Стало темнее, по комнате распространился ледяной холод.
Йильвина атаковала, словно сокол. Она обрушилась на призрачную фигуру. Ее клинки слились в сверкающие полосы света. Они снова и снова проходили сквозь тело бестии, но та не обращала на эльфийку внимания.
Совершив сальто назад, Йильвина увернулась от смыкавшихся челюстей. Она приземлилась рядом с Кровью. Удар ее меча разрубил веревку, удерживавшую крупную собаку.
С угрожающим рычанием прыгнула Кровь на существо. Ее движения были неловкими. Она боролась с собственным страхом.
Теперь бестия полностью выбралась из очага. Она была ростом с лошадь, худая, даже отощавшая. Асла схватила тяжелый деревянный черпак, лежавший в котле с супом. Вооружившись таким образом, она почувствовала себя немного лучше, несмотря на то что видела, насколько бесполезными оказались мечи Йильвины. Эльфийка отступила к ложу, на котором спала ее королева.
Негромкий звук заставил Аслу обернуться. Обрубком руки Оле отодвинул занавеску своей спальной ниши. Лицо его было до ужаса бледным. Темные глаза лихорадочно блестели.
— Лосиха! — Он со стоном попытался выпрямиться. Культей ощупывал постель рядом с собой. — Возьмите божественную плетку! Прогоните ее!
Последние слова превратились в пронзительный крик. Он лихорадочно искал плеть. Он не видел разрезанных кожаных ремней, все еще валявшихся у очага, там, где Гундар вырезал из них дары, похищенные у Железных людей. Не было больше плетей!
Существо повернуло голову к Оле. Его губы раздвинулись в подобии жадной ухмылки. На удивление быстро призрачная лошадь оказалась рядом со спальной нишей дяди. Ее голова ринулась в грудь Оле.
Асла услышала негромкое потрескивание, похожее на шуршание пергамента. На миг ей показалось, что она видит что-то золотое. Кровь замерла.
Асла подала Эреку знак следовать за ней. Она осторожно кралась к сеням. Отец понял ее. Он крепко зажал Хальгарде рот рукой, чтобы слепая девочка вдруг ничего не сказала.
Существо мгновенно обернулось. Кровь прыгнула на него и просто проскользнула сквозь призрачное тело. Волк-конь преградил им единственный путь к отступлению.
Йильвина атаковала еще раз. Но клинки ее мечей скользнули сквозь тело бестии, не причинив вреда.
В мысли Аслы проник голос. Он говорил протяжно. Слова были похожи на медленно капающий воск.
— Я ищу свет. Особенно ярко сияет он у тебя под сердцем. Остановись. Это не больно.
Асла хотела было поднять черпак, но ее словно парализовало. Кадлин расплакалась, тесно прижимаясь к ней.
Призрачная лошадь медленно приближалась. Кровь преградила ей путь. Словно мимоходом, существо вытянуло из крупной собаки что-то золотое. Та взвыла и рухнула.
Асла услышала, как потрескивают ее волосы, — настолько холодно стало. Теперь призрачная лошадь находилась всего в шаге.
Путь в глубину
— Мы не можем пропустить тебя.
Олловейн отступил на шаг и смерил троих стражей взглядом. На двух мужчинах и женщине были только легкие доспехи. Эльфы излучали самоуверенность опытных воинов.
— Вы знаете, кто я? — спросил Олловейн.
— Сын князя, — ответила женщина.
— Командующий войсками Филангана, — резко ответил мастер меча. — Вы пойдете и получите задание в Снежной гавани. В нем будет больше смысла, чем в охране лестницы посреди замка.
— Прошу прощения, мастер меча. Мы входим в число личной гвардии твоего отца Ландорана. Он единственный, от кого мы получаем приказы.
Олловейн хлопнул в ладоши. Выше по винтовой лестнице послышались стук подков и едва слышные шаги. Появились Оримедес и несколько его воинов-кентавров.
— Это князь Земель Ветров, — коротко пояснил Олловейн. — Я призываю его в свидетели в том, что вы отказываетесь мне повиноваться в крепости, которая готовится к осаде.
Шаги на лестнице стали отчетливее.
— Мастер меча! — Эльфийка сжала правую руку в кулак и снова разжала пальцы. Затем положила ладонь на рукоять меча. — Ты не можешь упрекать нас в том, что мы выполняем приказ. Мы подчиняемся только твоему отцу.
Олловейн обернулся к князю кентавров.
— Тот, кто не подчиняется приказам военного главнокомандующего Филангана, является для меня мятежником. Не будешь ли ты так любезен просветить этих троих относительно решений военного совета? Очевидно, им трудно понять меня!
Его друг-кентавр смерил троих эльфов презрительным взглядом.
— Я нахожу, что ты и так использовал слишком много слов. С ними нужно поступить, как с мятежниками в Лесном море. Разобраться на месте. Я улажу этот вопрос в военном совете, если там вообще будут заниматься такими мелочами.
В конце лестницы показался отряд из десяти кобольдов с тяжелыми арбалетами. Они встали в два ряда на нижних ступеньках. Треноги уперлись в серый камень. Кобольды занялись скрипящими воротами и натянули пружины.
Эльфийка облизала губы.
— Ты же не можешь…
— Почему же? Может, — перебил ее Оримедес. — И сделает это не в первый раз.
Кобольды вложили болты в арбалеты. Некоторые с сомнением поглядели на Олловейна. Долго такая игра продолжаться не могла.
— Что находится в конце лестницы? — ледяным тоном поинтересовался Олловейн.
Стражи озадаченно переглядывались. Наконец один из них ответил:
— Залы Огня. Нам запрещено пропускать вниз кого бы то ни было. Так приказал Ландоран.
Удушающая жара стояла на лестнице, ведущей сквозь массивную скалу вниз, к сердцу горы. Олловейн почувствовал, как на лбу у него образовалась капелька пота. Он отер ее тыльной стороной ладони.
— Предлагаю следующее. Вы позволяете мне пройти, и я своими глазами убеждаюсь в том, что Залы Огня настолько важны, что из-за них мы должны отказаться от опытных воинов, которые нужны для защиты внешних крепостных сооружений. До тех пор пока я не вернусь, вы под арестом. Мои люди будут вас стеречь. — Он быстро глянул в сторону кобольдов. — Болты в колчаны! — резко приказал он.
Испытывая очевидное облегчение, арбалетчики выполнили приказ. Стражи тоже перевели дух.
— Ты ведь не приказал бы им стрелять в нас, не так ли? — спросила эльфийка.
— Почему же? — Олловейн поднял бровь — жест, который он когда-то оттачивал на протяжении нескольких недель, чтобы иметь возможность выразить при помощи него любое настроение, от презрительного удивления до едва сдерживаемого гнева. — Думаешь, что народ, для которого я — пустое место, настолько близок мне, что я не решусь проливать его кровь, когда того требует дисциплина в крепости?
Эльфийка пристально посмотрела на мастера меча. Похоже, она ждала улыбки, которая лишила бы его слова резкости. С каждым проходившим мгновением девушка становилась все более напряженной.
— Дорогу! — приказал Олловейн.
Мужчины повиновались.
— Как зовут старшего в твоем роду? — резко спросил мастер меча у воительницы.
— Сенвин.
— Сенвин из рода Фарангель?
— Да, он…
— Я знаю, кто он, девочка. В прошлой войне против троллей он сражался на Шалин Фалахе под моим командованием. Он отличный воин. Ему не приходилось объяснять, что на войне беспрекословное подчинение — мать всякой победы.
Эльфийка пристыженно опустила глаза и пропустила его.
Настроение Олловейна колебалось между яростью и разочарованием по мере того, как он спускался все ниже и ниже по лестнице. Не впервые ему приходилось командовать в безнадежном на первый взгляд бою. Но можно распроститься с последней надеждой на победу, если за его спиной плетутся интриги и он не может рассчитывать на то, что каждый защитник в крепости безусловно доверяет командиру. Однако чего можно ожидать от отца! Недоверие и разочарование — вот и все, не считая крови, что объединяет их двоих.
От кобольдов Филангана Олловейну удалось кое-что узнать о крепости. Несколько безобидных вопросов, как элементы мозаики, собрали пугающую картину. Почти две трети боеспособных жителей крепости исчезли. Похоже, горы они не покидали. Многих кобольдов тоже откомандировали на какую-то загадочную службу в глубине. И никто из них не вернулся, чтобы рассказать о ней.
Чем ниже спускался по лестнице мастер меча, тем жарче становилось. В воздухе витал тяжелый запах теплых камней. Здесь, внизу, царила сухая жара, совсем не такая, как наверху, в просторном Небесном зале, где было невыносимо жарко и влажно.
Больше стражей Олловейн не встретил. На винтовую лестницу не выходили коридоры. Через равномерные промежутки обнаружились полукруглые площадки, на которых каменные скамьи приглашали отдохнуть. Здесь стены были украшены прекрасными фресками, изображавшими горные пейзажи и бескрайние небесные просторы. Некоторые картины были настолько совершенны, что невнимательному наблюдателю могло показаться, будто он смотрит в отверстие в скале и видит долину. Они заставляли забыть о том, что находишься глубоко под горой.
Крупные янтарины в стенах окутывали лестницу мягким бело-голубым светом, словно пасмурным утром. Иногда было слышно, как шумит в стенах вода. Олловейну вспомнились рассказы Гондорана, того хольда, который провел их через цистерны Вахан Калида. Когда-то нормирга создали там магический насос, напоминавший стальное сердце, которое держало воду под городом в постоянном движении. Похоже, здесь, в камне скалы, таилось похожее чудо.
Лестница закончилась просторным залом. Красные колонны, неровная поверхность которых напоминала кору деревьев, переходили в капители, из которых разветвлялись изогнутые опоры, похожие на ветви, чтобы наконец закончиться густым золотым орнаментом в виде листьев. Зал был лесом из камня и золота. С лестницы мастер меча не видел стен, ограждавших этот искусственный лес. Где-то впереди послышалось эхо шаркающих шагов. Олловейн двинулся на звук, казалось, каждый миг доносившийся с другой стороны.
Между колоннами мерцал неясный красноватый свет, горячий туман двигался по каменному лесу. Мастер меча достиг мраморного фонтана. Струи горячей воды взлетали вверх из стилизованных золотых цветов. Одежда Олловейна прилипла к телу.
Он поспешно обошел фонтан. Теперь он заметил вдалеке группу одетых в белое эльфов. Усталые, с опущенными головами, они, словно духи, брели по каменному лесу. Никто из них не замечал Олловейна.
Мастер меча спрятался за одной из колонн, решив затаиться до тех пор, пока эльфы не скроются из виду. Затем направился туда, откуда они пришли. Вскоре он очутился посреди горячего водяного пара. Вокруг шипели фонтаны. Пар обжигал лицо. Жара становилась все невыносимее. Наконец он обнаружил стену и зашагал вдоль нее до широкой арки, украшенной золотым цветочным орнаментом.
Через арку мастер меча попал на террасу, с которой открывался вид на пещеру шагов в двести длиной. Стены и своды были здесь из черного базальта, полностью сохраненного в естественном состоянии. Только пол пещеры был выровнен. Здесь в базальт были вставлены плиты из красного камня, соединявшиеся в причудливо извивавшийся пламенный узор. Они танцевали вокруг большого золотого диска, занимавшего центр пола пещеры. Там сидела одетая в белое эльфийка с волосами черными, словно вороново крыло: голова опущена, а обе руки прижаты к золотому диску. Несмотря на то что Олловейн не видел ее лица, сердце подсказало ему, что он нашел Линдвин.
Вокруг волшебницы стояли на коленях более сотни других эльфов. Все в белом, как и Линдвин. Они сидели, прижав руки к камню и опустив головы, на красных плитах, там, где сплетались языки пламени. Казалось, они погружены в глубокую медитацию. Олловейн почувствовал мощные магические силы. В воздухе витало электричество, как перед грозой.
Прямо над полом воздух растекался, распадаясь на стеклянные нити, танцевавшие в жаре. Между эльфами туда-сюда сновали кобольды. Они промокали влажными губками лица стоявших на коленях.
В стену пещеры были встроены широкие скамьи. Там сидели эльфы, готовые сменить усталых волшебников. Они подкреплялись фруктами и напитками, которые подносили им в охлажденных графинах.
Во рту Олловейна пересохло. Зачем нормирга сделали пещеру, в которой царит настолько неестественная жара? И что происходит там, внизу?
Вдруг один из эльфов запрокинул голову. Рот его широко раскрылся, словно в крике, но ни одного звука не сорвалось с губ. Из горла вырвался яркий язычок пламени. Казалось, он светился изнутри, будто красный фонарик. Свечение становилось все ярче. Теперь пламя вырвалось и из его глаз. Эльф рухнул навзничь. Его белая одежда была охвачена огнем. Мелкие хлопья пепла вместе с горячим воздухом поднялись к своду пещеры. А затем жуткое представление закончилось. От эльфа не осталось ничего, кроме витавшего в воздухе праха.
Похоже, никто в пещере не обратил особого внимания на случившееся. Погруженные в себя эльфы не удостоили умирающего даже взглядом.
Молодая волшебница с длинными светло-русыми волосами, находившаяся среди ожидавших на лавке, поднялась и заняла место умершего. Она опустилась на колени и, покорившись судьбе, опустила голову.
— Вижу, ты все же нашел путь в Залы Огня, — раздался за спиной Олловейна хорошо знакомый голос.
Мастеру меча не нужно было оборачиваться, чтобы знать, кто там. Ландоран подошел к нему и глянул вниз, на собрание обреченных на смерть.
— Что происходит там, внизу? — взволнованно спросил Олловейн.
— Они сражаются за Филанган, так же как твои войска вскоре будут сражаться на стенах и в переходах.
Мастер меча прищурился и покачал головой. Вернулось воспоминание о сгоревшем эльфе. Он видел, как горят живые. Видения ужаса, пережитого в Вахан Калиде, захлестнули его. Сила огня… Что здесь происходит? Снова огонь!
— Тебе нужно уйти отсюда, мальчик.
Впервые обращение из уст Ландорана прозвучало по-отечески, не презрительно. Мальчик!
— Идем! — Князь нормирга мягко обхватил его за плечи. — Идем, я все объясню, но тебе нужно уйти отсюда. В этом месте ты не можешь победить, мастер меча.
Линдвин! Она сидела опустив голову. Если бы она только взглянула на него! Никто в пещере не смотрел наверх. Всеобщее внимание было приковано только к полу под ногами.
— Мы поговорим, сын мой.
— Но Линдвин… Она не должна… — Снова перед глазами встал сгоревший эльф.
— Она не может уйти. Если она уйдет, то это будет, как если бы ты вынул замковый камень из арки. Все рухнет. Линдвин и камень альвов не могут покинуть это место!
Вагельмин твое имя!
Дыхание со свистом вырывалось из груди Гундара. Казалось, сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Он ведь старик! Он не может! Два дня продержала их эта проклятая буря, запершая их на хуторе. Два дня рядом с трупами! И два дня возвращался этот сон — стоило лишь закрыть глаза… Тогда он видел Фирнстайн, словно пролетал над ним птицей. Он садился на фронтон длинного дома. Дома ярла! Закат только-только отгорел. Между деревянными черепицами крыши выполз паук. Он рос и рос… И он говорил:
— «Вагельмин твое имя!» — вот что ты должен сказать ему. И что он должен забрать твой свет, если захочет снова стать тем, кем был когда-то. «Вагельмин твое имя!» Не забудь. И смотри, не опоздай!
Гундар заморгал, стряхивая снег с ресниц. Он пробежал мимо своего дома. Какую ношу взвалил на него Лут! Он старик, а вовсе не воин!
Был еще и второй сон. Он оставил Ульрика в снегу. Он должен был сделать это, шептал ему голос внутри головы. Жизнь мальчика кончена. Ты должен сделать это!
И вот кошмар стал реальностью. Ульрик споткнулся. Это случилось на последнем отрезке тропы на перевале. Мальчик вывихнул ногу. Он не мог больше идти. Гундар молился, умолял, Ульрик пытался, но все было напрасно. Впервые в жизни священнослужитель накричал на ребенка. Он ведь не мог бросить Ульрика! Над горами на севере собирались темные тучи. До Фирнстайна было два часа пути. И еще два часа обратно, если он сразу пошлет подмогу. Слишком долго, чтобы
оставлять ребенка на заснеженном склоне. Еще до рассвета покинули они хутор. Они шли так быстро, как только могли.
Ульрик так же вспотел под плащом, как и Гундар. Оставить мальчика одного в такую погоду на много часов… Это значило обречь его на верную гибель от холода.
Теперь Гундар крепко прижимал Ульрика к себе. Старый священнослужитель еле двигался. Только ярость, решимость не принимать судьбу гнала его вперед. Он закрыл глаза и просто переставлял ноги. Теперь нужно подняться на холм. Пятьдесят шагов. Мальчик легкий. Гораздо легче, чем дар Лута, который они вытянули из расщелины в скале. Этот дар душил его. Все болело. Он с трудом дышал, словно загнанный охотничий пес, преследовавший добычу до тех пор, пока его не оставили силы.
Гундар невольно улыбнулся. Ему нравилось представлять себя охотничьим псом Лута. Но обессилевший охотничий пес… Что говорил голос во сне?
«Вагельмин твое имя!»
— Что такое? — спросил Ульрик. — О ком ты говоришь?
Гундар прислонился лбом к двери длинного дома. Он поднялся на холм! Он совершенно не помнил, как это произошло. С трудом переводя дух, он опустил мальчика на землю.
— О ком ты говоришь? — Ульрик оперся на стену.
Снег большими белыми хлопьями приклеивался к дереву.
Гундар хотел вздохнуть с облегчением, но что-то железным обручем сдавило его сердце. Божественный дар мучает его! Нельзя сдаваться!
— Прошу тебя, Лут! — выдавил он из себя. — Прошу тебя, дай мне силы!
Гундар налег на дверь. В лицо ему ударили душная жара, запах дыма буковых поленьев. Он отодвинул тяжелую занавеску в сенях и едва не споткнулся. Его пальцы вцепились в грубую материю. Вот оно! Чудовище! Оно стояло прямо перед Аслой. Хозяйка дома подняла черпак и собиралась ударить им призрачное существо.
— Вагельмин твое имя! — прохрипел старик.
Порождение ужаса обернулось. Его голова действительно немного походила на волчью. Мгновение чудовище смотрело на него, и от этого взгляда Гундар содрогнулся. Это была обретшая плоть тьма. Зло!
Волк-конь снова отвернулся. Он потянулся к животу Аслы!
— Вагельмин твое имя! — Занавеска выскользнула из пальцев Гундара. Он рухнул на колени. — Мой свет должен ты забрать, если хочешь снова стать тем, кем был когда-то. Вспомни! Вагельмин твое имя! — на последнем дыхании прохрипел священнослужитель.
Мимо него протиснулся Ульрик. Сжимая обеими руками эльфийский кинжал, он, хромая, вошел в комнату.
Волк-конь обернулся. Одним прыжком перелетел он через комнату. Его тело пронеслось сквозь мальчика, рухнувшего на пол. Гундар раскинул руки. Посмотрел на широко раскрытую пасть бестии. Длинные, словно кинжалы, зубы вонзились в его грудь. Железный обруч на сердце лопнул. Старика охватил холод. Борода затрещала. Его охватило голубое сияние. Странный запах, будто перед грозой, витал в воздухе. Голубое сияние исчезло. Дух тоже.
Гундар смотрел на потолок сеней. Должно быть, он упал, но не помнил, как ударился об пол.
Над ним замаячило лицо Аслы. Она действительно красивая женщина… Священнослужитель уже не чувствовал усталости. Теперь рядом с ним появилась и эльфийка. Если бы он был немного моложе… Она расстегивает его жилет!
Кто-то подложил ему под спину одеяло. Голова Гундара откинулась назад. Он уже не видел эльфийку. Нет… Внезапно она снова появилась над ним. Их губы соприкоснулись. Никогда он и мечтать не мог о том, что его поцелует эльфийка! Наверное, она хочет поблагодарить за то, что он спас ее королеву. Проклятый волк-конь наверняка убил бы всех в доме.
— Что это такое? — «Голос Аслы», — подумал Гундар.
— На нем ржавая кольчуга. Давай, Эрек, помоги мне. Мы должны снять ее.
Эльфийка снова наклонилась к нему. Поднесла щеку к его губам. Затем немного приподнялась и удивленно посмотрела на него своими чудесными темными глазами.
— Он не дышит.
Эльфийка произносила слова так певуче. Гундар хотел усмехнуться, но слишком устал. Какие красивые глаза! А зрачки черные, словно уголья. Как будто они затягивают его. Да… Потемнело. Он падает? Нет. Там свет. Длинный дом, весь из золота. Какой роскошный чертог! Широкие створки ворот распахнуты. Гундар услышал радостный шум пира. В нос ударил аромат жаркого. Во рту собралась слюна. Как же долго он толком не ел!
Как хорошо занять место за столом, поесть, а потом немного отдохнуть…
Укрощенный огонь
Ландоран повел мастера меча через Каменный сад обратно к лестнице. Князь, наверное, предпочел бы оказаться как можно дальше от Зала Огня, но у подножия лестницы Олловейн остановился.
— Довольно! — До сих пор отец и сын не обменялись ни словом. Красноречивое молчание и ощущение, что отец действительно хочет как лучше, когда уводит его от волшебников, медленно переросло в давящее напряжение, царившее между ними со времени загадочной смерти матери. — Что происходит там, в Зале Огня?
Ландоран казался еще более усталым, чем обычно. Он опустился на каменную скамью, прислонился спиной к скалистой стене и скрестил руки на груди.
— Как ты думаешь, почему в детстве тебе никогда не приходилось пользоваться заклинанием защиты от холода в скальных замках Карандамона? Глубоко подо льдом находится жидкий огонь. Наш народ живет в стране вечной зимы, и мы используем силу скрытого огня. Мы создаем гейзеры и загоняем кипящую воду в систему труб, скрытую за скальными стенами. А в больших пещерах мы установили опоры или полые колонны. Тепло из недр земли поднимается в самые дальние уголки скальных замков. Но игра с огнем коварна. Это почти то же, что жить с кошкой. Она дарует тебе приятные мгновения, иногда даже тебя посещает мысль, будто бы ты понимаешь ее и можешь предугадывать ее действия. А потом, когда ты уверен, что в полной безопасности, она вдруг укусит или вонзит когти в твою плоть, а тебе и невдомек, зачем она это сделала. Так и с огнем в сердце земли. На протяжении столетий он согревал нас. А теперь собирается сжечь.
— Я лучше многих представителей нашего народа знаю, что такое мерзнуть! — раздраженно ответил Олловейн. — И еще ребенком понял, откуда берется тепло в стенах скальных замков Карандамона! Не нужно мне этого рассказывать, отец! Я ведь тоже когда-то жил здесь. Что такого особенного в Филангане? Зал Огня — такого ведь нет ни в одном другом скальном замке.
— Каменный сад — часть древнего вулкана. Глубоко под нашими ногами есть большая пещера, наполненная жидким камнем. Там высокое давление и лава поднимается по кавернам наверх. — Ландоран устало вздохнул. — Вся гора пронизана сетью трещин и расселин. Не считая труб, которые мы проложили в скале, чтобы использовать тепло глубин. Теперь по ним поднимается газ. Горячая вода вырывается из опор в Небесном зале, сера поднялась в озеро, чтобы отравить все живое в нем. Но это только прелюдия. Под нашими ногами нарастает сила, способная разорвать всю гору.
Мастер меча слушал отца с нарастающим ужасом. Эти новости превосходили его самые худшие опасения. Усталое спокойствие отца возмутило его до глубины души. Как он может просто сидеть, усталый, но — это же очевидно — довольный собой? Нужно покинуть Филанган, пока еще есть время!
— Когда мы начнем вывозить войска через Небесную гавань?
— Хочешь сдаться? — непонимающе поглядел на него Ландоран. — Позволить рухнуть самому роскошному из скальных замков? Мы дважды оказывались в сходной ситуации, вынужденные сражаться с огнем. И каждый раз побеждали. Справимся и на этот раз!
— А как тот волшебник, который загорелся…
— Необходимые жертвы, — холодно ответил князь. — Ты, будучи воином, должен бы знать об этом. Или ты никогда не посылал войска на верную смерть, чтобы выиграть время и в конце концов достичь славной победы?
Олловейн спросил себя, что вообще знает о нем отец. Этот вопрос не случаен!
— По крайней мере я не стал бы называть такую победу славной.
— Не нужно ничего рассказывать, мальчик! Если бы ты действительно рассуждал таким образом, то никогда не отдал бы тело и душу воинскому искусству. Тот, кто ведет солдат в бой, знает цену победы. Волшебника, сгоревшего там, внизу, звали Таэнор. Его способности были средними. Насколько мы видели, он не ушел в лунный свет. Значит, он родится снова. Может быть, в теле, которое позволит развить б
ольшую силу. Что значит такая смерть, как не дар нового начала?
— А что произойдет с кобольдами, кентаврами и людьми? Им нельзя надеяться на новую жизнь. Они — твоя ставка в игре с огнем. Как ты можешь так поступать?
Ландоран презрительно усмехнулся.
— Я никого не заставлял сражаться за нас. Они пришли, и я с благодарностью принимаю их помощь. Да, я даже признаю, что завишу от их помощи, поскольку у нашего народа недостало бы силы сражаться и здесь, внизу, и на стенах одновременно.
— Ты должен сказать им правду! — настаивал Олловейн.
— Зачем? Они ничего не могут изменить в том, что происходит здесь, внизу. Если они будут знать, это только поколеблет мужество слабых. Я молчу ради их же спокойствия.
— Тогда об этом должен знать по крайней мере военный совет.
— Собрание, где твой друг-человек объединил вокруг себя такие фигуры, как тот парень с половиной носа? Нет, Олловейн. Довольно и того, что мы зависим от помощи сынов человеческих. Мы не станем делить с ними еще наши тайны. Этот парень — Ламби, не так ли? — он скажет своим ребятам. И через два дня об этом будут знать все, начнется паника. Расскажи о том, что происходит в Зале Огня, и Филанган падет прежде, чем первый тролль окажется у наших врат.
Олловейн тяжело вздохнул. Отмести аргументы отца было нелегко.
— Неправильно это — лгать своим же союзникам, — негромко произнес он.
— Но ведь мы никого не обманываем. — Ландоран выбрал отеческий, утешающий тон, словно разговаривал с ребенком. — Мы кое о чем умалчиваем. Да! Ну и что такого? Ты знаешь все о воинах, которые сражаются за тебя? Это бремя полководца. Мы видим дальше большинства, которое служит нам. Мы лучше понимаем мир, и в первую очередь вещи, происходящие вокруг нас. И чтобы защитить тех, кого мы ведем, мы не имеем права делить с ними наши знания. Никто ведь не раскрывает всех своих тайн.
Олловейн раздраженно махнул рукой.
— Что мне до тайн любого сына человеческого? Они не угрожают моей жизни! Ты не можешь сравнивать их со своими!
— Не нужно этих рыцарских глупостей! — ответил Ландоран. — Не считая этого, я с тобой даже согласен. Нельзя сравнивать людей и нас. Они никогда нас не поймут… Альфадас и его воины. Не пойми меня превратно. Я вовсе не упрекаю их. Я иду гораздо дальше. С моей стороны было бы ошибкой требовать от них понимания, на которое они просто не способны. Поэтому я не обременяю их знанием перспектив, от которых они в лучшем случае придут в ужас. Я ведь даже не знаю, как объяснить тебе, который не сотворил ни одного заклинания, то, что происходит в Зале Огня.
— О, я ожидал такого поворота. Когда мы беседуем, в какой-то момент все сводится именно к этому.
Олловейн отвернулся и пошел к лестнице. Все как обычно. Каждый спор с отцом в конце концов приводит к тому, что Ландоран упрекает его в неумении колдовать. Не хватало еще, чтобы он начал свои обычные рассуждения о людях и других простых существах, которым не суждено испить из источника истинной мудрости.
— Не убегай, упрямец. Ты называешь себя воином, более того, мастером меча? Посмотри правде в глаза! Как ты можешь объяснить слепому, что такое дневной свет? — взволнованно крикнул ему вслед эльфийский князь. — Некоторый опыт нужно просто разделить, поскольку его нельзя облечь в слова. Или ты можешь поведать мне, что связывает тебя с Линдвин? Я вижу это в твоем сердце, сын мой… Пожалуйста, не убегай сейчас.
Олловейн остановился на первой ступеньке.
— Я не знаю, как объяснить тебе то, чего ты никогда не испытывал.
Ландоран поднялся. Устало оперся рукой на стену. Впервые Олловейн увидел признаки дряхления в отце. Тот слишком обессилел, чтобы скрывать их.
— Я никогда не стал бы упрекать тебя, если бы не мог понять твоих слов, отец. Если что и разделяет нас — так это то, что ты никогда даже не пытался…
— Ну хорошо… Магия… Она начинается с того, что ты погружаешься в глубокую медитацию. Ты пытаешься оставить позади темницу в виде плоти и найти в себе то, что бессмертно. И если тебе удается, то это подобно второму рождению. У тебя возникает ощущение, что ты выходишь из тела. Видишь себя со стороны. Мелкие потребности вроде голода и жажды уже не волнуют. У тебя больше нет тела, которое диктовало бы тебе море обязанностей. Тебя охватывает всеобъемлющее чувство свободы. А затем ты слышишь пение мира. И ты чувствуешь его, как бы странно это ни казалось, когда речь идет о песне. Ты осознаешь силу магии, которой пропитано все. Отделившись от тела, ты можешь создать самое чистое заклинание, потому что можешь стать единым целым с этой загадочной силой, лететь вместе с ней. А для стороннего наблюдателя ты просто сидишь. Тот, у кого никогда не открывалось внутреннее магическое око, никогда не сможет увидеть тебя, когда ты оставляешь тело. — Ландоран очень сильно побледнел. Он говорил отрывисто, но страстно. — Когда ты находишься внизу, в Зале Огня, то слышишь зов, как только покидаешь тело. Он не отдает приказы, однако противиться ему невозможно. Он тянет тебя туда, где горит в недрах этой горы вечный огонь. И внезапно ты становишься частью чего-то великого… Веселье, страхи и воспоминания о любви сотен жизней переполняют тебя. Ты запутываешься, а потом вдруг все складывается. Ты становишься частью большого хора. То, что отличает тебя, становится крохотной искрой воспоминаний, почти поблекшей рядом с великой мелодией, частью которой ты являешься. Линдвин руководит этим хором. Она проводит каждый голос на свое место. Никогда прежде не встречал я эльфийку, которая в столь юном возрасте достигла бы такого мастерства в магии. А камень альвов многократно увеличивает ее силу. Все, даже самые могущественные волшебники, подчиняются ей, потому что чувствуют, что это правильно. Даже я полностью подчинился ее мудрости и пою ее песню, когда занимаю место в Зале Огня. Так нам удается охладить раскаленный камень, уменьшить накопившееся давление. Однако силу, которой мы противостоим, нельзя измерить ни одним известным тебе мерилом.
Олловейну невольно вспомнился Таэнор, эльф, который сгорел. То, что рассказывал отец, было таким гармоничным и безобидным… Но ведь мастер меча своими глазами видел, что в действительности все иначе. Значит, Ландоран снова говорит не все.
— А что может убить, если ты всего лишь поешь песнь? — цинично поинтересовался он.
— Страх. Ты покидаешь тело. И, несмотря на то что оставляешь плоть, все еще способен утомиться. Это усталость духа. А потом есть еще жар. Ты принимаешь его в себя, чтобы лучше понять его. Ты должен слиться с ним, чтобы подавить его. Если тебе страшно или если вдруг ты вернешься в свое тело, то сгоришь изнутри, потому что в тебе есть частичка огня. Когда мы сознательно возвращаемся в свое тело, это происходит очень медленно. Мы должны отделиться от великой песни, что очень печально. Затем должны отыскать искру воспоминаний, в которой тлеет то, что делает нас отдельными личностями. Когда мы осознаем искру, в которой горит наш собственный свет, то можем снова объединиться со своим телом. Но если во время возвращения поспешить и пламя в душе будет еще слишком горячо, то оно уничтожит наше тело. Так произошло с Таэнором. Но это случается реже с тех пор, как великой песней дирижирует Линдвин.
— Что значит реже? Скольких мертвых мы должны оплакать?
— Когда я пел великую песнь, у нас было две-три… потери ежедневно. С Линдвин бывает одна или же ни одной. Она очень хорошо следит за хором волшебников.
Олловейн пристально поглядел на отца. Правду ли он говорит? Его лицо превратилось в безразличную маску. Единственное, что читалось на нем, — это безграничная усталость.
— И именно в тот миг, когда появляюсь я, умирает один из певцов? Какое странное совпадение!
В глазах Ландорана вспыхнул гнев, несмотря на то что внешне он остался совершенно спокоен.
— В общем-то нет. Между тобой и Линдвин существует очень сильная связь. Я ведь говорил, мы разделяем чувства друг друга, когда все волшебники-певцы сливаются в единую великую симфонию. Я почувствовал, что испытывает она к тебе. Как сильно хочет быть любимой тобой, как боится твоего презрения. Линдвин очень чувствительна. Должно быть, она ощутила, что ты пришел в Зал Огня. По этой причине я и не хотел, чтобы ты спускался сюда. Твое присутствие ее отвлекает.
— Ты всегда был мастером слова. Теперь ты, выходит, обвиняешь меня в смерти Таэнора. Как можно так искажать действительность?
— Я ни в чем не обвиняю. Это делаешь ты, чтобы сохранить душевное равновесие. Я называю вещи своими именами. Факт таков — певец умер в тот миг, когда ты появился на террасе. Это может быть связано с тобой, а может быть случайностью. Я научился жить с тем, что великие задачи требуют жертв. Душевное спокойствие ты можешь обрести только сам. Можешь ненавидеть меня за то, что я говорю. Это ведь чувство, знакомое тебе. Меня это уже не трогает.
— Это никогда тебя не трогало, отец. Не обманывайся! Ты похож на эту землю. Глыба льда! И кто не может защититься при помощи заклинания от твоего холода, того он убьет или изгонит.
Ландоран снова оперся на стену и закрыл глаза.
— Не думаю, что ты можешь оценить, как все выглядит для меня, для моей души. Я знаю имя каждого певца-мага, каждой певицы-волшебницы, которые погибли внизу, в Зале Огня. Я могу назвать тебе имена всех, кто распростился с жизнью, когда мы сражались с огнем прошлые два раза. Здесь, в Филангане, в хороший год рождается трое детей. Победы над огнем уничтожают мой народ. Не думай, что это оставляет меня равнодушным.
— А почему ты просто не оставишь Филанган?
— Потому что тогда смерти всех, кто сражался с огнем, будут напрасны. И на этот раз мы тоже победим. Благодаря Линдвин и камню альвов наша сила больше, чем когда-либо.
Эльфийский князь снова закрыл глаза. Его голос звучал глухо, словно он повторял литанию, произнесенную уже столько раз, что слова казались затасканными и незначительными.
— Я не стану приносить наш народ в жертву твоему безграничному тщеславию. Можешь быть уверен в том, что с этого момента я буду пристально следить за тем, что происходит в Зале Огня. И брошу Филанган, уведу всех защитников на высокогорное плато Карандамон, как только заподозрю, что Линдвин проигрывает. Я спасу ее и камень альвов от тебя.
Ландоран открыл глаза.
— Я был готов к тому, что ты обманешь народ нормирга. Ты слишком долго был вдали от нас, чтобы суметь понять. Я буду готов к твоему предательству, Олловейн. Бойся этого дня!
Танец клинков
Колдовское сияние погасло на ночном небе, когда три тяжелых парусника постепенно стали набирать ход. Рагни и Люсилла только что вернулись на борт своих судов. Альфадас еще раз подробно изложил им план. Он не хотел битвы, только коротких стремительных атак. На протяжении последующих дней тролли не должны чувствовать себя в безопасности ни мгновения, пока будут идти по широкой ледяной равнине. Герцог с раздражением вспоминал ссору с Ландораном. Прятаться за стенами Филангана — ошибка. Вплоть до последнего часа перед отправлением Альфадас пытался убедить упрямого князя в том, чтобы рискнуть использовать ледяные парусники. В Снежной гавани столько кораблей. Если их перестроить так же, как «Гнев роз», «Ветер в ивах» и «Битву мечей», не нужно будет сидеть в крепости и ждать, пока тролли займут ее. Он ненавидел ожидание!
Альфадас невольно улыбнулся. Воины считали его спокойным, выдержанным человеком. Сколь же мало они знают его!
Герцог ухватился за рукоять на поручне. Порывистый ветер стегал по лицу. С каждым ударом сердца увеличивалась скорость «Гнева роз». Боги были благосклонны к ним в это утро, особенно Фирн, повелитель зимы. Он даровал им ясное небо и постоянный западный ветер. Вот и все, что нужно, чтобы сразиться против врага, имеющего стократное численное преимущество.
Лед брызнул из-под острых полозьев. Иногда тяжелый корабль содрогался, раздавливая крупную глыбу льда. «Гнев роз» все ускорял ход. Строго за ним следовали «Ветер в ивах» и «Битва мечей». На всех судах паруса были убраны. Мачты негромко поскрипывали под давлением ветра. Ледяная пыль сыпалась с промасленных снастей, когда они натягивались.
Из-за мелких неровностей на широкой ледяной равнине палуба слегка вздрагивала. Альфадас любил скорость. Страхи, испытанные во время первой кратковременной поездки, были давно забыты. Теперь его пьянило ощущение, что он несется надо льдом, словно сокол.
Все на борту находились на своих постах, готовые к бою. У поручней с обеих сторон были выставлены тяжелые арбалеты, на носу — поворотная катапульта. Все стоявшие у поручней мужчины обвязали вокруг бедер широкие кожаные ремни с закрепленными на них страховочными веревками, чтобы не снесло с палубы во время сражения. Кобольды, люди и эльфы жаждали боя. Все на борту верили в идею герцога и были убеждены в том, что сумеют победить.
Фенрил стоял у руля рядом с Альфадасом. Эльфийский граф, прищурившись, вглядывался в сверкающие льды. Наставало время надеть снежные повязки. На востоке показалась узкая серебряная полоска, но уже скоро восходящее солнце ослепит людей.
Альфадас отвернулся от ветра, поглядел на Ламби и Велейфа, стоявших вместе с ним на кормовом возвышении. Ярл понял командира, несмотря на то что тот не произнес ни слова. Он снял с пояса полоску кожи с прорезями и повязал ее на глаза. А затем громовым голосом прокричал:
— Эй, закоренелые развратники! Надеваем снежные повязки, или я спущусь вниз, надеру вам задницы и заставлю позавтракать тем, что в них найду!
— Надеюсь, он не всерьез! — крикнул Фенрил, уже немного выучивший язык людей. — Определенно сейчас не время завтракать.
Альфадас затянул завязки на затылке.
— Это метафора, — ответил он на родном языке князя. — Ярл любит яркие выражения.
— Он совершенно не производит впечатления…
— Вижу врага! — прокричал впередсмотрящий в «вороньем гнезде».
Теперь и Альфадас заметил на горизонте тонкую черную полосу.
— Приготовиться к бою! — спокойно отдал он приказ.
Стрелки вложили болты в арбалеты. Два эльфа замерли на носу, готовые спустить тяжелый рычаг тайного оружия, когда придет время. Внезапно Альфадас почувствовал себя неуютно. Действительно ли он продумал все? Или ведет три корабля на верную погибель?
Линия на горизонте на удивление быстро приобретала четкие очертания. Альфадас ясно видел маршевую колонну и лагерь. Фенрил скорректировал курс, чтобы они не отклонились в сторону от лагеря.
Герцог глянул через плечо. «Ветер в ивах» и «Битва мечей» повторили маневр.
Еще три сотни шагов — и они достигнут лагеря. Альфадас подошел к поручням и надел страховочный ремень.
— Так, парни, прижали уши, поджали яйца и вперед! — заревел Ламби, перекрикивая шум ветра.
Еще сто шагов! Большинство троллей удивленно пялились на три ледяных парусника. Они не подозревали об опасности.
Правой рукой Альфадас подал условный знак. Эльфы на передней палубе перевели тяжелый рычаг. С резким щелчком устремились вперед длинные полозья, расположенные сбоку на корпусе. Они не касались льда! Поставленные под правильным углом, они выступали, словно огромные косы, готовые пожать кровавый урожай.
Арбалетчики начали стрелять. Зажужжали лебедки, натягивая стальные направляющие. Отдельные тролли среагировали и принялись бросать в корабль дубинками и каменными секирами.
Последовал легкий толчок. Кровь забрызгала борт. Альфадас поглядел на изувеченные тела на льду. Находившиеся на некотором расстоянии и разной высоте друг от друга лезвия кос кромсали своих жертв на уровне колен, середины туловища или прямо под головой. Истерзанные тела лежали на льду на расстоянии десяти шагов друг от друга.
Корабль снова дернулся. Альфадас увидел, как Люсилла направила «Ветер в ивах» совершенно безумным рискованным курсом. Клинками левого борта она достала голову маршевой колонны. Отделенные части тел мелькали в воздухе. Уже через несколько шагов Люсилле пришлось уклониться, поскольку возникла опасность слишком сильно сбавить ход. С корпуса «Ветра в ивах» срывало струи крови. Они брызгали выше поручней, в лица стрелков. Лишь Люсилла стояла на кормовом возвышении в безупречно белых одеждах и звонким голосом отдавала приказы.
«Гнев роз» совершил прыжок. Полозья заскрежетали об лед. Парусник перепрыгнул через ложбину. На миг большой корабль покачнулся. Альфадас сжал зубы и крепко вцепился в поручни. Затем последовал удар. Герцога швырнуло к борту. Ноги подкосились. Только кожаный ремень помешал ему слететь на лед.
— А ну, не спать, кучка лентяев! — прокричал Ламби.
Один из кобольдов-арбалетчиков вылетел за пределы палубы и висел теперь на поясе, зацепившись через перила.
Ламби сам потирал ушибленные ребра и негромко ругался.
— Там! — крикнул Фенрил. — Вот это место.
Он указал в точку неподалеку от края скалы. Там в снегу торчали два деревянных щита. С одного свисало что-то вроде яркого лоскута ткани.
— Там вчера собирались их предводители.
Альфадас выругался. Сейчас он не видел никого, кто производил бы впечатление важной персоны. Вчера Фенрил им подробно описал вожаков троллей. Их не было видно.
Вздохнув, Альфадас оглядел огромный лагерь, простиравшийся на несколько миль вдоль дороги через перевал. Он надеялся в буквальном смысле слова обезглавить войско захватчиков. При помощи ледяных парусников он хотел изрубить на куски предводителей прямо посреди лагеря. От такого удара враг бы не оправился несколько недель. А они смогли бы выиграть время и создать великий союз с другими народами Альвенмарка. Может быть, война вообще бы закончилась….
— Ты видишь эти грузовые сани? — закричал Альфадас, пытаясь перекрыть шум битвы.
Фенрил помедлил, оглядывая огромное поле боя. Повсюду лежали штабеля провианта, военная добыча и различный хлам, который тащило войско. Граф уверенной рукой вел тяжелый парусник меж смертоносных препятствий. Если бы под полозья ледяного парусника попало бревно или что-то в этом роде и затормозило его, троллям могла бы прийти в голову идея взять «Гнев роз» на абордаж. Скорость — вот самая лучшая защита.
Альфадас озадаченно оглядывался по сторонам. Они были посреди войска из тысяч троллей. Несмотря на сильный бриз, парусник быстро терял скорость. Слишком много тел попадали под лезвия кос. Пора было убираться прочь. Они не достигли того, чего хотели, однако тролли наверняка еще долго будут помнить о них!
— Там! — крикнул Фенрил, указывая на невысокий холм, на вершине которого стояли сани. Группа троллей занималась тем, что убирала навесы с груза. — Вот они! Орудия!
— Мы поднимемся по склону? — спросил герцог, хотя догадывался, каким будет ответ.
— На склоне мы слишком потеряем в скорости. Даже не думай об этом! Мы остановимся прямо перед орудиями.
— Кто научил этих немытых ублюдков пользоваться орудиями? — выругался Ламби.
Альфадас наблюдал за тем, как тролли на холме готовят катапульты к бою. Часть этой толпы была пугающе дисциплинированной.
— Поворачиваем! Быстро! Поднять красный флаг! — крикнул он на главную палубу.
Красный флаг на грот-мачте был знаком для «Ветра в ивах» и «Битвы меча» к прекращению атаки и отступлению.
Кобольд открыл сундук, привязанный к грот-мачте. Покопался в различных флагах и наконец отыскал красный.
Первый снаряд пробил круглую дыру в главном парусе. Выругавшись, Альфадас посмотрел на вершину холма. Неужели тролль, который командует расчетом катапульт, каждый раз будет пакостить ему?
— Мы не можем допустить много таких попаданий! — крикнул Фенрил от румпеля. — Каждая дыра в парусах замедляет нас!
— Знаю! — закричал в ответ Альфадас. Не нужны ему сейчас нравоучения! Он снова поглядел на холм. Он был так близко и в то же время так недосягаем. — Курс вест-зюйд-вест! Мы прекращаем атаку!
Полозья заскрежетали. На палубу брызнули мелкие кристаллики льда. Корабль опасно накренился. Альфадас вцепился в поручни. Мгновение ледяной парусник мчался только на одном полозе. Кобольд, стоявший у ящика с флагами, покатился по палубе и сильно врезался в фальшборт. Ругаясь, он начал подниматься. Оглушенный, покачал головой — и вдруг исчез. Там, где он миг назад цеплялся за поручни, зияла рваная дыра.
— Боюсь, Норгримм подтирает нашим сигнальным флажком задницу! — возмущенно завопил Ламби. — Ненавижу шутки богов!
— Держи курс! — приказал Альфадас эльфу. — Остальные последуют за нами и без сигнала.
Каменные снаряды летели мимо «Гнева роз».
— Очевидно, им трудно попасть во что-то, что движется быстрее отряда копьеносцев, — усмехнулся Ламби.
Альфадас заметил, что некоторые снаряды угодили в троллей. «Скоро они перестанут стрелять», — с мрачным удовлетворением подумал он. Люсилла последовала за судном герцога, но Рагни выбрал другой курс. В грот «Битвы мечей» угодило семь или восемь снарядов. Парусник потерял скорость и выполнял отчаянный маневр поворота. Ярл обеими руками замахал своим людям. А затем перешел к румпелю.
На борту корабля царила неразбериха. Люди спускались с мачт. Похоже, все хотели попасть на кормовое возвышение. А затем стали прыгать. Альфадас не верил глазам. Эльфы, кобольды и люди покидали надежный корабль посреди вражеского войска. Они прыгали через корму, чтобы не попасть под смертоносные серпы корпуса.
— Поворачивай! — яростно закричал герцог.
Фенрил видел, что произошло на «Битве мечей». Он повернул румпель, однако ледяному паруснику нужно было заложить слишком крутой вираж. Паруса затрепетали на ветру, «Гнев роз» опасно сбавил скорость.
Троллю, пытавшемуся перебраться через поручни, Ламби вонзил меч в горло.
— Прикройте наших ребят на льду! И докажите мне, что можете перезаряжать быстрее, чем бабки, у которых пальцы свело подагрой! — набросился он на арбалетчиков.
Мысли Альфадаса путались. Спасать прыгнувших на лед было равносильно самоубийству. Но он просто не мог отдать их пожирателям человечины!
— Убрать серпы в корпус! Подготовить канаты, чтобы принять на борт наших товарищей!
Несколько воинов тут же заняли место у лебедки на носу. Над канатами виднелись смертоносные серпы. Лезвия медленно двигались по направлению к борту. Они были связаны с ручными лебедками. Их можно было выпустить в мгновение ока, однако для того, чтобы убрать, требовалась большая сила.
Среди троллей послышались радостные крики. Они валом бросились к людям на льду, в то время как Рагни направил «Битву мечей» по направлению к утесам. Его корабль снова набрал ход. Тролли, на которых он мчался, бросались ничком на снег, чтобы уйти от смертоносных серпов.
А положение людей на льду было критическим. Окруженные троллями, они сражались, словно обезумевшие кошки.
— Сбавить ход! — крикнул Фенрилу Альфадас.
Эльф с сомнением посмотрел на него, но приказу подчинился. Если они будут идти слишком быстро, никто не успеет ухватиться за спасительный канат. Если же скорость будет слишком маленькой, тролли валом попытаются взять «Гнев роз» на абордаж.
Альфадас удостоверился, что конец страховочной веревки крепко привязан к поручням, схватил свисавший канат такелажа и обвязался им. Балансируя на изогнутой опорной балке полозьев, он по крайней мере не будет вынужден просто наблюдать за учиняемой над его людьми расправой. Легче ухватиться за протянутую руку, чем за канат, который мечется по льду из стороны в сторону.
Внезапно рядом с ним оказался Ламби.
— Один ты это делать не будешь! — Он тоже обвязал себя канатом. — Я лучше подохну вместе с тобой, чем буду рассказывать твоей жене, что ты подох, потому что танцевал в бою на полозьях едущего ледяного парусника. И зачем ты мне только повстречался, безумец?!
Улыбка Ламби смягчила резкость его слов. А затем он первым перебрался через фальшборт. Альфадас последовал за ним.
Лезвия серпов «Гнева роз» снова плотно прилегали к борту. Альфадас поглядел на стальной полоз, с угрожающим звуком вонзавшийся в лед. Он был не шире лезвия меча. С корпусом корабля полозья соединяли деревянные дуги толщиной в руку. Герцог слегка качнулся вдоль поручня и приземлился на опору. Он обхватил дерево ногами и сцепил их, чтобы крепче держаться. «Надеюсь, Асла никогда об этом не узнает», — подумал он. Еще раз проверил, как закреплен канат.
«Гнев роз» сильно потерял скорость. Теперь он двигался не быстрее бегущего человека и направлялся прямо в густую толпу троллей.
— Хей-хо, вы, огромные говноеды! — вопил ярл. — Вот идет Ламби, чтобы погладить вас по заднице! — Сидя, как и Альфадас, верхом на одной из опорных дуг, вытянувшись далеко вперед, он махал троллям левой рукой.
Обнаженный тролльский воин с боевым молотом подбежал к ледяному паруснику сбоку. Он смотрел прямо на Альфадаса. Тролль с легкостью поравнялся с парусником и подобрался к нему поближе. При этом он размахивал над головой боевым молотом.
Альфадас осознал, насколько мало у него возможности увернуться от удара, если он не хочет упасть со своего насеста. Он посмотрел на стальные полозья, со скрежетом скользившие по льду. Они покраснели от крови. Упасть было плохой идеей!
Внезапно тролль на бегу опрокинулся навзничь. Темный арбалетный болт торчал у него изо лба прямо над носом.
Велейф перегнулся через борт.
— Я приказал всем арбалетчикам присматривать за тобой и Ламби. Мы будем…
Слова скальда потонули в яростном крике. «Гнев роз» врезался в группу троллей. Несмотря на то что лезвия серпов были убраны, корпус корабля свалил немало врагов. Альфадас увидел, как острые, словно ножи, полозья отделили обе ноги одного из воинов от тела.
Герцог пригнулся, уходя от удара секирой. Кто-то вырвал оружие из руки нападающего, когда лезвие вонзилось в дерево борта. Теплая кровь брызнула с полозьев в лицо Альфадасу. Моргая, он пытался понять, что происходит перед корпусом корабля. Горстка выживших стояла спина к спине. Тролли немного отступили, чтобы уйти от полозьев ледяного парусника.
Тень промелькнула мимо «Гнева роз». «Ветер в ивах» тоже ринулся спасать выживших. Однако корабль двигался гораздо быстрее. Люсилла и два других эльфа, которых Альфадас не знал по имени, обвязались канатами и упирались обеими ногами в корпус корабля. Люсилла прикрывала товарищей двумя мечами. Небрежным ударом она отразила метательное копье, летевшее в нее, и нанесла троллю уверенный удар в глаз. А затем они оказались рядом с выжившими.
Крепкие руки обхватили одна другую. Люсилла отбросила оружие и подняла на борт раненого эльфа.
Альфадас отвел взгляд, чтобы не пропустить момент, когда придется хватать товарищей по оружию. Вокруг звучали резкие щелчки арбалетов, при помощи которых команда корабля держала троллей на расстоянии.
Среди выживших, бежавших к ним с отчаянно вытянутыми вперед руками, герцог узнал Эгиля Хорзасона, сына короля. Молодой человек поддерживал двух раненых.
Первые воины добрались до Альфадаса. Он поймал протянутые руки, подтянул бегущих к себе и помог им ухватиться за канаты, свисавшие с борта. Того, кто успевал ухватиться за канат, в мгновение ока подтягивали на борт. Словно утопающие, вцеплялись люди в Альфадаса. Некоторые не успели за парусником.
Несмотря на то что корабль двигался очень медленно, для раненых его скорость была значительной. Герцог видел мужчин, беспомощно кричавших и тянувших к ним руки. Хромая, ползком, они пытались нагнать «Гнев роз».
Эгиль помог обоим своим товарищам ухватиться за канаты. А затем отстал и еще раз побежал на лед. Он не был ранен. Королевский сын поднял одного из людей. Рывком взвалил его на плечи и побежал.
Ламби замахал ему рукой.
— Оставь его, дурень! Ты не успеешь!
Тролли забрасывали суда кусками льда. Темноволосому эльфу угодили в спину. От удара он рухнул на руки Альфадасу. Дитя альвов кашлянуло ему в лицо теплой кровью. Альфадас поднял его. Чьи-то руки подхватили его и перетянули через поручни.
Тем временем Эгиль продолжал нестись, насколько позволяли ноги, и, казалось, сам Норгримм поддерживал королевского сына. В него не попал ни один снаряд. Он медленно настигал корабль.
Альфадас вытянулся вперед настолько, насколько было возможно. Их разделяла всего пара дюймов. Эгиль протянул правую руку. Кончики их пальцев соприкоснулись. Сын короля ухватился за запястье Альфадаса. Лицо его было искажено от напряжения.
— Возьми его! — задыхаясь, произнес он, поднимая руку герцога так, чтобы тот мог ухватиться за пояс воина. — Я как-нибудь сам!
Альфадас выругался. Ухватился за пояс и рванул. Над ним о стену борта разбился кусок льда. Холодные осколки осыпали спину. Он поспешно обвязал конец каната вокруг пояса раненого. Мужчину подняли наверх.
Эгиль немного отстал. Он с трудом переводил дух. Лицо королевского сына покраснело от напряжения.
— Давай, мужик! У тебя получится! — подбадривал Альфадас.
Кончики их пальцев снова соприкоснулись. Альфадас отчаянно тянулся к нему. Эгиль обессилел. Пальцы хватали воздух. Альфадас ринулся вперед. Канат его удержит. Если он схватит Эгиля, то их поднимут обоих.
Их руки сцепились. Альфадас упал на лед между полозьями. Падая, он утянул Эгиля за собой. Герцог развернулся. Он отчаянно хватался за королевского сына. Заметил в корпусе секиру. Над ним на ветру трепетал конец разрубленного каната.
Корпус корабля скользнул над ним. Альфадас попытался левой рукой поймать одну из поперечных перекладин, на которых был закреплен корпус судна. В смертельном страхе он сомкнул пальцы вокруг обледенелого дерева. На коленях он ехал по льду. Правой рукой герцог все еще сжимал руку Эгиля.
— Хватай меня за пояс! — закричал он. — Мне нужны обе руки, иначе я не удержу нас! — Его пальцы медленно соскальзывали с перекладины.
Мышцы Альфадаса были напряжены до предела. Он хотел подтянуть Эгиля к себе, чтобы тот мог поймать перевязь.
Что-то легко коснулось плеча герцога. Белые холмики летели мимо. Неровности на льду! Глыба полоснула колено Альфадаса. Он застонал от боли. Сил больше не было! Перекладина, за которую он цеплялся, была слишком толстой.
Эгиль поднял голову и посмотрел на командира. Левой рукой он держался за штанину Альфадаса. Молодой воин улыбался.
— Правильно, что я пошел с тобой, герцог. А теперь спасайся сам! — И с этими словами он разжал пальцы.
— Нет! — во весь голос закричал Альфадас.
Но все было бессмысленно. Он уже не мог спасти Эгиля.
Дрожа от боли и усталости, Альфадас ухватился за перекладину и второй рукой. Между перекладинами он видел, как Эгиль выпрямился, когда корабль отошел на достаточное расстояние. Королевский сын обнажил меч. К нему несся тролль с боевым молотом. Эгиль побежал ему навстречу и исчез из поля зрения Альфадаса.
Перехватывая руки, герцог двигался вдоль перекладины к борту. Если ему удастся снова подняться на палубу, он прикажет кораблю повернуть. Может быть, Эгиль сумеет продержаться достаточно долго. Он ведь не может просто бросить своего солдата!
Альфадас уперся пятками в перекладину, чтобы получить дополнительную опору. Сбоку со свистом проносились ледяные комья. С каждым мгновением парусник набирал ход. Альфадас поглядел на нос. Когда он сорвется — лишь вопрос времени. Герцог отчаянно искал возможность выбраться. Единственный путь наверх вел через деревянные дуги, соединявшие стальные полозья и корпус. Широкие балки отделяли поперечную перекладину под кораблем от боковых дуг.
Альфадас напряг спину и выбросил руки вперед. На миг он повис головой вниз, держась за перекладину только ногами. Он увидел, как далеко позади, на льду, упал Эгиль. Тролль убил его. Все кончено.
Альфадасу удалось ухватиться за опорную дугу. Подтянулся из последних сил. Один из арбалетчиков обнаружил герцога. Сильные руки поддержали его и подняли на борт.
Ламби улыбнулся командиру.
— Так и знал, что ты прилипнешь к кораблю, как блоха к собачьей заднице. Ты нас неслабо напугал, негодяй. — Он протянул герцогу руку. — Поднимайся и посмотри, что делает Рагни, этот проклятый ублюдок.
Еще не совсем придя в себя, Альфадас подошел к поручням. «Битва мечей» на полном ходу мчалась вниз по дороге, прокладывая кровавую тропу в маршевой колонне, поднимавшейся на высокогорное плато. Не было возможности уйти от ледяного парусника. Внезапно «Битва мечей» врезалась в большие грузовые сани, наклонилась набок и перевернулась. Мачты сломались. А тяжелый деревянный корпус продолжал скользить вниз.
— Никогда еще один человек не убивал столько троллей, — благоговейно произнес Велейф.
— Он принес ради этого в жертву свою команду. Для меня он не герой, — расставил точки над «и» Альфадас.
— А ты разве в битве не приносишь в жертву людей каждым своим приказом? — спросил скальд. — Разве Рагни поступил не так, как ты?
У Альфадаса не нашлось слов. Он устало отвернулся. Они сумели спасти семерых.
— Сколько поднялось на борт «Ветра в ивах»?
Ламби пожал плечами.
— Думаю, всего трое-четверо. Более семидесяти остались на льду. А кто был тот парень, который тащил раненых? Я уже где-то видел его лицо. Но не помню где.
— Его можно было встретить в свите короля Хорзы.
Ярл нахмурился. Затем у него отвисла челюсть.
— Это был…
— Да, это был Эгиль Хорзасон. Жаль, что я не передал ему командование «Битвой мечей». Он не пожертвовал бы своими людьми ради славы. И, быть может, однажды из него получился бы великий король. — Альфадас махнул рукой стоявшему у румпеля эльфийскому графу. — Вези нас в Филанган.
— Сегодня ты привел нас к великой победе! — непривычно торжественно произнес Ламби. — И раздвинул для Эгиля место на лавках за пиршественным столом Норгримма. У парня, которого я видел сегодня, мало общего с тем болтливым козлом, который когда-то был сыном Хорзы.
Два сердца
Асла смотрела вниз, в глубокую яму, вырытую в мерзлой земле. Полночи она слушала звуки мотыг, которые сражались с твердой, словно камень, почвой. Ислейф, высокий темноволосый крестьянин-одиночка, в густой шевелюре которого поселилась первая седина, принес тело Оле из длинного дома.
Ислейф был другом ее отца Эрека и единственным, кто вызвался помочь Оле проделать последний путь. Никто из деревни не пришел, чтобы проводить собаковода. Только Асла, дети и Эрек стояли у открытой могилы.
Тело Оле исхудало. Ислейфу было нетяжело нести его. Ярко светился кол, торчавший из груди мертвеца. Они пришли на рассвете… Обеспокоенные тем, что Оле не найдет покоя из-за своей страшной смерти. Они и кол притащили. Он был вырезан из светлого ясеня. Не слушая доводов Эрека, они вонзили деревянный кол в грудь его брата. Туда, где когда-то билось его сердце, если оно у него вообще было. В тот миг, когда они сделали это, Кровь пронзительно взвыла. Асла была уверена, что об этом будут шептаться всю зиму.
Ислейф осторожно спустился в могилу. Он прижимал к себе труп, словно мать, несущая на руках большого ребенка. Даже в смерти лицо Оле выражало муку. Никогда не узнают, что он сделал, подумала Асла. За что боги так жестоко покарали его и деревню. Все были едины во мнении, что именно он призвал призрачного пса. После того как его, изувеченного, нашли в лесу, и начались убийства.
Асла несла Кадлин на руках. Девочка играла с ее волосами. Поверх теплых шерстяных вещей на крошке было тонкое голубое льняное платье, которое так любил ее отец. Асла с тоской подумала о теплых летних днях, когда она с Альфадасом ходила на галечный пляж и они оба наблюдали за малышкой… А та, покачиваясь, бегала по гальке. Что принесет следующее лето? Женщина взглянула на Ульрика. Мальчик сжал губы так, что они превратились в узкую полоску. Он казался очень серьезным, совсем не по-детски.
Ислейф осторожно положил тело Оле на дно могилы, покрытое тонким, словно мука, слоем снега. Высокий крестьянин перевернул тело лицом в грязь. Извиняясь, он посмотрел наверх.
— Они требовали, чтоб я сделал так, — негромко произнес он.
— Я знаю, — прохрипел Эрек.
Асла вздохнула. Так хоронили мертвых, насчет которых опасались, что они могут восстать из гроба. Если они проснутся в могиле и попытаются проложить себе путь в мир живых, то станут только зарываться глубже в землю. Хотя и считалось, что ясеневого кола в сердце достаточно, чтобы навеки удержать мертвого в могиле, старейшины деревни хотели, чтобы уж наверняка.
Асла подумала о том, как Оле, когда она была еще маленькой девочкой, подарил ей бело-коричневого щенка. В детстве она любила дядю. Он не всегда был таким, как последние годы. Может быть, если бы он нашел себе жену… Одиночество выедает сердце, с горечью подумала она. Это ей слишком хорошо известно! Она уже столько ночей провела одна в постели. Запах Альфадаса, который, когда она закутывалась в одеяло, заставлял верить, что муж рядом с ней, постепенно уходил. Скоро он совсем исчезнет из ее жизни.
Ислейф выбрался из могилы и стал опускать в яму тяжелые валуны, которые подкатили туда. Несмотря на то что он пытался действовать осторожно, Асла услышала, как хрустнули кости Оле, когда камни посыпались на труп. В деревне действительно хотели быть уверены, что ее дядя никогда не покинет эту яму, подумала молодая женщина. Она посмотрела на отца. Эрек не пролил ни слезинки по своему младшему брату, но губы старого рыбака дрожали, когда он наблюдал за тем, как товарищ его детства исчезает под камнями. Отец всегда чувствовал себя ответственным за Оле. Он вступался за младшего брата, когда в деревне начинались ссоры. Он защищал его, даже когда точно знал, что Оле не прав. Асла провела рукой по золотистым волосам Ульрика. Будет ли он столь же безусловно вступаться за свою маленькую сестру?
Взгляд ее зацепился за камень, торчавший рядом со свежим земляным холмом. Вчера Эрек едва не надорвал себе спину, чтобы принести его от берега к длинному дому. Полночи царапал он старым гвоздем камень, чтобы изобразить на нем собачью голову. Он не хотел, чтобы забыли, в каком месте покоится его брат.
— Мама, когда мы пойдем к Гундару? — смущенно спросил Ульрик.
Асла посмотрела на Эрека. Отец коротко кивнул. Он отпускал ее, ведь она отдала последний долг Оле.
Опечаленная Асла отправилась вместе с детьми к могиле священнослужителя. Она была глубоко обязана Гундару, и никогда больше не будет у нее возможности отблагодарить его. Он спас Ульрика. Мальчик рассказал, как Гундар нес его на руках весь долгий путь до деревни. Асла знала, что это было выше сил старого человека.
Плоский могильный холм священнослужителя был окружен тонкими прутьями. Выбирали прямые ветки и украшали их полосками ткани, негромко шелестевшими на зимнем ветру. Те, кто приходил на могилу Гундара, чтобы почтить его память, привязывали к пруту лоскуток. Камня здесь еще не было. Может быть, он не хотел камень? Или кто-то старается выбрать для последнего приюта Гундара очень красивый камень и еще не закончил работу.
Асла опустилась на колени, чтобы помолиться про себя и поблагодарить старика. Вчера, когда его хоронили, она не смогла прийти. С такими людьми, как Оле, когда не было уверенности, что они действительно останутся в могиле, очень строго соблюдалась традиция караула. И никто не захотел снять с нее этот груз. Даже отец. Эрек был слишком потрясен, чтобы быть надежным караульщиком. Сомнительных мертвецов клали на носилки посреди жилой комнаты. Меж сложенных рук вставляли свечу и не спускали с них глаз целый день и целую ночь. Нужно было убедиться, что они уже не шевелятся. Поэтому Асла не смогла прийти на похороны Гундара.
Единственным утешением ей служило то, что она помогла собрать его для похорон, поскольку тело старика лежало в ее доме. Женщина стянула со священника тяжелую кольчугу, затем обрядила его в лучшие одежды и старательно расчесала волосы и бороду.
Ульрик взял полоску ткани, повязанную вокруг пояса. Она была в два пальца шириной. Украшение его лучшей туники. Он настоял на том, чтобы преподнести Гундару этот подарок. По щекам его текли слезы, когда он привязывал ткань к одному из длинных прутьев. Но мальчик ни разу не всхлипнул.
Кадлин играла в снегу, когда Асла от имени дочери привязала к ветке полосу от ее тонкого летнего платья. Зябко поеживаясь, молодая женщина завернулась в просторный красный плащ. Альфадас привез его из одного из походов. Он утверждал, что когда-то он принадлежал королевской дочери. Плащ был сшит из тяжелой, выкрашенной в красный цвет шерсти. На ткани не было ни катышка. Асла часто спрашивала себя, как можно спрясть настолько тонкую нить. Свой дар Гундару Асла отрезала от этого плаща.
— Надеюсь, ты нашел свое место за богато накрытым столом, — удрученно произнесла она. — Я столько всего хотела тебе еще сказать. Ты вернул мне сына. Этого я не забуду до конца своих дней.
Внезапно рядом с Аслой оказался кто-то в светло-коричневых сапогах. Женщина не слышала шагов по снегу. Неужели настолько глубоко погрузилась в свои мысли? Асла подняла голову. Рядом с ней стояла Йильвина.
— Как думаешь, мне тоже можно украсить его могилу? — спросила она со странным акцентом, постоянно придававшим ее словам певучесть. — Он спас мне жизнь. — Она говорила, но лицо ее не выражало ничего.
«Интересно, что она чувствует?» — спросила себя Асла. Стыд оттого, что сын человеческий защитил ее и королеву от чудовища? Или благодарность?
— Думаю, Гундар порадовался бы, если бы знал, что ты тоже будешь вспоминать о нем с приязнью.
— Я знаю, — ответила эльфийка.
Такой самоуверенный ответ рассердил Аслу.
— Меня беспокоит, не отнесутся ли жители деревни плохо к тому, что я тоже почту умершего по их обычаю.
— За других говорить не могу, — холодно ответила Асла. — Но меня ты не обидишь тем, что выкажешь уважение Гундару.
Эльфийка опустила голову. Некоторое время она задумчиво смотрела на могилу. Наконец вынула из ножен кинжал, отрезала полоску ткани от плаща и привязала ее к одной из веток.
— Я была очень близко к нему, когда он умер.
Асла вспомнила о поцелуе, который даровала эльфийка умирающему священнослужителю. Поведение Йильвины показалось ей странным, но не неправильным. Женщина не поняла, что произошло, но почувствовала, что эльфийка сражается за жизнь Гундара.
— Стенки его сердца были тонки, словно пергамент. Должно быть, его бог защищал его. Вообще-то старец давно уже должен был погибнуть. Обильная пища, прогулки у фьорда… Всего этого должно было быть достаточно, чтобы убить его. Он очень любил твоего мальчика. То, что он нес Ульрика, не стало причиной его смерти. И не укус призрачного пса. Его время пришло. Он ушел с миром.
Асла закусила губу. Хотела что-то сказать, но комок в горле задушил ее голос. Откуда знала Йильвина об упреках, которыми она себя осыпала? До сих пор она думала, что эльфийскую воительницу не волнует ничего, кроме благополучия ее королевы. Она всегда казалась такой холодной и безучастной. И тем не менее своими зоркими глазами разглядела, что тревожит сердце Аслы.
Йильвина взяла Ульрика за руку.
— Пойдем в дом. Гундару скорее придется по душе, если его почтут за хорошей трапезой, чем если кто-то будет мерзнуть на его могиле.
Каменное время
…Тягостнее, чем грядущие бои, было время ожидания. Одиннадцать дней прошло, прежде чем тролли подступили к Филангану. Дней, исполненных надежды и напряжения. Мы знали, сколь крепка наша твердыня. Штурм врат, ведущих к Снежной гавани, должен был превратиться в резню. Почти все наше войско заняло позиции на длинных склонах горы. Была занята каждая бойница. Завершено было и строительство башни на Магдан Фалахе. Кто бы ни захотел войти в Филанган через звезду альвов, его встретят сотни стрел. Промахнуться по противнику на узком мосту было почти невозможно.
Однако, несмотря на то что военачальник Олловейн источал уверенность, многие испытывали тревогу. Не удивят ли тролли и на этот раз — вот тот страшный вопрос, который многие втайне задавали себе. Напряжение спало лишь тогда, когда на горизонте появилось большое войско. Несмотря на то что я видел их армию у Розенберга, я был напуган одним только их количеством. Словно черная полоса, застлали они горизонт. И страшно было видеть, как сильно они изменились. Они были дисциплинированны! Они разбили лагерь по всем правилам военного искусства! Конечно, их никогда нельзя будет сравнить с войском эльфов на марше, но тогда мне показалось, что они более дисциплинированны, чем наши союзники кентавры.
Целых два дня тролли тянули время, чтобы подготовиться к атаке. Лишь спустя годы я понял, что это и было их главным оружием: самодовольное спокойствие и ожидание. Они очень сильно изменились за столетия изгнания!
Когда я вспоминаю дни перед атакой, ничто так не занимает мои мысли, как ужас, который сеял в Филангане злой дух. Казалось, он был повсюду, и везде оставлял он следы смерти. Раз мы обнаружили в оружейне, где изготавливали луки, семерых убитых кобольдов. Другой раз пятерых людей нашли мертвыми на койках. Особенно же тяжело забыть вид двух кентавров, которые, очевидно, хотели проспаться после опьянения. Я был потрясен тем, что сотворил этот дух с крупными, источающими силу телами.
Его убийства нельзя было спутать ни с чем. Казалось, он обгладывает плоть с костей. От мертвецов не оставалось ничего, кроме бледной крошащейся кожи, обтягивавшей кости и сухожилия. Волосы их были седыми или побелевшими. А иногда, когда они успевали увидеть своего убийцу, на лицах читался невыразимый ужас.
Настораживало, что он никогда не убивал эльфов. Наши союзники тоже скоро заметили это. И в то беспокойное время ожидания этот факт вбил меж нами клин.
Они нашли много имен для невидимого убийцы. «Холодный свет» называли его кобольды, «Дыхание мороза» — кентавры и «Убийца» — сыны человеческие. Сколько бы стражей они ни выставляли, он приходил и уходил, когда ему заблагорассудится. Вскоре он начал пугать защитников больше, чем тролли, и все с нетерпением ждали дня, когда начнется атака, поскольку надеялись, что тогда прекратятся убийства, совершаемые непонятным существом. Даже я присоединялся к этой наивной вере. Как глупо было воображать, что враг отбросит одно оружие, когда у него появится второе!
В эти каменные дни страха, когда мы ждали гибели, запертые в стенах крепости, военный совет заседал почти постоянно. Теперь, когда я возвращаюсь мысленно в те дни, меня наполняют печаль и непонимание, когда я вспоминаю, в каких вопросах мы не могли договориться. Целыми днями тянулись споры о том, можно ли разрешить сынам человеческим хоронить своих умерших в земле Небесного зала. Ландоран решительно возражал. Он не хотел терпеть того, чтобы это чудесное место загрязняли тела детей человеческих. Чтобы деревья питались разлагающимися телами.
Спор был настолько ожесточенным, что человеческий князь Альфадас однажды даже сообщил, что он и его воины не станут долее загрязнять безупречные ландшафты Филангана своим присутствием. Оримедес встал на его сторону и пригрозил, что уйдут и кентавры, если крепость покинут сыны человеческие. Наконец Ландоран был вынужден подчиниться требованию, поскольку даже его собственный сын, военачальник Олловейн, поддержал сынов человеческих.
Теперь для меня очевидно то, что тогда знал Ландоран о будущем, и этот спор кажется мне мелочным, меня охватывает глубокий стыд. Но тогда, несмотря на то что я был обязан сынам человеческим, я был на стороне князя нормирга. Мне тоже была невыносима мысль о разлагающихся трупах в прекраснейшем из наших чертогов.
Сколь бы горьки ни были эти воспоминания, об одном происшествии в те далекие дни я вспоминаю с улыбкой. Олловейн и Ландоран снова спорили о том, чтобы всех детей и женщин увезти через Небесную гавань, когда в зал совета вошло маленькое седовласое существо, хольд, одетый по традициям своего народа. На нем были только набедренная повязка и вышитый золотом обруч, он казался чужим, даже смешным в просторном зале из золота и мрамора. Все уставились на него. Только Ландоран поднялся со своего места, пошел навстречу ему и, к нашему удивлению, поклонился хольду.
— Приветствую тебя, Гондоран из рода Брагана, Повелитель Вод в Вахан Калиде.
Как оказалось, Олловейн и Оримедес тоже знали хольда, но тот скрыл от них свой титул. Ландоран предложил Повелителю Вод место в военном совете, однако хольд ответил, что, по его мнению, Филангану не нужен еще один спорщик. Вместо этого он попросил планы цистерн, водных туннелей и скрытых источников. Он пояснил, что, по его расчету, каменное сердце скального замка страдает и он сделает все, что в его силах, чтобы исцелить его. Таким образом он сможет послужить князю лучше, чем на стенах крепости с мечом в руке. Тогда я лишь улыбнулся дерзкому требованию хольда. А Ландоран с радостью выполнил его желание и выдал ему на время Око Конструктора Скал, один из самых дорогих наших артефактов. Это был рубин, вставленный в золотой обруч так, что он оказывался посредине лба носящего драгоценное украшение. И он позволял владельцу формировать скалы таким образом, словно они созданы из глины. Со времени появления в зале совета я более не видел Гондорана, а ему еще предстояло доказать, что он — не взбалмошный дурак и что в его груди бьется сердце воина.
Гондоран из рода Брагана стал зеркалом моего высокомерия, воспоминания о нем показывают, что не следует путать очевидное с истинным.
Когда тролли наконец приблизились, в мои обязанности входило служить разведчиком Каменного сада. Однажды я пролетал вместе со Снегокрылом над их лагерем. Они принесли с собой много дерева. Из него они стали вырезать грубые защитные стены и крыши для трех огромных таранов. Казалось, тролли совершенно точно знали, что их ожидает, когда они примутся штурмовать широкий перевал, ведущий к Снежной гавани. Пусть готовятся, думал я, исполнившись высокомерия. Так они сумеют защититься от стрел, но ведь я знал, сколько орудий смотрят на перевал и что помимо стрел и каменных ядер ожидает троллей. Против этого деревянные сооружения не помогут.
Уже собираясь улетать, я почувствовал темную силу, глубокое уныние, зарождающееся во мне вместе с мыслями о скорой смерти. Подобное мне уже доводилось испытывать — в долине Свельм. Здесь же это ощущение было еще отчетливее. Говорили, что шаманки троллей занимаются магией крови.
Тогда я понял, что они, пронизанные глубокой злобой, плетут заклинание, насмехающееся над всеми силами природы. И еще я почувствовал их уверенность. Тролли были убеждены в том, что победят нас…
Из «Взгляд сокола», с. 783;
воспоминания из жизни Фенрила,
графа Розенберга
Удар в сердце
Оргрим взвалил на плечо кожаный мешок из козьих шкур с тяжелыми железными шестами. Он был вынужден воспользоваться помощью раба-кобольда, чтобы тот сковал эти палки. Даже через кожаный мешок он чувствовал неприятное покалывание на коже из-за металла.
Свежий ветер несся надо льдом. По небу плыли широкие волны зеленого зимнего сияния. Под командованием тролля находилось пять сотен воинов. Таким войском обычно командовал только герцог. Его дни в качестве вожака стаи сочтены, уверенно подумал Оргрим. Если на этот раз он победит, то у Бранбарта не будет выбора и он дарует ему титул герцога. Кровавая баня, которую устроили три ледяных парусника посреди войска троллей, укрепила его в желании совершить этот смелый шаг. А призрачная собака Сканги дала ему все необходимые знания.
Оргрим разглядывал массивную деревянную стену с колесами по бокам. Три длинные оглобли позволяли двигать тяжелую конструкцию. В то же время они поддерживали стену, как только их опускали на землю. Справа и слева от стены откидывались деревянные щиты величиной с дверь, удлиняя сооружение. Призрачный пес Сканги клялся, что там, где он собирался атаковать, не было катапульты. Победа или поражение зависели от того, правду ли говорила эта тварь.
Вожак стаи поглядел на Бруда. Рана в его груди затянулась. Во время атаки ледяных парусников разведчик получил глубокие порезы. И теперь казалось, что соколу на его груди перерезали горло. Бруд был обозлен сверх меры из-за этой некрасивой раны и вот уже несколько дней говорил лишь о том, как скроет этот шрам под другими шрамами-украшениями и вернет своему соколу былое достоинство.
Бруд нес толстый моток веревок. Половина троллей была экипирована подобным образом. К ним подошел Болтан, мастер-оружейник.
— Сканга говорит, все готово.
Оргрим глубоко вздохнул. Шаманка стояла рядом с устремляющимся к небу черным столбом, торчавшим изо льда. Он обозначал большую звезду альвов, находившуюся рядом со скальным уступом.
— Боишься? — негромко спросил Оргрим.
Мастер-оружейник нервно рассмеялся.
— Когда мы наконец окажемся там, все пройдет. Эльфов я не боюсь. Но дороги!..
— Боятся только трусы, — рассмеялся Гран, стоявший за ними и слушавший разговор.
— Можно ли быть по-настоящему мужественным, если никогда не приходилось укрощать свой страх? — раздраженно бросил Болтан.
Гран нахмурился.
— Ты назвал меня трусом?
— Нет, только глупцом!
— Довольно! — зашипел Оргрим.
Затем поднял руку и подал Сканге условный знак. Почти в тот же миг на льду выросла арка из сияющего света.
— Ты знаешь, что должен делать? — с нажимом спросил вожак стаи.
Болтан коротко кивнул.
— Я пою песнь о короле Слангамане, все строфы. Только после этого мы следуем за тобой, группами по пять воинов.
— Нам нужно время. Ты знаешь, как мало места там, куда мы отправляемся.
Болтан обхватил его запястье в воинском приветствии.
— Удачи, вожак стаи. Если на этот раз мы победим, скоро будут петь песню о герцоге Оргриме.
— Будем надеяться, что пес Сканги не соврал. — Вожак стаи отвернулся и подхватил среднюю оглоблю деревянной стены.
Несколько воинов подбежали помочь ему. Бруд и Гран были рядом.
Испытывая странное чувство, он потянул тяжелое деревянное приспособление по направлению к вратам света. Сканга переступила через оглоблю.
— Я поведу вас, — скрипучим голосом произнесла она. Она коснулась тонкими пальцами лба Оргрима. Это было похоже на царапанье сухой ветки. — Если ты победишь, нам нужно будет поговорить, вожак стаи. Есть кое-что, что ты должен знать. — Ее слепые глаза смотрели на него. — Ты должен победить сегодня!
— Чего ты хочешь?
Шаманка покачала головой.
— Сначала победи. Тогда я поговорю с королем и с тобой! Вперед!
Оргрим молча повиновался. Руки его стали мокры от пота. Он не боялся сражений, но тоже опасался пути сквозь Ничто.
— Отпустите и держитесь за мной! — приказал он воинам, шедшим справа и слева от него.
Оргрим сжал зубы и оперся плечом на деревянную стену. Гран подхватил оглоблю за его спиной и принялся помогать. Путь сквозь Ничто представлял собой узкую тропу. Деревянная стена будет выступать за нее. А на все, что не находится на тропе, могут напасть. Поэтому они потеряли столько кораблей во время вторжения в Альвенмарк.
На деревянной стене плясало мерцающее сияние. Северный ветер коснулся плеча Оргрима. Затем тролль сделал шаг. Он стоял в темноте. Здесь не было ветра. У его ног мерцала золотая тропа. Деревянная стена закрывала обзор. Вожак стаи видел только отрезок пути прямо перед собой. Но он чувствовал тени по ту сторону света. Чувствовал их жадные взгляды.
«Иди дальше, — мысленно приказал он себе. — Только не отводи взгляд от тропы». За его спиной раздался пронзительный крик и тут же резко смолк. Не сходить с тропы!
Прижавшись плечом к деревянной стене, опустив голову, он смотрел вниз. Сканга защитит их! Они просто должны двигаться. Что-то потянуло деревянную стену, словно ее терзал порыв ветра. Но здесь ветра не было.
Оргрим изо всех сил дернул в свою сторону. Не сдаваться! Внезапно под его ногами засветился белый камень. Над ним сомкнулась влажная жара. Вожак стаи посмотрел наверх. Высоко над ним раскинулся странный прозрачный свод пещеры цвета ясного неба. Под ним плыли большие облака. Небесный зал!
За спиной Оргрима послышалось ликование, когда из ворот стало выходить все больше и больше воинов. Пещера выглядела потрясающе. Пес Сканги рассказывал о ней Оргриму. О величии и роскоши. Но все его слова не могли подготовить тролля к тому, что предстало перед ним. Это было великолепно и в то же время неправильно. Как и все, что делали эльфы! Вожак стаи знал, что находится внутри горы. Однако ощущение было такое, будто стоишь посреди просторной долины. Эльфы украли у пещеры в скале ее торжественную тьму. Это было неверно! Пещеры не должны так выглядеть! Эльфы украли у замка его сердце! Источили его, как черви яблоко. Когда-то этот замок был Кенигсштейном! Скальным замком короля троллей! И как он снова сможет стать им после того, что с ним сотворили эльфы? Гора без сердца и без достоинства больше не может быть резиденцией короля!
Оргрим в ярости отвел взгляд. Эльфы за это заплатят! Словно червей, раздавит он их ногами!
Послышались сигналы рогов. Начался танец.
— Занять оглобли! — приказал вожак стаи, уступая место молодому воину.
Отполированный камень моста был коварно гладким. Поручней на Магдан Фалахе не было. Такую глупость могли сделать только эльфы! Оргрим балансировал на краю. Их защитная деревянная стена сильно выступала справа и слева. Вожак стаи отпустил засов. Большой деревянный щит с треском откинулся. На другой стороне отпустил второй щит Бруд.
Стрела прилетела с неба почти вертикально и вонзилась в мост совсем рядом с Оргримом. Деревянная стена защищала от прямого обстрела с башни в конце моста. В его воинов можно было попасть только в том случае, если стрелять вертикально вверх, чтобы стрелы летели по восходящей траектории, а затем устремлялись вниз, как только пройдут верхнюю точку. Но к этому вожак стаи тоже был готов.
— Щитоносцы, к оглоблям! — спокойно приказал он. — Защищайте своих товарищей!
Воины с длинными деревянными щитами устремились вперед. Они подняли щиты над головами и таким образом прикрыли остальных. Оргрим вернулся к центру стены.
С глухим стуком ударялись стрелы в щиты. Тролль смотрел на мост и улыбался. Еще ни одного солдата не потерял он на Магдан Фалахе! Теперь воины первой волны собрались на мосту. Сканга быстро махнула ему рукой, а затем исчезла во вратах из света. Скоро появится Болтан с остальными. Нельзя терять времени.
Оргрим приоткрыл в стене небольшое отверстие и глянул на башню, возвышавшуюся в конце моста. За зубцами он увидел сверкающие серебром щиты эльфов. Они посылали к своду пещеры одну за другой тучи стрел, но не могли видеть, что происходит за толстой деревянной стеной.
Вожак стаи прикинул расстояние до ворот. Нельзя уходить слишком далеко! Звезда альвов, через которую скоро придет подкрепление, обязательно должна находиться в непростреливаемой зоне, Оргрим оглянулся. Они отошли с деревянной конструкцией примерно на десять ростов мужчин; Этого должно хватить!
— Стоп! — приказал он. — Опустить оглобли!
Вожак стаи снял с плеча мешок из козьей кожи. Железные палки негромко звякнули. Сейчас Оргрим находился на одной высоте с огромной опорой моста. Это самое лучшее место! Тролль опустился на колени. Следующий маневр он отрабатывал со своими воинами дюжины раз.
— Носильщики! По местам!
От группы троллей отделились трое воинов и опустились на колени рядом с Оргримом.
Вожак стаи намотал на руки толстые полоски кожи. Затем запустил руку в мешок и вынул оттуда железную палку. На одном конце она была острой, как шип. Кобольды уверяли, что эти наконечники заострены особым способом. Достаточно ли?
— Молотоносцы, ко мне! Щитоносцы, прикрывайте!
К Оргриму подошел Гран. Огромный тролль взвесил в руке тяжелый боевой молот. К ним присоединились и другие воины, в конце концов рядом с каждым стоявшим на коленях воином застыло по два молотоносца.
С шорохом сомкнулись над головами щиты, образуя деревянную крышу.
Оргрим держал железную палку обеими руками. Осторожно поставил острие на полированный камень. Вот теперь пробил час истины! Если не удастся вбить железные палки в мост, их атака провалится.
Крик заставил Оргрима поднять голову. Один из его воинов упал. Из его ноги торчала стрела с черным оперением. Стрелы густо обрушивались на крышу из сомкнутых щитов. Отдельные попадания будут всегда.
Вожак стаи посмотрел на Грана.
— Начинайте! И если ты попадешь мне по пальцам, я прикажу сбросить тебя с моста!
Великан усмехнулся.
— Твои руки тебе еще понадобятся. Может быть, сегодня тебе наконец удастся убить столько же эльфов, сколько убил я. Бой будет для меня испорчен, если ты не сможешь сражаться.
— Не болтай. Бей! — резко ответил ему Оргрим.
Со звоном обрушился на палку тяжелый каменный набалдашник. Железо завибрировало в пальцах Оргрима. Гран и второй воин быстро подхватили ритм. Они попеременно наносили удары. Острие железной палки не находило опоры на отполированной поверхности моста. Снова и снова обрушивались вниз молоты. Руки у Оргрима болели. Его пальцы совершенно онемели — так крепко сжимал он палку.
Затем вожак стаи наконец увидел, как отскочил крохотный кусок камня.
— Стоп! — приказал он, переставляя острие железной палки в тонкую трещину. — Продолжайте!
И снова застучали в своем ритме молоты. Краем глаза Оргрим заметил, как одна из палок медленно вонзается в камень. Все получится!
Работа двигалась бесконечно медленно. Эльфы перестали стрелять. Может, они отважатся вылезти из башни, чтобы столкнуть с моста тяжелую деревянную стену?
— Займите места у оглобель! — снова приказал Оргрим, не отводя взгляда от железного стержня.
Пока его воины будут держать стену, слабым эльфятам не удастся сдвинуть ее с места.
Оргрим уже мог выпустить стержень из рук. Он вошел в скалу более чем на длину ладони. Достаточно глубоко, чтобы выдержать груз? Вожак стаи поглядел на звезду альвов. Сколько времени пройдет, прежде чем Болтан пошлет сюда первого воина? Даже сейчас занятый ими крошечный участок моста был переполнен.
— Стоп!
Молоты замерли в воздухе. Оргрим схватил стержень и навалился на него всем весом. Тот не шелохнулся.
— А ну дай я!
Гран опустился на колени. Скривился, когда его обнаженные пальцы коснулись железа. Мышцы сильных рук напряглись. Ничего! Стержень не двигался.
— Я бы повис на нем, — серьезно заявил великан.
— Канаты! — приказал Оргрим.
Толстые мотки полетели на кладку рядом с ним. Канаты были изготовлены из переплетенных кожаных ремней. Они хорошо ложились в руку. На концах их были петли. Вожак стаи набросил одну на стержень, вбитый в мост. Поглядел на Грана.
— Только четыре каната на каждый стержень! И следи за тем, чтобы на одном висело не более двух воинов. Больше они не выдержат! Перебрось канаты справа и слева от моста, чтобы мы не мешали друг другу во время спуска.
Гран поглядел вниз.
— Я пойду первым. Внизу может быть опасно. Нельзя защищаться, когда висишь на канате.
— Поэтому первым пойду
я. Хорошая перспектива для тебя стать герцогом вместо меня, если со мной что-то случится. — Вожак стаи вложил боевой молот в кожаную петлю за спиной, чтобы он не мешал во время спуска.
Великан криво усмехнулся.
— В принципе, ты прав. Спускайся спокойно.
Оргрим обвязал себя канатом, затем скользнул с моста спиной вперед. Боковые клапаны деревянной стены защищали его от обстрела. Он уперся обеими ногами в опору моста. Ладони были обмотаны кожей. Отталкиваясь от гладкой стены, он длинными прыжками несся вниз. Под ним по склонам Небесного зала тянулся густой туман. Здесь было невыносимо жарко. «Хуже, чем в болотах Вахан Калида», — подумал Оргрим. Но ведь нормирга пришли оттуда. Вероятно, им нравилось в мангровых зарослях… Кто может знать, что происходит в голове у эльфов?
Оказавшись в тумане, Оргрим замедлил продвижение. Несмотря на кожаные повязки, руки его горели. Теплая вода текла по обнаженной коже. Пахло тухлыми яйцами.
Вожак стаи остановился и посмотрел вниз. Что-то здесь не так! Эта вонь совершенно не в духе эльфов! Где-то в дымке послышался булькающий звук.
«По крайней мере в тумане лучники не заметят», — подумал Оргрим, продолжая спуск. Всего несколько мгновений, и под ногами он ощутил твердую почву. Рядом с троллем торчал куст, листья которого увяли. Что происходит?
Туман может быть опасен для них. Нужно отыскать вход в широкий туннель, на пять миль вгрызающийся в глубь горы и связывающий между собой обе гавани. Тот, кто владеет этим туннелем, владеет и Кенигсштейном. Оттуда ведут ходы во все пещеры. И тем, кто намеревается покинуть скальный замок, тоже придется воспользоваться им. Оргрим уверенно улыбнулся. Они подумают, что он пойдет к Снежной гавани, чтобы открыть ворота нападающим. Но у него совсем иные планы. Планы, которыми он не поделился даже с королем и Скангой. Если немного повезет, они победят эльфов в крепости всего за день.
Рядом с ним по канату спустился еще один воин. Скоро в сердце эльфийской крепости будет пять сотен троллей. И кто же сумеет их удержать?
Огонь отступает
Олловейн смотрел на широкий проход. Мастер меча находился в каземате на сто шагов выше Снежной гавани. В обширной комнате внутри скалы был устроен оборонительный командный пункт. У восточной стены в высоких нишах стояли катапульты, обращенные к перевалу. На деревянных пьедесталах несколько тяжелых арбалетов были готовы стрелять в любого врага. В центре комнаты громоздился большой стол для карт, заваленный планами крепости. Хрустальные графины с сидром, мечи и кинжалы прижимали бумагу, чтобы она не сворачивалась. По столу было расставлено несколько стаканов с водой и разбавленным яблочным вином. На втором столе, поменьше, стояла тарелка с холодным жарким. Нарезанный хлеб источал приятный аромат.
Мастер меча замер в средней орудийной нише. По бокам ее возвышались пирамиды тяжелых каменных снарядов и несколько мешочков с арбалетными болтами. Позади Олловейна из скалы торчали золотые трубы, воронкообразные отверстия которых были закрыты деревянными пробками.
С того места, где стоял Олловейн, через бойницу было видно всю долину. Четыре каземата, подобные этому, располагались в отвесной стене под ними.
Катапульты выстреливали камень за камнем в приближающихся троллей. На перевале было черно от вражеских полчищ. И они платили кровавую дань. Их то и дело обстреливали из казематов над гаванью и скрытых на склонах позиций. Они должны были, потерять уже сотни воинов! И у них не было возможности отомстить эльфам, людям и кобольдам, которые стояли, скрытые за узкими бойницами.
Почти у всех воинов-троллей были мощные деревянные щиты. Солдаты образовывали колонны и пытались прикрыться со всех сторон. Но все это — лишь иллюзия безопасности, поскольку колонны на марше представляли собой легкую добычу для катапульт. Их выстрелы то и дело оставляли кровавые бреши в рядах нападающих.
Некоторые тролли обвешали себя вязанками хвороста и, похоже, полагались на то, что ни одна стрела не сможет пробить эти странные доспехи. Они становились прекрасной добычей стрелков, стреляющих огненными стрелами.
Самым грозным оружием троллей были огромные тараны. Их снабдили защитными крышами, поверх которых располагались толстые, наполненные травой кожаные маты. Большинство камней отскакивали от матов, не причиняя вреда. Огненные стрелы тоже не могли ничего сделать с обледеневшей кожей.
Это построили рабы-кобольды, раздраженно подумал Оргрим. Сами тролли никогда не додумывались до такого!
Первый из таранов дотащили до врат Снежной гавани. Когда орудие впервые ударило по воротам, звук был такой, словно ударили в гонг. Олловейн увидел, как дрогнули хрустальные бокалы на столе. Звук проник до самого желудка. Для обычного шума, создаваемого троллями, это было необычайно торжественно.
Мастер меча высунулся из бойницы, чтобы лучше видеть, что происходит внизу, у ворот. Снова прозвучал удар гонга. Тролли медленно выводили на позицию второй таран.
— Они сумеют пробить ворота? — обеспокоенно спросил Альфадас, из соседней бойницы наблюдавший за нападающими.
— Ворота из золота, толщиной примерно в руку. Я не думаю, что они сумеют их разрушить. Не смогут они и раскачать при помощи ударов какие-либо из петель. Створки втягиваются по бокам при помощи цепных лебедок, когда нужно их открыть. Впрочем, золото легко деформируется. Вполне вероятно, что они настолько сильно деформируют ворота в том месте, где сходятся обе створки, что сумеют найти лазейку. Но через такой лаз сумеют одновременно пройти один или два тролля. А с другой стороны ворот две сотни кобольдов с тяжелыми арбалетами и пять катапульт. Если тролли не смогут атаковать широким фронтом, то не смогут пройти мимо наших маленьких братьев по оружию.
Второй таран принялся лупить по воротам. Олловейн почувствовал, как дрожит под ногами пол. Должно быть, под защитными навесами тролли прячут огромные стволы. Интересно, они оказались глупы настолько, чтобы взять необходимое для этого дерево из лесов маураван?
Мастер меча отступил от бойницы и подошел к золотым трубкам, торчавшим из стены. Каждая из них была закрыта пробкой орехового дерева. Маленькие золотые цепочки не позволяли пробкам упасть внутрь.
Олловейн потянул деревянную пробку ближайшей трубы.
— Масло готово? — громко крикнул он в нее.
Затем наклонился и прислушался.
— Масло кипит, полководец! — послышалось в трубе, слова сопровождало металлическое эхо.
— Закрыть бойницы! Передайте приказ во все казематы!
Олловейн отошел от переговорной трубки и отправился на наблюдательный пункт. Внизу, на льду, тролли выводили на позиции третий таран.
Мастер меча велел Люсилле подойти к переговорной трубке. Звук таранов превратился в равномерный гул. Олловейн махнул эльфийке рукой.
— Сейчас!
— Сколько котлов? — крикнула она.
— Все двадцать!
Он подал знак воинам у катапульт.
— Закрыть бойницы!
Олловейн бросил последний взгляд в глубину. Из плоских жерл под первым казематом веером брызнули фонтаны масла. Послышались стократно усиленные крики. Масло в буквальном смысле слова ручьями текло по льду. Олловейн закрыл деревянную задвижку бойницы.
Послышался шипящий звук. Яркий свет засиял сквозь мелкие щели в деревянных ставнях. Затем в каземат проник тяжелый маслянистый запах, сопровождаемый запахом горелой плоти. Олловейн боролся с подступившей тошнотой. В этот миг далеко внизу на льду умирали сотни троллей. Он приказал убить их. Никто из тех, кто подошел к воротам ближе, чем на двадцать шагов, не выживет. Кипящее масло при соприкосновении с крохотным язычком пламени в мгновение ока превращалось в облако огня. Мастеру меча вспомнилась огненная ночь в Вахан Калиде. Теперь огонь, принесенный троллями в Альвенмарк, вернулся к ним.
Он снова подошел к переговорной трубке.
— Пламя пробилось через сливы?
— Нет, командир. В каземате очень жарко, однако несчастья не произошло.
— Тогда наливайте в котлы новое масло.
Мастер меча вставил заглушку в воронку переговорной трубки и подошел к бойницам. Когда он открыл заслонку, в нос ему ударила дикая вонь. Густой черный дым застил вид на область у ворот. Вдалеке мелькали полыхающие фигуры, тролли с криками катались по снегу. Ручьи огня расползались до сотни шагов по леднику. Довольно большая часть войска в панике бежала. Но некоторые тролли продолжали стоять.
Олловейн видел, как они при помощи длинных крючьев пытаются оттащить от ворот горящие тараны. Будут ли они готовы после такого вести мирные переговоры? Даже их упрямому королю должно быть ясно, что он никогда не сможет захватить Филанган! Еще две-три такие атаки, и его войско начнет разбегаться, быть может, даже восстанет против него. Каменный сад — сильнейшая твердыня Севера. Ее завоевать невозможно.
Альфадас стоял у одной из бойниц и с каменным лицом смотрел вниз. «Интересно, что происходит в душе сына человеческого?» — спрашивал себя мастер меча.
Люсилла холодно улыбнулась.
— Что ж, пожалуй, этим тролльская война и закончится.
Олловейн удивился: все больше и больше троллей бежали обратно к воротам. Они изо всех сил пытались убрать тараны. Может быть, из первого каземата будет лучше видно, что происходит там, внизу? Он подошел к переговорной трубке.
— Что происходит у ворот?
Вместо ответа послышался лишь металлический скрежет.
— Докладывайте! — крикнул Олловейн, раздраженный отсутствием дисциплины.
Во время сражения всегда кто-то должен находиться неподалеку от переговорного устройства!
Полководец откашлялся. Все вокруг смотрели на него.
— Я требую немедленного отчета о положении у врат Снежной гавани, — подчеркнуто спокойно произнес Олловейн.
Внезапно в трубке послышался пронзительный крик. Снова раздался металлический скрежет, а затем все услышали низкий голос:
— Выходи из трубки, эльфеныш, чтобы Гран сожрал тебя!
Мастер меча глубоко вздохнул. Как это возможно? Как тролли могли попасть в крепость? И где они еще могут быть? Нужно действовать и в то же время сохранять холодную голову.
— Люсилла, передай через переговорную трубку приказ остальным казематам собрать всех воинов на северной лестнице перед третьим казематом. Пусть снимут команды с катапульт и арбалетов.
Олловейн подошел к столу. Неужели троллям удалось ворваться в Снежную гавань? Оттуда можно попасть к казематам. Но как они прошли через ворота?
— Командир! — На выходе к северной лестнице показался граф Фенрил.
Его левая рука висела плетью вдоль тела, белые кожаные доспехи были забрызганы кровью.
— Они в крепости. Пришли из Небесного зала. Их сотни!
— Где они?
Граф подошел к столу для карт.
— Здесь, в большом туннеле. И в туннельных системах параллельно ему. Саму Снежную гавань атаковать не стали. — Он указал на комнату. — Они заняли северную комнату с воротными лебедками, и боюсь, что находятся и с другой стороны, в южной.
Ничего не понимая, Олловейн покачал головой.
— Они пришли из Небесного зала? Как они сумели так быстро взять штурмом крепость на Магдан Фалахе?
Он снова посмотрел на планы. И неожиданно понял, что происходит.
Кто бы ни командовал этой атакой, в крепости у него должен быть шпион. Ему были прекрасно известны слабые места крепости. В комнатах с воротными лебедками можно было открыть не только ворота к Снежной гавани. Любой, кто решил бы попасть к оборонительным позициям на склонах горы, откуда было видно перевал, должен был пройти через комнаты. Если троллям удастся занять эту часть крепости и удержать ее, то две трети защитников Филангана окажутся запертыми на внешних крепостных сооружениях. Хотя они по-прежнему могли обстреливать перевал, они не могли покинуть свои позиции, путь наружу был только один — через комнаты с воротными лебедками! И в довершение всех несчастий из комнат, конечно, можно открыть ворота в гавань. Полчища с перевала устремятся в крепость. Если не действовать быстро, Филанган будет потерян!
Олловейн схватил лежавшую на столе перевязь.
— Спускайтесь со мной! Люсилла, закрой на засов южные ворота каземата! Позаботься также о том, чтобы были закрыты южные врата казематов, которые расположены ниже. Нам не нужно, чтобы враг напал со спины.
Пока они неслись по широкой винтовой лестнице, мастер меча пытался вызвать в памяти планы крепости. Было много туннелей, которые вели в Небесный зал с востока. Но лишь один — с запада: главный туннель, проходивший сквозь гору от гавани к гавани. Судя по всему, им не удастся удержать восточную часть Филангана. По ту сторону Небесного зала можно организовать оборонительную линию. Однако первостепенная задача — сохранить войска, не допустив окружения. Тролли не должны отрезать их от основных сил.
Лестница вела вниз бесконечной спиралью. И по спирали бежали мысли Олловейна, вращаясь вокруг вопроса, как троллям удалось столь быстро прорваться и как он может спасти по крайней мере часть Филангана.
Сражаться с этими грубыми великанами в узких туннелях равносильно самоубийству. Преимущества на их стороне. С учетом массы тела и габаритов одного тролля достаточно, чтобы блокировать небольшой туннель. А у эльфа в узком пространстве почти нет возможности увернуться от мощных ударов дубинкой.
На площадке перед третьим казематом к ним
присоединилась Сильвина. Мауравани сопровождали несколько лучников.
— Как обстоят дела? — поинтересовался Олловейн.
Эльфийка горько рассмеялась.
— Какая погода снаружи? Хороший ли день для того, чтобы умереть?
— Где тролли? — спокойно, но настойчиво спросил мастер меча.
— Они захватили второй каземат. Мы еле успели уйти. Затем снова спустились вниз. Думаю, теперь они устремятся к Снежной гавани.
Олловейн взглянул вверх и увидел Люсиллу. Он махнул ей рукой.
— Ты со мной!
У него созрел план. Сначала они атакуют вдвоем. Больше воинов все равно нельзя разместить на лестнице. Он пожалел, что с ними нет Йильвины. С ней он был бы совершенно уверен в успехе, мастер меча мог положиться на ее мастерство и сноровку.
Альфадас выжидающе смотрел на бывшего учителя. Взять с собой сына человеческого означало лишить его жизни. Но он должен получить военную задачу. Нельзя бесцеремонно обращаться с союзником.
— Ты со своими ребятами прикрываешь нам спину, Альфадас. Позаботься о том, чтобы все двери за нами были закрыты!
Сын человеческий кивнул.
Олловейн обнажил меч. Во множестве битв служило ему верой и правдой это оружие. Но никогда еще положение не было настолько отчаянным.
Беловолосая эльфийка встала рядом с ним. Ее кроваво-красные глаза насмешливо сверкали.
— Насколько самонадеянно с моей стороны было бы пригласить тебя сегодня вечером на бокал хорошего сидра?
Олловейн улыбнулся.
— Только если считаешь, что я не приду, но тогда ты сможешь выпить в память обо мне.
Мастер меча легко сбежал по лестнице. Первый тролль, с которым они встретились, был очень удивлен, увидев их. Олловейн прыгнул на него ногами вперед. Его клинок молниеносно устремился к цели и перерезал воину горло. Сделав сальто через падающего врага, он несколько неуверенно приземлился на лестницу.
— Следующий мой! — холодно улыбаясь, сказала Люсилла и обогнала его.
Мастер меча пропустил даму. Он пытался сконцентрироваться, делая глубокие и равномерные вдохи и выдохи. На этот раз он был готов к бою. Не так, как тогда, в Вахан Калиде, когда они сражались в парке фонтанов.
Эльфы обнаружили, что оба каземата покинуты троллями. Глубже в недрах горы слышались крики и шум битвы. Олловейн повел их по короткому переходу, который поворачивал на север. А затем они вдруг оказались в проходе, ведущем к комнате с воротными лебедками.
Слово «комната» было вполне уместным, если сравнивать ее с просторным Небесным залом. Помещение представляло собой просторный зал с куполообразным сводом. Противоположную от входа стену полностью занимали тяжелые золотые цепи. Звенья были длиной в руку. Ряд крупных янтаринов под потолком источал слабый голубоватый свет. Там тоже висели длинные золотые цепи.
Повсюду на полу лежали мертвые тела. Очевидно, защитников застали врасплох. Среди убитых не было ни единого тролля.
Несколько серокожих великанов стояли полукругом у восточного выхода. Рыча и шутя, они играли в смертельную игру с воинами, которые пытались прорваться.
Олловейн увидел все это и сразу оценил ситуацию. Эльф не поверил своему счастью. Это место было словно специально создано для того, чтобы сражаться по правилам мастера меча. Впрочем, в зале имеются еще двое ворот. За одними начинается спуск к Снежной гавани, а от вторых тянется туннель в сердце горы. Если оттуда к троллям подоспеет подкрепление, то сражение с великанами будет практически безнадежным.
Люсилла ожидала Олловейна у врат в комнату с воротными лебедками.
— Ты все еще настаиваешь на том, чтобы провести следующую атаку? — спросил он эльфийку.
Перед порталом, ведущим к внешним защитным сооружениям, он насчитал более десяти троллей.
— Я просто ждала, пока ты нагонишь меня, чтобы быть свидетелем, старик. — И с кошачьей грацией она устремилась через зал.
Олловейн уже подумал, что она просто заколет первого противника без предупреждения, но беловолосая мечница неожиданно выкрикнула вульгарное оскорбление на языке троллей.
Мастер меча поспешил догнать Люсиллу. После первых легких побед тролли, очевидно, уже не считали эльфов серьезными противниками. От группы у ворот отделилось всего несколько воинов.
Первый умер с перерезанным горлом прежде, чем успел поднять боевой молот. Второму Люсилла хотела раздробить колено, но ее удар пронесся мимо цели и оставил всего лишь кровавую борозду на бедре, не остановив атаки тролля. Эльфийка пригнулась, уходя от удара. Олловейн оказался рядом с ней. Удар пришелся наклонившемуся противнику прямо в живот.
Слегка провернув клинок, мастер меча высвободил оружие и прыгнул в гущу воинов, блокировавших выход. Они стояли слишком густо, чтобы воспользоваться своим оружием, и были совершенно беспомощны перед атаками Олловейна.
Воины по ту сторону ворот почувствовали поддержку и отважились на еще один прорыв. Шеренга троллей распалась.
Олловейн танцевал с клинком, словно в экстазе. Он прыгал, колол, делая сальто, отскакивал в безопасное место и уже в следующее мгновение вновь атаковал. Один раз он взвился к потолку и, пригнувшись, пробежал по тяжелым звеньям цепей, чтобы нагнать бегущего тролля, намеревавшегося прорваться к Снежной гавани за подкреплением.
Когда защитники казематов устремились в зал, судьба троллей была окончательно решена. Олловейн приказал закрыть ворота к Снежной гавани и оттянуть все войска с северных передовых укреплений. Он сам убедился в том, что все посты брошены.
Когда же мастер меча выглянул через бойницу, желая оценить позицию катапульт, то увидел, что ворота в гавань открыты. Большие тараны все еще пылали, но их оттянули, чтобы они не блокировали вход.
Тысячи троллей устремились внутрь горы, и уже не было надежды прорваться ко второй комнате с воротными лебедками.
Усталый Олловейн приказал отступать к Небесному залу. Троллям удалось в первый же день преодолеть мощные защитные укрепления и уничтожить либо блокировать половину защитников. Казалось, Филанган был потерян прежде, чем началась борьба.
Герцог Нахтцинны
Сканга переступила через кобольда, и в смерти цеплявшегося обеими руками за свой до смешного крохотный меч. В большой пещере за золотыми воротами приятно пахло жареным мясом. Вздрогнув, шаманка поглядела на пришвартованные ледяные корабли. Она узнала оба парусника, собравших кровавую жатву среди воинов троллей. Гневно бросила взгляд назад, на ворота. Сотни обуглившихся тел лежали на льду. С тех пор как много столетий тому назад зрение оставило ее, она стала воспринимать смерть гораздо отчетливее. Теперь она видела, как угасают огоньки жизни умирающих. Иногда огоньки не хотели сразу покидать мертвые тела. Но они никогда не светили дольше, чем до следующих сумерек.
Этот зал и весь перевал были полны погасших огней. Ее народ заплатил страшную цену за штурм золотых врат. Теперь Сканга поняла, почему эльфы не пытались атаковать на ледяных кораблях. Отродье Эмерелль полагалось на то, что крепость неприступна и они смогут обороняться, не неся больших потерь.
Шаманка гордо улыбнулась. Сколь многие тролли сражались сегодня, но в конце концов дело решил один. Она уже видела его, знала, что он выжил.
За спиной она слышала голос Бранбарта, велеречиво хвалившего своих солдат. Король уселся на бочонок. Завидев Скангу, он подозвал ее. Короля окружала обычная свита из дураков и лизоблюдов. Если бы Бранбарт однажды отказался от них, перестал собирать вокруг себя только тех воинов, которые глупее его, то, быть может, со временем стал бы великим властителем.
Рядом с бочонком, который облюбовал Бранбарт в качестве трона, лежала куча отрубленных эльфийских голов. Воины все несли и несли новые головы. Некоторые связывали головы по нескольку штук при помощи длинных волос. Бранбарт для каждого находил слова похвалы.
— Что это за глупости? — спросила Сканга.
— Мы измеряем победу, — ответил вместо короля Думгар. — Говорят, что нормирга всего три-четыре тысячи. Здесь уже более двух сотен. И это еще не все! Некоторые эльфы растворяются прежде, чем успеваешь отрезать им голову. Народ Эмерелль будет истреблен! Эта кучка голов — как песочные часы. — Думгар улыбнулся, гордясь сравнением.
Сканга усомнилась в том, что герцог Мордштейна сам его придумал. И обернулась к королю.
— Я должна поговорить с тобой. Наедине!
Бранбарт шмыгнул носом и выплюнул зеленые сопли на кучу голов. Затем, слегка махнув рукой, отпустил окружавших его болтунов.
— Чего ты хочешь, Сканга? — Хорошее настроение резко ухудшилось.
— Ты знаешь, кто он?
— Это мне было ясно еще в Рейлимее, когда он явился со странным предложением штурмовать стены гавани. Тролли так не сражаются. Мосты на мачтах, большие деревянные стены, которые ставят между реями… Мы всегда побеждали эльфов силой наших рук.
Сканга вздохнула. Вообще-то Бранбарту лучше знать. Кое-кто и раньше следовал необычными путями.
— Ты же понимаешь, что после сегодняшнего дня уже нельзя скрывать дольше, кто он такой. Пойдут слухи. Начнут вспоминать… Былые победы… Битвы, ставшие легендами…
— Я знаю! — Бранбарт хлопнул ладонью по своему изувеченному лбу. — Может быть, голова у меня и похожа на кусок мяса, но думать я еще не разучился! Я дам ему его чертово герцогство!
— Почему ты так его боишься?
— А ты не понимаешь? Ты ведь обычно такая умная, Сканга. Я мыслю дальше. Что станет с Оргримом, когда он будет герцогом? После этого добиваться уже нечего. Только стать королем.
Шаманка вздохнула. Какой же Бранбарт все-таки глупец! Возможно, было бы лучше, если бы он погиб в бою.
— Ты знаешь законы. Так же как Оргрим родился герцогом Нахтцинны, так и ты всегда будешь рождаться королем. Даже если Оргрим убьет тебя, его правление не будет долгим. И носить титул короля он не вправе. Он ничего не может тебе сделать. И он это понимает.
Бранбарт казался очень усталым.
— Ты посмотри, как он выигрывает сражения. Он такой… непохожий. Может быть, однажды он найдет способ отправить меня во тьму. Он единственный тролль, от которого я этого ожидаю. — Бранбарт пристально посмотрел на шаманку. — Единственный, кроме, быть может, тебя! В последнее время у меня такое впечатление, что твое внимание занято в основном Оргримом, а не мной, твоим королем.
— А почему так? — строго спросила Сканга. — Тебе нужен Оргрим, чтобы сегодня ты смог победить. Мне пришлось защищать его от твоих глупостей, потому что его смерть означала бы поражение под стенами Кенигсштейна. Теперь он тебе не нужен. Сделай его герцогом, отошли в Нахтцинну. Дай ему незначительное задание. Он долгое время будет доволен, отдаст свои силы женщинам, которых теперь сможет получить.
Сканга осознавала, что не сможет предсказать поведение Оргрима. Он слишком порывист, чтобы можно было утверждать, что займет его в следующую луну. Нужно будет наблюдать за ним. Но Бранбарт должен чувствовать себя в безопасности.
— И давно ты знаешь, что он — родившийся снова герцог? — вдруг спросил король.
— С тех пор как первый раз коснулась его. Ты же помнишь, от меня не скроешь, когда древняя душа снова облекается в плоть. — Сканга намеренно ответила неопределенно. Бранбарт не должен догадаться, что она обрела уверенность только в Вахан Калиде.
— Существуют ли препятствия тому, чтобы я убрал со своей шеи эту обузу — нашего великого полководца?
Сканга устремила на правителя слепые глаза. Она видела горящую в нем ревность. Он отдал бы все ради того, чтобы быть таким, как Оргрим. Но знал, что это ему не удастся. А после сегодняшней победы он не мог отважиться на то, чтобы просто убить герцога.
— Что ты задумал?
— Воины любят, когда после кровавых сражений произносятся громкие речи. — Бранбарт поднялся с бочонка и вышел в просторный зал.
Сканга последовала за королем. Бранбарт был не самым умным троллем, но у него было чутье власти. Ей было любопытно, как он поведет себя с Оргримом.
Они нашли вожака стаи у золотых ворот. Скрестив руки на груди, он смотрел на усеянный трупами перевал и казался напряженным и рассерженным.
— Подойди к своему королю, Оргрим! — громко крикнул Бранбарт.
Все посмотрели на него. Мародеры замерли. Воины, уносившие раненых в безопасные пещеры, остановились. Испуганно обернулся даже отряд пленных кобольдов.
— Думал, можешь скрыть от короля то, что таится у тебя на сердце?
Сканга увидела, как напрягая Оргрим. После этой победы он больше не потерпит укоров от Бранбарта.
— Подойди ко мне, а затем встань на колени перед Скангой. Она должна заглянуть в твою душу. Пусть все услышат, что она увидела в тебе! — Бранбарт шмыгнул носом и сплюнул.
Шаманка мысленно улыбнулась. Король хорошо делает свое дело. Все в зале замерли затаив дыхание. А Оргрим вдруг заволновался, однако приказ повелителя выполнил. Он послушно подошел к Сканге и опустился на колени. Та положила руку ему на лоб. Да, она прекрасно чувствовала, чья душа находится в этом теле.
— Правда ли то, что я предполагал?
Все в зале затаили дыхание. Сканга решила подыграть королю. После бойни у ворот Бранбарту понадобится этот патетичный миг, чтобы восстановить свой авторитет правителя.
— Да, мой повелитель, ты прав. Эта душа протестует против того, чтобы быть твоим воином.
Оргрим испуганно поглядел на нее. Своими словами она выразила его сокровенные мысли.
— Твои поступки выдали тебя, Оргрим! — громовым голосом прокричал король.
Сканга почувствовала, что молодой вожак стаи не сдастся без боя. Лучше Бранбарту не заходить слишком далеко!
— Поднимись, Оргрим! Ты узнан! — Король подошел к смущенному вожаку стаи с распростертыми объятиями. — Добро пожаловать в наши ряды, герцог Нахтцинны. Я очень рад, что ты нашелся.
В зале началось ликование. Герцог Нахтцинны был самым известным военачальником былых времен. Герой множества легенд, несмотря на то что на нем лежала тень. Говорили, что один эльфийский воин преследует его, питая лютую ненависть. В последней реинкарнации герцога убили в его собственных покоях посреди крепости. Но это могла быть интрига — так говорили…
— Во время пира сегодня ночью ты будешь сидеть рядом со мной, — нарочито приветливо произнес Бранбарт.
Он положил руку на плечо Оргриму, словно они всегда были добрыми друзьями.
— У меня на тебя большие планы, мой полководец. — Бранбарт снова возвысил голос, чтобы его было хорошо слышно. — Теперь, когда Кенигсштейн практически пал, мы отомстим всем, кто помогал нашим заклятым врагам! Ты пойдешь к людишкам, Оргрим. Уже завтра Сканга отведет тебя в Нахтцинну. А затем ты отправишься во Фьордландию и сожжешь каждую человеческую хижину, которая попадется тебе на глаза. Пусть узнают, что значит бросать вызов нам, троллям!
Объявление Бранбарта о новом походе было встречено всеобщим ликованием. Оргрим, казалось, испытывал облегчение и в то же время был немного растерян.
— Могу ли я еще сегодня собрать свои войска?
— Конечно, герцог, конечно! — Король похлопал его по плечу. — После пира у тебя будет довольно времени. Возьмешь с собой двадцать своих лучших солдат. Среди охранников наших женщин в скальном замке ты найдешь еще воинов, которые будут рады отправиться в бой. А потом ты перейдешь горы и нападешь на Фьордландию с севера. А своего доброго друга Думгара я пошлю с пятью сотнями воинов с юга. Он сожжет столицу и пройдет вверх по фьорду, чтобы соединиться с твоими войсками. Будь ему хорошим советчиком. Иногда он ведет себя несколько необдуманно.
Оргрим глядел на Бранбарта, ничего не понимая.
— Я получу двадцать воинов? И я не главнокомандующий, я должен только давать советы Думгару?
Король с улыбкой кивнул.
— Да, так и будет. Без такой умной головы, как твоя, Думгар наверняка проиграет. Ты мой лучший военачальник. Я полагаюсь на то, что ваши совместные победы будут столь же блистательны, как и сегодняшний штурм.
Сканга отошла. Бранбарт озадачил ее. Он подчинился неизбежному. Оргрим достиг своей цели. И в то же время был наказан — нельзя было задеть его больнее. Если Думгару повезет, то герцог Мордштейна пожнет всю славу. Но если его победят, то всю ответственность Бранбарт взвалит на Оргрима.
Сканга пошла к ледяным кораблям. Где-нибудь там она отыщет спокойное место и поспит. Шаманка тяжело оперлась на посох. После победы она ощущала груз столетий особенно отчетливо. Давно уже она не приходила в хорошем настроении на победные пиры. Обычно она удалялась.
Пусть спокойно празднуют волчата, не знающие, каково это — выдерживать дыхание времени. Они никогда не узнают…
Шаманка остановилась. Почувствовала, как задрожала под ее ногами земля. Слегка. Что-то там есть, в глубине горы.
Шахондин не смог отыскать туда путь. Нормирга славятся своими волшебниками. Но ни один плетущий заклинания не сражался, обеспокоенно подумала Сканга. Где же они? Что происходит в глубине горы? Она одернула себя. Нет, эта битва еще не выиграна. Может быть, эльфы хотели, чтобы они вошли внутрь горы?
Она снова почувствовала легкую дрожь. Нужно выяснить, что происходит там, в глубине!
О забытых героях
«Строили столетиями, потеряли за несколько дней». Так сегодня говорят о Филангане. Но по большей части это гордые, еще молодые воины, которые не были там в дни гибели. Они ничего не знают об одиноком мужестве тех, кто всеми силами противился неизбежному.
Не забудут никогда Олловейна, стража Шалин Фалаха. Он всегда был там, где пели песнь мечей. Его холодные шутки придавали силы всем, кто нес, казалось, бесконечную вахту.
Но сколь много было тех, чьи имена сегодня не вспоминает никто!
Там были Гондоран, тот самый хольд, Повелитель Вод из далекого Вахан Калида, друг князя Оримедеса, который вел одинокое сражение в темноте и остался неузнанным даже тогда, когда даровал Каменному саду последнюю победу.
Забыт тот сын человеческий, благородной крови и злой на язык, разрушивший со своими людьми туннель и наполнивший переходы камнями, чтобы блокировать троллям путь в Небесную гавань. Даже когда от усталости они не могли поднять мотыги, ни один из сынов человеческих не колебался перед тем, как идти в бой, когда противник превосходящими силами шел на прорыв. Никогда не узнают, откуда они черпали мужество, ведь единственной наградой, которой они могли ожидать, были шрамы на их смертных телах.
Четверо золотых ворот были в широком туннеле, который вел от Небесного зала к оставшейся гавани. Его строили так, чтобы со сложенными мачтами из одной гавани в другую мог попасть даже самый большой ледяной парусник. По имени тех врат зовутся сегодня последние битвы в Филангане. Там были врата Садов, которые вели в Небесный зал, Лилейные врата у некрополя, где покоились во льду те, кто не нашел пути в лунный свет, Старые врата, неподалеку от дворца князя Ландорана, и Небесные врата, последний бастион перед оставшейся гаванью.
Один день понадобился троллям на каждые врата, чтобы разрушить их таранами и топорами. А если им это удавалось, их ожидал путь, где за каждый шаг они расплачивались кровью.
Отчаянно сражались защитники у наскоро возведенных баррикад, они протискивались через узкие туннели, чтобы неожиданно атаковать противника с флангов через скрытые потайные двери. Они пускали горящие остовы ледяных кораблей по покатым туннелям и при помощи кузнечных мехов высотой в человеческий рост, доставленных из кузни, гнали пламя и дым навстречу троллям.
Двадцать два дня сражались они, те, кому давали самое большее неделю. А затем тролли разбили Небесные врата.
Конная атака, возглавляемая Оримедесом и его кентаврами, последний раз отбросила удивленных врагов. Но каждый из защитников знал, что настало время покинуть Каменный сад. И выжившие бросили жребий, кому остаться, чтобы подарить отступающим еще несколько часов.
Белый камень означал место на последнем ледяном паруснике, который покидал крепость. Черный камень предвещал смерть…
Из «Взгляд сокола», с. 912,
воспоминания из жизни Фенрила,
графа Розенберга
Золото и камни
— Пусть мой нос не вводит тебя в заблуждение, Далла. — Ламби хлопнул себя по бедрам. — Здесь, внизу, все по-прежнему в порядке.
Королевская шлюха перевязала ему голову. Затем посмотрела на него своими зелеными глазами. Ламби всегда относился с предубеждением к рыжеволосым женщинам. Говорили, что от них нельзя ждать ничего, кроме неприятностей.
Подумал он и о камне, который лежал у него в кармане. Не важно, какие неприятности он на себя навлечет, долго это не продлится. Он усмехнулся.
— Ну, так как насчет нас? До отхода остается достаточно времени.
Далла положила руку ему на грудь, туда, где билось сердце.
— Я знаю, что здесь у тебя все в порядке, Ламби. Это единственное, что меня интересует в мужчинах.
Ярл не поверил своему счастью.
— Тогда идем? Я знаю местечко, совсем рядом, там…
Она покачала головой.
— Ты же знаешь, я должна присматривать за ранеными.
— Ты только что ранила меня в сердце. Рана убьет меня, если ты немедленно не сделаешь что-нибудь!
Далла рассмеялась. Затем поднялась.
— Да сплетет Лут тебе долгую нить.
— Никогда не везло мне с рыжеволосыми, — проворчал Ламби достаточно громко, чтобы она услышала его. — Вечно они от меня уходят.
Целительница покачала головой, волосы заплясали на плечах.
— Может, ты просто не вовремя спрашиваешь… — Она подарила ему пленительную улыбку и взошла на парусник, где размещались раненые.
Ламби катал в руке камень. У него уже не будет подходящего времени для вопроса.
— Ладно, все равно она рыжая, — проворчал он. — Надо было попытать счастья с блондинкой.
Он пошел к саням под красным пологом. Они были последними, которые нагрузили сегодня утром. Рагнар, один из его воинов, сидел на козлах. Он был крепким парнем с короткими светлыми волосами. Вообще-то он был лесорубом, но, насколько Ламби помнил, Рагнар никогда не упускал возможности подраться. Его покрытое шрамами лицо и широкий, сломанный в нескольких местах нос говорили о многом.
— Смотри мне, не вздумай удрать, старый развратник. На то, что находится в санях, можешь купить себе все дома радости в Гонтабу и бесплатно трахаться всю жизнь.
Лесоруб заговорщицки улыбнулся.
— Вот за это мы и выбрали тебя ярлом, Ламби. Ты всегда придумывал все лучше всех. Мне такое и в голову не пришло!
Краем глаза Ламби увидел, что Альфадас бежит к саням. Этого еще не хватало! Как бы он ни ценил Альфадаса, были вещи, которые эльфийскому ярлу никогда не понять, а значит, ему о них и знать не следует.
— Поезжай, Рагнар!
— Но…
— Езжай, проклятье, когда ярл тебе приказывает!
Альфадас размахивал руками.
— Да езжай же, — прошипел Ламби и, улыбаясь, помахал рукой в ответ.
— Он ведь хочет, чтоб я остался на месте, — возразил Рагнар.
— А я хочу, чтобы ты уехал, тупоумный теленок!
Рагнар отложил поводья.
— Герцог дважды спас мне жизнь. Если он чего-то хочет от меня, то можешь катиться со своими приказами куда подальше!
Было уже слишком поздно. Альфадас подошел к саням. По его виду Ламби понял, что тот знает.
Герцог убрал в сторону полог шатра, провел рукой по золоту, словно ему нужно было коснуться, чтобы удостовериться в увиденном.
— Значит, это правда, — негромко произнес он.
Когда Альфадас снова поднял глаза, в его взгляде читалось безграничное разочарование.
Ламби захотелось, чтобы Альфадас накричал на него, ударил по лицу. К такому он привык. Но взгляд… Этого он не мог вынести! Он пристыженно отвернулся.
«И ведь при всем при этом он прав», — рассерженно думал ярл.
— Это одна из проклятых дверей, — наконец сказал он. — Тот, у кого есть золотые двери, не должен удивляться, если однажды одна потеряется.
— Они наши союзники. Гостеприимные хозяева…
— Да, а мы — гости, которые настолько любезны, что подставляем свои головы под мечи вместо хозяев. Что нам с того? Почти половина людей, которые пришли с тобой в Альвенмарк, мертвы. И, несмотря ни на что, тебя боготворят! Альфадас, который лежит с нами в грязи. Альфадас, который вытаскивает нас, когда мы по уши в дерьме. Альфадас здесь, Альфадас там! Я слышать уже этого не могу!
— И поэтому ты решил украсть у нормирга парочку дверей? Что ты можешь сказать по этому поводу? — строго ответил герцог.
— То, что я хочу тебе сказать, не предназначено для ушей Рагнара. Идем!
Ламби потянул Альфадаса за собой к пустому доку. Он злился уже несколько недель, и теперь было самое время выговориться.
— Ты ослепляешь их своей славой, но на самом деле они тебе до одного места! Они восхищаются тобой, эльфийский ярл, герцог, гость за столом королей. Ты рискуешь ради них своей головой. И поскольку такой важный господин делает для них все, они чувствуют себя важными. А потом твой скальд сочиняет красивые песни, где все становятся героями. Но на самом деле тебе на них наплевать!
— Ты пьян, Ламби! Ты знаешь, что я делаю все для своих людей!
Ярл зло рассмеялся.
— Конечно! А еще я знаю, чего ты не делаешь. Ты никогда не думаешь о том, каково им будет, когда они вернутся. Думаешь, героическими историями можно насытиться? Во Фьордландии они уже через несколько лун станут таким же отребьем, каким были, до того как их засунули в твое войско. Что ты делаешь, чтобы изменить это, герцог?
Альфадас огорченно посмотрел на него. Теперь он отвел взгляд.
— Ты вообще не думаешь о возвращении, не так ли? Ты решил здесь подохнуть. И это твое дело. Но позволь уж людям не участвовать в этом! Называй меня вором, потому что я забрал парочку дверей из отдаленных коридоров. Мы выломали их из тех стен, где никто не будет сражаться. И все равно через пару часов здесь будет полно троллей и никто не пожалеет об этих дверях. Не знаю, кто нажаловался, пока ты сражался бок о бок с эльфами, а мы ломали камень. Но это знали все. Я позаботился о том, чтобы каждый, кто вернется во Фьордландию, стал богатым человеком.
Альфадас поднял руки, словно защищаясь.
— Довольно. Я понял, ярл. Может быть, я действительно ищу смерти… Но мне не стоило тянуть вас за собой навстречу гибели. — Он вынул из кармана белый камешек. — Мой жребий. Возьми его! Я видел, какой камень вытянул ты. Можешь идти.
Ламби выбил камень у него из руки.
— Думаешь, я недостаточно хорош, чтобы подохнуть здесь вместе с героями, которые вызвались на это добровольно? Когда дело доходит до смерти, мы все равны, ты… ты… надутый…
Герцогский кулак настиг его совершенно неожиданно. Ламби не представлял, что этот жилистый мерзавец может так сильно врезать. За ударом в живот последовал удар в подбородок.
— Забери своего ярла, Рагнар. — Герцог казался опечаленным.
«Вот ублюдок!» Оглушенный Ламби покачал головой. Он не мог поверить: двух ударов хватило, чтобы разделаться с ним. Должно быть, все из-за раны в голову! Ярл почувствовал, как его подняли. Рагнар уложил его на сани и набросил на плечи одеяло.
— Мне жаль. — Альфадас подошел к Ламби и вложил в руку проклятый белый камень. — Ты прав. Я уже не гожусь для того, чтобы быть вашим предводителем. До сих пор хорошо было иметь герцога, который защищает своих людей в битве, насколько это возможно. Теперь нужен человек, который отведет их домой. Такой, как ты.
Ламби хотел было подняться, но тут же снова рухнул. Он чувствовал себя так плохо, словно целую ночь пил дешевое вино.
— Ты не можешь…
Альфадас подал знак Рагнару.
— Поезжай! Отвези его к Далле, пусть еще раз осмотрит его голову.
Сани рывком тронулись с места. Через одеяло Ламби чувствовал холодное золото украденной двери.
Альфадас остался стоять посреди зала-гавани. Он обнажил меч и отсалютовал ярлу поднятым клинком.
— Прощай, герцог Ламби. Да сплетет тебе Лут долгую нить!
От последних врат послышался звонкий сигнал рога. Тролли возвращались. Альфадас развернулся и присоединился к горстке обреченных.
По крайней мере вода
Гондоран потел, словно свинья. Хольд разгладил стены туннеля и рассеянно провел рукой по лбу. Тяжелая диадема впивалась в плоть.
Несмотря на то что на Повелителе Вод были толстые фетровые сапоги, у него было ощущение, будто ноги горят. Он находился слишком близко! Здесь, внизу, воздух был спертым, маленький фонарь, висевший рядом на канате, давал слишком мало света, а на расстоянии нескольких пальцев под ним таилась смерть. «Можно ли выбрать более приятное место, чтобы сражаться против троллей?» — мрачно подумал он. Он предпочел бы галопировать на спине Оримедеса по просторным равнинам Земель Ветров или принимать участие в разгульных пирах кентавров. А он даже не смог попрощаться с полуконем…
Хольд наклонился вперед в узкой трубе. Она входила в скалу почти вертикально над ним. Его пальцы касались горячей земли. Вообще-то белый известковый туф должен бы получше защищать от жары. Он, вероятно, уже очень близко к цели. «Нужно быть осторожным!» — думал хольд. Он открыл свой дух силе короны. Убрал в сторону немного известкового туфа. Пол задрожал под ним. Где-то высоко в скале послышался скрежет. Сверху посыпались пыль и мелкие осколки. С самого утра гору каждые несколько мгновений сотрясали мягкие толчки.
«Должно быть, я сошел с ума», — подумал Гондоран. Никто не ползает по узким водяным туннелям внутри горы, когда каждый миг может разразиться землетрясение. Но он и так уже живет взаймы. Вообще-то он не должен был пережить прикосновение колючего покрывала. Он должен был лежать вместе со своими мертвыми товарищами в мангровых болотах близ Вахан Калида. Князю не следует покидать свой народ! Но остаться там значило бы предать королеву.
Гондоран был убежден: он выжил только потому, что должен совершить что-то важное. И когда он увидел фонтаны водяного пара, взлетающие вверх в Небесном зале, ему стало ясно, в чем заключается его задача. С оружием в руках он принесет очень мало пользы в сражении против троллей. Он был плохим арбалетчиком, а над его умением метать камни тролли бы только посмеялись. Зато он кое-что понимал в воде во всех ее проявлениях.
— Поторопись, Гондоран! — Голос молодой эльфийки несколько раз отразился от изломов в узкой трубе и прозвучал здесь, внизу, довольно резко.
Фалин помогала ему с тех пор, как военный совет разрешил ему заботиться о водяной системе горы.
Нужно было иметь мужество, чтобы ползти по узкому туннелю, когда дрожит гора. Молодая эльфийка была необычайно храбра. Гондоран не понял, что имеет против Фалин Олловейн. Он не стал терпеть ее среди защитников, несмотря на то что она принадлежала к числу личных гвардейцев его отца и, несомненно, была хорошим воином. Она была из древнего рода Фарангель.
Хольду вспомнилось детство. Чудесные дни, проведенные вместе с дядей. Старик часто часами рассказывал о разном, когда они толкали шестом лодку сквозь приветливую тьму цистерн Вахан Калида. Его истории были о нормирга и о том, как они в годы изгнания жили вместе с хольдами. Эльфы пришли с далекого севера, мангровые болота были местом, которое не ценил никто из детей альвов, за исключением хольдов. И только нормирга смогли возвести среди мрачных прибрежных болот тот чудесный город, в котором впоследствии каждые двадцать восемь лет собирались дети альвов со всех концов света, чтобы стать свидетелями того, как Эмерелль, самую значительную личность нормирга, снова и снова выбирают королевой.
С тех времен, когда закладывался фундамент Вахан Калида, род Фарангель был тесно связан с хольдами. Эти эльфы породили многих строителей каналов и цистерн. Гондоран гордился тем, что спустя столетия он первый Повелитель Вод, снова работающий с одним из рода Фарангель. «Круг замыкается», — подумал хольд.
Вместе они изучили планы скрытых водяных путей. И оба знали о тайне Ландорана, о том, что происходит глубоко в недрах горы, под их ногами. Они использовали некоторые крупные отрезки водопровода, чтобы отводить горячий пар наружу, на склоны горы. Так они уберегли Небесный зал от того, чтобы он наполнился горячим паром. И их работа принесла плетущим заклинание в Зале Огня облегчение, поскольку снимала напряжение, постоянно накапливавшееся внутри скалы.
Гондоран снова отер мокрый от пота лоб. Он знал, как обстоят дела наверху, у защитников. Иногда он слышал отдаленный шум битвы, несмотря на то что был почти на милю удален от Небесного зала. Вчера вечером и до поздней ночи, когда защитники сражались в отчаянной схватке дальше к югу, он обрабатывал светлую скалу на последнем отрезке большого туннеля. Он размягчил камень, а затем просунул сквозь него длинный шест — до большой трубы, которая таилась внутри. Несколько дней тому назад он изолировал ее от водопровода и соединил с другими трубами, которые вели в недра. Теперь настал час его сражения! Он создал более сотен соединительных туннелей к главным воротам.
Скала задрожала! Град каменных осколков застучал по трубе.
— Идем, Гондоран! Пора! — крикнула Фалин высоко над ним.
Он услышал совсем слабое эхо одиночного сигнала рога.
Хольд подергал за страхующую веревку, чтобы эльфийка поверила, что он начал подъем.
— Иди вперед, к шахте колодца! Я сейчас тебя догоню!
Ему было жаль, что приходится заканчивать их совместное дело ложью. Однако сегодня настал день, когда истекло время в его песочных часах. Заемное время прошло. Хольд задул фонарь. Он был рад, что убежал от колючего покрывала. Если посмотреть на ситуацию в целом, то по крайней мере его убьет родная стихия. Это достойно Повелителя Вод.
Хольд наклонился вперед. Сила короны потекла в его руки. Скала под ногами стала мягче. Он ухватился за длинный шест, стоявший рядом с ним. Несколько мгновений Гондоран ждал и прислушивался. А затем услышал. Троекратный сигнал горна! Так они договаривались с Олловейном.
Хольд вогнал шест в мягкий камень. Горячий водяной пар ударил ему в лицо.
По ту сторону детства
Олловейн ощупал оцарапанную щеку. Кровь струилась по его шее. Эльф устал. Еще вчера он не поймал бы этот удар! Вспомнился огромный тролль с булавой в обсидиановых осколках. Этот негодяй чуть не снес ему голову с плеч! Мастер меча едва успел пригнуться.
Примерно в двухстах шагах от эльфа собирались под защитой больших деревянных щитов тролли. При следующей атаке серокожие опрокинут их, сметут защиту. Взгляд Олловейна скользнул по последнему отряду. Там были Альфадас, Маг и еще двое людей; кобольд, имени которого он не знал, устало опирался на арбалет. Рядом с ним стояла Сильвина. Она наложила на тетиву стрелу и выжидала, не появится ли брешь в стене тролльских щитов. Один воин из личной гвардии Ландорана. Слишком мало! Сражаться не имеет смысла.
Мастер меча посмотрел на длинный ряд отверстий в стене туннеля, не крупнее большого пальца. Настало время принять предложение хольда. Вопреки всякой вероятности они отбили две атаки. Но третьей им противопоставить нечего… Кроме оружия Гондорана!
Последние беженцы должны быть уже далеко на обледенелом высокогорье. Троллям их не догнать. По крайней мере сегодня. Олловейн снял с пояса серебряный рог и поднес его к губам. Три длинных сигнала были его прощальным приветом Филангану.
— Что это значит? — устало поинтересовался Альфадас. — Приглашаешь троллей?
— Нет, зову нашего последнего союзника. — Мастер меча обернулся к остальным. — Назад. Бегите к Небесной гавани. Бегите настолько быстро, насколько позволяют ноги. Наш друг освободит драконье дыхание, так он сказал мне.
И прежде чем кто-то успел о чем-либо спросить, послышалось далекое угрожающее шипение. Олловейн спрыгнул с баррикады.
— Бегите! — крикнул он. — Возьмите небольшие ледяные парусники, которые еще остались!
Шипение стало громче. Его товарищи побежали. Мастер меча схватил кобольда и перебросил его через плечо. Он извинится за бесцеремонность. Позже.
— Что происходит, командир? — испуганно пискнул кобольд.
Чтобы ответить, Олловейну не хватало дыхания. Остальные бежали чуть впереди него. Сильвина оглянулась. Ее глаза расширились. Шипение ворвалось в туннель. Олловейн не оглядывался. В ушах стояли пронзительные крики. Предсмертные крики.
Кобольд завизжал.
— Беги! Беги, не то драконье дыхание настигнет нас.
Мастер меча широким прыжком перемахнул через искореженные обломки Небесных врат.
— Держитесь слева! Все к докам! Не бегите прямо!
Олловейн повернул в сторону за воротами и пронесся вдоль выкрашенной в белый цвет стены. Крики за спиной стихли. Слышно было только угрожающее шипение. Густой белый дым прорывался сквозь разрушенные Небесные врата. Лейб-гвардейца его отца поглотило облако. Короткий вскрик. Только теперь Олловейн осознал, что прокричал предупреждение на языке людей.
Остальные ушли. Они мчались к ледяным парусникам, пришвартованным в доках.
Пар медленно распространялся по широкому залу. Пол Небесной гавани был покрыт льдом, через широкие ворота, выходившие на равнину Карандамона, проникало дыхание зимы.
Олловейн спустил кобольда на землю. Борода маленького воина была покрыта мелкими серебристыми водяными жемчужинами. В лицо Олловейну ударило неприятно теплое дыхание, обожгло щеки.
— Спасибо, командир, за то, что ты забыл все формальности и перебросил меня через плечо, словно я мешок с мукой.
Олловейн устало улыбнулся.
— Кто знает, как часто твои арбалетные болты спасали мне жизнь. Ты ничего мне не должен.
Кобольд упрямо покачал головой.
— Я обязан тебе жизнью, командир. Можешь потребовать возмещения в любой момент. Меня зовут Мургим. Ты найдешь меня…
— На ледяном паруснике! — перебил Олловейн велеречивого кобольда. Их окутал густой туман. Маленький воин превратился в размытый силуэт. — Держись за стену, ты обязательно доберешься до дока.
— А ты не пойдешь с нами, командир? — крикнул ему вслед Мургим.
Олловейн ощупью двигался вдоль стены. Скала была скользкой от сконденсировавшейся воды. Он уже не командир. И, несмотря на поражение, Олловейн почувствовал бесконечное облегчение. Филанган был потерян. Он сражался до последнего, но спасти скальный замок было невозможно. Теперь он сделает то, что должен был сделать уже давно!
Он отыскал лестницу, по которой спускался только раз, и отправился в глубь горы. Теперь здесь не было стражи. Каменный сад опустел, колодец меж колонн запечатан. Земля под ногами все еще дрожала. Ощущение было, словно идешь по тонкому льду, который вот-вот треснет под лучами весеннего солнца.
Из прохода в Зал Огня струился дрожащий поток горячего воздуха, похожий на жидкое стекло. Жаркое дыхание гнало перед собой крупные хлопья пепла. Словно черные мотыльки, плясали они, выписывая безумные узоры. В горле у Олловейна пересохло. Пот сползал по лицу и спине, обжигая раны. Пахло каменной пылью. На языке — горький привкус.
Горячий воздух опалил, когда эльф вошел в зал. На полу осталось не более полусотни нормирга. Скамьи вдоль стены опустели. Резервы в сражении с горой были исчерпаны.
Олловейн осторожно продвигался между плетущими заклинание в центр зала. Никто не обратил на него внимания.
Линдвин по-прежнему стояла на коленях на золотом диске, словно за все эти недели не сдвинулась с места ни на дюйм. Лицо ее было бледным, черты его — преисполнены молчаливой строгости. В черных волосах сверкало первое серебро.
Мастер меча опустился перед ней на колени. Мягко положил руки на плечи.
— Ты меня слышишь?
На лице Линдвин не отразилось ничего. Глаза смотрели безучастно.
— Все закончилось. — Он нежно провел рукой по одной из серебряных прядей. — Мы отдали все. А теперь идем!
Линдвин не слышала его. Олловейн подумал о том, что говорил отец о хоре плетущих заклинание. Что случится, если он вынет замковый камень из свода, если просто заберет с собой свою возлюбленную? Сгорит ли сна, если слишком быстро очнется от транса? Этого он не знал! Но знал, что случится, если он просто будет стоять здесь рядом с Линдвин. Придут тролли. Опьяненные победой, они перебьют всех.
Олловейн нежно поднял волшебницу на руки. Он нес ее, крепко прижимая к груди, чтобы защитить.
Похоже, оцепенение спало! Все плетущие заклинание подняли головы. Молодую женщину рядом с ним охватило пламя.
— Предатель! — Меж магов поднялась стройная фигура. Отец.
Олловейн не остановился. Не обращая на Ландорана внимания, он шагал к воротам, ведущим наружу, в Каменный сад.
— Мы еще могли победить гору! — обвиняющим тоном крикнул князь. — Твой поступок сделал все наши жертвы напрасными!
Мастер меча молчал. Слишком долго подчинялся он отцовскому безумию.
— Я проклинаю тебя, мой сын! Я проклинаю тебя! Бери ее, она не принесет тебе пользы. Линдвин знает, где ее место. Ты больше не можешь владеть ею. Даже сейчас, в этот миг, она пытается изгнать дисгармонию из великой песни. Тебя! Никогда не возляжешь ты с ней! Это мое проклятие!
Олловейн не хотел слушать. Отец больше не имел власти над ним. Его волшебная сила была связана песнью.
Эльфы снова опустили головы. Тишина воцарилась в Зале Огня. Стих даже отдаленный рокот. Только звук собственных шагов сопровождал мастера меча.
С Линдвин на руках он пересек Каменный сад. Земля вибрировала сильнее. Мелкая пыль сыпалась с золотых ветвей у свода. Олловейн целовал девушку, шептал уверения в любви, но она не просыпалась — как и Эмерелль.
В отчаянии нес он Линдвин вверх по длинной лестнице. Он знал, что не пройдет в Небесную гавань. Там уже не будет ждать их ледяной парусник. Тролли, должно быть, давно взяли гавань штурмом. Олловейн повернул на запад. По потаенным переходам он бежал на восток, к сердцу горы. А затем вернулся далекий рокот. Пол качался под ногами. Вдоль перехода мчалась паутина тонких трещин.
Олловейн понесся как ветер. Иногда он слышал шаги и гортанные крики троллей. Наконец он достиг лестницы, ведущей высоко над озером в Небесном зале в светящуюся скалу. На ступеньках лежали камешки. Сухой горячий воздух ударил в лицо мастеру меча, когда он спешил по широким мраморным ступеням над пропастью.
Глубоко под ним простирался зал. Многие деревья горели.
Там, где было озеро, из земли вырывались струи жидкого огня. Сотни троллей бежали через Магдан Фалах, на конце которого светилась золотая арка.
Все выше и выше взлетали над озером фонтаны. Олловейн знал, что есть только одно спасение — те ворота, у которых он так часто стоял мальчиком и проходить через которые ему всегда запрещалось.
Мраморные ступени задрожали. Олловейн оглянулся назад. Часть лестницы рухнула, далеко внизу навстречу огненному озеру опускался Магдан Фалах. Две из устремлявшихся к небу опор были сломаны.
Медленно, словно склоняясь перед ним на прощание, белый мост опускался навстречу огню. Тролли толпами скатывались по гладкой поверхности. Наконец мост опустел. Стал безупречен. Он стряхнул с себя незваных гостей и снова засверкал, стал белым, как свежевыпавший снег.
— Ты погибнешь с нами, эльфеныш! — Покрытый пылью тролль с длинным окровавленным шрамом на лбу стал на лестницу над пропастью.
Олловейн ускорил бег. Ноги болели. Длинный путь исчерпал его силы. Шлепанье босых ног тролля по мрамору все приближалось.
На конце лестницы находился маленький грот. Сталактиты сверкали здесь маслянисто-черным. Раньше в этой пещере было хрустально чистое озеро. Теперь в полу зияла широкая трещина. Вода исчезла.
Олловейн задыхался. Воздух полнился мелкой каменной крошкой, от которой пекло глаза и пересыхало во рту. Каждый вдох становился мучением. Всего несколько шагов до запретной двери! Наполовину ослепший, он двигался вперед. Когда он закроет ворота за собой на засов, то будет спасен.
Наконец он достиг потайного уголка. Дверь исчезла! Она была выломана!
Тролль почти настиг. Олловейн осторожно положил Линдвин на широкую скамью, высеченную из камня, устроил ее голову на покрытой пылью каменной подушке. Затем повернулся и обнажил меч.
Тролль тоже казался усталым. Он смотрел на Олловейна красными воспаленными глазами.
— Проклятые эльфы! Не могли оставить его нам! Лучше уничтожить Кенигсштейн, чем проиграть, отдать его троллям! — Замахнувшись секирой, он атаковал.
Мастер меча хотел поднырнуть под широкое лезвие, но в последний миг тролль изменил направление удара. Каменное оружие едва не угодило Олловейну в плечо. Эльф поскользнулся на камнях. Чуть не упав, он отскочил на недосягаемое для противника расстояние.
— Тогда сначала погибнет твоя самочка! — проворчал тролль и потопал к скале.
Олловейн хотел закричать, но истерзанное горло издавало только хрип. Он прыгнул вперед. Его меч скользнул по руке великана.
— Вот надоеда.
Локоть тролля угодил в грудь. Пролетев некоторое расстояние, Олловейн больно ударился о скалу.
Противник тут же атаковал снова. Оглушенный мастер меча бросился в сторону. Слишком медленно! На этот раз секира нашла свою цель! Кольчуга порвалась. Эльф почувствовал, как сломалась кость. Перед глазами заплясали круги. Тролль наклонился к нему и хотел было поднять. Правая рука Олловейна устремилась вверх.
Враг поспешно поднялся, чтобы уйти от клинка. Послышался скрежет. Слишком утомленный, чтобы атаковать еще раз, мастер меча стал ждать смертельного удара.
Тролль не шевелился. Кровь лилась у него из подбородка.
Олловейн заморгал. «Гора все же победила тебя», — подумал он. Из горла тролля торчало острие сталактита. Каменный шип пробил ему голову, когда тот поднялся.
Эльфийский князь потащился к Линдвин. Она по-прежнему была в трансе. Левая рука Олловейна плетью свисала вдоль тела. Из глубокой раны била темная кровь.
Со стоном он оторвал широкую полосу ткани от истерзанного камзола и заткнул ею рану. Спрятав меч в ножны, он поднял Линдвин. Еще несколько шагов!
Сильный удар заставил гору дрогнуть. Сталактиты посыпались со свода, разбиваясь об пол. Мертвый тролль скатился с каменного шипа.
Олловейн переступил порог, всегда бывший для него запретным. Тот, кто переступал его, оказывался по другую сторону юности. Моргая, мастер меча осмотрелся в узкой комнате, знакомой только по рассказам. Двое саней с высоко загнутыми полозьями стояли на полу у круглого входа в туннель. Сюда в почетной процессии являлись те, кто проходил последнее испытание.
Олловейн поднял Линдвин и положил на сани. Затем оттолкнулся ногами. Сталь заскрежетала по камню. Сани покатились.
Они быстро мчались вниз по туннелю навстречу увеличивавшемуся пятну света. Затем их окружило ослепительное сияние. Сани подпрыгнули и врезались в крутой ледяной склон.
Ветер обжигал щеки Олловейна. Эльф почти ничего не видел. Он из последних сил обнимал Линдвин, пытаясь управлять санями. Все коварные скалы были удалены с этого отрезка горы, и мастер меча знал об этом. Нужно просто держать сани на курсе. Если они будут держаться прямо, то окажутся за много миль отсюда. С такой поездки в санях начиналось ледяное испытание. Молодые эльфы, от которых ожидалось, что их магического таланта хватит на то, чтобы защититься от мороза и выстоять в сражении со стихиями, начинали здесь свое путешествие. И если они своими силами через ледники и пропасти могли достичь Небесной гавани на другой стороне горы, то с этого момента считались среди нормирга взрослыми.
Олловейн опустил подбородок на грудь. Волосы Линдвин хлестали по лицу. Они пахли каменной пылью. Перед его глазами размывался ослепительно белый склон. А затем остались только свет, визг полозьев и пение ветра в скалах.
Под ясенем
Она танцевала на теплом ветру. Далеко под ней было пламя, гаснувшее тогда, когда ее взгляд касался его. В голове шептали голоса. Они бормотали, что нужно задушить пламя. Но как она ни старалась, огонь полыхал, более того, он набирал силу. Теперь его языки вырывались высоко. Ее платье горело. Кто-то сорвал его с ее тела. Призрачная фигура. Сильные руки обхватили ее. Огонь отдалился. Холодное дыхание касалось ее щек.
Линдвин заморгала. Она лежала на снегу. Что-то угрожающее было совсем близко. Она не решалась вздохнуть. Как она сюда попала? Она помнила Зал Огня, хор плетущих заклинание… И ту ночь с Олловейном.
Что-то прозрачное промелькнуло рядом. Принюхивающееся, жадное. Линдвин почувствовала камень альвов на груди. Ничто не может победить ее. Она потянулась и выпрямилась. С одежды осыпался снег. Она лежала на склоне горы. Рядом с ней из сугроба торчал полоз саней.
Услышав далекий рокот, волшебница подняла взгляд. Она находилась у подножия горы. В нескольких милях позади вздымалась огромная темно-серая колонна дыма. Ее вершина расходилась веером, словно крона дерева. Ветер уносил дым на запад. Темно-красное свечение полыхало под тучей. Сквозь дым пробивались горящие языки, чтобы устремиться в небо. Там, где они опадали, поднимался светлый пар. Снег исчез под серым пеплом. Вершина изменилась. Она казалась шире. Линдвин увидела красный поток, катившийся по южному склону. Волшебница почувствовала, как земля несколько раз дрогнула под ее ногами.
Она вспомнила хор. И почувствовала, что все певцы смолкли навеки.
Как она сюда попала? Девушка огляделась по сторонам. Дальше по склону виднелась скрюченная фигура, наполовину засыпанная снегом С трудом держась на ногах, эльфийка стала спускаться. Колени болели при каждом шаге.
Длинные светло-русые волосы… Белый камзол! Линдвин побежала, уже через несколько шагов упала в глубокий снег, поднялась и снова побежала. Это Олловейн! Он пришел за ней!
Дрожащими руками обхватила она его лицо. Его щеки были холодны как лед! Глубокая рана зияла в плече. Плетущая Заклинания положила руку эльфу на лоб. Закрыла глаза и попыталась ощутить его тело. Его сердце билось слабо, но ровно. Он потерял очень много крови. Ключица слева от шеи была раздроблена, лопатка надломлена. Сломалось одно ребро.
Она дала возлюбленному тепло. Больше тепла, чем дарил амулет на его шее. Затем потянулась к камню альвов. С помощью мысли исцелила кости, срастила разорванные сухожилия. Только потерянную кровь не могла она восполнить.
Его сердце забилось сильнее. Он крепко спал. Линдвин уложила его голову себе на колени.
—
Как же трогательно снова стать свидетелем молодой любви.
Плетущая Заклинания обернулась. Голос звучал в голове!
—
Это я, Шахондин. Не бойся, внучка.
— Где ты? — Линдвин удивленно огляделась по сторонам.
Кроме нее и Олловейна, на белом склоне не было видно никого.
—
Пожалуйста, пообещай, что не испугаешься. — Голос звучал бесконечно печально. —
Тролли взяли меня в плен. И сотворили со мной нечто ужасное, девочка моя. Я уже не тот, кого ты знала.
— Докажи, что ты мой дед! Расскажи что-то, что можешь знать только ты.
—
Умная девочка! Зачем верить чужому голосу? Ты всегда была умной. Помнишь, как мы придумали птицу из света в павильоне у моря? Луна низко стояла в небе над бухтой, когда ты впервые выпустила птицу в полет. Ты была еще маленькой девочкой. Она выглядела несколько бесформенной, твоя первая птица. Ее крылья были словно пергаментные свитки, а голова — лишь шар.
Линдвин не сдержала улыбки. Да, она помнила эту первую птицу. Тогда она была еще ребенком. Шахондин учил ее, как важно смотреть внимательно, чтобы ничто живое не имело случайной формы.
— Покажись, дед.
—
Прошу, дитя, пусть моя внешность не обманывает тебя. Тролли совершили нечто страшное. Но я чувствую силу, которая тебя окружает. Силу, которая может все изменить. Ты можешь вернуть меня.
Линдвин была готова ко всему, но то, что поднялось из снега, оказалось таким, к чему невозможно было подготовиться. У огромной призрачной собаки с одним кроваво-красным глазом не было ничего общего с ее дедом, таким, каким помнила его она.
—
Не пугайся, дитя мое. Коснись моей души. Почувствуй, что это я!
Существо открылось, и то, что увидела Плетущая Заклинания, было ей хорошо знакомо. И мрак в душе Шахондина! Это было единственное, что закрывало его от нее. Его темная сторона. И она не хотела видеть этого.
—
Позови меня! Вспомни мужчину, которым я был. Ты одной силой мысли можешь вернуть то, что украли у меня тролли. Вспомни о деде, с которым ты провела столько часов. Воспользуйся камнем альвов! Он обладает силой, способной вернуть меня.
Линдвин усиленно стала вспоминать дни в Аркадии, совместные путешествия со строгим и таким мудрым дедом. О том, как он хмурился, когда она не могла проследить его мысль, его звонкий, словно колокольчики, смех, когда она оказывалась слишком неумелой в плетении заклинаний. С годами смех исчез. У нее появились тайны от него.
Плетущая Заклинания почувствовала, как потеплел камень альвов на ее груди. Мысленно она создала искру яркого света и пустила ее в пляс. Так же как тогда, в Вахан Калиде, когда она создала птицу из света. Сначала она имела грубые очертания. Затем нить начала сплетаться с нитью, вытягивая суть призрачной собаки. Наконец Линдвин забрала его жизненный свет, сплетая его со вновь созданным образом деда.
Закончив свой труд, свет погас. Шахондин стоял перед ней в снегу, обнаженный. Он поднял руки, недоверчиво ощупал свое тело.
— Какое чудо! — Его голос был чужим, более низким. И слова были размыты, словно их произносил пьяный. — Похоже, мне снова придется учиться говорить. — Он протянул руку. — Какая сила! А теперь отдай мне камень альвов. Мы используем его, чтобы прогнать троллей.
Линдвин отступила на шаг. Низкий требовательный голос пугал ее. Должно быть, в заклинание закралась ошибка.
— Ты ведь не станешь противиться деду! Камень! Мы хотели получить его еще в Вахан Калиде. Или ты забыла? Он должен находиться в руках истинного волшебника. Не в руках девочки! Ты…
Он схватился за грудь. Что-то внутри него пришло в движение. Его ребра выгнулись вперед. Под кожей живота стало прорисовываться что-то вроде лица, прижатого к тонкой шелковой ткани.
Шахондин закричал. Прижал обе руки к животу. На губах выступила кровь. Что-то темное вырывалось из его тела. С хрустом лопнули ребра. Они разрывали мышцы и кожу. Высунулась темная собачья голова. Шахондин рухнул в снег. Лапы с длинными когтями разрывали тело, созданное Линдвин.
От собаки веяло ледяным холодом. Холодом, от которого задрожала бы сама зима.
—
Не бойся, дитя мое.
Снова в ее голове появился этот голос. Он звучал жадно и фальшиво.
—
Несчастный случай. Просто небольшая неудача. Твое заклинание было несовершенно, как тогда, с первой птицей, созданной тобой. Дай мне камень! Мы можем это изменить. Мы можем все изменить.
Линдвин произнесла слово силы. На снегу запылал заградительный круг. Она позволила себя обмануть. Что бы ни родилось из тела ее деда, это был уже не Шахондин. Этого существа не должно быть!
Плетущая Заклинания вспомнила свой танец над огнем. Хор магии. Жару. Мысль о жаре она вплела в созданное ею же самой тело.
Собачья голова выгнулась назад.
—
Ты не можешь меня…
Линдвин закрылась от звучавшего внутри нее голоса. У нее камень альвов! Она может справиться с любым заклинанием, зло подумала девушка.
Казалось, черная фигура хочет влезть обратно в тело Шахондина. Она скулила, словно молодой волчонок. Внезапно она будто засветилась изнутри, похожая на темный шелковый лампион, в который поставили свечу. Пламя вырвалось из ее пасти. Тело, созданное Линдвин, исчезло во вспышке ослепительного света. Осталось всего несколько хлопьев пепла, которые ветер понес по заснеженному склону.
Девушка устало опустилась в снег. Было ли это существо на самом деле ее дедом? Оно так много знало о ней… Но оно не было тем Шахондином, которого она любила! Она посмотрела вслед клочьям пепла. Далеко на склоне что-то двигалось. Тролли! Должно быть, они увидели свет.
Линдвин посмотрела на возлюбленного. Пройдет еще не один час, прежде чем проснется Олловейн. И даже тогда он будет слишком слаб. У нее нет сил нести его. И нет никакого укрытия. Еще пара часов — и тролли настигнут. Только если…
Она печально склонилась над Олловейном, нежно поцеловала его в губы.
— Ты пришел, чтобы забрать меня из огня, мой белый рыцарь. Теперь я спасу тебя.
Она вложила камень альвов в его правую руку. Ей не хватало силы для заклинаний, после того как она создала тело для деда, а затем снова уничтожила его. Но был и иной способ спасти возлюбленного.
Она поднялась. Последний раз с тоской взглянула на Олловейна. А затем отправилась навстречу троллям.
«Меня зовут Бирга»
Линдвин привязали крестом к большому щиту. Узкая кожаная петля сдавливала ей шею, руки и ноги тоже были стянуты петлями. От щита пахло кровью и экскрементами. Один глаз эльфийки заплыл, и тем не менее до сих пор можно было считать, что она дешево отделалась. До сих пор…
Немного в стороне была расстелена светлая кожа. По ней были разбросаны маленькие ножи различной формы. Примитивные клинки из костей и кремня. Темные пятна красноречиво свидетельствовали о том, для чего применяют эти клинки.
Второй щит был вонзен в снег напротив Линдвин. Шаманка стояла там и разговаривала с согбенной старухой, опиравшейся на клюку.
— Говорю тебе, она не такая, как другие, которых приводили ко мне до сих пор, Сканга. Я чувствую ее силу, когда касаюсь ее. Она устала, иначе бы три простых разведчика никогда не поймали бы ее. — Троллиха в отвратительной маске посмотрела на Линдвин.
Эльфийка была уверена в том, что шаманка нарочно говорит так, чтобы пленница услышала.
Старая карга оставила все сказанное без внимания. У Линдвин возникло чувство, что эта женщина обладает большой властью.
— Сегодня вечером с наступлением темноты ты уйдешь, Бирга. Оргрим скоро достигнет деревни неподалеку от большой звезды альвов. Ты легко отыщешь его. Ты нужна ему. Он не должен наделать глупостей, путешествуя с этим надутым зазнайкой Мордштейном. Ты за ним присмотришь!
Троллиха в маске засопела.
— До сих пор Оргрим отлично присматривал за собой сам.
— Не пойми меня превратно, Бирга. Я не прошу. Я ожидаю этого от тебя.
— Но эта эльфийка… — Шаманка указала на Линдвин. — Я думаю, что она важна. Было бы разумнее не перегнуть здесь палку. Она наверняка…
— Смотри мне! Все ответы ты должна получить до часа темноты. Теперь, когда Кенигсштейн навеки потерян, а перевал в Карандамон завален, важно очень немногое из того, что могла бы рассказать нам эта эльфийка. Вот если бы она была благородной, то, может быть… — Старуха пожала плечами. — Делай с ней что хочешь, только быстро! — И с этими словами троллиха ушла.
Шаманка что-то пробормотала себе под нос, Линдвин не разобрала, что именно. Затем она подошла к расстеленной коже, где лежали ножи. Выбрала темный, слегка загнутый каменный клинок.
— Пить хочешь? — вдруг спросила троллиха.
— Нет. — Плетущей Заклинания было неинтересно выяснять, что ей предложили бы в качестве питья.
— Мне жаль, что все должно происходить в спешке. И за это мне хотелось бы извиниться. — Огромная женщина выпрямилась. Провела по лицу Линдвин обмотанными тряпками руками, от них воняло разложением. — Хорошая у тебя кожа. У вас, эльфов, самая совершенная кожа из всех. Такая нежная…
Шаманка стояла вплотную, и Линдвин чувствовала ее дыхание. От нее пахло кислым молоком.
— Я знаю, что ты могущественная волшебница. Что-то истощило тебя… Но ты скоро оправишься. Может быть, мне следовало бы вырвать тебе язык и ослепить тебя, чтобы защититься от чар.
Троллиха наклонилась и принюхалась. Линдвин пожалела, что не видит лица под маской и не может прочесть мысли шаманки.
— Очень хорошо, эльфиечка моя. От тебя начинает пахнуть страхом. А теперь скажи мне, как ты оказалась на склоне горы.
— Волшебством.
— Не думаю. Не похоже, что ты настолько глупа, чтобы наколдовать свое появление не на той стороне горы. Сначала вы все пытаетесь меня обмануть. Но я помогу тебе сказать правду. — Она схватила правую руку Линдвин и оттянула в сторону мизинец.
Эльфийка выгнулась дугой, но ничего не смогла противопоставить силе троллихи.
— Меня зовут Бирга. Разговор клеится лучше, когда знаешь имена. Ты скажешь мне, как тебя зовут?
— Линдвин.
— Красивое имя. — Шаманка подняла нож. — А теперь я причиню тебе немного боли. Это не очень страшно. Я просто хочу, чтобы ты представляла себе, что я могу с тобой сделать.
Она осторожно надрезала кожу на мизинце. При этом внимательно следила за тем, чтобы Линдвин все хорошо видела. Порез тянулся от кончика пальца до того места, где он соединяется с ладонью. Здесь шаманка сделала второй надрез, вокруг основания пальца, словно тонкое кольцо.
Линдвин стало дурно.
— Я оказалась на склоне горы не при помощи волшебства — это можно рассказать. Это не тайна.
— Я так и знала. — Голос шаманки звучал приветливо. — Сейчас мы продолжим этот разговор. Еще совсем чуть-чуть. — Она осторожно просунула узкое каменное лезвие под кожу пальца и начала отделять ее от плоти.
Линдвин извивалась, но вырваться из железной хватки троллихи было невозможно.
— Не брыкайся ты так, малышка. — Шаманка рывком сорвала всю кожу с мизинца. — Ты только посмотри, как хорошо видны твои мышцы и сухожилия. И крови почти нет. Нужно долго тренироваться, чтобы так аккуратно снять кожу. — Троллиха подняла костяной нож и насадила маленькую полоску кожи на стоявший напротив щит, чтобы Линдвин хорошо видела его.
Эльфийке стало дурно. Палец горел, словно его сунули в огонь. Она не отваживалась посмотреть на него. «Ты справишься с этим, — напомнила она себе. — Так ты спасешь Олловейна!»
Бирга провела закутанной в тряпки рукой по ее лицу. На ткани сверкало немного свежей крови.
— Ты даже не представляешь, какое сокровище твоя кожа. По вам, эльфам, не видно, считаете ли вы свой возраст десятилетиями или столетиями. — Она вздохнула. — Ты хотела рассказать мне о склоне горы?
Теперь Линдвин утверждала, что ушла через туннель. Иначе как Олловейн мог оказаться вместе с ней на склоне?
Шаманка удовлетворенно кивнула.
— Оставим это! А теперь скажи мне, что ты за волшебница! Что-то отличает тебя от других.
Линдвин прикинула, достанет ли у нее мужества откусить себе язык. Нельзя говорить о камне альвов! Что бы ни делала с ней Бирга.
— Вижу, ситуация снова усложняется. — Шаманка посмотрела на деревянный щит, где висела кожа с пальца. Затем коснулась своей маски. — Ты знаешь, что это сделано из кожи лица шлюхи, которая хотела обмануть моего короля? Она была очень красивой женщиной. Красивой и глупой! — Она снова провела рукой по лицу Линдвин. — Ты тоже красивая. Может быть, и глупая?
— Я помогала плетущим заклинание нормирга держать в узде огонь под горой, — выдавила из себя Линдвин.
Троллиха рассмеялась.
— Ну вот, видишь, рассказать это было несложно. А теперь ты должна узнать мою тайну.
Она подняла маску, чтобы Линдвин увидела ее лицо. Зимний свет безжалостно осветил бесконтурную массу. То, что предстало перед глазами Плетущей Заклинания, напоминало растопленный воск… Нет, скорее плачущую свечу. Что это, бородавки? Капли плоти набегали на капли плоти, покрытые серой кожей. Они наслаивались на веках, превращали нос в бесформенный комок, даже губы были неровными. Капли плоти перерастали друг друга, некоторые части лица были словно опухшими. Некоторые отделялись и висели на тонких полосках кожи. Бирга провела рукой по щеке Линдвин.
— Ты всю жизнь была красивой. Ты никогда не поймешь, что значит это. — И она снова надела маску. — А теперь мы поговорим о твоей королеве. Ты знаешь, куда она бежала?
— Я не нормирга! — уклончиво ответила эльфийка.
— А, вижу, мы приближаемся к скрытой истине. — Бирга подняла нож и разрезала платье Линдвин от воротника до пояса. Тщательно убрала ткань. — Есть в тебе некая чопорность, красавица моя. Возможно, ты мало бывала с мужчинами. Это нас роднит. — Шаманка проверила пальцами мягкую плоть ее груди, провела рукой по ребрам вниз, к пупку.
— Палец ты сможешь скрыть легко, Линдвин. Может быть, ты станешь даже интереснее, нося перчатку. Как думаешь, что еще ты сможешь скрыть от взглядов мужчин? Или ты хочешь рассказать мне что-нибудь о королеве?
На лбу Линдвин выступил холодный пот.
— Я не нормирга, — повторила она.
— Что ж, это я уже слышала.
Бирга подняла нож.
История из далекого детства
Асла взглянула в красное от мороза лицо Ислейфа. У него был жар, изо рта несло самогоном. Его, обессилевшего, нашли перед воротами палисада, защищавшего деревню.
Ворота закрывали обычно с заходом солнца. Но ранним вечером далеко на севере видели столб дыма. Поэтому у ворот оставили стражу.
Ислейф совершенно промерз и обессилел, когда его принесли в дом. Он бессвязно бормотал о чудовищах с гор. Теперь он, закутанный в одеяла, сидел у очага Аслы. Ее дом был самым большим в деревне, поэтому крестьянина принесли сюда. Почти все жители столпились в комнате.
— Это великаны… больше, чем пещерные медведи… — бормотал живший в глуши мужчина. — Они подожгли мой двор. — Он взглянул на Аслу. — У тебя есть еще попить? Ну, ты понимаешь… того, что греет душу?
— Да он же пьян, — прошептал кто-то за спиной Аслы. — Каждому известно, что он пьет, как в бездонную бочку льет. Может быть, он перевернул свечу и сам поджег свой дом. А теперь сказки рассказывает.
— То, что я видел, я видел! — Покачиваясь, Ислейф поднялся на ноги. — Они огромные, как пещерные медведи!
— Может быть, с гор действительно спустился пещерный медведь? — сказал Кальф. — Иногда они просыпаются посреди зимы.
— Их было много… Целое стадо… — Крестьянин-одиночка срыгнул. — Асла, где водка?
— Хватит с тебя! — строго ответила она. — Эти великаны пошли за тобой?
Крестьянин пожал плечами.
— Не знаю… Ну, Асла, всего глоточек. Маленький-маленький… Для души!
Эрек присел на корточки рядом с другом. Положил руку ему на плечо.
— Сейчас тебе нужно поспать, старик. А завтра мы пойдем к твоему двору и посмотрим, что да как.
— Нет! Только не к великанам, — решительно воспротивился Ислейф. — Только не к великанам. Видел я, что они сделали с Клыком. Один удар дубинкой… Такая большая собака… Волков рвал, знаете ли. Хороший дворовой пес был… Один из лучших псов Оле… Один удар дубинкой, а потом они оторвали ему лапы. Он был еще жив. — Ислейф захныкал. — Такой хороший пес! Я не пойду обратно!
— Ну, довольно! Я больше не стану слушать этого пьяницу. — Свенья схватила плащ и подошла к двери. — Мы все слишком хорошо знаем, что он постоянно пьет…
— А если он все-таки прав?
— С этими глупостями? Великаны, которые поджигают двор… Ладно тебе, Асла. Это детские сказки. Не бывает никаких великанов. Только если напьешься вдрызг.
Собравшиеся согласно заворчали.
Асла могла понять соседей. Но все это напоминало одну историю из далекого детства. Ту историю, которую она слышала чаще других от своего отца, потому что он был частью ее. Историю о Мандреде и человеке-кабане. О том чудовище, которое спустилось с гор. Тогда тоже в деревню пришел человек и предупредил об угрозе. И ему не поверили.
— Нужно послать во двор к Ислейфу кого-нибудь, кто посмотрит, что случилось. Кого-то, кому мы все доверяем. — Она бросила взгляд на Кальфа.
Высокий рыбак кивнул.
— Да, это разумно — сходить на его подворье. Может быть, я смогу согнать его скотину, если она не сгорела прямо в хлеву.
— Не ходи, парень! — крикнул Ислейф. — Они забьют тебя, как моего пса. Моего доброго пса…
В большой комнате стало тихо. Крестьянин-одиночка сидел у огня, спрятав лицо в ладонях.
— Мы должны также послать гонцов в другие дворы! — решила Асла. — И подготовиться покинуть деревню. Через два дня мы можем быть в Хоннигсвальде, если не будет бури. Нам нужны сани!
Из толпы вышел Ивейн, крестьянин, которому принадлежала б
ольшая часть скота в деревне. Он был полным рыжеволосым человеком, печально известным своей вспыльчивостью.
— Твоего мужа здесь нет, а у тебя в доме эльфы. Я могу понять, что ты боишься, Асла. Но сейчас ты преувеличиваешь. Нет никаких причин волноваться. Давайте предположим, что, в худшем случае, парочка разбойников подожгла двор Ислейфа. Они никогда не сунутся в деревню. Нас слишком много, чтобы они представляли для нас опасность.
— А если это все-таки великаны или тролли? — не отступала Асла.
Ивейн покраснел.
— Глупая болтовня! Нет никаких великанов. А тролли никогда не отваживались заходить так далеко на юг. — Внезапно его настроение изменилось, он широко улыбнулся. — Кроме того, тролли ведь в Альвенмарке, воюют с эльфами.
Асла оглядела соседей и прочла на их лицах, что выставляет себя в глупом свете. Над ней будут насмехаться до конца дней, если Ислейф действительно все это выдумал. Она вполне готова была поверить в то, что он, пьяный, случайно сам поджег свой дом. Но история с псом… Такие вещи не выдумывают!
— Некоторые из вас достаточно стары, чтобы знать моего свекра Мандреда. Вы знаете также историю о человеке-кабане и, быть может, еще помните ночь, когда пришла эльфийская королева, чтобы забрать моего мужа.
Асла указала на нишу, где лежала Эмерелль. Йильвина стояла перед ней, скрестив на груди руки. До сих пор она молча слушала собравшихся.
— Вы сами стали частью событий, в которые толком не верит никто даже в Хоннигсвальде, — продолжала Асла. — Думаете, я так просто потащила бы своих детей в лес посреди зимы? Кальф пойдет, чтобы разведать, что случилось у Ислейфа. И если нам угрожает опасность, он зажжет сигнальный огонь на Январском утесе. Я не могу приказать вам, могу только советовать. И вполне готова к тому, что с этого дня и навеки буду считаться сумасшедшей бабой… Однако советую вам всем подготовиться к бегству. В любом случае я запрягу большие сани. Лучше я проведу одну бессонную ночь, лучше пусть надо мной будут потом смеяться, чем я увижу огонь на утесе и окажусь не готова…
— Я с ней согласен, — сказал Кальф.
Аслу подмывало обнять его за эти слова. Теперь кивала головой и Свенья. Настроение постепенно начинало меняться.
— Ну отлично, подготовимся, — проворчал Ивейн. — Соберем кое-какие пожитки и смажем сапоги.
— Это не все. Твои сыновья уже взрослые, Ивейн. Тебе легко говорить. А моей Кадлин нужно тепло.
Животновод схватился за голову.
— Ты что, совсем с ума сошла, женщина? Может быть, ты хочешь поставить на полозья свой дом? Как ты себе представляешь возможность обеспечить теплое место?
Она постучала костяшками пальцев по столешнице.
— Именно так, как ты и сказал, Ивейн. Я подумывала о домике на полозьях. Вместо того чтобы натягивать над моей повозкой тент, который защищает от ветра, но не от мороза, мы сделаем надстройку из столешниц, досок, дверей. И поставим внутрь жаровню. Так у нас будет теплое место для детей, стариков и всех уставших.
Ивейн покачал головой.
— Не хотел бы я оказаться на твоем месте, когда твой муж увидит, что ты сотворила с красивой повозкой. Все эти волнения из-за одного пьяного… Становимся на уши среди ночи, а утром окажется, что твои тролли были просто бредом одинокого мужика. Вот увидишь, Асла.
Лестница Альфадаса
Сигнальный огонь горел очень ярко! Высоко к небу устремлялось пламя. Кальф видел, как в далекой деревне на лед фьорда вывели большую повозку. За ней следовали крохотные фигурки… Деревянные сани, которые тянули люди… Стадо овец, сбившихся в кучу, почти сливалось с белизной зимнего ландшафта.
«Хорошо, что Асла послала меня к двору Ислейфа», — думал Кальф. Он встретил троллей в лесу. Грубые голоса и гортанный смех предупредили рыбака, и он нашел укрытие в зарослях ежевики. Сквозь покрытые снегом ветки он наблюдал за незваными гостями. Они были огромны! Три шага, а то и больше было в каждом от пяток до темечка. Большинство, несмотря на мороз, были почти голышом. Лишь набедренные повязки. Один из них тащил на плечах пса Ислейфа. По оружию было видно, что это не охотники; почти ни у кого не было ни лука, ни копья. Тролли были вооружены секирами и широкими каменными кинжалами. Так выглядят мародеры!
Один из троллей, самый высокий парень, украсивший брюхо кровавыми отпечатками ладоней, прошел так близко от укрытия Кальфа, что, вытянув руку, рыбак мог бы коснуться его пальцем. Кальф молча возблагодарил Лута за то, что тролли не привели с собой собак. Его не заметили…
Банда воинов шла по следу Ислейфа. Так они попадут прямо в Фирнстайн. Кальф пожалел, что они не застигли старого пьяницу в постели! Может быть, тогда они не отыскали бы дорогу в деревню.
Сани Аслы отмахали по льду фьорда уже почти полмили. Деревню покидали опоздавшие. Интересно, нашелся ли кто-нибудь, кто отказался этой морозной ночью бросать свою хижину только из-за истории пьяного крестьянина и сигнального огня на утесе? Кальф надеялся, что дураков не нашлось. Рыбак видел троллей, и для него уже не было сомнений в том, что рассказывали о чудовищах. Так выглядят людоеды!
Рыбак протянул руки к огню, надел толстые, подбитые мехом рукавицы. Он старался не пересекать каменный круг, венчавший вершину. По козьей тропе он поспешил на противоположный склон Январского утеса. А затем увидел их! Три огромные фигуры. Они широкими шагами топали по глубокому снегу, ориентируясь по его следу.
Кальф судорожно сглотнул. Нельзя было долго оставаться у огня! Его сияние, должно быть, видно далеко в лесу. Он буквально позвал людоедов. И им наверняка понравится, что огонь, на котором они его зажарят, уже разведен!
Кальф поглядел на каменный круг. В нем много лет назад спасся Мандред. Случилось чудо, и он попал в Альвенмарк. Но туда Кальфу не хотелось! Асла не должна потерять еще и его. Довольно того, что Альфадас бродит где-то в далеких эльфийских землях, вместо того чтобы находиться здесь и помогать своим.
Тролли приближались. Они заметили, как от утеса отъехали маленькие сани. Кальф отошел назад. Утес упирался во фьорд.
В свое первое лето в Фирнстайне Альфадас часто бывал здесь. Тогда он постоянно рассказывал о том, как все обернулось бы, спустись его отец другой дорогой. И в какой-то момент начал строить эту дорогу. Впрочем, это сильно сказано… Насколько Кальф знал, кроме Альфадаса, этой дорогой никто никогда не пользовался. Да и ярл ходил по ней только летом при хорошей погоде. Не посреди зимы.
Стоя на краю, рыбак обернулся. Тролли были так близко, что он слышал, как они переговариваются между собой. Где же этот проклятый спуск?
Наконец Кальф отыскал скрытый в снегу ржавый крюк. С него свисала веревка, совершенно почерневшая от грязи и плесени.
Первый тролль показался на краю каменного круга. Издав гортанный крик, он указал на Кальфа.
Рыбак снял рукавицы, ухватился за веревку и принялся спускаться по краю скалы. Пусть лучше он упадет, чем его сожрут!
Веревка обледенела. Лед впивался в голые пальцы Кальфа. Чем ниже он спускался, тем страшнее скрипели волокна. А затем веревка закончилась. Посреди отвесной скалы! Рыбак в отчаянии огляделся. На уступах лежал снег. В некоторых местах камень был покрыт прозрачным ледяным панцирем.
Чуть в стороне Кальф обнаружил изогнутый железный крюк. Там был узкий уступ, над которым, словно поручни, висела еще одна веревка. Кальф потянулся. Он почти ухватился за железо.
Грохот заставил его поднять голову. Тролли швыряли с утеса камни. В отчаянии Кальф подтянулся и оказался на уступе. Там был навес, защищавший его от неожиданного нападения. Вцепившись в веревку обеими руками, рыбак продолжил спуск. Уступ стал шире.
Под скальным навесом Кальф обнаружил нишу, на полу которой лежали почерневшие остатки дров. Очевидно, когда-то Альфадас устраивал здесь лагерь. На скале головешкой были вычерчены причудливые узоры. Странный человек ярл! Кальфу никогда не пришло бы в голову устроить лагерь на неприступной скале!
Рыбак посмотрел вниз, на фьорд. Беглецы уже отошли от деревни довольно далеко. Они сумеют уйти! Хорошо, что Асла так осторожна.
Сверху, с утеса, камни уже не летели. Кальф отважился выглянуть из укрытия. Тролли исчезли. Он осторожно выбрался на пару шагов. Ничего. Очевидно, людоеды прекратили охоту. Он выживет!
С легким сердцем рыбак стал искать другие следы лестницы Альфадаса. По железным крючьям, узким ступеням и веревкам он спускался по отвесной скале, пока наконец не достиг широкой осыпи, переходившей в ельник.
Осторожно продвигаясь вперед, он приближался к фьорду. Кальф прошел половину пути, когда камни за его спиной пришли в движение. Размахивая руками, он попытался удержать равновесие, рухнул навзничь и заскользил по камням. Ударился о крупный валун, перекувыркнулся. Больно стукнулся лодыжкой о скалу. Теперь он неудержимо приближался к елям! В холодном свете звезд он отчетливо видел мертвые ветки, торчащие из стволов, точно кинжалы.
Затем рыбака подбросило и он перевернулся в воздухе. Последовал болезненный удар. Кальф зажмурился и оказался в сугробе. Оглушенный, он огляделся по сторонам. До опушки оставалось едва ли пять шагов. Рыбак ощупал свое тело. Правая лодыжка, похоже, была вывихнута. Все кости болели. Но он ничего не сломал.
Со стоном Кальф выпрямился и захромал по направлению к темному еловому лесу. Если он продержится, то, возможно, через два часа нагонит беглецов на льду.
Мрачные знамения и героическая смерть
…С тех пор как сын Эгиль оставил отца, короля мучили дурные сны. Часто его находили одного среди ночи, одетого только в рубаху, сидящего в зале для празднеств. Правитель, до преклонного возраста обладавший медвежьей силой, угас за несколько недель.
То было время мрачных знамений. Рыночный зал в Гонтабу, который строили три года и который был первым зданием из камня в королевской столице, рухнул, когда на его крышу лег первый снег. И однажды днем на солнце появилась тень.
Это было ночью после первой сильной бури, когда Хорза послал за писарем, чтобы сделать завещание. Также позвал он к себе старейшего священнослужителя храма Лута. В тот день всем во дворе показалось, что Хорза вернул себе былую силу. В обед он пил крепкое вино. Вечером его настигла весть о троллях. Они появились на берегу, сожгли рыбацкую деревню и шли вдоль фьорда к королевской резиденции в Гонтабу.
Хорза послал гонцов во все концы, собрал войско перед воротами города. Через три дня на его зов откликнулись семь сотен человек. На конях и санях прибывали они по глубокому снегу, в то время как отчаявшиеся беженцы толпами стекались в столицу.
Под красным знаменем с орлом собрались солдаты, и король был среди них. Далеко раздавался громкий стук подков по льду, когда король повел войско в свою последнюю битву. Но что может сделать сила человеческая против гнева троллей! Даже самые храбрые королевские витязи были убиты. Слишком неравен был бой, проигранный прежде, чем меч обнажила рука воина. Хорза Крепкощит пал, но спас жизнь своему юному знаменосцу, ярлу Освину. И затихающим голосом приказал мальчику собрать вокруг себя выживших и уходить с ледяного поля, чтобы в другой день сразиться и победить.
— Приведи мне ярла Фирнстайна, — были последние слова Хорзы с крепким щитом.
Жизнь Хорзы Крепкощита (33–35),
записанная Эгингардом из Далуфа
Сброшенная кожа
Лагерь у склона Олловейн обнаружил покинутым. Здесь в истоптанном снегу терялся след Линдвин. Мастер меча не знал, сколько проспал на склоне. Должно быть, аркадийка наложила на него заклятие. Его раны зажили, но он чувствовал сильную слабость. Обнаружив в своей ладони камень альвов, он испугался до смерти. Позвал Линдвин… Затем пошел по ее следу, который привел его прямо к троллям. И понял, что произошло. Не колеблясь, он спрятал камень альвов, чтобы не носить его с собой. А затем отправился на поиски…
Ему понадобился целый день, чтобы достичь цели. Осталось только широкое затоптанное поле снега. Тут и там в снегу валялись какие-то тряпки и кое-что из награбленного в Филангане, что, однако, не сочли достаточно важным, чтобы тащить за собой. Войско повернуло на восток, туда, где находились старые скальные замки. Кенигсштейн, за который они так ожесточенно сражались, был захвачен и утрачен в одночасье. Красное сияние окутывало далекую вершину, над которой по-прежнему стояла туча дыма.
Некоторое время Олловейн бесцельно бродил по лагерю.
А затем решил пойти за троллями на восток. Он отыщет Линдвин… Множество костей, лежавших повсюду у очагов на снегу, напоминали ему о том, сколь бессмысленны его поиски. Ведь, в конце концов, он знал, как они поступают с пленными. Но для него Линдвин будет жить до тех пор, пока он не найдет доказательства ее смерти. Но даже тогда еще будет надежда. Однажды она родится снова. Нужно только подождать.
Путь вел его мимо замерзших кобольдов, клыков мамонтов и брошенных щитов, которые усталые воины просто оставили на снегу.
— Олловейн…
Голос был еле слышен, терялся на ветру. Мастер меча замер. Определить, откуда доносился этот тихий зов, было невозможно. Затем он заметил движение. Разорванный плащ трепетал. Из-под него показалась рука. Четыре пальца согнулись и распрямились. Они звали его!
— Линдвин?
Олловейн бросился к лежащей. Она пряталась с подветренной стороны тролльского щита, на который костяными ножами были приколоты полоски шелка и бледная маска.
Фигура была плотно закутана в плащ. Когда он подошел ближе, она закрыла лицо руками, но он сразу узнал длинные черные волосы.
— Линдвин! — облегченно вздохнув, он опустился на колени.
Она выжила. Он не верил своему счастью! Все снова будет хорошо!
— Я не предала ее, королеву. — Голос Плетущей Заклинания был едва различим, настолько тихо, запинаясь, говорила она.
— Я знаю, — сказал Олловейн. — Прости, что не верил тебе.
Тело Линдвин задрожало; он не мог сказать, плачет она или смеется в отчаянии. Он хотел нежно обнять ее, но она вздрогнула от его прикосновения.
— Прости, я не могу. Теперь я должна покинуть тебя. Моя сила иссякает… Сеть последнего заклинания, которое я сплела, рвется… Я знала, что ты придешь. Я хотела еще раз взглянуть в твои глаза, мой прекрасный белый рыцарь. А теперь иди и спаси королеву. Меня ты уже спас…
Серебряный свет окружил дрожащую фигуру.
— Пожалуйста, нет! Не уходи… Я…
Зеленые глаза сверкнули неестественным светом.
— Я буду ждать тебя… — Ее голос доносился издалека. А затем ее не стало. Линдвин нашла свой путь в лунный свет. Ее судьба в Альвенмарке исполнилась.
На снегу лежало разорванное покрывало. В последний миг он увидел лицо Линдвин. Эльф поглядел на щит. То, что он счел маской, исчезло. Он вспомнил, что давным-давно говорил аркадийке. «Тебе нужно сбросить кожу, чтобы я поверил тебе».
Мастер меча зарылся лицом в разорванный плащ.
Валы Хоннигсвальда
— Дерево настолько прогнило, что можно было бы всунуть в щели палец, если бы оно не обледенело. Тебе нельзя здесь оставаться! — умоляющим тоном произнес паромщик. — За этими валами все мы в опасности!
Асла вздохнула. Два ужасных дня на льду помогла пережить мысль о городе с увенчанными палисадом земляными валами. А теперь, когда они не провели в Хоннигсвальде и половины дня, надежда улетучилась. Кодран, паромщик, пришел к Асле ближе к вечеру. Он объявил себя другом ее мужа и не давал покоя до тех пор, пока она не согласилась вместе с ним подняться на оборонительные сооружения.
Асла бросила взгляд на Кальфа. Его лицо все еще было покрыто корочкой. Тысячи раз благодарила она богов за то, что рыбак выжил после падения с Январского утеса. Это будто чудо!
Кальф вынул из-за голенища нож для разделки рыбы и царапнул дерево. Негромко выругался.
— Кодран прав. Тролли сильны, как медведи. Этот гнилой палисад их не задержит. Нужно уходить!
Асла в ярости пнула столб. Она чувствовала себя в безопасности в большом городе! Словно в насмешку, палисад устоял. Нога болела. Она ведь не тролль.
— Мы не можем идти дальше, — устало произнесла она. — Нам нужно больше саней. — Женщина подняла голову и поглядела на высокого паромщика. — Отведи меня к тому парню, который всучил моему мужу сани.
— Не думаю, что он нам поможет, — нерешительно заметил Кодран. — Нам
лучше сразу же покинуть город, а не задерживаться ради болтовни с Зигвальдом. Он дурной делец.
— Тогда с ним поведу дела я! У нас нет выбора. С нами слишком много стариков и детей, да и… — Асла откашлялась. Она едва не рассказала о королеве. Эмерелль лежала в большой повозке. Но об этом в городе не должен знать никто. — Отведи меня к этому Зигвальду. Немедленно!
Кодран повиновался и повел ее по людным улицам к берегу фьорда. Весь город был заполнен беженцами. Далеко был виден дым, поднявшийся над Фирнстайном. Рыбаки и крестьяне вместе со своими семьями и скотом бежали под обманчивую защиту городских стен. Асла выругалась про себя. Нужно предупредить этих людей! Но сначала она поговорит с Зигвальдом.
Каретных дел мастер работал в своем сарае, словно суета в городе его совершенно не касалась. У него были седые волосы, зачесанные назад. Асла заметила, как ремесленник оглядел ее красный плащ и, очевидно, решил, что она богата.
— Чем могу служить?
— Сколько у тебя саней?
Похоже, вопрос застал его несколько врасплох.
— Какого рода сани ты бы хотела, госпожа?
— Я хотела купить все сани, которые у тебя есть.
Мастер откашлялся. Затем посмотрел на Кодрана и Кальфа, сопровождавших Аслу. Никто из них не улыбнулся.
— Это будет очень дорого… — наконец нерешительно произнес Зигвальд.
— На моей повозке стоит сундук, полный золота. Мой муж — герцог Альфадас. Я женщина небедная. Золото будет твоим, если до полуночи ты подготовишь сани. По возможности на большинстве из них должны быть деревянные надстройки для защиты от непогоды. — Асла указала на Кальфа. — Этот человек останется с тобой и подскажет, как перестроить сани. Если ты приготовишь более пяти повозок, за каждую я заплачу тебе тысячу серебряных монет в качестве залога. Когда мы будем в безопасности, ты получишь свои повозки обратно и сможешь оставить сокровища себе. Но мы уезжаем в полночь. Ни в коем случае не позже! Ты будешь сопровождать нас, чтобы по дороге ремонтировать повозки.
— Мои сани крепки! Никаких поломок не будет!
Асла подняла брови.
— А кому же тогда я заплачу деньги за позаимствованные сани? Если ты останешься здесь, то не получишь их обратно. К Хоннигсвальду идет отряд троллей, а валы этого города вряд ли смогут их задержать.
Каретных дел мастер улыбнулся.
— Тролли. Дорогая госпожа, в этой стране нет троллей. Это просто мародеры…
Сегодня над Аслой смеялись добрую дюжину раз. Ей было жаль людей, но…
— Спроси Кальфа, как выглядят твои мародеры. Он с ними встречался. Но, может быть, ты просто поразмыслишь на досуге. Как думаешь, стала бы я отдавать целое состояние и бежать из большого города, если бы по фьорду действительно спускалась всего лишь парочка мародеров? — И с этими словами Асла покинула мастерскую.
Снова на льду
— Поверьте! — Асла умоляюще подняла руки.
Она стояла на бочонке в конце рыбного рынка. Площадь перед ней была заполнена людьми. Несмотря на то что царила глубокая ночь, Хоннигсвальд продолжал жить. По льду спешило все больше и больше беженцев.
Зигвальд отнесся к словам женщины серьезно. К условленному часу он пришел с девятью санями. Они стояли на северной стороне рыночной площади, готовые к отъезду.
— У нас есть повозки, в которых дети будут защищены от холода. Идемте со мной. Я отправляюсь в Гонтабу. Король Хорза сможет защитить нас. В Хоннигсвальде вы погибнете! Тролли разобьют валы города с такой легкостью, словно те сделаны из тонкого пергамента.
Асла напрягла плечи. На ней была кольчуга, в которой умер Гундар. Теперь она давила на ее тело и, похоже, совершенно не помогала. Женщина надеялась, что, может быть, Лут будет немного ближе, если она будет носить его дар священнослужителю. Она молилась Луту, чтобы ее слова убедили людей. Но очень немногие вообще захотели выслушать ее.
Отряд вооруженных воинов пробирался через толпу. Во главе его двигался худощавый лысый мужчина. То был Годлип, ярл Хоннигсвальда. Его люди схватили Аслу и стянули с бочонка.
— При всем уважении, которое я испытываю к твоему мужу, женщина, я более не потерплю того, что ты сеешь панику. Я изгоняю тебя из города. Забирай всех, кто захочет пойти с тобой, но не смей больше приходить в Хоннигсвальд!
Ярл поднялся на бочонок.
— Не слушайте эту безумную мужеподобную женщину! Вы только посмотрите, как она выглядит. Надела кольчугу, как воин! Хочет повести вас на лед! И это посреди зимы! Путь в Гонтабу продлится несколько дней. Как думаете, сколько из вас доберутся туда живыми? Хоннигсвальд переполнен. Я не буду задерживать никого из тех, кто хочет уйти. Ну и что, что у нас мало воинов, зато есть много вооруженных добровольцев. И еще утром я отправил гонца к королю. Если мы немного продержимся, к нам придет король и никому не придется умирать на льду. — Ответом стал одобрительный гул. Ярл указал вытянутой рукой на Аслу. — Для тебя, женщина, здесь больше нет места! Покинь город, имя которого ты поливаешь грязью!
Асла хотела возмутиться, однако Эрек схватил ее за руку и потянул за собой.
— Оставь этих болтунов! — в ярости прорычал отец. — Мы знаем, что ты права. Мы и так уже потеряли достаточно времени.
И под неодобрительные возгласы они стали пробираться к повозкам.
Ульрик сидел на козлах.
— Почему тот человек так злился на тебя, мама?
— Потому что он глуп! — ответил вместо нее Эрек. — А теперь оставь свою мать в покое.
— Но мы должны забрать Хальгарду! Ее нет в санях сзади!
— Я только что видела ее в повозке, которой правит Кальф, — сказала Асла. — Не беспокойся о ней.
Ульрик хотел спрыгнуть с козел.
— Я быстро приведу ее!
— Ты останешься здесь! — Эрек усадил его на место. — Слушайся мать! Здесь, в толпе, ты только заблудишься.
— Я сейчас посмотрю, где Хальгарда, — устало улыбнулась сыну Асла. — Мы никого не бросим. — И она направилась к концу колонны.
Едва она успела сделать несколько шагов, как оказалась в окружении воинов Годлипа.
— Мы должны вывести тебя из города, женщина, — грубо объявил ей предводитель. — Немедленно! — Он схватил ее и потащил за собой.
Асла махнула Кальфу рукой.
— Поезжайте! Прикажи всем трогаться!
Мысли ее путались. Обо всем ли она подумала? Они закупили еще провизии, одеял и мехов, дров для жаровен в повозках с навесами, даже самогон и перевязочные материалы. Асла невольно улыбнулась. Интересно, что сказал бы на это Альфадас? Все сокровища, которые он привез за последние годы из военных походов, растаяли. За один день она превратила его в бедняка.
Воины Годлипа позаботились о том, чтобы она смогла быстро покинуть город. Немногие послушали Аслу и присоединились к колонне. Теперь по льду на юг двигалось четырнадцать саней. Скот гнали рядом. У некоторых беженцев были только маленькие санки.
Асла сидела на козлах рядом с Кальфом и смотрела на вереницу людей. Должно быть, их уже больше четырех сотен, тех, кто все же поверил ей. Если бы только у нее было больше повозок!
Они объехали косу, на которой стоял светлый буковый лес. За ней к югу простирался фьорд, окруженный отвесными скалами. Здесь морской залив достигал в ширину более пятисот шагов. По усыпанному звездами небу тянулось колдовское сияние, погружавшее зимний пейзаж в загадочные зеленые цвета.
Асла зябко потерла руки. Больше всего ей хотелось прислониться к Кальфу. Рядом с ним было хорошо. Что бы ни происходило, он оставался спокойным и уверенным в себе. Ей достаточно было даже просто сидеть рядом с ним на козлах. Большей близости ей, как замужней женщине, не дозволено.
Внезапно мирную тишину нарушил крик.
— Тролли! — Незнакомый Асле мужчина указывал назад, на березовую рощу.
Пять огромных фигур выбежали на лед. Тролли направлялись прямо к колонне беженцев.
Кальф поднялся и схватил плеть. Их повозка ехала на довольно большом расстоянии от колонны. Перед ними правил большими санями, привезенными в деревню Альфадасом, Эрек.
Мужчины и женщины, шедшие рядом с санями, побежали. Кто-то передал Асле маленького ребенка. Она прижала его к себе и оглянулась. Тролли быстро настигали!
Кальф щелкнул плетью по головам запряженных в сани лошадей. Но это не помогло. Как ни старались животные, чудовища приближались. Асла уже могла отчетливо разглядеть их лица. У них были легкие метательные копья. Растянувшемуся на льду мужчине они на бегу вонзили копье в спину.
Строй повозок сломался, легкие сани отстали. Асла услышала, как отец ругается и стегает лошадей. Многие беженцы в отчаянии пытались ухватиться за сани. Асла увидела, как под полозья попала молодая женщина. Она осталась лежать на льду с перебитыми ногами.
Тролли метали копья. Ночь наполнилась хрипами, щелканьем хлыстов, криками и звонким скрежетом полозьев. У тех, кому приходилось бежать, не хватало дыхания на то, чтобы плакать или кричать.
И так же внезапно, как началась атака, преследование прекратилось. Тролли собрали со льда мертвых и раненых. А затем отступили.
— Охотники! — сказал Кальф. — Для них мы, наверное, всего лишь стадо животных. Они убили ровно столько, сколько могут съесть. По крайней мере в этот раз.
Асла удивленно поглядела на рыбака. Он сказал это с таким ледяным спокойствием, словно действительно было убито несколько животных.
— Это были люди, которые мне поверили! — взволнованно ответила она. — Не какой-нибудь скот!
Кальф коснулся ладонью ее руки.
— Успокойся. Мы должны понять действия противника, если хотим уйти.
— Остановись! — Асла спустилась с козел, чтобы посмотреть, как дела у тех, кто не мог двигаться слишком быстро. — Собери повозки! — приказала она ему строже, чем хотела.
Прошло больше часа, прежде чем колонна снова выстроилась. Асла помогала, где было возможно, терпеливо выслушивала жалобы тех, кто горько сетовал. Кровь неуклюже ступала рядом и, когда кто-то в гневе начинал слишком громко кричать, одним взглядом и негромким рычанием успокаивала любого.
Над горами появилась первая полоса серебристого цвета, когда Асла с Йильвиной, Кальфом, Зигвальдом и несколькими другими мужчинами подошла к голове колонны, чтобы посоветоваться, когда можно немного отдохнуть. На ней по-прежнему была кольчуга. В спине появилось ощущение, словно вместо позвоночника в ней торчит горящая палка. Женщина до смерти устала и охотнее всего отправилась бы к своим саням, когда на фьорде перед ними появился всадник.
Достигнув колонны, он направился прямо к Асле. Он оказался молодым человеком, борода и брови его были покрыты белыми кристалликами льда.
— Куда вы направляетесь?
— Мы бежим от троллей, хочешь верь, хочешь нет, — цинично ответил Зигвальд.
— Это я понял, — ответил всадник. — Но вы бежите не туда. Они же идут с юга. Целое войско. Всего два дня ходу отсюда. Перед вами движутся еще две колонны беженцев. Вам нужно на север! Иначе вы попадете троллям на обед.
Асле показалось, что ее ударили кулаком в живот. Этого ведь не может быть! Мужчины недолго посовещались, затем всадник помчался дальше в надежде пройти целым и невредимым мимо троллей, засевших в березовом лесу, и попасть в Хоннигсвальд, чтобы предупредить тамошнего ярла.
Все смотрели на Аслу, словно ожидая, что она сейчас же что-то придумает.
— Ну, так что теперь? — устало спросила она. — Есть какие-нибудь предложения?
Слово взяла молчавшая до сих пор Йильвина.
— Мы должны уйти с фьорда в горы. Возможно, там мы найдем безопасное место. Тролли используют фьорд в качестве дороги. По льду они продвигаются вперед быстро. А благодаря городам и деревням им не приходится тащить за собой провиант.
— И как мы заберемся в горы с санями? — ответил Кальф. — Мы должны бросить их, а через полдня нам придется бросить самых слабых.
— На фьорде погибнем все, — спокойно промолвила эльфийка.
— Давайте не будем обманываться! Она права, — воскликнул Зигвальд. — Но я знаю место, которое может послужить нам укрытием. Зунненберг! Это деревня, которая находится в горах неподалеку отсюда. Туда можно попасть по боковому ответвлению фьорда. Так мы уйдем с дороги тролльского войска. В Зунненберг мы попадем по дороге, которая не слишком крута для саней. Кроме того, на этой дороге будет два крепких деревянных палисада. Весной и осенью по тропе бродят олени. Жители Зунненберга используют перевал как огромный загон для скота. Они забирают нескольких животных, а остаток стада идет дальше. Расположено место удачно. Деревня живет за счет того, что держится палисад.
Это было похоже на решение. Асла приказала Зигвальду перейти во главу колонны беженцев и вести их в деревню. Позже нужно будет поискать других беженцев и разбежавшихся воинов Хорзы. Они отыщут всех, кого можно спасти. Когда решение было принято, Асла отправилась в свою повозку. Устало забралась на козлы. Отец сидел, слегка наклонившись вперед. Должно быть, он уснул.
Асла потянулась. Если она задремлет рядом с Эреком и прислонится к нему, никто ничего не скажет. Она мягко толкнула его.
— Эй, просыпайся. Сейчас продолжаем путь.
Эрек не шевелился.
— Просыпайся.
Она хотела схватить его за плечо и потрясти, когда увидела кровь. Его руки, штаны, поводья — все было в крови.
— Проснись! — умоляюще произнесла она, несмотря на то что знала — Эрек уже не услышит ее.
Кто-то стащил ее с козел. Кальф! Он крепко держал Аслу. Йильвина забралась в повозку к Эреку и осмотрела его.
Женщина пыталась воспротивиться, но Кальф был сильнее. Он крепко прижимал ее к груди.
— Метательное копье ранило его в бок. — Эльфийка взглянула на Аслу.
На лице Йильвины не отражалось ни следа волнения, несмотря на то что она неделями каждый вечер сидела за ужином с Эреком за одним столом.
— Он вытащил копье. Рана глубокая. Кровотечение не останавливалось. Он старался вести сани по следу. В какой-то момент, когда колонна стала двигаться медленнее, он, должно быть, уснул. А лошади, похоже, просто шли за остальными.
Асла слишком устала, чтобы плакать. Она слушала эльфийку, но все равно не могла понять, что произошло. Эрек всегда был рядом. Никогда не уходил дальше, чем на пару миль. Он постарел. Но хрупким не был. По крайней мере в ее глазах!
— Мы должны похоронить его, — наконец сказала она.
— Не получится, — мягко ответил Кальф. — Может быть, за нами завтра снова пойдут охотники. Мы не можем останавливаться. Пока что не можем. А везти с собой труп — к беде. И ты это знаешь!
— Неужели ты хочешь бросить его на снегу? — сдавленным голосом спросила Асла. — Ты знал его всю жизнь, а теперь хочешь оставить на поживу троллям!
— Нет. — Кальф по-прежнему крепко прижимал ее к себе. — Однажды он рассказал мне, что хотел бы покоиться на дне фьорда, как король Озаберг. Он считал, что это хорошая могила для рыбака…
Асла судорожно сглотнула. Ей Эрек тоже об этом говорил. Он хотел, когда умрет, отправиться к рыбам, которые кормили его на протяжении всей жизни. Знала она и то, что ждать нельзя.
— Отпусти, — негромко сказала она. — Я приведу из повозки детей. Пусть попрощаются с дедом.
Кровь крутилась рядом, когда Асла направилась к надстройке саней. Дрожащими руками она открыла клапан. В лицо ей ударил спертый воздух. На лавке с несколькими детьми сидела ее тетка Свенья. В жаровне матово тлела горстка углей. Эльфийская королева лежала, вытянувшись, на полу, на ложе из шкур.
Свенья заморгала.
— Что такое?
Асла хотела что-то сказать, но с ее губ не сорвалось ни слова. Она увидела Кадлин. Девочка мирно спала на руках у тетки. Но Ульрика не было!
— Где мой сын?
— А разве он не снаружи, не с Эреком?
Ноги Аслы подкосились. Она ухватилась за стенку повозки. Ей было плохо. Вспомнилась суматоха в Хоннигсвальде. Ульрик еще сидел на козлах. А потом… Она не видела его целую ночь. Он… Асла посмотрела назад, на север. Там в небо вздымались клубы дыма.
— Где Хальгарда? — в отчаянии спросила она. — Кальф! Хальгарда ведь сзади, у тебя в повозке?
Рыбак бросился назад. Искали во всех повозках. Но ни Хальгарды, ни Ульрика нигде не оказалось.
Кровь ткнулась в Аслу носом, словно желая утешить. Женщина запустила руку в густую шерсть на загривке собаки. Приблизила лицо к ее ушам. Она понимала, что нельзя вернуться, хотя отчаянно желала поступить именно так. Тролли поймают их. Это не поможет Ульрику. И нужно подумать о Кадлин…
— Возвращайся, — прошептала она на ухо собаке. — Возвращайся и найди Ульрика. Ты сможешь найти его.
— Я пойду с ней, — произнес странный певучий голос. — Через два дня я вернусь… Если все пойдет хорошо.
Асла подняла взгляд на Йильвину. Впервые ей показалось, что лицо эльфийки не похоже на каменную маску.
Новые задачи
Болтан носился по берегу меж сбившихся в кучку людишек. Они уважительно убирались с дороги и пригибались к земле, как только он подходил ближе. Какие жалкие существа! Он не знал, кого и выбрать. Все казались ему недостаточно хорошими для стола герцога.
Гордость переполняла тролля. Оргрим сделал его своим поваром! Он стал вторым человеком после герцога. Он отвечал за то, чтобы прокормить голодные рты. Это была серьезная должность. Нужно было вести списки едоков и припасов. И радовать нёбо своего герцога.
Оргрим был в скверном настроении. Думгар маршем направляется сюда и скоро соединится с отрядами герцога. И тогда будет командовать правитель Мордштейна…
Сегодня Болтан приготовил для своего господина кое-что приятное. Ничто не прогоняет тревоги лучше вкусной еды! Пару дней назад Бруд рассказал ему об особенном способе приготовления крупных зайцев. Нужно вскрыть тушку и вынуть внутренности, желудок и желчный пузырь. Затем обмазать глиной, пока они не станут похожи на большой серый валун. После этого положить их на угли в очаг. Закрытое в глине, мясо тушится в собственном соку. И оно становится удивительно нежным, когда его вынимаешь из огня и ломаешь серую корочку. Вся шерсть остается в глиняном плаще, и можно сразу есть.
Утром Болтан нашел под кострищем на берегу хорошую глину С тех пор в нем зрел план приготовить мясо по способу Бруда. Он возьмет для этого маленького человечка. Щенка.
Тролль бесцельно бродил по берегу. Ему хотелось чего-то особенного. Наконец он заметил маленькую женщину с седыми волосами. Она была несколько худощава, но ни у кого больше не было таких волос. Она казалась немного неуклюжей. И, только встав прямо перед ней, Болтан заметил, что она слепа. Ничего, это наверняка не отразится на ее вкусе!
Он уже хотел схватить ее, когда вскочил какой-то щенок и, защищая, встал перед ней. Маленький человечек сжимал в руках сверкающий кинжал и вел себя так, словно собирался вызвать тролля на поединок.
Болтан не сдержался и громогласно расхохотался. В тот же миг маленький человечек прыгнул и кольнул его в ногу. Эльфийская сталь опалила огнем. В ярости тролль разоружил малыша. Схватив человеческого мальчишку под мышки, он потопал к очагу. Кинжал он швырнул в кучку костей.
Несмотря на то что человечек так мал, у него уже сердце воина. Оргриму будет вкусно!
Прощание
Мы отошли к Адлерштейну, ближайшему к Филангану скальному замку. Четыре дня длилось наше путешествие. Все это время мы видели тучу пепла над потерянной горой. А ночью небо было красным от отсветов крови на земле. Иногда я думал, что сама земля положила конец войне. Единственный перевал между Карандамоном и Снайвамарком теперь был закрыт. А замок, за который ожесточенно сражались столько народов, погиб. Сколь ни была горька потеря Филангана для нормирга, сыны человеческие, похоже, испытывали облегчение. Я пообещал Альфадасу отпустить их на родину. Эмерелль должны были забрать из деревни герцога. Пусть мир с троллями и не предвиделся, но в войне наступила передышка. Обе стороны устали. И если бы тролли решили штурмовать Карандамон, им пришлось бы идти в обход через Земли Ветров. Или же через сеть троп альвов.
В Адлерштейне мы устроили праздник, чтобы попрощаться с нашими союзниками. Они должны были взять с собой сани и лошадей. Также каждый получил подарок, когда мы потребовали вернуть золотые амулеты. Я знал, что они взяли из Филангана, несмотря на то что воин без носа и с дурным языком считал, будто я ничего не заметил. Пусть забирают! Филанган погиб. Никто больше не спросит о его золоте.
Наш праздник близился к концу, когда под аркой ворот в Серебряном зале появилась бледная фигура. Олловейн, которого все считали мертвым, вернулся. Но был едва жив. Волосы побелели от мороза. Глаза глубоко запали, вместо плаща на плечах у него было грязное шерстяное одеяло.
Как он ушел из горы, мастер меча никогда мне не рассказывал. Он вообще больше молчал. Думаю, даже его приемный сын Альфадас так и не узнал, что произошло.
Олловейн захотел сопровождать людей обратно во Фьордландию. Когда настал час прощания, он снова предстал пред всеми безупречно белым рыцарем. Но это была лишь видимость. Он оставался молчалив, а глаза его были словно бездонные пропасти…
Из «Взгляд сокола», с. 903,
воспоминания о жизни Фенрила,
графа Розенберга
Возвращение домой
Мир людей встретил Альфадаса ударом в лицо. Ледяной ветер свистел над Январским утесом, гнал перед собой мелкие кристаллики льда. Буря трепала плащ, и герцог едва не поскользнулся на покрытой льдом скале. Была ночь, по небу неслось всего несколько облаков. На три четверти полная луна окутывала заснеженную землю призрачным светом.
За Альфадасом из ворот выходило все больше и больше людей. Они слишком устали, чтобы радоваться, но на лицах их отражалось облегчение. Немногие из его солдат верили, что им еще доведется увидеть Фьордландию. После гибели Филангана природа разделила враждующие войска. Тролли не рисковали вести атаку через сеть троп альвов, а эльфы были слишком слабы. И между ними лежали горы.
Теперь настало время вернуть Эмерелль. Она будет решающей фигурой в этой войне, когда наконец проснется.
Ветер стих. Альфадас осторожно приблизился к краю утеса. Луну скрыла туча. Фьорд и Фирнстайн лежали во тьме. Он не мог разглядеть деревню. Ни огонька… Но ведь стояла середина ночи, а тот, кто в такой мороз не закрывает все ставни, — глупец. Альфадас представил, как войдет в задымленное тепло своего длинного дома, как Кадлин заберется ему на колени, а Асла колко заметит, что он пришел очень поздно, а глаза ее будут светиться любовью.
Герцог глубоко вздохнул. Как бы ни принял его король Хорза, он испытывал облегчение оттого, что вернулся. Все сложится хорошо. Альфадас ухмыльнулся. А когда он явится ко двору во главе своих ветеранов, Хорза хорошенько подумает… и встретит его тепло и приветливо.
Фьордландец поглядел вниз, на вал из бутового камня, устроенный неподалеку от края скалы. Он служил защитой от ветра для сигнального огня. Его зажигали, когда кому-то требовалась помощь или в качестве предупреждения об опасности, грозящей деревне. Альфадас вспомнил историю, которую рассказывал его отец Мандред. Как он, тяжелораненый, тащился на холм, гонимый человеком-кабаном, как близка была смерть. Все, чего хотелось Мандреду, — это зажечь огонь, чтобы предупредить Фирнстайн. Он знал, что уже не сможет спуститься с Январского утеса и что чудовище, которое следует за ним, растерзает его. Все силы ярла были направлены на то, чтобы достичь вершины, но он, смертельно усталый, увидел, что камнепад сбросил поленья в пропасть. В тот час величайшего отчаяния открылись зачарованные врата в кругу камней. В Альвенмарк Мандред попал спящим. Он так никогда и не узнал, что провело его в мир эльфов и кентавров. Иногда он утверждал, что это было дерево, Атта Айкъярто, древний, наделенный душой дуб. А иногда, когда Мандред бывал пьян, он бормотал, что отблагодарит Атту. Он хотел как следует отпраздновать вместе с деревом. Альфадас усмехнулся. Когда отец говорил «праздник», имелась в виду попойка. Интересно, воплотил ли он в жизнь свой безумный план? И где сейчас бродит Мандред? Было бы здорово, если бы сейчас он был рядом… Улыбка исчезла с лица Альфадаса. Так всегда с отцом. Когда он нужен, его нет рядом.
Он посмотрел на Олловейна, стоявшего возле самих ворот. После смерти Линдвин эльфийский воин казался приемному сыну ссутулившимся, хотя в глазах других он держался так же прямо, как обычно. С окаменевшим лицом мастер меча застыл у ворот, открывшихся на звезде альвов, и изучал выходивших из Ничто мужчин.
На Олловейна всегда можно положиться, печально подумал Альфадас. Как мало он дал своему приемному отцу! Он пытался поговорить с Олловейном о Линдвин, но мастер меча был замкнут. Наверное, еще не пришло время… Интересно, свидятся ли они с эльфом? Олловейн пошел с сынами человеческими, чтобы забрать в Альвенмарк Эмерелль. Когда они окажутся в деревне, он по долгу службы будет рядом с ней. Может быть, ревностное исполнение своих обязанностей притупляет его боль?
Из врат показалась Сильвина. Альфадас отвернулся и подошел к валу на краю скалы. С той ночи на льду, когда она рассказала герцогу все, он старался избегать ее. Они не должны сближаться! Он посмотрел на темный фьорд. Там, внизу, его дом. Дети ждут его, а Асла… С ней никогда не будет, как с Сильвиной… Он выбрал ее, чтобы заживить рану, нанесенную эльфийкой. Теперь он знал, что эта рана не затянется никогда. Только если… Он посмотрел назад, на мауравани. Та повернулась к нему, словно почувствовав его взгляд, как прикосновение. Вот оно снова, эти узы, возникшие с той ночи, будто и не было этих горьких лет.
Нельзя поддаваться тоске! Асла была верна ему. Он не может предать ее. Она ему нравилась… Ему не хватало ее острого языка. Может быть, она встретит его упреком, а затем бросится на шею.
Альфадас с тоской улыбнулся. Нет, он никогда не покинет жену. Ни ее, ни детей. Сильвина и Мелвин достаточно сильны, чтобы жить без него. Его любовь к эльфийке была словно океан. Бесконечный, удивительно прекрасный, каждый день тысячи новых лиц, и в то же время в нем были скрытые глубины, внезапные штормы.
Его любовь к Асле была иной, будто хрустально чистый ручей, пробивающийся из скал неподалеку от берега. Его воды, пенясь, спешили вниз. Он был освежающим, в нем не было тайн. Альфадас знал исток и знал, в каком месте тот теряется в море. Его путь был ясен. Прочен. Герцог судорожно сглотнул. Он вернется к Асле. Его сердце полно любви к ней, хоть эта любовь никогда не утолит тоску по океану.
Сильвина кивнула. Она смотрела прямо на него. Ему снова показалось, что она умеет читать мысли по его лицу. Нельзя смотреть на нее! С каждым взглядом, которым они обменивались, узы становились крепче. Это неправильно! Он резко отвернулся и шагнул к стене из бутового камня. Там, внизу, у фьорда, — его будущее!
Луна опустилась к горизонту. Скоро маленькая деревня проснется. Если он поспешит, то, быть может, успеет опуститься на колени у постельки Кадлин, когда она откроет глаза. Он с любовью вспомнил ее сияющее лицо, которое часто освещало начало нового дня. В отличие от Ульрика, она еще не умела скрывать своих чувств. Иногда настроение у нее менялось быстро, словно весенний ветер. А крохотное личико было отражением ее души. Она всегда была такой чистой и искренней. Пока что…
Альфадас с тоской вгляделся во тьму. Ульрик наверняка упрашивал Йильвину дать ему несколько уроков боя на мечах. Когда с севера дул резкий морозный ветер и снега навевало до половины фронтона, все сидели по домам. Иногда целыми днями. То были дни, полные приятной скуки. Альфадас не сумел сдержать улыбку. Надо надеяться, что Ульрик не опробовал острие своего эльфийского клинка на лавках, ножках стульев и столешницах.
Из снега за стеной из бутового камня торчали наполовину обуглившиеся дрова. Словно бегло начертанные руны на свежем пергаменте… Они свидетельствовали о случившемся. Альфадас несколько ударов сердца глядел на жалкие остатки поленницы, когда-то уложенной за стеной, прежде чем понял, что видит. Кто-то приходил сюда, чтобы предупредить Фирнстайн об опасности! Сигнальный огонь прогорел, и, что гораздо хуже, никто с тех пор не поднимался на Январский утес, чтобы сложить новую поленницу!
Альфадас прищурился и стал напряженно вглядываться во тьму. Луну все еще закрывали темные тучи.
Что здесь произошло? Снедаемый беспокойством, он подошел к Олловейну. Обрисовав эльфу ситуацию, он попросил его повести людей вниз, к фьорду.
— Ты действительно считаешь разумным идти одному вперед, когда там подстерегает неизвестная опасность?
— Не важно, разумно это или нет, я не могу ждать. Там, внизу, моя семья!
И, не вдаваясь в дальнейшие рассуждения, он поспешил прочь. Он знал, что Олловейн прав. Эльф всегда прав.
Альфадас побежал. Первый отрезок склона был отвесным. В темноте герцог плохо видел дорогу. Иногда он проваливался по колено в покрытый коркой снег, затем снова проходил пару шагов. Герцог поскользнулся, попытался удержать равновесие, балансируя руками. Напрасно. Он во весь рост растянулся на снегу. Тут же поднялся, поспешил дальше, не тратя времени на то, чтобы стряхнуть снег с одежды.
Путь вниз показался ему бесконечным. Когда он наконец достиг фьорда, то взмок и устал. Холод пробирал сквозь одежду. Альфадас посмотрел на замерзший рукав моря. Если лед выдержит его, он сможет сократить путь в деревню на несколько часов. Стоит попытаться!
Он осторожно пробирался вперед. Опасности не было. Ледяная корка даже не хрустела под ногами. Герцог снова побежал. Легкие горели, сердце болело при каждом ударе. Но страх гнал его вперед.
Когда луна вышла из-за облаков, Альфадас увидел вдалеке обрушившийся причал. Темными силуэтами из снега и льда торчали обломки. Он должен был увидеть покосившийся от ветра лодочный сарай и хижину Кальфа. А еще маленький домик Эрека, с деревянным флюгером на крыше, прямо у самого берега. Но все это исчезло. Равно как и длинный дом на холме чуть в стороне от деревни.
Альфадас хотел закричать, но силы оставили его. Дыхание с хрипом вырывалось из груди. Он рухнул, словно кто-то ударил его под колени тяжелой дубинкой. Его взгляд бродил по неровным холмам снега, там, где когда-то стояли дома. Холодный лунный свет теперь показывал все с безжалостной отчетливостью. Черные балки крыш, торчавшие из снега, будто ребра погибших великанских тел. Обрушившиеся стены…. Холод пронизывал кости герцога. Легкий ветер пронесся над фьордом. Мелкие кристаллики льда касались щек Альфадаса. Застонав, как старик, он поднялся на ноги. Это только сгоревшие дома, напомнил он себе. Фирнстайна больше нет. Но его семья… Может быть, они бежали. В конце концов, на вершине Январского утеса горел сигнальный огонь. Значит, кто-то предупредил деревню!
Герцог посмотрел на холм, где когда-то стоял его дом. Там он отыщет ответ. Страх и надежда уравновесили друг друга. Да, там, наверху, он найдет ответ.
Он устало поднялся на невысокий берег. Обошел хижину Кальфа. По снегу были разбросаны сломанные удочки. Зима играла в свою собственную игру. В некоторых местах вдоль остатков деревянных стен лежали сугробы в человеческий рост. Кое-где снежное покрывало было тонким, как саван, и не могло ничего скрыть.
Альфадас прошел мимо хижины Свеньи. Его нога наткнулась на почерневший от сажи маленький медный котел, покатившийся в сторону с негромким звоном. Герцог боялся подняться на холм. Боялся уверенности, которую может там обрести. Пока он бродил по деревне, оставалась надежда.
Ни в одном из разрушенных домов он не обнаружил мертвых. Постепенно мужество крепло в нем. Их предупредили вовремя! Но кто, во имя Лута, атаковал Фирнстайн? Кто воюет среди зимы? Судя по всему, нападавшие не мародерствовали, они сожгли дома со всем, что в них было. Им важно было просто разрушить. Какая же польза от такой войны?
Он снова поглядел на холм. Больше откладывать нельзя. Только там он найдет ответы на все вопросы. Ушли ли Асла и дети?
С тяжелым сердцем он тронулся в путь. Несчетное множество раз поднимался он на этот холм. И так часто ждала его Асла в дверях. Или Ульрик бросался навстречу, крича от радости, чтобы прыгнуть на руки и едва не опрокинуть навзничь.
Теперь в дверном проеме виднелось покрытое шрамами лицо луны и Альфадаса встретила тишина. Он нерешительно ступил в руины, бывшие когда-то его домом. Длинная балка занимала б
ольшую часть пола. Огонь не сумел уничтожить ее, вокруг валялись обуглившиеся остатки крыши и разбитая мебель. Альфадас еще помнил, как валил огромный дуб в глухом участке леса на другой стороне фьорда. Тащить его на берег было сущей мукой. Оттуда его перетянули через фьорд на лодках. И только наверху, на холме, вырезали из ствола старого дерева крепкую балку, которая должна была держать крышу длинного дома.
Пальцы герцога задумчиво гладили дерево. В некоторых местах оно обуглилось и стало крошиться. Однако огонь не сумел проесть дерево до самой сердцевины. Даже б
ольшую часть причудливого узора, который он вырезал зимой на балке три года назад, еще можно было различить.
Его взгляд скользнул по снегу и пеплу. Ничто больше не пережило пожар так хорошо. От спальных ниш остались только очертания.
Альфадас вынул меч и поворошил им меж обгоревших кастрюль и сковородок. Они еще стояли там, где у Аслы был очаг. Под упавшей скамьей он нашел деревянную лошадку, когда-то вырезанную для Ульрика. Ноги и хвост исчезли. Пережили пожар только туловище и часть головы.
Альфадас очистил лезвие своего клинка и снова вложил его в ножны. Не было обуглившихся трупов. Аслы и детей не было здесь, когда горел дом. Странно, но уверенность в этом не принесла ожидаемого облегчения.
Рядом с опорной балкой он заметил один из сундуков Аслы. Он совершенно обуглился, но не треснул. Мужчина подошел. С некоторым трудом открыл крышку. Сверху лежало голубое платьице. Слезы выступили на глазах у Альфадаса. Замерзшими пальцами он неловко выудил вещь. Кадлин часто носила ее в конце лета, когда училась ходить. Герцог нежно провел рукой по тонкой ткани. Увидел темное пятно крови и вспомнил день, когда Кадлин оцарапала колено о камни на берегу. Тогда малышка почти не плакала. Она просто побежала дальше, чтобы охотиться на все те чудеса, которые только могут найти на пустынном берегу дети. Альфадас подумал о том, как ругалась Асла, потому что пятно просто не хотело отстирываться с голубого полотна. За колено Кадлин она его не ругала. Израненные детские коленки — неизбежное зло. Однако, по ее мнению, только бездельнику и мечтателю могла прийти в голову идея взять дочь на галечный пляж в ее лучшем платье.
Альфадас положил платье на место, затем тщательно закрыл крышку сундука. Последний раз огляделся и оставил руины, где жили теперь только ветер и воспоминания. Он спустился с противоположной стороны холма и отправился к месту захоронения. Там он увидел новые камни, и страх, на краткое время спрятавшийся в затаенный уголок его души, захватил его с новой силой.
Он торопливо перебегал от камня к камню. На большинстве не было знаков. На одном он нашел звериную голову. Она была выцарапана грубо, без особого умения. Похоже на собаку или волка. Может быть, здесь покоится Оле?
На последнем камне он обнаружил паука. Рисунок был выбит с особым тщанием. Геральдическое животное Ткача Судеб. Стражи нитей. Вокруг могилы в землю были вбиты палки с разноцветными полосками ткани.
Альфадас печально опустился на землю рядом с покрытым снегом холмом.
— Гундар, старый друг. Неужели праздничных столов Фирнстайна не хватило, чтобы утолить твой голод? — Он оторвал от плаща полоску ткани и привязал ее к одной из палок. — Мне будет не хватать наших споров о богах. Может, тебе еще удалось бы сделать из меня верующего.
Он негромко пробормотал молитву и пожелал священнослужителю хорошего пути сквозь тьму. Затем поднялся и поглядел на свежие могильные холмы. Возможно, Асла и дети тоже лежат здесь?
Нет, не может быть! По крайней мере на камне Аслы начертили бы знак. Может быть, колос в память о ее пшенично-золотистых волосах. Или дуб как знак ее спокойной силы. Ее не похоронили под камнем! Если только… Быть может, у выживших просто не хватило времени!
— Там ты ее не найдешь, — произнес негромкий голос.
Альфадас удивленно обернулся. Моргая, всмотрелся в темноту. С трудом различил неясный силуэт Сильвины. В белой охотничьей одежде она почти сливалась со снежным пейзажем.
— Я нашла следы. Снег присыпал их. Полозья прорезали глубокие выемки во льду. Есть там и ямки от больших подкованных копыт. Они бежали на повозке. — Сильвина указала на фьорд, на юг. — Они отправились по направлению к Хоннигсвальду.
— Кто опустошил деревню?
Вместо ответа эльфийка бросила ему под ноги что-то темное. Альфадас опустился на колени. Перед ним в снегу лежал кусок плохо обработанного кремня.
— Тролли?
— Да. Это кусок от лезвия их секиры. Я нашла его в одной из балок.
— Когда они были здесь?
Сильвина пожала плечами.
— Трудно сказать. Снег скрыл все. Это было больше недели, но меньше месяца тому назад. Не могу сказать, и сколько их было. Но здесь точно побывал не просто охотничий отряд.
Альфадас оглядел руины.
— Почему?
— Королева. Должно быть, они узнали, что Эмерелль здесь. Вероятно, от одного из твоих людей, которых схватили в Филангане. Нам следовало подумать об этом раньше, — негромко добавила она.
Герцог кивнул. Эмерелль. Это было единственное объяснение. Значит, война пришла во Фьордландию. Он поглядел наверх, на Январский утес. Огненная змея вилась по заснеженному склону. Его люди зажгли факелы. Два, быть может, три часа — и они будут здесь. Короткая передышка, затем он поведет их дальше, вниз по фьорду. Хоннигсвальд с его земляными валами и деревянным палисадом не задержит троллей надолго. Пару дней, быть может, неделю…
— Ты уверена, что нападение произошло раньше, чем неделю назад?
— Да, — коротко ответила эльфийка.
Альфадас снова поглядел на лед. Если он отправится навстречу своим людям и поведет их прямо под Январским утесом на юг, они сэкономят по меньшей мере час пути до Хоннигсвальда. Это до смешного мало, когда речь идет об упущенной неделе, но, возможно, именно этот час окажется решающим.
— Что ты задумал? — спросила Сильвина.
Она легко держала его темп.
— Выиграть войну, — ответил он. Его отчаяние словно улетучилось. Ему стало стыдно оттого, что он ни на миг не подумал об Эмерелль, до тех пор пока о королеве не заговорила эльфийка. — Ты отправишься обратно в Альвенмарк вместе с Люсиллой. Отыщите Оримедеса и всех, кто владеет мечом. Мы слишком слабы, чтобы в одиночку победить троллей.
— Я отправлюсь к своему народу. Наверняка удастся уговорить нескольких маураван.
— Вы станете сражаться, чтобы спасти Эмерелль? Я думал, что вы ненавидите королеву.
— Они придут ради меня и твоей семьи.
Альфадас пристально поглядел на Сильвину.
—
Ты переживаешь за мою семью? — Он действительно был удивлен и не уверен, не прозвучала ли в словах эльфийки скрытая ирония.
— Я часть твоей семьи, Альфадас, и всегда буду ею. Я носила под сердцем твоего ребенка. Для меня это более прочные узы, чем какие-нибудь легкомысленно данные клятвы верности.
— Я думал, никто из твоего народа не знает о нашем ребенке.
Альфадас растерялся. Неужели она обманула его? Внезапный всплеск чувств был не в ее духе.
— Все знают, как я относилась к тебе. Этого довольно. Они придут, если я попрошу о помощи для тебя и твоей человеческой жены. Они помогут нам, потому что мы любим друг друга. Ради королевы никто не покинет лесов. Не пытайся понять их. Мы иначе относимся к любви и верности, чем люди. Не нужно жить под одной крышей, чтобы быть вместе. Даже в одном мире. Я вернусь, когда буду нужна тебе больше всего. — С этими словами она перешла на бег.
Альфадас слишком устал, чтобы догонять Сильвину. Он смотрел ей вслед, пока ее светлая фигура не слилась вдалеке с зимним пейзажем.
Первый вал
Большая узловатая ладонь опустилась на деревянный бруствер. Секира Кальфа обрушилась вниз. Подергивающиеся пальцы упали под ноги воину. Раздался пронзительный крик, тут же потонувший в шуме битвы.
Палисад задрожал под яростными ударами тарана. Стрелы, гудящие, словно огромные шершни, летели с ближайших склонов. В некоторых троллях торчало по десятку стрел, прежде чем они наконец расставались со своей проклятой жизнью.
Кальф пригнулся за бруствером, когда прозвучал залп. Пролетели огромные глыбы льда. Большинство снарядов не причинили вреда. Лишь немногие разбились о край палисада. Осколки брызнули по парапету. Асла выругалась.
Кальф поглядел на нее краем глаза. По ее щеке тянулась красная бороздка. Темная кровь стекала на шею. Женщина зажала рану ладонью. Он перепробовал все, чтобы удержать ее, отговорить от участия в обороне. Но она просто не стала его слушать! И запугать ее тоже не получилось. Может быть, и к лучшему, что она досталась Альфадасу. Кальф печально улыбнулся. Нет, не лучше. Она была именно той женщиной, которую он хотел видеть рядом с собой всю жизнь.
Рыбак осторожно поднял голову и выглянул за край палисада. Деревянная стена поднималась вверх на четыре шага. Достаточно высоко для того, чтобы быть серьезным препятствием для этих серокожих негодяев. И несмотря на это, они то и дело пытались перелезть через край ограды. Особенно когда защитники были вынуждены отходить в укрытие от ледяных глыб.
Ну вот, опять!
— Осторожно, Зигвальд! — крикнул Кальф.
Каретных дел мастер подпрыгнул и поднял секиру. Огромный кулак устремился вперед и заставил его попятиться спиной вперед с парапета. Удар сердца — и тролль перелез через бруствер. Издав пронзительный ликующий крик, он небрежным ударом убил крестьянина, которому не повезло оказаться рядом с Зигвальдом.
— За Фирнстайн! — заревел Кальф и прыгнул.
Нужно быстро убить тролля. Если этой твари удастся отбить часть хода по крепостной стене, чтобы втащить двух-трех своих товарищей, палисад будет потерян.
Один из воинов Хорзы атаковал чудовище. Его меч устремился вперед и нанес рваную рану троллю с кожей цвета гранита. Однако великан почти не обратил внимания на ранение. Его дубинка свистнула, устремляясь вниз.
Воин машинально поднял щит. Кальф стиснул зубы. Он же говорил людям! Сто раз или даже больше. Пригнуться или отскочить в сторону. В крайней ситуации спрыгнуть с бруствера. Но ни в коем случае не парировать удары тролля! И именно воины то и дело допускали такую ошибку. Всю жизнь они учились сражаться с секирой или мечом и щитом. Парировать удары противника — эта привычка въелась в их плоть и кровь.
Булава тролля раздробила щит, руку под ним, шлем и голову. Кровь брызнула во все стороны и достигла того места, где стояла Асла. Ее лицо было белее снега. Кальф протиснулся мимо нее прежде, чем она успела сделать глупость.
Внизу к подножию палисада сбегались люди с длинными копьями. Они наносили бестии колющие удары, пытаясь отвлечь тролля от защитников. Множество легких ран, которые они наносили, должны были ослабить ублюдка. Никто из лучников на склоне не отваживался стрелять. Слишком велика была опасность попасть в одного из защитников на стене.
Тролль наклонился. Его дубинка описала широкий крут. Копья, которые ему подворачивались, ломались, словно тонкие ветки. Строй смешался.
Чудовище собралось выпрямиться снова, когда Кальф прыгнул ногами вперед и угодил троллю в бок. Тот хрюкнул, поднял руки вверх. А затем грохнулся со стены.
Копьеносцы с криками бросились врассыпную. Кальф упал в снег рядом с чудовищем. Удар выбил весь воздух из легких рыбака. Оглушенный, он заморгал и увидел, как поднимается тролль. Похоже, прыгнуть на него было не очень хорошей идеей.
Вокруг в снегу стало черно от стрел. Одна прошла на волосок от Кальфа. Рыбак выругался и пожалел, что среди лучников мало охотников и солдат. Еще чего не хватало — чтобы его застрелили случайно свои же!
Булава тролля со свистом обрушилась. Серокожий лупил с силой лягающейся лошади. Кальфа швырнуло на палисад. Перед глазами заплясали звезды. А среди звезд он разглядел ухмыляющуюся рожу тролля.
Левая рука Кальфа ухватилась за сломанное древко копья. Представь себе, что это всего лишь рыба. Очень большая, очень уродливая рыба. Ты можешь убить ее. Ты еще не встречал в своей жизни рыбу, которую не мог бы убить. Поступи с ним, как с крупным лососем, которому вонзаешь в глаз рыболовный крюк, чтобы втащить его на борт. Мысли Кальфа путались. «Я смогу», — уговаривал он себя. И все равно рука дрожала.
Что-то серебристое сверкнуло, угодило троллю в голову и оставило кровавый шрам. Кальф увидел лицо Аслы. Она лежала животом на стене и, вытянув руку, пыталась второй раз попасть в тролля. Огромная дубинка устремилась вверх.
— Нет! — закричал Кальф.
Он изо всех сил оттолкнулся от палисада. Копье вошло троллю в шею прямо под подбородком. Кальф почувствовал, как железное острие вонзилось в жесткую плоть. Последовал рывок, затем копье стало входить проще. Еще рывок — оно наткнулось на черепную кость.
Дубинка выпала из руки громадины. Словно пораженный молнией, тролль опрокинулся навзничь. Древко копья вырвалось из руки Кальфа. На стене и склонах послышались ликующие крики. Но рыбак не смотрел на славивших его мужчин. Он видел только Аслу. Тролль не попал. Слава богам!
Нельзя смотреть на нее при всех! Она жена герцога.
— Тебе надо было поговорить с ним! — крикнул Кальф. — Твой язык убивает быстрее, чем меч!
Асла улыбнулась.
— Я знаю. Но, к сожалению, не в случае с ребятами, которые слишком глупы, чтобы понять меня. В остальном я нахожу, что ты слишком долго лежал в снегу и бездельничал. Поднимайся, нам нужно защищать стену!
Мужчины рассмеялись. Вызывающее поведение Аслы заставляло забыть, что этот бой выиграть нельзя. Важно, что она стоит там, наверху. Никто, будь он воин или крестьянин, не побежит, пока на стене стоит женщина и насмехается над троллями. Она была веревкой, которая связала обороняющихся. Правильно, что она находилась здесь, и все равно Кальф до смерти боялся за нее. Он мог вынести что угодно, только не смерть Аслы.
Рыбак поднялся, распрямляя ушибленные конечности. Обеспокоенно оглядел бревна палисада. Долго они не выдержат. Настало время уходить на второй вал, выше по долине, хоть оборонительные укрепления там еще и не закончены.
Кальф огляделся в поисках предводителей, посвященных в планы. Невдалеке в снегу сидел Зигвальд. Лицо его было искажено от боли, он держался рукой за бедро. Рыбак подошел к каретных дел мастеру.
— Приказать отнести тебя в деревню?
— Пройдет, — проворчал Зигвальд. Затем криво усмехнулся. — Нужно быть довольно глупым, чтобы вступать с троллем в кулачный бой.
— А мне показалось, что ты решил проверить, каково это — летать, словно птица, по воздуху.
Зигвальд поднялся на ноги.
— С полетом все в порядке. Только вот, пожалуй, стоит потренироваться с приземлением.
— Просто удивительно, что все здесь еще шутят.
Зигвальд подмигнул ему.
— Когда никто не слышит, я вою во сне. Но оставим это. Чего ты хочешь от меня?
— Мы должны оставить палисад. — Кальф указал на среднюю часть деревянной стены. — Некоторые бревна уже треснули по всей длине. Скоро они расколются, и, если тролли пройдут, любое организованное отступление к следующим оборонительным сооружениям будет невозможно. Нас просто растопчут.
Улыбка исчезла с лица Зигвальда.
— Так быстро. Я надеялся, что мы продержимся немного дольше.
Кальф пожал плечами.
— У Лута свои планы насчет нас. Я полагаюсь на тебя, Зигвальд. Проследи, чтобы наш резерв встал на двадцать шагов позади палисада. Когда мы будем отступать, они могут прорваться. — Рыбак отвернулся, поднял длинную алебарду и снова залез на стену.
Тролли немного отступили и перестроились. Похоже, их предводители точно знали, что серокожие солдаты вот-вот прорвутся. Кальф поглядел на огромных воинов. Они казались неуклюжими. Руки слишком длинны по отношению к туловищу, серые лица словно из камня. Толстые разбухшие носы. Широкие надбровные дуги. Лысые головы. Они казались вылепленными из глины, но незаконченными существами. Зарисовка, но художник не прорабатывал детали. Из-за покатых лбов и широких ртов они даже немного напоминали рыб. И, несмотря на это, тролли были совсем не такими, как он думал о них. Сильные, словно медведи, кровожадные людоеды — все это вписывалось в его представление. Но они не были глупы. Они знали, как вести войну. Может быть, их предводители разбираются в военном искусстве лучше, чем он. Смешные палисады не задержат троллей надолго, а защитники становились все слабее и слабее.
Интересно, сколько времени у них осталось до того, как падет последняя линия? При мысли о том, что случится после, он вздрогнул. Белый потоп… Так они выиграют еще несколько дней для женщин и детей.
Асла подошла к нему. Нежно положила руку ему на плечо.
— Никогда не делай так больше, — тихо произнесла она. — Мое сердце на миг перестало биться, когда я увидела, что ты упал со стены.
Кальф отвел глаза. От ее прикосновения по телу пробежала волна сладостной дрожи. Нельзя, чтобы это видели! Никто здесь не должен знать, что он чувствует к жене герцога.
— Интересно, каково было бы жить с тобой, Кальф? — мягко спросила она.
— Не говори так! — прошипел он. — Тебя могут услышать. — Люди стояли на расстоянии десяти шагов от них, но он все равно переживал.
— Альфадас не вернется из Альвенмарка…
— Но ведь он говорил…
Она покачала головой.
— Красивая ложь. Я слишком хорошо знаю его. То, как он прощался… Он ушел с уверенностью, что погибнет в Альвенмарке. Он старался скрыть от меня свой страх, но его невозможно было не заметить — несмотря на то что я отчаянно хотела. Не пропади и ты, Кальф. Я не смогу… — Ее слова утонули в диком воинственном вопле троллей.
Кальф крепче перехватил алебарду. Крупный воин бежал прямо к его отрезку вала. Навстречу троллю обрушился град стрел, но они не смогли затормозить атаку великана.
Густой черный дым поднялся вдоль палисада. Зигвальд поджег пропитанные тюленьим жиром вязанки хвороста. Но им придется стоять здесь до тех пор, пока огонь не охватит тяжелые балки и пламя не переметнется на стену. Если они отступят слишком рано, тролли могут прорваться. И тогда все будет напрасно.
Кальф посмотрел вниз, на тролльских воинов. Он прыгнет! Рыбак видел это по тому, как бежал тролль. Негодяй смотрел прямо на него. Он попытается взобраться на палисад именно здесь.
Мимо Кальфа со свистом пролетел кусок льда. Позади он увидел нескольких троллей, которые, совершенно очевидно, выбрали его в качестве мишени. Вот они уже поднимают следующие куски, собираясь метнуть. Но пригибаться нельзя! Если тролль ухватится за бруствер, чтобы подтянуться, у рыбака будет всего несколько мгновений. Один-два удара сердца тролль будет беззащитен.
Снаряд угодил в палисад прямо рядом с ним. В лицо Кальфу ударили осколки льда. Он заморгал, затем поднял алебарду. Палисад задрожал от удара, когда тролль прыгнул. Правая рука гиганта ухватилась за деревянную стену, голова появилась рядом с Кальфом. Воин ловко подтянулся. Он вытатуировал себе на лбу вторую пару глаз.
Кальф упустил возможность ударить по пальцам. Он перехватил оружие и нанес удар длинным шипом. Руки дрожали. Он промахнулся мимо глаз… Нет. Он колол в вытатуированные глаза. Железное острие скользнуло по голове нападающего. А затем в серокожего угодила чья-то секира. Тролль хрюкнул. Второй клинок вонзился в серое плечо. Урод ослабил хватку и рухнул спиной в снег.
— Я не позволю тебе пропасть, — решительно сказала Асла и, повернув запястье, стряхнула кровь с меча.
Над парапетом дым становился все гуще. Сквозь доски под ногами Кальф ощущал жар огня.
— Спасибо, — просто сказал он и пожалел, что не обладает красноречием Альфадаса, у которого красивые слова легко слетали с языка.
Отчаянный крик заставил его обернуться. Они снова начали выуживать людей! У некоторых троллей были длинные веревки с кожаными петлями на конце. Тролли перебрасывали их через палисад и пытались вытащить защитников. Осажденные потеряли таким образом более дюжины защитников.
Кодран, светловолосый паромщик, пытался помочь молодому парню, которого поймали. Он поднял меч, чтобы перерубить веревку. Слишком поздно. Несчастного рывком перетянули за бруствер.
Кальф приказал лучникам стрелять в троллей с кожаными петлями. Но их было слишком много, и стрелы их не останавливали.
Рыбак с ужасом увидел, как чудовища набросились на молодого парня. Они отрывали ему руки и ноги и жадно запихивали в рот окровавленные куски мяса. На снег капала темная кровь.
Асла зарылась лицом в плечо Кальфа.
— Чем мы прогневили богов? — спросила она. — Почему это происходит?
Кальф обнял ее и крепко прижал к себе. В этот миг ему было все равно, что подумают другие.
Сквозь щели между досками, из которых была сколочена стена, пробивалось пламя. Огонь ревел, словно разъяренный зверь, а Зигвальд и его помощники то и дело подбрасывали в пламя новые вязанки дров.
Ритм ударов тарана ускорился. Тролли поняли, что вот-вот проиграют бой. Один из них снова прыгнул на палисад. Но Кодран перерубил ему руку, и тролль грохнулся вниз.
Первые воины стали спускаться по лестницам.
— Асла, — мягко произнес Кальф, — ты должна их остановить. Тебя они послушаются.
Он убрал руку с ее плеча. Она подняла на него взгляд. Губы ее были сжаты в узкую полоску, словно она боролась с внезапным приступом боли. Затем женщина отбросила со лба прядь волос, выпрямилась и посмотрела на стену. Почти половина защитников спустилась по лестнице или просто спрыгнула в снег.
— Какой же вы, мужчины, странный народ! — крикнула Асла, потирая руки. — Я впервые за две недели перестала мерзнуть, а вы не придумали ничего лучшего, чем уйти отсюда и оставить это уютное местечко троллям. Я вас не понимаю! Что касается меня, то я останусь еще на некоторое время. — Она подняла меч и увернулась от язычка пламени, выбившегося из досок у ее ног.
Некоторые защитники остановились. Многие из воинов, оставивших палисад, повернулись и посмотрели на нее. В тяжелой кольчуге, с мечом в руке, окруженная дымом и пламенем, она походила на одну из воительниц Норгримма или даже на саму Сванлауг.
В Аслу угодил кусок льда, сорвал с нее шлем. Она покачнулась. Кальф схватил ее, но она оттолкнула его. Женщина могла справиться с этим сама.
С громким треском сломалась одна из балок палисада. Тролли взревели.
— Спускайся вниз и позаботься о том, чтобы каждый, кто решит просунуть голову в брешь, получил по носу, — приказала Асла Кальфу. Затем обернулась к остальным мужчинам. — Каждый из нас умрет. Сегодня, завтра или через пятьдесят лет. Одному Луту ведомо, когда пробьет наш час. Но от нас тоже кое-что зависит! То, каким образом мы отправимся в последний путь. Я лучше сгорю здесь, наверху, чем позволю троллю убить себя во время бегства. Но каждый должен сам принять это решение.
Кодран, уже стоявший у лестницы, отошел на парапет.
— Асла права. Я не позволю троллям помешать мне слегка погреть задницу здесь, наверху.
Он поспешил обратно на свое место на валу. Остальные последовали за ним.
Звук трескающегося дерева перекрыл песню пламени. Кальф помедлил еще миг. И только когда уверился, что предстоящее отступление не превратится в паническое бегство, спрыгнул со стены.
— Лучники, ко мне! — крикнул он изо всех сил.
Вся тыльная сторона палисада превратилась в море пламени. Почти точно в центре деревянного вала тролли пробили брешь. Они отчаянно работали каменными секирами, стараясь расширить проем.
К Кальфу подбежали несколько юношей с луками. Самый старший из них повидал, пожалуй, не более четырнадцати лет. Они были последним резервом.
— Стреляйте в брешь! — приказал Кальф. — Зигвальд! Принеси к бреши последнюю вязанку дров. Мы ведь хотим посмотреть, что скажут наши друзья, когда после деревянной стены наткнутся на стену огня.
Мальчики делали свое дело хорошо. Несколько прицельных выстрелов — и они отогнали троллей от бреши. Пламя тем временем поднялось выше бруствера. Толстые стволы деревьев, из которых был сколочен защитный вал, загорелись. Пламя задержит троллей на несколько часов.
Кальф обеспокоенно поглядел на стену. Один мужчина с криком спрыгнул со стены, хлопая себя по горящим штанам. Асла все еще мерила шагами свой отрезок. Сохраняя видимое спокойствие, похожая на часового в теплую мирную летнюю ночь. Лицо ее почернело от сажи.
Рыбак выругался. Неужели она настолько безжалостна к себе? И тут Асла наконец махнула мужчинам рукой.
— Вниз, пока у нас не загорелись пятки!
Но даже теперь она дождалась, пока все покинут стену. Пламя преградило ей путь к ближайшей лестнице. Кальф побежал. Она не должна прыгать! Только не с ребенком в животе!
Асла качнулась вперед. Кальф видел, что приземлилась она неудачно. Жар огня растопил снег прямо у вала. Земля была каменистой. Покачиваясь, Асла поднялась на ноги.
Кальф подхватил ее под руки, чтобы поддержать. Лицо ее было черно, словно перья ворона, красивые светло-русые волосы опалило.
— Оставь меня! — зашипела она. — Если хочешь обнять, то будь сегодня ночью в моей хижине. Я буду ждать тебя! — И она высвободилась.
На них смотрели сотни пар глаз. Внезапно кто-то крикнул:
— Да здравствует герцогиня!
Все больше и больше людей подхватывали крик. Усталые бойцы подбежали к ней, чтобы нести ее на плечах. Ее подняли. И все громче звучал крик:
— Да здравствует герцогиня!
У Кальфа комок застрял в горле. Он смотрел ей вслед, но не видел, как ее уносили прочь. Множество ночей мечтал он о том, чтобы лечь с ней в постель. А теперь ему было страшно.
Полозья саней
Альфадас приказал своим людям встать лагерем за пределами Хоннигсвальда. Они добрались сюда от Фирнстайна меньше чем за полтора дня. Почти половина воинов была родом из этого небольшого города или его окрестностей. Страх гнал их вперед. Несмотря на густой снегопад и убийственный холод, они шли маршем. Без эльфийских амулетов они чувствовали зиму еще острее, чем до похода в Альвенмарк, но страх придавал им силы.
Альфадас стоял на берегу, там, где когда-то должна была находиться мастерская Зигвальда. Он был не совсем уверен. Маленький городок потерял свое лицо. Ничего знакомого… Почти ни один дом не пережил пожара.
Перед ним из земли торчал плоский кусок железа. Герцог наклонился, разгреб снег и наполовину обуглившееся дерево. Снова всего лишь обод бочонка. Альфадас глубоко вздохнул. Затем выпрямился, огляделся по сторонам в поисках ориентиров. Что находилось на другом берегу, когда он был у Зигвальда? Как найти место, где стоял сарай? Здесь? Или выше по берегу?
Он искал уже два часа, но следов не находил. Здесь, внизу, у гавани, похоже, повозки и сани не останавливались. Жители покинули город! И нигде не было остатков горевших повозок. Асла была здесь, в этом Альфадас был совершенно уверен. Хоннигсвальд был ближайшим городом. Сюда бежали бы, если враги пришли с гор, с севера. Но когда горел Хоннигсвальд, Асла была далеко. Это совершенно точно!
Герцог поднялся по городскому холму. Он искал другие следы. Несмотря на то что Хоннигсвальд был небольшим поселением, ориентироваться Альфадасу было тяжело. Широкая улица, которая вела от гавани к пиршественному залу, теперь только угадывалась. Узкие улочки исчезли. Они были погребены под обуглившимися балками крыш, обрушенными стенами домов и разбитой черепицей. И поверх всего этого зима набросила свой белоснежный саван.
Каждый раз, когда Альфадас видел среди обуглившихся останков плоский загнутый кусок железа, его охватывал страх. Однажды его одурачило лезвие косы. Разобрав лежавшие вокруг балки и удостоверившись, что это не сани, он недоумевал, как мог обмануться. Это все страх…
Так же как и он, по городу бродили дюжины других мужчин. Мужчины, которые перенесли все ужасы войны в Альвенмарке, ломались, обнаруживая обуглившиеся останки своих хижин. Маг, не проронивший и слезинки во время похорон своего брата Торада, бегал по руинам бледный, испуганный и звал Кодрана.
Альфадас кусал губы до тех пор, пока во рту не появился металлический привкус крови. Нельзя давать себе волю! Он должен вести своих людей. Они нуждаются в нем больше, чем раньше. Завтра, еще до восхода солнца, они отправятся в поход. Они будут преследовать этих кровожадных бестий до тех пор, пока не издохнет последний тролль, пришедший сюда, чтобы убивать женщин и детей, чтобы… Его мысли остановились. Нельзя себе такого представлять! Это сломает его! Асла жива! Она умна. Она наверняка не стала ждать, пока тролли придут в Хоннигсвальд. Они бежали дальше, вниз по фьорду.
Альфадас не обошел и половины сгоревшего города. Следов большой повозки не было! Он не хотел, чтобы она здесь оказалась. Этого не могло быть. Этого не должно было быть!
На глазах у герцога выступили слезы. Он двинулся вниз, к фьорду. Он не обнаружил повозку, но что это доказывает? Асла и дети все равно могли находиться в городе. Может, большую повозку у них украли. Что происходило за валами, когда атаковали тролли? Возможно, тяжелые сани разбили лед и навеки погребены на дне фьорда?
Альфадас прошел немного вперед по замерзшему рукаву моря. Стоял чудесный зимний день. Ярко-голубое небо раскинулось над заснеженной землей. С северо-востока дул ледяной ветер. Герцог почти не чувствовал его на лице. Он словно умер.
Ноги сами несли его на юг. Здесь, на достаточно большом расстоянии от городских укреплений, у самого берега, располагался брошенный лагерь троллей. Сегодня утром Альфадас сообщил своим ребятам о том, что здесь находится, но немногие отважились прийти сюда. Потерянные, молчаливые, они бродили меж заснеженных кострищ, ворошили снег, надеясь… не найти ничего. А затем шли к берегу…
Выживших горожан привели сюда. Похоже, что Хоннигсвальд был взят после первого же штурма.
Герцог посмотрел на жуткий холм, у которого стояли Ламби и Олловейн. Он знал, что милосердно скрывал там снег. И не отваживался подойти. Мужчины, у которых не было родственников в Хоннигсвальде, несли здесь свою жуткую службу. Они оттаскивали замерзших на берег, если труп можно было сдвинуть с места. А из горы костей, которую охраняли Ламби и Олловейн, выуживали то, что могло рассказать о мертвых. Узнаваемые вещи. Вышитые сапоги, пестрый шейный платок, юбка, на которой нашит мелкий речной жемчуг, детские куклы, браслеты с броскими украшениями, янтарное ожерелье… Утром Альфадас ненадолго подходил к мужчинам, которые только начали свою работу. Смотреть на них он не смог. Они сносили гору человеческих костей. На них отчетливо виднелись глубокие борозды, оставленные каменными ножами, когда тролли счищали мясо. Мозговые косточки были раздроблены и высосаны. Тролли вскрывали даже черепа. Они жрали все, эти твари. Альфадас вспомнил нежные детские косточки, разбросанные повсюду. Желудок судорожно дернулся.
— Асла взяла повозку. Ее здесь не было! — с нажимом, громко произнес он.
Не было никаких следов ее, детей или повозки!
Он снова глянул на берег. Там, скрючившись, сидели те, кто обрел уверенность. Нужно подойти к ним. Но он не мог. Искать в городе повозку — одно, а здесь… Герцог не мог заставить себя пройти вдоль ряда замерзших тел. В основном там были старики и совсем маленькие дети вроде Кадлин. Мокрые штаны на таком жгучем морозе означали верную смерть. Альфадас судорожно вздохнул. В том, что Асла бежала с детьми по льду, не было сомнений. Но они не обнаружили мертвых по дороге в Хоннигсвальд! Что бы ни сделала Асла, она спасла всех, по крайней мере довезла до городских стен, которые казались безопасными.
Олловейн оставил свой пост у костяного холма. Мастер меча шел прямо к нему! Альфадас отвернулся. Сделал вид, что не замечает эльфа. Герцог дрожал. Не хватало сил бежать. Сейчас он не хотел говорить о своих обязанностях полководца. И панически боялся того, что Олловейн направляется к нему по совсем другой причине.
Лед негромко потрескивал, но человек не слышал, как приближался эльф. Мастер меча двигался бесшумно, словно кошка. Приемный отец знал, что герцог его увидел. И хотел, чтобы герцог его услышал.
— Что случилось? — не оборачиваясь, тихо спросил герцог.
— Я должен поговорить с тобой.
Эльф обошел человека, и Альфадас был вынужден смотреть на него. Олловейн что-то прятал под широким белым плащом.
Альфадас вздохнул. Он не мог отвести взгляда от руки мастера меча, скрывавшей что-то. Что там?
— Идем к лесу. — Олловейн указал на небольшую березовую рощу чуть выше по фьорду. — Я хотел бы поговорить наедине.
— Мы наедине. — Голос Альфадаса дрожал, как он ни старался взять себя в руки.
— Никто не должен смотреть на нас. Ты герцог. Они не должны потерять веру в тебя. Не теперь.
— Я всего лишь человек. Они это знают. Я — один из них!
— Нет, ты — эльфийский ярл. Создание из древних саг. Герой, которого никогда не побеждали. Славный полководец. Вот кто ты для них.
Олловейн отвернулся и зашагал к березовой роще.
— Ты лучше всякого другого знаешь, что я лишь человек, учитель. Это все просто слухи. Тебе ведомы все мои слабости. Ты знаешь, кто я на самом деле. Эти саги — просто побасенки, которые выдумали скальды вроде Велейфа. В них ни слова правды!
Олловейн не ответил. Он продолжал идти к березовой роще.
Альфадас подавил в себе желание побежать за эльфом. Он знал, что за ними наблюдают с берега. Нельзя демонстрировать слабость! Он широким шагом последовал за эльфом, то и дело одергивая себя, чтобы не сорваться на бег. Но как он ни старался, догнать Олловейна не получалось. И только когда мастер меча достиг поляны посреди березовой рощи, эльф остановился.
— Что ты прячешь под плащом?
Олловейн обернулся. Лицо его было словно неподвижная маска. В руках он сжимал кинжал. То было длинное изящное оружие. Почти короткий меч. Рукоять из светлой китовой кости, на ней изображены два стоящих на задних лапах льва, схватившихся друг с другом в смертельном объятии. В серебряные ножны были вправлены крохотные осколки бирюзы. Альфадас знал, что осколков восемьдесят три. Ульрик посчитал.
— Я знаю, каков ты на самом деле, сын человеческий, — тихо произнес эльф. — Несмотря на то что ты не хочешь в это верить, в историях о тебе много правды. На тебя смотрят все. Именно в этот час горечи. Они будут черпать в тебе силу.
Герцог принял серебряный кинжал.
— Он лежал среди костей?
Олловейн кивнул.
— Пожалуйста, оставь меня одного, — негромко произнес Альфадас.
Дуб и большой кусок мяса
Наконец он вынырнул из-за деревьев. Оргрим ждал следопыта уже больше часа. Он тут же повел Бруда к костру Думгара.
— И что? — спросил герцог Мордштейна. — Нашел путь?
Бруд отряхнул снег с плаща.
— Пути нет. Эти проклятые людишки разумно выбрали место. Чтобы подняться в деревню, нужно пройти через долину. У них еще два вала. Один в конце долины и еще один прямо у хижин.
— Сколько их? — спросил Оргрим.
— И двух сотен не будет, тех, кто может сражаться.
Думгар вскочил со своего места у костра.
— Тогда получается, что на каждого человечка приходится по два наших воина. И мы не можем порвать их в клочья? Проклятые слабаки! Кто вы такие? Воины или мелюзга какая-нибудь?
Герцог схватил пару ребрышек, лежавших у костра на деревянной доске, и принялся глодать с костей нежирное мясо. Оргрим видел парня, которого выбрали для обеда. Худощавый с покрытым шрамами лицом. Он хныкал, словно щенок. «Его мясо я есть не стану», — подумал герцог Нахтцинны. Человечек выглядел нездоровым.
— Может быть, настроение наших воинов улучшилось бы, если бы они разок увидели тебя в первых рядах. — Оргрим смотрел на Думгара. Своего командира он презирал. Единственным слабаком в этом лагере был Мордштейн.
— Я вижу тебя насквозь, Оргрим. Ты хочешь, чтобы людишки убили меня и чтобы ты начал тут командовать. Но этому не бывать! Я слишком важен. Войско не должно потерять меня.
Оргрим провел рукой по корке на свежей ране от стрелы на плече. Он был среди воинов, которые пытались расширить брешь, в то время как Думгар держался на холме, на расстоянии дальше полета стрелы.
— Могу тебя успокоить, полководец. Пока ты не приближаешься к полю боя, наибольшую опасность представляет для тебя вероятность подавиться ребрышком.
Думгар швырнул кость в огонь и кисло улыбнулся.
— Не переживай. Едок я опытный.
«Прыщ ты на королевской заднице, — зло подумал Оргрим, но смолчал. — Однажды я раздавлю тебя!»
Думгар обернулся к Бирге. Шаманка сидела в стороне от костра. Тонкой палочкой она рисовала на снегу причудливые узоры.
— Ты совершенно уверена, что Эмерелль там, в деревне людишек?
Шаманка замерла. Вторая кожа, которую она натянула на лицо, немного соскользнула, когда она резко подняла голову. Но этого времени было слишком мало, чтобы разглядеть ее лицо в темноте.
— Поверь мне, Думгар, те, кого я допрашиваю, рады по возможности скорее выдать мне все свои тайны. Эмерелль там, наверху, в горной деревушке!
Герцог Мордштейна нервно облизал губы.
— Я не хотел оспаривать твое знание. Это просто… Сколько нам потребуется времени, чтобы захватить деревню?
— Я не могу видеть будущее, — раздраженно ответила шаманка. — А все та проклятая золотоволосая баба, которая их постоянно подстрекает. Я долго наблюдала за ней. Она носит дитя. Пленные говорят, что она — женщина эльфийского ярла. Мы должны убить ее! Тогда мы победим. Насколько быстро удастся это сделать, зависит от того, кто будет командовать во время следующих атак. — Она посмотрела на Оргрима. — Я уверена, что ты действовал бы не так, как мы до сих пор. Или я ошибаюсь?
Оргрим знал, что не может пойти против Думгара. Проще всего достичь своей цели, если льстить герцогу.
— Я полагаю, что Думгар выбрал верный путь. Но нам нужно приложить больше сил. Наши тараны слишком слабы. Все дело в поспешности, с которой мы атаковали. Нужно дать людишкам денек передышки. Даже если мы не станем нападать, они так испугаются, что не смогут успокоиться. А мы используем это время, чтобы найти большой дуб. Поистине большое дерево! И изготовим из него таран, который смогут поднять только тролли. Следующий палисад человеческих детей мы возьмем с наскока.
— Да, именно об этом я и подумал, — заявил Думгар. — Ты просто высказался раньше, Оргрим. Я позволяю тебе реализовать мою идею. Но поспеши! Ты же знаешь, что еды у нас на пару дней. Мы должны взять деревню, чтобы снова получить мясо!
— Конечно. — Оргрим поднялся. — Я немедленно позабочусь о самом необходимом.
И, испытывая облегчение от того, что может покинуть герцога Мордштейна, он удалился. Бруд последовал за ним.
— Ты что, собираешься ему еще и ноги целовать? — негромко поинтересовался следопыт. — Распори ему брюхо и задуши собственными кишками. Эта жалкая личинка не заслуживает того, чтобы командовать здесь!
— Пусть его. Я уверен, что он сам найдет способ погубить себя.
— А скольких воинов он заберет с собой? Тебе ведь не все равно!
— Ты уже пробовал новое блюдо Болтана? Запеченное в глине мясо — вкусно, доложу я тебе. Идем к моему костру, будешь моим гостем.
— Ты не ответил, — не отставал следопыт. — Он не послушал тебя, когда ты сказал ему послать пленных людишек в большие хижины, чтобы они принесли себе теплые шкуры. И что получилось? Они самым жалким образом погибли на льду, и у нас почти не осталось припасов. Что еще он должен выкинуть, чтобы ты освободил нас от него? Если тебе не хватает для этого мужества, то я пойду и перережу ему горло.
— Тогда можешь убить и меня сразу. Если с Думгаром что-то случится и будет хоть малейшая возможность обвинить в его смерти меня, Бранбарт велит меня казнить. Да пойми же, я ничего не могу поделать против этого дурака. Король только того и ждет! Поэтому он выбрал главнокомандующим такого глупца. Бранбарт уверен, что я не смогу долго выносить идиотских приказов Думгара. Но если я что-то предприму против Мордштейна, то окажусь на королевском суде.
— Ненавижу ваши княжеские игры во власть! — выругался Бруд. — Как только все это закончится, я уйду в леса, и меня долго, очень долго никто не увидит. То, что я нахожусь рядом с вами, отравляет мою душу!
— Помоги мне завтра отыскать хороший дуб, и я обещаю, что послезавтра мы сметем людишек. Как только Эмерелль окажется в наших руках, мы вернемся в Альвенмарк. И, может быть, нам повезет и Думгар потеряется по пути сквозь Ничто.
— У тебя такой дар — все, о чем ты говоришь, кажется очень простым.
Оргрим положил руку на плечо Бруду.
— Все и так просто, Бруд. А теперь забудь о своих печалях и давай как следует поедим.
Первый раз
— Вы знаете, что вас ждет?
Асла наблюдала за тем, как Кальф по очереди смотрел на троих мужчин и двух женщин. Он выбрал их и, похоже, не ошибся. Асла не знала этих пятерых, но они выдержали взгляд Кальфа. Казалось, они не испытывали сомнений или страха. Если им повезет и их разведчики действительно найдут остатки разбежавшегося войска Хорзы, а затем вовремя приведут их в Зунненберг, быть может, у них еще будет надежда. Слишком много «если», с горечью подумала Асла. Нельзя заблуждаться! Маловероятно, что кто-то в долине уйдет от троллей, когда падет последний палисад. «По крайней мере эти пятеро не погибнут», — упрямо подумала Асла. Одна из двух девушек была очень красива. У нее были чудесные карие глаза, словно у косули. На шее подвеска из темного янтаря. Он был цвета ее глаз. Наверняка однажды она сможет выбрать мужа из множества претендентов, если сумеет проскользнуть мимо стражи троллей. Опять это проклятое «если»!
— Разделитесь, — сказал Кальф. — Не пытайтесь помочь друг другу, если тролли поймают одного из вас. А когда выберетесь из долины, все вы должны пойти в разных направлениях. Но в первую очередь ищите на юге. Гораздо вероятнее, что остатки войска Хорзы находятся там. Не возвращайтесь, если найдете меньше тысячи. Иначе вам не пробиться сквозь ряды троллей. А если ваши поиски продлятся дольше пяти дней, не возвращайтесь. Все равно вы больше никого здесь не найдете.
— Но ведь тролли не атаковали два дня! Может, они устали сражаться? — заметил один из мужчин.
— Можешь представить себе волка, который мирно живет бок о бок с ягнятами? Точно так же не может быть и тролля, который устанет сражаться! Не знаю, что их задерживает, но я уверен, что они атакуют снова. Еще вопросы есть?
Асла подумала о спящей королеве, которую поселили в одной хижине с теткой Свеньей и Кадлин. Пока Эмерелль с ними, тролли не прекратят своих попыток. Разумно, что Кальф не говорит об этом прямо. Асла готова была скорее отдать жизнь, чем выдать королеву. Но не была уверена в том, что так думают все.
Асла посмотрела на пятерых. На их лицах читались усердие и почтение. У всех были длинные плащи из овчины. Беженцы и жители деревни дали одежду, чтобы разведчики были облачены во все белое. Это увеличивало шансы пройти через лагерь троллей живыми. По крайней мере Асла на это надеялась. Она так мало знала о троллях. Хорошо ли они видят? В некоторых сагах говорилось, что при свете солнца они обращаются в камень. Очевидно, это неправда. Может быть, у них чуткий нос, как у охотничьих собак? Может быть, они просто учуют людей? Как победить врага, которого почти не знаешь?
Кальф попрощался с разведчиками. Он нашел для них теплые слова.
— Да сплетет вам Лут долгую нить, — торжественно произнесла Асла.
Девушка с янтарным амулетом обняла Аслу и прошептала ей на ухо:
— Пожалуйста, удержите деревню. Здесь моя бабка. Она последняя из моего рода. Я доверяю тебе, герцогиня.
— Мы будем сражаться, — твердо сказала Асла. — И я верю в Лута и его милосердие.
Она не могла лгать девочке и просто сказать, что все будет хорошо. Асла прижала ее к себе.
Кальф уже стоял в дверях. Все было сказано. Какой-то миг пятеро еще цеплялись за уют маленькой хижины, на несколько ударов сердца оттягивая уход в неизвестность. Застыв на пороге между светом и тьмой, они не могли сделать шаг в ночь — и оставаться дольше тоже не могли. Наконец первой вышла девушка с янтарным амулетом. Все последовали за ней. Вскоре маленькая группа исчезла меж темных деревьев.
Хижина, которую выбрала для жилья Асла, находилась неподалеку от второго палисада, скрытая в лесу. Отсюда было меньше двухсот шагов до деревянной стены, у которой решится их судьба. Несмотря на то что они построили на входе в деревню еще и третий барьер, все знали, что это препятствие надолго троллей не задержит. Тот, кто будет сражаться на новых укреплениях, обречен на смерть. Нужно было просто продержаться какое-то время. Достаточно долго, чтобы высвободить белый потоп.
— Холодает, — спокойно произнесла Асла.
Может, уже завтра они все умрут. Она была исполнена решимости выяснить сегодня ночью, по какому пути могла пойти ее жизнь.
Кальф все еще стоял в дверях и всматривался в лес, несмотря на то что пятеро молодых посланников уже давно скрылись среди деревьев. Боится? Не хочет? Аслу охватила волна сомнения. Неужели она обманулась в нем?
Кальф откашлялся. Открыл рот, хотел что-то сказать, но не нашел слов. Наконец он закрыл двери. Он не мог смотреть ей в глаза.
— Я долгие годы тосковал по тебе. Но сейчас… Ты всегда была светом в моей жизни… Не сгорю ли я, если коснусь этого света? Правильно ли…
Сколько Асла себя помнила, она смотрела на Кальфа с восхищением. Еще будучи маленькой девочкой, она решила, что однажды станет его женой. Его широкие плечи, развевающиеся светлые волосы, самоуверенное спокойствие, которое исходило от него, — все это очаровывало. Он не был похож на остальных мужчин, которые пили, хвастали и считали себя неотразимыми. Его тихий характер притягивал ее, и уже тогда она думала, что он тоже любит ее. Она никогда не сомневалась в том, что однажды будет танцевать с ним вокруг камня.
Асла вспомнила, что рассказывал Альфадас о любви эльфов.
Они обещают друг другу расстаться прежде, чем между ними возникнет первая ложь. Они считают, что если есть что-то, о чем нельзя друг с другом говорить, то пришло время отпустить любовь. Альфадас ворвался в ее жизнь словно ураган. Он очаровал ее и повернул ее жизнь в новое русло. Герой из эльфийской страны, обладавший женщинами бесконечной красоты, пришел к ней, дочери рыбака, и попросил ее руки. Тогда она чувствовала себя как в сказке, которая стала реальностью. Как она могла сказать «нет»? Прошли годы, прежде чем она поняла, что нельзя жить сказками. Поначалу ее не трогало, когда Альфадас стоял у их дома и смотрел на Январский утес, туда, где высился каменный круг, врата в другой мир. Постепенно она начала понимать его тоску. По ту сторону камней было что-то, что разделяло их, несмотря на то что она не могла облечь это в слова. Альфадас любил ее и детей, Асла знала. Он всегда был ей хорошим мужем. Относился к ней тепло и с большей приязнью, чем другие мужчины ее деревни к своим женщинам. Его красивые слова и улыбка все еще держали ее в плену. Он пытался исполнять любое ее желание. Но его взгляды наверх, на Январский утес, с каждым годом, который они проводили вместе, наносили все более глубокие раны. Там было что-то, чего она никогда не сможет ему дать. Он никогда не говорил об этом, и от этого было еще хуже.
В голове снова пронеслись слова, которые Альфадас сказал о любви эльфов. Если бы она была эльфийкой, то, наверное, уже давно рассталась бы с ним. Но она была Аслой, дочерью рыбака. Она не могла просто бросить мужчину, которому рожала детей. Она не хотела этого!
Может быть, она нашла бы в себе силы вечно жить с тоской, если бы эльфы никогда не вернулись в Фирнстайн. Теперь она знала, о чем он тоскует. Она видела женщин. Они были такими непохожими. Не только их красота сбивала с толку. Они источали силу и гордость, подобную которой Асла не видела ни у одной из человеческих дочерей. Все в них было совершенно. Они переходили грязную дорогу, и их ноги никогда не пачкались. Они могли разделать рыбу, и от них никогда не переставал исходить приятный запах, лучше аромата самых красивых цветов, которые знала Асла. Кто она по сравнению с ними? Неужели цветок, распускающийся в конце лета, лепестки которого уже обрамляет коричневая кромка?..
И всех этих женщин она должна была принимать в своем доме и угощать, а Альфадас ни на миг не задумался о том, что она при этом чувствовала. И все это она вынесла бы, если бы не одна из них! Сильвина! В ней было что-то кошачье. От нее исходил запах леса. Сильвина почти не входила в ее дом. Она держалась отстраненно. Альфадас тоже избегал ее. Но именно то, как он избегал ее, как не отваживался даже обменяться с ней взглядом, выдало его. Когда-то Альфадас любил эту эльфийку, и его чувства, быть может, были погребены, но не погасли. О ней думал он, когда смотрел на Январский утес. Асле хотелось никогда не встречать Сильвину!
Вспомнилось заверение мужа в любви. Его последние слова, которые он произнес, прежде чем пройти через врата в чужой мир. Он пообещал вернуться к ней. И, так открыто говоря о своих чувствах, он проявил слабость перед королем и всеми воинами. Мужчины так не поступали, это считалось женским поведением. Но ведь он никогда и не был таким, как другие мужчины, печально подумала Асла. Поэтому она и любила его. Даже теперь.
Она взглянула на Кальфа. Он все еще в нерешительности топтался у закрытой двери и старался не смотреть на нее. Годы оставили на его лице глубокие морщины, и тем не менее она все еще находила в нем то, за что всегда считала достойным любви. Он был более зрелым и сильным, хоть и не хватало ему мужества на то, чтобы подойти к ней и заговорить о своей любви. Он казался невинным, словно юноша. Насколько Асла знала, у Кальфа никогда не было женщины. Иногда он уезжал на пару дней в Хоннигсвальд, чтобы продать рыбу или меха зимой. Может быть, там… Но это было не в его духе. Асла была совершенно уверена в том, что если бы Кальф нашел женщину по сердцу, то отправился бы к ней… У Аслы сжалось горло. Он нашел свою женщину и поэтому остался. Из-за нее.
Она подошла к рыбаку и нежно взяла за руку.
— Хорошо, что ты здесь. Знание того, что рядом с тобой кто-то есть, придает столько силы.
Наконец он отважился взглянуть ей в лицо. В его глазах стояла бесконечная печаль.
— Да, — просто сказал он.
Асла устояла перед искушением обнять его. Он не был маленьким мальчиком, которого нужно утешить. Она хотела от Кальфа большего. Она хотела лежать в его объятиях, чувствовать его любовь, чувствовать себя защищенной. Если сейчас она обнимет его, то не получит всего этого.
Женщина вздохнула. Нужно найти другой способ.
— Я не понимаю, как мужчины могут целый день носить кольчугу. Она давит! А когда я снимаю ее, возникает чувство, будто я настолько легка, что хватило бы одного дуновения ветра, чтобы вознести меня к звездам. — Она развязала широкий пояс, несколько ослаблявший вес ее кольчуги, и уронила его на пол. Затем подняла руки. — Теперь я знаю, почему воины чаще всего носят короткие волосы. — Она улыбнулась. — Кольца кольчуги путаются в волосах. Если я поношу эту штуку еще луну, то стану лысой. Пожалуйста, помоги мне снять ее.
Руки Кальфа были сильны. Он осторожно освободил Аслу от тяжелых доспехов. Даже сквозь кольчугу она почувствовала его тепло. Так же терпеливо, словно чиня порванную сеть, он высвободил ее волосы, запутавшиеся в железных колечках. И наконец снял груз с ее плеч. Кольчуга со звоном упала на пол.
Только сейчас Асла осознала, что на ней было надето под кольчугой. Толстое стеганое зимнее платье, на которое она пришила толстые наплечники из тряпок. Из-за смазки, которой была натерта кольчуга, и без того неприглядное платье покрылось черными пятнами и полосами. Да и по запаху чувствовалось, что она таскала ее целый день. Носить стеганое платье было необходимо, потому что кольчуга становилась ледяной, вытягивала тепло из тела, если Асла не защищалась. Но сейчас в этой бесформенной одежде она казалась себе некрасивой сосиской. С растрепанными волосами, грязную и вонючую, ее не пожелал бы даже мужчина, у которого от желания разрывало штаны.
Кальф улыбнулся. Разгладил ей волосы. Она не осмеливалась посмотреть на него. Он смеется над ней? Интересно, о чем он сейчас думает? Со времени сражения на палисаде он избегал ее. Два бесконечно долгих дня. Когда вечером после битвы он не пришел к ней, она почувствовала себя грязной. Как похотливая шлюха. Она решила не разговаривать с ним больше никогда.
Клятвы хватило ненадолго. Без него было невыносимо. Он и Кадлин были теперь единственным, что придавало ей силы. Об Ульрике она даже думать боялась. Йильвина не вернулась, и это означало только одно…
Асла приказала пятерым разведчикам прийти в свою хижину для напутствия. Она знала, что придет и Кальф. Он выбирал этих пятерых и не мог просто отпустить их, не сказав и пары слов. Не тот человек он был. Конечно, существовала вероятность, что он будет ждать посланников у палисада, чтобы коротко переговорить с ними. Асла молилась о том, чтобы он ухватился за возможность прийти в хижину так, чтобы никто не счел это вызывающим.
Кальф мягко погладил ее по щеке.
— Ты прекрасная женщина.
Она рассердилась и подняла взгляд. Как он может называть ее прекрасной? Она выглядит как оборванка! Насмехается? Печаль исчезла из его глаз. Они сияли. Гнев Аслы утих. Он действительно сказал то, что думал.
Она взяла его руку и положила на свою правую грудь. Он не сопротивлялся.
— Нам нельзя…
— Почему? Ты не хочешь?
На этот раз он не стал отводить взгляд.
— Я хочу этого с тех пор, как первый раз заметил, что ты тайком наблюдаешь за мной с берега, когда я выхожу в море на лодке. С того дня я знаю, что ты — женщина, дарованная мне Лутом. Никакая другая…
Она печально улыбнулась. Почему они не были вместе? Какие планы у Ткача Судеб на их счет? Ей придется повести Кальфа на тропу любви. Мысль о том, что он никогда еще не был с женщиной, возбуждала и в то же время печалила ее.
— Мы не должны… Люди… — сказал он, впрочем, не убирая руку с груди.
— Забудь о людях! Прежде чем луна снова станет круглой, никого, возможно, не останется в живых из тех, кто видел, как ты входил в эту хижину. Мы были предназначены друг другу. Давай забудем о прошедших годах. — Асла кокетливо улыбнулась. — Представь, что сейчас снова та летняя ночь, когда ты крался за мной, чтобы подсмотреть, как я купаюсь в небольшом озерце в буковом лесу.
Кальф испуганно взглянул на нее.
— Ты знаешь об этом?
— Я хотела этого. Дорога мимо твоей хижины — не самый короткий путь к буковому лесу. — Она протянула руку к его поясу и развязала его.
Внезапно Кальф схватил ее, рывком притянул к себе и страстно поцеловал. Асла отдалась его поцелую, чувствуя, как шевелится ребенок внутри нее. На миг вспомнила об Альфадасе, но виноватой себя не чувствовала. То, что сейчас происходило, было правильно.
Она таяла в объятиях Кальфа. Ощущение было такое, словно ее несет теплая река.
Рыбак осторожно уложил ее на ложе из старых одеял, ни на миг не выпуская из объятий. Его страстные поцелуи и вес его тела мешали дышать. Большие сильные руки ощупывали ее тело. Проникли под стеганое платье. Неловко, страстно.
— Расстегни кожаные ремешки на боку, — прошептала она.
Асла услышала, как разорвалась старая ткань, когда он попытался вызволить ее из платья. Она нащупала ремешки, чтобы помочь ему. Их руки встретились. Пальцы сплелись.
И вдруг Кальф замер. Затем выпрямился.
Теперь это услышала и Асла. Долгий, протяжный звук сигнального горна. Тролли! Они атакуют палисад.
Кальф резко вскочил на ноги. Схватил перевязь. Остановился только у двери.
— Я вернусь, — сказал он и исчез в ночи.
Асла увидела маленького паука, бегущего среди разбросанных по полу тростинок. Она в ярости раздавила насекомое.
— Проклинаю тебя, Лут! Неужели ты не мог дать нам этот час? Один час за всю жизнь? Неужели это слишком много?
Она схватила меч. На то, чтобы надеть кольчугу, не оставалось времени. Асла выскочила на мороз. Она знала, что они оба никогда уже не вернутся в эту хижину. Лут не простит ее проклятия! И она тоже не простит капризному богу!
Пробуждение
Свенья задрожала, услышав сигнал горна. Тролли еще не атаковали в темноте! Она чувствовала себя в безопасности, когда садилось солнце. По крайней мере на время ночи. Она представила себе, как ее племянница Асла в этой ужасной кольчуге карабкается на вал, чтобы быть с мужчинами. Женщина не должна стоять в рядах сражающихся! И уж точно, если носит под сердцем ребенка. Что они сделали богам, раз те ниспослали им столь тяжкое испытание?
Свенья подняла голову, вспомнив о своих обязанностях. Она останется с детьми. Что бы ни случилось. Она не оставит их. Большинство малышей не умели даже ходить. Слишком много детей умерло! Она бросила взгляд на тяжелую сковороду у очага. Не должна женщина ходить с мечом! Но и беззащитной тоже быть не должна.
— Спой нам еще песенку, — упрашивал Локи.
Его отец умер два дня назад. Тролли вытянули его за вал при помощи веревки. Мальчик не плакал. Ему было шесть. Достаточно взрослый, чтобы понять.
— Летела пташечка моя… — начала Свенья и запнулась.
Ей обрыдло петь. Раньше она не задумывалась над словами детских песен. Она пела их так же, как пела ей ее мать. Но теперь…
— Дальше, — не отставал Локи.
Беспокойно заворочалась и спавшая у нее на руках Кадлин. Свенье привели всех маленьких детей. Их было всего семнадцать. Большинство спали спокойно у выложенного камнем очага. Как и королева. Эльфийка вселяла в Свенью ужас. Лежит, словно мертвая. Не шевелится, даже дыхания не слышно. Лицо ее бело как снег, холодная красота, будто фьорд зимним утром. Асла рассказывала, что королеве много сотен лет. Этого не может быть! Лицо у нее, как у девушки, которая еще только мечтает о мужчинах, потому что не знает, что да как. Не было шрамов, которые оставляет жизнь. Глубоких морщинок в уголках губ, свидетельствующих об отчаянии и разочарованиях.
— Песню! — сказал Локи. — Ты забыла, что там дальше?
Свенья улыбнулась.
— Да, забыла. Я спою вам другую. Песню о золотом короле. Она намного красивее. — Она глубоко вздохнула.
Кадлин шевельнулась во сне и прижалась головой к ее груди.
Сколько рыб есть
Глубоко на дне фьорда…
Вдруг Свенья смолкла. Эльфийка! Она открыла глаза и смотрела на нее. Какие глаза! Нянька задрожала. Теперь она верила, что королева живет уже не одно столетие.
— Не нужно бояться меня, дочь человеческая.
Эльфийка говорила мягким, приветливым тоном. Того, кто обладает таким голосом, не следует бояться, какие бы ни были у него глаза. Теперь и дети смотрели на королеву. Похоже, никто из них не боялся. Локи подошел к ней.
— Почему ты так долго спала? — спросил мальчик.
— Я была ранена и очень устала. — Эльфийка огляделась. Ее глаза напоминали Свенье две пропасти. Они жадно поглощали все, что видели. — Как я попала сюда, дочь человеческая? И как тебя зовут?
— Свенья мое имя.
Нянька удивилась тому, насколько уверенно звучал ее голос. Руки перестали дрожать. Ее охватило глубокое спокойствие. Она поведала, как в Фирнстайн пришли эльфы, как их посетил призрачный пес, которого в конце концов убил Гундар. Затем рассказала о троллях и бегстве по льду, о том, как они укрылись в Зунненберге. Пока она говорила, проснулась Кадлин. Маленькая девочка подошла к эльфийке, словно всегда знала чужую королеву.
Повелительница эльфов мягко провела рукой по волосам Кадлин.
— Ты дочь Альфадаса. Я знала твоего отца, когда он был таким же маленьким, как ты.
— Папы нет, — нечетко произнесла Кадлин.
По спине у Свеньи побежали мурашки. Малышка еще не умела разговаривать! Что королева с ней сделала? Свенья хотела подскочить и взять Кадлин на руки, но ноги отказались служить ей.
— Ульрика нет. Мама грустная. Хорошо, что ты проснулась. — Голос девочки становился все отчетливее.
Свенья почти тридцать лет присматривала за детьми, но такого еще не видела никогда.
— Отпусти Кадлин, — испуганно сказала она.
Малышка обернулась к ней.
— Со мной все хорошо, тетя. Не волнуйся.
Эмерелль убрала руку с головы ребенка. Вдалеке снова прозвучал рог.
— Троллям нужна я. Я пойду и сдамся им. Это не ваша война, дети человеческие. Этого не должно было быть. Я не видела этого…
Нянька не поняла, что хотела сказать своими последними словами королева. Она глубоко вздохнула. Внезапно почувствовала прилив сил. Поднялась и подхватила Кадлин на руки.
Эмерелль покинула ложе, словно отдыхала совсем недолго. Бледная, одетая в одну лишь ночную рубашку, она была похожа на призрак. Коротко поклонилась Свенье.
— Я благодарна тебе за то, что ты столько часов сторожила мой сон. У тебя очень красивый певучий голос, дочь человеческая. Это особый дар. Надеюсь, что скоро ты снова станешь петь детям веселые песни. — И с этими словами она открыла дверь. В маленькую хижину вползло дыхание зимы. — Кстати, Кадлин ты очень нравишься, Свенья. Она хотела, чтобы я тебе это сказала.
Женщина крепко прижала малышку к себе.
— Дада.
Кадлин указала на дверь. На хижину налетел порыв ветра, загрохотала деревянная черепица. Дверь со скрипом распахнулась.
— Закрой зиму, пока дедушка Фирн не пооткусывал нам носы, — велела Свенья Локи. Затем недоверчиво посмотрела на Кадлин. Ребенок был таким же, как всегда. — О чем ты говорила с эльфийкой?
Кадлин склонила голову набок и улыбнулась.
— Хавда.
Нянька облегченно вздохнула. Показалось.
Укрытие
Кровь прокладывала борозду в глубоком снегу. Недавно они видели огни на льду и поэтому ушли дальше в леса. Ульрик очень устал, но твердо намеревался не жаловаться. В конце концов, Хальгарда тоже держалась, несмотря на то что слепая девочка уже некоторое время негромко вздыхала на каждом шагу. Мальчик взглянул на эльфийку. Йильвина двигалась молча, прижимая левую руку к бедру. Повязка была пропитана кровью. Рана снова открылась, хотя прошло уже много дней с тех пор, как она пришла в лагерь троллей, чтобы забрать его и Хальгарду.
В животе у Ульрика заурчало. Три дня они почти ничего не ели. Эльфийка разорила несколько беличьих ореховых кладовых, но одними орехами сыт не будешь. Йильвина ушла глубоко в лес, подальше от фьорда. Она полагала, что там их не будет искать никто.
Ульрик знал достаточно историй об охоте. Он был уверен, что понимает, о чем думает эльфийка. Она была словно волчица, которой кабан распорол брюхо. Она знала, что силы ее постепенно уходят, и желала спасти малышей. Поэтому они вернулись к фьорду. Йильвина надеялась снова отыскать беженцев. Она хотела отвести его и Хальгарду в безопасное место. А потом уйти обратно в лес, чтобы умереть.
Вскоре после захода солнца на льду появились огни. Беглецы не могли разглядеть нечеткие силуэты. Должно быть, это тролли! Они двигались дальше на юг, чтобы искать себе новых жертв.
Вообще-то Ульрик полагал, что Йильвина на расстоянии мили может отличить цесарку от зайца-беляка. Но та сказала, что у нее так кружится голова, что она даже ног своих не различает. Поэтому они решили обойти фигуры на льду.
«Если бы я не был таким уставшим!» — в отчаянии думал Ульрик. Хорошо, что Кровь расчищала им тропинку. У Ульрика не хватило бы на это силы. Как только он сходил с тропинки, тут же по колено погружался в снег. Пожалуй, он и мили не прошел бы. Лучше положиться на силу собаки.
Хальгарда держалась за хвост Крови. Сначала Ульрик переживал. Он знал, что вообще-то собаки не любят, когда их тягают за хвост. Но Кровь терпела. Может быть, чувствовала, что у Хальгарды нет другого выхода. Иногда она даже опиралась на собаку. Без псины их бегство уже давно бы закончилось ничем.
Вчера они обнаружили двор. Сожженный и разграбленный. Ульрик узнал, что нет никакой разницы, ночевать в четырех стенах без крыши или между скал, защищающих от ветра.
Мальчик посмотрел на Йильвину. Было видно, как она стискивает зубы. Наверняка очень больно. Темная кровь сочилась сквозь повязку. Через каждые несколько шагов на снег падала густая красная капля. Но с учетом широкого следа, оставляемого собакой, об этом можно было не волноваться. Если кто-то решит преследовать их, ему не нужно быть опытным следопытом. Довольно иметь глаза. Даже ночью глубокая борозда хорошо видна на снегу.
Йильвина оглянулась. Оперлась на покрытый снегом ствол березы и заморгала. Сердито тряхнула головой.
Мальчик вздохнул. Что это, какой-то звук? Ульрик проглядел все глаза, но ничего не увидел. Уже через несколько шагов густо стоящие стволы деревьев сливались с ночью, образуя непроницаемую черную стену Неужели в снегу скрипят шаги? Или это ветки? Кто идет за ними?
Ульрик вспомнил сражение в лагере троллей. Йильвина и Кровь появились среди ночи. Эльфийка хотела забрать только его и Хальгарду. Остальные пленные ее не заботили. Это было несправедливо! Он возмутился. И привлек внимание. В темноте и холоде все были заняты только собой. Большинство спали. Некоторые просто застыли. Замерзли.
Теперь мальчик знал, как отличить мертвых от спящих. У мертвых снег не таял в узкой линии между губами.
Когда он потребовал, чтобы эльфийка спасла всех, остальные пленники собрались вокруг них и захотели, чтобы их взяли с собой. А потом пришли стражники. Два тролля с каменными секирами. Йильвине потребовалось меньше времени, чтобы убить их, чем нужно было маме, чтобы зарезать и выпотрошить курицу. Ульрику захотелось, чтобы однажды он тоже так сражался. Эльфийка двигалась быстрее, чем мог проследить его взгляд.
Когда тролли легли мертвыми в снег, Йильвина схватила его и Хальгарду. Среди остальных пленников поднялась суматоха. Все, у кого были силы пройти хоть пару шагов, попытались воспользоваться моментом и бежать. Наступила страшная неразбериха. Подбежали другие стражники, но Йильвине каким-то образом удалось уйти от них.
Они оставили лагерь далеко позади, когда вдруг возник этот парень. Воин, высокий даже по тролльским меркам. Его голый живот был украшен отпечатками окровавленных ладоней. В руке у него была свежевырезанная из дерева дубинка, и он бежал из леса прямо к ним.
Йильвина бросила их обоих в снег и атаковала тролля на бегу. Один из ее мечей нашел цель. Раненый тролль взревел, словно лось, рухнул на колени, прижал одну руку к промежности. Йильвина только собралась было отступить, когда тролль нанес ей удар левой рукой. Удар был такой силы, что она пролетела несколько шагов по воздуху, а затем с большим трудом поднялась на ноги. Левой рукой она держалась за бок. Из носа потекла, пачкая губы, тоненькая струйка крови. Один из мечей потерялся где-то… Воительница покачнулась и крикнула Ульрику с Хальгардой, чтобы они бежали. Но он не был трусом! К счастью, тролль больше не поднялся. Когда Йильвина увидела это, она просто пошла прочь. Эльфийка увела их далеко вглубь леса. С тех пор прошло немало дней, но лицо тролля все еще преследовало мальчика в кошмарных снах. В глазах его стояла неукротимая ненависть. Он будет искать их, как только заживут раны.
Ульрик тряхнул головой, словно таким образом можно было отогнать мысли о тролле. Обеспокоенно поглядел на эльфийку. Она была похожа на растрепанную куклу Кадлин. Согнувшаяся, волосы всклокочены… Какая-то сломанная. Все чаще, чтобы перевести дух, ей приходилось опираться о дерево. Долго Йильвина не выдержит. Кто-то должен помочь им. Хальгарда тоже на пределе. Кровь скорее тянула девочку, чем та шла. Им срочно нужно место для привала. Место, где есть сухие дрова и где можно развести костер. Но свет костра не должны увидеть. Одному Луту ведомо, кто еще бродит в ночи. Может быть, их все же преследуют тролли.
Ульрик попытался вспомнить, что рассказывал отец о хорошем месте для ночлега. Что нужно все учесть. На таком холоде огонь нужно разводить под защитой скал. Тогда тепло будет отражаться от стен. Зимой можно сидеть у костра и все равно получить обморожение, если неразумно выбрать место для стоянки.
Мальчик отчаянно огляделся по сторонам. Они спускались по пологому склону. Где-то слева должен находиться боковой приток фьорда. Вокруг деревья. Здесь нет места для ночлега. Но Йильвина и Хальгарда далеко не уйдут. Он должен найти место! Должен!
Ульрик боролся со слезами. Что делать? Если бы он только был немножко старше! Тогда он просто взял бы Хальгарду на руки и понес. А за Йильвиной вернулся бы, когда нашел место. «В рассказах скальдов все всегда гораздо проще», — сердито подумал он. В них у героев полно сил, чтобы нести свою девушку на руках.
Его отвлекло легкое свечение между деревьями. Кровь внезапно остановилась. По большому дереву, словно смола, тек золотистый свет. И вдруг показалась знакомая фигура. Гундар! Священнослужитель улыбнулся, раскинул руки и пошел им навстречу. Кровь приветствовала его дружеским лаем.
— Что это такое? — испуганно спросила Хальгарда. — Я чувствую свет.
Эльфийка подошла к детям. В руках она сжимала меч, готовая к нападению.
— Тебе это не понадобится, милая дева. Ты не сумела бы ранить меня, но тебе и не нужно. — И, будто в доказательство своих слов, священнослужитель прошел сквозь дерево.
— Ты дух? — недоверчиво поинтересовался Ульрик, положив руку на плечо Хальгарды в знак защиты.
— В первую очередь я ваш друг. И можешь мне поверить, мальчик: я не для того пронес тебя весь долгий путь со склона горы до дома твоей матери, чтобы увидеть, как ты замерзнешь. — Гундар остановился в нескольких шагах от них.
Ульрик почувствовал в горле твердый комок.
— Ты умер из-за меня, да? — Он закусил губу, чтобы сдержать слезы.
— Нет. — Гундар добродушно покачал головой. — Я умер потому, что Лут сплел мою нить до конца. Ты не виноват. Таково было решение Ткача Судеб. — Он подмигнул мальчику. — Обо мне еще частенько говорят, не правда ли?
Ульрик кивнул.
— У меня была хорошая смерть, — заявил старик. Затем посмотрел мимо них на склон. — Нити ваших жизней выбились из узора. Лут позволил мне вернуться, чтобы спасти картину, которую он плетет. Вас преследуют. Ужасный враг взял след. Есть только одно место, где он не сможет вас убить.
— Я смогу защитить детей, — выдавила из себя Йильвина.
Гундар печально поглядел на нее.
— Мне не нужно говорить тебе, как обстоят дела с твоей ногой, эльфийская дева. Доверься мне. В конце концов, я ведь и тебя спас, встав на пути призрачного волка.
— Я пойду с тобой, — тихо сказала Хальгарда. — Я… Я тебя вижу. — Слепая девочка постоянно смотрела туда, где между деревьями светилась фигура старика.
— Я тоже пойду с тобой, — решил Ульрик. Он очень сильно беспокоился за Хальгарду. Его подруга дрожала от усталости. Он крепко прижал ее к себе. — Далеко идти?
— Только до фьорда. Идемте же.
Похоже, Йильвина все еще колебалась, но Ульрик знал, что пойти за священнослужителем будет правильно. Он знал Гундара всю жизнь, и старик всегда был добр к нему. Ему можно доверять, даже если он дух.
Гундар повел их вдоль склона, до широкого бурелома. Там лежали дюжины деревьев, поваленные, словно солдаты в битве. Некоторые раскололись посредине надвое, остальные вместе с корнями были вырваны из земли. Они лежали, образуя непроходимые завалы из мертвой древесины. Из-под одного дерева сверкнули два глаза, похожие на отполированные золотые монеты. Послышалось негромкое рычание, но одного жеста священнослужителя оказалось достаточно, чтобы то, что сидело под деревом, умолкло.
Ульрик коснулся пояса. Жаль, у него больше нет эльфийского кинжала!
Наконец они достигли берега фьорда. Даже здесь были поваленные деревья. Они вмерзли в лед. Гундар скользнул сквозь один из стволов. Ульрику пришлось пригнуться, чтобы последовать за ним. Для Хальгарды это оказалось сущим мучением. Она запуталась волосами в корнях, и прошла целая вечность, прежде чем Ульрик сумел высвободить ее.
Что-то покатилось по склону. Камни и снег ударили о лед за их спиной.
— А теперь скорее! — настаивал Гундар. — Иначе все будет напрасно. Уже совсем чуть-чуть!
Прямо за буреломом приток фьорда заканчивался у отвесной скалы. Лед под их ногами угрожающе затрещал.
— Стоп! — крикнула Йильвина. — Он нас не выдержит. Под водой во фьорд, должно быть, впадает источник. Течение не позволяет льду нарасти и стать достаточно прочным. Если мы пойдем дальше, он проломится. Зачем мы здесь, священнослужитель?
Кровь озадаченно переводила взгляд с Гундара на эльфийку и обратно.
— Именно этого я и хочу, — серьезно произнес священнослужитель. — Вы должны провалиться под лед. — Он указал на отвесную стену. — Там есть пещера. Вход в нее скрыт за выступом скалы под водой. Это единственный путь. Там вы выживете. Никто не знает об этом месте.
— Выживем? Упасть в холодную воду — от этого можно умереть за мгновение, священнослужитель. — Йильвина угрожающе подняла меч. — Ты в своем уме? Говоришь, любишь мальчика? Как ты можешь подвергать его такой опасности?
— Мне ведома нить ваших судеб. Вода не убьет вас. В пещере есть немного дерева. Достаточно, чтобы разжечь костер и просушить одежду. Дым может выходить через узкое отверстие в скале. Там, внизу, вы будете в безопасности. Останьтесь здесь — и вас убьет или ваш преследователь, или холод.
— Я верю Гундару. — При мысли о холодной воде Ульрику стало не по себе.
— А я пойду с тобой, куда бы ты ни шел, — сказала Хальгарда, хватая друга за руку.
Руки ее были холодны как лед.
Ульрик помедлил. Идти на тонкий лед бок о бок с подругой — это было нечто совсем иное.
— И холодная вода ничего нам не сделает? — с сомнением спросил он.
— Нет. Но вы должны ждать в пещере, пока вас найдут.
— А я думала, никто не знает об этом месте, — заметила Йильвина. — Как же нас отыщут?
— Я не могу ничего говорить о вашем будущем, — ответил Гундар. Теперь его голос звучал очень устало. — Это один из законов Ткача Судеб. Я и так сказал слишком много.
Ульрик сделал шаг вперед. Под ногами угрожающе затрещало. Он увидел, что лед прорезала паутина тонких нитей. Сделал глубокий вдох. Ульрик вспомнил, как отец когда-то устроил ему хорошую порку кожаным ремнем за то, что он бросил в жар очага покрытый золотом рог. И ему захотелось вернуть тот день в теплой комнате их дома. Все лучше, чем быть здесь. На миг он закрыл глаза. Если захотеть достаточно сильно, то, может быть, всего этого не будет? Он будет лежать на коленях у отца и получать заслуженную долю наказания.
— Ульрик, — послышался приветливый голос священнослужителя. Гундар печально смотрел на него из-под кустистых бровей. — Так нужно.
Мальчик еще раз глубоко вздохнул. Затем сделал решительный шаг. Хальгарда крепко держалась за него.
Звук трескающегося льда стал угрожающим. Все в Ульрике противилось тому, чтобы сделать следующий шаг.
— Не делай этого, — прошептала эльфийка.
Он поставил ногу. Упрямо ступил на лед. Он хотел, чтобы все закончилось. Сквозь трещины во льду проступила вода. Внезапно послышался громкий хруст, будто сломалось дерево. Ульрика сбило с ног. Хальгарда пронзительно вскрикнула. Кровь залаяла, будто обезумев.
Ледяной холод охватил мальчика. Теперь закричал и он. Его тяжелая зимняя одежда пропиталась водой. Его потянуло вниз, словно невидимой рукой. Он не делал попыток ухватиться за изломанную кромку полыньи. Что-то острое коснулось его щеки. Ульрику с трудом удавалось держать голову над водой. Он поискал взглядом священнослужителя, но Гундар исчез.
Йильвина бросилась плашмя на лед, пытаясь достать мальчика вытянутой рукой. Хальгарда вцепилась в него. Ульрик изо всех сил работал ногами. А затем он ушел под воду. Она сомкнулась над его головой. Он задержал дыхание. Заморгав, открыл глаза. Он чувствовал себя застывшим, как замороженный лосось.
Хальгарда обеими руками держалась за него. Где же Гундар? Что-то темное скользнуло в воду рядом. Кровь! Она последовала за ними. Ульрик протянул руку, чтобы коснуться большой собаки, но не смог ухватиться за мокрую шерсть. Внезапно перед ними засиял яркий свет. Гундар вернулся!
Держись крепко за пояс Ульрика, Хальгарда, чтобы он мог двигать руками. Голос Гундара звучал в его голове. Наверное, Хальгарда тоже услышала его! Она подчинилась словам священнослужителя.
Греби руками, мальчик, и давай ко мне.
Ульрик давно застыл от холода. Внутри растекалась жгучая боль. Ему хотелось дышать.
Не делай этого. Иди ко мне. Ты сможешь!
Ульрик зашевелил руками. Медленно, дюйм за дюймом он плыл по направлению к священнослужителю. Хальгарда повернулась. Неужели и в ней горит этот огонь?
Скорее, Ульрик.
Рядом со священнослужителем в скале зияла темная дыра. Мальчик направился к ней. Но вода, вокруг него, похоже, становилась тверже. Руки не слушались. Он едва продвигался. Огонь поглощал его целиком. Нужно вдохнуть! Холодная вода погасит пламя.
Вдруг последовал толчок в спину. Что-то двигало его вперед. Кровь! Голова Ульрика оказалась на поверхности. С трудом переводя дух, мальчик ловил ртом воздух. Он смягчил пожар в груди и постепенно потушил его совсем.
Появился Гундар. Окружавший священнослужителя свет разогнал тьму. Из воды мягко поднимался скальный грунт. Там лежала белая, словно кости, сплавная древесина.
Неуклюже работая руками, Ульрик пробирался вперед. Зубы Хальгарды так сильно стучали, что она не могла говорить. Ее губы потемнели от холода.
Из последних сил Ульрик выбрался из воды. Кровь схватила Хальгарду за плащ и помогла вытащить ее на сухое.
— Ты должен сложить дерево в кучу, — сказал священнослужитель. Теперь его голос звучал не в голове у Ульрика. — Поспеши, мальчик. Я не могу остаться надолго, чтобы помочь. А вам нужно срочно снять одежду, иначе огонь не согреет вас.
Дрожа от холода, Ульрик собрал несколько веток и сложил их друг поверх друга. В пещере было не особенно много древесины.
Гундар вытянул ладонь над кучкой. Закрыл глаза. На лбу его прорезались глубокие морщины. Из дерева хлестнуло пламя. Оно было крохотным, но жадно лизало тонкие ветки. Ульрик видел, как оно набирало силу. Постепенно таял и призрак священнослужителя.
— Желаю тебе счастья, — затихающим голосом прошептал Гундар и стал единым целым с огнем, пожирающим ветки.
Кровь отряхнулась, на огонь обрушился дождь водяных брызг. Часть пламени погасла.
— Отойди! — закричал Ульрик. — Не делай так больше.
Он стал поспешно искать тонкие веточки у границы воды. Огонь терял силу.
— Пожалуйста, Лут, пусть он не погаснет, — взмолился он. — Я всегда буду делать все, что говорит мама. Пусть только он не потухнет!
Он сложил маленькие ветки вокруг последнего язычка пламени, который еще оставался. На жуткий миг затаил дыхание. Наконец огонь снова стал набирать силу. И теперь горел сильнее прежнего. Мощное пламя лизало бледные деревяшки, разрастаясь и перескакивая на другие ветки.
Дрожа от холода, Хальгарда поцеловала его в щеку. Она попыталась что-то сказать, но из-за того, что зубы у нее стучали, не смогла произнести ни слова.
— А теперь ты должна снять одежду, — нерешительно произнес Ульрик.
Девочка неловко стянула с себя плащ. Мальчик смущенно отвернулся. Он знал, что нельзя смотреть на девочку, когда та раздевается. Он тоже стал снимать одежду, пока не остался в шерстяных штанах. Словно лед, прилипли они к его бедрам, но руки и грудь чувствовали приятное тепло.
Хальгарда разделась полностью и уселась прямо у огня. Ее кожа была совсем сморщенной. Руки и ноги девочки были похожи на тоненькие веточки. Линии костей прорисовывались под кожей ее спины, сквозь плоть просвечивали ребра.
Ульрик нерешительно стянул короткие штаны. Только теперь он понял, что Хальгарда его не видит. Как он мог об этом забыть?! Облегченно вздохнув, он уселся рядом с ней. Кровь легла у костра. Большая собака испуганно смотрела на детей. От ее шерсти поднимался пар. Глубоко вздохнув, она потянулась. Словно щенок, перебирая лапами, она перевернулась на спину.
Что-то со звоном упало на камень. Ульрик и Кровь одним махом очутились на ногах. Хальгарда пронзительно вскрикнула.
— Что происходит? — испуганно спросила она.
Из воды вылезла эльфийка. Она бросила на берег свой меч. Ульрик попытался помочь ей. Просто ужас, насколько тяжела эта хрупкая воительница. Только когда Хальгарда поспешила ему на помощь, ему удалось вытащить Йильвину на сухое место.
Эльфийка говорила на языке, которого Ульрик не понимал. Глаза ее лихорадочно блестели.
— Мы должны раздеть и ее тоже, — сказала Хальгарда.
Обоюдными усилиями они стянули через голову Йильвины кольчугу. Девочка дотронулась до тела воительницы.
— Я никогда не касалась такой мягкой ткани, — тихо сказала она. — Какие чудесные одежды они, должно быть, носят.
Ульрик не нашел ничего особенного в подбитой тканью куртке и рубашке эльфийки, однако не стал говорить этого. В конце концов, он ведь не хочет лишать Хальгарду радости.
Снять с Йильвины сапоги оказалось почти невозможно. Их кожа обхватывала ее ноги, словно вросла в них. Ругаясь, возился с ними Ульрик, в то время как Хальгарда сняла с воительницы последнюю нежную шелковую рубашку.
Одежда эльфийки была пропитана кровью. Йильвина застонала и скорчилась от боли, когда они высвободили ее из рубашки, присохшей к ранам. Сбоку из тела торчала кость. И теперь сквозь толстую корку оттуда снова сочилась кровь. Грудь и б
ольшая часть живота были в синяках. Тело Йильвины казалось странно искаженным. Что-то смутило Ульрика, когда он разглядывал страшные ушибы. Ему пришлось смотреть достаточно долго, чтобы понять, в чем дело. С левой стороны груди не было видно ребер. Мальчик недоверчиво коснулся израненной кожи. Не могут же кости так просто исчезнуть! Он почувствовал в теле что-то твердое, что легко можно было сдвинуть с места.
Йильвина застонала. Она посмотрела на Ульрика, в глазах ее стояли слезы.
— Прости, — прошептал мальчик.
Эльфийка слабо кивнула. Губы ее дрожали. Ульрику пришлось склониться над ней, чтобы понять, что она говорит.
— Мой меч… Дай его… мне.
— Чего Йильвина хочет? — спросила Хальгарда.
— Свое оружие.
— Зачем оно ей?
— Ты не поймешь! — решительно ответил ей Ульрик. — Она воительница. Ей будет лучше, если рядом с ней будет лежать ее меч.
— Я действительно не понимаю, — обиженно произнесла Хальгарда. — Если точнее, все это кажется мне изрядной чушью.
Ульрик не стал отвечать. Сейчас ему не хотелось спорить. Впрочем, Хальгарда всегда выигрывала, когда они спорили. Она просто находила лучшие слова, и он чувствовал себя круглым дураком. Иногда после ссоры слова Хальгарды не шли у него из головы еще несколько часов. Он выдумывал всевозможные ответы. Но было слишком поздно. Они очень редко спорили по одному и тому же поводу дважды.
Мальчик огляделся в пещере. Йильвина захотела получить свой меч. Тут и обсуждать нечего!
Убежище было не очень большим, Ульрику хватило как раз, чтобы выпрямиться и не удариться головой. Их окружала серая скала, по которой пробегали белые и розовые прожилки. Пещера была неправильной формы. Было здесь несколько ниш, куда свет от огня не доставал.
Мальчик увидел меч, лежавший неподалеку, и устало поплелся за ним. Все, чего ему хотелось, — это вытянуться у костра и поспать.
Неяркий свет искажал его тень, плясавшую на противоположной стене. Ульрик нагнулся. Прямо перед ним стена отступала. Вода вымыла в скале продолговатую нишу. И там что-то было… Кто-то был…
Ульрик поспешно схватил меч. Там спал воин в зеленых доспехах!
— Что там? — спросила Хальгарда.
— Тихо! — прошипел Ульрик.
Он напряженно вглядывался в полутьму ниши. Спящий не шевелился. Глаза мальчика постепенно привыкали к темноте. На мужчине был зеленый крылатый шлем. Лицо его было скрыто за широкими нащечниками. Зеленый нагрудник доставал воину почти до бедер. Бледные руки сжимали дорогой меч с широким клинком. На мужчине были рваные брюки из ткани со странным узором. Кожа на ботинках совсем истрепалась.
Затаив дыхание, Ульрик наклонился, чтобы заглянуть в лицо спящему. Он никогда не слышал о воине в зеленых доспехах!
Ульрик подполз к нише и протиснулся в нее. Сердце стучало как бешеное. Нельзя касаться спящего! Одному Луту ведомо, что это за человек. Уж точно он не из Фьордландии! Здесь ни у кого не было таких странных доспехов.
Мальчик повернул голову. Ему пришлось опереться рукой о свод ниши, чтобы не потерять равновесие. Еще пара дюймов. Наконец-то! Лицо бледное… Нет! Ульрик испуганно вздрогнул и ударился головой о свод. Потерял равновесие и упал прямо на мужчину. Но тот уже не проснется. Никогда. Под шлемом скрывался череп.
Кровь вскочила и бросилась к Ульрику. С любопытством принюхиваясь, она протиснулась в нишу, и Ульрику пришлось приложить немало усилий, чтобы отогнать крупную собаку от мертвеца. Осторожно ощупывая пол, подошла и Хальгарда. Заставила мальчика подробно описать воина.
Теперь Ульрик обнаружил в нагруднике две дыры. В одной еще торчало гнилое древко. На своде ниши что-то было нарисовано почти выцветшей коричневой краской. Паук! Знак Лута.
— И его доспехи совсем зеленые? — вдруг спросила Хальгарда.
— Да.
— Возьми камешек и царапни.
Ульрик не поверил своим ушам. Что это за идея? Такое могло прийти в голову только девчонке!
— Сделаешь это для меня? — спросила Хальгарда.
Мальчик вздохнул. Ему было холодно. Больше всего ему хотелось вернуться к огню. А еще он должен принести меч Йильвине. Он осторожно поднял эльфийский клинок и царапнул им нагрудник.
— И что? — не отставала Хальгарда.
Ульрик прищурился.
— Под зеленой краской что-то золотится, — удивленно произнес он.
— Бронза, — ликуя, ответила девочка. — Я так и думала.
— Что? — раздраженно поинтересовался Ульрик.
Ей снова удалось добиться того, что он почувствовал себя до ужаса глупым.
— Это король Озаберг, — с благоговением в голосе объявила Хальгарда.
— Не может быть! — возразил Ульрик. — Озаберг лежит на дне фьорда. Наверное, ты что-то перепутала.
Но девочка не дала себя запутать.
— Должно быть, он попал в пещеру, как и мы, под водой. Здесь он спрятался от своих врагов. Хотел отдохнуть. Но был тяжело ранен. И тогда умер.
— Это какой-то воин, — упрямо возразил Ульрик.
— Нет. Лут даровал ему шлем с крыльями, а король кобольдов — меч, который никогда не ржавеет и чье лезвие не тупеет.
Ульрику почему-то не хотелось признавать правоту девочки. Он всегда представлял себе Озаберга как высокого сильного воина с длинными волосами, который лежит на дне фьорда и спит. Он был герой, который ждал возвращения. Не просто груда костей. Ульрик поднялся и пошел к огню. Положил меч Йильвины рядом со спящей эльфийкой. «Может быть, она тоже больше не проснется?» — испуганно спросил он сам себя.
Кровь последовала за ним к огню. Через некоторое время вернулась и Хальгарда. У нее снова стучали зубы. Она потирала свои тоненькие ручки.
— И все же это Озаберг! — упрямо пробормотала она.
Кровь зарычала.
«Ты тоже терпеть не можешь девчонок, которые всегда правы», — подумал Ульрик и усмехнулся.
Черная собака поднялась. Ее рычание стало более низким и угрожающим.
Волны бились о невысокий берег. Внезапно из-под воды показалась большая бесформенная голова. Ульрик тут же узнал лицо. Он постоянно видел его в кошмарах. Это был тролль, который так тяжело ранил Йильвину!
Всего лишь слово
Кальф поспешно взобрался на парапет второго палисада. Как раз за пределом полета стрелы собирались тролли. Их очертания отчетливо виднелись на снегу в лунном свете. Они образовывали колонну.
Кальф бросил взгляд вдоль укреплений. На некотором отдалении от него стоял каретных дел мастер. Зигвальд опирался на древко алебарды. Похоже, у него не было сил держаться на ногах.
— Где лучники? — крикнул Кальф.
Каретных дел мастер указал на отвесный склон к западу от палисада.
— Кодран послал их туда. Он хотел, чтобы на валу были воины, не дети.
Кальф кивнул. Запрокинув голову, он бросил взгляд на край утеса. Там ничто не шевелилось. Пешком отсюда туда было идти почти полчаса. Кодран хотел спасти детей и молодых мужчин. Рыбак вздохнул. Тролли два дня готовились к новой атаке. Может быть, им понадобится еще немного времени.
Второй палисад в конце холмов был не так высок, как тот вал, который они потеряли. Троллям будет легче подтягиваться. У них было слишком мало времени для того, чтобы укрепить защитные сооружения при помощи дополнительных бревен. Сражение будет более жестоким. Но мужчины, стоявшие здесь, были лучшими воинами. На первом палисаде погибли те, кто не был проворен в бою, или те, кому не повезло. Выжившие были серьезными противниками. А на баррикаде у самой деревни будут стоять самые лучшие.
Прозвучал сигнал рога. Тролли ниже по холму пришли в движение. Они возились вокруг чего-то, что лежало в снегу. Послышался барабанный бой. Медленный угрожающий ритм.
Кальф прищурился. Что происходит там, внизу? Воины троллей сформировали колонну. Рыбак поднял взгляд на утес. Лучники еще не добрались до позиций.
— Что делают эти ублюдки на дороге? — спросил хорошо знакомый голос.
Асла! Она не должна быть здесь! Кальф вздохнул. Пытаться отослать ее было бессмысленно.
— Думаю, тролли хотят произвести на нас впечатление, держась за руки, словно детишки, герцогиня! — крикнул Кодран.
Послышался смех. Усмехнулся даже Кальф. Вместе с Аслой вернулись надежда и смех. Он не понимал, как ей это удается. Это было похоже на чудо.
— Где твоя кольчуга, герцогиня? — спросил Зигвальд.
— Чтобы сражаться с троллями, которые держатся за руки, мне кольчуга не нужна. Возможно, если бы я вместо меча прихватила с собой большой половник, этого оказалось бы достаточно.
Внизу, на перевале, послышался одиночный крик. Тролли что-то подняли. Они не держались за руки, они что-то несли. Все вместе!
Под барабанный бой колонна пришла в движение. Кальф отказывался верить в то, что увидел. Это конец!
— Они несут ствол, — прошептал Зигвальд.
Это дерево, должно быть, видело приход и уход сотни лет и зим, прежде чем тролли срубили его. Ствол был более тридцати шагов в длину, а диаметром с большое колесо повозки.
Ритм барабанов внизу, в холмах, постепенно ускорялся. Несмотря на то что приходилось идти в гору, тролли ускорили шаг.
Кальф снова поглядел на утес. Лучников не было! Ничто не задержит троллей.
— Спускайтесь со стены! — крикнул рыбак. — Вниз, кому сказал! — Он схватил одного из мужчин и столкнул его обратно в снег. — Беги к длинным копьям.
— Что это еще такое? — яростно зашипела Асла.
— Вал не удержать. Они проломят его при первой же атаке. И тогда те, кто останется здесь, наверху, обречены на смерть. Беги в деревню! Я попытаюсь выиграть для тебя время. Возьми детей и стариков. Бегите в горы, в пещеры.
— Ты не можешь просто…
Кальф схватил ее и заставил посмотреть на троллей. До атакующих оставалось не более сотни шагов.
— Видишь бревно, которое они несут? Оно тяжелее всего того дерева, из которого сложен палисад. Как думаешь, что случится?
Асла оттолкнула его руки.
— Я останусь с тобой, — решительно произнесла она.
— И погибнут дети! Подумай о Кадлин. Вы должны бежать. Быстро!
Он поцеловал ее в лоб. А затем подхватил и спустил вниз со стены.
— Вниз, вниз, быстрее!
Большинство мужчин повиновались его приказу. Еще двадцать шагов. Барабанный бой грохотал в ушах Кальфа. Он прыгнул. Легко приземлился в снег.
— К длинным копьям! Мы пойдем в контратаку, чтобы сломать их строй!
Спотыкаясь, он спешил вперед, туда, где из снега торчал ряд тонких копий. Большинство мужчин просто пробегали мимо. Кальф не мог сердиться на них. Он просто схватил древко.
Тролли заревели, издавая вой, от которого кровь стыла в жилах. Их барабаны грохотали теперь быстрее, чем билось сердце Кальфа. Размахивая руками, рыбак собрал вокруг себя нескольких бежавших. Среди них были Кодран и булочник из Хоннигсвальда. Мужчины, которые никогда не стремились быть воинами. Они в отчаянной ярости сжимали длинные копья.
Кальф выстроил горстку храбрецов в ряд, когда таран с адским треском проломил вал. Тролли прорвались сразу же, при первом штурме. Бревна палисада надломились, словно травинки. В брешь тут же повалили первые враги.
— В атаку! — закричал Кальф.
Все вокруг померкло. Он видел только одного тролля-воина, нарисовавшего сажей широкие полоски на обнаженной груди. На троллей в бреши обрушился град стрел. Наконец-то! Однако обстрел не задержал чудовищ. Они чувствовали, сколь близка победа.
— В атаку! — все отчаяннее кричал Кальф. — В атаку! — Он кричал вопреки собственному страху.
Упершись ногами глубоко в снег, он вонзил копье в грудь троллю. Железное острие вошло глубоко в плоть, наткнулось на ребро, провернулось и вышло возле шеи.
Тролль запрокинул голову и зарычал. Внезапное движение вырвало копье из руки Кальфа. Он обнажил меч. Обеими руками обхватил длинную, обвитую кожей рукоять.
Противник сломал древко копья. Яростно размахивая им, он пытался держать Кальфа на расстоянии. Рыбак пригнулся, уходя от лезвия каменной секиры. Враг поднял левую руку. Меч угодил между исполинскими пальцами, со скрипом вспорол запястье и руку.
Кальфу заложило уши от крика. Его меч торчал из руки тролля. Серокожий отбросил человека в сторону. Мужчина упал в снег. Тяжелые ноги протопали мимо. Все больше врагов проникало в брешь, а у рыбака больше не было оружия, чтобы сражаться. Слезы ярости выступили на глазах, когда он поднялся и побежал. Он должен добраться до баррикады. Может быть, они смогут ненадолго задержать троллей там.
Тонкая линия копьеносцев, которых он повел на брешь, распалась. Большинство лежали мертвыми на снегу. Те, кто был еще жив, бежали.
Спотыкаясь, Кальф несся вперед. Тролли быстрее продвигались по глубокому снегу. Немного впереди он увидел Аслу. Она пыталась помочь нескольким мужчинам подняться и образовать новую линию. Здесь, на открытой местности, это было бесполезным актом отчаяния. Их сразу сметут.
Кальф наклонился и поднял меч убитого. Затем поспешил к Асле. Это было последнее, что он еще мог сделать, — умереть рядом с ней. Бежать было бессмысленно. Тролли догонят их задолго до последней баррикады.
Рыбак увидел, как поймали Кодрана. Тролль схватил его за волосы и рванул. Нога великана с треском опустилась на широкую грудь паромщика. Казалось, тролль давит насекомое. Паромщик сплюнул кровью и замер неподвижно.
Асла мягко коснулась руки Кальфа.
— Ты всегда рядом, — печально сказала она. — Жаль, я не поняла этого раньше.
Тролль, убивший паромщика, несся к ним. Он размахивал большой дубинкой.
«Так вот как выглядит смерть», — подумал Кальф.
В ночи прозвучало чужое слово. Тихо, но вместе с тем настойчиво. Противник опустил дубинку. Словно заколдованные, замерли сражающиеся. Из тени леса показалась хрупкая фигура в белой рубашке. Эльфийская королева проснулась!
— Возвращайся! — крикнула Асла. — Спаси детей!
Эмерелль шла прямо к ней.
— Значит, ты — Асла, — приветливо сказала она. — Благодарю тебя за гостеприимство.
Кальф наблюдал за тем, как постепенно отступали тролли, собираясь в небольшие отряды. Все они смотрели на королеву. Некоторые отчаянно жестикулировали. Мир крошился.
— Иди и спаси детей! — еще раз попросила ее Асла.
— Именно это я и собираюсь сделать. Пожалуйста, прости меня. Эта война не должна была перейти в мир людей. Я не видела этого… Я… Тролли пришли только из-за меня. Если я сдамся, сражения прекратятся.
— Нет, это не может так закончиться! — возмутилась Асла. — Столь многие умерли за тебя. Ты не можешь просто сдаться сейчас!
— Это единственный способ защитить детей. Если меня возьмут в плен, причины для сражений не останется. Прощай, Асла, и прости меня, если сможешь.
К Эмерелль подошел тролльский воин. Лунный свет сверкал на его лысине. Эльфийка и серокожий обменялись парой слов. Затем воин подал своим знак отступать.
Слезы ярости бежали по щекам Аслы. Кальф положил руку ей на плечо.
— Все закончилось.
— Ничего не закончилось! Какой властью обладает Эмерелль в качестве пленницы? Как она удержит троллей от того, чтобы завтра атаковать нас снова? Эти бестии сожрут нас. Они придут опять. Эмерелль не должна была уходить!
— Но, может быть…
Асла вырвалась из его объятий.
— Нет, может быть — недостаточно. Там, наверху, мой последний живой ребенок. Я заберу Кадлин и всех, кто захочет пойти со мной. Воспользуемся этим временем и бежим в горы.
— Я не пойду с тобой. Мое место — у последней баррикады. Если тролли нападут, я задержу их на столько, на сколько смогу. А если они отступят, то приду в горы и заберу тебя.
— Я… — Асла закусила губу. — Я буду ждать.
— Лут защитит нас, — уверенно произнес Кальф.
Он верил в Ткача Судеб. Этот бог всегда был к нему благосклонен.
Асла опустила взгляд.
— Может быть, — тихо сказала она.
А затем пошла наверх, в деревню.
Без чести
Кровь, яростно лая, бегала вдоль кромки берега. Тролль был слишком велик, чтобы выпрямиться в узкой пещерке. Ему пришлось встать на четвереньки, чтобы выбраться из воды. При этом он размахивал булавой, усыпанной каменной крошкой. Великан пытался ползком добраться до них, и это выглядело гротескно. Гротескно и пугающе.
Ульрик и Хальгарда отползли к самой нише-гробнице. На душе у мальчика было тяжко. От шума пришла в себя Йильвина. Нащупала рукой меч, который он ей принес. Нельзя же оставлять его троллю!
Удар дубины едва не угодил в Кровь. Крупная собака попыталась ухватить страшилище за горло, но негодяй повернулся на бок. Клыки Крови вонзились ему в плечо. Это было ошибкой! Гигант, хрюкнув, потянулся за собакой. Опершись на одну руку, другой рукой он схватил Кровь и швырнул ее о стену пещеры.
Ульрик услышал хруст. Лай превратился в высокий жалобный вой. Кровь встряхнулась, попыталась снова подняться на ноги, но задние лапы подломились.
Йильвина ринулась вперед совершенно неожиданно. Эльфийка провела удар двумя руками в конечность, на которую опирался тролль. Она попала чуть выше запястья. Серебряная сталь пронзила плоть и кости. Людоед взревел. В бессильной ярости он поднял обрубок руки. Темная кровь пульсирующим потоком потекла из раны. Она брызнула в лицо эльфийке.
Ослепленная, та попыталась отползти от врага, но тролль схватил ее за ногу. Он в ярости ударил изувеченной рукой ее по груди, там, где из тела Йильвины торчала кость. Эльфийка выгнулась дугой. Меч выпал у нее из рук.
Тролль снова ударил по ране. При этом он издавал странные хрюкающие звуки. Йильвина больше не шевелилась. А чудовище продолжало лупить ее.
Хальгарда с плачем вцепилась в Ульрика. Мальчик нащупал в нише меч. Убийство не может быть честным. Никто не следует рыцарским правилам, которым учил его отец.
Наконец тролль оставил Йильвину. Вытянул из огня тлеющую ветку и прижал ее к обрубку руки. При этом он выл и чесался. Пещеру наполнил запах паленого жирного мяса.
Ульрик встал. Чудовище было слишком занято своей раной, чтобы обращать на него внимание.
— Тролль! — громко произнес Ульрик.
От боли урод катался по полу. Наконец он повернулся к ребенку.
— Умри!
Ульрик вонзил ему в горло клинок мертвеца. Затем отскочил назад. В шее тролля зияла глубокая рана. Серокожий недоверчиво смотрел на Ульрика. Он обхватил горло оставшейся рукой, издал булькающий звук, попытался выпрямиться и ударился головой о свод пещеры. Изувеченная рука потянулась к лежавшей у костра дубинке. Культя беспомощно ткнулась в оружие.
Тролль снова взглянул на Ульрика. Он не отваживался отнять руку от шеи. Между пальцами била кровь.
Мальчик выдержал его взгляд. Он должен был убить монстра, повторял он себе, хоть это и был бесчестный поступок. Эта бестия была людоедом! Его нужно было убить, и не важно, как именно.
Хальгарда негромко всхлипнула.
Ульрик взял ее за руку.
— Все снова будет хорошо. Все будет хорошо.
Он наблюдал, как подыхает тролль, и сам чувствовал себя мертвым. Он не ощущал ничего. Ни триумфа, ни ярости, ни даже страха.
Великан грохнулся вперед. Ульрик ждал. Он держал девочку за руку и смотрел на тролля. И только когда костер прогорел до темных углей, он отважился подойти к серокожему. Кровь, хромая, подошла к мальчику. Обнюхала тролля. Ульрик осторожно пнул великана носком. Тот не шевелился.
Мальчик облегченно вздохнул. Затем собрал оставшиеся ветки и, разворошив угли, снова разжег костер. Когда пляшущее пламя разогнало темноту в самые дальние уголки пещеры, он встал на колени рядом с Йильвиной. Эльфийка еле дышала. Мальчик не знал, как можно помочь воительнице. Порез он смог бы перевязать. Но это…
Наконец с помощью Хальгарды он подтащил эльфийку поближе к огню. Тролля они оба сдвинуть с места не смогли. Он был тяжел, как обломок скалы. После нескольких тщетных попыток они уселись как можно дальше от тролля.
Кровь улеглась у ног Ульрика. Она облизывала рану на задней лапе и негромко поскуливала.
— Я проголодалась, — сказала Хальгарда.
А мальчику все еще чудился запах горелой плоти тролля. Он не мог есть. В кожаной охотничьей сумке эльфийки он отыскал лишь кусок затвердевшего сыра. Протянул его девочке.
— А что будешь есть ты? — поинтересовалась Хальгарда.
— Я не голоден.
Хальгарда положила сыр перед собой.
— Мы поедим, когда ты проголодаешься.
Ее слепые глаза смотрели прямо на него. Она выглядела жутко: с седыми волосами и морщинистой кожей.
Долгое время они молча вслушивались в потрескивание пламени.
— Эта пещера — могила, не так ли? — наконец произнесла девочка. — Король Озаберг, мертвый тролль, Йильвина умирает…
— Но мы еще живы, — пылко возразил Ульрик.
— Сколько осталось дров?
— Достаточно, чтобы продержаться еще несколько часов.
Мальчик подумал о темноте, которая настанет потом. От этой мысли стало неспокойно на душе. Он не боится темноты! Просто ее не любит…
— Если мы останемся здесь, то погибнем от голода. Если пойдем через воду, нас убьет зимний холод, — спокойно заявила Хальгарда.
— Мы пошлем Кровь. Она приведет подмогу. — Ульрик запустил пятерню в густую шерсть собаки. — Правда, Кровь? Ты немного отдохнешь, а потом пойдешь искать маму или Кальфа.
О чести и набитых животах
Бирга сняла янтарь с шеи умирающей человеческой женщины. В ее глазах без век читалось безумие. Шаманка сняла кожу с ее лица. И, несмотря на это, пленница улыбалась Оргриму. Герцог отвернулся. Вообще-то для него не было ничего нового в зрелище пыток. Такова жизнь. В каком-то смысле таким образом пленникам оказывали уважение. Они получали возможность отмыться от позора из-за того, что не сражались до смерти. Храбро державшийся под пытками возвращал себе благосклонность предков. Человеческая женщина была храбра!
— Что она сказала? — поинтересовался Думгар.
Бирга указала на другие трупы.
— Не больше, чем те. Похоже, Эмерелль скрывалась в мире людей на протяжении многих недель.
Герцог Мордштейна поковырял в зубах тонкой палочкой, затем сплюнул.
— Почему Сканга не знала этого?
Шаманка сунула янтарь в сумку, спрятанную в складках ее платья, спокойно вытерла окровавленные руки о снег. С каждым мгновением, оттягивавшим ответ, тишина становилась все более угрожающей. Думгар отбросил свою зубочистку и принялся нервно поигрывать кожаным ремнем, свисавшим с пояса. Тролльский князь носил только мех, обернутый вокруг бедер. Босой, как и большинство его воинов, он топтался в снегу.
— Ну так что, Бирга? Ты ответишь мне?
— Неужели поступков Сканги и нашего короля недостаточно для ответа? Неужели твой толстый череп состоит только из костей? Ты не понял, что произошло? Кто послал нас сюда? Сканга и Бранбарт! И кого мы находим? Эмерелль. Думаешь, они не знали, что тиранша здесь? Ты считаешь все это совпадением, игрой судьбы? Они хотели, чтобы мы поймали тираншу. Ты должен был получить возможность заслужить бессмертную славу. Поэтому ты здесь. А не ради того, чтобы сжечь парочку покосившихся от ветра хижин!
Герцог Мордштейна провел рукой по лбу.
— Пусть бы и сказали мне, чего хотят.
— Зачем? Чтобы ты шел на войну против людишек, дрожа от страха? Вспомни о пирах после твоих побед. Смог бы ты спокойно пировать, зная, что тиранша здесь? Преследовал бы врагов, словно волк на охоте, не давая им покоя? Ты знаешь ответ.
Оргриму нравилось, как шаманка играет с Думгаром. Но он ни на минуту не поверил ей. Если бы Сканга действительно знала, где Эмерелль, она послала бы его через звезду альвов на горе в самом конце фьорда. Хватило бы десяти воинов, чтобы захватить тираншу.
Думгар принялся беспокойно шагать взад-вперед.
— Все не совсем так! — Он посмотрел на Эмерелль. Эльфийка была связана и сидела на корточках с подветренной стороны разрушенного палисада. — Нам следовало бы убить ее прямо сейчас. Она — зло, которое нужно истребить. Разве вы этого не чувствуете? Она хочет нашей смерти!
Бирга рассмеялась.
— Ты видел мясо зайца, Думгар? Посмотри на нее, на тираншу. Ее руки связаны, она не может сплести заклинания. Во рту у нее кляп, она не может произнести слов силы. И глаза у нее завязаны, чтобы ее взгляды не натворили бед. Чего ты боишься, Думгар? Мысли о мести — вот и все, что осталось тиранше!
За словами Бирги последовала тишина. Оргрим разглядывал эльфийскую королеву. Она была такой маленькой и хрупкой! Ему не верилось, что она обладает огромной силой! Когда-то она приказала убить его. Оргрим думал, что, если когда-нибудь встретит ее, воспоминания о ночи на Шалин Фалахе и всех его прошлых жизнях вернутся. Но врата в минувшие дни оставались заперты. Может быть, так оно и лучше. Какое дело дереву до прошлогодней листвы?
— Разве вы не чувствуете зло, которое исходит от нее? — пробормотал Думгар.
Он опустился на колени в снег рядом с тираншей. Его рука нащупала каменный нож на поясе.
— Ты знаешь, зачем она нужна Бранбарту живой. Она должна встать на Шалин Фалах. И полететь, обнять пропасть, как мы когда-то. Как ты думаешь, что сделает Бранбарт, если узнает, что ты убил тираншу?
Думгар поднялся. Глаза его сверкали яростью.
— Ты мне угрожаешь?
Рука Оргрима словно ненароком скользнула к тяжелому боевому молоту, висевшему у него на поясе.
— Совсем напротив, Думгар. Я о тебе беспокоюсь. Я пытаюсь представить, что сделает Бранбарт, если узнает о гибели тиранши.
Тролль вообразил, как пробьет голову этому дураку. Нет! Нужно взять себя в руки! Нужно просто заставить Думгара действовать. Он был рожден для того, чтобы попадать в неприятности, если его не останавливать.
Герцог посмотрел на мертвых людей, привязанных к разбитым опорам.
— Может быть, он даст тебе возможность отмыть свою воинскую честь, отдав тебя Бирге. Боль очистит тебя, и твоя душа будет незапятнанной, когда снова облачится в плоть.
Думгар проследил за его взглядом. Нервно провел рукой по подбородку.
— Ну хорошо. Отведем ее обратно. Веди нас к ближайшей звезде альвов, Бирга! Мы пойдем в Снайвамарк.
— Ближайшая крупная звезда находится у деревни, которую уничтожил Оргрим, — пояснила шаманка. — Оттуда мы можем вернуться домой. Нам понадобится три-четыре дня, чтобы достичь этого места. По крайней мере если погода не изменится.
Оргрим выругался про себя. Он знал, что означает возвращаться.
— Значит, нам придется идти по разоренной земле, — заявил Думгар. — Наших запасов хватит еще на два дня. Нам нужно мясо. — Он решительно поглядел на Оргрима.
— Нет! — произнес герцог Нахтцинны. — Я дал тиранше слово.
— Тогда я освобождаю тебя от данного слова.
— Может быть, ты и распоряжаешься этим войском, Думгар, но не моей честью. Я обещал Эмерелль, что людишки будут жить, если она сдастся. И я сдержу слово.
— Какое мне дело до твоего слова, когда речь идет о пятистах голодных троллях? Мы завоюем деревню, и у нас будет достаточно припасов на обратный путь. Ты с ума сошел, Оргрим? Тиранша разве держала слово, когда сталкивала с моста тебя и меня? Ты ей ничего не должен! Завтра утром мы завершим эту битву, и я жду, что ты будешь сражаться!
— То, что когда-то сделала тиранша, для меня не имеет значения. Мое слово — это мое слово! И оно тверже гранита.
Думгар, на удивление, сохранил спокойствие. Даже улыбнулся.
— Значит, ты восстаешь против моих приказов, герцог Оргрим. Позволь напомнить, что король дал мне право верховного командования в этом походе. Бранбарт не одобрит того, что твое слово, данное Эмерелль, важнее для тебя, чем полный желудок его воинов. Я уже предвкушаю, как доложу ему об этом.
На Громовом склоне
На горизонте, далеко на другом берегу фьорда, забрезжила бледная серебряная полоса. Зигвальд отделился от колонны беженцев и скрылся среди деревьев. Никто не обратил на это внимания. Путь по снегу изматывал — почти никто и головы не поднял.
Из своего укрытия каретных дел мастер смотрел вслед Асле. Какая женщина! В мире было мало женщин, которым мужчины позволяли открывать рот вне родных стен. За женой Альфадаса он пошел с радостью, и его огорчало, что теперь он должен обмануть ее. Когда во время бегства из Хоннигсвальда они увидели за спинами красное зарево, никто уже не ставил под сомнение ее решения. Она была уникальной, такой женщины Фьордландия не знала ранее. Она была герцогиней! Полководцем горстки обреченных.
Зигвальд развернулся и направился в лес. Путь вел его к Громовому склону, там ожидали большие сани. Это была идея Аслы — оставить их там. Каретных дел мастер усмехнулся. Как он ругался, когда она рассказывала ему о своих планах! Герцогиня понятия не имела, чем все это может обернуться.
Громовой склон упирался в оленью тропу, спускавшуюся к фьорду. Асла планировала использовать большие сани, чтобы вызвать лавину, если падет последняя баррикада и защитники побегут по оленьей тропе. Хороший план! Но вчера ночью у Кальфа и его людей, оставшихся для защиты последнего рубежа, появилась идея получше.
Зигвальд достиг опушки и поглядел на крутой холм. Из снега торчали крупные зубья скал. Почти не было деревьев. Мало препятствий, которые сдержали бы снег… Здесь почти каждую зиму сходили лавины. Поэтому деревня лежала несколько в стороне от горной тропы.
Словно большой красный шар, стояло солнце над горами на востоке. На севере небо все еще было темным. Оттуда надвигалась буря, но пройдет много часов, прежде чем каретных дел мастер достигнет долины.
«Наверху, на склоне, можно почувствовать себя богом», — думал Зигвальд. Все было таким далеким и крошечным. Похожие на россыпь камешков хижины виднелись между деревьями, напоминавшими траву. Разрушенный палисад на входе в долину был всего лишь тоненькой темной веточкой на фоне снега. А тролли были точно мухи, ползающие по белому савану. И, как мух, он их и раздавит!
Зигвальд с гордостью оглядел сани, стоявшие в нескольких шагах от опушки. Они были роскошны! Грубо сколоченная надстройка над лавкой немного раздражала. Но это была не его работа.
Зигвальд потянул крепкую веревку, которая соединяла переднюю ось с мощным стволом ели. Мелкие кристаллики льда засверкали на светлой пеньке. Мастер задумывал транспорт на колесах, но сейчас колеса были сняты. Сани стояли на широких полозьях. Ими было тяжелее управлять, чем телегой. Мужчина посмотрел вниз. Ему показалось, что крупные обломки скал обзавелись молодняком. Неужели их всегда было так много?
Каретных дел мастер ухватился за веревку и приблизился к саням. Осторожно вынул из плотного снега крупные камни, фиксировавшие полозья, отбросил их в сторону. Не хватало еще, чтобы сейчас по склону покатился камень!
Когда работа была выполнена, Зигвальд уселся на козлы, смахнул снег со скамьи… Ему было приятно ощущать под пальцами полированное дерево. Жаль, что больше ему не придется делать повозки и сани, а ведь вчера в голову пришла идея, как улучшить подкосы полозьев…
Зигвальд подумал о том, какое будущее могло бы ожидать его мастерскую. Такая повозка сделала бы его знаменитым! В ней ночевал король Хорза. И королева эльфов! На ней ездил герцог Альфадас. А герцогиня Асла на этой повозке вела беженцев по фьорду. Знать Фьордландии непременно захотела бы иметь повозку от каретных дел мастера Зигвальда из Хоннигсвальда. Но теперь ему больше не удастся сколотить даже детских санок.
Зигвальд вынул из-за пояса небольшой топорик. Убрал остатки снега и вдруг заметил человечков, которых кто-то вырезал на дереве. Наверное, какой-нибудь дерзкий мальчишка, пробовавший свой новый нож. Досадно!
Мужчина положил топорик рядом с веревкой, которая тянулась через скамью к передней оси, сжал в кармане припрятанное заранее точило.
Размеренными движениями он принялся точить лезвие. Должно хватить одного удара. Зигвальд наклонился немного вперед. Асла снова оказалась права! Крохотные точки ползли по снегу к долине. Тролли покинули холмы и шли на штурм баррикады.
— Маленькие мухи, — пробормотал каретных дел мастер. Он запустил руку в свою подбитую мехом жилетку и нащупал плоский серебристый пузырек. Зубами вынул пробку и поднял бутылочку, словно собирался пить за здоровье долины. — Жаль, что напоследок я должен обмануть и тебя, Кальф. Было бы нехорошо просто перерезать веревку. На склоне слишком много скал. Тяжелые сани могут сбиться с пути. Кто-то должен указать им дорогу.
Зигвальд опорожнил бутылку одним духом. Да там и оставался-то всего глоточек. Затем тщательно закупорил ее и спрятал обратно в жилет.
«Ткач Судеб — бог с чувством юмора», — с улыбкой подумал Зигвальд.
— Спасибо тебе за то, что я могу закончить жизнь, проехавшись в санях. Может ли каретных дел мастер пожелать лучшего конца?
Он схватил топорик. Плохо только, что ему тоже придется оставить зарубку на скамье!
Белый поток
Кальф смотрел на приближающихся троллей. Последняя баррикада находилась в самом узком месте оленьей тропы. Плотным строем поднимались по ней людоеды. Рыбак с мрачным удовлетворением поднял алебарду. Осталось всего десять защитников. Его заговорщики! Остальных он отослал прочь, несмотря на все протесты. Те, кто стоял сейчас рядом с ним, потеряли все… Мужчины, жены и дети которых погибли, или те, у кого никогда не было жены, как у него.
Широко расставив ноги, Кальф стоял на козлах саней. Повозки, шкафы и сундуки — все они притащили на звериную тропу, чтобы построить эту последнюю линию обороны. Рыбак знал, что тролли сметут ее. Но нескольких мгновений будет достаточно. Больше им держаться и не нужно.
Во рту у Кальфа пересохло, а ладони вспотели. Так бывало каждый раз перед началом битвы. Тролль, нарисовавший на лице паука кровью и копотью, бежал впереди остальных. «За это Лут накажет тебя», — подумал Кальф.
Тролль метнул короткое копье. Рыбак ушел немного в сторону. Оружие едва не попало в него. Удар сотряс сани и едва не сбил Кальфа с ног. Метавший копье оперся плечом на борт саней, словно хотел их опрокинуть.
Рыбак был слишком занят тем, чтобы удержать равновесие. Льдина пролетела на довольно большом расстоянии от него. Баррикады достигли и другие тролли. Из сотен глоток раздавался яростный воинственный рев. Тихого молодого человека из ряда защитников вытащили за линию укреплений при помощи лассо. Он с криком исчез в толпе.
Высоко над головами нападавших и обороняющихся раздался глухой грохот. Одна из гор подала голос, и ее гнева испугались даже тролли. Людоеды задрали головы. Кальф наслаждался страхом, отражавшимся в их глазах. Кто-то что-то кричал. А затем побежал первый серокожий воин.
Рыбак взмахнул алебардой. Длинный шип исчез в глазу тролля, который оказался у стены раньше остальных.
— Пусть Лут побеседует с тобой о пауках!
Сани задрожали. С веток посыпались сугробы. Деревья отряхивались, словно собаки. В дикой панике тролли пытались сбежать от смерти. Они толкались и падали на узкой звериной тропе. Тех, кто оказывался на земле, безжалостно затаптывали насмерть. Некоторые пытались взобраться на отвесные склоны.
Кальф испытывал глубокое удовлетворение. Он извлек оружие из головы мертвого тролля и отбросил его в сторону. Рыбак даже не стал оборачиваться. С тех пор как он попрощался с Аслой вчера ночью, он знал, что погибнет. Герцогиня всегда оказывалась права, когда перед лицом опасности призывала бежать. Так было в Фирнстайне, в Хоннигсвальде. Почему же сейчас она должна ошибиться? И, несмотря на то что Кальф понимал это, он остался. Кто-то должен был остаться, чтобы могли спастись остальные.
Рыбак раскинул руки. Холодное дыхание смерти охватило его. Воздух полнился мелкими кристалликами льда. Мужчина глубоко вздохнул. А затем его настиг удар. Белый поток окружил, потащил за собой.
Кальф работал руками. Со всех сторон звучал глухой рев. Затем стало темно. Рыбак все еще сражался против силы, тянувшей его вниз. Что-то ударило в плечо. Его развернуло. Боль кольнула голову. И вдруг все стихло.
Кальф лежал, свернувшись калачиком, словно спящий ребенок. Холод сжимал его в объятиях, вгрызался в руки и ноги. В ушах по-прежнему звучал грохот лавины.
Рыбак вытянулся, но снег крепко держал его. Уперся ногами в землю. С хрустом вошли сапоги в слежавшийся снег. Мышцы на плечах напряглись, но темница не отпускала. Затем Кальф понял, что не разбирает, где верх, а где низ. Когда лавина потащила его за собой, он постоянно кувыркался. В темноте ледяной тюрьмы он не мог сориентироваться.
Надавливая на снежную стену, он немного расширил пещеру, пленником которой стал. Грохот в ушах стих. Теперь мужчина отчетливо слышал свое хриплое дыхание. Кальф ощупал себя. Все кости болели. Однако, похоже, он ничего не сломал, а холод приглушал боль. Перевязь потерялась, но у него оставался рыбацкий нож, спрятанный в сапоге. Он осторожно пошевелил лезвием в своде своей пещеры. Обеими руками стал убирать в стороны плотные куски снега. Он выберется на свободу!
Какой-то звук заставил его остановиться. Скрипел снег. Кто-то шел под ним! Кальф рассмеялся. Под ним! Он копал не в том направлении. И принялся работать с новой силой.
Вскоре снег стал менее плотным. Теперь Кальф мог разгребать его голыми руками. Наконец он увидел над собой лоскут серого неба. Осторожно, дюйм за дюймом, выбирался рыбак из холодного плена. Лавина протащила его за собой несколько сотен шагов. Слева от него валялся большой платяной сундук. Ниже по склону он увидел троллей, тыкавших древками копий снег и искавших засыпанных снегом.
Кальф осторожно вылез. Его одежда задубела от снега, волосы заледенели. Медленно пополз он по склону наверх. Не далее чем в сотне шагов темнел еловый лес, который пощадила лавина.
Теперь Кальф заметил нескольких троллей и выше по склону. Должно быть, один из них прошел над его снежным узилищем и таким образом указал путь на свободу. Небольшая группа остановилась, затем снова повернула.
Кальф вжался лицом в снег и замер. Он старался не дышать. Снова услышал скрип шагов. Людоеды медленно приближались. Затем остановились! Теперь отчетливо слышались голоса. Похоже, тролли ругались. Наконец тяжелые шаги удалились.
Рыбак подождал еще немного, потом поднялся и побежал к лесу. Он то и дело спотыкался и, лишь добравшись до деревьев, осмелился оглянуться. Никто его не преследовал. Не заметили или им просто безразлично, что уйдет один-единственный человек?
Плечо болело, и было такое ощущение, будто по голове потопталась ломовая лошадь. Кальф устало поднимался по заросшему лесом склону, стараясь держаться поблизости от звериной тропы. Он боялся, что по пути встретит троллей, поэтому оставался под прикрытием деревьев.
Целый день шагал он вперед. Солнце уже почти скрылось, когда рыбак почувствовал запах костра. Мужчина замер и поглядел выше по дороге. Какая-то женщина в красном плаще стояла, прислонившись к дереву, и прижимала к себе завернутого в платок ребенка. В свете вечерней зари золотистые волосы напоминали корону из света. Асла!
Наконец Кальф осмелился выйти на тропу. Широким шагом приближался он к Асле.
— Я знала, что ты придешь, — с улыбкой сказала она.
Ее вид придал Кальфу новых сил. Она была так прекрасна! Сияние, окружавшее ее, еще когда она была маленькой девочкой, не померкло. Ему страстно хотелось обнять ее, но он боялся чужих взглядов.
— Ваш лагерь в лесу?
— Там большая охотничья хижина. — Внезапно Асла словно замкнулась.
— Что-то не так?
— Я приказала распустить колонну беженцев. После этого возник спор. В хижине те, кто не захотел меня слушать. Больше так продолжаться не может. У нас слишком мало воинов, чтобы еще раз принимать бой. Будет как прошлой ночью, когда штурмовали палисад… — Она запнулась. — Я должна была отдать приказ! Тролли относятся к нам, как к скоту. А мы не скот! Олени собираются в большие стада, это дарует животным безопасность. Волки забирают самых слабых, тех, у кого нет сил бежать вместе со стадом. Но ни одно стадо еще никогда не гнала сотня волков. Нельзя идти большой группой. Наоборот! Если тролли отыщут нас, они убьют всех. Только если мы пойдем маленькими группами, если стадо распадется на отдельные семьи и каждый отправится в свою сторону, уцелеют хотя бы некоторые из нас.
Кальф указал на бледный столб дыма, поднимавшийся среди деревьев.
— Что с ними?
Черты лица Аслы стали строже.
— Там слабые и малодушные. И те, кто не может их бросить. Они решили остаться в охотничьей хижине и положиться на милость богов. — Теперь ее голос звучал хрипло. — Они… Если бы мы пошли дальше вместе, нам все равно пришлось бы их оставить. — Асла обняла Кадлин, которая спала, крепко прижавшись к матери. — Тролли не получат мою малышку! Большинство беженцев решили, что лучше замерзнуть в лесах, чем ждать, пока за ними придут, словно за скотиной.
— Куда ты хочешь отправиться?
Асла указала на запад.
— На другой стороне долины должны быть пещеры. Там мы можем найти приют.
Рыбак посмотрел на собиравшиеся на севере тучи. У них оставалось всего несколько часов.
— Сколько туда ходу?
— Если не будем отдыхать ночью, то завтра утром должны достичь пещер.
Кальф протянул ей руку.
— Тогда лучше выступать прямо сейчас.
Она права. Все лучше, чем ждать здесь.
Золотые волосы
Оргрим уважал мужество людишек. Никогда бы не подумал, что эти хрупкие существа способны нанести такой большой урон.
Герцог оглядел заснеженное поле. Заходящее солнце окутало склон бледно-розовым светом. Воины упрямо искали своих потерянных товарищей при помощи длинных палок. Они вытащили из снега уже более шестидесяти мертвых.
Оргрим покачал головой. Очевидно, людишкам было ясно: никто из тех, кто вышел на бой, не выживет. Их сооружение блокировало самое узкое место горной тропы. Место, где поток снега вместе с обломками скал, стволов и веток должен был бушевать сильнее всего. Они принесли себя в жертву, чтобы утащить в могилу как можно больше врагов.
Герцогу вспомнилась атака ледяных парусников в долине Свельм. Из-за своей фанатичной самоотверженности людишки становились почти так же опасны, как эльфы. Глупо вести эту войну во Фьордландии. Приходится расплачиваться слишком большим количеством тролльской крови! Нужно отступать. Обратно в Снайвамарк или скальные замки далеко на севере, на границе вечного льда. Оргрим подумал о женщинах, ждавших его в Нахтцинне. Он устал сражаться. Его народ отвоевал себе место в Альвенмарке. Людишки наказаны. Пришло время уходить!
Он посмотрел на длинный ряд погибших, лежавших на границе заснеженного поля. Если бы он не отказался подчиниться Думгару, то, возможно, теперь тоже лежал бы там, подавленно подумал Оргрим. Пора прощаться с герцогом Мордштейна. Его глупость становится все более опасной.
Оргрим наблюдал, как Бирга вытащила из снега маленького темноволосого человечка. Парень еще сучил ногами. Шаманка развернула его и толкнула коленом в спину. Она схватила его за волосы, оттянув голову назад, и полоснула по горлу костяным ножом. Ноги человечка задрыгались слабее.
Оргриму стало любопытно. Он подошел к шаманке. Кровь текла тоненькими струйками, многократно перекрещивавшимися, прежде чем утонуть в снегу. Бирга задумчиво изучала получившуюся картину.
— Какие тайны скрывает от нас будущее?
Герцог пытался говорить небрежным тоном, что не очень-то удавалось ему. Кровавые ритуалы безликой старой карги вызывали у него дрожь.
Резким жестом Бирга велела ему замолчать. Она перевернула человека на спину. В месте, где была шея, теплая кровь проделала в снегу дыру.
— С севера идет беда, — вдруг сказала шаманка. Она указала на темные тучи на горизонте, висевшие там с самого утра. — Ветер переменится и принесет стрелы.
Оргрим терпеть не мог, когда шаманка играла в оракула, чьи слова можно толковать как угодно.
— И что ты мне посоветуешь?
— Собери своих воинов и уходи в горы. Преследуй людишек. Есть одна, которую ты должен найти. Их предводительница. — Бирга издала короткий лающий смешок. — Они называют ее герцогиней, мой герцог. Подходящая женщина для тебя… Ее кровь обладает большой силой. — Шаманка поглядела на кровавый узор в снегу у своих ног. — Не такой, как эта.
Оргрим взглянул на тучи на горизонте.
— Как мне найти эту женщину? Если будет буря, она сотрет все следы.
Темные глаза троллихи сверкнули под кожаной маской.
— Я знала, что ты пойдешь, если я прикажу. Я была в хижине этой человеческой женщины. Опустись передо мной на колени!
Оргрим повиновался. Ему не нравилась шаманка, но он надеялся, что она выскажется в его защиту, когда Думгар обвинит его перед королем.
Бирга сняла с шеи кожаную ленту, вокруг которой запутались золотые волоски, осторожно сняла их и скатала пальцами в небольшой шар.
— А теперь открой рот, Оргрим.
Она положила шарик ему на язык. Ее забинтованные руки коснулись век герцога. Тонкая истрепанная ткань пахла смертью. Бирга пробормотала себе под нос что-то невнятное. Затем легонько стукнула Оргрима по лбу.
— Ты отыщешь следы человеческой женщины, даже если они скрыты под снегом или смешиваются с другими следами. Она не сможет уйти от тебя!
— Но это будет выглядеть так, словно я трус, покидающий со своими ребятами войско герцога.
Бирга снова ударила его по лбу.
— Воспользуйся своей головой, герцог! Скажи Думгару, что осознал мудрость его слов и повинуешься ему. Этот надутый дурак с удовольствием отпустит тебя с ребятами в горы, чтобы вы поохотились за мясом.
— А что будешь делать ты, Бирга?
— Я пойду с тобой. Мне нужна эта женщина. У нее храброе сердце. — Шаманка прищелкнула языком.
Оргрим подумал об обещании, данном тиранше. Посмотрел на север. Ветер переменился. Теперь темные тучи приближались гораздо быстрее.
Надежды
Альфадас собрал вокруг себя командиров войска: ветеранов кровавых дней в Филангане, двух молодых ярлов, прибившихся к ним со своими всадниками. То были выжившие в последней битве короля Хорзы. Храбрые мужчины. Одного из них, ярла Освина, Альфадас знал по прошлым походам. Но сейчас он не доверял ему. Освин и его люди уже однажды бежали от троллей. Завтра Альфадас собирался вести их лично.
Военный совет состоялся под открытым небом. Сани составили полукругом, чтобы хоть немного укрыться от ветра. В снегу торчали факелы. Их пламя плясало как безумное. С наступлением темноты войско настигла буря. Над фьордом свистел ледяной ураган. Кроме саней, защиты от ненастья не было.
Герцог указал мечом на небольшой холмик из снега, сооруженный Олловейном. То был макет перевала на пути в Зунненберг. Две ветки обозначали два палисада на оленьей тропе. Несколько серых камней отмечали местоположение деревни.
Острием клинка Альфадас указал на верхнюю ветку.
— Здесь сражаются наши отцы и братья! — Ему приходилось почти кричать, чтобы пробиться сквозь рев ветра. — Наши друзья детства. Они защищают женщин и детей, проливают за нас кровь. — Герцог посмотрел на молодого человека, которого днем на льду фьорда нашел Ламби с разведчиками. — Расскажи нам о боях, Олав.
Лесоруб говорил твердым голосом. Он поведал о том, как защитники три дня держали первый палисад. Страх и гордость наполнили сердце Альфадаса, когда он услышал, что Асла стояла среди воинов на стене. Его Асла! Судя по тому, что рассказывал Олав, исключительно ей воины были обязаны тем, что продержались так долго.
— Столь тяжелы были потери, что тролли не отваживались атаковать два дня. И это несмотря на то, что второй палисад был ниже и слабее. Вчера ночью, когда я прокрался по оленьей тропе, было перемирие.
Острие меча Альфадаса указывало на тропу.
— Здесь, возле руин первого палисада, стоят лагерем тролли. Я полагаюсь на то, что защитники удержат тропу еще один день. Но им очень тяжело. Мы нужны им. Отсюда до лагеря троллей более трех миль. Если немного повезет, в такую непогоду они не станут выставлять часовых. Вероятно, мы сможем застать их врасплох. Мы выйдем до рассвета и тогда с первыми лучами солнца будем у перевала.
— А что, если буря к тому времени не утихнет? — спросил Маг.
— Мы и в Снайвамарке сражались в бурю. Неужели ты забыл, как тролли трижды бежали от нас?
Альфадас по очереди посмотрел на каждого из мужчин. Битва на льду была не очень успешной. Но они никогда не повторят тех ошибок!
— Олав говорит, что защитники почти обессилели. Дорог каждый час. Ради них мы не должны задерживаться из-за бури. И, похоже, у троллей нет катапульты. Как бы там ни было, они не обстреливали палисад.
Альфадас провел тонкую линию перед перевалом.
— Здесь ты расставишь арбалетчиков, Маг. За ними встанешь сам с копьеносцами. Ты будешь командовать в центре. Если тролли не обнаружат нас к тому моменту, когда выстроится боевой порядок, мы привлечем их сигналом рога. Ты оттянешь арбалетчиков назад, когда тролли подойдут на расстояние сорока шагов. Я полагаюсь на то, что шеренга копьеносцев не дрогнет, когда эти бестии обрушатся на вас.
— Мы выдержим, как выдержали ребята на палисаде, — мрачно ответил Маг. — Может быть, когда битва закончится, ты увидишь, что лед усеян нашими трупами. Но ни у одного из нас не будет раны в спине. Можешь положиться на нас, герцог!
Альфадас провел на снегу вторую линию.
— Здесь, на левом фланге, будут стоять лучники. Велейф, командовать там будешь ты.
Скальд испуганно посмотрел на него.
— Я не воин, герцог! Я не умею.
Альфадас положил левую руку на грудь.
— В первую очередь битвы решаются в сердце сражающихся. Ты умеешь воспламенять сердца, Велейф Среброрукий. Сделай так, чтобы мои лучники были слишком горды для того, чтобы бежать.
Герцог повернулся к Ламби. Ярл казался обиженным.
— А мне куда? Я уже недостаточно хорош для того, чтобы пнуть тролля под зад? Неужели не простишь мне этого дела с дверьми? Я… — Он пожал плечами. — Эльфы не будут искать их. Жаль, мы не взяли еще несколько штук.
Альфадас не сдержал улыбки. Ему нравился ярл,
о носе которого нельзя говорить. Он давно уже позабыл о ссоре в Филангане.
— Ты со своими головорезами будешь здесь. — Герцог нарисовал на снегу круг за обеими линиями. — Будь наготове, Ламби. Как только тролли столкнутся с Магом и его копьеносцами, ты нападешь на них с фланга.
Ламби усмехнулся.
— Они обоссут свои огромные ноги, когда завтра мы схватим их за яйца.
— Не просто схвати, оторви! — Рука Альфадаса скользнула к кинжалу Ульрика, который он носил на поясе. — Оторви, — повторил он, но уже тише.
«Нельзя сейчас думать о сыне», — напомнил он себе. Желание отомстить помешает мыслить ясно. Альфадас взглянул на Сильвину Она прибыла меньше часа назад на загнанном до смерти жеребце.
— Мауравани подойдут? — недоверчиво спросил герцог.
— Да, — решительно сказала она. — Тролли осквернили лес. Мой народ жаждет мести. На твой зов откликнулось больше моих братьев и сестер, чем я осмеливалась надеяться. Гораздо больше сотни. Никогда еще так много маураван не отправлялись на бой за пределы наших лесов. Они знают о твоих сражениях в Снайвамарке. О тебе идет хорошая слава. Они придут ради тебя, не ради королевы.
Альфадас с сомнением поглядел на север, затем указал на холмик с правого фланга боевых порядков, изображенных на снегу.
— Здесь мне нужны лучники маураван. Мне не хватает воинов, чтобы укрепить правый фланг.
— С кем из нас пойдешь ты? — спросил Ламби.
До сих пор Альфадас в каждом бою сражался в первых рядах. И знал, что среди воинов заключают пари насчет того, с каким отрядом он пойдет в бой.
— Я буду со всадниками. — Герцог нарисовал круг за холмом. — Здесь!
— Но вас слишком мало, — озадаченно протянул Маг. — И двадцати не будет. Тролли растопчут вас, если прорвутся через правый фланг.
— Я полагаюсь на маураван. Они удержат холм.
Альфадас улыбнулся, несмотря на то что его самого терзали сомнения. Он лучше остальных знал, сколь ненадежен лесной народ. Около полудня эльфы пришли через звезду альвов на Январском утесе. И у большинства не было лошадей. Он поглядел на Сильвину.
— Они умеют бегать по верхушкам деревьев, — произнесла она на языке своего народа.
Неужели его тревога столь очевидна?
— Завтра утром они будут на холме. Я немедленно отправляюсь, чтобы передать им известие. Доверься мне.
Ее последние слова были словно нож в сердце. Альфадас одернул себя.
— С большинством из тех, кто находится здесь, я прошел долгий путь. Быть может, завтра некоторых из нас уже не будет в живых. Я не хочу вас обманывать. Шансы у нас невелики. — Он указал на карту в снегу. — Если тролли проломят второй палисад, будет резня. Они пролили уже столько крови… Скажите своим людям, что я не даю приказа идти в бой. Я хочу, чтобы сражались только добровольцы. Так же как тогда, на берегу в Хоннигсвальде. Никто не должен говорить плохо о тех, кто сейчас уйдет. Передайте это всем. Не давите на совесть! Просто скажите это, а потом отправляйтесь отдыхать. Ночь коротка, и тому, кто завтра захочет стоять вместе со мной, понадобится много сил.
— Мои ребята — негодяи и головорезы, — взволнованно произнес Ламби. — Но именно поэтому ты можешь рассчитывать на то, что завтра мы будем там, где нужно, и будем резать глотки. Мы не бросим тебя в беде.
— Я знаю, — устало произнес Альфадас. Он поднял руки, призывая к тишине. — Я всем вам доверяю. Те, кто сейчас стоит у факелов, завтра будут на месте. А теперь отпустите меня на те несколько часов, которые еще остались у этой ночи. Оставьте меня одного с моими воспоминаниями и молитвами.
Он покинул круг командиров и начал один из своих одиноких походов, ставших для него привычкой в последние ночи.
Ноги привели его… к Крови. Он обнаружил собаку ближе к вечеру, скорее мертвой, чем живой, в сугробе на берегу. Ее шерсть была покрыта льдом. Несмотря на то что она обессилела и сломала лапу, она попыталась отползти в сторону, когда Альфадас подошел.
Герцог возился с собакой почти целый час. Он убрал лед с шерсти, накормил Кровь несколькими кусками сушеного мяса. Собака была привязана к саням толстой веревкой. Увидев Альфадаса, она вскочила и залаяла. Она снова хотела убежать.
— Спокойно, друг мой. Спокойно. Я знаю, чего ты хочешь. — Герцог опустился рядом с ней на колени. — Ты хочешь отвести меня к Кадлин, правда? Потерпи еще одну ночь. Завтра я пойду с тобой.
— Ты уверен в этом?
Альфадасу не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто за спиной. Он уже успел удивиться тому, что Олловейн во время военного совета не проронил ни слова.
— Ты уверен, что хочешь жить? Твой план — чистейшей воды безумие. Я присутствовал, когда молодой дровосек рассказывал о троллях. Он сказал, что их четыре-пять сотен. Может быть, твои ветераны и храбры, герцог, но ты должен выставить четверых против одного тролля, если хочешь их победить. Если завтра ты будешь сражаться, все они погибнут. Подумай об Асле и Кадлин, — напомнил эльф.
Альфадас провел рукой по взъерошенной шерсти Крови.
— Ни о чем другом я не думаю. Они не послали бы собаку, если бы не были в величайшей опасности.
— Тут ты обманываешься, друг мой! Асла ведь даже не знает, что ты вернулся. Зачем ей посылать собаку?
— Она чувствует, что я иду к ней, — сердито ответил Альфадас.
— Ты сам себя уговариваешь и понимаешь это. Есть только одна разумная причина того, что Кровь не рядом с твоей дочерью и женой. — Олловейн схватил герцога за плечи. — Не закрывайся от очевидного! Не отправляй своих людей на смерть, чтобы спасти то, чего давно уже нет!
— Они живы! — Альфадас оттолкнул от себя друга. — Они за вторым палисадом, и они ждут меня. Если боишься, не нужно завтра сражаться. Придут мауравани. Они — ключ к победе. И, может быть, придут еще Оримедес и его кентавры. Люсилла наверняка уже нашла их.
— Ты же
знаешь, я не боюсь смерти, — печально сказал Олловейн. — Однако полководец, который наполняет ряды надеждами вместо воинов, действительно пугает меня. И, несмотря на это, завтра я буду с тобой, друг мой. И если уже
ты за собой не следишь, то это буду делать я.
Альфадас посмотрел на юг. Порывы ветра стихли. Пошел снег.
— Они где-то там, — негромко произнес он. — И я им нужен.
«Она перед тобой!»
Олловейн оглядел строй. Пришли все, несмотря на то что Альфадас дал солдатам выбор. Или, может быть, именно потому, что он это сделал?
Герцог взглянул направо, на холм. Мауравани не пришли! Не вернулась даже Сильвина. Но тролли оказались на месте. Их, похоже, было не пять сотен, но, тем не менее, достаточно, чтобы разделаться с сынами человеческими.
Герцог с каменным лицом сидел на сером жеребце, подаренном ему на прощание графом Фенрилом. Отступать было поздно.
Тролли двигались вперед беспорядочной толпой. Они направлялись к правому флангу, к открытым позициям на холме. Если враги доберутся туда, могут смести строй людей.
Альфадас обнажил меч. С вымученной улыбкой он обернулся и поглядел на горстку всадников.
— Похоже, нам придется заменить наших эльфийских друзей из лесов.
Послышались металлические щелчки арбалетов. Дюжины болтов полетели в троллей. Воины спотыкались и кричали, но наступление на холм продолжалось. Великаны настолько низко оценили силы людей, что не взяли в их мир даже огромные щиты, знакомые Олловейну по боям в Филангане.
Лучники под командованием Велейфа давали залп за залпом. Но они были слишком далеко, чтобы нанести большой ущерб.
Альфадас поднял меч высоко над головой.
— Вперед, ребята! В последнем сражении Хорзы вас победили. Так покажите всем, что сегодня вы храбрейшие из храбрых!
И, не оборачиваясь, чтобы не видеть, кто последует за ним в этот безнадежный бой, Альфадас пришпорил серого жеребца.
Олловейн на своем коне несся рядом с сыном человеческим. Никто из воинов не оборачивался. Их было двадцать против пары сотен. Эльф улыбался одними губами. Не было никаких сомнений в том, как закончится этот бой.
По глубокому снегу лошади продвигались очень медленно. Тролли достигнут холма первыми. Мастер меча увидел, как Маг пытается развернуть часть копьеносцев, реагируя на изменившиеся обстоятельства. Несколько мгновений — и строй безнадежно смешался. Повернули ребята Ламби, но на пути у них стояли копьеносцы. Атакой на фланг троллям удалось разрушить позиции.
Олловейн погонял коня. Еще пятьдесят шагов, и тролли достигнут холма. Второй залп арбалетчиков сбил нескольких вражеских воинов. Великаны выкрикивали боевые кличи. Все предвещало смерть и бойню.
Внезапно по гребню холма прошла волна. Снег вздыбился. С земли поднимались стройные белые фигуры. Среди них Олловейн узнал Сильвину. Мауравани! Их стрелы устремились вперед с небольшого расстояния. Почти все воины в первом ряду троллей рухнули. Наступавшие сзади бежали по упавшим. Второй залп опрокинул атаку.
Олловейн не понимал того, что видел. Должно быть, мауравани заняли позиции еще ночью. Они вырыли в снегу ямки, накрылись своими белыми плащами и шкурами, чтобы остаться незамеченными. Выпавший снег засыпал следы, и все выглядело так, словно никто не ступал на холм.
Тролли постепенно оправились от шока. Преисполненные решимости не упустить победу, они неслись прямо под стрелы.
— Вперед! — ликуя, воскликнул Альфадас. — Ударим с фланга! Не дадим нашим соратникам из Альвенмарка пожать всю славу!
Послышался звонкий зов рога. По снегу еще раз пробежала волна. Из заснеженных укрытий поднялись всадники и лошади. Эльфы вскочили в седла. В белых доспехах из кожи и ткани, в серебряных шлемах с яркими плюмажами из конского волоса, они напоминали зачарованных детей зимы. На белых жеребцах, с развевающимися обледеневшими плащами, они потоком хлынули с холма. В утреннем свете сверкали длинные копья. Несколько мгновений — и они образовали клин, направленный прямо в центр вражеского строя.
Альфадас и его воины почти нагнали троллей. Над их головами свистели стрелы, затем лучники на холме отложили луки и обнажили полуторные мечи. Под предводительством Сильвины мауравани устремились вниз с холма.
Олловейн подобрался поближе к приемному сыну. Копья разлетались в щепы, когда они налетели на дрогнувший вражеский строй. Большинство троллей все еще были настроены на победу. Ржали лошади. Олловейн пригнулся в седле, уходя от удара дубинкой. Его копье угодило в шею одному из серокожих солдат, но ощущение было такое, словно он попал в булыжник. От удара копье вылетело из руки эльфа. Тролль схватил его коня под уздцы и швырнул оземь. Сапоги Олловейна запутались в стременах. Мастер меча отчаянно пытался высвободиться. Снег немного смягчил падение и спас ногу, когда она оказалась под лошадью. Жгучая боль пронзила бедро.
Конь наконец вскочил. Передними ногами он лягнул напавшего тролля в лицо. Теряя сознание от боли, мастер меча смог подняться.
Снег дымился от крови. Лошади, люди и тролли сплелись в адский клубок. Воздух полнился криками ярости, звоном оружия, проклятиями и всхлипами умирающих.
Брюки Олловейна прорвались. Бедро мучило пульсирующей болью.
Рядом с эльфом упал рыжеволосый сын человеческий. Удар секиры разрубил его спину пополам. Словно красные крылья, из страшной раны проглядывали легкие. Мужчина вывернул шею. Рот его открывался и закрывался, но он не мог издать ни звука.
Мастер меча пригнулся, отскакивая от летящей к нему дубины. Удар эльфа пришелся в запястье тролля. Дубинка вместе с кистью взвилась в воздух. Олловейн упал на колени. Раненая нога отказывалась держать. Завывая от боли, тролль попытался растоптать противника. Удар в промежность заставил великана отпрыгнуть, изрыгая проклятия. Следующий удар пришелся троллю в подколенную впадину. Он закачался. Пока гигант падал, Олловейн перерезал ему горло и перекатился на бок.
Альфадаса окружали враги. Словно берсерк, размахивал он мечом. Удар секирой перерубил передние ноги его серого жеребца. Пронзительно заржав, крупный конь упал. Альфадас перелетел через голову животного, но почти в тот же миг вскочил на ноги и описал вокруг себя мечом сверкающий круг. Тролли отступили. Подоспели и мауравани. Как ветер в сухой осенней листве, обрушились они на троллей.
Олловейн поднялся. За спиной Альфадаса раненый тролль замахнулся для удара дубинкой, стремясь раздробить герцогу ноги. Удар в плечо остановил серокожего. Взревев, тролль обернулся. Его правая рука плетью повисла вдоль тела. В лицо мастеру меча ударило зловонное дыхание. Оружие вырвали у него из рук. Раненая нога снова подкосилась.
— Тебя я заберу с собой во тьму, эльфеныш, — прошипел тролль.
Опираясь на левую кисть, от пальцев которой остались только обрубки, чудовище двигалось вперед, намереваясь раздавить Олловейна своим массивным телом.
Мастер меча попытался отползти, но путь ему преградило тело убитой лошади. Рассмеявшись, тролль бросился вперед. Олловейн хотел увернуться, но нога перестала слушаться. Поэтому он не смог уйти от врага. Тролль придавил его изувеченной рукой. Во рту у него сверкнули желтые зубы.
— Я еще не все оружие потерял, — прохрипел он.
Рука Олловейна метнулась к поясу. Огромный рот людоеда открылся. В тот же миг эльфийский кинжал устремился вперед. Скрипнули, крошась, зубы, когда серебряная сталь вошла в жуткую пасть. Клинок исчез глубоко в глотке. Умирая, великан пытался укусить Олловейна за руку.
— Какие отвратительные неприятности случаются с мечеглотателями! — проревел Ламби, выбравшийся из суматохи битвы.
Он протянул Олловейну руку и помог встать на ноги.
— Спасибо, — смущенно пробормотал мастер меча.
Затем извлек из плеча мертвого тролля свой меч.
— Ты бы поостерегся, приятель. Я не могу постоянно за тобой присматривать, а, судя по всему, ты не очень-то держишься на ногах.
Олловейн кисло усмехнулся. Он был благодарен Ламби, но никогда не сможет подружиться с ярлом из-за его варварских манер.
Человек махнул рукой воину, поймавшему жеребца, который потерял своего седока.
— Давай его сюда. Мастеру меча нужна парочка запасных ног.
— Благодарю тебя, ярл, — неловко ответил Олловейн.
Ламби отмахнулся.
— Ничего. Если действительно хочешь оказать мне услугу, то расскажи, как у тебя получается оставаться чистеньким в белой одежде. С учетом моего носа мне нужно следить за тем, чтобы все остальное было в порядке, если хочу произвести впечатление на баб.
Застонав, Олловейн сел на коня.
— Это легко, — с трудом выдавил из себя эльф. — Нужно просто избегать грязи.
Белый жеребец встал на дыбы и едва не сбросил мастера меча. Олловейн ухватился за гриву. Сверху ему хорошо было видно поле боя. Тролли отступали. Их теснили со всех сторон. Несмотря на то что они все еще оказывали сопротивление, их поражение было неминуемо. Собственно, битва была уже проиграна. То, что должно было произойти сейчас, называлось бойней.
В центре схватки находился Альфадас. У него тоже был другой конь. Олловейн спросил себя, не ищет ли его приемный сын смерти. Альфадас давным-давно перешел границу между мужеством и самоубийственной смелостью. Эльф пришпорил жеребца и погнал его в гущу сражения.
Крупный конь спотыкался. На льду вповалку лежали убитые и умирающие. Воняло кровью и экскрементами. Небо затаило дух. Ни малейшего ветерка…
Троллям еще раз удалось прорвать строй противника. Они бежали в сторону палисада. Если сейчас они забаррикадируются на перевале, люди и эльфы утратят преимущество.
Олловейн яростно погнал скакуна. Мучила глухая пульсирующая боль в ноге. Он предоставил остальным нагонять бегущих. Его целью был приземистый воин, стоявший в бреши вала. Он прижимал к себе крохотную белую фигурку. Мастер меча выругался. У них Эмерелль! Значит, палисад пал и сыны человеческие побеждены. Они опоздали!
— Я требую беспрепятственного вывода войск! — кричал тролль срывающимся голосом. — Я Думгар, герцог Мордштейна! Король Бранбарт страшно отомстит за мою смерть. — Тролль поднял правую руку. В ней он держал длинный костяной нож. — И я перережу тиранше…
Стрела выбила оружие из руки Думгара. Тролльский герцог вскрикнул. Эмерелль бросилась вперед, пытаясь отползти подальше от чудовища.
Олловейн рванул поводья на себя и выскользнул из седла. Горячая волна боли окатила его, когда он коснулся своей раненой ноги. Хромая, он поспешил навстречу королеве. Думгар попытался схватить Эмерелль. Поймал ее за длинные волосы. В левой руке он держал дубинку.
Внезапно перед Мордштейном возник стройный воин. Альфадас вонзил меч в живот троллю. Затем развернулся, пригнулся и всадил ему кинжал в подколенную впадину.
Олловейн добрался до Эмерелль. Руки королевы были связаны за спиной. Рот ей заткнули кляпом, глаза завязали кожаной повязкой. Олловейн обнял ее.
— Ты в безопасности.
Князь троллей прижимал руки к животу. Из раны валились на снег внутренности. Альфадас остановился перед Думгаром.
— Тебе знакомо это оружие, убийца? Оно принадлежало ребенку. Им я разделаю твою печень, а потом скормлю ее своей собаке. А если ты родишься снова, то, клянусь, я найду тебя и убью еще раз.
— Ты наверняка эльфийский ярл, — выдавил из себя Думгар. — Ты опоздал! — Он затрясся от кашля. Рухнул на колени, по-прежнему держась за живот обеими руками. — У тебя красивая светловолосая баба, которую ты обрюхатил, не так ли? Мои охотники нашли ее в лесу прошлой ночью. И от ее гордости не осталось и следа.
Альфадас опустил кинжал и побледнел.
Тролль убрал руки от живота. Голубоватые внутренности из его толстого тела плюхнулись в снег.
— Было очень вкусно повстречаться с ней. — Думгар закашлялся. — Она перед тобой, — с трудом дыша, прохрипел он. — Она перед тобой!
И, закашлявшись, он упал лицом в снег.
К свету
Ульрик потер голые руки. Мерз он ужасно. Гундар ошибся. Их одежда не высохла. И костер погас. Они сидели в темноте уже целую вечность. Холод разбудил мальчика. Нельзя было засыпать! Но он так устал. Он проспал и не подложил дров в огонь. От ярости он готов был завыть. Но это ничего бы не дало. Ульрик переворошил пепел в надежде найти хоть крошечную искорку. Тщетно. Нельзя было засыпать!
Хальгарда не упрекала его. Она уже давно ничего не говорила. У нее стучали зубы. Руки были ледяными.
Если бы Кровь вернулась! Интересно, жива ли она? Ульрик вслушивался в темноту. Он молился о том, чтобы услышать тихий плеск волн. Но тишина стояла мертвая.
Мертвая тишина! Ульрику вспомнились слова Хальгарды. Они лежали в могиле. Йильвина не дышала. Тролль… Иногда Ульрику казалось, что он слышит, как тот шевелится. Этот парень хитер! Может быть, он лишь притворился мертвым? Или на какое-то время потерял сознание, а теперь только и ждет возможности напасть?
Тролли — хитрые, подлые, непонятные существа! Мальчику вспомнилось, как тролль с ожогами на животе схватил его в Хоннигсвальде и отнял кинжал. Негодяй даже не стал сражаться с ним по-настоящему. Кинжал просто отбросил в сторону. А потом тролль отнес его в место, где все кричали. Ульрик знал, что там делают! Он видел.
Там должны были убить и его.
Но потом пришел другой тролль с каменным молотом на поясе. И они стали разговаривать. Потом тролль с каменным молотом долго смотрел на Ульрика, а затем произнес что-то на своем хрюкающем языке. Конечно, Ульрик ничего не понял, но догадался, что может идти. Он быстро нашел Хальгарду. Он умел находить Хальгарду!
Она очень обрадовалась, когда он вернулся. Совсем как тогда, в городе, когда он спрыгнул с саней деда. Сказал Эреку, что пойдет назад, к Кальфу и маме. Солгал. Надо надеяться, что дед простит его.
Хальгарда потерялась, когда сани тронулись, как он и опасался. Но он быстро отыскал ее. Они даже смогли бы догнать последние сани, если бы стражники не закрыли так быстро ворота… Когда тролли пришли в Хоннигсвальд, они отвели его, Хальгарду и остальных на берег фьорда. А потом начали забирать мужчин и женщин. Ульрик помнил крики. Это было ужасно. Нельзя думать об этом! От таких мыслей до сих пор становилось страшно.
Он вглядывался в темноту.
Если бы он хоть что-то видел! Ульрик поднял руку и медленно поднес ее к лицу. Даже когда ладонь коснулась кончика носа, он не смог ничего разглядеть. Дома никогда не бывало так темно. Даже когда шерстяная занавеска его спальной ниши была задернута, всегда можно было увидеть хоть немного света. А сейчас было ощущение, словно у него вообще нет глаз. Возможно ли это? Может быть, тролль заколдовал его и оставил без глаз?
Ульрик ощупал лицо. Нет, глаза на месте.
— Ты тоже боишься? — спросила Хальгарда.
Мальчик с трудом разобрал то, что она говорила, — настолько слаб был ее голос.
— Нет! — решительно произнес он.
Он ведь ее герой! Он не имеет права испытывать страх. Он защитил ее от тролля. И вернулся в Хоннигсвальд, чтобы забрать ее. Если бы только не было так темно… Не бояться легче, когда видишь что-то вокруг.
— Интересно, там, снаружи, день?
— Не знаю. — Ульрик сам себе казался бесполезным. — Я посмотрю, как Йильвина. Может быть, я могу что-то сделать для нее.
Вообще-то ему даже не нужно было вставать, чтобы коснуться эльфийки. Но мужчины всегда что-то делают. Они не могут просто сидеть!
Коснувшись тела Йильвины, он испугался. Она была ледяной! Все время, пока они бежали, у нее были теплые руки, холод ничего не мог ей сделать. Наверное, у эльфов всегда так. Они просто не мерзнут. Ему тоже захотелось быть эльфом! Если сейчас она холодна… Ульрик судорожно сглотнул. Наверное, она мертва. Мальчика снова охватил страх. Здесь, в этой пещере, умирают! Это не место для живых.
— Как там она? — поинтересовалась Хальгарда.
Ульрик не мог сказать правду Она наверняка испугается еще больше, чем он. Ведь, в конце концов, она девочка.
— Она спит глубоко и крепко. Йильвина наверняка поправится.
— Ей было плохо…
— Йильвина — эльфийка. Их так просто не убьешь. Она…
Внезапно он не смог сдержать слез. Все было так ужасно. Никто никогда не найдет их в этой пещере!
Хальгарда подползла к нему. Ее рука мягко коснулась его волос.
— Сейчас совсем темно?
— Да, — сдавленно всхлипнул он.
— Может быть, нам пойти в воду? Там ведь, снаружи, был бурелом, ты сам сказал. Там, где я зацепилась волосами. Мы наверняка найдем сухое дерево. И пещеру, куда сможем забраться и развести огонь. У Йильвины где-то был кремень. Я слышала, как она высекала искры. Мы возьмем его. И еще ее нож.
— Я думаю, все эти вещи в ее охотничьей сумке.
Ульрик взволнованно стал шарить вокруг. Это хорошая идея! Здесь, в темноте, им не удастся разжечь огонь. Нужно видеть, что делаешь! Но снаружи… Точно получится.
Он нащупал сумку. Торопливо перерыл ее. Там нашлись небольшой кинжал, круглые деревянные коробочки, приятные и гладкие на ощупь, кожаные мешочки, какие-то травы, шуршавшие между пальцами. И наконец он нащупал кремень.
— Я нашел, — гордо заявил он.
— Тогда идем к воде. Только ты держи меня за руку. Я боюсь потеряться.
— Я поищу пояс, — поспешно произнес мальчик. — Я застегну его на себе. Руки нужны мне для того, чтобы плыть, и для того, чтобы вытащить нас из ледяной дыры. А с поясом тоже получится!
Мысль о том, что они выйдут на свет, почти заставила его забыть о холоде. Глупо только, что эта идея пришла в голову Хальгарде. Он тоже мог бы додуматься. И наверняка додумался бы, если бы немного постарался!
Ульрик ощупывал пол, пока не наткнулся на свой пояс. Пальцы настолько затвердели от холода, что оказалось тяжело продеть стержень в одну из дырочек.
Внезапно Хальгарда оказалась рядом.
— Ты ведь не ушел бы без меня, правда?
Что ей только в голову взбрело?! Ведь он ее рыцарь! Он спас ее от чудовища, как в игре, в которую они играли раньше.
— Нет, — твердо произнес он. — Если ты еще раз скажешь что-нибудь подобное, я с тобой разговаривать не буду. С твоей стороны подло так думать обо мне!
— Я не хотела тебя обидеть… — расплакалась девочка. — Просто… Просто я вдруг перестала слышать тебя. И показалось, что ты ушел.
Ульрику стало совестно. Он терпеть не мог, когда она плакала. Погладил ее по спине.
— Я никуда никогда без тебя не пойду. Никогда! — Он взял ее руку и поднес к поясу. — А теперь держись крепко. Не отпускай меня, что бы ни случилось.
Он осторожно стал пробираться сквозь тьму. Медленно переставлял ноги, пока не достиг воды. Она как раз коснулась больших пальцев его ног.
— Мы сделаем глубокий вдох и вместе побежим, да?
— Да! — подтвердила Хальгарда. — Я считаю до трех, и мы так и сделаем. Раз. Два.
Ульрику показалось, что он стал меньше, потому что все внутри у него сжалось при мысли о воде.
— Три!
Он глубоко вздохнул. Хальгарда потащила его. Она побежала раньше. Он был еще не готов… Он закричал! Ощущение было такое, словно вода раздирает тело. Его трясло. Он поскользнулся на гладкой скале, растянулся во весь рост и потащил за собой Хальгарду. Он едва снова не закричал под водой. Оттолкнулся ногами. Его руки ощупывали гладкую скалу. Наконец он нашел проход. Его встретил серый свет. Придал сил. Он устремился навстречу свету и ударился об лед. Озадаченно стал ощупывать его. Где же то место? Где они провалились? Полынья исчезла! Замерзла!
Ульрик взял маленький нож и ударил. Хальгарда рядом с ним колотила по льду голыми руками. Потекла кровь. Бледно-розовые полосы потянулись подо льдом.
Движения Ульрика становились все более замедленными. Течение подхватило их и потащило. Теперь мальчик отчетливо видел солнце на небе. В этом было что-то успокаивающее.
Нож выскользнул из замерзших пальцев. Ульрик устал. Еще раз прижался лицом ко льду. Что-то схватило его. Темные руки обхватили его ноги. «Ветки», — устало подумал он. Посмотрел наверх. Холода он уже не чувствовал. Было приятно плыть по течению. Солнце так прекрасно! Так далеко! Так далеко…
Бледная детская ручка
Большая собака обессилела. Милю за милей брела она вниз по фьорду к узкому притоку, окруженному скалами. Одна из задних лап Крови была перевязана и закреплена двумя деревянными шинами. И все равно хромала она ужасно. То и дело спотыкалась, и каждый раз ей требовалось немного больше времени, чтобы подняться.
— Она заблудилась, — осторожно произнес Ламби. Он больше не мог смотреть на эти мучения. — Выжившие ушли в горы. Здесь ты не найдешь ни Аслу, ни Кадлин.
— Ты ошибаешься, — решительно возразил герцог.
Его словно лихорадило. В нем почти ничего не осталось от человека, которого когда-то знал ярл. После битвы Альфадас скормил печень князя троллей собаке. Это был древний обычай Фьордландии — расправляться таким образом с заклятыми врагами, но, если бы Ламби не видел собственными глазами, он никогда бы не подумал, что Альфадас, эльфийский ярл, способен на такое. С тех пор как они нашли кинжал в кучке костей на берегу в Хоннигсвальде, герцог изменился, и это пугало Ламби. В нем пробудилась темная, разрушительная сила. Может быть, наследие отца? Ламби знал много историй о Мандреде. Тот сражался секирой с яростью берсерка. В гневе его не мог удержать никто, по крайней мере так говорили. И теперь точно так же вел себя Альфадас. Холодный, сдержанный предводитель исчез. Он уступил место существу, которое двигалось своим путем, не обращая внимания на потери. Трое суток герцог почти не спал. Вообще-то он в любой миг мог упасть…
Ламби оглянулся. Холодные глаза эльфийской королевы околдовали его. Знает ли она, что здесь происходит? Почему она присоединилась к маленькой группе, сопровождавшей герцога в его страшных поисках? Может быть, именно она в ответе за темную сторону Альфадаса? Она была такой неприступной, словно закованная в броню изо льда. Ламби видел, как она стояла на поле битвы рядом с умирающими. Рядом с маураванами, которые принесли им победу в последнем бою. Казалось, смерть эльфов не трогает Эмерелль. Ее народ относился к смерти не так, как люди. Никто не плакал, не причитал. Редко стонал кто-то из раненых. Молодая женщина, тело которой было изуродовано ударом секиры, растворилась на глазах у Ламби и превратилась в серебристый свет. Подобное он видел и во время сражений в Филангане. Но оттого, что это происходило здесь, на его фьорде, среди знакомых с детства гор и лесов, было еще страшнее. Умирающая растворилась в этом свете. И, несмотря на страшные раны, улыбнулась напоследок. Воин вздрогнул при мысли об этом. Может быть, эльфы им и союзники, но все равно внушают страх.
Рядом с королевой шагал Олловейн. На них обоих были белоснежные одежды, подчеркивающие их холодную неприступность, превращающие их в детей зимы. Ламби не понимал мастера меча. Олловейн знал Альфадаса лучше, чем кто-либо другой. Он был приемным отцом герцога! Почему он не отговорит его от этой глупости? Если Альфадас не отдохнет вскоре, то может умереть! А ему нужно думать о будущем Фьордландии. Выжившие ярлы приняли такое решение после битвы. Но Альфадас не стал их слушать! А ведь они долго ждать не будут.
Кроме эльфов с ними на эти бессмысленные поиски отправились Велейф Среброрукий и молодой ярл Освин. И все они знали, что это бессмысленно, потому что отыскали выживших, подтвердивших, что Асла и другие беженцы бежали из Зунненберга по звериной тропе. Там их искали Сильвина и остальные, у кого еще оставались силы. Судя по всему, по оленьей тропе бежал и отряд троллей.
Лай заставил ярла поднять взгляд. Кровь добралась до широкого ствола дуба, застрявшего во льду. Вдоль берега громоздился бурелом. Лес выглядел так, словно какой-то огромный бешеный жнец поработал косой. Деревья были разбиты, вывернуты с корнем. Некоторые свалились прямо во фьорд. Кровь протиснулась под стволом, наполовину торчавшим изо льда. Всего в нескольких шагах за барьером из мертвого дерева боковой приток фьорда заканчивался отвесной скалой. Кровь завела их в тупик! Теперь это было совершенно очевидно. Отсюда не было иного пути, кроме как под поваленными деревьями. И на льду не было ничего!
Альфадас со вздохом опустился на ствол дуба, а большая собака продолжала ползти вперед.
— Пожалуй, наш путь заканчивается здесь, — тихо произнес Ламби. — Одному Луту ведомо, что нашло на собаку. Давай поговорим, герцог. Ярлы хотят вручить тебе королевскую корону. И ты будешь последним дураком, если откажешься. Фьордландии нужен такой человек, как ты. Мудрый правитель, в то же время достаточно сильный, чтобы его признали все.
— Как я могу править страной, если не смог защитить даже свою семью? — с горечью спросил герцог. — Я не хочу корону! Я буду искать жену и ребенка. Сейчас для меня больше ничего не имеет значения.
Это уже слишком! Альфадасу пора рассуждать здраво! Ламби в отчаянии схватил его за плечи.
— Да приди же в себя! Не знаю, что сказал тебе тролль, когда подох у твоих ног, но эти грязные ублюдки те еще лжецы. Забудь! Его слова были последним оружием, которое у него еще оставалось. Вонючая куча дерьма хотела задеть тебя, пойми же наконец! И, судя по всему, ему это действительно удалось. Мы соратники. Мы вместе шли по крови друзей и врагов. Ты вел меня в чужой мир и обратно. Верь моим словам, а не словам этого негодяя, мерзкого князя троллей! Я понимаю, почему ты ищешь свою семью. Но почему здесь? — Ламби указал на отвесную скалу прямо перед ними. — Этот путь ведет в никуда! Почему не в горах, на звериной тропе? Это не имеет смысла! Мне уже хочется ударить тебя дубинкой по голове, чтобы ты пару часов отдохнул. Если ты немного поспишь, то поймешь, что гоняешься за призраками!
Альфадас высвободился.
— Ты не понимаешь. Кровь — собака моей дочери Кадлин. Она никого, кроме нее, не слушает. Она приведет меня к ней. Иначе и быть не может. Вот увидишь. — Герцог пригнулся и полез под дерево.
Кровь находилась в нескольких шагах от стены. Она словно одержимая царапала лед лапами, но они беспомощно скользили по холодному панцирю, в который фьорд оделся на зиму. Холодный ветер носил снег тонкими лентами и завывал в скалах.
На глазах Ламби выступили слезы ярости. Что еще он может сделать, чтобы вернуть другу рассудок? Он пожалел, что не знает, что сказал этот проклятый тролль. Олловейн, который стоял тогда рядом, молчал, словно воды в рот набрал. Какие слова могут свести с ума такого человека, как Альфадас?
Велейф подошел к ярлу.
— Ты сказал ему? — спросил скальд.
— Корона ему до одного места! И я не пошел бы за ним, если бы он был другим. Дай ему пару дней, пока найдутся его жена и ребенок.
Велейф покачал головой.
— Люди могут ждать, а королевство — нет. Ты должен понять. Я не верю, что ярлы спросят еще раз. От короны не отказываются.
— И кого же еще они спросят? У каждого из них много завистников. Нет, Альфадас — единственный, на кого согласились бы все. Они спросят еще раз! — настойчиво повторил Ламби.
— А если бы спросили тебя?
Ярл засопел.
— Меня? Ты когда-нибудь слышал о короле с половиной носа? Забудь, Велейф. Я еще помню все их ухмылки, когда меня волокли в Альвенмарк в цепях. Они не считают меня равным себе. Ты скорее найдешь овцу, которая дает золотой помет, чем эти напыщенные жеребцы поставят меня над собой.
Скальд присел с подветренной стороны поваленного дерева.
— Может быть, стоит спеть о тебе героическую песню? Со временем на тебя станут смотреть по-иному.
— И о чем же ты собираешься петь? О герое, который крадет золотые двери? Оставь! Если ты сможешь собрать больше двух строчек обо мне в рифму, то жестоко солжешь.
Ламби перевел взгляд на эльфов. Они стояли в некотором отдалении. Ледяной ветер трепал их одежды. На королеве было лишь тонкое платьице, она была боса! Вздрогнув от холода, ярл пожалел, что им не оставили золотых амулетов.
К нему подошел Освин. В присутствии молодого ярла Ламби чувствовал себя неуютно. Освин был слишком красив для мужчины! С зелеными глазами, длинными золотисто-рыжими волосами и безбородыми щеками, он был больше похож на девушку. И, ко всему прочему, в присутствии людей, вернувшихся из Альвенмарка, он вел себя беспомощно, словно юнец, в котором впервые вспыхнула любовь. Для него все, кто вернулся из эльфийского королевства, были героями.
— Можно к вам присоединиться? — спросил Освин.
Ламби хотел было послать его — только ради того, чтобы посмотреть, как отреагирует ярл.
— Давай, — вместо этого проворчал он и посмотрел на Альфадаса.
Герцог сидел на льду и смотрел в темную воду под ногами. А сумасшедшая собака все пыталась что-то выцарапать.
— Интересно, что рассказала бы Кровь, если бы могла говорить? — произнес Велейф, зябко потирая руки.
— Говорящие собаки? Пожалуй, нужно быть скальдом, чтобы додуматься до такой чуши.
— Нет, ну какая-то причина должна быть у Крови, чтобы притащить сюда Альфадаса.
Эта глупая болтовня рассердила Ламби.
— У меня тоже всегда есть причина для поступков, которые я совершаю. Представь себе, иногда я чешу себе задницу, хоть и не чешется.
Освин смущенно уставился в землю. Очевидно, не таких разговоров ждал он от героя. Настроение у Ламби мгновенно улучшилось, когда он увидел, как смутился мальчишка.
— Значит, ты сравниваешь себя с собакой? — едко поинтересовался Велейф.
— Как тебе это в голову пришло? Это шутка? Еще одна такая фраза, и я так скручу твои пальцы, что одинокими ночами тебе придется пользоваться ногами!
— Ты же сказал… — начал Велейф.
Освин опустился на колени.
— Вы это видите? — Он отбросил в сторону снег. — Боги всемогущие! Это же дети!
Ламби посмотрел на бледные силуэты. Что-то запуталось под водой в темных ветвях. Оно мягко двигалось вместе с течением. Внезапно рука коснулась льда. Бледная детская рука! Показалось лицо. Всего на миг. Но этого оказалось достаточно, чтобы узнать его. Ламби видел мальчика лишь раз… Но эльфийский кинжал… Как это возможно? Малыша ведь еще в Хоннигсвальде…
Течение потянуло мальчика вглубь. Снова стал виден только бледный силуэт. Внутри у Ламби все сжалось. Он поглядел на Альфадаса. Как ему сказать об этом? Сказать ли?
— Это его сын, да? — прошептал Велейф. — Я думал…
Альфадас поднял голову. Собака продолжала царапать лед.
— Здесь лед был сломан, — тяжелым голосом произнес герцог.
Ламби подтянулся на стволе дерева. Зачем он только пошел сюда?! Альфадас должен знать. Он должен иметь возможность попрощаться со своим мальчиком!
Погребальный костер
Волосы прилипли ко лбу Альфадаса. Он был в пещере и прочел следы. Он отчаянно стиснул зубы, борясь со слезами. Его мальчик… Он защищал Йильвину и Хальгарду. Зачем Ульрик пошел в воду? Сколько времени он просидел в темноте? Сколько ждал, пока Кровь приведет подмогу? Герцог сжал правую руку в кулак и укусил ее, но эта боль не могла прогнать другую, более глубокую. Нельзя было ждать! Если бы он пошел за Кровью сразу… Он опоздал всего на пару часов! На каких-то пару часов!
Йильвина была еще жива. Эмерелль была уверена, что она выживет. Она расскажет ему, что произошло. Из горла Альфадаса вырвался горький смешок. Он думал, что его сын мертв. Вот так и произошло. И все равно ощущение было, словно Ульрик умер во второй раз.
Подошел Олловейн.
Герцог отмахнулся. Он ни с кем не хотел говорить. На берегу, невдалеке от бурелома, сложили погребальный костер. Последние лучи зари окутали склоны гор розовым. С востока летела на крыльях ночь.
Рядом с Олловейном показался Ламби. Эльф удержал ярла, не позволил подойти к герцогу. Альфадас молча кивнул приемному отцу. Затем взглянул на погребальный костер. Так прощается с героями Фьордландия. Их не отдают земляным червям. Их тела должны стать дымом и пеплом, поднявшись к небу. А еще костер — знак богам, что в их небесные чертоги направляется герой. Они наблюдают за миром и следят за знаками, так говорят священнослужители. Альфадасу было жаль, что он не может поверить в это. Тогда было бы легче… Если бы он знал, что Ульрик не станет просто дымом… Что там есть что-то, по ту сторону жизни…
Если бы Гундар был еще жив… Как часто он насмехался над священнослужителем! Гундар нашел бы верные слова, чтобы Ульрик…
Тяжелыми шагами направился Альфадас к берегу. Сумерки быстро превратились в темноту. Он должен зажечь костер Ульрика в этот час. Тогда боги особенно внимательны. Альфадас знал, что сын верил в эти истории. Он ведь был ребенком. И он любил рассказы о богах, героях и троллях.
Герцог снова укусил себя за руку. Теперь и сам Ульрик — просто еще одна история.
Рядом с погребальным костром в прибрежной гальке торчал факел. Последнее ложе Ульрика было вырезано из ствола березы. Пахло свежей смолой. Рядом с его сыном покоилась Хальгарда. Олловейн отдал свой белый плащ, чтобы прикрыть обнаженных детей. Их лица были спокойны, словно они спали, скрестив на груди руки.
Волосы Хальгарды рассыпались по плащу. Эмерелль стояла в головах у детей. На ней было тонкое белое одеяние. На груди — необычный камень на тонком кожаном шнурке. Он был похож на обломок скалы. Ветер играл волосами правительницы. Услышав шаги Альфадаса на гальке, Эмерелль подняла голову. Затем безмолвно отступила.
Там, где был разложен погребальный костер, к берегу спускались бледные стволы берез. Их тонкие ветви шептались на ветру. Деревья пели погребальную песню об Ульрике.
Альфадас поглядел на сына. Лицо мальчика стало
уже с тех пор, как он видел его в последний раз. Оно казалось строже. Губы, так часто улыбавшиеся ему заговорщицкой улыбкой, были сжаты.
Герцог вспомнил их игры — дуэли на деревянных мечах, летние дни, когда они лежали на горной лужайке, смотрели на облака и он рассказывал мальчику истории. Сказки и саги, вещавшие о мире, полном чудес.
— Я был в пещере и читал следы. — Слезы душили Альфадаса. — Ты любил их, мои истории, ты жил ими. Для тебя и Фьордландия была местом, где храбрые витязи спасают заколдованных принцесс. Местом, где добро побеждает зло. Такие люди, как ты, очень ценны, мой сын; именно потому, что они не утратили веру в чудеса, они могут дарить их другим. — Герцог вложил эльфийский кинжал в сложенные на груди руки сына. — Лут сплел для тебя очень короткую нить, Ульрик, но ты был таким, каким и мечтал быть, — героем. Велейф наверняка сочинит о тебе сагу. Наверное, она будет короткой, как твоя жизнь… Но, я думаю, люди в этой стране всегда будут помнить тебя, как помнят короля Озаберга. Ты отправился в путь, чтобы спасти свою принцессу, и убил тролля — в возрасте, когда другие дети катаются на деревянных лошадках. Вы с Хальгардой вместе прошли свой последний путь. — Альфадас запнулся, голос не слушался его. — Вы…
Ему вспомнились слова короля Хорзы.
Ты же знаешь, наши героические истории всегда заканчиваются трагически и кроваво. Так уж повелось во Фьордландии.
— Жаль, что ты родился во Фьордландии.
Золотая березовая пыльца плясала в последнем свете зари. Альфадас опустил факел. Дерево погребального костра было полно молодых побегов. Оно не будет хорошо гореть. Пока герцог глядел на бледные стволы, из свежей почки проклюнулся зеленый листок.
Альфадас поднял голову. Воздух полнился золотой цветочной пыльцой. Свежая зелень украшала березы на берегу, они стояли в цвету… Посреди зимы!
— Убери факел, — мягко произнесла Эмерелль. — Он тебе не понадобится. Свет жизни детей не совсем угас. Осталась последняя искра. Я подарила им немного своего света. Они вернутся из темноты. Дай им время.
Королева казалась утомленной. В уходящем свете Альфадас увидел морщинки вокруг ее глаз, которых не замечал раньше. Она провела рукой по простому камню, висевшему у нее на груди.
— Ты прав, Альфадас. Люди, которые не утратили веру в чудо, могут иногда даровать чудеса другим. А теперь ложись и отдохни. Я буду стеречь твой сон.
Король
Преисполненный робкой надежды, глядел Альфадас на оленью тропу в угасающем свете вечерней зари. Десять дней прошло после битвы с троллями. Он вернулся в Зунненберг вместе с детьми. С Ульриком и Хальгардой все было хорошо. К его огромному удивлению, Эмерелль осталась с ними. Она заботилась о детях, а также о других раненых и стариках. Она изменилась. Эльфийка по-прежнему казалась неприступной, однако он никогда бы не подумал, что она войдет в вонючую, переполненную беженцами комнату, чтобы вылечить старух от подагры, спасти детям обмороженные пальцы и излечить раны воинов.
В Зунненберг отовсюду стекались выжившие в тролльской войне. Люди, потерявшие все, кроме своих жизней. Не сразу открылось, сколь яростно свирепствовал полководец троллей. Все города и деревни, расположенные к северу от Гонтабу, были сожжены. Повсюду вдоль берега можно было встретить груды черепов, вроде той, где нашли кинжал Ульрика. И никто не знал, сколько людей пустились в бега. Сотни замерзли на фьорде и в лесах.
Альфадас разослал всадников и сани на поиски беженцев. Герцог смотрел на долину. Загорались первые огни. Вокруг костров в снегу толпились мерзнущие люди. Словно лоскутное одеяло, ютились вдоль оленьей тропы жалкие лачуги. Они были построены наспех из всего, что попалось под руку: из парусины, старых одеял и сплетенных между собой еловых лап. В некоторых стены были из слежавшегося снега. Многие хибарки представляли собой только навес. Они не могли противостоять зиме, которая продлится еще много недель.
По приказу Альфадаса больных и раненых перенесли в немногие прочные дома Зунненберга. Получили приют также и старики, и дети.
Несмотря на то что сумеречный свет все быстрее уступал место мраку ночи, в долине ритмично стучали топоры. Через четыре дня после битвы на льду к людям и эльфам присоединился Оримедес с войском из более чем тысячи кентавров. Союзники пришли слишком поздно, чтобы воевать с троллями, но как раз вовремя, чтобы принять участие в сражении против зимы и разрухи. Они великодушно делились припасами с людьми. С тех пор как они пришли, никто не голодал. Поначалу многие беженцы сторонились полуконей, более того, смотрели на них с нескрываемым страхом. Слишком чужими представлялись непривычно высокие фигуры, наполовину человеческие, наполовину звериные. Но грубоватый характер кентавров делал их для фьордландцев ближе, чем эльфов. Оримедес и его воины помогали чем могли. Князь кентавров послал охотников в леса, чтобы запастись дичью. Б
ольшая часть кентавров участвовала в строительстве новых хижин из еловых бревен. Ежедневно вырастало по семь зданий. Новые жилища строили по мере того, как прибывали новые беженцы, и совсем скоро лоскутное одеяло палаточного городка должно было исчезнуть.
Эмерелль послала Йильвину в Сердце Страны, чтобы затребовать у мастера Альвиаса припасы и одежду. Благодаря волшебной силе королевы эльфийская воительница быстро оправилась от ран. От нее Альфадас узнал обо всех ужасах бегства его сына. Как изменит ребенка пережитое?
Уже сейчас истории, которые рассказывали друг другу беженцы об Ульрике, приобретали сказочные черты. Говорили, что он убил тролльского князя мечом мертвого короля Озаберга и таким образом спас жизнь девочке и эльфийке. В рассказах говорилось о том, что Ульрик и Хальгарда ехали по лесам верхом на Крови, под защитой древесных духов. Другие уверяли, что дух короля Озаберга явился детям, чтобы отвести их к своей потайной могиле и спасти от мороза.
Действительно ли в пещере лежал Озаберг? Крылатый шлем, бронзовый доспех и роскошный меч — все это совпадало с описанием мертвого короля из легенды. Но все равно это были лишь предположения.
Альфадас беспокоился из-за Ульрика. Нехорошо это — чувствовать себя героем, когда тебе всего семь. Интересно, как сложится его жизнь? Хорошо, что рядом с ним Хальгарда. Девочка вернет его с небес на землю, если он станет слишком задаваться. Альфадас слышал историю о призрачной собаке, которая украла у Хальгарды юность. Эмерелль вернула все. И сделала даже больше: она даровала Хальгарде зрение. Ребенок был слеп с рождения. Теперь он очень медленно привыкал к новому дару. Девочка носила снежную повязку, чтобы защититься от яркого света. Но королева заверяла, что эта чувствительность скоро пройдет.
Альфадас посмотрел на палаточный городок. Многому потребуется больше времени, чтобы исцелиться, как бы ни старалась Эмерелль. Фьордландия уже никогда не будет такой, как раньше. Половина ее городов разорена, б
ольшая часть воинов погибла или покалечена. Как защищаться, если тролли вернутся?
Когда Альфадас думал о том, что предстояло сделать, он чувствовал себя старым и усталым.
Герцог отвернулся и снова взглянул на оленью тропу. Где же его друг? Вот уже пять дней нет эльфа. Опаздывает, потому что нашел? Сердце Альфадаса забилось быстрее, несмотря на то что в последнее время он запрещал себе надеяться. Мауравани не смогли обнаружить Аслу и Кадлин. А лучших следопытов, чем они, и искать не стоило. Но его друг будет неутомим. Если и существовал тот, кто мог обнаружить то, что ускользнуло от маураван, то это Олловейн!
Альфадас услышал топот подков задолго до того, как увидел эльфа. Крупная лошадь осторожно спускалась по покрытой снегом горной тропе. Всадник держался в седле прямо. Он плотно завернулся в плащ. Заметив герцога, он хлопнул лошадь по шее и спешился. Путник казался очень усталым.
Альфадас глянул на темную тропу. Всадник был один. Нельзя было надеяться, с горечью подумал фьордландец. Надежда — это страх, сладость которого слишком легко превращается в горечь.
— В ночь после того, как сошла лавина, их застигла метель, — бесцветным голосом произнес Олловейн.
Альфадас испуганно поднял взгляд.
— Ты…
Голос его прервался. Он предпринял еще одну попытку, но вопрос не хотел срываться с губ.
Его друг покачал головой и устало соскользнул с седла.
— Их не было среди замерзших, которых я обнаружил. Но я повстречал женщину, которая видела, как Асла с Кадлин ушли в леса. С ними был Кальф. Это было незадолго до того, как разразилась буря.
— А Сильвина? Ты встречал ее? Я не видел эльфийку уже несколько дней. Может быть, она…
— Да, я действительно видел ее. В одну из ночей мы делили с ней лагерь. Мауравани все еще ищут беженцев. Но больших надежд не питают. Очень трудно выжить на таком морозе без
припасов и теплого ночлега.
Альфадас заметил, что Олловейн старается не встречаться с ним взглядом.
— О чем ты умолчал?
Эльф вздохнул.
— Уверенность, которую ищешь, ты, наверное, не обретешь никогда. Долина очень велика. Асла, Кадлин и Кальф могли потеряться в метели. Никто не может сказать, куда они отправились. Как бы мы ни старались, с каждым днем растет вероятность, что мы ничего не обнаружим. Тебе следовало бы… — Он покачал головой. — Нет, кто я такой, чтобы указывать тебе, что делать?
— О чем ты молчишь? Неужели веришь, что князь троллей сказал правду? Именно это ты не можешь мне сказать?
— То, что некоторые тролли поднялись по оленьей тропе наверх после лавины, — правда. Беглецы видели их. — Эльф впервые посмотрел на Альфадаса. — Хочешь знать, что я думаю? Я думаю, что Думгар был лжецом. Он не мог победить тебя оружием, поэтому хотел ранить по крайней мере словами. И это ему удалось. Я не думаю, что Аслу и Кадлин привели к нему… Проблема с верой заключается в том, что она остается бездоказательной. Ты можешь вынести то, что придется просто поверить?
— В лагере под палисадом нашли детские кости и светлые волосы, — подавленно ответил Альфадас.
— А сколько светловолосых женщин? — резко спросил эльф. — Это ничего не доказывает. Мы с Сильвиной стояли лагерем в пещере, где были остатки большого костра. Там были и человеческие кости. Детские кости! И в пещере воняло троллями. Но следов крови не было. Так что, наверное, они просто жарили на костре припасы.
— Или тела тех, кто замерз, — произнес герцог.
— Да, это тоже возможно. Ты не обретешь уверенности, Альфадас. Я отправился вместо тебя в ту долину, чтобы победить твои сомнения. Но я потерпел поражение. Однако если ты силен, то в неизвестности есть и свобода. Ты можешь сам выбрать, во что верить. И я думаю, что Аслу совершенно точно не съели тролли. Я говорил со многими беженцами, которые выжили в ночь страшной бури. Они радовались ей. Предпочитали замерзнуть, чем попасть в плен к троллям.
Альфадас хорошо понимал, что Асла мыслила точно так же. Ведь он знал ее воинственное упрямство! Он представил, как она вызывающе выставляет вперед подбородок и упирает руки в бока. Ни один удар судьбы не мог сломить ее. Она всегда была сильнее его. Когда они ссорились, он в конце концов уступал. Никогда больше не услышать ее голос… Этого он не мог себе представить. Но она сделала именно то, что говорил Олловейн. С Кадлин на руках пошла навстречу метели. Она долго держалась; опираясь на Кальфа, шла вперед до последнего. В конце концов рыбак, наверное, нес Аслу и Кадлин. Кальф был сильным мужчиной. И даже если бы он был измотан до предела, он все равно искал бы защищенное от ветра место…
На глазах Альфадаса выступили слезы. Они наверняка защищали Кадлин, согревая ее своими телами. А затем Фирн накрыл всех троих белым покрывалом. Они уснули, чтобы никогда больше не проснуться. Говорили, что если повелитель зимы забирает тебя таким образом, то боли не чувствуешь.
Олловейн обнял приемного сына. Последний раз он делал это, когда маленького мальчика то и дело побеждали учившиеся фехтованию эльфы. Как сын человеческий ни старался, ему не удавалось быть настолько ловким, как они. Тогда мастер меча сказал ему, что он все равно сможет победить, если нанесет больше ударов, чем другие. Эльфы до синяков били его деревянными тренировочными мечами. Он отбивался, сцепив челюсти. И действительно, с тех пор иногда побеждал.
Альфадас сжал зубы. Все повторяется. Он должен выдержать те удары, которые наносит ему жизнь. По крайней мере у него остался чудесный сын.
— Сейчас я должен идти, — сдержанно произнес герцог. — Ты же знаешь, чего они хотят.
— Да. И думаю, что это правильно!
Альфадас не был в этом уверен. Вспомнилось, как покидал Филанган Ламби. Его упреки были обоснованными. Герцог не думал о том, что станет с его людьми, когда они вернутся во Фьордландию.
Альфадас молча спускался по оленьей тропе плечом плечу с Олловейном. Затем они свернули налево, к большому сараю за деревней.
— Я уж думал, ты сбежал! — Из-за группы елей показался Ламби. — Я ищу тебя целую вечность, Альфадас. Скажу тебе одно: ты ведешь себя хуже, чем девушка перед свадьбой! Пошли уже!
Под мышкой ярл держал нечто, завернутое в белую ткань. Заметив взгляд герцога, он нахмурился.
— Сегодня праздничный день. Я не хочу с тобой спорить.
— А почему мы должны спорить?
Ламби развернул ткань и показал сверкающий золотом крылатый шлем.
— У короля должна быть корона. Надень ее! У меня есть и пергамент, чтобы сделать набивку, если шлем окажется тебе велик.
Альфадас сразу узнал шлем.
— Ты украл его из могилы. Ты…
— Его владелец ничего не имел против, — перебил Ламби. — А королю нужна корона или по крайней мере что-то, что хоть немного похоже на корону.
Олловейн рассмеялся.
— Пускай, Альфадас. Королем не стать без церемонии коронации. А последней не бывает без короны. Даже Эмерелль то и дело позволяет совершать над собой ритуал.
Герцог с сомнением смотрел на старый шлем.
— Ты не понимаешь. Люди думают, что это шлем известного короля. Это…
— В этом и заключается чертов план! — вырвалось у Ламби. — Говорят, что король Озаберг вернется, если будет очень нужен Фьордландии. И именно это произошло. Его не было много столетий. Фигура из древних сказаний. А потом он вдруг возвращается — в самый тяжелый для народа час. Старое пророчество стало реальностью! Он пришел, чтобы дать твоему сыну меч, которым он зарубил тролля. А теперь он дает тебе свою корону. Твое правление начинается…
— …со лжи! — возмущенно перебил его Альфадас. — Не Озаберг коронует меня, а мой лучший друг, у которого, к сожалению, совершенно отсутствует мораль.
— Доверься ему, Альфадас. То, чего хочет Ламби, хорошо и правильно. Королей меряют иной меркой. Люди будут смотреть на тебя снизу вверх, и в зависимости от того, что они увидят в тебе, они либо будут черпать в тебе надежду, либо придут в отчаяние. Воспользуйся историей о короле Озаберге. Чудеса просто так не случаются, Альфадас. Их творят. А кому ты навредишь чудесной историей о своей короне? Будь великодушен! Подари будущим подданным чудо, которое придаст им силы в это непростое время!
— Послушай того, кто хорошо знаком с королями и князьями! — пробормотал Ламби. — И идем уже наконец.
Альфадас уступил, несмотря на то что сомнения его не рассеялись. Друзья привели его к сараю, и он вошел в узкую дверь с тыльной стороны строения.
Внутри стояла давящая жара. Большая комната была полна людей. Воняло потом, копотью и давно не стиранными одеждами. Многие из ветеранов Альвенмарка захотели присутствовать на коронации. Были здесь и беженцы: мужчины, женщины и дети с грустными лицами, в глазах у которых, несмотря ни на что, светилась надежда. Альфадас подумал о том, что сказал ему Олловейн о чудесах. Теперь чудеса должен творить он. Он должен решиться.
В конце сарая сколотили небольшой помост, чтобы все могли видеть, как коронуют эльфийского ярла. Когда Альфадас поднимался по ступенькам, его охватило такое чувство, словно он восходит на эшафот. Когда он спустится, с прежней жизнью будет покончено.
В первом ряду он увидел своего сына рядом с Эмерелль. Ульрик смотрел на него с гордостью. За руку он держал Хальгарду. Глаза девочки были скрыты за узкой снежной повязкой.
Ламби велел Альфадасу опуститься на колени. Затем он извлек шлем Озаберга и поднял его высоко над головой. Ярл произнес трогательную речь о золотом короле и его возвращении во время величайшей беды. Кульминацией стал рассказ о том, как костлявая рука протянула ему шлем и Озаберг глухим голосом приказал ему сделать эльфийского ярла королем.
От такой наглой лжи Альфадас утратил дар речи. Но он видел, как под сценой слушали воины, крестьяне и рыбаки. После всех страданий они хотели поверить в чудо.
Наконец Ламби короновал его тяжелым крылатым шлемом. Альфадас поднялся. Его охватило ликование. Среди шума зазвучала лютня.
Альфадас почувствовал, как кровь прилила к щекам. Он узнал мелодию. Ликование переросло в пение.
Вот идет Фирнстайна ярл,
Он с мечом своим удал.
Победитель многих битв,
Посланный богами.
Преувеличенно героическая песня Велейфа была Альфадасу неприятна. Он подумал о том, что нужно будет дать скальду при дворе важное задание, чтобы в будущем удержать его от стихосложения. И Ламби тоже лучше держать поближе к себе. Может, он сгодится на роль герцога?
В дверях сарая появилась стройная, одетая в белое фигура. На нее почти никто не обратил внимания. Она показалась королю детищем зимы, порождением снега. Совсем как в тот далекий день, когда он увидел ее впервые при дворе в Альвенмарке. В тот день, когда он влюбился в Сильвину.
Лето
С любовью смотрел рыбак на светловолосую женщину на берегу. Она сидела на камне на солнце и качала их маленькую дочь. Они дали девочке имя Сильвина. Мальчика они назвали бы Лутсоном, поскольку Ткач Судеб так щедро одарил их. Из-за кустов выскочила маленькая девочка. У нее была длинная палка, и она опустила ее в воду, словно собираясь рыбачить. Но скоро потеряла интерес к игре и побежала к матери.
Рыбак привязал к бечевке птичью лапку, которая так часто служила ему. Вспомнилась метель и тролли. Он так и не понял, почему эти жестокие людоеды отвели их в пещеру. Они разожгли большой костер и собрали немало дров. Он не очень хорошо помнил то, что тогда произошло. Его трясло в лихорадке. В какой-то момент он проснулся, а тролли исчезли. Они даже оставили им несколько орехов и плодов бука.
А затем пришла Сильвина. Рыбак снова поглядел на свою жену на берегу. Она махнула ему рукой. Это она приняла решение не возвращаться.
Сильвина помогла им отыскать эту затерянную долину с озером. Оно находилось среди лесов, похожее на большое голубое око. Здесь было довольно рыбы и дичи, чтобы прокормить маленькую семью. Рыбак молча благодарил Ткача Судеб.
Он снова подумал о троллях и эльфийке. Наверное, глупо, будучи человеком, пытаться понять, что подвигает детей альвов на те или иные поступки.
Рыбак поднялся и повел лодку к берегу. Какое ему дело до детей альвов?! Он был счастлив. Это единственное, что имело значение.
Приложение
Действующие лица
Айлеен — возлюбленная Фародина. В притче Олловейна — легендарная лучница из сказания о Назирлуме и Айлеен.
Алатайя — эльфийская княгиня из Ланголлиона. Она враждует с Эмерелль. О ней говорят, будто бы она вступила на темные тропы магии.
Альвиас — эльф, называемый всеми «мастер Альвиас», гофмейстер при дворе королевы Эмерелль.
Альфадас Мандредсон — ярл Фирнстайна, в военное время — герцог Фьордландии, сын Мандреда, вырос при дворе королевы Эмерелль в Альвенмарке.
Альфейда — прачка в Фирнстайне. Мать Хальгарды.
Антафес — воитель-кентавр эскорта Эмерелль во время праздника в Вахан Калиде.
Асла — жена ярла Фирнстайна.
Атта Айкъярто — наделенный душой дуб, спасший героя Мандреда.
Аудхильда — крестьянка из укрепленного хутора неподалеку от Фирнстайна.
Аэза — дочь крестьянина из укрепленного хутора.
Бирга — шаманка троллей, приемная дочь Сканги.
Болтан — тролль, мастер орудий на борту «Громовержца».
Бранбарт — король троллей.
Бруд — следопыт на службе у Сканги.
Вагельмин — сын Шахондина, известный охотник.
Велейф Среброрукий — скальд при дворе короля Хорзы.
Гальти — рыбак в Фирнстайне.
Годлип — ярл Хоннигсвальда.
Гондоран — мастер-лодочник королевы Эмерелль в Вахан Калиде, Повелитель Вод.
Гран — необычайно высокий тролльский воин, соперник Оргрима.
Гундар — священнослужитель Лута в Фирнстайне.
Далла — целительница на службе у короля Хорзы.
Долмон — кобольд в Филангане.
Думгар — тролль, герцог Мордштейна, доверенное лицо тролльского короля.
Зигвальд — каретных дел мастер из Хоннигсвальда.
Ивейн — скотовод из Фирнстайна.
Йильвина — эльфийка из числа лейб-гвардейцев Эмерелль.
Ингвар — воин из свиты Ламби.
Ислейф — крестьянин, живущий на отдельном подворье неподалеку от Фирнстайна.
Кадлин — дочь Альфадаса и Аслы.
Кальф — рыбак, в прошлом ярл Фирнстайна.
Кодран — паромщик близ Хоннигсвальда, старший из братьев.
Ламби — ярл из Фьордландии, изгнан королем Хорзой.
Ландоран — эльф, князь Снайвамарка и Карандамона, отец Олловейна.
Ландорин — эльф, целитель при дворе королевы Эмерелль.
Линдвин — внучка Шахондина, эльфийского князя из Аркадии.
Локи — мальчик-сирота, за которым присматривает Свенья, тетка Аслы.
Лут — Ткач Судеб, во Фьордландии — бог, ткущий все нити судеб и соединяющий их в прекрасный ковер.
Люсилла — эльфийка из народа нормирга.
Маг — паромщик близ Хоннигсвальда.
Махаван — эльф, в прошлом — возлюбленный Эмерелль.
Мандраг — соратник тролльского короля, временный правитель троллей после их изгнания.
Мандред — легендарный герой людей и эльфов, отец Альфадаса, ярл Фирнстайна.
Марук — вожак стаи троллей на службе у Сканги.
Мата Мурганлевк — наделенное душой магнолиевое дерево во дворце Эмерелль в Вахан Калиде.
Мелвин — сын Сильвины и Альфадаса.
Меченосец — см.
Рольф Меченосец.
Мургим — кобольд из Филангана.
Мъелнак — боевой скакун короля Хорзы Крепкощита.
Назирлума — легендарный король ламассу.
Нессос — воин-кентавр из праздничного эскорта Эмерелль в Вахан Калиде.
Номья — эльфийская лучница, когда-то была в гвардии Эмерелль.
Норгрим — бог войны из божественного пантеона фьордландцев.
Нороэлль — эльфийская волшебница, изгнанная королевой Эмерелль.
Нурамон — легендарный герой эльфов.
Озаберг — легендарный король Фьордландии.
Олав — дровосек из Зунненберга.
Оле — собаковод в Фирнстайне, дядя Аслы.
Олловейн — мастер меча королевы Эмерелль, принадлежит к народу нормирга.
Оргрим — сначала вожак стаи, позднее — герцог Нахтцинны, самый способный из полководцев троллей.
Оримедес — кентавр, князь Земель Ветров.
Освин — молодой ярл из Фьордландии, знаменосец короля Хорзы.
Рагнар — воин из свиты ярла Ламби.
Рагни — лейб-гвардеец короля Хорзы, сопровождавший Альфадаса во время военных походов.
Ральф — имя, под которым Эгиль Хорзасон служил в войске Альфадаса.
Рольф Меченосец — воин из свиты Ламби.
Ронардин — эльф, страж Магдан Фалаха.
Сандовас — эльф из Филангана, посланник на службе у Ландорана.
Санселла — дочь эльфийского князя из Рейлимее.
Санхардин — эльфийский воин из личной гвардии королевы.
Сванлауг — богиня победы, дочь Норгримма, бога войны.
Свенья — тетка Аслы, живет в Фирнстайне.
Сенвин — эльф, старший из Фарангелей, рода нормирга.
Сильвина — эльфийка, лучница из народа мауравани.
Сканга — влиятельная шаманка троллей.
Славак — кобольд-слуга, некогда служил в доме Шахондина, затем — в свите короля Бранбарта.
Слангаман — легендарный тролльский король.
Снегокрыл — сокол графа Фенрила.
Сольвейг — мужчина из Фирнстайна.
Таэнор — эльф, юный маг из Филангана.
Торад — паромщик под Хоннигсвальдом.
Торфинн — крестьянин из укрепленного хутора неподалеку от Фирнстайна.
Тофи — младший сын крестьянина из укрепленного хутора.
Ульрик — сын Альфадаса и Аслы.
Ульф — лейб-гвардеец короля Хорзы.
Урк — тролль, любитель белок.
Уса — рабыня в Фирнстайне.
Фалин — молодая эльфийка из Филангана, принадлежит к роду Фарангель.
Фарангель — эльфийский род нормирга в Филангане.
Фародин — легендарный герой из народа нормирга.
Фенрил — эльфийский граф из народа нормирга.
Финн — старший сын крестьянина из укрепленного хутора под Фирнстайном.
Фирн — бог зимы в божественном пантеоне фьордландцев.
Фредегунда — рабыня в Фирнстайне.
Фрейя — супруга Мандреда, мать Альфадаса.
Халландан — эльфийский князь из Рейлимее.
Хальгарда — слепая девочка из Фирнстайна, дочь Альфейды, прачки.
Хорза Крепкощит — король Фьордландии.
Шалеен — супруга эльфийского графа Фенрила.
Шахондин — эльфийский князь из Аркадии.
Эгиль — сын Хорзы Крепкощита, наследник трона Фьордландии.
Эгингард из Далуфа — хронист короля Хорзы Крепкощита.
Элеборн — князь под волнами, правитель всех детей альвов, живущих в океанах Альвенмарка.
Эмельда — одно из имен, данных людьми Эмерелль, королеве эльфов.
Эмерелль — эльфийка, королева Альвенмарка, одно из древнейших созданий в своем мире.
Эрек — рыбак из Фирнстайна, отец Аслы.
Места действия
Адлерштейн — скальный замок в Карандамоне.
Альвенмарк — общее название для мира детей альвов.
Аркадия — важное княжество в Альвенмарке.
Вахан Калид — портовый город на берегу Лесного моря, основанный изгнанным народом нормирга.
Волчья яма — крепость троллей, расположенная на западной оконечности долины Свельм; эльфы называют это место Розенберг.
Голова Альва — окруженная тайнами гора на севере Альвенмарка.
Гонтабу — гавань на юге Фьордландии, резиденция короля Хорзы Крепкощита.
Горы Сланга — родина мауравани, эльфийского народа, живущего в уединении в лесах.
Долина Свельм — долина в Снайвамарке, выходящая к Китовой бухте; на западном конце ее расположена тролльская крепость Волчья яма.
Друсна — лесное королевство в мире людей.
Земли Ветров — степная земля на севере Альвенмарка, населенная преимущественно кентаврами.
Зунненберг — маленькая горная деревушка на оленьей тропе.
Иолиды — горы на границе Сердца Страны.
Искендрия — важная торговая метрополия в мире людей, славная своей библиотекой, печально известная жестоким богом этого города.
Кандастан — легендарный/ое город/королевство далеко на востоке в мире людей.
Карандамон — высокогорное плато в вечных льдах, изначальная родина нормирга.
Кенигсштейн — тролльское название Филангана.
Королевство под волнами — княжество на дне океана в Альвенмарке.
Ланголлион — остров к юго-востоку от Китовой бухты.
Лесное море — мелкое море на юге Альвенмарка.
Магдан Фалах — мост между мирами, расположен в Небесном зале Филангана.
Рейлимее — важный портовый город эльфов.
Розенберг — поселение эльфов, находящееся на западной оконечности долины Свельм; тролли называют это место Волчьей ямой.
Сердце Страны — провинция в Альвенмарке, здесь находится двор эльфийской королевы Эмерелль.
Снайвамарк — регион, первоначально принадлежавший троллям.
Филанган — крепость, также именуемая Скальный сад или Каменный сад, стоящая на страже прохода на высокогорное плато Карандамона.
Фирнстайн — маленькая деревня во Фьордландии.
Хоннигсвальд — маленький городок, находится примерно в полудне пути к югу от Фирнстайна.
Шалин Фалах — белый мост, один из путей в Сердце Страны.
Глоссарий
Дети альвов — общее название для всех народов, когда-то созданных альвами (эльфов, троллей, кентавров и т. д.).
Тропы альвов — магические пути.
Звезды альвов — пересечение от двух до семи троп альвов; через звезды альвов можно ступить на тропы альвов.
Апсары — водные нимфы.
Луговые феи — маленький крылатый народ детей альвов.
Бандаг — красно-коричневый сок, добываемый из корней куста динко. Дети альвов используют этот сок для раскраски тела.
Девантар — наполовину мужчина, наполовину кабан, заклятый враг эльфов.
Динко — куст, из которого дети альвов получают сок для раскраски тел.
Железнобородые — деревянные фигуры, в которые в качестве жертвоприношения Луту вбивают железные предметы.
Железные люди — см.
Железнобородые
Эльфы — последний из народов, некогда созданных альвами.
Фавны — козлоногий народ в Альвенмарке.
Гри-на-Лах — проклятая стрела, заклятая стрела, летящая, пока не убьет врага, имя которого написано на ее древке.
Хольды — один из народов кобольдов в Альвенмарке. Они живут в мангровых зарослях вблизи Вахан Калида, своего князя называют Повелителем Вод.
Ярл — титул предводителя во Фьордландии, каждый год выбирается заново всей деревней.
Ламассу — народ в Альвенмарке, создания с телом быка, большими орлиными крыльями и бородатой головой.
Лутины — народ лисьеголовых кобольдов, знаменитых грубыми шутками и магическими способностями.
Кентавры — народ в Альвенмарке, наполовину лошади, наполовину эльфы.
Военный мастер — эльфийский титул для верховного главнокомандующего их войск.
Мауравани — эльфийский народ, живущий в лесах на горах Сланга.
Минотавры — быкоголовые великаны, народ Альвенмарка.
Нормирга — эльфийский народ, населяющий высокогорное плато Карандамон и Снайвамарк.
Ореады — робкие горные нимфы, живущие большей частью в Иолидах.
Ши-хандан — пожиратели душ, порождения тьмы.
Тролли — воинственный народ Альвенмарка; были изгнаны эльфийской королевой Эмерелль в мир людей.
Зовущие дичь — подгруппа троллей с особой способностью образовывать духовные связи с дикими животными, приманивать их и подчинять своей воле.
Певцы ветра — особая группа волшебников среди эльфов.
Ингиз — загадочные существа, изгнанные альвами во тьму между мирами.
Бернхард ХЕННЕН
Битва королей. Огонь эльфов
Мелике и Паскалю, моим звездам альвов
Все оковы мнений для меня разбиты; мне ведомы лишь оковы необходимости.
Жан-Жак Руссо (1712–1778)
Книга первая
ИГРОК
Последняя граница
Этой ночью должны были прийти тролли, так говорили. Мастер меча эльфийской королевы низко пригнулся к гриве своего жеребца и безжалостно гнал его вперед. До замка оставалось еще много миль пути.
Ничто не могло сдержать троллей в их жестокой ярости. Они бушевали с тех пор, как вернулись в Альвенмарк. Три кровавые победы вырвали у эльфов и их союзников эти неотесанные чудовища. Бранбарт, их король, поклялся убить Эмерелль, правительницу Альвенмарка, и изготовить из ее черепа пиршественную чашу для мета.
Всадник предавался мрачным мыслям. Все оставили Эмерелль. И королева предвидела такой финал. В эту ночь придет конец правлению эльфов. Но, по крайней мере, мастер меча будет рядом со своей повелительницей! Там, где в лихую для Альвенмарка годину его место. Оставалось надеяться, что он не опоздает!
Олловейн поднял взгляд. Дорога спускалась в просторную долину и змеилась вдоль сверкающей серебром ленты ручья. Мрачные ивы без вершин обрамляли берега; словно крупные жемчужины, сверкали в лунном свете белые почки на ровных молодых ветвях.
Луна блестела в небе, похожая на огромный щит кованого серебра. Ее свет придавал теплой ночи жутковатую прелесть. Легкий бриз касался склона холма, швыряя эльфу в лицо лепестки цветов. Посреди широкой долины высился замок королевы. Его сверкающие белизной башни, казалось, достигали небес. Темная скала, на которой был возведен замок, терялась в бархатной синеве ночи, и создавалось впечатление, будто крепость парит над землей. Народ эльфов возводил эти стены на протяжении нескольких столетий. Несмотря на то что архитекторы предусмотрели многочисленные бастионы с мерлонами, эспланады, башни с машикулями, никто не предполагал, что все это когда-либо будет использоваться по прямому назначению, что твердыня будет атакована, да и строили ее не для того, чтобы противостоять натиску врага на Сердце Страны. Она должна была стать воплощением совершенства.
Олловейн видел замок уже сотни раз, но это грандиозное зрелище неизменно трогало его до глубины души. Подобное чувство в нем могла пробудить лишь музыка — меланхолическая песня флейты или тихий голос струн арфы, — боль, которую невозможно передать словами, сладкая и пронизывающая.
Ни один горн не возвестил о прибытии всадника. Масляные лампы, чье золотистое сияние обычно разгоняло тьму на пути к вратам замка, не горели. Гулкий цокот подков под аркой ворот стал единственным звуком, приветствовавшим мастера меча.
Стражи покинули посты. Их копья были прислонены к стене. На возвышении стоял столик для игры в фальрах. Очевидно, партия была прервана. Олловейну было достаточно одного-единственного взгляда, чтобы понять: на брошенном посту дела плохи. Королева была окружена в замке, ее воины — рассеяны.
Танцующий Клинок направил коня в просторный двор и вверх по мраморным ступенькам. Эльфу казалось, что он буквально чувствует, как беда сгущается над замком. Он помчался вдоль колоннады. Тяжелые, подкованные железом копыта его боевого коня высекали каменную крошку из дорогой напольной мозаики. Нужно найти Эмерелль. Она не покинула замок, в этом Олловейн был уверен.
Тяжелые бронзовые врата в конце коридора, всегда открывавшиеся словно по мановению невидимой руки, остались закрыты. Они были настолько велики, что даже великану не пришлось бы склонять голову, пожелай он войти. Створы были украшены искусно выгравированными картинами на исторические темы: как альвы доверили свой мир эльфам, своим младшим детям, прежде чем исчезнуть навсегда. Эти изображения были предупреждением всем, кто входил в тронный зал. Каждый должен видеть, кому предначертано править Альвенмарком. Но троллям на это наплевать.
Олловейн спрыгнул с коня. Толкнул створу, и та распахнулась. Бронза ударила о стену, густой звук, похожий на удар гонга, разнесся по брошенному замку.
Конь мастера меча испуганно заржал и, пританцовывая, отскочил от порога.
Зал знамен наполнял призрачный свет. Стены были скрыты в полутьме, и казалось, что помещение безгранично.
С изящных кронштейнов, которые, изгибаясь, выступали словно из ниоткуда, ниспадали роскошные шелковые знамена с гербами княжеств Альвенмарка: русалка Альвемера, серебряная звезда Карандамона, пурпурная роза на черном фоне, избранная в качестве эмблемы Алатайей из Ланголлиона, и все прочие гордые гербы владык, которые сегодня блистали отсутствием в замке королевы Эмерелль.
Почти бегом пересек Олловейн помещение и толкнул следующие бронзовые створы ворот. В помещении, открывшемся перед ним, сверкал брызгами большой фонтан. Среди струй мраморные воины отчаянно сражались против солнечного дракона. Одной из воительниц в той битве была Эмерелль; тогда еще ее чело не украшала Лебединая диадема. Сцена изображала мгновение, когда Фальрах принес себя в жертву и встретил смертоносный удар, который должен был погубить эльфийку.
Олловейна при виде фонтана пронзила дрожь. Каменные статуи казались удивительно живыми, и создавалось впечатление, будто сражение вот-вот продолжится, грянет грохот битвы. «Где же вы, былые герои? — с горечью спросил себя Танцующий Клинок. — Неужели все ушли в лунный свет?»
Эльф почти достиг ворот в тронный зал, когда свет в просторном помещении изменился, потускнел. Внезапно показалось, что пол содрогнулся. На какой-то миг стали видны стены. Умолк плеск воды.
Мастер меча распахнул створки ворот. Тронный зал представлял собой обширное круглое помещение, стены которого были скрыты каскадами низвергающейся воды. Вместо свода над головой Олловейна простиралось ясное звездное небо. Напротив входа возвышался подиум: семь ступеней вели к трону Альвенмарка, деревянному креслу, инкрустированному мрамором и ониксом, с изображениями переплетенных змей. Рядом с троном стояла Эмерелль, королева эльфов. Невысокая, хрупкого телосложения, но от нее исходила такая сила, перед которой отступали даже драконы. Она стояла прямо, но не казалась напряженной. Подбородок был упрямо устремлен вперед, взгляд направлен в центр зала. Скупым жестом владычица велела мастеру меча подойти.
Пол тронного зала украшала мозаика. Как продолжение мотивов декора трона, на ней были изображены семь змей, которые, переплетаясь, боролись друг с другом. Кроме мрамора и оникса мастера использовали здесь бледно-зеленый жадеит, яркий лазурит, пурпурно-красный порфир, солнечный янтарь и серебристо-седой гранит. Веками, сколько стоял замок, гости и придворные топтали мозаичных змей, но камни не потеряли ни капли блеска. Казалось, они магическим образом светятся изнутри, делая змей почти живыми.
Звонкий щебет заставил Олловейна поднять взгляд. Два соловья облетели зал по кругу, опустились на край серебряной чаши, стоявшей рядом с троном на небольшой колонне, и принялись весело плескаться в неглубокой воде.
На тонких губах королевы мелькнула улыбка. Она убрала со лба волнистую прядь темно-русых волос и взглянула на Олловейна. Ее светло-карие глаза казались печальными.
— Что бы ни случилось в эту ночь, завтра снова будут петь соловьи. Возможно, народ эльфов стал слишком самовлюбленным, слишком старым. Возможно, пробил наш час и мы должны уйти, как прежде ушли альвы и драконы. Но что бы ни произошло, даже тролли не смогут разрушить красоту Альвенмарка. И завтра будут петь соловьи.
Легкий ветерок играл с волосами королевы, заставлял негромко шелестеть подол ее платья. Нежно-голубая, вышитая серебряными нитями ткань подчеркивала благородную бледность Эмерелль. Ее молочно-белая кожа, казалось, источала неяркое серебристое сияние, как и стены замка. В королеве было что-то эфемерное, нереальное. Только тонкий кожаный шнурок на шее диссонировал с нарядом эльфийки. Он казался слишком грубым. На нем висел простой камень с простым рисунком, если так можно назвать пересечение царапин. Но сам камень скрывала ткань декольте. Мастер меча видел это украшение всего несколько раз. Несмотря на кажущуюся простоту, оно было величайшим сокровищем народа эльфов. Альвы, прежде чем покинуть этот мир, подарили по одному такому камню представителям каждого народа Альвенмарка. Это были источники необычайной силы, если только ими умели пользоваться. За эти камни велись войны.
Что-то шевельнулось у ног Олловейна, отвлекая от размышлений. В тот же миг раздался негромкий шорох, как будто камень терся о камень. Змеи на мозаике зашевелились. Плоская пурпурно-красная голова поднялась перед мастером меча. Из узкого приоткрытого рта устремился вперед раздвоенный язык. Вертикальные зрачки холодно смотрели на эльфа. Мастер меча отступил на шаг и едва не споткнулся. Все змеиные тела пришли в движение.
Вверх устремилась черная голова. Каменные челюсти раскрылись, существо пронзительно зашипело. Свет вокруг померк.
Смолк шум водопадов у стен. Змеиные головы поднимались все выше, склоняясь друг к другу. Темнота, блестящая, словно черное зеркало, росла между ними.
Олловейн не мог отвести взгляд от этого представления. Он часто был свидетелем того, как маги открывали врата к тропам альвов. Но на этот раз все было иначе. Более угрожающе. Танцующий Клинок принадлежал к числу немногих эльфов, для которых было закрыто волшебство. И несмотря на это он чувствовал темную силу, жившую внутри чар.
Белая змея извивалась, словно в муках, в то время как остальные лишь ненадолго поднимались, но в основном оставались неподвижны.
Пурпурная змея посмотрела на Олловейна сверху вниз. Узкие щели зрачков расширились, и мастер меча вдруг увидел стальное зимнее небо. На покрытой льдом равнине собралось большое войско. Тысячи тролльских солдат стучали булавами в щиты, возглашая боевые кличи. На длинных шестах тролли несли знамена из эльфийской кожи. Словно падающая птица, устремился Олловейн к темным воротам. Они открылись неподалеку от черного обелиска, возвышающегося над ледяной равниной. Здесь лед был красным от крови. Старая скрюченная троллиха тяжело опиралась на костяную палку. Во время битвы за Филанган Олловейн видел ее среди атакующих. Ее имя знали даже эльфы. Сканга, источник всех бед! Это она вернула из изгнания народ троллей. Не король, а эта старая карга была той силой, которая направляла серокожих и повелевала армиями этих созданий, ведя их по светящимся тропам альвов.
И старуха, словно почувствовав его мысли, вдруг резко подняла голову и уставилась на Олловейна слепыми белыми глазами.
— Возвращайся! — приказал эльфу знакомый голос.
Что-то коснулось руки мастера меча. Колдовское оцепенение спало. Танцующий Клинок оглушенно покачал головой. Мышцы его застыли от холода; иней покрыл льняной доспех, будто Олловейн действительно побывал в далеком Снайвамарке.
— Идем. — Эмерелль взяла эльфа за руку, вывела из змеиного круга.
Змеиные головы соприкоснулись. Тела оживших рептилий образовали высокую арку, похожую на зеркало темноты. Из этого мрака доносились звуки, похожие на барабанный бой. Нет… то был грохот булав о щиты. Войско троллей на марше.
Словно зачарованный, смотрел Олловейн в черноту. Светящаяся золотом тропа убегала в Ничто, пространство между мирами. Снайвамарк находился в более чем двух тысячах миль от Сердца Страны, но для всех, кто обладал достаточным мужеством, чтобы ступить на тропы альвов, это расстояние сокращалось до пары сотен шагов.
Олловейн взглянул на свою королеву. Эмерелль считалась самой могущественной волшебницей Альвенмарка. Казалось, даже в отчаянном положении ее не оставляет мужество. Как никто другой, воплощала она в этот миг два качества, отличавшие его народ от остальных детей альвов: гордость и красоту.
Князья Альвенмарка считали Эмерелль холодной и неприступной. Олловейн пожалел, что они не видят королеву сейчас. В ее глазах горели упорство и страсть, и искра этого огня передалась ему. Дело эльфийской владычицы могло казаться безнадежным, но последняя битва еще не состоялась!
Олловейн обнажил меч и спустился по ступенькам к мозаике, обводя взглядом змеиные головы. Больше двух троллей не могли выйти из врат одновременно, поскольку серокожие были слишком громоздки и неуклюжи. На пороге этого мира один-единственный воин мог долго продержаться против целой армии. Однако Танцующий Клинок понимал, что ему не выиграть этот бой. Его жизнь зависела от ловкости, с которой он будет уходить от яростных ударов булавой. Но эльф был пленником этого порога, ибо он ни на миг не имел права отступить перед атакующими врагами. Если он уступит порог, то в зал вольется поток серокожих и все будет потеряно.
Олловейн улыбнулся. В смерти не было ничего ужасного. Напротив: сразиться в последнем великом бою было предназначением его души. После этого цикл смертей и рождений будет прерван. Он уйдет в лунный свет, чтобы соединиться с Линдвин. Мастер меча почувствовал облегчение. Больше не было будущего, способного напугать его.
— Беги, повелительница, у тебя есть сила для этого. Троллям не править Альвенмарком. Это немыслимо! Однажды ты победишь.
— Отойди в сторону. — Эмерелль говорила тихо, и в голосе ее не было резкости.
Олловейн неохотно подчинился. Он с беспокойством смотрел в темноту. Что-то шевелилось неподалеку от золотой тропы. Кто-то наблюдал за королевой? Что это, шорох? На миг мастеру меча показалось, что вдалеке раздается грохот булав, но затем снова воцарилась тишина.
— Ты чувствуешь сотрясение троп альвов? Они идут. Это как тогда, в Вахан-Калиде…
Королева вступила в змеиный круг и опустилась на колени на пороге врат. Осторожно сняла через голову тонкий кожаный ремешок, зажала камень в кулаке. И застыла, глубоко погрузившись в раздумья.
Олловейн обеспокоенно поглядел на ворота. До появления троллей оставалось всего несколько мгновений. Эмерелль нельзя оставаться в замке.
— Повелительница… — Эльф мягко коснулся ее плеча.
Королева подняла голову и взглянула на своего мастера. Во взгляде ее карих, обычно теплых глаз теперь разверзлись темные пропасти. Олловейн знал Эмерелль на протяжении многих веков, но никогда прежде не видел в ней такой ненависти. Даже тогда, когда она приказала убить пленных тролльских князей на Шалин Фалахе, белом мосту, королева принимала решение в холодном спокойствии. А теперь в ее взгляде отражалась чистая ненависть.
— Сканга полагает, что мы будем бежать. Но она достигла последнего предела. Отсюда нет пути назад, и я не потерплю более, чтобы тролли разрушали все прекрасное в нашем мире. Пусть их души поглотит тьма!
Эмерелль перехватила камень альвов и со скрипом провела черту на одном из змеиных тел в мозаике. А потом произнесла единственное слово. Олловейн не знал языка, на котором говорила королева, но для того, чтобы понять значение слова, в знании не было нужды. То слово было подобно удару ножа.
Путь в темноту
Ветер терзал лицо, вгрызался в ее старые кости. Суставы руки скрипнули, когда Сканга подняла кусок плоти, еще несколько мгновений назад бывший эльфийским сердцем. Войско, собравшееся вокруг невысокого ледяного холма, должно было видеть, что заклинание плетется на крови.
Тролльская шаманка была слепа. Такова была цена, которую Сканга заплатила давным-давно за посвящение в глубокие мистерии магии. Но несмотря на то что глаза ее представляли собой лишь бледный студень, она отчетливо воспринимала происходящее. Она чувствовала, как теплая эльфийская кровь течет по ее рукам, наслаждалась прикосновением ледяного ветра к коже, из-за которого от крови поднимался пар. Жертвоприношение удалось, оно послужило своей цели. Вокруг нее стояли тысячи воинов, но не слышно было ни единого звука. Лишь шум ветра. Он заставлял трепетать знамена из эльфийской кожи и стучать вырезанные из костей амулеты, которые многие воины привязывали к оружию кожаными ремешками.
Сканга поглядела на мертвого эльфа у своих ног. В тот далекий день, когда она принесла свое зрение в жертву магическому дару, троллиха боялась, что навеки погрузится во тьму. Ее наставница не объяснила, что произойдет (страх и неизвестность были частью жертвы), не стала помогать воспитаннице ступить на путь, по которому сама она шла уже много веков. Она мучила Скангу, чтобы укрепить душу, так она говорила. Но шаманка давно уже была уверена, что Мата Нат делала это только ради удовольствия. Она была пронизана тьмой. Черной, словно кора, была ее магия. Глупые эльфы считают наделенные душой древние деревья мудрыми мирными созданиями. Да ушастые понятия не имеют, каковы они!
Сканга стала свидетелем того, как медленно угасала аура мертвого эльфа, лежавшего у ее ног. Вместо фигур из плоти и крови она видела эфемерные создания из яркого света. Краски и яркость говорили троллихе о собеседнике больше, чем она могла бы увидеть здоровыми глазами.
Не нужно было приносить эльфа в жертву, чтобы открыть магические врата на звезде альвов. Сканга сделала это из-за воинов. Они верили, что заклинания по-настоящему могущественны только тогда, когда сопряжены с кровавыми жертвами. В принципе, это было верно, но на звезде, где пересекалось семь троп альвов, войти в Золотую Паутину, ведущую сквозь Ничто, легко. По крайней мере если иметь необходимые ключи.
— Бойтесь меня, тени! — хрипло воскликнула Сканга, ткнув тяжелым посохом в восходящее солнце. — Откройте мне врата, а затем возвращайтесь обратно в пропасть, чтобы мой пламенный гнев не сжег вас! Не смейте тянуться к моим детям! Вы получили кровь эльфеныша. Пейте ее, поглощайте его душу! Это моя пошлина вам. А теперь повинуйтесь мне!
Старая шаманка посмотрела на силовые линии, извивавшиеся у ее ног, будто змеи. Одной мысли оказалось достаточно, чтобы воспользоваться их силой. Линии вздыбились, образуя арку врат, за которыми ждало Ничто, пространство между мирами, через которое когда-то протянули золотые тропы альвы. Тот, кто ступал на эти пути, мог за несколько шагов преодолеть сотни миль. Однако путь, по которому они пойдут сегодня, был долог. Им придется пересечь много звезд. Сканга знала, что некоторые воины потеряются и сгинут. Так бывало всегда, когда эти глупцы топали по золотой сети. А ведь она всегда всех предупреждала. Им было известно, что таится за границами троп. Многие воины пили мет, чтобы приглушить страх. Марш сквозь Ничто требовал больше мужества, чем участие в битве.
Бранбарт, король, шумно шмыгнул носом и сплюнул. Сканга чувствовала его беспокойство, несмотря на то что тролль молчал. Ему с трудом удавалось держать себя в руках. Именно он настоял на том, чтобы вторгнуться прямо в Сердце Страны по тропам альвов и навеки положить конец владычеству эльфов. После битвы за Филанган эльфы слишком ослабли для того, чтобы противопоставить серокожему войску что-то серьезное. Через час с небольшим Бранбарт намеревался воссесть на трон Эмерелль.
Сканга была далеко не уверена, что это произойдет. Все казалось ей слишком легким. Старая шаманка не могла себе представить, что Эмерелль так быстро сдастся. Она должна быть начеку. Эльфы сражаются, используя множество хитростей. Может быть, это ловушка. Возможно…
Сканга почувствовала, что за ней наблюдают. Что-то выглянуло с противоположной стороны золотой тропы. Шаманка прошептала слово силы. Увидела размытую фигуру эльфийского воина по ту сторону врат. Его аура была мощной, сотканной из светлого, бело-золотистого света. Он был исполнен решимости сражаться. Сканга улыбнулась. Глупец! Шаманку не остановить мечом. Одна ее мысль — и вот уже сформировалась сотканная из тени рука, протянулась через пропасть. Если она обхватит сердце эльфа, то оно перестанет биться. Он просто…
Сканга отпрянула. Там был еще кто-то! Могущественное существо встало рядом с воином и заслонило его золотым щитом.
Шаманка отозвала призрачную руку. Эмерелль! Королева ждала ее. Сканга колебалась. Будет ли королева сражаться,
если надежды на победу нет? Троллиха подумала, что, пожалуй, готова положить сотню молодых тролльских воинов под жертвенный нож, лишь бы увидеть мысли Эмерелль.
— Когда выступаем? — с трудом сдерживаясь, спросил Бранбарт. — Чего мы ждем?
Шаманка кивнула в сторону светящейся тропы, пересекавшей Ничто.
— В конце пути нас ожидает Эмерелль. Она будет сражаться.
Бранбарт сплюнул на лед.
— Она может победить?
— Рядом с ней — один-единственный воин. Эльфеныш, командовавший защитниками Филангана.
Король рассмеялся.
— Этого мы уже однажды победили. Не остановит он нас и теперь. — Тролль махнул рукой воинам из личной гвардии. — Вперед! Вы удостоены чести пролить первую кровь. И не бейте эльфов по головам. Вы ведь знаете, они нам еще пригодятся.
Сканга посмотрела на юных воинов, ринувшихся через темные врата. Может быть, она слишком стара? Сомневаться — значит быть слабым. Шаманка цинично улыбнулась. Слабость предостерегает от того, чтобы вслепую ринуться навстречу гибели. Пожалуй, никто из этих воинов не будет сидеть за пиршественным столом короля. Способ Бранбарта выигрывать сражения был настолько же прост, насколько затратен. Он топил врагов в реках крови. Тролльской крови! По пути от победы к победе может угаснуть весь его народ… «Но это последняя битва», — мысленно отметила Сканга. Они не могут проиграть. Какой шанс у Эмерелль против потока тролльских воинов? Камень альвов эльфийского народа давал ей ужасную силу. Пару сотен троллей она отправит в небытие. Может быть, с помощью миража королева заставит их упасть с золотой тропы в Ничто?
Узловатая рука Сканги сомкнулась на камне, который старая шаманка носила среди амулетов. Она защитит свой народ от эльфийской королевы. «У меня тоже есть сила, — упрямо подумала троллиха. — Это я вернула народ троллей в Альвенмарк, покончив с изгнанием».
За две луны, миновавшие после битвы у Филангана, тролли полностью подчинили себе Снайвамарк, свою былую родину, восстановили войско. Продолжать войну хотели в первую очередь молодые тролли, желавшие сделать себе имя. Да и Бранбарт, король, не думал о мире. Его ненависть к Эмерелль была безгранична. Когда-то эльфийская королева приказала столкнуть его и остальных тролльских князей с Шалин Фалаха, белого моста на границе Сердца Страны. Пять раз рождался снова с тех пор Бранбарт и становился королем. Он не мог забыть прошлого, и это стало его проклятием. Столетиями лелеял он месть и теперь не желал ждать ни единого лишнего часа! Опасность пути сквозь Ничто не пугала короля, настолько сильно ненавидел он эльфийку.
Сканга предпочла бы, чтобы войско троллей двинулось на юг. Могли пройти годы, прежде чем армия добралась бы до Сердца Страны таким путем, но кто же, в конце концов, их остановит? Ее народ силен, а остальные обитатели Альвенмарка слишком разрозненны, чтобы долгое время противостоять им. К тому же, может быть, троллям даже удастся найти союзников…
Время эльфов миновало; три тяжких поражения отчетливо доказали это. Остроухие были самыми молодыми детьми альвов, и они правили с тех пор, как великие мечтатели и создатели всех миров оставили своих чад. Это было несправедливо по отношению к остальным народам, воля альвов не могла быть таковой! В какой семье младший получает наследство? Эльфы, рожденные последними, считали себя совершенными существами. Но теперь наступили сумерки их эпохи! Свет эльфов угасал. И если они не подчинятся, то будут уничтожены.
Сканга взглянула в темноту за воротами. Теплым золотистым светом сияла дорога, лежавшая перед ними. Шаманка видела ее иначе, чем полчища воинов, которые отправятся по ней. Магическое зрение могло распознать истинную суть тропы. Она была сплетена из сотни волокон, словно толстая веревка. Только альвы умели сплетать магию в такие чудесные заклинания.
В воодушевлении, с которым молодые воины пошли в атаку, было что-то заразительное. Сегодня они могут победить! Зачем же ждать годы?
Сканга резко подняла посох.
— Вперед, дети мои, как приказывает ваш король! Быстрее! Я поведу вас в сердце гнили. К королевскому замку Эмерелль! — И бок о бок с Бранбартом она присоединилась к отряду нападающих.
Для шага сквозь врата требовалось мужество. Нужно было оставить твердую опору, чтобы ступить на дорогу, состоявшую из сплошного света. Сотни раз уже проделывала это Сканга, и все равно каждый раз необходимость довериться заклинаниям альвов превращалась в битву. Шаманка знала лучше всякого другого, что это значит — войти в Ничто, в темноту, которая лежала по ту сторону тонкого магического плетения.
Троллиха недоверчиво рассматривала крупную сеть из синих и зеленых силовых линий, защитным куполом вздымавшуюся над золотой тропой. Синий, цвет магии, всегда был закрыт для Сканги. Этот волшебный оттенок питался из небесного простора и силы ураганов. Шаманке же казалось, будто она пытается ухватить порыв ветра, когда желает вплести магию неба в свои заклинания. Она чувствовала силу, но обуздать ее не могла.
Сканга пялилась в темноту за пределом тропы. Там, в неизмеримой глубине, таились ингиз. Загадочный народ, некогда изгнанный альвами в Ничто между мирами… Шаманка чувствовала их присутствие, но почти не видела их. Ингиз пугали. У них не было ауры.
Все живое окружено пульсирующей аурой разноцветного сияния. Потеряв зрение, Сканга первым делом научилась видеть ауры. Гораздо позже она развила в себе способность чувствовать тени, когда перед ней возникала скала или другое неживое препятствие.
Сканга вновь взглянула на переплетение синих и зеленых нитей. Ячейки, на ее взгляд, были слишком крупными. И тем не менее они удерживали ингиз. Скоро существа окружат золотую тропу целыми стаями. Когда что-то живое вторгалось в Ничто, его аура притягивала тварей, словно мотыльков — свет масляной лампы.
Ингиз не могли преодолеть заклинание альвов, но горе тому, кто покидал магическую дорогу. Призрачные существа были пожирателями душ. Тот, кто умирал здесь, в темноте между мирами, не мог родиться снова.
Шаманка прошла уже добрую часть пути, когда что-то коснулось ее плеча. Бранбарт, ее король, шел прямо за ней. Она чувствовала тепло факела, который он держал в левой руке. Наверняка его свет не мог развеять темноту по ту сторону защитного заклинания.
Сканга чуяла страх Бранбарта — кисловатый запах, смешивавшийся с запахом мета, невыдубленной кожи и дыма.
— Еще долго? — хрипло спросил король.
— Да! — Шаманка не сдержалась и вложила в это слово всю свою злость.
Целыми днями пыталась троллиха отговорить короля от этой атаки. А теперь уже поздно возвращаться. Если Бранбарт пошлет воинов обратно, то потеряет всяческое уважение как король. Поражения и победы, купленные большой кровью, тролли забывали быстро. Но не трусость.
Сканга пересекла звезду альвов, на которой перекрещивались четыре золотые тропы. Они были переплетены искусным узлом.
Она указала на бледный красный огонек рядом с тропой, ведущей налево. Целый день троллиха потратила на то, чтобы отметить путь через золотую сеть. И несмотря на это кто-то наверняка потеряется. Страх ослепляет. Но потери неизбежны. Победы добываются кровью.
Их были тысячи, и они топали друг за другом. Вероятно, еще не все воины вошли в ворота в Снайвамарке. Последние, наверное, ступят на тропу лишь тогда, когда битва против Эмерелль будет выиграна.
— Что там, снаружи? — прошептал Бранбарт. Король подошел настолько близко к троллихе, что обжег ей факелом шею. — Я что-то чувствую там. Это…
— Ты помнишь лагерь у Волчьей ямы? Когда атаковали ледяные парусники… Нас посетил призрачный волк, жуткое создание с кроваво-красным глазом. Ты помнишь его злобу и ненависть?
— Да. — Король шмыгнул носом и хотел было плюнуть.
Нерешительно взглянул на золотую тропу, которая не являлась ни землей, ни скалой и тем не менее держала его. Потом передумал и проглотил сопли.
— Представь себе, что вся эта злоба — лишь галечный камень на берегу. Камень, каких там не счесть. То, что ждет тебя за пределами дороги, — это гора, с которой упал камень. Вспомни худшее, что когда-либо происходило с тобой, и будь уверен, что ужасы Ничто намного превосходят это.
Сканга поглядела вперед, на красный огонек маркировки. Не было ли ошибкой устанавливать эти огоньки? Может быть, ее магия нарушила заклинание альвов? Может быть, сетка защитного заклинания кажется такой крупной потому, что шаманка по незнанию что-то нарушила?
Троллиха попыталась отогнать сомнения. Такова суть ингиз — внушать страх. Может быть, эти мысли от них? Может быть, она уже не хозяйка того, что происходит у нее в голове? И, может быть, она утратила контроль над собственным «я» с тех пор, как расставляла огоньки? Может быть, ингиз уже тогда завладели ее мыслями и воспользовались ею, чтобы заманить троллей в ловушку?
Сканга глубоко вздохнула. Вспомнила ясный солнечный день, когда Мата Нат лишила ее зрения. Вспомнила боль… Так она отгоняла сомнения. По крайней мере на несколько ударов сердца.
Шаманка ускорила шаг. Время от времени она видела тени по ту сторону сети защитной магии. Сканга хрипло дышала. У нее было такое чувство, будто невидимый палач складывает камни ей на грудь. С каждым шагом груз рос, становилось больнее дышать.
Все чушь! Она крепче сжала камень альвов. Это игры ингиз! Шаманка подняла голову, но враг оставался невидим. Она могла бы… Сканга вздохнула. Не стал ли защитный магический купол ниже?
От мыслей ее оторвал пронзительный крик. Короткий, резкий. Кого-то утащили в Ничто.
— Какой-то глупец сошел с пути! — крикнул Бранбарт. Его голос был резок, в нем чувствовался страх. — Поспешим!
— Нет!
Сканга знала, что спешка — плохая помощница. Заставила себя успокоиться и вгляделась во тьму. Ничего. Шаманка осенила себя защитным знаком. Воины вокруг нее затихли. Лишь издалека доносились звуки ударов оружия о щиты.
— Никому не бегать! Ведь вы охотники! Вы знаете, что убегающая добыча привлекает внимание. Ее гораздо легче поймать, чем животное, которое ведет себя спокойно. Здесь добыча — это мы. Сохраняйте хладнокровие. Никому не бегать! Двигайтесь медленно. Каждый раз, когда я подниму посох, вы делаете шаг и ударяете оружием о щит. Враг во тьме питается нашим страхом. Встретьте его спокойно! И нарушайте тишину. Пусть ритм нашего маршевого шага не собьется. Мы сами определим, когда идти, а когда бежать. — Сканга подняла посох, сделала шаг вперед и снова опустила посох.
Послышались единичные удары булав о щиты.
— Не ведите себя, словно пугливые косули! — взревел Бранбарт и поднял щит. — Делайте, что говорит Сканга! И передайте ребятам позади ее приказ.
Шаманка снова подняла и опустила посох. Грохот щитов стал громче. Нужно внести порядок в войско. Так они справятся с опасностью. Сканга заставила себя спокойно идти дальше. По спине струился холодный пот. Когда она была моложе, много путешествовала. За все столетия ее жизни шаманке встретилось одно-единственное создание, не испытывавшее здесь, в Ничто, страха, — джинн. Он говорил довольно много чепухи. Может быть, он тоже был безумен… Он показал ей, как сходил с тропы и шагал в темноте. И с ним действительно ничего не произошло! Почему ингиз щадили его, Сканга так и не сумела понять. Может быть, он был слишком чуждым для них. Кроме того, возможно, ингиз презирают существ не из плоти и крови.
Снова раздался пронзительный крик, который тут же резко оборвался. Как бы там ни было, пожиратели душ троллями не брезговали.
— Быстрее! — торопил Бранбарт.
Сканга проигнорировала слова короля и продолжала размеренно идти дальше. Она поднимала и опускала посох, за ней следовало эхо грохочущих щитов. Не стала ли тропа уже? Нет, нет… Магическое зрение решило сыграть с ней шутку! Этого не может быть! Шаманка заставила себя дышать спокойно, прижала к сердцу камень альвов. Он усиливал ее магию и дарил могущество, почти равное легендарному могуществу их создателей. Говорили, что тот, кто обладал тремя камнями альвов, мог свершить все. Но каждому народу был дарован лишь один камень, и все они ревностно охранялись.
Шаманка подумала об Эмерелль. У нее был камень, подаренный эльфам. Пусть Бранбарт пьет из черепа королевы. Сканга заберет себе камень! Когда дар альвов будет у троллихи, она сумеет защитить свой народ от всех напастей.
Тролли достигли очередной звезды альвов; на этот раз пересекались семь троп. Сканга застыла. Неужели они уже дошли до звезды, которую сторожит Атта Айкъярто? Шаманка пристально вгляделась в извилистый узор узла силовых линий. Нет, до тронного зала Эмерелль оставался долгий путь.
Раздался звук… Отдаленный вой? Он слышался в ее голове… Ингиз! Говорили, что ингиз набирали силу, когда кто-то проводил слишком много времени в Ничто. Они находили способ заманить слабых. И словно в подтверждение мыслей Сканги, снова раздался крик.
Шаманка споткнулась. Она подвернула ногу. Резкая боль мучила правую лодыжку. Подвернуть ногу? Этого ведь не может быть…
В темноте раздавались новые крики. Поскольку Сканга остановилась, смолк грохот щитов. В воздухе повис едкий запах страха.
Троллиха посмотрела на свои ноги. Они медленно погружались в золотую тропу, словно в размокшую от дождя грязь.
От начала маршевой колонны доносились все новые и новые крики.
Что там происходит? Сканга подняла посох. Нужно двигаться! В конце концов, до замка проклятой королевы уже совсем немного. Они не имеют права останавливаться сейчас. Размокшая дорога, предсмертные крики — это провозвестники последнего сопротивления!
Сканга снова посмотрела на ноги. Рука, которой она поднимала посох, замерла на полдороге. Тропа! Она разделялась на волокна, как толстый канат, расплетающийся жила за жилой.
— Назад! Бегите! — закричала шаманка и схватила Бранбарта за руку.
Воины перед ними повернули и остановились на тающей дороге. Дюжины воинов рухнули в Ничто и тут же оказались окутаны кружащимися черными лентами. Будто длинных тонких червей, тянули они жизненный свет из падающих тел.
Сканга ударила воина, шедшего ей навстречу, посохом по лицу. Тщетно! Ее оттолкнули. Темнота потянулась к ней. В ушах засвистело. Шаманка стала падать в бесконечную пропасть. Обретшая плоть тьма потянулась к ней.
Тишина
Раздался тысячекратный крик, пугающе близко и в то же время уже не в этом мире. Олловейн побывал на множестве полей битвы. За свою жизнь, исчисляемую столетиями, он много раз слушал смерть. Плача, хрипя, упрямо ругаясь, встречали ее умирающие от его меча. Некоторые звали мать или возлюбленную, другие умирали, недостойно визжа. Все это было хорошо знакомо эльфу, но таких предсмертных криков ему не доводилось слышать никогда.
Одного жеста Эмерелль оказалось достаточно, чтобы темные врата закрылись, оборвав голоса троллей. Каменные змеи вернулись на свои места на полу. В большом покинутом замке было совершенно тихо.
Отправляя меч в ножны, Олловейн вздрогнул. Стало холоднее. В просторном тронном зале плел свои заклинания лунный свет.
Одного слова королевы оказалось довольно, чтобы успокоить эльфа. «Все хорошо», — уговаривал себя Танцующий Клинок. И тем не менее чувствовал: что-то изменилось. Рядом было нечто чужое, неуловимое. Оно таилось, но мастер меча знал, что оно здесь. Совсем рядом!
Влага тяжело повисла в воздухе, а с ней и запах цветков липы. Олловейн стоял вплотную к темным вратам. Ничего не могло пройти мимо него незамеченным. И тем не менее здесь что-то было…
Он был самым лучшим мечником Альвенмарка, но чувствовал себя беспомощным, как ребенок. Беззащитным перед неназываемым. Танцующий Клинок опустился на колени рядом с королевой. Та замерла, стоя на коленях, сомкнув губы, с задумчивым взглядом. Обеими руками эльфийка сжимала камень альвов, словно замерзающий в зимнюю ночь — бокал с теплым вином.
Его руки нежно коснулись ее холодных пальцев.
— Что случилось, госпожа?
Эмерелль молчала, глядя на пестрые камни мозаики, будто в изображении скрывалась тайна, разгадать которую могла она одна. Так казалось Олловейну, пока он не понял, что на самом деле королева избегает его взгляда.
Они долго стояли на коленях. Тепло медленно возвращалось в пальцы Эмерелль. Ни единый звук не нарушал тишину.
Драконья звезда уже заходила на западе, когда королева поднялась. Олловейн молча последовал за ней к ступеням трона. Он знал, что повторять вопрос бессмысленно. Она ответит тогда, когда ей заблагорассудится. Возможно, никогда… В ее сердце столько тайн… Поговаривали, что Эмерелль — самая старшая из их народа и она жила тогда, когда альвы правили здесь. Даже для эльфийки ее жизнь была несоизмеримо длинна. Повелительница была древней, как горы, и при этом не теряла юношеской привлекательности. Но сейчас она казалась усталой. Слегка склонившись, королева стояла перед плоской серебряной чашей у трона. Иногда она могла стоять так целыми днями. Лишь Олловейн, мастер Альвиас и Обилее имели право входить в тронный зал, когда Эмерелль пыталась вырвать у будущего его тайны. В серебряной чаше повелительница Альвенмарка видела, что может произойти в ближайшие столетия, она молча вела диалоги с судьбой, чтобы выбрать путь для народов своей страны.
В воде неподвижно лежали оба соловья. Их перья были растрепаны, маленькие клювики раскрыты; птицы умерли во время пения. Игра света заставила воду в чаше на миг стать совсем черной, словно над ее поверхностью появилась тень.
— Мы оба были бы сейчас мертвы, если бы я не сделала этого, — негромко произнесла Эмерелль. — Из башен замка вырывалось бы пламя, но эти соловьи сидели бы на ветвях липы внизу, в долине, там, где пробивается источник, вливающийся в озеро. Они начали строить там гнездо… — На глаза Эмерелль навернулись слезы.
Никогда прежде Олловейн не видел, чтобы королева плакала.
— Что ты сделала, повелительница?
— Я разрушила часть созданного альвами. Одну из золотых троп, которые ведут сквозь тьму. Ту тропу, которую выбрали тролли, чтобы попасть сюда. Все, кто ступил на нее, рухнули в Ничто. Я… — Какой-то миг она подбирала слова. — Мой поступок был продиктован гневом. Я ступила на путь, к которому не была готова, и я не знаю, куда он приведет.
— Но ведь ты сказала, что иначе мы были бы мертвы, — вставил Олловейн.
Он не верил своим ушам. Все века, что мастер меча знал Эмерелль, она доверяла своим знаниям о будущем, и все ее поступки основывались на этом знании. Он защищался этой верой от сомнений, особенно когда не понимал действий королевы.
— А что еще могло бы случиться с нами, если бы тролли ворвались в тронный зал? Разве ты сдался бы? Никогда. А каким образом я приняла бы участие в пиршестве Бранбарта, тебе тоже известно. Не всегда обязательно плести заклинания, чтобы узнать будущее. — Эмерелль осторожно вынула мертвых птиц из воды. — Наше будущее подобно дереву, Олловейн. С каждым ударом сердца оно выбрасывает тысячи молодых побегов, которые уже в следующий миг снова разделяются и превращаются в огромную могучую крону. Я сознавала, что Сканга боится ступать на тропы альвов. Уже дважды тролли победили, поскольку воспользовались золотой сетью. Старуха знала, что я буду стоять здесь, в тронном зале, и дожидаться ее. Из всех возможных вариантов будущего, которые я видела, она лишь однажды отважилась открыть врата. Она понимала, что я обладаю силой, способной разрушить тропу альвов. Она испытывала страх, поэтому выбрала магию крови и тьмы для своего заклинания. Это разновидности магии, которые известны мне меньше всего. — Эмерелль дрожала от гнева. — Я до последнего мига не хотела верить, что она отважится войти в золотую сеть еще раз. Она полагалась на то, что я побоюсь разрушить часть творения альвов. Это та ветвь будущего, которую я не исследовала, ибо она ведет во тьму. Она… — Голос королевы снова оборвался.
Олловейн чувствовал ее страх. Что вошло в мир вместо троллей? Какие ужасы, разгневавшись, призвала королева?
Эмерелль отвернулась от зеркальной серебряной чаши. Первые утренние лучи изгнали тени из тронного зала. Эльфийка осторожно положила мертвых птиц на подлокотник трона.
— Сотни вариантов будущего я изучила. Тысячи остались сокрыты от меня. Почти на каждом пути, которым я шла, я видела огромное войско троллей. Я видела пылающие равнины и горящие города. Тот, кто вставал на пути у этого войска, погибал. Оно неудержимо двигалось на юг, к Сердцу Страны. Вот чего они хотят. Они хотят вырвать сердце у Альвенмарка.
Олловейн вгляделся в блекнущие тени. Что-то таилось там. Почему Эмерелль не скажет об этом? Может быть, ее слова придадут сил чуждым существам? Он вспомнил мрачные легенды о неназываемом ужасе. Если дать ему имя, он станет сильнее. Болтали, мол альвы изгнали его. Но о нем по-прежнему не говорили. Эмерелль знала, что делает, уговаривал себя мастер меча. Несмотря на все, что случилось этой ночью. Если она не хочет говорить о том, что убило соловьев, то разумнее не задавать вопрос вслух.
— А если мы бросимся на троллей всеми силами?
Еще несколько часов назад тролли занимали все мысли мастера меча. Теперь ему с трудом удавалось сосредоточиться. Эльф то и дело вглядывался в сумерки, медленно отступавшие под лучами утреннего солнца.
— Если мы объединим народы Альвенмарка, чтобы сражаться под одним знаменем, то разве не сможем победить троллей? Этой ночью мы выиграли время, чтобы подготовиться к войне, которая все равно начнется… — Что это, тень за троном? Не смотреть туда! Глаза наверняка решили сыграть с ним злую шутку! Это всего лишь тень высокого подлокотника и ничего больше! — Разве все наши старания не имеют влияния на будущее?
— Как раз наоборот. Каждый сделанный шаг что-то меняет. И тем не менее… Иногда кажется, что определенные события неотвратимы. — Эмерелль потупила взгляд. Эльфийка не хотела, чтобы он читал в ее глазах. — Мы потеряем то, что любим. Такова цена. Так было всегда.
Долгий миг они оба молчали. Потом королева подняла взгляд и вдруг улыбнулась.
— Сегодня ночью мы встали на путь, ведущий в новое, неизвестное будущее. Оно темно… Но если не терять надежду, все возможно!
Улыбка исчезла столь же внезапно, как и появилась. Она была редким гостем на лице эльфийки, и тем не менее сподвигла бессчетное множество бардов всех народов слагать о ней песни. Когда Эмерелль улыбалась, мир лежал у ее ног. В эти редкие мгновения расцветала вся ее красота. Ничто, когда-либо виденное Олловейном, не было столь совершенным. «Кроме глаз Линдвин…» — печально подумал он. Под конец он смотрел только в ее глаза. Иначе не сумел бы перенести того, что сделали с ней тролли. Он знал, что любимая ждет его.
— Тебе ведомо о моей смерти, повелительница?
— Мне ведомы многие из твоих возможных жизненных путей, — уклонилась от прямого ответа королева.
— А моя смерть? — не отступал он.
— Ты действительно хочешь это знать? Твой вопрос не мудр. Твоя смерть зависит от пути, который ты изберешь. Я часто видела, как ты умирал.
— А как я могу защититься? — спросил он.
Эмерелль печально улыбнулась.
— Никак, мастер меча. Жизнь в любом случае смертельна. Избегай огня, Олловейн. Ты умрешь в огне, так происходит каждый раз.
Наконец ему удалось встретиться с ней взглядом.
— Тебе ведом путь моей души? Мои прошлые жизни? Кем я был?
— Не помнить — это дар, Олловейн. Не разрушай милости, дарованной тебе судьбой. Каждое новое рождение осветляло твою душу. Ты без недостатков. Безупречен. Я… — Королева мягко покачала головой. — Оставим прошлое в покое. Зачем снова бередить зажившие раны? Поверь мне. Забывать — это дар. Только так можно по-настоящему родиться для новой жизни, когда возвращаешься снова. Тем, кто остался, не пристало самовлюбленно касаться этой милости, мой мастер меча. — Она одарила его болезненной улыбкой. — А теперь оставь меня, пожалуйста, одну. Моя обязанность — начать новый поиск нашего будущего. Мы… — Эмерелль замолчала и опустила глаза.
— Да?
— Я никогда не благодарила тебя за то, что ты спас меня из горящего Вахан Калида. Ты был моим мечом и щитом, когда я не могла защитить себя сама. Такие мужчины, как ты, — редкость, Олловейн. Спасибо, что ты со мной. Ты — свет в мои самые темные часы.
Ее слова смутили его. Коротко поклонившись, эльф удалился. Но прежде чем выйти через высокие ворота тронного зала, он помедлил, снова почувствовав сомнения. С детства он не задумывался над тем, кем был когда-то. Неужели королева сказала все это лишь для того, чтобы отвлечь своего мастера меча от того, что совершила?
У дверей Олловейн оглянулся. Тронный зал был залит светом. Эмерелль задумчиво стояла перед серебряной чашей. В тени не было ничего угрожающего. Только два мертвых соловья напоминали о том, что в Альвенмарк пришло нечто, чего боялась сама королева.
Проклятие
Сканга подняла посох высоко над головой. К ее телу тянулся холод. Конец был близок. Словно шерстяная нить, уходил с дрожью свет из ее груди. Бранбарт смотрел на шаманку широко раскрытыми от ужаса глазами. Его жизненный свет уходил через крупные ноздри.
Троллиха медленно повернула посох. Ее дрожащие губы сложились в слова, которым она когда-то научилась у Маты Нат. Тонкий, будто яичная скорлупа, кокон из стального света окружил ее.
Сканга подтянула Бранбарта вплотную к себе. Король захныкал и съежился, как новорожденный. Его руки болезненно впились шаманке в плечи. Тяжелое от мета дыхание ударило ей в лицо.
Они по-прежнему падали. Крик угас. По лицу Сканги катились слезы. Погибли души тысяч молодых воинов. Шаманка чувствовала ликование ингиз. Такого пиршества не бывало никогда. Целое войско пропало. В мгновение ока.
— Проклинаю тебя, Эмерелль! — запинаясь, выдавила она из себя. — Пусть детей в твоем чреве, если они у тебя когда-либо будут, сожрут черви. Пусть труды твоего народа станут пеплом. Пусть твои друзья предадут тебя, а врагам твоим не будет числа. Чтоб тебе потерять все, что дарует радость твоему сердцу, и жить вечно, чтобы мукам твоим не было конца!
—
Пошли нас, Сканга, — прошептал хор голосов в ее голове. —
Однажды ты уже звала нас. Мы любим выполнять твои желания. Отведи нас в Сердце Страны, и мы научим Эмерелль испытывать страх.
Сканга попыталась оградиться от голосов. Она крепко обнимала Бранбарта. Да, даже шаманка поддалась страху. Она сознавала, что ее защита — лишь иллюзия, как многое в царстве тени. К тому же каждый миг она боялась рухнуть на скалистую землю.
Бранбарт издавал короткие пронзительные крики. В глазах его отражалось безумие.
— Я не могу дать вам тела! — крикнула троллиха. — Это не так, как в Вахан Калиде. Я не могу помочь вам здесь!
—
Открой нам врата в Сердце Страны. Это все, чего мы хотим. Нам не нужны тела. Уже один страх способен убить, шаманка. А мы мастера страха.
— Ваша ложь меня не обманет. Одного страха недостаточно, чтобы сломить Эмерелль. Я не пущу вас в Альвенмарк, если не смогу повелевать вами. Неужели вы считаете меня настолько глупой? Какой мне от этого прок? Однажды вы придете в Снайвамарк, чтобы мучить там мой народ. Я не буду торговаться с вами на ваших условиях.
В ее теле отдавался смех. Громкий, пропитанный ненавистью, болезненный. Сканга опустила посох и прижала руки к пульсирующим вискам.
—
Мы не торгуемся, Сканга. Мы делаем тебе великодушное предложение. Ты в наших руках. Мы даруем тебе жизнь, если ты откроешь нам путь в Сердце Страны. И мы подарим тебе уверенность в том, что Эмерелль будет страдать. Разве это не самое горячее твое желание — сломить королеву эльфов? Открой нам врата, и твое желание исполнится.
Тени отскакивали от тонкой оболочки заклинания, окружавшего Скангу. Она в безопасности! Ингиз не могут подобраться к ней! Чувства шаманки ощупывали тьму. Она должна найти золотую тропу. Тогда они с Бранбартом будут спасены.
—
Ты действительно думаешь, что можешь защититься от нас? — послышался смех. —
Сканга, ты уверена, что твое заклинание столь же могущественно, как заклинание альвов? Проверим?
Нельзя слушать эти голоса. Болтовня — вот все, что они могут. Ее заклинание защищает их обоих…
Бранбарт вздохнул. Желтый свет улыбки пролился по его ауре.
— Да, я сделаю это, — сказал он. — Да.
Его руки сомкнулись на горле Сканги.
— Глупец! Ты убьешь нас обоих!
Король продолжал улыбаться.
— Они отпустят меня. И прогонят голоса из моей головы. — Его руки сжались сильнее. — Крики… Они не прекращаются, крики моих воинов.
Сканга выгнулась дугой. Ее длинные ногти впились в запястья короля, но против его силы она ничего не могла поделать. Легкие горели, словно в них налили жидкого огня. Шаманка тщетно пыталась вдохнуть.
— Если я умру, умрет и мое заклинание, — выдавила она из себя. — Ты убьешь нас обоих.
В светящемся теле короля по-прежнему была желтизна улыбки. Но его аура медленно блекла. Что-то темное разливалось внутри него. Цвета уходили. Внезапно его голова исчезла.
— Они обещали, — произнес он чужим, гортанным голосом.
Сканга потянулась к его промежности и сжала изо всех сил.
Хватка Бранбарта на ее горле стала лишь крепче. Шаманка почувствовала, как с хрустом сдвинулся один из ее позвонков. Подумалось об удушающем черном иле. Паника охватила душу. Это было так же, как тогда, в ночь ужасов…
Внезапно Бранбарт пронзительно вскрикнул. Отвесил ей звонкую оплеуху.
— С ума сошла, старая карга? — Правой рукой он тер промежность.
У его светящегося тела снова появилась голова, и она сияла пульсирующим красным светом боли и ярости. Король шмыгнул носом и сплюнул.
Сканга почувствовала, что плевок приземлился ей на левую ногу. Магический кокон, созданный ею, был слишком узок, чтобы увернуться. Шаманка нащупала посох, недоверчиво вглядываясь в Бранбарта.
—
Он так слаб, — раздалось в ее голове. На этот раз говорил только один голос. —
Почему не ты правишь своим народом, Сканга? Ты подходишь куда лучше. Ах… Ты все еще думаешь, что твое смешное заклятие может защитить тебя? Нам не нужно прикасаться к тебе, чтобы убить тебя, старуха.
— Я могу за себя постоять, — прошипела Сканга. Каждое слово обжигало ее измученное горло.
—
Ты уверена? Может быть, мы отпустили его, чтобы он пока не убивал тебя. По крайней мере, я полагаю, что с тобой можно разговаривать, хоть и не все мои братья и сестры придерживаются того же мнения. Ты умна. Ты поймешь, что оказалась в безнадежном положении. Либо ты убьешь Бранбарта — и тогда мы выпьем его душу и ваш король больше никогда не родится вновь, либо ты не сделаешь этого — тогда вы оба умрете. Ты сможешь защититься от него, только если уничтожишь его. Он — твоя величайшая слабость, Сканга. Я ведь уже говорил, что не все мои братья и сестры так уступчивы, как я. Некоторые не простили тебе того, что ты обрекла на гибель двоих из нас. Они заставят Бранбарта задушить тебя. Тогда твое заклинание исчезнет и вы оба станете нашими жертвами. Признаю, даже я слабею, думая о твоей сильной душе. Она полна темноты. Мы отличаемся меньше, чем ты думаешь, Сканга. Темное семя Маты Нат проросло в тебе. И оно сильно.
«Все это ложь», — подумала Сканга. Нельзя поддаваться этим нашептываниям. Она вытащит Бранбарта отсюда. По крайней мере, король выживет.
—
Ты меня разочаровываешь. Ты ведь знаешь, что я прав.
Желтый свет улыбки пронизал ауру Бранбарта. Другие голоса снова зашептали королю.
—
Мои братья и сестры решили, что тебе пока еще не стоит умирать. Но не спеши ликовать. Это не добрая весть. Они уверены, что сумеют убедить тебя открыть нам путь в Альвенмарк. Ты очень могущественна, Сканга, у тебя есть камень альвов. Ты можешь уничтожить творение древних, как ребенок с легкостью рвет паутину. Думаешь, что альвы и все, что они создали, было идеальным? Эгоисты, вот кем они были. Еще похуже своих последних детей, эльфов. И невыносимо высокомерны! Они… О! О нет. Мне жаль.
— Что? — Сканга прокляла себя в тот же миг, как это слово сорвалось с ее губ. Нельзя было поддаваться на нашептывания этого ингиз! Что бы он ни говорил, добра от него не жди.
—
Мои братья и сестры пытаются убедить твоего короля в том, что он должен схватить тебя, чтобы вывернуть из сустава большой палец, а потом оторвать его. Как думаешь, Бранбарт достаточно силен, чтобы оторвать большой палец? Мне жаль. Заверяю тебя, Сканга, мы не все такие, хоть мы и пожиратели душ, и пользуемся дурной славой.
Посох Сканги взлетел и с грохотом обрушился на висок Бранбарта. Король обмяк.
—
Превосходно! Я впечатлен. Правда, Сканга. Поступки и мысли едины. Это редко встречается среди баб.
Голос в ее голове рассмеялся.
—
Ну что ж, если быть честным, то среди мужиков тоже. Большинство по крайней мере на миг задумываются, прежде чем совершить поступок. Ты особенная.
Сканга отчаянно оглядывалась в поисках тропы альвов. Ничто было пронизано сотнями этих троп. Должна же быть одна неподалеку!
—
Мне очень жаль тебя разочаровывать, дорогая. Это место больше, чем ты можешь себе представить. Задумайся на минутку. Оно окружает несколько миров. Могут пройти дни, прежде чем ты найдешь тропу альвов. Собираешься оглушать Бранбарта каждый раз, как он будет приходить в себя? Не стану вмешиваться в твои решения… Но не боишься ли ты, что выбьешь остатки рассудка из его шишковатой головы? Что с ним станет? Он ведь даже сейчас в роли короля представляет собой, мягко говоря, проблему.
Сканга приложила все усилия, чтобы отыскать тропу. Всеми органами чувств тянулась она в темноту. Если ингиз так старается лишить ее надежды, то спасение очень близко.
—
Поразительно, Сканга. Неужели ты думаешь, что меня так легко понять? Ты меня оскорбляешь. Я ведь по-настоящему хорошо отношусь к тебе. Я не такой, как мои братья и сестры. К сожалению, большинство руководствуются только инстинктами. Они питаются твоим телом и жаждут твоей души. В данный момент они спорят о том, не лучше ли приказать Бранбарту удавить тебя. Некоторым понравились твои особые страхи. Ты ведь лучше всех знаешь, о чем тебе напоминает душение. Твоя учительница, Мата Нат, была довольно мерзким сорняком. Никогда не связывался с деревьями. Их души… Ладно, они действительно исключительно сочны. Но говорить с ними… Я ведь вижу в твоих мыслях, что она была за наставница. Я бы тоже ее убил. Кстати, ты уверена, что она на самом деле мертва? Как там говорится? У деревьев и минотавров тринадцать жизней. Ты ведь туда больше не ходила. Удар молнии и огонь, действительно ли этого было достаточно? Ты уничтожила ее до последнего корешка?
При мысли о корнях Маты Нат шаманку прошиб холодный пот. Не думать об этом! Что нужно проклятому ингиз? Сканга чувствовала, как он копается в ее воспоминаниях. Он проживал ее жизнь. Искал мгновения счастья в одиноких часах, когда она стояла на краю пропасти.
—
Ну же, отдай нам Бранбарта, и мы отпустим тебя.
Сканга упрямо противилась нашептываниям. Она давным-давно поклялась в верности душе короля! За свою жизнь она частенько злоупотребляла властью. Убивала шаманок, которые, возможно, однажды могли стать могущественнее ее. Пользовалась магией, чтобы ослепить статных воинов и зазвать их к себе в постель. Повинуясь мимолетной прихоти, делала выбор между жизнью и смертью. Единственное, что она хранила свято, — это верность душе короля. Если она сейчас предаст, это разрушит ее. И шепчущий голос знал это.
—
Значит, ты решила погибнуть вместе с ним? Это благородно или глупо? Ты все же более чужда мне, чем я полагал, Сканга. Только посмотри! Он уже моргает. Он не станет колебаться и повернется против тебя. Видишь ненависть в его глазах?
Шаманка ухватила посох. Бранбарт оказался проворнее. Очевидно, он давно пришел в себя и наблюдал за ней из-под полуопущенных век.
— Не слушай голоса. Что бы они ни говорили, они желают твоей погибели! — прошипела Сканга.
Без всяких усилий король вырвал из ее рук тяжелый посох. А потом выпрямился.
О мудрецах и о страсти
Устало моргая, Танцующий Клинок глядел на сад с высокой террасы. Королева велела разбудить его и пригласила сюда. Стояла теплая ночь. Прошло три дня после событий в тронном зале, весна вступила в свои права и звучала все громче плеском ручьев и пением птиц.
Перед Олловейном два тутовых дерева тянули к луне темные ветви и, похоже, пытались превзойти друг друга в роскоши весеннего наряда.
Мастер меча оперся о каменный парапет и закрыл глаза. Он гнался за сном, от которого его оторвали. С ним была Линдвин. Они шли по каменной дорожке, покрытой ковром белых вишневых лепестков. Они держались за руки, и Линдвин своими шуточками заставляла его смеяться.
За то короткое время, которое они провели вместе, такой прогулки не было ни разу. Но любимая часто приходила к нему в снах, чтобы даровать то, в чем отказала им жизнь. Он цеплялся за эти сны. Не хотел просыпаться.
— Что вы сделали в тронном зале? — послышался ворчливый голос.
Олловейн неохотно открыл глаза. Рядом с ним стояла лисьеголовая черноглазая дама в платье цвета красного мака. Ее макушка едва доставала эльфу до колен, но глядела незнакомка на мастера меча сверкающими от ярости глазами.
— Прошу… Оставь меня, лутинка, я в печали, — негромко произнес он.
— А я в ярости, — едко сообщила она. — Для тебя существует лишь один способ избавиться от меня. Ответь на вопрос!
Мастер меча вздохнул. Лутины считались самым взбалмошным народцем среди кобольдов. Он никогда не понимал, почему Эмерелль позволяла некоторым из них занимать придворные посты. С ними сплошные неприятности. Вот и эта лисьехвостая мучительница здесь неспроста, в явлении рыжей злюки наверняка что-то кроется. Вряд ли это простое невезение. Должно быть, встречу устроила королева. Но какую цель она преследовала?
— Тролли открыли врата на звезде в тронном зале. Эмерелль прогнала их. Вот что случилось, — коротко ответил Олловейн.
— Помолчи-ка и послушай! — Лутинка уперла руки в бока и уставилась на эльфа так, словно собиралась вызвать на дуэль. — Что ты слышишь?
— Знаешь, это уже действительно…
— Что ты слышишь? — не отставала рыжая нахалка.
— Ветер в ветвях.
— А еще?
Олловейн пожал плечами. Он догадывался, к чему клонит лутинка, но не хотел говорить о тишине.
— Ничего.
Она широким жестом указала на парк.
— Там должны петь свою весеннюю песню сверчки. Летучие мыши должны носиться вокруг башен замка, а светлячки — плясать в ветвях плодовых деревьев. Но там ничего нет. В траве я нашла сотни мертвых сверчков. Маленькие птицы сбежали. Вчера ночью я была у одной луговой феи. Я присутствовала при том, как у нее родился мертвый ребенок. Целую ночь говорила я с ней. Когда сегодня утром я ненадолго отлучилась, фея убежала на озеро и утопилась. — Голос лутинки срывался от ярости. — Ты скажешь мне, какую цену заплатила Эмерелль за то, чтобы прогнать троллей, мастер меча. Что она впустила в Сердце Страны? — Лисьехвостая угрожающе подняла указательный палец. — И лучше тебе не уходить от ответа, не то я превращу тебя в личинку и раздавлю!
Я… — начал Олловейн.
Пожалуй, лучше отвечу я. — Из тени на террасу вышла Эмерелль.
Олловейн не слышал, как пришла королева, лутинка тоже казалась удивленной, когда внезапно увидела перед собой повелительницу Альвенмарка. Впрочем, маленькая девушка-кобольд даже не пыталась проявить подобающую вежливость.
— И прекрасно! Ты наверняка ответишь лучше, чем этот тупой любитель помахать мечом. Что ты сделала, Эмерелль?
Олловейн наклонился, намереваясь схватить лутинку и вышвырнуть прочь. Никто не может столь дерзко разговаривать с королевой! Неотесанный мужлан Мандред не понимал, что делает, но лисьехвостая прекрасно сознавала, что говорить с королевой словно с себе подобной — оскорбление.
— Не смей, непоседа с мечом! — Лутинка щелкнула пальцами, и в ее правой лапке появился крохотный, закрученный спиралью ясеневый посох.
— Оставь, Олловейн. Ганда имеет право задавать мне вопросы. Ты пыталась прогнать тени, не так ли?
Крохотная кобольдесса опустила волшебный посох.
— Да. Я целую ночь сражалась у ложа Лунного Цветка. Она так хотела ребенка. Ты ведь знаешь, в последние дни зимы сойка унесла ее возлюбленного. Она хотела… — На глаза лутинки навернулись слезы. — Я владею множеством изгоняющих заклинаний, но это существо прогнать не смогла. Будто пыталась поймать руками тень. Она была там целую ночь. Лунный Цветок испугалась до смерти. Она утверждала, что тень говорит с ней. Я ничего не слышала. Но она наверняка не придумала это. Я думаю, что страх убил ее ребенка. И было холодно. Так холодно, словно вернулась зима. Что ты сделала, Эмерелль? Почему должны были умереть Лунный Цветок и ее дитя? Почему молчат птицы на ветвях и сверчки в траве? Кого ты вызвала, чтобы защитить Сердце Страны от троллей?
Эмерелль тяжело вздохнула.
— Мудрость должна была бы руководить всеми моими поступками. Не гнев и не любовь. Поэтому я многим при дворе кажусь холодной, даже несправедливой; Справедливость может стать слабостью, Ганда. Это один из самых горьких уроков, которые я выучила, став королевой. Несправедливо то, что случилось с Лунным Цветком, и я всем сердцем хотела бы, чтобы этого никогда не произошло. Я до последнего не хотела верить в то, что тролли еще раз решат злоупотребить тропами альвов для военных целей. В гневе и отчаянии я решилась на разрушение тропы. Только так я могла спасти Сердце Страны.
— Ты не спасла его! — гневно ответила Ганда. — Уж лучше бы сюда пришли тролли. С ними я знала бы, что сделать. — Она коснулась маленького белого пятна на лбу. — Ты уничтожила заклинание альвов, — очень тихо произнесла кобольдша. — Их тропы — это сухожилия, соединяющие между собой миры.
— Троп альвов сотни, — вмешался Олловейн.
— В твоем никудышном теле тоже сотни сухожилий. И если я перережу одно из них, это может означать, что ты никогда больше не сможешь согнуть большой палец. И как ты будешь держать меч? Все, чему ты учился за свою долгую жизнь, может быть разрушено одним-единственным движением. Вот так «не важно» перерезать сухожилия. — Ганда уставилась на Эмерелль. — Сюда ворвались ингиз, верно? Пожиратели душ из Ничто?
— Они не могут принять здесь материальную форму, — заметила Эмерелль. — Могут лишь пытаться запугать нас. И они несут холод.
— А если кто-то окажется достаточно глуп и
поможет им обрести тело? Что тогда? Ты должна прогнать их, Эмерелль. Немедленно!
— Они уходят от моей магии. Я так же ничего не могу поделать с ними, как и ты прошлой ночью. Даже альвы не могли уничтожить их, поэтому и изгнали их тени во тьму.
— Значит, ты тоже должна прогнать их обратно! — упрямо гнула свое Ганда.
Эмерелль беспомощно развела руками.
— Я пыталась. Поверь! Всеми силами! Но мне не удалось. Они слишком не от мира сего. Поэтому я позвала тебя, Ганда. Мне нужна твоя помощь.
Олловейн не поверил своим ушам. Он догадывался, что лутинка не случайно появилась среди ночи на дворцовой террасе. Но что ему делать с этой склочной лисьехвостой волшебницей? И что надеется получить от нее Эмерелль?
От слов королевы Ганда лишилась дара речи. Она недоверчиво пялилась на эльфийку.
— Есть место, где можно найти ответ на все вопросы, по крайней мере так говорят. Когда я еще не заняла трон Альвенмарка, я много раз бывала там и никогда не разочаровывалась. Библиотека Искендрии. Если где-то и можно узнать, что сделать, чтобы прогнать тени обратно в Ничто, то только там.
Ганда решительно покачала головой.
— Это не для меня. Нет! Я не мудра. У меня не хватит терпения отсиживать задницу на жестких стульях и копаться в книгах, которые написаны настолько запутанно, что каждое предложение приходится читать трижды, прежде чем поймешь, о чем речь. Пошли одного из своих советников. Ведь есть много ученых, чье предназначение в том, чтобы записывать всякие штуки, которые понимают только им подобные. А я за практику. Презираю остроумно-глупую болтовню. Позволь мне возиться с кровью и дерьмом, пошли целительницей на поле битвы — и ты не будешь разочарована. Но в Искендрии мне нет места. Меня ведет чутье. И оно редко подводило. Из того, что продиктовано исключительно рассудком, получается слишком много зла. — Она указала на Олловейна. — Пошли его. Ведь вы, эльфы, умеете красиво говорить. Ему нетрудно будет разобраться в бормотании мудрецов. А я здесь буду искать способ победить тени. Даже если стану советовать всем оставшимся бежать!
«Таковы они все, эти лутины, — подумал Олловейн. — Капризны, упрямы и никогда не хотят брать на себя ответственность. В каком же отчаянном положении оказалась Эмерелль, раз просит кобольдессу о помощи!»
— Я с удовольствием пойду, если пошлешь, госпожа. И всеми силами буду стараться услужить тебе.
Королева улыбнулась одними глазами.
— Знаю, Олловейн. Но без помощи ты не сможешь сделать и первого шага на пути к Искендрии. Ты не умеешь входить в золотую сеть. И… Не хочу тебя обидеть, но… Ты не мудрец. Ты хороший полководец и, возможно, лучший мечник Альвенмарка. Я позвала тебя сюда, потому что действительно хотела просить тебя проводить Ганду в Искендрию. И с благодарностью принимаю твое предложение.
— Что делать мечнику в библиотеке? — недоверчиво спросила лутинка.
— Мои мудрецы считают, что сейчас разумнее держаться от меня подальше. Как бы там ни было, король троллей поклялся превратить мой череп в чашу для мета. Мудрые бежали первыми, когда об этом стало известно. — Эмерелль цинично улыбнулась. — Мудрость и верность сочетаются редко. Но причина моей просьбы не в том, что я лишилась советников. Никто не пришел, чтобы обвинить меня в смерти Лунного Цветка. И мудрецы, наверное, не заметили бы, что молчат сверчки. Мне нужен тот, для кого поиск вопросов — дело сердца, а не ума. Кто-то, кто не считает, что луговых фей столь же много, как цветов у пруда, и кому небезразлично, одной больше или одной меньше.
Острый язычок Ганды беспокойно высунулся из лисьей пасти.
— Ты знаешь, почему я не бежала, когда стало известно, что идут тролли?
— Потому что тебе все равно, правлю в Сердце Страны я или король троллей.
Ганда скептически взглянула на Олловейна и коротко кивнула.
— Так и есть, Эмерелль.
Мастер меча с трудом сдержался.
— Позволь, я провожу эту предательницу из дворца, госпожа?
Эльфийская королева качнула головой.
— Искренность — редкая добродетель, Олловейн. Особенно при королевском дворе. — Она обернулась к лисьехвостой. — Никто не умеет столь ловко ходить по тайным путям, как народ лутинов.
Это мастеру меча было известно слишком хорошо. Путины были обманщиками и ворами, некоторые даже убийцами. Тот, кто связывался с ними, обладал лживой душой. Эльф все ёще не мог понять, почему Эмерелль велела кобольдессе прийти сюда.
— У моего народа никогда не было выбора, Эмерелль, — с жаром произнесла Ганда. — Мы передвигаемся пешком, потому что мы единственные не получили земли, когда альвы создавали своих детей. Мы безземельны, и за все тысячелетия, миновавшие с тех пор, не изменилось ничего. Даже когда изгонялись целые народы, никто не подумал о том, чтобы подарить родину нам, лутинам. Землю всегда забирали эльфы.
Как эта дерзкая баба осмеливается упрекать королеву и говорить такие дерзости?! Олловейн заставил себя сохранять спокойствие. Он — мастер меча, а это — королевский двор. Пусть они здесь одни, но замок остается местом, исполненным достоинства и красоты, и нужно вести себя подобающе.
— Среди лутинов ты слывешь следопытом. Ты часто ведешь других, когда нужно быстро покинуть какое-то место. Сеть троп альвов хорошо знакома тебе, и, насколько мне известно, ты еще ни разу не допустила ошибки при открытии врат.
— Не знаю, кто рассказал тебе это, Эмерелль, но не верь всему. Разве у тебя нет волшебной чаши, в которой ты можешь видеть правду? Лучше воспользуйся ею, не стоит доверять придворным.
— Ты имеешь в виду серебряную чашу, которую так долго рассматривала три ночи тому назад, когда думала, будто одна в тронном зале? — На лице Эмерелль мелькнула улыбка.
Олловейн удивленно взглянул на эльфийку. Улыбка казалась чужой на ее губах, но на миг мастеру меча почудилось, что он увидел в лице королевы что-то очень хорошо знакомое. Она казалась более юной и менее солидной. И ранимой…
Ганда смущенно почесала за ухом.
— Я подумала, что нужно отнести волшебную чашу в безопасное место, пока не пришли тролли.
Олловейн напрягся. Проклятая воришка! Сейчас Эмерелль прикажет ему вышвырнуть ее.
— Конечно, — ухмыльнулась королева. — В любом другом случае я велела бы тебя сурово наказать. — И она тут же снова стала серьезной. — Мне прекрасно известно, что народу лутинов безразлично, кто здесь правит — я или Бранбарт. Может быть, ты втайне даже хочешь, чтобы пришли тролли, поскольку желаешь видеть униженными нас, эльфов. Большинству лутинов наверняка доставило бы немалое удовольствие пережить превращение эльфов в безземельных беженцев… чтобы былые господа разделили их судьбу. Но речь идет о гораздо большем, чем просто о мести троллей. Ты знаешь, что ингиз нашли путь сюда и они не удовлетворятся тем, чтобы быть лишь наблюдателями. Не знаю, как они смогли попасть в Альвенмарк. Может быть, тролли заключили с ними пакт. Может быть, ингиз проскочили по какой-то несчастливой случайности. Как бы там ни было, я не знаю, как победить их. Уверена только в одном, а именно в том, что они разрушат страну так, как никогда не смогли бы тролли. Поэтому я прошу тебя отправиться в Искендрию вместе с Олловейном. Только альвы владели знанием о том, как изгнать ингиз. Они должны были оставить нам указание, на случай если ингиз вернутся! И я не знаю, где искать его, если не в Искендрии. — Эмерелль поглядела на тени, отбрасываемые тутовыми деревьями в лунном свете. — Они здесь, Ганда. Ты чувствуешь их?
Олловейн огляделся. Он понимал, что за ним наблюдают. Беспокойно всмотрелся в тень, но не обнаружил ничего, с чем мог бы справиться при помощи меча.
— Если вы пойдете по тропам альвов, то отправитесь в царство ингиз, — продолжала Эмерелль. — Они попытаются напасть. Вы, лутины, славитесь хитростью и даром находить вещи, о пропаже которых неизвестно даже владельцам. Для этих поисков не найти никого лучше тебя. И помни: ты отправишься в Искендрию не ради меня, Ганда, и не ради народа эльфов. Ты пойдешь ради Лунного Цветка и остальных луговых фей. Ты пойдешь, чтобы сберечь красоту Сердца Страны, песни соловьев и стрекот сверчков. Прислушайся к своему сердцу, послушай его совета. Я жду тебя через час у звезды альвов в тронном зале — или чтоб я тебя больше никогда не видела.
Маленький лисий язычок снова нервно высунулся изо рта. Лутинка вдруг повернулась и бросилась прочь, не сказав ни слова.
Когда Ганда покинула террасу, Эмерелль тоже развернулась, чтобы уйти.
— Госпожа?
Королева, казалось, спешила, но, тем не менее, остановилась.
— Почему ты доверяешь столь важное задание лутинке? Разве мастер Альвиас не рассказывал тебе о красношапочниках — кобольдах, которые беззастенчиво требуют прогнать эльфийских князей с тронов? Говорят, что ими руководит лутин. Они распространяют листовки в мастерских. Я сам видел эти пасквили. Будто бы они выступают против обжорства, пьянства и тому подобного, но на самом деле это не что иное, как призывы к восстанию. Как ты можешь доверять лутинке при таких обстоятельствах, госпожа?
— Речь идет не о моей королевской короне. Ганда пойдет не ради меня, а ради тех, кто действительно важен для нее.
А ты за ней присмотришь. Защищай ее от врагов и от себя самого.
Олловейн вздохнул.
— Как прикажешь. Но я не думаю, что лутинка придет в тронный зал.
— Ты будешь тосковать по луговой фее с лужайки у озера? — спросила его королева.
— Нет, — признался мастер меча.
— Поэтому и важно, чтобы отправились вы оба. А теперь отпусти меня, Олловейн. Я еще должна задать один вопрос серебряной чаше, прежде чем вы отправитесь в путь. — И с этими словами Эмерелль удалилась.
«В этом вся она, — с горечью подумал эльф. — Она слишком много знает о вариантах будущего, и ей даже в голову не приходит разделить эту ношу с другими». То, что она доверилась ему в тронном зале, было мгновением слабости. Но теперь она снова стала прежней. Все ее помыслы направлены на то, чтобы сражаться за будущее Альвенмарка. Что там может быть такого ужасного, что она забывает о настоящем? Неужели она забыла о нем? Нет! Тогда она не знала бы о смерти Лунного Цветка.
Олловейн отказался от попытки постичь ход мыслей королевы. Она была слишком древней и мудрой. Он не должен понимать ее, потому что знает, что она всеми силами будет пытаться защитить Альвенмарк. И в этом он будет ей служить. Хоть она и не ответила на вопрос о том, зачем нужен мастер меча в библиотеке.
ПРОТИВ ПРИСТРАСТИЯ К ИГРЕ И ВЫПИВКЕ
Памфлет почтенного Элийи Глопса, основателя Лиги сохранения внутренних размеров Альвенмарка
Глава 9. О проклятии стола для игры в фальрах
(…) Трата времени поистине эльфийских масштабов, вот как называю я игру в фальрах, которая дарует честным, работящим гномам и кобольдам, жизнь которых не исчисляется столетиями, не развлечение, а сплошные неприятности. Что это за игра, правила которой, толкования правил, отчеты об известных партиях и полемика о спорных ходах заполняют целые библиотеки? Разве альвы создали нас для того, чтобы мы играли? Разве наша задача не в том, чтобы формировать мир, который они нам оставили? Разве они не подарили бы нам игру в фальрах, если бы хотели, чтобы мы проводили время за игральным столом, куря, выпивая и споря? Какая от этого польза? Да, я знаю Фальраха, героя Драконьих войн, величайшего полководца Альвенмарка, самоотверженного рыцаря Эмерелль. Его еще называют спасителем Альвенмарка, благородным воином, соединившим в себе все добродетели рыцарства. Но что общего у страсти к игре и рыцарских добродетелей? — Как бы ярко ни сияла звезда Фальраха, слава и величие всегда несут в себе семя упадка, если они не сочетаются со скромностью и нетребовательностью.
Фальрах не корчевал леса, не отвоевывал плодородную землю у каменистой почвы. Часы досуга он тратил на то, чтобы создать бесцельно сложную игру. Один только стол, на котором игроки разыгрывают свои партии, точнее его создание, поглощает сотни часов работы, да, я знаю одного резчика по слоновой кости из моего народа, который провел всю свою жизнь, изготовляя фигурки белой стороны для игрального стола в фальрах для Шахондина, эльфийского князя Аркадии. Может ли это быть смыслом жизни? И я готов восхвалять троллей, которые, играя, довольствуются парой костяных кубиков.
Фальрах полагал, что каждая партия названной в его честь игры — это исследование войны, наука о том, что даже самый острый ум не может предугадать все неотвратимости судьбы, которая так же влияет на войну, как танцы клинков на полях сражений. И тем не менее именно на это замахивается каждый игрок в фальрах, когда час за часом, задумавшись, таращится на игральный стол. Он полагает, что его разум, воплощенный в прихоти удачи, может, размышляя и планируя, достичь победы.
Встречал я эльфийских князей, для которых жизнь — это игра в фальрах. Мы, их подданные, — не что иное, как фигурки, которые можно как угодно двигать по доске, даже приносить в жертву, если видишь в этом выгоду для себя. И встречал я троллей, для которых величайшее счастье — это охота на медведя. Они воняют, они разговаривают грубыми словами, но когда они вечером садятся за стол, там ожидает трапеза, являющая собой урожай их дневного труда. А что находит на своем столе игрок в фальрах? Обильные плоды труда других!
Если уж я вынужден служить господину, то мне ближе тот, кто принимает простую пищу в пещере, чем другой, для которого жизнь — игра и который забыл уже, что это такое — жить трудом своих рук, который роскошествует во дворце, построенном моими братьями, их окровавленными от тяжкого труда руками, и который полагает, что наши сородичи будут чистить его ночной горшок. Задумайтесь, слуги! Жизнь — это не игра в фальрах. Противьтесь тому, чтобы быть фигурками на игральной доске эльфийских князей! Мы слишком слабы, чтобы самим стряхнуть ярмо. Поэтому мы должны выбрать одну из сторон. Я свой выбор сделал. Слушайте мой боевой клич! Мир пещерам, война дворцам!
Из собрания запрещенных трудов, составленного Альвиасом, гофмейстером, том 7, исходный текст 8, А
Чужой
Ульрик сидел на пне и наблюдал, как воины строят хижины. Несмотря на то что снова пошел снег, большинство мужчин работали с обнаженным торсом. Они складывали в срубы стволы елей. С обоих концов ствола делали глубокие зарубки, куда вставляли кругляк для внутренних перегородок. Так быстро рос пахнущий еловой смолой четырехугольник, который скоро даст пристанище очередной группе беженцев от нескончаемой зимы. Прошло уже четыре недели с тех пор, как отец Ульрика, Альфадас, прогнал троллей, но каждый день все новые и новые беженцы находили дорогу в Зунненберг, деревню, надежно скрытую в долине оленьей тропы.
Пронзительный свист заставил короля поднять голову. Работы над одним из домов почти завершились. Словно ребра выпотрошенного оленя, уходили стропила в заснеженное небо. Не хватало только крыши из сплетенных еловых ветвей. Хоть она и не продержится до таяния снегов, но о весне, а уж тем более о лете сейчас никто не говорит. Все силы брошены на то, чтобы пережить хотя бы день.
Ульрик подошел к наполовину готовой хижине. Теперь он тоже может кое-что сделать. Пока воины возились с тяжелыми стволами, он бы только мешал. Теперь требовалось законопатить широкие щели между необтесанными стволами с помощью глины и мха. Работа для детей.
Набежала ликующая толпа. Ульрик знал некоторых малышей, например Оттара и темноволосую Асдис; оба потеряли родителей в сражении за Зунненберг. Толстого Гутхорма, которого голодные недели сделали таким же тощим, как и других детей, и долговязого Эйрика. Худощавый паренек был больше чем на два года старше и на две головы выше Ульрика. В Фирнстайне он часто развлекался тем, что дразнил слепую Хальгарду. Заставлял ее спотыкаться, рассказывал всякую чушь о том, что якобы происходило вокруг нее. Дюжины раз дрались Ульрик и Эйрик. И чаще всего Эйрик побеждал. Теперь он был предводителем стайки детей, бежавшей к хижине.
Приблизившись к хижине, Ульрик краем глаза увидел, как отпрянул от него Оттар. Да и Гутхорм смотрел недоверчиво. Смех стих.
Эйрик, расставив ноги, преградил ему путь. Шумно втянул носом воздух.
— Воняет, вам не кажется? Как будто дохлой рыбой.
Оттар так задрожал, что выронил мох. Его сестра Асдис встала перед ним, заслонив его собой.
— Тогда подвяжи штаны, Эйрик. Вонь действительно невыносима. — Ульрик попытался рассмеяться, но смех не получился.
Долговязый мальчишка угрожающе поднял кулаки.
— Убирайся во фьорд, умертвие! Убирайся, или я оттащу тебя в воду за волосы!
— Я здесь для того, чтобы работать, как и остальные.
— Ты не как остальные, — прошипела Асдис. — Лут перерезал твою нить. Ты теперь неживой. Иди к своей мертвой подружке и оставь нас в покое!
Ульрик судорожно сглотнул, борясь со слезами.
— Я не… — Он посмотрел на Гутхорма, но тот отвел взгляд.
Ульрик довольно давно заметил, что все стараются не смотреть ему в глаза. Мальчик не понимал почему. До этого момента он твердил себе, что остальные просто завидуют. С тех пор как в пещере у фьорда он убил тролля, сын Альфадаса считался воином, несмотря на то что был очень юн. Ульрик знал героические истории о мертвых королях и их лучших воинах. Никогда еще семилетний ребенок не убивал троллей. Теперь Ульрик имел право сидеть за праздничным столом с воинами, имел право пить мет, если захочет. Правда, от этого пойла у него кружилась голова и бывало плохо.
Но воины тоже избегали мальчишку. Его присутствие заставляло бородатых мужчин стыдиться. Было очень мало фьордландцев, которые выжили бы после битвы с троллем.
Ульрик упрямо сжал губы. А потом прошел мимо Эйрика.
— Я буду делать свою работу. — Он наклонился за глиной и запустил обе руки в ледяную грязь.
Эйрик схватил его за волосы и рванул назад.
— Я тебя предупреждал! — закричал он. — Я отволоку тебя вниз, к фьорду, где тебе и место. И засуну в мешок с камнями. На этот раз ты не вернешься!
Ульрик шлепнулся спиной на снег. Едва он коснулся земли, Эйрик ударил его ногой в бок. Остальные дети просто стояли и смотрели. Никто не пытался помочь, даже Гутхорм, который когда-то был его другом. Ульрик подумал о том, что рассказывали ему отец и Олловейн о рыцарском поведении в бою. Тот, кто будет придерживаться кодекса чести, погибнет!
Эйрик снова пнул его. Ульрик немного ослабил удар, откатившись в сторону. Застонав, встал на четвереньки. Руки увязли в снегу.
— Возвращайся на дно фьорда, умертвие! Ты нам здесь не нужен!
Ульрик ринулся вперед и ударил Эйрика головой в живот. Сцепившись, они рухнули на землю. Ульрик ткнул мучителя коленом между ног, принялся колошматить кулаками по лицу. Мальчик отчаянно пытался избавиться от нападающего. Из носа у него потекла темная кровь.
Негромкий звук заставил сына Альфадаса остановиться. Эйрик вытащил у Ульрика из-за пояса эльфийский кинжал. Клинок матово сверкал в сером зимнем свете. Эйрик нацелил острие оружия на горло Ульрика.
— Ты больше не ударишь меня, умертвие!
Ульрик сглотнул.
— Точно. Я не дерусь со слабаками.
— Ты победил только потому, что ничего не чувствуешь! — зло крикнул Эйрик. — Тебя могла бы топтать лошадь, и ты этого бы не почувствовал. Мертвецы ничего не чувствуют! Поэтому ты победил. После моих пинков с тобой должно было быть покончено.
— Моя младшая сестренка Кадлин пинается сильнее, чем ты, мямля. — Ульрик отклонился назад, чтобы немного увеличить расстояние между своим горлом и острием.
— Тогда я отправлю тебя к ней, ты…
Чья-то сильная рука сжала запястье Эйрика и принялась его выкручивать, пока мальчик с криком не выпустил эльфийскую сталь.
— Довольно, мальчик. Забирай своих товарищей и убирайся с глаз моих долой, ничтожный негодник!
Эйрик поднялся и бросил на Ульрика убийственный взгляд. На негнущихся ногах, подчеркнуто медленно он пошел прочь. Остальные дети присоединились к нему. Асдис положила руку на дрожащие плечи Оттара. Тот всхлипывал.
Снова пошел снег. Большие белые хлопья, кружась, падали с неба. В мгновение ока дети скрылись из виду.
— Твое оружие. — Спаситель протянул Ульрику кинжал рукоятью вперед.
Это оказался высокий светловолосый воин. Один из мужчин, которые сражались с отцом в Альвенмарке. На его правой щеке красовалось клеймо в форме полумесяца. Так отмечали воров.
— Ты Маг, верно?
Воин коротко кивнул.
— Наверное, тебе не стоит бегать по лагерю с кинжалом за поясом. Ты сейчас мог быть… — Он запнулся. — Все могло закончиться плохо.
Значит, он тоже, подумал Ульрик. Маг тоже причисляет его к мертвецам!
— Я воин! Я имею право носить оружие, — упрямо ответил он.
Спаситель ухмыльнулся. Вокруг глаз появились мелкие морщинки.
— Прости меня, Ульрик Альфадассон, принц Фьордландии. На миг я забыл, кто передо мной. Почему-то ты выглядишь, как самый обычный пострел с разбитым носом.
Ульрик коснулся носа. Он и не заметил, что с ним что-то произошло. Мальчик недоверчиво смотрел на Мага. Воин действительно приветлив или просто насмехается? Иногда чертовски тяжело разобраться в словах взрослых. Они говорят одно, а на самом деле имеют в виду совсем другое.
— Натри нос снегом, тогда кровь перестанет течь, — посоветовал фьордландец.
Ульрик зачерпнул пригоршню снега. Сейчас, когда он занялся своим носом, тот стал сильно болеть, приходилось стискивать зубы. Но он воин! Он не будет реветь.
— Пойдешь со мной в праздничный зал? Мужчины закончили работу — снег валит слишком сильно. Идет буря. Эта проклятая зима, похоже, никогда не закончится. — Маг заговорщицки улыбнулся. — Я уверен, там есть для нас теплый мет.
При мысли о мете Ульрику стало совсем худо. Поначалу он был восхищен тем, что может пить вместе с воинами. Но с ним было что-то не так. То, что неожиданно можно оказаться на покрытом тростником полу или начать бормотать что-то невразумительное, было нормально. Так происходило на каждом пиру, который бывал у настоящих мужчин. Но у него начинала сильно кружиться голова уже после половины рога мета. И у воинов вокруг появлялись близнецы. Иногда даже тройняшки! Похоже, ни у кого из остальных мужчин такой проблемы не было. Кроме того, его слишком рано начинало тошнить, чтобы он мог находить удовольствие в питье. Бывало довольно одного запаха мета, чтобы ему стало дурно. При малейшей возможности он уклонялся от собраний в праздничном зале. Да и сами слова «праздничный зал» были слишком великодушным названием покосившегося сарая, где отца провозгласили королем. Ульрику захотелось вернуться домой, в Фирнстайн. Если бы только все снова могло стать так же, как прошлой осенью, когда пришел Олловейн. Он бы учился фехтованию у мастера меча эльфийской королевы. У отца было бы для него время. Мать готовила бы и время от времени ерошила бы ему волосы. Ульрик судорожно сглотнул. Раньше он терпеть не мог, когда она ерошила ему волосы и прижимала к себе. Он уже большой, с ним так поступать не нужно. Но сейчас он готов был отдать все за то, чтобы мать была рядом. Да, ему даже не было бы обидно, если бы она погладила его по голове, когда рядом находился Маг.
— Ульрик?
Воин все еще ждал ответа.
— Я… — Нет, у него не было желания идти в зал. Но отговорки не придумывались.
— Я могу устроить так, чтобы в твоем роге вместо мета было теплое молоко с медом. Никто не заметит, что ты пьешь.
Ульрик испуганно поглядел на меченого воина. Значит, он знает! Интересно, другие мужчины тоже заметили, что он не переносит выпивку? Наверняка они смеются за его спиной! Но Маг не усмехался. Смотрел прямо на него. Может, действительно хочет помочь? Может, он друг? Или это такая непонятная манера взрослых насмехаться над ним? Ульрик не знал, что и думать об этом парне. Зато точно знал, что не хочет в праздничный зал. Если бы только… Что там говорил отец, когда хотел, чтобы его оставили в покое?
— Иди вперед. Мне нужно время, чтобы побыть наедине со старыми ранами. — Ульрик никогда не понимал, что имел в виду Альфадас. Его старые раны давно и хорошо зажили. Но мать всегда оставляла отца в покое после этих слов.
Маг озадаченно смотрел на ребенка. Открыл рот и хотел что-то сказать, а потом только покачал головой.
— Только не сиди на улице слишком долго. Будет очень плохая погода. — И воин пошел прочь по глубокому снегу.
Ульрик удивился тому, как здорово сработала фраза. Надо будет почаще пользоваться отцовскими словами в будущем.
Мальчик вернулся к пеньку, с которого наблюдал за рабочими. Смахнул свежий снег и сел. Погрузившись в мысли, он нащупал эльфийский кинжал. Интересно, Эйрик действительно заколол бы его? Кто же еще, интересно, верит в эту чушь с умертвием? Или это правда? Может быть, они с Хальгардой рассердили Ткача Судеб? Может быть, их нити спутались и теперь на них лежит проклятие?
Эмерелль говорила с ним, прежде чем вернуться в Альвенмарк. Эльфийская королева подарила ему и Хальгарде жизнь после того, как они оба попали под лед. Если верить словам Эмерелль, на самом деле они не были мертвы. Она объяснила, что в холодной воде искра жизни затухает медленнее, равно как и мясо портится не так быстро, если его положить в пещеру со льдом. Она клялась, что никогда не стала бы никого возвращать из мертвых, ни эльфа, ни человека. У Ульрика было такое чувство, что одна мысль об этом пугала королеву. Тот, кто возвращает мертвых, проклят! По крайней мере так говорили во Фьордландии. Тот, кто противится установленному богами порядку, вызывает их гнев. У такого святотатца отняли бы все, что имело для него значение. Лучше быть мертвым, чем умертвием, подумал Ульрик. Но Эмерелль совершенно точно не врала! Она ведь королева эльфов. Она должна разбираться, что значит бросать вызов богам. Эйрик, вот кто лжет!
Если бы Гундар был здесь! Старый жрец Лута из Фирнстайна был его другом. Гундар умер, потому что не бросил его одного в горах. Из-за того, что он нес Ульрика, священнослужителя оставили последние силы.
Сын Альфадаса негромко всхлипнул. Всем он приносит несчастье. Нельзя было идти за Гундаром, тогда священнослужитель остался бы в живых. А если бы он не спрыгнул с саней матери в Хоннигсвальде, то все наверняка вышло бы совершенно иначе. Мама повела всех, кто пошел за ней, по льду. Но они потеряли Хальгарду. Хальгарда была слепа, и в сутолоке переполненного города не успела вовремя отыскать дорогу к саням. Ульрик ведь не мог просто бросить ее на произвол судьбы! Поэтому и улизнул украдкой. Он был совершенно уверен, что успеет вернуться вовремя. Он даже почти успел коснуться последних саней. С того дня в Хоннигсвальде он больше не видел маму.
Мальчик боролся со слезами. Отец говорил, что Асла ушла в горы, чтобы спрятаться. Зунненберг в конечном итоге все равно был захвачен троллями. Но большинство женщин и детей успели бежать в горные долины по оленьей тропе. Поисковые отряды все еще ходили по горам, несмотря на все недели, которые прошли с момента бегства. Ульрик знал, о чем украдкой шептали отчаявшиеся. Что никто не выжил бы там, наверху, без крова, запасов дров и продуктов. В долинах обнаружили много трупов. Беглецы предпочитали замерзнуть, чем попасть в руки троллям.
Мальчик поглядел на крутую тропу, которая убегала вверх по склону неподалеку от новых хижин. Именно по этой дороге в начале зимы уходили олени из холодных высокогорных долин. Метель размывала обзор.
Оттуда придет мама, в этом Ульрик был совершенно уверен. И принесет Кадлин. Он часто злился на младшую сестру, потому что родители замечали только ее. Но сейчас он был бы рад видеть даже Кадлин. Вспомнил, как она иногда прижималась к нему. Обхватывала его ноги своими маленькими ручонками, запрокидывала голову и молча смотрела на него влюбленными глазами… Ульрик закусил губу, борясь со слезами. Они не умерли! Они спустятся по оленьей тропе. Может быть, даже сегодня.
Мальчик сидел тихо-тихо. Наблюдал за тем, как снег образует белые полосы на его плаще. Сначала то была лишь нежная дырчатая паутинка, потом она стала постепенно превращаться во второй белый плащ.
Холод медленно захватывал Ульрика — подступил от шеи и стал спускаться вниз по спине. Мальчик закрыл глаза. Нет, пока он не будет уходить! Он хотел караулить оленью тропу, именно сейчас, когда все остальные сбежали в теплые хижины. Если бы сейчас вернулись мама и Кадлин, здесь не было бы никого… В Хоннигсвальде он потерялся… Но сейчас он все исправит. Он будет здесь, когда они придут.
Дрожа, Ульрик плотнее закутался в плащ. Небольшой снегопад не сгонит его с поста. Он напряженно вглядывался в белую круговерть. Было видно не далее пятидесяти шагов. Стояла жуткая тишина. Даже ветер стих. Густое снежное покрывало душило все звуки.
От наблюдения за пляшущими снежинками накатывала усталость. От белого мерцания веки становились все тяжелее и тяжелее. Мальчик позволил себе на пару мгновений закрыть глаза. Холод его уже не тревожил. Ульрик чувствовал себя очень уютно в засыпанном снегом плаще. Он знал, что нельзя спать на улице, в снегу. Но задремать можно. Лишь на краткий миг. Лишь… В нос ударил странный запах. Как будто воняли протухшие яйца. Неужели кто-то вылил неподалеку ночной горшок? Нечистоты скоро заметет снегом, тогда и запах уйдет.
— Тебе не холодно?
Мальчик испуганно вздрогнул. Неподалеку в пляшущей белизне возвышался чей-то синий силуэт. Ульрик заморгал. Нет, не силуэт. Мужчина в синем плаще. Сын Альфадаса выругался про себя. Должно быть, он задремал. Иначе услышал бы скрип шагов на снегу.
Незнакомец подошел ближе. Опустился на колени прямо перед Ульриком, так что мальчик мог смотреть ему в глаза. Это был высокий мужчина с загорелым лицом. На черных прядях волос образовалась снежная корка. Лицо было чисто выбрито. На щеках и вокруг рта не было ни единой щетинки.
Ульрик никогда прежде не видел этого человека. Но это ничего не значило. Несмотря на то что бои закончились не одну неделю назад, в Зунненберг каждый день приходили новые беженцы. А вообще мужчина действительно выглядел странно. Лишь у немногих фьордландцев были черные волосы и темная кожа. И Ульрик не знал никого, кроме своего отца, кто тратил бы время на бритье.
— А ты неразговорчив. — Незнакомец произнес это с располагающей улыбкой.
Только теперь Ульрик обратил внимание на странные звуки, сопровождавшие слова мужчины. Мелодичные и певучие, они напоминали грустные песни о героях, которые запевают скальды, когда большинство гостей в зале лежат под лавками, поверженные метом.
— Ты кто?
Мужчина коротко поклонился.
— Прости, с моей стороны было невежливо не представиться, Ульрик Альфадассон. Меня называют братом Жюлем или бродягой Жюлем.
— Ты знаешь мое имя? — Мальчик встал.
Снежная корка на плечах треснула. В незнакомце было что-то жутковатое, несмотря на то что он приветливо улыбался. Мужчина был довольно высок. На воина вообще не похож. Но под просторным синим плащом вполне могло скрываться оружие. Лицо брата Жюля было угловатым, с выступающим подбородком. Этот человек казался очень уверенным в себе. Как будто ничего и никого не боялся.
— Я увидел твой кинжал, Ульрик, — ответил Жюль. — И, конечно, я знаю истории, которые рассказывают повсюду о сыне короля. Интересно, сколько в Зунненберге мальчиков, которые носят за поясом эльфийский кинжал? Нетрудно угадать, кто передо мной.
Ульрик медленно кивнул.
— Наверное, меня легко узнать. — Слова незнакомца нисколько не успокоили его. Мальчик понимал, что существуют люди, готовые убить за такой кинжал. Не фьордландцы! Чужаки… Подарок Олловейна был достоин короля. — Откуда ты, Жюль? — осторожно спросил он.
— Из Анисканса. Это далеко на юге, за морем. — Мужчина вздохнул. — Там зима не такая долгая и не такая холодная. Я не создан для этого холода. Как ты смог так долго просидеть неподвижно на пне? Я бы наверняка уже замерз.
Так легко меня не пронять, подумал Ульрик. Парочка добрых слов, улыбка… Велейф Среброрукий, скальд, сопровождавший отца в походе в Альвенмарк, поделился с Ульриком несколькими приемами, с помощью которых можно завоевать приязнь слушателей. Нужно притворяться открытым, шутить и улыбаться. Быть таким, как этот Жюль. Наверняка существуют путешественники, которые всегда такие, без всякой задней мысли… Но с чужаками нужно быть начеку!
— А зачем ты прошел такой долгий путь, если не любишь зиму?
— Потому что дурак! — рассмеялся Жюль. — Я не знал северной зимы и в своем высокомерии полагал, что хуже, чем у нас, в горах, быть не может. — Он подышал на руки, покрасневшие от мороза, потер их. — Некоторые люди, которые не очень хорошо знают меня, считают меня мудрым человеком. У себя на родине я священнослужитель. Почитаю единого бога, Тьюреда. — Он огляделся по сторонам, а затем слегка наклонился к Ульрику. — Я уже понял, что нельзя громко говорить о едином боге. Вы, фьордландцы, в этом вопросе несколько…
Ульрик с сомнением поглядел на незнакомца. Может, он сумасшедший? Каждый ребенок знает, что существует более трех дюжин богов. А ублюдков, которых они зачали с людьми, вообще не счесть.
— Да, на меня так смотрят все, когда я говорю о едином боге, — печально произнес священнослужитель. — Но так уж вышло, что это правда, и моя задача нести правду в мир и петь хвалу Тьюреду.
Ульрик наморщил лоб. Он надеялся, что этот странный путешественник не начнет петь прямо сейчас.
— Как ты можешь быть так уверен, что существует только один бог?
Жюль счастливо улыбнулся.
— Тьюред даровал мне эту уверенность. — Он понизил голос. — Ты должен знать, что он говорит со мной. Лишь немногие избраны для того, чтобы слышать его голос. Поэтому я знаю, что существует лишь один бог. Честно, я не встречал больше никого, кто говорил бы с богом. Поэтому я так уверен. Хотя некоторые твои соотечественники хотели меня поколотить, потому что не желали слышать правду.
«И неудивительно», — подумал Ульрик. Но чужака было почему-то жаль. В конце концов, мальчик слишком хорошо знал, каково это — быть не со всеми и быть побитым.
— А твои боги говорят с тобой? — спросил Жюль.
Мальчик осторожно покачал головой. Подумал о Гундаре, толстом священнослужителе Лута, который умер лишь несколько недель назад. Из-за него! Нельзя было бежать за ним. Интересно, Гундар разговаривал с Лутом?
— Наши боги посылают нам знаки. Иногда они приходят, чтобы помочь или подшутить над нами.
— Значит, ты действительно уже встречался с богом?
— Нет. — Ульрик неохотно покачал головой. Ему не нравилось, как этот человек искажает его слова.
— Но знаешь кого-то, кто встречался с богом. Кого-то, кому ты доверяешь. В ком уверен, что он не говорит глупостей.
— Да! — Ульрик вспомнил о даре Лута, о ржавой кольчуге, которую они нашли вместе с Гундаром. — Священнослужитель Лута из нашей деревни. С ним говорил Ткач Судеб. Он послал ему сон-предупреждение. Явился к нему в образе паука и сказал, что у паука под радугой для него лежит подарок.
Жюль неохотно покачал головой.
— Сны? Нет, это не считается. И вообще, что это за история? Что, этот бог… Лут, да? Он что, выглядит как паук?
— Нет. Но пауки — священные животные.
— Почему? Зачем богу делать священным животным такое противное существо, как паук? Это же ерунда.
— Вовсе нет…
— Тогда скажи мне, что такого священного в пауке.
— Ну, Лут ткет судьбы людей. Так, как ткут нить пауки и… Если кто-то умирает, значит, Лут оборвал нить его судьбы. А потом этот человек идет к богу в Златые Чертоги… Иногда можно вернуться. — Ульрик вспомнил ночь, когда Гундар явился ему в образе духа. Он спас их всех. Его, его подругу Хальгарду, раненую эльфийку Йильвину и Кровь, собаку его младшей сестренки Кадлин. — Но это случается очень редко. Если, конечно, человек не злой. Кого боги не хотят видеть в своих Златых Чертогах, того делают умертвием. Поэтому его нужно положить лицом вниз в могиле, чтобы он копал не в ту сторону, если решит вернуться к живым. И еще им вбивают в сердце ясеневый кол. Потому что в ясене заключена сила богов. Это их любимое дерево. Наряду с дубом, конечно же…
— Конечно. — Жюль вздохнул. — Я бы соврал, если бы сказал, что понял все, что ты мне сейчас рассказал. Я не хочу тебя обидеть, но это дело с Лутом… все это кажется мне очень незрелым. Значит, он ткет нити, как паук. И иногда перерезает нить, и тогда человек умирает. Но если перерезать нить в паутине, то в нее не поймать ни одной мухи. Если перерезать нити, это будет значить, что множество мух останутся в живых. Это ведь не сходится. Думаешь, бог выбрал бы себе такое неподходящее воплощение? Подобные вещи выдумывают люди. Мысли Тьюреда всегда ясны, просты, и их легко понять. По ним и можно узнать единственного бога. Ему не нужны сны, которые нужно толковать. Он говорит со мной. Совершенно недвусмысленно. А какой ему прок от того, что я не пойму его слов? Это дело со снами и сложными знамениями… Что ж, я думаю, все эти вещи просто выдумали священнослужители. Им нужно нечто такое на тот случай, если что-то пойдет не так. Тогда получится, что не бог ошибся, а священнослужитель, неверно истолковавший знаки бога. Зачем богу хотеть, чтобы мы не понимали его посланий, если он удостаивает нас разговора? В этом ведь нет никакого смысла.
Сердце Ульрика забилось быстрее. Об этом он уже однажды говорил с Гундаром и был горд, что нашел хороший ответ. Правда, язык его запинался о множество слов, которые приходилось произносить, и поэтому мальчик волновался.
— Это так. Для богов мы как дети. Как совсем маленькие дети. Они знают о мире и жизни намного больше, чем мы. И иногда используют слова, значение которых мы до конца не понимаем. Иногда их знаки ясны. Но временами, когда они задумываются, забывают, что говорят с детьми. Тогда их знаки и знамения кажутся нам странными. Тогда мы не понимаем их, потому что слишком сильно отличаемся от них.
Жюль серьезно кивнул.
— Значит, ваши боги совершают ошибки.
Мальчик пожал плечами. А это что еще такое?
— Все делают ошибки.
— Нет, Ульрик. Ошибаться — это в человеческой природе. Тьюред никогда не ошибается, потому что он бог. Я даже не сомневаюсь в том, что здесь могут существовать могущественные существа, которых вы просто называете богами. Но они не боги. Они жестоки и играют с людьми, потому что намного превосходят их. Тьюред же никогда не бывает жесток. Его сердце полно благости.
«Вот же, явился болтун!» — сердито подумал Ульрик.
— Лут тоже добрый бог.
И, едва произнеся эти слова, мальчик пожалел о них. Глупо злить чужака. А он совершенно точно разозлил его, хоть тот и пытается это скрыть. Что-то произошло с его глазами. Лишь на миг. Они показались похожими на две бездонные пропасти, и Ульрик вдруг почувствовал себя жуком под взглядом великана.
— Возможно, мои слова причинят тебе боль, но ты заслужил видеть правду. Ты обладаешь живым разумом, Ульрик. Я открою тебе истину. Но помни: ты никогда уже не будешь видеть мир таким, как твои соотечественники. Твой бог Лут — страшный тиран. Существо, не человек, но и не божество. Ему подобных много, и у людей для них много имен. Их шепотом называют демонами или кошмарами. Даже эльфам ведомы эти существа, и они боятся их. Там их называют ингиз. Они не могут попасть в наш мир. Но иногда они приходят в наши сны или отправляют нам послания. При этом они всегда желают нам погибели. Ты веришь, что твои боги забирают героев в Златые Чертоги, расположенные в великой тьме? Ты ошибаешься. Там, куда ты попадешь после смерти, есть лишь тьма. Только Тьюред может спасти нас, ибо он — свет. Твои лживые боги, напротив, еще при жизни превращают тебя в раба. Ты только посмотри, что делает Лут. Он плетет нить твоей судьбы. Он наперед определяет твои шаги. Ни на миг ты не можешь стать свободным. Что бы ты ни делал, он предопределил это. Раб свободен по сравнению с тобой. Ни один господин-человек не может так помыкать им, как Лут помыкает своими детьми, когда накладывает нить судьбы на ошейник раба и тянет по жалкой жизни. Тьюред же дарует свободу. Он пользуется своей божественной властью умеренно, поэтому сомневающийся мог бы заявить, что он не существует, ибо его деяния не оставляют видимых следов, кроме чувства счастья, произрастающего из истинной свободы. Каждый миг я решаю, куда направить свою жизнь, но я несу и тяжкую ношу, зная, что я один отвечаю за свои поступки. И если я мошенник и достаточно умен, чтобы ускользнуть от кары при жизни, то в конце своих дней я предстану перед судией, которому ведомы все мои дела. И если моя жизнь была полна света, то он позволит мне уйти в свете. Но если мои поступки несли тьму в жизнь других, то он оттолкнет меня и я попаду во тьму, где правят ингиз, демоны, лживые боги. А что может предложить мне Лут? Прощение всех моих деяний, которые были предначертаны им. Это вера для слабаков, не для храбрых мужчин. С годами ты поймешь это. Ты увидишь ложь, ведь ты умен. Есть только один бог. И тот, кто умеет мыслить ясно, поймет это.
— Ну… — Ульрик в отчаянии пожал плечами.
Слова чужака звучали разумно. Жюль хорошо умел говорить. Но таков хлеб насущный священнослужителей. То, что он говорил, не могло быть правдой. Не должно было быть! Он должен был защитить Лута. Но не знал как. Болтовня Жюля была для него все равно что крепкий защитный вал для воина, в котором нельзя отыскать бреши, — в то время как с высокой стены над ним насмехаются враги, ему не остается ничего иного, кроме как беспомощно поднять меч (сколь бы хорошим воином он ни был, победить в этом бою он не сможет).
— Ты не прав. Что-то не так в том, что ты говоришь. Я чувствую это. Но не умею облечь это в слова, как священнослужитель. Я… Хотелось бы мне, чтобы Гундар был здесь. Он смог бы дать тебе верный ответ.
— Ты очень любил этого Гундара, не так ли?
Ульрик удивился, что на этот раз не разозлил Жюля. Наоборот, священнослужитель Тьюреда понимающе кивал.
— Его все любили, — подтвердил мальчик. — Мой отец всегда говорил, что все в деревне стали гораздо дружелюбнее после того, как к нам пришел Гундар. При этом делал он немного. Он слушал людей, когда они приходили… — Ульрик улыбнулся. Отчетливо увидел перед собой старика. Мальчик скучал по нему. Если бы Гундар был здесь, то ссоры с Эйриком наверняка не было бы. — Он вообще все время что-нибудь ел, когда к нему приходили. И когда он приходил в гости… Он всегда говорил, что тот, у кого набитый рот, не может перебивать тех, кто говорит.
Жюль негромко рассмеялся. Это прозвучало не насмешливо, а очень
сердечно.
— Значит, он мудрый человек, твой друг Гундар. Если он убежден в том, что существует бог Лут, то от этого нельзя просто так отмахиваться. Он уж знает, во что верит.
Наконец-то чужак понял, что ошибается именно он, облегченно подумал Ульрик. Похоже, Жюль хороший, хоть ему и трудно распознать истину о богах. Может быть, этот Тьюред ревнует к другим богам и поэтому рассказывает Жюлю, что он — единственный бог. Какое же жалкое существо, должно быть, этот Тьюред!
— Ты не отведешь меня к этому Гундару? Я бы с удовольствием поговорил с ним.
Ульрик судорожно сглотнул. Его снова охватило чувство вины.
— Гундар умер. — Голос мальчика снизился до шепота. — Он умер, когда волк-конь пришел в наш длинный дом. Гундар спас нас всех.
Некоторое время они молча стояли друг напротив друга. Ульрик предавался размышлениям. Он был рад, что Жюль перестал нести вздор про своего безумного бога.
— У меня на родине чтят умерших разговорами о них. Ты не хочешь рассказать о своем друге Гундаре? Может быть, о том, как он умер?
— Его убил волк-конь. Хоть эльфийка и сказала, что все дело в его сердце… — Ульрик помедлил. До сих пор он ни с кем не говорил об этом. — Вообще-то это я виноват в том, что он умер.
Жюль серьезно посмотрел на собеседника.
— Это звучит как-то запутанно. Как началась вся эта история?
— С моего дяди. — Ульрик вспомнил, как из лесов принесли Оле. Он был сильно изуродован. Большую часть дня Оле бредил. — Мой дядя дрессировал собак. Он бил их, чтобы они были злыми. Они должны были сторожить дворы и нападать на чужих. Я думаю, именно поэтому и пришел волк-конь. Он был вроде умертвия одной из собак, которых дядя Оле забил до смерти. Наверняка он не удосуживался как положено хоронить мертвых собак. Мордой вниз и ясеневым колом в сердце… В любом случае, были мертвые… Это было осенью, прежде чем выпал первый снег, но уже после Праздника Яблок. Мертвые были очень странные. Никто в деревне ничего такого не видел. Они были сморщенные и совсем легкие. Как мертвые птицы, которых высушил летний ветер. Мой раненый дядя все время говорил о волке-коне. Наконец Гундар обнаружил, что дядя Оле обокрал Лута. На дороге к перевалу стоят Железные люди. Они защищают путешественников и удерживают мертвецов. По крайней мере так всегда было раньше. Каждый путешественник вбивает в стражей маленький кусочек железа, когда проезжает мимо. Это дары Луту, который за это лучше сторожит наши нити жизни. Оле украл железо у Железных людей. А потом вплел его в плетки. После этого с волком-конем стало еще хуже. Никто не отваживался выходить на улицу. Моя подруга, Хальгарда, едва не умерла. Когда Гундар обнаружил, что сделал Оле, то пошел в горы. А я… я побежал за ним. Я хотел помочь ему, чтобы Хальгарда выздоровела и наконец можно было прогнать страшного волка-коня. Я нагнал Гундара. Волк-конь уже побывал там. Всех убил. Даже детей. Когда мы ночевали в том месте, Лут послал Гундару сон. Сказал ему, что у паука под радугой лежит для него подарок. На следующий день мы нашли паука. Он был выцарапан на скале. А еще на скале было пляшущее пятнышко света, похожее на радугу. Там мы стали копать и наконец нашли дорогую кольчугу. Тогда Гундар понял, что Ткач Судеб избрал его для сражения против волка-коня. Гундар очень боялся, потому что он ведь не был воином. И кольчугу носить ему было тяжело. Он был уже старик. А на обратном пути случилось несчастье. Я… Это была моя вина. — Ульрик судорожно сглотнул. Воспоминания причиняли боль. — Я был невнимателен. Шел снег, и я подвернул ногу на склоне. Не мог идти. А Гундар не хотел бросать меня. Он боялся, что я замерзну в снегу. Кроме того, он боялся, что волк-конь придет за мной. И поэтому понес меня. Всю дорогу, до длинного дома моего отца. А там уже был волк-конь. Он пришел, чтобы убить эльфийскую королеву Эмерелль и всех остальных.
— Эльфийскую королеву? — Жюль поднял брови и с сомнением посмотрел на мальчика. — У вас гостила эльфийская королева?
— Да. — Ульрик понял, что незнакомец совсем не верит ему. — Вообще-то мне об этом нельзя говорить. Эмерелль была тяжело ранена, и ее мастер меча Олловейн принес ее к нам. Она спала у нас много дней и ночей. Но это тайна. Вообще-то я не должен был об этом рассказывать.
Жюль поднес указательный палец к губам.
— Твои тайны в надежных руках. Рассказывай дальше про волка-коня. Он ждал вас.
Внезапно Ульрику показалось, что чужак все же верит ему. Странно. Ну, на его месте он бы точно не поверил, если бы маленький мальчик сказал, что в доме его родителей нашла приют эльфийская королева. А может быть, Жюль просто вежливый и делает вид, что не сомневается?
— Волк-конь?
— Точно. — Ульрик возбужденно провел рукой по губам. — Когда мы пришли в длинный дом, он уже был там. Он был действительно почти что величиной с коня. И у него была длинная морда с большими зубами. Самое странное, что иногда он казался совсем плотным, а потом вдруг становился зыбким, как дым. И было довольно холодно. Холод окружал волка-коня, как жар собирается вокруг большого костра. Я встал напротив чудовища со своим эльфийским кинжалом. Я хотел защитить Гундара. Он так устал. Но волк-конь просто прошел сквозь меня. — При воспоминании об этом Ульрик содрогнулся. — Как будто внутри у меня подул ледяной ветер. Это было ужасно. Гундар крикнул ему что-то. Позвал его. И страшилище оказалось над ним. Хотело что-то вырвать из его груди. Золотой свет. А потом его самого окружило голубое свечение, и чудовище принялось извиваться от боли. И оно вдруг пропало. Думаю, его убил дар Лута. Оно больше не возвращалось. Но Гундар умер.
Мальчик почувствовал, как горячие слезы потекли по щекам. Он сжал губы и попытался подавить всхлипы. Позже эльфийка Йильвина сказала, что священнослужитель умер от усталости и что его сердце было слабым. Она утверждала, что это могло случиться в любое мгновение. Но Ульрик-то знал: Гундар умер, потому что это было выше его сил — нести и тяжелую кольчугу, и его. Нужно было быть внимательнее, когда он спускался по склону. Его нога, вот что стало причиной смерти Гундара!
Жюль положил руку мальчику на плечо и прижал его к себе. Приятно было чувствовать, как тебя обнимают. Вообще-то он был уже слишком большой для этого, но на этот раз Ульрику не было неприятно от того, что его утешают, словно ребенка. Он чувствовал тепло чужака. Жюль набросил плащ мальчику на плечи. И Ульрик понял кое-что еще. У священнослужителя был длинный нож, скрытый от посторонних взглядов под плащом. Он слегка упирался Ульрику в ребра.
Жюль провел рукой по его волосам.
— Хорошо, что ты поговорил со мной. Печаль подобна яду. Со временем она доводит до болезни, так же как мухомор или подгнившая рыба. Слова и слезы смывают яд печали с нашей души. Вот увидишь, тебе станет легче после того, как ты поговорил о смерти Гундара.
Так они стояли некоторое время, пока у Ульрика не возникло чувство, что Жюль начинает беспокоиться. Он высвободился. Чужестранец улыбнулся, извиняясь.
— Меня мучит один вопрос. Ты не помнишь, что сказал волку-коню Гундар?
Ульрик попытался вспомнить. Было какое-то чужое слово.
— Валемин твое имя. Или что-то в этом духе.
— Ты не можешь вспомнить поточнее?
— Может быть, он сказал «Валентин». Или нет, что-то вроде «Вальгемин».
— А не мог он сказать «Вагельмин»? — не отставал священнослужитель. — Это эльфийское имя.
— Да, это тоже могло быть. Но я уже толком не помню. — Ульрик запнулся. — Но ведь в этом нет никакого смысла. Это существо совершенно точно не было эльфом! Так почему у него должно быть эльфийское имя?
— Эльфы совершают много странных поступков, мальчик. У меня на родине их считают злыми духами из другого мира. Правда это или нет, но одно ясно точно: нам, людям, никогда не понять, чего хотят эльфы. Они слишком сильно отличаются от нас.
Эти разговоры Ульрику не понравились. Эмерелль спасла жизнь ему и Хальгарде, а Олловейн был его другом. Нет, они точно не злые духи.
— А что, кстати, случилось с кольчугой, которую носил Гундар? Его похоронили в ней?
— Нет. Это ведь дар Лута. Мы храним кольчугу у алтаря Ткача Судеб.
— А можно мне посмотреть? — Жюль казался напряженным. Каким бы милым ни был священнослужитель, с ним все же что-то было не так.
— Ты ведь говорил, что не веришь в Лута. Думаю, тебе не стоит ходить к его алтарю. Это может рассердить Ткача Судеб.
Священнослужитель вздохнул и покачал головой.
— Как хочешь. Я был готов к тому, что ты откажешь. Вероятно, там и смотреть нечего. Возможно, кольчуги вообще не существует.
— Ты хочешь назвать меня лжецом? Думаешь, я выдумал эту историю?
Жюль успокаивающе поднял руки.
— Я думаю, что тебе довелось пережить много страданий, мальчик. Это может смутить разум.
— Со мной все в порядке, — возмутился Ульрик. — Я рассказал правду!
— А почему тогда ты боишься доказать мне это? Как думаешь, что важнее в глазах бога? Что ты приведешь неверующего в храм и тем самым нарушишь запрет или что ты не допустишь доказательства того, что неверующий поймет, что твой бог все же существует?
Ульрик нервно закусил губу. Алтарь находился немного в стороне, у лесной опушки. Никто не заметит, что Жюль отправится туда в такую метель. Буря наверняка загнала всех в хижины. В принципе, священнослужитель производил скорее хорошее впечатление. Он наверняка не станет пытаться ничего там украсть. Мальчик с сомнением посмотрел на чужестранца.
— Ты должен мне кое-что обещать. У алтаря ты не должен говорить плохо о Луте. Это принесет большое несчастье. И имя своего бога лучше там тоже не произноси.
Священнослужитель казался оскорбленным. Он закутался в свой тяжелый плащ, так что кинжал снова спрятался.
— Я что, похож на какого-то там разбойника с большой дороги? Ты можешь мне доверять.
Ульрик посмотрел прямо в ясные голубые глаза чужестранца. Нет, Жюль не станет обманывать. Он может доверять путешественнику.
Они вместе брели по глубокому снегу. Тем временем стемнело. Жюль шел вплотную к мальчику.
Как и предполагал Ульрик, по дороге они никого не встретили. Снег по-прежнему валил густыми хлопьями. Он приглушал звуки, доносившиеся из хижин, и негромкое поскрипывание шагов.
Храм Лута представлял собой не что иное, как хижину. Дверь была закрыта простым деревянным засовом. Когда Ульрик отодвигал его, в душу снова закрались сомнения. Он ничего не знал о чужестранце. А если тот все-таки вор? Но теперь уже было слишком поздно. Помолившись про себя Ткачу Судеб, мальчик отворил дверь.
Внутреннее пространство храма освещали два маленьких огонька. Они тлели на грубых фитилях, торчавших в тиглях с рыбьим жиром. Воздух был затхлым. Кольчуга, в которой умер Гундар, свисала с небольшого возвышения. К стенам были прибиты сотни полосок ткани. На них были видны написанные древесным углем руны. Там были имена мужчин, женщин и детей, пропавших во время сражений. Этими жертвами родственники просили Лута не забыть их любимых и снова свести с ними.
Жюль колебался мгновение, прежде чем переступить порог хижины. Она была не очень большой, шага три на четыре, но зато лучилась тихой торжественностью. Оставалось надеяться, что чужой священнослужитель наконец поймет, как он ошибался и что кроме его Тьюреда существуют другие боги. Настоящие боги, а никакие не демоны!
Священнослужитель опустился на колени перед кольчугой. Осторожно коснулся ржавых железных колец. В его движениях было не просто почтение. Казалось, он испытывал страх перед даром Лута. Ульрик наблюдал за Жюлем с некоторым удовлетворением. Для мальчика это было компенсацией всего дурного, что говорил чужестранец о Ткаче Судеб.
Бродяга долго стоял на коленях перед маленькой святыней. И когда он наконец поднялся, то казался довольным.
— Это совершенно точно та кольчуга, которая была на Гундаре, когда на него напал волк-конь?
— Совершенно точно! — торжественно подтвердил Ульрик. — Это дар Ткача Судеб.
Жюль задумчиво кивнул.
— Поразительно, — негромко пробормотал он. — В конечном итоге лучшими оказываются самые простые решения.
Мальчик недоуменно смотрел на гостя. Он не понимал, что могут значить эти слова, и не осмеливался переспросить. Священнослужитель казался поразительно неприступным. Может быть, в этот миг он ведет немой диалог со своим богом? Ульрик содрогнулся. Хорошо, что они в храме Лута! Здесь у чужих богов нет власти.
Внезапно Жюль обнажил кинжал. Слишком обалдев, чтобы сказать что-то или убежать, Ульрик уставился на длинный сверкающий клинок. Священнослужитель шел к мальчику. Сверкающей дугой устремилось оружие вперед и с глухим звуком вонзилось глубоко в деревянную стену.
— Луту приносят дары из железа, когда хотят поблагодарить его, я правильно понял? — Улыбка вернулась на лицо Жюля.
— Да, — хрипло произнес Ульрик. Ужас все еще не отпускал его. Может быть, чужеземец хотел напугать его? Или просто не думал, что делает?
— Раз уж мы заговорили о подарках, Ульрик… — Жюль отбросил плащ и открыл большую кожаную сумку, которую носил на ремне через плечо. — За разговором я совсем забыл, что принес подарок и для тебя. Ничего особенного. Я человек небогатый. Я сделал это во время странствий. — И он вынул три деревянные куклы: воина с мечом, принцессу с волосами из красного орехового дерева и зачерненную сажей собаку.
Ульрик таращился на кукол широко раскрытыми глазами. Куклы были размером с ладонь. Они были самыми красивыми из тех, что ему доводилось видеть. Их руки и ноги могли двигаться! Но это были не просто куклы. Чужеземец вырезал из дерева его, Хальгарду и Кровь. Ульрик понимал, что Хальгарда от этих кукол с ума сойдет.
— К сожалению, я не великий художник, — извинился священнослужитель. — Лица получились грубовато. — И он протянул мальчику кукол.
Словно собака окровавленный кусок мяса, схватил Ульрик кукол и тут же выпустил. Что-то укололо руку. Тонкая струйка крови потекла по ладони.
— О, ради Тьюреда, прости меня! — Священнослужитель наклонился и поднял кукол. Падение они пережили хорошо. — Меч! Я сделал его из иглы и, наверное, слишком хорошо отшлифовал. Я и не знал, что он получился такой острый. Дай я посмотрю твою руку.
— Ах, ничего страшного, — отмахнулся Ульрик.
— Прошу! Из маленькой раны, если ее не почистить, может вырасти большая беда. Я ведь хотел сделать тебе подарок, а не убить тебя.
Мальчик неохотно протянул Жюлю руку. Не стоит так волноваться. Пусть священнослужитель делает как знает. Ульрику было стыдно, что он с такой жадностью схватил игрушки. Это было на него совсем не похоже.
Жюль достал белый платок из сумки, промокнул рану. На ладони остался совсем неглубокий порез. Царапина, ничего страшного. Но священнослужитель нахмурился. Убрал платок в сумку.
— Не играй с этой раной. Не срывай корку, когда она будет заживать. Лучше всего, если ты позволишь мне наложить тугую повязку. Ты должен беречь руку.
— Из-за такой ерунды? — Ульрик рассмеялся и отнял руку. — Хоть я и не знаю, как обстоят дела с детьми у тебя на родине, но я не мямля. Это ведь пустяки!
— Не отмахивайся так просто от моих слов. Дай еще раз руку. Я должен тебе кое-что показать.
Ульрик послушался, хоть поведение священнослужителя и показалось ему странным.
— Видишь эти тонкие линии на своей руке? Каждая из них имеет значение. Вот это твоя линия жизни. Порез разделил ее. Если останется шрам, это плохо. — Жюль осторожно провел пальцем по линиям на ладони. — Дай, пожалуйста, посмотреть другую руку. Держи их рядом. Да, вот так.
— Ну, что там написано? — поинтересовался Ульрик.
Священнослужитель поднял взгляд, и в глазах его мелькнула тонкая насмешка.
— Что, теперь ты думаешь, будто подловил меня на том, что я рассказываю всякую ерунду?
— С чего ты взял? — по-настоящему удивленно спросил Ульрик.
— Ну, я только что рассказывал тебе, что наша жизнь не предначертана. А теперь читаю по линиям твоей руки, что может принести тебе будущее. Но все не так, как кажется. Представь себе ящик, в котором хранятся всевозможные вещи. Меч, пяльцы и веретено, а может быть, еще и арфа. Ящик заперт, но кто-то удосужился выцарапать на дереве руны. Они сообщают, что хранится в ящике. Так и с линиями на руке. Они рассказывают мне о том, что может принести тебе жизнь. А еще я могу прочесть по твоим рукам то, что ты уже совершил. — Жюль указал на мозоли на правой руке Ульрика. — Вот я вижу, что ты старательно упражняешься с оружием. Предположительно, с деревянным мечом. Если бы ты работал с мотыгой в поле или помогал ремесленнику, у тебя были бы мозоли на обеих руках. Но вернемся к сундуку. Открывать его предстоит тебе. В зависимости от того, что ты вытащишь, твоя жизнь получит особенный оборот. И принимать решение только тебе.
— Ты не должен так говорить у алтаря Лута, — серьезно произнес Ульрик.
Постепенно он начинал подозревать, что священнослужитель решил лишить его веры. Но он этого не допустит. В конце концов, он ведь не глупец! Может быть, и деревянные куклы — тоже часть этого плана? Мальчик недоверчиво посмотрел на них. На светлой древесине куклы-воина красовались два пятнышка крови. Маленький сверкающий меч тоже был в крови. Может быть, Лут послал ему знак? Ульрик был уверен, что станет воином. Он посмотрел на свои руки. И петь ему тоже нравилось… Но веретено и пяльцы? Это бабские штуки! Нужно поскорее забыть слова Жюля. Его руки — не ящик! И путь его жизни давно предначертан Лутом. Мысль об этом успокоила Ульрика. Слова священнослужителя не изменят его будущего. Оно давно предопределено.
Мальчик осторожно поднял кукол. С любопытством повертел в руках. Что бы там ни говорил Жюль, они чудесны. В этом нет сомнений. В спине фигурки воина он обнаружил маленькую щель, словно дерево было сломано в том месте.
— Я сломал их?
— Нет, — успокоил его священнослужитель. — Там клапан. Если повернешь левую руку, он откроется. Там для тебя есть еще один подарок. В кукле Хальгарды тоже есть подарок. Но пока не торопись открывать потайные клапаны.
— Почему?
— Когда ты найдешь то, что я там спрятал, то захочешь срочно задать вопрос. Но очень важно, чтобы ты нашел ответ без меня. — Жюль поднялся и стянул на груди плащ. — Лучше всего тебе подождать до завтрашнего утра, чтобы ты мог разглядеть мой сюрприз при свете дня. Вы с Хальгардой должны открыть кукол вместе.
Ульрик повертел свою куклу в руках. Потом сунул ноготь большого пальца в щель на спине, но тайный клапан не открылся.
— Может быть, я приду спросить тебя утром.
— Меня здесь уже не будет.
— Ты ведь не можешь уйти в ночь, в метель! Ты заблудишься. И холод убьет тебя.
Жюль погладил его по голове.
— Не беспокойся за меня. Я очень хорошо могу о себе позаботиться, хоть я и весьма странный чужеземец. Этой ночью мне предстоит проделать большой путь. Я не могу себе позволить отдыхать сейчас. — Он улыбнулся. — И будь честен, мой маленький друг. Ты ведь испытаешь облегчение, когда наконец смолкнут мои речи, полные лукавства.
Ульрик хотел было возразить, но Жюль поднес палец к губам и велел ему молчать.
— Не говори ничего. Я знаю, что с тобой происходит. У тебя мятежный, живой ум, как у меня. Желаю тебе счастья, мальчик мой. И какую бы ты ни выбрал жизнь, ты станешь важным человеком, имя которого даже века спустя будет знать каждый ребенок во Фьордландии. Я убежден в этом.
Бессмертная душа
Сканга устала до смерти. Она испуганно наблюдала за аурой Бранбарта. Король троллей сидел у ее ног; он негромко поскуливал, словно побитый щенок. Холодная синева страха и ярко-красный свет едва сдерживаемой ярости смешались в пурпурный, который, пульсируя, охватывал его тело.
Старая шаманка рассеянно провела рукой по лбу. От боли на глаза наворачивались слезы. Ее магический глаз, хорошо спрятанный за лобной костью, горел белым жаром, заставляя забыть о глухой боли в сломанных ребрах.
—
Сдавайся, старуха, — шептал голос в ее голове. —
Обещаю тебе быстрый конец без мучений. Твое время вышло, Сканга.
— Молчи! — прошипела она, выпустила костяной посох и обхватила голову обеими руками.
Этот жест выражал всю ее беспомощность. От другого голоса можно было закрыться, достаточно было лишь покрепче прижать руки к ушам. Но этот шептун был у нее в голове. От ингиз нет защиты.
—
Мне будет радостно выпить свет твоей жизни. Мои братья жаждут силы твоего короля. Он мог бы прожить еще много лет, если бы ты не привела его сюда, женщина. Но я хочу тебя. Я медленно-медленно отниму у тебя жизнь. Я буду лакомиться твоим ужасом и наслаждаться тем, как ты тщетно пытаешься бороться с неизбежным. Ты ведь будешь сражаться до самого конца, правда? — В голосе ингиз послышались нотки восхищения. Сканга явственно почувствовала тело из тени, притаившееся в темноте по ту сторону магического кокона. —
Ты не можешь сдаться, не так ли? Как ты вынесла то, что Эмерелль победила и изгнала твой народ? Ярость поражения наверняка сводила тебя с ума.
— Это было не мое поражение. Мы… — Сканга попыталась удержать внезапно вспыхнувший гнев. Шептун почему-то хотел разозлить ее. — Мы вернулись, и с тех пор эльфы бегут. Мы были побеждены, но не уничтожены. Мой народ… — Сканга замолчала.
Аура Бранбарта изменила цвет. Синева полностью исчезла, уступив место пышущему красному свету. Король вскочил. Что-то было в его руке. Пульсирующий свет ауры не позволял толком разглядеть, что именно.
Сканга наклонилась за посохом. Бранбарт пнул ее по колену. Старуха качнулась. Переплетение света магического кокона на миг замерцало. Заклинание! Она сжала оставшиеся зубы, так что пеньки вонзились в мягкую плоть десен. Если защитное заклинание исчезнет, им конец. Она позволила запутать себя этому трижды проклятому ингиз! Созданию тени удалось смутить ее разум льстивыми словами, словно разум юной девушки, впервые почуявшей запах пышущего страстью воина. Никогда ингиз не было дела до того, как она чувствовала себя в изгнании. Он просто хотел отвлечь, чтобы она не заметила, как другие шептуны все сильнее и сильнее распаляют гнев Бранбарта, лишая короля страха.
—
Ты несправедлива ко мне! — насмехался голос в ее голове. —
Я испытываю к тебе и твоим чувствам искренний интерес, шаманка. Я познаю тебя, насквозь, как только впитаю в себя твой жизненный свет. Еще немного, женщина, и ты будешь моей.
Бранбарт потянул ее на пол и ткнул коленом в живот. Сканга почувствовала, как смещаются сломанные ребра, и захрипела от боли.
— Ты убьешь нас обоих, Бранбарт! — произнесла она. — Пойми же это наконец!
— Ты заставила меня привести сюда моих воинов, женщина! И ты виновата в том, что мое войско пропало. За это ты поплатишься, даже если это будет последнее, что я сделаю. Слишком долго я слушал твои лживые нашептывания! — Правая рука короля поднялась.
Сканга увидела длинный нож из мамонтовой кости в виде тени, неясно вырисовывавшейся на фоне пульсирующего света ауры короля. Правой рукой шаманка попыталась защититься от смертоносного удара, левой нащупала камень альвов. Выход был только один…
—
Да, ты права. Убей его! Он глупец. Ты будешь лучшей правительницей для своего народа, чем безумный король, — шептал в ее мыслях ингиз. —
Коснись наконец его сердца. Ты ведь уже давно знаешь, что Бранбарт — проклятие твоего народа. Убей его! Ты можешь сделать это!
Синева страха засветилась в ауре короля троллей. Может быть, он тоже услышал последние слова? Может быть, проклятый ингиз говорил одновременно и с Бранбартом?
Сканга закрыла слепые глаза. Ее рука вцепилась в руку короля, но сил совершенно не хватало на то, чтобы бороться с ним. Кинжал из мамонтовой кости неотвратимо опускался к горлу.
Шаманка негромко прошептала запретные слова силы. Ей стало холодно. Сила камня альвов вымела голоса ингиз из сознания Бранбарта. Теперь она стала голосом в его рассудке.
—
Остановись, мой повелитель! Они — вот кто враг! Не я! Они желают только нашей погибели.
Она почувствовала слепую ярость короля. Он закрывался от нее. Проклятый недоумок верил ингиз.
Сустав ее запястья хрустнул. Еще несколько мгновений, и кинжал врежется в ее горло. Она сосредоточилась на руке тролля. Бранбарт не оставлял ей выхода. На миг Сканга почувствовала, что к ней вернулась юношеская сила.
—
Сделай это! — кричал голос в ее голове. —
Он — проклятье твоего народа! Убей его наконец.
Она колебалась. Если Бранбарт умрет в Ничто, то никогда больше не родится. Она сможет выбрать нового короля среди троллей. Или захватить власть сама… Было так много того, что воины портили своей неуклюжестью. Никто не встанет у нее на пути, если она захватит власть силой.
Сканга отклонила руку воина. Она владела его мышцами и сухожилиями, словно они принадлежали ее собственному телу. Бранбарту пришлось беспомощно наблюдать за тем, что она делала с ним. Острие кинжала указывало теперь на его грудь.
—
Возьми судьбу своего народа в свои руки! — торжественно потребовал ингиз. —
Будь мужественной! Признайся себе в своих тайных желаниях.
Жгучая боль заставила Скангу и Бранбарта вскрикнуть одновременно. Шаманка отчетливо почувствовала, как клинок скользнул по костям, разделяя хрящи. Она поспешно ушла из мыслей короля.
Шаманка в недоумении смотрела на правителя, корчившегося рядом с ней. Она едва не поддалась ингиз! Лишь в самый последний миг она отвела удар от сердца. Нож торчал из груди Бранбарта. Клинок пронзил его левый плечевой сустав.
— Ты искалечила меня! — простонал король. — Старая карга! Я тебя ненавижу!
—
Разве это было умно? — поинтересовался ненавистный голос в ее голове. —
Тем самым ты лишь оттянула принятие решения. Признайся в своем поражении, Сканга.
— А ты разбираешься в поражениях, правда? Как эльфы изгнали нас, так и твой народ был изгнан альвами. Вот только вы не сумели найти в себе силы вернуться. Как тебе на ум могло взбрести, что я подчинюсь, ингиз? Я найду путь! Это я восстала после поражения, это меня делал сильнее каждый удар. Ты не победишь меня! Ни меня, ни Бранбарта!
Ответа Сканга не получила. Что-то изменилось. Она почувствовала пульсирующую силу, где-то снаружи, по ту сторону защитного кокона. Видеть она ничего не могла. Ее магическое око словно ослепло. Теперь ингиз виноградными гроздьями висели на коконе. Их тени были как пелена. Слышался их многоголосый шепот. Сканга почувствовала, что они пытаются скрыть от нее что-то. Пульсация… Совсем рядом должна быть тропа!
Шаманка поднесла камень альвов к своим увядшим губам и поцеловала его.
— Вы слышите меня, альвы?
Она шептала, но ингиз, тем не менее, поняли каждое ее слово. Поднялся многоголосый крик, пронзительный и болезненный. Скангу охватило чувство, будто тело ее наполнено извивающимися тлеющими червями.
— Прошу, услышьте меня, альвы, где бы вы ни были! — Теплая кровь текла из ее носа, окропляя губы. — Выведите меня из тьмы! Вспомните, я одна из ваших детей! Спасите мою душу! И если не спасете меня, то защитите хотя бы моего короля!
Сканга почувствовала, как ингиз слились друг с другом. Они объединили свою силу, подчинили всю свою злобу одному-единственному желанию.
Сканге казалось, что ледяные тиски сжимают ее грудь. Она едва дышала. Чувствовала себя утомленной. Казалось, даже кровь текла медленнее в ее жилах.
—
Не зови альвов в нашем царстве! — Этот голос постоянно звучал в ее голове. Теперь он не пытался прикрываться ложной приветливостью. —
Здесь они не имеют власти. Твой час пробил, шаманка! Мы устали играть с тобой. Думаешь, твое смешное заклинание может остановить нас? Нужна была сила альвов, чтобы защитить золотые тропы. Мы не можем коснуться тебя. По крайней мере пока что… И несмотря на это, мы в тебе. Мы ближе к тебе, чем могут быть существа из плоти и крови. Они просто трутся кожей друг о друга. Но мы глубоко в тебе, близко к твоей душе. Столь же глубоко, как ты входила в Бранбарта. Ты чувствовала его тело, его юность и боль, когда вонзила кинжал в его плоть. Кстати, ты чувствуешь свое сердце? Нет, Сканга, я не поэт и не кузнец слов. Я имею в виду именно то, что говорю, без поэтического подтекста. Ты чувствуешь свое сердце, шаманка?
Сканга знала, что нельзя слушать его. Нужно бороться с ингиз, или они станут повелителями мыслей! Если она сделает навстречу хоть шаг, то станет их безвольной служительницей, так же как Бранбарт был ее рабом. И тем не менее заслониться от яда их слов не могла. Ее сердце… Она чувствовала его усталые, тяжелые удары. Оно было истощено. Ему очень хотелось отдохнуть.
Холодный страх охватил Скангу. Ее ли это мысли? Ее сердце не устало!
Кровь казалась вязкой, словно холодный жир. Она замирала в жилах, потому что… Сканга захрипела. Потому что ее сердце перестало биться! Они просто обманывают ее, этого не может быть! Они не могут обладать такой властью! Кокон защищает их. Не может быть…
У шаманки закружилась голова. Обеими руками обхватила она камень альвов.
— Прошу, помогите мне! — прошептала она, борясь за каждое слово. Ее губы были словно каменные — тяжелые, непослушные. Они не хотели издавать ни звука.
Это не она! «Вспомни, кто ты!» — напомнила она себе. Ее часто побеждали, но она не сдавалась. И ее сердце тоже так просто не сдастся, не откажется служить ей… Это обман! Этого не может быть! Если она умрет, то на поле боя, пронзенная копьями и мечами врагов — проклятых эльфов, которые весь Альвенмарк заставляют жить по-своему. Они подобны густому колючему кустарнику, и остальные дети альвов запутались в их зарослях. Шипы определяют, насколько далеко можно отойти, и те, кто пытается нарушить узкие границы, чувствуют на себе уколы. В Альвенмарке стало невозможно свободно дышать! Сканга была глубоко убеждена в том, что это ее судьба — свергнуть тиранию Эмерелль. Она знала это еще до того, как троллей отправили в изгнание. И все бесчисленные годы, которые прошли с тех пор, она никогда не забывала о своей цели. Она не позволит своему сердцу остановиться. Это не она!
Шаманка выпрямилась, ее суставы хрустнули. Она снова могла свободно дышать! Что это, ловушка? Или она выбралась из пут ингиз? Кокон, защищавший ее от злых духов великой пустоты, растянулся. Он стал просторным, словно высокие залы до небес, выбитые в скалах Снайвамарка эльфийским народом нормирга. Шаманку окружал холодный голубоватый свет. Невдалеке сияла золотая тропа.
Сканга схватилась за грудь. Почувствовала биение своего сердца. Что это, последняя мечта умирающей? Не важно, она пойдет своим путем. Не думать об этом… Сомнения — вот яд ингиз. Даже если все это лишь обман, она до последнего будет идти к своей цели.
Старуха помогла хнычущему королю подняться. Когда он шевельнулся, рана снова начала кровоточить. В плече его по-прежнему торчал кинжал. Бранбарт краем глаза наблюдал за шаманкой, казался похожим на побитую собаку.
Сканга почувствовала силу магии, когда они добрались до золотой тропы. Это не иллюзия! Они ушли от ингиз. С каждым шагом она ощущала, как возвращаются силы. Они были спасены.
Вскоре тролли добрались до звезды альвов. Одного слова оказалось достаточно, чтобы открылись врата. Еще шаг… Над Скангой раскинулось безоблачное небо. Она стояла в каменном круге на холме с покатыми склонами. Земля предстала перед ее магическим зрением. Шаманка чувствовала силу каменного круга и мир, источаемый этим местом. Лучи милосердного весеннего солнца мягко коснулись ее кожи. Вдалеке луг сливался с небом, образуя нечеткую линию, а между ними простирались пологие холмы и, будто островки, вздымались небольшие участки леса, окруженные аурой белого цвета. Среди них, словно самоцветы, бродили разноцветные ауры зверей. Не могло быть более сильного контраста с тяжкой темнотой Ничто!
Сканга не знала, где они оказались. Ясное небо принадлежало Альвенмарку, а не миру людей, в этом она была уверена. Но пейзаж был ей незнаком. Здесь она никогда прежде не бывала.
Бранбарт шмыгнул носом, шумно собрал сопли во рту. Сплюнул.
Сканга обернулась к королю. Врата к тропам альвов снова закрылись. И только круг камней нашептывал о том, что знающий может открыть в этом месте паутину путей Древних.
Бранбарт стоял склонившись. Правой рукой сжимал кинжал в своем плече. Отворачивался, уходя от ее мертвого взгляда. От короля воняло холодным потом подавляемой боли и кровью.
— Наверное, я вел себя как глупец, — выдавил он.
— Ты великий воин, Бранбарт. Но против теней ты беспомощен, словно щенок, встретившийся с голодным медведем.
Наконец тролль поднял на нее взгляд. По его ауре Сканга увидела, что сравнение со щенком не понравилось ему, хоть он и старался обуздать свою ярость.
— Сейчас тебе нужно отдохнуть, — мягко произнесла шаманка. — Я могу подарить тебе легкий сон.
Сканга протянула руку, чтобы коснуться лба Бранбарта. Одного слова будет достаточно, чтобы погрузить короля в сон. Но тролль отпрянул.
— Не нужно меня бояться. Все, что произошло, я делала, чтобы защитить тебя. Ты ведь знаешь.
— Да. — Бранбарт слишком затянул с ответом, чтобы в него можно было поверить.
— У тебя великая душа, мой король. Тебе предначертано править народом, так же как мне предначертано защищать тебя. Я всегда служила тебе верно, ты это знаешь.
Красный свет в ауре Бранбарта поблек, перешел в грязно-коричневый — цвет сомнения. Израненный воин шумно шмыгнул носом и выплюнул комок соплей. Во время глупой дуэли, родившейся из-за перебранки во время пира, король получил сильный удар по лбу. Кости разбились прямо над переносицей. Несмотря на всю ее силу, шаманке потребовалось много недель, чтобы залечить рану. Бранбарт был силен, он пережил лихорадку и боль. Но из-за этого ранения из носа у него постоянно текло. Нескончаемый поток слизи отравлял ему жизнь. Каждые несколько мгновений он вынужден был шмыгать носом и сплевывать. А ночами он постоянно просыпался от кашля, в паническом страхе, что слизь может задушить его. Бранбарт все это пережил, но слизь придушила его гордость. Он постоянно думал, что за спиной над ним насмехаются. Он давно уже окружал себя исключительно теми воинами, которые поддакивали ему во всем и всегда. Но несмотря на все это остался храбрецом. Во время сражений тролльской войны его всегда можно было видеть в первых рядах. Сканга опасалась, что теперь ингиз лишили его и мужества.
А оно требовалось Бранбарту как никогда.
— Мы вернемся в Снайвамарк и соберем новое войско, — уверенно произнесла шаманка.
— А ты знаешь, где мы?
— Конечно! — солгала Сканга. — В Землях Ветров, немного южнее Королевского холма. Десять дней пути… Может быть, и одиннадцать — и мы снова на родине.
Король обвел взглядом просторные земли.
— Альвенмарк такой чужой для меня, — негромко сказал он. — Небо кажется более глубоким и широким, чем в мире людей. Правильно, что мы заставим эльфов страдать за то, что они предали наших предков. На протяжении многих поколений наш народ мечтал вернуться сюда, на родину, что была дарована нам альвами. — Он сплюнул. — Но она не такая, как в историях, которые они рассказывали нам. Жаль, что я не настолько свободен, как герцог Оргрим, и не могу просто вернуться в мир людей. Я не хочу думать о предательских тенях в Ничто, о подлых магах и подлой Эмерелль. Я хочу снова быть свободным. Я жалею, что я король.
Таким Сканга его не знала. Не бывало, чтобы у него так резко менялось настроение.
— Тебе нужно съесть хороший кусок мяса, и ты почувствуешь себя лучше, — посоветовала шаманка.
Бранбарт рассмеялся.
— Неплохо бы. Но у меня с собой ничего нет. Я полагал, что после боев за дворец Эмерелль вокруг будет вдоволь свежего мяса. — Он опустился на траву и коснулся кинжала, торчавшего из плеча. — Я был сам не свой. Там, в Ничто… Думал, сойду с ума. Мне очень жаль. Не моя рука направила на тебя кинжал. Я знаю, что никто не служит мне вернее тебя, Сканга.
— Хорошо, что мы помирились, — ответила троллиха с облегчением. Она подошла к королю и положила скрюченную подагрой левую руку на его плечо. — Что бы ни произошло, наш народ будет помнить о тебе до конца дней, Бранбарт, ибо ты правитель, который вернул нас в Альвенмарк. — Амулеты из костей, перьев и ракушек негромко зашуршали, когда она стала искать то, что носила в мешочке из кожи минотавра.
— У нас будет много детей, Сканга, — произнес король, и в голосе его звучала новая сила.
— Что? — Шаманка прекратила поиски и удивленно уставилась на него.
— Наш народ должен стать более продуктивным. — Бранбарт посмотрел на нее. — Ты должна благословить наших женщин, чтобы они рожали больше щенков. Мы победим эльфов в утробах наших женщин. Если эльфы теряют воина, то им нужна сотня лет или даже больше, чтобы заменить его. У нас будет потомство гораздо раньше. Ты была права, как всегда. Нужно выждать. Мы победим Эмерелль и ее проклятое семя. Такова наша судьба. Мы взойдем на трон в Сердце Страны.
— Так и будет, мой король. И я всегда буду рядом.
Левой рукой Сканга вцепилась в плечо короля, а правой обхватила рукоять жертвенного ножа. Теперь Бранбарт снова смотрел на обширные земли. Он не заметил, как шаманка вынула из мешочка обсидиановый нож. Когда-то она сама сделала черный клинок, в те времена, когда еще могла видеть. За все века волнистое каменное лезвие нисколько не утратило остроту. Одно движение…
Бранбарт забулькал.
Сканга отступила на шаг, чтобы король не схватил ее в последний миг. Жертвенный нож глубоко вонзился в его шею. Король изо всех сил боролся со смертью. Его аура вспыхнула сияющим светом, переливалась всеми цветами радуги. А потом стала угасать.
Бранбарт умер с мечтой. У него снова была цель. В этот миг он был счастлив. Но Сканга слишком хорошо знала его. Счастье никогда не длилось долго.
Жизнь короля угасла, но вокруг его растянувшегося на земле тела еще виднелось слабое сияние. Сканга опустилась на колени. Закрыла Бранбарту глаза. Ее руки в последний раз коснулись его испещренного морщинами лба.
— Я люблю твою душу. И ради нее сделала это. Пока она не испортилась.
Больше часа стояла шаманка на коленях рядом с мертвым королем и размышляла о долгом пути, который они прошли вместе. Потом обыскала Бранбарта и забрала все, что могло бы выдать ранг мертвеца: красивое костяное кольцо с резьбой, которое она подарила ему в день коронации, крепкую военную булаву, жадеитовую пряжку с пояса в виде изогнувшегося дракона. Завернула эти сокровища в набедренную повязку короля. Она закопает их или утопит в озере. А то, что осталось от Бранбарта, исчезнет. Пояс, парочка амулетов из перьев — вот и все. Три дня, и вороны сделают труп совершенно неузнаваемым. И самое позднее через четыре недели от самого устрашающего воина Альвенмарка останутся только белые кости.
Закончив работу, Сканга огляделась по сторонам. Ее взгляд медленно скользил по просторной земле. Она искала ауры, оценивала их, а потом удовлетворенно хрюкнула. Сотни глаз наблюдали за ее действиями, но во всех них не было ни капли разума. Большая стайка сусликов, стадо зубров, заяц, лиса, косуля, куница и сокол высоко в небе — вот и все свидетели.
Маленькое лисьеголовое существо на краю близлежащего леса Сканга не заметила, потому что лутины научились прятаться как ни один другой народ.
Письмо незнакомца[6]
Итак, сегодня я хотел потренироваться в заячьем заклинании, поскольку так приказал мне мастер Громьян, а то, что говорит мастер Громьян, лучше выполнять, не то он снова придет со своей палкой для наказаний. Поэтому я сидел на берегу Зеленоглазого озера, там, где ловится особенно крупная форель и где Лица дала мне пощечину, когда я хотел показать ей, что поцелуи — это тоже волшебство. Громьян трижды говорил мне, что я должен следить за орлами, если заклинание все же удастся, в чем он, впрочем, сомневался, поскольку считает меня жалким халтурщиком, но я сумел и за орлами следил, потому что если мастер Громьян трижды говорит о чем-то, то это всегда очень важно. А вот о том, что у зайца постоянно уши падают на глаза, мастер Громьян не говорил, и вообще я не видел в небе ни единого орла, потому что мне на глаза все время падали уши. Но поскольку я всегда слушаю то, что трижды повторяет мастер Громьян, то послушно сидел в зарослях на опушке леса и скучал, только лис мимо проходил, который, конечно же, меня сразу узнал, потому что каждый лис узнает лутина, когда встречается с ним. Мы как раз спорили о том, какие суслики вкуснее, сырые или жареные, причем я считаю, что лис только потому так энергично ратовал за сырых сусликов, что не может держать в лапах огниво, когда на холме внезапно появились два великана. Лис сказал, что это минотавры, но он просто хвастался своими знаниями, и вообще, у обоих великанов не было рогов на голове, они были в десять раз выше крупного кобольда и поэтому могли быть только великанами. Поскольку они так неожиданно очутились на холме, то могли прийти только через врата на тропах альвов, а ведь мастер Громьян утверждает, что великаны не могут колдовать. Но ведь мне вообще ничего не положено знать о тропах альвов, потому что я иногда еще колдую во сне, когда сплю беспокойно, а если открыть врата случайно, могут случиться нехорошие вещи; но я все равно знаю о них, потому что мне рассказал старший брат, а он часто путешествует по тропам из света. (…) когда мое племя ссорится, они все кричат друг на друга, а в конце все сидим вместе и язычки вываливаются из пастей, потому что мы так сильно кричали. Но великаны другие, было вообще не видно, что они ссорятся, когда старая великанша подошла и перерезала второму великану горло. (…) А потом она сложила все его вещи в кожаный мешок и очень долго оглядывалась по сторонам. Я учуял, как лис не смог удержать в себе воду, настолько мрачно смотрела она на нашу опушку, и я обрадовался тому, что на мне не было штанов и я мог спокойно помочиться на куст, а когда на глаза опять упали уши, мне это стало только на руку. А потом она ушла, плохая великанша с белыми глазами, а мешок с вещами швырнула в Зеленоглазое озеро, а еще наколдовала в небе красивые огоньки. (…) А потом мы спустились к озеру, и я говорил с бобрами, в то время как лис, мой друг, бегал взад-вперед по берегу, потому что от долгого стояния в кустах у него совсем затекли лапы. Бобры решили, что это хорошее предложение — выудить окровавленный мешок из озера, и по мере сил помогали вытаскивать его на берег, хотя мешок был такой тяжелый, что под его весом застонала бы даже рогатаяящерица, а на них ведь можно даже небольшие дома ставить, и они не жалуются и не упрямятся. С мешком у меня, конечно же, возникли проблемы, потому что я ведь не такой сильный, как рогатая ящерица, поэтому я и принял свой собственный облик, радуясь тому, что мне не падают постоянно уши на глаза. Когда каждый смог видеть, кто я на самом деле, я нашел двух оленей, которые хотели помочь мне нести; вообще-то они сначала не хотели, но когда я рассказал о мастере Громьяне и о тебе, они все же захотели, потому что разумнее не сердить столь известных лутинов. Настоящих сокровищ в мешке не было, но пряжка для пояса была красивая, потому что она сделана из камня, какого я никогда прежде не видел, изображает большого червяка, покрытого чешуей, который дико извивается и смотрит злобно. Мне пришлось рассказать мастеру Громьяну свою историю трижды, и я понял, что она очень важна, и решил написать тебе об этом, чтобы ты тоже знал, потому что ты всегда говорил ведь, что нужно ставить в известность племя о важных событиях. Громьян снова ушел в темноту, потому что хотел что-то сделать с головой великана, а мне нельзя было пойти с ним, хотя я сказал ему, что считаю это несправедливым, а когда я стал ругаться, он показал мне палку, и я убежал, нашел куски березовой коры, потому что знаю, что если ты скажешь ему, что тоже считаешь это несправедливым, то в следующий раз он трижды подумает, прогонять ли меня палкой. (…)
Из: сундук XVII, акт 5, документ 32б
Собрание процессуальных актов
по делу княжеского дома Аркадии
против убийцы и государственного преступника
Элийи Глопса
Среди людей
Олловейн отчаянно помахал перед носом надушенным платком, но ничто не могло прогнать пронзительную вонь гавани. Он с завистью смотрел на Ганду. Лутинку, похоже, совершенно не беспокоил неприятный запах. Для путешествия в мир людей она приняла вид маленькой девочки и сейчас стояла рядом с капитаном, который вел неуклюжую галеру через акваторию. С тонкой вуалью, которая едва закрывала лицо и сквозь которую блестели большие темные глаза, в вышитом жемчугом платье, лутинка выглядела очень невинно. Она мигом завоевала сердца членов команды. Все любили маленькую девочку. Они ведь понятия не имели, кого пустили на борт!
Ганда, хихикая, болтала с капитаном. Олловейн пожалел, что не знает, о чем говорят эти двое. Мастер меча не понимал языка людей, живущих в этой местности, — он представлял собой грубое бормотание, немногим лучше хрюканья троллей. Эльфу потребовалось много времени, чтобы овладеть языком фьордландцев. Но на этот раз он не прикладывал ни малейших усилий к тому, чтобы что-то выучить. Сюда они больше никогда не придут. Излишне мучить свой язык такой тарабарщиной. Если бы только Ганда не трепалась! Еще проболтается, чего доброго!
Олловейн провел рукой по рукояти меча. Даже если вся команда корабля набросится на них, ему, вероятно, будет совсем не трудно победить. Но останутся сотни свидетелей, и еще вопрос, сумеют ли они выбраться из гавани, даже если он заставит себя прыгнуть в вонючую воду.
Эльф не искал неприятностей, но от лутинки готов был ожидать любой пакости. Если бы только Ганда не болтала с каждым встречным человеком… Рано или поздно это приведет к неприятностям! Она делала это, чтобы спровоцировать его, это Олловейн знал совершенно точно. Нельзя позволить этой проныре заметить его гнев, и тогда она, возможно, сдастся.
Некоторое время мастер меча рассматривал неприятные вещи, плававшие в носовой волне корабля. Фекалии, остатки овощей, рыбные отходы. Немного поодаль на толстой доске плыло что-то белое. Оно шевелилось. Эльф вздрогнул, когда разглядел, что это такое: кошка, задняя часть туловища которой была замотана в светлый платок, из-за чего она казалась похожей на рыбий хвост. Передние лапы кошки были прибиты к доске. И кошка была еще жива! Такое могли сделать только люди.
Олловейн подумал, что стоит метнуть нож и избавить животное от страданий. Вероятно, кошка — жертвоприношение какому-нибудь сомнительному человеческому божеству. Негромко выругавшись, эльф напомнил себе о том, что они ни в коем случае не должны выделяться из толпы. Еще час или два, и они окажутся в библиотеке, Путешествие почти завершено! Нужно взять себя в руки.
Взгляд мастера меча бродил из стороны в сторону. Не было ничего, что стоило бы более пристального рассмотрения. Следовало признать, что по человеческим меркам гавань Искендрии была необычайно велика. Даже в Альвенмарке нашлось бы немного больших портов. Но здесь все казалось незаконченным. Когда работа была завершена, люди, очевидно, теряли к плодам своих трудов интерес и бросали их на погибель. Чего стоила одна только высокая стена, отделявшая порт от собственно города… Широкие полосы грязи тянулись по светлому камню, на стыках росли сорняки, более того, кое-где между камнями зеленели даже молодые деревца. Со временем корни ослабят кладку стены, да и вообще вся эта грязь оскорбляла взор, но, похоже, это никому не мешало.
Танцующий Клинок отчетливо видел сверкающие шлемы стражников, патрулировавших ход по стене. Значит, здесь все же достаточно мужчин, чтобы поддерживать фортификационные сооружения в надлежащем виде.
Олловейн поймал себя на том, что оценивает угол обстрела бастионов, угрожающе возвышающихся над портом, и мысленно планирует нападение на Искендрию. После бойни у Филангана он поклялся себе больше никогда не командовать войсками. Но от старых привычек избавиться не так просто, как от покрытого пылью дорожного плаща.
Удивительно, сколько кораблей стояло в гавани. Почти все они были галерами, от ошибок конструкции просто волосы вставали дыбом. Что бы кто ни думал о людях, одной добродетелью они обладали бесспорно — были мужественны до безрассудства. Выход в море в этих латаных ведрах требовал недюжинной смелости. Поэтому мастер меча пришел в ужас, кода Ганда и Эмерелль приняли решение проделать последний отрезок пути до Искендрии на борту такого решета. Уже сам факт, что Ганда по прошествии часа действительно появилась в тронном зале с уложенным для путешествия кожаным мешочком, нанесло сильный удар по мировоззрению Олловейна. Он готов был поклясться чем угодно, что после встречи на террасе никогда больше не увидит лутинку.
Но она не просто вернулась, она даже разработала план путешествия. Ганда придерживалась мнения, что ингиз, попавшие в Альвенмарк, не знали пути обратно во тьму. Они были заперты во тьме, а те немногие, кому удалось выбраться, оказались заперты снаружи. Своими силами они вроде бы не могли преодолеть защитное заклинание альвов. Вследствие этого было не важно, подслушали они их разговор на террасе или нет. Ингиз не могли передать свои знания.
Олловейн считал все это умозрительными рассуждениями. По его мнению, уверенность ничем не была подкреплена, но Эмерелль была убеждена.
Лутинка придерживалась мнения, что не следует приближаться к Искендрии по тропам альвов, поскольку по пути сквозь Ничто за ними наверняка будут наблюдать. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы додуматься, какую цель преследуют путешественники, вошедшие в сеть троп альвов из тронного зала Эмерелль. Ганда хотела замести следы. Она предложила отправиться сначала в мир людей далеко от Искендрии, оттуда проделать часть пути по миру людей, а затем через звезду альвов в Искендрии войти в библиотеку. Эмерелль согласилась. Никто не сказал Олловейну, что они выйдут на проклятом острове. Там у них не было иного выбора, кроме как довериться куче досок, которую люди в своем высокомерии называли кораблем. То, что галера не пошла ко дну в открытом море, было, по мнению мастера меча, чистой воды везением. Шпангоуты были натянуты на слишком большом расстоянии, а корпус был слишком выпуклым. Во время шторма существовала опасность, что корабль просто развалится. Если галера попадет в шторм, то может пойти ко дну раньше, чем успеешь прыгнуть за борт.
Жалкое мяуканье оторвало Олловейна от размышлений. Прибитая к доске, мимо проплывала кошка. Ох уж эти варвары! Невдалеке виднелся большой плот. Священнослужители в белоснежных бесшовных юбках пели торжественную монотонную песню, их обнаженные торсы раскачивались в такт. У всех были гладко выбритые головы. Сбриты были даже брови. Глаза были подведены толстым слоем синей пасты, из-за чего вид у мужчин был угрожающий.
Вокруг плота болтались дюжины мелких лодок, в которых толпились жалко одетые человечки. Рыбаки, предположил Олловейн. Словно зачарованные, наблюдали они за причудливым спектаклем. Над грязной водой гавани тянулись, приглушая ужасную вонь, сизые полосы дыма от ладана. Мужчина в леопардовой шкуре насыпал еще ладана в золотые жаровни на плоту. Потом ему принесли белую кошку. Животное казалось одурманенным. Оно не сопротивлялось, когда ему обмотали задние лапы белой тряпкой. Принесли толстую доску, на которой были какие-то изображения.
Кто-то передал мужчине в леопардовой шкуре серебряный молоток.
Мастер меча отвел взгляд, но уши заткнуть не мог.
— Не стой так, как будто проглотил древко копья, драгоценный размахиватель мечом. И не меряй людей своей меркой, Олловейн. — Ганда пришла к нему с кормового возвышения. Она была такой маленькой, что ей приходилось вставать на цыпочки, чтобы заглянуть за поручни. Неуверенным жестом она махнула рукой в сторону плота. — Священнослужители Бессы еще считаются мирными. А вот Бальбар, городской бог Искендрии, должно быть, настоящий кровожадный монстр. Капитан, даже будучи чужестранцем, не отваживается произносить имя этого чудовища. — Лутинка пожала плечами. — Но ни в одном другом городе нет такого количества чудесных произведений искусства, как в Искендрии. Такие храмы и дворцы еще поискать. Здесь даже есть библиотека, где хранится пятьсот тысяч свитков. Звучит как эхо, правда?
— Может быть, они догадываются, что скрывается под их городом?
Ганда улыбнулась.
— Ты не притворяешься, да? Ты действительно понятия не имеешь… «Под городом» — это ты хорошо сказал. Там ты найдешь только крысиные норы. Библиотека Искендрии расположена в Расколотом мире. Она плывет сквозь Ничто на огромном обломке скалы. Единственные надежные тропы, ведущие туда, начинаются здесь, в портовом городе. Отсюда и название. — Она лизнула кончик носа маленьким розовым язычком. — А может быть, все иначе. Может быть, это дети альвов дали городу имя. Искендрия… Звучит как-то слишком красиво для человеческого названия, тебе не кажется?
Олловейну было не до нравоучений.
— Мне кажется, ты должна следить за тем, что делаешь своим языком. У тебя теперь не лисья голова. Не думаю, что люди облизывают свои носы.
Лутинка склонила голову к плечу и пристально посмотрела на собеседника.
— Да что с тобой такое? Тебе обязательно постоянно к чему-нибудь придираться? Или нужно быть эльфом, чтобы быть совершенным?
— Я просто считаю, что нам нельзя выделяться. — Олловейн коснулся тюрбана на голове. — У меня от жары скоро мозг сварится, но я прячу свои уши. — Его пальцы погладили полу просторной одежды, почти достававшей пола. — Я напялил это платье, потому что так поступают здешние люди. — Танцующий Клинок мрачно посмотрел по сторонам. — Хотя не вижу на борту никого, кто вырядился бы настолько же по-женски, как я. Как ты заметила, я потею. К сожалению, этим я несколько отличаюсь от прочих представителей моего народа. Эта тряпка липнет к телу. И как будто этого мало! В гавани так жутко воняет, что можно, наверное, упасть в обморок, если вдохнуть поглубже. И несмотря на это, я стараюсь вести себя так, как будто для меня это нормально. А ты что вытворяешь? Облизываешь языком нос! Проклятье, тебе что, все равно, увенчается ли наша миссия успехом? Ты не можешь хотя бы немного стараться? Или это слишком для лутинки?
— Если ты так переживаешь, что выглядишь по-женски, то для начала перестань подносить к носу надушенный платок. — Ганда издевательски хихикнула. — А что касается твоего платья… Это совершенно обычная одежда для воина из пустыни. Веришь или нет, но мы с Эмерелль думали, когда подбирали тебе эту одежду. Воины пустыни слывут чудаковатыми, немногословными и вспыльчивыми. И у них дурная слава любителей помахать мечом… — Теперь ее улыбка была просто вызывающей. — Дошло? Понимаешь наше загадочное решение? Или объяснить подробнее?
Олловейн скомкал платок и швырнул в воды гавани. Он готов был удушить эту мелкую наглую рыжую… Ведь могла же хвостатая язва сказать об этом и раньше! И как она говорит о королеве!
«Все это продлится лишь пару дней», — мысленно напомнил себе мастер меча. Нужно взять себя в руки. Важно только поручение королевы. Они найдут в библиотеке знание альвов и вернутся. Это не может быть слишком сложно. Библиотекари наверняка знают, что написано в их книгах!
— Я допускаю еще какие-то ошибки? — подчеркнуто равнодушно поинтересовался Олловейн.
— Относительно одежды или вообще?..
— Относительно нашей миссии. Остальное тебя не касается.
— Думаешь, я захотела бы иметь с тобой дело, если бы не задание?
«Сохраняй спокойствие», — напомнил себе эльф.
— Хорошо, что мы сходимся хотя бы в одном вопросе. Так что же? Допускаю ли я какие-либо ошибки в переодевании?
Ганда вызывающе облизала языком кончик носа.
— Нет. Маскировка хороша. И, что гораздо важнее, мужчина в ней полностью отвечает тому, что ожидают люди от воина пустыни. Напряженный, гордый и молчаливый. Все идеально.
Олловейн отвернулся и принялся наблюдать за тем, как галера причаливает к длинному каменному пирсу. Весла втащили в корпус. Тяжелый корабль, заскрипев, прошел вдоль толстых бухт каната, которые должны были сглаживать удары корпуса корабля о пристань. Опустились сходни. На набережной толпились торговцы, что-то кричавшие капитану и, очевидно, желавшие прямо на месте начать сделку.
— От нас ожидается, что мы каким-то образом попрощаемся? — спросил Олловейн, не глядя на Ганду.
— Я уже сделала это. Идем, отец.
Мастер меча взял ее за руку и поспешил к крутым сходням. Ганда с трудом успевала за ним и принялась громко причитать. Как она назвала его? Напряженным, гордым и молчаливым. Такие отцы не обращают внимания на причитания дочерей.
Толпа остановила мастера меча уже через несколько шагов. Спланирован порт был плохо. Здесь болталось гораздо больше людей, чем предполагали строители. Парочка детей альвов двигалась, расталкивая всех локтями, завоевывая себе место. От смрада немытых тел у Олловейна перехватило дыхание. Он уже давно пожалел, что выбросил надушенный платок. Танцующий Клинок быстро опустил руку на кошель. Наверняка здесь шастают воры. Место просто создано для них.
Путь посланцам Эмерелль преградила колонна полуголых людей, которые тащили на широких плечах мешки. Во рту они сжимали деревянные кольца, чтобы от напряжения не раскрошить собственные зубы.
От обжарочного цеха, где на деревянных палочках готовились кусочки рыбы, прилетел противный запах жира. Рядом в клетках на небольшом помосте можно было увидеть разных животных: обезьяну, нескольких голубей, была там даже белая змея, а кроме того, в избытке собак и кошек. Глашатай громко восхвалял красоту белоснежного водяного буйвола.
— Ага! Парень отлично поработал меловой пылью, — весело заметила Ганда. — Может быть, мне тоже купить себе жертвенное животное и попросить одного из богов города, чтобы размахиватель мечом не отрывал мне руку, когда в следующий раз будет так торопиться?
— Может быть, спросить его, не купит ли он бледнокожую девочку? — раздраженно ответил Олловейн.
Ганда пристально посмотрела на эльфа. А потом вырвала руку. Чего это она вдруг стала такой чувствительной? Тот, кто сыпет оскорблениями, должен уметь и сносить их. Танцующий Клинок старался держаться поближе к лисьехвостой, чтобы она не потерялась в толпе. Больше они друг другу не сказали ни слова.
Мастер меча вел Ганду к воротам гавани, узкому игольному ушку, через которое попадали в город гости и товары. Внезапно он заметил отряд солдат. Толпа перед ними расступалась. На воинах были короткие кольчуги из серебристых колец и юбки из толстых льняных полос. Большие круглые щиты были белы, на них был изображен синий герб с дельфином. На массивных бронзовых шлемах развевались белые гребни из конского волоса. «Впечатляющий отряд по человеческим меркам», — подумал Олловейн. Мечи у них были странно высоко над бедрами, в руках — копья с тонкими наконечниками.
Эльф попытался исчезнуть в толпе и убраться с пути воинов, но в длинном белом платье, с крохотной девочкой рядом, он слишком бросался в глаза. Капитан помахал ему рукой.
— Он знает, что ты его видел. Остановись, если меж длинных ушей у тебя еще осталось немного рассудка.
Олловейн и без лутинки понимал, что бежать слишком поздно. Если они попытаются уйти от стражников, то лишь навлекут на себя подозрения. Поэтому Танцующий Клинок остановился и приветливо улыбнулся офицеру стражи.
Рослый комендант обратился к нему с вопросом. Его тон был вежливым, но требовательным. Олловейн не понял ни слова. Бросил нервный взгляд на лутинку.
Ганда улыбнулась и с ужасным акцентом заговорила с воином. При этом она отчаянно жестикулировала и корчила странные гримасы.
Олловейн украдкой наблюдал за капитаном отряда стражи. Мужчина нахмурил лоб, словно ему не понравилось то, что он услышал. Затем капитан бросил на него странный взгляд. Человеческий воин был хорошо выбрит, от него слегка пахло розовой водой. Олловейн старался не смотреть ему прямо в лицо.
Ганда не умолкала. Ее слова, похоже, все больше и больше будоражили мужчину. Что, черт побери, она рассказывает? И почему воин смотрит на него с таким сочувствием?
Лутинка указала на врата гавани.
— Мы должны заплатить пошлину, если хотим войти в город. Двух маленьких медных монет будет достаточно.
Олловейн опустил руку в кошель и отдал офицеру деньги. Он по-прежнему избегал смотреть ему в глаза. Внезапно воин схватил его за плечи и прижал к себе. При этом он что-то взволнованно произнес, что заставило некоторых копьеносцев молча кивнуть. А затем он передал Олловейну маленькую медную табличку с тисненым, выпрыгивающим из воды дельфином на ней.
Олловейн удивленно поглядел вслед офицеру. А тот выхватил из толпы уже других путешественников.
— Что ты им сказала? — Эльф говорил шепотом, хотя никто, кроме Ганды, понять его не мог.
— Ты не захочешь этого знать. — Лутинка кокетливо улыбалась, как умеют улыбаться только дети.
— Позволь мне самостоятельно принимать решения. Если мне понадобится твой совет, я попрошу тебя о нем. А до тех пор ты будешь делать то, что я говорю. Что там случилось с этим капитаном? Что это было за прощание?
Ганда негромко рассмеялась.
— Добросердечный человек, правда? Если бы он был чуть меньше, то вполне мог бы мне понравиться.
— Ганда…
— Да, да. — Она отмахнулась, продолжая смеяться. — Он сказал, что вообще-то не должен пускать тебя в город с такими жуткими намерениями, но убежден в том, что твой гнев справедлив, и он пожелал тебе дожить до того дня, когда Бальбар удостоит тебя милости и позволит удавить твоих врагов их собственными внутренностями. Так мило, правда? Я ведь говорю: добросердечный человек.
— Каких врагов?
Гротескная парочка достигла людей, толпившихся у узких портовых врат.
Шум был оглушительный. Люди толкались, кричали друг на друга срывающимися голосами. Только у боковых ворот процесс протекал несколько быстрее. Ганда прошла мимо длинной очереди ожидающих прямо к небольшим воротам.
Олловейн заметил, что те, кто проходил через них, выглядели опрятнее, чем толпы зевак, погонщиков ослов, гребцов, шлюх и рабов, протискивающихся через главные ворота. Даже сами ворота были красивее. Они находились между двумя стройными башнями, украшенными бело-голубым эмалированным кафелем. Плитки складывались в изображение выпрыгивающих из воды дельфинов. Под аркой, между стражниками, стоял бритоголовый священнослужитель. В одной руке он держал букет ярко-синих цветов, а в другой — плоскую миску. Каждый раз, когда кто-то проходил через ворота, он окунал цветы в воду и обрызгивал нового гостя города. Какой странный обычай! Только когда Олловейн заметил, что большинство приезжих бросали в миску монету, до него дошел глубинный смысл этого действия. Мужчина был попрошайкой от имени своего бога. Как же все-таки жалка религия людей… Что это за боги, превращающие своих слуг в попрошаек? Достойны ли эти боги поклонения, если они не могут обеспечить даже самых верных своих слуг?
— Ты должен показать стражникам медную табличку. Это наш пропуск, — прошептала Ганда.
Подошла очередь Олловейна, но вместо того, чтобы пройти в ворота, он остановился и уставился на священнослужителя.
Стражник задал вопрос.
— Давай уже, — дернула его Ганда.
Олловейн вложил воину в руку медную табличку. На них махнули рукой и щедро обрызгали водой. От пожертвования богу бритоголового эльф отказался, что вызвало злобный взгляд священнослужителя.
За воротами простиралась широкая, хорошо уложенная камнями улица, ведущая в самое сердце города. Мастера меча удивили размеры Искендрии. Высокая портовая стена скрывала от его взгляда море домов. К северу поднимался пологий холм. Там высились роскошные дворцы и храмы.
— Надеюсь, королева рассказала тебе, куда идти.
— Придется тебе, наверное, мне довериться. — Наглая ухмылочка подчеркивала издевательские слова лутинки. Ганда указала на холмы. — Нам туда. Эмерелль описала дорогу. Там есть большая торговая контора. Руководит ею эльфийка, притворяющаяся человеческой женщиной. Ее зовут Сем-ла. В ее доме, надежно скрытая в подвале, находится звезда альвов, которая приведет нас в библиотеку.
Олловейн отдался на волю судьбы; он устал от споров.
— Иди вперед, показывай дорогу. И поведай, в конце концов, историю, которую ты подсунула стражникам.
Ганда откашлялась.
— Знание не всегда делает счастливым. Это ведь совершенно не важно.
— Только не для меня.
— Тогда поклянись, что не будешь злиться. Я хотела оградить тебя от излишних волнений.
— Да говори же наконец!
— Сначала поклянись.
О чем только думает эта наглая лутинка? Что он набросится на нее с мечом в приступе безумной ярости?
— Клянусь, что не стану злиться, не буду бить тебя и причинять тебе какую-либо иную боль. А теперь говори.
Глаза Ганды хитро блеснули.
— Хорошо. Говорят, ты самый честный среди мечников. Поэтому я уповаю на твою клятву. Кстати, это та же самая история, которую я рассказала о тебе капитану.
О сказках, невестах бога и изгнаннице
Эльф держался так напряженно, словно ему вогнали меч в пятую точку. Вот ведь высокомерный ублюдок! Но клятве его наверняка можно доверять. Ганда на миг задумалась, не приукрасить ли повествование, но тут же отогнала эту мысль. В подробности предыстории она решила не вдаваться. Если остроухий об этом узнает, то будет меньше сердиться, а ей почему-то было приятно наблюдать, как он борется со своим гневом.
— Я рассказала морякам, что мы принадлежим к народу сыновей Зейнела, — начала лисьехвостая сдержанным тоном слепого сказителя из Танталии. — Это известное кочевое племя, охраняющее торговые пути через пустыню далеко на юге и живущее в тамошних оазисах. Ты — Арбан бен Чалаш, изгнанный. Красивое имя, правда? — Она подняла на эльфа взгляд.
Каждый раз, когда Ганда разговаривала с мастером меча, ей приходилось запрокидывать голову. Никогда эльфам в голову не придет, что лутинам было бы приятнее, если бы они присаживались на время беседы. Олловейн поднял бровь.
— Да, да. Я уже продолжаю. Итак, я объяснила, что ты мой отец и лучший мечник нашего князя Карима. Всякий раз, когда между племенами возникали ссоры, которые нельзя было уладить словами, он посылал тебя. И тебя никогда не побеждали. Так год за годом множились слава и богатство нашего князя. К сожалению, число завистников росло еще быстрее. А поскольку ни один меч не мог победить тебя, совершить дело, для которого сталь была слишком слаба, должны были слова. Сначала тебя пытались заманить прелестями красивых рабынь, но ты так крепко любил мою мать, что и эта попытка провалилась. Поскольку твои враги не могли найти в тебе слабостей, они стали отчаянно пытаться найти их у нашего князя. И сколь благородным и справедливым ни был Карим, им действительно удалось обнаружить точку, в которой наш князь руководствовался не холодным рассудком, а горячим сердцем. Ты должен знать, благородный отец, что при всех своих достоинствах наш князь был не очень привлекательным человеком. Ему было на руку, что мужчины нашего народа носят длинные одежды до пола и закрывают лица накидками, чтобы защититься от жгучего взгляда солнца и удушающей пыли в воздухе. Со времен болезни в детстве тело и лицо князя Карима были изуродованы отвратительными красными шрамами. Тем сильнее наполняла его гордость из-за того, что он сумел взять в жены чудесную Арсиною, о грации и красоте которой говорили даже во дворцах Искендрии. Тут-то и нанесли ваши враги смертоносный удар. Они подкупили советников князя и сплели сеть лжи вокруг тебя и прекрасной Арсинои. Стали говорить, что твой взгляд задержался на ее восхитительном лице на лишний миг, потом стали шептаться, будто ты насмехался над князем, потому что тот все еще не зачал ребенка. Некоторые даже поговаривали, что ты настолько верный слуга ему, что втайне подумываешь, как бы освободить князя и его супругу от пятна бездетности. И подобно тому, как ветер и песок пустыни со временем могут обтесать по своему желанию даже самую крепкую скалу, так и долгие ядовитые речи оставили свой след. Как сильно ни доверял тебе князь Карим, постепенно в сердце его начало прорастать зерно сомнения. Он посылал тебя в дальние путешествия, чтобы вы с Арсиноей не находились рядом друг с другом. Все более требовательным становился он в своих ультиматумах соседям, все тоньше становился щит его чести, все чаще находил он причину послать тебя с тем, чтобы ты разрешил ссору. Не один храбрый воин нашел свою смерть, потому что Карим опасался, что ты будешь подле него, а значит, и подле Арсинои. Пожалуй, никто никогда так и не узнает, отчего злой рок настиг тебя — была ли на то воля капризного бога, трагическая случайность или последний хитрый удар твоих врагов. Но ясным весенним утром Арсиноя отправилась в оазис в поисках уединения и приятной прохлады. Ты увидел ее издалека и приветствовал, но не отважился подойти ближе, поскольку даже ты слыхал о мрачных слухах о тебе и прекрасной княгине и не хотел давать новую пищу сплетням. Ведь Арсиноя приехала без служанок и в саду не было больше никого, кто мог бы подтвердить, что оазис — не место тайного свидания. Ты как раз собирался удалиться, когда Арсиноя внезапно вскрикнула, потом застонала и опустилась на землю, словно сраженная невидимым кинжалом. Отбросив все предосторожности, ты бросился к своей госпоже и, подбежав к ней, увидел, как в розовых зарослях исчезает скорпион Поцелуй Смерти. Яд этой подлой твари вызывает жгучую боль в жилах, но самое подлое его деяние — он отнимает у сердца желание биться. Арсиноя лежала перед тобой, распростертая на берегу небольшого озерца, окруженная белыми лилиями. Она уже не слышала, как ты звал ее по имени. И ты сделал то, что сделал бы каждый честный человек. Ты склонился к ней, чтобы безрассудно сражаться за ее жизнь. Мудрый человек, возможно, позвал бы на помощь и подумал о своей славе, но мудрость и гордая честность редко идут рука об руку. Когда тебя нашли, ты все еще не сдался, не перестал сражаться за свою княгиню, ты был уверен в том, что ее сердце снова забилось, слабо и неровно, подобно птице, впервые расправляющей крылья. Но тебя оттащили. Издалека это должно было выглядеть, как то, что ты склоняешься над ней точно возлюбленный. Одежды Арсинои неудачно сдвинулись, грудь над сердцем почти обнажилась. И несмотря на все твои просьбы и угрозы, тебя увели от нее. Арсиноя умерла прежде, чем солнце достигло зенита. Лживые советники Карима нашептали, что она умерла от стыда, от того, что сердце ее было разбито. И он поверил им. Ветер и песок пустыни завершили свою работу. От человека, которым он был когда-то, ничего не осталось. Он велел привести меня и мать. И пока мою мать медленно душили широкой шелковой шалью, она должна была смотреть, как тебя лишили мужского достоинства каленым железом. А еще он приказал обрезать твой язык, поскольку не хотел больше слышать твои якобы лживые слова. Он решил, что много лет не произносили твои уста правдивых слов, и пожелал, чтобы за те дни, что тебе остались, с твоих губ не сорвалось больше ни одного слова. А затем он приказал палачу нанести тебе шрам за каждый шрам, украшавший его собственное тело. И он сбросил свои одежды, обнажив истерзанное тело, чтобы палач видел, как должна быть выполнена работа. Даже в глазах того сурового человека на миг промелькнул ужас. И началась пытка, длившаяся много дней. Палач использовал редкие соли, обезьяний волос и розовые шипы, чтобы не давать ранам затянуться. В некоторые раны он даже положил черный оникс, подобно тому как золотых дел мастер вставляет благородные камни в украшения. И стало казаться, что темные очи глядят из твоей истерзанной плоти. Семь дней длилась пытка, когда твой мучитель допустил ошибку, сочтя тебя сломленным. За это он поплатился жизнью, равно как и князь Карим, отдавший приказ убить мать и сделать меня рабыней в своем дворце. Чтобы унизить, меня запирали на ночь с козами. Двое лживых советников князя тоже не пережили следующего рассвета. Но потом мы вынуждены были бежать, поскольку твои раны слишком ослабили тебя, а все воины были взбудоражены до предела и пытались остановить тебя. Мужчины, которые на протяжении многих лет были твоими друзьями, которых ты обучал тайнам древнего мастерства, пали от твоего клинка. И мы бежали в пустыню. Сорок дней и сорок ночей пробыли мы там, я лечила твои раны и училась понимать искаженные слова, срывавшиеся с твоих губ. Подлые друзья князя были достаточно умны для того, чтобы бежать от твоего гнева. Множество воинов выставили для их защиты, но никто не остался в земле сыновей Зейнела. Наш народ объявил тебя вне закона, за тобой стали охотиться, так же как ты безжалостно преследуешь лживых советников князя Карима. И это причина твоего путешествия в Искендрию. Ты здесь, чтобы даровать одному из этих людей поцелуй своего меча.
Ганда выжидательно смотрела на Олловейна. Впоследствии от раза к разу, когда хитрющая лутинка рассказывала эту историю, она становилась лучше. Лисьехвостая украшала ее, добавляла новые подробности. Но что об этом скажет эльф?
На губах Олловейна играла насмешливая улыбка. Не мелькнула ли в его глазах искра чистого смеха? Если бы только этот негодяй был немного более открытым и не прятал все свои чувства за маской надменности, с ним было бы гораздо легче ладить!
Но такие уж они есть, эльфы. В первую очередь те, с холодного севера, принадлежащие к народу нормирга. Внешне — глыбы льда, но внутри опасный огонь.
— Я только что решил, что обязательно буду присутствовать, когда ты будешь отчитываться перед нашей повелительницей о путешествии. Ты поистине одаренная обманщица, Ганда. Похоже, тебе очень нравится выдумывать истории. Возможно, ты похожа на советников князя Карима. Может быть, ты как тот песок, который будет обтесывать правду столько, сколько потребуется, чтобы никто не смог узнать ее истинное лицо?
«Для тебя я всегда буду тем, что ты видишь во всех лутинах, Олловейн. По крайней мере в том, что касается моих соплеменников, ты давно закрываешь глаза на правду. Я устала пытаться заставить тебя понять или хотя бы начать догадываться, что во мне в первую очередь нужно видеть Ганду, которая, как бы там ни было, пользуется доверием Эмерелль, а уж потом лутинку, — и я только что приняла решение, что ты никогда не узнаешь, в чем на самом деле соль этой истории, — думала Ганда. — Наплевать мне на него!» Проклятый эльф! Он никогда не поверит, что в первую же ночь на галере она спасла ему жизнь. Если бы только мастер меча знал, кем его считали… Ну да ладно. Ее сказка о печальном Арбане бен Чалаше была необходима. Удивительно, что мужчины предпочитали слушать басни о предательстве, бойнях и кровной мести, а не романтические любовные истории со счастливым концом. Щепотка любви могла быть, еще — налет эротики, хотя такие истории из уст маленькой девочки наверняка смутили бы их. Лутинка тайком улыбнулась. Как же легко обвести их вокруг пальца… Даже Олловейн такой предсказуемый, когда узнаешь его поближе.
Она поспешила вперед. Парочка детей альвов прошагала больше мили за то время, когда лисьехвостая рассказывала свою историю. Смеркалось. И стоило дневной жаре уступить место свежему вечернему ветерку с моря, как улицы Искендрии стали наполняться людьми. Некоторые, очевидно, хотели сделать последние покупки, другие, возможно, просто прогуливались, прежде чем отправиться отдыхать.
Улицу обрамляли огромные колонны. На каждой третьей на высоте пяти шагов был карниз, на котором находилась статуя выше человеческого роста. Закутанные в яркие одежды, скульптуры с достоинством взирали на толпу под ногами. Вечерние гуляющие тоже разделяли любовь к кричащим цветам. Были мужчины в красных брюках с желто-золотистым цветочным узором, купцы, кутавшиеся, словно князья, в обшитый золотом пурпур и, несмотря на жару, не снимавшие пестрых меховых шапок. Женщины в одеждах, прозрачных, как вуаль Ганды, путешествовали в паланкинах; любой зевака мог поглазеть на яркие узоры, нарисованные на их коже. Некоторые обсыпали щеки золотой пудрой, наклеивали на веки крохотные драгоценные камни — эта идея лисьеголовой понравилась. Ей захотелось изучить этот удивительный город и его жителей. И она должна была признаться себе, что была несправедлива к людям. Путешествуя по тропам альвов, Ганда очень редко попадала в мир людей, и все места, виденные до сих пор, не пробудили в ней желания задержаться подольше. Но Искендрия была иной. Уже одно то, как отзывался о городе капитан галеры, вызывало у кобольдессы любопытство. Иногда он называл Искендрию открытым чумным бубоном, которого должен избегать каждый здравомыслящий человек, потом говорил о жемчужине, драгоценном сокровище морских побережий. Он испытывал по отношению к этому городу странное чувство, колебался между ненавистью и любовью. Нигде больше, говорил он, не соседствуют столь близко красота и ужасы. Капитан распространялся о красоте построек и статуй, о честолюбивом споре поэтов и каменотесов относительно создания идеального произведения искусства, о безумных князьях, которые постоянно женились только на собственных сестрах, чтобы сохранить чистоту крови в семье, о купцах, собиравших за несколько лет сказочные сокровища и устраивавших празднества, достойные короля, таких, как загадочная Сем-ла, владевшая целым флотом торговых кораблей, которой всегда везло в делах и которая, тем не менее, не могла найти мужчину, с которым захотела бы разделить ложе дольше чем одну ночь. А еще он рассказывал о Бальбаре и жестоком жреческом сословии, заправлявшем в Искендрии всем.
Олловейн откашлялся. Теперь они прошли молча почти целую милю.
— В качестве сказки твоя история была весьма хороша. Правда, мне бы больше понравилось, если бы я не играл в ней роль лишенного мужского достоинства, искалеченного человека.
Это предложение мира? Ганда сама удивилась тому, с каким облегчением восприняла возможность покончить с этой детской враждой. Однако она была слишком горда, чтобы сразу пожать руку Олловейну.
— А какой же ты герой? — спросила она несколько более вызывающим тоном, чем хотела.
Эльф помедлил с ответом. Слишком долго! Взгляд лутинки привлекли раны города, она вслушивалась в крики торговцев, вдыхала тысячи незнакомых ароматов, которые источала Искендрия. А потом увидела растоптанные лепестки цветов на широких мраморных плитах улицы. Цветы были свежими. Они напомнили об ужасной истории, которую рассказал капитан галеры. О свадьбе бога Бальбара, которую в эти беспокойные времена каждый день отмечали на роскошной храмовой площади.
— Думаю, я печальный герой, — наконец сказал Олловейн.
Но для таких признаний не оставалось времени. Что бы ни думал о себе эльф, в глазах Ганды он был мужчиной, стоявшим на краю. Что-то потрясло его до глубины души. Кобольдесса немного знала о войне, которую вел мастер меча в Снайвамарке и в мире людей. Но даже того, что она слышала, было довольно, чтобы быть уверенной: эльфийский герой жестоко ранен, хоть внешне кажется невредимым. А как иначе объяснить то, что его так потряс вид кошки в портовом бассейне? Ганда тогда прервала разговор с капитаном, чтобы присмотреть за Олловейном. Она была убеждена, что он вот-вот возьмет плот священнослужителей на абордаж. И все это из-за парочки кошек! Что он станет делать, если увидит, что происходит перед храмом Бальбара? В приступе безрассудного гнева позволит разорвать себя в клочья? Конечно, он — самый известный мечник Альвенмарка, но даже ему не выстоять против целого города. А может быть, он вовсе не хочет этого? Может быть, он ищет героической смерти? Ганда подняла на эльфа взгляд. Танцующий Клинок смотрел на нее, возможно, уже давно. Очевидно, он все еще ждал ответа. Глаза его казались усталыми и печальными. Ходили слухи, что в битве за Филанган погибла его возлюбленная, но никто ничего точно не знал. Не так ли выглядит воин, ищущий хороший повод распрощаться с жизнью? «В Искендрии этому не бывать, — в сердцах подумала Ганда. — Только не тогда, когда я за тебя отвечаю!»
Наконец лисьехвостая услышала глухой барабанный бой и звонкий перезвон цимбал. Послышалась песня, исполненная мрачной торжественности. Рыночные вопли и нестройное бормотание вокруг стихли. Мимо них проталкивалось все больше и больше людей, желавших не пропустить спектакль на большой храмовой площади.
— А теперь нам сюда, — решительно произнесла лутинка и указала на узкую улочку.
— Разве ты не говорила, что дом, в который нам нужно, расположен неподалеку от площади, на вершине холма? — удивился Олловейн.
— А толпу ты видишь, драгоценный размахиватель мечом? Хочешь проталкиваться мимо тысяч потеющих людей? Похоже, там как раз какое-то празднование. Мы поищем путь в обход. Так мы придем к цели, но избежим неприятностей.
Мастер меча не стал возражать и последовал за кобольдессой в лабиринт улочек. Ганда старалась держаться подальше от площади, не теряя при этом направления. Дома здесь были высотой в четыре-пять этажей, между ними над головами прохожих были натянуты покрытые пятнами тенты. Кое-где на стенах домов висели пестрые стеклянные фонари, источавшие теплый свет. Еще здесь были магазины. Попадались уличные торговцы жемчугом, предлагавшие свои товары на длинных нитках из собачьих жил, и продавцы воды с пузатыми кувшинами на спине и широкими поясами, на которых были закреплены простые глиняные кружки. Какой-то чудак насадил на длинную палку дохлую крысу и всячески расхваливал ее как лакомство для домашних кошек. Трактиры, стойки которых располагались в узких переулках, обещали пиво, вино и разнообразные экзотические наслаждения.
Дома были побелены. Дождь и время нарисовали на фасадах широкие флаги из потеков и трещин. До уровня бедра стены были выкрашены красно-коричневой краской, на фоне которой не так бросалась в глаза грязь помоев, выплескиваемых прямо на мостовую. Деревянные балконы смело выступали над головами гуляющих, деревянные лестницы круто поднимались вдоль фасадов на верхние этажи. Повсюду над улочками были натянуты веревки, на которых сушились белье и свежевыкрашенные ткани.
Все дальше и дальше вела лутинка в лабиринт Искендрии. Все более убогими были лавки, мимо которых проходили путешественники. На деревянных лестницах сидели женщины и мальчики, принимавшие двусмысленные позы и выставлявшие напоказ свои тела. Рисунки углем на стенах домов изображали пышные мужские фигуры с чрезмерно развитыми гениталиями. Рекламные надписи восхваляли прелести прислужниц любви. Так, некая Асмандея хвасталась, что грот меж ее белоснежных бедер — это место, о котором мечтают даже князья.
Улочки становились все уже и уже. Воняло жареной рыбой, нестиранным тряпьем и продажной любовью. Назойливые женщины предлагали себя Олловейну. Шлюхи гладили эльфа по плечам и лицу, даже хватали между ног. Они ворковали прекрасному чужестранцу о незабываемых часах и ругались, словно бондари, когда мастер меча просто шел дальше, не удостаивая их даже взглядом.
Со временем Ганда стала замечать, с какой жадностью пялится здешняя публика на меч Олловейна. Украшенное драгоценными камнями оружие стоило небольшое состояние. Смотрели также и на нее.
Наконец они очутились в переулке, который через пару десятков шагов оказался перегорожен развалинами дома.
Эльф рассмеялся.
— Ты не против, если теперь поведу я? Может быть, ты разбираешься в тропах альвов, но здесь безнадежно заблудилась, не так ли?
Краем глаза Ганда заметила, как бездельники, в различных позах сидевшие на деревянных лестницах, переместились в темноту домов. Белый рыцарь опустил руку на рукоять меча.
В руинах скрипнула балка. С грохотом покатились на дорогу камни. Кто-то прижался к двери дома. За их спинами раздался звучный бас:
— Ты заблудился, чужестранец, но Птолемос видел, как ты проходил мимо, и твой товар понравился ему.
За ними стоял мужчина, массивное тело которого заполняло собой почти всю улицу. Он вытер лоб белым платком, затем спрятал его в вырез своей желтой туники. С пояса у великана свисал тяжелый кошель и… обитая железом дубинка. Удивительно мускулистые ноги были покрыты толстыми венами.
Олловейн вопросительно взглянул на Ганду. Та перевела ему слова толстяка.
— Мы не интересуемся, — вежливо произнес эльф.
— Нет, нет, нет. — Мужчина так сильно стал качать головой, что его двойной подбородок закачался из стороны в сторону. — Такой ответ я не могу принести своему господину. Я уже вижу, что ты хочешь набить цену. — Он повозился с кошельком и показал на мясистой ладони три золотые монеты. — Вот столько стоит твоя дочь. И не торгуйся со мной! Мой господин, Птолемос, — ищущий, он принадлежит к самому высокому классу священнослужителей Бальбара. Так что, видишь, я пришел по поручению бога, а с Бальбаром не торгуются, если, конечно, не хотят рассердить его и его слуг.
Толстяк
прислонился к стене, пропуская двух головорезов, в руках которых сверкнули два изогнутых ножа.
— Так что тебе больше по нраву, чужестранец? Золото или сталь? Другого выбора у тебя нет, поскольку бог решил снизойти до твоей дочери. Ты ведь знаешь, он прямо сохнет по юным невестам.
Ганда снова вспомнила истории, которые рассказывал капитан о боге города. Каждый день — юная девочка, такова была цена, которую платила Искендрия за свою силу и процветание.
Олловейн понял лишь жесты вытянутой руки и обнаженные кинжалы. Слов он не понял.
— Скажи толстяку, что я не хочу никого ранить и склонен отпустить его. Кстати, я знаю, что в тени прячутся еще трое.
Лутинка решила сделать вольный перевод.
— Мой отец, палач и лучший мечник сыновей Зейнела, склонен оставить тебя в живых, если ты заберешь своих пятерых головорезов и уберешься отсюда быстрее, чем я плюну на мостовую. Иначе он свернет тебе шею, оторвет яйца и заткнет их в твой большой рот, чтобы ты задохнулся.
Толстяк смотрел на лисьехвостую широко раскрытыми глазами.
Олловейн расстегнул пряжку плаща и позволил ему упасть на землю. Жест был преисполнен грации, но в своем спокойствии мастер меча производил более угрожающее впечатление, чем обнаженные кинжалы ублюдков жирного искендрийца. Плащ будет только мешать в бою. Снял эльф и платок с лица, чтобы были видны его красивые правильные черты.
Командовавший головорезами поднял правую руку и щелкнул пальцами. Что-то темное вырвалось из тени руин. Две закутанные в черное фигуры попытались схватить эльфа и повалить на землю. Но несмотря на то, что они показались Ганде быстрыми, как хищные кошки, Олловейн без труда увернулся. Он закружился с легкостью танцора, схватил одного из нападавших за запястье и легким движением сломал ему сустав, заставив убийцу выронить кинжал из безвольных пальцев. Эльф оттолкнул от себя вопящего мужчину и пнул его напарника ногой в грудь.
Лутинка отошла немного в сторону, не отводя взгляда от сражения. Удар эльфийского кулака пришелся одному из мужчин в шею, парень, захрипев, рухнул на колени. Словно мимоходом Олловейн увернулся от удара кинжала и обнял нанесшего удар, почти как любовник девушку. Тонкие пальцы с нежностью скользнули по шее убийцы и на миг замерли за его ухом. Ганда увидела, как напряглись на миг сухожилия на руке мастера меча, а потом его противник рухнул на землю.
Воин, который получил пинок в грудь, со стоном поднялся на ноги. Обменялся испуганным взглядом со своим последним оставшимся на ногах товарищем. И оба отступили по направлению к руинам.
Движения Олловейна напомнили Ганде колыхание длинного шелкового знамени, которым играет легкий бриз. В мгновение ока Танцующий Клинок оказался между отступавшими. Удар локтем пришелся одному из них в висок, второго на землю отправил пинок под колено. Захныкав, мастер темных делишек ухватился за ногу, очевидно, будучи не в силах подняться.
Что-то металическое коснулось горла лутинки. От испуга и удивления она не могла издать ни звука. Мысленно Ганда обругала себя за то, что, захваченная битвой, позабыла обо всем. Тяжелая рука схватила лисьехвостую за плечо и оттащила немного назад. Толстяк прижимал кинжал к ее шее.
— Ты гират, не так ли? — Голос его прерывался, настолько поспешно он говорил. — Один из духов пустыни? Надо было сразу так и сказать, а не молоть эту чушь про палача. Я никогда не коснулся бы дочери гирата.
— Тогда убери лезвие от моей шеи, ты…
Давление холодной стали усилилось, и Ганда умолкла. Чертовски не повезло. Нельзя было спускать глаз с жирного урода! Она сама виновата в том, что они сели в лужу. Пятеро врагов лежали на земле, неспособные сражаться, а Олловейн даже меч не обнажил. А она все испортила, буквально сама отдавшись в руки торговца детьми.
— Думаешь, ты выживешь, если причинишь моей дочери какой-либо вред?
Олловейн говорил совершенно спокойно. Более того, он даже улыбался, но в этой улыбке не было ничего успокаивающего. Конечно, мужчина его не понял. Лисьехвостая почувствовала, что рука толстяка стала мокрой от пота. Лутинка отчаянно пыталась сообразить, как вырваться самостоятельно. Она владела тысячами заклинаний. Могла наколдовать этой грязной свинье ос во рту и носу, но если он хотя бы дернется, для нее вылазка в Искендрию закончится перерезанным горлом. И каждое чертово заклинание, приходившее в голову, оставляло ему более чем достаточно времени для того, чтобы дернуться, если только…
— Сейчас ты отстегнешь меч, гират, и заведешь руки за спину. Мы найдем способ выйти из этого переулка живыми. Ты получишь малышку…
Ганда прошептала слово силы, и голос торговца детьми замер. Лутинка осторожно отвела клинок от своего горла.
Олловейн скептически поднял бровь, И как только остроухим удается казаться такими невероятно заносчивыми? Наверное, многие годы своей бесконечной жизни они проводят перед зеркалами, чтобы совершенствовать жесты и мимику.
— Что с ним?
— Как видишь, я и сама могу о себе позаботиться, — колко ответила рыжеухая злюка. — В данный момент он считает себя мраморной статуей. До рассвета ничего не изменится. Предлагаю валить.
— А зачем нужно такое заклинание?
— Разумеется, чтобы избавиться от приставленного к горлу ножа, — с иронией ответила Ганда. — Иногда еще бывает полезно для благоприятного заключения сделки.
Мастер меча покачал головой и наклонился за плащом и платком.
— Это такое описание кражи?
— Злостная клевета — постоянно обвинять нас, лутинов, в том, что мы народ воров, — возмущенно ответила мелкая кобольдесса.
Конечно, как правило, так и происходило: плата, которую они оставляли в случае применения мраморного заклинания, слабо соизмерялась с истинной ценой товара, который они забирали, но они не воры! Воры вообще ничего не оставляют! Даже символической монетки.
Внезапно Олловейн бросился на нее. Танцующий Клинок потянул лутинку на землю. Его вес вышиб весь воздух из ее легких. Она услышала, как ломаются ребра. Что-то теплое потекло по руке. Кровь!
Когда Олловейн поднялся, Ганда увидела, как человек с раздробленным коленом пытается уползти в развалины. Мастер меча не удостоил его и взглядом. Большое кровавое пятно расползалось по белоснежной одежде под его правой рукой. Рядом в пыли лежал кинжал в форме полумесяца.
— Он предназначался мне? — испуганно пролепетала кобольдесса. Почему этот парень так поступил? Ведь бой был окончен.
— Если бы он предназначался тому несколько застывшему полному господину, я наверняка не стал бы на пути кинжала. — Олловейн осторожно ощупал окровавленную одежду.
Ганда все еще не могла поверить в случившееся.
— Ты встал между мной и ножом? Ты ведь меня терпеть не можешь. Ты мог умереть. Ты мог…
— Мог, мог, мог. — Эльф отмахнулся, будто ничего не произошло. — Клинок задел ребро. Вошел неглубоко. Я не в опасности, понимаешь? Такие поверхностные порезы сильно кровоточат и выглядят очень пугающе, но, в принципе, о них и говорить не стоит. Если хочешь сделать мне приятное, давай не будем больше ходить в обход. Отведи меня к дому Сем-ла. Я с удовольствием принял бы чистую ткань, чтобы наложить тугую повязку. — Он скомкал платок и крепко прижал его к ране.
— Но ты спас мне жизнь! Ты…
Мастер меча приложил палец к губам, прося ее помолчать.
— Я сделал то, что поручила мне Эмерелль, — защитил тебя. Не больше и не меньше.
Ганда кивнула, но для нее вопрос еще не был исчерпан. Она не знала никого, кому пришло бы в голову остановить своим телом нож, предназначенный для нее. Она никак не могла понять этого проклятого эльфа. Она даже рассердилась оттого, что он преуменьшает свой героический поступок. Раз в жизни встретила существо, которое ведет себя подобно рыцарю из песен бардов, самоотверженное и благородное, а потом оно же все портит, делая вид, что все это мелочи. Ее жизнь — это не мелочь! По крайней мере для нее самой.
Злая, Ганда потопала вперед, пытаясь сориентироваться. А потом услышала мрачное пение. Звуки указали путь к храмовой площади. Пусть Олловейн все же посмотрит, что там происходит! Черствый негодяй!
Все больше и больше людей попадалось им на пути. Пение стало тише и наконец умолкло. Зато усилился шум на улицах. Из таверн доносились похабные песни. Какой-то маленький мальчик громко восхвалял искусство своей дрессированной обезьянки.
Город вдруг ожил. «Глупости», — подумала лутинка. И тем не менее что-то изменилось. Люди вокруг казались словно освобожденными. Их смех звучал чище… Может быть, дело в ней? В том, что она знала, что на сегодня ужасы закончились? Внезапно Искендрия повернулась к ней своей светлой стороной. Пока завтра утром не начнется шествие священнослужителей по главной улице, чтобы привести Бальбару новую невесту.
Прошло немного времени, и они достигли улочки, в конце которой располагалась широкая площадь, над которой возвышался шпиль храма Бальбара.
— Ты не хотела, чтобы я шел туда, правда? — спросил Олловейн.
— Правда, — коротко ответила Ганда.
— А почему?
— В честь бога они сжигают там маленьких девочек. И при этом называют их невестами бога! Это отвратительное представление называют свадьбой! Я не хотела, чтобы ты видел это. После того как ты так отреагировал на кошек в гавани, я боялась, что ты можешь завестись. И я не слишком ошибалась, не так ли?
Олловейн не ответил. По его лицу нельзя было понять, о чем он думает. Путешественники ступили на площадь. В центре возвышалась статуя высотой более десяти шагов. Она изображала сидящего на троне мужчину с длинной бородой клином. Руки статуи были странно вывернуты и лежали на коленях. Божок сложил их ладонями вверх. Там возилась группа священнослужителей; по деревянной, украшенной венками цветов платформе они поднялись к раскрытым ладоням Бальбара.
Голова идола была слегка запрокинута, рот широко открыт, точно он хотел крикнуть что-то небу. Из отверстия валил темный, окрашенный красноватыми отблесками огня дым.
Священнослужители подняли что-то продолговатое, завернутое в белые ткани и бросили это в пасть идола. Что бы они там ни предавали огню, подумала в ужасе Ганда, размерами оно было примерно с лутинку.
— И они делают это каждый день? — сдавленным голосом произнес Олловейн.
— Да. А когда считают, что бог на них гневается, то празднуют сразу несколько свадеб в день. Искендрия — небезопасное место для маленьких девочек.
Эльф пристально поглядел на лисьехвостую. О чем он думает? Спрашивает себя, почему она приняла образ маленькой девочки? Она ведь понятия не имела…
— Уведи нас отсюда, Ганда. Не хочу провести в этом городе ни единого лишнего часа.
Лутинка огляделась в поисках колонны с выпрыгивающим из воды дельфином. Несмотря на то что площадь была посвящена Бальбару, были здесь и статуи других богов. Дельфин был супругом морской богини Бессы, мирным существом. Он помогал штурманам найти правильный путь в опасных водах, во многих историях рассказывалось о том, как он спасал потерпевших кораблекрушение.
Наконец Ганда обнаружила изображение дельфина: статуя возвышалась с их стороны площади. Она была рада, что не придется проходить мимо статуи Бальбара. Первая широкая улица, отходившая от площади за статуей дельфина, вела к дому Сем-ла — так говорила ей Эмерелль.
— Я сожалею о своей шутке в гавани, — вдруг сказал Олловейн.
Лутинка посмотрела на своего загадочного спутника. Нет, она никогда не поймет этого эльфа.
— О чем ты говоришь?
— О торговце жертвенными животными в гавани. Ты же знала, что они приносят своим богам в жертву не только белых кошечек и быков, не так ли? Я понятия не имел, что белокожих девочек тоже… Я… Мне жаль. — Мастер меча по-прежнему прижимал к ране платок; легкая ткань полностью пропиталась кровью.
Лицо эльфа казалось напряженным. Он страдал, но не от раны. Он отводил взгляд. Остроухий, который стыдится лутинки! Ни о чем подобном Ганда не слыхивала. Вообще-то он заслужил еще немного мучений, но по каким-то неясным причинам ей было жаль Олловейна. Ей, всего пару дней назад готовой спокойно наблюдать за тролльским штурмом замка Эмерелль и убийством всякого эльфа, который попадет под руку серокожим.
— Я знала это с первого дня путешествия на корабле. Капитан и его ребята… Ночью они хотели схватить тебя и бросить в море. Они думали, что ты отправляешься в Искендрию, чтобы продать меня священнослужителям Бальбара. Наверное, так бывает нередко. Поэтому я выдумала о тебе ту безумную историю.
Лисьехвостая увидела, как напряглись мышцы на лице эльфа.
— Значит, ты действительно сделала это ради моей безопасности.
— Если бы ты мог взять наконец в толк, что мы, лутины, не каждый раз открываем рот, чтобы солгать, то мы с тобой могли бы уживаться гораздо лучше.
— Похоже, я еще и извиниться перед тобой должен. — Его голос стал холоднее. — Мне жаль, что я относился к тебе несправедливо. — Было видно, что эльфу стоит немалых усилий заставить себя произнести эти слова. На лице его не отражалось раскаяние. Это было чистейшей воды лицемерное признание.
Ганда обрадовалась, заметив наконец дом с широкой лестницей, о котором говорила Эмерелль.
— Мы пришли. — Она указала на ступени.
Жилище Сем-ла по сравнению с другими домами снаружи не производило особого впечатления. В обращенном на улицу фасаде не было окон. Не было и украшений, не считая большого панно, изображающего корабли с надутыми парусами, окруженные различными морскими животными.
Ганда ненавидела лестницы. Закладывая расстояние между ступеньками, архитекторы никогда не думали о коротких ножках кобольдов. Допустим, в мире людей при отсутствии кобольдов это простительная ошибка. Но ситуация в Альвенмарке не лучше, а ведь там каменотесами и архитекторами зачастую были именно кобольды! Но таковы уж в своем высокомерии эльфы. Они не тратят время на размышления об удобстве слуг, которые чаще других обитателей дворца носятся вверх и вниз по лестницам.
Ступеньки вели к массивным двустворчатым дверям. Тяжелое дерево было украшено инкрустациями из жемчуга и слоновой кости, складывавшимися в изображения дельфинов и кораблей. Перед воротами замер высокий темнокожий человек, слуга с обнаженным, обмазанным маслом торсом, руки которого были перехвачены золотыми браслетами в форме змей.
— Скажи своей госпоже, что ее королева шлет ей послание. — Ганда говорила на языке Искендрии и вызывающе отчетливо произносила каждое слово.
Страж пристально оглядел гостей. Рана Олловейна заставила его нахмуриться. Наконец слуга кивнул и открыл двери. Он провел путников в холл, где серебряный фонтан источал желанную прохладу. В воздухе витал аромат корицы и сандалового дерева. Небольшим язычкам пламени в масляных лампах не удавалось разогнать полумрак комнаты.
Провожатый молча указал на каменную скамью у стены и торопливо удалился.
Ганда широко распахнутыми глазами огляделась по сторонам.
— Думаю, мне понравилось бы быть посланницей Эмерелль в мире людей.
Ответ Олловейна удивил ее:
— Если я правильно помню, королева наказала Сем-ла — или, точнее говоря, Валинвин. Находиться здесь — это не милость. Эльфийка — изгнанница.
Лутинка рассматривала дорогую мозаику на полу. Если ты эльф, то, очевидно, можешь позволить себе все. Жить здесь — это не наказание! Ганда подумала о том, как ее собственный народ неустанно путешествует на рогатых ящерицах. Никогда не знают лутины, где будут жить в следующую луну. Единственное, в чем они уверены: куда бы они ни отправились, их нигде не встретят с распростертыми объятиями. Тот, кто звал к себе лутина, зачастую намеревался провернуть темные делишки и изо всех сил старался, чтобы его не видели с лисьехвостыми. Поэтому хитрые кобольды, несмотря на то что улаживали дела к вящему удовольствию заказчика, никогда не могли рассчитывать на его искреннюю благодарность.
Негромкий звук шагов прервал горькие размышления Ганды. Она подняла взгляд. Хозяйка дома оказалась высокой красивой женщиной. Она ходила босиком. Было совершенно очевидно, что неожиданные гости нарушили ее планы на вечер. На Сем-ла был массивный парик из крашеного конского волоса. Лицо ее было раскрашено настолько сильно, что напоминало маску. Глаза эльфийка подвела сажей, и они были пугающе темными. Каким-то загадочным образом Сем-ла удалось раскрасить белки глаз в цвет лазури. Взгляд ее был жутким. Ни искусно уложенные локоны парика, ни вышитый жемчугом шелковый плащ не могли заставить отвести взгляд от этих глаз. От парика исходил чувственный, чуждый аромат, и Ганда почувствовала, что Сем-ла надушилась даже меж бедер. Нужно было знать, что хозяйка дома — эльфийка, чтобы разглядеть в ней представительницу народа ушастых.
— Олловейн, неожиданная встреча. Бесса милостивая, ты ведь ранен, ты… — Сем-ла смущенно улыбнулась. — Извините, я так долго играю с этим маскарадом, что привыкла при любой возможности произносить имя одного из их идолов.
— Все, что мне нужно, — это чистая повязка.
— Нет, я не могу допустить, чтобы ты сам обрабатывал рану! Я лично позабочусь о ней. Я весьма искусная целительница, если помнишь.
— Я не забыл, из-за чего тебя изгнали, — холодно ответил эльф.
Ганда с любопытством наблюдала за остроухими. Неужели Олловейн когда-то значил что-то для этой разряженной потаскухи? Интересно, как выглядела Сем-ла, прежде чем начала жить десятилетиями, а может быть, и столетиями как человеческая женщина? Может быть, изгнание сюда — все же более суровое наказание, чем она предполагала изначально?
— Я настаиваю на том, чтобы вы отдохнули с дороги.
— К сожалению, мы будем вынуждены отказаться от твоего гостеприимства, — ответил Олловейн с почти невежливой решительностью. — Наше дело в библиотеке не терпит отлагательства.
Если его холодные слова и задели Сем-ла, то она виду не подала.
— Не будь глупцом, Олловейн. Ты ведь знаешь, я хорошая целительница, и это не займет много времени. Не отказывайся.
Мастер меча колебался еще некоторое время, затем кивнул.
Ганда отметила, что Сем-ла не удостоила ее даже взглядом. Лутинка привыкла к тому, что благородные эльфы относились к ней словно к пустому месту. Она молча наблюдала за тем, как привратник по повелению своей госпожи принес миску воды и ящичек, в котором обнаружились несколько пугающего вида ножей и другие хирургические принадлежности.
Целительница проворно разрезала накидку Олловейна и промокнула рану. Ганда увидела, что порез оказался глубже, чем утверждал мастер меча. Почему этот глупец так задается? В чувствах лутинки уравновешивались ярость и сочувствие. Танцующий Клинок ни мгновения не колебался, когда рискнул ради нее жизнью. К презрению или, в лучшем случае, высокомерию, с которым большинство детей альвов относились к ее народу, Ганда давным-давно привыкла. Поэтому поступок эльфа испугал ее. Белый рыцарь мог умереть! Ни один остроухий не приносил свою жизнь в жертву ради лутинки, за исключением случаев, когда ему не терпелось повстречаться со смертью. Может быть, в этом тайна Олловейна? Нет, она никак не могла понять его…
Сем-ла положила на рану мастера меча левую руку — руку сердца. Лисьехвостая знала, как плетут целительные заклинания, хотя никогда не училась этому. Нужно было быть очень самоотверженной, чтобы стать целительницей. Лечить означало разделить боль раненого, создав магическую связь с ним.
Губы хозяйки дома дрожали. Она негромко застонала.
Сем-ла не была похожа на самоотверженную женщину. Как она сумела овладеть этой ветвью волшебства? «Чем больше узнаешь эльфов, тем непонятнее они становятся», — думала Ганда.
Когда Сем-ла отняла руку, рана исчезла. Никакой корки, даже крохотного белого шрама не осталось.
Эльф ощупал бок.
— Благодарю и сожалею, что причинил тебе боль.
— Сюда так редко приходит кто-то из наших и находит время провести здесь пару часов, что я рада тому, что могу разделить хотя бы боль с кем-то из эльфов, если не осталось ничего другого, что можно было бы разделить.
Олловейн встал и набросил плащ поверх разрезанного рукава.
— Тебя не затруднит провести нас со спутницей к звезде альвов, которая укрыта в твоем доме?
— Как пожелаешь. — Если Сем-ла и была разочарована или рассержена, то великолепно умела скрывать свои чувства.
Она дважды громко хлопнула в ладоши, и рядом с серебряным фонтаном открылась потайная дверца. По лестнице они спустились глубоко в подвал с крутым сводом. Пол здесь был выложен роскошной мозаикой, изображавшей ярко-красное заходящее солнце. Семь журавлей разлетались от него во все стороны света. Сквозь каменный пол Ганда почувствовала магическую силу. В солнечном шаре на полу встречались семь троп альвов, образуя большую звезду.
Лутинка присела, коснулась руками пола, вбирая в себя живую силу паутины. Перед закрытыми глазами заплясали разноцветные змеи. Лишь миг, и Ганда нашла путь, ведущий из мира людей. Мысленно она позволила тропе налиться силой, прежде чем посреди подвала поднялись широкие врата, сотканные из света.
Лисьехвостая гордо обернулась к эльфам. Во время плетения заклинания она слишком сильно сосредотачивалась, чтобы слышать, о чем они говорили.
—.. тем не менее я попрошу. Может быть, она все же пересмотрит приговор.
— Ты ведь знаешь ее, Олловейн. Как я слышала, она прогнала даже свою любимую подругу, Нороэлль. Изгнала и обрекла на одиночество в Расколотом мире. Какая у меня может быть надежда? Я никогда не была особенно близка к королеве.
— В решениях Эмерелль кроется непостижимая мудрость, — сказал мастер меча.
«Пустая эльфийская болтовня, — подумала Ганда. — Этой фразой можно извинить все, что угодно».
— Можем идти.
Даже сейчас Сем-ла не взглянула в сторону лутинки. Она обняла Олловейна и отступила.
Бок о бок с мастером меча Ганда вошла во врата. Всего лишь один-единственный шаг перенес их в другой мир. Лисьемордая боялась библиотеки, хотя не признавалась в этом ни Олловейну, ни Эмерелль. Судя по всему, что она узнала, это был огромный комплекс с комнатами, наполненными книгами, выбитый в сердце огромного обломка скалы. И эта скала плыла сквозь Ничто. Она была одной из частей Расколотого мира. Во всей библиотеке не было ни единого окна.
Ладошки Ганды стали влажными, когда она прошла под светящуюся арку. В лицо ударил затхлый, несвежий воздух.
В темноте горели одинокие масляные лампы. Ворота, открывшиеся, когда они прибыли, освещали большой зал теплым янтарным светом. Сотни конторок были выставлены вокруг выложенного мозаикой круга, в который привела путников светящаяся тропа. Узор был проще того, который они видели в доме Сем-ла. Простой геометрический орнамент складывался в круг. Спирали, запутавшиеся друг в друге…
Врата за ними закрылись. И тут же темнота стала снова завоевывать большую комнату. Ганда была поражена. Она ожидала другого. Чего-то более внушительного. Значит, это и есть место, где можно найти ответы на все вопросы, если знать, где искать. Довольно пыльное место.
Какой-то звук заставил ее обернуться. Свет врат померк окончательно. Вдалеке кто-то поднял одну из немногих масляных ламп. Слишком высоко поднял. Лутинка краем глаза увидела, как Олловейн положил ладонь на рукоять меча.
— Что бы ни произошло, Ганда, ты остаешься позади меня.
Новый король
Ледяной холод терзал лицо Сканги, когда она взбиралась на невысокий холм. Здесь было место, с которого начались все беды, — звезда альвов, через которую Бранбарт хотел повести войско в Сердце Страны. Шаманка почувствовала пульсацию силовых линий, пересекавшихся здесь. Их осталось лишь шесть.
На равнине собирались воины. Они образовывали отдельные группы. Не прошло и половины дня после смерти короля, как среди оставшихся в живых герцогов начался спор за власть. Все они знали, что душа, пропавшая в Ничто, никогда не родится снова. А значит, королевская линия угасла. Теперь лишь сила решит вопрос, кому в будущем править троллями. Сканга видела, что так будет, поэтому и спешила с возвращением. Несмотря на страх перед ингиз, она снова вошла в паутину, чтобы вернуться сюда.
Тысячи воинов окружали холм. Словно море огней, сверкали в темноте их ауры. Старая шаманка и надеяться не могла, что столь многие выживут. Ничто поглотило даже не четверть войска. Ее народ получил тяжелый удар, но был по-прежнему силен, по крайней мере если она сумеет помешать войне герцогов за трон.
Троллиха устало оперлась на посох. Рядом с ней стояла Бирга, ее ученица, единственная посвященная. От нее все равно ничего не удалось бы скрыть. Она видела, в чем заключается заклинание шара, мираж которого парил совсем рядом с ней. Душа Бранбарта была спасена, в этом не было ни капли сомнения. Но будет лучше, если тролли будут думать, что стали свидетелями того, как эта душа поднимается к небесам. Только так Сканга могла быть уверена: не пойдут толки о том, что король действительно умер в Ничто. Поэтому она создала заклинание шара.
Шаманка не гордилась обманом. Она делала это по необходимости. Ее народ должен твердо верить в то, что король родится снова. То, что тролли видели, значило для них больше всяких слов. «Обман свершается ради мира, — твердила себе Сканга. — Только ради мира!»
Старая шаманка смертельно устала. Со времени своего возвращения несколько дней назад она не спала, поскольку должна была поддерживать заклинание — шар, сверкавший как стекло, внутри которого вспыхивал неровный белый свет.
Теперь Сканга подняла шар чуть выше головы. Это было всего лишь заклинание иллюзии, но никто из стоящих внизу, у холма, не усомнится в ее словах. Они поверят в то, что она им скажет.
Старая троллиха почувствовала, как на нее устремились тысячи взглядов. Тяжелые, словно мельничный жернов.
— Воины Снайвамарка, ваш король покинул вас! Он умер не от лезвия эльфийского меча. Магия самого постыдного толка стоила ему жизни. Эльфийская магия, созданная тираншей Эмерелль. Именно она уничтожила тропу альвов, по которой маршировало наше войско. Она сделала то, что прежде не отваживался сделать никто из детей альвов. Она совершила преступление против магии Древних. Она вырвала кусок из магической сети троп, подаренных нам альвами. Мы, дети альвов, должны были хранить этот дар. Но Эмерелль знала, что не сможет победить нас. И она совершила непростительное, вместо того чтобы подчиниться неизбежности судьбы. — Сканга протянула руки к светящемуся шару, парившему над ее головой. — Клянусь твоей душой, Бранбарт, вести вражду с Эмерелль до конца моих дней. Я не успокоюсь до тех пор, пока не прогоню ее с трона. Не знаю, как чувствуете себя вы, но у меня сердце разрывается в груди, когда я вспоминаю о том, что Бранбарт, король, вернувший украденный у нас Снайвамарк, должен был пасть от позорного заклинания. Ты слышишь меня, мой король?
Шаманка заставила замерцать свет в шаре.
— Смотрите, воины-тролли! Бранбарт с нами!
Сканга опустилась на колени. Все ее суставы хрустнули, и она заволновалась, что, несмотря на посох, не сможет подняться сама.
— Скоро я отпущу тебя, мой повелитель, но твои дети должны увидеть тебя в последний раз. Знайте же, воины Снайвамарка: три дня и три ночи сражался Бранбарт с тенями в Ничто, подлыми ингиз, напавшими на нас, когда разрушилось заклинание альвов. Даже после того, как пал последний воин, угодивший с нами в западню, король не хотел сдаваться. Но число врагов было слишком велико. Там, где одолевал он одного, сразу же возникало два новых. И под конец одолели его пожиратели душ и разрушили его тело. Но я сумела спасти то, чего им хотелось больше всего, — душу героя-воина. Бранбарт сможет родиться снова!
Старуха наблюдала за тем, как все больше и больше воинов опускались на колени. Она знала их. Они были грубыми, в глазах большинства детей альвов — кровожадными чудовищами, но они чтили храбрецов. Даже если храбрецы были врагами.
— Его последние слова, когда он, раненый, лежал у меня на руках, были обращены к вам, воины Снайвамарка. Не отдавайте землю своих предков, за которую мы так яростно сражались, врагам! Будьте едины и ждите, когда родится новый король! Оставьте распри! Ваш король мертв. Но он вернется, ибо любовь Бранбарта к вам превыше смерти.
Где-то внизу, на равнине, кто-то ударил булавой по щиту. Второй воин подхватил ритм, миг — и грохочущих щитов стала дюжина. За несколько ударов сердца ледяная равнина гудела от грохота тяжелых щитов. Войско оказывало Бранбарту последние почести.
Может быть, душа короля была сейчас близко. «Где-то ведь она должна быть», — подумала Сканга, надеясь, что Бранбарт видит это прощание. Но на одной надежде ничего не построишь. Народу нужно нечто видимое.
Все выше и выше поднимался магический шар, а потом шаманка заставила заклинание раствориться в ослепительном свете, на миг протянувшемся от горизонта до горизонта. Шум стих. Все глядели в ледяное зимнее небо.
Сквозь латаные одежды троллиха ощущала жар камня альвов. Заклинание стоило ей последних сил. С каждым вдохом она чувствовала сломанные ребра, а сустав, который вывихнул ей Бранбарт, все еще горел от боли. Дрожащими руками вцепилась старуха в посох. Бирга подскочила прежде, чем Сканга успела что-либо сказать. Молодая троллиха осторожно помогла наставнице подняться на ноги. Она поддерживала шаманку, когда та спускалась с холма.
Сканга сердилась из-за того, что так ослабла. Нужно поспать. Ее слепые глаза поднялись к широкому шатру неба.
— Хорошо получилось? — негромко спросила она.
Старуха могла видеть лишь цвета магии. Как выглядит заклинание для обычных глаз, она даже предположить не могла.
Над равниной снова поднялся грохот щитов.
— Ты сделала имя Бранбарта столь же бессмертным, как бессмертна его душа, — торжественно произнесла Бирга.
Сканга вспомнила Ничто. Манящие голоса ингиз и тысячи смертей… Они не бессмертны, души-то. Троллиха посмотрела на небо. Может быть, Бранбарт простит ее.
Колени шаманки болели, словно под коленные чашечки засунули раскаленные уголья. О какой трогательной чуши она сейчас подумала! Ей не нужно, чтобы Бранбарт ее прощал. Если его душа родится снова, все воспоминания о прошлой жизни будут стерты. И тогда она сможет начать лепить короля, как проделывала это уже неоднократно.
Сосцовые вши и книжный удар
Олловейн отодвинул лутинку в сторону. Значит, вот почему Эмерелль настаивала на том, чтобы в библиотеку пришел мечник! Огромная рогатая тень, сопя, поднялась между конторками. Минотавр! Плотоядное чудовище, крупнее, сильнее и непредсказуемее тролля.
Бестия сделала шаг вперед. Движение сопровождалось странным деревянным постукиванием.
Олловейн заморгал. Минотавр, похоже, опирался на массивный боевой посох.
— Лиувар! — крикнула Ганда.
Это слово по-эльфийски означало «мир». Какая детская идея — пытаться остановить бестию, взывая о мире!
Минотавр поднял что-то, висевшее у него на шее. Послышался пронзительный перезвон колокольчиков.
— Потрясающе, Ганда. Ты подтолкнула его к мысли вызвать подкрепление. Как будто мало нам хлопот с ним самим!
Олловейн стал осторожно приближаться к чудовищу. Он решил, что выгоднее сражаться между конторками. Они помешают ему меньше, чем монстру, который был почти в два раза крупнее эльфа.
— Говорят, что стражей библиотеки нужно просить о мире, — тихо пролепетала лутинка.
Минотавр засопел.
— У вас есть черви? — медленно произнес он.
Олловейн остановился. Существовал ритуал, по которому перед поединком нужно было оскорблять друг друга. Тролли и прочие варвары обычно начинали выкрикивать непристойности о матери своего противника и оспаривать его происхождение. Но вопрос о том, есть ли у них черви… Это что-то новенькое. Танцующий Клинок на миг задумался. Нужно отвечать так же примитивно и грубо.
— У тебя есть сосцовые вши?
— Нет. — Минотавр говорил медленно, словно пережевывая каждое слово, прежде чем оно срывалось с губ. — Конечно нет. Я ведь бык.
Широким прыжком мастер меча перемахнул через конторку. Узкий стол был массивным и тяжелым; он не сдвинулся с места, когда на него приземлился эльф. Олловейн недоверчиво наблюдал за противником. Либо минотавр на редкость глуп, либо он очень самоуверенный воин. Монстр посмотрел на эльфа. Это была его единственная реакция на то, что мастер меча оказался почти в зоне досягаемости.
Эльф прикинул, каковы у него шансы убить минотавра одним ударом, и решил, что хорошие. Конторка давала ему в бою несказанное преимущество. Благодаря ей он находился достаточно высоко, чтобы иметь возможность нанести прямой удар мечом в горло чудовища.
Но что-то здесь было не так. Этот глупый бык вел себя слишком спокойно. Даже посох не поднял…
Вдали послышался торопливый цокот подков. Еще один рогатый! Что, черт побери, могло заставить минотавров занять библиотеку? Эти неотесанные чурбаны — такие же библиофилы, как тролли и русалки. Нечего им здесь делать.
Мастер меча напрягся. Нужно атаковать, чтобы по крайней мере один противник был повержен прежде, чем явится подкрепление. Эльф помедлил, а затем прыгнул. Идеальным сальто он достиг конторки рядом с монстром. Его меч описал сверкающую дугу и застыл меньше чем в дюйме от горла минотавра.
А эта тупоумная бычья башка и не думала защищаться. Олловейн ведь не мог просто зарубить его! Равно как и убивать головорезов в переулке. Он отделал их, отлупил, отмутузил… Этого достаточно! Убить их было бы не по-рыцарски; слишком велика пропасть между ними. Не было никакой чести в том, чтобы уничтожить врага, не способного достойно защититься.
— Нет! — раздался голос из темноты.
Грохот подков был совсем рядом. Белый кентавр вылетел из темноты, держа в руках яркий фонарь.
— Нет! — снова закричал он изо всех сил.
Олловейн опустил меч.
Копыта кентавра высекли сноп искр, когда он остановился.
— Нет, во имя хранителей знания! Клеос безобиден. Он ничего вам не сделает.
За свою жизнь мастеру меча доводилось встречать нескольких минотавров. Он наблюдал за отдельными представителями этого народа в Вахан Калиде во время Праздника Огней, опьяненными ладаном и танцующими, сражался с разбойниками-минотаврами на бесконечных просторах Земель Ветров, видел, как они пируют в обширных пещерах Лунных гор. Он знал множество лиц этих быко-людей. Но с безобидными минотаврами ему познакомиться не удалось!
Свет фонаря позволил мастеру меча внимательнее рассмотреть Клеоса. Минотавр не был вооружен! То, что в темноте Олловейн принял за боевой посох, оказалось костылем, на который опирался быко-человек. Его правая нога была сильно искалечена. Неестественно вывернутая, она, очевидно, уже не могла нести его тяжелое тело. А глаза! Они были яркого, теплого цвета, напоминавшего золотой янтарь. Один был устремлен на Олловейна, второй закатывался к потолку.
— Что же случилось с Клеосом?
— Книжный удар, — неясно пробормотал минотавр.
— Книжный удар? Что это такое?
— Это прямое следствие того, что князья Альвенмарка самым непростительным образом забросили нашу библиотеку еще несколько столетий тому назад.
Пока кентавр говорил, его хвост возмущенно мотался из стороны в сторону Лошадиное тело покрывала белоснежная шерсть; кожа торса тоже была неестественно белой. Пышная борода достигала почти середины груди. Узкий обруч из красного шелка сдерживал пышные волосы. Лицо кентавра было изборождено глубокими морщинами. Своеобразный характер лицу старика придавали сверкающие глаза. Они были цвета свежепролитой крови.
— Не все полки выбиты в скале, — с укоризной продолжал он. — Это было бы самым надежным способом для хранения книг, но нам не хватает каменотесов. Поэтому большинство полок сделаны из дерева, которое в достаточном количестве поставляет нам Валинвин. Она подарила нам и человеческих рабов, но они невыгодны для библиотеки. Через короткое время они сходят с ума. Что нам нужно, так это пара сотен кобольдов, которые приведут полки в порядок. У нас здесь водятся древоточцы. Плесени, к счастью, нет, для этого воздух слишком сухой. — Кентавр похлопал себя по груди и закашлялся. — Хотя сухой воздух гораздо более вреден для легких, чем для книг и свитков. Но я отвлекся. Никогда не знаешь, насколько серьезно обстоят дела с древоточцами. Иногда в доске видна лишь пара дырок, а внутри она уже безнадежно изъедена. Достаточно лишь легкого сотрясения пола — и вот полка ломается под грузом книг. Сотрясение — следствие наличия копыт у кентавров и минотавров. Вас, легконогих эльфов, весьма редко настигает книжный удар.
— Ты ведь не хочешь сказать, что Клеос выглядит так потому, что ему на плечи упала парочка книг?
— Парочка книг! — возмутился кентавр. — Мудрец лучше промолчит, чем станет говорить о вещах, в которых ничего не смыслит. Но, очевидно, я повстречал воина, а не мудреца. — Человек-конь одарил обнаженный меч, который Олловейн все еще сжимал в руке, неодобрительным взглядом. — У нас есть шкафы, которые достигают сорока шагов в высоту, в которых столько дерева, что из него можно было бы построить галеру. Можешь представить, как будешь выглядеть, если тебе на плечи рухнет галера? Не говоря уже о тысячах книг. Вот что мы называем книжным ударом, воин. Это подобно лавине. Нам потребовалось пять дней, чтобы освободить Клеоса. Его так стиснуло книгами, что он не мог пошевелиться. Его правое бедро и колено были раздроблены. Я уже молчу о его черепе. А пока он лежал, беспомощный, ему, видимо, залезли в нос древоточцы. Должно быть, он ужасно страдал. — Старик понизил голос. — С тех пор он немного странный.
— Уши у Клеоса еще в порядке! — засопел бычьеголовый великан. — И Клеос топчет червей! — Его ноздри снова затрепетали, он принюхался к Олловейну. — Ты уверен, что у тебя нет червей? Иногда они прячутся внутри. В носу или в ушах. — Минотавр подергал мастера меча за тюрбан, заглянул здоровым глазом в ухо.
— Совершенно уверен, — ответил эльф, вкладывая меч в ножны.
— До несчастного случая Клеос был хранителем знания целого раздела библиотеки. Пожалуй, во всем Альвенмарке не найдется никого, кто бы так разбирался в тайнах пивоварения, как когда-то Клеос. Но, как уже было сказано, книжный удар его запутал. С тех пор он сторожит врата.
— И Клеос сторожит червей! — Минотавр, принюхиваясь, затопал по направлению к мозаике, в которой находилась звезда альвов.
— С ним трудновато, — прошептал кентавр. — Он разбрасывал целые полки, потому что думал, будто нашел древоточцев. А три луны тому назад разорил южную столовую, потому что там подавали макароны, которых он принял за червей. Здесь, будучи стражем звезды альвов, он нанесет наименьший ущерб.
— А ему не может помочь целитель?
Старик бросил на мастера меча пристальный взгляд.
— Я ведь уже говорил, в Альвенмарке о нас забыли. Нам не хватает не только каменотесов и плотников, нет у нас и целителя. С этой шлюхой Валинвин мы стараемся по возможности избегать контактов. Может быть, когда-то она и была знаменитой целительницей, но сейчас… — Он яростно взмахнул хвостом. — Давай больше не будем говорить об этом. Это слишком больная для меня тема! Чтобы эльфийка отдавалась людям! Отвратительно… Противоестественно! — Полуконь провел рукой по длинной бороде. — Редко к нам гости приходят в последнее время.
— Может быть, все дело в вашем новом страже. Меня он напугал.
— Нет, нет. Клеос совершенно мирный.
— К сожалению, у него на лбу это не написано.
— Вот увидишь, незнакомец… — Вдруг кентавр смутился. — Как невежливо с моей стороны, — пробормотал он, не отводя взгляда кроваво-красных глаз. — Я Хирон из Аркадии, в свое время был учителем короля Танталии.
Танцующий Клинок слегка поклонился.
— Меня зовут Олловейн.
— Тот самый Олловейн? Мастер меча Эмерелль? — Хирон негромко присвистнул. — Значит, Олловейн… В библиотеке есть целая полка с книгами и записями о тебе. Мастер Генгалос будет рад приветствовать такого знаменитого гостя. Он является хранителем знания в этом отделе библиотеки.
Клеос шумно отодвинул несколько конторок.
— Где девочка? — раздраженно крикнул он. — Она, надеюсь, не прячет червей!
Ганда вышла из-за одного из пультов, стараясь держаться поближе к Олловейну.
— У меня нет червей, — приветливо произнесла она. — Не стоит из-за меня беспокоиться.
Мастер меча удивился, что лисьеголовая не сделала даже попытки посмеяться над стражем-великаном. «Очевидно, она решила вести себя в библиотеке несколько более дипломатично, чем обычно», — с облегчением подумал эльф.
На Ганде по-прежнему было вышитое жемчугом платье, но она приняла свой истинный облик. Лисья голова показалась Олловейну очень непривычной. Эльф уже успел привыкнуть к облику маленькой девочки.
— Да это же лутинка! — воскликнул потрясенный Хирон. — Ты привел сюда лутинку! Как ты мог?
— Да это же кентавр! — передразнила его Ганда. — Кстати, это я привела сюда Олловейна. Я просто проясняю ситуацию. — Она лизнула кончик носа своим маленьким розовым язычком и одарила человека-коня насмешливым взглядом. — Мне очень любопытно выяснить, кто из нас принесет библиотеке больший вред: лутинка, за которой присматривает эльф, чтобы она не украла книги, или кентавр, который оставляет в проходах большие кучи, потому что его народ слишком глуп, чтобы дойти до туалета.
Представив себе кентавра в туалете, Олловейн едва сдержал усмешку. Смущенно откашлялся.
— Она вовсе не это имела в виду. Она…
— Имела, имела. Именно это она и имела в виду, — перебил Хирон. — Она лутинка! И я надеюсь, что ты будешь заниматься именно тем, что она сказала. Присматривать за ней! Кража книги — худшее из всех преступлений. Эта библиотека — память нашего мира. Мы храним то, о чем давно позабыли другие. Тот, кто крадет что-то отсюда, убивает кусочек воспоминаний. Да, такой вор даже хуже убийцы, хоть на руках его и нет крови. Убийца лишает жизни, но не может стереть воспоминания о своей жертве. Кража же может уничтожить последние знания о давно погибших королевствах, и тогда это все равно, как если бы их никогда не было. И не надо говорить, что вор не будет уничтожать добычу. Если книга исчезает и мы не знаем, где ее искать, мы считаем ее уничтоженной. — Он бросил на Ганду презрительный взгляд. — Хранители знания известны своим терпением, но за кражу книги у нас одна кара,
наказание для особенно бессовестных и подлых убийц, — смерть. И ты…
— Хорошо, достаточно. Я поняла. Я не умыкну ваши драгоценные записи. Может быть, я похожа на книжного червя?
Олловейн бросил обеспокоенный взгляд на минотавра. Лучше бы лисьехвостая так не шутила!
Бычьеголовый великан склонил голову. Его левый глаз внимательно смотрел на гостью, правый продолжал таращиться в потолок.
Мастер меча затаил дыхание.
Клеос закатил глаза, а потом разразился лающим смехом, от которого задрожали конторки в просторном зале.
— Нет, девочка. Ты не книжный червь. Правда! — Минотавр захромал к лутинке, потрепал огромной лапой ее лисью голову. — Не червяк. Правда-правда!
— Ну, если мы закончили с любезностями, то, может быть, вы снизойдете до того, чтобы последовать за мной? — Хирон немного отошел от них, но не спускал с Ганды глаз. — Я должен отвести вас к мастеру Генгалосу. Он решит, какую службу вы можете сослужить библиотеке.
— Какую такую службу? — поинтересовалась лутинка. — Мы прибыли по поручению королевы, чтобы узнать кое-что. Ты ведь не собираешься помешать нашей миссии?
— Это не мне решать. — Кентавр отвернулся. — Не будете ли так любезны следовать за мной? На остальные вопросы ответит мастер Генгалос.
Хирон молча вел Ганду и Олловейна по просторным залам и коридорам. Мимо потянулись бесконечные полки. Огромное количество книг привело мастера меча в отчаяние. Без помощи здесь можно искать до конца своих дней — даже будучи эльфом.
По пути троица не встретила никого. Неужели здесь, кроме них, нет детей альвов? Олловейн беспокоился из-за лутинки. Оставалось надеяться, что она понимает: им необходима помощь.
Библиотека была царством мрака. Лишь немногие фонари освещали широкие коридоры. Из-за темноты залы казались еще больше и неприветливее. Время от времени в потолке попадались янтарины, источавшие теплый медовый свет. Но они были слишком редки. Со временем эльф пришел к выводу, что здесь не хватает всего, кроме книг.
Они шли минут тридцать, а может, и дольше. Наконец Хирон привел их в зал с ярко раскрашенным потолком. Это было первое место, где свет преобладал над тенью. Длинный ряд пюпитров стоял в проходе между массивными шкафами. Там сидел некто в песочного цвета рясе: стройная фигура, капюшон надвинут на лоб. Незнакомец был полностью поглощен изучением увядших листьев, лежавших перед ним на пюпитре.
Хирон подал гостям знак остановиться и подошел к пюпитру. Он некоторое время наблюдал за господином в рясе, пока наконец не решился негромко откашляться.
— Мастер Генгалос, простите, что отвлекаю вас. Прибыли гости. Они говорят, что их послала королева Эмерелль. Один из них — известный мастер меча Олловейн.
Незнакомец у пульта поднял голову, но лицо его осталось скрыто в тени капюшона.
— Так, так. Посланники королевы. — Его голос звучал тепло и приветливо. — И, я полагаю, они спешат.
Хирон улыбнулся.
— Вы сами сказали это, мастер.
— Олловейн, мастер меча Альвенмарка, и вы, юная лутинка, подойдите, чтобы я мог принять решение относительно ваших задач, — торжественно произнес одетый в рясу.
Эльф вынул из кошеля печать королевы и положил ее на стол перед хранителем знания.
— При всем уважении, мастер Генгалос, но мы не можем подвергаться каким бы то ни было длительным ритуалам и проверкам. Мы прибыли по поручению королевы, и наша миссия не терпит отлагательства. Взгляните на печать Эмерелль в доказательство моих слов. Прошу вас поддержать нас всеми доступными вам средствами.
Генгалос провел тонкими белыми пальцами по одному из лежавших перед ним документов. Только теперь Олловейн заметил, что листки на столе были покрыты узором из крохотных букв. Литеры были написаны не в ряд. Казалось, они следуют скорее прожилкам листков.
— Прежде чем я отвечу на твое требование, ты должен знать, что я незлопамятен, Олловейн. Ты, пожалуй, и не догадываешься, как часто бывал я при дворах князей Альвенмарка и предоставлял подобные твоим просьбы — просьбы о поддержке. Эта библиотека вот-вот развалится. Ты ведь видел Клеоса. Когда-то он был мудрецом, а теперь — лишь охотник за червяками. Книгам нужен уход, Олловейн. А наша библиотека растет. Постоянно поступают новые труды, а у нас нет возможности расширить помещение. Конечно, можно думать, что более тысячи читальных залов — не считая книгохранилищ и небольших читальных залов — это достаточно. Но наше знание растет с каждым днем. Мы подобны декоративному дереву, которое посадили в слишком узкий сосуд. Наши корни образуют причудливые узлы. Мы задохнемся, если не получим помощи, в противном случае мы будем вынуждены начать уничтожение знания. Объявить что-то ненужным и выбросить. — Генгалос указал на лежавший перед ним увядший листок. — Это стихи цветочных фей, записанные на листьях дуба. Уже много лет я занимаюсь их лирикой, и она каждый день очаровывает меня снова и снова. Между буквами и прожилками листка существует многозначная гармония. Цветочных фей считают неуравновешенными и болтливыми, но тот, кому открываются их стихи, понимает, что они, возможно, — самые нежные души Альвенмарка. Настолько нежные, что гибнут даже от тени. — Он поднял голову. — Не так ли, Ганда?
— Ты читаешь мои мысли, мастер? — Голос лутинки прозвучал удивительно тихо.
Сознание того, что от хранителя знания ничего не скрыть, обеспокоило Олловейна. Чтобы рассказать о себе как можно меньше, он стал думать о последовательности шагов первого урока битвы с тенью, упражнения для мечников, во время которого нужно было выступить в качестве танцора со строго оговоренной последовательностью движений против воображаемого противника.
— Что ты прячешь, мастер меча? — В голосе Генгалоса звучало разочарование. — Знать — моя задача. В этом смысл нашей библиотеки. Поэтому я вбираю в себя знание повсюду, где нахожу его, а ищу я в первую очередь там, где хотят что-то скрыть. Но я не стану силой вырывать у тебя твою тайну. Вы хотели помощи. Вы пришли сюда, чтобы ограничить ущерб, в гневе причиненный вашей королевой. Вообще-то здесь должна была бы стоять Эмерелль…
— Она защищает Альвенмарк, — перебил Олловейн. — Сердце Страны в опасности.
— Да, в опасности, которую вызвала сама же Эмерелль. Думаешь, она была легкомысленна? Или сделала это ради того, чтобы в который раз оправдать свое правление перед лицом угрозы? Думаешь, Альвенмарк погибнет, если Эмерелль не будет править? Думаешь, творение альвов настолько слабо, что зависит от одной-единственной души?
— То, во что я верю или не верю, не имеет отношения к делу. У меня миссия, и я ее выполню. Ты поможешь мне, мастер Генгалос? Ты против королевы или за нее? Говори!
Хранитель знания поднялся. Он был почти на голову выше Олловейна.
— В этом вся беда с вами, эльфами. Вы рождаете чудесных художников, поэтов и философов, архитекторов и воинов, равных которым нет. И только в одном вопросе вы жалки. Нужно быть или с вами, или против вас. Посредине нет ничего. Вам никогда не придет в голову, что у вас есть враги, которые в глубине души любят вас. Часть вашего величия основывается на том, что вам необходимо самоутвердиться за их счет. Может быть, я тоже такой враг, Олловейн? Здесь ничего не стоят пожелания и приказы Эмерелль. И не нужно говорить мне, что Альвенмарк в опасности. Мне так же не важно, кто там правит, как и Ганде. Спасти мир… это слишком великая цель, чтобы быть правдой. Наши побуждения, как правило, более прозаичны. И я ценю прозаичность в твоей спутнице. Она здесь, чтобы спасти цветочных фей от теней, которых столь легкомысленно впустила в ваш мир Эмерелль. Она знает их стихи, она близка им. Хоть мой драгоценный друг Хирон и невысокого мнения о лутинах в целом, я искренне приветствую тебя в библиотеке, Ганда. Записи о тайнах альвов будут открыты перед тобой. Но берегись, они могут смутить рассудок и очень редко помогают. Ты же, Олловейн, заплатишь цену за вас обоих, цену, которую требует Искендрия от своих посетителей. Ты во всех подробностях расскажешь хранителю записей об альвах о сражениях за Снайвамарк. Б наших знаниях об этом конфликте еще очень много пробелов, а кто может восполнить их лучше, чем полководец, командовавший эльфами?
— Не могу, — сказал мастер меча.
— Почему? Потому что хочешь глубоко закопать воспоминания обо всем, что привело к смерти Линдвин?
— Если уж ты все равно читаешь мои мысли, то зачем мне что-то еще рассказывать? — возмутился Олловейн. — Потому что тебе доставляет удовольствие мучить меня?
— Нет, эльф. Потому что есть разница, будет эта история записана с твоих слов или с моих. У тебя есть время на принятие решения — до завтра. Сейчас Хирон проводит вас туда, где вы будете ночевать во время пребывания в библиотеке. Таков наш обычай. Каждый ищущий должен провести ночь наедине с собой и размышлениями, прежде чем мы отведем его к книгам. А теперь можете быть свободны.
Мастер меча догадывался, что спорить с приказами мастера Генгалоса бесполезно. Пока что он не знал, какое решение примет. До сих пор он рассказывал о событиях в Филангане только Эмерелль. Больше ни с кем он об этом не говорил. Это было слишком болезненно.
Ганда молчала, пока Хирон не указал комнаты им обоим. Лутинка вела себя на удивление тихо. И только когда кентавр ушел, а Олловейн давно лежал в постели не в силах уснуть, лисьехвостая пришла к нему.
— Я думаю, нас обманывают, — прошептала она. — Я сейчас пойду осмотрюсь немного. У меня такое чувство, что они хотят скрыть от нас кое-какие книги и поэтому отвели нас в эти комнаты. Ты ведь ясно сказал Генгалосу, что мы спешим.
Олловейн устало пожал плечами.
— Ты слышала, что сказал Генгалос. Что таков обычай — подумать ночь.
— Ах, ерунда! Не удивлюсь, если он только что изобрел этот обычай! Им есть что скрывать, поэтому они решили сначала убрать нас с дороги. Ты ничего не имеешь против, если я предприму небольшую прогулку?
— А ты послушаешься, если я запрещу?
Лутинка лукаво улыбнулась.
— Может быть. Ты ведь командир.
— Иди.
Зал из света
Ганда устала и очень злилась на Хирона. В пяти шагах впереди развевался его проклятый лошадиный хвост, и лутинка была уверена: кентавр прекрасно понимает, что идет как раз с такой скоростью, что ей приходится бежать, чтобы поспевать за ним и Олловейном.
Не удостаивая своих гостей и взглядом, полуконь самозабвенно воспевал чудеса библиотеки. Они спешили вдоль стен с полками, устремлявшимися к потолку и терявшимися в темноте. Спиральные лестницы вздымались вдоль шкафов к узким деревянным галереям, где Ганда увидела еще больше лестниц, которые вели дальше наверх.
Она спросила себя, какие книги могут стоять там, наверху. Особенно значительные, которые нужно скрыть от взглядов непосвященных? Или ничего особенного не представлявшие, которые загоняли в самый дальний угол, поскольку они не стоили даже самого беглого взгляда?
Ночью Ганда бродила долго и, несмотря на то что как нельзя лучше умела устраивать различные тайные вылазки, едва не потерялась. Библиотека представляла собой лабиринт. Лутинке пришлось следовать вдоль одной из невидимых силовых линий, пока она не нашла звезду альвов, через которую лисьехвостая и мастер меча попали в Расколотый мир. И только от этого известного места ей удалось отыскать дорогу в свою комнату. В будущем дорогу к звезде альвов она сумеет найти без труда. Всегда хорошо знать, что есть путь к отступлению.
Вернувшись к себе, Ганда обнаружила, что из щели под дверью в комнату Олловейна струится свет. Очевидно, размахиватель мечом так и не смог уснуть. Неужели воспоминания о Филангане столь мучительны? Или что-то другое лишило его сна? На следующее утро по остроухому не видно было, что он так и не сомкнул газ. Вот беда с этими эльфами! Они могут делать все, что угодно, и никакого следа. Их лица словно высечены из мрамора. Просто бесит! У лутинки глаза были красными, к тому же, с трудом поспевая за этим высокомерным кентавром, чувствовала она себя сомнамбулой.
— Слева находятся залы людей. — Хирон указал на ромбовидные шкафы, напоминавшие винные полки в погребах, только вместо дорогих бутылок здесь хранились стопки свитков, каждый из которых был упакован в прочный кожаный футляр. — В библиотеке людей у нас работают два писаря, — гнусавым голосом продолжал кентавр. — Они делают для нас копии всего значимого, что записывают люди там, наверху. Произведений искусства среди этих трудов не найдешь, а их якобы открытия на самом деле не столько удивляют читателя, сколько смешат. Люди понятия не имеют о тайнах своего мира, что, впрочем, не мешает им пространно разъяснять их друг другу.
— Интересно, не сказали бы альвы то же самое о нас? — вставил Олловейн.
— Альвы помогали основать эту библиотеку, эльф. Они указали нам путь, по которому мы идем с тех пор. Не думаю, что это как-то можно сравнить с жалкими потугами людей.
— Они помогали? — Ганда была несколько удивлена. — Как интересно? Они вырезали полки в скале?
Хирон остановился столь внезапно, что лутинка едва не налетела на него.
— Довольно уже того, что я вынужден терпеть здесь твое присутствие, рыжая воровка. Если ты думаешь, что можешь насмехаться над досточтимыми альвами, то я позабочусь о том, чтобы тебя вышвырнули из библиотеки скорее, чем ты можешь себе представить.
— Спокойно, спокойно, мастер Хирон, — поспешил вмешаться Олловейн. — Простите необдуманные слова моей спутницы. Разве великодушие — не благороднейшая добродетель мудрецов? Будьте снисходительны к Ганде. И простите и меня, ведь я разделяю любопытство молодой лутинки. Что сделали альвы? От них остались записи?
Кентавр издал глубокий вздох, но гримаса досады не сходила с его лица. Он нервно взмахнул хвостом и обернулся.
— Альвы старались устроить приют знания здесь, в руинах Расколотого мира. Они выбрали это место для библиотеки, поскольку оно находится далеко от всех полей битв Альвенмарка, и вплели его в сеть золотых троп. Записей альвы нам не оставили. Но есть записи о первых созданных ими детях. О тех, которым были еще близки помыслы альвов. Однако эти тексты полны бездонных загадок, которые читателю практически невозможно раскрыть. Да, даже те книги, в которых хранятся мысли альвов, открываются не каждому. — Он бросил через плечо злобный взгляд на лутинку. — Говорят даже, что эти книги наказывают тех, кто прикасается к ним, не служа при этом высшему благу.
«Сказки», — подумала Ганда. Распространять такие истории гораздо дешевле, чем обеспечить должную охрану сокровищам. Когда-то она стащила колье из лунного камня, о котором болтали, будто каждый вор, который прикоснется к нему, умрет в течение трех дней. И пусть после кражи на нее напал дикий понос, это было скорее следствием слишком обильного пиршества, которым она отметила свой успех, чем смертельным проклятием.
— Ну, вот мы и пришли. — Хирон остановился перед неприглядной дверью. — За этими вратами вы найдете труды, в которых говорится о тайнах альвов. И встретитесь с мастером Галавайном, хранителем потаенного знания. — Кентавр бросил на Ганду многозначительный взгляд. — Если бы вы были столь любезны и подождали, пока я удалюсь, я был бы вам очень признателен. Для меня зал за этой дверью несколько неприятен.
— Что ты имеешь в виду? — поинтересовался Олловейн.
— Всего лишь несколько дней тому назад я отводил туда другого гостя. — Старик бросил презрительный взгляд в сторону Ганды. — Какого-то кобольда, мелкое существо, который должен был что-то поведать Галавайну. А теперь извините. Я удаляюсь.
— Мы благодарны тебе за то, что ты проводил нас сюда, Хирон из Аркадии. И твое желание для нас закон.
Хирон поклонился настолько хорошо, насколько это вообще возможно для кентавра, а потом постарался удалиться как можно скорее.
Ганда осторожно коснулась грубой древесины, из которой была сделана дверь. Почувствовала ауру сильной магии, но заклинание, похоже, было направлено не против входящих.
Олловейн взялся за тяжелую дверную ручку.
— Есть там что-нибудь, чего нам нужно опасаться?
— Непосредственной опасности не вижу, — ушла от прямого ответа лутинка. — Место по ту сторону двери пронизано магией. Но она, похоже, безопасна.
— Тогда войдем!
Мастер меча открыл дверь. Болезненно-яркий свет ударил им в глаза. Ганда подняла руку, чтобы защититься, и попятилась. Даже Олловейн негромко застонал.
Кобольдесса уже была готова к нападению или, по крайней мере, к громогласному сообщению, мол, покой нарушен и все такое. Вместо этого она услышала негромкие звуки флейты. Слезящимися глазами лисьехвостая вгляделась в свет. Ганда едва поверила тому, что увидела. Почти сразу за дверью обзор закрывала песчаная дюна, над которой раскинулось ясное, безоблачное небо. На какой-то миг лутинка подумала, что открылись врата на тропе альвов, иногда от одного места до другого был всего шаг. Темноту Ничто даже заметить было невозможно. Но это было иным. Здесь не было силовых линий.
Олловейн смотрел на рыжехвостую так, словно ожидал объяснения, но Ганда смогла лишь пожать плечами. Глаза уже не так резало от яркого света. Лутинка привыкла к темноте в библиотеке, и нормальный дневной свет ослепил ее.
Кобольдесса неуверенно переступила порог и взобралась на дюну. Мастер меча держался рядом.
Взобравшись на гребень, Ганда увидела пустынный ландшафт. Примерно в двухстах шагах под одинокой акацией стояла черная палатка.
Олловейн запустил ладонь в песок и пропустил его сквозь пальцы.
— Это не иллюзия.
Лутинка оглянулась. Дверь библиотеки, будто черная рана, зияла в небесной панораме за спиной.
— Песок может быть настоящим, но это не пустыня. Чем бы ни был этот Галавайн, он очень могущественный волшебник. Должно быть, он наполнил песком большой зал. Небо и горизонт — иллюзия. — Лисьехвостая заслонила глаза от яркого света. — Но где он хранит книги, которые охраняет?
Перед палаткой возникла одетая в белое фигура. Существо помахало им рукой.
— Он нам скажет. — И Олловейн широкими шагами стал спускаться по лестнице.
Ганда нерешительно последовала за эльфом. По мнению рыжехвостой, нужно было быть редкостным безумцем, чтобы добровольно обречь себя на жизнь в мрачной библиотеке без окон. Но это?.. Может быть, этот зал — проявление тоски его обитателя? Попытка бежать из мрачных, скучных стен? Или хранитель тайн еще более ненормален, чем прочие библиотекари?
Незнакомец положил руку на сердце и вежливо поклонился Олловейну. Мастер меча ответил на приветствие. Они заговорили.
Эльф указал на Ганду. «Наверное, представил меня, — подумала лутинка. — Он вечно с великим тщанием соблюдает все эти условности».
Хранитель тайн двинулся ей навстречу. На нем была длинная белая одежда, похожая на ту, что носят пустынные кочевники. Он оказался эльфом, как и Олловейн. Его длинные серебристые волосы были распущены. Кожа имела светло-золотистый оттенок. «Доброе, открытое лицо», — подумала Ганда. Небесно-синие глаза незнакомца сияли.
— Ты первая лутинка, которую я встречаю. — Эльф рассмеялся. — Извини мое волнение, иногда я слишком прямолинеен. — Он снова положил правую руку на сердце и поклонился еще и кобольдессе. — Добро пожаловать в мой дом и мою темницу, Ганда из народа лутинов. Я рад приветствовать тебя в этом уединенном месте. — Он указал на черную палатку, полог которой был откинут. — Следуй за мной и будь моей гостьей.
— Ты мастер Галавайн? — недоверчиво спросила Ганда. Кроме представителей ее народа, ее никто никогда еще не приветствовал столь дружелюбно.
Эльф рассмеялся. Смех прозвучал свежо и заразительно.
— И я снова вынужден просить у тебя прощения. Мои манеры очень сильно пострадали. Да… ты стоишь перед Галавайном, хранителем тайн.
По спине Ганды пробежал холодок. Она почувствовала силу эльфа. Должно быть, он очень стар. Лутинка поискала в его лице следы столетий, но, похоже, как и в случае с Эмерелль, они просто прошли мимо, не оставив видимых следов. Только глаза позволяли предположить, сколько эльф мог повидать. Он спокойно выдержал ее критический взгляд.
— Не хочешь ли что-нибудь выпить, Ганда? В моем народе хорошим тоном считается пригласить гостя разделить трапезу. Правда, многого предложить не могу, здесь слишком ограниченные возможности.
— Все это создал ты?
Галавайн улыбнулся.
— Зал света прекрасен, не так ли? — Он наклонился к лисьехвостой. — Тебе можно доверить тайну?
«Какие чудесные глаза», — подумала лутинка. И просто кивнула.
— Я с трудом выдерживаю в этой мрачной библиотеке. Иногда я неделями не выхожу из своего зала. Остальные хранители знаний считают меня странным. — Снова послышался его заразительный смех. — В этом мы согласны. Я тоже считаю их странными. Можно было бы сделать библиотеку гораздо красивее, но они и слышать об этом не хотят. А теперь идем, Олловейн ждет нас.
И действительно, мастер меча уже устроился в палатке. Он показался Ганде странно напряженным, когда она уселась рядом с ним на вышитую жемчугом подушку.
Галавайн налил гостям лимонного чая в красивые хрустальные стаканы. Его палатка была устлана тяжелыми коврами. Здесь был небольшой, выложенный камнями очаг, в котором тлели кусочки дров. На столе, настолько низком, что он доставал до колен даже Ганде, лежала закрытая книга. На подставке аккуратно расположились кожаные футляры семи свитков. В остальном же ничто не напоминало о том, что Зал света представляет собой часть большой библиотеки. Угол палатки был отделен прозрачными занавесками. Лутинка разглядела за ними очертания большого, украшенного светлой инкрустацией стола. По обеим коротким сторонам стояли два обитых кожей стула, казавшиеся в палатке лишними.
Хозяин отставил стакан.
— Сейчас я ненадолго удалюсь и соберу кое-что для скромной трапезы. А у вас будет возможность немного поболтать, не опасаясь моих ушей.
С этими словами эльф удалился.
Ганда подождала, пока хозяин скроется за дюной, и, когда он исчез из виду, обратилась к Олловейну:
— Что с тобой такое?
— Он — вольный из Валемаса, — мрачно ответил мастер меча. — Они ненавидят Эмерелль, поскольку она отправила их в изгнание. С ним будут неприятности.
— На мой взгляд, до сих пор он вел себя очень приветливо.
— Того требуют законы гостеприимства. Эльфы Валемаса всегда строго придерживались кодекса чести, но, будь уверена, по мере возможности он постарается сделать пребывание в Зале света максимально неприятным для нас.
Ганде не хотелось верить в это.
— У меня такое впечатление, что он рад гостям.
Олловейн улыбнулся одними губами.
— Подожди, убедишься, что я прав. Поскольку нас послала Эмерелль, он как сможет будет затруднять наши поиски. Давай не будем говорить здесь об этом. Я уверен, что он может подслушивать нас. — Эльф погрузился в мрачное молчание.
Ганда подошла к низкому столику и стала рассматривать лежавший на нем роскошный фолиант. Тяжелые кожаные крышки и корешок были изборождены сотнями мелких трещинок. Два широких обруча обхватывали переплет. Лутинка поискала замок, но не было ничего, что поясняло бы, как эта книга может открыться. В бронзовые обручи были вставлены мелкие каменные осколки. То были не драгоценные камни. Серые, с неровными краями, они напоминали булыжники. Зато оправа камней была обработана очень тщательно. Опытный золотых дел мастер когда-то приложил все свое мастерство, чтобы закрепить камни в металле. Присмотревшись внимательнее, лисьехвостая увидела, что бронзовые обручи украшены тонкими спиральными нитями. Отчасти узор был скрыт патиной.
Ганда не осмелилась коснуться книги. Фолиант окружала аура силы. Ничего подобного лутинке раньше видеть не доводилось.
Рядом с книгой на столе лежала пара потемневших от времени перчаток, ладонная сторона которых совсем недавно была усилена с помощью более светлой кожи. По крайней мере на это указывала иголка из китового уса, которую Ганда обнаружила торчащей в ковре рядом со столом. Лежал там и моток ниток.
С противоположной стороны стола стоял сосуд, укутанный в шелковый платок. Лутинка с любопытством приподняла краешек яркого платка и испуганно отпрянула. На нее зло смотрели два кроваво-красных глаза.
Платок скользнул на пол, обнажив стеклянный цилиндр, наполненный прозрачной жидкостью. В ней плавала белая змея с красными глазами.
Ганда осторожно постучала по стеклу. Змея не отреагировала. Очевидно, она была мертва.
— Костяная гадюка. Старый сувенир из Валемаса, — вдруг раздался за спиной голос Галавайна.
Мелкий песок заглушил звук его шагов. Эльф нес большой серебряный поднос, на котором стояли красные глиняные миски с различными яствами. Под мышкой у него были три хлебные лепешки.
— Она выглядит такой живой, — смущенно произнесла лутинка.
— Не беспокойся. Она провела в этом сосуде несколько веков и так же жива, как камень. Костяные гадюки известны своим ядом. Он парализует жертву. Все мышцы расслабляются, легкие отказываются служить, даже сердце перестает биться. Нельзя и вскрикнуть. Мертвые выглядят так, будто всего лишь уснули. Яд не оставляет следов. Ни покраснения на коже, ничего. Только крохотные укусы ядовитых зубов. И обнаружить их трудно, если не знаешь, что искать.
Ганду передернуло.
— А зачем ставить такое к себе в палатку? Тебе гадюка кажется красивой?
— Тот, кого ты видишь здесь, перед собой, едва не умер от укуса этой змеи. Горько вспоминать, но старый Валемас славится своими интригами. Гадюка напоминает о том, что жизнь и смерть зависят от того, как сядешь на подушки. Благодаря счастливой случайности змея задохнулась. Безумная история, правда? Сувенир напоминает о том, сколь близка к нам смерть каждый миг. Но довольно страшных историй. Подходи, присаживайся. — Он указал подбородком на гору подушек у очага.
Ганда нервно лизнула нос.
Галавайн улыбнулся.
— Не беспокойся. В Зале света нет змей, маленький дружочек, по крайней мере живых. — Эльф из Валемаса прошел к местам для сидения, поставил серебряный поднос перед Олловейном и еще раз поправил миски. — К сожалению, ничего особенного. Всего лишь немного овощей, парочка соусов. Маринованные голубиные грудки и холодная козья печень. — Хозяин палатки отломал кусок лепешки и протянул его Ганде, затем еще один — мастеру меча.
Лутинка принялась за еду с большим аппетитом, Галавайн же, напротив, почти не притрагивался к блюдам. Олловейн тоже старался не есть, и это было заметно. Эльфы мерили друг друга взглядами. Наконец хозяин нарушил все более давящее молчание.
— Мастер Генгалос сообщил, что вы интересуетесь тайнами троп альвов. Обширная тема. Об этом существует много сотен свитков.
Мастер меча бросил взгляд на жалкую горку папируса.
— А где ты хранишь доверенные тебе книги?
Галавайн заговорщицки подмигнул.
— У меня своя система оберегания вверенных мне свитков. Но подробнее об этом мы поговорим позже. Сейчас лучше обсудим долг, который ты должен отдать библиотеке. Я уже немного слышал о сражениях за Филанган. Верно ли, что был целый ряд загадочных убийств, случившихся до настоящих сражений? И верно ли, что убийца так и не был схвачен?
— В те недели умерли сотни. Большинство убийц не будут покараны за свои преступления, — раздраженно ответил Олловейн. — Как и я. Среди троллей, как и полагается настоящему мерзкому убийце, я получил целый ряд милых прозвищ вроде Танцующий Клинок или Рвущий Плоть. Говорят, будто за мою голову даже награда назначена.
Галавайн смущенно кивнул. И, словно защищаясь, поднял руки.
— Я не хотел обидеть тебя. С философской точки зрения, ты, бесспорно, прав, но, в принципе, есть ведь разница между солдатами, которые убивают врагов, и убийцей, который убивает без видимой причины. Его не поймали?
— Нет! Мы пытались. Но это была битва, сражение просто за то, чтобы выжить, и оно требовало нашего внимания целиком. Об убийце нам известно лишь, что он — полностью пронизанное магией существо. Очевидно, он мог проходить сквозь стены… И ему нравилось убивать. Похоже, он убивал без разбору.
Мастер меча отставил стакан с чаем и положил руки на бедра. Глаза его были закрыты, как будто он пытался вызвать в памяти отчетливые воспоминания о минувших ужасах.
— Неужели это необходимо? — спросила Ганда. Было невозможно не заметить, насколько сильно волновал Олловейна рассказ о прошедших боях.
Теперь отставил стакан и Галавайн.
— Хотелось бы мне, чтобы для меня выбрали другое задание, но теперь моя обязанность — получить от мастера меча как можно более подробное описание событий. — Ясноглазый эльф задумчиво почесал подбородок. — Возможно, существует способ облегчить для тебя рассказ. Ты наверняка знаешь игру в фальрах. Говорят, что любую битву можно воссоздать на игровом столе. Фальрах сам был полководцем, и он наверняка намеревался с помощью этой игры отточить разум будущих военачальников. Итак, если мы абстрактно воссоздадим битву на столе для игры в фальрах, вероятно, тебе будет не столь болезненно рассказывать о ней.
Ганда сочла это чистейшей глупостью, но Олловейн, похоже, всерьез размышлял над предложением. Эльфы! Какой кобольд когда-либо сумеет их понять? Лутинка положила себе овощей. Блюда, принесенные хозяином, были по-настоящему вкусны!
Прежде чем продолжить рассуждения, Галавайн одарил лисьеголовую благосклонной улыбкой.
— На сегодня будет достаточно, если ты перечислишь отряды, которые сражались с обеих сторон, и кратко опишешь некоторые выдающиеся события осады. А ночью я подготовлю стол.
— Давай попробуем, — с неохотой произнес Олловейн.
Ганда откашлялась.
— После того как мой спутник согласился подчиниться законам библиотеки, остается выяснить еще один насущный вопрос. — Лутинка сделала широкий жест лапкой, обводя зал. — Ты создал восхитительное место среди мрачных залов с книгами, Галавайн. Настоящий оазис. Но где же книги, которые ты сберегаешь? Я прибыла сюда для того, чтобы изучить тайны троп альвов. — Она указала на несколько свитков. — Это все, что ты охраняешь?
— Конечно нет. — Хозяин широко улыбнулся. — Я ведь уже говорил, у меня особая система хранения трудов, которые находятся под моей опекой. Она была создана для того, чтобы оградить их от легкомысленного обращения. Если кто-то из любопытства проникнет в Зал света, ничего страшного не произойдет.
Галавайн поднялся. Лутинка бросила полный сожаления взгляд на аппетитные блюда, принесенные хранителем знаний. Печени она вообще не попробовала… Ей совсем не понравилось, что эльф вдруг так заспешил!
— Следуйте за мной. — Он меланхолично улыбнулся. — Давайте отправимся на поиски давно засыпанного знания. Вы хотите начать со свитков о возникновении троп альвов или вас интересует что-то другое?
Лутинка задумчиво почесала рыжую шейку. Можно ли позволить Галавайну направлять ее поиски, указывать путь? Может быть, для начала лучше согласиться на его предложение…
— Это кажется мне разумным.
— Хорошо. Тогда следуйте за мной, я покажу вам тайну читального зала.
Эльф вышел из палатки, задумчиво огляделся по сторонам, а затем повел гостей за две невысокие дюны. Снова огляделся. Ганда не могла заметить каких-то особенных знаков, по которым мог ориентироваться Галавайн. Для нее все дюны выглядели одинаково.
Эльф отступил немного назад, а затем направился влево, отсчитывая шаги. На двадцать третьем он опустился на колени. И принялся копать песок обеими руками.
Лутинка недоуменно пялилась на остроухого и не верила своим глазам. Это ведь не может быть правдой!
— Неужели книги закопаны в песок?
Галавайн остановился и с упреком поглядел на нее.
— Конечно же нет. Сухость разрушила бы их. Если хранить свитки в слишком сухих помещениях, это столь же пагубно скажется на них, как и влажность. Страницы станут ломкими и со временем рассыпятся. А! Вот и он! — Казалось, эльф нашел какой-то красно-коричневый камень. — Идите сюда, помогите мне!
Ганда и Олловейн переглянулись. Мастер меча едва заметно кивнул. А потом они тоже опустились на колени в песок и стали помогать хозяину зала копать.
Немногим позже они вырыли из песка пузатую красно-коричневую урну, крышка которой была запечатана воском. Пальцы Галавайна коснулись двух строк из странных знаков, нацарапанных вокруг горлышка глиняного сосуда.
— О тропах света и их создании, — пробормотал он себе под нос. — То, что я искал. В этой урне ты найдешь семнадцать свитков, относящихся к теме создания сети троп альвов.
Лутинка оглядела песчаный ландшафт. Безумие!
— И много таких тайников?
— Я охраняю семнадцать тысяч триста восемь свитков с текстами об альвах и пяти мирах, которые, согласно решению хранителей знания, не должны находиться в свободном доступе. — Галавайн обвел горизонт. — Эти свитки погребены в двух тысячах семидесяти пяти урнах. Сюда следует еще добавить тридцать одну книгу, которые закопаны в плоских ящиках из обожженной глины. Кто бы ни пожелал искать здесь знания, он должен полагаться на мою добровольную поддержку или же располагать огромным количеством времени. — Он поднял урну. — Давайте отнесем это сокровище в палатку и начнем работать.
Золотая сеть
…Говорить о сети, имея в виду тропы альвов, — довольно неудачная поэтическая метафора. Тот, кто использует этот образ, выставляет напоказ собственное невежество. Если же в своем простодушии все же пользоваться этим грубым упрощением, то следует говорить о трех сетях. Альвенмарк и мир людей окружены мелкой сетью троп альвов. Сеть же Расколотого мира разорвана. Хоть и возможно попасть на обломки, плавающие посреди Ничто, из Альвенмарка, да и из мира людей, мне неизвестны тропы, которые соединяли бы обломки этого мира между собой.
Тому, кто когда-либо ступал на тропы альвов, ведомы ужасы, таящиеся во тьме. Сами тропы защищены, но горе тому, кто покинет их. Кроме ингиз существует и вторая, невидимая опасность. Она кроется в структуре магических троп, которые не только могут перенести тех, кто ступает на них, за несколько шагов к отдаленным целям. Тот неосторожный, кто хочет сократить время путешествия, может обнаружить, что его унесло время, и, когда он достигнет своей цели, окажется, что на путях альвов прошли часы, в его мире годы, быть может, даже столетия. Защититься от этого может только тот, кто плетет заклинание с особой тщательностью и всегда выбирает крупные звезды альвов, чтобы начать и закончить свое путешествие. (…)
Но как же она выглядит, система путей альвов? В другом месте уже говорилось об изображении сетей. Если представить себе все тропы альвов, которые окружают мир, как большую сеть, то окажется, что в этой сети много свисающих концов. Это те тропы, которые соединяют между собой Альвенмарк, человеческий мир и Расколотый мир. Но прочно связаны между собой только те отрезки, которые расположены между крупными звездами альвов. Переход из одного мира в другой через низшую звезду альвов таит большой риск, поскольку невозможно сказать, куда приведет это путешествие. Нужно представить себе, что на концах сети свисают свободные концы, раскачивающиеся на слабом ветру. Никто не может предсказать, в каком месте коснутся эти концы сети, расположенной глубже, и, хуже того, эти тропы столь же непостоянны, как дыхание ветра. Иногда они ведут сюда, иногда туда. Никто, пожалуй даже сами альвы, не мог бы сказать, где закончится путешествие из одного мира в другой, начатое не на крупной звезде альвов. Возможно, неосторожный путник даже рухнет в Ничто, если выберет неверную тропу альвов.
Цитируется по «Пути альвов»,
написано Мелиандером, князем Аркадии
Игра в фальран
Олловейн задумчиво рассматривал стол Галавайна. Хранителю знания действительно удалось представить исходную ситуацию битвы за Филанган. С обеих сторон трое великих, королева, волшебница и полководец, решавшие вопрос победы или поражения, еще были в игре. Тот, кто терял всех троих и не мог заменить их, оказывался побежден. Стол для игры в фальрах был квадратным. Квадратные поля на столе Галавайна были сделаны из инкрустированного мрамора и оникса. Перемежалось черное с белым: двадцать камней в каждом поперечном ряду, шестнадцать поперечных рядов, или полей сражений, как называли их в этой игре, с каждой стороны. Шестьсот сорок полей, на которых в настоящее время стояли триста фигур. Были простые воины, всадники и колесницы, герои, катапульты и много особых фигур. У каждой фигуры было свое числовое значение, с которым она атаковала или защищалась. К этому значению прибавлялись результаты броска игральных костей, в том случае если она атаковала одну из фигур на полях перед собой. Если результат был выше стоимости защитника, который тоже бросал кости и прибавлял результат к своему значению защитника, то защитника убирали с поля.
Галавайн поставил свою великую тройку в третьей боевой линии. Фигуры представляли короля Бранбарта, шаманку Скангу и полководца Оргрима. У Олловейна же впереди в игре был только полководец — фигура, которая воплощала его. Эмерелль, королева, ожидала в последней линии, равно как и Линдвин, волшебница. Обе не принимали активного участия в сражении за крепость.
Большая часть фигур стояла плотными рядами в центре игрового стола. У Олловейна фигур было намного меньше, чем у его противника, зато числовые значения у них были гораздо выше. С левой стороны игрового стола для каждого из поперечных рядов существовал ящик. Вместе их было тридцать два. Каждый игрок клал в шестнадцать ящичков, относившихся к его половине игры, одну фигуру, обозначавшую особое свойство каждого поля сражения. Решение о свойстве должно было быть принято перед началом партии и не могло быть изменено. Из-за того что фигуры были спрятаны в ящичках, противник не знал, какие сражения ему предстоят.
Олловейн вынул из ящичка фигурку Крепость и поставил ее на обособленное поле рядом со своим первым полем сражения.
Хранитель знаний удовлетворенно кивнул.
— Да, так и должно быть.
Он начал атаковать, но из-за высокого бонуса защитников его первый ход превратился в катастрофу. За двадцать атак он сумел удалить лишь две фигурки противника. Одна из них пошла в счет фигуры, которую они создали для загадочного убийцы. Галавайн выбрал белый цвет, и новая фигура представляла собой большую белую собаку. Это была могущественная фигура, которая могла игнорировать противника, стоявшего перед выбранным им полем. Собака победила фигуру, воплощавшую арбалетчика-кобольда.
В качестве особого события Галавайн выбросил результат Тропа альвов. Это позволило ему взять шесть фигур со своей стороны и поставить их на следующем ходу за линиями Олловейна.
Мастер меча задумчиво почесал подбородок и пристально посмотрел на игровой стол. Несмотря на то что удача в игре в кости представляла собой важный игровой фактор, до сих пор все происходило в точности так же, как во время осады, которая состоялась всего три месяца тому назад.
Олловейн взял три кости, чтобы определить особое событие для открывающего хода. Двенадцать! Его катапульты и лучники выстрелили горящими снарядами, которые нанесли противнику дополнительный урон. По спине мастера меча пробежал холодок. Это тоже отражало ход битвы. В конце первого хода противник потерял тринадцать фигур. Ряд, атаковавший его крепость, был почти полностью уничтожен.
Галавайн помассировал виски.
— Значит, лично герцог Оргрим командовал воинами, которые вторглись в твою крепость через находившуюся внутри нее звезду альвов. — Хранитель знания взял фигуру своего полководца со стола и задумчиво повертел ее в руках. — Это было очень легкомысленно. Будучи игроком, я не стал бы делать такой ход. Конечно, полководец — очень сильная фигура. Однако если он будет потерян, это тяжкое поражение. Но ведь мы хотели восстановить истинные события.
Он взял три кубика и выбросил десять.
— Удача в бою! — ликуя, воскликнул хранитель знания. — Значит, на этом ходу я имею право повторить любой бросок, который мне не подходит.
Олловейн нервно постучал пальцами по игровому столу. Галавайн поставил полководца и пять фигурок-воинов на второе поле сражения за главной линией защитников. Последовала резня. Из-за того что атакующие оказались у него за спиной, Олловейн лишился защитного бонуса крепости. Он потерял шестнадцать фигур.
Во время своего хода мастер меча снял все выжившие фигуры из первого ряда. Вынул фигуру для второго поля боя из ящика. Узкое место! Противник мог атаковать его только пятью фигурами, в то время как он мог защищаться таким же количеством фигур. Пока у него сохранялось на этом поле битвы пять фигур, противник не мог проникнуть глубже на половину Олловейна.
Хранитель знания записал события игры в блокнот. А потом начал задавать вопросы. Его жажда подробностей была безгранична. Кроме того, его интересовали питание и мораль защитников, он выяснял имена павших, то и дело переспрашивал насчет загадочного убийцы. Наконец он выманил из Олловейна историю о призрачном волке Фирнстайна, чудовище, неделями, пока его не убил священник, сеявшем ужас в деревушке на севере Фьордландии.
Когда мастер меча закончил рассказ, Галавайн отложил блокнот.
— Тебе не кажется, что эти убийства, совершенные призрачным волком, напоминают смерти в Филангане?
Олловейн отвел взгляд от доски. Было ошибкой думать, что игра облегчит ему рассказ. Напротив! Это было то же самое, что переживать все снова. Эльф купался в поту.
— Олловейн?
Этот голос…
— Олловейн!
Мастер меча неохотно поднял голову. Ганда покинула свое место за столом с книгами по ту сторону газовой занавески. Ее крохотные пальцы мягко касались его правой руки, которой он вцепился в край стола. Из-под ногтей выступила кровь. Рука онемела от боли.
— Ты должен остановить игру!
— Ты в этом ничего не понимаешь, — резко ответил Олловейн.
— Действительно, — произнесла лутинка. — Может быть, как раз поэтому я могу судить лучше тебя, что тебе эта игра вредит. Ты выглядишь жалко! Я этого не понимаю. Это ведь просто игра… Можно подумать, что тебя отравили. Побледнел, дрожишь словно в лихорадке. И сейчас ты пойдешь со мной! Сегодня мы провели в Зале света достаточно времени!
Мастер меча выдохнул. Отпустил стол,
посмотрел на свои кровоточащие ногти. Ганда не поймет его. Эта игра… Она какая-то жуткая. Может быть, стол и фигуры заколдованы? Или кости? Когда вчера Галавайн предложил это, Олловейн подумал, что они просто подвигают фигурки по столу и побеседуют о сражении. Он не ожидал, что они будут играть по-настоящему. В этом не было смысла! Капризная удача в костях давно должна была увести их на путь, не имевший ничего общего с событиями, которые произошли в действительности. Но этого не случилось! Ход за ходом они повторяли кровавую битву. Поначалу Танцующий Клинок не осознавал этого и считал случайностью. Но теории давно уже нельзя было придерживаться. Все более жутким казалось то, что игра проходила параллельно реальности. В какой-то момент в голову мастера меча закралась абсурдная мысль. Если игра повторяет действительность, то не изменится ли она, если ему удастся направить ее в русло, отличное от реальных событий? Не упадет ли он замертво рядом с игровым столом, если потеряет своего полководца? И будет ли жива Линдвин, если он помешает ее фигурке проиграть? С тех пор как возлюбленная погибла, его жизнь превратилась в пепел. Так что ему терять? В худшем случае — надежду, которая настолько безрассудна, что он совершенно точно не станет рассказывать о ней Ганде. Но если он не ошибается…
— Олловейн! Идем! — настаивала лутинка. — Вы играли более десяти часов. Довольно! У меня уже буквы перед глазами пляшут.
— Да, да.
Мастер меча продолжал смотреть на стол. Он почти довел фигурку волшебницы до рядов защитников. Если она будет достаточно близко, он уйдет из первого ряда. Он ведь знает, что произойдет с Филанганом. Никакое войско, каких угодно размеров, не сможет уберечь горную крепость от судьбы. Но, может быть, он сумеет спасти Линдвин. И если это удастся… Олловейн закрыл глаза и задумчиво покачал головой. Детская мечта! Прекрасная мечта… Чтобы спасти Линдвин, он сделает все! Он даже решился предать воинов, которые готовы отдать за него свои жизни.
Глубоко вздохнув, эльф поднялся. Это ведь не он на самом деле! Никогда прежде он сознательно не поступал бесчестно. Он — мастер меча королевы. Пример для подражания! И тем не менее… Танцующий Клинок оглянулся на стол. Если он уберет полководца из узкого места, то лишит тамошних защитников сильнейшей фигуры. Благородный незнакомец, граф, обладающий тайным знанием, и витязь с дурной славой были могущественными воинами игры в фальрах, но полководцем был он, он за последние ходы превратил коридор в непреодолимый бастион. В реальной битве он был последним, кто продолжал сражался за Филанган. Когда битва была проиграна, он вдохновил товарищей бежать, но сам вернулся, чтобы спасти Линдвин.
Во рту появился горький привкус. Олловейн откашлялся.
— Да, пойдем. — Ганда с тревогой смотрела на эльфа.
Тот попытался улыбнуться.
— Я знаю, что все это лишь игра. Похоже, я не умею проигрывать.
— Но ведь еще ничего не решено, — подбодрил Галавайн, его синие глаза улыбались.
«Неужели он о чем-то догадывается?» — вдруг спросил себя мастер меча.
— Мы ведь оба знаем, чем закончится это сражение. Все уже решено.
— Я думаю, ты слишком серьезно относишься к игре, Олловейн. Я уже сожалею, что вообще предложил это. Мне кажется, что ты страдаешь из-за игры в фальрах. Твоя спутница совершенно права. Будет лучше закончить партию сейчас. Я уберу стол, как только вы уйдете.
— Нет! Мы просто сделаем перерыв…
Так не пойдет! Он не позволит просто отослать себя прочь. Все, что осталось у него от Линдвин, — это мечты. И он не позволит так просто отнять у себя самую прекрасную из них! Олловейн схватил Галавайна за одежду.
— Завтра мы продолжим игру! Слышишь? Мы закончим ее!
От мастера меча не укрылись взгляды, которыми обменялись лутинка и хранитель знания. Похоже, они думают, что он не в себе. А ведь он точно знает, что делает!
— Как пожелаешь. — Галавайн успокаивающе поднял руки. — Мы закончим игру. — Он снова переглянулся с Гандой. — А тебе я подыщу свитки, о которых ты спрашивала. Но предупреждаю еще раз: ты ступаешь на опасную тропу. Ингиз будут приходить к тебе в снах, если ты узнаешь о них слишком много.
Лисьехвостая самоуверенно улыбнулась.
— Я даже в детстве не боялась кошмаров.
— Я говорю не о кошмарах, — с нажимом ответил эльф. — Твое знание привлечет их. Это будет так, словно ты откроешь дверь в саму себя. Не делай этого! Прошу тебя.
Темное знание
Внезапно Ганда оторвалась от изучения текстов. Песнь мечей смолкла. Галавайн и Олловейн с шутками вернулись в палатку. Лицо мастера меча было мокрым от пота. Длинные светлые волосы он повязал кожаным ремешком. Эльф совсем запыхался.
Галавайн попросил Олловейна дать ему урок по сражению на мечах, и тот с радостью согласился. Ганда и хранитель знания втайне договорились о том, чтобы держать мастера меча подальше от стола для игры в фальрах.
— А ты не хочешь заняться изучением других текстов? — с трудом переводя дух, поинтересовался Галавайн. — То, что ты читаешь, может выбить из колеи.
Хранитель знания был прав. В первом же свитке, который читала Ганда, дитя альвов, не пожелавшее указать ни своего имени, ни народа, описывало, как ингиз пытались выпить из него жизненный свет. О том, как случилось, что он повстречался с существом тени, автор текста умалчивал. На основании почерка Ганда предположила, что писатель — мужского пола. Но точных доказательств у нее не было. Лутинка предполагала, что создатель рукописи пытался магическим образом установить связь с ингиз. Существовали указания на то, что самые старшие из наделенных душой деревьев знали, как обойти изгоняющее заклятие альвов и вызвать существо тени.
Лисьехвостая не могла представить себе, как можно добровольно заключить пакт с ингиз. Вспомнила ночь с Лунным Цветком и мертворожденным ребенком. Ингиз — это стекшаяся в тень ненависть. Им не место в Альвенмарке! Ганда была готова отдать все ради того, чтобы изгнать их оттуда.
Анонимный автор писал и о девантарах. Представители этого демонического народа, побежденного альвами, могли красть тело своих жертв и принимать их образ. И если девантары убивали, то могли украсть даже воспоминания убитого. Ингиз были иными. Очевидно, им нужна помощь для того, чтобы покинуть Ничто, и нужно тело, с которым они могли бы слиться. Создания, возникавшие таким образом, представляли собой призрачную карикатуру на настоящую жизнь. И они постоянно охотились. Но питались они не плотью и кровью. Они лакомились искрами жизней своих жертв. Той бессмертной частичкой, которую альвы вдохнули в своих детей, даже в тех, кто не мог родиться снова. Чтобы сформировать собственное плотное тело, ингиз нужно было сначала впитать в себя достаточное количество этой эссенции жизни.
— Как насчет того, чтобы поесть? — Галавайн опустился рядом с Гандой за низкий стол для занятий.
Но Олловейн уже снова стоял рядом со столом для игры в фальрах. Скрестив руки на груди, он тер одной рукой подбородок и задумчиво рассматривал поле боя.
— Ну вот, он опять, — прошептал хранитель знания. — Хоть наш друг и согласился дать урок фехтования, у меня с самого начала создалось впечатление, что он не может дождаться его окончания. — Галавайн показал лутинке свою правую руку. Через всю ладонь проходила широкая сине-красная полоса. — Это не было случайностью! Для этого Олловейн слишком хорош. Я не считаю себя полным дилетантом в бою на мечах. Мой народ славится мастерством в танце клинков. За последние века я немного заржавел, но в юности был очень хорошим фехтовальщиком. Однако по сравнению с Олловейном я никто. У меня такое чувство, будто он знал о каждом моем ударе еще до того, как я вообще собирался занести руку. Поначалу он только блокировал, но потом его потянуло к столу для игры в фальрах. И он буквально избил меня широкой стороной своего меча, чтобы поскорее закончить урок.
Ганда не сочувствовала хранителю. Она считала слишком неприличным для эльфа без возраста говорить о своей давно минувшей юности. Все века, которые прожил Галавайн, не оставили ни малейшей морщинки на его лице. Тоска о былых временах казалась лутинке пустой болтовней.
— А есть ли возможность закончить игру до срока, как урок фехтования? У меня впечатление, что мы не отгоним Олловейна от стола до тех пор, пока исход партии не будет ясен. Вряд ли ты сможешь выманить его с помощью возможности немного перекусить.
Эльф задумчиво кивнул.
— Будет очень сложно закончить игру раньше времени. Если только… — Он задумчиво поглядел на лисьехвостую. — Ты не играешь, не так ли?
— По крайней мере в фальрах. Я не эльфийка, и нет у меня времени тратить на это дни. Срок моей жизни для этого слишком краток.
Галавайн улыбнулся.
— А смогу ли я однажды узнать, какого рода играми ты занимаешься?
— Если тебе удастся однажды застать меня в подходящем настроении, — многозначительно ответила кобольдесса.
Эльф рассмеялся.
— А ты женщина в моем вкусе, Ганда. Хоть это и невежливо, я надеюсь, что тебе потребуется еще много дней для того, чтобы найти то, что ты ищешь. Такого гостя, как ты, у меня еще никогда не было. За словом в карман не лезешь, мужественная и всегда готова поспорить. Рад, что ты здесь, со мной.
«Это как раз слишком вежливо, чтобы быть правдой», — подумала Ганда и улыбнулась. Он эльф, а она лутинка. Не бывало между их народами такой сердечности. Сколь убедительным бы он ни казался, это не могло быть его искреннее мнение! Он чего-то хотел от нее, хоть пока она и не могла понять, чего именно.
Галавайн поднялся.
— Думаю, я воспользуюсь твоим советом и попытаюсь поскорее закончить игру. — Улыбка исчезла с его лица. — Как Олловейн сделал меня небоеспособным одним ударом, так и я буду целить в его самое слабое место.
— Что ты имеешь в виду? — Что-то в словах хранителя обеспокоило лутинку. Неужели он действительно ищет мести? Может быть, он хочет, чтобы королевский мастер меча поплатился за то, что Эмерелль изгнала его народ?
Эльф не ответил. Он отодвинул тонкий газовый полог и направился к игровому столу. Коротко обсудил с Олловейном пару вопросов по правилам, а затем они оба заняли места у стола.
Ганда некоторое время наблюдала за ними. Мастер меча снова казался напряженным до предела. И было совершенно очевидно, что у Галавайна были совершенно иные представления о быстром окончании игры, чем у нее. Лутинка со вздохом вернулась к свиткам.
Следующий текст, который стала изучать кобольдесса, разочаровал. Анонимный автор скрывал свое неведение за высокопарными и пустыми фразами. В одном абзаце он обнаруживал даже поэтическое вдохновение и писал о ключе искреннего сердца, который способен открыть тайное знание. Последнее должно беречь, дабы не попало оно в дурные руки. И так далее. Затем следовало зашифрованное послание. Без всякого смысла!
Лутинка нетерпеливо отодвинула свиток в сторону. Она смотрела на кожаный футляр, из которого вынула текст, но на полоске бумаги, прикрепленной к замку, не был указан создатель. А Ганда хотела в будущем воздержаться от чтения текстов этого автора. Что ж, если имя не удалось найти, его выдадут неровный почерк и корявый стиль. Рыжая кобольдесса убрала свиток в кожаный футляр и огляделась в поисках урны, в которой была закопана эта чушь. Но лисьехвостая не сумела отыскать никакой посудины, кроме сосуда с ужасной змеей. Урна с текстами, которой Ганда занималась вчера, исчезла. Вероятно, снова засыпана песками пустыни.
Взгляд лутинки остановился на низкой подставке для свитков из черного дерева. И она была пуста. Сколько папирусов лежало там, когда она позавчера впервые вошла в палатку? Восемь? Ганда уже не помнила. Перед ней на столе было семь свитков. Может быть, это те самые тексты, которые Галавайн хранил в палатке? Вероятно, поэтому и нет урны? А это должно означать, что он тоже интересуется ингиз! Какое странное совпадение.
Лутинка недовольно поглядела на фальшивое небо. Если бы она не знала о магическом мираже, ей никогда бы не пришло в голову, что за этой безграничной синью скрывается каменный свод. Галавайн должен быть поистине могущественным, если плетет такие заклинания. Да и то, что он сделал с песком, тоже было необычно. Вчера Ганда заметила, что ее следы на песке медленно исчезали, хотя не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка. Галавайн объяснил, что верхние слои песка медленно движутся, поэтому следы, оставляемые на песке, вскоре стираются. Он утверждал, что придумал это заклинание, потому что ему мешала путаница следов на песке. Он ненормальный, этот эльф. Совершенно ненормальный! Наверное, именно таким и становится существо, проводящее столетия наедине с книгами.
Интересно, он был искренен, когда говорил комплимент? Ганда поглядела на эльфов, молча размышлявших над столом для игры в фальрах. Только изредка стук игральных костей нарушал напряженную тишину. Дуэль продолжалась, несмотря на то что мечи покоились в ножнах.
Галавайн был красивым мужчиной. Конечно, слишком высоким. Но красивым… Он выделялся даже среди эльфов, у которых никогда не рождалось уродливых детей. И в то же время он казался неприступным. На миг лутинка позволила себе погрузиться в романтические мысли, но тут же призвала себя к порядку. Рад, что ты здесь, со мной. Это были просто легкомысленно оброненные слова! Они ничего не значат!
Ганда открыла следующий футляр. На полоске папируса, прикрепленной к крышке, было написано: РАНЕНЫЕ ДУШИ, ВЫДЕРЖКИ ИЗ ГЛАВЫ VII ТРУДА «ПУТИ АЛЬВОВ», НАПИСАНО МЕЛИАНДЕРОМ, КНЯЗЕМ АРКАДИИ.
Текст был столь же мрачен, как и название. Мелиандер утверждал, что души альвов были так изранены в сражениях с ингиз и девантарами, что те были вынуждены оставить созданный ими мир своим детям, чтобы навеки удалиться в место, где ничто не напоминало им о мраке, который они хоть и изгнали, но не смогли подчинить.
Опять эти напыщенные формулировки! Что Мелиандер подразумевал под мраком? Состояние душ альвов или все же ингиз? Лутинка второй раз пробежала глазами текст. Может быть, она что-то пропустила? Неужели альвы, победив, в то же время оказались проигравшими? И потеряли то, за что велись сражения?
Ганда облизала мордочку. Нет, такого не было. Это ее толкование. Из текста не следовало, что альвы и ингиз сражались за Альвенмарк. И если даже альвы не могли изгнать ингиз, то как Эмерелль осмеливалась надеяться, что ей это удастся?
Перед отъездом лисьехвостая посоветовала цветочным феям покинуть Сердце Страны. Оставалось надеяться, что они послушались. Им нравилось быть рядом с королевой. Лутинку удивило, что Эмерелль знала о смерти Лунного Цветка. Ганда готова была поклясться, что могущественная правительница Альвенмарка плевать хотела на такие якобы мелочи. Но если Эмерелль знала, что произошло, то почему ничего не предприняла, чтобы спасти ребенка Лунного Цветка? Ведь при ее волшебной силе это было бы легче легкого! По крайней мере королева могла бы отвлечь фею от мыслей от самоубийстве. Даже если бы просто погрузила малышку в сон при помощи заклинания… Но Эмерелль сидела в своем замке и таращилась в проклятую серебряную чашу. Все это эльфийское отродье оставалось для Ганды загадкой. Вот они строят замок, подобного которому не найти, и даже имени не сумели для него придумать. Безумие. Это столь же безумно, как и то, что два упрямца торчат за столом и еще раз вызывают в памяти ужасы сражения, исход которого давно предрешен. Кому от этого какая польза?
Лутинка потянулась. Довольно неудобно сидеть на подушке в позе портного. Спина онемела, ноги затекли. Лисьехвостая осторожно вытянула ноги, по которым тут же потекла колючая боль. Левая нога наткнулась на что-то под низеньким столиком.
Ганда с любопытством наклонилась. Это была та самая книга с бронзовыми ободами, которая бросилась ей в глаза раньше. Перчатки тоже были здесь. Они, скомканные, валялись на полу. А иголка с ниткой исчезли. Интересно, как Галавайн открывает книгу? На металлических обручах не было застежек, не было шарниров. Они лежали на книге словно оковы. Интересно, зачем эльфу перчатки? За минувшие дни он не надел их ни разу. По крайней мере пока рядом были они с Олловейном.
Лисьеухая надела одну из перчаток. Она показалась Ганде неприятной. Теплой, как будто ее только что кто-то снял. Но этого не могло быть. Как этот кто-то мог забраться под стол незамеченным? Перчатка должна лежать здесь, по крайней мере, столько времени, сколько лутинка размышляет над свитками.
Ганда разгладила скомканную кожу. Зачем нужны перчатки при чтении книги? Да еще такие, на которые наложено заклинание? Что кроется внутри? Может быть, нельзя прикасаться к пергаментным страницам? Однажды ей довелось услышать историю о маленькой книжице, в которой были записаны чувственные сказки — истории, возбуждавшие каждого, кто их читал. И дело было не только в текстах. Страницы книги были пропитаны афродизиаком, волшебной микстурой, пробуждавшей телесное желание. Этот любовный яд попадал в тело через обнаженную кожу. Чем чаще прикасались руки к страницам, к примеру когда кто-то водил пальцем по строкам — или даже просто переворачивал страницы, — тем больше яда попадало в организм, пока существо наконец не падало в обморок от страсти. Лутинка целый месяц пыталась раздобыть эту книгу. Вероятно, она была всего лишь выдумкой сказителей. Может, спросить о ней мастера Генгалоса? Если в библиотеке действительно находились все тексты, которые когда-либо были написаны, то должна была отыскаться и эта книжица. Хотя Ганда не знала ее названия, найти столь примечательное произведение не могло быть слишком трудно. Это было бы приятным разнообразием после мрачных и запутанных текстов о Ничто и ингиз.
Лисьехвостая осторожно постучала пальцем по обрезу пергаментных листов. Что ж, афродизиаком эту книгу точно не травили. Перчатки наверняка нужны Галавайну для того, чтобы защитить себя.
Лутинка задумчиво гладила светлую кожу на внутренней стороне перчатки. Она мягко прилегала к ладони. Лисьеголовая чувствовала слабую магию, живущую внутри перчаток. Что-то беспокоило Ганду. Ей потребовалось некоторое время, чтобы осознать причину беспокойства. Она крылась в перчатке! Ощущение было такое, словно перчатка касалась ее, а не наоборот. Испытывая смесь любопытства и отвращения, кобольдесса оглядела кожу внимательнее. Внутренняя сторона перчаток была усилена. Второй слой кожи, нашитый Галавайном, подходил к форме перчатки так же точно, как… Ганда недоверчиво склонилась ниже. Увидела нежные водовороты на кончиках пальцев. И отвращение тут же перевесило любопытство! Лутинка выпустила перчатку из рук. Кожа на внутренней стороне была кожей руки. Она все еще была живой! Вот откуда чувство, что перчатка коснулась ее! Ей не показалось! Перчатка действительно сделала это.
Яростный крик заставил Ганду вскочить.
— Ты не сделаешь этого! Она не умрет еще раз, слышишь!
За словами последовал негромкий лязг обнажаемого меча.
Лутинка обернулась. Олловейн угрожал их хозяину мечом!
— Ты не причинишь ей вреда. Никто не сделает этого, пока я жив!
Галавайн медленно поднял руки.
— Это ведь всего лишь фигурка, — успокаивающим тоном произнес он. — Всего лишь кусочек камня, которому придал форму мастер.
Олловейн вытянул правую руку. Клинок находился на расстоянии всего лишь дюйма от шеи хранителя знания. Острие слегка дрожало.
— Не смей называть ее кусочком камня! Она живет, пока не убита волшебница!
— Олловейн. — Ганда негромко, но настойчиво произнесла имя спутника. — Ты можешь спасти свою волшебницу. Унеси ее отсюда.
Мастер меча затравленно оглянулся и посмотрел на лутинку. Лицо его было серым, блестело от пота. Пряди длинных светлых волос падали на лоб. Казалось, у эльфа жар.
— Отступи, — умоляюще сказала лутинка. — Ты должен унести ее и перестать сражаться.
Олловейн снова смотрел на Галавайна. Наконец кивнул.
— Да, я должен увести ее.
Он медленно вышел из палатки спиной вперед. А потом повернулся и побежал.
Галавайн шумно перевел дух.
— Он едва не убил меня.
— Что ты сделал? — резко спросила Ганда.
Она откинула тонкую занавеску и подошла к игровому столу. Пришлось забраться на пустой стул Олловейна, чтобы оглядеть игровое поле. Похоже, мастер меча проиграл сражение.
Хранитель знания поднял со стола фигурку, разбитую на две части. Большую белую собаку.
— Я хотел побить его волшебницу, — пояснил он. — С помощью призрачного пса. И тут его охватило безумие. Я хотел сократить игру, как ты мне советовала, Ганда. Я заметил, что он ведет себя странно, когда речь заходит об этой фигуре. Он поставил своего полководца рядом с волшебницей, чтобы защитить ее. А было бы разумнее оставить его с войсками.
— Волшебницу, то есть Линдвин, убила собака?
Галавайн покачал головой.
— Не думаю…
— Что это значит?
— Он не захотел говорить об этом, когда я расспрашивал его позавчера. Пробормотал что-то о потерянном лице… Похоже, волшебница погибла уже после окончания боев.
Ганда поглядела на широкие следы на песке. Они вели на гребень большой дюны. Если смотреть от палатки, казалось, что дюна достает самого неба, которое, впрочем, представляло собой не что иное, как иллюзию.
— Я пойду за ним, — печально произнесла лутинка.
О видах любви
Уже несколько часов бродила Ганда по лабиринту библиотеки, но нигде не могла отыскать Олловейна. Сначала она отправилась в его комнату. Тщетно. Потом побывала под ярко освещенным крестовым сводом с семью фонтанами, где вода наигрывала негромкую успокаивающую мелодию. Туда эльф удалился предыдущим вечером, чтобы достичь гармонии с самим собой. По крайней мере так он сказал. Но и там его не оказалось. Лутинка бесцельно бродила по читальным залам, длинным коридорам, вдоль стен которых тянулись книжные полки, и маленьким комнаткам, где слегка запыленные кресла приглашали устроиться поудобнее с книгой. Библиотека была настолько пустой, что это давило на маленькую рыжехвостую посетительницу.
Наконец лутинка добралась до двери, через которую в мрачный темный зал почему-то вывалились книги. Старые фолианты с золотым тиснением и переплетами из свиной кожи валялись вперемешку. Некоторые книги были сломаны; пожелтевшие пергаментные страницы застывшим потоком врезались в ущелья книжной горы. Ганда мимоходом прочла некоторые названия на корешках. «О жидком золоте фавнов», «Душа вина», «Сотни заповедей пивоварения», «Красное кальпурнское», «Дегустация вина в Аркадии»…
Какой-то звук заставил кобольдессу вздрогнуть. Высоко над ее головой загорелась лампа. Ганда с трудом разглядела две маленькие фигурки. Незнакомцы возились на галерее высоко над ней со стеной красных корешков.
Лутинка приставила руки ко рту, образовав рупор, запрокинула голову и громко крикнула:
— Вы не видели одетого в белое эльфа?
Неизвестные замерли. Один из них перегнулся через перила. Свет лампы падал на его лицо сбоку. Остроконечные свиные ушки, маленькие глазки и темная жесткая кожа принадлежали кобольду. Он что-то неясно пробормотал.
— Я тебя не слышу!
Кобольд замахал руками и приложил палец к губам.
«Вот дурак», — подумала Ганда. Кому она может помешать своим криком? Сердито огляделась в поисках винтовой лестницы, которая вела бы наверх.
— Стой, где стоишь! — громко прошипел кобольд сверху.
Осторожно, прижимаясь спиной к стене, он пробрался вдоль полок, а его спутник наполнил следующую масляную лампу из бочонка за спиной.
Осторожно, мучительно медленно спускался кобольд по узкой винтовой лестнице. И несмотря на то, что он переставлял ноги с максимальной аккуратностью, лестница вздрагивала от каждого движения и тяжелые полки, к которым она крепилась на длинных деревянных штырях, угрожающе скрипели.
Наконец кобольд оставил позади последнюю ступеньку. Наверху, на галерее, загорелись еще лампы, теплый золотистый свет прогнал тени.
— У тебя что, в лисьем черепе мышиный мозг, лутинка? — яростно зашипел кобольд.
Он был почти на голову ниже Ганды. Его латаные, слишком большие брюки были подвязаны веревкой на бедрах. Поверх белой рубашки, покрытой темными пятнами от чернил, он носил безрукавку, на которой потемневшими серебряными нитками были вышиты странные символы. Неухоженные седые волосы кобольд подвязал красным обручем, что придавало его облику залихватский вид. От пальцев на левой руке остались только покрытые шрамами культи.
Ганда решила не обращать внимания на оскорбление.
— Ты случайно не видел эльфа…
— Да, да, да! — проворчал ее собеседник. — Говори как можно тише, лутинка. Проклятье, ты что, не знаешь, где находишься?
— Эй, поосторожнее, не то…
Кобольд зажал ей пасть обеими руками.
— Тихо! Проклятье!
С одной из полок посыпалась пыль. Высоко над их головами что-то угрожающе затрещало.
Кобольд на галерее замер и обеспокоенно поглядел вниз.
— Ты здесь недавно, верно?
Ганда кивнула.
— Это Башня роз. — Он указал вверх искалеченной рукой. — Полки высотой пятьдесят шагов, наполненные знанием со всего мира. Все, что когда-либо было написано о розах. Стихотворения, естественнонаучные статьи, иллюстрированные тома, книги, полные сжатых лепестков. Даже полки здесь из проклеенного розового дерева. — Кобольд отпустил Ганду и прижал палец к губам. — Сдерживай свой голос! — Он подошел к одной из полок. — Иди сюда и посмотри на это!
Ганда молча повиновалась.
Кобольд провел искалеченным пальцем по одной из запыленных полок. Под пылью стали видны дюжины крохотных дырочек в древесине.
— Полки изъедены, и древесина ломкая, как старый коралловый риф. Здесь все может в любой момент рухнуть. Крикнешь или топнешь ногой, и все. Однако если вести себя осторожно, все это может простоять еще век. — Он смиренно пожал плечами. — Может быть, в Альвенмарке вспомнят о нас и вместо новых книг и неловкой лутинки пришлют пару сотен ремесленников.
Ганда удержалась от надменного ответа.
— А зачем же ты залезаешь на полки, если это так опасно?
Кобольд заложил большие пальцы за проймы безрукавки и попытался бросить на лисьехвостую пренебрежительный взгляд, несмотря на то что она была несколько выше него.
— Потому что это библиотека Искендрии. Тот факт, что мы постепенно разваливаемся, — не повод пренебрегать своими обязанностями. Сегодня вечером хранители знания собираются в Хрустальном зале, чтобы устроить праздник в честь мастера Генгалоса. Он выучил на память свою пятисотую книгу. Он — одинокий светоч знания в это мрачное время. Путь, по которому он пойдет в Хрустальный зал, должен стать улицей света. Так положено по праздникам. Поэтому мы освещаем все залы и переходы, по которым он пойдет. Более того, даже соседние комнаты. Должно быть так, как было здесь когда-то. А теперь, если ты услышала достаточно, я с удовольствием займусь работой. — Он пристально поглядел на Ганду темными глазами. И вдруг нагло улыбнулся. — Ты ведь позвала меня не только для того, чтобы задаваться. Если будешь искать меня, то найдешь вечером в комнате за переплетной, неподалеку от Зала снов. — Кобольд ущипнул лисьеголовую за щеку. — В этой библиотеке никогда нельзя кричать. — Он многозначительно поглядел на ближайшую полку. — Но мне нравятся рисковые женщины.
Губы Ганды шевельнулись. Она пробормотала заклинание, благодаря которому стала пахнуть сандаловым деревом. Большинство мужчин-кобольдов, с которыми она встречалась в своей жизни, с ума сходили от этого запаха.
— Вообще-то я хотела узнать, не проходил ли здесь одетый в белое эльф. — Лутинка осмелилась кокетливо хлопнуть ресницами. — Если бы ты помог мне найти его, это было бы очень по-рыцарски с твоей стороны. А я ценю мужчин-рыцарей.
Огромный кадык ее собеседника дернулся вверх, затем вниз.
— Ах да, эльф. Может быть, такой парень с длинными светлыми волосами, который выглядит немного… немного безумно и разговаривает сам с собой?
— Вполне может быть.
— Ты уверена, что знаешь, как найти переплетную у Зала снов? Или спроси Квальбама Третьего. Я довольно известен, поскольку…
Ганда раздраженно подняла одну бровь и в тот же миг осознала, что начала перенимать дурные привычки Олловейна.
— Я совершенно уверена, что кобольд чести не станет торговаться, если заинтересован в благосклонности дамы.
— Ну ладно! Ладно. — Квальбам поднял руки. — Итак, сам я этого парня не видел. Но там, в Жадеитовом зале, Оринокс говорил о… — Он откашлялся, подождал немного, выжидая, чтобы лутинка хоть жестом выдала свое отношение к эльфу.
— Дальше, — торопила Ганда.
— Да, итак, Оринокс сказал… Это его слова, я только повторяю: тут проходил сумасшедший эльф, который разговаривал сам с собой и побежал прямо в башню пивоварения. Это такая шахта с книгами, похожая на это помещение. Точнее сказать, была такой, потому что полки обвалились и погребли под собой Клеоса. Ты его наверняка уже видела. Это тот минотавр, который все время…
Лутинка резким жестом остановила его.
— Там по-прежнему опасно?
— Опасно? Ты, наверное, шутишь. Опасно — не то слово! Да там если блоха пукнет — уже может сойти лавина. Там лежат тысячи книг и сотни сломанных полок. Никто в здравом уме туда не ходит. Когда Клеоса выкапывали, там было еще три книжных удара, поэтому потребовалось столько времени, чтобы вытащить его.
— И вы просто позволили эльфу пойти туда? Он ведь здесь недавно. Он не знает!
Квальбам оттянул указательным пальцем нижнее веко.
— Эй, сестренка! Какой же кобольд встанет у эльфа на пути? Особенно если остроухий бегает с обнаженным мечом.
— Когда это было?
— Не знаю… — протянул кобольд, задумчиво ковыряясь в носу.
— Кажется, я только что забыла, где находится Зал снов.
Квальбам вынул палец из носа и оценивающе взглянул на свою добычу.
— Ты все равно не придешь.
— То есть ты считаешь, что мне лучше спросить Оринокса?
Кобольд вытер палец о штаны.
— Это было некоторое время назад. — Он бросил взгляд на дверь, где громоздились потоки книжной лавины. — Кстати, я слышал, как там пару раз здорово грохотало. Так что ты лучше…
Это Ганде и нужно было знать. Лутинка решительно пошла к двери. Она вытащит Олловейна оттуда, и если ей удастся эта операция, то самоуверенный эльф выслушает все, что она думает о его высокомерном народце! Она устроит ему такую головомойку, что он забудет, с какой стороны хвататься за меч…
— Оставь это, женщина! Не навлекай на себя беду! — Квальбам схватил ее за плечо и потянул назад. — Не ходи. Если хочешь убиться, лучше сразу перережь себе горло.
— Руки прочь, — прошипела Ганда. — Ты меня не остановишь.
Кобольд выдержал ее яростный взгляд.
— Если тебе уж так нужно найти этого эльфа, то, по крайней мере, иди тем же путем, что и он. Я не хочу даже пытаться понять, что происходит в твоей лисьей головке. И больше не буду тебя задерживать. Идем же. — Он развернулся и вышел из высокой книжной шахты.
На Ганду произвело впечатление то, что не последовало больше ни единого колкого замечания. Квальбам удивил ее. Похоже, она ему действительно понравилась. И лисьехвостая пошла за кобольдом.
Осветитель провел ее по окаймленному книгами коридору, изгибавшемуся по дуге. Все книги здесь были переплетены в темно-зеленую кожу, на корешках красовались названия, тисненные роскошными золотыми буквами. В воздухе витал легкий запах дубильной кислоты.
— Новые тексты, — пробормотал Квальбам, не оборачиваясь к спутнице.
Они достигли зала с давяще низким потолком. Жаровни источали слабый голубоватый дым. Обоих окутал освежающий запах еловых иголок, когда дым мягкими волнами потянулся мимо.
Вдоль полок стояли стопки книг, напоминавшие каменную кладку. Тут и там торчали тяжелые деревянные балки. Опилки приглушали шаги Ганды.
Наконец кобольды добрались до двери, за которой таилась непроницаемая темень.
— Тебе туда, — прошептал Квальбам.
— Это…
— Тихо! — Кобольд умоляюще поднял руки. — Тише, пожалуйста. — Он недоверчиво оглядел ближайшие полки. — Говорят, в эти ряды затесались одержимые книги. Они любят приходить туда, где случилось несчастье.
— Одержимые книги? — Такой чуши Ганде прежде слышать не доводилось.
Может быть, Квальбам просто задается. Хотя… Лутинка принюхалась. В своем истинном облике она гораздо лучше воспринимала запахи. Ее черный чувствительный лисий нос сообщал об окружающей обстановке столько же, сколько и глаза. Ганда знала, что находится на верном пути, потому что Олловейн оставил легкий след. Запах его тела хоть и был несколько более выраженным, чем следы других эльфов, но по-прежнему слишком слабым. Мастера меча выдавал запах оружейной смазки, с помощью которой он ухаживал за своим клинком.
Лутинка чувствовала также костный клей, который использовали переплетчики, пергамент и запах чернильного орешка, из которого получали чернила. Свежеобработанное дерево, пыль и пивные дрожжи были другими опознавательными знаками, которые она унюхала. И кисловатый запах страха. Им пахло не только от Квальбама. Этот запах впитался в кожаные переплеты книг. Здесь, в этом зале с низким потолком, многим доводилось испытывать страх.
Ганда поглядела на потолок. За тонкой пеленой дыма можно было не столько разглядеть его, сколько угадать. Клеосу пришлось бы идти пригнувшись — настолько низким был потолок.
— Существуют довольно подлые книги, — прошептал Квальбам. — Книги, в которые вплели магию, которая в какой-то момент обрела самостоятельность. За многие из них отвечаем мы, кобольды. И я сейчас говорю не о таких безобидных книгах, как тома хроник, которые развлекаются тем, что падают на головы, когда ты проходишь мимо полки, или словари, которые опутывают свои статьи искусной паутиной лжи, постоянно подстраивающейся под знания своих читателей, пока те не перестают различать, где правда, а где ложь. Это все детский лепет… Я говорю о книгах, которые своей бронзовой обшивкой пытаются откусить тебе пальцы, когда ты пытаешься взять их в руки, книги, которые выпивают тебя и превращают в разноцветную иллюстрацию, или, хуже того, книги, которые являются вратами в Ничто, через которые ты падаешь в бездонную пропасть, где тебя ждут мрачные пожиратели душ. — Кобольд снова испуганно огляделся. — И, кроме того, существуют одержимые книги, несущие в себе дух спятившего автора. Сочинители, как правило, писали их собственной кровью. В них содержатся истории без конца и без начала. А когда ты листаешь их, они крадут твои воспоминания в надежде, что ты станешь персонажем романа, который придаст смысл бессодержательному рассказу. Иногда они даже подменяют твои воспоминания, что особенно подло. В этом случае ты помнишь тысячи подробностей о жизни, которой у тебя никогда не было. Гробхэм Плог, лутин, долгое время живший в Тальсине, пользуется весьма скандальной известностью из-за того, что создал более двух дюжин таких одержимых книг и раздал их людям, которых терпеть не мог. Большинство проклятых книг теперь надежно заперты здесь, но некоторые просто не могут спокойно лежать на месте. Даже тяжелые железные цепи и свинцовые сундуки не могут удержать их.
Ганда знала Гробхэма по сотням рассказов и тысячам проклятий. Отчасти именно он был виновен в том, что лутины пользовались дурной славой. Он хотел получить сатисфакцию за все беды, которых натерпелся народ лисьехвостых, но в то же время оставил в наследство своим соплеменникам тяжкую ношу. Если другие дети альвов говорили о лутинах, то обязательно вспоминали Гробхэма и ему подобных. Если где-то поблизости находился лутин, ему приписывали все неприятности, от выкидышей у скота, несчастных случаев в доме и во дворе и до плохой погоды.
Квальбам недоверчиво оглядел маленькую черную книжицу, лежавшую на самом верху стопки.
— Никогда не бери в руки здешние книги, если не уверена в том, что внутри. Если сомневаешься, поищи кого-нибудь из хранителей знания и спроси, можешь ли без опасности для себя прочесть эту книгу. Они распознают одержимые книги. Обычно… Они изменяют форму. Книги, конечно же, не хранители знания. И кажутся совершенно безвредными на вид.
Ганда невольно вспомнила о томе, который держал в своей палатке Галавайн. Может быть, это одна из проклятых книг? Может быть, это ловушка? Может быть, эльф надеется на то, что она ее посмотрит? Есть ли в этом смысл? Галавайн ничего ей не сделал… И для Олловейна хотел как лучше. Лутинка уставилась в темноту по ту сторону дверного проема. И вот куда привели его старания. Что это, несчастный случай? Или Галавайн с самого начала хотел помучить Олловейна? Хотел отомстить за то, что Эмерелль изгнала его народ из Альвенмарка? И чью кожу натянул хранитель знания на свои перчатки? С таким существом лучше держать ухо востро.
Квальбам проворно вскарабкался на полку и вернулся с красивой, разрисованной русалками масляной лампой.
— Это тебе понадобится, Ганда, — прошептал он. А затем проворно начертил в воздухе отвращающий злые силы знак. — Желаю счастья, лутинка. — И вдруг дерзко усмехнулся. — Ты помнишь, меня можно найти в комнате за переплетной, что рядом с Залом снов. Я буду ждать.
Ганда подарила ему мягкую улыбку и приняла лампу. Может быть, она действительно навестит кобольда.
— Не беспокойся обо мне. Ты ведь знаешь, альвы любят смелых и сумасшедших.
— Да, причем настолько, что забирают их к себе особенно быстро.
Улыбка лутинки изменилась, стала смущенной. Ганда не привыкла, чтобы о ней беспокоились.
— Я пойду, — сказал Квальбам, ситуация для него, очевидно, постепенно становилась вес более неприятной. И поспешил прочь.
Ганда смотрела кобольду вслед, пока он не исчез в голубых полосах дыма, поднимавшихся из одиноких жаровен. Лутинка откашлялась. Это просто дурацкий дым, уговаривала себя лисьехвостая. А потом подняла лампу и вошла в темный проем.
У самого входа толстая балка подпирала огромный атлас областей Альвенмарка, в которых занимаются разведением винограда. Ганда глядела в туннель из книг. Тут и там высились опорные балки, некоторые боковые стенки были скреплены Досками. Пол был покрыт слоем пыли, растоптанными червями и порванными страницами. В нос лутинке ударило множество удушливых запахов. Был там слабый запах прокисшего пива, уксусный запах неправильно хранящегося вина… Солома, дерево в сочетании с запахом старого пергамента… Сернистый запах, который источали, наверное, дубленые переплеты, и едва уловимый запах парфюмированной оружейной смазки.
Ганда осторожно пробиралась вперед. Она слышала, как кто-то работал где-то в непрочном потолке над ее головой. Поскрипывая, терлись друг о друга переплеты книг. Сверху сыпалась мелкая пыль. Иногда книжный удар создавал глубокие ниши, где застывали, сцепившись страницами большие атласы и тома. Здесь были настолько низкие коридоры, что существу с нормальным ростом приходилось ползти на животе. Вероятно, это были поисковые туннели, которые проделывали в книжных стенах спасатели Клеоса. Ганда была уверена в том, что Олловейн не заползал в один из этих боковых коридоров. Она просто не могла себе представить ползущего эльфа.
Все интенсивнее становился запах старых книг. Маленькое пламя масляной лампы вздрагивало при каждом движении лутинки. Ганда чувствовала себя словно в склепе. Склепе знаний. Как много усилий потребовалось на то, чтобы записать все эти тайны о вине и пиве… Кто когда-либо прочтет это? И кто из авторов мог представить, что однажды его книга станет смертоносной ловушкой?
Потолок над лисьехвостой задрожал. Высоко над головой она услышала глухой грохот в книжных горах. С треском прогнулась опорная балка прямо перед Гандой. По туннелю из переплетов спланировала стайка книжных листков, похожих на летучих мышей с широко расправленными крыльями. Сердце гулко стучало. Кобольдесса прислонилась к стене и стала ждать, когда утихнет грохот. Она ненавидела эту библиотеку и уже начинала ненавидеть Олловейна. Как он мог так безумно, так неосторожно поступить? Забраться в такое место! Все равно что плюнуть смерти в лицо. Пусть подождет с этим делом, пока они не вернутся в Альвенмарк. Там будет достаточно возможностей распроститься с жизнью. И она к этому не будет иметь ни малейшего отношения.
Недавние события подтвердили истинность всех ее представлений об эльфах. Самые лучшие из них — просто невежи. Мысленно витают в высоких сферах, к которым здравомыслящие кобольды могут подняться только в состоянии полного опьянения. А худшие, такие как Галавайн, пропитаны злобой, кроющейся за блестящим фасадом. Негодяй догадывался, что произойдет с Олловейном, за это Ганда готова была прозакладывать свой хвост. Он наслаждался тем, что мучил мастера меча. Единственное, что удивляло лутинку, так это то, как быстро сломался Олловейн. А теперь, когда Галавайн покончил с Танцующим Клинком, настал ее черед. Лисьемордая содрогнулась. Или он уже начал? Неужели он видел ее насквозь? Знал, что она пойдет сюда за Олловейном? И та загадочная книга, и те зловещие перчатки существовали только потому, что эльф давно уже начал вести с ней свою подлую игру? Но чего он хочет? Просто прогнать их, чтобы они оставили его в покое в Зале света? Или ему этого недостаточно?
Ганда несколько раз глубоко вздохнула. Нужно успокоиться! Она знала, что склонна впадать в панику в тесном замкнутом пространстве, подобном этому. Рука, в которой лутинка держала масляную лампу, задрожала. Лисьеголовая заставила себя идти вперед.
Туннель извивался, словно змея, страдающая коликами. Он постоянно менял направление, то поднимался, то опускался. Наконец узкий коридор закончился. В гнезде из скомканных пергаментных страниц виднелась засохшая темная лужа. Кровь. Должно быть, именно здесь нашли Клеоса.
Ганда выругалась. Вероятно, Олловейн забрался в одну из Щелей, которые отходили от главного коридора.
— Чертов безумец… Будешь мне хвост расчесывать! Негодяй!
Над головой послышался глухой рокот, будто гора книг вторила ее проклятиям.
У лутинки было такое чувство, что на грудь ей опустился огромный кулак. С трудом переводя дух, она пыталась набрать ртом воздух. «Нужно побороть свой страх», — думала она, но ноги придерживались иного мнения. Они побежали.
В слепой поспешности Ганда неслась по туннелю. Ударялась головой о книги, выступавшие из бумажных стен, то и дело спотыкалась и наконец
растянулась во весь рост. Масляная лампа выскользнула из рук. Бледно-золотистое масло выплеснулось и растеклось. Пламя на фитиле жадно лизнуло его.
Словно мышь, зачарованная взглядом змеи, Ганда наблюдала за тем, как набирало силу бедствие. Лужу охватил огонь. Костяного цвета пергамент захрустел и съежился, пожелтел, потом стал коричневым и наконец черным. Огонь охватил следующий лист. Слабый запах серы ударил в нос Ганде. Так пахло и в Зале света. Галавайн объяснял, что к некоторым чернилам примешивали серу.
Лутинка смутно припомнила, что в одном из разговоров доверительно рассказывала эльфу о том, как она боится узкого пространства и как рада тому, что может работать в Зале света, а не в одном из неуютных библиотечных залов без окон. Галавайн планировал, чтобы она пришла сюда! Не случайно Олловейн бежал именно в эту сторону. Наверняка хранитель знания нашептал эльфу какие-то небылицы о проклятой книжной башне.
Пламя перед лутинкой росло. Потрескивая, пожирало следующие листы.
Ганда в ярости сжала кулаки. Нет, она не умрет вот так! Сгореть на костре из книг о пиве и вине! Лисьехвостая подняла лампу и поставила ее в нишу, тщательно следя за тем, чтобы огонь не подобрался ни к одной из окружавших книг. Затем потянула на себя атлас, выступавший из стены фолиантов, и швырнула тяжелую, переплетенную кожей книгу в пламя. Огонь потух под удушающим весом «Лика Головы Альва, Топологии загадочной горы».
Ганда подождала, досчитала про себя до ста. Потом снова подняла атлас. Кроме венчика из оранжевых угольев, не осталось ничего. Она нерешительно затоптала умирающий огонь. Если останется одна-единственная искра, этого может оказаться достаточно для того, чтобы разжечь новый пожар.
Узкий туннель наполнился едким дымом. Лутинку снова охватил страх. Она представила себе, как могучее пламя пожирает библиотеку только потому, что она проглядела одну-единственную искру. Лисьемордая яростно плясала на пепле пергаментных страниц. Может быть, стоит поднять юбку и пописать на большое пятно от огня? Кобольдесса знала, что даже в этом случае не будет уверена, что затушила все полностью.
Ганда закрыла глаза, она боролась со своими страхами. Когда лутинка смогла более или менее ровно дышать, то открыла сознание и стала искать ауру огня. Она была жива. Отчаянно боролась за существование. Кобольдесса почувствовала, как затухают одинокие угольки, но почувствовала и то, как в других местах тление проникает глубже.
Ганда негромко прошептала слово силы. Осторожно позволила слогам соскользнуть с языка. Давным-давно ее учитель, мастер Громьян, настойчиво предупреждал о том, чтобы не вплетать в заклинания свои чувства. Магия становилась намного сильнее, но делалась дикой и необузданной, такой же как сами чувства. Чаще всего лутинка следовала этому совету. Но сейчас ее страх был слишком велик… страх перед давящей узостью туннеля среди книг и перед тем, что может случиться, если она не потушит огонь полностью.
Тут же стало холоднее. Воздух затрещал. Как и всему живому, огню для дыхания нужен был воздух. Ганда подумала о кулаке, давившем ей на грудь, о чувстве, почти захлестнувшем ее в конце туннеля. Она передала страх дальше, позволила ему вытечь из заклинания. А потом задержала дыхание.
Лутинка почувствовала, как последние искры отчаянно борются за существование. Кожаные переплеты книг вокруг затрещали.
Лисьехвостая была оглушена. Внутренним взором она видела последнюю искру. Она все быстрее и быстрее кружилась вокруг лутинки. А потом ее поглотила темнота. Ганда замерла. Принялась искать. Но больше ничего не было. Она победила огонь. И страх ее ушел тоже.
Лисьемордая глубоко вздохнула. Воздух был ледяным. А еще к испарениям древних книг примешивался легкий запах оружейной смазки.
Ганда открыла глаза. Посмотрела на большое пятно от огня у себя под ногами. Неприятно! Быстро собрала несколько отдельных листков и разбросала их поверх черного позорного пятна. Страх оставил ее. Гора книг над ней тоже была спокойна.
Лутинка позволила запаху оружейной смазки вести себя. Она не потерпит, чтобы паника еще раз ослепила ее. Нашла узкую щель между покосившимися стопками. Для Ганды осталось загадкой, каким образом протиснулся туда эльф. Тщательно следя за тем, чтобы не сдвинуть ни одну из книг, она проскользнула внутрь. Олловейн находился на расстоянии не более двух шагов.
В хаосе обрушившихся книг образовалась небольшая пещера. Словно сталактиты в гроте, свисали с потолка разорванные полоски пергамента. Масляная лампа лутинки залила прибежище Олловейна золотым светом. Его меч стоял, прислоненный к стопке книг. Остроухий что-то сжимал обеими руками, прижимал к груди. Над большим пальцем поднималась голова фигурки черной волшебницы из игры в фальрах.
Мастер меча смотрел в направлении щели, из которой вышла Ганда, но лутинка знала, что он не видит ее. Его глаза были пусты. По щекам бежали слезы. Эльф сидел абсолютно тихо. Ни единого всхлипа не сорвалось с его губ. Ни единый вздох не приподнял грудь. Он плакал молча. Ганде ни разу в жизни не доводилось наблюдать такое.
У лисьеголовой подступил к горлу комок. Даже в горе мастер меча выглядел идеально. Он сидел между книгами в позе портного, с ровной спиной. Волосы немного растрепались, глаза слегка покраснели. Лицо эльфа было бледно, как зимний туман, поднимающийся из черного болота. Оно не имело возраста и было прекрасным. Точно вытесанное из мрамора, такое же неподвижное. Окаменевшее. Не считая слез.
Ганда не знала, что и сказать. Какие слова смогут добраться до разума Олловейна, который спрятался так далеко за каменную маску? Лутинка догадывалась, что он придет в себя, если она коснется черной волшебницы. Но не рискнула. Она боялась того, что он может учинить, чтобы защитить фигурку.
Ганда осторожно протянула руку к мечу Олловейна. Ничего.
Лутинка подняла оружие, не спуская глаз с мастера меча. Никакой реакции. Он позволил разоружить себя, не оказав сопротивления. Белый рыцарь Шалин Фалаха, самый известный воин Альвенмарка перестал сражаться. Ганда отбросила меч в коридор. И несмотря на то, что теперь она чувствовала себя несколько увереннее, лутинка по-прежнему не осмеливалась взять фигурку для игры в фальрах.
— Мы здесь по поручению королевы, Олловейн. Ты помнишь? Ты поклялся в верности Эмерелль. Ты не можешь бросить ее в беде.
Эльф не шевелился. Он был глупым наглым негодяем, но сейчас его вид трогал лутинку до глубины души. Она не думала, что остроухие способны на столь сильные чувства. Они всегда производили впечатление сдержанных существ. Таких влюбленных в свой разум и свои мастерские качества…
— Ты помнишь цветочных фей у большого пруда неподалеку от Эльфийского Света? — Ганда замолчала, вспомнила, что эльфы не дали имени этому роскошному замку. Если она будет использовать название, данное народами кобольдов зачарованному дворцу Эмерелль, Олловейн не поймет, о чем она говорит. — Вспомни королевские апартаменты. Там есть чистое озеро. На его берегах живут цветочные феи. Что-то темное пришло туда в ту ночь, когда вы с Эмерелль прогнали троллей. Что-то, что крадет искры жизни и может вероломно убивать. Это тени, которые не может победить ни один меч, Олловейн. Поэтому мы здесь. Мы должны найти способ прогнать тени из Альвенмарка. Вспомни! Ты ведь Белый рыцарь! Мастер меча. Справедливый. Наверное, всем народам Альвенмарка известно твое имя. Они надеются на тебя. Они надеются на твое несгибаемое мужество. Не бросай их в беде, Олловейн.
Ничего. Все равно что со скалой разговаривать. Как можно столько плакать? И так тихо… Это просто жутко. Когда же закончатся его слезы? Или можно плакать так, пока не умрешь, если душа теряется в пустыне?
Ганда снова поглядела на черную волшебницу. Осторожно протянула руку к фигурке, пальцы едва не коснулись ее. Лутинка судорожно сглотнула. Внутренний голос предупреждал ее. Перед ней уже не страж Шалин Фалаха, несгибаемый и безупречный. Никто не мог знать, что он выкинет в своем безумии.
Ганда отклонилась. Нервно облизнула мордочку. Нужно подойти ближе, если она хочет достучаться до него. Лутинка вспомнила имя, которое Олловейн называл вчера.
— Ее звали Линдвин, да?
Губы эльфа слегка задрожали.
— Расскажи мне о ней. Она, должно быть, была совершенно особенной женщиной, если даже сейчас ее чары владеют тобой.
Мастер меча кивнул.
— Да, слова подобраны хорошо. — Он говорил бесцветным голосом. — Она меня очаровала. Она была волшебницей. Я думал, что это ее магия. Но я ошибся. Я так сильно ошибся в ней…
— Что ты имеешь в виду? — Взгляд Олловейна снова стал неподвижным. Ганда выругалась. Она вот-вот может потерять его снова. Нужно спровоцировать его! — Она обманула тебя? Расскажи мне! Что сделала с тобой эта шлюха?
Танцующий Клинок заморгал. Потом посмотрел на лутинку, и взгляд его был подобен льду.
— Если ты еще раз отзовешься о ней подобным образом, я тебя убью.
Он говорил еле слышно. Его голос звучал глухо, в нем не было чувств. И тем не менее Ганда ни на миг не усомнилась в том, что эльф мгновенно воплотит свою угрозу, если она допустит малейшую ошибку. И ему не нужен меч, чтобы убить ее.
— Извини, — негромко пробормотала лисьехвостая. — Я ошиблась. Расскажи мне, какой была Линдвин.
Внезапно на губах Олловейна заиграла улыбка. Он снова кивнул.
— Да, ошибиться в ней было легко. Так случилось и со мной. Она была внучкой Шахондина, князя Аркадии, и я долгое время думал, что она — его инструмент. Он хотел получить трон Эмерелль и камень альвов. И Линдвин взяла его себе, камень альвов, принадлежавший королеве. Ее было не понять. — Слезы мастера меча высохли. Он болезненно сглотнул. — До последнего мига.
Дрожащим голосом рассказывал Олловейн о волшебнице. Как она вонзила ему в горло кинжал и таким образом спасла от смерти от удушения. Как взяла камень альвов и воспользовалась его силой, чтобы позволить тяжелораненой Эмерелль добраться до мира людей. Мастер меча поведал о путешествии в Филанган и о том, как Линдвин соблазнила его, только для того, чтобы снова исчезнуть самым загадочным образом. И только когда крепость Филанган вот-вот должна была погибнуть, он отыскал возлюбленную и обнаружил, что та вместе с другими эльфами из народа нормирга страшной ценой держала в узде подземный огонь.
Олловейн запнулся. Он закрыл глаза, борясь с собой. По щеке его бежала одна-единственная слеза.
— Мне напророчили, что я должен опасаться огня и что однажды умру в огне. Так… — Он пристально поглядел на Ганду. Покачал головой. — Нет, остальное тебе знать не нужно. Но вот уже несколько дней я задаюсь вопросом: знала ли Линдвин о моей судьбе? Меня мучит мысль, что из-за меня она подвергалась смертельной опасности. Наше путешествие на корабле дало мне много времени на размышления. Времени, которого у меня не было со времен гибели Линдвин. — Мастер меча растерянно улыбнулся. — Может быть, она сделала это только ради того, чтобы спасти Филанган. Поначалу все мы думали, что троллям никогда не взять горную крепость…
Олловейн рассказал о том, как он спас Линдвин и бежал с ней из гибнущей крепости. При этом он был тяжело ранен и потерял сознание, а придя в себя, обнаружил, что находился один на заснеженной равнине. Только следы выдавали то, что могло случиться. Очевидно, Линдвин обнаружил патруль троллей. И она пошла навстречу врагам, чтобы они не нашли Олловейна, почти невидимого на снегу в своем белом плаще. За свое мужество она поплатилась жизнью. Запинаясь, мастер меча сумел поведать о том, что сделали с волшебницей и как она противилась смерти, пока они не встретились в последний раз.
Олловейн поднес к губам фигурку для игры в фальрах и поцеловал ее.
— Слишком много времени на размышления… Не смейся, Ганда, но игра в фальрах превратила меня в безумца.
— Это я видела, — иронически ответила она.
— Ты не все видела. Просто жутко, насколько точно ход игры повторял события сражения. С учетом всех возможных комбинаций костей этого не могло быть. Нельзя управлять игрой в фальрах. Только не таким образом. — Мастер меча рассмеялся. — В какой-то момент я начал думать, что смогу изменить прошлое, если сумею повернуть игру в новое русло, и если черную волшебницу не победят в конце битвы за Филанган, то Линдвин будет жива.
Ганда попыталась не подать виду, насколько она шокирована. Он действительно сошел с ума!
Олловейн спрятал фигурку для игры в фальрах за пояс. И вдруг нахмурился.
— Где мой меч?
— Что ты задумал?
— Я поклялся Линдвин спасти королеву. Игра еще не окончена.
Ганда вздохнула. Этого просто не может быть! Пожалуй, на мастера меча лучше не рассчитывать.
— Хочешь вернуться к Галавайну?
— И к нему тоже. — С кошачьей ловкостью эльф поднялся и прошел мимо лутинки, прежде чем та успела возразить.
— Ганда?
Лисьеголовая не ожидала, что Олловейн подождет ее.
— Да?
— Ты когда-нибудь видела, как эльфы ходят по снегу?
— Что?
— Ты знаешь, что в этом особенного?
«С безумцами и эльфами все равно что с детьми малыми», — молча напомнила себе Ганда. Не терять терпение!
— Нет, понятия не имею.
— Они не оставляют следов.
Мастер меча подхватил лутинку под руки, взял масляную лампу и понес по туннелю. Ни один лист пергамента не зашуршал под его шагами, беспокойная гора книг молчала, словно забыв о незваных гостях.
В несколько мгновений они оказались в зале с низким потолком, который теперь, после вылазки в книжный склеп, казался Ганде просторным и приветливым. Олловейн осторожно поставил лисьехвостую на пол. Затем наклонился и поцеловал ее в лоб.
Абсолютно ошарашенная, чтобы что-то говорить, та просто смотрела на мастера меча.
— Спасибо, Ганда. Я заблудился бы и не нашел бы обратной дороги.
Лутинка смущенно откашлялась. Она ни в коем случае не утратила обычной бойкости, но поведение Олловейна лишило ее дара речи. Ганда не могла подобрать слов, которые не прозвучали бы чересчур напыщенно или глупо.
— Кого ты ищешь? — наконец спросила она.
— Того, о ком упоминал Хирон и кто, вероятно, сможет сказать мне, почему Галавайн столь хорошо осведомлен о Филангане, что можно подумать, что он был там. — И с этими словами остроухий двинулся прочь.
Ганда выругалась. Каждый раз, когда она была уже готова признать, что эльф ей нравится, он выкидывал что-то подобное! Неужели так трудно сказать, кого он ищет?
Золотая клетка
(…) Я назвал тропы альвов сетью, но в то же время они представляют собой клетку. Клетку, настолько просторную, что если бы ты скакал мимо нее на самой быстрой из лошадей целое столетие, то не только не попал бы в нужную тебе точку, но и не добрался бы до одного из ее углов. (…)
Не знаю, по какую сторону прутьев нахожусь я. Заперт ли я внутри или снаружи? Знаю только, что защищен, потому что именно для этого альвы создали клетку. Ее прутья — это золотые тропы, ведущие сквозь Ничто. Они удерживают ингиз, те тени, которые от них остались, то, что не смогли убить даже альвы. Или они не хотели этого? Подобно плененным хищным кошкам бродят ингиз вдоль прутьев решетки. Если одного из прутьев не станет, они смогут вернуться. Возможно, на то, чтобы заметить такую брешь, потребуется столетие, а то и больше.
Их считают алчными и себялюбивыми. Они жаждут искр жизни. Позовет ли ингиз, заметивший брешь, своих братьев и сестер? Большинство, пожалуй, не станет этого делать. Они выйдут наружу сами, они пойдут на охоту. Однако ингиз подобны хлопьям пепла на золотом щите. Недостаток, не более. Но если придет тот, кто не похож на остальных, Альвенмарк погибнет в буре пепла. Поэтому берегите клетку, даже если не знаете, с какой стороны находитесь. Ибо если вы ее откроете, то перевернете песочные часы, отмеряющие время до нашей всеобщей погибели. (…)
Цитируется по книге «Пути альвов»,
написанной Мелиандером, князем Аркадии
Всего лишь след на пергаменте
Олловейн наблюдал за худощавым кобольдом уже довольно долго. Тот сидел, низко склонившись над списком, жевал кончик гусиного пера и время от времени принимался ворчать. Возможно, ворчание доносилось из живота. Несмотря на то что мастер меча стоял непосредственно перед пюпитром, кобольд делал вид, что совершенно не видит гостя. Негромкое покашливание писарь тоже тщательно игнорировал.
— Ты Марван? — спросил эльф громче, чем того требовала вежливость.
Наконец кобольд поднял голову. Лицо у него было перекошено. Щеки, напоминавшие пустые мешки, висели справа и слева от острого подбородка. На покрытом морщинами лбу красовалось размазанное чернильное пятно. Редкие, поблескивающие жиром волосы длинными прядями покрывали начинающую лысеть голову. От писаря исходил кисловатый запах слишком давно носимой одежды и дешевых чернил.
— Мое имя написано снаружи, рядом с дверью, — проворчал кобольд и снова склонился над списком.
— Там написано «Марван»!
— А я разве сказал что-то иное?
Олловейн удержался от ответа, вертевшегося на языке.
— Мастер Рейлиф отвечает за вновь прибывших и их физическое благосостояние…
— Этого можешь мне не рассказывать, — засопел писарь. — Что ты хочешь?
— Список всех посетителей библиотеки за последние три луны. Рейлиф говорит, что ты ведешь такой список.
Марван закатил глаза и испустил отчаянный вздох.
— Иди к Клеосу. Он может сказать тебе, кто пришел.
— Я знаю Клеоса. — Мастер меча начинал терять терпение. — Но с удовольствием вернусь к Рейлифу, чтобы рассказать ему, что ты отказываешься сотрудничать с посланником королевы Эмерелль.
— Эмерелль здесь ничего не решает! Намерен угрожать мне, да? Ты этого хочешь? Думаешь, тебе это поможет? — Писарь так возмутился, что одна из жирных прядей сползла на лоб. — Ты что, не видишь, что у меня работы по самые уши? Всегда нужно запасаться некоторым количеством терпения.
А между тем Олловейн видел, что за последние полчаса Марван вычеркнул два имени из своего списка. За все это время никто больше не приходил в комнату писаря, и теперь эльф понимал почему.
— Посмотри на это с другой стороны, высокочтимый писаришка. Если ты поможешь мне, я скоро снова исчезну и тебе никто не будет мешать.
Марван провел рукой, в которой сжимал гусиное перо, по лбу, оставив на нем еще одно чернильное пятно. Затем подчеркнуто медленно отложил перо, извлек большую черную книгу, открыл ее, положил на стол перед эльфом и бросил презрительный взгляд на меч гостя.
— Вот! Тебе нужен кто-нибудь, кто будет читать тебе вслух, а, воин?
— Спасибо, я справлюсь, — ледяным тоном ответил Олловейн.
И, едва бросив взгляд в книгу, пожалел о своих словах. Значки были ему хорошо знакомы, да и имена, написанные аккуратно друг под другом, тоже были вполне читабельны. Но Рядом с каждым именем была мешанина из букв и чисел, понять которую непосвященному было крайне тяжело.
Несмотря на это, Олловейн решил не подавать виду. Его имя и имя Ганды были последними в списке. На странице были еще десять других имен. Единственное из них, показавшееся эльфу знакомым, было записано непосредственно перед его именем. Должно быть, это и был тот посетитель, о котором говорил Хирон. Лабакс. Мастер меча помнил кобольда из Филангана.
Палец эльфа скользнул по строке рядом с именем.
Лабакс Приб. С-л, б. маг. ум., коб., важ. II, ХЗ IX, раб. кл. XXV, Бпв, Квб III.
Имя было ясно. А «коб.» означало, вероятно, кобольд. Но остальное… У Олловейна не оставалось иного выхода, кроме как спросить Марвана.
— А я думал, ты умеешь читать, — ответил кобольд, не поднимая взгляда. — Значит, ты мало того, что воин, так еще и лжец. В последнее время впускают в библиотеку всякий сброд…
— Ты понимаешь, что большинство воинов — убийцы? — очень спокойно спросил Олловейн.
Марван поднял голову. Было совершенно очевидно, что он пытается оценить степень опасности.
— Я писарь библиотеки Искендрии. Я неприкосновенен.
— А что ты там только что бормотал? Что в последнее время в библиотеку впускают всякий сброд? С чего ты взял, что мне есть дело до того, что ты неприкосновенен?
Кобольд слегка побледнел. Он по-прежнему пытался найти на лице Олловейна признаки, указавшие бы на то, что эльф шутит.
Воин выдержал взгляд кобольда.
— Чем я могу тебе служить? — наконец тихо-тихо поинтересовался Марван.
Мастер меча указал на строку за именем Лабакса.
— Что это значит?
Кобольд повернул книгу к себе.
— Да, действительно, это понять нелегко. Бухгалтерские иероглифы. — Он поднял голову, надеясь поймать улыбку, но лицо Олловейна оставалось каменным. — Итак, в переводе это означает следующее: Лабакс, Прибытие через Сем-Ла, магического дара нет, кобольд, важность II, хранитель знания IX, работник класса XXV, Башня пивоварения, Квальбам III. Сем-ла открыла ему врата на звезде альвов, поскольку Лабакс, очевидно, не обладает даром в вопросах магии. Посетителем он был не очень важным. Число указывает на то, какое количество новых знаний гость может предложить нашей библиотеке. Чем больше число, тем лучше. Его можно сопоставить примерно с количеством часов, которое тратит на расспросы хранитель знания.
Олловейн попытался разобрать, что написано в его строке. СХ. Сто десять часов! Да они все здесь с ума посходили!
— Хранитель знания IX указывает, под чье ведение подпадает Лабакс, — продолжал писарь.
— И IX означает Галавайна.
Марван удивленно поднял взгляд.
— Верно. Лабакса послали к Галавайну. Это необычно, потому что эльф занимается только… — Кобольд нервно закашлялся. Вероятно, ему было указано хранить молчание насчет задач Галавайна. — Он занимается исключительно особенными отчетами. Должно быть, Лабакс действительно знал что-то очень интересное, иначе его не послали бы к Галавайну. Но рассказывал он, вероятно, немного, поскольку два часа — это очень мало времени для разговора.
— Да что ты говоришь? — Олловейн сохранял угрожающий тон, несмотря на то что гнев его давным-давно улетучился.
— Работник класса XXV — это самый низший класс рабочих в библиотеке. Ранг зависит от того, насколько важны задачи, которые может выполнять существо. У всех хранителей знания Ранг I. Писарь вроде меня обладает рангом IX, что довольно важно. Кажется, ты говорил, что знаешь Клеоса? — Марван на миг поднял голову. — У него ранг XXV.
— И каждый посетитель библиотеки получает такой ранг? — Мастер меча был поражен хладнокровной системой, по которой посетителей сортировали по значимости.
— Нет. Распределение по классам работников делается только для тех посетителей, которые хотят остаться. Но, как видишь, Лабакс — не великое приобретение для нас. Либо он оказался слишком глуп, либо по другой причине не способен выполнять важные поручения. К примеру, ранг XX имеют осветители библиотеки. Тому, у кого ранг ниже, не доверяют обращение с огнем, поскольку он представляет опасность для библиотеки.
Олловейн попытался собраться с мыслями. Он имел весьма смутное представление о том, что здесь происходит. Почему Галавайн так много знал о сражениях за Филанган, теперь ясно. Но почему эльф не захотел говорить о Лабаксе? Разве не было бы логично, если бы они беседовали втроем? Олловейн даже спрашивал хранителя знания о предыдущем посетителе, но Галавайн лишь презрительно усмехнулся и сказал, что им был болтливый кобольд. Но совсем никчемным Лабакс не был, иначе его не послали бы именно к Галавайну. Интересно, что мог рассказать о Филангане Лабакс? Что делало его столь особенным?
Олловейн помнил кобольда. Тот был в числе арбалетчиков. Его товарищи были убиты загадочным убийцей, пришедшим в эльфийскую крепость. Лабакс был единственным, кто выжил. Кобольд отчаянно искал ответ на вопрос, почему избежал смерти, а товарищи погибли. Может быть, именно по этой причине он и пришел сюда. Ведь считается, что в библиотеке Искендрии можно найти ответы на все вопросы.
— Здесь написано, что этот кобольд относится к Башне пивоварения, — старательно продолжал Марван. — Там его назначили на работу. Ты должен знать, что в Башне пивоварения был книжный удар. Вероятно, задачей Лабакса было собирать книги. Другой кобольд, Квальбам III, указал ему эту работу. Квальбам — всего лишь осветитель. А еще изрядный хвастун. Рассказывает каждому, кто и слушать не хочет, как он хорош с женщинами.
— Ты не знаешь, Лабакс не покидал библиотеку?
Писарь поскреб затылок, еще больше растрепав свои тщательно уложенные пряди.
— Ну, я его не выписывал. К сожалению, не все приходят, чтобы сказать о том, что покидают нас. Но поскольку Лабакс не обладает магическим даром, открыть врата на звезде альвов он не может. Значит, без посторонней помощи отсюда не выберется, а если бы он кого-то об этом просил, я бы знал. Такие вещи я узнаю всегда, — с гордостью объявил Марван. — В своем скромном роде я тоже хранитель знания.
— Значит, я смогу найти Лабакса в Башне пивоварения.
— Если он не лентяй, увиливающий от работы, то должен быть там. Но с XXV никогда не знаешь наверняка, — презрительно произнес писарь. — Они слишком глупы, чтобы делать свое дело хорошо.
Олловейн указал на список имен.
— Это действительно все посетители последних лун?
— Более того, это все посетители за последние полгода. Как видишь, жизнь не бьет ключом.
— А можно попасть в библиотеку незамеченным?
Марван казался возмущенным.
— Даже представить себе не могу. Хранители знания заметили бы. Если кто-то смывается, тут ничего не поделаешь. Но если у нас гости, мы это… замечаем.
Мастер меча покинул комнату, не попрощавшись с писарем. Воспоминания о том, что рассказала Ганда, взволновали эльфа До глубины души. О девантарах говорили, что они умеют принимать вид своих жертв. Но искусство изменения облика считалось одним из запретных видов магии — тем самым, которым занимались при дворе княгини Алатайи. От этой эльфийки Олловейн вполне готов был ожидать, что она очень сильно заинтересуется существом-убийцей, явившимся в Филанган. Может быть, она послала кого-то из слуг на поиски?
Маг, способный менять облик, наверняка сначала проведет некоторое время со своей жертвой. В конце концов, он должен сродниться с ее жизнью и привычками. Вероятно, после этого он убьет жертву — лишь ради того, чтобы одну и ту же личность не видели в одно и то же время в разных местах. Так легче замести следы. Тех, кого маг убьет, не хватятся, поскольку он заменит их. Так что если кобольд Лабакс — на самом деле кто-то другой, то любой здесь в опасности — этот осветитель, Квальбам III, да и Галавайн тоже.
Мастер меча подозревал, что не найдет Лабакса. Но прежде чем идти к Галавайну, он хотел быть в этом совершенно уверенным.
Неожиданный визит
Луна стояла высоко в небе. В комнате герцога стало прохладно. Тяжелые деревянные ставни были приоткрыты. Распорки не позволяли им хлопать на ветру.
Маленькой и бледной была аура человеческой луны. Ей не хватало силы ее близнеца в Альвенмарке. Все было слабее в мире людей: магия, свет и существа, живущие здесь. Иногда Сканга представляла себе, что альвы тренировались, создавая это место. Научились на ошибках, а потом построили Альвенмарк.
Старая шаманка сидела, откинувшись, в высоком деревянном кресле у стены напротив огромного ложа. И невольно усмехалась. Оргрим поистине наслаждался тем, что мог спать с женщинами. Женщин было намного меньше, чем воинов, и женщины сами выбирали, на чье ложе взойдут. Многие воины старели и умирали, ни разу не пережив волшебства единения. Герцог, впрочем, мог выбирать! Еще бы! Он был таким известным воином. Забраться в его постель было честью, которой с радостью пользовались, поскольку он вдобавок был молод и хорош собой. По крайней мере так рассказывали Сканге… С уверенностью она могла сказать лишь то, что у него была хорошая аура. Сильная! Совсем недавно Оргрим был всего лишь вожаком стаи. Герцог пожил в нужде, теперь наслаждается изобилием.
Старая троллиха хорошо знала Оргрима. Она знала, что он сибарит. Много жизней наблюдала она за ним. Женщины всегда любили его.
Ее руки нащупали на столе раскрытую книгу. Отследить послание чернильных троп стоило слепой шаманке огромных усилий. Без волшебной силы камня альвов она бы и не сумела…
Оргрим нашел доходчивые слова. Слова, тронувшие даже Скангу, хотя она была уже так стара, что казалось, будто сердце ее покоится под грудью подобно камню. Неуязвимое. Холодное.
Она негромко повторила первые стихи.
Словно волки были мы, изгнанные на чужбину,
Рождались мы, словно щенки. Под чужими лунами
Охотились мы неустанно, вдали от родины,
Вблизи от тоски по столь рано утраченному.
«Это он делал и раньше», — подумала Сканга. Существовала лишь горстка троллей, умевших читать и писать, и среди этих немногих Оргрим был единственным, кто чувствовал себя поэтом. Так было и тогда, когда плоть, в которую облачалась его душа, еще звалась Долгримом.
Шаманка чувствовала нарушение в узоре каменных плит на полу. Но от того, кто искал бы ее только глазами, она оставалась хорошо сокрыта, потайная дверь, через которую вошел этот надоедливый эльфеныш, поклявшийся герцогу в вечной вражде. Когда-то Долгрим убил в бою женщину эльфа Фародина. Сканга хрюкнула. Поле битвы — не место для женщин, если только они не волшебницы и не шаманки. Глупых баб со щитами она могла только презирать. Но чего ждать от народа, у которого даже королева считает себя воительницей?!
Сканга раздраженно сплюнула. При мысли о минувшем в ней вскипела желчь.
— Будь ты проклят, Фародин! Пусть у тебя навечно отнимут твою женщину! Пусть никогда больше не откроются перед тобой ее врата, пусть твое семя сгниет в тебе!
Вечная вражда душе! Мало этому подлому убийце убить Долгрима. Нет, каждый раз, когда душа герцога рождалась вновь, охота начиналась. Этот эльф приходил снова и снова. Должно быть, он родился в рубашке. Ему удалось убить родившегося вновь Долгрима среди его же воинов. Последний раз он убил герцога в этой комнате. Заколол в постели. Это было более тридцати лет тому назад. В скалах и толстых стенах Нахтцинны существовала целая сеть потайных ходов. Ее заложили кобольды, когда строили тролльскую крепость, и ничего не сказали об этом своим хозяевам. Каким-то образом эльфу удалось проникнуть в переходы, и его нож снова нашел путь к плоти возродившегося Долгрима. Если бы он хотя бы использовал для убийств честный меч! Это славное оружие. Но нет, обязательно должен был быть нож. Как будто остроухий — мясник какой-то. Сканга хорошо помнила, как нашли мертвого герцога. У него было перерезано горло. Его забили, будто какую-то скотину.
Троллиха прислушалась. Нет, звук доносился из коридора перед комнатой. Приближался звук тяжелых шагов. Сканга поспешно провела рукой по ветхой, штопаной одежде и улыбнулась. Не важно, как она выглядит. Или… Небольшое развлечение? Почему бы и нет? Она не всегда была старой и уродливой. Когда-то у нее были очень красивые глаза. Неотразимые. Поэтому Мате Нат, ее учительнице, доставило радость лишить ее зрения.
Сканга окружила себя запахом мускуса и амбры. Старая кожа натянулась, согнутое тело выпрямилось. Для того чтобы придать воспоминанию образ, потребовалось много сил. Шаманка сжульничала, добавила немного больше плоти на бедра, чем там когда-либо было, сделала себя немного выше, придала коже более глубокий серый цвет. Голос лишила старческой грубости, прибавила хриплый, чувственный оттенок. Дополнила недостающие зубы.
Камень альвов, который троллиха прятала среди других амулетов на груди, потеплел. Для того чтобы изменить так много и так быстро, требовались силы, даже если это была иллюзия, а не настоящее превращение.
Тяжелые двери, открываясь, царапнули пол. Стул Сканги стоял высокой спинкой к двери. Шаманка прислушалась. Что-то упало на пол. Наверное, деталь одежды. Оргрим вздохнул, словно потягиваясь. Потом опустился на свое ложе и резко выпрямился, обнаружив ее.
На миг ярко-голубой цвет затопил остальные цвета его ауры. Потом тролль снова овладел собой.
— Кто ты, красавица… — Замер и негромко рассмеялся. — Сканга! Как я рад тебя видеть!
Шаманка раздраженно нахмурилась.
— Как ты меня узнал?
— Твое платье и амулеты. Они выдали. Ты когда-то так выглядела? Это… настоящее?
Старуха щелкнула пальцами, и иллюзия исчезла. Согбенное тело обмякло.
— Всего лишь наваждение для живых глаз. — Она рассмеялась лающим смехом. — Мое платье, м-да… Юная девушка, желающая вскружить герцогу голову, конечно, не предстала бы перед ним в таких лохмотьях. Наверное, это было слишком давно. — Шаманка одарила Оргрима беззубой улыбкой. — Я принесла тебе подарок получше красивого тела. Этого добра у тебя достаточно в Нахтцинне. А я предлагаю тебе единственное в своем роде. Господство над своим народом.
Она рассказала о смерти Бранбарта, конечно, не истинную правду, а ту, в которую верили теперь все. Похоже, новость еще не докатилась до Нахтцинны. Даже шаманы и шаманки ее народа не отваживались ступать на тропы света с тех пор, как произошло страшное несчастье. И тролли, решившие остаться в мире людей, оказались отрезаны от новостей из Альвенмарка.
По многоцветной ауре Оргрима потекли грязно-бурые сомнения. «Как почти никто другой в нашем народе, он умеет владеть собой и скрывать перед мной свои чувства», — раздраженно подумала старуха.
— Ты приглашаешь меня отведать падали, которой я испорчу себе желудок. Я ведь давно не глупый щенок, Сканга. Я знаю, что Бранбарт будет королем, как только родится снова и станет достаточно взрослым, чтобы завладеть троном. Я не хочу пробовать вкус власти только ради того, чтобы потом отдать ее. Какова моя награда в этом случае? Ревнивый король, который всю жизнь будет думать, что я жажду его заменить! Это мне неинтересно. Нахтцинна — вот мое место. Я здесь герцог. Здесь мне хорошо.
— Ты что, слеп? — прорычала шаманка. — У тебя была бы возможность сформировать королевского щенка по своему усмотрению. Он будет сидеть на троне, но власть будет твоей.
Оргрим рассмеялся и отмахнулся от нее.
— Ты считаешь меня глупцом? Ты — тень за троном, Сканга. И ею останешься. Я тебя знаю.
— Я старая хрупкая женщина, которая…
Герцог рассмеялся еще громче.
— Ты была старой и хрупкой еще тогда, когда были молоды горы. Не притворяйся передо мной. Ты всех из нашего народа переживешь. На века. — Смех его оборвался. — Ты нравишься мне, Сканга, и в то же время я боюсь тебя. Рядом в тобой затылком чувствуешь дыхание смерти. Уж лучше я останусь здесь.
— Ты нужен народу. Никто из вожаков не может с тобой тягаться. Ты ведь знаешь эту свору кичливых пьяниц. Они испортят все, чего мы добились.
— Ты имеешь в виду, что может быть что-то еще хуже, чем марш в Ничто? — Все дружеское расположение улетучилось из голоса Оргрима. — Я не понимаю, почему ты уступила Бранбарту. Это была часть твоей интриги? Ты хотела, чтобы погибли тысячи храбрых воинов? Ты ведь не думала, что мы сможем в третий раз победить эльфов таким образом! Может быть, Бранбарт и был настолько глуп, но ты должна была знать об опасности.
— У меня не было выбора, — ушла от ответа Сканга.
— Насрать! Выбор всегда есть. Передо мной стоит женщина, которой боятся больше других, больше всех! Даже тролли, пережившие огонь Кенигсштейна, вздрагивают, когда слышат твое имя. Но разве я склоняюсь перед твоей волей? Нет! Всегда есть выбор.
Шаманка смотрела на герцога, испытывая по отношению к нему смесь гнева и уважения. Каким бы он мог быть королем! Но даже ради него не станет она нарушать древние законы. Бранбарт имеет право на трон, пока будет рождаться. Постепенно он будет становиться лучше как правитель. Альвы даровали ему трон по какой-то причине… какой бы то ни было причине! Она не станет нарушать планы альвов. Это путь для Эмерелль, которую власть, похоже, со временем лишила рассудка.
— В этой комнате ты умер, — сменила тему Сканга. — Думаю, даже ложе было то же самое. Я помню. На твоем горле вырезали второй, зияющий рот.
Широкая полоса красного запульсировала в ауре Оргрима.
— Я знаю эту историю!
— Интересно, этот эльф уже слышал, что в Нахтцинне появился новый герцог? — спокойно продолжала шаманка. — Кстати, тебе хорошо спится в этой постели?
— Так же спокойно, как только что насосавшемуся молока щенку.
Старая троллиха знала, что герцог лжет.
— Поэтому ты приходишь в спальню только среди ночи.
— Мои сладострастные жены не отпускают меня раньше.
— Вот оно что. А я думала, ты избегаешь этого места, насколько возможно, — насмехалась Сканга. — Не лги! Ты приходишь сюда только затем, чтобы никто не мог назвать тебя трусом! И каждую ночь оттягиваешь и оттягиваешь время. Не нужно рассказывать мне сказки! Я могу читать в твоем сердце, герцог. Я вижу, как борются гордость и страх.
— Зачем ты мне это рассказываешь? — грубо оборвал ее Оргрим. — Я знаю, как обстоят дела с моим сердцем. И мне не нужны поучения.
— Я желаю тебе добра, герцог, хоть и очень разочарована тем, что ты отклоняешь мое предложение. — Сканга наклонилась вперед. Амулеты со стуком ударились друг о друга. — Ты ведь знаешь, что твой убийца пришел не через дверь и не через окно?
— Нет.
— В эту комнату ведет потайная дверь. Весь твой скальный замок пронизан сетью тайных переходов. Они слишком узки для того, чтобы в них могли войти тролли. Такова была задумка строителей. Кобольды подложили тебе свинью. Может быть, тебе стоило немного лучше обращаться со своими рабами, когда они строили замок.
— К чему ты клонишь?
Троллиха подняла руки.
— Но, но. Я просто беспокоюсь. Помни, здесь все готово для твоего убийства. Даже в спальне ты не в безопасности. Но если бы ты пошел со мной в Снайвамарк, я смогла бы стеречь тебя днем и ночью. А ты смог бы помочь мне. Нам обоим был бы прок, если бы ты принял мое предложение.
Грязный цвет снова затопил ауру герцога — сомнения.
— А не ты ли сама натравила на меня этого безумного эльфа? И ты, старая карга, наказываешь меня таким образом за то, что я не слушаюсь? И историю о вечной вражде выдумала, чтобы я рождался в страхе, когда буду возвращаться, чтобы потом легче подчинялся твоей воле?
Сканга задумчиво почесала за ухом.
— Хороший план. К сожалению, не мой, но я запомню. — Она со вздохом поднялась; тело затекло от долгого сидения. — Твой шанс упущен, Оргрим. Другие герцоги не станут колебаться, когда я предложу им трон, даже если это всего на пару лет.
— Как ты вообще сюда попала? Повсюду в коридорах и у всех дверей стоит стража.
Оргрим тоже поднялся. Шаманка почувствовала, что он обнажен. И поистине красив.
— Да, да, — раздраженно ответила она. — У меня тоже было такое ощущение, что ты чувствуешь себя осажденным. Интересно, насколько легко будет эльфу, если твои воины не смогли задержать старуху?
— Никто не задерживает женщину, направляющуюся в мою спальню. — В голосе герцога звучала насмешка, но Сканга чувствовала его холодный страх.
— Я подобна ветру, Оргрим. Иду, куда хочу. С легкостью ослепляю твою стражу. Они смотрят в другую сторону, когда я прохожу мимо, либо принимают меня за своего товарища или за кобольда, который тащит на спине большую вязанку дров. Обмануть их глаза легко. Они склонны видеть то, что хотят видеть. Этот эльф убивал твои прошлые воплощения посреди военного лагеря или здесь, в твоем замке. Он не знает страха, когда отправляется уничтожить тебя. Похоже, собственная жизнь ему безразлична. Поэтому его почти невозможно остановить.
— Спасибо, что предупредила.
Сканга пристально поглядела на ауру герцога. Красного цвета гнева не было, благодарность Оргрима была искренней.
Старуха остановилась. Спина болела. Шаманка, согнувшись, облокотилась на посох.
— И что только тебя здесь держит, Оргрим? Хоть ты и не можешь быть королем, ты был бы первым среди герцогов в Снайвамарке. Воины почитают тебя. Почему ты сидишь здесь? Что может предложить тебе мир людей?
— Мир.
Сканга сердито покачала головой.
— Ты себя обманываешь. Ты рожден для того, чтобы командовать в битвах. Тебя боятся даже эльфы. Ты рожден для войны. И, поверь мне, я пожила достаточно для того, чтобы знать, что никто не может уйти от своего предназначения.
Теперь улыбнулся герцог. Его спокойствие просто выводило из себя!
— Иногда даже в преклонном возрасте можно научиться удивляться.
Шаманка вспомнила странную историю, которую рассказывала ей Бирга.
— Ты нашел женщину человеческого князя, впоследствии короля, и спас ей жизнь, как я слышала. Теперь она в долгу перед тобой, да. Думаешь, людям ведома честь?
— Этому одному — может быть. Его жене это понятие ведомо совершенно точно. Ее храбрость произвела впечатление даже на моих воинов. Мы спасли ее, ее ребенка и слугу от замерзания. Альфадас запомнит это. Теперь он знает, что я хочу мира. Мы будем добрыми соседями. Время от времени будут стычки, чтобы наша молодежь могла проявить свое мужество. Маленький разбойничий набег, кража скота… Ничего более. Воевать мы не станем.
— То есть ты думаешь, что люди относятся к миру так же, как ты.
— Они воины, — произнес Оргрим почти с уважением. — Сколь бы ни были различны наши тела, наши сердца похожи больше, чем можно подумать.
Сканга сухо рассмеялась.
— И к этому выводу ты пришел после похода на них? Ты знаешь их сердца! — Шаманка сплюнула. — Ни черта ты не знаешь! Вот увидишь, каковы они на самом деле, — если этот безумный эльф позволит тебе прожить достаточно долго. Я не забуду того, что ты не остался со своим народом, когда я пришла к тебе с просьбой. Бойся дня, когда будешь вынужден просить меня о чем-то, Оргрим. Тогда мое сердце будет столь же твердо и холодно, как твое сегодня.
Она вышла из комнаты. Каждый шаг был сущей мукой. К лестнице вел длинный коридор. Каждый раз, когда приходилось останавливаться, чтобы перевести дух, шаманка прислушивалась. Ничто не шевелилось. Добравшись до лестницы, Сканга поняла, что Оргрим не придет.
Цена запретного знания
Время упрямо цеплялось за темноту, так казалось Ганде. Она ждала уже по меньшей мере час, возможно, даже больше. Спрятавшись за книжной полкой, она наблюдала за дверью в Зал света. Галавайн должен был выйти оттуда! Встреча хранителей знания наверняка
давно началась. Так опаздывать — грубое оскорбление!
Может быть, он давно уже там? Возможность в одиночестве осмотреть палатку наверняка представится не так скоро. Если бы только Олловейн был здесь! Но этот ни на что не годный эльф снова куда-то бесследно исчез. Вот только на этот раз она не пойдет искать его! Совершенно точно! Мерзавец в конце концов еще вообразит себе, что она без него ни на что не осмеливается. Чем помогли он и его меч во время путешествия? Ну хорошо, не считая той истории в переулке Искендрии…
Ганда собралась с духом. Галавайн ей ничего не сделает. Она просто скажет, что ей не спалось и… Нет, это слишком глупая ложь. В это он никогда не поверит. Если он действительно обнаружит ее, она придумает что-то получше. Умение отговориться, когда по-настоящему начинает пахнуть жареным, было одной из ее сильных сторон.
С бьющимся сердцем она распахнула тяжелую дверь в Зал света. Поспешно закрыла ее за собой. Ганда знала, что темный прямоугольник на фоне мнимого неба виден в любой точке зала. Прислонившись к небу-стене, она замерла. Ничего не произошло. Значит, Галавайн все же ушел до того, как она пришла. А может быть, он спит?
Она должна вести себя совершенно естественно. Высоко подняв голову, лутинка взобралась на большую дюну. Добравшись до гребня, она увидела шатер. Боковые стороны были подняты. Шатер был пуст. Ганда сообразила, что не знает, где обычно спит Галавайн. Чем бы сейчас ни занимался хранитель знания, в палатке его не было.
С дюны можно было окинуть взглядом почти весь зал. Кобольдесса потратила время на то, чтобы тщательно оглядеться. Кто бы ни пришел сюда, первым делом он заметит ее следы. Через полчаса, а может быть и быстрее, зачарованный песок сотрет все. Но если Галавайн вернется прежде…
Ганда вытянула руку вперед, чтобы ладонь смотрела в потолок. Негромко прошептала тайные имена ветров. А потом слегка дунула на ладонь. Порыв ветра стер отпечатки на мягком песке.
Добравшись до шатра, лутинка снова стерла следы. Глупый акт отчаяния! В этом зале, который имитировал пустыню, не было тайников. Только если закопать что-то в песке… Мгновение она мучила себя тем, что представляла себе Галавайна в виде муравьиного льва: он таился глубоко на дне песчаной воронки, готовя свои смертоносные челюсти, и для того, кто однажды ступил на край воронки, не было пути назад, он неудержимо скатывался навстречу своей гибели.
«Это всего лишь детские страхи», — одернула себя Ганда. На самом деле хранителя знаний не было здесь целый вечер и она могла спокойно исследовать загадочную книгу. Та лежала на низком столике в шатре. Рядом находились перчатки.
Лутинка нервно облизнула мордочку. «Как будто для меня оставлено», — подумала она. Снова огляделась. Она одна! Что может случиться? Заглянуть в книгу — это ведь безопасно.
Отвратительных перчаток Ганда не стала касаться. «Интересно, кто мог дать кожу своих ладоней для них?» — снова спросила себя она. И зачем такое делать? Зачем нужны живые перчатки?
Лисьехвостая осторожно постучала костяшками пальцев по большой книге. Темно-коричневая кожа переплета была удивительно мягкой. Она почти поглощала звук. Лутинку пробрала дрожь. Она чувствовала силу книги, казалось, та приветствовала Ганду.
Но недоверие не уходило. Кобольдесса положила голову на столешницу и стала пристально рассматривать книгу. По краям латунных заклепок, обхватывавших фолиант подобно оковам, собрались пыль и ярь-медянка. Даже тонкие спиральные узоры латунной обивки почти исчезли под слоем медянки. На коже не было ни единого письменного знака. Ничто не указывало на характер текста, скрывавшегося под толстой обложкой. Казалось, автор считал само собой разумеющимся, что никто не будет знать, о чем идет речь в книге.
Странными были и серые обломки камня, вставленные в медные обручи. На некоторых кусках видны были выгравированные линии, ни один из камней не был больше ногтя большого пальца Ганды. У нее возникло ощущение, что осколки сложились бы в нечто целое, если бы их можно было вынуть из оправы. Границы скола в тех местах, которые образовывали пять параллельных линий, совпадали. Вероятно, так же было и в остальных местах.
Ганда подняла книгу, чтобы перевернуть ее и посмотреть переплет сзади. Боль пронзила ладони. Такая же возникает, когда нечаянно ударяешься локтем.
Перламутровый свет охватил серые камни. Издав металлический вздох, бронзовые обручи разошлись, книга распахнулась. «Пути альвов. Мелиандр, князь Аркадии» было написано вычурными буквами на титуле. Зашуршав, перевернулись страницы. Ганда мимоходом заметила изображения призрачных фигур, пробиравшихся между прутьями.
Лутинка зажмурилась. Внезапно у нее закружилась голова. Только когда стихло шуршание пергаментных страниц, Ганда снова отважилась открыть глаза. Лисьехвостая смотрела на картинку, изображавшую белый мост. Обезглавленный воин, весь в белом, с мечом в руке, ступил на него. Голова его была под мышкой. Небо было заполнено тенями, пролезавшими в трещину на небосводе и тянувшимися за луной, пытаясь поглотить ее. С другой стороны моста вздымалась белая крепость. В тени ворот прятались еще две фигуры. У одной, похоже, вместо пальцев были когти. Восемь маленьких серебряных лезвий сверкали в темноте. По очертаниям второго незнакомца можно было скорее догадываться, что это эльф. Особых примет при более пристальном рассмотрении не обнаружилось. «День, когда падет Сердце Страны» — было написано под картинкой. А то, что прочла Ганда на другой странице, наполнило ее леденящим душу страхом. Речь шла о живом мертвеце, который только в смерти найдет жизнь. Мелиандеру, автору, похоже, нравилось выражаться запутанно. Лутинка как раз хотела перевернуть страницу, когда краем глаза заметила тень. На фоне неба по ту сторону большой дюны появилась прямоугольная дыра. Дверь в зал открылась…
Книга с шумом захлопнулась. С жалобным скрипом защелкнулись бронзовые ободы. Ганда вскочила, помчалась к противоположной стороне палатки и дальше, в мнимые дюны. Как живой, хватал ее за ноги заколдованный песок, словно был в сговоре с тем, кто только что вошел в Зал света.
Одним прыжком перемахнула кобольдесса через гребень плоской дюны. Если пригнуться пониже, ее не будет видно. Она почувствовала, как течет песок под ее телом. След, ведущий от палатки к тайнику, исчезал.
Ганда не осмеливалась поднять голову. Каждый миг она готова была услышать голос Галавайна. «Нужно просто остаться на месте», — подумала лутинка. Если бы она взяла один из свитков с деревянной подставки, то могла бы сделать вид, что вернулась, чтобы продолжать работу. Но черная щель на мнимом небе была так похожа на трещину в небе на картинке. Несмотря на то что разумного объяснения этому не было, лисьехвостая была уверена, что находится в смертельной опасности.
Песок под ней расступился. В склоне дюны постепенно образовывалась небольшая ямка. Ганда прижалась щекой к песку. Больше всего ей хотелось исчезнуть в нем полностью, так же как урны с тайными свитками. Каждый миг она готовилась к тому, что на нее упадет тень, что она услышит насмешливый голос хранителя знания.
Что-то царапнуло щеку. Лутинка испуганно вздрогнула. Немного отодвинула голову в сторону. Что-то коричневое торчало из песка. Оно было похоже на отмерший корешок.
Песок расступился сильнее, и Ганда увидела иссохшую руку. Кожа сморщилась, стала золотисто-коричневой — там, где она еще была. На ладони кожи не было. Она была аккуратно снята.
Лутинка поползла спиной вперед прочь от руки, не в силах отвести от нее взгляд. Еще одна небольшая песочная лавина обнажила часть предплечья. Рука помахала Ганде. Приветствие мертвеца, который совсем скоро будет лежать в этой дюне не один!
Лутинка взвилась в воздух и побежала. Какой-то частью рассудка она понимала, что, вероятнее всего, за померещившееся ей приветствие трупа в ответе движущийся песок. Но это понимание не доходило до ее ног. Не заботясь о том, увидят ее или нет, Ганда понеслась, огибая по дуге большую дюну, и проскользнула в зияющую дыру на фоне неба.
Не разбирая дороги, лисьехвостая бежала по библиотечному лабиринту, и когда, совершенно запыхавшись, остановилась, то оказалось, что она понятия не имеет, куда забрела. Зал был похож на большое складское помещение. На широких столах лежали сотни круглых глиняных дисков, на которых были выцарапаны спиралями какие-то странные иероглифы.
Ганде пришлось подняться на цыпочки, чтобы заглянуть на столешницы. Горели лишь три масляные лампы. Недостаточно, чтобы прогнать темноту. Неужели тихие шаги? Лутинка обернулась к двери. Ничего.
Ганда опустилась на колени и посмотрела сквозь лес ножек столов. Кроме нее, никого не было. И тем не менее ей казалось, что за ней наблюдают. Лутинка быстрым шагом поспешила к двери с противоположной стороны, промчалась через галерею, с которой открывался вид на просторный книжный зал. Это место показалось ей знакомым. Здесь она была в то утро, когда искала Олловейна. На парапетах галереи стояли большие лампы, источавшие ослепительно-белый свет.
Ганда знала, что отсюда до ее комнаты недалеко. Она облегченно вздохнула и стала спускаться по винтовой лестнице в книжный зал. Лутинка шла вдоль полок, пока не отыскала книгу с броским желтым переплетом. Том стоял в самом углу шкафа, на уровне глаз, и у него было название, которое кобольдесса никогда не забудет: «Тринадцать великих тайн эпиляции». Волосы на ногах сильно раздражали лисьеголовую. С ними нельзя было справиться даже с помощью магии. Сегодня утром она размышляла над тем, не взять ли книгу к себе в комнату. А теперь только слегка коснулась льняного переплета. «Мы еще увидимся», — с улыбкой поклялась она себе.
Размышления о чем-то столь тривиальном, как выщипывание волос, приглушали страх. Теперь она просто пойдет в комнату и закроется. Там с ней ничего не может случиться. В комнате тяжелая дверь, а совсем рядом комната Олловейна. Ганда будет в безопасности!
Она пошла немного увереннее и забралась уже довольно далеко в зал, когда еще раз оглянулась на галерею. По мозаике книжных переплетов скользнула огромная тень. И, словно почувствовав взгляд лутинки, тут же пропала.
«Только не бежать! — испуганно подумала Ганда. — Если ты побежишь, то не сможешь ясно мыслить. И твои шаги будет легко услышать!»
Она нащупала волшебную палочку, прикрепленную двумя широкими кожаными лентами к левому предплечью и благодаря этому скрытую под платьем.
— Я маленькая, но я лутинка! Кто бы ни пришел оттуда, он считает меня легкой добычей. Он ошибается!
За спиной Ганда услышала скрип ступеней винтовой лестницы. Лисьехвостая ускорила шаг и повернула за следующим шкафом налево, в поперечный коридор. Что-то происходило с огоньками на галерее. Их цвет изменился с белого на розовый и с каждым ударом сердца становился все темнее и темнее, пока наконец не стал кроваво-красным. Большие лампы перестали источать равномерное сияние. Свет пульсировал, был то сильнее, то слабее. Из-за этого зал превратился в прибежище пляшущих теней. Каждый миг все менялось.
Сердце лутинки ушло в пятки. Неужели преследователь почувствовал ее мысли? Неужели решил показать, что тоже владеет искусством магии? Или просто хотел, чтобы в книжном зале стало темнее?
Ганда на миг остановилась и прислушалась. Надеялась уловить шаги преследователя, чтобы понять, где тот притаился, но было тихо. Кобольдесса снова повернула. В стороне от главных коридоров шкафы стоят настолько плотно друг к другу, что можно, вытянув руки в стороны, коснуться пальцами книг на противоположных полках. Весь зал был теперь окутан давящими красными и черными тенями.
Лутинка вынула из рукава волшебную палочку и пробормотала слова покрова, спеша вдоль одного из книжных переулков. Она сольется с тенями. Ее красное платье — и без того хорошая маскировка при таком свете. Заклинание скроет ее от тех, кто не смотрит прямо в ее сторону. Для невнимательного наблюдателя она теперь станет одной из нечетких теней, которыми наполнил зал трепещущий красный свет.
Ганда замедлила шаг. Она пыталась двигаться так же бесшумно, Как эльф. Интересно, что творится в голове у ее преследователя? У него преимущество. Он здесь ориентируется. Вероятно, он догадывается, что она направляется в свою комнату. Ему ничего не стоило бы перерезать ей путь. Но она сможет с легкостью уйти от него, если не действовать, как он ожидает.
На следующем поперечном ходе Ганда свернула в еще один книжный переулок, а потом снова побежала по направлению к галерее. Она еще дважды меняла направление, пока наконец не остановилась. Теперь нужно только ждать. Если она будет продолжать бегать, ее выдаст звук шагов.
Лутинка села на пол и обхватила руками колени. «Я всего лишь тень, скрытая среди теней, — то и дело мысленно твердила она, — и он не сможет найти меня». Яркий и приглушенный красный свет менялись в ритме сердцебиения. Или это ее испуганно бьющееся сердце приспособилось к огням? Неужели Галавайн играет с ней так же, как играл с Олловейном за столом для игры в фальрах? Как убежать от него? И чего он от нее хочет?
Что это, шорох? Ганда затаила дыхание. Негромкие шаги с другой стороны шкафа! Лутинка выглянула в щель между верхним краем книги и следующей полкой. Никого не было видно.
«Нужно просто сидеть тихо-тихо, — напомнила она себе. — Если он заглянет в этот коридор лишь мельком, то не заметит меня». Звук шагов смолк. Что, он остановился? Ганда вспомнила о том, как нес ее по книжному туннелю Олловейн. Ни один листок пергамента не шелохнулся под его ногами. Эльфы могут двигаться совершенно бесшумно, если хотят этого. Судя по всему, Галавайн желал, чтобы она услышала его. Значит, он знает, где она!
Шерстка ее встала дыбом. Нет, нет, нет, это не так! Только без паники. Откуда он может знать? Хвостатая кобольдесса закрыла глаза, чтобы рассуждать ясно.
Соберись! Не дай себя запугать! Что ты можешь… Что-то мягко коснулось ее плеча.
С испуганным криком она вскочила на ноги.
— Спокойно. Это я, Ганда. Я.
Дрожа, лутинка обернулась. Перед ней стоял Квальбам III.
— Я не хотел пугать тебя. Я…
— Это ты был на галерее? — набросилась она на него.
Осветитель кивнул.
— И давно ты идешь за мной?
— Ну, уже некоторое время. Ты бегаешь довольно быстро.
— Почему ты не окликнул меня? До смерти напугал!
Кобольд раздраженно нахмурился.
— Уже забыла? Нельзя шуметь, когда бегаешь здесь. Книжный удар… Кроме того, книги сердятся. Они любят тишину. Кстати, ты знала, что большинству из них нравится, когда их гладят по корешкам?
Ганда все еще пыталась вернуть себе самообладание.
— Почему ты шел за мной? Что это значит?
— Ну… Так… — Он опустил взгляд, посмотрел на свои волосатые пальцы на ногах. — Я тебя ждал. Мы ведь договаривались.
— Вовсе нет! — проревела она.
— Договаривались, договаривались. Я ведь точно сказал тебе, где ты сможешь найти меня сегодня вечером. Я даже специально бросился в миску ради тебя. — Он смущенно улыбнулся. — Я просто хотел произвести на тебя хорошее впечатление.
Не считая красного шейного платка, который повязал Квальбам, Ганда изменений не заметила.
— Когда ты не пришла, я подумал, что ты, наверное, потерялась. Ты ведь здесь недавно. Это довольно легко. Я имею в виду… Я не хочу обидеть тебя, понимаешь? Я поначалу постоянно путался. Однажды целых три дня…
— Что ты сделал с огнями?
Квальбам казался обиженным.
— С огнями? Это что, похоже на магию кобольдов?
Ганда посмотрела на галерею. Да, в ее глазах это выглядело именно как одна из глупых шуток, которыми славились маленькие народы Альвенмарка.
— Кто занимается подобными вещами? Это… Я боюсь.
Осветитель немного неловко погладил ее по руке.
— Не нужно. Знаешь, некоторые со временем становятся странноватыми. Делают непонятные вещи. — Он захихикал. — Безумные вещи… Эта штука с огнями, это ведь безобидно. Мы с товарищами называем это книжным безумием. Я очень редко заглядываю в книги. Если слишком много читать, только запутаешься. А потом еще библиотека. Она какая-то давящая. Никогда ни кусочка неба не увидишь. Ты и представить себе не можешь, как я тоскую по возможности побегать по лужам под проливным дождем. Но это ведь безобидно. Точно так же, как и с огнями. — Он снова захихикал. — Некоторое время назад к нам приходил ламассу. Они смешные. Тело огромного быка, орлиные крылья размером с крылья дракона и бородатая голова. Такие самодовольные ребята. Поначалу я наблюдал за тем, который явился к нам. Артаксас его звали. Он действительно каждый день тратил два часа на то, чтобы намаслить себе бороду и уложить локоны. Самодовольный, самовлюбленный тип. Ему библиотека не пошла на пользу. Через две луны он дошел до того, что попытался оплодотворить Хирона. — Квальбам прыснул. — Он решил, что кентавр — корова, и переубедить его никто не мог. Совершенно сбрендил, жирный зазнайка. В конце концов хранители знания были вынуждены вышвырнуть его. Так что видишь, если кто-то играет здесь с огоньками, то это действительно безобидно. Ничего страшного. Нет причин переживать.
Но в Зале света кто-то был. Ведь дверь же не сама собой отворилась. Лутинка на миг задумалась о том, не рассказать ли Квальбаму о книге и непрошеном госте, но отбросила эту мысль. Доверяться парню вроде этого кобольда — не самая лучшая идея. Слишком уж очевидно, почему он с ней возится. И тем не менее Ганда радовалась, что не одна среди книг.
— Скажи-ка, может пойдем туда, где немного уютнее? Ты права. Эта штука с огнями сильно действует… э… мешает, в общем.
— И куда же нам, по твоему мнению, пойти?
— Ну, комнаты для гостей по-настоящему классные. Постели гораздо лучше, чем в наших квартирах. Нам приходится делить комнату втроем, и наши кровати стоят друг поверх друга. Раньше было лучше. Говорят, у каждого осветителя была своя комната. Но когда хранители знания перестали понимать, куда девать новые книги, пришлось немного потесниться, хотим мы того или нет.
— Знаешь, что отличает существо чести? — Ганда, конечно, догадывалась, каков кобольд на самом деле, но что Квальбам окажется настолько прямолинеен, и подумать не могла.
Осветитель удивленно посмотрел на нее.
— Это имеет какое-то отношение к тому, куда мы пойдем?
— Да, некоторое. У существа чести могут быть такие же мысли, как и у тебя, но оно никогда не выскажет их вслух. Так легче с женщинами.
Осветитель почесал лоб.
— На мой взгляд, это похоже на робкого дурачка, которому еще никогда не… — Он замолчал на полуслове и широко ухмыльнулся. Голубые глаза хитро сверкнули. Очевидно, ему доставляло огромное удовольствие ухаживать за ней столь грубым образом. С наигранным испугом он закрыл ладонью рот. — Оп-ля, существо чести, конечно же, никогда ничего подобного не скажет.
Ганда ответила ему ледяным взглядом. Вообще-то Квальбам выглядел даже неплохо. Если бы он только был немного выше… Она вздохнула. Если бы Олловейн был хоть немного похож на этого кобольда характером, с ним было бы намного проще. Лутинка представила, как мастер меча поносит робких Дурачков, которым еще никогда не давали, и невольно улыбнулась.
— Ну вот, ты наконец-то понемногу оттаиваешь. — Квальбам просиял. — А то я уже начал опасаться, что ты девственная козочка. — Осветитель подхватил Ганду под руку и воспользовался возможностью шлепнуть по заднице. — Эй, у тебя что, еще и попка лисья? С ума сойти! Умереть не встать!
— Это называется хвост.
Квальбам сладострастно усмехнулся.
— И это ты называешь хвостом? Значит, тебя ждет сюрприз.
Лутинка подняла волшебную палочку. Все, теперь довольно.
— Может быть, ты был прав?
— Конечно, я был прав. Подожди, когда я выберусь из штанов. Или хочешь посмотреть прямо сейчас? Разницы вообще нет. Можем потом в твоей постели еще раз…
— Я скорее думала о твоей тревоге насчет того, что я могу оказаться девственной козочкой. — Она высвободилась и постучала палочкой по груди Квальбама. — Как думаешь, хранители знания опознают в жирной грязной жабе осветителя?
— Эй, девочка! Не играй с этой штукой, это может плохо…
Один удар сердца Ганда пыталась заколдовать его. Всего на одну ночь.
— Как думаешь, что сделало бы в этой ситуации существо чести?
— Оно, наверное, не попало бы в эту ситуацию, — криво улыбнулся кобольд, не спуская взгляда с волшебной палочки у самого его носа.
— А почему оно не оказалось бы в такой ситуации?
— Потому что у него нет в штанах…
— Ответ неверный. — Лисьехвостая провела острием волшебной палочки к подбородку Квальбама, потом по шее к груди, потом ниже. — Конечно, я могла бы заколдовать лишь часть тебя. Может быть, это помогло бы научить тебя хорошим манерам.
— Существо чести проводило бы тебя до двери твоей комнаты.
Ганда улыбнулась и опустила волшебную палочку. А потом протянула кобольду руку. Квальбам скривился, словно его заставили есть испорченную селедку. Он молча вывел лутинку из большого зала, и она удивилась, насколько близко была ее комната.
Дойдя до двери, лисьехвостая сделала вежливый реверанс.
— Итак, мой господин, неужели это было так трудно?
— У меня такое чувство, что я сам не свой, — странным тоном произнес кобольд. Он натянуто поклонился. Затем выпрямился, его глаза хитро сверкнули. — Многоуважаемая моя, засунь свою волшебную палочку в задницу, старая дева.
И прежде чем она успела что-либо сказать, он взял ноги в руки и бросился прочь.
Ганда усмехнулась. Не такой уж плохой парень. Она распахнула тяжелую дверь в комнату и закрыла ее на деревянный засов. Просто на всякий случай, если Квальбам сочтет хорошей идеей навестить ее позже, ночью.
Лутинка устало подошла к низкому столику, подкрутила фитиль масляной лампы, чтобы комната наполнилась золотистым светом. Все здесь было рассчитано на рост кобольда. Гостевые комнаты Искендрии были обставлены щедро. Мебель была красивой, на подставке у двери стояла миска со свежей водой. На стол каждый вечер ставили тарелку со свежими фруктами и хрустальный графин с яблочным вином.
Устало вздохнув, она сползла по двери и села на пол. Нужно пойти к Олловейну и поговорить с ним о Галавайне из Валемаса. О трупе в песчаной дюне и о том, что она прочла в книге Мелиандера. Но она злилась на эльфа. Разочаровалась в нем. Где он шатался целый день? Если бы он был рядом, ей не пришлось бы бежать. Эмерелль ведь послала его, чтобы он защищал ее! И где он теперь, когда он так нужен?
Неразумно было отправляться туда без него. Ганда подошла к столу и налила стакан яблочного вина. Эльф наверняка услышит ее, если все же находится у себя в комнате. Почему бы ему не заглянуть на минутку, не спросить, как она поживает?
Лутинка знала ответ: существу чести не пристало навещать Даму в спальне среди ночи. Проклятые существа чести!
Ганда залпом осушила бокал и снова наполнила его. Нужно сообщить хранителям знания о том, что Галавайн — убийца. Может быть, это книжное безумие, о котором говорил Квальбам? Она наверняка сошла бы с ума, если бы ее на всю жизнь заперли в этой библиотеке. Уже сейчас, после всего лишь нескольких дней, ей болезненно хотелось почувствовать ветер на лице, увидеть над головой настоящее небо.
Ганда осушила второй бокал. Она на минуточку приляжет в постель и потянется. Это пойдет ей на пользу. Остается еще достаточно времени, чтобы посмотреть, на месте ли проклятый эльф, а если его там нет, она… Нет, этого она делать не станет! Одна она больше в библиотеку не пойдет. Она запрет дверь и будет ждать, пока не вернется Олловейн, где бы он ни был.
Ганда положила волшебную палочку рядом с графином. Глупо было пить сразу два бокала яблочного вина. Она слегка опьянела. Интересно, она навсегда прогнала Квальбама? Или завтра он попытается еще раз?
Осветитель был прав. Постель просто роскошная. Удивительно мягкая и достаточно большая даже для двоих. Красивые у него глаза. Похоже, меняют цвет в зависимости от освещения. Сегодня утром они были еще светло-серыми. Как решительно он отговаривал ее забираться в книжные завалы Башни пивоварения! Он действительно беспокоился за нее.
— Чушь, еще сегодня утром он хотел к тебе в постель, старая дева, — пробормотала Ганда.
Язык слегка заплетался. Лутинка чувствовала себя легкой. Как перышко. Она удивленно посмотрела на кувшин. Яблочное вино оказалось крепче, чем она ожидала. Вчера оно не валило с ног… Может быть, не стоило пить два бокала на пустой желудок? Небольшой отдых. Только прилечь. Ганда потянула руку за спину и расстегнула крючки платья. Ложиться в постель одетой — это последнее… Вообще не отдохнешь. Она будет считать и не уснет. Когда досчитает до тысячи, встанет.
Лутинка стала стягивать платье через голову. Потеряла равновесие и захихикала. Что это за яблочное вино? Крепкое, как водка.
Что-то шевельнулось под простыней. Появился холмик. Ганда выругалась. Мыши! Проклятая библиотека! Здесь не лучше, чем где-либо еще.
— Убирайся из моей постели, или я с тобой разделаюсь, ты… — Лисьехвостая закусила губу. Что-то она раскричалась. Проклятье! Оставалось надеяться, что Олловейна рядом нет. Интересно, что он о ней подумает? Кроме того, она застряла в платье. Но нужно действовать последовательно. Сначала мышь. — Ты сейчас уберешься. Немедленно!
Ганда наклонилась вперед и ухватилась за краешек простыни. Решительным рывком сдернула ее и потеряла равновесие. Простыня взлетела в воздух. Со стола со звоном упал графин. Лутинка наткнулась на стул и вместе с ним повалилась на пол.
Оглушенная Ганда заморгала. Закутанная наполовину в простыню, наполовину в платье, она лежала на полу. С края постели свесилась маленькая белая головка с красными глазами. Костяная гадюка Галавайна!
Змея заползла на простыню. По гладкой ткани она продвигалась вперед очень медленно. Лутинка задержала дыхание. Сквозь ткань она чувствовала, как гадюка ползет вдоль ее ноги.
Не шевелиться! Тогда, возможно, она не укусит! «Змея не кусает то, что считает мертвым», — сказала себе Ганда. Взгляд злобных красных глаз зачаровывал. «Она знает, что я жива!»
— Ганда? Все в порядке?
В дверь стучали. Олловейн! Он дернул двери. Засов!
Змея устраивалась на ее лоне. Ганда, запутавшаяся в своем платье, смотрела на нее, вытянув вперед руки. Какая нелепая смерть!
Из пасти выдвинулся раздвоенный язычок.
— Ганда? — Мастер меча снова дернул дверь. — Ответь!
Змея раскачивалась.
Лисьехвостая по-прежнему лежала затаив дыхание. Опьянение словно улетучилось. В голове стучали слова Галавайна. Как он говорил? Змеиный яд парализует. Даже закричать нельзя. И он не оставляет следов. Кажется, что ты просто уснул.
Почему он сделал это? Почему она должна умереть? Из-за книги? По крайней, мере останется достаточно следов. Олловейн с ним разделается.
Серебряный клинок проскользнул сквозь древесину дверного косяка и поднял задвижку. В следующий миг дверь распахнулась. Змея замерла.
Олловейн застыл на бегу.
— Не шевелись, — прошептал он.
На глаза Ганды навернулись слезы. За эти глупые слова ей хотелось наколдовать эльфу узлы на языке.
Олловейн извлек кинжал и поднял руку.
Что-то ударило лутинку в живот. Она хотела вскрикнуть, но с губ ее не сорвалось ни звука. Ганда увидела размытый силуэт змеи, отлетающий в сторону. Эльф насадил ее на кинжал и пригвоздил к ножке стола.
Ганда хотела моргнуть. В глазах по-прежнему стояли слезы. Но веки словно окаменели. Лисьехвостая повалилась на бок. Что-то сдавило ей грудь. Она не могла дышать.
Мастер меча вдруг оказался над ней. В руке у него снова был кинжал. Она почувствовала его пальцы на животе. Ледяные.
Его губы шевелились, но Ганда ничего больше не слышала. Он склонился над ней и поцеловал в живот.
Лутинке очень хотелось улыбнуться. Поцелуй эльфа!
Легкие жгло огнем. Голова кружилась. А потом кобольдесса почувствовала, что сердце ее перестало биться. Жаль, что она никому не сможет рассказать о поцелуе.
Добрые друзья
Сканга мрачно стряхнула снег с плаща. Для возвращения из мира людей в Снайвамарк ей потребовалось сделать всего лишь десять шагов. Но для того чтобы добраться от звезды альвов к пещерам Волчьей ямы, она просидела в санях больше половины дня. Ледяной холод вгрызался в кости. Раньше зима ее не беспокоила. Были времена, когда она ходила по снегу босиком.
Навстречу троллихе вышла Бирга, ее приемная дочь, чтобы помочь снять накидку. В руках у ученицы было нагретое шерстяное одеяло. Сканга чувствовала любопытство во взгляде молодой шаманки. Но Бирга была достаточно умна для того, чтобы не задавать вопросов. А еще она была настолько умна, что до сих пор не предприняла ни единой попытки убить наставницу. Однажды это случится. Сканга знала. Она была такой же.
— У тебя гость, моя госпожа.
Старая троллиха недовольно отмахнулась.
— Я никого не хочу видеть. Ты разожгла огонь?
— Конечно. — Бирга медлила.
— Что?
— Твой гость настаивает на том, что ему нужно срочно видеть тебя. Он ждет с полудня и не желает уходить.
— Кто же это?
— Лутин. Своего имени он называть не хочет.
Сканга застонала. Это последнее, что ей сейчас было нужно.
— Иди, перережь ему горло и принеси его мне. Надеюсь, У него не одна кожа да кости.
Бирга негромко рассмеялась.
— Как пожелаешь. Снять с него кожу, прежде чем принести?
Сканга обернулась. По ауре Бирги нельзя было прочесть, позволила ли она себе шутку. Ее приемная дочь носила маску из кожи, скрывавшую ее лицо даже от магического зрения Сканги. Маска была снята с лица одной из возлюбленных Бранбарта, разочаровавшей короля. Говорили, что Бирга невероятно уродлива. Она не позволяла Сканге коснуться ее лица пальцами.
Молодая шаманка выдержала пристальный взгляд.
— Снять с него кожу?
— Нет. Тогда мясо будет отдавать страхом и болью.
Приемная дочь кивнула. А потом выудила что-то из кожаного мешочка, висевшего у нее на поясе. Платок из зеленой шерсти, перевязанный кожаным шнурком.
— Он хотел, чтобы я передала это тебе.
— Что это?
Бирга пожала плечами.
— Он настаивал на том, чтобы его открыла только ты.
Шаманка перерезала кожаный шнурок жертвенным ножом.
В платок было что-то завернуто. Бирга отвернулась, чтобы не видеть того, что не предназначено для ее глаз.
Пальцы Сканги нащупали тщательно вырезанное костяное кольцо, достаточно большое, чтобы его мог носить тролль. Шаманка сомкнула пальцы на безделушке. Она хорошо знала это кольцо. Много лет назад она подарила его Бранбарту на коронацию.
— Пришли ко мне этого лутина. Я должна поговорить с ним. Наедине!
Бирга кивнула и исчезла.
Где-то вдали пещерного лабиринта послышался звонкий щенячий смех, сопровождаемый гулкими ударами каменного молота по скалам. Трудная это была работа — снова превратить Волчью яму в хорошую пещеру. Эльфы одели сердце горы в яркий свет. Кроме того, они позаботились, чтобы в большинстве пещер появилось приятное тепло. Эти эльфийские пещеры ужасны! Они расслабляют того, кто живет в них. Но скоро Волчья яма будет выглядеть как прежде.
Шаманка отодвинула тяжелую кожаную занавеску, отделявшую пещерную нишу. На полу горел приятный огонь. Воздух был настолько заполнен дымом, что у входившего слезились глаза.
Сканга со вздохом опустилась на мех мамонта, расстеленный неподалеку от огня. Сняла плащ, подбросила в огонь полено, поднесла руки к огню. Тепло медленно возвращалось в ее тело.
Шаманка выудила мешочек из сырой кожи. Осторожно потрясла его, прислушалась к негромкому стуку. А потом высыпала содержимое на шкуру. Здесь были обломки костей людей, эльфов, кобольдов, кентавров и других экзотических созданий. Долго смотрела на рисунок. Каждая косточка обладала своей собственной аурой, выдававшей ее, что позволяло Сканге не прикасаться к костям. Косточка из пальца ноги кобольда, лежащая поверх драконьего зуба, предвещала неприятности. Нельзя недооценивать гостя. Но было и хорошее в открывшемся рисунке. Ее народ будет очень плодовитым. Уже сейчас под сердцем у женщин больше тролльских щенков, чем когда-либо прежде. Хороший шанс, что возродится Бранбарт.
Занавес ниши отодвинули в сторону.
— На нашем госте длинный серый зимний плащ и бесформенные сапожки, — сказала Бирга.
Иногда она бывала слишком усердна и начинала описывать то, что происходило вокруг, хотя ее об этом и не просили. Наверное, она не догадывалась, сколько на самом деле видит Сканга.
— У лутина остроконечная красная шапка с подбитыми мехом откидными бортами. На носу у него странный прибор, состоящий из двух стеклышек в стальной оправе.
Сканга уже слыхала об этой волшебной вещи, придуманной кобольдскими мудрецами. Ее магия снимала с глаз усталость и позволяла видеть так же четко, как в молодости.
— Теперь он снимает прибор и протирает его платком, — сказала Бирга.
Сканга чувствовала взгляд гостя. В ауре не было ни малейшего признака страха. Он был чертовски самоуверен. С таким кобольдом, как этот, ей еще никогда не доводилось встречаться. У нее возникло чувство, что он вызывающе улыбается.
— А теперь он расстегивает плащ.
Бирга начинала мешать ей. Глупая баба, рассердилась Сканга. Может быть, Бирга решила, что наставница еще и оглохла? Конечно, троллиха услышала, что лутин расстегивает плащ!
— Хорошо, что ты нашла для меня время, могущественная Сканга.
Приятный голос для кобольда. Шаманка жестом велела гостю присесть рядом.
— Можешь оставить нас одних, Бирга. Я справлюсь. — Пусть кобольд считает ее более беспомощной, чем она есть на самом деле.
Сканга прислушалась к тому, как удалились шаги приемной дочери.
— Значит, ты решил шантажировать меня, лисенок, — начала разговор шаманка. — А ведь о лутинах говорят, что они очень умны.
Посетитель поднял руки в успокаивающем жесте.
— Прошу тебя, могущественная. Мне никогда и в голову не пришло бы ссориться с тобой. Напротив, я испытываю глубочайшее уважение к тебе и твоему народу. Я нахожу, что лутины и тролли очень похожи.
Сканга лишилась дара речи. Этот парень спятил! Как крохотные, тщедушные лисьеголовые создания могут сравнивать себя с народом воинов, который нанес целый ряд сокрушительных поражений почти непобедимым эльфам? Нет, это сравнение слишком идиотское, чтобы сердиться.
Старуха повертела между пальцами костяное кольцо.
— А как понимать вот это, лисий нос?
Лутин мягко покачал головой.
— Не лисий нос, могущественная. Прости, что я не представился. Я Элийя Глопс из народа лутинов. Первый председатель Лиги за сохранение истинных размеров Альвенмарка и первый тайный советник командного штаба Красных Шапок.
Сканга пристально посмотрела на него. Ее злило, что существо по-прежнему не выказывало ни малейших признаков страха.
— У тебя больше титулов, чем у короля моего народа, — презрительно бросила она.
Элийя дружелюбно подмигнул ей.
— М-да, иногда титулы вынуждены заменять войска.
Может быть, этот парень решил посмеяться? Троллиха подняла выше костяное кольцо.
— Что ты хочешь?
— Сделку. Ты ведь, конечно, знаешь, лутины считаются народом торговцев и воров, да и я не могу выпрыгнуть из собственной шкуры. Я подумал, что было бы очень мило, если бы всех рабов-кобольдов, которые служат вам, троллям, выпустили на свободу. Если обнаружатся какие-нибудь простачки, которые захотят служить вам добровольно, то они, конечно же, могут остаться. Но каждый, кто захочет покинуть ледяную страну, чтобы попытать счастья в другом месте, должен иметь право пойти со мной.
Сканга скрестила негнущиеся пальцы и щелкнула суставами. Сухой звук, напоминавший хруст ломающейся ветки, не считая потрескивания костра, был единственным в пещере. Проклятый лутин, видимо, пялился прямо на нее. Она воспринимала его взгляд как прикосновение. Должен же он, в конце концов, понимать, чего требует.
— Думаю, я попрошу свою приемную дочь помочь тебе выпрыгнуть из шкуры, лисий нос. Но поостерегусь есть твой мозг, который, похоже, охвачен странным безумием.
— Там, откуда я пришел, была еще пряжка из жадеита, на которой изображен извивающийся дракон. И мощная боевая булава, которую наверняка узнают многие ветераны. Кроме того, у нас еще есть огромный тролльский череп, который мы варили до тех пор, пока с него не слезло последнее мясо. По бугристой лобовой кости хорошо видно, что однажды он получил сильный удар булавой. Если со мной что-нибудь случится, я не смогу помешать тому, чтобы эти предметы короля были представлены герцогам народа троллей. Они ведь думают, что Бранбарт рухнул в Ничто.
Сканга снова хрустнула пальцами. Она не сомневалась, что кобольд действительно обезопасил себя. Это объясняло его дерзкое поведение.
— Я не могу этого потребовать. Герцоги не будут слушать меня.
Элийя отмахнулся.
— Прошу тебя, всемогущая. Если и есть кто-то, кого тролли в равной степени боятся и уважают, так это ты.
— У моего народа всегда были рабы-кобольды. Никто не поймет, почему мы вдруг должны от них отказываться. Они нужны нам.
— Вы быстро привыкнете обходиться без нас. Я уже упоминал о том, что есть свидетель убийства короля?
Сканга закрыла глаза и вспомнила смерть Бранбарта. Она была совершенно уверена, что никто не наблюдал за ней. Как она могла проглядеть кобольда? Если этот лисий нос разболтает, как на самом деле умер Бранбарт, и о том, что она обманула всех воинов, дни ее будут сочтены. А после ее смерти герцоги примутся друг за друга. Обманщики провозгласят возродившимся королем первого попавшегося щенка. И если Оргрим не вмешается, ее народ уничтожит себя сам.
— Просто чтобы между нами не возникало недопонимания, — нарушил молчание Элийя. — Я не хочу гражданской войны среди троллей. Я буду очень сожалеть, если дойдет до этого. И у меня нет никаких моральных возражений относительно убийства короля. Напротив, по моему мнению, диалектика справедливости время от времени требует королевских жертв.
— Что? — Сканга не могла уследить за сбивчивой болтовней лутина.
— Я имею в виду, что Бранбарт наверняка умер ради блага народа.
Именно так оно и было. Но из-за того, как говорил об этом мерзкий маленький лисий нос, звучало все как-то подло. Никогда прежде старая шаманка не чувствовала себя загнанной в угол настолько основательно. Она не видела выхода. Всего одно слово силы — и она могла бы заставить череп этого жалкого существа лопнуть. Но лутин слишком точно описал вещи короля. Он не обманывал, шаманка чувствовала это. Если она убьет Элийю, его товарищи ввергнут троллей в братоубийственную войну. Но его требование отпустить всех рабов-кобольдов просто невозможно выполнить.
— Ты ведь говорил, что не собираешься шантажировать меня. Я что-то неправильно поняла?
— Совершенно верно! — В голосе кобольда слышалось нечто большее, чем нотки высокомерного юмора. — Я рад, что мы будем вести переговоры на равных. И как положено в торговле, у меня, конечно, есть предложение, и мне хотелось бы, чтобы гнусная история о смерти Бранбарта больше не стояла у нас на пути. Я могу предложить не более и не менее, чем голову Эмерелль, а вдобавок головы остальных эльфийских князей. — Он произнес это с такой убежденностью, словно его палачи уже стояли за тронами эльфов.
Сканга задумчиво уставилась на свои колени. Она просто не знала, что и думать об этом лутине. Неужели он совершенно безумен? Шаманка нашла блоху на платье и бросила ее в огонь.
— Принеси мне голову Эмерелль, и получишь всех кобольдов. Я даже велю привести к тебе тех, кого увели в мир людей.
— Нет, нет! — Лутин вскочил и, яростно жестикулируя, забегал по пещере. — Так просто не получится! Ты хочешь оскорбить меня? Ты хоть представляешь, какие трудности я пережил, прибыв сюда? Моего следопыта сейчас нет, и мне пришлось довериться второсортной замене, когда я ступал на тропы света. Не насмехайся надо мной! Я не какой-нибудь там лесной или луговой кобольд!
— Ты ведь предлагал мне головы эльфов.
Элийя обернулся, рассерженный.
— Неужели ты сомневаешься в моих словах? Говорю тебе, к горлам эльфийских князей уже поднесены ножи, хоть ушастые и понятия не имеют об этом. Но нам не хватает сил отрезать им головы. Силы троллей! Став союзниками, мы будем непобедимы. Когда эльфы будут изгнаны, мы создадим совет из тролльских воинов и кобольдов, чтобы вместе править Альвенмарком. Все народы станут равны. И князей больше не будет. Настанет золотой век…
— Поясни-ка мне еще раз насчет ножей у горла эльфийских князей, — перебила гостя Сканга.
Казалось, лутин на миг растерялся. Слишком размечтался о будущем господстве. Несколько раз глубоко вздохнул. А потом заговорил снова. Описал свой план во всех подробностях.
Когда он закончил, шаманка была в восторге. Элийя не обещал слишком многого. К горлам эльфов действительно были поднесены ножи, а те в своем высокомерии совершенно не обращали внимания на нависшую над ними опасность.
Пробуждение
Олловейн мягко провел рукой по меху на лбу лутинки. Мех свалялся и перестал блестеть. Было трудно читать по лицу лисьеголовой кобольдессы. Она вне опасности? Вот уже два дня ее сердце не останавливалось, но эльф по-прежнему не осмеливался отнять правую руку от ее груди.
Он караулил слабое биение ее сердца, чувствовал его неровную дрожь. Ему по-прежнему казалось, что усталое сердце готово остановиться в любой миг. Даже если оно снова набралось сил, Олловейн боялся мгновения, когда Ганда откроет глаза. Никто не мог сказать, насколько пострадал ее рассудок. Поначалу у нее останавливалось дыхание. Она была так близка к смерти!
Мастер меча осыпал себя упреками. Она пришла к нему и пробудила от безумия. И как он отблагодарил ее? Бросил одну. Не слушал, чего она от него хотела. А ведь она, похоже, обнаружила правду. Иначе объяснить то, что произошло, было невозможно. Их тайный враг устроил лутинке коварную ловушку. Олловейн слышал, что Ганда пришла в свою комнату не одна. Вообще-то он хотел еще раз поблагодарить ее, но потом решил подождать и не мешать лисьеголовой. Спутник лутинки, похоже, настолько сильно досаждал ей, что та закрыла дверь на задвижку. Это тоже было частью коварного плана. В яблочное вино в графине подмешали самогон. Лутинка должна была плюхнуться в постель пьяной. Слишком пьяной, чтобы заметить, что в простыне притаилась смерть. И если
она все же сумела бы позвать на помощь, запертая дверь должна была гарантировать, что помощь не успеет вовремя.
— Не кори себя так, Олловейн!
Голос заставил мастера меча вскочить. В дверях в комнату Ганды застыл некто в длинной черной рясе, лицо было скрыто в тени капюшона. Когда Олловейн увидел мастера Рейлифа впервые, он показался живым воплощением смерти. И именно эта мрачная личность, как никто другой из хранителей знания, разбиралась в страданиях души и тела. Его магические способности были слишком слабы, творить чудеса он не мог. Но его знания были потрясающими. В библиотеке были тысячи книг и свитков по целительскому искусству, анатомии, ядам и болезням, и сотни из них он знал наизусть. Он был убежден в том, что алкоголь, который должен был стать погибелью для Ганды, в конечном итоге спас ее, поскольку яд не так быстро распространился в теле, как это планировал отравитель.
Олловейн же, напротив, придерживался мнения, что костяная гадюка вообще-то давно была мертва и поэтому ее яд утратил силу. Зловещая магия вдохнула жизнь в ее тело, чтобы уничтожить другую жизнь.
— Ты не спал пять дней и ночей, Олловейн. Как думаешь, сколько сможешь еще продержаться? Ганда вне опасности. Позволь мне сменить тебя на страже у ее ложа. — Рейлиф говорил негромко и приветливо, что представляло резкий контраст с его жутковатой внешностью.
Но Олловейн не доверял хранителю. Лицо Рейлифа никогда не было видно полностью. Все, кроме подбородка и рта, оставалось скрыто в тени капюшона.
А мастер меча уже успел получить представление о враге. Это должен был быть маг, владевший подлым заклинанием смены облика. Эта разновидность магии презиралась почти во всех областях Альвенмарка и находилась под запретом. На след эльфа навели слова Ганды о девантарах, и существовал целый ряд указаний, подкреплявших его подозрения. Поэтому Танцующий Клинок не мог отойти от ложа рыжей спутницы. Их враг мог принять любой возможный облик. Откуда было знать, что хранитель знания и в самом деле мастер Рейлиф?
— Я справлюсь, — устало ответил Олловейн. — Спасибо за предложение.
Рейлиф вздохнул.
— Надеюсь, ты понимаешь, насколько глупо ведешь себя. Мне ведом твой страх. Но когда-нибудь ты снова будешь вынужден довериться кому-то, Олловейн. То, что ты делаешь, благородно, но неразумно. Точно так же благородно и неразумно было пытаться вскрыть змеиный укус и пытаться высосать яд. Тем самым ты едва не убил самого себя.
— Со мной все в порядке, — бесцветным голосом упрямо повторил Белый рыцарь.
— Да, потому что тебе повезло. Яды убивают эльфа не так быстро, как лутина.
— Прошу, мастер, я не хочу сейчас говорить об этом. — Олловейн слишком сильно устал для того, чтобы ввязываться в спор. Все, чего он хотел, — это чтобы его оставили одного.
Но вместо того, чтобы уйти, хранитель знания подошел к ложу Ганды. Поднес слуховую трубочку к груди, послушал биение сердца. Потом погладил шерстку и наконец маленький черный лисий нос.
— Она все еще чувствует себя плохо. Нужно подумать о кровопускании. Тем самым мы выведем остатки яда из организма и дадим ее усталому телу возможность восстановить гармонию соков.
Веки кобольдессы затрепетали.
— Никто… не возьмет мою кровь, — заплетающимся языком пробормотала она. — Я… хочу пить.
Испытывая бесконечное облегчение, мастер меча поднялся. На столе стоял графин с водой. Эльф наполнил стакан. Ему пришлось поддержать Ганду, поскольку та была слишком слаба, чтобы самостоятельно сесть и попить. От напряжения лутинка тяжело вздохнула.
Рейлиф официально поклонился ей.
— Позволь представиться, Ганда из народа лутинов. Мое имя Рейлиф. Я очень сожалею о случившемся.
Ганда, которая, очевидно, только теперь осознала, что совершенно обнажена, натянула одеяло до подбородка.
— Хочу извиниться перед тобой от имени всех хранителей знания, Ганда. Никогда прежде никто из наших сотрудников не пытался причинить вред посетителю библиотеки. Мне непонятно, что нашло на мастера Галавайна.
— Это была его змея, не так ли?
Рейлиф кивнул, сжав губы.
— Да, сосуд, в котором он хранил змею, был пуст. Я никогда и подумать не мог, что он занимается такими видами магии. — В отчаянном жесте он поднял руки. — Галавайн так удивил нас… В его поступках я не узнаю того мужчину, которым он был когда-то. Он повел себя так, словно принадлежит к числу гнусных послушников Алатайи. — Хранитель знания опустил голову. — Могу только еще раз извиниться.
— А где сейчас Галавайн? — Голос кобольдессы звучал немного тверже.
— Мы ищем его повсюду. Звезды альвов библиотеки закрыты, вооруженные сотрудники систематически обыскивают все залы. Он не сможет уйти от нас, — заверил Рейлиф.
— Мне нужно в Зал света! — провозгласила Ганда и села на постели. — Будьте так любезны, подайте мне платье.
— Довольно пока. Ты слишком слаба. Сначала ты должна набраться сил, — решил Олловейн.
Просто невероятно! Только она очухалась настолько, чтобы говорить, как в голове тут же появились глупости.
— Ты мог бы понести меня, Олловейн. Или хочешь опять оставить меня одну?
Эльф глубоко вздохнул. Собрался сердито ответить, но взял себя в руки. Должно быть, это последствия яда. Она немного не в себе. Нужно постараться понять ее.
Лутинка свесила ноги с постели и потеряла равновесие. Просто повалилась вперед, как мешок.
Олловейн поймал ее.
— Ну вот, видишь. Пожалуйста, послушайся меня хоть раз.
Ганда умоляюще поглядела на него. Ей все еще было страшно.
— Нам нужно уходить отсюда, — прошептала она. — Мы все еще в опасности. Но прежде чем мы уйдем, мне нужно еще раз пойти в Зал света. Пожалуйста.
«Мы вне игры»
Несмотря на то что лица были слегка покрыты песком, сомнений быть не могло. В дюне были погребены Галавайн и Квальбам III. Пустой желудок Ганды болезненно сжался. На миг она испугалась, что ее стошнит.
— Квальбам выглядел иначе, когда встретил тебя? — негромко спросил мастер меча.
Оба стояли немного в стороне от мастера Рейлифа, под присмотром которого кобольды выкапывали трупы.
— Его глаза… — Во рту у лутинки пересохло. — Вчера вечером у него были ярко-голубые глаза. А еще утром они были серыми.
— Это все? Он вел себя как-то иначе? Как он двигался? Были какие-то необычные жесты? Что-то, что сильно отличалось?
Лутинка покачала головой. Смотрела в безжизненное лицо кобольда. Он умер, потому что она знала его. Убийца понимал, что она не заподозрит Квальбама, если встретит его.
Мастер Рейлиф опустился на колени рядом с умершими и изучил трупы.
Ганда украдкой поглядела в глаза кобольду и с облегчением отметила, что они не голубые. Только о хранителе знаний нельзя было ничего сказать наверняка. Его глаза оставались в тени капюшона. В черной рясе он вообще был похож на живую тень. Как то, что они должны были победить. Ингиз.
Рейлиф спокойно ощупал обоих погибших. Его бледные тонкие пальцы скользили по высохшим телам, словно паучьи лапки. Затем он надавил на грудную клетку кобольда, из-за чего изо рта Квальбама потекла вязкая коричневатая жидкость.
— Осветитель мертв не так давно, — пояснил хранитель знания, вставая. — Я думаю, он погиб всего несколько дней назад. Что убило его, сказать трудно. Я не нашел внешних повреждений. Песок еще не очень сильно высушил его тело. — Рейлиф указал на Галавайна. Труп эльфа был скрючен. В его одеждах было полно засохшей крови. — Его убил удар кинжала в горло. Потом убийца невероятным образом снял кожу с его рук. Песок очень сильно высушил тело Галавайна. Но у меня такое чувство, что он умер не далее как несколько дней назад.
— Почему? — спросил Олловейн.
— Десять дней тому назад состоялось последнее собрание хранителей знания. Галавайн сидел напротив меня. Я бы заметил, если бы кто-то другой попытался играть его роль. Очевидно, убийца именно поэтому не пришел на собрание вчера. Галавайна не было. И он не предупреждал, — добавил Рейлиф, словно этот факт еще больше отягощал преступление.
— Мне не показалось, что он вел себя странно, — произнес мастер меча.
Ганда не поверила своим ушам! Негодяй, принявший облик Галавайна, поверг Олловейна в глубочайшее отчаяние, и воину это не показалось странным? Эльфы!
— Ты ведь его совсем не знал, — на удивление резко произнес мастер Рейлиф. — Как ты можешь судить, изменился ли он?
— Я сказал, что он не вел себя странно, — с раздражающим спокойствием произнес Олловейн и опустился на колени рядом с мертвым эльфом. — Что случилось с его руками?
Пока мастер меча и Рейлиф рассматривали тело, Ганда отошла в сторону. Она была еще очень слаба, с трудом держалась на ногах, и у нее немного кружилась голова. Но когда кобольды стали раскапывать дюну, лутинка настояла на том, чтобы Олловейн ссадил ее. Ей вдруг стало неприятно, что ее держат на руках, как ребенка.
Жара в Зале света досаждала. Лисьехвостая неуверенным шагом направилась в палатку. С тех пор как она проснулась, они с Олловейном ни секунды не оставались наедине. Мастер Рейлиф не отходил от них. А то, что его глаз не было видно, пугало лисьехвостую.
Ганда взглянула на большую книгу с медными застежками, по-прежнему лежавшую на низеньком столике для чтения. Похоже, ее не сдвигали с места с тех пор, как она была здесь последний раз.
— Все дело в тебе, не так ли? — сказала лутинка, будто зачарованная книга могла понять ее слова. — Ты не открываешься убийце. Поэтому он снял кожу с рук Галавайна. Он хотел перехитрить тебя с помощью перчаток, которые были на ощупь похожи на руки эльфа.
Перчатки по-прежнему лежали на столе. Ганда с отвращением отвела взгляд. За прозрачной занавеской стоял стол для игры в фальрах. Лутинке показалось, что на игровом поле сейчас меньше фигурок. Интересно, что делал убийца на протяжении пяти последних дней? Кобольдесса была уверена, что он не бежал. Она взглянула на невысокую дюну, ставшую могильным холмом для Галавайна. Олловейн и Рейлиф по-прежнему разговаривали. Если бы она только могла видеть глаза Рейлифа! Очевидно, убийца может принимать облик своих жертв. Только глаза, похоже, не меняются.
Взгляд Ганды скользнул по палатке. Нет ли какого-нибудь указания? Не принес ли убийца чего-то, что демонстрировало бы его истинное лицо? И было ли у того, кто мог изменять облик, вообще истинное лицо? Или со временем он терялся во всех тех телах, которые украл?
Лутинка заглянула под низенький стол, где в день их прибытия были спрятаны нитки и игла из китового уса. Конечно, там ничего не оказалось.
Ганде пришло в голову, что зачарованная книга с первого дня лежала под рукой. Вообще-то стоило отодвинуть ее в сторону, чтобы нормально работать за столом. Только робость перед магической аурой фолианта удерживала лутинку. Должно быть, убийца ждал этого. Через занавеску он мог наблюдать за ней все время, пока играл с Олловейном. Он ждал, чтобы книга открылась от ее прикосновения.
Ганда вспомнила те немногие строки, которые успела прочесть в фолианте. Он не должен попасть в чужие руки! Здесь, в библиотеке Искендрии, он уже не в безопасности. Не важно, какие законы у этих самодовольных хранителей знания, книгу нужно унести отсюда! Но она слишком велика, чтобы спрятать ее.
Почему, интересно, убийца еще не унес книгу? У него ведь было пять дней. Может быть, он даже не может прикоснуться к ней? Возможно, заклинание, лежащее на книге, достаточно сильно, чтобы защитить том? При мысли об этом Ганда довольно усмехнулась. Она представила, как негодяя поразила молния, когда тот протянул свои окровавленные пальцы к объекту вожделения. Но такая картина, конечно, преувеличение. Вероятнее всего, убийце просто неприятно прикасаться к книге, да и она не открывается под его рукой.
Тем не менее драгоценный фолиант не может оставаться здесь. Теперь только вопрос времени, когда убийца найдет ничего не подозревающего посетителя библиотеки, которому откроется книга.
Ганда заметила кожаный футляр на деревянной подставке для свитков, которого раньше здесь не видела. На кожаном цилиндре сбоку находились три черные печати, с которых свисали узкие пергаментные ленты со странными руническими символами. Лутинка с любопытством взяла футляр и открыла его. Оттуда выскользнул свиток странного серого пергамента. Пальцам было неприятно прикасаться к нему, и у Ганды возникло чувство, что сделан он не из звериной кожи. Текст был написан маленькими, не вычурными буквами. Последние строки становились все меньше и меньше, буквы теснились все сильнее и сильнее, словно автор непременно хотел перенести все свои знания на один этот листок пергамента. Ганда пробежала глазами первые строки.
Если хочешь сеять ужас среди врагов, чтобы их мужество таяло, словно снег под летним солнцем, создай ши-хандан. Ни одно оружие Альвенмарка не может убить их. Только носители камня альвов обладают магической силой, способной изгнать их. Но берегись! Это заклинание, которое требует большой силы и железной воли, в противном случае существа, которых ты призовешь, обернутся против тебя. Выбери среди своих спутников мужчину, нерушимо верного, но без которого можно обойтись. И выбери второго, который слишком глуп, чтобы быть по-настоящему полезным. Затем…
Далее следовали точные описания защитных кругов и магических формул. Речь шла о магии крови. Испытывая невероятный ужас, Ганда читала, как создается призрачная собака, в которой соединятся ингиз и нерушимо верный товарищ. Это было то, о чем так настойчиво расспрашивал Галавайн. Призрачное существо, сеявшее страх среди защитников Филангана! Неужели убийце нужно было это знание? И он оставил свиток, чтобы показать Ганде, что он все же торжествует?
Лутинка не хотела верить, что весь сыр-бор не из-за книги Мелиандера. Она поспешно спрятала свиток в кожаный футляр и положила его обратно. А потом обернулась к низенькому столу.
И почему эта проклятая книга такая огромная и тяжелая?! Какое бы наказание ни грозило, она украдет ее, если существует хотя бы малейший шанс незаметно вынести ее из библиотеки.
Кончиками пальцев коснулась лутинка мягкой кожи. Даже Олловейн не смог бы незаметно спрятать ее в своих одеждах.
От серых камней полился ярко-голубой свет. Ганда поспешно убрала руки. Что она сделала? Лутинка торопливо закрыла своим телом книгу от взглядов спутников, на случай если кто-то из них решит взглянуть в ее сторону.
— Прекрати! — умоляюще прошептала она. — Я ведь оставляю тебя здесь. Я больше никогда не прикоснусь к тебе. Только прекрати!
Голубой свет оказал на фолиант странное воздействие. Тот стал прозрачным. Теперь кобольдесса отчетливо видела столешницу сквозь книгу.
— Немедленно прекрати! Перестань… Пожалуйста! — Она хотела схватить книгу, но ее пальцы прошли насквозь.
— Проклятье! — Ганда оглянулась через плечо.
В тот же миг Олловейн поднял взгляд от трупов.
— Что-то случилось? — крикнул эльф.
— Все в порядке! — ответила лутинка. — В лучшем виде. Со мной все хорошо!
Теперь на нее смотрел и Рейлиф. Ясное дело, такой ответ и ее бы удивил.
— Пожалуйста, книга! Прекрати эти глупости! — прошептала она. — Я больше и думать не буду о том, чтобы украсть тебя. Но пожалуйста, пожалуйста, стань снова нормальной книгой!
Посреди прозрачного силуэта появился тонкий кожаный ремешок, с которого свисало одно-единственное яркое перо. Рисунок пера напоминал обложку книги Мелиандера, на нем были матово-серые пятна, похожие на камешки. Голубоватый свет окружил перо, а потом исчез в одном из серых пятен.
Ганда нерешительно протянула руку. Она прошла сквозь силуэт книги и смогла коснуться пера. Оно было реальным, не иллюзией. Лутинка нервно облизнула мордочку. Может быть, книга хотела, чтобы лисьехвостая унесла ее отсюда? Вспомнились слова белого кентавра. О том, в чем заключалось наказание за кражу книги из библиотеки. Может быть, хранители знания отдадут им книгу добровольно? Кобольдесса нерешительно смотрела на перо.
Нет, хранители знаний — пленники своих предписаний и ритуалов. Они никогда не позволят книге покинуть библиотеку. Лутинка решительно схватила перо и привязала кожаным ремешком к шее, словно это был просто невинный талисман. На кону — будущее Альвенмарка! Она не могла действовать иначе, несмотря на то что хранители знания наверняка потребуют ее голову.
Олловейн и Рейлиф шли к ней. Ганда выругалась. Господин в капюшоне ни в коем случае не должен заметить, что произошло. Книга на столе перестала выглядеть прозрачной. Лутинка протянула руку, и та свободно коснулась столешницы. Иллюзия! Нужно отвлечь хранителя знания от этой проклятой книги. Лисьехвостая поспешно вышла из палатки.
— Тебе лучше, Ганда? — вежливо поинтересовался Рейлиф.
— Немного кружится голова, — и глазом не моргнув солгала лутинка. — Наверное, следует немного отдохнуть.
— Ты не могла бы быстро показать мне труды, которые давал тебе Галавайн?
Ганда застонала.
— Мне действительно нехорошо.
Олловейн обеспокоенно поглядел на нее.
— Это быстро. — Рейлиф пригнулся, проходя под откинутым пологом, и вошел внутрь. Он направился прямиком к столу.
Ганда поплелась за ним.
— Вот свиток, которого не было, когда я приходила сюда в последний раз. Похоже, в нем что-то особенное. — Она выхватила свиток с черными печатями и протянула Рейлифу.
Губы хранителя книг превратились в узкую обескровленную полоску. Положив свиток в рукав, он обследовал остальные тексты.
— Тебе больше никакие свитки в глаза не бросились? — через некоторое время спросил он. — Кожаные футляры с черными или золотыми печатями?
— Нет, — ответила Ганда, протискиваясь между Рейлифом и столом, на котором лежала книга. — Что-то не так? — Если бы только можно было видеть его лицо!
— Этому свитку здесь делать нечего. Он… Он не в компетенции Галавайна, и мне совершенно непонятно, как он мог попасть сюда. Он должен находиться под замком!
Олловейн подошел к столу для игры в фальрах. Низко склонившись, он встал над столешницей и принялся рассматривать фигуры.
— Наверное, вам стоит поразмыслить о хранении опасных текстов, — произнесла Ганда. — Можешь быть уверен в том, что Эмерелль будет доложено о состоянии дел здесь, в библиотеке. Секретные документы крадут, происходит смертоубийство. Возможно, стоит хранить книги, которые слишком ценны, где-нибудь в другом месте.
Уголки рта Рейлифа дрогнули.
— Мы не рассчитывали на это… То, что произошло, просто чудовищно. Я… Я созову хранителей знания. Мы учимся на своих ошибках, лутинка.
Ганде вовсе не доставляло удовольствия загонять в угол именно того, кто больше всех, не считая Олловейна, заботился о ее выздоровлении. Но она должна была отогнать Рейлифа от книги. Чем дальше, тем лучше.
— Ваши ошибки едва не стоили мне жизни. Ты ведь не ожидаешь, что я буду молчать об этом, когда предстану перед королевой.
— Библиотека находится в Расколотом мире, а значит, не подчиняется власти Эммерель, — возразил хранитель знания.
— Так ты пытаешься оправдать ваши ошибки?
Уголки губ Рейлифа теперь дернулись сильнее.
— Нет, не пытаюсь, — подавленно ответил он. — Мне искренне жаль, что случилась неприятность. Если бы я мог, я бы…
— Тебе не кажется, что определение «неприятность» несколько слабовато? То, что я еще жива, — лишь счастливая случайность. Обнаружить в постели ядовитую змею — это сильно отличается от того, что я понимаю под неприятностью.
— Конечно.
— Что это за текст? — набросилась на него Ганда.
— Здесь раскрыты самые темные виды магии. Не знаю, что именно там написано, и добровольно ни за что не стану читать. Свитки, на которых стоят три черные печати, насквозь гнилые. В них идет речь о вещах, способных лишить душевного спокойствия того, кто ведает о них. Они хранятся в тайном месте, которое известно только нам, хранителям знания. Этот свиток следует немедленно вернуть туда.
Ганда не ожидала получить столь искренний ответ. Похоже, она вывела Рейлифа из равновесия серьезнее, чем тот стремился показать. Он сказал ей больше, чем она хотела знать.
— Я не стану мешать тебе, если ты решишь отнести этот свиток туда, где ему полагается быть. Я считаю, что такие тексты следует сжигать.
— Довольно уже, Ганда, — вмешался Олловейн. — Мастер Рейлиф извинился. Прекрати наконец обвинять его! Все равно это ничего не изменит.
Хранитель знания коротко поклонился.
— Прошу меня извинить.
И он поспешно удалился.
Ганда устало прислонилась к столу. Силы оставили ее. Нужно уходить отсюда. Как можно скорее. Она утомленно закрыла глаза. Любой находящийся в библиотеке мог быть убийцей. Невозможно понять, каков его истинный облик. Кроме того, он мог завладеть любым телом.
— Ты хочешь мне что-то сказать?
Олловейн вдруг оказался прямо перед ней. Должно быть, она отключилась.
— Что ты имеешь в виду?
Он указал на ее левую руку, наполовину погрузившуюся в призрачную книгу, отражение без содержания. Ганда вздохнула. Если она попытается объяснить эльфу, что произошло, на пути у них обоих встанет его честь.
— Сейчас это не важно, — решительно ответила она.
Мастер меча поднял бровь, но вопросов больше задавать не стал. Вместо этого он попросил лутинку посмотреть на стол для игры в фальрах.
Ганда уступила. Но она едва держалась на ногах от изнеможения. Фигурки плясали у нее перед глазами. Фальрах ничего не значил для кобольдессы. Она не могла понять, что хотел показать ей Танцующий Клинок.
— Игровое поле изображает этот момент, — произнес он странно отрешенным голосом.
«Только бы он снова не спятил, — в отчаянии подумала Ганда. — Проклятье, ты нужен мне. Неужели я никогда не смогу положиться на тебя?»
— Черная королева стоит в одиночестве. Это Эмерелль. Ее волшебница вышла из игры, ее герои рассеяны по доске. Похожую расстановку я видел на игровом поле несколько дней назад, в замке Эмерелль. Думаю, это было предупреждение. Доска стояла так, что я непременно должен был увидеть ее. Впрочем, здесь Эмерелль не находится в непосредственном окружении врагов. Зато фигуры белой стороны в правильном порядке стоят на своей половине игрового поля. А я надеялся, что войско троллей уничтожено.
— Может быть, так и есть. — Лисьехвостой надоел мистицизм игры в фальрах. — Кто сказал, что белые фигуры обозначают троллей? Это всего лишь игра. Не действительность!
— Думаешь?
Таким циничным она Олловейна еще не видела.
Он указал на две опрокинутые черные фигурки, лежавшие отдельно на игровом поле.
— Полководец и воришка, Ганда. Это мы. Мы выбыли из игры.
Лутинка прижала пальцы к вискам. Это последнее, что ей было нужно сейчас.
— Я падаю в обморок от изнеможения, а ты мне такие вещи Рассказываешь. Может быть, кто-то наткнулся на игровой стол. То, что некоторые фигурки опрокинулись, могло быть чистой случайностью.
— Упали только эти две.
— А где наш убийца? Для него, пожалуй, тоже должна быть фигура.
— Ты мыслишь слишком узко. Наш убийца — это не фигура. Он игрок белой стороны. Поэтому у него все лица и в то же время нет лица.
Волосы на загривке Ганды стали дыбом. Если ты готов принять участие в бредовых затеях Олловейна, они начинают казаться сами по себе логичными. Но она не просто фигурка на доске!
— Почему нас не убрали со стола, если мы побиты? Так ведь по правилам, верно? Побитые фигуры убирают с поля.
— Нет, не всегда. Бывает три вида событий, при которых фигурки нейтрализуются, но не выходят из игры. Их просто откладывают в сторону. После этого все зависит от того, кто ходит следующим. Таким событием является цезура при игре в фальрах. Обе стороны бросают кости. Чей результат лучше, тот и делает следующий ход, вне зависимости от того, чья была очередь. В такой момент будущее зависит только от броска костей.
Лутинка упрямо рассмеялась.
— Тогда у меня для тебя хорошие новости. Я прекрасно умею мошенничать в кости.
Эльф криво усмехнулся.
— Кто бы мог подумать, что когда-нибудь придется вложить свою жизнь в руки мошенницы?
Почему она никогда не встречала кобольда, который бы так ей улыбался, печально подумала лисьеголовая. Немного лукаво, при этом искренне и тепло. Доверительно. Было время, когда она с ума сходила от улыбок Элийи. Никто другой из лутинов не излучал столько уверенности и самоуверенности, как Глопс.
У Элийи было видение. Он хотел изменить мир. И был непоколебимо убежден в том, что сумеет сделать это. Тем, кто был рядом с ним, было очень легко разделить его мечту. Его сила и энтузиазм были заразительны. Жизнь с ним превращалась в настоящее приключение.
Ганде понадобилось очень много времени, чтобы понять, что Элийя любит только свою мечту. Все спутники были заменимы. Важна была лишь цель. Когда лисьехвостая наконец поняла, улыбка Элийи утратила очарование.
«С Олловейном будет то же самое, если я смогу узнать его получше», — сердито подумала рыжая. Голова кружилась.
— Ты в порядке? — спросил эльф.
— А что, я так выгляжу? — успела произнести она, прежде чем у нее подкосились ноги.
Каким-то образом он успел подхватить лутинку прежде, чем та грохнулась на пол. Танцующий Клинок понес ее на руках, как ребенка. Ганда положила голову эльфу на плечо. Давно уже она не чувствовала себя такой защищенной. Она была не совсем в сознании, но и не спала. Пока мастер меча нес ее, она словно грезила наяву.
Он хотел отнести Ганду в ее комнату и положить на постель. Лутинка смутно припоминала, что начала протестовать. И, наверное, он послушался, потому что продолжал держать ее на руках. Лисьехвостая не могла толком объяснить себе эту свинцовую усталость. Может быть, это по-прежнему действие яда? Но она ведь так долго спала!
Кобольдесса чувствовала, что Олловейн несет ее, но шагов его не слышала. Будто оба они парили в воздухе… Веки ее были слишком тяжелы, чтобы вырвать у них возможность видеть свет. Лишь время от времени Ганда сонно моргала. Потом видела, как мимо проплывали слабо освещенные стеллажи.
Эльф что-то рассказывал. Он шептал. Его голос вкрадывался в уши. Она чувствовала его теплое дыхание, когда он говорил. Но где-то между ухом и рассудком терялась часть смысла. Речь шла о кобольде по имени Лабакс. Он сражался в Филангане и во сне пережил встречу с загадочным чудовищем, проходившим сквозь скалы. Все товарищи кобольда были убиты.
Ганда хотела сказать Олловейну, что знает, какое существо убивало в эльфийской крепости. Но ее язык лежал между губами, словно выброшенный на берег кит. Бесконечно тяжелый. Мертвый.
Должно быть, она ненадолго задремала. Оцепенело огляделась по сторонам. Она находилась в зале со множеством пюпитров. Ганда чувствовала пульсирующую силу звезды альвов. Звезда, через которую они вошли, находилась всего в паре шагов.
Олловейн стоял на коленях рядом с ней.
— Ты чувствуешь себя достаточно крепкой, чтобы увести нас отсюда?
Лутинка села и помассировала виски.
— Колдовать и пнуть в задницу рогатую черепаху я могу в любой момент, как бы я ни выглядела. — Ей было дурно. Ощущение было, как будто она пила всю ночь. Большой стакан молока с двумя взбитыми яйцами был бы кстати.
В большом круглом зале горели лишь две масляные лампы. Обе стояли на довольно большом расстоянии от них. В слабом свете пюпитры были похожи на большие прямоугольные щиты. Их окружал целый легион воинов-теней. Ганда усмехнулась. Глупость какая!
Послышался глухой хлопок. Олловейн обернулся. Звук доносился из просторного коридора, который вел отсюда вглубь библиотеки. Казалось, с полки упала какая-то книга.
Лисьехвостая невольно вспомнила о Квальбаме III и его дурацких историях о книгах. Несправедливо, что кобольд мертв. Он умер, потому что знал ее. Умер, потому что она ему доверяла.
Мастер меча достиг коридора. Внимательно огляделся по сторонам.
Лутинка схватилась за край ближайшего пюпитра и поднялась. На ногах она по-прежнему стояла нетвердо. Когда же это наконец закончится? И когда она избавится от этих страшных головных болей?.. Краем глаза Ганда заметила движение. Она потеряла равновесие. Что-то коснулось ее. Кобольдесса покачнулась и завалилась набок. Над ней возвышалась огромная тень. Клеос! Он был вооружен длинным посохом, на концах которого красовались лезвия кос.
— Ты меня напугал… Ты… — Ганда хотела опереться и снова встать, но жгучая боль пронзила левую руку.
Минотавр наклонился и что-то поднял. В его огромных лапах предмет казался крохотным.
— Подними правую руку вверх, и я подарю тебе жизнь.
Лутинка так запуталась, что хотела уже послушаться, когда увидела, что именно поднял бывший хранитель знания. Это была кисть руки.
Ганде стало дурно. Она посмотрела на свою левую руку. Полумрак мешал разглядеть, что произошло. Рука заканчивалась обрубком. Это ее руку поднял Клеос.
Несмотря на то что Ганда видела культю, рассудок отказывался признавать очевидное. Ее рука… Как же так?..
— Руку! — грубо потребовал Клеос. — Ты…
Минотавр крутнулся вокруг своей оси. До ушей Ганды донесся металлический звон. Там, где сталь ударилась о сталь, вверх взметнулся сноп искр.
Пугающе быстро вращался посох с клинками. Олловейн пригнулся. Удар, предназначавшийся ему, разделил надвое тяжелую столешницу. Минотавр и эльф кружились в смертоносном танце.
Этому Клеосу не нужен был костыль. Ганда сомневалась, что прежний Клеос смог бы сражаться с такой ловкостью. Несмотря на то что в темноте она мало что могла разглядеть, лутинка была уверена, что у этого минотавра голубые глаза. Произошло именно то, что предсказывал Олловейн. Враг диктовал ходы. Они выбыли из игры. Убийца знал, что они придут сюда.
Только теперь Ганда заметила, что сидит в темной луже. Культя почти не болела. Странно. Она могла рассматривать обрубок без отвращения. Почему-то казалось, что это на самом деле не ее рука. Ее рука заканчивалась кистью! А эта изувеченная — не ее!
Лутинка неловко оторвала полоску от подола платья. Нужно остановить кровотечение.
С грохотом рухнул на пол тяжелый пюпитр. Минотавр пнул пульт; тот заскользил по гладкому полу. Вместо того чтобы увернуться, Олловейн запрыгнул на него, удержал равновесие, расставив руки в стороны, и одним прыжком оказался на следующем пюпитре.
Клеос рассек посохом пустоту, описал им широкий круг и успел отразить удар слева, нацеленный в шею. Быстро, словно барабанный бой, сталь ударяла о сталь.
У Ганды совсем помутилось в голове. Слишком много времени потеряла она, наблюдая за дуэлянтами. Нужно было позаботиться о руке, хоть она и не воспринимала обрубок как часть себя. У нее была красивая рука…
С некоторым трудом лутинке удалось обмотать культю тряпкой. Пришлось держать один конец ткани зубами, чтобы сильно затянуть повязку.
Тряпка тут же пропиталась кровью. Теперь дала знать о себе боль. Даже малейшее прикосновение к ране было подобно удару раскаленного ножа. Ганда задрожала. Зубы ее стучали. Стало гораздо холоднее.
Краем глаза лисьехвостая увидела, как минотавр яростной атакой попытался загнать эльфа в угол. Удар следовал за ударом, быстрее, чем мог уследить глаз. Внезапно голова минотавра наклонилась. Олловейн увернулся от смертоносно острых рогов, но лоб Клеоса угодил ему в плечо. Мастер меча пошатнулся. Удар по ногам вынудил эльфа сделать поспешный прыжок, который еще сильнее выбил его из равновесия.
Минотавр издал дикий ликующий крик и поднажал. Но в позиции, где любой другой упал бы, Белый рыцарь обрел равновесие. Его меч описал серебряную дугу. Послышался глухой хруст. А потом один из рогов минотавра грохнулся на пол. Олловейн срезал его под корень.
Клеос слегка отпрянул. Слово силы одним махом заставило вспыхнуть все масляные лампы в читальном зале. Только теперь Ганда заметила тонкий порез на груди бычьеголового человека. Рана была неглубока, но, увидев ее, лутинка убедилась, что эльф победит. В то же время она увидела кровь на полу вокруг себя.
— Думаешь, ты побеждаешь? — спросил минотавр и отразил удар, нацеленный в бедро. — Шум сражения услышат. Наверняка сейчас сюда уже идет отряд вооруженных арбалетами кобольдов. Как думаешь, в кого они станут стрелять? В Клеоса, которого они знают многие годы, или в тебя и лутинку?
Целый град ударов обрушился на него.
— Продолжай, Олловейн! — крикнул убийца. — Пока мы сражаемся, твоя спутница истекает кровью!
Мастер меча бросил взгляд на хвостатую кобольдессу. Минотавр тут же атаковал. Подлый удар был нацелен на ноги Олловейна. Эльф увернулся, но снова посмотрел на Ганду.
— Со мной все в порядке. — Лутинка хотела крикнуть, но голос не имел силы. Она ужасно дрожала.
— Открывай врата! — крикнул Олловейн и пригнулся.
Ганда потащилась к звезде альвов. Она пыталась сделать вид, что все хорошо, и двигаться прямо, но шаталась от слабости. Густые капли крови сочились сквозь повязку, оставляя на белом мраморном полу читального зала темный след. От яркого света у лутинки болели глаза. Она снова увидела, что Олловейн смотрит на нее. Почему проклятый эльф отвлекается? Это будет стоить ему головы.
Ганда потянулась к магии троп альвов. Сталь снова звякнула о сталь. Лутинке с трудом удавалось концентрироваться на заклинании. Она то и дело обеспокоенно поглядывала на Олловейна. Эльф перешел к защите. Шаг за шагом гнал его Клеос к звезде альвов.
— За правую руку Ганды я отпущу вас обоих.
От лисьемордой ускользали силовые потоки троп альвов. Она невольно коснулась яркого пера на шее. Оно было на месте. Несмотря на то что оно прикасалось непосредственно к ее коже, Ганда не чувствовала заклинания, окружавшего книгу. Это было необычно. И это спасет ее. Даже Клеос не сумеет разглядеть маскирующее заклинание. Должно быть, убийца видел, как от ее прикосновения книга открылась. Очевидно, он полагал, что сумеет обмануть книгу, если использует руки лутинки. При мысли об этом Ганде стало дурно. Со слезами на глазах глядела она на свою отрубленную кисть.
«Соберись, девочка, — напомнила она себе. — Теперь все зависит от тебя».
Лутинка снова потянулась к силовым линиям троп альвов. Они плясали, словно извивающиеся змеи. У Ганды было чувство, что ей кто-то помогает. Несмотря на то что она дрожала, а в голове стучала тупая боль, открыть светящуюся арку было легко, как никогда прежде. Но что-то было не так, как обычно.
— Опустите оружие! — приказал высокий голос.
Довольно крупный кобольд спешил по проходу между пультами прямо к ним. На нем был красный берет, с которого свисали два растрепанных пера. За вожаком с трудом поспевало с полдюжины худощавых кобольдов поменьше, все они взбирались на пюпитры. Они были вооружены арбалетами, висевшими за спинами на широких ремнях. Тщедушные тела и запачканные чернилами пальцы — кобольды были совсем не похожи на воинов. По ним было видно, что они — писари, осветители и помощники поваров. Но на их лицах отражалась мрачная решимость. Первый отстегнул арбалет, поставил ногу на железный спусковой крючок оружия и принялся взводить его с помощью двух расположенных по бокам рукояток.
— Прекратить! — срывающимся голосом крикнул предводитель отряда кобольдов. — От имени хранителей знания приказываю вам остановиться!
Олловейн почти добрался до Ганды. Всего пара шагов отделяли его от светящейся дуги. Лутинка могла бы отпустить силовые линии, но что-то казалось ей странным. Под знакомыми могущественными заклинаниями она чувствовала что-то чужое, хорошо скрытое.
Искендрия людей отстояла всего в паре шагов. Но бежать туда было глупо. Стражи библиотеки с легкостью смогут последовать за ними. Ганда знала, что им с Олловейном придется войти глубже в золотую сеть, чтобы найти другой путь. В переплетении скрещивающихся троп были тысячи возможностей отыскать дорогу. Эмерелль была против того, чтобы использовать прямой маршрут, нужно было скрыть их миссию от ингиз, таившихся в темноте Ничто. Но теперь не было повода для таких уловок. Они могли вернуться в Альвенмарк, минуя мир людей.
— Сначала застрелите лутинку! — приказал Клеос.
Предводитель кобольдов нервно заморгал.
— Слушайте меня, — сказал он. — Клеос…
— Хранитель знания! — сердито перебил его минотавр. — Как видите, я оправился от полученных во время книжного удара ранений. Лутинка украла драгоценный свиток из Зала света. Вы знаете законы библиотеки. Книги и свитки, однажды попавшие сюда, не должны покидать Искендрию. Это железный закон. Тот, кто нарушает его, — покойник.
Олловейн побежал.
— Всем слушать мою команду! — крикнул Клеос.
— Он лжец и убийца!
Не обращая внимания на Ганду, кобольды зарядили арбалеты болтами. Их предводитель уже не пытался оспаривать приказания Клеоса.
— Прочь отсюда! — Олловейн поднял кобольдессу, стараясь, насколько возможно, закрыть ее от арбалетчиков.
Лутинка могла заглянуть за плечо эльфа. Она испытывала необъяснимое чувство, что они что-то делают не так.
Что-то не так.
— Заряжай! — скомандовал Клеос, и кобольды подняли арбалеты на плечи.
— Целься!
У Ганды возникло ощущение, что Клеос вовсе не хочет, чтобы их застрелили. Он хочет чего-то другого. Он ведь давно уже мог отдать приказ стрелять. Почему он не сделал этого? Рыжехвостая увидела, как один из кобольдов задрожал под весом оружия. Нельзя так долго целиться из арбалетов. Для этого они слишком тяжелы!
Олловейн вошел во врата.
Ганда почувствовала водоворот. Он был едва ощутим. Чужая сила. С тропой, ведущей из библиотеки, манипулировали. Хорошо скрытое, в магии альвов таилось новое заклинание.
Мастер меча, похоже, ничего не заметил.
Врата за ними стали закрываться. Гораздо быстрее, чем обычно! Теперь Ганда отчетливо видела голубые глаза Клеоса. Она так и знала! Минотавр улыбался.
Теперь, когда лутинка направила на это все свои чувства, она отчетливо уловила чужое заклинание. Они в его власти, пока не сойдут с тропы. Вот чего хотел их враг!
Во рту у Ганды пересохло. Она дрожала все сильнее. Смертельно холодно! Вспомнилась доска для игры в фальрах. Они выбыли из игры. Враг бросил кости и выиграл следующий ход.
Книга вторая
ПОВСТАНЦЫ
Брат Жюль
Брат Гвидо добавил к миниатюре последний штрих, углубив тень в складках одежды. Удовлетворенно окинул взглядом портрет святого Гийома. Картина изображала мученика непосредственно перед смертью, когда эльфы привязывали его к дубу.
— Твои эльфы выглядят по-настоящему страшно. — На плечо легла легкая рука. — Когда смотришь на твои картины, можно подумать, что ты был свидетелем страшного дня. Они будто являются отражением истины. Это великий дар.
Гвидо задумчиво теребил бородку.
— Не знаю, брат аббат. Острые уши, торчащие сквозь волосы, словно рога, бледные лица, напоминающие мертвецов, и большие темные глаза… Это, конечно, хорошо и красиво. Но так их рисуют все. Я хотел бы придать им нечто демоническое. Я думал о том, чтобы сделать их еще более худыми, представить их конечности несколько длиннее, чем у нас, людей. Они ведь должны казаться чужаками. Может быть, их бледности тоже стоит придать глубины, нанеся несколько тонких слоев краски…
— Ах, Гвидо, ты самый лучший рисовальщик мучеников в нашем скриптории, но ты впадаешь в грех тщеславия, не говоря уже о грехах, о которых не можешь знать. В остальном же — тебе требуется втрое больше времени на то, чтобы закончить миниатюру, чем любому другому писарю.
— Но ведь мои картины и красивее, чем у других, — возмутился Гвидо.
— Вот это я и имел в виду, — произнес аббат. — Тщеславие — твой грех. Брату ордена, подарившего себя и свою жизнь Тьюреду, к лицу скромность. Всякий здесь знает, что ты намного превосходишь всех художников в скриптории. Один ты удостоен чести иллюстрировать труды для королевского дома. Неужели тебе не достаточно тихой радости от понимания этого?
Брат вздохнул.
— Конечно, ты прав. Но каждому приятно слышать, что он проделал хорошую работу. Как часто стою я до поздней ночи над пюпитром со свечой в руке! Как часто я еще работаю над своими миниатюрами, когда остальные братья и сестры давно уже удалились в свои комнаты! И какова плата? Моя постель не мягче, моя ряса — не из более тонкой шерсти. Я ем те же блюда, что и все братья и сестры, хотя мне нет равных в моем усердии. Неужели я не заслуживаю хотя бы похвалы? Разве это слишком много, брат аббат?
Говоря это, Гвидо отер темно-синюю краску с тонкой кисти, которой предпочитал рисовать. Затем он намочил языком большой и указательный пальцы, тщательно сформировал щетину.
— Приблизься, Гвидо, — сказал аббат и пошел к южному окну.
Люсьен был старым лысым мужчиной, о котором братья и сестры рефугиума рассказывали самые невероятные истории. Несмотря на свой возраст, аббат держался прямо, спина у него была широкой и сильной, как у кузнеца. Люсьен руководил маленьким рефугиумом с величайшей строгостью. Ни одна провинность не оставалась без искупления, и он точно знал, какое наказание будет наиболее неприятным для каждого. Но в то же время сердце аббата было исполнено доброты. Тот, кто доверялся ему, знал: его тревоги и страхи в надежных руках.
Прежде чем попасть в Моне Габино, Гвидо служил в другом, более крупном рефугиуме. Об этом он вспоминать не любил. Совместное проживание братьев и сестер в нем отравляли суетные интриги, зависть и злоба правили бал. Здесь все было иначе. Они были словно одна большая семья. У всего был свой порядок, и художник миниатюр знал, что этим они обязаны аббату.
Тому, кто встречал Люсьена впервые, приходилось сдерживаться, чтобы с отвращением не отвести взгляд. Через все лицо аббата, от подбородка до левой брови, проходил уродливый шрам. От левого глаза осталась пустая глазница, которая то и дело воспалялась. Но страшнее всего было смотреть на губы. Бугристые и толстые, как две сосиски, они наверняка никогда не представляли собой прекрасного зрелища… Однако удар меча, доставшийся когда-то аббату, разрубил и его губы, и они зажили настолько неровно, что казалось, будто одна половина рта съехала наверх на один палец. Из-за этого увечья Люсьен не мог толком закрыть рот и был похож на хищника, угрожающе оскалившего зубы.
Гвидо аккуратно поставил кисть из куньей шерсти в глиняный стакан к остальным кистям. «Наверное, это тоже тщеславие: стремление держать
рабочее место в порядке», — раздраженно подумал он. Рисовальщик догадывался, какого рода проповедь ожидала его, и не спешил подойти к аббату. Поправил мелкие миски, в которых разводил синюю краску, затем проверил, хорошо ли закрыт маленький хрустальный стаканчик, в котором он хранил толченый аквамарин. К тайнам его миниатюр относилось и то, что он использовал для них только самые лучшие материалы и сам смешивал краски.
— Гвидо!
Брат вздохнул, подошел к окну и молча взмолился о терпении в который раз выслушать ту же самую литанию.
Скрипторий находился на верхнем этаже башни, к которой примыкало главное здание рефугиума. Только храмовая башня была выше. В каждой стене скриптория было три больших окна. Таким образом в любое время дня здесь было светло, если небо благоволило и солнце не оказывалось затянуто серыми тучами. Здесь было хорошее место для работы, возможно, даже лучшее во всем рефугиуме. Гвидо сознавал, сколь многие братья по ордену завидовали ему из-за того, что он выполнял свою работу именно здесь.
Художник-миниатюрист оперся на подоконник. Медвяного цвета камень был теплым от вечернего солнца. Смеркалось. Вдалеке, в низинах уже наползали тени ночи, в то время как небо на западе еще украшал нежный бледно-серый отсвет. Рефугиум располагался на скале, далеко над отвесным южным склоном Моне Габино. Он был не очень велик. Здесь мог жить тридцать один брат. За многие годы упорного труда братья выбили в скале террасы, и земля, в которой пустили корни известные далеко за пределами королевства Ангнос виноградные лозы, была корзина за корзиной поднята наверх с помощью вьючных животных. Божья кровь — так почтительно называли язычники вино родом с золотых склонов Моне Габино. И Гвидо знал, что аббат впадает в грех суетности, когда речь заходит о вине.
Люсьен широким жестом обвел склон. На лестницах, высеченных в скале, можно было наблюдать спешивших наверх к рефугиуму одетых в синее братьев по ордену в широкополых соломенных шляпах.
— Посмотри на наших попутчиков на тропе к Тьюреду. — Люсьен выбрал патетический тон, который так любил использовать в своих проповедях.
Гвидо часто трогали слова аббата во время утренних сборов в круглом храме. Но было нечто совсем иное в том, чтобы внимать проповеди в одиночестве, да еще и понимать, что речь произносят только ради тебя.
— Посмотри на наших братьев, стремящихся к нам, согбенных после исполненного трудов дня в пыли, на жаре. Ты когда-нибудь обращал внимание на их руки, Гвидо? Они истерзаны тяжкой работой на винограднике. А когда руки их кровоточат, они накладывают на них мокрые повязки и продолжают работать. И какую похвалу получают они? И какую плату? Тарелку простой похлебки, бокал разбавленного вина — вот и вся прибыль после такого дня. И жалуются ли они? Нет! Они довольны жизнью, которую даровал им Тьюред.
Гвидо подумал о том, как часто он выходил на виноградник, когда нужна была каждая пара рук. Всегда звали его или брата Мартина, если работа требовала особенной силы. Вспомнил множество ночных часов, которые он провел при свете свечи перед пюпитром, когда остальные сидели внизу в столовой или слушали, как Люсьен читает жития святых.
— Вижу, что ты закрываешься от моих слов, брат. — Аббат улыбнулся, и сеточка морщин окружила его зеленый глаз. — Ты не становишься лучшим человеком только потому, что носишь синюю рясу священнослужителя Тьюреда. Равно как и потому, что можешь рисовать миниатюры, которые настолько великолепны, что сердце замирает при взгляде на них или по спине бегут мурашки, когда видишь перед собой изображения жестоких эльфов. Ты не можешь вести диалог с богом. Так ты снова станешь испытывать благоговение перед простыми жизненными вещами, и ты…
Люсьен остановился и выглянул в окно. По дороге от пиниевого леса двигался некто высокий в окружении братьев по ордену. Встречные при виде незнакомца весело махали соломенными шляпами в знак приветствия.
Аббат недовольно пробормотал что-то, прищурился, напряженно поглядел в направлении толпы, собравшейся вокруг путешественника, и снова заворчал:
— Мой глаз помутнел, как наш пруд, когда осенью его целует мороз. Что там происходит? Это он?
Незнакомец был еще довольно далеко для того, чтобы разглядеть его лицо. На нем была синяя ряса священнослужителя Тьюреда. Капюшон он снял, были отчетливо видны его черные, Как вороново крыло, волосы.
— Да, я думаю, это брат Жюль.
Аббат поднял взгляд к небу.
— Благодарю тебя за это испытание, Тьюред. — Он вздохнул. — Закрой плотнее ставни и спускайся вниз. Сегодня мы будем трапезничать раньше.
Странный человек Люсьен, подумал Гвидо. Все в рефугиуме радовались, когда в гости приходил Жюль. Братья и сестры зачарованно слушали его, когда он рассказывал о дальних путешествиях и о божественных чудесах. И только Люсьен никогда не испытывал восхищения. Может быть, он ревновал к Жюлю. Может быть, он опасался, что путешественник поведает что-то о его прошлом. О Люсьене ходило много слухов. Говорили, что в юности он был воином.
Гвидо прислушался, ожидая, когда тяжелые шаги аббата стихнут вдалеке. А потом принялся негромко насвистывать себе под нос. И это была не благочестивая песня, а бодрые куплетики о девушке, которая носила с собой все необходимое, чтобы заниматься своими делами.
Миниатюрист, пребывая в хорошем настроении, проверил еще раз, хорошо ли закрыты чернильницы, смел с подоконника кусок птичьего помета. Задумчиво посмотрел на горы, и от сознания божественного величия ему стиснуло грудь. Он вознес страстную молитву Тьюреду. Потому что мир — столь чудесное место. Потому что Господь избавил его от Люсьена, единственной ошибкой которого, похоже, было то, что он любил слушать собственные проповеди. И потому что Господь послал брата Жюля. Ни один брат ордена не был так известен, как Бродяга Жюль. Не любить его было невозможно. Там, где он гостил, наступал мир. Он был живым святым, не похожим на этих скучных проповедников, не дозволявших человеку ни малейшего удовольствия в жизни. Нет, он был совсем иным. Грубовато шутил, любил выпить и в то же время представлял собой источник нескончаемой мудрости. Два года назад он приходил сюда и заперся на три недели в святая святых рефугиума. Без еды, даже без питья проводил он там время. А когда он вернулся от своего диалога с богом, то казался свежим и отдохнувшим, словно на протяжении этих долгих недель у него всего было в избытке. Брат Томазин, пытавшийся повторить подвиг брата Жюля, не выдержал на четвертый день без воды. Он заболел и, возможно, умер бы от жара, если бы Жюль не исцелил его, когда вернулся из своего заточения в святая святых.
Гвидо обвел взглядом скрипторий. Все столы были убраны. В мире, где царил порядок, можно было чувствовать себя защищенным. Художник посмотрел на далекие горные вершины. Даже в конце весны не растаяли белые шапки. Иногда, в ненастные дни, можно было видеть, как вокруг вершин пеленой кружит снег.
Ближние утесы и отвесные склоны сияли теплым красно-золотистым светом. Словно гнезда, цеплялись за склоны виноградные террасы. Моне Габино располагался вдалеке от интриг королевского двора. Тот, кто хотел попасть сюда, вынужден был четыре дня путешествовать по скудной растительностью горной местности. Их рефугиум был удален от мира. Идеальное место для того, чтобы жить в гармонии с собой, своими мыслями и искусством. Единственным недостатком в этом чудесном месте было то, что у них еще не рождались дети. Несмотря на то что к их общине принадлежало десять сестер по ордену, детьми их господь пока что не благословил.
Гвидо зажег масляную лампу и закрыл окно тяжелыми деревянными ставнями. Затем стал медленно спускаться по отвесной лестнице. В комнате под скрипторием было совершенно темно. Здесь хранились труды рефугиума. Это была чудесная коллекция. Более трех сотен книг! «Самая большая библиотека королевства, возможно, даже всего мира!» — с гордостью подумал монах. Сокровище, которое дороже комнаты, полной золота. Поистине письмо — дар божий! Оно позволяет вкушать мудрость предков даже спустя столетия и отделяет ложь от правды. Сколько различных историй существует теперь о смерти святого Гийома?
Брат Жюль, единственный надежный свидетель жестокого убийства, поведал им о преступлении эльфов и героизме Гийома. Но какую чушь болтали в народе! Утверждали, будто Тьюред ниспослал трех ангелов на огненных боевых конях, дабы забрать тело святого. Другие говорили, что воины короля устроили на улицах города настоящее сражение с эльфами и группой варваров-язычников из Фьордландии. Какая нелепость! А ведь Гийом был убит всего одну человеческую жизнь тому назад. И поскольку это произошло посреди цветущего города Анисканса, тому были сотни свидетелей. Брат Жюль, бывший тогда еще ребенком, присутствовал при кровавом злодеянии. И по счастливой случайности у них появился тот, свидетельствам которого действительно можно доверять.
Гвидо мягко провел рукой по толстой, переплетенной в красную свиную кожу книге, стоявшей на полке рядом с лестницей. То было жизнеописание святого Гийома. Миниатюрист записал его, чтобы нести истину в будущее. Почти год потребовался, чтобы проиллюстрировать текст восхитительными изображениями.
Священнослужитель вздохнул. Ни одной работой он не гордился так, как этой. Он был сыном зодчего и изучил ремесло отца. Одно из его самых ранних воспоминаний: он вместе с отцом стоит на строительных лесах храмовой башни и смотрит на море крыш городских домов. Он помогал создавать дюжину домов Тьюреда из черного базальта, на котором века не оставляют следов. Три храмовые башни он разработал сам, как архитектор. Но даже когда эти мощные строения обратятся в прах, каждое дитя божье будет знать истинную историю жизни святого Гийома. Эта книга создана для того, чтобы донести свет правды до скончания времен, с гордостью думал Гвидо. И если миниатюриста в этот самый миг унесет смерть, он будет знать, что его работа на службе господу выполнена.
Гвидо глубоко вздохнул, наслаждаясь запахом пыли и кожи — запахом книг. Затем он спустился по лестнице и побрел через сушильню для ветчины и колбас, пока не добрался до двери, ведущей в большую трапезную рефугиума.
Он вошел в тот самый миг, когда в высоком портале на противоположном конце зала появился брат Жюль, окруженный толпой братьев и сестер по ордену. Радостные голоса и смех отражались от толстых стен. Бродяга превратил обычный день конца весны в праздник.
Даже брат Жак, сломавший зимой во время неудачного падения обе ноги и с тех пор вынужденный передвигаться на костылях, поднялся с стула и похромал навстречу гостю. Многие месяцы вынужденного сидения превратили Жака в толстого мрачного мужчину, желчных замечаний которого научились бояться все в рефугиуме. Но сейчас желчь и мрачность улетучились. На лице калеки даже появилась улыбка.
Жюль обнял брата Жака. А потом поднял его, как ребенка. Жюль был крепким мужчиной, но все в трапезной задержали дыхание, ведь, чтобы поднять Жака, нужно было быть сильным, словно бык. Бродяга осторожно посадил Жака на стул. Потом встал на колени, его руки погладили изуродованные ноги, отказавшиеся служить Жаку.
Жюль застонал. По щекам его побежали слезы. Лицо побледнело, казалось, в этот миг он испытывал страдания святого мученика Гийома.
Гвидо поспешно пересек зал, чтобы лучше видеть происходящее. Повисла мертвая тишина. Художник-миниатюрист знал истории, которые рассказывали о Бродяге, но до сих пор считал это фантазиями чересчур рьяных братьев и сестер по ордену, которым хотелось сделать Жюля святым еще при жизни.
Послышался сухой хруст, звук, от которого стало невыносимо страшно. Жак застонал. Его руки вцепились в деревянное сиденье. Гвидо с удивлением увидел, как Бродяга выпрямил его левую ногу. Потом положил свои большие, загоревшие на солнце ладони на правую ногу монаха. Снова прозвучал страшный хруст. Жак издал короткий пронзительный крик. Задрожал и Бродяга. Лицо его было покрыто потом.
— Прошу, поднимись, брат, — слабым голосом сказал он.
Жак заплакал. Неуверенно поднялся на костылях. Когда он наступил на правую ногу, на лице его отразилось невероятное удивление.
— Дай мне костыли, — тихо промолвил Жюль. — Я знаю, они тебе больше никогда в жизни не понадобятся. — Он произнес это с уверенностью истинного святого, ведающего планы господа. Избранного среди живых.
За мгновением молчаливого удивления последовало неописуемое ликование. Гвидо протолкался вперед. Он тоже хотел коснуться Жюля, хотел выказать живому святому свое восхищение.
— Давайте помолимся и поблагодарим Тьюреда за чудо! — прозвучал голос аббата.
Люсьен поднял руки, пытаясь остановить беспорядок. Но ему пришлось еще трижды призывать братьев и сестер к спокойствию, пока наконец в трапезной не стало тише.
— Я уже немолод, Жюль, — торжественно произнес аббат. — Многое повидал в жизни. Некоторые здесь знают о деяниях моей юности. Деяниях, которые я и сегодня не могу вспоминать без стыда, ибо я был одним из бычьеголовых короля Кабецана. Я искупал руки в крови невиновных… — Плечи говорящего дрожали. Люсьен боролся со слезами. — Я был свидетелем чуда и провинился. И я благодарен богу, что еще раз смог стать свидетелем его величия.
Какой-то удар сердца Жюль и аббат обменивались взглядами, которые Гвидо не смог понять. Ему показалось, что Бродяга молча предостерегает Люсьена от дальнейших слов.
— Благодарю вас за похвалу, за радость, согревающую мое сердце, — произнес затем Жюль. — Но не забывайте, я лишь сосуд, в который изливает свою силу господь. Хвалите его и не срамите меня. Сегодня вы избранные среди детей бога. Вам предназначено стать свидетелями его силы. А теперь давайте вместе преломим хлеб и причастимся к дарам господа. Как легко в изобилии забывается о том, что еда и питье — дар, каждый день предоставляемый нам Тьюредом… Восславим бога трапезой в его честь!
Сам аббат проводил Жюля к столу и настоял на том, чтобы тот занял его место. Люсьен опустился по правую руку Бродяги, протянул ему свежий горячий хлеб, поспешно принесенный из кухни. За праздничным столом царила торжественная атмосфера.
Обычно мрачный Жак встал и во все горло запел песню в честь господа. У Жака был красивый грудной голос, и Гвидо был тронут до слез тем, что видел своего брата таким счастливым. Единственное, что печалило его во время трапезы, — это вид Мариотты. С тех пор как два года назад молодой монах пришел в рефугиум, он был очарован. Никогда не доводилось ему видеть женщину такой красоты. Ее волосы были золотыми, словно лучи света, падающие в густой лес в прекрасный летний день. Губы ее были алыми, как земляника, полными и чувственными, ее вид во время совместных ужинов порождал самые безумные мечтания. Гвидо часто завидовал бокалу, которому было дозволено касаться ее губ. Иногда, когда они мыли посуду, он стоял вплотную к Мариотте и вдыхал ее аромат. Она пахла, как сосновый лес, по которому ходила, отыскивая травы и грибы для кладовых рефугиума.
Прошлой зимой аббат обнаружил, что Гвидо позволил себе на одной из миниатюр изобразить мать святого Гийома с лицом Мариотты. В наказание за этот грех Гвидо был вынужден ходить три дня босиком в ледяной холод. Но переделывать портрет Мариотты его не заставили…
Подали вареники с белым сыром, жареной паприкой, луком и мясом ягненка. Но художник не смотрел на все эти восхитительные вещи. Он разглядывал Мариотту и желал, чтобы она хоть раз взглянула на него так, как смотрела на брата Жюля.
А Бродяга, казалось, вообще не замечал ее восхищения. Глаза всех были устремлены на Жюля, он шутил со своими соседями по столу.
А потом встал. В трапезной мгновенно стало тихо.
— Дорогие сестры, дорогие братья. Я от всего сердца благодарю вас за дружеский прием. Мое сердце поет от радости, и я должен сказать вам: я восхищаюсь работой, которую вы проделали в рефугиуме, который расцвел, словно оазис в пустынных горах. И все же, несмотря на все наши усилия, судьбу нашу определяет лишь Тьюред. Похоже, он любит вас так сильно, как одаривает вас, и я хочу попросить вас отслужить вместе со мной в полночь мессу в святая святых. Давайте поднимем нашу радость к небу, братья и сестры мои. — Давайте покажем богу, что мы тоже любим его. Восславим его!
Предложение вызвало некоторое волнение, и даже Люсьен оставил свою сдержанность, когда стали советоваться о том, как поблагодарить господа.
Полуночная месса
Гвидо раздраженно поглядел в открытую дверь, на ночное небо. Луна вышла из-за туч, заливая рефугиум серебристым сиянием. Силуэт храмовой башни отчетливо выделялся на фоне светлого неба. Небольшая группа братьев по ордену исчезла в высоком портале, поглощенная мрачной башней.
Гвидо сжал зубы, настолько сильно было желание выругаться. До полуночи оставалось совсем немного. Он недовольно рассматривал тонкие нити песка, текущие в песочных часах. Скоро начнется торжественное богослужение. Вероятно, все сейчас уже в святая святых. И только он сидит здесь и ждет, когда аббат решит, какова будет его кара за тщеславие. Несправедливо получать наказание, когда выполняешь работу со всей отдачей! Тогда в будущем он будет точно так же халтурить, как и остальные художники, сердито подумал он, тут же осознав, что аббат накажет его, если он не продемонстрирует все свое умение.
В любую другую ночь он легко выдержал бы послушание по несению стражи у ворот. Да, он, возможно, даже радовался бы сиянию звезд и наслаждался тишиной. Но сегодня все было иначе. В рефугиуме царило волнение, как в пчелином улье перед вылетом молодой матки. Все по мере сил старались превратить благодарственную мессу в незабываемое событие. В святая святых несли целые связки свечей, чтобы в пещере стало светло, как днем. Совсем недавно сестры по ордену пели в саду, упражняясь для мессы. Мариотта была солисткой их небольшого женского хора. Голос ее был настолько красив, что сердце щемило при звуках ее пения. Но сестры ушли, и Гвидо чувствовал себя более одиноким, чем если бы был единственным человеком в этой суровой гористой местности.
Где-то по ту сторону высоких стен из бутового камня, окружавших территорию рефугиума, раздался крик сыча. В желобах на крыше негромко шептал ветер.
В узкой комнатке привратника сохранилось тепло весеннего дня. Несмотря на то что ночами было ощутимо прохладно, находиться здесь было приятно. Гвидо то и дело выглядывал в узкое зарешеченное окно, обращенное на крутую тропу, ведущую к воротам рефугиума. Конечно, там никого не было. Лишь немногие путешественники забредали в эту часть гор. Приход гостя в столь поздний час к воротами просьбой, чтобы его впустили, был более чем невероятен. Гвидо жил в Моне Габино уже пять лет и не мог припомнить, чтобы за все это время кто-то явился около полуночи.
От главного здания отделилась тень. Кто-то широким шагом поспешно приближался к сторожке привратника. Лунный луч осветил лысину аббата, сгладил его изуродованные черты.
Гвидо сердито засопел. Этого можно было ожидать: уродливый ворон еще заглянет и проверит, как миниатюрист выполняет свои обязанности.
— Я сторожу ворота, как ты приказал! — крикнул он, нарочно подражая поведению воина, которого отрядили на ночное дежурство.
Люсьен жестом приказал брату замолчать.
— Не время для шуток, Гвидо. Приход Жюля открыл мне глаза на мои грехи. Забудь обо всей своей работе, поскольку с завтрашнего дня ты снова будешь работать над житием святого Гийома. Я молчу все эти годы, с тех пор как нашел путь к Тьюреду. Но было бы неправильно основывать истину лишь на воспоминаниях ребенка. Как бы сильно я ни ценил брата Жюля, который, конечно, свершил великие деяния для Церкви, я не могу больше терпеть, чтобы его история о смерти святого Гийома рассматривалась как единственно верная.
Аббат провел пальцами по уродливому шраму.
— Я знаю большинство историй, которые вы распространяете обо мне. Правда гораздо страшнее всего, что вы можете представить. Эту рану нанес мне фьордландец с бородой рыжей, будто пламя, и то, что я пережил удар его секиры, — по-истине чудо. До сих пор я вижу этого парня в кошмарных снах. И как ни стыдно мне, я вынужден признать, что именно тот язычник сражался за Тьюреда, а не я.
Внезапное признание аббата удивило Гвидо. Что можно было неправильно истолковать в истории брата Жюля?
— Что случилось в день, когда умер Гийом?
Люсьен затравленно огляделся по сторонам, будто опасаясь, что его подслушают.
— Я входил в число бычьеголовых воинов Кабецана, которые пришли в Анисканс, Гвидо. Мы должны были забрать Гийома, поскольку бог наслал на нашего короля ужасную болезнь. Забудь все, что, как тебе кажется, ты знаешь об этом дне. Я был свидетелем событий. Не эльфы убили святого. — Аббат запнулся. — Я был в числе убийц. Каждую ночь расплачиваюсь я за то кровавое злодеяние. Завтра я все расскажу тебе. Мы должны очистить Церковь от неправды. Гийом — наш самый выдающийся святой. Мы должны отмыть легенды о его смерти от басен, в противном случае могут произойти ужасные вещи, Гвидо. Ничто, основанное на лжи, не может дать хороших плодов. Каждый раз, вознося молитвы, я опасаюсь, что меня поразит гром с ясного неба, поскольку я терплю ложь. Я пришел к Тьюреду грешником и все эти годы не отваживался возразить братьям по ордену, когда речь заходила о святом Гийоме. А что я должен был сказать? Вы ошибаетесь, братья?! Мне лучше знать, ибо я был среди тех, кто убил святого?! Я могу понять, что Жюль, будучи ребенком, запомнил другую историю. Правда слишком ужасна! И каждый раз, встречаясь с Жюлем, я опасаюсь, что он может узнать меня. Я откроюсь ему сегодня после мессы. А завтра ты запишешь для меня то, что действительно случилось в Анискансе.
— Почему ты выбрал меня, чтобы рассказать все это? — запинаясь, спросил Гвидо. Мысль о масштабах лжи, опутавших Церковь, лишила его дара речи.
— Потому что у тебя ясный ум. Потому что ты споришь со мной, поскольку считаешь, что я не прав. И потому что у тебя получаются такие чудесные рукописи. Истина должна быть записана на тончайшем пергаменте, без ошибок, почерком без закорючек. Я хочу, чтобы мы создали книгу, такую чудесную и безупречную, словно ее написали ангелы. Тогда никто не усомнится в словах. Ибо, поверь мне, ложь стала настолько могущественной, что будет тяжело убить ее. Молись, Гвидо. Очисти свою душу так, как я сделаю сейчас, во время мессы. — Он обхватил правую руку Гвидо обеими руками, крепко сжал ее и улыбнулся своей жутковатой улыбкой. — Завтра мы станем мятежниками и поборниками правды, Гвидо. Наши души пройдут сквозь очистительный огонь, с них сойдет весь жир, накопленный леностью мнимой веры. Верующие должны узнать, что эльфы — светлые существа, а вовсе не порождения тьмы, не демоны, как на тех картинах, что ты создаешь.
Художник ответил на рукопожатие.
— Мои перья станут твоим мечом, брат аббат. — Гвидо чувствовал себя несколько смущенным. Истина изменялась быстрее, чем способен был осознать его рассудок. Еще миг назад эльфы были воплощением зла, а теперь Люсьен назвал их светлыми существами.
Аббат улыбнулся ему изуродованными губами.
— Я рассчитываю на тебя, брат Гвидо. — И с этими словами он удалился.
Художник выдохнул, пытаясь упорядочить мысли. Стояла звенящая тишина. Казалось, ночь затаила дыхание. Наступит новая эра. Гвидо попытался представить, как изменится мир, когда они понесут верующим новую правду. Миниатюрист представлял себя пламенным проповедником на больших рыночных площадях, когда одна-единственная желчная мысль лишила его всех иллюзий. Откуда он вообще знает, что Люсьен говорит правду? Допустим, аббат часто вел себя странновато, и его история, похоже, объясняет это. Но действительно ли это истина? Зачем Жюлю лгать? Только потому, что тогда, когда Гийом стал мучеником, Бродяга был еще ребенком и не смог верно осознать события, свидетелем которых стал?
Гвидо поднял голову к небесному своду и почувствовал себя потерянным. Возникло ощущение, что его вот-вот затянет в темноту, что он навеки потеряется в ее просторах. Его душа была словно корабль, потерявший курс в бушующем море.
Рисовальщик чувствовал, что его сердце отчаянно бьется. Сомнения готовы были расколоть его. Где найти маяк, который вернет на путь истинный?
Он с сомнением поглядел на высокую храмовую башню, вздымавшуюся, будто крепость веры на фоне бесконечного неба. Там, в потайной пещере, глубоко в недрах скалы, собрались его братья и сестры. Как жаль, что он не может быть с ними!
Гвидо подошел к зарешеченному окну и поглядел на узкую тропку, ведущую к рефугиуму. В слабом лунном свете дорога цветом напоминала старую кость. Она была пуста. В эту ночь наверняка их не посетит никто… Может ли брат-художник осмелиться покинуть пост у ворот? На лестнице, ведущей в святая святых, имелся пролом в скале. Оттуда можно заглянуть в широкую пещеру, а снизу его не будет видно. Так он будет рядом с сестрами и братьями и в то же время останется в стороне, а когда месса закончится, успеет вернуться на свой пост. Кто придет этой ночью к воротам? Да никто!
Гвидо отодвинул засов. С негромким скрипом ворота отворились. Монах вышел на дорогу и вгляделся в ночь. Никого. Никто не понимал, почему для аббата так важно окружить рефугиум высокой стеной. На этой одинокой горе их общине некого бояться. Иногда художник спрашивал себя, не затем ли стена, чтобы запереть их. Но, конечно, это глупости. Днем любой может прийти и уйти, если захочет.
Мариотта однажды сказала ему, что стену возвели лишь для того, чтобы дети оставались на территории рефугиума и не играли в опасных скалах. Вот только детей не было. Все было готово для них. Шесть сестер по ордену уже выбрали себе партнеров. Но их тела оставались бесплодны. Это было будто проклятие.
Гвидо представил себе, каково было бы лечь в постель с Мариоттой. Его затрясло. Он обвел взглядом просторный горный пейзаж, затем снова поднял глаза к бесконечному небу. Он всего лишь песчинка. Ничего не значит.
Ему нужна община! Только она может спасти его. Сомнения и ширь этой ночи его убьют. Если он послушает, как поет Мариотта, это станет бальзамом для его израненной души. Она словно маяк для него!
Рисовальщик лишь прикрыл калитку. Если какой-нибудь путешественник все же забредет сюда, то он будет, по крайней мере, не заперт снаружи. В последний раз выглянул Гвидо в зарешеченное окно. Все будет хорошо!
Молодой монах украдкой пробрался к храмовой башне. Широкие створки башенных ворот были не заперты. Холод обхватил миниатюриста, будто плащ, стоило оказаться на улице. Стройные мраморные колонны тянулись к потолку. Весь храм состоял из одной-единственной просторной комнаты. На полу была изображена звезда с четырнадцатью лучами, касавшимися стен. Стены были белыми и без украшений. Исключение составляли только два ряда окон, расположенных высоко у галерей толстых башенных стен. Яркие витражи рассказы вали о самых значительных мучениках Церкви Тьюреда: святом Ромуальде, чьи раздробленные конечности язычники привязали к колесу, и святой Клодин, которую приковали в Анискансе головой вниз к опоре моста и утопили. Столь многие отдали свои жизни за веру…
Гвидо пересек сердце большой звезды и поспешил к лестнице, скрытой за одной из колонн. Когда-то здесь была всего лишь расселина в скале, которая вела к пещере. Гвидо с улыбкой вспомнил свои первые дни в монастыре. Он пришел сюда не писарем и не художником. Его прислали потому, что он был хорошим архитектором. Он помогал построить лестницу в святая святых, и он придал пещере, в которой на протяжении многих веков язычники поклонялись своим богам, новый вид. Непристойные картинки с обнаженными женщинами с огромной грудью исчезли под белоснежным слоем извести. На жертвенном камне стоял теперь маленький ларь из золота и свинцового стекла, в котором хранились три пальца ноги святого Гийома. Ладан стоимостью в целое состояние изгнал злых языческих духов и превратил древнее капище в место светлой веры. Гвидо гордился своим трудом, несмотря на то что крался сейчас по лестнице, словно вор.
Он добрался до пролома в скале и заглянул в пещеру. Удивился тому, как мало горит свечей. Их едва хватало на то, чтобы прогнать тьму. Гвидо раздраженно отметил, что на полу нарисовали широкий красный круг. На драгоценных плитах из песчаника медового цвета!
Рядом с маленьким ларем с пальцами святого Гийома расставили много черных свечей. Темные струйки дыма поднимались к потолку. Гвидо был потрясен. Потолок придется белить заново, если эти свечи будут гореть долго. Теперь художник заметил и второй круг, очерченный белым мелом. Все братья и сестры по ордену стояли там. Не хватало только Томазина. Он был рядом с Жюлем.
Гвидо поискал Люсьена. И, найдя, удивился. Аббат восторженно улыбался.
Жюль пел что-то на чужом языке. Гвидо понятия не имел, о чем речь, но мелодия настроила его на меланхоличный лад, его охватило странное ощущение, что эта песня написана не для людей.
Пламя свечей задрожало, будто их коснулся внезапно налетевший ветер. Посреди пещеры возникла арка из золотистого света. Никогда прежде не доводилось Гвидо видеть ничего подобного. Но свет; окружал темноту. Казалось, будто брат Жюль открыл врата в темную пропасть по ту сторону звезд.
Голос Бродяги изменился. Теперь он звучал низко и гортанно. И слов больше не было. Пение напоминало рычание собаки, которая, обнажив клыки и тряся хвостом, готовилась вцепиться кому-то в горло.
Братья и сестры по ордену толпились вокруг Люсьена. Все неотрывно смотрели на Жюля и Томазина, — Томазин, когда-то пытавшийся повторить священный пост Бродяги, стоял, слегка наклонившись вперед. Жюль положил правую руку ему на плечо. Лицо монаха было искажено от боли. Он задыхался, широко открыл рот, с губ его стекала ниточка густого вязкого света.
Толстый Жак пытался бежать, но какая-то невидимая стена удерживала его, равно как и остальных. Он колотил кулаками по препятствию, пока из-под ногтей не пошла кровь. Он всеми силами прижимал свое массивное тело к волшебной стене, но уйти было невозможно.
Люсьен вытянул руки, словно хотел прижать к себе всех своих братьев и сестер. Теперь по невидимой стене темницы барабанили и другие. Но большинство просто стояли и смотрели. Нить света, которую изрыгал Томазин, извивалась как червь и тянулась к темноте под золотистой аркой ворот.
— Отпусти моих детей! — в отчаянии крикнул Люсьен. — Что бы ты ни делал, возьми меня!
Но Бродяга, казалось, вообще не слышал аббата. Или не хотел слышать. Он все еще рычал, в то время как с Томазином стало происходить жуткое превращение. Его кожа стала съеживаться, будто с каждым ударом сердца он старел на год.
Среди пленных послышался хрустально-чистый голос. Мариотта! Она пела о Тьюреде, о свете, пред которым должны были исчезнуть все тени. И отчаявшиеся подняли головы. Звучный бас Люсьена присоединился к песне. Вступил третий голос.
Гвидо чувствовал силу песни, восставшей против темной магии Бродяги. Художник хотел спуститься, но ноги отказывались служить ему. Они были словно прибиты к каменным ступеням. Даже язык не повиновался его воле. Он желал петь со своими братьями и сестрами. Ему хотелось хотя бы соединить свой голос с остальными, если он уже не может быть с ними. Но даже в этом утешении было ему отказано.
Светящийся червь достиг темноты. Томазин так закатил глаза, что видны были только белки. Подобно жутким огонькам сияли они на его лице, с которого сошел весь жир. Теперь его кожа была натянута на кости черепа. Голова напоминала Гвидо головы давно умерших священнослужителей, которых он видел в каменных склепах в храмовых башнях в больших городах. Но Томазин был еще жив. Он пытался поднять руки. Пальцы его словно стремились уцепиться за свет, вытекавший из его тела. Он отчаянно хотел удержать его.
Из темноты по ту сторону врат послышался хриплый звук. Тень ожила и породила существо, сгорбленное, настороженное. Черным, как безлунная ночь, было оно. И шло оно за светом, вырванным Бродягой у Томазина. Существо тьмы жадно поглощало светящегося червя.
Томазин перестал сражаться за жизненный свет. Ряса соскользнула с костлявых плеч. Статного мужчину, сидевшего напротив Гвидо еще за ужином, было не узнать.
Из тьмы появилось второе существо. За ним на кратком Расстоянии последовали третье и четвертое. Они сражались за светящегося червя и поглощали его в мгновение ока. Под конец Томазин заплакал кровавыми слезами. Жюль разорвал заклинание и позволил умирающему священнослужителю Рухнуть на пол.
Закончив жестокую трапезу, порождения тени принялись бродить вокруг большого круга, где Жюль заточил остальных священнослужителей. Там, где существа пытались пробить стену, к их сотканным из тени телам тянулся белый свет, и они испуганно отскакивали. Жюля они избегали. Гвидо не мог разглядеть, окружил ли Бродяга себя заклинанием или было в нем что-то такое, чего боялись темные сущности.
Братья и сестры упрямо пели о всемогуществе Тьюреда. Гвидо видел, что у Мариотты, как и у многих других, в глазах стояли слезы. Он отчаянно пытался сдвинуться с места. Несмотря на то что художник по-прежнему не мог шевелиться, ему начал повиноваться хотя бы язык. Он молился и ругался! Предлагал Тьюреду свою душу в обмен на жизнь Мариотты. Требовал от бога сжечь мнимого собрата по ордену в небесном огне…
Казалось, Жюль разговаривал с существами. Какою сделку заключал предатель с тьмой? Пение заглушало его слова. Лишь по движениям губ становилось понятно, что он говорил. А потом он указал на круг. Жюль показал на Люсьена, затем на Мариотту и двух других собратьев по ордену.
Рывком, от которого сам едва не упал, освободился Гвидо. Перепрыгивая через две ступеньки, несся он вниз по лестнице. Он уже ничего не видел. К пению теперь примешивались крики. Что же происходит там, внизу?
Оступившись на лестнице, монах больно ударился плечом о скалу. Упал. Ступеньки оставляли синяки. Он обхватил голову, пытаясь защититься, когда последний, страшный удар вышиб из него дух.
Оглушенный, миниатюрист заморгал и огляделся по сторонам. Он оказался в пещере. До магического круга оставалось еще два шага. Тени ворвались в широкий круг. Большинство братьев и сестер продолжали петь, отчаянно и гордо подняв головы. Многие закрыли глаза, чтобы не видеть, как тени врываются в тела друзей и пьют из них жизненный свет.
Художник стремился к товарищам, но перед ним на полу оказалась тонкая красная черта, будто проведенная кровью, и переступить ее было невозможно. Его руки скользили по невидимой стене, холодной и гладкой, словно стекло.
Мариотта увидела миниатюриста. Ее карие глаза сверкнули надеждой, будто в нем она увидела спасение. Женщина протянула ему руку. Заклинание, удерживавшее их, похоже, было снято. Может быть, потому что ворвались тени.
В живых оставались лишь немногие братья. Большинство лежали на полу, съежившиеся, изуродованные, как Томазин, плоть сгорела на костях, несмотря на то что на коже их не видно было ни единой ранки.
Мариотта была словно в трансе. Она вытянула вперед руки. У ее обнаженных ног извивалась тень.
Монахиня все еще продолжала петь. Хор стал тише. В живых оставались лишь Люсьен, Мариотта и два других брата, на которых указал Жюль.
Мариотта прижала правую руку к невидимому барьеру, за которым был заперт Гвидо. Он попытался коснуться ее руки. Сквозь зачарованную стену он чувствовал ее тепло, несмотря на то что не мог ощутить кожу.
Будто черная полоса тумана поднялась тень вверх по Мариотте. Но сестра не обращала на нее внимания. Она перестала петь. Ее взгляд был направлен прямо на Гвидо, а потом среди всего этого ужаса она улыбнулась.
— Я знаю о твоей любви.
Ее слова обожгли душу молодого монаха. Он в отчаянии заколотил кулаками по барьеру, стал биться головой о стену, пока у него не пошла носом кровь.
— Я спасу тебя! — закричал он. — Я вытащу тебя оттуда! Я…
— Я тоже люблю тебя, — негромко сказала Мариотта. Ее губы коснулись стены.
Черные полосы достигли ее головы. Она вдохнула их!
— Нет, любимая! Ты не должна…
Теплый блеск погас в глазах Мариотты. Они все еще были устремлены на Гвидо. Но теперь на него смотрело что-то другое. Холодное, ощупывающее, жадное.
— Проклинаю тебя, боже! — закричал монах. — Где же ты в тот час, когда ты нужен своим детям, Тьюред? Что мы сделали тебе, что ты так страшно караешь нас?
Губы Мариотты округлились, словно она решила поцеловать юношу. Но теперь под мягкой плотью появились клыки, похожие на волчьи. Непристойный жест сопровождался хрипом и потрескиванием, от которого кровь стыла в жилах. Гвидо видел, как из челюсти выросли клыки. Под кожей извивалось нечто, будто в теле его возлюбленной поселились черви толщиной в палец. Тело Мариотты завалилось вперед. Она изменялась все быстрее и быстрее. Руки и ноги стали длиннее. Спина изогнулась. Синяя ряса разорвалась.
С Люсьеном и двумя другими братьями произошло то же самое превращение. Наконец все они приняли облик огромных собак. Ростом они были с лошадь, но более худые. Короткая белая шерсть покрывала истощенные тела. Творения Жюля окружало бело-голубое свечение. Они были прозрачны, по крайней мере становились таковыми время от времени. Казалось, что они все же созданы из плоти и крови.
Из их длинных пастей, в которых поблескивали смертоносные зубы, текла слюна. По их жадно сверкающим глазам было видно, что они еще далеко не утолили жажду жизненным светом живых.
— Почему? — прошептал Гвидо, не в силах понять, что произошло.
Бродяга приветливо посмотрел на него.
— Потому что теперь они — слуги, полезные мне. Настало время принести страх и ужас в мир эльфов. Вы — бичи Тьюреда. Если бы я послал вас в облике одетых в синее священнослужителей, эльфы посмеялись бы над вами. А так они научатся бояться. Их мечи и стрелы больше ничего не смогут вам сделать.
— То, что происходит здесь, не может быть в воле Тьюреда! — Гвидо не мог смотреть в лицо предателю. Что за порождение тьмы затесалось в ряды священнослужителей? Как это могло случиться? Как может бог терпеть такое кощунство?
— Значит, тебе ведома воля бога, Гвидо? — с вызовом поинтересовался Жюль.
— По крайней мере я знаю, что не может быть в его воле.
— Ты знал, что Люсьен лжесвидетельствовал о смерти святого Гийома? Он утверждал, что присутствовал при том, как умирал Гийом, и своей ложью обратил правду в ее противоположность.
У Гвидо закружилась голова. Его хотели обмануть!
— Каждый раз, приходя в этот рефугиум, я беседовал с аббатом о его мании. Но Люсьен был упрям. Он настаивал на том, чтобы распространить ложь о смерти нашего главного святого. О том, что эльфы пришли якобы для того, чтобы спасти Гийома. — Жюль рассмеялся. — Бред! Все случившееся он поставил с ног на голову!
Гвидо не мог отвести взгляд от погибших. Некоторые держались за руки или цеплялись друг за друга, когда умирали.
— Это не может быть божественная воля, — повторил он. — Тьюред милосерден!
— Истинно так, — согласился Жюль. Он переступил через тело Томазина и схватил Гвидо за руки. — Поэтому он трижды присылал меня, чтобы я побеседовал с Люсьеном и отговорил его. Даже сегодня я предпринял одну попытку. — Бродяга схватил Гвидо за подбородок и заставил миниатюриста посмотреть ему в глаза. Такие красивые голубые глаза. — Что, если я меч господень, Гвидо? Что, если Тьюред послал меня, Чтобы наказать последнего оставшегося в живых убийцу святого Гийома, поскольку тот решил похвастаться своим кровавым злодеянием?
— Ты убил двадцать девять невиновных. — Гвидо высвободился и отступил на шаг. — Почему должна была погибнуть Мариотта, если ты хотел наказать Люсьена? И почему Жак, Томазин и остальные?
— Потому что господь в своей непостижимой мудрости решил, что яд лжи Люсьена слишком долго действовал на них, и вынужден был лишить их тел, дабы спасти души. Я меч судии, Гвидо. Но смертный приговор вынес Люсьен, когда начал ослеплять их. — Голубые глаза смотрели неумолимо. — Ты тоже ослеплен, Гвидо?
Монах уже не знал, во что верить. Его била дрожь. Даже если Жюль говорил правду, кара была слишком суровой. Это не приговор бога, в которого он хотел верить.
— Ну что?
Одна из призрачных собак хрипло залаяла. Ее задние лапы подкосились, беспомощно дернулись, в то время как существо пыталось отползти в сторону на передних лапах.
Жюль отвел свой леденящий взгляд.
Теперь рухнула и вторая призрачная собака. Ее грудь изогнулась, словно кузнечный мех. Ребра пробили плоть, что-то черное вытекло из тела.
Бродяга отошел к двум оставшимся собакам. У одной из них были глаза Мариотты. Гвидо готов был поклясться чем угодно, что теперь на него снова смотрела его возлюбленная, настолько печальным был этот взгляд. Вздрогнув, призрачное животное выпустило из себя тень, которая, извиваясь, поползла обратно во тьму по ту сторону светящихся врат.
Все четыре собаки скончались. В святая святых рефугиума воцарилась тишина.
Жюль бродил от одного тела к другому, не обращая внимания ни на что вокруг и наступая на тела умерших братьев.
— Их души были слишком слабы, — произнес он и посмотрел на Гвидо, словно тот должен был понять, о чем идет речь. — Они не могли удержать ингиз. Все зря.
— Что оказалось зря?
— Смерть твоих братьев и сестер, — холодно ответил Жюль. — Не выполнила своей божественной цели.
Слепая ярость охватила Гвидо. Что это все значит? Что бог может ошибаться? Что резня была ошибкой? Вскрикнув от ярости, монах кинулся на Жюля. Его кулаки колотили лицо собрата по ордену. Под его ударами у Жюля лопнула губа. С громким треском сломалась переносица. Кровь текла по губам и подбородку.
Одно слово заставило Гвидо окаменеть. Невидимая сила схватила миниатюриста и подняла, пола касались только кончики пальцев.
Жюль провел рукой по лицу. Его губы мгновенно исцелились, нос выпрямился. Осталась только кровь.
— Тебе хочется быть с ними? — Он пренебрежительно махнул рукой в сторону мертвых. — Это твое желание я исполнять не стану.
Бродяга сплюнул кровь и мокроту на ладонь. Прошептал слово, от которого задрожали огоньки свечей. Его кровь превратилась в бледных червей. Затем он дунул на руку, и черви исчезли.
Гвидо почувствовал легкую боль глубоко внутри головы.
— Я подарю тебе жизнь, художник-миниатюрист, и задачу. Думаешь, я представляю опасность для своей Церкви? Найди
способ остановить меня! Но если ты заговоришь о том, что произошло сегодня, черви в твоей голове начнут поедать твой мозг, и ты, страдая от невыносимой боли, мгновенно рухнешь на пол с пеной у рта. А если поднимешь руку, чтобы записать то, что здесь случилось, тебя постигнет та же участь.
— Что значит «твоя Церковь»?
— Ты все еще не понимаешь? — Теперь в голосе Бродяги звучали тепло и сочувствие. Он снова превратился в того самого Жюля, которого любили все братья и сестры в рефугиуме. — Знаешь, Гийом был моим сыном и эльфы решили обречь его на смерть. Та история, которую рассказал Люсьен, правдива. Не эльфы убили Гийома в Анискансе. Но их королева отдала приказ убить его. И если бы их не опередили солдаты короля Кабецана, эльфы выполнили бы приказ. Ты не знаешь их, этих эльфов. В сердцах их правит холод, от которого содрогаюсь даже я. Они гораздо ужаснее, чем ты можешь изобразить на своих картинах. Уничтожить их, а вместе с ними и всех выродков альвов — вот смысл всей моей жизни. И моя Церковь будет в борьбе моим самым острым оружием. Ты знаешь, меня привечают во всех рефугиумах, Гвидо. И уже догадываешься, что я не человек. Я измеряю свою жизнь столетиями, и я сформирую Церковь Тьюреда. Пятьдесят лет назад эльфы ничего не значили для твоих собратьев по ордену, а сегодня вы ненавидите их, потому что они убили святого Гийома. Семеро моих детей носят синие одежды твоего ордена, и они займут высокое положение в Церкви. Вы будете такими, какими нужны мне. Никто не догадывается об этом. Беги в смерть, и никто не остановит меня. Или живи и найди способ, который не разбудит червей внутри твоей головы.
Он оттолкнул в сторону труп Люсьена.
— В конце концов, я оказал им услугу. Вы ведь все мечтаете о том, чтобы стать мучениками и святыми. Думаю, я подниму их к свету храмовых окон. Тридцать мучеников Моне Габино. Звучит неплохо, правда? Моя Церковь пронесет их имена в веках. — Жюль огляделся и провел рукой по подбородку. — Видно, что они стали жертвами темной магии. Наверное, это дело рук злобных эльфов.
— Я не допущу этого! — возмутился Гвидо. — Я расскажу всем… — От жгучей боли он застонал.
— Я говорил, что черви в твоей голове будут съедать чуточку мозга каждый раз, как ты будешь их будить? Они превратят тебя в слюнявого идиота, слишком глупого, чтобы удержать в себе воду, если ты будешь будить их слишком часто.
— Почему бы тебе просто не убить меня?
— Хороший вопрос. В принципе, отпускать тебя легкомысленно. Может быть, ты жив сейчас потому, что «тридцать один мученик» звучит не так складно, как «тридцать мучеников». Это доступнее. А может быть, ты жив и потому, что я игрок и слишком легкая победа не представляет для меня интереса.
Жюль снял заклинание, и Гвидо бессильно опустился на пол. Его по-прежнему мучила тупая боль. Он крепко прижал руки к вискам и стал молиться.
Когда мучения его наконец закончились и он поднял голову, оказалось, что он остался с мертвецами один.
«Он не умер»
Острие меча легко коснулось шеи. Обилее отступила на шаг и опустила оружие.
— Я никогда этому не научусь.
Больше всего ей хотелось швырнуть деревянный тренировочный меч о стену, но девушка попыталась скрыть свои чувства. Бросила быстрый взгляд на свод зала для фехтований, чтобы королева не смогла ничего прочесть в ее глазах. Они были одни в огромном помещении.
Мягкий утренний свет падал в окно, лаская оружие у противоположной стены. Клинки висели настолько близко друг к другу, что мрамор стен почти исчезал за сталью. Это был самый настоящий арсенал, достаточно внушительный, чтобы вооружить небольшое войско. Трофеи столетий войн.
В конце этой галереи кровавых воспоминаний в ивовой корзине висел кобольд. Обилее уже пару раз разговаривала с пареньком, но не могла вспомнить его имени. Может быть, он его и не назвал. В том, что касалось их имен, кобольды иногда бывали весьма своеобразны. Кобольд знал историю каждого из клинков, будь то похожие на языки пламени мечи эльфов из Ланголлиона, большие двойные секиры минотавров или шпаги-трости Аркадии. При этом коротышка вел собственную битву с пылью и ржавчиной. Задача всей его жизни заключалась в том, чтобы поддерживать оружие в чистоте, а квартировал кобольд в крохотной комнатке за стеной. Потайная дверь, ведущая в его жилище, находилась за отмеченным в бою драконьим щитом. Дом смотрителя оружия был частью фехтовального зала, и хозяин был счастлив, когда находил слушателя, которому мог рассказать о своих победах над грязью, окисью и подлым налетом ржавчины.
— Не принимай ситуацию с касанием слишком близко к сердцу, Обилее. В сражении боевым оружием это было бы очень неловкое касание. — Королева с вызовом смотрела на нее. — Знаешь почему?
— Потому что порез горла в этом месте рассекает артерию, по которой кровь течет от сердца к голове. Из надреза брызнет кровь, и может возникнуть опасность того, что брызги попадут в глаза. В сражении царапина, за которую я заплатила бы кратким ослеплением, могла означать мою смерть.
Эмерелль удовлетворенно кивнула.
— Очень хорошо. Пытаясь нанести удар в шею противника, помни, что это должен быть укол, а не надрез. Такие раны кровоточат не столь сильно. Идеален укол под подбородок, ведущий через ротовую полость прямо в мозг. Он убивает мгновенно, впрочем, хорош в основном против более крупных противников, вроде троллей.
Обилее содрогнулась. Ее пугала холодность, с которой Эмерелль говорила о конце жизни. Иногда эльфийка опасалась, что королева вынашивает тайный план по превращению ее в мастера меча. Олловейн исчез много лет назад. Разбойничьи набеги троллей становились все более дерзкими. Момент, когда серокожие предпримут настоящий поход в Земли Ветров, был лишь вопросом времени, и вот тогда им понадобится полководец.
— Ты выглядишь подавленной, — заметила Эмерелль. — Так переживаешь из-за исхода этой небольшой стычки или же тебя гнетет что-то другое?
— Я не уверена, что призвана стать воительницей. Я двигаюсь так неловко… И не знаю, смогу ли убить кого-либо.
— Может быть, именно эти сомнения я в тебе и ценю. Воительница-рыцарь никогда не лишает жизни легкомысленно. Когда твое обучение будет завершено, в Альвенмарке не останется создания, которое ты не смогла бы убить. Но твоя истинная задача состоит в том, чтобы оберегать жизнь. Ты выступишь в защиту тех, кто не может сам поднять оружие. На многие годы ты станешь странствующим рыцарем. Мечом и щитом слабых, которые не могут надеяться ни на какую другую помощь, кроме помощи эльфа, принимающего их дела близко к сердцу. Будешь охотиться на похитителей телят — гигантских сомов Манчукетта и сможешь даже с закрытыми глазами защититься от отравленных стрел горгон из Нашрапура. Ты приумножишь славу эльфийских народов, которые всегда были светочем угнетенных.
Когда Эмерелль говорила так, Обилее могла думать только об одном. Если она станет странствующим рыцарем, то ее не будет здесь, когда вернется тот, кому она отдала свое сердце. Тот, чьи мятежные поиски изгнанной волшебницы Нороэлль стали превращаться в легенду эльфийских народов. Тот, кто посвятил свою жизнь любви к другой и кто никогда не заметит, как много он значит для Обилее.
— Ты сегодня мыслями далеко отсюда. Лучше, если мы закончим урок. В полуденный час тебя ждет Элодрин из Альвемара. Он все еще не оставил надежды посвятить тебя в тонкости игры в фальрах. — Эмерелль мягко улыбнулась. — Прости меня. Я позволила себе эту насмешку, поскольку и сама не могу справиться с Элодрином.
Королева расстегнула стеганую жилетку, которую надевала во время каждого урока фехтования. За все те годы, на протяжении которых они с королевой скрещивали деревянные мечи, Обилее ни разу не коснулась правительницы Альвенмарка. Большинство детей альвов знали Эмерелль только как неприступную королеву, но когда-то и она была странствующим рыцарем, и в драконьих войнах в конце концов она вела объединенное войско эльфийских князей. Эмерелль по-прежнему каждый день тренировалась в фехтовальном зале. Она была мастером в искусстве боя с тенью. Обилее часто наблюдала, как с клинком в руке правительница кружила по просторному залу, словно танцор, идущий за мелодией, которую слышит он один. Существовала лишь горстка эльфов, которым Эмерелль предоставила привилегию входить в фехтовальный зал, когда тренировалась там ночью или в первые утренние часы.
Иногда Обилее спрашивала себя, не пытается ли королева заполнить пустоту, образовавшуюся с уходом Нороэлль. Эльфийка-волшебница была когда-то подругой и наставницей Обилее.
Эмерелль налила воды в хрустальный кубок и предложила девушке. По комнате промелькнула тень, как иногда бывает в ясные летние дни, когда по земле плывут тени облаков. Обилее вздрогнула. За все годы она так и не смогла привыкнуть к этому.
— Когда вернется Олловейн, я снова запру их в тюрьму Ничто.
Молодая воительница подняла взгляд на свою королеву. Никто не осмеливался заговорить с Эмерелль напрямую о том, что мастер меча пропал вот уже семь лет назад, не вернулись и воины, которых послали на его поиски. Вестей из библиотеки Искендрии не поступало. Зато распространился слух о том, что оплот знаний поглотило Ничто. Кто знает, что происходит в Расколотом мире, если ингиз удалось даже проникнуть во дворец владычицы.
— Разве только мастер меча может убить тени? — Обилее избегала произносить имя ингиз, боясь тем самым привлечь к себе внимание призрачных существ.
— Никто не может убить их, — с непривычной открытостью ответила королева. — Этого не могли сделать даже альвы. Поэтому они изгнали ингиз в Ничто. Там они почти не причиняют вреда.
Обилее смотрела на Эмерелль широко раскрытыми от ужаса глазами.
— Нам придется терпеть тени вечно?
Королева мягко покачала головой.
— Надеюсь, нет. Я могу сдерживать ингиз при помощи волшебной силы. Я знаю их. Семеро бесчинствуют во дворце, и вот уже более двух лет не приходили новые тени. Ингиз никогда не удаляются больше чем на пару миль. Свет притягивает их… Или, может быть, я. Они поглощают жизненный свет своих жертв, когда становятся достаточно сильны. Иногда мне кажется, что они посягают на мой свет. Что я их трофей. Поэтому я больше не покидаю дворца.
«Зато уходят остальные, у кого находится повод убраться», — подумала Обилее. Вот только на прошлой неделе мастер Альвиас отослал свою дочь в Альвемер. Она ждала ребенка, и гофмейстер, считавшийся одним из самых верных, не смог вынести мысли о том, что тень ингиз упадет на расцветшее тело его дочери. Он стыдился этого мнимого предательства, так он говорил Обилее, но в конце концов это не удержало Альвиаса от того, чтобы приказать дочери уехать.
— Почему ты не отбросишь тени обратно во тьму, если можешь удерживать их при помощи магии, повелительница?
Эмерелль провела пальцем по краю кубка, который поставила на стол эльфийская воительница. Погрузившись в свои мысли, она прислушивалась к жалобному звуку стекла.
— Было бы ошибкой изгонять их обратно в Ничто, пока не восстановлена исчезнувшая струна в сети троп альвов. Пока что ингиз лишь случайно находят путь в наш мир из своей темницы. Но что произойдет, если я пошлю обратно тех, кто побывал здесь? Они ведают путь в Альвенмарк. Не приведут ли они сюда целые полчища? Никто не знает, сколько существует ингиз. Довольно ли их, чтобы погрузить в тень целый мир? И не растет ли их сила, когда они собираются в большом количестве? Когда вернется Олловейн, он принесет ответы на эти вопросы.
— А если он не вернется? Он пропал много лет назад.
Никто до сих пор не отваживался сказать об этом открыто в присутствии королевы. Решения Эмерелль не ставили под сомнение, если, конечно, не было желания отправиться в изгнание. Но разве те, кто, несмотря на присутствие теней, жил во дворце, не имели права знать, что будет дальше? Некоторые даже поговаривали, будто правительница еще не совсем оправилась от полученных в Вахан Калиде ранений. Почти целую зиму пролежала она без сознания, и некоторые полагали, что она до сих пор в оцепенении.
— Он вернется, — негромко и упрямо произнесла Эмерелль.
— Но как ты можешь быть настолько уверенной?
Королева подняла голову, взгляд ее был словно у сфинкса, непонятный и таинственный. По ее глазам невозможно было прочесть, о чем она думает.
— Ты заходишь слишком далеко.
Обилее сжала губы. Кто-то ведь должен задать этот вопрос. Она не станет извиняться за то, что слетело с ее губ.
— Всего семь лет, две луны и тринадцать дней назад. — Эмерелль несмело улыбнулась. — И семнадцать часов. Никто во всем Альвенмарке не ждет его возвращения так, как я.
Молодая эльфийка удивилась, почти испугалась. Не в привычках королевы такая открытость. Никогда не доводилось Обилее видеть, чтобы Эмерелль проявляла свои чувства.
Королева положила правую руку на грудь, туда, где билось сердце.
— Я чувствую его. — Взгляд ее стал мягче. — Я знаю, что он жив, хоть и не могу объяснить, почему это так. Я чувствую его. Его мысли. Его сущность.
— Ты привязала к себе его душу? — испуганно спросила Обилее.
Эмерелль рассмеялась.
— Нет. Может быть, он взял себе частичку моей души. Много столетий тому назад.
— Когда-то вы были вместе? — спросила Обилее, позабыв об этикете.
— Очень-очень давно. Он отдал за меня свою жизнь. С тех пор я жду его.
— И он родился так много времени спустя? Или он…
Королева опустила глаза.
— Я еще надеюсь на это.
Юная эльфийка поняла. При дворе Эмерелль до сих пор удавалось скрывать свои чувства к Олловейну. Но теперь многое представало в новом свете. Быстрая карьера Белого рыцаря могла быть связана не только с его выдающимися способностями. В его верности Эмерелль, уже ставшей легендарной, теперь появилось грустное звучание. Может быть, его душа догадывалась о том, что не проявлялось открыто? Существует ли память души, не имеющая ничего общего с воспоминаниями, но, тем не менее, определяющая жизнь? С родившимися вновь не говорили о старых связях. Это входило в число неписаных законов всех эльфийских народов. Влюбленные ждали тех, кто снова облечется в плоть, поскольку те не нашли пути в лунный свет, но никто не отягощал жизнь родившихся вновь прошлым. Среди любящих часто бывало, что они хотели, чтобы их узнали, что надеялись на то, что любовь бессмертна. Но чаще всего родившиеся вновь не вспоминали свою прошлую жизнь. Были истории о любви, пережившей смерть, несмотря на то что пару разделяла пропасть столетий. Считалось, что, только если две души были настолько близки, что становились как одна, они могли отыскать друг друга снова.
Обилее спросила себя, сколько раз с тех пор мастер меча мог рождаться и не узнавать Эмерелль. Робость, с которой отреагировала обычно столь неприступная владычица, показалась ей указанием на то, что Олловейн мог быть не первым телом, в котором возродилась душа возлюбленного Эмерелль.
— Если он жив, я воспринимаю груз столетий не настолько тяжело. С ним возрождается частичка моей юности. Он был моим спутником, когда я была странствующим рыцарем. Тогда так легко было понять, что есть справедливость. Рыцари сражались за какое-то одно существо или небольшую общину. Все было обозримо. Вот увидишь, существует очень мало того, что приносит такое же удовлетворение, как возможность восстановить справедливость. Я — щит и меч целого мира. Я видела тысячи вариантов будущего Альвенмарка в серебряной чаше. Была свидетельницей ужасов, которые ты даже представить себе не можешь. Грань между правдой и неправдой стала узка, как острие ножа, каждый шаг, который я делала, оставлял на мне раны. Иногда мне кажется, что если бы я оставалась странствующим рыцарем, то сразила бы ту Эмерелль, которая сидит на троне Альвенмарка. Многим я кажусь тираном. Может быть, именно проклятие серебряной чаши однажды сломает меня. Я уже не борюсь за живущих, нет, моя тревога — о неисчислимых легионах тех, кто должен родиться. Как объяснить тем, кто жалуется, будто я поступила с ними несправедливо, что я добивалась справедливости для их правнуков? Этого никто не хочет слушать. Я не знаю другой ценности, столь же изменчивой, как справедливость. Ни один из элементов, о которых рассказывают алхимики, не может быть столь летучим. Как поступить справедливо по отношению к овце, чьих ягнят растерзали? Убить волка? Разве справедливо судить волка, который сделал то, для чего он создан? Я пытаюсь править так, чтобы было хорошо как можно большему количеству созданий Альвенмарка. Я храню мир, со всей строгостью защищая законы, которые когда-то были даны нам альвами. Никто не может быть выше этих законов. Даже я. Поэтому у меня не было выбора, кроме как наказать Нороэлль, когда она отнесла дитя демона в мир людей. Ты ведь знаешь, она долгое время была моей подругой и была близка мне, как никто другой.
Даже сейчас, спустя столько лет, Обилее с трудом удалось сдержать слезы при воспоминании о том, как была изгнана Нороэлль. Быть пленницей одного из обломков Расколотого мира — такое наказание страшнее смерти. Умирая, эльфы уходили в лунный свет или могли надеяться, что однажды родятся снова. Но никто не знал, что происходит с теми, кто расстается с жизнью в, Расколотом мире. Говорили, что души становятся его пленниками или что они даже гибнут в Ничто. Смерть там не давала надежды на избавление. Души угасали, словно свечи, задутые внезапно налетевшим порывом ветра.
— Я тоже горюю по Нороэлль, — печально произнесла королева. — Она оставила брешь, которую никто не может закрыть. Это бремя долгой жизни — нести на сердце столько ран. Иногда желание бежать от всего становится просто невероятным. Слабое утешение — спасать мир для тех, кто еще даже не родился. Они — абстрактная идея. Нет глубоких чувств, связанных с теми, кто когда-нибудь будет жить, кроме, разве что, ответственности. Бывают мгновения, когда я втайне переворачиваю свою догму относительно того, чтобы поступать справедливо по отношению к как можно большему количеству существ. Тогда я представляю себе, что будущее для… — Она вдруг умолкла.
Обилее пристально поглядела на Эмерелль. Неужели она сделала что-то, что оскорбило владычицу? Королева закрыла глаза. Ее правая рука все еще лежала на сердце. Все напряжение ушло с лица.
— Я едва не назвала его истинное имя, — негромко произнесла она. А затем пристально посмотрела на юную эльфийку. — Давно уже никому не открывала я душу, Обилее. Теперь ты знаешь обо мне больше, чем даже Нороэлль. Пусть твои уста станут печатью моих тайн.
Обилее почувствовала себя обманутой. Сколь много ни открыла ей Эмерелль, последнюю тайну она оставила себе. Молодая эльфийка боролась с собой. Осмелиться ли потребовать больше? Лучше не знать вообще ничего, чем ухватить лишь верхушку правды.
— Если ты хотела чему-то научить меня, повелительница, то расскажи все. Что ты имеешь в виду, говоря о своей догме справедливости?
Улыбка Эмерелль изменилась. Она не ушла с губ, но до глаз уже не доходила. Они казались холодными. Изучающими.
— Ты станешь хорошим странствующим рыцарем, потому что осмеливаешься задавать неудобные вопросы. А истина — это почти столь же непостоянная материя, как и справедливость. Я думаю о том, кого ты знаешь как Олловейна, когда сражаюсь за будущее Альвенмарка. На самом деле один он придает мне силы. Если быть честной, то всегда хочется менять мир для каких-то отдельных личностей. Не для народов. По крайней мере это справедливо для меня. Я представляю себе, что Альвенмарк должен по-прежнему оставаться местом, за которое мы сражались, когда я еще была странствующим рыцарем, а он сопровождал меня. Это должно стать подарком ему, если однажды он вспомнит нашу любовь. Когда бы это ни случилось.
Обилее этот ответ показался недостаточным. Может ли необретенная любовь быть мерилом для целого мира? Как измерять справедливость? Не лучше ли желать подарить как можно большему количеству существ справедливую жизнь? Воительница порадовалась тому, что она не на месте Эмерелль, и в то же время была уверена, что приняла бы иное решение.
— Ты теперь сомневаешься во мне? — насмешливо спросила королева. — Советую не судить мои поступки, Обилее. Это все равно как если бы ты нашла на пыльной дороге, теряющейся вдали, один-единственный фрагмент мозаики и решила, что можешь представить картину, из которой он выпал. Сколь бы ты ни была убеждена в обратном, ты меня не знаешь. Я буду продолжать сражаться за Олловейна, потому что, несмотря на то что он пропал семь лет назад, я все еще чувствую его. Он не умер!
Обилее показалось, что в последних словах Эмерелль прозвучала странная нотка. Сможет ли королева признать когда-либо, что ее возлюбленный погиб? Будет ли продолжать настаивать на том, что он, возможно, вернется? И может ли так быть, что мужчина, с которым она когда-то разделила любовь, давным-давно исчез, несмотря на то что его душа снова и снова возвращалась в Альвенмарк? Внезапно юная воительница взглянула на Эмерелль другими глазами. Может быть, те, кто называл ее тираншей, все же были правы? И в то же время Обилее испытала глубокое сочувствие к повелительнице. И вспомнила, что говорила Эмерелль об одном камне из мозаики.
Королева поднялась и указала на девушку тренировочным мечом.
— Вставай, Обилее. Хочу преподать тебе один урок, прежде чем вернуться в тронный зал.
Нет покоя
Я превращаю яд меланхолии в чернила и заключаю его в кусок тонкой выдубленной телячьей кожи, когда пишу тебе, мой потерянный друг. Сердце сжимается в груди, когда я думаю о тебе, Олловейн. Пятнадцать лет прошло с тех пор, как я видел тебя в последний раз, в ту зиму крови, которую скальды теперь поэтично называют эльфийской зимой. Я часто думаю о тебе, друг мой. Некоторые говорят, что ты мертв. Но я не могу представить противника, который мог бы победить тебя, мастер меча. Для меня ты навеки остался непобедимым, как тогда когда ты был моим учителем фехтования, в те далекие дни, когда я мальчишка оказался один при дворе в Альвенмарке. Единственный человек в чужом мире. И тогда ты был моим единственным другом. Еще я часто вспоминаю те годы, когда мы вместе с отцом искали сына Нороэлль. Сегодня я лучше понимаю его, того Мандреда Торгридсона, который отдал меня, своего сына, эльфийской королеве. Фьордландия восстала из пепла войны. Стала сильным королевством. Настолько сильным, что наши соседи смеются над нами и говорят: у всех королевств есть войско, которое ему служит, а это войско с королевством, которое ему служит. Как бы мне хотелось, чтобы все было иначе! Но тролли не оставляют нас в покое. Каждую весну приходят они с ледяного севера. Крадут скот, сжигают одинокие подворья, убивают крестьян. Думаю, не нужно рассказывать тебе, что серокожие с ними делают. Мы оба видели это.
Моя жизнь одинока без тебя, друг мой. Это может звучать странно, ведь я, будучи королем, почти постоянно окружен людьми. Но такого друга, как ты, я найти не сумел. Ты оставил брешь в моем сердце. Так же как Кадлин и Асла, которых я не смог спасти от троллей. Иногда я стою на вершине Январского утеса среди зачарованных камней, особенно в те ночи, когда по небу тянется зеленое колдовское сияние, а земля укутана зимним саваном. И я шепчу твое имя. И надеюсь, что магические врата откроются и я смогу вернуться в Альвенмарк. Своего сына Мелвина я никогда не видел. Я поступил с ним так же, как поступил со мной мой отец. Позволил ему вырасти одному, на чужбине. Сильвина рассказывает о нем очень мало. Она осталась со мной. Такого ты не предполагал, верно? Я сам этого не понимаю. Конечно, она мне верна, как положено маураванам. Как кошка, которая выбирает себе человека, с которым останется. Иногда она на несколько недель уходит странствовать, а потом я просыпаюсь утром оттого, что ко мне прижимается ее теплое тело. Она всегда возвращается. Я знаю, ты тоже вернешься, друг мой. Я так хочу этого… Ты обнаружишь старика. А может быть, лишь могилу. Но из могилы с тобой будут говорить мои письма. Сядь на вершине Январского утеса среди эльфийских камней, когда будешь читать их, и слушай ветер. Там я буду ближе к тебе, несмотря на то что тело мое давно обратится в прах. Время — изменчивый друг, мастер меча. В юности оно почти каждый день делало мне подарки. Но теперь оно превратилось в вора. Каждый день отнимает у меня что-то. Еще немного, и я исчезну совсем, Земляки называют меня эльфийским сыном или ребенком эльфов. Но я так и не стал эльфом. Я никогда не сумел постичь тайну, каким образом сделать время своим союзником. Не выучил волшебного слова, оберегающего от того, чтобы жизнь не начала красть годы.
Еще одну историю я должен рассказать тебе, прежде чем догорит свеча и на небе останется только холодное колдовское сияние. Я знаю, она заставит тебя улыбнуться. Мой сын Ульрик стал воином. Человеком, которым может гордиться отец. Он выбрал в качестве цвета белый, как ты, и он красив, как эльф. Мой народ боится его, но об этом я сейчас говорить не хочу. Я хочу рассказать о странном человеческом качестве. Оно позволяет Сильвине и Ульрику слиться в одну личность. Всего в паре дней езды от Фирнстайна рассказывают, что ты все еще со мной, друг мой. Они называют тебя Оллвином и говорят, что ты рядом в каждом бою. А рядом со мной всегда Ульрик. Я беспокоюсь за него. Иногда такое чувство, что его вообще нет. Будь ему другом, как ты был другом мне, если, когда ты вернешься, меня уже не будет. Ты понадобишься ему.
А теперь я оседлаю коня и отправлюсь к Январскому утесу. Возьму с собой Кровь. Помнишь ее? Огромную уродливую собаку, которая спасла Ульрика и Хальгарду, а еще Йильвину. Иногда у меня такое чувство, что вор-время боится ее длинных клыков. Она все еще сильна, несмотря на то что морда у нее давно поседела. Кровь часто сопровождает меня. И иногда, когда открываются врата в призрачный мир, я вижу, как моя маленькая Кадлин ездит на ней, слышу ее смех. Январский утес — хорошее место, чтобы быть ближе к духам. Когда я там один и слушаю ветер, мне иногда чудятся звуки флейты. Может быть, это Ксерн играет на пастушьей флейте в тени древнего дуба Атты Айкъярто. Я знаю, они находятся на расстоянии лишь шага — и все же так недосягаемы для меня, как и ты, друг мой. Каждый раз, приезжая на вершину утеса, я надеюсь, что врата откроются и ты выйдешь мне навстречу. Если Лут позволит, мы встретимся через несколько часов. Земля нарядилась в твой цвет, Олловейн. И если я с тобой не повстречаюсь, то, может быть, ледяной ветер выдует тоску из моей души.
Из писем короля Альфадаса эльфу Олловейну,
секретный документ, сундук 9,
Дубовый зал библиотеки Фирнстайна
Охотница
Кадлин в недоумении глядела на город у фьорда. Когда пять дней назад она добралась до Зунненберга, то была потрясена; она никогда не думала, что столько людей могут жить рядом. Но вид Фирнстайна оказался еще более ошеломляющим. Она попыталась посчитать, сколько домов, хижин и лодочных сараев стоит на берегу там, внизу. Да их же больше пяти сотен! Сколько ж там может оказаться людей? Пять тысяч? Или больше? Как огромное стадо оленей. Но оленям нужно переходить от пастбища к пастбищу. Как людям удается жить на одном месте и не умирать с голоду?
Высокий земляной вал с деревянным палисадом опоясывал город. И словно корона, поднимался над поселением огромный пиршественный зал. Чертоги короля. Там, должно быть, живет легендарный Альфадас. Эльфийский сын, как его еще называли. Он прогнал троллей, после того как серокожие опустошили почти всю страну. Он поднял королевство из пепла и возвеличил его.
С самого детства, когда охотники собирались вечерами у костров, Кадлин множество раз слышала рассказы о короле. Альфадас! Это имя всегда трогало ее. Будило внутри сладкую боль, тоску по тому, чтобы быть рядом с ним, служить ему.
Она совершенно точно помнила туманный осенний день, когда в долину спустились тучи и к ним пришла в гости эльфийка Сильвина. Рассматривая ее лук, Кадлин решила стать охотницей. Королю всегда нужны охотники, чтобы обеспечивать множество воинов свежим мясом. Сильвина тоже была охотницей. Раз или два в году, чаще всего весной и осенью, она приходила навестить ее родителей, с которыми подружилась. А еще она делила с королем постель. Когда эльфийка пришла впервые, у Кадлин не хватило сил даже на то, чтобы натянуть лук. Молодая мауравани улыбнулась. С тех пор прошло много времени.
— Ну, что? — Кальф, отец Кадлин, внимательно наблюдал за ней. Он казался напряженным, несмотря на то что изо всех сил пытался не подавать виду. Он был против этого путешествия и еще вчера вечером у лагерного костра пытался отговорить ее. Кальф не любил крупных поселений и избегал их, будто волк. Казалось, он видит в них опасность. Почему это так, рассказывать Кадлин он не захотел. — Тебе нравится то, что ты видишь? Даже здесь, наверху, чувствуется вонь множества людей. Это против божественных законов, чтобы такое количество людей жили на одном пятачке. Они задохнутся в собственных нечистотах! Я уже сейчас тоскую по чистому горному воздуху.
Кадлин глубоко вздохнула. Слова отца были полной чепухой! Воздух хороший. Охотница поглядела на отвесный утес по другую сторону фьорда. На вершине был круг стоящих вертикально камней, зачарованное место, через которое в их мир попадали эльфы. Однажды Альфадас по приказу короля прошел через этот круг с целым войском.
Острая вершина показалась ей странно знакомой. Она ведь никогда прежде здесь не была! Может быть, во сне видела? Иногда ее мучили кошмары-воспоминания об эльфийской зиме. Тогда родители бежали в горы вместе с ней. Она знала об этом по рассказам, но воспоминаний не было. А еще она знала, что однажды встречалась с троллями. Они были огромны. От них пахло дымом и зимой. И с ними была женщина, скрывавшая лицо под маской из кожи. Эта троллиха пришла и держала ее на руках. Даже теперь Кадлин вскрикивала, когда видела это во сне. Прикосновение обернутых лоскутьями тряпок тролльских рук было касанием смерти. Юная охотница не знала, почему еще живы она и ее родители, хотя после бегства встретились с людоедами. Ее мать, Асла, постоянно пыталась разуверить ее в правдивости этой истории. Она говорила, что ничего подобного никогда не было, но заявляла она это с такой решимостью, что Кадлин не верила. Почему мать лгала, почему тролли не убили их — все оставалось тайной. Кальф тоже не хотел говорить об этом, несмотря на то что Асла была мертва уже три года.
Девушка задумчиво глядела на город у фьорда. Там она никогда не была, в этом она была совершенно уверена. Такое место она наверняка бы запомнила. На юге был разбит большой палаточный городок. Собиралось королевское войско. Воины и рабочие шли со всех концов королевства. А еще Кадлин видела флажки, установленные для лучников. Быть в числе стрелков Альфадаса было огромной честью. Только сотня лучших будут сопровождать армию короля в качестве охотников и следопытов. Они станут наполнять желудки голодных воинов, они будут глазами войска, когда оно ступит на территорию троллей.
Кадлин взвалила лук на плечо и широким шагом стала спускаться по дороге вдоль фьорда. Отец казался на удивление подавленным. После смерти Аслы он быстро постарел. Волосы потеряли цвет меда; они поредели, в них появились белые пряди. Он отрастил бороду. Несмотря на то что он по-прежнему оставался сильным мужчиной и мог полдня нести на своих широких плечах тушу убитого быка, он уже был не тем, что раньше. Хорошо, что ее сестра Сильвина не увидела его таким. Она была такой чувствительной. Кальф правильно поступил, постаравшись поскорее выдать ее замуж после смерти матери. Сильвиной ее назвали в честь эльфийки, которая спасла их в зиму войны. Сестра жила в Бронштеде, рыбацкой деревне за горами. Прошлым летом Кадлин вместе с отцом побывала в гостях у родственников. Уже тогда отчетливо было видно, что Сильвина носит под сердцем ребенка. Должно быть, он уже давно родился. Дитя зимы… Нужно надеяться, что Лут сплел малышу нить. Нехорошо рожать детей зимой.
Кадлин чувствовала взгляды мужчин — крестьян и рыбаков. Девушка в брюках, охотничьих сапогах и с луком на плече представляла собой редкое зрелище. Эльфийка Сильвина часто рассказывала ей о своем мире. Там народами правила женщина, и воительницы встречались довольно часто. Здесь, во Фьордландии, было иначе. Женщины рожали детей и могли работать всю жизнь, корчась от натуги и не дождавшись за это ни слова благодарности. Зато воин, сдыхающий в собственной крови на поле боя, мог быть уверен, что его долго не забудут, если он дрался героически. А вот женщину, истекающую кровью в родах, потому что ни одна повитуха и ни один лекарь не могли ей помочь, забывали быстро. О ней не слагали песен, которые пели долгими зимними вечерами в длинных домах. Кадлин хорошо знала, что именно Сильвина пробудила в ней волю к сопротивлению. А еще ее мать Асла, сражавшаяся в кольчуге на валах Зунненберга. Она станет сильной женщиной, которая не будет покоряться воле других! Еще она понимала, что в ответе за некоторые седые волосы на голове отца. Он до последнего пытался отговорить Кадлин от путешествия. Наверное, она будет единственной охотницей в войске.
Кадлин знала, что Кальф не понял, почему ей так важен путь в Фирнстайн. Ей нужен был мужчина. Это она поняла в прошлом году, когда увидела сестру. Еще она хотела иметь детей. В той одинокой долине, где она выросла, не было никого подходящего. А те немногие охотники, которых она до сих пор встречала во время своих рейдов, были ворчливыми стариками. С ними можно было провести вечер у общего костра, но жизнь? Нет! Было забавно слушать их непристойные шутки, учиться ругаться так, что краснел от стыда даже Кальф. Иногда Кадлин даже немного флиртовала… Но серьезных намерений никогда не было. Вспомнился парень-рыбак, которого она соблазнила во время визита к сестре. Он уже был ближе к ее идеалу… Эти проведенные в тайне от всех часы очаровали ее. Он мог бесконечно рассказывать о море, когда они лежали рядом после того, Как любили друг друга. Но Кадлин стало ясно, что ее жизнь будет состоять из сплошного ожидания, если он все же выберет ее. Каждый день молиться Луту, чтобы море не украло ее возлюбленного… Целая жизнь в провонявшей рыбой хижине… Не того ей хотелось. Она искала охотника, с которым могла бы бродить по лесам. Того, кто понимал бы ее и мог предоставить ей свободу. На состязания соберутся самые лучшие охотники Фьордландии. Здесь она найдет себе мужа!
Взгляд Кальфа блуждал по сторонам. Кадлин заметила, как он смотрел на мужчин, которые осмеливались подарить ей улыбку. Их и без того достаточно мало. Придется поговорить об этом. С таким же успехом, как он отговаривал ее от путешествия в Фирнстайн, девушка убеждала его не ходить с ней. Но если он решил не отходить от нее ни на шаг, она может сразу забыть об идее найти себе здесь милого парня!
За их спинами раздался цокот подков. По топкой дороге по направлению к городу несся конный отряд. Их предводитель был одет во все белое и скакал на чудесном белом жеребце. Должно быть, это сын короля, о котором говорили, только прикрыв рот рукой. Ульрик! Красивый парень.
Кальф и Кадлин отошли на обочину. Охотница осознавала, что смотрит на королевского сына излишне пристально. По-настоящему красивый мужчина. Хоть и умертвие. Его длинные светло-русые волосы были распущены. С плеч свисал короткий плащ для верховой езды. Ульрик приветливо улыбнулся Кадлин!
— Вы что, настолько бедны, что тебе приходится донашивать старые брюки отца, девочка? — крикнул всадник из свиты короля. То был темноволосый парень, у которого появился первый пушок на подбородке.
— А ты, наверное, кривоногий кобольд, которому приходится забираться на лошадь, чтобы смотреть на девушку сверху вниз. — Кадлин заметила, что Кальф задержал дыхание.
Молодой всадник придержал коня.
— Ты ошиблась в выборе тона, рыжая лисичка. Я Бьорн Ламбисон, сын герцога. И если бы не был человеком такой широкой души, то спешился бы и выпорол бы тебя, как поступают со всеми непослушными девчонками.
Кадлин слегка поклонилась.
— А я Кадлин, достаточно взрослая для того, чтобы не прятаться за громким именем отца.
Бьорн покраснел, а его товарищи рассмеялись.
— Не была б ты девушкой… — неловко пробормотал он.
— А теперь ты скрываешь трусость за отговорками, что я девушка. У меня к тебе предложение. Поскольку я ношу брюки, давай просто поступим так, будто та этого не заметил. Слезай и дерись! Не то я приду к твоему отцу и подарю юбку для тебя, поскольку мне кажется, что эта одежда тебе подойдет больше. Еще я могла бы…
— Кадлин! — резко перебил ее Кальф. — Довольно! — Он униженно склонился перед Бьорном. — Прошу, простите мою дочь. Она выросла в глуши.
Бьорн спешился.
— Сейчас я ей устрою порку, которую в свое время должен был устроить ей ты! — Он расстегнул ремень и повесил его на луку седла.
Кадлин бросила лук отцу, сняла колчан. Теперь ей стало немного не по себе. Не то чтобы она боялась не справиться с юнцом. Просто глупо связываться с сыном герцога. Но отступать было слишком поздно.
— В сражении с женщиной славы не добудешь, — строго произнес Ульрик. — Оставь девушку в покое.
Бьорн оказался не таким низким, как выглядел сидя верхом на рыжей кобыле. Он был даже выше Кадлин на пол-ладони. И у него были широкие плечи воина, несмотря на то что он был еще юнцом.
— Я только немного выбью пыль из одежды малышки. Сражением я бы это не назвал. Позволь позабавиться. Я не буду причинять ей боль по-настоящему.
— Ты собираешься сражаться или будешь болтать, как прачка? — Девушка не собиралась просто уступать.
Конечно, это было бы разумнее. Но она не могла противостоять искушению преподать урок дерзкому сыну герцога. Кальф часто сетовал, что в ее жилах течет дедова кровь. Должно быть, дед ее был тем еще подонком, потому что ни мать, ни Кальф не захотели ей о нем рассказывать. Даже имени его Кадлин не знала.
Бьорн ринулся вперед и попытался схватить ее за волосы. Вот негодяй… Кадлин увернулась и ударила локтем по уху. Парень захрипел от боли.
— Ты смотри-ка! Дикая пчелка, похоже, жалится, — усмехнулся воин постарше со шрамом от клейма на лице. Знак воров.
Бьорн поднял кулаки, чтобы блокировать новые атаки.
Кадлин попыталась пробить его защиту ударом справа, но парень ловко отпрянул. Охотница снова атаковала. Обрушила на него настоящий град тумаков, но в цель попал только удар по почкам, в котором не достало силы.
Никто уже не смеялся. Всадники как завороженные следили за поединком. Отец смотрел на Кадлин умоляюще. Неужели он хочет, чтобы она позволила победить себя?
Бьорн воспользовался мгновением, когда она ослабила внимание. Он перешел в атаку, и уже первый удар пробил ее защиту. Вообще-то он целил ей в подбородок, но в последний миг изменил направление удара и больно стукнул в грудь.
Кадлин пошатнулась и отступила на шаг. Вместо того чтобы развить успех, Бьорн остановился и подождал, пока она оправится.
— Достаточно тебе, женщина?
Если бы он произнес это другим тоном, возможно, она бы сдалась. Вместо этого Кадлин махнула ему левой рукой.
— Я знаю младенцев, которые сильнее впиваются в грудь своей матери, чем ты бьешь.
На этот раз Бьорн не покраснел. Успех сделал его самоувереннее.
— Тогда, наверное, ты выросла среди троллей. Это кое-что объясняет, — с улыбкой ответил он.
Кадлин проглотила гнев. Сравнивать ее с троллем! За это он ответит. Охотница знала, что в ритуал поединка входит оскорбление противника, чтобы настолько разозлить его, чтобы заставить пойти в непродуманную атаку. Нет, она не станет облегчать парню задачу.
Девушка устремилась вперед. Бьорн легко отклонил корпус, и удар ее ушел в пустоту. Кадлин притворилась, что падает в грязь, чтобы заставить противника атаковать. Но негодяй отступил на шаг и подождал, пока она поднимется снова. Так нельзя сражаться!
— Ты устала, девочка? — Он произнес это даже не насмешливо, что еще больше рассердило ее.
— Все нормально, — зло выдавила из себя она. — Можем продолжать?
Бьорн снова перешел в защитную стойку и стал ждать нападения.
Кадлин несколько растерялась. Такого сражения у нее еще не было. У нее вообще было мало сражений. Ее сестра Сильвина была младше и слабее. С ней драться не стоило. Эльфийка научила ее, как вести себя в бою. Еще она учила ее стрелять из лука. Кальф тоже рассказал все, что стоило знать. Кадлин вынуждена была признаться себе, что была в настроении испробовать свое умение. И теперь, похоже, все пошло наперекосяк. В принципе, можно было считать, что ей еще повезло, что этот парень просто не выпорол ее. Если бы она могла нанести ему еще хоть один удар…
Она легким, танцующим шагом обошла вокруг противника, нанося удары, пытаясь найти брешь в защите, и каждый раз отступала назад. Несмотря на то что Бьорн превосходил ее в искусстве, его товарищи подбадривали ее.
Кадлин попыталась вспомнись подлые трюки, которым учила ее Сильвина. Если бы она могла заставить Бьорна слишком поздно сменить опорную ногу… Охотница ринулась вперед. Быстрой серией ударов она заставила воина повернуться вокруг собственной оси. А затем наступил тот самый миг: его правая нога оказалась слишком далеко впереди. Изо всех сил девушка опустила каблук на его пальцы. Бьорн фыркнул от боли. В тот же миг прямой удар слева пробил его защиту. Словно молния обрушился кулак на его подбородок. Кадлин услышала, как хрустнули кости ее кисти. От боли на глаза выступили слезы.
Бьорн опрокинулся навзничь. Падая, оперся на руки, сел на задницу и оглушенно затряс головой. Его товарищи умолкли.
— Это было не по-рыцарски, — сухо произнес королевский сын.
Приветливая улыбка исчезла с его лица. Внезапно Кадлин захотелось отказаться от этой постыдной победы. Она протянула Бьорну руку, чтобы помочь ему подняться.
Молодой воин потер подбородок.
— Знавал я лошадей, которые не так больно лягаются. — Он усмехнулся. Кровь текла из разбитой губы.
Его приветливость усугубила угрызения совести. Кадлин уже не могла смотреть ему в глаза.
— Мне жаль, — пробормотала она.
— Правда?
— Иначе бы я не говорила. Или ты считаешь меня плаксой?
— Вообще-то я подумал, что это мне стоит извиниться. Я повел себя очень грубо по отношению к тебе. Несправедливо понесший ущерб по законам Фьордландии имеет право в качестве компенсации требовать вергельд.
Кадлин открыла рот. Это новое оскорбление оказалось для нее совершенно неожиданным.
Это ведь он сидел в грязи. Как он может вести себя так, как будто победил в поединке?!
— Мне искренне жаль, что мой подбородок так некрасиво обошелся с твоей рукой. Мне хотелось бы пригласить тебя в полуденный час в переулок Суконщиков и в качестве вергельда подарить тебе платье, чтобы не позволять другим воинам легкомысленно насмехаться над тобой. В конце концов, нашему королю войско нужно для того, чтобы идти против троллей, и он не может позволить себе, чтобы его разбил отряд разозленных юных охотниц.
Кадлин не могла понять этого парня. Голос его звучал искренне. Похоже, он не собирался насмехаться над ней. Никто из воинов не улыбался. Какие они странные, всадники королевского сына!
Бьорн сел в седло.
— Для меня было честью познакомиться с тобой, Кадлин, не прячущаяся за именем своего отца.
Тень в шафрановой ткани
С тех пор как он увидел Лейлин на празднике, та не шла у него из головы. Легкая добыча, уговаривал он себя. Он заметил, как она украдкой наблюдала за ним. Но в противоположность другим княгиням девушка уходила от его взгляда. Мелвин пользовался определенной славой и наслаждался тем, что играет с Лейлин. Все утонченные дамы на празднике, вероятно, слыхали о нем уже дюжины историй. О полуэльфе, выросшем среди волков в лесах у подножия гор Сланга.
Мелвин тщательно оберегал свою славу. На праздниках всегда появлялся в одних и тех же одеждах, которые носил и в бою. И если на его камзоле была парочка капель засохшей крови, тем лучше. Он не очень любил чиститься. Его тело не источало запаха, зато одежды носили запах его спутников: волков, лошадей и орлов, несколько безумного ламассу Артаксаса, пота кентавров, кобольдского табака и крови. Мелвин был кошмаром для утонченных эльфийских князей с их скучными празднествами и мечтой для их женщин, которые тосковали по приключениям посреди всей этой застывшей в формальностях жизни. Большинство из них были чертовски самоуверенны. Не стеснялись открыто заигрывать с ним. С Лейлин все было иначе. Может быть, она особенно хитра? Но это маловероятно. Он наблюдал за ней, навел справки. Любой хороший охотник знает, на кого охотится!
Лейлин была прекрасна, как свет в лесу весенним утром. И точно так же, как этот свет прогоняет полосы тумана, запутавшиеся в темных стволах деревьев, так и вид Лейлин прогнал его плохое настроение, когда полуэльф увидел ее впервые три дня тому назад. Она происходила из незнатной семьи, получившей известность только благодаря тому, что князь Аркадии выбрал их дочь себе в жены. Мелвин не мог себе представить, чтобы в этом браке какую-либо роль играли чувства Лейлин. Шандраль, князь Аркадии, был красивым эльфом. У него были длинные золотистые волосы до бедер и большие карие глаза. Поговаривали, что он долгие годы был в числе учеников княгини Алатайи и исследовал с ней темные виды магии. Его красота была подобна зимней ночи полнолуния на просторах Снайвамарка. Она убийственна, если не быть к ней подготовленным. Но в этом и заключалась прелесть. На празднике было по меньшей мере шесть или семь эльфиек, которых легко соблазнить. Когда живешь веками, обставляешь свою жизнь теми, кто разделяет твои вкусы. Верность в постели становится второстепенной. Гораздо важнее то, что уже нечего сказать друг другу. Это считалось более трагичным, так думало большинство. Но Шандраль был в этом вопросе иным, и Мелвин это чувствовал. Князь Аркадии никогда не разрешит жене маленькое приключение.
Хоть Лейлин себе в этом и не признавалась, ей ничего не хотелось сильнее, чем избавиться от тирании супруга, хотя бы на несколько мгновений.
Мелвин обвел взглядом море крыш. Его друг Тученырь хорошо выбрал место. Он никогда не терялся, даже в лабиринте домов. Наверное, здесь важен угол зрения. На широком каменном парапете балкона стояли два небесных каркаса. Они были похожи на молоты, перевернутые вверх ногами, из которых росли крюки в три шага высотой.
Мелвин был певцом ветра, поэтому было достаточно одной его мысли, чтобы позвать большого орла. Каркасы позволят птицам унести его и Лейлин прямо отсюда, не приземляясь.
То была одна из немногих душных ночей на севере близ Снайвамарка. Она была словно создана для его планов с Лейлин. Но теперь, когда все было готово, Мелвина охватили сомнения. Подобная кража в такую ночь была слишком дерзкой даже для него. Он многим рисковал. Стоит ли этого мимолетная прихоть? Он задумчиво поглядывал на дверь в спальные покои князя. Она была распахнута настежь, чтобы поймать малейшее дуновение ветерка. На ветру мягко раскачивались шелковые занавески шафранового цвета. Они светились в темноте, похожие на пойманный солнечный свет.
Ни звука не доносилось через открытую дверь. Никто не заметил его. Он еще может вернуться, подумалось Мелвину. Оперся на парапет балкона. Взгляд его скользнул по темному городу. Словно утесы, вздымались к небу остроконечные крыши. Как и многие северные города, Фейланвик был выстроен преимущественно кобольдами. Несмотря на то что у многих благородных эльфов Снайвамарка были здесь летние резиденции, большинство домов представляли собой простые фахверковые постройки. Их фронтоны устремлялись к самому небу, чтобы в долгие зимы с них легче скатывался снег и не продавливал своим весом крышу. Стены домов были раскрашены в самые яркие летние цвета, а темно-коричневые или черные балки создавали геометрические узоры. Тот факт, что народы всех стран приходили посмотреть мастерские кобольдов, привел к появлению странного архитектурного стиля. В каждом доме был по меньшей мере один зал, достаточно большой для того, чтобы даже минотавры и тролли могли там разместиться, не ударяясь головой о потолочные балки. Для эльфов, которые были, как правило, самыми крупными заказчиками мастерских, было несколько комнат, где можно было поговорить о делах или устроить небольшой банкет. В домах самых значительных племен кобольдов было даже отдельное крыло для гостей, где путешественников размещали на целые недели.
Фейланвик расположился на некогда болотистой почве. Давно уже высушили топи, сотни каналов пересекали теперь город и его окрестности. Они подводили воду в медлительное течение Мики, крупной реки, впадавшей в море в четырехстах милях отсюда. А значит, Фейланвик являлся точкой пересечения важнейших торговых путей севера. Город был огромен, а поскольку троллей на долгие века изгнали из Альвенмарка, у него не было врагов серьезнее парочки шумных погонщиков скота из кентаврийских племен Земель Ветров, которых стоило опасаться. Здесь не было никаких стоящих упоминания защитных сооружений, лишь несколько укрепленных таможенных башен. С тех пор как тролли начали стягивать войска к югу от Мордштейна, можно было предположить, что первым объектом их атаки станет Фейланвик.
Троллям нужно было мясо, которое они получат здесь, чтобы поддерживать настроение воинов и продвигаться глубже в Земли Ветров.
Мелвин сомневался в том, что союз сможет остановить троллей. Он видел их войско на юге Снайвамарка. Серокожая армия была столь же многочисленна, как стада буйволов в степях Земель Ветров. Войска, которые собрал под своим командованием Элодрин из Альвемера, по сравнению со стаями троллей были жалкими. Кроме того, вообще-то Элодрин был флотоводцем. Вероятно, он попытается помешать серокожим перейти Мику. Даже если ему это удастся, тем самым он купит для Фейланвика время лишь до зимы, пока не замерзнет широкий поток. И тогда не останется ничего, что смогло бы удержать врагов. И пусть король троллей — лишь неопытный юнец, при таком численном превосходстве просто невозможно проиграть.
Мелвин напрягся и обвел взглядом крыши обреченного на поражение города. Всем здесь была ведома судьба Вахан Калида и Рейлимее, городов, на которых тролли выместили свой гнев. Сегодня там лишь руины. А ведь Рейлимее был хорошо Укреплен.
Полуэльф улыбнулся. Неразумно находиться здесь, на балконе, рискуя всем ради рожденной прихотью страсти. Столь же неразумно, как и проводить время в городе, обреченном на гибель. Сражение за Фейланвик было бесперспективным. Но Мелвин всегда отличался склонностью к неразумным поступкам. На протяжении нескольких лет он со своим отрядом сражался с троллями, которые вторгались в леса у подножия гор Сланга, чтобы рубить древесину для своего черного флота. С тех пор как тролли стали нападать на лес настоящими ордами, Мелвин наносил им только булавочные уколы. Но это не причина сдаваться! Поэтому он здесь. И тот факт, что Элодрин с радостью принял его с ребятами в качестве союзников, показывал, насколько отчаянным является положение города. Мелвин прекрасно знал, что союзные эльфийские князья пренебрежительно называли их бандой разбойников. Ну и пусть! Ни один из их домашних стражей в сверкающих стальных доспехах не провел столько сражений с троллями, как его товарищи. И только это важно, если есть желание выжить на поле боя.
Шафраново-желтые шелковые полотна в спальне притягивали взгляд Мелвина. Они колыхались под легким бризом, прилетевшим в город с просторов Земель Ветров. Они махали ему. Если смерть так близка, стоит наслаждаться каждым часом любви.
Он бесшумно приблизился к двери. Вообще-то он мог и не стараться; песня водяных колес в бассейне заглушала любой звук. Падающая вода и полые деревянные трубки, приводившиеся в движение колесами, наигрывали успокаивающую мелодию, которая ласкала слух даже после тысячекратного повторения. Она заглушала звуки кузницы на большой плотине. Мелвин однажды был в этом месте. Жутко. От дыма и брызг ничего не видно. Теснота давит, потому что кузница, может быть, для кобольдов и просторна, но эльфам приходится там пригибаться. По узким балкам, с подстраховкой только в виде веревки, можно было перебраться через большие кузнечные молоты. Там кузнецы кобольдов изготавливали фейсталь, которую эльфийские кузнецы затем превращали в серебряную сталь.
То, что князья Аркадии соорудили дворец так близко от одной из кобольдских кузниц, было необычно. Благородные господа из эльфийских родов избегали шума. Но княжеская семья Аркадии всегда считалась странной, а Шандраль довел проявление странности до крайности. Неизвестно, что произошло с его дядей, Шахондином, бесследно исчезнувшим во время боев за Вахан Калид. Шандраль перестал доверять всем благородным родам Аркадии. В его лейб-гвардии не было ни одного эльфа. Она состояла исключительно из кобольдов. Своих воинов он набрал среди народа пауков. Тот, кто отваживался преступить им дорогу, был полным безумцем. Возможно, темные заклинания, которым научила эльфа Алатайя, свели его с ума. Он недостоин иметь такую красивую жену. Лейлин была здесь столь же лишней, как роза среди сорняков.
Мелвин отодвинул шафрановую занавеску и замер. Нежная шелковая ткань источала оглушительный аромат мирры и розового масла. Три лампы укутывали большой спальный покой в аквамариновый свет. В медной жаровне догорали последние кусочки древесного угля.
Полуэльф замер; тень, опутанная шафраном. Ложе Шандраля и Лейлин находилось всего лишь в двух шагах. Они лежали под кроваво-красным шелковым покрывалом, с тисненным на нем узором из змей. Оба были обнажены. У Шандраля была светлая кожа цвета кости. Тело было жилистым, не особенно мускулистым. Было совершенно очевидно, что воином эльф не был. Он лежал на боку, отвернувшись от Лейлин.
Эльфийка лежала на спине. Ее кожа имела нежный алебастровый оттенок. Длинные волосы окружали ее, словно покрывало, сотканное из тьмы. Под глазами виднелась тушь, словно Лейлин плакала.
Мягко вздымались груди, венчаемые нежными сосками. Интересно, что ей снится? Мелвин заметил синяки. Узор темных, перетекающих друг в друга пятен обрамлял ее левую грудь. На внутренней стороне бедра мауравани увидел похожие пятна. Он сжал кулаки. Шандраль за это поплатится!
И в тот же миг, когда он подумал об этом, эльфийка открыла глаза. Несмотря на то что Лейлин смотрела прямо на него, она не вздрогнула. Только заморгала. Долго молча изучала. Шандраль беспокойно зашевелился.
— Уходи! — жестами велела она Мелвину. — Он убьет тебя, если проснется.
Тот поднял руки, чтобы Лейлин могла их увидеть.
— Я уйду только с тобой.
— Один его звук — и прибегут стражники. Пожалуйста, уходи! Он прикажет отвести тебя в кузницу…
Что такого особенно страшного в кузнице, Мелвин не понял.
— Я не боюсь смерти. Я не видел тебя всего два дня. Что ужасного в смерти, если жизнь сжигает мое сердце?
Она печально улыбнулась.
— Я слышала о тебе.
— Но разве ты меня знаешь?
— Что тебе здесь нужно?
Теперь улыбнулся он.
— Забрать тебя, — ответили его руки.
— В доме полно стражи. Ты с ума сошел! Мы не дойдем даже до лестницы.
— Мой друг — Тученырь. И да, я сошел с ума. От любви к тебе.
Ее глаза заблестели.
— Я знаю тебя. Уходи!
— А если то, что рассказывали обо мне, ложь? Меня называют разбойником, и тем не менее я здесь для того, чтобы сражаться за свободу Фейланвика. Какой от этого прок разбойнику?
Лейлин мягко покачала головой. Мелвину показалось, что на лице эльфийки он прочел желание, чтобы его слова оказались правдой.
Шандраль беспокойно перевернулся во сне. Что-то прорычал. Слово на чужом языке? Что-то в этих звуках внушало отвращение. Мелвин коснулся уплотнений на своих широких наручах. Он мог бы убить Шандраля в мгновение ока. Но если он убьет эльфийского князя, то навеки покроет себя позором. Приспешники Эмерелль найдут его, это лишь вопрос времени. Конечно, он мог бы задушить князя шелковой простыней. Но тогда подозрение падет на Лейлин. И, возможно, она не станет смотреть, как он убивает ее супруга, а позовет стражу. Мелвин слышал о пауках. Если они найдут его, живым он из этого дома не выйдет.
— Я назову твоего мужа по имени и скажу ему, что люблю тебя и что он должен тебя отпустить.
Глаза Лейлин расширились от ужаса, руки дрожали, когда она ответила ему.
— Тогда не жить нам обоим. И это не шутка, предводитель разбойников.
— Без тебя мне все равно не жить.
— Это всего лишь пустые слова.
— Я скажу их в лицо твоему мужу, даже если они будут означать мою смерть. Я сделаю все, чтобы развеять твои сомнения. — Мелвин вышел из шафрановых занавесок и ступил в комнату. — Я прошепчу ему на ухо признание в любви к тебе.
Лейлин рывком села на постели.
— Нет! — громко сказала она и испугалась, потому что на этот раз говорили не ее пальцы.
Шандраль перевернулся на другой бок и заморгал.
— Что случилось?
— Дурной сон, — пролепетала Лейлин.
Мелвин стоял словно окаменев. Князь смотрел на жену. Пока что Шандраль не заметил его, но малейшее движение могло привлечь внимание.
Длинные тонкие пальцы князя играли с волосами Лейлин. Затем он рывком притянул ее голову к себе и сорвал с ее уст поцелуй.
— Ты боишься меня, — прошептал он, когда губы их разомкнулись.
— Да, господин.
— Твой страх заводит меня. — Он потянулся. Голос его был еще сонным. — Я устал на тебе. Придержи немного страха до восхода солнца. Думай о кузнице! — Он натянул на себя шелковую простынь, закрыл глаза и зарылся лицом в волосы Лейлин. — Я чувствую твой страх.
— Здесь душно, господин. Я выйду ненадолго на балкон.
Шандраль издал какой-то звук, похожий на смех.
— Ты действительно думаешь, что именно влажная жара не дает тебе дышать?
Лейлин высвободила свои длинные волосы. Князь улыбнулся. А потом снова уснул.
Мелвин с ненавистью смотрел на эльфа. Многое он видел в жизни… Но это… Этот надушенный парень должен захлебнуться в собственной крови! Из наручей бесшумно выскользнули длинные стальные когти. Когда мауравани покончит с ним, Шандраль будет выглядеть так, словно с ним поиграл снежный лев.
— Оставь его! — приказали руки Лейлин. Она прошла настолько близко к полуэльфу, что ее длинные волосы коснулись его.
Мелвин еще раз поглядел на Шандраля. Князь не шевелился. Разбойник бесшумно последовал за Лейлин.
Она коснулась пальцем своих узких губ.
— Ни слова! — приказали ее руки. — Наши голоса разбудят его. — Она повернулась и указала на два странных приспособления, стоявших у парапета. — Что это такое?
Мелвин улыбнулся.
— Скоро покажу тебе. Это подарок, несмотря на то что выглядит он довольно необычно. Я плохой плотник. Крепления очень прочны, но, я знаю, выглядят некрасиво. — Мелвин задумчиво посмотрел на приспособления. На каждой из тонких вертикальных жердей был закреплен широкий кожаный ремень.
Лейлин задумчиво осмотрела оба каркаса, провела рукой по гладкому дереву. Она была обнажена. Длинные черные волосы окутывали ее, будто вуаль.
Вид княгини возбудил Мелвина, и в то же время он устыдился. Стыд был чувством, посещавшим полуэльфа достаточно редко. Но требовать, чтобы Лейлин ушла отсюда, было неправильно. Она окажется в его власти, так же как была во власти мужа. Вообще-то Мелвин хотел лишь поразвлечься. Нельзя руководствоваться чувствами, подобными стыду. Все получилось так, как он хотел. Вот только эльфийка так беззащитна…
— Принести тебе платье, висящее на спинке стула? — спросили его руки, когда красавица отвернулась от каркасов и посмотрела на разбойника.
— Что мне еще скрывать? Чего ты не видел, пока я спала?
— Твоей души, — легко отозвались его ловкие пальцы.
— Не делай этого! — На глаза Лейлин навернулись слезы. — Я знаю, что ты желаешь меня. Но испытываешь ты ко мне не любовь. Я давным-давно похоронила тоску по тому, чтобы быть любимой, в своем сердце. Не буди ее, если не можешь утолить мою печаль. Счастья я своего не нашла. Оставь мне, по крайней мере, мир.
Мелвин судорожно сглотнул. Почувствовал себя грязным. Перед ним стояла прекрасная эльфийка, которую он желал настолько сильно, что рискнул жизнью ради ночи с ней. А теперь, когда до исполнения его желания было рукой подать, он чувствовал себя жалким. Какое же он убогое существо! Лейлин — жертва. И судя по тому, как она говорит с ним, она давно отказалась от гордости и свыклась с унижением. Огонь желания погас. Полуэльф не хотел брать ее. Больше не мог этого сделать. Вместо этого ему захотелось что-то подарить ей. Счастливый миг… Может быть, всего лишь смех, идущий от чистого сердца.
— Обо мне рассказывают очень много историй. — Теперь его руки двигались неуверенно. Получилось, что на языке жестов он стал запинаться, как влюбленный юнец. — Я вырос среди волков. Моя мать часто уходила. Особенно когда я подрос настолько, чтобы охотиться самостоятельно. Отца своего я никогда не видел. Он король в мире людей. Единственное, что у нас общего, — это ненависть к троллям.
— Ты наверняка часто бывал одинок.
— Нет, волки хорошо заботятся о своих детях. Только когда я подрос настолько, что нужно было завоевать место в стае, стало тяжело. Мои зубы не годились для того, чтобы драться с волками. Долгое время я был последним в стае, кто имел право поесть, когда забивали дичь. Это изменилось только тогда, когда мы случайно убили гигантского ленивца. Я вырезал у него когти и превратил их в свои. И мои когти победили зубы стаи. С тех пор я стал есть первым.
Эту историю Мелвин не рассказывал ни одной женщине, вызывавшей у него желание. У придворных дам существовали безумные романтические иллюзии относительно того, каково это — расти с волками. Они не могли представить себе, что значит лежать зимой на холодном камне пещеры, обнаженному, среди волков, и замерзать почти до смерти, несмотря на то что стая пытается тебя согреть. Они не знали, как вкусно теплое мясо молодого оленя, с кровью, когда ты не ел уже несколько дней. Придворным дамам он рассказывал романтическую чушь, которую они хотели слышать. Но Лейлин обманывать не хотелось. Она стояла перед ним без одежды. Открытая. И у него возникло чувство, что он тоже должен открыться ей, рассказав о себе то, что не говорил больше никому.
— Когда я был маленьким мальчиком, то летом отыскивал себе теплую скалу, ложился на нее, как ящерица, и смотрел на небо. Я наблюдал за облаками и орлами, кружившими высоко надо мной. И мне хотелось быть там, наверху, поближе к теплому солнцу. Свободно летать над всем. Не оставлять следов. Я проводил так целые дни.
Лейлин не отрываясь смотрела на полуэльфа.
— Мне знакома эта тоска, — сказали ее руки.
— Хватит ли тебе мужества отдаться на волю этой тоски?
Она нахмурилась.
— Не пойми меня превратно. Я не хочу обидеть тебя. — Он указал на парапет балкона. — Ты осмелишься подняться в небо?
Лейлин пристально посмотрела на него. А потом взобралась на невысокую стену. Несмотря на то что она была почти в локоть шириной, молодая женщина вытянула руки в стороны, чтобы удержать равновесие.
Мелвин последовал за ней. Воспитанник волков кивнул, указывая головой в сторону двора. Он был вымощен светлыми камнями и находился более чем на семь шагов ниже балкона.
— Тебе страшно смотреть вниз?
Упрямая улыбка была ее единственным ответом.
Мелвин внимательно наблюдал за эльфийкой. Он должен знать, испытывает ли она страх высоты. От этого зависело, подарит ли он ей сказку или кошмар. Лейлин смотрела вниз, на двор. Опустила руки. Медленно-медленно наклонилась вперед, словно хотела увидеть что-то внизу.
Мелвин оттащил эльфийку назад. Прикосновение к ней подарило ему странное, неизведанное чувство. В животе екнуло, и тут же все заполнило живительное тепло.
— Двор… Он притягивал меня, — дрожащими руками сигнализировала она.
Мелвин приобнял ее за стройные бедра.
— Идем, — шепнул он, и эльфийка последовала за разбойником, не задавая вопросов.
Полуэльф подвел ее к первому из двух приспособлений. Поставил спиной к вертикальному шесту. Затем пристегнул за талию широким кожаным ремнем. Он был к ней настолько близко, что чувствовал ее дыхание на лице. Запах ее волос оглушил его. Теперь в обманчивом серебристом свете луны он мог разглядеть даже цвет ее глаз. Они были теплого темно-коричневого цвета. В них не было ни капли страха. Они будто погасли. Мелвин не мог разглядеть в них никакого чувства. Лейлин просто плыла по течению. Ей было безразлично, что с ней происходит.
Когда разбойник осознал это, его охватила неукротимая ярость по отношению к мужчине, лишившему блеска эти глаза. Он поклялся себе, что убьет Шандраля. Медленно, так, как кошка убивает мышь, с которой играет.
— Ты ведь всего в шаге от неба, — произнесли его руки.
Мелвин увидел тень над ними. Она падала почти вертикально и лишь в самый последний миг расправила крылья, чтобы замедлить полет. Самые кончики маховых перьев взметнули пыль с балконного парапета, когда сильные когти вцепились в крюки. Каркас рывком оторвался от края стены. Тученырь без усилий снова набрал высоту. Он был достаточно силен, чтобы нести молодого бычка, если бы захотел. Черноспинные орлы с Головы Альва были гигантскими птицами. Размах их крыльев достигал более десяти шагов. Но Тученырь выделялся даже на их фоне. Он был князем среди орлов. По размерам его превосходил только Златогрудый.
Мелвин ступил на второй каркас. Он решил не пристегиваться. Скольжение по воздуху стало для него столь же привычным, как и стояние на собственных ногах. Лишь спустя миг после того, как он встал в каркас, его забрала Ледяное Перо, супруга Тученыря.
Полуэльф наслаждался тем, как медленно он поднимался в прохладную высоту. Крыши домов съежились до размеров угловатых драгоценных камней, заключенных в оправу серебристых нитей каналов, стремившихся к морю. Большой поток достигал здесь почти целой мили в ширину. Он представлял собой защитный вал Фейланвика до наступления зимы, поскольку тролли боялись воды.
Немного впереди Мелвин увидел летящего Тученыря. Волосы Лейлин развевались на ветру, как черное знамя. Она тесно прижималась к шесту каркаса. Оставалось надеяться, что ей не страшно!
Ледяное Перо быстро нагнала супруга. Вскоре они летели крыло к крылу.
Мелвин отпустил свой разум в полет с орлами. Воспитанник волков без всякого труда обменивался мыслями с крупными птицами. То были молчаливые диалоги, во время которых им не было нужды даже смотреть друг другу в глаза. Оба орла ругали его за похищение. Это рассердило полуэльфа, но он был не в том настроении, чтобы спорить с ними.
Разбойник отвернулся в сторону. Когда орлы летели высоко и быстро, ветер мешал дышать и приходилось отворачиваться. Мелвин мысленно попросил Ледяное Перо провести условленный маневр. Вообще-то он намеревался достичь этим иного, но, может быть, удастся вывести Лейлин из оцепенения.
Орлица слегка качнулась в сторону, а затем сильными взмахами крыльев набрала высоту. Еще раз взмахнув крыльями, она заняла положение прямо над Тученырем. Теперь она летела примерно шагов на десять выше супруга.
Мелвин сел на поперечную перекладину каркаса, а затем откинулся назад. Получилось, что он висит на перекладине, удерживаясь только коленями. Ему нравилось, когда небо оказывалось под ногами, а земля скользила над головой. Сердце колотилось в груди от радости. Лейлин по-прежнему плотно прижималась к шесту. Тень Тученыря падала на нее, и полу-эльф не мог ничего прочесть на ее лице. Сейчас это изменится! Он вытянул ноги, соскользнул с перекладины и рухнул спиной вниз.
Ветер сорвал крик с губ Лейлин, запутался в одеждах Мелвина. Вытянув руки, разбойник ухватился за каркас княгини.
Поперечная перекладина удержала его. Последовал рывок. Мелвин направил часть силы на то, чтобы подняться и сесть. Теперь он сидел у ног Лейлин. Она что-то сказала, но ветер и шум крыльев проглотили ее слова. А потом заговорили пальцы, нечетко, запинаясь, она почти не отваживалась отнять руки от шеста.
Зачем ты это делаешь? Я до смерти испугалась, когда увидела, что ты падаешь.
— Чтобы ты поняла, что еще жива, — ответили его руки. — А может быть, еще для того, чтобы произвести на тебя впечатление. Мужчины иногда поступают так, когда хотят понравиться женщине.
Лейлин непонимающе смотрела на него. А потом вдруг вцепилась в его волосы и прижала его голову к своим бедрам. Ее лоно пахло мускусом и покрытыми нежным пушком почек ночными ивами. Еще он почувствовал запах Шандраля. Мелвин ощутил, как кровь прилила к щекам. Князь осмелился поцеловать ее губы. На удар сердца эльфийка наклонилась к нему, и он почувствовал вкус соленой росы тоски.
Внезапно Лейлин отстранила его голову. Она печально смотрела на него сверху вниз. Он поднялся.
— Я сохну по тебе. Ты не должна возвращаться.
Он говорил слишком тихо. Свистящий ветер поглотил его слова. Но Лейлин не обязательно понимать его. Она могла прочесть его чувства в глазах.
— Я хотел бы перевернуть мир с ног на голову ради тебя, моя княгиня, — произнесли его руки.
Она долго смотрела на него, прежде чем ответить.
— Это я должна сделать сама, если хочу жить.
Она расстегнула ремень, удерживавший ее у шеста. На губах ее мелькнула хитрая улыбка. Она обняла его за шею, словно собираясь поцеловать. Затем обхватила его ногами за талию. Сквозь тонкую рубашку из кожи косули он почувствовал тепло ее лона. Мелвин хотел поцеловать ее, но она отклонилась назад, будто танцовщица со змеями. Ее волосы затрепетали на ветру. Она отклонялась все ниже и ниже, пока ее руки не попытались коснуться его щиколоток.
Лейлин пугала его. Это не игра! Его руки не могли найти, за что ухватиться на ее гладком теле. Одна ошибка — и эльфийка рухнет вниз!
Наконец она выпрямилась. Ее руки снова обхватили его за шею, они оба оказались накрыты ее волосами. Она мягко поцеловала его в лоб. А потом наклонилась вперед и прошептала ему на ухо:
— Ты видел это? Я тоже могу перевернуть мир с ног на голову. Отнеси меня обратно во дворец Шандраля.
Он хотел возразить. Не хотел отпускать ее. Но Лейлин еще раз поцеловала его.
— Если я убегу сейчас, он отомстит моей семье. Ты поднял меня в небо и сделал подарок, которого у меня больше никому не отнять. Теперь сделай еще один подарок — отнеси обратно. Что бы ни случилось со мной, мое сердце обрело свое место. Оно будет с тобой, куда бы ни отнесли тебя орлы.
Мелвин крепко обнял ее. А потом отдал Тучерыню приказ возвращаться. Слишком скоро замелькали снова под их ногами каналы Фейланвика. На этот раз орел спускался ко дворцу, описывая широкие круги. Тученырь снова поставил небесный каркас на парапет. Лейлин легко спрыгнула на балкон.
— Ты не такой, как в тех историях, что рассказывают о тебе, — сказали ее руки. Она положила правую руку на сердце и поклонилась. — Береги себя, мой главарь разбойников. Не пытайся вернуться. Это принесет несчастье нам обоим. Меня У тебя больше, чем когда-либо будет принадлежать Шандралю, несмотря на то что к нему вернется мое тело. Я знаю, что ты хотел забрать себе. Но получил кое-что другое. Храни это как следует, потому что жить оно будет только у тебя.
Она обернулась и в следующий миг исчезла среди занавесок Шафранового цвета. И, хотя он не отдавал приказ, Тученырь взмыл вверх, подхватив небесный каркас. Он понес полуэльфа навстречу луне, но Мелвин смотрел только на шафрановые занавески. Они все съеживались и съеживались, пока наконец не превратились в крохотное пятнышко, похожее на свет яркого фонарика. А потом исчезли совсем, и в тот же миг пришел страх. Что, если Шандраль просыпался и не нашел жену на балконе?
Нельзя было позволять ей возвращаться. Такова была ее воля, но он вернется. Лейлин — не просто приключение. Он влюбился.
Голубое платье
Кадлин переступила через лужу, сверкавшую всеми цветами радуги. Кальф был прав. Воняло в городе ужасно. Через середину улочки, по которой она шла, тянулся открытый навозный желоб. И так здесь было повсюду. Город сливал нечистоты в желоба сточных вод, но наклон был слишком мал, чтобы все текло как положено. Вдоль домов были проложены дороги из деревянных чушек. Тут и там через желоба были переброшены толстые доски. И повсюду что-то строили. Пятнадцать лет прошло с тех пор, как тролли сожгли Фирнстайн, но строительные работы все не заканчивались и не заканчивались. На севере город вышел за защитный вал. Кадлин не видела ни одного незастроенного клочка земли, не считая рыночной площади. Все больше и больше людей приходили сюда, а ведь опасная граница с троллями находилась не далее как в сотне миль.
И повсюду были воины. Каждый второй мужчина, которого они встречали на улице, носил оружие. Постоянно, перекрывая крики торговцев, громко восхвалявших свои товары, звучал ритмичный стук молотов в кузнях.
Найти пристанище в городе оказалось невозможно. Пришли сотни людей, чтобы присутствовать на состязаниях, которые должны были быть проведены прежде, чем войско отправится на север, к тролльской границе. Во второй половине дня начинался первый предварительный отбор для состязаний лучников. Кадлин посмотрела на перевязанную левую руку и выругалась. Глупо было бить так сильно. Кальф наложил на ссадины на костяшках мох и сделал тугую повязку. Когда девушка пыталась сжать пальцы, руку пронизывала боль. Она не сможет держать в руке лук, не говоря уже о том, чтобы нормально стрелять. Вполне вероятно, что она потерпит поражение еще во время предварительного отбора! И все потому, что перебежала дорогу этому негодному зазнайке. При мысли о Бьорне у Кадлин возникало жгучее желание ударить его еще и правой.
Она заглядывала в суконные лавки, но ничего выбрать не смогла. Просто было слишком много всего. Мать наверняка порадовалась бы, поглядев на эти магазины. Если бы тогда, три года назад, у нее не было жара! Все началось с кашля, и женщина долгое время только посмеивалась над ним. А когда с кашлем появилась первая кровь, мать скрыла это. Асла призналась, что больна серьезно, Кадлин во время долгих часов, что девочка провела у ее постели.
Кадлин помнила все, как будто вчера. Кальфа не было целыми днями. В доме постоянно появлялось свежее мясо, сестры варили из него крепкий бульон, но это уже не помогало. Жар глубоко въелся в кости матери, и кашель с кровью сотрясал ее даже в последние часы. Мать была очень сильной. Целую зиму она боролась с болезнью. То и дело говорила, что главное — дождаться, когда первые цветы пробьют мягкий снег. Под конец она только об этом уже и говорила. То и дело посылала Кадлин искать снежные звезды. Маленькие цветы с соцветиями в форме звезд могли расти даже в снегу. Но в тот год весна пришла слишком поздно. Словно в насмешку, первые снежные звезды расцвели в пяти шагах от могилы матери спустя всего лишь три дня после того, как они похоронили Аслу. Летом того несчастливого года Сильвина вышла замуж за своего рыбака. С тех пор в долине с большим озером стало одиноко…
Кадлин с яростью поглядела на перевязанную руку. Она должна добиться, чтобы ее приняли в число охотников короля, и спокойно поискать себе мужа. Даже если ради этого придется привязать к руке проклятый лук, лишь бы только суметь выстрелить!
Погруженная в мрачные размышления, она доплелась до конца улочки. Здесь был магазин, где в открытых сундуках предлагались целые связки платьев. Наверное, награбленное, подумала Кадлин. Посмотрела некоторые предметы одежды. На желто-рыжей рубашке нашла засохшие пятна крови. Интересно, кому она могла принадлежать? Покупать готовое платье было не принято. Ни одна женщина, которая что-либо из себя представляла, не стала бы этого делать. Каковы шансы найти что-то, что будет точно в пору? Лучше купить ткань и сшить самостоятельно. Но в этом Кадлин была не очень ловка. Улыбнувшись, вспомнила, как младшая сестра однажды целых две луны пришивала тесьму. Для таких глупостей у нее самой терпения не хватало.
Девушка задумчиво посмотрела на красное платье. Возможно, этот цвет подойдет к ее волосам.
— Я могу тебе чем-нибудь помочь? — Светловолосый мужчина хрупкого телосложения вынырнул из темных глубин магазина.
— Я ищу платье, которое можно надеть на праздник.
Торговец провел рукой по подбородку, осмотрел Кадлин, будто корову на скотном рынке.
— И на какую сумму ты рассчитываешь? — наконец осторожно поинтересовался он.
Девушка не очень разбиралась в монетах. До сих пор все, что ей было нужно, она меняла на шкуры. Теперь Кадлин пожалела, что рядом нет Кальфа. Он в таких вещах знал толк. Однако ей было неприятно тащить отца в какую-то суконную лавку. Кроме того, хорошо, что он не находится поблизости постоянно. Так она хоть немного осмотрится в поисках мужа.
Но была и другая возможность приобрести одежду.
— Бьорн Ламбисон, сын герцога, в долгу передо мной. Он Подарит мне платье. Стоимость наряда — его дело.
Лицо торговца озарила сияющая улыбка.
— Тогда тебе нужно искать не здесь, моя красавица. Это дешевый товар для прачек, и тут нет ничего, что было бы достойно твоей красоты. В моем магазине есть то, что подойдет гораздо лучше. Тебе нужно носить зеленое. Или голубое. Да, голубой тебе подойдет.
Он принес платье и вложил Кадлин в руки. Оно было легким как перышко, несмотря на длину почти до щиколоток. И потрясающе мягким на ощупь, даже лучше, чем шерстка котенка. Девушка провела рукой по ткани. Платье было выкрашено в красивый, насыщенный голубой цвет. На шее и рукавах была тесьма. Ярко-желтыми нитками были вышиты соколы, со сложенными крыльями падавшие с неба. Охотница принюхалась к платью. От него еще исходил еле слышный тяжелый, чувственный аромат.
— Это платье сшито словно специально для тебя. Примерь. Будешь в нем как королева.
Кадлин нахмурилась. Неужели этот парень действительно думает, что она разденется перед ним?
И, будто прочтя ее мысли, торговец указал на далекий темный закуток, перед которым была натянута грязная серая занавеска.
— Там можешь переодеться, никто не помешает.
Охотница колебалась.
— А сколько стоит такое платье?
— Оно не разорит сына нашего герцога, — уклончиво ответил торговец. — Говорят, такую ткань делают далеко на юге. Толкуют, что дети ткут их из паутины. Я считаю это чушью, но ничего лучше не услышишь, интересуясь происхождением таких платьев. Похоже, женщины там невысокие и хрупкие. Вероятно, платье подойдет тебе. У тебя фигурка, как у эльфийки. Сюда иногда приходит возлюбленная короля, так что я знаю, о чем говорю.
В мысли о том, чтобы переодеваться в доме незнакомца, было для Кадлин что-то возбуждающее. Ничего подобного она прежде не делала. Девушка заглянула в темный угол за серой занавеской. Почему бы и нет?
Занавеска воняла потом. Она отделяла от магазина самый дальний угол. Здесь было еще темнее. Только через маленькую дырку от сучка падал луч света. Кадлин прижалась щекой к деревянной стене. Сквозь дырку можно было заглянуть на задний двор. Она улыбнулась. Интересно, может быть, кроме платьев торговец еще продает возможность посмотреть на своих покупательниц? Девушка вынула из-за пояса тяжелый охотничий кинжал и медленно вдавила широкий клинок в дырку. Она не продается!
Кадлин поспешно разделась, а потом взяла голубое платье. И вдруг испугалась, что может порвать его нечаянным движением. Платье, сотканное из паутинок… Такое должны носить священнослужительницы Лута. Пауки были слугами бога судьбы. Было бы хорошо, если бы прислужницы Ткача Судеб были одеты в такие одежды.
Охотница осторожно натянула платье через голову. Оно ласкало кожу, словно нежные лепестки цветов. По телу прошла приятная дрожь, когда ткань скользнула вниз. Она пробудила тоску по рукам, дыханию и губам, ласкающим груди. Интересно, что поделывает ее рыбак? Думает ли иногда о ней? Кадлин часто предавалась воспоминаниям о совместных часах.
Девушка одернула себя. Расправила ткань. Платье было настолько легким, что ей по-прежнему казалось, что она обнажена. У торговца оказался хороший глазомер. Насколько она могла судить, платье ей подошло. Может быть, немного коротко. Она ошиблась, когда прикладывала его к себе. Оно не доходило до щиколоток, было чуть-чуть ниже колен. С боков были разрезы. В нем будет удобно ходить.
В магазине послышались приглушенные голоса. Кадлин было любопытно посмотреть, какое впечатление произведет она в платье на мужчин. Девушка пригладила волосы и отодвинула занавеску. В дверях стоял Бьорн и болтал с торговцем. При появлении охотницы он резко умолк и уставился на нее. Рот у него открылся. Сын герцога смотрел на Кадлин, словно молодой теленок. Смотрел на нее и торговец. И смотрел не в лицо, а немного ниже.
Девушка оглядела себя. Под тонкой тканью отчетливо проглядывали бутоны ее грудей. В голову ударила кровь. Щеки вспыхнули, во рту разом пересохло. Вообще-то она собиралась встретить Бьорна дерзкими словами, но все слова застряли в горле прежде, чем успели сорваться с ее губ.
— Восхитительно! — нарушил тишину торговец. — Идеально! Ни одна другая женщина не должна даже прикасаться к этому платью. На такое чудо боги позволяют мне взглянуть не чаще, чем раз в семь лет. Как будто небожители создали это платье специально для тебя, и только для тебя! Как считаешь, Бьорн? Когда я впервые увидел твою женщину, я подумал о дикой кошке. Но теперь! Ты посмотри только! Я думаю, что даже королева эльфов не может быть такой красивой.
Сын герцога провел рукой по покрытому корочкой подбородку.
— Да, дикая кошка. Это ты сказал…
Кадлин несколько натянуто скрестила руки на груди, чтобы не было видно ее возбуждение. В ней боролись противоречивые чувства. В этом платье было что-то, от чего по коже бежали мурашки. Немного похоже на то чувство, которое владело ею на протяжении всего прошлого лета, когда они с рыбаком пробирались в скалы или в темные лодочные хижины, чтобы позволить телам утонуть друг в друге. Но в то же время в этом платье девушка чувствовала себя голой. В отличие от ее кожаной одежды, оно предавало ее, позволяя каждому, кто видел ее, увидеть ее возбуждение. Оно не скрывало ее чувств, нет, оно выдавало их, кричало, громко, как рыночный торговец, восхваляющий племенную корову.
— Клянусь всеми богами, — хриплым голосом пробормотал Бьорн. — Это… — Он беспомощно поднял руки. — Как будто бабочка вылупилась из куколки.
— Принеси мне полоску тонкого льна, — сказала Кадлин, повернулась полубоком и тут же осознала, что во время движения в разрезах становятся видны ее бедра.
— Конечно, красавица моя. Немедленно. — Торговец очнулся от оцепенения и порылся в ящике.
Девушка удалилась в уголок за серой занавеской. Она хотела получить это платье, но его нужно было обуздать!
— Это то, что нужно? — Торговец перебросил через занавеску длинный шарф из желтоватого тонкого льна. Может быть, подойдет?
Охотница стянула платье и влезла в свои узкие брюки из оленьей кожи. Затем натянула поношенные сапоги до колен. Все это было удобным, но по сравнению с чудесным платьем остальные ее богатства показались лохмотьями.
Лавочник и Бьорн негромко торговались. Сначала Кадлин показалось, что она ослышалась, но торговец продолжал настаивать на чрезмерно завышенной цене. И трех зим не хватит на то, чтобы набить достаточно шкур и выполнить требования торговца. Такой подарок она принять не сможет!
Пульсирующая боль в левой руке пронзила ее. Это была та самая рука, в которой Кадлин держала лук. В состязании лучников она продаст себя намного ниже стоимости. И все потому, что Бьорн разозлил ее. Возможно, ее даже не возьмут в королевские охотники!
Девушка негромко выругалась. Ей нужно это платье! Она твердо решила до зимы найти себе мужа. Она стареет! Жизнь в глуши скоро начнет оставлять следы на ее лице.
Она провела рукой по нежной голубой ткани платья. Оно будет манить мужчин, словно капля меда — мух. Если платье будет у нее, даже не обязательно стремиться в число королевских охотников.
Кадлин схватила льняной шарф и туго обмотала его вокруг груди. Теперь никто не увидит предательских сосков. Она снова осторожно натянула платье через голову. Влюбленная в прикосновения к нему, юная женщина разгладила нежную ткань. Свой коричневый пояс она застегнула на талии. Затем вытащила охотничий нож из отверстия в стене и вложила в ножны. Наконец перебросила через плечо колчан, схватила лук и старую кожаную рубашку и вышла из-за занавески.
Торговец увидел ее и застонал, будто его кто-то ударил кулаком в живот.
— Так не пойдет. Нельзя носить платье поверх брюк. Это же выглядит словно… — Он развел руками. — Это похоже на… На розу в навозной куче!
Бьорн раскатисто расхохотался.
— Нет! Она похожа на дикую кошку, забравшуюся в сундук с платьями. Вот так идет ей платье!
Кадлин сжала здоровый кулак. В какой-то миг она едва не нанесла этому
неотесанному мужлану новый удар. Но если еще раз вмазать так, как сегодня утром, то на состязаниях лучников она сможет присутствовать только в качестве зрителя.
— Идем? — холодно спросила девушка.
— Куда прикажешь, красавица моя. Я с радостью пойду за тобой на край света.
— Тебе повезло, пока что мне на стрельбище на другом конце города.
— Да? В таком виде? — Бьорн покачал головой. — Так не пойдет.
— Почему? — Охотница остановилась и упрямо уперла руки в бока. — Ты что, того же мнения, что и лавочник?
— Ты совершенно сведешь их с ума… Других лучников. Они будут глазеть на тебя. Из-за тебя вскипит кровь в их жилах. Они…
— А я думала, что похожа на дикую кошку, забравшуюся в сундук с платьями!
Бьорн в отчаянии рассмеялся.
— Я не хотел тебя обидеть. Каждый охотник восхищается дикими кошками, их красотой и скользящей грацией движений.
Кадлин раздраженно сунула ему под нос перевязанную руку.
— От грации дикой кошки твой подбородок оставил немногое. Мне только на руку, если я собью с толку остальных. Это будет справедливым возмещением от Лута за то, что я буду стрелять примерно с той же точностью, с какой пьяная лошадь шатается по яблоневой роще.
Соединенные души
Жюль присел на большой валун посреди поляны. Братья и сестры по ордену опустились на колени, и движение это было исполнено гармонии. Все они в один миг опустили головы. И вот они стоят в траве, гордые и смиренные одновременно.
— Они были бы хорошими воинами, — прошептал Мишель. — Никогда прежде не видел я такой дисциплины. — Рыжеволосый без спросу присоединился к Жюлю три дня назад. То был один из людей, по каждому вопросу имеющих свое мнение и постоянно дающих советы, о которых никто не спрашивает. Он висел на нем, словно репей.
Мишель считал себя видным воином и при этом был тощим как жердь. Жизнь в военных лагерях истощила его. Он постоянно чесался, на левой щеке у него прогрессировала кожная болезнь, тянувшая свои жадные пальцы к шее и исчезавшая под тонким шарфом, который защищал истерзанное горло от натирающей кольчуги. Жюлю было достаточно посмотреть на Мишеля, чтобы самому начать испытывать зуд во всем теле.
Мишель Сарти, наверное, даже не подозревал, что брат Жюль узнал его еще в первый вечер. Всего пару лет назад он сразу убил бы воина. Но теперь бывший командующий наемниками сам стал жертвой мира. Авронский палач, Кровавый князь Руоннеса — сегодня высохшая пародия на то, кем когда-то был. Мишель, как и прежде, был пронизан крепкой уверенностью, что призван свершить нечто великое, несмотря на то что его наемники давно разбежались, потому что его оставило счастье.
Жюль одарил Сарти улыбкой, которую Мишель снова неверно расценил, посчитав благожелательной. Судьба иногда выделывает странные кульбиты. Мужчина, исполненный фанатичной страсти, в котором несмотря ни на что все еще жарко горел жизненный свет, был ему сейчас очень нужен. С того первого вечера, когда они встретились, Мишель постоянно жужжал ему на ухо о том, что орден должен вооружаться. Ему нужны меч и щит, чтобы защищаться от неожиданностей политики благородных. Вера в Тьюреда переросла границы королевства. Ему нужны витязи, подчиняющиеся не правителю, а исключительно Церкви. Жюль находил эту идею интересной. Но основание подобного ордена он наверняка не станет вкладывать в руки Мишеля.
Бродяга презирал фанатиков. Он зависел от них, поскольку они были весьма полезны при распространении веры в Тьюреда. Пятнадцать лет назад он едва не уничтожил Церковь. Три рефугиума пали жертвой его попыток создать ши-хандан. Тогда погибло более ста пятидесяти братьев и сестер по ордену. И это не принесло ничего, кроме сомнений. Кровопускание погрузило молодую Церковь в пучину кризиса. Никто не сомневался в том, что кровавые злодеяния были актом мести жестоких эльфов; в конце концов, ведь именно самые подлые из детей альвов убили святого Гийома. Многие священники покинули монастыри из страха. У них возникло чувство, что они нигде не могут быть в безопасности, если, конечно, не отрекутся от Тьюреда.
Трудно было побороть этот страх. Вдобавок ко всем бедам между Ангносом и Фаргоном разразилась война и орды наемников с обеих сторон разграбили рефугиумы священнослужителей Тьюреда. Жюль посмотрел на стоявшего рядом с ним воина. Он был самым жестоким из всех. Притворяться исполненным раскаяния и рассчитывать на то, что сможешь возглавить отряды воинов Церкви, — идея граничила с безрассудством. Если бы Мишель Сарти был более одарен как полководец или, по крайней мере, искренне пронизан верой в Тьюреда, возможно, Бродяга действительно бы восхищался им. Но, судя по всему, лучше использовать этого человека на благо Церкви иным образом.
Пальцы Жюля зарылись в толстый слой мха на сером валуне. Он гладил причудливый узор спиралей, выдолбленных глубоко в камне. Поляна находилась невдалеке от рефугиума святого Люсьена, нового монастыря, которому еще и десяти лет не стукнуло. Это было одно из трех поселений, где Жюль пытался направить братьев по ордену по новому пути. Рефугиум был расположен глубоко в лесу, вдалеке от людских глаз. В последние годы Бродяга часто приходил сюда, чтобы наблюдать за прогрессом братьев и сестер.
— Поднимись, брат Себастиен. Терпеть не могу видеть друга на коленях.
Братья и сестры поднялись, когда встал аббат. Себастиен был высоким широкоплечим мужчиной. Он тоже был воином. Жюль считал весьма полезным превращать бывших командиров в аббатов. Тот, кто мог держать под контролем свору бойцов, сумеет руководить и рефугиумом. Впрочем, Жюль тщательно следил за тем, чтобы бывшие воины действительно были пронизаны верой в бога и стремились стать его солдатами.
— Каждый из вас знает, чего я жду?
Он говорил, словно встревоженный отец, любимый сын которого собирался в опасное путешествие. Бродяга прекрасно выучил этот тон. Ошибки пятнадцатилетней давности больше не повторятся. На этот раз должно получиться! Тролли стали слишком сильны. Если он не вмешается, серокожие победят Эмерелль и война закончится в несколько лун. Он должен позаботиться о том, чтобы остальные дети альвов с большим усердием сражались на стороне королевы. Он хотел войны, которая обескровила бы и наконец разрушила Альвенмарк. И для этого нужны были ши-хандан.
Братья и сестры из рефугиума святого Люсьена были посвящены во все подробности плана. Они не знали только того, что на самом деле никто не сражается за Тьюреда. Целью было уничтожение Альвенмарка. Если на этот раз заклинание удастся, Жюль завладеет идеальным оружием!
— Чисты ли ваши души, покончили ли вы со всеми мирскими желаниями? — торжественно вопрошал Бродяга.
— Мы готовы принести Тьюреду наивысшую жертву, — в один голос ответили братья и сестры.
— Так станьте же свидетелями чуда! Взгляните в свет господа. Отдайтесь! Пройдите сквозь долину мрака и станьте его слугами, даже сбросив оковы плоти. И слушайте: когда будут повержены его враги, вы станете первыми, кто уйдет в новое царство света. Вы будете жить в вечном блаженстве вместе со святыми и мучениками.
— У нас шестьдесят ног, но идем мы одним путем. Шестьдесят рук у нас, но мы делаем одно дело. Тридцать голов несем мы, но нас объединяет одна мысль, жизнь для Тьюреда, — ответили все в один голос.
Мысль Жюля зажгла черные свечи в траве, дух его потянулся к тропам альвов, пересекавшимся перед поросшей мхом скалой. Их было лишь шесть. Небольшая звезда, но этого должно хватить. Долго сомневался Бродяга в себе, потому что ему не удавалось то, что смогла совершить немытая тролльская шаманка: соединить ингиз с живым существом, чтобы создать ши-хандан. Прошли долгие годы размышлений, пока он понял, что, возможно, дело не в нем, а в братьях. Подробностей Жюль не понимал, но предполагал, что для своего заклинания Сканга использовала эльфов — созданий, жизненный свет которых мог гореть тысячелетиями. Ни один человек не мог с ними тягаться. Поэтому Бродяга предпринял попытку поощрения орденских сообществ, где братья и сестры жили в полной гармонии друг с другом. Они должны были буквально слиться, как голоса в хоре превращаются в один. Жюль объяснил, что с ними произойдет, чтобы они были готовы к ужасам последних мгновений своей земной жизни. Они были фанатиками. Целый год они ждали этого дня, чтобы принести войну в Альвенмарк, чтобы отомстить за смерть мучеников Моне Габино и других рефугиумов. Они сгорали дотла в своем священном рвении.
Бродяга услышал, как Мишель рядом с ним стал испуганно хватать ртом воздух, когда появились сотканные из золотого света врата. Жюль положил капитану наемников руку на плечо.
— Ты удостоен чести стать свидетелем чуда. Не все, о чем говорят братья по ордену, — блаженная болтовня, — добавил он несколько тише. — Ты готов внести свой вклад в чудо и стать солдатом господа?
— Да! — хрипло выкрикнул Сарти.
Его серо-голубые глаза буквально вываливались из орбит, он дрожал всем телом. Сознает ли он, что было ошибкой бросать вызов мощи Тьюреда, когда он рубил на куски его слуг? Интересно, кажется ли ему сейчас, что он чувствует могущество бога?
Жюль потянулся к жизненному свету воина. Палач застонал. Подобно слюне, потекла с его губ нить вязкого света. Бродяга ощутил, как плоть воина тает под его крепкой хваткой. Братья и сестры по ордену спокойно смотрели, как Мишель отдает свой свет, чтобы призвать ингиз. Все они знали, кто такой Сарти, и приветствовали то, что он отдает жизнь, чтобы таким образом отплатить за смерть столь многих слуг Тьюреда.
Червячок из жизненного света, извиваясь, тянулся к тьме внутри золотистой рамы врат. Скоро станет ясно, что он создал: меч из стали или из ломкого хрусталя, подумал Жюль. Достаточно ли сильны братья и сестры, чтобы противостоять ингиз? Сможет ли он наконец дергать за ниточки, которые заложил, или война в Альвенмарке полностью выйдет из-под его контроля?
Девушка в голубом платье
Осталось всего лишь пятеро лучников. Вот уже два дня продолжались состязания. Более трехсот человек пришли, чтобы завоевать почетный титул королевского охотника. Титул, за который каждый год приходилось сражаться заново, поскольку только тот, кто постоянно доказывал свою ловкость, оставался в числе охотников. Двадцать семь ветеранов последних лет были исключены. Погода стояла коварная, неподходящая для состязаний стрелков. С фьорда на лужайку то и дело налетали холодные порывы ветра. Они меняли траектории полета стрел, лишали некоторых лучников колец. Но хороший охотник должен учитывать такие вещи! На охоте нельзя надеяться, что у тебя будет вторая возможность выстрелить, если первая стрела не нашла цель.
Альфадас поймал себя на том, что желает девушке победы. Увидев ее впервые, он почувствовал, как что-то больно кольнуло его в сердце. Голубое платье и огненно-рыжие волосы… Она была похожа на его Кадлин. На его маленькую рыжеволосую дочурку, чьи белые кости лежат в какой-то долине возле оленьей тропы. Непогребенные, как и кости всех, кто пал жертвой троллей. Его малышка сейчас была бы в том же возрасте, что и лучница внизу. До тех пор пока король не увидел эту охотницу позавчера, Кадлин в его мыслях оставалась маленькой девочкой, которую он потерял. Девочкой в голубом платье, укротившей огромную черную собаку, девочкой, которая, спотыкаясь, бегала по гальке на берегу фьорда и еще не умела произносить имя огромного пса. Детское голубое платье — вот и все, что от нее осталось. Альфадас нашел его в разоренном Фирнстайне в тот день, когда навеки утратил душевный покой. Поход в Альвенмарк обрушился на Фьордландию огненно-кровавой бурей. Скальды сделали из короля героя и спасителя, потому что он прогнал троллей на север. Но он-то знал… На самом деле он стал палачом своего народа. Если бы он, как и его отец Мандред, пропал в паутине троп Альвенмарка! Для его народа так было бы лучше!
Стрелы сорвались с тетив. В сотне шагов стояли большие диски из плетеной соломы. Пять кругов опоясывали красного цвета центр мишени. Тот, кто попадал в него, пятно размером меньше ладони, получал десять колец. Кольцо, охватывающее центр, давало лишь пять колец.
— Если он все испортит, я порву ему глотку до самой задницы, — пробормотал Ламби.
Герцог нервно поигрывал серебряным бокалом. Его сын Бьорн сумел пробиться в последнюю пятерку. Пятерку, оставшуюся от трех сотен! Вообще-то у Ламби уже сейчас был повод гордиться мальчиком. Но для герцога собственный сын был сплошным разочарованием. Сражаться с мечом или секирой у Бьорна никогда особо не получалось. В битве против троллей он не протянет и десяти вдохов. Бьорн был не таким грубым, как его отец. Он любил беседовать с Велейфом, скальдом, и Гундагером, архитектором и хронистом. Ламби он этим доводил до белого каления. То, что сын был в числе лучших королевских стрелков, для герцога роли не играло. Для него воином был только тот, кто вставал с врагом лицом к лицу, измазывался в его крови. Лучников Ламби считал трусами.
Глухой удар, с которым стрелы вонзились в соломенные диски, был слышен аж до почетного королевского места. Один из дисков упал под силой удара. Это был выстрел Эйрика. Он был королевским ягдмейстером и, несмотря на молодость, доказал свое умение. Эйрик был честолюбив и вспыльчив. Ульрик терпеть его не мог. Они были врагами с детства. Но на такие мелочи правитель и полководец не может обращать внимания. Эйрик хороший командующий, которого уважают люди.
Двое лучников, ругаясь, покинули лужайку. Один из них, парень с густой бородой и редкими светлыми волосами, был настоящим великаном. Теперь остались только девушка, Бьорн и Эйрик.
— Он натягивает тетиву, как Велейф струны своей лютни, — расстроенно проворчал Ламби. — У него никогда не падает диск. Девица иглой уколет больнее, чем он стреляет.
Альфадас положил руку на плечо своему соратнику.
— Не будь с ним так строг! Он в числе трех лучших во Фьордландии, несмотря на то что на щеках его еще растет пушок. Любой другой отец гордился бы.
Ламби с горечью посмотрел на друга.
— Тебе хорошо говорить. Твой сын сражается на мечах лучше всех. Тебе никогда не доводилось видеть своего парня на вторых ролях. А теперь посмотри, как мой таращится на рыжеволосую. Сейчас язык прикусит, кобель ублюдочный. Можно будет порадоваться, если ему не придет в голову идея покрыть ее прямо перед всеми. Ты хоть понимаешь это? Он сын герцога. Он мог бы получить королевскую дочь, если бы захотел. А он что делает? Пристает к какой-то немытой шлюхе, спустившейся с гор. Ты только посмотри на это проклятое голубое платье! Он подарил его ей, хотя она едва не сломала ему челюсть.
Альфадас усмехнулся.
— Она ударила его луком?
— Каким там луком! Кулаком стукнула. Бьет, как лягающийся осел. И что сделал мой придурковатый сын? В благодарность за порку подарил ей платье, которое стоит как целое подворье. Она выбила из его черепа последние остатки рассудка. Разве Ульрик тебе не рассказывал? Он рядом стоял.
Король покачал головой.
— Нет. Ты же его знаешь. Он слишком серьезен, чтобы рассказывать подобные истории. — Альфадас увидел, что лучники снова занимают свои места.
Так вот откуда повязка на левой руке рыжеволосой… Король вздохнул. Нехорошо столько думать о девушке. Она разбудила нем бурю чувств. Похоже, охотница — та еще упрямица. Носить платье вместе с брюками! Драться с мужчинами и побеждать. Заявиться на соревнование охотников и теперь стоять в тройке лучших. И это при том, что у нее ранена левая рука. Что произойдет, если она победит? Тяжело ей будет среди охотников.
В той же мере, в какой девушка радовала его сердце, она приносила и боль. В последние ночи вернулись старые кошмары. Альфадас вспоминал всех мертвых детей, которых видел вдоль маршрута беженцев на льду фьорда. Маленькие замерзшие ручонки, сжимавшие занесенные снегом узелки с одеждой… А потом снова слышал тоненький голосок, звавший его по имени. Он доносился из узелка, из которого торчала рыжая копна волос. Наполовину погребенная в снегу, девочка протягивала ему руку. Кадлин.
Альфадас сжал губы и попытался прогнать кошмары. Этим летом он заставит троллей истекать кровью! Никогда не заключит он мира с людоедами, укравшими у него семью. И он не позовет незнакомую девушку за праздничный стол, даже если она выиграет состязание. Он должен остерегаться ее! Сильвина предупреждала о ней. В первый же день состязаний его возлюбленная заметила, как сильно вывел его из равновесия вид рыжеволосой охотницы, поняла, что с ней вернулись призраки мертвых. Сильвина неоднократно повторила, чтобы он избегал общения с девушкой. Она так хорошо знает его. Так хорошо… Альфадас посмотрел на мауравани. Она сидела по левую руку от него за грубым столом на лужайке. Все эти годы она была с ним.
Эльфийка почувствовала его взгляд. Посмотрела на него и улыбнулась. Ее рука слегка коснулась его руки. А потом она снова обратила внимание на оставшихся лучников.
— Хороша девушка, — с гордостью произнесла Сильвина.
Альфадас по-прежнему не сводил взгляда с мауравани. На миг он забыл о турнире и своих болезненных воспоминаниях. Возлюбленная зачесала волосы назад и заплела их в косу. Из-за этого ее остроконечное лицо стало казаться еще строже. На ней была кожаная охотничья одежда. Черная коса, словно украшение, лежала на шее. Они знакомы так много лет, и она все еще выглядит как в тот далекий день, когда они впервые встретились при дворе эльфийской королевы. И будет выглядеть так же, когда он будет лежать на смертном одре… Время не имело власти над эльфами. Альфадас часто задавался вопросом, что удерживает рядом с ним Сильвину. Он непростой человек. Нет, действительно непростой. Асла, его жена, часто страдала от того, что он смотрел на Январский утес и тосковал по Альвенмарку. Тогда он часто думал о Сильвине. А теперь из головы не шла Асла. Асла, которой он не помог, когда она больше всего в нем нуждалась.
Должно быть, он безумен! Вечно тоскует о том, чего у него нет. Душе его не обрести покоя. Он давно уже должен был съездить в Альвенмарк, чтобы повидать своего сына Мелвина, но не мог оставить Фьордландию. Не имел права! Тролли не побеждены. Никто не знал, когда они в следующий раз решат отправиться на юг. Король не имел права поворачиваться спиной к королевству! Тролли пришли потому, что фьордландцы сражались на стороне эльфов. Сколько помнили себя люди, серокожие всегда жили высоко в негостеприимных горах и никогда не нападали на королевство. Но теперь они попробовали крови и могли вернуться в любой момент. Не было почти ни одной луны, чтобы не приходили сообщения с границы. Украденный скот. Одинокие подворья сожжены дотла. Мир наступит, только если удастся захватить скалу, в которой расположены их пещеры. Тролли должны почувствовать, каково это — стоять у могил собственных детей.
У Альфадаса сдавило горло. Если бы хотя бы была могила Аслы и Кадлин! Место, куда он мог бы приходить, чтобы погоревать… Но их просто вырвали из его жизни. И не было ничего, что заполнило бы эту брешь, даже могилы.
Король знал безумные истории, которые рассказывали о его сыне Ульрике и его жене Хальгарде. Их считали нежитью, живыми мертвецами! Люди ведь ничего не знают. Живой мертвец — это он, а вовсе не его сын!
Только одним он мог гордиться. Он сделал Фьордландию сильной. Альфадас правил твердой рукой, но никто не считал его несправедливым королем. Он создал империю из пепла. Каждый год его воины отгоняли троллей чуть дальше на север. В этом году они построят каменный замок на Молотовом перевале. Неприступный бастион. Они с Гундагером работали над планами целую зиму. После битвы за Филанган король знал, как должен выглядеть замок, если не хочешь впустить в него троллей.
Ликование из тысячи глоток оторвало Альфадаса от размышлений. Эйрик выстрелил, Велейф зашел за соломенный диск и поднял вверх сжатый кулак. Ягдмейстер попал в яблочко.
Ламби негромко выругался про себя. Альфадас по-прежнему удивлялся, что спустя годы, которые они с герцогом знакомы, тому приходили в голову новые проклятия, вращавшиеся вокруг частей тела, которые редко видели солнечный свет.
Теперь настал черед девушки. Что он сделал Луту, почему нить его жизни пересеклась с нитью охотницы? Почему ее должны звать Кадлин, почему у нее, ко всему прочему, должно быть голубое платье? Часть его души желала ей победы, другая часть ее боялась.
Кадлин натянула тетиву до щеки. Замерла на удар сердца, а затем отпустила. И в тот же миг на поляну обрушился внезапный порыв ветра. Альфадас не мог разглядеть, попала ли стрела в цель. Диски стояли теперь в ста двадцати шагах. Нужно было обладать соколиным зрением, чтобы хотя бы увидеть внутренний круг, не говоря уже о том, чтобы попасть в него.
Велейф подошел к диску. Затем протянул руку и показал все пальцы.
— Пять колец! — разнесся над поляной его голос. — Всего лишь на полпальца дальше яблочка.
— Спасибо, Лут! — прошипел Ламби. — Сегодня вечером я пролью в твою честь рог лучшего мета.
Альфадас не испытывал радости. Просто чудо, что девушка с перевязанной рукой дошла так далеко. Может быть, он должен пригласить ее к столу, несмотря ни на что? Никогда еще женщина не выступала на соревнованиях охотников. И, кроме того, он король. Кто посмеет указывать, с кем ему трапезничать? Она это заслужила. Потом он вспомнил совет Сильвины. Нет! Лучше избегать девушки в голубом платье. Эта мнимая Кадлин принесет беду. Лучше оставить мертвецов в покое.
Чужая родина
Олловейн вышел на яркий свет. Ослепленный, огляделся по сторонам. В воздухе витал аромат лета. Эльфа окружали холмы. На приличном расстоянии вздымался одинокий дуб. Врата за спиной уже закрылись. Ганда пыталась привести их по лабиринту пересекающихся троп альвов из библиотеки прямо в Сердце Страны. Под конец лутинка что-то сумбурно бормотала о красках магии и подлой ловушке. И прежде чем они достигли ворот, лисьехвостая потеряла сознание.
Олловейн уложил Ганду в высокую траву. Она потеряла много крови. Белые одежды полностью пропитались ею. Эльф отстегнул от пояса кинжал, развязал первую повязку на обрубке руки. Вылезли две тонкие косточки. Из ужасной раны продолжала хлестать кровь. Мастер меча сделал из ткани петлю и наложил ее на руку лутинки. Затем просунул в петлю кинжал и поворачивал его до тех пор, пока ткань глубоко не впилась в плоть лутинки. И только когда кровотечение остановилось, он примотал кинжал с помощью второй полоски ткани, чтобы он не съехал в сторону. Жгут, конечно, получился жалким, но на первое время должно хватить.
Олловейн устало поднялся и сделал несколько шагов по высокой траве. На лужайке лишь кое-где виднелись одинокие золотистые стебельки пшеницы. Они сгибались под тяжестью колосьев. Похоже, лето в самом разгаре. Наверное, во время их бегства что-то произошло. Белый рыцарь знал о коварстве троп альвов. Неумелый мог потеряться на них. Столетия могли миновать за несколько мгновений, если допустить ошибку! Эмерелль уверяла, что Ганда — мастер путей. Но она тяжело ранена. Боль и шок, должно быть, наполовину свели ее с ума.
Эльф в отчаянии поглядел на небо. На него лился неповторимый, ясный свет Альвенмарка. По крайней мере их не занесло в мир людей! Может быть, прошло всего несколько недель? Они не имели права опаздывать! Эмерелль настаивала на том, чтобы они торопились.
Олловейн обвел взглядом местность от горизонта до горизонта. По крайней мере, этой частью страны тени, похоже, не завладели. Они успели вовремя. Наверняка! Нужно выяснить, где они очутились. И первым делом разыскать целительницу, чтобы та позаботилась о ране Ганды!
Мастер меча решительно вернулся к лутинке. Та по-прежнему лежала неподвижно. На груди ее покоилась большая книга. Олловейн в недоумении опустился на колени и ощупал тяжелый кожаный переплет. Это не иллюзия! Книга реальна! Он тут же узнал ее. Та самая книга, которая лежала на низеньком столе в палатке Галавайна. Что натворила эта глупая кобольдская женщина?! Она ведь знает, какое наказание за кражу книги из библиотеки Искендрии… И как ей удалось обставить все так, что он ничего не заметил? Когда он держал лутинку на руках, совершенно точно не было никакой книги!
И что теперь делать? Лисьеголовую нужно лечить. Но он не может отнести ее в замок Эмерелль. Вероятно, там уже ждет мастер Рейлиф или другой хранитель знания, чтобы потребовать книгу назад. Олловейн подумал, что стоит оставить книгу в высокой траве. Он смог бы сказать, что они ничего не брали. А когда он сообщит об убийце в библиотеке, появится другой подозреваемый в краже. Интересно, заметили ли хранители знания, что минотавр уже не тот, кем все его считали? Если нет, он наверняка давно уже сбежал… Или завладел новым телом. Минувшие недели убийца наверняка провел с пользой.
Мастер меча с сомнением поглядел на небо. Или прошло больше, чем несколько недель? Он должен найти ответ на этот вопрос.
Три часа нес он на руках Ганду, прежде чем встретил цветочную фею. Та указала путь к Яльдемее, городу по другую сторону холмов. Он располагался примерно в двух днях пути от замка Эмерелль.
В перепачканной кровью одежде и с потерявшей сознание лутинкой на руках Олловейн вызвал некоторый переполох. Яльдемее был не похож на Искендрию или города, где жили преимущественно кобольды. Здесь дома не стояли вплотную друг к другу. Они размещались на большой площади. Существовал целый ряд шелковых домов — так называли странные постройки, тянувшиеся через несколько крон деревьев. Стены были сделаны из плотной водоотталкивающей бумаги. Подобно кожуре луковицы несколько стен размещались друг за другом, а внутри чаще всего таилась большая комната, где царила тяжелая жара, где жила вся семья. Мастер меча заметил крохотные дверцы не выше большого пальца в корнях старых дубов. За ними скрывались дома мышлингов, самого низкорослого народа кобольдов. Пусть они были неприметными, но прославили Яльдемее искусством смешивания красок, которым владели только они, и по сочности и красоте цветам не было равных во всем Альвенмарке. Каждый, кто хотел искусно проиллюстрировать книгу, искал гравера из Яльдемее.
Олловейн чувствовал, что за ним наблюдают. За каждой травинкой, в каждом кусте, повсюду прятались глаза. Невдалеке, на берегу сочившегося между деревьями ручейка стояли несколько покосившихся хижин. Ящики, буяющие цветами, на которых взрывался фейерверк красок, отвлекали от непритязательной архитектуры деревянных стен. Неподалеку на склоне холма возвышался эльфийский дворец. Стройные мраморные колонны несли на себе крышу теплого красного цвета. Строение наполовину располагалось в холме. Белые шелковые знамена покачивались на ветру среди колонн, приветливо махая путешественникам.
— Я ищу целительницу! — крикнул Олловейн.
Что здесь произошло? В былые времена его давно уже окружили бы болтающие без умолку кобольды. А теперь все, похоже, избегают его. Неужели он так страшно выглядит?
— Моя спутница — лутинка. Хотите посмотреть, как она умирает?
— А кто скажет, что это не ты ее так отделал? — крикнул кто-то из древесной кроны.
— Разве я стал бы нести ее на руках и пачкать одежду кровью? Зачем мне причинять ей боль?
— Потому что она воровка. Ворам отрубают руки, — послышалось с другого дерева. — Мы честные люди. Не водимся с подобным сбродом.
— Я Олловейн, мастер меча королевы, а не палач! — гордо произнес Белый рыцарь. Пусть прячутся! В эльфийском дворце на холме наверняка помогут.
— Там ты никого не найдешь! — крикнул дразнящий голос. — Все ушли на север, сражаться за королеву. Война истощает страну. Эльфы забрали многих наших сыновей. Вскружили им головы красивыми словами о славе и геройстве. — И гораздо тише добавил: — Они уже там?
Крохотный кобольд поднялся перед Олловейном и взобрался на белоснежный гриб. Малыш привязал себе на спину пучок травы, чтобы, наклонившись, сливаться с покрытой цветами лесной лужайкой.
Мастер меча пропустил вопрос мышлинга мимо ушей.
— Представь себе, что твоему сыну на чужбине стало бы так же плохо, как этой лутинке. Раненого, нуждающегося в помощи, его носил бы от двери к двери товарищ…
— Оставь эти пустые разговоры, эльф. У меня нет сына на чужбине. И я слышал столько эльфийского пафоса, что мои уши навеки закрылись для него. — Кобольд соскочил со шляпки гриба и махнул рукой. — Идем, я отведу тебя к речной ведьме. Она сможет помочь лутинке.
Из-за дерева наполовину высунулся фавн, но не осмелился подойти.
— Что здесь происходит? — не отставал Олловейн. — Я мастер меча. Я позабочусь о том, чтобы с вами обошлись по справедливости.
Мышлинг скривил губы в болезненной улыбке.
— Как я могу ожидать справедливости от того, кто не хочет сказать правду? Я знаю мастера меча. Я несколько раз видел его при дворе, и поверь мне, незнакомец, у тебя с ним нет ничего общего. Глупо заявлять, что ты герой, который мертв уже много лет. Тролли забрали Олловейна. Всякий знает, что Альвенмарк давно потерял своего главнокомандующего.
Танцующий Клинок не поверил своим ушам! Он — пленник троллей… Мастер меча на миг решил было высказать мышлингу свое мнение об этой чуши. Но потом подумал, что разумнее промолчать. В конце концов, он ведь понятия не имел, что произошло за долгое время его отсутствия.
— Какая трагедия для Альвенмарка… — наконец произнес эльф, изо всех сил стараясь подавить иронию.
Они вышли из редкого леса и направились к валу из тростника, возвышавшемуся в конце лужайки. В жаре клонившегося к закату дня пела свою грустную песню выпь. Мышлинг замолчал. Испуганно огляделся по сторонам.
— Слушай, возьми-ка меня на руки, мастер лжи! — вдруг потребовал он. — Здесь, на опушке леса, есть один хорек, который не придерживается древнего пакта между нашими народами. Он жрет мышлингов, как будто мы какие-нибудь глупые полевые или луговые мыши.
Олловейн подхватил огорченного кобольда, посадил на плечо, и тот вцепился в прядь волос эльфа.
— Так ты знавал Олловейна…
— Я ведь уже сказал! Он был настоящий герой. Сверкающий витязь. Не такой оборванец, как ты. Ты… — Мышлинг вдруг раздраженно посмотрел на него. — Ну, говори уже! Они в Сердце Страны? Это они отрубили лутинке руку? Была битва за замок Эльфийский Свет? Ты поэтому весь в крови перемазался?
— Кто должен быть здесь?
— Тролли, чувак. Тролли! Не притворяйся, что ничего не понимаешь! Они хотели получить голову Эмерелль, и когда она будет у них, то всем в Сердце Страны не поздоровится, потому что мы ведь все слуги королевы. Как думаешь, почему прячется маленький народ? — Он дернул Олловейна за волосы. — Немного левее. Видишь васильки? Оттуда прямо на камыш.
— Мы со спутницей заблудились на тропах альвов, друг мой. Расскажи, что произошло. Сколько лет назад пропал Олловейн?
Кобольд задумчиво подергал себя за подбородок. Потом, негромко ворча, что-то подсчитал на пальцах.
— Ну, его уже не было, когда родился Широконос. А это было четырнадцать лет назад.
Мастер меча остановился как вкопанный.
— Четырнадцать лет! — И война с троллями не знает конца. Нужно было ослушаться приказа Эмерелль. Его место было здесь! — И как идет сражение? Тролли продвинулись далеко вглубь Земель Ветров? Разве их войска не были ослаблены?
— По-настоящему плохо стало год назад. Раньше серокожие сражались только с кентаврами, угоняли скот, грабили помаленьку. Но потом королева послала всех, кто мог держать оружие, на север. И с тех пор новостей нет… Но мы знаем, что опять началось. Никто не может сказать, что произошло в замке Эмерелль, когда пропал ее мастер меча, но с ним ушло все величие эльфов. Свет эльфов, так долго освещавший Альвенмарк, гаснет. Замок стал мрачным местом. Туда никто больше не ходит. За все годы там не было ни одного праздника. Луговые феи бежали с лужаек у замка… Можно услышать дурные истории о тенях, которые таятся в замке и пожирают души тех, кто там еще живет. Говорят, даже королева помрачнела.
— И вы все равно сидите здесь? Почему не бежите, если боитесь, что тролли убьют всех жителей Сердца Страны?
— Многие давно ушли… Но ты посмотри на меня! Какой троллю прок от того, что он раздавит меня своей огромной, как гора, ногой? Мы, мышлинги, всегда жили в Сердце Страны… Зачем нам уходить? И что мы сделали троллям? Ну а теперь скажи наконец, откуда вся эта кровь?
— Мы сражались против минотавра, прежде чем бежать в золотую паутину, — коротко ответил эльф.
Голова шла кругом от таких новостей. Четырнадцать лет! Он все еще не мог поверить. Лучше бы он никогда не уезжал в Искендрию! Оставалось надеяться, что проклятая книга того стоила!
Олловейн осторожно раздвинул высокий тростник. Под ногами захлюпала застоявшаяся вода.
— Дальше, дальше, — торопил проводник.
Выпь умолкла. Сверкающие зеленовато-голубыми красками стрекозы носились в зарослях тростника. Вода доходила эльфу до бедер. Пиявки поднялись из тины и уселись ему на ноги. Ганда негромко застонала.
— Далеко еще?
Мышлинг озадаченно огляделся по сторонам. А потом указал на плоский холмик в тростнике.
— Там. Там хижина речной ведьмы.
Олловейн пошел в указанном направлении. И действительно, водоем стал мельче. Мастер меча выбрался на покрытый илом берег. Отыскал хижину, хорошо скрытую в камышах, которая едва доставала ему до бедер. Она вздымалась, похожая на пышную женскую грудь. Постройка была из золотисто-желтого тростника, в зените куполообразной крыши связанного травинкой.
— Входите, деточки, — раздался чувственный голос.
— Я постою снаружи, — прошептал мышлинг. — Ты просто забери меня с собой, когда будешь уходить. — И он присоединился к дремавшей на солнышке маленькой черепахе.
Олловейн опустился на колени, крепко прижимая к груди лутинку и книгу. Осторожно раздвинул тростинки хижины. В нос ударил голубовато-серый дым. На пестром одеяле, окруженная золотистыми лучиками света, сидела на корточках обнаженная женщина-кобольд. Вокруг нее были расставлены дюжины маленьких горшочков и тиглей. Из некоторых поднимались тонкие струйки. В других бурлило что-то, похожее на суп, несмотря на то что огня под ими не было. У речной ведьмы была серая, покрытая бородавками кожа. Отчетливо выделялись ребра. Черные волосы свисали с головы жирными прядями. Ведьма вплела себе в волосы перья, а к одной из прядей привязала еще и маленькую жадеитовую ящерицу.
Золотистые глаза с вертикальным зрачком пристально изучали мастера меча. На лице ведьмы красовался похожий на свеклу нос. Между узкими губами торчала длинная пенковая трубка.
— Никогда еще не забредал ко мне эльф благородных кровей.
Ведьма поднялась и убрала с лица пряди. Ее теплый чувственный голос контрастировал с внешним обликом. На какой-то миг Олловейн задумался над тем, не украла ли ведьма этот голос.
— Моей спутнице нужна помощь. Ты должна вылечить ее.
Ведьма прищелкнула языком.
— Все стало настолько плохо, что высокий эльф называет спутницей вороватую лутинку. Неужели остальные уже пролили свою кровь? Неужели приходится звать на битву карманников и похитителей детей? — Она повелительно махнула рукой. — Положи ее туда, на узелок с платьями.
Олловейн повиновался, проглотив недовольство поведением высокомерной ведьмы.
Кобольдесса ощупала лутинку и печально покачала головой.
— Неужели дело стоило того: отдавать свою плоть и кости за них? — негромко спросила она у Ганды.
Но лутинка ничего не слышала.
— Ты можешь вылечить ее?
Змеиные глаза ведьмы холодно изучали Олловейна.
— Я могу изгнать жар из ее тела, кормить ее, пока она снова не наберется сил. Но руку я ей дать не могу. Она потеряна навеки. Если только… — Она задумчиво пожевала мундштук. — Есть ведьмы, которые могут вырастить новую руку из отрезанного пальца. Но это темная магия, которой занимаются, когда луна скрывает свой лик и проливается теплая кровь. Такими вещами я не занимаюсь… Впрочем, я знаю ремесленника, который мог бы сделать лутинке руку из живого серебра. Она будет почти так же хороша, как настоящая. — Речная ведьма улыбнулась и выпустила в лицо Олловейну облачко табачного дыма. — Зато не обожжешь себе пальцы, когда будешь снимать с огня горячую кастрюлю. Во всем есть свои хорошие стороны, нужно только хотеть их увидеть.
— И ты можешь дать ей такую руку?
— Пусть она сама примет решение. Она искалечена так, что ты и представить себе не можешь, эльф. Лутины — народ, который любит перевоплощаться. Становясь лисами, они шныряют в высокой траве или же в образе барсука зарываются глубоко в темное сердце земли. Всего этого она уже не сможет делать. Как бы она ни превращалась, рука из серебра не изменит своей формы. Подобно железному рабскому ошейнику, она сделает лутинку пленницей собственного тела. Но если она откажется от руки, лучше не станет. Тогда она будет лисой на трех лапах, соколом без части крыла. Ты посвятил мечу всю свою жизнь, эльф. По тебе видно. То, как ты двигаешься, как не успокаиваются твои глаза… Ты постоянно готов к сражению. Но что от тебя останется, если тебе отрубить правую руку? Вот так себя будет чувствовать и лутинка. Ее жизнь принадлежала магии. Изменчивости. А теперь она должна найти для себя новый путь. И я не стану определять его вместо нее. Ей понадобится время, чтобы найти его. Потерпи. Не торопи ее.
— Я не могу остаться, пока она примет решение. Мне нужно в замок Эмерелль.
Ведьма подняла одну бровь.
— А я уже подумала, что ты не такой. Что ж, тогда я вынуждена настоять на том, чтобы ты заплатил вперед.
Олловейн пожал плечами.
— Назови цену, и я велю прислать тебе все, чего бы ты ни потребовала.
Ведьма рассмеялась.
— Считаешь меня глупой, как головастик? Знаешь что? Я обновлю малышке повязку, и забирай ее к своей королеве, если так спешишь.
— Ей нельзя ко двору.
— Кто-то из вас вляпался в дерьмо? И я должна ввязаться в это, надеясь, что ты не исчезнешь с концами? Не смеши меня. Придумай что-нибудь посерьезнее, эльф.
— Можешь взять мой меч. Я выкуплю его. Это очень дорогое оружие.
— Давай сюда!
Олловейн протянул меч рукоятью вперед. Ведьма с трудом обнажила его. Кончиками пальцев коснулась эльфийской стали и отпрянула, словно от укуса гадюки.
— Это в моей хижине не останется! Так много душ… — Она потрясенно смотрела на Белого рыцаря. — Так много душ, — повторила ведьма. — Унеси прочь проклятое оружие. Покинь мою хижину! Ты хоть помнишь, как часто убивал этим мечом? Хоть ты и выглядишь как нищий, на самом деле ты наверняка князь. Князь смерти! Убирайся.
— Я могу…
— Не здесь! — Она схватила книгу, которую Олловейн пристроил на полу, чтобы разместить Ганду на ложе из тряпок. Пальцы скользнули сквозь обложку и страницы, не встретив сопротивления. Ведьма тут же вскочила, сплюнула на все стороны света, пробормотала какое-то неясное заклинание. С трудом переведя дух, обернулась к эльфу. — Должно быть, ты проклят. Забирай книгу и меч. Уходи! Я скажу тебе снаружи, какова моя цена.
Олловейн нерешительно протянул руку к книге. Для него она была реальна. Он мог поднять ее; она прильнула к его пальцам, будто только того и ждала. Эльф осторожно выполз из хижины спиной вперед. Змеиные глаза следили за ним.
Над зарослями тростника висела удушающая жара. Мышлинг спал. Олловейн вытер мокрый от пота лоб. Наконец стена хижины раздвинулась. Оттуда вышла стройная кобольдесса с белой, почти мраморной кожей. Длинные волосы доставали почти до бедер. Она была обнажена, как и ведьма.
— Что смотришь, эльф? — хриплым голосом спросила она. В волосы ее были вплетены перья. И ящерица, безуспешно пытавшаяся выбраться из своих черных оков.
— Ты…
— Метаморфозы. Превращения. Я знаю, какую цену платит твоя девчушка-кобольд. — От скрипучего голоса болели уши. Змеиные глаза впились в Олловейна. — Раздражает, правда? Тело и голос не хотят соответствовать друг другу. Но давай поговорим о цене, князь смерти. Я не буду спрашивать, почему вы оба не можете отправиться в замок Эмерелль, но это будет играть роль в моей цене. Я хочу получить полоску твоей кожи. Шириной с палец и длиной с мое предплечье.
Мастер меча недоуменно поглядел на ведьму. Он искал скрытую улыбку на ее лице. Подрагивание в уголках губ, подмигивание… Какой-нибудь знак, который превратит эти слова в дурную шутку… Но ничего не было.
— Зачем… — Голос отказался служить Олловейну. Эльф закашлялся. — Зачем она тебе? — запинаясь, выдавил он из себя.
— Кусочек живой эльфийской кожи можно использовать во многих целях. Могу вырезать из него крохотные пластыри. Это помогает от бородавок. Может быть, мне еще пояс понадобится. Или использую кожу для того, чтобы наложить на тебя заклинание обладания. Мастер меча Альвенмарка подчиняется кобольдской ведьме! Вот это был бы номер! А может быть, я просто хочу посмотреть, насколько тебе дорога маленькая лутинка. — Ведьма вынула из волос небольшой обсидиановый клинок. — Ты готов заплатить?
Мысли Олловейна спутались. А есть ли у него выбор? Если Ганда отправится с ним в замок, а мастер меча заявит, что украл книгу, Эмерелль не поверит. Лучше пойти одному. Более четырнадцати проклятых лет! Возможно, посланник из библиотеки давно уже ждет. Танцующий Клинок знал королеву. Она попытается вытащить его шею из петли. Но в конце концов Эмерелль не поставит себя выше закона. Она принесет в жертву лутинку, а не полководца, не мастера меча. Поэтому Ганда должна остаться здесь. Что бы ни случилось, она не должна возвращаться в замок.
— Я заплачу твою цену, но ты сделаешь то, что я попрошу. Возьми кожу с моей спины. А когда лутинка проснется, скажи ей, что она уволена. Пусть убирается к своим вороватым родственничкам. Я больше не хочу ее видеть. Если она осмелится прийти в замок королевы, я велю отвести ее к палачу. Она знает, за что. Скажи ей, что она разочаровала меня и что я ее презираю. И ничего не говори о нашей сделке. Мне все равно, пусть думает, что я бросил ее здесь, в тростнике, а ты ухаживаешь за ней по доброте душевной.
Ничто не шелохнулось в змеиных глазах.
— Она никогда не поверит в мою доброту. Я заставлю заплатить и ее тоже.
— Ты не причинишь ей вреда! — Олловейн опустил руку на рукоять меча. — Как тебя зовут, ведьма?
— Почему я должна открывать тебе свое имя?
— Думаешь, я не узнаю его в Яльдемее?
Она уставилась на него холодными змеиными глазами.
— Меня называют Рика.
— Хорошо. Знай, Рика,
если ты что-то сделаешь Ганде или просто будешь плохо с ней обращаться, я узнаю об этом. Во всем Альвенмарке не найдется дыры, достаточно глубокой для того, чтобы ты могла чувствовать себя там в безопасности. Я найду тебя, Рика, куда бы ты ни пошла. Бери мою кожу! Но это значит, что мой долг погашен! Ты уж сама придумаешь, что соврать лутинке.
— Потому что все кобольды — прирожденные лжецы? — резко спросила ведьма. — Так же как все эльфы высокомерны от рождения?
Олловейн стянул рубашку с плеч.
— Начинай.
— Ложись в ил передо мной. — Она произнесла это медленно, пробуя каждое слово на вкус.
Белый рыцарь подчинился. Почувствовал холодное острие между лопаток. Оно стало медленно опускаться по спине. Нож был настолько остер, что Олловейн не чувствовал боли.
Ведьма шлепнула его ладонью по заднице.
— Достаточно.
Он выпрямился и ощупал спину. Крови не было. И в руках у ведьмы не было ни куска кожи.
— А теперь убирайся, мастер меча! Ты произвел на меня впечатление. Никогда не думала, что эльф позволит снять с себя кожу ради кобольдессы. Да еще и лутинки к тому же! — Рика улыбнулась. — Я исцелю ее. И позабочусь о том, чтобы она считала тебя подлым негодяем. Нога ее не ступит в замок Эмерелль. — Глаза ведьмы глядели печально. — Ты уверен, что хочешь, чтобы все было именно так? В лице Ганды у тебя появится враг, когда она уйдет от меня.
— Если она придет в замок королевы, то окажется в смертельной опасности. Лучше пусть она будет моим врагом, чем я, как друг, буду носить цветы на ее могилу.
— Ты не слишком драматизируешь?
Олловейн покачал головой.
— Я знаю Эмерелль.
Сила и бессилие
Обилее не знала, как сказать об этом. Она отправилась в путь, возлагая на свою миссию большие надежды, но все оказалось напрасно. Эльфийка попрощалась со следопытами, которые привели ее к Элеборну, в его Царство Под Волнами, и двумя кентаврами, которые провели ее от врат у корней Атты Айкъярто до замка королевы. Еще одно напрасное путешествие!
— Есть новости с севера? — спросила почетную стражу перед вратами тронного зала.
Воительнице, к которой она обратилась, не удалось скрыть подавленное настроение.
— Ничего нового. Тролли становятся сильнее. Мы — нет.
Обилее коротко кивнула. Так продолжалось много лет. Но время ожидания уже почти закончилось. Самое позднее зимой тролли начнут боевые действия, в этом сходились все князья. И серокожие не успокоятся, пока все реки не покраснеют от эльфийской крови. Войско, собравшееся в Фейланвике, не сможет остановить троллей. Городской гарнизон состоял из храбрых воинов в сверкающих доспехах, элиты эльфийских княжеств. Прошлым летом Обилее была на смотре войск. Элодрин собрал потрясающие отряды. И, несмотря на то что их поражение очевидно уже сейчас, они будут сражаться. Они подобны вратам из листового золота, на который нацелили таран из ствола тысячелетнего дуба. Первый же штурм станет гибельным. И заменить их некем. Десять лет требуется на то, чтобы тролльский щенок вырос и превратился в молодого бойца, но для того, чтобы заменить убитого эльфа, нужно сто, а то и больше лет.
Высокие ворота в тронный зал распахнулись, как по мановению невидимой руки. Комендант стражи кивнула Обилее, качнулся ее роскошный белый плюмаж на сверкающем бронзовом шлеме.
— Повелительница ожидает тебя.
Обилее крепко зажала шлем под мышкой. Рука лежала на рукояти меча. Кольчуга тяжело давила на плечи, а известие, которое она должна была передать, неподъемным грузом лежало на сердце.
Эмерелль ожидала ее, выпрямившись, словно воительница в строю перед вражеской атакой. Негромко шумела вода, бесконечными каскадами лившаяся по стенам тронного зала. Воздух был влажным, стояла приятная прохлада.
На королеве было платье цвета серого льда с высоким воротником и длинными рукавами. Оно было простого покроя и подчеркивало узкие бедра эльфийки. Королева казалась очень хрупкой, и тот, кто не видел ее в фехтовальном зале, никогда не поверил бы, что перед ним воительница. Темно-русые волосы поддерживал тонкий серебряный обруч. Светло-карие глаза смотрели сурово. Эмерелль уже приготовилась к дурным вестям.
— Рада снова видеть тебя при дворе.
Обилее не знала, с чего начать. В тронном зале кроме них никого не было. Раньше эльфийки были очень близки. Но это место требовало формальности. Здесь столетиями вершилась судьба Альвенмарка. Это было не то место, где могли поболтать две подруги.
— Мне очень больно сообщать плохие известия, повелительница. — Обилее понурилась. Одиннадцать дней заставил ее ждать Князь Под Волнами, прежде чем наконец принял. — Элеборн не поддержит наше дело. Он настаивает на том, чтобы сохранить былую границу. Народам воды нечего делать вместе с воинами суши, точно так же как мы не можем принимать участие в войнах под волнами. Тролли не оскверняют его царство и… — Молодая эльфийка колебалась, не зная, стоит ли повторять оскорбление Элеборна дословно.
Лицо королевы было будто высечено из камня. Эмерелль не заставляла Обилее говорить, но и не отпускала. Она ждала.
— Он велел передать тебе, что ты должна оставить трон и сдаться тролльской шаманке Сканге. В тебе и твоих поступках видит он истинную причину этой войны. Он упрям… И не захотел ничего слушать.
— Он мог бы сразиться с ними. — Королева говорила тихо, не глядя на Обилее. — Каждый их корабль оказывается в его власти. Каждый тролль, пересекающий реку, сует свои грязные лапы в царство Элеборна. — Эмерелль одернула себя. — Конечно же, ты передала ему простой приказ послать нам войска.
— Разумеется, повелительница. Элеборн даже не читал его.
— Иногда у меня такое чувство, что из рук ускользает все, за что я слишком рьяно сражаюсь. Да, возможно, в конце концов то, что не хочешь отпускать любой ценой, ты же и разрушаешь. Как думаешь, Обилее? Он прав? Закончится ли война, если я отдам себя троллям?
Эльфийка-воин не знала ответа. Но многие верили: если королева покорится, война закончится, и поэтому становилось все труднее и труднее находить союзников в борьбе против троллей.
— Что бы ни случилось, повелительница, я всегда буду рядом с тобой.
Эмерелль вздохнула.
— Ты можешь представить, чтобы тролльский король пекся о законах Альвенмарка? Осознает ли себя когда-либо тролль как первого слугу своей страны? Правление серокожих означает произвол. Сильные станут еще сильнее. А слабые будут подобны увядшей листве на осеннем ветру. Их унесет. Я знаю, что у меня тоже есть свои слабости. Но я всегда старалась быть справедливой. Пока я правлю, никто не будет превыше закона. Законы подобны стенам, окружающим поле. Они как границы. Удерживают диких животных. Дают уверенность в том, что справедливое сегодня будет таковым и завтра. Некоторые думают, что я отдаю предпочтение своему народу. Они ошибаются. Мы, эльфы, достаточно сильны, чтобы защищать свои права с мечом в руке. И только когда мы перестанем быть живым щитом слабейших народов, они поймут, как мы были нужны им. — Королева расправила плечи. — Правление — дело одного, Обилее. Но я не сдамся. Удача сопутствует храбрым. Элеборн и другие увидят, что получится из того, что они не выступили вовремя против троллей, Они… — Все краски исчезли с лица Эмерелль. Она схватилась за сердце и бессильно опустилась на трон.
Три широких шага — и Обилее взлетела по ступеням к трону.
— Повелительница!
Королева улыбнулась.
— Я чувствую его! Он вернулся. Я знала, что мы не потеряли его. Олловейн вернулся! Теперь наша судьба изменится. Мастер меча стоит больше, чем Элеборн и все его морские воины и озерные эльфы, вместе взятые. Он изменит положение дел.
Внезапный всплеск эйфории Эмерелль показался Обилее странным. За все проведенные при дворе годы она не видела королеву в таком настроении. Правительница заметила ее скептический взгляд.
— Оставь мне на вечер мои иллюзии. А теперь идем, поможешь подобрать мне платье.
— Не знаю, гожусь ли я на это, — натянуто ответила Обилее.
— Отлично годишься! — заговорщицки улыбнулась Эмерелль. — Ты теперь странствующий рыцарь. Через несколько дней снова покинешь замок. Так что я могу не беспокоиться, что мои тайны станут известны двору.
— Я никогда бы…
Королева дружески обняла юную эльфийку за плечи.
— На «я бы» я не стану полагаться. Ты не можешь. А теперь идем.
И она повела Обилее из тронного зала наверх, в покои королевской башни. Туда имела доступ лишь горстка доверенных лиц. Когда-то давно в их число входила и Нороэлль.
Эмерелль все еще пребывала в приподнятом настроении. Перепрыгивала через ступеньки, негромко напевая при этом мелодию, давным-давно созданную для Нороэлль бардом Нурамоном. Каждая нота наносила удар в сердце Обилее. Нурамон! Его нет уже так давно! Интересно, нашли ли они с Фародином Нороэлль? Все они стали изгнанниками. Они никогда больше не вернутся в Альвенмарк. Но, может быть, сюда долетит хотя бы история о них. Может быть, они уже давно мертвы. Обилее пыталась забыть Нурамона. Но он поселился в ее мыслях, как голуби на башенных окнах замка. Пернатые жили там, прежде чем тени прогнали всех птиц.
Эльфийки молча добрались до короткого коридора, в конце которого находилась простая дверь без украшений. Королева открыла ее.
Комната была не особенно большой. Здесь стояло всего несколько предметов мебели из древесины цвета меда. Постель была не заправлена. Обилее усмехнулась. Она бы не удивилась, если бы узнала, что у личных слуг Эмерелль есть приказ оставлять все как есть. Здесь, наверху, ближе к небу, правительница позволяла себе быть несовершенной.
Красный закатный свет падал на створки двери, ведущей на маленький балкон.
Королева подошла к большому зеркалу, занимавшему стену напротив постели. Тяжелая рама из эбенового дерева была украшена инкрустациями из сверкающих жемчужин. Стилизованные розы и листья сплетались в причудливый орнамент.
Легкое движение Эмерелль привело в действие потайной механизм. Зеркало бесшумно скользнуло в сторону и открыло вид на комнату со светящимися фигурами. Обилее с любопытством вытянула шею. Здесь она никогда еще не была.
Королева вошла в проем.
— Добро пожаловать в мою святая святых. — Она обернулась и кокетливо улыбнулась девушке. — Кроме одной немой служанки-кобольдессы, об этой комнате не знает никто. Даже мастер Альвиас. Сюда я прихожу, когда хочу убежать от видений серебряной чаши и мук правления. Здесь я ищу юную Эмерелль, которая когда-то могла часами любоваться красивыми платьями, ту влюбленную девочку, которая превратилась в одинокую королеву. Но не сегодня. Возможно, счастье вернется.
Теперь Обилее могла оглядеться. Светящиеся фигуры оказались сплетенными из лозы манекенами. Словно абажуры, были натянуты на них платья. Много платьев! Под некоторыми горели огни, источавшие оглушительный аромат ладана.
— Ты скажешь Олловейну о том, что между вами было когда-то?
Королева с упреком прищелкнула языком.
— Конечно нет. — Она задумчиво коснулась рукава зеленого платья из тяжелого бархата. — Я не хочу, чтобы он увидел в этом обязательства из прошлого. Я хочу, чтобы он снова влюбился в меня. Может быть, сегодняшний день станет днем, которого я так долго ждала. Иди сюда, помоги мне расстегнуть крючки на платье. Многое теперь зависит от правильного выбора. — Эмерелль повернулась спиной к Обилее.
Эльфийка-рыцарь расстегнула маленькие крючки, следя за тем, чтобы в них не запутались волосы повелительницы, когда та снимала платье через голову. Обилее смущенно отвернулась. На королеве был только вышитый льняной пояс, с которого свисали ленты, поддерживающие длинные шелковые чулки. Ноги владычицы были в изящных светло-серых туфельках.
— Какое же платье надеть? Он наверняка в белом. Может быть, мне тоже… Нет, это слишком скучно. Помощи от тебя немного, Обилее.
— Повелительница, не хочу обидеть тебя… Но ты помнишь, что уже не та, в кого когда-то влюбилась душа Олловейна?
— Конечно нет. Я выросла, как дерево. — Эмерелль повернулась к юной эльфийке. — Здесь, — она положила руку на обнаженную грудь, — здесь все то же самое, что он когда-то любил во мне. Все то… — Ее губы задрожали. — Я… Я знаю, что изменилась. Я должна была измениться… Я… Думаешь, он не узнает меня потому, что я стала королевой? Потому, что эта ноша возвела стену между нами? Я не могу снять корону… Не теперь! Это было бы предательством по отношению к Альвенмарку. Поверь мне, я сделала бы это с удовольствием. Ты знаешь, что я завидую тебе? Тебе и твоей свободе, возможности ездить по лесам в качестве странствующего рыцаря. И возможности отвечать только перед самой собой. А меня изнуряют обязанности… Посоветуй мне. Что делать, Обилее? Принести свое счастье на алтарь Альвенмарка?
Молодая воительница не знала что сказать. До сих пор она полагала, что возможность управлять историей нравится Эмерелль. Никогда эта эльфийка не казалась пленницей короны.
— Может быть, тебе стоило бы разок покинуть замок. Эти давящие тени убивают радость, почти не позволяют улыбаться от чистого сердца.
— Ах, дитя! Как я могу уйти? Внизу, в Зале падающей воды, находится дверь, через которую приходят тени. Я должна быть рядом. Пока что сюда попадают лишь отдельные ингиз. Но что, если плотина прорвется? Если тени, как волна тьмы, прольются на нашу страну? Это я оборвала одну из нитей в сети троп альвов. Я должна оставаться здесь. Такова моя судьба.
— Ты сказала, что-то от юной Эмерелль все еще живо в тебе, повелительница. Скрыто под годовыми кольцами столетий. Возможно, есть способ позволить Олловейну узнать тебя. Без слов.
Королева подавленно опустила голову.
— У него нет воспоминаний о тех временах. Так получается, когда ты рождаешься снова. Ты возвращаешься чистым листом. Свободным от груза прошлого.
— Но ты сказала, что чувствуешь его возвращение сердцем. Похоже, между вами существуют незримые узы. Не думаешь ли ты, что в нем тоже что-то тлеет? Что-то, что находится по ту сторону воспоминаний его разума? Может быть, сердце тоже может вспомнить?
Эмерелль вздохнула.
— Да ты поэт, Обилее. Воспоминания сердца… Что должно вспомнить сердце?
Воительница беспомощно пожала плечами.
— Твой аромат? Твою одежду, звук твоего голоса? То, что вы ели? Было ли блюдо, которое он особенно любил?
— Мы перешли к воспоминаниям желудка?
— Повелительница! — Вот она снова холодная, насмешливая Эмерелль. Наверняка именно эта черта не давала Олловейну возможности вспомнить их былую любовь.
Королева провела рукой по длинным волосам.
— Прости меня. — Она произнесла эти слова так тихо, что Обилее едва разобрала их. — Ты коснулась больного места. Я могу плести чудеснейшие заклинания, но не умею готовить. Фальрах хоть и ел это, но дразнил меня. Подкалывал. И я тоже могла смеяться над его шутками. Хотя его слова иногда звучали грубо, его улыбка смягчала все слова. — Она закрыла глаза. — Кое-что я помню настолько отчетливо, как будто это было вчера. Лукавые искорки в его глазах, когда он рассказывал, что полусырая заячья ножка с подгоревшим луком — его самое любимое блюдо из всего, что я готовлю.
— Так приготовь это для него еще раз, — ответила Обилее, но мысленно унеслась к фонтану перед тронным залом. Значит, таинственным возлюбленным Эмерелль был Фальрах. Интересно, она сознательно выдала свою тайну или так глубоко задумалась, что даже не заметила, что не имя Олловейна сорвалось с ее губ?
Эльфийская владычица по-прежнему задумчиво играла волосами.
— Я выставлю себя на посмешище перед кухонными кобольдами, если прогоню их от очагов, чтобы приготовить подгоревшую недопеченную пищу.
— Чего стоят эти насмешки, если тебе удастся снова разжечь искру любви?
Эмерелль вздохнула.
— И что насчет твоей одежды? Что ты носила?
Королева снова закрыла глаза.
— Охотничий костюм из светло-красной кожи. Это было практично, поскольку на нем были плохо заметны пятна крови. Я часто латала его. Кожа совсем истрепалась. Я выглядела в нем довольно лихо. На левом плече у меня была толстая полоска кожи. Там сидел Златоокий, мой сокол. Он оставался на своем месте, даже когда я неслась на лошади, низко пригнувшись к гриве. Ему это нравилось.
— Тогда надень этот охотничий костюм снова, повелительница.
Эмерелль взглянула на воительницу.
— Ах, Обилее. Он давно превратился в пыль, столько столетий повидал. На каждую ночь, что мы проводили вместе, приходились тысячи ночей без возлюбленного.
Она подошла к выступу, на котором стояли дюжины маленьких хрустальных флаконов. Играя, провела пальцами по бутылочкам. Открыла одну из них и нанесла немного духов на шею впереди и сзади. В нос молодой эльфийке ударил тяжелый абрикосовый аромат. Эмерелль взяла другой флакон, немного капнула на палец и провела им по срамному месту. К абрикосовому аромату примешался запах сандалового дерева.
— Повелительница, любая дама при дворе одевается в страстные ароматы и дорогие шелка. Отважься быть иной. Поищи Эмерелль с соколом на плече. Покажи Олловейну ту женщину, которую любил в ней Фальрах.
Флакон выскользнул из пальцев королевы и разбился о каменный пол.
— Ты… ты знаешь его имя!
— Повелительница, ты сама назвала его.
— Никогда. Я… — Эмерелль запнулась.
Аромат сандалового дерева висел в гардеробной. Никогда прежде Обилее не видела правительницу Альвенмарка настолько расстроенной. Королева быстро моргала, борясь со слезами.
Воительница нерешительно подошла, переступила через осколки и обняла Эмерелль. Та зарылась лицом в плечо Обилее. Спина королевы вздрагивала.
— Ты никому не должна говорить, слышишь? Никому! Они расскажут ему, чтобы ранить меня. Может быть, они даже убьют его, чтобы задеть этим меня.
— Но, госпожа, кто же может такое сделать?
Эмерелль высвободилась из объятий и неопределенно махнула рукой.
— Их так много там, снаружи, тех, кто хотел бы видеть мое падение. Так много! Даже эльфов. — Она опустилась на колени, собрала в ладонь осколки разбитого флакона. — Протяни мне левую руку, Обилее. Ту руку, которая идет от сердца.
Словно в трансе, молодая эльфийка повиновалась. Аромат сандалового дерева оглушал, а во взгляде королевы было что-то требовательное. Эмерелль схватила ладонь Обилее. Той рукой, в которой были осколки. Их пальцы сплелись. Воительница почувствовала короткую боль от укола. Несмотря на то что окна и двери были закрыты, юной эльфийки коснулся порыв ледяного ветра. Слишком холодно для летнего вечера. Может быть, там, в углу, притаилась тень?
— Поклянись мне своей кровью, что имя, которое ты узнала, никогда не сорвется с твоих губ.
— Клянусь в этом, — негромко прошептала воительница.
Королева осторожно ослабила хватку. Осколки впились в нежную кожу ладони Эмерелль. У Обилее тоже шла кровь.
— Ты знаешь, какую власть дает мне клятва на крови? — Голос правительницы был бесцветным. Она вынула из руки осколки.
— Тебе будет принадлежать моя душа, если нарушится печать моих уст. — Обилее все еще не могла поверить в то, что сделала Эмерелль.
— Если ты нарушишь клятву и твоя душа будет принадлежать мне, цикл смертей и рождений нарушится для тебя. Ты будешь отрезана от пути в лунный свет. Твоя судьба никогда не исполнится.
— Зачем, повелительница? Зачем ты делаешь это?
— Сейчас ты обладаешь большой властью надо мной, Обилее. Разве несправедливо, что и я получу власть над тобой?
— Но ведь ты могла бы просто довериться мне.
— И стать беспомощной? Нет, Обилее. Я живу слишком долго, чтобы доверять кому бы то ни было.
— Может быть, поэтому его родившаяся снова душа не находит тебя? — с горечью произнесла воительница. Она не осмеливалась назвать имя, поскольку в уголках рядом с полками для обуви по-прежнему гнездились тени.
— Наверное, такова моя судьба, — цинично произнесла Эмерелль.
Огоньки под платьями затрепетали. Снова стало теплее. Обилее поглядела на полки для обуви.
— Она ушла, — прошептала королева. Положила свою окровавленную руку на шею эльфийки и притянула Обилее к себе. — Мне жаль, что я забылась настолько, что выдала тебе его имя. Ты была близка моей душе. Было приятно говорить с тобой, хоть я еще и не знаю, приму ли твои советы. Мне пришлось бы распроститься с большей частью королевского достоинства, если бы я забралась в кухню и приготовила плохую стряпню. А достоинство — важная часть моего правления. Достоинство внушает другим уважение. Мне будут повиноваться только в том случае, если будут уважать. Но как бы то ни было, я тоже хочу дать тебе совет. Он довольно щекотливый, зато идет от чистого сердца. Я знаю, что ты чувствуешь к Нурамону. Не смотри на меня с таким удивлением, Обилее. Ты выдала себя в ту зиму, когда к нам вернулись Нурамон, Фародин и Мандред. У тебя на лице была написана любовь. Поговори с Нурамоном о своих чувствах.
Обилее стояла как громом пораженная. Она так старалась, чтобы другие ничего не заметили! Эта любовь — настоящее проклятие! Эльфийка знала, что не имеет права надеяться на ответное чувство Нурамона. Любить его было предательством. Он подарил свое сердце Нороэлль, которая когда-то приняла к себе в ученицы Обилее. Нороэлль была ей как старшая сестра. Никому девушка не доверяла так, как волшебнице. А потом королева изгнала Нороэлль, потому что та подарила жизнь ребенку демона и отказалась сказать Эмерелль, куда отнесла сына. Наказание было жестоким. Волшебница находилась в месте, о котором знала только королева. Никто не мог надеяться когда-либо найти Нороэлль. Но Нурамон не сдался. Он искал ее вместе со своими товарищами Фародином и Мандредом. Эти трое были единственной надеждой изгнанницы.
— Мне не пристало открывать Нурамону свое сердце. Он любит другую, и я не имею права сбивать его с пути поисков, потому что я тоже люблю ее и желаю ей счастья.
— Значит, ты думаешь, что станешь предательницей, если поговоришь с Нурамоном… Ах, дитя, да что может случиться? Если любовь Нурамона к Нороэлль настолько прочна, как кажется, то твои слова не будут представлять опасности для них. Но если нет, ты убережешь Нурамона от заблуждения. Нужно помнить еще кое о чем. Фародин тоже любит Нороэлль. В конце концов, если они оба все же найдут Нороэлль, она выберет только одного из них. Представь себе, что это будет Фародин. Если так случится, твое признание в любви станет утешением для Нурамона. Но есть и третья причина, которая важнее всех остальных. Настанет день, когда ты горько пожалеешь, что не поговорила с Нурамоном. Что бы он ни ответил, его слова освободят тебя. Если эльф отвергнет твою любовь, то лишит тебя иллюзии. При всей боли, которую он сначала причинит тебе, он освободит в твоем сердце место для другого. Сердце должно делиться, Обилее, иначе оно окаменеет. Поверь мне, я знаю, о чем говорю. Рискни и поговори с ним, если вы еще когда-либо встретитесь.
Обилее показалось, что слова сдавили горло королевы. Хороший ли это совет? Взгляд Эмерелль был открытым и приветливым. Ничто больше не напоминало ту могущественную эльфийку, которая заставила девушку принести клятву на крови. Может быть, она говорила о себе? Может быть, это ее сердце превратилось в камень? Многие думали так о королеве. Она казалась холодной и неприступной. Теперь Обилее знала другую Эмерелль. Но сколько осталось от той молодой эльфийки, которую любил полководец Фальрах? Довольно ли, чтобы завоевать его родившееся заново сердце?
Ожидания
Кровь сочилась из полусырого мяса, из-за чего подгоревшие кусочки лука казались островками в пурпурном море. Олловейн поднял голову. Никогда его еще так плохо не кормили при дворе. С тех пор как он прибыл, в воздухе висело почти ощутимое напряжение. Королева послала его в ванную. Приятно быть чистым, надеть чистую одежду. После долгого пути он выглядел словно бродячий кобольд-паяльщик, и, кроме всего прочего, воняло от него, как от фьордландца.
Олловейн уже дважды хотел заговорить об украденной книге, но Эмерелль отказывалась. Создавалось впечатление, что она ждет чего-то. Чего-то, что не имеет никакого отношения к его долгому путешествию. Королева краем глаза наблюдала за своим мастером меча, и он храбро поглощал эту невозможную пищу.
Они обедали на террасе под тутовыми деревьями, там, где много лет назад началось его путешествие. Кроме двух кобольдов, сохранявших почтительное расстояние, здесь не было больше никого.
Море свечей окутало все мерцающим золотистым светом. Ветер доносил из сада аромат спелых абрикосов. А еще пахло сухой травой и пылью. Над ними витало дыхание конца лета. И еще к этому примешивался другой аромат. Запах, будивший что-то глубоко внутри… Но определить его Олловейн не мог. Аромат был тяжелым и чувственным. Он возбуждал. И это тревожило мастера меча, ибо возбуждение было последним чувством, которое можно было проявить в присутствии королевы. Его мужское достоинство упиралось в тюрьму брюк. Олловейн был рад, что сидит, что его неловкое положение осталось незамеченным. Танцующий Клинок отчаянно пытался совладать с возбуждением, но от этого кровь только сильнее приливала к бедрам.
Он бросил взгляд на завернутую в лохмотья книгу, лежавшую на каменном парапете. Он украл рваную тряпку с чучела на одном поле и замотал в нее драгоценный фолиант, чтобы он привлекал к себе меньше внимания. И ему удалось! Эмерелль вообще не обращала на нее внимания. Вместо этого она украдкой наблюдала за ним.
На королеве было темно-красное вечернее платье. Темные гранатовые украшения лежали на ее коже, будто свежие раны. Было жутко тихо. Ни одна птица не пела, даже сверчки не стрекотали. Так замолкает природа, когда появляется охотник. Олловейн огляделся. Эмерелль еще не говорила о тенях. Они еще здесь? Это они лишили ночь голосов?
Тишина давила все сильнее. Единственным звуком было позвякивание серебряных столовых приборов по дорогим тарелкам. Мастер меча отодвинул кровоточащий кусок мяса к сгоревшим луковицам. Это он есть не может!
— Тебе следовало бы прогнать своего повара.
Эмерелль натужно улыбнулась.
— Повара и его советчицу. — Она положила прибор на тарелку и промокнула губы шелковым платком.
Оба кобольда подбежали к столу. Безмолвно забрали тарелки.
— Тебя долго не было, — вдруг сказала королева.
— Ганда была тяжело ранена, когда открывала врата на тропы альвов. Должно быть, творя заклинание, она допустила ошибку.
— Тяжело ранена…
Олловейн рассказал об их поисках, о загадочном существе, изменявшем свой облик и так сильно навредившем им. Только в одном пункте он погрешил против правды. Он утверждал, что это была его идея — забрать книгу, ради которой так хладнокровно убивал их безликий враг.
— А Ганда воспротивилась этому. Лутинка, которая не пожелала участвовать в краже. Необычно. — Слабая улыбка Эмерелль говорила больше всяких слов. Она видела Олловейна насквозь. — А мой героический мастер меча превратился в обычного вора. Ты уверен, что все было именно так?
Кровь прилила от бедер к голове.
— Именно так, и никак иначе. — По крайней мере голос его звучал твердо. Какой же из него все-таки негодный лжец!
Эмерелль поднялась и подошла к парапету. В ее движениях было что-то тяжелое и чувственное. Каждый шаг ее сопровождался звуком серебряных колокольчиков, но Белый рыцарь не сумел обнаружить украшение, служившее источником этого металлически мелодичного шепота. От бедер и выше платье облегало королеву слишком сильно, чтобы скрытые под ним колокольчики могли звенеть. Должно быть, они у Эмерелль на ногах. Чего она этим добивается?
Королева пришла на ужин босиком. Платье было чуть выше лодыжек. Узкие ступни украшал темный, нарисованный соком куста динко, узор из извилистых линий.
Нет, это не извилистые линии, это тела змей вокруг нежных лодыжек королевы, исчезающие под подолом ее платья. Уходящие туда, где таится манящий перезвон колокольчиков…
Кончиками пальцев Эмерелль размотала грязные тряпки.
Олловейн задумчиво смотрел на владычицу. Если бы Эмерелль не была королевой, он подумал бы, что она пытается соблазнить его. Что произошло за минувшие годы? Что так сильно изменило правительницу?
Королева замерла. Губы ее безмолвно шевелились. Она отошла от парапета. Бледная. Удивленная.
— Госпожа?
Небрежным жестом она велела Олловейну молчать и уставилась на книгу. Повисла мертвая тишина. Смолк даже ветер в листве деревьев.
— Ганда потеряла левую руку, когда ты украл книгу? — после долгого молчания спросила Эмерелль, очевидно, пытаясь сохранить спокойствие.
— Да.
— Она была левшой?
— Не знаю. — Олловейн спросил себя, какое отношение имеют к книге эти вопросы.
Королева снова подошла к парапету и кончиками пальцев коснулась обитой латунью кожаной обложки.
— Раньше ворам отрубали руку, которой они крали. Левши теряли левую. Таков закон… Насколько тебе известно, я изменила это. Кровавое правосудие теперь вершится очень редко.
Олловейн не знал что сказать. Несмотря на то что в народе Эмерелль считали образцовой правительницей, она то и дело удивляла всех своими жестокими приговорами. Они были редки и могли быть оправданны, но совершенно не вписывались в образ нежной, понимающей правительницы, который эльфийка пыталась создать для большинства. Когда ее загоняли в угол, она становилась очень опасной. Мастер меча подавленно вспомнил ту ночь, когда она перерезала тропу альвов. Одним этим поступком королева запятнала свои руки в крови сильнее, чем любой из воинов, с которым он когда-либо встречался.
— Ты знаешь Мелиандера, князя Аркадии? — вдруг спросила Эмерелль. — Он написал эту книгу. Существует лишь один экземпляр. Он очень драгоценен, но… Он свел Мелиандера с ума. Князь казнил сам себя. В мраморной ванной, наполненной черными чернилами, он перерезал себе вены и диктовал своему личному слуге последние страницы, постепенно истекая кровью. Личным слугой был лутин. Он обокрал своего господина, после того как тот скончался. Все это было очень Давно. Тогда драконы еще были правителями Альвенмарка, а я — странствующим рыцарем у них на службе. Я была для них обвинителем, судьей и палачом. Меня послали найти того лутина и казнить его. Он был левшой…
Во рту у Олловейна пересохло. Он вспомнил игрока в фальрах из библиотеки. Таинственного убийцу, который, похоже, каждый ход знал наперед. Не он ли это устроил? Может быть, в конечном итоге он хотел, чтобы Эмерелль получила книгу? Или это произошло случайно? Прихоть судьбы?
— Когда я его нашла, оказалось, что книга исчезла. Я никогда не думала, что он отнесет фолиант в Искендрию. Я думала, что он продал украденное. Какому-нибудь богатому коллекционеру… И думала, что его заставляла молчать честь вора. Но Искендрия… Хранители знаний не платят за книги. Что он получил за то, что отнес ее туда?
Словно в ответ на это, раздался резкий металлический щелчок. Застежки фолианта открылись.
— Ты читал книгу?
Мысли Олловейна спутались. У него возникло неопределенное чувство, что Ганда окажется в опасности, если Эмерелль узнает, что это она читала книгу.
— Чуть-чуть. Мелиандер писал об ингиз со знанием дела. Я думал…
— Лутинка тоже читала?
— Нет. Ей книга не открылась. Похоже, она оттолкнула Ганду.
Эмерелль посмотрела на Белого рыцаря так пристально, как будто могла читать его мысли. Она закрыла книгу, защелкнула застежки.
— Иди сюда и открой ее.
— Ты считаешь меня лжецом?
— Я считаю тебя очень верным, Олловейн, — холодно ответила королева. — Но в данный момент не уверена, кому ты верен: мне или Ганде.
— Твои сомнения ранят меня до глубины души. — Он произнес это только для того, чтобы скрыть за словами свои истинные чувства. Он никогда не открывал книгу. И боялся за Ганду. Неужели его так легко разоблачить?
— Иди сюда! — потребовала Эмерелль.
Мастер меча подошел. Его захватили аромат абрикосов и тот странно чувственный запах. Они обвили его, когда он встал рядом с королевой. Эльфийка источала этот аромат. На удар сердца в голову Олловейну закралась странная мысль, что владычица хочет поглотить его. Одним махом, как змея проглатывает мышь.
Танцующий Клинок положил руку на книгу и закрыл глаза. Кожа была мягкой и теплой. Олловейн ждал того, что должно последовать, когда откроется его ложь, — вызова стражи. Солгать королеве — государственное преступление. И наказание за него в военное время может быть только одно.
Все это он сможет вынести. Только взгляд Эмерелль… его он видеть не хочет. Разочарование в нем. Она сделала его таким, каков он сейчас. Мастер меча Альвенмарка, полководец, мужчина, которому доверяла, как никому другому. А теперь он стоял перед ней и лгал ей, чтобы защитить вороватую лутинку. Сердце говорило ему, что он поступает правильно. Но как он до этого докатился?
Щелкнув, открылись бронзовые застежки. Олловейн едва не выдал себя в последний момент, вздохнув с облегчением.
Эмерелль улыбнулась, но улыбка была не от сердца.
— Хорошо, — сказала она, закрывая книгу.
Как он мог подумать, что сумеет обмануть ее?! Она все знает!
— Я поражена, что еще никто из хранителей знания не прибыл сюда, чтобы потребовать твою голову, Олловейн. Они придут. Я знаю их.
— И ты меня выдашь.
Ее ответ был подобен звонкой пощечине.
— Ты слишком легко воспринимаешь это, Олловейн. Я уверена, что воровкой была лутинка, а ты заступаешься за нее, потому что думаешь, будто тебе ничего не грозит. Ты ведь мастер меча! Ты неприкосновенен… Живая легенда! Справедливость может существовать только там, где нет места произволу. На этой уверенности строится все мое правление. Никто не может быть превыше закона, даже я. И поэтому я не смогу спасти тебя. Если они придут и потребуют твою голову — а они придут, Олловейн, можешь быть в этом уверен, — я буду вынуждена выполнить их требование, потому что они в своем праве. Ты ведь знал, что так будет. Почему ты сделал это? Почему вы сделали это?
— Убийца хотел получить эту книгу. Это казалось важным… — Олловейн не знал, что еще сказать. Лутинка решила украсть книгу, не доверившись ему. Должно быть, у нее были на то серьезные причины. Она не стала бы поступать легкомысленно.
— Ты сказал, убийца был игроком в фальрах. И ты долгое время разговаривал с ним. Достаточно долго, чтобы он мог разобраться в тебе. Ты не думал о том, что, возможно, он хотел, чтобы вы пришли сюда с этой книгой? Может быть, он намеревался поставить меня в эту ситуацию. Легко было понять, что ты станешь защищать лутинку. А теперь я должна казнить тебя.
Никогда прежде мастер меча не видел Эмерелль такой взволнованной.
— Ты права, повелительница. Очевидно, я попался на его удочку. — Танцующий Клинок чувствовал себя ужасно. Выхода не было. — Я казню себя сам, если ты того пожелаешь. Это избавит тебя от необходимости вершить надо мной суд.
— Как ты мог подумать, что я этого хочу? — набросилась на него королева. — Тебе нужно убраться отсюда. Хранители знания будут искать тебя здесь в первую очередь. Этой же ночью ты отправишься в Фейланвик, где собирается войско, которое выступит против троллей. Ты будешь командовать им. — Она цинично улыбнулась. — В некотором смысле это тоже смертный приговор. Твои войска безнадежно проигрывают в количестве и стратегически. Но твое появление там поднимет боевой дух. А тролли боятся тебя со времен Филангана, несмотря на то что победили там. В Фейланвике, посреди твоего войска, арестовать тебя будет невозможно. Это единственное место, где ты будешь в безопасности. По крайней мере первое время.
— И ты прикажешь казнить меня, хотя уверена в том, что я лгу тебе, чтобы защитить Ганду?
В глазах Эмерелль читалась бесконечная печаль.
— Ты теперь понимаешь, что наделал? Мое правление основывается на законе и справедливости. Если я приговорю тебя, то пролью невинную кровь и допущу, чтобы победила ложь. Но если я не приговорю тебя — а я уверена, ты до последнего будешь утверждать, что вором был ты, — это будет означать, что я принесла в жертву лутинку, чтобы спасти мастера меча. Если дети альвов так долго жили в мире, то, кроме всего прочего, дело было в непоколебимой вере в мою справедливость. Если эта вера будет нарушена, то все законы ничего не стоят. Нужно верить, что они святы, а не представляют собой лишь каплю чернил на бумаге. Поэтому я буду вынуждена принести тебя в жертву Альвенмарку, хоть в глубине души и знаю, что посылаю под меч палача невиновного. И это потрясет мою веру. Ты хорошо знаешь меня, Олловейн, и мои темные стороны тоже. Во всем, что я делала, я руководствовалась желанием защитить детей альвов. Я всегда хотела, чтобы слабые могли жить в мире, в безопасности, за щитом закона и порядка. Я вела войны, чтобы оградить нас от произвола троллей. Я продолжаю делать это даже теперь, когда кажется, что все потеряно. — Она смотрела в темноту сада. Некоторое время оба молчали. Олловейн подумал было, что молчанием королева хочет дать понять, что ему настало время уходить, но вдруг она обернулась. В глазах у нее стояли слезы, но, когда она заговорила, голос ее был тверд. — Знаешь, что самое ужасное в правлении? Что бы я ни делала, когда в конце своей жизни я оглянусь назад, я увижу огромную гору трупов. Жертв, принесенных на алтарь справедливости. А если я не принесу эти жертвы, гора трупов за моей спиной будет еще больше! Я правительница, да, но в то же время я и пленница. Верховная служительница божества, жаждущего крови! А теперь я вынуждена буду пролить твою кровь. Уходи! Уходи с глаз моих, Олловейн! Ты даже не представляешь себе, что натворил! Уходи! Найди мастера Альвиаса и скажи ему, чтобы он отыскал кого-нибудь, кто проведет тебя по тропам альвов в Фейланвик. Этой же ночью.
— Но…
Резким движением Эмерелль прервала его.
— Больше не о чем говорить. Ты свое решение принял. Отправляйся в Фейланвик и обрети достойную смерть. Теперь для тебя нет пути обратно. Если придут хранители знания и потребуют твою голову, я произнесу смертный приговор. Ты вложил эти слова в мои уста, Олловейн, и за это я тебя проклинаю! Если я не смогу вынести этот приговор, то я не заслужила быть королевой. — Краска под глазами Эмерелль расплылась, правительница плакала черными слезами. — Уходи и знай, что забираешь с собой мою душу. Твой таинственный игрок в фальрах хотел убрать с доски нас обоих, и ты по мере сил помог ему осуществить это.
Последние снова
(…) Ищущий правды подвергает себя опасности отыскать то, чего не хотел обрести. В этой книге я записываю лишь малую долю ужасов, которым подвергся. Слова не могут выразить то, что сделали с моим сердцем эти картины. Я был приверженцем чернил и гусиных перьев. Я имел дерзость полагать, что нет ничего, о чем бы я не смог написать, и нет тайны, которую я не сумел бы разгадать. Я потерпел поражение. Но иначе, чем предполагал. Я увидел то, чего не должен был видеть. Они не ушли от нас, сестра. Я знаю, что однажды ты прочтешь эти строки, и надеюсь, что время сделало тебя милосердной. Ты всегда была воительницей. Сколько я тебя знал, ты всегда была женщиной меча. И я знаю, что в будущем ты станешь женщиной слова, оставшись при этом воительницей. Мастерицей интриги на службе во благо всех детей альвов. Но ты доверилась артефакту, созданному для того, чтобы обрекать на погибель. Пока что он принадлежит мне, и я провел столетия, изучая возможные варианты будущего, пока не сжег свою душу в отражающей воде. Поэтому теперь я ложусь в чернильную ванну. Говорят, что смерть в том виде, который я выбрал, легче принять в теплой воде. Это должно произойти совершенно безболезненно. В чернилах я не вижу свою кровь. Я сделал очень маленький надрез, чтобы у меня осталось время привести в порядок последние мысли и предупредить тебя. Я хорошо продумал каждый шаг и изучил варианты грядущего. Я знаю, что письмо тебя бы не нашло. Поэтому я использую последние страницы своей книги, чтобы написать то, что придет к тебе так поздно. Я знаю, что ты поймаешь Кабака, моего верного слугу, прежде, чем он успеет выполнить вторую часть моего поручения. Он тебя не обманывал. Он не был вором. Я приказал ему отнести эту книгу в Искендрию — этого он тебе не скажет, — и да, я действительно приказал ему забрать себе серебряную чашу и найти способ уничтожить ее навеки. Он несправедливо потерял руку. Он потерял ее за верность. Это ожесточит его, и он станет первым мастером воровства среди лутинов, потому что решит, будто теперь имеет право делать то, за что был несправедливо наказан. Прежде чем упокоиться навеки, он станет влиятельным кобольдом, и его народ пронесет его горечь сквозь века. Но я отвлекаюсь… Конечно же, ты знаешь, как обстоит дело с лутинами. И что причиняет мне гораздо большую боль, чем маленькая ранка, через которую утекает моя жизнь, — это мое знание. Берегись серебряной чаши! Она была создана ингиз! Хоть она и не может лгать, но хочет запутать нас правдой. Она показывает тебе мужчину, с окровавленными руками склоняющегося над воином, чьи глаза кричат от страха. И ты считаешь целителя, борющегося за жизнь раненого, убийцей. Серебряная чаша всегда покажет тебе будущее, которое наполнит тебя тревогой. И она толкнет тебя на ошибки, которые ты никогда не совершила бы без своего мнимого знания будущего. Меня она довела до точки.
Мне холодно. В жилах моих осталось совсем мало крови. Но ты должна знать еще кое-что. Осторожнее обращайся с тропами альвов. Они окружают наш мир, словно защитная сетка. Удерживают ингиз. Эту сетку нельзя разрушать. Но другие, которые ведут в мир людей и в Расколотый мир, те…
Цитируется по книге «Пути альвов»,
написанной Мелиандером, князем Аркадии
Над крышами Фейланвика
— Мелвин не станет относиться к нам лучше из-за того, что мы здесь. — Кобольд пригнулся за коньком крыши и с сомнением посмотрел на своего спутника, Носсева. — Правда. Он не любит, когда за ним ходят.
Носсев поднял указательный палец и слегка согнул его. А потом погладил им гладко отполированную рукоять многозарядного арбалета.
— Да, да, — промурлыкал Мишт. — Я уже понял. Твой указательный палец дергается. Вернейший знак раздражения. Но знаешь что, мне совершенно не нравится подставлять свою голову только потому, что Мелвин в очередной раз лезет в чужую постель.
Несмотря на собственные слова, кобольд поднялся и заглянул за конек крыши. Луна висела
в небе, похожая на большой фонарь. Нужно быть исключительно глупым, чтобы выбрать именно эту ночь для того, чтобы прятаться и красться. Или влюбляться по уши. Вот уже три дня Мелвин бегал по лагерю, будто буйвол его лягнул в голову Ни одного разумного слова не произнес. Не находил себе места. Даже ночью. Мишт давно знал своего капитана. Когда у того начиналось очередное приключение, он всегда был страшно весел. Но на этот раз все как-то не так. Словно подменили. Очевидно, он действительно влюбился. Но почему, ради всех альвов, это должна была быть именно замужняя женщина?! Да еще и жена эльфийского князя?! Тученырь поведал кобольду, где носило Мелвина. Орлы тоже беспокоились за капитана. Это Тученырь попросил Мишта и Носсева прикрыть спину Мелвина. И Носсев, из которого слова не вытянешь, конечно же, согласился.
Изогнутые черепицы крыш давили Мишту на ребра. Ногами кобольд упирался в каменную трубу камина и наблюдал за балконом, расположенным на расстоянии двадцати шагов. Как знамена, развевались в открытой двери шафрановые шторы. Они ярко сияли в лунном свете и, казалось, махали ему.
«Великолепно, — кисло подумал кобольд. — Мелвин там на шелковых простынях катается, а я зарабатываю синяки на ребрах».
Мишт немного подвинулся в сторону и попытался отыскать позицию удобнее. Но устроиться уютнее на этой проклятой кривой черепице было невозможно!
К нему придвинулся Носсев, выплюнул кусок смолы, который жевал, в руку и приклеил его к обожженной глине. А потом вытащил флажок. Он всегда использовал его, когда нужно было сделать хороший выстрел. То была узкая полоса шелка, длиной не больше пальца, которую он приклеил к зубочистке. Перед каждым выстрелом Носсев бросал взгляд на флажок, чтобы оценить направление и скорость ветра. По мнению Мишта, так это была полная чушь! Арбалетные болты гораздо менее чувствительны к ветру, чем стрелы. Но Носсев настаивал на своем ритуале. И одного было у него не отнять — стрелял он пугающе хорошо.
Из какого-то кармана спутник Мишта достал новый кусок смолы и принялся, чавкая, жевать его. Хоть можно было и не опасаться, что его услышат, ведь внизу, на бастионе, грохотали молоты кузнецов, звук этот действовал кобольду на нервы.
Мишт забарабанил пальцами по черепице. Князь Шандраль принимал участие в совещании полководцев за пределами города. Наверняка вернется не так скоро. Даже если заметит, что на совещании нет Мелвина, и догадается, что это означает. Если Шандраль сейчас выйдет из палатки Элодрина, то все остальные тоже поймут, в чем дело. К сожалению, о Мелвине идет весьма специфическая слава.
Мишт негромко выругался. Теперь только вопрос времени, когда капитана найдут в канале со стрелой в спине. Или нет… это ведь эльфы. Они, пожалуй, поступят более утонченно. Схватят в темном переулке, заставят выпить кружку самогона, а потом утопят в канале. Эти проклятые остроухие ублюдки в конце концов еще и на похороны Мелвина придут. Мишту нравился волко-эльф, как насмешливо многие князья и дворяне называли своего предводителя. С остальным эльфийским сбродом кобольд не ладил. Если бы не Мелвин, Мишт давно бы переметнулся на сторону Красных Шапок. Начиная от мышлингов в Сердце Страны и заканчивая хольдами в далеких мангровых зарослях у Лесного моря, не было ни одного кобольда, который не знал бы о Красных Шапках. Мишт просил, чтобы ему прочли некоторые труды Элийи Глопса. И ведь парень прав! Вовсе он не смутьян, как утверждают эльфы, Элийя — герой!
Мишт немного перенес вес тела в надежде все же найти несколько более удобное местечко, чтобы можно было лежать на этой проклятой крыше.
Грохот кузнечных молотов на заградительном валу был оглушителен. И чего им даже ночью неймется?! Пожалуй, его не услышат, даже если он выломает одну из черепиц и уронит ее на каменную мостовую.
Мишт обвел взглядом окрестные крыши. Все ставни были заперты. И это в такую жару! Насколько он мог видеть улицы отсюда, сверху, все казалось мертвым. В воздухе витал запах раскаленного металла. Кобольд посмотрел вниз, на кузницу, стоявшую на широком каменном мосту. Перед ней устроили запруду, чтобы даже летом на лопастные колеса под арками моста попадало достаточно воды. Они вращались с негромким скрипом. В серебристо-белой пене с деревянных лопастей срывались капли. Сила воды определяла ритм тяжелых кузнечных молотов. Из высокой трубы кузницы валил густой дым. Расплавленный металл подсвечивал его, и казалось, будто дым пылает.
Где-то в темноте несколько пьяниц горланили песни.
Мишт похлопал по деревянному магазину для болтов под арбалетом. Толстые снаряды негромко застучали. В самом низу лежал ревун. Наконечник этого болта был полым, в нем были вырезаны две маленькие дырочки. Вылетая, снаряд издавал пронзительный рев. В битве подобные болты использовались для того, чтобы напугать лошадей противника. Два-три таких снаряда могли нанести больше ущерба, чем залп острых болтов, когда боевые кони пугались, ломали строй и атака захлебывалась. Сегодня ночью этот снаряд должен был послужить другой цели. Сколько бы страсти ни было у предводителя, как бы ни стонала под ним эльфийская шлюха, ревуна Мелвин услышит. Пронзительный свист не спутаешь ни с чем. Капитан поймет, что в опасности.
У остальных снарядов в магазине тоже не было острых наконечников. В конце концов, они ведь не могут превратить улочки Фейланвика в поле боя. К наконечникам были прикреплены пучки сухой травы, покрытые чехлом из тряпки. Тот, кому в голову попадет такой болт, упадет. А если попасть в глаз… Лучше об этом не думать. В любом случае, такие болты причинят меньше вреда, чем тяжелые четырехгранные стальные наконечники, которые обычно надевают на них.
Движение в густой тени люкарны прервало размышления Мишта. Беспокойно заворчавшие и принявшиеся бить крыльями голуби… Что их вспугнуло? Кошка крадется по крыше?
Носсев толкнул спутника локтем. Его молчаливый товарищ кивнул в сторону высокой кирпичной трубы возле кузницы. Вверх по стене без всяких усилий ползла тень.
Голуби, сидевшие у люкарны, вспорхнули. Вдоль ближайшего фронтона скользнули еще две тени.
— Пауки! — Мишт выплюнул это слово, как слюну.
Шафрановые занавески раздвинулись. На балкон вышел Мелвин. Он был одет. Более дерьмового момента капитан выбрать не мог. Почему он не лежит в объятиях своей потаскухи? Обычно он уходит от баб не так быстро!
Кобольд рванул на себя зажимной рычаг многозарядного арбалета. С негромким щелчком в направляющий желобок вошел ревун. Стрелок направил оружие в небо и выстрелил. Болт с воем унесся во тьму.
Мелвин инстинктивно пригнулся. И вовремя. Над ним в стену из бутового камня вонзились два арбалетных болта.
Теперь Мишт заметил сгорбленные фигуры на всех ближайших крышах. Мелвина заманили в ловушку! Должно быть, Шандраль догадывался, что этой ночью волко-эльф придет навестить его жену, и подошел к делу не столь утонченно.
Носсев прицелился в паука, висевшего на трубе кузницы. У этого парня была самая лучшая позиция. Вероятно, он уже их заметил. Носсев посмотрел на свой флажок. Шелковая полоска вяло свисала с зубочистки. Тем не менее негромкое пение стальной тетивы арбалета было слышно, даже несмотря на грохот кузнечных молотов. Носсев рванул зажимной рычаг. В желобок скользнул новый болт.
Мишт увидел, как парень на трубе поднял руки вверх и упал. Его крик утонул в грохоте стальных молотов. Никто не услышит битву на крышах, пока работают водяные колеса и не успокаиваются молоты.
Черепица рядом с кобольдом разбилась. Их обнаружили! Мишт поднял многозарядный арбалет и выстрелил в тень рядом с люкарной. Краем глаза он заметил, как на балкон Шандраля посыпались вооруженные кобольды. Но Мелвин исчез.
Именем королевы
На вершине холма Олловейн придержал поводья коня и поглядел вниз, на большой город. Поселение беззащитно раскинулось на берегу реки. Мастер меча не мог понять, как можно быть настолько легкомысленными! Прошло пятнадцать лет с тех пор, как вернулись тролли, и несмотря на это нет городских стен и башен. Невозможно защитить Фейланвик, когда замерзнет Мика. Этому не сможет помешать ни одна сила в мире. К Олловейну вернулись воспоминания об ужасных сценах в горящем Вахан Калиде. Он видел, как город погиб за одну ночь.
Мастер меча обвел взглядом море остроконечных фронтонов. Фейланвик будет гореть. Фахверковые дома — это огромный погребальный костер. Как только загорится первая улица, никто не сможет удержать огонь в узде.
Олловейн спешился и расстегнул кожаный ремешок шлема. Устало покачал головой, расслабил мышцы шеи и вдохнул тяжелый ночной воздух. В небе неровно плясали летучие мыши. Вдалеке слышался стук кузнечных молотов. Город не успокаивался даже ночью, словно жаждал использовать каждый отпущенный ему час. Мастер меча повесил шлем на луку седла и похлопал по шее крупного скакуна.
— Скачите вперед, в лагерь. Я хочу немного осмотреться в городе, прежде чем разлетится весть о том, что меня прислала Эмерелль.
Обилее откашлялась.
— Господин?
Молодая воительница командовала небольшим эскортом, последовавшим за Олловейном по тропам золотой сети. Ее робкая сдержанность почти граничила с суеверным смирением, с которым люди почитали своих божков. Два часа назад мастер меча забрал ее из зала карт в замке, с тех пор она почти не открывала рта. С остальными воинами дело обстояло не лучше. Для них он был живой легендой. То, что Белый рыцарь пропал на пятнадцать лет, нисколько не повредило его репутации. Напротив, во время его отсутствия истории о нем ширились еще быстрее. Но что давило на Олловейна сильнее, чем незаслуженная слава, так это надежда в глазах молодых воинов. Они были уверены в том, что он сможет сотворить чудеса. Они действительно верили, что он может победить троллей, которые настолько превосходят их по численности, О том, что Эмерелль послала его сюда для того, чтобы он нашел славную смерть на поле боя, вместо того чтобы кончить свои дни под топором палача, никто не догадывался.
— Господин, — снова нерешительно произнесла Обилее, — боюсь, в своих одеждах ты не останешься в городе незамеченным.
Мастер меча оглядел себя. На нем был легкий белый нагрудник, брюки для верховой езды и белые сапоги. На плечах развевался короткий белый плащ. Обилее права. О Белом рыцаре в Альвенмарке знал каждый ребенок. Танцующий Клинок понимал, что его присутствие поднимет боевой дух города. Но в эту ночь эльф хотел остаться неузнанным.
Он улыбнулся странствующей воительнице.
— И что ты предлагаешь?
Молодая эльфийка снова откашлялась, как будто у нее постоянно пересыхало в горле, когда она говорила с ним.
— Может быть, господин, если ты возьмешь мой плащ… — Она расстегнула широкую серебряную пряжку и протянула Олловейну накидку. Одежда была сшита из прочного и, тем не менее, легкого зеленого сукна. Подол украшала тонкая тесьма из стилизованных дубовых листьев.
Мастер меча снял свой плащ и протянул эльфийке, затем набросил на плечи зеленый и застегнул на груди.
— Увидимся в лагере. Я хотел бы, чтобы к рассвету на совет собрались все полководцы. Время ожидания миновало. Тот, кто будет отсутствовать на совете в лагере без уважительной причины, утратит командование.
Обилее серьезно кивнула. Затем подала знак и повела отряд вниз по холму.
Оставшись один, Олловейн вздохнул с облегчением. Широким шагом спустился с холма и пересек первый из множества городских мостов. От канала воняло разложением, вязким черным прибрежным илом и городскими фекалиями. При дневном свете вода наверняка представляла собой неаппетитный темный бульон. Но луна превратила ее в серебряное зеркало.
На удар сердца Олловейн снова ощутил тот тяжелый, чувственный аромат королевы. Не прошло и пяти часов с тех пор, как Эмерелль отдала ему приказ принять последнее командование. И тем не менее казалось, будто это было в прошлую эпоху. Мастер меча переоделся в оружейной палате, оставшееся время до отправления провел в зале карт. Обилее хранила для него длинный тубус из плотной кожи. В нем, свернутые, лежали семь карт региона. Тролли собирались неподалеку от Мордштейна; до этого места было меньше трехсот миль. Но огромный обоз делал войско серокожих неповоротливым. Неожиданных маневров с их стороны можно было не опасаться.
Полководец бесцельно бродил по городу. Просто плыл по течению. Хоть и предстояло провести безнадежный бой, мастер меча чувствовал облегчение. Здесь, неподалеку от границы Снайвамарка, было ясно, как проходит линия фронта. Не так, как в Искендрии, где он даже не смог узнать истинного лица своего врага. Оставалось надеяться, что Эмерелль хотя бы сможет использовать эту проклятую книгу с пользой.
Олловейн обошел толпу шумных минотавров, пьяных в стельку и бродивших в опасной близости от канала. Танцующий Клинок непроизвольно опустил ладонь на рукоять меча. Пришлось заставить себя вспомнить о том, что на самом деле он сражался в Искендрии не против Клеоса, а только против его тела. И о том, что в этой битве рогатые великаны — их союзники.
Мастер меча ускорил шаг и свернул на боковую улочку, большую часть которой занимал роскошный эльфийский дворец. Звук молотов здесь был настолько громким, что грохот почти можно было ощущать кожей. Подобно невидимым волнам бился металлический гул. И вдруг раздался другой звук. Пронзительный свист, знакомый Олловейну по полям сражений. Ревун!
Какая-то тень вынырнула из темноты и, спружинив, приземлилась на мостовую рядом с Белым рыцарем. Над сжатыми кулаками выступали стальные когти. Пригнувшись, незнакомец осторожно полуобернулся. У эльфа были растрепанные светло-русые волосы, на нем была грязная кожаная охотничья рубаха. Сапоги поношенные. Вместо брюк — красная набедренная повязка.
Олловейн услышал негромкое жужжание. Прижался к стене дома и обнажил меч. Выбивая искры, о мостовую ударился арбалетный болт.
По стене дворца заскользили тени. Воин с когтями ринулся вперед, но отряд арбалетчиков, появившийся в конце переулка, преградил ему путь. Кобольды опустились на одно колено и угрожающе выставили оружие.
Олловейн сделал глубокий вдох и принялся рассматривать пауков. О них ходила дурная слава, будто бы они отравляют наконечники. Но в стремлении поймать эльфа пауки не подумали о том, что их в переулке слишком много. Они не могли стрелять, не подвергаясь опасности попасть друг в друга.
От группы стрелков в конце переулка отделилась приземистая фигура, кобольд с заклепками на кожаном камзоле. На грудь его спускалась густая борода клином, череп был гладко выбрит. Его сопровождали два воина с арбалетами наперевес.
Олловейн обвел кобольдов взглядом. В обоих концах улочки они прижимались к стенам домов, угрожающе подняв оружие. Их было по меньшей мере тридцать.
Эльф с когтями немного отпрянул. Огляделся по сторонам в поисках пути отступления. И вдруг улыбнулся, глаза его сверкнули в темноте.
— Плохое место для ночной прогулки, приятель. Мне очень жаль. — Он упал на землю и перекатился к двери дома.
Засвистели болты. Белый рыцарь прыгнул вперед. Меч описывал серебряные круги. Лязгнув, отскочил от клинка болт. Отдача едва не вырвала оружие из руки. Плащ Обилее трепетал на плечах, превращая эльфа в неудобную мишень для кобольдов за его спиной.
Мастер меча двигался, словно танцор, но его ритм был непредсказуем. Он пригибался и выпрямлялся, делал неожиданные шаги в сторону, и не успевали кобольды и глазом моргнуть, как узор его движений снова изменялся. Локоть Олловейна попал кобольду в горло, рукоять меча опустилась на висок. Путь Танцующего Клинка обозначали хрипящие, съежившиеся пауки.
Лысый отступил, обнажив кинжал с зазубренным лезвием. Снова лязгнул металл о металл. Олловейн выбил оружие из рук бородача, сделал шаг, и удар мечом плашмя отправил на землю эскорт противника. Пальцы Олловейна вцепились в густую бороду. Последний поворот, и вот эльф уже стоит спиной к стене. Предводителя кобольдов он поднял вверх и держал на уровне груди, словно щит.
— Именем королевы, сложить оружие!
— Ты совершаешь ошибку, — прошипел лысый кобольд. — Ты встал не на ту сторону. Мы на службе у эльфийского князя и всего лишь защищаем его дом.
— Не знаю ни одного князя, который называл бы своим домом переулок.
— Князь Шандраль из Аркадии не понимает такую игру слов, чужеземец.
Олловейн поставил предводителя кобольдов на мостовую.
— Тогда, пожалуй, я попробую прямые приказы. — Танцующий Клинок сбросил с плеч зеленый плащ. — Перед тобой Олловейн, мастер меча королевы и верховный главнокомандующий ее войска.
Кобольд смотрел на него твердо.
— А я капитан Мадрог, начальник лейб-гвардии Шандраля, князя Аркадии. И вот того мужика я отведу к своему князю.
— Мне только что показалось, что вы хотели его убить.
Вокруг глаз кобольда образовались глубокие морщинки, словно он улыбался в бороду.
— Если бы я захотел, он давно уже лежал бы на земле в луже собственной крови.
— А в каком же преступлении он виновен? — раздраженно поинтересовался Олловейн.
Капитан колебался мгновение.
— Он вор, — наконец сказал он.
— Вот как. Многовато шуму ради того, чтобы поймать вора, капитан.
— Я очень щепетилен, — едко ответил кобольд.
— Ты осознаешь, что я, будучи верховным главнокомандующим в княжестве, находящемся в состоянии войны, являюсь высшим командиром?
Мадрог закатил глаза.
— Ты ведь не станешь размениваться на такие мелочи, мастер меча.
Какой пройдоха, решил Олловейн. На миг Танцующий Клинок действительно задумался о том, чтобы оставить это дело.
— Я забираю вора с собой, и мне не нужен эскорт.
— Тебе действительно не стоит вмешиваться, господин. Это было бы ошибкой. Ты…
— Ты мне угрожаешь? — Белый рыцарь отправил меч в ножны. Набросил накидку, провел рукой по ткани, просунул палец в одну из дыр, оставленных арбалетными болтами. — Покушение на убийство верховного главнокомандующего королевы — этого достаточно, чтобы надеть шелковую удавку даже на шею эльфийского князя.
Воин с когтями рассмеялся.
Мадрог, защищаясь, поднял руки.
— Я ничего такого не имел в виду. Ты ведь знаешь это, господин. Мы понятия не имели…
— Ах, вот как! — резко перебил его Олловейн. — Значит, ты убиваешь детей альвов на улице без разбору. Конечно, это все меняет. Тогда твоего хозяина можно обвинить только в том, что у него плохие советчики при выборе наемников. Тебе, впрочем, все равно это обещает пеньковый воротничок. — Мастер меча задумчиво провел рукой по подбородку. — Всегда полезно принять командование, начав с парочки казней. Тогда всем становится понятно, что закулисная борьба за авторитет — пустая трата времени.
Мадрог отступил на шаг. А потом махнул своим воинам рукой.
— Мы передаем нашего пленника мастеру меча королевы.
Ребята Мадрога оказались дисциплинированным отрядом.
Они отступили без колебаний. Некоторых пришлось нести, но никто не ворчал насчет приказа командира.
— Надеюсь на твое чувство справедливости, — многозначительно произнес капитан. Неловко поклонился и направился ко входу во дворец.
Олловейн посмотрел на воина с когтями. Его странное оружие исчезло. Он стоял, лениво прислонившись к стене, и с ухмылкой наблюдал за спором с кобольдами. Теперь он тоже поклонился, но каждое его движение было пародией на поведение Мадрога.
— Для меня большая честь быть спасенным тобой, мастер меча. Позволь представиться: Мелвин, сын Сильвины и Альфадаса. Поскольку в глазах большинства князей я что-то вроде главаря разбойничьей шайки, то лучше приготовься к некоторым неприятностям, дядя.
— Нас не соединяют узы крови, — резко ответил Олловейн.
Мелвин! Так вот, значит, каков он. Пятнадцать лет назад, зимой, мастер меча кое-что слышал о сыне Сильвины. Ребенок, которого вообще-то не должно было быть, поскольку у эльфов и людей не может быть общих детей. По крайней мере так считалось.
— Поскольку ты лучший друг моего отца, я считаю тебя дядей. Количество моих немохнатых родичей настолько мало, что я не обращаю внимания на такие подробности. Я… Ах, дерьмо!
— Прошу прощения?
— Забудь! Мой отец не появился ни разу за всю мою жизнь. Для него я не существую. Весь этот бред про дядю тоже можешь забыть. Если ты друг, то научи меня этому трюку с арбалетными болтами. Выглядело очень впечатляюще. А на меня произвести впечатление не так-то легко.
Олловейн мягко покачал головой. Мальчик ему нравился. Чем-то Мелвин напоминал ему Мандреда. Кровь фьордландца в полуэльфе, похоже, гораздо сильнее, чем в Альфадасе. Однако, возможно, все дело в том, что Альфадас вырос при дворе Эмерелль, а Мандред — в задымленном доме. Такой дом гораздо ближе к волчьей норе, чем ко дворцу королевы.
— Боюсь, что вынужден разочаровать тебя, Мелвин. Этот трюк, как ты его называешь, представлял собой танец стрел. Мне потребовалось почти сто лет, чтобы овладеть им. При этом я был ранен двадцать семь раз. Трижды я выжил только потому, что рядом оказалась целительница с силой камня альвов. — Олловейн побоялся прямо называть имя Эмерелль. Королева так много сделала для него. Так часто спасала! А теперь хочет его смерти. Он подчинится, но понять ее не сумеет.
— А как научиться этому танцу? Есть несколько утонченных Дам, считающих меня довольно одаренным танцором. Как в вертикальном, так и в горизонтальном положении.
Мастер меча скрыл негромкий смешок за кашлем.
— Сначала ты должен увидеть всех стрелков противника и оценить все возможные траектории полетов стрел. И представить их всех в виде светящейся сетки. А потом нужно двигаться по самым крупным ячейкам этой сетки и мечом создавать защитный экран. Но путаться нельзя. Даже величайшие мастера танца стрел, сумеют отразить самое большее восемь из десяти. Считать себя неуязвимым означало бы совершить смертельную ошибку.
Мелвин ухмыльнулся.
— Готов спорить, что головорезы Мадрога видят это иначе. Они всем растрезвонят, что ты неуязвим.
Олловейн пожал плечами.
— Не стану им препятствовать. Как там говорил Мадрог? Нельзя отвлекаться на подобные мелочи.
Молодой полуэльф рассмеялся.
— Ты не такой, как болтают, мастер меча.
Олловейну вспомнилась Линдвин. Она изменила его. Лишила части брони, за которой он так долго скрывал свои чувства. Но нужно быть начеку. Будучи верховным главнокомандующим, нельзя позволять себе слишком сильно поддаваться чувствам. Его задача требовала умения посылать солдат на смерть, не испытывая угрызений совести. Так выигрывают сражения. А он был исполнен решимости победить!
— Я упоминал о том, что ты под арестом, Мелвин?
Разбойник по-прежнему улыбался. Очевидно, счел его слова шуткой.
— Сейчас ты пойдешь со мной в лагерь, а там я велю заковать тебя в цепи до тех пор, пока у меня появится время уделить внимание мелочам.
— Конечно. — Мелвин снова звонко расхохотался. — Ну у тебя и юморок.
Зельки
Себастиен любил море. Должно быть, брат Жюль знал об этом, Иначе почему бы он поручил именно ему призвать к ответу морских детей альвов? Бывший аббат почувствовал темную мысль. Бестия внутри него снова попыталась завладеть ситуацией. Она никогда не дремала. Но оставшиеся братья и сестры окружали его подобно щиту. Трое из них уже поплатились жизнью. Все произошло не так, как предсказывал брат Жюль. Себастиен чувствовал себя жалким. Он не сумел набраться мужества и признаться Жюлю, что на самом деле они не стали одним целым. Он понял это сразу после мнимого соединения их душ. Тридцать смогли стать лишь мыслью, после того как отдали свой свет. Силой, достаточной для того, чтобы противостоять существу, с которым объединило их чудо собрата по ордену. Но они остались тридцатью. Сохранили дисциплину. Все подчинялись приказам аббата. У них верные сердца, до конца преданные делу, печально подумал Себастиен. И они погаснут, один за другим. Теневое существо слишком могущественно. Оно пытается навязать им свою волю. Оно хочет убивать, убивать, убивать. Оно не способно преследовать иную цель. При этом разум у него злобный. Если не было добычи, оно пыталось манипулировать их мыслями. Его голос был внутри них. Оно не давало возможности закрыться. И слушать его должны были все, несмотря на то что могли запретить ему контролировать тело, созданное при помощи чуда. Пока что…
— Ты слишком много думаешь, Себастиен, это ослабляет нас. Мы созданы, чтобы питаться жизненным светом детей альвов. Не нужно колебаться. Тем самым ты совершаешь грех пред богом.
Аббат попытался закрыться от этих мыслей. Существо представляло собой чистую злобу! Все, что оно делало, оно делало для собственной выгоды.
Мы служим господу. То, что мы делаем, хорошо и правильно. Мы честны, пока не сдаемся нашептываниям тьмы.
— Честные убийцы? — насмешливо произнес голос.
Мы служим Тьюреду, это священный долг.
— А я служу своему голоду. Это не менее священно, ибо пища укрепляет наше тело, а ведь вы превращаете это тело в орудие господа!
Не слушайте его, братья и сестры! Он — суть искушение. Он хочет разбудить в нас злое начало, хочет, чтобы мы поддались погибели. Хоть и сладки его речи, пусть слова его не трогают нас, ему ведома лишь одна цель — погубить нас!
— Ты слишком узколоб. Меня очень радуете вы и ваши душевные муки. Я не хочу лишиться вас. Какие бы путы вы на себя ни накладывали, каждый из вас знает о тьме, таящейся глубоко в его душе. Каждое мыслящее существо рождается с этим недостатком. Разве вы не испытываете глубокого душевного удовлетворения, убивая детей альвов? Разве это справедливо? Вы не только убиваете, вы гасите бессмертные души, поглощая жизненный свет своих жертв. Вы осознаете, какое это преступление? Создания, которых мы убили, могут рождаться снова, пока жива их душа, пока не выполнила свое предназначение. А мы гасим их. Разве такова воля Тьюреда?
Живой святой создал это существо из нас, напомнил Себастиен своим братьям и сестрам. Она — воплощение воли Тьюреда.
— А если он обманщик, использующий вашу наивную веру?
Господь не допустил бы такого! Как один из его слуг может быть чем-то иным, чем его инструментом? Заткните этого шептуна!
Братья и сестры затянули в мыслях хорал. Все они были мысленно едины. Брат Жюль правильно поступил, когда столь долго готовил их для великого деяния. Несмотря на то что они не слились в одну мысль, всем им были ведомы дисциплина и самоотверженность. Только это и уберегало от безумия! Все они могли читать в душе друг у друга. Если бы все их мысли размножились, они давно сошли бы с ума. Стали бы рабами той тени, с которой делили свое новое тело.
Возможно, тень — что-то вроде темных мыслей, иногда наваливавшихся на него, когда он еще был человеком, размышлял Себастиен. Только сильнее. Эгоистичнее. Искуситель был прав. В каждой душе есть островок тьмы. И победить эту тьму — вот первая задача, которую ставит Тьюред перед каждым из своих детей. Как бы сильно ни изменились они, слившись в одном теле, задача победить тьму осталась. Это даже стало еще труднее. Может быть, это часть плана Тьюреда? Может быть, это проверка для них? Господь совершенен! Он должен знать об этой опасности. Значит, он хотел, чтобы они боролись с этим существом. Если бы оно только не было так сильно!
Трое из них уже погибли. Стали единым с тьмой. Они были самыми слабыми. У остальных было больше душевной силы, чтобы противостоять тьме. Их победить не так легко, как, возможно, думает это порождение тьмы. И если их вера будет достаточно сильна, то в конце концов они восторжествуют.
Хорал, который затянули в мыслях братья и сестры, оказал на Себастиена успокаивающее действие. Он снова обрел уверенность в себе. И наконец смог открыть свое сердце красотам прибрежного пейзажа. Море мягкими волнами билось в лабиринт черных утесов. Маленькие пляжи с белоснежным песком лежали в тени дубов, росших сразу за дюнами. Воздух полнился пением птиц, соединившихся с ветром и прибоем в великолепную гармонию.
Хорал душ заставил умолкнуть голос зловещего искусителя. Себастиен не мог разобраться, то ли священная сила слов заставила умолкнуть тень, то ли мир, исходивший от поющих и превращавшийся в бальзам даже для самой взбудораженной души.
Себастиен обошел уступ скалы, тянувшийся через весь пляж до самого моря. Он не чувствовал освежающей силы воды. Шел ли он по песку или по воде, он не ощущал ничего. Ни песка под лапами, ни брызг волн, холодными пальцами касавшихся его шерсти. Новое тело позволило бы Себастиену пройти сквозь скалу. Но это означало бы мгновение тьмы. На удар сердца солнце и его сияющий свет исчезли бы, а он боялся легкомысленно потакать тени.
Бывший аббат застыл перед небольшой лужей стоячей воды, образовавшейся в защищенном от ветра месте между скалами. Рассмотрел новое тело, дарованное чудом Тьюреда. Они стали размером с быка, несмотря на то что были худощавы, словно оголодавший волк. Под короткой шерстью отчетливо обозначались мышцы и сухожилия. Они сильны! Сильнее, чем любое существо из плоти и крови. После того как они сошли с троп света и вошли в чудесный мир ненавистных детей альвов, Себастиен испытал их новое тело. Целый день и целую ночь носился на просторе. Он мог бегать по облакам и проходить сквозь стены. Ничто не могло удержать их! И сколько бы ни путешествовали они, им была неведома усталость. Это тело — идеальное оружие против детей альвов. Они повстречали охотника. Его стрелы проходили сквозь них, не причиняя вреда. Хоть Жюль и говорил о том, что выкованное в человеческих кузнях железо может навредить им, но ведь здесь нет людей. Дети альвов бессильны перед ними. Так же как были беззащитны святые мученики разрушенных рефугиумов. Это военный поход праведного гнева, так всегда проповедовал брат Жюль. Они — избранники Господа. Орудие, которое глубоко вонзится в плоть грешников!
Лай тюленей заставил Себастиена насторожиться. Здесь они смогут успешно поохотиться. Много вечеров рассказывал им Жюль о чудесах Альвенмарка и существах, живущих здесь. Он должен найти зельки. Любимых детей Элеборна, Князя Под Волнами. Их можно было узнать по сверкающим глазам.
Себастиен вгляделся в отражение. Увидел бело-голубой свет, образовывавший их тело. Тело с убийственно длинной худой мордой, с полной клыков пастью. Если они погасят достаточно жизненных огоньков, то получат настоящее тело. Плотное тело, как у всякой твари божьей. Да, если они достигнут особых успехов, их души отделятся от злобного существа, их тела восстанут. И тогда они станут святыми при жизни. И захватят мир детей альвов для детей Тьюреда.
Себастиен мечтал о том, чтобы возвести монастырь здесь, на черных скалах, высоко над морем. Такое красивое место, глядя на которое душа будет впитывать мир и покой.
Стоячая вода покрылась тонкой корочкой льда. В своем новом теле они не чувствовали ни жары, ни холода, но Жюль говорил, что леденящий холод будет окутывать их подобно невидимому плащу. Их жертвы будут чувствовать этот холод до того, как увидят их. А когда среди детей альвов разнесется весть о том, что пришли мстители Тьюреда, чтобы покарать их, любое холодное дуновение будет сеять ужас и панику.
Аббат запрокинул голову. Он готов был кричать небу о своем ликовании. Но голоса у них не было. Они были немыми охотниками.
Себастиен отвернулся от своего отражения и побрел к воде, Окунулся в жадеитово-зеленые волны, заскользил с косяком рыб, испуганно брызнувших в разные стороны. Море было наполнено жизненными огоньками. Он чувствовал их и даже видел, когда голод был особенно силен.
Себастиен проплыл мимо черных скал, раздвигая леса колышущихся водорослей. Там, где море было мелким, свет плел на песке чарующие узоры. Тысячами налипли на скалы ракушки. Бывший аббат озорно цапнул их. Почувствовал, как ссыхаются клейкие внутренности. Их крохотные жизненные огоньки только раздразнили голод. Позади осталась полоса мертвых, раскрытых ракушек.
Стройная тень метнулась за стайкой рыб. За ней последовали другие. Тюлени. Смотреть на них было радостно. Их движения были исполнены элегантности.
Себастиен почувствовал темный голод. Но он не станет убивать тюленей. Они ему нравятся! И он — хозяин тени, которая таится в нем. Хорал душ братьев и сестер по-прежнему удерживал в плену ее надоедливый голос.
Зельки считались любопытными. Поймать их будет легко. Себастиен скользнул сквозь стаю охотящихся тюленей. Грациозные охотники испуганно бросились врассыпную. Они избегали его, и в то же время им было любопытно.
Себастиен проплыл вдоль черной скалы, тщательно следя за тем, чтобы тюлени не потеряли его из виду. Исследовал глубокую расселину, пробитую в скале силой приливов и отливов. И наконец обнаружил то, что искал. Пещеру, скрытую глубоко в скале над водной гладью. Копья золотистого света падали сквозь широкие расселины в скале. Это было похоже на место из детских сказок. Себастиен был совершенно уверен в том, что зельки знакома эта пещера. Он отыскал темный уголок и погрузил бесплотное тело в скалу, так, что снаружи осталась торчать лишь голова.
Себастиен приготовился к долгому ожиданию. Охотники должны быть терпеливы! Он наблюдал за тем, как копья света медленно перемещаются по пещере, становятся слабее и наконец исчезают. Аббат чувствовал напряжение существа внутри себя. Тень тоже жаждала добычи, выбранной Себастиеном. Она не пыталась испытать крепость и глубину его веры своими еретическими мыслями.
Серебристый лунный свет превратил грот в волшебное место. Со скалистого берега доносилась негромкая песнь волн. Прошел уже не один час, когда из воды вынырнула небольшая голова. Тюлень. И его глаза… Увидев их, Себастиен взволновался до глубины души. Брат Жюль говорил о красивых глазах зельки, но к этому бывший аббат был не готов. В этих глазах запутался лунный свет. Они были похожи на глаза кошки, которую ночью спугнули светом яркого фонаря. Светящиеся озера живого света. И свет этот был цвета моря в летний полдень. Так выглядело морское небо над Себастиеном, когда он нырнул. Светящаяся, пронизанная светом зелень.
Тюлень поднялся на гладкие прибрежные камни грота. С любопытством огляделся по сторонам. А потом вдруг стал меняться. Что-то шевелилось под его шкурой. Она разделялась, спадала с него… Из тела выбралась нежная женщина. На скале осталась только тюленья шкура. Женщина потянулась. Волосы ее были черны, как скала, кожа — мраморно-белая. Женщина была по-девичьи стройна, грудь вырисовывалась пологими холмами. Она с любопытством огляделась по сторонам.
Себастиен вылез из укрытия.
Зельки зябко обхватила себя руками, еще не замечая его.
Он бесшумно скользнул между скал.
И, словно почувствовав его взгляд, зельки вдруг обернулась. Она пристально смотрела на него, но не проявляла ни малейших признаков страха. Она заговорила с ним. Ее голос был удивительно низким для женщины. Себастиен не понял ее слов.
Зельки с любопытством протянула к нему руку. Пальцы ее прошли сквозь тело.
— Сейчас! — прорезался голос тени.
— Жаль, что у нас нет настоящих клыков и мы не можем разорвать глотку этой глупой бабе!
Ничего этого Себастиен и слушать не хотел. Он просто хотел стоять и тонуть в чудесных глазах. Ведь не может такая красота нести в себе зло!
Зельки улыбнулась. Потерла руки. Было видно, что ей холодно. Соски затвердели. От нее чудесно пахло морем. Лукаво подмигнув, она что-то сказала, и аббат пожалел, что не понимает.
— Ты еще помнишь слова Жюля? Они будут испытывать тебя, эти дети альвов. Их красота потрясет твою веру. Но под маской скрываются испорченные сердца. Они убили святого Гийома и всех остальных мучеников. Не позволяй ослепить себя!
Проклятая тень умела читать его воспоминания!
— Неужели ты предашь Тьюреда, Себастиен? Вспомни, ты не один. Ты, я, все твои братья и сестры. Мы едины. Ты наш духовный вождь. Ты решаешь, что делает наше тело, которое должно стать мечом на службе у Тьюреда. Сверни с пути, и ты сделаешь предателями всех нас!
Себастиен не хотел этого слушать! Это было правдой. Он знал. Но эти глаза… Зельки совершенно не выказывала страха перед ним. Только жаловалась на холод. Она была невинна. Если он убьет ее, это будет все равно, что убить ребенка.
— Ты видел ее мелкие острые зубки? Посмотри! Ими она разрывает рыб, так же как ты срываешь пальцами цветы. Она совсем не то, что ты видишь в ней. Она — хищница в морском саду. Ее глаза и соблазнительное тело — оружие, Себастиен. Не будь глупцом! Ты был воином, прежде чем последовать зову Тьюреда. Вспомни! Не у всякого врага есть меч и доспехи. Не стоит легкомысленно разбрасываться доверием!
«Легкомыслием было бы верить тени», — с горечью подумал Себастиен. Но не мог полностью заслониться от истинности произносимых ею слов. Такова была его обязанность перед братьями и сестрами. Они доверились ему.
Длинная морда вошла в грудь зельки. Ее глаза расширились — сначала от удивления, потом от ужаса. От холода его прикосновения губы волшебного создания посинели. Из горла вырвался протяжный вздох. Казалось, чудесные глаза сверкают еще ярче, еще живее, в то время как он вырывает из груди свет жизненной силы.
Кожа женщины увяла. Плоть таяла на костях. Чувственные губы съежились, обнажая белоснежные жемчужные зубы. Тень солгала!
Последними погасли глаза. Даже потеряли свой чудесный зеленый свет. Подобно двум твердым камешкам лежали они в глазницах, которые вдруг стали слишком велики.
Себастиен почувствовал, как через его тело течет пугающая сила холодного света. Он чувствовал себя в состоянии достать звезду с неба. Он… Нет! Это не он испытывал такие чувства! Это тень! То, что еще осталось от него, от человека с железными принципами, который, несмотря на то что был воином, сумел сохранить совесть, представляло собой лишь жалкое чувство осознания того, что он совершил ужасную ошибку. Мог ли господь обмануть его? Чем он так провинился, что ему была уготована такая судьба?
Чудовище внутри него подняло голову. Воды грота расступились. К берегу спешила маленькая черная головка. Головка с сияющими глазами! Еще одна зельки! Из воды она не могла видеть сморщенный труп своей сестры. Очевидно, она была столь же доверчива, как и погибшая. Вид сотворенной из бледного света собаки не пугал ее. Она не знала и никогда не слышала о таком враге. И она была одной из дочерей Элеборна. Ничто в морях всего мира не могло причинить ей вред. Страх был ей неведом.
Она выбралась из воды на камни. Кожа ее разделилась.
Тень полностью подчинила себе тело ши-хандан. Она направилась к зельки, когда та вышла из кожи тюленя. У нее, как и у сестры, были глаза цвета морской волны. Но волосы — цвета спелой пшеницы.
Юная девушка с улыбкой посмотрела на Себастиена, отбрасывая крохотной ножкой звериную шкуру. В этот миг челюсти чудовища устремились вперед. Аббат сам удивился, Когда почувствовал, как клыки впиваются в мягкую плоть. Они обрели плоть, по крайней мере частично! По горлу бежала теплая кровь. Зельки вскрикнула.
Лениво тряхнув головой, ши-хандан вырвал из ее горла большой кусок. Зельки упала с черной скалы спиной вперед. Из раны брызнула пульсирующая в ритме умирающего сердца кровь.
Себастиен хотел закрыть глаза, но не мог сделать даже этого. Тень контролировала их тело. И он участвовал в жуткой трапезе, хотел того или нет.
Ши-хандан вырвал кусок из бедра девушки. И наконец лишил ее угасающей искры жизни. А потом тень отошла в сторону. Предоставила аббату контроль над их общим телом и заботу о братьях и сестрах, заключенных вместе с ним в это богопротивное чудовище.
В пещере пахло свежепролитой кровью.
Их общее тело снова утратило материальность. Себастиен бежал в черную воду. Он хотел спуститься в самые темные глубины моря, где навеки сможет скрыть позор от взгляда господа.
Новый ветер
Олловейн разложил карты и поставил на уголки несколько фигур со столика для игры в фальрах, находившегося рядом с походной кроватью. Он занял палатку Элодрина, командовавшего войском до него. Седовласый князь Альвемера стоял у карточного стола, скрестив за спиной руки. Эльф был суров. Выражение его лица ничего не говорило о его настроении. В качестве командующей своей лейб-гвардией он выбрал эльфийку Йильвину, некогда сопровождавшую Олловейна во время бегства из Вахан Калида и ставшую во Фьордландии щитом для тяжелораненой королевы. Ее светло-русые волосы были коротко стрижены. Поверх кольчуги из серебряной стали скрещивались перевязи двух мечей, которые Йильвина носила за спиной. Когда-то давно она была ученицей Олловейна. Никто не мог тягаться с ней в бою на двух мечах. Она была мастером смерти.
По левую руку от Элодрина стояла Нардинель. Самые одаренные поэты воспевали ее красоту. Князья просили ее руки, но она никогда и ни с кем себя не связывала. Нардинель, неприкосновенная. Нардинель, целительница. Нардинель, надежда умирающих. Данных ей эпитетов было не счесть. Ее красота была нежной, даже какой-то прозрачной, и казалось, что в полной воинов палатке эльфийке нет места. Ее касались жадные взгляды. Встреча с ней означала встречу с тоской. Волосы ее были подобны ночи, нежный лик — утреннему свету. Олловейн не мог понять, что соединяет этих женщин и Элодрина. Может быть, их привел к нему приказ? И чью сторону примут они, если с Элодрином возникнут трудности? Мастер меча знал, что с князем приморских земель придется нелегко. Здесь, на виду у командиров, Элодрин ни за что не покажет слабости, но в глубине души не простит Олловейну, что тот лишил его командования.
Мастер меча обвел взглядом пришедших. Собралась почти дюжина эльфийских князей. Явились пять кентавров и даже Аякс, князь минотавров из Лунных гор. С большинством командующих Олловейн побывал не в одном сражении. Оримедес, первый среди кентавров Земель Ветров, приветливо кивнул ему. Как и все кентавры, он был выше эльфа. У князя был широкий нос, который, очевидно, неоднократно ломали. Через левую бровь проходил тонкий белый шрам. Всклокоченная русая борода обрамляла угловатое лицо полуконя. Под глазами у кентавра темнели круги. Олловейн готов был прозакладывать свой меч за то, что князь провел большую часть ночи за пиршественным столом. Грудь человека-коня пересекала широкая, обшитая золотом перевязь, а к левому предплечью были пристегнуты ножны с кинжалом. Князь широко улыбался Олловейну. У мастера
меча возникло ощущение, что кентавру приходится очень сильно сдерживаться, чтобы не подойти к нему, не обхватить крепкими руками и не прижать к груди. Они вместе сражались в филангане, как и граф Фенрил, которого поражение в Снайвамарке лишило родины. На левой руке графа сидел сокол. Белоснежная хищная птица с янтарными глазами сопровождала эльфа, словно тень. Олловейн знал, что Фенрил заключил с хищником особый союз. Иногда душа графа взлетала к небу на белых крыльях. Они парили вместе, наблюдая за врагом или охотясь.
Благодаря своим глазам теплого светло-карего цвета, полным губам и непокорным кудрявым волосам граф казался менее неприступным, чем остальные эльфийские князья, холодно разглядывавшие Олловейна. Большинство из них относились к мастеру меча скептически. Не считая Шандраля, все они были опытными воинами. И мастер меча был уверен, что большинство из них втайне придерживались убеждения, что с таким же успехом могли бы справиться с верховным командованием, как и любимчик королевы.
Олловейн подал знак Обилее, и та велела ввести в палатку Мелвина. Глаза полуэльфа сверкали гневом. На запястьях у него красовались железные путы.
Мастер меча обернулся к собравшимся. От него не укрылась самодовольная улыбка Шандраля. Вероятно, князь Аркадии расценивал арест Мелвина как победу, но последнее слово в этом деле еще не было сказано.
— Князья Альвенмарка, я не стану произносить долгих вступительных речей. Думаю, все вы меня знаете. Со многими из вас мне доводилось сражаться бок о бок, и я горжусь тем, что в это утро принимаю командование над лучшими воинами Альвенмарка. Князь Элодрин отныне становится моим заместителем. Являясь верховным главнокомандующим флота королевы, теперь он будет организовывать защиту Мики, чтобы троллям не удалось переправиться через реку до морозов.
Олловейн пытался прочесть что-либо на лицах князей, помогавших Элодрину, но эльфы были слишком сдержанны, чтобы позволить себе проявить чувства. Кентавры же, напротив, не утруждали себя попытками скрыть радость. Элодрин считался строгим главнокомандующим, эльфом железной дисциплины. Олловейн был уверен, что между Элодрином и кентаврами постоянно возникали трения. Полукони славились своими застольями и бунтарским духом. Такой эльф, как Элодрин, вероятно, видел в них только банду угонщиков скота, наилучшим образом исполнявшую роль разведчиков, но никак не воинов, годящихся для великого сражения или осады.
— Думаю, всем присутствующим ясно, что при всем нашем героизме нас ждет поражение, когда тролли зимой перейдут Мику. В Филангане и Рейлимее они доказали, что могут брать крепости. Мы уступаем им в числе, и в Фейланвике нет защитных сооружений. Если мы будем хорошо сражаться, то, возможно, продержимся дня три. Когда нас не станет, Альвенмарк потеряет свой щит. Ничто не охранит княжества от гнева разъяренных орд. Возможно, тролли встретят сопротивление еще у Шалин Фалаха, но там их вряд ли сумеют задержать.
— К чему вся эта трусливая болтовня? — возмутился князь минотавров. Его бычья голова была покрыта непокорными белыми волосами. На широком розовом носу были вытатуированы синие клыки. Дюжины золотых сережек позвякивали в его правом ухе. Левое было обрезано более чем наполовину и покрыто паутиной бугристых шрамов. У Аякса, князя Лунных гор, были кроваво-красные глаза альбиноса. Он слыл вспыльчивым и склонным к насилию. Олловейн рассчитывал на то, что именно в этом месте его речи Аякс испытает один из своих холерических приступов. — Что ты задумал, эльфеныш? Собираешься пойти к троллям, ползать перед ними в пыли и умолять о пощаде? Ты слишком труслив, чтобы умереть? Я нассу тебе прямо на твои красивые сапоги, а потом собственноручно отшвырну до самой королевы. Только такого мешка с дерьмом, как ты, нам и не хватало. Сначала мы просиживаем здесь себе задницу, а потом…
Олловейн воспользовался мгновением, когда Аякс шумно перевел дух перед новым взрывом проклятий, чтобы задать вопрос.
— Значит, ты пошел бы со мной, если бы через пять дней я решил атаковать лагерь троллей?
— Ты, мышастый ублюдок! Ты… — Очевидно, бычьей голове потребовалось несколько ударов сердца, чтобы осознать неожиданный поворот.
— Это самоубийство! — возмутился Элодрин.
— Вот дерьмо, да нет же! — набросился Аякс на своего бывшего верховного главнокомандующего. — Вот так и ведут войны настоящие мужчины, слабак! Я с тобой, мастер меча!
— На меня и мои табуны можешь рассчитывать, — твердым голосом произнес Оримедес.
— На двойные мечи моих ребят тоже можешь положиться, — прозвучал низкий бас.
У входа в палатку стоял огромный кентавр. На нем был роскошный, покрытый пылью бронзовый доспех. Широкий торс до самых ног был закрыт нагрудником. Передние ноги тоже были защищены поножами. Руки полуконя закрывала броня. Под мышкой он сжимал шлем с низкими нащечниками, украшенный пурпурным гребнем, в правой руке держал двойной меч, древковое оружие, с обоих концов которого были насажены лезвия. У него были аккуратно подстриженная короткая борода и темная загорелая кожа. Лицо обрамляли светло-русые волосы, заплетенные в две косы до подбородка, а третья коса доставала до середины спины.
— Рад видеть тебя среди нас, Катандер из Уттики! — Олловейн не ожидал встретить бронзового князя. Кентавры западного побережья были крупнее и обладали более массивными крупами, чем их степные родственники. Между бронзовыми воинами и кентаврами Земель Ветров царила древняя вражда. Никто уже не помнил, когда эти народы сражались бок о бок, зато между ними происходило множество потасовок.
Когда взгляды Оримедеса и Катандера встретились, Олловейну показалось, что воздух затрещал от напряжения. Танцующий Клинок не мог допустить, чтобы старая вражда помешала его операциям.
— Какие части войска могут покрыть расстояние в триста миль за три дня? — резко спросил мастер меча.
— За это время мои ребята легко пройдут пятьсот миль! — с вызовом произнес Оримедес.
«Но они слишком устанут, чтобы сражаться», — подумал Олловейн, но промолчал и оглядел собравшихся.
Эльфийка в зеленых доспехах с филигранными золотыми пряжками самоуверенно улыбнулась Белому рыцарю. Волосы лежали на ее плечах тяжелой рыжей косой. Кайлеен, графиня Дориена. Она командовала свободными дворянами Аркадии.
Поскольку Шандраль уже не доверял своей знати и терпел рядом с собой только воинов-кобольдов, дворяне Аркадии организовали собственные части.
— Сколько у тебя колесниц?
— Триста восемьдесят две. В каждой возница, лучник и жнец. Если местность не слишком пересеченная, мы легко можем держаться наравне с нашими братьями по оружию, кентаврами.
— Я дам тебе восемьсот воинов с двойными мечами, — просто сказал Катандер. Высказываться насчет того, смогут ли его воины перенести форсированный марш, он посчитал, вероятно, ниже своего достоинства.
— При всем уважении, Олловейн, — взял слово Элодрин, — это безумие. Это команда смертников, у них нет ни малейшей надежды на успех. Твоя атака разобьется о строй троллей, словно горох от стены.
— Значит, ты придерживаешься мнения, что нам лучше сидеть в Фейланвике и ждать, пока тролли определят время нашей гибели?
Князь Альвемера, очевидно, не привыкший к возражениям, посмотрел на мастера меча в безмолвной ярости.
— Кроме того, с сегодняшнего дня никто не будет говорить о грозящем поражении, — спокойно продолжал Олловейн. — Это яд для морали наших воинов. Того, кто нарушит приказ, я немедленно исключаю из войска и отсылаю домой. Нам нужна победа, и я намерен вырвать ее.
— Так, как в Филангане? — спросил Элодрин.
Все в палатке затаили дыхание.
Танцующий Клинок улыбнулся, будто командующий флотом сделал ему комплимент. Последнее, что им сейчас было нужно, — это мелочная ревность и интриги среди высшего командования. А ведь он считал Элодрина более способным командующим. Очевидно, он до глубины души обиделся из-за того, что пришлось уступить командование Олловейну.
— Я сделал выводы после Филангана, князь. Любой хороший полководец учится в сражениях, и не важно, чем они закончились, победой или поражением. Кроме того, один очень одаренный стратег оказал мне честь, продемонстрировав слабость моей защиты с помощью симуляции битвы. Филанган считался неприступным. Он пал, потому что наши враги оказались способны мыслить более гибко, чем мы. Тот, кто делает ставку исключительно на защиту, может считать, что уже проиграл первое сражение, поскольку передает инициативу противнику. Фейланвик не удержать. Он будет служить нам опорной точкой, насколько возможно, но я не стану приносить в жертву воинов ради его обороны. Мы маневреннее огромного войска троллей. Степи Земель Ветров представляют собой бесконечно обширное пространство, на котором мы можем маневрировать. С этим троллям не справиться. Мы выманим их в степь. Будем гонять буйволиные стада и обрубим серокожим поступление провианта. А когда они начнут голодать, огромная численность их войска только ускорит их гибель. Будут стычки, нападения и грабежи. Но битвы в истинном смысле этого слова мы не допустим. Каждому из присутствующих здесь, в палатке, должно быть ясно, что, если потерпим хотя бы одно сильное поражение, мы пропали. В генеральное сражение, которого ищут тролли, мы ввязываться не будем. Мы будем драться на своих условиях, которые навяжем противнику. И таким образом мы победим.
— Вот это я понимаю! — восхищенно поддержал его князь минотавров. — Поднимите свои задницы и вперед, на врага. Вот это правильный подход!
Мелвин слушал, кисло улыбаясь. Он выпрямился и встал так, чтобы путы на его руках были видны отовсюду.
— Это прекрасно. Только не стоит надеяться, что нам удастся застать врага врасплох. — Разбойник взглянул на Кайлеен. — Все твои триста восемьдесят две колесницы поднимут там, в степи, пыль, которую будет видно на расстоянии дня марша.
— Поэтому мы будем идти ночью. — Олловейн указал на карту. — Здесь, в длинной лощине, есть редкая полоса леса. Подлесок не настолько густой, чтобы в нем не могли проехать колесницы и легкие повозки. Зеленый полог защитит нас от любопытных взглядов. — Мастер меча провел чуть дальше по карте. Нервно постучал пальцем по черной точке. — Ераш, руины посреди пастбищ. Место шепчущих на ветру голосов. Там только пыль и древние камни. Я был там однажды. Просторные аркады устояли под тяжестью столетий. Небольшое войско вроде нашего сможет найти там вполне подходящее укрытие. Но не будем обманываться, это будет не такая хорошая защита, как лес. Мы должны поставить на то, что наши враги ничего не подозревают и не станут нас искать.
Оримедес и остальные кентавры беспокойно переступали с ноги на ногу. На лице Аякса, князя минотавров, тоже читалась тревога.
— Ераш проклят, — негромко пробормотал Оримедес. — Нехорошее место для того, чтобы стоять там лагерем.
Олловейн раздраженно отмахнулся.
— Проклят Ишемон, где Эмерелль убила князя солнечных драконов. Ераш безобиден. Кроме того, мы проведем там день. Как только начнет смеркаться, мы выйдем из укрытия.
Никто не стал возражать, но мастер меча видел по лицам кентавров, что их сомнения не развеяны. Танцующий Клинок проигнорировал это. Они будут повиноваться, остальное не имеет значения.
— Следующая наша цель — ущелье Рейкаса. Сейчас, на исходе лета, река, должно быть, почти пересохла. По ее руслу и берегам мы сможем быстро продвигаться вперед. И, что еще важнее, там мы тоже сумеем укрыться от вражеских разведчиков. Некоторые отрезки реки расположены в настолько глубоких долинах, что туда почти не проникает солнечный свет. Там мы сможем спрятаться. Выступаем следующей ночью. До рассвета мы достигнем лагеря троллей и вместе с Сангаллой, южным ветром, овевающим склоны Рейкаса с первыми лучами солнца, атакуем. Он понесет в сердце вражеского войска смерть и разрушение.
Мастер меча взглянул на графа Фенрила:
— Успех зависит от того, чтобы враг не догадался о нашем наступлении. Возможно, он попытается нас выследить. Сколько сокольничих в городе?
Дворянин бросил на него удивленный взгляд.
— Не знаю, — наконец признался он.
— Разыщи их всех. Я хочу, чтобы ваши соколы поднялись над городом и убили каждую птицу, летящую от Фейланвика в степь. Тролли не должны ничего узнать о происходящем, любой ценой.
— Я сделаю все возможное, — пообещал Фенрил.
— Кто отвечает за организацию снабжения? — спросил полководец Элодрина.
— Я, — ответила Нардинель.
— Мне нужна каждая легкая повозка в городе, каждая карета, которая, как ты сочтешь, доедет до лагеря троллей. Конфискуй лучших упряжных животных. — Теперь он обратился непосредственно к Элодрину: — А еще мне нужны лучшие лучники и арбалетчики, которые у нас есть. Кто хорошо ездит верхом, должен получить лошадь. Но кобольды поедут на повозках. Занимайте только две трети. Если сломается колесо или ось, мы не будем останавливаться ради ремонта. Мы бросим повозки. Но ни единого воина! Кроме того, мне нужно сто шагов шелка и лучшие швеи города. Еще — проволока и столько дорогих бутылок голубого стекла из Тальсина, сколько возможно достать. Их нужно разложить по грузовым ящикам, защитив плетеной соломой.
Элодрин нахмурился.
— Можно подумать, ты собираешься делать кому-то подарки.
Олловейн рассмеялся.
— Да. Это подарки для Сангаллы. Будем надеяться, что они сумеют настроить южный ветер благосклонно.
Мастер меча хлопнул ладонью по карте.
— Прежде чем бросить Фейланвик на произвол судьбы, мы сможем серьезно потрепать серокожее войско. У нас будет только одна возможность захватить троллей врасплох. Если мы нанесем достаточно сильный удар, их поход, вполне возможно, закончится, даже толком не начавшись. Как только мы ворвемся в их лагерь, охотьтесь на вожаков стай и шаманов. Войско подобно огромному организму, и, сколь бы сильны и крепки ни были руки войска троллей, они будут беспомощны, если мы отрубим голову. Пусть их воины растут быстро. Но хорошие полководцы и шаманы — нет. И еще кое-что. Ни слова своим людям! Чем меньше будет посвященных в наш план, тем лучше. Я хочу, чтобы наше войско было готово выступить к вечеру через два дня. Позаботьтесь о том, чтобы те избранные, кто пойдет с нами, хорошо отдохнули. Позвольте им выспаться. Расскажите им кое-что о ночных маневрах, который безумный новый командующий собрался проводить в степи, или что вы там сочтете правдоподобной ложью. Теперь все свободны. Все, кроме Шандраля и Мелвина.
Эльфы молча расходились. Оримедес обошел карточный стол и заключил Олловейна в объятия.
— Мне тебя не хватало! Где ты пропадал все эти годы, негодный засранец?
Объятия кентавра едва не сломали ребра мастеру меча.
— Позже, — с трудом выдавил из себя он. — Еще будет…
Кентавр нахмурил кустистые брови.
— Нет, уже и так достаточно поздно. Сегодня ночью ты придешь в наш лагерь. Мы разопьем несколько амфор лучшего красного вина из Альвемера. Так что принеси с собой побольше жажды. Пока ты там шлялся где-то, ты пропустил несколько весьма урожайных лет. И не возражай! Я должен представить тебе своего сына. Роскошный парень! — Оримедес отпустил Олловейна. Поглядел на вход в палатку, где по-прежнему ждал Катандер. — Ты тоже приглашен, Золотая грудка. И если увидишь этого насильника коров Аякса, скажи ему, что он тоже будет желанным гостем. Хорошая попойка — почти то же самое, что хорошая битва. Мои воины ждут не дождутся возможности показать твоим грязедавам, кто тут настоящие жеребцы.
— Думаешь, можешь напоить меня, как какого-нибудь своего вонючего погонщика скота, чтобы потом заставить присягнуть на верность? Я приду, ибо кентавры Уттики никогда не избегают битв, даже если это битва в разливной палатке. Но не думай, что я позволю тебе одурачить себя.
Оримедес расхохотался.
— Посмотрим. Ах, и не забудьте снять свои золотые нагруднички, прежде чем приходить. Конечно, если для изнеженного уттикийца удар кулака — это не чересчур.
— Ничего мы не будем брать с собой, Оримедес. Никаких подарков, потому что их делают друзьям, никакого оружия, потому что оно нужно, когда боишься более сильного врага. На нас не будет даже обручей и браслетов, ибо мы знаем, что наши степные сородичи способны украсть подковы с копыт, если будет такая возможность.
Оримедес нагло усмехнулся.
— Точно! Прибейте их покрепче. В данный момент у нас опять недостача подков. Так что я жду тебя, Катандер.
Князь кентавров из Уттики казался удивленным. Очевидно, он ожидал вспышки ярости. Ответ Оримедеса сбил его с толку.
— Я приду. — И с этими словами он отвернулся и поскакал прочь.
— Что это, возраст, друг мой? — спросил Олловейн. — Это ведь было почти дипломатично.
— Возраст? — Князь презрительно засопел. — Моя правая рука сильна, а мочусь я струей такой же сильной, как и молодой жеребец. Пока что я еще могу обскакать возраст. Но троллей — нет. За последние годы я потратил много времени и усилий на то, чтобы объединить племена степей. По крайней мере, в военное время все признают во мне первого князя. Осталось привести под свою руку только уттикийцев. И если ради этого нужно проявить чуточку дружелюбия… Насрать, именно это я и сделаю! Мой народ должен быть силен, иначе тролли отнимут у нас наши стада и нашу степь. А сильны мы станем, только если забудем старые распри и все воины станут подчиняться одному предводителю. Многое изменилось за годы, пока тебя не было, брат по оружию. — Кентавр обхватил запястье Олловейна в воинском приветствии. — Увидимся на празднике!
Глядя вслед кентавру, мастер меча чувствовал себя чужим в этом мире. Так много всего произошло, так немного лет прошло… Он глубоко вздохнул и обернулся к эльфам, оставшимся в палатке.
— Князь Шандраль, начальник твоей гвардии кобольд Мадрог назвал союзного капитана эльфов Мелвина вором. Я подоспел, когда Мадрог и его ребята прилагали все усилия к тому, чтобы убить Мелвина. Не мог бы ты объяснить, что было похищено? Заковывая Мелвина в цепи, я не смог обнаружить при нем ничего краденого.
Шандраль стоял по другую сторону карточного стола со скрещенными на груди руками и вызывающе глядел на Олловейна.
— Я требую голову этого выродка, этого человеческого ублюдка.
— Я с удовольствием приму вызов на дуэль. — Мелвин поднял руки. — Даже в железе я разрежу тебя на мелкие куски.
— Этого я не потерплю! — перебил мастер меча. — Королевские законы запрещают дуэли в военное время.
— А что, правосудие в военные времена тоже останавливается? — колко заметил Шандраль. — Я обвиняю Мелвина! Он обокрал меня и нанес непоправимый ущерб. За это он должен поплатиться кровью.
Олловейн пожалел, что не вошел в город другим путем.
— И в чем ты его обвиняешь?
— Он украл рассудок и сердце моей жены. Вору в былые времена отрубали руку, чтобы он больше не мог заниматься черными делишками. А Мелвину следовало бы вырвать язык и лишить мужского достоинства.
На миг мастеру меча показалось, что все это шутка. Князь не может говорить серьезно! Неужели Шандраль дрожит от ярости? Или его сотрясает сдерживаемый смех?
— Если твоя супруга выбрала другого мужчину, то тебе, конечно, сильно не повезло, но это не нарушает ни единого известного мне закона, — спокойно произнес Олловейн.
— Она не просто выбрала его! — возмутился Шандраль, вдруг отбросив высокомерие. — Он прокрался к ней, в мою спальню! И, должно быть, наложил на нее заклятие. Она совершенно сошла с ума! Ночью шептала его имя. Я очень много заплатил за Лейлин. Отдал ее семье роскошный дом на берегу моря с большим садом и сотней слуг-кобольдов, когда она выходила за меня замуж. Она в долгу передо мной! Она должна быть мне верной и послушной женой. Все это Мелвин украл. И если я требую взамен его язык и член, то это свидетельствует о милости с моей стороны! На самом деле к моим ногам следовало бы положить его голову.
Мелвин расхохотался прямо в лицо Шандралю.
— Да это же смешно! Его надо запереть. Безумец не должен командовать пятьюстами воинами с арбалетами. Теперь ты видишь, что это за существо? Он мучает Лейлин! Он не заслужил ее. И она — эльфийка. Она имеет право идти, куда ей угодно!
Пятьсот арбалетов. Для Олловейна все вращалось вокруг солдат. Он не мог позволить себе потерять такое большое подразделение. Однако ребята Мелвина считались лучшими разведчиками. Их тоже нельзя было утратить. Они должны были стать глазами его армии и тайным кинжалом, который он приставит к горлу противника, когда тот будет меньше всего этого ожидать.
— Из-за него моя жена покалечилась, — произнес Шандраль, изо всех сил пытаясь сохранять спокойствие. — Яд лживой любви, который капнул ей в сердце этот герой-любовник, навеки разрушил ее жизнь! Послушай, что говорят в лагере, если сомневаешься в моих словах. Он настоящий волк! Кроет женщин без разбору, кружит им головы красивыми словами, а потом бросает. Ему нужно переломать руки-ноги, а потом отдать на растерзание диким псам! Нечего ему делать среди придворных. Он пачкает все хорошее и благородное!
Похоже, эти слова нисколько не задели Мелвина.
— Пожалуй, кое-что из этого правда. Мне еще не приходилось покупать себе женщину. И что значит, что из-за меня твоя жена покалечилась?
Шандраль опустил руку на рукоять кинжала.
— Ты действительно не знаешь? Не верю, что ты еще не слышал об этом!
— О чем?
— О несчастном случае, в котором виноват ты! — Князь обнажил кинжал.
Олловейн встал между Мелвином и Шандралем. Он был уверен, что полуэльф справится с рогоносцем даже со скованными руками.
— Эта шлюха хотела уйти к тебе! — Князь всхлипнул. — Вчера, сразу после наступления темноты, все и случилось. Она украдкой вышла из дома. Хотела пройти через кузницу. Пошла по гнилой балке высоко над наковальней. Должно быть, Лейлин обезумела. Там, наверху, такой дым… И так жарко, что почти невозможно дышать. Даже кобольды избегают этих путей. Она… — Шандраль опустил кинжал и закрыл лицо руками. — Она упала. Под молоты… Под большие молоты…
Мелвин стоял как громом пораженный. Оглушенно покачал головой.
— Этого… этого не может быть.
— Твоих рук дело, — холодно прошипел князь. — Твоя работа! И если тебе не вынесут приговор, я найду способ остановить тебя. Я не мечник, но я не бессилен. И ты это прочувствуешь. — Он боролся со слезами. — Мои слуги привели лучших целителей города, чтобы спасти Лейлин. Но… Но… Лучше бы они осмелились потревожить меня во время совещания у главнокомандующего… у бывшего главнокомандующего, я имею в виду. Почему они не помешали совещанию?! Я должен был быть рядом с ней! Ее ноги… Оба ее колена попали под один из тяжелых молотов. Это… Она… Ее колени совершенно разбиты. Целители не сумели собрать кости. Им пришлось… Они ампутировали ей обе ноги. До самых колен. — Шандраль с ненавистью взглянул на Мелвина. — Пожалуй, теперь она никогда больше… не сможет ходить.
— Ты чудовище! — Полуэльф вскочил. Вытянул руки вперед, словно хотел задушить князя.
Локоть Олловейна въехал Мелвину в висок, когда тот попытался оттолкнуть главнокомандующего в сторону. Не издав ни звука, воспитанник волков рухнул навзничь.
— Он подобен опухоли, которую нужно вырезать из тела, — с ненавистью произнес Шандраль. — Ему нельзя было покидать волчьих пещер.
— Ты можешь идти, князь.
Шандраль пнул Мелвина носком сапога.
— А что будет с этим куском дерьма?
— Завтра я навещу твою жену, чтобы поговорить с ней. После этого я приму решение.
— Она еще очень слаба, мастер меча. Она тебе не поможет.
— Я долго ее не задержу. Сегодня вечером я жду тебя на празднике кентавров. Не разочаруй меня. А теперь ступай!
Негромко ругаясь, князь вышел из палатки.
Олловейн был потрясен до глубины души. Шандраль едва не выдал себя. Мастер меча был совершенно уверен в том, что вообще-то рогоносец собирался сказать: она никогда больше не сможет уйти. Не было несчастного случая в кузнице! Шандраль велел наказать Лейлин за неверность. Но, наверное, он не сумеет доказать это.
Праздник кентавров
Олловейн не знал ничего, более похожего на сражение, чем пир кентавров. От грохота барабанов кровь едва не хлестала из ушей. Глухие ритмы проникали в самое нутро и рассказывали о сотнях битв. Они пробуждали в мастере меча желание сражаться, проливать кровь.
Первобытные голоса рычали меланхоличные песни. Они немного напоминали саги фьордландцев. Герои умирали трагической смертью. Мастер меча печально улыбнулся. Вспомнил о приказе, который отдала ему Эмерелль. Конечно, он подчинится. Он всегда ей подчинялся.
Белый рыцарь привел в самое сердце хаоса небольшую группу эльфов. Лагерь кентавров был огромен. Палаток не было, только кое-где были натянуты тенты, в основном для того, чтобы сохранять прохладными амфоры с вином.
— Есть ли что-то, на что я должна обращать особое внимание? — Обилее приходилось кричать, несмотря на то что она ехала прямо рядом с Олловейном.
— Не прикасайся к волчьему молоку. Тот, кто выпьет его, не обладая лошадиным желудком, неизбежно заболеет.
— Что такое волчье молоко?
— Перебродившее молоко кобылы с анисом и другими пряностями. Не пей ничего белого.
Мастер меча украдкой оглядел всадников своей свиты. Похоже, Мелвин наслаждался тем, что находился здесь. Впрочем, когда полуэльфу казалось, что за ним никто не наблюдает, он бросал на Шандраля взгляды, не оставлявшие сомнений в его дурных намерениях. Олловейн приказал разоружить разбойника, но, вероятно, тому не составит труда убить князя голыми руками.
Князь Аркадии то и дело вздрагивал, когда какая-нибудь группа пьяных вдруг принималась горланить.
Зато Элодрин не позволял вывести себя из равновесия. Князь приморских земель внешне казался совершенно спокойным. Но Олловейн знал, что дворянин терпеть не может варварских пиршеств. Несмотря на то что кентавры были их самыми верными союзниками, бывший главнокомандующий видел в них существ, лишь немного более цивилизованных, чем животные.
Йильвина была напряжена, как стальное острие. На ней был белый обруч, чтобы от жары пот не заливал глаза. В немой угрозе поднимались за ее плечами рукояти мечей. Воительница недоверчиво разглядывала каждого, кто намеревался двигаться примерно в направлении князя приморских земель.
Красота была для темноволосой Нардинель словно защитный панцирь. В то же время она казалась несколько отрешенной, будто погруженной в глубокую медитацию, или она просто отказывалась осознавать, где очутилась. Она единственная ехала в дамском седле.
В отличие от целительницы Обилее была исполнена любопытства. Она оглядывалась по сторонам и засыпала Олловейна вопросами. Теперь она указывала вытянутой рукой на костер.
— Там быка жарят? Это не слишком жестоко, когда у них в гостях минотавр?
— Человеко-кони мыслят иначе. Для них это хорошее мясо, и если у них гости, то на вертела насаживают все самое лучшее.
Группа кричащих и колотящих друг друга существ прорвалась сквозь толпу пьяниц и зевак, глазевших на эльфов. Постоянно меняя направление, мужчины то и дело наносили друг другу удары. Иногда мелькал кожаный мяч, свисавший с троса, длиною в руку.
Один жеребец завладел мячом и вырвался из группы. Остальные тут же стали пытаться ухватить друг друга за ноги. Пока некоторые кентавры старались защитить ноги от нападения, другие делали все, чтобы отнять у мужчины мяч.
Один особенно массивный кентавр, очевидно, уттикиец, прорвался через линию защитников и с диким ревом поднялся на дыбы. Его копыта угодили в бок жеребцу. Тот отшвырнул мяч, прилетевший прямо в руки Шандраля. Князь Аркадии с отвращением выпустил покрытый грязью и кровью снаряд, но было уже слишком поздно. Ликуя, кентавры понеслись прямо на эльфов.
Лошадь Обилее испугалась. Элодрин выкрикнул слово силы и выдохнул светящийся туман. Йильвина обнажила мечи, готовая наносить удары плашмя, словно дубинками, если кто-то подойдет слишком близко к князю. Шандраль пригнулся к гриве своего вороного. Мелвин низко наклонился в седле и потянулся к мячу.
Огромный уттикиец ворвался в их группу. Олловейн развернул коня и тем не менее едва не оказался выброшен из седла. С силой выпущенного из катапульты снаряда кентавр ударил кулаком в голову жеребца Шандраля. Стройный скакун рухнул на землю. Князь Аркадии запутался в стременах и не сумел вовремя соскочить. Тяжелое лошадиное тело потащило эльфа за собой на топкую землю. Конь перекатился через Шандраля. Послышался пронзительный крик.
В то же время Мелвин испустил дикий волчий вой. Он раскрутил мяч над головой, держа его за веревку, и ударил свою кобылу пятками в бока.
Жеребец Олловейна встал на дыбы, напуганный волчьим воем. Обилее выпрыгнула из седла и попыталась защитить Шандраля от копыт кентавра, а Мелвин бешеным галопом помчался прочь. Отряд всадников исчез так же быстро, как и напал на них.
Холодный туман распространился вокруг. Он был пронизан жутким бледным светом. Мастер меча услышал, как где-то неподалеку минотаврский шаман читает древнее заклинание против сил зла.
Олловейн выскользнул из седла и опустился на колени рядом с Шандралем. Вороной снова поднялся. Князь с ног до головы был покрыт грязью. Пряди волос свисали ему на лицо. Из носа текла кровь.
Из тумана выступил Элодрин. Его сопровождали Нардинель и Йильвина. Темноволосая воительница опустилась на колени рядом с Олловейном, Йильвина вложила мечи в ножны.
— Я хорошо запомнил лица этих семнадцати драчунов, — холодно заметил князь Альвемера. — Я потребую от Оримедеса показательного наказания забияк. Шандраль мог погибнуть! И не только он. Умереть мог каждый из нас. Не так нужно встречать послов союзников.
Олловейн откашлялся, но ничего не сказал. Сейчас лучше не раздражать Элодрина, напоминая о том, что кентавры видят в этом происшествии в лучшем случае небольшую потасовку между друзьями. Кроме того, была более серьезная причина не жаловаться.
— Ты ничего не скажешь об этом?
— Очевидно, Шандраль не очень хороший наездник. Лучше обратить внимание на то, что здесь не лагерь троллей. Ты, очевидно, полагаешь, что мы среди варваров, князь, однако здесь, по крайней мере, нет никого, кому пришло бы в голову сворачивать Шандралю шею и насаживать тело на вертел.
На лице Йильвины мелькнула улыбка, а князь приморских земель лишь покачал головой.
— Не время и не место шутить, Олловейн. Как он, Нардинель?
— Сломано три ребра, но внутренних кровотечений не вижу. Левая нога вывихнута, но ему невероятно повезло. Конь вдавил его в землю, и грязь спасла Шандралю жизнь. На более твердой почве вес коня раздавил бы беднягу.
Князь Аркадии застонал, ощупывая грудь. Нардинель была еще более бледной, чем обычно. Казалось, она тоже испытывала боль. Сколь мало ни знал Олловейн о тропах магии, ему было известно, что лечить магическим способом означало разделять боль раненого.
Шандраль задышал ровнее. Он уснул.
— Больше я для него ничего не буду делать, — произнесла целительница, поднялась и отряхнула грязь с юбки.
— Ты должна сделать больше. Он князь. Он щедро отблагодарит тебя.
— Мне противно даже прикасаться к нему. У него темная душа. А когда я ухаживаю за ним, она становится мне близка. И вообще, он ведь не послал за мной, когда Лейлин была тяжело ранена. Я уверена, что смогла бы помочь ей. Они целый день не подпускали меня к ее ложу. Как будто он не заинтересован в том, чтобы ей предоставили наилучших целителей.
Туман стал настолько густым, что видно было не дальше чем на шаг. Шум стал глуше. У Олловейна возникло чувство, что звуки вязнут в белой пелене.
— Прерви заклинание, Элодрин, пожалуйста. Думаю, мы давно вне опасности. Но степные народы очень суеверны… Боюсь, туман их напугает. Невозможно предсказать, как они поведут себя, если испугаются.
Князь Альвемера осторожно кивнул.
— Признаю, меня застали несколько врасплох, и я действовал необдуманно. Вызвать туман — обычная практика, когда в морском сражении враг превосходит числом. Что ты предлагаешь?
— Пусть туман исчезнет. И заклинаю тебя альвами, возьми себя в руки и не называй кентавров нашими врагами!
Элодрин описал левой рукой круг и прошептал слово, напоминавшее завывания ветра. Почти в то же мгновение порыв ветра разогнал туман.
Их окружала плотная фаланга кентавров. Сотни воинов образовали широкий круг и глазели на гостей. Некоторые беспокойно переминались с ноги на ногу или размахивали хвостами. В воздухе повисло ощутимое напряжение.
И вдруг ряды человеко-коней расступились. В круг ступили Оримедес и Катандер.
Князь степных воинов виновато улыбался.
— Я слышал, возникла небольшая потасовка… Мне очень жаль, что вас немного потолкали. Надеюсь, ничего серьезного не произошло.
— Немного потолкали, — прошипел Элодрин так тихо, что услышали его только стоявшие рядом эльфы. — Мне это кажется небольшим преуменьшением.
Олловейн успокаивающе положил руку на плечо князя.
— Держи себя в руках. Они очень чувствительны, когда кто-то жалуется на их гостеприимство.
— А я становлюсь очень чувствительным гостем, когда одному из моих спутников ломают кости, — ответил Элодрин и тут же натянул дипломатичную холодную улыбку. — Впрочем, я не дурак. Я могу приветливо обращаться с союзниками, которых презираю, но только пока они столь же приветливы со мной.
— Поприветствуйте наших гостей! — крикнул Оримедес. — Среди нас находится мастер меча Олловейн, ужас троллей и герой Филангана. Он прибыл со своей свитой, чтобы отпраздновать вместе с нами.
От Олловейна не укрылась подколка в адрес Элодрина, которого Оримедес недолго думая включил в число «свиты», несмотря на то что еще вчера князь был верховным главнокомандующим.
Ликование было не таким ошеломительным, как ожидал Олловейн. На лицах многих человеко-коней читался скепсис, даже недовольство. Из-за своего поведения Элодрин упустил возможность превратить степных союзников в друзей. Кентавры сражались, потому что речь шла об их родине. Делу эльфов они не служили.
Мастера меча беспокоил и тот факт, что Мелвин по-прежнему не появлялся. Танцующий Клинок обратился к Обилее:
— Доставь Шандраля в его апартаменты! Я позабочусь о том, чтобы тебе дали в провожатые кентавров, которые еще трезвы. И не отходи от князя, пока не получишь от меня письменный приказ покинуть дворец.
— Ты ведь не думаешь…
— Если Мелвин сделает то, чего я опасаюсь, то в наших рядах начнется война и войско не выступит завтра. Присмотри за Шандралем! Защищай его ценой своей жизни, хоть он тебе и не нравится.
Олловейн отделился от группы эльфов и поскакал навстречу Оримедесу. Не спешиваясь, он заключил кентавра в объятия.
В ликующие крики кентавров добавились новые нотки.
Из рядов полуконей вырвался крупный, покрытый шрамами воин. Он несся навстречу Олловейну.
— Ты меня помнишь, мастер меча?
Как Олловейн мог забыть его? То, что для всех присутствующих было событиями пятнадцатилетней давности, для эльфа случилось всего несколько лун назад. Мастер меча обхватил запястье воина.
— Я никогда не забываю героев! — воскликнул он. — Сентор, этот упрямец, даже тогда, когда мы уже стояли спиной к дверям в Небесный зал, не хотел признавать, что Филанган потерян. Он покинул крепость одним из последних. Рад видеть тебя!
Выглядел Сентор ужасно. Он постарел. Жизнь в степи истощила воина. Сквозь шерсть торчали ребра. С ним уже не выиграть ни одного сражения.
На глаза старого кентавра навернулись слезы.
— Ты один из нас, мастер меча. Ты спас мне жизнь во время боев на баррикадах. Этого я никогда не забуду. Одно твое слово — и я умру за тебя.
Этого Олловейн не помнил. Сражения в туннелях Филангана были настолько убийственны и необозримы, что союзники постоянно выручали друг друга.
— Я ведь не затем спасал тебя, чтобы ты распрощался с жизнью при первой же возможности, Сентор. Если уж тебе так хочется, идем со мной в степь, убьешь для меня тролля-другого — вот и все, чего я бы желал. Я хочу увидеть там того Сентора, который сражался со мной в Филангане.
Кентавр обеими руками потянулся к голове мастера меча. Влажное дыхание, отдававшее анисом, ударило Олловейну в лицо. Сентор поцеловал его в губы.
Белый рыцарь позволил воину выразить свои чувства. Когда кентавр отпустил его, Олловейн обнажил оружие и поднял его к небу.
— С тысячей таких воинов, как ты, я удержу троллей перед воротами Фейланвика, Сентор! — Сделав паузу, он обвел взглядом бородатые лица кентавров, стоявших вокруг. Суровые лица, отмеченные ветром и солнцем, полной лишений жизнью в степи. Лица, на которых глаза сверкали гордостью. — Вот только я вижу здесь больше тысячи таких, как ты, Сентор. — Мастер меча вспомнил речи Ламби, ярла из Фьордландии, который сражался с ними против троллей. Своими дерзкими речами он даже в самых отчаянных ситуациях разжигал отвагу и лихость в сердцах воинов. — Похоже, пока меня не было, ты немало побегал за кобылами. Здесь больше тысячи воинов вроде тебя. И поэтому я скажу: довольно ждать! Вперед, к троллям! Пусть они отведают ваших копыт! А когда мы расправимся с ними, я обещаю, они и через тысячу лет не осмелятся сунуться в степи Земель Ветров!
Олловейн указал на рыжеволосого жеребца в центре толпы, который не присоединился к общему ликованию.
— Ты с нами? Покажем троллям?
— Да, чувак… — смущенно выдавил из себя тот.
Мастер меча обернулся к следующему.
— А ты? Тебе достанет мужества встретить атаку троллей лицом к лицу, дождаться, когда ты увидишь белки их глаз, прежде чем поднять лук, или предпочтешь остаться здесь, пасти быков?
— Я пойду с тобой, мастер меча! — восхищенно воскликнул полуконь.
Олловейн широким жестом обвел собравшихся.
— Что насчет вас? Хотите показать моим эльфийским воинам, что в этом мире нет ничего, что смогло бы остановить атаку кентавров? Вы готовы сделать это? Пойдете за мной?
— Мы пойдем за тобой, мастер меча! — раздалось из сотен глоток.
Теперь все стали продвигаться вперед. Каждый хотел коснуться Олловейна, хлопнуть его по плечу или обменяться с ним парой слов. Полукони сняли его с седла и позволили ему шагать высоко над головами на вытянутых кентаврийских руках. Элегантно, словно танцор, двигался полководец и наслаждался купанием в толпе.
На миг он даже забыл о муках совести. Хорошо, что теперь кентавры будут легче подчиняться его приказам и будут сражаться ожесточеннее, потому что верят в его слова и считают победу возможной. И тут Олловейн вдруг осознал, что жить ему осталось четыре дня. Нужно найти преемника. Кого-то, кто будет способен разработать стратегию отступления на широких просторах Земель Ветров, чтобы союзники Эмерелль в конце концов восторжествовали над троллями.
Прошло немало времени, прежде чем Оримедес и его лейб-гвардейцы сумели снова посадить мастера меча в седло и оградить от восхищенных воинов.
Князь кентавров смеялся.
— Это лучше, чем самое лучшее из того, что может предложить женщина!
— Хорошее чувство, — согласился эльф.
— Ах, да брось ты, хорошее чувство. Это идеально. Это…
— В случае с Шандралем ты зашел слишком далеко. Князь мог погибнуть. — Олловейн говорил тихо, недоверчиво поглядывая на Элодрина и остальных эльфов. Они стояли немного в стороне и болтали с Катандером.
Оримедес раздраженно наморщил лоб.
— Это была твоя идея — устроить негодяю взбучку. Именно ее он и получил. Забудь! Неужели он стоит того, чтобы мы из-за него ссорились?
— Я беспокоюсь, что…
Оримедес махнул рукой одному из солдат, и тот принес им два серебряных бокала с вином.
— Ну же, забудь об этом парне. Пей! Это самое лучшее красное вино из небольшой бухты у Валемера. Вообще-то это слишком северная область, чтобы возделывать виноград, но течение проходит вдоль берега, и климат потрясающе мягкий. Попробуй его, лучшего вина, чем это, ты не найдешь. Оно ценится на вес серебра. — Кентавр поднял бокал и кивнул Олловейну. — За победу!
— За тех, кто вернется, — ответил мастер меча.
Оримедес вздохнул.
— На тебя опять нашло? Ты что, вообще не рад тому, что оказался здесь?
«И что я должен на это ответить?» — подумал мастер меча. Он собирался на битву, из которой не должен вернуться. И он пообещал Эмерелль никого не посвящать в эту тайну. Поэтому Олловейн заставил себя улыбнуться.
— Я рад видеть тебя и болтать с тобой.
— Ну вот! Можешь ведь. Обещаю тебе, это красное прогонит все твои печали. А что насчет похода… — Оримедес вдруг обошел его. — Эй, Нестеус, сюда!
К ним подошел молодой полуконь, метнувший мяч в Шандраля. Рядом с ним ехал Мелвин. Оба улыбались, как маленькие мальчики, которые только что удачно подшутили. Волко-эльф небрежно раскачивал мячом на веревке.
— Мы победили? — крикнул им Оримедес.
— Конечно! — У Нестеуса были разбиты губы, бока были в ссадинах и кровоподтеках. — Мелвин перенес мяч за линию.
Воспитанник волков выглядел не лучше кентавра. Ему тоже досталось, что, впрочем, похоже, нисколько ему не мешало.
Олловейн посмотрел на обоих, и ему тоже захотелось быть молодым и свободным. Иметь возможность забыть все беды мира за игрой в мяч — этому можно позавидовать. Тем не менее ночью он не спустит с Мелвина глаз.
Правда
Обилее всегда считала себя весьма терпеливой. Когда же Шандраля наконец уложили в его большом городском доме, она испытала не просто облегчение. Во время транспортировки князь очнулся от обморока и всю дорогу стонал и ругался. Причем его проклятия напугали даже видавших виды кентавров.
— Ты позволишь мне немного осмотреться в твоем доме, князь? Наш главнокомандующий печется о твоей безопасности, а я отвечаю за твое благополучие.
— Об этом позаботится Мадрог! Пошли за моим капитаном кобольдов! Почему его нет здесь?
Ложе князя окружали служанки-кобольдессы в простых платьях цвета морской волны и белых чепчиках. В углах комнаты стояли также несколько стражников, изо всех сил старавшиеся не привлекать внимания хозяина. Очевидно, они опасались, что Шандраль может возложить на них ответственность за несчастный случай.
— Скажи своему Олловейну, что я вижу его насквозь! Это было покушение на мою жизнь, и я этого так не оставлю! У него сгниет кровь! Хоть я и не умею обращаться с мечом, я
не беззащитен! Он хотел, чтобы лошадь раздавила меня, этот подлый лизоблюд королевы! Он еще проклянет тот день, когда мы встретились впервые. Так ему и передай!
Обилее глубоко вздохнула, пытаясь оставаться равнодушной.
— Я доложу Олловейну о том, что ты сказал. А теперь позволь удалиться.
Шандраль махнул рукой и вздрогнул от боли.
— Да, убирайся отсюда! Терпеть не могу вас, мерзких льстецов. Прочь… — Он отвесил одной из кобольдесс оплеуху, которая смела ту с его кровати. — Смотрите, что делаете, жалкие черви! Следующую, кто причинит мне боль своими кривыми немытыми пальцами, я прикажу прибить к стене дома! — Он раскинул руки. — Немедленно разрежьте рубашку! А потом позовите настоящего лекаря. Смотрите, никаких шарлатанов в моем доме!
Обилее вышла из комнаты. В принципе, Шандраль не был уродливым мужчиной. Но душа его, похоже, была гнилой насквозь. Теперь открылось его истинное лицо. Какой же кошмар, наверное, быть в числе его слуг… Она доложит о нем Эмерелль. Позор для всех эльфийских князей! Возможно, королева лишит его владений или, по крайней мере, поставит на место?
Обилее вышла в коридор. Стены были отделаны темным деревом. Узкая лестница вела вниз, в холл. Повсюду сновали слуги, но тишина стояла мертвая. Еще в покоях князя Обилее бросилось в глаза, что у всех кобольдов были фетровые тапочки. Слуги двигались бесшумно, и всякий, встречавшийся с эльфийкой, опускал взгляд.
За дверью в комнату Шандраля коридор резко сворачивал. Этот огромный дом был словно создан для того, чтобы прятаться. Если бы Мелвин действительно пришел сюда, он легко сумел бы найти укрытие.
После недолгих колебаний Обилее поднялась этажом выше, вместо того чтобы сбежать по лестнице в холл. Олловейн попросил ее присмотреть за Шандралем, и, что бы она ни думала о князе Аркадии, она выполнит поручение, насколько это возможно. По крайней мере осмотрится в ближайших комнатах.
Когда она зашла за угол, свет изменился. На стенах блестели лампы из темно-синего стекла. Через пару шагов коридор снова поворачивал. Дверей не было. Слева висел тяжелый гобелен, на котором был изображен мрачный скалистый ландшафт. К утесам неслась галера, на корме которой горели красные фонари.
За следующим поворотом коридор оказался завешен тяжелыми черными бархатными шторами. Между ними царила удушающая тьма. Прикосновение ткани показалось эльфийке неприятным. Обилее шла вперед, и ей казалось, что ткань движется сама по себе, будто пытаясь коснуться ее обнаженной кожи. Слуг-кобольдов здесь не было. От ткани исходил тяжелый запах амбры и опиума.
Что-то, покрытое кожей, коснулось губ эльфийки. Она прыгнула вперед, пригнулась, уходя от неизвестного существа. Воительница тяжело дышала. Повернувшись, она предприняла попытку уйти от бархата. Увидеть что-либо было невозможно. Ослепнув, Обилее вынуждена была полагаться только на слух, осязание и обоняние.
Эльфийка подумала, что стоит вернуться, но уже не была уверена в том, в какую сторону идти. Ей вдруг показалось, что она стала пленницей сна. Каждое движение — и девушка натыкалась на препятствие, как будто плыла в густом сиропе.
Вдруг загорелся свет. Неяркий, голубоватый, закрытый толстым стеклом, но он был словно солнце в бархатной темноте. Коридор изменился. Углов не стало. Стены без переходов превращались в потолок. И свет исходил не от масляной лампы. В стену была вставлена большая овальная линза, таращившаяся на воительницу слепым взглядом.
Обилее зажмурилась. Ароматы в бархате… Должно быть, в них подмешали наркотики. Что это за дом такой? Чего Шандраль хочет? До девушки долетали слухи о нем. Якобы он был в числе послушников Алатайи, эльфийки, которая занялась гнусными, черными видами магии. Князь был из волшебников, которые не уважали никакие законы, которых жажда знаний загоняла в самые глубокие пропасти. Может быть, этот коридор — отражение того, что происходит в голове Шандраля? Чего он добивается этой комнатой страхов? Может быть, так выглядит мир, в котором он чувствует себя хорошо?
Пусть Мелвин разделается с ним! На языке Обилее появился горький привкус. Ее органами чувств манипулировали. Постоянно возникало ощущение, что она движется вне тела, как тень. Казалось, пол прогибался под ее шагами, будто вязкая грязь. Но когда эльфийка смотрела под ноги, она видела только темный каменный пол. Здесь нельзя провалиться!
Нужно убираться из этого дома, который так же болен, как и его владелец… Обилее поглядела на мягко покачивающиеся волны темного бархата. Возникло чувство, что ткань ждет ее. С отвращением вспомнилось ее прикосновение. Воительница обнажила меч. Но какой от этого прок?..
Обилее решила идти дальше по коридору. Может быть, удастся найти другой выход…
Она осторожно кралась, то и дело резко поворачиваясь, чтобы наконец увидеть тень. Но мираж постоянно ускользал. Это ведь не могло быть что-то материальное! Порождение ее фантазии под действием наркотических веществ и страха! Запах опиума по-прежнему был повсюду.
Каждый шаг давался Обилее с трудом. Она прислонилась к стене, тяжело переводя дыхание. До ее слуха донесся негромкий голос, напевавший детскую песню. Но слова были искажены. Девушка не могла толком разобрать их. Песня звучала снова и снова. Монотонная, бесчувственная. Словно формула заклинания.
Обилее пошла на звук и очутилась перед круглой дверью, покрытой поблескивавшим влагой темно-красным лаком. Достаточно было легкого прикосновения, чтобы дверь отворилась. В лицо эльфийке ударил аромат опиума. В воздухе плясали тонкие струйки дыма. Распахнувшаяся дверь заставила сизые смерчи заплясать по комнате.
Эльфийка испуганно отпрянула. Из стен росли головы. По-прежнему звучал голос:
Лети, цветочная фея, лети,
Твой рыцарь воюет в пути,
Твоя королева в Сердце Страны,
Сердца Страны теней полны.
Лети, цветочная фея, лети.
Посреди комнаты стояла большая постель. На белых, похожих на лепестки цветов, простынях лежала женщина с длинными черными волосами. Ее губы постоянно шевелились. Она то и дело повторяла детские стихи, глаза ее были закрыты. Женщина была накрыта тонким одеялом. Тело отчетливо прорисовывалось под тканью. Оно казалось странным… Слишком коротким. Ее ноги! Обилее отбросила одеяло. Эльфийка была обнажена, все тело было покрыто длинными ссадинами, украшено всеми оттенками сине-черного, переходившего в бледно-зеленый. И Обилее увидела, что случилось с ногами на самом деле! Она увидела правду.
Лица на стенах насмешливо ухмыльнулись. Казалось, все закружилось. А песня все звучала и звучала.
Воительница закрыла глаза, но лица по-прежнему плясали перед глазами. Ей было дурно. Обилее судорожно сглотнула, пытаясь избавиться от горького привкуса. А потом она с пугающей ясностью услышала за спиной металлический щелчок. Звук, производимый пусковым рычагом арбалета. Что-то ударило девушку по голове. Яркий свет стер пляшущие лица. Он стер все.
В шкуре зверя
Барабанный бой в лагере кентавров беспокоил. Лутин Никодемус Глопс лежал под густым кустом на берегу Мики и наблюдал за силуэтом медленно приближавшейся к нему патрульной лодкой. В Фейланвике кое-что изменилось. Контроль на обоих крупных мостах через реку стал строже. В небе вдруг появилось больше соколов. Не было никакого смысла даже пытаться послать голубя с письмом. С самого утра никто из разведчиков не выходил с ним на связь. Что-то не так! А он лежит здесь и все, что может, — только ждать.
Никодемус посмотрел на грязный белый щит, прислоненный к опоре неподалеку. В лунную ночь с реки его будет хорошо видно. Ничего особенного. Просто пробитый, испорченный тренировочный щит. Не вызовет удивления. Оставалось надеяться, что разведчик на борту!
Огни лагеря кентавров отражались в лениво текущих водах. Почему у человеко-коней вдруг улучшилось настроение? Несмотря на то что река была почти в милю шириной, их ликование было слышно даже здесь. Что они там могут праздновать?
Глухой звук заставил лутина очнуться от размышлений. Из белого щита торчал арбалетный болт. Наконец-то!
Пальцы Никодемуса зарылись в сухую землю. Нужно подождать, пока лодка проплывет немного дальше. Он видел очертания эльфа на корме. Сейчас нельзя идти на риск! Еще вчера в патрульной лодке не было эльфа. Почему ушастые вдруг стали столь осторожны? Может быть, поймали одного из его разведчиков? Никодемус задержал дыхание. Может быть, даже послание в виде арбалетного болта — это ловушка. Лутин бросил короткий взгляд на берег, на мост. Только полчаса назад отряд конных эльфов отправился на вылазку в степь. Может быть, они спешились и ждут его там?
Никодемус вздрогнул. Копаясь в земле, он сломал ноготь. Это ж надо! Лица не любит кобольдов с неухоженными ногтями. Он должен взять себя в руки! Ради нее он даже перестал грызть ногти. А теперь он сломал один из них. Такая глупость! При помощи магии подобные вещи не исправишь! Он столько лет прилежно возился с магией! И какова награда? Он даже сломанный ноготь починить не может. Все эти годы мастер Громьян мучил его, как самый строгий учитель. Но ничего стоящего не вышло. Он лежит ночью здесь, на берегу реки, вместо того чтобы находиться в постели Лицы. Неудивительно, что спустя столько лет она все еще не выбрала его. Он бы тоже себя не выбрал. Правда! Негодяй, который вечно путешествует ради своего старшего брата. Что с ним ловить?
Лодка проплыла чуть дальше. Он должен рискнуть! Плотно прижавшись к земле, Никодемус пополз в высокой траве. Перерезал ножом два тонких кожаных ремешка, которыми к древку арбалетного болта был привязан пергамент.
В ярком лунном свете он мог прочесть послание, несмотря на то что у их главного разведчика был отвратительный почерк. Лутин недоверчиво уставился на письмо. Перечитал его еще раз. Брат, Элийя, всегда говорил, что эльфы безумны, но это многократно превосходило все прежние глупости.
Разведчик приводил все цифры. Воинов много. Но тролли У Мордштейна по-прежнему значительно превосходят их по численности. А потом еще эти приказы: нести с собой проволоку, шелк и стеклянные флакончики. Полное безумие!
Лутин тщательно заучил послание. Он больше никогда не Допустит ошибку, не станет доставлять письменные послания в зверином облике. Лисьехвостый с содроганием вспомнил о том, как тот лучник три года назад едва не достал его. Было действительно очень глупо шнырять в виде лисы с кожаным цилиндром в пасти и надеяться, что не попадется на глаза. Нет, этого с ним больше никогда не случится. Никодемус разорвал лист пергамента на тонкие полоски и бросил их в реку.
Лутин сосредоточился на лисьем заклинании. Каждый раз, превращаясь, он испытывал боль. Почему-то ему никогда не удавалось сменить облик безболезненно.
Никодемус тщательно поработал пастью над мехом. Каждый раз одно и то же! Стоило принять облик лиса, как в шерсти тут же появлялись целые стаи блох. Похоже, они тайком преследуют его!
Лучше не тратить на насекомых время. Еще три, самое большее четыре часа — и наступит рассвет. До тех пор он должен пройти большую часть дороги. До Мордштейна далеко. В предрассветных сумерках он примет облик сокола. Он будет на достаточном расстоянии от Фейланвика. Здесь подниматься в воздух соколом — сущее безрассудство. Может быть, эльфы догадываются, сколько среди них шпионов? Никодемус подумал о своих товарищах в городе. Они рисковали жизнью ради дела Красных Шапок. Но никто из них никогда не будет забыт.
Лутин представлял, как он войдет в лагерь троллей и настоит на том, чтобы его немедленно проводили к юному королю. Эта новость сделает его бессмертным. Даже через сотню лет его народ будет говорить о герое Никодемусе Глопсе.
Кобольд уходит
Мишт знал, что обвинять Носсева в чем-либо причин нет, но спокойствие товарища лишало его остатков нервов. Он лежал на крыше, жевал кусочек смолы и наблюдал за фронтоном дворца Шандраля.
— Мне кажется, Мелвин мог бы хоть раз заставить провести ночь на крыше кого-нибудь другого.
Носсев почесал бороду и ничего не сказал.
Молчание товарища так же точно действовало на нервы, как и это ужасное ожидание. Иногда возникало ощущение, что Носсев проглотил язык. Мишт не знал никого другого, кто бы так сильно ленился разговаривать, как его напарник. Но он был одаренным оружейником. Собирал для них многозарядные арбалеты. Созданное им оружие представляло из себя маленькое сокровище. Ничего подобного в других местах не существовало. Никогда не было в них задержки при срабатывании затвора. Вся механика работала слаженно, подобно тому как работают кости и сухожилия живого существа. Но Носсев не любил их предводителя. Вероятно, потому что Элийя трепался слишком много. Неделю спустя их мастерская сгорела. Они не смогли проработать там и полгода. Все было новеньким. Верстаки, здание. Они взяли очень много денег взаймы. Денег, которые никогда не смогут вернуть. Красные Шапки предложили помочь. Но упрямец Носсев был убежден, что Шапки и устроили поджог. Доказательств не было. Носсев помнил, что в тот вечер, когда они встречались с Элийей, у него чесалась борода, словно от блох. А борода у него чесалась всегда, когда начинались неприятности. Этого оружейнику было достаточно в качестве доказательства причастности лап Красных Шапок к пожару.
Носсев снова зачесался. Мишту стало не по себе. Похоже, в этом бородатом оракуле все же что-то есть. Четыре луны тому назад, когда тролли едва не поймали их банду, его товарищ тоже чесался постоянно.
Кобольд проверил, правильно ли вошел в арбалет магазин. Потом слегка встряхнул его, чтобы при перезарядке не застрял ни один болт.
Мишт слегка выпрямился, чтобы иметь возможность лучше осмотреть улицу. Шум кузниц заглушал остальные звуки ночи. Примерно полчаса назад они снова начали там работать, вскоре после того, как привезли Шандраля. Мишту очень хотелось узнать, что стряслось с этим негодяем. Князя нес кентавр, с ними была еще весьма нервная эльфийка. Малышка едва не обнаружила их на крыше.
Едва компания эльфов и кентавров исчезла в доме, во все стороны полетела дюжина посланников. Шандраль что-то задумал. И для того, чтобы это понять, не нужен был бородатый оракул.
Мишт погладил древко своего оружия. Арбалетный болт промеж глаз — вот лекарство, которое нужно Шандралю. Мелвин рассказывал им, что сделал князишка со своей женой.
Мишт поглядел на кузницу на плотине. Чем, черт побери, они там занимаются? Какая может существовать причина для того, чтобы возобновлять работу среди ночи?
Носсев снова поскреб бороду.
— Послушай, может быть, нам стоит известить Мелвина? Здесь что-то не так. Нужно как-то посмотреть, что происходит в кузнице.
Носсев указал на балкон, через который во дворец проник Мелвин. Там за парапетом прятались пауки. Их арбалеты были наготове, они наблюдали за улицей и крышами близлежащих домов. Теперь он заметил одного у каминной трубы в западном крыле.
— Какую подлость они там замышляют?
Конечно, Носсев не ответил. Вместо этого он выплюнул комочек смолы и приклеил его к черепице на карнизе крыши. А потом поставил флажок.
— Было бы легче, если бы ты хоть иногда открывал рот!
Его товарищ указал на улицу. Оттуда приближался целый караван повозок. Колеса были обернуты тряпками, чтобы железные ободья создавали меньше шума. Но с учетом доносившегося из кузниц грохота в этом не было необходимости. Повозки бесшумно приближались. Они были большими.
Двери дворца распахнулись. На улицу выбежали кобольды с факелами и еще пауки. Теперь на пороге показался и Шандраль. Тяжело опираясь на черную трость, он стал следить за тем, как на повозки переносят ящики. Из большого дома выносили даже картины и отдельные предметы мебели.
Носсев откашлялся.
— Что? — Мишт посмотрел на товарища. Тот раздраженно почесал между ног. — Что такое? Проклятье, ты что, не можешь сказать, в чем дело? Тебе надо помочиться?
Носсев только усмехнулся.
— Нет. Не сейчас же. Проклятье, зажми эту штуку между ног, сожми зубы. Ты ведь не можешь сейчас…
Носсев стал спускаться с крыши.
— Ты этого не сделаешь!
Но кобольд уже исчез во тьме. Негромко ругаясь себе под нос, Мишт снова сосредоточился на суете перед дворцом Шандраля. Первые повозки отправились. На сложенные в повозку ящики забрались несколько слуг-кобольдов. Значит, этот мешок с дерьмом поджал хвост, подумал Мишт. Жаль, он с удовольствием принял бы участие в том, как Мелвин вышибает Дух из живодера.
Из дома вынесли эльфийку с длинными черными волосами. Казалось, она спит. Ее привязали к носилкам ремнями и уложили в крытую повозку. Интересно, это та самая баба, к которой ходил Мелвин?
Мишт бросил взгляд через плечо. Его товарища не было уже довольно долго.
Вот отъехали еще несколько повозок. Теперь с крыш стали спускаться и пауки. Мишт нервно оглядывался по сторонам. Он должен понять, куда собирается Шандраль. Было у него подозрение… Перед дворцом по-прежнему стояло пять повозок. Из дома выходило все больше пауков. Ждать времени не было.
Кобольд осторожно поднялся и, пригнувшись, побежал вдоль карниза. Если бы только Носсев прикрывал ему спину!
По стене дома соскользнули последние пауки. Теперь отъехали и оставшиеся повозки. Шандраль забрался под навес последней.
Мишт спрыгнул на крышу пониже. Черепица расшаталась и заскользила вниз. Но шум кузнечных молотов заглушал все звуки.
Один из пауков опоздал и теперь бежал за последней повозкой. Он с трудом ухватился за край и вскочил на одну из подножек. Темно-серый плащ развевался на ветру. Парень держался одной рукой. Другой он чесал бороду так, словно речь шла о жизни и смерти.
Мишт задержал дыхание. Носсев! Что этот идиот делает на повозке?! Наверное, он догадывается, куда собрались князь и слуги.
От заднего колеса отвалилась тряпка, когда повозка повернула за угол.
Мишт спрыгнул на крышу ниже. Теперь он бежал, не обращая внимания на прикрытие. Колонна пересекла низкий деревянный мост. Будто далекие раскаты грома, раздавался стук подков по толстым брусьям.
На другом берегу канала к беженцам присоединился отряд арбалетчиков. Держа на плечах оружие, свернув плащи и привязав их на груди, солдаты держали шаг. Шандраль забирал все свои войска.
— Давай, Носсев, спрыгивай! Довольно уже. Они поймут, кто ты!
Карета князя замедлила ход, поскольку остановились другие повозки.
Мишт помчался по гладкой, как мох, черепице крытого моста и снова нагнал процессию. Поверх повозок он видел площадь Серебряного света.
Княжеский кучер ругался словно сапожник и колотил длинным хлыстом по другим возницам. Перегруженные телеги тяжело сдвинулись с места, образовался проход, достаточный для того, чтобы пропустить карету князя.
Мишт совершенно отчетливо видел своего товарища, все еще стоявшего на подножке. Что Носсев хочет доказать? Остаться незамеченным в свите Шандраля просто невозможно.
Повозка выехала на середину площади. На мостовой из разноцветных камней была выложена огромная звезда. Города такого размера, как Фейланвик, возникали на пересечении важных торговых путей. Здесь поселение выросло на высушенных болотах, поскольку Мика вплоть до этого места оставалась судоходной даже при малой воде. Фейланвик разросся, поскольку в непосредственной близости через степи проходил Медовый путь, древний торговый путь с севера на юг. А еще здесь было одно из немногих мест в степи, где находилась крупная звезда альвов. На некотором расстоянии была еще одна, где пересекалось шесть золотых троп. Тот, кто направлялся в северную часть Земель Ветров, неизбежно приходил в Фейланвик, ехал ли он по пыльной дороге, по воде или доверялся сети золотых троп, проложенных в Ничто. А если кому-то нужно было срочно покинуть город, он приходил за Звездную площадь.
Носсев соскочил, когда карета князя остановилась. Он поспешил распахнуть дверцу и низко поклонился, когда вышел Шандраль. Так лицо его было трудно разглядеть.
Эльфийский князь хромал, будто израненный кобольд-ветеран. Он тяжело опирался на черную трость. Вокруг воцарилась тишина, все затаили дыхание. Вдалеке слышался грохот кузнечных молотов, и Мишту вдруг показалось, что они задают ритм его сердцу. Оно больно колотилось в груди. Кобольд с трудом переводил дух после рискованной пробежки по крышам. Он вцепился в ржавый флюгер на вершине башенки, игриво устроившейся на боку гильдейского дома. Мишту было уже все равно, видно ли его с площади. Единственное, что оставалось важным, — это ничего не пропустить.
Посреди площади вдруг возникла арка из сверкающего серебристого света. Врата вели в темноту. Мишт знал, что там должна быть золотая тропа, но повозки загораживали обзор.
Шандраль махнул кучеру, и колонна медленно пришла в движение. Некоторые лошади испугались, и их пришлось загонять в ворота ударами хлыста. Если не помогали и удары, животным завязывали глаза и какой-нибудь слуга уводил их в Ничто в поводу.
Повозка за повозкой исчезали во вратах. А потом в ряд по трое последовали арбалетчики. Наконец на просторной площади осталась только карета Шандраля. Хромая, князь вернулся внутрь. Носсев снова распахнул перед ним дверцу.
— Остановись на этом, — умоляюще прошептал Мишт.
Кучер щелкнул хлыстом по головам лошадей. Носсев захлопнул дверцу. Затем вскочил на подножку, и карета исчезла в серебристых вратах.
Мишт подождал, пока заклинание рассеется и залитая лунным светом площадь опустеет. Он до последнего надеялся, что Носсев передумает и вернется через врата, прежде чем они закроются. Но у этого упрямца, похоже, были свои планы.
Потерянный солдатский сапог, лежащий в луже, — вот и все, что осталось от хозяйства Шандраля.
Мишт слез с флюгера и осторожно стал спускаться с крыши. Настало время поискать Мелвина.
Живое серебро
Ганда с отвращением рассматривала серебряную руку, лежавшую перед ней на голубой бархатной ткани. Она представляла собой произведение искусства, это было неоспоримо. Ее основание была закрыто широким кожаным колпачком, так же как и культя, которой заканчивалась рука лутинки.
— Ну, давай уже, — сказала Рика. — Прикоснись к ней. Она тебя не укусит.
Ганда с сомнением посмотрела на ведьму.
— Я не просила руку.
Широконос, мышлинг, ступил на ткань, держа большие пальцы за отворотами жилетки.
— Ты знаешь, каких трудов это стоило? Пока ты спала, я измерил твою руку. Наверное, я знаю ее лучше, чем ты сама. Мозоли, узоры на подушечках, опухший сустав на безымянном пальце и шрам у основания ладони. Я измерил твои кости.
Ганда содрогнулась.
— Как это возможно, когда на моих пальцах есть плоть?
Широконос дерзко усмехнулся.
— Тайна моей гильдии.
— А какая там у тебя гильдия? Я забыла.
Мышлинг покачал головой.
— Нет, неправда. Я тебе этого никогда не говорил. Я возместитель.
— Возместитель? Что это значит?
— Он волшебник, причем самый могущественный из тех, кого я знаю, — бархатным голосом вмешалась Рика.
Просто чудо, подумала Ганда, как можно быть такой уродливой, что даже куриные глаза закрывались, чтобы не видеть ее, и в то же время быть наделенной таким голосом. Казалось, мироздание в последний миг попыталось что-то возместить Рике.
Широконос вздохнул.
— Я не особо выдающийся маг. Я пытаюсь устранить недостатки. Иногда мне удается сделать мир немного лучше.
— Ах, он слишком скромен, — сказала ведьма. — Забывает о своем величии. Если бы размер тела имел какое-то значение, Широконос был бы великаном. Я сама видела, как он создал для раненого мотылька крыло из живого серебра. И бедняга снова смог летать. Жаль, что ты этого не видела, Ганда. Это было просто чудесно! Полетел, как будто никогда ничего не лишался.
— С серебряным крылом? — не отставала лутинка. — Разве оно не было слишком тяжелым?
— Живое серебро, Ганда. Живое серебро! Во всем Альвенмарке есть самое большее горстка алхимиков, способных создавать такой металл.
— Ага, так он еще и сильный алхимик, — пробормотала лисьехвостая.
Широконос пожал плечами.
— Ты не обязана принимать руку. Это подарок. Думаю, это одно из лучших моих творений.
— И как можно быть такой неблагодарной?! — возмутилась Рика. — У тебя что, совсем нет чувства такта? Ты знаешь, что за последние дни Широконос почти не смыкал глаз, поскольку работа с живым серебром не допускает ни мгновения передышки до полного завершения? Иначе протез будет испорчен. Металл затвердеет, волшебство рассеется, и все окажется напрасно.
Ганда снова посмотрела на руку.
— Что значит «металл затвердеет»?
— Коснись руки, и поймешь, — мягко произнес мышлинг.
— Ну, давай уже, — торопила ведьма. — Не будь Широконоса, ты никогда не попала бы ко мне и все еще истекала бы кровью в лесу. Он самый мужественный из жителей Яльдемее. Остальные, все без исключения, попрятались по норам, когда увидели твоего эльфа… Страшно выглядел он в своих окровавленных одеждах. Все подумали, что тролли уже в Сердце Страны. И только Широконос остановил эльфа. Мышлинг возместил отсутствие гостеприимства и привел сюда вас обоих. И правильно сделал. А теперь ты должна попробовать себя в качестве возместителя и загладить свои недочеты в вопросах вежливости, хоть ты и лутинка. Возьми руку и осмотри работу Широконоса.
«Этим двоим действительно удалось заставить меня испытывать угрызения совести», — раздраженно думала Ганда. Она не хотела быть невежливой. Но серебряная рука пугала. До сих пор лутинка избегала смотреть на культю. Она просто-напросто не была готова к этому. Больше всего лисьехвостой хотелось снова лежать в тростниковой хижине, смотреть прямо перед собой и проклинать мир. Олловейн бросил ее здесь, когда она перестала быть ему нужна. И книгу украл! Ганда в ярости вспоминала о том, что рассказала Рика. Мерзавец! Забрал у нее книгу и угрожал королевским судом. Вот он какой… Он не нарушал законов Искендрии, а она оказалась воровкой, которую обокрали и которой еще вдобавок стоит опасаться палача, если она пойдет в замок Эмерелль требовать справедливости.
Определенно королева щедро одарила своего лже-героя. В книге Мелиандера наверняка было написано все, что хотела знать правительница для того, чтобы изгнать ингиз. Ганда сумела почувствовать силу книги. Она была опасна. Достаточно опасна, чтобы уничтожить тени, с которыми, похоже, не могло справиться ничто иное. А когда героический поступок будет свершен, наверное, лутинка сможет радоваться, если ее упомянут в качестве примечания. Бедная искалеченная кобольдесса… Как там звали эту воровку, которую обокрали? Она стала персонажем шуток, потому что оказалась настолько глупа, чтобы довериться мастеру меча.
За два последних дня Ганда часто вспоминала историю мастера-вора Кабака. Всем в народе была известна его судьба. Случившееся с Кабаком должно было послужить ей уроком и не позволить связаться с Эмерелль.
— Ганда? — негромко произнес мышлинг. — Может быть, мне прийти попозже? Может быть, ты хочешь побыть одна?
Лутинка вздохнула. Рика была права. Она в долгу перед Широконосом и должна хотя бы посмотреть на его работу. О ней ведь не должны говорить, будто она неблагодарна, как эльфийка. По-прежнему колеблясь, Ганда протянула руку.
Серебро было теплым на ощупь. Живым. Она недоуменно взяла лежащее на синей ткани сокровище. Как будто протянула кому-то руку! Серебро слегка подалось под ее прикосновением, в точности так же, как настоящая рука из плоти и крови.
Лисьехвостая недоуменно поглядела на Широконоса.
— Это действительно серебро?
Было видно, что мышлинг гордится своим творением.
— Было когда-то серебром. Начинал я работать с чистым серебром, добавлял различные другие металлы. И магию. В ней все мои знания по анатомии. Внутри есть точные копии каждой косточки. Сухожилия и мышцы я тоже повторил. Там тонкие канатики и лебедки из проволоки, которые я натянул на серебряную сталь. Единственное отличие от живой руки заключается в том, что серебряной рукой ты можешь хвататься гораздо крепче. И… ну, что ж, чувств в руке не будет. Никакой боли и никакого осязания, ощущения жары или холода.
Ганда положила руку обратно на бархат. Протянула к ней правую ладонь, сравнивая искусственную руку с живой. Было страшно оттого, что придется заменить искусственно созданной вещью сотворенное самой природой. За короткое время, проведенное в хижине Рики, лутинка поняла, насколько беспомощной можно быть в самых банальных вещах, когда нет одной руки. Она не могла даже платье зашнуровать. Приходилось просить о помощи, словно она ребенок, который решил одеться! Это было унизительно, несмотря на то что Рика с удовольствием ей помогала.
— Ты знаешь, что мы, лутины, любим принимать облик зверей. Что произойдет, если я превращусь?
Широконос почесал за ухом.
— Да, это действительно было большой проблемой. Я потратил много часов на то, чтобы решить ее. Как тебе известно, все живое окружает аура. Если рука станет с тобой единым целым, то она сольется и с твоей аурой. Я думаю, что она будет превращаться вместе с тобой! Совершенно уверенным быть нельзя, все станет ясно, когда мы попробуем. Я залез в новые для себя области. До сих пор я никогда не изготавливал искусственных конечностей, которые еще должны изменять форму.
У Ганды засосало под ложечкой.
— Что значит: «если она станет со мной одним целым»?
Мышлинг снял защитный колпачок с края руки, и лутинка разглядела проволоки, торчащие из серебряной руки. Ганда удивилась, когда увидела, что рука полая. На ощупь она была массивной.
— Я приставлю эту руку к твоей культе и сплету заклинание, которое соединит кости, мышцы и сухожилия с живым серебром. Протез будет столь же подвижным, как и рука из плоти и крови. Можешь играть ею на флейте или на арфе. Момент сращивания будет болезненным. Рика может дать тебе одно из своих чудодейственных волшебных средств, чтобы смягчить боль. Спустя два-три дня боль уйдет полностью. Но в момент сращивания проволока войдет глубоко в плоть. И живое серебро сольется с тобой.
В мысли о том, что проволока, будто червь, станет вгрызаться глубоко в ее мышцы, было что-то отвратительное. Лутинка посмотрела на руку, испытывая новый прилив отвращения.
— А можно будет убрать руку, если я с ней не справлюсь?
— Н-да. — Широконос избегал смотреть ей в глаза. — Итак, ты понимаешь, что рука действительно станет единым целым с тобой, если я ее приставлю. Убрать ее… Это будет подобно ампутации. Придется брать нож. — Он смущенно коснулся кончика носа. — Но тебе не стоит об этом думать, Ганда. Еще никто не просил меня снять протез из живого серебра.
— У тебя не найдется чего-нибудь выпить, Рика? Чего-нибудь настоящего. Крепкой водки или вина.
Когда Рика поднялась, с ее плеча упала маленькая жадеитовая ящерка, которую та привязала прядью своих волос. Ящерица беспомощно махала в воздухе лапками.
— Значит, ты решилась. — В голосе ведьмы слышалась теплота.
— Я решила предоставить все на волю судьбы. Если у тебя здесь, в хижине, достаточно водки, чтобы напоить меня в хлам, то я принимаю руку. А если нет… — Лутинка пожала плечами. — Тогда судьба приняла иное решение.
— Ты так сильно боишься? — сочувственно поинтересовалась Рика.
Ганда не сумела вынести взгляда ее змеиных глаз и отвернулась. Ведьма была права. Лисьехвостой было страшно. Она боялась боли. Боялась быть калекой. Боялась того, что рука повиснет на ее шее, как мельничный жернов, если она попытается превратиться.
Рика отодвинула в сторону несколько циновок из тростника, и под ними оказалась большая деревянная крышка. Ведьма хлопнула ладонью по замку и что-то пробормотала. Ржавые петли свистнули, как падающий сокол. Крышка распахнулась, словно по мановению невидимой руки. Очевидно, Рика закопала в землю большой ящик. Негромко бормоча себе под нос, она принялась в нем копаться. Выбросила связку амулетов, коротко обрезанное черное платье, большую помятую шляпу и несколько тонких тетрадок из пожелтевшей дешевой бумаги.
Ганда наклонилась вперед. Одна из тетрадок показалась ей знакомой. Переплет совсем истрепался. Лутинка в недоумении прочла заглавие.
ПРОТИВ ТЯГИ К ИГРЕ И СПИРТНОМУ
Памфлет почтенного Элийи Глопса,
основателя лиги Сохранения внутренних размеров Альвенмарка
Лисьеголовая потянулась к другим тетрадкам и стала читать названия. «НА ЧЬЕЙ ТЫ СТОРОНЕ?», «РОЖДЕННЫЕ ПРАВИТЬ?», «О ДИАЛЕКТИКЕ СЛАБОСТИ», «КОБОЛЬДЫ — К СВЕТУ!» и «ДЕРЖИТЕСЬ, ХРАБРАЯ КРОВЬ КРАСНЫХ ШАПОК!». Все памфлеты были написаны Элийей Глопсом.
— Рика! — Широконос отскочил к самому ящику.
— Что? — Ведьма выпрямилась. В каждой руке у нее была закрытая пробкой бутылка. Маленькая ящерка вернулась в волосы и притаилась над самым лбом.
— Она увидела тетради.
Рика спокойно поставила бутылки. Фальшиво улыбаясь, снова зарылась левой рукой в ящик.
— А ты вообще читать умеешь, солнышко?
Ганда расхохоталась.
— Умею ли я читать? Большинство из этих тетрадей мне незнакомы. Они новые. Но вот эта… — Рыжая подняла особенно затасканный экземпляр. — Это мне хорошо знакомо! Я корректировала для Элийи Глопса гранки «ПРОТИВ ТЯГИ К ИГРЕ И СПИРТНОМУ».
— Элийя Глопс не допускает ошибок! — возмущенно произнес Широконос, и Рика посмотрела на лутинку так, что у той по спине побежал холодок.
— Послушайте, я не знаю, что с вами обоими, но я хорошо знаю Элийю Глопса. Действительно хорошо… — Она помедлила. Возможно, будет разумнее не говорить, насколько близки они когда-то были.
— Действительно хорошо? — насторожилась Рика.
— Да. Я… Я знаю всю его семью. Мы ездили на одной рогатой ящерице. А его младшему брату я пеленки меняла.
— Ты говоришь о коменданте Никодемусе?
Ганда едва не расхохоталась, но в Рике было что-то такое… Судя по тому, как она говорила о сопляке Никодемусе, следующее, что она скажет, это что тот ни разу не наделал в штаны. Что, ради всего святого, произошло в мире с тех пор, как они покинули Искендрию? Откуда ведьма, живущая в тростниковой хижине, знает Элийю и Никодемуса? И как к ней попали труды Элийи?
— Когда-то я была проводником Элийи. Водила его через золотую паутину.
— Ах, и почему ты бросила его, солнышко?
— Я его не бросала! Я отправилась в гости к подруге, которая вот-вот должна была родить. Тут Эмерелль велела мне прийти в замок. Она приказала сопровождать во время миссии эльфа, который принес меня сюда.
— И тебе что, делать было больше нечего, кроме как повиноваться королеве? — возмутилась Рика. — Ты что, не знаешь, что она — великая рабовладелица? Ее боится даже твой эльф. А по нему не скажешь, что в мире есть много такого, чего он боится. Почему ты не знаешь труды, которым больше десяти лет, если так близка с Элийей и его родом?
— Рика, — осторожно произнес Широконос, — я думаю, они с эльфом серьезно заблудились на тропах альвов. Эльф задавал мне весьма забавные вопросы. Мне кажется, их не было около четырнадцати лет.
Ганда не поверила своим ушам.
— Сколько нас не было? Четырнадцать лет?
— Что ж, тогда можно считать, что нам повезло, что ты не проводница великого Элийи Глопса. Подумать только, вдруг Элийя пропал бы на четырнадцать лет! Уму непостижимо!
— Там была ловушка, — произнесла лутинка, потрясенная известием о том, сколько ее не было.
Она вспомнила заклинание, хорошо спрятанное, вплетенное в тропу, ведущую в Искендрию. Тот, кто открыл бы врата, ничего не заподозрил бы и не заметил бы его. Может быть, именно это заклинание украло у них годы? Для неопытных существ путешествовать по золотой паутине было опасно. Если пройти через низшую звезду альвов или допустить ошибку, открывая врата, можно унестись в будущее. Избегать такой участи учится любой проводник задолго до того, как впервые произносит заклинание врат. Но в Искендрии они открывали крупную звезду альвов. Путь должен был быть надежным! Ганда сотни раз путешествовала по золотой паутине и никогда не допускала ошибок!
— Элийя всегда безоговорочно доверял мне, — произнесла лисьехвостая, нервно облизнувшись. Кто может обладать такой властью, чтобы манипулировать тропой альвов? Да еще так, чтобы это было почти незаметно?!
— Рика, — взволнованно произнес Широконос, — на первых страницах «КОБОЛЬДЫ — К СВЕТУ!» великий Элийя пишет о Красном Ключике. Она всегда носила красное платье. Такое, как у Ганды. Элийя описывает его.
Лутинка судорожно сглотнула. Она была удивлена, насколько сильно ее тронуло, что чужое существо назвало ее ласкательным прозвищем, данным когда-то Элийей. Такая у Глопса была причуда. Всем, кто был для него важен, он давал новые имена. Обычно они имели отношение к особым качествам. А ее он называл Ключиком потому, что она открывала для него врата на тропы альвов. Наверное, Элийя даже по-своему любил ее.
— Великий Элийя пишет, что Красный Ключик утащили в замок Эльфийский Свет, в самые темные подвалы великой рабовладелицы.
— Никто меня не утаскивал! — энергично заявила Ганда.
Мышлинг взволнованно подергал кончик носа.
— Нет, нет, ты не понимаешь. Они очень хитры. Мы часто не подозреваем, что они с нами делают. Но великий Элийя знает все их уловки. Его им не провести. — Широконос подбежал к лежавшей на полу тетрадке и взволнованно заплясал на ней. — Ты должна прочесть это. «КОБОЛЬДЫ — К СВЕТУ!» — один из старейших трудов. Элийя много пишет о своих ранних соратниках. Ты все поймешь, когда прочтешь это, Красный Ключик.
И это один из величайших волшебников, подумала Ганда. Подняла тетрадку. Интересно, что написал о ней Элийя? Он и раньше обладал этим даром: ему верили во всем.
Лутинка полистала тетрадь. В глаза бросались отдельные предложения. Мы все дети альвов! Почему же тогда эльфы не относятся к нам как к своим братьям и сестрам? Почему мы — их слуги, если мы — дети одних и тех же родителей? Проснитесь, угнетенные! Никто не рождается рабом! Вас никто не закует в цепи, если вы не сделаете этого сами. Пока мы служим, мы укрепляем силу, сгибающую нашу спину.
Ганда с трудом вырвалась из-под власти его слов. Может быть, он прав? Вспомнилось предательство Олловейна. Она должна была догадаться! Подчиниться Эмерелль было ошибкой. Ни одному кобольду не будет лучше от общения с эльфами, так всегда говорил Элийя. И в отношении нее он оказался настоящим пророком…
Рика захлопнула тяжелую крышку сундука.
— Ты Красный Ключик?
— Была когда-то. Кто я сейчас, я не знаю.
— Ты моя сестра, комендант!
— Комендант? Я никогда не была комендантом!
— Была, была, Ключик. Все ранние соратники великого Элийи стали комендантами. Тебе пристало вытребовать этот ранг, сестра.
— А почему я твоя сестра? — устало поинтересовалась Ганда.
Широконос заложил пальцы за жилетку, едва не лопаясь от гордости.
— Потому что я из Красных Шапок, точно так же как Рика. Нас принял комендант Никодемус, когда два года назад побывал в Яльдемее.
У Ганды закружилась голова. Для нее это было уже слишком. Она помнила Никодемуса сопливым молодым лутином, которому едва удавалось превращаться в зайца. А Элийя все хотел улучшить мир, неустанно твердил о рабстве кобольдских народов… Над лисьехвостым, однако, больше смеялись, чем воспринимали всерьез. Похоже, весь мир внезапно встал с ног на голову!
— А вы знаете, где сейчас Элийя?
Широконос хотел что-то сказать, но Рика пнула его, и тот полетел прямо через тростниковые циновки.
— Великий Элийя редко когда спит дважды в одном и том же месте. У него много друзей. Эльфы постепенно начинают понимать, что мы видим их ложь насквозь. Совсем недавно князь Аркадии добрался до нашей сестры Марты. Ее звали Железная, она была комендантом Красных Шапок в Фейланвике. Когда Шандраль узнал ее тайное имя, он приказал отвести ее в кузницу. Он насмехался над Мартой, говоря, что скрытое железо нужно вернуть в первозданную форму с помощью кузнечных молотов. Наша сестра умерла жестокой смертью.
— Комендант Скорпион отомстит за нее! — убежденно произнес Широконос.
Рика скривилась.
— Всегда говорили, что Железная и Скорпион вместе. Где он болтался, когда был ей так нужен?
— Наверняка у него был приказ не раскрывать маскировку.
— Жизнь совсем не романтична, Широконос. Я скорее поверю в то, что Скорпион служит двум господам.
— И подозреваешь в том же меня, потому что я так долго была среди эльфов! — вмешалась Ганда.
Рика устремила на нее свой змеиный взгляд.
— Твой Олловейн вообще-то не так уж плох для эльфа. По-своему он даже мятежник. Он много сделал для тебя, когда…
Лутинка подняла культю.
— О да, он много сделал для меня. Обманул и обокрал. Использовал меня. Ты сама говорила мне все это. Зачем мне служить делу эльфов?
— Ты добровольно подчинилась приказам Эмерелль, Ганда, и это выставляет тебя в невыгодном свете. И как бы ты ни относилась к Олловейну, он принес тебя сюда и сделал все для того, чтобы о тебе как следует позаботились. Только потом он отправился к королеве. Я полагаю, что если ты действительно комендант Ключик, то найдешь великого Элийю и без нашей помощи.
Лисьеголовая глубоко вздохнула. Недоверие Рики было не совсем неоправданным. Вероятно, на месте ведьмы она вела бы себя точно так же. Нужно идти к Черному. При мысли о том, что его, возможно, теперь тоже называют комендантом, Ганда не сдержала улыбки. Черный был самым толстым кобольдом, с которым она когда-либо встречалась. Он жил в Тальсине и был издателем Элийи. Он всегда знал, где находится Глопс, поскольку тот постоянно получал какие-нибудь гранки. По крайней мере так было раньше.
Лутинка посмотрела на руку, лежавшую на бархатной ткани. Если она снова вернется к прежней жизни, ей понадобятся обе руки.
— Брат Широконос, я готова к твоему заклинанию.
Мышлинг просиял.
— Вот увидишь, комендант, новая рука будет лучше прежней.
Рика протянула Ганде бутылку водки из потайного сундука.
— Выпей глоточек. Пойдет на пользу.
— Думаю, я должна вытерпеть это. И мне хотелось бы, чтобы вы отвели меня к ближайшей звезде альвов, как только рука срастется.
— Ты будешь очень слаба. Это неразумно, Ганда, — предупредила ведьма.
— Я потеряла более четырнадцати лет. Элийя больше не может ждать. Я должна увидеться с ним.
— Отбрось сомнения, —
сказал Широконос. — Ты слышала это, Рика? Так говорит истинный комендант. Она — героиня.
Ведьма подняла серебряную руку и развязала защитный колпачок на культе Ганды.
— Ты подозрительно торопишься для того, кто потерял четырнадцать лет. Что для тебя значат день-два? А что касается эльфа, я советую тебе спросить совета у своего сердца. Надеюсь, ты не потеряла его вместе с рукой. Слова иногда набрасывают покров на истину, ослепляют разум. Сердце обмануть сложнее. Чаще всего это наших собственных рук дело. А теперь сожми зубы и сядь, иначе Широконос не доберется до твоей культи.
Обещание Олловейна
Мастер меча отодвинул штору Бледные пальцы света ощупывали комнату Нардинель по-прежнему стояла на коленях подле Обилее. Руки ее дрожали от усталости.
Холодная ярость охватила Олловейна при виде множества кровавых отпечатков ног. Они просто оттащили эльфийку в сторону и очистили комнату. При этом кобольды то и дело влезали башмаками в большую лужу крови.
Просто чудо, что Обилее еще жива! Арбалетный болт попал под удачным углом и лишь оцарапал голову. Воительница потеряла очень много крови. Задержись они хотя бы на полчаса, возможно, было бы слишком поздно. Кобольд, известивший Мелвина, спас Обилее жизнь.
Олловейн корил себя за то, что не подумал о возможном бегстве Шандраля, и за то, что вообще ввязался в интригу с мнимым несчастным случаем, приключившимся с князем. Ложь и плетение козней — это не его мир! Но Шандраль в этом хорошо разбирался, поскольку, видимо, обследовал все темные закоулки души. Конечно же, князь Аркадии догадался, что на самом деле произошло на празднике. По крайней мере был очень близок к разгадке. Он предположил, что покушались на его жизнь. Однако, по мнению Олловейна, речь шла всего лишь о том, чтобы заставить Шандраля заплатить за преступления.
Нардинель поднялась. Лицо ее казалось посеревшим, кожа стала почти прозрачной.
— Она выживет. Ничего подобного я никогда прежде не видела. Арбалетный болт проделал глубокую борозду в кости, причем больше чем на длину ладони, но не прошел насквозь. Когда Обилее проснется, у нее будут сильные головные боли. Возможно, она не сможет вспомнить прошлый вечер. Но в остальном от раны ничего не останется. Я восстановила кость и закрыла рану. — Целительница устало улыбнулась. — Для воительницы она показалась мне слишком нежной, но зато у нее в самом прямом смысле слова крепкая голова. Когда вернешься из похода, она, наверное, уже будет вовсю бегать по лагерю и отвергать все мои советы поберечься.
Все это время Мелвин беспокойно ходил по комнате.
— Она была здесь, правда?
В деревянных половицах можно было разглядеть отпечатки кровати. Почему Шандраль приказал забрать кровать, для Олловейна оставалось загадкой. В доме не хватало и кое-какой другой мебели, но остальные кровати были на месте. Во время поспешного бегства никто не станет отягощать себя подобным! А в коридоре, очевидно, сняли занавески. Не осталось ни одного слуги, который мог бы ответить на вопрос, что происходило во дворце в последние часы. Исчезли даже те кобольды, которые работали в кузнице на плотине.
— Почему здесь повсюду эти ужасные маски? — Мелвин сжал руки в кулаки. — Жаль, что я не вспорол брюхо негодяю. Я… — На глаза его навернулись слезы ярости. — Я был в кузнице. Осмотрел ее. Ты там был, Олловейн? Видел молоты?
— Мы найдем его. И Лейлин тоже найдем.
— Красивые слова! Волки защищают самых слабых в стае. А мы… Мы находим красивые слова. Кто знает, что еще он сделает с Лейлин? Я не могу сидеть здесь и…
— И что ты собираешься предпринять? Где будешь искать ее? — набросился на полуэльфа мастер меча. — Думаешь, Шандраль настолько глуп, что бросится в свой княжеский дворец? Пожалуй, там ты стал бы искать его в первую очередь. В Аркадии у его семьи дюжины загородных домов. И это не все. Он был учеником Алатайи. Он может с равным успехом быть где угодно в Ланголлионе. Его наставница наверняка предоставит ему убежище. Через золотую сеть он мог попасть в сотни мест, о существовании его друзей в которых мы даже не догадываемся. Как ты собираешься искать его? У тебя не остается выбора, кроме как ждать известия от своего товарища Носсева. А поскольку он не волшебник и сам не умеет открывать тропы альвов, могут пройти недели, прежде чем ты получишь известие.
— Ты просто хочешь, чтобы я пошел с тобой, — с холодной яростью произнес Мелвин. — Вот и все, что для тебя важно, правда? Ты не хочешь терять больше воинов.
— Ты действительно для меня очень важен. Ты нужен мне, чтобы разыскивать лазутчиков троллей и мешать им передавать известия своему войску. Особенно в последний день, когда мы будем уже очень близко от Мордштейна. Вы можете спасти много жизней, если поможете мне. Я доверяю тебе. Конечно, ты можешь забрать своих ребят и орлов и отправиться на поиски Шандраля. Я не думаю, что ты найдешь его, но заставлять тебя служить мне не буду. Князь забрал пятьсот арбалетчиков, которые понадобились бы нашему войску. Твой отряд меньше, но он не менее важен. Иди, ищи Лейлин, и многие заплатят за это жизнью. Это будет кровь, которую прольет не Шандраль, а ты. Ты ведь любишь рассказывать о своей волчьей стае. Стал бы один волк бросать стаю ради безнадежной охоты? Подставил бы всю стаю? Ответь мне! Я мало знаю о волках.
Из наручей на руках Мелвина выскользнули длинные стальные когти. Танцующий Клинок уставился на варварское оружие. Сын Альфадаса медленно поднял правую руку с когтями.
Нардинель заслонила собой Обилее, без сознания лежавшую на полу.
Правая рука Мелвина дрожала. Сталь коснулась его обнаженного предплечья. Остались кровавые борозды.
— Я ведь не могу просто бросить ее на произвол судьбы… Ни ее, ни свою стаю. Я не могу… — Когти снова разрезали кожу. Сталь вошла неглубоко, но раны кровоточили сильно.
— Мелвин, не делай этого! Ты нужен нам сильным и здоровым, слышишь? Я сегодня же пошлю посыльного к Эмерелль. Она лишит Шандраля власти. Мы найдем его. Поверь мне, Мелвин! После битвы… — Олловейн запнулся. Нельзя еще глубже увязать в интригах и лжи. Для него не будет никаких «после битвы». Он не имеет права что-либо обещать полуэльфу. — Я буду помогать тебе, пока буду способен держать в руках меч, — неловко, но с чувством произнес он.
Мелвин поднял голову. У него были глаза матери. Волчьи глаза!
— Мы будем вместе охотиться на Шандраля?
— Пока меня держат ноги, клянусь тебе. — Мастер меча чувствовал себя жалким.
Полуэльф посмотрел на него, и в этом взгляде была вся его тоска.
— Нельзя было мне ходить к ней. Я… Я хотел бы быть таким, как ты. Рыцарем королевы, самым порядочным воином Альвенмарка. Я хочу быть твоим учеником, Олловейн. Научи быть таким, как ты.
Для мастера меча каждое слово было подобно удару кинжала. На миг он растерялся, не зная, что ответить. Наконец он выдавил из себя сухое «да».
Мелвин убрал когти.
— Я доверяю тебе. Я… Это… Я чувствую себя таким виноватым. Знаешь, поначалу… — Он опустил взгляд. — Это была игра, просто чтобы скрасить бесконечное ожидание. Я знаю, что обо мне говорят… Но я действительно люблю ее. Я даже думать не могу о том, что с ней сделал Шандраль. Такое чувство, что с меня срывают плоть раскаленными щипцами. Я… Прошу, помоги мне! Я буду сражаться за тебя. Выполню любой твой приказ. Но помоги мне отнять ее у Шандраля.
На это Олловейн ничего не мог ответить.
— Позаботься о том, чтобы твои ребята были готовы. Первый разведчик должен выступить сегодня в полдень.
Мелвин подождал несколько ударов сердца, не скажет ли Танцующий Клинок чего-нибудь еще. Когда ничего не последовало, он разочарованно кивнул и обернулся, собираясь уходить.
— Пришли нам двух воинов с носилками, чтобы мы могли перенести Обилее ко мне на квартиру! — крикнула ему вслед Нардинель.
Они услышали тяжелые шаги Мелвина по деревянным половицам — он ушел, не сказав ни слова.
— Я принесу носилки.
Целительница удержала Олловейна. Пристально посмотрела на него. Может быть, догадывается о чем-то?
— Он поможет нам, — спокойно сказала она. — Но ты не сможешь спасти Лейлин для него.
Мастер меча откашлялся.
— Вот как, — вот и все, что он сказал.
— Эти шлемы, — шепотом продолжала Нардинель. — Я знаю их. Стражники Алатайи носят такие шлемы со звериными масками. Шандраль изготавливает в кузницах доспехи и оружие для своей наставницы. Но эта комната была чем-то большим, нежели просто комната, где выставляются самые лучшие произведения кузнечного дела. Ты почувствовал запах?
Олловейн коротко кивнул. Может быть, целительница все же не сумела разгадать его лживое обещание? Как она может Догадаться, что он ищет смерти?
— Запах… Да. Опиум, не так ли? Наверное, Шандраль давал его Лейлин, чтобы ей было легче переносить боль.
Нардинель печально посмотрела на мастера меча.
— Думаешь, мужчина, приказавший раздробить своей жене колени кузнечными молотами, будет после этого давать ей опиум, чтобы было не так больно?
Олловейн беспомощно развел руками.
— Шандраль безумен. Мой рассудок отказывается понимать, что происходит в его голове. Может быть, он раскаялся в совершенном злодеянии? Может быть, он все еще любит Лейлин?
Нардинель бросила нерешительный взгляд на дверь. Затем склонилась к Обилее, проверила повязку на ее голове.
— Не говори Мелвину то, что я тебе сейчас поведаю. Он этого не перенесет. Но ты должен знать, прежде чем вы оба начнете поиск, который может закончиться только кровопролитием и безумием. Боюсь, Шандралю недостаточно разрушить тело Лейлин. Если она умрет, то либо отправился в лунный свет, либо родится снова и вместе с прежней жизнью уйдет все, что он сделал с ее телом. Поэтому князь хочет ранить ее душу. Он хочет сделать с ней то, что последует за ней во все последующие жизни, то, что, возможно, будет определять их. В комнате пахнет не только опиумом. К нему примешали еще и белый ладан. В правильной дозировке он вызывает сильные галлюцинации. Представь себе, Лейлин, беспомощная, лежит в постели, тяжелораненая, не в состоянии покинуть комнату. Все ее чувства затуманены окуриванием. А на стенах повсюду эти маски. Она наверняка видела не шлемы. Для нее эти рожи были живыми. Может быть, она даже слышала их шепот. Он хочет так разрушить Лейлин, что ты и представить себе не можешь, Олловейн. Лучше бы лошадь задавила его насмерть.
Мастер меча не хотел слышать этого. Что можно сделать? Он прикажет явиться графине Кайлеен. Может быть, удастся убедить ее помочь Мелвину в поисках. Она ведь должна знать князя. Дворяне отвернулись от Шандраля. Кайлеен наверняка стала бы хорошим союзником.
— Пойду сама поищу носильщиков и носилки, — прошептала Нардинель, заметив, что Танцующий Клинок молчит слишком долго.
Олловейн поглядел на Обилее. Молодая эльфийка лежала неподвижно. Волосы слиплись от крови. По крайней мере, она не рухнет в разверзшуюся здесь пропасть неотвратимости. Хоть и на волосок от нее.
Веки раненой затрепетали. Она посмотрела на эльфа. Узнала его. Зрачки ее были похожи на крохотные точки. Губы девушки зашевелились. Олловейн наклонился к ней, но едва сумел разобрать слова:
— Я видела их… Ее ноги…
— Шандраль ответит за то, что сделал. Я знаю, что ты… Обилее смотрела на мастера меча широко раскрытыми от ужаса глазами. Она собрала всю свою силу в кулак, чтобы сказать о чем-то.
— Ноги… — еще раз произнесла эльфийка.
А потом потеряла сознание.
Произвол
Эмерелль сидела одна в тронном зале и, погруженная в размышления, разглядывала поблескивающие серебром каскады воды, сбегавшие вниз по стенам бесконечными потоками. С тех пор как Олловейн ушел, она думала только о нем. Королева по-прежнему злилась на него, но, тем не менее, пыталась понять. Почему он так поступил? Разве не знает, насколько важен для Альвенмарка? Он незаменим! И не только для Альвенмарка…
Мастер меча знал законы библиотеки. Он не должен был красть книгу. Он знал, какие будут последствия. Несмотря на то что Олловейн утверждал обратное, Эмерелль была совершенно уверена, что именно лутинка взяла запретную книгу. И он, будучи пленником своих идеалов, решил защитить Ганду. А ведь она — всего лишь ничего не значащая лутинка. Мир не переживет потери… Чем дольше королева думала об этом, тем больше склонялась к тому, что Танцующий Клинок хотел навести ее именно на эту мысль. Может быть, не сознательно…
Все дело было в его видении мира, которое должно вылиться в этот неразрешимый конфликт. Чего стоят все возвышенные стремления Эмерелль к справедливому правлению, если, в конце концов, не существует защиты для отдельных личностей? Ладно, Ганда действительно нарушила законы. Ее приговорили бы по справедливости. Но королева осознала и тот факт, что сама готова была бы принести в жертву лутинку, даже если бы та не была воровкой. Таково ее правление. Она хорошо помнила, как много лет назад объясняла Обилее, что в качестве доброй правительницы хочет дать максимально возможное счастье максимально возможному количеству существ. В конечном итоге это будет означать отмену законов, за которые ей так нравится цепляться. Никто не может чувствовать себя безопасно в мире, правитель которого следует этой максиме. Не важно, виновна Ганда или нет. Если Эмерелль выдаст лисьехвостую хранителям знания, то удовлетворит их кровожадность. Миру Олловейн нужен больше, чем лутинка. Он — единственный полководец, который, вероятно, сумеет остановить троллей. Если серокожие победят, это будет означать тысячи убитых, горящие города и бесконечные страдания. Несмотря на предупреждение в книге Мелиандера, эльфийская владычица продолжала рассматривать будущее в серебряной чаше. Эмерелль видела бесконечные потоки беженцев в степи и на перевалах Лунных гор. Стоит ли справедливость такой цены? Равнозначна ли жизнь лутинки и жизни тысяч?
Королева знала ответ. Дело не в лутинке. Поведение Олловейна ясно демонстрировало это. Никто в Альвенмарке не сможет чувствовать себя в безопасности, если она поставит неуловимую высшую справедливость выше записанных законов. Ганда была только началом. Но любой в любой момент может стать жертвой, если того потребует абстрактная высшая справедливость. И, таким образом, любое справедливое правление будет доведено до абсурда.
Эмерелль с трудом устояла перед искушением отыскать Ганду с помощью серебряной чаши. Если правда то, что написал Мелиандер на последних страницах своей книги, то серебряная чаша наверняка привела бы ее к лутинке. И показала бы королеве видения, которые помогли бы ей приговорить кобольдессу.
Эмерелль подчинилась воле Олловейна, отпустила лутинку. Он и его проклятое рыцарство…
Он защитил Ганду собой. Его доблесть всегда восхищала королеву. Его приверженность аксиомам справедливости. Все это были качества, превращавшие его в мужчину, столетия тому назад пленившего ее сердце, несмотря на то что в своих реинкарнациях он не узнавал в ней свою былую любовь. А теперь она послала его на плаху! Она, та, кто…
Высокие створки ворот тронного зала распахнулись. Вошел мастер Альвиас. Он остановился у дверей, ожидая, когда королева взглянет на него и прикажет говорить.
— Да?
— Прибыл Рейлиф, хранитель знания библиотеки Искендрии, и просит аудиенции, повелительница. Пригласить?
Эмерелль кивнула. Она придумала отчаянную ложь, призванную спасти Олловейна. То была игра с законами. Но то, что владычица делала, она делала с наилучшими намерениями. И при этом собиралась придерживаться записанных правил.
Немногим позже Альвиас ввел в тронный зал кого-то в длинной черной рясе. Лицо хранителя знания оставалось скрытым в тени капюшона. Он остановился на почтительном расстоянии, в десяти шагах от трона.
— Вы знаете, по какому поводу я пришел, госпожа?
— Да. Впрочем, меня удивляет, что ты пришел так поздно.
— Я немедленно последовал за ворами, госпожа.
Королева удивилась. Рейлифу потребовалось пятнадцать лет. Разве он этого не понимает? Она решила пока что оставить это знание при себе.
— Ты пришел из-за книги «Пути альвов», написанной моим братом Мелиандером.
— Так и есть, госпожа. Я требую справедливости. Воры знали, какие законы действуют в библиотеке и какое наказание ожидает их, если они украдут наши книги. Искендрия открыта каждому, мы разрешаем посетителям делать списки книг, которые им нужны. Но к краже книг мы подходим со всей строгостью.
— И вы столь же строги насчет того, принимать ли краденое в свой фонд? Или в этом вопросе в Искендрии действуют двойные стандарты?
Рейлиф резко поднял голову. Теперь Эмерелль увидела его подбородок и узкие сжатые губы. Верхняя часть лица оставалась скрыта в тени капюшона.
— Если ты в чем-то упрекаешь хранителей знания, то я хотел бы попросить тебя конкретизировать это, госпожа.
Прочтя книгу брата, королева поняла, что была несправедлива к кобольду Кабаку, верному слуге эльфа. Она не поверила малышу, когда тот утверждал, что невиновен. Она помнила, как злилась из-за того, что вор, которого поймали с частью краденого, тем не менее отваживается столь упорно доказывать свою невиновность. Теперь она поступит с Кабаком, который мертв вот уже много веков, несправедливо во второй раз. Но служить должно живущим.
— «Пути альвов» были написаны моим братом Мелиандером. После его смерти книга была украдена. Она не должна была попасть в Искендрию. Или жажда знаний библиотекарей настолько велика, что они становятся укрывателями краденого?
Рейлиф откашлялся и вынул из рукава рясы свиток.
— Я потрясен тем, что слышу такой упрек из твоих уст, госпожа. И твои слова ранят меня тем сильнее, что я подозреваю, что ты собираешься опорочить репутацию библиотеки, дабы оградить истинного вора от справедливого наказания. Передай, пожалуйста, этот свиток своей госпоже, Альвиас. Он документально подтверждает право владения книгой «Пути альвов».
Гофмейстер безмолвно передал ей свиток. Эмерелль развернула документ. С первого же взгляда ей стало ясно, что он действительно написан почерком Мелиандера. Автор сообщал, что «Пути альвов» являются его даром библиотеке.
Королева тяжело вздохнула. Должно быть, брат видел, что так будет. Как он мог написать этот текст, если не верил видениям в серебряной чаше? Борясь с собой, Эмерелль свернула Пергамент и протянула Альвиасу, все это время стоявшему Рядом с ее троном.
— Должна извиниться перед тобой, Рейлиф. Последующие поступки лутина Кабака исказили мой взгляд на истину.
— Надеюсь, твой взгляд на справедливость не искажен.
— Думай, что говоришь! — резко произнес Альвиас. — Никто не смеет безнаказанно оскорблять нашу правительницу!
— Оставь это, друг мой. — Королеву поразило то, что Рейлиф позволил себе такую дерзость. В этот миг он напомнил эльфийке аллегорию смерти, изображения которой иногда можно было встретить в древних рукописях. Худощавая безликая фигура в черной рясе, неподвижно стоящая рядом с живущими и ждущая чего-то.
— У меня есть письменное признание мастера меча Олловейна. Он унес книгу из Искендрии, поскольку полагал, что там она не в безопасности. Также он рассказал мне о нескольких убийствах, случившихся в библиотеке, скорее всего, в попытках найти того, кто сумеет открыть книгу.
— Его мотивы меня не интересуют, — холодно ответил Рейлиф. — Статус тоже не важен. Я требую его выдачи или приведения в исполнение вынесенного ему приговора здесь, в Альвенмарке.
— У вас уже есть приговор! — Эмерелль была удивлена и шокирована. — Откуда вы знаете, что это именно он? И как вы могли созвать суд, не дав ему возможности ответить на обвинения?
— Если он оставил письмо, в котором сам признает себя вором, укравшим «Пути альвов», то, как видно, мы не ошиблись. А что касается приговора, мы не вписывали в документ имени. Сейчас я исправлю это, если ты велишь принести перо и чернила. — Рейлиф вынул второй свиток, на этот раз из другого рукава рясы. — С учетом его ранга, Олловейн, пожалуй, имеет право быть казненным мечом или топором. Вели привести вора, госпожа, чтобы я мог огласить ему приговор хранителей знания.
— Боюсь, что в данный момент это невозможно. Мастер меча находится в Фейланвике. Он собирает войска Альвенмарка на битву против троллей.
— Тогда пошли воинов и вели им арестовать его, госпожа.
Королева сложила руки на коленях. Вспомнила присланное ей Элодрином донесение о происшествиях во время праздника кентавров.
— Боюсь, ты не до конца понимаешь ситуацию, Рейлиф. Даже я не обладаю властью, позволяющей арестовать Олловейна среди его армии. Эти воины готовы позволить изрубить себя на куски ради мастера меча. Забрать этого полководца у войска невозможно.
— Ты уверена, что все еще являешься правительницей Альвенмарка, Эмерелль? — резко спросил хранитель знания.
— Умно ли пытаться выяснить это, оскорбляя меня? — Королева поднялась и хлопнула в ладоши. Ворота в тронный зал распахнулись, на пороге появились стражники. — Хранитель знания желает, чтобы его проводили в его комнату.
Рейлиф угрожающе поднял два свитка.
— Между тобой и Искендрией существует договор. В нем ты обязалась признавать наше право и обещала содействие в преследовании беглецов. Я требую обещанной нам поддержки, госпожа! Или законы и договоры уже недействительны в Альвенмарке?
— Я признаю приговор хранителей знания. И я прикажу арестовать Олловейна, как только он вернется в Сердце Страны. Будучи королевой, я отвечаю перед законом, даже когда мои гости не чувствуют себя связанными законами гостеприимства. Твои требования удовлетворены, Рейлиф?
Хранитель знания натянуто поклонился.
— С твоего позволения, я останусь до тех пор, пока мне выдадут Олловейна, госпожа.
— Наряду с правами в законах гостеприимства есть и обязанности, Рейлиф. Призываю тебя вспомнить о своих обязательствах, в противном случае от твоих прав ничего не останется. У тебя есть мое королевское слово, что Олловейна передадут тебе, как только нога его ступит в Сердце Страны, и в этом зале он встретится со своим палачом. Я признаю смертный приговор для мастера меча, несмотря на то что привычка устраивать заседания трибунала в отсутствие обвиняемого кажется мне весьма странной. Я поручу своим писарям и правоведам перепроверить договоры с Искендрией, чтобы отыскать возможность расторгнуть их в будущем. В твоих требованиях и в твоем поведении я уже не вижу духа той Искендрии, с которой когда-то связывал себя Альвенмарк. А теперь можешь идти, Рейлиф.
Хранитель знания остался стоять.
— Я требую назад украденную у нас книгу.
Эмерелль почувствовала на груди тепло камня альвов. Шум падающей воды стал громче. Мелкая водяная пыль полетела в тронный зал.
— Ты получишь книгу вместе с головой мастера меча. А теперь я позволяю тебе удалиться.
Хранитель знания снова поклонился. Дойдя до высокой двери, он поклонился и произнес:
— Взойдя на трон Альвенмарка, я заковываю себя в бумажные цепи. Это цепи законов Альвенмарка, и, даже если они кажутся вам слабыми, они связывают меня крепче любой стали, ибо, если я не буду уважать их, имя моему правлению будет произвол и я стану недостойной в дальнейшем носить скипетр Альвенмарка. Ты помнишь свои слова, Эмерелль? Ты произнесла их в тот день, когда тебя впервые избрали королевой. Они записаны в исторических книгах в Искендрии. Они еще справедливы для тебя? Или века правления превратили цепи на твоих руках в пыль?
Эльфийка сдержалась и промолчала. Стражники увели Рейлифа. Его слова очень сильно задели королеву. Прав ли он? Неужели ее владычество — это произвол? Или века задушили закон под грудами бумаги? Как могло случиться, что право и справедливость не совпадают?
Эмерелль подошла к конторке, скрытой за высокой спинкой трона. Поспешно набросала на бумаге несколько строк, продиктованных сердцем. Королева тщательно сложила письмо и запечатала его. Подошла к Альвиасу.
— Это письмо должно попасть к Олловейну!
— Войско уже на марше, повелительница. Пробраться к нему будет непросто. Если ты позволишь, я сам стану твоим посланником.
Эмерелль кивнула.
— Благодарю тебя. И сей же час в дорогу пусть отправится второй посланник. Он должен разыскать Алатайю и передать ей, что я была бы рада видеть ее у себя в гостях.
— Алатайю, — произнес Альвиас. Повторить столь отчетливо произнесенное имя — вот и все, что он позволил себе в качестве упрека. Ничто в лице, голосе и осанке не выдавало его мыслей.
— Да, Алатайю, — повторила королева. Она знала, что значит просить о помощи княгиню Ланголлиона, но выбора не оставалось.
— Твое желание — закон для меня, повелительница. — Альвиас поклонился и поспешно вышел из зала.
Теперь вода тоненькими струйками стекала со стен. Эмерелль зябко потерла руки. Она сбросила бумажные оковы. В эту ночь произвол нашел дорогу в тронный зал.
Наступление на Мордштейн
Даже с расстояния во много веков молниеносный удар, нанесенный мастером меча Олловейном по военному лагерю под Мордштейном, будет считаться образцовым. Между началом планирования и выступлением войск, которые должны были провести атаку, было менее трех дней. — Союз состоял из около 8000 кентавров, 1754 всадников тяжелой эльфийской кавалерии, 382 колесниц из Аркадии, а также 281 повозки, на которых транспортировали снаряжение и примерно 1200 кобольдов-арбалетчиков, а также несколько торсионных копьеметов. Остальную часть войска составляли 812 минотавров, а также 587 конных эльфийских лучников, большую часть которых составляли нормирга. Также в операции принимал участие отряд разведчиков, к которому кроме нескольких черноспинных орлов принадлежал даже один ламассу. Несмотря на устрашающие размеры войска, тролли по-прежнему имели почти пятикратное численное преимущество.
Чтобы провести неожиданный удар, союзники двигались ночью. Маршевую колонну в почти целую милю длиной прикрывали разведчики. Сокольничьи выпускали своих птиц, чтобы те отгоняли воронов и других пернатых, которые могли служить троллям в качестве шпионов. Черноспинные орлы под руководством Мелвина смогли остановить всех тролльских шпионов, приближавшихся к войску. Лишенные глаз своего войска, юный тролльский король Гильмарак и его шаманка Сканга, наверное, были бы обречены на неудачу, если бы среди союзников не оказалось предателя. И поэтому троллям был ведом не только день и час атаки, они даже знали точный состав войска Альвенмарка. И они были готовы, когда на третье утро после выхода из Фейланвика войско вышло с сухого русла Миры на равнину Мордштейна. Они разработали план по уничтожению всего войска Альвенмарка…
«О войне с троллями»,
автор: Кайлеен, графиня Дориенская,
тальсинское издание с золотым обрезом
О логике войны
Олловейн выехал на невысокий холм, вздымавшийся неподалеку от высохшего русла реки. Мастер меча глядел на восток. Скоро на небе покажется первая серебристая полоса. Сейчас наступил миг сумерек, когда еще неясен исход борьбы между ночью и новым днем. Темнота отступала, но солнце еще не показалось. Повозки и конница вспугнули ласточек, норки которых таились в отвесном склоне противоположного берега. Птицы носились над всадниками, подобные черным серпам.
Граф Фенрил направил коня на вершину холма. Лицо его было бледно, как пепел. Как и большинство командиров, спал он очень мало. Марш на север удался лучше, чем Олловейн смел надеяться. Они достигли выхода из речной долины раньше, чем планировали. Значит, у войска появилось время для последнего привала, несмотря на то что вряд ли кто-то сумеет уснуть.
— Мастер меча? — На левой руке графа сидел его сокол. Птица пристально смотрела на Олловейна. У нее были красивые глаза янтарного цвета. — Мастер меча, я летал со Снежнокрылом. Их лагерь… Все не так, как мы ожидали. Они перенесли его.
Олловейн поднял бровь. С самого момента выступления из Фейланвика он запретил разведчикам облетать вражеский лагерь. Ничто не должно было возбудить подозрения троллей.
— Неужели они отступили?
— Нет, напротив. Они всего в трех милях от нас. Лагерь образует широкий полукруг, начало и конец которого указывают на устье реки. Можно подумать, что они ждут нас.
Олловейн удивился, но выглядел не настолько пораженным, как ожидал Фенрил. При дворе королевы ходили слухи о скрытых мятежах. Кто-то поддерживал серокожих. И Танцующий Клинок учел это. Придется труднее, но победа возможна.
— Тем не менее мы атакуем, — спокойно произнес он.
— Мастер меча, они готовы нас встретить. Мы не сумели застать их врасплох. Мы не ворвемся в их лагерь, как планировали. Они будут ждать нас сплоченными рядами. Ты ведь их знаешь! Вспомни Филанган!
— Доверься мне, друг мой. Я помню Филанган. И не считаю проигранной битву, которая еще даже не началась. — Олловейн почувствовал Сангаллу в волосах. Южный ветер, дующий со склонов гор. Он — важный союзник. И он не отвернулся от них.
— При всем уважении, полководец, то, что ты задумал, — это не сражение, а азартная игра. Если тролли встанут щит к щиту, то превратятся в деревянную стену. Даже лучшие всадники Альвенмарка не сумеют ничего сделать. Кони испугаются и сломают строй прямо перед препятствием. Если тролли будут хладнокровны и останутся на месте, невзирая на то что на них будет нестись стальная буря, мы проиграем. А если они утратят мужество, их ряды сломаются и будет не битва, а резня. Мы оба знаем, что у тролльских воинов есть свои недостатки. Они жестоки и недисциплинированны. Но они кто угодно, только не трусы! Чтобы победить, им достаточно не двигаться с места. Будем надеяться, что они этого не знают.
— Я обещаю, что они сдвинутся с места.
Граф хотел было что-то сказать, но передумал и покачал головой.
— Командуешь ты, Олловейн.
— Фенрил, поверь, мы победим. А теперь пошли гонца к остальным полководцам. Ожидаю всех вас на этом холме через полчаса. Я представлю полный план боевых действий.
Граф повернулся коня и без дальнейших разговоров принялся спускаться с холма. Олловейн тоже направил своего скакуна вниз. Он проехал мимо длинного ряда повозок, которые вытащили из русла и расставили на равнине. На каждой пятой повозке был копьемет. Снаряды с трехгранными стальными наконечниками были достаточно крепки, чтобы пробить тролля и его щит размером с дверь с расстояния в сто шагов. Но не эти орудия вселяли в мастера меча уверенность в победе. Он огляделся по сторонам в поисках кобольда, которому доверил командование повозками. Единственному из всех воинов, кто, возможно, догадывался о том, что сегодня произойдет.
На платформе повозки царило лихорадочное оживление. Олловейн выпрямился в седле и поискал глазами Мишта. Мелвин рекомендовал его как заслуживающего доверия кобольда. Мишт был ремесленником, прежде чем присоединился к разбойничьей банде волко-эльфа, и умел все организовать.
Мастер меча объехал повозку спереди, дивясь маленькому народу. Тролль был почти в пять раз выше кобольда, а весил, пожалуй, раз в двадцать больше. Но, похоже, это не беспокоило малышей. Кучера сидели на козлах, жевали табак, болтали или играли в кости. Некоторые жевали грубый завтрак из колбасы, сыра или лука. Все они знали, что сегодня должны будут выступить против врага, который просто раздавит их, если доберется. Но при виде их стоического спокойствия можно было подумать, что этот день ничем не отличается от других. Присутствие главнокомандующего им не мешало. Никто не вскакивал, не отдавал честь, не вытягивался по стойке «смирно». Некоторые кучера кивали эльфу. Вот и все. Олловейн усмехнулся. Этой мнимой непочтительностью кобольды выводили Элодрина из себя. Но мастер меча знал, что сможет положиться на них, когда начнется бой. Лишь это имело для эльфа значение. Полководцу не нужны были дрожащие образцовые воины. Ему нужны были рубаки, которые будут с рассудительным спокойствием выполнять приказы, даже если покажется, что мир вокруг сошел с ума.
Услышав чью-то ругань, Олловейн остановился. Немного впереди по платформе повозки прыгал кобольд. Похоже, коротышка был в бешенстве.
— Никаких трубок, ублюдок! Я говорил вам всем об этом достаточно часто! Что на тебя нашло? У тебя в голове вместо мозгов задница?
Мишт по-прежнему топтал что-то ногами, что именно — эльф не мог разглядеть среди больших пестрых шелковых шаров.
— Ты за это ответишь, ты, надутый мелкий разбойник! — прошипел кобольд, с которым ссорился Мишт.
У этого парня был поразительно широкий торс. Олловейн увидел, как напряглись мышцы плеч. Кобольд-атлет сжал кулаки.
— Это была трубка из морской пены, из Валемера. Она стоила целое состояние, ублюдок!
— Воин, — вмешался Танцующий Клинок, — слушай своего командира. Тогда сегодня мы победим, и я обещаю тебе, что из Валемера пришлют трубку, на которой будет стоять твое имя.
Строптивый кобольд обернулся и бросил на мастера меча презрительный взгляд.
— Что толку в трубке, на которой стоит мое имя? Такая идея может прийти в голову только эльфу! Что с того, что в одинокие вечера я буду таращиться на свое имя? На моей трубке была морская дева, у нее были такие сиськи, что у тебя глаза бы из глазниц повываливались. Вот такую трубку я хочу!
Олловейн улыбнулся.
— Знаешь что? Если мы победим, я за свой счет пошлю тебя в Валемер, в публичный дом. И ты сможешь потрогать такие груди, вместо того чтобы одинокими ночами удовлетворяться трубкой.
Кобольды вокруг расхохотались, а спорщик покраснел до самых корней волос.
Командующий повысил голос, чтобы его было слышно дальше:
— Я знаю, что в этом войске много кентавров и эльфов, которые смотрят на вас свысока. С сегодняшнего вечера все изменится. Какие бы героические поступки ни совершила сегодня моя конница, именно вы внесете смятение в ряды врагов. Сегодня вы завоюете победу для Альвенмарка. И сколь громко ни хвастались бы те, кто сидит на лошадиной заднице или даже обладает оной, в глубине души они будут знать, что именно кобольды сегодня прогнали троллей с поля битвы. Я доверяю каждому из вас. Сделайте так, чтобы я вами гордился. Чтобы вы гордились собой! Одержите победу!
Олловейн снова пожалел, что не умеет говорить так, как Ламби, полководец его друга Альфадаса. Слова клейменого фьордландца вызывали всеобщее ликование. Но как бы там ни было, большинство кобольдов усмехались, когда снова принялись за работу на платформах повозок.
— Вы готовы?
Мишт закатил глаза.
— Я по-прежнему жду, когда кто-нибудь начнет выколачивать свою трубку о бочонок с маслом для ламп. Надо было сказать им, что там.
— Нет. Лучше я потеряю повозку, чем проиграю битву, поскольку наши враги догадаются, что их ждет.
Кобольд посмотрел на небольшой бочонок, крепко привязанный за платформой повозки.
— На эту штуку достаточно хорошенько посмотреть, и она вспыхнет. Да еще и дымится, как дракон-астматик.
— Что насчет стеклянных бутылок?
Мишт пожал плечами.
— Как ты и говорил. Кочек было много. Больше половины разбилось. Но осталось все равно достаточно.
— Я на тебя рассчитываю, — несколько натянуто произнес эльф, развернул коня и отправился на поиски Нестеуса.
У него было важное поручение для сына Оримедеса, которое выведет молодого кентавра за пределы поля боя. Вероятно, парень будет проклинать его за это, но у отца на него большие планы. Для будущего Земель Ветров важно, чтобы он вернулся в Фейланвик живым.
В этой мысли была какая-то неловкость. Олловейн поглядел на восток. Взошло солнце. Оно висело над холмами, похожее на огненно-красный шар. Его свет отбрасывал бледно-красные искры на доспехи вооруженных копьями всадников, мимо которых проезжал мастер меча.
Танцующий Клинок глубоко втянул носом воздух. Пахло пылью и вытоптанной травой. Сверчки начали свой утренний концерт. День будет жарким. Его последний день. Эльф судорожно сглотнул. Нельзя позволять подобным мыслям останавливать себя. Жизнь сотен воинов зависит от того, насколько хорошо он справится со своей задачей полководца. Он не имеет права предаваться унынию!
Как и ожидалось, Нестеус возмутился. Несмотря на то что молодой кентавр понимал важность задачи, он отчаянно противился тому, чтобы ее возложили именно на него. И только когда Олловейн пригрозил, что лишит его командования и закует в цепи, Нестеус повиновался. У мастера меча было такое чувство, что однажды мальчик станет хорошим предводителем, несмотря на свое упрямство и вспыльчивость.
Вернувшись на холм, с которого наблюдал за войском, полководец обнаружил, что все командиры в сборе. Он поставил их в известность об изменившейся ситуации, о том, что тролли, очевидно, ожидают их, а затем обрисовал ту часть своего плана, которую до настоящего момента держал в тайне от всех.
Когда он закончил, во взглядах товарищей снова появилась уверенность. Элодрин поклонился ему.
— Мастер меча, ты — мастер войны. Мы прорвемся! Наверняка мы дойдем до самого Мордштейна и сумеем занять крепость. Скорее всего, там будут только женщины и старики. Сломить их сопротивление будет нетрудно.
Олловейн удивленно поглядел на князя приморских земель. В их планы не входило отвоевывать один из утраченных скальных замков Снайвамарка.
— Мы представляем собой маневренное и сильное войско. Но для того, чтобы удержать крепость, нам не хватает пехоты. Кроме того, троллям будет легче легкого осадить Мордштейн и отрезать нас от снабжения. Нам не хватит средств для удержания такой крепости, даже если мы ее захватим.
Элодрин высокомерно улыбнулся.
— Судя по всему, ты пока не понимаешь всех стратегических особенностей этой войны. Дело не в том, чтобы занять крепость. Дело в троллихах, которые находятся там. Мы должны убить их. Это будет самый тяжелый удар, который мы можем нанести серокожим, поскольку от поражений в битвах они оправляются легче, чем мы от своих побед.
Мастер меча лишился дара речи.
— Я не воюю с женщинами, детьми и стариками.
— Твое рыцарское поведение делает тебе честь, Олловейн, но я думаю, что по причине своего долгого отсутствия ты еще не успел понять, за что мы сейчас боремся. С тех пор как тролли вернулись в Альвенмарк, их женщины стали необычайно плодовиты. Не проходит и года, чтобы каждая из них не родила ребенка. Когда тролли пытались ворваться в Сердце Страны по тропам альвов, Эмерелль убила тысячи. Но теперь на этой равнине собирается войско, еще больше того, которое победила наша королева. А мы, эльфы, еще не сумели оправиться от потерь, понесенных в Вахан Калиде, Рейлимее и Филангане. Наши женщины рожают одного-двух детей за всю свою жизнь, которая измеряется столетиями. А сколько времени потребуется тебе на то, чтобы воспитать воина, Олловейн? Десятилетия! Даже если под твоим руководством мы будем одерживать победу за победой, мы не сможем сражаться без потерь. Мы допобеждаемся до смерти. Есть только один способ покончить с этим. Мы должны убить их женщин. Только так выживет наш народ, мастер меча.
Олловейн потрясенно отметил, что Катандер из Уттики и Аякс, князь минотавров, одобрительно кивают.
— Убив женщин и детей, мы превратимся в то, на борьбу с чем выступили, Элодрин. Я приказываю пощадить Мордштейн. Я воин, а не убийца!
— Возвышенные слова, главнокомандующий, — ответил князь Альвемера. — Я вижу в тебе живого мертвеца, ибо тот, кто не подчиняется логике войны, будет уничтожен. А еще я прошу тебя еще раз подумать о том, за что мы сражаемся! Зачем нужно твое рыцарство, если оно помешает нам победить этих чудовищ, которые живут в пещерах и чьи шаманы занимаются магией крови? Я сделаю все, чтобы помешать троллям занять трон Альвенмарка. Все!
— Элодрин, — с трудом сдерживаясь, произнес Олловейн, — я отстраняю тебя от командования конными копьеносцами. Ты возглавишь командование арьергардом, задача которого заключается в том, чтобы удержать свою позицию, дабы обеспечить надежный отход маневренным войскам.
Князь приморских земель побледнел.
— Тем самым ты окончательно решил судьбу нашего народа. Сколь блистательной ни была бы твоя сегодняшняя победа, твой путь приведет нас всех к уничтожению. Не тролли станут палачами нашего народа, а ты, Олловейн! Ты один!
Стекло и шелк
Рука Мишта крепко сжимала флагшток. С тех пор как кобольд присоединился к Мелвину и его воинам, он принял участие в более чем дюжине стычек с троллями. Он не трус! Но здесь — это уже нечто другое. То, что он видел, пугало.
Местность волнообразно перетекала в равнину. Тяжелые повозки заняли позицию на гребне холма, чтобы был лучший обзор. Войско троллей стояло на расстоянии чуть больше полумили; клубящиеся тучи пыли наполовину закрывали вид. Серокожие щитом к щиту выстроились плотным полукругом и ждали. Перед ними, параллельно их фронту, неслась масса воинов-кентавров и обрушивала на них настоящий град стрел. Именно человеко-кони и поднимали пыль, закрывая троллям обзор. Стрелы кентавров почти не причиняли вреда. Даже с большого расстояния Мишт слышал удары наконечников. Это был глухой стук. Дюймовые щиты троллей стрелы пробить не могли.
За степными лучниками ждали закованные в бронзу воины Катандера из Уттики. Они были разделены на отряды примерно по сотне воинов. Их задачей было прорвать ряды троллей, как только появится брешь. За ними, скрытые в низине, стояли боевые колесницы Аркадии. Длинные стальные серпы сверкали на ступицах колес. Каждую колесницу тянули четыре коня. Три воина стояли бок о бок на каждой хрупкой повозке, которые понесутся по степным холмам, словно ветер, — возница, лучник и воин с тяжелой глефой, которая сразит каждого, кто подойдет слишком близко. Яркие шелковые знамена, напоминающие крылья мотыльков, развевались над колесницами. Команды в роскошных доспехах и украшенных перьями шлемах, в дорогих плащах больше напоминают приглашенных на дворцовый бал, подумал Мишт. Эльфы просто не умеют ограничиваться самым необходимым. Все нужно превращать в маскарад!
За колесницами ждали копьеносцы. Стремя к стремени выстроились всадники. Они стояли в пять рядов, каждый ряд в триста воинов. Они ударят, если тролли попытаются перестроиться.
Несколько впереди спешились конные лучники. Они устанавливали огненные корзины, и когда Мишт увидел сизый дым, он поднял флаг, который все это время сжимал в руке.
Кобольд помахал им над головой. На миг подумал, что именно из-за него разверзнется ад. Его имя не запишут в исторические книги, но именно он отдал в этот день сигнал к убийству.
Повсюду вдоль рядов повозок были установлены воспламенители. Некоторые кобольды размахивали ими над головами, чтобы фитили загорелись ярче. Скрученные из пеньки, фитили были туго обмотаны вокруг плохо горящих дубовых палок. Фитили обмакнули в калийную селитру и ядовитый свинцовый сахар, чтобы они дольше сгорали. От тлеющих фитилей исходил неприятный едкий запах.
Мишт спустился с платформы, отбросил, не глядя, флаг и потянулся к воспламенителю, подготовленному кучером. Затем опустился на колени рядом с первым шелковым шаром. По вискам бежал пот. Только бы не допустить ошибки! Шелк был натянут на тонкие проволоки, образуя большой шар, переходивший внизу в цилиндр. Немного ниже цилиндра висела бутылочка из тонкого голубого тальсинского стекла.
Мишт осторожно вынул из первой бутылочки тщательно отшлифованную стеклянную пробку. Затем медленно просунул воспламенитель через крупную сетку проволоки и горлышко бутылки, чтобы фитиль вошел внутрь. Вспыхнув, загорелась поверхность масла для ламп. Олловейн приказал наполнить бутылочки особой масляной смесью. Она легко загоралась и выделяла маслянистый черный дым.
Мишт осторожно извлек фитиль из бутылки. Дым поднялся в шелковый шар и в мгновение ока окрасил золотистую ткань в черный цвет. Нагреваясь, шелк негромко потрескивал. Диаметр каждого шара составлял почти целый шаг. Мишт с нетерпением ждал, когда шелковый шар поднимет слегка раскачивающуюся стеклянную бутылочку. На кобольде были кожаные перчатки, позаимствованные у кучера. Он осторожно коснулся стекла. Даже сквозь кожу Мишт отчетливо почувствовал тепло.
Он осторожно поднял шар, чтобы бутылочка в последний момент не ударилась о низкую перегородку, отделявшую козлы от платформы.
А потом Мишт почувствовал, как Сангалла подхватил шелковый шар. Южный ветер поднял его к небу и медленно понес к рядам троллей. Повсюду вдоль линии повозок в небо взлетали почерневшие от копоти шелковые шары. Кобольд знал, что их более двух сотен.
Он подул на фитиль и опустился на колени рядом со следующим шаром. У них был приказ отправлять шары в полет как можно быстрее друг за другом.
Мишт махнул рукой кучеру.
— Ты видел, что я делал. Как только он взлетит в воздух, снимаешь с повозки следующий. И смотри, ни обо что не ударь стекло.
И будто для того, чтобы подчеркнуть его слова, раздался пронзительный крик. Мишт бросил взгляд за перегородку и увидел, как примерно в сотне шагов от них загорелась повозка. Охваченная пламенем фигура соскочила с нее и, крича, повалилась в траву. Ветер унес в небо знамя густого черного дыма. На помощь горящему кобольду бросился минотавр. Он предпринял попытку задушить пламя покрывалом.
Содрогнувшись, Мишт отвернулся.
— Просто будь внимательнее, — повторил он, обращаясь к кучеру.
Рука кобольда дрожала, когда он вводил фитиль в следующую бутылку. Жгучий пот заливал глаза. Мишт заморгал. Осторожно вынул фитиль. Даже от прикосновения к шелку может произойти несчастный случай. Ткань была сухой, словно трут.
Поднимать шар в воздух кобольд предоставил кучеру. Внутренне содрогаясь, он повернулся к следующей бутылке. Послышались новые крики. На этот раз он не стал смотреть. Не хотел видеть, что происходит с ребятами, находившимися под его командованием. И ему было очень жаль, что здесь нет Носсева. Не хватало молчаливого товарища. Оружейника всегда окружала аура невозмутимого спокойствия. У Носсева рука наверняка не дрогнула бы.
Воспламенитель с негромким звоном ударился о бутылку Мишт задержал дыхание. Стекло уцелело. Дюйм за дюймом он стал опускать фитиль. Затем откинулся назад и тяжело вздохнул. Это не для него! Еще три бутылочки…
Проклятые эльфы! Как можно было додуматься превратить в оружие сверкающий шелк и флакончики, в которых богатые женщины хранят духи? То, что было создано для красоты, теперь несло смерть и разрушение.
Кобольд провел тыльной стороной ладони по лбу и склонился над следующей бутылочкой. Он снова дрожал.
Дымовая сеть
— Что там делают эти эльфы, Сканга?
Шаманка презрительно прищелкнула языком.
— Эльфийские штучки. Они всегда пытаются что-то провернуть, если уступают в числе. Беспокоиться нужно, только если они ничего подобного не делают, — это значит, что они чувствуют, что достаточно сильны, чтобы победить в сражении.
— Эти штуки выглядят жутко.
— В небе полно черных шаров, которые медленно летят к нам, — прошептала наставнице на ухо Бирга.
Сканга положила руку на плечо щенка. Гильмараку, молодому королю, не было еще и десяти лет. Он держался хорошо. Но с тех пор, как лутины сообщили, что эльфы планируют захватить их врасплох, шаманка не смыкала глаз. Эмерелль проиграла. В этом не может быть сомнений! Еще, самое большее, два года, и ее прогонят с трона. Но когда королеву припирают к стенке, она становится особенно опасной. Она словно раненая снежная волчица, защищающая своих детенышей, и нужно быть готовой ко всему.
Сканга поглядела на небо, но не сумела увидеть приближающиеся предметы. У них не было ауры, они не были пронизаны магией. А потом шаманка заметила беспокойство и страх, который закрадывался в сердца воинов. Она чувствовала, как уверенность оставляет ее войско. Под градом стрел кентавров, по-прежнему носившихся неподалеку, ее солдаты выстояли. Она пригрозила им, что уничтожит каждое племя, из которого родом будет воин, который побежит за якобы бегущими врагами и таким образом нарушит строй. Сканга полагала, что подготовила армию ко всему! Но этих шаров в небе никто никогда прежде не видел. Никто не знал, чего от них ждать. Ясно было только, что от эльфов добра не видать!
Даже в голосе Бирги, ее приемной дочери, всегда ровно нашептывавшей ей о своих наблюдениях, слышалось напряжение:
— Черные шары летят от повозок на холме. Их сотни. Они застилают небо, и Сангалла несет их прямо на нас.
— Ты знаешь, что это такое, лисьеголовый?
— Воздушные шары! — сказал Элийя.
— Я не спрашиваю, как это называется! Я хочу знать, что это такое! — Высокомерие лутина было невыносимым.
Она зависела от него, и Элийя Глопс хорошо знал это. Но когда война закончится, она съест его сердце. Или нет… Лучше мозг. Он умен, это следует признать. Он сослужил ей хорошую службу. Благодаря его плану с могильниками война вообще стала возможной… Черт знает, какие еще планы роятся в его голове.
— Воздушные шары — это шары из тонкого шелка, который натягивается на проволоку или лозу. Затем в шар направляется горячий воздух. Так же как дым поднимается к небу, горячий воздух поднимается вверх. Он несет шар. В такой шар можно посадить мышлинга. — Элийя рассмеялся. — Но летающие мышлинги столь же безопасны, как и пешие мышлинги. Они и мухи не обидят.
— Воздушные шары. — Сканга произнесла это медленно, давая словам растечься по языку, в поисках угрозы, которая могла таиться за ними.
— А почему у нас нет воздушных шаров? — спросил Гильмарак.
— Потому что у нас есть воины из плоти и крови. Это лучше, чем шелк и горячий воздух. Такие воины не побегут прочь только потому, что переменился ветер.
Вот оно! Шаманка сомкнула веки своих мертвых глаз и стала искать силу магии. Здесь было нехорошее место для того, чтобы колдовать. Поблизости поля битвы проходила лишь одна тропа альвов, и та противилась. В ней была сильна синева. Единственный свет, с которым троллиха так и не сумела совладать до конца. Цвет неба, которого лишила ее собственная учительница, Мата Нат. Магия была повсюду. Но в тропах альвов она текла с особой силой. Там ее было легче подчинить своей воле. Ветер противился Сканге! По лицу ее побежал пот. Она не могла вырвать у неба ни единого порыва. Если бы у нее было время и возможность принести жертву, она смогла бы вызвать настоящую бурю. А так…
— Тебе нехорошо? — прошептала Бирга.
Старая шаманка раздраженно ущипнула ученицу. Иногда она так назойлива! Постоянно подглядывает! Каждый раз пытается отправиться вместе с ней в Нахтцинну. Буквально навязывается. И что ей нужно от Оргрима?
В последние годы Сканга то и дело путешествовала в Другой мир. Даже брала с собой молодого короля. Но ничто не могло заставить Оргрима покинуть герцогство. Он взял двух жен и произвел на свет восемь щенков. Троллиха с ненавистью улыбнулась. Шесть из них были девочками. Но Оргрим любил всех. Странный он воин. Бежит от войны.
Поняв наконец, что герцог не покинет Нахтцинну, Сканга предприняла попытку научиться у него искусству ведения войны. Однако совсем скоро осознала, что для этого ей не хватает дара. Она знала, как расставить и повести войска. Но ей недоставало умения быстро реагировать на перемены в ситуации. Оргрим попытался научить шаманку эльфийской игре, во время которой нужно передвигать туда-сюда по необычному столу белые и черные фигурки. Герцог даже записывал свои мысли и чувства! Сканга каждый раз смеялась, вспоминая об этом. Она не знала ни единого тролля, который поступал бы так. Записанные мысли — мертвы и похоронены. Этого Оргрим не понимал. Мысли должны быть свободны и иметь возможность изменяться.
Шаманка почувствовала, что беспокойство войска возрастает. Было тяжело заставить тролльских воинов стоять в ряд, а не бросаться на врага. Несмотря на то что Сканга так и не стала великим полководцем, некоторые принципы ведения боевых действий она усвоила. Воины со щитами должны образовать крепкую деревянную стену, в противном случае конница безжалостно разгонит их и устроит кровавую баню.
То, что лутины достали ей планы эльфов, стало ключом к победе. Даже несмотря на то, что они ничего не говорили об этих… как там называются эти штуки? Шарики? Не важно! Шаманка укрепила левый фланг своего войска. Хорошо скрытые, за широкой полосой кустарника лежали пятьсот тролльских воинов под командованием вожака стаи Бродгрима. Он долгое время был разведчиком и за последние годы проявил себя способным командиром. Когда начнется сражение, Бродгрим прорвется к пересохшей реке и лишит эльфов единственной возможности отступления. Если этот маневр удастся, вражеское войско окажется в плену между превосходящим по численности войском троллей и горами. Тогда оно будет уничтожено вплоть до последнего кобольда. И это станет началом конца. От такого поражения не оправится даже Эмерелль. Проблема эльфов заключается в том, что они не могут достаточно быстро восполнять поредевшие ряды войск.
Сканга поглядела на небо. Если бы только не эти шары! Проклятье! Она ведет войско и единственная на этой равнине не может видеть, что на них надвигается.
— Первые шары уже пролетают над нами, — прошептала Бирга.
В воздухе витал запах страха. Большинство троллей без раздумий, всего лишь с помощью камня или кулака усмирят пещерного медведя. Но эльфийских хитростей они боятся. Слишком много кровавых поражений потерпел ее народ! И никто не забыл, что Эмерелль на многие века изгнала их с родины.
За боевым строем послышался испуганный рев молодых рогатых ящериц. Пронзительный низкий звук. Он подлил масла в огонь страха.
— Неужели твои лисьеголовые сородичи даже ящериц усмирить не могут? — набросилась троллиха на Элийю.
— Я позабочусь об этом, Сканга.
Проклятый лутин так спешил убраться, что шаманка решила, что он лишь стремился спрятаться. Может быть, он даже приказал своим отрядам бить молодых ящериц, чтобы появился повод посмотреть, что там да как, и уйти с командного холма. От Элийи можно было ожидать любой подлости. Но именно это и превращало его в ценного союзника в сражении против эльфов. Не будь кобольдских разведчиков, этим утром войско троллей застали бы врасплох и эльфы устроили бы резню, уничтожили бы в зародыше результаты долгих лет планирования войны.
— Ты видишь их войско, Бирга?
— Нет. Человеко-кони поднимают пыль. Я вижу повозки, на которых они прибыли. Они стоят на холме, на расстоянии примерно полумили, и…
Бирга умолкла. Повсюду слышались удивленные возгласы.
— Они рисуют на небе, — произнес Гильмарак.
— Что там происходит? — воскликнула Сканга, рассерженная тем, что замолчала даже Бирга.
— За пылью в небо поднимаются тонкие струйки дыма. Их, должно быть, сотни. Некоторые пересекаются, образуя сетку. Они летят за сверкающими искрами…
Шипение сменилось криками ужаса. Линия щитоносцев раскололась по центру. В лицо шаманке ударил жар. Бирга вцепилась в ее руку.
— Черные шары, — пролепетала приемная дочь. — Шары. Уходите отсюда! Над нами тоже есть несколько.
— Стража, оставайтесь рядом с королем! Образуйте стену из щитов! — закричала Сканга. — У того, кто побежит сейчас, сердце рассыпется в прах, а его дети и внуки будут рождаться рабами до седьмого колена!
Шаманка почувствовала маслянистый дым. Над полем битвы потянуло горелой плотью. Это было похоже на штурм ворот Филангана.
— Воины, держитесь вместе! — рассерженно крикнула Сканга, размахивая костяным посохом. — Что происходит? — негромко спросила она.
Голос Бирги прерывался от страха:
— Шары. Они выплевывают на нас фонтаны огня. Некоторые, горя, падают с неба, и там, куда они падают, загорается трава. Ветер гонит огонь на нас, Сканга. Повсюду столбы дыма. Через первые боевые порядки прорываются одетые в золото всадники.
Совсем рядом закричали воины. Жара, подобная драконьему дыханию, коснулась шаманки. Ее мертвые глаза заслезились. Сканга одной рукой крепко вцепилась в плечо Гильмарака.
— Что бы ни произошло, мальчик, ты не сдвинешься с места! Они хотят разогнать нас. У них не должно это получиться! Стойте стеной на… — Что-то горячее попало на лицо троллихе. Она вздрогнула. Всего пара капель.
Гильмарак закричал и вырвался. Сканга увидела небесно-голубую ауру мальчика. Король бежал.
— Задержи его, Бирга! Догони его! Он не должен умереть! Верни его. Они будут охотиться на него. Ты знаешь, насколько они безжалостны! Они…
Слова заглушил приступ кашля. Горло Сканги горело словно в огне. Дым! Должно быть, эльфы что-то подмешали туда. Шаманка чувствовала жар пламени, но дым был скрыт от ее слепых глаз. В том, что сделали эльфы, не было ничего магического. Может быть, яд?
Кашель перешел в спазм.
— Стража… ко мне! — Она ощупала лицо. Там, где ее коснулись слезы огня, появились болезненные волдыри. В одном месте, прямо под левым глазом, чувствовалась обгоревшая плоть. — Мы нагоним короля! — выдавила Сканга из себя. — За мной!
Тяжело опираясь на посох, она стала спускаться с холма, навстречу бегущим троллям.
Бронза и перья
Катандер недоверчиво заморгал. В мгновение ока горизонт превратился в пекло, сплошной дым и пламя. Никогда прежде не видел он ничего подобного. Не так кентавр представлял себе битву! Это… Не хватало слов. Это было жутко и как-то неправильно. Война должна быть звоном стали. А не этим!
— Князь! Мой князь! Сигнал!
Голос брата по оружию, Пармейона, напомнил Катандеру об обязательствах. Он выхватил из ножен двойной меч.
— Сигнал!
Горнисты поднесли к губам золотые луры. Тонкие змеиные шеи инструментов тянулись к небу. Низкое меланхоличное звучание неслось над полем битвы, сопровождая Сангаллу, летело к троллям. Сигнал подхватили остальные части войска кентавров. Повсюду вдоль фронта слышались звуки луров.
— Платки! — приказал Катандер, вонзая свой двойной меч в землю. Снял шлем, стянул с ремня толстый льняной платок и налил на него немного уксуса из фляги. Затем обвязал им рот и нос. Только утром Олловейн отдал им приказ повязать платки, чтобы защититься от густого черного дыма.
Кентаврийский князь счел это какой-то эльфийской глупостью, но теперь, увидев впереди столбы пламени и густые клубы дыма, поглощавшего строй троллей, изменил свое мнение. Завязал ремешок шлема. Настало время кровавого ремесла.
Катандер вынул из земли двойной меч и поднял над головой смертельное оружие бронзовых воинов Уттики. На концах обернутого кожей и серебряной проволокой древка крепились два изогнутых лезвия. С этим мечом ходил в битвы еще его дед, но такого дня, как сегодня, древнее оружие еще наверняка не видало!
— В атаку! — во все горло закричал князь кентавров и ринулся вперед.
Земля задрожала под грохотом подков его товарищей. Звуки луров заставляли сердце биться быстрее. Они выкрикивали затянутому дымом небу мелодии битв. Катандер не оборачивался, но знал, что строй всадников за его спиной постепенно расходится веером. Чтобы использовать двойные мечи, нужно пространство. В плотном строю они могут ранить друг друга.
Краем глаза князь увидел, как легковооруженные степные кентавры направляются к ним и идут лавиной под командованием Олловейна. Среди воинов он заметил Оримедеса и усмехнулся. Для степного угонщика скота этот жеребец — вполне неплохой парень.
Ряды троллей сломались. Многие, несмотря на пламя и дым, удерживали позицию. Но в рядах уже повсюду зияли широкие бреши. Деревянная стена рухнула еще до того, как о нее разбилась первая волна атаки. Катандер взял немного в сторону и направился к одной из брешей. Его руки крепко сомкнулись на рукояти двойного меча.
Кентавр заметил тролльского воина, грудь которого лизали языки пламени, а лицо превратилось в одну-единственную кровоточащую рану. Катандер встал на дыбы. Его передние ноги ударили в огромный щит, поднятый троллем. Удар подков сбил высокого воина с ног. Тот упал в обгоревшую траву. Двойной меч кентаврийского князя описал широкую дугу. Стальной клинок ударил тролля по голове сбоку. Затрещали кости. От удара глаза умирающего выкатились, словно намереваясь выпасть из глазниц.
Одним прыжком Катандер перепрыгнул через врага. Удар слева пришелся по запястью следующего тролля, устремившегося к нему с высоко поднятой булавой. Рука с булавой описала широкую дугу и улетела вдаль. Кентаврийский князь поднял двойной меч и нанес воину прямой удар в грудь. Изогнутый меч скользнул и застрял между ребрами. Левой рукой тролль схватился за меч. Кровь потекла между пальцами. Обрубком правой руки он ударил Катандера. Кентавр слегка повернулся. Удар пришелся в висок. Нащечник шлема спас, но перед глазами заплясали яркие звездочки. Из-под шлема брызнула теплая кровь.
Катандер ухватился обеими руками за меч. Теперь оба противника тянули оружие. Сталь уже почти касалась костей в пальцах, но тролль не выпускал.
И вдруг голова серокожего отделилась от плеч. Пармейон играючи взмахнул мечом над головой.
— Прости, князь. Это уже противник не для тебя! — Молодой кентавр разразился пронзительным хохотом и понесся прочь. Густой дым поглотил его.
Катандер поглядел на убитого. Отрубленная голова лежала в стороне. Глаза были устремлены прямо на руку с булавой, лежавшую всего в шаге от нее.
Что-то с грохотом ударило в нагрудник князя кентавров. В него угодил камень размером с кулак. Неподалеку собирался быстро увеличивающийся отряд троллей. Некоторые держали большие сумки, в грубых руках сжимали пращи. Метатели! Вот уже один поднимает пращу и размахивает ею над головой…
— Уттикийцы, ко мне! — Ребра у Катандера болели. Глубокая вмятина в бронзовом нагруднике давила на мышцы живота, каждый вдох отзывался болезненным уколом.
Тролли не должны получить возможность перестроиться. Необходимо разогнать отряд как можно скорее. Кентавр понесся вперед, не дожидаясь, пока остальные отреагируют на его приказ.
Тролльская праща раскрылась. Камень устремился навстречу князю, задев плюмаж на шлеме. А уже в следующий миг человеко-конь оказался рядом с серокожим. Метатель оказался великаном, он был на две головы выше кентавра. Из-за пояса он вынул боевой молот с тяжелым гранитным набалдашником.
Катандер провел удар, нацеленный на живот тролля, но великан на удивление ловко увернулся. Последовавший за этим выпад слева метил в голову кентавра. Князь пригнулся и нанес удар, отделивший от ноги тролля три пальца.
Оглушительно взвыв, великан отскочил назад и принялся неловко скакать на одной ноге. Следующего удара он, наверное, даже не заметил. Оружие кентавра раскрутилось и опустилось сбоку на голову тролля. Катандер использовал силу инерции и полоснул нижним клинком по левому колену серокожего. Метатель споткнулся. Следующий удар пришелся прямо в открытый рот, зубы выбило, сталь вошла глубоко в челюсть. Сплевывая кровь, тролль опрокинулся навзничь. Падая, он из последних сил нанес удар в корпус кентавра.
Князя сбило с ног. Он почувствовал, как ломаются ребра, жгучая боль захлестнула его.
Катандер пришел в себя, лежа на сгоревшей траве. Рядом были убитые воины его свиты. У одного из них был вспорот живот, оттуда вывалились потемневшие внутренности. Молодой воин смотрел на командира умоляющим взглядом. Он хотел что-то сказать, но раздался только хрип.
Князь покачал головой и тут же пожалел об этом. Шея болела так, словно в ней торчал нож. Уттикийцы образовали вокруг него широкий круг. Была с ними и горстка степняков. Они пытались удерживать на расстоянии троллей, собиравшихся вокруг плотными группами.
В воздухе свистели камни. Голова одного из степных воинов лопнула, взорвавшись фонтаном крови, когда в нее угодил один из камней. Похоже, тролли решили с помощью камней сохранить дистанцию, чтобы не подпускать слишком близко обладателей смертоносных двойных мечей.
Камень с грохотом ударился о нагрудник. Один из кентавров рухнул на колени.
Катандер отчаянно пытался встать. Он чувствовал себя слабым, как только что родившийся жеребенок. Ноги подкашивались. Его ребята не должны оставаться здесь! Их перебьют, а они не смогут даже защититься. И они делают это ради него, чтобы образовать живой защитный вал.
Снова обрушились камни на уттикийцев. Тролли собирали все больше и больше метателей. Князь вонзил меч в обожженную землю. Клинки потемнели от крови убитых серокожих. Если ему не удастся встать, он упадет на собственный меч. Он должен положить конец смертям самых храбрых своих ребят. Если он погибнет, они освободятся, унесутся прочь и не полягут под смертоносным градом камней.
Катандер обеими руками ухватился за рукоять меча. Руки дрожали от напряжения. Он заметил, как дергается мышца на левой руке — будто маленький живой зверек под кожей. Кентавр наполовину выпрямился. А потом увидел свою левую переднюю ногу. Сквозь ржаво-коричневую шерсть торчала разбитая кость. Во рту моментально пересохло. Он не сможет подняться. Не сможет сам идти. А если ребята попытаются поддержать его, то будут идти настолько медленно, что не смогут уйти от троллей.
Князь отчаянно оглядывался по сторонам. Кольцо его воинов сузилось. Тролли уже почти окружили их. Все больше и больше великанов выходили из густого дыма. Их численное превосходство подавляло. Если его воины сейчас не решатся на прорыв, то уйти будет уже невозможно.
Катандер нацелил лезвие на собственное горло. Вспомнил о том, как будучи молодым жеребцом восхищался дедовым двойным мечом и однажды тайком размотал зеленое сукно, в котором старик хранил оружие в мирные времена. Тогда он не мог даже поднять меч. Князь вспомнил тот гордый миг, когда принял его из рук отца, плечо которого осталось парализованным после ранения стрелой и который поэтому был вынужден преждевременно оставить воинскую карьеру. Никогда и в страшном сне не могло присниться кентавру, что однажды он направит это оружие против себя.
Князь почувствовал, как задрожала под ногами земля. Лезвие меча под горлом сверкнуло красноватым в отблесках пламени.
Крики ликования заглушили шум битвы. Теперь земля задрожала еще сильнее. А потом он увидел их! Боевые колесницы Аркадии окружали группки, в которые сбились тролли, оправившиеся после первого шока огненной атаки.
Сверкающие знамена, словно крылья, трепетали по бокам колесниц. Воздух полнился звенящими стрелами. Теперь Катандер снова услышал боевые луры. С левого фланга спешил, присоединяясь к атакующим эльфам, один из его отрядов. Вскоре князь узнал по зелено-золотым доспехам эльфийскую графиню Кайлеен. В руках она сжимала большой лук и с непроницаемым лицом посылала стрелу за стрелой в толпу троллей, которые снова обратились в бегство.
Воздух звенел магией. В клубах поднятой пыли формировались похожие на змеиные тела. Они тянулись к троллям. Пыль ослепляла великанов, проникала сквозь рот и нос в легкие и душила их. Некоторые водовороты поднимали серокожих в воздух и бросали с большой высоты. Другие обгладывали кожу, пока тела великанов не превращались в одну большую кровоточащую рану. Катандер наблюдал за представлением с восхищением и отвращением одновременно. Воины не должны так сражаться! Но выпущенный на волю эльфийский гнев не знал пощады.
Вместе с пыльными призраками исчезли и колесницы. Соратники бросились к князю, чтобы помочь ему подняться. Катандер оперся руками на плечи воинов. Кто-то расстегнул на нем помятый нагрудник. Наконец снова можно дышать без боли!
Для него битва закончилась. Они переступили через груду убитых. Слишком много его воинов в сверкающих доспехах лежало среди мертвых троллей! Увидел князь среди погибших и Пармейона. Он лежал неподалеку от серокожего, которого обезглавил. Руки молодого кентавра были вывернуты под причудливым углом. Боевая булава разбила его кости и определила его судьбу. С боков жеребца были срезаны широкие куски плоти. Очевидно, некоторые тролли поторопились с победным пиршеством.
Добравшись до вершины холма, Катандер приказал ребятам, поддерживавшим его, остановиться. Обвел взглядом поле брани. Их жертва оказалась не напрасной. Боевые ряды серокожих были разбросаны по участку шириной более мили. Кайлеен гнала бегущих. Беззащитные фланги огромного тролльского войска медленно отступали. А Олловейн еще даже не вводил в битву эльфийских рыцарей. Их победа будет великой!
Приказ
Бродгрим смотрел на холмы и по-прежнему не мог осознать, что именно видит. Они ведь должны были победить! Знамя молодого короля исчезло. Дым и пыль не позволяли рассмотреть все. В сражении победят тролли! Наверняка… Они не имеют права бежать. Тролльский воин может разбить голову эльфа кулаком! И нечего бояться этих проворных мечников!
Проклятые трусы там, наверху, испугались огня и дыма! Приказы Сканги были четкими и недвусмысленными. Те, что наверху, должны удержать стену щитов.
— Вожак стаи? — Слараг, командир разведчиков, пригнувшись, подкрался к нему. Несмотря на жару, на плечах он носил шкуру снежного льва. Он натер ее грязью, чтобы светлая шерсть не выдавала его. Снимать ее он не хотел и повсюду рассказывал о том, что убил бестию голыми руками. Бродгрим в этом сомневался. Однако, если не считать этой истории, Слараг был надежным разведчиком.
— У нас проблемы, вожак стаи.
Бродгрим презрительно хрюкнул.
— Я вижу, что происходит на холмах. Проклятые слабаки! Ведут себя, как щенки, впервые почуявшие запах дыма. Как можно быть настолько трусливыми?! С такими воинами мы никогда не взяли бы штурмом Кенигсштейн. В охране короля должны были быть мы!
— Я не это имею в виду, Бродгрим. Есть кое-что иное, что беспокоит меня. Идем, я покажу тебе.
Разведчик повел его к краю полосы кустарника, простиравшейся вдоль ручья, и указал на восток. Над степью отчетливо виднелась огромная пылевая завеса. Пока что она находилась на расстоянии многих миль. Бродгрим почувствовал, как все внутри у него сжимается.
— Кто это?
— В любом случае не ветер, собравший песок.
Бродгрим снял с плеча бурдюк с водой и сделал большой глоток. Испытывая жажду, не стоит принимать решения. Он брызнул водой себе в лицо и на покрытую искусственными шрамами грудь.
— Что думаешь, Слараг?
— Мы подкрепления не ожидаем. Там эльфы или кентавры.
Бродгрим покачал головой.
— Откуда они могут прийти? Исключено!
— Тогда объясни мне эту тучу пыли.
— Ты разведчик. Это твоя задача.
Слараг раздраженно скривился.
— Ты научил меня всему. Ты знаешь, что это означает.
— У нас есть приказы.
Бродгриму стало не по себе. Все шло наперекосяк. А ведь они были уверены в победе. А еще возникло чувство, что от его решения может зависеть, повернется ли к ним удача лицом еще раз. Около пяти тысяч троллей скрывались в широкой полосе кустарника, и эльфы, похоже, даже не догадывались о том, что они здесь. Прищурившись, Бродгрим поглядел на горизонт. Или остроухие что-то знают? Может быть, эти отряды именно поэтому и идут на них?
Он беспомощно поглядел на командный холм, с которого исчезло знамя короля. Гильмарак должен был отдать приказ к атаке. Бродгрим точно знал, что делать. Но ему просто нужен был чертов приказ. Или приказ отступить.
— Что будем делать, вожак стаи?
Он готов был задушить Сларага! От этих расспросов никому лучше не станет! Он мог просто оставить своих воинов в кустах и подождать, что будет дальше. Но они были большой волчьей стаей. Ни один волк, у которого еще остались зубы, не станет просто смотреть, как охотится его стая. А если все же поступит так, то не будет иметь права на долю в добыче. План Сканги был хорош. Им ведь было известно, как мало эльфов! Даже если на них надвигается еще пара тысяч кентавров, эльфы и их союзники по-прежнему самым жалким образом уступают им в числе.
Когда волчья стая охотится на крупного лося, могут быть потери. Одного хорошего охотника можно убить сильным ударом рогов. Второго — обездвижить копытом. Но стая не сдастся. Она соберется вокруг лося. Она утомит его, и вот уже первый укус за ногу. А когда лось упадет, волки доберутся до его горла.
То же самое и с войском эльфов. Им не уйти от вышедших на охоту троллей, если он, Бродгрим, пойдет по следу. Он должен дойти до пересохшего русла реки и перекрыть путь через горы. Следующий перевал, до которого могут добраться остроухие, находится в двух днях пути. А двух дней им не пережить, если стая троллей наконец оправится от первого шока атаки огнем.
Дело за ним. Но он не имеет права ради победы принести в жертву своего короля. Если этот фланг останется совершенно не защищен перед атакой приближающихся всадников, то, возможно, эльфы сумеют взять Гильмарака в плен.
— Я оставляю тебе здесь пять сильных стай, Слараг. Будешь удерживать участок. — Бродгрим указал на тучу пыли вдали. — Они не могут знать, что мы здесь. Держи этот фланг. А когда они подойдут совсем близко, хватай их! Вырви их сердца! И защити короля. Они не должны напасть на наше войско с фланга. Ты знаешь, как охотятся волки. Если они вгрызлись в бок своей добычи, то исход охоты предрешен. Защити короля.
У Сларага было такое лицо, будто его укусила травяная гадюка. Бродгрим почувствовал запах его страха. Очень слабый, но, тем не менее, следопыт испытывал страх. Вожак стаи рассмеялся.
— Смотри, не обмочись! Ты выполняешь свою работу разведчика. Лежишь здесь, в кустах, на пузе и ждешь, когда добыча подойдет поближе. А когда она будет так близко, что уже не сможет уйти, ты нанесешь удар.
В сердце хаоса
Ганда стегала осла хлыстом по бокам и ругалась. И зачем только она послушала Черного? Толстый печатник предупреждал ее, чтобы она не приходила сюда!
— Ты что, ослеп, вшивый хромец? — Лутинка отчаянно натянула поводья, пытаясь заставить осла повернуть влево.
Через гребень холма перевалил целый строй боевых колесниц и с головокружительной скоростью понесся прямо на нее. Некоторые тролли разбегались. Ганда видела, как хладнокровно целятся эльфийские лучники. Тролль, на груди которого виднелось изображение волка, выполненное бугристыми искусственными шрамами, бежал прямо на нее.
— Дорогу, ты, тупая башка! — Ганда отбросила хлыст и ударила осла ладонью по крупу. — Ну же!
Но упрямый зверь продолжал скакать прямо.
Из морщинки на шее тролля вырос маленький красный язычок. Он дерзко потянулся к Ганде. Воин поднял руки вверх. Нет, это был не язычок! Из шеи тролля торчал наконечник стрелы.
Только теперь лутинка увидела смертоносные серпы на ободах колесниц. Они сжинали высокую степную траву. Колесницы шли настолько плотно, что серпы почти касались друг друга. Еще десять шагов, и они будут здесь. А проклятый осел пер прямо в мнимо безопасную брешь между колесницами!
— Нет, тупое животное! — в отчаянии закричала Ганда. Пальцы вцепились в черную гриву. Лутинка ударила осла кулаком по голове, но тот продолжал в панике нестись своим курсом.
Ганда стала искать силу троп альвов. Выкрикнула слова превращения. Слишком поздно! Лисьехвостая закрыла глаза и сжала зубы. И почему она не осталась в Тальсине?!
Осел жутко закричал. Никогда прежде лутинка не слышала такого звука от животного. Рывок. Ганду выбросило из седла. Она закрыла руками голову. Казалось, мир состоит из сплошного шума. Лисьеголовая больно ударилась о землю. Послышалось шипение, почти не слышное в грохоте копыт. Лутинка вжалась животом в горячую пыль. Руки зарылись в нее. Захотелось стать маленькой, как мышлинг.
Стук копыт постепенно удалялся. Она жива! Ганда осторожно подняла голову. Другие колесницы были еще на расстоянии сотни шагов. Видела лисьехвостая и кентавров, несшихся за убегающими троллями. В сверкающем синем небе сплетались столбы дыма, образуя темные шрамы.
Ганда вынула из-за пояса нож и опустилась на колени рядом с изувеченным животным. Нежно погладила по шее.
— Не надо было приводить тебя сюда. Прости меня, пожалуйста.
Лутинка нащупала толстую вену на передней стороне шеи и вспорола ее по длине. Темная кровь брызнула на руки. Почесывая осла за ушами, Ганда успокаивающим тоном говорила с ним, пока задние ноги животного не перестали дергаться и длинноухий окончательно не затих.
Лутинка устало поднялась и поплелась к гребню холма. Возвращаться было слишком поздно. Нужно было бежать, когда навстречу ей устремились кричащие тролли. Или когда она увидела, как вожаки стаи принялись колотить своих ребят Длинными хлыстами, пытаясь их остановить и вернуться в сражение. Даже когда она повстречалась с кентавром в бронзовых доспехах, еще было время бежать. От безумного блеска в глазах человеко-коня по спине Ганды пробежал холодок. Однако в качестве цели она выбрала столбы дыма на горизонте и направилась к ним.
Лутинка добралась до широкого гребня. Спускаясь по склону, она услышала, как под ногами чавкает земля, — столько крови здесь пролилось. Повсюду лежали тролли. Кое-где были и кентавры. Невдалеке над трупами грудой лежали обломки боевой колесницы. Несмотря на то что битва была в самом разгаре, дюжины воронов уже начали драку за лучшие куски.
Неподалеку пара сотен троллей заняла вершину холма и отчаянно противостояла отряду кентавров, которые галопом носились вокруг и осыпали троллей градом стрел.
На расстоянии больше мили к флангу приближались длинные ряды сверкающих серебром всадников. Хаос сражения, казалось, не имел к ним никакого отношения. Над их головами развевались пестрые знамена. Ввысь тянулся настоящий лес копий. Всадники ехали словно на парад. А затем в первом ряду опустили копья. Ганда смутно различала темную линию эльфийских рыцарей, раскрывавшуюся веером.
Лутинка отвернулась. Она не хотела видеть того, что там происходило. Закрыла уши, чтобы не слышать стоны раненых. Она не могла им ничем помочь. Их было слишком много. Ей очень хотелось, чтобы органы чувств отказались служить ей! Она не могла впитать в себя все эти ужасы.
Над ней скользнула тень. Над головой пролетали огромные орлы. Среди крылатых Ганда увидела ламассу. Война заполонила и небо!
На глаза навернулись слезы. Наполовину ослепнув, лутинка бродила среди мертвецов. Взобралась на следующий холм. Знакомый звук заставил ее ускорить шаг — испуганный рев рогатых ящериц. Никогда прежде лисьехвостая не была на этом холме, даже вообще в холмах к югу от Мордштейна, и тем не менее она пришла домой. Там, внизу, было ее стадо. Ганда издалека узнала старого Двуклыка, вожака, по зазубренному оранжевому краю большой роговой пластины, защищавшей его шею. Стадо выросло! Появилось много молодняка.
Рогатые ящерицы встали, образовав широкий круг. Их бронированные головы с широкими роговыми воротами и тремя изогнутыми рогами представляли собой защитный вал, внушавший уважение даже троллям. Животные не стояли плечом к плечу. Между ними оставались просветы до двух шагов в ширину, чтобы оставалась возможность мотать из стороны в сторону крепкими головами, если нападающие окажутся настолько дерзкими, чтобы связаться с ящерицами. Молодые рогатые ящерицы держались в центре круга. Там же были и пони, и козы путинских племен, путешествовавших на рогатых ящерицах.
На спинах взрослых ящериц были платформы из бамбука с низенькими палатками из козьей шерсти. На высоких шестах развевались знамена племен и семей, а также рубашки и другое белье, вывешенное для просушки. Веревочные лестницы были подняты на платформы. На треноги были установлены тяжелые арбалеты, готовые приветствовать любого врага острием отшлифованной четырехгранной стали. Но никто не нападал на лутинов, да и сами они не вмешивались в бой.
Мимо, к противоположному холму, пронесся эскадрон кентавров, не обратив ни малейшего внимания на лагерь рогатых ящериц. Маленькая долина была будто эпицентром урагана. Вокруг умирали тысячами, но здесь царил напряженный покой и вместо боевых знамен на ветру трепетали подштанники.
Ганда стала медленно спускаться по склону. Теперь она узнала и других рогатых ящериц. Волкогрыз и Увалень еще живы. Да и Лунный Ворот, молодая ящерица, на спине которой она когда-то жила, тоже была в стаде. Ее жесткая морщинистая кожа потеряла молодой светло-зеленый цвет и приобрела старческий матовый серо-зеленый.
Сердце лутинки гулко застучало. Для нее прошло всего лишь несколько недель, а для ее племени — пятнадцать лет. Узнают ли ее вообще? Кто еще жив из друзей? Все дети, которых она знала, выросли. Интересно, кто живет на спине Лунного Ворота? И где поселят ее?
На бамбуковых платформах виднелось лишь несколько лутинов. Старики и дети прятались в палатках. Показались женщины в ярко вышитых жилетках, грубых холщовых рубашках и узких брюках для верховой езды. Платья и юбки слишком непрактичны, когда путешествуешь со стадом. На мужчинах тоже были брюки, высокие сапоги и лоснящиеся кожаные куртки. В жаркие дни они не надевали рубашек. Неплотно затянутый шелковый шарф не позволял им натереть раны жесткими воротами ящериц. Большинство не застегивали курток. На груди болтались амулеты из перьев, деревянных дощечек и других всевозможных вещей, вплоть до высохшей пуповины или мумифицированного пальца ноги. Из-за поясов торчали рукояти коротких мечей и ножей, двух клинков, которые получал каждый лутин, становясь взрослым.
На Ганде по-прежнему было красное платье, в котором она в ту судьбоносную ночь предстала перед Эмерелль. Оно было неподходящим для жизни в степи. Лутинка чувствовала на себе взгляды.
Черный кое-что порассказал ей о ее легенде. Он был в курсе. Ведь, как бы там ни было, он печатал книги и листовки, в которых Элийя расписывал историю, выходя за узкие границы правды. Она была героиней, без вести пропавшей в темницах эльфов. Несгибаемая и храбрая, она якобы даже под пытками ничего не сказала о деле красношапочников. Ганда безрадостно улыбнулась. С этими историями придется жить. Тронуть их — значит нарушить шаткую границу между правдой и ложью, на которой строился мир, воздвигнутый Элийей в его трудах.
— Я комендант Ключик! — крикнула Ганда воинам, сидевшим за арбалетами. — Я вернулась, чтобы занять свое место в стаде. Отведите меня к Элийе!
Две воительницы направили на нее арбалеты. Между платформами на спинах рогатых ящериц стали обмениваться сигналами. Раньше у Ганды был свой флажок, с изображением красного ключика на желтом фоне. Сегодня для нее выбрали флажок со значением чужая. Увидев это, лутинка почувствовала себя задетой сильнее, чем ожидала.
Наконец одна из воительниц — в красном тюрбане — подала Ганде знак двигаться вдоль фронта рогатых ящериц.
— Ты найдешь Элийю на Волкогрызе! — крикнула она.
Ганда презрительно засопела. Значит, они хотят проверить ее! Чужая не смогла бы узнать, к какой ящерице идти. Что это за битва, в которой ее племя стало таким подозрительным? В прежние времена незнакомцев не встречали настолько враждебно.
Рогатые ящерицы внимательно смотрели на Ганду своими большими глазами цвета морской волны. Некоторые щелкали зубами. Дым и шум битвы тревожили их. Из круга то и дело раздавалось испуганное мычание молодняка.
Лисьехвостая остановилась перед ящерицей с серо-зеленым клювом. Широкие желтые полосы, похожие на стилизованные солнечные лучи, украшали роговой ворот. Волкогрыз был стар еще тогда, когда Ганда родилась. Даже сейчас, посреди битвы, он стоял, источая величественное спокойствие.
Лутинка посмотрела ему в глаза и осторожно вытянула руку вперед, чтобы погладить мясистую губу, переходившую в роговой клюв.
— Что, волки по-прежнему боятся тебя, силач? — нежно спросила она. — Ты мне кажешься старым, как скала, и таким же сильным. Я помню, как играла с кузнечиками в тени между твоих ног. Ты меня еще помнишь?
Крупная ящерица склонила голову набок. Широкие ноздри затрепетали. Рептилия шумно втянула воздух. А потом наружу вылетел шершавый лиловый язык. Кожи Ганды словно коснулся грубый песок.
— Поднимайся! — раздался голос над ее головой.
На поручни бамбуковой платформы опирался молодой лутин. Он приветливо подмигнул пришедшей. Что-то в нем показалось Ганде знакомым. Даже для лутина молодой человек был одет довольно экстравагантно. Его брюки были вышиты золотыми цветами. Вместо пояса был широкий красный кушак, из-за которого торчали рукояти ножа и короткого меча. На кожаной куртке красовались красные галуны. Вокруг шеи лутин обмотал грязный белый шелковый шарф. Куртка была нараспашку, был отчетливо виден плоский живот. «Красивый парень», — мимоходом подумала Ганда. Она взобралась по лестнице, затем протиснулась под поручнями.
Воин прищелкнул языком.
— Хорошо выглядишь, тетя Ганда. Ты… — Его взгляд задержался на ее серебряной руке. — Ради всех альвов, что это такое?
Ганда не ответила.
— Тетя?
Лутин широко усмехнулся.
— Никодемус. Я был еще маленьким, когда эльфы утащили
тебя, комендант. А теперь я вырос.
Ганда отступила на шаг, еще раз оглядела его от кончиков ушей до пят. Никогда она не узнала бы в этом самоуверенном молодом кобольде прежнего робкого мальчика. Теперь она понимала, почему он произвел такое впечатление на Рику, речную ведьму.
Лисьехвостый указал за плечо.
— Мой брат ждет тебя, комендант Ключик. — Никодемус поклонился и прошептал: — Будь осторожна. На него сегодня снова нашло. Он в ярости оттого, что тролли позволили так потрепать себя. Следи за словами. В такие дни никогда не знаешь, как он поведет себя.
— Спасибо, — коротко ответила Ганда. По крайней мере это не изменилось. Элийя и прежде частенько бывал подвержен приступам дурного настроения, а Никодемус, будучи ребенком, мог этого не замечать.
Внезапно молодой лутин обнял ее. Крепко прижал к себе. Ганда сунула острый лисий нос ему за воротник. От Никодемуса приятно пахло потом, лисьим мехом и ни с чем не сравнимым запахом рогатых ящериц. Лутинка с трудом сдержала слезы. Почти всю жизнь ее окружал этот запах. Она дома! Никакие эльфийские духи с этим не сравнятся.
— Иди, тетушка, — поторопил лутин. — Он не любит ждать.
Ганда высвободилась из объятий. Волкогрыз шевельнулся, и платформа слегка покачнулась. Лисьехвостой пришлось ухватиться за перила, чтобы удержать равновесие. Никодемусу в этом не было нужды. Он усмехнулся. Кто бы мог подумать, что из маленького шалопая получится такой видный лутин?
Обходя черную палатку, Ганда почувствовала себя заметно хуже. Раньше она хорошо понимала, как нужно воспринимать Элийю. Интересно, он сильно изменился?
Предводитель лутинов стоял, повернувшись к ней спиной. Он смотрел на широкое поле, на котором большая стая троллей ввязалась в ожесточенное сражение с боевыми колесницами эльфов. Элийя скрестил руки за спиной. Ганда почувствовала, что он знает, что она пришла. И наказывает ее молчанием.
На плечи Элийи был наброшен просторный красно-коричневый кожаный плащ. Из левого кармана торчала красная шапка. Вокруг шеи кобольда был повязан темно-красный шарф. Потрепанные синие брюки с широкими полосками по боковым швам были небрежно заправлены в сапоги. Была ли на нем рубашка, Ганда сказать не могла, пока он стоял к ней спиной.
Тролли выдержали сражение против колесниц. Осознав, что смять их не удастся, эльфы отступили.
— Масса торжествует над дерзостью эльфов, — наконец произнес Элийя. А затем обернулся.
Грудь его была покрыта бугристыми искусственными шрамами. Серебро блестело в шерсти на мордочке. Глаза холодно смотрели на лутинку сквозь стекла очков.
«Он постарел» — была первая мысль Ганды. И холод, которым он себя окружал, стал еще более жгучим.
— Да, моя грудь… Все мы вынуждены приносить жертвы. Среди наших союзников только тогда можно считаться настоящим мужчиной, если ты без причитаний можешь вынести такую экзекуцию. Они намазывают раны серой пастой. Говорят, будто бы туда предварительно мочатся их шаманки. Но это лишь один из множества ингредиентов. Раны плохо заживают, остаются жуткие шрамы. У наших союзников весьма своеобразное представление о красоте. Такова дена… — Элийя увидел ее руку. — И как тебе жилось в темнице?
Ганда удивилась. Неужели он действительно не знает? В конце концов поверил в истории, которые сам же и сочинил? По лицу лутина невозможно было ничего прочесть. Ничто не говорило о том, шутит он или говорит всерьез.
Лисьехвостая подняла серебряную руку и закатала рукав платья.
— Каждый заплатил свою цену, — сказала она, ничего конкретно не имея в виду.
Элийя подошел к ней вплотную. В его дыхании чувствовался чеснок. Он осторожно коснулся серебряной руки.
— Они жестоко обошлись с тобой, эти эльфы…
— Да.
— Хорошо, что тебе удалось бежать.
Ганде надоела эта игра.
— Я не была их пленницей. Я…
Элийя коснулся рукой ее губ.
— Ничего не хочу слышать. Знаешь, каждый сам создает свой мир. Он состоит из правды, недопонимания и лжи. Поэтому в конце концов мы всегда одиноки. Никто на самом деле не может разделить мир другого. Было время, когда я считал тебя предательницей, Ганда. Ты была нашим лучшим следопытом. Ты знаешь, как была нужна мне. Видели, как ты за одну ночь дважды вошла в замок Эмерелль. Ты же знаешь, у нас, лутинов, повсюду есть глаза. Никто не видел, чтобы ты выходила оттуда. Я сотни раз пытался попасть в замок. Но Эмерелль меня не ценит. Она умеет держать меня на расстоянии. А о наших шпионах не подозревает. За ней наблюдают даже в фехтовальном зале. Но найти тебя было невозможно. Я испугался, что ты мертва. Однако этому свидетелей не было. Пошли слухи, что ты предала наше дело. Ты, мое доверенное лицо! Я должен был что-то предпринять. Поэтому я сделал тебя мученицей. Комендант Ключик, похищенная эльфами, потому что была одной из величайших представительниц нашего народа… Героиня в битве за права кобольдов… Так ты продолжала служить мне, помогала продвигать наше дело. Не разрушай все, Ганда. Для наших соратников ты — лутинка, которой удалось уйти от палачей, верная все годы, что держали ее в застенках Эмерелль, не предавшая наше дело… Воительница, сбежавшая из-под стражи и вернувшаяся к нам, чтобы возобновить борьбу против угнетателей… Час победы близок, Ганда. Совсем скоро мы поднимем единым фронтом всех кобольдов и сбросим оковы правления эльфов.
— С незначительной поддержкой со стороны троллей. — Она оглядела широкое поле битвы. Стычки в непосредственной близости прекратились. Казалось, эльфы отступают.
— Цинизм не к лицу коменданту Красных Шапок, Ганда. Тролли — тоже жертвы эльфов. Совершенно закономерно, что мы поддерживаем друг друга в борьбе против общего врага.
— И в каком же свете предстает наше дело, раз нам требуется поддержка кровососущих чудовищ? — Лутинка коснулась испещренной шрамами груди Элийи. — Не окажется ли, что победа оплачена слишком дорогой ценой?
— Горит ли огонь в твоей груди, Ганда?
Она недоверчиво посмотрела на него.
— Что ты имеешь в виду?
— Есть ли что-то, за что ты без колебаний отдашь свою жизнь? Есть ли цель в твоей жизни? Существуют ли для тебя ценности высшие, нежели простое существование?
— До сих пор мне было довольно просто существовать.
— Какая же жалкая у тебя душа… Что случилось в эльфийской темнице с той Гандой, которую я знал? — Элийя схватил ее за ворот платья. Глаза его сверкали, голос почти срывался, когда он заговорил. — Ты должна гореть ради чего-то! Не важно, ради чего! Ради страсти к мужчине или ради какой-то высшей цели! Если ты не делаешь этого, то просто существуешь и ничто не отличает тебя от животного. Разожги в себе огонь! Идем со мной по моему пути, и твоя жизнь обогатится так, что ты даже представить себе не можешь. Ты спрашиваешь, как я мог заключить пакт с троллями. Этот союз принес свободу всем их рабам-кобольдам! А когда будут побеждены эльфы, а с ними и все те, кто поддерживает их, в Альвенмарке больше не будет рабства. И тогда будет не важно, в каком теле родилась душа. Важен будет только огонь в твоей груди, который движет тебя по жизненному пути. Всегда будут ремесленники, солдаты и командиры, которые чувствуют себя призванными вершить судьбы целых народов. Но твое рождение больше не будет определять твою судьбу. Таков мир, в котором я хочу жить. Мир, который я создам, Ганда. Ход истории предопределен. Восстание угнетенных против тиранов неизбежно. Общество продолжает развиваться, так же как юноша становится мужчиной. И то, что иго эльфийской тирании будет сброшено, тоже неизбежно. Единственный вопрос заключается в том, какое поколение даст силы для этой великой борьбы. Я решил, что время настало. Мой источник вечной молодости заключается в том, чтобы смотреть, как благодаря моей воле и моим поступкам мир вокруг меня изменяется к лучшему.
Ганда взглянула на поле боя, и Элийя, похоже, угадал ее мысли.
— Мы не имеем права быть слишком чувствительными, комендант Ключик. То, свидетелями чего мы являемся, — это роды. А во время родов течет кровь.
Лутинка сомневалась, что Элийя когда-либо присутствовал при родах. Но огонь, с которым он говорил, был реален. Лутин горел, и в этом она ему завидовала. У нее цели не было.
— Почему эльфы не нападают на нас?
— Потому что мы всего лишь слуги и торговцы. Мы не представляем угрозы. Они не могут предположить, чтобы рабы, столетиями выполнявшие грязную работу, вдруг восстали против них. Их мир неподвижен. Он идеален, и поэтому ничто не должно меняться. Я ведь уже говорил тебе, что каждый живет в своем собственном мире. Мой движется. В недалеком будущем наступит день, когда эльфы очень сильно удивятся. Они думают, что знают, как проходят фронты. — Элийя обвел рукой поле битвы. — Там место, где идет война, думают они. Но уже скоро мы принесем войну прямо в их дворцы!
На орлиных крыльях
— Там, внизу, этот похож на вожака стаи. Давай его поймаем!
Тученырь мысленно ответил. Перевернувшись через левое крыло, он ринулся вниз. Ледяное перо присоединилась к падению, равно как и крупный ламассу Артаксас. Когда их обладавший телом быка товарищ проводил очередной смелый маневр в воздухе, у Мелвина каждый раз захватывало дух. Он очень хорошо помнил тот день, когда они встретились впервые. Артаксас летел прямо на скалу, не предпринимая ни малейших попыток избежать препятствия. То, что он еще жив, граничило с чудом. Что это было, неудача или все же что-то другое? Крупный ламассу так никогда этого и не сказал.
Теплый ветер дунул Мелвину в лицо. Полуэльф расслабил мышцы на правой руке. Еще несколько мгновений… Тролли обнаружили их и бросились врассыпную. Они мужественные воины, этого у них не отнять. Того, что, несмотря на катастрофические потери, они будут пытаться собраться, Олловейн не предусмотрел. Они должны были убить вожаков стаи и шаманок. Войско троллей нужно обезглавить, только тогда оно лишится желания продолжать бой.
Тученырь растопырил перья, чтобы замедлить падение. Мелвин откинулся на каркасе спиной вперед. Держась коленями за поперечную перекладину, он висел головой вниз. Полуэльф увидел, как вожак стаи пытается пригнуться. Тученырь несся на тролля с головокружительной скоростью. Меч Мелвина описал в воздухе сверкающую дугу. Удар левой рукой пришелся троллю прямо в лицо. Волко-человек почувствовал, как ломаются кости серокожего. Как и все рейтарские мечи, оружие полуэльфа имело вытянутый противовес и было плохо сбалансировано для использования в поединке между двумя воинами. Этот меч создавали для другого. Он должен был наносить смертоносные удары бегущим врагам.
Описав крутой вираж, Тученырь устремился к небу, в дикой ярости испустил победный клич. Мелвин перевернулся и ухватился левой рукой за главную перекладину каркаса. Бросил быстрый взгляд через плечо. Вожак стаи троллей лежал среди воинов. Копыта Артаксаса барабанили по поспешно поднятым щитам. Таким образом тролли спасали свои головы, но сила удара копыт ламассу вдавила их в пыль.
Тученырь поднимался все выше. Теперь он, расправив крылья, описывал широкие круги. Орел позволил восходящему потоку поднять себя над горячей равниной.
С большой высоты поле боя немного напоминало стол для игры в фальрах. Можно было окинуть взглядом все, заметить каждое движение, Все, что у земли застилали пыль и дым, здесь, наверху, было как на ладони.
Вместе со сверкающими рядами эльфийских рыцарей Олловейн продвинулся в самое сердце тролльского войска. Боевой порядок всадников распался. Определяли картину воины, небольшими группками догонявшие бегущих. Они уходили все дальше и дальше, вглубь равнины. Далеко впереди Мелвин разглядел всадника в развевающемся белом плаще. С высоты было невозможно сказать, кто это — Олловейн или граф Фенрил. Но кто бы это ни был, он зашел слишком далеко. Нужно предупредить его! С фланга уже начинали собираться тролли. Скоро он окажется отрезан от остальных.
Мелвину пришлось повернуть голову, чтобы не потерять из виду всадника, в то время как Тученырь продолжал описывать круги. Под ними парили Артаксас и Ледяное Перо. Далеко на востоке в небо поднималась огромная туча пыли. Мелвин не сдержал улыбки, вспомнив, как Нестеус проклинал мастера меча. Вскоре после восхода солнца молодой кентавр получил приказ отойти с сотней человеко-коней далеко на восток. Там они должны были собрать вязанки сухих веток, чтобы привязать их к своим ногам с помощью веревок. Их единственная задача в битве заключалась в том, чтобы поднять как можно больше пыли и заставить троллей думать, что с востока приближается второе войско. Так что Нестеусу ни разу не придется взмахнуть мечом в этой битве.
— Ты видишь движение там, внизу, у ручья? Там, где полоса кустарника, — раздался в мыслях Мелвина голос Тученыря.
Полуэльф несколько раздраженно отреагировал на то, что его отвлекли. Он потерял из виду рыцаря в белом плаще. Воспитанник волков повернулся, и ему потребовалось некоторое время, чтоб разглядеть тот участок, который имел в виду большой товарищ.
— Что там такое? — прокричал волко-эльф.
Он знал орла давно и был певцом ветра, умевшим общаться с величественными хищниками при помощи одних мыслей, но чувствовал себя увереннее, когда за мыслями следовал голос. Мелвин знал, что шум ветра уносит большую часть его слов, однако в такие моменты не мог сдержаться.
Вместо ответа орел, описав широкую дугу, опустился ниже. У полуэльфа было весьма острое зрение, но, летая с Тученырем, он чувствовал себя слепым как крот.
Наконец Мелвин тоже разглядел движение. По кустам ползали фигуры. Засадный полк! И он двигался прямо на фланг карет, с которых взлетели шары. На том пути, который выбрали тролли, высокий гребень холма будет скрывать их от взглядов кобольдов. Лишь последние двести шагов им придется пройти по открытой местности.
— Если тролли захватят кобольдов врасплох, то отрежут остальному войску путь к отступлению.
Волко-эльф выругался. Меньше чем за полчаса победа могла превратиться в поражение.
— Отнеси меня вниз, к Элодрину!
Зеленые глаза
Олловейн глядел в клубящийся дым. Она здесь, он чувствовал это. Совсем рядом, за пеленой густого дыма, она ждала его. Линдвин. Сегодня — день, который снова соединит их. День, о котором он так мечтал. День, когда наконец затянется страшная рана на сердце.
— Главнокомандующий? — Сентор, старый воин-кентавр, казался удивительно далеким, несмотря на то что стоял всего в двух шагах. Его лицо было испачкано сажей, на которой черными слезами блестел пот. Как слезы во дворце Эмерелль. Теперь настал час исполнить ее смертный приговор.
— Нам нужно отходить к остальным, — хрипло произнес кентавр. Было видно, что он устал. Тяжелые марши последних ночей и битва выжгли его дотла. Сентор был подобен угасшему пламени. И тем не менее он не отходил от эльфа весь день.
Олловейн указал окровавленным мечом на клубящиеся полосы дыма.
— Кое-кто ждет меня там.
Кентавр решительно покачал головой.
— Там уже никого не осталось! Ты ведь слышишь рога. Мы должны отступить. Это был твой приказ, полководец.
Олловейн погладил шею своего жеребца. Наклонился к нему и прошептал:
— Давай, Златосерд. Ты знаешь, кого я ищу. Пронеси меня последний участок пути. Уже недолго.
Жеребец неторопливым шагом направился к дыму. Невдалеке над холмами в степи возвышалась одинокая скала, склоненная к востоку, ее очертания отчетливо выделялись на фоне затянутого дымом неба. В тени ее уже собралось несколько троллей. Там были не только воины. Олловейн узнал одного подростка. Рядом с ним стояла старая карга, опиравшаяся на посох, и еще одна троллиха, прятавшая лицо за маской. К утесу спешило все больше и больше воинов… Мастер меча тяжело вздохнул. Вот бой, которого он искал.
— Должно быть, это юный король! — выругался Сентор. — Давай поскорее убираться отсюда. Здесь скоро будет кишмя кишеть троллями.
— Не беспокойся. Я рыцарь. Я не убиваю детей.
— Я не о том, главнокомандующий. Они убьют нас. Их слишком много! Прошу, Олловейн. Идем!
Движение в дыму привлекло внимание мастера меча. К югу от скалы располагались руины. Может быть, давно заброшенный охотничий замок. Сохранилось слишком мало, чтобы определить, что это было прежде за здание. Не считая нескольких фундаментальных стен, одна сквозная филигранная каменная арка окна — вот и все, что осталось от былого великолепия.
Неподалеку от окна потерпела крушение колесница из Альвемера. Гордые кони лежали в обломках. Колесничий даже в смерти сжимал поводья. В обгоревшей траве рассыпались растоптанные стрелы. На ветру лениво покачивались порванные шелковые знамена. К разбитому колесу повозки был прислонен большой тролльский щит. С подветренной стороны сидел кто-то, закутанный в потрепанный плащ. Он вяло помахал Олловейну.
Движение руки… Внезапно мастер меча почувствовал себя словно в трансе. Он мерз, как на той ледяной равнине, когда нашел Линдвин в брошенном лагере троллей. Раскаленная жара солнечного дня улетучилась. Он снова почувствовал пронзающий до костей ветер Снайвамарка.
Белый жеребец медленно брел к колеснице. Мечта, родившаяся в Искендрии, осуществится! На этот раз он спасет ее. Он не допустит, чтобы Галавайн вывел из игры фигуру волшебницы! Прошлое и настоящее слились в одно. Его любовь к Линдвин преодолела путы времени. На этот раз она не умрет! Олловейн спрыгнул с седла.
Рыжие волосы обрамляли бледное лицо. Прекрасные зеленые глаза пленили его. Они… Рыжие волосы?
— Клянусь ветрами моих предков! Олловейн! Они приближаются со стороны скалы. Нужно уходить!
Грубые слова кентавра разрушили мираж. У Линдвин были черные волосы! Она… Эльф отбросил порванный плащ. Под ним сверкнул зеленый доспех с золотыми пряжками. Перед ним лежала Кайлеен, графиня Дориенская.
— Беги… — прошептала она. — Я не хотела звать тебя, когда махнула рукой. Хотела подать тебе знак, что нужно бежать… Я… — С ее губ закапала кровь. Выше бедра из доспехов торчала сломанная спица колеса.
— Ты не умрешь, — мягко произнес Олловейн.
Он вонзил в землю меч и подхватил Кайлеен на руки. Покачнулся под весом одетой в доспехи воительницы. Жеребец пошел ему навстречу. Поставив ногу графини в одно из стремян, Танцующий Клинок поднял ее в седло.
За их спинами раздался хриплый клич. Один из троллей вызывал его на бой.
— Отвези ее к Нардинель! — приказал Олловейн кентавру. — И ни к кому другому! Нардинель спасет ее. По крайней мере, на этот раз я не опоздал.
Кентаврийский воин ждал.
— Увези ее, Сентор!
— Только вместе с тобой, командир!
— Ты слишком слаб, чтобы везти ее, мой скакун тоже вымотался, чтобы уйти с нами двоими на спине, если я сяду позади Кайлеен. Пока что мы можем спасти от троллей две жизни!
— Зачем ты это делаешь?
Как объяснить это кентавру?
— Затем, что я рыцарь, — резко ответил Олловейн. — А теперь скачи, чтобы остался хоть кто-то, кто сможет поведать мою историю.
С доспехов эльфийской графини капала темная кровь, пачкая белую шерсть жеребца.
Мастер меча вспомнил кровь Линдвин на снегу.
— Скачи! — крикнул он. А потом хлопнул жеребца по боку. — Скачи!
Сентор схватил поводья.
— Я приведу подкрепление. Держись!
За спиной Олловейна снова раздался вызывающий клич. Теперь уже слишком поздно! Тролли были повсюду. Они отрезали Сентору и Кайлеен путь через холмы. У кентавра выбили меч из руки. Графиня обмякла в седле. Ее голова лежала на гриве жеребца.
— Оставьте этих двоих! Пусть увидят, как он умрет! Мастер меча прав. Должны быть свидетели его смерти, иначе понапридумывают дурацких историй.
Это сказала старая карга. Ее голос был полон сил. Несмотря на то что она стояла на расстоянии более сотни шагов, эльф разобрал каждое ее слово так отчетливо, будто находился прямо рядом с ней.
Тролльские воины подчинились.
— Возьми свое оружие, мастер меча!
Олловейн повиновался. Времени у Кайлеен совсем немного. Если он ввяжется в настоящий бой, она истечет кровью.
Мастер меча поднял оружие в воинском приветствии и поцеловал сталь. Больше она никогда не убьет.
Вот снова они, зеленые глаза Линдвин. За пеленой дыма. Она здесь, она ждет его!
Олловейн с улыбкой пошел навстречу троллю, бросившему ему вызов, и не стал уклоняться от удара, нацеленного ему в голову.
Посланник
Альвиас вздохнул с облегчением, когда вырвался из бесконечного потока отступающих всадников. Один из уроков Фальраха не шел у него из головы. Подразделение конницы подобно стреле в колчане мастера войны. Если цель выбрана удачно, выстрел будет убийственным. Но, как и стрелу, ты не сможешь использовать свою конницу в битве дважды. Не важно, победят всадники или будут отброшены, даже самые дисциплинированные войска обладают свойством рассыпаться после атаки. Либо они бегут от превосходящего по численности противника, либо преследуют разбитого врага.
Окровавленные кентавры и эльфийские рыцари в помятых доспехах бок о бок уходили по высохшему руслу реки. На победителей они не были похожи.
Гофмейстер Эмерелль направил жеребца в невысокий прибрежный кустарник. Он остановился рядом с минотавром с перевязанной головой, тяжело опиравшимся на копье и глядевшего на поток отступающих.
— Где мне найти главнокомандующего, друг?
Великан поднял голову. Их взгляды встретились. Вместо одного из глаз у воина осталась лишь пустая окровавленная глазница. Минотавр молча указал на холм к востоку от того места, где они стояли.
— Спасибо.
Альвиас махнул рукой своему эскорту, приказывая следовать за ним. Гофмейстер устал. Целые сутки он не вылезал из седла. А его коню, похоже, долгая скачка проблем не доставила. Его шаги по-прежнему сильны, несмотря на то что шерсть вся в репейнике, а пыль просторных степей заставила покраснеть белки глаз животного.
Ландшафт мягкими волнами спускался на север, открывая взгляду широкую равнину. В нескольких милях Альвиас разглядел войско рогатых ящериц, вставших кругом для защиты детенышей. Повсюду он видел отдельных всадников и колесницы, торопящиеся уйти по ложбине к пересохшей Мире. Лишь немногие шли на восток, туда, где на холме над тяжелыми повозками развевалось знамя Эмерелль, золотая лошадь на зеленом фоне, и штандарты Альвемера с серебряными русалками.
Гофмейстер радовался, что сможет наконец передать послание королевы. Он так давно знал Эмерелль, но ему никогда еще не доводилось видеть ее в таком странном настроении, как в тот вечер, когда она попросила его отыскать Олловейна. Королева настойчиво просила его вручить послание лично мастеру меча и никому другому.
Альвиас повел эскорт вниз по холму. Колесницы наверху были сдвинуты, образуя широкий круг, словно они подобно рогатым ящерицам пытались защитить свое войско. На холме в истоптанной траве лежали сотни троллей. Но союзники тоже заплатили смертельную дань кровью.
Кобольд, размахивавший грязным красным сигнальным флажком, провел новых защитников в просвет в стене укрепления из повозок. Они устало переступали через тела, в то время как колесничие уводили своих соратников к руслу реки. Гофмейстер увидел, как воительница с длинными светло-русыми волосами вдруг застыла. Медленно подняла копье и вонзила длинное острие в горло троллю. Тело великана дернулось, а она тем временем повернула лезвие в ране и выдернула его. Ее товарищи даже не обратили внимания на совершенное мимоходом убийство одного из раненых.
Внутри укрепления из повозок битком стояли сотни лошадей. Часть повозок образовывали второе, внутреннее каре. Боковые стены платформ были откинуты. Там рядом с хрупкими эльфами лежали кобольды и минотавры, грудные клетки которых напоминали массивные винные бочонки. Страдания размывали все границы между народами. Воняло фекалиями и мочой. В воздухе гудели мухи. Некоторые эльфы и кобольдессы отчаянно пытались остановить потоки крови и поставить смерть на место. Альвиас увидел под повозками длинные ряды трупов. В этот день смерть составила длинный список побед.
Истощенный старый кентавр поднес к одной из повозок женщину в золотисто-зеленых доспехах. Полуконь с трудом держался на ногах, но мучил целителей до тех пор, пока рядом с воительницей не опустилась на колени прекрасная эльфийка. Лицо ее, забрызганное кровью, было пепельно-серым от усталости, но это не могло заставить поблекнуть почти эфирную красоту. В эльфийке было что-то доброе и благородное. Что-то, что казалось настолько же лишним среди военной бойни, как вооруженный тролль посреди цветочной поляны.
Целительница коснулась горла раненой, отбросила ее порванный плащ в сторону и поглядела на сломанную спицу, торчавшую сбоку из доспеха. Альвиас находился слишком далеко, чтобы услышать, что сказала прекрасная эльфийка, но это было и не нужно. Ее печальное качание головой говорило больше всяких слов.
Кентавр грубо схватил целительницу за руку.
— Он умер ради нее, ты слышишь? Нельзя, чтобы это оказалось зря! Ты ее спасешь, даже если это будет последнее, что ты сделаешь! Ты должна сделать это ради него! Ты…
Рассерженные крики кентавра заглушили рога.
— Вам нужно письменное приглашение или вы просто трусы? — набросился молодой воин на Альвиаса и схватил поводья его коня.
Гофмейстер заметил, что начальник эскорта собирается дать достойный ответ. Но одного взгляда оказалось достаточно, чтобы слова остались невысказанными. Альвиасу уже доводилось слышать об этом молодом воине в поношенных доспехах и со странно выпирающими планками на рукавах.
— Думаю, капитан Мелвин — один из полководцев. Он…
— Он не станет тратить время на вежливость. Спешивайтесь! И следуйте за мной!
Альвиас спешился, отцепил от седла черный щит. Набросил на плечи плащ и последовал за волко-эльфом. Несмотря на то что посланник королевы по-прежнему упражнялся в фехтовании, времена, когда он в последний раз стоял на поле битвы, остались в далеком прошлом. Гофмейстер предпринял попытку направить по венам спокойствие ровного дыхания, но вместо того, чтобы расслабиться, почувствовал, что левую руку свело судорогой.
Мелвин отвел прибывших к одной из перевернутых повозок, рядом с которой трупы лежали настолько плотно друг к другу, что не было видно травы. Альвиас старался не смотреть на лица мертвецов. Здесь пали многие эльфы. Большинство из них он знал по приемам во дворце Эмерелль.
— До сих пор я не видел тебя в войске, — заявил Мелвин. — Надеюсь, ты сражаешься хорошо.
— Я тоже на это надеюсь, — сухо ответил посланник.
У подножия холма собирались сотни троллей. Сухие щелчки копьеметателей сменили звук рогов. Гофмейстер увидел, как одного из серокожих отбросило на несколько шагов назад, когда одно из коротких копий пробило ему грудь.
— Чтобы между нами не возникало непонимания: если ты считаешь, что это не для тебя, то уходи сейчас. Если удерешь посреди сражения, я тебя заколю.
— И ты думаешь, это так просто?
Из наручей на руках волко-эльфа выскользнули длинные стальные когти.
— Просто, не просто, но я это сделаю. Можешь быть уверен! И твоя лейб-гвардия мне не помешает. Мы должны удержать этот холм, ты, придворный подхалим! Не знаю, что происходит в голове вожака стаи там, внизу, но, очевидно, он решил сначала разбить нас здесь и только потом пробираться к руслу реки. А это значит, что, пока мы здесь сражаемся, путь к отступлению будет открыт. С каждым вдохом, на протяжении которого мы удерживаем холм, мы спасаем жизнь воину. Нас меньше, и мы вымотаны. Один-единственный трус, который сбежит посреди битвы, может решить вопрос победы и поражения. — Мелвин обвел правой рукой строй. — Все они вообще-то не хотят торчать здесь. Они держатся, потому что знают, насколько это важно. Но если побежит хотя бы один, паника вспыхнет, словно сухая солома. Так что? Ты в достаточной степени мужик, чтобы остаться здесь?
— Знаешь, я столько времени просидел в седле, что у меня такое ощущение, будто мне под самую драгоценную часть подсунули факел. Даже если бы я хотел, я бы не смог бежать. Поэтому для того, чтобы сыграть здесь в героя, у меня наилучшие предпосылки.
Полуэльф улыбнулся.
— Для того, кто сунулся в степь с эскортом из комнатных собачек, лицом к лицу с ордой троллей ты проявляешь поразительно много юмора. Меня зовут Мелвин.
— Очень приятно, — ответил гофмейстер и усмехнулся, осознав, что формальности дворцового этикета настолько въелись в его плоть и кровь, что даже здесь он не может переступить через привычку. — Меня называют Альвиасом.
Мелвин застонал.
— Тот самый Альвиас? Гофмейстер Эмерелль?
— Боюсь, что не могу этого отрицать.
— Еще одно место, где мне не стоит показываться!
— Почему же?
— Полагаю, ты захочешь взять реванш.
Альвиас улыбнулся.
— Что ж, при дворе действуют некоторые правила, равно как и на поле битвы. И там я обладаю неоспоримой властью. Один-единственный гость вроде тебя, который использует воду, очевидно, лишь для того, чтобы время от времени промочить горло, может обратить в бегство всех придворных ароматом, защищающим его лучше всякого доспеха. Твое появление могло бы навеки разрушить славу моей госпожи, дающей лучшие балы в Альвенмарке, — новость, которую в мгновение ока разнесут даже в самые отдаленные княжества бегущие гости. Так что как только твоя нога ступит в замок Эмерелль, я велю схватить тебя паре конюших, которые лучше переносят резкие запахи, чем слуги в наших ваннах. И они отскоблят тебя в стойле, пока твой запах не уменьшится настолько, что горничные и банщицы при твоем появлении не упадут в обморок. И если ты позволишь выкупать себя в цивилизованной ванной и помассировать твои мышцы ароматным маслом, то я могу себе представить, что ты понравишься хотя бы тем дамам, которые постоянно находятся при дворе, ведь, как бы там ни было, твоя слава бежит впереди тебя, Мелвин.
Полуэльф, защищаясь, поднял вооруженные когтями руки.
— Довольно, Альвиас! Довольно! Можно мне теперь окунуться в мирный бой? Перед острыми языками я совершенно безоружен.
— Словесной перепалке можно научиться, равно как и владению мечом. Я с удовольствием попытался бы дать тебе пару уроков. Полагаю…
Оглушительный боевой клич троллей оборвал речь Альвиаса. Лупя боевыми молотами в щиты, отряд у подножия холма пришел в движение.
— Сколько у нас еще патронов, Мишт?
Кобольд, левая рука которого лежала на залитой кровью перевязи, перегнулся через борт повозки.
— Три снаряда на каждый копьемет и горстка арбалетных болтов. Большинство лучников с колесниц пришли сюда с пустыми колчанами. Это будет последняя атака, которую мы сможем встретить серьезным обстрелом.
— Тогда нам лучше позаботиться о том, чтобы тролли больше не возвращались.
— В следующем ближнем бою тебе следует быть с ними неприветливее, чтобы до этих тупоголовых наконец дошло, что мы им не рады.
— Сделаем, Мишт. Сделаем. Теперь у нас есть тайное оружие. Надушенный гофмейстер.
Кобольд захихикал.
— Ты можешь быть по-настоящему жестоким, Мелвин.
Альвиас облизал пересохшие губы. Давно уже он не сражался, но не забыл, как толковать определенные-знаки. Такая дурашливость ничего хорошего не предвещала. Это был способ справиться со страхом. И если воин вроде Мелвина проявляет признаки страха, то, значит, имеются веские причины для беспокойства.
Стрелы летели навстречу троллям, но, несмотря на это, серокожие перешли на бег. Гофмейстер слышал низкие голоса вожаков стай. Они напоминали своим ребятам, чтобы те держали щиты повыше и сохраняли спокойствие. Когда великаны взбегут по склону холма, то запыхаются и будут хуже сражаться. Враги уже на расстоянии всего двадцати шагов!
Альвиас обнажил меч. Кобольды-арбалетчики, прятавшиеся под повозками, дали залп. Они целились низко, троллям в ноги. Целая дюжина серокожих рухнула на колени.
— Ты наверняка знаешь труды мастера меча Фальраха, — произнес Мелвин.
Гофмейстер кивнул.
— Он считает, что в безнадежном бою самое лучшее — удивить врагов. Ты готов удивить их?
Альвиас испуганно посмотрел на полуэльфа.
— Ты ведь не станешь…
Мелвин поднял вверх кулак.
— В атаку! Сгоните их с холма!
Повсюду среди повозок повскакали воины союзников, уставшие, оборванные. Кобольды обнажали короткие мечи и неслись вперед рядом с огромными минотаврами. Эльфийские рыцари Альвемера и Аркадии поднимали роскошные щиты. Кентавры в золотых доспехах устремились с холма. Это была последняя, отчаянная попытка. Альвиас увидел, как запрягают лошадей в повозки с ранеными. Возможно, последняя атака даст им возможность уйти.
Гофмейстер отдался на волю волны атакующих. Безумие какое-то! Тролли превосходят их по численности по меньшей мере втрое. И вдруг Альвиас осознал, что послание Эмерелль никогда не найдет Олловейна, если он умрет здесь. Нужно было отдать сообщение кому-нибудь другому. Нужно было… Гофмейстер пригнулся, уходя от летящей на него массивной булавы. Рефлексы в порядке. Бесчисленные часы, проведенные в фехтовальном зале, пригодились. Он увидел брешь в защите тролля и, сделав выпад, вонзил меч ему в ногу прежде, чем в сознании успела сформироваться мысль о контратаке. Слегка провернув клинок, Альвиас высвободил меч, качнулся вперед и почувствовал, как за спиной, на волосок от него, просвистела в воздухе булава. Посланник королевы перекатился через плечо, вставая, левой рукой нанес удар по лодыжке тролля. Меч пронзил плоть и кость. Серокожий упал, и, прежде чем успел закричать, воин-кентавр вонзил ему в грудь двойной меч.
Щит мешал гофмейстеру. Собственные движения казались Альвиасу неловкими. Возможно, дело было еще и в том, что среди троллей он чувствовал себя ребенком. Эльф пригибался, искал бреши в защите атакующих и пытался не останавливаться ни на мгновение. Было тяжело проскальзывать мимо Щитов размером с дверь и вонзать сталь в твердокаменные тела противников. Для своего роста тролли оказались довольно проворными. И они были хорошо обучены. Это уже не войско изголодавшихся чудовищ, как в былых войнах. Тролли изменились.
Альвиас двигался, словно танцор, между больших серых тел. Он прорвался за линию атакующих. Теперь они были повсюду. Гофмейстер повернулся, нанес удар под коленную чашечку, пригнулся. Тролли мешали друг другу. Чтобы эффективно применять огромное оружие, им нужно было место. Место, которого в такой толчее у них просто не было.
Легкий надрез разрубил сухожилия, заставив беспомощно рухнуть очередного великана.
От троллей воняло прогорклым жиром и потом. Некоторые нарисовали на телах круги и поставили отпечатки ладоней кровью жертв. От линии атаки вниз по холму катился оглушительный шум. Боевые кличи, разъяренные крики, отчаянные стоны раненых…
Альвиас провел скользящий удар по верхней части бедра. Мгновение он с удивлением разглядывал серый узор на коже жертвы. Она напоминала гранит. Поразительно, как схожи тролли со скалами своей родины…
Финт заставил раненого тролля испуганно отскочить. Он столкнулся с одним из своих товарищей, оба рухнули наземь. Альвиас воспользовался моментом. Надрез оставил тонкую красную линию на горле противника. Тролль проследил за ним взглядом, слегка повернул голову, и линия превратилась в зияющую щель, из которой пульсирующими потоками хлынула кровь.
Краем глаза гофмейстер заметил движение и привычным, заученным жестом поднял щит, чтобы принять удар. И еще до того, как пришла боль, понял, что допустил ошибку. Здесь ведь не зал для фехтования!
Удар тролля по силе не отличался от лошадиного пинка. Альвиаса сбило с ног, отбросив на приличное расстояние. Он ударился о что-то мягкое и соскользнул на землю. «Какая глупая смерть, — на удивление безучастно подумал он. — Жертва тренировок в фехтовальном зале…»
Удар меча он легко сумел бы отразить. И во время тысяч уроков он так и поступал. Это движение вошло в его плоть и кровь. Заученное, выполняемое мышцами и сухожилиями без размышлений. Все это хорошо, пока тебе противостоит воин такого же роста. Но принимать таким образом удар тролльского боевого молота просто глупо!
Массивные серые ноги переступили через Альвиаса. Тролль поднял боевой молот, чтобы обрушить его на грудь гофмейстера.
На глаза эльфа навернулись слезы. Левая рука почти ничего не чувствовала после удара. Альвиасу почти удалось уйти. Удар лишь задел плечо. Гофмейстер вскрикнул. А потом тролль над ним рухнул на бок. Существо с окровавленными когтями переступило через поверженного великана. Мелвин!
Полуэльф двигался, как-то странно пригнувшись. Его атаки были быстрыми, эффективными, безжалостными. Им недоставало легкой элегантности. Он, будто хищник, пытался отыскать горло жертвы.
Оглушенный болью, Альвиас наблюдал за тем, как тролли отшатывались от Мелвина. Другие воины пытались проникнуть в широкий круг, образовавшийся вокруг эльфа. Минотавр, от которого несло самогоном, опустился на колени рядом с Альвиасом и подхватил его на руки. Никогда еще гофмейстер не был так благодарен столь вонючему существу.
Внезапно, словно по тайному знаку, тролли снова атаковали. Кентавр рухнул на землю, беспомощно дрыгая сломанными ногами. В полуденной жаре раздавались пронзительные крики. Кровь брызнула в лицо Альвиасу.
Минотавр грубо швырнул его на платформу повозки и снова повернулся, собираясь атаковать. Гофмейстер лежал среди мертвых кобольдов. Один из них до сих пор сжимал свой арбалет, странное оружие, установленное на деревянный ящичек. Малыш лежал между распорками копьемета, прикрепленными к повозке. Стальное плечо орудия выпало из крепления. Длинные снаряды с четырехгранными наконечниками были разбросаны по полу. На деревянной платформе лежало также несколько серых камней. Некоторые из них были испачканы кровью. Очевидно, они и определили судьбу кобольдов.
Все громче и громче раздавались крики сражающихся. Альвиас хотел посмотреть, что происходит вокруг. Он не мог просто лежать, отдавшись на волю судьбы. Оглушенный болью, он подтянулся, держась за борт телеги. Тролли пробились к повозкам. Битва союзников представляла собой последнюю попытку воспротивиться неизбежному.
Гофмейстер потянулся к арбалету, лежавшему у его ног. Но левой рукой он не мог двигать, а одной рукой зарядить оружие невозможно. Альвиас обескураженно огляделся в поисках меча. Должно быть, клинок остался на поле боя, там, где эльф упал. Гофмейстер упрямо обнажил нож. Так он, по крайней мере, умрет с оружием в руках.
У подножия холма звучали дюжины боевых рогов. Звук был такой, будто в атаку собиралась огромная конница. Во время потасовки в воздух поднялось столько пыли, что происходящее было видно плохо.
Огромная серая рука легла на борт повозки рядом с Альвиасом. Показалась уродливая голова с покрасневшими глазами. Увидев нож, тролль усмехнулся:
— Слишком маленький!
Гофмейстер хотел было вонзить кинжал в запястье негодяю, но легкий удар серокожего сбил его с ног. Между мнимыми погибшими подскочил кобольд, рука которого лежала в перевязи. Он направил арбалет на нападавшего. Раздался резкий щелчок — кобольд спустил курок. Болт вошел троллю прямо в переносицу.
— Слишком крупная цель, чтобы промахнуться.
Кобольд опустил оружие. У него дрожали руки.
— Это был мой последний заряд.
Альвиас подошел к стрелку. Это был тот же самый малыш, с которым Мелвин разговаривал перед началом сражения.
— Ты Мишт?
Стрелок усмехнулся.
— У гофмейстера королевы, наверное, должна быть хорошая память на имена. Жаль, что тролли вот-вот размажут ее хранилище по повозке.
Эльф упрямо поднял кинжал.
— Первый, кто решит это сделать, пусть следит за своими пальцами.
— Меня такими речами можешь не подбадривать, — пробормотал кобольд. — Слова слишком дешевы.
Альвиас глубоко вздохнул.
— Думаю, я сказал это, чтобы подбодрить себя. Иногда помогает звук собственного голоса. Похоже, там полным ходом атакует конница. Как думаешь, они нас отсюда вытащат?
Мишт взобрался на перевернутую плетеную корзину, чтобы заглянуть за деревянный борт. Он тоже обнажил нож.
— Не надейся, гофмейстер. Мы — последний резерв. Нет больше никого, кто нас вытащит, если только мы не сделаем это сами.
Альвиас подошел к кобольду. Сражающиеся немного отошли от повозок. Рога теперь звучали совсем близко.
— Кентавры, — произнес Мишт, как будто этим объяснялось все происходящее.
Гофмейстер увидел, что некоторые тролли бегут вниз с холма. Потом их стало больше. Поднятая пыль застилала обзор.
— Запрягайте коней! — крикнул эльф в погнутых доспехах. — Мы отступаем!
Усталые воины поднимались по холму. Их плащи висели клочьями. Воительница с короткими светлыми волосами указала на Альвиаса, потом что-то сказала своим спутникам. Теперь эльф узнал князя Элодрина. Полководец направил коня к повозкам.
— Неожиданное место для встречи с королевским гофмейстером.
— Я ищу мастера меча. — Альвиас нащупал кожаный цилиндр на поясе. — У меня для него срочное сообщение от королевы.
Взгляд Элодрина ожесточился. Остальные воины старались не смотреть посланнику в глаза.
— Где мне найти мастера меча?
Князь Альвемера указал на поле битвы.
— Где-то там. Ты опоздал.
— Кто-нибудь может отвести меня к нему?
— Ты не понимаешь? — грубо переспросил Элодрин. — Он уже не прочтет твое послание. Он мертв.
— Должно быть, это ошибка. Он мастер меча! Он… — Альвиас запнулся. Поднял кожаный цилиндр с печатью королевы. — Он ведь…
— Один из моих воинов видел, как он погиб, — произнес кентавр с серебристыми волосами в бороде. Он пытался сохранять спокойствие, говорил быстро и отрывисто. — Ветеран из Филангана. Он хорошо знал Олловейна. Совершенно исключено, что полуконь ошибся. Мастер меча отдал своего коня, чтобы с поля битвы увезли графиню Кайлеен. Тролли окружили его и убили. Он даже не… — Кентавр покачал головой. — Это было больше похоже на казнь, чем на бой.
Гофмейстер снова нерешительно посмотрел на кожаный цилиндр.
— Дай сообщение мне! — потребовал Элодрин. — До возвращения в Фейланвик командование снова переходит ко мне. Я должен знать, что королева хотела сообщить Олловейну.
Альвиас колебался.
— Приказ Эмерелль был однозначным. Это сообщение предназначено только для Олловейна.
— Ты что, настолько тяжело ранен,
что не видишь, что происходит вокруг? — ледяным тоном поинтересовался князь Альвемера. — Ты видишь войско, дошедшее до предела своих сил. В любой миг наше организованное отступление может превратиться в бегство. Если бы не Нестеус, атаковавший со своими кентаврами троллей со спины, на этом холме остались бы одни трупы. Ты знаешь, что серокожих прогнала всего лишь сотня кентавров? Они подняли такой шум, словно от степи приближалась целая конница. Как только тролли поймут, насколько мы слабы, они атакуют снова. Поэтому мы оставляем холм и постараемся отступить как можно скорее. Я должен знать, какое срочное сообщение было у Эмерелль. Ты же знаешь, она может видеть будущее! Возможно, она хочет предупредить о врагах за спиной? Или нашелся предатель? Или к нам идет подкрепление? Ты хочешь отвечать за то, что умрет множество детей альвов только потому, что ты цепляешься за приказы, Альвиас?
Аргументы князя нельзя было так просто отбросить. И тем не менее, взламывая печать и вынимая послание, гофмейстер чувствовал, что предает Эмерелль и Олловейна. Он хорошо знал почерк королевы, но если бы не стоял рядом, когда она писала это, то не поверил бы, что сообщение написано ею. Почерк был торопливым, буквы сильно наклонены и неразборчивы.
Прости меня, я ошиблась.
Береги себя.
Возвращайся.
Живи!
Альвиас тяжело вздохнул. И разорвал записку.
— Что там было написано? — настаивал Элодрин.
— Ничего, что имело бы теперь значение. — Гофмейстер видел, каким подавленным вышел из тронного зала Олловейн. Альвиас обернулся к кентавру с седыми прядями в бороде. — Что, говоришь, сказал твой воин? Что это было больше похоже на казнь, чем на бой?
Человеко-конь кивнул.
— Да. Очевидно, мастер меча даже не пытался защититься. Его свалил первый же удар. Он… — Кентавр запнулся. — Это было… Я… — Больше говорить он не мог.
— В записке было что-то, что могло бы объяснить его поведение? — спросила светловолосая воительница.
— Нет, — солгал Альвиас.
Книга третья
ОБЕЗГЛАВЛЕННЫЙ
Меч
Вполне довольный собой, Никодемус полировал клинок нового меча. Этим оружием в бою пользоваться он не сможет. Это был эльфийский меч, и вообще-то он был чересчур велик и тяжел для кобольда. Но пока что он оставит его себе. Хотя бы потому, что клинок так роскошен. Он может пристегнуть его за спиной, как двуручник. И если лисьеухий решит продать его, то станет богатым. Хотя… Нет, несправедливо будет оставить деньги себе. По крайней мере пока не закончено сражение за свободу народа кобольдов. Работа Черного дорогого стоит!
Но сегодня хороший день для всех угнетенных! На поле боя скопилось целое состояние. Тролли, словно вороны, интересовались только мясом. Повсюду на равнине и холмах горели небольшие костры. Широкая полоса кустарника у ручья, там, где прятался со своими ребятами вожак стаи Бродгрим, была почти полностью выкорчевана. Сломанные колесницы, остатки одежды, даже кости — все шло в ход, чтобы поддерживать огонь. Над равниной витал запах жареного мяса.
У Никодемуса сжималось горло, когда он думал о том, какое мясо там жарят. А завтра придется выступать, чтобы отнести как можно больше мяса в потайные кладовые. При мысли об этом молодой комендант лутинов содрогался. До сих пор они носили в кладовые только буйволиное мясо, тушки свиней, мамонтовую ветчину и тому подобное. На этот раз мясо будет другим… Однако дело есть дело! Элийя связался с троллями, и при том, что о них можно сказать много плохого, об этих вонючих каннибалах, слово свое они держат.
Никодемус посмотрел на свое отражение в стали меча. Выглядел он хорошо. Узкий длинный нос с густой рыжей шерстью, узкие губы, на которых не было ни единой бородавки, острые, безупречно белые зубы. Молодой лутин порадовался тому, что скоро снова сможет ездить по стране, агитируя за дело Красных Шапок…
Лисьехвостый украдкой бросил взгляд на Ганду. Комендант Ключик заботилась о раненых кобольдах, которых обнаружила на поле боя. Их было очень мало. Но они были так благодарны! Парни понимали, что случилось бы с ними, если бы их обнаружили тролли. Стоит Элийе поговорить с ребятами пару вечеров, и они наверняка станут верными красношапочниками.
При мысли о старшем брате Никодемус испытал легкий укол ревности. Всегда все достается Элийе. Он умеет говорить так, что слушатели в конце концов забывают обо всем. Никодемусу никогда не доводилось видеть, чтобы брат не смог убедить кобольда в справедливости дела Красных Шапок. Именно Элийя завербовал коменданта Скорпиона и Железную Комендантшу. Ее, Железную, постигла ужасная смерть. И несмотря на то, что поговаривали, будто бы они со Скорпионом были вместе, комендант вел себя совершенно спокойно.
«Он бы так не поступил», — подумал Никодемус и снова посмотрел на Ганду. Невероятно, как она хорошо выглядит! А ведь она должна быть примерно одного возраста с Элийей. Ему нравилось смотреть на лутинку. Он делал это и раньше, когда еще был сопляком, и она при этом ничего такого не думала. Возможно, она даже не подозревала, что он был влюблен в нее почти точно так же, как и в Лицу.
И почему он только влюбляется в женщин, которые и знать его не хотят? Ах, Лица! Теперь она где-то в Сердце Страны. Вызвалась добровольцем, чтобы служить там, в подполье, делу Красных Шапок. Причислять себя к ним в последнее время стало небезопасно. Никодемус снова вспомнил Железную. Она стала мученицей, героиней. Ее имя будут помнить и через сотню лет.
Лутин поднял голову. Ганда неспешно брела к нему. И почему она снова бросилась на шею Элийе? Он ведь даже не знает, как обращаться с женщинами!
Какая-то она немного жутковатая с серебряной рукой. Интересно, что она пережила в эльфийских темницах? И насколько невежливо будет спросить об этом?
— Ну что, хорошо поохотился?
Никодемус положил меч в траву и смущенно улыбнулся.
— Плохо, что завтра нам снова придется уходить. Здесь, в степи, валяется целое состояние.
— Оно будет лежать здесь и через пару дней, когда мы вернемся. Но мясо нужно унести. Я не совсем понимаю, в чем смысл всей затеи, но для троллей это очень важно. Должно быть, нужно быть троллем, чтобы понимать, какой смысл в кладовых, к которым так просто не подобраться.
Никодемус знал подоплеку. Это имело отношение к созданию единого фронта, к троллям и разбегающимся стадам животных, к зиме, долгим маршам, израненным ногам, пустым желудкам и… Хм… Возможно, он все же не понимает всех подробностей. Но Ганде он этого рассказывать не станет. Если Элийя не посвятил ее, значит, наверняка были на то причины. И он не станет вмешиваться.
— В степи лежит целое состояние, — повторил лутин. — И есть разница, соберем мы его только через пару недель или сейчас. Оружие и доспехи нужно смазывать, иначе все заржавеет. И кто знает, что здесь произойдет, пока нас не будет. У эльфов драгоценные камни даже на доспехах. По крайней мере у некоторых. И ты не поверишь, сколько чокнутых отправляются на битву с туго набитыми кошельками. Правда, Ганда! Это просто чудовищно. Вместо того чтобы оставить деньги семье или племени, они берут их с собой, когда речь идет о том, что кому-то перережут глотку. Никогда ведь не знаешь, вдруг это проделают с тобой. Это все равно что раздарить деньги.
— Полагаю, немногие воины задаются столь… глубинными вопросами. Воином становятся, когда в собственном племени места не остается.
Никодемус почесал левую бровь. Хм, это прозвучало слишком пренебрежительно. Воины очень важны! Они ведь герои. А герои нужны каждому народу.
— Я думаю, воином становятся и тогда, когда отдаются душой и телом своим идеалам, так, как мы. У нас целое племя воинов. — Он махнул рукой в сторону лагеря рогатых ящериц. — Любой там без колебаний отдаст жизнь за наше дело. Даже ящерицы.
Ганда усмехнулась.
— Что такого смешного, комендант?
— Я просто представила себе, как Лунный Ворот будет выглядеть в красной шапке. — Ганда усмехнулась еще шире. — Очень впечатляет! Она стала бы идеальной героиней в сражении за единый фронт кобольдских народов.
Никодемус попытался вспомнить слово, которым пользовался брат, чтобы заклеймить такие неподобающие замечания. Пораженчество! Вот оно. Может быть, Ганда приобрела привычку так странно шутить, чтобы пережить ужасы эльфийских застенков? Точно! Раньше она такой не была… Или была? Ее так долго держали в казематах…
— Тебе стоит отправиться со мной в одно из следующих путешествий, Ганда. Было бы очень полезно, если бы ты рассказала о своих переживаниях в эльфийских темницах. Ты единственный комендант, которому удалось оттуда выбраться. Если бы ты смогла открыть другим кобольдам глаза на то, какие бездны разверзаются под прекрасными домами и дворцами…
— Думаю, моя кандидатура для этого не самая подходящая.
— Ты не можешь говорить об этом, потому что это было настолько ужасно, да?
— Именно.
Что-то в тоне, которым Ганда произнесла это, Никодемусу не понравилось. Но тот, кто пятнадцать лет провел в эльфийской тюрьме, имеет право быть немного странным. Молодой лутин еще раз провел полиролью по лезвию. Отсвет заката, словно кровь, отразился на эльфийской стали. Какое чудесное оружие! Наверняка его ковали кобольдские кузнецы! Интересно, оно зачаровано? Может быть, оно никогда не тупеет? Или может резать железо, как масло? Или того, кто носит этот меч, нельзя ранить… Нет, это точно не то. Нераненным тот парень уж никак не выглядел!
— А сколько вообще Красных Шапок? — нарушила долгое молчание Ганда.
— Тысячи. — Никодемус гордился тем, что создал его старший брат. — Мы повсюду. В эльфийских дворцах не происходит ничего, о чем бы мы не знали. Наши разведчики вездесущи. К нашему делу присоединились даже несколько фавнов и цветочных фей. Дни рабства сочтены. Скоро наступит эпоха, когда каждого будут ценить по поступкам, а не по народу, среди которого он родился.
— Чудесная мечта, — задумчиво произнесла лутинка.
— В наших руках возможность превратить мечты в реальность, Ганда. Нам стоит только захотеть.
Комендант печально улыбнулась.
— Да, мир кажется таким простым. Но это так здорово — иметь мечту и жить ею. Это дорогого стоит. Я не стану…
— Что такое? — Ганда вдруг застыла, будто увидела змею. — Ганда?
— Меч! Откуда он у тебя?
— Чудесное оружие, не так ли? Я уверен, он принадлежал князю и стоит целое состояние.
— Откуда у тебя этот меч?
Комендант совсем спятила. Никодемус не помнил, чтобы ему когда-либо доводилось видеть ее такой взволнованной. Что это с ней?
— Там, где между холмами скала. Я нашел его там. — Лутин полез в карман. — А еще я нашел там очень красивую брошку, и золотые монеты, висевшие на лошадиной сбруе, и…
Ганда повелительным жестом оборвала его речь.
— Отведи меня туда! Немедленно!
— Но вот-вот стемнеет и…
Лутинка схватила его серебряной рукой. Никодемус захрипел. Хватка у лисьехвостой была как у тролля. Ганда едва не сломала ему руку.
— Ладно, ладно. Я отведу. Только идти довольно далеко.
Лутину было неприятно шагать по полю битвы. Ему уже доводилось видеть мертвецов, хоть и не так много. Из-за жары тела раздулись. Хуже всего дело обстояло с мертвыми кентаврами. У них деревенели ноги, иногда трупы дергались или пускали ветры.
Полчища воронов оставляли Никодемуса равнодушным. Несмотря на то что для них был так богато накрыт стол, они продолжали драться за лучшие куски. Что донимало лутина, так это мухи. Поднимаясь с трупов, они вились в воздухе, словно черный туман. Их было бесчисленное множество, как травинок в степи. И они мучили даже живых. Ползали по лицу, пытаясь забраться в уголки глаз и ноздри. Никодемусу даже думать не хотелось о том, где были эти мухи всего несколько мгновений назад.
Повсюду бродили тролли в поисках мяса. Лутин отворачивался, когда они наклонялись над трупом со своими каменными ножами. Он умел снять шкуру с только что убитого кролика, выпотрошить его. Это было нормально. При этом он думал о жарком или супе, который скоро можно будет приготовить. Но это было что-то другое…
Наконец они добрались до скалы. Никодемус прошел немного дальше, до развалин. Солнце скрылось за холмами на западе, окрасив небо красным светом. Вскоре лутин нашел место, где в земле торчал меч. Лисьехвостый тащил его с собой и вставил между сухими кустиками травы. Из-за тяжести оружие слегка наклонилось. Невдалеке вздымалась полуразвалившаяся арка окна.
Ганда вертелась по сторонам. Пристально разглядывала убитых, лежавших вокруг колесницы, искала следы в траве, затем медленно пошла по направлению к утесу. И вдруг побежала.
— Что с тобой, комендант?
Для Никодемуса оставалось загадкой, почему она ведет себя так странно. Может быть, меч принадлежал одному из ее палачей? И если да, то почему она хочет его найти? Или дело только в том, что она хочет увидеть его мертвым? Может быть, она сошла сума? Ему доводилось слышать о безумцах, которые большую часть времени кажутся нормальными, пока вдруг, как гром среди ясного неба, не начинают вытворять странные вещи.
Никодемус следовал за Гандой на некотором расстоянии. Он просто обязан рассказать обо всем Элийе. Он должен знать об этом, прежде чем прикажет лутинке отыскивать для них и всего стада путь по золотой паутине. Никодемуса охватила холодная ненависть к эльфам, так сильно изменившим Ганду.
— Никодемус, скорее!
Лутинка опустилась на колени. Перед ней в высокой траве лежал эльфийский рыцарь. На нем был роскошный нагрудник и белый плащ. Должно быть, парень был князем. Но теперь он представлял собой лишь кусок мертвой плоти. Нагрудник помялся, был весь залит кровью, одежда порвана. Все тело его представляло собой сплошную рану. А шлем! С одной стороны красовалась такая вмятина, что там поместился бы кулак Никодемуса.
— Что ты здесь делаешь, Негодяй ты этакий? Почему не сидишь рядом со своей королевой, изучая книгу? Почему твой меч так далеко от тебя? — Ганда дрожащими руками ухватилась за завязки шлема. В приступе внезапной ярости она ударила эльфа кулаком в грудь. — Ну же, дыши! Думаешь, я должна тебе что-то, потому что ты сидел у моего ложа? Я лутинка. Мы лжецы и воры! Нам неведом долг! И не воображай, будто мне жаль тебя! — На глаза у нее навернулись слезы.
— Идем, Ганда. — Никодемус осторожно положил руку ей на плечо. — Нам нужно идти. Ты ничего не сможешь для него сделать.
— Оставь меня!
Она снова и снова колотила эльфа по груди, не переставая разговаривать с ним. Наконец ей удалось даже расстегнуть ремешки шлема.
— Давай, помоги мне! — рыкнула она на Никодемуса.
Кто-то объяснял, что нужно потакать сумасшедшим в их безумстве. Поэтому лисьехвостый опустился на колени рядом с Гандой и решил промолчать о том, насколько сумасшедшим кажется ему все происходящее.
Они осторожно провернули шлем из стороны в сторону. Наконец рывком удалось полностью снять его. Из-под него вывалилась окровавленная масса. Никодемусу пришлось отвернуться. Ему было тошно.
— Это же просто волосы, — пробормотала Ганда. — Не кривись так. — Она осторожно стала ощупывать череп эльфа.
Что бы там ни говорила комендант, лутину не хотелось смотреть на парня. Лицо его казалось каким-то перекошенным. Почему она просто не оставит в покое этого чертова мертвеца? Пусть его забирают тролли!
— Возвращайся в лагерь и приведи кого-нибудь, кто поможет нам нести его!
— Что? Брось, Ганда. Он мертв. Давай просто оставим его здесь.
— Сейчас ты пойдешь за помощью! — закричала она на него. Ее глаза сверкали безумием.
— Хорошо. — Никодемус поднял руки, успокаивая ее.
Вряд ли Элийя проявит понимание, узнав обо всем. Если станет известно, что такая знаменитая комендант безумна, это бросит тень на все дело. Придется найти какое-то решение, смущенно думал Никодемус. А ведь Ганда всегда нравилась ему. Проклятые эльфы! Это все их вина. Они разрушили разум коменданта. И зачем он только нашел тот проклятый меч? Может быть, тогда безумие не проявилось бы…
Никодемус печально побрел обратно в лагерь. Они потеряли Ганду в тот же день, когда она к ним вернулась.
Лутин застегнул жилет. Похолодало. Невдалеке от руин он заметил трех белых лошадей, бродивших по полю битвы.
Великое умирание
Бестия почувствовала это. Все началось в полуденный час. Существо, с которым они стали единым, хотело уйти от моря, и вскоре пришлось подчиниться. Воля аббата и остальных из рефугиума была достаточно сильна, чтобы противостоять монстру. Но чудовище нашло слабое место. Гадина убьет одну из сестер и одного из братьев Себастиена, если он не станет подчиняться. Порождение тьмы питалось муками его совести. Только вчера оно охотилось на группу молодых русалок и убивало. Детей! Позже чудовище объяснило, что оно сделало это ради Себастиена. Потому что он так чудесно страдал из-за этого.
И вот теперь они здесь.
Себастиен попытался закрыть свою душу от того, что видел. Он должен развязать войну, которая поглотит Альвенмарк и всех его обитателей. Сегодня он стал свидетелем финала этой бойни. Сидевшее внутри него чудовище провело его много сотен миль до этой выжженной солнцем равнины. Он даже не мог оценить, насколько далеки они от моря. Их тело не подчинялось тем же законам, что другие тела. Оно скользило над землей быстрее ветра.
Себастиен не понял, как животному удается так быстро передвигаться. Может быть, исключительно силой мысли? Этого он не знал.
Сначала они летали над полем битвы, словно канюк, и смотрели. Бестия радовалась тому, что видит так много смертей, наблюдает за тем, как огни жизни отчаянно сопротивляются угасанию.
Себастиена тоже захватил вид сражения. Сметающая все на своем пути атака, проведенная эльфами и кентаврами… Он сам когда-то был воином. Это было так давно… Но такой битвы, как в этот день, он не видел никогда. Тролли страстно и безоглядно верили в эту старую женщину и этого ребенка. Где бы эта пара ни появилась, начинали снова собираться войска. Вообще-то в этот день войско троллей должно было быть уничтожено. Но ребенок и старуха сумели изменить ход событий.
Себастиен отвлекся, поэтому не мог сказать, когда появились два других призрачных волка. Они замерли в небе совсем рядом с ними. Но они не смотрели вниз. Все трое понимали друг друга. Это было не столько чувство, сколько уверенность; Себастиен не мог сказать, как они делают это, но бестии устроили военный совет. Аббат чувствовал, что чудовище, в теле которого он заперт, испытывает безумную радость. А обычно такое бывало, только когда оно могло мучить и убивать.
Втроем призрачные волки спустились с неба. Скользнули над полем битвы, питаясь жизнями. Убивать они предпочитали тех, у кого еще была надежда. Легкораненых, но тех, кто не мог идти самостоятельно. Тех, кому еще можно было помочь, и тех, кто об этом знал. Умирающие их не интересовали.
Поведение троих волков напомнило Себастиену одного городского фогта, за которым он наблюдал когда-то в детстве. Тот чиновник пришел на большой еженедельный базар и бродил от лотка к лотку. Повсюду брал что-то. Это было просто кошмарно. Здесь полакомился двумя сливами, там грушей, которую укусил лишь дважды, прежде чем отбросить в сторону. И никто ничего не сказал. «Вот это настоящая власть», — подумал Себастиен в своем детском простодушии и захотел однажды стать таким же могущественным, как этот фогт.
«Некоторые желания исполняются неправильно», — с горечью подумал аббат. Сначала он переживал, что оружие и магия эльфов могут их убить. Он до смерти испугался, когда один из воинов пронзил его тело полуторным мечом. Себастиен почувствовал оружие, но никакого вреда оно ему не причинило. На какой-то миг аббату даже понравился смертельный страх в глазах эльфа, осознавшего, что его атака провалилась. Себастиен искренне сожалел о том, что испачкал душу таким недостатком. Он так жалок!
— Тебе просто нравится самобичевание, — насмешливо произнес голос бестии.
— А я люблю причинять боль другим. Мы отлично дополняем друг друга. Твои муки — словно неиссякаемый источник радости, Себастиен. Поэтому я буду терпеть тебя в себе даже тогда, когда поглощу все остальные подвывающие души, с которыми мы делим это тело.
Себастиен всем сердцем захотел найти способ закрыться от этого голоса. Он посмотрел на других призрачных волков. Интересно, в них тоже такие же души, как его, — измученные бестией пленники? Могут ли они услышать его? Ответа он не получил.
«Нужно уходить отсюда, — наконец разочарованно подумал аббат. — У нас есть миссия!»
— Неужели вы, люди, никогда не наслаждаетесь плодами своей работы? То, что происходит здесь, и есть то, над чем мы так усиленно работаем. И это только начало! Нас ждут горящие города, бесконечные потоки беженцев, тысячекратная смерть. Мы подобны запевалам, руководящим огромным хором. И каждый голос кричит о муках смерти. Ты радуешься песне, что прозвучит во всем Альвенмарке? Тебе ведь должно нравиться! Эльфы убили ваших самых важных священнослужителей. А тебя Тьюред и брат Жюль избрали для того, чтобы стать мечом божественной мести. Почему я не слышал, чтобы ты кричал от радости? Ты перестал быть верным своему богу Тьюреду?
Войско разбивается
…Уже вечером того дня, когда произошло сражение, стало ясно, что потери под Мордштейном далеко не так огромны, как казалось вначале. Разрозненные отряды постепенно собирались. Капитаны без устали гнали длинные маршевые колонны по руслу реки, составляли списки потерь и пытались собрать свои подразделения.
Князь Элодрин из Альвемера снова принял на себя верховное командование, и никто из союзников не стал оспаривать у него этот пост. Однако уже в первый день отступления у него произошел спор с капитаном Мелвином. Вопреки всем приказам капитан вернулся вместе с черноспинными орлами. Только позднее стало известно, что он обшаривал поле битвы в поисках пропавшего полководца. Мы все знали, что происходит с нашими погибшими. Мысль о том, что тело Олловейна попадет в руки троллей, была невыносима для Мелвина. Всю ночь и добрую часть следующего дня они искали его. Наверное, не обошлось без стычек с троллями. Но полководца не нашли. И ссора между Мелвином и Элодрином стала первой трещинкой в хрупком сосуде, в который превратилось войско Фейланвика. Мелвин и его отряд были изгнаны, несмотря на то что они должны были служить нашими глазами.
С военной точки зрения, пожалуй, то, что произошло у Мордштейна, можно считать победой. Тролли потеряли тысячи воинов, мы, в конечном итоге, лишь пару сотен. Их поход в Земли Ветров откладывался на месяцы, как оказалось позднее. Но к чему победа, которой никто не видел? Со смертью Олловейна боевой дух нашего войска упал. Победители не оставляют на поле сражения своих убитых и раненых, говорили простые воины. Победители не убегают, словно побитые собаки. Победителям не вырезают сердце, потому что именно сердцем и был для нас Олловейн. Он был сердцем войска, был более важен, чем голова.
Те немногие дни, на протяжении которых нами командовал мастер меча, сильнее, чем прежде, оттенили недостатки Элодрина. Князь Альвемерский — расчетливый тактик. Он знает войну, из сильно измотанного войска, покинувшего поле битвы при Мордштейне, за шесть дней отступления он снова собрал рать, прошедшую организованными рядами в победном параде по улицам Фейланвика. Вероятно, он был слишком рассудителен, чтобы тронуть сердца воинов. Вскоре нас покинули минотавры, чтобы подготовиться к своим тайным ритуалам осенних месяцев в родных горах. Немногим позже ушли и кентавры, потому что настало время перегонять стада на зимние пастбища и в степных племенах на счету был каждый мужчина. Но прежде состоялись поминки, во время которых был похоронен хрупкий союз племен Земель Ветров…
«О войне с троллями»,
написано Кайлеен, графиней Дориенской,
тальсинское издание с золотым обрезом, с. 759
Весенний день в горах
Кадлин стояла, прислонившись к теплой скале, и смотрела вниз. Бьорн сильно отстал от нее. Лицо у него стало пунцовым, он сопел, словно старый лось. Когда он не сидел на лошади, то двигался едва ли быстрее хромого сурка. А учитывая шум, который парень производил, можно было и не надеяться, что удастся поймать хотя бы мышь, пока он находится поблизости. Может быть, он и хороший стрелок, но уж точно нехороший охотник! И если бы не тот порыв ветра… То, что она уступила ему во время турнира лучников, до сих пор злило ее. Бьорн не упускал возможности напомнить Кадлин о том, что он стреляет лучше. Иногда он бывал просто невыносим!
Не нужно было брать его с собой. В одиночку она продвигалась бы гораздо быстрее! Эйрик заставил большую часть охотников рассредоточиться, после того как воинские части и рабочие достигли перевала, на котором должны были возвести новую крепость. До наступления зимы приказано было охотиться подальше от строительства, чтобы вблизи нового замка осталась дичь. Ведь когда выпадет первый снег, длительная охота будет невозможна. Еще они должны познакомиться с местностью и привыкнуть к разреженному горному воздуху. Эйрик разделил охотников на группы по двое-трое. Кадлин с усмешкой вспомнила о том, какая возня поднялась среди желающих присоединиться к ее отряду. План найти хорошего парня и, быть может, следующей зимой сыграть свадьбу, пожалуй, реален.
Девушка подозревала, что Бьорн воспользовался своим высоким положением или подкупил Эйрика пригоршней монет. То, что с ней послали именно его, удивило Кадлин. Вообще-то Бьорн принадлежал скорее к числу воинов, чем охотников, несмотря на то что был хорошим лучником.
Кадлин нравилось быть с ним. Ему легко удавалось рассмешить ее. Если бы он только был немного старше… Девушка с усмешкой поглядела на сына герцога. Он безнадежно перегружен. Кроме лука, колчана со стрелами и охотничьего ножа он взял с собой кабанье копье с широким лезвием, к тому же еще одеяло, две фляги с водой и мешок провианта, которого хватит, чтобы прокормить зимой ораву из десятерых детей. У Кадлин было даже не вполовину меньше. Из провианта — только немного хлеба, сыра и соли. В конце концов, они охотники. Если они не сумеют подстрелить ужин для себя, то заслуживают ночевки с пустыми животами.
Бьорн наконец нагнал девушку и, тяжело дыша, оперся о скалу, к которой прислонилась и она. Лицо его было мокрым от пота.
— Тебе нужен отдых? — спросила Кадлин, хоть и знала, что он на это ответит.
— А что, похоже? — с трудом переводя дух, ответил Бьорн. — Я специально шел медленнее, чтобы ты могла немного отдышаться здесь. Я ведь не девочка, которой нужен привал каждые пару сотен шагов.
— Ты действительно больше похож на вьючного осла, чем на девочку. — Она взяла лук и указала на холм. — Наверху, прямо под границей лесов, между соснами просека. Наверное, бурелом. Там мы наверняка сможем найти хорошее место для лагеря, как думаешь?
— Конечно.
Было совершенно очевидно, что парню просто не хватает дыхания, чтобы предложить что-то другое. До просеки было больше часа пути. Кадлин прикинула, не разумнее ли постоять немного и поболтать, чтобы Бьорн смог выровнять дыхание.
— Сегодня довольно жарко.
— Не особо.
Он произнес это и тут же вытер рукавом мокрый от пота лоб. Вот дурак!
— Тогда ты, наверное, просто забрызгал лицо водой из фляги.
— Вот именно.
— Теперь я понимаю, зачем ты несешь две фляги. Из одной ты пьешь, а вторую используешь для того, чтобы время от времени освежаться.
— Правильно.
Она постепенно начинала злиться. Как можно так бесстыдно врать?!
— Если так, то можешь пойти впереди. Предлагаю шагать быстрее. Там, наверху, где-то должно быть небольшое озерцо. Было бы здорово немного поплавать, правда?
Бьорн покраснел еще сильнее. Может быть, он стыдится показаться ей голым? А может быть, не умеет плавать. И вдруг он нагло улыбнулся. Вообще-то он выглядит совсем неплохо. Если бы он только не был так юн!
— Входить в воду разгоряченным неумно. — Парень по-прежнему с трудом переводил дух и говорил запинаясь. — Кроме того, мне нравится идти за тобой и разглядывать твой зад. Судя по тому, как ты им покачиваешь, ты об этом знаешь.
Широким шагом Кадлин устремилась к лесу, злясь на себя за то, что его слова так сильно задели ее. Вот сволочь! Он еще будет просить ее взять себе часть его поклажи! Как будто она нарочно виляла бедрами! И что он себе возомнил?! Просто когда ходишь, задница покачивается. Это неизбежно. Она — и вилять задом! Неужели он считает ее одной из тех девушек, которые забывают всякий стыд только потому, что хотят заполучить мужа? Если он думает о ней так, то она ему покажет! У этого парня еще молоко на губах не обсохло! Наверняка еще ни разу не спал с женщиной. Наверное, не знает, зачем нужна та штука между ног, кроме как для того, чтобы мочиться. И чего она согласилась идти именно с ним? Что на нее нашло, когда она согласилась?
Девушка оглянулась через плечо. Очевидно, Бьорн с трудом продвигался. И он действительно таращился на ее зад!
Кадлин понеслась вперед. Жадные взгляды Бьорна сбили ее с толку. Может быть, он все же больше мужчина, чем она хотела себе признаться? Его наглые слова разозлили. Ей самой собственный зад казался слишком узким. Как у мальчика. Сестра постоянно дразнила ее из-за этого. У Сильвины формы были пышнее. Поэтому она и заполучила своего рыбака, несмотря на то что была младше Кадлин на два года. Просто она выглядит так, как должна выглядеть женщина.
Кадлин еще раз мельком оглянулась. Бьорн продолжал пялиться. Совершенно бесстыдно! Она улыбнулась и немного расслабилась. А потом принялась подчеркнуто вилять бедрами. Пусть смотрит! Когда она будет купаться наверху в озере, у него, наверное, глаза из орбит вылезут. Допустим, и грудь у нее слишком маленькая. Но если она распустит волосы, он даже не заметит. И ему нравится ее зад. Сыну герцога!
В приподнятом настроении Кадлин вошла в сосновый лес. Здесь приятно пахло смолой и свежей зеленью. Густой слой сосновых иголок пружинил, приглушая все звуки. Ощущение было такое, будто она скользит по лесной подстилке. Девушка пошла немного медленнее, чтобы Бьорн не потерял ее из виду. Интересно, он уже спал с женщиной? Его отец — довольно грубый мужик. Может быть, он подсылал в постель к сыну одну из горничных. Бьорн был не таким, как Ламби. В первую очередь, на него можно было смотреть, не покрываясь гусиной кожей. Старый герцог с наполовину отрубленным носом выглядел страшно!
Кадлин вспомнила собственного отца. Кальф испытал настоящее облегчение, когда она пошла с Бьорном. Похоже, парень ему нравился. А отец в людях разбирается. Впрочем, почему он постоянно избегал короля, оставалось загадкой. Об Альфадасе говорили много хорошего, и тем не менее Кальф очень сильно нервничал, когда тот оказывался поблизости.
Кадлин стало зябко. Под деревьями все же довольно прохладно. Выше по склону, в тени, она даже кое-где видела пятна снега. Может быть, все-таки не слишком хорошая идея — плавать в горном озере. Вода наверняка ледяная.
Прогнав эти мысли, девушка попыталась стать с лесом одним целым. С тех пор как она научилась ходить, Кальф всегда брал ее на охоту. Отец отточил ее чувства. И теперь она знала, что не стоит идти по следу оленя, который заметила в нескольких шагах от себя. Ему больше пяти часов. Шансы нагнать животное весьма низки. От Кадлин не ускользнули и слабые бороздки в ковре из сосновых иголок. Такие следы оставляют мелкие животные, снующие по одной и той же тропе между тайниками и возможными местами кормежки.
Охотница понаблюдала за белкой, суетливо копошившейся в мягком грунте в поисках сосновых шишек, спрятанных в прошлом году. Вдалеке услышала ритмичное постукивание дятла. Других птиц она не заметила. Вероятно, их спугнул двуногий вьючный осел, по-прежнему упрямо топавший за ней.
Почти целый час шла Кадлин по лесу, когда наконец достигла бурелома из крупных поваленных деревьев. Среди разбитых стволов торчали огромные обломки скал. Лавина оставила в лесу широкую просеку.
Девушка обошла препятствие по дуге. Это место наилучшим образом подходило для стоянки. Между стволами и ветками можно легко найти защищенное от ветра место. Может быть, Даже пещеру, настолько узкую, что не будет иного выхода, кроме как лечь совсем рядом, чтобы укрыться. Кадлин вспомнила ночи прошлого лета, безумные любовные игры с рыбаком, и от ложбинки между ног к животу поднялось живительное тепло.
Склон по другую сторону соснового бурелома был опустошен. Из разрытого грунта торчали корни высотой в человеческий рост. Мелкие камни и зияющие дыры в земле затрудняли поиск пути. Немного выше девушка заметила группу зайцев. Внезапно животные замерли. Кадлин двигалась осторожно, ветер дул ей в лицо. Зайцы не могли заметить ее. Она поискала в небе силуэт хищной птицы, но ничего не увидела.
А потом она услышала хруст ломающейся ветки. Что-то двигалось в густом подлеске и зарослях ежевики примерно в сотне шагов от нее. Зайцы вскочили, и спустя несколько ударов сердца их и след простыл.
Снова хрустнула ветка. В тихом лесу звук этот казался жутким. Умолк стук дятла. Кадлин натянула тетиву лука, достала из висевшего на бедре колчана стрелу. У нее было такое чувство, что там, наверху, кто-то нарочно шумит. Это наверняка не зверь! Кто-то хочет заманить ее.
Легкий ветерок стих. В лесу воцарилась мертвая тишина. Охотница даже перестала слышать сопение Бьорна. Но его она оставила далеко позади соснового бурелома. Возможно, он воспользовался тем, что исчез из ее поля зрения, и устроил небольшой привал.
Маленькие волоски на шее Кадлин встали дыбом. За ней наблюдают! В воздухе появился неприятный запах. Воняло падалью. Запах сосен почти заглушал вонь. Он был едва уловим, почти не ощущался.
Прищурившись, девушка вгляделась в заросли ежевики. Над просекой пронесся резкий хруст. Кто-то сломал толстую ветку.
И вдруг раздался оглушительный рев. Кадлин обернулась и подняла лук. Из хаоса разбитых деревьев вырвался снежный лев. Огромная серо-белая бестия.
Девушка отпрянула. Подняла лук и выстрелила, но стрела была нацелена плохо и лишь коснулась густой львиной гривы, не причинив вреда.
Не отводя взгляда от твари, Кадлин понеслась вверх по просеке, то и дело спотыкаясь о корни. Часть стрел высыпалась из колчана. Она поспешно положила на тетиву новую стрелу.
Снежный лев следовал за ней. Пугающе быстро животное ринулось вперед, перепрыгнуло через корни и почти настигло девушку.
Кадлин натянула тетиву до самой щеки. Она целилась в правый глаз льва. Сердцебиение успокоилось. Она уже не видела перед собой смертоносного хищника, только свою янтарную цель.
Стрела сорвалась с тетивы. Бестия присела, готовясь к прыжку, и стрела пронеслась мимо. Оставив глубокий окровавленный след на лбу хищной кошки, она запуталась в густой гриве. Снежный лев оглушительно заревел. Яркая кровь текла на правый глаз, капала на губы.
Кадлин отпрянула. Правая рука потянулась к колчану со стрелами. Еще один выстрел, пока лев в ярости, подумала она. Это последняя возможность! Оперенные древка выскользнули из пальцев. Она поспешно отступила на несколько шагов, чтобы увеличить расстояние между собой и зверем.
Спокойствие, напомнила Кадлин себе, делая выдох. Наложив стрелу на тетиву, она отошла еще на шаг, когда что-то железной хваткой обхватило левую лодыжку. Девушка рухнула навзничь. Стрела унеслась в небо. Серебристо-серая тень скользнула над охотницей. Казалось, время потекло медленнее, словно Ткач Судеб решил дать Кадлин последний шанс попрощаться с миром. Она отчетливо увидела грязь и репейники на животе снежного льва. Его огромные лапы с кривыми светлыми когтями, которые сейчас начнут обрывать мясо с ее костей… Длинный хвост, заканчивавшийся черной кисточкой…
Девушка больно ударилась о землю. Разбитые корни проткнули ее кожаную охотничью рубашку, царапнули кожу. Над ней было небо. Поразительно безбрежное, безоблачное, ослепительно-яркого синего цвета…
Камни, зашуршав, поехали вниз, когда снежный лев приземлился за ее спиной. Падение дало Кадлин еще немного времени. Она выпустила лук, который по-прежнему сжимала, вынула из-за пояса охотничий нож. Она умрет, но лев поплатится кровью за то, что выбрал себе в качестве жертвы именно ее.
— Эй ты, вшивый уродец! Иди сюда! Сразись, как мужчина! — Из-за соснового подлеска выскочил Бьорн, вызывающе размахивая кабаньим копьем.
Он кричал изо всех сил. И действительно, лев отвернулся от Кадлин и, зарычав, пошел навстречу юному охотнику.
Девушка попыталась встать. Лодыжку пронзила жгучая боль. Похоже, она растянула сухожилие. Кадлин еще раз попыталась подняться, но тут же снова опустилась на землю. Выругавшись, охотница потянулась за луком.
Бьорн и снежный лев кружили неподалеку. Сын герцога присел, удерживая копье низко над землей. Острие следило за каждым движением льва.
Кадлин не отваживалась позвать Бьорна. Лев мог атаковать в любой миг. Если она сейчас отвлечет юношу, это может означать его смерть. Но без предупреждения она не могла стрелять. Риск попасть в Бьорна был слишком велик.
Хищная кошка пронзительно зарычала. Юный герцог отпрянул. И в тот же миг лев прыгнул. Передней лапой он ударил по острию кабаньего копья, отбрасывая оружие в сторону. А затем всем весом обрушился на Бьорна. Тот упал.
Кадлин спустила стрелу. Выстрел был нацелен плохо. Стрела попала в правую заднюю лапу льва. Зашипев, дикая кошка обернулась. Молодой воин неподвижно лежал на земле. Его охотничья рубашка была разорвана.
Охваченная холодной яростью, девушка вытащила новую стрелу. Ей приходилось держать большой лук горизонтально, поскольку подняться она не могла, и из-за этого не могла изо всех сил натянуть тетиву. Что ж, по крайней мере, она не безоружна.
Хромая, снежный лев приближался. С морды стекала кровь Бьорна.
Кадлин выдохнула и выстрелила. Стрела попала льву в грудь — прямо под гривой.
В глазах бестии сверкали ярость и жажда убивать.
Не отводя взгляда от льва, охотница поискала рукой стрелы, рассыпанные по земле. Если повезет, она сможет выстрелить еще раз.
Кошка напрягла мышцы, приготовившись прыгнуть.
Кадлин спустила стрелу.
За спиной льва появилась огромная серая фигура. На поле сражения она выросла быстро и бесшумно, как призрак. Узловатые руки схватили хищника за гриву. Льва рвануло вверх. Челюсти потянулись к руке обидчика, когда широкий каменный нож вонзился в горло животного.
Лев захрипел. Из рваной раны брызнула кровь. Противник поднял его настолько высоко, что задние лапы кошки беспомощно задергались в воздухе. Движения стали медленнее.
Кадлин подняла новую стрелу. Она знала, что против нового врага мало поможет лук. Но она не станет просто лежать и ждать неизбежного конца!
Тролль бросил умирающего льва. Убрал каменный нож за широкий пояс, поддерживавший набедренную повязку. Парень был огромен, как скала. Бугристые искусственные шрамы украшали его широкую грудь. Они изображали сокола. Три тонкие косички свисали с висков на правое плечо. В качестве украшения в волосы серокожий вставил птичьи перья.
Кожа тролля отливала маслом. Она была серо-зеленой, со светлыми вкраплениями, будто покрытая пятнами скала. Во взгляде великана было что-то… принуждающее. У Кадлин возникло чувство, что лук в ее руке становится тяжелым, как ствол дерева.
Бьорн пришел в себя. Он застонал от боли и негромко выкрикнул ее имя.
Тролль медленно приближался к Кадлин. Она хотела выстрелить! Но прежде чем успела натянуть лук хотя бы наполовину, враг оказался рядом и вырвал оружие. Низко наклонился над ней, его ноздри затрепетали. Он принюхивался, точно хищный зверь.
— Де-евочка, — неловко пробормотал он.
Его дыхание отдавало травами. Скрестив руки на груди, он стал покачивать ими из стороны в сторону, словно держа маленького ребенка.
— Де-евочка! Вкусный де-евочка! — Он хлопнул себя по груди. — Бруд! Бруд-охотник.
Та, кто верит сердцу
Альвиас смахнул пылинку с черного плаща и поглядел на большие створки дверей, ведущих в тронный зал. Ему очень хотелось, чтобы все уже было позади. Он задержал свое возвращение из Фейланвика на день, потому что не знал, как сказать Эмерелль о том, что произошло. Может быть, она уже знает благодаря серебряной чаше? Но разве королева написала бы тогда письмо? Гофмейстер поглядел на роскошный фонтан — статуи изображали миг смерти Фальраха. Те, кто подходит к королеве слишком близко, оказываются в опасности, подумал Альвиас. Так было всегда. Эмерелль странным образом переживала все бури. Но горе было тем, кто шел за ней.
Высокие бронзовые створки ворот тронного зала распахнулись. Оттуда вышел кто-то, одетый во все черное. Значит, она действительно пришла, с горечью подумал гофмейстер. Алатайя! Княгиня шла прямо к нему. Впереди нее летел ледяной ветер.
Ветер дует из тронного зала, успокаивал Альвиас себя.
Платье Алатайи было простым и безыскусным. Она была босиком! Лицо ее казалось бледным за газовой вуалью. Когда эльфийка поравнялась с гофмейстером, ее лицо стало четче. Вуаль притягивала к себе взгляды, но скрывала очень мало. Он ясно увидел ее темно-зеленые глаза. Изогнутая линия губ была подведена темно-красным.
— С возвращением. — Ее голос звучал тепло и чувственно. — Надеюсь, ты несешь хорошие вести с поля боя. Мастер меча разбил наших врагов?
У Альвиаса возникло чувство, что это риторический вопрос и княгиня давно знает, каков исход сражения. Говорили, будто она умеет призывать духов — не души умерших эльфов, а тех, для кого после окончания жизни осталась только тьма.
— Ты наверняка понимаешь, что сначала я доложу королеве, — натянуто ответил он.
Алатайя одарила его пленительной улыбкой.
— Я слышала, что ты всегда придерживаешься этикета, мастер Альвиас. Ты не доставишь мне удовольствие, посетив меня в моих покоях, после того как исполнишь свои обязанности по отношению к королеве?
Она сумела произнести это таким тоном, как будто речь шла о чем-то двусмысленном. Что себе думает эта женщина?! Алатайя наклонилась к нему и запечатлела на его щеке легкий поцелуй через вуаль. От ее платья исходил тяжелый, тревожный запах. Альвиас хорошо разбирался в духах, но
определить аромат не сумел.
— Я буду ждать. — И она с улыбкой удалилась.
«Какая высокомерная негодяйка», — подумал гофмейстер. Он взял себя в руки, не стал смотреть ей вслед. Вместо этого он занялся поисками очередной пылинки и отыскал ее на плаще. Пальцы коснулись гладкой ткани. Створки ворот тронного зала были по-прежнему распахнуты. Альвиас помедлил, но широкие двери в буквальном смысле кричали его имя. Эмерелль ожидала.
Гофмейстер вошел на негнущихся ногах. Потоки воды, негромко шумя, сбегали со стен. Королева сидела на троне. В просторном круглом зале она была одна. Над открытым куполом, сверкая красным и золотым, раскинулось вечернее небо.
— Подойди, — чуть слышно произнесла Эмерелль. — Оставим формальности.
Альвиас не стал возражать. Он никогда ей не возражал. Но сейчас предпочел бы опуститься на колено перед троном. Стоя прямо перед ней, трудно передать сообщение, несмотря на то что она наверняка сумеет скрыть боль.
— Думаю, есть основания полагать, что нам удалось отсрочить нападение троллей на много недель, — начал он.
Гофмейстер доложил о ходе сражения и отступлении. Не утаил и того, что союз войск Фейланвика скоро распадется.
Королева внимательно слушала. Иногда задавала вопросы, чтобы лучше представить события. Особенно ее заинтересовали Мелвин и Нестеус, молодой кентавр, храбрая атака которого спасла защитников холма от гибели.
Альвиас похвалил план Олловейна. Во всех подробностях рассказал о шелковых воздушных шарах. Никогда прежде ему ни о чем подобном слышать не доводилось. Мастер меча был выдающимся полководцем. Никто не сумеет заменить его. Было что-то неприличное в том, что на поле битвы погибли тысячи существ, но судьбу Альвенмарка решила смерть одного-единственного эльфа.
— Несмотря на все потери, тролли по-прежнему сильны. Они скоро оправятся от поражения, повелительница, и я не знаю, как нам остановить их. Боюсь, стоит подумать об эвакуации Фейланвика.
— Тролли начинают совершать ошибки. Похоже, Сканга создала нескольких ши-хандан. Она использует их, чтобы наказать тех детей альвов, которые не хотят заключать с ней пакт. Это усилит союз. Одним этим она демонстрирует, какое правление ждет нас, если тролли захватят Сердце Страны. Надеюсь, что смогу послать новые войска, когда кентавры вернутся на зимние пастбища. Я уверена, что Олловейн снова удивит нас планом, который сделает численное превосходство троллей незначительным.
Ну вот и все, дольше скрывать правду невозможно.
— Повелительница, боюсь, мы больше не можем рассчитывать на планы Олловейна. Он в числе тех, кто не вернулся. — Альвиас не мог смотреть Эмерелль в глаза. — Твое послание не нашло пути к нему, госпожа. Я опоздал.
Никогда прежде гофмейстер не чувствовал себя столь одиноким в просторном тронном зале. Слышался только негромкий шум воды. Даже песни соловьев не нарушали спокойствия. Они умолкли, когда в замке стали появляться тени.
Наконец королева глубоко вздохнула.
— Должно быть, ты ошибаешься, Альвиас.
— Госпожа, я говорил с кентавром, который видел, как он умер. Поверь, я не отношусь к подобным сообщениям легкомысленно. Олловейн отдал жизнь, чтобы спасти Кайлеен, графиню Дориенскую. Он погиб, как жил. Как рыцарь. — Гофмейстер смущенно откашлялся. Он столько дней пытался обдумать слова, которыми сможет поведать это Эмерелль, а теперь несет патетическую чушь!
— Огонь был?
Ему показалось, что королева слегка побледнела. Альвиас не понял вопроса.
— Огонь, повелительница? Что ты имеешь в виду?
— Он погиб в огне?
— Нет, госпожа. Его окружили тролли и убили.
Эмерелль рассмеялась.
— Ты же знаешь, он лучший мечник Альвенмарка, Альвиас. Этого никогда бы не произошло.
Гофмейстер пристально поглядел на королеву. Он хотел оградить ее от этого. Вероятно, даже он не понял бы, что произошло на самом деле, если бы не знал о ссоре Эмерелль и мастера меча, не прочел бы те строки, которые должны были настигнуть Олловейна непременно до начала сражения.
— Повелительница, поверь мне. Он пошел навстречу троллям и даже не стал пытаться поднять меч. Это был не бой. Это была казнь. Таковы точные слова кентавра Сентора, который видел, как умирал Олловейн. Я сумел убедить его не рассказывать эту историю другим, чтобы гибель героя не была запятнана слухами и неподобающими побасенками.
— Но видел ли ты его тело, Альвиас?
— Нет, госпожа. Мелвин искал Олловейна. Похоже, он воспринял его смерть еще тяжелее, чем остальные. Он рисковал жизнью, чтобы найти тело мастера меча, но не сумел отыскать его.
Королева покачала головой. Она показалась гофмейстеру похожей не на владычицу, а на юную девушку, упрямо отказывающуюся понимать, какие трагические последствия имела ее ссора.
— Он не умер. Поэтому вы и не смогли найти его тело.
— Повелительница, возможно, он ушел в лунный свет. Или… Ты ведь знаешь, что делают тролли с умершими на поле боя. Именно с теми, чьим мужеством восхищаются.
— Довольно! Я запрещаю тебе говорить так. Я…
— Госпожа, прошу.
Эмерелль положила руку на сердце.
— Я знаю, что он не ушел от нас. Я чувствую его сердцем. Он жив. С ним все в порядке, где бы он ни был. Он не оставил меня!
Снова со стадом
— Какая странная форма ненависти.
Ганда вздрогнула. Она не слышала, как подошел Элийя. Комендант стоял у входа в палатку, опираясь на один из шестов, надежно скрепленных с деревянной платформой, размещенной на спине рогатой ящерицы.
— Никодемус полагает, что это один из твоих палачей. — Элийя вошел, опустив за собой полог палатки. Он стоял, широко расставив ноги, без труда сохраняя равновесие на шатком деревянном полу, покачивавшемся при каждом шаге рогатой ящерицы. — Он прав?
Лисьехвостая знала, что обманывать коменданта бессмысленно.
— Нет, — негромко сказала она. — Этот эльф предал меня. И тем не менее я ему кое-что должна. Он сражался за мою жизнь.
Лутин сел рядом с ней на ложе больного.
— Они умеют внушать нам чувство вины, Ганда. Они делают вид, что намного превосходят нас. И если потом один из них заботится о нас или делает нечто само собой разумеющееся, мы без ума от счастья, у нас возникает чувство, будто мы что-то должны им. Это один из механизмов их правления.
Ганда устало поглядела на Элийю.
— Может быть, ты и прав. И если да, то это работает чертовски хорошо. Я думала, что ненавижу его. А теперь сижу здесь и борюсь за его жизнь.
— Ты уверена, что он поблагодарит тебя?
— Дело не в том. Мне не нужна его благодарность. Я делаю это…
— Ты неправильно поняла меня. Ты посмотри на него! Он уже не будет тем, что прежде. Ты когда-нибудь встречалась с эльфом-калекой? Они одержимы своими представлениями о совершенстве и несовершенства вынести не могут. Он будет изуродован, возможно, даже парализован. Думаешь, он поблагодарит тебя за то, что ты подарила ему такую жизнь? Действительно ли ты оказываешь ему услугу? Или, может быть, это такая странная форма ненависти? Если он умрет, то уйдет в лунный свет или родится снова. Для него смерть — это не конец, как для нас. Какой из путей ему ни предназначен, он все преодолеет. Отпусти его.
Ганда поглядела на эльфа, покоившегося перед ней на прикрепленном к полу ложе. У Олловейна была проломлена голова и еще было семь переломов полегче. Он едва не истек кровью, тело покрывало множество синяков и шишек. Лутинке приходилось кормить его бульоном из ложечки, как маленького ребенка. С тех пор как она нашла мастера меча, он не приходил в сознание, и невозможно было определить, какой вред нанесен его рассудку. Лицо Олловейна настолько опухло, что она не узнала бы его, если бы он не был одет во все белое. Может быть, это действительно не услуга с ее стороны… Но она не может бросить его умирать. С этим она не сможет жить.
— Ты назовешь мне его имя?
— Олловейн.
— Мастер меча? — Элийя вздохнул. — Ах, Ганда. Он ведь один из самых верных слуг Эмерелль. Думаешь, он станет колебаться хотя бы миг, выступая против нас, когда мы решим свергнуть тираншу? Он не должен видеть, что мы делаем. Он не должен знать даже наших лиц. Ты принесла змею. Он защищает все то, против чего мы боремся.
— Я обязана ему жизнью.
— Все может быть, Ганда, но чем обязаны ему мы? Три часа назад я доверил тебе наше стадо, но теперь вижу, как сильно ты заблуждаешься.
— Разве я не привела тебя туда, куда ты хотел? Я знаю, что должна делать для стада. Я провела вас надежными путями по золотой сети. Можешь быть уверен, я буду выполнять свои обязанности столь же добросовестно, как и прежде.
— А что ты станешь делать, если я потребую от тебя, чтобы ты бросила этого эльфа?
— Я бы очень расстроилась, узнав, что того Элийи, которого я знала, больше нет. Он не стал бы бояться тяжелораненого, который, быть может, даже следующую ночь не переживет.
Лутин раздраженно засопел.
— Брось, Ганда! Все не так… Что, если ты выходишь этого эльфа? Тогда среди нас окажется мастер меча. Если правдива хотя бы половина историй, которые болтают о нем, то мы все вместе ничего не сможем с ним сделать. И как думаешь, что случится, когда он поймет, что мы сотворили? Если он останется здесь, мы все будем в опасности. Я веду наше маленькое стадо и не потерплю, чтобы среди нас появился волк.
— Ну и что же ты сделаешь? Прогонишь меня?
Элийя встал.
— Нет. Я был счастлив, когда ты вернулась. Я не хочу тут же снова потерять тебя. И не потеряю. Я буду наблюдать за тобой и мастером меча, и, если мне покажется, что он начинает представлять для нас опасность, я что-нибудь предприму.
— Что это значит — «что-нибудь предприму»? Убьешь его?
— Может быть.
— Если ты убьешь его, то потеряешь навсегда и меня.
Элийя вздохнул.
— Это нелепо! Ты что, влюбилась в него? Надеюсь, ты понимаешь, что он даже не поблагодарит тебя, Ганда… Он эльф. Для него мы не что иное, как просто полезные слуги. Если он тебя и любит, то только так, как любят верную собачку. По-настоящему он не полюбит тебя никогда.
— Мы говорим не о любви!
— Твои поступки, Ганда. Твои поступки.
— Ты что же, ревнуешь?
Элийя улыбнулся, но, как и у всех лутинов, его улыбка вышла похожей на оскал.
— Может быть, Ганда. Всю свою жизнь я борюсь с высокомерием эльфов. Для них мы стоим не больше, чем грязь под ногтями. А теперь ты притащила в наш лагерь остроухого, который может уничтожить все, если поймет, насколько мы близки к цели. Я просто вне себя от ярости! И в то же время по-прежнему рад, что ты к нам вернулась.
Элийя произнес это спокойно, без всякого чувства в голосе. Он вселял в Ганду ужас.
— У меня к тебе предложение. Я пощажу жизнь эльфа, и он сможет остаться в лагере. Но за это я требую твоей верности, Ганда. Служи нашему делу так, как ты делала это прежде. Поклянись мне в этом!
Лутинка удивилась. Элийя никогда опрометчиво не давал слова. Можно было быть уверенным, что он сдержит обещание. Внезапная перемена в его настроении насторожила лисьехвостую. Неужели он так сильно любит ее?
Они долгое время молча изучали друг друга. Ганда пыталась читать в глазах коменданта, но он мастерски умел скрывать свои чувства.
— Я согласна, — наконец сказала она. — Ты можешь доверять мне. Я по-прежнему верный борец за наше дело.
Элийя снова оскалил зубы.
— Хорошо.
И, не сказав больше ни слова, вышел из палатки.
Ганда некоторое время подождала, а потом тоже вышла. Большой, усеянный невысокими холмами луг простирался до самого горизонта. Стадо спокойно двигалось дальше. Смеющиеся дети бежали за рогатыми ящерицами и собирали их твердый сухой помет для вечернего костра. Лутинка скучала по стаду. Пожертвовала бы она всем этим ради Олловейна? Ганда коснулась гладкой серебряной руки. Неужели это все, что принесло ей пережитое с эльфом приключение? Всего пару дней назад она страстно ненавидела размахивателя мечом, а теперь рискует ради него своим благополучием. Неужели действительно влюбилась? При мысли об этом к горлу подкатил комок. Этого она не может допустить! Это безнадежно. Может быть, Олловейн даже ночь эту не переживет? Его раны не воспалились, но он настолько ослаб, что даже дышит с трудом. А рана на голове… Лисьехвостая выпрямила вдавленную кость черепа, насколько это возможно, но утверждать, не превратился ли он в пускающего слюни идиота, было невозможно.
Ганда почувствовала теплый солнечный свет на шерстке. Глубоко вздохнула. Пахло сухой травой, пылью и степными цветами, испражнениями крупных ящериц и мясом, которое везло с собой стадо. Достаточно, чтобы прокормить целое племя на протяжении многих лун. При мысли о том, что это за мясо, лутинка содрогнулась. Может быть, в одной из корзин оказался бы и Олловейн, если бы она не нашла его. Выпотрошенный, разделанный крепкими каменными топорами.
Тысячи мух окружали больших ящериц. Ганда с нетерпением ждала, когда они наконец смогут избавиться от ужасного груза. Время поджимало. Еще одного дня на жаре мясо не перенесет. Уже сейчас в нем полно личинок. Лутины засолили мясо и оплели заклинаниями, которые должны были защищать от жары и мух. Но, в конце концов, этот бой им не выиграть. Самое время достигнуть цели!
Ганда заслонила глаза серебряной рукой. Скоро они доберутся до кургана, где кентаврийский клан Черных Щитов хоронит своих предводителей. Почему мясо нужно отнести туда, ей никто не сказал. Может быть, это знает только Элийя. Очевидно, они не первый год возят мясо в гробницы. Может быть, комендант сошел с ума? И что он задумал сделать с Олловейном?
Поминки
— И что ожидает приглашенного на таких поминках? — спросил Мелвин, хотя догадывался, каким будет ответ.
Он пытался говорить бодро, но ему пришлось заставить себя прийти этим вечером на лужайку у реки. Завтра он убежит. Элодрину повиноваться он не сможет. Полуэльф пытался объяснить князю, почему уходит, но тот и слушать не захотел о поисках Лейлин. Напротив. Эльф объяснил, как велика Аркадия, сколько там укромных уголков, куда мог сбежать Шандраль. Элодрин взывал к чести воспитанника волков, даже льстил ему и напоминал о том, что он и его разведчики — глаза войска и теперь, когда уходят кентавры, нужны им больше, чем когда-либо. Но Мелвина ничто не могло убедить. Он смотрел на юг, на небо, которое вечерние сумерки окрасили густой бархатной синевой — на ее фоне резко выделялся серп месяца. Где-то там, далеко, Лейлин. Смотрит на тот же месяц. И, быть может, даже надеется на него. Он разрушил ее жизнь. От этой вины ему не избавиться. Единственное, что он может сделать для возлюбленной, так это забрать ее у Шандраля. Они снова смогут парить в небе с орлами. Мелвин хотел заставить ее забыть о том, что она потеряла ноги. Хотел вернуть на ее уста чудесную улыбку, в которую влюбился. Хотел зарыться лицом в длинные волосы, утонуть между ее бедер. Он найдет ее! Или умрет в поисках.
Полуэльф подумал об Олловейне. Он был знаком с Танцующим Клинком всего пару дней. Главнокомандующий был полон сил и уверенности. Был рыцарем до мозга костей. Все казалось возможным, когда рядом был мастер меча. Еще мальчиком Мелвин слышал истории об Олловейне. Будто бы его отец, Альфадас, был любимым учеником Белого рыцаря. Но таким, как Олловейн, фьордландец не стал. Мастер меча не оставил бы Мелвина одного. Олловейн оказался именно таким, каким волко-эльф представлял его себе, еще будучи совсем маленьким.
Капитан с горечью улыбнулся, вспомнив свою первую встречу с рыцарем и то, как Олловейн велел заковать его в цепи. Наверное, он был прав. Но, несмотря ни на что, мастер меча доверял ему. И это было приятное чувство.
Мелвин бросил взгляд на Артаксаса, шедшего рядом. Ламассу присоединился к нему и Нестеусу по пути к отведенной для тризны лужайке. В его темных глазах сверкали искорки, на губах играла лукавая улыбка. Сегодня его друг снова пойдет вразнос. Он искал возможности напиться и как следует подраться. Артаксаса было трудно понять, он мог говорить высокопарно, как философ, а уже в следующий миг ругаться так, что бледнели даже бывалые наемники. Его настроение менялось так быстро и так непредсказуемо, как погода весной на побережье Альвемера. Ходячая загадка на крепких бычьих ногах. И верный товарищ.
— Эй, лошадиная задница, ты что, не разговариваешь с нами? Как твои ребята прощаются с умершим? Мне интересно знать, прежде чем начнется вечер в месте, где можно только заработать мокрые щеки, но никак не промочить горло.
Мелвин внутренне вздрогнул. Ну вот, у Артаксаса началось. Но Нестеус притворился, будто не слышит оскорблений. В этот вечер он был каким-то нервным. Казалось, белый кентавр почти не слушал их. Его хвост дергался из стороны в сторону, полуконь постоянно оглядывался.
— Что вас ждет на торжестве? Мы напьемся до состояния, когда уже не сможем держаться на ногах, а до этого будет произнесено несколько речей о погибших.
— Ты действительно хочешь пойти с нами, Артаксас? — спросил Мелвин, лелея слабую надежду на то, что ламассу все же передумает.
Но его друг только широко ухмыльнулся.
— Почему бы и нет? Сегодня мне хочется расширить горизонты. Ты не обижайся, но для меня по-настоящему непросто коротать вечера, болтая с капитаном, который провел детство в волчьей норе. Мне нужно отдохнуть от тебя.
— А чего ты ждешь от кентаврийского пира? Новых взглядов на аспекты поведения во время спаривания в стельку пьяных жеребцов?
Артаксас прищелкнул языком.
— Ты мне подкидываешь новые идеи… — Вообще-то я надеялся встретиться с Элодрином, убедить его покинуть эту дикую пьянку и сразиться со мной в фальрах. Вроде бы он весьма неплох. Но если он не придет, я собираюсь выяснить, сколько волчьего молока нужно ламассу, чтобы свалиться с копыт, а до тех пор, пока это произойдет, я займусь предложенными тобой исследованиями, Мелвин.
— А кстати, какая часть в тебе отвечает за не по годам зрелый интеллект? Бык, орел или то сомнительное существо, которому ты обязан лицом, так тщательно скрываемым под бородой?
— Ты что, завидуешь мне из-за бороды? Один мой друг написал по этому поводу очень красивое сочинение. Он полагает, что все безбородые существа в целом склонны чувствовать себя ущербными в интеллектуальном отношении по сравнению с бородатыми. Также он придерживается мнения, что многие из них компенсируют это лошадиными хвостами или пышными плюмажами на шлемах. Лично я считаю, что здесь он заходит чересчур далеко, но…
— Бла-бла-бла! — Мелвин рассмеялся и обернулся к Нестеусу. — Никогда нельзя позволять ламассу кичиться своей мудростью, не то они так тебя заболтают, что уши в трубочку свернутся… Скажи-ка, ты меня вообще слушаешь?
— Наш миловидный конек наверняка сворачивает себе шею в поисках той молодой кобылки, с которой вчера гулял в березовой рощице. Может, сделать кружок над лагерем, поглядеть, где там девушка? Пожалуй, это было бы проще. От твоей дерганности у меня желудок наизнанку выворачивается.
Кентавр испуганно поглядел на Артаксаса.
— Ты…
— Имеешь друзей, способных летать, — следи за небом, Нестеус. — Ламассу заговорщицки улыбнулся. — Но ты не беспокойся. То, что я люблю поболтать, не означает, что я не умею хранить тайны.
— Кто-нибудь скажет мне, о чем идет речь? — обиженно проворчал Мелвин.
— М-да, у пешеходов поле зрения гораздо уже, — подколол Артаксас. — Наш четвероногий друг втюрился в красивую белую кобылку. Сверху казалось, что она отвечает ему взаимностью.
Нестеус покраснел.
— Ты ведь не видел, как мы…
— Юная любовь согревает сердце, когда обладаешь такими старыми косточками, как я.
Мелвин постепенно начинал злиться. Этот вечер должен быть полностью посвящен памяти Олловейна, но обоих друзей, похоже, волнуют иные вещи.
— Ее зовут Кирта, и она из клана Детей Стужи! — вдруг выпалил Нестеус. — Я познакомился с ней два года назад, когда приезжал на рынок крупного рогатого скота. Ты видел ее, Артаксас. Она чудесна! Ее ножки — словно стройные стволы березок, волосы подобны инею холодным весенним утром. А если бы ты слышал ее голос! Сладкий и меланхоличный, точно крик гагары на рассвете… Она будто…
— Ты что, стихи ей пишешь? — перебил Артаксас.
Кентавр вдруг показался сбитым с толку.
— Да, — признался он.
— Это заметно. Когда ты нас ей представишь? Я в жизни не смел мечтать о встрече с идеальным существом, — пошутил ламассу.
Слова кентавра проникли в самую душу Мелвина. Он невольно вспомнил о Лейлин, и ему захотелось остаться одному.
— Она не придет на поминки… я надеюсь. Я просил ее. Было бы нехорошо.
— Потому что здесь напиваются только мужчины?
Человеко-конь покачал головой.
— Мой отец запретил с ней общаться.
Артаксас громко расхохотался.
— И тебе не все равно? Мальчик, я видел тебя на поле боя. Тебя боялись даже тролли, а тебе нужно отцовское благословение! Хватай свою бабу и беги. Готов спорить, Оримедес как-нибудь переживет. Ты ведь его единственный сын. Ему без тебя долго не выдержать. С отцами иногда стоит обращаться пожестче. Вот увидишь, он снова образумится.
— Вряд ли. Он умеет быть очень упрямым…
— Ах, мальчик, ты настоящий подарок судьбы, драгоценная жемчужина, делающая его жизнь богаче. Но ты не принадлежишь ему. Когда ты был жеребенком, возможно, он имел право говорить тебе, куда идти. Но ведь не теперь же! Ты мужчина! Воин! Ты проливал кровь врагов на поле битвы. Элодрин и половина нашего войска обязаны тебе жизнью. Без твоей последней атаки битва под Мордштейном превратилась бы для нас в кошмарную бойню. У тебя на щеках еще пушок, а ты уже знаменит. Даже отец не может сейчас пойти против тебя. По крайней мере, он не сделает этого, если умен, а до сих пор я именно таким его и считал.
Друзья добрались до поляны, где должно было проходить торжество. Оримедес стоял на невысоком холме у реки. Рядом были большие коромысловые весы. Кроме того, на холм прикатили повозку с винными амфорами. Князь уже начал поминальную речь. Сотни кентавров молча стояли вокруг, слушая его слова. Слова о дружбе и мужестве.
Мелвин ощутил горьковато-сладкий укол боли. А еще он чувствовал себя обманутым! Почему он должен был познакомиться с Олловейном и тут же потерять его?
— Говорят, что свет, горящий слишком ярко, должен рано угаснуть, — разносился над полем звучный голос князя кентавров. — Таким светом был Олловейн. Образцом рыцарства. Я никогда не слышал, чтобы он спрашивал, какой толк будет от его помощи. Он был там, где голову поднимала несправедливость, и не успокаивался, пока не восстанавливал правду. Несокрушимая вера в то, что справедливость в конце концов восторжествует, была, пожалуй, самой выдающейся чертой его характера. Он никогда не боялся встать на защиту, казалось бы, безнадежного дела. И поэтому он пришел к нам, братья мои. Вы помните, в каком мы были отчаянии? Как мы неделю за неделей ждали в лагере, словно приговоренные к смерти ждут в камере часа казни? Мы знали, сколько троллей собирается на равнине Мордштейна. В душе мы были побеждены еще до того, как сразились в первом бою. Не знаю, как вам, братья мои, но мне Олловейн вернул мужество. Битва под Мордштейном закончилась победой для нас, потому что троллям пришлось узнать о том, что нигде и никогда они не могут чувствовать себя в безопасности и что даже численное преимущество не защитит их от наших атак. Олловейн, мастер меча Эмерелль, отдал свою жизнь за наше дело. Я знаю, многие спрашивают себя, почему мы не откажемся от войны с троллями. Они говорят, что тролли просто пройдут по стране и перестанут надоедать нам. Они думают, что серокожим нужен только трон Эмерелль. А я скажу вам, что тот, кто так считает, просто слеп. Их становится все больше, троллей-то, и об их прожорливости идет дурная слава. Они хотят мяса! Они вынудят нас платить им дань. Они станут требовать лучших животных из наших стад. И голод их будет ненасытным. Вскоре они скажут, что стада принадлежат им, потому что они хозяева земли, а земля кормит стада. Потом мы будем для них всего лишь погонщиками их скота. Олловейн знал, что так будет. Он был другом свободных степных народов. Он знал, что свобода нужна нам, как воздух, которым мы дышим. Со своей смертью он оставил нам завещание. Он отдал свою плоть ради того, чтобы защитить нашу. Не позвольте, чтобы смерть его оказалась бессмысленной! — Оримедес поднял руки к небу. — Не знаю, куда ушла твоя душа, мой брат по оружию Олловейн. Наш народ верит, что души умерших путешествуют с ветром, дующим над степью. Может быть, ты тоже путешествуешь с ветром. Но в чем я совершенно уверен, так это в том, что ты всегда будешь гордиться нами. Твоя жертва была не напрасной. Мы не прекратим сражений с троллями. Мы будем биться, пока не вырвем победу, которая обеспечит нашу свободу. Победу, в которой ты не сомневался. — Оримедес поднял меч и воздел клинок к луне. — Слышишь меня, южный ветер? Отнеси мои слова погибшему другу. Ты родился эльфом, но умер за мой народ. И не важно, сколько раз взойдет еще солнце над степью, пока наш мир не расколется и не настанет конец времен, — твое имя и твои поступки всегда будут у нас на устах. Пока существуют кентавры, ты не будешь забыт, Олловейн!
Князь замолчал, и на удар сердца над лугом воцарилась тишина. Мелвин вспомнил, как мастер меча сражался в переулке с кобольдами. Как тяжеловесные тролли могли убить того, кто способен уклониться от арбалетных болтов? Наверное, никогда не разгадать этой тайны.
— Пусть его имя словно ураган поднимется к небу! — вдруг воскликнул Оримедес. — Олловейн!
Мелвин присоединился к кричащим.
— Олловейн! Олловейн! — кричал он снова и снова, пока не запершило в горле, и действительно, после этого почувствовал себя лучше. Слышать, как тысячи глоток выкрикивают имя героя… В этом было что-то освобождающее. И печаль его вместе с криком поднялась к небу.
Через некоторое время Оримедес раскинул руки, и голоса воинов постепенно утихли.
— Мы всегда чтили своих умерших, поднимая за них бокалы. Они никогда не могут быть ближе к нам, чем в опьянении. Олловейн, я буду пить за тебя, как не пил никогда в жизни! Наше опьянение будет длиться не один день. Клянусь, оно закончится, только когда я выпью вина столько, сколько вешу сам. И в твою честь это будет только самое лучшее вино. Красное из Альвемера, выдавленное в тот год, когда мы проливали кровь в Филангане. Король вин за короля воинов!
Оримедес подошел к одной из чаш весов, размером с амбарные ворота. Два молодых кентавра поспешили к нему и стали складывать на вторую чашу весов амфоры.
— Должно быть, он продал целое стадо, чтобы заплатить за вино. — В голосе Нестеуса слышались нотки восхищения и ужаса. — Это безумие. За этим стоит что-то большее. Никогда не слышал, чтобы князь платил такие деньги за поминки.
— Значит, никогда прежде друг не был так дорог князю Земель Ветров, — заметил Артаксас.
Мелвин удивленно поглядел на товарища. Своей ироничностью он скоро наживет себе врагов среди кентавров.
А Нестеус, похоже, совершенно не обращал внимания на слова ламассу. Он смотрел на холм, наблюдая за тем, как чаша весов, на которой стоял его отец, медленно поднимается.
— Он жульничает, — заявил Артаксас. — Амфоры составляют значительную долю веса.
— Там уже начали разливать волчье молоко. — Мелвин указал на повозку с кожаными бурдюками, которую как раз вывезли на лужайку. Каждому махавшему рукой кентавру два кобольда бросали бурдюк с самогоном.
— Что касается меня, то я предпочитаю волчье молоко вину или пиву. Зачем тратить время, если хочешь напиться? — Мелвин надеялся развеять этими словами странное настроение обоих спутников.
Он сознавал, что алкоголь либо поможет, либо усугубит ситуацию. Но полуэльф не хотел просто смотреть и ничего не предпринимать. Ему еще не доводилось присутствовать на поминках, которые устраивают кентавры, и он не знал, как нужно себя вести. В воздухе что-то витало. Будет ссора.
Друзья протолкались сквозь толпу, собравшуюся у повозки. Артаксас был подобен мощной галере, рассекавшей воды. Он был выше любого кентавра больше чем на голову. Никто не хотел с ним ссориться. Пока что.
Мелвин следовал за ламассу. Он догадывался, что сейчас произойдет. Полуэльф приготовился наслаждаться зрелищем, которое представляет собой мужчина без рук, когда пьет. Мужчина, который, как и все ламассу, пропитан магией, как ни одно другое существо Альвенмарка.
— Эй ты, мерзкая рожа! — крикнул Артаксас одному из кобольдов. — Самый большой бурдюк самому страждущему на этой поляне!
Кобольд хотел было ответить, но при взгляде на ламассу умолк. Он прошептал что-то своему товарищу, затем отыскал бурдюк, который пришлось поднимать вдвоем. Они схватили сосуд обеими руками, дважды качнули из стороны в сторону, а потом отправили в полет по высокой дуге. Бурдюк должен был приземлиться ламассу прямо в лицо. Стоявшие вокруг невольно отпрянули. Некоторые человеко-кони с неприязнью усмехнулись. Мелвин всегда поражался, как этому ламассу одной-единственной фразой удавалось снискать себе приключения.
Кожаный бурдюк застыл в воздухе, будто подхваченный невидимой рукой. Артаксас широко улыбнулся. Словно два серпа, сверкнули в черной бороде его белоснежные зубы.
Пробка кожаного бурдюка отпала. Ламассу запрокинул голову, тонкая струя волчьего молока полилась в широко открытый рот.
Суеверные кентавры отошли еще дальше. Даже Нестеус забыл о своей задумчивости.
— Твой друг призывает духов ветра и превращает их в своих слуг, — недоверчиво произнес он. — Он могущественный колдун!
Мелвин рассмеялся.
— В первую очередь я назвал бы его князем хвастунов. И да, конечно же, он волшебник. Все ламассу — волшебники. К тому же он выдающийся учитель фехтования.
Нестеус нахмурился.
— Существо без рук — учитель фехтования?
— Он может держать в воздухе шпагу, так же как поднял бурдюк с алкоголем. Ты когда-нибудь сражался с клинком, за которым нет воина, которого ты можешь ранить? После этого любой реальный бой кажется тебе детской шалостью. Если он захочет, то может заставить сражаться одновременно пять сабель. С помощью одной только силы воли он метает кинжалы, как другие выпускают в полет арбалетные болты. Кроме того, он считает себя гениальным архитектором, одним из величайших поэтов из ныне живущих, непобедимым игроком в фальрах и владельцем самой красивой бороды, которую когда-либо видел мир. Можно сказать, что он не знает меры во всем, что делает. Но в большинстве вышеперечисленных занятий он действительно хорош.
— Я все слышу, волчонок! — крикнул ламассу. Он заставил кожаный бурдюк поплыть по направлению к Мелвину. — Ну же, выпей, и тогда будешь рассказывать обо мне еще больше глупостей.
— Должно быть, у себя на родине ты князь, — почтительно произнес Нестеус.
Артаксас закатил глаза.
— Все ламассу считают себя князьями. К счастью, нас немного. Я предпочитаю быть учителем эльфа, которого еще ребенком из-за дурных манер сослали в глушь. — Последовала отрыжка. — Впрочем, иногда я опасаюсь, что его влияние сказывается на мне. Однако довольно об этом… Ну же, выпей и ты немного. Для того, кто трезв, на этой лужайке скоро станет довольно неуютно.
Кожаный бурдюк выскользнул из рук Мелвина и поплыл к кентавру.
Нестеус поднял руки, защищаясь.
— Я много не могу.
— Значит, можно не опасаться, что нам не останется.
— Выпив, я иногда совершаю необдуманные поступки…
Бычьеголовый звонко расхохотался.
— Тогда ты в подходящей компании. Ну же, не жеманься, как старая дева. Пей, мальчик!
Кентавр поднес мундштук к губам и сделал долгий глоток. А потом протянул бурдюк Мелвину. Парень казался смущенным.
— За Олловейна! — воскликнул эльф, и кентавры присоединились к его тосту.
Мелвин сжал бурдюк, и струя волчьего молока брызнула ему в рот. Напиток обжигал язык и горло, но, достигнув наконец желудка, распространял по телу живительное тепло и разбивал оковы рассудка. Если выпить достаточное количество волчьего молока, мир начинал изменяться — становился приветливее, походил на тот, каким его хотелось видеть. Этот волшебный напиток из перебродившего молока кобылиц, не считая других ингредиентов, о которых Мелвин никогда не осмеливался спросить, был подарком всем, кто хотел забыться на вечер. И в отличие от вина или пива он действовал очень быстро.
Волко-эльф уже чувствовал легкое опьянение, когда заметил, что к ним подошел кентавр Сентор и заговорил с Нестеусом. Рядом с молодым кентавром стояла молодая кобылка. Красивая девушка. Мелвин даже не заметил, как она появилась. У нее были длинные белокурые волосы. Такого же цвета был и хвост. Кентавресса была белой масти, как и Нестеус. Они очень хорошо смотрелись вместе.
Над поляной пронесся резкий зов луров. Мелвин поднял голову. На холме рядом с Оримедесом появился Катандер из Уттики. Раненому князю приходилось опираться на двух воинов, чтобы стоять. У подножия холма стояли луристы, поднимая к небу свои похожие на змей инструменты. Когда их пронзительный зов прозвучал во второй раз, смолкли песни пирующих и хвастливые рассказы о любовных и военных похождениях.
— Ты пойдешь к нему. Немедленно! — Сентор умолк, заметив, как все на него смотрят. Стоявшая рядом девушка-кентавр казалась испуганной.
— Только сегодня вечером! — решительно ответил Нестеус.
— Братья мои! — Голос Оримедеса звучал несколько хрипло, и было очевидно, что полуконь уже как следует потрудился над исполнением своей клятвы Олловейну. — Бок о бок сражались мы с уттикийцами. А теперь мы пьем вместе с ними и чтим память нашего величайшего героя. Уттикийцы спасали жизни степнякам, мы тоже спасли шкуру не одному золотому крабу. В горне войны куется дружба, которую уже не разбить. Презрение превращается в уважение. И так тому и быть. Мы с Катандером выпили вместе и решили прочнее скрепить союз между нашими народами. Поэтому зимой мы сыграем свадьбу. Мой Нестеус, герой битвы при Мордштейне, единственный наследник моей крови, женится на Елене, единственной дочери Катандера. И подобно тому, как соединятся эти двое, будут едины в будущем два наших народа. А когда настанет следующая весна, мой сын поведет объединенные войска.
Мелвин мгновенно протрезвел. Посмотрел на Нестеуса. Молодой кентавр побледнел как смерть. Он стоял, сжав кулаки, и в ярости хлестал себя хвостом по бокам. Кирта опустила голову. Она казалась спокойнее.
— Ничего необдуманного не предпринимай! — прошептал полуэльф, но друг просто-напросто отодвинул его в сторону и стал протискиваться через толпу.
Воспитанник волков последовал за ним, но среди колышущихся лошадиных тел потерял Нестеуса из виду. Наконец тот взлетел на невысокий холм, на котором стояли Оримедес и Катандер.
— Не прошло и часа с тех пор, как ты восхвалял свободу степи как величайший дар, отец. И я должен вести наше войско, чтобы сражаться за эту свободу. Но как ты можешь представить, что наши воины позволят вести себя несвободному, рабу?
— Что-то я не пойму тебя, сын. Ты пьян. — Оримедес подозвал двух коренастых охранников. — Уведите его! — Он заставил себя фальшиво улыбнуться. — Мальчик не умеет пить.
— Не облегчай себе задачу, отец! Ты знаешь, о чем я говорю. Я нашел невесту там, в степи. И отдал ей сердце. — Молодой кентавр обернулся к Катандеру, лицо которого стало серым будто пепел. — Я не знаю твоей дочери, князь Уттики. Она наверняка чудесная девушка. И поскольку она такова, то заслуживает мужчины, который будет ее любить. Не будь таким же, как мой отец, не унижай свою плоть и кровь. Нельзя поженить народы, заставив мужчину и женщину разделить жизнь. Если я покрою твою дочь, не любя ее, разве это не будет то же самое, что взять ее силой? Ты действительно хочешь этого, Катандер? Хочешь…
— Довольно! — Оримедес сильно покраснел. — Такова судьба отпрысков князей — они рождаются в оковах. Они служат своему народу! И не важно, что ты там сочиняешь в своем любовном безумии, таков древний, проверенный обычай: союз между двумя народами скрепляется свадьбой! И ты подчинишься, потому что если ты не сделаешь этого, то, значит, ты всего лишь эгоистичный предатель. Я знаю шлюху, которая вскружила тебе голову. Что она тебе даст? Ее племя нищее. Их буйволы — просто вшивые скелеты на четырех ногах. Кроме того, девочке приказали окрутить тебя. Ты сделаешь ее богатой. Только поэтому она строит тебе свои красивые глазки.
Мелвин с ужасом увидел, что Кирта тоже сумела подобраться к холму. Кентавры толпились, никому не хотелось пропустить ни слова. Полуэльф протискивался между потными конскими телами. Кроме стука копыт и голосов спорящих, ничего не было слышно.
В серебряном лунном свете Кирта напоминала призрак. Шерстка сверкала, словно светясь изнутри. Юная кентавресса казалась очень нежной и хрупкой, когда подошла и встала рядом с Нестеусом. И да, она была худа. В свете луны под шкурой отчетливо очерчивались ребра.
— Двое моих братьев отдали у Мордштейна жизнь за тебя, князь, и теперь ты унижаешь мой род! Называешь меня шлюхой… Как ты смеешь, Оримедес? Твой сын пришел ко мне, ухаживал за мной, говорил красивые слова, лишил меня невинности. Он благороден и бескорыстен. Не валяй его поступки в грязи! Если ты думаешь, что я мешаю миру между нашими народами, возьми свой меч и вонзи его мне в грудь. Заставь мое сердце молчать, потому что, пока оно говорит, я буду принадлежать Нестеусу. Я поклялась ему в любви, и ты не заставишь меня нарушить клятву, князь.
— Ты лишила моего мальчика рассудка, ведьма, и, предупреждаю, не бросай мне вызов! — Оримедес опустил ладонь на рукоять меча.
Мелвин удвоил усилия, стараясь выбраться из толпы. Он Должен попасть на холм и развести эти горячие головы!
Нестеус заслонил Кирту собой.
— Мое тело — ее щит. — Он тоже сжал эфес оружия. — Не заставляй меня защищать от тебя свою женщину, отец. Всю свою жизнь я подчинялся тебе, был тебе хорошим сыном. Ты научил меня гордости и благородству, научил кодексу чести, которому должен следовать воин. А теперь именно ты стоишь перед безоружной женщиной, и рука твоя на рукояти меча. Берегись, отец, ибо ребенок, из которого ты воспитал мужчину, готов жить по твоим заветам.
На глаза Оримедеса навернулись слезы.
— Она заколдовала его! — пронзительно выкрикнул он. — Ты мне больше не сын! Мой сын никогда не предал бы собственный народ!
Мелвин достиг вершины холма. Он хотел броситься между двумя кентаврами, когда над головой у него захлопали крылья. В ночном небе появилась большая тень.
— Идите ко мне, детки! — громовым голосом прокричал Артаксас.
Кирта испуганно вскрикнула. Ее копыта дернулись в воздухе. Кентаврессу подняли вверх. Сверкнул меч. Металл звякнул о металл. Оримедес обнажил оружие. Нестеус попытался парировать удар. Через всю его грудь прошел порез. А потом вверх поднялся и он.
Мелвин поглядел в небо. Артаксас! Лицо ламассу было искажено от напряжения. Для того чтобы держать обоих в небе с помощью магии, ему, очевидно, потребовались все силы. Теперь Кирта и Нестеус парили рядом с ним.
Оримедес взмахнул мечом в бессильной ярости.
— Я отрекаюсь от тебя, Нестеус! Ты пошел против своего народа. Тебе было предначертано вести племена, но теперь ты — отверженный! И того, кто предоставит тебе укрытие, настигнет мой гнев. Не думай, что сможешь уйти от меня. Как только я исполню свою клятву памяти Олловейна, я отправлюсь на твои поиски. И когда я найду тебя, вы с этой шлюхой ответите за свое предательство. Я брошу тебя в степи с переломанными ногами, чтобы тебя растерзали волки. Ты проклят! Нет тебе больше места в моем сердце!
Артаксас и кентавры исчезли в темноте ночного неба. На лужайке все были в подавленном настроении. Мелвин шел сквозь толпу. Слушал перешептывающихся. Нестеус произвел впечатление даже на уттикийцев, хоть и выступил против их князя.
Волко-эльф нашел полупустой кожаный бурдюк лежащим на земле. Поднял его к небу.
— Желаю вам счастья, друзья мои!
А потом начал пить. В эту ночь он выпьет очень много!
Жаркое в медовой корочке
— Там, в сосновом буреломе, снежный лев питался. Иногда львы перетаскивают свою добычу на большие расстояния, в безопасное место. — Эйрик, командующий королевскими охотниками, указал на барьер из обломков скал и разбитых стволов деревьев. — Мы нашли полное логово костей. Ему не было нужды охотиться. Там еще молодая косуля, и дня не прошло с тех пор, как она умерла.
Ульрик понюхал падаль. Эйрик ему не нравился. Они враждовали с детства, несмотря на то что охотник перестал допускать ошибки и открыто выказывать свою неприязнь. Ульрик знал, что Эйрик дурно отзывается о нем. Каждый раз при встрече он чувствовал недоверие и ярость. И страх, хотя Эйрик никогда бы не признал, что замышляет что-то против сына короля. Охотник действительно верил в истории, которые рассказывали болтливые женщины вечерами у костров или во время стирки на фьорде. Эйрик считал Ульрика и Хальгарду умертвиями — мертвецами, вернувшимися в мир живых благодаря волшебной силе эльфийской королевы.
Охотник указал на брызги крови на земле. Между камнями сверкнуло лезвие кабаньего копья. Немного дальше лежало разбитое древко оружия.
— Бьорн пытался спасти ее. Отвлекал льва. Видишь здесь окровавленный отпечаток лапы? Должно быть, хищник сильно потрепал Бьорна.
Ульрик видел в первую очередь кровь вокруг на скалах и засохшую лужу там, где лежал сын Ламби.
— А потом? — Ульрик плохо умел читать следы, зато Эйрик был мастером. От него не ускользали малейшие подробности. Этот человек ему не нравился, но не прислушаться к его мнению было просто глупо.
Охотник указал на густые заросли ежевики.
— Там, наверху, прятался тролль и наблюдал за схваткой. А когда все были ранены, покинул укрытие и поживился легкой добычей. Здесь, на каменистом грунте, идти по его следам довольно трудно. Но он приходил сюда по меньшей мере дважды.
— И ты думаешь, что он их… — Ульрик не мог произнести то, о чем думал.
Глупое суеверие, но, облекая что-то в слова, ты усиливаешь вероятность. Сыну короля нравилась рыжеволосая девушка. Во время марша по горам они дважды болтали друг с другом. Охотница была странной. Дикой и необузданной, словно кабан, а потом вдруг поразительно уязвимой. Даже старой охотничьей собаке Крови нравилась Кадлин. А отец страдал из-за юной девушки. Ульрик видел, как Альфадас иногда украдкой наблюдает за ней! Ее к тому же еще и Кадлин зовут! Поистине Лут играет с ними в
странную игру! Кадлин — так звали его младшую сестренку, которая погибла почти шестнадцать лет назад, во время эльфийской зимы. Ульрик помнил ее очень смутно. На ее образ существенно повлияли рассказы отца.
Королевский сын прошел за Эйриком наверх, к кустам ежевики. Тролль оставил четкие отпечатки.
— Как думаешь, что означают эти сломанные ветки?
Охотник пожал плечами.
— Этому объяснения нет. Тролль движется очень ловко, что вообще-то необычно для его народа. Я подозреваю, что он тоже охотник. Вероятно, он наблюдал за снежным львом из засады, потом дождался, когда хищник выберется из логова. Наверняка он не ожидал, что соберет такую богатую добычу. Но эти ветки… Наверняка он сломал их нарочно. Может быть, чтобы звуками вспугнуть снежного льва.
Ульрик поднял одну из веток, Она была толще его запястья, и древесина не была трухлявой. Нужно было обладать силой медведя, чтобы сломать такую ветку.
— И Кадлин была еще жива?
Эйрик вздохнул. Он был не тем человеком, который проявляет свои чувства, но даже ему нравилась Кадлин. Ее все любили!
— Как бы там ни было, она не истекала кровью. Она зацепилась ногой за корень. Думаю, растянула лодыжку. Может быть, даже сломала. В любом случае, сдвинуться с места самостоятельно не могла. Но она не сдалась. Там, впереди, у скалы, немного похожей на наковальню, можно найти капли крови. Я уверен, что она ранила снежного льва по меньшей мере дважды, уже после того, как упала.
— Но это были не смертельные раны?
— При всем уважении, Ульрик Альфадассон… Ты хоть раз охотился на снежного льва? У этих бестий кожа крепкая, как седло. Можно вонзить стрелу им в сердце, и они все равно умудрятся растерзать тебя прежде, чем сообразят, что пора умирать.
Один из охотников помахал рукой сверху:
— Здесь еще кровь!
Небольшой поисковый отряд собрался. Четверо следопытов шли впереди. След вел вверх по скалам, затем вплотную к лесу, параллельно склону. Время от времени охотники находили на влажном грунте отпечаток тролльской ноги.
Ульрик старался держаться поближе к Эйрику. Молодой воин радовался, что ни Альфадаса, ни Кальфа, ни Ламби не было в строительном лагере, когда пришла весть о том, что Кадлин и Бьорн не вернулись с охотничьей вылазки. Все старшие были в разных отрядах, и известить их было невозможно. В принципе, Ульрик радовался этому. Сейчас ему не нужен был сломленный тревогами старый воин. Подъем по отвесному склону требовал огромных усилий даже от молодых ребят.
Ульрик наблюдал за тем, как по внутренней стороне предплечья Эйрика сбегали капельки пота, покачивались на локте, а потом капали на запыленный серый склон. Предводитель охотников не сопел, несмотря на то что тащил на спине тяжелый багаж и оружие. Он постепенно пробирался вперед. «Кое в чем ты похож на снежного льва», — подумал Ульрик. Охотник так и не изменил своего мнения о нем и Хальгарде. Ульрик знал и новые истории, которые распространяли о нем. Он мог это выдержать, но Хальгарда почти не показывалась из комнаты. Она целый день возилась с веретеном или за пяльцами. Была лишь горстка молодых девушек, которых она терпела рядом с собой, рабынь-южанок. Иногда она разговаривала с Гундагером, архитектором. И только. Как они оба старались зачать ребенка… Продолжателя рода, который однажды унаследует королевство… Но на них с Хальгардой угаснет род Мандреда. А времени оставалось мало. Лут сплел им очень короткую нить жизни. Они оба знали это. Может быть, стоило оставить их в холодной воде.
Ульрик думал о том, как сильно своей болтовней люди искажают реальность. Даже Хальгарда не знала, во что верить. Королевского сына охватывала холодная ярость. Неудивительно, что у них нет детей, говорили люди. Разве бывало, чтобы мертвое рождало живое?
Им просто не повезло! Такова судьба, отмеренная Лутом. Были и другие пары, у которых не было детей. У Альфадаса и Сильвины тоже больше не родился ребенок — насколько он знал. Эльфийка часто исчезала на месяцы. Может быть, она родила детей в Альвенмарке. Ульрик часто задавался вопросом, как может выглядеть его сводный брат. Молодой человек с удовольствием съездил бы в Альвенмарк, но не хотел оставлять Хальгарду одну. Она боялась входить в золотые врата в кругу камней на Январском утесе. Сильвина предлагала ему взять жену с собой. Постоянно. Она твердила, как сильно брат обрадуется знакомству с ним. Ульрик не мог понять, почему Мелвин просто не приедет с матерью во Фьордландию. Наверное, он довольно гордый. Или, лучше сказать, упрямый. Считает, что семья должна прийти к нему. Поэтому они не встречались. Но, может быть… Нет, невозможно. Кровь, большая охотничья собака отца, стала старой и дряхлой. Эту зиму она не переживет. А значит, для них с Хальгардой тоже пришло время. Они знали это с самого детства. С той зимы, когда он повстречал чужака в синих одеждах. Нельзя было принимать его подарки! Они отравили им жизнь. Они были такими красивыми, куклы, изображавшие его, Хальгарду и Кровь. Как мог ребенок устоять перед такими вещами?
Ульрик помнил тот вечер, как будто это было вчера. Выпало много снега. Он нашел Хальгарду в хижине Свеньи. Свенья была теткой его матери; она стала нянькой детей, когда не вернулась Асла. Как радовалась Хальгарда красивым деревянным фигуркам, которые он принес тогда! Воину с мечом, сделанным из старой иголки, принцессе с волосами из красного орехового дерева и зачерненной сажей собаке. Если повернуть левую руку куклы-воина, на спине у нее открывалась маленькая щель. В ней дети нашли тщательно свернутую красную нить. Были такие нити в двух других фигурках. Хальгарда сразу поняла, что означают эти нитки. Зачем он только взял эту проклятую куклу собаки? Их жизнь сложилась бы иначе. Счастливее.
Хальгарда размотала нитки, положила рядом свою нитку и нитку Ульрика. Обе они были одинаковой длины! А это означало, что они умрут в один день, быть может, даже в один час. Хальгарду это не пугало. Для нее все было как в сказке. Даже сейчас она не изменила своего мнения. Она черпала спокойствие в уверенности, что никогда не будет жить без него.
Как невинны они были тогда! Спорили о том, сколько может продлиться их жизнь. Один дюйм нитки — это год или десятилетие? Какой мерой измеряет нити судьбы Лут? Ульрик до сих пор клял себя за идею, которая тогда пришла ему в голову. Они положили нить Крови рядом со своими. Они оба знали, что собаки долго не живут. Иногда тринадцать лет, если повезет, немного больше. Так они смогут оценить, сколько времени им отпущено.
Сначала им показалось, что нитка Крови такой же длины, как у них. Они то и дело подносили красную крученую нить к своим. Иногда они поступали так даже сейчас. Нужно было приглядеться очень внимательно, чтобы заметить: нитка Крови чуточку короче их нитей.
Они никогда не говорили ни с кем о том, что им предначертано прожить столько же, сколько собаке. Ульрик то и дело пытался уговорить себя и Хальгарду, что это всего лишь злая шутка чужака. В конце концов, одному лишь Луту ведомо, какова длина нитей судьбы. Но Хальгарда и слышать ничего не хотела. Она верила чужаку. И в глубине души Ульрик знал, что она права. Тот человек производил жуткое впечатление. Кроме королевского сына, его никто не видел. Он вышел из зимней ночи, словно посланник Ткача Судеб, а потом снова исчез, не оставив никаких следов. Никто не знал этого Жюля. Они давно уже перестали искать его.
Ульрику не было еще и десяти, когда он решил обратить проклятие себе на пользу. Пока жива собака, с ним ничего не может случиться. Он был самоубийственно храбрым. Заплывал во фьорд дальше, чем кто-либо, заставил поседеть своего учителя фехтования и не упускал ни одной возможности глупо пошутить. До тех пор пока не упал с крыши и не сломал ногу. Отец созвал целителей отовсюду, но никто не мог помочь. Началась гангрена, и Ульрик потерял бы ногу, если бы не Сильвина. Она привезла от королевского двора Эмерелль эльфийку, которая его спасла. За многие недели, на протяжении которых он был прикован к постели, мальчик научился ценить свою жизнь. И тогда поклялся себе не тратить бесполезно ни единого дня. Теперь срок подходил к концу. В паху у Крови Ульрик нащупал три узла размером с лесной орех. Крупная собака начала едва заметно хромать. Она по-прежнему вселяла ужас. Но ее нить вот-вот должна была закончиться. А значит, отмеренное им время тоже заканчивалось. Возможно, им не пережить даже эту зиму.
Собачий лай оторвал Ульрика от размышлений. Они прошли большой отрезок пути и оказались в узкой долине. За каменистый грунт цеплялись несколько покосившихся сосенок. Собаки стояли на плоском камне, поверхность которого покрывали большие пятна ржавчины; по бокам проходило несколько ржавых прожилок.
Ульрик присоединился к охотникам. Все молчали. Не нужно было уметь читать следы, чтобы понять, что означают эти пятна. Здесь тролль разделывал добычу.
— Нужно возвращаться, — негромко произнес Эйрик. — Думаю, их лагерь здесь неподалеку. Мы не знаем, сколько их. Здесь они готовили мясо для костра.
— Мы не вернемся без Бьорна и Кадлин, — решительно произнес Ульрик.
Командующий охотниками закатил глаза и скривился, словно имел дело с идиотом.
— При всем уважении, Ульрик Альфадассон…
«Так он говорит всегда, когда больше всего хочется сказать: не лезь не в свое дело, болван!» — подумал Ульрик.
— Наш охотничий отряд недостаточно силен, чтобы связываться со стаей троллей. Если бы я думал, что это имеет смысл, то рискнул бы. Никто здесь не назовет меня трусом. — Эйрик быстро поднял взгляд, чтобы удостовериться, что никто не осмелится возразить ему. — Этих двоих нет уже три дня. Я был внизу, на фьорде, когда твой отец прогнал троллей. Я видел их лагерь. И знаю, что они делают со своими пленниками. Никто не захочет такое увидеть! Эти картины до сих пор преследуют меня в кошмарных снах! Они наверняка убили Кадлин и Бьорна. Запомним их такими, какими мы знали их! Они тоже это предпочли бы.
Перед мысленным взором Ульрика снова возникли страшные воспоминания детства. Он рассказывал только отцу, как тролли поступили с ним, Хальгардой и другими выжившими из горящего Хоннигсвальда. На берегу фьорда их согнали в кучу, как скот. Он видел не только брошенный лагерь… Ульрик был там, когда пришли мясники. Людоеды хотели забрать и Хальгарду. Он напал на выбравшего ее тролля с кинжалом, когда-то подаренным мастером меча. У него не было шансов. Единственное, чего он добился, — что тролль со шрамами от ожогов на груди взял вместо Хальгарды его. Почему его не зарезали, Ульрик так и не понял. Просто повезло. Равно как и тогда, когда пришла эльфийка Йильвина, чтобы освободить их из лагеря троллей.
Наследник трона смотрел на засохшую кровь на камне. Может быть, Кадлин тоже повезло. Повезло больше, чем его сестре Кадлин, которая погибла вместе с матерью, когда та бежала в горы.
— Я найду их. Живыми или мертвыми. Вам меня сопровождать не обязательно.
Эйрик побледнел от ярости.
— Думаешь, здесь найдется хоть один мужчина, обладающий меньшим мужеством, чем ты? Какое ты имеешь право легкомысленно рисковать своей жизнью? Может быть, дело в том, что ты давно уже мертв? Ты… ты, проклятое умертвие!
Один из мужчин схватил охотника и оттащил его от Ульрика. Никто не говорил вслух о том, о чем думали все. Таков был неписаный закон.
— Я ведь сказал, никому не обязательно идти со мной.
— Господин, если ты пойдешь, у нас не останется выбора, кроме как последовать за тобой, — произнес охотник постарше. — Если кто бросит тебя, его имя до скончания века будет покрыто позором. — Он бросил взгляд на меч Ульрика. — Ты единственный, у кого есть волшебный меч.
Про себя королевский сын проклял истории скальда Велейфа. Благодаря его саге о юном Ульрике Альфадассоне каждый ребенок во Фьордландии знал, что тот в возрасте всего семи лет убил тролля и при этом владел мечом легендарного короля Озаберга, героя былых времен, могилу которого нашел, когда бежал от троллей.
— Большинство из вас я знаю с детства. Я пошел бы туда, — Ульрик неопределенно махнул рукой, — за каждым. Я знаю, каково это — быть в плену у троллей. Если мы обнаружим, что серокожий не один, то отступим. Я знаю, что вы думаете обо мне, но не буду играть ничьей жизнью ради спасения мертвых. — Ульрик обернулся к Эйрику. — Ты знаешь эту местность? Как думаешь, где может быть лагерь троллей, если он вообще поблизости?
Командир охотников мрачно посмотрел на принца.
— Два года назад я уже бывал здесь. — Он указал на отвесный склон, расположенный примерно в пятистах шагах к востоку. — Там есть большая пещера. Мародеры, которые приходят за скотом наших стад, иногда используют ее в качестве стоянки.
— Как бы ты атаковал пещеру?
Эйрик снова закатил глаза.
— Я вообще не стал бы делать этого! Троллям достаточно оставаться внутри и ждать, когда мы войдем. Они зарубят нас одного за другим. Они людоеды, чудовища, но они не глупы.
— Тогда я пойду в пещеру один и попытаюсь выманить их. А ты расставишь наших лучников так, чтобы они нашпиговали стрелами каждого тролля, который покажется оттуда. А если из пещеры выйдет больше троллей, чем мы сможем убить, то у вас будет возможность скрыться. Вы стреляете из луков, поэтому вам нет нужды подходить слишком близко.
Эйрик презрительно процедил:
— До тебя не доходит, правда? Никто не может сбежать, когда речь идет о твоей шкуре, умертвие. Ты сын короля! Как думаешь, что сделает с нами твой отец, если мы сообщим ему, что бежали, когда ты схватился со стаей троллей?
— Он поздравит вас с тем, что вы оказались рассудительнее меня.
— Красивые слова, Ульрик. Не нужно убеждать нас в том, что твой отец — справедливый человек. Мы все знаем это. Но разве он вспомнит об этом, узнав, что во второй раз потерял сына?
Ульрик устал от болтовни. Охотник всегда найдет способ выставить его в дурном свете. Нельзя зависеть от его мнения. Сердце подсказывало: отказаться от попыток спасти Бьорна и Кадлин — неправильно, даже если шансы найти их живыми ничтожны.
— Покажи, где найти пещеру. — Он оглядел охотников. — А вас я освобождаю от клятв верности. Поступайте, как считаете нужным.
«Все смотрят на Эйрика так, как будто главный он», — раздраженно подумал Ульрик.
— Мы с тобой, — решил командующий охотниками.
Он объяснил спутникам, как нужно приближаться к пещере, чтобы иметь как можно лучший угол обстрела. Потом собак взяли на поводки. Их придется оставить подальше, чтобы они своим лаем не выдали охотников.
— Я пойду рядом с тобой, Ульрик Альфадассон.
— Мне не нужен телохранитель, — раздраженно ответил королевский сын.
Охотник помедлил с ответом, пока остальные не отошли за пределы слышимости.
— Мне важно удостовериться, что ты действительно сдох, умертвие.
— И что? Поможешь, если тролли плохо сделают свою работу?
— Что бы ты обо мне ни думал, я не убийца. Но признаю, я с удовольствием посмотрю, как они тебя зарубят. Тогда не останется ничего, что твои эльфийские друзья смогли бы вернуть к жизни. Так должно было произойти и во время эльфийской зимы.
От такой откровенности Ульрик лишился дара речи. Что он сделал Эйрику, что тот так сильно ненавидит его?
Они молча подождали, пока остальные займут позиции.
Наконец Эйрик подал знак. Они тронулись в путь. Подъем прикрывали две мертвые сосны. Они закрывали обзор на пещеру. Бледные, словно кости, торчали стволы из скалистого грунта.
Навстречу подул ветер. То был легкий, непостоянный бриз. Он принес с собой запах жаркого.
Ульрик и Эйрик замерли у мертвых сосен. Теперь все видели вход. У подножия отвесного утеса зияла широкая расселина.
— Подожди немного, — тихо произнес командир охотников.
Он указал на двоих из отряда, карабкающихся по склону немного в стороне. Они должны были занять позицию выше пещеры.
Запах жаркого мучил Ульрика. В нем было что-то сладкое. Он вспомнил лагерь у Хоннигсвальда. Тролли нашли в городе несколько бочонков с медом. Им они смазывали мясо, которое собирались жарить. При мысли об этом Ульрику стало совсем дурно. Его отец был прав. С этими чудовищами не может быть мира. Никогда!
Ульрик обнажил меч мертвого короля Озаберга. Он оставил меч себе после посвящения в воины.
— Вперед! — с трудом подавив тошноту, выдавил королевский сын из себя.
Эйрик с сомнением поглядел на него. Может быть, надеялся, что сын короля передумает? Ульрик поднял меч и указал направление. Он боялся того, что они найдут в пещере. А еще он хотел пролить кровь!
Будущий король вышел из укрытия.
— Вы меня слышите? Здесь стоит Ульрик Альфадассон! Выходите, покажитесь!
Королевский сын брел вверх по склону. Из-под его сапог катились камни. Он едва не упал.
— Вы слышите меня, тролли? Боитесь дитя человеческое? Однажды я уже убил одного из вас. И сделаю это снова!
У входа в пещеру что-то шевельнулось. Краем глаза Ульрик заметил, как командир охотников положил стрелу на тетиву.
Запах жареного мяса стал сильнее. Ульрик задержал дыхание и ускорил шаг.
Из тени пещеры выступила огромная тень. С лысого черепа серокожего свисали несколько украшенных перьями кос. За поясом, поддерживавшим набедренную повязку, торчал большой каменный нож. В руке великан сжимал булаву.
Перед глазами Ульрика снова встали жестокие сцены пребывания в плену. Он столько лет не помнил о них. Таким каменным ножом, как тот, что у тролля за поясом, серокожие разделывали мясо.
Тролль указал на вход в пещеру.
— Де-евочка!
Теперь Ульрик разглядел, что у тролля в руках не булава. То был кусок мяса, из которого торчала кость.
— Я убью тебя и скормлю твою печень собакам. Я… — По щекам королевского сына бежали горячие слезы.
Он вспомнил девушку в голубом платье. На турнире лучников Кадлин выглядела как принцесса. Не может все закончиться вот так! Никто не должен так кончить свои дни!
— Отойди немного влево! Ты закрываешь мне обстрел! — крикнул за его спиной Эйрик.
Ульрик услышал, но мыслить ясно уже не мог. Он хотел вонзить меч в тело тролля. Он сможет победить его! Еще ребенком он убил такую же громадину.
Великан опустил руку с мясом.
— Де-евочка, — еще раз произнес он и отошел немного назад в пещеру.
— Идиот чертов! Отойди влево! — закричал Эйрик.
Ульрик приблизился к серокожему. Грудь людоеда была покрыта бугристыми шрамами. Великан поднял огромную лапу и потряс ею.
— Ни би-иться!
Мимо щеки Ульрика просвистела стрела, настолько близко, что он почувствовал движение воздуха. Стрела глубоко вонзилась в грудь колосса.
Тролль покачнулся, отступая в пещеру.
— Ни…
Запах жаркого в медовой корочке стал невыносимо силен. Прямо у входа в пещеру горел костер. Что-то двигалось в игре света и тени. Навстречу Ульрику хромало хрупкое создание.
— Не стреляйте! — закричала Кадлин. — Ради всех богов, не стреляйте!
Ульрик не поверил своим глазам. Рядом с костром лежал Бьорн. Его кожаная рубашка была порвана, грудь намазана зеленой пастой. Кадлин опиралась на свой лук. Она то и дело кричала, чтобы они не стреляли. Тролль сидел у костра, прижимая левую руку к груди. Между пальцами текла темная кровь.
Ульрик в недоумении смотрел на открывшуюся его взору картину. Это неправильно! Этого не может быть!
— Что вы наделали? — кричала Кадлин. — Он спас нас. Что вы наделали?
Рядом с Ульриком возникла тень.
— Нет! — Охотница заслонила тролля собой.
— Отойди в сторону, девочка! — заорал Эйрик.
— Опустить оружие! — Ульрик схватил нацеленный лук охотника и пригнул его стрелой к полу пещеры. — Не стрелять! Все… иначе.
Он с трудом верил своим глазам. С этими двумя ничего не случилось, несмотря на то что они были безоружны против тролля.
Огромное дитя альвов поднялось. Серокожий мягко отодвинул Кадлин в сторону.
— Уходи-ить, сейчас.
— Нет, Бруд. Пожалуйста! Это была ошибка. Это…
— Де-евочка хорошая.
Ульрик отпрянул от огромного воина. Тролль протиснулся к выходу. На миг королевский сын подумал, что нужно заманить тролля в ловушку. А потом опомнился. Просто чудо, что Кадлин еще жива. Дар богов. А представать перед богами бесчестным убийцей не хотелось. Он отпустит тролля. На этот раз.
— Не стрелять! Слышите? Опустите оружие! Отпустите его! — Ульрик удержал Бруда. — Не уходи пока. Подожди. Сначала мне нужно выйти. Пожалуйста, поверь мне.
Бруд пристально посмотрел на него. Похоже, серокожий не испытывал страха.
— Режущую штуку убери!
Ульрик выпустил меч.
— Ты ведь не собираешься поверить ему, — прошипел Эйрик.
— Я сейчас выйду. Это я, Ульрик! — Королевский сын вышел из пещеры на солнечный свет.
Немного ниже по склону стояли два охотника. Они опустили оружие, но стрелы были на тетивах.
— Кадлин и Бьорн живы. Похоже, тролль помог им. Дайте ему уйти! Вы меня поняли? Пропустите его, это приказ!
Тяжелая рука легла на плечо Ульрика. Наследник трона стоял словно окаменев. Он знал, что тролль может легко сломать ему шею. Как тростинку. Ульрик чувствовал за спиной теплое дыхание. Что, ради всех богов, делает это чудовище? От сопения мурашки побежали по коже.
— Забери де-евочку в стая, хорошо.
Только теперь Ульрик понял, что делает великан. Он обнюхивал его, как берущий след хищник. Хрюкнув, тролль выпрямился. А потом вышел из пещеры. Если он понял, что там, снаружи, прячутся лучники, то виду не подал. Высоко подняв голову, он стал спускаться вниз по склону.
— Ты ведь не можешь так просто отпустить его, — прошипел Эйрик. — Это враг!
— Этот — нет! — вмешалась Кадлин. — Он спас жизнь Бьорну. И мне тоже. Он убил снежного льва.
Ульрик никак не мог осознать, что Кадлин и Бьорн живы. Отпустить тролля было правильно и честно, несмотря на то что в другой день они, возможно, встретятся как враги. С тех самых пор, как он будучи маленьким мальчиком играл в рыцаря, защищая Хальгарду, он не испытывал ничего подобного. Противоречивые чувства грозились вот-вот разорвать его. Королевский сын смущенно закашлялся, борясь со слезами. Остальные не должны заметить, насколько сильно он взволнован!
— Что это за мясо? — спросил Ульрик, пытаясь говорить безразлично.
Кадлин посмотрела на него как на идиота.
— Снежного льва, — наконец сказала она. — Он вернулся за ним. Разделал там, внизу, перед пещерой. Принес мед из полого ствола дерева. Натер им мясо, чтобы оно лучше хранилось. Если бы не он, Бьорн бы умер. Он остановил кровотечение, закрыл раны прохладным мхом.
— Почему? — спросил Эйрик. — Какой ему от этого прок? Тролли так не поступают!
Кадлин беспомощно смотрела на них.
— У меня было такое чувство, что он знает меня. Я… Я еще никогда не встречалась с троллями, как мне кажется. Хотя… Это может прозвучать странно. Иногда я вижу сон. Я еще очень маленькая, и я в пещере. Мне очень холодно. Вокруг меня огромные люди с обнаженными, несмотря на холод, торсами. Один осторожно растирает мне руки и ноги. Руки у него огромные, но он делает все очень аккуратно. Я постепенно согреваюсь. И вижу маму. Она берет меня на руки. У мужчины, который растирал меня, на груди страшные шрамы. Шрамы, похожие на птицу. Такие, как у этого тролля. Может быть, это не сон на самом деле. Может быть…
— Глупые бабьи сказки! — выругался Эйрик. — У этого парня была какая-то цель. А ты поддалась на его уловки. Ты пошла на шум ломающихся веток, когда вышла к упавшим соснам? Подумай, Кадлин! Может ли быть, что он специально заманил тебя к снежному льву?
Охотница удивленно посмотрела на Эйрика.
— Это… Не знаю. Нет. К чему этот вопрос?
— Может быть, он хотел, чтобы снежный лев напал на вас. Так у него появлялась возможность спасти вас обоих. А теперь ты чувствуешь себя ему обязанной. Может быть, именно этого он и добивался.
— Почему это не может быть именно то, чем кажется? — сердито поинтересовалась Кадлин. — Мы попали в беду, и тролль нам помог. Почему в этих событиях должна быть запутанная интрига? Тролли — наполовину животные. Они долго не думают. Они действуют.
— С тех самых пор, как я был ребенком, мы воюем с троллями. Они ужасные людоеды. А теперь один приходит и заботится о тебе с Бьорном. Это все дурно пахнет! За этим что-то кроется.
Ульрик недолюбливал Эйрика, но на этот раз парень был прав. Очевидно, девушка все еще переживала последствия шока и не могла разглядеть правду.
— Думаешь, с этим троллем что-то не так? — зло спросила Кадлин. — Посмотри на это иначе. Может быть, это с тобой что-то не так, если ты не можешь принять, что со мной и Бьорном неожиданно случилось что-то хорошее. Ты предпочел бы, чтобы я была мертва, но твое представление о троллях осталось неизменным?
— Довольно уже, Кадлин! — резко перебил Ульрик.
Эйрик сердито покачал головой.
— Избавь меня от своей дурацкой болтовни, девочка! Я знаю то, что знаю. Если тролль вдруг начинает вести себя как наседка, то за этим что-то кроется. Вот увидишь, Кадлин. — Он вышел из пещеры.
— Он всегда такой? — спросила девушка. Опустилась на камень у костра и принялась массировать лодыжку.
— Он был единственным из всей семьи, кто выжил в эльфийскую зиму. И тебя удивляет, что в его мире не бывает добродушных троллей?
Упасть на колени
Оргрим со смешанным чувством наблюдал за строительными работами на перевале. Он прятался между скалами. Камни были почти цвета его кожи. Стоя совершенно неподвижно, герцог смотрел на строительную площадку на перевале. Люди пришли сюда сотнями, их работа продвигалась быстро. Они выровняли землю, заложили камни фундамента. Было совершенно очевидно, что люди укреплялись надолго. Впервые они строили пограничное укрепление из камня, причем посреди важного перевала по пути на юг. Собираются бросить ему вызов? Или страх, испытываемый перед его народом, настолько силен?
С точки зрения герцога, люди слишком далеко забрались в охотничьи угодья троллей. К чему это приведет? Может быть, они мечтают напасть на Нахтцинну? Оргрим невольно усмехнулся. Это глупо. Несмотря на то что в его скальном замке далеко не такие мощные защитные сооружения, как в Филангане, для людей он все равно что неприступен. Им никогда не завоевать отвесную скалу! Их крепость там, внизу, — это отображение страха перед его народом. Пусть строятся. Молодые воины смогут подраться с патрулями, которые будут бродить здесь, когда люди наконец закончат строительство. Это будет хорошей тренировкой.
Оргрим потянулся. Он с удовольствием познакомился бы с человеческим королем. Этот Альфадас — храбрый мужчина. Даже эльфы его уважают. Герцог Нахтцинны немного поразмыслил над тем, чтобы спуститься в лагерь людей. Но у них слишком много лучников и они слишком пугливы. Он не дойдет до Альфадаса, несмотря на то что в крепости нет ни одного воина, который мог бы с ним сравниться. Кроме, быть может, эльфийки, которую он частенько видел рядом с королем.
Звук шаркающих шагов и негромкое постукивание деревянного посоха заставили Оргрима обернуться. Сканга! К нему приближалась дряхлая шаманка. Герцог вздохнул, затем оставил свой наблюдательный пост и пошел ей навстречу.
— Пожалуй, не найдется места, где можно чувствовать себя в безопасности от твоих визитов, старуха.
— Разве тебе есть необходимость прятаться от меня? — пыхтя от усталости, выдавила из себя карга.
Тролль рассмеялся.
— Всегда готова к небольшой словесной перепалке, а? Иди сюда, присядь.
Шаманка осталась стоять. Ее белоснежные моргающие глаза пристально изучали Оргрима. Князь спросил себя, что она видит. Конечно, здесь замешана магия. Но как он, интересно, выглядит для нее?
— Ты слыхал о битве при Мордштейне?
Оргрим удивился. Лишь немногие тролли обладали силой, дававшей возможность ходить по тропам альвов и перемещаться между мирами, поэтому новости из Альвенмарка приходили редко.
— Они атаковали Снайвамарк. Не думал, что они осмелятся сделать это.
— Мы собрали войско, которое было в пять раз сильнее войска эльфов и кентавров.
Герцог заподозрил неладное. Молча выслушал рассказ старухи. Он был потрясен. Был только один способ привести войско на равнину с юга к Мордштейну. Блокировать наступление эльфов было легче легкого! Хватило бы двухсот троллей, чтобы остановить войско Альвенмарка до тех пор, пока прибудет подкрепление. Но Оргрим поостерегся упрекать старуху. Все знали о ее изменчивых настроениях.
— Сколько погибших с нашей стороны?
— Слишком много. — Сканга сжала губы. На щеке задергался мускул. — Чересчур много. Но мы победили. Мы удержали поле боя. Эльфы и их союзники бежали.
— Почему же ты пришла ко мне, если вы все же победили?
— Потому что я боюсь, что будут еще такие победы. — Внезапно шаманка опустилась на колени. Ее суставы страшно хрустнули. — Я прошу тебя помочь нам, Оргрим. Посмотри на меня! Миновали века с тех пор, как я становилась на колени перед кем бы то ни было. Я даже не знаю, смогу ли сама подняться. Но на равнине Мордштейна моя гордость обратилась в пепел. Там лежали тысячи наших убитых щенков. Мальчиков, которые заслуживали того, чтобы стать волками и называться воинами. Эльфы слабы. В конце концов мы победим. Но я боюсь цены этой победы. Ты сам зачал целый выводок волчат. Ты знаешь, о чем я говорю. Я прошу тебя, Оргрим, помоги нам! Если нужно, я буду целовать твои ноги. Я сделаю все, что ты потребуешь. Я…
Оргрим схватил ее за плечи и поднял.
— Прекрати, Сканга! Прекрати! Ты же знаешь, я тебя уважаю. Не притворяйся передо мной. В мире людей я обрел покой. У меня хорошие жены, они родили мне восьмерых щенков, которые радуют меня. Зачем мне вести войны в Альвенмарке? Я счастлив здесь.
Дыхание старухи было свистящим от напряжения.
— Ты можешь быть счастлив, но смерть ближе к твоим волчатам, чем ты думаешь. Ты помнишь ритуал на острове в Лесном море? Помнишь, что я создала из двух пленных эльфов?
Этого ему не забыть до конца своих дней.
— Да. Ты угрожаешь мне, Сканга?
— Не я! Эмерелль создала нескольких ши-хандан. А ее замок охраняют ингиз.
Оргрим задумался.
— Это не та Эмерелль, которую я знал, — наконец произнес он.
— Конечно нет. Она сражается не на жизнь, а на смерть, и я боюсь, что она швырнет наш мир в пропасть. Она должна понимать, что ей не выстоять против нас, и она в отчаянии. Если бы я не видела этого сама, то никогда не поверила бы, что она способна разрушить значительную часть созданного альвами. Уничтожение тропы альвов стало началом. Она вызвала в замок Алатайю из Ланголлиона. Если они начнут плести магию вместе, нам нужно быть готовыми к худшему, Оргрим. Ты нужен своему народу! Ты нужен Альвенмарку! Мы должны окончательно победить эльфийскую королеву, пока она не натворила худших бед.
Герцог все еще колебался. Он поклялся себе больше не служить королю. Конечно, Бранбарт мертв, но его душа возродилась, и герцог Нахтцинны не верил, что теперь все будет по-другому. Бранбарт хотел его смерти, посылая сюда, в мир людей. Интересно, темные стороны Бранбарта тоже возродятся в Гильмараке? Герцог не испытывал ни малейшего желания выяснять это. И он хорошо понимал, что Сканга всегда будет на стороне короля. Нет, если он отправится в Альвенмарк, то там ему ничего не выиграть, а вот здесь он может все потерять.
— Ты победишь Эмерелль, Сканга. Ты бесконечно могущественнее, чем я.
Шаманка раздраженно хрюкнула.
— Не льсти мне. Я не полководец. Может быть, победа и будет моей, но я заплачу за нее дороже, чем заплатил бы ты. И что меня беспокоит сильнее, так это то, что потребуется больше времени, чтобы победить Эмерелль. А времени у нас уже нет. Кто знает, что еще сотворит проклятая тиранша. Я не пуглива, Оргрим, но Эмерелль боюсь. Она использует ши-хандан, чтобы наказать князей, которые не смогли решиться выступить на стороне эльфов. И, что гораздо хуже, ее жертвы думают, будто призрачных волков послали мы! Несколько недель назад ее союз был слаб и не представлял для нас опасности. Но теперь она с каждым днем завоевывает все больше сторонников. А тут еще ши-хандан и ингиз. Она знает, что ты опасен. Может быть, она пошлет одного из своих призрачных волков сюда. Ты должен увести своих женщин и щенков из Нахтцинны. И кто знает, что еще планирует Эмерелль. Возможно, она хочет разбудить одного из спящих великанов.
Постепенно Оргрим начал проявлять беспокойство. Мысль о том, что призрачные волки могут прийти к нему, испугала герцога. Но разве не будет лучшей защитой от них невмешательство в войну в Альвенмарке?
— Спящего великана… Разве это не сказка?
— Многие и ши-хандан считали сказкой. Не знаю, существуют ли великаны и действительно ли они помогали альвам строить мир. Но если они — нечто большее, чем просто сказки, которые рассказывают щенкам, то они обладают силой, способной двигать горы. Эмерелль уже не станет перебирать, кого послать в бой против нас.
Герцог посмотрел вниз, на строительную площадку. Каким маленьким и обозримым казался мир совсем недавно…
— Сколько воинов у тебя осталось после сражения под Мордштейном?
— В войске больше сорока тысяч.
— Как же прокормить такое множество троллей?
Сканга хитро улыбнулась.
— Я не полководец, но я и не глупа! Конечно, мы готовы. — И она подробно рассказала о своих планах и союзниках, на которых можно было положиться.
Похоже, это произвело на Оргрима неизгладимое впечатление.
— Какова цель твоей войны, Сканга?
— Мы прогоним Эмерелль с трона. Все дело исключительно в остроухой, но тот, кто встанет у нас на пути, погибнет вместе с ней. Гильмарак должен сидеть на троне в Сердце Страны, а полное ужасов правление Эмерелль должно закончиться. Такова цель похода.
Герцог почесал за ухом и покачал головой.
— Трон Альвенмарка… Не слишком ли это много для щенка? Ты хочешь править, не так ли? Когда ты победишь Эмерелль и отнимешь у нее камень альвов, то станешь самой могущественной колдуньей. И будешь советчицей юного короля, который будет делать все, что ты скажешь.
Мертвые глаза Сканги смотрели прямо на Оргрима. Она казалась очень усталой.
— Я встала перед тобой на колени, герцог, я сказала тебе, как обстоят дела. Я не стану ни умолять, ни принуждать помочь. Ты нужен Альвенмарку. Ты можешь остановить Эмерелль.
Шаманка отвернулась. Костяная палка застучала по неровному скалистому грунту. Старуха стала медленно спускаться с холма.
Героическая смерть
Два дня назад его ушей достигли первые тревожные известия. Никодемус часто заглядывал к Ганде и доносил на нее. Несмотря на то что Элийю по-прежнему влекло к лутинке, он старался не заходить к ней с тех пор, как в ее палатке появился эльф.
Он знал, что шептали о коменданте Ключике. Всякие глупости о том, что она любит эльфа. Эти слова были словно яд для его души. Но его душа сильна! Она должна быть такой, потому что он поставил перед собой великую задачу. Он не боялся, что эльф будет строить Ганде глазки. Этого никогда не случится! Он знает эльфов! Лисьеголовые лутины для них — не больше чем животные. Скорее тролли откажутся от поедания мяса и станут мирно, как коровы, пастись на лугах. Элийю беспокоило другое: что случится, когда эльф снова наберется сил? Что остроухий успел понять об отношениях между троллями и лутинами? Действительно ли он без сознания? Или просто подслушивает, будучи слишком слабым, чтобы подавать признаки жизни, но достаточно сильным, чтобы понять, что творится вокруг?
Племя направлялось к лагерю Каменных Копыт, одного из кентаврийских племен, у которых они частенько покупали скот. Лутины везли от Мордштейна соль, приправы, а также оружие и тяжелое золото. Скот будет дороже, чем в прошлые годы. Так всегда во времена войны. Богатства, способные передвигаться самостоятельно, становились все ценнее и ценнее. Но это уже не играет роли, Скоро тролли снова тронутся в путь. И тогда с тиранией эльфов будет покончено навеки. Тогда все изменится. А лутины — самые драгоценные союзники новых правителей. Нет, на деньги внимания можно больше не обращать.
Уже скоро он будет решать судьбу Альвенмарка. Какое ему дело до того, отдаст ли он за стадо на мешок перца больше, чем оно того стоит? Нужно позаботиться только об этом проклятом эльфе. Хоть бы он не очнулся от своего забытья! А теперь следует найти окончательное решение. Он навсегда испортит отношения с Гандой, если девушка поймет, что он сделал. И только если он будет действовать очень быстро, останется надежда на то, что она спишет перемены с Олловейном на трагическое стечение обстоятельств.
Элийя потянулся к небольшой деревянной шкатулке. Семь лет тому назад он приобрел ее у Черного. Печатник потребовал за нее княжескую цену, но в то же время, казалось, испытывал облегчение оттого, что наконец избавился от этого сокровища.
Лутин провел рукой по шкатулочке из потрепанного, потрескавшегося дерева. В потемневшую от времени крышку были вставлены цветы из огненно-красных гранатов. Половины камней не хватало. Он сам продал несколько несколько лет назад, когда не знал, чем заплатить за хлеб.
Элийя остановился у входа в палатку. Черный уверял его, что сокровище не отравлено. Но с изделиями Гробхэма Плога всегда стоит быть начеку, проявлять осторожность. Лутин знавал библиотекаря, которому одна из книг Гробхэма оторвала два пальца.
Глопс направился к сундуку, отыскал тяжелые кожаные перчатки, которые носил зимой. Натянув их на руки, он почувствовал себя лучше. Зажав под мышкой ящичек, Элийя вышел из палатки. Был полдень, стадо отдыхало. Лисьеухий борец за права кобольдов внимательно огляделся по сторонам. Далеко на западе он заметил на равнине небольшой отряд всадников. Сегодня Ганда впервые отошла от ложа эльфа. Она отправилась с Никодемусом и несколькими другими охотниками на вылазку к близлежащему озеру. Скоро над Землями Ветров пролетят первые осенние бури. Лето закончилось, и никто не мог сказать, будут ли еще в этом году такие яркие теплые деньки.
Элийя спустился с платформы по веревочной лестнице и направился к Лунному Вороту. Крупная рогатая ящерица сонно заморгала, увидев его, а затем снова закрыла глаза. Лутин почувствовал, как вспотели ладошки. Давно уже он убивал в последний раз. Какая ирония — величайший мастер меча Альвенмарка будет стерт безоружным лутином, едва доходящим ему до колен.
— Стерт. — Глопс попробовал слово на вкус, как вино, которое держат во рту, чтобы насладиться букетом. Стерт, точнее не скажешь.
Элийя взобрался по веревочной лестнице. Еще раз бросил взгляд на запад. Отряд всадников скрылся за горизонтом. В лагере вокруг все спрятались от солнца. У палатки Ганды стояло лишь двое стражников. Он выбрал их сам. От них девушка не узнает, что произошло в этот день.
Лутин отбросил полог и вошел в сумерки жилища. Эльф шевельнулся.
— Я слышал, тебе уже лучше, князь, — приветливо произнес Элийя, занимая место у ложа раненого. — Ганда самоотверженно ухаживала за тобой. Она надеется, что скоро ты снова наберешься сил. Она свершила настоящее чудо. Я не готов был и травинку поставить на то, что ты придешь в себя. Вы, эльфы, поразительно выносливы. — Лутин улыбнулся. — Но терпеливы ли вы, когда нужно выносить скуку? У Ганды много обязанностей, и в ближайшие дни ей придется часто оставлять тебя одного. А тебе пока нельзя вставать. Ты слишком слаб. Твои раны могут снова открыться, если ты будешь слишком напрягаться.
Эльф пристально посмотрел на него. Большая часть лица остроухого была скрыта под повязками. Губы сверкали красным на фоне белых тряпок. Их разделяли две полоски черной запекшейся крови. Губы были все еще опухшими и казались неровными. Левое веко было слегка искажено. На нем красовался отвратительный зеленовато-коричневый синяк.
— Ты меня понимаешь?
— Да. — Опухшие губы не шевельнулись, когда Олловейн ответил. Его рот был слегка приоткрыт. Из-под повязок выбивались золотистые волосы.
Элийя знал, что Ганда обрила большую часть головы, чтобы обработать раны эльфа. Он наблюдал за лутинкой, когда та сжигала каждую золотистую волосинку, чтобы никто не мог использовать ее в заклинаниях против эльфа.
Элийя постучал по маленькому деревянному ящичку.
— Я принес тебе кое-что, чтобы скрасить одинокие часы. Как тебе известно, наш народ вечно в пути. У нас очень мало личных вещей — обстоятельства нашей жизни не позволяют нам накапливать больше материальных благ, чем мы можем унести с собой. Поэтому у моего народа почти нет книг. Это одно из немногих исключений. — Он открыл крышку шкатулки из розового дерева. Книга была не больше ладони. На черном кожаном переплете поблекшими золотистыми буквами было выгравировано название:
«НЕНАПИСАННАЯ ЖИЗНЬ».
Кожа переплета была непотрепанной. Только поблекшие буквы выдавали возраст, в остальном же казалось, что книгу никто никогда не читал.
— Как думаешь, ты сможешь поднять руку? Книга не очень тяжелая. Надеюсь, это немного развлечет тебя.
Олловейн слегка повернул голову. Застонал. Медленно поднял правую руку.
— Сможешь удержать ее? — Элийя осторожно вынул книгу из шкатулочки.
Рука эльфа была в перевязи, но ладонь, не считая парочки почти заживших царапин, выглядела хорошо. А ногти были так безупречны, как будто за ними каждый день ухаживала служанка.
Мастер меча поднес к груди вторую руку. Движение было неловким. Элийя осторожно вложил книгу эльфу в ладони.
— Спасибо, — с трудом произнес тот. Очевидно, ему с трудом удавалось сомкнуть пальцы на тонкой книжице, но он не жаловался.
— Я тебя утомляю?
— Нет… ты… очень любезен. — Глаза эльфа улыбались.
Олловейн неловко открыл книжицу.
— Одни белые… страницы, — удивленно произнес он.
Элийя испуганно отвернулся.
— Нужно пролистать к началу. Тогда тебе все откроется. Открой первую страницу.
Лутин слегка отвернулся, чтобы Олловейн не видел его лица, и закрыл глаза. Он слышал шорох переворачиваемых страниц. А потом раздался вздох, за которым последовала тишина. Только услышав стук, Элийя осмелился открыть глаза. Книга выпала из рук эльфа.
Глопс поднял ее с половиц. Она стала такой толстой, что перестала влезать в шкатулочку из розового дерева. Лисьехвостый быстро открыл ее. Теперь страницы были заполнены мелкими, очень аккуратными буковками. Лутин быстро пробежал глазами по строчкам. Речь шла об эльфийской даме, которая умерла во время праздничного застолья из-за того, что вонзила себе в глаз сломанную ножку хрустального бокала.
— Какая же у тебя была кровавая жизнь, — пробормотал
Элийя, закрыл книгу и посмотрел на эльфа.
Голубые глаза безучастно таращились в полог палатки. Из уголка губ стекала тоненькая струйка слюны.
Элийя закрыл Олловейну глаза.
— Ты ведь не собирался уходить от нас таким образом. Не самая героическая смерть.
Тринадцать детей благородных кровей
Алатайя положила тяжелую книгу на стол перед Эмерелль. Самоуверенность княгини как рукой сняло. Эльфийка бросила взгляд в затененные уголки небольшой библиотеки, где они встретились.
— Один из них здесь. Я чувствую его.
Королева кивнула. Она тоже чувствовала присутствие ингиз. Эмерелль давно привыкла к тому, что порождения тени постоянно подкарауливают ее. За последние луны их стало больше.
— Что ты думаешь о книге?
Алатайя провела рукой по тяжелой обложке.
— Мелиандер был твоим братом, не так ли? Могу ли я, тем не менее, говорить откровенно?
— Положение слишком серьезно, чтобы тратить время на убеждение друг друга в чем бы то ни было.
Княгиня кивнула.
— Я считаю его безумцем, несмотря на то что у него бывали прояснения. Книга очень путаная. Я прочла ее трижды. Иногда он противоречит самому себе в том, что пишет. А еще я пыталась перепроверить кое-что… насколько это в моей власти.
— Мастер Альвиас доложил мне об этом. Он далеко не в восторге от тебя. Во всем дворце мне не найти другого слуги, который бы осмелился войти в твои покои. Ему пришлось чистить их самостоятельно. — Эмерелль вспомнила о вещах, которые рассказывал Альвиас. Взволновать гофмейстера было нелегко.
— Он расстроился из-за брызг крови? — Алатайя холодно улыбнулась. — Я посоветовала ему покрасить стены и пол в красный цвет. В первый же вечер после того, как я прибыла. Тогда он не принял меня всерьез. Но то, что его так трогает смерть парочки черных быков… — Она развела руками. — Я думала, он уже принимал участие в сражениях. Должен был привыкнуть к виду крови.
— Я думаю, его расстроил скорее не сам факт того, что быки погибли в твоих покоях, а способ, которым их настигла смерть.
Алатайя презрительно усмехнулась.
— Пусть не притворяется. Было гораздо неприятнее присутствовать при их смерти, чем отскребать от стен кусочки мяса.
Эмерелль судорожно сглотнула. Вопрос вертелся на языке, но королева решила, что все же не хочет знать, что сделала Алатайя.
— Значит, ты не веришь Мелиандеру.
— Если бы верила, была бы в отчаянии. Он рисует будущее самыми темными красками. А ведь победа так близка.
Владычице не понравился взгляд, которым Алатайя одарила книгу.
— Ты знаешь, что это за камень?
Княгиня Ланголлиона сделала вид, что не расслышала вопроса.
— У кого твой брат отнял камень альвов? И почему разрушил его? Я знаю, что камень защищает книгу, но это слишком мощная защита. Это все равно, как если бы королева муравьев решила защищать свой народ с помощью льва. А то, что Мелиандер уничтожил его… — Она покачала головой. — Должно быть, он действительно обезумел.
— Брат хотел нам на что-то указать. Существует бесконечное множество вариантов будущего. А серебряная чаша умеет всегда показывать все самое худшее.
— Ты имеешь в виду нечто вроде того, что маленький тролльский король после победы на Шалин Фалахе подвесит тебя вниз головой на зубцах собственного замка, чтобы живьем вырвать сердце из твоей груди и съесть его?
Эмерелль ответила княгине ледяной улыбкой.
— Таким образом они оказывают уважение. Сканга надеется, что тогда королевский щенок станет таким же храбрым, как и я.
— Ты действительно настолько храбра? Пойдешь на все?
— Думаю, путь к свободе должен быть путем, которого мой брат не ожидал от меня. Я должна сделать что-то, что он считал столь невероятным, что никогда не исследовал эту ветвь будущего.
Алатайя покачала головой.
— Он не мог просто взять и написать об этом в книге? К чему такие хлопоты?
— Он всегда считал меня несколько упрямой. Раньше обо мне шла дурная слава существа, не приемлющего добрых советов и постоянно идущего своим путем. Это было задолго до того, как меня впервые выбрали королевой.
Эмерелль с болью вспомнила ночь перед сражением с драконами. Фальрах настоятельно отговаривал ее от участия в битве. За ее безрассудство он заплатил жизнью.
— Если мы снова соберем камень альвов, — продолжала королева, — то сможем восстановить разрушенную тропу. Таким образом, дыра в сети закроется. В сети, которая удерживает ингиз. Если это удастся, тролли почувствуют мою силу.
— Почему ты не прогонишь ингиз прямо сейчас? Ты знаешь, как победить их?
— Ты должна продумывать наперед, Алатайя. Что произойдет, если один из них, завывая, вернется в Ничто? Не расскажет ли он товарищам, что путь в Альвенмарк открыт? До сих пор те ингиз, которые находятся во тьме между мирами, ничего не подозревают о пути. Но если я отошлю одного из них обратно, все они станут искать способ выбраться из своей темницы.
— Тогда убей их!
— Этого не могли сделать даже альвы. Ни одна сила в Альвенмарке не в состоянии сделать этого. Ты знаешь, что пишет Мелиандер. Существует лишь один путь надежды, и по нему не пройти ни одному эльфу. Ни одно создание Альвенмарка не пропустят стражи Златых Чертогов. Если будешь искать помощи там, то должен будешь подать существу бокал цикуты. Совершенно особенному человеку, который добровольно выпьет этот напиток и будет иметь шансы обрести помощь. Кто это может быть? Герой с чистым сердцем… И уверена ли ты, что Мелиандер не ошибается? Откуда ему знать, чего никто никогда не пробовал? Ни одно дитя альвов не видело Златых Чертогов. Может быть, они существуют только в фантазиях людей? Хочешь поставить судьбу мира на столь шаткое основание?
— Если ты не доверяешь людям, то каким путем пошла бы ты?
— Путем силы. — Эмерелль зябко поежилась. Не станет ли когда-нибудь она подобной Алатайе, если пройдет до конца путь, на который ее постепенно вытягивает судьба? С каждым компромиссом она вынуждена была отдавать кусочек своей души. Собственное мировоззрение украдкой ускользало от нее.
— Ты должна получить второй камень альвов, — заявила княгиня. — Когда будет покончено с угрозой со стороны ингиз, ты сможешь обратить всю свою силу против троллей. Ты не имеешь права разрываться между двумя этими войнами. Ни на одном фронте не видать тебе победы, если ты будешь сражаться вполсилы.
Королева задумчиво поглядела на книгу и фрагменты камня, подобно украшениям вставленные в роскошную обложку.
— Я пыталась снова собрать камень, но он мне противится.
— Ты ведь позвала меня, чтобы я помогла. Тогда прими мою помощь. За последние несколько недель я испробовала несколько заклинаний и уверена, что у нас может получиться. — Алатайя откинулась на спинку кресла.
Эльфийская княгиня излучала вызывающую уверенность. Она была красивой женщиной. Каждый ее жест был тщательно отрепетирован. Она знала о том, какое впечатление производит, что излучает. Кроме того, она одевалась в ледяной панцирь, делавший невозможными все попытки подобраться ближе и хотя бы угадать ее истинные чувства, и в мгновение ока могла совершенно измениться. Располагающая улыбка, многообещающий взгляд, ленивое потягивание… С ней можно было осуществить самые темные желания… Сны, от которых можно проснуться ночью в поту, о пропастях в которых не сорвется ни одно слово… С Алатайей это можно было реализовать.
Эмерелль никогда не чувствовала влечения к женщинам, но даже она не осталась совершенно равнодушной к чувственной ауре княгини Ланголлиона.
— Значит, ты знаешь, как можно собрать камень.
Пламя свечей отразилось на темных, гранатовых губах княгини.
— Тебе не понравится то, что ты услышишь, Эмерелль. И все дело в том, что наш народ на протяжении многих веков томится пленником собственных границ морали. Мы замерли в неподвижности, не в силах приспособиться к новым временам. И мы погибнем, потому что тебе недостает мужества оставить позади лживые моральные ограничения. Лишь магия крови обладает силой, способной собрать камень альвов. Я требую от тебя тринадцать детей благородных кровей. Это должны быть эльфийские дети, рожденные в наших самых древних семьях. В них жизненный свет горит сильнее всего. Если эту силу правильно направить, камню можно будет вернуть его первоначальную форму.
Королева почувствовала, как кольнуло сердце. Она невольно коснулась груди. Нужно взять себя в руки! Требование Алатайи чудовищно, но причин выходить из себя не было. Несмотря на то что она совершенно ясно сознавала это, на глаза навернулись слезы.
От княгини ничего не укрылось. Под ее безжалостным взглядом Эмерелль чувствовала себя обнаженной.
— Конечно, тебе придется держать кинжал, который перережет горла детей, ведь камнем альвов владеешь ты. Ты — средоточие магической власти. Конечно, если только ты не доверишь мне камень альвов. — Алатайя улыбнулась. — Однако, учитывая мою славу, этого, пожалуй, делать не стоит.
— Ты действительно веришь, что смогла бы убедить меня убить детей?
Княгиня Ланголлиона подняла брови.
— Думаешь, сможешь уйти от этого? Ты убьешь детей, Эмерелль. Единственный вопрос вот в чем: скольких ты убьешь? Наберешься ли мужества взять кинжал в свою руку? Сможешь вынести то, как теплая кровь потечет по твоим пальцам? Выдержишь ли их затухающие взгляды? Или ты бежишь в темницу лицемерной морали? Со вторым камнем альвов мы сможем прогнать ингиз и одержать быструю победу над троллями. Если ты не обладаешь мужеством, которое позволит тебе ступить на этот путь, то будет долгая кровопролитная война. И, судя по всему, победят тролли. Конечно, ты можешь сказать своей совести, что никогда не пачкала руки в крови. Но на самом деле все иначе. Твое решение будет стоить жизни сотням, возможно, тысячам детей. Ты знаешь, что такое война с троллями. Толпы беженцев… Первыми умирают дети. А когда война заканчивается? Не попытаются ли тогда тролли искоренить семьи эльфов? Из тех детей, которых я требую, чтобы собрать воедино камень альвов, все равно не выживет ни один, если ты не найдешь в себе мужества убить их.
— Довольно!
— Нет, Эмерелль. Я не позволю так легко заткнуть себе рот. Я не из твоих лизоблюдов. Ты хотела править. На протяжении столетий ты цепляешься за трон Альвенмарка, ты влюблена во власть, потому что в твоей постели не было мужчины с тех пор, как ты взошла на трон, — так говорят. Защити свою любовь! Сражайся за нее! Разве ты не говорила, что являешься первой слугой детей альвов? Разве не твои слова, что твое правление должно принести наибольшее счастье наибольшему количеству твоих подданных? Правь! Принеси в жертву тринадцать, чтобы спасти бесчисленное множество. Признай наконец, какова ты на самом деле. Правительницу нельзя мерить обычной меркой.
Эмерелль поднялась. Правой рукой оперлась на стол, стоявший между ними. У нее было такое чувство, что ноги вот-вот откажутся служить и подкосятся.
— Тебе дозволено удалиться, Алатайя. В должное время я сообщу о принятом мной решении.
Княгиня поднялась и вынула из просторного рукава платья небольшой свиток пергамента.
— Я записала имена тридцати, которые могли бы нам подойти. И прежде чем отказаться, подумай о том, насколько длинным может стать список жертв, которые вынуждены будут расстаться с жизнью, потому что ты оказалась не готова порвать со своими весьма сомнительными представлениями о морали. Думаю, первым в списке будет имя Олловейна. Или я ошибаюсь?
— Как ты смеешь…
— Мастер Рейлиф кое-что рассказал мне, прежде чем вернуться в Искендрию. На него произвело немалое впечатление то, как ты решила проблему с мастером меча. Вот только хранитель знания не совсем понимал, как это произошло, Слухи слишком противоречивы. Впрочем, я верю, что ты вполне способна прибегнуть к услугам наемного убийцы, когда требуется. Но я не могу представить, чтобы один из спутников гофмейстера заколол Олловейна в пылу сражения при Мордштейне. Хотя поле боя, пожалуй, самое подходящее место, чтобы покончить с жизнью, которая стала бременем для твоего правления… Я придерживаюсь мнения, что ты чересчур миндальничала. К сожалению, я не была знакома с мастером меча. Но все, кто говорил мне о нем, были едины в своем мнении, что никогда не существовало эльфа, в котором столь идеально воплотились бы добродетели рыцарства. Если бы ты пожелала, он наверняка сам позаботился бы о том, чтобы не выжить в битве при Мордштейне. Ты давно начала расширять границы своей темницы. Не обманывайся! Я не требую от тебя сделать первый шаг. Это просто очередной шаг по давно известной тебе дороге.
У Эмерелль уже не было сил стоять. Она опустилась в кресло. Сдерживать слезы у нее тоже не было сил. Она просто смотрела на Алатайю.
— Я буду ждать твоего решения, повелительница.
Княгиня Ланголлиона покинула маленькую библиотеку.
Королева закрыла лицо руками и дала волю слезам. Не слова Алатайи нанесли ей удар в сердце. Олловейн… Она перестала чувствовать его. Его больше не было… Он… угас. Смерть нашла мастера меча, где бы он ни был. Должно быть, полученные в битве раны доконали его. Раны, которые нанесла ему она, несмотря на то что не ее рука сжимала смертоносный клинок.
Эмерелль часто переживала смерть рождавшегося вновь Фальраха. Но она никогда не чувствовала себя настолько одинокой.
Сквозь пелену слез эльфийка смотрела на листок пергамента с именами детей и думала о словах Алатайи. Княгиня была права. Эмерелль видела колонны беженцев в серебряной чаше. Кровь, которая будет на ее руках.
Тоска
Зверь привел его к озеру, откуда был виден чудесный замок. Бестия двигалась все быстрее. Себастиен не мог понять, как ей это удается. Что это, сила мысли, позволяет пейзажам сменяться, словно во сне? Довольно ли просто подумать о месте, чтобы достичь его? И почему существо так хорошо знает этот мир? Насколько аббат понял, могущественное охранное заклинание удерживает создания тени вдали от мира эльфов. Откуда зверю знать столько об Альвенмарке?
Он прислушался к себе, но темная составляющая их слившихся душ не хотела отвечать ему. Зверь становился болтливым только тогда, когда нужно было кого-нибудь помучить.
Замок с его белыми стенами и стройными башнями ярким силуэтом выделялся на фоне осеннего неба. Струи дождя разбили зеркальную гладь озера. Совсем рядом с берегом кто-то положил в воду красивые камни. Себастиен присел под широкой кроной двух лип. Хотя дождя можно было не бояться, он по привычке забрался в укрытие. Это место просто приглашало побыть здесь. И оно будило какую-то непривычную тоску. Что-то было в замке. Зверь чувствовал притяжение к нему и в то же время испытывал страх. С тех пор как они слились воедино, Себастиен познакомился лишь с ненавистью и голодом, считая их преобладающими чувствами порождения тени. Теперь аббату казалось, что он чувствует тоску.
—
Ты ничего не знаешь о моих чувствах, — послышался в его мыслях так долго молчавший голос. —
Тебе нравятся плоскогрудые бабы. Тебе стоило бы познакомиться с апсарами. Водные нимфы, настолько прекрасные, что при виде их теряешь покой. Я буду наслаждаться тем, как мы будем убивать их вместе, а я буду питаться твоими муками.
— Зачем ты все это делаешь? — спросил Себастиен.
— Потому что могу.
Изображение замка расплылось. Пейзаж стал размытым. Но у Себастиена было такое чувство, что зверь еще вернется сюда. Что-то в замке манило его.
Взгляд слепой
Ульрик устало зарылся лицом в рыжие волосы Хальгарды. Он запыхался от любовной игры. Каждый раз, когда они спали вместе, они любили друг друга с болезненной самоотверженностью. Потому что каждый раз над ними витала тень проклятого подарка и они боялись, что каждый раз может стать последним.
— Кровь не ест, — тихо произнесла Хальгарда.
Ульрик подумал о крупной старой собаке, с которой были связаны их жизни. Она была сильной. Отказывалась умирать. Она жила уже по меньшей мере семнадцать лет. Это было намного больше, чем они смели надеяться. Но теперь она дряхлела день ото дня. Зимы Кровь не переживет, как бы упрямо ни лаяла на смерть.
Ульрик крепче прижал к себе Хальгарду. Задумчиво стал играть с ее волосами.
— О чем ты думаешь?
— Как считаешь, почему боги дали нам способность не озвучивать каждую свою мысль?
— Ты об этом думаешь?
Хальгарда толкнула его локтем.
— Хитрец!
Ульрик повернулся, лег на нее сверху и посмотрел ей в лицо. Нос окружали бледные веснушки. Губы были все еще темными от черники, которую он ей принес. Синий… Он вспомнил о мужчине в синем плаще. Брате Жюле. Зачем он так поступил с ними? Прожить собачью жизнь… Зачем на детей наложили такое чудовищное проклятие?
— Я думала о том, насколько слепы те, кто всегда мог видеть, — вдруг произнесла Хальгарда.
— Моей домашней жрице нравится говорить загадками?
— Я просто пробую все средства, чтобы открыть тебе глаза. — Она произнесла это серьезным, почти резким тоном.
— Я тебя обидел?
Хальгарда вздохнула.
— Нет. — Она взъерошила его длинные волосы. — Ты ничего особенного в Кадлин не заметил?
— Бьорн воспевает ее чудесную задницу. Я же нахожу ее несколько узковатой и мальчишеской. А в остальном она довольно красива…
Хальгарда дернула его за волосы.
— Ты можешь хоть минутку побыть серьезным?
Ульрик засопел. При всем желании его нельзя было упрекнуть в недостаточной серьезности. Товарищи считали королевского сына холодным и самоуверенным человеком. От Бьорна он знал, что воины разговаривали друг с другом спокойно только тогда, когда рядом не было его.
— Думаю, в данный момент я предпочел бы лежать в объятиях тролля.
Хальгарда оттолкнула его от себя.
— Ты хоть понимаешь, что сейчас делаешь? — спросил он скорее грустно, чем рассерженно. — Я лежу между твоих ног, обнаженный, а ты спрашиваешь, что я думаю о единственной другой красивой женщине на этой проклятой строительной площадке? Что это значит? Ловушка? Хочешь испытать меня? Ревнуешь? Хочешь почувствовать, шевельнется ли у меня что-то, если я подумаю о ней?
— Вы, мужчины, способны думать о чем-то, кроме своих членов?
— Клянусь всеми богами! Если ты не можешь выносить моей глупости, то просто скажи прямо, о чем думаешь!
— Я думаю, что Кадлин — твоя младшая сестра.
Ульрик сполз на низенький табурет рядом с кроватью.
— Ах, Хальгарда…
— Только не начинай. Ты когда-нибудь наблюдал за ней? Кровь, которая нисколько не похожа на ручную комнатную собачку, позволяет ей чесать себя за ухом. Более того, она ест с ее рук. И та нисколечко не боится ее.
— Кадлин мертва! — ледяным тоном произнес Ульрик, Он не мог понять, что нашло на Хальгарду, но не собирался подыгрывать в этой дурной шутке.
— Ее тело так и не нашли. Равно как и тело твоей матери.
— Они замерзли, когда бежали в горы. И я рад, что никто не принес в Зунненберг их замерзшие и изъеденные падальщиками тела. Я рад, что могу помнить их такими, какими знал.
— И именно потому ты слеп и не видишь истины. Представь свою сестру. Сейчас она была бы возраста Кадлин. И разве не было в деревне рыбака по имени Кальф? Он ведь был с ними, когда они бежали по льду. И отца Кадлин тоже зовут Кальф.
— Рыбак был крупным статным мужчиной со светло-русыми волосами.
— А наш Кальф — крупный статный мужчина с бритой головой и короткой бородкой. Я была слепа. Я никогда не видела рыбака. Но разве он не может быть тем Кальфом из деревни? Ты ведь должен помнить его!
Ульрик поднял руки, защищаясь.
— Прошу, прекрати! Я не хочу и слышать об этом. Они все умерли в горах. И с чего Кадлин называть Кальфа отцом? В этом нет смысла!
— Она была еще совсем крошкой, — безжалостно продолжала Хальгарда. — Если бы ей сказали, что Кальф — ее отец, она наверняка поверила бы. А потом эта история с троллями. Может быть, они уже однажды помогли ей? Может быть, тролль именно поэтому спас ее в пещере, вместо того чтобы убить.
Ульрик натянул штаны.
— Довольно. Найди меня, когда рассудок вернется к тебе. Я не хочу и слышать об этом!
Он вышел из маленькой хижины, расположенной с подветренной стороны крепостной стены. Пробежал между потными рабочими к колодцу и окунул голову в большое корыто с водой.
Хальгарда хорошо умела докапываться до сути вещей. Несмотря на то что они были еще детьми, она поняла, что красные нитки внутри кукол должны изображать нити их жизней. А теперь такое!
Сын короля поискал среди рабочих Кальфа и обнаружил его у башни с воротами. Старый охотник носил на деревянных носилках к башне обработанные камни. Фигурой он походил на того рыбака…
Ульрик отбросил эти мысли. Этого не может быть. Не должно быть! Если Хальгарда права в своих предположениях, то Асла, его мать, бросила его на произвол судьбы! Бросила из-за этого рыбака. Это просто невозможно! Она никогда бы так не поступила. Она любила его! Она потерялась в Хоннигсвальде, и это просто несчастный случай. Его вина… Она ведь послала за ним эльфийку Йильвину. Асла любила его!
Ульрик посмотрел на старого охотника. Кальф дошел до каменщиков и снял со спины носилки. Он действительно был похож на рыбака. А то, что Кадлин нравилась Крови, было действительно странно. Обычно собака не доверяла незнакомым…
Но что они оба здесь делают? Если Кальф украл у него мать и младшую сестру, то вряд ли осмелился бы прийти сюда, где его могли узнать. Он рисковал обрушить на себя гнев короля! Альфадас был человеком миролюбивым. Но если бы он узнал, что Кальф увел Кадлин и Аслу… Подумать страшно! Когда Ульрик был еще маленьким, он часто ревновал к Кадлин. Он часто видел отца сидящим вечером у огня, держащим на коленях голубое детское платье. Это платьице — вот и все, что у него осталось от Кадлин.
Тогда Ульрику очень хотелось, чтобы отец поговорил с ним и поиграл, вместо того чтобы просто сидеть и смотреть прямо перед собой. С годами он победил свою ревность. Глупо ревновать к мертвой девочке!
— Ах, Хальгарда, если бы ты была менее проницательной…
Ульрик решил сохранить тайну. Ворошить ее — значит развязывать трагедию.
Другая разновидность войны
Элодрин отложил письмо Эмерелль и обвел взглядом своих доверенных лиц.
— Я перестал понимать королеву, — негромко произнес он.
В карточном зале дворца, принадлежащего гильдии торговцев шафраном, царило подавленное настроение. Элодрин трижды писал королеве и просил ее еще раз обдумать новую стратегию, но та была упряма и оставалась при своем мнении. На его просьбы прибыть в Фейланвик и самой составить мнение о ситуации на границе она даже не отреагировала. Это уже была не та правительница, которую он когда-то знал. Сначала Элодрин послал Обилее, поскольку юная воительница состояла с королевой в особенно хороших отношениях, но даже с ней Эмерелль осталась скупой на слова и отстраненной. А еще Обилее рассказала, что в королевском замке гостит Алатайя. Это объясняло жестокие приказы правительницы.
Дверь в карточный зал распахнулась, и вошел граф Фенрил. На лбу у него была повязка, сквозь которую сочилась кровь. Доспех и плащ сверкали белизной свежевыпавшего снега. Шлем, который он держал под мышкой, блистал серебром. Иногда, когда Элодрин смотрел на Фенрила краем глаза, ему казалось, что вернулся Олловейн. Он плохо знал мастера меча. У них были разногласия, но нельзя было отрицать, что он был хорошим полководцем и честным эльфом.
— Ты принес известия из Снайвамарка?
Фенрил положил шлем на стол для карт и приветствовал собравшихся: Йильвину и Обилее, графиню Кайлеен, командовавшую боевыми колесницами и отрядами конницы, и целительницу Нардинель.
Граф бросил взгляд на карту и указал на Мордштейн.
— Войска пришли в движение. Тролли усиливают свое войско. Множество молодых щенков призваны к оружию до срока. Серокожие отправили войска маршем на восток, к Китовой бухте. Еще пять тысяч воинов направляются на юг. Они находятся неподалеку от Ераша и блокируют путь к Мордштейну. — Он сделал небольшую паузу. — И, что еще хуже, я видел Оргрима. Похоже, он получил верховное командование. Это чувствуется. Все меняется. Попадается больше разведчиков и дозорных. Тролли хотят лишить нас зрения. Меня дважды атаковали вороны. Думаю, Оргрим приказал своим шаманам сгонять с неба всех птиц. За лето при полетах со Снежнокрылом на меня напали всего лишь один-единственный раз, а сейчас сразу дважды. Я не склонен считать это случайностью. Кроме того, в Китовой бухте готовятся спустить на воду флот. Там более восьмидесяти огромных черных галеас. Они могут перевезти целое войско. Каждая галеаса способна принять на борт двести, а то и больше воинов.
Элодрин попытался улыбнуться, чтобы скрыть подавленность.
— Ты уверен, что пришел Оргрим? У него ведь герцогство в Другом мире. — В принципе, он не сомневался в словах Фенрила, просто хотел выиграть время, чтобы еще раз обдумать решение.
— Ошибки быть не может. Когда я летаю со Снежнокрылом, мое зрение настолько остро, что я мог бы прочесть любую надпись на карте с расстояния в сто шагов. Это Оргрим. Я знаю его еще по Филангану. Именно он совершил дерзкую атаку в самое сердце крепости, что предрешило судьбу неприступного замка. Мы должны готовиться к худшему.
— Войска на марше и игры с флотом — все это просто для того, чтобы замылить нам глаза, — заявил Элодрин. — Оргрим знает, что мы наблюдаем за ним. Он хочет запутать нас. Хочет, чтобы мы не раскрыли его планы раньше времени. И он готов учесть варианты. Флот может причинить некоторый ущерб, равно как и войско в пять тысяч троллей. Этой стратегией герцог добивается того, чтобы мы рассеяли свои и без того слабые силы. Насколько велика армия троллей по твоей оценке, Фенрил?
Граф развел руками.
— Трудно сказать. С воинами, которые занимают корабли, и подкреплениями в Мордштейне их число снова может доходить до пятидесяти тысяч. Как уже было сказано, они поставили в строй всех щенков, которых должны были посвятить в воины только следующей весной. Я думаю, они хотят, чтобы все закончилось зимой.
— Я тоже придерживаюсь этого мнения. — Князь потянулся к ящичку из слоновой кости, стоявшему на столе, вынул оттуда последнее письмо Эмерелль и положил его в центр стола. — Королева приказывает сдать Фейланвик.
— Значит, все страдания были напрасны, — сказала Нардинель. — Все погибшие, все раненые и навеки покалеченные страдали зря.
— Мы выкупили у троллей два-три месяца времени, — холодно произнесла Йильвина. — Олловейн тоже понимал, что это все, чего мы можем достичь. Я предлагаю и в дальнейшем придерживаться его планов, выманить троллей в просторные степи Земель Ветров и отрезать их там от снабжения. Тогда земля и зима сделают все за нас.
— Олловейн не предполагал, что придется сражаться против Оргрима, — заметил Элодрин. — Герцог Нахтцинны разгадает нашу стратегию, как только мы отступим. Вторгаясь в Земли Ветров, он будет уверен в своих силах. — Эльф вздохнул. — А Эмерелль облегчает ему задачу. Предоставляет каждому жителю Фейланвика право решать, хочет ли он бежать от троллей. Тот, кто останется здесь и подчинится, наказан не будет. План королевы предполагает оттянуть все части из Земель Ветров, Уттики, Альвемера, Лунных гор, Карандамона, лесов на Голове Альва и даже Аркадии. Она сдаст все эти княжества и королевства. Каждому живущему там предоставляется возможность сдаться троллям.
На миг воцарилось недоверчивое молчание.
— Она приказывает мне сдать мое княжество. Ни один город там не подчинится троллям добровольно. В Альвемере в пять раз больше жителей, чем мы можем вывезти на кораблях. К тому же отправляться в плавание во время осенних и зимних бурь не рекомендуется. Если мы будем сражаться, то окажемся одни и не сможем рассчитывать на поддержку. Хуже того, у меня четкий приказ послать всех воинов в Сердце Страны. А значит, если мы подчинимся воле Эмерелль, то окажемся беззащитны. — Элодрин немного помолчал, чтобы подчеркнуть свои последующие слова. — Я отказываюсь от командования войском королевы. Сей же час. Кайлеен, ты примешь на себя командование?
Графиня ошарашенно смотрела на него. Она не совсем оправилась от ранения, полученного под Мордштейном.
— Я не могу…
— Ты хороший полководец. И я не хочу, чтобы ты последовала за мной по пути, на который я теперь вынужден ступить. Я отказываюсь подчиняться приказам Эмерелль. Это значит, что я потеряю княжество, даже если мы восторжествуем над троллями. Настало время вести иную войну. Олловейн упрекал меня за то, что я предложил еще несколько недель назад. Это будет война без героев. Война без блеска. Война, в которой витязи превратятся в убийц. Но только так я могу надеяться защитить свой народ от троллей.
— Я по-прежнему предлагаю тебе свои мечи, князь, — спокойно произнесла Йильвина. — То, что требует от тебя королева, бесчестно. Я полагаюсь на то, что ты примешь правильное решение.
Элодрин улыбнулся.
— Не стану скрывать, я надеялся, что ты будешь рядом. Ты знаешь короля Фьордландии, не так ли? Я пошлю тебя к нему с важным письмом.
— Не важно, сражаться честно или бесчестно, в конце концов, раненые всегда жалеют, что оказались на войне. Я тоже пойду с тобой, Элодрин. — Целительница опустила взгляд, как будто стесняясь того, что восстает против Эмерелль.
— Я тоже с вами… — начала Обилее.
— Нет! — Этого Элодрин и боялся. Начавшись, восстание станет разрастаться все сильнее и сильнее. — Нет, Обилее! Ты — доверенное лицо королевы. Ты единственная в этой комнате, кто может повлиять на Эмерелль. Ты не имеешь права присоединяться к нам. И ты тоже, Кайлеен. Мое решение превращает меня в предателя. Я утратил право командовать войсками Альвенмарка. Тебе же терять его нельзя! Тысячи жителей будут бежать через степи в Лунные горы, надеясь уйти от троллей. Решительная предводительница конницы, возможно, оградит их от худшего. Ты нужна Альвенмарку! Ты не имеешь права оставаться рядом со мной!
Кайлеен сильно побледнела.
— Эмерелль отдала и мои земли. — Между ее бровями залегла сердитая морщинка. — Чего бы не требовала королева, я позабочусь о том, чтобы путь в Аркадию стал для троллей долгим и кровавым. Я буду придерживаться планов Олловейна. И что будет с кентаврами? Они ведь не могут перегнать свои стада зимой через Лунные горы. И даже если они найдут способ, за счет чего жить скоту в Аркадии? Будут объедать наши посевы? Кентавры не могут бежать. Эмерелль буквально бросает их на растерзание троллям!
— Я пойду в Карандамон, — объявил Фенрил. — Мои люди тоже не могут бежать.
— Может быть, — заметила Обилее, — королева хочет добиться того, чтобы тролли разделили войска? Чтобы их было легче победить… Эмерелль начала собирать новое войско в Сердце Страны. И говорят, что народу приходит много, поскольку тролли посылают кровожадных призрачных псов к каждому княжескому двору, который отказывается им подчиняться.
Но ни один призрачный пес не может уничтожить полдюжины княжеств, как сделала это Эмерелль одним росчерком пера, подумал Элодрин. Многие просто не могли бежать, а сдаться троллям означало примерно то же самое, что теленку надеяться на милость мясника. Своим решением королева предоставила врагам продовольственные запасы, которые нужны для того, чтобы быстро продвигаться вперед. Единственное, что теперь оставалось, — это встретиться с Оргримом там, где он уязвимее всего. Если князь откажется от верховного командования, это уже наполовину победа. И Элодрин был твердо намерен добиться именно этого.
Несформировавшаяся жизнь
Элийя был поражен тем, насколько тяжело отнеслась Ганда к случившемуся с эльфом. Ее плач и причитания были слышны во всем лагере, когда она вернулась с вылазки с Никодемусом и остальными. Ее слезы казались просто неиссякаемыми. Слушая ее стоны, Элийя сообразил, какую чудесную возможность дарит ему беспомощность Олловейна. Он послал Никодемуса за Гандой. Будет лучше, если они поговорят там, где эльф их не услышит.
Элийя ждал в отдалении от стада. Он стоял рядом со потрепанным временем черепом буйвола и глядел на горизонт. На севере в небе виднелась темно-серая полоска туч. Шрам над левым глазом лутина дергался. Зима в этом году будет ранней. И очень суровой.
Элийя наблюдал, как по высокой траве приближаются Ганда и Никодемус. На лутинке были узкие брюки, светлая рубашка и короткая жилетка. Лисьехвостая хорошо выглядела в народном костюме. За все годы, когда ее не было здесь, она, похоже, ни на день не состарилась. Было время, когда он был очень сильно влюблен в нее. И не допустит, чтобы эти чувства вернулись. Ему нужна ясная голова. Мир начинает меняться. Скоро эльфийка-тиранша будет сломлена. Нельзя отвлекаться на чепуху!
— Ты приказал мне явиться. — Голос Ганды звучал необычайно хрипло.
— Никодемус, пожалуйста, оставь нас одних.
Элийя подождал, пока брат отойдет достаточно далеко. Лутинка замерла, скрестив на груди руки. Глаза ее покраснели от слез.
— Мне жаль, что эльф так огорчил тебя. Что с ним произошло?
— С каких это пор тебя беспокоит судьба эльфа?
— Ах, Ганда! Он часть моего стада. Я должен знать, что происходит с моими подопечными. Забудь на миг о наших разногласиях и просто расскажи, что произошло.
Она недоверчиво поглядела на него, но потребность говорить была сильнее, чем сомнения в его искренности.
— Я думала, ему лучше. Он очнулся. Я говорила с ним. Я никогда бы не поехала с Никодемусом, если бы догадывалась… — Голос ее сорвался. На глаза выступили слезы. — Я… Он был на пути к выздоровлению. Нельзя было мне уходить.
Элийя положил руку ей на плечо.
— Не упрекай себя, Ганда. Просто чудо, что он вообще еще жив. С такой раной головы нельзя ожидать, что не будет… последствий.
— Но мне казалось, он поправился…
— Да что с ним случилось-то?
Ганда тяжело вздохнула и вытерла глаза.
— Он ничего не помнит. Поначалу мне даже почудилось, что он меня вообще не слышит. Я не понимаю. Ведь прежде чем уехать, я с ним разговаривала.
На глаза у нее снова навернулись слезы. Ее плаксивость постепенно начинала раздражать Элийю. Раньше Ганда такой не была!
— Но теперь он разговаривает?
— Да, но запинаясь, как будто ему приходится вызволять каждое слово из плена в памяти.
Элийя почувствовал, как все внутри у него сжимается. Он-то думал, что если заглянуть в книгу Гробхэма Плога, останется только телесная оболочка.
— Он не помнит, кем был. Ничего не знает о мире. Он как ребенок. Как новорожденный, только говорить умеет.
Командир почесал за ухом.
— А что он говорит, когда… говорит?
— Да в том-то и дело! Он ничего не помнит. Ни своего имени, ни происхождения. Не помнит, что мы уже встречались. И, похоже, его пугает то, что он выглядит не так, как я.
Элийе пришлось приложить все усилия, чтобы не усмехнуться.
— И много ты рассказала ему о его прошлом?
Ганда покачала головой.
— Как я могу? Я ведь почти ничего о нем не знаю.
Элийя сочувственно посмотрел на нее, однако внутри у него все пело и ликовало. Эльф, забывший все о себе, об устройстве мира… С этим можно кое-что сделать!
— Он словно мертвый, — произнесла лутинка. — Как будто ему отрезали голову. Олловейна больше нет. Все, что от него осталось, — лишь пустая оболочка.
— Ты не должна так думать! Я думал, ты его любишь…
Ганда испуганно взглянула на него. На удар сердца она показалась Элийе похожей на маленькую девочку, которую поймали на горячем. Затем она взяла себя в руки.
— Я ведь тебе уже говорила…
— Не обманывай меня, Ганда! — осадил ее Глопс. — Думаешь, я ослеп? Ты так боролась за него. Я никогда не видел, чтобы лутинка так горевала… Он украл твое сердце. А теперь его память испарилась. Но твое чувство осталось.
Лисьехвостая судорожно сглотнула, хотела что-то сказать, но не смогла произнести ни слова.
— Ганда, я твой друг. Разве ты не видишь, какой дар преподнесла тебе судьба? Не говори ему ничего о его прошлом. Не рассказывай ничего о том, каковы эльфы. Ни слова! Рассказать тебе кое-что о том Олловейне, в которого ты влюбилась? Он никогда не смог бы ответить на твою любовь, потому что ты всего лишь лутинка. Он мог быть потрясающим парнем, но с молоком матери впитал высокомерие по отношению к кобольдам. Он никогда бы не смог переступить через себя. Но теперь все это не имеет значения. Он свободен. Он словно чистый лист. Мы можем слепить его таким, какими хотим видеть эльфов. Свободным от предрассудков и высокомерия. Ты можешь рассказать ему о том, каков мир. Что никто не рождается с тем, чтобы быть слугой, равно как никто не рождается правителем. Воспользуйся этой чудесной возможностью. Я уверен, ты сумеешь завоевать его сердце снова… Нет. Ты завоюешь его впервые, потому что он будет видеть в тебе Ганду, а не лутинку, которой нельзя доверять.
Казалось, она растерялась.
— А не обману ли я его тем самым?
— Как ты можешь говорить об обмане? Ты сделаешь ему подарок. Позволь ему узнать, каково это — жить без слуг. Как только он снова наберется сил, пусть вместе с детьми собирает помет рогатых ящериц. Пусть отрабатывает пищу и койку. Воспитай его, как одного из нас.
— Но он не один из нас.
Элийя рассмеялся.
— Думаю, сначала тебе нужно освободиться от своих укоренившихся представлений. Ты все еще не поняла, Ганда. Он ничего не помнит. Он как чистый лист. Олловейн умер. И тебе решать, кто родится теперь.
— Разве это справедливо?
— Справедливо ли быть таким, как мы? Если ты не хочешь сделать это ради себя, то сделай ради нашего дела. Эльф, который будет мыслить и чувствовать, как лутин! Причем такой, слово которого имеет вес среди представителей его народа. Несмотря на то что его разум стерся, он по-прежнему выглядит как Олловейн. Они будут слушать его, потому что он эльф. Из его уст они примут истины, которые мы никогда не осмелились бы произнести. Ты понимаешь, какой это дар? Благодаря ему рухнут стены между господами и слугами. Эльф, отдавший себя делу Красных Шапок! — Элийя схватил ее за руки. — Ганда, пойми же, какое сокровище у нас в руках!
— Может быть, я слишком опечалена и слишком устала, чтобы осознать случившееся со мной чудо, — спокойно произнесла лутинка. — Ты прав, я любила его. Вопреки голосу рассудка. — Она меланхолично улыбнулась. — Что ж, так бывает с любовью. Какое-то время я даже ненавидела его…
— Разве ты не думаешь, что сумеешь пробудить в нем все то, что любила? Но на этот раз не отягощенное его предрассудками.
— А если я любила его потому, что он вопреки своим предрассудкам в отношении нашего народа все равно оставался рыцарем по отношению ко мне?
Элийя застонал.
— Это же безумие. Ты так запутанно мыслишь. И какой толк горевать о том, что навеки потеряно? Смотри в будущее! Думай о том, что можешь завоевать. Что он может дать твоему народу, если ты воспитаешь его в соответствии с нашими представлениями.
— Спасибо за участие. Возможно, ты прав. Прости, если я веду себя, как плаксивая старая дева. Ты поможешь мне?
— Можешь обращаться ко мне в любое время.
Ганда потянулась к нему и легко коснулась губами щеки.
— Спасибо. Я заблуждалась насчет тебя, Элийя.
Она направилась обратно к стаду. Комендант смотрел ей вслед, удивляясь собственным противоречивым чувствам, которые испытывал в этот миг. Ее поцелуй и благодарность взволновали его до глубины души. Он чувствовал себя грязным, из-за того что использовал ее. Он никогда не скажет ей, что на самом деле случилось с Олловейном, как он убил его из самых низких побуждений. О чем он думает?! Олловейн был важным эльфом! Представлял собой огромную опасность! Элийя должен был устранить его, чтобы не нарушить новый миропорядок. И ему удалось это настолько хорошо, насколько он не смел даже мечтать.
Танцующий на снегу
Кадлин отвела руку Бьорна и осторожно встала с постели. Каменный пол был ледяным. Девушка поспешно натянула одежду и выглянула в щель между деревянными ставнями. Скоро рассветет. Ей было интересно, будет ли архитектор снова танцевать. Странный, замкнутый парень этот Гундагер. Чужестранец, давным-давно пришедший с юга. Хотя архитектор был добрым другом короля, он так и остался чужаком. Его умения и энтузиазм позволили возвести крепость на этом перевале. Он знал все о камнях и о том, как сложить их в чудесные постройки.
Кадлин осторожно приоткрыла дверь. С улыбкой поглядела на Бьорна. Он почти полностью оправился от сражения со снежным львом. И он был чудесным любовником. Если бы только не его отец! Герцог Ламби не упускал ни малейшей возможности очернить ее. Называл шлюхой, забравшейся в постель к его сыну. То, что она ночь за ночью сидела у постели Бьорна, пока тому не стало лучше, он считал проявлением ее лицемерия.
В ней вскипела ярость при мысли об отвратительном монстре. На «Ламби без носа», как втайне называли герцога многие мужчины, было невозможно смотреть.
Кадлин взбежала по ступенькам на крепостную стену. Покрывшийся коркой снег скрипел под ее сапогами. Каждый вечер приходил мороз, а ведь осень только началась. Когда начнется зима, дороги окажутся погребены в сугробах. Тогда здесь станет очень одиноко.
Большинство рабочих король отправил домой, когда начались морозы. Осталось только несколько каменотесов. Под руководством Гундагера они обрабатывали камень, который понадобится следующей весной. Как только вода превратилась в лед, архитектор запретил возводить новые стены. Кадлин считала это глупым суеверием. Какая разница стенам и той серой грязи, которую Гундагер приказывал замешивать, чтобы намазывать ее между камнями, стоит на улице жара или пронзительный холод? Но король послушался архитектора. А ведь Альфадас не особенно суеверный человек…
Девушка рассмеялась. Да что она знает об Альфадасе? Она простая охотница, короля видит только издалека. Но он ей нравится. Если бы он только не выглядел таким печальным! Очевидно, Сильвина не в состоянии сделать его счастливым. С тех пор как Кадлин покинула свою долину, эльфийка избегала ее. Этого девушка объяснить не могла. В детстве приходы Сильвины всегда были самыми значимыми событиями в году. Эльфийка брала ее на охоту и была не так строга, как Кальф. Она научила Кадлин и ее младшую сестру бегать по верхушкам деревьев и так ловко передвигаться по снегу, что они почти не
оставляли следов. Поведала им о целительных силах трав, коры и листьев, об особенностях животных. А еще она чудесно умела рассказывать истории. Должно быть, Альфадас очень странный человек, если он несчастлив, когда рядом с ним такая женщина. Вот Кадлин всегда была счастлива, когда рядом Сильвина, и то, что эльфийка теперь делала вид, будто не знает ее, терзало девушку. Ей хотелось обзавестись другим именем или хотя бы другим цветом волос. Сильвина рассказывала ей о погибшей дочери короля и о том, как сильно они были похожи. Должно быть, королю очень тяжело видеть ее. Кадлин тоже начала по мере сил избегать его.
Кальф тоже чувствовал себя здесь не в своей тарелке и не упускал малейшей возможности отправиться на охоту и покинуть замок. Девушка не могла взять в толк, почему все так странно ведут себя. Вероятно, она слишком глупа, чтобы понять законы королевского двора. Кадлин улыбнулась про себя. Все это не имеет значения, пока она может каждую ночь пробираться в комнату Бьорна. Приятно быть единственной женщиной среди охотников. Поначалу мужчины считали, что просто обязаны приставать к ней со своими дурацкими шуточками, но после нескольких потасовок стали помалкивать, по крайней мере при ней.
Юная охотница бежала по ходу на крепостной стене к южной угловой башне. Девушка гордилась отличной работой, которую проделали строители и все они этой весной и летом. Фронтальная стена замка достигала уже более сотни шагов в длину и блокировала почти половину перевала. В ней были две крепкие угловые башни и башня с воротами высотой более двадцати шагов. Кадлин никогда и не думала, что можно строить такие высокие здания. Гундагеру поистине удается творить чудеса. Наверное, нигде в мире больше нет таких высоких башен. Тролли наверняка удивятся и в дальнейшем будут избегать перевала.
Девушка вспомнила о тролле, который спас ее и Бьорна. Ужасно несправедливо, что в награду за свой поступок он получил стрелу в грудь. Ей хотелось еще раз встретиться с серокожим и сказать ему, что она об этом думает. Со дня встречи с Брудом ее постоянно мучил кошмар. Она пленница в большой пещере, где множество троллей, а за стенами слышится завывание страшной бури. Ей холодно, несмотря на то что одно из серокожих чудовищ качает ее на руках — тролль со шрамами-украшениями на груди. У огня в пещере сидят Асла и Кальф. Им так страшно, что они не произносят ни слова и даже не осмеливаются поднять глаза.
Гундагер вышел из наполовину готового замкового сооружения через ворота и двинулся вдоль стены на юг. На плечи архитектор накинул тяжелый синий плащ. Бросил быстрый взгляд на зубцы. Позавчера он заметил Кадлин на стене, но не сказал ни слова. Он знал, что она за ним наблюдает.
На востоке между горами показалась узкая серебристая полоса. С ней пришел и ледяной ветер. Девушка с удивлением отметила, как вихрь подхватил широкий пласт снега с вершины горы, возвышавшейся над перевалом на юге. Казалось, ветер пытается сорвать с отвесной скалы белую вуаль.
Гундагер снял плащ. Он принялся потягиваться, некоторое время прыгал на месте. Странный он тип, этот архитектор. А затем поклонился, глядя на серебряную полосу на горизонте.
Кадлин встала на цыпочки и постаралась выглянуть за край.
Теперь Гундагер поднял вытянутые руки над головой, так что ладони соприкоснулись. Архитектор был крупным мужчиной с короткой бородой. Ему было, пожалуй, лет сорок; волосы уже начинали редеть. И тем не менее двигался он на удивление проворно. Сейчас он сделал прыжок посреди нетронутого снега. От Мага Кадлин узнала, что Гундагер каждую зиму с рассветом выходит на снег и танцует. Он был чужестранцем и влиятельным человеком при дворе. Никто никогда не спрашивал его, зачем он это делает. Слухов ходило много. Большинство считали, что таким образом архитектор чтит своего бога зимы.
Девушка знала, что должна быть и другая причина. Она всегда уходила из комнаты Бьорна еще до рассвета и поэтому обратила внимание на утренние прогулки архитектора, а еще — на его странные танцы. Ей была известна тайна, по крайней мере ее часть. Возможно, весь замок мог бы наблюдать за ним и никто не увидел бы того же, что она. Может быть, кроме Сильвины…
Охотница вспомнила то далекое лето, когда Сильвина учила их с сестрой рунам священнослужителей. Они обе постоянно упрашивали эльфийку научить их колдовать. Девочки знали, что только магия позволяет Сильвине не мерзнуть даже в самую холодную зиму, легко бегать по ветвям, настолько тонким, что не выдержали бы даже белку. И они хотели быть точно такими, как Сильвина. Только у них ничего не выходило. Тем не менее они не уставали молить эльфийку посвятить их в искусство плетения заклинаний.
Кадлин хорошо помнила тот вечер у озера, когда они втроем сидели на мягком песке и речь снова зашла об этой неприятной теме. Тогда Сильвина сказала, что слова как ветер. Произнесешь их — они исчезнут и останутся в памяти только как эхо. Но подобно тому, как эхо изменяет слова, выкрикнутые в скалистое ущелье, и воспоминания меняют слова, и это плохо, потому что половина всей лжи на свете уходит корнями в неправильные воспоминания.
Как обычно, когда эльфийка что-нибудь рассказывала, девочки слушали ее словно зачарованные. Сильвина рассказала веселую историю об одном священнослужителе Лута, который вбил себе в голову, будто создал заклинание, с помощью которого можно поймать ветер, будто один торговец, побродивший по миру, рассказывал ему, что на самом деле ветер — это невидимый конь, когда-то сбежавший от Фирна, бога зимы. Священнослужитель понадеялся, что сможет сделать Фирна своим другом, если поймает этого коня, и он хотел убедить бога посылать Фьордландии не такие суровые зимы. Всю свою жизнь посвятил он попытке поймать невидимого коня, но все, чего он добился, — так это создания заклинания, способного улавливать слова. Он создал руны.
В то лето обе девочки научились этому заклинанию. Это оказалось единственное, что они смогли одолеть, с горечью подумала Кадлин. Вспомнила, как они рисовали палочками на песке, обугленными веточками на стволах берез. Они были совершенно одержимы этим. А отец и мать с удивлением наблюдали за детьми. Кальф иногда даже пугался. Однажды он очень сильно отругал их за то, что они вырезали рунические знаки на одной из балок крыши их хижины, — рыбак опасался, что знак в конце концов призовет злых духов.
Поскольку они были маленькими девочками, им оказалось недостаточно научиться письму. Однажды они обнаружили, что руны выглядят совершенно иначе, если в безветренный день подержать исписанный кусок березовой коры над неподвижной водой озера. Они срисовывали знаки, пока у них не стало получаться очень хорошо. Это новое заклинание, позволявшее ловить слова, сестры назвали водными рунами. И именно этими водными рунами писал Гундагер!
Кадлин испугалась по-настоящему, когда поняла это. Она пребывала в совершенной уверенности, что это знание принадлежит только ей и ее сестре до конца дней, но архитектор украл его. Его большие ступни вытаптывали водные руны на девственном снегу. Закончив один знак, Гундагер совершал прыжок, чтобы невдалеке начать следующую водную руну. Каждый день танцор писал на снегу всего две-три руны.
Кадлин наблюдала за архитектором. Бросила быстрый взгляд на башню над воротами. Конечно, он тоже волшебник. Кто же, кроме волшебника, смог бы построить такую высокую башню? Было в Гундагере что-то и от священнослужителя — молчаливый характер и знания, которыми он обладал. Ведь если быть ближе к богам, чем другие смертные, можно узнать столько тайн!
Архитектор сделал последний прыжок, а затем направился к своему плащу, лежавшему на снегу.
Д И Т — вытоптали в снегу его ноги. ДРУГ УХОДИТ. Таково было послание. Теперь оно было закончено. Кадлин наморщила лоб. Что Гундагер хотел этим сказать? Она рассчитывала на тайну. На что-то, отчего кровь застынет в жилах. Но это… Такое разочарование… Друг уходит. Может быть, Гундагер хочет разыграть ее? Может быть, он написал это потому, что знает: она наблюдает за ним?
Архитектор прислонился к стене замка. Прижал руки к вискам, словно испытывая ужасную головную боль. Он действительно выглядел нехорошо.
Кадлин побежала по крепостной стене, слетела вниз по крутой каменной лестнице. Подбегая к воротам, она едва не налетела на Гундагера. Левой рукой он держался за стену. Глаза его были закрыты. Правой рукой он тер лоб.
— Я могу чем-нибудь помочь, архитектор?
Тот удивленно заморгал.
— Оставь меня!
— В кухне уже должен быть готов первый хлеб. Тебе станет лучше, если ты что-нибудь съешь или выпьешь.
Послышался сухой смешок, напоминавший карканье ворона.
— Правда? Ты что, целительница?
— А еще я могла бы приготовить для тебя отвар из ивовой коры.
Гундагер снова посмотрел на нее. Очевидно, ему было больно даже держать глаза открытыми.
— А ты действительно коле в чем разбираешься, девочка. Прости, я думал, ты просто шлюха герцогского сына.
— Тогда моя честь не задета. Говорят, его мать тоже когда-то была шлюхой.
— Похоже, слушать ты умеешь не очень хорошо. Его мачеха была шлюхой. Но стоит судить людей не по тому, кем они были, а исключительно лишь по тому, кто они есть сейчас. — Архитектор прислонился к стене и снова прижал ладони к вискам.
— А ты, видимо, не умеешь смотреть. Иначе смог бы отличить шлюху от охотницы, которая искренне хочет тебе помочь.
— Теперь мне следует опасаться, что ты меня убьешь?
— Я могу ошибаться, архитектор, но я никогда не стреляю в кучу дерьма. Оставайся здесь, подыхай в снегу. Теперь я не удивляюсь, что твои друзья уходят! — Она отвернулась и вошла под темную арку ворот.
— Подожди!
Пусть теперь катится ко всем чертям!
— Слышишь меня, стена? Скажи своему архитектору, что я не стреляю в навозные кучи и я с ними не разговариваю!
— Мне жаль, девочка. Когда я испытываю эту боль, то иногда говорю вещи, о которых позже сожалею.
Кадлин продолжала идти.
— Надеюсь, общество сожалений для тебя лучше, чем мое.
— Прошу, скажи, что ты имела сейчас в виду, говоря о друге. Пожалуйста! Мне так жаль. Я так долго ждал тебя, что ослеп.
— Не думаю, что архитектор может позволить себе бывать в обществе шлюхи герцогского сына. Каждая моя улыбка будет стоить тебе лисьей шубы. А если я должна тебя выслушать… Клянусь всеми богами, за это ты должен подарить мне уже целую лошадь из королевских конюшен. Может быть, я и девушка легкого поведения, но не дешевка точно. — Девушке все больше начинала нравиться их ссора. Она так не веселилась с тех самых пор, как сестра обнаружила, что Кадлин любезничает с рыбаком, и стала опасаться за ее доброе имя.
— Проклятье, я ведь извинился! Чего ты еще от меня хочешь?
— Может быть, башню, названную моим именем?
Она остановилась и подождала, пока архитектор нагонит ее. Из левой ноздри у него выкатилась крупная капля крови.
— Прости меня. Я не привык общаться с женщинами.
— Не думаю, что ты можешь вести себя так непристойно за столом короля. Поэтому придумай объяснение получше.
— Как насчет правды? Когда меня захлестывает боль, я предпочитаю быть в одиночестве. И, к сожалению, я не особенно разборчив в выборе средств достижения покоя. — Он шмыгнул носом и сплюнул кровь на снег. — Наконец-то я встретил человека, который умеет читать знаки, и тут же напугал его. Поистине я проклят! — Гундагер заморгал, с трудом держа глаза открытыми. На лбу у него выступил холодный пот. Мужчина побледнел как мел, и Кадлин забеспокоилась, что он может в любой момент упасть.
— У тебя ведь есть комната. Давай продолжим разговор там, архитектор. Думаю, тебе нужно немного отдохнуть.
— Я не болен, — возмутился он. — Не обманывайся. Меня убьют мои речи, если я не сумею сдержать собственный язык.
«Очевидно, он немного безумен», — решила про себя Кадлин.
— Идем со мной в комнату. Я жду тебя уже много лет. У меня для тебя есть подарок.
Охотница поглядела на двоих стражников, стоявших на северном конце стены. Они наблюдали за ними. Кадлин сознавала, что о ней и так болтают. Если она сейчас уйдет с Гундагером, едва покинув комнату Бьорна, это породит множество сплетен, которые будут передавать друг другу долгими зимними вечерами. Девушка остановилась.
— Что же это за друг, который уходит?
Гундагер покачал головой.
— Ты неправильно мыслишь. С посланием то же самое, что и с рунами. Их нужно перевернуть.
Кадлин терпеть не могла загадки. Ее сестра обладала чудной способностью их разгадывать, она же постоянно терпела неудачи, когда Сильвина пыталась развлечь ее таким образом.
— Значит, твой друг придет? — несколько раздраженно поинтересовалась она.
— Нужно исказить еще сильнее. — Архитектор застонал. — Но не произноси этого!
— Друг уходит, — негромко пробормотала Кадлин себе под нос. Когда она шептала, это помогало собраться с мыслями. — Значит…
Измученный взгляд Гундагера заставил ее умолкнуть. В белках его глаз появились красные прожилки. Из носа снова потекла кровь.
Кадлин испуганно посмотрела на него. Наоборот… это значит, враг идет!
— Сюда?
Архитектор покачал головой.
— В моей комнате… Идем!
Поддерживая, девушка отвела его к задней стороне длинного дома. Комната Гундагера располагалась неподалеку от комнаты Бьорна. Заворачивая за угол, Кадлин заметила, как стражники на стене наклонились друг к другу.
Из комнаты архитектора в лицо им ударил спертый воздух. Пахло застарелым потом и ламповым маслом. С низкого потолка свисали на цепях несколько светильников, над которыми на потолке виднелись пятна сажи. Стены были побелены. Так постарались только в этой комнате. Но все усилия были напрасны. Множество рисунков заставили отступить белую краску. Большинство были выполнены лишь кусочками угля. Это были гримасы. Старые, впалые лица. Широко раскрытые рты. Запавшие глаза. Среди лиц видно было молодого человека. Только здесь художник использовал краску. На неизвестном была длинная синяя ряса, он стоял рядом со сгоревшим деревом.
Девушка заметила, что на рисунках часто встречалось лицо старой женщины. Охотница подошла ближе, но куда бы она ни пошла, глаза этой женщины, казалось, преследовали ее. В отличие от остальных она смотрела прямо на того, кто входил в комнату.
Жилье архитектора было обставлено скудно. На низкой постели лежало одеяло из овчины. На столе — несколько аккуратно сложенных кистей. В ряд стояли неглубокие миски. В некоторых были засохшие остатки краски. К столешнице тонкими иголками был прикреплен свиток пергамента. Рядом с ним стоял ящичек из потрепанной кожи.
— Я не буду отвечать на твои вопросы, — с трудом переводя дух, произнес Гундагер. — Ты первая, кому было позволено войти в мою комнату, и я был бы благодарен, если бы ты никому не рассказывала о том, что видишь здесь. — Мужчина подошел к столу, взял ящичек и протянул Кадлин. — Мой подарок тебе. Поэт сказал бы, что здесь пепел моей минувшей жизни. Мариотта там… — Он печально покачал головой. — Я не могу рассказать тебе о том, что случилось. Но ты подойдешь к ужасу настолько близко, насколько это возможно, хотя и не присутствовала в Моне Габино. Кое-что ты поймешь сразу. Другое я не сумел понять даже спустя пятнадцать лет. Может быть, ты найдешь кого-то, кто сможет истолковать события, которые привели меня сюда. События, которые все еще преследуют меня в кошмарных снах. — Он обвел широким жестом стены. — Даже днем сгинувшие где-то рядом со мной.
— Но…
Гундагер зашипел и поднес палец к губам.
— Нет! Никаких вопросов. — Вдруг он снова принялся тяжело дышать и схватился за голову. — Открой застежку книги. Посмотри на нее. А теперь иди! Я лучше переношу боль, когда остаюсь один.
Кадлин попятилась к двери, которую безумный архитектор тут же закрыл за ней. Девушка испытала облегчение, когда покинула комнату, и с любопытством оглядела обтянутый кожей ящичек. Значит, это книга. Охотница слышала, как о книгах рассказывали, но с трудом представляла, как они выглядят.
Кадлин осторожно нажала на бронзовую застежку. А потом открыла крышку. На нее смотрело лицо женщины. У нее были пшеничного цвета волосы и красивые чувственные губы. Интересно, это та самая Мариотта, о которой говорил Гундагер? На заднем фоне Кадлин увидела здание на отвесной скале. Наверное, замок. Здание выглядело не особенно крепким, но было обнесено каменной стеной.
Девушка полистала книгу. На картинках была изображена группа мужчин и женщин, которые, очевидно, жили в замке. У них у всех были синие рясы, как у того человека на стене комнаты Гундагера. Затем на страницах появился мужчина с изображений в комнате. Его встретили приветливо.
Кадлин пролистала книгу только до середины, но не нашла ни единой руны. Однако с момента появления на картинках гостя сами изображения стали хуже. Казалось, они создавались в спешке. Немного разочарованная своим сокровищем, девушка пролистала дальше, и ее взору предстал кошмар.
Наступление начинается
Конфиденциальная информация!
Хранить исключительно под замком!
Требуется королевское разрешение!
…Осень уже вступила в свои права, когда началось наступление троллей. Лишь немногие жители Фейланвика последовали приказу королевы и покинули город. Думаю, многие из тех, кто остался, просто не могли по-настоящему представить себе, что их город сдали. До последнего я удерживала позицию с арьергардом конницы. Я стала пленницей своих приказов и военной необходимости как можно более затруднить вражеское наступление. Я приняла решение пойти против королевы…
Последние эльфы, покидавшие Фейланвик, подожгли склады у Мики. Это произошло еще тогда, когда первые тролли переправились через реку. Захватчики присвоили бы припасы, так гласит логика войны. Им нужны были продукты, чтобы провести через просторную, но скудную степь свое огромное войско. Я ведь не знала, как получится в Тальсине. Я была уверена, что поступаю правильно. Мне было ясно, что Фейланвик будет отрезан на протяжении всей зимы. Не придет ни один корабль из Валемера, ни одно племя кентавров не приведет свои стада на городские скотобойни, пока городом правят тролли.
Позднее королева заставила меня прочесть доклады. Я должна была посещать выживших. В тот день, когда я приказала поджечь склады, я и представить себе не могла, к чему может привести голод. Все эти разрытые могилы, убийства тех, кто был слишком слаб, чтобы защитить то немногое количество мяса, которое еще оставалось на их костях… Дети альвов ужасаются каннибализму троллей. Лишь немногие догадываются, насколько тонка стена, отделяющая нас от них. Я ни секунды не думала о жителях того города, гостем которого была на протяжении столь длительного времени. Я думала только о зимней войне в степи, которая нам предстояла.
В сорока милях к югу от Фейланвика Оримедес собирал кентавров, которых смог призвать к оружию. И только когда войско троллей достигло руин Ераша, князь Земель Ветров согласился отказаться от преследования своего сына.
Мы мнили себя в безопасности, поскольку предполагали, что разграбление Фейланвика задержит троллей по меньшей мере на день. Но, как выяснилось позднее, Оргрим вел войну иначе. Поэтому мы оказались застигнуты врасплох, когда из утреннего тумана выскочили тролли и окружили наш лагерь. Никогда прежде я не видела такого отчаянного и кровопролитного сражения. И никогда не доводилось мне видеть, чтобы столько мужей погибло ради того, чтобы отвезти в безопасное место одного обреченного на смерть…
«Тридцать два признания»
Автор: Кайлеен, графиня Дориенская,
рукописный доклад, королевский архив
Клавес
Он нес тяжелый холщовый мешок с широким кожаным ремешком, переброшенным через плечо. Бурая, выгоревшая на солнце трава была покрыта тонким слоем инея. Трава поскрипывала, когда он проходил по ней в поисках высохшего помета рогатых ящериц. Утро было туманным. Стадо отправилось в путь еще до рассвета. Ганда разбудила его очень рано. Ганда всегда была добра к нему. Она ему нравилась. Сегодня утром она насыпала сверху серой каши какой-то коричневый порошок, благодаря которому каша стала гораздо лучше на вкус.
Клавес вслушался в туман. Крики стихли, равно как и звонкая песня металла. Он почувствовал, что эти звуки беспокоят крупных рогатых ящериц. У него в животе тоже появилось какое-то холодное, колючее чувство. Там, в тумане, должно быть, происходит что-то ужасное.
Сегодня утром Ганда казалась обеспокоенной. Может быть, знала, что будет такой шум?
Дымящаяся навозная куча отвлекла его от размышлений. Клавес опустился на колени. Навоз Лунного Ворота он отличал по запаху. Но этот был оставлен самцом, не самкой. Он рассматривал непереваренные травинки, сверкавшие в темной массе. Они были цвета солнечных лучей. Иногда он представлял себе, что ящерицы питаются солнечными лучами. А когда они бросали вечером высохший помет в костер, то высвобождали тепло солнца.
Клавес запустил руки глубоко в кучу. Она была приятно мягкой и теплой. Он обеими руками взял свою добычу и положил в холщовый мешок. Потом вскочил. Ремень на плечах давил на старые раны на груди. Повсюду на его теле виднелись красные полосы, которые постепенно становились бледнее. Ганда и другие не захотели рассказывать, что с ним произошло. Когда он потягивался, то чувствовал покалывание в плече и груди. А иногда начиналась такая головная боль, как будто ему в волосы вцепился ворон и принялся клювом вырывать их.
Клавес ускорил шаг. В тумане он видел старого Увальня. К его спине была прикреплена большая сушильная платформа, на которой они должны были раскладывать помет. Когда он становился совсем твердым и крошащимся, его можно было подбрасывать в костер.
Клавес проворно вскарабкался по веревочной лестнице, пока Толстун неторопливо продолжал свой путь. Он высыпал помет на одну из плетеных циновок с высокими бугристыми краями, натянутых между решетками с тонкими прутьями, поднимавшимися над спиной ящера подобно иглам. Он тщательно разложил коричневато-золотистую кучу, чтобы помет просох равномерно.
— Эй, дерьмоносец! Спускайся сюда, ты нам нужен.
Клавес удивленно огляделся по сторонам: нет ли кого другого на спине Увальня?
— Ты что, не слышишь, вонючий мешок?
Клавес поднял мешок, в котором переносил помет. Что Никодемус хочет от холщового мешка? Он его не получит!
— Клавес! Спускайся уже наконец!
Слуга испугался. Очевидно, комендант все это время имел в виду его. Но почему он не позвал его по имени? Клавес схватился за выбритое место на голове. Боль вернулась. Все так запутанно. Он не мог вспомнить даже собственного имени. Но великий комендант Элийя не был так любезен, что упомянул его. Элийя — славный парень. Он часто приходил к нему, обычно — когда поблизости не было Ганды. Он объяснял все те вещи, которые Клавес не понимал. Было так много того, чего он не понимал! Очевидно, он глуповат… Даже дети могли многое объяснить ему.
Элийя пояснил, что все дело в том, что он не такой. Поначалу он очень сильно беспокоился из-за этого. Он слишком велик! Руки и ноги неуклюжи. И у него не такая красивая голова, как у лутинов. Иногда он утром разглядывал свою голову в кружке с питьем. На ней было полно лысых мест, где не росло ни единой волосинки. И морда у него какая-то плоская и приплюснутая. Остальным, должно быть, тяжко смотреть на такую уродливую морду.
— Клавес! Спускайся наконец, ты, огромный тупица!
Он поспешил спуститься по веревочной лестнице. Внизу его ждала целая группа лутинов. То, что их так много, обеспокоило его. Он оступился, когда спрыгивал с последней ступеньки веревочной лестницы, и покатился в траву.
Лутины рассмеялись. И он тоже присоединился к смеху. Посмеявшись, они относились к нему лучше.
— От тебя ужасно воняет! — пролаял Никодемус. — Сколько раз тебе говорить, чтоб ты вытирал пальцы о траву, после того как ковыряешься в дерьме?
— Десять раз, комендант.
Это было неправдой. Такое случалось чаще, но Клавес не знал, что там после десяти. Он знал, что есть счет дальше, но воспоминания оставили его. До десяти он умел считать только потому, что его научили дети. Завтра они хотели показать ему, как считать дальше с помощью пальцев ног, когда пальцы на руках заканчиваются. Они обещали. Но Клавес был этому не рад. Они говорили, что, чтобы считать, придется бегать босиком. А это плохо — по холодной-то траве!
— Нам нужны все, кто может носить тяжести, — пояснил Никодемус.
— Комендант! Так точно, комендант!
Никодемусу очень нравилось, когда к нему обращались как к коменданту, поэтому он старался делать это как можно чаще. Это Клавес понял очень быстро, точно так же, как быстро научился тому, что может поднимать больше тяжестей, чем лутин. Не сильно напрягаясь он мог отнести на сушильную платформу целую кучу помета за один раз. Каждому лутину в лагере пришлось бы бегать несколько раз. Хорошо, когда можешь делать хоть что-то. Собственная сила наполнила Клавеса гордостью.
— Идем! — Никодемус помахал ему рукой, и целая группа лутинов пришла в движение. — И вытри наконец дерьмо с пальцев!
Клавес неохотно подчинился приказу. Ему нравилось ощущение, когда влажный помет высыхал на его руках. И ему нравилось наблюдать, как на его второй, темной коже образуются мелкие трещинки, а потом она опадает, как корочка с ран.
Клавес молча двинулся за лутином. Через некоторое время они услышали стон. За холмом раздавались грубые голоса. Легкая дымка по-прежнему закрывала обзор.
Клавес увидел, что невдалеке в тумане скользит что-то большое. Оно было еще больше него. Он забеспокоился и решил держаться поближе к лутинам.
На вершине холма они нашли странное животное. Очень большую лошадь. Но вместо шеи из ее тела рос торс мужчины. Должно быть, животное приходилось родственником лутинам, потому что пусть у него и не было красивой острой мордочки, зато на лице было очень много волос.
Лутины окружили погибшего. Казалось, они что-то ищут. Внезапно на холм взбежало огромное существо. Оно неслось прямо на Клавеса, издавая рев, от которого кровь стыла в жилах. Существо подняло булаву, из которой, словно шипы, торчали острые обломки камня.
Клавес пригнулся, уходя от удара. Он потянулся к поясу, как будто там должно было быть что-то, что могло бы ему помочь.
— Не бить! — в отчаянии крикнул он.
— Оставь в покое моего слугу! — закричал Никодемус.
Булава снова со свистом рассекла воздух. Клавес бросился ничком в траву. Удар прошелся на волосок от него.
Клавес перекатился на бок. Наполовину погребенное, под мертвым пони лежало что-то блестящее. Он вытащил продолговатый предмет. Очень большой нож!
Крик заставил Клавеса содрогнуться. Существо с булавой было по меньшей мере на шаг выше него. Оно наклонилось вперед и рычало. Никодемус попытался встать между ними.
— Оставь моего слугу в покое, ты, придурочный тролль!
Клавес был восхищен мужеством лутина. Никодемус постоянно выдумывал для него новые имена, чтобы запутать. Слуга не ожидал, что хозяин встанет на его защиту.
— Послушай моего друга, придурочный тролль! — угрожающе произнес Клавес.
Он был рад, что теперь знает имя чудовища. Это лишало существо некоторой доли ужаса.
— Прочь, личинка!
Придурочный тролль пнул Никодемуса, и лутин не успел убраться с дороги. Вскрикнув, комендант приземлился на траву и скорчился от боли.
— Никодемус — мой друг, придурочный тролль. Ты не имеешь права пинать его! — в ужасе произнес Клавес.
Остальные лутины даже не пытались встать на пути у великана. Один из них поспешил к Никодемусу.
Без предупреждения придурочный тролль кинулся на Клавеса. Замахнулся правой рукой. Булава устремилась в слугу. Предугадать движение было легко.
Клавес ждал до последнего, а затем прыгнул вперед и ушел от атаки. Его длинный нож дернулся вперед. В животе придурочного тролля образовался длинный глубокий порез.
Чудовище прижало руку к животу. Казалось, оттуда лезут голубоватые окровавленные змеи.
Теперь Клавес был за спиной придурочного тролля. Он изменил захват и кольнул длинным ножом назад. Ему даже не нужно было смотреть, чтобы знать, что он попадет в подколенную впадину. Разъяренный рев сопровождался ударом и скрежетом, когда клинок пронзил плоть и кости.
Клавес рывком высвободил длинный нож. Придурочный тролль рухнул на колени и, сопя, повернулся. Левую руку он по-прежнему прижимал к животу. Чудище снова подняло булаву, еще медленнее и предсказуемее, чем во время прошлой атаки.
Клавес, пригнувшись, прыгнул вперед и поднырнул под руку чудовища. Нанося прямой удар, длинный нож прошел сквозь горло и рот придурочного тролля. Глаза существа расширились от ужаса. Из горла и изо рта брызнула кровь.
Клавес поставил ногу на живот злобного существа, после чего из раны вылезло еще больше окровавленных змей. Рывком высвободил клинок.
Придурочный тролль повалился мешком в траву.
Клавес подошел к Никодемусу. Странно, но лутин предпринял попытку отползти от него.
— Все хорошо, друг мой. Придурочный тролль больше не будет пинать тебя. Тебе больно?
— Со мной… со мной все в порядке, — испуганно выдавил Никодемус.
— Тебе не нужно меня бояться.
Клавес был очень собой доволен. Он может кое-что еще, кроме как таскать тяжелые холщовые мешки с пометом рогатых ящериц. Очевидно, он хорошо умеет убивать придурочных троллей. Он протянул руку Никодемусу и помог подняться на ноги.
— Нужно убираться отсюда, — сказал лутин своим товарищам. — Плохая была идея — брать его с собой.
Клавес не совсем понял коменданта. Он ведь уберег Никодемуса от второго пинка. Он разочарованно опустился на колени рядом с большим человеком-пони. К длинному ножу прилагалась оболочка из красной кожи. Он вложил в нее оружие и заткнул его за пояс. Приятно было чувствовать нож на боку. Вот чего не хватало, когда прежде он потянулся рукой к поясу.
— Его кто-нибудь видел? — спросил остальных Никодемус.
Лутины покачали головами. Они смотрели вниз с холма.
Дымка немного рассмеялась.
Клавес испугался открывшейся перед ним картины. Повсюду лежали мертвые пони-люди. Были там и придурочные тролли, мертвые и раненые. И тела поменьше, более хрупкие. Которые выглядели так, как он. Ему захотелось спуститься и посмотреть на них поближе.
— Идем, Клавес! — приказал Никодемус. — Мы возвращаемся к стаду.
Клавес некоторое время колебался. Он должен следовать за комендантом. Он его слуга. То, что хочется делать ему, не считается.
Отражение Облаков
На перевале их встретил ледяной порыв ветра. Маг рассказывал Ульрику об этом месте и его особенностях. Принц Фирнстайнский, моргая, поглядел на сверкающе-белые языки ледников, тянувшиеся к разлившемуся перед ними большому озеру. Откуда-то сверху за ними следил Маг. Ветеран Филангана необъяснимым образом был, казалось, совершенно нечувствителен к холоду.
Хальгарда подъехала ближе. Запрокинула голову и поглядела на просторное безоблачное небо. Озеро раскинулось перед ними, похожее на огромное зеркало. Небо, горы и ледник рассматривали в нем свои отражения.
— Какое чудесное место, — прошептала Хальгарда, словно боясь, что ее голос разрушит всю величественность гор. — Как называется это озеро?
— У него нет имени, — просто ответил Ульрик. — До нас здесь бывало совсем немного людей. Я дарю его тебе.
Она рассмеялась.
— Ты с ума сошел!
— Я сын короля. Вся земля, которую никто не возделывает, принадлежит королю. И мой отец поймет, если я подарю озеро, о котором до сих пор почти никто не знал.
Хальгарда судорожно сглотнула. На миг Ульрику вдруг показалось, что она вот-вот расплачется. А потом она снова овладела собой. Утро выдалось неудачным. Жена обнаружила, что крупная черная собака его отца мочится кровью. После этого молодая женщина снова вынула те три проклятые нити из деревянных кукол и принялась их сравнивать. Иногда она проводила за этим занятием целые дни: сидела, глядя на нити, и высчитывала, когда они умрут.
— У такого чудесного места должно быть имя, — сказала она.
На губах ее мелькнула робкая улыбка. Иногда настроение у нее менялось очень неожиданно. Один удар сердца — и ликование могло смениться смертельной печалью.
— Ты ведь не думаешь, что я стану подбирать название вместо тебя? Мне в голову может прийти только чушь вроде Зеркала Хальгарды. — На самом деле он полдороги размышлял над тем, каким именем может порадовать ее.
— Нет, это нехорошее имя. Называть нечто столь прекрасное в честь меня было бы страшно самоуверенно.
— Но ведь ты красива! — возмутился Ульрик.
Ее улыбка заставила его забыть о печали. Может быть, его план все же сработает. Он хотел, чтобы они пережили чудесный, незабываемый день. На много дней им рассчитывать не приходится. И каждый час могла измениться погода, небесная синева могла исчезнуть на много недель. До конца их дней…
— Отражение Облаков было бы красивым названием, — весело произнесла Хальгарда.
— Ты слышало, какое название дала тебе самая красивая девушка Фьордландии? — крикнул сын короля. — С сегодняшнего дня ты будешь зваться озером Отраженных Облаков!
— Спасибо, — просто сказала жена.
Ульрик улыбнулся немного смущенно.
— Подожди, послушай, прежде чем благодарить меня, что я еще придумал. Я собирался поплавать с тобой.
Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами.
— Здесь? Но вода же, должно быть, ледяная!
— Я ведь говорил, что благодарить меня слишком рано. — Он направил гнедого вперед. — Идем, я тебе кое-что покажу.
У самого берега высилась большая скала с углублением, защищавшим от ветра. Там был подготовлен костер, под навесом лежала немалая вязанка дров.
Хальгарда наморщила лоб.
— Ты действительно потрудился. Ведь граница лесов более чем в часе езды верхом отсюда.
— В том, что ты сын короля, есть свои преимущества, — весело произнес Ульрик.
Он спешился и поискал палку, которую Маг должен был вонзить в землю где-то неподалеку. Найдя, королевский сын набросил на нее поводья. Тень от палки сузилась до нескольких пальцев. Ульрик посмотрел на небо. Полдень не за горами! Вскоре после этого все и произойдет. Им стоит поспешить.
Он расседлал вороного, затем позаботился о кобылке.
Хальгарда спряталась в скальной нише и наблюдала за мужем. Когда он закончил, она заговорила:
— Боюсь, шутки с плаваньем я не поняла.
Ульрик расстегнул пряжку на плаще.
— Боюсь, это была не шутка.
Она застонала.
— Пожалуйста, не нужно. Такой хороший день…
В детстве они попали в затянувшуюся льдом полынью и едва не утонули. И благодарить за то, что они еще живы, нужно было лишь целительные способности королевы эльфов. Летом Маг учил их плавать. Поначалу им обоим было нелегко доверяться воде, но к концу лета они становились все храбрее и уже полюбили купания. Однако Хальгарде было слишком зябко, чтобы получать настоящее удовольствие от этого.
Ульрик разделся полностью.
— Мы действительно одни? — спросила молодая женщина.
— Конечно, — солгал принц.
— А если придет тролль?
— Они терпеть не могут места, подобные этому. Тебе нечего беспокоиться.
Хальгарда неуверенно стала раздеваться. Наблюдение за этим процессом возбудило Ульрика. Они уже столько лет были женатой парой, но увидеть ее при хорошем освещении удавалось нечасто: ее тяжелые груди, молочно-белую кожу.
— В тени скалы осталось немного снега с ночи.
— Это обязательно? — проворчала она. — И без того достаточно холодно.
Ульрик не стал слушать ее нытье. Он знал, что она пойдет за ним. Грубые камни, которые принес на берег давно растаявший ледник, покалывали ноги. Что-то он размяк. Ребенком он половину лета мог бегать босиком. Тогда он не обращал внимания на то, что ходит по острым камням. Его ноги защищала крепкая ороговевшая кожа, толстая, как подошва. Хальгарда до сих пор часто ходила босиком. Она с улыбкой пошла следом.
Наконец Ульрик добрался до снежного пятна. Оно было почти вдвое больше их постели. Солнце стояло в зените. Спасительной тени больше не было. От снежной полянки к озеру бежал тоненький ручеек.
Принц опустился на колени. Он хотел собрать в комок две пригоршни снега, когда толчок заставил его упасть лицом вниз на эту ледяную постель. Хальгарда, смеясь, прыгнула мужу на спину и принялась растирать его голую шею снегом.
Все тело покалывало. Ульрик дышал с трудом. Поначалу он чувствовал себя застигнутым врасплох и беззащитным. Затем схватил Хальгарду за ногу и стянул с себя. Они, смеясь, принялись кататься по снегу, пока губы их не посинели от холода.
— Идем! — Ульрик помог жене подняться, и рука об руку они побежали к берегу.
Молодые люди осторожно вошли в воду. После возни в снегу она показалась им почти теплой. Круглые гладкие камешки ласкали ступни. А потом они наконец зашли достаточно далеко, чтобы плыть. Ульрик упал лицом вперед, и зеркальная гладь заключила его в свои ледяные объятия. На миг в нем снова проснулось воспоминание о том, как он отчаянно колотил руками по ледяной корке над головой, а холод постепенно сковывал его.
Хальгарда совсем затихла. Взглянув на жену, принц понял, что воспоминания захлестнули и ее.
Ульрик поглядел на небо. Полдень как раз миновал. Самое время! Он отыскал на противоположном берегу скалу, напоминавшую большую башню. И, обнаружив красный скалистый колосс, поплыл к нему.
— За мной! — крикнул он Хальгарде. — Кровь жива, с нами ничего не случится!
— Мы могли бы, к примеру, сломать ногу! — крикнула она. — Ты не слишком стар для таких глупых испытаний своего мужества? Ты поэтому привел меня сюда? Кажется, мне как раз расхотелось плавать…
— Пожалуйста, останься! Прости. Глупо с моей стороны. Я…
— Я начинаю замерзать, — недовольно произнесла Хальгарда.
Ульрик отчаянно поглядел на гладкую, словно зеркало, поверхность воды. Ему говорили, что это произойдет вскоре после полудня. То есть сейчас! Где же это проклятое чудо?
— До берега еще далеко. Пойдем! Не будем бросать вызов Луту.
И вдруг неподалеку от них вода забурлила. Из глубины начали подниматься тысячи серебряных жемчужин, чтобы лопнуть, достигнув защищавшей их поверхности. Над водой появилась бледная дымка.
— Что это?
— Мой подарок тебе. — Он подплыл к ней и поцеловал. — Иди сюда.
Хальгарда казалась испуганной, но последовала за ним. Серебристые жемчужины щекотали их обнаженные тела. Внезапно вода стала приятной и теплой. Дымка сгустилась.
Работая ногами, Ульрик повернулся, запоминая панораму гор вокруг. Затем прикинул расстояние до большого валуна неподалеку от берега. Примерно двести шагов. Далеко, если вода снова станет холоднее и они устанут.
В воздухе появился легкий запах, похожий на запах тухлых яиц. Едва уловимый. Ненавязчивый.
— Что с водой? — спросила Хальгарда.
— Не знаю. Это нашел Маг. Каждый день вскоре после полудня здесь из глубины поднимаются пузырьки и теплая вода, как будто на дне озера есть источник, который оживает время от времени.
Хальгарда обхватила мужа руками за шею.
— Здесь хорошо. Все эти пузырьки, легкое течение снизу… Как будто тысячи рук ласкают. Повсюду… — Она сладострастно улыбнулась. — Сколько времени бьет источник?
— Примерно полчаса. — Он почувствовал ее руку у себя между бедер.
— Этого хватит, возлюбленный мой?
Он улыбнулся.
— Давай выясним?
Простой план
Факел у ворот указывал путь в темноте. Они провели у озера много времени. Внутри Ульрика разливалось приятное тепло при мысли об украденных часах. Часах, во время которых они оба смогли забыть о красных нитях внутри своих деревянных кукол.
Гнедой беспокойно засопел. Принц погладил его по шее.
— Скоро снова вернешься в свою конюшню.
— Я не вижу стражников на стене, — тревожно произнесла Хальгарда. — Они ведь должны были подать сигнал рога.
Ульрик придержал крупного жеребца.
— Может быть, они нас не увидели?
— В лунную ночь?
С этим сложно было поспорить. Отец взял с собой самых лучших людей. Должно быть, в их отсутствие что-то произошло! Принц оглядел зубцы. На стене никто не двигался.
— Может быть, тебе лучше остаться здесь.
Он поправил меч на боку. Ворота были распахнуты настежь. Проклятье! Все знают, что в такое время нужно быть готовым к нападению излишне дерзких троллей. Конечно, запертые ворота помогут мало, когда три стены из четырех еще не закончены. Но речь идет о дисциплине! Ворота ночью должны быть закрыты. И оправдания отсутствию стражников на стенах быть не может!
— Там, наверху, что-то есть, — негромко сказала Хальгарда.
Гнедой беспокойно взмахнул хвостом.
Ульрик ничего не сумел разглядеть, как напряженно ни всматривался.
— Разве ты не чувствуешь? Там кто-то прячется.
— У твоей жены хорошее зрение, принц Ульрик.
Словно из ниоткуда перед ними возникла фигура. Кто-то схватил коня за поводья. Незнакомец говорил со странно певучим акцентом. Ульрик поглядел в холодные глаза. Радужку окружал черный венок. Волчьи глаза!
— Ты мауравани.
Незнакомый воин ото шел немного в сторону, так, чтобы лунный свет упал на его лицо. Он улыбался.
— Для человека ты хорошо разбираешься в народах Альвенмарка. — Он поднял руку и махнул в сторону стены. — Как думаешь, сколько лучников ждут там, наверху, благородная дама?
— Двое, — ответила Хальгарда.
— Их трое. Но третьего не могу увидеть даже я. Фингайна не видит никто, если он сам того не захочет. Говорят, даже собственная мать потеряла его из виду сразу после родов.
— Вы умеете становиться невидимыми? — недоверчиво поинтересовалась молодая женщина.
Вместо ответа мауравани набросил край плаща на голову, присел и стал похож на пенек. Ткань была того же цвета, что и выцветшее от ветра и непогоды дерево; колчан для стрел торчал в сторону отмершей веткой.
Ульрик знал о способностях маураван. Иногда Сильвина рассказывала о своем народе, впрочем, у нее очень редко бывало подходящее настроение для разговоров об Альвенмарке. Принц откашлялся.
— Не хочу показаться невежливым… — Он на миг замолчал, но мауравани не воспользовался возможностью представиться. — Чем я удостоился такой чести,
что меня встречают охотники маураван? И почему со стен исчезли стражники отца?
Мауравани поднялся.
— Потому что твой отец хотел, чтобы все услышали речь отвратительного мужчины без носа.
— Но почему вы здесь?
— Не хочу торопить тебя, принц… Ответы ты получишь в праздничном зале. Я всего лишь часовой.
Да, всего лишь часовой! Ульрик очень хорошо знал, насколько щепетильны мауравани. Они не позволяют никому приказывать себе. Всего лишь часовой! Смешно! Незнакомец здесь потому, что не захотел находиться в задымленном зале, а еще потому, что считал разумным оставить на стене парочку часовых. И притворялся ничего не знающим стражем только потому, что не хотел давать объяснения.
Не дожидаясь ответа, мауравани схватил поводья гнедого жеребца.
Ульрик не противился.
Хальгарда бросила на мужа вопросительный взгляд, но он был так же сбит с толку, как и она. Единственное, что он знал, — мауравани, скорее всего, опасаться не стоит. В противном случае они оба уже были бы мертвы.
Воин провел их через ворота к замковому сооружению. Во дворе стояли две стройные небольшие лошади. Это были удивительные животные. В свете луны их шерсть казалась песочного цвета, хвосты и гривы были молочно-белыми. Сбруи были украшены серебряными оправами. Животные подняли головы, и раздался негромкий перезвон колокольчиков. «Такие лошади достойны короля», — подумал Ульрик. Его отец привел из Альвенмарка нескольких скакунов и скрестил их с низкорослыми жилистыми лошадьми Фьордландии. Результатом стали очень выносливые, уверенные и умные животные. Но элегантности эльфийских коней они не унаследовали.
Гнедой испугался громкого хохота, донесшегося из королевского зала. А потом из сотен глоток прогремел боевой клич фьордландцев:
— Победа и слава! Победа и слава!
Спешиваясь, Ульрик испытывал нехорошее чувство. Отец слишком близок к эльфам! За последнюю услугу, которую он им оказал, вынуждены были заплатить жизнями сотни фьордландцев.
Хальгарда подошла к супругу. Похоже, она чувствовала его тревогу.
— Что здесь происходит?
Ульрик посмотрел вслед мауравани, уводившему их лошадей.
— Боюсь, нам предстоит поход.
— Сейчас, на пороге зимы? Ни один разумный человек не станет вести войну, когда погоды нужно опасаться больше, чем врагов.
Сын короля печально улыбнулся.
— В этом я с тобой согласен. Ни один разумный человек! А эльфам и троллям наплевать на снег и лед. И, боюсь, то, что нас ожидает, будет иметь мало общего с разумом.
Он распахнул ведущие в королевский зал двери. Свет и едкий дым ослепили его. Тяжелый запах пира, где мет лился рекой, ударил в нос.
— Победа и слава! Победа и слава! — отскакивало от стен.
Воины поднимали рога для мета. Боевой клич звучал снова и снова.
— Многих из вас я знаю с детства. И знал ваших отцов, которые положили жизни в эльфийскую зиму, чтобы спасти вас и чтобы защитить Фьордландию от кровожадных чудовищ. Вы наш щит и наш меч, с тех пор как стали достаточно взрослыми, чтобы держать оружие. Вы тоже стали кровожадными чудовищами, и наконец настал день, когда я спущу вас с цепи. День, когда закончатся стычки, а мы отомстим за всех погибших! Тролли принесли факел войны в наши деревни и города. Пусть теперь узнают, каково это — когда твой дом горит. Эльфийский флот направляется к Нахтцинне, и мы поможем нашим братьям по оружию, выманив троллей из крепости. А когда они будут снаружи, мы дадим им под зад так, что они почувствуют носки наших сапог в собственной глотке!
Воины разразились восхищенным ревом.
Ульрик усмехнулся. Эту шутку с носком сапога Ламби использовал уже сотни раз, но воинам она нравилась. Речь герцога без этой любимой поговорки было просто невозможно представить, точно так же, как всегда толковал Ламби о задницах, поджатых хвостах, сукиных сыновьях и ублюдках. Ульрик мог бы повторить любую из этих речей слово в слово, и воины одарили бы его в лучшем случае сочувственной улыбкой. Но Ламби каким-то непостижимым образом удавалось зажигать сердца воинов. А ведь он был, наверное, самым уродливым мужчиной во всей Фьордландии. Ему отрезали пол-носа, и это его отнюдь не красило. Даже самые крепкие воины опускали взгляд перед герцогом. Но когда он говорил накануне битвы или у разрытой могилы, никто не мог разбудить при помощи слов столько чувств, как он. И никто не умел рассказывать такие веселые истории о своих подвигах — как настоящих, так и вымышленных, — как это умел делать Ламби. Его таланту заставить слушателей ловить каждое слово завидовали даже некоторые скальды.
Ульрик протолкался сквозь ряды мужчин и наконец увидел Ламби. Тот стоял на столе и, вещая, размахивал рогом с метом, словно мечом, которым нужно было сразить тролля.
Герцог весело махнул ему рукой.
— Вижу, теперь герои в полном составе. Добро пожаловать, Ульрик Альфадассон!
Принц откашлялся.
— Что за праздник я пропустил?
— О, ничего особенного, просто начало войны!
Сидевшие вокруг мужчины оглушительно расхохотались.
Некоторые стали хлопать Ульрика по плечу. Одним из них был Маг. Даже сейчас, опьяненные метом и красивыми словами, большинство мужчин старались держаться от принца подальше.
Ульрик испуганно поглядел на отца. Его трон стоял на небольшом деревянном возвышении, чтобы пирующие могли его хорошо видеть. Но слишком многие размахивали руками. Некоторые воины принялись танцевать, подзадоривая друг друга тем, кто выше подпрыгнет.
Ламби спустился со стола и протолкался к сыну короля.
— Идем, отец хочет видеть тебя. Думаю, мы можем предоставить наших гуляк самим себе.
Герцог обменялся быстрым взглядом с Магом. Отмеченный клеймом воин кивнул. Он позаботится о том, чтобы настроение в пиршественном зале не стало слишком разгульным.
— Хальгарда пойдет с нами, — решил Ульрик.
Ламби поднял брови. Сквозь кратеры его ноздрей вырвалось сопение.
— Ты ведь не думаешь, что я оставлю ее среди оравы пьяных воинов?
— Может быть, на улице…
— Я что, кобыла на ярмарке? — раздраженно вмешалась в разговор Хальгарда. — Я сама могу за себя постоять! Идите уже, обсудите войну. Я буду ждать в нашей комнате. — Взгляд ее потеплел. — Спасибо, — прошептала она. — Что бы ни случилось, воспоминания об озере Отраженных Облаков будут согревать меня целую зиму.
Она плотнее закуталась в зеленый плащ и с гордо поднятой головой проследовала сквозь ряды пирующих воинов. И они расступались перед ней, словно воды перед носом большого корабля, входящего во фьорд.
— Она станет хорошей королевой, — с уважением произнес Ламби. — Если бы у меня был нос, я бы за ней поухаживал.
Ульрик недоверчиво поглядел на бородатого воина.
— Ты что, не боишься нежити? — холодно поинтересовался он.
— Нет, если она такая красивая, как твоя девочка. Но сейчас не время для разговоров о бабах. Идем!
Герцог провел принца за трон, а оттуда в небольшую комнату, где Альфадас иногда обедал с приближенными и обсуждал доклады разведчиков. Ульрик знал, что отцу не нравились пиршественные залы Фьордландии, с их открытыми жаровнями и вульгарными пирующими. Когда они оставались одни, отец любил вспоминать о дворцах и праздниках эльфов. О магии, о чудесных одеждах, о женщинах, красивых и холодных, точно колдовское сияние, пляшущее в небе Фьордландии зимними ночами…
Первой, кого Ульрик увидел, когда открылась дверь в комнату за троном, была Сильвина. Она стояла у самой двери, несколько в стороне от стола, над которым склонились остальные присутствующие. Ее волчьи глаза не выражали чувств, несмотря на то что на губах играла легкая улыбка. Ребенком принц всегда восхищался ею. Эльфийка Сильвина была для него воплощением сказки. Но заменить потерянную мать она не могла и не хотела. Позднее он понял, насколько наивно было ожидать материнской ласки от женщины, которая оставила с волками собственного ребенка, чтобы быть с его отцом. А с тех пор, как Хальгарда открыла ему глаза на то, кто такая на самом деле Кадлин, Ульрик заподозрил, что Сильвина имеет какое-то отношение к исчезновению матери. Он помнил, что эльфийка тоже уходила в горы на поиски Аслы и Кадлин.
— Хорошо, что ты наконец вернулся, мой мальчик! — Отец отошел от стола и тепло обнял его. — Ты только посмотри, кто пришел.
Теперь все подняли взгляды от карт. Собрались Эйрик, Бьорн и еще полдюжины командиров. Но Ульрик проигнорировал их. Он смотрел только на эльфийку с короткими светлыми волосами, из-за плеч которой торчали рукоятки двух мечей. Она улыбнулась.
— Как вижу, мальчик вырос и превратился в статного мужчину.
В ту зиму, когда его мать предпочла вести в безопасное место обоз с беженцами, а не искать его, когда отец сражался в другом мире против превосходящих по численности троллей, именно она пришла, чтобы спасти его. Вопреки голосу рассудка она ворвалась одна в лагерь троллей, забрала его и Хальгарду, прежде чем они замерзли и до того, как с ними произошло нечто худшее. Она и Кровь, большая черная охотничья собака его отца…
— Йильвина, — сипло произнес он. — Рад видеть тебя.
— Прежде чем вы броситесь друг другу на шею и начнете мучить всех нас старыми героическими историями, может быть, твой отец посвятит тебя в наши планы? — встрял Ламби и подтолкнул принца к столу с картами.
Ульрик поглядел на карту страны, нанесенную на свежий пергамент. Ему потребовался миг, чтобы сориентироваться. На листе были обозначены земли, расположенные далеко на севере. Эта карта была подробнее любой другой, которую он видел до сих пор. На нее были медными чернилами нанесены горы и фьорды. Здесь были даже указания течений и глубоководья. У самого северного фьорда, чей рукав глубоко вгрызался в неприступные горы, на карту было несколько исправлений. Сделаны они были черными чернилами.
— Кто это нарисовал? — озадаченно спросил Ульрик. — Почему я никогда не видел этой карты?
— Ее принесла Йильвина. А нарисовали ее наши эльфийские друзья. Один из их разведчиков провел целый месяц здесь, у фьорда, наблюдая за Нахтцинной. Сейчас мы знаем все о главной крепости троллей.
— Фингайн, я полагаю.
Йильвина бросила на него быстрый взгляд.
— А ты неплохо информирован, Ульрик Альфадассон. Впрочем, был он здесь два года назад. Он должен был разведать, каковы возможности атаки на Нахтцинну. Тогда Элодрин размышлял над тем, чтобы убить Оргрима и лишить троллей лучшего полководца. Но то, что ты знаешь о Фингайне… Я впечатлена.
Ульрик отмахнулся. Его рассердило то, что у эльфов карты Фьордландии и северных гор лучше, чем у отца, который, как бы там ни было, король этой страны!
— Я здесь по поручению князя Элодрина из Альвемера. Он просит у твоего отца поддержки для нападения на Нахтцинну. Ваша задача заключается в том, чтобы выманить из скальной крепости гарнизон и завязать бой на несколько часов. Тем временем Элодрин с горсткой тщательно отобранных воинов ворвется в Нахтцинну и высадит свой флот в бухте. После этого мы нападем со спины на троллей, которые будут сражаться против вас.
— Почему вы переносите войну с троллями в наш мир? — спросил Ульрик. — Почему мы должны…
— Мы тоже живем в состоянии войны с убийцами твоей матери! И как раз тебе не следовало бы забывать о том, какое зло они нам причинили! — сердито перебил отец. — Клянусь всеми богами! Неужели ты забыл, как они свирепствовали? Все эти сожженные города и деревни… Теперь мы наконец отплатим им за все!
Ульрик поглядел в лицо отцу. Ярость выжгла Альфадаса изнутри. Он постарел за последние месяцы. И так никогда и не сумел смириться с тем, что герцог Нахтцинны ушел от него.
— Когда мы победим, то сможем заставить троллей заключить мирный договор с нашим народом, — уже спокойнее произнес король. — Это должен быть мир, основывающийся на силе, иначе бестии не примут его. Когда мы подожжем пещеру их герцога, они поймут, что с нами нужно считаться!
— А что, если тролльский герцог будет испытывать то же самое, что и ты, когда увидит, что его дом горит? Если он посвятит всю свою жизнь мысли о мести? Ты действительно Думаешь, что, если ударишь кулаком по осиному гнезду, тебя не ужалят?
— Мы говорим о троллях! Они не понимают никакого языка, кроме языка силы. Мы должны дать им понять это, прежде чем вести с ними переговоры. С этим они смирятся.
— Ты так хорошо знаешь наших врагов… Тот парень, который перетащил Кадлин и Бьорна в пещеру и обработал их раны, наверное, был не троллем. Если они все такие, как ты говоришь, то он давно должен был сожрать обоих. — Ульрик положил руку на изображение горных кряжей, окружавших Нахтцинну. — Каким образом ты собираешься провести наших людей через эти горы, да еще когда зима на пороге? Мауравани наверняка пройдут, но люди не знают заклятий, позволяющих защищаться от холода, и не умеют порхать по сугробам высотой в человеческий рост. Мы потеряем половину армии, прежде чем наткнемся на первого тролля. Это стоит твоей мести, отец? — Он указал на двери. — Ты выгляни в зал! Посмотри на лица мужчин, готовых пойти за тобой куда угодно. И представь, что каждый второй из них лежит, замерзший в снегах. Ты хочешь заплатить эту цену?
Альфадас выдержал взгляд сына.
— Конечно нет. Может быть, ты будешь так добр, и послушаешь рассказ Йильвины? Князь Элодрин — один из известнейших полководцев Альвенмарка. Он принял в расчет наши слабые стороны. Скажи ему, Йильвина.
Странно, но теперь эльфийка избегала смотреть прямо на Ульрика.
— Мой князь предлагает всем войскам из этого замка отойти к Фирнстайну. Глашатаи, которые пойдут впереди, должны созвать в городе ополчение. Тогда объединенное войско промарширует к Январскому утесу и войдет во врата за каменным кругом. — Она указала на карту, отмечая небольшую долину, расположенную неподалеку от Нахтцинны. — Здесь есть еще одни врата. Вам нужно пересечь всего лишь один перевал. — Взгляд Йильвины застыл над белым пятном. — Здесь есть просторное ровное поле, с двух сторон затертое отвесными скалами. Идеальное место для сражения. Ваши фланги будут защищены, если вы будете сражаться здесь. Остается только держать строй до тех пор, пока мы не нападем на троллей со спины. С вами пойдут наши лучшие следопыты, чтобы помочь. Мы победим!
Ульрик провел рукой по подбородку. План казался очень простым.
— И насколько силен флот, который будет поддерживать нас?
Эльфийка с сомнением посмотрела на него.
— Достаточно силен! — холодно ответила она. — Элодрин приведет шестьсот лучших мечников и лучников, которые может предложить Альвенмарк. Ты боишься сразиться с троллями в решающем бою, который может принести твоей стране десятилетия мира?
— Единственное, что меня беспокоит, — чтобы Фьордландия снова не стала пешкой в боях за Альвенмарк, чтобы не вернулись ужасы эльфийской зимы. Мы оба пролили немало крови, чтобы спасти друг другу жизнь. Поклянись мне этим союзом крови, что война не сожжет снова наши города.
Йильвина торжественно положила правую руку на сердце.
— Клянусь.
Ульрик пристально посмотрел ей в глаза. Она верила в то, что говорила. И тем не менее принц был убежден, что все будет иначе. Они с Хальгардой не переживут зиму, и он знал, что именно этот поход, которого так хочет отец, убьет их обоих.
Сказание о Нестеусе и Кирте
Ни одну другую сагу Земель Ветров не рассказывают в стольких вариациях, как сказание о Нестеусе и Кирте. Я решил записать эту историю так, как ее рассказывали мне в степях к югу от Тальсина, ибо считается, что в одном из тамошних холмов покоится тело Оримедеса, и у меня возникло чувство, что сага и реальность рядом с его могилой ближе друг к другу, чем на просторах степи в других местах…
Все началось в то время, когда князь Оримедес победил троллей Мордштейна, когда народы степи и бронзовые воины Уттики снова сблизились после многих сотен лет вражды. Чтобы скрепить этот союз, князья Оримедес и Катандер решили поженить своих детей, Нестеуса и Елену. Нестеус был витязем с шерстью белой, как первый осенний снег; в битве при Мордштейне он в одиночку убил сотню троллей. Взгляд его был подобен молнии, и был он таким выносливым скакуном, что мог проделать путь из Фейланвика в Тальсин за три дня, что больше никому не удавалось. Елена же, дочь Катандера, была крупной и массивной кобылой. У нее было красивое лицо и мирный нрав. Но она была выше героя больше чем на голову, что вызывало злые шутки завистников. Конечно, это не помешало бы свадьбе, если бы Нестеус не отдал свое сердце пленительной Кирте. Некоторые говорят, будто бы она была шаманкой и зачаровала витязя, другие же — что ее красота была могущественнее всяких приворотов. И влюбился в нее витязь Нестеус, и задолго до битвы при Мордштейне подарил ей свою любовь. Нестеус то и дело просил отца отказаться от своих свадебных планов, но князь и слышать не хотел. Он приказал привести закованного в цепи сына на холм, на котором должно было состояться торжество, и церемония уже началась, когда среди гостей появилась Кирта и потребовала назад своего возлюбленного. И когда она оказалась на холме, Елена рядом с ней показалась невзрачной, словно моль рядом с роскошным мотыльком. Но Оримедес приказал стражам схватить ведьму и поклялся, что собственным мечом вырежет ее сердце, чтобы освободить сына от приворота.
И в беде такой воззвал Нестеус к Сангалле, южному ветру, который еще в битве при Мордштейне помог победить врагов. И поднял ветер двух влюбленных, и унес их в степь, где они были недосягаемы для Оримедеса.
Князь же кентавров бросил клич, что он отдаст тому, кто приведет к нему Нестеуса и Кирту, золото в количестве, равном его весу. Лишь немногие сыны степного народа позарились на богатство. В первую очередь это были наемники, прибывшие из дальних земель, чтобы поймать влюбленных. Нет числа приключениям, пережитым Нестеусом и Киртой в осень, последовавшую за их бегством со свадебного холма. Так, перехитрили они лучника Фингайна в узких долинах Рейкаса, ушли от Серебряной орды, знаменитого отряда охотников за головами из Уттики — засев во время метели, длившейся более трех дней, в пещере и позволив снегу замести вход. Несмотря на то что Оримедес грозил каждому, кто поможет беглецам, суровой карой, находилось много племен, которые делились с влюбленными припасами, когда встречали их. Всего одна зима — и Нестеус с Киртой стали легендой среди племен Земель Ветров, ибо степной народ любит истории о несгибаемых мятежниках, которые не хотят приносить в жертву свободу.
Это произошло в один из первых весенних дней, когда на каменистом берегу Сватьи Нестеуса и Кирту нагнали трое воинов-кентавров, которые были вне закона, изгнанные собственными племенами и теперь промышлявшие разбоем и работавшие по найму. Не боясь опасности, Нестеус атаковал их и победил всех троих, однако Кирта получила удар мечом в спину, кровь заполнила ее легкое, и она начала задыхаться.
Не в силах спасти возлюбленную, Нестеус держал ее на руках. И в этот раз призвал он на помощь Сангаллу. Однако ветра изменчивы. Сангалла явился, однако вместо того, чтобы исцелить Кирту, он предсказал Нестеусу его будущее. Он сказал, что если Кирта сейчас умрет у него на руках, то после долгого траура он станет мудрым существом, имя которого будут помнить во всем Альвенмарке еще много веков спустя. Если же он позаботится о том, чтобы Кирта навсегда осталась с ним, то убьет собственного отца и станет первым королем кентавров, однако правление его будет отмечено беспорядками и у него никогда не будет детей. Не колеблясь ответил Нестеус, что он стерпит все, только если Кирта снова будет с ним. Так южный ветер свершил очередное чудо, и Нестеус вдохнул в себя жизненный свет умирающей кентаврессы. И с тех пор Кирта всегда была в его сердце, он слышал ее голос, несмотря на то что, кроме него, его никто не слышал.
И случилось так, как предсказал Сангалла. Ведомый болью, Нестеус отыскал отца и убил в его собственном лагере. И никто из свиты князя не поднял руки, чтобы помочь Оримедесу. А затем присягнули на верность Нестеусу. С годами молодому воину удалось объединить степные племена, под конец ему подчинились даже уттикийцы. Однако Нестеусу так никогда и не удалось отыскать кобылу, с которой он смог бы зачать наследника. Не то чтобы был недостаток в претендентках на его расположение, но кентавр до конца своих дней оставался верен своей возлюбленной, жившей в его сердце. И так основанный им королевский род угас в день его смерти.
Однако сага о Нестеусе и Кирте обрела бессмертие, несмотря на то что история их любви длилась всего лишь одну зиму. Говорят, что когда весной с юга веет теплое дуновение Сангаллы и трескается лед на Сватье, иногда на каменистом берегу можно увидеть двух кентавров и тот, кто повстречает их, сыграет свадьбу еще до конца лета.
Цитируется по книге «Саги и сказки Земель Ветров»,
собраны и записаны мастером Этайном,
том 3 книги «Сказки Альвенмарка», с. 117 и далее
Последний долг
Несмотря на метель, на поминки пришли сотни гостей. Многие из них долго стояли лагерем у могильного холма и ждали.
Известие о смерти князя кентавров настигло Мелвина в Альвемере. Более трех лун он безуспешно разыскивал Шандраля. Казалось, земля разверзлась и поглотила эльфа вместе с его кобольдской свитой. Никто не знал, куда он бежал. Ходили дюжины слухов, и Мелвин проверил их все, но так и не сумел отыскать Шандраля. Отряд его уменьшился; осталось ровно столько, сколько могли унести крупные орлы. Элодрин перевербовал у капитана большую часть маураван — воинов и воительниц, с которыми он сражался на протяжении многих лет. С каждым новым ужасным известием о продвижении троллей сопротивление требованиям полуэльфа продолжать поиски Лейлин росло. Товарищи хотели присоединиться к королевскому войску, которое собиралось в Сердце Страны, или к повстанцам, которые под предводительством графини Кайлеен отчаянно пытались остановить продвижение серокожих. В глазах Мелвина их сопротивление было столь же бессмысленным, как попытка задержать несущуюся по склону горы снежную лавину, стоя на ее пути раскинув руки.
Несмотря на атаки воронов, он дважды пролетал над маршевой колонной троллей. Никогда прежде не видел волко-эльф такого огромного войска. Словно бесконечный черный червь, ползла армия молодого короля по заснеженной степи. И, похоже, ничто не могло ее остановить. Путь троллей был поразительно непредсказуем. Несмотря на то что общее направление было южным, серокожие то и дело отклонялись на восток или на запад, и было непонятно, какую цель они преследуют. Кайлеен собрала вокруг себя тысячи кентавров, пытаясь совершать нападения на обозы, которые должны были снабжать войско провиантом. Но обозов не было. Чем питались тролли, было совершенно непонятно. Ясно было одно: их воины крепки, и войско движется быстрее, чем можно было ожидать. Великаны не дробили силы, чтобы преследовать кентавров или штурмовать города Альвемера. После захвата Фейланвика все их солдаты собрались и начали неудержимое продвижение к Сердцу Страны.
Серокожие находились на расстоянии всего лишь нескольких недель пути от Тальсина. За несколько дней до этого Мелвин побывал в городе и видел панику. Все, кто мог, собирали вещи. Однако заснеженные перевалы Лунных гор, похоже, потребуют не меньшего количества жертв, чем осада города троллями. Похоже, весь мир был обречен на гибель. Надежды не было. Никто не мог понять, почему Эмерелль не покидает своего замка. Она должна была бы быть в Тальсине или нанести визит графине Кайлеен, чтобы напомнить, что та обязана повиноваться. Или, по крайней мере, появиться в новом войске, которое собиралось у Шалин Фалаха, чтобы вселить мужество в сердца воинов. Вместо этого королева приказала явиться ко двору ряд самых древних семей Альвенмарка вместе с детьми. Ко двору, ставшему пристанищем теней и страха с тех пор, как там поселилась Алатайя.
Вдалеке послышался жалобый звук луров. Когда кентавры появились в лагере у могильного холма, чтобы возвестить о скором прибытии князя, все гости поднялись. Две шеренги стояли вдоль дороги к могильному холму. Все были закутаны в плащи. Снег ложился на их плечи, и чем дольше они ждали, тем сильнее размывались различия между богатыми и бедными.
Мелвин поразился, сколь многие пришли, чтобы попрощаться с Оримедесом, причем несмотря на то, что в последние месяцы князь кентавров превратился в жестокого тирана, которого, по слухам, боялись даже старые соратники.
Среди гостей был и мастер Альвиас. Он вел переговоры с Кайлеен, которая тоже прибыла со своими мятежниками. Аякс, князь минотавров из Лунных гор, не позволил встать на его пути даже заснеженным перевалам и появился с большой свитой, чтобы попрощаться с Оримедесом. Из полководцев, которые прошлым летом собирались в Фейланвике, не хватало только Шандраля и Элодрина. Прибыл даже Катандер из Уттики со своей почетной гвардией из одетых в бронзу воинов.
Рядом с Мелвином стоял кентавр Сентор, ветеран боев в Филангане, который поразил всех при Мордштейне известием о гибели Олловейна. Его руки были обнажены и посинели от холода. По щекам Сентора бежали слезы. Казалось, он не стеснялся своего горя. В правой руке он сжимал кинжал. Почти у всех кентавров, которые были в числе гостей, было обнаженное оружие.
— Как умер князь? — сдавленно спросил Мелвин. Несмотря на то что говорил он шепотом, а сильный снегопад заглушал слова, собственный голос показался ему неестественно громким среди погруженных в траур гостей.
Оримедес был тяжело ранен во время битвы за Фейланвик. Почти вся его личная гвардия простилась с жизнью при попытке увести князя с поля боя и не отдать его тело троллям. С тем же упрямым мужеством, с которым Оримедес на протяжении всей своей жизни боролся с троллями, противился он и смерти. Он велел найти новых наемников, которые должны были охотиться на его сына, и еще раз повысил назначенную им самим награду за головы Нестеуса и Кирты.
Сентор склонился к Мелвину. Кентавр говорил шепотом; слезы то и дело заставляли его замолчать.
— Он был добрым, что бы о нем ни говорили. Был честным воином. Удары тролльских булав раздробили ему грудь. Сломанные ребра проткнули легкие. В принципе, он должен был умереть еще на поле боя, в этом вопросе все целители, которых мы позвали, были едины. — Старый воин печально улыбнулся. — На протяжении нескольких дней я думал даже, что он победит смерть. А потом началась гангрена. Он отказывался пить маковый настой, который готовили целители. Хотел оставаться в трезвом уме. Полтора месяца длился его последний бой. Мы постоянно бежали от продвигающихся вперед троллей. Если бы он мог спокойно полежать… — Голос Сентора сорвался. — Его смерть была ужасной. В бреду под конец он звал своего мальчика. Незадолго до смерти рассудок его снова прояснился. Он приказал оставить в покое Нестеуса и его жену. Охота закончена. Наконец-то. — Кентавр всхлипнул. — Ох уж этот упрямец! Если бы его сын был рядом с ним, он победил бы смерть. Наверняка!
В метели бронзовые луры снова запели о своем горе. На этот раз они прозвучали ближе. До ушей Мелвина донесся ясный перезвон серебряных колокольчиков. Полуэльф оглядел ряды ожидающих, терявшиеся в белом буйстве зимы. Между ними показалась тень.
Командир разведчиков узнал Катандера. Вместе с семью главами племен он тянул большие сани, на которых стоял Оримедес, устремив взгляд на свою могилу.
Мелвин содрогнулся. Княжеские сани были украшены сотнями колокольчиков, серебряные язычки которых пели погребальную песню. Почетный кортеж медленно вез Оримедеса, чтобы каждый из гостей мог заглянуть в лицо князя. Борода его за последние недели поседела. Большая часть волос выпала. Лицо избороздили глубокие морщины. Грудь была скрыта под белым холщовым доспехом. С плеч свисала пурпурная накидка, подол которой был вышит золотыми нитями. Князя подняли на козлы и привязали к ним за ноги. Спину поддерживало древко копья. Так он, даже мертвый, мог стоять на санях прямо.
Мелвин удивленно наблюдал за тем, как все гости стали делать на коже надрезы незадолго до того, как мимо них проезжали сани, и обрызгивать их своей кровью. На морозе она замерзала за несколько мгновений, покрывая сани красной ледяной коркой. Некоторые даже отрезали себе мочки ушей и бросали их на сани. Все это происходило в молчании. Слышны были только топот подков почетного эскорта, скрип полозьев саней на снегу и звонкие голоса колокольчиков.
Мелвин сжал кулак и выпустил когти из пазов на правой руке. Быстрым движением он провел четыре параллельные линии по левой ладони. Когда сани скользили мимо него, он прижал руку к покрытым кровью козлам.
Затем полуэльф присоединился к кортежу гостей, сопровождавших мертвого князя к могильному холму.
Наконец сани остановились возле деревянной платформы у подножия холма. Четыре воина-кентавра с обнаженными торсами, в знак скорби разукрасившие грудь и руки белыми змееподобными линиями, сняли князя с саней вместе с козлами. Когда они вошли в туннель, который вел к самому сердцу могильника, над равниной пронесся крик, исполненный боли и ярости, громкий, словно звуки фанфар.
Из метели вырвался отряд белых кентавров. Они показались Мелвину похожими на духов, порожденных ветром и льдами. Во главе скакали Нестеус и Кирта.
Толпа скорбящих расступилась перед изгнанниками. Они перешли на медленный шаг и перед насыпью остановились. Лишь Нестеус и Кирта подошли к мертвому князю.
Голосом, не терпящим возражений, княжеский сын приказал носильщикам поставить тело его отца. И те повиновались.
Нестеус подошел к нему и поцеловал умершего в обе щеки.
— Я прощаю тебя! — крикнул он так громко, что голос его был слышен далеко даже в такую метель.
Затем и Кирта поцеловала впалые щеки князя кентавров и громко произнесла:
— Оримедес, я прощаю тебя.
Мелвин услышал, как стоявший рядом Сентор глубоко вздохнул.
— Если бы только его отец не произносил того страшного проклятия… Разве можно желать лучшего сына?
— Катандер из Уттики, я зову тебя к себе! — твердым голосом выкрикнул Нестеус.
Князь выступил из похоронной свиты и подошел к насыпи.
— Мактор из Среброкопытных, зову тебя к себе! — Нестеус вызвал к насыпи еще нескольких князей.
— Мелвин с Головы Альва, я зову тебя к себе!
Полуэльф был потрясен.
— Иди туда, — подтолкнул его Сентор. — Это большая честь — иметь право войти в могильник князей.
Мелвин несколько неуверенно направился к возвышению. Не все встречали его приветливыми взглядами. Похоже, было непривычно, чтобы кого-то, не принадлежащего к числу кентавров, звали в могильник.
— Сентор, герой Филангана, я зову тебя к себе!
Мелвин порадовался за старого кентавра, которого позвали к князьям и вождям племен, чтобы проводить Оримедеса в последний путь.
Внезапно между вождями племен и носильщиками протолкался Катандер. Он что-то крикнул своему воину, стоявшему у подножия насыпи, и в воздух взлетел двойной меч. Полу-конь ловко поймал его и повернулся к Нестеусу. Мелвин выпустил стальные когти, понимая, что не успеет. Нестеус, пришедший безоружным, потянулся к мечу погибшего отца.
Вместо того чтобы напасть на княжеского сына, Катандер вонзил двойной меч в замерзшую землю.
— Ты последовал зову сердца. Я не могу винить тебя за то, что ты поступил честно. Если бы ты взял мою дочь в жены для вида, а на самом деле любил другую, то опозорил бы мой дом сильнее, чем сбежав с поминок Олловейна. — Он обхватил запястье Нестеуса в воинском приветствии. — За минувшие луны ты доказал свое мужество и ум. Это добродетели мужа, рожденного быть вождем. Своими деяниями ты тронул даже сердца моих воинов. Я знаю, что на краткое время ты нашел пристанище в Уттике. Давай же у тела твоего отца скрепим союз, которого он так хотел при жизни.
Мелвин удивленно задержал дыхание. Неужели Катандер снова попытается выдать свою дочь замуж?
— Я подчиняюсь тебе как военачальнику всех кентавров. Располагай моей тяжелой конницей, Нестеус, князь Земель Ветров. Они будут повиноваться твоим приказам. Я буду уважать тебя как военачальника и буду верен тебе. Но не ожидай от меня любви. Для этого ты слишком сильно обидел мою дочь.
На миг воцарилось молчание. Затем Мактор подошел к Нестеусу и принес ему клятву верности. Последовали его примеру и остальные князья. Когда последний из них принес присягу, тело Оримедеса снова подняли и в торжественном молчании внесли внутрь могильника.
В древнем склепе Мелвин почувствовал себя неуютно. Прошлым вечером Сентор кое-что рассказывал о княжеских могилах кентавров. Много веков назад они были построены лисьеголовыми. Сначала строили каменные могильные склепы, затем поверх них насыпали большой земляной холм. На каменные врата накладывалось мощное защитное заклинание, и после каждых похорон путь внутрь холма снова засыпали, так что могилы в конце концов выглядели как все остальные холмы, находившиеся на просторных равнинах Земель Ветров.
Было и еще кое-что, связанное с могилами человеко-коней. Тела, которые туда вносили, не разлагались. Таков был когда-то сделанный архитекторам лутинов заказ. Они должны были создать могильники, в которых тела мертвых князей и вождей племен могли спокойно пережить не одно столетие, ибо кентавры верили, что однажды альвы вернутся, чтобы сразиться в последней битве против своих восставших врагов. И если это случится, умершие князья и герои народа кентавров снова придут, чтобы драться на стороне создателей мира.
Вчера вечером эта история казалась сказкой, которую рассказывают для того, чтобы скоротать долгие часы зимнего вечера. Но здесь, внизу, она предстала перед Мелвином в ином свете. В воздухе витал тяжелый, почти оглушительный запах ладана и сосновых игл. И еще другой запах, который почти не чувствовался… Здесь пахло кровью!
У самого входа в склеп стояли прислоненные к деревянным козлам копья с бронзовыми наконечниками. Сентор взял одно из них себе.
Туннель, ведущий глубже в склеп, был слегка наклонным. На стены из светлого песчаника были нанесены простые рисунки. Они рассказывали о жизни кентавров: их кочевья со стадами, их военные походы, а одна из картинок, очевидно, изображала поминки.
Факелы неровно освещали туннель. В стенах были сделаны ниши. В них кое-где встречались мертвые соколы, прогоревшие факелы в почерневших серебряных клетках и уснувшие вечным сном собаки с покоящейся на лапах головой.
Высокий туннель резко повернул, и процессия оказалась в прямоугольной комнате, где на деревянных козлах покоились мрачные воины. Их тела опирались на древка копий. Мелвин обеспокоенно отметил, что в комнате было еще две дюжины козел, которые пустовали.
Князья и избранный почетный караул молча прошли дальше. Стук их копыт по каменному полу был единственным Звуком в могильнике.
Мелвин увидел засохшую кровь на древках копий и на полу среди мертвых стражей. Его внимание привлек влажный блеск. За одним из воинов на стене была кровь.
Воспитанник волков отошел в конец траурной процессии и ощупал стену. Руку окрасила свежая кровь. Полуэльф понюхал ее, затем лизнул ладонь… Сомнений быть не могло. Это не кровь кентавра! Кровь буйвола. Мелвин недоверчиво огляделся по сторонам. Что-то было здесь не так. Других свежих пятен крови он не, нашел.
Капитан разведчиков поспешил присоединиться к остальным. Процессия тем временем достигла круглого склепа со слегка изогнутым потолком. Здесь широким кругом стояли мертвые кентавры, в которых по оружию и одежде с первого взгляда можно было узнать князей. У некоторых глаза были открыты. Мелвину показалось, что они сердито глядят на нарушителей своего спокойствия.
Здесь запах ладана еще более подавлял. С каждым вдохом на языке оставался ворсистый привкус. Несколько лет назад полуэльф нашел вмерзшего в лед мамонта. Очевидно, животное давно погибло под лавиной. В его ноге торчало копье с бронзовым наконечником. Такое оружие не использовали уже на протяжении многих веков. И тем не менее мясо его оказалось довольно съедобным, когда оттаяло.
Мертвые князья в склепе напомнили Мелвину мамонта. Несмотря на то что здесь не было холодно, казалось, столетия прошли мимо усопших, не оставив следа. Только бронзовые нагрудники правителей затянула сине-зеленая патина. В остальном же ничто не указывало на то, сколько времени они ждут возвращения альвов.
Оримедеса поместили в круг мертвых князей. Воины, несшие умершего, покинули склеп. Остальные кентавры последовали за ними. Рядом с князем остался только Нестеус. Белый кентавр шепотом беседовал с отцом. При этом он слегка наклонял голову, словно прислушиваясь к чему-то.
По спине Мелвина пробежал холодок. Он вернулся в зал с мертвыми воинами. Там почетный караул помогал Сентору взобраться на козлы. Тонкими кожаными ремнями они привязали ноги старого воина.
— Что это вы творите? — Полуэльф хотел было броситься на помощь старику, но тот поднял руки, успокаивая молодого человека.
— Не тревожься за меня, друг мой. Мне оказана большая честь. На смертном одре Оримедес пригласил меня, как брата по оружию, отправиться с ним в последнее путешествие.
— Ты ведь не собираешься…
— Собираюсь. Я буду сражаться бок о бок с альвами в последней битве. Вместе с Оримедесом. — Глаза Сентора сияли. — Я старик. У нас большие потери. Сейчас я — последний из тех, кто выжил в Филангане. Наше время вышло. Скоро я стану обузой для племени. Лучше пойти этим путем. Он почетнее. — Ветеран развернул древнее копье с бронзовым наконечником, которое взял у входа в могильник, жалом к себе.
Мелвин услышал стук подков.
— Не задерживай его, — произнес Катандер. — Вам, эльфам, этого не понять. Вы рождаетесь заново, а мы нет. Есть только один способ вернуться. Только тот, кто вместе с нашими князьями в могильниках ждет конца времен, сможет восстать из мертвых. Остальных после смерти ожидает Ничто.
Сентор закрепил конец копья в углублении между каменными пластинами на полу. Только теперь Мелвин понял, что пропустил, когда впервые оказался в передней княжеской могилы. Кровь на полу вообще-то должна была насторожить его. Не свежая кровь буйвола, а засохшая, под мертвыми воинами. Они были еще живы, когда пришли сюда. И копья, поддерживавшие их, они вонзили в себя сами.
Нестеус вышел из комнаты, куда отнесли его отца. Взгляд его ожесточился. Проведенные в занесенных снегом степях луны, когда его травили, словно дичь, изменили полуконя.
— Я хочу попросить вас покинуть склеп, друзья мои. — Слова были подобраны вежливо, но тон молодого князя не оставлял сомнений в том, что это приказ.
Кентавры стали подниматься по коридору, который вел их обратно, навстречу зиме. Мелвин был рад, что может оставить склеп. Снова вспомнились пятна крови буйволов. Откуда они взялись? От запаха ладана царапало горло. Могильник хорошо окурили, как будто ладан должен был затмить другой запах.
— Мелвин, подожди меня. Останься!
Волко-эльф удивленно обернулся. Катандер, шедший последним в ряду кентавров, тоже услышал эти слова. Полуконь оглянулся, и меж густых бровей залегла еще одна глубокая морщина. Затем он пошел дальше и вскоре скрылся за поворотом туннеля.
Нестеус стоял рядом с Сентором. Старый кентавр протянул князю левую руку. Руку сердца. Правой он обхватил древко копья. Бронзовый наконечник был нацелен в сердце. Кентавры молча смотрели друг на друга. Губы старика шевельнулись, но он говорил так тихо, что Мелвин не сумел ничего разобрать.
Внезапно Сентор рухнул вперед. Раздался протяжный вздох, похожий на вздох облегчения, когда бронзовый наконечник копья исчез в его груди. Из раны брызнули фонтаны темной крови. Они забрызгали белого князя кентавров, стекли по древку копья. Под умершим появилась быстро растекающаяся лужа крови.
Прошло много времени, прежде чем поток крови иссяк. Нестеус до последнего держал руку старого воина. Наконец он высвободил пальцы из ладони мертвеца.
— Мы увидимся в день последней битвы. Для меня будет честью сражаться бок о бок с тобой и моим отцом.
В покинутой гробнице стук копыт князя звучал неестественно громко, когда он подошел к Мелвину.
— Спасибо, что остался.
Полуэльф коротко кивнул. В принципе, он не был излишне чувствительным, но предпочел бы не быть свидетелем этой смерти.
Казалось, Нестеус угадал его мысли.
— Теперь ты считаешь нас жестокими варварами, да?
— Он был сильным воином. Наверняка мог бы прожить еще много лет.
— Он не мог отказать моему отцу в просьбе. Большая честь — быть избранным князем для сопровождения в смерти.
— Какая награда! — возмущенно произнес Мелвин. — За верность получить приказ совершить самоубийство. Ты станешь таким же тираном, как твой отец?
Нестеус цинично улыбнулся.
— Не беспокойся, я не стану приглашать тебя сюда, когда мой час будет близок. А что касается отца, то я не думаю, что ты знал его по-настоящему хорошо. Может быть, вы сражались вместе при Мордштейне или в других местах, но душу его ты не познал.
— Действительно! Я никогда не думал, что он натравит на тебя убийц. За последние луны я многое узнал о твоем народе. Теперь я понимаю, почему эльфы воротят от вас нос.
— Вот как, ты понимаешь… — печально произнес белый кентавр. — Не думаю. Сейчас я доверю тебе тайну, которая не должна покинуть эту могилу. Тайну, которую я не разделил даже со своей женой, хотя, подозреваю, она догадывается. Мой отец был негодяем, но сердце у него было на нужном месте. Он был одержим идеей, что все кентавры должны сражаться под руководством одного военачальника. Бесконечная вражда между нашими племенами, скотокрадство, кровная месть и постоянные стычки с уттикийцами — все это ослабляет наш народ. Со времен Филангана отцу стало ясно, какую опасность представляют тролли. И он знал, что их поход на юг — лишь вопрос времени. Серокожих слишком много для Снайвамарка, и им нужно мясо наших стад. До сих пор они посылали лутинов и платили за наше мясо. Но сколько это может продолжаться? Мы должны быть сильны. Если мы не объединимся, они истребят нас, племя за племенем. Когда Катандер предложил поженить его дочь Елену и меня, отец понял, что все его планы будут разрушены. Он не мог просто отказаться от предложения, не обидев Катандера. Того, что вместо Елены я женился на женщине, происходящей не из могущественного племени, уттикиец не понял бы никогда. А отец знал меня очень хорошо и
понимал, насколько решительно я воспротивлюсь свадьбе. Ты считаешь нас варварами, Мелвин, но знал ли ты, что мой отец обожал играть в фальрах? Под конец он превратил свою жизнь в партию, а нас — в фигурки на игровом поле. Помнишь, как ты удивился, когда Артаксас пошел с нами на праздник? Мой отец подкупил его. Ламассу был щедро вознагражден за службу. Ничто не было предоставлено на волю случая. Даже клятва, которую принес мой отец. Обязываясь перед сотнями свидетелей пить на протяжении многих дней, он дал нам с Киртой фору. По крайней мере самые честные из кентаврийских воинов не могли покинуть застолье. Тем самым они оскорбили бы погибшего Олловейна и отца. Но мой отец сделал кое-что еще. — Белый кентавр улыбнулся. — Он призвал духа-хранителя для меня и для Кирты. В первый же час после побега я почувствовал, что за мной постоянно наблюдают. Тебе знакомо это чувство? Кажется, будто что-то щекочет шею. Ты совершенно точно знаешь, что где-то за спиной есть пара внимательных глаз. И так продолжалось в течение недель. Затем настал день, когда нас настигли изгнанники. Битва была смертельной. Они были в отчаянии, как и мы. Золото моего отца обеспечивало отверженным будущее. Кирта была рядом. Я видел удар меча, направленный в ее сердце. Но не успевал отразить клинок. Троих из пятерых противников мы одолели, но смерть была неминуема. И тут с противным хрустом стрела пронзила голову воина, который едва не убил жену, и та отделалась легкой царапиной. Я сразил последнего врага. А потом мы заметили его, нашего спасителя. Фигура в белом, среди заснеженных берез. Эльф. Мы видели друг друга лишь доли мгновения. Но я знал, что он по-прежнему рядом. Это он десять дней назад принес нам известие о смерти отца. Мы нашли пристанище в племени Кирты. Мой отец нанял Фингайна, охотника из народа мауравани, живую легенду даже среди своих. Он рассказал о том, о чем я давно догадывался. Он шел за нами с того самого дня, когда произошла ссора на холме. Он защищал нас. Теперь он отправился в новый бой. Куда ведет его путь, он сказать не пожелал.
Мелвин покачал головой.
— Что за безумие? Твой отец назначает цену за твою голову и в то же время нанимает известного лучника, чтобы защитить тебя? Это же полнейшая чушь!
— Такова логика власти. Мой отец знал свой народ. Он знал, сколь многие сердцем будут на моей стороне. Одинокий воин, бросающий вместе со своей возлюбленной вызов зимней степи, преследуемый жестокими охотниками… Это похоже на одну из наших сказок. Даже для самых бедных пастухов важнее было приютить нас на вечер у костра, чем принять золото моего отца. Оримедес знал, что мое княжество будет крепче благодаря его инсценировке. Ты сам видел, что даже Катандер встал на мою сторону. Со смертью отца его мечта исполнилась. Племена кентавров будет вести один военачальник.
Мелвин обдумал эту историю. Ему не понравилось, как был обманут целый народ, то, как разожгли его чувства, а потом построили интригу на любви и верности.
— То, что ты мне рассказал, я оставлю в этой могиле. У меня только один вопрос: что ты знал об этом?
— Когда Артаксас рассказал нам, что Оримедес пообещал ему золото за наше спасение, я начал догадываться, что отец ведет двойную игру. Но что мне было делать? Путь назад был отрезан. Кстати, твой товарищ не хотел брать деньги. Он сказал, что ему приятно стать одним из главных героев в самой великолепной комедии, о которой он когда-либо слышал. Странный он парень, этот ламассу.
— А если бы убийцы принесли Оримедесу ваши с Киртой головы?
Нестеус улыбнулся.
— Наши сказки всегда хорошо заканчиваются. Ты не хочешь так же хорошо закончить с вопросами?
Мелвин подошел к кентавру и отвесил ему дружеский тумак.
— Рад снова видеть тебя целым, негодяй ты этакий! И я пообещаю кое-что: я никогда больше не пойду на праздник вместе с Артаксасом!
— Тогда мне придется запереть тебя здесь, потому что он ждет нас на поминках. Лутины притащили для праздника целые горы мяса.
Полуэльф поглядел на свежее пятно крови на стене.
— Вы здесь приносили буйвола в жертву мертвым?
Князь удивленно поглядел на него.
— Нет, с чего ты взял?
Крадущийся
Нехорошо это — быть слугой! Все на празднике, и только ему нельзя пойти, с грустью подумал Клавес. Элийя строго-настрого запретил даже приближаться к человеко-коням. А потом напомнил, что слуги вопросов не задают. Наверное, Клавес плохой слуга. Если уж ему нельзя задавать вопросы лутинам, то, по крайней мере, он будет спрашивать себя, почему все так изменилось с тех пор, как они здесь. Он чувствовал, что лутины испытывают страх. Почему они вообще пришли сюда, если боятся этого места?
Целую зиму стадо шло с придурочными троллями, и ему строго запретили убивать этих ребят. Ему даже пришлось отдать Элийе свой меч. Тот очень разозлился на Никодемуса из-за того, что тот взял Клавеса на поле сражения.
Они то и дело открывали для придурочных троллей холмы и выносили оттуда мясо. Придурочные тролли жрали даже человеко-коней, которые были в холмах. Наверное, они готовы жрать все. И всегда голодны. Только его не любят, огорченно подумал Клавес. Элийя приказал ему постоянно носить облегающую шапку. Она была настолько узкой, что давила на уши! Когда он надевал ее, ему было больно. Кроме того, сверху к шапке пришили большие лошадиные уши. Выглядели они очень внушительно! Но слышать он лучше не стал, потому что они ведь были на шапке.
Должно быть, Клавес очень глуп. Он так по-настоящему и не понял, зачем они здесь. Что-то должно было оставаться в тайне. Так приказал король перед огромным количеством придурочных троллей. Клавес понимал, что лучше соглашаться, если вокруг много придурочных троллей. Поэтому Элийя и стадо пришли сюда. Лутины открыли холм, а придурочные тролли обедать не пришли.
Это была чертовски трудная работа — раскапывать окаменевшую от мороза землю. Обычно этим делом занимались придурочные тролли. А потом пришлось вытаскивать все мясо. Так много мяса!
Они унесли его на довольно большое расстояние от холма и сложили в кучу посреди лагеря, а потом покрыли ее снегом. Когда пришли первые человеко-кони, Элийя приказал подарить им мясо. Парочку разделанных буйволов. Гора посреди лагеря от этого почти не уменьшилась. Там было слишком много мяса! Они не могли взять его с собой. Даже если бы у рогатых ящериц были рядом все их братья, племянники и сестры, этого оказалось бы недостаточно для того, чтобы унести мясо.
Человеко-коней с каждым днем становилось все больше и больше, гора мяса постепенно уменьшалась. Сегодня у холма, где было мясо, был праздник. Клавес не имел права там показываться, но наблюдал издалека. Собралось много странных созданий. Воины с острыми рогами, более крупные, чем придурочные тролли. А еще пришли человеко-кони, которые могли распадаться.
Некоторые лутины тоже владели этим заклинанием. Они становились единым целым с пони в лагере, а когда им надоедало бегать по заснеженной степи, снова распадались. Однажды Клавес попытался научиться этому, но пони так сильно лягнул его, что он потом три дня хромал. Он ведь не волшебник, а всего лишь слуга!
Он не понимал только одного: почему лутины боятся. А потом еще была эта странность, случившаяся сегодня после полудня. Парень, такой же страшный переросток, как и Клавес, бродил вокруг лагеря рогатых ящериц. Он сильно напугал Элийю. После этого комендант пришел к слуге. Принес ему большой меч. Должно быть, этот меч был зачарован! Клавес погладил рукоять. Обхватил пальцами, и ему показалось, что она всегда была частью него. Еще лучше, чем тот нож, которым он убил придурочного тролля. Элийя пообещал, что он сможет оставить его себе. А потом Элийя велел принести ему красивые белые одежды. Они были как раз ему впору. Клавес до сих пор этому удивлялся. Обычно он вынужден был носить одежду, которая ему не очень подходила. И она была такой удивительно теплой!
Клавес мечтательно улыбнулся. Если он хорошо сделает свое дело, то спросит Элийю, можно ли будет оставить себе одежду. Никому больше в стаде от нее проку нет. В конце концов, ни у кого нет таких до ужаса длинных рук и ног.
Клавес потянулся. Несмотря на то что он лежал на толстой мягкой шкуре, он постепенно замерзал. Он поглядел на множество костров, горевших вокруг могильного холма. Постепенно звуки стихали. Они жрали, как придурочные тролли, эти человеко-кони и остальные. Похоже, Элийя беспокоился зря. Он опасался, что тот, кто бродил вокруг их лагеря днем, может вернуться и попытаться проникнуть в лагерь, когда все уснут.
Клавес почесал тесную шапку. Если бы только уши так не болели! И ко всему прочему, на лицо пришлось натянуть белую маску. Элийя был добр к нему! Он опасался, что лицо обветрится, если он просидит на страже целую ночь. В конце концов, у него ведь нет на лице такой красивой шерстки, как у лутинов.
Клавес задержал дыхание. Шорох! За спиной! Он бесшумно обернулся. Длинный нож скользнул ему в руку. Какое чудесное ощущение!
На фоне снега появилась небольшая фигурка. Существо что-то тащило. Несмотря на темноту, Клавес разглядел широкий вышитый шарф. Ганда! Она относилась к нему особенно хорошо, хотя была довольно странной лутинкой. Служить ей ему никогда не разрешалось. И иногда, когда было особенно холодно, она забирала его к себе в палатку, несмотря на то что Элийя это строго-настрого запретил. Клавес помнил, что он тоже был там, когда все тело слуги горело от боли. Иногда Ганда натирала его маслом и странной липкой штукой, и боль постепенно отступала. Она великая волшебница! Когда стадо отправляется в путь, она всегда создает врата в воздухе. А за ними — тьма. Остальные лутины вели себя на удивление тревожно, когда нужно было проходить через эти врата. И рогатые ящерицы тоже. Но все говорили, что, если пройти через темноту, можно продвигаться вперед гораздо быстрее.
Клавес огляделся по сторонам. Может быть, стоит посоветовать Элийе идти со стадом только ночью? Тогда тоже можно продвигаться вперед быстрее и не придется проходить через врата.
Ганда присела рядом с ним на шкуру. Она принесла завернутый в лоскутья горшок, от которого шел пар.
Клавес с благодарностью стал греть руки о горшок. Затем принялся осторожно пить маленькими глотками. Тепло опускалось внутрь. Снега в эту ночь почти не было, но с севера на равнину дул ледяной ветер. Несмотря на теплую одежду, тело совсем онемело от холода.
Ганда не произнесла ни слова. Она просто сидела рядом и смотрела на него. Так она вела себя почти все время. И выглядела при этом печальной. Иногда он корчил рожи, чтобы она рассмеялась. С детьми это всегда работало. Клавес не мог толком понять, что он сделал не так, почему Ганда смотрит на него с такой грустью. Он точно что-то сделал не так! Он ведь глуп!
Движение в снегу отвлекло. Он сжал губы и пригнулся к земле. Элийя снова предугадал события. Он ведь умный. Несмотря на то что крадущийся двигался на четырех лапах, как собака, Клавес тут же узнал его. Странный парень. Сегодня днем он ходил совсем не так. Тогда Клавес радовался тому, что увидел существо, похожее на него. Было приятно знать, что среди всех лутинов, придурочных троллей, рогоносцев и человеко-коней бродит существо, такое же, как он.
Увидев распадающихся человеко-коней, Клавес сначала подумал, что таких, как он, много. Но потом сообразил, что ошибался. Они умеют колдовать! Могут заставлять ходить вместо себя лошадиные ноги, чтобы не уставать. Они были совсем не такими, как он, хоть внешне слегка походили на него. И крадущийся тоже не такой. Может быть, Клавес глуп, но, как собака, он не бегал никогда!
Порывистый ветер несся над заснеженной землей, гоня перед собой белую снежную пелену. Есть и еще кое-что, в чем он превосходит пушистоголовых, с гордостью думал Клавес. Он может бегать по покрывшемуся коркой снегу, не проваливаясь. Может двигаться почти бесшумно. Настало время остановить крадущегося, пока тот не добрался до лагеря.
— Будь осторожен, — негромко произнесла Ганда.
Клавес улыбнулся. А потом осознал, что его лицо скрыто за белой маской. Она не увидит улыбку. Он обнажил длинный нож и, пригнувшись, побежал.
Внезапно крадущийся остановился.
Клавес скользнул к земле, прижавшись к ней, словно кролик, который надеется укрыться от парящего в высоте сокола.
Крадущийся поднял голову. Так двигается принюхивающаяся собака. Клавес удивился. Чужак в снегу был похож на него больше любого другого существа, с которым он до сих пор встречался. Если бы он только не вел себя, как собака! Наверняка он тоже слуга, промелькнуло в голове у Клавеса. Но кто же его хозяева?
Жаль, что придется его убить. Он предпочел бы поговорить с ним. Может быть, ему никогда больше не доведется встретиться с существом, настолько на него похожим? Может быть, он единственный такой же?
Крадущийся выпустил из рук длинные когти. Клавес испуганно задержал дыхание. Это что еще за колдовство?
Ответ не заставил себя долго ждать. Крадущийся заметил его. Осторожно, пригнувшись, он приближался.
— Что тебе здесь нужно?
— Элийя говорит, я должен убить тебя, как придурочного тролля.
Слова не произвели на крадущегося никакого впечатления.
— И что, ты попытаешься?
Клавес растерялся. Неужели он действительно должен убить единственное существо, хоть немного похожее на него? У крадущегося даже шерсть на голове была цвета солнца, как у него самого.
— Уходи! Не подходи к стаду!
— Почему?
— Элийя не хочет этого.
Крадущийся склонил голову набок. В его красивой шерсти на голове запутались снежинки.
— И ты действительно думаешь, что можешь… убить меня, ослоухий придурок?
— Это лошадиные уши, — просветил Клавес?
Крадущийся атаковал без предупреждения. Он был намного быстрее придурочного тролля, которого зарезал Клавес. Длинные когти намеревались вырезать сердце Клавеса.
Слуга откинулся назад, но сталь все равно скользнула по ребрам. Боли он не почувствовал. Только теплую кровь, сочившуюся в его новые красивые одежды.
Клавес упал спиной в снег, перекатился на бок и тут же снова вскочил на ноги. Его длинный нож поймал когтистую руку.
Крадущийся попытался вывернуть нож из его руки, зацепив его за когти. В то же время другой рукой он наметил удар в живот Клавеса.
Слуга вспомнил лицо придурочного тролля, когда из его тела падали голубоватые змеи. Он так не умрет. Вместо того чтобы отпрянуть, Клавес сделал шаг вперед и блокировал атаку рукой. А затем наклонился в сторону и вложил в движение всю свою силу.
Послышался сухой щелчок. Крадущийся приглушенно вскрикнул.
Крадущийся хорошо умел убивать. Он отпрыгнул назад. Его левая рука, когти на которой только что еще сдерживали длинный меч, обвисла плетью. И тем не менее он не пытался сбежать.
Кровь, пропитавшая красивые одежды слуги, тем временем стала холодной как лед. Клавес чувствовал небольшое головокружение. Тяжело будет дотащить крадущегося до лагеря рогатых, как приказывал Элийя.
Клавес прижал левую руку к груди. Между пальцами текла кровь. Там, где образовалась тонкая ледяная корочка, одежда потрескивала. Нужно заканчивать побыстрее.
Проклятый проныра и не думал бежать! Если бы он сделал это, Клавес не стал бы преследовать его, несмотря на то что Элийя строго приказывал это сделать.
Крадущийся снова атаковал. Он сильно размахнулся, намереваясь вспороть слуге живот. Клавес отступил немного в сторону. Со смертоносной быстротой крадущийся изменил направление удара, его когти устремились вверх, намереваясь разорвать горло.
Сталь звякнула о сталь. Клавес не смог лишить удар всей его силы. Когти царапнули подбородок.
На миг они взглянули в глаза друг другу. Клавес увидел ярость в лице противника.
— Кто ты?
— Клавес, убийца.
Он нанес крадущемуся удар кулаком по сломанной руке. Парень застонал. Его правая рука с когтями дернулась вперед, но Клавес удержал ее длинным ножом. В немой ярости они мерились силами.
А затем крадущийся отступил. Недостаточно быстро. Длинный меч описал сверкающую дугу. Крадущийся еще пытался защититься от атаки. Сталь снова звякнула о сталь. Длинный нож немного повернулся, едва не вырвавшись из руки Клавеса. А потом угодил в голову крадущемуся.
Парня отбросило в сторону, он упал в снег.
Клавесу было дурно. Он не хотел смотреть на крадущегося. И сил тащить его к рогатым не было. Он наклонился и в доказательство своей победы срезал когти.
Груда камней
Туман скрывал большой парусник и две галеры, почти бесшумно рассекавшие воды фьорда. Белый сокол приземлился на поручни трехмачтового судна «Морской путешественник». Элодрин заметил, что янтарного цвета глаза животного поглядели на него чересчур рассудительно. Сокол моргнул.
На кормовом возвышении «Морского путешественника» стояла узкая кровать. Там, растянувшись, словно мертвый, лежал граф Фенрил, скрестив на груди руки.
Сокол издал долгий пронзительный крик. Где-то в темноте ему с вызовом ответила чайка.
Элодрин вгляделся в туман. Нахтцинна была совсем рядом. Они достигли бухты, где кобольды построили для своих хозяев-троллей могучую крепость. Если бы князь не вызвал туман, их бы давным-давно обнаружили. Эта часть плана сработала. Но пришли ли люди? Выставили ли достаточное количество воинов? Необходимость полагаться на них была для князя настоящей головной болью. Они столь же ненадежны, как и кентавры. Хоть и рассказывала ему Йильвина о неистощимой ненависти короля Фьордландии к троллям, но достаточно ли мужественен Альфадас для того, чтобы еще раз провести свое войско по золотой сети? И даже если он отважится на такой шаг, удастся ли ему повести своих воинов тропами альвов?
Для хорошего плана слишком много вариативного. В худшем случае против троллей выступят одни мауравани, но их слишком мало, чтобы выманить воинов из Нахтцинны.
Веки Фенрила затрепетали. Он глубоко вздохнул.
Элодрин нервно барабанил пальцами по поручням. Он знал: требуется время, чтобы душа, летавшая с соколом, полностью вернулась к эльфу. Князь приморских земель был рад, что поход троллей закрыл графу Фенрилу путь в Карандамон. Когда выяснилось, что тролли всеми силами стремятся на юг и непосредственной опасности для княжества в вечных льдах не представляют, сокольничий присоединился к князю. Конечно, Элодрин не полностью посвятил его в свои планы. Точно так же, как не все знала и Йильвина. Оба слишком долго сражались с Олловейном и не восприняли бы факт, что иногда можно победить, только если принесешь в жертву своих друзей и будешь жесток.
Шалавин и пятьдесят других избранных воинов выстроились вдоль поручня, ожидая приказа к атаке. Не считая поясов с оружием, они были обнажены. Элодрин цинично улыбнулся, вспомнив о всем известном недостатке Олловейна. Может быть, он и был лучшим мечником Альвенмарка, но в этой операции принять участие не смог бы. Каждый воин должен уметь закутаться в согревающий плащ магии. Единственный плащ, который не помешает во время выполнения задания.
Даже Элодрин был обнажен. Его тело было мускулистым и безупречным. Ледяной ветер трепал его длинные белокурые волосы. Широкая красная перевязь пересекала грудь наискось. Оружие князь носил за спиной. Кожаный мешочек с янтарином наряду с оружием был единственным грузом, который он на себя взвалил.
Глубоко вздохнув, Фенрил резко сел. Граф моргал. Удивленно оглядывался по сторонам. Его руки подрагивали, словно он по-прежнему крылат.
— Что ты видел, друг мой?
Фенрил пристально поглядел на Элодрина. В его взгляде еще оставалось что-то от хищной птицы. Князь приморских земель не особенно уважал заклинания, позволявшие эльфу становиться единым целым с животным. Это не может продолжаться долго. Конечно, такие заклинания плетутся только на свое животное души, существо, с которым и без того есть глубокая связь. Однако Элодрин придерживался мнения, что в конечном итоге души животного и эльфа соединятся. Вот так, как происходило сейчас с Фенрилом, которые все еще думал, что находится в теле сокола.
— Фенрил?
Взгляд эльфа прояснился.
— Они там, я имею в виду людей. Их много. Очень много. Тролли идут им навстречу. Я был к ним настолько близко, что смог подслушать. Ими командует вожак стаи Горнбор. Их около тысячи. В одиночку люди не смогут победить. Здесь гораздо больше троллей, чем мы ожидали. Можно подумать, что Оргрим опасался нападения.
Элодрин раздраженно отмахнулся.
— Чепуха! Откуда ему знать об этом? — Он сам до последнего не знал, стоит ли восставать против Эмерелль. — Как думаешь, сколько троллей осталось в Нахтцинне?
— Воинов? Вряд ли больше сторожевого отряда. Остальные уже слишком далеко, чтобы заметить, что мы атакуем башню. Очень скоро они наткнутся на людей. Но, быть может, до битвы дело вообще не дойдет. С востока приближается буря. Если люди не найдут укрытия, они будут гибнуть сотнями.
Элодрин скрыл раздражение. Этот Альфадас и его солдаты постепенно превращаются в обузу. Впрочем, троллей они из замка выманили. Все остальное второстепенно. Если налет удастся, они смогут найти пристанище в крепости троллей.
— Мы атакуем, граф. Настоящим я передаю тебе командование флотом. — Элодрин обернулся к воинам, стоявшим у поручней. — Много лет назад герцог Оргрим возглавил атаку на Филанган, проникнув с горсткой отборных воинов в сердце крепости по тайным путям. Сегодня мы таким же способом атакуем его замок. Отомстим троллям за Филанган!
Не было ликования и самоуверенных ухмылок, с которыми, как доводилось видеть Элодрину, шли на битву кентавры. В глазах тех пятидесяти, которых князь отобрал для первой атаки, горела холодная ярость. Они потеряли родных и близких в боях за Снайвамарк. В каждом из присутствующих Элодрин был уверен: они утратили чувство романтического рыцарства.
— Следуйте за мной! — приказал он, перемахнул через поручни и нырнул в ледяную воду.
Холод обжег кожу, но уже через удар сердца согревающее заклинание, с помощью которого командующий защитился, подстроилось под изменение температуры. Вокруг него образовались тысячи серебристых водяных жемчужин, создавая изолирующий слой.
Вокруг элегантно входили в воду воины. Словно тюлени на охоте, скользили они вверх по фьорду. Ночь и туман скрывали их от взглядов троллей.
Отряд вела Шалавин. На руках и ногах у нее были браслеты со светящимися перламутровыми янтаринами, и все могли следовать за ней в темных водах фьорда.
Фингайн разведал путь, по которому они шли, два года назад. Легендарный герой Фародин рассказывал сокольничему, как попал в Нахтцинну, когда убил Оргрима в его предыдущем воплощении. Эти тайные тропы приведут их теперь в сердце крепости.
Туман над ними рассеялся. Элодрин видел, как покачиваются на волнах корпуса кораблей. Он вынырнул и с любопытством поглядел на Нахтцинну, возвышавшуюся над каменным молом, выходившим далеко в воды бухты. Крепость Оргрима представляла собой огромную, до самого неба, башню, росшую из отвесных выступов скалы. Свинцово-серое небо поглощало все цвета. Казалось, мир состоит только из оттенков черного и серого. Слабый свет пробивался через оконные ниши, занавешенные тонко выскобленными звериными шкурами, чтобы защитить жителей от зимнего ветра. Башня Оргрима отличалась от остальных тролльских крепостей, которые видел князь. Она походила на более грубую, мрачную копию замка Эмерелль в Сердце Страны. Окруженная по сторонам колоннами и арочными контрфорсами, башня поднималась к облакам, которыми было затянуто небо. В некоторых местах колонны торчали из стен, точно огромные шипы. Сотни окон пронизывали постройку совершенно бессистемно. Кто бы ни создал эту крепость, он был великим архитектором, но все свое умение потратил на то, чтобы творение выглядело мрачным и угрожающим.
Пять черных тролльских галеас были пришвартованы вдоль длинного причала. До сих пор Элодрин цеплялся за слабую надежду на то, что, возможно, Фенрил ошибся, летая в образе сокола. Ведь птицы не умеют считать! Но теперь стало ясно, насколько надежда беспочвенна. На пяти галеасах можно было перевезти даже больше воинов.
Князь снова нырнул. Остальные пловцы виднелись вдали размытыми силуэтами. Он отогнал все тревоги и сосредоточил силы на плавании. Размеренными, сильными движениями он стал нагонять своих. А затем прошел через темное отверстие в портовом волноломе, построенном прямо над скалистым дном бухты.
В узком туннеле Элодрина накрыла паника. Легкие горели, воздух скоро закончится. Его окружала полнейшая темень. Плечи царапала грубая скала. Князь повернулся и ударился головой о край. Испуганно выдохнул. Попытался выпрямиться, упершись руками и ногами. Он потерял ориентиры. Где верх, где низ? В каком направлении он попадет глубже в скалу? Какой путь ведет назад в бассейн гавани?
В темноте загорелся свет. Матовый, далекий. Делая неловкие движения, Элодрин поплыл ему навстречу. Свет стал ярче. Матово-желтое мерцание… Над ним заблестела гладкая поверхность воды.
Оттолкнувшись в последний раз, князь наконец снова смог дышать. С трудом переводя дух, он жадно хватал воздух. Эльф оказался в просторном гроте. Вода поблескивала, словно черное зеркало. Стены вокруг были белыми от извести. В скалы были вставлены янтарины, источавшие теплый желтоватый свет.
Князь ощупал лоб. Он кровоточил. На несколько ударов сердца закрыл глаза. Элодрин пытался не думать о том, что над этим гротом возвышаются зубец скалы и огромная башня. Он заперт в камне, точно крохотное животное, которых иногда находят в прозрачном янтаре.
Глупости, мысленно отругал князь себя. Есть туннель в гавань и дюжины других туннелей, ведущих из грота наверх, в башню троллей. Как и в большинстве замков, построенных кобольдами, здесь был лабиринт переходов и потайных комнат. Второй скальный замок, где слуги могли передвигаться, скрытые от взглядов господ. Кобольды, создавшие это место, давно исчезли. Но их наследие обречет троллей Нахтцинны на погибель.
Элодрину удалось подавить приступ паники. Он заставил себя дышать ровно. Повсюду вдоль берега двигались эльфийские воины.
Размеренными гребками князь подплыл к плоскому камню и подтянулся. Ему навстречу поспешила Шалавин. Она взглянула на ранку на голове Элодрина, но воздержалась от замечаний.
— Неожиданная трудность, князь.
Элодрин раздраженно нахмурился. Гулкая боль напомнила о ране.
— Какая?
— Кобольдский туннель. Кто-то заполнил его камнями. До сих пор мы не сумели найти пути наверх.
На шелковых веревках
Кадлин натянула тетиву до самой щеки, а затем оперенная черным стрела отправилась в полет. Девушка целилась в тролля с огромной головой, который, размахивая оружием в обеих руках, прорвал строй воинов с длинными копьями.
Порывистый ветер принялся трепать плащ Кадлин, закрутил стрелу. Та пролетела более чем в шаге от тролля. Беспомощно ругаясь, девушка нащупала колчан, висевший у нее на боку. Половину стрел она уже выпустила, и они не причинили никакого вреда.
Охотница чувствовала себя жалкой. Она стояла на краю отвесного утеса в более чем сотне шагов над полем битвы. Здесь она была в относительной безопасности, но вынуждена была беспомощно наблюдать за бойней.
Король Альфадас привел более трех тысяч воинов в узкую, окруженную скалистыми утесами долину, расположенную неподалеку от замка троллей. Когда они вернулись в Фирнстайн, призвали всех мужчин в окрестностях, способных держать оружие. Многие из них были простыми крестьянами или ремесленниками. Большую часть воинов составляли копьеносцы. Их оружие было в полтора раза длиннее роста взрослого мужчины. Копьеносцы выстроились в плотные соединения и выставили копья вперед. Они представляли собой практически непреодолимое препятствие, пока им удавалось держать строй.
За стеной копий ждали три подразделения алебардщиков. Это оружие было придумано для боя против троллей. Топор насаживали на очень длинное древко, чтобы получить дополнительное пространство между собой и троллем в бою. Воины должны были атаковать, если троллям удастся прорвать боевой строй копьеносцев. И работы у них было полно, поскольку все больше и больше троллей прокладывали себе дорогу сквозь ряды детей человеческих; распространяющаяся паника продолжала увеличивать бреши в строю.
Пальцы Кадлин онемели от холода. Дрожа, она положила новую стрелу на тетиву. На глаза наворачивались слезы, настолько беспомощной и разъяренной чувствовала себя девушка. Погода ломала все ее планы! Для этого времени года было слишком холодно! Сегодня утром семнадцать мужчин не встали после ночного сна. У дюжин были обморожения на руках, ногах и лицах.
Кадлин в отчаянии глядела на сотни всадников, скрывавшихся в лощине на довольно большом расстоянии от поля сражения. Это были лучшие бойцы королевства. Ими командовал сам Альфадас. Они атакуют, когда тролли решат, что победа близка. Там, внизу, был Бьорн. Горло девушки сжалось от страха. Ее Бьорн! Кавалерия не могла видеть то, что видела охотница. В узкой долине были сотни троллей. Серокожих слишком много! Если вскоре не подойдут эльфы, битва превратится в резню! А она обречена беспомощно наблюдать сверху?
— Мы должны подойти ближе! — крикнул командующий эльфийскими стрелками.
Он говорил по-фьордландски со странным певучим акцентом. И казался неподобающе спокойным. То, что у ног эльфа гибли сотни людей, казалось, нисколько не трогало его. И вообще, что это значит — нужно подойти ближе? Воины и так уже стоят на краю утеса. Еще один шаг — и они рухнут в пропасть!
— Думаешь, нам стоит убивать троллей собственными телами, если уж мы не можем убить их стрелами? — закричала она на командующего.
Кадлин сознавала, что вымещает на нем свою беспомощную ярость, и в то же время радовалась, что нашла себе жертву. На эльфе была тонкая белая рубашка с пришитым к ней капюшоном. Была белой и остальная одежда мауравани. А еще перевязь, колчан со стрелами и лук были под цвет снега. С расстояния в несколько шагов в легкой метели он был невидим. Воины его свиты тоже были в белом. Было у них еще кое-что общее. Все они были одеты слишком легко. Может быть, эльфы умели защищаться от холода с помощью какого-нибудь заклинания. Но именно это в глазах девушки не давало им права вести себя столь высокомерно, как вели себя они. Эльфы не упускали ни единой возможности показать воинам Альфадаса, что во всем превосходят детей человеческих. Гости из Альвенмарка могли дольше идти по снегу, лучше стрелять, и, казалось, даже в горах вокруг Фирнстайна они ориентировались лучше, чем люди, живущие здесь уже не одно поколение.
Но что это за достижения, если магия позволяем выжить без труда? Кадлин презирала маураван! Если можешь ходить по глубокому снегу, вместо того чтобы с трудом прокладывать себе путь, если не чувствуешь жгучего холода и засыпаешь, не опасаясь не проснуться на следующее утро, если у тебя зачарованные луки, с которыми никогда не промахнешься, то каков твой собственный вклад, чтобы можно было что-то себе воображать? Никакого!
Эльф с небесно-серыми волчьими глазами улыбнулся ей.
— Если бы твои глаза были стрелами, мы бы уже выиграли битву. Конечно, если бы ты стреляла в троллей, а не в меня.
— Если ты подойдешь к троллям ближе с края утеса, я с удовольствием последую за тобой. — Кадлин указала на пропасть. — Конечно, я оставляю тебе право пойти первым.
Улыбка эльфа стала еще шире.
— Ловлю тебя на слове. — Он запустил руку под свою снежную рубашку и достал оттуда белый моток веревки.
Другие мауравани тоже приготовились. Некоторые лучники вбивали в скалу тяжелые крючья и закрепляли на них веревки. Затем первый заскользил вниз, спиной вперед. Он опускался на белой веревке с головокружительной скоростью, пока вдруг резко не остановился. Паря перед уступом, он снял с плеча лук и вытащил из колчана стрелу. Ветер слегка раскачивал стрелка. Он натянул тетиву. Кадлин увидела, как стрела полетела навстречу полчищам троллей. Попала ли она в цель, девушка не смогла разобрать.
— Тот, кто не спускается в пропасть, отдает все свои стрелы тем, кто спускается сейчас! — приказал эльф, которого Кадлин знала под именем Фингайн. — Лучше, если вы будете держаться за уступы. Стрелять, свободно паря над пропастью, — это все равно что впустую расходовать стрелы.
Два эльфа с рюкзаками раздали лучникам странные упряжи.
Фингайн помог Кадлин залезть ногами в упряжь, которая должна была служить ей сиденьем. Он даже не спрашивал, собирается ли она добровольно спускаться на веревке. Кальф подошел к дочери и попытался отговорить ее от безрассудного спуска. Когда это не помогло, он сам взял упряжь.
Фингайн отдал Кадлин последние указания и настоял на том, чтобы она надела его перчатки.
— Одной рукой ты постоянно должна держаться за веревку, пока не найдешь надежной опоры. Спускаясь, отталкивайся ногами от стены.
Девушка повесила лук на плечо и схватила веревку левой рукой. Она стояла спиной к пропасти. Ледяной ветер трепал одежду, внутри все бушевало от страха. Кальф стоял рядом с дочерью, тоже готовый скользнуть в пропасть.
— Береги себя, девочка моя! — воскликнул он, пытаясь перекричать ветер.
Кадлин пожалела, что столь дерзко и самонадеянно говорила с мауравани. К ней подошел Фингайн.
— Ты хотела последовать за мной. Теперь покажи свое мужество.
Он сделал шаг назад и исчез в пропасти.
Кадлин сжала губы. Вот негодяй! Несмотря на перчатки, руки совсем онемели от холода. Охотница сделала шаг назад, в пропасть. С негромким звуком заскользила по веревке. Рукой она контролировала скорость спуска.
Порыв ветра подхватил девушку и прижал к отвесной стене. Она ударилась плечом о скалу и закрутилась. Ругаясь, вытянула ноги, пытаясь отыскать опору. Наконец раскачивание прекратилось. Прямо над собой Кадлин увидела отца. Ему тоже приходилось нелегко на веревке.
До сих пор девушка старалась не смотреть в пропасть, над которой висела. Но теперь настало время найти уступ на скале, на котором можно будет остановиться. Уступы и ниши в отвесной стене можно определить по наличию сугробов.
Наконец она обнаружила уступ шириной в два шага. Кадлин посмотрела вниз. Шум битвы был слышен отчетливее. Лучники находились менее чем в двадцати шагах над полем сражения. Девушка с ужасом заметила, что боевой строй копьеносцев совсем сломался. Один из отрядов алебардщиков был настолько плотно окружен троллями, что воинам толком не удавалось размахнуться своим огромным оружием.
Кадлин удвоила усилия, пытаясь добраться до скального уступа. Он находился немного позади, и ей пришлось слегка раскачать веревку. Держась левой рукой за шелковый канат, вытянув правую руку, чтобы ухватиться за неровность в скале, охотница принялась раскачиваться взад-вперед. Дважды она ударилась коленом. Кадлин ругала себя за неуклюжесть и слышала, как с равнины доносятся пронзительные крики умирающих.
Наконец она как следует уцепилась за выступающий из скалы камень, подтянулась на карнизе и повернулась. Уперлась ногами. Прислонилась спиной к отвесной стене. И только тогда заметила, как сильно бьется сердце. Левая рука, несмотря на перчатку, горела от трения о канат. Рубашка под меховой жилеткой взмокла, ветер терзал плоть так, словно девушка стояла на уступе голышом.
Отец по-прежнему находился немного выше нее. Лицо его было в ссадинах, но он все равно улыбнулся, заметив ее взгляд.
Кадлин сняла с плеча лук. «Ты здесь для того, чтобы убивать троллей», — мысленно напомнила она себе и попыталась забыть того огромного парня, который спас их с Бьорном от снежного льва. Оставалось надеяться, что Бруда нет там, внизу.
Натянув тетиву, девушка выстрелила. Ее стрела вошла в основание шеи воина, разрисовавшего себе брюхо кроваво-красными змеями. Тролль закричал и схватился за древко. Резко повернулся, пытаясь понять, кто в него выстрелил. Кадлин быстро огляделась по сторонам. На канатах вокруг висело более тридцати лучников. Все больше и больше стрел летело в гигантов. Ветер резкими порывами носился над заснеженной землей, но, поскольку теперь они подошли к врагам ближе, стрелы попадали чаще.
Кадлин не питала иллюзий. На исход битвы их маленький отряд вряд ли повлияет. Но если удастся хотя бы затормозить атаку троллей, то они немного помогут воинам внизу, в долине.
Внизу раздался протяжный сигнал рога. Словно живая волна, из лощины выплеснулась конница. Глубокий снег замедлял продвижение. И тем не менее тролли удивились, когда увидели новый отряд врагов. Некоторые начали отступать.
Кадлин выбрала новую цель среди сражающихся, которые пытались убраться с дороги всадников. Плюс-минус лишняя пара убитых вполне могут сыграть роль и превратить организованное отступление в паническое бегство.
Она отыскала глазами воина без щита. Медленно натянула тетиву. Порыв ветра швырнул в лицо кристаллики льда. Девушка заморгала, снова нашла цель и выстрелила. Стрела прошла мимо. Негромко ругаясь, Кадлин потянулась к колчану.
Что-то грохнуло неподалеку. Один из маураван вскрикнул и упал. Кровь пропитала его белоснежную рубашку. Голова превратилась в кровавое месиво.
Снова грохот. Охотница заметила группу троллей с кожаными сумками через плечо. Они метали в лучников камни величиной с кулак.
Девушка невольно пригнулась. Но на отвесной стене негде было укрыться.
Один из метателей упал на землю, однако на его товарищей это не произвело впечатления. Внезапно разгорелась ожесточенная дуэль между лучниками и троллями. Врагам было тяжело бросать камни настолько высоко и при этом точно, зато их было значительно больше и к ним постоянно приходили новые. Эти тролльские воины казались не такими крупными, как те, что ввязались в бой со всадниками. Вероятно, это были юноши, впервые принявшие участие в битве.
Камень ударился о скалистую стену совсем рядом с Кадлин. Мелкие осколки оцарапали щеку. Девушка выпрямилась, исполненная хладнокровия. Пригибайся, не пригибайся — толку нет, а в скрюченном состоянии она не может стрелять. Охотница снова натянула лук, выбрала одного из юнцов и спустила стрелу. От удара тролль опрокинулся навзничь. Не чувствуя ликования, Кадлин положила на тетиву следующую стрелу.
Мимо пролетело что-то большое и белое. Девушка полностью сосредоточилась на следующем выстреле.
Камень снова ударился о стену совсем рядом с ней. С поля битвы доносился звон мечей и предсмертные крики. Но в этой погребальной песне что-то изменилось. В нее вплелись новые голоса. Голоса высоко над ней.
Рядом что-то упало… Кто-то! Он был так близко, что Кадлин разглядела лицо. Гутхорм, крупноватый юный стрелок, который то и дело смешил ее своими шутками и удивлял невероятным аппетитом.
Девушка запрокинула голову, но скальный выступ закрывал ей обзор на край утеса. Зато она увидела, как в пропасть, широко раскинув руки, падают еще три фигуры. Один из них утащил за собой тролля.
Кальф по-прежнему висел на канате над пропастью. Отчаянно раскачиваясь, он пытался найти, за что зацепиться на отвесной стене.
— Сюда! — крикнула Кадлин и протянула ему руку. — Отпусти немного канат! Спустись ниже.
Чуть левее посыпался град из обломков льда и камней. Двое лучников сорвались с уступов, на которых нашли себе опору.
— Давай же, отец!
Коренастый охотник ударился о скалу. Его руки отчаянно заскребли по камню.
Теперь камнепад грохотал прямо у них над головами. Но выступ, закрывавший девушке обзор, защищал ее от летящих обломков.
Что-то коснулось лица Кадлин. Последовал резкий рывок у пояса. Канат! Ее веревку перерезали!
Широко раскрытыми от ужаса глазами смотрел на нее отец. Он снова ударился о скалу, руками и ногами скользнул по камню в поисках опоры. Резкий рывок заставил его вздрогнуть. Он скользнул глубже… Упал! Кадлин с ужасом смотрела на него. Она увидела, как массивная фигура Кальфа ударилась о выступ скалы. Сильные руки, так часто гладившие ее по голове, в последний раз отчаянно попытались за что-нибудь ухватиться.
Кадлин совершенно забыла о том, что ее уже не держит веревка. Она наклонилась вперед. Теперь наконец у нее появились силы позвать Кальфа по имени. С болью, умоляюще…
Над каменистым уступом появилась рука. Затем показалось лицо отца, бледное, искаженное гримасой боли. Медленно, дюйм за дюймом он взбирался по обледенелому выступу. Левая половина лица сильно пострадала. Теперь он сидел на скалистом уступе, словно на коне. Ноги болтались над пропастью, но держался он крепко.
— Слава Луту! — На глаза Кадлин навернулись слезы. — Если я выберусь отсюда живой, то поставлю в твою честь Железнобородого на тропе пилигримов и каждый год буду приходить туда и приносить жертвы.
Кальф запрокинул голову и посмотрел на дочь. Устало поднял руку, чтобы помахать ей. И в следующий миг его рвануло назад, он исчез в пропасти.
Кадлин в недоумении смотрела вниз. Он ведь в безопасности! Он… Послышался пронзительный крик. Справа от нее от скалистой стены оторвался один из маураван. Он тоже держался крепко.
Канат… Девушка вытянула шею. Внизу, у подножия скалистого утеса, два тролля искали концы свисающих канатов. Кадлин подняла лук.
Она не чувствовала уже ничего, когда наклонилась неразумно далеко вперед, чтобы послать вниз стрелу. Ее выстрел пробил левому троллю плечо и сердце.
Словно марионетка, повинующаяся чужой воле, Кадлин наложила на тетиву еще одну стрелу. Второму троллю она попала в открытый рот, когда тот поднял голову и прокричал проклятие.
Оружие выскользнуло у нее из рук. Колчан опустел. Девушка опустилась на холодную скалу. Устало подтянула свой канат, свернула его, уложила рядом с собой. Здесь, наверху, закрепить его возможности не было. Она мертва, так же как Кальф и остальные.
Внизу, в долине, всадников окружили тролли. Войско рассеялось. Сопротивление оказывали лишь отдельные маленькие группы.
Темные, несущие бурю облака прогнали свет. Лишь далеко на западе между горными вершинами еще сверкало голубое небо.
Не было пути ни наверх, ни вниз. Она будет сидеть здесь и замерзнет. Отцу не придется долго ждать, пока она последует за ним в чертоги Норгримма, чтобы вместе пировать за столом бога войны.
Штыки для троллей
Наконец-то! Сигнал горна, возвестивший об атаке, звучал как освобождение. Ожидание, попытка разобрать отдельные звуки в шуме битвы и крики погибающих
взволновали Ульрика сильнее, чем что-либо другое в жизни. Бездействие было сущей мукой. А то, что он ничего не мог разглядеть, еще больше усложняло ситуацию.
Он с чувством облегчения пришпорил коня. Конница пришла в движение, как один человек. Конница была единым огромным организмом, состоящим из множества лошадей и воинов, и принц чувствовал себя частью Норгримма, бога войны.
Может быть, он всего лишь мизинец или даже ноготь мизинца, но это не важно, потому что он — часть кулака, который сейчас нанесет врагам удар. Несгибаемый и непобедимый, словно кулак бога.
От грохота подков дрожала земля. Покрывшийся настом снег взлетал и брызгами сыпался на лицо.
Грохот подков усиливался. Всадники устремились через край лощины. Где-то слева споткнулась лошадь и вместе со всадником исчезла в волне плоти и стали.
Ульрик опустил копье. Еще чуть больше сотни шагов. Боевые ряды троллей рассыпались, когда они стали прорываться в бреши в ряду копьеносцев. Теперь серокожие станут легкой добычей.
Еще пятьдесят шагов. Враги были настолько велики, что их глаза были практически на одном уровне с глазами всадников. И принц видел в глазах страх. Какое наслаждение! Есть что-то, чего они боятся!
Слева от него скакал отец! Всю жизнь Ульрик мечтал об этом миге. Альфадас постарел, когда наконец снова представилась возможность выступить в великой битве против старых врагов. Ульрик был скептически настроен насчет разумности похода с эльфами на эту войну, но в один миг все сомнения были забыты. Ради одного этого уже стоило жить!
— За Кадлин! — закричал Бьорн, скакавший рядом с ним.
Тролли, отошедшие дальше всего от своих отрядов, повернули и бросились наутек. Но уйти от атакующей конницы невозможно. Путь вперед преграждали сражающиеся. Узкая долина стала смертоносной ловушкой.
Копье Ульрика попало одному из тролльских воинов в основание шеи. Ощущение было такое, будто он наткнулся на скалу. Древко оружия треснуло. Королевский сын отбросил бесполезный кусок дерева и увидел, как тролль, несмотря на смертельную рану, пытается уползти по снегу. А потом он исчез под массой подков.
Всадники держались настолько плотно друг к другу, что их колени почти соприкасались. Они были подобны лавине, с грохотом несущейся вниз по склону.
Ульрик достал штык из прикрепленного к седлу ранца, трехгранный железный стержень, заканчивавшийся смертоносным острием. Другой конец был выполнен в форме рукояти меча. Штык был больше шага в длину, тяжелый и неудобный. Единственное, для чего он годился, — на всем скаку проткнуть им тролля.
Прямо перед принцем сражалась горстка алебардщиков. Тролли настолько плотно согнали солдат в кучу, что те уже не могли размахивать своим громоздким оружием.
— Фирнстайн! — закричал один из всадников, и тут же дюжины воинов подхватили клич.
— Фирнстайн! — закричал и Ульрик, когда ряды троллей расступились.
Заржали лошади. Молодой фьордландец сильно вытянул штык. Удара вырвал оружие из руки. В суматохе Ульрик не увидел, куда попал. Гнедой скакун встал на дыбы. Подковы ударили стоявшего перед ним тролля.
Кобыла Бьорна рухнула на землю, и сын Ламби исчез в давке тел.
Внезапно клубок из людей и троллей рассыпался. Гигантские противники бежали. Ульрик придержал поводья жеребца. Пехотинцы добивали упавших троллей длинными шипами алебард.
Стена конницы сломалась. Кое-кто бросился вдогонку за троллями. Ульрик оставил резню позади и преследовал бегущих. Его руки были в крови. Он чувствовал себя как во сне. Все казалось поразительно нереальным. Всю жизнь его готовили к подобным сражениям, и тем не менее ничто из того, чему он учился, не подготовило его к этому дню.
Наследник короля обнажил меч, поднял его вверх и вперед и пришпорил гнедого. Конь и тролль мчались наперегонки. Копыта вспарывали снег, превратившийся в окровавленную кашу. Тролль оглянулся. В его взгляде читался неприкрытый страх. Серокожий споткнулся об убитого.
В тот миг, когда это произошло, Ульрик оказался над врагом. Не придерживая гнедого, он опустил руку с мечом, описывая дугу. Тяжелый клинок со всей силой обрушился на что-то, разбившееся под ударом. Ощущение было как от колуна, входящего в дерево. Ульрик не стал оборачиваться.
На равнине перед ним было полно троллей. Должно быть, сотни. Атака всадников давным-давно потеряла смертоносную силу. Их строй распался. Поодиночке всадники были не такими уж непобедимыми.
Ульрик снова нагнал бегущего и обрушил на него удар слева.
Но серокожих было слишком много. Так троллей не победить. И эльфов, которые должны ударить в спину врагу, все не было. Вдалеке королевский сын видел темные зубцы Нахтцинны, которые сливались с черными тучами, затмившими синее небо.
С криком вскочил притворявшийся мертвым тролль. Он схватил гнедого жеребца за шею, словно борец. Крупный конь рухнул на землю. Ульрик едва успел высвободить ноги из стремян. Оглушенный падением, он попытался нащупать лежащий на земле меч. При падении принц его выронил.
Тролль ударил булавой коня по голове. От последовавшего хруста у Ульрика по спине побежали мурашки. Крупное животное издало пронзительный звук. Принц никогда не слышал, чтобы конь так ржал. Звук показался Ульрику очень жалобным. С последним протяжным вздохом из легких жеребца вышел весь воздух. А тролль продолжал колотить мертвое животное. Он был немного меньше серокожих воинов, с которыми встречался Ульрик. Его живот, грудь и лицо были забрызганы лошадиной кровью.
Принц обнажил эльфийский кинжал, подаренный Олловейном. Оружие казалось До смешного маленьким по сравнению с бушующим троллем. Но тот не обращал на человека внимания. Он то и дело наносил удары мертвому коню, издавая похожие на проклятия звуки.
Ульрик обошел тролля и вонзил ему оружие в подколенную впадину.
Только теперь парень очнулся от слепого неистовства. Он сделал неловкий шаг вперед, споткнулся и рухнул на колени. Запрокинув голову, тролль пронзительно закричал. Ульрик прыгнул вперед, перехватил кинжал и вонзил его в ухо серокожему. Крик молодого воина резко оборвался. Будто пораженный молнией, он рухнул лицом вперед. Эльфийский кинжал вошел в череп по самую рукоять.
Не без труда Ульрик высвободил оружие, но тут почувствовал удар в спину. Он упал на убитого. За его спиной стоял огромный тролльский воин; он-то и нанес принцу удар щитом. Парень кричал на фьордландца и указывал на мертвеца. Может быть, упрекал?
В правой руке тролль держал боевой молот, головка которого, величиной с волчью голову, была сделана из темного гранита. Ульрик поднял вверх окровавленный кинжал, готовясь принять последний бой.
Серокожий презрительно выплюнул в него целую лавину рычащих звуков. А потом указал своим боевым молотом куда-то в сторону. Там лежал меч короля Озаберга.
Наклоняясь за оружием, Ульрик не спускал глаз с воина. Может быть, тролль решил, что кинжал — неподходящее оружие в битве против него? Когда стало ясно, что великан не собирается нападать, Ульрику стало очень стыдно. Тролль вел себя более по-рыцарски, чем он. Принц просто зарезал молодого воина, убившего его коня. Ульрик с грустью подумал о лекциях о чести, которые читал ему отец так давно, в их последнюю осень с матерью и Кадлин. Он далеко ушел с того пути, которым когда-то хотел вести его Альфадас.
Ульрик поднял меч, приветствуя тролля. Тот раздраженно нахмурил брови. Очевидно, он не считал королевского сына честным воином. Чувствуя презрение серокожего, Ульрик покраснел до корней волос.
Великан перешел в наступление. Медленно, неспешно, уверенный в своей победе. Толкая Ульрика щитом, он гнал его прочь от себя.
Вскоре принц запыхался. Этот ублюдок тролль был необычным воином. Ульрик то и дело пытался обойти щит противника, но тот двигался со смертоносной ловкостью.
Лишь изредка тролль взмахивал огромным боевым молотом, чтобы заставить Ульрика поспешно отпрыгнуть. Дважды падал при этом принц. Каждый раз великан отступал на шаг, позволяя противнику подняться.
Ульрик почти обессилел. Окровавленная, смешанная со снегом грязь хватала его за ноги словно когтями. Чего хочет серокожий? Этот парень давным-давно мог убить его.
Ульрик снова увернулся от удара щитом. Воин толкал его дальше, к отвесному утесу, закрывавшему поле битвы с востока. Здесь не сражались. Здесь был всего лишь один тролль, но он не обращал на них внимания. Он что-то искал среди огромных валунов у подножия утеса.
Великан загнал Ульрика под уступ на скале. Бегство закончилось. Уходить дальше было невозможно. Крик заставил тролля поднять голову. С отвесной стены рухнул воин и упал в сугроб совсем рядом.
Ульрик сделал отчаянный выпад, но щит размером с дверь без труда позволил отразить удар. Тролль снова оттеснил принца к скале. И теперь Ульрик понял, чего тот добивался. Он хотел раздавить его щитом о скалу, как давят блоху между ногтями.
Наследник еще раз бросился на тролля. Пинок заставил его снова попятиться к скале.
Внезапно тролльский воин, искавший что-то среди камней у подножия горы, рухнул.
Противник Ульрика поднял взгляд и сердито выругался.
Будто божественная кара, с неба прилетела стрела и угодила воину прямо в открытый рот.
Слишком утомленный, чтобы крикнуть слова благодарности неизвестному спасителю, Ульрик опустился на землю. Подумал о Хальгарде и Крови. Интересно, жива ли еще собака? Хальгарда настояла на том, чтобы принять участие в походе. И собаку взяла с собой. Проклятые деревянные куклы, превратившие их в рабов!
Ветер сорвал со скалы снег. Покалывая, он опускался на лицо Ульрика. Молодой воин поглядел на поле битвы. Всего лишь в миле отсюда находился их лагерь. Интересно, тролли уже добрались туда?
Хрипящий звук оторвал принца от размышлений. Темнота поглощала поле битвы. Приближалась буря. С неба сыпались мелкие снежинки. Ульрик на ощупь двинулся между обломками скал. Повсюду лежали мертвые, разбившиеся об острые камни. Эльфы, как и люди, смотрели в черное небо пустыми глазами. Смерть уравняла всех.
Наконец принц обнаружил старого охотника, который пришел в Фирнстайн вместе с Кадлин. Кальф. Он лежал в сугробе. Его правая рука покачивалась, как ветка на ветру.
Ульрик опустился на колени. Половина лица Кальфа была окровавлена. Через разорванную щеку видны были зубы. Он что-то прохрипел.
— Я знаю, кто она, — негромко произнес Ульрик.
Глаза охотника расширились. Тяжело было прочесть его чувства по такому обезображенному лицу. Что это было — испуг или облегчение? Рот Кальфа открылся. Снова послышались неразборчивые звуки. Теперь Ульрик увидел язык мужчины, а точнее то, что от него осталось. Должно быть, Кальф откусил его, когда, падая, ударился о скалу.
— Почему моя мать пошла с тобой? Почему бросила меня и отца? Почему ты украл ее у меня?
Кальф пробормотал что-то неразборчивое. По губам потекла кровь.
— Где она сейчас? Куда ты отвел Аслу? — сердито закричал Ульрик.
Когда Хальгарда обратила его внимание на то, кем на самом деле является юная рыжеволосая охотница, Ульрик хотел оставить все как есть, но сейчас весь гнев, вся печаль рвались наружу. Перед принцем лежал человек, который мог ответить на все вопросы. И этот человек собирался умереть.
— Моя мать любила тебя?
Кальф на миг закрыл глаза, а потом снова открыл. Что это значит? Да? Или охотник смутился? Бесполезно спрашивать его о чем бы то ни было!
На губах Кальфа показалась кровавая пена. Он попытался сесть, но сил не хватило.
— Ка… лен… Ка… линн! — пролепетал он.
— Кадлин?
Кальф закатил глаза, словно хотел посмотреть на кого-то, кто стоял у него за спиной. Но там был только скалистый утес.
— Ты имеешь в виду Кадлин? Что с ней?
Кальф уже ничего не ответил.
— Пусть боги будут благосклонны к тебе.
Ульрик провел рукой по лицу умершего. На охотника падал снег.
«Скоро зима сошьет всем нам саваны», — подумал принц. Тех, кто уйдет от троллей, настигнет дыхание Фирна. Зябко потирая руки, сын короля понял, что ему не прогнать холод.
Усеянное трупами поле
…Я дал себе два часа времени, пока осмелился нарушить приказ. Элодрин, да и его навигатор Ландаль опасались, что в Нахтцинне могут быть боевые машины, способные атаковать корабли у мола и в бухте. Оргрим — единственный тролль, от которого они готовы были ожидать подобных мер предосторожности. Если бы только я был более мужественным! Каждый вздох, на протяжении которого я колебался, стоил десяти жизней. Элодрин собирался дать световой сигнал, как только Нахтцинна падет. В небо должна была подняться красная сверкающая звезда. Он полагал, что в худшем случае потребуется два часа для того, чтобы справиться с гарнизоном Нахтцинны и занять все самые важные позиции. Исходя из этого я прождал два часа. Надвигалась буря. Под ее прикрытием мы подвели корабли к причалу и сошли на берег. Мы обнаружили, что ворота Нахтцинны заперты. Поэтому я приказал продвигаться в долину, в которой мы должны были объединиться с войском людей.
Какой ужас ждал нас! Несмотря на бурю, часть троллей уже начала победное пиршество. Некоторые еще сражались; люди отчаянно защищали свой лагерь. Тролли были настолько удивлены нашим прибытием, что мы положили многих, прежде чем серокожие вообще взялись за оружие. Остальные бежали в горы. Мы не стали их преследовать. Я знаю, законы войны таковы, что победитель должен неустанно давить на бегущего врага. Но я не хотел отказываться ни от одной пары рук, которая могла помочь укрыть тех людей, которых еще можно было спасти. Многих раненых, оставшихся на поле боя, убил холод.
Смерть сплела странный узор на том поле, на котором мы предполагали пожать такой богатый урожай. Там, где сражения были особенно ожесточенными, дети человеческие лежали кучами, окруженные убитыми троллями. Наполовину занесенные снегом, они напоминали большие абстрактные цветы. Круг мертвых троллей представлял собой лепестки, убитые люди составляли сердцевину цветка. Бегущие умерли в одиночку. Скрючившись, они лежали каждый по отдельности, там, где настигли их враг и смерть. А еще немного отличался след атаки конницы. Словно лавина, пробила она острие атаки троллей и утащила за собой все, что утратило силу и не сумело удержаться.
Вырвать у поля смерти мы смогли немногим более пятисот людей, и почти никто не вышел из битвы без ранений. Те из нас, кто был здесь с самого начала, пожалуй, навеки сохранят в душах благородный образ мужчин и женщин Фьордландии. Они не обладают нашей сноровкой и искусностью в обращении с оружием. Если четверо из них сражаются против тролля, то трое заплатят за это жизнью прежде, чем, возможно, чудовище будет повержено. Вы, все те, кто пренебрежительно говорит о людях, я требую, чтобы вы задумались над тем, сколько мужества необходимо для того, чтобы драться с такими противниками и не бежать. Мы, обученные эльфийские воины, можем надеяться выстоять против тролля даже в одиночку и поэтому никогда не осознаем этого отчаянного мужества.
Я не забуду, как гордый Фингайн вышел мне навстречу из метели, едва держась на ногах. Обессиленный, он нес на руках рыжеволосую девушку, которую мороз чуть не лишил жизни. Обычно такой молчаливый, любящий укрываться от взглядов, он бормотал о ее храбрости и ловкости, не в силах закончить ни одно предложение. Йильвина, которую большинство считает лучшей ученицей Олловейна, стояла, широко расставив ноги, защищая мужчину без носа, оплакивавшего своего сына и оставившего бой. Она была ранена и окружена троллями, и, когда мы нашли ее, она по-прежнему сражалась с тремя, вместо того чтобы предоставить уродливого парня судьбе.
Мы привели людей на свои корабли, когда открылись ворота Нахтцинны. И оттуда вышел Элодрин, похожий не на законное дитя, но на ублюдка войны. Обнаженный, каким когда-то вышел из лона матери, он стоял в воротах, перепачканный кровью, сжимая в каждой руке по мечу. Его белокурые волосы красными сосульками налипли на лоб, в глазах сверкало безумие, иногда поражающее тех, кто слишком любит убивать.
Ему и его отряду потребовались часы на то, чтобы пробить себе дорогу через заполненный камнями туннель, из которого должен был открыться легкий путь в сердце крепости. Итак, мы в конце концов нашли пристанище в Нахтцинне.
Элодрин взял сотни пленных, поскольку оказалось, что Оргрим приказал привести всех женщин и щенков (так они называют детей) в наиболее укрепленную крепость. Если бы я догадывался, какое ужасное предательство по отношению к людям и какую страшную подлость по отношению к нашим серокожим врагам замышляет Элодрин, я убил бы князя, когда увидел его выходящим из ворот. Теперь, много лет спустя, мне трудно пояснить, почему я не понял ясного намека, когда эльф вышел мне навстречу из ворот, обнаженный и окровавленный. Все, что делало его честным правителем, слетело с него словно шелуха. Но в ту бурную ночь я был рад, что врата Нахтцинны открылись и дали всем возможность спрятаться от разбушевавшейся зимы, ибо я остался слеп к буре в его сердце, пока не стало слишком поздно…
Из книги «Взгляд сокола», с. 1304,
воспоминания о жизни Фенрила, графа Розенберга
Путь могил
Вместе с Лейлин он летел высоко в небе. Солнце было так близко, что, казалось, его можно коснуться рукой. Словно зеленое море, простирались под ними весенние луга Земель Ветров. Он смеялся, Ледяное Перо и Тученырь кричали, радуясь просторной синеве. Лейлин выкрикнула его имя. И вдруг исчезла. В мгновение ока небо затянули грозовые облака. В лицо хлестнул ветер. Он позвал возлюбленную. Порывистый ветер трепал перья Тученыря. Крылья его хлопали неровно. С трудом планируя, орел широкими кругами заскользил навстречу лежавшим под ними горам. Что-то брызнуло в лицо Мелвину. Кровь! В левом глазу орла торчала стрела! Он умирал! Кто атаковал его? Внезапно лицо, закрытое белой маской, заполнило все небо.
Мелвин вскочил, весь мокрый от пота. Его глаза… Он был пленником тьмы. Он ведь открыл глаза? На его лице что-то есть! Он хотел поднять руки. С его руками было что-то не так! Они… Пальцы. Где его пальцы? Все совершенно онемело. И по-прежнему раздавался этот странный вибрирующий звук.
— Думаю, он проснулся, — прошептал знакомый голос. — Наш капитан сделал нас богаче. Мы ведь знали, что его ничто не убьет. Он снова поправится.
Мелвин попытался вспомнить, откуда знает этот голос. Где он? Что… Фигура в белой маске! Он никогда еще не сражался с таким вертким и ловким противником.
— Я умер?
— Нет, нет, капитан. Тогда мы бы проиграли. Было бы очень мило, если бы ты по-настоящему встал на ноги, тогда наш выигрыш, кстати, удвоится, при условии что ты сумеешь встать с постели в течение десяти дней после того, как пришел в себя.
— Мишт?
Мелвин поднял руки, чтобы ощупать лицо. Плечо откликнулось жгучей болью. Он сжал зубы. Почувствовал вес рук на своем лице, но нащупать пальцами ничего не смог. Казалось, будто их совсем нет!
— Тебе не следует делать этого, капитан!
— Что со мной произошло?
— Мы надеялись, что ты нам это скажешь, — ответил кобольд. — В какой-то момент ты исчез с поминок Оримедеса. Когда тебя нашли, ты выглядел так, как будто на твоем теле всю ночь плясал целый клан минотавров. Одна рука была вывихнута и, кроме того, сломана, ты почти замерз, а твое лицо… Не будем лучше говорить об этом.
— Что с ним? — разозлился Мелвин.
— Правда, капитан… Некоторые вещи лучше не знать.
— Сейчас ты снимешь эту идиотскую повязку и скажешь мне, что с моими пальцами.
— Повязку снимать нельзя. А твои пальцы… М-да, их тебе… Как бы это сказать… Хорошо, что ты сражаешься с помощью когтей на руках. Трудно тебе будет держать в них что-либо.
Мелвин открыл рот от испуга.
— Они… Мне отрезали руки?
— Нет! — В голосе Мишта слышалось удивление. — С чего ты взял? Тебе срезали наручи с рук. Кто бы ни обработал тебя так, он сущий мясник. Он был довольно неловок, снимая с тебя наручи. Он срезал их ножом и при этом сильно повредил руки и предплечья. Порезал все: вены, сухожилия, мышцы, нервы. Но Артаксас все исправил. Он довольно дорогой, этот негодяй. Потребовал долю нашей прибыли. Что ж, ему пришлось покупать кучу всякой ерунды. Жабий жир и другую чушь, которая так нужна целителям… Ладно! Он сказал, что ты снова сможешь держать в руках предметы. И считает, что тебе довольно-таки повезло. То же самое сказала и целительница, которую он притащил. Она так старалась, добрая женщина. — Кобольд рассмеялся. — Даже когда ты без сознания, все женщины у твоих ног. Нам тоже должно когда-нибудь так повезти. У нас все иначе. Именно женщины должны быть без сознания, чтобы лечь к нашим ногам.
Мелвин попытался сесть, но тут же сдался, когда его снова пронзила колющая боль в плече. Снова этот звук. Короткий, обрубленный. Похожий на беспомощное трепетание птицы со сломанным крылом.
— Что-то я не вижу, как мне повезло.
— Все дело в холоде. Ты почти замерз, но именно поэтому раны на руках не кровоточили так сильно. Я не все запомнил, о чем они там говорили. Что-то у тебя затянулось само. Порезы, вены… Если бы не это, из тебя, наверное, вытекло бы все, как из разбитой амфоры с вином. К сожалению, у тебя получилась парочка обморожений, и, с учетом синяков выглядишь ты так, как будто твоим лицом промокнули палитру. Ты…
— Спасибо, хватит.
— Ты ведь сам хотел знать, — расстроился Мишт. — Я бы не стал тебе этого рассказывать. Но вот одного я понять не могу. Тот парень, который свалил тебя, стукнул мечом по голове плашмя. Должно быть, от такого удара скопытился бы и буйвол. Если бы он только немного повернул клинок и ударил лезвием, мы могли бы положить тебя рядом с Оримедесом в могильник. Ты…
Мелвин уже не слушал. Могильник! С этого все началось. Кровь буйвола. И огромное количество буйволиного мяса, которым лутины угощали во время похорон. Теперь он вспомнил все.
— Где носит Нестеуса? Я должен поговорить с ним немедленно. И убери эту дурацкую повязку с моей головы! Я хочу видеть, где нахожусь!
— Ну, только пришел в сознание, и уже бушуем, капитан! — раздался низкий бас. — Это мы любим.
— Артаксас?
Яркий свет ударил в глаза Мелвину. В расплывчатом силуэте он узнал бородатое лицо ламассу. Тот отвратительно ухмылялся.
— Ну что, приятно, а?
— Приведи сюда Нестеуса! — Мелвин зажмурился.
— Вот как, вот как… Значит, лошадиная задница у постели нравится тебе больше бычьей. На твою благодарность я и не рассчитывал. Но это будет трудновато. Твой конек чурается города кентавров.
— Города?
Мелвин распахнул глаза. Теперь он разглядел потрескавшуюся глиняную стену и окно, затянутое желтой парусиной, пропускавшей очень мало света. С одного конца шнуровка распустилась, и ткань издавала тот самый порхающий звук, когда в ней запутывался ветер. В комнате было не очень темно, но глаза болели так, словно он вышел на яркий полуденный свет.
— Наверное, дела со мной обстояли довольно плохо, — тихо произнес Мелвин.
— Довольно плохо — это довольно сильное преуменьшение. Твой деловой партнер и друг-кобольд поспорил с половиной войска на то, что ты выживешь. Под конец ставки были восемнадцать к одному против тебя. Если теперь ты будешь так добр, что через десять дней сумеешь встать на ноги, чтобы тем самым удвоить мою прибыль, им придется разграбить небольших размеров город, чтобы оплатить свои долги. Ах да… Мы в Тальсине. Пока что, поскольку все, что обладает ногами, покидает город, да и мы тоже завтра двинемся дальше.
— Тальсин! А где тролли?
— Милях в четырехстах-пятистах к северу. Но я предложил бы тебе как следует набраться сил, прежде чем окунуться в войну. Судя по всему, ты повстречал противника гораздо сильнее себя. С ним лучше повторно не встречаться. Не знаю, понимаешь ли ты, насколько сильно тебе повезло. — Произнося последние слова, Артаксас повысил голос. Лицо его было почти вишнево-красного цвета. — Если ты думаешь, что я стану тратить свое время на то, чтобы при каждом случае собирать тебя по частям и поднимать на ноги, то ты ошибаешься!
— Я знаю, как нам остановить их…
— Ты даже не можешь держаться на ногах, а уже собираешься остановить войско в несколько тысяч троллей? Кажется, удар по голове все-таки нанес твоим мозгам вред серьезнее, чем мы предполагали. Ложись давай, и накрой лицо. — Грязная тряпка поплыла к Мелвину.
— Оставь это! Приведи Нестеуса! Я не шучу. Это могилы. Пусть принесет карту! Моя мать всегда говорила, что с безумцами лучше не спорить, тогда с ними меньше хлопот, — сказал Мелвин.
Ламассу глубоко вздохнул.
— Тогда приведи его сюда. — Он склонился над другом. — И не воображай, что ты настоял на своем, капитан. Я обещал Нестеусу поставить его в известность, как только ты проснешься.
— Сколько я был без сознания?
— Пять дней. А тебе действительно стоит поберечься, друг мой. Ты был на волосок от смерти. Не перенапрягайся. — Артаксас сжал губы, и они превратились в узкую щелочку. — Не жди от меня всяких нежностей. Я ведь могу просто дать дружеского тумака. Негодяй! Ты нас так напугал. Ты знаешь, кто сидит там, снаружи, на крыше и прислушивается к твоему дыханию, с тех пор как ты лежишь здесь? Твой огромный орел. Он напугал целый квартал, потому что кобольды под его взглядами чувствуют себя словно мыши, столкнувшиеся с изголодавшейся кошкой. К сожалению, я не могу пригласить сюда Тученыря. Но если ты сможешь вынести свет, я прикажу Мишту пристегнуть каркас, как только твой головорез-кобольд вернется.
Мелвин откашлялся, чтобы избавиться от комка, образовавшегося в горле. Таким взволнованным он ламассу никогда еще не видел. Некоторые чувства настолько сильные и немужественные, что их приходится как можно скорее прятать за дурными шутками. Они оба чертовски хорошо умели хоронить свои эмоции.
— Что за грязную тряпку ты положил мне на лицо? Воняет так, как будто ею вымыли стадо свиней.
— Эта грязная тряпка стоила мне драгоценных камней, ты, маленький неблагодарный ублюдок! Она пропитана жиром изумрудной жабы и натерта еще некоторыми по-настоящему отвратительными штуками, которые помогают излечить обморожения на твоем лице. Ты замерзал в собственной крови, когда мы нашли тебя. Выглядел ты чертовски плохо… Кто тебя так отделал?
Мелвин пожал плечами и тут же пожалел об этом — вернулась буравящая боль.
— Я толком не мог разглядеть того парня. На нем была белая маска, и все произошло очень быстро. Думаю, я тоже ранил его. Но не совсем уверен. Он был чертовски хорош. Это был эльф! Эльф, перебежавший к троллям! Ты можешь это себе представить?
Артаксас поднял брови.
— Какой толк от него троллям?
— Тут дело в могильных холмах. Думаю, я понял, как троллям удается пересекать степь без провианта. А еще здесь замешаны лутины.
— Вот как, лисьеголовые? — Ламассу выбрал такой тон, будто разговаривал с маленьким ребенком, который увлеченно рассказывает сказки. — А может быть, еще цветочные феи и фавны? Я всегда считал их особенно пронырливыми.
— Вот увидишь…
Артаксас наклонился вперед и поцеловал полуэльфа в лоб.
— Ты спятил? — закричал Мелвин.
— Хотел попробовать, нет ли у тебя жара. Ты несешь бред! Жара у тебя нет. Очевидно, удар по голове нанес все-таки больший вред, чем я предположил вначале.
— Можешь спокойно…
— А ты знаешь, что мы здесь не одни? — перебил ламассу. — Как думаешь, могу я тебя посадить?
Он не стал дожидаться ответа. Мелвина подняло как по мановению волшебной палочки. Шкуры, которыми он был накрыт, соскользнули. В комнате было холодно.
Напротив ложа стояла детская кровать. Волко-эльф смутно различил лежащую в ней маленькую бородатую фигурку.
— Носсев?
— Патруль всадников Кайлеен нашел его в семидесяти милях к югу от Тальсина, — пояснил Артаксас. — Он лежал под перевернутыми санями. Мороз сыграл с ним злую шутку. Пришлось ампутировать три пальца на ногах и два на руках. Они совершенно почернели. Он хотел к тебе… Как только мы слегка отогрели его, он не переставая звал тебя.
С помощью заклинания Артаксас поднес эльфа прямо к ложу воина.
— Как твои дела? — спросил он Носсева.
Кобольд заморгал, затем слабо поднял руку, сжал ее в кулак и выпрямил большой палец.
Мелвин не сдержал улыбку. Арбалетчик никогда не был особенно разговорчивым.
— Ты нашел ее, правда?
Носсев кивнул.
— Мы заберем ее, как только выберемся отсюда.
Кобольд одобрительно хрюкнул.
— Я что, в сумасшедшем доме? — возмутился Артаксас. — Вы оба даже стоять самостоятельно не можете, а уже планируете следующую битву. Вы угомонитесь только после того, как вам отрубят руки и ноги?
— Ты когда-нибудь был влюблен, Артаксас?
Носсев скорчил гримасу.
— Большая часть меня — дикий бык, — ответил ламассу, словно это объясняло все.
— Я заберу Лейлин, даже если это будет последнее, что я сделаю в жизни. Она должна уйти от этого безумца. Нельзя, чтобы он продолжал ее мучить. Ты видел Лейлин, Носсев? С тобой все в порядке?
Кобольд раскинул руки. Мелвину было больно видеть обрубки пальцев товарища. Он знал, что Носсев скорее ремесленник, чем воин. Мишт как-то рассказывал, что оба они мечтали насобирать достаточно золота и когда-нибудь снова открыть мастерскую.
— Мы накажем этого безумного князя. Все горе, за которое он в ответе, должно вернуться к нему. Он отплатит за каждую подлость. За каждую…
— Похоже, язык твой полностью поправился, — послышалось от двери.
Дверной проем заполняла чья-то тень. В комнату вошел Нестеус. На кентавре была латаная жилетка, волосы путаными прядями свисали на лицо. Он был больше похож на усталого погонщика скота, чем на князя. За полуконем следовала Кайлеен в своем зеленом с золотом доспехе. Казалось, эльфийку со всех сторон окружает сияние. Волосы ее были уложены, латы сверкали даже в слабом зимнем свете. Два воина несли деревянную доску, свитки с картами и небольшой ящичек.
— Настало время возвращаться в постель, — усмехнувшись, объявил Артаксас и медленно перенес Мелвина на ложе.
Мишт, вернувшийся вместе со всеми, натянул на ноги полу-эльфу меховое одеяло.
Мелвин немного стыдился своей слабости, зато снова оказаться в тепле было приятно. Висеть в воздухе, быть игрушкой друга — не по нем.
— Ты нас удивляешь, — приветливо усмехнулась Кайлеен. — Едва сумев подняться с постели, уже созываешь военный совет, словно главнокомандующий.
Мелвин попытался упорядочить свои мысли, но образ Лейлин не хотел уходить. Он должен снова найти ее. Это важнее прочего. Воцарилась неприятная тишина. Все смотрели на него.
— Ты знаешь, кто на тебя напал? — наконец спросил Нестеус.
— Эльф… — Он попытался вызвать воспоминания о том зимнем приключении, но перед глазами всплывали картины лишь о другой, гораздо более мирной ночи. О полете с Лейлин.
— Ты устал? — обеспокоенно спросил Артаксас.
Мелвин покачал головой.
— Могилы… Есть карта, на которой вы могли бы показать мне продвижение троллей? — Нужно собраться. Нельзя выставлять себя на посмешище! И ему еще понадобится их помощь, если он хочет спасти Лейлин.
Кайлеен подозвала своих воинов. Те поставили доску, разложили на ней большую карту Земель Ветров. Красным мелом была помечена на пергаменте извилистая линия. Основное направление вело с севера на юг.
— Кто-нибудь из вас понимает смысл крюков, которые то и дело совершает войско врагов? Есть ли что-то, чего они избегают?
По лицам присутствующих Мелвин понял, что они уже сотни раз задавались этим вопросом, но не находили на него подходящего ответа.
— Они идут путем могил, — объявил он наконец. — Нестеус, ты знаешь могильные холмы других кентаврийских народов?
— Конечно. Еще ребенком я сопровождал отца на все поминки.
— Ты можешь показать на карте, где вдоль пути троллей пролегают могильники?
Нестеус поглядел на пергамент. И вдруг засопел.
— Это безумие. Каждый крюк, который они делают, ведет к одному из наших холмов, как будто они хотят выказать почтение нашим мертвым князьям или военачальникам.
— Чего вообще-то не стоит ожидать от троллей, — вмешалась Кайлеен. — Что это означает?
— Вам удалось отрезать их от снабжения, как планировал Олловейн? Голодают ли тролли, вымирает ли их войско на марше по бесконечной степи?
— Ты ведь знаешь, что это не так, — раздраженно бросила графиня Дориенская. — Все наши планы провалились. Будь так добр, поделись своей мудростью, и покончим с этой детской игрой в загадки!
— Они устроили продовольственные склады. Ты говорил, что могильники строили лутины. Я сам видел, как их заклинания сохраняют мертвых князей твоего племени. Их тела остались такими же, как в тот день, когда они умерли. В склепе, где покоится твой отец, я наткнулся на пятно крови буйвола, Нестеус, но буйвол туда не спускался. Откуда там кровь?
Князь кентавров пожал плечами.
— Этого я не могу объяснить.
— Какое отношение имеют лутины к похоронам твоего народа?
— Они открывают могильники и готовят помещения к тому, чтобы они могли стать домом для почившего. Только лутины могут открыть магическую печать могильника, не разрушив заклинания, охраняющего мертвых. А еще они устраивают поминки.
— В битве при Мордштейне группу лутинов видели неподалеку от лагеря троллей. Думаю, лисьеголовые заключили союз с нашими заклятыми врагами.
— Зачем им делать это? — воскликнула Кайлеен. — Они всегда торговали со всеми, кому нужны были их услуги и товары. Конечно, лутинов можно встретить и в лагере троллей, но свои сделки они могут заключать только потому, что никогда не встают ни на чью сторону. Это не в их духе.
Мелвин решил не обращать внимания на этот довод.
— Я знаю, что с помощью лутинов за последние годы обогатились многие степные племена. Они покупали большие стада буйволов и сильно подняли цены своим золотом, что почти никто больше не мог покупать скот. Ты знаешь, куда они дели столько животных?
— Какое мне дело до того, куда делось мясо? Лутины хорошо платили. Даже если они перепродавали его троллям, мне все равно. У серокожих нет своих стад. Они забивают их и съедают. — Очевидно, Нестеус совершенно не понимал, к чему клонит полуэльф.
— А лутины не возятся возле могильных холмов, когда не ожидается никаких похорон?
— Они ухаживают за могилами. Иногда приходят посмотреть, что да как. Так записано в договоре между нашими народами, с тех пор как они создали для нас гробницы.
Кайлеен уставилась на Мелвина широко раскрытыми глазами.
— Ты имеешь в виду, что лутины убивали буйволов и уносили мясо в могилы, чтобы оно не портилось точно так же, как и плоть мертвых князей?
Волко-эльф указал на карту.
— А ты можешь назвать другую причину, почему войско троллей движется от могильника к могильнику? Почему они могут пересекать степь, когда их не снабжают едой продовольственные караваны? В их войске почти нет вьючных животных, которые задерживали бы их. Они идут быстрее, чем можно предположить.
Нестеус недоверчиво покачал головой.
— Этого не может быть! Пакту между моим народом и лутинами много столетий.
— Стоит ли им опасаться вашего гнева, если тролли станут хозяевами Альвенмарка? — раздраженно спросил Мелвин. — Взгляни правде в глаза! Ваши хранители павших обманули вас, осквернив самое святое!
— Это все чушь!
— Тогда иди и прикажи открыть один из могильников, Нестеус! Там ты не найдешь даже тел ваших предков! Тролли неразборчивы, когда голодны.
— Этого я не могу… Это невозможно. Если мы откатим в сторону круглые камни, которыми закрываем могилы, то разрушим заклинания, защищающие наших предков. Они рассыпятся в прах. Открыть могилы могут только лутины.
— Тогда они могут быть уверены, что их обман не раскроется, — заметил Артаксас.
Князь кентавров указал на карту.
— Здесь находится могильник моих предков, — произнес он, едва сдерживаясь. — Тролли прошли в двадцати милях от него. Почему они сделали это, если холмы — их кладовые? Твоя история — не что иное, как лихорадочный бред, Мелвин!
— Они не пришли туда, потому что твой отец умер в неподходящее время. Лутинам пришлось убрать мясо, поскольку проводились похороны. Им пришлось заметать следы. И мы все помогли им! Ты помнишь, как великодушно они угощали гостей? Сколько было мяса?
— Они всегда устраивали поминки, — заметил князь кентавров. Но возражал он уже не столь решительно.
— А есть ли традиция кормить гостей задолго до начала торжества? Любой, кто просил, получал ребрышки или кострец. Твои гости сочли тебя очень щедрым в горе, Нестеус. Но была ли это действительно твоя идея?
Кентавр потупил взгляд.
— Но этого не может быть…
— Когда я попытался пробраться в лагерь лутинов, чтобы посмотреть, откуда все это мясо, на меня напал убийца. Зачем им препятствовать мне, если нечего скрывать? И сколько времени они провели рядом с могильником? Может быть, ушли той же ночью? И не оставили ли щедрого подарка в виде мясных запасов?
В обшарпанной комнате воцарилась давящая тишина.
— Целые полки пытались выследить продовольственные караваны троллей, — нарушил молчание Мелвин. — Теперь мы наконец знаем, где искать. Наконец можем начать создавать им проблемы.
— Мы не станем осквернять могилы предков! — решительно произнес Нестеус.
Эльф был готов к такому возражению.
— Они и без того почти пересекли степь. Но должны быть и другие кладовые. На равнинах Земель Ветров было мало укрытий, которыми они могли воспользоваться. В Лунных горах и обширных лесах Аркадии все наверняка иначе. Конечно, есть пещеры, развалины замков и подвалы брошенных поместий. Заклинания, которые лисьеухие сплели для князей, кентавр, они могут использовать повсюду. И мы должны найти эти тайники, уничтожить лежащее в них мясо. Теперь, когда тролли продвинулись так далеко, пожалуй, мы не сможем помешать им добраться до Сердца Страны, но можем попытаться настолько усложнить им туда путь, насколько это возможно.
Кайлеен пристально посмотрела на Мелвина. Лицо ее застыло ничего не выражающей маской.
— Мы их пропустим.
— Что? — Полуэльф резко сел на ложе и тут же вздрогнул от боли. — О чем здесь думать? Мы наконец-то обошли их на шаг. Если мы еще найдем их тайные кладовые, то будем знать, куда они пойдут. Мы можем устроить для них ловушки, мы можем…
— Нет, — решительно произнесла графиня. — Твоя догадка запоздала. На поминках Оримедеса был по поручению королевы мастер Альвиас. Пока ты лежал без сознания, мы провели переговоры. Мы можем надеяться победить троллей лишь в том случае, если все войска Альвенмарка будут подчиняться одному командиру. Эмерелль простила мой мятеж, но при условии, что я буду подчиняться ее приказам. Я со своей конницей еще здесь лишь потому, что мы хотим помочь беженцам. Королева приказала нам не оказывать сопротивления троллям. Мы отойдем к Шалин Фалаху. Там она уже однажды победила троллей. На этот раз решение тоже будет принято у Белого моста.
Мелвин перестал что-либо понимать.
— Но ведь у нас есть возможность ослабить троллей! Если мы лишим их припасов, то нам будет легче победить. И с каждым днем промедления серокожих на марше войско Эмерелль будет расти. Просто глупо не использовать наше преимущество!
— Приказы королевы однозначны, — настаивала Кайлеен. — Она делает это, чтобы уберечь страну. Если мы лишим троллей продовольствия, они начнут грабить. Они будут продвигаться вперед медленнее, их войско рассредоточится по территории. Все, чего им не будет хватать, они возьмут у земли. Они разрушат деревни и города, которые иначе остались бы целыми. И Тальсин мы тоже сдадим без боя, хотя защитить его легче, чем Фейланвик. — Она сделала небольшую паузу. — И склады мы тоже оставим троллям.
В голове у Мелвина услышанное не укладывалось. Однако никто не возражал, даже Артаксас.
— А как считает Элодрин?
— Королева объявила его и всех, кто с ним, вне закона. Он покинул Рейлимее, уведя с собой несколько кораблей. Никто не знает, куда он отправился. Эмерелль назначила нового князя Альвемера.
Волко-эльф цинично улыбнулся.
— Только приняв командование, она смещает лучшего из оставшихся своих полководцев. Возможно, мне следовало оставаться без сознания. Тогда я, по крайней мере, не должен был бы принимать участие во всем этом бреде. А для меня у нее тоже есть приказы?
Лицо Кайлеен осталось непроницаемым.
— Приказов нет… Очевидно, Обилее доложила о преступлениях Шандраля. Его тоже объявили вне закона, и Эмерелль послала тебе подарок.
Она махнула рукой одному из сопровождавших ее воинов, и тот поставил на кровать Мелвина небольшой сундучок, который принесли с собой.
Волко-эльф беспомощно поднял перебинтованные руки. Если королева думает, что может просто купить его, то она ошибается. Пусть остальные пляшут под ее дудку! А он — сам себе хозяин.
— Могу я открыть сундучок для тебя? — поинтересовалась Кайлеен.
Мелвин некоторое время колебался. Нет, пусть все смотрят, как он откажется от подарка.
— Давай.
Графиня разбила обе печати и откинула крышку. На бархатной подушке лежали два выпуклых наруча. В качестве украшения на коже был вытеснен орел с расправленными крыльями. Мелвин не поверил своим глазам. Откуда Эмерелль знает, что он потерял оружие? И, может быть, этот подарок — требование казнить Шандраля?
— Кроме того, королева велела передать тебе, что она будет рада принять тебя при дворе, как только ты свершишь все свои дела.
Мелвин насторожился.
— Таковы были ее слова? Свершу все свои дела?
На губах Кайлеен мелькнул слабый намек на улыбку.
— Это были слова ее посланницы Обилее. Но я думаю, что странствующий рыцарь дословно передала послание королевы. Мне кажется, что ты очень нравишься Обилее. Очевидно, она сумела представить тебя королеве в наилучшем свете.
Мелвин задумчиво рассматривал подарок. До него доходили слухи о том, что Эмерелль умеет видеть будущее. Может быть, в ее приказах все же есть смысл?
Место, не созданное для людей
Увидев, что Кадлин приближается, Ламби встал. Девушка напряглась и сжала кулаки. Она не позволит ему препятствовать ей! С этим омерзительным стариком она справится, подумала охотница и тут же осознала, что ошибается, ведь от слабости она едва держалась на ногах.
Кадлин хотела увидеть все своими глазами. Она надеялась, что
это лишь дурной сон. Она молилась богам, просила дать ей проснуться в маленькой комнатке Бьорна в замке. Почувствовать, что ночь почти закончилась, бесшумно одеться и выскользнуть из комнаты, чтобы дождаться серебряного света на замковой стене.
— Не ходи к нему, — хриплым голосом произнес Ламби.
На лбу у него красовалась окровавленная повязка. Глаза покраснели, отвратительная дыра, заменявшая ему нос, была залеплена слизью. Волосы прядями спадали на плечи. Кольчуга была покрыта засохшей кровью. От герцога воняло потом, дымом и смертью.
— Ты не станешь…
Ламби схватил ее за руки и прижал к себе. Герцог выглядел поразительно старым. Глаза его смотрели неподвижно. Белок пронизывали кровавые прожилки.
— Не ходи к нему! Так будет лучше, девочка. Запомни его таким, каким… — Он запнулся. Слезы бежали по его щекам. — Запомни его таким, каким… — Он снова замолчал. Прижался лицом к ее груди. Плечи его дрожали. Он негромко всхлипывал. — Жаль, что никто не остановил меня. Я… — Он отпустил Кадлин и взглянул ей прямо в глаза. Подбородок его дрожал. Он пытался подыскать слова. — Я должен извиниться перед тобой. Я рад, что у него была ты. Иначе он никогда бы… Ты позволила ему познать любовь. Нельзя уходить к богам, не полюбив.
У девушки уже не осталось слез. Она просто смотрела на старого герцога. Его слова тронули ее, но она была не в силах выказать свои чувства.
— Я никогда не видел его таким счастливым, как в последние луны. Мне жаль, что я… Некоторые мужчины не становятся мудрее даже с возрастом.
Кадлин посмотрела на длинный ряд накрытых одеялами и шкурами тел. Их было так много… Было еще два других туннеля, полных тел, которые принесли с поля боя еще до бури. Кальфа охотница уже нашла.
Она посмотрела на красный шерстяной плащ и вспомнила, как подтрунивала над Бьорном, когда тот пытался зашить дырку с помощью иголки и нитки. Из-под плаща торчали его тяжелые темно-коричневые сапоги. Она всегда шутила, что кроме ног сын герцога зачем-то прячет в них двух дохлых хорьков, потому что воняло от сапог ужасно.
Ламби отошел немного в сторону.
— Не пойми меня неправильно, девочка. Я не запрещаю тебе. Не могу… Ты имеешь такое же право, как и я. Но было бы лучше, если бы ты запомнила его таким, каким знала. Это… Это уже не он. Просто безжизненная оболочка. Он…
— Как он умер?
Ламби тяжело вздохнул.
— Быстро.
Ее взгляд не отпускал его.
— Его конь споткнулся… Мы шли на полном скаку. Тролль упал. Они исчезли под копытами… Все произошло так быстро.
— Наша собственная конница до смерти… — Она не могла говорить. Даже думать об этом не хотела.
— Не повезло. — Старик попытался улыбнуться, может быть, чтобы подбодрить ее. — Я все время говорю себе, что Норгримм хотел видеть его в своей свите. Он был слишком хорош для нас, не так ли? Не боялся. Незадолго до того, как он упал, я бросил на него взгляд. Его лицо сияло. Он радовался битве. Своей первой битве. Своей… — Ламби беспомощно посмотрел на Кадлин. Казалось, он чего-то ждал от нее, но девушка не понимала чего.
— Я слышал, что твой отец тоже…
Она кивнула. Об этом сейчас говорить не хотелось. Она вообще не хотела говорить. Ей хотелось… Не осталось ничего, чего бы ей хотелось. Еще вчера жизнь была Полна. А сейчас она жалела, что этот проклятый эльф снял ее с отвесного уступа. Ей хотелось уйти в чертоги Норгримма вместе с остальными. Раньше она неделями ходила одна по лесам и никогда не чувствовала себя одинокой. Всегда был Кальф. Сильный, дружелюбный. Она никогда не думала, что вернется в их дом у озера, в потайной долине, и не найдет там его. Нет, она больше не сможет пойти туда…
И Бьорн… Он так боролся за жизнь, когда его ранил снежный лев. А когда был еще совсем слаб, чтобы подняться с постели, он рассказывал ей о своих планах. Они решили бежать в Альвенмарк, если Ламби будет слишком досаждать им. И Сильвина твердо обещала помочь. Кадлин вспоминала тот чудесный день, когда они любили друг друга впервые. Бьорн хотел этого, несмотря на то что раны его еще не зажили. Сначала он стонал от боли, а затем от наслаждения. Он был так полон жизни! Когда он очнулся в пещере тролля, первые слова его были шутками. Кадлин снова поглядела на тело, лежащее под красным шерстяным плащом.
— Не ходи, девочка, — прошептал Ламби. — Запомни его таким, каким любила, — снова повторил он. — Поверь старику, который… которому уже часто доводилось прощаться.
Она тяжело вздохнула.
— Как… — Девушка не смогла произнести этого. Попыталась снова, но голос отказался служить ей.
Ламби понял и без слов.
— Будет погребальный костер, как только уляжется буря.
Кадлин кивнула. Герцог посмотрел на нее. Чего он ждет?
Прощения? Нечего здесь прощать. Они ничего не должны друг другу. Она не знала, что еще сказать. Но чувствовала, что ему что-то нужно. Опора в горе. Но она не может ею быть!
Кадлин на миг коснулась плеча герцога, а затем ушла. Она боялась, что ей будет больно оттого, что она не попрощалась с Бьорном. В то же время она не смогла бы вынести того, что его лицо так же изуродовано, как лицо его отца.
Девушка бесцельно бродила по темным переходам огромной крепости троллей. В некоторых местах в стены замка были вставлены странные камни, испускавшие бледный свет. Все здесь было слишком большим. Высокие коридоры, широкие залы… Куда ни поверни, повсюду тебе напоминали, что это место не создано для людей. «Нам нельзя было приходить сюда, — печально подумала Кадлин. — Что принесла им эта война?»
Охотница радовалась, что во время сражения не повстречалась с троллем со шрамами-украшениями на груди. Ей по-прежнему было стыдно за то, что за помощь люди отплатили Бруду стрелой.
Все вокруг было настолько чужим, что она не могла принять это как реальность. В мысли снова закралась обманчивая надежда, что скоро она очнется от ужасного кошмара. Бьорн не мог умереть! Может быть, она встретит его за следующим поворотом коридора?
Бред!
Повсюду лежали раненые. Было холодно. Толстые стены защищали от ветра, но мороз таился даже в сердце крепости. Люди расставили жаровни, а кое-где даже развели костры посреди коридоров. Там сожгли все, что попалось под руку. Вонючие шкуры, неуклюжую мебель, бочарные клепки, тряпки.
Кадлин бесцельно бродила повсюду. Искала воду для раненых. Потом села у ложа какого-то воина и держала его за руку. Несколько часов. Пока его пальцы не стали холодными и твердыми. Она не знала, день ли, ночь ли, когда стихло завывание ветра, запутавшегося в опорах и колоннах башен.
Она не испытывала ни голода, ни жажды. Чувство времени умерло.
Однажды, оказавшись в особенно большом зале, Кадлин издалека увидела короля. Его окружали военачальники и несколько эльфов. Он стоял у огромного стула со спинкой и выглядел рядом с ним ребенком. Все выглядели в тени этого стула детьми! Злыми детьми, сыгравшими злую шутку и теперь раздумывающими, как уйти от наказания.
Зачем они только пришли сюда? Кадлин настолько устала, что уже даже злиться не могла. Она снова принялась бесцельно бродить среди умерших и умирающих. Девушка терялась в высоких туннелях, где воняло старым жиром и фекалиями.
В нише, под светящимся камнем, она нашла Гундагера. Королевский архитектор сидел, подтянув к себе ноги, и сжимал огромную книгу.
— Тебе тоже плохо спится? — спросил он.
Кадлин прервала свой поход, все равно не имевший цели.
— Я не сплю. Не спала все время после битвы.
— Ты чувствуешь зло? Оно въелось глубоко в камни.
Девушка покачала головой.
— А если зло — это мы? — Охотница видела комнату, полную троллих и детей. Они были большими и бесформенными. Жуткие фигуры. Очевидно, их заставили сесть на пол. Повсюду были вооруженные эльфы. С обнаженными мечами они бродили между пленниками.
Архитектор задумчиво почесал подбородок.
— Давным-давно я был священником, и меня учили тому, что эльфы — посланники тьмы. А потом я повстречал священнослужителя, который был хуже, чем все эльфы из историй. — Он пристально посмотрел на девушку.
Кадлин поняла, о чем он. Она помнила страшные картинки из книги, которую Гундагер доверил ей. Несказанную муку на лицах умирающих. Те же самые муки она видела на лицах молодых воинов, отчаянно цеплявшихся за жизнь и тем не менее знавших, что раны доконают их.
— Я говорил с одним эльфийским князем. Я слишком долго пробыл во Фьордландии. Мое прошлое может настигнуть меня. — Архитектор обеспокоенно поглядел в коридор, конец которого терялся во тьме. — Эльф был приветлив. Похоже, он у них князь. На руке у него всегда сидит белый сокол. Его зовут Фенрил или как-то так. — Гундагер улыбнулся. — Об их имена язык сломать можно. Говорят, что их мир прекраснее. Место, где царит вечная весна…
— Разве у них там нет большой войны?
— От войны можно бежать, Кадлин. Поверь мне, я очень хорошо умею убегать. Я не хочу к воинам, хочу к художникам и ученым. Я хочу посмотреть, правда ли, что они строят дворцы из света. А зимы с меня довольно. Мои старые косточки жаждут весеннего солнца, которое будет светить ярче, чем во Фьордландии. — Он хлопнул ладонью по книге. — А еще я надеюсь найти кого-то, кто сможет это прочесть. Я нашел книгу в комнате на самом верху башни. Думаю, это единственная книга, которая здесь есть. Чтобы эти людоеды писали книги… Мне очень хотелось бы знать, что в ней написано. Интересно, что они могут сказать?
Кадлин закрыла глаза и вспомнила весну в горах. Боль захлестнула девушку. Куда бы она ни пошла, каждый лес, каждый склон, каждая вершина будут напоминать ей охотничьи вылазки с отцом. Кальф и Бьорн составляли всю ее жизнь, были средоточием всех ее помыслов. Они были связаны со всем, о чем стоило помнить. Без них в ее жизни будет только печаль. Возможно, чудесный мир эльфов смягчит эту боль. От Сильвины Кадлин знала много историй об Альвенмарке. Охотница даже немного понимала язык эльфов.
— Граф Фенрил действительно возьмет тебя с собой в мир эльфов?
— Похоже, его тоже заинтересовала книга троллей. Думаю, он не просто воин, а ученый человек. Мы, ученые, всегда поймем друг друга.
— Но я не ученая, — напомнила Кадлин.
Гундагер улыбнулся.
— Но мы ему не скажем.
Погребальный костер
Когда склонились тяжелые мачты, а реи провалились под горящие ярким пламенем палубы, большой корабль начал тонуть. Вода с шипением врывалась в помещения. Белый дым, пронизанный раскаленными искрами, поднимался к ночному небу. Умирающий корабль издавал низкие, ревущие звуки, когда вода затапливала все новые и новые палубы. Погашенное пламя шипело.
Элодрин стоял, скрестив руки, на каменном причале, уходившем далеко в бухту под Нахтцинной. Его верные люди выстроились длинными рядами, чтобы торжественно попрощаться с мертвыми. В качестве погребального костра для павших людей и эльфов был выбран самый большой из тролльских кораблей.
На краю причала стояли жаровни. По бокам выстроились три дюжины посвященных. Большинство из них были из народа маураван. Их неистощимая ненависть к троллям была залогом успеха. Они не нарушат ни один приказ!
Когда горящая галеаса погрузилась под воду, подошел попрощаться Альфадас, король людей. Элодрин знал Альфадаса еще по тем временам, когда он жил при дворе королевы, и был потрясен тем, что увидел. Какие разрушения несут человеку столь немногие годы… Прошло, быть может, четверть века с тех пор, когда он в последний раз видел молодого, самоуверенного Альфадаса. А теперь перед ним стоял ожесточившийся старик.
Альфадас нашел лишь несколько холодных слов прощания. Князь приморских земель мог понять короля. Слишком дорого заплатили люди за победу над троллями. Едва ли более пяти сотен из них вернутся домой. Триста ранены настолько тяжело, что им самим не дойти до звезды альвов. Они попадут на родину на борту «Морского путешественника». Трехмачтовое судно было заполнено ранеными.
Элодрину было несложно предложить Альфадасу помощь. Князь приморских земель не спешил в Альвенмарк. Он знал, что Эмерелль его не простит. Элодрин поглядел на четыре черные галеасы, пришвартованные у мола. Он сам себе не сможет простить. Но у войн свои собственные законы, и тот, кто не переносит вида крови, не должен хвататься за меч, пусть лучше сдается сразу.
В обратный путь к звезде альвов, через которую они попали сюда, отправлялась лишь жалкая кучка людей. Через два дня они принесут на родину известие о победе, которая оказалась слишком кровавой.
Снова пошел снег. Погибших быстро поглотили ночь и белая круговерть. Догадывался ли король, как им придется заплатить за эту победу?
Элодрин махнул рукой Фенрилу:
— Приведите пленных на корабли!
Даже старики, женщины и дети оказывали сопротивление, когда он брал штурмом Нахтцинну. Конечно, где им было тягаться с элитой мечников Альвенмарка, но пришлось пролить много крови, пока они поняли это и сдались. В длинных туннелях и залах скалистого гнезда тролли не понимали, сколь мало число нападающих. Пятьдесят избранных воинов князя смогли взять в плен более семисот троллей. Так же как тогда, на Шалин Фалахе, когда они обманули войско выживших серокожих и победили, хотя, в принципе, должны были потерпеть поражение.
Элодрин скрестил пальцы и сжал руки. Он очень давно планировал то, что произойдет сейчас. Совесть князя не мучила. Поступить таким образом было логично. Его затея и была истинной причиной того, что он стремился завербовать как можно больше маураван. Они были строптивы и плохо подчинялись, отказывались подчиняться иерархии. Но они считались особенно безжалостным народом и испытывали столь же мало укоров совести, как и он. Тролли осквернили их священные рощи и начали выкорчевывать леса.
Элодрин махнул рукой гребцам двух судов. Планировали привести обе галеасы, которые должны занять тролли, на середину бухты. Серокожие боятся глубины, поскольку тонут в воде, как камни. Никто из них не попытается бежать.
Князь приморских земель направился к пленным. Воняло от них ужасно! Эльф посмотрел на их грубые лица. Что могло заставить альвов создать таких неуклюжих чудовищ?
К нему подошел граф Фенрил. Эльф из народа нормирга был полезен, но излишне чопорен. Он постоянно одевался в белое, словно подражал Олловейну. Кроме того, его представления о рыцарских добродетелях весьма мешали.
— Среди пленных жена Оргрима.
Ничего иного Элодрин и не ожидал. В конце концов, Нахтцинна — крепость герцога. Место, которое он считал наиболее безопасным.
— Я знаю, — ответил князь, не удосужившись даже притвориться удивленным. — Но никто не говорит, кто она. Наверняка здесь присутствуют и наложницы, и дети полководца.
— Имея таких заложников, мы могли бы вынудить троллей вести переговоры.
Элодрин поднял одну бровь. Просто невероятно, насколько наивен этот парень.
— И чего мы добьемся? Может быть, пары лет мира… В такие времена тролли еще больше набираются сил, а потом нападают на цивилизованные народы Альвенмарка. Это не выход! — Эльф махнул рукой воинам у деревянных сходней первого корабля. — Приведите мне этого большого парня! — Он указал на особенно массивного тролля, который беспрерывно бросал на князя взгляды, подобные кинжалам.
Его приказы выполнялись беспрекословно. Тролля сопровождали четыре копьеносца. Оружие было нацелено серокожему в горло.
— Он будет нашим посланником Оргриму, — заявил Элодрин. — Должен же герцог, в конце концов, знать, кто его враг. — Князь повернулся к троллю и заговорил с ним на его языке: — Когда твой хозяин найдет тебя, передай, что здесь был Элодрин, князь Альвемера. Князь, чья дочь и внуки жили в Рейлимее, прежде чем вы сожгли этот город пятнадцать лет назад. Ты запомнишь мое имя? Элодрин, — медленно повторил он.
— Э-элодрин, — повторил тролль. В устах этого урода собственное имя казалось эльфу чужим. Жестким и каким-то испачканным.
Князь приморских земель обернулся к стражникам и продолжил на своем родном языке:
— Прикуйте этого негодяя к причалу. А потом отрежьте ему оба больших пальца. Он не должен иметь возможности держать в руках оружие.
Фенрил ошарашенно поглядел на Элодрина. От этого романтичного слабака с фальшивыми идеалами рыцарства князь ничего иного и не ожидал. Он видел, что граф с трудом сдерживается.
Не обращая на сокольничьего внимания, он поднялся немного выше по причалу. Понаблюдал за тем, как убирают сходни галеас. Галеры взяли на буксир оба черных корабля. Их красные весла вспенивали темную воду. Канаты между кораблями натянулись. С влажной пеньки потекла вода. Медленно, дюйм за дюймом, галеасы набрали ход.
Из стоявших вдоль мола жаровен в небо вертикально уходил дым. Погода изменилась. По-прежнему шел снег, но ветер полностью стих. Мауравани не сдвинулись с места.
Когда корабли вышли на середину бухты, галеры подняли буксирные тросы.
Фенрил откашлялся.
— Не следует ли нам поторопиться с отплытием? Я вспомнил о шаманке, которая ушла от нас. Оргрима уже наверняка известили.
— Мне самому потребовалось пять дней для того, чтобы вернуться со своими кораблями в Рейлимее, когда я услышал, что тролли взяли город штурмом. Известию на тот момент было семь дней. — Незадолго до этого его брат Халландан погиб в боях за Вахан Калид. Флот был в открытом море. Был спор из-за преемника Халландана, и в это время тролли атаковали Рейлимее. То были страшные дни, разрушившие его жизнь. — Думаешь, тролли превосходят нас? — резко спросил Элодрин. — У нас есть время.
Князь не стал упоминать о том, что шаманка получила возможность бежать по его приказу. Фингайн шел за ней и наблюдал, как она ушла через звезду альвов. Элодрин знал, что тролльскому полководцу известно о случившемся здесь. Он будет вне себя от гнева. И не вернется еще несколько недель. Оставалось надеяться, что Эмерелль назначит способного полководца. Отсутствие Оргрима даст возможность нанести троллям удар. Есть хорошие шансы победить их, лишенных самого умного военачальника.
Элодрин вспомнил сожженный город, в который он вернулся пятнадцать лет назад. Горы костей у берега, там, где пировали тролли…
Полководец поднял правую руку.
— Лучники! Поджечь корабли!
Маураване извлекли из колчанов подготовленные стрелы. Острия были обернуты пропитанными маслом тряпками. Эльфы поднесли стрелы к жаровням.
— Нет! — закричал Фенрил. — Я запрещаю стрелять! Во имя королевы, сложите оружие!
Первые стрелы отправились в полет.
— Маураване никогда не придавали особого значения приказам королевы, — сухо заметил князь. Фенрил вел себя в точности так, как он и ожидал.
По молу бежала Йильвина. Она тоже была потрясена.
— Командир, что здесь происходит? Как ты мог отдать такой приказ? Ты ведь вызовешь этим лавину! Они будут мстить людям! Ты не можешь допустить этого!
Эльф указал на прикованного тролля.
— Он скажет им, кто здесь командовал. Может быть, фьордландцам придется пережить тяжелую зиму, но через сто лет они будут благодарны мне, потому что тогда последний из этих людоедов умрет от старости. Без женщин не будет детей. Мы должны уменьшить количество их женщин, чтобы у них рождалось столь же мало детей, как у нас. Только тогда в Альвенмарке будет мир.
Над водой раздавались пронзительные крики. Маураване по-прежнему отправляли выстрел за выстрелом в горящие суда. Еще утром Элодрин приказал пропитать палубы и паруса лампадным маслом, чтобы огонь лучше распространялся.
— То, что вы видите, — погребальный костер тролльского герцогства в землях людей.
Фенрил и Йильвина молчали. Они потрясенно наблюдали за тем, что происходило на кораблях. Некоторые тролли, объятые пламенем, бросались в воду. Отчаянно работая руками, они пытались добраться до берега. Но это никому не удалось. Тяжелые приземистые тела тащили серокожих в глубину.
Элодрин ожидал, что месть принесет ему большее удовлетворение. Но то, что он видел, не смогло заполнить зияющую пустоту, оставленную самой большой потерей в его жизни. Протрезвев, он крикнул навигатору на «Морском путешественнике»:
— Принеси мой щит и мой меч, Ландаль!
— Я доставлю тебя ко двору королевы, Элодрин! Ты заплатишь за свое преступление!
В гневе Фенрила было что-то трогательное.
— Я останусь здесь. Нет больше места, куда я могу вернуться. Эмерелль наверняка объявила меня вне закона. Княжества она лишит меня за мои якобы преступления, а мой род угас.
Навигатор принес князю оружие. Элодрин подпоясался мечом, служившим ему в стольких сражениях, надел на руку щит с изображением серебряной русалки, гербом Альвемера.
Крики на кораблях стихли. Слышалось только потрескивание огня.
— Что ты задумал? — спросила Йильвина.
— Сразиться в последнем бою. Я жду троллей. Моя судьба исполнилась. Может быть, мне все же удастся убедить Оргрима в том, что я всего лишь использовал людей.
— Так же как меня?
— Действительно, то, что король Альфадас доверяет тебе, Йильвина, было преимуществом. Но не будем обманываться. Король никогда не заключил бы мира с троллями. Я чувствую так же, как он. Я знаю, каково это — потерять семью из-за этих чудовищ.
Глаза воительницы зло сверкнули.
— У тебя с ним нет ничего общего. Я не нашла в нем тьмы, которую ты несешь в своей душе.
Вдалеке зазвучали звуки боевых рогов. Их нестройный протяжный зов нельзя было спутать ни с чем. Это были рога троллей.
Элодрин удивился. Он не был готов к тому, что после кровавого поражения во время нападения на замок Эмерелль войско троллей когда-либо снова отважится ступить на золотые тропы. Пусть основная масса врагов состояла из тупых кровопийц, но по крайней мере Оргрим — противник достойный.
— Они идут на Альфадаса и его армию, — определила Йильвина.
«Возможно, тролли уже настигли фьордландцев», — подумал Элодрин. Иначе зачем трубить в рога? Он указал на пленного тролля.
— Развяжите этого парня! Наши планы изменились!
Одной фигуркой меньше
Эмерелль ожидала Элеборна в комнате для игры в фальрах. В последние несколько недель она очень много времени проводила в этой маленькой комнате, большую часть которой занимал игровой стол. На доске отображалась ситуация в Альвенмарке. Королева играла белыми, тролли — черными. Белые фигурки были оттеснены на последнюю треть ее половины игрового поля. Но, по крайней мере, их ряды постепенно смыкались. Положение было отчаянным, отрицать это невозможно, но совершенно безнадежным не было.
Эмерелль смотрела на фигурки королевы и волшебницы. Она и Алатайя. Вот уже на протяжении нескольких недель они безвылазно сидели в замке. В стороне от стола стояла фигура полководца. Королева вывела белого полководца из игры только тогда, когда сердце сказало ей, что Олловейн умер. Нужно было назначить нового. Ее войску нужен командир. Но кто способен на это? Кайлеен восставала против нее, графиню сначала нужно было проверить. Мелвина Эмерелль никогда не видела. Она знала, что его любят кентавры, да и другие союзники. Но пойдут ли за ним эльфы? Будут ли принимать приказы от молодого воина, выросшего в волчьей норе? Вряд ли…
Элодрин бы подошел. Холодный как лед, но хороший стратег. Если бы он тоже не восстал против нее, то был бы кандидатурой номер один.
Дверь в комнату для игры в фальрах отворилась. Альвиас поклонился.
— Элодрин, Князь Под Волнами, госпожа.
А не сгодится ли в качестве полководца Альвиас? Он умен и верен, это не обсуждается. Но сможет ли он командовать войском?
— Спасибо, — задумчиво ответила королева.
Альвиас удалился, и в комнату вошел высокий эльф. Соленый аромат морского бриза летел впереди князя. На седовласом водяном была старомодная юбка с запахом и плащ с бахромой. Широкие плечи, твердый взгляд по-океански зеленых глаз — все в нем излучало силу.
Князь Под Волнами опустился на колено.
— Прошу прощения, госпожа.
Эмерелль раздраженно отмахнулась.
— Никаких извинений, никаких формальностей. Давай говорить как равный с равным. — Она указала на доску для игры в фальрах. — Положение очень серьезно, князь. Мне нужен каждый меч, который можно получить. Несколько часов назад Тальсин пал. Тролли снова оказались проворнее, чем мы ожидали.
— Я сожалею, что так долго настаивал на старых договорах и оставался слеп к реальности. За это мои дети вынуждены были заплатить кровью. — Элеборн подошел к столу для игры в фальрах. Изучил поле для игры, затем потянулся к черному кораблю. — У меня очень мало воинов, которые могут сражаться на суше. Много мечей мы предоставить не можем. — Он оглядел дюжины фигур троллей, клином приближавшихся к тонкой белой линии. — Но могу сделать тебе подарок. Флот троллей уничтожен. Гигантские кракены, левиафаны и тысячи озлобленных водяных утянули его на дно Китовой бухты. От нас ушло лишь пять судов. Вчера, когда мои дети еще только собирались действовать, эти корабли ушли неизвестным курсом через звезду альвов в открытом море.
Эмерелль приняла из рук князя маленький черный корабль и поставила его к немногим разбитым фигуркам троллей.
— Спасибо за этот утренний дар, — с улыбкой сказала она. — Мне будет легче дышать теперь, когда я знаю, что с моря угрозы больше нет. Добро пожаловать в наш союз, Элеборн, князь под волнами.
Королева легко поцеловала его в обе щеки, а затем вынула маленький белый корабль из одного из боковых ящичков стола для игры в фальрах и поставила на свою сторону.
— Благодаря тебе мы вернули превосходство на море.
— Я мог бы послать пенных коней рек и ручьев. Они не смогут убить много троллей, но когда наши враги будут пересекать текущую воду, они будут доставлять им неприятности.
Эмерелль на миг задумалась об этой возможности и покачала головой.
— Нет, не хочу затруднять продвижение троллей. Я хочу, чтобы противник как можно скорее достиг Шалин Фалаха. Мы не будем предпринимать ничего, что может задержать серокожих.
— А если они не станут сражаться там? Есть ведь и другие пути в Сердце Страны.
— Поверь мне, они придут туда, Элеборн. Дело тут не в рассудке. Это поле боя для них очень невыгодно. И тем не менее они будут там, потому что хотят навеки стереть воспоминания о былом поражении.
Князь Под Волнами провел рукой по бороде цвета морской пены.
— Тебе ведомо будущее, госпожа. Тебе лучше знать. — Он поклонился.
— Закрой от троллей море, Элеборн, и даруй благоприятные пути нашим судам. Это и будет твоим вкладом в нашу победу.
Тот снова поклонился.
— Быть по-твоему, повелительница.
Элеборн удалился. «Если бы он только знал, сколько вариантов будущего я вижу», — подумала королева. Чаша весов немного склонилась в ее сторону, но численное преимущество троллей по-прежнему было подавляющим.
Эмерелль взяла в руку новую фигурку, которую приказала вырезать, задумчиво повертела ее между пальцами. Фигурка изображала ребенка. Все тридцать детей из списка Алатайи были в замке. Королева каждый день проводила с ними по нескольку часов. Они испытывали страх. Чувствовали присутствие ингиз в тенях, ночь за ночью их терзали кошмары.
Эльфийка подумала о собственных ночах. Мысленно она то и дело составляла список из тринадцати жертв, который потребовала Алатайя. И постоянно отбрасывала списки.
Королева вздохнула. А тут еще другие списки, появлявшиеся день ото дня, — списки мертвых, раненых и пропавших без вести. Кровавая дань, которую Альвенмарк вынужден платить каждый день, пока длится война с троллями. Когда серокожие появятся у Шалин Фалаха, даже в списке потерянных городов будет больше тринадцати названий. Аркадия густо населена. По пути войска на юг находится много прекрасных мест. Сколько детей умрет, если она не сможет выбрать тринадцать из тридцати?
Если собрать воедино камень альвов, принадлежавший Мелиандеру, они с Алатайей смогут восстановить разрушенную тропу. Если залатать золотую сеть, Эмерелль сможет наконец покинуть замок и посвятить все свои силы борьбе с троллями. Но пока никто не мог сказать, не прорвутся ли тысячи ингиз через брешь, как только она выйдет из дворца. Изображения в книге Мелиандера были недвусмысленны. Если придут ингиз, Альвенмарк погибнет.
Королева закрыла глаза и сосредоточилась на том, чтобы почувствовать страну. Наделенные душой деревья в парке дворца, корни которых нежно соприкасаются друг с другом… Магию, которую когда-то вплела в небольшое, расположенное неподалеку от дворца озеро Нороэлль… Над всем этим лежала тень ингиз, которые уже нашли путь сюда. Они лишали землю силы.
Вздохнув с облегчением, Эмерелль открыла глаза. Сейчас его не было… Иногда там, снаружи, появлялось нечто. До сих пор ей всегда удавалось избежать его. Оно наблюдало за замком, сторожило ее. Его присутствие не ощущалось на протяжении уже нескольких дней. Но каждый раз, когда она начинала надеяться, что наблюдатель ушел, тот возвращался.
Королева поставила фигурку, изображавшую ребенка, на стол для игры в фальрах. Если она решится на жертву, наблюдатель уйдет навсегда.
Груз мертвых
Оргрим разглядывал лицо мертвого короля. В свете факелов его черты были жестче. Морщины казались глубже. В глазах отражались факелы, несмотря на то что их огонь жизни давно угас. На поле боя было тихо. По-прежнему шел снег, единственным звуком было шипение смолы, капавшей с факелов.
Тролльский герцог пытался понять, почему правитель людей поступил с ним так. Они очень долго жили в мире. Только молодые воины время от времени мерились силами друг с другом, но войска в игру не вступали. Небо не было черно от дыма горящих городов, а теперь такое! Человек, которому он подарил жену и ребенка, когда те были на волосок от смерти, пришел, чтобы забрать его жену и детей! Почему? Оргрим не мог понять! Почему Альфадаса было так легко подвигнуть на войну? Что за яд влили ему в уши эльфы, чтобы ослепить его разум?
Герцог всегда считал, что знает людей. Во время сражений за Снайвамарк он научился уважать их. Они были маленькими и слабыми, но сражались с мужеством загнанной в угол снежной львицы, защищающей своих львят.
Тролль глубоко вдохнул холодный зимний воздух и попытался подавить чувства, бушевавшие в его груди. Ненависть, грусть, гнев… Он знал, что именно этого и добивались эльфы. Однако знание не помогало преодолеть боль. Остроухие хотели, чтобы он начал принимать необдуманные решения. Это было сделано, чтобы вывести его из сражений в Альвенмарке. И зачем он только пошел со Скангой?! Почему не устоял перед искушением славой?! Именно тщеславие погнало его в Альвенмарк. Перспектива возглавить войско, каким до сих пор не командовал ни один король троллей. Перспектива обрести бессмертие в героических сагах. Герцог, прогнавший с трона Эмерелль… Чтобы достичь всего этого, нужно было вернуться в Альвенмарк всего на полгода. И он полагал, что семья в безопасности. Нахтцинна была сильной крепостью…
Оргрим сжал кулаки в бессильной ярости. Послание эльфов доставлено! Они хотели мести… Неужели все так просто? Может быть, остроухие уже поймали его в сеть подлости и злобы? Запутали мыслями, которые должны мучить его, как им того хотелось.
И он закричал в ночь от боли и отчаяния. Резко вырвал факел из руки стоявшего рядом с ним воина. Сжал пламя в кулаке. Пальцы сомкнулись на пропитанных смолой тряпках, задушив огонь и его зародыши. Оргрим зашипел от боли, но терзания обожженной плоти не могли затмить боль, бушевавшую в груди. Он проиграл, сколько бы людей и эльфов он не убил. Даже трон Эмерелль не искупит потери. Чего стоит кусок дерева в сравнении с его женой и детьми? «Но все это случилось именно из-за попытки удержать этот кусок дерева», — рассерженно подумал герцог.
Он глядел в лицо мертвого короля людей. Альфадас долгое время жил при дворе Эмерелль. У него даже жена была эльфийкой, так говорили. Он должен был разгадать интригу! Что им двигало? Не может быть, чтобы такой храбрый человек был одновременно таким глупым и слепым! Альфадас сражался хорошо. С горсткой воинов он расположился в теснине, в то время как остальные его люди бежали в горы. Король убил одного серокожего воина, еще одного тяжело ранил. В конце концов он сражался один. Оргрим съест его сердце, как только будут отомщены убитые. Альфадас заслужил, чтобы ему оказали честь.
Герцог поглядел на Гелога, воина, которого прислали эльфы. Отрезать большие пальцы — такая подлость была несвойственна даже остроухим.
— Как думаешь, люди знали о планах эльфов убить наши семьи?
— Не могу сказать. Люди ушли раньше. Но даже среди эльфов разгорелся спор, когда корабли охватило пламя.
— Но Элодрин по-прежнему командовал ими.
Гелог кивнул.
— Да. Услышав звуки рогов, он приказал снять с меня оковы и отпустить. А потом отдал приказ покинуть корабли. Он идет нам навстречу. Под его рукой около пятисот эльфов.
Оргрим закусил нижнюю губу. Его должны были заманить в ловушку. Что же происходит в голове у князя Альвемера? Элодрин не мог знать, что герцог приведет сюда всего триста воинов. Больше Сканга не позволила. Она очень опасалась, что на золотых тропах их войско может снова попасть в ловушку эльфийской королевы.
Триста воинов. Этого довольно, чтобы обратить в бегство людей. Но выступать против пятисот эльфов легкомысленно. Он должен отступить. И оставить здесь убитых. Люди не простят эльфам, если союзники бросят трупы на поле битвы. Для каждого погибшего эльфы должны будут выделить двух воинов, которые понесут его. Что бы они ни делали, мертвые обеспечат проблемы. Трупы нельзя оставлять. И похоронить в мерзлой земле тоже нельзя. И даже если бы это было возможно, есть вероятность, что тролли их выкопают. Эльфы будут нести убитых, и это существенно замедлит их войско. На то, чтобы устроить погребальный костер, на котором можно будет сжечь семьдесят мертвых, уйдет день — чтобы нарубить достаточное количество деревьев. А больше Оргриму и не нужно. Соотношение сил изменится совсем скоро. И тогда эльфы будут в его руках! Он расплатится с убийцами!
— Потушите факелы! Мы отступаем и будем ждать Бродгримма!
Отрезан
Фенрил стоял у руля своей галеры и вслушивался в доносившиеся из тумана шорохи. Ему очень хотелось поскорее оставить за спиной проклятый фьорд. В Альвенмарке они были бы в большей безопасности; там можно надеяться на помощь Элеборна.
Только что он видел перед собой фок «Морского путешественника». Фок свисал с реи, вялый и мокрый. Не было ни ветерка. А ведь ходить под парусом во фьордах, с их высокими отвесными скалами, непросто. Здесь слишком непредсказуемы и непостоянны ветра. Но сейчас штиль, поэтому галеры взяли «Морского путешественника» на буксир.
Густой и ленивый, туман висел над водой, приглушая все звуки. С носа послышалось монотонное пение лоцмана:
— Сееемь узлоооов!
Фенрил не мог сказать, к чему они ближе: к середине фьорда или к скалистому берегу. Сокольничий напряженно прислушивался к каждому звуку — к скрипу весел, тихому плеску воды. Команда молчала. Все были под впечатлением чудовищного преступления, в которое втянул их Элодрин. Фенрил никогда не думал, что эльфийский князь способен на такое злодеяние. Их честь навеки запятнана. С этого момента имена эльфов будут связывать с бойней.
Грохот впереди по правому борту отвлек графа от мыслей. Во фьорд впадало несколько ледников. Больше, чем рифов, скрывавшихся под черной гладью, Фенрил боялся ледяных стен высотой до небес, врезавшихся в ущелья скалистого берега. Никто не мог предугадать, когда от них отколется кусок. Чаше всего они были размером с кулак или лошадиную голову, но иногда отламывались и куски с главную башню крепости. Они гнали огромные волны по узким фьордам, и тот, кто слишком близко подходил к ледникам, подвергался опасности быть раздавленным, как муха под ударом кулака.
— Вооосемь узлооов! — крикнул лоцман.
И словно в ответ со второй галеры раздалось:
— Дееевять узлооов!
Эльф перегнулся через поручни. Значит, они ближе к утесам, чем вторая галера. Сквозь густой туман он почти не видел воды. Звуки, раздававшиеся при опусканий весел, подсказали, что в воде есть кусочки льда.
— Сушить весла! — закричал Фенрил.
Весла второй галеры тоже замерли. Лоцманы молчали. Все на борту трех кораблей прислушивались. Послышался тихий скрежет. Лед, плывущий вдоль борта. Вдалеке снова раздался грохот. Что-то обрушилось в воду.
Граф задержал дыхание. Слишком тихо, подумал он. Это еще не опасность.
Фенрил хотел было приказать гребцам снова браться за весла, когда услышал протяжный голос. Низкий, чужой и в то же время знакомый. Голос тролля. Эльф достаточно хорошо знал язык своих врагов, чтобы понимать, что кто-то только что объявил десять узлов.
Мысли графа спутались. Навстречу им двигался по меньшей мере один вражеский корабль. Эльфийские галеры были быстры и маневренны, но с «Морским путешественником» на буксире нечего и надеяться уйти от троллей.
Рыжеволосая девушка, сидевшая неподалеку у поручней, посмотрела на Фенрила пустым взглядом. Она была странной. Со времени резни в бухте она не произнесла ни слова. И кто бы стал ее в этом упрекать? Ее товарищ, архитектор, сидел тихо, склонив голову на грудь. Его губы постоянно шевелились. Казалось, он молился. Таков мир людей. Может быть, когда молишь богов, становится легче.
— Двенадцать узлов! — крикнул лоцман троллей.
Если немного повезет, тролли проплывут мимо. Серокожие держались ближе к середине фьорда, где фарватер глубже.
Всего шестнадцать лет назад тролли покинули мир людей. Раньше их родиной были горы и фьорды крайнего севера Другого мира. Они знали эти места лучше.
— Мы ждем! — негромко крикнул эльф второй галере.
— Хорошо! — последовал ответ спустя несколько страшных ударов сердца.
Без помощи «Морской путешественник» был обречен стоять на месте. С экипажем и пассажирами этого судна ничего не нужно было обсуждать. Тяжелые буксирные тросы обвисли, когда большой парусник скользнул ближе, все сильнее теряя ход.
— Одиннадцать узлов! — послышался голос тролля. И сразу же, немного тише: — Двенадцать узлов!
Фенрил негромко выругался. Еще один корабль! Граф почувствовал слабое покалывание на коже. Кто-то плел заклинание. Во рту у сокольничего пересохло. Он готов был отдать своего лучшего коня за то, чтобы узнать, что происходит на двух черных галеасах, скрывавшихся в дымке.
В белизне появилось движение. Словно змееголовые драконы, вились спирали в тумане. На лице Фенрил почувствовал легкое дуновение. Спустя три удара сердца оно превратилось в свежий бриз. Эльф услышал, как позади хлопнул на ветру обвисший парус «Морского путешественника».
Теперь Фенрил разобрал крики трех лоцманов.
Низкий звук, вонзающийся в живот, разнесся над водой. Затем последовали грохот и треск, будто мир вот-вот должен был разлететься на куски. Галеры поднимались и опускались на все более высоких волнах.
Гундагер, архитектор, молился. С широко раскрытыми от ужаса глазами он просил своего бога Тьюреда о помощи. Возможно, человеческие боги действительно помогали? Если бы судно не остановилось, то, вероятно, прошло бы в опасной близости от ледника.
Туман рассеялся. Эльфийский граф ясно увидел скользящую над водой черную тень. На палубе галеасы вплотную стояло множество тролльских воинов.
Все отчетливее проявлялись в тумане очертания черного корабля. Фенрил заметил фигуру на носу. Раскинув руки и совершая медленные движения, словно пловец, шаманка разгоняла туман. Значит, вот как вражеские корабли оставались на середине фарватера.
Галеры перестали покачиваться.
Граф увидел, что некоторые тролли жестикулируют и показывают на галеру. Если видишь ты, могут увидеть и тебя.
— Гребите! — приказал эльф, хотя понимал: с тяжелым «Морским путешественником» на буксире у них нет шансов уйти от троллей.
Гребцы трудились отчаянно. Толстые тросы, соединявшие корабль с парусником, напряглись. Но ощущение было, будто их приковали к скале. Парусник бесконечно долго трогался с места, а первый корабль троллей все приближался. Фенрил уже мог разглядеть три черные галеасы, шедшие друг за другом. На тролльских судах был ряд гребцов. Массивные галеасы обычно были менее маневренны, чем галеры.
В двадцати шагах от них из воды брызнул фонтан — один из троллей швырнул камень величиной с кулак.
— Лучники и щитоносцы — на бак! — приказал граф. По крайней мере, они погибнут в бою.
— Фенрил! — Голос тонул в шуме топочущих по палубе ног. — Фенрил!
Эльф обернулся. Теперь, когда туман рассеялся, большой трехмачтовик был прекрасно виден. Группа воинов занимала позицию вокруг тяжелого торсионного орудия на баке. Впереди, на самом носу «Морского путешественника», стояла Нардинель. На ней было белое платье, волосы нежно баюкал бриз. Эльфийка была настолько прекрасна, что смотреть на нее было больно. По бокам от нее застыли два воина с тяжелыми топорами.
Нардинель казалась спокойной.
— Прощай, граф.
— Нет! — закричал Фенрил.
Целительница подала знак воинам. Топоры опустились.
— Нет! Ты можешь пойти с нами!
Глухие удары разнеслись над водой. О палубу с грохотом ударился камень. Несмотря на то что вреда он не причинил, тролли встретили попадание яростным ревом.
— Я не могу бросить раненых в беде. — Нардинель печально улыбнулась. — Нам остается надежда на новое рождение, а людям — лишь надежда на нашу верность. Отнеси эту историю в Альвенмарк. И защити людей, если им придется расплачиваться за наши преступления.
Галера буквально прыгнула вперед, когда перерезали толстый буксирный трос. На миг гребцы сбились с такта. На борт корабля обрушился град камней. Одного из щитоносцев свалило. Кораблю камни причинить вреда не могли, но если тролли подойдут ближе, примитивное оружие станет опасно для команды.
Вторая галера, оказавшаяся ближе к галеасам, уже несла первые потери. Теперь она тоже освободилась от пут, связывавших ее с «Морским путешественником», и пыталась отойти ближе к отвесному утесу.
Фенрил скорректировал курс, чтобы два эльфийских корабля не столкнулись. Из тумана показались четвертая и пятая галеасы. Между тролльскими кораблями звучали громкие командные крики. Все черные суда изменили курс и развернули корпуса к отвесной стене. Они попытаются перерезать эльфам путь.
— Гребите, ребята! Гребите! — подбадривал Фенрил. Он тоже подвел гад
еру ближе к берегу. — Лоцман!
— Семь узлов! — послышалось с носа, на этот раз без привычной монотонности.
К Фенрилу подбежал щитоносец. И как раз вовремя! О борт снова застучали камни. Лучники взяли реванш и осыпали серокожих смертоносными стрелами.
В тумане впереди обозначился новый силуэт. Он был огромен! Тип корабля, о котором граф ничего не слышал! Никто точно не знал, чем в последнее время занимались в Китовой бухте тролли, но они использовали очень много леса.
— Шесть узлов! — выкрикнул лоцман.
Фенрил изучал утесы. Они были на расстоянии менее пятнадцати шагов. Из воды торчали несколько серо-черных скал. Как близко можно подойти к ним?
Камень угодил в щит прикрывавшего Фенрила воина. От удара у сокольничего заболели уши. Из тумана выплыл айсберг. Он был более пятнадцати шагов в длину и более десяти в высоту. Обломок ледника! Его окружали более мелкие льдины, подобно тому как стадо овец окружает пастуха.
Трехмачтовик сильно отстал. Первый из тролльских кораблей изменил курс, чтобы пройти с левого борта «Морского путешественника». Вышла из гонки и вторая галеаса.
Вдалеке снова послышался глухой рокот ледника. Фенрил поклялся себе, что ноги его больше не будет во фьордах, если они выберутся отсюда живыми.
Их второй корабль потерял скорость. Град камней ранил нескольких гребцов с левого борта. Но галера по-прежнему была быстрее, чем галеасы.
— Шесть узлов! — крикнул лоцман.
Граф спросил себя, насколько далеко могут последовать за ним галеасы. У тролльских кораблей корпуса шире. Вероятно, для таких габаритов у них слишком маленькая осадка. Ведь, в конце концов, им нужно маневрировать в узких фьордах. Фенрил поглядел на айсберг. Между плавучим колоссом и отвесной стеной была брешь в более чем двадцать шагов. Последний корабль серокожих находился с противоположной стороны от айсберга. В этом месте фьорд был по-настоящему узким. Фенрил заметил в воде с левого борта рифы. У последней галеасы были самые высокие шансы перекрыть им путь. Если капитан будет маневрировать достаточно умело, то, возможно, ему даже удастся протаранить одну из эльфийских галер. В любом случае, с близкого расстояния они смогут выпустить несколько каменных залпов.
Граф решил рискнуть.
— Принесите на палубу сменные весла!
Человеческая девушка очнулась и попыталась принести пользу. Она стала помогать морякам доставать весла из кладовой. Весел было десять. Затем она прибежала на нос, подняла щит одного из раненых и заслонила одного из лучников.
Теперь галера просто летела над темной водой. Второй их корабль следовал за ними в кильватере. Бросив взгляд через плечо, Фенрил увидел, как тролли пошли на абордаж «Морского путешественника». Никто не оказал сопротивления. Очевидно, Нардинель запретила воинам защищаться. Оставалось надеяться на то, что тролли окажутся милосердны к побежденным. По крайней мере, воины на кораблях не могут знать, что произошло в бухте Нахтцинны.
— Лучники, отойти с носа! — крикнул Фенрил. — Всем на весла! Держите лед подальше от носа!
На палубу летели обломки камней. Второй и третий суда троллей они оставили позади. Но четвертая галеаса подошла на опасно близкое расстояние. Тролли уже бросали значительно большие камни, чем поначалу. Впрочем, попадать стали реже.
Под корпусом корабля прошла льдина. Мужчины на носу с помощью длинных весел пытались отогнать от корабля самые крупные обломки.
На палубе гребцов раздались крики.
— Минус третье, восьмое и шестнадцатое весла по левому борту! — крикнул кто-то Фенрилу.
Граф повернул голову, но со своего места не мог разглядеть, что происходит с левого борта. Но он догадывался, что задумали тролли. Они попадали вовсе не хуже, чем раньше. Просто они выбрали другую цель. Весла! С каждым попаданием галера замедлялась.
Фенрил увидел, что с правого борта тоже втянули весла номер три, восемь и шестнадцать, чтобы силы были распределены равномерно и галера не кружила.
— Пять узлов! — крикнул лоцман.
Граф с беспокойством смотрел на скалы. Нужно подойти ближе, если он хочет уйти от троллей. Но если они переступят границу трех узлов, возникнет опасность оказаться на дне. Из-за большого количества льда приближаться к утесам было еще более рискованно. Один неверный маневр — и они застрянут между скалами и плавучими глыбами.
Маленький камень попал в поручни рядом с Фенрилом, вырвав кусок дерева. Метатели поднялись на мачты галеас. Этого еще не хватало!
На палубе лежали первые убитые.
Четвертый корабль был опасно близко. В гребцов полетел новый залп камней. Граф услышал, как трещит дерево, раздались крики раненых мужчин.
— Весла номер четыре и двадцать один вышли из строя! — послышалось с палубы гребцов.
Внезапно рядом с графом оказался человеческий архитектор. Он протянул Фенрилу шлем.
— Сядь. Они попытаются убить тебя. Если мужчина у руля выйдет из строя, нам всем конец. — Гундагер встал так, что заслонял Фенрила своей широкой спиной.
И, словно в подтверждение слов, плащ человека задел камень. Граф поспешно натянул шлем.
— Лучники! Снять метателей с мачт!
— Три узла!
Руки Фенрила вцепились в штурвал. Корпус корабля содрогнулся. Что-то, похожее на когти, царапнуло дерево.
— Сушить весла! — приказал граф.
Коридор между большим айсбергом и утесами был недалеко. Если немного повезет, у них будет достаточно хода, чтобы проскочить. В крайнем случае, они пройдут вдоль стены айсберга с помощью шестов. Корпус корабля снова содрогнулся. Кто-то из лучников упал, один его глаз превратился в кровавое месиво.
Еще десять шагов до айсберга. Его высокие стены защитят их от обстрела.
— Три узла! — крикнул лоцман.
Архитектор застонал. Камень попал ему в спину. Гундагер сжал зубы. Он снова поднялся, становясь живым щитом для Фенрила.
Выстрел пришелся в левую руку графа. Эльф услышал, как треснули кости. Из-под ногтей потекла кровь. Архитектор ухватился за руль, помогая удерживать галеру на курсе.
— Три узла! — крикнул лоцман. В его голосе слышалась паника.
Холодное дыхание айсберга окутало корабль. Сверкающие голубовато-белые стены стали надежным щитом для галеры. С помощью весел команда поддерживала расстояние до колосса.
— Три узла!
Корпус дрогнул. Треснув, разбилась планка. Они все больше теряли ход. Мужчины на палубе веслами отталкивались от айсберга.
Вдалеке послышался грохот.
— Четыре узла!
На палубу посыпалась лавина крохотных кусочков льда. Фенрил обеспокоенно поглядел на айсберг. Лед был пронизан глубокими канавками. Если отколется кусок величиной с быка, им конец. Такой обломок без труда проломит палубу и потопит корабль. Рядом с айсбергом галера показалась Фенрилу хрупкой, как игрушка.
Вдалеке что-то упало в воду. Ледник!
Граф задержал дыхание. Его команда изо всех сил налегла на весла. За ними в узкий канал изо льда и скал вошла вторая галера.
Волны приподняли корабль; в том же ритме поднялся айсберг. Повсюду вдоль борта сходили небольшие лавины. На палубу сыпались кусочки льда. Ледяная стена дрейфовала к отвесному утесу.
Что-то вонзилось в корпус. Граф хрипло вдохнул. Затрещало дерево.
— У нас пробоина! — закричал кто-то под палубой.
Галера по-прежнему оставалась игрушкой волн. Левым бортом они ударились о стену из льда. Часть поручней вдавилась.
А потом корпус корабля вошел в свободную воду.
Еще несколько страшных ударов сердца…
Началось ликование. У них получилось!
— Сееемь узлооов! — послышалась знакомая, протяжная песня лоцмана.
Гундагер порывисто расцеловал Фенрила в обе щеки.
— Это было чудо! Клянусь Тьюредом, ты совершил чудо, капитан!
За ними из канала вышел их второй корабль.
Фенрил увидел, как последняя галеаса троллей попыталась повернуть, но от неуклюжего черного корабля уйти будет легко.
Могила короля
— Иди уже! Видеть не могу твоего плаксивого лица. Оставь меня одного, чтобы я мог посмеяться над шутками богов, — прошипел Оттар.
Даже сейчас в глазах его горела ярость. Как и сестра, фьордландец был в числе тех, кто всецело находился под влиянием Эйрика. Робкий маленький мальчик, постоянно прятавшийся за спину старшей сестры, когда надвинулась опасность, превратился в сурового воина королевской лейб-гвардии.
— Мы можем нести тебя, — произнес Ульрик, понимая, что это ложь.
— И тогда мы все вместе свалимся самое позднее завтра? Я не хочу, чтобы меня похоронили вместе с тобой, умертвие. Я останусь здесь. — Он безрадостно улыбнулся и засопел. — Какая чудесная шутка! Меня живым кладут к мертвецу, а мертвец, который не хочет уходить от живых, хнычет из-за меня. Если бы я услышал эту историю в фирнстайнском кабаке, наверняка посмеялся бы от души.
Ульрик посмотрел на мертвого отца. Тот по-прежнему сжимал в руке меч. Король лежал, странно скрюченный, так же как упал на поле боя. Мороз мешал похоронить его по обычаю, со сложенными на груди руками.
Трупы остальных воинов застыли в той же позе, в которой их настигла смерть. Эльфы вынесли с поля боя всего двадцать павших. «Остальные остались на поживу троллям», — с горечью подумал принц.
Элодрин заставил троллей поверить, что возвращается со всем своим войском. Таким образом им удалось выиграть два дня. На самом деле князь Альвемера пришел меньше чем с сотней воинов. Зато принес подарок, ценность которого нельзя измерить в золоте, — защитные амулеты эльфийского народа нормирга. Одним богам ведомо, где он их достал. Альфадас часто рассказывал, как ревниво оберегали нормирга это сокровище. Зачарованные амулеты защищали от холода. Если один из них касается твоей кожи, то можешь бегать по снегу голышом — не замерзнешь.
Ульрику выпала неблагодарная задача раздать пятьдесят амулетов выжившим. Он выбрал самых ослабленных. И все поклялись отдать амулеты, если остальным будет хуже.
Втайне принц боролся с собой, не зная, стоит ли выделить амулет и Крови. Крупная черная собака держалась поразительно хорошо. Несмотря на то что псина хромала, она по-прежнему обладала медвежьей силой. И она не отходила от мертвого короля. Каждый раз, когда они останавливались для привала, Кровь лизала щеки Альфадаса, тыкалась в него своим широким носом, словно пытаясь разбудить. А потом в какой-то момент бросала эту затею и сворачивалась клубочком у его ног. При малейшем шорохе уши собаки вставали торчком. Она никогда не спала крепко. Когда привал заканчивался, Кровь брела рядом с теми, кто нес погибшего короля, следя, чтобы к нему относились с уважением. И так продолжалось три дня.
Сегодня утром Фингайн нашел пещеру на небольшом острове посреди безымянного горного озера и рассказал о ней людям. Они с Сильвиной были единственными эльфами, которые шли с ними. Остальные отстали, надеясь устроить Оргриму ловушку. Ульрику было ясно, что эльфы отдавали свои жизни в надежде выиграть для него и остальных фьордландцев еще пару дней.
Фингайн видел, как пять черных галеас и «Морской путешественник» вошли в бухту Нахтцинны. Теперь за ними шло более тысячи троллей под предводительством лучшего полководца серокожего народа. Положение детей человеческих было безнадежно. Но если по крайней мере один из них доберется до Фирнстайна, они смогут предупредить родственников и друзей о готовящемся вторжении. Ульрик был в отчаянии. Драма эльфийской зимы повторится. И на этот раз нет Альфадаса с ветеранами боев за Филанган и войска эльфов, которое придет на помощь.
Принц окинул взглядом мертвых. Так много загубленных жизней! Он обеспокоенно оглянулся в поисках собаки.
— Кровь?
Снаружи послышался лай. Молодой человек вздохнул. В конце пещеры был узкий туннель. Может быть, барсучья нора. Ульрик опасался, что Кровь заберется туда.
— Ты действительно хочешь остаться здесь? — еще раз спросил Ульрик молодого воина.
— У меня ноги обморожены. Я вас буду задерживать. Даже если мы выживем, я останусь калекой. Я уж лучше здесь, рядом со своим королем, как положено щитоносцу.
Ульрик уже наслушался достаточно.
— Да будет так.
Он склонился над отцом, в последний раз попрощался и вышел из пещеры. Кровь встретила его лаем, ткнулась в руку мокрым носом.
Холод стоял убийственный. Бороды мужчин, которым не досталось эльфийского амулета, застыли от изморози. Дыхание вырывалось изо рта маленькими белыми облачками. Люди притопывали ногами, силясь прогнать холод, а может быть, просто для того, чтобы проверить, чувствуют ли еще свои пальцы.
Они молча принялись за работу. Подкатывали ко входу большие камни, сверху ссыпали мелкие. Ульрик то и дело думал об Оттаре. Молодой принц хорошо помнил, что значит быть запертым в пещере. После бегства из лагеря в Хоннигсвальде с ним произошло то же самое.
Когда вход в пещеру оказался полностью закрыт, воины вернулись на толстый лед. В лагере на берегу их ждали те, кто был слишком слаб, чтобы помогать в работе. Ульрику не пришлось никого подгонять. Все знали, что времени рассиживаться нет. У них в тылу было больше тысячи троллей. Но короля Альфадаса они не получат.
Они поднялись уже довольно далеко по южному склону, когда на другом конце долины сошла лавина. Снег и обломки скал неслись в узкое ущелье. Они устремились туда, где протекал поток, пополнявший воды озера. Быстрый глубокий ручей до сих пор не замерз. В озеро проливалось более дюжины источников; теперь их вода будет запружена.
Ульрик двигался впереди, колонна выживших снова была на марше. Тяжело дыша, принц прокладывал в глубоком снегу дорогу для идущих за ним. Один шаг, другой… Просто ни о чем больше не думать! Шаг за шагом, шаг за шагом… Их целью была наполовину законченная крепость на перевале. Оттуда они смогут отправить отдохнувшего посланника в Фирнстайн. До крепости еще четыре или пять дней пути, если погода продержится. Но если начнется буря, им всем конец. У них почти нет припасов. Даже те, кого защищают амулеты, в конце концов умрут от голода и истощения.
«Не думай об этом, — напомнил себе Ульрик. — Мы сумеем, если Фирн будет благосклонен к нам и если Элодрин со своими воинами задержит троллей».
Оглушительный треск отвлек принца от размышлений. Ульрик остановился, чтобы оглянуться.
На льду озера образовались трещины. Запруженная вода надавила на ледяной покров. Лед проломился. По долине пронесся жалобный звук, почти как волчий вой.
Из конца колонны к нему пробилась Хальгарда.
— Где Кровь? — взволнованно спросила она.
Ульрик испуганно поглядел на жену.
— Я думал, она с тобой.
— Я… — Глаза Хальгарды наполнились слезами. Она схватила мужа за руку. — Когда мы тронулись в путь, она еще была со мной. Плясала вокруг меня, точно щенок. Тыкалась носом в руку. Словно… словно прощалась.
Между деревьями на острове показалась хромая черная фигура. Псина потащилась ко входу в пещеру. Там она опустилась на задние лапы и вытянула морду к небу. Из горла Крови вырвался длинный протяжный звук.
Забрать собаку теперь, когда треснул лед, было невозможно. Вода будет подниматься, пока не поглотит могилу и маленький остров. Троллям никогда не найти тело короля.
— Она поет погребальную песнь моему отцу.
— И нам тоже, — прошептала Хальгарда.
Ульрик сжал ее руку, и они двинулись дальше. Вой Крови преследовал их до самых сумерек. А затем оборвался.
Новый мир
Какой чудесный мир! Несмотря на то что она провела в Альвенмарке три дня и находилась в колонне беженцев, Кадлин не могла наглядеться по сторонам. Здесь все было ярче, насыщеннее. Краски, аромат первых цветов, вкус еды, звучание музыки. Даже когда девушка прикасалась к чему-то, ей казалось, что она чувствует сильнее.
Гундагера тоже захватил новый мир. Он быстро оправился от раны на спине. Его лечила эльфийская целительница; потом он все рассказывал, что ощущение было, будто та была внутри него и терпела боль вместо него.
Семь дней прошло с момента бегства из фьорда. Кадлин решила стереть из памяти воспоминание о горящих кораблях. Элодрин был не таким, как большинство эльфов. Более мрачным. Одним богам ведомо, что заставило его совершить кровавое злодеяние в Нахтцинне.
Куда ни глянь, Альвенмарк был пронизан красотой. Но путь сквозь тьму был ужасен. На четвертый день пути Фенрил провел корабль сквозь ворота из света, которые появились вдруг посреди моря. За ними зияла тьма, по сравнению с которой даже пасмурная безлунная ночь казалась светлым весенним утром. Эта тьма была — каким-то ужасным образом — живой. Она скапливалась вдоль тропы из света. Еще одно воспоминание, которое хотелось забыть…
Кадлин должна порвать со всем темным и грустным внутри нее. Путь привел их к озеру, а затем к белому городу. Все дома были в нем белые, каменные. Не было открытых навозных ям, вместо этого даже улицы были из камня, а куда жители девали свои отходы, осталось для девушки загадкой. Фирнстайн, самое большое поселение, которое она видела в своей жизни, казался рядом с этим городом маленькой грязной деревушкой. Здесь все было большим! Некоторые дома были окружены колоннами толщиной со ствол дуба. А на площадях высились странные скульптуры — окаменевшие убийцы и предатели. Некоторые смотрели серьезно, другие даже улыбались прохожим. И все казались такими живыми, словно только что дышали.
Маленький толстый кобольд из числа беженцев, который, на удивление, немного понимал человеческий язык, потратил час на то, чтобы объяснить Кадлин чудеса Лавианара. Имя кобольда было настолько непроизносимым, что малыш предложил девушке называть его просто Черным. Он бежал из города, разрушенного троллями, но здесь, в Лавианаре, он собирался задержаться. Он сказал, что слишком устал, чтобы продолжать драпать.
Черный был потрясающим рассказчиком. Он объяснял Кадлин чудеса Альвенмарка. От кобольда она узнала, что самых страшных преступников наказывали, заключая их в камень, и выставляли в общественных местах. Некоторых превращали вместе с лошадьми! Но только в том случае, если лошади принимали участие в преступлениях.
Черный также поведал, что за всю свою жизнь эльфы никогда по-настоящему не работали и что на них вынуждены пахать остальные народы Альвенмарка. Кобольд поведал об облачных драконах, которые не могли рождать малышей и замерзшее молоко которых приходилось доставать с неба с помощью летающих кораблей, чтобы его не скапливалось так много, что оно закрывало солнце. Поскольку молоко это было зачарованное и не таяло, его разрезали на блоки и строили из них дома. Поэтому все города Аркадии были белыми — ведь их строили не из камня, а из молока облачных драконов.
Но больше всего встревожило Кадлин то, что Черный болтал о странных созданиях, которые были повсюду. Созданиях, которые были наполовину животными. Некоторые выглядели очень красиво, ни одно из них никоим образом не угрожало Кадлин, даже враждебного взгляда не бросило. Но их внешний вид привел девушку в замешательство. Это был не то чтобы страх… Но рядом с ними ей было не по себе.
Кобольд подробно рассказал, что весь Альвенмарк пронизан магией. Магия — основа красоты страны, но она же — причина некоторых странностей. Говоря это, Черный указывал на мужчину на другом конце рыночной площади, который был наполовину конем. Иногда, если очень сильно ценить животное и проводить с ним много времени, может случиться так, что ты станешь с ним единым целым. Это происходит очень медленно. Сначала перенимаются несколько свойств, смех начинает походить на ржание, волосы растут гуще и тому подобное. И иногда с животным сливаются воедино, вот как это произошло с тем кентавром.
Кадлин невольно вспомнила Фенрила и его сокола. У эльфа был странный взгляд, устремленный куда-то вдаль. А иногда он вращал головой, как птица. Рывками. Очевидно, граф начал сливаться со своим соколом. Понимает ли Фенрил это? Может быть, стоит предупредить его, когда они увидятся в следующий раз?
Граф настоял на том, чтобы они с Гундагером покинули город с караваном беженцев. Говорили, что тролли совсем недалеко. Но никто из беженцев не проявлял беспокойства. Они хотели достичь моста, где собиралось войско эльфийской королевы. Вереница повозок на дороге тянулась от горизонта к горизонту. Рядом бегали смеющиеся дети. Кадлин устроилась на высокой груде шкур и смотрела в небо. Особой цели у нее не было. Фенрил сказал, что будет лучше, если она отправится с беженцами. Поэтому девушка согласилась. Гундагер пошел с ней. Он сидел на козлах рядом с молчаливым кобольдом и рисовал. Все увиденные чудеса он пытался запечатлеть на бумаге. Кадлин же больше доверяла своей памяти, чем чему-то столь непрочному, как листок бумаги.
Солнце опускалось за широкой полосой леса. В небе, похожие на красные знамена, висели тучи. Девушка подумала о летающих кораблях, с помощью которых с неба доставали молоко облачных драконов. На таком корабле она бы полетала… Тогда она смогла бы увидеть мир таким, каким видит его орел.
С повозки спустилась стайка особенно мелких существ. Они были не больше пальца и обладали крыльями мотыльков, сверкавшими всеми цветами радуги. В руках у них были маленькие свернутые одеяла. Покачиваясь, существа кружились друг вокруг друга, поднимаясь все выше и выше. А потом они бросили свой груз, все вместе. То, что Кадлин сначала приняла за одеяла, оказалось дубовыми листьями. Они плясали на ветру. Один из них упал на шкуры в ее повозке. Девушка с любопытством рассматривала его. Он был покрыт переплетающимися узорами. Странно. Пожав плечами, Кадлин щелкнула по листку, он слетел с повозки, покачиваясь, спланировал на дорогу и исчез под копытами быка.
В сумерках раздался пронзительный крик. Девушка резко села. К ней вернулись воспоминания об ужасах сражения в узкой долине. Она дрожала. Предсмертные крики звучали в ушах.
Невдалеке из леса вышла большая белая собака. Странное прозрачное существо. Перед ним лежал мужчина с козлиными ногами. Собака… она тянула из груди упавшего что-то светящееся.
Гундагер обернулся.
— Беги, девочка! Это собаки Жюля! Они нашли меня! Беги!
Кадлин спрыгнула с повозки, но даже не подумала спасаться. Она бежала из своего мира, потому что потеряла там все, что для нее что-либо значило. Здесь она снова присоединилась к потоку беженцев. Довольно! Она будет сражаться! И если Луту будет угодно, она умрет! Но бежать больше не станет!
Девушка обнажила меч и поцеловала клинок. За время, проведенное с охотниками короля, она не раз слышала историю о призрачной собаке, явившейся в дом Альфадаса. Священнослужитель Лута убил чудовище, произнеся имя своего бога.
Несколько воинов окружили призрачного пса: один человеко-конь, два кобольда и существо, похожее на прямоходящего быка. Они тыкали в бестию копьями, но ранить ее не могли. Затем нос собаки зарылся в грудь быка. Рогатый мужчина отрывисто забулькал и закричал. Остальные воины сдались — бросили оружие и ринулись в стороны.
— Лут, помоги мне! — пробормотала Кадлин.
Гундагер кричал девушке вслед, что она должна вернуться.
— Дай мне силы, Лут! Уничтожим существо, оскверняющее красоту этой страны!
Призрачный пес зыркнул на нее, и Кадлин показалось, что вся сила ушла из ее ног. Одного взгляда твари оказалось достаточно, чтобы заставить девушку остановиться.
Кадлин посмотрела на меч, который сжимала в руке. Оружие не помогло остальным в битве против собаки. Но обниматься с тварью она точно не станет!
— Подари мне силы, Лут! Столько твоих детей уже погибло… Позволь мне соединиться с ними или положи конец моему бегству и дай одолеть врага. Я вкладываю свою жизнь в твои руки, Ткач Судеб.
Собака отступила от бычьеголового мужчины. Могучее дитя альвов рухнуло навзничь. Казалось, теперь оно состоит из одних костей да кожи.
Призрачное существо стало медленно приближаться к девушке. Кадлин услышала голоса за спиной.
— Не побегу больше! — негромко сказала она себе и подняла меч.
Казалось, собака бросила на оружие презрительный взгляд.
В душе девушки вскипела волна ярости. Дочь Фьордландии, наверное, значит для пса меньше, чем самое низшее из детей альвов! Кадлин сделала выпад. Меч ее устремился вперед, меч, освященный верой Лута, оружие, подобного которому не было во всем Альвенмарке. Он скользнул сквозь врага, не встретив сопротивления. Клинок окружило яркое голубое свечение. Ледяной холод коснулся пальцев охотницы, пополз вверх по руке. На траве вокруг образовался иней. В воздухе появился запах, как перед грозой.
Пес был размером с годовалого жеребенка. Рот его был широко открыт. Острые зубы стали прозрачнее. Казалось, дух потеет голубым светом. Высокомерие исчезло из его взгляда. Он в немом ужасе смотрел на свою противницу.
— Убей его, Лут! — произнесла Кадлин, и существо исчезло.
Девушка стояла словно окаменев. Холод медленно отступал. Ее окружила толпа детей альвов, которая все росла. Человеко-кони, кобольды и эльфы смотрели на гостью из мира людей, как будто она была каким-то диковинным зверем. А ведь она среди всех них была чуть ли не единственной, кто выглядел нормально.
Стук подков заставил Кадлин поднять взгляд. Граф Фенрил и несколько воинов мчались к каравану беженцев. Толпа что-то кричала. Дюжины рук указывали на нее. Фенрил недоверчиво посмотрел на девушку.
— Ты убила ши-хандан? — Он взглянул на ее меч. На клинке остались потеки сажи. — Этим мечом?
— Я убила призрачного пса. И руку мою вел Лут!
Граф поднял брови.
— Королева должна познакомиться с тобой, Кадлин из Фьордландии!
К охотнице подошла кобольдесса и поцеловала ее руку. Остальные тоже осмелились приблизиться. К девушке прикасались кончиками пальцев. Один из бычьеголовых мужчин мягко коснулся ее волос.
Фенрил улыбнулся.
— Они считают тебя могущественной волшебницей. Думают, что, если коснутся тебя, часть твоей силы перейдет к ним. — Он посерьезнел. — Ты хочешь побыть одна?
Кадлин не знала, что сказать.
Восстание начинается
Он должен был предвидеть это! Мадрог раздраженно скомкал узкую полоску пергамента. Бросил голубю, принесшему дурную весть, несколько зернышек. Отряд кентавров и эльфийских рыцарей сошел с главного тракта, чтобы подняться в горы. Было только одно место, куда они могли попасть этим путем, — охотничий замок графини Кайлеен.
Капитан пауков задумчиво провел рукой по лбу. Он скрыл от князя Шандраля известие о том, что тот объявлен вне закона. Лучше, чтобы безумец по-прежнему считал себя князем Аркадии. Так от него меньше неприятностей.
Мадрог глядел на башни и ходы по крепостной стене. Повсюду патрулировали стражники. Маленький охотничий замок был полностью в руках его воинов. Вдоль лесной дороги стояли хорошо скрытые дозорные. Приблизиться к замку так, чтобы капитан не узнал об этом за несколько часов, было невозможно. Один из выставленных вдоль дороги дозорных прислал голубя с письмом.
Птица несчастья, довольно воркуя, клевала крошки.
Мадрог поглядел на яркое голубое небо. Он то и дело писал Элийе и предупреждал его. Но комендант просто не мог решиться отдать приказ. Чего ждет Глопс? Победы троллей? Он собирается покончить с рабством только после этого? Тогда все будут говорить, что они просто палачи троллей. Из помощников эльфов превратятся в помощников троллей. Все не должно закончиться вот так!
Шандраль собрал здесь всю свою семью. Идея спрятаться в охотничьем замке Кайлеен была блестящей… Пока графиня была вне закона. Тогда ее слуги покинули резиденцию, чтобы не вызвать подозрения в пособничестве опальной эльфийке. А большой замок в горах зимой все равно обслуживали только кобольды. Кобольды, присоединившиеся к их великому делу! Никто не искал здесь Шандраля. Но теперь их тайна, очевидно, раскрыта.
Мадрог смотрел на двор замка. Однажды он уже был здесь, в охотничий сезон, весной. Тогда эльфы разложили вдоль стен убитую дичь, а вечером при свете факелов рассказывали фантастические истории.
В воспоминаниях Мадрога всплыла другая картина. Кузница в Фейланвике. Шандраль велел привести туда свою жену. Стояла жара. Дым коромыслом. Шум оглушительный… В кузнице присутствовали пятьдесят его арбалетчиков. Большинство уже тогда были в числе Красных Шапок. Лейлин сопровождали три служанки-кобольдессы.
Стрелки были ребятами Шандраля. Мадрог их не знал. Суровые парни с мозолистыми руками и холодными глазами.
Черт знает, где Шандраль их набрал! Может быть, в Ланголлионе? В любом случае, они ни секунды не колебались, когда Шандраль указал на одну из служанок Лейлин и приказал схватить ее.
Мадрог до сих пор не знал, нарочно Шандраль выбрал Марту или случайно. Он указал на Железную, коменданта, которая командовала Красными Шапками в городе. Вероятно, он понятия не имел об этом. В ушах Мадрога до сих пор звучали слова Шандраля:
— Покажите моей жене, как в моей семье поступают с прелюбодейками, расставляющими ноги для других мужчин!
Марта была слишком растеряна, чтобы что-либо сказать, когда кузнецы вцепились в нее. Они сорвали с кобольдессы юбку и потащили к ближайшей наковальне. Только тогда Марта закричала. Кузнецы разложили Железную на одной из больших наковален и убрали задвижку, фиксировавшую кузнечный молот.
Лейлин тоже кричала. Другие кузнецы схватили ее и подвели вплотную к наковальне. Должно быть, она почувствовала движение воздуха, когда молот рухнул и раздробил Марте обе ноги.
Эльфийка потеряла сознание, когда кузнецы подняли ее к залитой кровью наковальне.
Мадрог тяжело вздохнул. Он рассматривал синиц на ели неподалеку от стены. Мира он не обрел. Прихоть Шандраля лишила его Марты. С тех пор много глупостей говорили о том, как распрощалась с жизнью Железная. «Возможно, однажды я смогу рассказать правду», — с грустью подумал Мадрог. Элийя дал капитану имя комендант Скорпион, потому что паук всегда должен был притворяться верным и надежным слугой Шандраля, пока не наступит день, когда эльфы лишатся своего владычества. Тогда наконец кобольд сможет вонзить жало в спину безумца.
Мадрог не позволил себе отомстить за Марту. Продолжал служить эльфу, был начальником его лейб-гвардии. «Эльф ведь парень суровый», — с горечью подумал кобольд. Но теперь ждать уже недолго. Отродье князей Аркадии нужно убрать из этого мира еще до того, как кентавры и эльфы появятся в замке, а это произойдет ближе к вечеру.
И это должны совершить кобольды! Он должен сделать это ради Марты!
Паук прошелся по крепостной стене, затем спустился по лестнице.
Заглянул в караулку, служившую ему квартирой. Достал из своих пожитков красную шапку. С гордостью надел ее. Он больше никогда не станет ее прятать!
Княжеская семья была подобна плющу, угрожавшему задушить прекрасное древнее дерево. Мадрог станет садовником Аркадии и вырвет паразитирующее растение с корнем! Возможно, лишь Лейлин заслуживает милосердия. Капитан задумчиво покачал головой. Что сделал с ней Шандраль! Как можно быть таким? Может быть, это ведьма Алатайя сделала его чудовищем? Он не раздробил Лейлин ноги, он избил ее поясом до синяков. Она лежала обнаженная на наковальне. И все должны были смотреть. Несчастная несколько раз приходила в себя и каждый раз видела над головой окровавленный молот.
Наконец Шандраль отдал приказ отнести Лейлин наверх, в комнату. Приказал прорезать в матрасе дырки и просунуть туда ее ноги. Она лежала в постели, связанная. Он давал ей опиум и рассказывал, что наказание ее было таким же, как у служанки.
На самом деле он не калечил ее тело; он испытывал извращенное удовольствие от разрушения ее психики. В комнате Лейлин царил полумрак, на стенах появились маски с демоническими рожами. Опьяненная опиумом, эльфийка оказалась за гранью сна и яви. Во всем доме слышны были ее причитания и испуганные вскрики.
В разговоре с капитаном Шандраль как-то сравнил свою жену с дорогим инструментом, на котором он играет. Он продолжал даже после их бегства. Совершенный безумец! В какой-то момент князю надоела эта игра. Он сказал Лейлин, что сплетет великое заклинание, которое вернет ей ноги, если с этого момента она будет послушна.
Молодая женщина верила ему во всем! Она жила в охотничьем замке — тихая и кроткая. Выполняла все его желания, как собака, которую били слишком часто. А он каждый день выдумывал что-нибудь новое, чтобы унизить ее. Поначалу Лейлин снова пришлось учиться ходить — слишком долго лежала она в постели со связанными ногами.
Эльфы верят в перерождение. Для Лейлин лишение жизни стало бы избавлением!
Мадрог зарядил арбалет.
Во дворе паука ждали тридцать кобольдов. На всех были красные шапки.
— Настал день, когда мы отомстим за убийство нашей боевой подруги! Все, что случится сегодня, мы делаем во имя Железной, коменданта Красных Шапок из Фейланвика!
Ликования не было. На лицах была написана молчаливая решимость.
Широкие каменные ступени гудели под сапогами, когда Мадрог вел своих ребят наверх, в зал трофеев. Капитан распахнул широкие двойные двери в кабинет с чучелами. У двойных дверей на противоположной стороне зала стояли два воина в черно-серебряных доспехах. Лейб-гвардейцы, которых несколько недель назад прислала своему ученику Алатайя.
Воин слева выступил вперед и поднял руку.
— Остановитесь!
За прорезью шлема-маски голос звучал глухо. Свое истинное лицо страж скрывал под металлической головой быка. Мадрог никогда не видел этих воинов без шлемов.
— Чего вы хотите? — резко спросил эльф.
— Неприятностей. — Кобольд прицелился и выстрелил.
За его спиной раздались щелчки спусковых механизмов еще двадцати арбалетов. Содрогаясь, стражи рухнули на пол. Правый даже успел обнажить меч.
Мадрог поставил свой арбалет на пол и натянул его стальной лук на расположенную сбоку лебедку. Затем вставил новый болт.
— Шандраль мне нужен живым! — напомнил он боевым товарищам. А затем распахнул дверь в кабинет князя.
Шандраль удивленно поднял голову от книг. Раздраженно махнул рукой.
— Можешь идти, Мадрог. Сейчас ты мне не нужен.
— Схватить его! — приказал капитан.
Князь в недоумении глядел на кобольда.
— Прижмите его правой щекой к столешнице. — Столько лун представлял себе Мадрог то, что должно было последовать теперь…
Шандраль представлял опасность. Он был садистом-слабаком, способным целое утро причитать из-за комариного укуса. А еще он был волшебником. Его слова могли иметь непредсказуемую силу. Это нужно было предотвратить любой ценой!
— Я велю спустить с вас шкуру! — ругался князь.
А затем издал низкое рычание. Мадрог почувствовал, что в комнате мгновенно стало холоднее.
Капитан поспешил к письменному столу. Его ребята уткнули приклады арбалетов эльфу в подколенные впадины, и князь упал, словно бык на бойне. Голова Шандраля сильно ударилась об угол стола. Кто-то схватил князя за длинные белокурые волосы.
Мадрог залез на стул, затем на стол. Бывший хозяин озадаченно смотрел на него.
— Ты помнишь Марту?
Шандраль продолжал пялиться.
— А должен?
Мадрог знал, что князь помнит!
— Она была одной из горничных Лейлин. Она имела честь сопровождать ее в кузницу.
— Ах, эта сучка? — Князь улыбнулся. — Я догадывался, что она что-то для тебя значит. Тебе тоже нравилось наблюдать, как она занимается этим с собаками?
— Это была последняя ложь, которую кто-либо услышит из твоих уст!
Мадрог поднял арбалет. Ударил прикладом князя возле уха. Звук трескающейся кости был подобен бальзаму на израненную душу. Изо рта и из носа Шандраля потекла кровь. Подбородок неестественно съехал в сторону. Рот широко открылся. Князь издавал непонятные звуки. Кобольд сломал ему сустав нижней челюсти.
— Вынесите его во двор!
Мадрог схватил с письменного стола вышитый платочек и вытер кровь с приклада арбалета. Жаль, что Марта не видит сейчас Шандраля…
Пока воины вели князя вниз, капитан шмыгнул к потайной двери, ведущей в темницу Лейлин. Арбалет он разрядил. Оружие больше не понадобится. Он поднялся по крутой винтовой лестнице и постучал в обитую железом дверь, чтобы княгиня не испугалась, когда кобольд войдет. Подождал мгновение. Мадрог знал, что ответа не получит. Лейлин почти не разговаривала с тех пор, как Шандраль вернул ей ноги.
Капитан осторожно открыл дверь. Эльфийка сидела на стуле и смотрела на покрашенную белым стену напротив. Сложенные руки лежали на коленях. На княгине было простое белое льняное платье. Она быстро взглянула на Мадрога, затем опустила веки.
— Ты не пройдешь со мной во двор, госпожа?
Лейлин молча поднялась. Она слегка втягивала голову в плечи, словно опасалась удариться обо что-то.
Путь вниз по лестнице показался пауку гораздо короче, чем путь наверх. И почему этот проклятый волко-эльф все же не забрал Лейлин?
Она княгиня Аркадии. Мадрог не может пощадить ее.
Во дворе на стульях уже сидели члены княжеского дома. Сидели с привязанными к стульям руками. Мать Шандраля, две тетки и оба его младших брата. Они казались сдержанными или раздраженными. Казалось, они еще не поняли, что их ожидает. Младший брат князя изо всех сил старался выглядеть скучающим. Они были настолько самоуверенны, что даже состояние Шандраля не заставило их задуматься. Очевидно, восстание кобольдов лежало за границами их понимания.
Мадрог проводил Лейлин к свободному стулу, стоявшему рядом с Шандралем.
— Привязать ее? — спросил один из стрелков.
— Нет. Она ничего не скажет и не встанет, пока ей не прикажут.
На крепостной стене, на башнях, во дворе — повсюду стояли кобольды в красных шапках. Все они были вооружены, несмотря на то что борьбы больше не будет.
Мадрог наслаждался мгновением. А потом начал произносить речь, которую вынашивал в своем сердце на протяжении долгих лун. Он клеймил позором тиранию эльфов, их чванство и высокомерие, из-за которых началась война с троллями. А под конец перешел к преступлениям княжеской семьи Аркадии. Список был длинным. Только когда говорил о Лейлин, ему не пришло в голову ничего, кроме как упрекнуть ее в том, что она молча сносила преступления своего мужа. На миг паук замолчал. А затем перешел к лучшей части своей речи.
— Никогда еще эльфы не марали своих рук! Даже когда речь шла о смерти, у них были слуги — палачи и их помощники, с веревками и мечами. Мы казним иначе. Мы не боимся пачкать руки в крови, если приговор справедлив. Освободите Аркадию от этих змеенышей! Заряжай!
Пятьсот арбалетных прикладов оперлись на плечи. Щелчки курков были подобны удару града по доспехам?
Глиняный тигель разбился о мостовую двора прямо рядом с Мадрогом. Навстречу капитану покатился густой черный дым.
Без жалости
— Их уже даже не пятьдесят, — произнес Бруд. — Давайте закончим охоту. К тому же из выживших некоторые умрут, когда у них начнется гангрена обмороженных частей тела. Какой нам прок, если мы догоним и убьем еще нескольких?
Бродгрим сердито зыркнул на него.
— Ты боишься драться?
— Во время битвы в узкой долине мы с ребятами убили их лучников, — раздраженно ответил разведчик. — Где ты был в тот день? Набивал брюхо в разоренном городе?
— А где был ты, когда при Мордштейне мы победили величайшего из эльфийских полководцев?
Следопыт поднял руки. Ему не хотелось ссориться с любимчиком Оргрима. После того как они наконец победили эльфов под командованием убийцы Элодрина, герцог послал на юг всего лишь триста воинов, которые должны были преследовать людей. Но он не собирался жечь человеческие города. Оргрим знал, кто настоящий враг, которого нужно искоренить. Он вернулся в Альвенмарк, чтобы разбить последнее войско эльфов и навеки прогнать с трона тираншу Эмерелль.
Не было ничего, что Бруд ценил бы в Бродгриме. Вожак стаи был высокомерен и вспыльчив. Он не знал этих земель, но советов не принимал. Бруд не понимал, что нашел Оргрим в этом парне, несмотря на то что в Альвенмарке его хвалили как героя битвы при Мордштейне.
— Думаешь, Оргрим не стал бы сам преследовать людей, если бы они были так важны для него?
— Он отдал мне приказ догнать их.
— Значит, об убийстве речь не шла.
— Я знаю, что он имел в виду. Не переиначивай мои слова, Бруд. И не пытайся захватить руководство стаей, иначе я убью тебя, старый волк.
Разведчик выдержал взгляд вожака стаи.
— Старые волки отличаются тем, что пережили многих молодых волков.
— И тем, что их кровь стала водой. Отведи меня к людям! Или отказываешься выполнять мои приказы? — Тролль даже не пытался подавить радостное предвкушение, прозвучавшее в последних словах.
Разведчик сплюнул.
— Тогда идите за мной! Люди на перевале у замерзшего озера. Они настолько устали, что сегодня утром не стали сниматься с лагеря. Убить зайца-беляка сложнее, чем эту жалкую кучку.
Бруд специально выбрал самый трудный путь к перевалу. Вскоре он услышал за своей спиной сопение солдат. Они, возможно, хорошие воины, но бегать по лесам умеют плохо. А в голове у их вожака только слава.
Разведчик вспомнил, как он со своими ребятами, штурмовавшими утес, ушел в непроходимые земли, когда эльфы неожиданно появились на поле боя в узкой долине. Он предпочитал выжить, чтобы продолжить сражение позже, когда у противника не будет преимущества. Только дураки прячутся за словами «честь» и «мужество».
Когда вернулся Оргрим, Бруд присоединился к нему еще до того, как выскочка Бродгрим вошел в гавань Нахтцинны с захваченным парусником. Вместе со своей стаей Бруд принял участие в боях против эльфов. Произошел целый ряд кровопролитных сражений, пока тролли наконец не победили. Приказ Оргрима поймать как можно больше эльфов живьем отнюдь не упрощал задачу.
По мнению Бруда, было пролито слишком много крови. Глупо тратить жизнь даже одного-единственного воина на то, чтобы расправиться с жалкой кучкой сломленных противников. Между тем, что должно случиться сейчас, и тем, что сделал эльфийский князь, когда поджег корабли с пленными, почти не было разницы. Пусть люди болтают о приключившихся с ними ужасах. Это обеспечит продолжительный мир!
Тролли достигли перевала. Перед ними лежало большое озеро. Бруд осторожно ступил на лед. Тот был крепким.
— Где они? — с трудом переводя дух, спросил Бродгрим.
— Видишь ту скалу на другом берегу? Там их лагерь.
Вожак стаи провел рукой по тяжелому боевому молоту, висевшему на
поясе.
— Ты со своими воинами останешься здесь, Бруд. Я не хочу иметь рядом с собой стаю, которая уже однажды бежала с поля боя.
Рука об руку
Ульрик судорожно сглотнул, заметив темные фигуры на противоположном берегу. Он специально выбрал путь через этот перевал. И лелеял надежду на то, что быть может, тролли прекратили преследование. Он потянулся и сбросил тяжелый плащ. Амулет, который он носил на груди, согревал. Людей осталось совсем немного. Теперь амулетов было достаточно для всех, но смерти не прекращались. И убивал не холод. Люди гибли от усталости.
Ульрик обнажил меч погибшего короля Озаберга, который нашел еще в детстве. Нет Йильвины, которая рискнет жизнью, чтобы спасти его. Да и он уже не мальчик… Теперь он должен спасать жизни.
— Я с тобой, мой король. — Ламби шатался от усталости. Он тоже обнажил меч.
Ульрик был тронут, но старик нужен был ему живым. Поднялись Маг и даже Эйрик.
— Вы останетесь и будете держать берег. Слишком много хороших людей погибло. Хотя бы несколько должны вернуться во Фьордландию.
Сильвина и Фингайн подняли луки и присоединились к ним.
— Что ты задумал, мой король? — поинтересовался Ламби.
— Пойду к ним, попробую устроить переговоры.
— С троллями не ведут переговоров, — мелодично пропел Фингайн.
«С богами тоже», — печально подумал молодой король. В ночь, последовавшую за похоронами Альфадаса, его провозгласили королем. Это была простая, но трогательная церемония. Маг вырезал для него корону изо льда. Ульрик усмехнулся. Как символично. Его королевство быстро тает.
Молодой человек поднял взгляд к небу. Стоял погожий, безоблачный день. Настолько холодный, что наверняка болели бы скулы, если бы не эльфийский амулет.
— Я хочу, чтобы ты выжил, Ламби, — твердым голосом произнес Ульрик. — Если со мной что-то случится, я хочу, чтобы ты отправился на поиски королевы.
Герцог удивленно переводил взгляд с него на Хальгарду.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты должен найти Кадлин. Она бежала в Альвенмарк. И лучше тебе отвыкать называть ее шлюхой. Она — законная наследница трона, ибо она — моя пропавшая сестра.
Герцог нахмурился, но ничего не сказал.
— Поверь мне, Ламби. Ты послушаешься приказа своего короля?
Ламби вопросительно глядел на него. Когда стало ясно, что Ульрик не собирается давать никаких объяснений, герцог просто кивнул.
— Клянусь паутиной Лута, что не успокоюсь, пока не разыщу Кадлин.
Ульрик поглядел вверх. Солнце было почти в зените. Настало время выступать.
Теплая рука коснулась его левой руки. Вчера ночью он поведал супруге о своем плане, и они решили вместе попытать счастья.
Попытать счастья — это звучало цинично. Их жизнь закончится сегодня. Некоторым образом круг замкнется. Эмерелль украла у Лута жизни их обоих, но боги всегда забирают то, что им причитается. Они получили в подарок почти шестнадцать лет. И хотя с той зимы над ними висело проклятие подлого подарка незнакомца, это были хорошие годы. Не собачья жизнь! В этот солнечный день Ульрик отчетливо понял это.
Тонкий снежный покров на льду заскрипел под их ногами. Лед был тверд как скала. Тем не менее троллья стая, приближавшаяся с другого конца озера, рассыпалась веером. На берегу в качестве резерва осталась вторая группа троллей, поменьше.
Ульрик оглянулся на товарищей. Они стояли у скалы, у подножия которой они с Хальгардой любили друг друга. Все его мысли были о теплых-объятиях ее бедер. По животу поднялось приятное чувство.
Молодой король поглядел на жену. Она улыбалась, и он знал, что в этот миг они вспоминают об одном и том же. Хальгарда выглядела прекрасно в этот день, несмотря на то что из-за лишений последних дней черты лица ее стали жестче.
Ульрик забрал немного влево. Снова оглянулся на скалу. Теперь они были на расстоянии почти двухсот шагов от берега. Под их ногами трещал не только снег.
Молодой король поднял меч короля Озаберга и повторил слова, которые Фингайн перевел ему на язык троллей:
— Остановитесь, и останетесь в живых! Я — король Фьордландии и обещаю убить каждого, кто переступит границу моего королевства. Поворачивайте, и мы будем жить в мире!
Словно чтобы подчеркнуть его слова, ледяной покров слегка дрогнул.
Некоторые великаны действительно остановились. Но их предводитель продолжал топать дальше, он что-то насмешливо выкрикнул. Затем указал боевым молотом на Ульрика. Еще один крупный тролль что-то кричал ему.
Король пожалел, что не понимает тролльского.
Командир серокожего отряда вынул из-за пояса крепкий боевой молот. Очень подчеркнуто, излишне раздельно что-то произнес. Некоторые из его отряда рассмеялись.
Ульрик почувствовал равномерную вибрацию под ногами. Солнце стояло в зените. Лед затрещал. Теплый источник на дне озера снова пробудился к жизни.
— Я убью каждого, кто переступит границу моего королевства! — повторил он часть слов, которые выучил наизусть.
Тролльский командир издал звук, переводить который не требовалось. Серокожий поднял боевой молот и ринулся на них.
Ульрик почувствовал, что Хальгарда крепче сжала его руку.
Теперь побежали все тролли. Первый ряд был на расстоянии всего двадцати шагов. Враги забыли о строе и мчались наперегонки, намереваясь убить их.
Молодой король повернул рукоять меча. Острие указывало на лед.
— Это была чудесная жизнь. С тобой, Хальгарда. — Меч опустился вниз.
Сталь вошла глубоко в лед. Появилась трещина. Из-за бегущих троллей лед задрожал сильнее. Трещина превратилась в быстро расходящийся во все стороны разлом.
Один из воинов, бежавших впереди, закричал. Оскальзываясь, огромные воины пытались остановиться.
Ледяной покров дрожал все сильнее. Вода теплого источника всей силой давила снизу.
Опора под ногами Ульрика ушла в сторону. Вода плеснула, замочив одежду. Хальгарда крепко держала мужа за руку. Они нырнули в голубые сумерки. Эльфийские амулеты защищали от холода.
Вокруг них в воду погружались гигантские тела троллей. Над головами виднелось светлое решето. На поверхности плясали кусочки льда. Отчетливо слышался треск. Звуки барахтающихся тел… Разлом расходился все сильнее и сильнее.
Ульрик выпустил меч. Заключил Хальгарду в объятия. С губ ее посыпались серебряные шарики. Они не хотели затягивать борьбу за жизнь, так они договорились. Молодые люди сделали выдох. Последний воздух из легких смешался с миллионами мелких серебряных жемчужин, поднимавшихся с теплой водой из источника со дна озера.
Их губы слились в последнем поцелуе. А затем они вдохнули темную воду.
Воин и скорпион
Увидев, что арбалетчики целятся, Мелвин выпустил дымовой горшок, который сжимал в руках.
— Отнеси меня вниз! Вниз! — мысленно приказал он Тученырю.
— Их слишком много, — предупредил могучий орел.
Но об этом Мелвин и слышать не хотел. Полуэльф чувствовал гнев и печаль своего товарища, но Тученырь повиновался и, сложив крылья, понесся навстречу узкому дворику.
Воспитанник волков расстегнул кожаный ремень, соединявший его с конструкцией, позволявшей летать вместе с орлами.
Повсюду во дворе к небу поднимались фонтаны дыма. Артаксас и все орлы его боевых товарищей сейчас кружили над охотничьим замком, о котором рассказал Носсев. Они не осмеливались последовать за Тученырем. Слишком велико было численное преимущество кобольдов. Они надеялись захватить стрелков врасплох, укутать замок в удушливый дым и освободить Лейлин, пока среди кобольдов будет царить паника. Приземляться среди пятисот готовых к бою арбалетчиков было самоубийством.
Мелвину было все равно, что станет с ним. Но жизни товарищей он легкомысленно приносить в жертву не собирался.
Тученырь расправил крылья и замедлил падение. Густой дым спиралями вился над двором.
Мелвин спрыгнул. Перекатился вперед через спину, ослабляя силу удара о землю, вскочил на ноги. Вокруг в него целились арбалеты. Полуэльф проигнорировал их, так же как проигнорировал его появление капитан Мадрог. Кобольд пробежал мимо него к ряду стульев со спинками.
Дым накрыл мертвую княжескую семью тонким покрывалом. Мадрог поднял руку.
Мелвин ринулся за капитаном прямо в дым. Он увидел Шандраля, которому очень непоздоровилось. Дюжины арбалетных болтов пробили его грудь. Лицо разорвали снаряды. Мелвин узнал князя только по длинным золотистым волосам. Рядом с ним на стуле обмяк его младший брат. Мелвин отчаянно пытался отогнать в сторону удушливый дым. Голова Лейлин опустилась на грудь. Руки ее вцепились в подлокотники. Но крови на белом платье не было. Она дрожала… Она жива!
Мелвин выпустил меч, наклонился к эльфийке и обнял ее.
— Лейлин, — шептал он снова и снова. — Лейлин!
Ее руки коснулись его шеи.
— Возлюбленный мой? — Голос ее звучал нерешительно. От всхлипа тело Лейлин содрогнулось.
— Дай посмотрю на княгиню, волко-эльф, — потребовал грубый голос.
Все еще не помня себя от счастья оттого, что его возлюбленная невредима, Мелвин повиновался.
Мадрог посмотрел на Лейлин широко распахнутыми глазами. Покачал головой и вдруг улыбнулся.
— Народ решил подарить княгине жизнь! То, в чем пятьсот едины, должно быть справедливо. Никто и не целился в княгиню. Она может идти, — дрожащим голосом пробормотал паук.
— Спасибо, — произнес Мелвин. — Спасибо, Мадрог. Я ошибся в тебе.
Кобольд поднял на него взгляд.
— Не обманывайся, эльф. С этого момента Мадрога больше нет. Я — комендант Скорпион первого фронта за освобождение Альвенмарка. Когда мы встретимся снова, я буду сражаться против тебя.
Приземистый кобольд в расшитом камзоле смотрел на полуэльфа. Задумчиво провел рукой по куцей бороде клином и уставился на Лейлин.
— Невероятно! — Он поднял руку. — Опустить оружие, ребята! Эти двое могут уйти беспрепятственно. Сегодня мы, кобольды Аркадии, сбросили с плеч иго тирании и стали свидетелями того, как народ вершит справедливость. Вы пишете историю, ребята! Отпустите любящих с миром!
Мелвин поднял Лейлин со стула. Провел рукой по ногам… Сердце друга черноспинных орлов на миг остановилось. Это невозможно! Он не осмеливался даже глянуть вниз.
— Ворота там, — торопил Мадрог.
— Да здравствует Скорпион! — закричали некоторые стрелки. — Да здравствует революция!
К ликованию присоединялось все больше и больше пауков.
У ворот Мадрог остановился.
— Я знаю, что сюда направляется большой отряд эльфов и кентавров, и думаю, что в твоих силах остановить их, волко-эльф. Ведь было бы жаль, если бы такой чудесный день закончился большим количеством смертей. Я со своими ребятами этой же ночью уйду в леса. С завтрашнего дня охотничий замок ваш… Пока не придут тролли.
— Сейчас я княгиня Аркадии. — Лейлин могла лишь шептать. Она прижималась головой к груди Мелвина. Очевидно, Мадрог все же услышал ее. Между его бровями залегла глубокая морщина. — Я прикажу, чтобы вас не преследовали.
Комендант задумчиво почесал бороду.
— Посмотрим… — Он поглядел на полуэльфа. — Если ты, ненормальный волк, еще раз свалишься мне на голову, обещаю, что скорпион ужалит. Все будет как в Фейланвике.
Мадрог улыбнулся Мелвину улыбкой, похожей на оскал медведя. А потом повернулся и пошел обратно в охотничий замок.
Лик невидимого
Дверь в комнату для игры в фальрах распахнулась.
— Кадлин из Фьордландии и архитектор Гундагер, — натянуто провозгласил гофмейстер.
Эмерелль на миг задремала. Она устало подняла голову. Королева сидела на стуле с высокой спинкой перед роскошным столом для игры в фальрах, занимавшим большую часть комнаты. Вчера войско троллей достигло Шалин Фалаха. Только широкое ущелье отделяло их теперь от Сердца Страны. Конец был близок.
— Перед королевой опускаются на колени, — услышала она шепот гофмейстера.
— Я ни перед кем не становлюсь на колени! — упрямо ответила молодая женщина.
Архитектор же послушался приказа.
— С гофмейстером не спорят…
Эмерелль перебила Альвиаса, махнув рукой.
— Оставь. Мы ведь знаем фьордландцев, Альвиас.
— Если мы начнем делать исключения, весь придворный церемониал нарушится, — спокойно произнес гофмейстер, но в глазах его читались тревога и гнев.
— Сойдемся на том, что церемониал распространяется только на детей альвов. — Она слишком устала, чтобы спорить, слишком устала даже для того, чтобы отдавать приказы. И о чем вообще речь? Завтра в этот час могут погибнуть все церемонии эльфийского двора.
Эмерелль смотрела на Кадлин. Рыжие волосы и упрямый взгляд девушки напомнили ей Мандреда. На гостье было простое голубое шелковое платье, которое очень шло ей. В руках она держала небольшую потертую книгу.
— Я слышала о твоем героическом поступке. — Язык фьордландцев не лился с губ эльфийки плавной речью. Слишком давно она им пользовалась.
По лицу рыжеволосой пробежала короткая ухмылка. Казалось, она рада, что с ней говорят на родном языке.
— Архитектор, поднимись. Ты выказал свое почтение. Довольно.
Эмерелль велела принести меч Кадлин и исследовала его вместе с Алатайей. В оружии не было ничего магического. В нем не было вообще ничего особенного. Меч был выкован из плохо переплавленного железа. В бою против клинка из серебряной стали эльфов он раскрошился бы на куски. Возможно, именно это несовершенство и убило ши-хандан. Алатайя придерживалась мнения, что меч посвящен одному из человеческих богов и ни одно создание Альвенмарка не в силах постичь этого.
— Кадлин и Гундагер, вы желали увидеть меня. Чего вы хотите?
Девушка протянула королеве книгу.
— Архитектор знает, откуда взялись ши-хандан. Он знает человека, который их создал. Его зовут брат Жюль. Он священнослужитель Тьюреда.
Гундагер застонал. Лицо его стало серее пепла, словно он страдал от невыносимой боли.
— Прошу тебя, посмотри эту книгу.
Архитектор зашатался. Альвиас подошел и подхватил мужчину прежде, чем тот упал.
Эмерелль поднялась. Обошла стол для игры в фальрах и опустилась на колени. Руки ее обхватили виски Гундагера, часть его боли она взяла на себя. Она ощутила чужую силу, которой был отмечен архитектор… И близость смерти. Королева ввязалась в молчаливый бой. Эмерелль слышала, что говорит Кадлин, но не могла уловить смысла слов. Ей приходилось использовать всю мощь, чтобы противостоять тому, что хотело убить Гундагера. Левая рука ее сжимала камень альвов, который королева носила на груди. Эльфийка чувствовала, как что-то шевелится в глубине головы архитектора. Что-то, пронизанное магией, злобой и голодом.
Гундагера сотрясали судороги. Из глаз выступила кровь. Эмерелль почувствовала, что по ее щекам тоже бегут теплые слезы. Она ощутила, как извиваются создания в голове архитектора, как они поедают мозг. Боль и отвращение овладели ею. Она осознала, как долго страдает человек от этой пытки, поняла, какой вред нанесен, как приветливый, открытый молодой человек превратился в чудака, чьих неожиданных вспышек злобы боялись все, кто с ним общался.
Королева не могла восстановить то, что разрушили злокозненные порождения магии. Но могла разделить боль с Гундагером, могла убить этих созданий, одного за другим. Казалось, немая дуэль длилась не один час. Эмерелль была на грани истощения, когда покрытые слизью черви выползли из носа архитектора. Толстые, размером почти с палец новорожденного младенца.
Королева подняла их, подошла к жаровне, согревавшей комнату, и щелчком отправила на раскаленные уголья. Зашипев, бледные тела исчезли.
Эмерелль знала, кто это сделал. Она устало оперлась на край стола для игры в фальрах. Поступать так было неразумно. Завтра, когда начнется сражение, ей понадобятся все силы.
Кадлин очень сильно побледнела. Девушка смотрела на королеву расширенными от ужаса глазами.
— Что с ним было? Он поправится? Такие черви еще остались? И…
Королева небрежным жестом оборвала поток вопросов.
— Черви мертвы, но исцелился ли он, можно будет сказать лишь через некоторое время. Похоже, давным-давно он повстречался с существом очень сильным и невероятно злобным. С девантаром. Поразительно, что Гундагер прожил так долго. И я не понимаю, почему девантар так поступил с ним. — Она махнула рукой Альвиасу. — Пусть принесут носилки. И позаботься о том, чтобы архитектору предоставили хорошую комнату.
— Спасибо. — Кадлин была тронута. — Я в долгу перед тобой…
— Нет! — перебила девушку Эмерелль. Ей хотелось остаться одной. Встреча со злобой девантара лишила ее последних сил.
— Он единственный человек, оставшийся со мной в этом чужом для меня мире. Что бы ты ни говорила, я перед тобой в долгу.
В комнату вошли два молодых воина с носилками. Они подняли лежавшего без сознания архитектора. Кадлин положила книжицу на край стола для игры в фальрах. Все это время девушка держала ее в руках. Несмело взглянула на Эмерелль.
— Там ты найдешь ответ на вопрос о том, когда он повстречался со злом и откуда взялись призрачные псы, — произнесла охотница. А затем двинулась за воинами, уносившими Гундагера.
Эльфийка прислушалась к шагам, стихшим в огромном пустом дворце. Гофмейстер все еще стоял в дверях, ненавязчиво, готовый исполнить любое ее желание.
— Сегодня я больше никого не приму, Альвиас. Вели передать командующему, что завтра я приду к Шалин Фалаху за час до восхода солнца. Мое войско не будет сражаться без меня.
— Да будет так, — ответил гофмейстер, и по его голосу нельзя было понять, что он думает о ее решении.
Эмерелль опустилась на стул с высокой спинкой. Немного поколебавшись, она взяла в руки книгу. Стоит хотя бы посмотреть на нее. Несмотря на то что рисунки были сделаны без особого мастерства, художник сумел вложить в них чувства. Они источали мир, царивший в маленькой общине одетых в синие одежды детей человеческих.
Когда королева впервые увидела на картинках чужака, она почувствовала тревогу, объяснить которую была не в силах.
И когда эльфийка наконец закрыла книгу, ужас, который довелось пережить неведомому художнику, затронул и ее душу. Она потрясенно глядела на столик для игры в фальрах. Хотелось стереть воспоминания о картинках, но это не удавалось. Значит, ши-хандан послал девантар? Зачем? Появление призрачных псов навредило троллям. Разве для девантара не важнее всего было бы наказать в первую очередь эльфов? Почему же он поддержал их?
Войско на белой стороне стола за последние недели выросло. Тролли по-прежнему превосходили числом, но союзники стали достаточно сильны, чтобы надеяться по крайней мере оттянуть воцарение троллей. Кто бы ни победил завтра, Альвенмарку не восстановиться еще много столетий. Эмерелль замерла. Она долго глядела на красивые резные фигурки, изображавшие десять тысяч воинов. Она закрывалась от правды! Но чем больше эльфийка задумывалась о положении дел на доске, тем яснее становились события последних лун. Не она играет эту партию! Она — всего лишь фигура на поле, движимая невидимой рукой. То же самое справедливо и для Сканги. Это не игра в прямом смысле слова, потому что игрок только один. Не важно, кто победит, ибо без противника тот незримый, кто направляет обе стороны, восторжествует в любом случае. А для него важнее всего — просто побить как можно больше фигур с каждой стороны фальраха. Он хочет, чтобы Альвенмарк потерпел поражение, от которого не сможет оправиться.
Эмерелль поглядела на маленькую потрепанную книжицу, лежавшую на коленях. Книга открыла ей лицо невидимки. Священнослужитель, питавший злобу силой любви и почитания.
Когда королева поглядела на стол для игры в фальрах, она рассмотрела все лица, которые обозначали фигуры. Море лиц… Обе стороны причинили друг другу слишком большой вред за последние месяцы. Битва неизбежна. Но, может быть, удастся предотвратить резню.
Военный совет
Когда Обилее, посланница эльфийской королевы, закончила доклад, Ганда лишилась дара речи. Она оглядела командующих, созванных на военный совет молодым королем троллей. Все они выглядели потрясенными. Предложение Эмерелль было заманчивым.
— Тебе не стоит присутствовать на нашем совещании, Обилее, — наконец произнесла Сканга. — Возвращайся к своей владычице, мы сообщим ей о решении короля Гильмарака.
Поклон эльфийской воительницы был идеальным. Она удалилась.
— Она боится нашей силы, — произнес Слараг, молодой вожак тролльской стаи, снискавший славу после битвы при Мордштейне.
Сканга задумчиво провела рукой по подбородку. Ганда часто замечала, что все всегда сначала смотрели на шаманку, а не на короля. Именно она принимает решения.
— Очень мало такого, чего боится Эмерелль. И именно тогда, когда она кажется слабой, ее нужно опасаться больше всего. Оргрим, каковы наши шансы победить в открытом сражении?
Тролльский герцог казался задумчивым. Лицо его было изборождено морщинами. Сражения под Нахтцинной потрясли его до глубины души. Все в войске знали об убийствах, совершенных эльфийским князем Элодрином, и тысячам воинов не терпелось отомстить.
— Войско эльфов и их союзников сильно. Если мы захотим перейти Шалин Фалах, существует опасность проиграть. Если же мы пойдем с флангов и будем искать проход в Сердце Страны по мосту в стороне, то сможем воспользоваться своим численным преимуществом. Тогда мы победим.
Ганда пришла на военный совет с Элийей и Никодемусом. Она не осмеливалась произнести ни слова. Но достаточно было посмотреть на Элийю, чтобы понять, что творится у него в душе. Эмерелль предложила провести вместо битвы дуэль, чтобы покончить с ненужным кровопролитием. Ганда считала это решение очень мудрым, но с эльфами всегда нужно держать ухо востро.
— Какого воина могут выставить эльфы? — спросил король Гильмарак.
Завязался ожесточенный спор. Большинство называемых имен Ганда никогда прежде не слышала. «Прошлым летом им пришло бы в голову только одно имя», — с грустью подумала она.
Лутинка на миг задумалась, не стоит ли рассказать о своем сне. Но полководцы только посмеются над бабскими страхами. Только Сканга могла бы принять ее всерьез.
Лисьехвостая вспомнила картинку, виденную в запретной книге Мелиандера в библиотеке Искендрии. Безголовый мечник ступает на мост. Может быть, тем самым брат Эмерелль хотел указать на Олловейна? Вспомнилось мрачное пророчество, прочитанное ею на странице рядом с этим рисунком. Мелиандер писал о живом мертвеце, который обрел жизнь только в смерти. Олловейн — вот живой мертвец. Без сомнения, Мелиандер имел в виду мастера меча. Лутинка судорожно сглотнула. И отчаянно принялась размышлять над тем, как предотвратить исход битвы, предначертанный, очевидно, много веков назад.
Лишь раз в десять тысяч лет
Снова вернулась бестия на свой наблюдательный пункт неподалеку от белого замка. Себастиен чувствовал тревогу существа. Только что они были в глубоком ущелье, где собрались войска враждующих сторон. Себастиен никогда не видел столько солдат! Густо, словно стебельки травы, стояли копья воинов, собравшихся здесь. Без числа было лучников. Далеко растянулись ряды всадников и боевых колесниц. Были здесь и крупные ездовые животные, названий которых Себастиен не знал, на спины их привязали небольшие башни, чтобы превратить их в ходячие крепости.
С другой стороны собрались десятки тысяч неуклюжих фигур. Высотой в три шага, с грубыми лицами и примитивным оружием, они источали пугающую силу. Во время битвы в степи Себастиен видел, на что способны тролли. Сказать, у какой из сторон выше шансы на победу, было сложно. Битва обещала превратиться в беспримерную бойню. И тем не менее бестия снова ушла, чтобы понаблюдать за белым замком. Что было здесь такого, что интересовало ее сильнее тысячекратной смерти?
Нечто в замке притягивало бестию, подобно тому как горшок меда притягивает мух. Но было там и что-то, чего она боялась. Может ли существо умереть? Третьего призрачного пса они потеряли из виду некоторое время назад. Может быть, кто-то убил его? Кто способен на это? Герой, живущий в этом замке?
Бестия отказалась от сидения в засаде. Быстро, как ветер, понеслась она навстречу стенам. Себастиен даже не пытался противиться ее воле. Ему давно уже было нечего противопоставить ее силе. Бесчисленное множество жизненных огней, которые она поглотила, позволили ей контролировать его и их общее тело. Зачем бы ни был нужен он в этом союзе, существо давно обрело достаточно силы, чтобы существовать без него. Оно научилось по собственному желанию обретать плоть. Из всех братьев и сестер по ордену в живых остались трое. Еще несколько дней, и всё человеческое растворится в этом порождении тьмы. Интересно, что тогда будет делать бестия?
— Ты очень любопытен, Себастиен. Иногда я думаю, что, в принципе, мы похожи. Я Себастиен, отбросивший все путы морали.
«Ничего общего у нас нет!» — возмутился аббат.
— Как ты можешь так говорить, когда мы живем в одном теле? — огорчилось существо.
Оно проникло сквозь толстые стены замка и оказалось в зале, большую часть которого занимал огромный фонтан. По стенам висели роскошные знамена. Перед высокой двустворчатой дверью на противоположном конце зала стоял всего один часовой, который, очевидно, еще не заметил их.
Принюхиваясь, бестия огляделась.
Снова скользнула сквозь стену. Внутри каменной кладки обнаружился низенький туннель. Существо застыло и уставилось в темноту. Что-то шевелилось там. Тень. Что они обнаружили?
— Брата.
Себастиен не мог ничего отчетливо разглядеть. У аббата было ощущение, будто эти порождения тьмы обмениваются информацией таким образом, который позволяет исключать его из беседы.
— Как же ты проницателен, аббат, — насмехалась бестия.
— Говорю же, мы похожи. Но тебе надоело мое общество, не так ли?
«Это что еще такое? Я не собирался тебя обижать. Просто хотел заметить — не высказывая никаких оценок, — что мы отличаемся друг от друга».
— Ах, Себастиен, если бы ты только мог представить себе, как мне радостно оттого, что мы с тобой.
В голосе твари появились нотки, которых он научился бояться. Внезапно они вышли из потайного туннеля. За ними следовала тень. Аморфная сущность. Ожившая тьма.
Бестия устремилась к стражу, стоявшему у ворот. Эльф опустил копье, но оружие не могло причинить вреда их призрачному телу. Их морда вошла в грудь воина. Его бронзовый нагрудник покрылся изморозью. Одежда затвердела от холода. Расширенными от ужаса глазами он смотрел на жизненный свет, утекавший из его груди.
Бестия позволила тени, следовавшей за ними, сожрать немного света.
Что обсуждают эти двое? Себастиен никогда не видел, чтобы живущий в нем зверь делился добычей.
— Ты несправедлив, друг мой! Разве мы не делим каждый кусочек, ведь мы делим тело? У тебя очень упрощенное представление обо мне!
Существо прошло сквозь высокую дверь, которую охранял эльф. Они оказались, в круглом зале, со стен которого сбегала вода. Потолка не было. Если поднять голову, можно было увидеть весеннее небо. Напротив дверей возвышался трон. На полу красовалась большая мозаика из переплетающихся змей.
Похоже, рисунок понравился бестии. Она ходила вокруг змей, наблюдая за ними, пока Себастиену не стало казаться, что каменные змеи шевелятся. Их глаза были живыми. А потом они поднялись.
Аббат хотел закричать, повернуться и бежать. Но тело призрачного волка не повиновалось. Себастиен был вынужден наблюдать за тем, как змеи склоняются друг к другу и открываются врата из яркого света.
За вратами лежала тьма. Они парили во тьме. Тронный зал исчез. Что кроется за вратами из света? Что здесь происходит?
— Ты примешь участие в необычайном событии. Врата, через которые мы прошли, вообще-то непроходимы для моих призрачных братьев. Но здесь сломана магическая печать, и даже стража, которого стоило бы принимать в расчет, нет. Тьма здесь просто бесконечна. Мои призрачные братья смогли бы найти эти врата лишь по чистой случайности. Те, кто попал в мир детей альвов, несколько эгоистичны. Они не осмеливаются вернуться, чтобы позвать остальных. Они не обладают нашей силой, Себастиен. Мы можем проходить даже через запечатанные врата. Они — нет. И я здесь для того, чтобы позвать их. Но мой голос вряд ли достучится до них.
Внезапно Себастиен почувствовал себя легким и невесомым. Перед ним стоял большой призрачный волк. Аббат замер. Из тела волка выступали три светящиеся змеи. Себастиен понял.
— Вы свободны, — объявила бестия.
Аббат увидел, что во тьме что-то шевельнулось.
— По крайней мере пока. Нет ничего, что привлекает моих братьев сильнее, чем жизненный свет, который можно выпить. Тебе ведь ведомы наши слабости, Себастиен. Все они почувствуют, что ты здесь. Тебе нравится такое внимание?
«Зачем ты это делаешь?»
— Потому что у тебя нежная душа, друг мой. Будет лучше, если твой путь закончится здесь. Тебе не понравится наблюдать, как померкнет свет целого мира.
Дуэль
— Ты не должна идти, Эмерелль!
Мелвин подкараулил королеву у ворот крепости у Шалин Фалаха. На нем были новые наручи, которые она прислала ему. Стальные когти были выпущены.
— Я буду сражаться вместо тебя. Нет такого тролля, которого я не смог бы победить.
— А что думает об этом Лейлин?
Полуэльф выдержал взгляд Эмерелль.
— Она наверняка сочтет, что это по правилам чести.
— Значит, она не знает. — Королева рассмеялась. — Тебе еще нужно кое-чему научиться в обращении с женщинами. Не беспокойся за меня. Я сражалась с драконами. До того как стать королевой, я была воином. Я выйду победителем.
— Но ты могла бы…
Она подняла руку в повелительном жесте.
— Нет, Мелвин. Поражение исключено. Благодарю за великодушное предложение, но я его не приму.
Эмерелль твердым шагом двинулась к мосту. Прошлой ночью она изучала будущее, искала себя. Если верить Мелиандеру, серебряная чаша не скрывает от нее ужасов. Свое собственное будущее сложно исследовать. Оно особенно изменчиво, ибо каждое увиденное изображение может повлиять на будущие поступки. Королева не смогла отыскать такой вариант будущего, где она умирает на Шалин Фалахе. Кого бы ни послали тролли, она победит.
Для дуэли эльфийка надела легкий доспех. От более тяжелой защиты она решила отказаться. Лучше сражаться, когда ничто не стесняет движения.
Дойдя до моста, она оглянулась. Сотни знамен развевались над белой крепостью, сторожившей вход в Сердце Страны. На стенах плотными рядами стояли ее воины. Даже Фингайн, несмотря на то что мауравани предпочитал избегать большого скопления детей альвов. Кто это рядом с ним, человек? Мужчина исчез в толпе.
Взгляд Эмерелль скользнул по высоким белым валам крепости. Здесь была резиденция ее мастера меча, здесь он обучал своих воинов. Она схватилась за сердце. Неужели никогда ей не одолеть пустоту, которую она чувствует там? Королева готова была многое отдать за то, чтобы Олловейн стоял на этих стенах, наблюдал за ней. Эльфийка печально улыбнулась. До этого никогда бы не дошло. Он не позволил бы ей выйти на поединок.
Королева отвернулась. Когда она ступила на мост, запела одна-единственная фанфара.
С другой стороны пропасти толпились тысячи троллей. На фоне гигантских воинов кобольды казались детьми. Эмерелль не могла понять, что заставило их перебежать на сторону врага.
Вид маленького народца напомнил королеве о тридцати детях. Сегодня утром она отправила их вместе с семьями в Яльдемее. Слишком долго подвергались они воздействию теней. Эльфийка стыдилась этого, равно как и того, что вообще послушала Алатайю и подверглась искушению получить камень альвов за счет детской крови.
Королева заморгала. Во время боя ей придется стоять против солнца. Неприятно, но, в конце концов, это все равно ничего не изменит.
В рядах троллей образовался проход. На краю утеса появилась стройная белая фигура. Свет слепил глаза. На миг показалось, что у воина нет головы.
Эмерелль вспомнила один из рисунков в книге Мелиандера. Там был изображен безголовый поединщик, ступающий на мост.
Теперь ее противник поднимался по извивающейся серпантином тропе, которая вела к Шалин Фалаху. Это эльф! Как тролли смогли заполучить в союзники эльфа?
Движения воина показались поразительно знакомыми. Воин был одет во все белое. Пальцы королевы нервно барабанили по рукояти меча. Кто это? На нем была белая маска и плотно прилегающая к голове шапка с лошадиными ушами. Какая безвкусица! Может быть, парень хочет унизить ее?
Как и на Эмерелль, на нем был всего лишь легкий доспех. От наручей и поножей, равно как и от щита, противник отказался. В правой руке он сжимал обнаженный меч. Его рост, кошачьи повадки в движениях — все напоминало Олловейна! Кто же этот воин?
Королева опустилась на колени и сняла сандалии. Шалин Фалах, Белый мост, был трудным местом для поединка. Поручней не было, покрытие имело легкий изгиб. Со стен ущелья вниз лилась вода. В какую бы сторону ни дул ветер, брызги всегда попадали на мост, полируя белый камень, делая его скользким. Разумнее было сражаться босиком.
На стороне троллей зазвучала барабанная дробь, когда воин ступил на Шалин Фалах. Он тоже был без обуви! Он шагал к ней, не колеблясь. Левой рукой он теребил маску. Дойдя до середины моста, он снял ее и небрежным жестом швырнул в пропасть.
Олловейн!
Эмерелль не поверила своим глазам! Она снова схватилась за сердце. Как могло случиться, чтобы он стоял перед ней, а она не чувствовала ничего?
Белый рыцарь поднял меч в воинском приветствии.
— Олловейн? — Он не реагирует на свое имя! Что с ним сделала Сканга?
— Давай! Сражайся!
Его голос изменился.
— Кто ты?
— Клавес. Слуга в стаде Элийи. Переношу помет ящериц. И придурочного тролля я тоже могу… — Внезапно он показался испуганным. — Вообще-то мне нельзя было этого говорить, белая девушка.
Эмерелль просто смотрела на него. Как он говорит? Что с ним случилось?
— Давай, белая девушка! — Он указал мечом на ее грудь.
— Ты хочешь убить меня? Почему? Ты был моим мастером меча. Разве ты не помнишь?
Клавес нахмурился.
— Я слуга Элийи. И если я убью тебя, то из слуги превращусь в воина. Воинам уже не нужно возиться с пометом ящериц.
«У него даже меч тот же», — заметила Эмерелль. Она опустила руку на рукоять оружия. Она не может…
— Ты убьешь меня, Клавес?
— Элийя сказал, что я должен сразиться с тобой. Я хороший слуга. Я всегда делаю то, что говорит Элийя.
— А если я не хочу с тобой сражаться?
Он испуганно уставился на королеву.
— Так не пойдет. Элийя сказал, я должен сражаться. А теперь бери меч. Он понадобится для боя!
Ветер швырнул королеве в лицо брызги, скрывая слезы. Что они с ним сделали? Это больше не Олловейн. Но у него по-прежнему лицо мужчины, которого она любила. Ее пальцы нащупали камень альвов под доспехом.
— Можно я коснусь твоего лба камнем?
Он отступил на шаг.
— Нет! Сейчас мы будем сражаться, белая девушка!
Эмерелль опустилась на колени. За свою жизнь она совершила много такого, отчего потом не могла спать. Терпела несправедливость на благо Альвенмарка. Все это напрасно, если сейчас она сдастся без боя. Все погибшие за последние луны умерли ни за что. Но она не могла…
Эльфийка обнажила меч и положила к его ногам. Она не знала, что произошло. Но, по крайней мере, сердце не обмануло ее. Тот Олловейн, которого она знала, умер. Но она вернет его! Она вернет все его жизни!
— Ты победил меня, — негромко произнесла Эмерелль.
Воин озадаченно смотрел на эльфийку.
— Так не пойдет. Сначала нужно сразиться. Тогда будет победа.
— Поставь ногу на мой меч и подними свое оружие к небу.
Он повиновался. Они превратили его в слугу до мозга костей.
Со стороны троллей донеслось безумное ликование. Их молодой король и Сканга стали подниматься по серпантину. Оргрим, Ганда и другие, которых королева не знала, шли за ними.
Эмерелль не осмеливалась обернуться. Не могла смотреть в глаза тем, кого предала. Но сколь плохо ни будут править тролли, это будет мир. Резня предотвращена.
— Можно я прикоснусь камнем к твоему лбу? — Она отдала все ради него. Теперь она вернет его. Ни одно заклинание, сплетенное Скангой, не устоит перед силой камня альвов!
Эльфийка вынула камень, висевший на тонком кожаном ремешке, из-под доспеха. Олловейн смотрел на нее недоверчиво.
— Больно не будет, — произнесла Эмерелль, хоть и не была в этом уверена.
Она мягко коснулась камнем его лба и прошептала слово силы. Затем коснулась его воспоминаний. Увидела, как он выполняет самую грязную работу, увидела его бой с Мелвином. Ганда ухаживала за ним, когда он был ранен. Во взгляде лутинки она прочла, как много эльф для нее значит. А потом воспоминаний не стало. Со всей своей силой, со всей яростью устремилась Эмерелль против заклинания, лежавшего на Олловейне. От собственной жизни его отделяла стена темноты. Эмерелль представила себя тараном. Силой, которой ничто не может противостоять. Но стена осталась нерушима.
Потом она подумала обо всем невысказанном. О своей любви к Олловейну, у которой никогда не было жизни. Подумала о Фальрахе и обо всех других, в ком рождался с тех пор Фальрах. Самоотверженный воин, умерший от удара, который должен был убить ее.
Камень альвов был холодным.
— Отойди от него, женщина! — прошипела Сканга. — Он наш! Убирайся! Теперь ты никто!
— Не оскорбляй Эмерелль. — Олловейн поднял меч. — Убирайся ты!
— Но, мальчик, ты ведь наш.
— Я бы знал!
Голос показался королеве знакомым, несмотря на то что она уже давно не слышала его.
— Фальрах?
— Нам стоит отступить, сестра по мечу, — негромко произнес он. — Там, наверху, слишком много троллей. В одиночку их не остановить. А здесь нам не найти укрытия, если им придет в голову швыряться камнями.
Это Фальрах! Его не спутать ни с кем! Он снова заслонил ее собой. Где же Олловейн? Почему Фальрах вышел вперед, а Олловейна она найти не смогла?
— Что ты наделала, безмозглая эльфийская шлюха? — закричала Сканга. Голос ее стал пронзительно-звонким от страха.
Эмерелль оглянулась, но ничего не увидела.
— Они пришли, проклятые! Они нашли ворота, которые ты открыла для них!
Как Кадлин к Луту ходила
Когда же Ульрик, Убийца троллей, погрузился в пучины и унес за собой сотню самых ужасных троллей, завязался ожесточенный спор. Из детей эльфийского ярла Альфадаса в живых осталась только Кадлин, ибо волко-эльфа, как называли его в Альвенмарке, никто не видел и не хотел видеть. И принялись кричать воины Фьордландии, ибо не хотели они, чтобы ими правила женщина. Кадлин же, в жилах которой была сильна горячая кровь ее деда, взяла секиру и заявила, что отправляется к Луту, чтобы единственной во плоти сидеть в Златых Чертогах, ибо предпочитала общество мертвых героев обществу живых крикунов. Но поскольку Кадлин не знала, как живой попасть в чертоги Лута, отправилась она к Премудрой Эмерелль. И как часто бывает с премудрыми, они иногда бывают очень рассеянны. И вот Эмерелль, когда в последний раз ходила в Великую Тьму, забыла закрыть за собой врата, удерживающие тени вдали от Альвенмарка. И царила большая беда в краю альвов, когда явилась туда Кадлин. Все было настолько плохо, что Эмерелль подарила троллям свою корону, чтобы те помогли. Но, даже объединив усилия, эльфы и тролли не могли победить призрачных воинов из Великой Тьмы.
Кадлин, которая никогда не лезла за словом в карман, пообещала детям альвов послать им своего брата из чертогов Лута, если эльфы помогут ей попасть туда. Поскольку Премудрая Эмерелль всегда знала путь в любое место, которое только можно себе представить, она открыла врата для Кадлин, и внучка Мандреда полетела через трубу в чертоги Лута. И Кадлин сдержала слово. Она послала к детям альвов славного Ульрика, и ее брат убил столько призрачных воинов, что выжившие были рады снова бежать в Великую Тьму.
Однако Кадлин так понравилось пировать с героями, что она совсем забыла о времени. А в этом крылась огромная опасность, ибо того, кто проведет в обществе героев Златых Чертогов один день и одну ночь, Лут приглашает остаться навсегда. А Ткачу Судеб не возражают, если ты, конечно, не Ульрик Альфадассон… Но это совсем другая история. Однако, к счастью для Кадлин, у нее был еще один друг…
«Ловить каждое слово народа» — истории крестьян, живущих в глуши на севере Фьордландии,
собранные и записанные Свейном Эйриксоном, с. 72
В сердце тьмы
Нельзя доверять эльфам! Никогда! Если Сканга чему и научилась за свою жизнь, то именно этому. Не случайно подчиняется Эмерелль, и уж точно не от большой любви. Королева знала, что ингиз придут. Знала и то, что сама не справится с порождениями тьмы, если они повалят валом.
— Лес выглядит жутко, — шептала шаманке на ухо Бирга. — Трава завяла, словно жарким летом. С деревьев отслоилась кора. Их силуэты, похожие на кости, торчат на фоне неба.
«Довольно», — проворчала троллиха. Ей не хотелось знать, чего боится ученица.
— Смотри, чтобы я не споткнулась о ветку, а так помалкивай!
Лес выглядит жутко. Смешно! Если бы Бирга могла видеть то, что видит она, то сразу поняла бы, что такое жуть. Например, ауру Алатайи. Сканга никогда прежде не видела ничего подобного.
Или аура этого эльфийского рыцаря Олловейна. Когда троллиха увидела его впервые днем, голова у него была размером с большой палец. А теперь казалось, будто у него выросла новая.
Или разрушительные силовые линии, создаваемые ингиз. Они скользили от замка к небу, подобные щупальцам гигантского кракена. А там, где они падали на землю, из нее уходила вся жизнь. Мертвый лес вовсе не жуток. Его опустошили ингиз.
Сканга поглядела на небо. Похоже, остальные не могли видеть происходящего там. Может быть, так оно и лучше. Оба войска получили приказ отойти на расстояние дневного марша. И подумать страшно, что случится, если щупальца коснутся воинов.
— Мы прошли путь к замку, — прошептала Бирга.
Сканга плюнула на попытки поставить молодую шаманку на место. Ей нужна была вся сила для поддержания магического кокона. Он защищал маленькую группу: Эмерелль, Алатайю, дитя
человеческое, эльфийского рыцаря с новой головой и болтливую Биргу.
Интересно, что произойдет, если тентакль коснется кокона? Нет, лучше об этом даже не думать! В Ничто это заклинание хорошо защищало ее и Бранбарта. Впрочем, ингиз в Ничто и не объединяли свои силы, как делали это Сейчас.
Алатайя что-то говорила о разбитом камне альвов. Третий камень, сейчас бы он им пригодился! Когда все это закончится, она займется эльфийской потаскухой.
Взгляд Сканги остановился на ауре княгини-ведьмы. Нет, возможно, разумнее будет быть с ней поласковей. В ней таилась какая-то странная тьма. Лучше ее не злить. И без камня альвов сила ее велика.
Теперь ингиз были повсюду. Они целыми полчищами прятались в тенях вокруг них. В замке Эмерейль было холодно. Магический блеск, будто старая штукатурка, осыпался со стен. Не важно! Подобные безделушки им ни к чему. Вполне вероятно, что Гильмарак выберет себе в качестве резиденции какое-нибудь другое место. Она будет настоятельно советовать ему так поступить. К счастью, чаще всего мальчик слушает ее советы. Войска Эмерелль, похоже, приняли исход дуэли. В этом был единственный плюс появления ингиз. Тени всех напугали настолько, что никто даже не вспоминал, что битвы не было. Эмерелль в конце концов просто отдала корону. Сканга не верила, что королева сделала это исключительно из-за эльфийского рыцаря. Наверняка за этим кроется что-то!
Что-то ощупало кокон. Шаманка крепко обхватила камень альвов. Чужая сила снова отступила. Щупальца, которые видела старая троллиха, тянулись далеко за пределы замка. Вообще-то здесь им должно было быть спокойнее, чем где-либо снаружи. Земля обещала ингиз славную добычу. Что значат кучка женщин и один мужчина в сравнении с жизненной силой, которую несет в себе лес?!
— Мы проходим мимо фонтана с драконом и приближаемся к высоким дверям, — шептала на ухо Бирга. — Думаю, мы почти дошли до тронного зала.
«Да, да», — думала Сканга. Она видела тропу альвов, проходившую прямо через двери в тронный зал. Теперь она рассмотрела и остальные линии. Их было шесть. Нужно бросить эту одержимую властью эльфийскую шлюху на поживу ингиз! Как Эмерелль могла осмелиться разорвать часть золотой паутины?! И что это ей дало? Несмотря на все беды, это будет славный день в истории народа троллей. Гильмарак стал королем Альвенмарка. Никогда прежде так не почитали серокожего! И Эмерелль унижена!
Магические врата в тронном зале сверкали всеми цветами радуги.
— Сейчас Эмерелль дала мне большие песочные часы, — сказала Бирга.
— Таков был уговор! — прошипела Сканга. Она знает, что происходит вокруг нее!
— Подведи нас ближе к воротам. Мы должны пересечь их под защитой твоего заклинания!
От своего повелительного тона эльфийская шлюха еще не отделалась. Шаманка точно знала, что Эмерелль не вернется сюда после того, как дело будет сделано. Она сбежит. Возможно, в Карандамон.
— Если ты нарушишь мир, в котором поклялась, я найду тебя, где бы ты ни спряталась, Эмерелль.
Сканга с удовольствием отметила красную вспышку подавленного гнева в ауре эльфийки.
— Сейчас я переверну песочные часы. Будьте готовы через семь часов. — С этими словами вместе со своим воином Эмерелль прошла сквозь звезду альвов.
Шаманка поглядела на дитя человеческое. Малышка жутко боялась. Если она подведет, все они окажутся по уши в дерьме. Только эльфийской шлюхе удалось оказаться в безопасности. Теперь Алатайя готовила дочь человеческую к путешествию к Луту. То, что эта девочка и книга безумного эльфа — последняя надежда Альвенмарка, казалось Сканге дурной шуткой. Она предпочла бы послать старика. Но тот, похоже, поклонялся одному из бессильных богов и имел примерно такие же шансы попасть в Златые Чертоги, как любое дитя альвов. Если безумный Мелиандер не ошибся в своих предположениях, мертвые герои из чертогов человеческих богов действительно могут прогнать ингиз. Но для того, чтобы попасть в эти чертоги и позвать героев, девочка должна пойти навстречу смерти. Сканга задумчиво разглядывала ауру Кадлин. Похоже, ее связь с мертвыми сильнее, чем с живыми. Это плохие предпосылки для того, чтобы вернуться из предстоящего путешествия живой.
Между жизнью и смертью
Кадлин обеими руками сжимала золотой бокал. Напиток, который налила ей страшная эльфийка, был черным словно смерть, но, по крайней мере, приятным. Он немного напоминал рыбий жир, который приходилось пить в детстве, когда она заболевала.
Черноволосая эльфийка улыбнулась.
— Само собой! Но не в эту ночь.
Кадлин поглядела на троллих. Обе они были страшными. Как слепая, так и та, что в маске. А еще все эти тени вокруг… Где же цветущий Альвенмарк? Дети альвов убеждали, что в ее силах спасти этот мир, нужно только обладать мужеством и быть убедительной. Только витязи из Златых Чертогов способны прогнать тени. Но ни одно дитя альвов не найдет пути туда. Это возможно только для людей. Для героев!
Кадлин собрала в кулак все свое мужество и выпила. Что бы ни случилось, повсюду ей будет лучше, чем здесь!
Напиток был подобен жидкому льду. Девушка почувствовала онемение.
— Осторожно. Приляг. — Голос казался странно далеким.
Кадлин подхватили руки. Охотница рухнула навзничь, но на пол не упала. Вместо этого она скользнула во тьму.
Ощущение было такое, будто она тонет. Но дышать Кадлин могла. А еще девушка чувствовала приятную дремоту. Фьордландка медленно опускалась все глубже и глубже. Темнота вокруг была абсолютной.
Некоторое время Кадлин словно плыла по течению. Иногда ее касалось что-то липкое. Но девушка слишком устала, чтобы открывать глаза. А потом вдруг повисла. Кадлин заморгала и увидела глаза янтарного цвета. Хотела закричать, но с губ ее не сорвалось ни единого слова. Ее подхватила пара жвал, а затем гигантский паук понес девушку прочь.
Пауки были священными животными Лута, Кадлин это знала, но в песнях скальдов они никогда не описывались как восьминогие создания размером с коня с ногами длиной с корабельные мачты.
Паук бежал по золотым нитям. Постепенно вокруг становилось светлее. Девушка увидела над собой небо, полное серебряных нитей. Иногда одна из них разрывалась и по ней скользило тело. По паутине носились и другие пауки. Охотница заметила, что в нитях запуталась барахтающаяся фигура. Когда мужчина наконец угомонился, подбежали паучки поменьше и проползли между нитями.
Кадлин отвела взгляд. Вдалеке она разглядела золотой свет. Он становился все ярче и ярче. Вскоре охотница увидела широко распахнутые двери, они вели в зал, большая крыша которого терялась в сумеречном свете. Весь длинный дом был покрыт серебряными нитями.
Паук осторожно положил Кадлин у порога. Грубая застольная песня показалась охотнице знакомой. Речь шла о Мандреде, зашедшем в бордель. В нос Кадлин ударил сладкий аромат мета.
Она поднялась. Руки и ноги казались тяжелыми, будто налитыми свинцом. За дверями открывался золотой зал. Там пировали и пели сотни воинов.
— Бьорн Ламбиссон?
Как удар грома, прозвучало имя в просторном зале. Песнь смолкла. Все посмотрели на двери. А потом перед Кадлин появился он! Он хорошо выглядел. Был немного пьян.
— Что ты здесь делаешь?
Вместо ответа девушке просто захотелось обнять его.
— Не переступай порог! — предостерег внушающий почтение голос. Из толпы гостей, пирующих в зале, вышел король Альфадас. Рядом с ним шагал Кальф. — Если ты переступишь порог, то потеряешь право на свое теплое, дышащее тело. Что ты здесь делаешь, Кадлин? Ты должна быть в другом месте.
Его тон рассердил. Кальфу она позволила бы подобное, но король больше не может ею распоряжаться! На миг Кадлин хотела было поставить Альфадаса на место, но затем взяла себя в руки и рассказала о беде Альвенмарка и о том, что Эмерелль верит, что только один из героев, пирующих в Златых Чертогах, может прогнать ингиз.
Король печально кивнул.
— Известна ли тебе цена, которую заплатит твой герой? Тот, кто покидает Златые Чертоги, больше не может вернуться. Он погибнет на рассвете следующего дня. Его душа угаснет. — Он указал в свет. — Это не просто зал. То, что ты видишь, — только порог. Асла здесь.
Кадлин удивилась. Какое отношение король имеет к ее матери?
— Я пойду!
Из рядов витязей давно минувших времен вышел Ульрик. Увидев его, девушка испугалась. Почему он тоже здесь? Что произошло? Как и в жизни, рядом с ним была Хальгарда.
— Ты ничего не должен ей, мальчик.
— Я знаю. — Он обернулся к Кадлин. — Правда ли, что Альвенмарк так красив, как о нем поют скальды?
— Ты бы туда не пошел.
Мужчина без носа, зато с другом
Сканга увидела, как померкли светящиеся фигуры. Они проучили ингиз. Приятно было наблюдать за тем, как тени бросились врассыпную и бежали обратно в Ничто. Что такого есть в людях, что они могут победить ингиз? Может быть, дело в богах?
— Сколько еще времени до остановки часов?
— Меньше часа, — ответила Бирга.
Сканга никогда не призналась бы, но она чувствовала, как силы оставляют ее. Шаманка по-прежнему поддерживала защитный кокон.
Теперь она закрывала им врата. Но так не может продолжаться вечно. Если Эмерелль одурачит ее, то жертва обоих светящихся детей человеческих окажется напрасной.
Сканга поглядела на девушку. Ее жизненная аура почти померкла.
— Когда она очнется, Алатайя?
— Не думаю, что она вернется к нам. Она не найдет обратной дороги.
Шаманка раздраженно засопела. Эльфы! Никогда нельзя на них положиться.
— Почему ты обманула ее?
— Я не обманывала, — спокойно ответила Алатайя. — Напротив, я четко сказала ей, что она умрет. Только не в эту ночь. Однако ведь ночь уже закончилась.
— Эмерелль такая же, как ты? — спросила Бирга.
— Нет. Думаю, она превосходит меня почти во всем.
«Чудесно», — подумала Сканга.
— Можно как-то помочь малышке?
— Нет. В своей книге Мелиандер писал, что, хотя можно послать гонцов в Златые Чертоги, они не находят дорогу обратно. Врата, через которые они вошли, скрыты от их взора.
Шаманка подумала об эльфах. Их можно только ненавидеть! Остальные молчали. Старая троллиха наблюдала за тем, как меркла аура девочки.
— Сколько еще? — наконец спросила она.
— Чуть больше получаса.
Шаги.
— Человек идет. Довольно мерзкий тип. У него нет носа.
Сканга посмотрела в том направлении, откуда раздавались звуки. У мужчины была сильная аура, несмотря на то что в ней видны были признаки возраста.
— Вы меня понимаете? — вежливо спросил гость.
Ему никто не ответил.
Мужчина опустился на колени рядом с девочкой. В красках его ауры пульсировал красный цвет.
— Почему вы позволяете ей умереть?
— Потому что со смертью не торгуются, — ответила Алатайя. — Она выполнила свою задачу. И знала, что ее ждет, — солгала эльфийка.
— Ты ошибаешься, дорогая дама. Кадлин вовсе не выполнила свою задачу. Она моя королева. И я должен забрать ее.
— Иногда лакей зря носит послание.
Было очевидно, что Алатайя наслаждается, терзая старика. «Может быть, она была бы немного сдержаннее, если бы могла видеть ауру этого человека», — подумала Сканга.
— Мой друг говорил мне, что вы не очень-то милы. Но я в этом мире чужой, поэтому хотел быть вежливым. Давайте попробуем иначе. В тот миг, когда сердце Кадлин перестанет биться, ты окажешься на полу с дыркой во лбу размером с кулак, а поскольку я человек мстительный, то я вырежу из твоего бледного тела печень и скормлю ее своим псам.
— Ты очень самонадеян.
— А тебе вряд ли стоило входить в зал без крыши, над которым возвышается высокая башня со множеством окон. До двери более двадцати шагов. Как думаешь, сможешь убежать от стрелы?
Сканга поглядела на башню. Она видела ее как очень размытый силуэт.
— А если мы уже не можем помочь девочке? Ты подумал о том, что то, чего ты требуешь, может лежать за пределами наших сил? — поинтересовалась Алатайя. От ее высокомерного тона не осталось и следа.
— Если это действительно так, то вам предстоит отвратительный денек.
— А нам до этого какое дело? — раздраженно спросила Бирга.
— Я никогда особенно не любил троллей. Если Кадлин умрет, вы сопроводите ее в последний путь.
— Если мы умрем, вернутся ингиз, сын человеческий. Они убьют тебя, а потом поглотят весь мир, — сказала Сканга.
— Я что, похож на человека, которому есть дело до собственной жизни или до целого мира?
Старая шаманка вгляделась в его ауру. Он слов на ветер не бросает!
— Думаешь, твой друг попадет в нас всех, прежде чем мы добежим до дверей?
— Мне сказали, что Фингайн очень хороший стрелок.
Сканга выругалась.
О магии и зайцах-беляках
Эмерелль глядела на утреннее небо через широкий кратер, заменивший купол потолка в Небесном зале Филангана. От роскоши скальной крепости не осталось ничего. Белые опоры моста, имитировавшего Шалин Фалах, торчали над застывшей лавой, словно обломки зубов.
Тропы альвов проходили над ней в пустой арене кратера. Эмерелль произнесла слово силы. Медленно поднялась к силовым линиям, заложенным альвами в качестве защитной решетки для их мира.
Тропа, которую разрушила королева, начиналась здесь и вела по прямой к ее замку в Сердце Страны. Сканга и армия серокожего короля начала марш к королевскому замку на другой тропе, но в конце концов тролльское войско ступило именно на эту линию золотой сети.
— Песок высыпался! — крикнул эльф голосом Фальраха.
Эмерелль закрыла глаза. Представила себе путь. Почувствовала Скангу. Тролльская шаманка испытывала страх. Вероятно, троллиха ей не доверяет.
Королева обхватила камень альвов обеими руками и представила себе тропу из золотого света. Тщательно сплела вокруг нее заклинание, которое будет удерживать ингиз и не подпускать их к путешественникам. Тяжело вздохнула. Свершилось! Труд альвов спасен. Эмерелль медленно опустилась на разрушенный пол.
— Получилось?
Она кивнула. Так странно смотреть в лицо Олловейна и слышать речь Фальраха… Ничего, она привыкнет.
— Ты будешь сражаться за трон?
Эмерелль удивленно поглядела на эльфа.
— Нет. Я никогда больше не буду бороться против троллей. Может быть, однажды вместе с ними, но против них — нет. Ни один трон не стоит того, чтобы получать его таким образом.
— А существует ли другой путь?
Королева улыбнулась.
— Через двенадцать лет князья Альвенмарка соберутся в Вахан Калиде, чтобы выбрать короля. Думаешь, они захотят видеть на троне тролля? Князья снова позовут меня. Но пока что я буду глуха к ним.
Фальрах усмехнулся.
— С тобой рядом у меня просыпается голод. Как думаешь, здесь можно на кого-нибудь поохотиться?
— Может быть, на зайцев-беляков?
— Ты ничего не имеешь против того, чтобы я его приготовил?
Эмерелль звонко расхохоталась.
— Нет!
Уже много веков она не чувствовала себя настолько свободной.
Игрок
Жюль держал в руках фигурку королевы и смотрел на стол для игры в фальрах. Исход игры удивил. Эмерелль была разбита. Она потеряла корону!
Но Альвенмарк продолжит существование.
Он призадумался. Ничего, он найдет способ…
Жюль посмотрел на второй стол для игры в фальрах. Священнослужители Тьюреда набирали силу. Может быть, этот жалкий негодяй, который недолгое время имел возможность служить ему, все же был прав? Как там его звали? Мишель Сарти!
Нужно создать орден сражающихся священнослужителей. Рыцарей веры Тьюреда!
Жюль усмехнулся. Вспомнил своего младшего сына. У малыша есть все задатки бойца. Может быть, он сможет стать предводителем рыцарей ордена?
Сожженный дуб на белом фоне будет их гербом! Так рыцари всегда будут помнить о том, что именно эльфы убили святого Гийома.
Хоть это и ложь, кому какое дело в мире, полном лжи?
О живых и мертвых
Открыв глаза, Кадлин увидела самое уродливое из всех лиц на свете.
— Хорошо, что ты снова с нами!
Девушка заморгала. Повернула голову и удивилась, увидев Алатайю. Казалось, эльфийка действительно чувствует облегчение. Кадлин было немного неловко. Она считала княгиню очень хладнокровной.
— Как ты сумела найти путь обратно? — спросила шаманка в отвратительной маске. В ее голосе тоже звучало… облегчение.
— Появилась золотая молния. Она указала мне путь. А я заблудилась. — Кадлин вспомнила Златые Чертоги. Она очень долго говорила с Кальфом, Альфадасом и матерью. Похоже, эти трое помирились. Вот только она была не уверена в том, что сможет простить им всю эту ложь.
— Идем, моя королева?
Кадлин подняла глаза на мужчину, называвшего ее шлюхой. Ему она простит! С грустью подумала о Бьорне. У них с возлюбленным было так мало времени. Даже в Златых Чертогах. Девушка радовалась, что увидела его там. И знала, что он ждет ее.
Хоть и с трудом, Кадлин встала на ноги. Во рту был неприятный привкус, и она сплюнула на пол. «Наверное, королевы так не поступают», — подумала девушка. Но кто будет указывать королевам?
Ламби помог ей подняться.
Мертвые рассказали Кадлин кое-что. Они очень точно умеют видеть жизнь. Всю жизнь…
— Ты довольно старый человек, Ламби. Прямо дедушка.
— Если ты думаешь, что я пришел сюда для того, чтобы выслушивать оскорбления, то можешь и дальше оставаться в обществе эльфов и троллей. Только потому что ты королева… — Он замер. — Дедушка? Клянусь всеми богами! Это же… Сделай так, чтобы я был первым, что увидит мальчик! Тогда он всю жизнь ничего не будет бояться.
Внезапно рядом с Кадлин появилась старая шаманка. Ее похожие на когти пальцы осторожно коснулись живота девушки.
— Это будет девочка. — Омерзительный рот расплылся в беззубой улыбке. — У моего народа существует обычай дарить матери подарок, когда у нее под сердцем впервые зарождается жизнь.
Кадлин вспомнила о подарке, о котором рассказал ей Ульрик. Три деревянные куклы.
— Я…
— Молчи, когда я говорю! — набросилась на нее Сканга. — В горах, севернее замка, который вы построили, есть ледниковое озеро. Никогда не пересекайте эту границу, и между нашими народами будет мир. Таков мой подарок твоей дочери.
Приложение
Действующие лица
Айлеен — эльфийка, некогда возлюбленная Фародина. Убита тролльским герцогом Долгримом, позднее возродилась в эльфийке Нороэлль.
Алатайя — эльфийская княгиня Ланголлиона, враждует с Эмерелль, посвятила себя темной стороне магии.
Альбелес — одно из имен эльфийки Сем-ла, сторожащей звезду альвов, которая ведет из Искендрии в библиотеку детей альвов.
Альвиас — эльф, называемый всеми мастер Альвиас, гофмейстер при дворе королевы Эмерелль.
Альфадас — король Фьордландии, отец Ульрика, Кадлин и полуэльфа Мелвина.
Арбан бен Чалаш — ложное имя, выдуманной Гандой для Олловейна во время путешествия в Искендрию на галере.
Арсиноя — выдуманная жена также выдуманного Арбана бен Чалаша.
Артаксас — ламассу из свиты Мелвина. Говорят, будто бы после несчастного случая во время полета он стал несколько странным.
Асдис — девочка-сирота из Фирнстайна, сестра Оттара.
Асла — фьордландка, некогда жена Альфадаса, в конце войны с троллями выбрала себе в спутники жизни рыбака Кальфа. Мать Ульрика, Кадлин и Сильвины, детей человеческих.
Асмандея — имя проститутки, написанное на стенах Искендрии.
Атта Айкъярто — наделенный душой дуб, стоит неподалеку от границы Сердца Страны у крупной звезды альвов.
Аякс — минотавр, князь в Лунных горах. Союзник Эмерелль в войне с троллями.
Бальбар — бог города Искендрия, требующий кровавых человеческих жертвоприношений.
Бесса — почитаемая людьми Искендрии морская богиня.
Бранбарт — тролль, король своего народа, храбрый, но хитрый и недоверчивый.
Бродгрим — тролль, вожак стаи, который во время битвы при Мордштейне атакой с фланга заставил отступить войско кентавров и эльфов.
Бруд — тролль, опытный охотник, поступивший на службу к герцогу Оргриму после эльфийской зимы и оставшийся с ним в мире людей.
Бьорн Ламбиссон — молодой воин из свиты королевского сына Ульрика.
Валинвин — эльфийка, изгнанная Эмерелль в мир людей, живущая там под именем Сем-ла или, позднее, Альбелес, и сторожащая звезду альвов, позволяющую безопасно войти в библиотеку Искендрии.
Велейф Среброрукий — скальд при дворе короля Хорзы, позднее скальд и приближенный Альфадаса.
Волкогрыз — рогатый ящер, на спине которого живет лутин Элийя Глопс.
Галавайн — эльф из горстки изгнанных из Валемаса, хранитель тайн одной из самых важных голов в библиотеке Искендрии. Отличается ярко выраженной любовью к игре в фальрах.
Ганда — лутинка, могущественная волшебница и опытная путешественница по тропам альвов.
Гвидо — монах и архитектор, ушел во Фьордландию во время бегства от своей Немезиды и стал там советником короля Альфадаса.
Генгалос — эльф, хранитель знания в библиотеке Искендрии. Испытывает особую любовь к лирике цветочных фей.
Гийом — святой Церкви Тьюреда. Считается мучеником. Якобы был жестоким образом убит эльфами в Анискансе. Сын Нороэлль и девантара.
Гильмарак — молодой король троллей, родившийся снова Бранбарт.
Горнбор — тролль, вожак стаи, командующий Нахтцинной в отсутствие Оргрима.
Гробхэм Плог — лутин, живший в Тальсине. Мастер магии, растративший свой талант на злобные заклинания вроде создания одержимых книг.
Громьян — наставник по волшебству из кобольдского народа лутинов, также именуемый мастером Громьяном.
Гундагер — архитектор и хронист при дворе короля Альфадаса. Беженец из королевства Фаргон, где он, именуемый тогда братом Гвидо, принадлежал к числу священнослужителей Тьюреда.
Гундар — покойный священнослужитель Лута, родом из Фирнстайна, спас жизнь Ульрику и победил напавшего на деревню ши-хандан.
Гутхорм — мальчик из Фирнстайна, которого никогда, даже в самых отчаянных ситуациях, не оставляет аппетит.
Двуклык — рогатый ящер, вожак стада, с которым чувствует себя связанной Ганда и которым руководит Элийя Глопс.
Долгрим — тролльский герцог, ранняя инкарнация Оргрима. Убил Айлеен, возлюбленную Фародина, развязав тем самым ожесточенную вражду, длящуюся до сих пор.
Елена — кентавресса, дочь Катандера из Уттики.
Жак — монах в рефугиуме на Моне Габино. Один из тридцати мучеников.
Жюль — также именуемый брат Жюль или же Бродяга Жюль. Священнослужитель Тьюреда, имевший большое влияние на развитие Церкви, считался самым радикальным противником эльфов.
Златогрудый — король черноспинных орлов с Головы Альва.
Златоокий — этим охотничьим соколом когда-то, еще в бытность странствующим рыцарем, владела Эмерелль.
Йильвина — эльфийка, тесно связанная с королевским двором Фирнстайна, в прошлом ученица мастера меча Олловейна. Теперь командует лейб-гвардией князя приморских земель Элодрина.
Кабак — кобольд из народа лутинов, некогда слуга Мелиандера, несправедливо понесший наказание от Эмерелль, которая объявила его вором. Только после этого он стал одним из самых известных воров и предводителей своего народа.
Кабецан — человек, король Фаргона, страшный тиран. Именно его воины убили в Анискансе святого Гийома.
Кадлин — дочь Альфадаса и Аслы. Вместе с матерью во время зимней войны с троллями бежала по звериной тропе в горы. Считалась мертвой.
Кайлеен — эльфийка, графиня Дориенская, полководец свободных князей Аркадии.
Кальф — фьордландец, на протяжении нескольких лет был ярлом Фирнстайна. По призванию рыбак, стал одним из вождей своего народа в отчаянной борьбе против троллей. Некогда поклонник Аслы, уступил величайшую любовь своей жизни Альфадасу. Однако во время тролльской войны они нашли друг друга. Кальф спас Аслу и стал приемным отцом Кадлин и Сильвины, дочери человеческой (обе они не знают, что он не родной их отец).
Карим — князь сыновей Зейнела, персонаж, созданный исключительно фантазией Ганды.
Катандер — кентавр, князь Уттики, полевой командир в войне против троллей.
Квальбам III — кобольд, осветитель в библиотеке Искендрии.
Кирта — кентавресса из клана Детей Мороза. Спутница жизни Нестеуса.
Клавес — имя, полученное Олловейном в лагере лутинов, после того как он потерял все свои воспоминания.
Клодина — святая Церкви Тьюреда, мученичество которой является излюбленным мотивом для витражей в храмовых башнях.
Кровь — большая крупная собака, которая когда-то спасла жизнь Ульрику и Хальгарде, а позже стала постоянным спутником короля Альфадаса.
Ксерн — лесной дух, обладающий большой силой.
Лабакс — кобольд, ветеран осады Филангана. Его имя вывело Олловейна на след убийцы в библиотеке Искендрии.
Ламби — герцог Фьордландии, полководец. Человек, вида и проклятий которого достаточно для того, чтобы выигрывать сражения. Ветеран битв в эльфийскую зиму, верный товарищ короля Альфадаса.
Ландаль — эльф, навигатор князя приморских земель Элодрина, выжил в экспедиции к Нахтцинне.
Ледяное Перо — один из черноспинных орлов, которые отправились вслед за Мелвином на войну против троллей. Супруга Тученыря.
Лейлин — эльфийка, княгиня Аркадии, супруга Шандраля и возлюбленная Мелвина.
Линдвин — волшебница, внучка эльфийского князя Аркадии, возлюбленная Олловейна. Погибла после битвы при Филангане.
Лица — лутинка, великая любовь Никодемуса Глопса.
Лунный Ворот — рогатая ящерица из стада, с которым путешествовала лутинка Ганда. На спине Лунного Ворота был дом Ганды.
Лунный Цветок — луговая фея, ставшая одной из первых жертв ингиз.
Лут — бог судьбы в пантеоне Фьордландии, также именуемый Ткачом Судеб.
Люсьен — аббат рефугиума на Моне Габино. Один из тридцати мучеников.
Маг — некогда перевозчик через фьорд под Хоннигсвальдом, сопровождал Альфадаса в походе в Альвенмарк, стал ярлом. Клеймо в форме полумесяца на щеке выдает в нем приговоренного вора.
Мадрог — кобольд из народа пауков, капитан лейб-гвардии эльфийского князя Шандраля.
Мандред Торгридсон — некогда ярл Фирнстайна. Отец Альфадаса. Товарищ Фародина и Нурамона, вместе с ними искал изгнанную эльфийку Нороэлль.
Мариотта — монахиня в рефугиуме на Моне Габино, одна из тридцати мучеников.
Мартин — один из тридцати мучеников рефугиума на Моне Габино.
Мата Нат — наделенная душой бузина. Наставница Сканги. Дерево, пользующееся дурной славой.
Мелвин — сын Альфадаса и эльфийки Сильвины. Вырос без отца, в волчьей стае.
Мелиандер — эльф, основатель княжеского рода Аркадии, брат Эмерелль.
Мишель Сарти — капитан-наемник из Ангноса, ответственный за некоторые ужасные злодеяния во время третьей войны между Ангносом и Фаргоном.
Мишт — кобольд из свиты Мелвина. Вместе со своим другом Носсевым изобрел прогрессивный многозарядный арбалет.
Нардинель — эльфийка необычайной красоты. Одаренная целительница, входит в свиту князя приморских земель Элодрина.
Нестеус — кентавр, сын Оримедеса, объединивший кентаврийские племена.
Никодемус Глопс — кобольд из народа лутинов, безнадежно влюбленный в девушку-кобольдессу Лицу. Младший брат вождя Красных Шапок, Элийи Глопса.
Норгримм — бог войны в пантеоне фьордландцев.
Нороэлль — волшебница при дворе Эмерелль, была изгнана, когда родила ребенка девантара и не захотела принести его в жертву, а вместо этого спрятала в мире людей. Великая любовь Фародина и Нурамона.
Носсев — молчаливый кобольд из свиты волко-эльфа Мелвина. Вместе со своим другом Миштом изобрел прогрессивный многозарядный арбалет.
Нурамон — легендарный эльфийский герой, преодолевающий все препятствия, чтобы отыскать вместе со своими товарищами Фародином и Мандредом свою великую любовь, Нороэлль.
Обилее — эльфийка, приближенная королевы Эмерелль.
Озаберг — легендарный король Фьордландии, могила которого была найдена Ульриком Альфадассоном во время эльфийской зимы.
Оллвин — имя Олловейна в сагах Фьордландии.
Олловейн — эльф, мастер меча королевы, происходит из народа нормирга.
Оргрим — тролль, герцог Нахтцинны, считается самым талантливым тролльским полководцем.
Оримедес — кентавр, князь из Земель Ветров, после долгих переговоров становится предводителем объединенных племен кентавров. Земель Ветров. Отец Нестеуса.
Оринокс — кобольд, осветитель в библиотеке Искендрии.
Оттар — мальчик-сирота из Фирнстайна, брат Асдис.
Пармейон — кентавр из Уттики, брат по оружию князя Катандера.
Птолемос — высокопоставленный священнослужитель бога Бальбара в Искендрии.
Рейлиф — эльф, также именуемый мастером Рейлифом, хранитель знания в библиотеке Искендрии. Целитель, а также обвинитель от лица библиотеки.
Ромуальд — священнослужитель Церкви Тьюреда, мученичество которого является излюбленным мотивом витражей храмовых башен.
Свенья — тетка Аслы, нянька Хальгарды и Ульрика.
Себастиен — аббат рефугиума Святого Люсьена. Вместе с братьями и сестрами по ордену превращен в ши-хандан, призрачного пожирателя душ.
Сем-ла — эльфийка, изгнанная Эмерелль и сторожащая крупную звезду альвов в Искендрии. Сем-ла — человеческое имя, которое она приняла, чтобы играть роль успешной купчихи. Ее эльфийское имя — Валинвин.
Сентор — кентаврийский воин, ветеран битвы за Филанган.
Сильвина — 1) эльфийка из народа маураван, мать Мелвина, возлюбленная короля Альфадаса; 2) дочь Аслы, названная в честь эльфийки Сильвины, спасшей Асле, Кальфу и Кадлин жизнь во время эльфийской зимы.
Сканга — тролльская шаманка, хранительница камня альвов своего народа, называемая эльфами Плетущей Тени.
Слараг — тролль, разведчик из стаи Бруда.
Снежнокрыл — белый сокол графа Фенрила.
Толстокожий — старый рогатый ящер, несущий на себе каркас для просушки навоза.
Томазин — человек, монах в рефугиуме на Моне Габино. Один из тридцати мучеников.
Тученырь — князь черноспинных орлов, сторожащих Голову Альва.
Тьюред — божество-избавитель. Религиозный культ — монотеистический. Имеет сторонников в Фаргоне, после мученической смерти святого Гийома быстро распространяется в мире людей.
Увалень — рогатый ящер из стада, путешествующего с племенем лутинки Ганды.
Ульрик — сын Альфадаса и Аслы, король Фьордландии.
Фальрах — известный эльфийский полководец, когда-то спас жизнь Эмерелль, принеся в жертву свою собственную. Изобретатель игры в фальрах. Первая инкарнация Олловейна.
Фародин — легендарный эльфийский герой, преодолевающий все препятствия, чтобы вместе со своими товарищами Нурамоном и Мандредом искать Нороэлль, свою родившуюся заново великую любовь.
Фенрил — эльф, некогда граф Снайвамарка. Появляется всюду в сопровождении сокола, умелый охотник и благородный воин.
Фингайн — эльф из народа маураван. Легендарный охотник, как никто другой, умеющий маскироваться и ждать добычу.
Фирн — бог зимы в пантеоне Фьордландии.
Халландан — эльф, князь города Рейлимее, князь Альвемера, брат Элодрина.
Хальгарда — супруга Ульрика, ребенком была слепой, ее исцелила Эмерелль. С годами она сама стала опытной целительницей.
Хелог — тролль, воин, которого после резни в Нахтцинне отправили с посланием к Оргриму.
Хирон — кентавр, альбинос. Живет в библиотеке Искендрии.
Черный — кобольд, печатник, живущий в Тальсине, печатающий и распространяющий запрещенные труды Элийи Глопса. Убежденный сторонник красношапочников.
Шалавин — эльфийка, вошедшая в число воинов, которых князь Элодрин отобрал для акции в Нахтцинне.
Шандраль — эльф, князь Аркадии, супруг Лейлин. По слухам, был учеником Алатайи, знаком с темными сторонами магии.
Шахондин — эльфийский князь Аркадии, был лишен тела Скангой, а убит собственной внучкой Линдвин. Пользующийся дурной славой интриган.
Широконос — кобольд из народа мышлингов, живет в Яльдемее.
Эйрик — мальчик из Фирнстайна, соперник Ульрика. Позднее становится командиром охотников на службе короля.
Элеборн — морской эльф, князь под волнами, правитель детей альвов, живущих в океанах Альвенмарка.
Элийя Глопс — кобольд из народа лутинов. Умелый агитатор и основатель Лиги за сохранение внутренних размеров Альвенмарка, а также крупного повстанческого движения Красных Шапок.
Элодрин — эльф, князь приморских земель Альвемера. Командует флотом Эмерелль и является временным главнокомандующим войска, собирающегося в Землях Ветров.
Эмерелль — эльфийка, королева всех детей альвов, одно из древнейших созданий Альвенмарка.
Этайн — эльф, ученый, собирающий сказки и саги народов Альвенмарка.
Места действия
Аврон — город в Фаргоне. Был разграблен во время войн между Ангносом и Фаргоном.
Альвемер — эльфийское княжество, граничащее со Снайвамарком и Землями Ветров.
Альвенмарк — общее название для мира детей альвов.
Ангнос — королевство людей, расположенное далеко к югу от Фьордландии.
Анисканс — важная метрополия человеческого королевства Фаргон. Место, где был убит святой Гийом.
Аркадия — эльфийское княжество, славящееся своей красотой и холодной дерзостью правителей.
Бронстед — рыбацкая деревня, где живет Сильвина, дочь человеческая.
Валемас — давно покинутый эльфийский город в Альвенмарке. Эмерелль отправила вольных Валемаса в изгнание, и они основали скромный город-оазис в Расколотом мире.
Валемер — город в Альвенмарке, расположенный в устье голубой Мики, относящийся к княжеству Альвемер.
Вахан Калид — портовый город на берегу Лесного моря, был основан изгнанными с севера нормирга и полностью разрушен в начале войны с троллями. Родина кобольдского народа хольдов. Место, где каждые двадцать восемь лет выбирают короля Альвенмарка.
Голова Альва — окруженная тайнами гора далеко на севере Альвенмарка.
Горы Сланга — горная цепь на севере Снайвамарка. Родина эльфийского народа маураван.
Дориен — эльфийское графство в Аркадии.
Ераш — разрушенный город на севере Земель Ветров. Считается поселением, основанным еще во времена правления драконов.
Земли Ветров — просторная степь к югу от Карандамона и Снайвамарка. Родина большинства племен кентавров.
Зунненберг — деревушка на оленьей тропе. Во время зимней войны против троллей и после нее стала пристанищем для многих беженцев. Здесь Альфадаса избрали королем Фьордландии.
Искендрия — 1) известный портовый город в мире людей, подчиняется жестокому богу Бальбару, исповедует его кровавый культ, в то же время считается столицей искусств и культуры. Весьма противоречивое место; 2) библиотека в одном из осколков Расколотого мира. По легенде, здесь хранится все знание Альвенмарка, однако найти то, что ищешь в похожей на лабиринт библиотеке, — целое искусство.
Ишемон — эльфийское княжество, некогда родина солнечных драконов.
Карандамон — высокогорная равнина в вечных льдах, родина эльфийского народа нормирга.
Кенигсштейн — тролльское название горной крепости, именуемой эльфами Филанган. Она являлась резиденцией троллей и эльфов, правивших Снайвамарком.
Лавианар — торговая метрополия в Аркадии, расположенная к югу от Лунных гор.
Ланголлион — эльфийское княжество Алатайи, остров к юго-востоку от Китовой бухты.
Луба — крупная река в Альвенмарке. По ней проходит граница между Землями Ветров и Лунными горами.
Лунные горы — горная цепь на южной границе Земель Ветров. Родина минотавров и кобольдского народа пауков.
Манчукетт — далекое королевство в Альвенмарке.
Мика — большая река на севере Земель Ветров. Судоходна от моря до Фейланвика. Разветвляется на Белую Мику, со множеством стремнин, и Голубую Мику, на которой возможно судоходство.
Мира — река, текущая из Снайвамарка на юго-восток и в конце концов впадающая в Мику.
Моне Габино — гора в королевстве Ангнос в мире людей. Славится рефугиумом тридцати мучеников, где спустя примерно двадцать лет после смерти Гийома эльфы якобы учинили резню над жившими там монахами Церкви Тьюреда.
Мордштейн — тролльская крепость в Южном Снайвамарке.
Нахтцинна — скальный замок троллей к северу от Фирнстайна, расположенный в конце небольшого фьорда. Резиденция герцога Оргрима.
Озеро Отраженных Облаков — ледниковое озеро на перевале на северной границе Фьордландии. Перейти перевал можно только тогда, когда озеро замерзает зимой.
Оленья тропа — тропа, которой пользуются олени во Фьордландии во время миграций весной и осенью.
Расколотый мир — мир разрушенный во время войны между альвами и девантарами. Его разбросанные обломки парят в Ничто.
Рейкас — горы средней высоты на южной границе Снайвамарка.
Рейлимее — важный эльфийский порт, разрушенный во времени войны с троллями.
Руоннес — город в Фаргоне. Был сожжен во время войны между Ангносом и Фаргоном.
Сватья — небольшая речушка в Землях Ветров. По легенде, на ее берегу была тяжело ранена кентавресса Кирта.
Сердце Страны — эльфийское княжество, здесь расположен двор королевы Эмерелль.
Снайвамарк — исконный регион троллей в Альвенмарке, после их изгнания заселен эльфийским народом нормирга.
Тальсин — крупный город в Альвенмарке, расположен на реке Луба, на границе между Землями Ветров и северными отрогами Лунных гор. Имеет большое торговое значение.
Танталия — небольшое островное королевство, расположенное к юго-западу от Аркадии. Славится своими слепыми сказителями.
Темнодонье — речная долина в горах Рейкас. Воды Миры прорезали в горах настолько глубокую долину, что есть такие отрезки, которые скрыты вечной тьмой из-за нависающих скалистых уступов.
Уттика — 1) название княжества кентавров на западе Земель Ветров; 2) название столицы княжества Уттика.
Фаргон — королевство людей. Отсюда происходит вера в Тьюреда.
Фейланвик — важная торговая метрополия на севере Земель Ветров. Населена в основном кобольдами. Расположена на берегу Мики.
Филанган — эльфийская крепость, сторожащая перевал между Карандамоном и Снайвамарком, была разрушена во время извержения вулкана.
Фирнстайн — деревушка во Фьордландии, отсюда родом Ульрик. Во время правления короля Альфадаса после разрушения троллями Фирнстайн отстроен заново и становится столицей Фьордландии.
Фьордландия — королевство далеко на севере мира людей.
Хоннигсвальд — брошенный город, примерно в половине дня пути к югу от Фирнстайна. Во время сражений в эльфийскую зиму был сожжен троллями и с тех пор не был отстроен.
Шалин Фалах — Белый мост, один из путей в Сердце Страны.
Эльфийский Свет — название, данное народами кобольдов замку Эмерелль в Сердце Страны. Сами эльфы не смогли договориться относительно названия для этого места.
Яльдемее — поселок в Сердце Страны, в Альвенмарке, находится в дне пути от замка Эмерелль. Город славится красками мышлингов, которые производят здесь.
Глоссарий
Апсары — водные нимфы из далекой части Альвенмарка.
Волчье молоко — пользующийся дурной славой алкогольный напиток, изготавливаемый кентаврами из перебродившего молока кобылиц. Все остальные дети альвов едины в своем мнении о том, что для того, чтобы переварить волчье молоко, нужен лошадиный желудок.
Галеаса — корабль с высокими бортами, на котором можно ходить как под парусом, так и на веслах. Лучше приспособлен для глубоководья, чем галеры.
Галлабал — каменная статуя, оживленная с помощью магии. Страж библиотеки Искендрии.
Гигантские сомы — речные сомы, настолько огромные, что способны проглотить ягнят и телят, если те бродят ночами у реки.
Горгоны — женщины, у которых вместо ног змеиные тела, а вместо волос на голове — змеиные шеи и головы. Считаются смертоносными лучницами. В Альвенмарке их можно встретить в регионе Нашрапур.
Дайлийский — язык кентавров.
Дети альвов — собирательное название для всех народов, созданных альвами (эльфов, троллей, хольдов и т. д.).
Железнобородый — также именуемый Железным человеком; деревянная фигура, в которую в качестве жертвоприношений вбивают куски железа. Фьордландцы ставят Железнобородых в честь своего бога судьбы Лута.
Звезда альвов — точка пересечения от двух до семи троп альвов; через звезду альвов можно ступить на тропы альвов.
Зельки — тюлени или же выдры, способные сбрасывать звериную кожу и принимать вид юных эльфиек. Согласно легенде, являются детьми Элеборна, Князя под волнами.
Игра в фальрах — настольная игра, придуманная Фальрахом, одним из главных полководцев эльфов. Считается, что с ее помощью можно повторить любую возможную битву.
Ингиз — загадочный народ, против которого воевали альвы. Тени ингиз были изгнаны в Ничто и только и ждут возможности сбежать из плена и снова обладать телами.
Камень альвов — магический артефакт. Каждый из народов альвов получил такой камень, прежде чем альвы покинули свой мир. Камень альвов усиливает колдовскую силу того, кто использует его. Если использовать несколько камней альвов одновременно, можно сотворить магию, меняющую миры.
Кентавры — смешанные создания, наполовину эльфы, наполовину кони. Из конского тела растет похожий на эльфийский торс. Большинство кентаврийских племен ведут кочевой образ жизни, в основном в Землях Ветров. Верхняя часть туловища кентавров более мускулистая, чем у их эльфийских сородичей. Также у них распространены бороды и усы, а уши не такие длинные, как у эльфов.
Кобольды — собирательное название для целой группы различных народов и племен, таких как лутины и хольды. По человеческим меркам кобольды
ростом по колено или бедро. Многие кобольды обладают способностями к магии. Большинство считаются выдающимися ремесленниками. Другие дети альвов любят использовать кобольдов в качестве слуг или рабов.
Красные Шапки — тайный союз кобольдов, готовых к вооруженной борьбе с тиранией эльфийских князей.
Куст динко — куст, из которого дети альвов добывают темный сок, с помощью которого рисуют узоры на коже. Сок динко, нанесенный на кожу, считается афродизиаком.
Ламассу — народ в Альвенмарке, создания с телом быка, большими орлиными крыльями и бородатой головой. Считаются очень мудрыми созданиями и сильными волшебниками.
Лига Сохранения внутренних размеров Альвенмарка — собрание ворчунов и желающих улучшить мир. Основана Элийей Глопсом; он использует эту кажущуюся безобидной лигу для распространения своих памфлетов и агитации против правления эльфов.
Лиувар — эльфийское слово, обозначающее «мир». Оно помогает успокоить Галлабала и других стражей библиотеки Искендрии.
Луговые феи — народ альвов, создания ростом с ноготь, с похожей на эльфов внешностью, имеющие крылья мотыльков или стрекоз.
Лутины — лисьеголовый народ кобольдов. Одаренные волшебники, известные своим черным юмором и глупыми шутками. Также они считаются хорошими дельцами и укрывателями. Если лутин чего-то не может добыть, то этого в Альвенмарке не существует.
Мауравани — эльфийский народ, живущий далеко на севере Альвенмарка, в лесах у подножия гор Сланга. Славится своими лучниками.
Минотавры — бычьеголовые великаны. Их тело напоминает тролльское, причем, в отличие от троллей, контакт с металлом не кажется им неприятным.
Мышлинги — низкорослый народ кобольдов, представители которого ростом не больше большого пальца. Славятся роскошными красками, которые они смешивают и используют для подробных эстампов.
Нормирга — эльфийский народ, отнявший у троллей провинцию Снайвамарк и изгнанный оттуда после битвы за Филанган. Из этого народа происходят Олловейн и Эмерелль.
Пауки — кобольдский народ из Лунных гор, известный своими способностями к лазанию. Якобы они могут бегать по отвесным стенам, словно пауки.
Рефугиум — обозначение, принятое среди священнослужителей Тьюреда для учреждения, похожего на монастырь.
Сангалла — название южного ветра, дующего летом со склонов Рейкаса на равнину Снайвамарка.
Скальд — фьордландское обозначение для барда.
Столик для игры в фальрах — особый игровой столик, на котором играют в фальрах.
Сыновья Зейнела — кочевой народ, живущий в пустынях к югу от Искендрии.
Тролли — воинственный народ Альвенмарка. Ростом до трех метров, имеют серую кожу, напоминающую по цвету камни. Троллям неприятно прикосновение к металлу.
Тропы альвов — сеть магических путей, некогда созданных альвами.
Фавны — козлоногий народ в Альвенмарке.
Цветочные феи — иное название для луговых фей.
Ши-хандан — призрачные создания, чаще всего в форме собак, размером с пони. Ши-хандан получаются благодаря магическому соединению ингиз с эльфом или человеком.
Эльфы — последний из народов, созданным альвами. Примерно человеческого роста, более стройные, обычно с продолговатыми остроконечными ушами. Большинство из них способны к магии.
Бернхард Хеннен
Королева эльфов. Зловещее пророчество
(Последний эльф — 4)
Зимней розе
Самое опасное мировоззрение — это мировоззрение людей, которые никогда не видели мира.
Александр фон Гумбольдт
Пролог
Эльфийская королева
Вполне вероятно, что я — единственный эльф, которого едва не убил заяц-беляк. И единственное, что мне приходит в голову в качестве оправдания, — это то, что мне было всего тринадцать и я надеялся получить свой первый поцелуй… я, Альвиас, который некогда был гофмейстером королевы Эмерелль.
Я сижу высоко над крышами Вахан Калида и точу кинжал.
Через два часа начнется Праздник Огней. Праздник, когда Альвенмарк выбирает повелителя. Я буду там. И я всажу правителю кинжал в грудь. Это будет моим последним служением королеве.
Но вернемся к зайцу-беляку… Меня постоянно преследовало ощущение, будто он знал, что делает. Он хотел свести меня в могилу!
Стояла одна из тех зимних ночей; когда по звездному небу колышущимися знаменами реет призрачное зеленое сияние.
Ночь, полная предсказаний и магии. Я был один с Найлин. Ей было семнадцать, а значит, нас разделял целый мир. Я знал, что ей строят глазки все молодые охотники. Но в ту ночь она выбрала меня, и я был невероятно счастлив.
Мы мчались по белому заснеженному полю в горах Карандамона. Охотники остались далеко позади. Найлин подбадривала меня. Соглашалась на все мои предложения. Она хотела быть со мной наедине. Ее длинные белокурые волосы золотистой накидкой спадали на вышитую охотничью безрукавку. На ней была шелковая рубашка, настолько тонкая, что сквозь нее просвечивали руки девушки. Как и все нормирга, она могла при помощи одного-единственного слова силы защититься от ледяного дыхания зимы. Она могла бы ходить по снегу голышом и не замерзнуть.
Брюки и сапоги облегали ее ноги, словно вторая кожа. Она знала, как привлечь к себе внимание! А я, напротив, был неопытен во всем. Я даже толком не умел защититься от холода.
Что-то я делал не так, шепча слово силы. Либо мне становилось слишком жарко, либо холод вгрызался прямо мне в плоть.
Только рядом с Найлин я, похоже, все сделал верно. Она не обратила внимания на мою неловкость. А я, я просто смотрел и смотрел на нее.
И я едва не выпал из седла, когда мой конь Зореокий вспугнул зайца-беляка. Зверь залег ничком в ямку и ждал до последнего, прежде чем броситься наутек. Он так напугал коня, что тот встал на дыбы и едва не сбросил меня. Найлин рассмеялась. А затем произнесла те роковые слова, которые должны были изменить всю мою жизнь.
— Поймай мне зайца. Я хочу подержать его в руках. Наградой тебе будет поцелуй!
Мой конь был быстрее зайца, и, скажу без ложной скромности, я был намного проворнее. Единственное, что ушастый умел лучше нас обоих, — это петлять. И лучше знал заснеженную равнину. Ему было известно, что скрывается под снегом.
Я помчался за беглецом, низко наклонившись в седле. Никогда еще я не чувствовал себя настолько хорошо.
Я дважды едва не схватил косого. Кончики моих пальцев коснулись его, когда разверзлась пропасть. Расселина в скале, скрытая под снегом. Все случилось так быстро. Миг назад я вскрикивал от радости, и вот…
Затем пришла боль. Пронзительная. Зореокий лежал рядом со мной. Сверкание глаз, благодаря которому он получил свое имя, померкло. Тело его дернулось. Последняя судорога искромсанной плоти. Из его горла послышался звук, который невозможно описать. Может быть, потому, что я не имею права отгораживаться от своей вины словами. Даже теперь, после всех столетий, он звучит у меня в ушах, когда я вспоминаю ту ночь. Столько боли и мучений было в нем.
Меня окружали острые скалы. И снег, упавший вместе с нами. Я не мог пошевелиться; болело все тело. Левая нога была вывернута под странным углом. Я отважился бросить на нее только один взгляд. Затем присыпал ногу снегом, чтобы не видеть… кость, торчавшую сквозь брючину, и собственную кровь.
Высоко надо мной, окутанное зеленым сиянием, появилось лицо, которое я боготворил. Найлин казалась бледной.
Ее вид придал мне сил, и я сумел удержаться от слез. Она спасет меня.
— Альвиас?
— Я жив, — выдавил из себя я.
— Я приведу подмогу!
И с этими словами она исчезла. Не спросила, ранен ли я. Не попыталась спуститься, чтобы помочь.
Я слушал ее шаги по снегу и уже не мог сдерживать слезы.
Конечно, боль в ноге была намного серьезнее, но рану, которую она нанесла моей душе, я не могу забыть до сих пор.
Не знаю, сколько я пролежал в расселине. Наблюдал за тем, как моя кровь окрашивает снег. Время от времени я набрасывал нового снега, но белизна оставалась нетронутой недолго.
В голове не было ни единой связной мысли. У меня был пояс. Нужно было перевязать ногу. Вместо этого я смотрел, как мои слезы, падающие на скалы, медленно превращаются в похожие на жемчужины льдинки.
Мелодраматично, так, как это получается только у тринадцатилетних, я представлял себе свою смерть. Кто будет плакать обо мне. Кто будет по мне тосковать…
А потом пришла она. Другая. Ее лицо появилось над расселиной, словно соткалось из неба. Я не слышал ни звука. Она возникла внезапно. Смотрела на меня мгновение. А затем спрыгнула ко мне, не опасаясь острых скал.
— Я тебя вытащу. — Незнакомка произнесла это так самоуверенно, как говорят только князья и короли. Тогда я еще не знал, кто она.
Я смотрел на нее… Я страшно ослабел от потери крови. На девушке был охотничий костюм из серой кожи с белой меховой оторочкой и серебряной вышивкой. Темно-русые волосы волнами спадали на плечи. Губы незнакомки были цвета темно-красной спелой малины. Глаза — светло-карие, полные сочувствия. У нее было узкое лицо и улыбка, от которой сердце билось быстрее.
Она осторожно смахнула снег, который я насыпал на ногу.
Я наблюдал за тем, как на лице ее проступил ужас. Моя раздробленная берцовая кость, торчавшая из плоти…
— Сейчас будет больно.
Она не сделала ничего, чтобы подбодрить меня или отвлечь. И слово «больно» даже в первом приближении не могло выразить чувство, охватившее меня, когда она вдавила обломки в растерзанную плоть. Я закричал, как не кричал больше никогда в жизни. Я пытался вырваться. Но она была невероятно сильна, хоть и хрупка и ростом не выше меня.
В глазах ее стояли слезы. Увидев это, я умолк. Она разделила мою боль, этот факт об искусстве врачевания мне был известен уже тогда. В ногу полилось тепло, наполняя все тело.
У меня закружилась голова.
Когда я очнулся, оказалось, что она вытащила меня из каменной западни. Я так никогда и не узнал, как ей это удалось.
Она посадила меня на свою кобылку и повела лошадь в поводу к горам.
А во мне рос страх перед родителями. Она оставалась рядом до последнего мига. Похвалила мое мужество и стойкость.
Да, это были ее слова! И так она спасла меня второй раз за день.
И только когда она ушла, я узнал имя моей спасительницы.
Эмерелль, королева Альвенмарка.
Семь лет спустя я увидел ее во второй раз. В других декорациях. И признаю, все эти годы Эмерелль не шла у меня из головы, и пришел я ради королевы.
Это было на Празднике Огней в Вахан Калиде, том зачарованном месте у мангровых болот, на побережье Лесного моря, которое просыпается от вечного сна лишь раз в двадцать восемь лет.
Вахан Калид — это город, где все стремятся к тому, чтобы продемонстрировать свое богатство, ибо здесь князья Альвенмарка принимали решение о том, кто будет носить корону следующие двадцать восемь лет. Все крупные эльфийские роды возвели здесь башни-дворцы, перегруженные разнообразными украшениями. Да и другие народы Альвенмарка не желали отставать, хотя их представления о роскоши отличались от эльфийских. На некоторых фасадах попадались шелковые коконы величиной с яблоко, где таились гнезда цветочных фей. А ламассу утверждают, будто каждый год заново строят дворец из ветра, однако, кроме них, его никто не видит. Дворец тысячи знамен также каждый раз возводится заново к празднику. Минотавры сооружают его из ярких полотнищ знамен, вонзая в землю сотни украшенных позолоченной резьбой палаточных шестов, над которыми развеваются знамена. Внешне скорее скромная, однако же окутанная тайнами Башня восковых цветов, созданная апсарами над морским гротом.
В те далекие дни все здесь было чуждым для меня, пришедшего из земель, скрытых под вечной белизной снега. На меня каждый миг обрушивались новые невиданные краски. Все органы чувств оказались словно в осаде! Народы Альвенмарка собирались на праздник, и они приносили с собой свои ароматы — от лепешек, испеченных над костром из конских яблок, до свежесваренных крабов, рисовой каши, тимьяна, шафрана и красного перца. К этому примешивались запах разлагающихся плодов из многочисленных садов и дыхание джунглей, вливающееся в город.
И посреди всего этого — Эмерелль. Ее неизменно выбирали королевой. И никогда выборы не проходили без тайных сражений. Как часто с тех пор бывал я на Празднике Огней…
И ни разу не обошлось без убийства. Немые свидетели интриг за трон… Позже моей обязанностью стало хоронить трупы и пресекать расспросы живых.
Но о том, что случится в будущем, я на своем первом Празднике Огней не догадывался.
Я был в числе гостей во дворце Эмерелль. Наблюдал за тем, как в павильоне, высоко в ветвях старого магнолиевого дерева надевала она свое платье с бабочками. Яркий наряд состоял из бесчисленного множества живых мотыльков. Затем Эмерелль села в один из паланкинов, который несли пятьдесят кентавров, и отправилась в гавань, где посреди моря корабельных мачт находилась та роскошная либурна, на которой проходили выборы.
Величественная, купающаяся в ликовании, королева высилась над массами в своем паланкине. Ее забрасывали цветами и драгоценными украшениями. К ней поднимали детей, чтобы она могла погладить их по головке, ибо тому, кого коснется Эмерелль, суждено счастье.
В тот день я решил служить своей спасительнице. И спустя годы возвысился до ее гофмейстера.
Я был с ней в дни славы и лишений. Был рядом, когда она во главе своих рыцарей штурмовала пещерную крепость Мордштейн, отправлялся в далекие города ее послом, глубоко увяз в интригах коронаций.
Кое-кто называет ее тысячеликой. Она могла быть ослепительно прекрасной, доброй. Она была воительницей и волшебницей. Она была высочайшим судией. И она была одинока.
С тех нор как она приняла корону, у нее не было возлюбленного. Забота об Альвенмарке определяла всю ее жизнь. Она приносила себя в жертву нашему общему будущему. Когда она ночью стояла в тронном зале одна, склонившись над серебряной чашей, которая могла показать ей будущее, на лице ее отражался ужас. Не знаю, что она видела там. Но она боролась с этим ужасом каждый день своего правления.
Они разрушили ее работу, эти тролли! Они вернулись двадцать семь лет и шесть лун тому назад. Они были изгнаны в мир людей, но сумели найти лазейку. Они напали на Вахан Калид во время Праздника Огней. И начали разрушать все прекрасное в этом мире.
Эмерелль пришлось бежать, но она восставала против полчищ врагов. Иногда ее защищал только Олловейн, ее мастер меча. Когда она потеряла и его, это стало началом гибели.
Не знаю, что именно сделали с ним тролли. Он был у них в тот день, когда закончилось правление Эмерелль. Похоже, он был не в себе! Говорят, они убили разум Олловейна, но сохранили его тело. Они вынудили его выступить на дуэли против Эмерелль на Шалин Фалахе, белом мосту. То был день, когда ее сердце разбилось. Она сложила меч и корону, дабы не сражаться с мужчиной, которому втайне давно уже принадлежало ее сердце. И так тролль Гильмарак стал правителем Альвенмарка.
Души эльфов бессмертны, они возвращаются с очередным рождением, пока в конце концов не уйдут в лунный свет. Когда мы приходим в этот мир вновь, наша душа стара, но воспоминания о прежних жизнях потеряны. Таким образом, мы свободны.
Эмерелль забрала Олловейна с собой, когда исчезла. Я искал ее. И знаю, что искали ее и убийцы, ибо тролли все еще боятся ее. Она пропала. Я догадываюсь, что враги нашли ее прежде меня. Сегодня Вахан Калид отмечает Праздник Огней. Ее праздник!
Мой кинжал заточен. Я князь. Они позвали меня, чтобы я принял участие в выборах повелителя. Какая насмешка…
Но я буду там. Только так я смогу подойти настолько близко к Гильмараку, чтобы отомстить за Эмерелль.
За почти двенадцать лет до…
На горизонте
— Что ты видишь на горизонте?
Снова у королевы этот отрешенный взгляд. Целая вечность прошла с тех пор, как он умер для нее, хоть ему и казалось, что прошло всего несколько недель. Фальрах знал совсем иную Эмерелль. И сейчас рядом с ним стояла незнакомка.
Он даже не имел права называть ее по имени, а ведь это слово последним сорвалось с его губ в прошлой жизни. Она выдавала себя за Нандалее. Это было имя ее матери.
— Будущее.
Ответ Эмерелль запоздал. Фальрах уже и не думал, что она что-либо скажет.
Он смотрел вдаль, на заснеженные холмы. Ветра не было, стоял такой мороз, что рука прилипла бы к серебряной рукояти меча, если бы он случайно коснулся ее без перчатки.
За холмами на горизонте виднелся дым, похожий на грозовые тучи в ночном небе. Сияние звезд, отражавшееся на недавно выпавшем снегу и таким образом возвращавшееся обратно в ночное небо, сплетало магические узоры. Дым нарушал гармонию этого волшебства. Густая, давящая мгла нависала низко-низко, поблескивая красно-оранжевым…
Цвет свежепролитой крови дракона. То было отражение кузнечного горна Фейланвика.
Макариос беспокойно переминался с ноги на ногу. Эмерелль и Фальрах сопровождали погонщика скота, служившего у князя кентавров. Наградой эльфам стали две старые лошади. Фальраху они не нравились, но Эмерелль ценила то, что уже не придется идти пешком.
— Вам бы не следовало подходить ближе к городу, — предупредил кентавр. — Жизнь эльфа там не дороже буйволиных ветров.
— Почему? — Она знала истории о Фейланвике. И Макариос это тоже знал.
Кентавры не славились умением скрывать свои чувства.
Впрочем, большинство конелюдей очень уважали эльфов.
На виске у Макариоса вздулась жилка, было видно, как пульсирует кровь.
— Ты же знаешь о князе Шандрале, благородная дама.
И знаешь, как сильно страдали кобольды города от его жестокости. Эльфам не следует ходить туда.
— И именно потому, что они так сильно страдали, я и должна туда пойти.
Кентавр хлопнул себя по лбу.
— Поверить не могу! Неужели я недостаточно ясно выразился, Нандалее? Они устроят твоей маленькой эльфийской заднице такое, что ты себе даже представить…
Фальрах подошел к погонщику. Он не мог допустить, чтобы тот разговаривал с королевой подобным образом, пусть даже кентавр и не догадывался, кто перед ним на самом деле.
— Довольно. — Эльф произнес это очень тихо, не сводя глаз с кентавра.
Нижняя губа Макариоса задрожала от ярости. В буйной светло-русой бороде сверкали кристаллики льда. Эльф и кентавр долго мерили друг друга взглядами. Наконец полуконь вздохнул.
— Эльфы всегда поступают так, как считают нужным, не правда ли? Даже после того, что произошло. — Ярость кентавра улетучилась. В голосе его сквозило разочарование.
Наверное, после этой ночи они больше не увидят погонщика, подумал Фальрах.
— Ты ошибаешься, Макариос. Эльфы знают, как нужно.
Фальрах внутренне содрогнулся, когда заговорила королева. Раньше она была тактичнее.
Кентавр засопел, словно разъяренный бык.
— Видел, видел. Я был в Мордштейне, когда тебе подобные приказали и с неба полился огонь. Вы выиграли битву, но не победили троллей. Как это могло случиться? Таков был план?
Тогда умер мой брат. Таков был план? — Последние слова он почти прокричал.
— Спроси Олловейна. Он командовал в тот день.
Кентавр сжал кулаки.
— Мастер меча был самым порядочным эльфом из всех, кто когда-либо жил в этом мире. Не тебе поливать его имя грязью, ты…
— Ты знал Олловейна? — Тон, которым Эмерелль задала вопрос, кольнул Фальраха. В голосе королевы звучало нечто большее, чем интерес к дорогому другу.
— Не знал… — Очевидно, вопрос выбил Макариоса из колеи. — Но я видел его, издалека. Когда он собирал войско перед Фейланвиком. В моем народе поют много песен о нем. — Кентавр смерил Эмерелль и Фальраха уничижительным взглядом. — А кентавры нечасто поют об эльфах.
— И все равно вы пришли, когда королева призвала вас к оружию.
Тот горько рассмеялся.
— Конечно! Ведь троллям на пути к эльфийской королеве сначала придется протопать по нашим землям. — Плечи погонщика поникли. Внезапно показалось, будто он постарел на много лет. — Надо было бежать. Мой брат и мои друзья стали кормом для воронов на полях Травяного моря. Могильный холм моих предков осквернен. Его превратили в скотобойню. Веками сохранявшиеся тела моих князей пошли на прокорм троллям. Лутины, с которыми нас, кентавров, связывал договор, древний, словно степь… эти лутины продали нас. Воспользовались заклинанием, хранившим моих предков от тлетворного дыхания времени, чтобы наполнить могильник буйволиным мясом. Они втайне использовали наши святыни, превратив их в кладовые для войска троллей.
Они… — В бессильной ярости Макариос сжал кулаки.
— И ты все равно торгуешь с троллями, — неумолимо заявила Эмерелль.
— А что мне остается? — вспылил кентавр. — Моим нужна соль. И железо для оружия, при помощи которого мы однажды прогоним серокожих.
— Придешь ли ты еще раз, если эльфы снова позовут в бой?
— Чтобы прогнать троллей? Скорее бы. Но эльфы побеждены. Ваша королева просто сдалась. Бросила всех, кто верил в нее. Без нее эльфы разрознены. Они с ума посходили. Вот как ты. Не нужно тебе идти в Фейланвик. Там с тебе подобными обращаются плохо. Не бросай вызов судьбе без нужды, Нандалее.
Под каждым из этих слов Фальрах готов был подписаться, но знал, что Эмерелль оставит их без внимания. По какой-то причине она шла навстречу опасности. Для битвы, в которой он когда-то погиб, была причина. Но это… Кому и что она хочет доказать? Эмерелль снова посмотрела на горизонт. Туда, где огонь Фейланвика окрашивал края туч в цвет драконьей крови.
— Здесь наши пути расходятся, — произнес Макариос, очевидно, утомившийся переубеждать Эмерелль. — Желаю удачи вам обоим. Она вам наверняка понадобится. Если у вас будут неприятности, ничего от меня не ждите. Я скажу, что не знаю вас.
— Я знаю, тебе нужна соль.
Кентавр скорчил такую рожу, словно ему вонзили под ребра нож. Он посмотрел на Эмерелль, но та не удостоила его даже взглядохм.
— Не ходи с ней, — прошептал он Фальраху. — Она неумолима. Такие женщины притягивают к себе беду.
— Я не могу иначе, — ответил тот. — Я…
— Да, я вижу, что не клятва связывает тебя с ней. Это хуже.
Береги себя. Самые большие глупости мужчины совершают из любви к женщине. Вот когда состаришься… — Он нахмурился. — Нет, ты никогда не поймешь. Потому что не состаришься, если пойдешь за ней. Эта эльфийка — твоя смерть.
Идем со мной!
Конь лягнул
Несмотря на то что улицы Фейланвика были настолько оживленными, что продвигаться приходилось очень медленно, нигде не было видно ни одного эльфа. Эмерелль обернулась в седле и заметила кузню, стоявшую на каменном мосту посреди реки. Королева слыхала об этом месте. Здесь Шандраль проводил жестокие опыты над детьми Альвенмарка. Следовало остановить его. Может, тогда все сложилось бы иначе.
Здание представляло собой обгоревшие руины, крыша обвалилась. Почерневшие от сажи камни — вот и все, что осталось от стен. Большая часть шестеренчатого механизма, приводившего в движение кузнечный молот величиной с конскую голову, похоже, чудесным образом пережила пожар. Нетронутым осталось, очевидно, и одно из трех огромных водяных колес, погруженных в реку под сводами моста.
Рядом с наковальней застыл тролль и недоверчиво наблюдал за всадниками. Несмотря на сильный мороз, на громиле была только набедренная повязка. Он опирался на булаву, украшенную черными осколками обсидиана. Вулканическое стекло из Снайвамарка. Несмотря на то что тролли были могучими воинами, они всеми силами старались избегать металла. Их доспехи и оружие были исключительно из дерева, камня и кожи. Выпуклые рубцы протянулись со лба к щекам серокожего великана. Странный у троллей взгляд на эстетику.
Это были не боевые ранения, а украшения. Такие шрамы делали честь воину.
Королева обвела взглядом дома на берегу. Там были фахверковые постройки из глины, ивовых веток и украшенных пышной резьбой балок. Ярко-желтые деревянные щиты на ржавых железных прутьях рекламировали товары ремесленников, поселившихся вдоль притока. Плащи из тюленьих шкур, янтарные украшения, серебро и толстостенные глиняные горшки любых размеров, которые якобы были крепче тролльского черепа… Каждый дом был выкрашен в свой цвет.
Преобладали желтые, красные и бирюзовые оттенки. Но встречались и светло-зеленый, и белый, словно кость. Все строения были в грязных потеках. На покосившихся стенах, будто геометрические опухоли, росли эркеры.
Ни один из домов не был выдержан в едином стиле. Редко можно было встретить два одинаковых окна, этажи тоже были разной высоты. Двери размером с амбар располагались под крохотными балконами с коваными позолоченными перилами. Все фронтоны острыми вершинами уходили в скрытое за тучами небо. На них почти не удерживался снег, который обильно выпадал здесь в течение зимы. У большинства невысоких домов была еще одна дверь, под фронтоном дома.
Фальрах держался рядом с королевой, лицо его не выражало ничего. Со вчерашнего вечера он перестал задавать вопросы о смысле этой вылазки. Он считал мероприятие капризом, причем чрезвычайно опасным. Эмерелль знала точку зрения эльфа, хоть он и встал на ее сторону. Любовь делала его безусловно лояльным. Странно было видеть перед собой Оллонейна, а говорить с Фальрахом. Мастер меча ясно высказал бы ей все, что думает об этом предприятии, о том, чтобы соваться вдвоем во враждебно настроенный город. Танцующий Клинок тоже оставался рядом всегда, какую бы глупость она ни совершала. Во многом эти эльфы были похожи, несмотря на то что причины их поступков были в корне различны. Олловейн никогда не любил ее. Он так и не сумел оправиться от потери Линдвин. Та была одаренной волшебницей, однако преданность ее была весьма сомнительна, как и преданность всех благородных эльфов из княжеского дома Аркадии. Линдвин погибла у скального замка Филанган.
Эмерелль натянула поводья. Ее серый жеребец замер.
Сколько было убитых! И, несмотря ни на что, тролли завоевали трон Альвенмарка. Жертвы оказались напрасны. По крайней мере впечатление создавалось именно такое…
Она посмотрела вниз, на замерзший канал. Лед сковал грузовые баржи, ярко раскрашенные лодки с нарисованными на бортах глазами. В некоторых местах краска осыпалась с суденышек, открывая более глубокие слои. Синий, нанесенный поверх красного. Грязно-белый поверх бутылочно-зеленого.
Все, что когда-то было Олловейном, осыпалось. Душа Фальраха, того мужчины, которого она когда-то любила, снова проснулась. Каково было ему вернуться? По его ощущениям, прошел, наверное, всего лишь миг с тех пор, как жгучее драконье дыхание оборвало его жизнь. А для нее минуло множество столетий. Сколько же слоев новой краски лежат поверх Эмерелль, которую он знал когда-то? Может ли она вернуться?
Просвечивает ли еще что-то, как у тех старых лодок, которые держит крепкой хваткой ледяная рука?
Она потеряла трон. У нее не стало родины. Странствующий рыцарь, как тогда, когда она впервые повстречала Фальраха.
Но тогда у нее была задача. Цель, ради которой она принесла в жертву все. А недели, что прошли с тех пор, как корона была потеряна, она просто плыла по течению. Эмерелль не знала, какую цель избрать. Она меланхолично улыбнулась. Как бы там ни было, эльфийка знала, чего не хочет. Никогда не возвращаться в тронный зал замка Эльфийский Свет. Никогда не носить корону!
Она посмотрела вниз, на лед. В некоторых местах изломанные глыбы наползли друг на друга, образуя горы с плоскими вершинами. Копоть и прочий мусор оскверняли белый цвет. В центре, где течение было максимально сильным, лед, казалось, был очень тонким. Под ним просвечивала темная вода.
Королева украдкой бросила взгляд на своего спутника. Олловейн, наверное, до конца своих дней чувствовал бы себя виноватым перед Линдвин. Неужели он действительно любил ее? Или только эта вина связывала его и эльфийку? Эмерелль никогда больше не узнать этого.
Королева не знала, что именно случилось с ее мастером меча после битвы у Мордштейна, но личность Олловейна стерлась полностью. Вероятно, он стал жертвой подлого колдовства, когда был пленником лутинов. Эльф напоминал кусок пергамента, отскобленного острым клинком. История его длившейся много столетий жизни была полностью удалена из памяти. Остался только чистый лист.
И Фальрах захватил власть над телом Олловейна. Он был предыдущей инкарнацией души мастера меча, пожалуй, самым известным полководцем среди эльфов. Гениальный тактик, любимец женщин, истинный обманщик. Ее первая любовь.
Фальрах отдал жизнь в Драконьей войне, чтобы спасти ее.
Много веков плакала она о нем. Находила каждую инкарнацию его души. Долгое время думала, что ее горе и боль вечны.
Надежно скрытые под маской холодной правительницы, они всегда были рядом, но со временем превратились в суетное упрямство.
Время, шлифующее гранитные скалы и обращающее их в равнины… Время — властелин всего. Даже ее любовь и себялюбивая боль подчинились ему. Она не забыла Фальраха, но, сама того не желая, влюбилась в Олловейна — мастера меча, самоотверженного рыцаря, никогда не поступавшегося своими идеалами, не признававшего компромисов, которых требовала сложная политика ее правления. Во время последней встречи они сильно поссорились. Он поставил ее в безвыходное положение. Она послала его в библиотеку Искендрии, чтобы отыскать утраченное знание. Его сопровождала лутинка Ганда. Именно эта лутинка и украла книгу, некогда созданную Мелиандром. Умным, нежным Мелиандром. Еще одна жертва времени, с грустью подумала Эмерелль. Ее брат был намного чувствительнее ее. Он сам лишил себя жизни, чтобы покончить со своей мировой скорбью. Меланхолия потушила его жизнь, длившуюся много веков.
Каждому входившему в библиотеку говорили о том, что самое тяжкое преступление — это похищение книги или уничтожение текста. Преступление, всегда каравшееся смертной казнью… Эмерелль была совершенно уверена в том, что Олловейн не крал книгу Мелиандра. Это наверняка сделала Ганда. Но мастер меча взял вину на себя и настоял на том, что Ганда невиновна.
Чего стоит королева, ставящая себя выше законов? Чего стоят законы, если они не равны для всех?
Она не смогла окончить честную жизнь казнью во дворе своего замка. Она злилась на Олловейна, который, очевидно, считал, что его ранг и ее любовь уберегут от наказания. Она послала его на битву с троллями и приказала живым не возвращаться. И он повиновался, как всегда. Наверное, ей никогда не узнать, что именно произошло. Олловейна больше не было. Посланник, который должен был отменить ее приказ, даже не добрался до Танцующего Клинка. «Никто уже не доберется до него», — с горечью подумала она.
— Нандалее.
Сердце сделало два удара, прежде чем Эмерелль осознала, что зовут ее.
— Думаю, они пришли из-за нас, — негромко произнес Фальрах.
Королева проследила за его взглядом. По улице прямо к ним шагали три тролля и целая толпа кобольдов в красных шапках. Их предводитель, парень в высоких сапогах, указал на них саблей размером едва ли больше столового ножа.
— Схватить врагов народа.
Тролли повиновались приказу, однако плохо вооруженные кобольды колебались.
— Настало время послушаться совета Макариоса. — Фальрах придержал лошадь.
— Я остаюсь, — решительно произнесла Эмерелль. Ей хотелось знать, что произойдет. За этим она сюда и пришла. — Мы не сделали ничего дурного.
— Иногда этого недостаточно. Идем!
Королева потрепала по шее своего серого жеребца. Конь беспокойно переступал неподкованными копытами. Тролли пугали его. До серокожих оставалось всего несколько шагов.
Фальрах выхватил у Эмерелль поводья.
— Не будь такой чертовски упрямой.
Позади них улицу перегородила телега с сеном. Путь к бегству был отрезан. Фальрах услышал скрип обитых железом колес по мостовой. Он обернулся и выругался. Будь у них эльфийские лошади, они могли бы прыгнуть на лед притока.
Но лохматые и приземистые степные кони кентавров проломят холодную корку притока и самым жалким образом утонут. Выхода не было.
Тролль схватил гриву жеребца Эмерелль. Серый пронзительно заржал. Бедное животное попыталось встать на дыбы, но не могло ничего поделать с железной хваткой тролльского воина. Несмотря на то что Эмерелль сидела в седле, тролль был выше нее больше чем на голову. Серокожий великан недоверчиво пялился на эльфийку.
— Только коснись меча, и я тебя убью, — выдавил он, будучи, очевидно, совершенно уверен в том, что незнакомка его понимает.
Жеребец лягнул. Копыто угодило троллю в колено. Тот хрюкнул и ударил серого локтем по голове. Внезапно нанесенный удар свалил жеребца на землю. Эмерелль выпрыгнула из седла и уверенно приземлилась на ноги. Она едва не схватилась за меч, просто по привычке. Хотя она давно уже не вступала в битвы, уроки фехтования брала регулярно.
Ее жеребец тяжело грянулся о мостовую. Изо рта потекла кровавая пена. Эмерелль заставила себя сохранять спокойствие.
— Вы оба арестованы! — послышался пронзительный вопль.
За спиной тролля стоял кобольд в высоких сапогах. Он ткнул саблей эльфийке в грудь. Только теперь Эмерелль заметила, что у предводителя нет правой руки.
— Почему ты хочешь нас арестовать?
— Потому что ты напала на одного из троллей-стражей.
— Мне кажется, что это был мой конь, — произнесла она на языке троллей. — Бросишь в темницу его?
Крупный воин усмехнулся, покрытое шрамами лицо перекосилось.
— Смеешься надо мной? Над Далмагом Контрабандистом, фогтом Фейланвика и хранителем справедливости? — возмутился кобольд. Теперь он стоял прямо напротив эльфийки.
Ростом он не достигал и колен Эмерелль. — Ты всадница и отвечаешь за своего коня. Ты еще пожалеешь о своих насмешливых речах, эльфийка. — Кобольд указал на Фальраха. — И парня забирайте. Он тоже обвиняется.
— Что же он сделал? Оскорбил тебя взглядом?
Кобольд вложил саблю в ножны. Уперев единственную руку в бок, он, очевидно, пытался выглядеть внушительно.
— На нем лежит львиная доля вины за нападение на тролля.
Я предполагаю, что князь приговорит его к смерти.
На миг у Эмерелль пропал дар речи.
— Ты не имеешь права, — выдавила она наконец.
— Теперь ты еще и наши законы оскорбляешь. Продолжай в том же духе, и головы тебе не сносить.
— Он ведь вообще ничего не делал.
— Вот именно, — сказал кобольд, удовлетворенно кивнув. — В этом и заключается его часть преступления. Так же, как ты должна была следить за своей лошадью, так же и муж твой должен был следить за тобой, женщина. Он должен был знать, какая ты плохая наездница. Он должен был запретить тебе приезжать в Фейланвик верхом. Представь, что было бы, если бы лошадь понесла и затоптала нескольких игравших на улице детей.
— Я не жена ему!
— О! — Далмаг закатил глаза. — Так вы предаетесь распутству, не произнеся клятвы верности. — Он крякнул. — Эльфы!
Совершенно безнравственны! Конечно, это ничего не меняет.
И он обязан следить за тобой.
Эмерелль с трудом удалось сохранить серьезность. И этот кобольд воплощает в себе справедливость Фейланвика? Быть того не может! Здесь должен быть тролльский князь.
— И как мы разрешим наш спор? Я предстану перед судом?
— Конечно! Здесь многое изменилось с тех пор, как бежал Шандраль. — Далмаг поднял обрубок руки. — Он утверждал, что мой брат обокрал его. За это каждый в моем роду лишился правой руки. Даже новорожденные! Он выставил наши руки в своем доме. Вместе со многими другими. Оглянись в городе по сторонам и удивись тому, сколь многие из подобных мне с одной рукой! Никто из них не представал перед судом. Так что тебе гораздо лучше, чем нам, эльфийка.
Она была здесь, чтобы пережить все это. Будучи королевой, она настолько серьезно заботилась о будущем Альвенмарка, что запустила настоящее. Жестокости вроде поступков Шандраля нельзя было допускать. Теперь это изменится. Превратившись в странствующего рыцаря, она станет бороться против тирании, как когда-то. Она потерпела поражение в битве за страну. Теперь она может взяться за задачу, которая ей по силам.
— Я с удовольствием отдам себя в руки справедливости. Я полагаюсь на то, что вы кое-чему научились и извлекли из истории уроки. — Она услышала, как резко вздохнул за ее спиной Фальрах. Но ее спутник не стал возражать.
Казалось, Далмаг был разочарован ее речами.
— Не будем откладывать в долгий ящик, — наконец произнес он. — Я отведу тебя к вожаку стаи Гхарубу. Он вынесет приговор.
Эмерелль поглядела на серого жеребца. Из-за удара тролля тот потерял сознание.
— А что будет с моей лошадью?
— Да, лошадь… — Кобольд почесал за левым ухом. — Это одна из немногих мощеных улиц. И снег убрали, чтобы здесь могли ездить повозки. Твоя лошадь мешает товаропотоку.
А Фейланвик всегда был торговым городом. Поскольку ты должна предстать перед судом и не можешь позаботиться о животном, я поручу решить проблему своему другу. — Он толкнул тролля локтем в ногу. — Слышишь, Мадра? Убери отсюда эту проклятую лошадь. Она твоя. Но я хочу, чтобы она немедленно исчезла с улицы.
— Не важно куда? — спросил тролль.
— Не важно, — ответил Далмаг, снова поворачиваясь к Эмерелль. — Ты, конечно же, заплатишь за то, что часть стражей этой улицы была занята тем, что решала созданные тобой проблемы.
— Это ничего не стоит, — сказал тролль, опускаясь на колени рядом с лошадью.
Он схватил голову несчастного животного обеими руками и рывком свернул шею. Послышался резкий хруст. Серокожий воин опустил труп на мостовую и обнажил каменный нож, казавшийся в его лапах хрупким.
Эмерелль отвернулась, но не почувствовать запаха крови не могла.
Тролль подозвал своих товарищей, а лошадь Фальраха испуганно захрапела.
— Угомони свою клячу, — набросился на эльфа кобольд, невозмутимо наблюдавший за тем, как его стражи пробуют свои силы в качестве мясников.
Длинный язык Далмага скользнул по губам. Очевидно, ему доставлял удовольствие этот кровавый спектакль. Эмерелль спросила себя, каким же он был, прежде чем потерял руку.
Вскоре на мостовой остались только кости конечностей и куча внутренностей. Вокруг собрались дюжины зевак.
Судя по тому, насколько истощенными выглядели большинство горожан, они только и ждали, когда тролли что-нибудь оставят.
— Нужно было собрать кровь, — проворчал один из серокожих воинов. — Получилась бы хорошая колбаса.
Кобольд издал короткий резкий смешок.
— Тогда не отходите от меня. Может быть, вскоре представится другая возможность сделать кровянку. — Он бросил на Эмерелль злобный взгляд. — Веришь в лунный свет, шлюха эльфийская? Ты очень сильно разочаруешь моих стражей, если просто растаешь в воздухе.
Дитя дна
Адриен раздвинул черепицу, стараясь производить как можно меньше шума. Он лежал, вытянувшись на снегу во весь рост. Влага проникала сквозь одежду, но он не обращал внимания. Слишком силен был голод. Хозяева не держали собаку, мальчик, выбирая дом, в первую очередь обращал внимание на отсутствие псины. Впрочем, воришку было бы хорошо видно из дома на противоположной стороне двора. И если бы кто-то случайно выглянул из окна… Но опасность была не очень велика. Ставни были закрыты на засовы из-за зимнего холода, но в первую очередь из-за нежити, которая уже много дней нагоняла на город страх. После наступления темноты на улицу выходили, только если не было выбора.
В лицо Адриену ударил теплый, пропитанный дымом воздух. И аромат ослиных колбасок. У мальчика потекли слюни.
Он продвинулся немного вперед. Комок снега сорвался в темноту и с мягким шлепком упал.
Адриен задержал дыхание. Есть ли кто-то внизу? Мясник еще не ушел, воришка был уверен. Этот коренастый парень всегда отвлекался, когда к нему заглядывала цветочница с Сенного рынка. Мальчику хотелось, чтобы она вот так же забегала к нему… Каждый раз девушка уносила с собой маленькую копченую колбаску. И она не выменивала ее на цветы, сплетенные из соломы.
Адриен вздохнул. Как часто он заглядывался на нее, но она не обращала на него никакого внимания. И он не винил ее.
Что он мог предложить ей, кроме, пожалуй, красивых глаз?
Уж точно не колбаски, которые можно унести домой. Иногда он украдкой ходил за ней. Поэтому и знал, что она сюда приходит. И часто, прежде чем заснуть, последние мысли он отдавал ей. Она так красива. А он даже имени ее не знает… Он не осмеливался выяснять. Она бы наверняка узнала, что он ею интересуется. Нужно выбросить ее из головы! Следует заботиться о том, чтобы набить брюхо. Мечтами сыт не будешь!
Адриен осторожно расширил дыру между черепицами.
Они были не очень плотно пригнаны друг к другу. Ломкие прелые черепицы. Покрытые льдом и мокрым рыхлым снегом.
Когда дыра стала достаточно большой для того, чтобы просунуть руку, воришка принялся шарить в темноте и вскоре нащупал стропило. Его пальцы скользнули по древесине, покрытой старой сажей, в поисках одного из кожаных шнурков.
Адриен представлял себе то, что оставалось скрытым от глаз. Коптильные шесты, свисавшие с потолка на чердаке, с нанизанными на них длинными рядами колбас. Пару лун тому назад он уже был здесь. Он никогда не брал много. Конечно, он не обманывался. Если в одном ряду не хватает десяти колбас, этого нельзя не заметить. Но воришка достаточно скромен, и гнев хозяина должен быстро улетучиться.
Мальчик представил себе, как под ним в темноте стоит мясник с одним из массивных ножей в руках. Парень не из нежных. Это сразу видно.
Адриен проклял свое воображение. Иногда оно было благословением, особенно когда мальчик представлял, будто отбросы, которые он поглощал с закрытыми глазами, — на самом деле вкусные блюда с праздничного стола. Но этот дар гораздо чаще был наказанием. Слишком хорошо мог он представить себе, как во время кражи что-то пойдет не так. Постоянно выдумывал неудачи и бедствия.
Кончиками пальцев мальчик ухватился за один из кожаных шнурков. Наконец ему удалось подцепить добычу. Кончик с железным крюком, с которого свисала колбаса. Он отпустил крючок. Еще одну… Безупречен ли он? Нет, еще одну! Он хотел уйти из Нантура. Слишком долго он
находится в городе. Почти год.
Это добром не кончится. Нужно уходить! Лучше всего в еще больший город, где можно слиться с безликой массой детей дна.
Адриен вытянулся. Снова провел рукой в темноте. Еще одну колбасу. Там, внизу, в коптильне, наверняка сотня колбас.
Какое кому дело до двух? Воришка ощупал шесты. Добытую колбасу он спрятал под рубаху. Сегодня ночью он не будет голодать. Впервые за много недель.
Нашарил еще один кожаный шнурок. Подцепив средним пальцем, потянул к себе. Бесконечно медленно.
Снег снова провалился в дыру в крыше и глухо шлепнулся на пол чердака. Адриен выругался про себя. Не слышны ли шаги в доме? Нельзя задерживаться. Он отказался от намерения достать еще одну колбаску. Осторожно сдвинул расшатанные черепицы. Если дыры не будет видно, то мяснику, быть может, потребуется больше времени, чтобы понять, что произошло. А это значит: у него будет немного больше времени на то, чтобы исчезнуть.
Мальчик заскользил по крыше эркера и спрыгнул на низенькую пристройку. Еще один прыжок — и он во дворе. Сердце бешено колотилось. Со двора было только два пути. Арка ворот рядом с мясной лавкой, выходившая на улицу, которая вела к Сенному рынку, и узкий проход между ткацкими мастерскими с противоположной стороны. Через ворота пошел бы мясник.
Пригнувшись, Адриен бросился через двор, стараясь не угодить в лужи. Мокрый снег чавкал под босыми ногами. Воришка почти не чувствовал холода. Это придет позже. На бегу мальчик вгрызся в колбасу. То, что находится у него в животе, никто уже не отнимет.
Долетев до прохода между мастерскими, он остановился.
Интересно, мясник уже поднялся в коптильню? Может быть, кража останется незамеченной еще целую ночь. Может быть, цветочница как раз нашептывает ему, какой он великолепный любовник?
Так или иначе, выбегать на улицу за ткацкими мастерскими не следует. Бегущий привлекает внимание. А улицы пустынны. Адриен вспомнил истории о нежити и снова впился зубами в колбасу. Вкусно! Мясник свое дело знает! Интересно, что он примешивает к мясу?
Адриен вошел в проход. Воняло мочой. Наверняка сюда каждое утро выливают ночные горшки члены семейства ткача. Мальчик задержал дыхание и побрел по грязи. По этой дороге наверняка пойдет только тот, кому наплевать на свои ботинки, или тот, кто вообще не может себе их позволить.
Мальчик вышел на длинную прямую улочку. Ни души.
Сквозь отдельные ставни пробивался желтый свет. В лунном сиянии на очищенных от снега карнизах и порогах поблескивали нарисованные мелом знаки, которые должны были отпугнуть нежить.
Где же провести ночь? В приюте для бедняков лучше не показываться. Они по дыханию учуют, что он ел. И поймут, что эта колбаса — не подарок.
— Едим чужое, носим краденое, — раздался голос прямо за спиной.
От испуга воришка выронил колбасу. От дверной ниши дома ткача отделилась тень. Кто-то в темно-синих одеждах странствующего священнослужителя, с длинным посохом…
Адриен поспешно наклонился за колбасой, отер ее о штанину. Побежать? Лицо незнакомца было скрыто под капюшоном. От него наверняка легко убежать!
— Мне нужно идти, — буркнул воришка и собрался было дать деру, но странный господин ткнул его посохом прямо В грудь.
— Это последняя ночь, когда ты испытываешь голод. Если ты того захочешь.
Адриен положил руку на посох. Сейчас ему не до проповедей. Слова слишком дешевы. Как будто для такого парня, как он, может существовать справедливость и сытое брюхо!
— Если твой бог — такой хороший парень, то почему тебе приходится в холодную ночь стоять на улице, где воняет мочой?
— Потому что я — ловец душ, и так уж получилось, что именно в этом месте я мог повстречаться с твоей душой, Адриен.
Мальчик отпрянул. Откуда священнослужитель знает его имя? Адриен был уверен, что никогда не встречал этого человека.
— Кто ты такой?
— Я — дар Тьюреда тебе. — Незнакомец отбросил капюшон. Лунный свет отражался в его сверкающих голубых глазах. — Меня зовут брат Жюль.
— Чего ты от меня хочешь?
Адриен отступил еще немного. За переулком, во дворе послышался разъяренный вопль. Мясник!
— Я ведь уже сказал. Твою душу. Но я не стану отбирать ее.
Я хочу ее в подарок.
— Да, да. — А теперь самое время исчезнуть.
— У тебя есть два пути. Один из них начинается с того, что ты отправляешься к «Серебряному канату». Перед конюшней сидит старый попрошайка. Положи ему свою колбаску в миску, не откусив от нее более ни кусочка. А затем беги к мосту у Конных ворот. Под первой аркой моста тебя будут ждать.
Это твой путь к гордости и славе. Любой иной шаг, сделанный тобой, приведет к позорному столбу для воров. Там ты завтра ночью замерзнешь в метели, потому что стражник напьется и забудет тебя отвязать. — Священнослужитель убрал посох.
Повернулся и вошел в узкий переулок, ведущий во двор. — Беги мальчик, твори свое счастье. Этого хочет бог!
Адриен взял ноги в руки. Кто этот человек? Безумец? Мальчик мчался, не разбирая дороги. Ему было наплевать на то, что любой, кто бежит, привлекает внимание. Аромат колбасы бил в нос. У него текли слюнки. Он ведь всего два раза откусил. Было бы глупо отдавать ее.
Справедливость
В большой комнате, куда их привели, было душно. Наверное, с тех пор как тролли захватили власть, ее больше не проветривали. Воняло потом и прогорклым жиром. Круг золы в центре выложенного плиткой пола и копоть на дорогом кессонном потолке свидетельствовали о том, что время от времени в роскошном зале разжигали костер.
О Фейланвике Фальрах знал мало. В его время этого города еще не существовало. Большие семьи кобольдов, наверное, выстроили здесь дворцы с комнатами, в которых можно было принимать различных посетителей — от цветочных фей до безумных ламассу.
Эльф бросил взгляд на массивную дверь, у которой замерли два стражника-тролля. Было совершенно очевидно, что эта часть огромного дома, куда их привели, всегда предназначалась для серокожих посетителей. Но зодчие не сумели в полней мере учесть примитивные манеры ожидаемых гостей.
На грубо сколоченном троне восседал тролль необычайных размеров. Фальрах был уверен, что если парень встанет, то его макушка будет возвышаться над макушками стражей головы как минимум на две. Толстые, словно пеньковые веревки, сухожилия напряглись под его серой со светлыми вкраплениями кожей. К трону была прислонена булава, головка которой представляла собой большой, почти круглый камень, из которого торчал один-единственный клык.
Эльф прикинул, что вряд ли сам весит больше этого оружия, словно созданного для того, чтобы пробивать крепостные врата.
С противоположной стороны трона приставная лестница вела к деревянной платформе, которая примерно на уровне головы тролльского князя соединялась с деревянной стеной массивными балками. Там стоял низкий пюпитр с открытой книгой.
Далмаг Контрабандист взобрался по лестнице. Некоторое время повозился у пюпитра. Затем выудил оттуда кошачью шкуру, выкрашенную под тигра, с которой свисала половина головы животного. С достоинством кобольд напялил на себя кошачью голову, у которой отсутствовала нижняя челюсть.
Шкура легла на плечи, ниспадая подобно плащу.
Тролль на троне почти не обратил на это внимания. Он сжимал обеими руками кусок мяса, похожий на окорок мамонта, — настолько огромным он был. Довольно чавкая, тролль жевал.
Быстрый взгляд, брошенный на Далмага, позволял предположить, что серокожему этот спектакль не нравится.
Фальраху показалось, что он ощущает напряжение в отношениях между вожаком стаи и кобольдом. Эльф понял, что, хоть эти двое и нуждаются друг в друге, уважения между ними нет. Вероятно, этим можно будет воспользоваться.
В просторном зале находились более дюжины троллей. Они устроили вдоль стен спальные места из соломы и вонючих одеял. Фальрах обратил внимание, что им разносят куски окровавленного мяса. Лошадь Эмерелль?
Кобольды устроились с противоположной стороны. Над железными жаровнями висели вертела с колбасами. В котле бурлил суп, от которого несло наполовину сгнившей капустой.
Большинство воинов были сносно одеты. У многих даже были ботинки. На всех были красные шапки. Копья кобольдов стояли аккуратно в ряд.
Фальраху доводилось слышать дурные истории об этих шапках. Говорили, что мятежные кобольды отправлялись на войну в белых шапках, а потом окрашивали их на полях сражений кровью эльфов.
Тролли не обращали внимания ни на него, ни на Эмерелль.
Даже вожак стаи Гхаруб почти не глядел на них. Зато с кобольдами все было иначе. Воины таращились на вошедших и горели желанием скорее услышать приговор. Они, как Далмаг, хотели эльфийской крови, каким бы смехотворным ни было обвинение.
Резкий стук заставил умолкнуть тихие разговоры. Далмаг обнажил саблю и ударил рукоятью по пюпитру.
— Народ Фейланвика! От имени почтенного вожака стаи Гхаруба я объявляю процесс против этих двух эльфов, столь дерзко выступивших против законов города, открытым. Мало того, что обвиняемые не таясь сеют разврат, они еще и напали на тролля из моей личной гвардии. Посмотрите на них и вернитесь мыслями к Шандралю, страшная память о котором еще жива во многих из вас. Разве вы не видите, что в глазах их обоих сверкает то же высокомерие, что и у князя Аркадии?
Фальрах уставился в пол. Это уже слишком! Обвинение — целиком и полностью фарс! Когда же Эмерелль предпримет что-либо, чтобы положить конец безобразию? Он посмотрел на нее краем глаза. Эльфийка словно окаменела. Что с ней происходит? Неужели она ищет смерти?
— На кого напали эти двое? — спросил вожак стаи.
Он говорил с набитым ртом, и его слова было трудно разобрать.
Вперед выступил Мадра — тролль со шрамами на лице.
— Меня пнула кобыла этой бабы.
— А она при этом предавалась разврату с эльфийским парнем? — нахмурившись, спросил Гхаруб. — Как у них получилось?
— Прошу тебя, благородный Гхаруб… — зашипел Далмаг. — Нельзя все понимать настолько буквально…
— Каким образом ты позволил кобыле лягнуть себя? — не унимался князь троллей, не обращая внимания на кобольда. — Ты был пьян?
— Это всего лишь царапина. Ничего…
— Надо мной станут насмехаться, если мои воины не способны справиться даже с лошадью! — возмутился вожак стаи. — Ты хочешь, чтобы надо мной смеялись?
— Лошадь мертва, — процедил Мадра.
— А теперь ты еще и поучать меня вздумал?!
Гхаруб встал. Поднял огромный окорок, словно булаву.
Внезапно его маленькие глаза сверкнули. Он швырнул окорок в тролля.
Фальрах пригнулся, чтобы летящий кусок туши не задел его.
Даже массивному тролльскому воину было тяжело устоять, когда он поймал окорок.
— Отнесешь это стражу у Каменного леса. Подарок от вожака стаи. Завтра утром ты должен вернуться.
— Но это более сорока миль, — напомнил воин.
— Значит, тебе лучше выступить немедленно и перестать болтать. Надеюсь, после такого похода ты будешь немного проворнее в следующий раз, когда рядом с тобой окажется кобыла.
Оба стража с ухмылкой открыли двери, и Мадра двинулся прочь, не проронив ни слова.
«Интересно, этот парень глуп или, наоборот, очень умен?» — подумал Фальрах. Эльф не отваживался смотреть в глаза вожаку стаи, чтобы не раздражать его.
— Великолепный Гхаруб, — произнес Далмаг на удивление звучным для такого коротышки голосом. — Может быть, вернемся к эльфам?
Тролль кивнул.
— Ты прав. Я должен быть благодарен им. Они указали мне на то, что мои стражи жиреют и становятся ленивыми. Позволить кобыле лягнуть себя… — Он покачал головой.
Воцарилась мертвая тишина. Все тролли смотрели на своего командира. Похоже, они опасались других наказаний. Кобольды же, напротив, казались раздраженными. Очевидно, они ожидали зрелищного показательного процесса, который окончится жестоким и несправедливым приговором для их врагов, эльфов.
— Дражайший, мудрейший Гхаруб, — снова начал Далмаг. — Я знаю эльфов всю свою жизнь. И знаю их подлость, как и все мои братья, присутствующие здесь.
По рядам кобольдов прошел одобрительный гул.
— Поверь мне, они не собирались делать ничего ради тебя.
Наоборот, они издеваются над тобой. Они хотят представить вас ограниченными глупцами, чтобы народ втайне смеялся над своими новыми правителями и потерял к ним всяческое уважение.
— Ничего подобного и в мыслях у нас не было, — возмутился Фальрах.
Почему же, проклятье, молчит Эмерелль? Хочет, чтобы их обоих отправили на виселицу?
— Молчи! — набросился на него кобольд.
Вожак стаи задумчиво почесал подбородок.
— Если Мадра позволил лошади лягнуть себя, то это его личная глупость, — наконец пробормотал он.
— Но ведь именно этого они и хотели, повелитель. Они пришли ради того, чтобы выставить тебя и твоих людей глупцами.
— Клевета! — возмутился Фальрах. — Все это…
— Молчи! — закричал кобольд. — Обвиняемые и просители могут говорить только тогда, когда им позволят!
Эмерелль положила руку на плечо Фальраха.
— Пусть их, — прошептала она.
— Чего ты ждешь?! Когда-то ты непревзойденно владела мечом! Нужно уходить отсюда!
Он огляделся по сторонам. Через дверь им не уйти. Они не смогут поднять тяжелую балку. Бежать можно только через высокие узкие окна прямо под крышей. Но как попасть туда без риска быть разорванными на клочки семнадцатью троллями?
— Чего я жду? — Голос Эмерелль звучал на удивление отчужденно. — Поэзии правителя.
— Чего? — Фальрах не поверил своим ушам. Тролли и поэзия! Неужели она сошла с ума?
— Правитель должен видеть. Он должен видеть духом то, что непонятно остальным. Свою цель. То, что благодаря его правлению должно обрести форму.
— Ты не можешь судить по себе. Я думаю, единственное, что видится Гхарубу, — это сытое брюхо, а Далмагу хочется иметь город, куда никогда не ступит нога эльфа.
— Что касается Дал мага, я с тобой согласна. Но Гхаруб… Он глуп, однако честен. Это не самое худшее для правителя. Если ему удастся принять собственное решение, то, быть может, он станет хорошим князем для города.
— Он приблизил к себе этого клеветника Далмага, так как слишком ленив для того, чтобы принимать собственные решения. Выведи нас отсюда, пока фарс не превратился в трагедию.
— Молчать! — вдруг набросился на них Гхаруб. — Эльфы в этом зале говорят только тогда, когда кто-то потребует, чтобы они открыли свой мерзкий рот.
Фальрах выругался про себя. Вместо того чтобы вникать в запутанные философские тезисы Эмерелль, нужно было вслушаться в то, что шептал своему повелителю Далмаг.
— Вам недостает уважения к вожаку стаи Гхарубу, — отчеканил кобольд тренированным голосом. — В своем великодушии правитель Фейланвика не станет карать вас за распутное поведение, которое является особенностью вашего народа.
В конце концов, жуку-навознику никогда не втолковать, что не стоит копаться в дерьме. Кроме того…
— Довольно слов, — перебил его Гхаруб. — Если Мадра был настолько глуп, что позволил кобыле лягнуть себя, то это его дело. Животное уже сожрано, насколько я слышал. Значит, оно свое уже получило. — Он хлопнул в ладоши. — Мы закончили!
Фальрах не поверил своим ушам. Свобода? Это было последнее, чего он ожидал. Может быть, Эмерелль догадывалась об этом? Внезапно он показался себе глупцом. Как мало он знает этот мир. Почти ничего общего с тем, в котором он жил когда-то.
Среди кобольдов воцарилось ледяное молчание. Никто не отваживался возразить троллю, но было совершенно ясно, какого воины мнения о таком приговоре.
— Здесь еще кое-что, господин, — униженно произнес Далмаг.
Вожак стаи раздраженно скривился.
— Что?
— Именно эльфийка своим надменным и дерзким поведением заставила заседать этот суд. Ты только посмотри на нее, блистательный вожак стаи. Она еще не удостоила суд ни единым словом и заговорщицки перешептывается со своим любовником. Да, она настолько дерзка, что осмеливается грабить тебя, стоя пред тобой. Исключительно при помощи ловкости, присущей ее коварному народу.
Фальрах лишился дара речи. Что же теперь будет?
Гхаруб ощупал амулеты, свисавшие с шеи на кожаных ремешках. Негромко пересчитал их. Покачал головой.
— Что она у меня крадет?
Далмаг, похоже, хорошо знавший своего правителя, широко усмехнулся.
— Ну, во-первых, вкусный окорок, который ты держал в руках, когда она вошла. Он растворился в воздухе. Конечно, ты можешь сказать, что сам бросил его Мадре, но она стала причиной событий, которые привели к этому поступку. Если бы она не пришла в город, ты все еще держал бы вкусный окорок в своих могущественных руках, откусывая от него и умножая свою силу.
— Да это же смешно! — воскликнул Фальрах.
— А ты молчи! — набросился на него Далмаг.
Вожак стаи закрыл глаза и наморщил лоб. Похоже было, что следить за ходом мысли кобольда — для него сущее мучение.
— Не забудь, почтенный Гхаруб, что оба они эльфы. Они — воплощенное коварство. Все, что они делают, имеет скрытый смысл. Наверняка они планировали украсть у тебя еду. Но это еще не самое страшное злодеяние. Гораздо серьезнее вторая кража, которую они совершили. Они украли у тебя самое дорогое, что есть у правителя. Нечто, чего ты никогда не сможешь вернуть.
Фальрах наблюдал за тем, как тролльский князь задумчиво поскреб в паху. Проверяет, все ли там на месте?
— То, что никто не сможет тебе вернуть и что украла у тебя эта эльфийка, — не что иное, как время! Ты мог сидеть в этом роскошном зале, есть и обсуждать со своими товарищами героические бои. Или отдыхать на ложе с женщиной, как ты любишь после обеда. Но время уходит. Бесполезно, бесплодно.
Исключительно по вине эльфийки Нандалее и ее любовника.
— Прошу прощения, вожак стаи, но разве не болтовня кобольда отнимает у тебя время?
Эмерелль наконец перехватила инициативу, облегченно подумал Фальрах. Она убаюкает тролля.
— И вот опять процесс затягивается, поскольку эльфийка отрицает очевидное, — произнес Далмаг.
Тролль почесал подбородок.
— Воровка времени… Это подло. Это замечаешь, только когда уже слишком поздно, и, даже если поймаешь вора, времени уже не вернуть. Каково наказание для ворующих время?
— Я предложил бы расценивать это как тяжкую кражу, могущественный Гхаруб. Как бы там ни было, обокрали правителя Фейланвика. За это вор потеряет правую руку.
— Да будет так! Отрубите бабе руку! А ее любовник пусть смотрит.
Среди кобольдов поднялось омерзительное ликование.
— Тирания всегда обращается против деспота. — Несмотря на крики, слова Эмерелль были хорошо слышны, хоть и говорила она не особенно громко.
Внезапно ее окружила волна холодной силы, и даже Фальрах невольно отступил на шаг.
Гхаруб казался испуганным. Он повернулся к кобольду.
— И я? При чем тут я? И о каком поте она говорит? Имеет в виду пот Мадры?
— Господин, она использует магию, чтобы напугать нас.
Князь троллей тяжко вздохнул. Было хорошо видно, каких усилий стоило ему вернуть самообладание.
— Схватить ее и отрубить руку, Далмаг. Но не здесь! Уведите ее!
Попрошайка
Адриен посмотрел на сидящего на корточках человека. Старик не шевелился. Он прислонился к стене конюшни. Ноги поджал под себя. Рядом с ним стояла миска для подаяний.
На попрошайке была широкополая шляпа. Мальчик с трудом разглядел несколько талисманов, отлитых из свинца и заткнутых за ленту шляпы.
Адриен сжал в руке колбасу. Это была твердая, хорошая колбаса. Он не голодал бы еще целых два дня…
— Эй! — негромко позвал он.
Старик не реагировал.
Ветер заплутал в водосточных желобах трактира и завыл.
Улицы были пустынны. По пути сюда ему никто не встретился. И мясник за ним не пошел. Интересно, не задержал ли его этот странный святоша? Больше никогда не испытывать голод… Можно ли доверять обещанию брата Жюля?
Адриен посмотрел на попрошайку. Тот не заметит, что колбаса надкушена. Может, брат Жюль за ним еще наблюдает?
Больше никогда не испытывать голод… Мальчик решительно подошел к старику. Тощая черная кошка, прятавшаяся за спиной несчастного, зашипела и бросилась наутек.
— Здоров…
Неужели парень спит? Адриен положил колбасу в миску и присел рядом. Тучи разошлись, образуя прорехи. Ветер снова завыл в желобах. Серебристый лунный свет залил пустынный двор трактира.
Голова упала на грудь попрошайки, словно тот спал. Адриен слегка приподнял шляпу старика. Щеки ввалились. Кожа складками свисала с костей. Рот был открыт. Осталось всего три потемневших зуба. Широко раскрытые глаза закатились.
Они смотрели на Адриена и тем не менее не видели его. Старик был мертв. На его лице отражался немой ужас.
Адриену вспомнились истории о нежити. Она пожирала души. Один ее вид мог убить. Может быть, попрошайка повстречался с нею?
Мальчик осторожно отошел от мертвеца. Может быть, нежить еще здесь? Может, брат Жюль пришел в город, чтобы прогнать нежить? Говорили, что священнослужители обладают силой изгонять существ, которые не боятся меча, при помощи одного только слова.
У Адриена возникло ощущение, что за ним наблюдают. Он прижался спиной к стене трактира. Внутри было тихо. И это в столь ранний час! Даже свет не горел в «Серебряном канате».
Вдруг нежить пошла туда? Мальчик представил, как нежить входит в трактир, а все гости умирают от ужаса. Вдруг в этот миг нежить смотрит из окна?
Нужно идти к священнослужителю, на мост. Он защитит его, как отогнал мясника. Адриен бросился наутек. Тенью скользнул по ночному городу. Один раз ему пришлось обойти двоих стражников, которые несли дозор.
Воришке было ужасно холодно. Одежда его промокла от снега на крыше коптильни. Ночью возвращался мороз. Грязь заледенела. Дыхание густыми облачками вырывалось изо рта, ноги занемели от холода. Чем дальше он шел, тем сильнее сомневался. Зачем священнослужителю угождать ему? Кто помогает мальчику-воришке? И откуда священнослужителю знать, что завтра ночью будет метель? Он наверняка сказал это просто так, чтобы напугать. Но куда еще ему идти?
Улица резко спускалась к реке. В лунном свете Адриен отчетливо видел большой каменный мост. На другой стороне находились Конные врата. На зубчатом бастионе в железной корзине пылал сторожевой огонь, указывавший путешественникам путь к южным городским воротам Нантура и причалам на реке.
У воды Адриену стало еще холоднее. Его трясло. Мальчик скрестил на груди руки, потер рукава сырой рубашки. Проклятая зима!
Каменная лестница, ведущая вниз к причалам, заледенела.
Адриен оперся на стену. Такое ощущение, что идешь на ходулях. Он не чувствовал даже, как его ноги касаются пола. Настолько плохо не было еще никогда.
Воришка посмотрел на каменный берег. Под мостом болталась плоскодонная лодка. Священнослужителя нигде не было видно. Неужели он позволил себе пошутить? Мальчик готов был расплакаться. Он обессилел, а во всем городе для него не было теплого места. Ему доводилось видеть нищих, у которых отмерзли ноги. Он знал, что произойдет потом.
Нужно надеяться, что будет настолько холодно, что он просто уснет и больше не проснется. Это лучше, чем подыхать от гангрены.
Но до арки моста он дойдет! Исключительно из упрямства.
Над берегом, где-то в запутанном лабиринте городских улиц, послышалась перекличка ночных стражей. Негромко ругаясь, мальчик тащился к опоре моста. Лодка была привязана к двум ржавым железным кольцам, торчавшим из стены.
Она была почти в семь шагов длиной. Судя по тому, что борта находились высоко над водой, в ней не было груза. Над кормой был натянут плетеный тент. Напротив входа висело одеяло для защиты от ветра.
— Брат Жюль? — Голос Адриена был не громче шепота.
Одеяло отодвинули в сторону, чья-то рука помахала ему.
— Иди сюда, мальчик!
Голос был хриплый и тихий. Тут же раздался громкий кашель.
Терять Адриену было нечего. За заграждением на лодке, быть может, не теплее, но там он хотя бы будет защищен от ветра.
Судно мягко покачивалось на волнах. Оно было немного ниже пирса. Адриену придется прыгать. В обычных условиях это было бы несложно. Но с ногами, которых не чувствуешь…
Пара пустых мешков и корзин — вот и все, что лежало в открытом трюме.
Адриен решился. При ударе о палубу ноги подкосились. Он больно ударился коленом о шпангоуты на борту. Попытался снова подняться, но ноги уже не слушались. Боли он не испытывал, но когда коснулся рукой колена, то обнаружил, что теплая кровь пропитала штанину.
Он был нищим и вором, но гордость у него была. Тот, кто прятался от ветра на корме, должно быть, видел, что произошло. Одеяло-занавесь было все еще отброшено. Но незнакомец внутри не шевелился. Ждет, что Адриен попросит помощи? Мальчик уже много лет никого не просил о помощи. Эти крохи гордости составляли все его имущество, то, что никто не мог у него отнять. Он не сдастся, даже если придется подохнуть!
Лодка мягко отошла от берега. Очевидно, незнакомец отвязал пеньковые канаты.
Адриен опустил руки и потянулся в сторону занавеси, когда одеяло внезапно отлетело в сторону. В темноте был видел только силуэт мужчины, который двигался согнувшись. Лицо скрывала широкополая шляпа. В нем было что-то такое, от чего Адриену сделалось страшно.
Не обращая на гостя особого внимания, старик проковылял мимо и отвязал канат на носу. Оттолкнул шестом лодку от берега и вывел ее на середину русла. Они скользнули под аркой моста и поплыли по течению на север.
Адриен дюйм за дюймом полз к занавеске. Его стоны были единственным звуком на борту. Он чувствовал, как лодочник буравит взглядом его спину. Мальчик предположил, что человек очень стар и поэтому движется так тяжело.
Огни Нантура исчезли во тьме ночи, когда воришка наконец дополз до загородки. Там на низком треножнике стояла железная миска. На умирающих углях догорали остатки дров.
Адриен подул на них и вытянул дрожащие руки так далеко вперед, что они едва не коснулись углей. Он отклонился назад и задернул шерстяное одеяло, чтобы сохранить тепло в загородке. Матово-красных отблесков углей не хватало на то, чтобы прогнать темноту из помещения. Ощупью Адриен обнаружил еще несколько углей и кусок сплавной древесины.
С сомнением поглядел на плетеный потолок. Лучше не рисковать, иначе пламя может полыхнуть слишком сильно. Подложить более пары углей было бы легкомысленно.
Вдруг он осознал, что маленькая баржа уже не плывет. На палубе слышались усталые шаги. Шерстяное одеяло отбросили, рядом с мальчиком присел лодочник. Загородка была невероятно узкой. Старик коснулся Адриена. Несмотря на дым, воришка почувствовал слабый запах пота.
— Брат Жюль сказал…
— Я знаю, — перебил старик.
А затем схватил ноги Адриена. Пальцы лодочника были ледяными и твердыми, словно старые корни. Он принялся массировать ноги обеими руками. Сначала мальчик ничего не чувствовал. Но когда кровь начала циркулировать лучше, он осознал, сколько силы в руках этого человека. Болела каждая косточка — с такой силой пальцы сжимали плоть.
— Слишком чувствителен, а?
Адриен не сказал ничего, несмотря на то что в глазах стояли слезы.
— Куда ты меня везешь? — наконец выдавил мальчик.
— Вверх по течению.
— Кто…
Старик поднялся.
— Я привязал баржу к корням дуба. Мне нужно вернуться обратно, на нос. Нам еще предстоит долгая дорога, — скрипучим голосом произнес незнакомец. — В мешке рядом с тобой найдется пара яблок. И твоя колбаса. Ешь, а потом поспи.
Матовое сверкание углей осветило лицо старика, когда тот наклонился, чтобы показать мешок. Только теперь Адриен понял, что казалось ему таким до ужаса знакомым. На грязносерой ленте шляпы сверкали отлитые из свинца талисманы.
На мальчика смотрело морщинистое, почти лишенное плоти лицо. Лицо попрошайки, сидевшего у конюшни «Серебряного каната». Лицо мертвеца!
Воля королевы
— Проклятье, девочка! Мои ветры — и те, пожалуй, соображают лучше тебя. Ты не можешь так поступить! Ты королева!
— Если это так, то, наверное, твои ветры будут лучше смотреться на троне.
Она не сдастся, это Ламби знал. С равным успехом можно было уговаривать валун. Нужно найти ее слабое место. Точку, куда можно нанести удар. Она стояла в дверях маленькой хижины. Странная королева! Он знавал крестьян, которые жили получше, чем эта венценосная особа. Он попытался разглядеть что-нибудь за ее спиной. В яме в центре единственной комнаты тлели поленья. Он увидел лежащие на полу стружки и доску с причудливой резьбой. Королева работала над колыбелью. Он знал об этом. Сколько продержится на троне баба, которая строгает колыбели? Что сказали бы остальные ярлы, если бы узнали? Слухи о мужчине, который якобы жил с ней, были и так достаточно неприятны.
— Мой внук… — начал он, стараясь говорить примирительным тоном.
— Почему ты думаешь, что будет сын? Эта тролльская шаманка сказала, что будет девочка. Или ты забыл?
Он действительно забыл. Но что могут знать тролли! Сейчас ссориться с ней он не будет. Возьмет себя в руки!
— Ребенок. В таком состоянии ты не можешь идти на север.
Не сейчас.
— Именно сейчас, — настаивала она. — Озера и реки замерзли. Мы будем продвигаться вперед гораздо быстрее.
— Именно. И ваши следы на снегу не пропустит даже ослепший на один глаз тролль. Проклятье, не веди себя, как упрямый ребенок. Ты королева! Неужели в тебе нет ни капли рассудительности?
Кадлин улыбнулась ему так, что он заподозрил худшее.
— Ты заменишь меня, Ламби. Если я не вернусь, у тебя будет возможность сделать все должным образом. Так даже лучше. Я не хотела этого трона.
Точно так же вел себя ее отец. Старый фьордландец вспомнил коронацию в ту зиму, когда пришли тролли. В жалкой лачуге они сделали Альфадаса королем. Но он был в достаточной степени мужчиной, чтобы принять вызов. Ламби смерил Кадлин взглядом. По ней еще не было видно, что под сердцем она носит ребенка. Не видно по ней и того, что она королева. В сапогах, кожаных штанах и подбитом бараньим мехом камзоле она была похожа на охотницу. Только охотниц на самом деле не бывает. Во Фьордландии женщины знают свое место. И только эта не знает, их проклятая упрямая королева. Эта мужеподобная женщина, которая вскружила голову его сыну. Бьорн был мертв, погиб в боях за Нахтцинну. А теперь ему приходится возиться с бабой, которая родит ему внука. Это будет мальчик! Что бы она там ни говорила. По ней это видно. Такой же упрямой была и Свенья, прежде чем родила Бьорна. Упрямство Кадлин было верным признаком того, что у нее будет мальчик!
Ладно, не важно. Если уж ему не достучаться до ее разума, то, быть может, удастся пробудить ее сознательность.
— Эта троллиха обещала тебе мир. Это дар за то, что ты пошла к мертвым… — Он запнулся. От одного воспоминания об этом у него мороз шел по коже. Ее мужество было совершенно неоспоримо. Но было бы просто замечательно, если бы кроме мужества у нее еще имелась хоть толика разума. — Князь Нахтцинны только и ждет, чтобы ты дала ему повод начать войну. Парень хочет мести.
Впервые с тех пор, как он постучал в ее двери, Кадлин опустила взгляд. Хороший знак.
— Мы не жгли корабли. Мы не участвовали…
— Он тролль. Он мыслит не так, как люди. Мы были там, когда это случилось. Мы не помешали этому. Дай ему повод, и он остудит свой гнев ручьями нашей крови.
— Я не стану врываться на его земли с войском. Мы уйдем прежде, чем нас увидит кто-то из троллей.
— Нас?
— У меня будет спутник. — Она произнесла это тоном, отчетливо дававшим понять, что на дальнейшие вопросы ответа он не получит.
До сих пор это были только слухи. Фраза королевы уязвила Ламби сильнее, чем он ожидал. Она была любимой женщиной его сына. Она родит на свет его внука, а теперь в ее хижине живет другой мужчина. Никого не было видно. Но большая часть помещения была скрыта от его взгляда.
— Что же, мне умолять на коленях, чтобы ты образумилась?
Он действительно хотел встать на колени, но она удержала его за плечи. Сильная женщина.
— Оставь, Ламби! Мое решение твердо. Я пойду за ним. Это должно произойти прежде, чем кончится зима, иначе… — Голос ее прервался.
— Он мертв, — вырвалось у него. — Клянусь Лутом, какой в этом смысл? Кому будет лучше, если он будет здесь?
— Это вопрос чести!
— Не смеши меня! Пусть ты ведешь себя, словно тупая корова, я все равно знаю, что ты не настолько глупа, чтобы говорить сейчас всерьез. Идиотская отговорка, вот что!
Честь… Срать я хотел! Как будто для тебя это когда-либо имело значение. Хоть мне-то назови истинную причину. И не смей повторять дурацкую присказку!
Маска ее самообладания треснула. Губы задрожали. На миг ему показалось, что она расплачется. А потом она снова взяла себя в руки.
— Они сожрут его, если найдут.
Он кивнул. Это правда, так они и поступят.
— Но его могила хорошо спрятана. Они не найдут его.
— Можешь поклясться?
— Клянусь всеми богами, да! Я клянусь тебе, что они никогда…
Она схватила его за правую руку, которую он поднял, чтобы скрепить клятву.
— Перестань. Не гневи богов. Никто не может знать наверняка. С тех пор как мне стало известно о том, что произошло… Я его почти не знала. Может быть, именно поэтому мне невыносима сама мысль, что он станет обедом для троллей…
Я кое-что должна ему. Я должна!
Это он понимал очень даже хорошо. Он знал его как облупленного. Настолько, насколько можно было его знать. Он тосковал.
— Я помогу тебе. — И он говорил всерьез. Нужно выиграть время. Нужно вразумить ее!
— Это хорошо, помощь мне понадобится. — Она вошла в дом. И было ясно, что его войти не приглашают. — Поговорим завтра еще раз. В полуденный час.
Он кивнул.
— Да, это звучит разумно.
Но он не станет говорить. Одних слов недостаточно, чтобы образумить эту упрямую девчонку, которая стала их королевой.
Кузнецы
Фальрах проскользнул под рукой тролля, едва не споткнулся о кобольда, который пытался остановить его, и вывернул копье из руки противника. Хоть оружие и было смешным в сражении против тролля, но все лучше, чем голые руки.
Эльф уколол в бедро другого нападающего, повернулся, ударил сбитого с толку кобольда коленом в подбородок и сделал выпад в сторону следующего тролля, который даже отпрянул от острия крохотного кобольдского копья и заставил покачнуться своего товарища, стоявшего за спиной.
Фальрах был не более чем средним мечником. Это чужое тело не повиновалось его воле. Оно двигалось в тысячекратно заученном смертельном танце. Ему недоставало магии. Это был дар, который Олловейн получил при рождении. Он был прирожденным воином. Благодаря бесконечным тренировкам и железной дисциплине он создал тело, которому, похоже, был знаком любой способ убийства.
Это чужое тело теперь было в своей стихии, и Фальрах чувствовал себя сторонним наблюдателем. Он широко замахнулся копьем кобольда. За спиной щелкнул спусковой механизм арбалета. От удара копье едва не вырвало из руки. Эльф изменил траекторию полета арбалетного болта. Снаряд угодил в кобольда и пригвоздил того к покрытой деревянными панелями стене зала.
— Сдавайся!
Тролли и кобольды по-прежнему окружали его, но держались на почтительном расстоянии. Похоже, никому особенно не хотелось нападать первым. Один из тролльских воинов схватил Эмерелль. Массивные серые руки сжимали бледную шею королевы. Толстые пальцы впились в ее плоть.
— Она умрет, если ты не сдашься, — произнес Далмаг, прятавшийся у ног великана.
На слова кобольда Фальрах внимания не обратил. Было бы глупо ожидать от него чего-либо кроме лжи. Все самое важное можно было прочесть во взгляде Эмерелль. Она хотела, чтобы бой закончился. Почему?
Фальрах выпустил копье из рук. Почти в тот же миг последовал удар в спину. Он поддался. Позволил опрокинуть себя на пол, вместо того чтобы оказывать сопротивление.
Спина онемела. Он попытался подняться, но чья-то нога прижала его к полу. Ребра хрустнули. Его грудь безжалостно раздавят о каменный пол. Тролль растопчет его, словно надоедливую блоху.
Он попытался повернуть голову, чтобы увидеть Эмерелль.
Давление на спину усилилось. Он не мог даже вдохнуть.
Воздух застрял в горле и не хотел перетекать в легкие.
— Пусть он живет! — приказал Далмаг. — Он должен видеть то, что будет с ней. Завтра его ждет наказание за убийство одного из моих товарищей.
Все его чувства ослепила боль. Голос кобольда доносился будто издалека, несмотря на то что Далмаг стоял всего в нескольких шагах.
Давление ослабело, но Фальрах все еще не мог дышать. Его схватили. Поставили на ноги. Тролль подхватил его под мышку, словно поросенка, которого тащат на бойню. Глаза подводили эльфа. Он видел, что его несут к дверям пиршественного зала. Они будут на свободе. Слева находится замерзший приток реки.
Фальрах заморгал. Отрывок воспоминаний о том, как они покинули дворец, отсутствовал.
Прямо под ним вдруг оказалось лицо кобольда. К воину тянулся длинный острый нос над широким, почти безгубым, ртом. Желтые глаза смотрели пристально. Откуда взялся этот малыш так внезапно?
— У эльфа очень странный цвет лица. Как будто он вот-вот…
Внезапно Фальрах обнаружил, что лежит спиной в снегу.
Снова не хватает воспоминаний. В теле чувствовалась удивительная легкость. В легких горел угасающий огонь. Над ним склонилось лицо Эмерелль.
Она что-то сказала, но он уже не слышал. Весь мир погрузился в жуткую тишину. Рядом с ним стоял Далмаг, он презрительно пнул эльфа ногой. Боли Фальрах не чувствовал.
Губы Эмерелль коснулись его губ. Холодное дыхание потекло в горло. Ощущение было такое, словно что-то внутри него поднимается. Ее дыхание потушило пожар в его легких.
Он выгнулся дугой.
Ее рука мягко уложила его. Теперь он слышал ее голос. Она шептала слова силы. От ее руки исходило приятное тепло.
— Довольно, — сказал Далмаг. — Либо он встает, либо подыхает в снегу. Завтра мы его все равно казним.
Фальрах снова мог дышать самостоятельно. Какой-то тролль схватил Эмерелль и оттащил прочь. Другой встал над эльфом, широко расставив ноги. Он мягко шлепнул булавой по ладони.
Выжидательно посмотрел на него сверху вниз.
— Ты храбр, маленький воин. Для меня будет честью съесть твое сердце.
Фальрах еще раз глубоко вздохнул. Холодный зимний воздух показался ему насыщенным тысячей запахов. Вонью водосточного желоба, в котором он лежал, фекалиями, разлагающимися овощами. Вот запах щей, который ни с чем не спутаешь. Еще пахло вареным мясом. Чувствовал он и запах прогорклого жира, которым тролль натер кожу. Запах потемневшей от пота кожи ремней, обернутых вокруг рукояти булавы. Тяжелый, слегка металлический запах свежей крови, которую принес от скотобоен слабый бриз. Запах мокрой пеньки и швартовых канатов, парусов множества грузовых барж, застрявших во льдах. Едкий запах торфяных очагов в домах. Тысячи историй о жизни города рассказали эти запахи.
Стоявший над Фальрахом тролль поднял булаву.
— Пока что мое сердце тебе не принадлежит, — выдавил эльф.
Он уперся ладонями в мокрую мостовую и поднялся. С трудом встал на ноги. Голова кружилась.
Тролль не опустил оружия. Нерешительно взглянул на Далмага.
— Оставь его. Если он может ходить, то пусть увидит кузню.
Миг Фальрах раздумывал, не броситься ли на тролля. Но гордость не позволила. Стражник не спускал с него глаз. Догадывался, о чем он подумал? Эльф потянулся. Наградой стала резкая боль.
— Вперед! — Далмаг побежал во главу колонны.
Фальраха окружила горстка кобольдов. Они принялись размахивать копьями у него под носом.
— Идем, эльфеныш. Только упади, и мы тебя немного пощекочем.
— Отпустите его! — Тролль отодвинул мелюзгу булавой.
Шепча проклятия, воины отошли. Один из них попытался ткнуть Фальраха копьем в бедро. Словно сокол, метнулась вниз рука эльфа. Боль и усталость будто исчезли. Воин схватил древко оружия и выдернул его из ладони кобольда.
— Не начинай, — пригрозил тролль.
Фальрах развернул оружие острием в пол и оперся на него.
— Всего лишь костыль, — миролюбиво произнес эльф.
Стражник что-то проворчал, но не предпринял попытки отнять копье.
Они двигались вдоль канала, пока не увидели сгоревшую кузню. Бледное зимнее солнце стояло низко над горизонтом.
На западе собирались темные тучи. Пахло снегом.
Фальрах то и дело посматривал на реку. Они с Эмерелль смогут бежать по тонкому льду, но тролля он не выдержит.
Если уходить, то по притоку. Так численное превосходство врагов не будет иметь значения. Шансы неплохи. Понимает ли это Эмерелль? Может быть, поэтому она так безропотно приняла приговор? Может быть, давно спланировала, каким образом они оба смогут снова обрести свободу? Нужно верить ей!
Вдоль берега собиралось все больше и больше кобольдов.
Должно быть, гонцы разнесли весть о приговоре. Фальрах со стыдом заметил, что многие из них искалечены.
Между собой переговаривались только отдельные кобольды. Большинство просто стояли молча. По их лицам было очень сложно читать мысли. Жители Фейланвика казались скрытными. Ожесточенными!
Эльфов провели между обуглившимися балками. Кузня Шандраля стояла посреди моста. Большая часть стен обвалилась. Зрители могли без труда наблюдать за происходящим.
Два тролля на длинных палках пронесли в кузницу железную корзину с раскаленными углями. В ней торчал меч. У Фальраха перехватило дыхание. Он узнал рукоять. Изогнутая бронзовая гарда. Почти треугольный набалдашник. Это был его меч.
Эльф взглянул на противоположный берег. Толпа кобольдов продолжала расти. Молчаливый темный поток. Море взглядов.
Несмотря на то что он не сделал ничего плохого, Фальрах чувствовал себя виноватым. Последние разговоры среди кобольдов смолкли. На фоне заката, отбрасывавшего на покрытую льдом реку длинные тени, падали одинокие снежинки. Негромкий скрип снега был единственным звуком, раздававшимся в повисшей тишине. Затем раздался бой молотов. Резкая команда.
Молоты снова опустились. И в третий раз тоже. Затем послышался звук, похожий на хриплый вздох. Зазвучали крики.
Брызнул разбивающийся лед.
Похоже, Далмаг только этого и ждал. Он махнул рукой троллю, стоявшему в северной части кузницы. Там огонь уничтожил не
все. Воин опустил тяжелый, почерневший от пламени рычаг.
Под мостом что-то загрохотало. Внезапно послышался звук падающей воды.
Деревянные колеса пришли в движение. Зазвенела тяжелая цепь.
Два тролля схватили Эмерелль и подвели ее к трем большим наковальням. Над центральной поднимался боек молота размером больше головы коня.
Два тролля заставили Эмерелль встать на колени.
— Положи правую руку на наковальню! — приказал Далмаг.
Эльфийская королева сохраняла полное спокойствие. Она бросила короткий взгляд на предводителя кобольдов. Затем посмотрела на берег. Там собрались сотни. Даже на крышах сидели, намереваясь не пропустить спектакль.
— Это то, чего вы хотите? Платить несправедливостью за несправедливость? Чтобы утолить вашу жажду мести, должна снова пролиться кровь?
Снежинки, словно диадема, сверкали в волосах павшей королевы.
Фальрах крепче схватил отнятое у кобольда копье. Он не будет смотреть, как они унижают Эмерелль.
Сильные руки легли ему на плечи.
Эльф выгнулся, но освободиться из железной хватки было невозможно. Всего на миг только он забыл о том, что там происходит, забыл обо всем.
— Опустите молот! — приказал Далмаг.
Снова заскрипели колеса. Деревянные зубцы зацепились друг за друга. Огромный боек молота поднялся к вечернему небу.
Словно завороженный, смотрел Фальрах на крохотную кисть, лежавшую на черной наковальне. Пальцы были растопырены.
Молот со свистом опустился.
Удар с грохотом разнесся над рекой.
Фальрах зажмурился. А когда открыл глаза, боек молота снова поднялся к небу. Одна-единственная капля крови отделилась от черного металла и полетела вниз. Она коснулась щеки Эмерелль, оставив тонкую красную линию на бледной, как мрамор, коже. Эльфийка смотрела в небо. Глаза ее были широко распахнуты. Ни звука, выдававшего боль…
— Ты должен отрубить ей руку, — сказал Далмаг. Тон его голоса был деловым, но в нем слышались коварные интонации. — Это уже не исцелить. Если руку не отрезать, то начнется гангрена. И тогда она умрет за неделю.
Фальрах заставил себя посхмотреть на наковальню. Кобольд был прав. Никакая магия Альвенмарка не сможет вылечить это. Он судорожно сглотнул.
— Если это не сделаешь ты, этого не сделает никто. Мы можем просто обмотать это тряпкой. Кстати, здесь ты умрешь завтра. Посмотри как следует на ее руку. Это же мы сделаем с твоими руками и ногами. — Далмаг подал державшему Фальраха троллю знак. — Отпусти его. Ты когда-нибудь слышал, как пахнет гангренозная рана? Ведь от вас, эльфов, никогда не воняет. Как думаешь, гангрена тоже будет источать ароматы?
Тролль действительно отпустил его. Фальрах сделал глубокий вдох. Он не отрываясь смотрел на меч. Мелкие снежинки кружились вокруг лица. Солнце скрылось за крышами. Раскаленные угли окрашивали сожженную кузню красноватым светом, от которого по остову крыши плясали призрачные тени.
— Даже не думай об этом, — произнес за его спиной Далмаг. — В руинах у меня стоят арбалетчики. Твое выступление в зале было очень впечатляющим. Думаешь, получится еще раз, если в тебя выстрелят семеро стрелков одновременно?
Олловейн смог бы? Фальрах хорошо знал, что сам на такое не способен. И не отваживался вновь положиться на то, что создал из этого тела Олловейн. Только не в здравом уме! В зале его обуял гнев. Теперь нужно было сохранять трезвый рассудок.
Он подошел к железной корзине. В ночное небо взлетели искры, когда он медленно извлек меч из углей. Рукоять оружия стала настолько горячей, что ее было трудно удерживать.
Эльф подошел к потерпевшей поражение королеве. С какими надеждами он отправился с ней в Снайвамарк! Думал, что любовь, оборвавшаяся столетия назад с его смертью, оживет.
Этого не произошло, и теперь он стоял перед Эмерелль, готовый отрубить ей руку.
Снежинки шипели на раскаленных угольях.
Эльфийка подняла голову. Едва заметно кивнула.
Фальрах тяжело вздохнул. Заставил себя посмотреть на то, что осталось от кисти, которую он ласкал когда-то. Ладонь и пальцы исчезли.
Раскаленная докрасна дуга пронзила ночь. Плоть и кости почти не оказали сопротивления клинку.
— Подними меч, — сдавленным голосом произнесла Эмерелль.
Он удивленно повиновался.
Королева поднялась. Посмотрела ему прямо в глаза. Темная кровь пульсирующей струей лилась из ужасной раны. Эмерелль протянула обрубок руки к его мечу и прижала рану к раскаленному металлу.
Рот ее открылся в безмолвном крике. Затем она рухнула ему на руки. Меч выпал и вонзился в снег с громким шипением.
— Поздравляю, эльф. Ты хороший палач, — произнес Далмаг. — Мне действительно интересно, насколько храбрым окажешься ты завтра, когда роли поменяются. Она не кричала, твоя любовница. Она столь же холодна, когда вы любите друг друга?
Фальрах ногой подцепил меч, лежавший в снегу.
Далмаг отпрянул.
— Помнишь об арбалетчиках, храбрый эльфийский рыцарь? Может быть, они попадут в вас обоих.
В бессильной ярости Фальрах сдался. Сопротивление было бесполезно. Кобольд прав. Любое неповиновение только приблизит развязку.
— Этот парень слишком осмелел, — мрачно проворчал Далмаг и махнул рукой двум троллям, которые несли корзину. — Побейте его немного. Но не слишком сильно, а то завтра мы и поразвлечься не сможем. Он должен трепыхаться, когда мы положим его на наковальню.
Другая
Он проснулся от того, что ему стало жарко. Сонно заморгал.
Его окружала темнота. Вот матовое красное свечение… Воспоминания оказались подобны прыжку в холодную воду. Эмерелль. Ее имя вертелось на языке, но он не осмелился произнести его. Что-то было не так!
Глаза быстро привыкли к темноте. Снег на улице отражал лунный свет, бросая бледный призрачный отблеск в окошко темницы. На фоне ночного неба чернел силуэт решетки. Руки горели от отчаянных попыток вырвать прутья. Интересно, сколько осталось до утра? Сколько вдохов отпущено их жизни?
Сквозь зарешеченную дыру текла вода. Тонкая струйка. Рядом с его коленом на глиняном полу темницы образовалась лужица.
Он снова почувствовал неестественную жару. Одежда прилипла к мокрой от пота коже. И это посреди зимы! В городе, где в это время года могло быть настолько холодно, что птицы замерзали на лету.
Краем глаза он видел Эмерелль. Она проснулась и молча сидела у стены камеры, поджав под себя ноги и раскачиваясь из стороны в сторону. Левая рука крепко сжимала обрубок.
Неясный красноватый свет освещал ужасную рану. Он казался похожим на туман из крохотных капель крови. С губ королевы не сорвалось ни единого звука, выдававшего боль.
Нужно было встать. Но что-то удержало… Тело Олловейна было насмешкой. Никогда прежде Фальрах не чувствовал неудобств ни из-за холода, ни из-за жары. Одного слова силы оказывалось достаточно, чтобы отогнать все неприятности.
От пота эльф чувствовал себя грязным. От его тела исходил кисловатый запах. Но с потерей пришло и новое. У Олловейна были другие дары. Пока что они были Фальраху чужды, слишком уж разными были они в прошлых жизнях. Нужно понять прошлое Олловейна, чтобы познать его.
До сих пор он осознал только одну из его необычайных способностей, в этот миг она проснулась в чужом теле. Внутреннее напряжение, обострявшее все чувства. У Олловейна было почти животное чутье опасности. Чутье, давно утраченное культурным народом эльфов нормирга.
И оно кричало сейчас во весь голос. Эмерелль. Нельзя смотреть на нее. Несмотря на то что он догадывался, что именно этого она и хочет. Что-то происходило с обрубком руки. Она застонала.
О ней и раньше ходили слухи. Тогда он считал это болтовней злых языков. Но теперь… Может быть, все дело в красноватом свете? В боли, от которой она страдает? Ее лицо казалось чужим… По стенам темницы бродили тени. Формы, объяснить которые только игрой странного света было невозможно.
Внезапный порыв ветра пронесся над крышами города. Застучала черепица. Где-то во мраке ночи хлопнула ставня. И ветер принес голос. Хриплый. Чужой. Звуки, которые эльфийский язык не мог произнести даже при помощи магии.
Фальраха охватило щемящее чувство: они уже не одни в крохотной камере.
Это было непостижимо. Силе, которую он чувствовал каждой клеточкой своего тела и которая в то же время ускользала, недоставало опыта, которым он обладал. Был ли это камень альвов?
Неужели они еще здесь? Могла ли Эмерелль позвать их?
Крик сорвал оковы оцепенения.
Одним прыжком Фальрах оказался на ногах, рядом с Эмерелль. Он был рожден для того, чтобы защищать ее. Так было всегда.
Королева согнулась. Ее пальцы глубоко впились в светлую плоть руки. Из обгорелого обрубка появилась кость.
От боли Эмерелль дрожала всем телом. Она закусила губу.
Тонкая струйка крови потекла по подбородку. Не отрываясь королева смотрела на ужасную рану.
У Фальраха захватило дух. Из обрубка росли кости. Их окружало сплетение сухожилий. А затем из раны появились вены. Словно нежные щупальца морских анемонов, колышущиеся на волнах прилива, они двигались, ползли вперед по костям.
Красный свет стал темнее. Крепче. Из ничего образовывались мышцы. Из плоти поползли ногти.
Фальрах стоял, слегка склонившись над Эмерелль. Он закрывал ее своим телом. Так, как делал это в последний миг своей прошлой жизни. Он отчетливо видел каждую мелочь.
Неужели за тысячелетия, что прошли со времени его первой смерти, магия настолько сильно изменилась? Никакая сила из тех, которые он знал, не смогла бы так точно воссоздать разрушенную часть тела. Обладавший даром целительства мог прогнать болезни и закрыть самую страшную рану. Но это…
Это было нечто совсем иное, не та магия, которую он когда-то знал. Это было противоестественно. Несозвучно магии мира.
Рука Эмерелль восстановилась полностью. Эльфийка распрямила пальцы, затем сжала их в кулак. Ее кожа была гладкой и безупречной. Ничем не отличалась от кожи предплечья.
Красный свет померк. Меж прутьев решетки сочился холод зимней ночи, прогоняя влажную жару.
Эмерелль посмотрела на Фальраха. Слезы оставили на щеках поблескивающие серебром следы. Она подняла руку и коснулась его губ, словно приказывая молчать. Кончики пальцев были теплыми.
Эльф отшатнулся. Озноб пробирал его, вгрызаясь глубоко в плоть, будто дыхание зимы. Эта рука… Чисто внешне она ничем не отличалась от той, которая еще вчера после пробуждения убирала волосы с его лица. И в то же время она была совершенно иной. Захочет ли он еще когда-либо ощутить ее прикосновение?
Даже если его жест обидел Эмерелль, она виду не подала.
Эльфийка поднялась. Какой маленькой и хрупкой она казалась!
Легкий жест левой руки и произнесенные шепотом слова сорвали дверь темницы с петель. Она с грохотом ударилась о противоположную стену.
Над ними послышались испуганные крики. От топота тяжелых тролльских ног задрожал потолок.
На лестнице, ведущей наверх, горел факел. Его свет отбрасывал резкие тени на лицо королевы.
Тролль, сидевший в стенной нише, поднялся. Его массивное тело перегородило проход и закрыло свет. Серокожий казался озадаченным. Сонным.
Рука Фальраха невольно метнулась к бедру. Меча не было.
У них не было оружия.
Тролль скривился. В правой руке он сжимал булаву, которой принялся медленно размахивать из стороны в сторону.
Лестница была слишком узка, чтобы уйти от этого оружия.
Они были в западне! Да и меч ничем бы не помог.
Эмерелль сохраняла полное спокойствие.
— Встань за моей спиной, — прошептал Фальрах.
Он не знал, как остановить тролля. Смог бы это сделать Олловейн?
Эмерелль издала один краткий звук. Резкий. Пронзительный. При этом она сделала движение, словно собиралась стряхнуть воду с рук. Послышалось гудение. Широкие рукава ее плаща распахнулись, будто щупальца кракена. Ткань обернулась вокруг короткой шеи тролля. Его уложило на пол. Несмотря на топот и крики, треск, с которым сломалась его шея, был слышен совершенно отчетливо.
— Тот, кто правит силой ужаса, будет сам поглощен ужасом.
Но гораздо сильнее слов королевы Фальраха напугал тон, которым они были произнесены. И эльф догадывался, что по сравнению с тем, что последует теперь, ужасы кузни покажутся глупой шуткой.
В доме королевы
— Давай уже! — прошипел Ламби человеку с топором.
Нарвгар стоял, сжимая в руках древко, и не шевелился. Лут всемогущий! Неужели еще остались трусы? Вместе с Нарвгаром он когда-то побывал в Альвенмарке и сражался против троллей. Но в эту ночь, похоже, мужество оставило старого воина.
— Это дом королевы, — негромко произнес мужчина.
Ламби отнял у него оружие. Он специально отобрал для этого мероприятия людей из своего отряда. Стражи королевы были удалены. Никто их не задержит. Только Ансвин, командующий стражей, был здесь. Он понимал, что иного пути нет.
Они делают это для блага Кадлин!
Ламби размахнулся и обрушил топор на деревянную дверь.
Словно гром прозвучал удар в ночи. Вероятно, Кадлин уже села на своем мешке с соломой.
Лезвие топора снова врезалось в дверь. По дереву пошла трещина. Ламби представил, как вскакивает и хватается за меч Кадлин. Посмотрев по сторонам, он уверился, что его щитоносцы наготове. Она будет сражаться, как загнанная в угол пума. Но с ней ничего не должно случиться!
Топор снова опустился на дверь. Появилась широкая щель.
Еще три удара — и отверстие будет достаточно большим.
Ламби выпустил из рук топор, обнажил меч, просунул лезвие в отверстие и надавил снизу на поперечную балку, запиравшую дверь.
Никто не пытался выбить оружие у него из рук. И это странно! Он бы не стал просто стоять и смотреть, как открывают его дверь. Что-то не так! Он слегка отпрянул. Кадлин не испугается, если ночью кто-то станет ломиться к ней с топором.
Это не в ее духе.
Ламби представлял, как она, натянув тетиву, ожидает, когда первый из нападающих переступит порог.
— Щит!
Нарвгар подошел к нему и протянул свой большой круглый щит. Ламби на миг задумался. Может быть, поговорить с ней?
Нет, это бесполезно. Она не простит того, что он только что сделал. Не сейчас… Может быть, через пару дней, когда поймет, что он действовал ради ее же блага, удержав здесь, в Фирнстайне.
Старый воин пригнулся. Затем пнул лишенную засова дверь и ворвался в маленькую хижину, за ним по пятам следовал его отряд. Ни одна стрела не вонзилась в дерево. Ни один меч не обрушился сверху. Никто не шевельнулся. Ламби опустил тяжелый дубовый щит. Что, во имя Фирна, здесь происходит?
— Свет!
Нарвгар раздул остатки углей в очаге. Слабый свет, казалось, только подчеркивал темноту. Воин подложил дров.
Ламби нетерпеливо огляделся. Рядом с бочонком масла стояла маленькая колыбель. Кадлин закончила работу. У него кольнуло сердце. Воин подумал о своем внуке, в этот миг находившемся на пути в страну троллей.
— Ансвин!
Коренастый воин вошел. Он был настолько высок, что пришлось пригнуться.
— Где она?
— Это я у тебя хотел бы спросить! Разве не твои люди охраняли дом? Как могло получиться, что она ушла? Что натворила твоя банда сонных волчат?
— Никто не выходил из этой двери, — сказал огромный воин. — Я сам…
— Не понось словами! — Ламби был вне себя от ярости.
Она ведь ему пообещала, что поговорит с ним в обеденный час. И он положился на то, что она попытается бежать только перед рассветом. Как он мог ей поверить?!
Крохотные голубые язычки пламени гудели в очаге. Нарвгар подкармливал их тонкими прутьями. Наконец стало светлее.
Ламби огляделся по сторонам. Убого! Единственный хоть сколько-нибудь ценный предмет — медный котел, висящий на железном крючке над очагом. Постель Кадлин состояла из простого, набитого соломой мешка и старого серого шерстяного одеяла. Маловато места для двоих, облегченно подумал он. Может быть, за слухами и нет ничего.
Он опустился на колени рядом с постелью. Если бы у него был нос, он понюхал бы одеяло, словно собака. Впервые увечье помогло ему не стать посмешищем для остальных.
Его пальцы скользнули по гладкому дереву колыбели. Она вырезала в ногах изображение бегущих оленей.
— Сюда, герцог! — Ансвин махал ему рукой.
Высокий воин отодвинул в сторону сундук с одеждой Кадлин. Под ним в стене из глины и сплетенных ветвей была дыра. Достаточно большая для того, чтобы в нее можно было пролезть, если лечь на живот.
— Седлай, — спокойно произнес Ламби. — Еще нам понадобятся факелы. Она пошла на север.
Он не питал особых надежд на то, что найдет Кадлин. Она была опытной охотницей. Знала, как остаться незамеченной.
Нужно надеяться, что она перехитрит троллей. Ведь они — народ охотников.
Каменный пес
Адриен наблюдал за стариком. Тот стоял на носу лодки и медленными уверенными движениями вел ее между скалами. Время от времени мальчик разглядывал проплывающий мимо пейзаж.
Если бы там, на носу, стоял другой лодочник, воришка не мог бы насмотреться на высокие, до небес, горы, на отвесных склонах которых росли темные кедровые рощи. Вершины их были белы от снега, но на берегах зима еще не вступила в свои права.
Густые заросли коричневого тростника скрывали целые стаи птиц, которых Адриену никогда прежде не доводилось видеть.
Маленькие синие певцы оглашали в утренние часы пространство над водой жуткими жалобными криками. Стая диких уток с зелено-красным оперением внезапно выплыла из камышей.
На мелководье крупные белые птицы с гордыми головными уборами с достоинством вышагивали на тоненьких ногах.
Но Адриен позволял себе бросать на все эти чудеса только мимолетные взгляды, потому что он путешествовал со смертью и боялся, что если перестанет смотреть на старика, то и сам не останется среди живых.
С тех пор как лодочник приходил к нему в загородку на корме, оба они не обменялись ни словом. Это было почти два дня назад. Адриену уже приходилось бороться со сном. Старик же, похоже, не утомлялся. Еще бы! Он находился по ту сторону усталости.
В первую ночь Адриен надеялся, что нежить растворится с лучами утреннего солнца. Так было во всех историях, которые он когда-либо слышал о порождениях тьмы. Но лодочник не исчез. Он вел баржу по курсу. Не ошибаясь. Молча. Только изредка оглядывался через плечо на Адриена. Его голубые глаза, казалось, не ведали возраста. Он ни разу не подмигнул.
Мальчик не удержался и зевнул. Потянулся и заставил себя сесть прямо. Постепенно он начинал понимать, что проигрывает дуэль.
— Куда ты меня везешь? — От долгого молчания голос его звучал хрипло. Слова казались чужими и громоздкими.
— К Каменному лесу. — Лодочник даже не обернулся.
— Там твоя могила?
Старик опустил в воду шест и обвел лодку вокруг утеса.
Здесь река неслась быстрее. Голос воды изменился, превратившись из негромкого шепота в торопливое журчание. Похоже, ей хотелось умчаться от гор. Скалы омывала белая пена.
— Ты везешь меня в свою могилу?
— Ты поднимешься к Каменному лесу один.
Адриену потребовалось некоторое время, чтобы осознать сказанное. Его высадят! Здесь, в глуши. В пользующейся дурной славой местности, куда не отваживались соваться даже разбойники. Каменный лес… Он слыхал истории о провалившемся под землю городе в горах. Если он ничего не путает, болтали, будто там скрыты неслыханные сокровища. Король Кабецан со своим войском когда-то отправился в горы, чтобы привезти колонны для дворца. Но даже под защитой воинов он не отважился сунуться далеко в горы. Он вернулся всего лишь с жалкими четырьмя колоннами. А его воины разнесли по городам Фаргона тысячи историй. Историй о жутких голосах в горах. Об огнях, которые пляшут над самыми высокими колоннами. О стеклянной долине и духах.
— Я не могу идти туда, — негромко сказал ой. — Туда никто не ходит.
— Тогда я тебя утоплю, — ответил лодочник небрежно, словно отгоняя докучливую муху.
И Адриен ни на миг не усомнился в том, что он говорит совершенно серьезно.
Замок Эльфийский Свет
Сканга приняла в себя его ауру. Тягучие краски страха.
— Он не ранен, — прошептала ей на ухо Бирга.
Старая шаманка вздохнула. Это она и так видела. Несмотря на то что была слепа. Слепа для того, что бросалось в глаза, застилая истину. Магическое зрение было куда яснее!
— Сколько?
— Мы насчитали семнадцать голов. Семнадцать тех, кто еще…
Сканга прочла в голосе говорившего стыд и ужас. Она не знала Мадру, но для того, чтобы входить в число личных гвардейцев вожака стаи, он должен был доказать свое мужество во многих боях.
— Ты принес моей госпоже одну из голов?
Краски ауры Мадры спутались. Превратились в грязнозеленый цвет.
— Вопросы задаю я, — раздраженно прошипела Сканга.
Парень и так достаточно взволнован! — Когда это было?
— Три дня. Меня лутин…
Она подняла голову, и мертвый взгляд ее белых глаз заставил тролля умолкнуть. Ей было очевидно, что его привел лутин. Нужно ступить в сеть золотых троп, чтобы всего за три дня добраться из Фейланвика в замок Эльфийский Свет.
— Как они умерли?
— Все по-разному. Большинство… Многих разорвало, как будто на них напал крупный хищник. Но это было… по-другому. Более жестоко.
Сканга попыталась представить себе городской дворец.
Мертвых… Зрелище, которое потрясло тролля. Кого поймали эти глупые щенки, чтобы помучить? Какие два эльфа обладают такой силой? Может быть, Нороэлль нашла способ бежать из заточения? Придворная волшебница родила ублюдка и была изгнана. Может быть, в одиночестве она сошла с ума? А воин рядом с ней, эльф с длинными светлыми волосами, — не Фародин ли это? Кто мог за несколько мгновений зарубить вожака стаи и уничтожить его личную гвардию?
Сканга поднялась. Ее суставы заскрипели. Хорошо знакомая боль пронзила колени и спину. Нужно немного пройтись.
Это помогает в размышлениях. Иногда.
— Подойди сюда, Мадра! — Она оперлась на руку воина. — Значит, Гхаруб осудил эльфийку за то, что она украла у него время.
— Да.
Шаманка чувствовала страх воина. Похоже, он уверен в том, что его накажут, как только закончат расспрашивать.
— Это обвинение выдумал кобольд, не так ли?
— Да.
— И он тоже был убит?
— Да.
Сканга постаралась сдержаться. Болтливость была ей отвратительна, но Мадра был на редкость скуп на слова. Она подумала, не отправиться ли в Фейланвик, чтобы самостоятельно составить впечатление о происшедшем. Даже если кобольды уже все вычистили, такие кровавые и жестокие события оставляют след в ауре дворца. По крайней мере ненадолго.
— Что произошло с убитыми?
— Я съел половину печени Гхаруба и небольшой кусочек сердца. Он был великим воином…
Сканга ущипнула Мадру за руку, чтобы заставить замолчать. Она очень хорошо знала, что происходит с героями.
— А остальные? Вы сбросили их в реку? Ведь там, в Фейланвике, есть река, если я не ошибаюсь.
— Их сожгли.
Конечно. Тролльский воин, который был о себе хоть сколько-нибудь высокого мнения, предпочел бы отрезать себе руку, чем съесть печень того, кто не справился со своей задачей.
Честь быть съеденными оказывали только героям.
Размышляя, Сканга брела куда-то, не разбирая дороги. Король Гильмарак слишком недолго сидел на троне, чтобы чувствовать себя там в безопасности. И он был чересчур молод, чтобы быть хорошим правителем. Она пыталась вести его, но не могла проводить рядом с ним дни и ночи напролет. К сожалению, он слишком часто прислушивался к другим советникам, в первую очередь к этому проклятому лутину Элийе Глопсу. Значит, Гхаруб увидел, что бывает, если доверять этим ослепленным кобольдам. Впрочем, свои слишком поздно полученные знания он никому уже не передаст.
Сканга задумчиво поигрывала камнем альвов, висевшим у нее на шее и наполовину скрытым среди других амулетов.
Ей вспомнилась старая учительница Махта Нат. Махте доставляло удовольствие мучить ее. Но она была умна. Путь к власти долог и труден, но это всего лишь прогулка по сравнению с тем путем, который предстоит тебе, если ты решишь удержать однажды полученную власть. Поэтому хорошенько подумай, сколько власти тебе нужно.
Эти слова постоянно звучали в голове Сканги со времени победы над Эмерелль. Вокруг замка Эльфийский Свет стояли сотни шатров. Казалось, что прекрасная эльфийская крепость осаждена. Да так оно и было. Целые полчища просителей и подхалимов! Некоторые неделями ждали аудиенции у Гильмарака.
Большинство из них полагали, что смогут перехитрить молодого короля, так как он почти еще ребенок и, кроме того, очень глупый тролль. Лутин Элийя Глопс во время бесконечных пререканий в тронном зале часто давал Гильмараку хорошие советы. Но проклятый лутин был слишком умен, чтобы ему можно было доверять полностью. Сканга терпеть не могла находиться здесь. Она представляла себе победу над эльфами совсем иной.
Если быть до конца честной, то она почти не думала о том, что будет, когда Эмерелль свергнут с трона. Все ее мысли вращались вокруг борьбы с королевой и войсками ее союзников.
К тому, что последовало затем, она была совершенно не готова! Чего стоит один этот замок! Потребовались годы, чтобы вернуть занятым эльфами скальным крепостям Снайвамарка жилой вид. А с Эльфийским Светом им не справиться, пожалуй, никогда.
Старая шаманка прислушалась к шуму воды. Этот звук слышался почти всюду в замке. Дюжины фонтанов. А потом этот тронный зал… Ни один тролль, хоть сколько-нибудь в здравом уме, не додумался бы до того, чтобы выбрать пещеру, в которой со всех стен бежит вода и где, кроме всего прочего, нет потолка! Просто невероятно, что творится в головах у эльфов! Ведут себя так, как будто их предки были бобрами.
А еще серебряная чаша у трона. Говорят, Эмерелль целыми днями глядела в нее. Сам по себе замок и без этого дополнения достаточно безумен. Но довериться такой штуковине — полное сумасшествие! В тронном зале чувствовалась злобная аура чаши. Она была пронизана темной магией. В ней было что-то живое. Злой дух. Ничего подобного Сканга никогда не испытывала. Неужели нужно быть слепой, чтобы так отчетливо понимать, с чем имеешь дело? Ни с кем не говорила она об этом. Даже с Биргой. Ее простоватая ученица считала серебряную чашу безвредной. Рассказывала, что птицы из парка прилетали, чтобы выкупаться в ней.
Притворство! Чаша притворялась безвредной. Лучше всего было бы бросить ее в жерло вулкана в Снайвамарке. Только так и нужно поступать с вещами, пронизанными темной, непонятной магией! Один-единственный раз Сканга допустила ошибку, заглянув в серебряное зеркало. То, что она была слепа, не защитило ее. Проклятая чаша отчетливо показала ей, как она умрет. Шаманка не знала, когда настигнет ее судьба.
Но знала, что ее ожидает медленная, мучительная и недостойная смерть. В конце концов она еще станет умолять позволить ей уйти из жизни.
Всего на краткий миг Сканга заглянула в чашу, но ощущение было такое, что она миг за мигом прожила много дней.
Увиденное преследовало ее во снах. Она была не из пугливых… Но этот взгляд в серебряную поверхность изменил всю ее жизнь. Только теперь она поняла, какое это благо — не ведать о своей смерти. Теперь на ее жизнь словно легла тень.
— Сканга? — Бирга дернула ее за одежду. Эта маленькая шлюха точно знает, что наставница не любит, когда та к ней прикасается.
— Что?!
— Мадра все еще здесь. Пусть идет? Ты, похоже, глубоко задумалась. Хочешь побыть одна?
Ох уж эта лицемерная покорность. Как она это ненавидит!
— Я вас отпускала?
— Нет. Я просто подумала…
— Я тебе разрешала думать? — пролаяла Сканга. — Ты делаешь только то, что я тебе скажу. Вот и все, больше мне от тебя ничего не нужно.
Бирга не издала ни звука. Стало тихо, только вода шумела.
Сканга посмотрела на Мадру. Что-то странное в его ауре. Чегото не хватает… Но она не могла точно сказать, чего именно.
Из тронного зала вышла группа болтающих кобольдов. Заметив ее, маленькие ничтожества заткнулись. Торопливо прошмыгнули мимо.
Сканга сжала в кулаке камень альвов. Его магия ослабляла боль в искореженных подагрой суставах. Нужно собраться с мыслями! Фейланвик! Кто были два этих эльфа? Действительно ли это был всего лишь акт мести тирану-кобольду и глупому троллю? Или же это было началом чего-то нового?
Может быть, эльфы планируют мятеж? То, что Эмерелль просто сдалась, удивило большинство князей. Пока что восстаний не было. Но нельзя доверять эльфийскому отродью. Нужно самой понять, что произошло в Фейланвике. Кроме того, это хороший повод покинуть проклятый замок.
— Все ли трупы троллей убраны?
— Да, Сканга.
— Были ведь и мертвые кобольды, не так ли? Об этом ты не докладывал.
— Это ведь всего лишь кобольды. Не воины…
— Сколько их было? — не отставала старуха.
В его ауре отчетливо чувствовалось напряжение. Его охватили сомнения. Он стал опасаться, что сделал что-то неправильно.
— Не знаю.
— Убирали кобольды?
Он откашлялся.
— Я пробыл там не так уж долго. Работы было много. И еще не решено, кто будет новым командиром.
Это уже кое-что, подумала Сканга. История того вечера была записана кровью. Если никто не убрал, то она сможет прочесть по следам, что стряслось. Может быть, сумеет и выяснить, кто были те два эльфа. У шаманки уже были подозрения. И в то же время троллиха от всей души надеялась, что ошибается. Семнадцать мертвых троллей. И всего два эльфа!
Единственный эльфийский воин, которого она считала способным на это, был мертв. По крайней мере так утверждал Элийя Глопс. Если маленький лутин-интриган соврал, то у нее будет повод свернуть мерзавцу шею. Одно это стоит того, чтобы отправиться в Фейланвик.
Путь для глупцов
Фальрах подышал на сложенные ладони. Холод убьет его, если так будет продолжаться. Нет, не совсем так… Холод и собственная гордость. Одного его слова было бы достаточно, чтобы Эмерелль защитила его от жгучего мороза при помощи заклинания. Королева шла всего в нескольких шагах впереди. Но ее фигурка казалась лишь силуэтом в густой метели.
Фальрах снова подышал на руки. Как Олловейну удалось так долго протянуть в этом теле? Эльфы из народа нормирга еще в детстве учились слову силы, которое отгоняет холод.
Они могли носиться на ледяных парусниках по просторным равнинам Карандамона в легких шелковых одеждах, а стужа не причиняла им вреда. Только Олловейн не мог… Он был не способен к магии с рождения. Это большая редкость среди эльфов. С таким недостатком появлялся, быть может, один эльф в столетие. Фальрах выругался. И именно в этом теле снова пробудилось его сознание.
Взгляд его скользнул по темным пятнам в подмышках собственного подбитого мехом плаща. К счастью, они были почти полностью скрыты под свежим снегом. У Олловейна был иной дар… Воспоминания об их визите в зал суда не хотели уходить, как он ни старался прогнать эти образы из своих мыслей. Крепкий двуручный меч, обнаруженный среди висевшего на стенах оружия в холле дворца кобольдов, тяжело давил на спину. Фальраху показалось, что в тот миг, когда он увидел оружие, оно сделало свой выбор. Старые, более глубокие воспоминания о прошедшем тысячелетии пронизали его при виде большого меча. Воспоминания о мощных взмахах, дыхании огня и холодном страхе. Такое оружие ковалось когда-то для храбрейших из храбрых, тех, кто отваживался бросить вызов дракону. У него когда-то тоже был такой меч.
Но тот не был настолько тяжел… Все становится хуже, подумал он. И вдруг усмехнулся. Он ведет себя, словно брюзгливый старый кобольд. Нужно быть таким, как раньше. Это уже не тот мир, из которого когда-то унесла его смерть. Не в его власти изменить это. Нужно встречать опасности с улыбкой на лице! Измениться или нет — его выбор.
Эльф тяжело вздохнул. Перед глазами снова промелькнул бой. Больше ничего подобного он не сделает!
Эмерелль остановилась, а он настолько глубоко погрузился в размышления, что едва не столкнулся с ней. Удивленно огляделся. Он не мог понять причины ее остановки. Они находились где-то к югу от Фейланвика; пологие холмы, похожие на мягкие волны прибоя, простирались до самого горизонта. Для него здесь не существовало никаких ориентиров. Один холм похож на другие. Особенно потому, что все они погребены под снегом.
Эмерелль опустилась на колени и нарисовала на белом снегу какую-то изогнутую линию.
— Мы стоим на низшей звезде альвов. Здесь пересекаются всего четыре тропы. Этого должно хватить.
Холод, поднявшийся из глубины, охватил Фальраха.
— Всего четыре тропы альвов, — устало произнес он.
Он понимал, что после происшедшего в Фейланвике они должны бежать. Но почему отсюда? В городе была звезда альвов. Надежная звезда!
Эмерелль подняла на него взгляд, ожидая вопроса. Она была так красива. Так невероятно прекрасна. Столетия не смогли ничего ей сделать, как и пронизывающий до костей ветер, и метель. Если бы мраморная статуя так долго подвергалась влиянию стихий, ее черты истерлись бы. Ветер и время сглаживают острые углы. С Эмерелль получилось наоборот.
Ее черты стали четче. И, несмотря на это, не исчезло ничего из того, что когда-то притягивало его. Он все еще тонул в глубинах ее светло-карих глаз. Они казались невинными. Цвет их напоминал шерсть олененка. Свергнутая королева была нежной и хрупкой. Волосы распущены, волнами спадают на белый плащ, наброшенный на плечи. Увидевший ее издалека мог обмануться… Но если стоять лицом к лицу, то чувствуется сила, которой когда-то пугались даже драконы. Она не сломлена. Пусть и потеряла корону.
— Почему мы идем этим путем?
— Потому что сюда за нами последует только глупец.
Он заставил себя улыбнуться.
— А мы не глупцы, если пытаемся уйти через эту звезду альвов?
На ее губах тоже мелькнула мимолетная улыбка. Но глаза оставались суровы.
— Мы узнаем об этом, когда пройдем свой путь. Через какое-то время…
С ума с ней можно сойти! Ведет себя так же, как и в Фейланвике! Разве ей безразлично, что с ними будет? Зачем бросать вызов судьбе? Проходить через низшую звезду альвов — лишний риск. Одной-единственной ошибки достаточно, чтобы увести их по золотой паутине на более чем сотни миль отсюда.
Кроме того, существует опасность потеряться во времени. Год, десятилетие, столетие… Часто проходит довольно много времени, прежде чем можно понять, насколько велик ущерб.
Звезды альвов, на которых пересекается семь троп, надежны.
Чем меньше троп, тем больше опасность потеряться. Любая ошибка неисправима. Прыжки всегда ведут только в будущее.
Возврата нет.
— Доверься мне. — Эмерелль взяла его за руку. — Я отведу нас в безопасное место. Не в опасное.
— А Фейланвик? Зачем?
— Я должна была знать, действительно ли они пойдут на это.
Фальрах посмотрел на кисть эльфийки, сжимавшую его руку. Кисть, которая выросла из обрубка против всех законов магии. Никакое заклинание не могло вернуть утраченную конечность. Только не конечность из плоти и крови.
— Тебе противно? — Эмерелль отняла руку.
— Ты так изменилась… — Нет, отвращения он не испытывал. Она пугала его. И в то же время он был полностью в ее власти. — Эта кровавая баня… Раньше ты не стала бы…
— Я должна была знать наверняка, что они приведут приговор в исполнение. — Она опустила взгляд. — Я должна была наказать Шандраля. Я упустила момент, и это непростительно. Я заслужила…
— Но зачем эти убийства? Если бы ты убила только Далмага. Или еще этого князя троллей. Но всех!
— Они все присутствовали, когда было вынесено несправедливое решение суда. И никто не воспротивился. Они сами подписали себе смертный приговор. Но не это стало решающим фактором. Среди кобольдов оказалось семеро тех, кого на суде и казни не было. Им не повезло. Они оказались в неподходящее время в неподходящем месте. — Эмерелль произнесла это без тени сожаления, без гнева.
— Мы не лучше Далмага и Гхаруба, раз…
— Речь не об этом, Фальрах. Они решили сделать ужас средством правления. Этот ужас должен был вернуться к ним.
— Но разве не было бы достаточно наказать только Далмага и Гхаруба? Зачем всех остальных?
— Потому что так эта история будет поучительнее.
Он смотрел на нее, ничего не понимая.
— История?
— Да. Семнадцать убитых троллей и сорок два кобольда.
Об этом услышат даже в самых отдаленных уголках Альвенмарка. И именно поэтому все произошло. Все порабощенные снова смогут надеяться, потому что теперь знают, что ужасы возвращаются к тиранам. Как думаешь, сколько есть городов, где правят только кобольды и тролли? Сотня? Две? Даже я не могу тебе этого сказать. И думаешь, Шандраль был единственным в своем роде? Было еще полдюжины бессовестных негодяев. Прикинь, сколько кобольдов хотят посчитаться со своими князьями-эльфами? Некоторые придерживаются законов. Другие правят, как Далмаг и Гхаруб. История о бойне в Фейланвике заставит призадуматься. Если бы я убила только Далмага и Гхаруба, то остальные тираны решили бы, что оба они были слишком легкомысленны. Хуже того, эта история не получила бы должной огласки. А так все тираны будут знать, что они не в безопасности за спинами своих гвардейцев.
Их единственная защита — в справедливости правления. То, что случилось три дня назад, в будущем спасет сотни жизней.
Фальрах не мог не понять логику ее слов. Он был игроком.
Холодный расчет принес ему множество побед. Он всегда умел хорошо считать. За игральным столом! Настоящие жизни он никогда еще не считал.
— Значит, вот как мыслят королевы, — наконец произнес он.
— Раньше в тебе была романтическая жилка. Она совсем покинула тебя, Фальрах? Так мыслят странствующие рыцари.
Они борются со злом везде, где встречают его.
— А семеро кобольдов, которых даже не было, когда нам выносили приговор? В чем заключалось их преступление?
Эмерелль раздраженно покачала головой.
— Ты слишком мелочен.
— А ты уже не тот странствующий рыцарь, которого я когда-то знал. Когда-то ты делала различия.
Она посмотрела на него, и в душе у эльфа возник вопрос, чего будет стоить его жизнь, если он снова станет возражать.
— Ты только что говорил, как Олловейн, — после долгого молчания произнесла королева. — Думаю, ты тоже уже не тот Фальрах, которого я когда-то знала. Он понял бы логику ужаса.
— Понять и одобрить — две совершенно разные вещи.
— Казуистика! Ты знаешь, что я права!
Он знал, что продолжать разговор бессмысленно. Может быть, такое упрямство необходимо для того, чтобы править.
Дар смотреть прямо перед собой и быть убежденным в верности собственного решения.
— Не глупо ли поступаем мы, выбирая этот путь? — Он указал на знак на земле, который уже начал стирать непрекращавшийся снег.
— Я что, похожа на идиотку?
Ее слова сопровождались улыбкой, ради которой Фальрах готов был идти за Эмерелль хоть в пещеру к дракону. Он глупец, в этом сомнений нет. Влюбленный глупец, бегающий за мечтой, умершей более тысячи лет назад.
— То, что случилось в Фейланвике, очень скоро станет известно в замке Эльфийский Свет. Тролли пошлют своих лучших воинов, следопытов и шаманов, чтобы поймать убийц Гхаруба. На мертвых кобольдов им наплевать. Но убийство такого вожака стаи, как Гхаруб, поставит под сомнение весь их режим, если останется неотмщенным. Они приложат большие усилия, чтобы найти нас.
Фальрах не понимал воодушевления, с которым говорила Эмерелль. Он с удовольствием отказался бы от того, чтобы за ним по пятам шла стая охотников за головами.
— Им будет трудно обнаружить наши следы в таком снегу, — продолжала Эмерелль. — И они будут исходить из того, что мы бежали через одну из крупных звезд альвов. Либо через ту, что в Фейланвике, либо другую, которая расположена невдалеке от города. И если они даже найдут наш след и придут сюда, их шаманы не решатся идти за нами по этому пути. Как уже было сказано, только глупцы выбирают низшие звезды альвов для перехода.
— Почему же тогда мы не глупцы, раз идем по этому пути?
Эмерелль вынула из-под плаща маленький невзрачный камень с неровной поверхностью. В нем виднелись тонкие борозды. Фальраху показалось, что в камне таится красный свет.
Иногда он просачивался наружу. Камень альвов! Каждый из крупных народов получил от альвов в дар такой камень, прежде чем те оставили их мир. Несмотря на то что на вид он ничем не отличался от придорожного булыжника, в нем таилась мощная магия. Считалось, что, если он находится в руках такого умелого волшебника, как Эмерелль, с его помощью можно творить заклинания, способные изменить Альвенмарк.
Теперь Фальраху стало ясно, как ей удалось отрастить новую кисть. При помощи этого камня она, пожалуй, могла разрушить весь Фейланвик.
— Мы безопасно пройдем звезду альвов. — Эмерелль положила левую ладонь на снег. Правой рукой она сжала камень альвов.
Ее губы произнесли древние слова повеления. Из снега взметнулся луч голубоватого света. Он извивался, словно змея. За ним последовал изумрудно-зеленый. Танцуя, они стали сплетаться. Появились красная и желтая змеи-лучи. Они слились в вышине, образуя арку, под которой не пригибая головы проехал бы всадник. Когда врата из света были готовы, простиравшийся за ними пейзаж померк. Вместо него показалась золотая тропа, ведущая сквозь темноту.
— Идем! — Эмерелль протянула ему руку. Левую. Не созданную при помощи магии камня альвов.
Фальрах взял ее за руку. Она была приятно теплой на ощупь.
Его сердце полнилось сомнениями, но он последовал за королевой. Куда она его приведет?
Они сделали всего несколько шагов, когда над ними на тропе появились новые врата. Яркий свет едва не ослепил Фальраха.
Высажен
Адриен вздрогнул от испуга, ему понадобилось мгновение, чтобы вспомнить, где он находится. Мальчик уснул за загородкой на барже, и его разбудил жалобный крик. И лодка уже не плыла…
Воришка поспешно отбросил шерстяное одеяло. Над рекой стоял туман. Суденышко было пришвартовано у каменистого берега. Крик, который разбудил Адриена, принадлежал зимородку.
Вчера лодочник был довольно болтлив для мертвеца. Он рассказывал о речных животных и о Каменном лесе. Но Адриен по-прежнему не доверял ему. На протяжении всего пути он не видел, чтобы старик спал, или ел, или пил. А тот нищий у амбара «Серебряного
каната» был мертв. Сомнений не было.
Мальчик не знал, что за создание этот лодочник. Одно он мог сказать с уверенностью: живым человеком он не был.
Впрочем, нужно было учесть, что до сих пор старик не причинил ему вреда. Наоборот. Он дал ему пищу, тепло и, судя по всему, позаботился о том, чтобы ноги Адриена не отмерзли.
Сейчас старик стоял на носу, словно статуя, и смотрел в туман, плывший над водой.
Адриен не осмелился окликнуть его. Он был уверен, что лодочник слышал, как он отбросил полог. Если бы старик хотел поговорить, он бы уже что-нибудь сказал.
Адриен потянулся. Спина болела. Интересно, почему лодочник не завел и себе мешок с соломой?.. Вообще-то это ясно.
Если не спать, то такие удобные вещи и не нужны.
Мальчик подул на уголья в жаровне и пошарил в мешке с яблоками. Было бы здорово съесть что-нибудь кроме яблок.
Но эти фрукты были единственным провиантом на борту.
И еще червяки в яблоках. Черт его знает, откуда эти яблоки и сколько они пролежали в мешке. Как бы то ни было, никто не утруждал себя тем, чтобы натереть их пчелиным воском для лучшего хранения. Или перебрать и выбросить гнилые.
Осталось всего три яблока, которые можно было есть, не испытывая особого отвращения.
Адриен выложил их в ряд у жаровни. Все были покрыты коричневыми пятнами, но по крайней мере без плесени.
Одна из досок скрипнула. Мальчик поднял голову и испугался не на шутку. Прямо перед ним стоял лодочник. Как старик мог столь бесшумно перемещаться по судну?
— Здесь твое путешествие заканчивается.
Адриен попятился, почувствовал спиной циновку из тростника и понял, что дальше двигаться некуда. Если бы у него хотя бы нож был! Мальчик поднял кулак. Он будет защищаться! Хотя это и бесполезно…
Лодочник указал сквозь туман на гору неподалеку.
— Иди в этом направлении и, когда обнаружишь широкую лестницу, ступай по ней. Она приведет тебя к брату Жюлю.
Путь неблизкий, и тебе лучше постараться найти Жюля до темноты.
Старик отступил и опустился на колени в лодке. Там он принялся возиться с обитым железом ящиком, стоявшим под скамьей для гребцов. Ему пришлось открыть три замка, чтобы поднять крышку.
Адриен наблюдал за ним. Быть высаженным здесь, в глуши, равносильно смертному приговору. Ему снова вспомнились истории о Каменном лесе. Как выживет он, если король с целым войском испугался?
Старик извлек из ящика пару новых сапог и бросил воришке.
— Это передал для тебя Жюль. Обмотай ноги тряпками, иначе на них будет полно волдырей уже на полдороге. Возьми там сзади рубашку и разорви ее.
Адриен поднял один сапог. Почтительно провел рукой по гладкой коже. Сапоги были новыми. На них не было ни малейшей царапинки. Еще чувствовался запах клея, которым пользовался сапожник. Никогда прежде не было у него ничего настолько дорогого.
И, не обращая внимания на совет старика, он закатал грязные штаны, чтобы не испачкать мех внутри, и натянул сапоги.
Они были широковаты. Но если он намотает на ноги тряпки, будут сидеть как влитые. Постепенно воришка начинал чувствовать себя героем сказки. Все это было так не похоже на жизнь, которую он знал до сих пор. Он представил себе, что в любой миг может проснуться в переулке в Нантуре, сжимая в руках последний кусок колбасы. И все это окажется грезами.
— Это тебе понадобится. — Из рулона парусины на носу лодочник достал короткое копье с широким наконечником. — Кабанье копье. Помогает не только против диких свиней. — Впервые с тех пор, как они встретились, лодочник улыбнулся.
И Адриен засомневался, не ошибся ли он возле «Серебряного каната». Может быть, плохо смотрел?
— Спасибо, — смущенно произнес он.
Плюхнулся на палубу и стянул сапоги. Подхватил рубашку.
И, как советовал старик, разорвал ее на полоски. Тщательно обмотал ноги.
Лодочник молча наблюдал. Когда Адриен закончил, странный попутчик вложил ему в руку кабанье копье. Оружие было массивным, утяжеленным к острию. Однажды у воришки был нож. Но это… Что же ждет его в горах?
Острие копья было тщательно смазано. На стали не было ржавчины, на отполированном древке — ни пылинки. Мальчик смотрел в туман, широкими полотнищами висевший на склонах гор. Судно и старик вдруг показались ему очень родными.
— Что там, в горах?
Лодочник только пожал плечами.
— Кто знает? — Он сунул руку под плащ и протянул Адриену колбасу. — Ты наверняка проголодаешься… — Старик снова улыбнулся. — Не бойся, я не грыз.
Внезапно Адриену стало стыдно за то, что он так себя вел.
— Спасибо, — смущенно пробормотал он.
Лодочник похлопал его по плечу.
— А теперь иди! — Его голос снова зазвучал сухо и трескуче.
Адриен выбрался из баржи и побрел по мелководью к берегу. Сапоги были превосходного качества. Ни капли воды не просочилось внутрь.
Старик оттолкнул лодку на середину реки. Вскоре в тумане проглядывал только силуэт.
— Обращай внимание на львов, мальчик! И берегись волков!
Адриен сунул колбасу за веревку, которой были подпоясаны его потрепанные штаны. Теперь он мог держать кабанье копье обеими руками. Недоверчиво огляделся по сторонам.
Пока что он был один. Осторожно, стараясь не производить лишнего шума, мальчик пошлепал по прибрежной полосе.
Белесое, похожее на кости сплавное дерево отмечало максимальный уровень, на который поднималась вода. Там начинались заросли. Адриен раздвинул ветки копьем. Здесь двигаться бесшумно было невозможно. Если что-то подстерегает добычу, оно уже услышало его.
Он присел за серым валуном размером с дом. По камню тянулись размытые следы сажи. Адриен посмотрел на землю.
Когда-то здесь разводили костер. Он увидел каменный круг кострища, наполовину скрытый под корнями. На гальке лежали остатки дров. Всего в паре шагов он обнаружил еще одно кострище. Потом еще. Вскоре он отыскал целую дюжину.
В углублении в камне он наткнулся на кольцо от железной кольчуги, на металле рыжим налетом росла ржавчина, окрашивая ямку в оранжевый цвет.
Адриен поднял кольцо и потер его между пальцами. Металл под ржавчиной был черным. Время сделало его хрупким.
Мальчик положил кольцо назад. Интересно, сколько оно пролежало в углублении? Пять лет? Десять? Полстолетия? Значит, здесь когда-то стояли лагерем вооруженные люди. Может быть, это был Кабецан со своим войском? В тех историях, что слышал Адриен, речи не было о том, каким образом король попал в горы. Может быть, его корабли стояли здесь на якоре, весь его речной флот? Может, это то самое место, которое Кабецан так поспешно покинул?
У Адриена перехватило дыхание. Нужно взять себя в руки!
Ну вот, опять. У него слишком сильно развито воображение.
Что бы ни случилось, это было целую вечность назад. Может быть, воины разбили здесь лагерь, когда он еще даже не родился. И сейчас никакой опасности нет.
В смятенных чувствах он стал пробираться дальше сквозь заросли. Вскоре над кустарником закачались кроны: березы и одинокие тополя, затем дубы и буки. Легкий ветер трепал голые ветки. Туман поредел, кружевами повиснув между потемневшими от влаги стволами. Пахло прелой листвой и мокрой корой.
Адриен застыл. Какой-то чужой звук! Он прислушался. Над головой тихо шуршали ветки. Шум ветра действовал успокаивающе. Может быть, он ошибся? Мальчик нерешительно двинулся вперед. Мягкий ковер из листьев поглощал звуки шагов. Вот, опять. Тихий звон где-то слева от него.
И что теперь делать? Не обращать внимания и идти дальше?
Разумно ли это — оставлять за спиной неизвестно что? Если бы он находился в городе и пытался присмотреть дом, где можно что-нибудь стащить, то не стал бы идти на такой риск.
Адриен задержал дыхание и прислушался. Ветер приносил звук. Воришка осторожно крался от дерева к дереву. Его внимание привлекло нечто светлое, торчавшее из листвы. Мальчик опустился на колени. Кость. Похоже на ребро. Следы зубов указывали на падальщика. Наверняка ребро какого-то подохшего зверя! В лесах полно живности. Значит, должны быть и кости.
А где остальная часть трупа, не унимался внутренний голос Адриена. Голос, который он и слышать не хотел! Какие-то падальщики растащили труп. Поэтому кости разбросаны везде.
Ребро большое, прошептало его альтер эго. Дикие свиньи тоже крупные! Воришка отбросил кость прочь. Да что здесь может быть?!
Казалось, что похолодало. Ветер стих. Туман снова стал гуще. Мальчик уже не был уверен, что идет в направлении, которое указал лодочник. Этого еще не хватало! Потеряться в лесу, где водятся волки и львы!
— Продолжай в том же духе, и твои кости скоро тоже окажутся в листве. — Звук собственного голоса придал Адриену мужества. Он не будет бродить без толку, а станет искать лестницу, о которой говорил лодочник.
Воришка принялся тихо напевать. Только для того, чтобы не чувствовать себя одиноким. Его голос не может быть слышен далеко. Мягкий бриз совсем стих. Туман лениво плыл среди деревьев. Вот в листве большой полукруглый предмет.
Не нужно приглядываться. Он уже догадывался, что это…
Просто идти дальше. Деревья расступились. Начался подъем. Из листвы торчали острые валуны. Кое-где их змеями оплетали толстые корни. Деревья, которые росли здесь, похоже, не терпели рядом с собой никакой иной зелени. Их стволы были настолько толстыми, что даже если бы трое мужчин взялись за руки, то не смогли бы их обхватить. Крона уходила высоко в небо. По крайней мере так казалось Адриену, поскольку туман поглощал верхушки и он видел только ствол и нижние ветки.
Что-то резко хрустнуло под ногами. Наверняка всего лишь ветка. Не смотри вниз! Просто иди дальше.
Адриен вынул из-за пояса колбасу. Полный желудок — отличное средство против страха. Мысли станут ленивее, когда он как следует поест. А если его и настигнут волки или львы, то пусть им не достанется колбаса. Мальчик усмехнулся. Конечно, все это чушь. Но именно такая чушь подбадривала.
Широким шагом он двигался вверх по горе, переступая через валуны, балансируя на толстых корнях. Он уже не думал о том, услышит его кто-нибудь или нет. Лес — не его мир.
Почти всю свою жизнь он провел в городах. Здесь, в горах, он не мог спрятаться.
Обвал преградил ему путь. Препятствие было невысоким.
Справа и слева стена из камней терялась в тумане. Можно попытаться обойти… Или перелезть. По скале вились черные корни. Подняться будет несложно. Адриен зашвырнул копье наверх. Руки быстро отыскали опору. Подтянуться — и вот он уже на стене. Мальчик ухватился за край, но не смог удержаться. Он выругался и соскользнул. Наконец удалось вцепиться во что-то твердое. Воришка подтянулся — и увидел лапу с длинными белыми когтями.
Следы на снегу
Кадлин лежала в сугробе. Белый плащ ее спутника скрывал их обоих. Свежевыпавший снег размывал контуры. Они слились со снегом под склоненной сосной. Холод пробирал до костей. Через узкую щель королева наблюдала за тремя троллями. Обнаружили ли серокожие их следы? Или оказались здесь совершенно случайно?
Кадлин мучила судорога в правом бедре. Но женщина лежала совершенно неподвижно. Тролли переговаривались на своем, полном рычащих звуков языке. Кадлин не понимала ни слова. Волнуются?
У двух из громил были булавы, у третьего — несколько простых копий с обожженными на огне наконечниками. Вокруг бедер — полосы меха, и больше ничего из одежды. Серая кожа блестела в лучах заходящего солнца. Они натерли ее маслом. Почему они не мерзнут? Кадлин вспомнила сказку, которую когда-то рассказывал Кальф. В ней говорилось о том, что боги создали троллей из скал. И это было похоже на правду. Серая кожа напоминала гранит. А конечности гигантов были тяжелыми и массивными.
Пришли на ум слова Ламби. Нападут ли тролли на Фьордландию, если обнаружат нарушителей границы? Может ли ее вылазка стать причиной новой войны? Не глупо ли она поступает?
Тролли брели на север. Через некоторое время они скрылись за гребнем холма. У Кадлин начали стучать зубы. Слишком долго лежала она в снегу. Сквозь швы ее камзола просочилась вода. Она хотела встать, но спутник крепко схватил ее и удержал.
— Подожди, — прошептал он ей на ухо.
В его голосе слышался странный акцент. Родным языком для него был эльфийский, и каждое срывавшееся с губ фьордландское слово звучало с приятным мелодичным переливом.
— Я замерзну, — прошипела она.
— Не замерзнешь. Иначе ты просто уснула бы у меня на руках, вместо того чтобы причитать.
Она сжала губы. Причитать! Такого ей еще никто не говорил. Слишком много о себе мнит этот негодяй. Причитать! Может быть, она немного вспыльчива. Похоже она унаследовала горячую дедову кровь. Равно как и его рыжие волосы. Но причитать?.. Здесь же чертовски холодно! Она проглотила готовый сорваться с языка ответ. Путники молча лежали в снегу, наблюдая, как солнце медленно садится за горы.
Наконец он отбросил плащ. Ткань стала жесткой, как доска.
Ее сводный брат поднялся легко и проворно. Можно было подумать, что он лежал в теплой постели. Ей же пришлось подняться сначала на четвереньки. Все тело болело. С новой силой начала крутить мышцы судорога. Кадлин сжала кулаки.
Нельзя подавать виду. Мелвин был старше всего на пару лет.
По нему и не скажешь. Лицо полуэльфа было узким, с тонкими чертами, и тем не менее было в нем что-то дикое и жутковатое. Растрепанные светло-русые волосы он связал сзади ремешком. Если судить по ушам, он был из ее расы. Они были закругленными, а не длинными и заостренными, как у эльфов или кобольдов. Однако глаза выдавали, что брат может быть кем угодно, но только не человеком. Глаза были холодного синего цвета. Радужку окружал узкий черный ободок. Волчьи глаза. Точно такие же, как у его матери, Сильвины, мауравани, которая так часто навещала Кадлин и ее сестру в горах. Тогда, в те золотые деньки, когда Асла и Кальф еще были живы, а она считала их обоих своими родителями.
— Можешь идти дальше?
Голос Мелвина звучал несколько обеспокоенно, что заставило Кадлин умерить гнев. Ее дикий брат! Одежды на нем было почти так же мало, как и на троллях. Вместо брюк длинная набедренная повязка из красной ткани, которую, казалось, никогда не стирали. Лоснящиеся потертые сапоги были единственным свидетельством того, что полуэльф признает наличие мороза. Грязная кожаная охотничья рубаха завершала наряд. Хорошо, что он заявился к ней ночью. Один его вид вызвал бы бесконечные пересуды в Фирнстайне. Впрочем, было в Мелвине что-то такое, от чего таяли женские сердца.
Его дерзкая улыбка, жутковатые волчьи глаза. А еще запах.
Он принес в ее хижину запах зимнего леса. От него немного пахло еще и птицами.
Казалось, кроме охотничьего ножа, висевшего на поясе, у Мелвина не было оружия. Но Кадлин знала, что скрывается под рубахой. Его предплечья кажутся такими неестественно толстыми… В полуэльфе было что-то от животного. Если бы не волчьи глаза, он все равно напоминал бы хищника.
— Ты не мерзнешь?
Вот опять она, эта дерзкая улыбка.
— Мерзну, если действительно холодно, как у меня на родине. Здесь для меня словно теплый весенний денек.
Проклятый зазнайка, подумала она. Невозможно, чтобы холод не причинял ему неудобств. Или его защищает заклинание?
Она подхватила лук, отряхнула снег с одежды. Нужно двигаться, тогда снова станет тепло! Вечером ей будет нужен костер, чтобы просушить одежду. Иначе холод убьет ее. Но до захода солнца она потерпит.
— Давай пойдем туда. — Он указал в направлении, откуда пришли тролли.
Она вздохнула.
— Так мы же вернемся! Зачем?
Вместо ответа он просто пошел вперед. Кадлин завидовала его легкому шагу. Он ни разу не провалился в снег. Она же, несмотря на все предосторожности, оставляла четкие следы.
Иногда он возвращался и стирал ее отпечатки. В этом он тоже был мастером! Рядом с ним она казалась себе беспомощной девочкой. А ведь королева была опытной охотницей. Но она — не эльфийка…
Солнце скрылось, однако отсветов зари хватало, чтобы разглядеть, откуда пришли тролли. Примерно в сотне шагов позади них на просторном снежном покрывале лежал мертвый олень. А ведь они находились высоко в горах. Сюда не забредают олени. По крайней мере зимой.
Мелвин брел по следу троллей, а Кадлин двигалась за ним.
Вокруг трупа снег был красным от крови. Но что-то было не так. Королеву охватило странное чувство.
Тело оленя было переломано. Большая часть внутренностей отсутствовала. Из задних ног были вырваны куски мяса. Это был крепкий самец. Не старый и хилый зверь, который обычно становится добычей…
Что он делал здесь, наверху? Кадлин смотрела на следы троллей. Они оставляли в снегу глубокие борозды.
— Ты видишь это? — негромко спросил Мелвин.
Горло сжалось. Она не могла вымолвить ни слова. Только кивнула. Следов оленя не было. Казалось, он появился из ниоткуда.
Ее сводный брат посмотрел на темное небо. На ветру плясали снежинки.
Кадлин попыталась прочесть следы троллей. Они не прикоснулись к мертвому оленю.
— Он испугал их, — сказал Мелвин.
«Меня он тоже пугает», — подумала женщина. Но промолчала. Взглянула в вышину. Ответ находится там? Внутри нее что-то зашевелилось. Она испуганно схватилась за живот.
Почувствовала шевеление. Пинок? Это было впервые… Как же долго она этого ждала. Прислушивалась к себе, боролась со страхом. И именно сейчас ребенок зашевелился.
— Все в порядке?
Кадлин кивнула. Мелвину она ничего не говорила о беременности. Она была одержима идеей вернуть Альфадаса…
Отца, которого судьба надолго отняла у нее. У нее должно получиться. Королева решительно посмотрела на север.
— Идем!
Она не хотела знать, как умер олень. Не хотела думать о том, что кроме троллей может таиться в горах. Кадлин сложила руки на животе и стала пробираться по снегу, больше не оборачиваясь на труп.
Следопыт
Сканга разглядывала комочек, который обнаружила на полу.
Палец руки или ноги? В любом случае — принадлежит кобольду. Она принюхалась и подумала, что слишком давно ничего не ела. Ее одолевал страх, последнее сильное чувство, пронизавшее бывшего владельца этой части тела. Страх пронизывал весь зал. Он был в крови, пропитавшей деревянные половицы. Какая бойня! К сожалению, трупы уже убрали, но кровь не смыли. Троллиха чувствовала это всеми клетками своего тела, несмотря на то что не могла видеть. Комната совета превратилась в место ужаса. И там был не только ужас убитых. Страх тех, кто пришел позже и увидел кровавую баню, навечно изменил ауру этого зала. Любой, кто войдет сюда в будущем, ощутит беспокойство, даже если не будет знать страшной истории. Возможно, самым разумным будет сжечь дом.
— Кровь забрызгала даже потолок, — прошептала ей на ухо Бирга.
В голосе ученицы сквозило почтение. Молодой шаманке нравилось допрашивать пленных, и при этом она нисколько не церемонилась. Особенно если ее жертвами становились эльфы. Нужно было сотворить нечто особенное, чтобы произвести на нее впечатление.
— Сколько их было? — Сканга запрокинула голову. Следы крови на потолке были выражены недостаточно четко. Она не чувствовала их.
— Всего двое, — произнес Мадра, выживший тролль. Вообще-то он тоже должен был лежать среди мертвецов. То, что Гхаруб послал его с идиотским поручением к внешнему посту стражей за городом, спасло ему жизнь.
— Как тебе это в голову пришло? — набросилась на него Бирга. — Такого не смог бы сделать даже Олловейн.
— Кровавые следы сапог. Они сильно отличаются от следов троллей и кобольдов. У них разная величина ног. Самочка двигалась с ловкостью танцора. Ее спутник был более неуклюж…
Сканга услышала, как заскрипели половицы. Мадра ходил туда-сюда, и даже ни на что не годная Бирга не отваживалась мешать ему. Наконец он снова замер.
— Поначалу воин колебался. Но потом он уже ни в чем не уступал самочке.
— Почем ты знаешь, что это были воин и самочка?
— Я просто предполагаю. Оба пленных эльфа вырвались из темницы. Эльф и эльфийка. Самочку звали Нандалее. Воин, как мне помнится, имя не называл. Отпечатки сапог подходят.
Самочка была маленькой и хрупкой. У одного из убийц очень узкие сапоги.
Сканга нащупала камень альвов, скрытый среди амулетов.
Гладкая поверхность успокаивала. Волшебство в этой комнате не использовали. Эльфам не понадобилась магия, для того чтобы победить.
— Опиши самочку, Мадра.
Тролльский солдат умел наблюдать. Он помнил даже запах эльфийки. Скоро Сканге стало понятно, на кого напал на улице у реки глупый кобольд. Чего шаманка не могла взять в толк, так это зачем Эмерелль сыграла в такую странную игру.
Зачем она позволила размозжить себе руку? Она могла в любой момент разметать всех стражников. Что это, начало новой войны за трон Альвенмарка? Казалось, королева испытывала облегчение, покидая замок Эльфийский Свет. Неужели так быстро изменила мнение? Или это просто прихоть Эмерелль?
Сканга так давно сражалась с эльфами, но каждый раз, когда ей казалось, что она наконец поняла, что происходит в их хрупких маленьких головах, остроухие снова ухитрялись удивить ее. Они намного превосходили по жестокости все народы Альвенмарка, хотя очень редко проявляли эту склонность с таким размахом, как здесь, в этой комнате.
Негромкое покашливание оторвало Скангу от размышлений.
— Сестра Сканга? Если бы ты уделила мне мгновение твоего драгоценного внимания, я был бы рад указать тебе коечто, что, как мне думается, затрагивает интересы народа.
Сканга обернулась. Никодемус Глопс имел привычку останавливаться вплотную за ее спиной, и, если бы она выпустила ветры, он бы задохнулся. Лутин был лизоблюдом и подхалимом. Она терпеть его не могла, но знала, что он еще пригодится. Шаманку раздражала даже его напыщенная манера выражаться. Чего стоит язык, если его используют для сокрытия своих истинных мыслей?! А эти мерзкие обычаи кобольдов вроде Элийи Глопса называть всех братьями и сестрами…
Как может кобольд, едва достающий ей до колена, осмеливаться называть ее сестрой? Красношапочники вовсе с ума посходили. Всем рассказывают, что дети Альвенмарка равны.
Какая чушь!
— Чего ты хочешь?
— Наверняка очень важно читать следы на полу… Искусство, в котором я, к сожалению, совершенно неопытен, словно дитя, но я подумал, что, возможно, будет нелишним указать на то, что на стене кое-что написано кровью. Не очень аккуратно… Может быть, для того чтобы написать это, использовалась отрубленная рука или нечто в этом роде. Из-за кровавых брызг легко пропустить…
Сканга поняла, что лутин насмехается над ней. Он был единственным в комнате, кто умел читать. И сознавал это, хоть и пытался скрыть насмешку за льстивыми словами.
— Что там написано?
— Кто правит с мечом, от меча и падет. По-эльфийски звучит поэтичнее, чем в переводе.
Сканга внимательно посмотрела на Глопса. В его ауре не было цвета страха. Так самоуверен или так глуп, что думает, будто может безнаказанно злить ее? Лу гины отличались от остальных народов Альвенмарка. Они были неутомимыми путешественниками. Никому не нравилось, если они задерживались надолго. Даже среди кобольдов они считались лжецами и ворами. Сканга воспринимала лутина, как и всех остальных живых существ, только как размытую тень, окруженную аурой мягко пульсирующего света. По цветам ауры она могла прочесть настроение. Что касалось чувств окружающих, она была увереннее любого зрячего.
Даже тончайшие изменения в настроении были отчетливо видны.
Чем дольше она смотрела на Никодемуса, тем отчетливее виднелся синий. Значит, он все же уязвим для страха.
— Как ты думаешь, что хотели эльфы нам этим сказать?
В просторной комнате воцарилась мертвая тишина. В воздухе висел тяжелый затхлый запах пролитой много дней назад крови. Было холодно. В ауре лутина синий цвет продолжал набирать силу. Сканга чувствовала запах его пота.
— Элийя говорит, что старые властители никогда не смирятся с тем, что народ прогнал их из дворцов. Все, что происходило до сих пор, было легким ветерком. И мы должны призвать бурю, которая навеки сметет их. Бурю, которая оставит братский народ…
— Довольно! Я не хочу знать, что думает твой брат. У тебя есть свое мнение?
— Я думаю, что это поступок контрреволюционеров. Они хотят потрясти основы нашего правления прежде, чем оно закрепится. Они хотят показать, что они все еще здесь, несмотря на то что теперь на эльфийских тронах сидят тролли и кобольды. Мы должны погасить это пламя, прежде чем оно превратится в пожар, с которым мы не сможем справиться.
Шаманке по-прежнему казалось, что за Никодемусом слышит голос Элийи. Но когда Никодемус в произвольном порядке повторял отрывки из волнующих речей своего брата, казалось, что смотришь на голый скелет. Плоти не было. Никодемус не обладал тем жутким даром, который привел Элийю под сень трона.
Сканга задумчиво почесала нос. Слушать лутина — все равно что гадать по костям. Нужно было найти узор в путанице. Истину, которая скрывалась за фразами. Сканга не думала, что Эмерелль хочет вернуть трон. Не так быстро. Просто хочет посеять беспокойство?
— Как думаешь, куда бежали эльфы?
От приветливого тона страх в ауре Никодемуса померк.
Большинству его сородичей нравилось слушать собственную болтовню.
— Она эльфийка. Она хитра. Она подумает, что мы не поверим, будто она совершила прямолинейный и очевидный поступок. И поскольку она знает это, то будет чувствовать себя в полной безопасности, все же поступив именно так.
Легче всего было бы воспользоваться отдаленной звездой альвов. А поскольку она дерзка, то кроме того…
Сканга откашлялась. Слушать лутина более нескольких мгновений означало заработать головную боль.
— Значит, ты думаешь, что знаешь, куда она бежала?
— Нет, нет. Этого я не говорил. Я не знаю, куда она пошла, но думаю, что знаю, по какой дороге. Очень красиво…
— Значит, ты вместе с Мадрой отправишься в путь и поищешь эльфов. Когда найдете, будете следить. Незаметно.
— Как я должен незаметно следить за ними, имея рядом тролля, в котором больше трех шагов росту?
— Считай это сложной задачей, — раздраженно бросила Сканга. — И еще. Не смей злить Мадру. Он кажется очень спокойным, но я слышала, что однажды он вывернул лапы черному медведю, потому что тот нассал на куст с ягодами, которыми лакомился воин.
По ауре лутина пробежала волна грязно-коричневого цвета. Очевидно, он решил считать слова Сканги шуткой! Он посмотрел на Мадру. И его охватили сомнения.
— Разумно ли посылать его? — прошептала ей на ухо Бирга. — Я думаю, Элийя не обрадуется, если с его братом что-то случится. А Элийя пользуется большим влиянием среди кобольдов.
— Пусть мамонт думает, у него голова побольше твоей!
Сканга хотела, чтобы с Никодемусом что-то случилось! Если лутину удастся отыскать Эмерелль, то он наверняка не станет сидеть тихо. А если эльфийка позволит себе что-то с ним сделать, Элийя Глопс станет ее врагом. А он, в отличие от брата, представляет серьезную угрозу!
Шаманка ощупала амулеты. Потребовалось некоторое время, чтобы она отыскала кость ламассу с резьбой. Сканга вложила ее Мадре в руку.
— Если найдете эльфов или если тебе покажется, что предстоит такая же бойня, как в Фейланвике, брось эту кость. Она найдет путь ко мне и укажет путь к вам.
Мадра принял кость кончиками пальцев. Очевидно, магия вселяла в него ужас. В то же время его аура засияла ровным желтым цветом. Он был охотником и был уверен, что справится с заданием. Сканга на миг задумалась, не лучше ли сказать ему, на кого он охотится. Нет, это только смутит его.
Она широким жестом обвела комнату.
— Если вы найдете эльфов, ничего не делайте, просто наблюдайте. Не пытайтесь поймать их. Вы оба знаете, на что они способны.
Сожжённая земля
Яркий свет… А затем жара, от которой у Фальраха перехватило дух. Моргая, он огляделся. Краем глаза отметил, как сияющая пульсирующая дута, через которую они попали в чужой мир, опала. Перед ними простиралась мягко убегающая к горизонту равнина: унылая, сожженная солнцем земля.
В красноватой гальке торчали одинокие валуны. Глубокие борозды высохших ручьев прорезали равнину на большом расстоянии друг от друга. Единственной растительностью были скрюченные маленькие кусты почти без листьев и бурая, сожженная солнцем трава.
Воздух дрожал от зноя. Вдалеке он походил на расплавленное стекло, текущее над скалами.
Фальрах снял плащ, затем подбитую мехом коричневую жилетку. Он ненавидел холод Земель Ветров, но то, что творилось здесь, ничуточки не лучше. На лбу у него уже выступил пот. Он снова почувствовал себя пленником тела Олловейна, беспомощного, словно ребенок, перед силами природы.
— Где мы?
Эмерелль была меланхолична. Она поглядела на горизонт, и эльфу показалось, что она видит что-то, скрытое от его глаз.
— Раньше, когда еще правили драконы, эта местность называлась Байнне Тир. Молочная земля. Чудесная зеленая равнина. Здесь жили эльфы и пегасы.
Фальрах провел рукой по мокрому от пота лбу.
— Почему мы здесь? Мы могли отправиться куда угодно…
Почему обязательно пустыня?
— Здесь очень мало звезд альвов. Они находятся на расстоянии сотен миль друг от друга. Сюда не забредают путешественники. Нет городов. Нет эльфов и троллей. Здесь нас никто не отыщет. Здесь мы обретем мир. Для нас это лучше Снайвамарка и Сердца Страны. Если мы захотим, то будем только мы, Фальрах. Настало время начать все сначала. — Слова ее сопровождала многообещающая улыбка.
Он слышал, что многие называли Эмерелль Тысячеликой Королевой. Может ли он надеяться, что ее любовь к нему не совсем угасла? Может ли она забыть целую эпоху, оставить позади Олловейна? Он медленно огляделся вокруг в поисках места, где можно скрыться от жары. На востоке на горизонте виднелись горы.
В глаза бросилось яркое пятно. Один из валунов, находившийся на расстоянии около тридцати шагов от них, был раскрашен. Облупившиеся белая и ярко-красная краски украшали камень. Посреди печального пейзажа яркие цвета привлекали.
Фальрах направился к скале. Позади он слышал шаги Эмерелль.
На камне были изображены странные символы. Круги с крестами, кривые руны, подобных которым он не видел никогда.
Между ними белые и красные фигуры, которые танцевали, работали в поле или отправлялись на охоту за драконами.
Фальрах тяжело вздохнул. Драконы! Ясно было одно: этому рисунку не много столетий и совсем недавно кто-то был здесь, потому что у подножия валуна стояли плетеные миски с початками кукурузы и с полдюжиной бледно-оранжевых тыкв-горлянок. У него возникло ощущение, что на коже снова всепоглощающий огонь, лишивший его жизни. Драконы!
Неужели это проклятие до сих пор не побеждено?
К нему подошла Эмерелль. Она мягко взяла его за руку.
— Это кобольды. Они охотятся на ящериц в горах. Вообще здесь очень мало дичи.
Неужели она может читать его мысли по лицу?
— Большие ящерицы… — Он произнес это медленно и протяжно. Драконов тоже можно назвать большими ящерицами!
— Нам поискать другое место?
Фальрах готов был обругать себя. Чудесно, теперь она считает его трусом!
— Как тебе пришло в голову, что я испугаюсь парочки ящериц? — Его голос должен был звучать легко и непринужденно.
Что ж, у него совершенно не получилось…
— Ты мой рыцарь, Фальрах. Я думаю, что твоей душе предназначено спасти меня. Ты не однажды доказал это. Это твоя судьба. Твое мужество вне всяких сомнений. Равно как и твоя любовь! — Она сжала его руку немного крепче.
Теперь она должна была поцеловать его. Или он ее… Но он не мог, больше не мог этого сделать. Они уже не вместе.
Но, может быть, не все еще потеряно. Она хочет начать сначала. Его взгляд скользнул по пустыне. Здесь им ничто не помешает.
Он опустился перед ней на колени.
— Позволь мне быть твоим рыцарем, каким был Олловейн.
— Олловейн мертв, — серьезно произнесла она. — Ты Фальрах, мой полководец в безнадежной борьбе, и рыцарь, отдавший свою жизнь из любви ко мне. Давай снова отыщем эту любовь и забудем обо всем, что произошло. — Она наклонилась и робко поцеловала его в лоб. Словно юная девушка…
Он закрыл глаза. Давящая жара и скудная земля были забыты.
Слишком быстро пролетел этот миг. Эмерелль опустилась на колени. Но уже не смотрела на него. Она отодвинула миски с початками кукурузы. Между ними, закопанное в гальку, что-то белело. «Кость», — подумал Фальрах. Королева вытащила предмет. В руке она держала слегка загнутый клык длиной с кинжал. Драконий клык!
— Кобольды чувствуют магию этого места, — сказала Эмерелль. — Зуб ничего не значит! Он очень стар.
Она говорила слишком поспешно. Эльф снова посмотрел на изображения ящериц. Кому были принесены жертвенные дары? Похоже, они здесь не очень давно.
Звон на ветру
Ужас длился всего мгновение. Мощная лапа с белыми когтями принадлежала статуе. «Лев», — предположил Адриен. Не то чтобы ему уже доводилось видеть такую зверюгу, но статуи львов мальчику встречались, хоть и не должен был он их видеть. Мальчик запрокинул голову. В гриве рос мох. На белом камне, из которого был вытесан лев, виднелись потоки грязи.
Рот бестии был открыт. Внутри свила гнездо птица. Большинство клыков мраморного чудовища были сломаны. Спина льва тоже была изуродована, как будто там что-то отбили и решили не стараться сгладить каменную рану.
Адриен нагнулся за кабаньим копьем. Какое расточительство — ставить такую роскошную статую посреди леса. Она хорошо смотрелась бы на Сенном рынке Нантура. Наверняка многие путешественники пришли бы полюбоваться крупнейшим львом Фаргона.
Мальчик постучал древком копья по когтистой лапе.
— Всего хорошего, старик. Не буду тебе мешать нести стражу.
Здесь лесной грунт был на удивление ровным, если не считать корней. Адриен остановился. С корнями что-то было не так! Там, внизу, они переплетались. А здесь казались упорядоченными. А еще они были другого цвета. Светлее. Серебристо-серые, с вкраплениями мха. Казалось, корни устремляются к какой-то точке впереди в тумане.
Воришка крепче обхватил кабанье копье. Снова этот звон.
Совсем близко. Звук показался ему знакомым. Он слышал его еще в городе. Что там?
От легкого дуновения ветра туман заплясал спиралями над корнями. Наконец любопытство победило. А потом Адриен догадался. Так звенят цепи. Цепи на вывесках в городе. Или цепь на помосте у рыбного рынка, на которую вешают большую железную клетку со страшными шипами. Шипами, которые не позволяют сесть или даже поставить ногу на прутья.
Бедняга в клетке пытается хвататься за прутья над головой или по сторонам… Некоторые приговоренные выдерживают довольно долго.
Интересно, кто принес в лес цепи? Может быть, это часть подъемного механизма воинов Кабецана? Может быть, там, в тумане, застыл еще один каменный лев? Такой, у которого не сломаны зубы и которого королю захотелось иметь у себя во дворце?
Адриен заметил под толстыми корнями множество мелких нор. Мыши! От того, что в таком странном месте орудует целая колония мышей, словно в зернохранилище, стало легче.
Мыши осторожны. Если бы здесь было опасно, не было бы мышиных нор!
Ветер коснулся лица мальчика. Теперь звон раздавался прямо над ним. Он запрокинул голову. В дымке тяжело было оценить расстояние. На земле Адриен видел на восемь-десять шагов вперед. Может быть, туман над головой гуще?
Вот опять он. Этот звон.
Мальчик почувствовал себя обманутым. Что, черт побери, там, в вышине? Он заметил, что немного впереди узел корней чем-то выкрашен. Оранжевое пятно портило матовое серебро коры. Ржавчина! Мальчик снова посмотрел наверх. Интересно, над ним есть ветки? Зачем вешать цепь так высоко? Наверное, это не подъемный механизм. Он огляделся по сторонам.
Нет, здесь нет ничего, что можно было бы поднять. Только лесной грунт и корни.
От легкого порыва ветра закрутились призрачные полосы тумана. Над головой раздался звон, словно чужие голоса в этом белом ничто пытались сообщить ему что-то важное.
От глухого звука Адриен испуганно обернулся. Всего лишь в трех шагах от него на землю упало нечто. Бесформенный коричневато-зеленый комок.
Он хотел было броситься наутек, наугад в туман, однако страх и любопытство удержали его на месте. Мальчик осторожно приблизился к комку. Это был перекошенный сапог, покрытый мхом и светло-зелеными лишайниками. Как сапог может упасть с неба?
Он поднял сапог и тут же отбросил его. В голенище торчала пожелтевшая от времени кость!
Адриен в ужасе отпрянул. Куда он попал? Может, все это эльфийское колдовство? Может, в тумане он заблудился и забрел в их мир? Он слышал много историй об эльфах и под защитой городских стен всегда считал их глупыми бабскими сказками. Но здесь, в одиночестве, в глуши, все предстало в новом свете. Разве не рассказывали историю о том, как остроухие привязали святого к дереву, пытали и наконец сожгли?
Ветер свежел и наконец разорвал полосы тумана. Перед Адриеном возвышалось дерево. Ствол был мощным, словно башня. Корни бежали к этому дереву. Оно царило на поляне.
Под его тенью не росла больше никакая зелень.
Время сильно потрепало колосса. Его серебристо-серая кора была покрыта шрамами. На месте обломанных веток зияли глубокие дупла, окруженные выпуклыми наростами, в древесину въелась гниль, внутри бледным светом светились кости.
Скелеты были пригвождены деревянными кольями. Адриен прикинул, что жертв было, пожалуй, более дюжины. И единственное, что успокаивало: совершенно очевидно, все они были мертвы уже очень давно.
Теперь мальчик видел ветви в тумане над собой, толстые, словно стволы самых старых деревьев, которые росли неподалеку от берега. Серебристо-зеленые листья с белой изнанкой бесшумно колыхались на ветру. Дерево было немо. Ветер не мог заставить эти листья шелестеть. Только тяжелые ржавые железные цепи, свисавшие с некоторых ветвей, негромко звенели. На них тоже висели трупы. Повсюду виднелись щиты с белой бычьей головой на красном фоне. Попадались и другие гербы, но щиты с бычьей головой встречались чаще всего, и это был единственный знакомый Адриену герб. Такая символика была у воинов короля Кабецана. Итак, история о попытке украсть колонны для дворца оказалась правдивой! Иначе зачем солдатам тащиться в такую глушь?
Воришка обошел дерево по широкой дуге. Он помнил слова лодочника. Нужно поспешить, если он хочет найти брата Жюля до наступления темноты.
Мальчика сопровождал звон цепей. Ему казалось, что дерево наблюдает за ним. Может быть, из-за этого жуткого украшения? Или все дело в величине? Дерево пугало. Он был готов к тому, что бугристые рты вдруг откроются и выплюнут мертвых воинов, чтобы те напали на путника и забрали к себе…
Или что из тумана выйдет эльф, чтобы заманить его в зачарованный другой мир…
Внезапно грунт под ногами стал тверже. Адриен не отважился посмотреть вниз. Буйная фантазия и без того подсовывала ему ужаснейшие картины.
Мальчик знал, что жуткое дерево еще долго будет преследовать его в кошмарах. Не нужны ему другие страшные видения!
Несмотря на все старания не смотреть под ноги, он не мог не заметить, что в том направлении, куда он шел, корней не было. Они сворачивали, искали другие пути, как будто что-то под листвой пугало их.
Что может напугать дерево?
Адриен ускорил шаг. Грунт становился все тверже. Может, просто скалы, подумал он, но в зачарованном лесу в это верилось с трудом. Грунт под ногами был слишком ровным.
Звенящий голос дерева шептал в тумане у него над головой.
Хотел поведать тайну?.. Предупредить?..
Безумие какое-то! Воришка сорвался с места и побежал.
В тумане обозначились белые силуэты. Два сидящих льва величиной с речные ворота Нантура. У одного не хватало половины головы и большей части левого плеча. Второй был цел.
Тремя глазами смотрели на него изваяния. Он так смотрел бы на мышь. Между каменными охранниками пролегала широкая дорога, ведущая вверх, в горы. На спине одного из львов мальчик заметил большие сложенные крылья. Какая глупость!
Кто и когда слышал о летающих львах?! Адриен задумчиво разглядывал странных сказочных животных.
Что там говорил лодочник? «Обращай внимание на львов».
Может быть, они отмечают путь, по которому нужно идти?
Как бы там ни было, воришке показалось, что они внушают больше доверия, чем дерево. Львы гордые и благородные животные! И они едят людей, напомнил ему внутренний голос.
— Дерево за моей спиной тоже, — прошептал Адриен, а затем зашагал по дороге.
Она была выложена из больших белых каменных плит. Она была старой, словно сами горы. Ветер и непогода оставили на ней свои следы. Некоторые плиты были вырваны или слегка сдвинуты. В щелях рос мох.
Скоро показалась лестница, взбиравшаяся на отвесный коричневый склон. Ступени были более десяти шагов в ширину. Здесь могла пройти целая армия. Плечом к плечу, рука об руку.
Что-то было не так с этими ступенями. Чем дальше Адриен карабкался, тем отчетливее понимал это. Они были высоковаты для того, чтобы по ним удобно было подниматься. Как в детстве, когда лестницы были вызовом…
Чем сильнее болели у мальчика ноги, тем настойчивее проникала в его сознание мысль: ступени созданы не для людей.
Эльфы глупы
Никодемусу не нравился спутник. Доводилось лутину встречать рогатых ящериц, с которыми было приятнее поговорить, чем с этим троллем. Недовольно и молчаливо топал великан по глубокому снегу. Они находились в пути уже несколько дней. Никодемус гордился, что его выбрала известная тролльская шаманка. Она доверила ему миссию остановить самых подлых убийц, которых когда-либо видел Альвенмарк. Врагов народа, хуже которых трудно себе представить. Ведь все свидетели процесса против этой парочки нашли смерть.
Лутин оглянулся через плечо и посмотрел на тролля. Очевидно, Мадра присутствовал в начале процесса, но он словно язык проглотил. Никодемусу было очень любопытно, в чем обвиняли эльфов. Что же натворили преступники, из-за чего все свидетели процесса должны были умереть и унести в могилу истину о злодеяниях тех эльфов?
Прежде чем покинуть Фейланвик, Никодемус написал Элийе письмо, в котором рассказывал о случившемся. Несмотря на то что трон в замке Эльфийский Свет завоеван, битва за Альвенмарк еще не выиграна. Бойня в Фейланвике
должна открыть глаза многим колеблющимся. Слишком очевидно раскрылась сущность эльфов. Брат сумеет правильно воспользоваться информацией!
Хотя Никодемус испытывал огромное уважение к шаманке, доверять письмо Сканге он не хотел. В некоторых вопросах тролли ведут себя как самые настоящие варвары! Даже их предводители неграмотные. Если бы его не было в зале суда, то, возможно, никто не заметил бы написанную на стене угрозу. От таких союзников, к сожалению, можно ожидать чего угодно, например что они подотрут себе задницу письмом.
Что ж, такова диалектика революции. Воины духа никогда не побеждали без воинов кулака. А во всем Альвенмарке не найдется кулаков массивнее тролльских.
Сквозь снежное покрывало Никодемус чувствовал пульсирующую силу тропы альвов. Ощущал он и магию близкой звезды: хвост начинал зудеть, волоски на нем вставали дыбом.
Впечатление лутин производил не очень мужественное, но в присутствии тролля ему на это было наплевать.
Сканга послала охотников за головами, следопытов и других лутинов на поиски сбежавших эльфов. Но его она спустила с поводка первым. Пусть большой палец ноги его телохранителя Мадры крупнее его собственного кулака, но он, Никодемус Глопс, всем покажет. Он герой и всегда это знал. К сожалению, сражения в Землях Ветров предоставили ему мало возможностей доказать это. Но теперь настал его звездный час!
Они брели к невысокому холму. Стоял погожий солнечный денек. Свет ослепительно-ярко преломлялся на свежевыпавшем снегу. Небо раскинулось над ними безупречно синим шатром. Вдалеке белело несколько одиноких облачков.
У подножия холма находилась звезда альвов. Никодемус отчетливо улавливал магию этого места, несмотря на то что звезда была низшей. Здесь пересекалось четыре пути. Никто не утруждал себя тем, чтобы обозначить звезду. Тот, кто отправлялся в окрестности Фейланвика, использовал одну из двух крупных звезд.
— Сюда бежали убийцы, — убежденно заявил Никодемус.
Спутник посмотрел на него. Интересно, о чем он думает?
Лицо серокожего оставалось неподвижным. Тролли!
— Твой хвост выглядит странно. Ты не болен?
Нет, ну просто зла не хватает!
— Какое тебе дело до моего хвоста?! Я сказал, эльфы ушли сюда! — Лутин топнул ногой в месте, где пересекались четыре тропы альвов, хоть для тролля, который не обладал ни малейшим чутьем магии, там не было ничего примечательного. — Это здесь!
— Почему?
— Потому что это нелогично, Мадра!
Тролль наморщил лоб. При этом он обнажил зубы, что производило очень внушительное впечатление.
— Что?
— Это глупо, Мадра. Нелогично — это почти то же самое, что глупо.
— Думаешь, эльфы глупы. — Голос тролля звучал так, словно кто-то перекатывал валуны.
— Нет, они очень хитры. Ты посмотри, они рассчитывают, что мы предположим, будто они выбрали этот путь. И тогда пойдем через крупную звезду альвов. А поскольку они уверены, что мы придем именно к таким выводам, то пойдем мы все же через эту звезду.
Мадра не вымолвил ни слова, но по его взгляду было вполне понятно, о чем он думает.
— Возвращайся к Сканге, раз не веришь. Я знаю, как мыслят эльфы. Я изучал их много лет. Я знаю их!
Никодемус опустился на колени в снег. Приятно было ощущать холод. У него слишком горячая кровь. Нужно взять себя в руки. Когда он коснется силы троп альвов, ошибки быть не должно. Только не теперь! Он задержал дыхание, а затем постепенно стал выдыхать. А потом открылся силе магии. Несмотря на то что глаза его были закрыты, он видел тропы альвов.
Самоуверенно и гордо произнес он слова силы, которым его когда-то научил мастер Громьян. Хоть старик никогда и не говорил этого, Никодемус знал, что Громьян очень гордится им. Он был его лучшим учеником. После Элийи, конечно…
Из снега поднялась дуга света. Лутин поднялся, отряхнул одежду. Мадра мрачно пялился на него. Или, быть может, тролль боится? Ну, хоть зубы не скалит, и то хорошо.
— Идем, — сказал Никодемус и подошел вплотную к магическим вратам.
Тролль не шевелился.
— Они ушли сюда! Чем дольше мы будем ждать, тем больше будет расстояние. Мне не хотелось бы говорить Сканге о том, что ты медлил. Но ведь ты же знаешь, от нее ничего не скроешь.
Лучше бы он этого не произносил. Мадра оскалился.
— Откуда ты знаешь, что они были здесь?
Ну как это объяснить? Чувство такое. А на его чувства чаще всего можно положиться. Впрочем, другое чувство предостерегало против столь открытого заявления об этом троллю.
— Тропа выглядит так, как будто ее использовали. Ты не видишь?
Тролль поглядел на дугу теплого золотистого цвета.
— Нет там ничего.
— Ты не видишь ничего, потому что тропы магии тебе неведомы. Наверное, ты и врат не видел, пока я тебе их не открыл.
Снова эта пугающая ухмылка, обнажавшая много, слишком много слишком острых зубов.
— Если ты обманешь меня, кобольд, я вырву твою правую руку и позабочусь о том, чтобы ты не умер от раны.
Все существо Мадры буквально вопило о том, что его слова — не пустой звук. Конечно, нельзя увидеть, ступал кто-то на тропу или нет. Но лутин чувствовал, что эти ворота недавно открывали. Почувствует он и то, где сошли с тропы альвов… Если выберет правильную. Как бы там ни было, их пересекается четыре. А значит, направлений, в которых могли пойти эльфы, восемь.
Никодемус поразмыслил о словах тролля. Зачем Сканга дала ему в попутчики этого молчаливого любителя выдергивать конечности? Неужели это лучшее из того, что произвело на свет племя троллей? Проклятый мерзавец. Может быть, он потеряется на тропах альвов. Довольно одного шага в сторону… Тот, кто падает в Ничто, пропадает бесследно. Лутин знал, что подстерегает добычу во мраке.
Он нерешительно ступил на тропу альвов. Услышал, как заскрипел снег за его спиной. Значит, тролль все же следует за ним. Но это полулиса не успокоило. Нужно собраться с мыслями. Одна маленькая ошибка — и он встретится со своими правнуками, когда вернется в замок Эльфийский Свет. Проклятый тролль! Как он может отыскать правильный путь, если постоянно думает о том, каково это — когда тебе вырывают руку?!
Неверный путь
Широкая лестница вела Адриена выше и выше в горы. Ноги болели. Казалось, икры горят огнем. Но он не останавливался.
В спину дышал страх. Ночью ему ни в коем случае не хотелось остаться одному. Но Каменного леса он до сих пор не обнаружил. А сумерки уже не за горами!
Одежду трепал ледяной ветер. Туман давно рассеялся.
Оглядываясь назад, воришка иногда видел далеко под собой реку. Подобно серебристой ленте вилась она среди гор. Когдато он боялся этой реки, и сейчас это казалось мальчику глупостью.
Адриен отвернулся и взобрался на следующие ступени. Он давно уже съел колбасу и выпил остатки воды. Но не голод и жажда мучили его в первую очередь, а усталость. Воришке казалось, что он не осилит и десяти ступеней. Он нашел посох, на который теперь опирался. Но это перестало помогать, и он плелся согнувшись, словно старик.
Иногда мальчик, тяжело дыша, останавливался и спрашивал себя, существует ли вообще этот Каменный Лес. Или, может быть, он избрал неверный путь? С тех пор как он прошел между львами, дорога не разветвлялась. Но, вероятно, он начал свое путешествие не в той точке. Обращай внимание на львов! Могло ли это означать, что он ни в коем случае не должен был идти туда?
Дорога привела Адриена к уступу скалы; внезапно он очутился перед пропастью. Вот уже с полчаса лестница карабкалась по почти отвесному склону. В некоторых местах камнепад повредил ступени. Валуны размером с копну сена лежали вокруг. Один участок пути был полностью засыпан, но мальчику удалось перебраться через завал. Однако чуть дальше лавина смела ступени в пропасть. Из скалы бил маленький ключ и обрушивался с вышины. В закатном свете замерзшие брызги красноватыми каплями поблескивали на ступенях.
За пропастью ступени исчезали в пещере. Может быть, его цель там?
Дрожа от холода, Адриен обхватил себя руками. Здесь, наверху, гулял студеный ветер. О том, чтобы спуститься, думать было поздно. С каждым ударом сердца тень гор подвигалась к пропасти немного ближе. Нужно действовать сейчас же.
Возврата больше нет. Промедление будет означать лишь то, что ему придется взбираться по скалам в темноте, а если он вернется, то просто замерзнет. Если он хочет идти вперед, нужно оставить копье. А что, если с другой стороны львы?
Такие, бескрылые? С тяжелым сердцем воришка прислонил оружие к скале.
Она была не совсем гладкой. Маленькие выступы, трещины и щели давали возможность ухватиться. Однако по меньшей мере в двух местах расстояние между зацепками было настолько велико, что любой человек в здравом уме не стал бы добровольно лезть туда.
Адриен осторожно подошел к стене. Он вор и часто взбирался по стенам домов. Руки его в мозолях, пальцы — сильные и жилистые. У него получится. Он прижался к скале плотнее.
Он будет держаться за камни, словно улитка. Медленно преодолевать любое препятствие. Один жонглер как-то показал ему, как улитка может ползти по лезвию меча, не поранившись. С тех пор Адриен стал смотреть на животных другими глазами.
Скала была холодной. Камень пил его тепло. Руки быстро онемеют. Что ж, по крайней мере он не почувствует боли, если поранится. Словно клинья, вставлял он пальцы в расселины. Раздраженно подумал о том, что испортит новые сапоги.
После такого лазанья кожа будет поцарапана. Может, даже швы полопаются. Стоит только ему повезти, и буквально на следующий день все опять становится, как было. Словно его кто-то проклял!
Кончики пальцев нащупали лед. Адриен перебрался через маленький порог, выдававшийся из стены не более чем на два дюйма. Можно было бы надежно ухватиться, если бы не лед.
Адриен выругался. Ощупал скалу. Трещина была запечатана льдом. Наконец мальчик отыскал расселину, в которую сумел просунуть три пальца, и отважился наконец переместить правую ногу с надежной опоры и ощупать ею скалу. Нашарил карниз и продвинулся немного вперед.
В сумерках ветер вовсе леденил. Адриен провел рукой по скале. Лицо стало мокрым от множества брызг. Проклятый водопад! Придется пройти сквозь него! Силы у воды немного; это не более чем поток толщиной в руку. Но он будет невероятно холодным. Если мальчик пройдет под ним, в скором времени ему потребуется теплый ночлег!
Зачем Жюль заставил его идти таким путем? Может быть, священнослужителю не важно, придет ли путник к нему живым?
Ветер снова обрушил на Адриена тучу брызг. Все больше времени требовалось на то, чтобы отыскать даже ненадежную опору. Да, он проклят! Но не склонится. Чем хуже ему, тем сильнее он злится. Гнев согревает. А это придает сил.
Еще одна опора. Теперь вода бьет прямо в лицо. Вся скала одета льдом. Адриен держался за шип, торчавший из стены.
Он храбро продолжал двигаться. Было так холодно, что перехватывало дух. С открытым ртом он висел на скале, не в силах наполнить легкие воздухом. Не в силах закричать, несмотря на то что его буквально разрывало от ярости.
Одежда промокла, но ноги еще были сухими. «Хоть чтото», — цинично подумал он. И вдруг рассмеялся. Все это шутка. Мертвый лодочник! Куда он мог еще послать его, как не на верную смерть?! Как Адриен мог вообще поверить в то, что Жюль ждет его здесь? Чушь! Здесь, в глуши, есть только камни и смерть!
Пусть его легко обмануть, но убить не так-то просто! Воришка упорно карабкался. Теперь быстрее. Пальцы поспешно ощупывали обледенелую скалу и всегда находили опору. Он цеплялся за ледяные наросты. Тень гор уже поднималась по отвесной стене и достигала его бедер. Темнота поглотит его, устало подумал Адриен, пока нога искала опору. Надо было карабкаться босиком. Так проще удержаться. И он уберег бы драгоценные сапоги!
Он перенес вес на руку. Вытянул ногу немного дальше.
Место словно заколдованное. Ничего! Может быть, нужно вернуться немного назад. Снова навстречу воде. Он потянулся сильнее.
Резкий треск заставил его вздрогнуть. Ледяной нарост отломился от скалы. Рука скользнула по замерзшему камню.
Мальчик теснее прижался к стене и заскользил вниз. В панике он пытался за что-нибудь ухватиться. Ударился подбородком об узкий выступ. От удара голова запрокинулась назад.
Адриен продолжал скользить, теперь уже устало. Он сдался…
И вдруг ноги обрели опору. Мостки величиной со скамейку для ног. Левая рука скользнула в щель. Пальцы согнулись, тело спружинило. Адриен снова владел собой. Он соскользнул шагов на пять, на шесть. Тень сожрала его. Совсем рядом в скалу был вбит железный крюк… И еще один… Мальчик заморгал. Кто-то подготовил дорогу.
Он окинул скалу взглядом. Там тоже были выступы. А углубление в скале защищало от воды. Нужно было поискать дольше!
Дрожа от холода, Адриен преодолел последний отрезок скалы. Оказавшись снова на твердых ступенях, он побежал.
Он должен согреться! Вокруг лишь темнота туннеля. Здесь дорога мягко спускалась вниз. Ступеней не было. Тем не менее мальчик стал осторожно продвигаться вперед. Склон казался бесконечным, но вот в конце туннеля заблестела бледно-красная светящаяся точка.
Мальчик ускорил шаг. Точка росла. Вскоре воришка увидел небо в последних лучах солнца.
Когда он вышел из темноты, перед ним простиралась широкая долина. Она была запорошена снегом. Сотни колонн вздымались к небесам, похожие на каменный лес. И еще больше их лежало вповалку между руинами и насыпями, на которые зима набросила белые покрывала. Что за город стоял здесь когда-то? Город дворцов? Зачем понадобилось столько колонн? И почему здесь ничего не растет? Прежде чем дорога вошла в туннель, на скалах попадались одинокие деревья и кусты. А здесь не было ничего. Только снег и руины.
— Итак, у тебя получилось, Адриен.
Мальчик вздрогнул и испуганно шарахнулся обратно в тень.
Под ногами заскрипели мелкие камешки. У входа показался священнослужитель в синих одеждах.
— Я несказанно рад видеть тебя. Можешь собой гордиться.
Ты проделал трудный путь. Остается сделать только одно…
Адриен узнал голос брата Жюля. Здесь, в глуши, священнослужитель показался ему еще выше. Он вызывал еще больше почтения, чем в городе. Никогда еще мальчик не встречался с таким слугой Божьим. От него исходила настоящая мощь.
Адриен прислонился к скале. Он чувствовал себя измученным до смерти.
— Что еще я должен сделать?
— Я хотел бы, чтобы ты стал моим учеником, хотя и не совсем уверен в том, что ты этого достоин. Я должен сделать тебе большой подарок. Мне ведомо твое прошлое и твое будущее. Твое настоящее имя — Мишель. Мишель Сарти! Твой отец был уважаемым человеком, по крайней мере на склоне лет. В молодости он делал кое-какие вещи… Но это ты узнаешь не теперь. Важно только, чтобы ты знал, что тебя ожидает исключительное наследство. Однажды ты добьешься успеха в жизни. Если будешь прилежным учеником.
Все произошло слишком быстро. Адриена словно взбесившаяся лошадь лягнула! Усталый, огорошенный неожиданными открытиями, он не мог собраться с мыслями. Его мать была гулящей девкой. Невозможно знать, кто был его отцом!
Совершенно невозможно! Он никогда прежде не слышал такого имени. Мишель Сарти. Но он не станет говорить этого.
Ему положено наследство… И если священнослужитель считает, что наследство должны вручить ему, глупо портить все и настаивать на правде о своем происхождении!
— Я удивлен, почтенный…
Брат Жюль резко махнул рукой, приказывая молчать.
— Ты должен пройти последнее испытание, прежде чем я возьму тебя в ученики. Несмотря на то что твой отец умер как герой, большую часть жизни он вел себя, как жалкий развратник. Я убежден, что если поискать, то отыщется еще два-три его отпрыска. Но я устал от поисков старых шлюх и легкомысленных трактирщиц, утомился выяснять, могла ли очередная особа женского пола забеременеть от него. Поэтому, пожалуйста, постарайся, чтобы мне не пришлось вновь отправляться в путь. А теперь следуй за мной. — Он повернулся и молча двинулся вперед.
Адриен был слишком ошарашен, чтобы возражать. Интересно, что за наследство может его ждать? Насколько значительным состоянием обладал его отец? Может быть, он был благородным? Мальчик представил, что ему принадлежит крепкий дом и конюшня с лошадьми. Хорошая постель и стол, каждый день горячие блюда. И красивая одежда. Интересно, что сказала бы цветочница с Сенного рынка, если бы однажды он появился перед ней на гордом жеребце? Тогда ему не пришлось бы смущаться, спрашивая ее имя.
Он твердым шагом потопал за священнослужителем. В стороне от входа в туннель вверх по горе убегала узкая протоптанная тропа. Здесь росли низкие ягодные кусты. Их усики с длинными шипами цеплялись за одежду. Казалось, природа хочет удержать мальчика. Лишить его того, что оставил ему в наследство беспутный отец. Если, конечно, Жюль не ошибается и не принимает его за кого-то другого.
Священнослужитель остановился под одним из склоненных ветром кедров. К его стволу были прислонены лопата и мотыга.
— Здесь, под деревом, ты выроешь для меня яму, мальчик.
Она должна быть два шага длиной и примерно шаг шириной.
А глубина такая, чтобы достигать тебе по крайней мере до бедер.
Адриен сжал губы. Слишком очевидно было, что это все значит. Теперь он заметил под кедром в снегу два невысоких холма. Наверное, он был здесь не первым, от кого требовалось вырыть яму. Только что он готов был кричать от радости, прыгать от того, что судьба так внезапно изменилась к лучшему, а теперь все снова готово обратиться в пепел. Он поглядел в долину. В сумерках колонны сливались с темнотой.
Там, внизу, не было места, где он отыскал бы тепло. И возврата тоже нет. Он в руках Жюля.
Священнослужитель отбросил широкий капюшон. У него было примечательное лицо. Морщинки у губ и глаз свидетельствовали о том, что он любит смеяться. Черные, как вороново крыло, волосы были коротко острижены. На висках серебрилась первая седина. Наверняка он повидал более тридцати лет на своем веку. Или, быть может, пятьдесят? Нет. Рот не ввалился. Похоже, у него еще сохранилось большинство зубов.
Пятьдесят быть не может!
Но особенно удивительными были глаза. Они были красивого, живого голубого цвета.
— Ты справишься с работой?
— Я устал, господин. Путь был нелегким…
— Это последнее испытание. Потом ты станешь моим учеником.
Он произнес это с такой сердечностью, что злиться на него было невозможно. Адриену казалось, что он стоит перед старым добрым другом, в котором можно быть уверенным: он желает только добра. И ведь Жюль оказался прав насчет города. В ночь после бегства Адриена над страной пронеслась страшная буря. Если бы стражники поймали его и забыли у позорного столба, как предсказал Жюль, он был бы уже мертв.
Священнослужитель что-то знает. Что-то, чего не хочет говорить. Но это ради блага Адриена, если сейчас он послушается Жюля и без возражений примется за работу, несмотря на то что устал так, что может уснуть на ходу.
— Ты справишься, — подбодрил его Жюль. — Ты сильный.
Я вижу. И из того же теста, что и твой отец. Однажды он был ранен в бою семь раз. Он сражался против подлых эльфов. Но он остался на месте и продолжал бороться там, где другой, более слабый, погиб бы. — Священнослужитель указал на склон. — Видишь там, наверху, черный куст? За ним наша хижина. Там теплый очаг и наваристый бульон с жирным мясом. Все это ждет тебя. Поспеши, друг мой.
Жюль еще раз ободрительно хлопнул мальчика по плечу, а затем отправился к хижине.
Когда он удалился, на Адриена навалилась усталость. Руки дрожали, когда он взялся за лопату. Ладони покрылись коркой. Мальчик тяжело вонзил лопату в снег. Она с хрустом вошла в обледеневший верхний слой. Земля же под снегом была твердой словно камень.
Адриен в отчаянии поглядел на горизонт. Красный цвет неба сменился бледно-серым, постепенно становилось темнее.
Взошла луна. Туч почти не было. Он чертовски сильно замерзнет этой ночью.
Пробуждение
Фальрах чувствовал, что за ними наблюдают. Ощущение было очень сильным, он воспринимал чей-то взгляд как мягкое прикосновение. Это было для эльфа внове.
В его объятиях лежала Эмерелль. Он чувствовал ее ровное дыхание. Почему она ничего не замечает?
Он приоткрыл глаза. Их костер давно потух. Сначала Фальрах подумал, что проснулся от холода. Дневная жара стала не более чем далеким воспоминанием. Воздух остыл, и эльфы вместе заползли под плащ.
Королева не стала защищаться при помощи заклинания и страдала от холода вместе с ним. Возможно, это только предлог, чтобы лечь рядом. Впервые с тех пор, как он пришел в себя в темнице этого чужого тела, он чувствовал себя счастливым. Вплоть до того момента, как проснулся.
По ту сторону погасшего костра что-то двигалось. Эльфы прихватили с собой кукурузные початки из жертвенных мисок. На протяжении последних дней это был для них единственный провиант. Остатки ужина лежали там, где двигалась тень, на песке.
Все те три дня, когда они шли по направлению к горам на горизонте, у них не было чувства, будто их преследуют. Кто же это бродит вокруг лагеря? Краем глаза Фальрах заметил вторую фигуру. Кобольд?
Двуручный меч был прислонен к скале, за пределами досягаемости. Фальрах проклял себя за то, что лег так далеко от оружия. Меч был последним, о чем он думал, когда Эмерелль объявила, что они будут спать вместе под его плащом.
Некто, стоящий возле обглоданных початков кукурузы, поднял голову. Лицо было белым. Нет… Это череп!
Это просто раскрашенные лица. Голос звучал у Фальраха в голове. Он знал, что певцы ветра могут призывать животных и находиться в их мыслях. Оказывается, умение распространяется не только на животных. Это стало новостью для эльфа.
Значит…
Не беспокойся, мне все равно, что ты обо мне думаешь.
«Но ты лезешь в мое сознание», — мысленно ответил он.
Кроме всего прочего, у одного из крашеных кобольдов в руке было копье, выглядевшее, в отличие от нарисованных черепов, достаточно настоящим.
В погасшем костре вспыхнул огонь, осветивший лагерь ярким светом. Послышались испуганные крики. Фальрах увидел, что крохотные фигурки поспешно бегут в спасительную темноту. Их было по меньшей мере двадцать! А он заметил только двоих.
Эмерелль поднялась. Она подошла к краю круга света, который давало пламя. Наклонилась за чем-то. Затем снова посмотрела во тьму. От нее исходила жутковатая сила. Может быть, сейчас она в мыслях кобольдов? Фальрах почувствовал, что она плетет заклинание. Казалось, воздух вокруг изменился. Это было в эльфийке новым. Чем-то таким, отчего по коже бежали мурашки, похожие на полчища настоящих насекомых.
Охваченный беспокойством, эльф поднялся и подошел к Эмерелль. Теперь он увидел, что она держит в руках. Связку маленьких стрел, обмотанных веревкой из волокон растений.
Острия были из черного камня. Выглядели они липкими.
К ним пристала пыль.
— Хаттах, — произнесла Эмерелль, как будто это все объясняло.
Фальрах поднес стрелу к носу. От нее исходил сладковатый запах. Запах, оставлявший на языке ощущение, будто в рот попала шерсть.
— Хаттах — это яд, получаемый из мякоти кактусов. Если его правильно приготовить и подышать им, то можно решить, что разговариваешь с духами предков. Если же он попадет в кровь, то парализует легкие и ты задохнешься.
— Наверное, тогда нам не стоит стоять напротив костра, словно живые мишени?
— Мы вне опасности, по крайней мере пока. Они все еще бегут. Но они вернутся. В нескольких милях отсюда находится маленькая деревушка. Завтра мы пойдем туда.
— А мы не можем просто уйти?
— Это не в моем духе — бежать. Я хочу жить в мире. Может быть, здесь, может быть, в другом месте. Это удастся, только если мы примем вызов. Я не хочу в дальнейшем постоянно думать, не нацелил ли кобольд отравленную стрелу мне в спину.
— Зачем им впускать нас в деревню?
— По той же причине, по которой они не стреляли в нас, несмотря на то что наблюдали уже несколько часов. Они боятся, но им любопытно. Они считают нас великанами, рожденными небом.
— Великанами, — мрачно проворчал он.
Он-то думал, что она спала в его объятиях. Эльфу было хорошо оттого, что он защищал ее. А на самом деле все было иначе. Она берегла его. Когда-то Фальрах был игроком, который никогда не проигрывал, и мог предвидеть, что предпримет противник. И не важно, сражался ли Фальрах за карточным столом или на поле брани. Эльф гордился своими способностями. Когда-то он был знаменит, на что-то годился. Теперь он всего лишь балласт в бесцельном путешествии.
— Они никогда не видели эльфов, — сказала Эмерелль. — Они еще не решили, убить нас, съесть или попросить о помощи.
— Чудесно. Может быть, нам просто уйти? Что мы забыли в этой глуши? Дай мне пару недель за карточным столом — и я смогу подарить тебе дворец.
— И ты думаешь, что это не привлечет внимания? — с улыбкой произнесла она. — Я хочу мира. И хочу, чтобы ты был рядом. Что мне с того, если ты будешь проводить дни за карточным столом, а я — сидеть во дворце одна? Поверь, не такой жизни я хочу. На протяжении столетий была я пленницей своего дворца. Но кроме этой есть еще очень весомая причина отправиться в деревню. Если мы повернем, это будет похоже на бегство. Здесь действуют иные законы, Фальрах. Если они подумают, что мы бежим, то мы перестанем быть рожденными небом великанами. Тогда мы станем просто добычей.
Протянутая рука
Всего несколько пустых мисок. Никодемус чуял, что когда-то в них была еда. Быть может, пару дней назад. Он испытывал убийственный голод, настроение было плохим. А еще ему было страшно! Они несколько часов бродили по тропам альвов. След он потерял. В конце концов лутин просто пошел вперед. По одной из восьми возможных дорог. И открыл врата на низшей звезде альвов, потому что почувствовал, что кто-то не так давно покинул золотистую паутину. Кто же ходит через низшие звезды альвов? Немногие настолько безумны. Может быть, он нашел эльфов… А может быть, и смерть… Чем дольше они искали, тем сильнее ярился Мадра. И только страх удержал тролля от того, чтобы причинить спутнику вред. Мадра знал, что без помощи никогда не выберется из паутины троп. А теперь они в этой распроклятой глуши перед разрисованным камнем.
Какой-то звук заставил Никодемуса обернуться. За спиной стоял Мадра. Тролль был большим, как скала. Он тоже был голоден. Лутин услышал, как урчит в животе у великана. Звук, лишь немного уступающий по громкости раскату грома во время грозы. Никодемус знал, что опозорился.
Тролль мрачно взирал на полулиса. Лутину оставалось надеяться, что он потеряет сознание, когда этот ублюдок вырвет ему руку. Нет, лисьехвостому совсем не хочется смотреть на то, как его будут жрать.
Мадра опустился перед спутником на колени и протянул вперед правую руку. Было слишком темно, чтобы увидеть отражение каких-либо эмоций на лице серокожего. Впрочем, вероятно, лутин ничего не разобрал бы и при ярком солнечном свете. Тролли не были задушевными ребятами.
— Дай мне руку! — Не голос, а самая настоящая бездна.
Никодемус подумал было, что пора улепетывать. Но он не сможет убежать от тролля. Вероятно, лутин проворнее, но уж точно не быстрее и не выносливее этого верзилы. Мадра его нагонит. Бегство только оттянет неизбежное. Когда-то полулис учился превращаться в канюка. Но необходимое слово силы забылось. Он слишком рассеян в таких вопросах… Никодемус посмотрел на Мадру. Все равно бесполезно. Для того чтобы превратиться, нужно несколько мгновений. Если тролль увидит, как он скрючивается, как на нем растут перья, он наверняка не станет ждать, пока он улетит.
— Руку!
Коротышка сжал губы. Он перенесет это с достоинством.
Как мужчина. Тролль сказал, что позаботится о том, чтобы попутчик не умер. Но Никодемус не мог себе представить, что эти мощные лапы способны лечить тяжелые раны. Во всяком случае, не раны существ меньше рогатой ящерицы.
Рука лутина лишь слегка дрожала, когда он протянул ее троллю. Мадра схватил ладонь. Затем положил левую руку ему на плечо над правой рукой. Пятерня тролля была достаточно большой, чтобы раздавить грудную клетку кобольда.
Никодемус зажмурился. Он не хотел смотреть на это.
— Молодец, лисьеголовый. Я нашел там, впереди, следы эльфов. Ты великий колдун. Я думал, ты только болтать горазд. Прости.
Никодемус почувствовал, что у него подкашиваются ноги.
Нужно сесть. Должно быть, это сон. Он недоверчиво ощупал правую руку. Она была на месте. Но тролли не извиняются.
Никто никогда ему не поверит!
— Идем, мы их нагоним.
Никодемус хотел встать, но ноги снова подкосились. Долгий путь по золотой паутине и страх истощили его силы.
— Я больше не могу. Иди вперед. Я найду тебя позже.
Мадра запрокинул голову. Он стал похож на волка, который собирается выть на луну. Тролль шумно втянул носом воздух.
— Нет, лисьеголовый. Здесь чужие запахи. Будем держаться вместе. Хватайся за уши! — Мадра подхватил Никодемуса и усадил на плечи, прежде чем тот успел возразить.
Шея тролля была на ощупь словно отшлифованный водой камень. На кожаных ремешках висели тролльские амулеты.
Голова Мадры была лысой.
— Уши! — напомнил лутину спутник.
Никодемус медлил. Уши лутина были очень чувствительны.
Но когда Мадра тронулся в путь, выбора у полулиса не осталось. Он ухватился. Уши оказались шершавыми и, казалось, состояли сплошь из хрящей, как куриные лапы. За них было удобно держаться.
Мадра перешел на легкую рысь. Бежал он пригнувшись. Лутин не понимал, что тролль видит в этих камнях, по какому следу идет. Сам полулис не видел ничего. Но Мадра ни разу не остановился. Казалось, он был совершенно уверен в том, что делал.
Ночь давала приятную прохладу. В темноте было не разобрать, где они теперь. Но тролль был прав. Запахи здесь и впрямь были чужие, воздух — сухой и пыльный. Земли Ветров наверняка очень далеко.
Видел бы его сейчас Элийя! Лутин, едущий на тролле. Такого еще не бывало. Все сочтут Никодемуса лжецом, если он расскажет об этом. Если, конечно, они не принесут Сканге головы убийц. Тогда слава о полулисе останется в веках. Как только они устроят привал, он запишет все в дневник. Зафиксирует для вечности!
Никодемус уверенно улыбнулся. У них получится. Если он скачет на тролле, то сумеет остановить и эльфов.
Хранитель предков
Глаза кобольда были разного цвета. Один желтый, а второй голубой, как зимнее небо над Снайвамарком. Фальраха это беспокоило. Кобольд же, совершенно очевидно, в свою очередь считал гостей небезопасными, что нисколько не упрощало ситуацию. Кроха был вооружен жалким копьем, к древку было примотано каменное острие. Фальрах рассмеялся бы, если бы на камне не блестела, похоже, та же самая грязь, что и на стрелах прошлой ночью.
Кобольд едва достигал колен эльфа, а угрожающе поднятое копье указывало точно ему в пах.
Улыбайся, прозвучал в голове голос Эмерелль. Ей удавалось выглядеть в высшей степени дружелюбно. Но на нее ведь и копье не наставляли.
— Зачем вы пришли, великаны?
Малыш говорил на довольно необычном диалекте. Совсем не так, как кобольды, с которыми до сих пор доводилось встречаться Фальраху. Его было легче понимать!
— Мы эльфы, а не великаны, — приветливо ответил он.
— Вы слишком велики для эльфов. Не лги мне! Ведь совершенно очевидно, кто вы такие.
На скалах вокруг стояла по меньшей мере дюжина кобольдов. Некоторые целились в эльфов из луков. Все это напоминало Фейланвик. Все дело в Эмерелль или им просто не везет?
Фальрах поднял руки, успокаивая собеседника.
— Мы действительно ничего дурного не хотели…
— Вы съели подношение для троллей. Им это совершенно не понравится!
Фальрах посмотрел на Эмерелль. Та тоже казалась удивленной. Здесь нет троллей! Но он не станет возражать кобольду, который целится копьем ему в промежность.
— Прошу прощения. Как мы можем…
— Мы могли бы объяснить троллям, что в будущем вы не будете платить им дань, потому что ваш народ дружит с великанами, — вмешалась Эмерелль.
Кобольд опустил копье. Лицо коротышки бороздили глубокие морщины, поверх которых была нанесена потрескавшаяся белая краска. Из-за этого физиономия напоминала череп мертвеца. На теле были нарисованы кости. Впрочем, кобольд, похоже, не очень вдавался в подробности анатомии.
На груди у него были изображены лопатки. Ребра и позвоночник тоже были нарисованы как будто сзади. Правильно был изображен только череп. Глаза представляли собой большие темные провалы. Кобольд нанес поверх век сажу, чтобы усилить это впечатление. Нос не совсем вписывался в общую картину. Он торчал на лице, словно клюв коршуна. А белая краска не могла сгладить это.
Вокруг бедер кобольд обмотал грязную тряпку. На тонком кожаном ремешке висели две маленькие тыквы-горлянки.
Обувь коротышка не признавал.
Разноцветные глаза неотрывно смотрели на Фальраха.
— Значит, вы хотите сдаться?
— Ты когда-нибудь слышал о великанах, которые сдаются кобольдам? — Голос Эмерелль по-прежнему звучал приветливо. — Может быть, тебе стоит просто отвести нас к старейшинам, мы поговорим с ними.
— Отвести вас в мою деревню? Старейшины прогонят меня в пустыню. Что, если вы питаетесь кобольдами? Я…
— Я что, похож на того, кто питается кем-то вроде тебя?
Копье тут же поднялось и снова нацелилось эльфу в пах.
Очевидно, чувством юмора малыш не обладал.
— Он ничего такого не имел в виду… — попыталась успокоить кобольда Эмерелль. — Это совершенно не значит, что он ест кобольдов. Он не хотел тебя обижать. Кстати, как тебя зовут?
— Облон, Хранитель Предков, Глас Мертвых, Путешественник По Запретным Местам.
— Гордое имя, — уважительно произнесла Эмерелль.
Облон улыбнулся, отчего трещины на краске углубились.
— Если мы отдадим тебе наше оружие, ты отведешь нас к старейшинам? Я думаю, что историю об Облоне, Спутнике Великанов, скоро будут рассказывать во всех племенах.
Несмотря на краску, по лицу коротышки было видно, что он борется с собой. Наконец Облон кивнул.
— Сложите оружие, и я приглашу вас в свою деревню.
Он снова опустил копье и махнул рукой воинам, замершим меж скал. Те нерешительно стали спускаться к ним.
Фальрах снял со спины меч. Кобольды удивленно осматривали оружие. Оно было почти вдвое длиннее самого высокого из них.
— Вот это я называю — палач троллей, — прошептал один из них.
Другое оружие они осмотрели с неменьшим почтением.
— Они будут сражаться за нас, если того пожелают старейшины, — заявил Облон с интонацией, совершенно не понравившейся Фальраху. Можно было подумать, что старики кобольды, управляющие этим племенем, делают им одолжение, посылая в бой против орды.
— Возьмите оружие!
Потребовалось три кобольда, чтобы поднять эльфийский клинок. Они и другие оруженосцы побежали вперед и скоро исчезли.
— Они возвестят о вашем приходе, — пояснил Облон. — Было бы нехорошо, если бы я вдруг появился посреди деревни с двумя великанами.
— Далеко идти? — спросила Эмерелль.
Облон указал на горы.
— Почти день. Мы прибудем незадолго до сумерек. Идемте.
Кобольд двинулся вперед бодрым маршевым шагом. Несмотря на гнетущую жару, остановок он не делал.
Скоро Фальрах почувствовал себя совсем измученным. Во рту пересохло, губы потрескались, словно дубовая кора. К полудню он перестал потеть. Это показалось ему плохим признаком. Эльфа мучили приступы головокружения. Все чаще приходилось останавливаться, чтобы немного передохнуть. Головная боль мучила почти так же, как ехидные взгляды Облона. За все это время кобольд ни разу не отпил из своей фляги.
Эмерелль молча пыталась помочь, но Фальрах был слишком горд, чтобы опереться на нее. Время от времени его лицо овевал освежающий бриз, а приятные запахи ослабляли головную боль. Он знал, что это работа королевы. Интересно, может ли она заставить забить из скалы прохладный источник? У нее есть такая сила? Но он понимал, почему его спутница не делает этого. Облон не должен знать, что великанша умеет колдовать.
Значит, остается страдать и при этом делать вид, что все хорошо, с горечью думал эльф, пытаясь улыбнуться. Он не хотел давать кобольду возможность почувствовать свое превосходство.
Ближе к вечеру Облон повел их по ложу ручья, глубоко врезавшемуся в истощенный грунт. Оно было сухим, как и все в этой пустыне. Только растущие чуть гуще коричневые пучки травы позволяли предположить, что здесь время от времени течет вода.
Ложе ручья мягко поднималось, сильно изгибаясь; наконец путь привел их в ущелье, настолько узкое, что Фальрах мог коснуться стен, даже не полностью вытянув руки в стороны.
Сила воды отполировала скалу, сделав ее гладкой, словно зеркало. Отвесные стены уходили в высоту более чем на десять шагов. Взобраться по ним было невозможно. Ни лучика света не достигало дна, несмотря на то что на небе над ними не было и следа заката.
В сумерках было трудно пробираться по дну ущелья. При всех недостатках, которыми было наделено тело Олловейна, оно обладало отличным чувством равновесия. Фальрах предположил, что это связано с боем на мечах. Эльф ни разу не споткнулся на этом тяжком пути.
Теперь шел медленнее даже Облон. Несмотря на то что он знал дорогу, ему, очевидно, было тяжело уверенно ступать по неровному дну. Из всех кобольдов, эскортирующих эльфов, рядом с ними остался только Облон. Даже те, кто не ушел с оруженосцами и сопровождал их весь день, теперь сильно отстали.
Атмосфера царила напряженная. Ущелье усиливало все звуки. И его тяжелое дыхание, и шорох камней под ногами…
— А с какими же троллями вы враждуете? — вдруг спросила Эмерелль. Ее голос многократно отразился от скал. — Как они выглядят?
— Они большие. Кожа у них серая. Они жестокие, — тяжело дыша, не останавливаясь, выдавил Облон. — Они требуют дань от всех племен. А почему ты спрашиваешь? У тебя на родине нет троллей, великанша? Всем ведь известно, какие тролли. Они — бич Альвенмарка.
Это описание показалось Фальраху очень точным. Но он слишком устал, чтобы говорить.
Внезапно Облон остановился. Почти в тот же миг над ними прозвучали сигналы рогов. Фальрах поднял голову. Высоко на краю ущелья были уложены в штабеля валуны. Было легко понять, зачем они. Вот теперь действительно попались! В узком ущелье не было места для защиты от камнепада. Как они могли быть настолько недальновидны, что сочли кобольда простодушным дикарем?!
— Вы не подождете немного? — с улыбкой произнес Облон.
С края ущелья упала веревка. Коротышка ухватился за нее и внезапно взлетел вверх.
— Сбрасывайте валуны! — прогремел его приказ по ущелью.
А затем небо рухнуло на землю.
Отец
Жюль смотрел на своего сына. Тот лежал прямо у огня, свернувшись калачиком на мешке соломы. Он спал уже более тридцати часов. Жар спал, а ведь он даже не пытался помочь мальчику.
Жюль не знал, то ли мальчик очень глуп, то ли невероятно горд. Он копал… Всю ночь напролет, а потом весь день, до самого обеда. Жюль наблюдал за сыном. Он видел, как часто мальчик спотыкался, когда делал два шага, чтобы выбросить из ямы смерзшуюся землю. Не укрылось от него и то, в каком состоянии руки Адриена.
С руками священнослужитель повозился, когда мальчик впал в глубокую дрему. Эти руки ему еще понадобятся. У Жюля были на ребенка большие планы. И если выяснится, что его сын горд, а не глуп, то воришка пройдет свой путь. Не так, как двое других. Жюль раздраженно засопел. Как же они его разочаровали! Священник был удивлен, насколько быстро умер первый. Для него Жюль сам копал яму. Ошибка, которую он не повторит больше никогда! Последний приют для Адриена был готов.
Вероятно, это стоит вписать в устав ордена, если его план наконец сработает. Интересно, какое влияние окажет на молодых оруженосцев то, что в самом начале обучения их заставят выкопать себе могилу? Может, сделает их невосприимчивыми к ужасам небытия? Ему было тяжело понимать людей.
Они столь порывисты… Что ж, такими они и должны быть.
Существа, которым нравится изменять свой мир. Исполненные идей и силы воплощать их в жизнь. Но то, что они именно таковы, мешает строить с ними долгосрочные планы. Планы, которые пронизывают века.
Мишель Сарти не очень нравился Жюлю. Он был развратником и пьяницей, склонным к жестокости. Но иногда у него рождались необычные идеи. Как неотшлифованные бриллианты. Именно ему принадлежала мысль создать орден братьеввоинов. Священнослужителей, которые умеют обращаться с оружием. Это что-то новенькое! Рыцари, полностью подчиняющиеся дисциплине церковного ордена.
Жюль долго размышлял над этим. Идея стоила того, чтобы предпринять даже несколько попыток. Не считая нескольких достойных поступков, Мишель Сарти вел не самую образцовую жизнь. Его имя было весьма известно. Будучи капитаном наемников, он достиг немалых успехов. И позднее он действительно изменился и обратился к Тьюреду. Но этого Жюлю недостаточно. Нужно большее! Он посмотрел на спящего мальчика. Интересно, обладает ли Адриен этим большим? Выдержит ли он испытание? Мальчик был его сыном. И одарен так, как Жюль и надеяться не мог. Может, он не станет таким же необыкновенным, как Гийом. Но, вероятно, сумеет отомстить за Гийома.
Жюль подложил полено в огонь. Нужно обращаться с Адриеном аккуратнее. Сын может стать драгоценным инструментом, если священник не сломает ребенка своей необузданностью.
Мужчина взглянул на двери, которые всегда держал закрытыми. Попробовать? Нет, лучше быть здесь, если Адриен проснется или жар вернется снова.
Жюль откинулся на спинку простого деревянного кресла, закрыл глаза и прислушался. Ветер внизу, в долине, заставлял колонны напевать мелодичные песни. Подумал о городе, который стоял здесь когда-то. О семи королях. Так много времени прошло с тех пор.
Священнослужитель призвал себя к спокойствию. Пустое дело — тратить время на размышления о прошлом. То, что случилось, уже не изменить. Важно только будущее. Он сосредоточился на тщательно замаскированных игровых столах.
Финал сражения за трон Эмерелль удивил его. Эту игру он проиграл. Но подробности событий несколько уравновешивали его раздражение. Эльфы теперь удивляют нечасто…
С тех пор как тролли поселились в замке Эльфийский Свет, Жюль начал две новые игры в
фальрах. И в обеих в качестве фигуры присутствовал Адриен. С какого же хода начать эти игры?
Королевская могила
Кадлин в ужасе смотрела на остров, отчетливо вырисовывавшийся в озере. Его не должно было там быть. Она просила, чтобы ей точно описали место. Остров должен был затонуть во время наводнения. Когда разбитые фьордландцы вынуждены были отступить после битвы под Нахтцинной и опасались, что тролли нагонят их, они оставили тело короля. Они выбрали остров внизу, в долине. Сомнений быть не могло!
Теперь Кадлин видела и вход в пещеру, ставшую могилой…
Ульрик, Хальгарда, Ламби и другие похоронили отца в пещере. А затем устроили запруду, чтобы остров затонул во время паводка. Так королевская могила должна была оставаться сокрытой до тех пор, пока Норгримм, бог битв и воинов, не улыбнется им и они не смогут с победой войти в земли троллей.
Королева посмотрела на Мелвина. Самоуверенная улыбка сводного брата померкла. Он беспокойно оглядывался по сторонам. Полуэльф убедил ее в том, что вернуть Альфадаса возможно. В ее хижине все звучало так просто.
Деревья на острове были покрыты толстым слоем льда. Не было никаких сомнений в том, что остров действительно погружался в озеро.
— Давай спустимся!
Он схватил ее за руку.
— Нет. Мы опоздали. Нет смысла. И у меня такое чувство, что мы не одни.
— Зачем тогда все это путешествие, если мы даже не посмотрим, там ли он?! Я пойду.
— Ты действительно думаешь, что они спустили воду и убрали камни от входа, чтобы оставить его на месте?
— Мы узнаем, только если спустимся.
— Прошу тебя…
Он впервые просил королеву о чем-то. Она слегка обернулась к нему.
— Прошу тебя, Кадлин. Ты же знаешь, как они чтят мертвых героев. Ты действительно хочешь видеть это? Помни его таким, каким знала. — Голос Мелвина прервался. — Не ходи туда!
Кадлин вырвалась.
— Я прошла такой долгий путь не затем, чтобы в конце его даже не узнать…
— Он мертв! Что тебе еще нужно знать?
Она тяжело вздохнула. Мелвин был прав. Этого нельзя отрицать. Даже приходить сюда было безумием. Она посмотрела на остров. Маленькое озеро, долина… Все было заброшено.
Было совершенно очевидно, что тролли открыли могилу не недавно.
Кадлин вырвалась.
— Я просто хочу попрощаться. Это не займет много времени.
Мелвин уже не пытался удержать ее. Она с трудом, шаг за шагом, пробиралась по глубоким сугробам. Вчера, да и сегодня тоже, шел снег. Если это ловушка, следы будут видны. Не заметить на снегу следов троллей просто невозможно.
Осторожно двигаясь вперед, Кадлин ступила на лед озерца.
Он не был твердым словно камень. Внезапно ее охватила неуверенность. Она поглядела наверх. Мелвин исчез. Вот мерзавец! Наверное, хочет напугать ее! Но она уже не маленькая девочка.
Королева решительно пошла вперед. Обошла группу плоских, засыпанных снегом прибрежных скал. А затем увидела прямо перед собой вход в пещеру в обрамлении сосулек. Пришлось сильно пригнуться, чтобы протиснуться.
Свет, преломляемый льдом, отбрасывал на темные стены пещеры ярко-белые пятна. От холода захватывало дух. Кадлин подняла шарф повыше и спрятала под ним губы. Кожа на лице натянулась. По всему телу бегали мурашки.
Снаружи в скалах завывал ветер, наигрывая песни в верхушках замерзших деревьев. Сосульки на входе в пещеру дрожали. Плясали пятна света. Одно из них вырвало из темноты лицо. Искаженную страхом гримасу. Тело мертвеца было странно скрючено.
Молодая королева замерла. Теперь танцующие огни высветлили всех мертвецов. Она вспомнила рассказы Ламби.
Здесь покоится не только Альфадас. Около двадцати воинов обрели здесь последний приют.
Кадлин тяжело дышала. Она узнала некоторых мужчин, несмотря на то что мороз окрасил их лица в темный цвет.
Трупы напомнили ей о том, зачем она здесь. Дело было не только в отце. Дело было в ее вине. После битвы под Нахтцинной, после того как погибли Бьорн и Кальф, она трусливо бежала. Вместо того чтобы вместе с остальными возвращаться во Фьордландию через горы, она с архитектором Гундагером отправилась морем в Альвенмарк. Тогда она не могла даже предположить, какие ужасы ждут остальных. Казалось, они победили троллей. И это было правдой! Но правда не могла стереть ее чувство вины. Ради мертвых, сражавшихся за ее отца и брата Ульрика, она должна была пройти этот путь.
Одна! Поэтому она не могла взять с собой Ламби, да и никого другого! Они уже прошли здесь однажды!
Мысли об этом терзали ее целую зиму. И когда пришел Мелвин, они вместе приняли решение отправиться в горы.
Мелвин никогда не видел своего отца, Альфадаса. Судьба Кадлин была очень похожа на судьбу брата. После эльфийской зимы она тоже не видела своего настоящего дома. Для нее отцом был Кальф, рыбак и охотник, с которым ее мать, Асла, бежала и вела уединенную и счастливую жизнь.
Кадлин знала, что первые годы ее жизни прошли в доме герцога Альфадаса. Помнила она и большую черную собаку.
Но отца — нет.
Танец света стал спокойнее. Кадлин осторожно продвигалась вглубь пещеры. Она переступала через тела. Некоторые, казалось, просто спали. Другие прижимали руки к телу, словно боль не оставляла их даже в смерти. В той же позе, в какой воины встретили смерть, они и замерзли. И никто уже не мог привести их конечности в подобающее положение.
Кадлин протиснулась под выступом скалы, свисавшим почти до пола пещеры. Снова завыл ветер. Сверкающие пятна света плясали на изъеденных непогодой камнях. Что-то блеснуло. Свет преломился на стали. Молодая королева испуганно отпрянула и ударилась головой о камень. Перед ней стоял щитоносец. Прямо за камнем, похожим на алтарь. Его руки были сомкнуты на копье, взгляд устремлен на вход.
Кадлин опустилась на колени. Не сводя глаз со стражника, она ощупала затылок. Длинные волосы были в крови. Голова кружилась.
Воин был мертв. Она знала его при жизни. То был Эйрик, который входил в свиту ее брата. Он был очень сварлив и усложнял Ульрику жизнь. Эйрик был убежден в том, что Ульрик — нежить. Ходячий мертвец, восставший из могилы.
И такими разговорами он сеял беспокойство. Что ж, теперь он сам похож на нежить. Одинокий страж, восставший из мертвых. Чья душа не нашла пути в Златые Чертоги.
Кадлин поднялась, по мере сил стараясь не встречаться взглядом с мертвецом. Должно быть, Эйрик погиб здесь. Иначе почему бы он остался в пещере с мертвыми? Об этом Ламби не рассказывал.
Королева обошла валун. Ее руки задумчиво гладили полированный камень. Она чувствовала, как по шее течет чтото теплое. Кровь. Должно быть, она ударилась сильнее, чем предполагала. Снова ощупала волосы. Они совсем слиплись.
Рука Кадлин была красна от замерзающей крови. Ей было дурно. Молодая женщина оперлась обеими руками на каменную плиту. В этот миг ей стало ясно, что вообще-то здесь должен лежать труп ее отца. Тело короля. Это было самое высокое место в пещере. И здесь стоял на страже Эйрик. Но валун был пуст!
Мысли Кадлин спутались. Может быть, Альфадаса забрали эльфы? Остальные тела были нетронуты. Тролли наверняка попировали бы, полакомились мертвецами, если бы вошли сюда. Но большая могила казалась нетронутой, не считая того, что в ней больше не было ее отца.
Может быть, он выжил? Нет, это исключено. Слишком многие подтвердили, что он умер. И если бы эльфы были здесь, Мелвин наверняка знал бы об этом!
— Дочь человеческая! — Грубый голос прозвучал в пещере, словно фанфары… Голос, плохо знакомый с языком фьордландцев.
Сердце Кадлин забилось быстрее. Она знала, что второго выхода из пещеры нет. Придется пробиваться. Она собрала все свое мужество, выпрямила спину и упрямо выпятила подбородок. А затем направилась к свету.
Широким полукругом в пещере стояли восемь троллей.
Один из них шумно втянул носом воздух.
— Твой запах знаком мне, дочь человеческая.
У тролля, который произнес это, была темно-серая кожа со светлыми вкраплениями. Он опирался на тяжелую булаву с шарообразным навершием. На кожу его налипли остатки слежавшегося снега. Кадлин мимоходом глянула на заснеженные скалы, бросившиеся ей в глаза по пути к пещере. Они исчезли. Как же она была глупа! Тролли обманули ее так же, как они с Мелвином обставили их стражей пару дней назад.
— Высокомерие, дочь человеческая, есть первый шаг к погибели. Твоя жизнь кончена. Ты знала, что тебе нельзя сюда приходить.
Глаза тролля были цвета янтаря. Он улыбался. Или скалил зубы, словно хищный зверь? Выглядел он пугающе. И был выше нее на целый шаг. Руки бугрились от мышц толщиной с якорный трос, когда он поднял боевую булаву.
— Ты храбра, дочь человеческая. Если ты будешь хорошо сражаться и хорошо умрешь, я не поведу своих воинов в твою деревню. Мои ребята думают, что вы, дети человеческие, потеряли уважение к нам. Они хотят напасть на Фьордландию и сжечь парочку деревень и городов. Я разрешу им сделать это, если ты разочаруешь меня.
Кадлин закрыла глаза и тяжело вздохнула. Все получилось так, как и предсказывал Ламби. Нельзя ей было приходить сюда! От раны на затылке распространялась тупая боль. Королева опустилась на колени.
Тролль удивленно посмотрел на нее. Поднял булаву, как палач поднял бы меч на эшафоте.
Кадлин зачерпнула пригоршню снега. Приложила его к волосам. От холода стало легче. Пульсация в ране несколько утихла.
— Ты можешь сражаться?
Она кивнула. В животе что-то шевелилось. Женщина отчетливо почувствовала пинок. К горлу подкатил тугой комок.
Она убьет своего ребенка! И ради чего? Ради мертвеца!
Кадлин поднялась. Колени по-прежнему дрожали. Она напрягла мышцы и попыталась вспомнить то, чему когда-то учила ее Сильвина, эльфийка, которая так часто приходила в потайную долину, где провела детство Кадлин.
Королева без слов извлекла из ножен меч и подняла его в воинском приветствии.
Тролль проворчал что-то, чего она не поняла. А затем размахнулся булавой, описывая круг, и атаковал. Он недооценивает ее!
Она устремилась вперед, пригибаясь и уходя от тяжелого оружия. Ей тоже не хватало места для замаха. Она попыталась нанести ему удар в нижнюю часть живота, но великан среагировал удивительно проворно, уйдя в сторону, и ее клинок рассек пустоту.
Кадлин догадывалась, что сейчас произойдет, и бросилась плашмя на снег.
И вовремя! Огромная булава просвистела сзади, пролетев на расстоянии всего лишь нескольких пальцев от нее.
Королева перекатилась на бок и вскочила на ноги.
Тролль снова оскалился в ухмылке.
— Неплохо, дочь человеческая. Если тебе удастся пролить немного моей крови, прежде чем умрешь, значит, ты спасла своих людей от вторжения.
Кадлин все еще чувствовала головокружение. Перед глазами плясали яркие искорки света. Она лихорадочно размышляла, пытаясь понять, как победить превосходящего по силе противника. Пролить немного крови — этого недостаточно!
Она хотела убить его. Ее брат, Ульрик, убил тролля, еще когда был ребенком. Ее отец во время сражений в эльфийскую зиму зарубил нескольких. Она продолжит семейную традицию. Ее клинок должен напомнить этой вонючей груде мяса его же собственный урок о высокомерии!
На этот раз тролль повел булаву ниже. Он размахивал ею то в одну, то в другую сторону. Оружие с сочным свистом рассекало воздух. Серокожий медленно приближался. Он был подобен лавине. Стихии. Даже без булавы он мог бы раздавить ее голыми руками.
Кадлин выдохнула. Так когда-то учила ее Сильвина, когда они ходили на волка. И вместе с воздухом из нее вышел страх.
Она сделала ложный выпад, нацеленный в правое бедро тролля, и раскачивавшееся оружие противника сбилось с ритма. Кадлин изменила направление удара, волчком крутнулась вокруг великана и попыталась ударить с левой руки. Сталь со звоном ударилась о твердое словно камень дерево. Как этому ублюдку удалось отреагировать настолько молниеносно?
Против кого она сражается?
Сделав три шага назад, она быстро увеличила расстояние до булавы. Тролль не преследовал. В его взгляде сквозила пугающая уверенность в победе.
— Как тебя зовут? Когда я сражаюсь, то предпочитаю знать имя того, кого отправляю к праотцам.
— Это не первая твоя дуэль? Тогда ты мало чему научилась.
— Хватит, чтобы выбить тебе клыки!
Ее противник рассмеялся, и его товарищи присоединились к нему. Тролли тем временем образовали вокруг дуэлянтов широкий круг. Бегство было невозможно!
— Даже если ты вытянешь руку с мечом, то не достанешь мне до подбородка, дочь человеческая. Боюсь, мне будет тяжело воспринять твою угрозу всерьез. — Он снова рассмеялся. — А имя мое Оргрим, дитя. Я называю его тебе для того, чтобы ты смогла передать своим предкам, когда встретишься с ними в Златых Чертогах.
Оргрим! Ей уже доводилось слышать о герцоге Нахтцинны.
Кадлин была удивлена тем, как много знает тролль. Он знал, во что она верит! Она же, напротив, понятия не имела, в какое путешествие отправится после смерти тролль.
Герцог издал воинственный клич, пронизавший все ее существо. В тот же миг он устремился вперед, словно собирался сбить ее с ног. Она ловко отскочила в сторону. Он изменил направление удара, и, пока молодая женщина пыталась подняться на ноги, тролль пнул ее.
Ее реакция была слишком замедленной! Хоть он и не попал в живот, плечу досталось. Удар поднял ее и заставил пролететь несколько шагов. Снег смягчил удар. Рот наполнился кровью.
Кадлин прокусила нижнюю губу. Покачиваясь, она поднялась на ноги. Левое плечо онемело. Правая рука дрожала. Широко расставив ноги, королева встала, ожидая атаки тролля, когда жгучая боль пронзила ей спину и сбила ее с ног.
Работа с костями
Сканга сидела у очага в большом дворце кобольдов в Фейланвике. По ее приказу были сняты доски пола из розового дерева, чтобы можно было вырыть яму для очага. Дом стоял недалеко от реки, и подвала в нем не было.
Троллиха протянула руки к огню, наслаждаясь теплом. Как она тосковала по своей пещере в горах Снайвамарка… И знала, что должна вернуться в замок Эльфийский Свет. Нельзя слишком долго оставлять молодого короля Гильмарака наедине с придворными льстецами и подхалимами. Это не пойдет ему на пользу.
Сканга подняла мешочек со старыми костями, лежавший рядом с ней. Полжизни собирала она эти кости. Все они были единственными в своем роде. Ребро человеческого короля Хорзы, кость из пальца прошлого воплощения герцога Оргрима, коготь дракона, едва успевшего вылупиться из яйца, когда его настигла судьба, коготь существа, которого давно выбросило на берег Китовой бухты и которому никто не дал имени. Половина бедренной кости эльфийки Айлеен, которая когда-то была возлюбленной эльфа Фародина и которую убил тролльский герцог Долгрим. Череп зайца, который был настолько вкусен, что она будет помнить это до конца своих дней.
В каждой из костей, лежавших в грязном старом кожаном мешочке, жила магия. Магия, усиленная ее рунами. Тот, кто бросит эти кости и сумеет правильно истолковать знаки, сможет приоткрыть завесу будущего. Это ее собственная магия, подумала Сканга. И она доверяет ей, чего не скажешь о серебряной чаше, стоящей в тронном зале замка Эльфийский Свет, у которой так часто просила совета Эмерелль.
Шаманка встряхнула мешочек с костями, прислушалась к глухому стуку. По звуку костей она могла понять, когда настанет время их вытряхнуть.
Бирга сидела рядом, с опаской наблюдая за происходящим.
Сканга чувствовала зависть и раздражение своей ученицы, хоть и не видела ее. Она желала получить этот мешочек с костями. Хотела обладать силой, которую он в себе таил. Старуха еще не рассказывала ей, что каждая шаманка должна собирать свои кости сама. Чужой мешочек с костями не поможет.
Даже у Эмерелль не получилось бы, захоти та украсть силу Скангиного мешочка.
Эмерелль… Эльфийка потеряла трон, и все равно мира не было. Сканга приняла твердое решение наказать ее за кровавую баню в зале суда. На этот раз жизнь падшей королевы кончена. Когда же она наконец возьмет в плен эту лживую змею, чтобы сломать ей шею? Сканга вся отдалась этой мысли.
Когда же?
Кости со стуком упали на утоптанный пол рядом с очагом.
От них исходило матовое свечение медового цвета. Руны сияли светлым, почти белым. Поистине это могут видеть только глаза слепой. Зрячие же, наоборот, слепы к запутанному магическому узору, плетущемуся меж костей.
С первого же взгляда Сканга поняла, что кости не предвещают ничего хорошего. Она не спешила исследовать бездны оракула. Долгое время изучала узор, сформировавшийся из лежащих друг поверх друга костей. Несколько раз сменила место, чтобы посмотреть на оракул под другим углом. Череп зайца лежал неправильно. Место, где в череп когда-то входил позвоночник, смотрело на нее словно пустой глазницей. Плохое предзнаменование!
Кости говорили, источая магию. Второй раз бросать не требовалось. Она умрет, если заставит привести к себе Эмерелль силой.
Сканга не боялась смерти. Долгими зимними вечерами, когда холод селился в ее костях, будто под скатом крыши, с которого свисают сосульки, в мыслях о смерти было что-то заманчивое. Но она не могла уйти. Не теперь. Она нужна своему народу, молодому королю. Все, чего она добилась, за что заплатила таким количеством крови, погибнет, если она не будет стоять за троном и нести свою стражу.
Эмерелль насмехается над ней. Ничего иного эти убийства означать не могут. Эльфийка полагает, что все еще может решать, что верно, а что нет. Она потеряла трон, но не перестала быть королевой. С каким удовольствием Сканга заполучила бы эту высокомерную кровожадную эльфийку в свои руки! Парочка эльфов была так близко. Старуха ясно понимала это. Шаманка не знала, кто из посланных ею охотников за головами напал на след королевы… Но она знала, что стоит только протянуть руку — и Эмерелль будет у нее.
Сканга еще раз пересела и пристально поглядела на узор костей. Как ни смотри, оракул говорил одно и то же. Она, Сканга, умрет, если велит привести к себе Эмерелль. Как это произойдет, было неясно. Подумала о том, что показала ей серебряная чаша в тронном зале. Все сходится? Или один из оракулов лжет?
Судьба несправедлива! Сканге вспомнился зал советов.
То, что сотворили там Эмерелль и Олловейн… И все равно: ее народ считают жестоким, а эльфов — прекраснодушными художниками и поэтами. Не стоит пытаться что-либо изменить.
Шаманка помассировала лоб. Прямо над переносицей.
Нужно мыслить ясно и четко. Без гнева! Эмерелль швырнула ей перчатку. И троллиха должна поднять ее. Гхаруб был жестоким правителем в окружении плохих советников, занимавшихся самоуправством. Это стоило ему жизни. Такого больше не повторится. Они создадут книгу законов. Простую и ясную! Всего десять страниц должно быть в ней. Наказания будут жестокими. Кровавыми — там, где это необходимо.
И все будут равны перед этим законом, в точности так, как требуют Элийя и Красные шапки.
Десять страниц, которые должен знать наизусть каждый тролль, желающий править. Десять страниц может выучить любой. Сканга знала, что теперешние законы заполняют целые комнаты. С этим необходимо покончить. Это слишком много. Старое право — как заплаты. Болтуны богатеют, все становится туманным.
— Что говорит оракул? — спросила Бирга, не в состоянии более сдерживаться.
— Что мы еще сегодня ночью вернемся в замок Эльфийский Свет. Позаботься о том, чтобы отозвали всех охотников за головами, которые были посланы по следу!
— Но мы ведь не можем позволить им бежать!
— Думаешь, тебе пристало говорить мне, что я могу, а что нет?
— Нет, госпожа… Но прошу: поведай, что сказали кости.
Что нужно так срочно сделать?
— Мы должны создать хорошее слабительное. Мы насрем на тысячи книг!
Сканга наслаждалась возможностью наблюдать яркую игру красок в ауре Бирги. Самыми сильными чувствами были замешательство и гнев, чуть слабее — налет почтительного восхищения и гордости. Странное она создание. Полезное, не бездарное. Вот только нетерпеливое. Это еще заставит ее помучиться, если она не научится обуздывать себя. Хорошая шаманка должна уметь ждать. И должна уметь смотреть на мир под различными углами. Сканга мечтала взять в плен Эмерелль. Хоть и пообещала она в замке Эльфийский Свет отпустить королеву, но уже тогда была уверена в том, что Эмерелль даст ей повод нарушить слово.
Троллиха представляла себе, как свергнутая королева, закованная в цепи, сидит рядом с троном. Лишенная всего своего блеска. Она сидела бы так до следующего Праздника Огней. Отбросы с тролльского стола служили бы ей пищей, насмешка — хлебом насущным. Побои и пинки… Да, она сломала бы Эмерелль, это точно! А напоследок привела бы ее на Праздник Огней в Вахан Калид, чтобы казнить на глазах у всех князей Альвенмарка. Не мечом… Это была бы грязная, совсем не зрелищная смерть. Она приказала бы медленно удушить Эмерелль веревкой.
Но настал конец всем этим мечтам о запоздалой мести! Значит, нельзя встречаться с эльфийкой… Да и не нужно это, чтобы убить ее. Сначала вернутся все охотники. Эмерелль не должна ничего заподозрить. Сканга пошлет к гордячке одного убийцу. Но кто сможет тягаться с самой могущественной чародейкой Альвенмарка? И кто осмелится посягнуть на ее жизнь?
Завет Олловейна
Узкая полоска неба заполнилась падающими камнями. В этот миг время, казалось, потекло медленнее. Фальрах отчетливо видел, как, падая, переворачиваются валуны. Танцующие камни. Скорая смерть. Пыль и песок, словно тонкая пелена окружившие их и падавшие вместе с ними.
— Вверх!
Только одно слово, произнесенное с трудно сдерживаемым гневом. Эмерелль оттолкнулась от скалы. Устремилась навстречу падающим камням. И его тело проделало то же самое.
Эльфу казалось, что он спит и видит сон. Как будто наблюдает сам за собой издалека. Воспоминания Олловейна погасли.
Его жизнь угасла… Но была и другая форма воспоминаний.
Его мышцы, сухожилия, нервы не забыли бесконечных часов упражнений. И они принадлежали Олловейну. В них он продолжал жить. И они делали то, на что Фальрах в своем испуганном удивлении был не способен.
Он совершил прыжок с элегантностью тренированного фехтовальщика. Только кончики его пальцев коснулись скалы. Они оттолкнули его, подняли тело выше. Узость ущелья спасла его. Он прыгал от стены к стене, каждый раз выше на полшага. В темпе, от которого захватывало дух. В то же время его тело отклонялось назад, в сторону. Прочь от падающих скал. Выше и выше. Навстречу небу.
Эмерелль все еще опережала его. Она двигалась с той же ловкостью, что и он. Она стала такой, как когда-то. Той войтельницей, которая бросала вызов драконам. Которая пришла к нему и не захотела слушать доводы о возможностях.
Насколько вероятно выбраться из этого ущелья, которое будет засыпано падающими скалами? Эмерелль не интересовалась математикой. Она действовала. И ее поступки насмехались над какими бы то ни было расчетами. Так, как сейчас.
Он в последний раз оттолкнулся от скалы. А затем остановился на краю утеса. Рядом с Эмерелль. Кобольды в ужасе отпрянули. Некоторые бросились на землю и, моля о прощении, сложили руки над головой.
Остался стоять только Облон.
— Значит, старейшины приняли решение убить нас, — произнесла Эмерелль, когда стих грохот падающих камней.
— Не старейшины. Не они принимают решение. Я, Облон, Хранитель Предков, Глас Мертвых, Путешественник По Запретным Местам, веду мой народ. Я принял решение. Один я должен понести наказание. Я готов.
— Зачем? Что мы сделали твоему народу?
— Вы обрушили на нас гнев троллей, обрекли нас на голод.
Они были там и не получили дань. Теперь они потребуют кукурузы, равной по весу десяти троллям. У нас был плохой урожай. Если мы уплатим эту дань, то будем голодать. Не все старики и дети доживут до следующего урожая. Я хотел вашу плоть взамен потерянной кукурузы. Я поклялся защищать свой народ. А теперь можете казнить меня.
— Пожалуй, твоего мяса не хватит на то, чтобы помочь твоему народу пережить голодные луны, — спокойно ответила Эмерелль. — Так какой смысл в твоей смерти?
Впервые с тех пор, как они встретились, Облон растерялся.
Он просто стоял и смотрел на них, приоткрыв рот.
— Что ты видишь во мне? — вызывающе спросила она, медленно подходя к кобольду. — Запас мяса на время засухи?
Духа, рожденного воздухом? Своего убийцу? Кто я?
Облон не отступил. Фальрах уважал мужество маленького существа. В Альвенмарке было немного тех, кто не склонялся перед гневом Эмерелль.
— Кто ты — зависит от меня, — продолжила королева.
Теперь Облон уже не мог смотреть в глаза Эмерелль. — Выбирай!
О глупцах и героях
Кадлин резко подбросило вверх. Она закричала от ужаса, в то время как твердый грунт удалялся все дальше и дальше. Постепенно ей удалось преодолеть панику. Ведь именно этот грунт она в любой миг могла окропить своей кровью.
Огромная хищная птица схватила ее и понесла прочь. И обходилась она с женщиной отнюдь не нежно. Ее когти вонзились ей в плечо и грудь через толстую кожаную одежду. Не очень глубоко. Но достаточно, чтобы на некоторое время сохранить неприятные воспоминания об этой встрече. Кадлин подумала об олене, которого они видели в снегу. Теперь она поняла, почему на снегу не было видно следов животного. Неужели она кончит свои дни точно так же? Окровавленный труп на заснеженной земле?
Птица повернула и направилась к гребню гор. Между скалами Кадлин увидела Мелвина. Казалось, брата ничуть не обеспокоил вид птицы.
Молодая женщина приземлилась в снег, когда орел внезапно разжал когти. Мелвин тут же подбежал к ней.
— Ты ранена?
— Гордость считается?
Он подмигнул ей.
— Тяжелый случай. Она либо исцеляется сразу, либо никогда.
Она посмотрела на остров среди замерзшего озера. Тролли находились теперь по меньшей мере на расстоянии мили.
Преследовать они не собирались. Пока что не собирались.
Орел описал еще один круг в небе, затем полетел на восток.
Кадлин постепенно начинала понимать.
— Он все время был рядом, не правда ли?
Мелвин посмотрел на нее и нагло усмехнулся.
— Хорошо иметь под рукой сюрприз.
Кадлин пришла в ярость. Он должен был сказать ей! Последние дни она столько размышляла о том, как мертвый олень оказался на снегу и какой новый ужас мог появиться в ее родных горах.
— У меня тоже есть для тебя сюрприз! Я опять спущусь к троллям!
Улыбка исчезла.
— Ты шутишь. Они разорвут тебя на клочки, а потом бросят на съедение падальщикам, потому что не едят мясо безумцев.
— Приятно сознавать, что хотя бы это обойдет меня стороной!
Он схватил ее.
— Приди в себя! Подумай о ребенке! Ты не имеешь права…
Она была вполне в себе. Осторожно положила правую руку на живот. Ребенок вел себя совершенно спокойно, словно свернулся клубочком, чтобы стать как можно меньше. Когда она ответила, голос ее был хриплым и тихим.
— Я пришла в себя. Наконец-то! Нельзя мне было идти с тобой. А теперь я сделаю то, что должна делать в первую очередь, будучи королевой. Я буду защищать свой народ!
Мелвин отпустил ее.
— Тогда идем вместе.
Она раздраженно покачала головой.
— Это глупо. Отпусти, я пойду одна!
— Я был бы чертовски плохим старшим братом, если бы просто стоял и смотрел, как моя младшая сестренка дерется с парочкой ребят, которые почти в два раза выше ее.
— Ты ничего мне не должен. Да мы знаем друг друга всегото пару дней!
— Ты даже в долину одна не спустишься. — Его тон изменился. Ни разу за все те дни, что они были знакомы, Мелвин не был так серьезен. — Тученырь сильно поцарапал тебя. Ты ударилась головой. Ты беременна. И, похоже, собираешься выплюнуть свой завтрак на снег. Мне не хотелось бы отпускать тебя одну. Кроме того, Тученырь поможет, если я буду в опасности. А вот тебя он спасать еще раз не станет.
— Значит, мы идем втроем против восьмерых троллей. Похоже, сегодня вечером будет пир с гигантской курицей в качестве главного блюда.
Мелвин зыркнул на гигантского орла. Тот неподвижно сидел на скале, на которую опустился.
— Не стоит так говорить о нем. Он чувствителен. Ты знаешь, среди ему подобных он — князь!
— Он понимает мой язык?
— Нет, но мысли понимает.
Теперь Кадлин обернулась к орлу. Черные глаза хищной птицы неотрывно смотрели на нее. Обиженный орел, тролль, который сражался с ней на дуэли. Безумный сон. Это не может быть правдой!
Нанесенные когтями орла раны болели при каждом вздохе.
Голова гудела, как чугунный котел. Нет, это не сон. Это игра Лута. Ткачу Судеб нравится, когда кто-то барахтается в его паутине.
Мелвин взял ее под руку. Они молча стали спускаться по склону. Никогда еще не чувствовала она себя ближе к брату.
Он не бросает слов на ветер. Он будет сражаться за нее. Она не хотела этого. И в то же время чувствовала себя защищенной. Ничего подобного она не испытывала с тех пор, как погибли Кальф и Бьорн. Они были убиты троллями. Пал в бою с троллями и ее брат Ульрик. Похоже, это семейная традиция.
Оргрим и его свита ждали перед пещерой-могильником.
Герцог Нахтцинны стоял, скрестив на груди руки. Перед ним в снегу лежал меч.
— Наш уговор еще в силе? — твердым голосом спросила она.
— Не слушай ее, — вмешался Мелвин. — Я ее старший брат, и мне кажется, что этот спор должны решать мужчины.
Один из троллей произнес что-то, прежде чем Кадлин успела перебить брата.
— Значит, ты Серебряный Коготь. — Герцог оценивающе поглядел на Мелвина. — Далеко ты ушел от своих охотничьих владений. Мои братья в Снайвамарке рассказывают много историй о тебе.
— Отпусти мою младшую сестру. Мы сразимся, и, быть может, вскоре о тебе расскажут новую славную историю, герцог.
Казалось, князь троллей склоняется к тому, чтобы принять предложение Мелвина.
— Без меча я не уйду, — заявила Кадлин.
Мелвин рассмеялся.
— Так точно, сестренка! Как прикажешь, королева! — Он наклонился, чтобы поднять клинок.
Кадлин потянулась к кинжалу. На миг ее взгляд встретился со взглядом герцога, и ей показалось, будто в его глазах она читает согласие. Ей доводилось слышать об Оргриме. Многие считали его честным. Архитектор Гундагер украл книгу со стихами из покоев князя. И, похоже, Оргрим написал ее сам.
Он был не таким, как другие тролли. Он ничего не сделает Мелвину. Она прочла это в его желтых глазах!
Она изо всех сил ударила Мелвина рукоятью кинжала по затылку. Брат беззвучно повалился на снег. Она подхватила меч, выпавший из его руки.
— Никто не сражается вместо меня!
Казалось, Оргрим развеселился.
— Дети человеческие…
— Наш договор еще в силе?
Он кивнул.
— А его… Отпустите его. Это я уговорила его прийти сюда.
В этом исключительно моя вина.
Герцог рассмеялся.
— У меня такое чувство, что он утверждал бы, что все было с точностью до наоборот, если бы еще мог стоять на ногах.
— Ты отпустишь его, — не успокаивалась Кадлин.
— Ты не моя королева. — Он поглядел на Мелвина. — Серебряный Коготь — не обычный кусок мяса. Ничего подобного я никогда прежде не ел. Наполовину человек, наполовину эльф. Каждый из этих вкусов сам по себе знаком мне. Но вот смесь… — Его тяжелый темный язык прошелся по губам. — Мы засолим его мясо, чтобы оно лучше хранилось. Это только для пиров.
— Ты обещал мне!
Он снова рассмеялся.
— Когда?
— Своим взглядом.
— Боюсь, ты ошиблась.
С криком ярости она бросилась на него. Ее клинок пронесся в волоске от него. Он был словно уторь, этот проклятый вонючий мерзавец. Она была подобна вихрю, сделала ложный выпад, изменила направление.
Внезапно его кулак обрушился вниз. Кадлин пригнулась.
Колено Оргрима дернулось вперед. Он почти не вложил силы в удар и опрокинул ее спиной в снег. Поставил ногу ей на грудь и поднял булаву.
— На этот раз орел тебя не спасет! — Тяжелое оружие устремилось вниз.
Кадлин зажмурилась.
С глухим ударом каменный шар булавы ударился об утоптанный снег рядом с ее головой. Она судорожно сглотнула.
Медленно открыла глаза.
— Я объявляю тебя мертвой, дочь человеческая. И жду, что в дальнейшем ты будешь вести себя как мертвая. Никогда более не ступит твоя нога на мою землю. И никогда больше не поднимешь ты оружие против троллей. Если ты поклянешься мне в этом, я отпущу тебя и твоего брата. Но если ты нарушишь эту клятву, мои войска вторгнутся во Фьордландию, и все твои боги не смогут этому помешать. Мы разграбим твою родину от Фирнстайна до Гонтабу и сожжем ее. Ты поняла, дочь человеческая?
— Да, — негромко произнесла она.
— Клянешься вести себя с настоящего момента как мертвая?
— Клянусь! — выдавила она из себя.
Он поднял булаву и отступил на шаг.
— Почему? — тихо спросила она.
— Эльфы сожгли моих женщин и щенков живьем. Но называют варваром, диким зверем меня. Ты носишь в себе щенка, королева. Об этом я знаю от Сканги. Он не мог выбрать себе мать. И ради него я отпускаю тебя. Нам, троллям, никогда не пришло бы в голову позволить сражаться женщине в тягости. Но ведь мы — всего лишь вонючие варвары. — Он сплюнул в снег рядом с ней. — Ты чему-нибудь научилась, дочь человеческая?
— Да.
— Научи своего щенка этому, когда родишь. Возвращайся к своему трону и расскажи об этом другим детям человеческим. К северу от озера, которое выбрала для границы Сканга, живут кровожадные дикари. Тебя и твоего брата я отпускаю, чтобы вы были моими посланниками. На этот раз я проявил милосердие. Второго раза не будет. А теперь иди!
Потаенная деревня
— Для меня ты — женщина, которая освободит мой народ от троллей.
На краю утеса стояла тишина. Последний рокот падающих камней стих. В воздухе висела пыль, склеивая носы и оседая во рту горьким привкусом.
— Я не могла понять, то ли ты очень глуп, то ли очень храбр, — негромко произнесла Эмерелль. — Теперь знаю. — Она сдержанно улыбнулась. — Отведи нас в свою деревню.
Я хочу пить. И даже не пытайся разместить нас в своей кладовой.
Фальрах испытывал облегчение. Его тело снова забыло Олловейна. С улыбкой королевы отступило напряжение, но и сила тоже. Он опустился на выступ скалы. Через штаны он чувствовал раскаленный от жары камень.
Некоторые кобольды отважились поднять глаза. Казалось, они еще не верили в то, что все обошлось мирно. То ли они боялись Эмерелль, то ли слишком хорошо знали своего шамана.
Облон хлопнул в ладоши.
— Вставайте, банда трусов! Что подумают о нас великаны?
До сих пор тролли были самым страшным вашим кошмаром, но вы производите намного более сильное впечатление. Надеюсь, вы не злопамятны. Дело действительно не в вас! Речь шла исключительно о… о еде!
Фальрах пытался поймать взгляд Эмерелль. Королева продолжала улыбаться. Он готов был отдать все на свете, чтобы прочесть ее мысли!
Облон отправился в путь. Он вел их по извилистой тропе сквозь скалы. Прошло не более получаса, когда они достигли долины, через которую тек неглубокий, едва ли по щиколотку, ручей.
Фальраху пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы не броситься лицом в воду. Язык лежал во рту, словно кусок сушеного мяса. Казалось, он опух. Губы потрескались.
Он пытался не смотреть на воду. Пытался не слушать негромкий плеск воды. Интересно, когда придет кто-нибудь и предложит им воду? Проклятое кобольдское отродье!
Неподалеку от ручья росло несколько зеленых кустиков травы. На полях стояли отдельные жалкие стебли кукурузы.
На холме, окруженном невысокой стеной из колючего кустарника, вздымались полукруглые глиняные хижины. Они немного напоминали яйца, лежавшие в кладке вплотную друг к другу.
Тонкая струйка дыма поднималась между хижинами. Но пока что никого не было видно.
Эльфы и кобольды прошли мимо кактусов с покрытой шрамами зеленой кожицей. Казалось, их регулярно режут. Может, именно так коротышки получают яд для стрел? От растений исходил тяжелый сладковатый запах.
Фальрах не отрываясь смотрел на хижины.
За их спиной раздался сигнал рога, который то нарастал, то затихал. И несмотря на это, никто не показывался.
Некоторые из их спутников поспешили вперед и открыли проход в изгороди. Бастион был почти в целый шаг толщиной и достигал Фальраху до груди. На тонких ветках топорщились шипы, длинные, словно пальцы кобольдов.
Снова прозвучал сигнал рога. Облон побежал в поселение впереди всех.
— Это друзья! Выходите! Они будут сражаться за нас!
Не будем, — прозвучал глубоко внутри эльфа голос Эмерелль. — Я слишком устала от сражений. Мы просто отдохнем здесь пару дней. А затем двинемся дальше.
— Смотрите, это наши спасители. Альвы наконец-то услышали нас. Они послали нам великанов!
Из хижины высунулся маленький мальчик с лысой головой.
Широко раскрытыми глазами посмотрел он на Фальраха и тут же, издав испуганный возглас, спрятался.
Затем занавеска на входе дернулась и из хижины вышла женщина-кобольд. Уперев руки в бока, она застыла. Совершенно очевидно, она не собиралась впускать Фальраха. Решительность, с которой женщина глядела на него, не оставляла сомнений.
Она была настолько худа, что ее голова напоминала обтянутый кожей череп. От нижней губы до подбородка тянулся узор из темных пятен. Лежащие прядями волосы были подобраны и склеены сухой матово-красной пастой.
Фальраху никогда не доводилось видеть никого такого же худого. У него совершенно пропал аппетит. Здесь он будет только пить. Пищу не примет.
Почти любовь
Эмерелль вытянулась в прохладной воде. Немного выше деревни она обнаружила место, где течение выточило в гранитном ложе ручья глубокую яму. Здесь поток делал резкий поворот; тысячелетиями шлифовал песок скалу, которая теперь при большом воображении напоминала ванну.
Больше часа эльфийка провела здесь, наслаждаясь ощущением текущей воды. Наконец-то она чувствовала себя свободной! Если бы не эта беда с Олловейном. Ходили слухи об оракуле здесь, в Сожженных Землях. Точно она не знала и была слишком горда, чтобы спросить Облона. Она до сих пор не верила хитрому шаману, но не сомневалась, что справится с ним, что бы он ни пытался сделать.
Будучи королевой, она мало заботилась об отдаленных уголках Альвенмарка. Здесь не было разведчиков или доверенных лиц, которые являлись бы время от времени к ней на аудиенцию и докладывали обстановку. Кстати, верное ли слово — разведчик? Или стоит честно сказать — «шпион»? Тиран ли она, если хочет знать все, что происходит в Альвенмарке, или заботливый правитель?
Она выдохнула. Эти вещи ее больше не касаются. События, подобные резне в Фейланвике, не должны повториться. Она уже не королева. Она должна думать только о себе!
Странное это было чувство — ловить временами томный взгляд Олловейна. Конечно, это уже не тот Олловейн, которого она когда-то любила. И Фальрах уже не тот, которого она любила. Он еще не нашел свое место в изменившемся мире. Сможет ли он когда-либо сделать это? Более сорока столетий прошло со времени его смерти. Города, которые он когда-то знал, обратились в пыль. Народы, когда-то сильные и значительные, вроде детей темных альвов или эльфов Валемаса, уже не живут в Альвенмарке. Реки изменили свое течение, берега — свою линию. А насколько сильно отдалилась она от той молоденькой девушки, которая когда-то любила Фальраха, она пока не могла сказать.
По крайней мере, внешне она, похоже, изменилась не сильно. Она была все еще желанна для Фальраха. Ей нравилось, как он смотрит на нее. Олловейн… Несмотря на то что они путешествовали вместе вот уже несколько недель, она еще не позволила ему перейти к действиям. Морально ли это — разрешить любить себя, а думать при этом об Олловейне? А о ком ей еще думать, если она будет смотреть в лицо Олловейна, когда они будут любить друг друга?!
Может быть, дело в том, что она наконец обрела покой? Она снова испытывала глубокую потребность лежать рядом с мужчиной. Когда у нее в последний раз была ночь любви? Она не могла толком вспомнить.
Провела рукой по своим гладким бедрам. По телу пробежала приятная дрожь. Каково это — когда тебя касаются мужские руки? Она закрыла глаза. Теплый ветер играл с ее волосами. Фальрах был хорошим любовником. У него уже было много женщин, когда они познакомились. И у него была ужасная слава. Эльфийка примирительно улыбнулась. Было бы здорово, если бы он был здесь. Она пыталась… Негромко произнесла слово силы. Оно ласкало язык. Все ее чувства.
Нельзя этого делать. Это аморально. Но он никогда не узнает, если она не скажет ему. Она каждый день плела эти чары, с тех пор как они оказались в маленькой деревушке кобольдов. Их хозяева верили в то, что тролли приносят счастье. Эти упрямые глупцы по-прежнему утверждали, что Эмерелль и Фальрах — тролли. Причем очень большие тролли. Прямо великаны среди троллей!
Когда Эмерелль увидела, насколько сильно изголодалось племя, она сплела заклинание впервые. Ее дух пронесся над страной. Она искала жизнь. На много миль унеслась она, потому что не хотела привлекать дичь, жившую неподалеку от поселения. Она искала существ, которых они поймали бы не слишком быстро. Красногребни, крупные ящерицы, которые живут в отдаленных горных районах. Они вырастали в длину до двух шагов, и мясо их имело неповторимый вкус. Приманила она и шипохвостов, степных зайцев и сурков. Всех этих созданий заставила прийти в долину ее воля. Они отправились в путешествие, не догадываясь, что дорога неизбежно приведет их на копья кобольдов.
Каждый вечер племя пировало. Фальрах о чем-то догадывался. Он действительно умен. Но эльф молчал, просто принимал происходящее чудо.
Эмерелль знала, что Фальрах покинул место между скалами.
То укрытое от взглядов место, где он тренировался. Раньше он не делал этого. Тренировки с оружием. Полная гармония меча и тела. Это было завещание Олловейна. Эмерелль не обманывалась. Она исследовала дух Фальраха. От Олловейна не осталось ничего. Ни единого воспоминания. Ни капли личности.
Она предполагала, что именно тело мастера меча требовало выполнять эти боевые упражнения. Оно привыкло к этому. На протяжении столетий Олловейн тренировался почти каждый день. Эти комбинации движений были для тела Олловейна так же естественны, как дыхание. До сих пор Фальрах противился, однако после событий в ущелье уступил новому телу. Он
хотел узнать, какие способности оно в себе таит.
Эмерелль подумала, не отправиться ли ей самой ночью на охоту. Не на шипохвостов или красногребней. На более опасную дичь. Но пока что повода спешить не было.
Она услышала тихие шаги. Эльф двигался ловко. Звук почти сливался с негромким шепотом ветра. Он не знал, что она здесь. Если бы он крался, она не услышала бы ничего.
Она села в каменной ванне.
— Рада видеть тебя, Фальрах. — Олловейн сейчас наверняка пристыженно отвел бы взгляд. Фальраху не было неприятно видеть ее обнаженной.
— Я не знал… — нерешительно начал он.
— Здесь есть место для двоих. Вода чудесна. — Она улыбалась. Когда-то раньше, целую вечность тому назад, ей легко было быть соблазнительной. Сейчас она чувствовала себя неуверенно.
Он улыбнулся. Это была улыбка прежнего Фальраха. А затем он без единого слова снял с себя одежду. Она увидела, как сильно он взмок. Хорошо, что они встретились здесь. Ей не нравилось, когда от мужчины пахло потом.
Он вошел в воду, и было невозможно не заметить, что он желает ее.
— Олловейн убежал бы от меня, — с недвусмысленной улыбкой произнесла она.
— Я не Олловейн, — самоуверенно ответил он.
Она провела рукой по его груди. Его тело было стройным, тренированным. Он был силен. Не так, как Фальрах. Намного мягче.
Он взял ее ладонь. Поцеловал кончики пальцев и снова отпустил. От прикосновения его губ она вздрогнула, и он заметил это. Он наклонился вперед и поцеловал ее в шею. Она вздохнула. Это чувство… Она так долго прятала его в себе.
Теперь она взяла его руку. Ее язык коснулся ладони. Кожа на ней была грубой, покрытой мозолями. Это была рука мечника.
Фальрах обнял ее за бедра и притянул к себе. Она чувствовала, как сильно он желает ее. Но не спешил. Его руки нежили ее, язык находил все новые и новые способы заставить ее дрожать, стонать от страсти. Она позвала его… Нет, нужно быть честной. Ее заклинание привело его сюда, а он и не догадывался об этом. Но сейчас она полностью отдастся ему.
Она его. Целиком и полностью. Это будет длиться долго. Раньше они могли любить друг друга целый вечер.
Она запрокинула голову. Он ласкал ее грудь.
Над ними раскинулось безоблачное небо, почти стального цвета. В небе, хлопая крыльями, застыл одинокий сокол.
Руки Фальраха коснулись ее потаенного места. Она хотела его. Она давно желала Олловейна. И если она просто перестанет думать, отдастся ему… В чем разница? Она любит тело Олловейна. Смотрит в глаза Олловейна. А говорить они на протяжении следующих часов будут наверняка мало.
Охотник
Мадра увидел, как сокол приземлился неподалеку от его укрытия. Тролль притаился в тени уступа на скале. Ему не нравился яркий свет юга. Никакому троллю он не понравится. Он слыхал, что среди детей человеческих ходят сказки о том, будто тролли превращаются в камень, если их коснется свет полуденного солнца. Конечно, это все полнейшая чушь.
Сокол издал совершенно несоколиный стон. Его голова запрокинулась. Клюв превратился в пасть, полную острых, как иглы, зубов. Коричневое оперение приобрело красноватый оттенок и трансформировалось в густую шерсть. Трансформация выглядела совершенно неаппетитно. И в то же время зрелище было удивительным. Наверное, это довольно больно, подумал Мадра. Лутин любил жаловаться. Ныл из-за каждой мелочи.
Оттого, что урчит в желудке, оттого, что хочется пить, оттого, что жарко или что в ботинок попал камень. Но это превращение он проделывал уже в третий раз с тех пор, как эльфы обосновались в деревне. Очень удобно иметь крылатого шпиона. Они могли позволить себе сидеть в укрытии на расстоянии трех миль от деревни. Кобольды постоянно посылали охотников на вылазки. Было бы легкомысленно подходить к деревне ближе.
Вздохнув, Никодемус вошел в тень скалы. Превращение было завершено. От лутина теперь исходил только легкий запах хищной птицы.
— Плохие новости!
Ну вот, опять начинается нытье, раздраженно подумал Мадра. Из полулиса наверняка получился бы славный обед.
Но нужно держать себя в руках. Без Никодемуса он никогда не сможет вернуться. Только хитрый коротышка может открыть врата на золотую тропу.
— Ты знаешь, кто эти двое?
Мадра сделал легкое движение рукой.
— Ну, два эльфа, кто же еще. Кого интересуют имена эльфов?
— Эти тебя заинтересуют. Сегодня я подобрался к ним настолько близко, что впервые смог отчетливо разглядеть их лица.
— И они не заметили тебя? — В таких вещах Мадра был недоверчив. Он бы задумался, если бы над ним долгое время кружил сокол. А эльфы хитрее троллей. — Ты обещал не подлетать слишком близко.
— Они оба лежали у пруда и спаривались! Головы у них были заняты иными вещами, не наблюдением за мной. И знаешь, кто они? Эмерелль и ее мастер меча, Олловейн.
— Как ты можешь быть настолько уверен? Все эльфы похожи друг на друга.
— Ганда, возлюбленная моего брата, несколько недель ухаживала за ним. Это было после битвы у Мордштейна. Я видел его почти каждый день. Я знаю его. А эльфийка — это Эмерелль. Хвост готов на это поставить. Ее я тоже один раз видел.
Когда она вышла на Шалин Фалах на дуэль. Это они! Точно!
Мадра нащупал амулет, который дала ему Сканга. Пожалуй, настал момент использовать его. Он злился на шаманку. Она наверняка знала, кого они преследуют! Почему же не сказала?
Не верила, что он нападет на след? Считала его трусом. Потому что он не умер вместе с остальными в этом проклятом кобольдском зале в Фейланвике?
— Бросай амулет, — настаивал Никодемус. — Сканга должна знать.
— Твой народ любит героев?
Мадра подумал о том, что у него никогда не будет женщины.
Слишком мало рождалось детей. Они были как драгоценность.
Вожаки стаи, герои и герцоги — их предпочитали женщины.
Обычный воин или охотник не имел шансов когда-либо разделить ложе ни с одной из них. Но судьба улыбнулась ему.
Впервые у Мадры возникло чувство, что ему предназначено нечто большее. Может быть, именно поэтому Сканга и выбрала его?
— Что значит героев? Что ты задумал? Ты должен позвать Скангу! Немедленно!
— Нет.
Лутин смотрел на него, ничего не понимая. Может быть, дело в их росте, из-за него у мелюзги отсутствует какое бы то ни было мужество?
— Ты с ума сошел? Ты ведь не собираешься… — Кобольд, словно защищаясь, поднял руки. — Ты забыл зал суда в Фейланвике? Скольких троллей они убили? Скольких кобольдов? — Он засопел. — И ты думаешь, что это хорошая идея — вызывать на бой Эмерелль и Олловейна? Эти двое могут изрубить на куски небольшое войско. Ты забыл, что мы видели в ущелье? Все эти камни!.. Они оба должны были умереть!
Но ведь выбрались!
— Ты прав, пожалуй…
Лутин театрально воздел руки.
— Спасибо. Благодарю! Значит, за толстыми стенками твоего черепа кроется все же мозг крупнее, чем грецкий орех.
С налетом мудрости!
Мадра снова подумал, что следует съесть лутина. Если придет Сканга, ему уже не нужен будет Никодемус, чтобы вернуться на родину. Но он не хотел звать шаманку.
— Мы начнем не так, как Гхаруб. Он не знал, кто перед ним.
А мы знаем. Мы сможем убить этих двоих. Нужно только мужество!
Лутин выглядел так, будто сейчас обмочится. Мадра пожалел, что рядом с ним не настоящий воин. А потом вспомнил превращение. Малыш может кое-что выдержать. Нужно только найти к нему правильный подход.
— Хочешь стать известнее, чем твой брат?
Лутин навострил уши.
Скорпион
Сканга искала цвет страха в ауре кобольда. Но маленький воин, похоже, не боялся. В народе коротышек о нем говорили много. Комендант Скорпион — так называли его. Предводитель Первого освободительного фронта. Кобольдская чепуха!
Зачем усложнять жизнь тысячами цветастых имен?
— Итак, ты Мадрог, — произнесла она через некоторое время.
— Именно так.
Хоть слов лишних не произносит. Редкий дар среди кобольдов. Сканга придерживалась мнения, что чем меньше существо, тем сложнее ему молчать. Кобольды — настоящий бич.
По замку Эльфийский Свет расходилось эхо от их непрекращающейся болтовни. Троллиха тосковала по Фейланвику.
Пусть там и не тише, но, по крайней мере, холоднее уж точно.
А здесь повсюду цветы! По ее ощущениям, для этого буйства еще слишком рано. Слишком много цветов и солнечного света. Кому это нужно?
Бирга стояла за ее спиной. Она казалась напряженной. Боялась, что кобольд сделает что-то не так. Ученица рекомендовала его.
— И кого ты уже успел убить, Скорпион?
Цвет ауры изменился. В ней появился налет раздражения.
— Мое ремесло не позволяет мне хвалиться своими поступками. Столь же мало я рассказываю и о том, кто дал мне поручение. Если ты хотела спросить только об этом, то ответа не получишь.
— Твои убийцы наверняка здесь, в замке.
Сканга не ожидала ответа. Она хотела увидеть, изменится ли аура кобольда. Цвет вокруг его головы изменился на грязнокоричневый. Цвет сомнения. Конечно, он не проронил ни слова.
— Хочу, чтобы ты знал: ты не можешь меня обмануть. Ты вне опасности. Пока что… Твое ремесло — это смерть. И есть кое-кто, кого я хотела бы видеть мертвым. Эмерелль!
— Лучше тебе попытать счастья у эльфов. Насколько я знаю, против нее существовал заговор… против Эмерелль во время последнего Праздника Огней в Вахан Калиде.
— А я считала, что ты ненавидишь эльфов, Мадрог. Ведь именно эльф приказал убить твою великую любовь? Так почему же ты колеблешься?
— Я не сумею подобраться достаточно близко к Эмерелль.
Думаю, никто не сможет сделать этого. Каковы шансы у блохи на то, чтобы убить мамонта? И не важно, насколько рассержена и решительна блоха.
— Тебе ведь уже довелось как-то раз убить эльфийского князя вместе со всем его родом. Разве ты не обладаешь тщеславием?
— Тщеславные убийцы умирают рано. Я добиваюсь успеха потому, что знаю свои возможности.
Кобольд удивил ее. Она ожидала встретить иное существо.
— Ты не боишься моего гнева?
— Думаю, ты что-то путаешь, почтенная шаманка. Я не боюсь смерти. Поэтому не боюсь тебя. Не боюсь я и Эмерелль.
Но я не берусь за поручения, которые не могу выполнить.
Он не притворялся. В его ауре по-прежнему не было и намека на синий. Он действительно не испытывал страха. Маленький гордец смутил Скангу. Давно уже ей не встречались такие, как он.
— Я ценю честные ответы.
Она услышала, как за ее спиной Бирга чаще задышала. Ученица боялась, что ее накажут.
— Может быть, у тебя есть для меня совет, Мадрог? Как мне убить Эмерелль?
— Что ж, госпожа. Говорят, ты умеешь вызывать ши-хандан.
Если ты пошлешь двух-трех к Эмерелль, она наверняка окажется в опасности.
Теперь стоявшая за ее спиной Бирга задержала дыхание.
Знает ли кобольд, о чем говорит? Хочет рассердить ее? Именно это она уже однажды сделала и потерпела неудачу. Может быть, таким образом он хочет показать ей, что все попытки убить Эмерелль обречены на провал?
— Ценное замечание… Поскольку мы не договоримся, можешь идти.
Кобольд даже не поклонился. Он просто повернулся и покинул зал. Недостаточное уважение — первый шаг к восстанию. Этого она стерпеть не могла. Может быть, кобольдам скоро придет в голову, что можно восстать и против ее народа.
— Бирга! Возьми парочку стражей! Поймай этого парня!
А когда поймаете, посадите его в ящик, окованный железными цепями, и утопите в озере за замком.
— Да, наставница.
Ее ученица поспешила к порталу, за которым исчез кобольд.
Сканга ревниво посмотрела ей вслед. Что бы только она не отдала за то, чтобы снова иметь молодые ноги! Мадрог не сказал ей ничего такого, о чем сама троллиха не успела бы подумать.
Значит, он все же не настолько хорош, как о нем говорят. Сканга теребила амулеты на груди. Ши-хандан — призрачные волки.
Исключительно злобные создания. Несравненные охотники.
Махта Нат, ее наставница, однажды научила ее тому, как вызывать их. Для этого нужен ингиз. И сильная душа. После всего того, что произошло, звать ингиз было бы неразумно.
Может быть, все же стоит рискнуть заглянуть в серебряную чашу. Истолковать костяной оракул достаточно сложно. Неужели она допустила ошибку? Но нет, Эмерелль должна умереть, только при таком условии возможно уверенное правление Гильмарака. Только так ее народ обретет мир!
— Госпожа.
Сканга подняла голову. Аура Бирги сияла ярко-синим.
— Да.
— Он исчез.
— Что было сложного в том, чтобы схватить одного-единственного кобольда?
— Госпожа, прошу тебя, — лепетала ученица. — Он одурачил нас.
— Нет, Бирга! От меня он не ушел бы. Он одурачил тебя!
— Госпожа… На нем был коричневый плащ и броская черная шапка. Совсем не такие, как на других кобольдах. Но теперь весь замок вдруг наводнили кобольды в коричневых плащах и черных шапках. Мы схватили парочку. Они никогда не встречались с Мадрогом. Некие незнакомцы заплатили им за то, чтобы они оделись таким образом. Они даже подарили им эту одежду.
Сканга выругалась, она испытывала досаду, но в то же время и уважение к кобольду. Маленький сукин сын! Должно быть, догадывался, что его не выпустят живым. Теперь оказалось, что он действительно настолько хорош, как о нем говорят. Интересно, обиделся ли он на нее за покушение? У нее не было иного выхода. Она не могла допустить распространения слухов о том, что она подсылает убийц к Эмерелль. Могут подумать, будто она боится эльфийку. Об этом может узнать Эмерелль. Кто знает, сколько шпионов таится во дворце?
— Выбери двадцать крепких троллей, Бирга! Они должны будут кое-что сделать. Через два часа я жду тебя и воинов в тронном зале!
Маленькой шлюхе достало ума, чтобы не раздражать ее вопросами. Они отправятся в путешествие. В конце концов, разговор с кобольдом все же оказался полезен. Он не был так уж не прав, давая совет. Теперь она знала, где найти того, кто от всего сердца презирает Эмерелль. А еще следует послать за Оргримом. Ей нужен кто-то, кто сможет подавить восстание в зародыше. Возможно, Фейланвик — это только начало. Лучше быть готовой ко всему.
История одной тени
— Сегодня последний день, когда ты еще можешь полениться, мальчик!
Брат Жюль был всего лишь силуэтом в дверном проеме хижины, где они вдвоем жили. Хижина — не самое точное слово. Когда-то это было нечто большее. Но сейчас остался только угол стены с дверью, которую Жюль всегда плотно закрывал. Две другие стены были сколочены из грубых досок.
Жюль не дал себе труда даже заткнуть щели мхом. Адриену уже доводилось слышать о том, что некоторые священнослужители полагают, что будут угодны богу, если станут жить в бедности и не будут заботиться о таких вещах, как щели в стенах. Он считал это глупостью, но полагал, что говорить об этом Жюлю не стоит.
— Идем, я покажу тебе долину и расскажу об обязанностях, ожидающих тебя.
Адриен понятия не имел, какие травы добавлял святоша в настой, который протянул ему. Получилось что-то горькое, как желчь. Но это помогало. Сюда мальчик пришел до смерти уставшим. Теперь он чувствовал себя отдохнувшим и полным сил. Он выполнит все задания, которые приготовил для него священнослужитель. Это вряд ли слишком сложно…
Адриен отбросил одеяло и потянулся. А затем вышел на улицу. В лицо ударил холодный воздух. Весна еще не нашла дорогу в эту долину. Воришка посмотрел вниз, на разрушенный город. На Каменный Лес.
— Было время, — рассказывал Жюль, — когда люди были гораздо могущественнее, чем сейчас. И было много богов, не один. И эти боги, которые создали людей, настолько гордились ими, что жили среди них.
Адриен смотрел на своего учителя широко раскрытыми глазами. Такой истории он никогда не слышал. И никогда не думал, что услышит подобные речи от священнослужителя Тьюреда. Были другие боги? И они были здесь?! Мысль об этом заставила мальчика остолбенеть. Он стоял на земле, по которой когда-то ходили боги! Нет, это наверняка всего лишь сказка.
— Белый Зелинунт, так когда-то назывался город. Он был целиком и полностью из мрамора. Только на крышах была красная черепица, ярко сиявшая на весеннем солнце. Город занимал всю долину. О его красоте говорили далеко за его пределами. Здесь жили мудрецы и дворяне. В то время существовало семь королевств. Не таких, какие известны тебе. Они были большими. В каждом была сотня и больше городов, таких как твой Нантур. И когда маршировали солдаты этих королевств, дрожала земля под их коваными подошвами.
Жюль стал спускаться по узкой тропе. Взгляд его был устремлен вдаль. Казалось, он находится где-то далеко — так поглотила его эта история.
— Здесь жили лучшие ремесленники. Город был чудесен.
И была у него тайна. В нем был еще один, секретный город.
Поскольку вода из источников здесь горька, строители Зелинунта заложили цистерны. Просторные залы, расположенные глубоко в недрах скал. Дворцы и храмы, построенные над ними, несли на себе колонны и арки цистерн, что было вдвойне выгодно, поскольку можно было сделать большие запасы воды. В то же время такой способ строительства защищал роскошные монументы города, поскольку в горах часто дрожит земля. Дома, которые строят подобным образом, гораздо устойчивее к яростным землетрясениям.
Адриен смотрел на долину. Былое великолепие, которое Жюль, похоже, видел своим внутренним взором, мальчик представить не мог. Для него Каменный Лес выглядел необычайно грустно. Колонны в такой глуши. Островки снега сменялись большими лужами. И там ничего не росло. Может быть, это было здесь самое неприятное. Ничего подобного воришка не видел еще никогда.
— Однажды, когда боги позвали их, все семь королей прибыли в Зелинунт. Должен был состояться совет по поводу большой войны. Войны, которая должна была повести королей и их войска в другой мир. Враг тоже прислал своих дворян, большую свиту. Именно они и просили провести переговоры.
— И кто же был этот враг?
— Эльфы, мой мальчик. Кто же еще? Они всегда были врагами. Они и другие создания. Творения альвов не желают ничего иного, кроме как нанести вред этому миру. Когда бы ни поднялись люди к высотам, эльфы всегда нападали. Вот как Гийом. Жаль, что ты не встречался с ним. Люди готовы были слушать его часами. Он умел творить чудеса. Но его убили.
Адриен слышал эти истории. О Гийоме ходили разные слухи. Некоторые говорили, что чудесный целитель хотел восстать против короля и был убит, когда Кабецан послал бычьеголовых, чтобы взять его в плен. Другие, напротив, болтали, что король послал свою личную гвардию, чтобы защитить Гийома. Все они были уничтожены эльфами, которые привязали Гийома цепями к дубу посреди города.
Тем временем они спустились со склона, где Жюль устроил себе дом. Адриен на миг коснулся кончиком сапога лужи. По ней тут же разбежалась сеть трещинок. Нет, в таких драгоценных сапогах он не станет бродить по лужам.
Священнослужитель подошел к колонне. Его рука коснулась гладкого камня.
— Подойди сюда, мальчик!
Адриен повиновался. Он перепрыгнул две лужи. Снег чавкал под ногами, был тяжелым и влажным. Долго он уже не пролежит. Скоро зима покинет Каменный Лес.
— Посмотри на эту колонну. — Жюль отошел в сторону.
Адриен погладил камень. Он был действительно очень гладким и…
— Что ты видишь?
— Это похоже на слезы. — Мальчик удивленно ощупывал крохотные жемчужины, прилипшие к колонне. — А там будто камень покрыли медовой глазурью. Как пирог.
Жюль довольно улыбнулся.
— Хорошо описал! Как думаешь, почему колонна выглядит именно так?
Адриен пожал плечахми.
— Может быть, каменотесу приказали так сделать.
— Чушь какая! — вырвалось у священнослужителя. — Кому понравятся такие колонны?!
Мальчик удивился реакции священнослужителя. Адриен не мог понять, что сказал не так.
Жюль молча шагал впереди, под ногами хлюпало. Священник не обходил лужи, прокладывал себе путь через сугробы.
Мальчик беспокоился. Может быть, у мастера промокли ноги и силы, брошенные на гнев, могут вскоре оставить его. Его учитель стар. Ему нужно беречь себя!
— Мне очень жаль, если я рассердил тебя. Я всего лишь бродяга. Я не умен. Я знаю, как украсть яблоко или колбасу.
О колоннах и том, как они должны выглядеть, я ничего не знаю.
Священнослужитель сбавил шаг, но ничего не сказал.
Адриен не знал, что делать. Такие люди ему никогда прежде не встречались. У Жюля он получил место, где можно спать, и хорошую еду. Воришка кое-что должен святоше.
Вдруг Жюль остановился. Они зашли глубоко в долину.
Слева поднимался ряд колонн, каждая из которых достигала в высоту шагов двадцати. Все они к основанию были толще.
По ним сбегали каменные слезы и какие-то неровные волны.
— Они немного похожи на свечи, — пробормотал Адриен себе под нос. Сделал это для того, чтобы нарушить воцарившуюся тишину. Молчаливое путешествие все больше и больше действовало ему на нервы.
Жюль резко замер.
— Что ты сказал?
Мальчик судорожно сглотнул. Пожалел, что не видит лицо священнослужителя. Голос учителя звучал жестко и неприветливо.
— Свечи… Они похожи на свечи, я подумал…
Жюль рассмеялся. В смехе слышались горечь и боль.
— Да, свечи. Не так уж и плохо. Совсем неплохо! — Он отбросил носком сапога снег. — Иди сюда! Посмотри на это! Что ты об этом думаешь?
Испытывая смешанные чувства, Адриен подошел к учителю. С одной стороны, мальчик был рад, что Жюль снова разговаривает с ним. С другой — ему было страшно, что неверный ответ рассердит святошу еще больше. Земля, очищенная от снега, была необычайно ровной.
Адриен опустился на колени. Ощупал землю. Она была очень гладкой и почти черной. Она напомнила мальчику лед на замерзшей луже. Но говорить об этом священнослужителю не стоит. Похоже, Жюль глубоко привязан к Каменному Лесу.
Это сравнение наверняка сильно рассердит его.
— Очень гладкая, — осторожно произнес Адриен. Тут сложно сделать что-то неправильно.
Он рассматривал странный грунт. Ничего подобного он в своей жизни не видел.
Адриен поднял взгляд в надежде, что Жюль отпустит его.
Но священнослужитель, похоже, тоже был из камня, как и все в этой долине. Ничто не шелохнулось на его лице.
— Очень твердая?.. — Мальчик постучал по земле. Затем он вспомнил кувшины с медом, которые видел когда-то. Они были черно-коричневыми, запечатанными яркими тряпками и воском. Обожженная глина кувшинов была на вид очень твердой. Торговец пришел с далекого юга, из города Марчилла, недавно присоединенного к королевству. — Похоже на обожженные кувшины из Марчиллы.
— Обожженные кувшины? — Жюль казался озадаченным.
И вдруг улыбнулся. — Свечи и обожженные кувшины. Очень поэтичные метафоры.
Адриен понятия не имел, о чем говорит учитель, но улыбнулся. Улыбаться всегда хорошо, даже если не понимаешь, что происходит!
Священнослужитель наклонился к нему и схватил за ухо.
От боли у воришки едва не выступили на глазах слезы.
— Хорошо, мальчик. В тебе спит поэт, хоть мне и кажется, что ты понятия об этом не имеешь. Но я скорее сравнил бы землю со стеклом. Это больше похоже на правду.
— Стеклянный пол? Звучит как в сказке. А разве такая мостовая не может очень быстро разбиться?
Жюль топнул.
— Разбиться? Вот уже более сорока столетий этот пол противостоит силам природы. И ты вряд ли найдешь хоть одну трещину. Только наносной песок и птичий помет. Город постепенно тонет в этом. В некоторых местах помет возвышается уже на целых три шага. Но черное стекло не бьется. — Сейчас священнослужитель казался очень старым. Вокруг его глаз была паутина морщин. — Черное стекло, сказал бы поэт… Это неправда, как и большая часть того, что говорят поэты. Ты стоишь на расплавленном граните, мой мальчик. Отцы-основатели Зелинунта больше всего любили красоту, но не совсем отошли от мира. То, что находится здесь, должно было стоять вечно. Поэтому улицы были устланы шлифованным гранитом. Мраморная лестница, по которой ты пришел, предназначалась только для королей, князей и священнослужителей.
А еще послов. Торговцы, крестьяне и прочий народ приходили сюда по другим дорогам. По прочным улицам. Без ступеней, чтобы по ним могли проехать повозки. — Он протянул Адриену руку. — Идем, мальчик. Я хочу показать тебе кое-что еще.
Ты знаешь, что такое ирония?
— Это когда что-то говорят с улыбкой, а на самом деле сердце разрывается?
— Примерно. — И, не сказав больше ни слова, Жюль повел его вверх по склону.
Наконец они достигли квартала, находившегося в особенно плохом состоянии. Большинство колонн рухнуло. Только северная часть еще стояла. Священнослужитель остановился перед колонной, на которой виднелась тень.
Чем дольше разглядывал Адриен очертания тени, тем страшнее ему становилось. Казалось, она принадлежит очень стройному мужчине.
— По легенде, это был человек, погубивший Зелинунт. Глава посольской миссии, из-за которого сюда пришли семь королей. Эльф! Он хотел отсрочить гибель, поскольку понял, что его одурачили. Но было уже слишком поздно. Его криков не услышал никто. У тех, кого он звал, сердца из камня.
— Кто это был? Кто обладал такой силой? Колдун?
— Нет, Адриен. Это были былые властители Альвенмарка.
Красные солнечные драконы Ишемона. Им потребовалось менее получаса, чтобы уничтожить Зелинунт. Их пламя обрушилось с неба и испепелило все живое. Жара была настолько велика, что заплакали даже камни. Улицы превратились в стекло. Золотые украшения крыш и статуй расплавились и обрушились, словно дождь, в цистерны. Когда драконы улетели, остались только колонны и мелкая красная пыль, в которую превратилась черепица. За последовавшие тысячелетия пыль разнес ветер. Колонны остались и дали имя долине.
Каменный Лес.
— Ты рассказываешь это так, как будто был там.
Жюль бросил на него меланхоличный взгляд.
— Если бы я был там, то, пожалуй, меня бы здесь не было.
Я ведь сказал: никто не пережил нападения драконов.
— И все семеро королей умерли?
Теперь усмехнулся священнослужитель.
— Нет, никто из них! Они не были глупы. Если приходит эльф и просит провести переговоры, всегда нужно быть начеку. Они послали двойников. Глава посольской миссии в конце концов заметил это. Но было слишком поздно, чтобы остановить драконов. Поэтому Зелинунт погиб в огне и дыму.
И короли так никогда и не получили подарка, предназначенного им богами.
Адриен огляделся по сторонам. Подарок богов!
— И что же это было?
— Неужели я похож на того, кому боги рассказали бы об этом?
У Адриена возникло ощущение, что на это лучше ничего не отвечать.
— А почему город не был восстановлен?
— Долина считалась проклятой. Семеро королей развязали войну, чтобы отомстить за погибших в Зелинунте. Не было времени строить города. А когда война наконец закончилась, выжившие боялись этого места. Говорят, в глуши гор живут демоны.
— То дерево, внизу, в начале длинной мраморной лестницы, — это один из них? В нем демон?
— Не дерево демон, мальчик. Я.
Цена зимы
— Самочка потеряет своего малыша.
Мелвин попытался отгородиться от мыслей Тученыря.
Черноспинный орел всегда проникал прямо в мысли.
— Тебе повезет, если ты не потеряешь еще и ее. Она твоя сестра по гнезду, не так ли?
— Сводная сестра! И никого я не потеряю.
Тученырь помог ему отыскать пристанище на ночь. Он обнаружил углубление в скале. Назвать это пещерой было сложно. Но укрыться от ветра можно было. Мелвин принес сестру сюда. Он не отваживался еще раз отдать ее в когти орлу. Она была слишком слаба. Еще с одной раной Кадлин не справится.
— Ты можешь убить для нас дичь? Ей нужно съесть чтонибудь теплое.
Тученырь склонил голову набок, как могут делать только орлы.
— Будь поосторожнее, друг мой! Не привязывайся к людям.
Они разобьют тебе сердце.
— Я никогда просто так не сдаюсь. Ты знаешь это.
— Поэтому мы и стали друзьями, Мелвин. Я лечу на охоту.
Тученырь взмахнул крыльями и оттолкнулся от скалы. Он понесся вдоль заснеженного склона, а затем, сделав несколько сильных взмахов, стал медленно набирать высоту.
Мелвин недолго смотрел ему вслед. Полуэльф, снедаемый чувством вины, занялся Кадлин. Она была без сознания. Молодая женщина сумела подняться на склон горы, и тролли внизу, на озере, уже не могли видеть ее. А потом упала.
Вообще-то нужно было бросить ее там. Совершив глупость, ударив его, она едва не насадила его на вертел троллей. Это было вопреки здравому смыслу. Нельзя верить пожирателям мертвечины. Но поскольку он еще жив, Кадлин права. Ее решение было верным. Этот Оргрим, очевидно, не такой, как остальные падальщики. Сестра чувствовала это. Или надеялась? Что ж, теперь не стоит терять время на подобные размышления.
Мелвин опустился на колени, разгреб снег руками. Затем завернул Кадлин в свою льняную рубаху. Ее губы совсем посинели. Лицо приобрело нездоровый красный оттенок. Ей нужна помощь. Причем срочно!
Полуэльф поспешил вниз по склону к группе деревьев. Там покопался в снегу, нашел сухие кедровые иглы и тонкие ветки.
Сердце его бешено колотилось, когда он побежал обратно, в укрытие. Не нужно было начинать глупую болтовню об отце! Конечно, она думала о том, как вернуть тело Альфадаса.
Но он подлил масла в огонь. Она всего лишь человек. Не такая крепкая и выносливая, как он. Она не могла бегать по снегу и не оставлять следов. Ей нужно больше времени на сон. И она не такая умелая воительница, как эльфы, несмотря на все свое мужество и выдержку. Он — ее старший брат. Он должен был обо всем этом подумать!
Для того чтобы разжечь костер, потребовалось всего несколько мгновений. Слишком быстро пламя сожрало хворост.
Мелвин еще раз сбегал вниз и принес ветки потолще. Вернувшись, он обнаружил, что сестра завалилась на бок. Полуэльф осторожно взял ее за плечи и посадил ровно. Ее одежда уже не согревала. Ткань пропиталась потом и кровью. Вместо того чтобы защищать, она пила тепло тела Кадлин. Нужно раздеть королеву!
Одежда ее заскорузла. Шнуровка камзола не развязывалась.
Мелвин осторожно разрезал кожаные ремни охотничьим ножом. Камень отражал тепло. Дым выходил плохо, горло царапало. Мелвин пожалел, что у него нет одеяла, в которое можно было бы завернуть сестру. Или, по крайней мере, сухого мха, чтобы выложить для нее ложе на холодных камнях.
Полуэльф с испугом обнаружил, что на некоторых пальцах, прямо под ногтями, образовались шишки. Он принялся осторожно массировать их, пытаясь вернуть тепло в ее тело. Все это было ему незнакомо. Ни один мауравани из тех, кого он знал, никогда не страдал от холода. Мелвин не знал толком, что предпринять.
В отчаянии он еще раз слетел вниз и принес еще дров. Вернувшись, он застал Тученыря, сидящего на скале над углублением. В снегу лежал мертвый горный козел. Туша была еще теплой!
Мелвин схватил козла за бугристые рога и затащил в укрытие. Кровь из тела еще не вытекла. Полуэльф легко перерезал животному горло. На светлую шерсть потекла темная кровь.
Надрез он прижал ко рту Кадлин. Она глотнула, не просыпаясь. Ей нужно было все, что могло дать силу. Жареное мясо она есть не сможет. И потребуется слишком много времени на то, чтобы разделать козла и пожарить на костре парочку полос мяса. Это можно сделать и позже.
Кровь текла по горлу молодой женщины, по ложбинке между грудями. С губ ее не сорвалось ни звука. Мелвин отодвинул козла в сторону, поднес руку к ее губам, но дыхания не почувствовал. Испуганно прислушался к сердцу. Оно билось слабо и неровно. Прижал руку к ее обнаженному животу.
Никаких шевелений.
Полуэльф отгородился от мыслей орла. Его товарищ считал все это бесполезным. Он посоветовал отпустить сестру.
— Убирайся прочь! — крикнул Мелвин в приступе внезапно нахлынувшей ярости.
Он не сдастся! Не может все так закончиться! Только не так!
Он воспротивится смерти. Отнимет у нее жертву. Как там зовут их бога судьбы? Он выбьет у него из руки клинок, которым тот перерезает нити человеческих жизней. Сестра должна жить!
Тученырь улетел. Мелвин чувствовал, что друг не сердится на него. Птица просто удивлялась таким безрассудно расточаемым чувствам. И бесполезной борьбе.
Полуэльф вновь принялся растирать руки и ноги Кадлин.
Но, похоже, ничего не помогало. Кровь ее текла все медленнее.
Ничто уже не могло пробудить ее из глубокого обморока. Она медленно соскользнет из жизни в смерть. Без боли.
Если бы он только мог защитить ее при помощи заклинания! Он не чувствовал холода. В равной степени магия хранила его и от жары. Но он не мог защитить ее. Он был неопытным волшебником. Всего лишь охотником и воином.
Возможно, он может передать ей тепло своего тела. Это последнее, что ему еще остается. Он поспешно сбросил одежду.
Сел на скалистый пол, от которого костер прогнал самый страшный холод. Затем притянул сестру к себе, посадил на колени. Она должна быть полностью окружена его теплом.
Прислонил ее спиной к своей груди, сложил руки у нее на животе.
Мелвин принялся негромко напевать. Мелодию, созданную им во время долгих ночей, когда Сильвина оставляла его одного на Голове Альва. Таким образом он тогда боролся со своими страхами. Теперь это заклинание детских дней утратило силу.
Его руки гладили живот Кадлин. Мелодия оборвалась. Он принялся молиться, хоть и не верил в богов. Но здесь другой мир. Он готов был сделать все, чтобы спасти ее. Все!
О коварных убийцах и рыцарях
Адриен недоверчиво глядел на священнослужителя.
— Ты убил мужчин, которые висят на дереве? — Он ждал, что Жюль улыбнется. Или подмигнет. Ждал какого-нибудь знака, который сказал бы ему, что все это шутка. Но ничего такого… — Священнослужители так не поступают. — Едва эти слова сорвались с его губ, как он проклял себя. Как отнесется к этому Жюль? Обидится?
На лице учителя не дрогнул ни один мускул. Сияющие голубые глаза выдержали взгляд Адриена. А потом Жюль просто кивнул.
— Да, именно так. Священнослужители не должны проливать кровь. И тем не менее Церкви Тьюреда нужны воины.
Они нужны ей для защиты. Твой отец был первым рыцарем Господа. Ты его наследник. Если ты будешь носить его наследство в себе, будешь дисциплинирован и самоотвержен, ты станешь великим рыцарем, Мишель Сарти.
Это имя было чужим для Адриена. Казалось, неправильно позволять так обращаться к себе. Точно такой же неправильной казалась ему мысль о том, что он станет рыцарем. Он — уличный мальчишка и вор. Сын шлюхи. С таким происхождением не становятся рыцарями!
— Как ты смог в одиночку победить стольких воинов?
Нужно оставить свои мысли при себе. Жить с Жюлем хорошо. Есть еда, есть, где спать. Адриен не привык быть уверенным в завтрашнем дне. Он не станет отказываться от шанса.
— Я не побеждал их всех сразу. Потребовалось три дня, чтобы убить их.
— Три дня… — У него отвисла челюсть, как у идиота. — Три дня! Как…
— Пусть моя ряса не вводит тебя в заблуждение! Что может сказать кусок ткани? Что я — миролюбивый человек? — Жюль широко усмехнулся. — Нет, отнюдь. Владеть искусством обмана столь же важно в бою, как и иметь сильную и тренированную правую руку. Если ты кажешься меньше, чем есть на самом деле, это преимущество. Самый страшный враг — это враг, которого ты никогда толком не видишь. — Он постучал указательным пальцем по лбу. — Здесь, внутри, живут наши демоны. Не в деревьях, Адриен. Первых бычьеголовых Кабецана я убил легко. Они видели во мне беззащитного священнослужителя и подошли, ничего не подозревая. Они умерли, прежде чем успели понять, как сильно ошиблись. Я повесил их тела на большом дереве. Вместе с цепями, которые они привезли для подъемных механизмов.
Когда семеро из них погибли, в сердца выживших закрался страх. Уже тогда они потеряли уверенность в себе. Когда умерло более тридцати, страх так крепко держал их, что одного крика зимородка было достаточно, чтобы заставить их вздрогнуть. Каждый, кто видел меня, умирал. А выжившие не знали, как выглядит опасность, которая подстерегает их. Они боялись дерева, на которое я вешал мертвых. Боялись тумана, поднимавшегося по утрам от реки. На вечер третьего дня их страх перед невидимым врагом стал больше, чем страх перед тираном Кабецаном. Они бросили лагерь, погрузились на корабли вместе с рабочими и никогда больше не возвращались.
Адриен усомнился в том, что один-единственный человек за такое короткое время мог перебить столько противников.
Может быть, Жюль хочет произвести на него впечатление?
Или напугать? Для этого история не нужна…
— Что я сделал неправильно, сражаясь с людьми Кабецана?
Вопрос застал мальчика врасплох. Может быть, Жюль хочет проверить его? Он отчаянно искал ответ, который принес бы как можно меньше вреда.
— Мне кажется, что Церковь Тьюреда не получила никакой выгоды от этих сражений, — наконец осторожно произнес Адриен.
Священнослужитель кивнул.
— Правда. Запомни, я ценю честность. Даже если мы когданибудь разойдемся во мнениях. Я не хочу воспитать из тебя лицемера. Действуй как рыцарь. Начни уже сейчас. Скажи мне, что ты думаешь!
— То, что ты сделал, — не по-рыцарски. Твоя история — история коварного убийцы. У… — Звонкая пощечина была наградой за его честность.
— Это за то, что ты назвал меня коварным убийцей. Запомни, я твой учитель. Я не позволю тебе оскорблять меня! Довольно было сказать, что я поступил не по-рыцарски. В этих словах уже был намек на то, что ты сказал потом. Открытые оскорбления — это неумно! Но да, это было не по-рыцарски.
Ты прав. Вот почему ты здесь. Когда твое обучение будет закончено, ты будешь сражаться на мечах так, что с тобой не сможет тягаться ни один человек в Фаргоне. Но ты не будешь скрываться в тумане. Ты выступишь как рыцарь против богохульников и вызовешь на поединок их предводителя.
— Мне это кажется не очень умным. Что, если они не рассуждают как рыцари? Что, если они выстрелят в меня из арбалета? Зачем тогда нужны все годы обучения?
Жюль громко расхохотался.
— В этом-то и проблема с героями и рыцарями. Обычно они не успевают состариться. Но не беспокойся, мой мальчик, я тебя подготовлю. Фаргон — это королевство, где рыцарство стоит немного. Ты изменишь это. Настанет день, и твое имя будет у всех на устах. Люди, у которых мрак в душе, будут бояться тебя. А девушки будут краснеть, когда речь зайдет о тебе.
Он представил себе, как о нем услышит цветочница, не догадываясь, кем он был когда-то.
— И ты думаешь, у меня получится?
— С тем, что дал тебе твой отец, весь мир будет у твоих ног.
Все, что тебе нужно, — мужество и выдержка. А над этим мы будем работать. Я буду будить тебя каждое утро еще до восхода солнца. Ты начнешь свой день с того, что будешь бегать до тех пор, пока тебя не откажутся нести ноги. Потом будешь копать, чтобы укрепить руки. И только потом мы приступим к боевым тренировкам. После работы с лопатой и киркой меч покажется тебе очень легким. На какое-то время. — Жюль широко улыбнулся. — А когда ты уже не сможешь пошевелиться от изнеможения, я буду оттачивать твой ум. Ты должен научиться читать и писать. Ты должен уметь считать и хорошо знать учение Церкви Тьюреда. Ты будешь больше, чем просто воином. Ты станешь рыцарем, подобных которому не знал этот мир. Рыцарем ордена. Слугой Тьюреда и людей. Ученым, священнослужителем и воином.
Мальчишник
Он сидел на камне, еще теплом от стоявшей днем жары, и смотрел в пропасть под ногами. Тени ночи превратили глубину всего лишь в воспоминание. Света звезд не хватало на то, чтобы увидеть даже половину пропасти.
Фальрах толкнул ногой маленький камень, со стуком покатившийся вниз, и задумался о пропасти в сорок столетий, зиявшей между ним и Эмерелль. И об Олловейне. В бурной страстной игре она прошептала его имя. Стоит ли обижаться на нее? Ведь, в конце концов, она смотрела в лицо Олловейна, когда они любили друг друга. В тот миг угас весь его пыл. Он попытался сделать вид, что все в порядке. Ничего не сказал.
Может быть, Эмерелль прочла его мысли и поняла, что произошло?
Фальрах смотрел вниз, в темноту. Его душа жила в теле, которое не принадлежало ему. Он не может…
— Эй, чувак! Здесь не то место, чтоб хандрить. С этого утеса я столкнул свою тещу, после того как она пыталась отравить меня.
— Что?
За его спиной стоял Облон. Он усмехался, отчего его нарисованное лицо казалось особенно отвратительным.
— Шутка. Что ты здесь делаешь? У тебя ведь был хороший день.
— С чего ты взял?
Усмешка кобольда стала еще шире.
— Хм, скалы обладают очень странным свойством. Иногда поглощают все звуки, а иногда разносят на мили вокруг негромкий шепот.
Фальрах судорожно сглотнул. Еще чего не хватало — чтоб полдеревни слушали его и Эмерелль страстные стоны!
— Вижу, вижу, тебя какая-то муха укусила. Пойдем со мной.
Устроим хороший мальчишник. Вот увидишь, тебе станет лучше.
Фальраху не улыбалось выяснять, что подразумевает кобольд под мальчишником.
— С чего ты взял, что я хороший? — резко произнес он.
— Ты выражаешься довольно однозначно. После неприятного инцидента в ущелье у тебя был повод и возможность растоптать меня. — И, чтобы придать своим словам большую значимость, Облон провел ладонью по шее, словно перерезая горло. — Хоть у хменя и мало опыта в общении с рожденньши небом великанами, все говорит о том, что ты хороший. На твоем месте я вел бы себя не настолько по-рыцарски.
Строго говоря, он уже отвлекся. А провести вечер с кобольдом — это вряд ли хуже, чем сидеть над пропастью в меланхоличном расположении духа.
— Почему ты здесь?
Облон указал на край ущелья.
— Я был внизу с охотниками. Мы наблюдали за тобой больше часа и поспорили, что ты станешь делать. Я проспорил ожерелье из ракушек, принадлежащее моей жене, что ты прыгнешь и не сумеешь полететь. Но через некоторое время нам надоело ждать. Ты прыгнул бы?
Фальрах пристально посмотрел на кобольда, что, очевидно, не произвело на Облона ни малейшего впечатления.
— Боюсь, эту тайну я унесу с собой в могилу.
Шаман серьезно кивнул.
— Да, такие вещи не стоит рассказывать всем подряд.
Ну что, великан? Хочешь остаться здесь? Мне это не кажется очень умным!
«Что мне терять?» — подумал Фальрах.
— Хорошо, идем.
Облон повел его по очень опасной тропе между скалами.
Он выбрал путь, который
вел прочь от деревни. Фальраху было все равно, куда отведет его маленький шаман. Он снова думал об Эмерелль и ругал себя за это.
Наконец они поднялись на крутой холм, и взгляду их открылась просторная лощина, заваленная странными белыми валунами. Эльф заморгал. Свет был слишком слаб, чтобы можно было четко разглядеть, что находится перед ним. Как бы там ни было, это не скалы! У него захватило дух.
— Впечатляет, не так ли?
— Да уж… — Больше ничего сказать он в данный момент не мог.
Кобольд стал спускаться в низину.
— Идем, оно не кусается. — Слова его сопровождались негромким смехом.
Руки у Фальраха задрожали. Он не мог ничего с этим поделать и стыдился этого. Ужас последних мгновений его жизни снова возник у него перед глазами. Страх. Боль. И сознание того, что есть только один способ предотвратить гибель.
— Ты идешь?
Он нерешительно стал спускаться. Наполовину погребенный под песком и камнями скелет достигал в длину более пятидесяти шагов. Один только череп чего стоил. Он лежал на песке, огромный, словно дом. Облон забрался внутрь через одну из глазниц.
Фальрах скрестил руки на груди. Так можно было скрыть дрожь. Во рту пересохло. Он смотрел на зубы, длиннее мечей и настолько твердые, что могли противостоять даже всепоглощающему огню.
Облон высунул голову из глазницы.
— Думаешь, пролезешь?
— Какой из них это был?
— Что? О чем ты говоришь?
— Солнечный дракон! Кто из них это был?
— У них были имена? Ты что, знал их?
Фальрах подошел вплотную к драконьему черепу. Озадаченно отметил, что вокруг глазниц изображены руны. Были здесь и крохотные отпечатки ладоней. Очевидно, кобольдских. А еще немного пахло мочой. Перед ним лежал один из повелителей мира. Они были почти как боги. А теперь в его черепе живет кобольд, а где-то между ребер наверняка устроил себе туалет.
— Ты его знал?
Фальрах ощупал череп.
— Может быть. Может быть, именно он когда-то и убил меня. Их было немного.
— Тебе нехорошо? Ты ведь стоишь передо мной. И ты не дух. Уж в духах-то я разбираюсь! Что значит — дракон когдато убил тебя?
— Сколько времени он лежит здесь?
— Ну и вопросы у тебя, великан. Откуда мне знать? Он уже лежал здесь, когда мой народ пришел сюда.
— Что ты делаешь в его черепе?
— Как что? Расспрашиваю костяного оракула. Это место наполнено магией. Здесь особенно хорошо вызывать духов.
И все, кто приходит ко мне в гости, испытывают уважение. — Облон широко усмехнулся. — Даже ты испытываешь к нему уважение. Я вижу. Он пугает, правда?
Фальрах кивнул. Затем отступил на шаг.
— Я не хочу здесь оставаться!
— Да ты ведь даже не заглянул! Этого нельзя упускать. Не скоро выпадет тебе возможность посидеть в драконьем черепе и…
Эльф отмахнулся.
— Я пошел.
— Ах, да брось. Чего ты боишься? Я же говорю…
Фальрах уже не слушал. Как ему могло прийти в голову настолько серьезно разговаривать с кобольдом? С кобольдом, который пару дней назад собирался его казнить?!
— Эй, верзила!
Он слышал за спиной торопливые шаги. Облон нагнал.
Шаман повесил на шею тыкву-горлянку и прихватил неуклюже сделанную кружку.
— Ладно, просто забудем. Тебе не нравятся мертвые драконы. Я понял. Поищем другое хорошее местечко.
— Чего ты за мной ходишь?
— А как ты думаешь? В моей деревне вдруг поселяются два великана. После первых недоразумений мы вполне находим общий язык. И вдруг моим охотникам начинает везти как никогда. Не считай меня глупым, хоть моя голова и намного меньше твоей. Я понимаю, что твоя возлюбленная плетет какое-то охотничье волшебство, чтобы у нас у всех было вдоволь еды. Так для моей деревни лучше. И никто не боится, что тролли нападут на нас, пока вы здесь. А потом вы занимаетесь любовью. И вдруг ты сидишь с мрачным лицом над пропастью и о чем-то размышляешь.
Фальрах презрительно засопел.
— Пару дней назад ты ведь меня съесть собирался. Не считаешь же ты всерьез, что я поверю, будто сейчас ты обо мне беспокоишься?
— А я и не беспокоюсь. Я о деревне хлопочу. Ты расстроен.
И ты — великан, у которого есть меч, настолько здоровый и тяжелый, что нужно несколько кобольдов, чтобы поднять его. Что случится, если ты обрушишь на нас свое горе и ярость?
Кто сможет остановить тебя? Поэтому я пришел поговорить с тобой. Мне кажется, что ты неплохой парень, для великана.
Фальрах покачал головой. А затем негромко рассмеялся.
Ему начинал нравиться этот кобольд. Но можно ли доверять ему?
— Ты самый хитрый и мужественный кобольд, которого мне доводилось встречать.
— Что ж, будем считать это комплиментом. — Облон поднял голову, посмотрел на эльфа и широко улыбнулся. Затем указал вперед, на берег небольшого ручья, протекавшего неподалеку от деревни: — Вот хорошее место для разговора. Тут никто не помешает.
Неглубокий поток, который кобольды высокопарно называли рекой, сверкал серебром в сиянии ночных звезд. В негромком плеске воды было что-то умиротворяющее. Фальрах вынужден был признаться себе, что здесь лучше провести ночь, чем на краю утеса. Они уселись на берегу. Облон вынул из тыквенной бутыли деревянную пробку.
— Кукурузная водка! Если выпить достаточно, то спать будешь хорошо, и не важно, какие заботы тревожат тебя. — Он поднес к губам бесформенный плод и отпил. Затем глубоко вздохнул. — И горло можно сжечь, и голову! — И протянул эльфу бутыль.
Фальрах принял ее и с сомнением понюхал варево. Но что ему терять? И тоже сделал глоток. Горло обожгло словно раскаленными угольями. Несмотря на то что он почти ничего не выпил, возникло ощущение, что он не может дышать.
— Хороша, правда?
Фальрах не был уверен в том, что сумеет удержать в животе кобольдское варево. Вместо того чтобы ответить, он только кивнул, что, похоже, совершенно удовлетворило собутыльника. Облон сделал еще глоток, затем скрестил руки за спиной и стал смотреть на звездное небо.
— Женщины — это самое чудесное, что может приключиться с нами. Они — соль жизни.
Эльфу вспомнилась исхудавшая фигура, ждавшая в доме Облона. Наверное, эта женщина не стара. Но полная лишений жизнь на краю пустыни не могла не оставить неизгладимых следов.
— Когда я выпью немного кукурузной водки, а потом займусь с ней любовью, то сплю так глубоко и спокойно, как сытый новорожденный. На пару часов можно забыть все тревоги. Фиранди — женщина очень страстная. В нашей хижине я не осмеливаюсь противоречить ей. — Сделав еще один глоток водки, Облон протянул эльфу бутыль.
Фальрах подхватил тыкву. Второй глоток обжигал уже не так сильно, как первый. Спросил себя, не обретет ли забвения и он. Пусть даже на пару часов.
— Что у тебя за печаль, а, великан? Я имею в виду, эта баба… Твоя спутница. Она слишком велика. И у меня такое впечатление, что командует она не только в вашей хижине.
С этим нужно что-то делать! Если дать бабам слишком много свободы — сплошная головная боль получится. Но когда я вижу, как ты на нее смотришь… Мне кажется, ты совершенно искренне и глубоко влюблен в нее. — Он усмехнулся. — Вы любили друг друга страстно. И так долго, как бывает только тогда, когда любовь свежа. А потом ты сидишь вечером у пропасти и выглядишь так, как будто собираешься прыгнуть вниз. Чего тебе еще в жизни надо? Что с тобой? Сегодня ведь был один из хороших дней! Ты что, слеп, раз не видишь этого?
— Она со мной… — Нет, называть это любовью он бы не стал. Но что можно сказать кобольду? Поэтическое описание он наверняка не сумеет оценить и, возможно, даже не поймет.
— Я понял, что ты хочешь сказать. Давай дальше!
Фальрах откашлялся. Может быть, он уже слегка опьянел?
При нормальных обстоятельствах он никогда не стал бы говорить об этом.
— Она назвала меня именем другого.
— Ну и что?
— Ты что, не понимаешь? Она думает о другом, в то время как я…
— Мне кажется, проблема скорее у другого. Он ей нравится, но развлечься с ним она не может. Ты б лучше меньше ломал себе голову над этим и пожинал богатые плоды, которые дала тебе судьба.
— Все это не так просто, — возмутился Фальрах.
— Да уж конечно! Может быть, дело в ваших больших великанских головах, что вы мыслите настолько запутанно? Как ты относишься к тому, чтобы убить другого, когда встретишь его в следующий раз? Но смотри, чтоб твоя баба ничего не узнала. Скажу я тебе, в некоторых вопросах женщины могут быть очень злопамятны!
— А ты что, когда-нибудь…
Вместо ответа Облон только широко усмехнулся. А затем вынул из горшка, который вынес из драконьего черепа, что-то сморщенное и темное и принялся жевать. Звук был такой, как будто между зубами он перемалывает косточки маленького зверька.
— Впрочем, в моем случае это не поможет. Мужчина, о котором она говорила, уже мертв.
Облон непонимающе развел руками.
— Тогда я не понимаю, в чем проблема.
— Дело в том… Когда она смотрит на меня, то видит мертвеца.
— Нет, нет! — Кобольд замахал руками. Он ведь не понимает! — Это ты себе придумал, великан.
— Все именно так! Я узник в теле мертвеца. Я…
Облон перестал жевать и пристально посмотрел на него.
— Не понял юмора, — наконец проворчал он с полным ртом.
— Это не юмор! Слушай!
Фальрах рассказал ему всю историю, и шаман ни разу не перебил. Когда эльф закончил, Облон долго смотрел на него, нервно теребя кончик носа.
— Значит, ты дух, — наконец произнес он.
— Нет! — возмущенно возразил Фальрах.
— Почему? Ты мертв, ты же сам только что рассказывал.
Значит, ты дух. Не пытайся отговариваться! Все совершенно ясно!
— Ты не понимаешь…
— О, как раз напротив. Духи — моя работа. Я шаман!
— Нет никаких духов!
Облон звонко рассмеялся.
— И это говорит дух, — выдавил он из себя. — Великан, у тебя чудесное чувство юмора.
С Фальраха было довольно. Он хотел уйти, но кобольд схватил его за руку.
— Да брось, оставайся. Я не хотел тебя обидеть. Вот, попробуй это! Нет ничего лучшего под кукурузную водку.
— Что это?
— Сушеная мякоть кактусов. Хороша, пока есть достаточно зубов.
Фальрах нерешительно просунул пальцы в горшок и выудил оттуда сморщенную полоску непонятного цвета. Понюхал. Мякоть кактуса источала очень легкий пряный запах. Он посмотрел на Облона. Похоже, кобольду это не вредит. Он весит по меньшей мере вдесятеро больше малыша. Вряд ли кусочек этой штуки свалит его.
— Значит, ты не дух, — вернулся к разговору Облон.
Фальрах кивнул и положил сушеное нечто себе в рот. На вкус было даже не противно. Во рту появилось теплое приятное ощущение. Миг спустя ударило в голову. А затем показалось, будто на языке и между зубами у него что-то мохнатое. Очень странно!
Облон протянул тыквенную бутыль. Эльф отпил. Водка убрала мохнатость. Теперь он расслабился.
— Олловейн и я — это одна и та же душа.
Говорить было трудновато. Язык спотыкался о слова, в которых было больше одного слога. Фальрах улыбнулся про себя. Забавно он стал вдруг разговаривать.
— Попробуй еще кактус.
Воину было тяжело просунуть руку в горло горшка. Только что же было еще совсем легко! Как будто рука распухла. Он захихикал. Глупость какая! Наконец Облон оказался настолько любезен, что выудил ему кусочек.
— А что с тем, другим? Тем, кому принадлежит тело?
Эльф пожал плечами, что получилось не очень хорошо.
Тело казалось очень тяжелым.
— Нет его. Никто не знает почему. Исчез полностью. Словно умер.
— Я освобожу тебя, — решительно произнес кобольд. — Так, как сегодня, ты не будешь чувствовать себя больше никогда!
Фальрах опустил голову на грудь.
— Было бы здорово, — пролепетал он.
От второго куска кактуса воздействие было иным. Эльф показался себе вдруг очень тяжелым, как будто на нем лежали огромные валуны. Он уже не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. И язык перестал повиноваться. Фальрах издавал неразличимые звуки. Но ничего страшного в этом не видел.
Скорее это казалось ему забавным.
Кобольд с нарисованным на лице черепом низко наклонился над ним.
— Мне нужно ненадолго отойти. Не беспокойся, великан!
Все будет хорошо!
Что-то не в порядке? Кобольд исчез. Своими словами он добился прямо противоположного эффекта. Эльф захотел встать, но не смог. И начал беспокоиться.
Прошло немного времени. Облон вернулся. И он был не один. Похоже, его сопровождало полдеревни! Фальрах хотел вскочить, но ощущение было такое, словно его привязали к земле железными цепями. На лбу у него выступил холодный пот. Но сознание снова стало ясным.
— Все идет наилучшим образом! — сказал Облон, потрепав его по щеке, как ребенка.
Кобольды заняли места вокруг него. Чего они так странно на него смотрят? И как он мог быть настолько глуп, что доверился Облону?
— Поднимите его! — приказал шаман.
Дюжины маленьких ручек схватили эльфа. Он ударился головой о скалу, к которой прислонялся.
— Осторожнее, — резко произнес Облон. — Тело ему совершенно не принадлежит. Бедняга, которого вы несете, одержим. Но мы поможем ему.
Фальрах не поверил своим ушам. Что они собираются с ним делать?
Бормоча проклятия, кобольды понесли его к деревне. Каждые несколько шагов они вынуждены были снова и снова опускать его на землю. Наконец они перебрались через колючую изгородь. Все казалось дурным сном! И он никак не мог проснуться.
Эльфу показалось, что он узнал вход в хижину Облона. Его пронесли мимо — до второго отверстия в жалкой кучке глины, где жила семья шамана. Жемчужные нити и грязные полоски ткани мягко покачивались, хотя ветра не было. Из хижины валил светло-серый дым. Словно длинными призрачными пальцами тянулся он к Фальраху.
— Великан не проходит в дверь, — сказал кто-то.
— Тогда нужно ее расширить, — решительно произнес Облон.
По лицам стоявших вокруг кобольдов эльф понял, что не все считают это хорошей идеей. Тем не менее парочка помощников шаману нашлась. Они принялись долбить кирками сухую глину. Стена хижины потрескалась под крепкими ударами. Показалась решетка из тонких веток, на которую кобольды насели при помощи ножей.
Некоторые из зрителей принялись скрещивать пальцы и осенять себя защитными знаками. Что задумал Облон? Фальрах в отчаянии попытался подняться, но его собственное тело превратилось в темницу для него.
— Смотрите, не сломайте мне дом! — сердито крикнула Фиранди.
Шаман успокаивающе поднял руки.
— Думаю, достаточно. Прекратить! Давайте, заносите его!
Столько, сколько влезет. Ноги можно спокойно оставить снаружи!
Фальраха снова подхватили и заволокли в хижину.
— Не наступите никому на ноги! И смотрите, не поломайте носы или пальцы! — ругался шаман. — Проклятье, осторожнее!
На лицо Фальраху капал пот кобольдов. Помощники Облона казались обеспокоенными. Шаман остался доволен результатом, и все поспешили покинуть хижину.
Облон стоял за его головой, поэтому видеть кобольда эльф не мог. Глазные мышцы отказали. Он просто смотрел вперед. Стоявший сзади дул изо всех сил, и это было слышно. Загорелся темно-красный свет. Напротив, у стены хижины, застыли какието фигуры. Неподвижно. В два ряда. Комната была очень узка.
Фигуры находились на расстоянии не более фута от Фальраха.
Что говорил Облон? «Смотрите, не поломайте носы или пальцы!» Что-то было в этом…
Шаман перешел на другое место, и теперь эльф мог его видеть. Обеими руками кобольд держал горшок, в котором что-то тлело. Из него поднимался негустой светлый дым.
Красный свет освещал Облона снизу, из-за чего нарисованный на лице череп выглядел пугающе.
Шаман опустился на колени на груди эльфа, но Фальрах не почувствовал его веса. Он вынужден был смотреть на кобольда не отрываясь. Иного выхода не было! Может быть, этот маленький негодяй хочет, чтобы он видел каждый эпизод последнего акта?
Шаман вдохнул серый дым и стал выпускать его через рот на все стороны света. При этом он почтительно кланялся и бормотал что-то о духах. Какая чушь! Любому эльфу известно, что духов нет. Это все выдумки кобольдов. Не больше, чем глупость!
Глаза Фальраха привыкли к темноте. И когда Облон наконец спустился с его груди, эльф увидел, что сидит у стены. Он смотрел в темное, изборожденное морщинами лицо кобольда. Лицо, похожее на кусок кожи для ботинок. Испещренное складками.
Обветренное, покрытое пятнами. Лицо без носа, с темными глазницами там, где должны быть глаза.
Хижина была полна трупов! Должно быть, это те самые предки, о которых то и дело многозначительно упоминали кобольды. Так, как будто они на самом деле не ушли. И предки действительно были здесь. Только в другой комнате. Под одной крышей с живыми. Какое безумие!
— Вы слышите меня? — Голос Облона изменился. Стал ниже.
Это всего лишь из-за дыма, успокаивал себя Фальрах, хоть и чувствовал, как сплетаемые кобольдом чары набирают силу.
Тело не слушалось. Он потерял власть двигать им по собственному желанию. Но чувства остались. Он ощущал, как кожа покрывается мурашками. А еще был этот запах. Запах, который бывает в душный летний день, когда каждая клеточка тела трепещет от приближающейся грозы.
— Вы слышите меня? — снова прошептал Облон хриплым голосом. — Придите, мои предки! Заберите его себе! Помогите одержимому.
Почему кобольды никогда тебя толком не слушают, в отчаянии думал Фальрах. Он ведь не одержим. Он был душой, родившейся в этом теле. Здесь нечего изгонять! Просто сознание иное. Надо было убить проклятого кобольда еще тогда, в ущелье, когда для этого существовала возможность!
— Придите! Заберите его!
Угол зрения Фальраха увеличился. Жизнь наконец возвращалась к нему. Он сумел немного повернуть голову и теперь смотрел в искаженное лицо мертвой кобольдской женщины, в глазницы которой вместо глаз вставили бирюзу, и она уставила на Фальраха укоризненный каменный взгляд. Неужели она нахмурилась?
Эльф негромко захрипел. Хотел позвать Эмерелль. Где же она?
Облон склонился над ним.
— Сбежать хочешь? Это ты зря. — Низкий голос звучал успокаивающе, даже приветливо. — Ты мне нравишься, эльф.
Поэтому я избавлю тебя от мук. Скоро ты снова станешь тем, кем должен быть.
Фальрах хотел возразить, но язык камнем лежал у него во рту. Эльф мог издавать только невнятное бормотание.
Кобольд воспользовался моментом и сунул ему между зубов твердый кусок корня, чтобы Фальрах больше не мог закрыть рот. В руке у Облона по-прежнему был горшок с углями.
Дым, поднимавшийся из него, стал гуще, маслянистее. Он перестал быть похож на бледные призрачные пальцы.
Шаман вдохнул дым и выдул его прямо в открытый рот Фальраха. В горле запершило. Ощущение у эльфа было такое, словно он съел холодное и слишком жирное жаркое. Язык покрылся тонкой и твердой пленкой, заклеил ему глотку. Дым будто поднимался прямо в разум. Эльф лежал на полу, но ему казалось, что он падает. Дыхание участилось.
Облон снова выдохнул дым прямо ему в открытый рот. Глаза шамана были неестественно расширены. Весь белок куда-то исчез. Один глаз превратился в холодное грязновато-зеленое море. Второй сверкал, словно светлый янтарь. Зрачки сузились до крохотных черных точек.
— Ты чувствуешь их приход? — хрипло произнес кобольд. — Они услышали меня.
«Никто не придет», — подумал Фальрах. Это совершенно невозможно. Это противоречит всем законам разума.
Облон присел на корточки рядом с эльфом. Горшок с угольями поставил на пол. Корпус малыша покачивался из стороны в сторону. То затихающее, то усиливающееся мычание без слов сопровождало его движения.
За спиной шамана Фальрах отчетливо видел мумифицированных предков. Не шевельнулась ли женщина с бирюзовыми глазами? Он готов был поклясться, что ее голова только что была наклонена под другим углом.
С губ безносого мертвеца что-то потекло. Белый дым, свившийся в тонкую нить толщиной чуть больше пальца. Вместо того чтобы подняться к потолку глиняной хижины, он потянулся почти горизонтально к шаману.
Дама с бирюзовыми глазами тоже выдыхала дым. Фальрах по-прежнему не мог пошевелить головой, но теперь он мог видеть и другие пальцы, сотканные из дыма. Они сплетались во вращавшуюся над головой Облона спираль.
Внезапно шаман дернулся и остановился. Облон вытянул руку и положил ее эльфу на грудь, прямо туда, где билось сердце.
— Спасибо, что вы меня услышали, — твердым голосом сказал он. — Освободите дух, захвативший великана. Вытащите его, словно червя, из-за которого гниет яблоко.
Язык Фальраха не совсем онемел. Эльф попытался с его помощью выбить клин, стоявший между зубами.
Отдельные пальцы дыма обвивались друг вокруг друга, словно нити каната. Они становились все гуще, утрачивали контуры и со змеиной грациозностью двинулись к нему. И замерли — как приготовившийся нападать тростниковый уж.
Последний раз приложив усилие, Фальрах выплюнул клин.
В тот же миг змея, сотканная из дыма, нанесла удар. Она проникла в его рот и наполнила легкие. В мгновение ока она оказалась везде. Пробралась в его разум. Дюжины различных голосов заговорили в нем. Они смеялись и кричали. Плакали.
А затем послышался приказ. Один-единственный голос, получавший все больше и больше власти. Голос, угрожавший заполонить собой все его сознание.
Над горой
Никодемус смотрел на окровавленное мясо, лежавшее на плоской скале. Как сильно он ненавидел его! Проклятье, он ведь не тролль. Что себе Мадра только думает? Он даже толком не освежевал тушку. На худом черепе осталась окровавленная шерсть.
Лутин вполне понимал, почему они не разводят костер.
Ночью их может выдать пламя, днем — дым. Огонь — просто совершенно непредсказуемый риск. Но сколько еще ему глотать эту жратву для змей? Кобольдская деревня расположена по ту сторону скалы! Полдня пути отделяло их от эльфов. Им нечего бояться!
— Невкусно? — спросил Мадра.
Никодемус попытался дать троллю подходящий ответ.
Впрочем, здесь крылась опасность превратиться из участника ужина в его часть.
— Если тебе не нравится, я могу забрать себе. — И, не дожидаясь ответа, тролль схватил бедро и остальное мясо.
— Сколько еще ты собираешься сидеть здесь, в горах? Мы выполнили свою задачу. Мы можем идти!
— Я хочу знать, что они здесь делают. — Мадра выплюнул наполовину разгрызенную кость. — Сюда никто просто так не приходит. Я хочу знать, что происходит.
Никодемус тихонько вздохнул. Тролль, который пытается разгадать тайну! На это могут понадобиться годы. А он потратит с этим троллем лучшую часть своей жизни. В тысячный раз он посмотрел на амулет, который вручила своему следопыту Сканга. Было бы так легко позвать шаманку!
Внезапно Мадра вскочил и схватился за булаву. Никодемус испуганно отпрыгнул. Неужели он себя выдал?
— Я все могу объяснить… — пробормотал он, отступая немного назад. — Я могу… — И наткнулся на что-то мягкое.
Затравленно оглянулся. И его мочевой пузырь едва не опорожнился. Там стояла эльфийская королева! Она нашла их.
Вот теперь все!
Он отпрянул от эльфийки. Значит, это из-за нее Мадра вооружился.
— Все не так, как кажется, повелительница. — Проклятье, она уже не повелительница. Нельзя так унижаться!
— Чего ты хочешь? — твердым голосом спросил Мадра.
У эльфийки был меч, но она казалась расслабленной. Может быть, она и ссориться-то не хочет, подумал Никодемус.
Но нет… Она не боялась ни лутина, ни тролля. Она пошла с Олловейном в зал суда и убила семнадцать серокожих и всех находившихся там кобольдов. Они оба для нее — не угроза.
— Давай покончим с этим, — прорычал тролль и, готовясь к бою, поднял булаву.
— Нет, нет, нет! — Никодемус встал между ними. — Для начала мы можем поговорить. Головы разбить друг другу всегда успеем.
Эмерелль просто кивнула.
— Вопрос не в том, что я здесь делаю, а в том, чего хотите вы.
Вообще-то это очевидно. Так что лучше не сочинять лживых историй.
— Тебя разыскивают из-за убийств в Фейланвике. То есть…
Ищут убийц. До сих пор никто не знал, что это ты. Ты…
— Тихо, — прошипел Мадра, и его булава со свистом рассекла воздух. — Заткни свой глупый рот, лисьеголовый, или я сам заткну его тебе.
— Мне придется убить тебя, чтобы спокойно поговорить с лутином? — с пугающим равнодушием спросила королева.
— Думаешь, у тебя получится?
Никодемус аж рот открыл. Как можно быть настолько тупым? Мадра же своими глазами видел, на что она способна.
Лутин поднял руки, пытаясь успокоить его.
— Мне кажется…
Эмерелль обнажила меч.
Мадра ринулся на эльфийку, издав дикий воинственный клич. Лутин бросился на землю, попытался откатиться в сторону, чтобы уйти от мощных ног тролля. Его спутник промахнулся самую малость.
Никодемус спрятался за скалой. Мадра попытался обмануть Эмерелль при помощи финта. Тролля он, быть может, и победил бы с одного удара при помощи этой хитрости. Но не Эмерелль. Она увернулась от тяжелой булавы безо всякого труда, обрушилась на Мадру и проткнула запястье его правой руки.
Никодемус услышал, как заскрежетала о гролльские кости эльфийская сталь. Мадра хрюкнул от боли.
Эльфийка отступила на пару шагов.
— Сдавайся!
«Сделай это», — подумал Никодемус, но он уже достаточно давно знал Мадру и не сомневался, что достучаться до его рассудка невозможно.
— Левой руки мне хватит, чтобы раздавить тебя, если поймаю.
— Ты предашь своего короля и Скангу, если позволишь убить себя просто так! — изо всех сил крикнул Никодемус, не слишком-то надеясь на результат.
Тролль прижал левую руку к колотой ране. Между пальцами текла темная кровь.
— Я была бы рада, если бы вы оба вернулись со мной в деревню кобольдов, — мягко сказала Эмерелль. — Ваша смерть мне не нужна. Напротив. На тебя у меня есть свои планы, Мадра. Вы ведь знаете маленькую реку у деревни. Немного выше, в горах, есть естественный каменный бассейн. Вы знаете, где это. Там я буду вас ждать.
— Ты имеешь в виду место, где ты спаривалась со своим жеребцом, — выдавил тролль.
Никодемус задержал дыхание. Это было лишним. Вот идиот!
Но эльфийка, к удивлению полулиса, сохранила спокойствие.
— Я воспользовалась бы другим словом, но да, ты понял, что я имею в виду.
— Твоя кровь потечет вместе с рекой и покажет твоему жеребцу, что ты мертва.
Она кивнула.
— Если тебе очень повезет, может быть. — Она повернулась и мгновением позже исчезла в темноте, как будто была всего лишь духом.
— Трусливая эльфийская шлюха! Я разорвал бы ее в клочья!
Никодемус осмелился выглянуть из своего укрытия.
— Позволь, я осмотрю твою рану. Она ведь еще кровоточит.
Тролль изрыгнул трудновоспроизводимое проклятие, но опустился перед спутником на колени. Никодемус не хотел использовать свои магические способности, чтобы помочь Мадре. Лечить — означает разделить боль. В том, что случилось с этим гигантским дурачком, виноват он сам.
Лутин положил свою маленькую лапку на массивное запястье компаньона. Мадра слегка дернулся.
— Сиди тихо! Это не мелочь какая-нибудь.
Он закрыл глаза и принялся вдумываться в тролля, пока не увидел перед внутренним взором мышцы, сухожилия и вены.
Он начал испытывать боль, но ушел от нее. Это не его дело!
Одна из костей была слегка задета. Но ни одна крупная вена не была перерезана, и ни одно сухожилие. С учетом того, что ранение в запястье, это можно было считать чудом. Случайность? Или эльфийка сделала так нарочно?
Он открыл глаза.
— Заживет хорошо. Мне нужно перевязать рану.
— Как думаешь, я смогу через пару часов снова сражаться?
Никодемус удивился.
— Нет. И тебе еще повезло! Она могла разрезать тебя на мелкие кусочки. Могла легко перерезать крупную артерию у тебя на запястье, и тогда бы твоя кровь сейчас…
— Крупную что?
— Самую большую вену! — Никодемус был вынужден сдерживаться, чтобы не сказать троллю сразу, что он считает его огромным дураком. — Сейчас тебе лучше взять амулет, который дала Сканга, и бросить его, как она приказывала. С ней и с небольшим подкреплением мы наверняка сумеем совладать с эльфами. У нас одних это никогда не получится!
— Вам, лутинам, что, честь неведома?
— Честь — это для больших воинов, вроде тебя. При моем росте я не могу позволить себе иметь честь.
— Вот поэтому лутины и остались бродячим народом без родины, а мы, тролли, правим Альвенмарком, — с довольным видом подытожил Мадра.
— К сожалению, у меня нет материи для перевязки, — произнес Никодемус. Он долго размышлял, не разорвать ли на части что-то из своей зимней одежды. Но если как следует подумать, это слишком любезно по отношению к серокожему. — Зажми рану пальцами.
— И ты больше ничего не можешь сделать? — Теперь Мадра казался недоверчивым. — Не любишь, когда тебе говорят правду?
— Правда в том, что мне не из чего сделать повязку, — колко ответил Никодемус. — Но Сканга наверняка сумеет помочь.
— Не нужна мне эта старая карга. Ты сделаешь это! Позже!
В деревне кобольдов найдется чем перевязать.
Никодемус ушам своим не поверил.
— Почему?
— Ей от нас что-то нужно, — спокойно произнес Мадра. — Я оскорбил ее самым страшным образом, но она просто не обратила на это внимания. Говорю тебе, ей что-то нужно. Мы ей нужны. И я пойду туда и выясню, что именно. Я буду с ней мил. Помогу ей. А когда она мне поверит, размозжу ей башку.
Мы будем героями, лисьеголовый.
Никодемусу стало дурно.
— Ты собираешься туда? Зачем ты вообще напал на нее, если хочешь этого?
Тролль улыбнулся.
— Так было нужно. Иначе она не поверила бы в мир.
Безумие какое-то. Полное безумие! Что думает себе этот тролль: что может одурачить Эмерелль, Тысячеликую Королеву, мастерицу обмана?
Мадра поднял дубинку здоровой рукой.
— Ты со мной, малыш? Идем через гору.
Никодемус выругался про себя, но последовал за троллем.
У него не хватало мужества остаться в глуши одному.
Цветочница
Ее звали Элодия, эту маленькую шлюшку. И она была камнем на пути Адриена. Из-за нее он мог споткнуться. Жюль начал за него игру в фальрах и собрал все фигуры, которые до сих пор что-то значили в его жизни. Выслушал мальчика. Тот оказался романтичным глупцом. Может быть, он сумеет перевоспитать его. Но Элодия — это риск. Она должна исчезнуть.
Конечно, он мог бы убить ее сам. Но это было бы оскорбительно простым решением. У Жюля были на нее иные планы. Она должна страдать, но не умереть!
Начальник стражи нетерпеливо переступал с ноги на ногу.
Вот уже полчаса стояли они здесь, не спуская глаз со входа в магазин мясника. Элодия только мимоходом огляделась, прежде чем войти. Она не догадывалась о несчастье, которое должно было свалиться на ее голову.
Жюль чувствовал, что капитан предпочел бы отпустить девушку, но боялся голубой рясы священнослужителя. Несмотря на то что когда-то Кабецан приказал убить Гийома, со временем историю стали рассказывать иначе, так, словно воины короля пытались спасти священнослужителя. Король терпел Церковь Тьюреда, хоть и не принял ее веру. Да, он даже обзавелся священнослужителем при дворе в качестве советника. Так что лучше не шутить с представителем Тьюреда.
Никогда не знаешь, не простирается ли его влияние до самого королевского двора.
— Вы видели, сколько букетов цветов было у нее в корзине? — вежливо поинтересовался Жюль.
— Это имеет значение? — раздраженно, вопросом на вопрос ответил капитан.
— Просто деталь. Того, кто обращает внимание на детали, труднее провести. У нее было семь букетов.
Капитан рассеянно кивнул. Он был печальным стареющим человеком. Наверняка раньше мечтал о большем, чем командование стражей такого города, как Нантур. Может быть, он был одним из тех, кого послали убить Гийома.
Жюль легко мог бы прочесть это в воспоминаниях старого воина, но поостерегся. Если его подозрение подтвердится, то, возможно, это может толкнуть его на ненужные действия. Ему нравился Гийом. Он был единственным ребенком, которого Жюль зачал с эльфийкой. Он был рожден для великих дел!
Куда привела бы его жизнь, если одна только смерть так сильно смогла изменить целую Церковь?! Жюль вынужден был признаться себе, что немного помог в этом. Но все равно…
Пошел дождь. Ледяной ливень. Капитан и оба стражника укрылись на крыльце дома и принялись негромко ругаться.
Они едва не пропустили выскользнувшую из магазина Элодию. Теперь на корзине у нее был платок, чтобы защитить от дождя чувствительные сухоцветы.
— Эй!
Девушка вздрогнула, когда ее окликнули.
— Отведите ее в сухое место, — ворчливым тоном приказал капитан.
Вместо того чтобы просто схватить девушку, стражники приветливо обратились к Элодии и попросили ее перейти через дорогу. Жюль покачал головой. На что только не сгодится красивое личико и стройное тело… На девку действительно было приятно смотреть. Он понимал, почему Адриен влюбился в нее.
— Что привело тебя в дом мясника? — Даже капитан казался не таким угрюмым, как раньше.
— Я… Я продаю цветы. Сухоцвет, сейчас ведь зима. И крашу их.
— И тебе потребовалось полчаса, чтобы навязать парню букет сухоцвета.
— Он не мог решиться.
Жюль отбросил платок с корзины. Увидел две большие колбасы, торчащие между цветами.
— Внушительная плата за букет, — заметил капитан. Провел рукой по седой щетине и нахмурился. — Семь букетов.
Ровно столько, сколько было у тебя в корзине, когда ты вошла в дом. Я не люблю, когда меня обманывают, девушка. Так что произошло-то?
— Я… я взяла старый букет. Поэтому их снова семь. Я каждую неделю меняю цветы.
На миг Жюлю стало ее жаль. Эта ложь была слишком убогой!
— Ты каждую неделю меняешь сухоцвет! — вдруг набросился на нее капитан. — Зачем? Он что, вянет?
— Я…
— Схватить эту шлюху!
Как легко они бросаются подобными оскорблениями! Только что он был очень приветлив, теперь же стал просто другим человеком. Элодия извивалась в руках стражников, он задрал ей платье и схватил между бедер. Та расплакалась.
Капитан поднес пальцы к носу и нарочито громко принюхался. А затем ударил девушку так сильно, что у нее запрокинулась голова.
— Еще чувствуется запах того, чем ты занималась с мясником!
— Пожалуйста, я…
— Разврат допускается только в бане, ты, глупая маленькая… — Он покачал головой.
Неужели его внезапно нахлынувший гнев уже остыл? Люди!
— Она обокрала короля на пятую часть, — негромко произнес Жюль.
Каждая баня должна платить королю пятую долю дохода.
Этот особый налог придумал Кабецан несколько лет назад, когда сокровищница снова опустела и похоже было, что убедить Марчиллу присоединиться к королевству Фаргон можно только при помощи оружия.
— Я никогда не брала денег, — глухо ответила Элодия. — Только колбасу, или хлеб, или бутылку яблочного вина. Большую часть отдавала в Дом Святых Женщин.
— А теперь она еще и Церковь запятнать пытается, — возмутился Жюль, несмотря на то что внутренне рассмеялся этому признанию.
Один из стражников ткнул девушку локтем в бок.
— Как ты осмелилась оскорблять Святых Женщин, шлюха?!
Элодия словно надломилась.
— Но это правда, — со стоном выдавила она из себя. — Мой младший брат… Он находится в их приюте.
Капитан удержал стражника, который собирался еще раз ударить девушку.
— Что твой брат делает у Святых Женщин?
— Таково было последнее желание нашей матери: он должен стать священнослужителем. Я плачу колбасой, хлебом и другими вещами за то, что его учат и дают ему кров.
— Что значит «другими вещами»? — набросился на нее стражник. — Ты ведь не собираешься утверждать…
Элодия закрыла голову руками, пытаясь защититься.
— Довольно! — Капитан оттеснил стражников от крыльца. — Это останется невысказанным. Сейчас мы отведем ее в баню при рыбном рынке. Пусть занимается своими постыдными деяниями там. Таким образом закон будет соблюден.
Такое решение Жюля не устраивало. Элодия должна была исчезнуть бесследно, а не разместиться в одном из публичных домов города, где однажды ее, возможно, обнаружит Адриен.
— Разве в вас не горит тщеславие, желание выслужиться перед своим королем, капитан?
Начальник городской стражи бросил на него непонимающий взгляд, и Жюль понял, что неверно подобрал слова.
— Насколько я знаю короля, он любит лично судить воров, которые его обокрали.
— Вы ведь не думаете, что его интересует пятая часть хлеба или колбасы?!
— Скорее я думал о том, что эта красивая злодейка позабавит его. Что вы теряете, если прикажете доставить ее к королевскому двору в цепях?
Капитан задумчиво почесал широкий подбородок. Может быть, понял, что это последняя возможность избавиться от должности в провинциальном городе?
— Если я прикажу увести ее, то никто больше не будет платить за мальчика. Святые Женщины вышвырнут его на улицу.
И тогда у меня в городе станет одним попрошайкой и вором больше.
— Так пошлите мальчика с ней сразу, — с улыбкой ответил Жюль. — Он наживался на платных половых сношениях Элодии. На обмане короля. Таким образом, он несет на себе часть вины. Кроме того, насколько я слышал, при королевском дворе существует постоянная потребность в красивых мальчиках.
— Не делайте этого! — закричала девушка. — Прошу вас!
Я сделаю все, что скажете, но оставьте моего брата в покое. Он еще ребенок.
Капитан сделал вид, что не услышал мольбы.
— Уберите ее отсюда! — приказал он стражам. — Сначала в темницу. Я еще не решил ее судьбу. Не должна грешница стоять рядом, когда взвешивают ее грехи и определяется приговор.
Элодия вдруг взвилась. В ярости она еще красивее, подумал Жюль. Юная девушка взглянула ему в лицо. Она была почти на голову ниже его, хрупкая, с длинными темными волосами.
Глаза у нее были темные. Цвет в темноте дождливой ночи он разглядеть не мог. В узком лице ее было что-то эльфийское.
— Ты злой человек! — в ярости выдавила из себя она и плюнула ему в лицо.
Капитан крикнул стражам. Элодию утащили прочь, при этом она выкрикивала проклятия.
Казалось, начальник городской стражи вдруг забеспокоился, что выходка девушки может иметь последствия и для него.
— Мне очень жаль, — раздраженно проворчал он.
Жюль отер с лица слюну.
— Не нужно. Она меня не оскорбила. Я знаю, что она в корне не права. Значит, меня это не касается. Я не злой человек.
— Вы сказали, что знаете короля?
— Не лично. Но его двор знаю хорошо.
Капитан не доверял словам Жюля. Он задал пару вопросов, на которые священник с легкостью ответил. Святоша мог понять тревогу капитана. Королевский двор — змеиное гнездо.
Если Кабецан кем-то заинтересуется, то это гораздо скорее означает неудачу, чем что-то действительно хорошее.
Жюль рассказал ему о возрастающем влиянии Церкви Тьюреда при дворе. О том, как Кабецан на глазах у всего Анисканса молился у черного дуба, где был сожжен пронзенный стрелами святой Гийом. Просто дурная шутка, что тот король, который был виноват в смерти Гийома, при всем честном народе признал Церковь Тьюреда. И некоторые священнослужители были настолько заносчивы, что осмеливались утверждать, будто сам Тьюред одарил его за это вечной жизнью.
Капитан хотел, чтобы его уговорили. Его разочарование и озлобление были достаточно велики, чтобы вояка хватался за соломинку, лишь бы убраться отсюда. Он согласился на то, чтобы Элодию и ее брата послали к королевскому двору. Когда они расстались, капитан пребывал буквально в состоянии эйфории и полагал, что златые деньки уже не за горами.
Жюль остался на крыльце, глядя на дом мясника. Своей охотой до молоденьких девушек этот увалень изменил ход истории. А сам стоит за своим рабочим столом, нашпиговывает колбасы сомнительным фаршем и ни о чем не догадывается.
Жюль представил себе, каким рыцарем станет Адриен. Героем. Основателем военного ордена, который вскоре будет правой рукой Церкви Тьюреда. Его жизнь должна быть безупречной. Для такой девушки, как Элодия, в ней нет места!
Шлюка — всего лишь камень на его пути. Камень, который нужно убрать.
Он поклонился обшарпанному дому и про себя поблагодарил мясника, давшего повод убрать бедняжку. А затем отправился в путь. До рассвета он хотел вернуться в горы, а ближайшая звезда альвов находилась в нескольких милях от города.
Шагая под дождем, он мысленно возвращался к тому дню, когда умер Гийом. Тогда его внезапно охватил гнев. Сын умер слишком рано. Жюль надеялся, что эльфы не убьют его, а отведут в Альвенмарк. Или открыто восстанут против Эмерелль. Он только и хотел, что навредить Альвенмарку. И этот ребенок, наполовину эльф, наполовину его крови, идеально подходил для такой миссии. Но воины Кабецана все испортили. И он проклял короля. Кабецан тогда был уже стар, поэтому и хотел заполучить Гийома ко двору. Он был высокомерным глупцом, превращавшим любую мелкую подагру в огромную трагедию. Комариный укус становился фурункулом, а фурункул — чумным бубоном.
Проклятие Жюля гласило, что Кабецан не умрет от болезни. И что каждый день своей жалкой жизни будет болеть.
Серьезно болеть. У короля не осталось зубов. Пальцы на ногах сгнили. Подагра превратила пальцы на руках в негнущиеся когти. На коже Кабецана бушевала сыпь, особенно в тех местах, где сам он не мог почесаться. Другой давно уже умер бы, но король переживал любой недуг. Пожалуй, он был единственным человеком, уже трижды заболевшим чумой и поправившимся после этого.
Если Жюль не ошибался, то Кабецану было уже, пожалуй, лет девяносто. Король похоронил обоих своих сыновей и даже первых внуков. Здоровых, сильных мужчин. Трое его правнуков уже достигли того возраста, когда можно было бы покуситься на корону. Двоих из них король велел казнить. А третьего изгнал на крохотный полуостров Валлонкур, где он должен был зачать потомков, в остальном же в дела государственные не вмешиваться.
Необычайное долгожительство короля вызывало различные пересуды в народе. Язычники совершенно справедливо полагали, что он проклят. Впрочем, они думали, что Кабецан оскорбил древних богов. Может быть, потому, что послал своих людей в Каменный Лес, или потому, что был слишком приветлив с немытыми фанатиками, которые несли в мир слово Тьюреда и проклинали остальных богов.
А вот священнослужители Тьюреда, среди которых он, Жюль, пользовался немалым авторитетом, толковали неспобность Кабецана
умереть совершенно иначе. Они полагали, что их бог дал Кабецану такую долгую жизнь, чтобы он принял учение их Церкви. И только тогда милосердная смерть снизойдет к повелителю и освободит от страданий.
Кабецан не выбрал ни один из этих лагерей. Он уже давно перестал наслаждаться жизнью, но тем упорнее цеплялся за нее. Никто при дворе не был защищен от безумных страхов короля. Повсюду мерещились ему заговорщики, которые собирались его убить и отнять трон. Его лейб-гвардия, бычьеголовые, как называли их из-за гербов на щитах, были настоящими палачами! Они выполняли любой приказ, не задумываясь над вопросами морали. Отравления, интриги внучек Кабецана, а также борьба за власть среди бычьеголовых и высших чиновников королевства создавали при дворе такую атмосферу, в которой каждый был против каждого и жизнь не стоила ломаного гроша. Если Элодию отведут туда, конец ее наверняка будет ужасен. И ее младшего брата тоже, поскольку Жюль, конечно же, знал, зачем во дворец приводят так много маленьких мальчиков, которые потом бесследно исчезают.
Духовидец
— Иди к нам, Фальрах!
Против этого голоса было невозможно устоять. Словно яд, пронизывал он эльфа. Ощущение падения прекратилось.
Веки снова повиновались ему. Он зажмурился, чтобы закрыться от вида мертвецов. Не помогло. Даже с закрытыми глазами он продолжал видеть все. Он видел, как бы абсурдно это ни звучало.
— Иди к нам!
Он никогда бы не послушался. Он не знал, какое заклинание использовал Облон. В одном он был уверен: если последует зову, то погибнет.
В отчаянии эльф снова открыл глаза. Хижина изменилась.
Облон исчез. Маленький костер горел, не источая тепла. Вдоль стен сидели предки.
Фальрах мог оглядеться по сторонам. Паралич отступил.
Предки Облона уже не казались мертвыми. Но и по-настоящему живыми тоже. Их глаза наполнял холодный голубой свет, лица все еще были темными и сморщенными. Но теперь они двигались. Не украдкой, как недавно. Они не скрывали того, что мертвы и не мертвы одновременно.
Некоторые негромко перешептывались.
Старая женщина-кобольд с тяжелым ожерельем из раковин на шее поднялась. Она опиралась на покрытый извилистыми выжженными узорами светлый посох.
— Ну вот и ты наконец, Фальрах. Ты не дух, как я погляжу.
Она мягко склонила голову. Но кивала она не ему. Эльф оглянулся. Прямо за ним поднималась принявшая форму темнота. Силуэт с размытыми краями. От него исходил холод, стирая тепло от огня.
Никто больше не смотрел на него. Все кобольды пялились на тень. Некоторые двинулись к выходу, другие униженно склонили головы. И только старуха, похоже, сохраняла невозмутимость.
— Это тень, лежащая на твоей новой жизни, Фальрах. Олловейн. Он мертв. Действительно мертв! Иначе, чем мы. Стерт.
Разрушен навеки. Осталась только жизненная сила. Пленница его телесной оболочки. Его воля к жизни. Скоро он задумает уничтожить тебя. Ты должен избавиться от этой тени, Фальрах. Он накличет на тебя беду. И на тех, кто рядом с тобой. Ты должен покинуть эту деревню. В противном случае беда коснется и наших внуков.
Фальрах был убежден в том, что видит сон. Духов не бывает! А когда он проснется, то убьет Облона, не колеблясь ни минуты. Маленький хитрый змей!
— Ты ошибаешься, эльф. Он тебе не враг. Он послал тебя в это путешествие к духам, чтобы мы помогли тебе. Чтобы мы увидели то, что скрывается от взглядов смертных. Он думал, что ты одержим, и хотел помочь. Не обижай его. Мы храним его.
Фальрах надеялся, что скоро очнется от этого кошмара.
Глянул на стоящую за его плечом тень.
— Он будет сопровождать тебя, куда бы ты ни пошел. Если хочешь победить его, иди к Фирац. Она может помочь. Мы можем помочь тебе только понять.
— Фирац? Это еще кто?
— Шаманка, — ответила старуха. — Она могущественна.
Она — газала. Я не могу говорить о ней. Заклинания защищают ее от духов. Она живет в саду Ядэ. Вот ее бойся, если встретишься с ней. Если найдешь путь. Дыхание дракона хранит ее.
— А если я не пойду? — спросил Фальрах.
— Тогда тень поглотит тебя. Не будь глупцом, эльф. Мир живых зовет. Дольше удерживать мы тебя не можем. Не думай, что это сон. Тогда тень нагонит.
Теперь Фальрах рассмеялся. В чем дело — в кукурузной водке или в мякоти кактусов? Это все не по-настоящему.
Это кобольдские суеверия! И Облон не осмелился бы причинить ему вред во время опьянения. Ни за что, пока жива Эмерелль.
Старуха ударила посохом по его руке. Он не стал уклоняться. Да и зачем? Что ему может сделать образ из сна?
Резкая боль пронзила тыльную сторону руки.
— Берегись собственного высокомерия, эльф. Оно не менее опасно, чем тень.
— Кто ты?
— У духов нет имен. Имена принадлежат только живым.
Мы все едины.
Она стала тоньше и бледнее. Ее тело стало искажаться. Равно как и тела других кобольдов.
Она подняла свои похожие на змей руки, образуя тонкими, словно веточки, пальцами воронку.
— Иди!
Будто ураган, устремилось к нему слово. Кобольды превратились в струи дыма. Фальрах упал и закричал.
А потом раздался другой крик. Эльф открыл глаза. Прямо перед ним стоял Облон, глядевший на него расширенными от ужаса глазами.
— Так ты все еще здесь, дух.
И, не обращая внимания на носы и пальцы на ногах своих мумифицированных предков, он протиснулся вдоль стены к расширенному входу и бросился прочь из хижины.
Фальрах чувствовал себя оглушенным. Ему было плохо. Он скрючился. Голову терзала резкая боль. Нужно было попить воды. Он с трудом перевернулся. Затем оперся на ладонь.
Раскаленные уголья в маленьком горшочке по-прежнему были единственным источником света в этой гробнице. И его было достаточно, чтобы эльф мог увидеть темную отметину на тыльной стороне ладони, в том самом месте, куда угодила посохом призрачная женщина.
Восход солнца
Ночью она крепко спала. Не видела приближающейся беды.
И сейчас еще не проснулась. Мелвин сжал кулаки, и клинки устремились из ножен. Они были изготовлены из лучшей эльфийской серебряной стали. Они могут разрезать мышцы, сухожилия, даже кости. Он убьет нескольких троллей. Но в конце концов победить не сможет все равно. Полуэльф это знал.
Мелвин отчетливо видел силуэт стража на заснеженном гребне горы. Тролль не пытался прятаться. Серокожие хотели, чтобы незваный гость знал, где они. Повсюду, на всех вершинах. Что случилось? Почему герцог позволил им бежать? А теперь их окружили. Неужели это было просто игрой, как кошка играет с мышью?
Тученырь наверняка уже знал о том, что произошло. Он держался в стороне. Черноспинный орел был достаточно умен, чтобы понимать: ничего невозможно изменить. Если он приземлится неподалеку от расселины в скале, тролли атакуют. А у Кадлин не было сил, чтобы держаться за ноги орла. Как ни крути, им не уйти отсюда. Их путь окончен.
Когда Мелвин принял это, его охватило глубокое спокойствие. Он сделал все, что мог. Спорить с судьбой дальше просто бесполезно.
Подумал о Лейлин. Она была одна в пещере на Голове Альва. Она приняла решение пойти с ним туда и отказаться от короны княгини Аркадии, по праву принадлежавшей ей как вдове Шандраля. Но эльфы Аркадии пользовались дурной славой из-за своей склонности к интригам и борьбе за власть.
Лейлин и Мелвин искали мира и покоя после Тролльских войн, а обрести их можно было в лесной глуши на Голове Альва. Но сейчас Мелвин беспокоился. Лейлин росла при дворе. Привыкла, чтобы ей прислуживали. А на вершине она одна. После дворцового переворота и смерти Шандраля она не могла доверять ни одному кобольду, несмотря на то что ее пощадили и не причинили вреда.
В те недели, что они прожили там вместе, она справлялась со всеми проблемами довольно хорошо. Он усмехнулся. Нет, не совсем. Она оказалась очень неловкой во всем. Но обладала желанием всему научиться. И в конце концов стало получаться лучше. Она была одаренной волшебницей. Не нужно беспокоиться за нее! Она может уйти, когда захочет. Если зима просто не будет заканчиваться. И одиночество тоже.
Он пожалел, что сейчас не может быть рядом с ней. Ему так хотелось коснуться ее нежной, словно лепестки цветов, кожи.
Проснуться рядом с ней после страстной ночи любви. И зачем он только ушел? Неужели он не создан для жизни в мире?
Лейлин заметила, что он становился все более и более беспокойным. Она поддержала его в желании навестить сестру.
И вместо того, чтобы трезво подумать о том, насколько успешной может быть попытка противостоять полководцу Оргриму и его герцогству, они с Кадлин подстрекали друг друга до тех пор, пока оба не оказались убеждены в безусловном успехе предприятия.
Может быть, он еще выберется отсюда. Интересно, попыталась бы Лейлин сподвигнуть его на это, если бы была здесь?
Наверняка нет. Оставить младшую сестру троллям было бы бесчестно. С таким позором он не смог бы жить дальше. Но смог бы держаться за лапы Тученыря.
Он посмотрел на небо. Серые тучи, тяжелые от снега, который несли в себе, проплывали над его головой, почти задевая горы. Если начнется буря, он сумеет уйти от троллей.
Но Кадлин — нет. Она настолько ослабла, что такая попытка означала бы для нее верную смерть.
Что происходит у троллей? Почему они не сдержали слово?
Мелвин посмотрел на сестру. Она свернулась калачиком, словно ребенок, положив руки на плечи. Он укрыл ее, насколько это было возможно. Лицо ее горело от жара. Или красный цвет ее лбу, носу и щекам придавало обморожение?
Дыхание было ровным. Полуэльф осмотрел ее руки. Обмороженные места стали темнее. Выглядели они нехорошо. Он вздохнул.
Подавленный, Мелвин вышел из укрытия в скале. На склоне перед ним собралось намного больше сотни троллей, и с каждым ударом сердца они прибывали. Сто троллей — более чем достаточно, чтобы сравнять Фирнстайн с землей!
От темной линии отделился отряд со щитами размером с дверь. Они бежали вниз по склону так, что снег летел во все стороны.
Мелвин оглянулся. Немного в стороне находилась отвесная скала. Если прижаться к ней спиной, он продержится дольше.
Полуэльф глубоко вздохнул, расслабил плечи и приготовился к своему последнему сражению.
Черный день
Облон выбежал из комнаты предков в умирающую ночь. Что делать? Великан отомстит! Это неизбежно после того, что он с ним сделал. А ведь кобольд хотел как лучше для всех. Для себя, для деревни, для великанши, которая получила бы обратно своего возлюбленного. Для одержимого, который наконец стал бы снова хозяином своего тела.
Он остановился у колючего заграждения и оглянулся на свою хижину. Существовали старые предания о том, как шаман приносил в жертву свою перворожденную дочь, чтобы настроить на миролюбивый лад драконов, которые посылали дожди, чтобы спасти урожай или прогнать врага. Дочери у него не было. Поможет ли, если он принесет в жертву свою жену, Фиранди? Наверное, нет. Может быть, нужно предложить в залог собственную жизнь, чтобы отвратить несчастье. Может быть, великан удовлетворится тем, что разрубит его на куски.
Торчавшие из выхода комнаты предков ноги зашевелились.
Скоро Фальрах выберется. До тех пор нужно принять решение, подумал Облон.
Глухой звук ракушечного рога пронесся над рекой. Не сейчас! Неужели все сговорились против него? Он посмотрел вниз. На другой стороне реки стояла одна-единственная фигура. Она была слишком велика для кобольда. Это было видно даже издалека. Пришли тролли!
— Вставайте! — изо всех сил закричал Облон. — Тролли!
Существо перешло реку. Оно перепрыгивало с камня на камень. Выйдя на берег, оно снова поднесло к губам ракушечный рог.
Шаман пытался обнаружить остальных. Наверняка где-то таятся тролли. Предрассветные сумерки превратили землю в царство серого света и глубоких теней.
Деревня пробуждалась. Можно было и не кричать. Один только ракушечный рог возвещал о том, какую беду несет день. Фиранди вцепилась в руку мужа.
— Ты рассердил духов? Нельзя было ломать стену. Теперь они перестали защищать нас.
— Тролли все равно пришли бы, — ответил Облон.
— Где великанша? — спросил один из его двоюродных братьев. — Мы ведь кормили их все это время, чтобы они нам помогли. Где она? И что с тем парнем?
Облону пришла в голову идея.
— Принесите меч великана!
К счастью, никто не спрашивал зачем. Просто послушались.
Тролль пер прямо на деревню, никуда не сворачивая. Один.
Так, словно он непобедим. Выглядел он внушительно. Булава, будто коготь вцепившаяся в тяжелый камень, небрежно лежала у него на плече. Он был хорошо откормлен, носил набедренную повязку и скрещенные вязанки раковин на груди.
Он источал силу и уверенность.
В десяти шагах от колючей ограды он остановился.
— Я Доуар, Голос Серокожих. Я пришел, чтобы наказать вас за святотатство. Вы не уплатили дань. Думаете, что достаточно сильны, чтобы бросать вызов народу троллей? Мы растопчем вас, как надоедливых червей!
Братья и сестры шамана, стоявшие вокруг, отпрянули.
Остался только Облон. Доуар производил внушительное впечатление. Он был значительно выше кобольдов, больше чем на голову. Но шаман думал только о великанах.
— Время серокожих прошло. Скажи это своему народу, Голос. Уходи и никогда больше не возвращайся, тогда тебя и твой народ пощадят.
Доуар снял с плеча дубину и подошел на шаг ближе.
— Должно быть, ты Облон. Мне рассказывали о тебе, шаман. Говорят, ты слишком часто беседуешь с духами. Ты уже не совсем от мира сего. — Он обернулся к остальным. — Подарите мне его голову, и я забуду его слова. Я требую пятьдесят кувшинов, полных початков кукурузы. Сушеного мяса, чтобы прокормить тридцать воинов на протяжении тридцати дней.
Двадцать тыквенных бутылок с водкой и трех женщин, которые будут нашими служанками. Дайте мне все это, и я не стану призывать на вас гнев серокожих. Никто не побеждает нас, троллей.
Облон отошел в сторону и указал на меч, лежавший посреди дороги в деревне. Там, где бросили его кобольды, испугавшись гнева троллей.
— Видишь это оружие, Доуар? Уходи! Последний раз приказываю. Иначе великан, владеющий этим мечом, обрушит мой гнев на твой народ!
Доуар приподнялся на цыпочки, чтобы лучше разглядеть оружие. Похоже, несколько ударов сердца он колебался, не зная, что делать. Затем покачал головой и наконец негромко рассмеялся.
— Нет в Альвенмарке создания, способного поднять такой меч.
— Подумай как следует, что говоришь!
Облон повернулся и жестом велел своим отойти в сторону, чтобы тролль увидел ноги Фальраха. Но, похоже, они не поняли. От страха соплеменники словно окаменели.
Доуар поднес к губам ракушечный рог. По долине пронесся протяжный жалобный звук. И валуны на другой стороне реки будто по волшебству ожили. Там прятались дюжины троллей, и теперь все как один встали. Они били булавами в большие деревянные щиты и, дико взревев, бросились в реку.
— Сегодня день, когда исчезнет твой народ, Облон.
Доуар поднял булаву. Он разбежался и прыгнул в брешь в колючей изгороди, где только что стоял Кобольд.
Шаман увернулся. Затем схватил длинный, высотой со взрослого мужчину, пестик, стоявший в каменной ступке.
Булава Доуара со свистом опустилась вниз. Кобольд отразил удар, но сила тролля заставила его опуститься на колени.
— Защищайтесь! — отчаянно закричал Облон, но его люди просто бросились на землю и стали, причитая, ползать в пыли.
Булава парламентера снова опустилась. Облон увернулся, но недостаточно быстро. Удар угодил в левую руку. Шаман отступил и споткнулся. Ругаясь, он упал. Но когда Доуар, широко расставив ноги, оказался над ним, Облон пестиком, которым толкли кукурузу, нанес серокожему удар в промежность. К сожалению, он не мог как следует размахнуться, чтобы стукнуть сильнее. Но этого оказалось достаточно, чтобы заставить тролля взвыть от боли.
— Проклятье, да защищайтесь же! — в отчаянии крикнул Облон.
Он не мог понять, почему кобольды предпочитали отдаться на волю троллей, а не сражаться.
Одним прыжком шаман вскочил на ноги. Он помчался к комнате предков.
— Выходи, Фальрах! Пришли тролли! Они убьют всех, даже тебя!
Изнутри послышалось только невнятное бормотание. Впрочем, судя по голосу, можно было понять, что это проклятия.
Длинные ноги великана вздрогнули.
«Не нужно было давать ему два кусочка хаттах», — обругал себя Облон. Ему самому потребовалось много лет, чтобы научиться справляться с таким количеством мякоти кактусов и не ходить целый день пьяным.
— Облон!
К нему на негнущихся ногах шел парламентер. Лицо его искажала гримаса боли. Пот градом катился по серой коже.
Одна из его цепочек порвалась, и с каждым шагом на землю сыпались маленькие белоснежные ракушки.
И почему только он никогда не учил заклинания, которое могло бы помочь сейчас? Тролль разорвет его на куски.
Но тут Доуар вдруг остановился. Наконец-то он обнаружил ноги великана! И Фальрах шевельнулся. Зад его дернулся вверх, ударившись о вход в комнату предков. Оторвалось несколько полосок ткани и жемчужных нитей.
Облону вспомнилось слово силы, при помощи которого приманивают мух. Он выкрикнул его в лицо троллю, и Доуар действительно немного отпрянул. Вид великана потряс его.
Фальрах выползал из комнаты предков. Вокруг глаз алели кровавые круги. Лицо стало пепельно-серым. Опершись о глиняную стену, он поднялся. И ноги у него тут же подломились.
— Где тролли? — Голос великана напоминал карканье охрипшего ворона.
Первые серокожие воины перепрыгнули через наполовину заделанный проход в колючей изгороди. Когда они обнаружили Фальраха, штурм прекратился.
— Он убьет вас всех! — пригрозил Облон, вокруг него роилось все больше и больше мух.
Доуар взял себя в руки. Он указал булавой на Фальраха.
— Этот великан пьян и не вооружен. В атаку, храбрые серокожие! Никто не может противостоять нам, троллям!
Остальные верзилы не разделяли боевого настроения Доуара. Широко раскрытыми от ужаса глазами они пялились на великана. Облон хорошо представлял, как они себя чувствуют.
Он ведь был знаком с великаном уже несколько дней, но все равно считал его пугающе высоким.
Парламентер троллей бросился вперед и ударил Фальраха дубиной по колену.
— Смотрите, он не такой воин, как мы!
Великан пошатнулся. А потом отвесил Доуару такой пинок, от которого тролль перекувыркнулся в воздухе. Парламентер больно грянулся о глиняную стену одной из хижин. Оглушенный, поднялся на ноги.
— Схватить их обоих! Они бунтуют против владычества троллей. Вы знаете, что это означает!
Речь парламентера показалась Облону странной и не оченьто вдохновляющей. Но тролли, очевидно, считали иначе. Укрывшись за щитами, они стали медленно продвигаться вперед.
— Да помогите же нам! — крикнул своим людям шаман.
— Мы пощадим тех, кто не поднимет оружие против нас!
Облон выругался. Его люди слушали парламентера троллей, а не его. Вот уроды! Яростно размахивая над головой пестиком, он обрушил его на щит одного из троллей. Воздух полнился жужжанием сотен мух. Серокожий размахивал руками, пытаясь отогнать надоедливых насекомых.
Шаман произнес слово силы, вкладывая в заклинание всю свою ярость и разочарование. Теперь от Доуара исходила вонь, словно от ямы с навозной жижей в жаркий летний день. Мухи тут же слетелись к нему. Они окружили его, как густой дым.
Парламентер крикнул. Правда, всего один раз. Облон злобно усмехнулся. Плохая идея — открывать рот, когда вокруг роится столько мух.
Не обращая внимания на постигшее парламентера несчастье, тролли продолжали наступать, оттесняя шамана, пока они вместе с Фальрахом не оказались прижаты спиной к хижине. Великан оборонялся пинками, против которых тролли не могли защититься даже при помощи своих больших щитов.
Серокожие атаковали Фальраха и копьями, но их он просто отбивал, словно метали их какие-нибудь беспомощные старики. Вдруг эльф хлопнул себя ладонью по щеке, будто пытаясь отогнать насекомое. Маленькая капелька крови сбежала по его бледной коже. Должно быть, в него попала отравленная стрела.
Великан опустился на колени. Обеими руками схватил тролльского воина, который стоял к нему ближе всех, и швырнул в боевые порядки его же товарищей.
Метательная булава угодила в голову Облона. Оглушенный, он пошатнулся рядом со стоявшим на коленях великаном.
— Они сожрут нас? — на удивление протяжно поинтересовался Фальрах, словно ему с трудом давалось каждое слово.
— Тебя — сожрут. Для меня они выдумают что-нибудь другое.
Эльф схватился рукой за голову. Его веки затрепетали. Лицо стало цвета гашеной извести. Все эти признаки были знакомы Облону. Сейчас он начнет тяжело дышать. Яд парализует. Он задохнется. Времени оставалось немного.
Тролли отпрянули. Они знали, что исход боя предрешен.
Повсюду начались причитания и жалобы. Кобольд мог понять, что его народ не осмеливался начать сражение против серокожих. Кто же может победить троллей?! Если бы здесь была великанша, ход битвы, возможно, был бы иным. А теперь все пропало.
Фальрах оттолкнулся от глиняной стены и, раскинув руки, прыгнул на троллей. Два воина с криком исчезли под массивным телом великана. Пять или шесть упали при попытке уйти от своей судьбы. Правая рука Фальраха сомкнулась на горле тролля. Остальные принялись молотить великана булавами и копьями.
Облон воспользовался замешательством среди врагов, чтобы предпринять последнюю отчаянную попытку. В двух шагах позади него покоились предки. Они должны видеть, что он вступает на путь к ним героем.
О праве крови
— Я хочу говорить с королевой! — крикнул предводитель троллей голосом, отразившимся от гор будто гром.
Они остановились шагах в десяти от Мелвина.
— У нее жар. Она крепко спит. И даже если бы она не спала, то не смогла бы говорить ясно. Я буду говорить вместо нее.
— Ты не сможешь ответить вместо женщины, которая сама принимает все решения. Это может сделать только она. Пропусти меня к ней, эльф, или ты умрешь!
Мелвин рассмеялся. Безрадостный это был смех, рожденный яростью и отчаянием.
— Ты пришел с целым войском, чтобы поговорить с ней, тролль. Насколько глупым ты меня считаешь?
— Поскольку ты, похоже, мауравани, то довольно глупым.
Глупым и опасным. — Тролль подал знак своей личной гвардии. В свете утра его янтарные глаза горели, словно кошачьи, вобравшие в себя ночью свет факелов. — Убейте его!
Тролли лейб-гвардии мгновенно повиновались. Они с грохотом ударили в тяжелые щиты, образуя деревянную стену.
Мелвин понял, что они могут просто придавить его к скале и раздавить. Вместо того чтобы найти хорошее место для обороны, он забрался в смертельную ловушку.
Полуэльф устремился вперед, бросился в снег незадолго до того, как врезаться в деревянную стену, и когтями на руках попытался достать между щитами ноги атакующих.
— Опустить щиты! — прозвучал голос Оргрима.
Тролль не мог видеть полуэльфа, это было совершенно невозможно. Должно быть, он угадал, что тот предпримет. Удар копья едва не достал Мелвина. Охотник вскочил и отпрянул к скале. Тролли тут же снова принялись наступать.
Теперь оставалась последняя, отчаянная возможность уйти.
«Если Оргрим предугадает и это, я умру в мгновение ока», — подумал Мелвин. Но лучше умереть так, чем оказаться беспомощно прижатым к скалам, решил он и оттолкнулся от холодного камня.
Он бросился на стену из щитов. Правая рука устремилась вперед. Серебряная сталь пронзила дуб. Он оттолкнулся. Второй коготь ударил в край щита. Мелвин подтянулся. На миг присел на краю. Лицо пришедшего в ужас тролля находилось на расстоянии не более локтя.
Мауравани оттолкнулся и приземлился в снег. Не колеблясь, бросился он на Оргрима. Он хотел убить по крайней мере одного этого тролля, прежде чем его убьют. Он слышал об Оргриме как о блестящем полководце и был уверен в том, что его смерть изменит историю Альвенмарка. Эльфы и кентавры однажды наверняка восстанут против владычества троллей. И тогда лучше им сражаться не против Оргрима.
Коротко кивнув головой, тролль дал полуэльфу понять, что тоже ищет поединка. Оргрим поднял боевой молот, оружие с тяжелым гранитным шаром, и слегка расставил ноги.
Мелвин понимал, что нужна быстрая победа. Он попытается поднырнуть под руку с оружием, вонзить вооруженную когтем левую руку в живот тролля и в прыжке правой перерезать горло. На Оргриме не было доспехов. Ничто не защитит его от когтей из серебряной стали.
Внезапно тролль опустил оружие. Он поднял левую руку и указал на скалистую стену.
— Подожди! Посмотри назад!
Мелвин не атаковал. Но не стал и оглядываться. Что это, финт? Выпустить сейчас противника из поля зрения было бы смертельной ошибкой.
Похоже, Оргрим угадал его мысли. Он отступил на несколько шагов. И подал гвардейцам знак опустить оружие.
— Пожалуйста, не нужно сражаться! — Во внезапно наступившей тишине послышался слабый голос Кадлин.
Мелвин отбросил всяческую осторожность и оглянулся.
Его сестра поднялась в скальной нише. Она неуверенно стояла на ногах. Будучи все еще обнаженной, она прижимала к себе одежду, которой он ее укрывал.
— Идем к ней? — спросил Оргрим.
— Чего ты хочешь? — набросился Мелвин на князя троллей. — Что можно еще обсуждать?
— Идем со мной, и услышишь! — И, не дожидаясь ответа, тролль двинулся с места.
Мелвин побежал, чтобы по-прежнему находиться между троллем и сестрой.
— Именно так тролли держат свое слово? Ты обещал дать нам возможность уйти!
Оргрим не снизошел до ответа.
Мелвин достиг ниши в скале раньше герцога. Широко расставив ноги, он заслонил собой сестру.
— Один вопрос, женщина. — Оргрим по-прежнему игнорировал его. — Ты стала бы придерживаться нашего соглашения? Осталась бы в своем королевстве? Или вернулась бы, чтобы снова искать тело своего отца?
— Я вернулась бы, — слабым голосом произнесла Кадлин.
Слова эти поразили Мелвина, словно нож в спину. Как можно быть настолько наивной?!
— У нее жар…
— Это не исключает честного ответа, — холодно произнес тролль. Он указал на склон. — Я собрал своих воинов, чтобы разрушить твое королевство. Скоро мне нужно будет отправиться в Альвенмарк. И я уже говорил: когда я в последний раз покинул Нахтцинну, то по возвращении обнаружил, что мои женщины и щенки мертвы. Вы сожгли их живьем! — Тролль схватился за сердце. — Ты знаешь, что это за чувство?
Вы вырезали мне сердце. Я еще жив. Я еще дышу. Но на самом деле я мертв. Я решил, что ты и твои люди должны познать такое.
— Я была совсем крохой, когда вы, тролли, напали на мою родину. Но я еще помню замерзших детей, которых видела на льду фьорда, наполовину прикрытых снежным саваном. Из-за этой войны я выросла вдали от отца.
— А ты знаешь, почему мы пришли тогда? Твой отец первым поднял меч, когда бросился на помощь эльфам!
— И теперь ты убьешь мою беззащитную сестру, потому что это оправдывает кровопролитие? — набросился на князя троллей Мелвин. — И что будет дальше? Ты сможешь убить с этой горсткой троллей всех детей человеческих, которые живут во Фьордландии? Или кто-то уйдет от тебя, чтобы потом мстить?
— Какой счастливый день, эльфеныш, он дал мне возможность погреться в лучах твоей мудрости.
— Чего ты хочешь, тролль? Давай спустимся вниз и решим этот спор между собой. Или ты боишься сражаться с эльфом?
— Я здесь для того, чтобы лучше узнать детей человеческих.
Я хочу быть уверенным, что они никогда больше не подымут меч против моей родины. Люди идут за ней. Сейчас, в этот миг, старик без носа находится на расстоянии всего лишь трех миль отюда. Он собрал всех воинов, каких только смог найти.
Каждого дурака, который смог держать вилы. Все они к полудню будут мертвы, если я того захочу.
— Отрубите мне правую руку!
Мелвин обернулся к Кадлин. Лучше бы помолчала! На лбу у нее выступили капли пота. Наклонившись вперед, она стояла, опираясь на камень. Она выглядела так, словно в любой миг готова упасть от слабости.
— Отрубите мне правую руку, тогда ты можешь быть в нем уверен.
Тролль склонил голову набок. Прочесть что-либо на его сером лице было невозможно. Слишком чужими были его черты. Улыбается ли он?
— На это я мог бы пойти, — наконец произнес Оргрим.
— А я — нет! — Мелвин угрожающе поднял кулаки с когтями. — Ты коснешься ее только через мой труп.
— Если таково твое желание, эльфеныш. — Оргрим поднял булаву.
— Пусть он сделает это, Мелвин. Прошу тебя.
— У тебя жар. Ведь не думаешь же ты, что я…
— Не становись между мной и моим народом! — Полуэльф посмотрел на сестру. Черты ее лица стали строже. Она собрала все силы и выпрямилась. А затем протянула вперед руку. — На этот раз наш пакт будет скреплен кровью. Клянусь богами Фьордландии, я не буду больше воевать с тобой.
— И ты больше никогда не придешь в мою страну, чтобы пытаться украсть то, что потеряла навсегда.
На щеке ее дрогнула мышца, настолько сильно она была напряжена.
— Да. — Кадлин смотрела на Оргрима, взгляд этот приказывал Мелвину молчать.
Она была готова принять свою судьбу. Да что ему известно о мире людей?
— Это убьет ее…
— Может быть, ее защитят боги.
Циничный тролль! Кто о таком слышал?! Любое дитя альвов знает, что богов нет! Они существуют только затем, чтобы дети человеческие могли объяснить свой мир. Они всегда и все хотят объяснить.
— Пропусти его, брат.
Мелвин повиновался. Тролль тоже казался напряженным.
Он прислонил боевой молот к скале. Оргрим то и дело поглядывал на полуэльфа, будто опасаясь, что тот обманет. Великан вынул из-за пояса нож из черного обсидиана.
Кадлин все еще протягивала ему руку. Он схватил ладонь.
Мелвин невольно поднял вверх кулаки с когтями.
Тролль рассек ладонь королеве. Темная кровь потекла на истоптанный снег. А затем рассек сам себе ладонь и поднял ее высоко над головой, словно для того, чтобы показать всем своим воинам. Кровь потекла ему на руку.
— Я заключаю с тобой мир, дочь человеческая. Я делаю это вопреки совету моих старейшин. Они сказали, что ты обманешь. Я делаю это потому, что твое мужество произвело на меня впечатление. Ты готова была отдать руку за свой народ.
Ты осмелилась сказать мне в лицо, что вернулась бы обратно.
В этом были убеждены и мои советники. Если бы ты сказала что-либо другое, ты была бы уже мертва. Но я — мужчина, который сам строит свое будущее. Все возможно, если мы того хотим. — Он снова махнул рукой своим воинам, стоявшим на холме. — Я решил отдать тебе тело твоего отца. Тогда у тебя не будет повода нарушать клятву. В моем народе клятва, скрепленная кровью, тверже гранита. Я знаю свою стаю, дочь человеческая. Есть дикие щенки, которые будут переходить границу и красть скот. Я не смогу помешать этому.
И ты не сможешь помешать вожакам своих стай время от времени пытаться убить тролля. Но мы оба обещаем друг другу, что не станем поднимать оружие друг против друга.
И что никогда больше вражеское войско не ступит на землю другого. — Он сделал резкое движение рукой, и кровь брызнула в лицо Кадлин. Затем выжидательно посмотрел на нее.
Королева вопросительно взглянула на Мелвина, но он тоже не знал, чего хочет тролль. Полуэльф словно протрезвел, чувствуя себя пристыженным и униженным. Он щелчком вогнал когти из серебряной стали обратно в ножны.
Оргрим опустился на колени перед Кадлин и осторожно взял ее кровоточащую руку. Коснулся ею своего лица. Да, он лизнул кровь!
— Да, теперь клятва скреплена кровью! — произнес он настолько громко, чтобы услышали стоявшие на холме воины. — Принесите тело ее отца! — И негромко добавил: — Я ставлю еще одно, последнее условие. Я хочу, чтобы мне принесли твое сердце, когда настанет день и ты умрешь, дочь человеческая. — Он обернулся к Мелвину. — Ты сделаешь это!
Эльф потерял дар речи. Ее сердце! Он знал, что тролли чтят особенно храбрых героев, съедая их сердца. Они верили, что таким образом принимают в себя их мужество. Но мысль о том, что однажды ему придется вырезать сердце из груди сестры… Это уж слишком!
— Не думаю… — …что это станет препятствием для заключения мира, — решительно произнесла Кадлин и взглядом приказала мауравани молчать.
В этот взгляд она вложила остаток сил. А затем рухнула рядом с камнем.
— Принесите для нее мех! — крикнул Оргрим.
Справедливость
«Тот, кто виновен в ростовщичестве едой и таким образом нанес вред своему стаду, должен быть выдан вожаку стаи.
Последний съест преступника в общественном месте живьем на глазах у пострадавших.
Торговец, обманувший при помощи неправильных гирь на весах, должен быть выдан вожаку стаи. В общественном месте на глазах у всех от его тела живьем стократ будет отрезан тот вес, на который он обманул товарищей.
Кто задержит вора, уведшего скот, прежде, чем тот достигнет его собственных земель, может убить вора и преследоваться за это не будет.
Угонщик скота, которому удастся отогнать украденный скот на свою землю, больше не считается вором и преследоваться более не может. Тот, кто поднимет на него руку, будет преследоваться по закону.
Торговец, накидывающий половину закупочной цены на товар, который собирается продавать, рассматривается как вор. За первую кражу на его лице останется клеймо от раскаленного железа. За вторую кражу ему отрубят руку.
Если же он будет изобличен в третий раз, жизнь его будет кончена.
Тот, кто совершает сделки с деньгами и чужим добром во вред стаду, должен возместить ущерб собственными деньгами и добром. Если этого не хватит, удерживается все имущество его кровных родственников. Если же недостаточно и этого, обманщик и все его родственники могут быть проданы в рабство. Эти деньги тоже передаются понесшим ущерб…»
Закон, копия тролльского кодекса, найдена в городе Уттика, с. 7 и 8.
Книга
«Кто, будучи в состоянии опьянения, затопчет другого до смерти или ранит, будет строго отруган при всем народе.
Однако он не подпадает под суд за кровь, поскольку в тот момент не был хозяином своих чувств».
Всегда такой невозмутимый и высокомерный Элийя Глопс с трудом сдерживал голос, читая эти слова.
— Это не закон! Это совершенно неприкрытое оскорбление всех кобольдов. Если этот закон будет прочтен публично, будут восстания.
— Почему? Ведь пьяный кобольд тоже может наступить на цветочную фею? — вяло возразила Сканга.
Ей хотелось вышвырнуть Элийю из тронного зала, но скоро должны были открыться врата на звезде альвов перед ними, и шаманка хотела, чтобы лутин проследил, чтобы все прошло как надо. Ее визит к Алатайе, эльфийской княгине Ланголлиона, был сущим скандалом. Эта строптивая шлюха поставила невероятно бесстыдные требования. Она придет прежде, чем истечет этот час! И Элийя должен проследить, не попытается ли она провести воинов через Золотую Сеть, чтобы штурмовать дворец. От нее можно было ожидать предательства. К сожалению, Элийя вбил себе в голову, что необходимо именно сейчас поговорить о первом проекте тролльского свода законов.
Сканга желала схватить его и оторвать лисью башку с плеч.
Может быть, даже съесть немного мозга. Бесспорно, мерзопакостник хитер. Только, к сожалению, он для нее неприкосновенен. Ему удалось втереться в доверие к королю Гильмараку.
Если убить его, неприятностей будет больше, чем удовольствия.
— У меня лежит пять бумаг, где повествуется о случаях, когда кобольды были растоптаны насмерть пьяными троллями. Самый худший случай произошел девятнадцать дней тому назад в Лавианаре, провинция Аркадия. Там погибло четверо кобольдов, еще семнадцать было ранено, поскольку отряд пьяных троллей посетила славная идея устроить соревнование, кто дальше метнет кобольда.
Сканга бросила взгляд на стоявшую рядом Биргу. В ауре той преобладал матово-красный цвет сдерживаемой ярости.
Может быть, удастся подбить ученицу прихлопнуть этого надоедливого всезнайку?
— А эти законы о ростовщиках, заимодавцах и нормах прибыли в торговле! Если они вступят в силу, торговля рухнет.
Здоровое стремление к прибыли станет опасным для жизни!
— Ты ведь так любишь говорить о том, что все дети альвов — братья, Элийя. Так зачем же терпеть, что некоторые братья очень богаты, а другие из-за их махинаций прозябают в бедности? Может быть, дело в том, что лутины тоже заключают прибыльные сделки в караванной торговле? Может быть, тебе лучше не рассуждать об этом?
— Я решительно отклоняю всяческие обвинения в пристрастности. Всякий знает, что я радею за народ и что мной не движет никакая личная выгода. Я не получил прибыли от восстания или же от занимаемой мною должности. И раз уж мы заговорили о народе: нужно вычеркнуть этот глупый термин «стадо» из текстов закона! Давайте будем говорить просто о народе! Это всякому будет ясно. Прошу тебя, Сканга, я вижу похвальные намерения за этим кодексом законов, но такой труд нужно вложить в руки опытных писарей и чиновников.
— Мне нужен текст на десять страниц, а не десять книг, наполненных правом, которое в умелых руках можно повернуть так, что любой приговор будет возможен. Ты так любишь говорить о народе, Элийя. Кто из простых кобольдов-поварят может позволить себе хорошего ученого, который будет защищать его от жестокого господина? Я думаю, что все преступления можно описать на десяти страницах. Не нужно считать меня глупой только потому, что я из народа троллей. Ты…
Из мозаики посреди тронного зала, выложенной в форме змеи, поднялась узкая полоска ослепительно-яркого света, в мгновение ока развернулась и превратилась в магические врата.
Сканга вцепилась скрюченными пальцами в подлокотники трона. Все произошло настолько неожиданно, что в первый миг троллиха испугалась, несмотря на то что знала, каким путем придет Алатайя.
— Что ты видишь, Элийя? — спросила шаманка.
Магические ауры были настолько сильны, что перекрывали друг друга, и она не могла заглянуть внутрь Золотой Сети.
Вспомнила о том, как Эмерелль отбивала атаки на ее замок, рассекая тропы альвов при помощи одного-единственного слова силы. Сколько смертей и несчастий принесла она тогда!
— Алатайя идет одна, — произнес лутин. — Похоже, она…
В этот миг из звезды альвов в тронном зале появилась эльфийская княгиня.
— На ней черное платье, — прошептала ей на ухо Бирга.
Как будто это имеет значение! Теперь Сканга ясно видела ауру эльфийки. Она была исполнена дерзкой самоуверенности.
— В руке она держит книгу. Кажется… Да, на переплете кровь.
Это видела и Сканга. У пятен крови была своя, хоть и очень бледная аура. Вряд ли прошло больше недели с тех пор, как была пролита эта кровь.
— Насколько я вижу, Сканга, мои условия не выполнены.
Замок Эмерелль должен был быть оставлен! А я вижу твою уродливую ученицу и… Неужели лицо княгини Валемера носит она вместо маски? Восхитительно. Вы, тролли, всегда готовы преподнести нечто неожиданное. Хоть сегодняшний сюрприз я и не ценю. Что здесь нужно этому лутину? Я не люблю говорить с лутинами! Прогони его!
Аура Элийи приобрела странный цвет. Это был холодный цвет страха, но пронизанный молочным оттенком. Он придавал ауре что-то почти телесное. Такого Сканге не доводилось видеть. Вне всякого сомнения, лутин испытывал огромный страх, но не за себя.
— Можно мне посмотреть книгу? — бесцветным голосом произнес Элийя.
— Он не сводит глаз с книги, — прошептала Бирга, словно угадав, о чем думает наставница.
— Этот лутин имеет какое-то значение?
— Элийя, уходи! — приказала Сканга таким тоном, от которого любой тролль бросился бы наутек.
— Эта книга. Она мне знакома. Тиснение на коже. Я дарил эту книгу. Пятна… Это…
— Уходи, Элийя! Не заставляй меня повторять приказ. То, что произойдет сейчас в этих стенах, не предназначено для твоих глаз и ушей. Не пытайся обмануть меня.
Она прошептала слово силы. Удивительно, какое сопротивление оказывает маленький лутин. Его рост не позволял даже предположить, насколько сильная у него воля. Но наконец он сломался. Неловко повернулся и на негнущихся ногах вышел из тронного зала.
— Неужели таков дух нового правления, что кобольды перестали повиноваться приказам?
— Она дерзко усмехается, — прошептала Бирга.
— Ты хотела научиться у меня заклинанию, Алатайя. Тебе следовало бы быть повежливее.
— А тебе нужно от меня кое-что, что тебе нигде больше не получить.
— Я уже посылала эльфов против Эмерелль. Получится у меня без твоей помощи и во второй раз, — спокойно ответила шаманка.
Нащупала амулеты. Найдя камень альвов, она потерла его между большим и указательным пальцами. Сила камня стерла боль в воспаленных суставах.
— С тех пор все изменилось. Пока Эмерелль правила, было нетрудно найти эльфов, желавших ее падения. А теперь всем хочется скорейшей кончины короля Гильмарака. Тебе нужна моя помощь. Ты знаешь это. А твоему заклинанию я научусь и без тебя. Это просто вопрос времени.
— Тебе придется потратить много дней и много крови. — Сканга поразмыслила над тем, сколько дерзостей она готова снести ради помощи Алатайи. Чаша скоро будет полна! — Что это за книга, которую непременно хотел посмотреть лутин?
— Это ключ к кое-чему, что я недавно потеряла. Ты же знаешь, что эти подхалимы, маленькие лутины, на самом деле все воры. Тебе следовало бы прогнать их от королевского двора.
Им нельзя доверять.
— Что ты ищешь?
Вместо того чтобы ответить, княгиня открыла книгу.
— Они спрятаны там, где листья, которые никогда не уносил ветер, хранят последнее свидетельство старой любви.
Это описание места, которое находится в этом замке.
— Кто такие они?
— Речь идет о трех карбункулах! И я не знаю, каковы их имена. Они были украдены у меня, и я думаю, что их принесли сюда.
Карбункулы? Сканга не ожидала получить честный ответ, если спросит Алатайю, зачем они ей понадобились. Было бы глупо ссориться из-за этого. К сожалению, эльфийская княгиня была права. Только она могла помочь троллихе найти то, что нужно для убийства Эмерелль.
— Карбункулы, — многозначительно произнесла она, на самом деле ничего не понимая.
— Она улыбается высокомерно, — прошептала Бирга. — Можно я сделаю маску из ее лица, когда она больше не будет нужна нам? Думаю, мне удалось бы сохранить эту улыбку для вечности.
На эти слова Сканга решила не обращать внимания. Иногда Бирга слишком глупа! У нее не достанет сил победить эту эльфийку. Алатайю боялась даже Эмерелль. Связываться с ней — все равно что ложиться в постель с гадюками.
— И ты думаешь, что найдешь листья, которые никогда не уносил ветер? Какое отношение они имеют к твоим карбункулам?
— Эти листья не имеют значения. Я думаю, речь идет о стихах цветочных фей. Ключ — это остальные слова. Свидетельство старой любви. В последнее время я то и дело перечитывала эту книжицу. И думаю, что знаю, где нужно искать. Здесь еще идет речь о потайной гардеробной королевы.
Сканга услышала шелест страниц книги.
— Вот, здесь написано: «В дальнем конце я увидел то белое платье, которое было на ней на похоронах Фальраха. С тех пор она больше никогда не прикасалась к нему». Я думаю, что оно и есть свидетельством былой любви. Где стоит ивовый манекен с платьем, и нужно искать! В башне королевы. На самом верху, под крышей. Там она прячет свои сокровища.
— Не думаю, что могу требовать от своих старых косточек, чтобы они поднялись на башню.
— Я все равно собиралась идти одна.
— Бирга проводит тебя, дорогая подруга. Это мое последнее слово. Тролли — хозяева замка Эльфийский Свет. Ты ничего не возьмешь так, чтобы этого не увидела Бирга. И не пытайся одурачить ее!
Наконец-то Сканга увидела в ауре Алатайи налет гнева.
Всего лишь краткую вспышку. Эльфийка мастерски умела скрывать свои чувства. Княгиня наверняка осознавала, что шаманка умеет читать ее ауру. И сколько могут видеть ее слепые глаза.
— Какое чудное доказательство доверия — ты передаешь мне свою ученицу! Это льстит. — Алатайя поклонилась. — Если ты ничего не имеешь против, теперь я отправлюсь на поиски украденного.
— Идите!
Сканга прислушалась к шагам обоих, вскоре стихшим в просторных дворцовых залах. Карбункулы! Зачем они княгине?
Они были знакомы Сканге только по сказкам. Говорили, что карбункул рождается в миг смерти дракона. Его воля к жизни, его магия, его сознание, все, что составляло его существо, сжимается в его сердце и превращается в камень. Поговаривали, что эти камни, чуть меньше кулака кобольда, ничем не отличаются от простых булыжников, что валяются у дороги. Похоже, магия в них не живет. И если они теряются среди других камней, найти их невозможно.
Сканга вспомнила историю, в которой говорилось, что при помощи карбункулов можно лечить бородавки. Наверняка об этом знает и Бирга. Нужно надеяться, что она не окажется настолько глупа, чтобы попытаться украсть у Алатайи один из камней.
Страж слов
Эмерелль стояла на гребне скалы высоко над деревней. Она знала, что опоздала. Толпы серокожих кобольдов штурмовали деревню Облона. Неужели это те самые тролли? Испуг ее был настолько силен, что время, похоже, стало течь медленнее исключительно из вредности, чтобы она могла увидеть каждую подробность надвигавшейся неотвратимости. Она видела странные рожи на щитах воинов. Видела всех скрючившихся кобольдов, безропотно принимавших беду. Видела, как упал Фальрах. Когда его падение закончилось, началось ее собственное. Она прыгнула! Не раздумывая, она бросилась вниз с утеса. При этом она раскинула руки, словно крылья, вот только она не была птицей. Ветер не мог запутаться в ее развевающейся одежде настолько, чтобы поймать ее. И несмотря на то, что она оттолкнулась изо всех сил, в левой ноге почти сразу же появилась боль. Эмерелль коснулась выступающей части скалы.
Удар превратил полет с раскинутыми руками в хаос. И время снова наказало ее. Оно превратилось словно в один из тех чудесных комочков резины, которыми торгуют дети альвов, лазающие по деревьям в самых густых джунглях Вахан Калида. Те комочки, которые можно растянуть до невероятной длины. Если время только что растянулось в один бесконечный миг ужаса, то теперь оно свернулось в пружину. Все происходило слишком быстро, чтобы королева успела собраться с мыслями. Земля у подножия утеса прыгнула ей навстречу.
Нужное слово силы с мучительной медлительностью сорвалось с ее губ. Боль в ноге едва не вырвала из ее груди крик вместо магии.
Наконец это строптивое слово, вцепившееся в ее язык, словно клещ в нежную кожу шеи, было произнесено. Последний слог и удар прозвучали в один момент. Теперь ее тело спружинило. Последовал удар, от которого чувствовалась каждая косточка, каждая нить напряженных до предела мышц, каждое сухожилие. Эмерелль приземлилась на ноги, пытаясь смягчить удар, сгруппировавшись. Скала дрогнула от силы удара. Трещины в камне открыли свою тщательно хранимую тайну. То, что скрывалось в каждом миге бодрствования, да и сна тоже, при помощи магии, давно ставшее частью ее. Даже во время длительного обморока после ранения в Вахан Калиде это заклинание не прекращало действовать.
Она устремилась вперед, прочь от разбившегося камня.
Она бежала навстречу шуму битвы. Пыталась обогнать время.
На бегу обнажила меч. Чувствовала жар в крови, которого так сильно боялась. Внезапный приступ гнева, растопивший ее хладнокровный рассудок, которым она всегда славилась. Жар, которому была ведома только одна горящая красным мысль.
Олловейн! Она не допустит, чтобы он умер.
Еще один прыжок — и Эмерелль перемахнула через колючую изгородь. Не воспользовалась брешью, через которую пробивались серокожие кобольды. Наступила на выпуклую крышу глиняной хижины, выдержавшую ее ровно столько, чтобы она могла оттолкнуться, прежде чем рухнуть с недовольным глухим звуком.
Приземлилась на серую спину, разбившуюся с удивленным хрустом так основательно, что кусочки костей с красными краями брызнули сквозь глиняно-серую кожу подобно прокладывающим себе путь под снегом весенним цветам.
Меч ее описал серебристую дугу, разрезая щиты, древка копий, живую плоть и сухую стену хижины.
Кобольды взобрались на тело Олловейна. Кололи его каменными наконечниками. Серые воины, усмехаясь, торжествовали над великаном, пока ликующие крики мнивших себя победителями не задохнулись во внезапно наступившей тишине.
Тот, кто только что собирался вынуть обсидиановым ножом глаз Олловейна из глазницы, был последним, кто удивленно поднял взгляд. Слишком поздно, чтобы уйти от клинка, который в слепом своем гневе метнула Эмерелль.
Она попала кобольду в грудь, сбросив таким образом с груди жертвы. Подобно тому, как насаживают мотылька на иглу и прикалывают к тонкой доске, чтобы законсервировать его для вечности, меч Эмерелль пригвоздил кобольда к глиняной стене хижины Облона.
Высокомерные победители великана застыли, словно окаменев, а королева уже была среди них. Она увидела кровь Олловейна на остриях копий и почувствовала, как ее сердце выбрасывает в вены магму.
Ее правая рука устремилась вперед и попала в того, кто пытался проткнуть своим копьем плотную кожу эльфийских сапог. Удар пришелся в тот самый хрящ, что находится высоко в горле, а тот в свою очередь пробил пищевод и дыхательное горло кобольда.
Эмерелль вырвала копье из руки умирающего. Казалось, время снова сыграло с ней шутку и замедлилось. Ее чувства были подобны широко распахнутым вратам, складывавшим все вокруг нее в одну большую картину. Картину, вмещавшую в себя намного больше того, что открывалось узкому полю ее зрения.
Она чувствовала запах содержимого кишок умирающего кобольда. Осознавала каждую каплю сочившегося сквозь забитые глиной поры пота, выступившего от страха. Слышала звук обоих летящих обсидиановых топоров, нацеленных ей в спину.
Она чувствовала взгляды. Каждый в отдельности, словно глаза кобольдов сидели, подобно глазам улитки, на щупальцах, способных вытянуться на гротескную длину, пока взгляды в буквальном смысле слова касались ее. Чувствовала мелкую, поднятую ногами воинов пыль в воздухе, медленно оседавшую и касавшуюся тонких волосков на ее коже, наполнявшую рот неприятным привкусом.
Внезапно Эмерелль обернулась. Ее копье устремилось вперед. Наконечник ткнулся сбоку в летящий топорик и изменил его траекторию. Он пролетел всего лишь в нескольких дюймах от нее и нарисовал на лице серокожего кобольда огромный, удивленно раскрытый рот.
Со вторым топориком она промахнулась. Это произошло быстрее чем в мгновение ока. Менее чем в самый крохотный миг, который требуется песчинке для того, чтобы пройти сквозь отверстие в песочных часах. Острие копья угодило прямо в лезвие топорика, вместо того чтобы попасть в него сбоку. Черный обсидиан разлетелся на тысячу острых осколков. Эмерелль закрыла глаза. Все стоявшие вокруг вскрикнули. Мелкие черные снаряды навеки лишали света тех, кто угодил под них.
Теперь от Эмерелль отпрянули все. Никто больше не осмеливался поднять на нее руку. Эльфийка мельком взглянула на Облона. Его горло разорвало несколькими осколками и открыло до самого позвоночника. Шаман уставился невидящим взглядом в раскинувшееся над головами ясное небо. Вот уже первые мухи спешили на стекающую кровь, жадно впитываемую сухой, словно пыль, землей.
Немного дальше лежал серокожий воин. Скрючившись.
Вместо глаз — пустые глазницы. Из открытого рта поднимались тучи мух.
Рука Эмерелль коснулась шеи Олловейна. Пульс почти не прощупывался. Свергнутая королева повернулась, чтобы сесть, опершись спиной о стену хижины, рядом со своим возлюбленным. Посмотрела на лица, искаженные ненавистью и страхом. Серокожие кобольды отступили. Несколько старших воинов, похоже, командиры, стояли в сторонке и перешептывались. Эльфийка знала, что нападавшие не желают признавать свое поражение. Если сейчас она полностью сосредоточится на Олловейне, они тут же снова пойдут в атаку.
Она чувствовала яд в теле возлюбленного. Чувствовала, как из-за него все процессы в теле замедляются. Парализует мышцы, слабеет дыхание, лишая сердце желания биться. Чудо, что он еще жив. И в тот же миг, как она подумала об этом, пульс прекратился.
Эмерелль разорвала его тунику. Положила обе руки на грудь и надавила, стараясь заставить сердце снова биться.
В глазах ее стояли слезы ярости. Она могла исцелить его. Обладала силой, способной превратить яд в воду. Но если сделает это, то примерно на двести ударов сердца станет совершенно беззащитной. В принципе, этот отрезок времени не стоил того, чтобы о нем говорить. Но этого было более чем достаточно, чтобы подойти к ней и перерезать горло, так, как они сделали это с Облоном.
Эмерелль услышала шум брызжущей воды. Затем почувствовала, как дрогнула земля. Мягко. Едва заметно. Но она была не единственной. Там, где в колючей стене зияла брешь, поднялся крик. Кобольды зашевелились. Те, кто только что боялся ее, словно смерти, бежали к ней.
Старший кобольд, со сломанным в нескольких местах носом и в бесформенной кожаной шапке на голове, бросился на землю перед ней.
— Мы сдаемся тебе, госпожа! Мы сдаемся!
Над колючей стеной появились голова и плечи Мадры. Сделав шаг, тролль перебрался через изгородь.
— Присмотри за этим серокожим сбродом. Они выдают себя за троллей! — Эмерелль обернулась к кобольдам деревни. — А вот это — настоящий тролль!
Она склонилась над Олловейном. Его тело оказывало яду больше сопротивления, чем она ожидала. Казалось, что он уже знаком с хаттах.
Эмерелль закрыла глаза, ослабила дыхание, пока оно не приобрело такой же медленный, запинающийся, как и у Олловейна,? 58 ритм. Их тела стали одним целым в ее мыслях. Эльфийка искала яд. Ее мастер меча испытывал последствия дурмана. Пострадала печень. Королева изолировала яд в его теле и велела отраве вытечь через слизистую носа с небольшим количеством темной крови.
Откинувшись назад, Эмерелль почувствовала себя не очень хорошо. Она разделила боль и опьянение Фальраха. Но мыслей его эльфийка не касалась.
Лисью мордочку она видела размыто. Казалось, Никодемус стоит прямо перед ней. И она осознала, что вместо лживых кобольдов открылась другим врагам.
Кобольд легонько ущипнул ее за нос.
— Хочешь кончить свою жизнь, превратившись в муху? — заплетающимся языком произнесла Эмерелль.
— Госпожа, я только хотел убедиться, что могу что-нибудь для вас сделать. Я был далек от того, чтобы…
— Отыщи предводителя мнимых троллей!
— Как скажете, госпожа. Как пожелаете. — И он, кланяясь, удалился.
Эмерелль устало потянулась к камню альвов, скрытому под одеждой на груди. Его теплая сила оживила ее. Дыхание стало ровным. Она снова была хозяйкой своего тела, когда вернулся Никодемус. Его сопровождал пожилой кобольд, который прежде объявил ей о том, что его народ сдается.
Главарь, или кем он там был, униженно опустился на колени.
— Госпожа, забери этого великана и, пожалуйста, не злись на нас. Мы подчиняемся. Мы не знали, что Облон и его народ находятся под вашей защитой. Нам очень жаль.
Она устало посмотрела на мертвого шамана.
— Облону от этих слов не станет легче. Насколько я поняла, твой народ живет тем, что обманывает остальные племена кобольдов на краю Сожженных Земель и вынуждает платить дань. Я слышала, по этой причине от голода умирают дети и старики. Я…
— Мы тролли, — начал старик.
В ее крови снова вспыхнул огонь! Она отвесила кобольду оплеуху, которая сбила его с ног.
— Вот это — тролль! — Эмерелль указала на Мадру. — А вы — не что иное, как кучка дармоедов! Вы ничего не создаете. Живете исключительно за счет других. Ты знал, что драконы сожгли эту землю всего за один день? Опиши мне добрый поступок, который вы совершили ради других. Назови причину, по которой не нужно уничтожить тебя и твой народ.
Она ожидала, что старик станет извиваться и молить о пощаде. Вместо этого он пристально посмотрел на нее и гордо произнес:
— Ты не можешь убить нас, потому что мы — ловцы снов.
От ее удара у старого кобольда под глазом появился синяк.
Из носа текла кровь и капала ему на грудь. Но несмотря на угрозу, он стойко выдержал взгляд Эмерелль.
— Уничтожь народ троллей — и через несколько лет все деревни кобольдов на краю пустыни окажутся покинутыми, — твердым голосом произнес он. — Потому что тогда никто больше не сможет ловить злые сны, которые насылают ингиз. Они изведут племена. Мы — единственная защита для остальных.
Эмерелль была потрясена такой дерзостью.
— Вот это — тролль, — холодно произнесла она, указывая на Мадру.
— Может быть, в других местах это и так. А здесь тролли — это мы! — ответил старик. — Спроси кого хочешь. То, во что верят все, становится правдой, госпожа.
Свидетельство былой любви
Нельзя доверять ей, то и дело повторяла себе Бирга. Она эльфийка, и одного этого уже достаточно. Но Алатайя даже среди эльфов пользовалась необычайно дурной славой. И именно эта княгиня задавала каверзные вопросы ученице Сканги.
Подъем в находившиеся в башне покои Эмерелль был долгим и трудным. И всю дорогу они беседовали. И говорили только о ней, о Бирге. О том, как тяжко служить слепой и такой ворчливой госпоже, как Сканга. О надоедливых кобольдах. О недостатке, который Бирга скрывала под своими повязками и маской. Алатайя знала о нем. Казалось, эльфийка знала вообще почти все. Сказала она еще, мол, уверена, что Сканга не отпустит ее с карбункулами. Не раньше, чем будет закончена совместная работа. А еще она знала, что Сканга обманет ее в заклинании, которое ей непременно хочется изучить.
Ничего не ответила Бирга на это. Только удивилась, насколько хорошо эльфийка знает ее госпожу. Эта Алатайя настолько умна или настолько похожа на Скангу, что ей легко предугадать каждый шаг шаманки? Ответа Бирга не знала, но в присутствии эльфийки чувствовала себя хорошо. Что вообще-то совершенно неправильно, подумала она. Эльфы и тролли не созданы для взаимопонимания. Но Алатайя, похоже, просто не такая, как все.
Когда они наконец достигли покоев Эмерелль, княгиня Ланголлиона потребовала, чтобы Бирга развязала одну из повязок на руке. Долго разглядывала уродство.
— Говорят, карбункулы обладают целительными свойствами. Я помогу тебе, если найду их.
Бирга была не из чувствительных, но была тронута. Сканга даже не задумывалась над тем, можно ли излечить болезнь ученицы. Она просто приняла уродство как должное, равно как и магический дар Бирги.
Большую часть покоев Эмерелль занимала кровать. Это показалось шаманке в некотором роде удивительным, ведь королева эльфов считалась чопорной и холодной. Никогда и никто не слышал о том, чтобы она приказывала привести к себе мужчину. Мысль о хмужчинах задела Биргу. Несмотря на то что женщины в ее народе считались редким и желанным сокровищем, выбирали только знаменитых воинов и вожаков стай, она никогда еще не спала с мужчиной. Все ее тело было изувечено бородавками. Они были подобны каплям плоти.
Некрасивым, гадким. Никто не хотел коснуться ее. Да, большинству даже смотреть на нее было тяжело. Поэтому она носила маску и бинтовала руки.
Она села на постель эльфийской королевы, в то время как Алатайя медленно поворачивалась и заглядывала в каждый уголок комнаты. Покои были пронизаны запахом королевы.
Особенно постель. Эльфы хоть и не потели, но не были полностью лишены запаха. Многие любили пользоваться ароматной водой. Даже воины. Бирге это казалось странным — украшать себя чужими запахами. Хотя украшает же она себя чужой кожей… Но чтобы могло возникнуть желание пахнуть цветами — это казалось троллихе весьма странным. Она поняла бы, если бы кто-то носил запах пещерного медведя, которого убил. Или другого хищника. Также приятными ей казались запах оружейной смазки и кожи.
Чувствовалась в комнате Эмерелль и легкая нотка запаха оружия. Но преобладали другие, более тяжелые ароматы.
Похоже, не цветы. По крайней мере не те, что были известны Бирге.
Внезапно зеркало скользнуло в сторону и открыло вид на потайную комнату. Оттуда в спальню пролился целый поток новых ароматов. Самым сильным был запах ладана. К тому же — запах старой ткани. И… Бирга снова принюхалась.
Пахло шерстью лутина! Шаманке потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить, кому именно принадлежит этот запах. У нее была хорошая память на запахи. А эти лутины все пахнут по-разному. Это была та маленькая, которая принадлежит Элийе. Бирга не видела ее уже какое-то время. Подумала, не сказать ли об этом Алатайе, но тут же отбросила эту мысль. Болтать вредно!
В потайной комнате потолок был настолько низким, что Бирге пришлось пригнуться, чтобы войти. В ней было полно платьев, натянутых на манекены из ивовых прутьев. Зачем одной-единственной женщине столько одежды? Какой смысл в таком расточительстве? На полках вдоль стен лежали украшения. Казалось, к каждому платью полагалась особая пара обуви.
Бирге понравились перчатки из яркого шелка. Они были словно вторая кожа. Такие перчатки ей тоже хотелось бы иметь. Носить их наверняка приятнее, чем повязки, которыми она обматывала пальцы. Интересно, пятна крови хорошо отстирываются от шелка?
Алатайя оценивающе оглядывала каждое платье, но ни к чему не прикасалась.
— Она узнает, что мы были здесь, если когда-нибудь вернется, — наконец сказала княгиня. — Я думаю, что зеркало показывает ей всякого, кто входит в этот потайной покой.
Сканга сможет защитить тебя от ее гнева?
Бирга тяжело вздохнула. Она чувствовала, что зеркало пронизано магией. Но здесь таким было почти все. Каждое платье было окутано колдовством. Поэтому она больше и не размышляла о зеркале.
— Я сама могу о себе позаботиться, — сказала Бирга, понимая, что никогда ей не справиться с Эмерелль.
— Я бы не стала вступать с ней в открытый спор, — честно призналась Алатайя.
Бирга почувствовала, что нужно быть начеку. Эльфийка слишком приветлива. Нельзя ей доверять!
Княгиня больше не касалась этой темы. Она снова рассматривала платья. Иногда презрительно качала головой. Изредка прищелкивала языком. Потайной гардероб по широкой спирали огибал башню. Он удивительно большой, подумала Бирга. Интересно, стены башни тоже пронизаны магией?
Может быть, она кажется наблюдателю меньше, чем есть на самом деле? Эльфы любят подобные игры!
Шаманка нашла узкий шкафчик, источавший странный аромат. Она с любопытством открыла дверцу и испуганно отпрянула. Все стенки, даже внутренняя сторона дверцы, были покрыты куколками бабочек! Какая чушь! Куколки были живыми!
Покачав головой, Бирга закрыла дверцу. Никогда не понять ей эльфов и их причуд!
Тем временем Алатайя в задумчивости остановилась напротив очень простого платья. Оно было серым, совсем без украшений. Рукава небольшим раструбом чуть ниже локтя.
Стоячий воротничок настолько высок, что наверняка скрывал шею Эмерелль.
Бирга почувствовала сильную магию, исходившую от платья. Его снова и снова опутывали заклинаниями. Они были подобны годовым кольцам старого дерева. Даже она почувствовала покалывание на своей изуродованной бесчувственной коже, когда подошла к платью.
— Мы ищем свидетельство старой любви в комнате, полной платьев, — задумчиво произнесла Алатайя. — Как думаешь, это свадебное платье?
— Я никогда не бывала на эльфийской свадьбе.
Княгиня улыбнулась.
— Конечно, Бирга. Глупый вопрос. Кроме того, Эмерелль никогда не выходила замуж. Но это платье… Я думаю, его могла бы надеть невеста на свадьбу. Вообще-то в нем нет ничего особенного по сравнению с другими платьями. И тем не менее Эмерелль хранила его. Очень долго. Ты чувствуешь защитные заклинания, отгоняющие моль и пыль и защищающие краску от выцветания? Их то и дело обновляли и усиливали. Это платье должно было обратиться в пыль столетия тому назад. Королева приложила немало усилий, чтобы сохранить его. Интересно, зачем?
Алатайя опустилась на колени и подняла подол. В этом жесте было что-то очень привлекательное.
Бирга увидела маленький пучок дубовых листьев, скрепленных вместе кожаными ремешками. Между ними, словно уложенные в гнездо, лежали три неприметных камня.
Эльфийка облегченно вздохнула. Подняла камни. Затем вынула из рукава книгу, которая бросилась Бирге в глаза еще в тронном зале, и положила ее в тайник на место камней.
— Что это за книга? Зачем ты оставляешь ее здесь?
— Она принадлежала одной женщине из народа лутинов, которая ничего не хотела мне говорить, но, тем не менее, уже записала все, что я хотела знать. Она считала себя хитрее меня. Точно так же, как ее мать. И ее постигла та же судьба. — Эльфийка на миг подняла глаза и улыбнулась. — Кроме нас двоих, никто не знает об этом тайнике. Трудно представить более подходящее место для книги. Могут пройти столетия, прежде чем кто-то коснется подола этого платья. Поскольку оно так много значит для Эмерелль, никто не станет легкомысленно осматривать его. И мне почему-то кажется, что Эмерелль никогда его не надевала. Однако, может статься, это просто мои романтические домыслы.
Бирге показалось неправильным оставлять книгу. Так появлялся след. И если зеркало действительно несет в себе изображения тех, кто входил в эту комнату, то Эмерелль будет искать очень тщательно. Но ничего этого троллиха не сказала. Она будет рядом со Скангой, если Эмерелль когда-либо вернется сюда.
Там она будет в безопасности. Это Алатайя рискует жизнью!
Эльфийка с упоением сжимала в руке камни. Они были немного больше лесных орехов.
— Они не обладают магической аурой. Если они потеряются, их практически невозможно обнаружить. Слишком уж обычно они выглядят. И тем не менее они пронизаны силой.
Они настолько тверды, что ни один инструмент не способен разрезать их. На них не остается краска. Ни одному золотых дел мастеру не удастся вставить их в оправу. Изменить их или пометить невозможно! Дай мне руку, Бирга! Хочу тебе кое-что показать.
— Что?
Доверять эльфийке — слишком легкомысленно. И тем не менее, прежде чем княгиня ответила, Бирга протянула ей руку.
Троллиха поняла, что исполняются ее самые тайные надежды. От радости сердце забилось быстрее, она потеряла дар речи. Ни одно из заклинаний, которым она научилась у Сканги, не могло разгладить кожу. А сама старая шаманка не могла или не хотела ей помочь. Втайне Бирга подозревала последнее.
Сканга злобная! Она не желала, чтобы ее ученица выглядела лучше. Это Бирга знала совершенно точно. Это дало бы ей большую свободу или, быть может, даже подтолкнуло к тому, чтобы выбрать себе воина для половых сношений. Сканга считала, что любовь ослабляет магическую силу. Бирга же, напротив, была убеждена в том, что станет сильнее, чем когдалибо, если у нее будет хотя бы одна-единственная ночь любви.
По лицу Алатайи нельзя было прочесть ничего, когда она увидела обезображенную уродством руку. Кончиками пальцев коснулась бородавок. Они покрывали тыльную сторону ладони Бирги и пальцы.
Эльфийка осторожно прикоснулась к ней одним из карбункулов и негромко произнесла слово силы. Бирга не сумела разобрать его, как ни старалась. Овладеть одним этим словом и одним карбункулом — и она навсегда избавилась бы от страданий.
И действительно, казалось, будто камень пьет слезы плоти.
В том месте, которого коснулась Алатайя, осталась только нежная светло-серая кожа. Настоящее чудо! На глазах Бирги выступили слезы. Ее недостаток можно исправить. Она знает эту эльфийку не больше дня, а та уже исцелила ее.
— Раздевайся, — приветливо произнесла Алатайя. — Я уберу бородавки. Но они вернутся. Не могу сказать, насколько быстро это произойдет. Может быть, всего лишь через пару дней. А может быть, гораздо позже. Но это случится.
— Каждый час без этой муки — настоящий дар, — решительно ответила Бирга.
А затем разделась.
Пока Алатайя лечила ее при помощи карбункула, они почти не разговаривали. Бирга наслаждалась прикосновением камня. От этого по коже проходила волна сладкой дрожи.
Исцелившись, троллиха долго рассматривала себя в зеркале перед кроватью королевы. С самого детства, когда внезапно проявился этот недостаток, ее кожа не была столь гладкой.
Никогда прежде не видела Бирга своего тела так ясно. В пещерах троллей не было зеркал. И ни одно озеро, ни один пруд, даже если воды его незамутненны, не могло передать ее отражение так четко и подробно, как этот тщательно отшлифованный хрусталь. То, что зеркало может сохранить ее след, троллиху не смущало. Так ее красота будет сбережена, пусть даже только на изображении, оставленном в магическом зеркале.
Алатайя молча смотрела на нее. Не торопила ее ни словом, ни взглядом. И за это Бирга была княгине необычайно благодарна. Наконец шаманка снова надела свои грубые одежды.
Намотала повязки на руки, закрыла лицо маской. На этот раз она скрывала свою безупречность, поскольку приняла решение ничего не говорить Сканге о своей тайне.
— У меня к тебе просьба, — сказала Алатайя, когда Бирга оделась.
Троллиха была разочарована, поскольку думала, что исцеление — это подарок.
— Да?
— Прошу, сохрани для меня карбункулы. Сканга потребует, чтобы они остались здесь, пока я не принесу ей то, что обещала. Мне было бы приятнее знать, что их хранишь ты.
Шаманка была удивлена. Это не требование, это доказательство доверия!
— Эту просьбу я выполню с удовольствием. — Она нарочно говорила несколько высокопарно, как это предпочитали делать эльфы. Тем самым она хотела продемонстрировать княгине их связь.
Алатайя отдала ученице шаманки камни, и Бирга спрятала их в карман своего длинного, до самых щиколоток одеяния.
А затем они начали длинный спуск. И когда достигли тронного зала, все произошло именно так, как ожидала Алатайя.
Сканга призвала стражу из пятидесяти троллей. Княгиня отпустила колкое замечание. А затем сказала, что Бирга уже взяла камни.
Сканга удивленно посмотрела на нее. А затем улыбнулась.
Давненько ее госпожа так открыто выражала удовлетворение.
Алатайя снова открыла врата в Золотую Сеть. А когда она исчезла, у Бирги возникло чувство, что день слишком хорош.
Но она быстро прогнала эту мысль. Ночь станет еще лучше! Она снимет маску и ветхое платье и подыщет себе красивого воина!
Охота на троллей
Ламби тяжело опирался на деревянную палку. Он не двигался во главе колонны. Уже нет. Его сил не хватало на то, чтобы прокладывать путь по снегу. Он шел по проложенной борозде далеко в хвосте. Было противно сознавать, что он постарел.
Вместо него здесь должен был идти его сын. Но тот пал в боях за Нахтцинну. Теперь нужно было спасти Кадлин, если ее еще можно спасти.
Сто шестьдесят три добровольца собрал он. Вообще-то он не хотел брать так много людей. Но те не желали оставаться.
Он удивился тому, насколько сильно любили упрямую молодую королеву. Все вызвались добровольно. И большинство из них хорошо знали, что значит вторгаться в земли троллей.
Среди добровольцев было несколько дюжин ветеранов из последнего похода короля Альфадаса.
Ламби опирался на палку. Тяжело дыша, он собирался с силами. Он глуп, словно дерьмо кентавра. Нечего ему здесь делать в его возрасте. Тем более в кольчуге, со щитом и столь же красивым, сколь и тяжелым шлемом. Бронзовые наглазники и нащечники не только закрывали все лицо, но и скрывали изувеченный нос.
Дыхание со свистом проходило сквозь кольца. Вот мимо него с ухмылкой прошагали воины последнего отряда.
— Погодите, вот доживете до моих лет, кучка дерьма! Спорим, у половины из вас сил не хватит даже на то, чтобы самостоятельно поднести ко рту ложку с пшенной кашей. И желаю вам невесток, которые будут постоянно проклинать вас, поспешно докармливая. Что вы, проклятье, тысячу раз заслужили!
Тяжело дыша, Ламби шел дальше. Долго он не выдержит, и тем не менее ветеран был слишком горд, чтобы попросить остальных устроить ради него привал. Он снял шлем и привязал его ремешками к поясу. Вокруг наглазников намерз иней. И все-таки в воздухе уже чувствовались первые признаки приближающейся весны. Еще две-три недели, и зима уйдет. Плохая зима, едва не уничтожившая весь королевский род. Сначала Альфадас, затем Ульрик и его жена Хальгарда, а теперь вот Кадлин. Надо было запереть ее в этой чертовой хижине. Но она — королева. Как он может ей приказывать?
Положить эту дерзкую девчонку через колено и устроить хорошую порку… Не годятся женщины для трона.
Он посмотрел на своих спутников, шедших на некотором расстоянии от него. Дорога вела вверх по крутому склону.
До верха он доберется, а там придется распроститься с гордостью и попросить устроить привал. Так много добровольцев для марша смерти… Его народ — скопище безумцев, в этом не может быть ни малейших сомнений. И если быть до конца честным, то нужно признать, что Кадлин — неплохая королева. Каждый из этих мужчин пришел сюда исключительно ради нее. Ее любят! Он улыбнулся. И наверняка кое-кто даже надеется понравиться ей и, возможно, стать ее супругом. Красивая жена и трон стоят того, чтобы пережить некоторое количество неприятностей и опасностей. Если бы он был немного моложе и с целым носом, то рассуждал бы точно так же!
Внезапно над головой у него послышался шум. Взволнованные крики подстегнули старого воина. Добравшись до гребня холма, он увидел в ложбине тролля, бегущего по глубокому снегу. Может быть, они спугнули какого-то охотника? А может быть, разведчика, который должен наблюдать за человеческой границей? Кто бы он ни был, если он уйдет, то с ними покончено. Они проникли за границу земли троллей на расстояние полутора дней пути. Они не успеют вернуться прежде, чем неприятности в виде войска троллей настигнут их.
— Чего вы ждете? Пристрелите его! Он не должен уйти!
Цельтесь в подколенную впадину или в шею. Стрела в спину не помешает ему бежать. Она не проникнет достаточно глубоко для того, чтобы нанести серьезную рану.
У них было всего несколько лучников. Каждый знал, как мало вреда наносят троллям стрелы. Особенно если те в походе защищаются огромными, размером с дверь, щитами.
Вот уже взвились первые стрелы. Плохо нацеленные. Попала только одна. Она вонзилась в левое плечо тролля. Серокожий споткнулся, но побежал дальше.
Ламби посмотрел на Ансгара. Как и он, старый охотник выжил в походе в Снайвамарк, который предпринял Альфадас. Он знал троллей. Ему не нужно было говорить, куда целиться. На его правой руке не хватало двух пальцев, потерянных в бою против горного льва. История была настолько хороша, что два скальда сложили об этом песни.
Ансгар тщательно выбрал стрелу с очень прямым древком.
Проверил ветер. Затем поднял лук. Спокойствие придавало каждому его движению некую грациозность. А затем его стрела слетела с тетивы. Затаив дыхание, Ламби следил за полетом.
Он видел, что ветер немного снес ее в сторону. Тем временем тролль достиг небольшого холма и стал подниматься по нему, не сбавляя темпа.
Другие лучники продолжали стрелять, но у стрелы Ансгара было красное древко и ее было легко отличить от остальных.
Стрела Ансгара вонзилась прямо над левым коленом тролля. Она была направлена немного вниз. Дыхание с негромким свистом вырвалось из груди Ламби. Он представил, как стрела пробивает плоть и сухожилия, чтобы вонзиться прямо в сустав. Тролль растянулся во весь рост. Пронзительно закричав от боли, он скатился с холма. Вторая стрела угодила в руку. Тролль попытался подняться, но раненая нога тут же подломилась. В бессильной ярости он грозил им булавой и кричал что-то. Впрочем, Ламби мог только предполагать. Какой умный человек сможет понять хрюкающий язык троллей?!
— Спуститесь и добейте его. Но осторожно! Затем закопайте в снегу и затрите следы боя!
Самые молодые члены отряда устремились вперед. Убить тролля, даже если он ранен, — это славное деяние. И чем меньше пуха на щеках воина, тем сильнее жаждет он боевой славы.
— Можешь позаботиться о том, чтобы он не убил двух-трех этих дурачков?
Ансгар молча кивнул и выбрал еще одну стрелу. Тролль находился на расстоянии более восьмидесяти шагов, дул непостоянный порывистый ветер. Плохие условия для хорошего выстрела. Остальные лучники уже закрыли колчаны и снимали тетивы с луков. Они знали, что никто из них не сравнится с Ансгаром.
Ламби присел. Сердце билось немного спокойнее. Он улыбнулся про себя. Боги благосклонны к нему. Он получил передышку, никого о ней не попросив. Фирн тоже на их стороне.
Скоро пойдет снег, и бог зимы скроет тело тролля до оттепели.
Старый воин наблюдал за тем, как молодежь окружила громилу. Даже сейчас, раненый, он представлял собой смертельную опасность. Прежде чем круг сомкнулся вокруг него, с тетивы Ансгара слетела вторая стрела. Она попала в грудь справа, прямо под ключицу. Ансгар негрохмко выругался.
— Но ведь это был хороший выстрел.
Ансгар раздраженно снял тетиву с лука.
— Слишком порывистый ветер, — проворчал он. — Я целился в сердце. Промахнулся на шесть пядей.
Ламби пожал плечами. Никто, кроме Ансгара, не назвал бы это промахом. Иногда разумнее промолчать. У лучника почти не было друзей. Он считался слишком замкнутым и чудаковатым. Никто не мог соответствовать требованиям, которые он предъявлял к самому себе. Может быть, он и не хотел иметь друзей. Большую часть времени он проводил в одиночестве, в лесной глуши. Причиной, по которой он пошел с ними, было то, что Кадлин тоже считалась хорошей лучницей. На турнире, устроенном Альфадасом, она была одной из лучших.
Только это и было важно для Ансгара. То, что она была королевой, было ему безразлично.
Воинов, окруживших тролля, сопровождали два лучника.
Оба принялись стрелять в раненого с короткого расстояния.
Тролль попытался прорвать круг палачей. Он хотел добраться до гребня или, по крайней мере, убить одного из своих мучителей. Но раненая нога делала его слишком медлительным.
Люди уворачивались от него.
Это бесчестная резня, мрачно подумал Ламби. Но иного выхода не было. Тролли — слишком сильные противники. Тот, кто выходил с ними в поединок на равных, мог даже не надеяться на победу.
Семь, а то и восемь стрел торчало в груди у колосса, когда вооруженные копьями фьордландцы бросились на него. Великан не мог даже руку поднять, чтобы защититься, когда те напали. В мгновение ока тролль был повержен. Один из мужчин отделил его голову от тела и, насадив ее на копье, ликуя, поднял вверх.
Другие тоже взяли трофеи. Палец ноги или руки либо кусочек кожи с бугристыми шрамами-украшениями. Снег был красным от крови, когда они скатили убитого с холма, чтобы похоронить рядом с валуном.
Один из двух лучников, принимавших участие в казни раненого, поднялся на гребень холма. Там он застыл на миг.
А затем, размахивая руками, побежал назад.
Ламби тут же вскочил на ноги. Мгновением позже на гребне холма показались двое троллей. Они посмотрели вниз, на испачканный снег. Один махнул рукой. Кто же еще скрывается за гребнем холма? У обоих великанов были большие щиты.
Это означало, что они не являются ни охотниками, ни разведчиками. Они были воинами! А воины не ходят по двое.
— Лучники! — крикнул Ламби.
Приказ был излишним. Мужчины уже натягивали тетивы.
У одного в спешке она порвалась. Ругаясь, он потянулся к маленькому кожаному мешочку на шее. Замерзшими пальцами пытался развязать шнурок.
Ансгар вонзил в снег перед собой несколько стрел.
— Возвращайтесь!
Воины внизу, в лощине, остановились в нерешительности.
Но легкая победа опьянила их. Лучники бросились на стоявших на вершине троллей.
— Вот дурачье! — негромко выругался Ламби. А затем закричал что было силы: — Назад! Немедленно возвращайтесь назад!
Стоявший рядом с ним Ансгар натянул лук. Негромко зажужжав, стрела пронзила ледяной воздух.
Ламби сделал два глубоких вдоха. Злиться было бесполезно.
— Образуйте свободный строй вдоль склона холма, — спокойно приказал он фирнстайнцам. — В первом ряду — копьеносцы. В двух шагах позади — те, у кого мечи и секиры. Все лучники остаются на склоне. Никогда не пытайтесь парировать удар тролля. Старайтесь увернуться! Вы поняли?
Некоторые из мужчин кивнули. Но большинство промолчало.
— И я обещаю каждому, кто не будет придерживаться этого правила, нассать на могилу, когда все будет кончено.
Ансгар мрачно улыбнулся.
Тролли устремились вниз по склону. Первой их жертвой стал один из лучников. Ударом щита тролль отправил его в снег. Обрушилась вниз булава размером с человека. Сила удара отшвырнула воина на дно ложбины, где он и остался лежать с неловко вывернутыми руками и ногами.
Молодые воины сражались храбро. Они предприняли попытку окружить тролля и извлечь выгоду из численного превосходства. Никто не убежал.
— Мы должны помочь им, вместо того чтобы стоять здесь и наблюдать, как их убивают, — проворчал юноша с огненнокрасными щеками.
Пронзительный крик подчеркнул его слова. Еще один воин пал под яростными ударами.
Ламби хотел было спросить парня, не забыл ли он мозги в ночном горшке, но Ансгар опередил его:
— Слушай того, кто сражался с троллями еще до того, как ты появился на свет. Держи строй и смотри!
Ветеран поднял лук. С него сорвалась еще одна стрела с красным древком, попала одному из троллей в щеку, пробила рот, и окровавленный наконечник вышел из другой щеки.
Некоторые мужчины закричали от радости. Один из копьеносцев вонзил раненому троллю оружие в спину. Удар слева погасил жизнь фьордландца прежде, чем тролль успел рухнуть на колени.
На серокожего тут же напали снова. Мощный удар секирой угодил в шею. Глаза его расширились, он сплюнул кровью.
Несколько молодых воинов покинули строй и ринулись вниз по склону, чтобы помочь товарищам. Победа была так близка, несмотря на то что оставшийся тролль не собирался отступать, а продолжал сражаться, издавая яростные боевые кличи.
А затем призрачная надежда на победу рухнула. В течение нескольких ударов сердца на гребне противоположного холма появились дюжины троллей. Они были необычайно дисциплинированны. Вместо того чтобы ринуться вперед, они замерли. Вожаки стай отдавали приказы. От обоих флангов отделились крупные отряды.
Ламби было ясно, что это означает. Этот безымянный холм где-то в стране троллей станет его могильным холмом. Так и не узнать ему никогда, что стало с королевой.
— Лучники! Стреляйте по своему усмотрению. Фланги! Отступайте. Мы образуем круг на вершине. Мы должны прикрыть лучников. Мы…
Его слова потонули в боевом реве троллей, ринувшихся вниз. Они бежали почти плечом к плечу. Их щиты были подобны деревянной стене и защищали от голеней до самых подбородков. Лучникам оставалось надеяться только на удачу.
Когда тролли настигли людей, в стене щитов появились бреши. Но не потому, что фьордландцы в презрении к смерти превзошли самих себя, а потому, что теперь тролли в свою очередь пошли за трофеями. Стрелы лучников находили свои цели, но даже Ансгару не удалось попасть так, чтобы опрокинуть хотя бы одного серокожего.
Ламби заглушил голос сердца. Ужас, творившийся прямо у него на глазах, не должен был влиять на его решения. Он не обманывался. Только бог войны Норгримм или, быть может, еще Лут, бог судьбы, чей острый клинок разрезает нити жизней смертных, мог помочь им. Они были обречены. Но от того, как именно они погибнут, могло зависеть то, пойдут ли тролли затем на Фирнстайн, убивая и грабя всех подряд, или вернутся в Нахтцинну.
— Спокойно, ребята! Подождите, пока они завизжат, напоровшись на ваши копья. Они тоже истекают кровью и подыхают.
Ламби узнал голос Нарвгара. Воин с большим топором дровосека был, как и он, ветераном Снайвамарка. Несмотря на то что он разбогател, Нарвгар так никогда и не приобрел себе мощной боевой секиры. Ему нравились простые вещи. Тот же самый топор, который рубит дубы и ели, врезался и в плоть троллей.
Последние мгновения перед битвой всегда тянутся мучительно медленно. Ламби с удовольствием сходил бы помочиться. Странно. Все время так. Незадолго до боя у него возникало такое чувство, что мочевой пузырь вот-вот лопнет. Но едва начинался бой, все забывалось.
Ламби увидел, как тролль, лицо которого было испещрено бугристыми шрамами, схватил за ногу бежавшего лучника.
Мужчина растянулся в снегу во весь рост. Он с криком пытался удержаться за что-нибудь. Но даже если бы ему в руки попался корень или что-нибудь другое, он не сумел бы противостоять огромной
силе серого воина. Дрыгая руками и ногами, человек пытался помешать троллю утащить его прочь.
Коротким и сильным движением тролль обрушил край щита лучнику на шею. Сопротивление было сломлено.
Ламби поднял секиру. Взгляд его скользнул по массе врагов.
Еще два-три удара сердца, и серокожие сметут копьеносцев в первом ряду.
О любви и пойманных снах
Эмерелль уединилась в комнате-гробнице. Серокожих, как они называли себя, разоружили. Мадру, лутина и нескольких охотников она послала привести женщин, детей и стариков, ждавших возвращения воинов неподалеку, в пустыне. Рядом с ней, у ног мумифицированных мертвецов, лежал Олловейн.
Он спал. Он поправится полностью.
Даже мысленно нельзя называть его Олловейном. Сейчас он — Фальрах. Эльфийка посмотрела в его пропорциональное, красивое и такое знакомое лицо. Белый рыцарь Шалин Фалаха так долго был ее другом, ее доверенным лицом. Как тяжело было видеть его рядом и понимать, что его нет.
Она знала, что во время любовной игры назвала Фальраха Олловейном. Не намеренно. И оценить, насколько сильно это задело партнера, эльфийка не могла. Одно слово «Олловейн» потушило весь огонь. Он был хорошим любовником, он был таким всегда. Было легко отдаваться ему и наслаждаться этим.
Эмерелль мягко улыбнулась. Олловейн же, напротив, был, пожалуй, скорее неопытным.
Перед хижиной послышался одинокий женский голос. Ктото пел погребальную песнь. Отчетливых слов не было, только звуки-причитания. И несмотря ни на что, они говорили о чувствах женщины больше, чем могли бы сказать слова. Вдова Облона?
«Я не справилась, — подумала Эмерелль. — Пошла на поводу, вместо того чтобы руководить». Всего этого не случилось бы, если бы она прислушалась к Облону. Его истории о троллях она не приняла всерьез. Если бы она пошла к Мадре и Никодемусу вчера днем, вместо того чтобы поддаться страсти, Облон, вероятно, был бы жив.
«Я больше не королева, — мысленно напомнила она себе. — Я свободна». Но разве это означает, что она ни за что не должна отвечать? Может быть такое? Или она всегда была такой?
О Сожженных Землях не заботилась на протяжении веков. Не назначила регента, который докладывал бы ей о том, что здесь происходит, не послала даже шпионов, чтобы быть в курсе дел, не назначила ответственного. Сколько же еще таких земель, где правят насилие и гнет? Слишком долго заботилась она только о Сердце Страны, южных провинциях и севере. Оттуда грозили тролли, против которых она сражалась в стольких битвах.
Там находились княжества эльфов со всеми тайными врагами, посягавшими на ее жизнь, или трон, или и на то и на другое сразу. Девантар, махинаций которого она не понимала, но сознавала, к чему он стремится. Он хочет разрушить Альвенмарк. Полностью, беспощадно. Так, как когда-то был разрушен Расколотый мир. И ингиз, загадочные существа, живущие в Ничто. Существа, о которых никто не мог сказать, кто их создал или откуда они пришли. Ее окружали враги. Каждый день. Но разве это не просто отговорки? Ее обязанности как правительницы Альвенмарка были куда обширнее. Разве не должна была она по крайней мере послать во все регионы доверенных лиц, которые следили бы за происходящим вместо нее? Выход ли это? Или шпионы — это конец свободы? Если заглянуть глубже, не является ли свобода, когда всем предоставляется право действовать по собственному усмотрению, на самом деле просто приятным прикрытием безответственности?
Нет, отказавшись от трона, она стала ощущать свою дезориентированность острее, чем когда-либо. Она не просто стала странствующим рыцарем. Она стала плыть по течению. Без цели. И от этого страдал Фальрах. В Фейланвике, здесь, среди кобольдов, и когда она обнимала его и называла Олловейном.
Что такое любовь? Душу эльфа лучше всего можно сравнить с деревьями далекого юга, наполненными необычайной силой. Их можно срубить, даже сжечь. Но пока не будет уничтожен последний из их корней, они будут прорастать вновь.
То же самое и с возрождением эльфийской души. Из старых корней растет новое дерево. И, конечно же, оно отличается от того, вместо которого выросло. Так же было с Фальрахом и Олловейном. Для нее Фальрах умер, и за много столетий она не смогла забыть свою любовь. А затем его душа возродилась в Олловейне. А белый рыцарь был совершенно иным. Она влюбилась снова. Тайно, хорошо понимая, что Олловейн не ответит на ее любовь, несмотря на то что является самым верным ее слугой.
Почему она не может забыть мужчину, которого убило загадочное волшебство и который не любил ее? Почему не возвращается ее чувство к мужчине, который действительно любил ее? Если поразмыслить трезво, то счастье — вот оно, стоит лишь протянуть руку. Почему бы просто не принять любовь Фальраха?
Или нужно отказаться от какой бы то ни было любви, чтобы снова стремиться к трону? В Вахан Калиде, во время следующих выборов короля. Если собравшиеся там князья выберут ее правителем, она сможет вернуть трон, не пролив ни капли крови. Не этот ли путь уготовила ей судьба? В ее ли власти повернуть свою жизнь в иное русло?
Что делать, она не знала.
— Приведите ко мне предводителя серокожих, — произнесла она тихим, но пронзительным голосом.
Эльфийка знала, что за занавеской из камней, тыквенных зерен и кожаных полос сидят три кобольда и ждут, что она решит, кому надлежит занять место Облона и стать шаманом и предводителем племени.
Немногим позже в мертвецкую втолкнули старика. Теперь у него был подбит и второй глаз. Похоже, обманутые кобольды начали мстить мнимым троллям.
— Что ты знаешь об ингиз?
Кобольд облизал губы длинным узким языком. Он напомнил Эмерелль язык змеи, несмотря на то что не был раздвоенным.
— Это создания, полные ненависти. Они завидуют нам изза нашего мира. Даже из-за пустыни. И завидуют из-за тел. — Он стрельнул заплывшими глазами, словно проверяя, какое действие оказали его слова.
Эмерелль ничего не сказала. Ее лицо ничего не выражало.
Старик нерешительно заговорил снова:
— Существуют магические тропы великой силы. Мой народ не может ходить по ним. По ним путешествуют лисьеголовые наездники драконов, один из которых есть в твоей свите. Иногда, когда я пересекаю пустыню, я нахожу такие тропы. Я чувствую их. Они образуют большую сеть. Ее создали альвы.
В эту сеть пойманы ингиз. Но здесь, где живем мы, ячейки сети очень широкие. Может быть, она была порвана, когда здесь сражались драконы. Здесь ингиз подходят к нашему миру ближе, чем где бы то ни было. Войти в него они не могут, но их голоса иногда звучат у нас в головах. Они проникают в наши сны, чтобы напугать или сподвигнуть на дурные поступки. Если хороший человек вдруг становится плохим или женщина — склочной, их ввели в искушение ингиз. Они несут в мир зло. Выйди в пустыню. Можно идти десять дней и не пересечь ни единой магической тропы. Там нет ничего. Нет жизни. Близость ингиз убивает мелких существ вроде птиц, жуков и ящериц.
Его слова напомнили Эмерелль о тех мрачных днях в замке Эльфийский Свет, когда цветочные феи умирали или бежали прочь, когда смех исчез из дворца. Мог ли старик слыхать об этом? Или он говорит правду? Она прошептала слово силы и проникла в его мысли. Проникла в самую его суть. Они не лгали, когда называли себя троллями. Они глубоко верили в то, что являются троллями. Все было именно так, как он сказал. Его народ так долго носил в себе эту ложь, что она стала для них правдой. Верил он и в то, что говорил об ингиз.
Разве не драконий огонь сделал эту землю такой нереальной?
Действительно ли тени ингиз ближе здесь, чем где-либо еще в Альвенмарке?
— Расскажи мне о ловцах снов, Добон. — Она прочла в мыслях кобольда кое-что о невежественных ритуалах его народа.
— Ты знаешь мое имя? — Кобольд подскочил от испуга. — Кто ты такая?
— Враг ингиз. Некоторые говорят, что я хуже, чем они. Но в отличие от них я из плоти и крови. И можешь сесть, ибо нет места, где ты был бы в безопасности, если я решу покуситься на твою жизнь.
Едва слова эти сорвались с ее губ, как она пожалела о сказанном. Неужели дело в близости ингиз, что она выходит из себя быстрее, чем раньше? Может быть, яд их чистой злобы коснулся ее? Вспомнился Фейланвик. Нет, она перестала контролировать себя раньше, чем пришла сюда.
Добон перестал пятиться. Но дышал тяжело. Нет никаких сомнений, он поверил каждому ее слову.
— Ты девантар?
Она рассмеялась. Это уже чересчур!
— Нет. — Откуда он знает о старом враге? Война между девантарами и альвами была так давно, что было утрачено большинство легенд об этом. — Так расскажи же мне о том, как ловят сны.
— Ловить сны могут в основном мужчины, несмотря на то что наши женщины способнее. Для женщин опасность больше. Если они носят в себе ребенка, то темные сны ингиз могут убить его. Или, хуже того, могут попытаться сожрать его душу, чтобы родиться в его теле. Если женщина становится ловцом снов, то прекращает общаться с мужчинами и живет только для магии снов. Может быть, именно поэтому они и сильнее. — Старик говорил медленно, запинаясь. Ни одного необдуманного слова не срывалось с его губ. Эмерелль казалось, что он делает это не потому, что хочет обмануть ее или скрыть что-либо. Он просто боялся ее. — Каждую ночь наши ловцы отправляются на охоту, чтобы сразиться с ингиз. Они всегда одни. Их сражения не терпят зрителей. Ловец снов начинает день с подготовки к ночи. Натирает кожу свежей глиной. Затем выбирает доверенное лицо, которое нарисует на теле сеть для снов при помощи извести или толченого древесного угля.
Это магический узор. Двух одинаковых узоров не бывает.
Ловец снов знает, какие линии и знаки привлекут ингиз в эту ночь, потому что носит во рту кусок сушеного хаттах, чтобы усилить магию. Он рисует палкой узор на песке. Его доверенное лицо тщательно переносит рисунок на его тело. Это длится до полудня и дольше. Затем ловец снов покидает лагерь. Он всегда идет один. Его ведет хаттах. Единственная его защита — духи наших предков, которые всегда рядом. Он отыскивает место, подходящее для того, чтобы ловить темные сны прежде, чем они достанут ничего не подозревающих спящих.
Это всегда такое место, которое находится выше земли. Гребень особенно высокой дюны. Гора или одинокая скальная игла в глубине пустыни. Как только подходящее место найдено, ловец снов сплевывает остатки хаттах, поскольку они ослабят его, когда он станет сражаться с пожирателями душ.
Когда наступают сумерки, он начинает петь. У каждого своя песня. И он берет в рот раковину. Ты наверняка видела их.
Маленькие скрученные раковины, немного похожие на рога.
Наши ловцы снов носят их в качестве украшений.
Эмерелль коротко кивнула. Она молчала, чтобы не перебивать без нужды рассказ Добона. Наконец он стал говорить свободнее, не запинаясь.
— Я думаю, что очень важно выбрать место поближе к небу. Знаешь, ингиз живут в черноте неба. Некоторые даже полагают, что темнота исходит от них.
Королева сочла это глупым суеверием, но промолчала.
— Дурные сны летают над страной, когда опускаются сумерки. Сети для снов приманивают их. Ловец никогда по-настоящему не спит. Если он сделает это, то окажется во власти снов, как и все остальные. Он находится в трансе, состоянии на грани сна и бодрствования. Тогда духи наших предков очень близко, они подбадривают ловцов. Когда приходят дурные сны, их нужно пережить, несмотря на то что не спишь. И они ловятся. В маленький рог-раковину, который носит на языке каждый ловец снов. Дурные сны, которые насылают ингиз, теряются в изгибах маленькой раковины. Они не могут выйти оттуда. Сохранять раковину нужно девяносто девять ночей. За это время сон теряет всю свою силу. После этого ловец снов может носить рог-раковину в качестве украшения, в знак того, что выстоял против ингиз.
Все это показалось Эмерелль ошибочным и крайне недостоверным.
— Как ловится сон? Я не совсем поняла. Что делает ловец снов?
Добон негромко вздохнул, словно имел дело с непонятливым ребенком.
— Он проживает сон, но при этом по-настоящему не спит.
Он может победить зло. В этом ему помогают духи наших предков. Именно зло, эссенция сна, яд, который останется по пробуждении, оказывается заточено в раковине. Это опасно.
Иногда ловцы начинают неистово плясать в состоянии транса.
Или кричат и размахивают руками. Очень редко бывает, что кто-то падает и разбивается насмерть. Это происходит тогда, когда зло во сне слишком сильно. Если оно не ловится. — Старик опустил голову. Казалось, им овладели грустные воспоминания.
Эмерелль дала ему время прийти в себя. Полностью поверить в эту историю она не могла. Она была убеждена, что хаттах играет свою роль в дурных снах, да и в том, что ловцы снов начинают танцевать. Тот, кто танцует на вершине скалы, не обязательно должен бороться со сном, чтобы упасть и разбиться насмерть. Может быть, старик действительно верит во все то, что рассказывает. Ведь и его соплеменники верят, что являются троллями.
Наконец Добон взял себя в руки. Но упрямство из его взгляда ушло.
— Сегодня ты видела, как мы сражаемся. Однако события подобного рода очень редки. Почти никогда не бывает такого, чтобы одно из племен перестало платить дань. Не суди мой народ только по этому. Мы не убийцы и не грабители.
— Ну конечно же нет, — иронически произнесла Эмерелль. — Все смерти были всего лишь недоразумением.
— Да, именно так.
Эльфийка не была уверена: то ли он невероятно дерзок, то ли не понял иронии. После того как они некоторое время молча смотрели друг на друга, у королевы не осталось иного выхода, кроме как выразиться яснее.
— Твой народ ничего не производит. Вы угрожаете другим племенам убийством, уничтожением. И сегодня вы доказали, что готовы претворить свои угрозы в жизнь. Вы живете только благодаря труду других. И живется вам хорошо. Твои воины откормлены, некоторые по-настоящему толстые. Здесь, в племени, никто не выглядит так, как вы. Зайди в любую хижину. Все истощены, ослаблены. Потому что кормят вас, высасывающих их плоть.
Добон поднял руки, защищаясь.
— Все не так, как ты говоришь. Мы их защищаем. Каждую ночь. Мы платим своей кровью за их спокойный сон, а они этого даже не знают. Ты и представить себе не можешь, какие сны мы видим вместо них!
— Действительно не могу, — резко ответила Эмерелль. Она уже убедилась, что Добон кормит ее сказками. Слишком абсурдна эта история. — Я сама стану ловцом снов и проверю истинность твоих слов.
Кобольд недоуменно смотрел на нее.
— Ты не одна из нас. Может быть, сны не придут к тебе.
— Значит, тебе сильно не повезет, потому что в таком случае я сочту тебя убийцей и обманщиком. И я позволю вдове Облона вынести приговор тебе и твоему народу.
— И это, значит, будет справедливо? — с горечью ответил старик.
— Если ты сказал правду, тебе нечего бояться.
— Что произойдет, если ты не сможешь противостоять злу?
Если ты умрешь?
— Значит, тогда ты не солгал. Я дам указание, чтобы тебя и твой народ не тронули.
Добон задумчиво кивнул.
— Ты даже не подозреваешь, какую опасность навлекаешь на себя.
На миг она задумалась, не сказать ли ему, что он и не подозревает, какие опасности она пережила, но потом передумала.
Кто он такой, чтобы говорить ему о себе больше, чем следует?
Скупым жестом она велела кобольду удалиться. Ей пришлось опуститься на колени, чтобы выбраться через низкое отверстие, и королеве не хотелось, чтобы у него была при этом возможность таращиться на ее зад. С учетом того, что она готова раздеться и намазаться глиной, это могло показаться глупым. Но он не станет свидетелем ее наготы!
Фальрах пришел в себя. Он сидел у входа в мертвецкую и приветствовал ее меланхоличной улыбкой.
— Похоже, я не могу сам за собой присмотреть.
Конечно, он не был очень чутким, но она обстоятельно изложила ему, что предполагает покинуть деревню на пару дней, чтобы побыть в пустыне. Он не стал возражать. Не попытался выяснить, зачем она это делает. Это можно было бы счесть вежливостью. Возможно, точно так же повел бы себя Олловейн.
И все равно — она обиделась. Их прощание было холодным.
Они даже не коснулись друг друга. Он — из робкой отчужденности, что раньше было ему несвойственно. А она — просто потому, что была расстроена. Она знала, что обращается с ним несправедливо. Возможно, сейчас он думает, что никогда не поступит правильно, как бы ни старался.
Она сказала Добону, чтобы тот послал к ней одну из женщин, принадлежащих к числу ловцов снов. А затем покинула деревню и отыскала укромное место у неглубокой реки. Место, отделенное от деревни большой скалой цвета охры. Там она стала ждать. Пустыня и одиночество, ожидавшие ее, радовали. Она должна найти свой путь. И силу. И пройти по своему пути, отрешившись от вопросов и сомнений. Может быть, для начала и хаттах поможет.
Прошло несколько часов. Полдень давно миновал, когда она услышала нерешительные, сопровождаемые негромким хрустом шаги по твердой высушенной земле.
— Сюда, — произнесла Эмерелль.
Творящий королей
Оргрим поднялся на гребень холма и выругался. Одного взгляда оказалось довольно, чтобы понять, что сейчас произойдет. Он увидел мертвого разведчика и убитых детей человеческих. Его воины прорвали линию защитников на противоположном холме, и резня была в самом разгаре.
— Остановитесь! — Его голос перекрыл крики и шум битвы. — Остановитесь, воины Нахтцинны!
Он с гордостью отметил, как его солдаты вышли из боя — впрочем, зарубив парочку раненых и захватив несколько тел для вечернего пиршества, но все же отступили. Ни одну стаю воинов в Альвенмарке нельзя было бы отозвать из боя, который они выигрывали. Такими были только его ребята. И именно потому Сканга послала за ним.
Дети человеческие снова образовали круг для защиты. Воин в шлеме, бармица на котором закрывала пол-лица, похоже, был командиром. Он каждому указал его место в боевом строю. Сын человеческий должен понимать, что против троллей ему не выстоять. Но, очевидно, не думал о том, чтобы сдаться или вести переговоры.
Оргрим подумал, не приказать ли атаковать снова. Сердце этого воина стоило съесть.
Сани с больной королевой достигли гребня холма. Ее привязали к горе мехов поверх замерзшего трупа ее отца широкими кожаными ремнями. Похоже, она лежала в горячке.
Хорошо, что не видит этого.
Рядом с санями шел странный эльф. С невозмутимым видом посмотрел на залитый кровью снег.
— Ты пощадишь их?
Голос его звучал сухо. Вызывающе.
— Как дочь человеческая сможет стать хорошей королевой, если самые храбрые ее воины будут убиты здесь? Думаешь, она годится в королевы трусов?
Эльф помолчал.
— Ты очень необычен для тролля, — наконец произнес он.
— Неужели ты знаешь так много троллей, что можешь судить?
Эльфеныш указал на воинов, начавших потрошить и разделывать убитых людей. Один из воинов принялся жрать печень, настолько свежую, что от нее на холодном зимнем воздухе поднимался пар. Кровь брызнула ему на грудь. У Оргрима невольно потекли слюнки.
— Таковы тролли, которых я знаю.
Герцог Нахтцинны кивнул.
— Вечером я поужинаю с ними.
— Ты думаешь о вечере, а они уже едят. Ты строишь планы на будущее. Они все находятся в настоящем. И это отличает тебя от них.
Оргрим удивленно посмотрел на эльфа.
— Не пытайся быть со мной любезным. Если я еще раз встречу тебя — убью. А сейчас забирай свою сестру! И если позволишь дать совет, не броди по лесам маураван. — По эльфу было видно, что он вырос среди лесов у Головы Альва.
А Оргрим был убежден, что с этим племенем еще будут неприятности. Они не подчинялись даже Эмерелль. И жили на границе со Снайвамарком, исконной родиной троллей.
— Я подарю тебе жизнь, если мы встретимся еще раз, потому что ты пощадил мою сестру.
Оргрим невольно рассмеялся.
— Тебе лучше не полагаться на то, что у нас будет рыцарский поединок, если встретишь меня снова. Если ты не заметил, я тролль. Мы не устраиваем дуэли. Мы отрываем противникам головы и съедаем их печени. — Он указал на разделанного мертвеца. — Вот так это выглядит, эльфеныш. Такова твоя судьба, если ты не уйдешь с моей дороги. А теперь бери сани со своей сестрой и убирайся!
К огромному удивлению тролля, парень повиновался. Он необычен. Эта плетеная штука с металлическими когтями…
Оргриму никогда еще не доводилось встречать эльфа, который сражался бы таким оружием. Обычно они старались сохранять как можно большее расстояние между собой и троллями, трусливо отстреливаясь или метая копья. Вспомнилось множество троллей, сожженных под стенами Кенигсштейна.
Если не было выхода, они сражались копьями или мечами, но и тогда старались держаться на расстоянии вытянутой руки и дальше. С такими когтями эльфу пришлось бы пойти на смертоносное объятие, если бы не удалось перерезать горло.
Это равносильно самоубийству. И довольно храбро для эльфа.
Малышу пришлось как следует попотеть, чтобы втащить сани на противоположный склон. Наконец воин с бармицей на лице послал ему на помощь двух воинов. Как слабы дети человеческие, но и мужественны тоже. Оргрим надеялся, что история о сегодняшних событиях достигнет самых отдаленных уголков Фьордландии. Еще раз позволить себе проявить милосердие он не может. В его народе это будет считаться слабостью. Может быть, так оно и есть. Он уже один раз отпустил девчонку. Давным-давно, когда она была еще ребенком.
Он знал о ней больше, чем хотел показать. Сканга рассказала ему о ней. Дочь человеческая сразилась с ши-хандан и дошла до порога царства мертвых, чтобы спасти Альвенмарк. Это было путешествие, которого не предпринимал никто до нее. Такой и должна быть королева. Оргрим хотел, чтобы соседкой его королевства была она, и никто другой.
Она была достойной. Так он и скажет своим вожакам стай, когда они соберутся сегодня ночью. Он решил, кто должен править Фьордландией. И выбрал ту единственную, кто может править рядом с ними. Он — творец королей.
Оргрим усмехнулся. Это понравится его вожакам стай.
Люди стали покидать холм. Они собрались вокруг саней своей владычицы. Последним шел воин с бармицей на лице.
Он поднял руку в приветственном жесте. Оргрим не ответил.
Настолько далеко его уважение не заходило.
Вторая кожа
Шаги на миг смолкли. А затем начали приближаться. По меркам кобольдов женщина была высокой. Эмерелль поднялась.
Гостья была выше ее колена. У нее был длинный, загнутый книзу нос. Черты лица были почти неразличимы под серыми слоями глины, на которых проступали знаки, нарисованные пеплом и древесным углем. Глаза ее ослепительно выделялись на фоне подведенных век. Зрачки были похожи на крохотные черные точки посреди грязно-зеленой радужки. Волосы были пропитаны глиной и свернуты в спиралевидную прическу, напоминавшую раковину. Хотя «прическа» было не самое подходящее слово, поскольку сами волосы напоминали крупные камни, визуально удлинявшие голову.
Вязанки раковин, висевшие меж ее похожих на мешки обвисших грудей, выдавали опытного ловца снов.
На ней был очень широкий пояс с полоской кожи цвета глины, прикрывавшей срамное место. На поясе были закреплены несколько маленьких тыковок-горлянок и кожаные мешочки. При каждом ее движении бутылочки ударялись друг о друга. Обеими руками кобольдесса держала довольно тяжелый кувшин, запечатанный грязной влажной глиной.
— Я Имага, — произнесла она.
Голос ее поражал. Он был молодым и приятным. С учетом большого количества раковин-рогов, которые были на коротышке, Эмерелль предполагала, что гостья — пожилая женщина. Глина, краска на лице и плоские груди скрывали ее возраст.
— Было бы хорошо, если бы твоя кожа была влажной. — Имага со вздохом поставила на землю тяжелый кувшин. — Мы не будем брать глину из этой реки. Она недостаточно чистая. — Кобольдесса указала на кувшин. — А эта из долины, где сгорели крылатые лошади. Она содержит частицы их пепла. Ее используют все ловцы снов. Она наполнена сильной магией.
Услышав о мертвых пегасах, Эмерелль удивилась. Ее поражало, как хорошо серокожие знают старые легенды, истории, которые в других местах забылись много веков назад.
Хотя сама поверженная королева никогда-никогда не сможет забыть день, когда погибли пегасы.
Эльфийка сняла платье и вошла в мелкую реку. Вода была приятно прохладной.
Имага налила молочную жидкость из одной из бутылок в глиняный кувшин. А затем наклонилась вперед и начала месить глину, отчего получались сочные чавкающие звуки.
Некоторое время Эмерелль наблюдала. Имага не торопила ее ни словом, ни жестом. Она была полностью поглощена работой. Время шло, тени скал потянулись к мелкому ручью.
Наконец Эмерелль решилась. Она вышла из воды и опустилась на колени перед женщиной-кобольдом. Та тут же принялась натирать глиной бывшую владычицу Альвенмарка.
Глина была теплой и немного мыльной.
Маленькие крепкие руки втирали состав глубоко в кожу.
Каждая пора принимала в себя глину. Имага уже натерла обе руки и шею и наконец прервала молчание:
— Ты должна принять хаттах, госпожа. Иначе не узнаешь, какую сеть нарисовать, чтобы поймать дурные сны.
Эмерелль кивнула. Имага открыла один из маленьких сосудов, висевших у нее на поясе, и извлекла что-то, напоминавшее кусочек сморщенной розовой кожи размером с монету.
Эльфийка открыла рот, и Имага своими покрытыми глиной пальцами положила хаттах ей на язык. Королева почувствовала, как под сушеной мякотью кактуса начала собираться влага. По телу постепенно разлилось теплое приятное ощущение. Подобно прикосновениям возлюбленного, оно проникало во все части тела. Голова слегка закружилась. Отчетливее, чем прежде, чувствовала Эмерелль массировавшие ее шею руки. Теперь Имага принялась за ее плечи.
Тонкие потоки грязной серой воды потекли между грудями королевы. Эмерелль невольно вздохнула. Страсть проникла в ее мысли и вызволила воспоминание об объятиях Фальраха.
О том, как они любили друг друга среди черной стерни сожженного поля, а другой раз — на шелковых простынях в доме ее брата Мелиандра. О произнесенных шепотом заверениях в любви. О ее ревности и взглядах других эльфиек — он всегда был центром внимания женщин. О том, как она наслаждалась и ненавидела его опытность в любовных играх.
Он никогда не хотел ей говорить, со сколькими женщинами до нее спал. В телесных проявлениях страсти она была практически лишена воображения. Поначалу. А потом досталась ему. На какое-то время.
Теплые руки, глина, которая, казалось, теперь просто повсюду, и наркотик сделали ее воспоминания о любовных играх реальными, как никогда во время бесчисленного множества ночей, проведенных в тоске по Фальраху. Ночей, когда она спала одна и была уверена, что так будет продолжаться до скончания времен. Ночей после его смерти.
Она зачерпнула крупного песка на берегу ручья, охваченная внезапным желанием коснуться чего-либо.
Имага натирала глиной грудь. Как часто ее касались руки Фальраха…
— Наклони голову, госпожа.
Эмерелль подчинилась. Ее волосы превратились в жестких глиняных змей, тяжело свисавших с висков.
— Закрой глаза!
Маленькие ладошки закрыли лицо эльфийки. На этот раз очень осторожно. Пропитанная глиной вода просочилась в рот и смешалась со вкусом хаттах, превратившись в нечто мягкое, ворсистое, обложившее язык и зубы. Эмерелль сглотнула. Слюна, бежавшая вниз по горлу, казалось, становилась горячее с каждым дюймом, а затем загорелась, словно раскаленный жар молнии, заключенный в одной-единственной капле.
Эмерелль пронизал свет. Взгляд ее стал подобен пылающему копью, когда она открыла глаза.
Эльфийка смутно чувствовала, как ее пальцы коснулись песка. За светом последовало ощущение потери всей своей силы. Усталость, проникавшая, словно, внутрь костей.
Ей показалось, что она услышала собственное бормотание.
Но, в конце концов, не была уверена, не являются ли эти звуки всего лишь воспоминаниями давно забытых разговоров.
Сотни образов прошлого обрушились на нее. Ощущение было такое, словно она двигалась сквозь свою собственную жизнь к моменту рождения. Внезапно осталась только темнота. Эмерелль почувствовала, что за ней наблюдают. Ощутила камни под босыми ногами.
Эльфийка испуганно распахнула слипшиеся от глины веки. Остановилась и удивленно огляделась по сторонам. На землю опустилась ночь. Окружавший ее пейзаж был незнаком. Ни ручья, ни деревни, ни одной знакомой скалы. Ноги болели. Они кровоточили! Сколько же она шла? Эмерелль осмотрела себя. Причудливый узор из извилистых, нанесенных известью линий покрывал ее живот и грудь. Перед ней из камней поднималась скальная игла. Подобно стволу дерева без веток торчала она среди пустыни. И Эмерелль поняла, что она у цели.
Ши-хандан
Алатайя заставляла себя ждать. Два дня прошло с тех пор, как она обнаружила карбункулы. Достаточно времени для того, чтобы все подготовить. И достаточно времени, чтобы заметить, что с Биргой произошло странное изменение. У нее улучшилось настроение. И она казалась увереннее в себе. Ее аура сияла в совершенно новом спектре. Сканга была убеждена, что Алатайя как-то причастна к этому. А Бирга оказалась, судя по всему, настолько глупа, что поверила, будто эльфийка оказала ей услугу. Больше всего Сканге хотелось прогнать эту тупую корову.
Но она вложила огромные усилия в образование молодой шаманки. Та знала слишком много, чтобы просто отпустить ее.
А убить ее было бы глупо, поскольку потребовалось бы много лет, чтобы воспитать новую служанку вроде Бирги.
Изменение Бирги Сканга воспринимала как атаку Алатайи.
К сожалению, у нее не было иного выхода, кроме как заключить сделку с княгиней. Та стояла посреди тронного зала, исполненная уверенности в себе. Всего несколько мгновений тому назад закрылись врата на звезде альвов. Отсвет их могущественной магии еще блистал, перекрывая ауры присутствующих.
Сканга приказала позвать Мадрога, предводителя воиновпауков, но тот не появился. Послал только десять арбалетчиков, которых она потребовала помимо прочего. Троллиха была уверена, что воин-паук находится поблизости. Дворец был пронизан тайными туннелями, переходами и комнатами.
Большинство наверняка были знакомы эльфам и возведены с их позволения еще во время постройки замка. С их помощью бесчисленное множество слуг-кобольдов могли передвигаться незаметно. Они всегда находились рядом, не оскорбляя при этом видом своих нескладных маленьких тел эльфийское чувство прекрасного. Эти туннели и переходы были настолько узки, что пользоваться ими могли только кобольды. Эльфу было бы трудно забраться в такие коридоры. Может, разве что, если бы он полз на четвереньках. А троллю проникнуть в эту систему ходов было вообще невозможно. Таким образом, у кобольдов был свой собственный неприступный замок прямо внутри замка. Сканга совершенно точно знала, что этим обстоятельством пользуется Элийя Глопс. Он сидел в потайных комнатах вместе со своими народными советами, как стали называть себя кобольды из других городов. Они разговаривали, строили планы, а тролли при этом не присутствовали. Сейчас было самое время преподать небольшой урок союзникам. Сканга велела содрать обивку со стула, на котором Мадрог сидел во время пира всего два дня назад. Тролли в пиршественном зале сидели вокруг огня на полу и жарили мясо, а кобольдам нравилось подражать застольным обычаям эльфов. На длинные столы, застеленные белыми тканями, выставляли золотые тарелки и подсвечники и заставляли себе прислуживать. Здесь, в замке, было много слуг-эльфов. Как было в других местах, Сканга не знала. Элийя ввел обычай не подвергать пленных эльфов телесным наказаниям, если друзья и родственники будут работать на кобольдов как простые слуги. Лисьеголовый говорил о перевоспитании и о том, что искаженная душа эльфа может исправиться только через простые радости честного и тяжелого труда.
По мнению Сканги, это была просто высокопарная болтовня. Правда же заключалась в следующем — Элийи нравилось принуждать эльфов выполнять для кобольдов грязную работу. А против этого Сканга ничего не имела. Однако ей не нравилось, что Глопс пользовался тем, что новые законы еще не написаны, и судил по своему усмотрению. Эмерелль стоило бы устроить кровавую баню в его зале суда!
Самое время снова заняться книгой законов. Ее нужно закончить, переписать и разнести во все провинции! Следует посильнее натянуть удила, иначе скоро начнутся первые восстания против короля Гильмарака. К счастью, молодому тролльскому правителю надоели бесконечные заседания в тронном зале и он стал развлекаться продолжительной охотой в Старом Лесу, где с огромным удовольствием гонялся за последним гельгероком.
Алатайя, как и требовалось, привела троих эльфов. Двух воинов и одну женщину. Сканга не любила, когда женщин отправляли в бой наряду с мужчинами. Но у эльфов, и шаманка это знала, все было иначе. Они были вынуждены снаряжать на войну всякого, кто способен носить оружие, потому что их было слишком мало.
Эльфы не были вооружены, как и желала Сканга. По крайней мере в этом Алатайя слово сдержала. И несмотря на это, кобольды-арбалетчики нервничали. Лейб-гвардейцы княгини славились воинским искусством. Они почти ни в чем не уступали рыцарям, которых обучал Олловейн в белой крепости у Шалин Фалаха.
— Твои воины знают, что их ожидает?
Сканга была удивлена тем, что в аурах гвардейцев не появилось ни следа страха. Троллиха была вынуждена использовать для этой миссии эльфов, что ее несказанно раздражало. Она неоднократно пыталась создавать ши-хандан из троллей, но потерпела неудачу, так и не поняв, в чем причина ее поражения. В конце концов, кому-то ведь удавалось создавать пожирателей душ из людей, которые были по сравнению с троллями всего лишь грязью.
— Мои стражи готовы в любой момент отдать за меня жизнь. И, как и я, убеждены в том, что с правлением Эмерелль должна окончиться и ее жизнь тоже. Слишком долго правила она Альвенмарком.
Сканга знала, что ши-хандан будут верны в первую очередь Алатайе и не станут выполнять приказы, которые противоречат интересам княгини. Рискованно было отдавать столь могущественное орудие в руки эльфийки. Впрочем, Сканга перестраховалась. Она создала для себя и молодого короля Гильмарака два амулета, делавшие их неуязвимыми для шихандан. От всех остальных придворных и воинов можно было отказаться.
Некоторое время шаманка задумчиво разглядывала магические силовые линии, пересекавшиеся в центре тронного зала. Семь троп альвов встречались здесь, образуя большую звезду. Нужно было воспользоваться этим чудом магии для заклинания, противоречащего всему, что задумывали альвы.
Сканга одернула себя. Она боялась ингиз. Существа тьмы не могли коснуться ее. Но постоянно приходилось помнить о том, какую беду принесла Эмерелль, когда именно в этом месте рассекла тропы альвов, чтобы швырнуть армию троллей, шедшую по Золотой Сети, на дно пропасти. Тем самым она открыла ингиз путь в Альвенмарк. Не нарочно. Это было единственное, что можно было простить ей. Однако в борьбе за трон она едва не принесла в жертву весь мир. Эльфийке очень повезло, что она смогла отбросить назад ингиз, когда тем удалось найти путь в Альвенмарк.
А теперь Сканга собиралась заключить союз с неодолимым врагом в том самом месте, где случилась беда. Мысль об этом стоила ей бессонных ночей. А такое бывало редко — чтобы она без сна ворочалась в постели.
Отличие поступка шаманки от содеянного Эмерелль заключалось в том, что первая очень хорошо знала, что делает.
Она знала заклинание и знала, что предпринять, чтобы прогнать ингиз. «Я справлюсь», — то и дело повторяла себе Сканга, но жгучие искры сомнения не хотели затухать. Нужно убить Эмерелль. Тем самым отвратив большую беду. Кто знает, что выкинет эльфийка, чтобы снова завоевать трон. Она должна умереть! Только так Сканга могла быть уверена, что в будущем ее народ будет жить в мире. У нее не было иного выхода, кроме как позвать ингиз и создать трех ши-хандан.
И она обманет призрачных существ. Она никогда не позволит им снова обрести собственные тела. Никто не знает, как они будут выглядеть, если будут облечены в плоть.
— Возьми кусок белого мела, Бирга, и нарисуй на полу круг, достаточно большой для того, чтобы в нем могли стоять три эльфа. — Сканга указала на место между линиями силы, ведущими на северо-восток и северо-северо-восток. По рассказам троллиха знала, что пол украшает роскошная мозаика, изображающая семерых сплетающихся между собой змей. Видеть их она не могла. — Круг не обязательно должен быть абсолютно ровным, но в нем не должно быть щелей, даже толщиной в волосок! На полу с каменной картиной это наверняка будет нелегко. Смотри, чтобы работа была выполнена тщательно!
В ауре Алатайи шаманка прочла огромное любопытство.
Вне всякого сомнения, эльфийка жаждала изучить это заклинание. Только поэтому она и согласилась принести в жертву трех своих гвардейцев.
— Ты тоже можешь помочь, — покровительственным тоном произнесла Сканга и указала на пьедестал, где стоял трон Эмерелль.
Там лежали принадлежности, необходимые для призвания ингиз, и еще несколько предметов, совершенно лишних для этой магии. Свечи, платье, клочок обивки, сердце гельгерока в миске, тяжелый череп минотавра, камни с выцарапанными на них рунами и всякая прочая дребедень, которая должна была запутать Алатайю.
— Возьми кровавик, который лежит там, и нарисуй на полу еще один круг. Он должен иметь два шага в диаметре.
Эльфийка повиновалась и воспользовалась предоставленной возможностью, чтобы посмотреть, что еще лежит на троне. Большинство вещей она узнает.
— Что это такое? — Алатайя указала на большой кусок мяса в миске.
— Сердце гельгерока, — коротко ответила Сканга, словно было совершенно очевидно, для чего оно нужно.
Она знала, что в Ланголлионе больше нет гельгероков и Алатайе будет тяжко добыть такое сердце.
— Зачем оно?
— Это средство для приманки. Ингиз — хищники. Особенно сильно они реагируют на запахи. Сердце выманит их из темноты.
Кобольды-арбалетчики беспокойно переминались с ноги на ногу. Вероятно, никто из них не знал, кто такие ингиз. Но поистине не нужно было обладать особым умом, чтобы догадаться, что окровавленное сердце служит для мрачных заклинаний.
День был чудесный. Безоблачное небо раскинулось над головами собравшихся. Ненормальные эльфы построили тронный зал без крыши. Яркий полуденный свет изгонял все тени.
Ингиз будут видны на редкость отчетливо.
Скангу немного беспокоила вода, которая с плеском сбегала по стенам и скрывала каменную кладку. Шум может нарушить слова силы. Это может оказаться важным.
Старая шаманка подошла к трону сама. У нее было время до прибытия Алатайи, и она использовала его для того, чтобы изготовить особые свечи для вызова ингиз. Кроме прочего троллиха использовала жир с трупов некоторых казненных.
Древесные угли от ствола сожженного дерева, обладавшего душой, придали им черный цвет. Фитили были сделаны из волос эльфийских девушек, которые повесились из-за того, что их планировали отдать в жены тролльскому князю. Некоторые эльфийские семьи не испытывали угрызений совести и заключали выгодные браки, жертвуя своими дочерьми, если речь шла о сохранении власти.
Все эти ингредиенты были второстепенными. Особенным в свечах были заклинания, которыми те были окутаны и которые раскроются по мере того, как будут сгорать свечи. Это всего лишь низшие заклинания, и, несмотря ни на что, они были важны для того, чтобы связать ингиз и помешать им покинуть тронный зал, едва только их призовут. Если Алатайя попытается вызвать ингиз для собственных нужд, чтобы создать других ши-хандан, ее будет ждать неприятный сюрприз.
Сканга сама расставила свечи. Они должны были стоять на правильном расстоянии друг от друга и образовывать нужные углы, если провести между ними прямые линии. Благодаря этому все заклинания получат дополнительную силу. От шаманки не укрылось, как внимательно наблюдала за ее движениями Алатайя, как напряженно прислушивалась к каждому звуку. Но на этот раз шум падающей воды помог! Он мешал эльфийке разобраться. Он заглушал все, включая звук царапанья твердого мела по полу.
Изменение происходило очень медленно. Оно было неощутимым, его нельзя было описать одним словом. Казалось, свет стал немного слабее, несмотря на то что солнце не закрыла ни одна туча. В тронном зале царило напряжение. Предчувствие крови.
Кобольды Мадрога были крутыми парнями, не стеснявшимися подрабатывать наемными убийцами, но было видно, что они боятся. Сканга наслаждалась спектаклем. Это было важной составляющей ритуала. Запах страха манил ингиз больше чего-либо другого.
Наконец эльфийка и Бирга закончили работу. Обе поклялись, что их круги не содержат ни единой щели.
— Ты знаешь, что ши-хандан злобны и что та часть их, которую дают ингиз, иногда будет преобладать в твоих воинах?
Алатайя кивнула.
— Поэтому лучше точно знать, кто именно перед тобой.
Меня не интересуют их имена. Но я думаю, что однажды они придут и к тебе, и тогда ты должна знать, кто это. Ты ведь их знаешь.
В цветах ауры Алатайи появилось недоверие.
— Будут ли они повиноваться, если я их отмечу?
Сканга видела, что в эльфийке борются любопытство и беспокойство. Но гордость была сильнее всего. А с ее воинами дело обстояло иначе. В их аурах теперь тоже поселился страх.
— Они будут повиноваться, — произнесла княгиня голосом, в котором не было и следа сомнения.
Наверняка на лице ее тоже не отразилось ничего. Но никто, сколь сдержанным бы он ни был, не мог изменить цвета своей ауры. Они демонстрировали все, что двигало говорящим.
— Ну что ж. — Сканга вынула из-за пояса короткий обсидиановый нож и насладилась тем, как рос ужас эльфов с каждым шагом, который она делала по направлению к ним.
Схватила за волосы первого. Тот поднял руку, поскольку был воином и не привык сдаваться без боя.
— Не срами меня, Эловин! — Слова Алатайи сделали беднягу послушным.
— Ваши уши — самая выдающаяся часть, во многих смыслах. — Сканга пошарила рукой в волосах своей жертвы, пока не нащупала одно из ушей. Быстрым движением отрезала его. — Теперь его в образе ши-хандан не спутаешь ни с кем.
Она посмотрела на женщину. С ней будет похуже. Сканга схватила эльфийку. Ощупала пальцами лицо. Кожа была невероятно гладкой и нежной.
— Боишься за свои уши, малышка? Пришлось бы отрезать оба, чтобы отличить тебя.
— А в моем другом образе разве непонятно будет, что я женщина? — Эльфийка очень старалась, чтобы голос звучал сдержанно, но у нее ничего не вышло.
Алатайя казалась раздраженной.
— Разве так необходимо уродовать Алиселль? Она…
— Значит, вы оба так печетесь о своих ушах? Что ж, пусть остаются! — Сканга нажала сбоку на левый глаз Алиселль, и тот с чавкающим звуком вылетел из глазницы.
Эльфийка вскрикнула, а шаманка схватила болтавшийся на тонкой ниточке плоти глаз. Девушка испуганно отпрянула.
Этим движением она сама разорвала пучок нервных волокон.
Сканга не глядя отшвырнула глаз в сторону. В аурах эльфов она прочла чистейшую ненависть. Невольно вспомнился Шахондин, тщеславный князь Аркадии, которого она тоже лишила глаза. Тщеславие — общая черта для всех эльфов. Когда нарушаешь их красоту, все они начинают причитать совершенно одинаково!
— Что же ты собираешься делать с Вальдеруном? — Алатайя была возмущена.
Сканга удивилась тому, что эльфийка, очевидно, совершенно искренне сочувствовала своим воинам. А ей было бы совершенно все равно, если бы у ее лейб-гвардейца вырвали глаз или отрезали ухо, когда речь шла о могущественном заклинании. Но вот таковы они, эти эльфы, что поделаешь.
— Можешь быть спокойна. Третий будет отличаться тем, что у него все на месте. — И она с улыбкой отвернулась от княгини. — Бирга, проверь, не нарушен ли защитный круг вокруг эльфов. А потом вступи вместе с Алатайей в красный круг.
Сканга выкрикнула слово силы. Почувствовала, как тропы альвов вокруг нее пришли в движение. Их силовые линии исказились. На полу выросли врата из ослепительно яркого света.
Они открывались очень медленно. Шаманке пришлось применить всю свою силу воли, чтобы заставить их раскрыться на ширину двух пядей.
Эльфийская княгиня уже вошла в безопасный круг. Всего несколькими мгновениями позже за ней последовала Бирга.
Один из кобольдов-арбалетчиков тоже хотел было поискать защиты в красном кругу. Одно слово лишило его возможности передвигаться. И он остановился, словно врастая в мозаику на полу.
— Прекратить! — крикнул другой кобольд.
Сканга почувствовала, как все луки нацелились в нее. Хриплое проклятие превратило болты в орудиях и колчанах в червяков.
Некоторые кобольды вскрикнули от ужаса. Начали догадываться, что им тоже уготована роль в этом ритуале. Некоторые, моля о пощаде, рухнули на колени. Остальные бросились бежать к высоким створкам дверей, которые вели из тронного зала.
Сканга щелкнула пальцами — и высокие бронзовые створки захлопнулись. Теперь она сжимала в левой руке камень альвов, который носила на шее. Его приятное тепло придало ей силы. Она снова занялась магическими вратами. Дюйм за дюймом открывала она их. Внезапно голос Алатайи примешался к ее голосу. Эльфийка помогала!
Наконец получилось. Врата в Ничто зияли посреди тронного зала подобно большой черной ране. В отличие от обычных врат в них не были видны светящиеся тропы альвов.
Шаманка обернулась к трем эльфам.
— От вас ничем не пахнет. Той капли крови, что пролилась, недостаточно. Ингиз должны знать, куда им идти, чтобы отыскать нас.
Зал залило холодом. Сканга подошла к трону и взяла кожаный бурдюк, заготовленный заранее. Под испуганными взглядами эльфов сделала из него большой глоток. Затем вошла в защитный круг и выплюнула жидкость, разбрызгивая ее сквозь сомкнутые зубы.
— Рыбий жир и кровь гельгерока! Теперь от вас хоть чем-то пахнет.
Она выкрикнула слово силы, и все свечи вспыхнули одновременно.
Кисловатый запах страха достиг ее носа. В первую очередь он исходил от кобольдов. Но эльфы тоже распростились со своим высокомерием.
Сканга собралась. Издала звук, похожий на гортанный кашель. За ним последовали слова, не существовавшие ни в одном живом языке. Слова, которым она в муках научилась когда-то у своей наставницы Махты Нат. Слова, которые будут услышаны в той темноте, где не действует ни один закон Альвенмарка.
В тронном зале стало холоднее. Причитания кобольдов стихли. Маленькие существа съежились и казались еще меньше.
Плоть усыхала на их костях, пока не стала свисать с них, словно пустой мешок. Из открытых ртов текли струи вязкого золотистого света. Невесомо извиваясь, они танцевали под пение Сканги и исчезали в магических вратах, ведущих в Ничто.
Кобольды еще не умерли, несмотря на то что тела их теперь представляли собой причудливые карикатуры на тех, кем они были еще несколько мгновений тому назад. Их ауры почти померкли. Спасти их было уже нельзя. Ее заклинание забрало у них всю жизненную силу. Квинтэссенцию того, что они из себя представляли. Они были не просто мертвы, как тогда, когда гаснет золотистый свет. Они были вырваны из цикла возрождения и смерти. Смерть их служила исключительно для того, чтобы приманить ингиз. Их золотой свет, осторожно пробирающийся сквозь тьму, заинтересовывал существа-тени.
Три эльфа из личной гвардии Алатайи не потели. Запах их испуга ощутить было нельзя. Но их ауры сияли ярко-синим цветом страха. Ничто не могло подготовить их к тому, что должно было произойти сейчас.
Звук хриплого дыхания донесся из темных врат посреди тронного зала. Золотые тени висели в воздухе, слегка вибрируя. Тонюсенькая нить заканчивалась в телах кобольдов. Пока что с ними не было покончено.
Казалось, мрак по ту сторону врат вздрогнул. Внезапно дыхание паром застыло у губ Сканги. Холод проник в тронный зал и стал похож на телесное прикосновение. Шум падающей воды изменился, а затем совсем умолк. Стало слышно только негромкое потрескивание льда.
Они были сама тьма. На миг показалось, будто из магических врат выкатывается темнота. Затем появился первый. Он шел за одной из жадно поглощаемых нитей света. Появился второй. Они издавали хриплые шипящие звуки. Звуки неудержимой жадности. Появился третий.
Сканге пришлось заставить себя произнести слово силы, с трудом сорвавшееся с ее трескающихся от холода губ. В мгновение ока исчезли темные врата. А существа остались. Ингиз не останавливались. Из-за нитей жизни кобольдов они забыли обо всем остальном.
Сканга наблюдала, как их тупые морды проникают в грудные клетки кобольдов. Ауры погасли. Тени вырвали у них последние остатки нитей. Ингиз напоминали больших бесхвостых собак. Их форма пока что была изменчива. Нечетко очерчена. И они принялись бродить по тронному залу, в котором удерживала их магия призыва.
Принюхиваясь, они обследовали вещи, лежавшие на троне.
Обивку стула, на котором сидел Мадрог. А затем окружили Скангу.
— Альвы отняли у вас тела и прогнали во тьму. Вы здесь потому, что я звала вас! Вы — пленники Золотой Паутины, окружающей вашу тьму. Я знаю, как хочется вам иметь тела.
Испытывать что-то кроме ненависти. Ветер на коже. Вкус крови на губах. Я могу дать вам все это. Или прогнать обратно во тьму.
Одна из теней прыгнула на Скангу. Вспыхнул яркий свет.
Настолько яркий, что обжег даже сквозь ее мертвые глаза.
Послышался пронзительный и жалобный звук, от которого негромко зазвенели каскады льда, висевшие вдоль стен. Атаковавшая ее тень потеряла часть субстанции. Она стала меньше. Словно побитая собака, скользнула она прочь от шаманки.
Камень альвов на груди Сканги раскалился так сильно, что обжигал. Сколько таких атак сможет она вынести?
— Думаете, я стала бы звать вас, если бы не могла защититься? Если бы мне захотелось, я могла бы вас проглотить! Вы посмотрите на себя! Посмотрите, что может сделать одно прикосновение! Я уничтожу вас, если вы не будете повиноваться! — Это было за пределами ее возможностей, но им ведь не обязательно знать об этом. Она может причинить им боль. Убить ингиз она не может. — Вы станете моими палачами! Я подарю вам жизненный свет своих врагов. Еще сегодня вы убьете для меня предателя. А потом будете искать Эмерелль, королеву эльфов. Ее свет силен и стар. Найдите ее.
Убейте ее, и я исполню ваше самое заветное желание. Я облачу вас в плоть!
Скангу беспокоило, что она не может прочесть ауры существ-теней. Она тоже испытывала возрастающий страх.
С этими созданиями нельзя заключать сделки. Они не будут держать слово. Они ведь даже говорить не могут. Шаманка провела рукой по амулету с камнем альвов. Его сила помогла ей совладать со страхом. Она не беззащитна! И тоже может не сдержать данное слово.
Шаманка указала на защитный круг, где стояли эльфы.
— Они избраны, чтобы дать вам тела, которые позволят пользоваться тропами альвов. Золотая Паутина больше не будет для вас темницей.
Сканга посмотрела на лейб-гвардейцев Алатайи. Ей очень хотелось знать, что сказала княгиня трем эльфам. То, что их ожидает, хуже самой смерти. Они испытывали страх, но не пытались вырваться из защитного круга или молить о пощаде.
— Возьмите себе тела! Вы знаете, чего я от вас жду!
Сканга поставила ногу на белую, начерченную мелом линию и стерла ее. Подобно дыму втекли тени в защитный круг.
Темными полосами стали плясать вокруг тел эльфов. Волосы всех троих покрылись изморозью, из-за чего стало казаться, что они поседели в мгновение ока. Тени были похожи на черных змей.
Сканга знала, что сейчас произойдет. Но она тоже некоторое время не могла воспринимать этого. Эльфы вдохнули тени, стали бороться с ними. Однако все было бесполезно.
При всей своей дисциплинированности они не могли заставить себя сознательно умереть от удушья, задерживая дыхание. Они пытались. Это была их последняя битва. И они потерпели неудачу.
Существа-тени медленно стали блекнуть, пока наконец не исчезли совсем. Трое эльфов опустились на пол. Будто мертвые, лежали они в защитном кругу. Стояла жутковатая тишина. Холод не исчез. Бирга и Алатайя не осмеливались произнести ни слова. Словно завороженные, они не сводили глаз с белого круга.
Внезапно эльфийка, которую шаманка лишила глаза, резко села. Движение было неестественным. Она была похожа на деревянную куклу, которую дергают за ниточки. А затем она закричала. И в этом не было уже ничего деревянного. Она хватала себя руками за лицо и извивалась от боли. Сканга не могла видеть, что с ней происходит, но зато прекрасно слышала. Несмотря на то что два других эльфа тоже принялись кричать, троллиха отчетливо слышала сухой негромкий шум.
Он напоминал скрип ветвей мертвого дерева, когда они покачиваются на сильном ветру.
Шаманка знала, как сильно эльфы сейчас страдают. Их тела изменялись. У них росла морда с клыками, лоб становился более плоским. Но хуже всего были изменения, происходившие с руками и ногами. Эльфы превращались в тощих псов.
Только ростом с небольшую лошадь.
Они дергались и извивались самым причудливым образом.
Из пальцев появились когти. На коже проявлялась короткая шерсть. Все трое превращались в ши-хандан. В пожирателей душ. Сканга слышала, что во Фьордландии их называют волками-конями. У них были ауры. Их они получили от эльфов.
Теперь эльф и ингиз существовали в одном теле. И тот из них, кто обладает большей силой воли, будет властвовать. Вторая часть станет пленником. Немым зрителем.
Тени уже не были бестелесными, но и не стали в полной мере созданиями из плоти и крови. Их окружал голубоватобелый свет. Можно было смотреть сквозь ши-хандан и видеть замерзшие кристаллы воды вдоль стен тронного зала.
Шаманка обернулась к Алатайе:
— Твои воины еще живы. Они являются частью ши-хандан в той же степени, что и ингиз. Ни клык, ни коготь, ни серебряная сталь эльфов не может ранить их теперь. Но им следует остерегаться железа низкого качества, которые используют люди и кобольды. В нем есть что-то, что может их ранить.
Призрачные псы выступили из начерченного мелом крута.
Защита уже не действовала на них.
— Ну что, княгиня, нравится тебе то, что ты видишь?
— Мне не важно, как они выглядят. Нравятся ли они мне, я скажу тебе тогда, когда мы услышим об их деяниях.
Сканга засопела. Не сумела полностью скрыть раздражение.
Алатайя стала свидетельницей одного из самых могущественных и мрачных заклинаний, которые можно сплести, и делает вид, будто ничего не произошло! Шаманка хорошо понимала, что эльфийская княгиня занимается магией крови и совершила несколько достойных презрения убийств. Эти поступки оставили следы в ее ауре. Еще Сканга сознавала, что Алатайя находится здесь для того, чтобы научиться. Но видеть — не значит понять. И даже понимание не значит, что эта эльфийская шлюха способна повторить ее действия. Сколь велика ни была ее сила, у нее не было камня альвов.
Внезапно Сканга почувствовала огромную усталость. Заклинания истощили ее. Как и раздражение оттого, что Алатайя отказывалась оказать ей уважение.
— Дай ей карбункулы, Бирга. Она сдержала слово.
Шаманка, шаркая ногами, подошла к трону. Ее пальцы нащупали вещи, приготовленные для ши-хандан. Сначала она нашла обивку стула, на котором сидел Мадрог.
— Эта вещь пропитана запахом кобольда. Он должен стать первой жертвой. Он прячется где-то в замке. Задача легкая.
Выбери для нее одного из твоих. Теперь можешь выйти из защитного круга. Они ничего тебе не сделают!
Алатайя не колеблясь подошла к огромным собакам. Мужественна она, ничего не скажешь. Пошепталась с ними. Назвала каждого по имени. Сканга улыбнулась. Эти имена — только половина правды. Неужели она этого не понимает?
Она выбрала того, кто остался неизувеченным.
Шаманка бросила ши-хандан обрывок ткани. Существо на миг принюхалось. Обошло обивку стула кругом и понюхало снова.
— Можешь убить его и всех, кто будет рядом с ним. Только лутинов ты должен пощадить. Это такие кобольды, которые похожи на лис. Все остальные — твоя пожива. У кобольда слабый жизненный свет, но чаще всего они держатся группами. В этом замке существуют тайные туннели и комнаты. Гдето там ты и найдешь его. А теперь иди!
И ши-хандан помчался прочь, словно послушный пес, хоть на самом деле был чудовищем. Пробежав через покрытую льдом стену, он исчез.
— А Эмерелль? — Княгиня взяла платье, лежавшее возле трона. Сканга услышала негромкий шелест материи. — Это из ее башни, не так ли? — Алатайя протянула его двум оставшимся волкам-коням. — Найдите Эмерелль! Убейте ее! И всех, кто ей помогает.
— Последний раз ее видели в Фейланвике, — добавила Сканга.
Разум эльфов приведет чудовищ в Земли Ветров. Шаманка снова открыла звезду альвов.
Призрачные псы вошли в магические врата. По тропам альвов они достигнут города на севере в несколько мгновений.
Сканга представила себе, что произойдет, когда оба ши-хандан появятся на рыночной площади города.
— Когда мы узнаем о ее смерти?
Сканга улыбнулась.
— Этого не может сказать никто. Ясно одно: они не успокоятся, пока не найдут Эмерелль. И не важно, пройдет всего пара часов, месяц или год. Они найдут ее!
Хаттах
С камня свисала куколка бабочки. Она видела ее очень отчетливо. Маленькие бугорки вдоль швов, которые скоро порвет куколка. Узор из темных точек. Они были почти того же цвета, что и камень, на котором она висела.
Что-то шевельнулось. Эмерелль услышала это. Что-то скользнуло, издав негромкий чавкающий звук. Куколка задрожала. Бабочка боролась за право родиться и начать новую жизнь. Как разительно будет отличаться она от жадной гусеницы, которой была когда-то.
Теперь в куколке появилась маленькая трещина. Проступила светящаяся серебристым цветом слизь, медленно побежав вниз по хитиновой оболочке. Все сильнее раскачивалась темница бабочки. Изнутри вырвался свет. Что-то было не так.
Эмерелль отступила на пару шагов. Только теперь она осознала, что вокруг ночь. Хаттах по-прежнему одурманивал ее ощущения! Не с камня свисает куколка. Это стена скалы! Куколка огромна! По меньшей мере шагов десять в длину.
Эмерелль заставила себя успокоиться. Это все наркотик!
Нет в Альвенмарке таких огромных бабочек!
И, словно с глаз ее упала пелена, она стала видеть отчетливее. Хитиновый панцирь куколки был покрыт мелкой скальной крошкой. Далеко внизу виднелся хаос из валунов разного размера. Над ним вилась пыль. Лавина? Куколка была скрыта в скале. В огромном камне! То, что эльфийка сочла бугорками, было камнями, все еще державшимися на темнице мотылька.
Слипшиеся, почти не раскрывшиеся крылья появились в щели защитного панциря. С них капал свет. Стало холоднее.
Прозрачный чешуйчатый хвост вырвался наружу. Эмерелль хотела броситься бежать, но в то же время была настолько поражена открывавшимся ее взору, что не могла сдвинуться с места. Затем появилась голова. Огромная рогатая голова дракона, подобной которой она не видела вот уже много столетий даже в кошмарных снах. На нее смотрели белые глаза со зрачками-щелочками.
— Беги! Тебе не уйти от меня. — Он говорил приятным низким голосом.
Дракон расправил огромные крылья, похожие на крылья мотылька. Все тело его было прозрачным, словно созданное из дыма. В то же время он источал силу, не вызывавшую сомнений в том, что он — могущественный противник.
Эмерелль протянула руку к камню альвов. Она не беззащитна. Она… Камень, который она всегда носила на кожаном ремешке на груди, исчез.
— Говорю же, тебе не уйти от меня. — Дракон осторожно хлопнул расправленными крыльями. С них стекли последние струйки серебристого света. Медленно, подобно тому как подносят ко рту слишком полный бокал, он отделился от куколки.
С каждым ударом крыльев в лицо Эмерелль хлестало жгучее дыхание зимы. Защитное заклинание от жары и холода пропало!
Она отпрянула, собираясь отгородиться от холода при помощи слова силы. Нога ощутила пустоту! Эльфийка испуганно обернулась назад и поняла, что стоит у края пропасти.
Уйти было невозможно.
И в тот же миг, как она осознала это, дракон поднялся в воздух. На его когтях, сверкая, переливался звездный свет. Они не из дыма!
Эмерелль с криком вскочила, пытаясь увернуться. И рухнула вниз. Ее плечо царапнуло скалу. Руки устремились вперед, ища опору. Ногти разбились о твердый камень.
Она больно ударилась коленом. Перед глазами заплясали яркие светящиеся точки. Что-то царапнуло левую щеку. Эльфийка рефлекторно ухватилась за трещину в скале. Пальцы сомкнулись вокруг чего-то твердого, возможно, вокруг мертвого корня. Всем телом ударилась королева о стену. Но падение закончилось. Болела каждая мышца. Тело было покрыто ссадинами и кровоподтеками.
Некоторое время Эмерелль висела, тяжело дыша, не будучи в состоянии собраться с мыслями. Постепенно она стала осознавать, что, должно быть, взобралась на одну из высоких скальных игл в пустыне. Как она туда попала, эльфийка не помнила. Помнила только, что Имага нарисовала на ней магический узор. А затем все сплелось в сон.
По телу ее прошла дрожь. Дракон… Его голос показался знакомым. Вспомнилась бесконечно далекая юность. Отчаянные сражения с повелителями Альвенмарка. Воспоминание было так близко! Но оно отказывалось всплывать.
Добон не солгал! Кошмар был настолько реальным, что едва не убил ее. Эмерелль посмотрела вверх, на скальную иглу. Она пролетела более двадцати шагов. Большую часть отрезка, должно быть, скользила вдоль отвесной стены. Снизу нельзя было разглядеть, сколько места на острие скальной иглы. Вероятно, недостаточно даже для того, чтобы сесть, не свесив ноги в пропасть. Как же она, одурманенная хаттахом, попала туда?
Осторожно переступая, Эмерелль отыскала надежное положение. Скала была еще горячей от дневного солнца. Нужно подняться немного выше, чтобы достичь выступа, на который можно сесть. Магия окружила эльфийку приятной прохладой.
Но она страдала от жажды и у нее не было воды. Слово силы собрало влажность в воздухе и заставило ее сконденсироваться на гладкой скале. Жидкости было до смешного мало. Болью отозвалось воспоминание о том, насколько плодородной была эта земля когда-то. Вспомнилась белая пирамида. Интересно, она еще существует? А сад Ядэ со всеми его чудесами?
Эльфийка не отваживалась унестись мыслями далеко, не будучи уверенной в том, что действие хаттах закончилось.
Положила правую руку на печень. Тепло ладони проникло ей в плоть. Почти в тот же миг снова закружилась голова. Казалось, наркотик противится и не хочет вымываться из крови.
У нее не было иного выхода, кроме как ждать. Спать она уже не станет. Что значил этот дракон? Всего лишь искаженное изображение ее страхов? Или сила ингиз здесь действительно настолько велика, что они могут влиять на сны?
Пусть серокожие и дальше плетут свои заклинания! Но они не останутся на краю пустыни. Она не потерпит, чтобы они и дальше терроризировали другие племена. Она отведет их в сад Ядэ! Сады прокормят кобольдов. Если еще существуют.
О повелителях мира и их слугах
Элийя почти не слушал остальных. Он постоянно думал о книге, которую видел в руках эльфийской княгини. Она была ему хорошо знакома. Он сам нашел ее. Она принадлежала ей! В этом не могло быть сомнений. Но как книга Ганды попала в руки Алатайи? И что это было на переплете — пятна крови? Волоски на мордочке встали дыбом при мысли об этом.
Он дал каждому из своих командиров книжицу, когда удостоверился, что возвышение кобольдов пройдет успешно. Что они сумеют сбросить ярмо эльфийской тирании. Он думал о будущем, даря им книги с пустыми страницами. Он еще помнил, что именно говорил тогда!
Мы напишем историю, братья и сестры! Мы уже начали делать это. И чтобы будущие поколения могли принять участие в предстоящих событиях, я хочу попросить вас делать запись в книге, которую я дал вам, каждый раз, когда на ваших глазах происходит что-то важное. Достаточно будет краткой заметки с датой. Скоро произойдет столько всего и сразу, что потом может оказаться сложно рассказать все в правильном порядке. Не упоминайте имен и деяний других командиров. Пишите только о себе. Таким образом, если книга попадет в руки врагов, вреда от этого практически не будет.
Элийя невольно усмехнулся, когда подумал о том, что его подарок-книга оказался отвергнут почти всеми. Он знал своих командиров! Сколь хорошими предводителями они ни были, его красношапочникам недоставало разума, чтобы оценить исторический размах их восстания. Они все были заняты ежедневными делами скрытой борьбы. А он должен думать наперед! Единственным, кто с огромным воодушевлением заполнял страницы революционного дневника, был его младший брат Никодемус.
— Элийя?
Он поднял голову. Все смотрели на него. О чем они говорили? Он слушал даже не вполуха. Элийя устало заморгал. Последние ночи он плохо спал. И было слишком много встреч, подобных этой. Замок полнился кобольдами из всех провинций. На родине они были значительными деятелями, но если рассматривать мятеж как единое целое, то они все в лучшем случае воины второго ранга. Всех опытных командиров он разослал с важными миссиями, а сам сидел здесь пленником с троллями и бюрократами революции.
— Командир? Мы решили предложить троллям встречный проект их книги законов. Что вы об этом думаете?
Элийя покачал головой.
— Они используют его для того, чтобы подтереть себе задницу. Сканге нужно простое право. Право, ориентированное на мир с точки зрения троллей. Право, в котором троллям, понятное дело, отдается предпочтение. Она — истинная правительница, и не будет ничего, чего она не захочет.
В комнате воцарилось озадаченное молчание. Стояла удушающая жара, сильно пахло известью, которой были покрыты стены. Их комната для собраний располагалась примерно шагов на тридцать ниже большой кухни замка Эльфийский Свет и была закончена всего несколько дней назад. Стены украшало трофейное оружие. Позже появятся настенные картины с важными событиями революции. Картины со строгими четкими линиями, изображающие простых кобольдов.
В бою против тиранов, но и в неустанных усилиях создать лучший мир. Кобольды в кузнях и на полях. Кобольды, добровольно идущие в солдаты.
Трубочист как раз работал над большой диаграммой для уличных певцов, выступающих на ярмарках. Они расскажут об истории восстания. О великих героических поступках рядовых кобольдов. О мужчинах и женщинах, в другое время бывших презренными слугами в тени эльфов.
Собравшиеся сидели за длинным столом с мраморной столешницей. Для того чтобы поднять ее сюда, в комнату, потребовалось несколько дней. В трех местах пришлось даже расширять лестницы и туннели в стенах. Но Элийя хотел, чтобы она была здесь. Времена, когда они сидели на камнях у костров, миновали. Кампания была решающей. За его столом могли усесться двадцать кобольдов. И чаще всего места не хватало.
Сейчас тоже больше половины стояли. Они пришли отовсюду.
Воины-пауки из Лунных гор, торговцы из Фейланвика и Уттики, послы племен лутинов из Манчукетта. Всех в определенной степени касались новые законы троллей. Элийя знал, что тролли планировали поставить в каждом городе Альвенмарка наместника — вожака стаи с гарнизоном троллей. Они не видят, что творится прямо у них под ногами, а замахиваются на весь мир! Они хотят править еще круче, чем эльфы. Те никогда не стремились быть повсюду. Эльфы мыслили просто. Они брали самое лучшее, а остальное великодушно оставляли другим народам. Элийя был убежден, что Эмерелль никогда не бывала в Манчукетте.
Пока тролли правят наверху, кобольды строят. С того самого дня, как они заняли замок Эльфийский Свет, существующие туннели и комнаты расширялись. Эльфы думали только о том, чтобы кобольды не бросались в глаза и у них были квартиры, запах которых никогда не достигнет чутких носов остроухих. Но теперь под замком возникал второй замок.
В какой-то степени это было архитектурным отражением событий на поверхности. Тролли правят, но по большей части именно кобольды заботятся о том, чтобы их планы претворялись в жизнь. Ни один тролль не возьмет в руки перо, чтобы переписать законы Сканги. Это работа для кобольдов! И поскольку это так, политические отношения изменятся. Пусть медленно, но неотвратимо. Элийя решил: настало время сказать, что принесет им будущее. До сих пор он говорил о тайных планах только со своими командирами, но постепенно возникла необходимость и бюрократам революции узнать о том, куда приведет их путь.
— Братья и сестры! По зрелому размышлению я пришел к выводу, что тролльский кодекс законов нам вполне подходит. Как вы знаете, он должен действовать во всем Альвенмарке. И как только он вступает в силу, перестают действовать остальные законы.
Собравшиеся кобольды заворчали. Андеран, Повелитель Вод в Вахан Калиде, поднялся. Его отличала от других зеленовато-коричневая кожа. Андеран носил на лбу повязку, чтобы обуздать висевшие прядями волосы. Повязка была красной.
Возможно, тем самым Повелитель Вод хотел продемонстрировать, что причисляет себя к Красным шапкам. Холод в Сердце Страны заставил кобольда из региона теплого Лесного моря надеть подбитую мехом жилетку. Кроме нее на хольде была только набедренная повязка.
— Брат Элийя, ты же не собираешься всерьез предлагать нам согласиться на такую нелепость, как публичное поедание ростовщиков? В особенности если учесть, что понятие «ростовщик» настолько обширно, что его можно применить к любому уличному торговцу. Думаю, ты понимаешь, что это будет значить для торговли. Если нельзя надеяться на прибыль, то кто же будет рисковать понести убыток? Морская торговля и торговля между отдаленными городами полностью погибнет.
Слова Повелителя Вод сопровождал одобрительный гул. От Элийи не ускользнуло, что посланники из Манчукетта выражали одобрение громче всех. Неужели среди Красных шапок образовался блок? Придется внимательно следить за этим!
— Братья и сестры, я согласен с вами. Вы не знаете, как защищал я наши позиции перед Скангой и королем Гильмараком. Но одних слов недостаточно! Это все равно, что разговаривать с куском гранита! Тролли не хотят внимать гласу рассудка. Вы когда-нибудь слышали о тролле-торговце? Они не знают законов, которые определяют торговлю. И не догадываются, какие последствия влечет за собой прекращение оной. Возьмите, к примеру, большие караваны в Снайвамарк.
С точки зрения негоцианта, это предприятие — полнейшее безумие. Они пересылают сокровища с юга в свои пещерные замки в Снайвамарке. И для того чтобы перевозить грузы на повозках, а не на мулах, они хотят сделать хорошо укрепленную дорогу от Сердца Страны до границы снегов в Снайвамарке. Я пытался отговорить их от этой безумной затеи.
А теперь отгадайте, какова причина у Гильмарака строить дорогу. Причина, по которой тысячи кобольдов будут строить дорогу через огромные Земли Ветров. — Он вызывающе оглядел собравшихся.
Никто не ответил.
— Дорога должна быть построена, чтобы не пришлось перегружать у границы ледников груз с мулов на сани или ледяные парусники. Повозки, которые придумал Гильмарак, должны иметь опускающиеся полозья и мачту для паруса. На границе льдов мулов распрягут. И потом повозки потащат тролли и кобольды, или они пойдут под парусами, если ветер будет подходящий.
— У нас на троне безумец, — возмутился глава посланников из Манчукетта.
— Нет, — с улыбкой ответил Элийя. — Хуже! Тролль! Караваны в Снайвамарк — это просто глупость. Гораздо хуже план Гильмарака, касающийся чеканки монет. Он хочет упразднить это, поскольку троллям неприятно прикосновение к металлу.
Он думает, что можно обходиться вообще без денег, занимаясь бартерной торговлей.
За мгновением тишины непонимания последовал оглушительный гвалт. Вероятно, Гильмарак не понимал, сколько накапливаемых столетиями состояний он таким образом уничтожит.
Элийя дал собравшимся достаточно времени повозмущаться.
А затем поднял руки, чтобы заставить всех умолкнуть.
— Братья и сестры! Мы должны смотреть незамутненным взором! Лишение эльфов власти было только первым значимым шагом на пути к лучшему будущему. Революция еще не закончена! Скоро настанет время, когда она станет пожирать своих солдат! Теперь мы все отчетливо видим, что тролли, может быть, и великолепные воины, но вовсе не рождены для правления. Мы очень далеки от того, чтобы вести борьбу против своих союзников. Так как же нам от них избавиться?
Он посмотрел на каждого из собравшихся. Большинство отводили взгляд. Старая проблема кобольдов. Говорить все горазды, но, в принципе, никто не хочет сражаться.
— Мы должны предоставить им свободу действий, — продолжал Элийя.
— Просто смотреть, ничего не делая? — Мысли всех кобольдов снова выразил именно Андеран.
— Не было речи о том, чтобы ничего не делать. Но да, мы должны наблюдать и готовиться ко времени, которое придет после троллей.
— Почему они должны сдать трон без боя? — спросил Андеран.
— Потому что на самом деле они предпочитают сидеть в своих пещерах в Снайвамарке и свое предназначение видят в сражениях с мамонтами, а не в правлении целым миром.
Они не смогут совладать с беспорядком, который сами же и учинят! Только посмотрите на палаточный лагерь просителей у стен замка. Он растет с каждым днем. А что делает Гильмарак? Носится по Старому Лесу, охотится, вместо того чтобы выполнять свои обязанности правителя.
— И как мы отправим их обратно в пещеры? — не отставал Повелитель Вод.
— Они должны почувствовать, что правление — невыносимая ноша. Пусть пишут свой кодекс законов и упраздняют монеты. Торговля остановится. Повсюду начнутся небольшие восстания. А мы, официально помогая своим союзникам, поддержим эти восстания. Будем поставлять кентаврам оружие, чтобы у них не заканчивались стрелы с железными наконечниками. Будем разводить бесхозяйственность. — Поднялось раздраженное бормотание. Элийя снова поднял руки, чтобы заглушить его. — А вы видите иной путь? Правление троллей — неизбежное зло на пути к свободе! Одни мы никогда не прогнали бы эльфов. Теперь мы станем отравлять правление троллей, пока они не отдадут трон добровольно. Нам придется принести жертвы, конечно, но подумайте о нашей цели.
У нас свое видение. Я отчетливо представляю его, правление кобольдов. Я знаю, что хочу изменить. Я знаю, как мы должны править, чтобы этот мир стал справедливее! У троллей на уме только одно. Они стремились свергнуть Эмерелль. К тому, что последовало дальше, они не были готовы. Они не разработали план на время правления. Власть для них — просто довесок к победе над Эмерелль, и ее поднесли им на блюдечке с голубой каемочкой. Поэтому они не смогут ее удержать. И, осыпая их льстивыми словами в лицо, мы будем за спиной у них делать все, чтобы усложнить им жизнь!
— А что насчет эльфов? — поинтересовался Андеран. — Если уйдут тролли, к короне Альвенмарка потянутся они.
— Конечно, потянутся, — согласился Элийя. Только этих слов он и ждал. — Но они потянутся к ней все одновременно и поэтому не получат ее. Мы должны позаботиться только о том, чтобы умерла Эмерелль. Она не должна вернуться. Она могла бы объединить эльфов. Если ее не будет в живых, кончится и правление эльфов. Можем спокойно проводить выборы короля в Вахан Калиде. Доведем троллей до того, что им будет противна мысль о короне. Посеем раздор между эльфами, и вы увидите — корона Альвенмарка будет принадлежать нам!
По лицам собравшихся Элийя прочел, что сумел перетянуть их на свою сторону. Наконец замолчал даже Повелитель Вод. «План идеален, — самодовольно думал Элийя. — Им нечего терять. Они повелители завтрашнего дня. Пра…»
Из сводчатого потолка показалась призрачная голова собаки. Она двигалась из стороны в сторону, словно принюхиваясь.
Теперь ее увидели и остальные. Некоторые повскакали с мест. Те, кто стоял близко к дверям в туннель, предприняли попытку бежать. Они привлекли внимание бестии. Та выскользнула из потолка. И оказалась размером с коня!
От внезапно налетевшего холода зазвенел воздух. Страхолюдина прошлась по мраморной столешнице. Ткнулась в грудь посланника из Манчукетта. Не встречая сопротивления и не проливая крови, ее морда проникла в сердце посланника.
Призрачная собака принялась тянуть что-то из груди жертвы.
Что-то липкое и золотистое, напоминавшее светящийся мед.
На полных щеках кобольда начала таять плоть. Он издал крик, от которого зазвенели бокалы. Отчаянно схватился за грудь. Его пальцы теперь напоминали когти, состоящие только из костей и кожи. А затем он рухнул лицом вперед.
Призрачная собака шмыгнула в сторону, словно пастуший пес, рвущийся в яму, полную крыс. Ее морда проникла в горло и грудь кобольда, испуганно отпрыгнувшего назад. В мгновение ока он постарел на десятилетия, несмотря на то что выжил. Его глаза превратились в белые слепые шары. Друзья оттащили бедолагу назад.
Элийя нащупал кинжал на боку. Вместе с обнаженным клинком он исчез под столом. Кобольд понимал, что столешница не может быть препятствием для духа, проходящего сквозь стены. Он надеялся только, что псина не увидит его.
Посланники принялись звать стражу.
Падали стулья. Все больше собравшихся пытались выбраться из комнаты. Элийя видел, как упали некоторые, исчезая под ногами других. Холод потек под стол, словно струя воды. Показалась голова чудища. Всего в двух шагах. На Глопса смотрели холодные голубые глаза. Элийя пополз назад, пока не уперся в одну из ножек сгола. Теперь призрачный враг был прямо перед ним. Он водил головой из стороны в сторону, будто принюхиваясь, но не было слышно ни единого звука.
Шерстка Элийи покрылась изморозью. Он поднял кинжал.
Острый, как лезвие бритвы, эльфийский кинжал, способный пробить любую кольчугу. Выкованный из лучшей серебряной стали. Инкрустированный рубинами. Оружие князей!
Бестия подошла немного ближе. На кинжал не обратила абсолютно никакого внимания.
Элийя понимал, что конец его близок. Он прожил жизнь отнюдь не тихони! И сейчас не будет умирать, как один из них.
— Подохни! — Он устремился вперед и вонзил кинжал в морду призрачной собаке.
Не встретив сопротивления, оружие скользнуло до самых ребер. Холод, лишавший каких бы то ни было чувств, пронизал руку. Кобольд упал лицом вперед, чувствуя на затылке дыхание бестии.
— Сюда, сучка!
Под стол забрался Андеран. Он стоял на коленях между двух стульев и играючи перебрасывал кинжал из одной руки в другую, подобно зачинщику драки на заднем дворе.
— Иди сюда, собачка. Иди сюда.
Существо бесшумно обернулось. И, не дожидаясь атаки, Андоран прыгнул. В вытянутой руке он сжимал кривой кинжал. До смешного маленькое оружие по сравнению с огромной бестией.
Элийя хотел было воспользоваться возможностью и атаковать призрачную собаку сзади. Но правая рука больше не повиновалась ему. Кисть и предплечье полностью онемели.
Он даже не мог выпустить из руки кинжал. Зато в плече пульсировала жгучая боль. Ощущение было такое, будто его поджаривали на вертеле над костром.
Элийя осторожно потянулся левой рукой к клинку, чтобы выдернуть его из онемевшей руки. Когда он коснулся металла, кожа пальцев крепко приклеилась к лезвию. Глопс дернул руку. Пальцы не отлипали. В панике он снова попытался освободить их. Когда ему это наконец удалось, на кинжале остались окровавленные полоски кожи.
Лутин застонал от боли. Ему было дурно, кружилась голова. Он попытался отползти, но снова наткнулся на ножку стола за спиной.
Призрачная собака увернулась от Андерана и ринулась на Элийю. Тот увидел, как чудовище вытягивает из руки хольда что-то золотистое. Левая рука кобольда стала тоньше. Левая половина лица потеряла всю плоть. Закричав, он нанес удар кинжалом. Клинок прошел сквозь тело собаки, оставив за собой полоску серебристых искр.
Бестия испуганно отпрянула. А затем ушла через столешницу. Ни единого звука не издала она во время нападения.
В большой комнате со сводчатым потолком было тихо. Из туннеля доносился шум убегающих.
— Ты живой? — Было слышно, что от боли каждый слог дается Андерану с трудом.
— Да.
Элийя подполз к хольду. Лицо кобольда было чудовищно изуродовано. От половины осталась только маска из кожи и костей. Обнажились зубы, и казалось, будто он улыбается.
— Хорошо, — простонал Андеран. — Они не должны получить тебя. За тобой будущее.
— Нет, — возразил лутин. — За всеми нами. Всеми кобольдами Альвенмарка! Поэтому им не выиграть.
Долгий поход
«1-й день. Меня окружают безумцы. Из пустыни вернулась королева, сплошь покрытая грязью! И только для того, чтобы снова отправиться в глушь, прихватив серокожих и меня. Серокожие пришли в ужас, но не осмелились перечить, несмотря на то что их больше трех сотен. Все они лишились разума. Они же кобольды! Высоковаты и очень грязны, но кобольды, вне всякого сомнения! Но сами считают себя троллями, кого ни спроси! И Мадра, единственный настоящий тролль, как ни крути идет с Эмерелль, вместо того чтобы убить ее или по крайней мере вернуться со мной к Сканге, чтобы рассказать, где мы обнаружили Эмерелль. Олловейн, пожалуй, самый сумасшедший из всех. Меньше года тому назад он ходил, как раб, за толстыми задницами рогатых ящериц моего племени, собирая за ними дерьмо. Сейчас он и этого не помнит. Считает себя кем-то другим! Я единственный, кто может мыслить здраво среди всех этих безумцев. Я погиб!
2-й день. Они слишком медлительны! Вчера мы не прошли и пятнадцати миль. Эмерелль полагает, что среди пустыни есть несколько оазисов. Я знаю об оазисах, в конце концов, я там уже был. И поскольку я представляю эту пустыню, то представляю и то, что у нас слишком мало воды в запасе. Мы все погибнем! Если в эту глухомань забирается мое племя, то рогатые ящерицы несут десять козьих бурдюков на каждого лутина. А здесь не будет и одного козьего бурдюка на каждого! (…)
4-й день. Вода почти вся израсходована. Сегодня мы не прошли и восьми миль. Старикам и детям не хватает сил для этого путешествия. Мои чернила совсем загустели. Может быть, завтра я выпью их. Думаю, много в эту книгу я уже не запишу.
5-й день. Все утро она бегала туда-сюда. А затем взяла посох да и вонзила его в землю! Несколько мгновений спустя из песка хлынула вода. Я и забыл, кто она. Все преисполнились новой уверенности. Вечером она сидела голышом среди серокожих и позволила вымазать себя влажной глиной. Для бывшей королевы ведет она себя довольно бесстыдно. Сегодня все отдыхали. Я тоскую по нашим рогатым ящерицам. С ними путешествие гораздо проще. (…)
6-й день. Мадра странный! Тролль не разговаривает почти ни с кем из серокожих, но завел дружбу с некоторыми детьми. Когда опускаются сумерки, мы разбиваем лагерь и взрослые готовятся к своим странным ритуалам, дети приходят к нему. Он позволяет им взбираться на себя, как будто он — живая гора.
7-й день. Олловейн мухлюет! Я совершенно в этом уверен. Он подстрекает все больше серокожих играть с ним в кости, как только мы разбиваем вечерний лагерь. Ему слишком везет. А эти глупцы не замечают ничего из того, что он вытворяет. Разоряет их одного за другим. Он уже сколотил себе небольшое состояние из тыкв и опалов.
9-й день. Мадра выглядит так, словно его бросили в кипящую воду. Вся кожа обгорела. В некоторых местах даже кровь течет. Я не ожидал, что тролль умрет первым. Серокожие держатся хорошо, пока получают достаточно воды. У Олловейна тоже сильно обгорело лицо. (…)
11-й день. Мадра обессилел. Я пытался отнять у него амулет, но Эмерелль не отходит от громилы. Пока он мог ходить, ее к себе даже не подпускал. Похоже, остроухая спасет его. Это ж надо! Чтобы именно она лечила тролля! Она не такая, как я ожидал. Вне всякого сомнения, она жестока. Заставляет целое племя кобольдов против воли тащиться в пустыню, а потом спасает тролля. Я ее не понимаю! (…)
14-й день. Я уверен, что нам конец! Утром мы прошли мимо скелета рогатой ящерицы. Еще видны рисунки на засыпанном песком панцире. Она принадлежала не моему племени. Но я знаю, что нельзя идти дальше, чем ходят по пустыне рогатые ящерицы. Я совершенно четко помню, что мне об этом рассказывал мастер Громьян, мой учитель. Альвы хорошо продумали пустыню. Существует определенное предельное количество воды, которую можно унести с собой, утверждал Громьян. И оно у всех, как бы там ни было, совершенно одинаково. Разумный пройдет только половину пути до этого предела, в противном случае живым ему не вернуться. Тот, кто упрямо идет до конца,страдает от жажды. Тот же, кто переходит границу, потому что крадет воду у других или, как Эмерелль, выбивает из земли там, где ее быть не должно, придет в место, где земля источает яд. Там закончится его жизнь. Боюсь, Эмерелль отведет нас именно туда. Я не понимаю, зачем она сохраняет жизнь всем, чтобы потом предоставить страшной судьбе. Несмотря на то что я знаю, куда нас несет, вернуться я не могу. Мне не хватит воды! Серокожие тоже, похоже, знают, куда ведет дорога. Еще вчера забеспокоились и они. Их старейшины то и дело пытаются поговорить с Эмерелль, но она закрыла уши для жалоб (…)».
Из дневника Никодемуса Глопса, том IV, «По запретным путям — мое путешествие с троллем Мадрой и другими», с. 43 и далее.
Бессмертный
Элодия испуганно огляделась. Никогда еще не бывала она в столь странных покоях. Не таким она представляла себе королевский замок. Но что она может знать? Ее брата Жеана они просто увели. Они были грубы, но ребенка не били. И ее тоже. Никто не тронул ее на пути к королевскому двору. Этого она тоже не ожидала. Она ведь знала, кем они ее считают.
— Идем, девочка.
Ее вел мужчина с остроконечной бородкой и глубоко посаженными глазами. На нем была одежда, похожая на ту, которую носили священнослужители Тьюреда. Впрочем, она была черной и, похоже, пошита из гораздо лучшей ткани.
Золотая цепочка с тяжелым медальоном, на котором изображена голова льва, при каждом шаге раскачивалась на груди.
Мужчина был очень высок и худощав.
— Тебе страшно? — вдруг спросил он.
Элодия робко кивнула. Они находились в большом зале, свод которого поддерживали колонны, а вдоль стен шли широкие лестницы. У нее было такое ощущение, что этот зал построили только ради лестниц! И он был больше любого дома в Нантуре.
Никого, кроме них, в зале с лестницами не было.
Мужчина со львом на цепочке не заметил ее кивка, но, похоже, расценил молчание как подтверждение.
— Лучше всего говори только тогда, когда тебя о чем-то спрашивают. Не нужно слишком беспокоиться. Ты красивая девушка. Смотреть на тебя приятно. Таких девушек, как ты, даже здесь немного. Важно одно. Не возражай ему! Этого он терпеть не может. Несмотря на то что он не похож на короля из сказок, он — неограниченный властитель Фаргона. Его слово — закон. И не важно, приветливое это слово или грубый приказ.
Она кивнула. Вспомнила, что он ее не видит.
— Я поняла.
Голос ее звучал очень хрипло. И горло сжималось. Она столько слышала о короле. Готова была ко всему. Даже если он отдаст приказ зарубить ее, не удивится. Такие истории ей доводилось слышать… Мол, из подкожной прослойки девушек он велит готовить себе мази, которыми натирает себя каждый день, и поэтому прожил так невероятно много лет.
Чем дальше они шли, тем хуже выглядела лестница. Стены ремонтировали не совсем подходящими материалами. Штукатурка, которую нанесли на поврежденные места, начала осыпаться.
Мужчина с амулетом в форме головы льва остановился перед дверью, казалось, сделанной полностью из золота.
В верхней ее части виднелся солнечный диск. Ниже перед домом, окруженным колоннами, стояли люди со звериными головами.
Ее провожатый громко постучал.
Элодия подошла ближе. Фигуры были не больше ее мизинца, но четкими и хорошо различимыми. У одного из мужчин была голова дикого кабана. У другого — коня. Маски?
Дверь распахнулась. В лицо ударила удушливая жара. Воздух был наполнен ароматами, знакомыми Элодии по храмовым башням церкви Тьюреда. Были здесь и другие, чужие запахи.
С потолка свисали широкие полупрозрачные белые полотна. Девушка увидела бронзовые чаши на массивных подставках в форме львиных лап, в которых тлели угли. Повсюду горели свечи.
Она только вошла в комнату и тут же взмокла.
Из-за развевающихся полотен нельзя было понять, насколько велик зал. Элодия посмотрела на потолок. Он был сделан из гипса или белого камня. В камне были вырезаны лошади с ангельскими крыльями. Выглядели они чудесно.
Потолок был шагов шесть точно.
— Идем! — Провожатый нетерпеливо потянул ее за рукав.
Воин отодвинул перед ними полотно. На камзоле рыцаря была голова быка, знак лейб-гвардии короля. Он тоже показался девушке невероятно высоким. Голова его была обрита, а нос походил на нож. Взгляд воина не скрывал, что он желает ее.
Провожатый, должно быть, заметил этот взгляд, но ничего не сказал.
Другие полотна отодвигали в сторону, словно по мановению невидимой руки. А затем девушка и мужчина с амулетом оказались у постели. Сотни свечей окутывали ее золотистым светом. Кровать располагалась на небольшом возвышении.
Нужно было подняться на три ступени, чтобы подойти к ней.
Провожатый выпустил рукав Элодии. Перед постелью тоже висели полупрозрачные полотна. Она была невероятно огромна. Мужчина, нечеткий силуэт которого был едва различим, казался в постели маленьким и хрупким.
— Если она не настолько красива, как ты говорил, я велю выбросить тебя из окна. — Голос звучал мощнее, чем цветочница ожидала от старика.
— Обещаю, мой король, ты не будешь разочарован.
— Да, да. Все вы так говорите… Я хочу видеть ее!
Занавеси перед кроватью тут же раздвинулись. Девушка увидела, что они раздвигаются при помощи тонких веревок.
Впрочем, слуги, которые делали это, оставались скрыты от взглядов.
— Иди сюда, девочка, иди. — Король говорил с ней тоном, каким говорят с очень робкой козочкой. — Я уже не очень хорошо вижу. Я дозволяю тебе сесть на мою постель, чтобы я мог получше рассмотреть тебя.
Она отчетливо видела старика. Под спину ему подложили подушку, чтобы было легче сидеть. Что-то было у него в носу… Он выглядел так, словно был наполовину съеден. Плохо залеченная плоть… С головы свисает лишь несколько жалких седых прядей. Губы настолько тонкие, будто рот прорезан на лице. Шею окружает лабиринт морщинистой кожи. Одеяло натянуто до самой груди. Король был таким крохотным и истощенным, как десятилетний попрошайка. Одна рука лежала на одеяле. Сквозь молочно-белую кожу просвечивали голубые вены. Повсюду виднелись покрытые корочкой язвы, а на тыльной стороне его ладони Элодия заметила открытую рану.
Кто-то нарисовал на коже короля причудливый узор краснокоричневыми чернилами. Может быть, волшебный знак? На среднем и указательном пальцах сидело огромное кольцо — оправленный золотом камень, на котором была вырезана голова быка.
— Наверное, молодая девушка не так предстает перед своим любовником? — Слова сопровождались звучным смехом. — Должен признать, Балдуин не солгал. Ты красива!
Он внушал Элодии отвращение, но бедняжка попыталась кокетливо улыбнуться, молясь всем богам, чтобы король не догадался, насколько противен ей. Она смотрела ему прямо в глаза, что позволяло не видеть жалкого тела. Его глаза были темно-зеленого цвета. Они не казались старыми, несмотря на то что белок пронизывали красные прожилки.
— Балдуин не сказал тебе, что на короля нельзя таращиться, словно на ручного медведя на рыночной площади?
Она испуганно потупила взгляд.
— Прости.
— Благодарение Тьюреду, у тебя есть язык. Без языка ты была бы не нужна. А теперь раздевайся!
Элодия уже отдавалась нескольким мужчинам. Но чаще всего это была торопливая, быстрая любовь. Она задирала юбку, расставляла ноги и старалась думать о чем-нибудь далеком, пока все не закончится. Только три раза у нее были нежные любовники, которые раздевали ее, при этом гладя и подыскивая романтичные слова, так что она почти забывала о том, что это всего лишь сделка.
Она стыдливо расстегнула брошь на плаще. Затем сняла корсет, который носила поверх платья. Руки ее дрожали, когда она развязывала шнуровку. Девушка увидела, как слюна побежала по подбородку короля.
Элодия тяжело вздохнула. Затем стянула через голову платье вместе с прозрачной нижней одеждой.
На ней остался только полотняный пояс с кожаными ремешками, поддерживающий чулки. И поношенные, покрытые уличной грязью деревянные ботинки.
— Достаточно. — Кабецан похлопал ладонью по кровати рядом с собой. — Садись сюда. Я хочу коснуться тебя. И понюхать.
По всему телу побежали мурашки. Элодия надеялась, что король видит недостаточно хорошо, чтобы заметить это.
Девушка повиновалась. Простыня была такой тонкой, как никакая другая материя из тех, которых она когда-либо касалась. От Кабецана исходил неприятный запах. На таком расстоянии даже ладан не мог перебить вонь. От короля несло гниющей плотью!
— Значит, ты шлюха, которая спит с мясниками и другими жалкими людишками, — захихикал старик.
Она не произнесла ни слова.
— Ты глупа! — Он положил руку ей на бедро. Его пальцы гладили ее кожу. — Ты могла бы получать золото вместо колбас, если бы пошла к нужным людям. Сколько тебе лет?
— Шестнадцать.
Кабецан глубоко вздохнул.
— Шестнадцать. Это хорошо. Очень хорошо… — Подергал ее за волосы на лобке. — А вот это слишком по-деревенски!
Она немного отодвинулась. Рука короля вцепилась в ее бедро. Из-за движения одеяло немного приподнялось, и вокруг разлилась невероятная вонь. Девушка задержала дыхание и вынуждена была закрыть глаза. Она отчаянно пыталась побороть рвотный позыв.
— Тебе нравится мой парфюм? Тьюред — ублюдок! Он нравится мне тем больше, чем больше я о нем слышу. Подарил мне бессмертие и тут же позаботился о том, чтобы я утратил радость жизни. Знаешь, девочка, в былые времена я бы с тобой такое сделал… — Его узкий темный язык показался между губами. — К сожалению, Тьюред лишил меня этого удовольствия. Иногда я приглашаю Танкрета, чтобы он совокупился с какой-нибудь девкой рядом со мной на постели. Но наблюдать — это совсем не то же самое. — Он кивнул в направлении к двери. — Танкрет — это мой лейб-гвардеец. Добродетель у него только одна — он мне верен. В остальном у него совершенно отсутствует мораль. Но оставим его. Знаешь, чего не хватает моему королевству?
В поисках поддержки Элодия посмотрела на Балдуина, но тот смотрел на нее безо всякого выражения.
— Нет, — наконец произнесла она.
— Величия. — Рука Кабецана снова погладила ее бедро. — Этот дворец — не что иное, как жалким образом подремонтированные руины. Сорок лет назад один крестьянин пахал землю и случайно нашел невероятно прекрасную черепицу.
Он погрузил ее на повозку и продал на ближайшем рынке.
К сожалению, прошло несколько месяцев, прежде чем я об этом узнал. Когда мои люди пришли на его поле, вся черепица уже была выкопана. И крестьяне начали ломать кладку, поскольку камни, использованные мастерами древности, были обработаны чудесно. Я велел похоронить крестьянина и его семью заживо, чтобы перед смертью у них было достаточно времени поразмыслить о том, что все, что покоится в земле моего королевства, принадлежит мне!
Элодия не отводила взгляда от пятна крови на одеяле. Она внимательно слушала и пыталась забыть о том, что она обнажена и эта ужасная рука ласкает ее бедро и все чаще тянется к лобку.
— Этот дворец и есть дом, черепицу которого украл крестьянин, — продолжал король. — Ты же знаешь, дворец расположен у подножия горы. Давным-давно с горы сошла лавина и поглотила дворец и все, что было внутри. Невероятная удача. Дар прежних богов. Нет второго такого дома во всем моем королевстве! Ты знаешь, что при помощи горячего воздуха из печей в подвале можно нагреть пол в определенных комнатах? Чудесное место для такого калеки, как я. Место, где можно мечтать о былом величии. Я созвал лучших ремесленников и архитекторов со всех концов света, чтобы изучить этот дом. Потратил целые возы серебра, чтобы построить такие дворцы в других местах. Но получались в лучшем случае плохие копии. Подогрев полов не работает. Лепнина и резьба по камню выглядят так, словно их создавали дети, — если сравнить с оригиналом. Чему научила тебя моя история, девочка?
Рука короля остановилась. Элодия едва не взглянула ему в глаза. Она догадывалась, что будет нехорошо, если она снова не сумеет ответить. Король проверял ее, хоть она и не понимала, с какой целью.
— Мне кажется, что эта история говорит о том, что дары богов нельзя скопировать человеческой рукой.
Кабецан рассмеялся.
— Одетый в синее дурак, которого я держу в качестве придворного священнослужителя, расцеловал бы тебе ноги за этот ответ. — Он ущипнул ее за ногу. — Несмотря на то что он — набожный служитель Тьюреда, пример для подражания, целиком пронизанный собственной святостью, я готов спорить, что его поцелуи постепенно стали перебираться бы выше. Не думаю, что существует много мужчин, которые сумели бы устоять перед твоими прелестями, девочка. Ты необыкновенна, как и вот это. — Он повернулся на бок и вынул из-под подушки короткий кинжал, острие которого было покрыто странным серо-голубым волнистым узором. — Кинжал, подобный этому, не смог создать никто из кузнецов в моем королевстве. Он как этот дом. Реликвия былого величия. Должно быть, раньше люди были значительнее, а их короли — могущественнее. Если знать, что искать, то повсюду встречаются свидетельства этого времени. На дне моря, неподалеку от Марчиллы или в горах, в долине, которую называют Каменным Лесом. Чаще всего свидетельства прошлого погребены глубоко под землей. Сотни людей ищут их для меня.
Элодия слыхала о том, что король посылал рыцарей и ремесленников в Каменный Лес и что на них там напал призрачный рыцарь.
— Я хочу заполучить это былое величие, — произнес Кабецан. — Я хочу быть, как те ушедшие правители. Ты видела дверь этой комнаты? Она зачарована. Если ее не открыть по доброй воле, никто не сможет преодолеть ее. Я приказал купить ее в Искендрии. Пришлось отдать целый корабль серебра. Мои поиски былого величия невероятно дороги. Они поглощают золото и серебро, и то, что я получаю взамен, пока приносит королевству очень мало. Мои философы и алхимики изучают эти вещи. Лучшие ремесленники, которых можно нанять за золото, изучают их и пытаются повторить сделанное древними мастерами. Если однажды это удастся, каждый золотой слиток окупится сторицей. Знаешь, если вести такую жизнь, как у меня, то все, что остается, — это воля. Мое тело — развалина. Я даже стоять не могу самостоятельно. Но мой разум ясен. Я бессмертен! Мне предначертано привести человечество к былому величию. Когда-то мы были столь же могущественны, как эльфы и демоны с их темной магией. И мы снова будем такими! И в этом ты мне поможешь.
Он жестом подозвал Балдуина.
— От разговоров у меня горло пересохло. Принеси мне вина!
Слуга повиновался и мгновенно исчез за развевающимися полотнами. Были слышны только его шаги. Он не покидал комнаты. Элодия снова спросила себя, насколько велико помещение.
— Ты веришь в древних богов или Тьюреда?
— Я молюсь Тьюреду и древним богам.
— Ха, вот это правильный подход! Я тоже его придерживаюсь. Причем древние боги мне нравятся больше. Этот Тьюред… — Он покачал головой. — Не знаю, что и думать о нем и его священнослужителях. Ты знала, что в нескольких его рефугиумах все священнослужители загадочным образом умерли? Что это было — месть наших древних богов? Если да, то чего стоит бог, который не защищает собственных служителей? Или он сделал это сам? Но почему? Что могли сделать его последователи, что заслужили такую жестокую кару? Наших древних богов понять легче. Однажды мои воины убили некоего служителя Тьюреда. Чудесного целителя, который отказался помочь мне. Я думаю, именно по этой причине я и был награжден бессмертием и вечной болезнью. Проклятый ублюдок, вот кто этот Тьюред. — Король закашлялся.
Балдуин вернулся с большим кубком. Кабецан стал жадно пить. Вино текло по подбородку и белой ночной сорочке. Напившись, он протянул сосуд девушке.
— Ну же, выпей со мной из одного кубка.
Она приняла кубок и немного повернула, чтобы губы ее не коснулись края в том месте, где были губы Кабецана.
Вино было крепким. Оно бежало вниз по горлу, согревая его. Отняв кубок ото рта, Элодия почувствовала, что у нее слегка кружится голова.
— Итак, тебе противен твой король, — трезво произнес Кабецан.
Он поставил кубок на маленький столик рядом с постелью.
Элодия промолчала. А что она могла сказать? Очевидно, что это правда. Кубок вина тоже был испытанием.
— Мне рассказывали, что ты продавала себя ради брата.
Это правда?
От стыда у нее зарделись щеки. Она не могла вымолвить ни слова. Наконец кивнула.
Его рука поползла к ее коленям.
— Если я пообещаю, что с твоим братом все будет в порядке, ты поцелуешь эту руку? Не кольцо. Руку!
Она поглядела на гноящуюся открытую рану на тыльной стороне руки.
— Ну?
— Я сделаю это!
Кабецан поднял кисть.
— Слова ничего не стоят, девочка. Сделай это! Немедленно!
Она глубоко вздохнула. Затем задержала дыхание. Взяла руку короля и поднесла к губам. Он плотно прижал ладонь к ее рту. Девушка почувствовала на губах липкие выделения.
Наконец он отнял руку. Ничего не спрашивая, подхватил кубок и сделал глоток вина. Посмотрел на Элодию, и улыбка заиграла на его тонких губах, в уголках которых появились глубокие морщины.
— Большинство не сумели бы сделать этого. Ты можешь мне пригодиться. Но чтобы ты как следует поняла зачем, придется сделать небольшое отступление… Я уже говорил, сколь дорогостояща моя любовь к прошлому. Хоть я и король, срать золотом все равно не могу. Мои средства ограничены. Ты даже представить не можешь, сколь дорого содержать королевский флот. Воины и рыцари хотят золота. За оружие и доспехи нужно платить. Они поглощают невероятные суммы. А мой священнослужитель некоторое время назад читал мне проповедь, в которой речь идет о том, что Тьюред хочет, дабы на земле царил мир, и что нужно заниматься любовью, а не войной. Эти слова долго не шли у меня из головы. Почти все страны вокруг Фаргона беднее нас. Они с завистью смотрят на наши города. Есть варвары из лесов Друсны и пираты из далекой Фьордландии, которые сейчас якобы посадили на трон королеву-воина. Еще опаснее Ангнос, где не забыли последнее поражение от войск Фаргона и до сих пор мечтают о мести. Потом еще пираты с Эгильских островов… Я мог бы продолжать бесконечно. Врагов, к сожалению, всегда в достатке. Слова священнослужителя укрепили меня в том, что нужно искать иной путь. По зрелому размышлению я пришел к выводу, что одна правильная женщина в правильной постели может легко заменить тысячу воинов. Впрочем, это должны быть особенные женщины. Эти женщины должны быть умны. Они должны уметь читать и писать. Должны быть бесконечно преданы мне. Должны быть готовы делать такие вещи, которые не сделает даже самая последняя уличная шлюха, и так хорошо, чтобы они стали вроде наркотика. Мужчины, которые будут пользоваться особой милостью делить с этими женщинами ложе и, быть может, жить с ними всю жизнь, должны быть полностью в их власти. Можешь ли ты стать такой женщиной для меня? Шлюхой своего короля, которая никогда не делила со мной ложе. И которая обманет каждого мужчину, с которым будет спать, потому что будет думать только об интересах Фаргона.
Элодия могла представить себе, что с ней будет, если она скажет «нет». Она уже знала, что все бани королевства посещали королевские чиновники. Золото за половые сношения, которые там происходили, текло в казну короля. Она была совершенно уверена, что ее отведут в один из этих домов, если она не согласится служить Кабецану. Чего она не знала, так это какая судьба ждет ее младшего брата.
— Какова будет плата, если я стану шлюхой ради королевства?
Кабецан негромко рассмеялся.
— Насколько я вижу, у тебя правильный подход к работе.
Моя цена — твой брат. Он получит образование у меня при дворе. Выясним, к чему он больше всего склонен. Должен ли стать воином или писарем в моем скриптории. Или, быть может, ученым, которые ищут для меня реликвии прошлого.
Когда он достигнет нужного возраста, я подыщу ему девушку из хорошего дома. Если он окажется способным, то в моем королевстве он далеко пойдет. Слово короля.
Это было больше, чем осмеливалась надеяться Элодия.
— Это великодушно. Что я должна делать?
Король убрал руку с ее бедра.
— Завтра придет кое-кто и заберет тебя. Тебя будут готовить к новому будущему. Дадут новое имя. И ты больше никогда не встретишь ни своего брата, ни других своих знакомых. Было бы нехорошо, если бы твой брат узнал, кем ты станешь.
— Да, — тихо сказала она.
— Ты можешь писать ему. Скажи, что уходишь в рефугиум священнослужителей Тьюреда. Напиши, что это твоя плата за его будущее.
— Но я ведь могу с ним попрощаться?
— Балдуин исполнит любое желание маленькой шлюшки.
Но завтра на восходе солнца начнется твоя служба на благо королевства. С того момента ты целиком принадлежишь мне.
Это последняя ночь цветочницы Элодии. Очень скоро никто из тех, кто когда-то встречался с тобой прежде, не узнает тебя.
Ты станешь моим самым острым мечом. И если будешь служить хорошо, то твой брат достигнет больших высот. А теперь иди! Тебе наверняка нужно многое обсудить с братом.
Детская шалость
Никодемус задержал дыхание и помочился на грязную полоску ткани. У его мочи был темный, почти коричневый цвет.
Лутин был уверен, что яд земли уже проник в его тело! Никогда он не видел ничего, подобного серной пустыне! Земля, полная яда. На земле и в воздухе.
Кончиками пальцев он поднял кусочек материи. В легких начинало печь. С отвращением обмотал материей нос и мордочку. Все поступили так же. Все, кроме Эмерелль!
Вонь была жуткой. Никодемус с трудом боролся с подступающей к горлу тошнотой. Дышал сквозь стиснутые зубы. Каждый вдох сопровождался шипящим звуком. Отвратительно!
Лутин поспешил к остальным. Путники брели вдоль высохшего ручья. Берега покрывала желтая серная корочка. Невдалеке над землей тянулся белый дымок.
За краем лощины виднелась равнина, покрытая безводными руслами и огромными пятнами бурлящей грязи. Цвета песка были странными: зеленоватый, ржаво-красный, светложелтый, вплоть до белого. Мелкая пыль, разъедавшая глаза, словно соль, образовывала завихрения в жгучем воздухе.
Утром они проходили мимо озера, которое кобольды называют Драконьим Оком. Оно выглядело так странно, что никому даже в голову не пришло подойти к берегу. Озеро напоминало огромный, налитый кровью глаз, почти идеально круглый. В центре вода была темно-синего, близкого к черному цвета. Вокруг этого темного пятна блестело более светлое лазурное кольцо. А прямо у берега вода была кроваво-красной. Эмерелль сказала, что такой цвет получается благодаря крохотным существам, которые живут в воде. Но Никодемус не захотел в это верить.
Два дня назад на горизонте перед ними показался большой массив столовых гор. Они возвышались на горизонте подобно крепостным стенам города великанов. Поначалу горы вдалеке казались синими, а теперь — красноватыми. Но несмотря на то что путники подошли к ним миль на тридцать, они все еще были недостижимы. К этим горам Эмерелль и хотела отвести серокожих. Говорили, будто среди гор есть оазис. Никодемус сомневался, оглядывая раскинувшуюся вокруг отравленную землю.
Пустыню прорезали хребты скальных нагромождений.
Нагнав серокожих, Никодемус поднялся к краю прибрежных кустарников, чтобы посмотреть, насколько группа приблизилась к отрогам. Эти холмы были единственным ориентиром, не считая далеких гор. Воздух плясал стеклянными полосами над пустынным грунтом. Сказать, далека ли их цель, невозможно.
Иногда Никодемусу казалось, что он различает темные пятна на скалах. Есть ли там пещеры? Близился полдень. Лутин мечтал о том, чтобы переждать жару в пещере. Нужно идти по ночам! Но по какой-то причине этого не желали ни серокожие, ни Эмерелль. Ночью вокруг огромного лагеря на возвышениях расставляли посты. Однажды Никодемус ходил к часовым. Это не были обычные стражники. Они пребывали на грани сна и бодрствования. У некоторых из уголков глаз текла вязкая слюна со странным запахом. На телах был нанесен узор, напоминавший причудливо растянутые паучьи сети. Совершенно очевидно, эти украшенные бусами из раковин мужчины и женщины плели какие-то заклинания. Странные часовые сидели по ночам вокруг лагеря, но Никодемус постоянно, чаще всего в темное время, испытывал чувство, что за ними кто-то наблюдает (и при этом ничего необычного не происходило).
Лутин спустился и присоединился к кобольдам. Путники шли час за часом. Они не достигли пещер, если те вообще были, а не явились плодом воспаленного воображения полулиса. Эмерелль не устраивала привал даже во время самой сильной полуденной жары. Эльфийка казалась затравленной.
Безжалостно, как никогда прежде, гнала она их вперед.
Воды осталось совсем мало. Посреди ядовитой серной пустыни, похоже, даже магия Эмерелль не могла творить чудеса.
Вот уже три дня у них не было свежей воды. Утром Никодемус допил остатки. Несмотря на то что серокожие переносили жару гораздо лучше, чем он, — в конце концов, у них не было шерсти, — он готов был поспорить на что угодно, что у них тоже осталось мало воды. Вероятно, Эмерелль хочет отвести их к источнику? Может быть, ядовитая пустыня скоро останется позади. Никодемус поглядел на прибрежный кустарник.
Что скрывается за ним? Сейчас усталость была сильнее любопытства. Он еле держался своего места в колонне. Уставившись в пятки шедшей впереди женщины, он плелся вперед.
Земля была настолько горячей, что обжигала кожу. Никодемус поражался, как это выдерживают серокожие. Они шли босиком. Лисьехвостый полагал, что даже их дети выносливее, чем он. Вот уже несколько дней он боролся с усталостью. С утра, когда группа трогалась в путь, лутина не покидала уверенность, что он не пройдет и мили. А затем он видел серокожих детей, которые шагали со всеми без нытья. Только самые маленькие время от времени принимались плакать. Хоть их вид и не придавал сил, но появлялось желание не сдаваться. Ребятня называла его наездником драконов! Серокожие знали его народ.
Наверное, наблюдали за лутинами, когда те отправлялись к другим оазисам, пристанищам различных лутинских родов, живущих глубоко в пустыне.
Больших рогатых ящериц лжетролли считали драконами.
Серокожие были убеждены в том, что все полулисы должны быть могущественными волшебниками и воинами, раз могут подчинить своей воле драконов.
Никодемус невольно улыбнулся. Он представил, что стал рыцарем-кобольдом, который путешествует на настоящем драконе. А затем со вздохом вернулся к реальности. Он был очень уставшим путешественником с пропитанной мочой тряпкой на мордочке. Пожалуй, не может быть более разительного контраста. «Хоть моча не чужая», — с горечью подумал он.
Путники прошли мимо места, где ложе ручья примерно на сотню шагов превращалось в озеро грязи. Грязь и стоявшая сверху жижа сверкали всеми цветами радуги. Выглядело красиво. Из глубины поднимались большие пузыри, лопавшиеся на поверхности с громким чавканьем. Это было что-то новенькое. Ничего подобного в других грязевых озерцах он не видел. Некоторые пузыри держались на удивление долго. Он поймал себя на том, что считает про себя.
Дети тоже пришли в восторг. Внезапно в колонне послышался смех. Некоторые стали бросать камни и комки спекшегося песка в грязевые пузыри. Особенно большой пузырь, похоже, владел защитным заклинанием. Ни один камень не попал в него. Какая-то девочка выбежала из колонны, чтобы проткнуть пузырь пальцем.
— Нет!
Предупреждение последовало слишком поздно. Ребенок прошел в буквальном смысле три шага, а потом закричал и остановился, вместо того чтобы повернуть назад. Вязкая грязь была горячей, словно кипяток. Девочка-кобольд провалилась по щиколотки. Покачиваясь, она попыталась выбраться.
Ее мать хотела броситься на помощь, однако два воина схватили ее. Все смотрели на ребенка, но никто не пытался помочь. Девочку уже не спасти!
Подошел Мадра. Тролль вытянул руку. Но даже его длинных конечностей не хватало.
Девочка рухнула на колени. Подставила руки, но отдернула их, едва пальцы коснулись грязи.
Сквозь пропитанную мочой тряпку Никодемус чувствовал запах обожженной плоти. Сжал кулаки в бессильной ярости.
Лутин не мог избавиться от чувства, что обязан ребенку, что он не должен смотреть в сторону, хотя и не может ничего больше сделать.
Внезапно Мадра ступил в грязь. Сделал поспешный шаг, схватил кроху и вытащил ее на безопасное место. От ступней тролля шел пар, как от свиной ножки, которую вынимают из кипящей воды. Лицо исполина исказилось, но он не издал ни звука. Осторожно положил девочку в тени скалы.
Мать бросилась к малышке. Покрыла ее лицо поцелуями.
Девочка потеряла сознание. Ступни и ноги почти до самых колен стали темно-розового цвета. Прозрачная, слегка желтоватая жидкость сочилась сквозь кожу.
Потеряли свой цвет и руки бедняжки. Маленькие пальчики распухли. Когда мать подняла крохотную ладошку, чтобы поцеловать ее, кожа, словно перчатка, соскользнула с обваренных пальцев.
Из головы колонны пришла Эмерелль. Она не задавала вопросов. Одного взгляда на ребенка было достаточно, чтобы понять все. Мадра с молчаливым уважением кивнул ей. Королева опустилась на колени подле девочки.
Никодемус увидел, как эльфийка сжала в левой руке камень альвов и осторожно положила правую на ногу ребенка кобольдов, вздрогнула, закрыла глаза. Похоже, она тоже испытывала боль. Мать девочки стояла рядом, заламывая руки.
Мадра сел на песок. Его ноги были покрыты большими белыми волдырями.
— Больно? — Никодемус пожалел о глупом вопросе, едва тот успел сорваться с его губ, но было уже слишком поздно.
Тролль мрачно поглядел на лисьехвостого.
— У вас, кобольдов, тоже ведь есть большие медные котлы, в которых вы варите супы и мясо?
Лутин удивленно посмотрел на Мадру.
— Да.
— Ты когда-нибудь ребенком подходил к котлу прежде, чем он совсем остынет?
Никодемус кивнул.
— Представь, что ты не отнял руку. Может быть, хотел проверить свое мужество. — Тролль произносил слова сквозь сжатые зубы, сдерживая стон. — Ты оставил ее на горячей меди.
Пока она не стала пахнуть, как хорошо прожаренное мясо. Пока твоя плоть не сгорела почти до самых костей. Знаешь, если отрезать жаркое, то снаружи мясо серо-коричневого цвета. И только в глубине сохраняется нежно-розовый цвет. Вот представь, что вся плоть на твоей руке стала бы серого цвета. И только потом ты попытался бы ее отнять. Но уже не получится, потому что она прикипела к металлу котла. Ты тянешь, рвешь. И когда она наконец свободна, на металле остаются жалкие остатки твоей кожи. И куски плоти. Вот такое ощущение! — И, чтобы придать своим словам больший вес, Мадра поднял ноги.
Никодемус едва сумел сдержать рвотный позыв. Жесткая, испещренная бороздами кожа начала отслаиваться от подошв.
Так же как кожа девочки.
— Мой путь заканчивается здесь, — произнес тролль.
— Нет. Все будет хорошо. — Лутин смотрел на ноги Мадры, понимая, что говорит чушь.
Великан ткнул его под ребра так, что он едва не свалился.
Никодемус понимал, что это дружеский жест, но тем не менее ощупал ребра, проверяя, все ли цело.
— Для лисьеголового ты хороший друг. Я буду думать о тебе, когда буду умирать.
— Не надо говорить о смерти. Ты же великан. Вы так просто не умираете. Не от горстки горячего песка. — Краем глаза он увидел, как серокожие обращаются к Эмерелль и указывают на Мадру. — Ты такой большой… Такой… — Лутину казалось, что горло у него забито камнями.
— Не реви мне на ноги, пожалуйста!
Никодемус стукнул тролля по колену. Ощущение было такое, словно он ударил скалу.
— Глупец!
— Хороший удар. Наверняка его хватит, чтобы забить дряхлого кролика.
Мадра еще никогда не шутил с ним. Никодемус даже не знал, обладают ли тролли чувством юмора. Но от этого лучше не стало. Товарищ прощался с ним.
Подошла Эмерелль. Бросила быстрый взгляд на ноги Мадры.
Затем посмотрела на полулиса. На ее вымазанном глиной лице не отразилось ничего.
— Почему ты сделал это?
— Потому что я слишком слаб.
— Слишком слаб?
— Да, слишком слаб, чтобы смотреть, как глупый маленький детеныш кобольдов погибает из-за глупости. Теперь я умру вместе с ним.
Она снова посмотрела на его раны.
— Из-за обожженных ног умирать не обязательно.
Тролль раздраженно скривился.
— Только я выбрал неподходящее время, чтобы не мочь ходить. И, к сожалению, я не вижу здесь никого, кто был бы в состоянии нести меня.
— Можно мне коснуться твоих ног?
— Не думаю, что я это почувствую.
Эмерелль опустилась перед троллем на колени. Никодемус осознал, что таращится на ее левую грудь, находящуюся на расстоянии не более вытянутой руки. Смущенно кашлянул и отвернулся. Может быть, она сошла с ума из-за того, что потеряла трон? Глина на коже засохла, ее пронизывала сеть тонких трещин. Теперь вокруг бедер эльфийки красовалась только жалкая повязка. Странно, но ткань была безупречного белоснежного цвета, несмотря на то что сама Эмерелль испачкана с ног до головы.
Только теперь лутин заметил, что наряду с камнем альвов она носит другое украшение. Между грудей у нее висела белая раковина, которая выглядела точно так же, как и те, которые носили серокожие. Будь она мауравани, он не удивился бы такому поведению. Но видеть неприступную Эмерелль вывалявшейся в болоте было очень странно. И в таком виде эльфийка стояла на коленях перед троллем, который год назад сражался в войсках ее врагов, и лечила его раны. Мир сошел с ума! Самое время Элийи привести его в порядок.
Никодемус вспомнил об их миссии. Они должны были найти поверженную королеву и передать ее палачам. Нельзя забывать об этом! Если она сошла с ума, значит, еще опаснее, с учетом той силы, которой она обладает! Она победит Элийю и всех красношапочников. Уже только поэтому он должен выдать ее.
Вдруг ноги Мадры изменились. Опухоль спала. Поверх ран наросла новая кожа. Эмерелль вскочила.
— А теперь скорее! Этого должно хватить! Позже я еще раз осмотрю твои ноги. — Она замахала руками. — Не надо стоять и смотреть! Бегите!
Эльфийка стала погонять их сердитыми словами. А затем помчалась во главу колонны. Некоторые серокожие негромко заворчали, но никто не осмелился открыто спорить. Все происходило точно так же, как когда она сидела на троне, только масштабы помельче. Она принимала решения в одиночку и подгоняла всех. Проклятая тиранша! Она всегда будет такой!
Никодемус посмотрел на Мадру, которому все еще было больно. Да и девочка-кобольд, которую Эмерелль лечила, лежала, хныча, на руках у матери. Почему она не излечила обоих полностью, если обладала такой силой?
Через некоторое время Никодемусу показалось, что серокожие идут быстрее. Никто не разговаривал. Сейчас они полностью подчинились прихоти эльфийки. Лутин сказал бы что-нибудь, если бы его язык не распух так сильно. Ему очень хотелось восстать. Лисьехвостый подумал, что хорошо бы идти немного медленнее, вместо того чтобы постоянно спешить. Но испугался, что его просто бросят, если он не будет держать темп.
Торопился даже Мадра. Вдали послышался странный звук.
Никодемус такого никогда раньше не слышал. Остальные зашагали еще быстрее.
— Что случилось?
— Песок идет, — прошептал старый кобольд, опиравшийся на палку. — Песок идет!
Это были самые безумные слова, которые лутину когдалибо доводилось слышать. Здесь повсюду песок. С тех пор как они вместе с Мадрой притащились в эту проклятую землю через звезду альвов, он не видел ничего, кроме песка и камней!
Серокожие побежали. Эмерелль вела их через прибрежные кусты. Началась паника.
Никодемус спокойно взобрался по осыпающемуся песку.
Столовые горы на горизонте исчезли. Серо-коричневые облака висели низко над землей. Нет… Они катились по земле. Лутину потребовалось мгновение, чтобы понять, что он видит.
— Песок идет, — с трудом пробормотал он иссушенным языком.
Песчаная буря! Он слышал рассказы о них. Они могут длиться целыми днями. Песок снимает шерсть с лица и хвоста, затем кожу. Все больше и больше. Он убивает как ящериц, так и лутинов. Ничто не может справиться с бедой, если буря бушует слишком долго. Единственный шанс выжить — найти укрытие.
Эмерелль указала на утес. Неужели она все это время чувствовала, что будет буря?
— Бегите! — крикнула она, стараясь перекричать ветер, вызванный катившимся песком. Указала на темное отверстие в скале. — Туда! Это единственная пещера, где мы сможем поместиться все. Бегите!
Мадра схватил нескольких детей под мышки. Одного посадил на шею, как когда-то Никодемуса. К нему подбегали матери, передавая других детей. Он взял семерых. Затем оттолкнул остальных и побежал. Вскоре проклятый тролль оставил их далеко позади.
Сердце Никодемуса билось о ребра, словно палка о клеть. Он помчался, как не бегал никогда в жизни, отчаянно глядя на стену клубящегося песка. Пещера находилась по меньшей мере на расстоянии мили. Он знал, что не добежит. Быть может, только Мадра и семеро детей сумеют уйти.
Прощание
Кадлин смотрела в лицо мужчины, который был ее отцом и которого она почти не знала. Холод предохранил его труп от разложения. Пробитая грудь короля была скрыта под кольчугой. Кадлин видела рану, несмотря на то что и Ламби, и Мелвин пытались оградить ее от этого. Она сдерживалась на протяжении всех поминок. Но теперь дала волю слезам. Молодая женщина была одна в могильном холме. Факелы на стенах почти догорели. Остальные давно ушли. Она слышала отдаленный шум поминок в королевском зале своего отца.
— Буду ли я хорошей правительницей? Жаль, что тебя нет.
Я… — Она была еще слаба из-за болезни и сидела на козлах повозки, на которой покоился ее отец в окружении оружия поверженных врагов.
В помещении стоял затхлый запах подземелья. Могильник приказал построить Альфадас в недрах земляного холма на краю королевской деревни Фирнстайн. Потолок гробницы поддерживали толстые сосновые балки. Два факела распространяли теплый желтоватый свет. Из коридора, ведущего наружу, в ночь, тянуло холодом. Когда королева выйдет, комнату закроют тяжелым круглым камнем. А затем туннель полностью засыплют землей. Снаружи, на склоне холма, вырезанные пласты дерна снова уложат на место, и через две недели никто не сможет узнать, где именно находится вход в королевскую гробницу.
Кадлин устало поднялась. По рассказам она знала, что маленькой девочкой она часто играла в голубом платье на берегу этого фьорда. Еще знала, как во время праздника схватила медведедава по имени Кровь за раненую голову и все гости затаили дыхание от страха, что крупная собака разорвет ее на части. И будто бы она стояла рядом со своей матерью Аслой, когда волк-конь ворвался в длинный дом ярла Альфадаса.
Всего этого королева уже не помнила. В те далекие времена она была слишком мала. Тролли отняли у нее отца, ее семья распалась во время сражений в эльфийскую зиму. А когда бои закончились, ее мать решила уйти вместе с ней и Кальфом в уединенную долину вдали от селения. Мать не сказала, почему так поступила.
Кадлин знала, что Асла всем сердцем любила Кальфа, охотника и рыболова. И сама она считала Кальфа своим отцом большую часть жизни.
Молодая женщина поглядела в лицо своего настоящего родителя. Даже в смерти он казался усталым и изможденным.
Он был одинок. Так и не взял себе новой жены. Долго искал дочь и Аслу. Не сумел оправиться после гибели жены и Кадлин. Молодая королева считала, что мать должна была сообщить ей раньше, кто ее настоящий отец. И дочь сама должна была выбрать, где ей жить.
Владычица Фирнстайна взглянула на два пустых ложа — для нее и Аслы. Они напоминали узкие постели. Покрывала пошли темными пятнами. Ее ложе было маленьким. Постель ребенка. На нем лежала полусгоревшая кукла, которая когдато принадлежала ей. Альфадас отыскал эту куклу в руинах длинного дома, когда вернулся из похода в Снайвамарк. На ложе Аслы поблескивало ожерелье из разноцветных жемчужин. Отец так никогда и не смог забыть жену. Поэтому королева и отправилась на север, чтобы забрать его тело. Она должна была сделать это.
Кадлин поцеловала Альфадаса в лоб. Пообещала себе больше никогда не входить в гробницу. Пока жива.
— Увидимся в Златых Чертогах. Я знаю, ты там и ждешь меня.
Она развернулась и твердым шагом покинула гробницу.
Отерла слезы.
Едва она вышла, лейб-гвардейцы задвинули каменную дверь.
Королеву ждал Ламби.
— Долго же ты там сидела.
— Да.
Ей хотелось побыть одной. Но она понимала, что нужно идти на поминки.
— Ты будешь соблюдать мирный договор с троллями? — без экивоков спросил Ламби. — Все знают об этой истории с сердцем…
— Мелвин утверждает, что тем самым они почтили его.
— Я тоже так считаю.
Кадлин задумалась.
— Этого я герцогу не прощу.
— Но мирного договора придерживаться будешь?
Королева молчала.
— Дерзкая девчонка! Ты и ребенком была такой же! — вырвалось у Ламби.
— Насколько я слышала, меня держали вдали от тебя, когда я была ребенком.
— Твой отец столько рассказывал о тебе, что мне кажется, будто ты моя собственная избалованная дочь!
Это было уже слишком. К горлу подступил комок, и женщина поспешно закусила губу, чтобы не разреветься.
— Ты пережила эльфийскую зиму, сражалась под Нахтцинной, убила волка-коня. Ты единственная из живущих, кто подошел к порогу Златых Чертогов и вернулся обратно. И ты пошла со своим безумным сводным братом в герцогство Оргрима, чтобы вернуть Альфадаса. Вы оба не струсили перед целым войском троллей. Этого довольно на одну жизнь. Даже на две жизни достаточно. Никто не поверит в героическую сагу, которую пишет Ислейф, если ты сотворишь больше.
— Кто такой Ислейф? — Королева взяла себя в руки и радовалась, что Ламби предоставил ей возможность сменить тему.
— Ислейф — очень талантливый молодой скальд, с которым я познакомился в трактире в Гонтабу. Он по собственному почину начал слагать о тебе сагу. Я немного подправил ее. — Ламби указал на длинный дом короля. — Сочинитель тоже там, наверху. Пришло время тебе послушать, что он натворил.
— Мне неинтересны лживые истории.
— Когда короли при жизни заботятся о том, какую ложь о них распространяют, результат лучше, чем если ложь родится после их смерти! Не будь упрямым ребенком. Будь королевой! Ты знаешь… — Внезапно
голос его сорвался. — У моего мальчика нет могилы. И для тех, кто пошел со мной, чтобы забрать тебя, и кого убили тролли, тоже не насыплют могильный холм. Этой ночью мы выпьем и в память о них. Идем со мной, почти их. Или уходи со своим братом, который ждет тебя внизу, у фьорда. Но тогда не возвращайся больше, слышишь?! Если этой ночью ты не будешь сидеть на троне Альфадаса и не найдешь парочку чертовски трогательных слов для наших погибших, то ты не достойна быть нашей королевой!
Она схватила его за плечи.
— Я не убегу. Но я должна попрощаться с Мелвином. А потом приду на пир. Обещаю тебе.
— Я подожду здесь, — недовольно проворчал Ламби.
До воды было совсем недалеко. Позади Кадлин услышала стук лопат, вонзавшихся в замерзшую землю. И глухой звук земли, которая падала в туннель. У нее было такое чувство, что печаль поселилась в ней, словно второй ребенок. Тяжестью в животе. Большим живым шаром.
Мелвин казался потерянным. Он стоял на берегу совсем один. Его силуэт чернел на фоне воды, в которой отражалась луна.
Подойдя к брату, Кадлин вдруг поняла, что не может найти слов. Она была бы рада, если бы он остался. Но знала, что он не может.
— Они закрывают могилу, — наконец вымолвила женщина.
Мелвин кивнул. Он казался подавленным. Может быть, тоже не любит прощаний?
— Тученырь ждет тебя?
Брат махнул рукой в направлении Январского утеса на противоположной стороне фьорда. Отвесная скала величественно возвышалась над водой. Круг из древних камней венчал ее.
— Он там, наверху. Когда ты уйдешь, он прилетит за мной.
Кадлин хотела сказать ему так много. Но шум, доносившийся из пиршественного зала, напомнил, что у нее тоже мало времени.
— Я хотела поблагодарить тебя за то, что у меня все пальцы на ногах и руках на месте.
— Ты хорошо регенерируешь.
— Ты же знаешь, если бы не твое защитное заклинание, я потеряла бы их. А с обмороженными щеками я до конца своих дней выглядела бы как юная девушка, у которой краснеют щеки при каждом произносимом слове.
— Думаю, ты и с седыми волосами будешь юной девушкой.
Возможно, в будущем тебе будет нелегко убедить чужаков в том, что ты королева. Тебе нужно набраться достоинства и не бегать постоянно в штанах.
Молодая женщина знала его шутки и догадывалась, что они могут стать еще грубее. Хотя, в принципе, это было не в его духе. Разве что он хотел скрыть свои истинные чувства. Кадлин взяла его руку и положила себе на живот. Ребенок бодрствовал. Она ощущала его пинки. С лица Мелвина сошла вся строгость, когда он почувствовал их.
— Его отец мертв. Если ребенок выживет, то только потому, что ты нас спас.
Он покачал головой.
— Нет…
— Не важно, что ты скажешь. Для меня это всегда будет так.
Твоя готовность выступить в одиночку против сотни троллей, твое везение спасли нас.
Он улыбнулся.
— Ты говоришь, как ваши сказители. Но нет, это было не везение. Ты нравишься Оргриму, моя упрямая младшая сестра. Вероятно, втайне он думает, что если бы ты была немного больше, серее и безволосее, то стала бы чертовски хорошей троллихой.
— А если бы ты говорил немного меньше глупостей, то был бы чертовски хорошим братом.
Он потупился. Кадлин почувствовала, что это не из-за ее слов. Было что-то, что он просто не мог произнести. Его шутки, его странное поведение… Все буквально кричало о том, что за этим стоит что-то большее. Что происходит с Мелвином? Существовал только один способ выяснить. Она сжала его руку, все еще лежавшую у нее на животе.
— Говори же.
Он удивленно поднял взгляд.
— Что?
Каким предательским может быть одно-единственное слово… Оно должно было сообщить о недоумении, но произвело совершенно противоположный эффект. Кадлин не поддалась.
Она просто продолжала смотреть на полуэльфа.
— Если Сканга призывает к себе Оргрима, это может означать только одно. В Альвенмарке будет война. А мауравани всегда были врагами троллей. Я должен забрать оттуда Лейлин… Я должен… — По его лицу Кадлин видела, как он внутренне собирает все мужество в кулак. — Мы можем прийти сюда?
Она не могла понять, почему этот вопрос стоил ему таких усилий.
— Я буду рада. Приходи ко двору. Я…
Он поднял руки, не дав ей договорить.
— Мы подыщем укромное место. Где-нибудь на границе с землями троллей. Мы будем почти невидимками.
— Зачем? Нет никакой причины тебе…
— Я выгляжу как эльф, — перебил он ее. — А здешние люди думают, что эльфы приносят несчастье. Они не забыли эльфийскую зиму, не забыли и того, как приходила Эмерелль, чтобы украсть Альфадаса. Я слышал их разговоры, когда они везли тебя.
Его слова были совершенной новостью для Кадлин. Но, может быть, дело в том, что она королева и никто не разговаривал с ней откровенно?
— Мы докажем им, что они ошибаются!
Он колебался.
Молодая женщина мягко коснулась его руки.
— Пожалуйста. Ты будешь нужен мне. Тебе здесь будут рады. — Она улыбнулась. — И ты ведь уже говорил о том, что я упряма. Горе тому, кто обойдется плохо с тобой или Лейлин.
Мы найдем место, где вы сможете жить в мире.
Казалось, Мелвину стало легче, хотя она не могла бы поклясться, что он примет ее предложение. Между ними повисло молчание. Хорошее, понимающее молчание. Наконец брат пожал ей руку.
— Они ждут свою королеву. Тебе нужно идти.
— Если ты не придешь, я отправлюсь тебя искать!
Он рассмеялся.
— Да, в это я готов поверить. — Затем обнял ее. — Не делай глупостей, — с нежностью произнес Мелвин.
Кадлин судорожно сглотнула. Смотрела ему вслед, пока он шел вдоль берега. От вершины Январского утеса, от темной скалы отделилась большая тень. Кадлин позавидовала свободе брата. Сейчас она тоже с удовольствием полетала бы на орле.
Вздохнув, королева отвернулась. Затем взяла себя в руки и направилась к Ламби, все еще стоявшему у могильного холма. Увидев ее, старый воин заметно расслабился.
— Я не готов был спорить, что ты вернешься. Но хорошо, что ты здесь. Там, наверху, почти все важные ярлы. Больше, чем во время твоей коронации. Нужно еще раз повторить эту игру. Я надену тебе на голову корону и провозглашу королевой. А наш скальд споет первую строфу героического эпоса о тебе. Все уже пьяны, все оплакали мертвецов. Тронуть их сердца будет легко. Вот увидишь, твое правление начнется… — …лживой историей!
Ламби громко расхохотался.
— Почти то же самое сказал твой отец в ночь своей коронации. И тем не менее он стал королем, о котором будут говорить еще тысячу лет. А еще он сказал, что я — человек без морали. Мне кажется, это не совсем верно… Морали мне не хватает только там, где она мешает в повседневной жизни. Вот увидишь, королю нужен такой человек рядом. Лучи будут освещать тебя. А я буду делать то, что должно делаться в тени.
Мнения троллей
Фальрах увидел, как побежал тролль, и поглядел на стену из песка и пыли. Тролль, играющий в героя и спасающий детей?
Эльф посмотрел на бегущих кобольдов. Они слишком медлительны! Он мог бы успеть. Эмерелль тоже. Но она останется со всеми. Воин нащупал тяжелый мешочек с бирюзой, свисавший с пояса. Вес одного ребенка. А его большой волшебный меч весит по меньшей мере как трое детей. Олловейн наверняка не колебался бы. Негромко выругавшись, Фальрах бросил мешочек с бирюзой. Затем отшвырнул меч и огляделся. Еще вчера ему бросилась в глаза хромая девочка. Ее волосы были заплетены в дюжины коротких косичек, торчащих во все стороны, словно иглы. И слепая старуха, которая шла, опираясь на палку.
Слепую он заметил первой. Она была последней в колонне.
Ее бросят! Он побежал к ней.
— Сейчас тебя понесут, матушка.
— Возьми того, у кого жизнь еще впереди, ты…
Не слушая, он поднял женщину и взвалил ее на спину.
— Держись. Я успею сбегать дважды!
Это было ложью. Несмотря на то что старуха была кожа да кости, она оказалась тяжелее, чем он ожидал.
Снова огляделся в поисках девочки. На протяжении нескольких ночей он обыгрывал ее отца в кости. В последний раз парень поставил свое ожерелье из ракушек и проиграл.
Фальрах отобрал его. Из принципа. Игра в кости — не развлечение! В своей прошлой жизни он зарабатывал на жизнь различными видами игр. И не был беден.
Девочка, которую он искал, обнаружилась дальше, впереди.
Отец и мать подняли ее на скрещенные руки и бежали, сколько хватало сил. Получалось плохо. Эльф подскочил к ним.
— Давай, обхвати меня руками за шею, а ногами за бедра.
Я понесу тебя!
Буря унесла его слова, но, похоже, девочка поняла. Родители помогли. Она была очень легкой, но Фальрах знал, что больше унести не сможет. Он ведь не тролль!
А затем он помчался. Шум бури нарастал. Он проникал не только в уши. Он был внутри него. Сотрясал все тело. И, казалось, он отгоняет его к основной группе кобольдов, которые, несмотря на все усилия, отставали от эльфа. Вместе с той женщиной, ради которой он когда-то умер.
Порывы ветра, летевшие впереди бурлящей стены песка, были все равно что удары. Они неслись по равнине, словно большие серо-коричневые пыльные духи. Фальрах готов был поклясться, что они меняют направление, когда он подходит ближе. Конечно, это было чушью.
Старуха на спине становилась тяжелее с каждым шагом.
А малышка так отчаянно цеплялась за шею, что вонзала ногти ему в кожу. Ее голова была крепко прижата к его груди, и он чувствовал, что она всхлипывает, хотя буря давно уже не терпела звуков, которые не издавала сама.
Мадра бежал быстро! Проклятый тролль выиграет гонку.
Теперь Фальрах в этом не сомневался. Ему не удавалось сократить расстояние между собой и троллем. Ему станет легче оттого, что он бросит бирюзу. Проигранная ставка. Это время от времени случалось даже с ним.
Пыльный дух снова хлестнул по лицу. Песок, который он нес с собой, резал кожу. Фальрах почувствовал, как старуха стала соскальзывать с его спины. Выругавшись, он перевел одну руку за спину, чтобы поддержать ее.
Холм был уже недалеко. Он оказался выше, чем думал Фальрах. Добрых шага три. Если не больше. Еще пару мгновений! Старуха за его спиной что-то крикнула, но из-за ветра он не понял ни слова. А затем стала молотить его палкой.
Неужели проклятая старая кошелка считает его беговой лошадкой?
Он запрокинул голову. Не слишком быстро. Просто хотел толкнуть ее. И тут увидел. От стены клубящейся смерти отделилась крепкая пыльная рука и потянулась к ним. На удар сердца он застыл, уставившись на нее. Это было невозможно.
Против всяких правил! Как часть стены вдруг могла стать быстрее остального?
Мадру она настигла первым. Тролля в буквальном смысле слова поглотил песок.
Потерпеть поражение так близко от каменного укрытия для Фальраха было все равно что узнать, что судьба играла с ним краплеными картами. Он стиснул зубы и опустил голову в ожидании того, что должно было произойти. Напоследок он запомнил направление, где находился вход в пещеру.
Внутренне он приготовился и думал, что готов к тому, что его накроет огромный пыльный ковер бури. Но нет!
В тот самый миг, когда буря накрыла эльфа, ему пришлось зажмуриться. И все равно глаза пекло, словно в них насыпали горячей соли. Фальрах опустил голову, но это помогло мало.
Пыль, песок и мелкая каменная крошка были повсюду. Они забивали нос и превратили и без того пересохшее горло в пустыню, отдававшую серой. Песок сыпался в уши. И это единственное, что радовало! Невообразимый рев бури превратился в глухой гул.
Ногти девочки еще глубже вонзились в его плоть. Старуха снова била его палкой, потом перестала. Быстрее он не мог.
Каждый шаг приходилось отвоевывать у ветра. Сильный удар пришелся ему в плечо. Вскоре после этого девочка вздрогнула у него на руках. Ветер был настолько силен, что нес с собой небольшие камни. И его ярость придавала им такую силу, словно ими выстрелили из арбалета. Один скользнул вдоль виска. Фальрах был уверен, что из раны течет кровь. Но ветер и песок сразу высушивали ее.
Внезапно ярость бури немного утихла. Оглушенный, Фальрах побрел дальше и вдруг ударился о препятствие. Утес! Эльф все еще не отваживался открыть глаза, истерзанные пальцы нащупали скалу. Он шел по верному пути? Когда он в последний раз видел вход в пещеру, то двигался прямо на него. Значит, он промахнулся! Неужели настолько сильно сопротивлялся ветру, что отклонился влево? Или воздушно-песчаный поток оттеснил его вправо? От ответа зависела их жизнь! Ему хотелось подбросить монету. Логичного решения не было, поэтому можно было положиться на удачу, а удача, по крайней мере в его прошлой жизни, всегда была более надежным союзником, чем разум.
Вообще-то нужно было бы позволить остальным участвовать в принятии решения. Ведь, в конце концов, речь шла не только о его жизни. Но грохот бури делал невозможными разговоры друг с другом. Поэтому эльф решил, что если сначала шевельнется девочка, то он пойдет вдоль стены влево. Если же первой шевельнется старушка, то вправо.
Он опустился на колени, слегка опершись на скалу. Почувствовал боль истерзанной плоти.
Для него, истязаемого бурей, мгновения тянулись бесконечно. Наконец девочка закашлялась. Фальрах вздохнул с облегчением. Если бы он не предоставил выбор судьбе, то сам выбрал бы сторону сердца.
Вслепую двинулся он вдоль скалы. Один шаг, два. И вдруг эльф потерял опору и упал вперед. Колени больно ударились о камень. Девочка вскрикнула.
— Значит, ты все же сумел дойти, — послышался гортанный голос Мадры.
Фальраха подняли и немного пронесли дальше. Шум стихал.
Девочка по-прежнему крепко цеплялась за него. Эльф открыл глаза. Веки и ресницы настолько сильно слиплись, что пришлось продирать их. Глаза пекло. Он почти ничего не видел.
Было слишком темно. Эльф с трудом разглядел силуэт тролля.
Они были в пещере! Похоже, она была большой. Вдоль стены прямо перед ним виднелись округлые предметы.
— Сосуды для в… — за попытку заговорить Фальрах поплатился приступом кашля.
— Да, дерьмовые сосуды для воды. Должно быть, очень старые. Несмотря на то что закрыты, все сухие. Я три разбил.
Сухие, словно заячий помет.
Тролль направился к детям, сидевшим в глубине пещеры, и принялся им что-то негромко говорить. Похоже, ребятня ему полностью доверяла.
Фальрах подавил кашель. Итак, удача изменила ему. Но он жив! Осторожно разжал руки девочки-кобольда. Как ее зовут, интересно? Он прижал ее к себе, чтобы утешить. Маленькие пальцы тут же снова вцепились в его одежду. Он принялся качать ее на руках, пока страх не отступил. Наконец малышка высвободилась из его объятий. Вытянула руку, дотронувшись кончиками пальцев до стены пещеры, и пошла туда, где сидел Мадра.
Фальрах услышал негромкое хихиканье. Затем тролль поднялся и вернулся к нему.
— Ты выглядишь так, будто лошадь пару миль тащила тебя по грязи, — объявил ему Мадра то, что эльф знал и без него.
Фальрах решил промолчать.
— Я пришел сюда до песка, — сказал Мадра. — Мои малыши там, впереди. Сбились в кучку, будто маленькие волчата.
— Почему… — В горле и во рту у Фальраха настолько пересохло, что попытка заговорить создавала такое ощущение, будто кто-то проводит по горлу острым клинком.
— Потому что они похожи на мой народ.
Фальрах не поверил ушам. Мадра был последним существом, от которого эльф ожидал веры в лживые сказки серокожих.
— Эмерелль прогнала их с родины. Безжалостно. Так же как мой народ задолго до моего рождения. Поэтому мы отняли у нее трон. Пусть почувствует, каково это — потерять родину.
Эльф был удивлен. Он знал очень мало о долгих годах, прошедших с момента его смерти до пробуждения. Он не мог себе представить, что Эмерелль наказала троллей без причины.
Но разве это та, прежняя Эмерелль, за которую он мысленно цепляется? Нельзя отрицать, что с того дня, как она ушла в пустыню, измазанная глиной, эльфийка вела себя очень странно.
Уже хотя бы потому, что показывалась перед кобольдами обнаженной! И позволяла им натирать себя глиной!
Он несколько раз пытался поговорить с любимой об этом.
Но она уходила от любого разговора. Наконец он сдался. Не будет он перед ней унижаться! Внезапно стало казаться, что Эмерелль невероятно близка к серокожим. Несмотря на то что изгнала кобольдов с родных земель.
Мадра выпрямился. Пошел ко входу и вернулся со старухой на руках. Он осторожно положил ее на пол рядом с Фальрахом.
— Она не смогла. Думаю, песок задушил ее. Видишь? Платок соскользнул со рта и с носа.
У эльфа возникло такое чувство, как будто в живот ему угодила свинцовая пуля. Нужно было лучше присматривать за старушкой! Не поэтому ли она била его палкой? У нее сполз платок и она просила его о помощи?
Фальрах сложил ей руки на груди.
— Пожалуйста, прости.
Лицо ее было обезображено. Он невольно ощупал свои лоб и щеки. Они были покрыты липким песком.
— Да, ты тоже выглядишь не так хорошо, как сегодня утром, — произнес Мадра, словно читая его мысли.
Тролль поднялся.
— Что ты собираешься делать?
— Выйду еще раз. Может, найду кого-нибудь еще…
— В такой буре ты даже пальцы на собственных ногах не найдешь!
Мадра сухо рассмеялся.
— Вот в этом вы, эльфы, всегда и не правы. Вечно судите по себе. — Он указал на детей. Среди них Фальрах разглядел колючую, как у дикобраза, прическу своей девочки. — Я отдам им свою последнюю воду. Они переживут бурю.
— Это неразумно…
Мадра только отмахнулся.
— Я ведь всего лишь тролль, могу не быть разумным. Разум для вас, для эльфов. — И с этими словами великан вышел.
Фальрах посмотрел на детей. Было бы безответственно бросать их одних! Какая чудесная отговорка, упрекнул его внутренний голос. Так ли это? Действительно ли только отговорка? Как поступил бы Олловейн?
Фальрах сжал кулаки. Нужно перестать задавать себе этот вопрос. Он не Олловейн! Совершенно не важно, как поступил бы мастер меча! Он Фальрах, стратег Эмерелль. Работу с мечом он предоставляет другим. Он планировал, пытался предусмотреть все неожиданные обстоятельства. Он умел делать это. Смертоносно… Пойти сейчас туда — сущая глупость.
Если бы это была игра, то сейчас он вышел бы из нее и сохранил выигрыш.
Эльф подошел к детям. Большинство из них уснули. Только самый старший караулил.
— Мадра пошел за моей мамой?
Фальрах откашлялся. Он все еще не произнес ни слова. Поэтому только кивнул.
— Великан славный. Он сказал, что однажды я наверняка стану великим тролльским воином. И что я должен присмотреть за остальными, пока он не вернется. Можешь тоже лечь поспать, я покараулю.
Ну вот, теперь и дети предлагают покараулить его сон.
— Ты плохо выглядишь, великан. Все лицо в крови. Прежде чем уснуть, Ганья рассказывала мне, как тяжело тебе было сражаться с бурей. Мадре повезло больше. Мы достигли пещеры, не борясь с песком. Думаю, Мадра хочет доказать тебе, что так же силен, как и ты. Поэтому и пошел.
Фальрах тяжело вздохнул. Легкие все еще жег песок. Прав ли мальчик? И пристыженный в этой ситуации — Мадра?
— Я… должен… идти, — с трудом прохрипел эльф.
Мальчик серьезно кивнул.
— Мадра сказал, что ты поможешь ему.
Проклятый громила! Неужели Мадра — провидец? Нужно будет вызвать его на поединок на игральных костях, когда все закончится. Это будет интересная игра.
Слегка покачиваясь, эльф побрел к выходу и выглянул наружу. Буря висела перед отверстием в скале, подобная плотному коричневому шерстяному одеялу, поглощавшему почти весь свет. Идти туда — безумие. Фальрах не должен доказывать троллю, что так же храбр, как и он.
Эльф закрыл платком рот и нос. Нужно кое-что доказать себе… И, может быть, еще Эмерелль. Ветер выдует у него из головы все эти глупые мысли.
Остроухий еще раз глубоко вздохнул, а затем покинул укрытие. Казалось, по коже тут же принялись колотить тысячи маленьких кулачков, пытаясь сорвать с него одежду.
Спиной к ветру он лучше продвигался вперед. Он мог бежать! Его охватила радость. Казалось, он летит на крыльях.
Он просто убежит от бури! И эльф едва не завопил от радости, но немного разума у него все же осталось, чтобы не позволить открыть рот во время бури.
Что-то свалило его с ног. Резкая колющая боль пронизала левую ногу. Ветер пронес его в падении немного вперед. Эльф вытянул руки. Внезапно все стало происходить неестественно медленно. Фальрах приготовился падать, когда порыв ветра ударил его в спину, словно кулаком, и швырнул оземь. Голова ударилась о что-то твердое. Яркие точки света стерли колышущуюся пелену песчаной бури.
Он не потерял сознание. Скорее это было похоже на то состояние, когда утром уже не спишь, но все еще не хватает силы подняться с ложа. Он почувствовал, как песок накрывает его. Словно мягкое теплое одеяло.
Дыхание дракона
Никодемус обиделся на Мадру за то, что тролль взял детей, а не его. Они ведь товарищи. Когда убежал еще и эльф, лутин приложил все усилия, чтобы поспеть за ними. Но это было бесполезно. У него слишком короткие ноги. Смерть из-за коротких ног, мрачно подумал он. Почему-то собственная гибель представлялась ему иной. Нет, не так. До сих пор он вообще особо не задумывался о собственной гибели.
Он глянул на коричневую стену, несшуюся прямо на них.
Внезапно она вытянула вперед руку и накрыла эльфа. Никодемус совершенно растерялся. Бури так не поступают! Он даже остановился.
Эмерелль крикнула что-то. Звук поглотил рев урагана. Лутин не обратил на него внимания. Просто стоял и смотрел на стену, которая снова втянула в себя руку и продвигалась вперед.
— Идем! — Пожилой кобольд в странной кожаной шапке схватил его и потащил за собой. — Ты что, не слышал? Мы должны собраться вокруг нее!
Лисьехвостый покорно позволил вести себя. Эльфийка подняла руки над головой. Ее ладони были прижаты друг к другу.
Между ними свисал кожаный ремешок. Никодемус знал, что бывшая королева считалась, пожалуй, сильнейшей волшебницей Альвенмарка. Но на фоне стены бури, заполнявшей собой весь горизонт, она казалась до смешного маленькой и хрупкой.
На этот раз от стены песка, отделилось сразу две руки. Никодемус искал объяснения. Может быть, в ветре живут течения, как и в воде? Это возможно, это совершенно естественное явление. Но то, что руки тянулись прямо к ним и что на много миль вдоль стены больше не было таких щупалец, казалось очень странным. Что ж, бывают очень странные совпадения!
И почему он не превратился в сокола? Лутин застонал. Какой же он идиот! Испуг лишил его рассудка! А сейчас слишком поздно. Ему уже не уйти от ветра.
Добон, старый кобольд в кожаной шапке, положил руку ему на плечо. Очевидно, он воспринял его вздох как попытку сдаться на милость неизбежной гибели.
— Я предупреждал ее.
Несмотря на то что он говорил очень тихо, Никодемус разобрал слова. Шум бури почти стих. Наверняка и этому есть естественное объяснение!
— Сад Ядэ принадлежит драконам. Они не хотят, чтобы в него входили посторонние. Они защитили его!
Какая безумная глупость! Драконов не существует. Стена пыли теперь находилась на расстоянии всего лишь пятидесяти шагов.
— Это не буря. Это дыхание дракона.
Еще десять шагов! Никодемус инстинктивно пригнулся, несмотря на то что понимал: не поможет! Защищаясь, поднял руки. Абсурдный жест, с учетом огромной силы, которая через мгновение обрушится на него. В отчаянии он цепляется за любую соломинку, подумалось ему. А потом удивился, что ж так долго не приходит беда. Дурная шутка судьбы? Неужели последний миг тянется, чтобы он мог увидеть все грани страха смерти? Может быть, перед глазами промелькнет вся жизнь?
Бесконечные часы с мастером Громьяном, который в бескрайних степях Земель Ветров учил его магии. Его утраченная любовь, Лица, которая уже давно не ждет его.
Но ничего этого не произошло. Наконец он заморгал и поглядел между ладонями, убежденный, что буря только и ждет этого мгновения, чтобы стереть бедного лутина в порошок раскаленным песком.
Его окружали желтовато-коричневые сумерки. Песок находился не далее чем в трех шагах. Грохот ветра и песка сменились тихим скребущим шорохом. Звук был такой, от которого, несмотря на то что он почти не слышен, по коже бегут мурашки.
Казалось, ураган остановила стена из стекла. Иногда по ней пробегали серебристые полосы. Никодемус поднял голову. Высоко над головами путников стекло сходилось в купол.
От взгляда на Эмерелль у лутина перехватило дыхание. Меж сложенных ладоней, которые она тянула к небу, струился свет, пронизывавший кожу и плоть. Никодемус видел кости ее кистей, похожие на тени, окруженные темно-розовым сиянием.
Сустав и даже сама кость руки почти до самого локтя тоже были видны. Тонкая струйка дыма поднималась между руками, вертикально и ровно, исчезая в верхней точке купола. Казалось, эльфийка подвешена на ниточке, сотканной из дыма.
Она стояла в самом центре защитной темницы.
Никодемус потянул руку к магической стене. Кто-то ударил его по пальцам.
— С ума сошел? — рядом с ним оказался Добон, старый кобольд был вне себя от ярости. — Ты ведь наездник драконов! Ты лучше всех должен знать, что значит коснуться дыхания дракона!
Никодемус раздраженно посмотрел на старика.
— И что это значит?
Теперь взгляды серокожих были устремлены не на Эмерелль, а на него. Таращились даже дети.
— Дыхание дракона раздевает всякого, кто хочет войти в сад Ядэ. Сначала оно срывает с тебя одежду. Затем кожу.
И под конец оставляет только отполированные кости. Это заклинание, древнее, как сами драконы. Оно было когда-то создано королем. И несмотря на то, что великие драконы ушли много поколений назад, их заклинания живы. Никто не может войти в место, созданное только для них. Только те, кого они позовут к себе, защищены от дыхания дракона. Всех остальных оно погубит.
— Это сказки, — пробормотал Никодемус, чтобы подбодрить себя. — Это всего лишь песчаная буря. И ничего больше.
— Высунь палец, если не веришь мне, — не успокаивался старик.
Лутин колебался. Посмотрел на Эмерелль. Бледное голубое пламя вспыхнуло и исчезло между ее ладонями. Один удар сердца — и оно вернулось.
— Никто не может противостоять дыханию дракона! — уверенно произнес Добон. — Я до последнего не верил, что она хочет вести нас в сад. Думал, она выбрала в качестве цели какой-то потайной оазис. Вообще-то мы даже не должны были подойти настолько близко. Здесь не было никого с тех пор, как…
В защитный круг вошла огромная окровавленная фигура. За ней сквозь отверстие влился песок, хлеставший ее. Все отшатнулись от чудовища. Крик заставил Никодемуса обернуться.
Молодая женщина-кобольд с похожим на паутину узором над обнаженной грудью отскочила чересчур далеко. Одной ногой она ступила за защитный купол. Сила бури вытянула ее наружу.
Две подруги попытались удержать ее. Крики жертвы становились все пронзительнее.
Вытянуло за защитную стенку и других женщин. Казалось, там, снаружи, притаился жадный хищник, который не отпускал ничего, что попадало в его лапы. Все больше и больше кобольдов хватались за руки. Они тянули, упирались, восставая против ярости бури.
Несчастных теперь вытаскивало наружу медленнее. Их голоса теряли силу. Крики становились тише. Никодемус видел, что под потрескавшейся глиной лица теряли краски.
Тот, кто подходил к защитному кругу ближе, чем на несколько дюймов, разжимал руки. Кобольдов затягивало в ураган.
Они еще пытались воспротивиться неизбежному, но лутин догадывался, что борьба проиграна уже давно. Голос женщины замер. Буря вытянула всю кровь из ее израненного тела.
Никодемус потрясенно смотрел на великана, и ему снова вспомнились слова Добона. «Дыхание дракона раздевает всякого, кто хочет войти в сад Ядэ. Сначала оно срывает одежду с твоего тела. Затем кожу…» Перед ним стоял Мадра! Песок, вперемежку с острой как ножи, каменной крошкой, ободрал с тролля кожу. Его обнаженные истерзанные мышцы были видны всем вокруг. Кроме набедренной повязки, Мадра одежды не носил.
Тролль опустился на колени перед Эмерелль. На кончиках ее пальцев снова заплясали язычки пламени. На этот раз явление длилось дольше. Струйка дыма, поднимавшаяся между ее ладонями, стала темнее. Пахло обожженной плотью.
— Ей не выстоять против драконьего дыхания, — произнес Добон. — Ни великан Мадра, сколь огромна ни была бы его сила, ни волшебница не сумеет сделать этого. Мы пропали!
Никодемусу вдруг показалось, что купол над ними уже не настолько высок, как прежде. Сколько еще сможет Эмерелль держать камень альвов, при помощи которого она усиливает свою магию и который обжигает ей руки?
— Мадра! Ты меня слышишь?
Тролль повернул голову. Часть его губ сорвал песок. Виднелись большие клыки. По зубам текла кровь.
— Ты найдешь путь обратно?
Мадра открыл рот. Из его горла вырвался хриплый звук.
Никодемус не понял, что он сказал. Лутин подошел к своему другу. Тот дрожал всем телом. Кровь сочилась по обнаженной плоти, объединяясь в тоненькие струйки. Не нужно было быть целителем, чтобы понять, что он безнадежно потерян.
— Ты найдешь путь обратно?
Снова хрип. Бесполезно!
— Это я, Никодемус.
Лисьехвостый посмотрел наверх, на купол. Вот теперь он точно стал ниже. Добон прав. Что бы ни было то, против чего борется королева, — древняя магия или просто разъяренная буря, — Эмерелль проиграет!
Лутин положил руку на обнаженные мышцы икры Мадры.
Надавил. Мышцы дрогнули от его прикосновения.
— Ты должен следовать давлению моей руки, Мадра.
Тролль застонал.
— Ты знал, что призван быть героем. Помнишь, мы говорили об этом? Сейчас твой час настал! Пожалуйста, двигайся.
Мадра неуверенно сделал шаг. От движения ему было нехорошо. Никодемус отчетливо видел, что из истерзанного, покрытого слипшейся пылью и песком тела полилось еще больше крови.
— Очень хорошо! Пройди еще немного.
Он подвел тролля почти вплотную к Эмерелль. За все время, на протяжении которого она боролась с бурей, эльфийка не пошевелилась. Все ее чувства были сосредоточены исключительно на отчаянной борьбе.
— Ты ее видишь? Ты должен поднять Эмерелль.
Мадра сделал движение, которое, наверное, должно было означать качание головой. Он немного наклонился. Только теперь Никодемус во всех подробностях смог разглядеть его израненное лицо. Глаза тролля превратились в провалы, полные запекшейся крови.
Лутин с трудом сдержал накативший приступ рвоты. Неужели буря с особой силой атаковала лицо Мадры? Так, как ее щупальце поглотило эльфа? Вне всякого сомнения, раны на лице были особенно серьезны.
— Ты должен поднять ее. Осторожно. Так, как ты поднимал детей. Она плетет заклинание, которое сохраняет жизнь всем нам. Мне кажется, она немного не в себе. Заклинание не должно быть нарушено. Ты понял?
Вместо ответа Мадра опустился на колени. Медленно вытянул вперед руку. Показал примерно в направлении Никодемуса.
— Ты должен взять его за руку и повести, — сказал Добон.
В его голосе впервые послышались нотки паники. — Мы можем попытаться поднять ее и все вместе.
Никодемусу совершенно не понравилась идея. Кобольды, поднимая королеву, будут раскачивать ее. Смотреть наверх полулис больше не стал, поскольку догадывался, что именно напугало Добона.
Лутин осторожно взял друга за руку. Тролль вздрогнул от легчайшего прикосновения, но ни звуком не показал, насколько ему больно. Никодемус поднес руку Мадры к бедру эльфийки. Вторая рука Мадры нашла путь сама.
— Ты должен поднять ее очень осторожно!
Запах горелой плоти становился все сильнее. Яркий свет мешал увидеть пальцы Эмерелль. Но они казались тоньше.
Поднимая эльфийку, тролль хрюкнул. Двигался Мадра неловко. Он повернулся. Никодемус следил за тем, чтобы идти точно по его следу. Он надеялся, что тролль шел прямо, а не блуждал бесцельно в буре. Он понимал, что слишком сильно надеется на чудо. Чего ожидать от существа, ослепшего и, вероятно, полуобезумевшего от боли?
— Пещера находится немного левее, — сказал Добон.
Он собрал свой народ вплотную вокруг Эмерелль.
— Ты уверен?
— Я провел в пустыне всю свою жизнь. Заплутать здесь означает конец. Поверь.
И это говорил вожак целого племени лжецов! Но разве у маленького лутина был выбор? Никодемус не был уверен, но защитный круг, созданный заклинанием эльфийки для борьбы с бурей, казалось, стал меньше.
— Если ты ошибаешься, мы погибли.
— Если мы не отправимся в путь, а будем спорить, то погибнем наверняка!
Возразить было нечего. Никодемус встал рядом с Мадрой.
Слегка надавив на его бедро, он заставил тролля изменить направление. Повсюду в песке была кровь великана. Руки лутина стали липкими от крови.
— Иди! Пожалуйста, держись! — И снова надавил на бедро.
Никодемус увидел, как его прикосновение выдавило кровь из плоти.
Тролль двигался очень медленно. Его истерзанные ноги едва отрывались от земли.
Лутин осторожно обводил великана вокруг обломков скал, торчавших из песка. А Добон следил за тем, чтобы они не теряли направления.
Эльфийка держалась очень прямо. Казалось, тролль несет измазанную глиной статую. Бледно-голубые язычки пламени, плясавшие вокруг ее пальцев, уже не угасали. Никодемус спросил себя, как можно иметь такую силу воли, чтобы держать раскаленный камень. Может быть, у нее ладони сплавились и она не может выпустить его?
Путники шли вперед мучительно медленно. У лутина возникло чувство, что буря бьется о магическую защитную стену все сильнее. Яростный рев усилился. И все чаще показывались серебристые полоски, которые полулис заметил вначале.
Внезапно кто-то за его спиной взволнованно вскрикнул.
Добон схватил его за плечо.
— Подожди!
— Время истекает!
Никодемус раздраженно обернулся. Серокожие копали руками песок. Показались два сапога. Нога в просторных брюках. Фальрах! Магия, хранившая его одежду от грязи, похоже, устояла и против шлифующего все песка. «Вот же везунчик», — подумал Никодемус. Эльф должен был подохнуть еще во время битвы под Мордштейном. Лутин хорошо помнил, как тяжело был ранен остроухий.
Но когда кобольды раскопали руки и лицо Фальраха, лисьехвостый изменил свое мнение. Эльф далеко не везунчик.
Там, где одежда не защищала его, выглядел он не лучше Мадры. Его лицо превратилось в сплошную кровоточащую рану.
— Берите его с собой! — приказал Добон.
Группа воинов окружила эльфа и потащила. Они тянули его по песку, и, несмотря на то что обращались с ним довольно грубо, эльф не просыпался.
Никодемус осознал, что сейчас находится во власти серокожих. Не осталось никого, кто мог бы его защитить. Интересно, что они с ним сделают, если погибнут остальные?
Как оказалось, Добон выбрал направление правильно. Они достигли пещеры без происшествий. Сначала туда забрались все кобольды. На входе в пещеру лежало немного песка. Кобольды обнаружили детей, которых принесли Мадра и Фальрах, в целости и сохранности.
Последними вошли Эмерелль и тролль. И в тот же миг, как эльфийка переступила порог пещеры, буря взвыла за ее спиной, словно разъяренный зверь. Волшебная сила угасла. Никодемус взглянул на руки эльфийки и тут же отвел взгляд. Она останется калекой навеки. Ей не поможет заклинание, которое она сплела в Фейланвике, чтобы отрастить отрубленную руку. Поверженная королева никогда ему не нравилась. Она была высокомерной и жестокой. По мнению лу гина, в ней воплотились все плохие черты эльфийского характера. Но сегодня она самоотверженно принесла себя в жертву. Она была мастерицей в магии, и лисьемордый был уверен: если бы она хотела, то с легкостью и без потерь спасла бы себя и Фальраха. Быть может, это самое выдающееся качество хорошей королевы? Никогда не бросать в беде свой народ?
Эмерелль была немного не в себе. Боль и усталость совершенно истощили ее. Несколько женщин-кобольдов повели ее к нише в дальней части пещеры. Они пытались обработать ее руки, насколько это возможно.
Мадра опустился на колени прямо у входа. На миг застыл, тяжело дыша, а затем рухнул навзничь. Он едва не погреб под собой стариков, которые, совершенно обессилев, замерли неподалеку от входа.
Никодемус поспешил к товарищу. Он предполагал, что великан без сознания. Но это было не так. Его изуродованные губы шевелились. Из горла вырывались неясные звуки. Лутин попытался дать ему немного попить из своей тыквенной бутыли, но большая часть пролилась мимо губ. Наконец Никодемус оторвал от своей рубахи кусок, намочил водой и дал троллю лизнуть. Мадре удалось получить немного жидкости.
— Щен… ки, — выдавил из себя тролль.
Он повторял эти два слога, и Никодемус отчетливо слышал их, но прошло некоторое время, прежде чем он понял, чего хочет колосс. Лутин поднялся и пошел вглубь пещеры. Почти все дети пошли с ним, когда полулис задал вопрос. И это при том, что ребятня знала, как выглядит Мадра.
Они выстроились вокруг тролля в несколько рядов. Некоторые малыши расплакались. Даже они поняли, что дела Мадры плохи. Огарший мальчик, из тех, кого тролль отнес в пещеру, приволок маленький кувшинчик с жирной желтой мазью. Он осторожно стал наносить ее на раны тролля.
Мадра дрожал. Никодемус не был целителем, но он учился у Громьяна, а затем и у Ганды и понимал, что это значит. Тролль остывает. Он потерял слишком много крови и кожи. Тело не может больше удерживать в себе тепло.
Никодемус был очень тронут видом великана, беспомощно лежащего среди детей и сотрясающегося в лихорадке. Лисьехвостый откашлялся, чтобы никто не заметил, что он чуть не плачет.
— Ему очень больно? — спросила маленькая девочка со связанными в иглы волосами.
Лутин снова откашлялся.
— Он крепкий парень. Он может выдержать многое.
На лицах детей Никодемус увидел надежду. И проклял себя.
Какой же он идиот!
Девочка склонилась к голове Мадры.
— Ты слышал? Наездник драконов говорит, что все будет хорошо.
Как же взять свои слова обратно?
— Я…
Мальчик, наносивший мазь, мрачно посмотрел на полулиса. По крайней мере он понимал, что тут ничего не может быть хорошо.
— Он что-то говорит! — взволнованно воскликнула девочка.
Никодемус подошел поближе. Дыхание Мадры уже почти не ощущалось. Но он действительно пытался что-то сказать.
— Нед…
Что же это может значить?
— Нед… — Он слегка приподнялся.
Некоторые малыши отпрянули.
— Неделт..!
Старший из мальчиков-кобольдов принялся перерезать кожаные ремешки амулетов. Некоторые прилипли к окровавленным ранам.
Дыхание Мадры участилось. Наверное, он понимал, что ясно выразиться не получается. Что же может быть такого важного, что он готов был отдать ради этого последние силы?
Никодемус увидел, как мальчик отрезал костяной амулет с резьбой на нем. Кровь Мадры окрасила его кое-где в краснокоричневый цвет.
— Это принадлежит мне! — поспешно произнес Никодемус.
Маленький кобольд волчонком зыркнул на лутина.
— Конечно, поэтому он его и носит.
— Я дал ему поносить.
Мальчик держал амулет на ладони, поглаживая пальцами.
— Он пронизан магией. Гораздо сильнее, чем другие амулеты. — Голос ребенка звучал теперь благоговейно. — Это… — …мое! Отдай.
Мальчик казался скорее упрямым, чем мрачным. Было совершенно очевидно, что амулет пугает его. Никодемус требовательно протянул лапку над широкой грудью тролля.
— Лови!
— Нет!
Но было уже поздно. Маленький засранец решил повредничать. Он бросил полулису амулет. Тот пролетел по воздуху.
Вокруг кости образовался круг золотистого света. А затем артефакт исчез.
— Неделт, — прохрипел Мадра.
И теперь, когда было уже слишком поздно, Никодемус наконец понял. Неделт… Не делай этого! Вот что тролль имел в виду. Не делай этого!
О плюралистических группировках и других лексиконах
— Настоящим я обрисовал проблемы, которых следует ожидать. И я заявляю, что мои братья и сестры отреагируют на новые законы, впав в крайнее замешательство, — закончил свою речь Элийя.
В тронном зале замка Эльфийский Свет несколько мгновений царила тишина. Лутин говорил больше часа, и большинство присутствующих сановников из числа троллей уснули.
Но кобольды слушали внимательно. По цвету их аур было совершенно очевидно, что речь им по душе. Одно удивляло Скангу. Несмотря на то что Элийя очень подробно говорил о многочисленных недостатках законов, он ни разу не потребовал, чтобы они не вступали в силу. Не знавшие его могли бы предположить, что он смирился с неизбежностью нового законодательства. Но в это шаманка не поверила ни на миг.
Что-то в этих законах ему понравилось. Иначе он действовал бы совершенно иначе.
Сканга пребывала в нерешительности. Должна ли она уступить? С ее точки зрения, было желательно урегулировать вопросы. Таким образом правление троллей будет стоять на прочных ногах.
— Мой дорогой брат Элийя…
Сканга внутренне содрогнулась, услышав слова Гильмарака. Она надеялась, что продолжительные вылазки на охоту заставили его забыть об этой кобольдской болтовне. — …я несколько раз велел, чтобы мне прочли твои записки, и в «Кобольды, к свету!» ты сам требуешь перераспределения имущества немногих богачей и передачу их множеству бедных наемных рабочих из числа кобольдов. Именно это и произойдет, когда законы вступят в силу.
Было очевидно, что Элийя удивлен тем, что молодой король не только знает его заметки, но и может цитировать. Сканга испытывала смешанные чувства. То, что Элийю атаковали его же собственным оружием, развеселило троллиху, но то, что Гильмарак настолько хорошо понял точку зрения кобольдов, заставляло задуматься. Не пристало королю троллей разбираться в запутанных мыслях кобольдов!
— Я подразумевал под этим в первую очередь накопленные за столетия без приложения собственных усилий состояния, которые находятся во владениях княжеских домов эльфов. Если купец, подвергаясь большому риску, получает прибыль, это приемлемо. А знаешь ли ты эльфийских кузнецов, которые самостоятельно добыли золото, над которым работают?
— Не знаю я также и купца-кобольда, который сам, в поте лица своего, вырастил пшеницу, которую он продает и получает прибыль, — ответил король.
Сканга похлопала Гильмарака по плечу. Отбрил он лисьемордого здорово, но теперь довольно. Шаманка стояла прямо за троном и хорошо видела собравшихся в зале. Больше двух сотен
кобольдов, представители всех крупных городов и торговых домов.
— Пока что ты понял сложную диалектику социально приемлемого распределения флуктуирующего частного капитала с учетом плюралистических группировок не во всех ее разновидностях, брат Гильмарак. Тем не менее я с большой радостью обнаруживаю, что ты с интересом и вниманием читаешь мои записи. Однако не стоит утруждать присутствующих дебатами на столь возвышенном уровне понимания.
Гильмарак хотел ответить, но Сканга придерживалась мнения, что глупостей достаточно, и ущипнула короля за плечо.
Троллиха чувствовала его недовольство, но король повиновался.
— Ловлю тебя на слове и еще раз обдумаю все замечания.
Через неделю я объявлю присутствующим, к какому решению я пришел относительно новых законов. Хочу предупредить всех собравшихся, что не следует питать слишком больших надежд на изменения, поскольку я по-прежнему считаю достойной попытку унифицировать и упростить существующий кодекс законов. Перейдем к следующему. Прошу предоставить отчет о продвижении заказанного мной проекта степных кораблей. Кто…
Сканга посмотрела на тролльских герцогов и вожаков стай, которые не смущаясь улеглись отдохнуть на полу тронного зала. Большинство из них вскоре будут править крупными городами или провинциями. Несмотря на то что она считала сомнительными новые идеи и изменившийся лексикон Гильмарака, ей очень хотелось, чтобы эта элита нового королевства троллей испытывала хотя бы толику воодушевления правителя. Может быть, стоит…
Маленькая точка света заблистала рядом с троном. Что-то со стуком упало на каменный пол. Гильмарак слишком напряженно вслушивался в разглагольствования кобольдовархитекторов, чтобы что-нибудь заметить. Но Бирга выставила вперед ногу, чтобы поставить ее на пропитанную магией вещь, вынырнувшую из Ничто.
— Дай это мне, — прошептала ученице Сканга.
Ауру Бирги пронизал яркий голубой цвет испуга. Пойманная на горячем, она протянула руку.
Едва коснувшись амулета, Сканга тотчас его узнала. И почувствовала на нем кровь. Итак, Эмерелль найдена! Но как отозвать ши-хандан? Призрачные псы охотились на королеву и предводителя воинов-пауков. Понять, где они находятся, невозможно.
Шаманка выругалась про себя. Ей придется еще раз встретиться с Алатайей. Может быть, княгиня что-нибудь посоветует. Как бы там ни было, ши-хандан наполовину состояли из близких эльфийке лиц. Мысль о том, что придется просить о чем-то именно Алатайю, была Сканге отвратительна. Наверняка она уже пыталась сама создать ши-хандан и потерпела неудачу. Ведь, в конце концов, важной части знания у нее не было.
Наследство
— Мы должны отрезать ей руки!
— С ума сошла? Она забьет тебя до смерти культями, если ты только попытаешься сделать это.
— Если уж делать что-то, то нужно отпилить руки чуть ниже локтей, — вмешался третий голос.
— Может быть, ты тащил с собой пилу? — ответил первый голос, очевидно, женский.
— Мы можем взять нож другого маленького великана. Он сохранился.
— И как ты собираешься перерезать кости? — поинтересовался второй голос. Пожилой брюзга, которому, видимо, все и всегда было не так.
— Если резать по суставу локтя, то резать кость не придется.
И ты только посмотри, насколько далеко простираются ожоги.
Много здоровой плоти при этом не потеряем. — Третий голос, похоже, принадлежал мужчине. Он говорил с огромным воодушевлением.
— Нужно подождать, пока она очнется, и спросить, — вставил брюзга.
— Вся эта мертвая плоть отравит ей кровь. И если это не произойдет, она потеряет слишком много жидкости из-за обгоревших участков. Ты только посмотри, сколько прозрачной желтой слюны течет с ожогов. Она скоро высохнет, как старая дева. Говорю вам, нужно отрезать руки. Прямо по локоть!
Сквозь пелену боли голоса доносились словно издалека.
Эмерелль была на грани обморока. Она почти не понимала смысла слов, которые слышала. Начало разговора она вообще пропустила.
Ее ладони сплавились воедино. Кожа обратилась в дым.
Камень альвов лежал в остатках сгоревших кистей. Он и наследство отца помогут исцелиться, если останется достаточно времени. Впрочем, если кобольды попытаются ампутировать ей руки, то шансы истечь кровью будут гораздо выше. Или она умрет от шока.
— Мы можем просто оставить ее лежать, — произнес брюзга.
— А потом? — поинтересовалась женщина. — Что мы будем делать потом? Вернемся обратно? Без воды мы далеко не уйдем. Если она умрет здесь, то с ней умрет и весь наш народ.
— Мы можем попытаться дойти до сада Ядэ, — заметил брюзга. — Буря стихает. Уже недалеко. Меньше дня пути, как мне кажется. Мы должны убить и второго великана. У большого великана жизнь уже позади. И тогда мы снова будем свободны.
— А наездник драконов? — напомнила женщина. — Его нам тоже придется убить. И сколько наших умрут? Воды почти нет. Мы все ослабли. Кто переживет поход через пустыню?
Восемь из десяти? Или семь? Если бы ты когда-нибудь рожал ребенка, то не стал бы так легкомысленно говорить о жизни.
— Поскольку я никогда не рожал детей, то могу думать обо всех, вместо того чтобы вести бой за одну-единственную жизнь, когда на кону судьба всего народа, — спокойно ответил старик. — А разве у нас есть выбор? Сидеть здесь и ничего не делать? Сидеть здесь, отрезать ей руки и надеяться, что она переживет это? Или убить всех великанов и наездника драконов и надеяться, что большинство из нас выживет?
— А ты знаешь, что ждет нас в саду Ядэ? — спросил молодой мужчина, тот, который только что с большим воодушевлением говорил о том, что нужно перерезать ножом локтевой сустав. — Драконы еще живы?
— Если они и есть, то давно уже не показывались. Нет, все великие драконы мертвы, — решительно произнесла женщина. — О них рассказывали бы истории, если бы они были живы. Не в их духе прятаться. Им некого бояться.
— Нам хватит и одного-единственного маленького дракона, — заявил брюзга.
— Можем взять с собой наездника, — сказала женщина. — Он должен знать, как с ними обращаться. Иначе он не смог бы на них ездить.
Боль взяла свое. Она была похожа на тысячи маленьких хлопковых шариков. Стирала любое иное восприятие. Заткнула уши, и голоса превратились в неразборчивое бормотание.
Склеила глаза, и она перестала видеть. Укутала ее тело, пока не осталось ощущений, кроме очень сильной боли, затягивавшей ее в большую темную дыру.
Она знала, что камень альвов давно должен остыть. Но последнее воспоминание ее нервов, прежде чем они превратились в пепел, казалось, продолжало жить. Боль накаленного добела камня, выжегшего всю жизнь из ее пальцев, по-прежнему пульсировала в ее истерзанном теле. Она знала, что случится, если она сдастся и последует в темноту.
Она прислушалась к голосам, но те исчезли. Не осталось даже невнятного бормотания.
Они ушли, уговаривала она себя, в то же время опасаясь, что именно она с каждым отчаянным ударом сердца отдаляется от мира живых. Песчаная буря стихает, сказал брюзга.
Она знала почему. Буря перестала чувствовать их. В этой пещере они были в безопасности. Единственная из дюжины пещер, которые тянулись по кромке скал подобно проложенным червями туннелям. Нандалее, ее мать, рассказывала ей об этой пещере. Сама она тоже однажды была здесь. В одиночку она легко выиграла состязание с драконьим дыханием. Выждала, пока стихнет буря. Она знала, что ураган продлится недолго.
Может быть, нельзя было задерживаться из-за Мадры и девочки? Состязание началось уже давно — когда они оба своей неразумностью навлекли опасность на всех. Сколько времени было потеряно? Пять сотен ударов сердца? Хватило бы этого, чтобы укрыть остальных в безопасном месте?
Похоже, тролль умер. Так говорил один из голосов. Так что ее жертва по меньшей мере наполовину оказалась напрасной. И как отблагодарили ее серокожие! Размышляли о том, чтобы убить ее. Только потому, что эти подлые ублюдки не знают наверняка, нужна ли она им еще, она по-прежнему жива. Они могут дойти и без нее. Они достигнут ущелья, ведущего к саду Ядэ, прежде, чем драконье дыхание снова наберет смертоносную силу. Тот, кто добирался туда, был уже в безопасности.
Тонкие свинцовые прожилки были спрятаны под камнем пещеры. Свинец ослеплял заклинание драконов. Буря уже не могла почувствовать их.
Песок вокруг столовых гор, защищавших сад Ядэ, был пронизан магией. Древнее заклинание драконов действовало на протяжении тысячелетий. Оно пережило своих создателей, не потеряв смертоносной силы. Песок чувствовал незваных гостей. Как именно, Эмерелль не знала. Предполагала, что касание ног оживляет защитное заклинание. И она на собственном опыте убедилась: не важно, одна пара ног или же много сотен.
Песок, насыщенный мелкими, острыми, словно иглы, осколками скал, собирался неподалеку от столовых гор. Старая магия поднимала его, пока он не закрывал небо подобно огромной туче. Буря была подобна хищнику, плененному в клетке, мучимому стражниками, которые бьют колючими прутьями, пока зверь не приходит в слепое неистовство, а затем открывают клетку. Достигнув уничтожающей силы, буря начинала катиться навстречу бредущему по пустыне. И даже по пути она продолжала набирать силу. Она утихала только тогда, когда ни одна нога больше не касалась песка.
Решетка из свинцовых прожилок ослепляла смертоносное заклинание. Покидая пещеру, они должны спешить. Нельзя тратить время на поиски верного пути в сад Ядэ. Нужно знать, какое ущелье не заканчивается тупиком. У них оставалось немногим больше, чем полдня, прежде чем драконье дыхание нападет снова.
Интересно, как выглядит сад Ядэ сегодня? Когда-то туда удалился повелитель Альвенмарка в поисках мира. Только избранные могли пойти с ним. Эльфы-драконники, мудрейшие из ламассу, пегасы, которых он держал в качестве собак, насмехаясь над их развеселой жаждой жизни…
Эмерелль почувствовала, что сердце ее стало биться медленнее. Ожоги увлажнялись. Они вытягивали жидкость из ее тела. Даже если ей удастся противостоять боли, она высохнет изнутри. Эльфийка подумала о древнейшем своем враге.
О предателе и лжеце, определившем ее юность. Былой гнев должен стать ее союзником в борьбе со смертью!
Когда она подумала обо всем том, что потеряла, гнев ее пробил брешь в летаргии. Эмерелль восстала против темноты.
Боль захлестнула ее. Впиваясь в тело, гоня разум в пропасть безумия. Королева хотела закричать, но горло ее пересохло и ни единого звука не сорвалось с ее губ.
— Это предсмертные судороги, — произнес брюзга. — Это я вижу не впервые. Сейчас все закончится.
Она хотела посмотреть, кто это. Но глаза слиплись от песка и засохших слез. Веки словно склеились. Координированно двигать руками она не могла. Они дернулись вверх, не в силах оторваться друг от друга.
Эмерелль дала волю гневу. Ей нужна была жидкость. Она могла бы убить этих троих. Одно слово силы могло бы иссушить их, и соки кобольдов дали бы новую силу ее умирающему телу. В голову пришла мысль. В пещере три сотни кобольдов. Каждый выдох стоил ей части жидкости. Сухой воздух пустыни крал это драгоценное сокровище. Эмерелль попыталась придумать заклинание, позволявшее отнять его у пустыни.
— Она долго держится, — произнесла женщина-кобольд.
— Я принес нож, — послышался более молодой голос. — Теперь нужно наложить на руки жгуты.
— Это тщетные усилия, — проворчал брюзга. — Позвольте ей спокойно умереть.
Впервые Эмерелль готова была согласиться с ним. Ее заклинание действовало. Жидкость пролилась в ее застывший в немом крике рот.
Вокруг правого плеча что-то завязали и затянули.
— Нужно вонзить клинок в локтевой сустав, если хочешь сделать все правильно, — пояснил женский голос.
Эмерелль почувствовала давление, но боли не было. Из ее горла вырвался вздох.
— Она приходит в себя. — Голос молодого мучителя звучал растерянно.
— Что это такое? Посмотри на ее руки.
Клинок угодил в нерв, не превратившийся в пепел из-за мучительной жары. Жестокая боль кольнула подобно раскаленному копью света, пронзив затуманенное сознание. Эмерелль почувствовала, как по кости скользнул металл. Алая ярость смыла ее сдержанность. Она уже не была самой собой.
Ее наследство рвалось наружу изо всех сил.
— Ее руки! Клянусь духами наших предков, ты только посмотри на ее руки! Ты видишь свет? Она… — Слова брюзги потонули в крике.
Цена мира
Адриен оперся на мотыгу и устроил небольшой перерыв. Жюля нигде не было видно. Впрочем, со дна ямы обзор был не очень широк. Учитель любил часами сидеть на маленьком холме из пепла и земли, наблюдая за тем, как работает будущий рыцарь. Каждый раз, когда Адриен замирал, последователь Тьюреда отпускал колкое замечание. Для священнослужителя он был необычайно язвителен. Слова Жюля ни разу не пролетели мимо цели, всегда выбивали из Адриена остатки сил. Но сейчас учителя, к счастью, рядом не было.
Изнуренный мальчик провел забинтованными тряпьем руками по лицу. Несмотря на то что было довольно прохладно, по его телу ручьями лился пот. Упражнения начинали приносить плоды. Адриен чувствовал пробуждающуюся силу.
Кожа на его руках стала грубее. После того как она вся покрылась кровавыми волдырями, появились мозоли.
Над ямой скользнула тень. Адриен обеспокоенно взглянул на небо. В вышине собирались темные тучи. Кружил орел.
Мальчик помахал ему рукой. Крупная птица в последнее время постоянно была в поле зрения. Она единственная регулярно появлялась над долиной.
Бывший воришка негромко выругался. Это была самая ужасная мука. Ледяной дождь мешал его работе сильнее, чем все остальное. Ученик Жюля мерз, выбивался из сил и от дрожи еле держал в руках мотыгу. Кроме того, дождь смывал землю и мелкие камешки обратно в яму. Дыра, в которой стоял Адриен, была уже более шести шагов в ширину. Мальчик то и дело расширял ее по указанию учителя и начал сомневаться в том, что Жюль выбрал правильное место для раскопок. Не был он уверен и в том, что Жюль знал, что они вообще ищут.
На протяжении всей последней недели Адриен пробивался сквозь слой камня. Жюль утверждал, что это сплавившийся камень Зала Стратегов. Слово «стратег» было мальчику непонятно, а Жюль не стремился объяснить. Похоже, речь шла о зале для полководцев или особенно известных воинов. В любом случае, это были люди в красивой обуви.
Расплавились не все камни. Бывший воришка постоянно находил обломки, а вчера выкопал две пары каменных ног в сандалиях, ремешки на которых были украшены защитными амулетами. Интересно, что за люди отправлялись воевать в таких сандалиях?
Каменный Лес будоражил его фантазию, когда у него оставалось достаточно силы для того, чтобы мечтать. Как выглядел мраморный город? Что за люди здесь жили? И откуда Жюль так много знает об этом? Неужели такие вещи написаны в книгах? Последователь Тьюреда вечерами учил Адриена читать и писать, но тот полагал, что рыцарям такие глупости ни к чему.
Вздохнув, мальчик принялся за бесконечную борьбу с обломками и камнями. Должно быть, сверху по склону сползло большое здание. Все было вперемежку: фрагменты камня, черепица, погнутые и наполовину расплавленные медные пластины. Из-за структуры грунта края постоянно осыпались, и он вынужден был постоянно расширять яму. И чем сильнее он углублялся, тем хуже становилось.
При помощи мотыги он разрыхлил землю под ногами, набрал полные пригоршни ярко-красных обломков черепицы и высыпал в ведро. Закончив, он повесил оба ведра на крючки, прибитые к палке, и принялся подниматься по мосткам, ведущим из ямы. Неуверенно покачиваясь, он наконец достиг края. Лучше бы Жюль купил ему корзину, которую можно было бы привязать к спине. В ней он мог бы поднимать больше грунта, и было бы не так чертовски тяжело сохранять равновесие, как с ведрами на палке.
Пребывая в мрачном настроении, Адриен немного спустился по склону, высыпал ведра. Он начал поступать так вчера.
По крайней мере всю эту грязь не будет смывать дождем обратно в яму. Рыцарь, который искупался в грязи, вот как он выглядит. В своих заскорузлых от грязи одеждах он был оборваннее самого бедного поденщика! Но он уже делает успехи.
Прежде чем мальчика приветил Жюль, он был вором и попрошайкой. Теперь Адриен знает, где будет спать следующей ночью. Теперь он нормально ест дважды в день. И если Жюль считает, что будущему рыцарю полезно копать ямы, то не стоит ломать над этим голову.
Мальчик вернулся к своей яме в гораздо лучшем настроении. Разумнее радоваться тому, что имеешь, чем размышлять над тем, чего не хватает.
С новыми силами он взмахнул мотыгой и стал пробираться к стене ямы. Бывший воришка приблизился к ней примерно на полшага, когда его мотыга вдруг вошла глубоко в грунт. Адриен подергал рукоять инструмента, чтобы ослабить сцепление камней, но неожиданно обломки провалились. Перед ним открылась квадратная шахта, имевшая локоть в поперечнике.
Внутри что-то сверкало серым. Снедаемый любопытством Адриен наклонился, чтобы внимательнее рассмотреть находку.
Шахта была выложена красным кирпичом. Кое-где застыли потоки расплавленного камня. К такому мальчик успел привыкнуть. Но было здесь и кое-что другое. Полоска золота в палец толщиной змеилась по стене и сверкала. Бывший воришка осторожно принялся обрабатывать ее мотыгой. Сердце забилось быстрее. Он никогда еще не держал в руках золота. Не мог представить, сколько оно стоит, но знал, что одна-единственная монетка может исполнить большую часть его желаний. Эта жила драгоценного металла, ветвившаяся, словно вцепившийся в стену плющ, наверняка тянула на много монет.
Адриен нетерпеливо отбросил мотыгу. Золото стекало сюда вместе с расплавленным камнем. Мальчик вспомнил историю, которую рассказывал Жюль. Золотые украшения крыш и интерьеров храмов погибли в огне и через сливные шахты стекли в засыпанные цистерны под городом.
Адриен схватил золотую полосу двумя руками и потянул на себя. Камень затрещал. Паренек представил себе озеро застывшего золота, скрытое где-то у него под ногами. Они богаты! Он найдет цветочницу и подарит ей свое золото. Ей никогда больше не придется ходить к мяснику. Она сможет купить себе красивый дом в городе и нанять слуг. А потом он осмелится спросить, как ее зовут.
С последним рывком полоска подалась. Адриен приземлился в грязь. Ликуя, он поднял золото к солнцу. Он смеялся, откинулся назад, рассмеялся еще громче. Судьба наконец одарила и его!
— Что ты делаешь там, внизу? — На краю ямы показался Жюль и строго посмотрел на ученика сверху вниз. — Мне кажется, что твоя дневная норма на сегодня не закончена и еще не пришло время лениться.
— Золото! — Адриен, широко улыбаясь, протянул священнослужителю находку. — Мы богаты!
— Мы стремимся к иным богатствам, чем эти, мальчик.
Золото нам не нужно.
Адриен ушам своим не поверил. С одной стороны, Жюль говорил приветливо, совсем не так, как на протяжении последних недель, когда разыгрывал из себя придиру учителя.
А с другой — то, что он говорил, было чистейшим безумием!
Отказываться от золота!
— Какие же богатства превосходят ценность золота?
— Обучить тебя будет, пожалуй, самой сложной задачей.
Вылезай из ямы. На сегодня твоя работа окончена.
Адриен опасался, что грядет хорошая порка. Но какой у него выбор? Он спрятал свое сокровище в песке и камнях, затем выбрался по мосткам.
— Боишься, я тебя обворую? — весело поинтересовался Жюль.
Мальчик удивленно поглядел на него.
— Нет…
— Кроме меня, здесь никого нет.
— Но кто-то может забрести. Это большое сокровище!
Нельзя ведь так просто бросать золото где ни попадя!
— Никто сюда не забредет. — Жюль раскинул руки, словно собираясь обнять всю долину. — Это место принадлежит нам одним. А теперь скажи: что ты хочешь купить на это золото?
Эту скалу? Ужин получше? Думаешь, если ты вложишь мне в руку золото, то я стану лучше готовить? — Последователь Тьюреда указал на тучи. — Хочешь купить себе кусочек неба?
Какова цена золота здесь? Как оно обогатит твою жизнь? Что станет лучше, если ты будешь им обладать?
Адриен растерялся. Нет, это безумие — ставить под вопрос ценность золота.
— Мы можем взять его с собой, когда будем уходить из долины. Когда я стану рыцарем, мне будет нужен конь, меч и доспехи. Этого нам никто не подарит.
— Ты хочешь стать рыцарем Тьюреда, но предпочитаешь довериться куску золота, а не богу!
— Я не могу ожидать… — Мальчик вздохнул. Внезапно он почувствовал себя неблагодарным. Но ведь он прав! — Тьюред прикажет коню вырасти из земли, когда он нам понадобится? — наконец мрачно проворчал он.
— Да, если он будет убежден в том, что конь нам понадобится, чтобы служить ему. К тем вещам, которым ты должен научиться, сын мой, относится вера в бога. Тьюред направит нас.
— А может быть, он хотел, чтобы я нашел золото!
Жюль негромко рассмеялся.
— Может быть. Пожалуйста, доставай его. Пусть для нас станет сюрпризом то, какую пользу оно принесет. Может быть, ты нашел его затем, чтобы понять, что по-настоящему важно в твоей жизни. Иногда Тьюред вводит нас в искушение, мальчик. Он хочет заманить нас на ложный путь, чтобы проверить крепость нашей веры и наших моральных устоев. Чего стоит твоя вера, если ты никогда не подтверждал ее деяниями?
— Ты имеешь в виду, что верующий, который устоял перед искушением, стоит больше, чем тот, кто ведет примерную жизнь, потому что не было ничего такого, что могло бы совратить его с пути истинного? Если у бога на каждого из нас свой план, то он сам создает верующих, которые могут доказать свою веру, и других, для кого этот путь всегда закрыт.
Разве это не несправедливо?
Жюль схватил Адриена за плечи и пристально посмотрел на него.
— Хорошо! Действительно хорошо сказано, сын мой. Вижу, что голова у тебя — не просто место, где растут пучки волос.
Не знаю, что за рыцарь из тебя получится, но в тебе скрыт хороший священнослужитель, разум которого проницателен и который умеет мыслить и однажды станет проповедовать слово Тьюреда чрезвычайно убедительно.
Священнослужитель произнес это настолько проникновенно, что Адриену стало очень тепло на душе. Никогда прежде его так не хвалили.
— Знаешь, мальчик, к сожалению, жизнь несправедлива.
Единственное, на что мы можем надеяться, — что мы достаточно сильны, чтобы остаться верны самим себе и своей вере.
Только это в наших руках.
Магия крови
Крик вырвал эльфа из забытья. Фальрах не знал, где очутился.
Теплое одеяло из песка убрали. Он лежал на скале. Лицо и руки болели. Повсюду вокруг были кобольды. Некоторые пытались взобраться на него. Один наступил ему на руку. Ощущение было, словно руку ему раздавил раскаленный молот. Миг воин был уверен, что видит не ту руку, а потом постепенно начал понимать. Буря! Он не должен был снова выходить из пещеры!
Серокожие все еще бежали к выходу. Несмотря на то что там продолжал бушевать ураган.
Красный свет кольнул чувствительные глаза Фальраха. Даже веки изранил песок. Только там, где защищала ткань, песок не причинил вреда.
Он увидел Эмерелль. Она стояла на коленях в глубине пещеры. Ее окружала аура красного света. Проклятый красный свет! Вспомнилась темница в Фейланвике. Резня среди троллей и кобольдов. Из локтя королевы торчал нож. Его нож! Как он там оказался? Перед Эмерелль съежилась фигурка.
Фальрах поднялся. Он закачался, хотел было опереться рукой о стену, но в последний миг отнял руку. Своими освежеванными руками он не сможет коснуться ничего.
С каждым шагом, стараясь сохранить равновесие, он приближался к Эмерелль. Руки эльфийки обгорели ниже локтя.
Вокруг нее вились спирали красного света. Фальрах осторожно протянул к ней руку.
— Спокойно, — тихо произнес он. — Здесь нет врагов.
Кровь стекала по лезвию. Поскольку рука волшебницы была перетянута жгутом, он отважился извлечь оружие. Он почувствовал, как металл скользнул по суставу. Королева не издала ни звука. Глаза ее были широко распахнуты, но казалось, что она ничего не видит. Зрачки превратились в крохотные черные точки.
Ее руки стали выглядеть лучше. Но ладони… Ему пришлось заставить себя не отводить взгляд. Они напоминали спутавшиеся обугленные ветки. Руки, которые когда-то ласкали его. Снова вспомнился Фейланвик. Очевидно, королева могла лечить себя. Любому другому пришлось бы ампутировать кисти. Кобольд, который лежал мертвым у ее ног, хотел помочь!
Фальрах смотрел на серокожих. Все они не отрываясь пялились на него и на его возлюбленную. Они были напутаны, нерешительны… Пока что. Атакуют? Или убегут?
— Он вонзил ей в руку нож! — Это было несправедливо, но нужно исказить факты, чтобы завладеть ситуацией. — Он напал на нее! Вы забыли, как она пришла в деревню Облона?
Как вы могли на нее напасть? Забыли, что она спасла вас всех от верной гибели в песчаной буре?
Некоторые потупились. Но головокружительного успеха его слова не имели.
— Она повелительница магии. — Среди серокожих Фальрах заметил лутина. Одно неверное слово с его стороны, и все впустую. — Никодемус, встань рядом со мной.
Лутина вытолкнули вперед. Никто из серокожих не пытался защитить его.
— Вы…
По рядам кобольдов пробежал шепоток. Некоторые упали на колени, как поступали дети человеческие при виде своих идолов. Фальрах не понял, что произошло, пока краем глаза не увидел, как королева подняла руки. Ладони были безупречно белы. Ничто больше не напоминало об ожогах.
Все больше и больше кобольдов падали ниц. Даже лутин.
Фальрах знал, что это не чудо. Она использовала силу камня альвов. Но почувствовал, что здесь действует и другая сила. Что-то чужое, темное. В душу эльфа закралось недоброе подозрение, что Эмерелль получила силу из-за смерти кобольда, который так неосмотрительно попытался ампутировать ей руку. Она творила магию крови!
Скажи им, пусть отдыхают, послышался в мыслях ее голос. Через семь часов, с первым лучом солнца, мы тронемся в путь и не будем отдыхать до тех пор, пока не достигнем сада Ядэ. Только тогда мы будем в безопасности.
Он выполнил ее приказ. Кобольды были слишком напуганы, чтобы задавать вопросы. Большинство даже не отваживалось посмотреть в ее сторону.
Небесный мост и Солнечные врата
Через четырнадцать часов после того, как путники покинули пещеру, они достигли того единственного ущелья, которое вело сквозь скальный лабиринт столовых гор к саду Ядэ. Эмерелль была напряжена. Столько времени прошло с тех пор, как она была здесь последний раз? Интересно, как сейчас выглядят сады короля драконов? И как примет их газала?
Эльфийка поглядела на Фальраха. Он одним из первых взобрался по узкой тропе, которая вела вдоль склона белоснежной, словно кость, скалы. Ей кажется или раньше он двигался иначе, более… чувственно? В пещере она исцелила возлюбленного. Ей хотелось лежать в его объятиях. Не в объятиях Олловейна! Ей хотелось побыть с ним в уединении.
Несколько дней напролет! Мысли казались чужими. Может быть, поход через пустыню изменил и ее? Говорят, в пустыне можно отыскать путь к себе. Или ее изменила жизненная сила, отнятая у кобольда?
Эти мысли Эмерелль отбросила. Оставалось пройти приличный отрезок пути. Выдержать последнее испытание. Она снова посмотрела на Фальраха. Он божественно сложен. Он словно создан для того, чтобы с ним… Шаги ее стали шире.
Не сейчас!
Ущелье манило маленьким озерцом, вода в котором светилась бледно-зеленым. Раньше здесь водились кайманы; на валунах они поджидали других животных, спускавшихся со скал на водопой. Эмерелль решительно настояла на том, чтобы пойти по узкой тропе, выбитой в почти отвесной стене.
Серокожие с тоской глядели на воду, но никто не отважился возражать. Королева чувствовала ненависть кобольдов. Она была силой, заставлявшей их держаться на ногах. Большинство детей не могли идти, их приходилось нести. Один из стариков умер на последнем отрезке пути через пустыню. Но они двигались вперед.
Эмерелль тоже чувствовала смертельную усталость. Все раны были залечены, но боль истощила ее силы и травила душу. Она изменилась… Если поспать как следует несколько ночей, уговаривала себя эльфийка, это пройдет.
Стайка ярко-зеленых пальмовых стражей пролетела по ущелью. Небольшие птицы с любопытством рассматривали гостей. Наверняка никогда прежде не видели двуногих! Бодро чирикая, птицы ринулись вниз. Они летели прямо над сверкающей водой, а затем исчезли среди прибрежных пальм.
Тропа, по которой шли путники, была не более локтя в ширину. Серокожие вплотную прижимались к горячей скале и старались не смотреть вниз. У Эмерелль голова не кружилась. Кажлый раз, когда тропа поворачивала, эльфийка наклонялась над пропастью, чтобы заглянуть в ущелье с другой точки. Озеро изменило очертания. Интересно, насколько изменилась обширная долина?
Здесь, среди столовых гор, заклинание, которое серокожие столь точно называли драконьим дыханием, не имело силы.
Ветер, пролетавший над белыми скалами, за столетия вытесал в мягком камне самые причудливые скульптуры, но он не был творением магии.
Подъем длился больше часа. Эмерелль знала, что почти достигла цели, когда колонна перед ней остановилась. На цыпочках пробежав вдоль пропасти, она протиснулась вперед.
Маленькое озеро с пальмами находилось более чем в двухстах шагах под ней. Скалы почти отвесно уходили вниз. Королева обернулась через плечо, и ее охватило странное чувство — тяжесть глубоко в животе в сочетании с желанием раскинуть руки и упасть спиной назад. Она не собиралась совершать самоубийство. Она хотела убежать! Ей просто хотелось упасть.
В ее представлении падение означало полет. «Нужно поспать», — мысленно напомнила она себе.
Узкая тропа стала шире. Она змеилась вокруг широкого скального уступа, было видно лишь часть долины, которая оставалась скрытой от глаз на протяжении почти всего подъема. Небесный мост и Солнечные врата, так называли ее когда-то эльфы-драконы. Эмерелль помнила голос матери. Та часто рассказывала об эльфах-драконах. Обо всех чудесах, которые могли видеть только они.
Сама Эмерелль еще встречалась с альвами, однако созданный ими порядок вещей к тому моменту рухнул. Сверкающая империя драконов погибла, альвы отвернулись от чешуйчатых созданий, а немногим позже и от всего мира.
Небесный мост представлял собой узкую артерию черного базальта. Он раскинулся над пропастью, образованной за тысячелетия ветром и водой. В самом узком месте мост достигал всего лишь десяти дюймов. У того, кто стоял на мосту — вверху бесконечная синь горизонта, внизу двести шагов до земли, — возникало чувство, что он висит посреди неба. Ущелье в этом месте сужалось. Из-за этого усиливался ветер и тысячей незримых рук толкал и тянул смельчака, отважившегося ступить на базальт. Мать королевы, Нандалее, рассказывала, что путь через мост был одним из экзаменов эльфов-драконников. Не один отважный воин потерпел здесь поражение.
Шалин Фалах не шел ни в какое сравнение.
Чуть впереди виднелись остатки базальтового моста, рухнувшего в ущелье. И сомнения в оставшейся части сооружения усиливались стократ.
По ту сторону лежали Солнечные врата. Они состояли из белой скальной породы. Ветер проел в монолите большую круглую дыру. Лежавшие вокруг камни тоже подверглись эрозии, и перед идущим представало огромное кольцо. Семь вечеров в году заходящее солнце полностью заполняло собой внутренний круг. Странная скала была прихотью природы, однако зрелище пойманного в каменное кольцо солнца представляло собой глубокое мистическое переживание. Тот, кто доходил сюда, мог считать, что он справился и получил право стать воином драконов.
Эмерелль поглядела вниз, в долину. Конечно, кости потерпевших неудачу давно рассыпались в прах. Небесный мост и Солнечные врата были реликвиями ушедшей эпохи. Не было больше драконов, их рыцари давно стали лишь тканью древних историй, звучавших настолько фантастично, что многие ворчали, будто бы их придумали поэты и лжецы.
Эмерелль прошла мимо толпы кобольдов до моста.
— Это ваш путь. Тот, кто перейдет мост, свободен. По ту сторону Солнечных врат вас ожидает долина, где вы найдете в избытке все, что нужно для жизни.
— Госпожа, мы не настолько тяжелы, как ты. Ветер унесет нас в пропасть. — Среди колеблющихся был Добон, говоривший от имени всех.
Эмерелль была почти уверена в том, что его голос и был голосом брюзги, советовавшим предоставить ее судьбе, когда она лежала, беспомощная, в пещере. Воспоминания о разговоре были очень смутными. До конца она не будет уверена никогда. Но Добон был предводителем. Должно быть, это был он! Кто еще мог обладать таким мужеством и наглостью, чтобы предложить подобное?
При воспоминании о разговоре королеву захлестнула ярость.
— Я перейду мост. Как поступите вы — дело ваше. — Она указала вниз, в долину. — Если вы пойдете туда, не спасетесь.
Пара недель — и вы убьете всю дичь, обгложете каждый куст и каждую пальму. И вам придется вновь вернуться сюда. Вы предоставлены своей судьбе. Тебе это ничего не напоминает, Добон?
Старый кобольд со сломанным бесформенным носом подошел к ней вплотную.
— Значит, ты слышала наш разговор, госпожа. И теперь жаждешь мести? Подумай: остались только я и моя дочь. Того, кто хотел помочь тебе, ты уже убила. Мой народ не виноват.
Они не знают, о чем шла речь. Моя жизнь и жизнь моей дочери — такова цена? Тогда ты поможешь моему народу?
— Возьми за руку свою дочь. И иди с ней на мост. Покажи, сколько мужества у тебя осталось.
— Ты жестока, госпожа. У тебя когда-нибудь был ребенок?
Ты можешь понять, что это значит: взять своего ребенка за руку и пойти с ним на смерть?
— Ты собирался бросить меня, беспомощную, на произвол судьбы и осмеливаешься говорить о жестокости?
Но старый кобольд не отступил перед ее гневом. Он смотрел на нее, не отводя взгляда.
— Я хотел убить тебя, чтобы защитить племя от твоих капризов. Называй это жестокостью, если хочешь. Но скажи, какой смысл в твоем решении? Кого защищаешь ты?
Она открыла рот, но тут же закрыла его, не сказав ни слова.
Нороэлль, такова была ее единственная мысль. Эльфийская волшебница была когда-то ее подругой, доверенным лицом.
По отношению к ней она тоже была жестока. А до того было еще много других. Все изгнанные. Все, кто сломался о ее волю, все, вплоть до брата.
Поверженная королева тяжело вздохнула. Она ничего не делала без причины. Нороэлль родила ребенка демона и спрятала его, несмотря на то что знала: он может обладать силой, способной разрушить Альвенмарк. Она заслужила наказание!
Равно как и остальные. Эмерелль была правительницей Альвенмарка. Такова ее обязанность: наказывать, когда необходимо!
Или же это отговорки? Неужели она действительно жестока? Теперь она уже не королева Альвенмарка. Пристало ли ей судить серокожих? Эмерелль поняла: несмотря на то что она отказалась от короны, желание править осталось. Это было ее жизнью так бесконечно долго… Может ли она измениться?
Эмерелль отыскала взглядом Фальраха. Эльф смотрел на нее с упреком. Олловейн встал бы перед серокожими, защищая их собой. Но белый рыцарь мертв. Погиб навеки. Он не может вернуться, как Фальрах, спустя тысячелетия. От Олловейна не осталось ничего, кроме тела.
У эльфийки сжалось горло. Только сейчас она поняла, как сильно нуждалась в белом рыцаре. Он часто требовал для ее подданных ту милость, на которую не способно было ее ожесточившееся сердце. Олловейн жил бы, если бы она сумела быть великодушной. Он должен продолжать жить в ней. В ее поступках. Это все, что от него осталось.
Черный мост посреди белых скал был ее путем в другую жизнь. Она все еще пленница короны и того, что стало с ней за тысячелетия правления. И теперь она должна сбросить этот груз.
Добон стоял перед ней. Но теперь рядом с ним стояла девушка-кобольд, которая натирала ее глиной и готовила к ритуалу ловца снов. Она — его дочь?
Эмерелль опустилась на колени.
— Возьми за руку свою дочь.
Нижняя губа старика задрожала. Черты лица разгладились.
Он не возражал. Протянул Имаге костлявую руку. Кобольдесса беспрекословно повиновалась своей судьбе.
Эмерелль запела. Негромко, с закрытыми глазами. Она полностью открылась прикосновению ветра. Давно она в последний раз плела это заклинание. Тот, кто знал его, мог усмирять даже бури, если только они не были магическими, как дыхание дракона.
Когда ветер в ущелье стих, она взяла Добона за руку и вместе с Имагой повела через мост. Затем вернулась и перевела за руку следующих. И так повторялось снова и снова. Детей она перенесла на руках. Позволяла им играть со своими волосами. Каждый раз, когда она переходила мост, на сердце становилось немного легче.
К ней присоединился Фальрах. Он тоже стал провожать кобольдов к Солнечным вратам. Некоторые были настолько мужественны, что проделали путь самостоятельно, теперь, когда не нужно было бояться опасных ветров.
Поначалу серокожие были напряжены, но вскоре начали шутить. Эмерелль молчала, только негромко пела свою песню.
Она наслаждалась тем, как смотрит на нее Фальрах. Она удивила его и заслужила его уважение. Она сама удивлялась тому, как много значат для нее его взгляды. Его взгляды! Не Олловейна.
Только Никодемус Глопс оставался мрачен. Казалось, он хотел что-то сказать, но не осмеливался подойти к ней. Может быть, он был возмущен тем, что она ни словом не удостоила погибшего Мадру. Они спешно покинули пещеру на рассвете.
Эмерелль заметила, что вокруг мертвого тролля лежали амулеты и даже несколько детских игрушек. Серокожие никогда не забудут его.
Когда последний кобольд перешел Небесный мост, королева почувствовала облегчение. Словно влюбленная девушка, проходя последний раз через мост, она мимоходом коснулась руки Фальраха. И наградой ей снова стал один из этих взглядов, от которых сильнее билось сердце. В саду Ядэ они наконец смогут снова побыть одни. Долина достаточно велика, чтобы найти уединенное место.
Солнце садилось. Закат окрасил белые гребни скал в нежнорозовый цвет. Внизу, в долине, тени из светло-синих становились чернее черного.
Никто из кобольдов не прошел Солнечные врата. То ли хотят предоставить ей право сделать это первой, то ли опасаются, что по ту сторону странных врат их ждут ужасы. Королева могла понять их. Солнечные врата были выше, чем скалы столовых гор за ними. И выше Небесного моста. С того места, где путники стояли, казалось, что врата ведут не куда-нибудь, а в небо.
Серокожие по-прежнему относились к Эмерелль с недоверием. Поэтому она двиулась первой. Не колеблясь вошла в широкий крут. Только оттуда можно было заглянуть в сад Ядэ. На много миль простиралась заключенная в границы столовых гор долина. Белая пирамида величественно возвышалась над зеленью одичавшего сада. Сверкая, свет заходящего солнца преломлялся на золотой вершине огромного строения. Вопреки всем защитным заклинаниям, сплетенным во время возведения пирамиды, в трещинах между камнями росла сорная трава, а в некоторых местах в стенной кладке — даже деревья.
Остальные роскошные постройки долины исчезли в пышной зелени. Широкая площадь рядом с пирамидой, где когдато приземлялись властители мира минувшей эпохи вместе со своей свитой, терялась в зелени. Часть ее, похоже, была скрыта под новым озером. Эмерелль не могла оценить, насколько сильно изменилась долина.
Длинные тени восточных гор тянулись к пирамиде, когда первые серокожие нерешительно прошли Солнечные врата.
Они разглядывали долину с удивлением и некоторой толикой страха. Никогда прежде не видели они столько зелени и столько воды. Кобольды были созданиями пустыни. От берега озера отделилась стая больших белых птиц и устремилась к своим гнездам, куда-то на северную оконечность долины.
Сумерки быстро густели. Эмерелль стала торопить путников. По эту сторону Солнечных врат широкая лестница бежала вдоль почти отвесной стены, время от времени делая повороты на открытых площадках, с которых открывались все новые и новые фантастические виды на долину. Обрушенные крыши смотрового павильона, крупные обломки скал на террасах и лестницах, зияющие расселины на дороге свидетельствовали о землетрясениях, сотрясших столовые горы.
Эмерелль знала, что они не успеют достичь дна долины до наступления полной темноты. Но королева стремилась к другой цели. Вскоре, к удивлению кобольдов, она выбрала путь, который снова вел наверх. Ворчание серокожих эльфийка проигнорировала. Она знала, как холодно в горах ночью. Важно было отыскать надежно защищенное место для стоянки.
Очередная лестница, по которой они двигались, закончилась туннелем, пронизывавшим широкий утес. Бронзовые ворота, которыми когда-то закрывали вход, были широко распахнуты. Голубовато-зеленая благородная патина, покрывавшая металл, оставила размытые следы на каменном полу.
Рельеф, обрамлявший вход и изображавший двух вставших на дыбы пегасов, лучше пережил тысячелетия.
Землетрясение пощадило туннель, достигавший в длину пятидесяти шагов. Обломки отделки, отвалившиеся с потолка, хрустели под ногами. Пахло в туннеле, как в подвале.
Эльфийка знала, сколь близки они к цели, и ускорила шаг.
Когда путники вышли из каменного коридора, на ночном небе сверкали первые звезды. Дети альвов оказались на смотровой площадке. Она была построена не для того, чтобы любоваться пирамидой, садами и исчезнувшими дворцами. Площадка была расположена на широком скальном карнизе, с которого открывался вид на большую нишу на противоположной отвесной стене. Там, под защитой скал, находилась Старая крепость, бывшее жилище эльфов-драконников. Массивные постройки в форме игральных костей жались друг к другу. Окна были только на верхних этажах. И они были узкими, словно бойницы.
Некоторые здания выглядели так, будто в них стреляли из катапульты. Стены обрушились, частично открывая взгляду внутренние помещения. Можно было разглядеть остатки рельефной мозаики. Краски еще не поблекли. Высокие, ростом с дом каменные воины с большими остроконечными щитами несли на стенах крепости свою вахту. Они не были похожи на дворцовых стражей в парадной форме, скорее на потрепанных в боях ветеранов. Их лица были обращены на террасу.
Было в этих статуях что-то тревожное. Но еще больше беспокоило то, что в трех окнах горел свет. К этому Эмерелль не была готова.
Ванная
Балдуина вызвали в королевскую ванную. Он терпеть не мог созерцать полностью обнаженное тело Кабецана. Истощенное и старое, покрытое гноящимися ранами. Но старик умел хорошо скрывать свои чувства.
Еще в коридоре в лицо гофмейстеру ударил душный пар.
Он надеялся, что худшее уже позади. Нет, Балдуин не был чувствительным. Еще несколько лет тому назад он был главнокомандующим войсками Кабецана. Сражался под Авроном и Руоннес. Видел все ужасы войны, участвовал в некоторых таких вещах, которыми совершенно не стоит гордиться.
Бледный слуга отпер дверь в ванную и бросился прочь.
Кабецан сидел на краю мраморного бассейна, от которого поднимался пар. Кроваво-красные лепестки роз плавали на воде. Танкрет, лейб-гвардеец, стоял рядом. Как и его король, он был обнажен, не считая полотенца, свободно обернутого вокруг бедер. В отличие от своего господина, он был вооружен кинжалом, изящным ритуальным оружием с роскошным рубином на рукояти. Ножны и перевязь были из алой кожи с золотым тиснением. Стоимости этого оружия было бы, пожалуй, достаточно для покупки целой деревни вместе с крестьянами.
Рядом с ним стоял стройный мальчик. На первый взгляд Балдуину показалось, что ребенку нет и десяти лет. Несмотря на жару в ванной, мальчик дрожал. Его лицо было сильно накрашено. Ему надели русый парик. И только со второго взгляда Балдуин понял, кто это. Они взяли младшего брата Элодии.
Это была ошибка!
— В последнее время ты плохо выглядишь, — произнес король.
У Балдуина возникло чувство, что петля затягивается у него на шее. Танкрет изобразил на лице презрительную улыбку. Воин был по меньшей мере лет на двадцать младше гофмейстера.
С намасленной кожей бронзового цвета он был настоящим идеалом мужчины, несмотря на то что некоторые шрамы на руках и груди, по мнению Балдуина, представляли собой недостаток. Но он знал, что Кабецану нравятся такие шрамы.
— Ты выглядишь усталым, друг мой. — Король нахмурил лоб. — Ты что-то хотел сказать?
— Мальчик… Это же брат Элодии. Вы ведь не собираетесь… — Он был слишком осторожен, чтобы высказать это. — Она ждет его писем. Было бы плохо, если бы она узнала…
Мальчик затравленно переводил взгляд с одного на другого. Он не понимал, о чем они говорят, но, похоже, догадывался о грозящей беде.
— Мне очень жаль, что я пролил чернила и испортил пергамент. Это был несчастный случай. Это больше не повторится…
Только теперь Балдуин заметил остатки чернильных пятен на руках и предплечьях ребенка.
— Но, мальчик мой, разве я похож на того, кто бы долго злился из-за таких мелочей? — Король отбросил полотенце и опустил ногу в теплую воду. Довольно вздохнул. — Хорошото как. — С некоторым усилием он опустил в воду и вторую ногу. Затем махнул мальчику рукой. — Тебя зовут Жеан, не так ли? Красивое имя для красивого мальчика. Подойди немного ближе. Я вижу не очень хорошо.
Жеан повиновался не сразу, и Танкрет схватил его и подтащил к королю. Ребенок был так напуган, что не стал ни сопротивляться, ни издавать какие-либо звуки.
Кабецан ущипнул мальчика за грудь.
— Какая безупречная у тебя кожа, Жеан. Какой дар! Ты только посмотри на меня. Это делает время со всеми, кто лишен милости рано умереть. Такая чудесная кожа… Ты знал, что пергамент делается из кожи, мальчик? Он очень дорогой.
Чтобы сделать одну-единственную книгу, нужно убить целое стадо. Кровь — вот плата за знания. Такова цена почти всего в жизни.
Балдуину стало дурно. Он уже догадывался, что произойдет.
— Повернись-ка, мой мальчик.
Жеан повиновался.
Задержав дыхание, Балдуин наблюдал за тем, как пальцы короля рисуют на спине мальчика. Они нарисовали прямоугольник на гладкой коже. Размером со страницу.
— Самый лучший пергамент получается из кожи нерожденных коз и ягнят. Представляешь? Их жизнь заканчивается, даже не начавшись. И тем не менее некоторым образом она длится столетиями, поскольку их кожа несет на себе нашу историю. Или священные писания Церкви Тьюреда. Или договоры, приносящие мир королевствам. Что ты сделал в своей жизни по-настоящему выдающегося, Жеан?
Мальчик испуганно таращил глаза.
— Жеан, ты ведь умеешь говорить, правда? Не хочешь отвечать на вопрос короля?
— Я могу написать имена всех святых, — выдавил он из себя.
Кабецан кивнул.
— Записать имена святых… Думаю, в моем дворце это могут сделать дюжины. Значит, это величайшее достижение в твоей юной жизни. Имя Гийома входит в число тех, о ком ты знаешь?
— Да, мой король. — Голос мальчика снизился до шепота.
— А ты знаешь историю Гийома? — В голосе короля появилась строгость.
— Да, он величайший из святых. — Очевидно, Жеан набрался мужества. Может быть, потому, что мог говорить о чем-то ему знакомом. — Его убили эльфы. Он был пронизан целительной силой Тьюреда. Одного касания его рук было довольно, чтобы слепые снова могли видеть, а калеки — ходить.
Балдуин увидел, как король сжал кулаки.
— Да, вероятно, он мог сделать это. Есть сотни людей, которые могут свидетельствовать о совершенных им чудесах.
Вот только он был упрямым и непослушным. Ты знал, что он отказался прийти, когда я позвал его и просил исцелить?
Мальчик покачал головой. «Он так наивен», — огорченно подумал Балдуин.
— Мой король, вы знаете, что от услуг девушки в рефугиуме мы не можем…
Он не отважился произнести имя Элодии. Не хотел, чтобы мальчик что-то заподозрил. Может быть, если Кабецан придет в себя, все образуется.
Король раздраженно отмахнулся.
— Молчи, Балдуин. Перебивать очень невежливо. Как мой маленький гость сможет научиться хорошему поведению? — Кабецан снова провел рукой по коже мальчика. — Такая нежная. — Он посмотрел на Танкрета. — Видишь? У него нет ни единого прыщика. Ни единой неровности. Ни единого шрама.
Даже покраснений нет. — Король вздохнул. — Думаю, дорогой Жеан во всем сущая противоположность мне. Как думаешь, Жеан? Это так?
Балдуин задержал дыхание. Какой бы ответ ни дал мальчик, он обернется против него. Гофмейстер слишком хорошо знал жестокие игры своего короля.
— Да, — нерешительно ответил Жеан.
— Значит, думаешь, ты лучше меня? — набросился на мальчика Кабецан.
— Нет, мой король, я…
— Ты мне перечишь! Значит, я еще и лжец!
Жеан смотрел на правителя с ужасом и непониманием.
А потом заплакал. Это было душераздирающе. Он был совершенно беспомощен.
— Прекрати ныть! Смотри, чтобы твои слезы не упали в мою ванную, глупец! Разве ты не знаешь, как сильно слезы портят кожу? Танкрет!
Лейб-гвардеец отвесил мальчику оплеуху, сбившую того с ног. Он упал перед ванной и свернулся в комочек, словно маленький беззащитный зверек. Он не мог справиться со слезами. Так и лежал, негромко всхлипывая.
Балдуин подумал о том, что Кабецан может радоваться только мертвым красивым вещам. Статуе, этому дворцу, мозаике. Всем тем сокровищам, которые он приказывает искать.
А живая красота постоянно бросала ему вызов, заставляя разрушать ее. Тело Элодии было пощажено только потому, что старик убедил себя, что девушка принесет большую пользу.
Но в рефутиуме разрушат ее душу, в этом Балдуин был уверен.
Он не знал, что с ней сделают, но девушка-цветочница умрет.
Она станет чем-то другим, когда выйдет из ворот, чтобы выполнить первое поручение своего короля.
— Вставай, Жеан! — с холодной ненавистью в голосе произнес Кабецан. — И смотри, не вздумай и слезинки пролить в эту ванну! Слезы полны ядовитых солей!
Возможно, мальчик не услышал его. Как бы там ни было, он остался лежать.
— Танкрет!
Лейб-гвардеец наклонился и схватил Жеана за плечи. Поставил на ноги. Одна рука осталась на шее мальчика.
— Жеан, как за таким безупречным лицом, в таком нежном и юном теле может таиться столько низости? Ты оскорбил меня, обозвал лжецом, а теперь еще и пытался отравить. Ты разочаровал меня. Так же как и Гийом.
— Я не хотел… — всхлипывал Жеан. — Я…
— Прекрати плакать! Танкрет, высуши его слезы!
На миг воин оторопел. Балдуин наслаждался этим мгновением. Гофмейстер знал, что гораздо умнее выполнять приказы короля незамедлительно. И Танкрет тоже знал это! Воин сорвал полотенце с бедер и отер мальчику лицо. Но это помогло мало. Малыш просто продолжал плакать.
— Жеан, — голос короля звучал примирительно, — ты не хотел меня обидеть. Ты не такой, как Гийом, правда?
Мальчик кивнул, насколько позволяла рука Танкрета на шее.
— Ты наверняка сделал бы все, чтобы помочь мне. Если бы ты мог помочь мне, ты не оставил бы меня в беде?
— Нет, конечно же нет, — продолжал всхлипывать Жеан.
— Тогда, прошу тебя, перестань плакать. Все эти слезы из-за недоразумения…
Жеан боролся с собой. Прошло некоторое время, прежде чем ребенок взял себя в руки и перестал плакать. Но страх еще не ушел, это было очевидно. Малыш чувствовал, что что-то не в порядке.
— Значит, ты хочешь помочь мне?
Жеан старательно закивал.
— Иди сюда. — Старый король немного повернулся в ванне. По воде поплыли розовые лепестки. — Видишь маленькое углубление там, на краю бассейна?
Мальчик снова кивнул. Из его груди вырвался громкий всхлип, но он сумел удержаться от слез.
— Положи туда голову, маленький мой. Это место очень удобно. Это место мой каменотес создал для того, чтобы там могла отдохнуть голова. Я тоже так часто делаю.
Ребенок повиновался. Он наивен, с горечью думал Балдуин.
Все они такие. Он видел это не впервые. Едва Жеан положил голову в углубление, Танкрет ткнул его коленом в спину, схватил за русый парик, сорвал его и швырнул вперед, чтобы затем вцепиться в настоящие волосы. Он сильно запрокинул Жеану голову, вынул кинжал и перерезал горло. Брызнула струя крови и пролилась в ванну, где образовала водовороты в жуткой гармонии с розовыми лепестками. Мальчик не издал ни звука.
Танкрет заставил его истечь кровью, словно скотину.
А Кабецан откинулся в воде и удовлетворенно вздохнул.
— Знаешь, Балдуин, алхимики несут чепуху о живой воде, целыми столетиями с огромным упорством ищут этот чудесный эликсир. А ведь его так просто найти! Живая вода течет по нашим венам. Это кровь. Кровь Жеана может смягчить мою боль лучше всякой пасты и притираний, которые наносили когда-либо на мою кожу все эти шарлатаны.
— Как скажете, ваше величество.
Балдуин с трудом сдерживал тошноту. Как же ненавидел он это чудовище! Но гофмейстер не отваживался поднять руку на Кабецана или принять участие в заговоре. Это пытались сделать дюжины людей, и все потерпели неудачу.
— Ты действительно выглядишь нехорошо, Балдуин. Тебе тоже следовало бы войти в эту ванну. Конечно, только после того, как из нее выйду я. Танкрет тоже иногда так поступает.
Сила крови разглаживает и омолаживает кожу. И усиливает тело. Если ты выпьешь немного воды, то заметишь, как она оздоровит твои кишки и печень. Детская кровь — поистине средство от всех недугов!
— Не знаю… — с трудом произнес Балдуин. На самом деле он знал совершенно точно! Ему не хотелось еще больше впутываться в преступления своего короля. — Думаю, было неразумно убивать именно Жеана. Его сестра будет ждать от него писем…
Кабецан отмахнулся и словно угорь повернулся в кровавокрасной воде. Обеими руками хлопнул себя по лицу, чтобы вода окропила пятна на его больной коже. Балдуин с ужасом обнаружил, что король действительно пьет эту воду! Полощет ею горло.
— Ты напишешь письма, Балдуин, — наконец произнес он. — Мальчик все равно мог написать только парочку имен святых.
Она еще никогда не получала от него писем. Так что рисуй буквы старательно, как это делают дети, и напиши ей, как чудесна жизнь при дворе.
— Но что, если она что-то заподозрит? Я почти ничего не знаю о них. Я не сумел бы ответить ни на один вопрос об их прошлом.
Король одарил его кровавой улыбкой.
— Я целиком и полностью полагаюсь на твою изобретательность, Балдуин. Ты справишься. Я знаю, как важно для тебя меня не разочаровывать.
Гофмейстер поклонился.
— Могу я теперь идти, ваше величество?
— Можешь раздеваться.
Холодный ужас сковал тело Балдуина.
— Я…
— Стыдишься? Я уж как-нибудь вытерплю вид тела старого человека. Оно не будет выглядеть хуже моего.
— Я… Благодарю, но я…
— Мой дорогой друг, мне хотелось бы, чтобы ты вошел в одну ванну со мной. Тебе пойдет это на пользу. Я знаю.
Иногда хороших друзей нужно заставлять делать шаг к своему счастью. Танкрет наверняка мне поможет, если уговоров окажется недостаточно.
Лейб-гвардеец одарил Балдуина отвратительной улыбкой.
Их антипатия была взаимной.
— Ты всегда был мне хорошим советником, Балдуин. Настолько хорошим, что я не могу представить двор без тебя.
Поэтому я позабочусь о твоем здоровье. Немного кровавых процедур тебя ободрят. Доверься мне.
Послание
Никодемус протиснулся сквозь ряды серокожих. Он был рад, что выбрался из туннеля. Долина казалась ему не очень хорошим местом. Он бывал в других оазисах Сожженных Земель, но ни один не был похож на этот. Жутко! Здесь прошлое не желает успокаиваться.
Лисьехвостый посмотрел вниз, на крепость. На огни. Три освещенных окна. И был еще четвертый огонек. Перед крепостью.
Здесь была всего одна-единственная тропа альвов. Лутин помнил карту магических троп. В его роду она была создана.
Это была одна из тайн полулисиц. Они изучили Золотую Сеть лучше остальных детей альвов. Слишком часто приходилось им с ее помощью скрываться. Никодемус знал, что здесь однаединственная тропа. Она пересекала долину. Прямо посреди этой жуткой пирамиды. Теоретически сойти с тропы альвов можно было в любом месте. Но поступать так было сущей глупостью. Они не были созданы для этого. Нужна была точка пересечения. И чем больше троп пересекалось в одном месте, тем лучше! Проходить через звезду, созданную двумя линиями, было очень опасно. Можно было совершить временной прыжок или вовсе сгинуть. Ни один лутин, который хоть сколько-то дорожил своей честью, не стал бы пользоваться звездой альвов, в которой пересекалось меньше четырех магических троп.
Никодемус с сомнением посмотрел на огни. Это наверняка не Сканга и ее убийцы. Прошло не больше дня с тех пор, как исчез амулет. Однако она же Сканга, самая могущественная шаманка троллей. Кто знает, какими темными силами, о которых он и понятия не имеет, она повелевает?
Эмерелль обернулась.
— Там, впереди, место для ночлега. Следуйте за мной! — И, широко шагая, ступила на тропу, которая вела вдоль склонов на противоположную сторону.
В свете звезд дорожка была видна очень плохо. Предстояло идти еще не менее получаса, прикинул Никодемус.
Лутин был вынужден бежать, чтобы нагнать эльфийку.
Остальные кобольды последовали за ним. Они почти обессилели. Эмерелль требовала от них слишком многого!
Он снова поглядел на огни в крепости. Ждет ли там Сканга?
Наконец Никодемус поравнялся с королевой.
— Госпожа, на два слова.
— Не сейчас! — Она произнесла это приветливо, но решительно.
— Но…
— Не сейчас! Я должна держать открытыми все органы чувств и прислушиваться к долине. Сейчас не могу говорить.
Позже.
Прислушиваться к долине? Эльфийка снова ускорила шаг, и полулис отказался от идеи догнать ее. Чего она боится? Чувствует Скангу? Или в крепости ждет их что-то другое? Неужели здесь настолько опасно, что нужно ночевать в крепости?
Лутин глянул на долину. Из леса доносились странные звуки. Звери? Что за создания живут здесь? Он много раз слышал, как серокожие говорили о духах. Неужели они действительно существуют? Если да, то именно в этом месте наверняка им могло бы понравиться. Лисьемордый снова подумал о том, что в этом месте прошлое отказывается успокаиваться.
Он посмотрел вслед Эмерелль. Она была безоружна. На ней даже одежды нормальной не было. Может быть, она сошла с ума? Мадра придерживался иного мнения. С каждым днем, который они проводили в обществе эльфийки, он все больше и больше уважал Эмерелль. Под конец он убедился, что она ищет что-то очень важное и в любом случае стоит быть рядом с ней, когда она это найдет. Чем именно было это важное, тролль назвать не смог.
Лутину не хватало Мадры, этого огромного чудака. Он мог просто остаться в пещере, вместо того чтобы выбегать навстречу драконьему дыханию. Он спас их всех, Никодемус был в этом уверен. Эмерелль не смогла бы дойти до пещеры. И Мадра не мог этого знать. Наверняка! Твердолобость тролля и выгнала его наружу… Или же он все-таки о чем-то догадывался?
— Я скучаю по тебе, друг мой, — негромко пробормотал полулис. От того, что он произнес эти слова вслух, стало легче бороться с печалью. Чтобы лутин назвал тролля другом…
Вдобавок ко всему он еще и сентиментальным становится.
Комендант не может позволить себе ничего подобного. Он обязан своему брату и великому возвышению кобольдов. А не троллю…
Рядом с телом Мадры он оставил пуговицу от штанов. Больше ничего такого, от чего можно было бы отказаться, у него не было. А без пуговицы шганы держались на одном ремне, и у него теперь постоянно возникало чувство, будто еще пара шагов — и штаны сползут до самых лодыжек. Он то и дело подхватывал их за пояс и подтягивал. Серокожие заметили это и постоянно шутили по этому поводу. Оставить пуговицу в память о Мадре было действительно глупо. «Зато теперь товарища точно быстро не забыть», — подумал Никодемус и снова подтянул штаны.
Эльф, Олловейн, пробежал мимо лисьехвостого и нагнал Эмерелль. Серокожие не спешили. Они устали. Да. Но шаги замедляли нарочно. Никодемус вполне мог их понять. Они наверняка полагали, что выяснять, кто зажег огни в крепости, должны великаны.
Никодемус тоже побежал. Если он хочет прославить свое имя, то должен быть впереди. Мадра погиб. Кто теперь подтвердит, что лутин ездил верхом на тролле? Лисьехвостому нужен новый героический поступок. Может быть, он сможет спасти жизнь Эмерелль? Брат этого не оценит, но о таком поступке будут рассказывать сотни лет.
Еще сегодня утром ему было безразлично, что будет с Эмерелль. Ему хотелось, чтобы Сканга поскорее пришла, чтобы наконец прекратились мучения и бесконечная дорога. Но черный мост открыл ему глаза. Там он понял, что можно считать истинно королевским. Эмерелль не нравились серокожие, в этом он был совершенно уверен. Они никому не нравились!
И несмотря ни на что она перенесла все племя через пропасть.
Крепость находилась не далее чем в пятидесяти шагах, когда эльфы остановились и принялись совещаться. И он мог присоединиться к ним. Запыхавшись, лутин нагнал их.
— Тихо, — зашипел на него Олловейн. — Что тебе здесь нужно?
— Я должен поговорить с Эмерелль. Это…
— Не сейчас! — Она ответила сама. — Если ты хочешь пойти с нами, то веди себя тихо. Фальрах, ты идешь первым!
Эльф обнажил кинжал.
— Меч, к сожалению, потерялся. Это будет…
Эмерелль положила ладонь на его правую руку.
— Убери это. Тебе не нужно оружие. Ты сам — оружие!
Тот меланхолично улыбнулся.
— Это Олловейн был оружием.
— То же верно и для тебя. Доверься себе. — Поверженная королева поцеловала его. Быстро, но страстно. — Я тебе доверяю, Фальрах.
Никодемусу все это показалось в высочайшей степени странным. Нет, определенно, эльфов не поймешь. Особенно эту парочку. Он каждой шерстинкой чуял, что между остроухими много невысказанного. Уходя, Фальрах почему-то стал казаться выше. Никодемус понимал, что это чепуха. Но поцелуй и последние слова каким-то образом заставили его вырасти.
Они молча смотрели эльфу вслед, пока тот не скрылся за руинами.
— Ты все еще хочешь идти с нами? — негромко спросила Эмерелль.
Никодемус кивнул, надеясь, что она больше не станет задавать вопросов. Ему было бы трудно объяснить свои мотивы.
Если он скажет, что хочет быть героем, то она, вероятно, станет над ним смеяться.
— Госпожа, придет Сканга. Она знает, где мы.
Эльфийка кивнула.
— Значит, ты известил ее.
— Это получилось случайно.
— А теперь ты хочешь пойти со мной и, возможно, подвергнуться опасности.
Он кивнул.
— Да, именно этого я и хочу.
— Вы, лутины, странный народ, Никодемус. Очень странный. — Королева посмотрела на серокожих. Они остановились в некотором отдалении и ждали. — Сканга не может попасть сюда быстрее нас. Ближайшая звезда альвов, через которую она может спокойно пройти, в неделе пути отсюда. И ей тоже придется преодолеть драконье дыхание. Здесь мы в безопасности, по крайней мере на какое-то время. Там, впереди, не она. Ей нужно было бы свободно путешествовать по тропам альвов и сквозь Ничто, чтобы попасть сюда настолько быстро. Этого не может даже она.
«Логично», — подумал Никодемус, но лучше чувствовать себя не стал. Это ведь Сканга. Может быть, она найдет способ.
— Ты хочешь идти? И кому же ты все-таки верен?
Никодемус немного помедлил, чтобы обдумать вопрос.
Странно, но Эмерелль не давила на него.
— Я верен себе, — наконец произнес он.
Эльфийка улыбнулась.
— Поистине путинский ответ. Идем?
— Да. — Ответ прозвучал несколько нерешительно. Неужели лисьехвостый переоценил свое мужество?
Он последовал за волшебницей. Вскоре они достигли крепости. Над ними угрожающе возвышались стены. У подножия валялись обломки камня и сухой птичий помет, негромко поскрипывавший под ногами. Эмерелль же, напротив, двигалась совершенно бесшумно. Она была подобна тени.
Крепостные врата находились сбоку за выступающей из стены башней, поэтому их не было видно с площадки у туннеля. Высокие створы были распахнуты. Они сверкали, словно были из чистого золота. Всадники, сопровождавшие на пегасах летящего дракона, украшали врата.
У Никодемуса шерстка встала дыбом. Место было пронизано могущественной магией. Некоторые заклинания были сплетены для того, чтобы противостоять разрушению. Другие усиливали стены или сохраняли яркость рисунков, украшавших строения внутреннего двора.
В противоположных частях двора находились конюшни.
Может быть, когда-то здесь размещались пегасы? Ставят ли крылатых коней в стойла?
Эмерелль не оглядывалась по сторонам, двигалась целеустремленно. Поддерживаемый колоннами навес скрывал вход в массивное строение. Высоко над двором находилось окно, из которого струился теплый янтарный свет.
У Никодемуса возникло ощущение, будто Эмерелль знакомо это место. Она взбежала по широким ступеням к навесу и исчезла в густой тени.
Лутину оказалось трудновато преодолеть лестницу. Здесь поработали не кобольды, это точно. Для того чтобы взобраться на ступени, требовалась недюжинная сила. И не было ни пандуса, ни лестницы с менее крутыми ступенями. «Кто же в те времена лизал здесь эльфам задницу?» — раздраженно думал лисьехвостый.
В тени портика никто рыжего не ждал. После недолгих поисков он обнаружил вход в главное здание. Он находился на одной линии с крепостными вратами. Его шаги звучали неестественно громко, когда он вошел внутрь. У лутина было такое чувство, что он находится в очень большой комнате. Но света не было. Невозможно было разглядеть даже собственную вытянутую руку.
В воздухе висел сухой пыльный запах. Позвать Эмерелль?
Куда запропастились остроухие попутчики?
Глазам было непросто привыкнуть к темноте. Казалось, на башню наложено заклинание, которое должно ее скрывать.
Какая безумная идея пришла ему в голову — пойти с эльфами.
Не следовало делать этого. Если найдет коса на камень, то кобольду на эльфов полагаться нельзя. Они всегда думают о маленьком народце в последнюю очередь, если вообще думают.
Может быть, повернуть назад? Но тогда серокожие сочтут его трусом. А об этом и речи быть не может! Вытянув руки, он стал ощупью пробираться вперед. На полу валялись камни.
Но были там и другие вещи. Раз скрипнуло что-то металлическое. А потом лутин ступил на толстый ковер.
Испуганно оглянулся. Ну вот, теперь и входа не найти. Что это такое? Ворота во двор, залитые светом звезд, должны отчетливо выделяться на фоне темноты зала.
Где-то что-то скрипнуло. Никодемус задержал дыхание. Он не один здесь! Звук послышался слева. Значит, он должен отпрянуть вправо. Он сделал шаг, потом еще один… Потом его схватили и подняли!
Лисьехвостый попытался укусить нападавшего, но сильная рука зажала мордочку.
— Перед тобой в полу была дыра.
Это был голос безумца, который уже не верил в то, что он — Олловейн.
— Ты в безопасности.
— Где Эмерелль?
— Пошла наверх.
Как он и думал. Эльфам и дела нет до того, как там маленький народец.
— Она послала меня за тобой.
Никодемус негромко зарычал. Ну ладно, чаще всего эльфам нет дела до кобольдов.
— Почему здесь так чертовски темно?
— Из-за всех этих мертвецов, — подавленно ответил эльф. — Не было времени хоронить их. Поэтому было создано заклинание, чтобы спрятать их от взглядов.
Никодемус подумал, не будет ли слишком цинично спросить, о каких таких мертвецах идет речь. И в первую очередь о том, что их убило. Фальрах бесшумно нес его через зал. Нет, это унизительно, когда тебя несут, как маленького ребенка! Но лутин решил заткнуться. Не спросил о мертвецах и жаловаться тоже не стал. Эльфы слишком чувствительны, чтобы с ними можно было говорить разумно.
Словно он пробил головой поверхность воды — настолько резко изменилась окружающая обстановка. Было по-прежнему темно, но впереди сквозь щель в двери падал теплый свет. Путники оказались в коридоре. И Фальрах наконец поставил лутина на пол!
— Там, впереди, Эмерелль, — произнес эльф, указывая на освещенную дверь.
Никодемус недоверчиво принюхался. Воздух был сухим.
Здесь тоже не было запаха разложения. Только магия витала в воздухе. Лисьемордый осторожно приблизился к двери. Она была одной из дюжины в коридоре. Все двери выглядели поразному. Некоторые были украшены инкрустацией, некоторые — сделаны из разноцветных пород дерева. И только одна была открыта.
Комната была просторной. Эльф, пожалуй, сказал бы, что она обставлена просто отлично. Остроухие любили пустые комнаты, в которых мало мебели и какое-нибудь одно произведение искусства. Здесь была узкая, довольно неприглядного вида кровать. На столе с изогнутыми бронзовыми ножками стояла тарелка из серого камня. Рядом — предмет, наполовину стул, а наполовину скамья, с высокой спинкой. Выглядело красиво и неуютно.
Завершал обстановку лаковый сундук цвета морской волны с нарисованными на нем выпрыгивающими из воды дельфинами. Стену украшал длинный щит со следами битвы. За ним находилось копье. В другом месте висели скрещенные мечи.
Еще на столе была скульптура из камня, изображавшая абстрактную извивающуюся фигуру, впрочем, сказать, что именно это такое, было нельзя. От камня исходило свечение. Никодемусу уже доводилось видеть подобные камни. Эльфы называли их янтаринами. При помощи какой магии в них заключали свет, лутин не знал. Они были редки. И, будучи один раз зажженными, могли источать свет столетиями.
Эмерелль задумчиво ходила взад-вперед по комнате, касаясь руками тех немногих предметов мебели, что там находились. То, как она двигалась и как нежно гладили ее пальцы гладкие поверхности, — все источало столько немой печали, что Никодемус не осмелился мешать ей своими вопросами.
Лутин посмотрел на застывшего в дверях Олловейна. Эльф слегка махнул рукой, указывая на стол.
Никодемус немного помедлил. Он переживал из-за того, что любое неосторожное движение могло помешать Эмерелль. Но любопытство взяло верх. Он взобрался на странный предмет для сидения. На столе лежал кусок пергамента. Он пожелтел и был, очевидно, очень старым. Но вместо того, чтобы ответить на вопросы, он задавал новые. На пергаменте виднелись две строчки, написанные размашистым старинным шрифтом.
Я знаю, ты придешь сюда, Эмерелль.
Жду тебя у трона дракона.
Деяния прошлого
Эмерелль осторожно двигалась по выложенной гравием дорожке. Все напоминало ей о прошлом. Ее мать придумала игру: у кого получится пройти по гравию бесшумно. Тогда, будучи ребенком, Эмерелль понятия не имела, что это в действительности далеко не игра. Мать готовила ее к юности, постоянному бегству, потому что знала, что они придут. Могущественные враги, повелители мира.
Эта усыпанная гравием дорожка была в удивительно хорошем состоянии, если учесть, как долго за ней не ухаживали. Все в этой долине было пронизано магией драконов. Сад закладывался на целую вечность. Магия драконов побеждала в поединке со временем и природой, и от этого душа наполнялась благоговением. Дорожка вела через джунгли. Вот во что превратился со временем большой сад. Справа и слева от дорожки образовались насыпи из новой, очень черной земли. Результат тысячелетнего цикла гибели и возрождения. Почти ни один корень не коснулся гравия. Только в некоторых местах лежали гниющие листья или пробивался пучок травы. Этого было достаточно, чтобы идти по усыпанной белоснежными белыми камешками дорожке без труда и не производя шума. И несмотря ни на что она все еще была свидетельством могущества драконов.
Эмерелль отвела Фальраха и Никодемуса обратно к серокожим. Крепость была надежным местом. На ночь она станет хорошим пристанищем для племени. Эльфийка не сказала своим спутникам, куда направляется, но они наверняка догадывались. Белая пирамида занимала почти всю долину.
Было совершенно очевидно, что трон драконов находится именно там. И Эмерелль точно знала, кто ее ждет.
Звуки джунглей обрушились на нее. Стрекот насекомых, брачные крики обезьяны. Один раз послышался пронзительный жалобный вопль ночнокрыла. Пахло трясиной, гниющими листьями, цветами.
Озеро, расположенное неподалеку от пирамиды, разрушило береговые укрепления и залило часть парка. Строгие линии исчезли. На новом острове стояло одно-единственное манговое дерево. Аромат его плодов перебивал остальные запахи.
В неглубоком месте кто-то уложил камни для перехода. Они вели ко входу, к огромному порталу, вздымавшемуся перед сооружением. Вратам, достаточно большим, чтобы пропустить солнечного дракона.
Пирамида была искусственно созданной горой. Идеальной формы! Когда-то предки драконов жили в обширных пещерах.
А в зените своей славы сами создавали горы и пещеры. Формировали пейзажи, и тот, кто умел видеть, мог разглядеть деяния драконов даже спустя многие тысячелетия во многих местах Альвенмарка.
Эмерелль осторожно поставила ногу на первый камень.
Вода была затхлой. Невдалеке эльфийка увидела двух дремлющих на берегу крокодилов. На новой родине серокожим придется сражаться не только с ингиз. Здесь их ожидают другие, вполне материальные опасности. Эмерелль вспомнились истории, которые она слыхала о саде Ядэ. Крокодилы были не единственным злом, которого следовало опасаться.
Семнадцать камней вели через неглубокое озеро. Свидетельства землетрясения, которые обнаруживались повсюду в долине, невозможно было не заметить и здесь. В светлой каменной кладке невысокого строения с массивными колоннами появились трещины. Следы грязи тянулись через пандус, ведущий к двери. Драконы не любили ступеней, предпочитали наклонные площадки. Поэтому вход находился почти в двухстах шагах от пирамиды. Пандус медленно поднимался к тронному залу, расположенному в глубине роскошной постройки.
Когда Эмерелль вошла под колонны, ей стало зябко. Казалось, история здесь остановилась. В воздухе витал аромат ладана. Фрески на стенах сверкали такими роскошными красками, как будто были только что закончены. Они изображали могущественного солнечного дракона, крылья которого были покрыты яркими узорами, почти как у бабочки. Тролли презирают металл, а драконы любили его. Золотые кольца пронизывали края крыльев солнечного создания, изображенного на фреске, роскошные браслеты охватывали лапы. На смертоносных когтях были выгравированы сложные узоры.
Драконы были тщеславны!
На стенах коридора, выстроенного с небольшим уклоном, источали теплый свет янтарины. К аромату ладана теперь примешивалась вонь испорченной воды.
Эмерелль ускорила шаг, не обращая внимания на картины.
Она погребла это время глубоко на дне своего сердца. Ужасы драконьих войн, смерть матери и Фальраха — все это теперь снова ожило вокруг нее. Ужасы и блеск эпохи, в расцвете которой она была рождена.
Коридор переходил в широкий зал. Мощные колонны несли свод, скрытый в темноте высоко над головой. В зал проникла вода. Свет трех костров, горевших в золотых жаровнях, преломлялся в безупречной черноте ее поверхности. Синевато-серый дым густыми струями витал над водой.
Посреди затопленного зала поднимался из воды плоский островок. Трон дракона. В каменном острове были сделаны небольшие углубления. Трон был идеально подогнан под размеры тела короля. Когда-то он лежал здесь, на грани сна и бодрствования. Придумывал сады и размышлял о будущих битвах, о войне против девантаров.
Теперь на троне дракона ждала газала, вызывающе выпятив подбородок. Она вытянула назад стройные ноги газели и опиралась на ладони. В ней было что-то животное. Изогнутые рога поднимались надо лбом и круто изгибались к спине. Газала была обнажена. Она оделась в одни лишь краски. Причудливые узоры белого, алого, темно-синего и светло-серого цветов покрывали ее загорелое тело. Глаза были закрыты. Ее окружал дым ладана.
Эмерелль была уверена, что газала знает о ее приходе. Она была видящей. Слишком умной и одаренной. Она и ее сестра когда-то представляли опасность. Лучше не знать будущего.
Но Фирац и Шамур открывали его каждому. Несмотря на то что они подобно оракулам иногда говорили туманными стихами, разумное существо могло постичь правду их слов.
— Добро пожаловать, свергнутая королева!
Голос газалы был удивительно проникновенным. Один из тех низких, несколько хрипловатых женских голосов, которые всегда вызывали у Эмерелль неприятное чувство. Этот голос пронзал тело. Слова вибрировали глубоко внутри.
Эмерелль вошла в воду. Она была теплой. Несколько вязкой и плотной. Поглаживала ноги. Пальцы погрузились в шелковое одеяло ила. От ее шагов на поверхность поднимались темные облачка.
Эльфийка почувствовала мимолетное касание. Что-то на миг тронуло ее лодыжки. Гостья подавила отвращение и двинулась дальше.
— Пиявки, водяные крысы, змеи и множество червей и мелких насекомых. — Слова вонзались прямо в мозг.
Эмерелль мысленно спросила себя, что может жить в этой воде. Но не хотела знать ответ! Такой газала была и прежде.
Фирац и ее сестра Шамур сообщали больше правды, чем хотели знать вопрошающие.
Вода уже достигала бедер Эмерелль, а дно по-прежнему было немного покатым. Интересно, насколько глубоко здесь?
Эльфийка подняла голову, но видящая на этот раз промолчала. Фирац присела на корточки. Учитывая ноги газели, это выглядело странно. Угол, под которым изгибались суставы, казался неправильным.
— Тебе не следовало слишком доверять серебряной чаше, что стоит рядом с твоим троном. Она неискренна. Она показывает только темную сторону будущего.
— Знаю, — ответила Эмерелль.
— А от меня ты надеешься получить ответ об Олловейне.
Именно от меня, которую ты изгнала более тридцати лет назад. В место, где не живет никто. Тридцать бесконечно долгих лет никто не приходил, чтобы спросить о будущем.
Эмерелль остановилась. Она застыла примерно в семи шагах от газалы. Темная вода достигала ее груди.
— Одна ты здесь в любом случае не останешься, — ответила эльфийка. — С сегодняшнего дня в саду Ядэ будет жить народ серокожих.
— Они мне не помешают, — со странной улыбкой на губах ответила газала. — Я ненавижу тебя, Эмерелль, потому что ты разрушила мою жизнь. Но я оракул, и ты проделала долгий и опасный путь, чтобы попасть сюда. Я отвечу на твой вопрос.
Но только на один! Выбирай!
Эмерелль не нужно было долго раздумывать. Газала ведь уже знала, о чем она будет спрашивать.
— Как мне вернуть Олловейна?
Фирац пристально посмотрела на нее. Глаза у нее были теплого светло-карего цвета. Радужка заполняла собой весь глаз. Белка видно не было.
Под ее взглядом эльфийка почувствовала себя не в своей тарелке. Что-то было не так.
Фирац спустилась в воду. Подошла — настолько близко, что Эмерелль почувствовала ее дыхание у себя на лице.
— Я испытывала глубокую ненависть к тебе на протяжении многих лет, потому что ты разрушила мою жизнь. И только потому, что я делала то, что было мне предначертано. Моя ненависть привела меня к тому, чтобы узнать твое будущее.
Поэтому я знала, что ты придешь. И знала, что ты спросишь.
Я говорю тебе все это для того, чтобы ты поверила мне, когда получишь ответ. Ненависти я давно не испытываю, равно как и страха смерти. Потому что я давно уже знаю, когда умру и как это произойдет. Будучи юной девушкой, я оказалась настолько глупа, что спросила об этом свою сестру. Она честно ответила мне. С тех пор на моей жизни лежит тень смерти, которую остальные ощущают только тогда, когда близок конец.
Эмерелль показалось, что Фирац слишком долго жила в одиночестве. Речь ее была слишком запутанной. Но ведь она — оракул. А все оракулы известны тем, что не дают ясных ответов. Королева взяла себя в руки и решила не перебивать газалу.
— Я знаю, что любовь твоя к Олловейну не сбылась. И ты все равно о нем спрашиваешь… Фальрах мог бы дать тебе все, чего ты желаешь. — Она улыбнулась. — Но ты всегда тянешься к недостижимому. Такова твоя судьба. Однако вернемся к твоему вопросу. Как вернуть Олловейна, я сказать тебе не могу.
Эмерелль была настолько ошарашена, что потребовалось несколько мгновений, чтобы прийти в себя.
— Ты не хочешь помочь! Оракулы должны давать ответ!
— Это я и сделала.
— Я не могу принять эти слова! Ты…
— Ни один оракул в Альвенмарке не сможет ответить на твой вопрос. И этим все сказано. А теперь иди! Я жду еще двоих посетителей.
Эмерелль с трудом сдерживала ярость. Она была убеждена, что это месть Фирац! Это не слова оракула! Оракулы вдыхали дым, бросали кости, делали всякие странные вещи. Ничего подобного Фирац не предприняла! Эльфийка не хотела верить в то, что газала уже давно знала ее вопрос и этот ответ. Она найдет способ заставить Фирац говорить. Она сделает все, чтобы отвоевать Олловейна. Но не в эту ночь. Пусть Фирац принимает других своих посетителей. У Эмерелль есть время!
Она придет к газале, как только найдет возможность получить понятный ответ.
Сага о Кадлин Альфадасдоттир
«(…) И встала она на пороге Златых Чертогов, и просила воинов Фъордландии отомстить за эльфов. И сражались они у чужого города Валльштатт, и спасли землю, в которой дети альвов уже потеряли какую бы то ни было надежду на победу.
И среди них сражалась Кадлин, по правую руку от нее был Ламби, бесстрашный Ансвин — по левую. И победили они войско чудовищ, атаковавших Альвенмарк. И слава ее среди детей альвов была безгранична. Корабль чистого золота привела героическая королева и ее витязи в Фирнстайн. Но на троне было беспокойно. Пока сражалась она за детей альвов, отец ее Альфадас был убит королем троллей Оррегримом.
Верный Ламби предложил ей собрать войско Фьордландии, несмотря на то что была зима. Но Кадлин запретила ему делать это. Она не хотела приносить воинов в жертву кровной мести своей. И она выбралась одна из королевского замка, отправилась навстречу зимнему ветру, на север, пока наконец не достигла Нахтцинны. То крепость троллей, замок, высокий и неприступный, словно скала. И стали приближаться к ней стражи, и насмехались они над крохотной дочерью человеческой. Но Кадлин хладнокровно обнажила меч. Семь ударов понадобилось, чтобы уложить стражей. И взяла она рог мертвецов, вырезанный из зуба чудовища, высотой в человеческий рост и тяжелый, словно ярмо быка. Когда она подула в него, рог зазвучал настолько громко, то в Фирнстайне он отозвался громовым раскатом. И вышел Оррегрим сам на стену своей крепости. Увидев дочь человеческую, он не поверил, что она одна убила его воинов. И послал он войско, и оно окружило Кадлин. Более тысячи мертвецов встали вокруг нее, но Кадлин сохраняла хладнокровие. И тогда послал Оррегрим своего первого воина, чтобы убил он ее. Этот тролль убивал эльфов и драконов, тролль, настолько сильный, что сам мог поднять повозку, запряженную волами. Пять шагов было в нем от пяток до макушки, и булава, которой он сражался, была так тяжела, что ее не смогли бы поднять трое людей. Около часа длился неравный бой. И стены Нахтцинны дрожали, когда один из тяжелых ударов пролетал мимо королевы и попадал в скалу. Кадлин перерезала сухожилия великану, а когда тот упал, отрезала ему голову. Тролли же были так напуганы смертью своего величайшего воина, что никто больше не захотел сражаться с дочерью человеческой. Тогда пригласил ее Оррегрим за пиршественный стол, чтобы отобедать с ней. На стол были поданы вкуснейшие блюда из морских и сухопутных животных. Тяжелый медовый мет лился рекой. Но Кадлин сохраняла трезвость ума. Она ела умеренно, пила немного. Когда же ей принесли запеченный в меду кусок мяса, она узнала в нем сердце своего отца.
Тут вскипела в ней горячая кровь ее деда Мандреда, и она убила своего соседа по столу рогом для мета. Она бушевала настолько яростно, что повсюду в пиршественном зале вскоре лежали убитые и поднялся плач. Король Оррегрим преклонил перед ней колени и попросил у нее прощения. И передал королеве Кадлин тело ее отца на санях, груженных золотом. А также поклялся король троллей, что никогда больше нога тролля не ступит на землю королевства Фирнстайн.
Когда королеве принесли тело убитого отца, гнев ее утих.
Она взяла большие сани и одна потащила их через горы до самого Фирнстайна. И всю дорогу плакала и жаловалась она на жестокую судьбу отца своего Альфадаса, которого у нее отняли, еще когда она была ребенком, в эльфийскую зиму.
И столько слез пролила она по пути назад, что тело Альфадаса окружил доспех изо льда, когда они достигли Фирнстайна. И так и положили его в гробницу. Говорят, лед этот не растает до того самого дня, когда вернется Мандред и мертвые короли восстанут из могил, чтобы сразиться в последнейбитве за страну фьордов.
А Кадлин воссела на трон и спустя несколько недель по возвращении родила прекрасную девочку. Но волосы ребенка были белы, словно свежий снег, из-за всех ужасов, которые пережила она еще до своего рождения. Из-за белых волос назвала ее мать Свана Бьорнсдоттир. И прожила королева несколько лет в мире, наблюдая, как растет ее дочь, но дикая кровь ее не была укрощена. И настал день, когда она снова взялась за меч, когда (…)»
Пересказ стихов скальда Ислейфа, том третий храмовой библиотеки в Фирнстайне, с. 72.
Другая жизнь
Впервые Фальрах услышал голос примерно около полудня. Казалось, кто-то шепчет в лесу. В лепестках цветов сада. И эльф знал, что слышит это только он. Поначалу он пытался игнорировать голос. Считал шепот обманом слуха. Может быть, он слишком долго пробыл на жаре? Он все еще чувствовал слабость из-за долгого похода по пустыне и всех сопутствующих мучений.
Или источником голоса стал хаттах? Яд из кактусов? Может быть, он атаковал его чувства?
Они провели в саду Ядэ день. Серокожие небольшими группами исследовали одичавший парковый пейзаж. Никогда прежде у них не было такой богатой охотничьей территории. Разнообразные ящерицы… Добыли они дюжины пестрых птиц, одну газель и одну серну, даже маленького крокодила! Они приготовили шикарное пиршество, но Фальраху не хотелось праздника. Он покинул их развеселые посиделки. Спускались сумерки, и эльф поймал себя на том, что размышляет: существуют ли в действительности духи, о которых говорил Облон.
Наконец он решил сдаться и прислушаться к голосам. Может быть, это освободит его? Он мог бы пойти к Эмерелль, но с тех пор, как она побывала у оракула, королева стала удивительно замкнутой. Что бы ни сказала ей газала, это взволновало ее до глубины души.
Фальрах обошел сад по широкой дуге, мимо всех заросших лилиями прудов и павильонов из тысячелетних розовых кустов. Голос строго напоминал эльфу о том, чтобы он проверил, не преследует ли кто его. Фальрах то и дело оборачивался, менял направление или останавливался, прислушиваясь.
Наконец, когда он убедился, что совсем один, сошел с дороги и скользнул в заросли огромного одичавшего сада, пока не увидел вход в пирамиду. Совсем рядом слонялись без дела несколько серокожих. Они разложили костер прямо посреди дороги и сжигали розовое дерево и полоски пальмовой коры.
Фальрах не поверил своим глазам! Эти варвары действительно срезали древние розовые кусты до самых корней, чтобы сжечь самые толстые ветви. Дым, тяжелый от аромата розового масла, тянулся над дорогой и, извиваясь, поднимался вдоль безупречно белой кладки пирамиды навстречу ночному небу. На золотом острие преломлялся звездный свет.
Незнакомый голос торопил Фальраха, убеждая не останавливаться из-за серокожих. Он гнал его на заднюю сторону сооружения, где у подножия покатого склона раскинулся темный пруд. Светящиеся зеленовато-желтым тела звездных стрекоз водили в темноте зарождающейся ночи свои любовные хороводы. От берега распространялся слегка затхлый запах. Цикады и другие существа сумерек затянули свои песни.
Высоко над прудом, скрытый орхидеями, поселившимися на развилках ветвей магнолиевого дерева, зовущий драконов обращал к далекому звездному небу жалобные крики.
На берегу Фальрах обнаружил еще один павильон, каменный купол которого поддерживали семь статуй. То были каменные женские фигуры, казалось, исполнявшие какой-то танец. Они подняли руки над головами и тянулись к тонкой работы облакам, вырезанным из камня и образующим свод.
Отдельные пятна мягко подрагивающего звездного света, отраженного зеркальной черной поверхностью пруда, срывали с мастерской работы каменотесов пелену надвигающейся ночи.
За побегами розовых кустов, тянувшихся в павильон, Фальрах обнаружил лестницу, ведущую во тьму. Голос звал вперед.
Осторожно, ощупью, эльф поднимался ступень за ступенью.
Вскоре вечерняя песня джунглей умолкла. Тишина и запах старой извести окружали его.
Глаза Фальраха медленно привыкали к темноте. Раньше, когда его душа пребывала в его собственном теле, с этим тоже дело обстояло лучше. Лестница привела в туннель. Эльф видел настолько слабо, что для надежности коснулся рукой стены, прежде чем отправляться дальше. Поверхность была неровной. Похоже, ее украшали рельефы.
Вскоре в темноту стал просачиваться слабый желтый свет, очерчивая контуры на стенах и глубокие тени. Фальраху показалось, что он узнает долину, потому что на картинах была изображена одиноко стоящая пирамида, окруженная садами и какими-то строениями. Здесь правил дракон. На картинах он окружал себя роскошным двором. Его лейб-гвардия, похоже, состояла из эльфов. При виде этих картин на сердце у бывшего возлюбленного королевы стало тяжело. Они напоминали о его жизни. О времени до войны драконов, когда эльфы-драконники были гордой гвардией правителей мира.
Эльфы научились у драконов всему. Переняли культуру, магию, даже на музыку эльфов повлияли драконы. Сегодня об этом, похоже, забыли. Все полагали, что эльфы всегда правили миром, но он-то знал правду. Он был потерпевшим кораблекрушение пассажиром чужой эпохи.
— Фальрах! — Слова уже не звучали в его голове. В туннеле эхом отдавался негромкий хрипловатый женский голос. — Фальрах!
В этом зове было что-то магическое. Он был таким же внушающим, как и тот, который звучал его голове. Эльф ускорил шаг и вскоре достиг конца туннеля. Перед ним раскинулся еще один, залитый водой зал. В центре его поднимался плоский остров. Там сидела газала. Эмерелль гневно рассказывала о видящей.
«По-своему она даже красива», — подумал Фальрах. Очень необычна, но красива. Он никогда прежде не встречался с газалой. Видящие и игроки не очень хорошо ладят.
Она жестом подозвала его.
— Иди же, Фальрах.
Он вошел в солоноватую воду и побрел к островку. Фирац ждала его. Она неподвижно стояла рядом с жаровней, из которой поднимались ароматные густые клубы ладана. Когда эльф вышел на островок, она двинулась к нему навстречу.
Нежно, словно возлюбленная, коснулась рукой его щеки. Пристально посмотрела на него. Ее светло-карие глаза ни разу не моргнули.
— Ты проделал долгий путь, — наконец многозначительно произнесла она. — Никто еще не приходил ко мне так, как ты.
Он толком не знал, что на это ответить.
— Боишься Олловейна?
— Нет. — Он произнес это несколько нерешительно, удивленный тем, что видящая задала этот вопрос.
Она взяла его за руку и вгляделась в сплетение линий. Всего на миг. Затем покачала головой.
— Здесь я не могу прочесть твою судьбу. Когда-то ты был полководцем. И твое тело когда-то принадлежало мастеру меча королевы. Идем со мной!
Она подошла к углублению в дальнем конце острова. Там в ряд стояло семь кожаных мешков. Она выбрала третий и развязала шнурок.
— Засунь руки в мешок, Фальрах. Что бы ни происходило!
Хватай обеими руками. Вытащи то, что схватишь, и брось на пол передо мной.
Фальрах поступил так, как ему было велено. Мешок был полон остроконечных металлических вещей. Эльф порезался.
— Нельзя выпускать. Бери то, что схватил первым. Это важно!
Он снова порезался. Фальрах подавил желание бросить предмет и извлек его из мешка. Металл со звоном грохнулся.
То были обломки клинка. Некоторые шириной в три пальца, другие — всего лишь крошечные осколки. На большинстве виднелась свежая кровь. Эльф недоверчиво оглядел свои ладони. Их покрывала целая сеть порезов. Кровь капала на пол.
Фирац склонилась над узором из обломков и размытой крови.
— Ты не мог бы отойти немного в сторону? Если капнешь кровью, это испортит оракул.
Фальрах повиновался, не отводя взгляда от раненой руки.
— Что это?
Раздраженно махнув ему, газала дала понять, что не хочет, чтобы ей мешали. Она внимательно разглядывала картину, раскачиваясь взад и вперед и негромко напевая себе под нос.
Фальрах вытащил из ладони маленький обломок металла и бросил его на пол. Раны не были глубоки, но две сильно кровоточили. Эльф сжал края ран и посмотрел на газалу.
Прошла, наверное, целая вечность, прежде чем она поднялась и взглянула на него.
— Ты больше, чем кажешься, Фальрах.
Ему пришлось взять себя в руки, чтобы не проявить разочарования. Ничего не поясняющая фраза! Это могла сказать ему любая уличная провидица в любом городе.
— Олловейн вернется. Но он не будет былым мастером меча. И тебе решать, каким он будет. Ты можешь остановить его. Сейчас, в эту ночь. И я могла бы помочь тебе в этом.
То, что она говорила, было настолько далеко от ярмарочных предсказаний, что Фальрах просто обалдело пялился на провидицу.
— Как же я могу его остановить? — наконец выдавил он из себя.
— Олловейн мертв. Убит. Его воспоминания, все, что составляло его жизнь, ушло. Но кое-что осталось. Представь себе это как большой пустой сосуд, жаждущий, чтобы его наполнили. Он принимает в себя все, что ты слышишь об Олловейне. Как он жил, что он делал. Когда он будет наполнен в достаточной мере, из этого возродится сознание. Поэтому никогда и никому не позволяй рассказывать тебе о жизненном пути белого рыцаря. Таким образом он мог бы вернуться. Но все это обман. Вернется не истинный Олловейн. Это будет Олловейн, который живет в воспоминаниях тех, кто с ним встречался, и, хуже того, Олловейн из историй, которые о нем рассказывают. Если ты скажешь ему, что в детстве у него была черная собака и расскажешь парочку анекдотов об этом, он тут же поверит в нее. Это станет его прошлым, хоть такого никогда и не было. Как я уже говорила, Олловейн — это пустой сосуд, который хочет быть полным. И этому сосуду совершенно не важно, чем ты его наполняешь. Он не умеет различать истину и ложь. Я думаю, что самые первые истории, которые в него войдут, будут иметь самое большое значение.
Они заложат фундамент, на котором будет строиться его личность.
Фальраху было трудно понять все это.
— Значит, он мертв.
— Все, что составляло его. Но тело, в котором проснулась твоя душа и воспоминания о твоей жизни, хочет его вернуть.
Вот только нет ничего, что можно было бы вернуть. Поэтому будет создан новый Олловейн. Но он не будет таким, каким был когда-то.
— Но его душа… — Эльф бессильно поднял руки.
— Его душа и воспоминания о его жизни — не одно и то же.
У вас обоих одна и та же душа. Но у вас две разные жизни.
И его жизнь была стерта. В древности существовал город под названием Тильданас. Там собрались все волшебники, которые посвятили себя темным, извращенным тропам магии.
Они также создали сонные диски, диски из глины, на которых при рассмотрении появлялись все более плотные ряды знаков.
Некоторые мудрецы говорят, что их первоначальной целью было сохранять воспоминания смертных. Но диски можно использовать и как оружие. Тот, кто будет рассматривать их, не зная об их сути, лишится личности и даже не заметит этого. Я думаю, что Олловейн стал жертвой этого заклинания в измененной форме.
— А есть противоположное заклинание?
Газала с сомнением посмотрела на Фальраха.
— Может быть. Если найти сонный диск или тот предмет, который принял в себя воспоминания Олловейна, возможно, ему можно было бы вернуть воспоминания. Но вероятность этого очень мала. Тильданас давным-давно затонул в море. Некоторые говорят, что то была работа девантаров, поскольку они боялись создаваемой там магии. Знание считается утерянным.
Однако некоторые сонные диски сохранились в библиотеке Искендрии. Только уже никто не знает, как их создать.
Фальрах рассматривал свои израненные руки. Олловейн вернется. А это значит, что он умрет во второй раз. И, похоже, он ничего не может с этим поделать.
— Я могу освободить тебя от Олловейна, — снова произнесла Фирац.
Фальрах спросил себя, не посвятила ли и она свою жизнь темным сторонам магии. Интересно, какие тайны могла она обнаружить в этой долине, где так долго была пленницей?
Повсюду встречались свидетельства древнего колдовства драконов. Может быть, газала научилась их заклинаниям?
— Это все равно что убить Олловейна второй раз.
Он отвел взгляд от своих ладоней. Но зато сам он будет жить, подумалось эльфу. И он был уверен, что сможет во второй раз завоевать сердце Эмерелль.
— Нет, это не так, — резко возразила газала. — Олловейн мертв! Это факт. И пока не найдены сонные диски или чтолибо другое, содержащее его воспоминания, его не вернуть.
То, что возникнет в тебе, — это не Олловейн! Ты должен постараться понять это. Ты не убьешь его! Не нужно отягощать себя такими мыслями. Но то, что желает наполниться воспоминаниями об Олловейне, вытеснит твою личность. И не будет задаваться вопросами морали. Ты — настоящий Фальрах! И тебя убьет искусственное существо, которое считает себя Олловейном, если ты не станешь сопротивляться, пока еще есть время!
Фальрах колебался. Посмотрел на осколки металла у своих ног.
— Что это было в мешке?
— Разбитые мечи героев. Их полно в большом холле крепости. Вообще-то они были зазубрены и перестали быть острыми, ведь столько времени прошло. Но эта пирамида вбирает в себя магическую силу долины. Здесь действуют странные заклинания. Даже спустя столько лет я не все их понимаю. Если сюда принести тупой клинок, то через некоторое время он снова станет острым. Не спрашивай, почему так. Осколок, который ты держишь в руках, единственный в своем роде. Это звездная руда, упавшая в пустыне. Эльфийские кузнецы создали когда-то из нее чудесный меч.
— Те мертвые, что наверху… Кто напал на них?
— В этом я тоже не уверена. Но похоже, что эльфы-драконники сражались друг с другом.
— Почему?
Она развела руками.
— Я могу отвечать на вопросы живых. Но не мертвых.
Фальрах поднял обломки. С одной стороны на стали был выгравирован причудливый круг. Другая сторона была чистой.
— Почему ты велела мне опустить руки в этот мешок?
— Потому что я Фирац из народа газала. Мои пророчества настолько точны, что их опасается даже правительница Альвенмарка. Некоторые примитивные лесные и луговые ведьмы используют мешочки с костями и выдают себя за прорицательниц. Это то же самое, что в ясный солнечный день смотреть на тихий пруд под неправильным утлом. Можно увидеть собственное отражение. Или, точнее, будучи мнимой видящей, — проекцию собственных ожиданий. Но дна водоема… его не видно. То, что они ищут, скрыто под отражением.
Я придерживаюсь мнения, что можно видеть глубже и яснее, если пользоваться фокусом, связанным с тем, чью судьбу хочешь узнать. Ты Фальрах, игрок и известный полководец. Ты застрял в теле Олловейна, мастера меча королевы. Мечи — это твоя судьба. Поэтому ты должен был опустить руки в этот мешок.
— Мечи — это моя судьба, — негромко повторил он, глядя на осколок в своей руке. — Чутье подсказывает, что я стану убийцей, если попрошу тебя разрушить пустой сосуд, как ты его называешь.
— Нельзя убить то, что уже мертво. Посмотри на это с другой точки зрения. То, что вырастет в тебе вместо Олловейна, наверняка убьет тебя. В этом не может быть ни малейших сомнений. Неясно только, что это будет за личность. У троллей было несколько впечатляющих имен для мастера меча. Его звали…
Резким движением Фальрах заставил газалу замолчать.
— Это как раз то, чего я не хочу о нем слышать. Думаю, теперь я хорошо понял тебя и твое предостережение. И поскольку мечи — это моя судьба, пусть они и решают мое будущее. — Он поднял осколок. — Если выпадет круг, я встречусь с опасностью в лице вернувшегося Олловейна. А пустая поверхность будет означать, что ты разрушишь пустой сосуд внутри меня, чтобы я жил спокойно, но с нечистой совестью. — Он улыбнулся. — В число моих положительных качеств входит то, что я никогда долго не маюсь нечистой совестью.
Провидица посмотрела на него с непонятным выражением.
Он подбросил осколок, поймал его на лету и положил на внешнюю сторону ладони. Мгновение колебался. Затем убрал руку, но заслонил осколок от взгляда газалы.
— И?
Он бросил обломок старого меча на пол.
— Похоже, мне придется сразиться с Олловейном.
Газала печально посмотрела на эльфа.
— Ты сам выбираешь свою судьбу, не кусок металла. — Она наклонилась, подняла обломок и протянула его Фальраху. — Возьми его, он защитит твою любовь.
Эльф удивленно посмотрел на перепачканную кровью звездную сталь. Носить его в качестве амулета?
— Спасибо тебе за то, что хотела помочь.
— Ты заслужил. Ты не похож на Эмерелль. Хотелось бы мне однажды заслужить любовь такого, как ты. Я уверена, судьба тогда не занесла бы меня сюда.
— Она отпустит тебя. Я с ней поговорю.
Газала одарила его меланхоличной улыбкой.
— Нет, не отпустит. Я знаю, что сейчас ты пойдешь к ней.
Я даже знаю, о чем ты будешь с ней говорить.
Неприятно, когда тебя видят настолько глубоко.
— Зачем ты звала меня, если и так знала, какое решение я приму?
— По двум причинам. У тебя должен быть выбор, и ты должен твердо знать, какие возможности у тебя есть. — Она опустила взгляд.
— А какова вторая причина?
— Совершенно эгоистичная. — Газала смотрела на него странно. Печаль исчезла из ее взгляда. Сейчас прорицательница казалась сдержанной. — Я хотела встретиться с человеком, отдавшим жизнь ради любви. Ты не Олловейн, но тот, кто думает, что ты не рыцарь, не знает тебя.
— Я… — Фальрах смущенно откашлялся. — Тогда я пойду. Я…
— Иди же к ней. Этой ночью ты будешь нужен ей. Ты найдешь ее в старой крепости, в кохмнате ее матери. Там, где лежала моя записка. И еще кое-что. Скажи лутину, что ночью по долине бродят существа, с которыми он наверняка не захочет встречаться. Он у конюшен и размышляет о том, стоит ли присоединиться к пирующим серокожим.
Эльф кивнул. Что сказать еще, он не знал. Фирац отступила на шаг. Фальрах расценил это как требование уйти. Поэтому он повернулся и побрел сквозь темную воду, залившую тронный зал.
— Фальрах!
Он удивленно оглянулся. Газала стояла на краю островка.
Бесконечно одинокая.
— Я знаю, что ты обманул меня. Обломок лежал пустой стороной вверх. Я видящая. И мой дар заключается в том, чтобы знать.
Он откашлялся. Раньше его было сложнее сбить с толку.
— Все уже сказано, Фальрах. Можешь уходить с чистой совестью. Я не рассержена из-за того, что ты солгал. Напротив.
Твоя ложь еще больше расположила меня к тебе. Желаю счастья…
— Ты могла бы пойти со мной.
Она покачала головой.
— Нет. Я не могу. В эту ночь я жду еще одну посетительницу. — Фирац отвернулась.
Фальрах посмотрел, как она опустилась на колени, а затем начала собирать окровавленные обломки мечей. Она уже не смотрела на гостя. И только уходя, он почувствовал ее взгляд на своей спине.
Выйдя из туннеля, он направился по прямой дороге к старой крепости. Прислушивался к весело горланящим серокожим. Вскоре песня джунглей заглушила шум празднества. Он чувствовал себя немного растерянным. Эльф радовался тому, что до крепости далеко. Так можно было еще раз обдумать решение. Он попытался разыграть ситуацию, словно партию в фальрах. Обдумал цель. И все стало как раньше. Он отчетливо увидел перед собой ходы, которые должен сделать.
В этом его дар!
Лутин действительно стоял на дороге перед крепостью и смотрел вниз, в долину.
— Не ходи к серокожим.
— И почему же я не должен этого делать, брат Олловейн? — раздраженно поинтересовался лисьемордый.
Фальрах проигнорировал то, что малыш по-прежнему отказывался называть его настоящим именем.
— Там, внизу, в долине затаилось нечто, что готово съесть даже мохнатого лутина.
— Я не настолько глуп, чтобы идти мимо пруда с крокодилами.
— Это твое решение, Никодемус. Я просто передал послание.
Кобольд презрительно засопел.
— Чье послание?
— Это совет видящей. — Фальрах заметил, что шерстка у малыша встала дыбом.
— И где же я должен быть вместо этого? Я больше не намерен входить в тот мрачный зал, полный мертвецов.
— Как насчет конюшен? Они вроде ничего.
Лутин негромко выругался.
— То, что подходит парочке крылатых кобыл, и то, что нравится мне, к сожалению, не вполне совпадает.
Фальрах устал от этого разговора.
— Как уже было сказано, тебе решать, — произнес эльф и вошел в ворота старой крепости.
Пересекая невидимую тропу альвов, проходившую через двор, он почувствовал легкое покалывание на коже. Подумал, каково было бы сыграть с Фирац партию в фальрах. Можно ли победить того, кто знает все ходы наперед? В принципе, он мог понять, почему Эмерелль изгнала Фирац и ее сестру. Какому правителю понравятся подданные, которые видят насквозь все твои намерения? Не знал он и того, интриговала ли Фирац против Эмерелль. Наверняка газала очень ловко умела расставлять фигуры на доске.
Проходя через темный зал, он спросил себя, не является ли и он фигурой на шахматном столе. А затем услышал Эмерелль.
Она металась взад-вперед по комнате своей матери.
Несмотря на то что эльф пытался двигаться бесшумно, он услышал, как замерли ее шаги, едва он вышел в коридор перед комнатой.
— Я хочу побыть одна! — резко бросила поверженная.
Раньше такой от ворот поворот только раззадорил бы его. В этом он изменился. Входя в дверь, он чувствовал себя неуверенно. Эмерелль полностью контролировала себя.
Но влажные дорожки на потрескавшейся глине, покрывавшей ее лицо, выдали эльфийку. Нельзя сейчас уходить! Он нужен ей, несмотря на то что она никогда не признала бы это. И, глядя на нее, он понял, что принял верное решение.
Такова его судьба — умирать ради любви к ней. На это он обречен и во второй своей жизни.
— Я должен поговорить с тобой.
— О чем?
— Об Олловейне. Расскажи мне о нем. Что было в нем такого выдающегося? Что было в нем такого, что он стал близок тебе?
Эмерелль недоверчиво взглянула на него. Но Фальрах знал ее достаточно хорошо, чтобы понимать, что она уже не прогонит. Он видел это по тому, как она на него смотрела. На сердце было тяжело. Этот взгляд не изменился за сорок столетий. Так же как и его любовь к ней.
— Ты никогда не будешь таким, как он, — холодно произнесла она.
— Я знаю. Но хотел бы суметь понять его, — солгал он не моргнув глазом, как и положено опытному игроку.
Последняя улыбка
Она отыскала золотую тропу. Ту, что нужно, из всей огромной паутины, тянувшейся сквозь Ничто. Почувствовала, как шевелится чудовище внутри. Тень, которую она вдохнула, чтобы слиться с ней воедино. Тень была умна. Не шевелилась с тех пор, как они покинули Скангу. Предоставила поиски ей. Но сейчас тень хотела насладиться убийством. Попыталась подавить ее разум. Она устала, и тень воспользовалась этим. Ее новому телу такие потребности были неведомы! Ему не нужен был отдых. И если не посадить бестию на цепь… Она не знала, что произошло, пока она спала, но догадывалась, что тень убивала. Один раз она проснулась, когда та уничтожила группу кобольдов. Вырывать у них свет было ни с чем не сравнимым удовольствием. Она дала бестии волю. При этом догадывалась, что проиграет ей. Но не сейчас.
Алиселль воспротивилась зову. Алатайя и шаманка троллей дали ей, равно как и обоим ее товарищам, точные указания.
Они знали, где была Эмерелль два дня назад. Пойти по ее следу не составило бы труда. У них были четкие указания.
Но она не собака! Не важно, какова сейчас ее форма. Она может мыслить. Она не пойдет по следу, как собака! Она хорошо помнила карты Сожженных Земель. Она изучила их, как и все остальные, кто путешествовал с Алатайей, когда та гналась за лутинкой, обокравшей княгиню. Эмерелль уже наверняка не было в том месте, откуда пришел амулет. Она находилось в пустыне. Что ей там делать?!
Алиселль догадывалась, куда направится королева. И она настигнет Эмерелль прежде Эловина и Вальдеруна! Даже бестия затихла. Алиселль не знала, способно ли это существо из тени следить за ее рассуждениями. Но, похоже, оно поняло, что она хочет первой настичь королеву. Они выпьют свет Эмерелль. И свет Олловейна! Какое пиршество!
Алиселль чувствовала присутствие мощной магии в переплетении троп альвов. Должно быть, это и есть цель Эмерелль.
Та запретная долина. Подготавливая погоню за лутинкой Гандой, эльфийка пыталась получить как можно больше информации об этом месте. Его защищали заклинания. И, похоже, вот уже много столетий туда не ступала нога эльфа. Она отыскала только его название. Сад Ядэ.
Алиселль скользила по золотой тропе. Ее окружала тьма.
Тьма была осязаемой, по ощущениям не напоминала свободное падение сквозь темноту Ничто, того самого магического пространства между мирами. Она переживала это уже не впервые. Она знала, что находится внутри камня. Здесь с ней ничего не может произойти. И все равно ей было страшно.
Поддаться и упасть? Или подняться наверх?
И она предоставила бестии право выбора. Ее инстинкты острее. Та стала подниматься. Они скользили сквозь камень.
Быстро. Потом оказались в воде. Алиселль увидела, как вокруг нее формируется лед. Он потянулся по черной воде к маленькому островку. Там горели три костра. Они казались болезненно-яркими после долгого пути сквозь темноту.
На острове Алиселль заметила одинокую фигуру. И это была не Эмерелль!
— Добро пожаловать, смерть! — приветствовал ее женский голос. — Я боялась тебя всю свою жизнь.
Что за глупости говорит эта баба? И что она вообще такое?
Алиселль никогда не видела подобного существа. Эти длинные изогнутые рога… Звериные ноги… Незнакомка напоминала фавна и все же была совсем иной. Рисунок на ее теле… Это заклинание! Она хотела защититься.
Бестия ринулась вперед. Алиселль попыталась удержать ее.
Одна мысль — и они на острове. Слишком быстро. Ее призрачная морда скользнула сквозь грудь женщины. Ее свет!
Такой вкусный! Заклинание не сработало. Оно не смогло спасти ее. И как эта женщина могла знать, в какой форме настигнет ее смерть?
Дитя альвов без испуга смотрело, как монстр вытягивает жизненный свет из ее тела. Тот был похож на глиста со щетинками. Он сопротивлялся. Но монстр одержал победу. Однажды схватив жизнь, бестия уже не отпускала ее.
Алиселль видела, как стекленеют глаза женщины. На последнем ударе сердца незнакомка улыбнулась. Почему?
Чудовищное создание не насытилось. Оно не могло насытиться никогда. Алиселль почуяла след. Эмерелль была здесь.
Следу не больше одного дня. И был здесь еще один эльф.
Должно быть, Олловейн. Его следу всего несколько часов.
Значит, они близко.
И бестия ринулась вперед.
Дрожь звезд
— Я приказала ему искать смерть в бою, — от того, что она наконец произнесла это, на сердце у Эмерелль легче не стало.
Она собралась. Голос ее звучал совершенно по-деловому. Она не имеет права открыть свое сердце. Она не хотела этого! — Я убила его, хоть и не я произнесла то заклинание, которое стерло все его воспоминания.
Фальрах сидел напротив. Слегка склонив голову набок, он внимательно слушал эльфийку. Много часов. Сначала она проявила недоверие, когда он потребовал рассказать об Олловейне. Опасалась, что он хочет сравнить себя с мастером меча. Убедить любимую, что он лучше. Но ничего подобного не произошло. Он просто слушал. Иногда задавал вопросы.
Но не слишком настойчиво. О деталях. Что любил есть мастер меча, как он одевался, с кем дружил. Он честно старался познакомиться с мужчиной, в теле которого оказался.
Эльфийка смотрела на Фальраха, пытаясь прочесть чтолибо на его лице. Ничто не указывало на то, что он осуждает ее. Но зачем ему это делать?! Благодаря тому, что она убила Олловейна, он пробудился к жизни. У него нет причин жаловаться.
— Его не могли убить в бою. Ты знаешь, что именно произошло?
Эмерелль тяжело вздохнула. Тысячи раз задавала она себе этот вопрос и не находила ответа.
— Он не вернулся из битвы при Мордштейне. Не нашли его и среди убитых. Несколько лун я полагала, что тролли сожрали его прямо на поле брани. Они поступают так с теми противниками, мужеством которых восхищаются. Гораздо позже узнала я о лутинке Ганде, которая нашла его на поле боя тяжелораненым. Она притащила его в свою хижину и стала ухаживать. Поначалу ей казалось, что у эльфа не осталось воли к жизни. — Эмерелль пришлось ненадолго замолчать, чтобы взять себя в руки. — Она не знала, что он искал смерти по моему приказу и что я отдала приказ из-за нее. Он защищал ее от меня и от законов библиотеки Искендрии.
Она украла книгу. А он сказал, будто это сделал он. Потому что надеялся, что я не осужу его… В конце концов, он ведь мастер меча! И он знал, что я люблю его. Он не отвечал мне взаимностью. Но считал, что защищен от моего гнева. Так я тогда думала. И я действительно не сумела казнить его за кражу. Но закон нужно соблюсти. Никто не может быть выше закона! Я не могла…
Эмерелль остановилась. Это была ложь, при помощи которой она пыталась успокоить свою совесть, с тех пор, как послала на битву Олловейна. Ложь! Не нужно было делать этого.
Она была королевой. Она могла защитить его. Но была задета ее гордость, потому что Олловейн хотел воспользоваться ее любовью как щитом.
Множество ночей провела она с тех пор без сна. Прокляла свое злосчастное наследство. Свою горячую кровь, которую скрывала под маской холодной самоуверенной правительницы. Она просвечивала, когда королева — внешне сохраняя абсолютное спокойствие — выносила безжалостные приговоры.
— Как ты узнала, что Олловейн жив? — оборвал ее долгое молчание Фальрах.
— Я не знала. Ты… Он просто вдруг возник передо мной.
Как противник в дуэли на Шалин Фалахе. Я не могла сражаться против него… — Она воздела руки в немом отчаянии. — Ради него я отказалась от короны.
— А потом вместо него ты получила меня.
— Я никогда не переставала искать тебя, Фальрах. В каждой своей инкарнации ты был близок мне. Не только Олловейн.
Среди всех, кто был после тебя, не было таких, как ты. Когда я смотрю на тебя сейчас, то гляжу в лицо другого. Это нелегко, Фальрах. Я научилась жить после твоей смерти. Чтобы жить самой, пришлось похоронить тебя в своем сердце. И вот теперь ты снова здесь. Спустя столь бесконечно долгое время.
Позволь моей любви найти к тебе дорогу. Она никогда не угасала. Но она покоится очень глубоко во мне. Скрыта под воспоминаниями обо всех тех жизнях, в которых я тебя сопровождала. Ты должен… — Она удивленно взглянула на дверь.
Внезапно стало холоднее. Слишком холодно для ночи в оазисе посреди пустыни. Дыхание облачками вырывалось изо рта Фальраха.
— Уходи!
— Что это?
— То, чего тебе не победить. Прошу, Фальрах, не дай снова потерять тебя.
Сквозь стену скользнула призрачная фигура. Огромный пес. Эмерелль чертила пальцами знаки в воздухе и что-то шептала.
Призрачный пес отпрянул. Увернулся, скользнул сквозь лакированный сундук у стены и на миг скрылся из виду.
— Окно! Прыгай в окно, Фальрах!
Он не мог оставить ее. Не важно, что она приказывала. Он обнажил кинжал и отдался на волю инстинктам чужого тела.
Он устремился вперед. Нож скользнул сквозь горло призрачного пса, не причинив никакого вреда. Клинок покрылся изморозью. В руках появилось такое ощущение, словно они слишком долго пробыли в ледяной воде зимней реки.
Руки Эмерелль все еще плели в воздухе причудливые узоры. Движения ее сопровождало неяркое красноватое сияние.
Оно напоминало темно-красный цвет медленно стынущей стали.
Внезапно королева обернулась и бросила ему в лицо слово силы. Воздух сгустился. Из легких ушел воздух. Порыв ветра, обладавший силой тролльского кулака, угодил эльфу прямо в грудь, сбил с ног и швырнул в окно.
Беспомощно размахивая руками, он увидел, как из угла появилась вторая призрачная собака. Фальрах метнул кинжал, падая из окна.
— Над тобой! — Последнее, что он увидел, были расширившиеся от ужаса глаза Эмерелль.
Казалось, его тело лучше него самого знает, что делать при падении. Несмотря на то что длилось оно не дольше удара сердца, прежде чем рухнуть на мостовую, эльф слегка повернулся. Приземлился на ноги, перекатился через левое плечо и вновь оказался на ногах.
Рефлекторно потянулся за мечом. Но рука нащупала пустоту. Он был совершенно безоружен. Осколок меча, полученный у газалы и лежавший в мешочке на поясе, — вот и все, что осталось.
В окне виднелся призрачный свет. Что происходит там, наверху? Он должен вернуться! Краем глаза заметил движение.
Лутин.
— Что случилось?
— Открой ворота на тропе альвов здесь, во дворе!
Лисьехвостый испуганно посмотрел на него.
— Так не пойдет.
— И слышать не хочу! — резко произнес Фальрах. — Сделай это!
— Но здесь всего одна тропа. Мы потеряемся, если у меня вообще получится…
— Мы умрем, если не получится!
Эмерелль выпрыгнула из окна спиной вперед. Подтянув ноги, она проделала совершенное сальто и тяжело приземлилась. Мощеный двор завибрировал от удара, когда она выкрикнула слово, такое темное и чужое, что, казалось, оно не создано для эльфийского горла. Так, с запрокинутой головой, она глядела в ночное небо, вытянув руки. Почти обнаженная, в набедренной повязке, измазанная глиной, со сбившимися, похожими на змей волосами, она была воплощением мстительного духа леса, восставшего из земли на осенней поляне.
Дикая, необузданная — ничто не напоминало больше холодную элегантность былой Эмерелль.
Фальрах невольно поднял глаза к небу. Он готов был поклясться, что звезды задрожали, когда Эмерелль выкрикнула последнее слово. Свет каждой из них на миг стал бледнее, будто на небо набросили шелковое покрывало, чтобы скрыть его великолепие от взглядов детей альвов. Моргнул — и вот уже прекратился пугающий спектакль, когда высоко над ними из стены выскользнули два призрачных пса.
Едва они показались, с неба обрушился ослепительный бело-голубоватый свет. Ярче молнии, но без удара грома. Он лишил ночь всех красок. Прогнал тьму. Фальрах был вынужден отвернуться. Глаза пекло. Он боялся ослепнуть.
Даже сквозь закрытые веки он видел свет.
Когда он осмелился снова взглянуть на мир, то увидел только размытые силуэты. Над двором витал странный приятный запах.
— Я ослеп, — захныкал лутин.
Он сидел на корточках рядом с аркой света, закрыв лицо руками.
Эмерелль закачалась, словно ее ранили. Рухнула на колени.
К незнакомому аромату примешивался запах обожженной кожи. К ногам Фальраха со звоном упал кусок металла, полученный от газалы. Он прожег дыру в кожаном мешочке.
Лутин все еще причитал. Он открыл врата на тропе альвов, но уже по одному их виду было ясно, что бежать этим путем не стоит. Арка света была нестабильна. Она вытянулась, а затем едва не захлопнулась. Она не держала форму и двух ударов сердца.
Но арка им уже не понадобится. Что бы ни сделала Эмерелль, похоже, призрачные псы были побеждены.
Из обожженных глаз Фальраха текли слезы. Постепенно он начал видеть отчетливее. Подошел к королеве и поднял ее.
Она положила голову ему на плечо. Все хорошо. И теперь все станет по-иному! Они спасены. У них получилось!
— Воды, — прошептала Эмерелль. — Воды, пожалуйста.
Губы ее потемнели. Она была неестественно теплой на ощупь. В углу двора из львиной головы в поилку для лошадей капала вода. Фальрах осторожно уложил королеву на землю.
Убрал с лица грязные волосы.
— Я принесу воду.
Нигде не было видно ни ведра, ни какого-либо иного сосуда. Поэтому эльф стянул через голову тунику и подставил ткань под струю. Прошло довольно много времени, прежде чем она пропиталась настолько, что он мог выжать в рот Эмерелль достаточно воды. Потом он завернет возлюбленную в мокрую тунику, чтобы остудить тело. Если бы он умел колдовать!
Лутин умолк. По спине Фальраха побежали мурашки.
Эльф обернулся. Над Эмерелль сидела призрачная собака, глубоко погрузив морду в ее грудь!
Конец времен
Алиселль едва не закричала от радости. Свет из груди эльфийской королевы состоял из чистой силы. Она видела, как кожа Эмерелль вянет под грязью. Королева была беззащитна. Совершенно лишилась сил, убив обоих ее товарищей. Но ее свет был по-прежнему бесконечно сильнее любого другого из тех, что она успела попробовать.
Алиселль заметила, что ее собачье тело начинает изменяться. Оно приобретает плоть. Ее сила росла. Значит, правду сказала шаманка! Если собрать достаточно света, то ши-хандан могут получить настоящее тело…
Шаги заставили ее поднять голову. Навстречу бежал Олловейн. С голыми руками. Смешно. Она на миг отодвинулась от Эмерелль. Королева уже не убежит. Можно спокойно полакомиться светом мастера меча и хнычущего кобольда.
Олловейн остановился. Начал кричать на нее и размахивать руками. Глупец! Неужели он думает, что она — какой-нибудь хищник неразумный? Бестия внутри нее возмутилась. Она хотела убить рыцаря. Может быть… Да, она сыграет с ним в игру. Не беда, если она немного развлечется и полакомится его беспомощностью, прежде чем убьет его и свергнутую королеву.
Алиселль отпрянула. Пусть подумает, что она — безмозглая тварь! Чудовище внутри нее заставляло остаться на месте. Ее жажда выпить жизненный свет королевы была просто ошеломляющей. Ей была неведома отсрочка. Она хотела закончить пиршество.
И едва псина дернулась, мастер меча бросился вперед. Поднял что-то с земли. Он был совсем таким же, блистательным рыцарем из историй, которые она о нем слышала. В сердце ее закралась ревность. Она тоже герой! Она отдала свою жизнь за госпожу Алатайю, но о ней никто не расскажет. Она просто исчезла.
Алиселль двинулась навстречу мастеру меча. Тот угрожающе поднял руку. Одноглазое чудовище потянулось к ноге королевы. Из тела эльфийки вырвался золотой свет. Тягучий.
Словно мед. И неописуемо вкусный. Словно гиена — падаль, пожирала его Алиселль. Свет змейкой вился между нею и Эмерелль.
Алиселль почувствовала землю под ногами. Ощущения изменялись.
Олловейн с криком погрузил руку в тело монстра.
Жгучая боль опалила чудовищную собацюру. Косматая тварь шарахнулась. У рыцаря в руке что-то было! Обломок металла!
Ши-хандан в ярости потянулась к руке эльфа. Но он увернулся с невероятным проворством и снова нанес удар. Вокруг металла плясали маленькие молнии, когда он рассек тело бестии.
Тварь попыталась схватить мастера меча за ногу. Он снова оказался проворнее и нанес удар. От боли Алиселль дернулась назад. Что это? Сканга ведь обещала, что ни одно оружие не сможет ее ранить!
Олловейн опустился на колени. Не спуская с бестии глаз, он поднял Эмерелль и взвалил на плечо. Левой рукой он попрежнему сжимал нацеленный на четвероногого врага осколок. Откуда эльф взял проклятый кусок металла? Это ведь даже не настоящее оружие!
Мастер меча направился к магическим вратам. Бестия торопила Алиселль. Ши-хандан хотела броситься вперед, но она видела кусок металла, который ранил ее. Пусть ступит в Золотую Сеть. Там-то она их всех и нагонит. Сущее безумие — проходить через такие нестабильные врата. Их швырнет в будущее. Но ей это не принесет вреда. Она уже все потеряла.
Теперь она может только выиграть. И она преисполнена решимости поймать Эмерелль!
Резким окриком мастер меча заставил лутина вздрогнуть.
Лисьеголовый колебался. А затем посмотрел в сторону жуткой собаки.
«Ну же, оставайся! — раздраженно подумала она. — Твой маленький жизненный свет мне всего на один зуб».
Ругаясь, лутин вошел во врата. Олловейн последовал за ним.
Алиселль прыгнула. С быстротой мысли она прошла врата.
Что-то схватило ее! Чужое заклинание! И потащило вперед.
Золото тропы альвов превратилось в ослепительный свет, тянувший ее за собой.
Что не так? Ее волокло вперед, и возможности вырваться не было. Все дальше и дальше. Она догадывалась, что летит сквозь время. Мимо проносились тысячелетия. Алиселль вспомнилась улыбающаяся незнакомка со странными знаками на теле. Это была ловушка! Ши-хандан заколдовали, когда она прошла сквозь кожу женщины-газели, поглощая ее жизненный свет.
Бестия внутри нее встала на дыбы. Все утонуло в белом свете. Что это, конец времен?
Семь лет спустя…
Рыцарь-крот
Адриен пригнулся, уходя от удара меча, блокировал оружие слева щитом прежде, чем новая атака набрала силу, и ударил Жюля щитом и его же собственным мечом в грудь. Священнослужитель отпрянул, но не споткнулся. Казалось, за все эти годы он не постарел ни на день, даже напротив, благодаря ежедневным упражнениям стал сильнее и ловчее.
Выпрямившись, он совершил обманный выпад, нацеленный в правую ногу Адриена, внезапно изменил направление и нацелился ему в промежность. Толкнув клинок краем щита, юноша вогнал его в землю и коснулся мечохм шеи Жюля.
— Ты убит, мастер.
Засопев, Жюль бросил наземь щит и меч. Вытер рукой мокрый от пота лоб. А затем опустился на насыпной холм.
— Мне впервые удалось во время тренировки нанести тебе три смертельных удара!
Адриену не удавалось скрыть ликование в голосе. Шесть лет пришлось тренироваться, чтобы вообще достать Жюля.
Но в последние недели он становился все лучше и лучше.
— И что это значит? — ворчливо процедил священнослужитель. — Считаешь себя рыцарем, потому что смог победить старика?
— При всем уважении, мастер, ты не стар.
Последователь Тьюреда скупо улыбнулся, как делал часто.
— При всем уважении, мой ученик, ты понятия не имеешь об этом. Так что давай подытожим. Что ты умеешь?
— Ты научил, что некрасиво хвастаться своим умением.
— А что это был за ликующий крик о том, что ты трижды нанес мне смертельный удар?
— Совершенно объективный факт, — с улыбкой ответил Адриен.
— Как послушаю тебя, так мороз по коже. Мне кажется, что вместо рыцаря я воспитал проповедника, у которого каждое слово постоянно меняет свой смысл.
— Ты говоришь это уже раз в сотый. И мне кажется, что ты плохой учитель, если у меня ничего не меняется.
— А мне кажется, что пытаться сделать из тебя рыцаря столь же бесполезно, как и пытаться голыми руками высечь статую из скалы. Но давай все же подытожим, чему ты научился. Ты умеешь писать и читать и даже сочинять плохие стихи.
Хватаешься за меч уже не как крестьянин за навозные вилы и даже способен трижды попасть в старика за полтора часа
тренировки. Но не строй иллюзий! Если ты когда-нибудь встретишься с эльфом, хоть сколько-нибудь способным к бою на мечах, то умрешь прежде, чем произнесешь свое полное имя, Мишель Сарти.
За все годы Адриен так и не сумел привыкнуть к новому имени. Также он сомневался, что действительно является незаконнорожденным сыном этого рыцаря. Впрочем, он принял факт, что это игра по правилам Жюля. За годы он привык молчать о своих сомнениях. Для мира по ту сторону долины он станет Мишелем Сарти. Но в сердце своем он оставался Адриеном.
— Когда закончится мое обучение? Когда ты говоришь о моих познаниях, возникает ощущение, что это ничего не значит, однако же сколько существует рыцарей, которые умеют читать и писать?
— Так мало, что я буду следить за тем, чтобы ты был достаточно хорош и не был убит первым же встречным глупцом, который вместо того, чтобы учиться, целый день проводил в боевых тренировках.
Адриен вздохнул.
— Думаю, для тебя я никогда не стану достаточно хорош.
Ты просто не хочешь меня отпускать.
— Признаю, без тебя в этих горах будет более одиноко. — Жюль поднялся. — Я могу понять, что тебе хочется уйти. Ты давно стал взрослым. Иногда я опасаюсь, что ты слишком хорош для мира по ту сторону долины. Там правит король, злоба которого не ведает границ. Человек, у которого полностью отсутствует мораль. Ты во всех отношениях полная его противоположность. Одного этого может оказаться достаточно для того, чтобы он убил тебя.
— Ты позаботился о том, чтобы меня было не так-то просто убить.
— К сожалению, я слишком часто бил тебя по голове во время тренировок. Ты всерьез считаешь, что готов бросить вызов целому королевству? Один?
— Я оставлю старого короля в покое. Мне ничего от него не нужно!
Жюль покачал головой.
— Да пойми же, мальчик. Он не оставит тебя в покое. Поскольку ты таков, каков есть, он услышит о тебе. И он не оставит тебя в покое. Поверь мне, мальчик!
Адриен раздраженно вонзил тупой тренировочный меч в кучу камней. Жюль никогда не отпустит его, потому что этот проклятый король Кабецан, похоже, бессмертен. Он давно уже стал более старым, чем полагается человеку. Каждый раз, когда Жюль на пару дней покидал Каменный Лес, он возвращался с новыми историями об ужасах, творимых королем.
Юноша вспомнил о девушке-цветочнице. Она наверняка давно уже выбрала себе мужа. Вероятно, уже и дети есть.
Остается надеяться, не от того отвратительного мясника. Этого он не перенесет.
— Эй, у тебя такое лицо, как будто тебе придется целовать руку старому королю. О чем думаешь?
— Что я поседею и состарюсь в этой долине.
Священнослужитель тепло улыбнулся.
— А вот лжи ты так и не научился. Оставь свои мысли при себе, я не буду тебя расспрашивать. Пойдем-ка со мной.
Жюль привел ученика к яме, которую тот выкопал много лет назад. Ямами был усеян весь склон, и Адриен был уверен, что если однажды он и станет рыцарем, то наверняка таким, который перелопатил больше всех грязи. Мотыга стала бы подходящим гербом для него.
— Сюда, мальчик мой. Прошлой ночью мне снилась эта яма. Тебе нужно покопать еще немного. Уже совсем чуть. Я уверен, что видел во сне именно эту яму. Здесь ты найдешь это.
За все годы Жюль так и не сказал будущему рыцарю, что тот должен отыскать. И множество раз приходил к ученику со своими сновидениями. Адриен ничего не ответил. Внизу, в яме, собралась вода. Края были размыты. Яма была наполовину засыпана камнями и грязью. Адриен будет копать. Он делал это на протяжении семи лет. Вопросы не дают ничего.
Он ведь рыцарь-крот.
Искусство обмана
Элодия поднялась с постели. Очень осторожно, чтобы не помешать жрецу-князю. Мертвый котенок выкатился из его раскрывшейся ладони. Свернувшись клубочком, лежал он на шелковой простыне. Мордочка была красно-коричневой от запекшейся крови. Два других котенка взобрались по одеялу и подушке, пытаясь помочь сестре. Принялись слизывать кровь с мордочки, пока шерстка снова не побелела.
Они негромко мяукали. То и дело осторожно тыкали в мертвую сестру лапками, не в состоянии понять, почему она не просыпается.
С тех пор как два года назад девушка прибыла в Искендрию, она сменила имя на Данаю. На Золотом рынке во время сенсационных торгов ее представили как эгильскую рабынюлюбовницу. Из-за светлой кожи и фантастических историй, которые рассказывали о ней, ее продали негоцианту, занимавшемуся шелками за по-настоящему большие деньги.
Работорговец в действительности был посредником Кабецана, и Элодия готова была поспорить, что вскоре после того, как король получил деньги, его слуга умер внезапной смертью.
Точно так же была она уверена в том, что уже распространилось множество слухов о связях торговца с эгильскими князьями-пиратами.
Кабецан был словно большой паук, сидящий в центре паутины. Он сплел вокруг нее сеть лжи. Никто не мог выяснить, кем была на самом деле Даная. Здесь, в городе, все знали ее только как рабыню-любовницу. Действительно все! Вот уже несколько недель Промахос брал ее с собой на всеобщие жертвенные ритуалы богу города Бальбару. Отвратительная церемония, во время которой связанного ребенка сжигали в огненной пасти идола Бальбара. Девушка все еще была рабыней, но наверняка самой могущественной в городе. Промахос был полностью в ее власти. Во власти ее искусства любви, при помощи которого она целый год одаривала его все новыми и новыми наслаждениями. Во власти той гнусности, с которой она не только удовлетворяла все его извращенные желания, но и охотно дополняла эротический спектакль собственными деталями и возводила партнера на новые, потаенные ступеньки экстаза. Промахос, самый могущественный из жрецовкнязей. Промахос, строитель флота, подаривший городу небывалое могущество. Этот Промахос был рабом своей страсти.
Все больше времени проводил он с ней. Сегодня ему захотелось взять в постель котят и медленно задушить одного из них, в то время как она доводила его страсть до наивысшей точки.
Вчера он заставил ее выпить охлажденного льдом вина в полуденную жару, прежде чем она побаловала его поцелуем змеи. Скоро она надоест ему, в этом Элодия была уверена.
Сколько еще можно разжигать его страсть? Две недели тому назад он настоял на том, чтобы ей сделали татуировку. В том месте, которое сможет увидеть только любовник, теперь горел желто-красный огонь. Может быть, вскоре он захочет и лицо ее украсить нанесенным под кожу рисунком? Или передаст ее заслуженным сановникам, одному из архитекторов нового флота, или, быть может, просто прикажет убить, подобно тому как ребенок разбивает надоевшую игрушку? Такая судьба постигала всех ее предшественниц. Но она не кончит свои дни вот так!
Промахос застонал во сне. Он был массивным человеком.
Поскольку он являлся священнослужителем, с его тела был удален каждый волосок, несмотря на то что на щеках поблескивала легкая синевато-черная щетина. Его веки были накрашены темно-синим. На края глаз при помощи смолы были наклеены маленькие жемчужины. Элодии они всегда напоминали застывшие слезы, ибо сердце священнослужителя было настолько холодно, что его слезы наверняка замерзли бы, если бы нашлось что-то, что могло бы заставить его плакать.
Она так и не смогла узнать, сколько ему лет. Об этом не говорили во дворце. Нет, он наверняка был уже не молод. По ее оценке ему было лет сорок пять — пятьдесят. Даже ближе к пятидесяти! У него было немалое брюшко, но тело еще крепкое. Он был удивительно сильным. Когда он задушил котенка левой рукой, Элодия услышала, как хрустнули тонкие ребра маленького животного. Она знала, что для выполнения приказа попытка у нее только одна. Он был сильнее ее физически.
Малейшее колебание — и она погибнет.
Торговец шелком, который купил ее два года назад на Золотом рынке, был приветливым молодым человеком. Он навсегда останется в ее сердце. Состояние досталось ему в наследство от родителей. Дело его процветало, пока он не купил рабыню Данаю. Она уговорила его брать ее с собой на общественные мероприятия и хвастаться ее искусством любви и чудесными проведенными вместе ночами. Каждый раз, когда она любила его, наутро у нее на подушке или в крохотной, вышитой жемчугом туфле лежал подарок. Юноша следил за тем, чтобы в ее покоях всегда стояли свежие цветы, несмотря на то что они были в Искендрии непростительно дороги. Он ходил вместе с ней покупать ткани, которыми она украшала стены своей спальни.
Он любил подшучивать вместе с ней над ее эгильским акцентом. Они вместе ездили в занавешенном паланкине по рынкам, и иногда своими ласками она вызывала у него звуки, не предназначенные для детских ушей. Он боготворил ее. Не мог провести без нее ни дня. Он ведь и понятия не имел, кого взял в дом! Думал, что она — дочь рыбака с Цеолы, украденная пиратами и проданная ими в рабство.
На самом же деле в рефутиуме Моне Габино ее четыре года учили всем премудростям любви. В укрытое высоко в горах место не забредали случайные путники. А если все же приходил посетитель, то его не пускали дальше ворот, где сообщали, что он попал в обитель набожных сестер, которые поклялись, что никогда в жизни больше не посмотрят на мужчину. Эта ложь была настолько дерзкой, что Элодия не могла сдержать улыбку, когда слышала ее. Все эти годы ее учили доставлять наслаждение как мужчинам, так и женщинам всеми возможными способами. Она училась беседе. И когда для нее нашлось задание, на пятый год, ее стали готовить к путешествию в Искендрию.
Она выучила эгильский и немного валентийский, язык Искендрии. Ее учителя большое внимание уделяли эгильскому акценту. Любой, кто слышал его однажды, сразу соотносил ее протяжный говор с островом Цеола. Элодия узнала достаточно о рыболовстве в островном городе, о плетении сетей и приготовлении морепродуктов, чтобы суметь достоверно сыграть дочь рыбака. В то же время ей постоянно напоминали, что следует скрывать свои познания в стихосложении и искусной беседе, которым ее обучили в первые годы в рефугиуме.
Торговец шелками ни разу не усомнился в том, что она — безобидная рыбачка. Иногда он дружески посмеивался над пробелами в ее образовании. Но он ни разу не обидел ее. Он действительно любил ее, с горечью думала Элодия, и она предала его любовь. С самого начала ее целью было привлечь к себе внимание Высокого Священнослужителя Промахоса.
Он был руководящей силой, организующей строительство флота в Искендрии. Он заключил мир с пиратами — князьями Эгильских островов. Впервые она предстала перед Промахосом на большом празднестве в честь морской богини Бессы.
Он пожирал ее взглядом. Было очевидно, что он о ней уже слышал. Она притворилась испуганной и застенчивой. И это раззадорило его еще сильнее.
Элодия была совершенно уверена в том, что приглашение на бал-маскарад в доме имеющей сомнительную репутацию купчихи Сем-ла было сделано по просьбе Промахоса. Казалось, дом Сем-ла пронизан магией. Ее праздники были шумными и пользовались дурной славой. Элодия часто слышала разговоры об их великолепии и о бесстыдствах, сопровождавших праздник. Там Промахос сорвал с ее губ первый поцелуй.
Он был переодет в представителя теараги, народа кочевников и разбойников, живущих в пустыне, которые так сильно досаждали караванщикам. После короткого наигранного колебания она ответила на поцелуй и даже больше… Дом Сем-ла был полон потайных уголков и ниш. И они были не единственной парой, которая удалилась с праздника, чтобы принять участие в собственном, более интимном.
На следующее утро в дом торговца шелками пришли храмовые стражи. Они потребовали передать рабыню Данаю с острова Цеола храму Бальбара. Таких посещений боялась каждая семья в Искендрии. Обычно храмовая стража приходила затем, чтобы потребовать выбранную жертву для бога, чаще всего ребенка. Иногда сжигали красивого юношу или девушку. Какая-то иная причина визита даже не пришла в голову торговцу шелками. Он встал перед рабыней, пытаясь защитить, угрожал и умолял. Тщетно. А потом он совершил непростительную ошибку. Он вынул из-за пояса маленький, украшенный камнями кинжал. В храмовой страже были опытные воины. Торговец с кинжалом в руках не представлял для них опасности. Но они расценили это как оскорбление Бальбара. Когда Элодия предстала перед Промахосом, подол ее платья был забрызган кровью торговца шелками.
Жрец-князь принудил ее лечь с ним в постель в то же утро.
Прошло два месяца, и она не только стала его фавориткой, но и изгнала из дворца всех других рабынь-наложниц. Она хотела, чтобы он принадлежал только ей. Он должен был оказаться целиком и полностью в ее власти.
Учителя из Моне Габино очень тщательно следили за тем, чтобы объяснить ей подоплеку ее миссии. Час за часом проводила Элодия над рельефной картой, запоминала названия островов и городов. Потом — имена жрецов, князей и полководцев. Маленькие яркие кораблики на плане показывали, насколько слаб флот Фаргона и как сильно превосходят его пиратские флоты Эгильских островов, а также новый флот, созданный по приказу священнослужителя Промахоса. Ее задачей было попасть в постель жреца-князя и оттуда служить Фаргону.
Элодия снова поглядела на спящего. Его дрема после любовных утех никогда не длилась долго. Снаружи, за крепкой дверью, стояли два храмовых стража — на расстоянии всего десяти шагов. Малейший подозрительный звук — и они ворвутся в комнату.
Уже семь лун девушка прятала кинжал, который должен был оборвать жизнь священнослужителя. Рыбацкий нож с Эгильских островов. Учителя описали ей, каким образом она должна лишить жреца жизни и что должна сделать еще, когда тот будет мертв. Убийство должно быть зрелищным.
Событием, которое забудут не скоро. Оно должно привести не только к разрушению союза между пиратами — князьями Эгильских островов. Кабецану хотелось, чтобы самые могущественные флоты мира набросились друг на друга. Король опасался, что в противном случае священнослужители и пираты потянут руки к новой провинции Марчилла. И действительно, Промахос как-то рассказывал ей в постели о том, что необходимо занять некоторые прибрежные города Фаргона.
Жрец не хотел больше закупать тонкие ткани, духи и красящие вещества, он хотел обложить данью города, производящие предметы роскоши.
Десяти тысяч мечей не хватит на то, чтобы остановить армию Искендрии и союзных пиратов, то и дело повторяли ей учителя в Моне Габино. Но один-единственный кинжал в эту ночь может совершить то, на что не способны все рыцари Фаргона.
Она ощупала подоконник. Высвободила пластину и вынула камень из стенной кладки. В углублении лежала судьба ее народа. Элодия посмотрела на гавань внизу. Там возвышался целый лес мачт. Сюда приходили суда со всего мира. На набережной складывали товары. В полуденную жару там было несколько спокойнее. Небо было чистого голубого цвета.
Она сунула руки под тяжелую каменную пластину и попыталась поднять ее. Но пластина не шевельнулась.
— Ищешь лежавший там нож?
Элодия испуганно обернулась. Промахос сел на постели.
— Еще пару недель назад я обнаружил, что камень расшатался. Рабочий нашел рыбацкий нож с Эгильских островов.
Что это было — патриотизм или глупость?
— Не знаю, о чем вы говорите, господин…
— Конечно. Ты просто случайно ухватилась за каменный подоконник. И у окна стоишь, чтобы полюбоваться великолепным видом на гавань и библиотеку, не так ли?
— Господин, все не так, как кажется…
— Конечно нет! Ты действительно думала, что настолько удивительна в постели, что я предпочту тебя всем остальным?
Ты действительно верила в это? Я ждал, когда ты подойдешь к подоконнику. Это было очень увлекательно. А теперь мне любопытно, сколько ты сможешь скрывать свои тайны. Кто из князей-пиратов послал тебя? Тебе не нравится, когда тебя татуируют… Через час я буду рисовать на твоей коже узоры раскаленным железом, девочка. И тогда ты споешь мне совсем иную песню, чем на этом ложе. Я сгораю от любопытства и нетерпения услышать ее.
Словно старинная сказка
Вот уже два дня он копал яму, в которую загнал его Жюль.
Адриен пытался упражняться в равнодушии. Он ведь рыцарькрот. Судьба бросила его в руки странному священнослужителю, и он мог только надеяться на то, что бог будет милосерден, потому что Жюль таким не был. С тех пор как он так очевидно победил учителя во время тренировки, тот погрузился в угрожающие размышления. Он перестал есть и пить.
Не реагировал, когда к нему обращались. Жюль утверждал, что близок к богу, когда сидит так возле хижины, погрузившись в транс. В такое время он производил на Адриена особенно жуткое впечатление. Иногда, не приходя в себя, он бормотал что-то на непонятных языках.
Мотыга со звоном наткнулась на что-то. То не был звук массивной скалы или расплавленного металла. За годы Адриен стал экспертом по звукам, которые издавала мотыга. Он опустился на колени и принялся разгребать землю и камни.
Вскоре он наткнулся на испорченный кирпич красного цвета, который нельзя было спутать ни с чем. Наконец-то разнообразие. Кирпич архитекторы погребенного города использовали редко, чаще всего для каналов. Как правило, обнаруживаемые им стены были из обработанного камня.
Ученик с воодушевлением разрыхлил мотыгой землю вокруг кирпича. Вскоре оказалось, что он наткнулся на куполообразный свод туннеля. И он был гораздо больше каналов цистерн, которые Адриен раскапывал до сих пор.
Прошел час, прежде чем юноша понял, что эта находка представляет собой нечто необычайное. Через туннель могла проехать повозка, настолько высоко вверх уходил потолок.
Камни были прочно скреплены между собой. Строительный раствор пережил столетия, не раскрошившись. Но где же может быть вход? Он может копать еще несколько дней и так ничего и не найти. Только если… Адриен поразмыслил, не позвать ли Жюля. Но священнослужитель, наверное, даже не услышит его. Что ж, он давно уже взрослый. И он не должен задавать вопросы по любому поводу! Молодой человек решительно поднял мотыгу и принялся сильными ударами разбивать кирпичи. Они были обожжены и стали крепче скалы.
Прошло некоторое время, прежде чем острие мотыги провалилось в пустоту.
Юноша закрепил свой инструмент и извлек из кладки еще несколько камней. Когда дыра стала достаточно велика, чтобы в нее можно было протиснуться, лег на живот и посмотрел вниз. Солнце стояло в зените. Адриен видел пол, находившийся на расстоянии шагов четырех. Можно было спрыгнуть.
Молодой человек нерешительно поглядел на край ямы. Может, все же позвать Жюля? Нет! И, перестав размышлять над этим, он сунул ноги в отверстие и провалился в туннель.
Адриен приземлился на каменную плиту. Звук его кованых сапог отражался от стен.
Юноша с любопытством огляделся по сторонам. Пол туннеля имел небольшой наклон. Казалось, он проходил неподалеку от их хижины, но отклонялся к сердцу горы. Интересно, что ждет его там, где заканчивается туннель? Что не хотел рассказывать Жюль все эти годы? Что там? Сокровищница погребенного города? Адриен еще очень хорошо помнил насмешки священнослужителя над его золотой полосой. Что может быть дороже золота? Что скрыто здесь?
Глаза постепенно привыкали к темноте. Адриен обнаружил картины на стенах туннеля. К сожалению, постройка не так хорошо пережила века, как он предположил поначалу. Во многих местах от стен отвалилась штукатурка. На стенах были видны следы потеков. Почти везде, где штукатурка была цела, росли нежные гипсовые цветы. Картины изображали воинов.
Они собирались вокруг высоких мужчин со звериными головами! У одного из таких предводителей была кабанья голова с массивными рогами. Эта картина была совершенно четкой, словно заклинание сохранило ее от разрушения. У кабана были ясные и синие, как небо, глаза. Под их взглядом Адриен замер. Эти глаза были ему знакомы! По спине побежали мурашки. Чушь… Как ему могут быть знакомы глаза, которые нарисовал на гипсовой стене художник невообразимое количество лет тому назад?
Из глубины туннеля потянуло сквозняком. У юноши возникло чувство, будто там что-то таится. За ним кто-то наблюдает!
Стук и грохот заставили его обернуться. Сердце едва не выпрыгнуло из груди. На земле вдруг появилось много комков земли.
— Кто там? — запинаясь, выдавил Адриен из себя.
— Твой спаситель, рыцарь Заячье Сердце!
То был голос Жюля. Ученик с облегчением прислонился к стене. Казалось, его внезапно совершенно оставили силы.
— Я всерьез спрашиваю себя, зачем я столько лет мучился и учил тебя, если у тебя, очевидно, ума не больше, чем в полом орехе! Ты хоть подумал, как будешь отсюда выбираться?
Адриен посмотрел на отверстие в потолке. Туннель достигал почти четырех шагов в высоту. Выбраться из него без посторонней помощи было невозможно.
— И что бы ты делал, если бы я все еще сидел у хижины?
Немного прогулялся бы под землей, чтобы поискать выход в полной темноте? Тьюред предупредил меня! Он послал видение, что это ничтожество, глупец, которого я взял в ученики, как раз собирается ввязаться в большую опасность.
В дыру спустилась веревка.
— Не ленись! Потяни за нее и проверь, выдержит ли она вес хвастливой груды мышц и щеглиного мозга!
Подавленный, Адриен ухватился за перевитые льняные пряди. Адриен подергал как следует. Поначалу мотыга заерзала. Но потом застряла между кирпичами.
— Выдержит, — тихо произнес юноша.
У его ног лежали факелы, а не комья земли, как он предположил поначалу.
По веревке спустился Жюль.
— И что здесь, внизу, есть такого, ради чего стоит безрассудно рисковать своей жизнью?
Адриен не мог смотреть ему в глаза.
— Ты сказал, чтобы я копал здесь. Что такова воля Тьюреда…
Священнослужитель покачал головой.
— Безумство юности… И что с тобой будет, если я выпущу тебя в мир?
Жюль опустился на колени и открыл горшочек с углями из очага в их хижине. С их помощью он зажег один из факелов.
Поднял его высоко над головой и огляделся.
— Там, впереди, картина, мастер. Посмотри на нее. Там изображен мужчина с головой кабана. С голубыми глазами. Эти глаза… Они такие настоящие на вид! Как будто живые.
— Наверное, над ними поработал благословенный художник, — не так воодушевленно отозвался Жюль.
— Даже ты удивишься, когда увидишь картину! — настаивал юноша. — Вот здесь. Посвети! Она здесь. Она…
Адриен в недоумении смотрел на стену. Штукатурка осыпалась. От фрески с мужчиной с головой кабана остались только ноги.
Жюль похлопал его по плечу. Пыль и маленькие куски штукатурки посыпались на землю.
— Может быть, ты к чему-нибудь прислонялся?
— Я…
— Н-да, картина пережила тысячелетия, и едва ты входишь в туннель, как она исчезает. Может быть, я слишком много заставлял тебя работать мотыгой. Твое умение обращаться с произведениями искусства оставляет желать лучшего.
— Глаза. Они были такие настоящие…
— Да, да. Хорошо. Ты когда-нибудь слышал о кабане с голубыми глазами? Как они выглядели? Может быть, как мои?
Художник обладал развитым воображением. — Жюль презрительно засопел. — Кабан с голубыми глазами. Мужчина с кабаньей головой. Значит, так и есть… Может быть, это были их боги. Похоже, они не очень-то помогали людям, если посмотреть на то, что осталось от города. — Последние слова учитель произнес с непонятной горечью. Как будто не мог предотвратить судьбу долины. Да, как будто это было его личное дело.
— Идем, посмотрим, что нас ждет.
Дальше в туннеле фрески сохранились лучше. Картины изображали огромные города, драконов и марширующие войска. На одной Адриен рассматривал изображения каких-то огромных парящих шаров, с которых свисали толстые веревки. На веревках удерживались деревянные платформы с катапультами. Вокруг орудий толпились воины.
— Что это?
Жюль поднес факел прямо к картине.
— Собиратели облаков из Расколотого мира. Они чем-то сродни потокам воды, только гораздо больше, и парили в воздухе. Когда-то эти существа жили в мире, от которого остались лишь обломки. Они помогали людям в борьбе с драконами.
Орудия, которые ты видишь, стреляли копьями толщиной в руку взрослого человека. Таким оружием могли убить дракона, если попадали в цель. В отличие от драконов собиратели облаков могли только дрейфовать вместе с ветром. Уйти от них было легко. Они кровью заплатили за то, что выбрали сторону людей.
— Откуда ты все это знаешь, Жюль?
— Я много времени провел в библиотеках и за всю свою жизнь не выкопал хоть сколько-нибудь достойной ямы.
Его слова задели Адриена.
— Ты считаешь меня глупым?
— Тогда я не выбрал бы тебя в ту ночь в Нантуре. Прислушайся к голосу своего сердца. Кем ты хочешь стать? Рыцарем или ученым?
— Рыцарем, — признался тот.
Священнослужитель улыбнулся.
— Я знал это с первого дня. Ты унаследовал лучшие стороны своего отца. Ты будешь великим рыцарем. Грамотный рыцарь в наши дни — довольно редкое явление. Среди тебе подобных ты будешь считаться ученым. Этого достаточно. Ты не книгочей. Ты воин. Поэтому и прыгнул сюда, не думая о том, как будешь выбираться. Я знаю тебя, Мишель Сарти.
И ценю, хоть иногда и веду себя грубовато.
От похвалы Адриен смутился. Снова стал рассматривать картину с собирателями облаков.
— Какого они были размера?
— Больше любого другого зверя, который когда-либо существовал. Они были мирными созданиями. Пока их не втянули в войну.
— Что же произошло?
— В какой-то момент они перестали быть мирными. — Жюль пожал плечами. — Огромные… И они были больше, чем просто животными. Они обладали разумом. Даже колдовать могли. Их магия питалась силами неба и звезд. Было ошибкой втягивать их в войну — примерно то же самое, что легкомысленно бросить снежок зимой на отвесный склон. Он прокатится вниз мили две и превратится в лавину, которая погребет под собой целую деревню. И, возможно, две сотни невинных погибнут из-за игры в снежки.
Намеки Жюля только раззадоривали любопытство Адриена, но он достаточно давно знал своего учителя, чтобы понимать, что других ответов не будет.
Священнослужитель отправился дальше. А Адриен все не мог отвести взгляда от картины. Ему хотелось быть рыцарем тех времен. Товарищем семи королей, которые когда-то хотели встретиться здесь, в Зелинунте, чтобы сражаться против драконов Альвенмарка. Интересно, каково было скользить по небу на борту одной из платформ, которые носили собиратели облаков?
— Мишель!
Священнослужитель ушел так далеко, что фреска почти исчезла в темноте. Адриен покачал головой, стараясь отбросить грезы. Эти времена давно миновали, и, пожалуй, было бы разумнее никогда не встречаться с драконами. Ученик побежал за светом факела. Неожиданно Жюль заспешил. Широким шагом он направлялся вперед. Картины на стенах размывались.
Картины невероятной красоты, повествующие о битвах, при которых марширующие войска заслоняли горизонт.
То и дело попадались удивительные вещи. Всадники на летающих лошадях. Одетые в белое воины с серебряными лицами, верхом на крылатых львах. Львы, подобных которым в виде статуй Адриен видел много лет назад, когда поднимался в эту долину. Он с удовольствием рассмотрел бы изображения внимательнее. Даже при беглом взгляде сердце начинало биться быстрее. Но Жюль не слушал его просьб. И он держал факел, единственный источник света в этой тьме, длившейся четыре тысячелетия. Учитель решал, сколько времени можно разглядывать фреску.
Внезапно священнослужитель остановился. Туннель заканчивался просторным залом с куполообразным сводом.
Жюль зажег второй факел и протянул его Адриену.
— Вот это место, которое я видел в снах. Здесь свершится твоя судьба. Здесь боги хотели одарить семерых королей. Но никто из них так и не вошел в этот зал. Теперь ты волен выбирать себе дар. Во сне Тьюред явил мне, что ты должен прийти сюда. Но если ты сделаешь неверный выбор, тебе грозит опасность.
В центре зала стоял большой круглый стол. На нем лежали семь мечей, выложенные в форме спиц для колеса. Семь маесивных стульев с низкими спинками стояли вокруг стола. И за каждым стулом стоял страж. Совершенно неподвижный.
Сердце Адриена застучало, словно обезумев. Все эти годы в долине, наверху, он мечтал стать рыцарем, как в сказке.
И вот, похоже, он действительно попал в старинную сказку.
Юноша нерешительно вошел в зал. Факел он держал, будто меч. Что же он должен сказать воинам? Что…
Он остановился. Его ждали вовсе не воины!
Словно рыбу выпотрошить
Промахос вынул кинжал, который она прятала под каменным подоконником. Оружие, как оказалось, лежало между подушек.
— Кто послал тебя?
— Ты действительно полагаешь, что я так просто возьму и расскажу? — Элодия подошла к нему. Она улыбалась. — А вдруг я хотела его выбросить?
Священнослужитель-князь рассмеялся.
— Конечно! А еще может быть, что завтра утром вместо солнца взойдет луна. А что касается тех, кто послал тебя, то ты назовешь все имена. Я не думаю, что ты сделаешь это. Я это знаю. Ты когда-нибудь присутствовала на пытках, Даная? Они разрушают все красивое в тебе. Внутри и снаружи. Многие начинают говорить уже тогда, когда им под ногти загоняют тонкие ножи. Другим для начала приходится щипцами отрывать пару фаланг на пальцах или отрезать палец на ноге. В случае с женщинами часто оказывается достаточно угрозы того, что их изнасилуют их же собственные стражники. Но насколько я тебя знаю, с тобой придется скорее заняться пальцами на руках или ногах либо, быть может, отрезать тебе нос. Или одно из ушей.
Теперь Элодия стояла прямо перед постелью. Она знала, что князь умеет обращаться с оружием. Она не сможет вырвать у него из руки нож. Он сильнее ее. Но как бы там ни было, она должна удивить его. Он не должен даже вскрикнуть. Надежды не было. Все усилия оказались тщетны!
— Хочешь произнести какие-нибудь трогательные слова, прежде чем я пошлю тебя в царство криков?
— Правда ли, что я плохая любовница?
Он рассмеялся.
— Вот что тебя заботит?
— Неужели мои мольбы о пощаде подействуют? Вряд ли.
Можешь считать меня наемной убийцей, шлюхой, но что бы ты обо мне ни думал, у меня есть своя гордость. На протяжении последних лун мне казалось, что я хорошая шлюха и что твоя страсть вовсе не наиграна. — Она опустилась на кровать рядом с ним и положила руку ему на бедро.
— Неужели ты пытаешься соблазнить меня? — Острием кинжала он коснулся ее щеки, прямо под глазом. Холодная сталь скользнула к ее губам, затем к горлу. — Признаю, была некоторая острота ощущений в том, чтобы ложиться в постель с женщиной, которая, насколько я знал, хочет убить меня. Это придавало всему особую прелесть. — Он коснулся острием кинжала одного из ее сосков. — Но никакая прелесть не длится вечно. Теперь наши пути расходятся. — И он занес кинжал.
Элодия бросилась на оружие. Кинжал вонзился ей в плечо, прямо над грудью. Так оружие было выведено из игры, она могла быть уверена в том, что Промахос не перережет ей горло. В тот же хмиг она локтем нанесла ему сильный удар в хрящ на горле.
Священнослужитель рухнул навзничь. Обеими руками схватился за шею, не в состоянии произнести ни звука. Элодия стиснула зубы и вырвала кинжал из плеча. До сих пор все происходило бесшумно. Но крик или даже необычный звук, донесшийся из комнаты, мог всполошить стражу.
Одним прыжком она очутилась в кровати рядом с Промахосом. Не колеблясь вонзила кинжал ему в горло. Кровь брызнула ей в лицо. Девушка рывком повернула оружие, чтобы удостовериться в том, что порез достаточно широкий и глубокий, а затем извлекла оружие из тела.
Точно так же, как учителя готовили ее стойко переносить боль и унижение, уметь защищаться, если окажется в опасности, они подробно и точно описали ей, как именно должен умереть жрец-князь. Как выпотрошенная рыба, должен выглядеть мужчина, пожелавший стать повелителем морей.
Она вонзила нож глубоко в живот князя, под пупком, и сделала большой надрез. Когда руки шлюхи, столько лун ласкавшие мужчину, вошли в зияющую рану, тот был еще жив.
Элодия подумала о брате. У него будет счастливая жизнь.
Она так долго не писала ему. Скоро она вернется в Моне Габино. Там ее будут ждать письма.
Она выполнила приказ. Последнее, что ей приказали сделать перед отправлением в Искендрию, — это выпотрошить две большие рыбины. То, чем она теперь занималась, было иным, хотя принципиально не отличалось. Элодия старательно представляла лицо брата. Она не хотела помнить то, что сотворила здесь. Не хотела видеть в снах то, что совершила.
Промахос был мертв прежде, чем была закончена ее работа.
Элодия чувствовала слабость. Она оторвала от простыни кусок и прижала его к ране. Между пальцами сочилась ее собственная кровь. Закружилась голова. Девушка все еще думала о брате.
Нужно было сначала заняться собственной раной! Повсюду, на полу и на кровати, была кровь. Элодия не могла сказать, где ее, а где Промахоса.
Девушка стиснула зубы. Затем пальцами стала заталкивать полосу шелка внутрь раны. Все глубже и глубже. Ей стало казаться, что зубы у нее вот-вот треснут, так крепко она сжимала их.
Образ Жеана померк. Боль была всепоглощающей. Элодия почувствовала, как подкашиваются колени. Прежде чем она ударилась о пол, ее окружила темнота.
Доспех короля
Вокруг круглого стола на стойках были доспехи. Особенно странными показались Адриену шлемы. Они были изготовлены в форме человеческих голов! Были смоделированы даже волосы. Похоже, они были из золота!
— Выбери себе доспех, — произнес за его спиной Жюль.
— Но я ведь не могу взять то, что мне не принадлежит.
— А то золото, которое ты прятал в своих ямах? Думаешь, я не знаю о нем, мальчик? Эти семь доспехов были созданы древними богами для королей человеческого мира. Но правители за ними не пришли. Короли давно рассыпались в прах.
От их богов в мире людей не осталось даже имен. Так чего ты боишься?
Мальчик нерешительно подошел к ближайшей стойке. Все детали, кроме шлемов, были белыми. Нагрудник из толстой кожи украшала львиная голова размером почти во всю грудную клетку. Под него следовало надевать рубаху из прочной кожи.
Камзол с вышитыми золотом кожаными полосами, и брюки из кожи, исчезавшие в высоких кожаных сапогах.
Кожа не пострадала за все эти века. Она все еще была безупречно белой, на ней не было ни единой трещины. Со стойки свисал длинный белый плащ, схваченный на плечах двумя золотыми львиными головами.
Молодой человек осторожно коснулся плаща. Он был гладким на ощупь. Никогда прежде Адриен не видел такой ткани.
Его рука скользнула по коже. Она была мягкой и теплой, как будто одежду надевали совсем недавно.
К сожалению, львиный доспех был слишком велик для него, и это было очевидно. Адриен стал внимательно рассматривать остальные. У каждого на груди была голова какого-то животного. Голова хищной птицы, неизвестной ему. Змея с удивительно широкой головой. Кабан. Взгляд юноши скользил по другим нагрудникам. Этих животных он не мог даже назвать. Не считая нагрудников, все доспехи были одинаковыми. Адриен вздохнул и представил себе, как выглядел бы, одетый во все белое.
— Ну что, мальчик, чего ты ждешь?
— Я не могу взять ни один! Разве ты не видишь? Это же все равно, как если бы ребенок надел вещи своего отца. Они не созданы для меня.
— Мне кажется, ты должен хотя бы попробовать.
Юноша раздраженно обернулся.
— Я должен принять очевидное! Или ты хочешь, чтобы я выставил себя дураком?
Священнослужитель поднял руки, успокаивая его.
— Не стоит полагаться только на зрение, мальчик мой. Неужели за все эти годы ты не научился тому, сколь обманчиво первое впечатление? Если верить сказаниям, эти доспехи были созданы богами! Они пропитаны магией, иначе уже давно рассыпались бы в прах. Никакая ткань не способна жить тысячелетия. Выбери то облачение, к которому у тебя лежит душа, и надень его. Говорят, эти доспехи умеют отличать достойного человека от вора. Что тебе терять? Я торжественно обещаю, что не буду ни смеяться, ни рассказывать никому об этом, если ты будешь выглядеть смешно.
Адриену стало неуютно.
— А что случится, если такой доспех наденет вор?
Жюль пожал плечами.
— На этот счет существуют различные свидетельства. Какоето несчастье. — Он усмехнулся. — В одной истории даже говорится, что доспехи просто раздавят недостойного.
Юноша судорожно сглотнул. Это шутка! Или нет? Он столько лет знает священнослужителя и все равно не совсем понимает его юмор. Рыцарь подождал, не скажет ли Жюль чего-нибудь еще. Но тот только улыбался. Иногда священнослужителю нравилось подвергать его мужество проверкам. Каких только страхов ученик не натерпелся по дороге сюда! Сегодня он был совершенно уверен в том, что лодочник не был мертв. Его просто обдурили. Наверняка и мнимый попрошайка не был мертв.
Это все странный юмор Жюля. И в то же время это было первое испытание. Священнослужитель хотел проверить, насколько мальчик мужественен.
Адриен стал рассматривать доспехи. То, что они пережили века и с ними ничего не случилось, действительно странно.
Может, и правда они заколдованы. Он еще раз оглядел каждый по очереди. Что ему терять, в конце концов?!
Взгляд юноши остановился на доспехе с головой кабана.
Лев, конечно, выглядел внушительнее, но кабана он видел. Не статую или картину, а животное из плоти и крови.
Рыцарь подошел к доспеху.
— Ты выбрал меня? — прошептал он. — Тот ли я, кто тебе нужен? Достоин ли я?
Конечно, ответа он не получил.
Адриен разделся. Страшно было испачкать белый доспех.
Снял шлем со стойки и поставил его на стол. Только теперь он заметил, что рукоять меча — тоже в форме кабаньей головы.
— Вижу, тебе пришелся по нраву кабан. Почему ты выбрал его?
— Потому что он кажется мне знакомым.
Жюль улыбнулся.
— Иногда ты на удивление проницателен. Помочь?
Адриен с удовольствием принял помощь. Он понятия не имел, как надевают доспехи. Не знал даже, как влезть в нагрудник.
Жюль же, напротив, похоже, имел дело с рыцарской экипировкой. Он отстегнул гардбрасы. Под ними оказались пряжки.
С помощью священнослужителя юноша сначала натянул кожаную рубаху. Как и ожидалось, она оказалась чересчур велика. И рукава слишком длинны.
Никогда прежде не доводилось Адриену касаться такой кожи. Она была удивительно мягкой, но почему-то в то же время плотной. Казалось, рубаха состоит из двух слоев, между которыми находится что-то подвижное, желеобразное.
— Наверное, такой доспех не годится для сражений, — произнес Адриен себе под нос.
— Почему же?
Наверное, очередная шутка Жюля.
— Как такая рубашка выдержит удар меча, она же мягкая?
— Ты чувствуешь себя неуверенно? — Священнослужитель пробормотал что-то непонятное. — Повернись немного и подними руки вверх, мне нужно кое-что завязать.
И едва он повернулся к Жюлю спиной, как получил сильный удар в подмышку. От удара он попятился.
— Ты спятил? — Юноша спрятался за спинкой стула.
В руке у Жюля был одна из заготовок для факела.
— Я просто хотел отнять у тебя страх, — с самой обворожительной улыбкой объявил последователь Тьюреда. — Вообще-то такой удар должен был сломать тебе ребро, а то и два, если бы ты был в обычной одежде. Проведи еще раз рукой по рубашке, там, где я ударил.
Еще мгновение Адриен испытывал ярость. А потом уже не мог противиться. Ощупал рубашку. В подмышечной впадине, там, куда пришелся удар, она стала твердой как камень. Но по мере того, как юноша касался рубахи, она снова изменялась и становилась мягкой.
— Что это такое?
— Я бы сказал, противоположность того, что носят рыцари человечества, очень удобный доспех. Но не становись легкомысленным. Заклинание, которое заставляет твердеть доспех в том месте, куда пришелся удар, таит в себе опасность. Если ты получишь несколько ударов одновременно, то твоя подвижность сильно пострадает. Тогда ты окажешься в ловушке.
Ты просто защищен лучше, чем другие воины. Но удар по шву или в прорезь для глаз на шлеме-маске опасен.
Кожа под мышкой снова стала мягкой.
— Ее нельзя порезать? — недоверчиво поинтересовался Адриен.
— Мечами людей нельзя. Но вот таким, как здесь, — очень даже можно. — Он указал на лежавшее на круглом столе оружие. — Так что будь начеку. Если ты потеряешь свой меч, он станет самым страшным твоим врагом. Лучше всего будет забыть о свойствах доспеха и, если дело дойдет до битвы, делать то, чему я тебя учил. Защищайся настолько хорошо, чтобы в тебя вообще не попали.
— А эльфийские мечи…
— Ах, мальчик. Поверь хоть немного. Эти доспехи создавались для королей, которые воевали против эльфов. Конечно, доспех защитит тебя от эльфийского оружия. Но твои шансы встретиться с эльфом или еще каким-нибудь чадом альвов, мягко говоря, крайне низки.
Адриен попытался закатать слишком длинный рукав, но кожа тут же снова затвердела. «Тьюред, что я тебе сделал? — подумал он. — Такие чудесные доспехи, и я никогда не смогу носить их».
Он позволил одеть себя. Сапоги были велики. Голенища — выше колен. Он будет переваливаться, как утка, если захочет ходить в этих сапогах.
— Не хватает только шлема, — сказал Жюль.
— Достаточно. Это ни к чему не приведет.
— Я одевал тебя, хочу посмотреть на все. Сможешь сразу снять, если не понравится.
Ему уже не нравилось, но говорить об этом Жюлю он не хотел. Не было желания выслушивать нотации о мужестве.
Посеребренное забрало шлема откинулось в сторону. Оно изображало лицо красивого безбородого юноши. Жюль осторожно надел на ученика шлем-маску. Она была на удивление легкой, но когда священнослужитель застегнул защелку и закрутил шарнир на шее, Адриена охватила паника. Он почувствовал себя запертым. Если бы шлем был точно для него, то, наверное, все было бы не так плохо. Но маска неровно лежала на лице. Отверстие для дыхания оказалось где-то впереди, в темноте. Точно так же, как и отверстия для глаз. Казалось, что он не может дышать.
Адриен схватил шлем обеими руками, но из-за слишком просторных рукавиц не смог открыть застежку на шее.
— Вытащи меня отсюда, — прохрипел он.
По металлу прошел скрежет.
— Проклятье, веди себя хоть немного достойнее, — выругался Жюль. — На тебе доспех короля! И ты должен быть сам как король. Сохраняй спокойствие!
Казалось, кожа ожила. Адриен чувствовал, как она движется на его коже. А затем, когда шлем стал туже и прижался к носу, юноша снова вспомнил о том, что сказал священнослужитель. В одной истории говорится, что доспехи просто раздавят недостойного.
В бегах
Элодия очнулась от тупой пульсирующей боли в плече. Она была обнажена и с ног до головы покрыта кровью. Молодая женщина испуганно поглядела в окно. Небо все еще было голубым. Сколько она пролежала без сознания? Пару мгновений? Полчаса? Промахос в полдень должен совершать ритуал жертвоприношения у идола Бальбара. Сколько времени у нее осталось?
Девушка попыталась подняться. Длинные волосы прилипли к полу из-за засохшей крови. Когда она встала, перед глазами потемнело.
Покачиваясь, Элодия подошла к бассейну. Нужно вымыться. Умыть хотя бы лицо и руки. Иначе она не сможет бежать.
— Жеан, — прошептала она, глядя на кровь в воде.
Постаралась воссоздать в памяти его лицо. Она должна выбраться отсюда! Только тогда брат сможет жить спокойно.
Ее не должны схватить. Она была уверена, что Промахос не лгал насчет умений своих палачей.
Она снова посмотрела на небо. Сколько же все-таки времени у нее остается?
Девушка подошла к постели и снова едва не упала в обморок. Ей пришлось сесть на окровавленную простыню. «Соберись, — сердито подумала она. — Ты сможешь».
Элодия отрезала от простыни полосу, там, где ткань еще оставалась белоснежной. Затем прижала своеобразный бинт к кровавому шелковому наросту, торчавшему из ее плеча подобно экзотическому цветку. Подняв руку, чтобы протянуть под ней повязку, девушка застонала. Если она потеряет сознание еще раз, ей конец. Скоро стоящие за дверью стражи начнут задаваться вопросом, почему Промахос не торопится на ритуал. Они станут стучать, и если жрец не ответит, то в какой-то момент войдут. Стражи уж найдут способ привести ее в чувство.
Нельзя о таком думать! Думай о Жеане! Интересно, поцеловал ли он уже свою первую девушку? Элодия поднесла уголок ткани к зубам и затянула повязку. Боль едва не взяла над ней верх.
Девушка поспешно подобрала платье. Такое, которое застегивается на пуговицы и которое не придется натягивать через голову. Затем набросила на тонкий темный капюшон.
Подобрала немного украшений из шкатулки, стоявшей на ее туалетном столике, и большую суковатую палку из позолоченного оливкового дерева, которой Промахос бил нерасторопных слуг. Без палки ей далеко не уйти.
Элодия подошла к большому ковру на стене. Жрец-князь лгал, когда утверждал, что никогда не любил ее. Он показал ей тайные коридоры, ведущие из дворца. Этими путями он пользовался первые недели, которые она провела в храме. Он забирал свою шлюху и незаметно проводил мимо стражей и любопытных взглядов высокопоставленных лиц прямо в свои покои. До того самого дня, когда совершенно открыто признал ее и с таинственностью было покончено.
Девушка подняла тяжелый ковер и нажала ногой на украшенный лилиями рельеф, тянувшийся вдоль пола. Нужно было попасть на нужный цветок. С третьей попытки у нее получилось. Потайная дверь бесшумно скользнула в сторону.
Элодия оказалась в узком коридоре. Она тщательно закрыла за собой дверь. Простые стражи не знали об этой части дворца. Итак, время для бегства у нее есть.
Тяжело опираясь на палку, Элодия потащилась вперед. Девушка считала шаги, чтобы не потеряться в лабиринте пересекающихся ходов.
Через толстые стены она слышала чистый звон цимбал.
Сейчас королеву этого дня поведут к большому паланкину.
Таково было циничное имя, которое давали девочкам, приносимым в жертву Бальбару. На день они становились королевами Искендрии. Наверняка стражи уже стучат в дверь к Промахосу.
Душная жара в лабиринте досаждала Элодии. Ей то и дело приходилось ненадолго останавливаться, чтобы набраться сил. Наконец она надавила на потайную дверь, в которой обычно стояли носилки для жертвы. Как и ожидалось, в помещении никого не было. Паланкин давно отнесли во внутренний двор. Девушка вышла из комнаты через боковую дверь и смешалась с толпой зевак, ожидавших появления королевы-жертвы.
На лестнице дворца застыли храмовые стражи — воины в бронзовых нагрудниках и шлемах с развевающимися черными плюмажами. Они стояли, развернув острия копий в пол, — лицемерный знак скорби о судьбе, ожидавшей королеву этого дня. Большие круглые щиты, на которых была изображена бородатая морда Бальбара, они придерживали левой рукой.
Каждый из стражей был роскошным напоминанием о скорой смерти Элодии, которая обязательно наступит, если девушка помедлит еще немного.
Шлюха жреца глубже надвинула капюшон. Проталкиваться сквозь ряды зевак было сущей пыткой. Она шла согнувшись, поэтому, вероятно, ее принимали за старуху. Большинство относились к ней с уважением, но было просто невозможно пройти через полчища горожан так, чтобы тебя ни разу не задели.
От каждого толчка Элодия стонала. Она всерьез опасалась, что рана вскоре начнет кровоточить.
Наконец девушка добралась до улицы, ведущей к гавани.
Увидела набережную с торговыми кораблями с Эгильских островов… Но в этот момент перед глазами у нее потемнело. Ноги подкосились. Она обессилела. Несмотря на то что Элодия сумела побороть подступающий обморок, подняться она не могла.
Шпионка обеспокоенно огляделась. Когда начнутся поиски убийцы жреца-князя Промахоса?
Перед девушкой остановился молодой человек и принялся разглядывать ее. Элодия невольно прижала к груди левую руку, в которой сжимала похищенные украшения.
— Тебе нехорошо?
— Жара, — пробормотала она. — Мне дурно. — Парень был коренастым. Возможно, он был одним из тех, кто помогал разгружать корабли. — Если ты отнесешь меня к набережной, то внакладе не останешься.
Он посмотрел на нее, как на чудачку, которая пытается на рыбном рынке отличить сегодняшнюю сельдь от вчерашней.
Одежда на ней была простой, однако ткань дорогая… Наконец он кивнул.
— Куда направляемся?
— К эгильским галерам. Пронеси меня мимо них. Я покажу тебе, на какой мне корабль.
Он наклонился, чтобы поднять ее, и взглянул ей в лицо.
Негромко присвистнул.
— Впервые красивая девушка обещает мне плату за то, что я понесу ее на руках.
— И не надейся на поцелуй, — прошипела она, надвигая капюшон ниже.
Когда он поднял ее на руки, Элодия вскрикнула от боли.
— Может, тебя лучше отнести к лекарю? — В голосе юноши слышалось искреннее беспокойство.
— Меня ждут у кораблей. Там обо мне позаботятся, — ответила она по-валентийски с эгильским акцентом, который не спутаешь ни с чем.
Шпионка Кабецана была уверена, что парня наверняка будут расспрашивать о женщине, которую он нес. Чем больше следов будут указывать на пиратские острова, тем лучше.
Больше портовый рабочий вопросов не задавал. Он пронес ее мимо пришвартованных галер. Элодия высматривала изящный и быстрый корабль, специализирующийся на торговле предметами роскоши. Меха и янтарь из далекой Друсны, тонкий шелк Фаргона, ладан, дорогие вина и другие экзотические товары, которые поставляли в храмы и богатым купцам.
Наконец почти в самом конце длинной набережной она заметила корабль, который, очевидно, собирался отправляться.
— Туда, — выдавила она из себя. — Поднеси меня к сходням.
Поднимусь я сама.
— Не думаю, госпожа, — решительно ответил парень и, прежде чем она успела возразить, он занес ее на борт.
Их окружили гребцы. Не нужно было слов: портовый рабочий понял, что на этом корабле ее никогда прежде не видели.
Детина усадил ее на ящик и, защищая от всех, загородил собой.
— Мне нужно на Цеолу, — негромко произнесла она, кладя серьгу с изумрудом на ящик рядом с собой.
— Кто ты?
— Женщина с деньгами и влиятельными друзьями.
Элодия немного отодвинула капюшон, следя за тем, чтобы никто не заметил ее окровавленные волосы. Наконец ее вид и слова подействовали. Сопротивление гребцов растаяло, но тут появился высокий мужчина с вьющимися седыми волосами.
— Благородных дам мы не возим, госпожа. Мы не можем предложить тебе помещение, подобающее по положению.
Она провела ладонью по ящику, печать на котором узнала.
Рука дрожала от слабости.
— Я менее хрупка, чем флаконы из тонкого голубого горного хрусталя, которые ты должен перевезти через море. Могу спать здесь, на палубе.
Седовласый поднял серьгу с изумрудом и оценивающе осмотрел ее.
— Безупречные камни. Если мы отправимся не больше чем через полчаса, ты получишь близнеца этой серьги. А теперь назови мне свое имя!
Седовласый недоверчиво разглядывал ее.
— Это капитан Эвтерес, — поспешно произнес один из гребцов.
Элодия одарила его улыбкой. Затем обернулась к портовому рабочему, который принес ее на борт.
— Если через луну в гавань войдет корабль с пурпурными парусами, значит, мой возлюбленный ищет меня. Поспеши к нему, как только он причалит. И скажи, что я уплыла с Эвтересом. — Она протянула парню маленькое золотое колечко.
— Тебе не следует плыть на этом корабле, — обеспокоенно прошептал портовый рабочий.
По лицу капитана Элодия прочла, что он точно знает, кому принадлежат корабли с пурпурными парусами.
— Не беспокойся за меня. Эвтерес знает, куда меня отвезти.
На его галере я в такой же безопасности, как хрустальные флаконы в этом ящике.
Девушка вновь улыбнулась капитану. Седовласый владелец судна должен понимать, что она — возлюбленная пиратского князя. Несмотря на то что на борту смотрели на нее как на зачумленную, капитан скорее позволит оторвать себе ногу, чем откажет ей в каком-либо желании во время поездки.
— А сейчас мне нужен самый крепкий самогон, который есть на борту. Кроме того, игла и нитки. Только, пожалуйста, не те, которыми ты штопаешь паруса. И было бы здорово, если бы ты показал место, где на меня не будет таращиться вся команда.
Вторая кожа
Шлем все ощутимее давил на лицо. Нос скоро сломается!
Адриен потянулся к застежке на шее. Теперь перчатки облегали его пальцы, словно вторая кожа. Наконец рыцарь сумел нащупать замок.
— Подожди еще немного, — спокойно произнес Жюль, беря Адриена за руку. — Подожди.
Шлем изменился. Давление ослабело. Древний металл холодил лицо. Метаморфозы прекратились! Доспех, кожа которого еще только что была как живая, перестал меняться.
— Думаю, ты избран, — произнес Жюль, и в его голосе слышалась гордость. — Четыре тысячи лет ждал этот трофей, чтобы его надел человек. Ты знаешь, он был создан для короля. А теперь он выбрал тебя, юный Мишель.
Адриен нерешительно вытянул руки. Ничего не жало. Напротив, казалось, доспех помогает двигаться. Эта амуниция была совершенно не похожа на все то, о чем он когда-либо слышал. Как будто что-то живое приняло его в себя.
— Можно теперь снять шлем? — Его голос гудел, несмотря на то что металлические губы прилегали к его собственным и он говорил через узкую щель.
— Конечно, мальчик.
Жюль помог ему, расстегнув застежку и откинув серебряное забрало.
Адриен глубоко вздохнул. Ему потребуется время, чтобы привыкнуть к шлему. Он скептически осмотрел себя. Кожаный нагрудник подчеркивал мышцы, которые у него действительно были. Несмотря на это, у него была узкая талия. Плащ ему нравился… Юноше захотелось оказаться у спокойного пруда, чтобы рассмотреть свое отражение.
— Я хорошо выгляжу?
— Нет, — резко ответил Жюль.
Адриен удивленно поднял голову.
— Но…
— Ты выглядишь не хорошо, ты выглядишь очень хорошо, глупец! Как ты думаешь? Снаряжение, созданное богами для короля! Конечно, ты выглядишь хорошо!
Внезапно в голову Адриену пришла новая мысль, обеспокоившая его.
— А Тьюред? Я должен стать его первым рыцарем. Понравится ли ему, если я буду носить доспех, который был создан языческими богами?
Священнослужитель схватился руками за голову.
— Мне бы твои заботы! Думаешь, Господь допустил бы, чтобы ты нашел этот трофей, если бы сам не желал того? Хорошо…
Когда ты надел его, был опасный момент… Это ведь могло быть и испытанием… Устоишь ли ты перед искушением… Тогда он, пожалуй, позаботился бы о том, чтобы доспех убил тебя. Но ведь все прошло хорошо. Значит, такова воля Тьюреда, чтобы ты служил ему в качестве рыцаря в этих доспехах.
— Ты думал об этом и просто стоял и смотрел, как я надеваю снаряжение?
Священнослужитель выдержал его взгляд.
— Я не мог позволить, чтобы ты испугался, — очень спокойно произнес он. — Пришлось пойти на риск.
Адриен сжал кулаки. Что значит — пойти на риск?! Он шел на риск быть убитым доспехом! А Жюль просто стоял и смотрел. Молодой человек вспомнил могилы, за которыми он ухаживал все эти годы. Оба ученика, которые пришли до него и не выжили. Такова темная сторона Жюля. Во всем, что он делал, крылась тайная цель, оставшаяся для Адриена неразгаданной даже после семи лет ученичества.
— Думаю, твое обучение сегодня заканчивается, — произнес Жюль.
Это известие оказалось для юноши полной неожиданностью. Возникло чувство, будто из-под ног выбили почву. Семь лет его жизнь состояла из беготни, копания, сражений и уроков чтения и письма, а также риторики и истории Церкви.
Жизнь была совершенно упорядоченной. И теперь его лишают всего этого одной-единственной фразой.
— Я… Я не знаю… — недоуменно пробормотал он.
— Не переживай, я тебя не подначиваю. Совершенно очевидно, что такова воля Тьюреда. Ты должен выйти в мир. Господь привел тебя сюда, а значит, решил, что ты готов. В противном случае я тебя не отпустил бы. Но кто я такой, чтобы восставать против решения Господа? У меня для тебя есть еще один подарок. Наверху, в нашей хижине… Лучше будет, если ты уйдешь еще сегодня. Нехорошо это — откладывать.
— Но я еще не готов! — возмутился Адриен. — Есть еще столько всего, чего я не знаю!
Жюль улыбнулся.
— Так будет всегда. Даже когда тебе будет сто лет. С этого момента твоим учителем будет жизнь. Мое время с тобой закончилось. — Он протянул руку. — Идем, рыцарь-священнослужитель. С этого момента нет ни учителя, ни ученика. Иди в мир и восславь Тьюреда. Ты способен на это.
Адриен схватил руку Жюля. Юноша был горд, но в глубине души все еще сомневался. Часть его желала никогда не находить эту сокровищницу с доспехами.
Жюль направился обратно в туннель.
— Что ты будешь делать теперь, когда весь мир открыт перед тобой? С какого героического поступка начнешь свою деятельность в качестве рыцаря Господня? С таким доспехом и мечом ты можешь достичь всего, если поведешь себя разумно. Ты взял меч?
Оружие все еще лежало на столе. Столько всего произошло, что Адриен даже не подумал взять меч с эфесом в виде кабана, несмотря на то что подпоясался перевязью. Юноша решительно взял меч. Он был удивительно легким. Двойной кровосток немного уменьшал массу оружия. И казалось, будто меч выкован специально для него. Его размер визуально не изменялся, но несмотря на это оружие идеально легло в руку Адриена, баланс был совершенен. Молодой человек сделал несколько быстрых выпадов. Клинок со свистом разрезал воздух. Меч кружил, выписывая фигуры. Владеть таким оружием было сплошное удовольствие! С холодным изяществом рыцарь отправил его в ножны. Едва клинок скрылся в белой коже, в глубине туннеля послышался звук, словно в движение пришли древние заржавевшие дверные петли.
Жюль очевидно занервничал.
— Идем! — крикнул он и поспешно замахал рукой.
— Что это было?
— Понятия не имею. И совершенно не хочу это выяснять.
Учитель побежал. Его факел почти догорел. Адриен оставил свой на полу рядом со стойками. В дрожащем свете все уменьшавшегося пламени фигуры на стенах выглядели более живыми, чем во время дороги туда.
Впереди в туннеле что-то грохотало. Теперь звуки изменились. Словно равномерные удары по скале большого молота с железным бойком. Шум постепенно приближался!
Наконец они достигли места, где висела веревка. В туннель падал яркий свет полуденного солнца. Картины на стенах поблекли, будто лучи выпили их краски.
Облегченно вздохнув, Адриен протянул руку к веревке.
И тут раздался последний удар. Из сумерек коридора на свет вышла массивная фигура из золота и серебра. Серебряный лев с гривой из золота, на спине которого блестели широкие золотые крылья. Лев был более трех шагов росту.
Глаза его сверкали ярко-синим. Зверь смотрел на них сверху вниз. Его металлическое лицо дышало благородством и не походило на морду агрессивного хищника. И тем не менее Адриен положил руку на рукоять своего меча с кабаньей головой.
— Если ты поднимешь на него оружие, то умрешь в мгновение ока, — негромко произнес Жюль.
А затем священнослужитель подошел вплотную к сияющему существу и заговорил с ним на языке, которого юноша никогда не слышал. Но у Жюля он так легко слетал с языка, как будто был для него родным. Его речь была решительной и уверенной.
А затем чудовище ответило! Металлический монстр мог говорить! Его голос сопровождался странными щелчками и гудением. Лев говорил медленно и веско.
Адриен подумал, насколько же безмерна сила знания. При помощи меча он наверняка не победил бы льва.
— Он поможет нам выбраться через дыру в потолке, — сказал Жюль.
— Что? Он нам поможет? Что это за создание?
— Еще один дар древних богов семи королям. Лев считает тебя королем, потому что на тебе этот доспех. Он хотел увеличить дыру, чтобы отправиться с тобой на небо. Разум такого существа состоит из зубчатых колес и магии. Иногда они очень долго думают.
Юноша не смог представить себе колесо с зубами. А затем подумал, каково было бы иметь такое ездовое животное…
— Здорово было бы иметь такого ездового коня!
— Это означало бы твою смерть, глупец, так как разрушило бы равновесие в мире людей и очень скоро вызвало бы любопытство эльфов. Они наверняка не забыли о летающих львах, которые были созданы, чтобы оспорить у остроухих небо и защитить собирателей облаков. Если такой лев появится, они не успокоятся, пока не уничтожат его и его наездника.
А на славного рыцаря, который сражается во славу Церкви Тьюреда и кажется непобедимым, они пока что внимания не обратят. Скромность — не просто добродетель. В этом случае она спасет жизнь.
— Если ты так говоришь, мастер… — подавленно ответил юноша, но мысленно представил, каково было бы летать на крылатом льве и приземлиться на нем посреди Сенного рынка в Нантуре.
— Идем!
Жюль наполовину обошел льва. У металлического чудовища было седло. Священнослужитель поставил ногу на нижнюю ступеньку маленькой лестницы.
Адриен удивленно разглядывал крылья. Каждое перо было изготовлено с удивительным тщанием и вставлено в крыло.
Сколько же золотых дел мастеров работали над этим удивительным созданием? Или древние боги могли создать такое существо при помощи одной только силы мысли?
Адриен обнаружил несколько вмятин и глубоких шрамов на лапе льва.
— Он был в битве? Сражался против эльфов и драконов?
Тем временем Жюль поднялся к седлу. Оттуда, вытянув руки, можно было ухватиться за черенок мотыги и подтянуться наверх. Священнослужитель посмотрел на ученика сверху вниз и произнес с легким укором:
— Конечно, сражался. Он, и его братья, и сестры. Как думаешь, почему эльфы спустя столько тысячелетий еще помнят крылатых львов? Потому что львы как следует потрепали их!
Взбираясь по маленькой лестнице, Адриен пытался представить, как воевать в небе.
Жюль выбрался из дыры. Убрал мотыгу в сторону и протянул руку рыцарю. Адриен не уставал удивляться силе священнослужителя. Учитель подтянул его к себе без особого труда.
Юноша посмотрел на металлическое создание через дыру.
— Ему там, внизу, не одиноко?
— Нет. Такие чувства ему неведомы. И он не один.
— Их там несколько?
— Да, — ответил священнослужитель тем тоном, который использовал каждый раз, когда хотел показать, что разговор окончен. — Их день еще не настал. Они будут ждать, пока эльфы ослабнут. Тогда они завершат дело, начатое во времена богов. Время для них не имеет значения. Столетие для них словно один день. Они созданы для вечности.
Адриен помахал льву рукой.
— Прощай! — негромко сказал он.
Интересно, какие еще сокровища скрывает долина? Столько лет он прожил здесь и ничего не узнал.
Жюль зашагал между ямами к хижине. И ни разу не обернулся.
Юноша старался обходить лужи. Боялся испачкать свой роскошный белый доспех. Интересно, сколько продержится это великолепие? Поистине, только короли и князья могут позволить себе белую экипировку, у них есть слуги, которые целую ночь трудятся над тем, чтобы их господа на следующий день снова могли отправиться в битву в белоснежном доспехе.
Священнослужитель ненадолго зашел в хижину. Когда он появился в дверях, в руках у него был белый щит, на котором было изображено высохшее черное дерево.
— Ты — первый рыцарь ордена Древа Праха, Мишель Сарти. Мы часто говорили о том, что необходимо создать рыцарский орден, чтобы служить славе Церкви Тьюреда. Это мой последний подарок тебе, брат-рыцарь. Носи этот щит с достоинством и не посрами его. Теперь ты должен основать орден, о котором мы мечтали. Старик больше не будет ворчать на тебя. Я доверяю тебе. Знаю, ты сделаешь свое дело хорошо.
Адриен был тронут, к горлу подступил комок. Юноша не мог произнести ни слова.
— Я не очень хорошо умею прощаться, — произнес Жюль.
Уголки его губ дрожали. — Без тебя здесь будет одиноко.
— Я буду навещать тебя, — выдавил из себя Адриен.
— Думаю, мир не отпустит тебя, если ты хоть раз побываешь там. Но я знаю, твое обещание было совершенно искренним. — Священнослужитель протянул юноше котомку с хлебом и бутыль с водой. — Ты помнишь то место, где мы прошлым летом забили косулю? Там совсем неподалеку проходит звериная тропа. Если ты выберешь этот путь, то достигнешь реки до наступления ночи.
Адриен кивнул.
— А дальше как быть? Куда идти?
Жюль улыбнулся, и в уголках его глаз появились мелкие морщинки.
— Вера в бога — самое сильное оружие рыцаря ордена.
С этого момента твоим спутником будет Тьюред. Верь в него, и не разочаруешься. Он будет хорошо присматривать за тобой, ведь ты — его единственный рыцарь. А теперь прощай, братрыцарь Мишель Сарти. Я пойду в хижину. Не хочу остаться в твоей памяти сентиментальным стариком.
Жюль обнял ученика, крепко прижал к себе и похлопал ладонью по спине.
— Ты будешь хорошо сражаться, мой мальчик. Я знаю это.
Внезапно учитель отстранился. Затем вошел в хижину и запер дверь. Адриен услышал звук задвигаемого засова. Некоторое время юноша, ничего не понимая, смотрел на дверь.
Жюль навсегда останется для него загадкой!
С тяжелым сердцем Адриен пустился в путь. Он жалел, что отыскал вход в сокровищницу, ведь сейчас мог бы сидеть в хижине с Жюлем и рассуждать о философии. Впервые за много лет он почувствовал себя одиноким.
Лошадиные мысли
Жюль прислонился спиной к двери и тяжело вздохнул. Наконец-то мальчик ушел! Это оказалось не так-то легко! Последователь Тьюреда был до глубины души потрясен чувствами, которые испытывал теперь. За эти годы мальчик стал слишком близок ему. Его сын… Зачаты дюжины таких, как он, раздраженно подумал Жюль. Но одного этого он приблизил к себе. И он был хорошим учеником, для человека, конечно.
Может быть, все дело в том, что он еще раз спустился в зал королей. И увидел картины на стенах. Картины времен, когда он не был единственным в своем роде.
А может быть, дело в том миге, когда мальчик выбрал себе доспех. Его доспех, который он когда-то создал! Случайно ли, что его сын выбрал именно доспех кабана? Или почувствовал что-то, что нельзя выразить словами?
Жюль закрыл глаза и сосредоточился на Адриене, пока в душе не возник его образ. Он увидел, как тот идет, опустив голову, под гору между насыпями. Он не созрел для мира. Слишком быстро он привел его к доспеху, а затем отослал. Юноша ведь понятия не имел, что ждет его за горами. Для попрошайки он держался хорошо. Но сколько он продержится как рыцарь? И сколько пройдет времени, прежде чем о нем услышит Кабецан? Доспех был искушением для старого короля. Жюль точно знал, что Кабецан предпримет все, чтобы заполучить его, когда узнает, насколько он не похож на остальные. Ведь того, кто носит этот нагрудник, в буквальном смысле практически нельзя ранить.
Дорос ли Адриен для битвы со старым королем? Жюль негромко выругался. Нет, он не может потерять еще одного сына из-за мерзкого развратника! Конечно, он мог просто отправиться во дворец Кабецана и убить проклятого старика.
Но это плохая идея. Жюль не хотел оказаться в центре внимания. Для света он выбрал Адриена. Мальчик должен стать легендой Церкви. Но для этого сначала нужно выжить.
Мужчина нерешительно открыл дверь хижины. Хотелось побыть рядом с сыном. Но Адриен не должен заметить его.
Юноша должен стоять на своих собственных ногах!
Вообще-то Жюль подумал о том, чтобы снова отправиться путешествовать, как в те годы, когда он еще не привел в долину Адриена. Жизнь бродячего священнослужителя доставляла радость. Простодушие людей… Уловки, при помощи которых он лепил Церковь Тьюреда…
Но эта радость подождет. Жюль присел на корточки.
И всего мысль спустя превратился в орла.
Мощно работая крыльями, он поднялся в небо и вскоре увидел сына. Нужно посмотреть на него другими глазами.
Он давно уже не ребенок, не подросток. Он превратился в статного молодого человека. Годы усилий сделали свое дело. Адриен был высоким и мускулистым. Из него получится роскошный рыцарь. Хоть он, похоже, и не сумеет справиться с мечником из народа эльфов, наверняка найдется очень мало людей, которые способны выстоять против него с оружием в руках.
В облике орла Жюль был к нему недостаточно близко. Но можно… Вместо смеха из горла вырвался звонкий, вызывающий крик орла. Адриен посмотрел на него. Помахал ему рукой. Дурачок. Собирается прощаться с каждым кротом, который повстречается ему на пути.
Несколько сильных взмахов крыльями — и Жюль снова взмыл вверх. Не обязательно путешествовать в образе бродячего проповедника, чтобы получать удовольствие.
Последователь Тьюреда достиг реки и приземлился там, где через пару часов должен был появиться Адриен. Нужно время, чтобы вспомнить образ, который мужчина планировал принять. Давненько он не выбирал такую форму.
Наконец он превратился в белого жеребца. В роскошного боевого коня. Взнузданного для рыцаря, с тяжелым армейским седлом.
Жюль побегал туда-сюда вдоль берега, чтобы снова сжиться с непривычным телом. Наконец он запрокинул голову и дико, вызывающе заржал. Он получит удовольствие, поклялся себе Жюль. И несмотря ни на что, будет претворять в жизнь свои планы. Рыцари станут острием копья Церкви Тьюреда. Они помогут быстрее распространить веру. И в конце концов это копье нанесет Альвенмарку смертоносный удар!
В образе коня он останется недолго. Когда мальчик станет справляться самостоятельно, Жюль достанет сыну другую лошадь. Через пару недель все встанет на свои места.
Жеребец укрылся между молодыми березками на берегу и стал ждать. Прошло много времени, прежде чем появился Адриен. Издалека было видно, что мальчик подавлен.
Тяжелым шагом, с опущенной головой он спускался по склону. Хорошенький рыцарь. Так он не станет героем легенд!
Увидев белоснежную лошадь, Адриен остановился пораженный. А затем осторожно протянул вперед руку.
— Не убегай, хороший мой. Тихо. Не нужно меня бояться.
Спокойно.
Да я стою здесь уже битых два часа и жду тебя. Не обязательно вести себя по-идиотски. Я не убегу!
Адриен уставился на четвероногое создание широко раскрытыми от испуга глазами. Затем отпрянул.
— Убирайся из моей головы!
И не подумаю. Как иначе я буду с тобой разговаривать?
— Говорящих лошадей не существует! — Мальчик отошел еще дальше, споткнулся о трухлявый ствол дерева и упал на траву.
Может, тебя лягнуть, чтобы ты поверил, что я существую? Конь стал медленно приближаться к рыцарю, что, впрочем, привело только к тому, что Адриен пополз прочь от него спиной вперед, и выглядело это довольно смешно.
Юноша обнажил меч.
— Уйди, лошадь! Иначе я сражу тебя!
Жюль заржал. Хочешь убить дар Господа? Единственную в мире говорящую лошадь? Да ты еще глупее, чем я опасался.
— Ты — дар Тьюреда? — У мальчика был самый настоящий талант выглядеть не по-рыцарски.
А как ты думаешь, кто еще мог бы раздаривать направо и налево говорящих лошадей?
Адриен поднялся. Смущенно откашлялся. Затем запрокинул голову и посмотрел на небо.
Там ты его не увидишь.
— Каков он?
Жюль фыркнул. Хочешь поговорить с лошадью о боге?
— Ты его видел? Как он выглядит?
Он большой как гора, у него три головы и двадцать три руки. Все дело в том, что одну руку он потерял в сражении…
Адриен в своем неподражаемом стиле таращился на коня.
Конечно, он так не выглядит, глупец ты этакий. Он повсюду, в любой форме. Он как раз на тебя смотрит. И я не знаю, развлекает его или ужасает дурак, который выдает себя за рыцаря его Церкви.
Адриен отряхнул траву с плаща и попытался принять рыцарский вид.
— Можно на тебя сесть?
Нет!
— Но…
Можешь ехать на мне верхом. И на этом наша дружба закончится. Жюль фыркнул. Сесть на меня! Значит, правда…
— Извини. Я… У меня мало опыта в общении с лошадьми.
Можно подумать, я бы не догадался. Ну давай, садись уж.
Посмотрим, как ты держишься в седле. И оставь пока щит и меч на земле.
Он сделал это! Мальчик слушался лошадь! И каково же будет, когда в первом же городе он наткнется на какой-нибудь сброд? Попытка сесть в седло была жалкой. Ему понадобится целая вечность.
Мне даже не нужно видеть, чтобы понимать, что ты восседаешь там, наверху, с грациозностью ленивого мешка с бобами.
— Все лошади такие, как ты?
Нет, большинство лягаются или кусаются, если встречают человека вроде тебя. Некоторые, особенно злые, сбросят тебя в надежде на то, что ты сломаешь себе шею. А теперь бери поводья и смотри мне, не упади. Я ведь не хочу неприятностей!
— Если я сломаю себе шею, то у тебя, пожалуй, неприятностей больше не будет.
Я не говорю о неприятностях с твоей стороны. А чтобы неприятности начались из-за тебя, я должен начать воспринимать тебя всерьез, а от этого мы еще очень далеки.
Я размышлял об иных неприятностях. Забыл, кто меня послал?
Жюль медленно перешел на рысь. Он чувствовал, как покачивается из стороны в сторону Адриен. Ну, по крайней мере не упал сразу.
Нам еще предстоит несколько недель работы, пока ты сможешь нос высунуть из гор. Ты не рыцарь, ты персонаж анекдота! Люди будут смеяться до упаду, когда увидят, как ты держишься в седле.
— Точно, нам потребуется некоторое время, пока все получится. С такой лошадью я не могу показаться на людях.
Жюль остановился настолько внезапно, что Адриен вывалился бы из седла, если бы в последний момент не уцепился за гриву. Это что еще такое? Во всем Фаргоне ты не найдешь ни одного коня, который сравнился бы со мной по силе и выдержке. А о внешности моей и говорить нечего!
— Лошадь с таким поведением, как у тебя, не подходит героическому рыцарю. Если не исправишься, то уж лучше я буду ходить пешком.
Хочешь отказаться от дара Тьюреда?
— Я уверен, если бы Тьюред лучше знал твой характер, он не послал бы тебя.
А может, я твое испытание? Это сработало. Некоторое время Адриен молчал. Человек и конь брели вдоль берега.
Когда на реке показалась баржа, Жюль укрылся в лесу. Лучше, чтобы мальчика не видели. Пока не время…
С чего ты взял, что ты — героический рыцарь? Что ты совершил? Может быть, я уже о тебе слышал?
— Не думаю. Я… Я встречал летающего льва, сделанного целиком из золота и серебра. И нашел доспех, созданный древними богами для короля. М-м… Ну, вот и все пока что.
Но я знаю, что совершу и другие подвиги.
Совершишь подвиги? Жюль встряхнулся. Звучит так, будто ты собираешься кого-то убить. Не хочу показаться назойливым, но мне кажется, что ты еще ничего особенного не совершил. Как тебя вообще зовут?
— Мишель Сарти.
Жюль был доволен тем, что мальчик выполняет их договоренность и не выдает своего настоящего имени даже лошади.
— А тебя как зовут-то?
Белый Гром.
— Ты продолжаешь дразниться?
Почему? Разве с именем что-то не так?
— Хм… Ну, оно звучит как-то странно.
Странно! Я белый жеребец, и мои копыта стучат, словно удары грома, когда я несусь галопом. Так что странного в моем имени?
— Хорошо, хорошо, я не хотел тебя обидеть. — Мальчик снова погрузился в молчание.
Жюль вернулся в исходную точку, где в высокой траве лежали щит и меч.
Адриен спешился. Извлек из мешка кусок черствого хлеба, уселся на поваленное дерево и принялся есть.
Жюль проголодался. А мне дашь?
Мальчик удивленно досмотрел на него.
— Здесь ведь достаточно свежей травы.
Я не люблю траву. Он едва не сказал, что это лакомство для коз и лошадей.
— Но ведь ты конь! Все кони едят траву!
А я нет. Мне плохо от травы.
Адриен протянул ему кусок хлеба. Его было ужасающе мало, а аппетит у него был звериный.
— А что ты обычно ешь? Овес?
Я люблю жареных кур.
У Адриена хлеб едва не выпал из рук.
— Ты ешь мясо? Кони не едят мясо!
А я ем. Другие кони и говорить не умеют. Я ведь особенный.
— Нам будет непросто путешествовать вместе.
Только если ты будешь разговаривать со мной привселюдно.
— Ну уж нет, не собираюсь я делать этого! Но как ты считаешь, что подумают люди о лошади, которая трескает кур?
Они решат, что ты демонический эльфийский жеребец, привяжут к ближайшему позорному столбу и сожгут.
Не беспокойся. Я не буду есть кур, когда поблизости будут священнослужители. У тебя есть еще хлеб?
И Адриен дал Белому Грому поесть. Может, надеялся, что завтра благодаря божественному чуду мешочек снова наполнится. Нет, не стоит мальчику слишком привыкать к чудесам!
Завтра он пошлет его ловить рыбу. И каков будет твой первый подвиг? Свергнешь графа-тирана? Поймаешь надоевшую всем банду разбойников или освободишь украденную деву?
— Насчет девы ты почти угадал. Я спасу девушку! Мою девушку!
У тебя есть девушка?
— Ну, не совсем.
Не совсем? Как это можно — иметь девушку совсем или не совсем? Я всего лишь конь. Я не разбираюсь. Либо я оплодотворил кобылу, либо нет. Не совсем у нас не бывает.
Адриен покраснел.
— Ну… — Он откашлялся. — Я ее не оплодотворял…
Значит, было то, что вы называете поцелуями.
— Нет, этого тоже не было.
Жюль фыркнул. Но она твоя девушка? Как же ее зовут? Он почуял недоброе.
— Этого я не знаю.
Конь помотал головой. Значит, вы просто немного поговорили.
— Нет, и этого не было. — Теперь Адриен почти шептал. — Но я спасу ее. Я не говорил этого своему учителю, но я с самого начала поклялся. Как только я стану рыцарем, то отправлюсь в Нантур и спасу цветочницу с Сенного рынка.
Да что там спасать у цветочницы? Жюль порадовался, что убрал с дороги эту помеху много лет назад. Он с самого начала подозревал, что Адриен не забыл Элодию. Может быть, она давно уже подохла.
— Ну, она… — начал мальчик и покраснел еще сильнее. — Иногда ей приходится продавать себя, потому что денег, которые она зарабатывает, продавая цветы, не хватает на жизнь.
Я правильно понял? Ты молодой рыцарь, который хочет совершить великие подвиги во имя Тьюреда. И первое, что ты собираешься сделать, — это спасти шлюху?
— Она не шлюха!
Но ведь ты только что сказал, что она продает…
— Она не шлюха! Никогда больше не смей так называть ее.
Не ее вина, что она нуждается и не видит иного выхода. Я спасу ее. У меня есть золото. У нее всегда будет всего в достатке.
Я найду ее!
Когда ты видел ее в последний раз?
— Семь лет назад, — тихо произнес рыцарь.
И ты думаешь, что найдешь ее на Сенном рынке в Нантуре? Семъ лет — это много времени для девушки, которая…
— Я найду ее, где бы она ни была. Я рыцарь! Трудности не пугают меня. Я найду ее, вот увидишь!
Об окровавленных орлиных крыльях и аморальной героине
Кабецан пребывал в дурном настроении. Положение на границе с Друсной выходило из-под контроля. Это варварское государство, для которого даже карт толком не составили, распалось на несколько княжеств, и каждый из правителей делал что вздумается. Несмотря на то что в Друсне имелся король, новоиспеченным владыкам он был не указ.
Князь Арси напал на Северный Фаргон, разграбил два небольших города и несколько деревень. Король Друсны запретил подобные выходки, но Арси срать хотел на это. А когда грабители оказывались на собственной территории, преследовать их становилось затруднительно. В густых непроходимых лесах рыцари безнадежно проигрывали варварам. Когда нападет на Фаргон следующий князь? После того как Арси так легко ушел с добычей, следовало опасаться, что эти невежды договорятся между собой и предпримут поход на запад.
Кабецан разглядывал служанку, испуганно вытиравшую кровь с пола. Она не осмеливалась даже смотреть в его сторону. Повсюду на занавесках перед его постелью были брызги крови. Танкрет водил точилом по мечу широкими, размашистыми движениями. Одного мановения руки оказалось достаточно: рыцарь, принесший известия о нападениях, был обезглавлен. Это было, конечно, несправедливо, но ведь он король. Кабецан был разъярен. Он может себе позволить отказаться от справедливости. По крайней мере пока его боятся.
Старый развратник разглядывал молодую женщину, возившуюся на полу. Пока она отчищала пол, ее тело ритмично двигалось взад и вперед. Он слышал, что легкие вздымаются, словно алые крылья, если ребра разрезать вдоль позвоночника и откинуть вместе с мышцами спины в стороны.
Ему всегда хотелось посмотреть на это. Девушка была молодой и сильной. Наверняка она потеряет сознание не сразу. Кабецан посмотрел на Танкрета. Воин вопросительно поднял брови.
Покашливание оторвало Кабецана от размышлений об алых крыльях. На старом, морщинистом лице Балдуина читалось презрение.
— Что?! — набросился на него король. — Еще один город объят пламенем?
Нахальный старик осмелился улыбнуться.
— Пока нет, но скоро будет объят, мой повелитель.
— Значит, мы осаждены.
— Не мы. Пиратский князь с Цеолы. Флот Искендрии двенадцать дней назад столкнулся с князьями Эгильских островов в свирепом бою. Говорят, затонуло или сожжено более трех сотен галер. А теперь победивший искендрийский флот блокировал Цеолу и высадил на сушу войска. Известия поступили не далее как час назад.
— Какой радостный поворот судьбы! Если у меня будет время, сегодня ночью я помолюсь древним богам и Тьюреду.
И попрошу их наслать чуму на землю проклятых друснийцев.
— Прошу прощения, ваше величество, но это более чем радостный поворот судьбы. Именно кинжал, посланный вами в спальню Промахоса, будет держать пиратские флотилии и корабли Искендрии вдали от наших берегов. Несколько дней назад девица Элодия вернулась в Марчиллу и теперь на пути в Моне Габино. Я получил от нее лишь краткий доклад, но, похоже, она убила Промахоса и развязала войну между Искендрией и эгильскими княжествами. Можно было бы пожаловать ей дворянство, повелитель. Она уберегла нас от войны, которую мы не смогли бы выиграть.
— Как зовут девушку?
— Элодия, мой повелитель.
— Не помню.
— У нее был младший брат. Он был гостем в вашей ванной, повелитель.
Кабецан на миг задумался.
— Их было так много… Не помню. Напиши письмо в рефугиум. Передай ей мою глубочайшую благодарность. Обычные бла-бла-бла. Ты знаешь, как это делается. А потом пошли ее в Друсну. Нам нужен кто-то, кто перережет горло этому проклятому князю Арси. И пошли пять-шесть других девушек. Чем больше, тем лучше.
— При всем уважении, повелитель! — Когда Балдуин произнес эти слова, на лице его появилось выражение, говорившее о полном отсутствии уважения. — Эта девушка два года находилась во вражеской стране. Ее храбрость отвратила войну от нашего королевства, и, несмотря на сложности, ей удалось бежать и позаботиться о том, чтобы никто не обнаружил никакой связи между ней и Фаргоном. Среди всех князей нашего королевства я не знаю никого, кто сослужил бы подобную службу. Не говоря уже о придворных лизоблюдах! — Балдуин не удержался и, произнося последние слова, бросил взгляд на Танкрета.
Король улыбнулся. Его лучший советник год от года становился все более и более смелым. От чего это зависит — от возраста или же от того, что у слуги нет наследников или других близких родственников? Шантажировать его тяжело.
Он даже осмелился подарить свободу девочке и мальчику, которых он послал ему в ванную пару недель назад. Среди всех мужчин и женщин, которые находились при дворе, Балдуин был единственным, на кого нельзя давить. Кабецан знал, что гофмейстер презирает его до глубины души. Вероятно, чертов старикашка только поэтому и остается на службе, что думает, будто может отвратить беду от невиновных, пока занимает этот важный пост. Кабецан не раз слышал о том, что Балдуин изменяет приказы или просто не передает их по назначению.
Если бы гофмейстер не выполнял свою работу блестяще, король давно уже послал бы к нему Танкрета.
— Высокочтимый Балдуин, я смущен тем, что мужчина вашего возраста и с безупречной репутацией заступается за маленькую шлюшку. Может быть, она уже и вам отсосала?
Сначала старик побледнел, затем покраснел. Как легко вывести его из себя при помощи всего лишь одного-единственного вульгарного замечания.
— Как вы верно подметили, я слишком стар, чтобы предаваться столь сомнительным удовольствиям. Мы сами, здесь, в этой комнате, превратили ее в шлюху королевства. Я очень хорошо помню тот вечер. И обещание, данное вами, было нарушено менее чем через месяц.
Кабецан очень хорошо помнил девку. Но предпочитал, чтобы Балдуин считал его забывчивым и думал, что король постепенно теряет контроль над происходящим в королевстве.
— А разве она уже не была шлюхой, прежде чем я поставил ее на службу королевству? Обычно ведь мы выбираем девушек с некоторым опытом. Говорить о том, что я превратил ее в шлюху, кажется мне несколько драматичным, хороший мой.
Лицо Балдуина
менялось. Честными людьми так легко манипулировать!
— Я всего лишь имел в виду, мой король, что Элодия оказала нам неизмеримо большую услугу. Она преуспела потому, что ее хорошо подготовили к выполнению задания. Зачем отказываться от столь ценного оружия в борьбе за власть?
Посылать ее в Друсну, прежде чем она успеет ознакомиться с языком и обычаями страны, — все равно что отдать палачу.
И не важно, шлюха она или нет. Наше королевство должно отблагодарить ее, а не послать на смерть!
— Наше королевство? — Кабецан сделал длинную паузу, чтобы подчеркнуть свои слова. — Разве мы делим трон, мой дорогой Балдуин?
— Я вовсе не это имел в виду! — Советник запинался. — Это просто фигура речи… Я никогда бы…
— Ты единственный, кому я спускаю подобные вещи, старый друг. — Король указал на брызги крови на занавесках. — Человек, который был здесь до тебя, потерял голову по гораздо более ничтожной причине. — Кабецан увидел, как ожесточились черты лица гофмейстера. Слуга не боялся смерти. Может быть, она для него даже желанна… Неинтересно угрожать тем, чего не боятся. Впрочем, Балдуин, несомненно, полезен. Его слова недалеки от истины. Он, Кабецан, чахнет в этом дворце. Он король. Тиран, которого боятся.
Но Балдуин занимается непосредственным управлением страной. Он принимает решения по тысячам важных мелких вопросов, которые слишком скучны, чтобы удостоиться внимания короля. Впрочем, Кабецан не был настолько глуп, чтобы упускать из виду то, что именно эта неподкупная, надежная работа его гофмейстера и позволила так расцвести королевству.
— Если вы действительно думаете, что я стремлюсь занять ваш трон, то вам следует здесь и сейчас вонзить хмне в грудь кинжал.
Кабецан рассмеялся.
— Еще один драматичный выпад. Эту твою черту я еще не знаю.
— А Элодия?
Упорство старика постепенно начинало раздражать.
— Честно говоря, жизнь каждого крепостного я ценю выше жизни шлюхи. И я совершенно уверен, что преобладающее большинство моих подданных придерживаются в точности такого же мнения. То, что ты заступаешься за девушку, кажется мне чрезвычайно странным. Если бы я не знал тебя настолько хорошо, то предположил бы, что ты хочешь уложить ее к себе в постель. Раз она хорошо послужила королевству, пусть проведет в Моне Габино два месяца. А потом ты пошлешь ее в Друсну. Не надейся, что я забуду об этом.
А теперь можешь идти и подготовь к завтрашнему дню план, как нам выкурить из лесов этих проклятых друснийских разбойников!
Балдуин удалился, и от Кабецана не укрылось, что старик не поклонился, прежде чем выйти из комнаты.
Девушка все еще сидела на полу и скребла. Тяжело было стереть кровь с узких стыков между мозаиками на полу. Движение ее зада возбудило короля. Она была недурна собой.
Слишком худощава и плоскогруда, но лицо у нее красивое.
Кабецан попытался вызвать в памяти лицо Элодии. Конечно, он сознавал, что девушка совершила великое деяние. Он ведь не дурак! И поскольку последний факт очевиден, она должна исчезнуть. Если бы он поступил с ней по справедливости, то шлюха должна была бы стать героиней. К счастью, она вряд ли будет хвастать своими достижениями в постелях чужеземных тиранов. А если окажется настолько глупа, что станет, пусть не надеется на одобрение. Но она героиня. А вокруг героев может собраться сопротивление. Сама того не зная, она уже перетащила на свою сторону гофмейстера короля. Кто же станет следующим?
Пусть катится в Друсну! Там она незаметно исчезнет в лесах. Она получит задание, которое приведет ее к смерти. Может быть, он даже сумеет позаботиться о том, чтобы князь Арси узнал, кто она? Совсем ведь не сложно отправить к Элодии посланника, который по пути наткнется на друснийских разбойников.
Кабецан повернулся на бок на ложе, чтобы лучше рассмотреть девушку. Было в ней что-то чувственное. И он не сможет ею обладать. Танкрет тоже смотрел на служанку.
Состояние его мужского достоинства было предметом постоянного раздражения Кабецана. Всего пару дней назад король пробовал кровь косули. Восточные варвары утверждали, что она способна укрепить даже мертвые члены. Но только не его!
Если он не может иметь эту девушку, пусть она не достанется никому!
— Ты когда-нибудь видела орла, служанка? Вблизи?
Малышка замерла, не осмеливаясь поднять глаза.
— Нет, мой король, — произнесла она хриплым от страха голосом.
— Я тоже, — солгал он. — Ты помогла бы мне рассмотреть крылья орла, если бы имела такую возможность?
— Конечно, повелитель. Но не знаю, что я могу сделать…
— Не беспокойся, девушка. Танкрет поможет тебе выполнить это мое маленькое желание.
Рауль
Сориентироваться ему было несложно. За те семь лет, что его не было в Нантуре, город почти не изменился. Впрочем, теперь он казался немного меньше. Большие склады вдоль реки уже не были высокими, до самого неба. Новая храмовая башня с окнами из цветного стекла уже не производила впечатления, ведь он видел чудеса Каменного Леса.
Адриен сидел на коне, по сторонам бежала толпа детишек, которые, хоть и сохраняли некоторое расстояние, приклеились к рыцарю намертво, поскольку им было интересно, что станет делать в городе этот странный человек с серебряным лицом. Адриен уже успел привыкнуть к этому. В его доспехах путешествовать незамеченным было невозможно. За ним всегда следовали дети, взрослые, несмотря на белое одеяние, ошибочно предполагали, что он опасен, и старались не приближаться. Однако по крайней мере их взгляды следовали за ним, и он догадывался, что увиденное станет темой для разговоров на протяжении следующих дней и недель.
Он предпочитал путешествовать по глухим проселочным дорогам, где мог спокойно поговорить со своим чудесным конем. Адриену досаждало, когда на него таращились, несмотря на то что молодой человек понимал: его задача как будущего рыцаря ордена — привлечь к себе максимум внимания.
Но пока что навязчивый интерес со стороны публики был для него тяжким бременем. Он не мог наслаждаться им. Изменится ли это со временем?
Он побывал на Сенном рынке, чтобы разузнать о своей девушке…
О своем увлечении! Если это твоя девушка, ты хотя бы имя должен знать. Она всего лишь твое увлечение, мечтатель!
Адриен был рад, что на нем маска и никто не видит, как он теряет самообладание. Эта кляча не только говорить умеет, она еще и в мысли заглядывает! Он хотел ответить, но перед публикой говорить с лошадью было неудобно. Обдумывать свои слова далеко не так приятно, как высказать их коню.
Оставь меня в покое! Ты знаешь имена всех кобыл, с которыми встречался?
Молчание. О себе обычно такой разговорчивый конь говорил очень редко. Адриен натянул поводья несколько туже, чем это было необходимо, и спешился. Он вляпался в кровавую лужу, которая воняла падалью. Это тоже нисколько не изменилось: мясник бросал то немногое, что не шло в дверь, прямо на улицу.
Грязь отскакивала от белых сапог. Не постучавшись, Адриен толкнул дверь старого серого каменного дома. Мясник стоял за покрытым глубокими бороздами столом. Седовласая женщина укладывала в корзину колбасы. При виде юноши последняя выпала у нее из руки.
Адриен поднял ее и галантно протянул женщине.
— Многоуважаемая дама, вы не оставите меня с господином наедине? Мне нужно обсудить с ним кое-что личное.
То, что он спустя столько лет держал в руках колбасу, которую раньше воровал и из-за которой продавала себя цветочница, тронуло его сильнее, чем можно было ожидать.
— Благодарю вас, высокородный господин. — Женщина поклонилась, что, очевидно, далось ей с трудом.
Адриен взял ее за руку.
— Я не благороднее вас, госпожа. — Она улыбнулась ему беззубой улыбкой и, не сопротивляясь, позволила провести себя до дверей.
Когда юноша вернулся, на столе лежал тяжелый мясницкий нож. Адриен готов был поклясться, что миг назад его там не было.
— Чем могу служить, господин?
Мясник был напряжен. Лицо его имело нездоровый творожно-белый цвет. Под глазами темнели круги. Очевидно, брился он нерегулярно. Щеки его были покрыты седой щетиной. Волосы поредели. Попытки победить расширяющуюся лысину, зачесывая волосы на проплешины, еще сильнее подчеркивали ее. На горожанине был кожаный передник, туго обтягивавший брюшко. Темная, почти черная кровь за годы въелась в кожу рук. Узловатые мышцы говорили о силе. Ладони и пальцы были покрыты белыми шрамами — следами неосторожных движений во время обращения с острыми ножами. Мужчина производил впечатление неопрятного и унылого человека.
— Господин?
Адриен полностью погрузился в разглядывание хозяина лавки. Он откашлялся.
— Я ищу одну девушку. — Из-за шлема его голос звучал глухо.
— У меня нет дочерей, и я не знаю никаких девушек.
— Цветочницу с Сенного рынка…
Глаза мясника расширились.
— Где мне ее найти?
Мужчина вытер руки о передник, несмотря на то что грязными они не были.
— Ах, эта. Раньше она приходила, бывало. Красивая штучка.
Адриен едва сдержался.
— Где она?
— Ее забрала городская стража. Она тоже в некотором роде имела дело с колбасами. — Он похабно усмехнулся. — Думаю, это приносило ей больше доходов, чем цветочки.
— Она и у тебя была, не так ли?
Мясник прищурился.
— Ну и что? В этом не было ничего запретного. Я всегда исправно платил. Кол…
Резким жестом Адриен велел ему молчать. Когда он представлял себе цветочницу и горожанина, ему становилось дурно.
— Что с ней произошло у городской стражи? Куда ее отвезли?
— Понятия не имею. Она просто исчезла. Внезапно. В тюрьму ее не отправили. Об этом я не слыхал. Ее могли бы поместить в баню. Но этого тоже не произошло. По крайней мере, в Нантуре Элодии нет.
— Элодия? Так ее зовут?
— Вы ищете девушку и даже не знаете ее имени?
— Элодия, — еще раз негромко произнес рыцарь, чтобы попробовать звучание имени на вкус. «Неужели это все, что от нее осталось?» — в отчаянии подумал он. Адриен тяжело вздохнул. Сколько часов провел он в воспоминаниях о ней…
Иногда представлял себе страшные вещи. Но чтобы она просто исчезла… Юноша потянулся к кошельку и вынул маленький согнутый кусочек золота, добытый во время бесконечных раскопок. Рыцарь прихватил с собой несколько мешочков.
Конечно, он мог послушаться Жюля и довериться Тьюреду, но у Адриена было такое чувство, что бог предпочитает рыцарей, способных помочь себе самостоятельно и не рассчитывающих на его помощь в таких бытовых мелочах, как набитое брюхо.
Он положил золото на испещренный бороздами стол перед мясником. Тот поднял кусок металла, недоверчиво осмотрел со всех сторон и даже на миг положил в рот.
— Это…
— Да, это золото.
— Я действительно не знаю, где она, господин. Я сказал вам все. Вы должны поверить мне.
— Золото — это за ее имя. И за мальчика, который семь лет назад раздвинул черепицы на крыше твоей коптильни, чтобы украсть две колбасы. Рассматривай это как запоздалое возмещение.
Мясник нахмурился. Было совершенно ясно: он опасается, что перед ним стоит безумец. Вооруженный человек с кошельком, полным золота. На лице горожанина появилась фальшивая улыбка.
— Вы знаете этого мальчика, господин?
— Мальчика больше нет. Но вина осталась. Это загладит ее.
— Это слишком много, господин, я не хочу обманывать вас.
Имя я назвал бы вам и так. За него вы мне ничего не должны. — Он опустил взгляд. — Она мне тоже нравилась. Она была… Она была хорошей девочкой.
Это было последнее, что ему хотелось услышать от старого развратника! Молодой человек пытался не думать о том, что понимает мясник под словами «хорошая девочка». И он с холодной вежливостью произнес:
— Это действительно много золота за две колбасы. И если хочешь покаяться перед Тьюредом за свои грехи, то сегодня вечером соберешь большую корзину колбас и раздашь ее нищим города. И скажи каждому, что это дар рыцаря ордена Древа Праха. Рыцарского ордена Церкви Тьюреда.
Старик удивленно поглядел на него.
— Вы рыцарь Господа?
— Я служу Тьюреду и его Церкви. — Адриен коротко поклонился. — Надеюсь, ты сдержишь свое обещание и поможешь нищим. Я услышу об этом. — И он вышел из обшарпанного магазина.
Колбасы для нищих — поистине славный первый подвиг для доблестного ордена Древа Праха. Тебе ничего лучше в голову не пришло?
— Я пока тренируюсь, — негромко произнес Адриен.
На улице юноша обнаружил кроме детей и парочки взрослых зевак полдюжины стражников. Воины держались на почтительном расстоянии. Они казались напряженными.
От них отделился мужчина с мечом и длинным кинжалом на поясе. На нем была слегка заржавленная кольчуга поверх поношенной туники. Белый шарф со следами коррозии повязан вокруг шеи. Длинные седые локоны спадали на плечи.
Он был чисто выбрит. Лицо было усталым.
— Подобного тебе я никогда не видел. Кто ты?
Адриен вежливо представился как Мишель Сарти.
Воин склонил голову набок и пристально посмотрел на него.
— Знавал я когда-то Мишеля Сарти. Давно это было. У вас с ним мало общего.
— Наверное, это был мой отец. — Из-за шлема голос звучал несколько угрожающе. Адриен увидел, как напрягся воин.
Некоторые стражники опустили копья. — А ты кто?
— Рауль Дельо, командующий городской стражей Нантура.
— Тогда ты именно тот, кто мне нужен. Я должен кое-что разузнать о девушке, которую ты уволок семь лет назад.
— Я не уволакиваю девушек! — холодно ответил Рауль. — А теперь ты снимешь шлем, потому что я хочу видеть, кто осмеливается открыто оскорблять меня на улице моего города.
С ними ты справишься легко. Я возьму на себя парочку.
Адриен удивился тому, что его боевой скакун настроен столь агрессивно. Сражение с городской стражей не сделает честь ордену Древа Праха. Он должен добиться уважения не при помощи клинка.
Чушь! Они хотят уложить тебя.
Адриен расстегнул застежку на шее и снял шлем. Он заметил, что командующий городской стражей немного расслабился. Раулю Дельо было важно, что незнакомец подчинился приказу.
— Я всего около полугода в Нантуре и заверяю тебя, что за всю свою жизнь не утащил ни единой девушки.
— Тогда я хотел бы посмотреть городской архив. Там…
Воин покачал головой.
— Городская управа и архив были уничтожены во время большого пожара прошлым летом. Мне жаль.
Адриен на миг закрыл глаза. Неужели все следы цветочницы потеряны?
— Где мне найти человека, который командовал городской стражей до тебя?
— Я с удовольствием отведу тебя к нему. Он снаружи, за городскими вратами. — Рауль махнул рукой гвардейцам. — Идите по своим делам! Мне эскорт не нужен. Мишель Сарти — человек Церкви. Человек чести!
Адриен почувствовал себя польщенным.
Да, ослы любят уши развесить!
Юноша спросил себя, получили ли таких лошадей и другие рыцари или же Тьюред подготовил этот экзамен исключительно для него.
Рауль повел его через Канатный переулок к большому рынку, западную сторону которого занимали леса. Там, где когдато была городская управа, велось строительство.
— Нам еще повезло с пожаром. Это было до меня. Но насколько я слышал, пожар разразился в тихую и душную ночь.
Он не перекинулся на другие дома. Благодаря большому колодцу на рынке воды было достаточно, чтобы потушить огонь.
И несмотря на это, ущерб был настолько велик, что пришлось строить новую городскую управу.
— А отчего случился пожар?
— Этого так и не выяснили. Он начался под крышей архива.
Вероятно, некоторое время его никто не замечал. И внезапно вся крыша оказалась объята пламенем.
— А старый начальник стражи?
— Странные ты вопросы задаешь, юный рыцарь. В них есть что-то, что меня беспокоит. К чему ты клонишь?
Адриен решил не отвечать на этот вопрос.
— А что в них такого, что может беспокоить?
— Увидишь, когда придем к старому начальнику стражи.
Некоторое время они молча шли рядом. Рауль вел его через толпу на улице Корабельщиков к Гаванным вратам. Узость городских улочек была Адриену неприятна. Повсюду были люди, таращившиеся на него, белого рыцаря. У ворог собрались повозки. Крысолов, на длинном копье за спиной которого гроздьями висели крысы, во все горло расхваливал свои услуги. Рыночные торговки с тяжелыми корзинами покидали город. В водосточном желобе на краю дороги возились худые щенки с испуганными черными глазами. Их короткая шерстка заскорузла от грязи. Адриену показалось, что они с тоской смотрят на мертвых крыс на копье.
Прямо у ворот стояла молодая девушка в коричневом платье, продававшая не совсем свежие цветы. Она была настолько худа, что Адриен бросил ей золото.
Рауль непонимающе поглядел на него, но ничего не сказал.
Продолжай в том же духе, мягкосердечный рыцарь! Почему ты ничего не дашь тому одноногому? Или тому парню, у которого от сыпи полноса отпало? Ты мягок только по отношению к цветочницам? Ты лицемер! Вон тот попрошайка гораздо более тощий. В конце концов, она могла бы продаться мяснику, поиграть с ним в любовь. Нужно быть немного скупее.
Адриен резко дернул поводья, и голос в голове умолк. Да, он выбирает, по отношению к кому проявлять мягкость! Мир слишком велик, чтобы восстановить справедливость повсюду.
Несмотря на то что оставил горы всего десять дней назад, он уже усвоил этот урок.
Рауль перевел юношу через широкий каменный мост. Под опорами швартовались баржи вроде той, на которой Адриен когда-то отправился в путешествие в новую жизнь.
На другом берегу стояла гостиница «Трое повешенных».
Здесь мог найти приют тот, кто прибыл в Нантур в слишком поздний час, когда Речные врата уже закрыты. А неподалеку, на холме, поднимавшемся над рекой, находился помост. Рама из тяжелых балок, поставленная на толстые каменные опоры.
Сегодня ни с одного из вбитых в дерево железных гвоздей не свисала веревка. Но Адриен помнил день из своего детства, когда там висели двенадцать мужчин и женщин, которые затеяли заговор против короля. Тогда был ясный зимний день.
Сотни собрались вокруг холма, и настроение в городе было праздничное, даже во время ремесленной ярмарки весной или на празднике корабельщиков осенью не было так весело. То был один из немногих дней, когда Адриен лег спать неголодным, потому что ему удалось утащить у неосторожного зеваки мясной паштет.
— Я был бы тебе очень обязан, если бы ты больше никогда не возвращался в Нантур, юный рыцарь. Подобные тебе сеют беспокойство и беспорядки.
— Значит, ты обманул меня. Не собирался отводить к старому начальнику стражи.
Адриен произнес это совершенно спокойно. Он посмотрел на мост и прикинул, что можно повернуть назад. Впрочем, тогда ему придется сражаться с солдатами у Речных врат. Одного знака начальника достаточно, чтобы они перегородили ему путь.
— Я не лжец. Я отведу тебя к начальнику стражи, как и обещал, но, боюсь, он не даст ответ на твои вопросы. Идем! Когда мы закончим, я приглашу тебя в трактир. Я ничего не имею против тебя, мальчик. Просто не хочу, чтобы ты находился в моем городе.
Адриен не знал, как вести себя со старым воином. Он чувствовал себя совершенно сбитым с толку и даже разозлиться на Рауля не мог. Может быть, злость придет позже. Юноша посмотрел на равнину. Там стояли только крестьянские дома.
— Там я найду бывшего начальника стражи?
— Просто пройди со мной еще немного. Ты поймешь.
Молодой человек отправился за мужчиной, пытаясь не обращать внимания на болтовню коня, который называл своего седока дураком и кое-кем похуже.
За эшафотом находилось маленькое, обсаженное тополями поле. Там хоронили повешенных и прочих, для кого не нашлось места на кладбище Нантура, поскольку обстоятельства их смерти сильно отличались от обычных.
Кладбище было окружено низенькой каменной стеной. Войти можно было через узкие ворота из кованого железа. У входа возвышались два изваяния святых — статуи, показавшиеся Адриену неуклюжими и почти детскими по исполнению.
Войдя на кладбище, он украдкой осенил себя защитным знаком рога.
Этого еще не хватало! У нас тут тайный язычник, желающий стать рыцарем Тьюреда!
На этот раз юноша только улыбнулся. Каждый здравомыслящий человек знает, что на таком кладбище следует застраховаться от мертвеца. Могилы самоубийц, повешенных и детоубийц прокляты. Лежащие в них обречены, они не обретут покоя вовек. И если не соблюдать все правила, они снова восстанут из могил.
— Вот здесь он лежит.
Рауль остановился перед большим серым валуном. Как и на остальных могилах, на этой не было имени. Имена обладали силой, благодаря которой умершие дольше задерживались в мире живых.
— Что он сделал?
— Через три дня после того, как я со своими людьми пришел сменить его, он перерезал себе горло. Он казался подавленным. По какой-то причине он был уверен, что будет командовать стражей Нантура до конца своих дней. И ведь он знал правила! Он знал, что находится со своими ребятами в городе и без того необычайно долго. Чтобы бороться со взяточничеством и другими, более серьезными преступлениями, король Кабецан постоянно сменяет городскую стражу.
Редко когда командующий остается на своем месте дольше четырех-пяти лет. Старый служака получил приказ отправляться на границу с Друсной. Не очень хорошее место службы.
Постоянные набеги, ходят слухи, что скоро начнется война.
Лесная граница — это не синекура. Но мне казалось, что он смирился с судьбой, когда уходил домой после ужина. Он строил планы по найму отряда копьеносцев из Эквитании.
Хотел, чтобы ему сделали кольчугу вроде моей. Тот, кто собирается убить себя, не строит таких планов! Он пригласил меня пойти с ним на следующее утро к сановникам, он собирался представить меня отцам города.
— Как он умер?
— Он сел на стул со спинкой в комнате, которая полагалась ему по должности, и перерезал себе горло. — Рауль покачал головой. — Я часто думаю: неправильно, что он лежит здесь.
Думаю, его убили. Но перед его комнатой была комната стражи. Никто не мог проникнуть к нему незамеченным! Священнослужители отделили голову от тела, как поступают со всеми самоубийцами. Положили голову в мешок с камнями и утопили в реке. Остальное похоронили здесь. Видишь, я сдержал слово и привел тебя к тому человеку, которого ты искал. — Рауль неловко улыбнулся. — По крайней мере к большей его части.
Адриен опустился на колени перед камнем и положил на него руку. Здесь лежит человек, который знал, где находится цветочница. Элодия. Неужели это все, что он в состоянии выяснить? Только имя?..
— Разные вопросы, мальчик, тоже приходили мне в голову.
Какова тайна этого города? Нет ли взаимосвязи между архивом, который вдруг загорелся, и начальником стражи, который вдруг лишил себя жизни? Я отказался от попыток найти ответ. Городскую стражу меняют еще и затем, чтобы можно было начать сначала. Я ничего не знаю о былых преступлениях, и это не изменить. Я не хочу, чтобы ты еще раз входил в наш город. Чтобы ты будил прошлое, погребенное вместе с моим предшественником. Что бы ты ни искал здесь, рыцарь, его больше нет.
Адриен выпрямился. Он был намного выше старого воина.
— Ты знаешь, куда именно в Друсне были посланы стражники?
— Тьюред мой, ты ведь не собираешься найти их, мальчик?!
Никто не отправляется туда добровольно. Без капитана их, должно быть, распределили случайным образом. Одному богу известно, куда их направили. Зачем ты вообще их ищешь?
— Я хочу найти девушку, которая семь лет назад продавала цветы на Сенном рынке. Стражники должны знать, что с ней стало.
— Цветочница! Выбрось это из головы! Такие подвиги совершают только рыцари в сказках. Нужно быть глупцом, чтобы по доброй воле отправиться на север. Там война. Поверь мне, я знаю, о чем говорю! Я только оттуда, и я рад, что служу в таком городе, как Нантур. Все, что может найти романтичный герой вроде тебя на границе с Друсной, — это смерть.
— Неужели я похож на рыцарей, которых ты встречал прежде?
— Нет, конечно, и это, очевидно, тебе известно!
Адриен улыбнулся.
— В таком случае я, наверное, рыцарь из сказки.
В долгу перед истиной
Все, что говорится о детстве и юности святого Мишеля Сарти, — народные легенды! Вот уже сотню лет нет в живых никого, кто был знаком со святым. Мишель молчал о своей юности. И я поступлю так же! В отличие от всех болтунов, которые рассказывают, что святой Жюль был отцом святого и вырастил его в зачарованной долине, или тех, кто не стыдится, болтая, будто Мишель разговаривал со своим конем, на котором мог скакать по небу! Некоторые еретики утверждают даже, что в юности святой был капитаном наемников и пользовался дурной славой.
Я в долгу перед истиной. Ничего иного не должно быть здесь! Первое достоверное сообщение о Мишеле Сарти — это письмо, переданное капитаном Малмоном, начальником городской стражи Ульменбурга. Он пишет Балдуину, гофмейстеру короля Кабецана, о голодной зиме и белом рыцаре, ставшим поддержкой и опорой для его людей, когда город осадил друснийский князь Арси. И тут же жалуется, что семеро его самых храбрых воинов переподчинились Церкви и основали орден. С тех пор они стали носить на щитах Древо Праха и не служили иному господину, кроме Тьюреда. Именно эти семеро и загадочный белый рыцарь во время снежного бурана выступили против войска друснийцев. И Тьюред был на их стороне, ибо сеяли они такой ужас среди врагов, что те бежали, и многие из них утонули в ледяных водах реки Альды. А припасы из друснийского лагеря семеро привезли в Ульменбург и справедливо разделили среди жителей, и так был спасен город, когда гибель его уже была предрешена.
Как можно прочесть во многих давних записях, Ульменбург — это место, где был основан первый монастырь рыцарского ордена Древа Праха. И несмотря на то что капитан Мальмон не называет имени белого рыцаря, не может быть никаких сомнений в том, что этот неизвестный — не кто иной, как Мишель Сарти.
После битвы на Альде святой покинул Ульменбург. Он часто путешествовал в одиночку по лесам и искал разбежавшихся воинов или же навещал одинокие замки в лесах, чтобы нести утешение и поддержку затерянным в глуши людям. Не менее пяти монастырей основал он в то время, и говорят, будто князья-язычники в Друсне предложили повозку золота тому, кто принесет голову белого рыцаря с Древом Праха на щите.
Но Тьюред приготовил святому иную судьбу, чем смерть в языческой стране. После того как Арси, худший из князей-язычников, был убит гулящей девкой, а остальные герцоги попросили мира, Мишель Сарти отправился на юг. Там ждали его не меч и не копье. Оружием его врагов стали предательство и яд. Оружием, от которого не мог защитить его белый доспех, подаренный ему самим Тьюредом. (…)
Жизнь святого Мишеля Сарти, 1.15 и далее, о юности святого и Друснийской войне, записанная Эйнгардом фон Вейденбахом в монастыре Вейденбах.
Ещё два года спустя…
Степные корабли
Сокол опустился на бруствер степного корабля. Оргрим нетерпеливо ждал, когда эльф, сидевший на полу напротив него с закрытыми глазами в позе портного, наконец очнется от своего магического сна. Тролль не доверял немногим союзникам-эльфам в своем войске. Все они были вертишейками или даже предателями, только притворялись покорными. Ему хотелось бы иметь в распоряжении большее количество лутинов-шпионов.
Глаза эльфа были широко раскрыты от ужаса.
— Что? — набросился на него тролльский князь. — Что ты увидел?
— Их тысячи. Они повсюду. Вокруг, в холмах. Разделены на много лагерей. Но их тысячи! Среди них есть и эльфы. Они охотились на меня, Одного я узнал. Фенрил из рода нормирга, граф Розенберг в землях Карандамона. Он поддерживает повстанцев. Видел я и лучников из народа маураван. И кентавров из Уттики. У них большой военный лагерь к западу отсюда. Был там и один из ламассу. И полчища слуг. Но самое важное — это послание для тебя, герцог.
Оргриму пришлось очень постараться, чтобы не схватить эльфа за шиворот.
— Самое важное ты оставил на сладкое? Говори!
— Они сказали, что с этого часа будут снимать с небес всякого сокола, который не принадлежит им. — Эльф указал на запад. — Видишь? Там, неподалеку от военного лагеря жителей Уттики, в небе парят два сокола. У них соколы по всем направлениям. Мы больше не можем шпионить за ними.
Оргрим не пожалел времени на то, чтобы осмотреть небо.
Верно. Он разглядел семерых птиц.
— Похоже, настали плохие времена для степных соколов в этой местности, — наконец с улыбкой произнес он.
— И что нам делать? — Балдану, представителю кобольдов, совершенно очевидно, было не до улыбок. — Они лишат нас глаз. Как мы будем защищаться?
— Я пошлю за шаманкой. Битва еще не проиграна. В конце концов, им достанется больше, чем нам. Вот взять, к примеру, эту странную осаду. Меня не беспокоит, что они сейчас задействовали против нас еще нескольких соколов. Нестеусу удалось объединить степные племена кентавров и даже помириться с кентаврами Уттики, несмотря на то что бронзовый князь был его заклятым врагом. Нестеус далеко не дурак! Я не могу понять, зачем он устроил эту резню. Должно быть, убедил себя, что это принесет пользу. И то, что я не могу понять, в чем польза, меня беспокоит, Балдан. Парочка птиц — это второстепенно.
— Ах, да перестаньте! — вмешался Царгуб. Коренастый тролль стоял, лениво прислонившись к мачте «Короля Гильмарака» и жевал ветчину из кентавра. — Эти лошадки просто тупы! — Он сплюнул хрящ. — Каких полководцев может породить народ, который всю жизнь занимается только тем, что бегает по степи за глупым скотом? Они будут нападать на нашу крепость. А мы будем их отстреливать. Я принимал участие во всех походах со времен Вахан Калида и никогда еще не ел столько свежей ветчины из кентавров. Давайте воспринимать это как дар! — И он пренебрежительно обвел взглядом степь. В высокой траве сидели сотни коршунов и воронов. Настолько объевшиеся, что не могли взлететь. — Стол накрыт богато. Никогда еще мы не разбивали их так легко. Нужно затребовать больше арбалетчиков.
Оргрим ничего не сказал на это. Герцог ценил Царгуба как хорошего вожака стаи и храброго воина. В битве он был надежным товарищем, выполнявшим приказы, не задававшим вопросов, но полководцем он не был. И, как это произошло со многими троллями за годы правления, он стал высокомерным.
Оргрим не был склонен соглашаться с ним. Тролльский князь был уверен, что Нестеус следует какому-то тайному плану.
Он задумчиво осмотрел укрепление из кораблей. Степные корабли, придуманные королем Гильмараком, возвышались мощной крепостью. Внешний круг включал в себя более двухсот пятидесяти больших повозок. Внутренний крут образовывали пятьдесят крупнейших судов, не считая «Короля Гильмарака», который Оргрим использовал в качестве командного пункта. Они собрали крепость из кораблей вокруг звезды альвов, на которой пересекалось шесть троп. Магический портал находился в центре внутреннего круга. Он был защищен наилучшим образом. Там стояло лагерем войско троллей. Самое ценное снаряжение и припасы находились неподалеку, там же стоял второй эшелон с тридцатью подводами с водой.
Оргрим задумчиво почесал нос. Если бы посреди лагеря не было звезды альвов, он бы понял стратегию кентавров. Караваны в Снайвамарк оказались бы отрезаны. Численное превосходство кентавров не позволяло бы подвозить провиант. Степные всадники могли морить троллей голодом. Или, точнее, жаждой, потому что сначала закончились бы запасы воды. Одни только пять тысяч упряжных быков каждый день выпивали маленький пруд. Целой повозки с бочонками воды хватает на два дня. На три, если рационализировать выдачу воды. На семь, если он наплюет на то, что быки гибнут от жажды. В любом другом месте, кроме этого, осада имела бы смысл.
Крепость из кораблей достигала около мили в диаметре, а значит, внешняя линия защиты насчитывала более трех миль.
Чтобы удерживать эту линию, у герцога было более шести тысяч кобольдов и тысяча семьсот восемьдесят троллей. Слишком мало, если бы не флот степных кораблей, построенный по желанию короля Гильмарака. Оргрим считал все это предприятие совершенно безумной затеей, но как об этом сказать королю?
Степные корабли представляли собой повозки длиной десять-пятнадцать шагов. Некоторые суда достигали и двадцати пяти шагов в длину. Эти неповоротливые чудовища доставляли сплошные неприятности. У них постоянно ломались оси и колеса!
Называть степным кораблем повозку было сильным преувеличением. Несмотря на свое название, сооружения были больше похожи на телеги, чем на корабли.
Если у обычной повозки снять часть досок, чтобы поставить рабочих волов внутрь периметра, вместо того чтобы впрягать их в оглобли впереди, то можно получить общее представление о степном корабле. Когда молодой король троллей выдумывал конструкцию степного корабля, он сознавал, что его караваны в Снайвамарк наверняка будут атакованы кентаврами. А кентавры считались одаренными лучниками.
Один-единственный убитый вол остановит целую колонну.
Значит, обычные телеги, запряженные волами, гнать через широкие степи в Снайвамарк нельзя.
Гильмарак придумал решение проблемы путем помещения волов внутрь повозки. Для того чтобы защитить гужевых животных, он нарастил борта дубовыми досками толщиной в дюйм. Можно было бы сказать также, что он запер их в деревянной коробке без пола, оснащенной большими колесами.
Степные корабли, даже самые маленькие, достигали в ширину пяти шагов. Чтобы привести в движение такую махину, запрягали в ряд минимум трех волов. И в каждой повозке размещали по меньшей мере по три таких ряда. Число тяговых животных колебалось между девятью и, как на «Короле Гильмараке», тридцатью шестью.
Колеса степных кораблей достигали почти двух шагов в диаметре. Чтобы облегчить их массу, использовали спицы. Обычные колеса со спицами были слишком узкими и постоянно грузли.
Гильмарак решил эту проблему, соединив по два колеса железными пластинами в пятнадцать дюймов шириной. Пластины крепились к железным ободам, которые окружали деревянную раму колеса. Между пластинами оставался дюйм, чтобы поверхность, контактирующая с грунтом, не получилась слишком гладкой и не проскальзывала и чтобы обеспечить хорошее сцепление.
Некоторые поговаривали, мол, у короля Гильмарака разум кобольда. Впрочем, никто не осмеливался произносить это вслух, если поблизости находилась Сканга. Однако неоспоримым было то, что прежде не было правителя-тролля, который с таким воодушевлением относился бы к строительству и вообще любой созидательной деятельности.
Механики, плотники, прочие ремесленники и попросту чудаки из народа кобольдов очень полюбили Гильмарака за создание флота степных кораблей. Они толпами стекались в замок Эльфийский Свет со всех концов Альвенмарка, чтобы принять участие в великом строительстве.
Степные корабли были минимум пяти с половиной шагов в высоту. Над палубой, где размещались тягловые животные и обслуга из кобольдов, было еще три палубы. Оргрим отказывался понимать, как можно по собственной воле устроить себе спальное место в виде раскачивающейся сетки над головами вонючих волов, но, насколько он знал, кобольды расквартировали часть команды именно так. Над палубой с волами находилась грузовая палуба. Здесь в многочисленных ящиках хранился секретный груз. Впрочем, было здесь место и для провианта, и для нескольких больших бочек с водой.
Над грузовой палубой находилась орудийная. Тут была размещена часть кобольдов команды, хранились большие треугольные паруса, при помощи которых степные корабли должны были передвигаться по безбрежным заснеженным просторам Снайвамарка. Но главное предназначение палубы было оборонительно-наступательным — здесь находился ряд торсионных метательных орудий. Они представляли собой станковой вариант мощного тяжелого арбалета, полюбившегося воинамкобольдам. В зависимости от модели орудия могли метать крупные болты, короткие копья или каменные снаряды различного размера.
И наконец, завершала корабль верхняя палуба — окруженная деревянными зубцами платформа. Здесь базировались воины. Зубцы не достигали троллю и до середины колена, но кобольдам требовался дополнительный ход по брустверу, чтобы заглянуть за зубцы. Наряду с несколькими тяжелыми арбалетами стояли на этой палубе также два тяжелых торсионных орудия. Они были снабжены поворотным механизмом. Таким образом, появлялась возможность вести огонь в любом направлении. Когда орудие было заряжено и готово к бою, кобольды опускали часть деревянного бруствера, чтобы открыть поле обстрела. Единственным ограничением была мачта. С ее помощью можно было поставить большой треугольный парус, чтобы отправить степной корабль по льду. Часть кобольдов придерживалась мнения, что можно идти под парусом и в степи, на колесах, но Оргрим отдал строгий приказ не делать этого.
Степные корабли были невероятно тяжелы и неуклюжи.
Даже на сухой поверхности они очень медленно продвигались вперед. Легкого дождя было достаточно, чтобы тяжелые колеса застревали в грязи.
Оргрим ненавидел все это предприятие, но такова была воля короля: затея с караванами в Снайвамарк должна увенчаться успехом. Поэтому они построили дорогу. Двенадцать шагов шириной — она давала более чем достаточно места для маневра даже самых больших степных кораблей. И эта дорога была придумана кобольдами! Она напоминала вкопанную в землю стену. На два шага вглубь вынимали грунт, укладывали слои песка и щебня в качестве фундамента. И накрывалось это все слоем пригнанных почти вплотную друг к другу тесаных камней. Обычная дорога наверняка не выдержала бы веса степных кораблей. Кроме того, полотно не должно было иметь уклон больше, чем на два градуса. Для того чтобы воплотить это, необходимо было на всем протяжении пути от Сердца Страны до границы снегов в Снайвамарке построить не менее семидесяти трех мостов. Каждая из строительных площадок в Землях Ветров напоминала военный лагерь, поскольку рабочих нужно было защищать от набегов кентавров.
Иногда приходилось стесывать холмы, чтобы сделать каменную дорогу настолько ровной, насколько это возможно.
Оргрим считал идею короля сущим кошмаром! Десятки тысяч трудились на строительстве. Рабочих собрали со всего Альвенмарка. Их обеспечили наилучшим образом, они получили княжескую плату. Год на сооружении дороги приносил трудяге больше, чем он мог заработать за пять лет в любом другом месте. Работа была опасной, по обочине тянулось множество могил. И все равно недостатка в добровольцах не было.
Защитить строительные площадки должным образом было невозможно. Кентавры (которые, наверное, никогда не простят троллям того, что на марше к замку Эльфийский Свет те воспользовались могильными холмами человеко-коней для пополнения запасов провианта и случайно слопали мертвых князей) вели безжалостную войну. Обороняться было трудно.
До сих пор полукони организовывали небольшие налеты. Нападали на строителей, расстреливали колчаны, сжигали пару палаток, а затем исчезали в широкой степи. Никогда до этого момента не решались кентавры на осаду строительного лагеря. Эту битву им не выиграть. Детям равнин не выстоять под градом снарядов из внутреннего кольца, образованного двумястами пятьюдесятью степными кораблями. Зачем они здесь?
Тролльский герцог ломал над этим голову не первый день.
Осаждать здесь троллей было для кентавров полнейшим безумием. Они добровольно отказывались от своего самого большого козыря.
Оргрим не мог преследовать полуконей в степи. У него не было отрядов, которые могли бы двигаться так же быстро, как кентавры. Герцогу не оставалось только обороняться.
Попытки отдельных вожаков стай отыскать лагерь самым жалким образом провалились. Пожитки степных воинов было очень легко переносить. А разведчики копытных детей альвов были слишком внимательны, чтобы можно было подобраться к их лагерю внезапно.
Оргрим оглядел позиции. Толпились рабочие и скот, плотно стояли сотни телег, груженных каменными плитами и мелким щебнем. Здесь были все мыслимые виды палаток, даже трактиры и дома терпимости. Было просто невероятно, насколько от луны к луне росло число их спутников. Швеи и прачки, кузнецы, плотники, изготовители стрел — перечислить всех было невозможно. На юге стояла лагерем группа лутинов с рогатыми ящерицами. Они проводили караваны с припасами по тропам альвов. Чтобы сократить опасные пути по Землям Ветров, Оргрим еще два года назад приказал перевезти через Золотую Сеть большую часть необходимых припасов.
Тролли побаивались путешествий по тропам альвов, но кобольды были менее щепетильны в этом вопросе. В конце концов, несмотря на закон о ростовщичестве, торговцы зарабатывали баснословные суммы.
На севере, как можно дальше от рогатых ящериц, паслось небольшое стадо мамонтов. Огромных животных привели сюда для того, чтобы вытаскивать застрявшие в грязи огромные повозки. Только невероятная сила этих гигантов могла сдвинуть с места застрявшие в степной грязи колеса, но иногда огромные степные корабли словно удерживала колдовская сила.
Впрочем, можно было бы использовать для подобных работ и рогатых ящериц, но строптивые лисьехвостые маги отказывались заставлять одетых в броню ящериц заниматься низкой работой, как они это называли. Только безжалостное применение нового закона короля давало возможность поддерживать некоторый порядок в огромном лагере, где жили и работали представители более чем двадцати различных народов.
Но с каждым днем осады беспорядки усиливались. Нет ничего лучше для разрушения дисциплины такой массы народу, чем безделье. Поскольку прокладывать дорогу было невозможно, придумывать занятие для полчищ рабочих становилось труднее с каждым днем. Следствием этого становились многочисленные мелкие ссоры. Только вчера из-за перепалок среди строителей Оргрим вынес два смертных приговора.
Герцог терпеть не мог сидеть на заднице. Вообще-то он должен был продолжать работы и использовать лагерь в качестве щита для медленно продвигающихся укладчиков, но тогда он будет отрезан от снабжения. Пока он точно на звезде альвов, такой опасности нет. Как же решить эту проблему?
Он посмотрел на двух
советников. Король должен узнать о том, что здесь происходит. Царгуб расскажет небылицы и попросит подкрепление. А это означает — еще больше бесполезных людей.
— Балдан, ты отправишься со следующим караваном снабжения в замок Эльфийский Свет! Расскажешь королю о положении дел. И попытайся любезными словами дать ему понять, что степные корабли зажаты в тиски. Чтобы вести здесь войну, нужны всадники, а их у нас нет. Я советую отступать, чтобы мы могли перестроиться в другом хместе.
— Отступать? — возмутился Царгуб. — Да у них после каждой атаки павших вдвое больше, чем у нас! Мы уничтожим их.
Оргрим решил смолчать. Вожак стаи все равно не поймет. То, что происходит здесь, выходит за рамки его военного опыта.
— Твой отец ведь Повелитель Вод, — снова обратился герцог к Балдану. — Мы сидим здесь на сухом русле реки?
Кобольд покачал головой.
— Нет. Я как следует проверил это, велел копать в разных местах. Нет залежей глины, нет гальки или мелких камней, ничего, что указывало бы на то, что когда-то здесь текла река.
Я тоже уже заподозрил, что нас удерживают на высохшем притоке реки, чтобы во время дождя нас смыло потоком.
— Было бы хорошо, если бы в следующий раз ты посвятил меня в свои размышления, — проворчал Оргрим.
Он показался себе глуповатым из-за того, что кобольду эта идея пришла в голову гораздо раньше. Но Балдан был сыном Повелителя Вод в Вахан Калиде. Возможно, он полжизни провел в каналах под городом. Ясно же, что подобные мысли придут в голову такому парню.
— Ты хорошо сделал свое дело, — приветливо добавил Оргрим. — Надеюсь, ты умеешь говорить столь же хорошо, как и воевать. Ты должен убедить короля в том, что мы должны отступить!
Меркнущая слава
Катандер взбежал на вершину холма и посмотрел на лагерь троллей. Впечатляюще, ничего не скажешь. Равно как и дорога, которую они строят. У него были несколько иные взгляды, чем у степных кентавров. Его воины не нападали на мосты. Возможно, однажды эта дорога пригодится. Они воюют против троллей, а не против вещей, которые те строят.
Однако просто необходимо держать их здесь, словно на привязи. Если бы Оргрим мог действовать по своему усмотрению, он наверняка напал бы на Уттику. Пять лун тому назад они прогнали оттуда тролльского наместника и присоединились к восстанию степных кентавров. «Этот проклятый Нестеус стал настолько популярен, что у меня нет выбора, если я хочу остаться правителем Уттики», — сердито думал Катандер. Его воины хотят сражаться против троллей, как и их братья в степи. Они лишились рассудка! Кентавры Уттики — не бродяги. Они владеют подворьями и домами в городе. На них можно напасть! Если тролли придут, его соплеменники не смогут просто уйти в степь. А тролли придут, это точно. Но у Катандера просто не было другого выхода.
Экономика его княжества была разрушена. Упразднение денег и изъятие благородных металлов стало гораздо более сильным ударом, чем тот факт, что серокожие негодяи сожрали парочку мертвых предков их братьев из степи. Но, конечно, отмщение за древних кентаврийских князей звучит гораздо лучше, когда идешь в бой. Так вся кампания превращается в дело чести, а не в продолжение экономической политики военными средствами.
— Господин, они нас обнаружили, — предупредил щитоносец.
— Да, да!
Князь и сам видел, что тяжелые торсионные орудия нацелились на их холм. Эта крепость из повозок была поистине самым впечатляющим укреплением из всех, что он видел до сих пор. Хотелось бы знать, действительно ли, если поставить повозки на полозья, их можно использовать в качестве грузовых ледяных парусников?
На нескольких повозках откинулись брустверы. Катандер стиснул зубы. Он не побежит, как побитая собака.
— Господин, прошу! — Щитоносец пригнулся, что выглядело довольно смешно в исполнении кентавра и к тому же почти ничего не давало. Анатомия полуконей просто не позволяла приседать на корточки или сильно наклоняться вперед.
Над ними пронесся каменный снаряд. Во время полета он издавал такой же звук, как мощный удар булавой.
— Стой прямо, мальчик! Если тебе предназначен снаряд или стрела, то они отыщут тебя, и не важно, будешь ты прятаться или же смотреть врагу в лицо, как подобает мужчине.
Щитоносец выпрямился. Он был еще очень молод, борода на его щеках представляла собой нежный русый пушок. Воин покраснел, словно девица, с которой шутят грубые воины.
— Господин, почему ты рискуешь жизнью?
— Потому что я князь. И те, кто там, внизу, должны знать…
Каменный снаряд врезался в землю всего в паре шагов от Катандера, стесал слой дерна, подпрыгнул и покатился. Князь неспешно отошел в сторону, хорошо понимая, какая сила таится в этом снаряде.
— Те, кто там, внизу, должны знать, что мы их не боимся.
Если они поймут это, страх придет к ним, а не к нам.
Траву пропахали еще два снаряда.
— Идем, мальчик. На сегодня довольно.
Катандер медленно потрусил вниз по склону, но не с безопасной стороны. Он направился прямо к огромному лагерю.
Щитоносец держался рядом с князем.
Каменный снаряд зацепил плюмаж на гребне шлема Катандера. Полуконь чуть вздрогнул, а щитоносец вскрикнул. Повсюду вокруг них били снаряды. С корабля-крепости слышались вопли. Вот обслуга готовит орудия. Противник явно пришел в возбуждение. Катандер был уверен, что кобольды сейчас спорят друг с другом, а их командиры обещают премию тому, кто принесет подкову. Князь прикинул: для того чтобы попасть в него, понадобится около пятидесяти пристрелочных выстрелов. Но уверен он не был. Это как в азартной игре.
И его час еще не пробил. В это он просто-напросто верил.
Земля под их копытами задрожала, когда в склон одновременно ударило несколько снарядов. Грязь и вырванные пучки травы взметнулись в небо. Мальчик рядом с ним держался прекрасно. По крайней мере перестал делать жалкие попытки пригнуться.
Катандер слышал, как стучат у молодого кентавра зубы, но спина молодца была прямой. Они проскакали мимо бренных останков щитоносца, которого судьба настигла на этом склоне три дня назад. Князь равнодушно глянул на изуродованный труп. Он не уставал удивляться тому, что делают жара и личинки с красивым воином в таком пекле за столь короткое время.
Он заметил, как его спутник задержал дыхание.
— Дыши спокойно, мой мальчик. Это запах поля битвы, парфюм воина. Лучше раньше привыкнуть к нему. Однажды услышав, ты не забудешь его никогда, находясь в самой гуще.
— В самой гуще чего?
— Битвы. Убийства. Когда тебе доведется стать свидетелем, как твой лучший друг, погибая, обсирает задние ноги. Ты будешь мыться. Будешь пить, чтоб забыть. Пройдут недели и луны. Но запах… От него ты не избавишься никогда. Он навеки прокрадется к тебе в нос, так же как воспоминание о том, что ты видел, не оставит тебя во снах. Такова наша плата за славу. И только тот, кто однажды побывал в битве, может понять, насколько высока эта цена.
Подножье холма уводило кентавров от крепости из кораблей.
Теперь полукони показывали врагу спину. Это была самая трудная часть, потому что они не могли видеть приближающихся снарядов. Катандеру пришлось взять себя в руки, чтобы не обернуться через плечо или не ускорить бег. Каждый раз, когда снаряд пролетал настолько близко, что он чувствовал движение воздуха, все внутри сжималось. Раньше князь был хладнокровнее. Чем старше он становился, тем более знакомым становился страх. Полуконь боролся с ним. С его выпадами. Он должен был доказать себе, что все еще остается неустрашимым воином, как и прежде. И он должен был укрепить свою славу. Он знал, что его воины уважают его. Но Нестеуса они почитали. Нестеус, этот маленький ублюдок, который отказался жениться на его дочери и бежал с какой-то шлюхой в бескрайнюю степь, стал живой легендой.
Катандер мрачно усмехнулся. Нестеус одарен. Он заслужил славу. Нельзя ревновать к проклятому негоднику. Но ведь это так трудно — еще при жизни стать свидетелем того, как меркнет твоя слава, как ее затмевают деяния другого.
Наконец кентавры оказались вне пределов досягаемости тролльских орудий. На сегодня все… Он вырвал у судьбы еще один день. Князь ускорил шаг и понесся к лагерю на противоположной стороне холма.
Катандер отыскал Нестеуса среди эльфов. Их в кентаврийском войске была всего лишь небольшая группа, но если дело касалось болтовни и построения планов, остроухие всегда были впереди. Граф Фенрил приказал построить модель лагеря троллей. Каждую повозку изображала отдельная маленькая щепка. Плоские холмы, окружавшие полевой лагерь, символизировали кучки песка.
— Вижу, в тебя не попал ни один снаряд. — Нестеус поднял взгляд от стола.
В его голосе не было презрения, но слышалась некоторая строгость. Так говорит отец с сыном, который позволил себе какую-то глупую выходку.
Взгляд молодого кентавра был подобен заточенному клинку. Кожа потемнела от жизни среди холмов, на ветру. Лицо испещряли мелкие морщинки. Проведенные в бегах годы заставили полуконя постареть раньше времени. Как и его отец, Нестеус подвязывал длинные волосы кожаной лентой. Его шерсть была безупречно белой, тело — закаленным. Грудь и руки были покрыты тонкими белыми шрамами — свидетельствами участия в дюжине битв.
Как обычно, рядом с ним была Крита. Она все еще была красива, Катандер был вынужден это признать. Но слишком худа. Можно ребра пересчитать. И в этом она ничуть не изменилась! Как Нестеус мог предпочесть эту полуголодную белую кобылу его дочери?! Белокурые волосы Криты спадали на плечи. У нее был колчан, а широкая, украшенная серебряными амулетами перевязь лежала меж небольших грудей. Приглашать кобылу на военный совет! Это против всех традиций. Но традиции этот ублюдок всегда готов растоптать копытом. Говорят, он даже стихи ей посвящал. Полководец-сочинитель!
— У противника что-нибудь изменилось, князь?
Голос Криты был приятного тембра. И спрашивала она вежливо. Она всегда была приветлива с ним, несмотря на то что когда-то он послал за ней охотников за головами и Крите это было известно.
— Оргрим стоит на единственной большой повозке на внешнем валу и все глаза уже проглядел. Он наблюдает за холмами. Еще немного, и он прикажет сделать вылазку. Тролли не созданы для того, чтобы рассиживаться и выжидать.
— Он слишком умен, чтобы покинуть лагерь, — возразил Нестеус. — Он знает, что снаружи, между холмами, ему не выиграть. Мы слишком быстры. Мы определяем, когда и в каком месте будет сражение. Он будет ждать.
— Но недолго, — вставил эльфийский князь Фенрил.
Даже сейчас, в конце лета, он носил белый камзол, что превращало его в сухой золотисто-рыжей траве в цель, по которой просто невозможно промахнуться. Ветеран сражения за Филанган, князь снискал славу благодаря своей храбрости.
К сожалению, он привел с собой малые силы. Катандер считал, что здесь должны находиться полководцы, за которыми идут войска, а не просто гости на чужой войне.
— Почему, ты думаешь, он выйдет? — пренебрежительно поинтересовался у остроухого выскочки князь Уттики. — Ты принадлежишь к тому редкому сорту эльфов, которые мыслят, как тролли?
Фенрил отреагировал на насмешку, подняв одну бровь, причем так презрительно, как умели только эльфы.
— Я бы скорее сказал, что Оргрим принадлежит к числу немногих троллей, которые могут мыслить, как эльфы. Ему не нужно доказывать свои способности полководца. Он знает, что не может победить здесь. Поэтому он отступит, если только… — Эльф посмотрел на Катандера так, словно ожидал, что тот закончит фразу вместо него.
— Что? — раздраженно засопел кентавр.
— Если только мы не убедим его в нашей глупости. Какую стратегию предложишь ты, князь Уттики? — Фенрил улыбнулся, но он мог с равным успехом плюнуть в лицо кентавру — настолько дерзкой была его улыбка.
— Предполагаешь, что я глуп?
— Разве я это сказал? — с возмутительным хладнокровием произнес Фенрил.
— Спокойно. Мы сражаемся вон за тем холмом, не здесь, — оборвал перепалку Нестеус.
— Эльф, трусливо прячущийся на холме, в то время как другие сражаются, не смеет оскорблять меня, — процедил Катандер, надеясь, что сможет добиться от нахала мужества в следующей битве. — Я полагаю, что мы должны попытаться еще раз пробить брешь в крепости из повозок.
— А каким образом, князь? Думаешь, сможешь обмочить одну из повозок своей мощной струей?
«Больше выдержки, — произнес про себя полуконь. — Остроухий только и ждет, чтобы ты взорвался».
— Я действительно думал о чем-то подобном. Полагаю, что повозки тяжелее со стороны носа. Если только моя струя будет бить достаточно высоко, они опрокинутся. Мой план заключается в следующем…
Лучший мир
— Ты не мог бы отойти дальше, брат? Никогда не знаешь, кто следующий пройдет через звезду альвов.
Балдан повиновался приказу, но сделал лишь несколько шагов в сторону и снова начал удивленно озираться. Как часто он слышал о тронном зале Эмерелль… Но помещение оказалось совершенно не таким, как кобольд себе представлял.
Стены скрывал занавес падающей воды. Не было потолка, и Балдан увидел, как высоко над башнями зала собираются темные грозовые тучи, которые скоро напоят ливнем жару конца лета.
Арка магических врат задрожала. Краски смешались. Казалось, змеи большой мозаики на иолу пришли в движение.
В переполненном зале никто не обратил на это внимания.
Под аркой света появился козлоногий фавн, тянувший за собой испуганного мула. За ним последовал целый караван, эскортируемый вооруженным до зубов минотавром. Гости проследовали через высокие ворота тронного зала в примыкавшую к нему просторную комнату.
Группа из четверых лутинов охраняла ворота. Снова заплясали змеи мозаики, снова изменилась игра красок в арке света. Кто-то приходил, кто-то уходил — будто на рынке! Трон Альвенмарка стоял покинутый. На нем была расстелена роскошная шерсть снежного льва. На ступенях трона устроился отряд троллей, серокожие разожгли костер, на котором жарился какой-то крупный четвероногий зверь.
Сотни голосов кричали, перебивали друг друга. Казалось, здесь собрались все языки Альвенмарка и по меньшей мере половина всех народов.
Мимо кобольда пролетела, порхая, стайка цветочных фей.
На карнизе горгулья и гарпия были поглощены беседой.
— Может быть, я могу помочь? Ты здесь впервые, брат? — К нему подошел один из лутинов, охранявших звезду альвов.
Балдан смущенно кивнул.
— Да, я посланник герцога Оргрима, и мне нужна аудиенция Совета Короны по срочному делу.
— Конечно, срочное дело, — устало произнес лутин. — Всегда так. И все герцоги, короли и другие важные сановники отправляют посланников. Ты из каравана Снайвамарка?
— Хочешь поставить под сомнение приказ герцога? — Балдан пришел в ужас оттого, что к нему относятся словно к какому-то попрошайке.
— Единственное, что меня смущает, так это почему Оргрим не явился сам, если дело такое срочное?
— Потому что полководец не бросает войско среди битвы!
А теперь отведи меня к совету, или это дело будет иметь последствия для тебя, брат!
Лутин облизал губы.
— К сожалению, я не могу отлучаться от звезды альвов.
Таков прямой приказ Сканги. В тронном зале должно быть не меньше четырех лутинов. — Он указал на высокие двери. — Иди туда, до Драконьего фонтана. Там найдешь капитана стражи. Он выделит тебе проводника, который отведет к Совету Короны в южном крыле.
Лутин слегка поклонился и удалился, а звезда альвов выплюнула стадо волов, на которых восседали обшарпанного вида кобольды. Всадники, громко покрикивая на своих ездовых животных, погнали их в прилегавшую к залу комнату.
Балдан пошел за погонщиками скота, обошел коровью лепешку на изувеченном полу. Прилегавшее к тронному залу помещение было еще больше. Высоко над головой выгибался купол почерневшего от множества костров потолка. Один из волов поскользнулся и сломал ногу. Не обращая внимания на громкие протесты кобольдов, его забили на месте.
Большую часть зала занимал большой фонтан. Из двух отверстий в фонтане еще капала вода, собиравшаяся в бассейне, в котором валялся хлам и отбросы. Среди группы фигур фонтана доминировал солнечный дракон величиной с башню.
Он занес лапу для смертоносного удара, в то время как эльфрыцарь отталкивал в сторону эльфийку, готовясь погибнуть вместо нее. Изваяние эльфийки было обезглавлено. Головы рядом не было. Может, она лежала где-то на дне фонтана…
С шеи солнечного дракона свисала веревка, на которой болтался труп гельгерока. Вероятно, тролли хотели показать этим, что они тоже убийцы драконов, хотя гельгерок рядом с солнечным драконом выглядел примерно так же, как кошка рядом со львом.
Балдан вырос в приходящей в упадок роскоши Вахан Калида. Он любил произведения искусства, созданные поколениями художников, состоявших на службе у эльфов, и к варварству троллей относился с исключительным презрением.
Он подавленно оглядывался, пока не обнаружил кобольда, шлем которого напоминал хвост петуха, что выдавало в нем начальника стражи.
Балдан на миг задумался, не спросить ли о своем отце. Андеран, Повелитель Вод, входил в состав постоянного совета, в котором председательствовал Элийя Глопс. Внутренний кружок называл его отца также Комендантом Водовозом. Все придумывали себе странные имена.
Балдан подошел к обладателю шлема.
— Меня послал герцог Оргрим со срочным известием для короля! Речь идет о жизни и смерти тысяч кобольдов!
Это нужно было сказать раньше. Небольшое дополнение оказало необходимый эффект. Начальник стражи лично отвел посланника к Совету Короны мимо длинных рядов ожидающих, которые проклинали его, потому что он не стал ждать, как все, пока его позовут.
По знаку начальника стражи дверь в зал, где собирался Совет, распахнулась. Комната оказалась меньше тронного зала.
Она тоже пострадала от многолетнего правления троллей.
Мебель убрали. Члены Совета сидели на подушках или шкурах вдоль стен. Даже король Гильмарак!
Посреди зала стоял эльф, который, очевидно, излагал свое дело. Он повернулся к двери. Только по сверканию глаз остроухого можно было понять, как он раздражен. В остальном он сохранял полное спокойствие.
— Мой король! Новости от каравана в Снайвамарк!
Гильмарак поднялся и отпустил эльфа.
— Мы завтра посовещаемся насчет золота, изъятого из твоего дома, однако хочу тебе напомнить, что, согласно дополнению семь к всеобъемлющим законам, все золото Альвенмарка принадлежит исключительно королю!
— Тебя можно было бы обвинить также в краже у короля, поскольку ты не отдал золото добровольно, — добавил лутин с чуть поседевшей шерсткой на мордочке и в очках без оправы.
Балдан предположил, что это и есть Элийя Глопс.
Посланник продолжал осматриваться. Большинство присутствующих принадлежали к числу самых различных народностей кобольдов. Отыскал он и своего отца. Тот остался сидеть, что немало смутило Балдана.
— Ну что, мой юный друг, какие новости ты мне принес? — спросил король.
Балдан знал, как много значат для Гильмарака степные корабли и караваны. Следует быть осторожным, чтобы не брякнуть открыто, что он сам об этом думает.
Эльфа тролли-стражники вытолкали за дверь.
— Король обратился к тебе! — залаял на Балдана Глопс. — Отвечай!
Балдан изложил точку зрения Оргрима, тщательно стараясь избегать слова «отступление». Закончив доклад, посланник замер, не осмеливаясь поднять взгляд на короля.
— Значит, Оргрим хочет сбежать, — прозвучал голос Элийи.
На него Балдан тоже не отваживался взглянуть.
— Оргрим говорил о тактическом маневре, чтобы перестроиться в более удобном месте. Но не о бегстве!
— Думаешь, я не знаю, как вы, герои войны, строите фразы?
То, что ты сказал, означает не что иное, как бегство. Я очень хорошо понимаю, почему он не пришел сам! И смотри в глаза, когда со мной разговариваешь!
Балдан повиновался. Отец кое-что рассказывал об Элийи Глопсе. Кобольд знал, что с этим хитрецом никогда ни в чем нельзя быть уверенным. Его вежливость могла быть столь же наигранной, как и теперешний резкий выпад. При троллях он не был собой, всегда носил маску. Серокожие не должны были ни на миг усомниться в том, что кобольды — их верные слуги. В действительности же Элийя обладал большей властью, чем сам король Гильмарак.
— Было бы легче, если бы у нас были всадники, — деловым тоном произнес Балдан. — В данный момент кентавры определяют время и место сражения. Если мы отойдем от звезды альвов, они блокируют снабжение. В этом нет никаких сомнений.
— Но они не могут взять штурмом крепость из кораблей, — вставил король троллей. — Нашу позицию они занять не могут, только растратят силы на бессмысленные атаки.
— Оргрим опасается, что их действия подчинены какой-то тайной цели. Если мы останемся на месте, то будем вынуждены обороняться, а тот, кто совершает только те поступки, которые продиктованы врагом, в конечном итоге проигрывает. Необходимо срочно принять решение!
— Мы обсудим положение, — резко произнес Гильмарак, и Балдан понял, что было неразумно произносить перед королем слово «срочно».
— Можешь идти, брат, — широким жестом Элийя отпустил его.
Балдан испытал облегчение, когда двери Зала Советов сомкнулись за его спиной. Переведя дух, кобольд вышел в коридор и наткнулся на неодобрительные взгляды просителей, делами которых пренебрегли из-за него.
На негнущихся ногах сын Повелителя Вод вернулся в зал с фонтаном, оттуда отправился дальше, в один из дворов. Ему нужен свежий воздух! Огромные залы дворца казались душными. Там собралось столько детей альвов!
Наконец Балдан отыскал балкон. Но то, что он увидел перед дворцом, лишь усугубило его подавленное состояние. Он всегда считал войско Оргрима большим. Однако то было ничто по сравнению с лагерем перед стенами замка Эльфийский Свет. Палатки покрывали территорию почти до самого горизонта. Тысячи тысяч шатров и бараков лепились вокруг стен.
Казалось, замок осажден. Нигде не было ни единой зеленой лужайки. Тропы между палатками утопали в грязи. Ни деревца, ни кустика на много миль вокруг. Зато к небу поднимался дым бесчисленного множества костров. В загонах стояли стада скота, а также лошади и всевозможные ездовые животные просителей и посланников. На западе виднелись строительные краны и леса. Там сколачивали новые степные корабли.
— Кто мог бы подумать, что эти стены станут живым сердцем Альвенмарка именно во время правления троллей…
Как же приятно услышать этот голос!
— Отец.
Андеран положил руку на плечо сыну.
— Твое выступление еще раз очень четко показало мне, почему ты стал воином, а не дипломатом. — Он негромко рассмеялся. — Королю нельзя говорить, что время не терпит.
Балдан обернулся.
— Мне стоит беспокоиться?
— Вопрос немного запоздал. — Отец улыбался. — Не стоит.
Элийя недвусмысленно поддержал желание отступить. Впрочем, боюсь, он поступает так исключительно из своих узкополитических соображений. Если Оргрим будет вынужден отступить, это повредит его славе полководца. А косвенно и королю Гильмараку.
Балдан удивленно взглянул на отца.
— Зачем Глопсу это нужно? Он ведь пришел к власти благодаря троллям.
— Он верит, что мы, кобольды, можем править и без троллей. Он мечтает о троне.
— А ты, отец?
— Вынужден признаться, что некоторые его идеи подкупают меня. У него просто невероятное политическое чутье. У него видения. В некотором роде Гильмарак — его творение, несмотря на то что тролль время от времени перебарщивает с развитием идей Элийи. — Андеран указал на палаточный городок. — Это его работа!
— И ты одобряешь то, что происходит там, внизу?
— Я одобряю то, что народ берет судьбу в свои руки. Во времена Эмерелль в этих стенах лишь изредка бывали гости. Гильмарак и Элийя замахнулись на весь Альвенмарк. О тролльском кодексе законов можно думать все, что угодно, но его огласили повсеместно. Вряд ли найдется поселение размеров, стоящих упоминания, где не вступил бы в силу новый закон. И жители Альвенмарка поняли, что они могут приходить сюда. Что здесь их могут выслушать. Что у них есть правитель, который понимает их беды. И если они не попадут к нему, то попадут по крайней мере на прием к созванному им Совету. Ты хоть представляешь себе, насколько сильно изменило мир упразднение денег и списание всех старых долгов? Простой народ теперь свободен. Ценности снова создаются посредством труда. Никто больше не живет в рабстве у ростовщиков, жиреющих на процентах. Деньги больше не требуют новых денег. Никому теперь не придет в голову идея, что если он даст взаймы корову, то через год может потребовать взамен мамонта. Альвенмарк стал справедливее.
— Особенно если ты — тролль!
Отец кивнул.
— Этого нельзя отрицать. Но изменения еще не закончились. Хотелось бы мне, чтобы ты мог послушать, как Элийя говорит о мире, который хочет создать. Это мир, которого хотели альвы. Но путь к нему еще долог. Сначала нужно убедиться, что тирания самоуверенных эльфов никогда не будет реставрирована.
Балдан посмотрел на страшный бедлам, царивший в палаточном городке.
— Таков миропорядок, о котором ты мечтаешь?
— Сейчас переходный период, мальчик мой. Не может быть порядка, потому что все меняется. И подумай немного о том, сколько порядка допускает свобода.
Балдан покачал головой.
— Я пришел из Земель Ветров. Там, если я отойду на сотню шагов от защитных стен корабля-крепости, меня убьют. Степь горит, отец. Разве это допустимо в мире, о котором ты мечтаешь? Там бушует страшная война. Во время правления Эмерелль был мир.
— Мир кладбища, мальчик мой. То был покой могил, вот что. Здесь, в замке, мы нашли доказательства того, что она нанимала убийц для уничтожения вольнодумцев. И это не единичные случаи.
— В Землях Ветров тоже гибнут не единицы. Если ветер дует в нужном направлении, в крепости из кораблей просто невозможно дышать, столько гниющих трупов в траве.
— Это все трудности перехода в свободный мир. Каждая жертва, которую мы принесем сегодня, в будущем спасет сотни жизней.
Балдан подумал о страшном голоде, который повлекло за собой упразднение денег. Об обрушенных зернохранилищах.
О длинных колоннах беженцев, всех тех, кто покинул свои города, потому что не мог прокормиться. Он вынужден был признать, что эти ужасы остались в прошлом. Возникло много новых селений. И поскольку все старые поместья были изъяты, никто не владел большим количеством земли, чем мог обработать сам.
Балдан никогда не испытывал ненависти к эльфам и тем не менее испытал огромное удовлетворение, впервые увидев эльфа за плугом. Но иногда ему казалось, что мир потерял красоту.
Подумал о пришедшем в запустение замке, все больше напоминавшем пещеру троллей. И спросил себя, где роскошный парк, который зеленел на месте палаточного городка. Сделали ли они свой мир лучше? Этого кобольд не знал и был рад тому, что является всего лишь воином, а не одним из тех, кто с наилучшими намерениями изменяет Альвенмарк и проливает реки крови. Единственным оправданием власть предержащих была надежда на будущее, но никто не знал, каково оно будет.
С какой бы силой ни призывал отец золотые времена — нет, вернее будет сказать, лучшие времена, ведь золото уже ничего не стоит и все оно изъято Гильмараком, — Балдан знал, сколь многие простые ремесленники и крестьяне тоскуют по правлению Эмерелль. И как их можно винить? Они ничего не знают об идеях его отца и Элийи Глопса. Они просто как следует прочувствовали, что значит жить в мире, где старые правила ничего не стоят, а новые еще не успели укрепиться.
— О чем ты думаешь, мальчик мой?
— О крепости из кораблей, — после недолгого колебания ответил кобольд.
Он знал, что отец не поймет его рассуждений.
Андеран улыбнулся.
— Ты не умеешь врать. Хорошо, что ты стал воином.
Рога и литавры
Оргрим наблюдал за тем, как в последних лучах солнца строились кентавры. Тысячи. Повсюду вокруг холмов. За пределами досягаемости торсионных орудий. Они трубили в рога и били в большие литавры. Адский шум заглушал все звуки лагеря. И только шипение беспокойной рогатой ящерицы, которая взрывала землю ударами хвоста, было громче.
Оргрим повернулся и обвел взглядом большой лагерь. Он чувствовал напряжение рабочих и погонщиков скота, каменотесов, поваров, сапожников и шлюх. Но они держались хорошо. Эта атака кентавров была не первой, и нападающие никогда не прорывали защитный вал степных кораблей.
Впрочем, стрелы полуконей наносили урон в лагере, если кентаврам удавалось подойти достаточно близко. Атакующие стреляли в небо, и их стрелы летели по отвесной дуге, они не были нацелены. Но рабочие сбивались в настолько плотную толпу, что каждая седьмая стрела находила свою жертву. Балдан подсчитал. Кобольду приходили в голову странные идеи.
Для него война не была сражением отдельных существ. То была война чисел. Оргрим знал, что мужество или трусость могут сделать значение чисел несущественным. И тем не менее они оба почти постоянно приходили к одним и тем же выводам. И то, что Балдан по собственной инициативе приказал проверить землю на месте лагеря, чтобы убедиться, что они не стоят на высохшем русле реки, троллю тоже понравилось.
Надо удержать Балдана рядом с собой!
— Да отстрелите же наконец бошки парочке этих лошадиных задниц! — набросился Царгуб на кобольда из обслуги тяжелых торсионных орудий на верхней палубе.
— Они вне досягаемости. Они точно знают дальность выстрела. Это пустая трата снарядов.
— Нервничаешь? — Оргрим уже успел выяснить, что Царгуб не создан для осад. Вожак стаи готов храбро идти в атаку, но происходящее здесь противно его природе. К сожалению, нельзя просто сменить командира, чтобы тот не потерял лицо.
— Нервничаю? — рассмеялся Царгуб. — Не хотелось бы мне увидеть день, когда эти вонючие степняки заставят меня нервничать. Я просто хочу выйти отсюда и переломать ноги проклятым клячам.
Оргрим поскреб левую руку. Днем во время перестрелки в нее попала стрела. Одна из этих проклятых штук, на которые железные наконечники надевали только для того, чтобы они вцепились крючками в кожу, когда дергаешь за древко. Нужно было надрезать рану, чтобы вытащить наконечник. Железо обжигало плоть. Он то и дело почесывался. Если надавливал слишком сильно, чувствовал, как шевелится под кожей металл.
Когда наконец выдастся свободная минутка, он сам надрежет рану, чтобы вытащить этот проклятый кусок металла.
Солнце скрылось за холмами. Тени ночи завоевывали небо на востоке. Вскоре войска противника на холмах сольются с темнотой. Целый день было тихо. Интересно, что предстоит ночью?
Оргрим взглянул на лагерь. Уже сейчас там горело около сотни костров. Свет магических врат во внутреннем кольце ярко сиял. Защитники были прекрасно видны и представляли собой легкие цели для кентавров. Нужно приказать закрыть врата на звезде альвов. По крайней мере хоть это… Было бы разумным приказать потушить и костры. Но это взбудоражит всех. Пусть сидят у костров и готовят ужин да поменьше думают о кентаврах.
До сих пор кентавры ни разу не отваживались на крупную ночную вылазку. Рога и литавры все еще грохотали. Глухие удары больших барабанов, казалось, отдавались у герцога в животе.
Днем Оргрим наблюдал за тем, как полукони оттаскивают в сторону тела убитых соплеменников. Не забирают, просто оттаскивают шагов на двадцать-тридцать, словно освобождая место для чего-то. Тролль снова почесал рану.
— Нервничаешь? — насмешливо поинтересовался Царгуб.
Конечно, подумал Оргрим. Он был бы глупцом, если бы не нервничал. Было что-то такое, что придавало кентаврам абсолютную уверенность в победе. Что-то, что заставляло их продолжать осаду, несмотря на то что они не могли проникнуть внутрь крепости. И пока герцог не знает, что это такое, он будет нервничать. Остается надеяться, что Балдану при дворе повезет и они получат разрешение отступать!
Закон рычага
Катандер стоял перед первой из крупных палаток, внутри которых так много работали все прошедшие дни. Нестеус не был убежден в успехе плана. Предводитель повстанцев преследовал собственные цели. Но князь знал, что эта ночь может все изменить. Они должны пробить брешь в проклятой крепости из кораблей! Если они наконец смогут сразиться с троллями лицом к лицу, то, возможно, победят. Его подданные крупнее и сильнее стенных кентавров. Они не боятся атаковать троллей там, где их кочевые братья предпочитают расстреливать колчаны, а затем уноситься прочь. Так не выиграть ни одной битвы!
Но, по крайней мере, Нестеус предоставил Катандеру полную свободу действий.
Полог палатки отбросили. Оттуда выкатилась телега с большими колесами. То были колеса от брошенного степного корабля, валявшегося в нескольких милях отсюда, у обочины новой дороги. Катандер долго разглядывал судно и совещался с архитекторами. Он знал, где слабое место огромного степного корабля.
Его телеги состояли только из колес, осей и тяжелого каркаса из крепких балок, достаточно мощных, чтобы выдержать то, что должны были на них поставить.
Гиерон, главный архитектор Уттики, высказал свое мнение о конструкции. Ученый и инженер был крупным кентавром вороной масти с широкими плечами и крепкой спиной.
Из-за окладистой черной бороды и длинных волос, которые подвязывал красной лентой, он больше походил на воина, чем на архитектора. Гиерон уже надел нагрудник, и не было никаких сомнений в том, что математик пойдет с ними в бой.
Катандеру нравился этот упрямый мужчина, которого вообще-то не особенно любили. Гиерон всегда и все говорил напрямик, называл вещи своими именами. И в отличие от остальных ученых, которые проводили время в длительных и утомительных дискуссиях, он был практиком.
— Мы победим?
— Я что, похож на оракула? — ворчливо ответил полуконь.
— Нет, — весело ответил Катандер. — Поэтому мне так важен твой ответ.
Гиерон не удостоил князя и взглядом. Он наблюдал за тем, как складывают две оставшиеся палатки и выставляют подъемные механизмы.
— Обе наши телеги представляют собой чертовски крупные цели. Если в головах у кобольдов орудийных расчетов хоть чего-то да тикает, мы проиграем.
— Сейчас ночь. Они увидят нас, когда будет уже слишком поздно. И Нестеус со своими воинами отвлечет их, выпустит столько стрел, что ни один кобольд не отважится высунуться за зубцы.
— Тогда по-прежнему остается единственная опасность — дорога.
— Не беспокойся, друг мой. Во второй половине дня я лично трижды отводил отряды шпионов в район степных кораблей Оргрима. Там нет никаких скрытых потоков и низин. По моему приказу оттащили в сторону даже мертвецов.
Гиерон впервые отвел взгляд от сооружений и посмотрел на князя.
— Мертвецы — не моя забота. Конструкции настолько тяжелы, что трупы под их колесами будут просто раздавлены, с учетом того, конечно, что мы достаточно разгонимся. Меня беспокоит, что наши повозки очень тяжелы спереди и легко могут опрокинуться. Существует закон рычага, и он может повлиять на нашу победу или поражение. Пока что он работает против нас, и ты должен понимать это, Катандер. Если одна из повозок закачается, останется только разбежаться.
Если до этого дойдет, исправить мы ничего не сможем. Но если мы достигнем кораблей крепости, тот самый закон рычага одолеет Оргрима.
— Мы можем себе позволить потерять одну повозку, — отчеканил Катандер. — Поэтому я и велел построить две. Никакой план не идеален. Но с двумя телегами у нас все получится!
Князь наблюдал за тем, как при помощи подъемных механизмов грузили массивные насадки. Они будут достигать пяти шагов в высоту. То есть будут почти такими же высокими, как степные корабли.
Эльфийские снаряды
— Горящие снаряды! — крикнул Оргрим, пригибаясь за большим щитом, который держал Царгуб.
Один из кобольдов бросился к мачте, торчащей посреди палубы корабля, и зажег два больших фонаря, которые тут же подняли на мачту.
Стрелы глухо бились о щит. Кентаврийские стрелки, должно быть, узнали Оргрима. Никогда прежде не вели полукони такого сильного ночного обстрела. Затянутое тучами небо, поглощавшее свет звезд, способствовало успеху атаки. Противника было очень трудно рассмотреть, но скоро все изменится.
— Мне не нравится, когда кобольды возятся с жаровнями, — проворчал Царгуб.
Оргрим очень хорошо понимал вожака стаи. Давно уже не было дождя, а они сидели на большой куче отлично высушенного дерева. Это было все равно, что, сидя на дровах, играть с огнем. Но они должны видеть хоть что-то. Преимущество их бесчисленного количества орудий будет утрачено, если кобольды не сумеют разглядеть цели!
Сигнал был передан дальше. На соседних степных кораблях загорались зеленые фонари.
Несмотря на предсмертные крики раненых в лагере и на соседних повозках, Оргрим слышал возню на орудийной палубе. Герцог представил, как готовятся обернутые пропитанными маслом тряпками глиняные снаряды, как мастероружейник наполняет и поджигает железные жаровни на треножниках.
Еще одна стрела ударилась в толстый деревянный щит. Совсем рядом заревел от боли раненый бык. Оба больших торсионных орудия на турелях качнулись влево. Что случилось?
Оргрим отважился на миг высунуть голову из-за щита.
В тот же миг в жаровне у мачты вспыхнул огонь. Почти мгновенно на верхнюю палубу обрушился град стрел. Они слетались на свет словно мухи на мед.
Над пламенем жаровен держали факелы. Подбежали два кобольда, чтобы поднести факелы к снарядам.
— Куда вы стреляете, если ничего не видите? — спросил Царгуб.
— Сначала в холмы. Они все еще будут там, где были на закате. А потом мы их увидим. — Оргрим наблюдал за тем, как орудие заряжали глиняным снарядом. Факел лишь слегка касался фитиля. И снаряд тут же охватывало пламя.
— Опустить первый левый борт! — крикнул командир расчета.
— Прочь отсюда! — Оргрим потащил Царгуба в сторону, деревянная защитная стена с зубцами была откинута.
— Огонь!
Командир отпустил рычаг. Огненный шар с шипением ринулся в ночь. По гладкой траектории он устремился к ближайшему холму, чтобы превратить сухую траву в стену пламени.
Всего лишь два удара сердца спустя выстрелило и второе орудие.
Там, куда попал первый снаряд, взметнулся вверх фонтан пламени. Оргрим не знал, что скрывается внутри глиняных снарядов. Когда их поднимали, внутри что-то плескалось.
Снаряды были взяты из арсенала военного флота Рейлимее.
Их создали эльфы. Повсюду на холме взлетали вверх струи пламени. Они вырывали кентавров из-под покрова ночи. Теперь стреляли и на орудийной палубе. Тяжелые арбалеты, вмонтированные между зубцами, тоже вступили в мелодию смерти. Слышалось шипение снарядов и свист болтов, металлические щелчки орудий, которые перезаряжали снова и снова. Герцог никогда не представлял себе, какой ад может устроить его войско. Это уже не война! Должно быть, все выглядело именно так, когда пал Расколотый Мир.
Война — это войска, которые движутся друг на друга на поле брани. Безусловно, лучники были всегда. Смерть издали… Ни единого честного удара дубинкой. А здесь уже не видишь даже, кого убиваешь.
На равнине метались тысячи теней. Кентавры и конные лучники. Наконечники стрел поблескивали в свете пламени.
Оргрим увидел горящего кентавра, который продолжал нестись дальше и поднял лук, чтобы сделать последний выстрел.
А затем один из глиняных снарядов вдруг взорвался в воздухе, и всего лишь мгновение спустя степной корабль оказался объят пламенем.
— Меняйте снаряды на каменные! — крикнул полководец.
Кобольд, командовавший обслугой, передал приказ дальше.
Еще один огненный снаряд взорвался в воздухе.
— Что происходит? — прошептал Царгуб.
— Мауравани. Только они могут попасть в снаряд на лету.
Они где-то там, в степи. Наверняка не верхом. Мы не увидим их, даже если подожжем всю степь. — Оргрим заговорил громче. — Подайте сигнал смены на каменные снаряды. Закройте ящики с огненными снарядами. Скорее!
Кобольд с факелом, стоявший рядом с герцогом на возвышении возле орудия, вдруг откинулся навзничь. Его факел описал в воздухе широкую дугу.
Оргрим поймал факел на лету и сбросил с палубы. На одной из грузовых мачт уже раскачивался следующий подготовленный для выстрела снаряд.
— Опускайте снаряды. Немедленно! Заприте их!
Загорелся еще один степной корабль. Фонтаны огня взметнулись выше мачты. С верхней палубы сыпались горящие фигуры.
На мачту взвились голубой и зеленый фонари. Один из кобольдов рассыпал по палубе песок, который тут же стал окрашиваться в темный цвет. В воздухе витал запах горелой плоти. Оргрим поймал себя на том, что облизывается.
— Герцог, посмотрите туда, вперед! — Мастер-оружейник, кобольд в красной кожаной шапке, указал на две тени, приближавшиеся со стороны холмов.
Оргрим видел очень смутно. Леса на колесах. И они приближались к его степному кораблю.
Штурм
— Быстрее!
Крик помогал справиться со страхом. Катандер изо всех сил уперся в деревянную перекладину. С каждой стороны из большой повозки торчало по три такие балки. И возле каждой было по трое его подданных. Для этой задачи он отобрал самых сильных. Гиерон командовал на второй повозке.
Катандер был готов к тому, что их будут обстреливать. Но то, что происходило на глазах князя, превосходило самые худшие ожидания. Повсюду полыхало. Казалось, горит само небо. Снаряды оставляли за собой длинные огненные полосы.
У бежавшего рядом с ним воина из глаз катились слезы.
У ветерана степных войн!
— Дальше! — кричал Катандер изо всех сил.
Восемнадцать уттикийцев гнали телегу вперед. Любая другая благодаря их силе летела бы как на крыльях, но только не это массивное чудовище. Высоко над головами полуконей, надежно закрепленный в лесах из деревянных направляющих, болтался ствол дерева, выходивший опасно далеко за периметр рамы телеги. Ствол должен был угодить в степной корабль Оргрима, словно кулак великана. Он заставит герцога Нахтцинны и его высокомерие вываляться в пыли. Впереди к тарану был прибит массивный
деревянный диск. Оружие не должно было разбить бруствер степного корабля. Гиерон объяснил, что будет лучше приложить силу к большой поверхности. Она должна опрокинуть степной корабль и тем самым пробить брешь в непреодолимом деревянном валу.
Один из огненных снарядов грянулся оземь настолько близко, что левую руку опалило жаром. Их сопровождала группа кентавров, которые должны были заменять раненых и убитых. Таран ни в коем случае не должен был замедлиться.
Тяжелые колеса, несмотря на всю свою ширину, глубоко вгрызались в землю, и Катандер опасался, что они не смогут сдвинуться с места, если хоть чуть притормозят.
За ними следовали несколько маураван. На отрезке перед степным кораблем Оргрима кентавры собрали целые эскадроны степных всадников, которые должны были обрушить на повозки град стрел и помешать стоящим у орудий обстреливать тараны.
Резкий металлический щелчок заставил Катандера обернуться. В ряду за его спиной один из воинов упал на землю.
Его бронзовый шлем съехал набок. Изо рта и носа ручьями лилась кровь. Кентавра оттащили в сторону, и его место у деревянной перекладины сразу же занял другой уттикиец.
Над князем послышался резкий треск. В воздух взметнулись щепки. Катандер крепко сжимал деревянную перекладину. Что-то с шипением коснулось нащечника его шлема.
Все сильнее раскачивался таран. Перед ними лежал степной кентавр с раздробленной ногой. Он поднял руку и принялся кричать им что-то, но Катандер не разобрал слов. Они не имеют права останавливаться! Если они сделают это, тарану конец. На высоте двух шагов колеса были скреплены толстыми железными пластинами. Таран был тяжел, словно дом.
— Прости! — пробормотал князь.
Он стиснул зубы, когда почувствовал, как сотряслась от толчка разбалансированная повозка.
Осадное орудие с дифферентом на нос качнулось сильнее.
Катандер изо всех сил уперся в перекладину, и его слегка приподняло. В ушах зазвенело от испуганных воплей.
— Не отпускать! — заревел он изо всех сил.
Перекладина раскачивающегося орудия снова подняла его вверх. Немного выше, чем миг назад.
— Не отпускать!
Снаряд с грохотом угодил в тяжелую перекладину. Одному из сопровождавших их полуконей огромный булыжник пробил в нагруднике дыру величиной с голову.
Еще десять длин тел, и они у цели! Еще девять…
Катандера снова подняло.
— Не отпускать! — Он надавил вниз, несмотря на то что все усилия были тщетны.
Еще семь длин! Еще чуть-чуть. Колеса с его стороны с грохотом ударились о мягкую землю. От треска по спине прошла дрожь. Колесо рядом с ним перестало вращаться. Сломалась ось! И теперь проклятая башня кренилась в его сторону.
— Бегите, князь! — Оба кентавра рядом с ним выпустили перекладину и метнулись в сторону.
— Стойте, проклятые трусы! Я вам…
Его слова потонули в оглушительном треске. Деревянные распорки, поддерживавшие массивный ствол, подломились, словно колосья под градом.
Колесо рядом с ним выскочило. Вращающиеся спицы едва не зацепили князя. Катандер выпустил перекладину. Почти в тот же миг сильный удар в спину настиг его и сбил с ног.
Падая, кентавр понял, в чем его ошибка: он выпустил перекладину, повозка продолжала катиться, и его ударила по спине следующая перекладина. Даже металлический панцирь почти не смягчил удар.
Катандер уже не мог дышать, но оглушенным себя не чувствовал. Напротив, теперь все вокруг воспринималось с особой отчетливостью. И в то же время он смотрел на все словно со стороны, как будто не находился в гуще событий, а был лишь зрителем, наблюдавшим издалека. Неужели такова смерть? Неужели тяжелая деревянная перекладина перебила ему позвоночник?
Разбитая балка вонзилась рядом с ним в землю, словно копье. Повозка сбилась с курса. Одно из колес покатилось в сторону. Перекладины, разбиваясь, рыхлили землю. Катандер поднял голову и увидел, как падает ствол дерева. И он был совершенно беспомощен, не мог шевельнуться, мог только смотреть.
Падение
— Стреляйте! — орал мастер-оружейник.
Один из больших таранов был уничтожен, но второй находился на расстоянии всего лишь нескольких шагов. Он должен был столкнуться со степным кораблем в центре орудийной палубы.
Кобольды забыли опустить стену. Снаряд снес деревянные зубцы. Прицелились они хорошо, только слишком высоко.
Огненный шар попал в таран, оставил светлый след на коре дерева и исчез в ночи.
— Идем! — Оргрим схватил Царгуба за руку.
Вожак стаи все еще озадаченно пялился на тараны, словно не мог понять, почему судьба решила обречь на гибель именно эту телегу. Для Оргрима же это было ясно как день. «Король Гильмарак» был самым крупным во внешних укреплениях.
Если он падет, будет пробита самая большая брешь в линии обороны.
— Вперед! — Герцог с силой потянул Царгуба от борта.
Таран находился на расстоянии всего четырех-пяти шагов.
Среди находившихся на орудийной палубе кобольдов началась настоящая паника. Они тоже пытались покинуть корабль и попасть в казавшийся более надежным внутренний круг.
— Не прыгай с борта!
Царгуб вырвался. Удивление тролля сменилось неприкрытым ужасом. Он бросился бежать вместе с коротышками. Времени вернуть его не оставалось. Оргрим ринулся на корму.
И тут в степной корабль врезался таран. Удар сбил Оргрима с ног. Деревянные зубцы разлетелись в щепки. Одно из торсионных орудий выбило из креплений, оторвало от палубы, и оно покатилось вслед за бегущими кобольдами.
Степной корабль накренился на бок. Кобольды на орудийной палубе под ним в панике вопили что есть мочи. А еще дальше, внизу, принялись лягаться и мычать от страха волы.
Оргрим заскользил вместе с кобольдами среди веревок, ящиков и каменных снарядов вниз по все сильнее кренящейся палубе. Тролль размахивал руками и пытался ухватиться за что-нибудь. Но, похоже, все в мире сдвинулось с места.
Герцог больно ударился о борт. Рядом с ним каменный снаряд раздавил кобольда.
Тролль обернулся. Ухватился за зубцы и вспомнил свои собственные слова. Нельзя прыгать! Здесь прыгать нельзя!
Рядом с ним через борт бросился кобольд, мастер орудий.
Оргрим встал на ноги, побежал, спотыкаясь об упавших.
Палуба поднималась все выше и выше к небу. Он услышал, как ломаются доски корабля. Борт пробило торсионное орудие с нижней палубы, зацепилось плечами за зияющую дыру и рухнуло вниз.
Реи мачты зацепились за ступицы колеса. Степной корабль сотрясла дрожь. Оргрим взобрался на ход по брустверу борта и поставил ногу на зубцы. Плеча его коснулась стрела. Полководец знал, что тонкий рей не сможет удержать вес степного корабля. И тролль оттолкнулся от борта.
В тот же миг рей треснул и огромная повозка опрокинулась.
Приземлился Оргрим тяжело. Одна нога подвернулась. Боевой молот, который он носил за поясом, вонзился глубоко в подмышку. Резкая боль пульсировала в колене.
Степной корабль лежал настолько близко к герцогу, что тот мог коснуться его вытянутой рукой. Троллю повезло, он сумел уйти, большинство из тех, кто прыгнул с продольной стороны, не успели спастись от падающего колосса. Оргрим увидел Царгуба и отвел взгляд. Какой конец! Вожаку стаи почти удалось… Почти…
Степной корабль был настолько крепок, что из-за падения у него открылись только два маленьких отверстия слева и справа. Даже лежавшая на боку, массивная огромная повозка представляла собой непреодолимое препятствие для кентавров.
Оргрим поднялся и попытался осторожно ощупать ногу.
Невозможно. Боль тут же пронзила колено, словно кто-то вонзил в сустав кинжал.
Через отверстие рядом с ним внутрь корабля-крепости помчались несколько кентавров из Уттики. Рабочие и ремесленники в панике помчались прочь. Но в переполненном детьми альвов кольце между внешними и внутренними укреплениями некуда было бежать. Рабочие спотыкались друг о друга, пытались заползти под степные корабли.
Все больше и больше одетых в бронзу уттикийцев пробивалось сквозь отверстия. Неделями кентавры тщетно пытались атаковать крепость из кораблей. Дюжины воинов были разорваны каменными снарядами торсионных орудий. И теперь уттикийцы не знали пощады. Они убивали всякого, кто попадал под их тяжелые двойные мечи, странное оружие: рукоять длиной в руку, на которой сверкали с противоположных концов два клинка. Это хитрое оружие кентавры вращали, как лопасти мельницы, их удары были смертоносно быстры, выпад сменялся парированием.
Оргрим вынул из-за пояса боевой молот. Герцог находился здесь для того, чтобы защищать рабочих на безумной дороге короля. И он еще способен держать в руках оружие. Полководец не будет просто сидеть, надеясь, что одетые в бронзу всадники не заметят его!
Герцогу пришлось ухватиться левой рукой за борт упавшего корабля, чтобы не нагружать раненую ногу. Кобольды на соседних степных кораблях тоже реагировали на появление незваных гостей. Они захватили тяжелые арбалеты, нацеленные внутрь кольца, и принялись стрелять. Но попадали не только в кентавров.
Оргрим вошел в брешь. Без боевых кличей, без вызова на бой он опустил вниз боевой молот и раздробил бронзовый шлем. Тролльский князь был настолько высок и массивен, что один занимал половину бреши.
В рядах уттикийцев послышались тревожные вскрики. Нет, кентавры не были трусливы. Высокие воины не пятились, как поступали их братья-степняки. Они выкрикивали Оргриму в лицо оскорбления и бросались в бой. Кентавры внутри круга повозок еще не заметили, что перестали получать подкрепление из одной из брешей.
Оргрим стоял спиной к степному кораблю, так, чтобы его не атаковали с тыла. Он перекрыл собой проход подходившим врагам. Вот уже некоторые кобольды на стоявшем напротив степном корабле увидели во все увеличивающейся группе кентавров удобную мишень для арбалетов.
— Слыхал, что ваши степные братья называют вас золотогрудыми! — крикнул Оргрим уттикийцам. — Думаете, ваши доспехи помогут против вот этого? — И он угрожающе поднял боевой молот.
Вперед устремился кентавр с медно-рыжей бородой. Он ловко увернулся от раскачивавшегося боевого молота, чтобы наткнуться на удар левой. Оргрим целился в шею нападавшему, но толком попасть не сумел. Кулак его угодил в острый нащечник шлема. Металл вспорол тыльную сторону руки, но мощный удар сбил кентавра с ног. И прежде чем полуконь успел подняться, боевой молот Оргрима обрушился на него.
— Кто-нибудь хочет составить компанию этому парню?
Гнев и страх уттикийцев уравнивали друг друга. Кентавры ругались, угрожающе поднимали оружие, но прошло некоторое время, прежде чем еще один воин набрался мужества. Он размахнулся своим смертоносным двойным мечом и принялся вращать им с такой скоростью, что оружие превратились в жидкое серебро. Оргрим знал, что его тяжеловесный молот не сможет парировать такие удары. Он позволил кентавру подойти ближе и поднял оружие, делая вид, что готов в любой момент нанести удар. А затем ткнул прямо вперед. Такую атаку обычно не проводят молотом, так как нельзя использовать всю мощь его головки. Удар двойного меча пришелся на твердое древко. Последовал сильный рывок. Сталь клинка отскочила назад и угодила в шлем кентавру. Просто чудо, что оружие не вырвалось у него из рук.
Левой рукой Оргрим отвесил уттикийцу оплеуху. Рука тролля шлепнула по шлему. Голова воина мотнулась.
Кентавр, пританцовывая, хотел было уйти в сторону, но наступил на труп своего павшего товарища и споткнулся.
В тот же миг Оргрим снова обрушил боевой молот. Это был удар в полную силу.
— И это все, что вы можете предложить? — Герцог плюнул себе под ноги. Его могли атаковать одновременно не более двух кентавров. И с каждым убитым рядом с ним поднимался защитный вал из плоти. — Больше вам нечего…
Среди уттикийцев показалась эльфийка. Оргриму почудилось, что он видел ее когда-то. Волосы заплетены в тугую косу.
Лицо покрыто красно-коричневыми узорами, на щеках скалятся стилизованные волчьи головы — сок динко делал эльфийку устрашающе-прекрасной. Она посмотрела на герцога, плавным движением извлекла стрелу из колчана, наложила ее на тетиву, натянула лук и выстрелила, очевидно, даже не целясь.
Сильный удар пришелся Оргриму в сустав предплечья. От жгучей боли на глаза навернулись слезы. Правая рука разжалась вопреки воле. Молот упал на истоптанную траву. Герцог попытался шевельнуть рукой, но боль обжигала с такой силой, что у него потемнело в глазах.
— Идите и убейте его, — бросила эльфийка.
И уттикийцы повиновались ее приказу.
Последний гвардеец
Адриен слышал шум битвы, но в густой чаще не был уверен, откуда доносятся звуки. Он отпустил поводья. Его лошадь всегда находила дорогу к сражению.
Молодой воин пригнулся, проходя под низко нависшей веткой. В высоких кронах дубов и буков прошелестел порыв ветра. Под копытами коня чавкала грязь. Еще час назад лило.
Здесь слишком часто шел дождь. Юному рыцарю не нравились леса Друсны. Слишком влажно. Лес чересчур густой. И очень враждебный.
Движение в листве дуба заставило Адриена поднять взгляд.
Он заметил чью-то ногу. Немного левее в густой кроне блеснул металл. Всего на миг.
Ты их видел?
— Двое, я бы сказал.
Если видишь двоих, значит, их по меньшей мере трое.
Адриен улыбнулся. Его конь любил, когда последнее слово оставалось за ним.
Как мы поступим?
— Сделаем вид, что ничего не подозреваем. Это всегда хорошо работает.
Ты слишком полагаешься на свои доспехи, мальчик.
— Я полагаюсь на бога.
Не надо мне рассказывать! Ты полагаешься на свои доспехи и легкомысленно произносишь имя Тьюреда, лицемерный шалопай.
Адриен почесал левую подмышку. Так его рука оказалась прямо над рукоятью меча, и он понадеялся, что сидевшие на дереве люди ничего не заподозрят.
Конь направлялся прямо к дубу. Пронзительный предсмертный крик перекрыл шум битвы. Как часто молодой человек слышал подобные крики… Адриен ненавидел войну в лесу. Здесь не было места рыцарским правилам боя, а царили только хитрость и вероломство. Если он действительно когда-либо станет основателем ордена, то напишет в уставе, чтобы никогда не вели войн в этих темных лесах. Братья-рыцари будут защищать границы Фаргона и оберегать верующих. В мрачных лесах язычников им делать нечего!
С дерева спрыгнул бородатый парень, шлепнулся в седло позади Адриена. Второй и третий приземлились на мягкий лесной грунт прямо перед ним. Что-то ткнуло юноше в спину, но не смогло пробить доспехи. Он ответил ударом локтем в живот противнику.
Конь встал на дыбы. Удар копытом превратил лицо друснийца, совершившего ошибку и протянувшего руку к поводьям, в кровавое месиво.
Адриен нанес мужчине сзади еще один удар и отправил того на землю. Рыцарь выскользнул из седла. Прежде чем ноги коснулись земли, он обнажил меч.
С дерева спрыгнули еще двое мужчин. Адриен устремился вперед. Толкнул первого щитом, прежде чем тот успел толком встать на ноги. Второй размахивал коротким колуном. Он был еще молод. На щеках пробивался первый пушок.
Рыцарь атаковал. Со своим коротким топориком мальчик безнадежно проигрывал. Адриен сделал вид, что собирается нанести удар в голову. Друсниец поднял оружие вверх и попытался парировать удар. Но вместо того, чтобы обрушить на него меч, Адриен ударил рукоятью с головой быка прямо в лицо. Нос сломался. Кровь брызнула из ноздрей и разбитой губы. Мальчик попятился. Удар плоской стороной меча пришелся ему в руку. Топорик упал на землю. Адриен пнул оружие, оно отлетело в сторону и исчезло в густом подлеске.
— Никогда больше не прикасайся к этому топору! Беги в леса и живи!
Адриен обернулся. И как раз вовремя. Бородатый воин, которого он только что опрокинул навзничь, поднялся на ноги и атаковал. Язычник издал пронзительный боевой клич.
Удар мечом он нанес скорее с яростью, чем с ловкостью. Рыцарь даже не стал утруждаться и парировать его. Он увернулся и позволил мужчине пройти мимо; увидел, как его белый жеребец затоптал до смерти еще одного друснийца. Иногда собственный конь внушал ему страх!
Противник взял себя в руки и снова пошел на рыцаря. На молодого человека обрушился град ударов. При этом варвару хватало дыхания на то, чтобы выкрикивать в лицо врага оскорбления, касавшиеся личной жизни матери Адриена.
— Ты тоже молишься богу синих священнослужителей?
Юноша отступил на шаг.
— А что?
— Все говорят, что белый рыцарь служит Тьюреду. Забудь этого бога. Это бог для слабаков и беззубых старых женщин.
Не бог воинов. Вчера мы поймали одного из синих священнослужителей. После того как отрезали ему два пальца, он, повизгивая, лизал всем ноги. Никакой священнослужитель из наших рощ мертвецов не сделал бы подобного, хоть сколько его бей. А твой даже поцеловал лошадь в зад, только чтобы мы отпустили его.
— Что вы с ним сделали? — холодно поинтересовался Адриен.
— То же самое, что я Сделаю с тобой. Мы отрезали ему член и бросили охотничьим собакам. Ты бы видел, как…
Клинок Адриена устремился вперед. С быстротой стрелы.
От прямого удара зубы друснийца разлетелись на куски, прежде чем сталь вонзилась в горло.
Адриен рывком высвободил оружие.
За спиной он услышал шлепанье сапог по грязи. Они близко! Юный рыцарь опустился на колено, а его меч устремился под левую руку. Сопротивления он не почувствовал. Не нужно было оборачиваться, чтобы узнать, что клинок вошел примерно на ладонь ниже пупка мальчика.
Молодой человек слегка провернул оружие и выдернул его.
Захрипев, противник рухнул Адриену на спину. Воин Тьюреда оттолкнул его.
Однажды твое проклятое рыцарство все же погубит тебя.
Нельзя поворачиваться к врагу спиной, когда есть возможность убить его!
— Вот в этом и заключается разница между нами.
Нет, это было просто глупо!
— Должна же быть разница. — Юноша посмотрел на мертвых и умирающих. — Должна быть разница! Нельзя, чтобы все были одинаковыми! Иначе все происходящее здесь было бы безумием!
Белый жеребец засопел.
Шум битвы впереди, в лесу, стал стихать.
Ты опоздал.
Адриен взлетел в седло. Этого не может быть. Где-то там, впереди, был человек, которого все называли Толстяком. Последний из стражников города Нантура, переведенный в Друсну и оставшийся в живых. Последний человек, который мог рассказать, что сталось с Элодией.
Без руководства
Балдан ничего не понимал. Они отказались отступать! Вместо этого они собирались прислать подкрепление. Шесть тысяч кобольдов-арбалетчиков. Они не позволили ему второй раз говорить перед Советом Короны.
— Не нужно принимать это на свой счет, — спокойно произнес отец. — За всем этим кроется больше, чем ты можешь предположить. Они опасаются, что, если отойдут в степь, это станет сигналом для недовольных в Альвенмарке. Экспроприация крупных состояний, упразднение денег и кодекс троллей превратили многих могущественных мужчин и женщин в заклятых врагов Совета Короны. Если хочешь создать справедливый мир, то конфликт с правящей элитой неизбежен. Простым крестьянам и ремесленникам стало легче. Радостно смотреть, как расцветает их жизнь, понимать, что толстосумам приходится туже затягивать пояса, потому что теперь сложнее богатеть за счет других.
У Балдана возникло чувство, что с ним говорит незнакомец, настолько сильно изменился отец за последние годы. Они в буквальном смысле говорили на разных языках. Слова Андерана звучали как один из памфлетов Элийи Глопса.
— В степи каждый день умирают за твои идеи, отец. Оно того стоит?
— Если хочешь изменить мир, приходится приносить жертвы… — Ответ прозвучал так быстро, Балдан почувствовал, что он заучен. Похоже, это понял даже отец. Он замолчал — смутился. — Мне жаль, что дети альвов гибнут… Весь этот ужас, с которым ты там сталкиваешься… Но караваны в Снайвамарк важны. Груз должен достичь севера в целости и сохранности!
Нам нужно продержаться десять лет, затем все изменится настолько, что старому уже не вернуться. Каждое изменение означает боль и недовольство. Но мы не имеем права забывать о цели. А цель наша очень почетна. Она оправдывает все жертвы.
Наше общество подобно бабочке! Жадная, разрушающая все на своем пути гусеница, бич крестьян, вот чем было общество эльфов. Но скоро окукливание закончится. И то, что выйдет из сброшенной кожи прежней жизни, будет чудесной бабочкой!
Наверное, Балдан слишком сильно привязан к старому миру, чтобы извлечь что-то из этой фразы. Он будет выполнять приказы. Он выбрал путь воина. То, что происходит здесь, в замке Эльфийский Свет, ему чуждо. Он не знает даже, что находится в тяжелых грузовых ящиках каравана в Снайвамарк, за который идет такое ожесточенное сражение.
— Ты проводишь меня к звезде?
Андеран кивнул.
— Рад был видеть тебя, сын. У нас было слишком мало времени. Хотелось бы мне иметь возможность рассказать тебе больше о чудесах нового мира, который мы создаем. Я чувствую твое неодобрение. — Он приветливо улыбнулся Балдану. — Я твой отец. Не думай, что можешь скрыть от меня свои чувства. У тебя такое же замкнутое выражение лица, как бывало в детстве, когда я отказывал тебе в разрешении пойти на рыбалку в мангровые заросли.
Они прошли через просторное помещение, ведущее к тронному залу. Несмотря на грязь, изорванные шелковые полотна, закопченные потолки и мозаичный пол, на котором вплотную друг к другу расположились коровьи лепешки и прочий мусор, былое величие замка Эльфийский Свет все еще не померкло. То был мир, который повергла победа троллей. А теперь… Неужели это их будущее? Грязь и беспорядок! Или это переходный период, в котором из пепла погибшего мира должен подняться новый? Балдан ухмыльнулся. Ну вот, теперь он употребляет фразы, похожие на те, что придумывает Элийя Глопс. Или вот его отец, Андеран, Повелитель Вод, который стал важным человеком. Одним из приближенных Элийи.
Тронный зал был не столь переполнен, как во время прибытия посланника. Почти все тролли-стражники спали. Какаято кобольдесса уложила своего малыша на шкуру снежного льва, лежавшую на троне, и устало опустилась рядом. Никто им не мешал. Балдан решил сохранить это в своем сердце как образ нового мира, который хотел создать отец.
Четверо лутинов, стоявшие в центре мозаики со змеями, казались утомленными. Было совершенно очевидно, что они узнали Андерана. Когда он подошел, стражники врат поднялись и вежливо приветствовали его.
— Мой сын — посол Совета Короны. — Повелитель Вод произнес это с гордостью. Отец не гордился им так с тех пор, как много лет назад Балдан убил краба-сигнальщика ростом почти с себя самого. — Откройте ему врата к каравану в Снайвамарк. Он несет важные новости для герцога Оргрима.
Теперь голос отца звучал иначе. Твердо. Уверенно. Андеран был князем с рождения. Но раньше он говорил так, только когда председательствовал в суде. Замок Эльфийский Свет изменил его.
Один из лисьеголовых произнес слово силы.
Балдан заметил, как беспокойно заворочался во сне лежавший на шкуре снежного льва ребенок. Змеи на выложенном мозаикой полу, казалось, ожили. Одна из них превратилась в изумрудно-зеленый цвет и поднялась.
Никто из спящих в зале не проснулся! Они лишили магию волшебства, подумал Балдан. Превратили ее в рутину. Золотые тропы альвов стали использоваться для перегона скота.
Кобольд знал, что иначе снабжать лагерь в Землях Ветров невозможно. И все равно это печалило. Мир, лишенный тайн и чудес, — грустный мир.
Отец подошел к нему и грубо хлопнул по плечу. Ничего подобного он никогда прежде не делал.
— Береги себя, мальчик.
Балдан посмотрел на столь сильно изменившегося Повелителя Вод.
— Ты тоже, отец, — негромко произнес посланник. А затем вошел под арку из света.
Его тут же окружила тьма, защиту в которой обещала только узкая золотая тропка под ногами. Он чувствовал, что за ним наблюдают. В животе разлилось неприятное ощущение.
Балдан шел быстро. Перед ним открылись вторые врата. Он поспешно прошел их — и оказался выброшенным в хаос из криков, жары и дыма. Посланник едва не ступил назад, в закрывающиеся врата. От звезды альвов его оттащил лутин с широко раскрытыми от ужаса глазами.
— Помощь придет? — закричал лисьеголовый.
Балдану потребовалось время, чтобы прийти в себя.
— Помощь придет? — не отставал от него лутин.
Горизонт по ту сторону внешнего круга повозок был объят огнем. Из земли кое-где торчали одинокие стрелы. Во внутреннем кругу! Такого еще не бывало. Высокие повозки внутреннего крута не позволяли увидеть происходящее, но не могло быть никаких сомнений в том, что кентаврам каким-то образом удалось преодолеть внешнюю оборонительную линию.
Балдан огляделся в поисках повозки со штандартом главнокомандующего.
— Оргрим упал! — прокричал лутин. — Мы все пропали, слышишь? Оргрим мертв!
Балдан отказывался в это верить. Он побежал к самой высокой повозке внутренней оборонительной линии. Отряды троллей топтались на месте, не зная, что делать. Серокожие казались растерянными. Никто не отдавал им приказы. Может ли быть правдой то, что сказал лутин?
Кобольд взобрался по уступам и поднялся на верхнюю палубу. От увиденного у него перехватило дух. Кентавры прорвались через внешний круг. Две повозки внешнего круга были объяты ярким пламенем. Степной корабль Оргрима был опрокинут.
Тяжелый каменный снаряд пролетел прямо над Балданом.
— Что здесь происходит? Где главнокомандующий? Кто отдает приказы?
— Брат… — Забрызганный кровью кобольд в широком зеленом шарфе спустился с орудийной платформы. — Круг прорван.
— Это я вижу! — яростно набросился на него Балдан. — Что…
А затем он увидел тролля. Тот лежал, распластавшись, рядом с мачтой. Его тело представляло собой одну большую рваную рану.
— Кто?
— Рустур, — произнес мастер орудий. — Он командовал внутренним кругом.
Балдан знал его. Он был одним из ветеранов Оргрима. Воин, необычайно рассудительный для тролля.
Послышался треск. В степной корабль попал снаряд. На палубу полетели щепки. Что-то коснулось лица Балдана. В фальшборте зияла дыра с острыми краями, величиной с тролльскую голову.
— Эльфы. Они взяли штурмом по меньшей мере два степных корабля внешнего круга. И мы точно не знаем какие.
Балдан поднялся на ход по фальшборту.
— Почему не стреляем мы?
— Приказ Рустура. Там, внизу, слишком много рабочих…
Мы… — Пронзительные звуки труб заглушили шум битвы.
Балдан испуганно посмотрел влево. Мамонты! Они были на грани паники. Их вожак яростно мотал головой из стороны в сторону. Если стадо мамонтов взбесится, погибнут сотни.
Животные либо будут носиться сломя голову по крепости из повозок и затопчут всех, кто попадет им под ноги, либо опрокинут степные корабли. Они достаточно сильны для этого.
И тогда кентавры набросятся на рабочих.
Балдан посмотрел на степной корабль Оргрима. Оба проема были узки. Через них кентавры проходили только по одному.
— Где Оргрим и Царгуб?
— Упали вместе с кораблем.
Балдан негромко выругался. Он должен что-нибудь предпринять. Эльфам удалось обезглавить их. Все командиры либо погибли, либо пропали без вести.
— Ты знаешь, кто я, мастер орудий?
— Да…
— Настоящим я принимаю на себя командование. И мой первый приказ будет таким: стреляйте в обстреливающие нас повозки.
— Но Рустур…
— Рустур мертв. Я командую, и ты мне подчиняешься, брат!
Ответственность я беру на себя. Вы будете стрелять и велите немедленно подать сигнал, что нужно вести огонь по повозкам внешнего круга, если существует хоть какое-то подозрение, что они захвачены эльфами.
— Для этого нет сигнала.
— Так пошли гонца, проклятье. И советую относиться к моим приказам серьезно. Сейчас я спущусь вниз, к троллям, и если я вернусь и узнаю, что мои приказы не выполнены, то прикажу повесить тебя на рее этого степного корабля. Не забывай, я доверенное лицо Оргрима. Я произведу казнь, даже если для этого мне придется добраться до Совета Короны, в котором заседает мой отец. Пошли гонца. Немедленно!
Мастер орудий заторопился и схватил ноги в руки. Балдан снова посмотрел на царившую неразбериху. Когда эльфы обнаружат огненные снаряды на занятых степных кораблях?
Сколько еще времени продержатся мамонты? Он должен действовать. Единственными, кто мог помочь, были рогатые ящерицы лутинов.
Балдан спустился со степного корабля и побежал к отряду троллей, болтавшемуся во внутреннем круге.
— Кто здесь командует?
Вперед выступил огромный воин с испещренной шрамами мордой. Выглядел он так, как будто его лягнул в лицо бык. Его верхняя губа была изорвана в клочья, и были видны зубы. Балдан вспомнил, что ему доводилось видеть этого парня.
Нужно надеяться, что тролль его тоже вспомнит.
— Меня послал Оргрим! Вы должны отвести меня к рогатым ящерицам.
— Оргрим не мертв? — недоверчиво поинтересовался вожак стаи.
— Как бы он тогда послал меня с приказом к тебе?
Тролль медленно кивнул. Балдан не был уверен, что вожак стаи поверил. Но по крайней мере парень понимал, что глупо продолжать топтаться на месте и ждать настоящего приказа, который, возможно, никогда не придет.
Балдану пришлось запрокинуть голову, чтобы смотреть на тролля. Даже среди себе подобных парень казался великаном.
Макушка Балдана не доставала даже до колена серокожего.
— Ты отведешь меня и десятерых своих лучших ребят в качестве эскорта к рогатым ящерицам. Все остальные атакуют кентавров, ворвавшихся во внутренний круг. Вопросы?
Вожак стаи покачал головой. А затем громко проорал приказы Балдана.
Кобольд указал на самый низкий из степных кораблей. Судно находилось в стороне от пролома, созданного кентаврами.
— Там мы перейдем на внешний круг!
Балдан решительно двинулся вперед. Тролли обогнали его.
Они взбирались по широким доскам, прибитым к внешней стене степных кораблей, затем по поднятым полозьям, которые когда-нибудь понесут огромные повозки по льдам Снайвамарка.
Когда кобольд взобрался на верхнюю палубу, первые из отряда уже спускались с другой стороны степных кораблей.
Балдан отдал приказ мастеру орудий, чтобы его повозка тоже начала обстрел степных кораблей, которые, по его мнению, заняты эльфами.
Подавленное настроение потерявших командира воинов изменилось. Когда Балдан взобрался на зубцы, чтобы последовать за троллями, его провожали радостными криками.
Никто и никогда еще не кричал ему «ура!». Он почти достиг земли, когда поскользнулся на залитой кровью ступеньке.
Упал на траву. Оглушенно помотал головой. Там, где миг назад находился он, в борту степного корабля дрожала стрела. Другие тоже обратили на него внимание!
Троллям пришлось оставить свои массивные щиты, чтобы перелезать через повозки. Вожак стаи встал над Балданом, широко расставив ноги.
— Иди ко мне на руки, так мы будем быстрее.
Гордость кобольда воспротивилась тому, чтобы его несли на руках, словно маленького ребенка. Но одного-единственного взгляда на лагерь оказалось достаточно, чтобы понять — прислушиваться сейчас к своей гордости неправильно. Повсюду во внутреннем круге рабочие принялись взбираться на повозки. Балдан увидел, как они перерезают друг другу горло, чтобы первыми попасть на лестницы на внешних стенах. Некоторые мастера орудий, очевидно, отдали приказ защищаться от штурмующих. Кобольды длинными копьями сталкивали всех с бортов. Если на орудийной палубе будет полно беженцев, орудия не смогут стрелять, более того, следует опасаться, что большие повозки опрокинутся, если на лестницах повиснут гроздья фавнов, минотавров, кобольдов и других существ.
Балдан заметил молодую эльфийку, которая, отчаянно крича, пыталась поднять ребенка на зубцы. Невдалеке среди рабочих уже появились кентавры в бронзовых доспехах. Они без разбору размахивали мечами, рубя всех, кто попадался под руку. Они все приближались к эльфийке…
Она подбросила сверток с ребенком к зубцам. Балдан заметил, как один из кобольдов наклонился и попытался поймать его. Но ухватил только краешек платка. Сверток упал и исчез в толпе, бившейся о степной корабль, словно живая волна.
— Неси меня, — бесцветным голосом согласился Балдан.
Тролль поднял его и помчался. Но теперь между ними и рогатыми ящерицами оказался отряд вооруженных кентавров.
Их предводитель с диким воплем указал на троллей. А затем полукони понеслись вперед.
Основатель ордена
Адриен достиг поляны. Она напоминала скотобойню. Солдаты получили приказ сменить гарнизоны в отдаленных лесных замках. Похоже, бедняг застигли врасплох как раз в тот момент, когда они собирались разбить лагерь. Это был всего лишь небольшое подразделение. Двадцать воинов. И Толстяк должен был быть среди них. Если он жив… Больше половины отряда лежала на земле. Друснийцы безжалостно рубили большими секирами.
Адриен направил белого жеребца в гущу сражения. На этот раз врасплох оказались застигнуты друснийцы. Меч с кабаньим эфесом описал ослепительную дугу и обрушился на варваров. Рыцарь яростно и слепо разил направо и налево. Среди язычников началась паника. Некоторые бежали в лес.
Воины Фаргона перегруппировались и с новыми силами принялись сражаться.
Адриен выскользнул из седла и перехватил меч. Он убивал хладнокровно. Он знал, что ловчее противников. В Каменном Лесу он не имел возможности оценить свои навыки. Но, проведя в Друсне годы, юноша понял, что Жюль был не просто священнослужителем. С кем бы ни столкнулся Адриен, все противники казались ему медлительными и неловкими по сравнению с Жюлем. Словно жнец по полю, двигался юный воин-послушник, прокладывая себе путь сквозь ряды врагов.
Наконец последние друснийцы бросили оружие и кинулись наутек. Никто их не преследовал.
Тяжело дыша, выжившие фаргонцы опустились на землю прямо там, где сражались. Адриен обвел мужчин взглядом.
Посмотрел на каждого по очереди.
— Спасибо, — произнес грустный худощавый солдат. Его черные волосы от пота слиплись и сбились. Лицо было забрызгано кровью. Он вонзил меч в землю и подошел к Адриену. — Спасибо. Без тебя мы все были бы уже мертвы. Ты белый рыцарь. Воин Церкви, не так ли?
Адриен кивнул. Среди выживших не было ни одного, кто подходил бы под описание Толстяка. Настоящее имя бывшего стражника было Кловис.
— Как мне отблагодарить тебя?
— Благодари Тьюреда, — произнес Адриен, больше не обращая внимания на воина.
Тебе следовало бы быть вежливее. Ты рыцарь божий. Должен вести себя иначе.
Адриен выпрямился. Заставил себя поднять взгляд. Стоявший перед ним, очевидно, был командиром. На нем был дорогой кольчужный доспех. Юноша улыбнулся. А затем осознал, что из-за шлема-маски солдат этого, конечно, не увидел.
Рыцарь опустил меч, расстегнул и снял шлем.
— Жаль, что я не пришел раньше.
— Я рад, что ты вообще пришел. Это чудо! Без тебя они бы всех нас перебили. Тебя поистине послал Тьюред.
— Может быть, это Провидение. — Он не хотел разрушать иллюзии воина. — Я здесь потому, что ищу одного из твоих людей. Кловиса.
Капитан уставился на него широко раскрытыми от удивления глазами.
— Ты знал Толстяка? Он никогда об этом не говорил!
— Он знал девушку, которую я ищу.
Собеседник озадаченно смотрел на Адриена. То, что белый рыцарь искал девушку, очевидно, совершенно не вписывалось в картину, которую нарисовал себе черноволосый.
Теперь еще скажи ему, что она была… Что она была девушкой, благосклонность которой можно было купить. Тогда можешь быть уверенным: о тебе еще долго будут говорить.
Адриен проигнорировал слова Белого Грома. Оглядел небольшую поляну.
— Кловис был в твоем отряде? Я его не вижу.
Капитан указал на заросли ежевики.
— Он где-то там. Едва мы устроили привал, он отошел.
Хотел… облегчиться.
У Адриена забрезжила надежда. Может быть, Толстяку удалось выжить?
Командир занялся своими ребятами. Считал поиски ненужными? В траве Адриен увидел следы нападавших. Они вели как раз с той стороны, куда отправился Кловис. Но ведь человека, прячущегося в колючих кустах, легко не заметить!
Прошло немного времени, прежде чем рыцарь отыскал последнего гвардейца. Штаны у Кловиса были наполовину спущены и помешали ему бежать. Они все еще болтались у него в районе колен. Мужчина лежал на животе, лицом в грязь.
Голубая туника была пропитана кровью. Удар секиры пришелся ему в спину.
Адриен опустился на колени рядом с воином. Казалось, Кловис пытался удержаться руками за землю. Похоже, он прополз немного. Молодой человек коснулся руки Толстяка. Она была еще теплой. Воин Тьюреда судорожно сглотнул, пытаясь подавить подступающие слезы. Больше двух лет искал он по всей Друсне гвардейцев из городской стражи Нантура, которых разослали по разным гарнизонам. Казалось, над всеми ними довлеет проклятие. Никто не выжил. И вот теперь он потерял последнего. На сколько же он опоздал? На час? Или два? Неужели такова воля Господа, чтобы он не сумел найти девушку? Может быть, он должен посвятить все свои силы созданию ордена?
Адриену было холодно. Он присел на лесной грунт, положил руки на колени. Молодой человек почувствовал, что обессилел.
Стал пустым! С тех пор как он покинул Каменный Лес, все мысли его были об Элодии. Он шел по ее следу, и это определяло его путь. Задачей, для которой, собственно говоря, был избран, он практически не занимался. Адриен основал два монастыря, но это произошло скорее случайно, без плана, без раздумий. Он рассказывал воинам, среди которых искал гвардейца стражи, о Тьюреде. Об том, что у Церкви должна быть сильная вооруженная рука. Некоторые воины пришли в такой восторг, что захотели присоединиться к Адриену. Но белый рыцарь хотел быть один. И юноша убедил неофитов, что будет разумнее основать монастыри, чтобы орден из желудя превратился в красивое дерево. Последователи ловили каждое его слово. Очевидно, то, что всегда повторял Жюль, было правдой. У Адриена легко получалось убеждать людей. Он был хорошим проповедником. Он убедил воинов в том, что его задача — бродить по свету и нести весть о новом ордене, в то время как они должны беречь первые побеги.
Адриен натянул на Кловиса штаны и застегнул ремень.
Приземистый воин с мясистым лицом не должен был при всей ничтожности своей смерти стать поживой для лесных падальщиков. Молодой человек закрыл погибшему глаза.
Гвардейца следует похоронить достойно. Вместе с ним он похоронил и Элодию. Адриен потерял последний след. Теперь она все равно что мертва. Возможно, так оно уже давно и было, а он все это время просто гонялся за своей мечтой.
Молодой рыцарь уже не мог сдерживать слезы. Мечта, не мечта, но с тех пор, как он покинул Нантур, Элодия была целью всех его усилий. Мысли о цветочнице придавали ему силы, позволяли выдерживать бесконечные часы бега и копания в Каменном Лесу. И когда юноша вернулся в ставший для него чужим мир, она определяла его путь. Словно маяк, ведущий корабль к гавани в беспокойном море. Но теперь маяк перестал светить. Его корабль был обречен на вечные скитания в море. Бесцельно носиться по волнам, попадая в штормы, и однажды исчезнуть бесследно в пучине.
Горячие слезы бежали по щекам юного рыцаря. Нет, бесследно он не исчезнет! Он Мишель Сарти! Он станет основателем ордена Древа Праха, защитит Церковь и поможет слабым и обездоленным.
В бой сломя голову
Вожак стаи так крепко прижал Балдана к груди, что кобольду стало трудно дышать. Никогда за всю свою жизнь не чувствовал себя сын Повелителя Вод настолько беспомощным, как в этот миг. Тролли и кентавры Уттики неслись друг навстречу другу с диким боевым ревом. Те, кому не повезло, кто попал им под ноги, оказались безжалостно растоптаны.
За спиной командира со степного корабля спускались другие тролли. Численное преимущество было на их стороне.
Вожак стаи, несший на руках кобольда, размахивал булавой с большой каменной головкой, обвитой узловатыми корнями.
Из булавы торчал клык морского слона. Когда-нибудь троллей погубит их нежелание использовать нормальное металлическое оружие.
Над головами свистели снаряды, каменные ядра величиной с голову кобольда. С громким стуком врезались они в нагрудники и шлемы уттикийцев. Вскоре в боевом строю полуконей зияли прорехи. А затем тролли и кентавры столкнулись!
Уттикийцы были проворными воинами… На пару голов ниже троллей, но из-за массивных лошадиных крупов нисколько не легче… По крайней мере так казалось. Ближний бой вскоре превратился в смертельную драку. А еще Балдан заметил, что тролли пошли в бой без щитов.
Вожак стаи не мог как следует размахнуться в густой толпе.
Он дважды машинально заносил руку, которой обычно держал щит, вперед. Сейчас этой рукой тролль прижимал к себе командующего. Серебряный клинок вонзился в тело тролля рядом с левым ухом Балдана. Никогда не забудет Балдан негромкого шипящего звука, с которым острая сталь резала живую плоть. Одежду Балдана оросила теплая темная кровь.
Вожак стаи хрюкнул и прямым ударом вонзил клык морского слона в лицо уттикийцу.
Кентавр рухнул на колени. Серокожий втиснулся в брешь в боевом строю. С глухим стуком один из мелких камней, выпущенных торсионными орудиями, угодил ему прямо в лоб.
Тролль выругался. Он понимал, что этот снаряд прилетел, вероятно, из их собственных рядов.
— Я найду парня, который это сделал, — заверил его Балдан.
Но, похоже, тролль не обратил внимания на его слова. Он прорвался сквозь строй кентавров и тут же развернулся. Как следует взмахнув булавой, вожак стаи обрушил оружие на панцирь уттикийца. Пнул умирающего противника в лошадиный круп и тут же атаковал следующего. Ряды уттикийцев смешались. Один из кентавров бросился на тролля.
Балдана подняли вверх.
— Садись на шею и держись за уши. На руке ты мне мешаешь.
Кентавру удалось увернуться от нападения вожака стаи.
Массивная булава со свистом ухнула в пустоту, а двойной меч кентавра описал в воздухе смертоносную дугу. Снова послышался шипящий звук разрубаемой плоти. Тролль покачнулся.
Поперек груди зияла рана.
Падая на колени, вожак стаи нанес удар по ногам противника. Уттикиец встал на дыбы, чтобы уйти от удара. А затем
его массивные копыта со свистом ушли вниз.
Балдан спрыгнул с плеч тролля и приземлился на умирающего фавна, который оказался среди сражающихся. Кобольд увидел, как на вожака стаи набросился еще один уттикиец и принялся колоть его копьем с безопасного расстояния.
— Беги, — простонал тролль и бросился на мучителя.
Балдан собрал все свое мужество в кулак и побежал через лес танцующих копыт. Он кричал от страха. Кричали все вокруг. От ярости, от упоения боем, от боли. Кобольд вспомнил об отце. О мирных днях в Вахан Калиде. И ему захотелось снова стать ребенком и вместе с Повелителем Вод выйти далеко-далеко в мангровые заросли.
И, может быть, именно сила воспоминаний позволила Балдану выбраться живым из сражения. А может, просто повезло… Командующий добрался до рогатых ящериц. Крича и размахивая руками, он пытался привлечь к себе внимание.
Лутины подняли все веревочные лестницы. У тяжелых арбалетов стояли женщины и дети. Лисьеголовый народец строил хижины на широких спинах своих ездовых животных. Небольшое стадо образовало кольцо. Это была крепость внутри крепости. Живые оборонительные укрепления! Массивные роговые воротники ящериц образовывали вал. Животные стояли вплотную друг к другу, угрожающе выставив три длинных изогнутых рога на лбу и носу. На такой живой редут поостереглись бы нападать даже тролли.
Они знают его! Они должны его узнать. Кобольд надрывался от крика:
— Я Балдан, посланник Оргрима!
Вокруг него вопили сотни других, желавших оказаться в безопасности внутри живой крепости.
— Поднимите меня, или вы тоже пропали!
Если бы он пришел сюда с проклятыми троллями, они наверняка не стали бы колебаться и впустили его. За одним из роговых воротников он заметил Лицу. Молодая лутинка была вождем племени, шедшего с караваном в Снайвамарк. Из этого же племени происходил Элийя Глопс. Лисьемордые сородичи советника короля первыми пошли на союз с троллями.
Может быть, теперь они же первыми предадут их?
Балдан отошел от орущих беженцев, толпящихся вокруг беспокойных ящериц. Если он хочет, чтобы его заметили, то должен делать то, чего не делают другие. Что-то абсурдное, что привлечет к себе внимание. Крича и ругаясь, кобольд терялся в толпе. А он командир! Может быть, последний, способный трезво мыслить и принимать верные решения. Он чувствовал: только от него зависит, переживет ли караван эту битву.
Балдан вспомнил трюки, которыми радовал отца, когда был совсем маленьким мальчиком. Будет ли этого достаточно?
Нужно быть уверенным до конца. Время уходит. Через полчаса будет поздно пытаться изменить ситуацию. Он стянул рубашку. Давно уже Балдан не носил классическую одежду хольдов, одежду своего народа…
Он уселся и стащил с себя сапоги. Затем брюки. Склонился перед ящерицами. Он находился на расстоянии примерно тридцати шагов от них. Достаточно ли близко? Узнает ли его Лица? Он потянулся, помахал поднятыми над головой руками, а затем сделал сальто назад. Давно уже не занимался сын Повелителя Вод такими вещами, поэтому неудачно приземлился на пятую точку. Однако он тут же снова вскочил на ноги. И на этот раз прошелся колесом.
Вернувшись на исходную точку, Балдан снова помахал руками. Он казался себе самым сумасшедшим существом в мире, погрузившимся в пучину абсолютного безумия. Увидит ли его Лица? Нельзя сдаваться! Он снова сделал сальто. И еще одно. На этот раз кобольд приземлился на ноги.
Балдан в отчаянии оглянулся на ящериц. Поднял руки и замахал. На этот раз лутинка за роговым капюшоном помахала в ответ. Балдан бросился к животным. Лисьехвостый, державшийся за веревку, взобрался на ворот. Другие, бившие древками копий по рукам беженцев, загородили его. Наступая на ноги и толкаясь, Балдан добрался до ящерицы. Молодой воин спустился немного ниже. Новый командующий сумел ухватиться за его руку. И веревку тут же подняли.
— Лица!
Лутинка оценивающе оглядела его. Как она может оставаться спокойной в самой гуще смертей? Она… И вдруг Балдан понял. Она решила выжидать. И если ее людям будет угрожать опасность, она со своими рогатыми ящерицами просто опрокинет один из степных кораблей и сбежит через звезду альвов.
Они лутины. Никто не умеет так ловко перемещаться по Золотой Паутине, как они. Они уйдут, если сумеют открыть магические врата.
На Лице было короткая туника с прорезями по бокам, узкие брюки и сапоги. Выглядела она эротично. И улыбалась.
— Даже при таких обстоятельствах это очень необычное поведение…
Балдан ответил на ее улыбку.
— Просто я знаю, как даже в самых безумных условиях привлечь внимание красивой женщины.
Лисьемордая обнажила в улыбке маленькие острые зубки.
— Тебе очень повезло, что битва не сильно захватила тебя и ты меня заметила. Повезло и твоему племени.
— Повезло? Я тебя не понимаю.
— Рустур, тролль, который командует во внутреннем круге, уже посылал к вам двух гонцов, а вы не выполнили его приказы.
— Никаких гонцов не было! — Она указала вниз, на толпу. — Только троллю могла прийти в голову мысль, что в такой толчее сюда может добраться гонец.
— Он считает тебя предательницей, Лица. Тебя и все твое племя. Он в бешенстве.
Ее глаза сузились.
— С чего он взял, что я предательница?
— Что ж, это совершенно очевидно. Вы не делаете ничегошеньки, чтобы спасти крепость. Сколько кентавров сейчас во внешнем круге? Четыре сотни? Пять сотен? Кто знает… Ясно только, что с каждым ударом сердца их становится больше.
А вы не делаете ничего, чтобы закрыть бреши. А вам всего-то и надо выступить на рогатых ящерицах. Их широкие воротники могут полностью блокировать бреши.
— Мы не воины, — холодно ответила Лица. — Мы предоставляем право сражаться другим.
— Я опасался такого ответа. Тогда спустите меня, пожалуйста, обратно. Я пока что не хочу умирать!
— Ты шутишь, Балдан. — Она снова смерила его взглядом. — Этой ночью ты расположен к странным шуткам.
— Ты видела, что Рустур приказал обстреливать некоторые повозки во внешнем круге? Каждый степной корабль, если есть хоть малейшее подозрение, что он занят эльфами, совершивший хоть один выстрел в сторону внутренней крепости, сам попадает под обстрел. И Рустуру безразлично, что гибнут кобольды на орудийной и верхней палубах, кобольды, которые сражаются в местах, куда не может проникнуть ни один эльф, потому что там слишком низкие потолки. Я стоял рядом с Рустуром, когда он проклинал тебя и всех лутинов. На верхней палубе его степного корабля стоят большие песочные часы. Их нужно переворачивать четыре раза в час. Когда он послал меня к тебе, то приказал перевернуть их и отдал приказ мастеру орудий стрелять огненными снарядами по рогатым ящерицам, как только упадет последняя песчинка.
Лисьехвостая нервно облизнулась.
— Не верю. Все лутины находятся под защитой короля Гильмарака!
— Ты же знаешь Рустура, Лица. Когда я уходил, он кричал мне вслед, что предпочтет лично перебить вас, чем отдать кентаврам. И ты видишь, что он делает с кораблями, предположительно занятыми врагом. Спусти меня, пожалуйста! Четверть часа вот-вот истечет. Лучше я буду внизу, под копытами кентавров, чем здесь, наверху, когда наши начнут стрелять.
Глаза Лицы сверлили кобольда. Обмануть ее было нелегко.
Рыжая отступила на шаг.
— Веревку, — спокойно произнес он. — Прощайте.
— Стой!
— Нет уж. Если думаешь, что Рустур прикажет ждать, потому что я нахожусь здесь, то ты ошибаешься. На жизнь кобольда ему наплевать.
Она кивнула.
— Я знаю. — И махнула рукой молодому лутину. — Мы возьмем Увальня, Полумесяц, Волкогрыза и Двуклыка. Все они опытные бойцы. А ты с остальными ящерицами уходи во внутренний круг. Животные должны образовать полукруг спиной к степным кораблям.
Балдан ликовал. Но нужно было следить за тем, чтобы Лица не заметила этого.
— Прошу, поспеши. Песочные часы могут перевернуть в любой миг.
— Он увидит, что мы двигаемся. Рогатые ящерицы — не скаковые лошадки. — И она что-то крикнула ящерице, на которой стояла.
Молодой лутин принес ей две железные полусферы с узкими прорезями.
— Ты мужественен?
Балдан не понял, что она имеет в виду. Но Лица тут же вложила ему в каждую руку по полусфере.
— Над глазными веками в костяной нарост, защищающий глаза, вбиты три железных крюка. Ты должен навесить вот это.
Ты меня понял?
Кобольд непонимающе смотрел на рыжую.
— Нас слишком мало, проклятье, и я не пошлю туда ни детей, ни стариков. Как ты думаешь, куда будут стрелять эльфы и кентавры, когда рогатые ящерицы закроют бреши? Глаза — самое уязвимое место.
— Ты хочешь, чтобы я с голой задницей спускался по роговому воротнику пребывающей в дурном настроении рогатой ящерицы, чтобы навесить ей на брови эту штуку? Я еще не сошел с ума!
— Ты делаешь голышом сальто посреди поля битвы и хочешь сказать, что не сошел с ума? Пожалуйста, Балдан, не нужно меня обманывать. — Она вложила ему в руки конец веревки. — Иди!
Лутинка она перешла через роговой венец. Хольд судорожно сглотнул. Вот же сучка! Если он не исполнит ее приказ, то до конца своих дней будет считаться трусом, который не отважился сделать то, что делают обычно женщины посреди битвы.
Он обвязался веревкой, перебрался через массивный воротник и стал спускаться по роговому венцу ящерицы. Не нужно было вообще уходить из мангровых зарослей, в отчаянии подумал он. Это уже слишком! Для лутинов рогатые ящерицы — все. Рыжее племя живет с ними. Но сыну Повелителя Вод совершенно все равно, потеряет ли глаз одна из скотинок. Это просто месть Лицы за то, что он вынудил ее действовать. За то, что заставил ее сломать надежную живую крепость, чтобы спасти битву.
Роговой венец не был гладким, но за мелкие бороздки не мог ухватиться даже кобольд. Командующий скользил, обдирая локти. И приземлился задницей на один из крепких рогов на лбу. Было очевидно, что огромной ящерице совсем не нравится, когда по ее голове кто-то ползает. Она раздраженно сопела и встряхивалась.
Балдан скользнул немного ниже, прижал наглазники к груди, а затем ухватился за рог двумя руками.
— Дерьмо! — выругался он. — Дерьмо, дерьмо, дерьмо! — Что он забыл на роге существа, от которого с криком бегут даже тролли, если в них осталось хоть немного разума? Сын Повелителя Вод окончательно спятил!
Хольд поискал глазами Лицу. Ему пришлось едва не свернуть себе шею, чтобы бросить на нее хоть краткий взгляд.
Лутинка обхватила рог обеими ногами и повисла головой вниз, чтобы надеть на глаз ящерицы железную полусферу.
Балдану стало плохо. Если она так поступает, то, вероятно, это самый безопасный и эффективный метод…
Проклятая ящерица снова помотала головой. Балдан судорожно вцепился в рог. Нужно убираться отсюда. А значит, как можно скорее навесить проклятую защиту для глаз. Чем дольше он болтается здесь, тем больше вероятность, что он свалится. Собрав все мужество в кулак, он сжал рог обеими ногами и откинулся головой вниз. И увидел глаз размером со свою растопыренную пятерню. Желтый глаз с узким черным зрачком, который яростно сверкал. Балдан поклялся, что никогда больше не подойдет к этой ящерице. Животное втопчет его в землю, если они встретятся еще раз.
— Я не хотел тебя сердить. Хочу защитить, — обратился он к ящерице. — Мы друзья! Я всегда был другом ящериц. Никогда не входил в число детей, которые отрывают ящерицам хвосты. Честно!
Руки дрожали, когда он пытался навесить броню. А проклятое животное снова затрясло головой.
— Я всего лишь хочу тебе помочь! — закричал он одновременно возмущенно и отчаянно.
Три металлических кольца на железной полусфере были маленькими и к тому же подвижными, то и дело откидывались, когда он пытался прицепить полусферу. Мотаясь между землей и небом, хольд вынужден был постоянно смотреть в разъяренный желтый глаз. Эта ящерица точно никогда его не забудет!
— Пожалуйста, прошу, еще чуть-чуть постой спокойно.
Стрела царапнула рог, на котором висел Балдан, и ударила в наспинный щит ящерицы. Сердце Балдана застучало как бешеное. Теперь в него еще стреляют какие-то кентавры. По крайней мере никто из эльфов его пока что не обнаружил. Эти бы попали!..
С пятой попытки полусферу наконец удалось закрепить.
Балдан надел обе детали на внешние крюки, но средние снова опрокинулись. Должно держаться! Еще одну попытку он делать не станет.
Ящерица снова яростно затрясла головой. Теперь она все равно что ослепла. Интересно, как эти животные могут что-то разглядеть через узкие прорези? Не важно! Не его забота!
В него едва не угодило копье. Степной кентавр промчался мимо ящерицы, повторив попытку насадить хольда на копье.
А тот свисал с рога ящерицы, невооруженный, головой вниз.
Копье задело спину. Балдан раскачивался из стороны в сторону, чтобы оказаться животом на роге.
Хольд плюнул вслед кентавру.
— Трус! — закричал он.
Пусть у него нет в руке оружия, но он может, по крайней мере, попытаться задеть честь степного воина.
Кентавр снова занес копье:
— Ты покойник, малыш.
Балдан раскачивался, словно лист на ветру. Ящерица несла в самую гущу кентавров. Это был единственный путь к брешам!
Вот снова в него чуть не попало копье. Командующий почувствовал кровь на спине. Если повернуть голову, она начнет капать на лицо. Боли хольд не чувствовал. Теперь рядом с ними несся галопом еще один кентавр.
Балдан ухватился за рог, но рука соскользнула. Краем глаза он увидел, как степняк пытается подобраться к ящерице. Он отвел руку назад, чтобы нанести новый удар. А затем ящерица стряхнула с себя оцепенение, опустила голову и ударила по обоим кентаврам. Одного она достала острием рога, а второго просто отбросила.
Затем зверюга подняла голову. Насаженный на рог кентавр должен быть мертв, подумал Балдан. Но ноги и руки степняка еще дергались. Кровь текла по рогу, поливая ноги командующего.
И тут ящерица дернула головой. Тело кентавра улетело прочь, а Балдан потерял опору. Беспомощно болтаясь на веревке, он заскользил вниз, а затем резко остановился. Перевернулся. Теперь, по крайней мере, он висел ногами вниз.
Грубая веревка врезалась в подмышки. Он свисал с ящерицы, словно украшение. Всего в полушаге от земли.
Очередной кентавр подбежал, неистово размахивая над головой двойным мечом.
Балдан ухватился за веревку обеими руками и принялся изо всех сил подтягиваться, продолжая раскачиваться из стороны в сторону. Возможно, это наилучшая защита от кентавра. Неожиданно хольд ударился о грудь ящерицы.
Теперь лутины пытались поднять его. Сын Повелителя Вод врезался головой в нижний край рогового щита. Чей-то крик заставил его обернуться. Меч кентавра надвигался. Балдан подтянул ноги. Еще один рывок наездников рогатого существа поднял его немного выше. Меч едва не угодил по пяткам, хольд даже почувствовал движение воздуха.
Он в отчаянии пытался снова подтянуться. Наконец его втащили на роговой воротник. Лисьеголовые уложили командующего на широкое седло ящерицы. Спина болела. Над командующим склонилась Лица. Она скалилась. Наверное, так у лутинов выглядит улыбка, но Балдану показалось, что лутинка сейчас его укусит.
— Тебе потребовалось много времени, хольд.
— Если придется делать это еще раз, я справлюсь быстрее.
— Двуклык полагает, что в тебе есть мужество!
— Двуклык?
— Это имя ящерицы, на которой ты сидишь, — ответила Лица. — Я могу читать его мысли. А еще он считает, что, когда ты в следующий раз ты будешь карабкаться по его голове, тебе следует говорить поменьше глупостей. А еще он рад, что ты никогда не отрывал ящерице хвост. Я не совсем понимаю, что он имеет в виду…
— А я понимаю, — улыбнувшись, пробормотал Балдан.
Он чувствовал небывалую легкость, даже какую-то непобедимость. Жизнь прекрасна!
Предчувствие
Оргрим подошел к постели, на которой лежал маленький хольд. Его коричневато-зеленая кожа отчетливо выделялась на белой простыне. Он был совершенно обнажен. Его вымыли. Рана на груди зияла, словно маленький красно-коричневый кратер. Очевидно, кто-то неумело выдернул из тела бедняги наконечник стрелы.
Кобольд, чьи волосы были подвязаны красной полосой ткани, стоял над хольдом. Не считая набедренной повязки, он тоже был обнажен. Оргрим помнил, что несколько раз видел этого хольда на заседаниях Совета Короны.
— Лица из народа лутинов рассказала о нем, — произнес тролль. — Она его сюда и привезла. — Такие моменты Оргрим ненавидел. Он никогда не знал, что правильно сказать, когда прощаешься с убитым. — Он спас караван. И меня. Он закрыл бреши при помощи рогатых ящериц. Враг был отброшен.
Сотни кентавров взяты в плен. Их обменяют на других пленных, которые попали в руки степных воинов в других местах.
— Когда он был маленьким, дети постоянно дразнили его, потому что он старался обходить по-настоящему крупных крабов-сигнальщиков. Он боялся, что они отрежут ему руку или ногу. Ребенком он всегда был таким рассудительным.
И товарищи по играм часто называли его трусом.
Оргрим хотел положить руку на плечо старику, но побоялся, что тот упадет на пол под тяжестью тролльской лапищи.
Серокожий тяжело опирался на костыль. Из боя он вышел с семнадцатью ранениями. Никогда, ни в одной битве его еще так не трепали. Нога была сломана. В плечевой сустав попала стрела, и герцог не мог пошевелить правой рукой. Целитель, лечивший его, шутил, что потребовался целый моток ниток, чтобы зашить рану. И ощущения были соответствующие. Казалось, кожа слишком плотно прилегает к мышцам. Повсюду натянута. Даже от малейшего движения возникала боль.
Сканга и король Гильмарак строжайше запретили герцогу вставать с постели. Но он должен был быть с караваном. Он привел бы его обратно, что бы ни приказал ему Совет Короны.
Балдан был бы еще жив, если бы Оргрим осмелился принять такое решение на пару дней раньше.
Старый кобольд нежно коснулся груди мертвого сына. Рану он старался не зацепить.
— Как…
— Наверное, это была одна из последних стрел. Он стоял за воротом рогатой ящерицы и командовал у брешей. Рубка была, наверное, ужасная. Одну из ящериц убили. Не знаю, видел ли ты когда-нибудь рогатую ящерицу, хольд. Убить их в ближнем бою поистине сложно. Твой сын обнаружил меня среди мертвых там, у бреши, и приказал принести сюда, в замок Эльфийский Свет. В противном случае я, наверное, истек бы кровью.
Оргрим замолчал. Никогда не думал он, что будет обязан жизнью кобольду. До сих пор он хоть и относился к маленьким союзникам дружески, но на их воинские качества всегда смотрел презрительно, свысока.
Хольд положил на белую ткань наконечник стрелы.
— Вот что его убило. — Старик замолчал. — Кто… чья это стрела?
Оргрим мог понять, почему отец задается таким вопросом.
Какой прок от того, что он будет знать, кто выпустил стрелу?
Балдана не оживить.
— Это не эльфийская стрела… — Тролль беспомощно развел руками. — Там было много сотен кентавров. Выяснить, кто стрелял, невозможно. Мысль об этом будет только отравлять тебе жизнь. Лучше забудь.
— На стреле маленький знак. Ты не мог бы посмотреть на него, брат герцог? Только это. Прошу!
Оргрим неохотно поднял кованое железо. Боли не было, но прикосновение доставляло неудобство. И действительно, на конце острия был маленький значок с витиеватыми украшениями.
— Знак кузнеца. Действительно необычно. Кузнецы помечают мечи и доспехи. Крупные изделия. Но наконечники…
Я не разбираюсь в знаках кузнецов, но могу заверить, что этот символ приведет тебя к мастерской, где была изготовлена стрела. Больше я ничего не могу сказать.
— Спасибо, — срывающимся голосом произнес старик.
Схватил наконечник. — Он никогда не был по-настоящему воинственным… Не таким, кто любит идти в бой под развевающимися знаменами. Он пытался по возможности избегать сражений. Но трусом не был! И не был похож на большинство воинов, которых я встречал. Я очень удивился, когда узнал, что он идет с караваном в Снайвамарк.
— Он был одним из моих лучших солдат.
У тролля закончились слова. А что еще добавить? У тебя был хороший сын? Разве это не то же самое, что насыпать соль на рану? Герцог молча отвернулся.
Тяжело опираясь на костыль, он, прихрамывая, направился в просторные комнаты, ведущие к тронному залу. Каждое движение причиняло боль. Было неприятно то, как на него смотрели. К тому, что его провожают взглядами, он привык давно. Он ведь Оргрим, герцог Нахтцинны, победитель множества сражений, тролль, поднявшийся от простого воина до одной из самых влиятельных фигур Альвенмарка. Но теперь, на костылях, перевязанный с ног до головы… Даже там, где не было повязок, его кожа переливалась всеми цветами радуги, от синяков и небольших порезов, стянутых всего лишь при помощи нескольких стежков. Он был символом упадка, воплощенным поражением!
До сих пор никто не снял с него командование. Поэтому, пока ничего не произошло, нужно воспользоваться моментом и вернуть караван. Тролль был уверен, что сможет организовать отступление. Впрочем, часть степных кораблей придется бросить. И последним его приказом будет поджечь повозки.
Оргрим с горечью улыбнулся. Он хорошо представлял себе, что скажет на это Гильмарак. Если молодой король не хочет потерять лицо, ему придется казнить герцога Нахтцинны.
— Герцог? — рядом бежал отец Балдана. — Не будет ли слишком дерзко с моей стороны, если я присоединюсь к тебе? Мне хотелось бы увидеть место, где расстался с жизнью мой сын.
Оргрим вздохнул. Он не хотел, чтобы рядом находился старый кобольд. Однако ему очень скоро понадобится голос в Совете Короны! Было бы глупо отказывать отцу Балдана.
— Ты нисколько не помешаешь! Напротив! Я обеими руками за то, чтобы кто-нибудь из членов Совета Короны наконец осмотрел поле битвы. Тогда следующему моему посланнику, вероятно, будет легче и к моему мнению прислушаются.
Тролль видел, как сильно задели старика его слова. Оргрим знал, что миссия Балдана перед Советом Короны самым печальным образом провалилась.
— Подкрепление, — проворчал тролль. — Надо было притащить в Земли Ветров весь Совет Короны. Один день, и они бы поняли, что я имею в виду. — Герцог говорил не очень громко. Кроме отца Балдана, его не должен был услышать никто.
Солнце еще не взошло. В просторных помещениях дворца было полно спящих. Никто не гнал стада к лагерю вечно голодных просителей. Караул устал и мечтал о постели.
Оргрим беспокоился. Именно в этот час он начинал бы наступление, если бы выбирал время сражения. У герцога было дурное предчувствие. Тролль понимал, что это глупости. Они же в Сердце Страны, и, не считая кентавров, нет никого, кто оказывал бы крупномасштабное сопротивление открыто.
Большинство эльфов на удивление спокойно восприняли правление Гильмарака. Вероятно, дело было в том, что у них за годы правления Эмерелль стерлась сама мысль о восстании.
Но что бы ни говорил рассудок, чувствовал себя тролль неуютно. Какая-то опасность подстерегала их… Герцог оглядел углы длинного зала, через который проходил, поискал на возвышениях лучников. По спине пробежала дрожь. Тролль остановился и обернулся. Все спокойно! Один из стражников посмотрел на него. Тоже почувствовал? Или бросилось в глаза, что перебинтованный калека как-то странно ведет себя?
Оргрим достиг тронного зала. Здесь тоже все казалось спокойным. Не было ничего, что оправдывало бы тревогу. В небе высоко над залом еще мерцали звезды. Первая серебристая полоска зари прорезала темный небосвод у самого горизонта.
— Мне нужно к каравану в Снайвамарк, — спокойно произнес Оргрим.
Он чувствовал, что лутины узнали его, и опасался, что его остановят. Но ничего подобного не произошло. Похоже, лисьехвостые не были информированы о том, что король и Совет Короны хотят, чтобы герцог остался.
Один из лисьеголовых выкрикнул слово силы. Оргриму частенько доводилось видеть, как открываются врата в Золотую Сеть. Но никогда тролль не переставал испытывать трепет и уважение к этому действу. Он каждый раз содрогался при этом. Магические пути не предназначались для троллей.
Но у него не было выбора. Пешком он шел бы много недель.
Тот, кто хочет править Альвенмарком, должен быть готов к путешествию по паутине троп. Иначе охватить мир детей альвов невозможно. Герцог цинично улыбнулся. И ведь это последнее, что ему нужно… Правление миром! Если бы у Оргрима был выбор, он вернулся бы в Нахтцинну, чтобы горевать о своих мертвых щенках и брать новых женщин. Герцог устал от войны. Бесконечные сражения с кентаврами ни к чему не ведут. Войска Гильмарака не могут победить проклятых человеко-коней, а те в свою очередь не обладают достаточной силой, чтобы покончить с правлением троллей. Все расплачиваются кровью. Целыми потоками крови. И что можно выиграть таким путем? Ничего!
Интересно, что стало бы с Балданом? Он умел блестяще планировать. Наверняка однажды он стал бы хорошим князем. А теперь он мертв. Погиб в борьбе за безумные мечты Гильмарака. Тролли не созданы для того, чтобы править Альвенмарком!
Над погруженным в тишину тронным залом поднялась арка из света. Оргрим с опаской глянул в черноту по сторонам от золотой тропы. Ничто. Родина ингиз. Ступаешь на тропу — и вот она, страшная чернота, рукой подать. Отделенная силой альвов. Насколько надежно?
Стуча костылями, Оргрим похромал к воротам. Неожиданно тень закрыла свет. Должно быть, один из лутинов заметил выражение лица тролля. Он вышел вперед, чтобы заглянуть в ворота.
— Что за…
Оргрим метнулся в сторону, потянув за собой Андерана.
Ничто выплюнуло огромное мохнатое существо. Длинные изогнутые клыки рассекли воздух. Любопытствующий лутин был растоптан могучей лапой.
Оргрим попятился.
Мамонт! Пронзительно трубя, зверь бросился к высокой двери, ведущей из тронного зала. Глаза его были расширены от ужаса. Пол дрожал под его шагами.
— Закройте ворота! — крикнул стражам Оргрим.
Но ни у кого не достало мужества встать на пути огромного животного.
Поле трупов
Вонь перебивала все остальные ощущения. Она была невероятной! И довлела над всем. Теплый пар поднимался от множества мертвых тел. Он касался того, кто шел по полю битвы.
И не было милосердного ветерка, который унес бы его прочь.
С каждым вдохом запах разложения оседал на языке и легких. Устраивался там, словно вторая кожа, словно нестираемая пленка. И сколько ни сплевывай, пленка эта оставалась.
Покойники не вели себя тихо, как и положено погибшим и как обычно было зимой. Их тела производили шум. Работали кишки. Они распухли от газов, то и дело находивших выход. Доставалось не только носу, но и глазам. Здесь был не только невыразительный серый. Тысячи мертвых, настолько истерзанных, что их почти невозможно было узнать. А еще здесь были мухи. Подобно черной пелене висели они в воздухе, застилая горизонт. Их гул перекрывал даже шум в разлагающихся кишках. И повсюду из разорванной плоти выползали их отродья.
Оргрим видел много полей сражений. Но это было первое, где он был гостем. Он должен был лечь здесь. Из всего каравана в живых остались только те, кто был эвакуирован вместе с герцогом. Из всех воинов, покинувших Нахтцинну вместе с ним, осталось трое. Трое! Он готов был закричать! А ведь он знал. Чувствовал: что-то не так. Была причина в продолжении осады. Осады, которую кентавры не могли довести до конца и завершить успешным штурмом.
Ночная атака сбила его с толку. Он засомневался. И сомнения затмили ясность его взора! Он должен был просто увести всех, вместо того чтобы спрашивать позволения у Совета Короны! Он ведь командующий. Он должен был взять на себя ответственность! А он не смог!
Ни один из степных кораблей не сохранился. Этого Оргрим понять не мог. Пожар — да. Разрушительный потоп — вполне возможно. Об этом он думал. Но кентавры нашли совершенно иное оружие. С того самого дня, когда строители разбили лагерь возле крупной звезды альвов, степняки знали, что произойдет. Быть может, не день и не час. Но знали. И соблазнили его остаться.
Пять дней прошло с тех пор, как в тронный зал ворвался мамонт. Герцог приказал открыть магические врата в тот самый миг, когда здесь произошло… это. Шерстистый зверь бросился под арку из света. Может быть, и другие животные тоже. Наверняка! Наверное, их были сотни. Но только один из них не рухнул в Ничто.
На следующий день тролли послали лазутчиков. Кентавры еще были поблизости от стоянки каравана. Вернуться сумел только один разведчик. И тот — со стрелой в груди. Тролли выждали. Гильмарак приказал собрать при дворе всех серокожих воинов, находившихся в Сердце Страны. Набралось больше тысячи. Сканга не хотела этого… Со времен их первого нападения на замок Эльфийский Свет она боялась ступать на золотые тропы с войсками. Но Гильмарак переупрямил даже ее. Он добился своего. Шаманка пошла с ним. А с ней — и ее закутанная в тряпки служанка. Согласился и Совет Короны в полном составе.
Большинство кобольдов держали у лица надушенные платки. За исключением Элийи Глопса. И Андерана, отца Балдана.
Повелитель Вод бродил по полю и глядел во все глаза. Большинство сторонников Гильмарака спешили убраться отсюда.
Но только не Андеран. Он впитывал в себя все. Подставлял себя под ужас. Понимал ли он, что тоже повинен в этом?
Совет Короны поддержал идею Гильмарака о караване в Снайвамарк. Степные корабли стали реальностью. И эта безумная дорога… Если бы Совет Короны решительно воспротивился планам короля, можно было переубедить молодого правителя. Оргрим все еще не мог взять в толк, зачем нужна дорога. Он знал, что было в ящиках. Золото. Невероятное количество золота. То и дело в грязи, смеси крови и черной степной земли, попадались золотые слитки, изломанные украшения и жемчуга. Большую часть золота собрали кентавры. Гильмарак упразднил деньги и ввел меновую торговлю, однако новых правил придерживались не все. Вопреки воле короля золото не обесценилось. Зачем правитель хотел перевезти желтый металл в Снайвамарк?
— Мы могли бы сжечь Уттику, — услышал он слова Элийи. — Степные племена нам не одолеть, но уттикийцы от нас не убегут. У их князей крупные земельные наделы. Дома, поля, где работают сотни слуг-кобольдов. Словно рабы!
— Это не Катандера рук дело! — воскликнул Оргрим. — Я его знаю. Он так не сражается. Он каждое утро подставлялся под снаряды торсионных орудий, чтобы доказать свое мужество. Смело, но совершенно бессмысленно. То, что мы видим здесь, — работа Нестеуса. Катандер был его союзником.
— И что предлагаешь ты, великий полководец?
Голос Сканги звучал тихо. Шаманка находилась на расстоянии более тридцати шагов от Оргрима, но он слышал ее столь отчетливо, словно она стояла рядом и шептала ему на ухо.
И герцог готов был поклясться, что остальные чувствуют то же самое. Все разговоры на поле боя стихли. Все глаза смотрели на него. Некоторые — обеспокоенно. Другие — преисполнившись злобного любопытства. Тон троллихи не оставлял сомнений в том, что герцог потерял ее расположение. Без благосклонности короля жить можно. Достаточно просто затаиться. Но тот, кто ухитрился вызвать недовольство Сканги, стоял одной ногой в могиле.
— Умный мужчина избегает войны, которую не может выиграть.
— Думаешь, мы проигрываем?
Теперь стихло даже жужжание мух. Над полем битвы повисла жуткая тишь.
Оргрим обвел рукой поле.
— Это что, похоже на победу?
— Я бы сказал, мы научились тому, что не нужно стоять на пути у стада мамонтов. — Теперь говорил Гильмарак. — В остальном же у меня такое впечатление, что ты, мой полководец, еще не до конца понимаешь, за что мы сражаемся.
Сейчас мы вернемся в Сердце Страны. Будет построен новый флот степных кораблей. Сегодня вечером ты придешь ко мне, Оргрим. Ты и Сканга. Шаманка объяснит тебе, что тролли слушают своего короля. А я расскажу, в чем в действительности дело. Думаю, у нас различные представления о победе, к которой нужно стремиться. Ты хочешь выигрывать битвы, Оргрим. А я хочу изменить мир. Настолько, что никто не сможет вернуть все назад!
Ещё два года спустя…
Синева
Никодемус чувствовал звезду альвов. Лисьемордый знал, что они совершили прыжок во времени. Просто безумие — вторгаться в паутину посреди тропы. Нужно выбираться, немедленно! Чем дольше он здесь остается, тем больше убегает времени. Моргнул — год прошел. Произнес слово — десятилетие.
Лутин собрал в кулак всю свою силу. Не просто открыл врата, он разорвал их. Его магия сделала это. Без выкрутасов.
Напрямую. Никодемус тут же переступил порог. Олловейн с королевой на руках шел по пятам, настолько близко, что наступил ему на хвост.
Вода! Повсюду!
Лутина охватила паника. Их окружал синий свет. Рыжий кобольд погружался! Никодемус закричал. Что-то было перед мордочкой. Прозрачное. Похожее на желе. Оно вцепилось ему в лицо! Он схватил это нечто и собирался было оторвать, но Олловейн удержал:
— Нет!
Почему он слышит эльфа? Никодемус изо всех сил воспротивился хватке остроухого. Полулису казалось, что он задыхается. Они были глубоко под водой. Высоко над головой сиял яркий свет. Вода была теплой.
Воздушный пузырь защищает тебя, Никодемус. Нерви его, иначе захлебнешься.
Лутин скосил глаза и уставился на объект, окружавший мордочку. Он было полупрозрачным. Он пульсировал.
— Это животное!
Успокойся, произнес Олловейн. Это магическое существо.
Созданное при помощи заклинания. Не родилось из яйца, не появилось из живого тела. Я знаю его. Оно очень древнее. Это защитное заклинание альвов, чтобы дышащие легкими, такие как мы, случайно вышедшие через звезду альвов в море, не захлебнулись.
Ну и что, что это заклинание альвов, думал Никодемус, все равно какое-то желеобразное животное вцепилось в нос! Что за жалкое заклинание! Неужели альвы не могли придумать ничего лучше? Ведь, в конце концов, они создавали целые миры!
А как это мы можем разговаривать в воде?
Тоже благодаря этим существам. На самом деле мы не разговариваем. Они выделяют секрет. Наркотик. Я могу слышать твои мысли, словно произнесенные слова.
Это сон, решил Никодемус. Точно сон! Ему совершенно не хотелось, чтобы какие-то животные выделяли в него секрет.
Пока он думал об этом, они погрузились глубже. Синева стала гуще.
Очень убедительный сон, подумал лутин. Но не более.
Должно быть, он потерял сознание. Во время перехода в Золотую Паутину. Когда он очнется, окажется, что его поглотило далекое будущее.
Перед рыжим кобольдом появился тюлень и уставился на него. Принялся плавать вокруг, поглазел немного на Олловейна и Эмерелль, а затем исчез в темной мгле.
Никодемус заработал ногами. Он никогда не был хорошим пловцом. Эта штука на носу давила. Он попытался сорвать ее с себя. Но если это не сон…
Глаза пекло. От соли в морской воде?
Это была зельки.
Кто… что? Откуда ты все это знаешь?
Мы в царстве Элеборна. Мы ушли от призрачного пса. Благодаря тебе, Никодемус. Только могущественные волшебники способны открыть врата на тропе альвов, вдали от звезды.
Вынужден признать, что недооценивал тебя.
Никодемусу никогда еще не доводилось слышать о лутине, который бы путешествовал в королевстве под волнами. Наверное, были тому причины! Находиться здесь было неприятно. По крайней мере полулису. Рыжий кобольд поглядел на Эмерелль, лежавшую на руках у Олловейна. Их можно было бы принять за любовников, если бы не выражение лица эльфийки. Никодемус видел только ее глаза и лоб. Все остальное тоже покрывало прозрачное существо. Эмерелль казалась до смерти уставшей. И постаревшей. Никодемус видел, что призрачный пес что-то вытягивал из нее. Она умирает?
С ней все в порядке?
Нет. Но я уверен, что скоро придет помощь. У Элеборна есть камень альвов. Князь под волнами очень могущественен.
Он сумеет помочь. Ты сделал правильный выбор, приведя нас сюда.
Никодемус попытался не думать о том, что вышел на первой попавшейся звезде альвов. Коротышка поднял голову и посмотрел вверх. Свет почти померк. Зато стало видно, что эта штука у него на мордочке источает легкое желтовато-зеленое свечение.
Никодемус мысленно содрогнулся и попытался думать о чем-то другом. Но все равно то и дело принимался смотреть на эту штуку. Видно было даже, как внутри переливается жидкость!
Кто такие зельки?
Зельки изменяют свой внешний вид. Некоторые утверждают, что они дети Элеборна. Можно повстречать их в виде тюленя или выдры. Или в виде исключительно прекрасных женщин, очень похожих на нас, эльфов.
Очень странно — разговаривать при помощи мыслей. Чувствовалось больше, чем было произнесено. Стоявшие за словами воспоминания всплывали в голове Никодемуса в виде образов. Олловейн хорошо знал зельки. Он встречал не одну из них, и Эмерелль не захотела бы знать, что проделывали вместе ее белый рыцарь и эти морские создания. На лутина обрушился целый поток воспоминаний. Никодемус видел Олловейна на больших пирах, за игральными столами. Постоянно за игральными столами. Он играл в фальрах. Очевидно, на деньги. Лисьехвостый рассматривал мыслеобразы. Он решил, что зарабатывать деньги игрой очень интересно! До сих пор игра в фальрах казалась рыжему слишком сложной и запутанной. Ребенком он пару раз попытался научиться играть в нее, но самым жалким образом потерпел неудачу.
Внезапно он увидел дракона. Так отчетливо, так живо, что испуганно отпрянул от мыслей эльфа. Но недостаточно быстро! Он получил часть воспоминаний о всепоглощающей боли, когда плоть плавилась на костях. Он почувствовал каждый нерв.
Вот в этом заключается недостаток чтения мыслей других существ. Теперь Олловейн пришел к нему. Никодемус попытался закрыться. Но как можно кого-то прогнать из своей головы?
Считается невежливым проникать глубже в мысли других, мой маленький друг. Это очень легко, но противоречит этикету. Признаю, я провел тебя сквозь свои воспоминания. Я хотел, чтобы ты разделил со мной последний миг моей жизни, жизни Фальраха. Может быть, теперь ты будешь обращаться ко мне по имени Фальрах? Мне так приятнее. И, я надеюсь, ты понял, какие опасности таятся в том, чтобы совершать поход по мыслям и воспоминаниям других. Здесь, в королевстве под волнами, это совершенно не ценят. Некоторые слишком любопытные существа были убиты, потому что увидели вещи, которые их не касались.
Я не знал этих правил…
Теперь знаешь. И предупрежу тебя еще раз. Королевство под волнами совершенно не похоже на все, что тебе известно.
Жизнь здесь стоит мало. Если ты совершишь ошибку, неведение не защитит тебя от возмездия и ты почувствуешь все последствия своих поступков.
Никодемусу не захотелось вообще ни о чем думать. Но как можно остановить поток мыслей? Фальрах… Да, теперь он будет называть его именно так! Фальрах плыл вместе с ним по слабому течению. Лутину показалось, что они перестали погружаться. Над головой он уже не мог разглядеть солнечный диск, а внизу не было видно дна. Они перемещались по бесконечной синеве. Не имели никаких точек отсчета для измерения расстояния. Не имели возможности понять, сколько прошло времени. Рыжему кобольду было страшно!
Расслабься, Никодемус. Это даже приятно. Погрузись внутрь себя.
Как же это может быть?! Легко Фальраху говорить… Думать…
Можно я поброжу по твоим воспоминаниям?
На ум Никодемусу сразу пришли некоторые события, которыми он совершенно не хотел делиться с эльфом!
Меня не интересует эта лисьеголовая девушка Лица. Не думай о том, что я не должен знать. Сейчас ты обрушиваешь на меня образы, которые вообще-то собирался скрыть. Закрыться от этого я смогу, только если полностью уйду из твоих мыслей.
Мне не нравится такой способ разговора!
Привыкай, Никодемус, так здесь заведено, и ты ничего не изменишь.
Внезапно лутин почувствовал себя потерянным. Наверняка все дело в том, что он оказался посреди этой бесконечной синевы. Он был ничто. Ничего не значил. Отрезан от мира.
Песчинка. Чушь какая, мысленно обругал он себя. Я Никодемус Глопс, брат Элийи Глопса, который перевернул с ног на голову весь Альвенмарк и позаботился о том, чтобы кобольды наконец получили давно заслуженное признание.
Ты больше, чем чей-то брат.
Я думал, что непрошеным влезать в чужие мысли невежливо.
Да, ты прав. Но все же я позволю себе дать совет. Не оценивай себя по своему брату. То, кем ты являешься, а кем — нет, зависит только от того, что ты совершаешь или не совершаешь.
Это было похоже на болтовню старого учителя Громьяна.
На самом деле все иначе. Никодемус точно знал, что очень многие вдруг начали интересоваться им только потому, что он был братом Элийи.
Внезапно что-то в глубине привлекло его внимание. Там двигалось что-то темное, и оно быстро приближалось. Очень большая рыба. Она скользнула на некотором расстоянии от них, оставила за собой белый след и вернулась назад. На этот раз немного ближе. Брюхо рыбы было светлым. Спина полосатой. В темную и светлую полоску… У нее был крепкий треугольный спинной плавник. И холодные темные глаза. Блеска в них не было. Ее челюсти широко раскрывались, пока она кружила вокруг них, и круги эти постепенно сужались. Никодемус увидел еще одну тень. А затем еще одну. А потом и третью. Эти рыбы были слишком велики. Почти столь же велики, как тролли.
Что нам делать?
Ничего!
Лутин почувствовал, что Фальрах не настолько спокоен, как пытается показать своим отрывистым ответом.
Мы должны победить их!
Как? Я не вооружен, Никодемус. И уплыть от них мы не сможем. Мы должны сохранять спокойствие. Они могут чуять наш страх.
Как они могут чуять нас? Мы же в воде!
Может быть, они чувствуют его на вкус. Этого я не знаю.
Но совершенно точно знаю, что мы покажемся им вкуснее, если будем бояться. Может быть, нам повезет и вскоре вернется тюлень. Тогда они станут посланниками, а вовсе не охотниками.
Мы можем всплыть к звезде альвов и бежать.
Далеко мы уйти не сможем.
Лутин выругался. Не могут же они просто сдаться и ждать, не придет ли в голову этим проклятым рыбам слопать их!
Точно, друг мой, мы можем провести время с пользой. Ты знал Олловейна?
Услышать такой вопрос от того, кто выглядел как Олловейн, было довольно странно. Но ведь лисьехвостый знал, что мастер меча, мягко говоря, странноват. Я знал его в то время, когда
он собирал помет ящериц для костра моего племени.
Олловейн, Фальрах, Клавес — под всеми этими именами встречал лутин эльфа. И каждый раз остроухий вел себя иначе. Никодемус посмотрел на крупных рыб. Теперь чешуйчатых созданий было уже пятеро. Его спутник прав, им не уйти.
Одна надежда на то, что очнется Эмерелль и поможет им. Но, может быть, она уже умерла. По крайней мере ее мыслей коснуться он не мог.
Если дошло до смерти, то лучше думать о чем-нибудь веселом. А история о Клавесе точно веселая. И рыжемордый подумал об ослином костюме, в который они зашили эльфа, и о том, каким невероятно наивным он был.
Кошмар
Сканга очнулась от беспокойного сна. Видения ее были запутанными. Под конец у шаманки возникло ощущение, что ее схватила за горло чья-то ледяная рука. Троллиха села на ложе. Она вернулась в пещеру в горах Снайвамарка. Всего на несколько дней. Ей нужно было сбежать из замка Эльфийский Свет. Она ненавидела царившее там оживление. Суматоху.
Нигде в огромных залах нельзя остаться наедине с собой…
Сканга подошла ко входу в пещеру. Ледяной ветер хлестал ее старую плоть. Она приветствовала его. На холоде она чувствовала себя более… живой. И ей нравилось созерцать суровые скудные ландшафты. Темные скалы, выступавшие на фоне бесконечного заснеженного пейзажа. Лужайки и леса Сердца Страны она терпеть не могла. Они даже зимой выглядели милыми. Снайвамарк был иным. Грозным, неприступным, жестоким. Тот, кто попадал сюда впервые, сразу понимал: слабые здесь умирают очень быстро. Но тех, кто выживал, эта земля наделяла гордостью. Поэтому ее народ за годы изгнания не переставал мечтать о Снайвамарке, вечерами рассказывал младшим поколениям истории о потерянной родине. Сканга гордилась тем, что привела всех обратно.
Она вдохнула холодный воздух. Каждый вдох приносил волну приятной дрожи. Она знала, что ее заклятый враг вернулся. Не знала, где он, но точно знала, что он снова в Альвенмарке. Иного значения ее сон иметь не мог. У нее никогда не было кошмаров! Никогда не просыпалась она испуганной!
Когда трое ши-хандан не вернулись, Сканга поначалу забеспокоилась. Но годы шли, а об Эмерелль не было ни слуху ни духу, и у шаманки зародилась обманчивая надежда. Может быть, все они погибли во время сражения. Где-нибудь в глуши, без свидетелей. Она искала Эмерелль всеми возможными способами и не находила.
И вот остроухая вернулась. Проклятая эльфийская шлюха.
Сканга чувствовала ее присутствие. Эмерелль здесь. На этот раз шаманка не станет посылать убийц. Она поступит иначе!
Она знала, куда придет Эмерелль. И там ее будет ждать смертельная ловушка. Теперь Сканга знала, что должна присутствовать при этом сама. Эльфийка слишком сильна. С ней нужно сразиться силой камня альвов.
Сканга печально обвела взглядом пейзаж. Элийя Глопс передал ей председательство в Совете Короны. То, что он добровольно огдал часть полномочий, внушало опасения. Это было не в его духе. За ним тоже нужно присматривать. Гильмарак наградил лутина за годы верной службы и сделал его князем Танталии. Лутины были кочевниками. Править княжеством противно их природе. Из этого не выйдет ничего путного.
Лучше вернуться в замок Эльфийский Свет еще сегодня, раздраженно думала Сканга. Она должна попытаться выяснить, где Эмерелль. Быть может, даже при помощи серебряной чаши…
Спящая
Отец, чужая! Случилось что-то ужасное. Ты должен пойти со мной. Немедленно! Она должна уйти! Лучше будет высадить ее на безлюдном берегу!
Никогда еще не видел он, чтобы Аилис была вне себя.
Обычно его дочь очень спокойна.
Да что случилось-то? Он ждал прекрасную Найлин, и ему не очень-то хотелось покидать уединенный коралловый грот.
Нужно, отец! Сотни мертвых! Она должна уйти!
Князь склонил голову набок. Мертвых? Тогда веди к ней.
Аилис мощными гребками рванулась вперед. «Она стала красивой», — подумал Элеборн. Впрочем, он толком не верил в то, что она рассказывала. Гостью поселили в отдаленном месте. В маленькой, окруженной кораллами лагуне. Туда не забрел бы никто. Никакие… сотни!
Что именно ты видела, Аилис?
Я шла вдоль берега. Мне было любопытно посмотреть на чужую. Когда я пришла в лагуну, мне показалось, что там на удивление тихо. В скалах больше не было попугаев-ныряльщиков. Не было тюленей… А когда я посмотрела в воду… Ничего подобного я не видела… Это было ужасно. Всюду было полно мертвых! Сони маленьких рыбок плавали на поверхности.
Исчезнувшие попугаи-ныряльщики… Два дельфина… Несколько пеликанов… Целая лагуна была полна трупов.
Элеборн остановился. А она? Ты ее видела?
Нет, отец. Это было невозможно. Вся поверхность воды была усеяна мертвецами. Я сразу бросилась к тебе.
Кто-нибудь кроме тебя видел это, Аилис?
Нет, думаю, нет. Ведь, кроме нас, там почти никто не бывает.
Прошу, оставь меня одного, дочь моя. Я должен отправиться к чужой. Я должен посмотреть, жива ли она.
Но ты ведь не можешь…
Меня убить немного сложнее, чем попугая-ныряльщика.
Аилис была послушной дочерью. Она пыталась удержать его.
Она позволила ему уплыть. Навстречу сверкающей красками стене, живому морскому валу. Кораллам, которыми была окружена лагуна, куда по его повелению отнесли Эмерелль. Он узнал ее сразу, прежде чем Олловейн успел что-либо сказать. Она выглядела изможденной. И спала глубоким сном, от которого ничто не могло ее пробудить. Наверное, так было и тогда, когда ее унесли из Вахан Калида. Мир горит, а она спит.
Туннель между кораллами был единственным входом в лагуну. По крайней мере со стороны моря. Он задумчиво рассматривал морские анемоны с их яркими мясистыми щупальцами. Они собирали урожай в море. Они ему нравились. Их игра. Их неустанность. Он был схож с ними.
Он медленно подплыл к туннелю. Почувствовал смерть в воде. Ее вкус. Многогранную смерть. Анемоны на входе в туннель гибли. Гибли в теплой воде и крохотные зверьки, едва видимые глазу!
Из туннеля в лагуну выплеснулся поток еле различимых светящихся частиц. Его коснулась чужая сила. Он отпрянул.
Несколько быстрых движений отнесли его прочь от входа в лагуну. Он почувствовал касание смерти, хоть она еще и не успела тронуть его. Она позволила ему уйти. Но была поблизости.
Что там? Это работа Эмерелль? Что она делает? Что с ней случилось? Она здесь уже пять дней. И Олловейн не рассказывает, что произошло. Ничего не рассказывает даже этот проклятый маленький лутин. Ни слова о том, где она была все эти годы, когда нужна была Альвенмарку. Ни слова о том, почему она спит и убивает во сне!
Гибель легенды
— Этот белый рыцарь — сущая чума!
Балдуину пришлось склониться к самому лицу короля, чтобы расслышать то, что он бормотал. Вонь, исходившая от недавно открывшегося гнойника, была ошеломляющей. Балдуин дышал через рот и пытался не обращать внимания на язву, но ему то и дело приходилось отклоняться от постели, чтобы подавить тошноту.
— Расскажи мне о рыцаре!
— Он основал несколько рефугиумов для воинов. По нашим оценкам, около пятнадцати рыцарей приняли устав ордена Древа Праха. И почти сотня простых воинов, крестьян и ремесленников. Говорят, он покинул границу с Друсной и направляется на юг.
— А народ?
Балдуин облизал губы. На миг взвесил, что опаснее: сказать правду или солгать. У Кабецана было слишком много шпионов, которые докладывали ему обо всем. Гофмейстер поглядел на Танкрета, стоявшего в ногах постели. Воин состарился, но все еще оставался отличным бойцом. Балдуин знал, что негодяю доставит удовольствие отрезать голову кому угодно, если так прикажет король. И гофмейстер выбрал правду.
— Народ любит его. О нем складывают бесчисленное множество историй. Начиная с того, что он — ваш внебрачный сын, мой король, до совершенно сказочной чуши вроде того, что он — сын Тьюреда и послан, чтобы привести королевство к славе. Многие также верят… — Некоторое время гофмейстер колебался. — Многие также верят, что однажды он свергнет вас с трона.
— Можешь говорить спокойно, что он убьет меня. — Кабецан закашлялся.
Все его тело сотрясала судорога. От него остались кожа да кости. Рана в паху открылась, тонкая струйка крови побежала на белую простыню. Выступила кровь и в подмышке. Балдуин знал, что лечивший чуму лекарь утром надрезал два больших бубона, полных темного гноя. Любой другой человек давно бы умер. Балдуин не верил в древних богов и в чудеса, обещаемые Церковью Тьюреда, но был в глубине души уверен в том, что Кабецан пронизан таинственной темной магией. Никто не мог сказать, сколько раз болел чумой король. Она приходила сама, даже если не свирепствовала больше нигде в королевстве. Так, как сейчас. Он был первым, кто заболел! Поэтому большая часть слуг и стражников спешно бежали из дворца. Несчастные глупцы! Балдуин достаточно хорошо знал своего короля, чтобы понимать: тот, как только наберется сил, устроит жестокую резню среди этих предателей, как он назовет их.
— Это все досужий вымысел, мой король. Вы хорошо знаете, что многие желают вашей смерти. Но что касается белого рыцаря, то, похоже, он никогда не выступал против вас. Даже наоборот. На границе с Друсной он помог. Достаточно случайно брошенной фразы о том, что он поблизости, — и моральный дух наших воинов растет, а варвары трепещут в страхе и отчаянии. Его еще никто и никогда не побеждал в поединке.
И ходят слухи, что когда он говорит, слышен глас божий.
— Чушь! — Кабецан съежился и так сильно закашлялся, что Балдуин понадеялся на то, что старый тиран наконец умрет.
Когда приступ остался позади, король лежал как неживой, вцепившись пальцами в простыню. На лице выступил холодный пот. Грудь едва заметно поднималась и опускалась, дыхание было поверхностным.
Балдуин поднял взгляд. Вокруг постели короля вот уже несколько недель висела одежда. В основном детская. Один из предметов гардероба бросился гофмейстеру в глаза. Темно-синяя сорочка с вышитыми на ней серебряными листьями. Балдуин спросил себя, какое новое безумие охватило правителя. От вида одежды ему стало тяжелее, чем от сознания того, что он стоит рядом с больным чумой, у которого недавно лопнул гнойник.
Что Кабецан собирается делать с этими вещами? Может быть, это одежда детей, которых король приглашал к себе в ванную?
— Красивая одежда… — Монарх рассмеялся. — Я обзавелся блохами. Но не переживай, я велю запереть их в сундук вместе с одеждой.
Кабецан снова засмеялся, смех перешел в судорожный кашель, с губ потекла темная мокрота.
— Балдуин. — Кабецан едва сумел прошептать его имя.
— Да, мой король.
— Рыцарь… Его доспехи. Что ты знаешь о них?
Гофмейстер догадывался, к чему клонит повелитель.
— Да, я тоже слышал эти истории. Доспех необычен. Выглядит совершенно иначе, чем латы каких бы то ни было воинов. Он никогда не пачкается. Рыцарь носит шлем, который выглядит словно серебряная голова. Воин никогда не был ранен. А меч может разрезать любую кольчугу. И некоторые говорят, будто заколдована даже лошадь витязя и что он разговаривает с ней, когда полагает, что рядом никого нет. Я не верю во всю эту чушь, мой король. Да, у него необычный доспех, это отрицать нельзя. Но все разговоры о заколдованных нагрудниках — просто треп. Прошу, вспомните, что говорят о нем и его коне. Это же полная ерунда! Не думаю, чтобы такой человек, как белый рыцарь, беседовал с конем.
— Он проповедует… и он основал рефутиумы. — Кабецан говорил медленно, с длинными паузами. Каждое слово утомляло его. — Кто сделал его священником? Он насмехается над Церковью. Он еретик.
Да, погрузился в размышления Балдуин, таков его король!
Это, бесспорно, самое простое и дешевое решение, чтобы добраться до доспехов. Превратить рыцаря в еретика и велеть сжечь его. И пусть недовольство народа обрушится на Церковь. Сколь страшно ни выглядело тело короля, разум все еще обладал смертоносной ясностью.
— Вынужден вас разочаровать, мой король. Церковь не пойдет против рыцаря. Она видит в нем живого святого. Он спас священнослужителей, взятых в плен язычниками Друсны. Он может толковать Священное Писание лучше любого священнослужителя Тьюреда. Некоторые полагают, что он — сын легендарного бродячего проповедника Жюля. И, мол, этот высокочтимый церковник сам учил рыцаря священному учению Тьюреда. Церковь не станет ничего предпринимать против него.
Напротив, если верить слухам, то он приглашен на собор в Анискансе, чтобы выступить перед высочайшими князьями Церкви.
Кабецан скривился. На большее его не хватило.
— Тогда наемный убийца… Мы разрушим легенду… Его смерть должна быть сенсационной.
— Прошу вас, мой король… Этот рыцарь — находка для Фаргона. Мы многим обязаны ему в боях в Друсне. Вы ведь не можете его…
— Не указывай мне, что я могу, а чего нет!
Кабецан приподнялся на ложе. Глаза его по-прежнему были полны злобы. В его взгляде оказалось достаточно силы, чтобы Балдуин испуганно отступил на шаг.
— Знаю я одного человека, который сможет его убить, — спокойно произнес Танкрет. — Но это дорого. Он выступал на ярмарках и был канатоходцем, пока не обнаружил, что сделки со смертью приносят гораздо больший доход. Обещаю тебе, он устроит этому рыцаришке такой конец, что о нем будут говорить столько же, сколько о смерти Гийома.
— Тогда пусть умрет на соборе, — произнес король и откинулся на подушки.
Остров
День 1-й. Наконец-то они сняли с моей мордочки эту скользкую штуку и под ногами у меня снова твердая земля. Два дня пришлось провести в свите Элеборна, пока они наконец не отвели меня на остров. У Элеборна самый странный двор, который мне когда-либо доводилось видеть. Я полагаю, что от слишком долгой жизни в воде рассудок разжижается. Они очень странные! Элеборн могущественен как король, но дворца у него нет. Есть только парочка подводных пещер, в которых я некоторое время гостил. Элеборн там не бывает. Думаю, они хотели надо мной посмеяться. Когда я спросил их о домах и дворцах, они сказали, что дома нужны только для того, чтобы защищаться от дождя, а здесь они не уберегут от влажности.
Фальрах удивляет меня. Среди подводных жителей он чувствует себя привольно. И он притворяется перед ними, что он — Олловейн. Что ж, может быть, он им и является. Его очень сложно понять! Соблазнил Элеборна сыграть с ним в фальрах. На золото! Я видел. Фальрах дважды проигрывал после очень долгих партий. А потом, когда ставка была действительно высока, безумец пообещал, что три года будет лейб-гвардейцем Элеборна, если проиграет. И он победил короля в игре, продолжавшейся семь часов. Элеборн уверен, что едва не выиграл, но я подозреваю иное. У меня такое чувство, что Фальрах поначалу проиграл нарочно, чтобы затем заманить короля в ловушку и обобрать. Ничего подобного Олловейн не сделал бы никогда. Впрочем, я не понимаю, как можно играть в такую игру, когда читаешь мысли собеседника. Здесь все очень странно! (…)
День 3-й. Как все переполошились! Они отнесли Эмереллъ в большую лагуну. Она все еще спит. Эта лагуна была прекрасным местом. Я часто любовался ею. Здесь было полно пестрых рыбок и морских цветов. А теперь все мертво. Они вылавливали трупы сетями. Никто не отваживается подойти к королеве. Все, что плавает в лагуне, гибнет! (…)
День 7-й. Ненавижу рыбу! Видеть ее не могу. Каждый день они приносят мне рыбу! Да еще и сырую. В лучшем случае завернутую в парочку зеленых листьев. Какую-то морскую траву. Хоть они и стараются, чтобы это выглядело красиво… но она же сырая! Какая гадость, какая гадость эта ваша сырая рыба… Аилис просто не в состоянии этого понять. Она ведь и сама наполовину рыба. Когда она навещает меня на острове, то принимает вид эльфийки. Но однажды я тайком пошел за ней и увидел, что она ползет, словно тюлень, когда возвращается в воду. Она уменьшается и действительно превращается в тюленя. Неудивительно, что она охотно лопает сырую рыбу! (…)
День 9-й. Меня снова навещала Аилис. Она с тоской заявила мне, что ее отец обманывает Олловейна во время игры в фальрах. Что он передал ему уже несколько мешочков с золотыми монетами, но повсюду в Альвенмарке деньги отменены. Декретом Совета Короны объявлено, что золото и серебро отныне ничего не стоят. Поверить не могу, что мой брат зашел настолько далеко. Его всегда возмущали состояния богачей. Но чтобы отменить деньги полностью… Я с удовольствием поспорил бы с ним. Аилис мало знает о жизни на материке. Может рассказать только то, что подслушала из разговоров рыбаков. Похоже, что и торговых кораблей сейчас ходит меньше, чем раньше. К сожалению, на острове нет ни единой тропы альвов, а мне не хватает мужества, чтобы снова войти в воду. Иначе я давно бы уже убежал! (…)
Из книги «Дневники Никодемуса Глопса», том IV, «По запретным тропам — мои путешествия с троллем Мадрой и другими», с. 43 и далее.
Царство Элеборна
Ни один оракул в Альвенмарке не сможет ответить на твой вопрос. Голос пронизывал ее насквозь. Голос оракула. Он звучал глубоко внутри нее. Фирац насмехалась над ней. Газала так и не сумела простить королеве, что та изгнала ее и ее сестру. Но ведь она была оракулом. Она должна была отвечать на вопросы и не имела права лгать.
Ни один оракул в Альвенмарке не сможет ответить на твой вопрос. В этом заключалась правда. Ответ был очень ясен, только если посмотреть на него под правильным углом.
Она должна покинуть Альвенмарк. Она должна пойти в Другой мир, к Шамур.
Эмерелль открыла глаза. Что-то было на губах и на носу.
Она подавила приступ паники. Она в воде. Чистой… Неглубоко. Над ней простиралось бескрайнее светло-голубое небо.
Она перевернулась.
Она плавала в коралловом бассейне. Но все вокруг нее было мертво. Погибли анемоны и кораллы. На поверхности безжизненно плавали яркие рыбки. Какое странное место!
Эмерелль попыталась вспомнить, как попала сюда. Шихандан… Эльфийка ощупала свое тело. Камень альвов лежал на груди. Она была обнажена. Смылись все следы серой глины.
Эмерелль медленно перевернулась и обнаружила узкий туннель, который вел из лагуны в открытое море.
Эльфийка улыбнулась. Круглая лагуна. Туннель, ведущий наружу. Словно родиться заново. Может быть, так нужно?
И она поплыла к проходу. Острые ветки кораллов торчали в туннеле. И едва Эмерелль выбралась из прохода, как ее окружило невообразимое буйство красок. По ту сторону лагуны кораллы расцветали во всем великолепии. Вокруг рифа носились стайки ярких рыб. Отвратительная голова мурены показалась из расселины в скале. Похожая на змею хищница недоверчиво уставилась на эльфийку.
Сильными гребками Эмерелль поплыла в открытое море.
Она наслаждалась своим телом. Вода была приятной. Она ласкала.
Свергнутая королева нырнула в глубину. В ее ушах зазвучало пение китов. Оно касалось чего-то глубоко внутри. Эмерелль обхватила себя руками, подтянула ноги и стала медленно погружаться. Закрыв глаза, она отдалась на волю меланхоличной песни огромных животных.
Легко коснулась мягкого песка. Застыла на корточках. Стала прислушиваться. Долго.
Когда она наконец открыла глаза, было темно. Солнце исчезло. В воде мерцало что-то странное, синевато-голубое. Оно двигалось вместе с течением. Заинтересовавшись, эльфийка поплыла к свету. Вскоре сияние окружило ее. Каждое движение вызывало легкие завихрения. Эмерелль последовала за сиянием дальше в море. Задумчиво разглядывала новые формы, которые вода предавала свету.
Ни один оракул Алъвенмарка не сможет ответить на твой вопрос.
Внезапно в мыслях снова возникли слова газалы. Эмерелль не имела права просто плыть по течению. Она должна была выяснить, где находится. Сколько времени прошло с момента нападения ши-хандан? Что случилось с Фальрахом? И с лутином? Почему она одна?
Королева с тоской поглядела на голубоватое сияние. Ей хотелось танцевать в воде вместе с ним, отдаться на волю волн и быть свободной. Никогда ей этого не пережить, с грустью подумала Эмерелль. Таково ее решение… Ее сердце несвободно.
Эльфийка закрыла глаза. Заблокировала все органы чувств и стала прислушиваться лишь к своей душе. Вода была полна жизни. Мыслями королева коснулась группы больших скатов, свободно паривших в воде. Стала единым целым со стайкой красноспинок, двигавшихся в полной гармонии друг с другом.
Тысячи рыб — словно один организм.
Почувствовала китов далеко в море, на глубине. И снова открылась их пению. И вдруг возник страх смерти. Полосатая акула гналась за рыбой-трубой. Гибель.
Душа Эмерелль летела дальше. Вот и другие существа. Их мысли были ей ближе. Женщина. Она смотрит на Фальраха.
Строит ему глазки. Праздник.
Движение. Совсем рядом. Эмерелль открыла глаза. К ней тянулась длинная, вооруженная присосками рука. Эльфийка увидела изогнутый клюв там, где заканчивался клубок рук. Увидела осьминога и потянулась к его запутанным мыслям. Он знал, что Эмерелль слишком велика, чтобы ее съесть, и размышлял, не дохлая ли она, ведь плывет не шевелясь, словно труп.
Королева послала ему мысль о клыках, разрывающих его тело. Осьминог тут же исчез, оставив за собой чернильное облако, которое по краям его щупальца превратили в спирали.
Эмерелль проследила за мыслями женщины. Сейчас она была очень близко к Фальраху. Она касалась его. Она хотела его! Эмерелль подавила искушение вмешаться в ход мыслей женщины. Испугать ее было бы легко.
Эльфийка поплыла. Сильными движениями. Теперь она знала, где находится. Она почувствовала силу Элеборна. Он собрал весь двор, чтобы предаться одному из тех разгульных празднеств, о которых ходило столько разговоров.
Послышалась музыка. Принесенная водой, она казалась чуждой, не только проникала в уши, она касалась всего тела и заставляла вибрировать. То был возбуждающий, чувственный звук. Почти как прикосновение в любовной игре.
В воде извивались полосы голубоватого света, подчиненные ритму музыки. Некоторые существа надели маски. Их окружало сияние. Каждое их движение оставляло светлую полосу. Большинство танцевали сами. Пары были редки. Все двигались в полной гармонии.
Эмерелль увидела Фальраха. Он был обнажен, как и все остальные. Тело его покрывал узор из стилизованных цветов.
Рядом с ним в танце извивалась эльфийка. Ее длинные черные волосы, пронизанные голубоватым светом, ласкали его.
Не мешай им!
Она обернулась. Из глубины бездны поднималась беловолосая фигура. Элеборн! Он тоже был обнажен. Не мешай моему празднику, Эмерелль.
Кто она?
Найлин, моя возлюбленная.
Вполне в его духе, в бешенстве подумала Эмерелль. Он всегда был немного извращенцем. Что она делает с Фальрахом?
Они всего лишь танцуют. Ты не можешь отпустить его?
Всего на одну ночь. Я могу отпустить Найлин. И поскольку это факт, она всегда возвращается ко мне. Чего ты боишься?
Что он найдет в других то тепло, которого ты не можешь ему дать?
Ты меня не знаешь!
Действительно. Он открыл ей поток образов. Умирающие птицы и рыбы. Крохотные точечки света, плывущие по воде.
И посреди всей этой смерти — она. Колышется в волнах. Поглощает свет своим телом. Такую Эмерелль я не знаю. Ты достаточно наубивалась? Вернула себе то, что потеряла?
Он схватил ее за руку и потащил прочь.
Я не знала… Прошу, прости меня. Я…
И ты думаешь, что на этом все? Лагуна, в которой ты спала, была чудесным местом. Там можно было мечтать. Твои сны разрушили ее, и я спрашиваю себя, не уничтожат ли твои мечты весь Альвенмарк.
Ты же знаешь, что это не так, Элеборн.
Знаю ли я это? Я думал, что знаю тебя, Эмереллъ. Но, похоже, ты и сама себя не знаешь. Я хочу, чтобы ты покинула мое царство. Завтра. Можешь забрать с собой мечника и лисьеголового. Но эта ночь принадлежит Фальраху. Я тебя не прощу. Его свобода в эту ночь — цена, которую я требую за то, что ты натворила.
Идем на сушу. Мне не нравится, что ты можешь читать мои мысли и воспоминания.
Мои мысли точно так же открыты тебе.
Меня не интересуют воспоминания сластолюбца!
Может быть, ты могла бы поучиться у меня тому, как нужно наслаждаться жизнью.
Пожалуй, это столь же вероятно, как и то, что однажды ты будешь сражаться за Альвенмарк.
Это уже было, возмутился Элеборн.
Мы оба знаем, что ты сражался с троллями лишь вполсилы.
Они молча направились к берегу.
— Чего ты хочешь от меня, Эмерелль? Я предоставил тебе убежище. О тебе заботились. Твои раны исцелились. Не думай, что я отправлюсь с тобой на твою войну.
Другой мир
Эмерелль отметила неохоту, с которой Элеборн покидал воду.
Он тоже носил камень альвов, как и она. Ни одно существо в океанах Альвенмарка не могло сравниться с ним по силе. Он верил, что его сила рождена водой. На земле он чувствовал себя не в своей тарелке. Эмерелль хорошо помнила те дни, когда он был таким же, как она. Элеборн происходил из одного из древнейших родов Альвенмарка. Он тоже сражался в войне против девантаров. Был тяжело ранен. Получил ожоги.
Эмерелль видела его тогда и не думала, что он выживет. Но случилось чудо. Ему потребовалось очень много времени, чтобы поправиться. А потом он ушел в воду. Однажды он рассказывал ей, что, несмотря на то что у него снова наросла кожа без шрамов, он все еще чувствует глубоко внутри боль и жар от ожогов. От пребывания в воде ему становилось легче. Альвы, оценившие его верность в тяжкие времена, подарили ему зельки и собственный камень альвов. Так Элеборн стал правителем под волнами. И он там и остался. Он наслаждался едва не утраченной жизнью. Его праздники скоро стали притчей во языцех — благодаря их роскоши, а из-за распутства о них шла дурная слава.
Недовольно вздохнув, Элеборн опустился на песок. Вытянул ноги, чтобы морской прибой ласкал пальцы. Неподалеку в воде мерцало голубое свечение. На миг Эмерелль показалось, что она видит тень зельки, но уверена не была.
— Ну, и чего ты хочешь от меня в этом мире, где ложь скрыть легче, чем в моем царстве?
Эмерелль коснулась губ и носа. Странное создание, цеплявшееся за ее лицо, давая ей возможность дышать, отпало, а она и не заметила.
— Я хочу знать, что произошло за то время, что я потеряла на тропах альвов.
— С чего начать? Со времен твоей битвы на Шалин Фалахе и победы троллей прошло более одиннадцати лет.
— Расскажи о тролльском короле. Что он предпринимает?
Как обращается с народами Альвенмарка? Какой он правитель — справедливый или жестокий?
Элеборн рассказал о новых законах троллей. О том, как ограбили богатых, о том, что торговля за деньги сменилась бартером. Он рассказал, что, по его ощущениям, простым крестьянам и ремесленникам живется легче, чем когда-либо прежде, и что каждый может предстать перед Советом Короны в замке Эльфийский Свет, хоть и приходится долго ждать, прежде чем тебя выслушают. Поведал он и о войне с кентаврами, и о загадочных караванах в Снайвамарк, а также о том, что вот уже два года от дальних берегов Альвенмарка к Китовой бухте направляется множество тяжело груженных кораблей, чтобы затем вернуться на родину с пустыми трюмами.
Они сидели на прибрежном песке и смотрели на светящееся море. Эмерелль задумчиво рисовала палочкой узор на песке, пытаясь вникнуть в планы троллей.
— Как думаешь, что они возят в Снайвамарк?
— Я был готов к тому, что корабли гружены экзотическими блюдами. Или мехами, красивыми камнями, редкостями. Разными интересными вещами, которые нравятся троллям. И был очень удивлен, когда побывал на затонувшем корабле и осмотрел груз. Корабль был забит золотом и серебром.
Эмерелль тоже была удивлена. Тролли ненавидели металлы.
Серокожие ни во что их не ставили.
— Возможно, был один такой корабль?
Элеборн задумчиво покачал головой.
— Не думаю. Ты бы видела, как глубоко сидят в воде те суда, что идут в Снайвамарк. Они везут исключительно тяжелый груз. Я думаю, что их король не пошутил с отменой денежной торговли. А еще мне кажется, что он везет все золотые и серебряные монеты в свои пещеры, чтобы оно осталось там навеки, ведь никто не сможет вытащить металл из тролльских крепостей. Таким образом они хотят добиться того, чтобы наш мир погряз в бартере, независимо от того, кто сидит на троне, тролль или ты, Эмерелль. Они создают необратимые вещи.
Эмерелль стерла рисунок. Тролли вели себя непредсказуемо. Но если серокожие думают, что их крепости надежны, то ошибаются. Вообще-то они должны были понять: однажды их уже выкурили из грязных каменных гнезд.
— Думаешь о войне?
Эмерелль не стала отвечать. Она разглаживала песок. Стояла приятная теплая ночь. Эльфийка не могла вспомнить, когда последний раз была на песчаном морском берегу. Ее жизнь никогда не предоставляла возможности побездельничать. И она немного завидовала Элеборну.
— Ты же знаешь, истекли кровью большие дворянские семьи нашего народа, Эмерелль. Детей слишком мало. Слишком много душ утрачено — многие ушли в лунный свет. Что мы выиграем в войне, которая в долгосрочной перспективе уничтожит наш народ?
Она слишком хорошо понимала, что нельзя надеяться на то, что удастся войти в Сердце Страны во главе гордых эльфийских рыцарей и прогнать троллей. И даже если бы у нее было такое войско… Она не знала, хочет ли воевать. С тоской подумала о первых днях в Снайвамарке, вскоре после того, как отказалась от трона. Тогда она еще не понимала, насколько велико различие между Олловейном и Фальрахом. Она хотела Олловейна.
Ему принадлежало ее сердце. Она знала это столь же хорошо, как и то, что он потерян навеки. Существовала только одна сила, которая, возможно, могла бы вернуть его.
— Я больше не хочу сражений, — произнесла она наконец. — Я ищу кое-что другое. Как думаешь, в нашем мире еще есть альвы?
Элеборн вопросительно посмотрел на нее.
— Ты говоришь о Серебряной ночи?
Эмерелль не думала о празднике в Старом лесу, во время которого в последний день осени каждого года можно было услышать голоса альвов. Или это иные голоса? Кто знает?
Прежде чем Фальрах вернулся к ней в старую крепость и на них напали ши-хандан, она долго размышляла о том, что ей сказала Фирац. И чем дольше она думала, тем больше убеждалась, что Фирац дала ей ясное указание — в Альвенмарке остались альвы. Или ей просто хотелось так думать?
— Ты когда-нибудь задавался вопросом, действительно ли все они ушли?
— С тех пор как завершились Драконьи войны, никто больше не видел альвов. Или, может быть, даже больше… С чего ты взяла, что они могли уйти… не все? Разве ты не была на прощальном празднестве?
— Была… Но вынуждена признаться, что не могла понять, что происходило в ту ночь. Воспоминания спутаны. Этот праздник был таким непохожим на все, что мне когда-либо доводилось переживать. На все органы чувств была большая нагрузка, мои воспоминания о той ночи очень размыты. Произошли вещи, которые я не могла постичь. И яснее они не стали… Нет, я вовсе не сомневаюсь в том, что большинство действительно покинули наш мир. Но что, к примеру, произошло с Певцом? Я не помню, чтобы он был там.
— Ты же знаешь, я не философ. Готов спорить, что половина библиотеки в Искендрии наполнена писаниями об альвах, их деяниях и их исчезновении. Каждый мудрец в какой-то момент чувствовал желание поразмыслить над тем, почему они оставили нас и куда могли уйти. Ждут ли они в лунном свете или находятся в другом месте. Разочаровались ли они в нас или подарили нам мир и вынуждены были уйти, чтобы мы стали по-настоящему свободными. Ясно одно: они оставили нам загадку.
— Ты ведь знаешь, оракулы не могут лгать. Что ответил бы оракул, если бы ему случайно задали вопрос, ответ на который открыл бы, что ушли не все альвы?
Элеборн с сомнением посмотрел на нее.
— Ты сделала это? Думаю, в такой ситуации оракул оказался бы перед внутренним противоречием. Возможно, он даже промолчал бы. Если альвы — создатели этого мира и хотят, чтобы что-то осталось тайной, то, наверное, этого не откроют ни одному созданию. Иначе они, наверное, не столь всемогущи, как мы полагаем… Или же они решили, что их тайна не такая уж и великая, и допустили утечку информации. Я убежден: ничего не может произойти вопреки их воле. И боюсь, что если они еще здесь, то наши войны и заботы им безразличны. Иначе я не могу объяснить все эти бессмысленные кровопролития.
Эмерелль улыбнулась князю.
— Неужели под маской старого сластолюбца скрыт философ?
— Философом я становлюсь, только если выпью лишний бокал вина или меня бросает девушка, которая на много веков младше меня.
«Что это, прилив меланхолии? — подумалось Эмерелль. — Или просто неприкрытая правда?» Она слишком давно не беседовала с Элеборном и не могла утверждать, что знает его.
Она снова подумала о Фирац. Как вернуть Олловейна, я сказать тебе не могу. Это были ее слова. Упрямое могу — можно ли его было заменить словом хочу? Можно ли толковать это так, будто она знала, как вернуть Олловейна, но не имела права говорить? И если да, то кто или что могло ей помешать? Она ведь оракул. Она обязана говорить правду.
И она не боялась смерти. Она знала, что к ней придут еще два посетителя. Она знала о ши-хандан. И Эмерелль чувствовала, что призрачное чудовище убило газалу незадолго до того, как стало тянуть свет из самой Эмерелль.
Так что же могло обладать достаточной силой, чтобы запечатать уста газале? Ни один оракул в Алъвенмарке не сможет ответить на твой вопрос. Это крикнула Фирац ей вслед. Что это было, указание на силу, которая имела вес только в Альвенмарке, но не в иных местах?
— Так тихо, — вдруг произнес Элеборн.
Королева посмотрела на него.
— Я буду искать альвов. Думаю, ушли не все.
— Разумно ли это? Если кто-то еще здесь, то они не хотят, чтобы их обнаружили. Я знаю, что твоя сила велика, Эмерелль, и что ты очень упряма. Но это тебе не поможет, если они не желают участвовать в нашей жизни.
— А может быть, они только и ждут, чтобы их нашли.
— Так же как девушка — первого поцелуя поклонника, не осмеливаясь сделать это сама, как бы ей ни хотелось?
Эмерелль улыбнулась.
— Ты много выпил сегодня?
— О девушках я думаю и в то время, когда трезв, если ты это имеешь в виду.
— Учитывая, что ты происходишь из одной из самых благородных семей нашего народа, ты выглядишь удивительно неотесанным чурбаном, Элеборн.
— Я бы предпочел другую формулировку: у меня было достаточно времени для того, чтобы сбросить весь ненужный балласт за борт и найти себя.
«Если не направить разговор в нужное русло, вскоре он, пожалуй, станет рассказывать, каким невероятно хорошим любовником был», — подумала Эмерелль.
— А ты можешь дать мне небольшой парусник? Такой, чтобы можно было править вдвоем? Он должен быть довольно потрепанным и неприметным. Ни в коем случае не эльфийским.
— Я правлю под волнами. С чего ты взяла, что у меня есть парусник? Да еще и потрепанный? Лодки, которыми я располагаю, знавали и лучшие времена. Ты их не захочешь.
— Я взяла бы лодку, которая потерялась.
— Наверное, ты имеешь в виду, была украдена! — Он рассмеялся. — Не верится. Могущественная Эмерелль спрашивает, не украду ли я для нее потрепанную лодку!
— И как? Ты сделаешь это?
— Все имеет свою цену. Ты оставишь Фальраха в покое, пока он сам к тебе не придет. Долго ждать не придется. Он приходил к лагуне каждый день.
— Ты имеешь в виду, что я должна отдать его той маленькой танцорке?
— Нет, ты должна предоставить его самому себе. У него должна быть возможность делать то, что ему хочется.
— Я думала, она твоя возлюбленная…
— Что вовсе не означает, что она — моя собственность.
Эмерелль медленно сделала вдох, затем выдох. Говорить с Элеборном о морали было бессмысленно. Фальрах любил Эмерелль. Но королева знала и о том, каким эльф был прежде.
Двор морского князя словно создан для того, чтобы пробудить в Фальрахе все его былые дурные привычки. Раньше эльф был игроком и бабником. Этого Эмерелль не забудет никогда. Даже в те далекие дни, когда она любила его всем сердцем, всегда оставались сомнения в его верности. Странно. Любовь к нему она потеряла. А сомнения остались.
— Откуда ты знаешь, что это не Олловейн? Прочел в мыслях?
— Сначала я придерживался этикета. Но когда я в третий раз подряд проиграл ему в фальрах, то попытался сжульничать.
Я проник в его мысли глубже, чем это принято. Вообще-то я просто хотел посмотреть, какие ходы он собирается делать.
Но то, что я увидел, сказало мне, почему я не могу выиграть.
Я должен был догадаться. Я ведь раньше уже играл с ним. Этому негодяю удается создать ощущение, что ты едва не выиграл, а на самом деле он намного сильнее.
— Почему он тебе нравится?
— Когда-то давно мы были друзьями. Мы были похожи.
А потом он ушел с тобой. Я никогда не мог понять, почему он сделал это.
— Ты ведь тоже сражался с драконами.
Внезапно князь посерьезнел.
— Да. Но он делал это из любви к тебе. А я — потому что у меня не было выбора.
— И условием столь чудесной мужской дружбы является то, что ты отдаешь ему свою возлюбленную на ночь?
— Я не буду стоять между ними этой ночью. А это большая разница.
Эльфийке с трудом удавалось сдерживаться. Она смотрела на море. На сияние. И в ней поднялись воспоминания о том, как юная девушка парила в воде рядом с Фальрахом. Окруженная голубым светом. Обнаженная. Как и он.
— Ты ведь любишь Олловейна. Почему же тебе настолько тяжело дать свободу Фальраху? Поверь ему. Ты даже не догадываешься, насколько сильны связывающие вас узы.
— А ты, который познакомился с ним вновь всего несколько дней назад, знаешь о нем так бесконечно много?
— Как я уже говорил, иногда я не обращаю внимания на этикет. Ты не можешь забыть его тяжелые стороны, а я знаю, что он делает ради тебя и твоей любви к Олловейну.
Эмерелль поняла, что дальше намеков Элеборн не пойдет и что пытаться выяснить что-либо бессмысленно. Он по собственной инициативе стал защищать Фальраха. Но все его красивые слова не могли смягчить то, что она видела. Найлин приставала к Фальраху, а ему это нравилось! Будь на его месте Олловейн, этого нельзя было бы себе даже представить. Белый рыцарь и не появился бы на этом безнравственном празднике.
У него были крепкие моральные устои, он был честен.
К горлу подступил комок. И этого эльфийка тоже вынести не могла.
След стрел
Андеран наблюдал за тем, как сгружали на грузовую баржу корзины с вязанками стрел. Пятьдесят тысяч стрел. В каждом пучке по двадцать штук. Наконечники производили многие кузнецы в Танталии. Большая часть древков прибывала из Мелиамера, где соединяли наконечники и древки, чтобы затем отправить их сюда, в Валемер.
Повелитель Вод ощупал наконечник, который носил на кожаном ремешке на шее. Тот самый, который два года назад убил его сына Балдана и который не давал ему покоя. Больше года пытался он смириться с гибелью своего ребенка. Но не мог. Хольд должен был узнать, как наконечник из Танталии попал к кентаврам, ведь у них были кузнецы союзников из Уттики или даже из Фейланвика, расположенных посреди степи. Возможно, получится узнать, какое из кентаврийских племен владело такими стрелами.
Чем дольше Повелитель Вод шел по следу, тем более странным казалось ему то, какими извилистыми путями они попадают на север. Хотел он посмотреть в глаза тем кобольдам, которые продавали стрелы кентаврам, в то время как те же самые кентавры вели в степях бои против кобольдов — строителей дороги.
Андеран путешествовал инкогнито. Он даже побрил голову и надел брюки, чтобы не каждый встречный-поперечный мог узнать в нем хольда. Держал Повелитель Вод в тайне и то, что является членом Совета Короны.
Моросил дождь. Все корзины были накрыты вощеными полотнами. Если не знать, то и в голову не придет, что на грузовой барже лежит много сотен смертей.
Скоро погрузят последнюю корзину. Взгляд Андерана скользил по акватории гавани. На якоре стояло всего несколько кораблей. Морская торговля почти заглохла. Региональный бартер шел легко. А в масштабах Альвенмарка законы троллей оказались для экономики настоящим ядом.
Она рухнула. Выжили только крупнейшие торговые дома, которые теперь пытались наладить товарные маршруты: Зерновой путь, Путь индиго… Теперь даже Элийя Глопс был уверен, что торговля между дальними городами скоро оправится от потрясения.
Андеран смотрел на глубоко осевшие баржи, пришвартованные неподалеку к наполовину разрушенным мосткам.
Для этих кораблей и их владельцев оживление рынка произошло слишком поздно. Разрушенные склады, окружавшие гавань, тоже говорили сами за себя. В замке Эльфийский Свет хольд смотрел налоговые документы Валемера и других городов, в которых побывал. Несмотря на то что порт не был вовлечен в военные конфликты и в нем не бушевали болезни, население города за последние годы сократилось более чем наполовину. В Фейланвике, конечном пункте следования баржи, дела обстояли еще хуже. Торговля буйволовыми шкурами и вяленым мясом захирела по причине своей ненужности.
Андеран вышел из тени склада, откуда наблюдал за грузовой баржей. Он направился прямо к жилистому кобольду с красным платком на голове, отдававшему приказы во время погрузки.
— Ты корабельщик?
— Кого это интересует?
— Путешественника, который ищет надежный путь в Фейланвик.
Кобольд повернулся и принялся разглядывать незнакомца: жилет без рукавов, брюки с прорезями, ботинок странный тип не носил, но вокруг бедер был повязан кушак с потрепанными кистями, который наверняка в свое время стоил целое состояние.
— Надежного пути в Фейланвик не существует. Времена изменились, мы уже не ходим с конвоем. Предоставлены сами себе. А в этой проклятой реке воды мало. Даже на середине течения нас легко могут обстреливать кентавры.
— Так зачем ты идешь, если это так опасно?
Жилистый кобольд сплюнул на мостовую желто-коричневой слюной.
— Чтобы иметь возможность завтра жевать табак. Это мой первый груз за последние три месяца. Одного задатка, который я получил, хватит на то, чтобы покрыть все долги. — Он оглядел собеседника с ног до головы. — Вопрос заключается скорее в том, зачем такому франту, как ты, отправляться в столь трудное путешествие. Тебе стало скучно жить, имея хорошо накрытый стол и добротную одежду?
— Дядя поручил мне руководить его торговой конторой.
Корабельщик рассмеялся.
— Что ты натворил, парень? Обрюхатил одну из племянниц или соблазнил красивую дядину жену? В Фейланвике больше нет контор, у которых дела идут хорошо. Твой дядя посылает тебя в самую ужасную дыру в Землях Ветров. Позволь дать тебе совет. Напиши ему, что ты заболел, и не поднимайся на борт.
Андеран указал на накрытые корзины, плотными рядами стоявшие на палубе.
— Ну, похоже, кто-то дела все же проворачивает.
Корабельщик снова сплюнул.
— Интересно, ты глуп или просто упрям? То, что там, внутри, перепродать в Фейланвике нельзя. По крайней мере без риска для жизни. — Он наклонился к самому уху Андерана. — Это стрелы, которые используют кентавры. Тот, кто везет их, вынужден жить в страхе из-за того, что исполненный ненависти князь племени лошадиных задниц перережет горло вместо оплаты. А когда сумасшедший торговец вернется, ему придется опасаться князя троллей, потому что продавать оружие кентаврам запрещено.
— А кого боишься ты?
Корабельщик рассмеялся.
— Только мелководья. Я в это дело глубоко не влезаю. На товары, ввозимые в Фейланвик, ограничений нет.
— А сколько мне будет стоить отправиться с тобой?
— Ты так боишься своего дяди?
Андеран промолчал. Выдержал пристальный взгляд корабельщика. То, что этот парень с такой охотой говорил о своем грузе, беспокоило. Но ведь хольд шел по следу стрел уже несколько недель. Он не станет сдаваться, когда цель так близка.
— Принеси мне мешок чечевицы, десять фунтов хлеба и пять фунтов мяса, тогда я возьму тебя. О своем пропитании ты должен позаботиться сам, оно в твой счет не включено.
— Высокая цена за путешествие на борту судна без кают.
Корабельщик усмехнулся, обнажив коричневые от жевательного табака зубы.
— Если для тебя это слишком дорого, можешь подождать недели две-три, пока в Мику войдет следующая баржа, если до тех пор река окончательно не замерзнет. В противном случае придется ждать до весны.
Андеран протянул кобольду руку.
— Принимается! По рукам!
Его собеседник колебался.
— Как ты будешь обменивать продукты? У тебя, похоже, с собой немного.
— Долговые расписки. Мой дядя — важный купец. Почти в каждом крупном городе найдется контора, где у меня кредит.
— Бумажки! — Корабельщик произнес это слово с презрением. — Жаль, что нельзя платить честным серебром. Все было бы проще. На борт придешь только тогда, когда у тебя будет с собой провиант. А с тяжелым арбалетом обращаться умеешь?
— А что?
— Просто хотел узнать, годишься ли ты на что-то кроме как царапать на бумажке. На реке бывают пираты и прочий сброд.
Пером много не навоюешь.
Разбитый флот
Соль сверкала на потрескавшемся сером дереве носа. Лодка, которую достал Элеборн, действительно выглядела так, будто едва держится на воде. Роль паруса исполняла залатанная тряпка.
Эмерелль стояла на носу и держала весло. Она правила к маленькой, окруженной скалами бухте, куда давно сослала Самур. Тогда над бухтой поднимались покрытые снегом кедры. Вокруг не было ни души. На островке жили только парочка пастухов и рыбаков, да и те поселились во многих милях от приветливого южного побережья.
Сейчас все было иначе. Кедры исчезли. Дюжины кораблей стояли в естественной гавани. Один из них выделялся: красный корпус, пурпурные паруса. Между скалами надувались от ветра тенты. С моря дул устойчивый бриз. Лодка шла хорошо.
На скалах застыли стражи, наблюдавшие за морем. Бородатые мужчины с суровыми обветренными лицами.
На кораблях виднелись следы сражений. В корпусах были дыры с рваными краями. Раненых перекладывали на небольшие лодки и переправляли на берег.
— Нехорошее это место, госпожа, — пробормотал Никодемус.
По приказу Эмерелль лутин принял вид маленького мальчика. Выглядел он красиво, с безупречно коричневой кожей и лисьими глазками. Лицо обрамляли черные вьющиеся волосы. На нем была лазурного цвета туника. Точно так же, как и на Фальрахе. На груди эльфа скрещивались две перевязи.
Украшены они были примитивными амулетами. Один из мечей предназначался королеве, если возникнет необходимость сражаться.
Почти неделю кружили они меж Эгильских островов. Звезда альвов, через которую они прошли, была расположена на берегу Искендрии. Эмерелль воспользовалась временем, чтобы научить спутников местному диалекту. То был грубый язык рыбаков и крестьян. Без какой бы то ни было поэзии.
Целую неделю королева пыталась выведать у Фальраха, что у него было с Найлин. Прямо об этом она не заговаривала.
А ему нравилось… просто не понимать ее. Неправильно истолковывать все метафоры и намеки.
Даже Никодемус понял, о чем идет речь!
Но Фальрах молчал. Наверняка он всего лишь танцевал с эльфийкой. Он повторял это Эмерелль уже сотню раз. Но королева знала его слишком хорошо и не поверила. Она знала, что это глупо. Она не поверила бы ему, даже если бы он сказал, что ничего не было.
Фальрах стоял, прислонившись к мачте, и наблюдал за воинами в бухте. На скалах несли стражу лучники. Эльфийский рыцарь потянулся к висевшим за спиной мечам, удостоверился, что клинки легко выскользнут из смазанных маслом ножен. Он был хорош в тунике. На ногах у него были алые сандалии. Под широкой плетеной кожаной повязкой эльф скрывал свои уши. Эмерелль хорошо понимала, что таится за спокойствием Фальраха. Он был готов убивать.
О ней он совершенно забыл. Все его органы чувств были напряжены до предела.
Какая жалость, что флот пиратского принца Тигранеса с Цеолы отыскал себе убежище именно здесь. Эмерелль дважды бросала якорь в маленьких рыбацких деревушках, поэтому знала, кому принадлежит корабль с алыми парусами. Тигранес был героем, ведшим неравный бой с Искендрией. На протяжении нескольких лет ему постоянно удавалось уходить от превосходящего по численности и силе флота жрецов-князей.
А несколько дней назад было морское сражение. Интересно, князь-пират тоже пришел сюда спросить совета у оракула?
— Заходить в эту бухту неразумно, — произнес Фальрах, не отводя взгляда от лучников на скалах. — Нужно плыть дальше и вернуться через пару дней. Они наверняка не останутся надолго.
— И я так считаю, — поддержал эльфа Никодемус. — Это всего лишь горстка головорезов.
— Рыбаки называют их борцами за свободу, — спокойно ответила Эмерелль.
Фальрах обернулся к королеве. Впервые за несколько часов он посмотрел на нее.
— Будем сражаться или сдаваться?
— Подождем. Ты ведь не думаешь, что дети человеческие могут быть опасны для нас?
— Их много, — ответил эльф. — И, похоже, они в отчаянии.
Было бы разумно уйти с их дороги.
— Мне нужно к Самур! Время не терпит.
По лицу собеседника эльфийка видела, что тот не верит ей.
— Если я тебя правильно понял, прошли века с тех пор, как ты в последний раз видела газалу. Почему же теперь для тебя счет пошел на часы?
— Потому что не знаю, преследуют ли нас другие ши-хандан.
Они могут отыскать нас даже в мире людей. Призрачный пес несколько лет назад обнаружил меня в Фирнстайне во Фьордландии. Я не хочу, чтобы дети человеческие снова оказались втянуты в борьбу за власть в Альвенмарке.
Однако все сказанное было ложью. Фальрах прав. Выждать было бы разумно, но у нее лопнуло терпение. Она хотела получить Олловейна. Или уверенность в том, что он потерян навеки.
— Ты думаешь, что за нами охотятся и другие призрачные собаки! — в ужасе воскликнул Никодемус. — Ты должна была сказать об этом раньше!
— Мне казалось, ты был очень несчастен на своем островке.
— Лучше я буду несчастным, чем мертвым, — возмутился рыжий кобольд.
— Тогда помолчи! Не забывай, что ты послушный ребенок, а не наглый лутин. И следи за тем, чтобы не потерять свой облик. У тебя на ладошках уже отросла лисья шерсть! — Эмерелль направила лодку к отвесной скале, торчавшей на входе в бухту.
Лутин выругался.
— Когда мне страшно, я не могу сосредоточиться на заклинаниях.
— Тогда я посоветую тебе не бояться.
Эмерелль была несправедлива и знала это. Просто настроение было такое. Она то и дело украдкой поглядывала на Фальраха. Он снова повернулся к ней спиной и принялся наблюдать за детьми человеческими. Несколько дней, проведенных при дворе Элеборна, изменили эльфа. Он не такой, как раньше. Гордый. Мужчина, которого не удержать, если не сражаться за него каждый день. Она должна быть равнодушна к нему!
Далеко в море врезался каменный пирс. Вокруг него болталось несколько маленьких лодок. Над бухтой стояла давящая жара. Пахло кровью, мертвыми раковинами и гниющими снастями.
Эмерелль отыскала свободное место. Мягко направила лодку к стене, и Никодемус привязал ее к ржавому железному кольцу. Первым на причале оказался Фальрах. Протянул королеве руку. Выглядел он по-настоящему здорово. У него было лицо Олловейна, но впечатление он производил несколько иное. Появилась черточка лихости, которой никогда не было у прямолинейного первого рыцаря.
Фальрах низко наклонился и помог выбраться на пирс Никодемусу.
На камнях Эмерелль заметила большие пятна крови. Раненых, которых приносили с кораблей, клали на простыни и так, завернутых, уносили к скалам, туда, где отбрасывали остроконечную тень тенты.
Люди стонали и ругались. Некоторые беззвучно плакали.
Другие смотрели на жаркое солнце. Зрачки у них были крохотными, словно булавочные головки. Эмерелль взглянула на раны и поняла, что многие не переживут следующего восхода солнца. По пирсу носилась худая пегая собака и слизывала кровь со светлого камня. Сквозь свалявшуюся шерсть проступали ребра. Никто не мешал ей в ее жуткой трапезе.
Внезапно один из стражников закричал. Он указал на море.
На горизонте виднелся один-единственный синий парус.
— Нужно убираться отсюда, — прошипел королеве на ухо Фальрах. — Это корабль из Искендрии.
— Пока здесь окажется флот, нас давным-давно не будет.
— Кто вы такие? Что вам нужно? — Путь преградил бородатый воин в изорванном тканом доспехе.
Другие мужчины, которые до сих пор занимались только ранеными, замерли и уставились на них.
— Моя госпожа Камилла — целительница из далекой Марчиллы, — ровным голосом ответил Фальрах. — Она пришла к оракулу.
Эмерелль надвинула на лоб зеленый платок, скрывавший ее волосы, и скромно опустила глаза. На ней было длинное зеленое платье, широкое внизу, чтобы было легче ходить. Платье скрывало ноги от излишне любопытных взглядов. Вверх от бедер, впрочем, оно было искусно зашнуровано и подчеркивало талию и грудь.
— Целительница, значит… — Во взгляде воина было что-то отчаянное, под глазами темнели круги. — У твоей госпожи дорогое платье. Похоже, она богата. Наверное, она хорошая целительница.
— Она из приличной семьи и…
Воин потянулся к Никодемусу и вынул кинжал. Но прежде чем сын человеческий успел приставить клинок к горлу ребенка, острие меча Фальраха уже коснулось его шеи.
— Видишь лучников, которые там стоят? — спросил воин.
— Хочешь проверить, кто окажется быстрее: стрела или мой клинок? — Фальрах медленно начал вынимать второй меч.
Другие воины подняли оружие.
— Неужели пролито мало крови? — Эмерелль схватила Никодемуса за руку и оттащила его от бородача. — Что тебе от нас нужно?
Воин опустил кинжал. Лицо его казалось серым.
— Мой господин умирает. Его может спасти только чудо.
— Почему ты просто не спросил, не могу ли я помочь?
— Потому что… — Мужчина беспомощно развел руками. — Наверное, я разучился просить. Я… Нет, извинений быть не может. Я… Ты должна помочь ему! Наверное, ты важная госпожа у себя на родине. Пожалуйста, хотя бы осмотри его! — Бородач глянул на горизонт мимо Эмерелль. — Еще час или два, и они будут здесь.
— А если вы отнесете его на корабль?
— Этого он не переживет.
Эльфийка взглядом велела Фальраху опустить оружие.
— А кто твой господин?
— Идем, и увидишь. Если ты спасешь его, то получишь золота столько, сколько весишь сама.
Эмерелль обернулась и посмотрела на горизонт. Синий парус исчез.
Семь
— Где Андеран? — Сканга могла видеть только ауры присутствующих, но они были столь же неповторимы, как и лица.
— Он отправился в Вахан Калид. Вернется через две луны, — произнес Элийя.
Сканга некоторое время глядела на каждого. Заседания Совета Короны она терпеть не могла. Всю эту бесконечную болтовню, так восхищавшую кобольдов. Но сегодняшний сбор был важен.
— Эмерелль объявилась!
Шаманка наблюдала за реакцией кобольдов. Представителей маленького народца было вдвое больше, чем троллей. Лишь двое из присутствующих не испугались. Оргрим и Элийя.
— Она может собрать войско, герцог?
Полководец медлил с ответом. Его аура источала самоуверенное спокойствие.
— Конечно, может, но оно не будет очень сильным. Если она хочет сражаться, ей придется идти к кентаврам. Только среди них она легко найдет союзников. Небольшое количество маураван с военной точки зрения можно в расчет не принимать. Остальные эльфы разобщены. Ей потребуется много времени, чтобы собрать мощную армию. Мы будем сильнее.
Я буду рад, если она выйдет на открытый бой. Но, вероятно, она окажется не настолько глупа.
— А нельзя ли послать парочку наемных убийц? — поинтересовался Элийя.
Вопрос лисьехвостого рассердил Скангу. Вообще-то Элийя мог бы этого и не спрашивать.
— Если мы пошлем наемных убийц, то заберем жизни лишь тех, кто окажется настолько глуп, чтобы принять заказ. — Оргрим ответил быстрее шаманки. — У Эмерелль нет войска, и она его не получит. Но за трон она будет бороться.
— Я думаю, что нам не следует посылать никого на поиски Эмерелль. Она сама придет к нам.
Мертвая тишина. Сканга изучала поток чувств, отражавшийся в аурах. Последние превратились в яркие радуги. У каждого были свои причины опасаться возвращения эльфийской королевы. Теперь испугался даже Элийя.
— Ты думаешь, она придет на Праздник Огней в Вахан Калиде?
Сканга кивнула Оргриму.
— Да. Так и будет. Она придет на Праздник Огней и предложит свою кандидатуру. Затешется среди детей альвов, будет улыбаться, и эти глупцы, которые столетиями эксплуатировались эльфами, будут радостно приветствовать ее.
— Не будут! — яростно вскричал Элийя. — Нашим братьям и сестрам живется лучше, с тех пор как стали править мы.
— Ты же знаешь народ, Элийя. Блеск Эмерелль ослепит их.
А какой блеск можем предложить мы? Ты взгляни на замок Эльфийский Свет, на лагерь у стен. Им живется лучше. Но на нас они не смотрят снизу вверх.
— Но ведь правителя Альвенмарка выбирает не народ, — напомнил Оргрим.
Сканга готова была расцеловать его. Среди всех зазнаек, которые называли себя Советом Короны, он был единственным, кто мог следить за ходом ее мыслей.
— Что бы сделал ты, герцог, чтобы вернуть себе корону?
Оргрим задумчиво покачал головой.
— Это не мой способ ведения битвы, Сканга. Ты не того спрашиваешь.
Шаманка пристально вгляделась в ауру полководца. Неужели боится, что она обвинит его в заговоре?
— Я бы попытался надавить на князей, которые придут на выборы, и запугать их, — взял слово Элийя. — А непокорных велел бы убить, чтобы заставить остальных повиноваться.
Кроме того, я послал бы в толпу подстрекателей. Большими скоплениями народа управлять легче, соблазнить их проще, чем небольшие группы. Если сотня закричит и затопает ногами, то тысяча вокруг перестанет мыслить разумно и станет поступать так же.
То, что Элийя так легко смог смоделировать ситуацию, ни в коей мере не удивило Скангу. Она уже давно сомневалась в его верности, хотя никаких доказательств предательства не было. Лутину нравилось быть князем Танталии. И он был честолюбив. Может быть, он уже давно подумывает над тем, чтобы на троне Альвенмарка сидел кобольд.
— Как можно защититься от такого, Оргрим?
Полководец помассировал брови, словно у него вдруг разболелась голова. В цветах его ауры появились признаки неудовольствия. Он очень сильно изменился со времен сражения в Землях Ветров. И то, что большая дорога закончена и уже третий караван направился в Снайвамарк, в крепость Кенигсштейн, похоже, не принесло герцогу удовлетворения. Катандер был тяжело ранен. По слухам, князь Уттики уже не мог ходить самостоятельно. Он отстранился от сражений и забрал своих воинов. Он был достаточно умен, чтобы понимать, сколь уязвимы города его княжества.
— Мы знаем, когда и куда придет Эмерелль, — произнес Оргрим. — Для того чтобы организовать заговор, нужно время. Давайте лишим ее времени. Праздник Огней состоится в следующем году. До него еще почти десять лун…
— Мы можем перенести его на более ранний срок. Записан год, в который отмечается праздник коронации, но не месяц.
Давайте отпразднуем его весной! — предложил Элийя.
— Возникнут беспорядки, — прошептала Сканге на ухо Бирга. — Половина советников недовольна. Не думаю…
— Я вижу их ауры, — прошипела шаманка.
— Думаю, было бы разумно хранить в тайне, какие именно князья будут приглашены на выборы короля, — сказал Оргрим. — Если их имена не будут известны, Эмерелль не будет знать, на кого давить. Лучше всего, если мы решим в день праздника, кто именно удостоится чести быть приглашенным на выборы короля. И давайте изменим требования к выборам.
Пусть только Совет Короны определяет список приглашенных, и только утром в день Праздника Огней. Таким образом, для Эмерелль будет почти невозможно что-либо предпринять.
И давайте ограничим число князей до семи.
— Почему до семи? — спросила Сканга.
— Потому что тогда будет достаточно выставить четверых верных князей, чтобы решить судьбу Альвенмарка, — удивительно цинично произнес Оргрим. — Это должно сработать.
Так что давайте отыщем тех четверых, кто захочет любой ценой сохранить Гильмарака на троне.
Принц пиратов
Бородатый воин повел Эмерелль прочь от причала к скалам.
Повсюду сидели или лежали усталые гребцы и воины. Большинство мужчин были измождены до предела. Худые, с лихорадочным блеском в глазах.
— Мы воюем уже четыре года, — пояснил ей проводник. — С тех пор как был убит верховный жрец Промахос. Они утверждали, что принц Тигранес подослал к жрецу-князю наемного убийцу. Это ложь! Но с тех пор они охотятся на нас.
Наш остров Цеола превратился в пустыню. Они разрушили каждый дом на острове, сожгли каждый куст и каждое дерево, развеяли соль по нашим полям и лугам. Они побывали почти во всех прибрежных деревнях и городах. В более чем дюжине битв затонуло неисчислимое множество галер. Наших жен и детей они утащили на невольничьи рынки Искендрии.
— Так за что же вы сражаетесь? — спросила Эмерелль, когда бородач на миг остановился, чтобы перевести дух.
Эльфийка знала, что на Эгильских островах жило примерно столько же пиратов, сколько и купцов. Но кто зарабатывал на жизнь грабежом и убийствами, не причитает, если однажды поплатится за свои поступки.
Воин с горечью посмотрел на Эмерелль. Открыл рот, но не нашелся что ответить. Только что-то пробормотал себе под нос.
А затем они предстали перед Тигранесом. Принц лежал на обожженном и мокром ковре. Он дрожал. Лицо, грудь и руки были изуродованы ужасными ожогами. Он умирал. Никакая целительница из детей человеческих не смогла бы его спасти.
Некоторые воины беспомощно толпились у ковра. Рядом с принцем стоял на коленях старик и пытался напоить его водой из серебряной пиалы.
— Ты знаешь, как обстоят дела? — мягко спросила бородача Эмерелль.
— Ты великая целительница! — хриплым голосом ответил мужчина. — Умение надеяться — последняя добродетель, которая есть у нас. Помоги ему!
Эльфийка взглянула на Фальраха. Воин потянулся и расслабил мышцы плеч и шеи. Рядом с принцем находилось семеро воинов и бородач. Скалы скрывали группу от остальных.
Гости из Альвенмарка сумеют победить, но в таком случае спокойно поговорить с газалой не удастся.
— Мне нужно свежее мясо, если я займусь исцелением. Оно должно быть еще теплым!
Бородач вопросительно взглянул на Эмерелль.
— Мясо?
— Хочешь остудить его раны при помощи мяса? — Стоявший на коленях рядом с принцем старик пристально посмотрел на нее. — В первую очередь ему нужно пить. Все, что мы можем дать принцу, — это милосердную смерть. Посмотри на него. Исцелить его способны только боги.
— Я принесу мясо! — упрямо заявил воин и побежал прочь.
Старый целитель поставил серебряную пиалу на ковер. Потянулся за маленькой деревянной шкатулкой и открыл ее.
Эмерелль увидела, как дрожали его руки, когда он извлекал фиалу с молочной жидкостью внутри.
— Опиумный мак?
Старик поднял взгляд на целительницу. В глазах у него сверкали слезы.
— Ты знаешь, он лучше, чем о нем говорят. Большинство преступлений, которые приписывают ему, были совершены другими людьми.
Эмерелль опустилась на колени рядом с принцем. Протянула руку к одной из его обнаженных ног. Кожа была прохладной и сухой. Королева закрыла глаза. Боль хлестнула ее, словно плеть. Эмерелль сжала в руке камень альвов, висевший у нее на шее. Разделила боль умирающего. Тело пирата отчаянно боролось с ожогами. Пыталось остудить раны. Из ран постоянно выделялся секрет. И иссушал тело, не помогая.
Эмерелль отняла руку и тяжело вздохнула.
Старый целитель недоверчиво наблюдал за ней.
— Вот уже пятьдесят лет я помогаю раненым и больным.
И за все эти годы я ни разу не видел, чтобы фокусы-покусы ведьм-травниц когда-нибудь помогали. Все, что вы можете, — это пробуждать надежду. Тщетную надежду. Ты молодая красивая женщина. Большинство мужчин наверняка верят во все, что ты им говоришь. Иди своей дорогой. Я позабочусь о том, чтобы Миридас оставил тебя в покое. Иди к оракулу.
Чудодейственные целительницы и жрицы чудесно подходят друг другу.
— Ты уже смирился с его смертью. Что тебе терять, если я попытаюсь помочь ему?
Он мягко улыбнулся.
— При всем уважении к твоим стараниям, женщина… Дело не во мне. И не в принце. Он уже почти с богами. Речь о тебе. Если я назову тебя шарлатанкой и с руганью прогоню прочь, то Миридас не тронет тебя. Но если ты будешь проводить при нем какие-то варварские ритуалы с мясом и принц умрет, то вся ярость и разочарование Миридаса обернутся против тебя.
Эмерелль поглядела на стражей. Несмотря на слова целителя, она увидела на их лицах робкую надежду. Их взгляды молили ее остаться.
— Пойдем, мама, — негромко произнес Никодемус. — Старый человек дал нам добрый совет.
Эльфийка снова коснулась ноги принца. Она не была готова еще раз разделить его боль. Но был и иной, более темный способ помочь ему.
— Он заслуживает жизни?
Старик раздраженно нахмурился. Сердито посмотрел на нее.
— Тебе не пристало судить его.
— Поэтому я тебя и спрашиваю, — приветливо ответила Эмерелль. — Заслуживает ли он жизни?
Целитель поднялся. То был невысокий сгорбленный человек.
— Убирайся, женщина! Тигранес не заслужил, чтобы рядом с его смертным одром была такая, как ты!
— Каждый из нас умер бы за него, — произнес один из воинов, светловолосый, со щетиной на щеках, состарившийся раньше времени. — Он был героем. Нашей надеждой. Если бы он был в сознании, то не потерпел бы твоих речей, Серенас.
А над тобой, ведьма-травница, подшутил бы, незлобно. Он заставил бы всех улыбнуться и при помощи нескольких слов заронил бы в нас семя надежды.
Эмерелль посмотрела на умирающего. Пожалуй, о ней никто бы так не сказал. Интересно, сколько лет принцу? В любом случае, ноги у него не стариковские. По лицу возраст определить трудно. Несмотря на то что ожоги не разрушили ни нос, ни губы, оно было настолько изувечено, что кожи на нем почти не осталось.
Вернулся Миридас. За собой на веревке он тащил шелудивую пегую собаку, бросившуюся в глаза Эмерелль у причала.
— Это мясо достаточно свежее? У нас здесь нет ни овец, ни коз, чтобы их можно было забить. — Бородатый воин вынул кинжал. — Как лучше? Перерезать ей горло?
Фальрах придвинулся к Эмерелль, а Никодемус вцепился ей в ноги. Голос Миридаса звучал резко. Старый целитель был прав, когда предупреждал ее. Воина лучше не разочаровывать.
— Живое животное лучше куска мяса, — спокойно произнесла целительница. Она посмотрела на собаку и прошептала слово силы. Та немного успокоилась. Эмерелль погладила ее за ушами. Затем оттянула ей губы. Несмотря на всю свою шелудивость, животное было нестарым. — Прости меня, — прошептала эльфийка ему на своем родном языке.
А затем снова повернулась к воину.
— Держи пса крепко! Ты ни в коем случае не должен отпускать его, что бы ни происходило. Если он бросится на меня и укусит, пока я буду лечить Тигранеса, все будет испорчено и твой принц умрет.
— А что может произойти?
— Увидишь.
Эмерелль положила руку на спину собаки, другой рукой коснулась обожженной груди принца.
— У тебя чистые руки, ведьма? — набросился на нее Серенас.
Она закрыла глаза и зашептала. Слова силы. Темная магия, рожденная из крови и страдания. Она снова почувствовала боль принца. Его ранил сноп огня, когда он прикрывал отход своих людей с горящего корабля.
Эмерелль передала боль дальше. Она была лишь мостом.
Она пропускала ее через себя. Собака завыла. Запахло горелой шерстью. Затем горелой плотью. Собака уже почти не сопротивлялась хватке Миридаса.
Кого-то стошнило. Эмерелль услышала поспешные удаляющиеся шаги. Боль стала отступать. Кожа принца стала гладкой и теплой на ощупь. Эльфийка открыла глаза. От собаки остался съежившийся, дочерна обгорелый труп. Тигранес был исцелен не полностью. Там, где ожоги были самые сильные, кожа все еще была темно-красной. Может быть, это навсегда.
Но принц не умрет. Теперь стало очевидно, насколько он молод. Эмерелль всегда было тяжело оценивать возраст детей человеческих. Они слишком быстро старели! Но принц, наверное, и двадцати еще не прожил.
Один из стражников куда-то запропал. Остальные были на месте, но очень бледны. Глаза у всех были широко раскрыты от страха.
— Что ты с ним сделала, ведьма? — набросился на нее Серенас.
— Он будет жить, как я и обещала. Ему нужен покой и много питья. Натри ему кожу гусиным жиром, и тогда, надеюсь, пропадут даже оставшиеся следы.
— Скажи мне, что ты с ним сделала, ведьма! — закричал Серенас. — Она украла у него душу! Это магия крови.
Миридас удержал старого целителя.
— Она вернула нам Тигранеса. А ты заткнись. Она и ее люди могут идти, куда хотят. — Бородач посмотрел на стражей. — Никто не станет говорить о том, что здесь произошло.
Верните Полиоса. Он тоже должен молчать. — Он поклонился Эмерелль. — Благодарю вас. Кто бы вы ни были, вы больше, чем целительница из Марчиллы. Благодарю вас!
— Вам следует подняться на борт кораблей и бежать. — Фальрах впервые заговорил с детьми человеческими. — Эта бухта — ловушка. Если станете медлить, вам не уйти.
— Знаю, — сказал бородач.
Он отпустил целителя, мрачно смотревшего на Эмерелль.
Принц застонал. Он открыл глаза. Серенас дал ему попить.
Тигранес посмотрел на Эмерелль. Несмотря на то что он был очень молод, глаза его были стары.
— Мы перенесем раненых на корабли. — Принц замолчал. — Скажи ей, что они делают.
Миридас кивнул.
— Если мы оставим раненых и больных, искендрийцы привяжут их на коротких поводках прямо за линией прибоя на берегу. Для алых крабов. Они питаются падалью или тем, кого считают таковой.
— Мы сразимся здесь в последнем бою, — сказал принц. — Идите своей дорогой. Это вам нужно скорее уходить отсюда.
Толстая Баша
Тяжелая баржа встала на якорь посреди реки. В сумерках корабельщик приказал поднять весла. До Фейланвика оставалось три дня пути. Андеран сидел у борта. Снова шел дождь.
Какая ужасная страна! Несколько дней его одежда не просыхала. Хольда мучил озноб. Команда устала. Вот уже десять дней, как у них больше не было лошадей, которые могли бы тянуть баржу против течения. С тех самых пор они шли на веслах или под парусом, если позволял капризный ветер.
Повелитель Вод прижимал горящие, израненные руки к мокрой куртке. Он не был неженкой! Он привык грести, хотя в последние годы редко находил время выйти на плоскодонке в мангровые заросли и поохотиться на крабов.
Но работа на борту грузовой баржи была просто убийственной! Кобольды не созданы для того, чтобы грести, помогая длинной тяжелой лодке идти против течения!
Корабельщик беспокойно расхаживал взад-вперед по палубе и вглядывался в темноту. Небо затянуло тучами. Стояла почти полная темень. На судне не горел ни единый фонарь.
Ни огонька, чтобы согреть продрогшие косточки. Даже днем нельзя было разжечь костер, потому что безумец капитан полагал, что кентавры могут увидеть дым издалека. При этом баржу было прекрасно видно с холмов.
Андеран постучал по палубе. До сих пор они не видели кентавров. Нужно надеяться, что так оно будет и дальше. Еще три чертовски тяжелых дня до Фейланвика. Первым делом, как приедет в город, он надолго уляжется в горячую ванну. По меньшей мере часа на три!
— Скоро выпадет первый снег, — произнес корабельщик.
Его неустанная ходьба прекратилась. — Ты единственный, кто не спит. Слишком сильно мерзнешь? Или жалеешь, что поднялся на борт? Я тебя предупреждал.
— Ненавижу снег, — признался Андеран.
— Я тоже. Со снегом приходит лед. А лед ловит баржи. Однажды мне довелось видеть, как баржу со всех сторон окружили льдины на середине реки и она не могла сдвинуться с места. Тогда был мир. Если это произойдет с нами сейчас, нам крышка.
— Всего три дня…
Корабельщик сплюнул за борт.
— Может, хочешь пожевать табак? Все больные соки из тела выгонит. Мысли другие появятся.
— Нет, благодарю.
— Я знаю, что творится у тебя в голове. Думаешь о какойнибудь ласковой девочке в Фейланвике. После такой долгой и холодной поездки нет ничего лучше, чем целый день со шлюхой в постели рядом с хорошо протопленной печкой.
Я поступлю точно так же.
Перспектива была привлекательная. Но в этом не стоит признаваться, подумал Андеран.
— А я уже начал думать, что ты любишь только Толстую Башу.
Корабельщик негромко рассмеялся.
— Как бы там ни было, она самая полезная девушка из всех, с кем я когда-либо встречался. На Толстуху можно положиться! Она сослужила мне хорошую службу.
— Тебе приходилось ее использовать?
— Всего дважды. Довольно давно. Но предпочитаю осторожность. Лучше, конечно, если не приходится срывать с нее одежду.
Андеран посмотрел на корму, где к поручням была прислонена Баша. Около полудня корабельщик почистил и смазал ее. То был самый большой тяжелый арбалет, который когдалибо доводилось видеть Повелителю Вод. Поистине устрашающее чудовище. Стрелы, которые в него заряжали, были длиной в руку кобольда.
— Так ты уже использовал ее? — не отставал Андеран.
— Первый раз оказалось достаточно снять с нее платок и продемонстрировать. Это было в те времена, когда вдоль реки имелись тягловые лошади и каждую ночь можно было разбить на берегу лагерь с настоящим костром. Когда разбойники видят, что им способны дать отпор, эти ребята с большой дороги вдруг теряют весь свой задор. После первого раза нас не беспокоили почти целый год… — Он снова сплюнул за поручни. — Никогда не забуду тот вечер. Это было милях в пятидесяти отсюда. Они неслись во весь опор, эти лошадиные задницы. Едва заслышав топот копыт, я метнулся к Толстой Баше. Чтобы ее натянуть, нужно время. Это единственный недостаток. Но когда уже заряжена, уложит любого.
Корабельщик снова уставился на берег. Дождь немного утих, но светлее не стало.
— И… — напомнил Андоран.
— Во второй раз уже оказалось недостаточно просто показать Толстуху. Один лошадиный урод с луком в меня все же прицелился. Они тупы, словно буйволиное дерьмо! Натягивает лук, когда я целюсь в него из Баши! Я не церемонился. Ты бы видел, как его сшибло. Болт пробил его насквозь, а затем пролетел еще немного. Вот это был крик! Они хотели пристрелить меня, эти дети кобыл. Но когда я перезарядил оружие, они передумали. За Башей все равно что за каменной стеной. А лошадиные задницы так просто подняться на борт не могут. Не получается. Боятся, что поломают себе свои тощие ножки, когда будут запрыгивать. Пока они кричали и трепались, я перезарядил. И тут у них вдруг пропало какое бы то ни было желание ссориться, и они смылись. С тех пор неприятностей у меня не было.
Корабельщик облокотился о поручни и посмотрел на корму.
— Хорошая девочка моя Баша, — негромко произнес он.
Затем они оба надолго замолчали.
Андеран страдал от холода. Подтянув колени к подбородку, он обхватил себя руками. Но тепло уходило из него. Никогда в жизни ему еще не было так холодно.
— Первая зима в твоей жизни?
У хольда стучали зубы.
— Никогда не забирался так далеко на север, — отрывисто выдавил он из себя.
— Подожди, еще снег пойдет, — злорадно произнес кобольд-капитан. — Тогда проснешься утром, а твои мокрые волосы примерзли к палубе.
— Но это еще не скоро, ведь так?
— Никто не может сказать. Если подует северный ветер, погода может перемениться вмиг. Кентавры называют его ветром клинков, потому что он режет плоть, словно нож.
И тогда ты захочешь…
Он остановился. Затем вдруг бросился на нос. Его поглотила темнота. Андеран посмотрел на спящих гребцов. Никто не проснулся. С носа доносились странные звуки.
Хольд выпрямился. И теперь увидел то, что вызвало беспокойство у корабельщика. На реке были огни. Он насчитал пять.
Держась за поручни, Андеран перешел на нос. Корабельщик снял чехол с Толстой Баши. Он медленно вертел рукоять, с помощью которой натягивалась тетива тяжелого арбалета.
Каждый поворот сопровождался металлическим щелчком.
— Видишь это? — прошептал капитан. — Фонари. Они слишком низко. Словно задницей в воде сидят! Это, должно быть, плоты!
— Кто это?
— Раньше бывало, что древесину справляли по реке в Валемер. Но сейчас никто ничего не строит. Ни корабли, ни дома. Здесь что-то не так. Никто не ходит ночью по течению.
Впрочем, мы живем в странные времена. Я не хочу будить остальных и в конце концов оказаться объектом для насмешек. Может быть, это плоты мертвецов. Но их давненько уже не было.
— Плоты мертвецов?
— Некоторые дикие эльфы из лесов на севере хоронят своих умерших, складывая их на плоты и отправляя по реке.
Однажды я видел выброшенный на берег плот мертвецов.
Жуткое зрелище. Невдалеке сидел эльф и караулил трупы. Он был совершенно голый, разукрашенный красно-коричневой краской. Они предоставляют мертвых животным и стихиям.
Но горе тому из детей альвов, кто посягнет на них. — Корабельщик положил тяжелый болт в направляющую.
Может быть, он имеет в виду маураван, подумал Андеран.
Такие странные ритуалы вполне в их духе.
Плоты были теперь совсем близко. Но их все еще нельзя было хорошо разглядеть. Фонари были замазаны сажей, их стекла почти не пропускали свет и освещали только несколько связанных между собой стволов. Большая часть конструкций оставалась в темноте. Андерану показалось, что он видит тень всадника.
— Горбон, отойди от арбалета!
Андеран пригнулся. Голос донесся с берега. В нем слышался эльфийский акцент, который нельзя было спутать ни с чем.
Голос был женским. Хольд еще ни разу не слышал, чтобы ктото обращался к корабельщику по имени.
— Не бойся, они нас не видят, — прошептал Горбон. — Слишком темно.
— Отойди от арбалета! — крикнул Андеран. — Поверь мне, она тебя видит.
— Хрен там она видит. — Он повернул арбалет.
Берег был погружен во тьму.
— Убирайся, шлюха, или моя любимица пощекочет тебя!
Андеран бросился плашмя на палубу. Проснулись некоторые гребцы.
— Не поднимайте головы! — крикнул хольд. — Горбон, прошу…
— Я не боюсь. Поэтому я корабельщик. Я…
Свист пронзил ночную тишь. Горбон обмяк на корпусе Баши, обхватив ее широко раскинутыми руками, словно любовник. Он медленно сползал вниз.
Андеран подполз к корабельщику. Порыв ветра налетел на большую баржу. Дождь прекратился.
— Горбон?
Корабельщик сполз на палубу. Из груди торчала длинная стрела. Эльфийская стрела с совиными перьями на древке, это хольд заметил сразу. С тех пор как умер Балдан, Повелитель Вод стал разбираться в стрелах. Многие мауравани верят, что совиные перья несут стрелу по воздуху столь же бесшумно, как и ночную хищницу.
Что-то ударило в поручни. Гребцы пригнулись. Еще удар!
Что-то потянуло баржу. А затем Андеран понял, что происходит. В поручни цеплялись абордажные крюки.
Хольд почти дополз до капитана. Рот мертвеца был широко открыт. Андеран выругался. Проклятая Толстая Баша убила дурака!
По палубе застучали копыта. По мокрым доскам скользил кентавр. За ним второй. Вспыхнул факел.
Теперь Андеран увидел, что ошибся. Первой на борт взошла кентавресса. Белая кобылка. Ее длинные светлые волосы были связаны на затылке. Она подняла брезент, которым была накрыта одна из корзин. А затем кивнула своему спутнику с факелом.
Андеран сжал кулаки в бессильной ярости. Кентавресса точно знала, какой груз они везут! Должно быть, кто-то предал их!
— Эй, ты! — Женщина-лошадь указала на хольда. — Ведите баржу к южному берегу!
— Я не знаю, как это делается. Я всего лишь писарь. Я не умею править судном. — Конечно, это было ложью. До сих пор Повелитель Вод управлял только небольшими лодками, но думал, что у него получилось бы.
Кентавресса посмотрела на других кобольдов. Все они поднялись и стояли перед воинами-полуконями с униженно опущенными головами.
— А как насчет вас? Кто-нибудь умеет управлять баржей?
— Вы убили капитана, — сказал Андеран.
— А вы скоро убьете мое терпение! Не нужно рассказывать, что на борту только один кобольд, который может управлять этой посудиной!
Хольд не знал, что и думать. Лицо кентаврессы было отмечено грубоватой красотой. Холодное ли у нее сердце? Что она предпримет дальше? Гордон мертв, хотя целился всего лишь в темный берег.
— Мы не можем сняться с якоря в темноте, — пояснил хольд. — Слишком много мелей. Баржа застрянет в сотне шагов от берега.
Кентавресса склонилась к нему. Она действительно была красива, несмотря на то что в уголках губ и вокруг глаз уже появились первые морщинки.
— Разве ты только что не говорил, что не можешь управлять этой лодкой?
— Ночью не могу, госпожа. Никто на борту не сможет. Даже мертвый корабельщик не отважился бы на такое.
— Бойкий у тебя язык, писарь. Ну да ладно. Мы не спешим. — И она прокричала кентаврам что-то на языке, которого Андеран не понял. — Значит, будем ждать рассвета.
То была долгая ночь. На борт поднялись еще два воинакентавра. Они согнали команду на корму. Теперь, когда кобольды не боялись быть обнаруженными, можно было наконец разжечь небольшой костерок в железной жаровне. Матросы и хольд собрались у огня. Никто не осмеливался говорить о том, что принесет новый день.
Кентавры были разговорчивее. Болтали на своем языке.
Похоже, кентаврессу любили. Она шутила со своими товарищами. Манера общения была довольно свободная, но дистанция сохранялась. Перевязь кентаврессы была украшена роскошной бирюзой. На белой кобылке была кожаная безрукавка, подбитая мехом. Спереди на жилете были вышиты два ламассу. Она была богата. Чем дольше рассматривал ее Андеран, тем больше убеждался в том, что уже слыхал о ней.
Кентавресса с белокурыми волосами. Княгиня. Должно быть, это Крита, супруга Нестеуса, предводителя восстания в Землях Ветров, изгнанника, за которого назначил награду собственный отец. Истории о Нестеусе и Крите проникли даже в Вахан Калид. В этих историях кентавресса выступала благородной, самоотверженной воительницей. Оставалось надеяться, что в песнях бардов и сказителей есть зерно истины.
Незадолго до рассвета ветер посвежел. Теперь он дул с севера. И ощущение было в точности такое, как описывал капитан. Порывы действительно резали плоть словно ножом.
С ветром пришел снег. То были крохотные хрупкие хлопья, таявшие от малейшего прикосновения к влажной палубе.
Команда выполняла приказы княгини. Они подняли якоря и повели баржу к берегу. Там ожидали другие воины-кентавры. Они привели с собой вьючных лошадей. Все было организовано наилучшим образом.
Прошло немногим более часа, прежде чем баржа была разгружена. Пятьдесят тысяч стрел в распоряжении кентавров!
Скольких жизней стоит этот потерянный груз?
Пока сгружали корзины, хольд наблюдал за эльфийкой, которая затесалась среди кентавров. Стройная фигура. Развевающееся платье. Лицо раскрашено бандагом. Андерану удалось подойти к ней достаточно близко, и он увидел у нее на щеках изображение стилизованных волчьих голов. Она убила Горбона.
Когда с баржи была сгружена последняя стрела, кентавресса принесла большой мешок, полный сушеного буйволиного мяса.
— Это вам на обратный путь. И, если позволите, дам вам совет: продайте баржу и больше никогда не поднимайтесь по Мике. Другие вожди кентавров хуже относятся к кобольдам, которые везут стрелы нашим врагам.
И, не дожидаясь ответа, княгиня помчалась прочь.
Гребцы поспешили вернуться на баржу, но Андеран взял себе часть провианта и остался на берегу. Ему нужно было попасть в Фейланвик. Он должен был узнать, куда везли стрелы. Подозрение у него было… Но нужна была уверенность.
Снег лежал на берегу. Повелитель Вод затянул узелок потуже и отправился на запад.
Испытавшие касание будущего
Никодемусу было страшно. Люди здесь ждали смерти. Они были упрямы и безнадежны. Они могли бы убежать, по крайней мере некоторые, но не делали этого. Он не совсем вник в суть разговора с раненым предводителем, но вот что понял: пират не хотел бежать и бросать своих раненых на милость врагов. Это безумие! Многие могли бы спастись. А теперь они все умрут. Безумно, но впечатляет. Парень был разбойником и одновременно героем. Чем дольше лутин путешествовал, тем непонятнее казалась жизнь. Вот был Мадра, тролль, который относился к рыжему хорошо. И полулис спас жизнь Эмерелль, несмотря на то что был послан выследить ее, а затем привести к ней наемных убийц.
Допустим, если говорить точнее, он спас и себя, когда открыл врата посреди тропы альвов… Но жизнь — какая-то очень запутанная штука.
Фальрах кривился и мрачнел. Неужели сердится из-за того, что в жертву бессмысленной борьбе приносят целый флот?
Понять остроухого не так-то просто.
Они вернулись к причалу. Целительница, слуга и ребенок шагали по лестнице с неровными ступеньками, выбитыми в скалах. Повсюду стояли невысокие каменные стелы, вокруг которых были повязаны пестрые тряпки. Скалы вдоль дороги были покрыты рисунками, либо созданными с помощью красок либо высеченными в камне. Изображения кораблей и воинов, животных, причудливых узоров и чудовищ, которых не существовало в Альвенмарке. Похоже, некоторым посетителям оракула приходилось долго ждать, пока их примут.
Раненые лежали даже возле лестницы. Но их было не так много, как внизу у причала. Обернувшись и посмотрев на бухту, Никодемус удивился, насколько высоко взобрался.
В дымке на горизонте, похоже, что-то двигалось. Или он просто придумал это? Лутин на миг остановился. Разглядеть чтолибо было невозможно. Но у полулиса было такое чувство, будто что-то там движется. Что-то огромное, заполняющее собой весь горизонт.
Никодемус подтянулся на следующую ступеньку. Какое мучение! Несмотря на то что он принял вид человеческого ребенка, он по-прежнему оставался маленьким. Настолько маленьким, что некоторые воины недоверчиво смотрели на него: ведь такие крохи не умеют говорить и ходить. Большинству людей он не доставал даже до колена. Похоже, человеческие дети вырастают повыше, когда начинают ходить.
Наконец они достигли входа в пещеру. Никодемус запыхался. Икры горели. Ему с трудом удавалось сохранять свой облик.
— Ты останешься здесь и проследишь, чтобы нам никто не мешал, Фальрах. Возможно, мне потребуется провести с Шамур некоторое время. Газалы иногда несколько своенравны.
Никодемус устало опустился на камни. Было бы здорово передохнуть.
— Ты пойдешь со мной!
Лутин закрыл глаза.
— Зачем? Я не хочу знать свое будущее. Мне кажется, что жизнь без пророчеств как-то свободнее.
— Значит, твоя свобода заканчивается сегодня!
Он не поверил своим ушам.
— Что… Ты хочешь меня заставить?
— Нет, не хочу. Было бы лучше, если бы ты пошел по доброй воле, потому что я прошу тебя. Кроме того, тебя могут затоптать здесь, снаружи, когда полчища священнослужителей нападут на бухту. Ты только посмотри на море.
Никодемус обернулся. Линия горизонта расплылась. Вода и небо перетекали друг в друга, и посреди этой неясной полосы двигались крохотные пятна. Они забрызгивали горизонт подобно чешуе огромной змеи. А потом лутин понял, что там движется. Он рассмотрел паруса! Огромный флот направлялся прямо к острову.
Увидел это и Фальрах.
— Вы оба меня очень обяжете, если немного поторопитесь.
У вас около получаса. Если вам потребуется больше времени, то шансы, что оракул расскажет что-то о вашем будущем, крайне низки, поскольку оно закончится в ближайшие два часа.
— Ты идешь, Никодемус?
Полулис подумал обо всех воинах, которых видел. Он не сумеет остановить ни одного. И в случае чего в пещере прятаться лучше, чем снаружи. Кроме того, разве оракулы не неприкосновенны?
Эмерелль вошла в пещеру, и лисьехвостый последовал за ней. Вскоре шедший слегка под уклон коридор вывел их в просторную пещеру. Повсюду были расставлены крохотные масляные светильники, источавшие теплый желтый свет.
Посреди пещеры, перед жаровней, от которой поднимался сизый дымок, сидела молодая женщина со строго зачесанными назад намасленными волосами.
— Ты хочешь спросить оракула, какова твоя судьба.
Именно этого он и не хотел.
— А ты не можешь поговорить с ним?
— О тебе — нет. Газала своеобразна. Она расскажет о тебе только тебе. Я при этом присутствовать не буду. Но я увижу то, что должна знать, когда ты вернешься.
— А зачем мне…
— Фальрах считает тебя очень важным. Он готовит игру, в которой ты будешь важной фигурой.
— Игру! — Да они оба с ума сошли! — Это же…
— Когда он последний раз выдумывал фигуры для своей игры в фальрах, умер король драконов. Не стоит его недооценивать. Таким образом он совершает невозможное.
Никодемус спросил себя, видел ли Фальрах в игре свою смерть.
— Ты мечтаешь стать таким же известным, как твой брат.
Ты на пути к своей мечте, хоть и не догадываешься об этом.
Фальрах доверяет тебе. Я — нет. А теперь иди! Ты знаешь, как мало у нас времени.
Таким же известным, как Элийя… Возможно ли это? Никодемус посмотрел вниз, на жрицу. Похоже, она даже не заметила их — неотрывно глядела на угли в жаровне.
И лисьехвостый пошел вниз. Оракул оказалась человеческой женщиной. Не газалой! Лицо ее было сильно накрашено.
Белая пудра, кроваво-красные губы. Глаза она обвела углем.
Выглядело все это жутко.
Когда лутин оказался прямо перед ней, она подняла голову.
— Ребенок, который им не является. — Голос у нее был низкий. Совсем не женский. — Следуй за мной.
Полулис глубоко вздохнул. От поднимавшегося из жаровни дыма у него немного закружилась голова. Жрица знала, кто он. Что он! Неужели она действительно оракул?
Женщина повела его в уголок пещеры, где горела только одна масляная лампа. Там был бассейн. Вода в нем была подобна черному зеркалу.
— Посмотри! — приказала она.
Ему пришлось взобраться на камень, чтобы заглянуть.
— Умойся и убери волосы назад. Такое маленькое лицо. Так мало места…
Никодемус повиновался. Вода была прохладной. Он не совсем понял слова жрицы. Она сказала «так мало места»? По спине у лутина побежал холодок.
Странная женщина подняла светильник.
— Следуй за мной!
Спуск, ведущий дальше, вглубь горы, находился в глубокой тени. Здесь не горели огни. Ступеньки были неровными.
У каждой была своя высота и ширина. Никодемус дважды споткнулся. Наконец жрица взяла рыжего кобольда за руку.
Они добрались до дна. Вокруг была кромешная тьма. Масляная лампа выхватывала только небольшое пятно на полу.
Перед ними лежала подушка. Пахло сандаловым деревом и влажным камнем.
— Ложись. Не сдвинь подушку. Закрой глаза и не открывай, пока я за тобой не приду.
— А оракул?
— Он коснется тебя, когда я уйду.
Никодемус почувствовал, что сердце забилось быстрее. Эта пещера была жуткой. Он вообще не хотел знать свое будущее!
И что это значит? Оракул коснется меня!
— Ложись, — мягко произнесла жрица.
Полулис повиновался.
Подушка была твердой, словно наполненная косточками.
На ней видны были темные пятна. Засохшая кровь?
— Успокойся. Глаза открывать нельзя, что бы ни происходило. Ты понял, маленький человек? Не открывай глаза! Иначе это будет стоить тебе зрения!
Женщина поднялась.
— Ты можешь оставить свет? — взмолился лутин.
— Если ты будешь лежать с закрытыми глазами, он тебе не нужен. А если откроешь их раньше времени, то никогда больше не увидишь света. Лежи тихо-тихо!
Никодемус вслушивался в шаги. Попытался контролировать дыхание, но ничего не получилось. Оно выходило неровно, со свистом. Что это, шорох? Прямо над ним? Скольжение, как будто трутся друг о друга смазанные маслом кожаные ремни. Похожий звук производили ремни рогатых ящериц, когда животные получали слишком мало корма и приходилось подтягивать сбрую, державшую на их спинах платформы.
Лисьехвостый хотел было открыть глаза. Нет!
Кто-то коснулось его. Что-то острое! Он почувствовал дыхание на своем лице. Что-то проплыло над ним. Он был в этом совершенно уверен!
— Что ты хочешь знать?
Слова в буквальном смысле касались его — настолько близко к нему была та, кто произнесла это. Что там говорила Эмерелль? Он вообще ничего не хочет знать! Охотнее всего он убежал бы, но ему было слишком страшно.
— Ну… — Голос его дрожал. По крайней мере он вспомнил, о чем просила Эмерелль. — Какова моя судьба?
Тишина. Ее дыхание. Сколько же это продлится? Никодемус беспокоился все сильнее. И вдруг что-то кольнуло в щеку.
— Что…
— Тихо! Не то погибнешь!
А затем его коснулись тысячи игл. Они были повсюду на лице. Так быстро, что он уже не мог различать отдельные уколы, все слилось в жгучую боль. Кровь и слезы бежали по изувеченным щекам. Он хныкал, но не осмеливался шевельнуться. Иглы кололи даже вокруг глаз! Боль становилась все более сильной. А затем лутина поглотила ночь.
Об истине и боли
Никодемуса вела за руку жрица. Он еле шаркал ногами. Женщина подтолкнула его к Эмерелль. Как только ведущая рука отпустила лутина, он остановился. Зажмурился. Несмотря на то что полулис, очевидно, только что умывался, по светлой коже текла кровь. Четкие, без завитков, буквы были написаны на его лице. Правда. И звучала она так, как и опасалась Эмерелль. Она не могла поверить в то, что Фальрах доверяет кобольду.
Королева мягко положила руку на плечо Никодемуса. Лутин вздрогнул.
— Это я. Не нужно больше бояться. Можешь открыть глаза.
— Нет! Она мне их выколет! Я не могу…
— Все позади. — Эмерелль опустилась на колени рядом с рыжим кобольдом. Осторожно провела рукой по его лицу, отмеченному кровью и иссиня-черными чернилами. Коснувшись бедняги, она почувствовала его жгучую боль. Она поможет ему, когда вернется. А сейчас ей понадобится вся ее сила. — Все позади.
— Так больно. Как будто иглы все еще колют, как будто они разожгли огонь у меня под кожей.
Королева повела лутина ко входу в пещеру, где чувствовался дующий с моря ветер.
— Стой здесь и жди. Когда я вернусь, помогу.
— Не ходи туда! — Он схватил ее своей детской рукой. — Ужасно больно. Оно того не стоит. Не ходи!
На миг королева заколебалась. Флот священнослужителей был как на ладони. Эмерелль с удивлением обнаружила, что экипажи заняли стоявшие в бухте галеры. Уйти было уже невозможно. Слишком поздно. Флот из Искендрии образовал строй, напоминавший полумесяц. Все корабли держали дистанцию. Для детей человеческих они были удивительно дисциплинированны. Маленькая флотилия отошла от центрального звена и, похоже, решила обойти бухту. На солнце сверкали шлемы и острия копий. Может быть, суда должны были транспортировать воинов?..
Лутин сжал руку эльфийки.
— Не ходи! Она будет мучить тебя!
Неужели Фальрах все же прав? Так трогательно, что Никодемус заботится о ней, несмотря на то что именно она послала его в пещеру боли. Королева посмотрела в израненное лицо полулиса, прочла слова оракула, высвободилась из цепкой хватки маленьких ручонок. Нельзя ему верить! Нужно идти вниз.
Как и лутин, она умылась. Жрица молча наблюдала за ней.
По пути вниз Эмерелль старалась не смотреть на свет лампы.
Глаза быстро привыкли к темноте. Свод пещеры был высоким.
Что-то свисало с него. Разглядеть, что именно, она не могла.
Похоже, сверху был еще один вход. Эмерелль почувствовала небольшой сквозняк. Он принес с собой аромат сандалового дерева и смазанной маслом кожи.
Когда эльфийка легла на пол пещеры, жрица строго приказала ей ни в коем случае не открывать глаза. Подушка была приятно твердой. Королева расслабилась. Прислушалась к шагам дочери человеческой. Почувствовала запах, пропитавший подушку, — запах пота перепуганного лутина.
Негромкое жужжание заставило ее открыть глаза. Шамур скользнула с потолка, словно паук. Но вместо одной-единственной шелковой нити она висела на нескольких кожаных ремешках, которые обвивали ее руки и ноги.
— Я давно ждала тебя, свергнутая королева. Ты хочешь знать то, чего не могла сказать тебе моя сестра. И на этот раз, как и в саду Ядэ, за тобой идут смерть и разрушение.
— Ты знаешь, что флот священнослужителей плывет сюда не из-за меня.
— А не все ли равно? Там, где ты, — война и смута. Ты должна вернуться в Альвенмарк и отвоевать свою корону, чтобы вернуть нашему миру покой. Это твоя судьба!
— Хочешь вытатуировать это на моем лице?
Газала опустилась ниже, и ее лицо оказалось на расстоянии ладони от лица Эмерелль.
— На твоем лице будет ответ на самый главный для тебя вопрос. Ты знаешь, мой дар не так силен, как дар сестры.
Мне будущее не открывается в ясных и четких образах.
Позже, когда мои туманные видения становятся реальностью, я вижу все ясно. Может быть, именно это и превращает меня в настоящего оракула — я не влияю ни на что. Задай вопрос, и я увижу. Ответ будет написан у тебя на лице. Вот почему никто не приходит ко мне дважды. Для каждого у меня только один ответ, и поэтому обдумай свой вопрос как следует.
Лицо газалы было так близко, что эльфийка не могла охватить его взглядом. У провидицы были красивые губы. Изогнутые рога уходили к спине. Женщина излучала силу. Лицо ее было раскрашено, как и лицо жрицы.
— Ты боишься собравшихся снаружи людей?
— Я знаю, что моя жрица умрет сегодня. Собственного будущего я не знаю. Я свободна от страха, потому что жизнь моя чиста. Знакомо ли тебе это чувство, Эмерелль?
Эльфийка сделала вид, что не услышала вопроса.
— Тебе не обязательно делать мне татуировку на лице. Ты ведь знаешь, что в отличие от детей человеческих я обладаю силой, способной стереть ее.
— Все дело в боли, которая приходит вместе с истиной. Боль телесная — только подготовка к душевной боли, которую она несет. Ты можешь исцелить и эту боль?
— Некоторые утверждают, что моя душа мертва и что у меня тысяча лиц.
— Мы обе знаем, что в тебе живет нечто чудовищное.
И я знаю, какой вопрос ты задашь мне, несмотря на то что должна была бы задать другой. Знаю я и то, почему ты хочешь задать этот вопрос. Это достаточное для меня доказательство того, что твоя душа не мертва. А теперь закрывай глаза и задавай вопрос!
Королева повиновалась. Она глубоко вздохнула и прислушалась к себе. Эльфийка знала, что имела в виду Шамур. Но нормирга не могла иначе, она должна была задать вопрос, который, возможно, приведет ее к Олловейну.
— Если бы кто-то из альвов остался у нас на родине, где мне следовало бы его искать?
Укол на щеке. Эмерелль почувствовала, как проникают под кожу чернила. Второй укол… А потом быстрая смена сотен уколов. Эльфийка закрылась от боли. Мысленно унеслась в те места, где была счастлива. Она бежала. Мысли ее превратились в калейдоскоп счастья.
— Эмерелль!
Вместе с голосом пришла боль. Она обрушилась на королеву с такой силой, что стало дурно. Над Эмерелль парила Шамур. Эльфийка отчетливо увидела перчатки газалы. Кончики пальцев были утыканы мелкими иглами: по одной и целыми группами они покрывали каждый дюйм.
— Ты была очень далеко.
Эмерелль кивнула. Казалось, щеки пылают.
— Поторопись вернуться к своим спутникам. Беги на другую сторону острова. Там есть небольшая рыбацкая деревушка. Вы найдете лодки.
— А ты?
Газала потянула за ремни.
— А я уйду в свой тайник и буду надеяться, что они не найдут меня. Они убьют мою служанку. Она не уйдет, несмотря на то что знает это.
Эльфийка подумала, что оракулы не могут увидеть собственную смерть, и спросила себя, не обманывает ли ее газала.
— Ты могла бы пойти в Альвенмарк с нами.
Шамур улыбнулась.
— Я так долго хотела этого. Но сейчас моя сестра мертва.
Я потеряла связь с нашим миром. Я останусь здесь.
— Ты знаешь, почему я изгнала тебя?
Провидица поднялась на пядь выше.
— Я знаю, что доставляла тебе неприятности. И это случилось бы снова, если бы я оказалась в Альвенмарке. Я оракул.
Я всегда говорю правду. — И она скользнула в темноту под сводом пещеры.
Эмерелль поспешила наверх, к бассейну, умыла лицо. Попыталась прочесть надпись, но разобрать казавшийся размытым почерк не смогла. Нетерпеливо бросилась ко входу в пещеру. Жрица стояла рядом с Фальрахом и смотрела на море. Неравный бой начался.
С носа одного из искендрийских кораблей взметнулся вверх столб пламени. Он едва не угодил в галеру с алыми парусами, зато поджег воду.
— Должно быть, это дистиллированная нефть, — деловым тоном произнес Фальрах. — Водой не потушить. Я думаю, они покинули бухту потому, что начался прилив. Если бы искендрийцы вылили эту нефть в воду, море принесло бы ее в бухту. Они могли бы сжечь весь флот, не начиная сражения.
— Что написано у меня на лице?
Фальрах обернулся. С ужасом поглядел на Эмерелль.
— Что там написано?
— Ты выглядишь ужасно. Как она могла это сделать?! Как же сильно она должна ненавидеть тебя…
— Что…
Он закрыл ей рот рукой. Затем притянул к себе и поцеловал в лоб.
— Я люблю тебя, — мягко произнес он. — Не нужно легкомысленно распоряжаться своей жизнью. Прошу тебя… Я…
Фальрах всегда умел выбрать неподходящий момент для объяснения в любви.
— Что…
Он снова коснулся ее губ.
— «На Голове Альва спит альвов глава» — вот что написала она у тебя на лице. Безумные слова оракула, которые могут означать все и ничего одновременно.
— Нет! Это значит, что Певец там. Он не ушел, как я и надеялась!
— В равной мере это может означать и то, что он мертв и там похоронено его тело. Но что бы это ни значило, никто не может подняться на вершину Головы Альва. Ни одно дитя альва, ни одно дитя человеческое. Все, кто пытался сделать это, пропали. Пожалуйста, не ходи туда! Или скажи мне, что за долгие годы, пока меня здесь не было, ситуация изменилась.
— Туда можно подняться.
Эмерелль знала, что Фальрах прав. Никто и никогда не взбирался на вершину загадочной горы. Из тех, кто пытался — а их было много, — не вернулся никто. Даже могущественные черноспинные орлы не отваживались летать вблизи вершины.
— А что написано у меня на лице? — тихо спросил Никодемус.
Лутин часто-часто моргал, как будто в глаз ему попала песчинка. Кровь и слезы оставили темные полосы на его щеках.
— Не обращай внимания на Шамур. Она ослепла от ненависти, — произнес Фальрах.
— «Тех, кто доверяет мне, я предам» — написала она. Я могу стереть надпись. — Именно этого и ожидала Эмерелль от лисьемордого. Королева никогда не станет ему доверять. Он брат Элийи Глопса, величайшего смутьяна, который когдалибо рождался в народе кобольдов.
— Я доверяю тебе, Никодемус, — упрямо произнес Фальрах. — А теперь идемте, иначе мы не успеем.
Эмерелль взглянула на море. Корабль с алыми парусами пробил первый ряд вражеских галер. Единственное судно пиратского флота, которому это удалось. Остальные горели или ввязались в сражение. Галеры второго ряда пытались остановить князя пиратов.
— Нечего и надеяться на то, чтобы бежать на нашей лодке, — сказал Фальрах. — Искендрийцы не станут спрашивать, ходили ли мы к оракулу. Они убьют каждого, кто находится в этой бухте. Нужно идти через горы на другую сторону острова. Это наша единственная надежда.
«И ты не веришь в пророчество оракулов», — подумала Эмерелль, следуя за ним по узкой тропе, уходящей в горы. Она думала о кораблях, которые отделились от главного звена флота. Достигли ли они уже берега? Где они высадят воинов?
Замерзшие собачьи кучни и выброшенные на берег предметы
— Получи! Умри, подлый тролль!
— Ха, да моя старая собака двигается быстрее тебя!
— Болтовня тебе уже не поможет!
Кадлин прислушивалась к быстрому обмену ударами, последовавшему за словами. Она стояла, прислонившись к нагретой полуденным солнцем скале, и смотрела на фьорд. День клонился к вечеру. Длинные тени скользили по дальним склонам. Постоянный южный ветер запутался в скалах и гнал маленькие волны на берег.
У причала небольшого города стояло бесформенное грузовое судно, пришвартовавшееся всего час назад. Виднелись горы бочек и мешков. Завтра начнется Праздник Яблок. Ввел традицию ее отец Альфадас, и с тех пор появился обычай набивать себе брюхо за счет королевского дома. Праздник обходился в целое состояние. Только одних быков зажарят завтра десяток. Тридцать бочонков сидра были приготовлены, еще столько же — пива. Кадлин опасалась, что этого не хватит.
Несколько дней она пыталась запасти еще провизии. Может быть, корабль привез что-нибудь… Она посмотрела на лежавшие на причале товары. Бочонки были небольшие. Наверное, с соленой сельдью.
— Ты обманываешь! — послышался громкий девичий голос. — Никто из троллей не может быть настолько проворным!
Свана оббежала вокруг скалы. Одна из кос расплелась. Через все предплечье шла красная царапина. Глаза ребенка сверкали от гнева. Удар по руке, очевидно, был очень болезненный.
Но рассердило девочку не это.
— Конлин злой!
Кадлин провела рукой по растрепанным волосам дочери.
— А что случилось-то?
— Он ловкий, как ласка. Мы играли, что он тролль, а я — славная воительница, как ты.
Королева улыбнулась, но твердо решила выяснить, какой бездельник рассказал ее дочери лживые героические истории о тролльской войне. Может быть, дедушка Ламби?
К ним подошел Конлин. Играючи взмахнул деревянным мечом.
— Задавака! — зашипела на него Свана.
У мальчика были длинные черные волосы, совсем как у его матери. Он был почти на полголовы ниже Сваны, хотя младше ее всего на пять месяцев. Изящный, но при этом жилистый, мальчик двигался с такой грацией, что привлекал к себе всеобщее внимание. Глаза Конлина хитро блестели.
— Ты никогда не сумеешь сразиться с троллем, пока не победишь хотя бы меня.
— Однажды я стану королевой, ты, длинноухий зазнайка.
И вот тогда увидишь, как я с тобой справлюсь.
— Пф, титул — это всего лишь слово.
Свана сделала неожиданный выпад. Даже Кадлин удивилась внезапной вспышке гнева дочери. Но Конлин легко увернулся и шлепнул Свану по попе. Девочка споткнулась и растянулась во весь рост. Мать уже хотела наклониться к ней, когда увидела, что девочка украдкой подмигивает.
Конлин видеть этого не мог. Заметив, что его противница лежит не шевелясь, он сильно забеспокоился.
— Что с ней?
— Похоже, ты действительно победил ее. — Кадлин с трудом удавалось сохранить серьезность.
— Но я ведь всего лишь слегка шлепнул… Это ведь не может…
— У человеческих женщин там очень чувствительное место.
Конлин склонился над Сваной. Убрал волосы, чтобы заглянуть в лицо. И в этот миг девочка перевернулась и легонько кольнула деревянным мечом в грудь мальчика-эльфа.
— Иногда недостаточно быть проворным, — захихикав, выдавила она из себя.
Конлин обиженно поглядел на Кадлин.
— Ты знала, что она так поступит.
Королева улыбнулась.
— Девочки держатся вместе.
— Ты не девочка. Ты королева, — проворчал мальчик. — Так нельзя.
— Слова «так нельзя» я слышу, как мне кажется, каждый день с момента коронации. Но я должна поблагодарить тебя, Конлин. Ты хороший учитель фехтования. Я рада, что ты учишь мою дочь.
Он был по-прежнему рассержен. Скривился.
— У нее нет таланта. Она как замерзшая собачья кучка.
Кадлин судорожно сглотнула. Она понимала, что Конлин сейчас в таком возрасте, когда обычно начинают пробовать цветисто ругаться. По лицу ребенка женщина видела, что тот ждет, когда его отругают. Маленький эльф, точно так же, как и ее собственная дочь, любил сидеть в длинном доме Ламби и слушать истории старика. В этом ругательстве подозрительно слышались нотки ветерана.
— А у тебя манеры как замерзшие собачьи кучки, — возмутилась дочь.
Конлин вызывающе поднял деревянный меч.
— А ну-ка, повтори!
— Королева! — По берегу спускались Ансвин, командующий ее личной гвардией, и какой-то незнакомец крепкого телосложения. Вместе они тащили большой деревянный ящик.
Спорщики наконец угомонились.
— Что случилось?
— Дар Финна, ярла Стайндама, что близ Гонтабу! Неподалеку от города разбился большой торговый корабль. На борту никого не было. Это произошло во время сильной бури на прошлой неделе. Вероятно, моряки предпочли довериться лодкам, а не потерявшему мачты кораблю.
Кадлин пристально смотрела на ярла Стайндама. Она никогда прежде не видела его и редко о нем слыхала.
— Надеюсь, на берегу не горели ложные маяки.
Ярл был здоровым мужчиной среднего возраста. Он смотрел на королеву честными серыми глазами.
— Как вы могли подумать?! Иногда мы кое-что берем себе при помощи меча, как поступали деды и прадеды. Но таким образом… — Он сердито мотнул головой. — Мы ведь не альдарвикийцы! Не контрабандисты, не береговые пираты!
— Что везло судно?
— Ткани и платья, повелительница. Настоящее сокровище. — Мужчина посмотрел на ящик и улыбнулся. — Вы хоть взгляните. Таких тканей не найти во всей Фьордландии. Яркие краски…
— Пожалуйста, мама, открой ящик! — взмолилась Свана.
— Здесь, на берегу?
— Пожалуйста!
Конлин тоже с любопытством вытягивал шею. По крайней мере они забыли о том, что вели себя, как пьяные кабацкие горлопаны.
— Поставьте ящик, — приказала Кадлин. — Мне кажется, что вы пришли как раз вовремя, чтобы предотвратить войну между Альвенмарком и Фьордландией.
Ярл улыбнулся.
— Вы не пожалеете, госпожа.
Теперь любопытство одолевало даже королеву. Она напряженно наблюдала за тем, как незнакомец открывает тяжелый замок. Когда он откинул крышку, глаза ослепило сияние ткани, ослепительно-желтой, словно солнце в чистом небе.
— Ты прикоснись, госпожа.
Кадлин опустилась на колени. Погладила материю. Протянула руку и Свана.
— Пожалуйста, вынь его! Давай посмотрим!
От платья исходил несколько затхлый запах. Вероятно, ткань намокла. Кадлин вынула платье и приложила к себе.
Ансвин прищелкнул языком. Королева строго глянула на него, но капитан гвардии только улыбнулся.
— Оно словно создано для вас, госпожа. Может быть, в бедрах нужно немного ушить, но длина подходит.
— Его можно зашнуровать на спине, — пояснила Свана. — Оно подойдет и без перешивания. — Девочка наклонилась над ящиком и вынула второе платье, светло-голубого цвета. Подражая Кадлин, она поднесла его к груди и закружилась.
— Ты похожа на темного альва, который выпотрошил тролльский сундук с платьями. Оно слишком велико на тебя.
Свана зарылась лицом в ткань.
— Мягкое, как лепестки цветов, — вздохнула она.
— Ниже, на дне ящика, есть платья, которые подойдут вам, принцесса, — приветливо произнес ярл.
Свану было не удержать. Она с визгом нырнула в сундук.
Казалось, в темноте ящика пойманы все цвета радуги.
— Мы что-то пропустили?
Кадлин на миг вздрогнула, несмотря на то что голос был ей хорошо знаком. На берег фьорда пришли Мелвин и Лейлин. Делалось жутко от того, что эльфы двигались бесшумно даже по галечному пляжу. Казалось, Лейлин немного смущена. Длинные черные волосы были распущены. Среди тяжелых прядей Кадлин заметила увядший листок. Волосы закрывали эльфийку, словно плащ. Платье было немного в беспорядке. Заметив взгляд Кадлин, Лейлин покраснела и поправила его.
Мелвин нагло улыбнулся. Его нисколько не смущало, что для всех очевидно, чем они занимались в лесу, пока Конлин воевал со Сваной. Его веселость проникала в сердце как стрела. Кадлин не сдержала улыбки. Она немного завидовала эльфам. За все эти годы королева так и не нашла себе нового мужа, несмотря на то что ярлы не упускали возможности расхваливать ее, словно племенную кобылу.
Среди всех мужчин, которые за последние одиннадцать лет просили ее руки, не было никого похожего на Бьорна. Ей вспомнилась первая встреча с Ламбисоном, щеголеватым франтом из свиты принца Ульрика. Они сцепились в первую же встречу. «Неужели вы настолько бедны, что ты вынуждена донашивать старые штаны своего отца, девочка?» — вот что он ей первым делом заявил. Слово за слово — и мгновением позже она отправила его в пыль ударом в подбородок.
Сражалась она не по-рыцарски. Но Бьорн принял поражение на глазах своих товарищей и принца как человек чести. Он даже при всех предложил в качестве компенсации заказать ей платье.
С тяжелым сердцем смотрела королева на сундук. Она скучала по Бьорну даже спустя столько лет. Иногда, когда Свана смеялась, она видела его лицо в чертах девочки.
Звонкий радостный крик оторвал Кадлин от меланхоличных размышлений. Свана нашла темно-синее платье с вышитыми на нем серебряными листьями.
— Это я надену завтра на праздник! Разве оно не чудесно?
— Ты действительно выглядишь как принцесса, — с сильным акцентом произнесла Лейлин. Язык Фьордландии давался ей с трудом. — Цвет очень хорошо подходит к твоим прекрасным белокурым волосам. Впрочем, тебе нужно немного укоротить подол. Если хочешь, я помогу.
Мелвин этому не очень обрадовался, но ничего не сказал.
— Пожалуйста, останься на праздник, — негромко сказала эльфийка.
Братец закатил глаза. Но Кадлин хорошо знала, что он не может отказать Лейлин.
— Ты мог бы и на всю зиму остаться.
— Зимой эльфы пробуждают плохие воспоминания у твоего народа.
— Это было так давно…
Полуэльф покачал головой.
— Забыть это нельзя. Я же вижу, как на меня смотрят. Лейлин тоже замечает… Мы пугаем твоих людей, хоть ты и закрываешь на это глаза.
— Я могла бы присмотреть за Конлином. Тогда у вас было бы больше времени друг для друга, — с заговорщицкой улыбкой произнесла королева.
Похоже, Лейлин услышала ее слова. Как бы то ни было, она снова покраснела.
— Нет, Кадлин. Мы вернемся следующим летом. После праздника нужно уйти. В горах уже снег. Если мы слишком затянем с уходом, перевалы станут непроходимыми.
Взгляд на чайку
Никодемус прислонился к скале, с трудом переводя дух.
— Можете оставить меня, — запыхавшись, произнес он. — Без меня вас никогда не поймают. Я знаю, как сильно задерживаю вас.
Но Фальрах и слышать ничего не хотел. Как-нибудь справятся.
— В этом вопросе я придерживаюсь того же мнения, что и принц пиратов. Мы никого не бросим!
— Это стоило принцу жизни.
— Неизвестно, — спокойно ответила Эмерелль. — Сможешь пройти еще немного?
Фальрах выглянул из-за скалы, за которой они укрылись.
Ниже по склону он разглядел два отряда преследователей.
Местность просматривалась плохо. Глубокие расселины и небольшие кедровые рощи давали укрытие. Эльф вынужден был признать, что искендрийцы сумели удивить его. От него не укрылось, что от главной части флота отделилась небольшая флотилия. Гостей газалы не нашли до сумерек, и Фальрах начал надеяться, что они сумели уйти от искендрийцев. Он даже согласился устроить привал. Они отдохнули всего несколько часов.
На следующее утро путники хотели было спуститься к деревне, но оказалось, что войска захватчиков действуют систематически. В каждой деревушке на якоре стояли боевые галеры, а по всем тропам двигались воины, очевидно, в сопровождении местных проводников. Эльфы и лутин оказались в ловушке.
Разумного объяснения поведению искендрийцев не было. Чистой воды фанатизм. Они хотели, чтобы ни один человек из войска пиратов не ушел?.. Все должны были поплатиться за смерть Промахоса?..
— Я возьму тебя на плечи, Никодемус.
— Ты пойдешь медленнее. Оставь меня.
Эльф вгляделся в покрытое струпьями лицо лутина. Он все еще сохранял образ ребенка, ведь они надеялись, что, если их окружат, мальчика, быть может, все-таки оставят в покое.
Лисьеголовое же отродье не могло рассчитывать на милость мечников. Фальрах снова прочел татуировку. Тех, кто доверяет мне, я предам. В это он не хотел верить! Слова не соответствовали впечатлению о рыжехвостом.
— Вперед, не будем тратить времени на болтовню! — И, не дожидаясь ответа, он поднял кобольда на плечи. — Если мы не попадемся до сумерек, то сумеем уйти.
Эмерелль закрыла глаза. Казалось, она находится где-то далеко, как часто бывало в последнее время. Фальраху хотелось, чтобы она доверяла ему, но, похоже, эльфийка приняла решение разбираться со своими заботами самостоятельно.
— Повелительница!
Он мягко коснулся ее плеча. Когда она открыла глаза, то на миг вдруг показалась удивленной и растерянной. Затем взгляд ее прояснился. Неужели она отпускала свою душу?
— В получасе ходьбы находится большой отряд вооруженных людей. Они идут прямо на нас. И если мы будем продолжать идти по тропе, то вскоре наткнемся на другие группы воинов. А горы настолько круты, что без дороги нам далеко не убежать.
— Тогда я предложил бы вам обоим превратиться в птиц.
Один я как-нибудь справлюсь.
— А как насчет того, что «мы никого не бросаем»? Нет, мастер меча. Мы пойдем вместе.
— И я того же мнения, — подтвердил сидевший у Фальраха на плечах Никодемус.
Эльф очень хорошо помнил, что бесполезно спорить с Эмерелль, если она что-то вбила себе в голову. Поступить посвоему возможно только в том случае, если он предугадает возможные трудности раньше королевы, осторожно проведет ее по верному пути и оставит в плену иллюзии, будто она выбрала этот путь сама. Но Эмерелль изменилась. И он тоже. Ему стало труднее принимать решения. Иногда у него возникало чувство, что он — уже не он. Не Олловейн ли это? Неужели формируется новое сознание мечника? Сколько времени потребуется белому рыцарю на то, чтобы снова занять свое тело?
Фальрах окинул взглядом горный пейзаж, исполненный дикой прелести. По мнению эльфа, для осеннего дня было жарковато. Но нужно наслаждаться моментом. В какой-то миг он просто отойдет за спину Олловейна. Интересно, как это будет? Станет ли он безучастным зрителем, вынужденным просто наблюдать за жизнью Олловейна, не имея возможности повлиять на нее? Или померкнет совсем?
Он разглядывал Эмерелль, шедшую впереди по узкой козьей тропе. Она двигалась уверенно, не колеблясь. Каждое ее движение было исполнено грации. Она была чудесной женщиной. Легко было влюбиться в нее. Из-под платка, под которым она скрыла свои уши, выбились две каштановые пряди.
Слегка вьющиеся, они покачивались при каждом шаге эльфийки. Фальраху вспомнились далекие ночи любви, когда он зарывался лицом в ее волосы. Он еще помнил их запах. Больше всяких духов он любил в нем аромат леса.
Вспомнилась ему и любовная игра в горном ручье в Сожженных Землях. Так хотелось прикоснуться к эльфийке…
Лежать рядом… Фальрах очень хорошо знал свои слабости.
Ему нужно было, чтобы его любили. И требовал он не только чувство. Ему необходимо было обнимать женщину, которая принадлежит только ему. Он мог бы получить Найлин. Она была великолепной танцовщицей. Одно лишь воспоминание о том, как она прижималась к нему, когда они плыли посреди этого странного свечения, возбуждало. Она хотела его и была очень соблазнительна. Эльф слегка сожалел, что оттолкнул ее.
Он хотел возлюбленную князя под волнами — каждой клеточкой своего тела. И она чувствовала это. Да и скрыть было нельзя, поскольку танцевали они обнаженными.
Но Фальрах отчасти и гордился тем, что устоял перед соблазнительницей. Нет, перед собой. Перед той злополучной страстью к телесной любви. Жаждой экстаза. Он хотел Эмерелль. Снова взглянул на ее волосы. Возможно, он никогда не был к ней ближе, чем в этот миг.
Внезапно королева остановилась. Впереди узкая тропа расширялась. В тени кедров отдыхала группа воинов. Шлемы они сняли. В отряде было восемь вооруженных солдат и один крестьянин.
— Позволь мне поговорить с ними, — прошептала Эмерелль.
Фальрах обругал себя за то, что глубоко погрузился в свои мысли и оказался застигнут врасплох.
Эльфийка зашагала навстречу воинам. Теперь они заметили ее. Один сказал что-то, остальные расхохотались. По крайней мере они не чувствуют угрозы, подумал Фальрах. Это хорошо.
А чего им беспокоиться? Они ведь видят всего лишь женщину и мужчину, который хоть и вооружен, но не может вынуть привязанный за спиной меч, пока на плечах его сидит ребенок.
— Как видишь, мы ходили к оракулу, почтенный воин. Ее знаки на наших лицах, и мы не имеем никакого отношения к пиратам, которых вы ищете.
Приземистый мужчина, к которому она обратилась, похоже, был командиром. Его бронзовый доспех и поножи были великолепного по человеческим меркам качества. Мясистые, слегка выпяченные губы не вязались со строгими серыми глазами, иссиня-черной щетиной на щеках и редеющими волнистыми волосами, уже седыми на висках.
— Почему вы здесь? Ваша лодка наверняка в бухте оракула.
Почему вы бежите, если не имеете отношения к пиратам?
— Мой муж опасался, что благородные граждане Искендрии не станут задаваться вопросами. Он думал, что после сражения вы убьете всех, кого обнаружите в бухте. Поэтому решил, что стоит уйти в горы, а позже нанять рыбацкую лодку и вернуться на родину.
Искендриец презрительно поглядел на Фальраха.
— Вот как, носильщик твоего ребенка принимает такие решения. А впереди идешь ты. И заговорила со мной ты. Как это все понимать?
Некоторые воины рассмеялись.
— Ты умный человек, от которого не ускользают даже мелочи, — вежливо ответила Эмерелль, но Фальраху показалось, что он услышал оттенок недовольства в ее голосе.
Невольно вспомнился зал суда в Фейланвике.
— Поскольку я действительно не имею никакого отношения к пиратам, то легко могу объяснить. Мы родом из Марчиллы. Мой муж плохо понимает язык, на котором мы говорим. Поэтому говорю я. И… — Она нарочито смущенно склонила голову. — А впереди я иду потому, что моему мужу нравится смотреть, как я покачиваю бедрами.
Воины заржали словно кони. Не смеялся только предводитель.
— Ты так легкомысленно говоришь о своей привлекательности, женщина. И ответы твои слишком быстры, слишком умны. Сказать, что я о тебе думаю? Мой князь-священнослужитель Промахос был убит женщиной, которая втерлась к нему в доверие. Или скажем иначе: шлюхой, любовное искусство которой заставляло его думать чем угодно, кроме головы. Я никогда не встречался с ней, но говорят, что она — хрупкая красивая женщина с темными волосами, которая быстро соображает. Женщина, которая умеет завоевывать сердца. Эта женщина бежала к князю Тигранесу — после того как совершила кровавое злодеяние в Искендрии. Мы ищем ее уже много лет. Похоже, что она бежала вместе с принцем-пиратом. И вот передо мной стоит красивая хрупкая женщина, которая еще, к тому же, умна…
— А если все же правда то, что сказала я?
— Посмотри на это с нашей точки зрения, прекрасная незнакомка. — И он мило улыбнулся.
Фальрах увидел, как напряглась Эмерелль. Он тоже повел плечами, чтобы Никодемус приготовился прыгать.
— За каждого пирата, которого отыщем в горах, мы получим золотую монету. Если я вообще не буду думать об истинности твоей истории, то в руках у меня окажется три золотые монеты. Но если ты — та женщина, которую ищут, и я привезу тебя, то получу тысячу золотых монет. А если та, кем я тебя считаю, — взять тебя будет сущее удовольствие. Такая радость, в которой я не откажу и своим ребятам, потому что в море мы давно и уже позабыли, каково это — оказаться у женщины между ног.
— Думаешь, я позволила бы нанести татуировку на лицо, если бы вынуждена была жить своей красотой?
— Я думаю, что ты сделала бы все, чтобы уйти от возмездия.
— Значит, ты не видишь возможности просто отпустить меня? — Эмерелль немного наклонилась, словно выражая смирение.
— Я был бы глупцом, если бы сделал это.
— Видишь ту чайку наверху?
Воин поднял голову. В этот миг Эмерелль потянулась за его мечом, выхватила его из ножен и плавным движением перерезала мужчине горло.
— Ты сам решил жить меньше, чем требуется помету чайки, чтобы с неба долететь до земли, умный человек.
Воин попятился. Схватился за горло. Эльфийка протиснулась мимо и вонзила короткое искендрийское оружие в живот следующему солдату.
— Прыгай!
Лутин отреагировал мгновенно. Фальрах извлек оба своих меча и прыгнул вперед.
Воины были настолько удивлены, что только один из них успел обнажить оружие.
Эмерелль метнула короткий меч, вошедший одному из солдат прямо в грудь.
— Дай нормальный меч, Фальрах! — крикнула она, когда он встал рядом с ней.
Оцепенение спало. Оставшиеся воины принялись с руганью тащить на свет божий свои клинки, убежденные, что имеют дело с мнимой шлюхой и ее телохранителем и сумеют победить.
Фальрах устремился вперед. Сделал обманный выпад, целясь в ногу воина, стоявшего перед ним. Когда тот парировал у земли, эльф ударил ладонью в сгиб локтя противника. Не задумываясь предоставил сражаться своему телу. То был кровавый танец. И Эмерелль, похоже, владела этим искусством не менее виртуозно, чем он.
Спустя десять ударов сердца в живых остался только крестьянин.
— Ты пойдешь с нами, — решительно произнесла Эмерелль. — Отведешь в ближайшую рыбацкую деревню и поможешь украсть лодку.
— Госпожа, все, что скажете… Но в деревнях полно воинов.
Их сотни!
Эмерелль отерла клинок о тунику одного из мертвецов.
— Тебе кажется, что мне трудно убить воинов жреца-князя?
Канатоходец
Арманду его профессия нравилась. Еще в детстве его восхищали канатоходцы. Он никогда не забудет тот день, когда пришли бродячие циркачи и натянули канат над рыночной площадью, от фронтона ратуши до зубцов старой храмовой башни. Артисты танцевали высоко в небе, проделывали различные трюки. Посмотреть на них собрался весь город. А ночью мать Арманда уложила к себе в постель одного из канатоходцев. На этот танец смотрел только он один. Его отца не было дома… Как обычно…
В одиннадцать лет Арманд убежал из дому. Хотел выбраться из грязи и подняться в небо, как канатоходцы. Целый год он бродил по проселочным дорогам, пока не отыскал артистов, которые приняли его в труппу. А затем началось самое счастливое время в его жизни. Время, когда он учился покорять небо.
А когда ему исполнилось двадцать пять, небо потеряло свой блеск. Он понял, что навсегда останется бедняком. Он похоронил трех своих учителей. Двоих — с разбитыми конечностями, потому что внезапный порыв ветра толкнул их на смерть. Третьего унесла лихорадка. Бедняга мог бы выжить, но денег на лекаря не было.
Все наставники Арманда были похоронены в стороне от кладбища, на перекрестке дорог. Такова судьба бездомных. На двадцать пятом году жизнь молодого канатоходца получила новый оборот. Он повстречал своего последнего мэтра. Человека, который научил его нести смерть. И с тех пор как началось обучение, Арманд перестал ложиться спать с урчащим от голода животом.
Сейчас ему тридцать два. И своего последнего учителя он убил. В некотором роде ради искусства. И в эту ночь он убьет снова. Похоже,
Тьюред не очень ценит своего белого рыцаря, иначе он прогнал бы тучи и осветил ночь сиянием звезд. Или внушил бы священнослужителям, что они не должны, например, сегодня молиться и спорить в храмовой башне до полуночи. Святоши совещались о том, каким образом нужно нести людям слово Господа и допустима ли организация рыцарей — послушников Тьюреда.
Арманд потянул за веревку, которая вела от крыши бани мимо ствола сожженного дуба к строительным лесам у храмовой башни. Тщеславные священнослужители постоянно достраивали и перестраивали башни, и это явилось воистину даром Тьюреда!
Веревка была туго натянута. Хорошая веревка, которая не будет слишком пружинить. Катушка с креплением была недавно смазана. Скользить он будет практически бесшумно.
Тень, рожденная тенью. Веревка находилась почти в пяти шагах над дорогой, по которой священнослужители возвращались каждую ночь из башни. Этого более чем достаточно.
В такой темноте можно не опасаться, что веревку заметят раньше времени. Наоборот, если его план сработает, она усилит страх. Дело в том, что Арманд пропитал веревку маслом, чтобы пенька была более гибкой. И потратил целый день на то, чтобы глубже вогнать между волокнами молотую серу. Она загорится, словно фитиль, когда представление закончится.
Даже жаль, что спектакль увидят лишь несколько священнослужителей. К утру весь город будет знать о том, что небесная кара поразила белого рыцаря.
Арманд оделся в черное. Так положено созданию ночи. Лишь маска, которую он собирался надеть, была белой и представляла собой переднюю часть настоящего черепа. С внутренней стороны маска была укреплена кожаными ремешками, которые не позволяли ей развалиться.
Пальцы Арманда скользнули по холодным ножнам косы.
Ему пришлось заказать ее ради этого дела. Лезвие было тяжелым и широким, как лезвие меча. Канатоходец тренировался обращаться с этим инструментом в глубине леса. Коса была настолько смертоносно-острой, что удавалось валить молодые деревца с одного удара. Такой штуке молодой рыцарь не сможет противопоставить ничего.
Арманд остановился. В храмовой башне запели. Скоро священнослужители выйдут через большие ворота. Какое счастье, что этот Мишель Сарти никогда не снимает доспехов.
Таким образом Арманд сумеет узнать его даже в темноте.
Подобно пламени будет сиять он среди одетых в темно-синие одежды святош. Шлем в руках. Рыцарь будет идти вместе с ними, и лицо его будет серьезно. Интересно, насколько далеко отлетит голова? Может быть, до открытых ворот храма?
Канатоходец снял черные перчатки и надел маску-череп.
Нацепил катушку на веревку и прижался к фронтону. Последний раз проверил драпировку широкого плаща с капюшоном.
Плащ надуется, словно черные крылья, когда смерть заскользит по веревке. Арманд пожалел, что не может видеть своего выступления. Завтра он придет на площадь перед храмовой башней в неприметной одежде и попросит рассказать, как все случилось. Это почти то же самое.
Смерть белого рыцаря должна быть поистине необыкновенной, так хотел заказчик. Целый мешочек золота получил убийца в качестве задатка. И получит еще два, если заказчик останется доволен. Арманд самоуверенно улыбнулся. Убийства, подобного этому, не было еще никогда. Во всем королевстве будут говорить о том, что с ночного неба спустился демон или злой эльф, чтобы убить Мишеля Сарти на том же самом месте, где много лет назад был убит святой Гийом.
Врата храмовой башни распахнулись. Как обычно, вперед вышел старый священнослужитель с фонарем. Арманд наблюдал за собором уже пять дней. Положительной (с точки зрения убийцы) стороной святош была их заскорузлая консервативность, они любили делать все по шаблону, стремились соблюдать заведенный распорядок, придерживаться давнего ритуала мессы. И первым всегда из высокой башни выходил старик.
Затем на улице показалась группка священнослужителей.
Они были так увлечены разговором, что, вероятно, даже не заметили, день сейчас или ночь. Арманд потянулся к креплению катушки. Правой рукой поднял косу. Она была тяжелой.
Возможно, он сумеет разрубить белого рыцаря пополам.
Это, пожалуй, даже эффектнее, чем обезглавленный рыцарь.
А в корпус попасть проще, чем в шею.
Арманд колебался. Никогда не стоит менять планы в последнюю минуту. Снова вспомнил молодые деревца в лесу, которые он скосил. Человек, разрубленный пополам, — зрелище более впечатляющее, чем обезглавленный. Нет и не может быть никаких сомнений. Арманд представил, как ноги рыцаря еще несут часть торса, а верхняя половина туловища лежит на мостовой, руки подрагивают.
Канатоходец провел пальцем по лезвию. И тут в воротах показался Мишель Сарти. Он тоже был увлечен разговором.
Смеялся. Молодой рыцарь производил приятное впечатление.
Когда он надевал шлем, то в своем странном доспехе с серебряным лицом представлялся жутким. Однако сейчас шлем был зажат под мышкой.
Больше колебаться Арманд не мог. Еще раз подумал о золоте и оттолкнулся от крыши. Почти беззвучно заскользила по веревке деревянная катушка. Убийца разгонялся все сильнее. Веревка слабо пружинила. Он долгое время колебался, не довершить ли свое выступление драматичным выкриком.
Что-то вроде: «Смерть пришла за тобой!» Но это было глупо.
Если бы Мишель Сарти после этого сохранил присутствие духа и бросился на землю, все бы пропало. Арманд должен был застать рыцаря врасплох!
Мужчина размахнулся косой для удара. Шея или торс? Торс.
Скользнул над первым священнослужителем. Кто-то поднял глаза. Крик. Теперь на него смотрел и Мишель. Коса ринулась вниз. Арманд замахнулся широко и сильно. Загнутое лезвие угодило рыцарю прямо посреди груди.
Канатоходец вскрикнул. Показалось, что руку оторвало.
Плечо хрустнуло. Ослепительные точки света заплясали перед глазами. Мишель упал. От сильного удара Арманд скользнул чуть назад по веревке. И теперь снова понесся вперед.
Белый рыцарь поднялся. Он казался оглушенным. Этого не может быть! Никто не может устоять перед таким ударом.
И уж тем более в кожаных доспехах.
Священнослужители закричали. Они указывали вверх, на него. Некоторые рухнули на колени и принялись молиться.
Арманд скользил по направлению к безопасным лесам. Никто не умеет карабкаться так, как он. Канатоходец оглянулся через плечо. Мишель обнажил меч. Какой глупый, бесполезный жест!
Рыцарь швырнул клинок вверх. Ноги Арманда коснулись балок строительных лесов. Он протянул руку, чтобы подтянуться на одной из досок. И в тот же миг веревка провисла.
Канатоходец выпустил из рук косу и упал. В отчаянии пытался ухватиться хоть за что-то. Ударился оземь. Жгучая боль пронзила правое плечо. Арманд знал, что вывихнул его.
Высота падения была недостаточной для того, чтобы разбиться. Наемник сел. Оглушенный, поглядел на площадь.
К нему приближалась белая фигура.
Рыцарь пнул косу. Она со звоном полетела по мостовой.
Острие меча коснулось горла Арманда.
— Кто послал тебя?
— Не скажу.
— Тебя будут пытать.
— Все равно промолчу.
Да он и не мог ничего сообщить. Тот, кто ищет наемного убийцу, не представляется. И не объясняет, почему должен умереть тот или иной человек. Даже если им удастся сломить его волю, ничего они не узнают.
Рыцарь снял с Арманда маску. Тем временем подошли священнослужители с фонарями. На площадь нерешительно выходили люди из близлежащих домов. Открывались ставни.
— Почему?
— Потому что я получил за это мешок золотых.
Рыцарь кивнул. Губы сомкнулись в узкую полоску. Внезапно он словно постарел.
— У меня к тебе просьба, Мишель Сарти.
На щеке воина дрогнул мускул.
— Почему я должен удовлетворить твою просьбу?
— Потому что ты не такой, как я.
Мишель ничего не ответил. Но не отводил взгляда.
— Я знаю, что меня казнят. Я заслужил это. Ты обладаешь властью, пользуешься уважением. Пожалуйста, скажи им, чтобы меня повесили. Раньше я был канатоходцем — в те времена, когда еще не убивал ради золота. Я хочу в последний раз станцевать на веревке. Даже если это будет на виселице.
Неплохая смерть
Когда Андеран добрался до Фейланвика, ноги его потеряли чувствительность, а пальцы на руках так замерзли, что он уже не мог выпустить плащ. Четыре дня продлился поход вдоль Мики. То и дело шел снег. Сугробов намело выше колен хольда. И хлопья снега перестали таять, падая на ладони. Северный ветер тоже перестал истязать. Похоже, его ножи разрезали только то, что могло испытывать боль.
Перед глазами Андерана стояло лицо сына. Повелитель Вод видел его маленьким, играющим с камешками… Видел, как он убегает от краба-сигнальщика… Белая земля была словно чистый лист, на котором яркими красками проступали сны.
Несчастный отец смотрел прямо перед собой. Машинально переставлял ноги… Постоянно, неустанно, подобно тому как бьется сердце, хотя никто не посылает ему команды.
Хольд остановился, только когда прямо перед ним возникло лицо тролля. Оно появилось настолько внезапно, словно материализовалось из его снов.
— Ты куда собрался, маленький снеговик? — Голос пронизал насквозь. В ушах загудело — так громко говорил тролль.
Андеран обессиленно закачался. Шагнул назад. Рядом с лицом тролля появился закутанный в шубу кобольд, видны были только кончик носа и глаза.
— Ты откуда, брат? И отвечай сразу, когда к тебе обращаются. Времена неспокойные, не все тролли-стражники столь терпеливы, как мой друг.
— Ты мне что-то говорил?
— Я звал тебя трижды, но ты продолжал идти дальше, будто снежный дух.
— Мне нужно в торговый дом «Веррак».
— Не говори глупостей. Тебя срочно нужно отвести к большому костру, чтобы ты немного оттаял. Ты удивишься, но когда жизнь возвращается в тело — это очень больно. — Кобольд бросил скептический взгляд на руки Андерана. — Или не возвращается.
— Мне нужно в торговый дом «Веррак». Срочно!
— Ты с ума сошел…
— Я Андеран, Повелитель Вод в Вахан Калиде и член Совета Короны короля Гильмарака. Ты отведешь меня в торговый дом. Сейчас же!
— Но дома, который ты ищешь, больше не существует, господин. Верраки ушли много лет назад. Их контора заколочена, они…
— Этого не может быть, — упорствовал Андеран. — Они купили целый корабль стрел. Должно быть, ты ошибаешься!
Отведите меня в их контору.
Кобольд отошел и немного посовещался с троллем. А затем серокожий побежал прочь.
Андеран пришел в ярость. Он знал, что долго стоять на ногах не сможет. Силы оставляли его. Нужно было идти дальше, иначе скоро он уже будет не в силах этого сделать. Он должен узнать!
— Идем! — сказал кобольд. — Я отведу тебя к Верракам. Ты увидишь, что я не солгал.
И они побрели по глубокому снегу. Через некоторое время кобольд в шубе уже поддерживал члена Совета Короны. Он вел его мимо ряда заброшенных домов, через мост, остатки стен на котором указывали, что когда-то здесь стоял большой дом. Путь лежал вдоль канала, где, подобные серым могильным камням, стояли пришвартованные грузовые баржи — последние воспоминания об умершей торговле.
Наконец они остановились перед домом с высокой красной дверью. Поверх нее крест-накрест были набиты доски. Ржавчина на петлях не оставляла сомнений в том, что в дом давно уже никто не входил.
— Вот торговая контора «Веррак», — произнес кобольд, голос его звучал обиженно.
Андеран уставился на дверь.
— Этого не может быть. — Он не хотел верить в очевидное и не хотел, чтобы опасения, подвигнувшие его на путешествие, оправдались. — Я видел документы. Все было в порядке. Дом «Веррак» заплатил три груза продуктов за груз, который должен был прийти сюда. Это было всего три луны тому назад.
— Верраки ушли на юг. Наверняка они еще ведут дела. Может быть, на бумагах они до сих пор указывают свою основную контору в Фейланвике. — Кобольд из местных, похоже, честно пытался прояснить возникшее недоразумение.
Тролль, которого куда-то отправили с поручением, брел к ним по снегу. На руках он нес кобольда, лицо и шея которого были замотаны кричаще ярким шарфом.
— Это Солтон, тальман Фейланвика. Он знает все о конторах в городе.
Было совершенно очевидно: Солтон не рад тому, что его сюда притащили. Он с неприязнью поглядел на Андерана маленькими темными глазами. Они напоминали глаза большой болотной крысы в мангровых зарослях.
— Речь идет о грузе для дома «Веррак».
— Он не мог быть предназначен для Фейланвика! Ты вообще умеешь читать коносаменты? Не хотел бы обижать тебя, но недостаточно просто уметь читать и писать, чтобы понять документы на перевозку груза. Может быть, Верраки все еще пишут название своей главной конторы на письмах. Так могла получиться путаница.
— Именно это я ему и говорил, дядя!
— Я был на барже, которая должна была доставить сюда этот груз, — устало ответил Андеран.
Казалось, хольд вот-вот упадет. Он уже не чувствовал ног.
А теперь то, что мучило его столько недель, вдруг стало ему безразлично. Хотелось просто лечь и закрыть глаза. Спать.
И очень долго. — …поэтому невозможно… Ты меня вообще слушаешь? — набросился на него тальман.
— Я был на грузовой барже…
— И где эта баржа, скажи на милость? Сюда уже много недель не заходила ни одна баржа.
— Захвачена кентаврами, — пробормотал Андеран.
— Они сжигают баржи. Обстреливают их огненными стрелами. Как лошадиная задница может забраться в реку?!
— На плотах.
Тальман казался уже не столь раздраженным.
— Груз для дома «Веррак»… — Он покачал головой. — У них еще осталось в городе несколько складов. Но их действительно немного. Идем со мной!
Он знаком велел троллю пройти немного дальше вдоль канала, пока они не достигли места, где стояли вплотную друг к другу деревянные дома с остроконечными фронтонами. Под коньком каждого торчала длинная балка, на которой, наверное, раньше висели подъемные механизмы. Фасады были разделены закрытыми яркими ставнями отверстиями величиной с дверь. Некоторые крыши обвалились.
Солтон велел ссадить себя перед желтыми воротами, на которых была изображена красная собачья голова. Крановщик вынул из-под плаща тяжелую связку ключей. На толстой железной цепи висел ржавый замок. Андеран услышал, как скрипнул металл. Старый кобольд выругался. Затем шмыгнул носом, плюнул на замок и предпринял новую попытку. Наконец язычок с жалким скрипом сдвинулся в сторону.
— Ну вот, — усмехнулся старик. — Нужно было просто немножко смазать. Подождите здесь!
Тролль открыл тяжелые ворота, и Солтон исчез в темноте.
Андеран прислонился к стене дома. Может быть, стоило спросить тролля, не понесет ли тот и его. Если есть склад, все может проясниться. Может быть, семья Веррак планировала послать управляющего, чтобы он возобновил старые сделки.
Впрочем, приказчик должен был прибыть сюда еще до товаров! Нехорошее предчувствие, терзавшее Повелителя Вод с тех пор, как он отыскал след стрел, не желало уходить. Даже если есть управляющий, все равно остается открытым вопрос, для кого предназначены стрелы.
Из складского помещения с фонарем в руке вышел Солтон.
— Иди сюда, брат советник Короны.
Старик аж оскалился от удовольствия. До переворота он наверняка не позволил бы себе такой дерзости. Андеран слишком устал, чтобы указать ему на то, что даже между братьями существует некоторая разница. ¦ В помещении склада стоял затхлый запах. Где-то плескалась вода. Стропила слегка поскрипывали под грузом снега.
— Знаешь, брат, раньше склады имели большое значение для успешной торговой конторы. Пока не началась эта жуткая война с кентаврами, складских помещений в городе постоянно не хватало. Место, где лежат твои товары, определяло то, насколько быстро можно загрузить или разгрузить твою баржу. Склад на рынках определял, насколько хорошо пойдут твои дела, будешь ты первым, к кому подойдут торговцы, или же только седьмым. За склады крупные конторы раньше воевали. Да, они играли решающую роль во времена расцвета.
Жаль, ты не видел Фейланвик тридцать лет назад, до возвращения троллей. Даже десять лет назад, до того как новый король ввел бартерную торговлю, мы были гордым городом.
Солтон остановился перед закромами. Троица проследовала мимо двух зданий, подобных этому. Доски были просто прибиты к тяжелым балкам, поддерживавшим крышу склада.
— Вот последний закром семьи Веррак.
Грубо сколоченная дверь была не заперта. Старик потянул ее и посветил фонарем. На полу лежала старая солома. Пара порванных мешков. Из круга света торопливо выбежала крыса.
— Знаешь что, брат советник Короны? Пока у них есть хоть один склад, их старые права в силе. Почти у всех так. Никогда не знаешь, не изменятся ли времена к лучшему. Если ты действительно советник Короны, то тебе это известно. Вернут ли тролли нам когда-нибудь деньги? Или, по крайней мере, позаботятся ли о том, чтобы Мика снова стала надежной рекой и можно было снова торговать с кентаврами? Без мяса их стад Фейланвик ничего не стоит. Город умрет, если мы не заключим мирный договор с кентаврами. Даже вожак стаи, который сидит здесь на заднице и ничего не делает, понял это. Но похоже, его никто не слушает.
Андеран покачал головой. Подумал о караванах в Снайвамарк и их тайной цели. Золото не вернется никогда. Об этом Гильмарак позаботился!
— Знаешь что, брат? Насрать мне на вас, советников Короны, и на нового короля. Вы позволяете городу подохнуть! Да даже во времена тирана Шандраля было лучше!
— Вы вольны уйти. Другие города процветают, — безразлично произнес Андеран.
— Что значит вольны? Мой род живет в Фейланвике более трех сотен лет. Мое имя звучит здесь гордо! Я тальман. Ты вообще знаешь, что это означает? Когда-то я был одним из самых значительных жителей в этом городе. А теперь я правлю пауками и гниющими мешками. И несмотря на это, я останусь. Моему брату проклятый Шандраль отрубил обе руки.
Мой дядя потерял голову под одним из молотов речных кузнецов. Неужели все это зря? Это твоя свобода, брат советник Короны? А теперь скажи, зачем ты пришел сюда на самом деле. Что за груз должен был лежать здесь? Пара ящичков с украшениями?
— Пятьдесят тысяч стрел. — Андеран прислонился к толстому деревянному столбу. Он не чувствовал ног, он падал от усталости.
— Нет! — Тальман едва не выпустил из рук фонарь. — Этого ты на мой город не повесишь, советник Короны. Это неправда!
— Знаю. Здесь нет места для груза, находившегося на барже.
И командовала нападением Кирта, супруга Нестеуса. Это не может быть случайностью. Эти стрелы не должны были прибыть в Фейланвик. И я боюсь, что так происходит уже не в первый раз. Только за три последних года я отыскал более семи грузов со стрелами. Стрелами, которые использовались во время крупного нападения на шедший в Снайвамарк караван. Они с самого начала предназначались кентаврам. Фейланвик не имеет никакого отношения к этим делам.
Стоять Повелитель Вод не мог. Силы иссякли. Он давно уже подозревал махинации и предательство, но, несмотря на все, надеялся, что ошибается. Было у него и подозрение относительно личности, которая позаботилась, чтобы в войне полукони не испытывали дефицит оружия. Но сможет ли он это доказать? Все, за что он сражался на протяжении последних лет, разбилось. И его сын погиб ради лживой цели.
— Что с ним?
— Проклятье, он умирает, — прошептал старик. — Поход по снегу оказался чересчур тяжелым. Если он действительно советник Короны и умрет здесь, не миновать беды. Позови своего тролля.
— Но ты ведь не можешь…
— Тролль сделает это. Идет зима. Каналы замерзают. Если мы бросим его туда, то до весны он не всплывет. И если его потом кто-нибудь найдет, то его даже родная мать не узнает.
Я уже видел такие трупы. Давай, зови своего тролля!
Андеран все понял, но сил на то, чтобы поднять голову, у него не было. Пусть будет так. Утонуть — не самая худшая смерть для Повелителя Вод.
Маски
Открыв глаза, Эмерелль судорожно вдохнула.
— Ну что, — тревожно спросил Фальрах, — мы пройдем?
— Все, кто уже спал, спят теперь очень крепко. Но с теми, кто бодрствует, я сделать ничего не могу. Их много. Будет опасно. — Она поглядела на небо. Словно назло, над ними ярко сияла луна. — В деревне всего восемь постов. Но на обеих галерах, стоящих на море, многие не спят. Выставили двойные посты. Боятся, что на море еще есть пираты, которых привлечет дым горящего флота. У искендрийцев на огне странные котлы. Думаю, это и есть их оружие. На носу каждой галеры стоит медная труба. Не знаю, как это используется…
— С таким освещением на море издалека будет видна каждая лодка, — запричитал Никодемус. — Нам отсюда не уйти.
— Но и оставаться мы не можем. Трупы в горах наверняка уже давным-давно обнаружили. Остров слишком мал. Вечно прятаться не получится. Возьмем самую маленькую лодку и не будем ставить парус, пока не выйдем в открытое море.
— Это кажется самым разумным. — Эмерелль поглядела на берег. Там виднелось семь лодок. Две галеры стояли на якоре примерно в двухстах шагах от берега. На них горели масляные лампы. — Хоть гребцы спят.
— А ты не можешь поджечь корабли при помощи заклинания? — Никодемус смотрел на королеву совершенно невинными детскими глазами.
И она не могла удержаться от того, чтобы снова прочесть слова оракула, написанные у него на лице. Тех, кто мне доверяет, я предам.
— Ты вообще представляешь, о чем спрашиваешь? Да, я могла бы сделать это. На каждом корабле восемьдесят гребцов.
Они прикованы к кораблю цепями. Они либо сгорят заживо, либо утонут, когда будет гибнуть судно. А потом, на каждом корабле около пятидесяти моряков и воинов. Из них многие наверняка сумеют прыгнуть в воду. Но поможет ли им это?
Я видела, что этот огонь горит даже на воде. Мне не нужно было бы особо колдовать, чтобы бросить искру в каждый кипящий котел. Но человек двести непременно расстанутся с жизнью, если я сделаю это. Имею ли я на это право? А как насчет тебя, Никодемус? Останешься ли равнодушным, если от твоего совета умрут двести детей человеческих? Сможешь ли просто забыть об этом, когда мы вернемся в Альвенмарк?
Или эти видения будут преследовать тебя всю жизнь? Образы горящих детей человеческих, прыгающих в море, которое не может спасти их от огня? А крики! Ты когда-нибудь слышал крик существа, горящего заживо? Я — да.
Лутин потупился.
— А они о нас подумали бы?
— Можем ли мы допустить, чтобы их поступки определяли поступки наши? В горах у нас не было выбора. Здесь он у нас есть. Пока что…
— Тогда вперед, — сказал Фальрах. — Небо безоблачно.
Лучше не станет, если мы будем ждать. Давайте уж покончим с этим.
Эмерелль снова оглядела широкую бухту. Освещенные галеры выглядели красиво. Их огни отражались в воде. На одном из кораблей пел человек. У него был низкий звучный голос. Песня была о девушке, которая ждала своего моряка.
Каждый день она стояла у воды и глядела на море, пока не поседела и утром ее не нашли мертвой на берегу.
Интересно, у скольких гребцов есть девушка, которая ждет на берегу?
Пригнувшись, эльфы и лутин пробежали по усыпанному галькой берегу. Эмерелль знала, что стражи в деревне наблюдают за холмами. Море они оставляли своим товарищам на кораблях.
Троица выбрала утлую лодчонку. С бортов ее облупливалась синяя краска. По обе стороны носа был намалеван большой глаз. Воняло рыбными потрохами. Эльфы столкнули суденышко с берега, и Эмерелль была уверена, что шум разнесется на целую милю вокруг. Но сигнальный рог не прозвучал. Им повезло!
Наконец лодка вошла в волны прибоя. Фальрах поднял лисьехвостого на борт. Затем помог королеве. Обхватил ее за бедра. И она наслаждалась его прикосновениями. Вспомнила, как они любили друг друга в чистой воде горного ручья. Пока с губ ее не сорвалось имя Олловейна… Ее спутник был хорошим любовником. Очевидно потому, что проклятый бродяга набрался опыта! От этой мысли в ней вспыхнула жгучая ярость. Раньше такого не было. Она слишком несдержанна, напомнила себе Эмерелль. Почему?
Фальрах забрался в суденышко и тут же взялся за весла.
Мощными гребками погнал лодку прочь от берега. Отлив помогал им.
Вдруг эльф поднял взгляд.
— С тобой все в порядке?
Неужели заметил ее гнев?
— Я думаю о Голове Альва.
— Тебе не следует ходить. Гора убьет тебя.
— Может, мне повезет больше, чем другим?
— Я пойду с тобой и посмотрю на это.
Он произнес это тоном, не оставлявшим сомнений в том, что он претворит свои слова в жизнь. Внезапно вся ярость Эмерелль улетучилась.
— Это неразумно. Ты можешь погибнуть.
Он негромко рассмеялся.
— Ты же знаешь, у меня привычка умирать рядом с тобой.
— Привычка — это когда что-то происходит больше одного раза. Я этого не допущу!
Он посмотрел на возлюбленную. Улыбка едва не разбила ей сердце. Он что-то скрывает! И не допустит, чтобы она заглянула за маску этой улыбки. Маска… То, что нужно! Она прошептала слово силы.
— Что ты сделала? — тревожно спросил Никодемус. — Они обнаружили нас?
— Нет, и уже не обнаружат. Если они посмотрят на лодку, то увидят только очертания кита, плывущего по течению.
Нож Лута
Кадлин вытерла пот с лица Сваны. Девочка лежала голышом. Только что королева сделала ей новое обертывание голеней. Перед ужином ребенок еще чувствовал себя хорошо. Жар поднялся внезапно.
Женщина смотрела на старого целителя. У того было серьезное, даже мрачное лицо. Он ощупал пах Сваны, за что был награжден недовольным взглядом матери. Кадлин увидела, как дочь вздрогнула во сне, когда Олав надавил на припухлость.
— Ради всех богов! Не будь ты таким грубым! — зашипела королева на старика.
Не нужно было его звать. Не впервые у малышки жар. Наверняка завтра ей уже будет лучше!
Целитель поднял руки Сваны и ощупал подмышки. Теперь его дыхание участилось. Он встал и отпрянул к двери.
— Повелительница, ты должна немедленно покинуть этот дом! Мы должны сжечь его! Сними одежду. Ничего с собой не бери! — продолжая говорить, он принялся раздеваться.
— Ты с ума сошел, Олав? Совсем стыд потерял?
— Повелительница, я схожу с ума от тревоги. Не знаю, как тебе и сказать… — Он стянул штаны настолько поспешно и неловко, что едва не упал.
Кадлин поняла, что произошло что-то страшное. Посмотрела на Свану.
— Но ведь я не могу… Что с ней?
— Она должна остаться здесь. Я понимаю, ты не можешь…
Я поднесу факел к крыше.
Жещина посмотрела на целителя.
— Уходи!
— Госпожа…
— Уходи и не смей больше попадаться мне на глаза! Как ты смеешь предлагать мне живьем сжечь дочь?! Уходи! Ты проклят, Олав Эриксон. Да не откроются перед тобой никогда Златые Чертоги!
— Госпожа, у нее чума! Прошу, мы должны сжечь дом. Слава богам, что ты живешь здесь, а не во дворце. Может быть, нам удастся предотвратить самое страшное. Против чумы помогает только огонь. А тот, кого болезнь коснулась, пропал.
Не выживает и один из ста!
Кадлин посмотрела на девочку. От жара ее лицо пылало.
Щеки блестели розовым. Белокурые волосы прилипли к щекам. Тело еще было детским. Еще не начали наливаться груди.
Она так юна!
— Это всего лишь жар, — упиралась женщина. — Она никогда тяжело не болела. Ни у кого во всем королевстве нет чумы. Почему же она должна заболеть? Должно быть, ты ошибаешься, Олав!
— Она была в месте, где могла вдохнуть дурной воздух?
— Нет! — крикнула Кадлин.
— Госпожа, я понимаю твою боль. Но ты королева. Ты должна думать о народе. Обо всех тех, чья жизнь находится в твоих руках. Да, известий о других случаях заболевания чумой нет. Тем важнее сжечь этот дом. Мы сможем искоренить болезнь прежде, чем она вцепится в нас и умрут тысячи. — Теперь целитель стоял в дверях.
— Если ты хочешь сжечь мою дочь, тебе придется сжечь с ней и меня. А что касается моего королевства… — Она огляделась по сторонам и заметила роскошный шлем, принадлежавший когда-то королю Озабергу. Кадлин схватила его и швырнула в целителя, который едва успел пригнуться. — Возьми себе эту проклятую корону! Она не стоит того, чтобы приносить в жертву моего ребенка! Я не покину этот дом. Не вынесу болезнь за порог. Не беспокойся. Но если ты решишь поднести факел к крыше, то сожжешь и меня!
— Госпожа, ты ведь не можешь…
— Ты понятия не имеешь о том, что я могу. Я не оставлю свою дочь Луту! А ты… ты отберешь лучших всадников. Они должны выступить немедленно и догнать Мелвина. Он должен вернуться. Он и его жена сумеют вылечить Свану.
Олав опустил голову.
— Госпожа… Эльфы покинули нас два дня назад. Они путешествуют со скоростью ветра.
— Ты пошлешь за ними всадников!
Целитель кивнул. А потом резко поднял голову.
— Ты убиваешь сама себя! Сване никто не сможет помочь.
Тот, кто заболевает чумой, умирает за несколько дней, хоть ты и не хочешь этого понимать. Твои упрямство и высокомерие бросают вызов богам! Лут поднес нож к нити судьбы Сваны, а мы всего лишь смертные. Подчинись судьбе!
— Ты осмеливаешься угрожать мне? Прочь с моих глаз!
Пошли всадников! Если Свана не единственная, кто заболел, эльфы, быть может, сумеют помочь другим. Мелвин сможет…
Слезы душили Кадлин. Она уже не могла сдерживаться.
Пошла к двери и захлопнула ее изо всех сил. А затем положила засов на крюки и подошла к Сване.
Она слышала голос Олава. Но говорить было нечего.
Королева взяла старый табурет, стоявший у очага, и присела у ложа дочери. Закусила губу, потекла кровь. Нельзя плакать! Свана не должна видеть ее такой, когда жар отступит.
Кадлин обмакнула тряпку в миску с водой и промокнула лоб малышки. А затем негромко запела. Песню, которую пела над ее колыбелькой. Песню о дяде Ульрике и его любви к дочери простой прачки. Песню о том, как он совсем ребенком победил тролля и как вместе со своей великой любовью Хальгардой превозмог смерть, когда посреди зимы на погребальном костре, где лежали они, зацвели деревья.
Закончив песню, Кадлин пожалела, что бросила вызов богам, и принялась молиться так, как не молилась никогда в жизни. Она просила, чтобы для Сваны тоже расцвело дерево, несмотря на то что стояла осень и листья осыпались.
Синева лжи
Маленькая лодка скользила по снежному полю, над которым возвышались высокие горы. От холода захватывало дух! Только что они были в море, и он открыл звезду альвов.
Никодемус дрожал всем телом. Фальрах чувствовал себя не лучше. В тонких летних одеждах они были беспомощны перед морозом. И только Эмерелль было все равно. Лутин попытался вспомнить слово силы. Когда-то он учил его…
— Теперь можешь вернуться к своим. — Королева указала на снег. — Здесь совсем недавно были мауравани. Их следы хорошо видны. Лучше им тебя не встречать. Я полагаю, они не очень хорошо относятся к лисьехвостым кобольдам.
Никодемус не видел никаких следов! Она просто хочет от него избавиться, вот и все. После всего, что они пережили вместе, она просто отодвигает его в сторону! Неблагодарная коза! Не будь Никодемуса, ее убил бы ши-хандан в старой крепости! У оракула он принес себя в жертву… Лутин ощупал свое лицо. В таком виде на глаза брату лучше не показываться!
— Мое лицо, госпожа… Слова оракула… Таким мне лучше к Элийе не приходить.
Эмерелль посмотрела на него. Было совершенно очевидно, что думала она о чем-то другом. Никодемус гордился тем, что путешествовал с королевой. По крайней мере последнее время. Кто из лутинов так долго был рядом с правительницей Альвенмарка, пусть и поверженной?! Но для нее, похоже, все это вообще ничего не значит.
Эмерелль положила руку ему на лицо. Шерсть почти скрывала вытатуированные буквы. Но рисковать рыжий не хотел.
Элийя всегда был недоверчив!
Тянущая боль заставила Никодемуса охнуть. Казалось, что с лица сдирают шерстку. А потом все закончилось.
— Теперь ты свободен, Глопс, — холодно произнесла королева. — Расскажи своему брату о том, что пережил. И берегись Сканги! Она наверняка не оценит, что ты спас меня от последнего ши-хандан. В ее глазах это будет равносильно предательству.
Предупреждение удивило лутина. Эмерелль права, без сомнения! Неужели он ей все же не безразличен? Он никак не мог ее раскусить. Может, и нужно быть такой, чтобы успешно править? Непонятной!
Эмерелль вышла из лодки. А Фальрах остался. Эльф опустился перед лутином на колени.
— Не огорчайся. Ты же знаешь, какая она.
«Нет, утверждать такое я бы не осмелился», — подумал Никодемус.
— Можешь спокойно говорить обо всем, что пережил с нами. Они наверняка станут тебя допрашивать. Когда придет время, возможно, я попрошу тебя о помощи. Ты сильный и влиятельный муж. А я — уже нет. Я был бы счастлив, если бы ты был моим другом. — Фальрах протянул Никодемусу руку. Тот схватил ее и крепко пожал. Для эльфа Фальрах был действительно ничего себе!..
Затем из лодки вышел и остроухий. Лутин видел, что тот дрожит от холода. У игрока не было волшебной силы. Он не мог защититься от мороза. А Эмерелль снова забыла о нем.
Интересно, что привязывает Фальраха к королеве? Он давно должен бы бросить ее!
Никодемус некоторое время смотрел вслед обоим. Пока они спускались по широкому заснеженному склону, Фальрах дважды обернулся на лисьехвостого. Эмерелль — ни разу.
Лутин обхватил себя руками. Ему действительно нужно убираться отсюда как можно скорее, пока не отмерзла мордочка. Потребовалось четыре попытки, прежде чем удалось открыть магические врата. Попробуй поколдовать, когда зубы стучат! Никодемус поспешно шагнул под искрящуюся красками арку. Там не было ни холодно, ни жарко. Он мысленно представил себе Золотую Сеть. Она была не такой, как раньше.
Похоже, к замку Эльфийский Свет направлялось много путешественников. Он еще никого не встречал в Паутине, хотя болтали, будто это реальность. Никодемус полагал, что альвы создали это произведение магического искусства таким образом, чтобы встретиться было невозможно. Иначе как разминуться на узких тропках? Должно быть, создатели вплели в свое заклинание какой-то гениальный фокус со временем, чтобы две группы путешествующих не могли встретиться в одной точке в один и тот же миг. Вероятно, именно этот фактор времени, вплетенный в Золотую Сеть, и был причиной скачков в будущее при неудачном заклинании.
Вскоре лисьемордый отыскал крупную звезду, которая должна была привести в тронный зал. И его снова охватило чувство, что рядом с ним по паутине ходят другие существа.
Рыжий кобольд прошел ворота. Перед ним горел костер.
Два воина-тролля скользнули по нему скучающим взглядом.
— Иди дальше! — приказал ему чей-то хриплый голос.
Никодемус повиновался и удивленно огляделся по сторонам. Нет, все правильно, он находился в тронном зале королевы Эмерелль. Но чтобы узнать его, нужно было как следует присматриваться. На полу валялись солома и тростник. Повсюду сидели группы путешественников, очевидно, ожидавших очереди войти в Золотую Сеть. Здесь собрались создания из всех уголков мира. Лутин с изумлением обнаружил кобольдов, стоявших в ряд вдоль стены с водопадом и мочившихся в узкий желобок, в котором собиралась вода, прежде чем стечь по потайной трубе. Ему было знакомо желание облегчиться, прежде чем войти в Золотую Сеть. Многие боялись этого способа передвижения. Интересно, что сказала бы Эмерелль, если бы увидела свой тронный зал? При мысли о том, какое было бы у нее лицо, лисьехвостый усмехнулся.
У магических врат, которые то открывались, то закрывались, дежурили лутины. Из-под светящейся арки вышел минотавр, тащивший за собой на поводке испуганного дрессированного медведя.
Один из лутинов набросился на минотавра.
— Иди дальше! Не останавливайся! — После того как минотавр бросил на стражников злобный взгляд, последовало еле слышное «пожалуйста».
Никодемус никого из кобольдов не знал.
В поисках брата он покинул тронный зал. В примыкавшем помещении толпился самый разный народ. Под высоким сводом кружили, ругаясь, две гарпии. Женщины-птицы ссорились из-за куска падали, которую одна из них держала в когтях. В воздухе мелькали черные перья.
По направлению к тронному залу тянулся караван вьючных ослов. Сопровождали животных кобольды, надевшие себе на головы плетеные корзины, словно шлемы. Они были вооружены копьями с загнутыми наконечниками. На всех — длинные черные куртки, все босиком. И только предводитель был одет в алый шелк. Интересно, не из Манчукетта ли они? Никодемусу всегда хотелось побывать в этом далеком королевстве. Но абсолютно точно: они были из тех мест, где полулис странствовал. Он снова огляделся. Вообще лисьехвостый не посещал областей Альвенмарка, бывших родиной многих присутствующих в тронном зале гостей. Похоже, мир очень сильно изменился!
Стены зала напоминали голубое летнее небо и в то же время казались нематериальными. Какое-то иллюзорное заклинание эльфов-архитекгоров. Впрочем, иллюзию нарушали пятна грязи и следы копоти. А еще — маленькие дверцы в стене.
Из одной из них вышла колонна грузчиков с огромными корзинами на спинах. Одежда их была покрыта красно-коричневой пылью. Никодемус вспомнил, что у его брата был план по расширению переходов для кобольдов внутри замка. Интересно, неужели работы еще ведутся?
Сквозь толпу в просторном зале проталкивалась группа троллей. Лутин с ужасом обнаружил в толпе Скангу и ее спутницу Биргу. Больше всего ему хотелось убежать, но он знал, что это привлечет внимание шаманки. Никодемус попытался принять как можно более безразличный вид и уставился в потолок. На остальных, похоже, появление шаманки не произвело никакого впечатления. Может быть, они вообще не знали, кто такая Сканга и на что она способна. Страх стал сильнее, когда лутин вспомнил предупреждение Эмерелль. Дурак он!
Не нужно было сюда приходить! Он ведь знал, что Сканга — ближайшая советница короля. Его появление в замке неизбежно должно привести к встрече с троллихой!
Ну вот, серокожие остановились. Что же делать?
Рядом с Никодемусом на узелке с поклажей дремал фавн.
— Привет, брат!
Фавн заморгал и посмотрел на него.
— Мне не нравится вся эта «братская болтовня».
Лисьемордый решил не сдаваться. Он должен завязать разговор с этим парнем и стать как можно незаметнее.
— Значит, тебе не нравится новый король и его реформы? — безразличным тоном поинтересовался он.
Фавн испугался.
— Этого я не говорил! Слышишь?! Я тебе не позволю ничего на меня навесить! Ты… Кто ты вообще такой? Я тебя не знаю!
Никодемус поднял руки, пытаясь успокоить его.
— Нет причин беспокоиться, я…
— Эй, ты! — громко крикнул кто-то.
Лутин задрожал.
— Что это все значит? — Фавн встал. Он оказался в три раза выше Никодемуса. — Этот тролль сзади что-то от тебя хочет.
— Наверное, от тебя, — раздраженно произнес Никодемус. — Как бы там ни было, я ничего не имею против реформ и пытаюсь…
— Эй, лисьеголовый! Подойди к моей госпоже!
Фавн зло усмехнулся.
— Ну вот и все, рыжий.
Глопс обернулся через плечо. На миг прикинул, не пуститься ли в бега и не слиться ли с толпой. Но это глупо. Далеко ему не уйти!
— Ты герой, — негромко сказал он самому себе. — Ты сражался в славных боях, пережил приключения бок о бок с Эмерелль и Фальрахом.
— Что ты там бормочешь? — Фавн слегка отпрянул, словно опасался, что одного присутствия рядом с лутином довольно, чтобы рухнуть в пучину несчастья.
— Иди сюда! — крикнул тролль.
Никодемус выпятил подбородок и обернулся.
— Я герой! — снова сказал хвостатый кобольд. А затем направился навстречу троллю и позволил отвести себя к Сканге.
В зале стало тихо. Одна из коз удивленно заблеяла. Большинство присутствующих старались смотреть в другую сторону, чтобы не привлечь внимание шаманки. Немногие обладали мужеством смотреть на происходящее.
— Твоя аура сияет холодным синим цветом. Чего ты боишься? — приветствовала лутина Сканга.
Ее слепые белые глаза были похожи на отполированные мраморные шарики на сером, изборожденном морщинами лице. Она двигалась, согнувшись, тяжело опираясь на палку.
— Я вообще ничего не боюсь, — выдавил Никодемус из себя таким тоном, который выдавал его с головой.
— Я знаю тебя, лутин. Ты…
— Никодемус Глопс, брат Элийи Глопса! — Он произнес это очень громко. Более того, он почти прокричал это, надеясь, что у кого-то из присутствующих достанет мужества позвать брата.
— Я стара, но не оглохла, — сообщила шаманка. — Что ж, теперь, когда все присутствующие знают, кто ты такой, нам придется продолжить разговор в другом месте. Невежливо оскорблять других криками.
Никодемус судорожно сглотнул.
— Мне скрывать нечего…
— Да? А твоя аура говорит об обратном. — Старуха наклонилась вперед. — И что с твоим лицом?
Он невольно коснулся мордочки. Неужели Эмерелль убрала не всю татуировку?
— Ты был ранен, Никодемус?
— Да. — Сначала лутин хотел рассказать об ожогах, но потом решил лгать как можно меньше. Он подозревал, что старая шаманка сразу замечает ложь. — Меня вылечила Эмерелль, — добавил он. Пусть Сканга поразмыслит над тем, какие последствия возможны, если она причинит ему какойто вред.
— Мы забираем его! — Сканга развернулась.
Один из ее личных гвардейцев грубо подхватил лисьемордого и понес, держа, словно щенка, за шиворот. Для лутина не было ничего более унизительного, чем такое обращение.
— Можно я допрошу его? Я уверена, что через час он расскажет все, что мы хотим знать, — попросила у Сканги служанка в страшной маске.
А от того, что слышал о ней Никодемус, и при мысли о том, что его могут отдать ей, по спине лутина пробежал холодок.
— У меня нет тайн! — закричал он. — Мы можем обо всем поговорить.
Сканга рассмеялась блеющим смехом.
— Я уверена, что так и будет.
Никодемуса принесли в большую комнату, похожую на кухню.
— Посадите его туда!
Лутин испуганно огляделся, и то, что он увидел, укрепило его желание покориться. Он был не первым, кого здесь допрашивали, несмотря на то что единственными живыми существами в кухне были несколько цветочных фей с оторванными крыльями. Темницами им служили большие стеклянные фужеры.
— Значит, ты встречался с Эмерелль, — начала Сканга и уставилась на него своими мертвыми глазами. — Холодная синева в твоей
ауре стала еще сильнее, Никодемус. Что же тебя путает?
— Эта комната, — выдавил он из себя.
— Что-нибудь еще?
— Я… — Никодемус лихорадочно соображал, как выбраться, но страх мешал думать.
— Можно я оторву ему палец? — спросила Бирга. — Это сильно оживит его воспоминания, обещаю.
— Пока нет. — Сканга улыбнулась лисьехвостому. — Ты действительно хочешь пойти по пути боли?
— Ты сама отправила меня на поиски Эмерелль!
— Это было одиннадцать лет назад. Не знаю, как для лутина, но мне это кажется очень долгим промежутком времени.
Я послала тебя найти Эмерелль, чтобы ее можно было казнить.
И вот ты возвращаешься… Не так давно тебя лечила эльфийка, которой ты должен был принести смерть. Согласись, все это представляется в не очень выгодном свете. А тут еще твоя аура, и холодная синева страха затмевает все. Чего ты боишься, Никодемус?
Лутин откашлялся.
— Что у меня не будет времени объяснить тебе эти — признаю — довольно странные обстоятельства.
Старая шаманка опустилась на один из сундуков.
— Говори! И ничего не упускай!
И Никодемус, запинаясь, начал рассказ. Сканга и Бирга не перебивали, а он постепенно набирался смелости. Лисьемордый рассказал обо всем, выпустив только доклад о посещении оракула. Когда он закончил, страх почти ушел.
— И что планирует Эмерелль? — спросила Сканга.
— Она хочет встретиться с маураванами. А еще собирается на вершину Головы Альва. Думаю, в это путешествие Фальрах с ней не отправится.
— Если она попытается подняться на Голову Альва, нам уже не о чем беспокоиться, — заявила довольная Бирга.
— Но, возможно, она знала, что этот лутин нам все расскажет? — заметила Сканга. — Ведь этот Фальрах славится тем, что строит очень запутанные планы. Может быть, они обманули лутина, чтобы мы мнили себя в безопасности, когда он все это сообщит. Сомнительно, что Эмерелль настолько безумна, чтобы попытаться подняться на гору, которая убивает каждого. И как ты думаешь, почему она возвращается незадолго до королевских выборов, когда столько лет о ней ни слуху, ни духу? Это не случайно! Она не поднимется на эту гору. Она пришла, чтобы свергнуть Гильмарака. А поскольку знает, что на поле боя это не удастся, то идет к мауравани в поисках наемного убийцы, который поможет ей убить нашего короля.
Слова шаманки отрезвили Никодемуса. Возможно ли, чтобы Фальрах и Эмерелль обманули его? Даже Фальрах?
— Вижу, теперь и ты сомневаешься, — обратилась к нему шаманка, — и сквозь грязно-коричневый цвет сомнения снова пробивается синий цвет страха. Ты все же что-то утаил от нас!
— Нет, госпожа, я бы никогда…
— А теперь я вижу цвет лжи. Матово-желтый.
Никодемус поглядел на дверь. Сумеет ли он… И прежде, чем он успел додумать эту мысль до конца, его схватила Бирга. Он воспротивился ее силе. Напрасно. Он чувствовал себя беспомощным, словно дрыгающий ногами ребенок на руках у матери.
— Сейчас ты должен сказать нам то, что хотел скрыть. — В голосе Сканги звучала усталость.
Никодемус подумал о татуировке на своем лице. Эта история будет стоить ему головы. Кому захочется иметь рядом предателя?! Нельзя говорить этого.
— Начинай, Бирга, — произнесла старая шаманка. — Не убивай его. Он должен жить, ты меня поняла?
— Он будет жить, госпожа моя. И под конец с удовольствием скажет все, что знает!
В голосе женщины-тролля звучала пугающая уверенность.
— У тебя есть любимый пальчик, лутин?
Это еще что такое? Он заподозрил самое худшее.
— Какой из твоих пальцев значит для тебя больше всего?
Какой имеет наибольшее значение? Я хотела бы защитить его.
Нет, он не настолько туп, чтобы поверить!
— Мизинец моей левой руки. Я использую его во время любовных игр. Женщинам можно доставить…
— Этого я знать не хочу, — перебила его Бирга. — Твои похождения не имеют значения. Значит, ты был бы очень несчастен, если бы потерял этот палец? Ты уверен? Другие особенно ценят большой палец правой руки.
Никодемус вспотел от страха.
— Большой палец правой руки нужен мечникам и лучникам. А мне нет. Моя магия заключается в мизинце левой руки.
Но, хможет быть, мы поговорим о чем-нибудь другом?
— Нет! — Бирга взяла обе его руки и несмотря на то, что он изо всех сил пытался сжать кулаки, без труда развела его пальцы. — Я хочу помочь тебе, — медовым голосом произнесла она. — Что нужно сделать, чтобы твоя жизнь, когда мы выясним правду, пострадала как можно меньше? Ты ведь наверняка влиятельный муж?
Она взяла большой палец его правой руки и зажала между своими большим и указательным пальцами. Руки Бирги были обмотаны тряпками. Ткань показалась Никодемусу грубой, словно песок, поднятый драконьим дыханием в Сожженных Землях. Троллиха вывернула его большой палец.
Никодемус закричал. И больше боли мучило его то, что должно было произойти дальше.
Бирга продолжала выворачивать. Палец выскочил из сустава. Боль была настолько сильной, что лутин уже даже не кричал, просто тяжело, с хрипом дышал.
— Мы уже почти закончили, — произнесла ученица шаманки и повернула еще немного.
У Никодемуса почернело в глазах. Когда он пришел в себя, Бирга держала его.
— Ты снова с нами, маленький лисьеголовый? Посмотри-ка на пол!
Дрожа, он подчинился. Там лежал его большой палец. Троллиха оторвала его, так, как он в детстве обрывал крылья мухам. Рыжему кобольду стало дурно!
— Давай еще поговорим о твоих пальцах, лутин. Сейчас ты должен сказать, какой палец для тебя второй по значимости.
И, прошу, будь со мной честен.
— Левый мизинец! — закричал Никодемус.
Он почувствовал, как по правой руке течет кровь. Вспомнил татуировку на своем лице. Нет, он не может этого сказать.
Она свернет ему шею, если услышит!
— А какой из оставшихся пальцев значит для тебя меньше всего? — Бирга произнесла это таким тоном, как будто задавала вопрос уже добрую сотню раз.
— Правый мизинец. Но, пожалуйста, давай…
Она взяла его левый мизинец.
— К сожалению, я не могу обращать внимания на твои просьбы. Поскольку ты молчишь, придется показать тебе, что я могу быть строгой. Ты вынуждаешь меня сделать это. — Бирга слегка повернула палец.
Никодемус закричал.
— Немедленно отпустите его!
Сквозь пелену слез лутин заметил маленькую фигурку в черном кожаном плаще.
— Королю будет доложено о ваших деяниях. Отпустите его, не то вам непоздоровится! Я знаю, что он не ценит твою жестокость и уже давно ждет предлога призвать тебя к ответу за преступления перед народом. Для таких опустившихся, жестоких индивидуумов, как ты, в нашем новом справедливом обществе места нет, сестра Бирга!
— Отпусти лутина, — бесцветным голосом произнесла Сканга. — Конечно, мы не будем противиться воле короля и его любимых лизоблюдов.
Бирга поставила Никодемуса на ноги. Бедняга не мог стоять самостоятельно. Силы оставили его. Он опустился на колени.
Всхлипывая, поднял окровавленный палец.
— Идем со мной, брат. — Элийя обнял его и помог подняться. Схватил под мышки и потянул за собой.
Больше не было сказано ни слова.
Никодемус не мог сдержать слез. Он то и дело всхлипывал.
За дверью брошенной кухни ждали другие кобольды. Он увидел Лицу. Свою возлюбленную! Никодемус постарался сдержаться. Не хотел выглядеть перед ней плаксивым слабаком.
— Они за это ответят, — прошипел ему на ухо Элийя. — Еще немного, и настанет день расплаты.
Мятежники
Эмерелль вела его по широкой заснеженной равнине к краю древнего густого леса. Ветки скрипели под тяжестью снега, ветра почти не было. Раскидистые кроны деревьев так сильно переплелись друг с другом, что даже сейчас, когда листья опали, свет земли не достигал.
Едва они вошли в лес, у Фальраха возникло чувство, что за ними наблюдают. Но как ни старался он, обнаружить тайных соглядатаев не мог. Он спросил себя, не сами ли деревья следят за ними. Не передают ли скрипящие ветви секретные послания.
Или же это все же мауравани, мастера маскировки? Дикий народ, как называли их многие братья-эльфы — наполовину пренебрежительно, наполовину почтительно. Мауравани… Те, кто не любил жить во дворцах, а предпочитал обширные леса у подножия Головы Альва. Одиночки, отдавшие все силы магии деревьев. Те, кто не хотел изменять творение альвов, стараясь жить в согласии с лесами и не строить из них хижины, не рубить деревья.
Казалось, Эмерелль точно знает, куда идти. Судя по ее виду, жутковатая атмосфера леса нисколько не впечатлила королеву. Она вела спутника в заснеженную долину, скалистые склоны которой были покрыты похожими на змей ветвящимися корнями.
Фальраху лес казался все более жутким. На серых скалах деревья не должны расти настолько густо. Это неестественно.
И это неизвестные ему деревья! Похоже, долину защищало заклинание. Даже снег лишь кое-где падал на землю. Спуск становился все более крутым. Фальрах хватался за корни, стараясь не наступать на предательский мох. Эльф с удивлением заметил, что многие деревья не сбросили листву, несмотря на то что зима была в самом разгаре. На отдельных растениях были цветы и плоды одновременно, словно все сезоны слились воедино.
Густые кроны изменили свет зимнего дня. Он казался зеленым. Подобно стрелам пронзал он лесные сумерки, выхватывая из темноты только крохотные пятнышки. В воздухе витал тяжелый запах прелой листвы. Мимо Фальраха на серебристых крыльях промчалась стрекоза.
Только сейчас эльф заметил, что перестал мерзнуть. Это странное место не терпело зимы. Чуть впереди на склоне возвышался монолит. Один-единственный стоящий вертикально камень более четырех шагов в высоту. Лучи, пронзавшие листву, окутывали его холодным серым сиянием.
Эмерелль остановилась перед монолитом. Склонилась, и голова ее коснулась покрытого бороздами камня. Эльфийка застыла неподвижно. Губы неслышно шевелились.
— Чего ты хочешь, свергнутая королева?
Фальрах обуздал рефлекс и не схватился за меч. Он не мог сказать, откуда пришел голос. Нервно обернулся, вгляделся в сумерки. Меж переплетенных корней поднимался туман.
Несмотря на то что здесь, в глубине леса, совершенно не было ветра, дымка двигалась плавными спиралями, как будто это были не мелкие капли воды, а что-то наполненное жизнью.
— Я ищу Мелвина, сына Сильвины.
— Он больше не один из нас. Он решил покинуть этот мир.
Теперь туман подполз к ногам Фальраха. Меж деревьев появились призрачные фигуры. Эльф нервно сжал и разжал кулаки. Мауравани слыли капризными и жестокими существами. Даже по отношению к эльфам.
— Куда он ушел?
— Зачем нам говорить тебе? — Голос все еще доносился, казалось, отовсюду и из ниоткуда одновременно. Понять, кто из призрачных воинов говорит, было нельзя.
— Затем, что он отведет меня на вершину Головы Альва.
Фальрах закрыл глаза. Что за аргументация! Над лесом повисла тишина. Теперь туман поднялся до колен.
— Он предпочитает укрываться под юбкой своей женщины, а не завоевывать свободу в сражении с троллями. Почему ты думаешь, что он отведет тебя на Голову Альва? Зачем ему это?
Чтобы обрести смерть вместе с тобой?..
— Я пообещаю, что там он встретится со своим отцом.
Я знаю, как мучит его то, что он не мог с ним поговорить. Он пойдет со мной.
— Его отец мертв. Как они смогут встретиться на вершине горы?
— Мы отыщем там альвов, — произнесла Эмерелль с уверенностью, от которой растерялся даже Фальрах.
Слова газалы могли означать все, что угодно. Трактовать их так было чистой воды отсебятиной.
Одна из фигур-теней выступила вперед. Эльфийка, раскрасившая лицо красно-коричневым соком куста динко. Волосы ее были зачесаны назад и заплетены в тугую косу. На ней была потертая охотничья одежда. Глаза холодного светло-голубого цвета, радужку окружал тонкий черный ободок…
«Волчьи глаза», — подумал Фальрах.
— Мой сын живет в горах неподалеку от человеческого поселения Фирнстайн, — сказала она. — И пусть он наконец обретет покой. Если он попытается подняться на Голову Альва, то о нем не будут помнить как о мауравани, бежавшем от сражения с троллями.
Фальрах не поверил ушам. Собственная мать предает сына!
Они сумасшедшие, эти мауравани! Вне всякого сомнения, безумцы все до единого!
— Что нужно здесь тебе, Олловейн?
На Голову Альва он с Эмерелль не пойдет. Он принес себя в жертву, чтобы защитить ее от огненного дыхания дракона; в этом был смысл. Но поиск альвов… Она гоняется за призраками. Поскольку маураванам, очевидно, нравится помогать умалишенным, он должен действовать как идиот.
— Я ищу союзников, которые помогут свергнуть короля троллей и вернуть Альвенмарк эльфам.
— Почему у тебя получится то, что не получилось у нас за более чем одиннадцать лет?
— Потому что до сих пор у вас не было предводителя, который превратил бы ваши слабости в силу.
Осенний вечер
Кабецан сидел на стуле с мягкой обивкой на террасе своего дворца и смотрел на виноградники. Подобно трудолюбивым муравьям ползали по склонам рабочие. Хорошее выдалось лето в этом году. Много солнца, да и дождя тоже. Лето, которое принесло крепкие, сладкие ягоды винограда. Будет превосходное вино.
На коленях у короля лежала тяжелая шкура медведя. Он подставил лицо солнцу, наслаждаясь теплом осеннего вечера.
Давно уже он не чувствовал себя настолько хорошо. Но взгляд на лицо Балдуина позволял предположить, что продлится это недолго. Кроме гофмейстера здесь присутствовал и Танкрет.
Однако Кабецан был уверен, что за ними наблюдают по меньшей мере из дюжины окон.
— Ну, выкладывай уже, Балдуин. Какие дурные вести ты принес?
— Покушение на белого рыцаря провалилось. Убийца считался очень способным. Поговаривают, будто сам Тьюред отвратил смертоносный удар от рыцаря. Благодаря нашему плану воин Господа в очередной раз стал героем. Мишеля Сарти любят, как никогда прежде.
— Твои симпатии тоже на его стороне, или я ошибаюсь?
Балдуин позволил себе улыбнуться.
— Вынужден признать, что с удовольствием встретился бы с этим молодым человеком.
— И сразу же посоветовал посягнуть на трон?
— Повелитель, я не…
— Я знаю, что ты обо мне думаешь. Сохрани мои уши от своей лжи! Значит, друснийцы не смогли уничтожить его стрелами. Твой убийца не сумел скосить этого чудесного рыцаря косой. Судя по всему, нам придется пойти иным путем.
Похоже, для стали этот человек неуязвим. Давайте его отравим! Я хочу, чтобы ты послал к нему эту девушку… — Король раздраженно щелкнул пальцами. В последнее время его все чаще подводила память. Он увидел перед собой лицо маленькой шлюхи. — Ну, ты понял… Девушку, которая была в Искендрии.
— Элодию?
— Да, именно ее я и имел в виду! Кстати, ты еще пишешь письма от имени ее покойного брата?
— Нет, вот уже больше года. Мое последнее письмо к ней было написано от имени жены, которой никогда не было у ее брата. Я сообщил ей, что он умер от чумы.
Кабецан не поверил своим ушам.
— Что? Как ты мог?! Это же подорвет ее боевой дух! Надо было спросить меня, проклятый старый дурак! И о чем ты только думал?
Балдуин входил в число тех немногих людей, которые осмеливались выдержать взгляд Кабецана, когда тот входил в раж.
— Я не мог больше лгать девушке. В Друсне ей пришлось несладко. Она едва не осталась там.
— И ты, будучи таким верным другом, написал, что ее братик подох? Чего ты собирался этим добиться? Чтобы она повесилась?
— Я просто больше не мог ей лгать, — спокойно ответил старик. — Боюсь, я вообще почти не думал. Просто хотел избавиться от неприятной обязанности.
В то, что он ни о чем не думал, Кабецан не поверил. Это не в духе Балдуина. Интересно, что старик выкинет в следующий раз? Напишет девушке письмо, в котором будет раскрыта правда о смерти ее брата?
— Ты выполнишь мой приказ, Балдуин! Шлюха должна соблазнить благородного рыцаря, а затем налить ему в бокал отравленного вина. И тогда с неприятностью будет покончено.
От яда доспех его, наверное, не защитит!
— Прошу меня простить, повелитель, но это не то же самое, что убивать языческих князей в Искендрии или Друсне. Мишель Сарти — герой. Как я должен объяснить необходимость его смерти?
— Я король! Я не обязан отчитываться перед каждой потаскухой! О чем ты вообще думаешь?!
— Я думаю, что потаскухой ее сделали мы и что она оказала гораздо большие услуги Фаргону в борьбе с его врагами на протяжении последних нескольких лет, чем все наши воины, вместе взятые, включая белого рыцаря. Не стоит навешивать на нее столь грязное преступление. Непременно выплывет, что рыцаря убила она.
— Если малышка издохнет, тем лучше. Тогда она уже не сможет выяснить, что ты обманул ее насчет брата. Танкрет позаботится о том, чтобы чернь нашла ее и пригвоздила к первому попавшемуся дереву. — Охранник короля улыбнулся. Совести у него не было. — А теперь можешь идти, Балдуин. До сумерек я желаю видеть письмо, которое ты напишешь этой курве.
Кабецан запрокинул голову и прислушался к шаркающим шагам старого гофмейстера. Столь прямолинейно Балдуин никогда еще не выступал против него! Этого король стерпеть не может! Старый развратник поглядел на небо. Слабое осеннее солнце закрыла небольшая тучка. На террасе стало прохладно. Он подтянул медвежью шкуру повыше.
Когда Балдуин исчез, король подозвал Танкрета.
— Дерзость гофмейстера разозлила меня. Я был бы рад, если бы у него больше не было возможности меня обидеть.
Это должно выглядеть как несчастный случай. У него много друзей. Но никто не удивится, если старик упадет с лестницы.
Впрочем, сначала пусть сочинит письмо. Завтра будет хороший день для его смерти.
Танкрет подошел ближе.
— Мой король, разумно ли убивать старика?
Кабецан раздраженно поднял брови. Впервые охранник отказывался убить. Неужели его окружают предатели и слабаки?
— Не поймите меня превратно, повелитель. Долгие годы я ждал вашего приказа убить его. Он считает меня тупым головорезом. Не упускает ни единой возможности продемонстрировать мне свое презрение. Я не стану сожалеть о его смерти. И иногда я подумывал даже, не взять ли судьбу в свои руки, не дожидаясь вашего приказа. Но Балдуин слишком важен… Он посвящен в слишком многие тайны. Он хорошо справляется с задачами по управлению от вашего имени, и вам не приходится с этим возиться. Среди придворных не найдется никого, кто смог бы заменить гофмейстера. На следующий же день после его смерти начнутся трудности. Если позволите дать совет, повелитель, то пусть он сначала подготовит себе преемника. Тогда я с радостью убью его.
Кабецан устало провел ладонью по лбу. Охранник, обсуждающий приказы… Нужно и Танкрету поручить подготовить себе замену!
Дом королевы
Маураване удивили королеву. Они подарили ей роскошного белого жеребца и чудесное платье. Наряд был очевидно маураванский и тем не менее подходил Эмерелль: из мягкой белой кожи с длинной бахромой на рукавах, швы защищены от намокания, разрезы по бокам, чтобы удобно было сидеть верхом (или привлекать внимание мужчин)… Сотня мелких речных жемчужин образовывала причудливый спиральный узор.
К платью прилагались белые сапоги выше колен. Наряд был красив и практичен одновременно. В такой одежде королева сможет взобраться на Голову Альва.
Эмерелль повела коня через заснеженную равнину к звезде альвов. Она то и дело поглядывала на вздымавшуюся вдали гору. Пик ее был окутан густыми тучами. Говорили, что никогда еще дитя альвов не видело вершины. Фальрах сказал что-то, на что королева сначала просто не обратила внимания, но слова проникли в нее, словно яд, украдкой. Если ни одно дитя альвов и ни одно дитя человеческое не может найти путь наверх, значит, там может таиться девантар. Тот самый последний девантар, некоторое время назад сунувшийся в Сердце Страны, чтобы зачать дитя с волшебницей Нороэлль, а затем исчез. Может быть, он ждет на Голове Альва? Может быть, запрет — это защита?
Чушь, сказал ей рассудок. Зачем бы ему прятаться там?
Может быть, чтобы завершить кровавую вражду с альвами?
Эмерелль подошла к лодке, по-прежнему лежащей на склоне горы. Ее наполовину замело. Эльфийка расслабилась, очистила дух от сомнений. А затем потянулась к камню альвов. Ощутила силу Золотой Сети, пропустила ее через себя.
При этом она думала о Январском утесе, расположенном высоко над Фирнстайном, где на вершине горы лежит нужная ей звезда.
Магические врата открылись. Королева почувствовала беспокойство своего жеребца. Несмотря на то что он бесстрашно позволил ввести себя в Золотую Сеть, глаза его были расширены от страха, а ноздри подрагивали. Всего несколько шагов — и вот она в другом мире. Ветер трепал ее волосы, когда она ступила сквозь магические врата. Посмотрела вниз, на серые воды фьорда. На Январском утесе еще не лежал снег, но зима была близко. Холодный моросящий дождик вплетал серебристые капельки-жемчужины в гриву коня.
На берегу фьорда клубился легкий туман. Фирнстайна не было видно, но там, где должен был находиться город, сияли два ярких огня. Нет, не огня. То были костры, словно дома горели!
Эмерелль вскочила в седло и стала спускаться по склону.
Жеребец уверенно перенес ее через осыпь на отвесный, поросший травой склон. Когда порыв ветра разорвал туман, эльфийка отчетливо увидела огонь и детей человеческих, бегущих к фьорду. Горел дом неподалеку от праздничного зала королевы! Второй — в центре поселения. Что происходит?
Вражеских воинов вроде не видно…
Как только местность позволила, королева послала коня в галоп. Вскоре эльфийка увидела силуэты лодок на воде, а затем настигла беглецов. На лицах читался страх. Когда Эмерелль приблизилась, к ней бросился молодой человек с угрожающе поднятой мотыгой.
— Не подходи! Наша семья еще здорова! Не подходи!
Эмерелль придержала коня. Крупное животное заржало и встало на дыбы. Передние копыта взвились в воздух, и крестьянин испуганно отпрянул.
— Не ходи в Фирнстайн! Там чума!
Не удостоив мужчину ни единым словом, королева понеслась по берегу. Неужели в мире детей человеческих есть только беда и несчастье? Врата в примитивном деревянном палисаде были широко распахнуты. По безлюдной улице брела худая собака. Эмерелль понеслась на холм, где стоял пиршественный зал. Рядом стоял небольшой дом. Крыша его обвалилась. Из дверей вырывалось бушующее пламя.
Неподалеку эльфийка обнаружила мертвеца. Кто-то вонзил ему в живот меч. Одежда из тонкой ткани свидетельствовала о том, что при жизни это был зажиточный человек. На руках не было мозолей. Эмерелль растерянно огляделась. Направилась к пиршественному залу. Услышав голоса, она отпустила поводья. С детьми человеческими она в случае чего справится и без меча.
Королева вошла в зал. У жаровни на полу сидела небольшая группа вооруженных людей. Внезапно один из мужчин вскочил и обнажил меч. Эмерелль удивилась тому, что воин так быстро заметил ее. Она вошла совершенно бесшумно, а те, у жаровни, сидели к ней спиной. Должно быть, он почувствовал ее присутствие. Необычно для сына человеческого.
— Кто ты? — набросился на нее воин.
— Не надо, Ансвин! — Безносый старик опустил правую руку воина. В глазах его стояли слезы. — Клянусь богами, наши молитвы были услышаны!
Эмерелль вспомнила старика. Когда-то он был доверенным лицом короля Альфадаса и сражался в Снайвамарке против троллей.
— Ламби, — приветливо сказала она. — Кажется, твои боги хранят тебя.
Старик бросился ей навстречу. На миг она испугалась, что Ламби обнимет ее, и отпрянула. Мужчина остановился, раскинув руки. Он стоял так близко, что Эмерелль почувствовала: он уже болен. На лбу у него выступил пот, глаза блестели…
В его дыхании жила болезнь.
Ламби опустился перед ней на колено.
— Почтенная королева Эмерелль, ты пришла в час величайшей нужды. Прошу, помоги Кадлин. Ее дочь борется со смертью… — Он запнулся. — Она почти…
— Отведи меня к ней, Ламби. Весь Альвенмарк обязан Кадлин. Я никогда не забуду этого и всегда буду настроена благожелательно по отношению к Фьордландии.
— Вы слышали?! Все будет хорошо. Ну же, поднимите свои зады, нужно свести вместе двух королев.
Мужчины отодвинули скамьи, на которых сидели, в стороны, убрали тростник от жаровни. В полу оказалось железное кольцо. Мужчина, обнаживший против нее меч, открыл люк в полу.
— Нам пришлось спрятать их, — пояснил Ламби. — Лейбмедик поджег дом. Я знаю Олава много лет. Должно быть, он сбрендил от страха. В последнее время он сам не свой! Вместо того чтобы помочь, он напутал людей. Когда сегодня днем от чумы умер первый ребенок, поднялась паника. Они сожгли дом, где случилась первая смерть. А потом поднялись сюда.
Увидев в городе пожар, я спрятал Кадлин и Свану в тайник здесь, в королевском зале. А потом пришли они. Мужчины и женщины, которые еще несколько дней назад праздновали вместе с ней. — Старик покачал головой. — Они словно обезумели. Привел их Олав. Они решили, что королева с дочерью все еще заперты в своем доме. И эти свиньи принялись бросать на крышу факелы. Когда дом вспыхнул ясным пламенем, они испугались. Остался только Олав. Думаю, этот стервятник ждал криков из дома. Я прибил его. Потом уже никому не захотелось оставаться. Все убежали…
Ламби взял факел.
— Идем, о дар богов!
Эмерелль не сдержала улыбки. За все столетия, что она прожила на свете, никто не называл ее даром богов…
Сын человеческий повел свергнутую королеву вниз по короткой лестнице в туннель, настолько низкий, что даже ей пришлось идти согнувшись. Через несколько шагов они оказались перед грубо сколоченной дверью. За ней оказалась комната, где висела ветчина. У стен стояли бочонки. Поверх мешков лежали шкуры. На них, вытянувшись, лежала обнаженная белокурая девочка. Тело ее было изможденным. Эмерелль увидела рубцы в паху и в подмышках. В маленькой комнатке воняло гноем и потом.
У ложа сидела на полу женщина с рыжими растрепанными волосами. Бедняжка была в полной прострации. Время от времени она вытирала влажным платком тело ребенка. Женщина даже не заметила, что кто-то вошел.
Эмерелль подошла к королеве Фьордландии и мягко положила руку ей на плечо.
— Позволь помочь.
Женщина подняла голову. В волосах сверкали первые седые нити. Под глазами чернели круги, в уголках губ залегли глубокие морщинки. Эльфийка была потрясена. Насколько же быстро стареют дети человеческие…
— Кадлин?
Женщина недоверчиво смотрела на гостью. По лицу бедняжки текли слезы. Эмерелль почувствовала, что королева тоже заразилась.
— Ты… — Кадлин покачала головой. — Ты пришла. — Фьордландка схватила подол белоснежного платья и зарылась лицом в тонкую кожу. — Наконец-то. Лут, ты услышал меня.
Наконец-то…
Эмерелль опустилась на колени рядом с ложем. Осторожно положила руку на грудь девочки. Малышка совсем замерзла.
Она умирала. Болезнь истощила ее силы. Сердце билось неровно.
Ребенок открыл глаза и взглянул на эльфийку. У него были глаза матери. С бледных губ сорвался негромкий вздох. А затем усталое сердце перестало биться.
Корень лоабо
Элодия сложила письмо в маленькую шкатулку из щепок, которую хранила под кроватью. Она перечитала его трижды. Почерк у Балдуина стал нетвердым. В нем не было прежней силы. Поверх темно-красного воскового пятна стояла печать короля. Они требовали совершить нечто чудовищное, такова была воля правителя. Интересно было другое… Девушке показалось, что письмо было вскрыто после того, как его запечатал король. Под печатью стояла еще одна, последняя строчка.
Спасай свою жизнь.
Бывшая цветочница подумала, что стоит показать написанное настоятельнице, но затем отбросила эту мысль. Жрицы рефугиума не обсуждали приказы короля.
Это было первое письмо, полученное ею после известия о смерти брата. Она надеялась, что стены заведения больше покидать не придется.
Элодия закрыла глаза. Она устала. Иногда девушка спрашивала себя, не болезнь ли это. Вернувшись из лесов Друсны, она постоянно чувствовала себя разбитой, сколько бы ни спала. Ей было тяжело выполнять немногие обязанности, возложенные на нее в рефутиуме. Все, что она делала, она делала для брата. С тех пор как он умер, жизнь ее стала пустой. Иногда она спрашивала себя, не покарал ли ее Тьюред за злодеяния. Хотя этого не могло быть… Она убивала только язычников! Но это поручение… Если она выполнит его, то станет проклятой, а если откажется, то предательницей. Девушка уже слыхала о белом рыцаре. Пожалуй, в Фаргоне о нем слышал каждый. Она убила князя Арси, но героем этой войны стал Мишель Сарти. Его имя у всех на устах. И ей это на руку. Она не гордилась тем, что совершила. Всего лишь выполнила приказ короля, и ее поступок наверняка очень нужен Фаргону. Но этот новый приказ убить… Возможно ли, чтобы рыцарь участвовал в заговоре против Кабецана? Когда она вспоминала старика в постели, ей становилось страшно. Никто не отзывался о нем хорошо. Люди боялись правителя. Но его, вне всякого сомнения, коснулся Господь. Его жизнь не обрывалась, несмотря на то что он то и дело тяжело болел.
Балдуин отправил послание, значит, смерть рыцаря нужна королевству! Сам гофмейстер тоже иногда писал ей. Она всегда будет благодарна этому человеку за то, что он сообщил в длинном письме о смерти Жеана и, в первую очередь, о его жизни. Жеан был счастлив. Он влюбился, но чума унесла его и его возлюбленную. Брат был уважаемым писарем при дворе, и Балдуин не сомневался, что он возвысился бы до наместника, если бы прожил подольше.
На глазах Элодии выступили слезы. Она сделает это для Балдуина, а не для Кабецана. Поднялась и вышла из маленькой хижины, прилепившейся у стены в стороне от главного здания рефугиума. Ей понадобится помощь сестры Анаис, садовницы. Сама Элодия в ядах не разбиралась.
На садовых дорожках стояли лужи. Утром прошел сильный дождь. Он принес с собой первое ощущение зимы. Было промозгло и сыро. Небо низко нависало над горами. Обширные сады, заложенные сестрами, были еще молоды. У недавно посаженных деревьев стволы были не толще руки. Когда они вырастут, рефугиум станет чудесным местом.
Бывшая цветочница прошла мимо молодой послушницы, обрезавшей розовый куст. Девушке было самое большее семнадцать. Она была красива. Элодия меланхолично улыбнулась. Сюда судьба забрасывала только красивых девушек.
Они называли организацию орденом, а себя — сестрами.
Но Церковь ничего не знала о рефугиуме на Моне Габино.
А если бы знала, то наверняка не благословила бы орден. Хотя происходившие здесь чудовищные вещи казались не столь страшными, так как в рефутиуме царил строгий порядок. Все девушки и наставники обращались друг к другу вежливо.
Элодия замерла перед узким красным деревянным мостиком, переброшенным через черную лужу. Темная вода была неподвижна. Девушка тяжело вздохнула. Это было единственное место в рефугиуме, приводившее ее в ужас. В этом пруду в запечатанных глиняных горшках топили тела нерожденных детей. Не проходило и года, чтобы не беременела одна из послушниц. Образование девушек редко предполагало изучение книг. На досуге за высокими стенами рефугиума девушки упражнялись в тоги же искусстве, которое требовалось от них при исполнении заданий короля, поэтому без беременностей не обходилось. Однако в Моне Габино не было места для детей.
Некоторые сестры скрывали свое положение, но все равно правда всплывала. Настоятельница сама забирала детей. Но утопить тяжелый кувшин в черном пруду мать должна была самостоятельно.
Элодия собралась с духом и быстро перешла мост. Вверх взлетели брызги. Карп выпрыгнул за мухой. Здесь они росли большими и жирными. Никто не ел рыбу из этого пруда.
Элодия обнаружила сестру Анаис у кустов олеандра. Сестра размахивала кадилом между растениями и негромко напевала себе под нос. Девушка некоторое время наблюдала за садовницей, пока та наконец заметила ее.
— Элодия! Как хорошо, что ты оставила свою хижину и решила прогуляться. Иди сюда, вдохни дым. Сандаловое дерево не только оживляет растения, но и открывает человеческую душу. Хочешь немного помочь мне с работой в саду?
— Если честно, сестра, я пришла просить тебя помочь мне.
Нужен совет относительно яда. Действие в течение двух-трех дней. Без боли. Жертва не должна заподозрить, что ее отравили, и по трупу не должно быть видно, что бедняга умер неестественной смертью.
Анаис поставила кадило и принялась массировать переносицу большим и указательным пальцами. Была у нее такая привычка, предмет частых насмешек. Внезапно лицо сестры омрачилось. Когда она подняла взгляд, губы ее сжались в узкую полоску.
— Ты требуешь слишком многого.
Элодия еще никогда не видела сестру Анаис в таком состоянии.
— Такого яда нет?
— Почему же? Есть. Но нет у меня в запасах. Под описание подходит корень лоабо. Его нужно извлечь из земли в полнолуние с помощью черного шелкового шарфа, иначе он потеряет свою силу. Это очень необычный яд. Он поражает сосуды мозга. Разъедает их, пока кровь не проникнет в серое вещество.
— И это наверняка смертельно?
— Да. Действует медленно. У некоторых начинает болеть голова. Но чаще всего у жертв наблюдается просто головокружение. Они говорят неясно, забывают отдельные слова. Яд смертелен! В первые два дня после того, как жертва приняла его, она ничего не чувствует. К сожалению, в моем саду есть только один лоабо, — подавленно сказала Анаис.
— И? Его можно выкопать?
— Да, конечно. В полнолуние. А потом мы должны будем извлечь из него яд. Потребуется время. Я надеялась получить от лоабо отводок. — Садовница вздохнула. — Идем к настоятельнице. Боюсь, что черного шелкового шарфа у нас в рефугиуме тоже нет. И если уж я должна принести в жертву свой единственный корень лоабо, то хочу, чтобы все было по правилам!
Свободная воля
Эмерелль крепко прижала руки к груди девочки. Снова. И снова. Сердце шевельнулось. Эльфийка почувствовала робкие, слабые удары. Закрыв глаза, попыталась стать единым целым с телом малышки. Настроилась на прерывающееся, неровное сердцебиение, снизила жар, очистила кровь. Дала телу новые силы, чтобы оно могло подавить повторное возникновение болезни. Наконец излечила разрушенную ткань лопнувших гнойников, заставила раны исчезнуть, не оставив на коже и следа.
Когда Эмерелль открыла глаза, Кадлин схватила ее за руку.
— Ты можешь помочь?
— Она будет жить. А теперь нужно позаботиться о тебе. — Она посмотрела на безносого воина. — И о тебе тоже. В вас обоих уже живет болезнь.
Она занялась обоими. У старика ослабила боль, которую давала разбушевавшаяся подагра. У обоих было много укусов насекомых.
— Вам нужно почистить одежду в кипящей воде. Если мех или что-то подобное — придется сжечь. Чуму переносят блохи.
— Болезнь в одежде? — Кадлин странно посмотрела на Эмерелль.
— В одежде блохи. Кроме того, одежда, соприкасавшаяся с гноем, вытекающим из чумных бубонов, тоже опасна.
— Пару дней назад пришел ярл с полным сундуком платьев.
Свана взяла одно из них. Я тоже…
— Я взял себе штаны, — произнес старик.
— Это не должно иметь никакого отношения к вспышке болезни, — сказала Эмерелль. — Давайте уйдем из этой комнаты. — Ей хотелось свежего воздуха. Даже стоять под дождем было приятнее, чем находиться в душной комнатушке.
Кадлин осторожно взяла на руки дочь. Поцеловала спящую девочку в лоб. По щекам королевы катились слезы.
Старик отвел их в королевский зал. Воины все еще несли вахту. Они собрались вокруг Кадлин и ее дочери. Эмерелль была тронута нежностью, с которой дети человеческие обращались друг к другу. И почувствовала себя лишней.
Она тихо покинула зал. На улице все еще лило. Туман рассеялся. Огонь почти потух. От руин валил густой дым. Собака возилась рядом с мертвецом. Трудно поверить, что целитель бросил факел на дом, где, как он полагал, находятся смертельно больные люди. На дом своей королевы! Люди навсегда останутся для нее загадкой.
Эмерелль услышала за спиной голоса. К ней на дождь вышла Кадлин. На плечах у нее был грубый зеленый шерстяной плащ.
— Спасибо, — сказала она просто, но так сердечно, что любое другое слово только исказило бы вложенные в него чувства.
— Я рада, что пришла вовремя, — ответила эльфийка.
Они некоторое время стояли рядом и смотрели на фьорд.
Наконец молчание нарушила Кадлин.
— Что привело тебя сюда, королева?
Эмерелль невольно улыбнулась. Кадлин умна и понимает, что не божественное провидение привело ее в Фирнстайн.
— Я ищу Мелвина, — прямо сказала эльфийка.
Кадлин пристально посмотрела на нее.
— Зачем?
Очевидно, беспокоится за сводного брата.
— Он должен отвести меня на гору. Только он сможет найти туда дорогу.
— А ты не можешь полететь на большом орле?
Похоже, дочь человеческая считает ее глупой.
— Нет.
Кадлин требовательно смотрела на эльфийку. Эмерелль молчала. Юная девушка превратилась в настоящую королеву.
Не боялась силы, которую таит дитя альвов. Гостья решила, что фьордландка заслуживает более ясного ответа.
— На гору наложено заклятие. Ее называют Голова Альва.
Сильные ветра мешают птицам приближаться к ее вершине.
Они разбиваются о скалы. Мелвин — единственный, кто может отвести меня туда.
— А почему не может другой?
Эмерелль удивилась. Неужели королеве Фирнстайна неведома благодарность? Очень невежливо столь настойчиво расспрашивать, когда по ответам ясно: гостья из Альвенмарка не хочет больше говорить на эту тему.
— Это опасно для моего брата?
— Для него это опасно не будет. Говорят, что ни дитя человеческое, ни дитя альвов не может живым попасть на эту гору.
А твой брат — сын человека и эльфийки. Никогда прежде не рождался ребенок от союза эльфа и человека. Судьбой предначертана ему возможность попасть на эту гору!
— Разве? Может быть, он дважды проклят, потому что является и человеком, и эльфом?
Эмерелль вынуждена была признать, что о такой возможности не думала.
— Не тебе определять путь своего брата. Это решение может принять только он один.
— Ты спасла жизнь мне и Сване. Какая свобода выбора осталась у него? Разве сможет он отказать тебе?
Никогда больше не быть конем
Он подумал о ядреной светловолосой девушке, стоявшей перед трактиром, и фыркнул.
— Все хорошо, — сказал Адриен.
Мальчик чистил его скребницей. Сам расседлал. Эти обязанности он никогда не поручал другим. Иногда он бывал до ужаса правильным. Живой святой. Никогда не ложился в постель с женщиной. А ведь возможностей было предостаточно.
Та белокурая перед трактиром строила ему глазки, но он даже не заметил.
В городе есть конный рынок.
— Тебе нужна кобыла?
Он произнес это очень по-деловому. У мальчика просто нет чувства юмора, раздраженно подумал Жюль. И ведь при этом он случайно попал в самую точку. Ему очень сильно хотелось высказаться кое о чем… Но этого делать было нельзя. Адриен стал именно таким, как хотел его учитель. Годы усилий превратили его в идеального рыцаря. В настоящего зануду! С тех пор как он перестал искать эту Элодию, он занялся исключительно нуждами Церкви, спасал бедных и обездоленных.
Я буду вынужден тебя покинуть.
Адриен опустил скребницу.
— Я тебя обидел? Я не хотел! Я думал…
Дело не в кобылах, солгал Жюль. Ты же знаешь, меня послал Тьюред, чтобы я присмотрел за тобой. Но тебе давно не нужен надсмотрщик. Ты мужчина, сам можешь отвечать за свои дела, за свою жизнь. Я горжусь тобой. От неуверенного мальчика, которого я встретил четыре года назад и который даже верхом неумел ездить, не осталось ничего.
— Но ты мне нужен! Ты так часто давал мне советы.
И я знаю… — Голос Адриена понизился до шепота. — Ты ждешь от меня, что я убью короля Кабецана.
Ты не хочешь убивать короля. Считаешь, что заколоть старого больного человека в постели — это не по-рыцарски.
Мы довольно часто спорили об этом. Твое рыцарство привело к тому, что не проходит и недели, чтобы не происходило убийства по приказу короля. И ты бездействуешь. Приносишь этих людей в жертву своему рыцарскому кодексу.
— Ты поэтому уходишь?
Нет, мальчик. Просто пришло время… У Тьюреда для меня другое задание. Мы с тобой здорово провели время. Я навсегда запомню тебя.
— Я убью Кабецана! — Адриен отбросил все предосторожности. Несмотря на то что они были в хлеву одни, никогда нельзя быть уверенным, что тебя не подслушивают.
Знаю. Ты должен сделать это. Или он найдет способ убить тебя. Долго терпеть тебя он не станет. Не позволит, чтобы в его королевстве жил такой человек, как ты. Хочу дать один совет. Будь готов к тому, что он использует твое рыцарство против тебя. Будь осторожен! Он старый больной человек. Но он все еще опасен.
Адриен отложил скребницу. Лицо его стало жестким, замкнутым. Обычно он выглядел так, когда любой ценой хотел скрыть свои чувства. Но голосом он не владел.
— Я буду скучать по тебе, — произнес он.
Малышу действительно удалось тронуть Жюля. Бродячий проповедник провел с сыном слишком много времени. Привязался к нему всем сердцем. Подобных ситуаций нужно остерегаться! Люди живут слишком недолго… Адриен сделал свое дело хорошо. Это важно. Рыцарский орден основан. Задача мальчика выполнена. Убийство тирана было бы блестящим завершающим аккордом, но Адриену уже не нужно делать этого, чтобы войти в историю Церкви под именем святого Мишеля Сарти.
Жюль вышел из конюшни. Свобода! Как же он по ней истосковался… Четыре года он был конем. Довольно! Хоть и нравился ему мальчик, и от роли тоже удовольствие получил…
Я не очень умею прощаться. Прощай, Адриен. И береги себя теперь, когда у тебя нет коня, который будет прикрывать твой тыл.
Мальчик обнял его! Этого не может быть. Не обратил внимания на то, как на него будут смотреть в трактире!
— Прощай, Белый Гром. Мне будет не хватать наших разговоров.
Перестать разговаривать с лошадьми у всех на виду. Это странно даже для почти святого. И да… Мне тоже будет не хватать разговоров с упрямым идеалистом.
Жюль отвернулся и понесся по заснеженной дороге, удивляясь собственным чувствам. Он уже начал скучать по
мальчику. Самое время позаботиться об иных вещах. Для таких сентиментальных глупостей в его жизни больше нет места!
Делатель королей
Андеран вошел последним в комнату, где собрались коменданты, узкий кружок верных Элийи. Из всех ветеранов борьбы с эльфами осталась только горстка. Большинство были избраны позже. Андеран был здесь потому, что когда-то защитил Элийю от ши-хандан. Повелитель Вод долгие годы с удовольствием занимался наведением нового, лучшего порядка в мире. Но теперь чувство опьянения успехами ушло.
Только вчера он вернулся из Фейланвика. Мороз стоил ему двух пальцев на руках и трех — на ногах. И еще повезло, что молодой кобольд решительно воспротивился предложению Солтона утопить старика в канале.
Андеран плюхнулся на последний свободный стул. Сидел он рядом с новеньким. Братом Элийи. Вчера он уже кое-что слышал об этом молодом лутине. Похоже, лисьемордый кобольд долгое время провел в обществе Эмерелль. Обманул свергнутую королеву, следил за ней. Если то, что он говорил, правда, то она вовсе не собирается возвращать себе потерянный трон.
Элийя поднялся со своего места. Смолкли последние разговоры комендантов. Но вместо того, чтобы смотреть на Элийю, все смотрели на Повелителя Вод. Что происходит?
— Братья и сестры, вчера Совет Короны принял решение относительно князей, которые будут призваны на выборы короля. На протяжении нескольких недель это было темой наших тайных собраний, и я рад сообщить вам, что удалось повлиять на Совет Короны таким образом, что было принято выгодное для нас решение. Они призовут обоих князей кентавров, Катандера и Нестеуса.
Андеран не поверил своим ушам.
— Наши враги будут призваны на выборы короля?
Элийя бросил на него раздраженный взгляд.
— Поскольку на протяжении последних недель тебя здесь не было, ты не понимаешь всей глубины… Идея этих выборов заключается в том, чтобы лишить троллей власти. Они вынуждены действовать по нашим планам. Если они не придут на Праздник Огней, то потеряют лицо, и весьма сомнительно, что их и дальше будут воспринимать в народе как предводителей. Если же они явятся, у них будет только два голоса из семи. Сканга и Гильмарак убеждены, что таким образом князья будут неопасны, поскольку короля выбирают простым большинством. Они даже пошли на то, чтобы позвать эльфа Альвиаса, бывшего гофмейстера Эмерелль. Герцог Мордштейна и герцог Волчьей Ямы представляют на выборах троллей.
Они оба не славятся остротой ума, но преданы Гильмараку.
Но Сканга далеко не глупа. Она давно опасается, что я потянусь за короной, поэтому назвала меня в качестве одного из князей, которые будут призваны на выборы. Князья не могут сами претендовать на королевский титул. Титул князя Танталии мне был дан потому, что право выбирать короля есть только у князей Альвенмарка. И седьмым князем в этом славном собрании будешь ты, Андеран. Наряду со мной ты — единственный кобольд Альвенмарка, который носит признанный Советом Короны княжеский титул. Тебя очень скоро призовет Сканга.
Андеран был совершенно сбит с толку. Такого он не ожидал.
— Чего хочет от меня шаманка?
— Как тебе известно, Сканга очень проницательна. Конечно, она умеет считать только до семи и не доверяет нам, кобольдам. Она прокляла меня. Если я осмелюсь проголосовать против Гильмарака, то умру в тот же миг, когда сделаю это.
И не только я. Все, кто когда-либо что-либо значил в моей жизни, будут уничтожены. Сканга надрежет кожу на твоей груди каменным ножом и проделает некоторые весьма неприятные вещи, если решит наложить проклятие и на тебя. Подозреваю, что ты подвергнешься болезненной процедуре.
Андеран недоумевал. Вероятно, он еще слаб из-за тягот путешествия и обморожений…
— Если мы будем вынуждены проголосовать за Гильмарака, то что мы выигрываем?
Элийя просиял.
— Пожалуйста, прости меня, но ты мыслишь, как тролль.
Все рассмеялись. Очевидно, они были посвящены.
Элийя насладился возможностью еще на несколько мгновений выставить его дураком, а затем сжалился:
— Сканга тоже решила, что можно проголосовать только против или за Гильмарака. А мы просто воздержимся. Таким образом проклятие не коснется нас, а Гильмарак не будет избран тремя против двух голосов. А тот, кто провалился на королевских выборах… Тот может выставить свою кандидатуру только на следующем Празднике Огней, через двадцать восемь лет!
План показался Андерану безумным.
— А таким образом что мы выиграем? Ты среди князей, которые принимают участие в выборах. Как ты собираешься стать королем?
— Еще одна тролльская мысль, дорогой мой. Я уверен, что Сканга думала так же. Но старые законы о выборах короля, которые мы не упраздняли, предполагают, что во втором туре голосования могут стать королями и призванные на выборы князья. И тогда они просто не могут принимать участия в голосовании.
— Ты ведь не думаешь, что Катандер, Нестеус и Альвиас проголосуют за тебя.
Лутин скривился.
— Боюсь, тут ты прав. Кентавры никогда не простят лутинам, что мы превратили гробницы их предков в кладовые для троллей. Поэтому я не буду выставлять свою кандидатуру.
А ты — будешь.
У Андерана отвисла челюсть.
— Это… — Он не мог подобрать слов. Никогда он не осмеливался мечтать о том, чтобы стать правителем Альвенмарка.
Это никогда не было целью его жизни.
Похоже, Элийя догадывался, о чем он думает.
— Один из нас должен стать королем. И ты — единственный настоящий князь среди кобольдов. У тебя доброе имя.
Многие тебя знают. Ты уже давно являешься членом Совета Короны. И ты ведь согласишься со мной, что Альвенмарку не перенести еще двадцати восьми лет правления троллей. Они уничтожат все. Гильмарак совершенно неверно понял мои ранние труды. Я всегда был за перераспределение богатства.
За справедливое общество. Но уничтожать сокровища Альвенмарка, упразднять деньги, разваливать экономику — это уже безумие! Гильмарак нанес большой урон, и скоро изменения станут необратимыми. Не нужно объяснять тебе, Андеран, что караваны в Снайвамарк служат не для того, чтобы мостить золотом пещеры троллей.
Повелитель Вод знал, что сокровища отвозят к вулкану, вздымающемуся на месте погибшей крепости Кенигсштейн.
Он присутствовал, когда первый караван достиг цели. Кроме него там было только три кобольда из Совета Короны. На последнем отрезке пути сокровища были доверены только троллям. Степные корабли, преодолевшие последний мили, встали на якорь примерно в десяти милях от горы. А пришедшие встречать тролли были из новых выдолбленных в скалах пещер неподалеку от Кенигсштейна. Эти тролли швыряли сокровища Альвенмарка в жерло. Три каравана добрались до цели. И множество грузов с сокровищами были перевезены в Китовую бухту. Гильмараку нужно придерживаться своего плана всего два-три года, и тогда во всем Альвенмарке не останется золота и серебра для возобновления системы денежных отношений. Хоть Черный, печатник, входивший в состав тайного совета комендантов, и предлагал напечатать ценные бумаги и заменить ими серебро и золото, Андеран не мог представить себе, чтобы у такой идеи было будущее. Кто же поверит куску бумаги?! И как легко было бы увеличить свое состояние, просто напечатав дополнительные бумажки… Как-то это непродуманно! Ни одна здоровая экономика не может существовать на основе бумаг. Никто в народе не поверит… Золото и серебро — вот это надежно! С начала времен они были основой торговли.
— А почему Катандер и Нестеус выберут меня?
— Потому что ты — наименьшее из зол, товарищ. Они понимают, что никогда не станут правителями Альвенмарка.
А если они не выберут тебя, кто знает, как сложится третий тур!
Андеран понял ход мыслей Элийи.
— Хорошо, тогда у меня будут голоса кентавров и твой. Оба тролля голосуют против. Если Альвиас тоже проголосует против, то у нас не будет большинства.
— Альвиаса уже не будет в живых.
— Как… — Андеран почувствовал, что его провели, как ребенка.
— Подумай как следует. Он был самым верным из верных.
Несчетное множество лет был он гофмейстером Эмерелль. Он превратил замок Эльфийский Свет в то, чем он является. Позаботился о том, чтобы правление Эмерелль было блестящим!
Я уверен, что он знает, как сейчас обстоят здесь дела. Знает, что сделали тролли с замком. И он ненавидит их за то, что они лишили власти Эмерелль, унизили ее. До первого тура он к Гильмараку не подберется. Но если король троллей проиграет выборы, поднимется суматоха. И Альвиас воспользуется этой возможностью, чтобы отомстить. Он не мастер меча, но я знаю, что он сражался в целом ряде битв. Может быть, ему удастся убить Гильмарака. Ясно одно — он не выживет. И останется только пять князей, имеющих право выбирать, а тебе трех голосов против двух будет достаточно.
— Не знаю, смогу ли я нести бремя королевской власти, — неуверенно произнес Андеран.
— Думаешь, будешь править хуже, чем тролль? Конечно, мы все тебе поможем. Ты будешь сидеть на троне, но ты не один.
Неужели в последней фразе послышалось предупреждение?
Наверняка у Элийи уже есть план того, как поступить, если Повелитель Вод не будет плясать под его дудку.
— А как насчет Эмерелль? Думаешь, она не попытается захватить власть?
— Об этом тебе расскажет мой брат Никодемус. Он долгое время был рядом с королевой. Он лучше любого другого в Альвенмарке знает, как обстоят дела.
Лутин выглядел очень молодо. Только теперь Андеран заметил, что на руке у него не хватает большого пальца. Хоть это и абсурд, но благодаря общему недостатку старик почувствовал симпатию к рыжему кобольду.
— Думаю, Эмерелль сошла с ума, — спокойным голосом начал он. — Я сам видел, как она раздевалась донага, позволяла дикарям обмазывать себя глиной и бегала по пустыне.
Когда я покинул эльфийку, она планировала подняться на Голову Альва. Она убеждена в том, что альвы не покинули наш мир, что их нужно искать на вершине горы. Возможно, ее мастер меча попытается захватить корону Альвенмарка. Но он мне доверяет. Он снова свяжется со мной. И я буду в курсе всего, что он задумал.
Во время последнего Праздника Огней Андеран видел Эмерелль. Она была в платье с бабочками. Королева выглядела такой величественной и неприступной! А теперь она носится по пустыне, среди дикарей, обмазанная глиной? Как же низко она пала!
— Судя по всему, — снова взял слово Элийя, — существует три группы, которые будут оспаривать корону. Тролли, мастер меча и мы. Мы — единственные, кто в курсе всех событий.
Поэтому мы победим. Гонка за короной — это бой! Но этот бой нельзя выиграть только при помощи силы и меча, поэтому мы не слабее эльфов и троллей. Мы победим, потому что это единственный логичный вывод, напрашивающийся из истории Альвенмарка. Народы кобольдов намного превосходят по численности остальных детей альвов. Время, когда немногие правили многими, миновало. Мы живем в эпоху, когда народ берет судьбу в свои руки. А мы — легитимные представители народа. Но мы не имеем права упускать из виду то, что всегда существует опасность поражения перед самой победой. Мы должны быть готовы к тому, что эльфы еще один, последний раз восстанут, попытаются изменить неотвратимый ход истории. Они пошлют наемных убийц. Ты будешь в опасности, Андеран. Брат Мадрог и его пауки будут защищать тебя, когда ты станешь королем. А мы в течение следующих недель переместим тысячи самых верных красношапочников в Вахан Калид. Они устроят путч, если выборы примут нежелательный оборот.
Наверное, под этим выражением подразумевается его смерть, рассуждал Андеран. Он попытался не думать о том, что сделает с ним Сканга, если он станет правителем Альвенмарка вместо Гильмарака.
— Каждому из нас в последние годы довелось много страдать. Я потерял почти все свое племя, остались только мой брат и наш товарищ Лица. Я знаю, всем есть кого оплакивать.
Думайте о погибших, когда отправитесь в Вахан Калид. День, когда мы потребуем плату за жертвы, уже недалек. День, ради которого погибли наши друзья. Мы в долгу перед ними, и мы должны победить, чтобы превратить наш мир в место, о котором они мечтали, и совершенное общество, где никто из слабых не будет бояться тирании сильного. Мир, где все мы будем равны перед законом. Встаньте, братья и сестры! Почтите павших! Мы разойдемся и станем всеми силами бороться за достижение нашей славной цели. Когда мы соберемся в следующий раз, Андеран будет правителем Альвенмарка.
Песнь горы
Семь недель украли у нее эти двое! Такова была цена, которую запросили Кадлин и Мелвин. Ей пришлось остаться во Фьордландии, пока чума не будет побеждена. И Кадлин была непреклонна. Мелвин был одним из лучших воинов Альвенмарка, но он не мог противостоять силе воли Кадлин.
Порыв ветра подхватил орла и безжалостно потащил вниз, на скалы. Птица отчаянно боролась, хлопала крыльями на ветру. Утесы скрывались за рваными полосами туч. Эмерелль почувствовала, как кончики маховых перьев коснулись камня.
Орел сложил крылья и пролетел вдоль отвесной скалы. Эльфийку качнуло в каркасе. Желудок взбунтовался.
Внезапно орел широко раскинул крылья. Падение прекратилось. По широкой спирали, на некотором расстоянии от горы он снова начал подъем.
Лучше не пытаться повторить это. Высоко в небе кружил Тученырь, князь орлов, который нес Мелвина. Нам не подняться выше восточного ледника. Там мы будем вынуждены ссадить вас. Если вы разумны, то вернетесь вместе с нами.
Эмерелль пришлось едва ли не свернуть себе шею, чтобы разглядеть Тученыря. Пятноног, ее собственный орел, казался утомленным. Королева висела прямо у него под грудью и сверху не видела почти ничего. Все тело ее болело от такого тяжелого полета. Мелвин придумал новые упряжи. У них были подвесные системы, как на рюкзаках, но с дополнительными кожаными ремнями, спускавшимися до самого паха и скрещивавшимися на груди. Все ремни были скреплены на спине у пассажиров крепким куском корневой древесины, который поднимался до головы, где был вставлен в кольцо, укрепленное несколькими слоями кожаных полосок. За кольцо было удобно цепляться орлу. Со временем ремни, несмотря на то были туго стянуты, начинали впиваться в плоть. Что уж и говорить, такой вид путешествия был совершенно некомфортным.
На протяжении последних недель каждую свободную минуту Мелвин отдавал подготовке к путешествию. Похоже, он совершенно не испытывал страха. Возможно, ему хотелось на время перестать быть отцом семейства. Он любил Лейлин и Конлина, но очень тосковал по свободе. Он выковал крюки и шипы для опасного путешествия. Дважды уходил с Эмерелль в горы, чтобы поучить королеву взбираться на скалы.
На замерзшем водопаде они тренировались взбираться по льду. Мелвин учил эльфийку и тому, как двигаться в обвязке, и как страховать друг друга. Очевидно, все это мероприятие воодушевляло полуэльфа, и он относился к происходящему серьезно. С каждым днем Эмерелль все больше убеждалась, что выбрала спутника мудро.
Мы сядем на ледник.
Эмерелль посмотрела на бурлящее море туч, окружавшее вершину. Недавно миновал полдень, но небо уже потемнело.
Королева защитилась от смертоносного холода при помощи заклинания, но все равно чувствовала себя беззащитной перед силами природы. На юге весна уже вступала в свои права, а здесь зима была в разгаре.
Перед ними ширилась белая равнина. Склон был не слишком отвесным. Оба орла направились к восточному леднику.
Они скользили среди влажных сгустков тумана, которые сила ветра гнала вниз по склонам горы.
Ссади меня там, Пятноног, подумала Эмерелль. Она чувствовала, что черноспинный орел испытал облегчение. Огромная птица, способная убить быка, боялась Головы Альва. Широко раскинув крылья, Пятноног заскользил над заснеженным полем. Он не осмеливался лететь ниже десяти шагов над поверхностью, опасаясь, что порыв ветра может швырнуть его на склон. Эмерелль расслабилась, чтобы справиться с ударом.
Сейчас!
Когти орла разжались. Снег смягчил падение. Эльфийка скользнула немного вниз и встала на ноги.
Мелвин приземлился на склоне шагах в ста выше. Он крикнул что-то, но завывания ветра поглотили его слова. Полуэльф указал на уступ, вздымавшийся из снега, словно темная башня.
Птицы уже исчезли в клубящихся тучах. Возврата не было.
Эмерелль легко побежала по снегу. Несмотря на тяжелую ношу, она почти не проваливалась. Как и все эльфы, она умела ходить по снегу, использовала его, вместо того чтобы бороться с ним, как поступали тролли и дети человеческие, оставлявшие своими неловкими шагами глубокие борозды в сугробах.
Мелвин присел с подветренной стороны скалы. Кристаллики льда сверкали в его волосах.
— Ты заметила ступени там, выше в снегу?
Эмерелль кивнула.
— Это граница обрушения… Здесь сходят… лавины… может остаться такая граница. Если мы хотим на ледник… нужно торопиться. Мы должны… скорее добраться до кромки скал, которые… вздымаются к северу. Надеюсь… мы подберемся близко к вершине.
Эмерелль кивнула. Половину слов Мелвина она читала по губам, поскольку вой урагана заглушал все звуки. Мауравани подошел к дочери нормирга вплотную и принялся снимать с нее ремни. В десяти шагах за их спинами в скале было углубление.
— Мы сложим… обвязки. Тученырь… обещал, что будет каждый день через два часа… до восхода солнца прилетать сюда и искать нас.
Эльфийка снова поняла не все. Сняла обвязку и подошла к расселине. В голове стучала слабая боль. Может быть, все дело в турбулентности. Королева спрятала ремни. И вдруг замерла. В расселине кто-то сидел. Подтянув к себе ноги и обхватив их руками. Поставив подбородок на колени. Лицо незнакомца потемнело от мороза. Ярко светились белки глаз.
Существо не отрываясь смотрело на Эмерелль.
Должно быть, неизвестный мертв. Узкое лицо с мелкими чертами позволяло предположить, что перед ней эльф. Свергнутая королева наклонилась и хотела закрыть погибшему глаза, но веки примерзли. Чем дольше смотрела она на труп, тем сильнее убеждалась, что это эльф. На трупе была слишком легкая одежда. А значит, бедняга был уверен, что сумеет защититься от жгучего мороза при помощи заклинания.
Почему же он замерз?
Эмерелль сложила ремни перед мертвецом. Мелвин бросил на нее короткий взгляд.
— Говорят, вся вершина — это могильник, — произнес он. — Идем. Нужно попасть наверх до наступления ночи.
Эльфийка двинулась следом. Ветер гнал по леднику мелкий снег. Мелвин летел как заведенный. Королева, напротив, чувствовала усталость и легкое головокружение. Каждые несколько шагов ей приходилось останавливаться и делать глубокий вдох. Она все еще не могла оправиться от вида мертвеца. Холод въелся глубоко в ее тело. То был холод страха.
Через полчаса эльфы достигли каменной гряды, выбранной Мелвином в качестве первой цели. С другой стороны гряды была отвесная осыпь. На камнях кое-где виднелись пятна снега.
— Все в порядке?
Эмерелль удивленно подняла взгляд на Мелвина.
— Да. А почему ты спрашиваешь?
— Ты тяжело дышишь. Тебе плохо?
— Нет, — раздраженно ответила она.
Головная боль не отпускала. Может быть, это из-за ветра?
— Если тебе нужен совет, пожалуйста, скажи об этом вовремя. Переходы на большой высоте очень быстро отнимают силы. Иногда можно увидеть вещи… — Порыв ветра унес его слова.
Эльфийке пришлось пригнуться, чтобы защититься от ветра.
— Какие вещи? — прокричала она.
— Вещи, которых нет!
Эмерелль покачала головой. Она не сошла с ума! Мелвин долго смотрел на нее, а потом без слов пошел дальше. Королева следовала за полуэльфом. Было видно, что он тоже немного устал. Часто останавливался, чтобы перевести дух, поэтому Эмерелль легко догоняла его.
Вскоре путники оказались среди облаков. Ветер не стихал ни на миг. То и дело слышались его завывания. Он был похож на песню. Гора пела! То была меланхоличная песня. Без слов, но полная чувств.
Во второй половине дня им пришлось надеть когти. Гребень заканчивался отвесным склоном в каскадах сверкающего льда.
Вдоль стены они продвигались очень медленно. Мелвин выбивал уступы во льду. Иногда мауравани казался Эмерелль похожим на муху, бегущую по гладкой стене. Нормирга хихикнула. Головная боль прошла. В душе пробудилось сильное возвышенное чувство. Вот только пальцы болели, и это было неприятно. Иногда они прилипали ко льду.
Эльфийка то и дело останавливалась, чтобы вдохнуть поглубже. Гора определенно пела! Разобрать, что именно, королева не могла. Но мелодия придавала Эмерелль силы.
Иногда мелкий снег сметало сверху. Один раз Мелвина облепило искристыми снежинками. Они налипли на брови и волосы. Устроились в складках одежды.
Край ледяной стены скрывался в проплывающих мимо облаках. Эмерелль потеряла чувство времени. Когда она опустилась на узкий уступ, чтобы немного отдохнуть, то заметила, что руки ее изменили цвет. Кончики пальцев потемнели. Ногтевые ложа припухли и посинели. Руки горели. Было неприятно, но не больно.
Королева улыбнулась. И медленно-медленно, сквозь пелену эйфории осознала, что, очевидно, ее заклинание перестало защищать. Она ощупала лицо. Щеки отчетливо ощутили прикосновение пальцев. Но самих пальцев она уже не чувствовала.
Сосредоточиться было тяжело. Она посмотрела на ладони.
Медленно подняла их и скрестила на груди, там, где лежал под кожаным платьем камень альвов.
Мимо, по ледяному каскаду, сыпался снег.
Мелвин что-то прокричал, но она не поняла ни слова. Похоже, гора колдовала. Эмерелль становилось все труднее принимать решения. Сначала заняться руками… Иначе пальцам скоро нельзя будет доверять!
Нормирга попыталась сосредоточиться. Наконец она почувствовала боль, которая стала медленно уходить.
Ливень снежной крошки поглотил мир. Снег забивался в нос и в рот. Эмерелль решила подняться и взмахнула руками.
Пропасть! Эльфийка испуганно прижалась ко льду. Как она могла встать! Гора усыпляет ее и пытается убить. Вот что уничтожило всех остальных. Она в опасности. Она не такая, как Мелвин. Похоже, он не слышит пения горы.
Тяжело дыша, королева сосредоточилась на своих руках.
Нельзя сдаваться. Она регулярно хватала ртом воздух, но лучше не становилось. Спокойствие! Гора не убьет ее. Эльфийка смахнула снег с ресниц и взглянула вверх. Руки могут подождать! Нужно держаться поближе к Мелвину. Только рядом с ним она в безопасности. Мелвин неуязвим для горы.
Эмерелль потянулась к выступам, которые полуэльф выбивал во льду. Пальцы онемели. Но, значит, она и боли чувствовать не может! Королева полезла дальше. Неспешно. Если слишком торопиться, она допустит ошибку. Эмерелль быстро оглянулась через плечо. Под ней плыли растрепанные ветром тучи. Интересно, далеко ли донизу? Путь по ледяной стене отвел их от острого гребня. Теперь под эльфийкой была почти вертикальная стена. Лед сменяли участки голого камня. Все глубже и глубже дно… Миля? Или больше? Казалось, пропасть манит ее. Было так заманчиво отпустить руки…
Эмерелль испуганно вжалась в лед лицом. Нельзя смотреть вниз. И назад тоже. Чуть выше нее — Мелвин.
Она снова представила, что просто отпускает руки и падает в пропасть спиной. Это освободило бы ее от забот.
— Эмерелль?
Голос разрушил чары. Она полезла дальше. Медленно переставляя руки. Она прижималась к скале так плотно, как могла.
А затем увидела протянутую руку. Ухватилась за нее и оказалась за краем скалы. Перед ней простиралась осыпь, перемежающаяся широкими полосами снега. Склон был пологим.
Эльфийка перевела дух. Она в безопасности!
— Да ведь ты дрожишь.
Эмерелль хотела что-то сказать, но была слишком взвинчена, словно в лихорадке. Ей было стыдно. Она не могла контролировать дрожь. Поднялась и решила отойти подальше от пропасти. И тут налетел порыв ветра. Он был подобен удару невидимой руки. Внезапный, резкий. Эльфийка потеряла равновесие. Покачнулась…
Мелвин схватил ее и оттащил от края бездны.
— Гора злобна, — выдавил он сквозь зубы, толкая королеву вперед. — Нужно повернуть, пока это возможно!
Эмерелль посмотрела на до смешного короткую веревку, обвязанную вокруг груди Мелвина.
— И как же мы вернемся? С ее помощью?
Снова пронесся шквал. На этот раз они успели пригнуться и холодный ветер не смог причинить им вреда.
— Мы свяжемся веревкой, — решительно заявил Мелвин.
Эльфийка посмотрела на склон. По сравнению с ледяной стеной это просто прогулка!
— Зачем?
Мауравани удивленно уставился на нее. А затем ступил на осыпь. Несколько маленьких камешков сдвинулись с места и покатились в пропасть.
— Никогда не доверяй горе. Многие камни примерзли друг к другу, но некоторые вполне свободны. Как думаешь, что произойдет, если ты заскользишь? А потом, этот шквал…
Вообще-то здесь должно было бы лежать гораздо больше снега. Порывы ветра сметают со склона все. Снег остается только там, где его защищают выступающие скалы. Осыпь может ожить в любой момент. Здесь очень опасно.
Мелвин снял с себя веревку и обвязал вокруг каждой ноги эльфийки, а конец вывел и сделал поясничную петлю. Получилось что-то вроде подгузников из веревки. Полуэльф тщательно проверил узлы. Затем обвязал вторым концом себя.
— Вперед. — Он осторожно прощупывал дорогу древком ледоруба.
Они двигались вдоль склона бесконечно медленно.
Эмерелль негромко считала. Четыре шага. Остановка. Глубокий вдох. Четыре шага. Она была словно в трансе. Попыталась сосредоточиться на руках. Ей показалось, что волдыри под ногтями стали больше.
Мелвин потянул веревку. Сама того не заметив, нормирга остановилась. Нужно придерживаться ритма. Четыре шага.
Глубокий вдох. Четыре шага…
Тучи над ними расступились. Пальцы ослепительно яркого света ощупывали покрытый щебнем склон. Теперь остановился мауравани.
Немного ниже них кто-то лежал. Раскинув руки, зарывшись лицом в камни. Ветер сорвал с тела мертвеца большую часть одежды. Его кожа была очень светлой, почти алебастровой.
Вокруг бедер, где были веревка и обвязка, еще осталась ткань.
Много слоев, друг поверх друга. Ноги обнажены. Одна нога в ботинке с подбитой гвоздями подошвой. Второго ботинка видно не было.
— Интересно, давно он здесь? — Эмерелль снизила голос до шепота.
Даже завывание ветра стихло на миг.
— Он был еще жив, когда упал, — подавленно пробормотал Мелвин. — Вероятно, сломал ноги. Он пытался подтянуться выше по склону. Веревка порвалась. Где-то здесь лежит и его товарищ. Он… — Порыв ветра унес последние слова.
Чуть впереди от осыпи со стуком отделился камень величиной с кулак и покатился вниз, потянув за собой несколько более мелких камешков. А затем исчез в пропасти. Эмерелль представила, как такой камень угодил бы ей в голову, пока она карабкалась по ледяной стене, и судорожно сглотнула.
Пелена туч снова сомкнулась. Пальцы света погасли.
— Вперед! — поторопил Мелвин.
Они оставили мертвеца позади и снова перешли на прежний ритм. Четыре шага. Глубокий вдох. Четыре шага…
Наконец Мелвин довел королеву до скалистого уступа, защищавшего от внезапного камнепада.
— Тебе нужно позаботиться о своих руках, — безапелляционно заявил он.
Эмерелль сделала попытку. Тщетно. Мысли были в беспорядке. Она не могла сосредоточиться!
Наконец Мелвин взял ее руки в свои и потер их. Пальцы закололо, словно под ногти кто-то загнал тысячи иголок.
— Ты промерзла! — с упреком произнес он. — Почему не защищаешься от холода заклинанием?
Она и забыла, что нужно поддерживать заклинание! Такого с ней не бывало еще никогда. Она выживала в ужасных буранах в Снайвамарке и на Карандамоне. Сражалась в вечных льдах. На нее охотились. Она была из народа нормирга. Эльфом с холодного севера. Защищаться при помощи заклинания было для нее столь же естественно, как и дышать!
А теперь она не знала, что ответить Мелвину.
Руки Эмерелль сейчас выглядели получше. Было стыдно.
Мауравани был куда худшим целителем, чем она. Почему она не может помочь себе? Почему? Эльфийка потеряла нить рассуждений и снова прислушалась к песне ветра.
— Эмерелль!
Полуэльф тряс ее. Королева заморгала. Она уснула!
Мелвин взял ее ладони и положил себе на плечи.
— Не спи! Ты была права. Там, выше, я увидел кое-что странное. Кто-то на вершине. Или, по крайней мере, был. Ты не должна спать. Ты совсем замерзла. Не засыпай! Наверху мы сможем развести костер.
«Костер посреди пустыни из камней и снега», — удивленно подумала Эмерелль. А потом глаза ее закрылись.
Тринадцать
Все они ушли. Все, кто знал, что высокая стопка ящиков на набережной — больше, чем просто стопка ящиков. Он воспользовался своим влиянием коменданта, чтобы переместить ее в самый отдаленный уголок Альвенмарка. Все к лучшему.
Они не станут горевать по Вахан Калиду. По его мнению, в части плана Элийи были посвящены слишком многие.
И только коменданты видели полную картину. Но их больше двадцати. Напряжение продлится еще семь чертовски долгих дней до выборов короля. Просто чудо, что до сих пор ничего не всплыло! Сканга была подозрительна по своей природе!
Она натравила на него ши-хандан, потому что он считал, что убить Эмерелль невозможно. Мадрог улыбнулся. Похоже, он оказался прав. Прежняя королева все еще жива. И он не верил, что она сбрендила. Только не Эмерелль. Она правила бессчетные века. У нее камень альвов. Она пережила нападение шихандан. Он не удивится, если она появится на выборах короля.
Мадрог забрался в ящик. Узкое пустое пространство с лестницей до самого верха. Было просторно… Достаточно, чтобы вместить торсионное орудие. Самое лучшее из тех, что привезли в Вахан Калид. Его чертова дюжина… Он приказал провести тренировочную стрельбу в Лесном море. Тринадцатое орудие показало наилучший результат по точности и кучности, причем с различной обслугой. Конечно, важно, кто стреляет из орудия. Он и сам пытался стрелять из чертовой дюжины. Он знал, что она не разочарует. Мадрог опустился на колени, чтобы еще раз проверить пять каменных ядер. Прижал деревянный трафарет к каждому. При этом он осторожно поворачивал их. Все ядра были идеально круглыми. Редкость для снарядов торсионных орудий. А еще большей редкостью было то, что у всех был одинаковый вес. Хороший стрелок сумеет обеспечить пять попаданий подряд.
Он откинул доску на направляющей торсионного орудия.
Провел по ней ладонью. Деталь была покрыта смазкой. Кобольд взглянул на гавань. Роскошная либурна, на которой пройдут выборы короля, стояла на рейде. Рядом швартовались другие корабли.
Мадрог сам выбрал обслугу для остальных двенадцати орудий. И воинов, которые будут прикрывать их. Большинство было пауками. На всех них можно было положиться. Даже если интрига Элийи провалится, ребята позаботятся о том, чтобы путч против троллей удался. Причем прежде, чем Никодемус подаст условный сигнал, по которому должны ринуться в атаку полчища красношапочников. Решиться и притащить сюда шесть тысяч воинов… Он всеми силами пытался отговорить организаторов от этого. При таком количестве посвященных их затея ни за что не останется в тайне!
Мало того, они еще доверили верховное командование Никодемусу. Командир пауков не доверял его хитрой лисьей морде. Лутин слишком долго шлялся невесть где. И как проверить правдивость историй, которые хвостатый рассказал об Эмерелль? Если бы прислушались к мнению Мадрога, он оставил бы лутина еще на пару часов Сканге и Бирге. Как он ни ненавидел троллих, но вынужден был признать, что обе они очень искусны в вопросах выбивания правды. Элийя слишком рано забрал брата.
Луна висела низко над гаванью. Было самое начало весны, но, несмотря на это, стояла неприятная липкая жара. Заплечных дел мастеру не нравился Вахан Калид. Ежедневные ливни… А большинство гостей будут ночевать под открытым небом… Праздник Огней пострадает от этого. Неподходящее время для подобных затей.
Мадрог увидел фонари, которые приказал развесить. На корме королевской либурны к поручням он привязал арбуз, и теперь кобольд напряженно вглядывался в темноту, пытаясь разглядеть его очертания. Сейчас на судне не было никого.
И в гавани тоже.
Орудие находилось на достаточной высоте, чтобы снаряды не зацепили голов детей альвов, которые наводнят гавань через семь дней. Мадрог заметил баржу с яркой мачтой. Она пришвартовалась неподалеку от грузового крана, на ярких стапелях. Кран покрасили только вчера. По высоте мачты и стапелей кобольд мог определить, насколько поднялась вода в порту. Амплитуда прилива составляла до двух шагов. Для стрелка это не имело значения. А вот пауки — другое дело!
Они ничего не оставляли на волю случая. На протяжении нескольких недель Мадрог работал с ними над тем, чтобы выставить повсюду в гавани мачты и стойки для палаток. На всех были знаки. Очень светлая веревка… Широкий белый крест…
Посвященный знал, как это трактовать, и для него гавань вокруг либурны превращалась в узор, который служил для определения расстояния с точностью до двух пальцев. Ведь хороший выстрел — это не случайность!
Командир видел, что уровень воды в гавани на три локтя ниже максимального. Расстояние до арбуза на поручнях составляло примерно сто семьдесят шагов, один локоть и пять пальцев. Кобольд слегка откорректировал угол возвышения торсионного орудия. Затем угол доворота. Через сто восемь шагов летящий прямолинейно снаряд перейдет на параболическую траекторию. Мадрог еще раз откорректировал угол возвышения. Теперь, глядя поверх направляющей, он видел верхнюю часть арбуза.
Командир пауков выбрал один из каменных снарядов и поместил в ложе орудия. Затем осторожно повернул пусковую рукоятку. Ему нравились негромкие металлические щелчки.
После семнадцатого оборота он остановился. Отвел предохранительный рычаг. Каменный снаряд ринулся вперед. Кобольд с любопытством склонился над направляющей, высматривая цель. Арбуз исчез. Очень хорошо!
Удивительно, как похоже ведут себя арбузы и головы, когда оказываются на пути снаряда массой два фунта. Теперь Мадрог был спокоен. Как бы ни прошла коронация, у него есть возможность закончить ее по-своему.
Синяя звезда
Эмерелль проснулась и вдруг ощутила что-то тяжелое на груди. Эльфийка судорожно хватала ртом воздух. Почувствовала, как расширяются легкие. Однако дышать легче не становилось. Королева чувствовала слабость, кружилась голова. Рядом горел небольшой костер. Дым бледно-серой струйкой уходил в небо. Стояло полное безветрие. По небу тянулись темные облака. Иногда сквозь них проглядывал бледный солнечный диск.
Несмотря на то что эльфийка лежала близко к огню, ей все еще было холодно. Она потянулась и вдруг заметила, что завернута в тонкую голубую ткань с узором по краю. Где она?
На вершине. Неподалеку возвышается деревянное строение, отдаленно напоминающее разбитый остов корабля.
Между скалами было мало снега. У костра сверкало разбитое стекло. Нормирга поднялась. Это стоило остатка сил.
Она дышала часто, словно собака после безумной охоты. Эмерелль попыталась собрать свою волшебную силу, но не смогла сосредоточиться.
Появился Мелвин. Он казался каким-то затравленным. Бегающий взгляд. Присев рядом с эльфийкой, он удостоверился в том, что за спиной у него надежная скала.
— Нам нужно уходить, — прошептал он ей.
— Альвы… Они здесь? Мне нужно…
— Я их не видел…
В голосе полуэльфа слышалась нерешительность и интонации, придававшие словам пугающий смысл. Бледный солнечный диск стоял низко над горизонтом. Слишком низко! Солнце ведь только что было почти в зените!
— Что такое?
— Здесь все… — Мауравани пытался подыскать подходящее слово. — Такое… чужое. Я никого не нашел, но постоянно чувствую, что за мной наблюдают. И ты только посмотри на небо!
Сейчас ночь! Время бежит быстрее. Или наша жизнь утекает быстрее… И ты так ослабла. Совсем без сил. Тебе не может помочь даже камень альвов. Давай уйдем, как только солнце снова покажется на небе. Нужно бежать, пока есть возможность!
— Я должна найти его…
— Ты не понимаешь. Тут, наверху, наши желания ничего не значат. Ты здесь как снежинка в буране. Наш путь определяют уже не наши решения. Ничего из того, что мы считаем само собой разумеющимся, не действует. Посмотри на небо! Звезды движутся быстрее, чем обычно. Когда бродишь между скалами, возникает такое чувство, что до определенных объектов на вершине не дойти. Идешь к ним — и вдруг оказываешься в другом месте. Оглядываешься, а точка, куда ты собирался, вдруг обнаруживается за другим объектом, а ты мимо такого не проходил!
Каждое его слово укрепляло Эмерелль в убеждении, что альвы здесь.
— Это корабль?
Мелвин придвинулся немного ближе.
— Нет, — прошептал он. — Я тоже так думал, хотя корабль на вершине горы — странная штука. Но это нечто иное…
У него слишком много мачт. Это первое, что мне бросилось в глаза. — Теперь в голосе полуэльфа звучало нечто среднее между отчаянием и ужасом. — Слишком много мачт! Они не только на палубе. Должно быть, они находились и по бортам, были мачты даже внизу, под килем. А в корпусе, похоже, были большие полусферы из стекла.
Эмерелль закрыла глаза. В воспоминаниях всплывали образы. Образы из детства и юности. И имя. «Синяя звезда».
Корабль Певца. У него были синие паруса. Его корабль плавал по воздуху. Яркие стеклянные купола сверкали на солнце, когда он скользил по небу. Ребенком ей хотелось оказаться на борту этого судна, когда он несся по небу с драконьим эскортом.
Несколько раз ей довелось видеть альвов издалека. Они были такими неприступными. Не разговаривали со своими детьми. Считалось, что им достаточно разок посмотреть на кого-нибудь — и тот сразу понимал, чего они хотят. То было понимание без слов, которые искажают мысли, поскольку являются несовершенным средством для их выражения.
Альвы не называли своих имен. Эмерелль знала сказки, в которых говорилось, что тот, кто узнает истинное имя альва, получит над ним власть. Прозвища для альвов были выдуманы их детьми. Так же как и имя корабля, «Синяя звезда». Или имя того альва, который путешествовал на нем по небу. Певец.
— Ты можешь понести меня, Мелвин?
Мауравани в отчаянии поглядел на нее.
— Да, — наконец сказал он. — Но здесь ничего нет.
— Разбуди меня, когда взойдет солнце. — И она закрыла глаза.
Вскоре эльфийка оказалась в плену странного сна. Там был ребенок. Он тянул к ней руки.
— Эмерелль!
Она неохотно заморгала. Было светло. Костер погас. Над эльфийкой возвышался Мелвин. Солнце снова было высоко.
А ощущение было, будто она только что уснула.
Мауравани поднял ее на руки, словно ребенка.
— Ты спала беспокойно.
Нормирга огляделась. Все представлялось ей с необычайной ясностью. Небо было безоблачным, вершина горы купалась в золотистом свете.
Мелвин понес Эмерелль по широкой дуге вокруг сломанной мачты. Между скалами лежал тонкий шелковый швартовочный канат. В смятой парусине виднелись гнезда.
Эльфы обошли скалу, упиравшуюся в небо, как крепкий каменный шип. Теперь корпус корабля был виден лучше: причудливые золотые линии, резьба.
Под ногами Мелвина трещало разбитое стекло. Судно было разломано почти по всей длине, словно на полной скорости налетело на риф, а затем его швырнуло на вершину.
Говорили, что Певец — самый старший из альвов. Предводитель. Эмерелль вспомнились слова оракула, вытатуированные Самур на ее коже. «На Голове Альва спит альвов глава».
Фальрах назвал это бредом оракула. Но, может быть, нужно понимать эти слова буквально? Может быть, Певец спит в своем разбитом корабле?
— Ты чувствуешь? — снова зашептал Мелвин.
— Что?
— Кто-то наблюдает за нами.
— Откуда?
— Тихо, — зашипел мауравани. — Точно сказать не могу.
Но он здесь. Я ясно ощущаю.
Эмерелль огляделась. Никого не было видно. И она не чувствовала ничего. Мелвина мучил страх. Или он все же прав?
Она снова огляделась. Повсюду лежали обломки судна. Похоже, кто-то выносил мебель из корпуса корабля. Некоторые предметы были замотаны в обрывки паруса. Спрятаться здесь было бы легко. Но зачем Певцу делать это? Ему ведь нечего бояться их!
— Нам нужно войти на корабль!
— Не выйдет, — запротестовал мауравани.
— Иди! — резко приказала Эмерелль и почувствовала, как напряглись его мышцы. — Пожалуйста, — примирительно добавила эльфийка. — Я должна найти его. Там, впереди, где из сломанного корпуса торчат шпангоуты. Нужно попытаться.
Мелвин не сказал ни слова. Он двинулся к кораблю. И вдруг путники оказались между скалами. Перед ними подобно тенту была закреплена парусина. Под ней в нише скалы стоял стул с высокой спинкой. Одна ножка была отломана и заменена доской. Между камнями был натянут плащ. Он что-то скрывал. Из-под ткани торчала узкая серебристая полоска. Край чаши? По форме она напоминала серебряную чашу в тронном зале Эмерелль.
Эльфийка поглядела через плечо Мелвина. Корпус корабля теперь находился у них за спиной.
— Как я тебе и говорил. — Голос мауравани звучал устало. — Впрочем, в этом месте я еще не был.
По краю чаши текла кровь. В ней что-то было! Скрытое тканью. Эмерелль с трудом перевела дух.
— Отнеси меня к стулу!
— Я не вижу никакого стула.
Королева взвилась на руках у Мелвина.
— Стул там, впереди! Под парусиной. До него всего три шага.
— Я не вижу стула, — упрямо настаивал полуэльф. — Между скалами лежит подушка. Она грязная.
— Тогда отнеси меня к подушке!
Он сделал шаг. В лицо ударил ледяной ветер. Они стояли на широкой заснеженной равнине.
Эмерелль в отчаянии огляделась. За ними вздымалась похожая на башню скала. Они стояли там, где их ссадили орлы.
Все оказалось напрасным.
Грохот заставил Мелвина обернуться. Выше по склону сдвинулся снег. Мауравани выругался. А затем побежал.
Игрок
Фальрах нерешительно повертел в пальцах маленькую фигурку, изображавшую Эмерелль. Интересно, где она? Поставил фигурку на край стола для фальраха. Где бы королева ни была, она вне игры!
Он еще раз посмотрел в потрепанный список, который передал ему кобольд. Поначалу эльф был настроен очень скептически. Все это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Их разведчики
уже обнаружили орудия вокруг гавани. Все двенадцать находились в указанном месте. Сложнее было понять, соответствует ли истине список князей, избранных для голосования Советом Короны. Это станет ясно, только когда они соберутся на либурне. Эльф колебался долго. Альвиас, Нестеус и Катандер! Звучало невероятно. Зачем звать на выборы заклятых врагов троллей?
В письме подробно рассказывалось о планах Элийи. Но все это казалось Фальраху бредом… Он сдвинул несколько фигур на доске. Дело плохо. Их противники гораздо сильнее.
— Ну что, мой князь?
Эльф поднял голову. Перед ним стояла Сильвина. Одета в темное, лицо раскрашено. Она говорила от имени всех мауравани, собравшихся на поляне.
— Сегодня ночью отправятся первые десять, — решил он. — Их отберешь ты.
— Как прикажешь, мой князь. — Сильвина бесстыдно ухмыльнулась.
Семь недель назад маураване провозгласили Фальраха князем. Весть о том, что Олловейн стал князем лесного народа, разнеслась повсюду. Они остановились на имени Олловейн, потому что истина была слишком сложной. Никогда прежде не терпели маураване над собой князя. Это противоречило их мироощущению. Но только таким образом Фальрах мог принять участие в выборах короля. Он должен был носить княжеский титул. Он был князем Снайвамарка, по крайней мере этот титул причитался ему после смерти отца, но, поскольку тролли заняли Снайвамарк и их правитель тоже носил титул короля Снайвамарка, легитимность Олловейна легко было оспорить. А вот если его признают князем маураване, то тут уж не придерешься.
— Не послать ли в город больше воинов? До Праздника Огней осталось всего четыре дня. В городе полно гостей.
— Нет. Опасность разоблачения слишком велика.
Больше Сильвина не сказала ни слова. Фальрах удивился, насколько легко маураване присоединились к нему, когда он заявил, что хочет помешать Гильмараку еще раз короноваться.
Нужно быть сумасшедшим, чтобы ввязываться в заговор против короля. Всего горстка воинов. А враги могли легко выставить сотни бойцов. Фальрах подозревал, что именно безнадежность плана и привлекала мауравани.
Он сдвинул несколько фигур на столе. Сильвина внимательно смотрела на эльфа. Он читал в ее глазах вопрос.
— Можем ли мы победить? — Он снова посмотрел на стол и покачал головой. — Наш козырь — неожиданность. Надеюсь, они не догадываются, насколько хорошо им известны наши планы. Так что давай предположим, что обманывают не нас… В соответствии с этим одна из семи игр оканчивается нашей победой. Но все это справедливо только в том случае, если игра заканчивается моей коронацией. Если же расширить условия и победой считать мое возвращение из города на своих двоих, шансы значительно падают.
— Почему ты идешь на это?
Фальрах пожал плечами.
— Если все будут разумны и законопослушны, то нами будут править тролли и кобольды. Нужно либо дать толчок, либо втянуть голову в плечи и держать рот на замке.
— У нас, у мауравани, всегда плохо получалось втягивать голову в плечи. Ты заслужил уважение нашего народа, Фальрах. Если когда-нибудь окажешься без приюта, тебе всегда будут рады в наших лесах. При условии, конечно, что ты не соберешься еще раз стать нашим князем.
Эльф улыбнулся. Была в Сильвине какая-то дикая привлекательность. В прежней своей жизни он попытался бы соблазнить ее.
— Не переживай, ты же знаешь, я стремлюсь к большему.
Либо через четыре дня на моей голове будет корона Альвенмарка, либо у меня вообще не будет головы — и вопрос короны, будь она королевской или княжеской, решится раз и навсегда.
Почти любовная история
— Он идет, госпожа.
— Так исчезните скорее!
Элодия выбрала не слишком грязный участок дороги, в то время как слуги схватили ее лошадь и помчались прочь. На лесной дороге было много следов от копыт, и следы ее животного не могли вызвать подозрений.
Девушка упала на дорогу, следя за тем, чтобы платье слегка запуталось в кустах ежевики. Острые шипы пронзили ткань и жилет ее костюма для верховой езды. Она нарочно надела не сапоги, а туфли без каблука, вообще-то не предназначенные для езды верхом. Два часа назад Элодия позаботилась о том, чтобы ее ноги украсило достаточно синяков. Пока она задерет юбку, пройдет еще несколько часов. Он не заметит, что синяки появились не из-за неудачного падения!
Бывшая цветочница нащупала за поясом серебряный флакон в маленькой сумочке. Это будет ее первое убийство с помощью яда. Она чувствовала некоторую неуверенность. То и дело тянулась к флакону. Он не мог разбиться! Но она все равно переживала.
Послышался глухой стук подков. Элодия принялась стонать. И всего несколько мгновений спустя показался он. Всадник в белом, на белом жеребце. Лицо скрыто за серебряной маской-шлемом. Впечатление он производил жутковатое.
— Что случилось, госпожа?
Он спрыгнул с седла. Даже не огляделся по сторонам. Он совершенно ничего не заподозрил.
— Барсук… Он вдруг выскочил из зарослей. Лошадь сбросила меня и убежала. — Девушка попыталась подняться, но со стоном опустилась на землю. — Моя нога…
Похоже, он растерялся, насколько это можно было сказать по человеку, чье лицо скрыто за маской из серебра.
— Вы не могли бы помочь мне подняться? Может быть, если я встану… — Она прикрыла рот ладошкой. — Ой, я вас узнала. Должно быть, вы — тот самый известный рыцарь Тьюреда. Благодарение Господу! О лучшем спасителе нельзя было и мечтать.
Он смущенно откашлялся.
— Я всего лишь человек, пытающийся жить по заповедям Тьюреда. — Он склонился к ней и протянул руки. — Если позволите, госпожа…
Так трогательно! Большинство мужчин, с которыми до сих пор встречалась Элодия, не упустили бы возможности подхватить ее на руки, при этом облапав. А он ждал разрешения коснуться.
— Пожалуйста, благородный рыцарь. — Она протянула ему руку. — Боюсь, без вашей помощи я не смогу подняться.
Он взял ее за руки. Невероятно! Он не осмеливался коснуться ее больше нигде. Или считает ее непривлекательной?
Несколько недель назад она обнаружила на висках первые седые пряди. У нее были шрамы. На руках, на спине. Время, проведенное в Друсне, навеки оставило на ней отметины.
Очень осторожно, демонстрируя спокойную силу, рыцарь поднял ее. Она притворилась, что пытается не нагружать раненую ногу. Негромко вскрикнув, словно от боли, она повисла на руке своего спасителя. Девушка была рада тому, что на ней длинная юбка для верховой езды и корсет. Явно обнажить свои прелести было бы ошибкой.
Он снова откашлялся. Элодия представила, как он краснеет за маской. Интересно, как он выглядит? Почему скрывает лицо? Неужели уродлив? В историях, которые ей доводилось слышать, говорили, что он — видный молодой человек. У него необычный доспех. Весь из белой кожи. Ничего подобного девушка не видела прежде.
— Мне кажется, вам не стоит нагружать лодыжку, госпожа.
— Да. — Она негромко застонала. — Очень больно.
— Если вы позволите обнять вас за бедра, я посажу вас в седло. Тогда мы могли бы отправиться на поиски вашей лошади.
Элодия опустила взгляд и притворилась смущенной.
— Это так великодушно с вашей стороны.
— Нет, я был бы рад! Я имею в виду, помочь вам… Я не хочу пользоваться вашей бедой, чтобы коснуться вас безнравственным образом. Надеюсь, вы не станете думать обо мне слишком плохо… Я… У меня не очень большой опыт в обращении с дамами.
«Безнравственным образом коснуться», — подумала Элодия, улыбаясь про себя. Никогда еще не говорил с ней мужчина подобным образом!
— Мне и в голову не приходило, что вы могли бы попытаться воспользоваться моим положением. Напротив!
Вы самый галантный кавалер, которого мне доводилось встречать!
Он снова откашлялся. Какой-то миг просто стоял, смутившись. Она взяла его ладони и положила себе на бедра.
— Так подойдет?
— Э… конечно.
Он поднял ее безо всяких усилий. Элодия села по-дамски, хоть и не нравилось ей ездить верхом таким образом.
Он повел своего коня в поводу. Ни единой попытки взобраться в седло за ее спиной. Ее снова захлестнула волна сомнений. Неужели она некрасива?
Некоторое время оба молчали. Он даже не оборачивался.
У Элодии было достаточно времени, чтобы рассмотреть его.
Сложен он был хорошо. Несмотря на доспех, было видно, что у него прекрасная мускулатура. И у него была узкая талия…
Это ей в мужчинах нравилось. Вываливающиеся из-за пояса брюшки она презирала. А большинство мужчин, которым она отдавалась, именно так и выглядели.
— Господь послал мне вас, настоящий дар Тьюреда, — наконец пропела она, чтобы завязать разговор.
— Действительно, счастливое стечение обстоятельств. — Он снова откашлялся.
Она подождала, не последует ли еще что-либо. Разговор смолк.
Вскоре отыскалась ее лошадь. Негромко заговорив с кобылкой, рыцарь сумел поймать поводья и удержать их. Похоже, с лошадьми он за словом в карман не лезет, раздраженно подумала Элодия. А у нее даже имени не спросил!
Мишель Сарти сел верхом на ее кобылу и поехал рядом с девушкой.
— Мне говорили, что на этой дороге должен быть трактир, — произнес он наконец — спустя целую вечность.
— Было бы хорошо наконец отдохнуть и осмотреть раненую лодыжку.
— Мы можем отдохнуть немедленно, если вы устали.
— Нет, нет. Впрочем, вы могли бы порадовать меня. У меня просьба. Простите, что я осмеливаюсь сказать. Возможно, я покажусь вам смешной. Говорят, вы красивы, как святые на витражах храмовых башен.
Рыцарь снова откашлялся. Неужели у него слова застревают в горле?
— Думаю, я разочарую вас, — наконец выдавил он.
Однако поднял руку к шлему. Щелкнула пряжка, он снял маску и зажал ее под левой подмышкой. Волосы у него были слегка растрепаны. Лицо с ровными, правильными чертами.
Взгляд Элодии привлек благородно очерченный рот. Неудивительно, что рыцарь Церкви никогда не снимает шлем. Каждой нормальной женщине придут в голову безнравственные мысли при виде такого мужчины.
Молодой человек слегка покраснел, когда заметил, что она не отводит взгляда.
— Вы действительно столь же красивы, как мне рассказывали. Наверняка вы помолвлены с благородной дамой.
— Э… нет.
— Такой красивый мужчина одинок?
— Там… там впереди. Должно быть, это трактир. Я поеду вперед и попрошу хозяина подготовить прохладный уксус и повязку для вашей лодыжки. — И он умчался.
Элодия выругалась про себя. Ей очень хотелось узнать, как у рыцаря обстоят дела с женщинами.
Когда она добралась до трактира, ее ждала девушка, которая помогла спешиться. Элодия увидела своего рыцаря у конюшни. Он старался не смотреть на нее.
Шлюха короля продолжала играть свою роль. Опираясь на служанку, она захромала в трактир. Там заказала жареную курицу, свежий хлеб, немного сыра и кувшин вина.
Прошло много времени, прежде чем явился рыцарь. Еда уже стояла на столе. Кроме них и трактирщика со служанкой в комнате было только двое путешественников. Все украдкой поглядывали на них. Вся Друсна слыхала истории о белом рыцаре.
— Прошу, мой спаситель! — Элодия указала на лавку рядом с собой.
Он снова покраснел.
— Прошу! Курица, отдавшая ради нас свою жизнь, заслужила, чтобы мы ее съели.
Он впервые улыбнулся. Выглядел он просто потрясающе.
И зачем ему понадобилось злоумышлять против короля?!
Проклятый глупец! Нужно поскорее покончить с этим.
— Вы ведь выпьете вина?
Элодия налила ему. Бокал был уже готов. В него девушка плеснула на палец яду. Он был прозрачен, словно вода, слегка пах орехами, и сестра Анаис утверждала, что он безвкусен. До конца шпионка ей не верила. Кто же добровольно попробует яд, чтобы узнать, каков он на вкус? В любом случае, крепкое вино перебьет вкус, если даже он есть.
Бывшая цветочница подняла бокал.
— За Тьюреда, пославшего мне благородного рыцаря.
Она поднесла бокал к губам и выпила до дна, как было принято после произнесения тоста. Теперь была его очередь, если он не хотел обидеть ее.
Он поклонился.
— За безымянную лесную красавицу, созданную Тьюредом для того, чтобы научить меня пониманию истинной красоты.
Элодия покраснела. Рыцарь выпил залпом, как и она. По спине ее побежали мурашки. Ни одно из убийств не удавалось настолько легко. У Мишеля Сарти осталось три дня. А может быть, даже два. Задача была выполнена. И девушка почувствовала себя грязной.
— С вами все в порядке, благородная дама? Надеюсь, я не смутил вас своим тостом. Обычно я не такой смельчак…
Я… — Он улыбнулся ей, отчего ее сердце едва не разбилось. — Сам не знаю, что на меня нашло.
Элодия оторвала от курицы ножку. Только не сентиментальничать! Ей удалось заставить себя улыбнуться.
— Это был самый изящный комплимент, который мне когда-либо делали, — сказала она.
Это не было ложью. Промахос льстил ей самым изощренным образом, но все его комплименты были призваны разжечь ее. А рыцарь, она была уверена, сказал это без всякой задней мысли. Он говорил то, что думал.
— Курочка пахнет очень вкусно, — произнес он, очевидно, чтобы сменить тему.
— Не беспокойтесь, вы не смутили меня. Совсем напротив, вы тронули мое сердце, а это до сих пор удалось только одному человеку.
— Наверняка он счастлив…
— Не знаю. Я не видела его больше одиннадцати лет. Не знаю, что с ним стало.
Элодия думала о мальчике, который украдкой наблюдал за ней. Он знал, чем занимается цветочница, и это его не отпугнуло. Ей казалось, что в его глазах она видит любовь. Он так никогда и не осмелился заговорить с ней. Может быть, поэтому он и не шел у нее из головы. Глупые слова ни разу не опошлили чувств. Тогда было легче легкого узнать его имя от других попрошаек. Иногда, особенно в последние годы, она грезила о невинной любви. Мечтала о том, какой могла быть ее жизнь.
И каждый раз при этом думала о нем.
— Мне тоже ведома боль несбывшейся любви. Я был еще мальчиком, когда встретил ее. — Рыцарь смущенно улыбнулся. — Я даже не осмеливался заговорить с ней. Вы видите, я и сегодня не очень хорошо умею обращаться со словами в присутствии прекрасной дамы. Судьба забросила меня в одинокую долину. Я думал о возлюбленной каждый день.
А когда наконец вернулся в родной город, ее уже там не было.
Целых два года я искал ее по всему Фаргону. Никогда не будет для меня никого другого, кроме моей Элодии, моей цветочницы с Сенного рынка в Нантуре!
Бокал выпал из рук девушки. Этого не может быть!
— Вам нехорошо, госпожа? Вы вдруг побледнели как смерть.
— Тебя зовут Адриен?
Рыцарь удивленно посмотрел на нее. И вдруг в его взгляде появилось недоверие.
— Так называла меня мать. Но мое настоящее имя — Мишель Сарти.
— А эта цветочница? Что она делала, когда ей не удавалось продать цветы?
— Об этом мне не хотелось бы говорить, госпожа, — холодно ответил молодой человек.
— Может быть, она ходила к мяснику, который делал такие вкусные колбасы? Или к булочнику у моста, или…
— Вы ее знали?
В лице рыцаря Элодия искала черты того мальчика. Она всегда видела Адриена лишь издалека. Цвет волос у них одинаковый. И, быть может, та же смущенная улыбка…
— Ты ведь священнослужитель…
— Я еще не посвящен.
— Не важно. Я должна исповедаться тебе. — На глаза навернулись слезы. Сделать это здесь она не могла. Если слова рыцаря были правдой, она убила свою мечту. Маленького невинного мальчика, которого никак не могла забыть. — Идем за сарай.
Элодия представила себе, как он отрубит ей голову, когда узнает, что она — подлая убийца, что она убила его. Хоть ему и осталось еще жить три дня, противоядия против лоабо не существовало. Адриен погиб!
Путь денег
Андеран ухватил протянутую руку. Он провел в каналах больше двадцати часов и настолько устал, что с трудом держался на ногах. То была приятная усталость, которой ему так часто не хватало в последние годы. Он не просто наблюдал за строительными работами, он участвовал в них.
В набедренной повязке, покрытый илом, с мокрыми волосами… Повелитель Вод попрощался с остальными кобольдами. Они задержались ненадолго, шутили и жаловались друг другу на своих жен. А затем разбежались. Все хорошо потрудились, закончили работу на день раньше, чем планировалось.
Андеран смотрел вслед ребятам. Он знал, что такого дня, как этот, больше никогда не будет в его жизни. Они проложили шесть новых спусков в каменное сердце города. А еще обследовали золотые приливные ворота в Зале падающей воды и запланировали изменение в их закрывающем механизме.
Андеран наслаждался возможностью еще раз побывать в этом роскошном зале подземной системы цистерн, каналов с питьевой и сточной водой. То был тронный зал Повелителя Вод.
Его отец Гондоран дал такое название. Андеран хорошо помнил, как отец стоял с ним на балконах высоко в Зале падающей воды, слушая песню потока. Отец погиб в далеком Филангане.
Сын — в просторах Земель Ветров. Ветвь рода Брагана уже не даст побегов.
В таком меланхолическом настроении Андеран отправился домой. Служанки подготовили для него ванну. Хольд наслаждался теплой водой. В доме царила тишина. Андеран был один.
Поразглядывал свои руки и ноги, погоревал о потерянных пальцах.
Он должен стать королем Альвенмарка. Интересно, что сказал бы на это отец? Гондоран рисковал жизнью, чтобы спасти королеву, когда тролли внезапно напали на Вахан Калид. А теперь его сын с помощью хитрости и интриг должен завоевать ту самую корону, которую стремился Гондоран сохранить для Эмерелль. Отец не оценил бы… А сын, Балдан?
Мысли о нем уже не причиняли такой боли. Балдан сказал бы, пожалуй, что Андеран провел слишком много времени в Совете Короны. И был бы прав. Место Повелителя Вод — в Вахан Калиде. В каналах города!
Подумал Андеран и о последних камнях мозаики, сложившихся на протяжении последних недель. Обо всех письмах и счетах. И о коротком сообщении, которое дошло до него только вчера. В княжеском дворце Танталии уже шесть лет не вешали новых штор. Это стало последним камешком. Теперь мозаика образовала ясную картину. Идя по следу стрел, он шел по пути денег.
Год назад Элийя перевел на счет торгового дома Веррак десять тысяч серебряных слитков. Серебро, вероятно, было изъято из сундуков в караванах в Снайвамарк. На эту сумму можно было укутать в шелк полдворца. На протяжении следующих месяцев торговый дом «Веррак» раздал заказы различным кузнецам и изготовителям стрел. И корзинщикам.
Андеран видел все эти счета, поскольку воспользовался своей властью в Совете Короны и приказал изготовить списки конторских книг Верраков. Без ведома купцов. Если добавить сюда транспортные расходы, оплату за использование складов, то все это составляло как раз десять тысяч серебряных слитков. Совершенно очевидно, что Верраки не осмелились снять прибыль от этой сделки.
Конечно, их махинации были запутанны и непрозрачны.
Перед судом, в котором не одни тролли, Верраки наверняка смогут оправдаться. Десять тысяч серебряных слитков — всего лишь малая доля стоимости товаров, проходивших через торговый дом на протяжении года. Наверняка можно было доказать, что монеты из Танталии ушли на совершенно другие дела. Ясно и другое: все суммы складывались примерно в десять тысяч серебряных слитков.
Андеран вытянулся в ванной. В стенной нише среди горшков с маслами для ванны стоял деревянный корабль, который он много лет назад вырезал для Балдана. Ни одно принятие ванны не проходило без того, чтобы мальчик не спустил кораблик на воду. Балдан сделал парус из ярко раскрашенных банановых листьев. Парус, который давно сгнил.
Повелитель Вод нащупал острие стрелы, которое он носил на груди. Долго разглядывал маленький кусок железа, прервавший жизнь сына. Через три дня он станет правителем Альвенмарка. Но если заставит Элийю предстать перед судом, то будет замарано все, за что отдали жизни сотни кобольдов на протяжении последних лет. Элийя неприкосновенен. Если падет он, падет весь Альвенмарк…
Ребенок
Мелвин потащил Эмерелль за собой. В панике он бросился в укрытие, за скалу, а эльфийка все еще смотрела на лавину. Похоже, по склону двигалась туча. Величественный рык сопровождал вскипающую белизну. Звук, в котором тонули все остальные.
Нормирга почувствовала, как задрожала земля. Вибрация горы вызвала более мелкие лавины, спешившие впереди огромного белого облака, словно герольды, возглашавшие прибытие короля.
Комки смерзшегося снега ударили по ногам. Эмерелль покачнулась. Мелвин снова потянул ее за собой. Лавина была быстра! Гораздо быстрее, чем они. Эльфам не удастся добежать до скалы-башни.
Мауравани легко несся прочь, а ноги королевы чуть увязали в снегу. Неужели волшебная сила оставила ее? Дышать становилось трудно. Но эльфийка дышала. Чувствовала ледяной зимний воздух, наполнявший легкие. Однако, похоже, это не помогало. Эмерелль казалось, что она вот-вот задохнется.
Она снова споткнулась. Скоро лавина поглотит ее. Склон горы дрожал. Гора хотела убить. Должна была сделать это.
И скоро работа ее будет завершена.
Мелвин схватил эльфийку. Закричал что-то, но она не поняла ни слова. Грохот был словно тиран, не терпевший рядом с собой ни единого звука. Мауравани подхватил Эмерелль на руки.
Теперь и он стал проваливаться в покрывшийся коркой снег. Королева оказалась слишком тяжелой. Попытка спасти ее обречена. Теперь и его смерть стала неотвратимой.
Бурлящий белый поток налетел на скалу-башню. Их поглотило облако мелких, кружащихся в воздухе кристалликов льда. Мелвин все еще продолжал бежать.
Эмерелль зажмурилась. Льдинки кололи каждый дюйм незащищенной кожи. Беглецы ударились о что-то твердое и упали. Полуэльф уже не поднимался. Снежная масса неслась слева и справа от них, но он не отпускал королеву. Тянул куда-то.
Затаскивал в теснину с острыми краями. Эльфийка ударилась головой. Все вокруг тряслось. Рев горы стирал все мысли до единой.
Мелвин крепко прижимал Эмерелль к себе. На шее она чувствовала его теплое дыхание. Единственное утешение в этом мире из камня…
Грохот стал удаляться. В воздухе все еще летала мелкая снежная крошка. Ничего не было видно, но скала-башня перестала дрожать. Напряжение спадало. Эльфийка чувствовала себя в безопасности в объятиях Мелвина. И внутренне расслабилась.
Внезапно перед ней возник ребенок, являвшийся во сне на вершине. Девочка с золотистыми, слегка вьющимися волосами и глазами цвета шерсти косули.
Вид ребенка наполнил Эмерелль глубоким внутренним спокойствием. Малышка улыбалась, и у эльфийки чаще забилось сердце. Королева знала, что видит свою дочь. Дочь, которой у нее никогда не было. Девочка махала рукой, бежала к ней. И на бегу росла, превращалась в молодую женщину.
Пейзаж вокруг нее менялся. Она оказалась на широкой равнине. В джунглях. Затем Эмерелль узнала Вахан Калид. Роскошные огненные цветы Праздника Огней украшали небо.
Четыре раза приходила ее дочь в Вахан Калид. И каждый раз в ночном небе загоралось меньше огней. И город раз за разом казался все более и более запущенным. Внезапно ее дочь исчезла. Посреди горящего леса. Эмерелль закричала, заплакала.
Обвела взглядом все вокруг. Повсюду был только огонь.
Каким-то образом ей удалось уйти от пламени. Но куда бы они ни пошла, земля превращалась в пепел. Однажды эльфийке показалось, что она видит скользнувшую по небу тень дракона. Но сколько она ни искала, жизни не было. А затем за ее спиной вдруг появился кто-то. Незнакомец сидел у костра и вырывал страницы из мелко исписанной книги, чтобы скормить их огню. То был лутин. Он напомнил Эмерелль Элийю Глопса, но до конца уверена она не была. Кобольд оставался у костра, пока не сгорел даже переплет книги, а потом убежал прочь. И едва он ушел, обложка и страницы снова сложились воедино, восстав из пепла. Книга раскрылась, словно крылья птицы, и взлетела в небо. С быстротой стрелы унеслась она прочь, и вдруг показалась огромная гора. Книга летела на скалу-башню посреди заснеженной равнины. Там сидел замерзший эльф. Эмерелль увидела, что книга лежит под его левой ногой.
А затем снова появилось лицо девочки. И лицо Олловейна.
Мастер меча не произнес ни слова, но по сдержанной улыбке эльфийка поняла, что он снова стал самим собой. Он держал в руках маленькую книгу. Глаза его сияли. Он подмигивал ей…
Картина изменилась. Она смотрела сверху на Вахан Калид, наблюдала Праздник Огней. Снова и снова. Прошло много столетий. Один раз по небу, прямо под ней, скользнула угрожающая тень. Внезапно над портовым городом взвились чужие знамена. Башни-дворцы лежали в руинах, повсюду видны были флаги с мертвым черным деревом на белом фоне. Она увидела себя и Скангу. У них был третий камень альвов!
И творили они что-то чудовищное!
Она снова увидела девочку с золотистыми волосами.
— Эмерелль?
Она рывком села. В глазах у нее стояли слезы. Было холодно.
— Они здесь, — негромко произнес Мелвин.
Он все еще обнимал ее. Осторожно подтолкнул вперед.
Все еще борясь со слезами, Эмерелль поднялась. Тученырь и Пятноног сидели на белом склоне. На фоне огромной равнины они казались крохотными, словно воробьи. Сама себе эльфийка тоже казалась маленькой. Она посмотрела на гору.
Вершина все еще была скрыта от взгляда. Стоял ясный день.
Гора была прекрасна. Совсем не похожа на убийцу. Может быть, виноваты те, кто хотел достичь вершины, единственного места в мире, запретного для всех детей альвов. Эмерелль догадывалась, что Певец там, наверху. Но он не позволил ей увидеть себя. Может быть, он послал ей сны… Альвы не разговаривали со своими детьми. Но судьба мира, который они создали, им была небезразлична.
Эльфийка почувствовала себя маленькой и потерянной на огромном склоне. Может быть, гора хотела научить ее смирению?
Мелвин принес ее ремни. Свои он уже надел. Выглядел он немного смешно.
— Ты готова?
Эмерелль кивнула. Мауравани помог ей влезть в ремни и принялся зашнуровывать.
— Куда ты хочешь отправиться, Мелвин?
Он посмотрел на нее и улыбнулся.
— К Конлину и Лейлин. К моим. Я не сказал Лейлин, куда собираюсь, и запретил Кадлин говорить об этом. Ты знаешь, Лейлин кажется такой спокойной и приветливой, но иногда она может быть очень решительной. Она не отпустила бы меня, если бы знала… — Он затянул пояс так туго, что Эмерелль стало больно. — А ты? Сильно разочаровалась?
Она завидовала полуэльфу из-за семьи. Такой жизни она не знала. Ее отец был уже мертв, когда она родилась.
— Мне нужно на минутку вернуться к скале.
Свергнутая королева понимала, что Мелвин не одобрит промедления, но она должна была знать. Подошла к расселине, спасшей их от лавины. К могиле безымянного эльфа, у которого замерзли веки и который теперь должен был вечно смотреть на заснеженную равнину. Под его левой ногой лежала маленькая черная книжица. Эмерелль не была уверена, что книга была там, когда они первый раз видели тело.
Эльфийка опустилась на колени. Орлиная сбруя не пускала.
Нормирга потянулась и наконец кончиками пальцев сумела коснуться переплета. Книга существует! Это не иллюзия.
Нужно только взять ее, тогда ребенок с золотистыми волосами войдет в ее жизнь. Ее ребенок. И Олловейна. Если он прочтет книгу, то вернется, и она завоюет его сердце. Нужно только отнести ему книгу.
Значит, Певец все же ответил на ее вопрос. По-своему.
— Нужно уходить! — крикнул Мелвин. — Не стоит еще раз бросать вызов горе. Прошу, идем!
Эмерелль коснулась пальцами книги. Подумала о ребенке.
Будет всего четыре коронации, если она возьмет ее. Более сотни лет…
— Прошу тебя! Орлы беспокоятся. Они хотят улететь!
Эльфийка выпрямилась. Последний раз бросила взгляд на книгу. Она была уверена, что ее уже не будет здесь, если она вернется еще раз.
Орлы расправили крылья. Оттолкнулись от заснеженного склона и скользнули вниз, в долину. Затем повернули и, совершая сильные взмахи, вернулись. Эмерелль видела, как их трепал ветер. Она побежала к Мелвину. Он еще раз проверил ее ремни.
— Что ты там делала?
— Прощалась с семьей.
Мауравани пристально посмотрел на нее. Понять он не мог.
— Мне нужно в Вахан Калид, — сказала Эмерелль.
Предчувствие
Жюль повернулся на бок и поставил ноги на пол. Он весь был покрыт мучной пылью. Никогда он еще не делал этого на мельнице. Осмотрел себя с ног до головы. Он был похож на призрака.
Белокурая еще спала. Самое время уйти. Он поразвлекся.
Здорово, что он больше не конь! Сейчас он отправится в ближайший кабак. Ему нужно пиво. Понадобится очень много пива, чтобы забыть сено, овес и плохую воду из поилок. В ипостаси коня он позволял себе краткие вылазки.
Священнослужитель подошел к двери и взглянул на небо.
Между тучами сверкал узкий серп луны. Почему же он проснулся? Он почти не спал.
Потер покрытые щетиной щеки и подумал о мальчике. Интересно, где сейчас Адриен? За последние месяцы он многого добился. Нужно оставить его в покое. Проклятье, он ему не нянька. Адриен носит доспехи, делающие его почти неуязвимым. А с тех пор, как перестал гоняться за той девушкой, глупостей он стал делать намного меньше.
Жюль потянулся и отрыгнул. Вечером он слишком много съел. Снова посмотрел на спящую мельничиху. Она стоила того, чтобы остаться на пару дней. Была мила с ним. У нее было своеобразное чувство юмора, и она радовалась, что с ней в постели, ну, или на мешках с мукой, священнослужитель Тьюреда.
Он снова посмотрел на месяц. С мальчиком что-то не так.
Он чувствовал. Предчувствия всегда оправдывались. Поэтому он еще был жив, несмотря на то что все остальные девантары мертвы.
Уходить было бы неразумно… Не стоит показываться Адриену. Если все в порядке, то можно снова скрыться. Интересно, где же мальчик? Неужели отправился к Кабецану? Целых два года он упирался. После того как в Друсне он потерял след Элодии, времени для того, чтобы свергнуть короля, было предостаточно. Может быть, он занялся этим прямо сейчас?
С Кабецаном у него возникнут сложности.
Жюль представил, как мальчик после устроенной им прощальной головомойки покупает коня и направляется прямо во дворец Кабецана. С него станется пойти просто так, не имея никакого плана. А там никогда не бывает меньше пятидесяти лейб-гвардейцев. Все как один — отборные воины.
Достаточно, чтобы расправиться с мальчиком. Если Адриен попал в переделку, то во дворце Кабецана.
Жюль взглянул на мельничиху последний раз. Пара дней — и он вернется. Всего пара дней! Может быть, он все это себе напридумывал и Адриен стоит на какой-нибудь рыночной площади, наслаждается популярностью и проповедует. Нужно признать, это у него получается хорошо.
Вероятно, недобрые предчувствия вызваны слишком обильным ужином.
Жюль натянул синюю рясу священнослужителя и пошел по грязной дороге до моста в конце деревни. До ближайшей звезды альвов далековато. Нет звезды и поблизости от дворца Кабецана. Потребуется некоторое время, чтобы добраться туда. Может быть, дня два… А может быть, чуть дольше. Наверняка он просто слишком много съел. И просто слишком много времени провел с Адриеном. Это всего лишь человек, нельзя постоянно думать о нем. Мальчик все равно умрет.
Лучше не привязываться к людям. Они слишком быстро умирают, тогда как он, не старея, идет сквозь века.
Какие же глупости лезут в голову! Идти сквозь века! В данный момент он шлепает босиком по грязной проселочной дороге. И ему довольно холодно. Он усмехнулся. Люди бы так удивились, так восхищались бы им. Они ведь понятия не имеют о том, как легко защититься от холода при помощи всего лишь одного слова силы. Для них он был аскетичным бродячим священнослужителем.
Нужно надеяться, что мальчик не ввязался в неприятности.
Жюль ускорил шаг. Можно превратиться в лошадь, чтобы передвигаться быстрее. Адриен не должен умереть недостойно! Тогда все годы работы пропадут. Священнослужитель призвал себя к спокойствию. Мальчик сейчас наверняка лежит где-нибудь в трактире и спит! А он просто проявляет излишнее беспокойство.
Жюль ускорил шаг. Нет, вовсе не помешает пораньше удостовериться, что с ним все в порядке. Как только он перейдет мост, нужно будет превратиться в коня. Там его уже никто не увидит.
Убийца
Альвиас последний раз провел точилом по клинку. Бросил взгляд вниз, на переполненные улицы. Чернь ликовала, вместо того чтобы воспротивиться страшному правлению троллей. Безумие какое-то. Эмерелль приносила себя в жертву стране на протяжении веков. А что сделали подданные для своей королевы? Да, Альвиас мог понять, почему они не идут с мечом на дворец тролльского короля. Но если бы здесь воцарилась тишина вместо разнузданных праздничных воплей, это стало бы знаком, понятным даже троллям. Молчаливая толпа, сплоченная, в немом укоре…
Бывший гофмейстер поднялся. Беглого взгляда было достаточно, для того чтобы увидеть, как плохо организован праздник. Повсюду на улицах валялся мусор.
Эльф спустился по длинной лестнице. Ему было неприятно находиться среди ликующей толпы. Свиты у него не было.
Этот путь он пройдет в одиночку. Любой, кто пошел бы с ним, попал бы под удар. Альвиас вложил кинжал в ножны на поясе. То было богато украшенное оружие, предназначенное для демонстрации власти и благосостояния обладателя. Оно подходило к его княжескому облачению. Никто не обратит на кинжал внимания. Меч пронести на борт либурны он бы не смог. Но кинжал не покажется троллям опасным.
Бывший гофмейстер обошел группу пьяных минотавров, устроивших состязание в борьбе прямо посреди улицы. Вокруг них собрались толпы орущих кобольдов, делали ставки.
В городе нашлась даже парочка кентавров. Альвиас удивился, увидев их здесь. Они ведь были единственными, кто сопротивлялся правлению короля Гильмарака. Но на Праздник Огней все традиционно заключали перемирие. До сих пор этого правила придерживались даже тролли. Однако во время последних выборов короля они сожгли полгорода. А теперь были правителями и заботились о том, чтобы все было по закону. Циничная шутка. Прихоть истории. А он позаботится о том, чтобы востролление больше не повторилось.
Альвиас представил, как подойдет к Гильмараку. Сделает вид, что поздравляет серокожего с повторной коронацией.
Целый вечер он будет исключительно вежлив. А потом вонзит ему кинжал под ребра, провернув острием строго вверх, чтобы попасть в сердце. И погибнет с именем Эмерелль на устах.
Нет, это слишком мелодраматично. Не в его стиле. Он умрет с холодной улыбкой. Эльф задумчиво провел рукой по длинному, украшенному серебряной тесьмой черному шелковому плащу. Тесьма была не слишком пышной. Под плащом была темно-красная туника, тоже обрамленная серебряной тесьмой. Альвиас целых два дня подбирал костюм. Для него было важно умереть хорошо одетым. Во времена варварства это будет символично.
Он перешел на противоположную сторону улицы, чтобы обойти толпу ревущих кобольдов, обсевших фонтан и обрызгивавших каждого прохожего водой и звонким смехом. Двое нарисовали на обнаженных задницах лица и показывали всем проходящим.
Альвиас с отвращением отвернулся. Нетвердо стоящая на ногах женщина едва не споткнулась о стоявшую на краю дороги жаровню, на которой два фавна жарили неаппетитные куски мяса. То была эльфийка! Просто ужасно, как мало самоуважения осталось у некоторых представителей его народа!
Напиваться здесь, в такой день!
Фавны, ругаясь, принялись бросать в женщину деревяшки, но та шаталась настолько сильно, что ни один снаряд не попал в нее. На эльфийке был украшенный узором из змей кожаный камзол. Волосы в беспорядке. Руки и ноги раскрашены бандагом. Теперь она пошла в сторону Альвиаса.
— Привет, красавчик! Ты выглядишь так, как будто проглотил метлу.
Альвиас смерил ее мрачным взглядом.
— Я не ценю общение с созданиями вроде тебя.
Женщина рассмеялась ему в лицо. Неотесанная личность!
Альвиас отвернулся, но она схватила его за плечо и попыталась поцеловать. От нее несло дешевым самогоном и сельдью.
Отвратительно. Он увернулся, в то же время пытаясь оттолкнуть ее. Эльфийка вцепилась в его пояс.
— Один поцелуй! — пролепетала она.
— Да, поцелуй манекен, а потом пусть тебя стошнит ему на плащ, — проревел один из кобольдов.
— Если ты немедленно не отвяжешься, я буду вынужден освободиться силой. Ты… ты, пьяница! — Эльфу впервые стало жаль, что он не владеет необходимым репертуаром бранных слов.
Женщина отпустила его.
— Уф, дикий буйвол! — Она обернулась к фавнам. — Он хотел схватить меня между ног, сластолюбец этакий, вы видели?
— Точно! — крикнул шутник из рядов кобольдов у колодца, оба фавна тоже глупо заулыбались.
— Эта женщина лжет! — возмутился Альвиас. — Мне никогда бы и в голову не пришло прикоснуться к кому-то вроде нее! Она…
Пьяная эльфийка, пошатываясь, брела по улице, вообще не обращая на него внимания. Альвиас облегченно вздохнул.
А затем его охватил ужас. Он потянулся к кинжалу. Неужели она хотела его обокрасть?
Нет, оружие было на месте. Он оглядел себя. Она не испачкала его. Что-то торчало у него за поясом. Листок какого-то дерева. Кончиками пальцев бывший гофмейстер вынул его.
На нем было что-то нацарапано коричневой краской. Какой неразборчивый почерк!
Держись подальше от Гильмарака, если тебе дорога жизнь, Альвиас!
Он обернулся, намереваясь побеседовать с незнакомкой, но та исчезла бесследно. Неужели его считают предателем, поскольку он, единственный из эльфов, принимает участие в коронации? Или хотят защитить тролля? Нет, он не позволит запугать себя. Все равно с жизнью покончено.
Альвиас скомкал листок и бросил его в сточную канаву.
Подлость
— Ты? — Элийя удивленно смотрел на хольда.
Лутин постарел. Мордочка его была седой. Из-за маленьких очков в стальной оправе взгляд казался еще жестче. На хвостатом руководителе заговорщиков был тот же потрепанный кожаный плащ, что и всегда, костюм дополняли старые брюки и пара нечищеных сапог. На рубашке прямо под воротником красовалось пятно от соуса. В отличие от большинства кобольдов, стремившихся к шику и почету, Глопс никогда не придавал особого значения дорогой одежде.
Элийя смерил гостя презрительным взглядом.
— Наверное, ты хочешь войти в историю как самый неодетый король Альвенмарка. Вынужден признать, твой наряд меня несколько удивляет, Андеран.
— Так одеваются хольды с тех пор, как стоит Вахан Калид.
Я не стану скрывать свое происхождение в самый важный в моей жизни день.
Элийя поставил еще одну подпись под документом. Затем отложил перья и подошел к письменному столу. Снова уставился на Повелителя Вод.
— Набедренная повязка — это действительно мало… — Он пожал плечами. — Это твое решение. — Глопс выглянул в окно. Солнце висело низко над морем. — Пожалуй, пора.
Традиционно выборы проводились в час, когда над морем гасла последняя серебряная полоса. И как только принималось решение о том, кто будет носить корону, заклинатели всех народов окрашивали ночное небо яркими красками.
— Наши шпионы обнаружили среди празднующих маураван, — спокойно произнес Андеран. — Я здесь потому, что переживаю.
— Я готов был к тому, что они пошлют убийц. — Лисьемордый все еще смотрел на море. — Может быть, они здесь вовсе не из-за нас. Маураване — гордый народ, начисто лишенный политических амбиций. Возможно, они считают Катандера, Нестеуса и Альвиаса перебежчиками и хотят отомстить. Я ожидаю от них подобного хода.
— Возможно, они тоже умеют считать и решили, что выборы короля должны принять выгодный им оборот, не тот, на который рассчитываем мы.
Элийя обернулся.
— Это означало бы, что им известно, кто призван на выборы. А список — секрет Совета Короны.
— Ладно тебе, Элийя, не прикидывайся дурачком. Тебя не слишком давно сделали князем. Ты первый из лутинов, кто поднялся до таких высот. Не нужно быть особо умным, чтобы догадаться, что ты будешь принимать участие в выборах.
Он кивнул.
— Да, пожалуй, ты прав. — Лутин подошел к сундуку, стоявшему возле письменного стола, и постучал по украшенной позолоченной резьбой крышке костяшками пальцев. — Конечно, я тоже размышлял об этой проблеме. И пришел к выводу, что отправлюсь в гавань таким способом. — И он снова постучал костяшками пальцев по крышке.
— В сундуке! — удивленно воскликнул Андеран.
— Правильно. Даже самому талантливому лучнику маураван тяжело будет попасть в меня. Есть эльфийка, Сильвина, якобы во время последних выборов ей поручали убить Эхмерелль. Я не удивлюсь, если она получила сходное задание и на этот раз.
Я говорил о ней с Мадрогом. По его словам, она очень хороша.
— Ты не считаешь такое появление недостойным? Тебя ведь считают очень храбрым, бесстрашным. Ты — пример для подражания.
— Я предпочитаю потерять достоинство, а не жизнь. Но благодарю за заботу обо мне. Могу ли я сделать из твоей речи вывод, что ты хочешь предложить мне иной путь на либурну?
Андеран всполошился. Неужели лутин считает его предателем?
— Я действительно хотел предложить тебе отправиться со мной через каналы. Под этим дворцом есть новый спуск, о котором кроме меня знают лишь несколько хольдов. По этому пути мы можем добраться почти до самой набережной, где пришвартовано судно. А на последнем отрезке нас прикроет Мадрог.
— И ты думаешь, будет выглядеть достойно, если я вылезу из вонючего канала?
— Ты, наверное, хочешь меня обидеть! — Андеран все больше раздражался. — Конечно, я поведу тебя через каналы с питьевой водой. В крайнем случае ты только промочишь ноги!
Лутин оскалился. Улыбка? Элийя поднял руки, успокаивая холь да.
— Конечно, я ни в коем случае не хотел рассердить будущего правителя Альвенмарка. — Снова этот оскал. — Ты ведь не будешь против, если я возьму с собой своих гвардейцев?
Интересно, давно у него появились личные гвардейцы?
— Сколько угодно. Если, конечно, они не боятся замкнутого пространства.
— Тогда пойдем, как ты предложил. Хороши бы мы были, если бы я не мог тебе доверять. Ты знаешь город лучше всех.
И наверняка придумал, как безопасно добраться в гавань.
Впрочем, я всего час назад вызвал пятьсот арбалетчиков, чтобы они поддержали ребят Мадрога. Я тоже
думаю, что в гавани безопасно.
Элийя схватил с письменного стола маленький колокольчик и позвонил. Мгновением позже в комнату вошли трое тяжеловооруженных воинов-пауков. Глопс объяснил им, что они пойдут в гавань по каналам.
Андерану пауки не нравились. Никогда не нравились. Они были наемными убийцами. То, что среди комендантов-заговорщиков был Мадрог, унижало их революцию.
— Идемте же, — коротко бросил он.
Хольд провел их через самое глубокое подвальное помещение башни-дворца. С помощью пауков отодвинул каменную плиту, скрывавшую спуск в каналы. В лицо ударил хорошо знакомый прохладный аромат. В трех шагах под ним текла хрустально-чистая вода.
— Вот наш путь!
Он хотел спуститься в шахту, но один из пауков удержал его:
— Я пойду первым, если ты позволишь. За мной пойдет брат Элийя.
Андеран отступил. Вспомнил о пятистах арбалетчиках.
Нехорошо это!
Над крышами Вахан Калида
— Слишком много, — сказал Фенрил.
Сильвина бросила на графа раздраженный взгляд. Не нужно было брать его с собой.
— Мы, маураване, не считаем головы врагов, прежде чем напасть.
— Подсчет помогает предотвратить поражение. Проклятье, их слишком много.
— Это кобольды. Не ходи, если боишься.
— Это кобольды с тяжелыми арбалетами. С близкого расстояния они пробивают железную пластину толщиной в полдюйма.
— Это тоже не важно, — спокойно заявила Сильвина, — поскольку мы, маураване, все равно не носим железных доспехов. Сквозная рана нравится мне больше, чем болт, застрявший в теле. Если мы сейчас не атакуем, то через час у нас будет король-кобольд. Это последняя возможность помешать.
— Кобольды обманывают нас, — напомнил Фенрил. — Обо всех этих арбалетчиках на крышах не было речи.
— М-да, я бы сказала, что арбалетчикам очень сильно не повезло.
Мауравани наклонилась вперед, чтобы лучше разглядеть толпу, двигавшуюся по улицам. Город ей не нравился. И она не могла понять, как можно получать удовольствие от того, чтобы собраться толпой и оттаптывать друг другу ноги. Овцы ведут себя точно так же. По-настоящему комфортно они чувствуют себя, только когда собьются в плотную кучу.
Сильвина бросила взгляд на море. Заходящее солнце почти коснулось горизонта. Самое время появиться Фальраху. Мужества ему не занимать. Идея нормирга не убедила ее. При помощи игры можно предугадать ход битвы… Сомнительно.
Но храбрость его не подлежала сомнению.
Наконец в конце улицы показался эльф. Он ехал верхом на белом жеребце, одет был во все белое. В густой толпе он продвигался очень медленно. На борт корабля он взойдет в одиночестве. Самое время позаботиться о спрятанных торсионных орудиях.
Сильвина подняла руку и отыскала взглядом четверых маураван, прятавшихся вместе с ней в руинах сожженного дворца. Когда она поняла, что все смотрят на нее, указала на кобольдов на террасе под ними. Скупым жестом она указала каждому из бойцов его цель. К сожалению, кобольдов было шесть. Ей нужно успеть сделать второй выстрел прежде, чем шестой успеет ноднять тревогу.
— А я? — спросил Фенрил.
У графа был с собой короткий степной лук, таким же пользовались кентавры. Сильвина не доверяла искусству стрельбы эльфа. Она слышала, что он хороший мечник, но как о лучнике о нем не говорил никто. Нехороший это знак!
— Возьми того толстяка с черной косынкой на шее. Но стреляй только в том случае, если будешь уверен, что попадешь так, чтобы он не успел закричать.
Фенрил кивнул и извлек стрелу из колчана.
Сильвина бросила короткий взгляд на своих воинов. Все они были готовы и ждали знака. Повсюду на крышах на позициях стояли лучники. Некоторые сидели в своих укрытиях на протяжении трех дней. То, что Фальрах появился на ведущей к гавани улице, было знаком к атаке. Маураван было пятьдесят три, плюс горстка добровольцев вроде Фенрила.
Сильвина поднялась из укрытия. Не завершив движения, она вынула стрелу, наложила ее на тетиву и выстрелила. Кобольдов смело выстрелом. Попал даже Фенрил. Но сейчас не время для комплиментов. Пока что тревогу никто не поднял. Неожиданность была их самым главным оружием.
Мауравани перелезла через разрушенную стену и одним прыжком оказалась на обуглившейся балке крыши. Балка слегка задрожала под ее весом. Сильвина побежала дальше.
Вокруг по руинам бесшумно бежали ее товарищи.
Охотница спрыгнула на опорную колонну. Рукой держалась за корни куста, выросшего в руинах. Осторожно перебралась через колонну и, сделав последний длинный прыжок, оказалась на террасе. Все шестеро кобольдов неподвижно лежали на полу. Под их телами растекались лужи крови.
Сильвина сняла с плеча веревку и обмотала ее вокруг каменных перил террасы. В десяти шагах под ней находился зал с широкими арочными окнами. Там стояли два торсионных орудия, направленных на гавань. Их расчеты решали, жить или умереть тем, кто находился на роскошной либурне.
Ее соратники показались на террасе. Безмолвно обмотали свои веревки вокруг перил и присели, прячась от взглядов.
Последним пришел Фенрил.
— Рада видеть, что ты не свалился, — прошептала ему Сильвина.
Эльф укрылся рядом с ней и привязал веревку.
— Готовы? — негромко спросила мауравани.
Остальные кивнули. Отложили колчаны со стрелами. Оружие только помешает.
— Вперед!
Сильвина схватила свою веревку и направилась к краю террасы. А затем бросилась к перилам так быстро, как только могла. Одним прыжком перемахнула и, раскинув руки, нырнула в ночь. На миг бросила взгляд на ликующую толпу. Она слышала песни. Затем последовал рывок. Его ощутило все тело. Веревка натянулась. Охотница качнулась ногами вперед к стене башни-дворца. К счастью, окна были большими. Ее левая рука нащупала застежку, при помощи которой она отстегнет веревку.
Сильвина оказалась в проеме окна. На излете она расстегнула пряжку на поясе. Теперь она свободна! Мауравани приземлилась на корточки. Над ней пролетел арбалетный болт.
Первые пауки уже оправились от шока внезапного нападения.
Они укрылись за ящиками, стоявшими рядом с орудиями.
Сильвина обнажила оба длинных кинжала. В зале было около тридцати кобольдов, треть из них — пауки. Она ударила нападавшего на нее кобольда с алебардой по лицу и вырвала оружие у него из рук. Метнула один из кинжалов в воина с арбалетом. Его руки дернулись. Болт ударился о потолок.
Сильвина побежала к паукам, находившимся рядом с орудиями. Навстречу ей бросился очередной кобольд с алебардой.
Мауравани увернулась от оружия, схватила древко и подняла своего противника. Пальцы ее вцепились в жилет кобольда, смотревшего на нее широко раскрытыми от ужаса глазами.
Она повернулась, используя его в качестве щита. Почувствовала, как в его тело входят болты. Он сплюнул кровью.
Сильвина понеслась дальше, швырнув умирающего в одного из пауков. Уклонилась от чего-то блестящего. Метательный нож оцарапал ей щеку.
Мимо левого уха со свистом пронесся болт. Воин-паук прямо напротив поворачивал рукоятку, не спуская с нее глаз. Еще три шага! Он поднял оружие, положил болт на направляющую. Ее кинжал угодил ему в шею. Умирая, он спустил болт.
Снаряд попал ей в руку. Всего лишь задел. Ей повезло, он отвел оружие в сторону.
Шум битвы вокруг стих. Фенрил был цел. Вопреки ее совету он прыгнул с мечом. Кровь стекала с его клинка. Истории о том, что он — хороший мечник, очевидно, правдивы.
Все ее воины выжили. Лучше, чем она могла надеяться.
Одному из них она приказала забрать с террасы луки и колчаны. А затем подошла к окну и взглянула на гавань.
Фальрах почти достиг судна. Его появление вызвало переполох. Сбегались тролли-стражники. По мосткам к стражникам топал вожак стаи.
Чавкающий звук заставил Сильвину обернуться. Одного из ее воинов, стоявших у окна, отшвырнуло в зал. Его голова исчезла. Послышался громкий стук. Что-то ударило в дальнюю стену зала, а затем покатилось к мауравани. Каменный снаряд!
Она пригнулась. Очевидно, не все нападения на орудийные позиции увенчались успехом.
Мраморный парапет рядом с ней разбился от попадания.
Праздник на улицах продолжался. Пока никто не заметил бесшумную битву высоко на башнях.
Последний день
— Не нужно тебе ехать. Тебе…
Адриен улыбнулся.
— Я вернусь, обещаю.
Элодия мягко коснулась его губ.
— Ты бы себя видел. — Она уже не могла сдерживать слезы. — Твоя улыбка! Улыбается только половина рта. Вторая половина неподвижна. Это яд. Сегодня третий день. День, когда ты умрешь.
— Мне хорошо, как никогда, — солгал Адриен. — Я тебя… — Он хотел сказать что-то, но слово не пришло на ум. — Я вернусь!
Она обняла его, покрыла его лицо поцелуями, а потом он схватил ее руки и мягко отстранился.
— Пожалуйста. Я должен… — Он запнулся. — Я должен…
Жди меня. Не делай глупостей! Я должен знать, что ты еще здесь…
— Да, — выдавила она. — Да.
Он сел в седло. Это оказалось трудно. Положил руки на луку и подтянулся. Затем широко усмехнулся. Чувствовал он себя совершенно нормально. Не ощущал, что часть его губ не улыбается. И ему было все равно. Он нашел ее!
Махнул ей рукой. А затем пришпорил животное. Внизу, в долине, он увидел дворец. Это недалеко. Он успеет. Совершенно точно! Он повернулся в седле. Она стояла перед маленькой хижиной посреди виноградника. Боже, как она красива. Так невероятно… Она то и дело пыталась разрушить свою красоту при помощи слов. Но он не хотел слушать. Да, она его отравила.
Она убила его… Он простил. Как долго он тосковал по ней. Два дня минуло с тех пор, как он принял яд. С этими сумерками начался его последний день. Он должен убить Кабецана. Старый король — корень всех зол. Если бы он раньше послушал совет своего проклятого коня и покончил с этим негодяем…
Но тогда он никогда не встретился бы с Элодией… Адриен вздохнул.
Наверное, так должно было быть. Если бы он не стискивал зубы, когда они ехали через лес, поговорил с ней тогда, а не в трактире…
Что уж теперь думать об этом. Он встретил ее, когда жизнь казалась ему безрадостной. Может быть, Тьюред наказал его за то, что она значит для него больше, чем Церковь. Он рассмеялся так громко, что лошадь испугалась. Да, он дурак, как часто говорил Жюль. Если бы он оказался перед выбором, прожить ли еще сорок таких же, как последние два года, лет или два дня, но заплатив за счастье, он выбрал бы яд.
Беспокоился он только из-за того, что она сделает что-нибудь глупое, если он умрет. Уже хотя бы поэтому он должен вернуться. Он хотел взять с нее обещание, которое она не осмелится нарушить. И он хотел лежать в ее объятиях, когда наступит смерть.
Молодой человек не отводил взгляд от дворца. Что-то не так с этим зданием. Оно казалось каким-то сдвинувшимся.
Адриен крепко зажмурился и посмотрел еще раз. Теперь лучше. Что-то не так с его головой. Он чувствовал глухую боль.
Нужно скорее покончить с этим!
У Адриена не было плана, как в одиночку взять штурмом дворец, в котором полно стражи. Им достаточно закрыть ворота, и он ничего не сможет сделать. Но он надеялся, что они впустят его. В конце концов, он — знаменитый Мишель Сарти. Чего им бояться? Его репутация безупречна. Никто не заподозрит в нем убийцу короля.
Вот и план, уже спокойнее подумал Адриен. Он просто войдет во дворец. А когда окажется перед королем, будет уже слишком поздно задерживать его. Простые планы лучше всего! Тупость — залог успеха.
Он снова подумал об Элодии. О прошедших двух днях.
И улыбнулся. Он стал мужчиной. Она постоянно стремилась рассказать ему, что с ней случилось. Он терпеливо слушал. Но что бы она ни говорила, ничто не могло разрушить ее образ.
Он знал это, когда она опустилась на колени за конюшней, чтобы исповедаться. Он готов был простить все, только бы обнять ее. Точно, он дурак. Может быть, все дело в яде, из-за него он не в состоянии мыслить трезво. Или это сладкий яд любви, как говорят поэты? Жаль, их любовь не сбылась раньше! Это единственное, о чем он жалел!
Дворец представлял собой большое здание с колоннами из прекрасного мрамора. Крыша первоначально была выложена оранжевой черепицей, но сейчас цветов было много. Крышу то и дело латали. Стена с ходом и низенькими приземистыми башенками была явно позднейшей пристройкой. С западной стороны, прямо у стены, толпилось множество людей. Последние лучи солнца преломлялись на шлемах и копьях, но среди собравшихся были не только воины.
Адриен заморгал. Глаза снова принялись играть с ним. Казалось, он видит два изображения, которые отчасти накладываются друг на друга, но полностью не совпадают.
Молодой рыцарь надел шлем. Он беспокоился, что лицо его выдаст и станет ясно, что с Мишелем Сарти что-то не так. Он вспомнил, что сказала о его улыбке Элодия.
Застегнуть шлем удалось с трудом. Кончики пальцев на правой руке потеряли чувствительность. Похоже, яд действовал быстрее, чем полагала любимая. Адриен обернулся в седле. Показалось, что он видит ее перед хижиной, но уверен он не был. Ряды виноградников сливались.
Рыцарь крепко зажмурился и отпустил поводья. Конь найдет дорогу. Молодой человек устало вслушивался в топот копыт. Его впервые охватил страх. Внезапно словно разошлись тучи. Ему не хотелось умирать! Не сейчас, когда он обрел счастье!
— Вы — Мишель Сарти?
Он открыл глаза. Перед ними плясали светлые точки. Увидел стражника с копьем. Адриен достиг дворца.
— Да, — с трудом произнес он.
Слово пришлось подыскивать. Такое простое слово!
Воин позволил пройти. То был молодой человек. Адриену показалось, что он пробормотал что-то о гневе Тьюреда, но уверен до конца не был. Рыцарь въехал в просторный двор и спешился.
К нему бежал воин. Лицо его показалось молодому человеку знакомым. Да, он уже однажды видел этого парня… Но голова подводила. Имя он должен был помнить.
У воина были седые локоны. Лицо гладко выбрито. Полированный панцирь, сверкавший красноватым в свете вечерней зари. Плащ с золотой застежкой говорил о благородном происхождении.
— Капитан… — Как там называется дом короля? Адриен забыл слово. Этот парень должен быть начальником дома короля.
Его собеседник улыбнулся.
— Да, вижу, вы помните. Я Рауль Дельо. Капитан городской стражи Нантура. Мы уже встречались однажды.
Теперь рыцарь вспомнил тот день.
— Вежливо болтая со мной, вы вывели меня из города, опасались, что из-за меня могут быть неприятности. — Адриену показалось, что в голове что-то шевельнулось. Давление и боль внезапно отступили.
— Вы стали знаменитым.
— А вы — капитан королевского… — нет, слово, которым называют дом короля, стерлось из памяти, — …королевского отряда.
— Сомнительная честь. — Внезапно старый воин показался напряженным.
— И что? Теперь вы, вежливо беседуя, выведете меня за ворота, чтобы я не причинял неприятностей?
— А разве вы здесь для того, чтобы причинить их? — Капитан пристально посмотрел на него. Что-то в его взгляде показалось Адриену странным.
— Если я дам вам честный ответ, нам обоим придется обнажить мечи.
— Тогда я предложил бы поговорить о чем-нибудь нейтральном. Может быть, о погоде? Чудесный день для конца осени, не находите?
Адриен не поверил своим ушам. Неужели это ловушка? Или яд играет с ним? Капитан не мог сказать этого!
Воины и придворные у стены разошлись. Все смотрели на молодого рыцаря. Внезапно одна из женщин опустилась на колени и подняла руки в молитве. Остальные сделали то же.
Даже некоторые стражи!
На земле был расстелен синий плащ. Из-под него торчала пара сапог.
— Вам потребуется щит, друг мой?
— Возможно… — осторожно ответил Адриен. Капитан должен догадываться, что он задумал.
Рауль протянул большой круглый щит с гербом Древа Праха. Тяжелый! Адриен просунул руку в ремни. Рука сомкнулась на деревянной рукояти.
— Что здесь происходит?
Капитан указал на плащ.
— Балдуин, старый гофмейстер, выпал из окна. Все во дворце любили его. Пожалуй, не найдется никого, кому он когдалибо не оказал услугу. Он был добрым духом дворца. Да что я говорю… всего королевства!
— Он мог слишком сильно высунуться из окна…
Рауль цинично улыбнулся.
— Несчастный случай? Нет, здесь из окна случайно не выпадают. Идемте, друг мой.
Капитан повел Адриена по ступеням к воротам. Оба стражника по знаку открыли перед ними дверь.
— Должен признать, что до сегодняшнего дня я не был истово верующим и мои симпатии скорее принадлежали древним богам, чем Церкви Тьюреда. Но теперь я буду смотреть на вашу веру другими глазами. Вас поистине послал Господь!
Вы ведь говорите о том, что ваш новый орден — это меч и щит Господа…
— Церкви, — поправил его Адриен. — Господу не нужны ни меч, ни щит.
— Одно и то же. Будьте же сегодня мечом Господа!
Они молча поднялись по лестнице. Множество ступеней истощили силы Адриена. Ему дважды приходилось останавливаться, чтобы перевести дух.
Рауль обеспокоенно поглядел на него.
— Вам нехорошо?
— Все кровь!
— Что?
— Я же говорю, все кровь!
Адриен увидел, как судорожно сглотнул капитан. Рауль протянул ему руку.
— Возьмите ее сейчас же, иначе я оставлю вас здесь!
Рыцарь увидел, как капитан схватил его правую руку, но не почувствовал этого. Последние ступеньки дались легче. Они дошли до двери, перед которой стояли два стражника.
— Можете идти вниз, попрощаться с Балдуином. Я покараулю.
Воины посмотрели на них. А затем не колеблясь удалились.
— Я справлюсь один. — Адриен снова овладел голосом. Но голова болела. Ощущение было, что она вот-вот лопнет. Мир снова, казалось, распался на две картинки, которые никак не хотели складываться.
Рыцарь толкнул дверь.
Перед ним развевались тонкие белые полотна. Он удивленно огляделся. Дверь за его спиной закрылась на замок. Адриен обнажил меч. Сжать руку на рукояти оказалось нелегко.
Между полотнами показалась тень. Крупный, бритый наголо воин. Он закричал на Адриена, но его голос, казалось, просто отскакивал от ушей. Воздух прорезала серебристая дуга.
Адриен попятился. Боевая секира едва не нашла свою цель.
Воин толкнул его плечом.
— Сейчас я выколочу из тебя все дерьмо, зазнайка в чудесных доспехах!
Адриена потащили назад. Что-то с грохотом ударило его по шлему. Рухнув на свой щит, он больно ударился. Воин стоял над ним, широко расставив ноги. Лицо его было искажено гримасой, он жаждал крови. Он поднял секиру обеими руками. И она со свистом устремилась вниз.
Адриен зажмурился. Удар был невероятный. Голова рыцаря стукнулась об пол. Перед глазами заплясали звезды. А потом давление в черепе отпустило. Воин недоверчиво смотрел на гостя. Никто не мог пережить такого удара. Никакой шлем не мог выдержать такого. Ни один созданный людьми шлем.
— Не поломай доспех, — послышался слабый голос где-то в глубине комнаты.
Адриен снова почувствовал меч в руке. Он нанес удар вверх, прямо в пах воина, и дальше, до самых кишок. Меч вошел в тело, не встретив сопротивления.
Воин закричал. Схватил противника за руку. Парень был невероятно силен; несмотря на то что из него лилась рекой кровь, ему удалось прижать руку Адриена к полу, чтобы заставить его вынуть меч. Он зажал рану обеими руками и рухнул на колени. При этом он не отрываясь глядел на белого рыцаря.
Адриен поднялся. Ему удалось подтянуть к себе щит. Покачиваясь, он встал на ноги. Кровь отскакивала от кожи доспехов, не оставляя следов. Выглядело это жутко.
Меж развевающихся полотен рыцарь заметил ложе. На нем маячила крохотная иссушенная фигура. Обнаженное тело было отмечено болезнью. Голова больше напоминала череп без кожи.
— Не нужно, — прошептал хриплый голос. — Прошу. Я король. Не нужно. Я сделаю тебя богачом.
Адриен почувствовал головокружение.
— От имени Тьюреда я объявляю, что твое правление окончено, король Кабецан. — Он поднял окровавленный меч и опустил острие на грудь короля. — Я рыцарь. Я не убиваю безоружных.
Что делать, молодой человек не знал. Нерешительно взглянул туда, где за занавесками должна была быть дверь. Может ли он приказать гвардейцам отнести собственного правителя в тюрьму? Или они испугаются? Отпустят ли они Адриена?
Он не мог так просто убить старика. Он не мог…
Его охватила резкая боль. Должно быть, что-то пронзило его доспех. Прямо над правым бедром. Но это же невозможно!
Ноги перестали повиноваться, подкосились. Тяжелый щит соскользнул с руки. Рыцарь обернулся. Из бедра его торчала рукоять кинжала. Тонкая струйка крови текла по кожаному доспеху. Это же невозможно… Ни одно оружие не могло пробить белую кожу.
Адриен едва дышал, но при каждом вздохе боль усиливалась. Молодой человек рухнул лицом вперед. Пальцы правой руки дрогнули. Он прижал ее к полу и попытался подняться.
Силы не хватало.
Рыцарь подумал об Элодии. Нельзя допустить, чтобы все закончилось вот так. Он обещал ей вернуться. Закрыл глаза.
Нужно собраться с силами. Он умрет у нее на руках, не здесь.
Перед лицом вдруг возникли сапоги. Адриен попытался поднять голову, но не сумел. Кто-то принял меч из его ослабевшей руки.
— Очень хорошо, капитан. Успокойте его. Но не повредите доспех. Проткните подмышку, потом сердце. Капитан…
Что… — Пронзительный крик.
Адриен услышал звуки ударов мечом. Снова и снова. А затем наконец воцарилась тишина.
Сапоги снова были перед ним.
— Я уведу вас отсюда. — Капитан вложил окровавленный меч в его ножны. — Уж простите меня, но я скажу, что это вы убили Кабецана. Вы герой, который убил тирана. А я, возможно, предстал бы перед людьми просто капитаном, который поднял меч на своего господина, и меня за это повесили бы.
У Адриена не было сил возражать.
— Кинжал…
— Я не могу вынуть его из раны. Тогда вы очень быстро истечете кровью. Не хочу вас обманывать. Но если я не трону его, то вы тоже истечете кровью. Только медленнее…
— Конь…
— Вы хотите к своему коню? Не думаю, что стоит…
— Прошу вас.
Рауль осторожно поднял Адриена на руки.
— Нельзя было отпускать вас одного. Вы больны?
У рыцаря не осталось сил говорить. Очень хотелось снять шлем. Ощутить на лице прохладный ночной воздух. Он не желал делать свой последний вздох под застывшей маской.
Капитан ничего больше не сказал. Исполнил его последнее желание и посадил в седло. Осторожно вставил ноги Адриена в стремена. Вокруг коня стояли стражники и придворные.
Лица их словно окаменели. Некоторые плакали.
— Пропустите! — твердым голосом произнес капитан. — Отпустите его.
Адриену удалось поднять голову. Высоко в виноградниках золотистым светилось окно. Маленькая хижина. Он должен добраться туда. Он обещал Элодии!
Эмерелль
Эмерелль смотрела на башни-дворцы Вахан Калида. С рисовых полей под городом поднимался туман. Последние лучи заката окутали их розовым и золотистым сиянием. За пеленой колышущегося света город казался зачарованным. Он скрывал шрамы нападения, свершившегося двадцать восемь лет назад. Двадцать восемь лет длилась война. Этой ночью она должна была положить ей конец! Но не знала как… Жаль, что посланный Певцом сон не был отчетливым.
Нормирга провела рукой по шее кобылы, которую дали ей маураване. Некоторые из них сейчас где-то в городе и, возможно, сражаются в своем последнем бою. Она не поверила ушам, когда ей сказали, что Олловейн хочет стать королем.
Она недооценивала его. Фальрах всегда умел преподнести сюрприз.
Ее животное беспокойно пританцовывало на месте. Шум из города доносился даже через просторные рисовые поля.
Собрались князья, которые должны выбирать короля. Эмерелль закрыла глаза и прошептала слово силы. Слово, которое понесло туман в леса.
На ней было длинное белое шелковое платье с высоким воротником и узкими рукавами. На нем не было ни украшений, ни вышивки.
Она почувствовала, что ее зов услышали. Почувствовала пробуждение. Скоро стал слышен негромкий шорох крыльев.
Почти бесшумный. На руку приземлился мотылек. Его нежные крылья сияли всеми цветами радуги. Из джунглей летели сотни мотыльков. Некоторые размером с ноготок, другие — с раскрытые ладони. Неровно покачиваясь, они возникали из тумана. С ними прилетели светлячки, сея свой зеленоватожелтый свет. Они усаживались на платье, закрывая его полностью. Аромат цветов был на ней. Аромат весны. Пробуждения. Они должны были стать ее почетным эскортом. Ее праздничной свитой.
Звон тысячи крыльев обеспокоил лошадь. Эмерелль перевела ее на шаг. Туман тянулся к ней призрачными щупальцами. Эльфийка вплетала его в свое заклинание. Придала ему магическое мерцание светлячков.
Кобылка перешла на легкую рысь. Узкие дорожки между рисовыми полями казались заброшенными. Все, что имело ноги, переместилось в город.
Чувства тысяч существ захлестнули Эмерелль, когда она вступила в Вахан Калид. Все соблюдали мир. Тролли и кентавры шли бок о бок. Кобольды пели свои прелестные песенки. Некоторые цветочные феи смешались с мотыльками, узнав свергнутую королеву.
Перед ней на переполненной улице образовали коридор.
Толпа расступилась. Она услышала свое имя, произносимое шепотом. Увидела недоверчивые взгляды, стыдливо опущенные головы. Шепот стал громче. А потом он понесся впереди нее, перерастая в настоящую бурю голосов:
— Эмерелль!
Зал падающей воды
— Далеко еще до гавани? Мы опаздываем!
— Почти пришли, — солгал Андеран, прислушиваясь к песне воды. Он указал на небольшой проход, отходивший от канала. — Там, впереди, мой дворец. Сердце потайного царства Повелителя Вод Вахан Калида. — Оттуда в канал падал теплый свет.
— Дворец… Здесь, внизу?
— Жаль, что ты не видел его, Элийя. Второго такого места не найти во всем Альвенмарке.
— Мы опаздываем. — Теперь его торопил и паук, который командовал маленьким отрядом. Личные гвардейцы Элийи следили за тем, чтобы между хольдом и лутином постоянно находился один из них.
Андеран пригнулся и вошел в проход. Оказался на небольшом балконе, расположенном высоко под сводом куполообразного зала, и насладился неповторимой картиной.
Рядом появился паук. Поглядел в глубину. На балконе было как раз достаточно места для двоих. Андеран заметил, что даже хладнокровный убийца застыл на миг дольше, чем положено. Никто не мог остаться равнодушным при виде этого.
На балкон вышел Элийя. В его шерсти блестели капли воды.
Стояла приятная прохлада.
Перед зрителями простирался просторный зал с куполообразным потолком, стены были сделаны из безупречно белого камня. Свод находился шагах в пяти-шести над смотровой площадкой. В него были встроены светившиеся бледным светом янтарины. Повсюду из стен торчали золотые трубы, из которых каскадами изливалась вода. Большинство труб украшали птичьи головы с загнутыми клювами, дельфины или волки… Были также несколько драконьих голов. Расходившиеся широким веером фонтаны, проливавшиеся из их золотых пастей, сверкали, словно жидкие кристаллы. Воздух был наполнен мелкой пылью крохотных водяных жемчужин. Радуги тянулись между каскадами.
В бассейне было более двадцати больших стоков. Вода там, внизу, бурлила, образуя пену.
Голос воды звучал с такой силой, что, даже крича, трудно было понять друг друга. Некоторые считали это серьезным недостатком зачарованного места. Андеран рассматривал это иначе. Здесь с хольдами беседовала вода. Ему нравилось слушать мощную песнь. Зал был сердцем подземного города, всех каналов и цистерн, резервуаров и распределителей. Когда-то нормирга, эльфийский народ, из которого происходила королева, создали большие насосы, поддерживавшие воду в движении подобно огромным сердцам. Воду нужно было оберегать, в противном случае в Вахан Калиде пили бы только отстоянный бульон, протухшую воду, как в мангровых зарослях вокруг города. Хольды были хранителями, они поддерживали жизнь воды. Здесь, в просторном зале, она дышала, падая с большой высоты и образуя бурлящую пену. Здесь она проявляла себя во всей красе.
Лутин нащупал потайной рычаг под перилами.
— Красиво. А теперь нам пора! — крикнул Элийя, пытаясь перекричать рев воды, когда послышался звук гонга. Повсюду опускались золотые переборки в дюйм толщиной, закрывая все стоки в зале.
— Здесь, в Зале падающей воды, когда я был ребенком, начались мои мечты. Здесь они должны закончиться! — крикнул Андеран.
Он посмотрел вниз. Было видно, что вода поднимается.
Совсем немного, и зал будет наполнен.
— О чем ты там бормочешь? — напустился на хольда Элийя. — С ума сошел? — Лутин обернулся. Только теперь он заметил массивную золотую стену, закрывавшую выходы к каналам. — Немедленно открой!
— Возможности открыть переборки изнутри нет. — Впервые за много месяцев Андеран испытывал внутреннее спокойствие. Он целый день размышлял, стоит ли это делать.
Элийя заколотил кулаками по металлу. Бесполезно. Наконец он взглянул на Повелителя Вод.
— Зачем?
Андеран погладил пальцами наконечник, висевший у него на груди.
— Ты заплатил за стрелу, которая оборвала жизнь моего сына. Из-за тебя погибли сотни наших самых верных товарищей.
Грохот воды постепенно стихал. Почти половина золотых желобов погрузилась в воду.
— Ты же знаешь, у меня не было выбора.
— Нет, не знаю! С того самого времени, как у меня появились первые подозрения, я пытаюсь понять, зачем ты это сделал. Зачем?
— Это была историческая необходимость. Правление короля троллей могло быть только переходной фазой на пути к идеальному обществу. И чтобы сократить этот период, я должен был дестабилизировать его. Поэтому я официально поддержал их кодекс законов и караваны в Снайвамарк. Все это должно было дискредитировать серокожих перед способными принимать решение слоями населения Альвенмарка. Кроме того, безнадежная война в Землях Ветров должна была подточить их желание править. Я тоже принес жертвы. От всего моего племени после гибели первого каравана в Снайвамарк в живых остались только Лица и Никодемус. Да пойми же наконец, Андеран! Эти жертвы были необходимы, чтобы мы могли скорее сделать следующий шаг. А теперь открой переборки! Через час ты будешь королем! И тогда мы наконец сможем создать общество, о котором мечтаем! Да, нам пришлось принести в жертву сотни. Я сознательно принимал это решение в одиночку, чтобы не отягощать никого из комендантов угрызениями совести. Но ведь тысячи будут спасены, если в эту ночь мы покончим с правлением троллей. А теперь открой же эти проклятые ворота! Если все закончится вот так, то герои умерли напрасно. Не насмехайся над смертью своего сына, друг мой! Идем же!
А сила его слов столь же велика, подумал Андеран. Все казалось вполне убедительным, когда Элийя говорил вот так.
Нельзя поддаваться! Какие решения примет Элийя в одиночку? Что эльфы — латентная опасность миру внутри нового общества? Что города разрушают мораль и что все дети альвов должны жить в мелких поселениях на природе?
Существовало много полемических сочинений Элийи, которые нравились Андерану до сих пор. Но годы борьбы за власть изменили лутина.
— Ты ведь не можешь просто так все разрушить, Андеран!
Так близко от цели! Неужели свобода кобольдов от какой бы то ни было тирании ничего для тебя не значит?
— Она значит для меня все. Поэтому мы оба умрем. — Вода достигла балкона. — Я спасаю Альвенмарк от нашей тирании. И спасаю все твои добрые дела.
— Дурак ты! — Элийя схватил его. — Да открой же наконец ворота! Должна быть возможность! Если вода перестанет стекать, твои любимые каналы будут разрушены. Ты никогда бы так не поступил.
Андеран восхитился трезвостью рассудка, которую лутин сохранил даже перед лицом смерти.
— Действительно, я никогда не разрушил бы эти каналы.
Я Повелитель Вод, их хранитель. Когда зал наполнится, вода будет собираться в притоках. Через некоторое время откроется шлюз. К тому времени мы давно уже захлебнемся. Поток стекающих вод вынесет нас далеко в мангровые заросли, где наши тела станут пищей для крабов-сигнальщиков. — Вода уже достигала им обоим до бедер. — Нас никогда не найдут.
Твои лейб-гвардейцы сохранят в тайне то, что произошло.
Они не станут рассказывать историю своей собственной неудачи. Поскольку мы исчезли таким загадочным образом в день выборов короля, воспоминания о нас будут жить, Элийя. Это мой подарок тебе, убийца моего сына. Став королем, я мог бы заставить тебя предстать перед судом. Но с приговором тебе погибло бы все хорошее, что ты сделал. Ты был на правильном пути. Но я не заметил, когда ты сошел с него.
Вода подняла Андерана. Он не боролся с ней. Просто плыл по течению.
Элийя снял кожаный плащ и сапоги и поплыл.
Вода была ледяной. Андеран почувствовал, как она медленно вытягивает из его тела тепло жизни. Зал наполнялся все быстрее. До янтаринов на куполе было уже рукой подать.
— Ты отдал Альвенмарк на произвол троллей! — закричал Элийя.
Повелитель Вод подумал о длинном письме, которое он передал маураванам. Письме, в котором было описано все.
Кто будет призван на выборы, где стоят орудия, какие интриги сплел Элийя. Даже если маураване не потянутся к власти, голоса Катандера, Нестеуса и Альвиаса теперь будут против голосов двух троллей. Нет, с правлением троллей покончено.
Он продумал все. И сейчас может уйти с миром.
Яркий сияющий янтарин, встроенный в центр купола, находился прямо над ним. Ребенком он мечтал о том, чтобы однажды коснуться недосягаемого камня. Он даже дал ему имя. Радужный. Его свет был ярче остальных. Хольд полагал, что именно этот камень создает радуги между каскадами. Он представлял, что у того, кто сумеет коснуться недосягаемого камня, все желания сбудутся. Андеран протянул руку. Янтарин был теплым на ощупь. Приятным.
Теперь вода не доходила до высшей точки купола всего на несколько пядей. Элийя все еще пытался держать голову над поверхностью. Он никогда не сдастся. Не в его это духе.
Андеран обеими руками оттолкнулся от янтарина. А затем сделал выдох. Посмотрел на серебряные шарики, летящие к свету. Собрал все свое мужество. Он — Повелитель Вод. Он не будет бороться. Он откроется. Вдохнул. Ледяная вода заполнила легкие.
И, широко раскинув руки, Андеран стал опускаться на дно.
Мимо золотых птичьих голов. Навстречу темноте. Глубокое спокойствие охватило его.
Педантичный бухгалтер
Сильвина осторожно выглянула из-за края. Дело сделано. Орудия с противоположной стороны наконец замолчали. Обвела взглядом выживших членов своего маленького отряда. Ранены были все.
— Продолжайте держаться подальше от окон, — спокойно произнесла она. — На крышах остались арбалетчики.
Но их оружие не достанет роскошной либурны. Исход битвы предрешен. Теперь дело за Фальрахом. Их князь был совершенно уверен в том, что выиграет выборы. Почему — он не сказал даже ей. Странный он. Непонятный.
— Сильвина! — Фенрил уже некоторое время возился с ящиками. Теперь он махал ей листком бумаги. — Ты должна это увидеть! Еще не все кончено. Еще…
Рассердившись, она подошла к нему.
— Что там у тебя?
— Список отгруженных товаров. Он был в одном из ящиков. Орудия привезены с портовых укреплений Мелиамера.
Их изготовил кобольд. Он очень раздражен тем, что у него забрали его орудия. А теперь посмотри внимательно, что там написано.
Сильвине было совершенно не до каких-то там бухгалтерских списков. Она хотела увидеть, что происходит на борту судна. Может быть, нужно снова активировать орудия здесь, наверху. Она посмотрела на аккуратно сложенные каменные ядра. Кто бы ни организовал перевозку орудия, он позаботился о том, чтобы боеприпасов было достаточно.
— Сильвина!
Она посмотрела в бумагу. Фенрил указывал на последнюю строку. — …настоящим я подтверждаю заем в тринадцать торсионных орудий для гавани Вахан Калида.
— Тринадцать! Где-то должно быть еще одно. Одно, о котором мы ничего не знаем! Одно, которое может решить исход выборов одним поворотом рукоятки. Фальрах в огромной опасности!
Сильвина подошла к ближайшему окну. Не обращая внимания на опасность, она смотрела на большой порт. Шесть дворцов-башен находились на некотором расстоянии от судна, откуда можно сделать довольно точный выстрел. Были сотни окон, за которыми могло скрываться орудие. Не говоря уже о террасах и балконах. Дюжины домов были достаточно высоки, чтобы можно было поставить орудие на крыше. Даже не вглядываясь, мауравани заметила семь кораблей, которые были выше либурны и с которых хорошо простреливалась ее палуба.
Арбалетный болт пролетел на расстоянии вытянутой руки и ударил в дальнюю стену зала. Сильвина пригнулась, продолжая рассматривать гавань.
— Что делать? — торопил ее Фенрил.
— Сохранять спокойствие и думать как следует. — Где бы поставила орудие она, если бы хотела быть совершенно уверенной в том, что его не найдут?
Выборы короля
Сканга услышала суматоху и подошла к перилам. Колышущиеся ауры сотен зевак в гавани слились в многоцветное сияние без контуров. Шаманка вынуждена была отвести взгляд.
— Там, внизу, Олловейн, — прошептала ей на ухо Бирга.
— Этого не может быть! — набросилась она на ученицу. — Это… — Нужно убедиться самой. — Пусть поднимется!
Бирга что-то крикнула стражникам. Мгновение спустя эльф оказался на борту.
— Альвиас и оба кентавра смотрят на него широко открытыми глазами, — прошептала Бирга.
Сканга уставилась на трех князей. В их аурах читалось удивление. По крайней мере, прибытие эльфа не является частью заговора, в который вовлечены эти трое.
— Олловейн, — произнесла старая троллиха.
Что-то в ауре эльфа было странным. Она была нарушена легким трепетанием. Как будто там был еще один, более слабый свет, который перекрывало сильное сияние эльфа.
— Что тебе здесь нужно?
— Присутствовать на выборах короля.
В окружавшем его свете не отразилось ни следа синевы страха.
— Похоже, он не вооружен, — прошептала Бирга.
Иногда ее ученица действительно на что-то годна!
Сканга слышала о том, что маураване сделали эльфа своим князем. Сначала она удивилась. Но сейчас задуманное становилось ясным.
— Ты надеешься стать королем Альвенмарка?
— Сперва мне хотелось бы стать гостем на выборах короля, — вежливо ответил остроухий.
Шаманка посмотрела на праздничный стол. Все были в сборе. Не хватало только двух проклятых кобольдов! Куда они запропастились? Вдалеке послышались крики. Имя. Разобрать его было нельзя.
— Ты видишь кобольдов?
Бирга вытянулась. Помедлила с ответом.
— Нет, госпожа, — наконец произнесла она.
Указательным и большим пальцами шаманка помассировала свои слепые глаза. Что происходит? Может быть, коротышек поймали, чтобы изменить результат выборов? Чего-то подобного она опасалась. Нельзя было соглашаться на то, чтобы враги Гильмарака были в числе князей, которые станут решать, кто будет избран.
Старуха оглядела палубу.
— Остальные здесь?
— Да, — ответила Бирга. — Нет только лисьеголового и Повелителя Вод.
Значит, Совет Короны в сборе. Она еще может все изменить.
— Пользуясь правом голоса в Совете Короны, я хочу предложить лишить Элийю Глопса и Андерана из Вахан Калида права участия в выборах короля, поскольку их все еще нет.
Кто-нибудь хочет возразить?
В аурах кобольдов она заметила раздражение и тревогу. Но никто не осмелился пискнуть что-то против. Олловейн казался совершенно спокойным. А в ауре Гильмарака отразилась тревога. Он стоял на некотором расстоянии от Сканги, во главе большого стола. Все замерли в торжественном оцепенении, ожидая начала.
— Выборы еще не начались, и я хочу предложить двух новых князей взамен. Герцог Гровак Блутбержский и Оргрим, герцог Нахтцинны. — Шаманка нащупала камень альвов, спрятанный среди амулетов у нее на груди, и вложила силу в свои слова. — Кто-нибудь хочет возразить?
Она увидела, как изменились ауры присутствующих. След страха троллиха заметила даже в ауре Олловейна.
— Значит, Совет Короны единогласно решил допустить к выборам короля двух новых князей. Пусть начнутся выборы!
Гильмарак подошел к ней.
— Спасибо! — прошептал он.
Сканга вздохнула. Короли не благодарят! Позже, вечером, когда никто не будет слышать, она объяснит ему.
— Оставайся здесь и не беспокойся! Покажи им свою власть и достоинство!
Шум, услышанный ею прежде, достиг гавани. Все больше празднующих выкрикивали имя. Имя… Эмерелль!
На судне воцарилась тишина, все затаили дыхание. Шаманка обвела взглядом гавань. Эту ауру не спутаешь ни с чем.
Бело-золотой свет, настолько яркий, что больно ее слепым глазам. Но остроухая опоздала! Эмерелль парила над толпой.
Возможно, сидела верхом.
«Она опоздала», — повторила про себя Сканга.
— Выборы короля могут начаться!
— Эмерелль! Эмерелль! — раздался тысячекратный крик.
Почему народ ликует? Эльфийки ведь не было столько лет!
— Нестеус! — Сканга снова вложила магию в свой голос, чтобы перекричать шум.
— Я голосую против Гильмарака! — громко и отчетливо произнес кентавр.
— Она выглядит впечатляюще, — прошептала троллихе на ухо Бирга. — На ней платье из бабочек и живого света. Ничего подобного я никогда прежде не видела.
Дешевые трюки, которыми Эмерелль производит впечатление на чернь, раздраженно подумала Сканга. Она тоже так может, если захочет. Но завоевывать таким образом авторитет — просто жалко!
— Снайф Мордштейнский! — крикнула она.
— За Гильмарака, — низким грудным голосом произнес герцог троллей.
Внезапно ликование стихло.
— Она раскинула руки, и они замолчали, — прошептала Бирга.
— Жалкое заклинанишко, — сердито прошипела Сканга.
— Нет, не думаю, чтобы она колдовала.
Над гаванью воцарилась тишина. Шаманка увидела, как стражи у входа на корабль почтительно отпрянули от эльфийки. Сканга не могла смотреть на остроухую, настолько сильно жег глаза свет ее ауры. Теперь, наверное, всем покажется, что она склоняет голову перед Эмерелль, зло подумала троллиха.
— Катандер, князь Уттики!
— Я голосую против тролля Гильмарака.
Теперь голоса были слышны отчетливо. Интересно, как далеко они разносятся по
гавани? Толпа смотрела на корабль, затаив дыхание.
Эмерелль молча встала рядом с Олловейном. А куда же еще!
Сканга недоуменно пялилась на ауру эльфа. Тот казался удивленным. Что все это означает?
— Дерг, герцог Волчьей Ямы!
— За Гильмарака, моего короля!
Сканга снова посмотрела на Эмерелль.
— Ты знаешь, что запрещено влиять на свободную волю князей при помощи магии.
— Она склоняет голову перед тобой, — прошептала Бирга.
По рядам толпы на набережной пробежал шепот. — Все это выглядит так, словно она хочет подчиниться тебе, Сканга.
«Этого она никогда не сделает, — решилоа старая шаманка. — Но сейчас важнее, что подумает народ».
— Альвиас! — Какой он там князь? Ладно…
— Я голосую против варварства, а значит, против Гильмарака.
Сканга почувствовала, как напрягся тролльский король рядом с ней.
— Спокойно, не позволяй лизоблюдам Эмерелль злить тебя.
— Гровак, герцог Блутбержский!
— За Гильмарака, убийцу драконов!
Перестарался, подумала Сканга. Но Гровак никогда не отличался умом. Убить гельгерока — не мелочь. Но драконы — это совсем другое! Значит, теперь три голоса за Гильмарака и три против него. Шаманка посмотрела на Оргрима и улыбнулась. Дело сделано.
— Оргрим, герцог Нахтцинны! Твой голос!
Последний прицел
Мадрог прицелился, глядя поверх орудия. Он совершенно отчетливо видел ее голову! И присутствующие почти не двигались. Вспомнил разбившиеся арбузы. Жаль, что он не увидит, как это произойдет. Для тех, кто находится поблизости, это наверняка станет незабываемым переживанием.
Он опустился на колени и взвесил в руке каждый из оставшихся снарядов. Выбрал третий. Скоро все закончится. Он еще раз глянул поверх направляющей торсионного орудия.
Поглядел на маркировку, отмечавшую высоту прилива. Затем вызвал в памяти узор, нанесенный на гавань. Поискал соответствующую маркировку и рассчитал расстояние. Слегка скорректировал угол возвышения орудия.
Он понимал: что-то пошло не так, как планировал Элийя.
Кобольды не появились на судне, что могло вообще-то означать и смерть обоих.
Он последний раз прицелился в ее голову. Все стояли на своих местах, словно приклеенные. Хорошо! Положил снаряд на направляющую. Теперь он перестал видеть свою цель.
Положил руку на пусковую рукоятку. Ход истории изменится. Он перевел рычаг.
Словно удар молота по мясу
— Оргрим, герцог Нахтцинны! Твой голос!
Эмерелль задержала дыхание.
— Я воздерживаюсь, — запинаясь, произнес тролль.
— Что?! — воскликнула Сканга. — Ты…
Гильмарак выступил вперед. На лице его читалось недоумение. Сделал еще шаг.
— Ты… — Короля троллей швырнуло вперед. Послышался звук, словно кто-то ударил молотом по куску мяса.
Изо рта Гильмарака текла кровь. Все на корабле будто окаменели.
Сканга опустилась на колени рядом с королем.
Эмерелль протолкалась мимо кентавров.
Скрюченные подагрой пальцы тролльской шаманки ощупывали спину Гильмарака. Она казалась старой и беспомощной. Эмерелль никогда еще не видела Скангу такой.
Эльфийка тоже опустилась на колени рядом с троллем. На шею Гильмарака слетелись мотыльки.
Троллиха смахнула их раздраженным жестом.
— Забери своих животных, шлюха эльфийская!
Эмерелль коснулась тролля и отпрянула. Боль едва не оглушила ее. Плоть под его плечом была растерзана, лопатка разбита. Ребра под ней были сломаны, пробили левое легкое. На сердце давил осколок кости.
— Можно я помогу? — спокойно спросила Эмерелль.
— Ты? — Мертвые глаза Сканги в буквальном смысле буравили ее. — Ты ведь отдала этот приказ!
— Клянусь, это не так.
— Дай руку.
Эльфийка протянула ей правую руку. Похожие на когти пальцы Сканги сомкнулись на ней. Она поднесла руку ко лбу и прижала ее. Всего на два, три удара сердца. Затем отпустила.
— Помоги ему, — очень тихо произнесла шаманка. — Ты можешь сделать это лучше меня.
Эмерелль глубоко вздохнула. Она готовилась к боли, которая сейчас захлестнет ее. Прислушивалась к негромкому шороху крыльев мотыльков. К замершей в жутком молчании толпе на набережной. Скоро начнется паника.
— Ты должна поговорить с ними, Сканга. И прошу тебя, не об убийстве, не о покушении. Ты ведь тоже чувствуешь их страх, не так ли?
Эмерелль положила обе руки на спину Гильмарака и отдалась боли.
Красный фонарь
Никодемус забрался на ахтерштевень насколько мог высоко, чтобы видеть происходящее. Роскошная либурна находилась чуть дальше пятидесяти шагов. На палубе царила страшная неразбериха с тех пор, как упал Гильмарак. Все толпились вокруг тролльского князя. Над детыми альвов танцевали мотыльки и светлячки.
— Он мертв? — крикнул он Лице, сидевшей в вороньем гнезде и имевшей лучший обзор.
— Не могу разглядеть, — ответила она через некоторое время.
— А Элийю видишь?
Лица молчала. Никодемус задавал этот вопрос добрых две дюжины раз за последние полчаса. Элийя ни за что не опоздал бы. Только не в эту ночь! Должно быть, что-то случилось.
С тех пор как на корабле появилась Эмерелль, лутин находился на грани паники. Он не рассчитывал на то, что она придет.
Может быть, ее появление и исчезновение его брата как-то связаны между собой?
Гильмарак убит, Элийя исчез. Все было ясно. Она хочет вернуть трон. Никодемус выбрал не ту сторону. Он не возобновил общение с Фальрахом, несмотря на то что тот несколько раз пытался сделать это. Он предал его и Эмерелль.
Не своего брата. Где были эльфы, когда Бирга пытала его?!
Элийя спас его. Элийя всегда был рядом, сколько он себя помнил. Он не мог предать брата. И его чудесный план, чтобы на троне Альвенмарка сидел кобольд…
— Ты должен поднять красный фонарь! — крикнула Лица.
Лисьехвостый спустился с ахтерштевня и посмотрел на красный фонарь у грот-мачты на палубе брошенного грузового корабля. Он знал, что в этот момент за кораблем наблюдает по меньшей мерее сотня пар глаз. Все предводители красношапочников, которые пришли сюда и прятались где-то со своими людьми. Вооруженные кобольды, преданные ему и Элийе. Если он поднимет красный фонарь, они нанесут удар. Но против кого? Они должны были сражаться за Элийю и Андерана, если бы тролли отказались признать Повелителя Вод королем.
Но все сложилось иначе. Что случится, если он поднимет фонарь? Возможно, судно обстреляют. Выстрелят пауки из своих орудий. В толпе на набережной начнется паника. Сотни существ затопчут, ранят. Только потому, что он поднял красный фонарь.
Больше не было старшего брата, который мог дать совет.
Теперь лисьемордый должен принимать решения сам. Он взял фонарь и подошел к поручням. Широко размахнулся и бросил его в воды гавани.
— Что ты там делаешь? — закричала с мачты Лица.
— Я ухожу, — спокойно произнес Никодемус.
Революция закончилась. Без приказа атаковать красношапочники, вероятно, скоро разбредутся. Самые умные из них, возможно, примут участие в празднике. Лутин посмотрел в ночное небо. Спектакль огней, который устроят маги, наверняка будет прекрасен. Это единственная возможность в его жизни увидеть представление. Через двадцать восемь лет его наверняка здесь не будет. Если он вообще останется в живых.
Лица слезла с мачты. Сжав кулаки, она шла прямо на него.
— Что ты наделал?! Ты, предатель!
Он подумал о том, что написала ему на лице оракул.
Действительно, получилось так, что в конце концов он всех предал, как Фальраха, так и Элийю. И все равно он шел по прямой дороге.
Лица не сможет победить его, удивленно подумал лисьемордый. Из-за прыжка во времени вместе с Эмерелль он теперь на много лет ее моложе. Он схватил лутинку, прижал к палубе и держал, пока она не перестала сопротивляться. Он знал ее. Нет, не станет он совершать ошибку и отпускать ее сейчас. Она убьет его при помощи первого попавшегося гвоздя. Нужно подождать, пока схлынет ее гнев.
— Все кончено, Лица. Без Элийи и Андерана нам уже не за что сражаться. Посмотри правде в глаза! Если мы позовем красношапочников, начнется бессмысленное кровопролитие.
Я устал. Я повидал достаточно битв. Впервые в моей власти возможность предотвратить сражение. И именно это я и сделаю. Все кончено, послушай! И я даже не могу сказать тебе, кто выиграл. Ясно одно: это не мы.
Лица выгнулась дугой, попыталась нанести удар, но он держал ее железной хваткой. Хвостатая кобольдесса даже попыталась укусить его. Да, она была по-прежнему красива. Как долго он был в нее влюблен, а она на него даже внимания не обращала.
— Не может все вот так закончиться! Наше племя уничтожено. Все мертвы! Даже рогатые ящерицы. Не могли они все погибнуть напрасно!
— Это было не напрасно. — Никодемус с трудом сдерживал слезы. — Они погибли за мечту. За мечту Элийи о лучшем мире. До него было рукой подать, до этого мира. Но он не стал реальностью.
— И что ты собираешься делать?
— Посмотрю праздник. А завтра отправлюсь в Земли Ветров. Надеюсь, что не попадусь никому из кентавров. Поймаю дикую рогатую ящерицу и построю дом на ее спине. А потом смогу основать новое племя.
— Ты с ума сошел!
Он улыбнулся.
— Может быть… Может быть, уже через месяц я буду лежать где-нибудь в степи с кентаврийской стрелой в спине. Они и через сто лет не простят нам того, что мы скормили троллям их предков. Но, может быть, мне повезет и я буду ездить на спине рогатой ящерицы.
Лица посмотрела на него так, как не смотрела никогда. Она немного косила. Все же годы не прошли для нее бесследно.
Внезапно лутинка оскалила зубы.
— Ты по-прежнему глупец и болтун, Никодемус. Как ты собираешься основать племя в одиночку?
Он улыбнулся в ответ.
— Может быть, я уйду не один. — Кобольд поднял изувеченную руку. — Было бы идеально, если бы со мной отправилась полуслепая или косая женщина, которая не сразу заметит, что берет бракованный товар.
— Я не кошу, — резко произнесла она.
— Тогда, наверное, это с моими глазами что-то не так.
Она расслабилась, и он рискнул отпустить ее руки.
— Только чуточку, когда сильно злюсь.
— Значит, все-таки это бывает часто! — Он усмехнулся.
— А ты наглее, чем раньше.
Никодемус решился подняться.
— Вот еще один пункт, в котором я стал хуже.
— Мне так не кажется. — Лица села и не отрываясь смотрела на него. Глаза ее остались молодыми! — И ты серьезно собираешься основать новое племя?
— Совершенно серьезно! Знаешь… Я хочу родить целую стаю щенят. А когда они достаточно подрастут, я хотел бы рассказать им об Элийе. О Ганде и Увальне. О мастере Громьяне, самом великолепном и ворчливом учителе, которого я когда-либо встречал. И о Мадре, тролле, который был моим другом. Я тебе когда-нибудь рассказывал о том, как путешествовал верхом на тролле?
— Ты хвастунишка.
— Да, пожалуй, ты права. Но если я расскажу о них, то получится, что все они умерли не зря. Они будут продолжать жить в головах малышей. Это все, что мы можем для них сделать. Ты пойдешь со мной?
— Наверное, я слишком стара, чтобы родить целую стаю щенят…
Никодемус вздохнул.
— Да, может быть.
Кобольд долго смотрел на Лицу. Вероятно, она ждет, чтобы он сказал еще что-то. Но лутинка молчала. Взгляд ее стал отсутствующим. Наконец Глопс сдался и подошел к поручням.
Грузовые корабли в гавани были тесно связаны друг с другом.
Между ними лежали мостки, по которым можно было попасть на набережную.
— Никодемус?
Он обернулся. Женщина поднялась.
— Да?
Лица оскалила зубы в улыбке.
— Думаю, мне хотелось бы посмотреть на то, как ты пытаешься поймать рогатую ящерицу. Большего я тебе не обещаю.
Может быть, я зарою в степи жалкие останки бракованного товара, если ты окажешься настолько глуп, что позволишь ящерице растоптать тебя.
Бегство
Мадрог глянул поверх направляющей. На палубе судна царила суматоха. Он удовлетворенно потер руки. А потом он увидел ее. Сканга! Она жива. Он не попал в нее. Как это могло случиться? В кого же попал снаряд?
Теперь шаманка опустилась на колени. Остальные тролли закрыли ее. Подошла Эмерелль. Проклятье! В кого же он угодил?
Кобольд нерешительно поглядел на три оставшихся снаряда. Интересно, догадается ли Сканга, что в действительности целью была она? И поймет ли, кто стрелял? Прошли годы с тех пор, как она натравила на него ши-хандан. Этого он ей не простил.
Мадрог еще раз посмотрел поверх направляющей. Невозможно было понять, когда обзор снова освободится. Нужно бежать. Он сложил оружие. Снял все, что могло выдать в кобольде паука. Оставил он только нож. Затем натянул дурацкую пеструю куртку, которую надевали многие кобольды на Праздник Огней.
На прощание он погладил орудие.
— Это не твоя вина.
Поспешно спустился по лестнице. Добравшись до дна тайника, он выглянул в дыру. Просто невероятно, сколько толпится детей альвов. Он чувствовал их беспокойство. Никто не знал, что случилось на роскошной либурне.
Мадрог открыл дверь в стене ящика. На него удивленно уставился фавн.
— Чудесное сухое местечко для сна, — приветливо улыбнувшись, сказал бывший паук. А затем смешался с толпой.
Стал с ней единым целым. Обсуждал загадочное происшествие на либурне, выкрикивал имя Эмерелль, удаляясь все дальше от стопки ящиков.
Внимание его привлекла одетая в темное эльфийка. Волосы остроухой были заплетены в косу, лицо раскрашено соком куста динко. Мауравани. Интересно, видела ли она, откуда стреляли? Это было почти невозможно! Но она двигалась по направлению к ящикам. Следом шли другие эльфы. Хорошо, что он убежал!
Эмерелль подошла к поручням судна. Ее окружали мотыльки и светлячки. Глупость какая! Но эльфийке каким-то образом удавалось выглядеть хорошо. Она раскинула руки, и волнующаяся толпа умолкла.
— Король Гильмарак был ранен, но он оправится от раны!
Он не был избран снова. За него проголосовали три князя, и три против него. Один воздержался. Теперь будет новое голосование. На этот раз они будут принимать решение относительно меня.
— Эмерелль! — громко проблеял пьяный минотавр.
— Эмерелль! — Его крик подхватили другие, и вскоре кричали уже тысячи.
Мадрог тоже подпрыгивал, размахивал обеими руками и кричал изо всех сил:
— Эмерелль! Эмерелль!
Только не обращать на себя внимание, пока эта мауравани бродит в толпе… Нужно надеяться, что эльфийка выиграет.
После этого начнется спектакль огней, и толпа рассредоточится по улицам города. Тогда он сможет уйти.
Брат Жюль
Жюль издалека увидел, что с Адриеном что-то не так. Мальчик в буквальном смысле слова висел в седле, чего не делал даже в первый день обучения верховой езде. Бродячий проповедник побежал.
Адриен двигался от дворца Кабецана. Он ехал по дороге, ведущей к виноградникам, и выглядел так, словно сражался со всей лейб-гвардией тирана. Как же возможно, чтобы его ранили?
По боку белого жеребца струилась кровь. Она вытекала откуда-то из-под плаща Адриена.
Жюль схватил поводья жеребца и посадил мальчика ровно.
— Ты меня не узнаешь?
Глаза за серебряным шлемом-маской заморгали.
— Элодия?
Мальчик бредил. Жюль отчаянно огляделся по сторонам.
Нужно было место, где он сможет позаботиться о сыне. В воздухе пахло дождем. Если он хочет помочь Адриену, нельзя оставаться на улице!
В хижине неподалеку горел свет. Кто бы там ни жил, он не прогонит их в ночь! Священнослужитель схватил поводья и потянул коня за собой. То и дело оглядывался, опасаясь, что мальчик выпадет из седла.
По дороге бежала женщина. Она была одета слишком хорошо, чтобы быть хозяйкой виноградника!
— Адриен!
У Жюля вырвался вздох. Неужели рыцарь обо всем забыл?
Как он мог назвать свое настоящее имя первой попавшейся женщине, затащившей его в постель?! Сколько лет он вдалбливал мальчику, что он — Мишель Сарти!
— Адриен! — Женщина вцепилась в сапог молодого человека.
— Было бы гораздо лучше, если бы ты не вытягивала его из седла.
— Кто ты?
— Брат Жюль. Его старый учитель. Там, в хижине, есть кровать?
— Да.
— Хорошо.
Адриен шевельнул губами, но понять, что он сказал, было невозможно. Хорошо, что женщина его поддерживает. Жюль мог не оборачиваться постоянно, и они стали продвигаться быстрее.
Перед хижиной он снял Адриена с лошади. Незнакомка открыла двери. Священнослужитель осторожно отнес мальчика на постель. Чувствовался запах того, что эти двое любили друг друга. Невероятно, все эти годы малыш притворялся целомудренным, а теперь такое!
Бродячий проповедник положил рыцаря на живот и отбросил плащ. Из спины Адриена торчал кинжал. Древнее оружие, созданное не руками человека. Кабецан всегда был помешан на дарах из прошлого. Но что он доберется до такого оружия, Жюль не ожидал. И, очевидно, Адриен повернулся к старому королю спиной. Неужели же он все забыл?
— Как я могу помочь? — спросила молодая женщина.
Жюль оценивающе оглядел ее с ног до головы. Да, красива, это нужно признать.
— Принеси миску холодной воды. Быстрее!
Она не стала задавать вопросов, просто бросилась на улицу.
Ну и хорошо. Жюль положил руку на шею мальчику. Попытался настроиться на него. Понять, насколько плохо обстоят дела. Вне всякого сомнения, он потерял много крови. Теперь Жюль чувствовал клинок в плоти. Он не задел ни один из жизненно важных органов. Мальчику повезло. Он…
Жюль замер. Было тут что-то еще. Он ощупал голову мальчика и осторожно повернул ее. Глаза… Зрачки совсем крохотные. Он помахал перед ними рукой. Никакой реакции! Адриен ослеп.
— Эло… — пробормотал он.
Один из уголков рта был странно опущен.
Священнослужитель положил обе руки Адриену на голову и снова закрыл глаза. Захлестнула боль. Глухая, мучительная боль. Были задеты некоторые сосуды. Кровь текла в мозг. Некоторые части мозга были мертвы.
Жюль закричал от ярости и отчаяния.
Что-то рухнуло на пол.
Он обернулся. Женщина стояла посреди комнаты. Она выронила миску с водой. Осколки валялись по всему утоптанному глиняному полу.
— Хорошенькая помощь.
— Почему вы закричали? Что такое? Прошу, скажите!
— Ему плохо. А теперь иди и принеси воды!
— Вы можете помочь?
— Вероятно, если у меня будет вода, чтобы промыть раны.
Наконец-то она убежала. Жюль погладил мальчика по голове. Нельзя было оставлять его.
— Эло… Элодия.
Жюль вздохнул. Даже сейчас, когда речь шла о жизни и смерти, у сына в голове только цветочница.
Женщина вернулась, принеся целое ведро. Она казалась знакомой. Священнослужитель пристально посмотрел на нее.
Лица он не забывал никогда. Раньше она выглядела иначе.
Была похожа на девочку. А теперь в уголках губ появились суровые складки. Однако сомнений быть не могло. Адриен в конце концов все же отыскал свою цветочницу!
— Оставь меня с ним наедине!
— Нет! — решительно произнесла она. — Я обещала, что буду рядом, когда… Когда он…
— Когда он умрет?
Она кивнула.
— Ты Элодия, не так ли?
Снова кивок.
— Слушай меня внимательно. Мне сейчас не нужен никто, кто будет мне мешать, глазеть на моего ученика и задавать глупые вопросы. Мне придется использовать всю свою силу, когда я буду бороться за его жизнь! Если я проиграю этот бой… если он будет умирать, я позову тебя. Тогда он твой. А до тех пор оставь меня с ним наедине!
— Но…
— Я позову. Если ты хочешь видеть, как он умрет, то пожалуйста, оставайся. Но лучше, если я стану действовать один.
Если хочешь помочь, не трать мое время и подожди на улице.
Губы ее задрожали, словно она была готова вот-вот расплакаться. Затем женщина торопливо склонилась над Адриеном, легко коснулась губами его волос. И наконец ушла.
— Эло… — простонал мальчик.
Жюль вдруг понял, что Адриен его не узнает. Только чудо могло спасти рыцаря. С ума сойти с этими детьми человеческими. Мальчик тратит свой последний вздох на то, чтобы прошептать имя девушки, которую почти не знал.
Он взял руку мальчика и мягко сжал ее. А затем произнес голосом Элодии:
— Я с тобой. Не бойся. Все будет хорошо.
Жюль судорожно сглотнул. Давненько ложь не давалась ему с таким трудом.
Адриен глубоко вздохнул. Он изо всех сил боролся, чтобы только еще раз услышать ее голос.
Последний голос
— Оргрим, герцог Нахтцинны! Твой голос! — На этот раз сделать выбор призывал Фальрах.
Эмерелль беспокоилась. Ее будущее было в руках тролля, и она ничего не могла поделать с этим. Спася Гильмарака, она попросила Скангу предоставить право голоса еще двум князьям, но старая шаманка отказала. Они перестали быть заклятыми врагами. Однако ожидать от нее поддержки, наверное, не стоит. Теперь Сканга в буквальном смысле слова буравила Оргрима взглядом.
Тролльский герцог все еще колебался. Начал проявлять нетерпение и Фальрах.
— Оргрим, герцог Нахтцинны! Твой голос! — произнес он, на этот раз требовательнее.
Если тролль еще раз воздержится, она не получит корону, как и Гильмарак.
— Я голосую за Эмерелль.
Нормирга облегченно вздохнула. Дело сделано! Кошмар видения сожженной земли предотвращен. Но не стоит забывать и о светловолосой девочке из снов, с которой она не встретится никогда.
— Госпожа, позвольте поздравить вас с избранием королевой. — Альвиас, как обычно, излучал несколько скованную, консервативную элегантность. Впрочем, Эмерелль не могла припомнить, чтобы он когда-нибудь так открыто улыбался.
— Спасибо, друг мой.
— Не будет ли с моей стороны слишком самонадеянно полагать, что вы, возможно, еще раз рассмотрите мою кандидатуру в качестве гофмейстера?
Теперь улыбнулась она.
— А кто же им еще будет? — приветливо произнесла эльфийка. — Я рада, что ты снова рядом. А теперь приступай к исполнению своих обязанностей. Объяви народу исход выборов.
Преисполнившись гордости, Альвиас подошел к поручням роскошного баркаса. Выпрямился.
— Дети Альвенмарка! — В свой голос он вложил магию, чтобы не кричать и чтобы при этом его было слышно далеко на улицах Вахан Калида. — У наших народов новая королева!
Послышались первые ликующие возгласы.
— Это эльфийка Эмерелль из народа нормирга. Пусть ее правление принесет нам мир и благополучие!
Эмерелль увидела, что тролли покидают судно. Она подошла к Сканге и удержала старую шаманку. Ее постоянная спутница, закутанная с ног до головы в тряпки Бирга со своими отвратительными масками, что-то прошептала на ухо госпоже.
— Вы не хотите остаться?
— Это не наш праздник, — ответила старуха. Она смотрела на Эмерелль мертвыми белыми глазами. — Мы возвращаемся в Снайвамарк.
— Будет ли мир?
Сканга покачала головой.
— Для этого слишком много всего случилось. Но мы можем прекратить сражения. Посмотрим, что будет.
Тролли уходили. Они возвышались над массой ликующих существ. В ночном небе зажглись первые огни. Маги Альвенмарка теперь устроят мирную дуэль, пытаясь перещеголять друг друга. Вот уже на черном небосклоне расцвели первые цветы. Это были тренировки новичков.
Эмерелль взглянула на Оргрима. Он был единственным оставшимся на баркасе троллем. Из-за сегодняшнего решения герцога, возможно, станет презирать собственный народ.
Над Лунной башней, дворцом Алагайи в Вахан Калиде, взмыл в небо дракон из бело-голубого света. По толпе пробежал шепоток. Наверняка это заклинание сплела сама эльфийская княгиня. Дракон расправил крылья, сквозь которые просвечивали звезды.
По спине Эмерелль пробежала дрожь. Ей вспомнились давно минувшие бои с драконами. «Ведь это всего лишь иллюзия», — мысленно одернула она себя.
Дракон спикировал на набережную. Некоторые зрители вскрикнули. Он пролетел прямо над ними, взмахнул крыльями и снова немного набрал высоту, но недостаточно быстро.
Некоторые острия мачт пронзили его тело. Он развернулся и полетел в сторону моря. А там растаял.
Эмерелль глядела на Лунную башню. Какой могущественной волшебницей стала Алатайя!
Словно чудо
Горы на горизонте обрамлял серебристый свет. «Наконец-то закончилась бесконечная ночь», — устало подумала Элодия.
Она ходила взад-вперед перед хижиной. Иногда останавливалась и прислушивалась к звукам за дверью. Но внутри давно уже было тихо. Среди ночи старый бродячий священнослужитель занавесил окно.
Девушка молилась. Неустанно просила Тьюреда о чуде.
Смотрела на белого жеребца, стоявшего у поилки. Когда испугалась, что сходит с ума от бесконечного ожидания, она отмыла седло от крови, почистила шерсть. Столько крови!
Элодия снова поглядела на дверь. Когда взойдет солнце, она войдет в хижину, что бы ни говорил ворчливый проповедник.
Жив ли Адриен? Хороший ли это знак, что старик не звал ее, или же он просто не сдержал обещание? Старик приводил ее в ужас. Он напоминал ей священнослужителя, который много лет назад со стражниками утащил из Нантура ее и брата.
Какой-то звук заставил Элодию поднять голову. Дверь!
Отодвигали засов. Неужели проповедник пришел за ней? Неужели все? Она часто слышала, что смерть наступает с первыми лучами солнца. Молодая женщина сдержала слезы, неловким движением провела по волосам, чтобы поправить их. Не должен Адриен видеть ее плачущей и растрепанной!
Из двери вышел белый рыцарь. Элодия испуганно дернулась, так сильно была удивлена.
— Адриен!
Он улыбнулся ей.
Она бросилась к нему, обняла. Ее руки касались его волос.
Она осыпала его поцелуями. А затем немного отстранилась, чтобы лучше разглядеть. Он казался немного неуверенным.
— Это… это чудо, — недоуменно пролепетала Элодия.
Рухнула на колени, подняла руки к небу и неистово принялась молиться Тьюреду. Это чудо! Господь спас своего первого рыцаря!
— Старый священнослужитель поставил меня на ноги, — негромко произнес Адриен.
— Я тоже хочу поблагодарить его!
Молодой человек рукой преградил ей дорогу в хижину.
— Лучше не надо. Он ворчливый старый козел. И он не очень высокого мнения о тебе, Элодия. Мне не хотелось бы, чтобы он ранил тебя злым словом.
Она удивленно смотрела на него.
— Я как-нибудь переживу.
— А я, возможно, нет. Прошу, не ходи в хижину!
В первых лучах солнца его глаза лучились почти магическим синим цветом. Он был так красив! Так невероятно красив! И он победил смерть ради ее любви. Элодия нежно погладила его по щеке.
— Я люблю тебя, Адриен.
Внезапно он погрустнел.
— Что с тобой?
— Тебе придется набраться со мной терпения. Может статься, что иногда я буду странным… — Он потупил взгляд. — Я… боюсь, ранение потребовало свою цену, несмотря на то что внешне я цел и невредим. Помню не все. — Он запнулся. — Не помню, когда мы впервые поцеловались. Боюсь, иногда я буду несколько странным любовником…
Элодия снова обняла его. Ей стало больно оттого, что он не помнил… Ведь со времени их первого поцелуя прошло всего два дня! Но он смотрел в лицо смерти! Он имеет право быть странным!
— Думаю, мы всегда были странной парой. Еще ребенком ты влюбился в меня, хоть и знал, чем я занимаюсь… А я отравила тебя, когда Тьюред послал тебя мне, а я не узнала. — Она улыбнулась. — Может быть, это и хорошо, что ты не вспомнишь некоторые вещи. Ты родился заново. Давай начнем новую жизнь. Давай забудем то, что было!
Адриен задумчиво кивнул.
— Да, родился заново… Пожалуй, так и есть. — И вдруг поцеловал ее со страстью, которой она в нем не знала. Теперь его не ослаблял яд.
— Идем, Элодия!
Она поглядела на дверь. В хижине было темно. В глубине виднелись неясные очертания фигуры на ложе.
— Но твой учитель… священнослужитель. Ты ведь не можешь уйти, не сказав ему ни слова!
— Я понесу его в своем сердце. Он всегда будет со мной.
А сейчас ему нужно отдохнуть. Нам не следует мешать ему.
Когда он проснется, мы не услышим от него ничего, кроме упреков. Он очень зол на меня. Так что оставим его. То, что он вылечил меня, истощило его силы. Он будет спать долго…
— Куда же нам теперь идти, любимый мой?
Он одарил ее очаровательной улыбкой.
— Я родился заново. Ты сказала, мы начнем новую жизнь.
Мы можем пойти куда угодно. Весь мир наш!
Прощание
Эмерелль вышла на просторную террасу, расположенную высоко над городом. Посмотрела на гавань, на город. Утренний туман рассеивался. Эльфийка все еще слышала далеко под собой шум самых стойких празднующих. Всю ночь она принимала поздравления и пожелания. Пожала множество рук. Даже руки князей, которые еще вчера были якобы верными приверженцами Гильмарака.
Только один не пришел. Тот, кого она ждала больше остальных. В какой-то момент Фальрах исчез с баркаса.
Королева подошла к перилам террасы. Чем дальше уходил туман, тем отчетливее проступали раны города. Сожженные дома. Пустые окна, стены над которыми почернели от копоти.
Пройдет еще много времени, прежде чем Вахан Калид воссияет в своем былом великолепии.
Город — это отражение Альвенмарка, с грустью подумала Эмерелль. Повсюду следы третьей гролльской войны. Самой страшной. Эльфийка надеялась, что Гильмарак и Сканга не нарушат мир. В прошлую ночь она много услышала о правлении троллей и кобольдов. И не только плохого! Нужно проверить, какие изменения оказались позитивными. Дома можно отстроить. Но просто стереть правление троллей не получится. Ее новое королевство будет иным, не таким, как то, что погибло двадцать восемь лет назад в пожарах Вахан Калида. Возврата туда не было.
— Госпожа? — В дверях на террасу появился Альвиас.
— Да?
— К вам гости.
Она вздохнула. Ей действительно было не до рукопожатий.
— Кто это?
— Олловейн.
— Впусти! — Эмерелль произнесла это с большим чувством, чем пристало королеве.
Альвиас поднял брови в молчаливом укоре. А затем привел Фальраха.
Войдя на террасу, эльф низко поклонился, странно размахивая в воздухе правой рукой.
— Ваше высочество…
Эльфийка рассмеялась.
— Что это значит?
Фальрах выпрямился. Ей показалось или он слегка пошатывается?
— Я еще никогда не говорил с вами как с королевой, ваше высочество. Я еще не обучился этикету.
— Надеюсь, между нами ничего не изменилось.
Внезапно он погрустнел.
— Как скажете!
Вот глупец! Она имела в виду не это!
— Я надеялась, что ты останешься при дворе. Какую должность ты хочешь?
— Это приказ?
— Конечно нет!
Фальрах развел руками.
— Я думаю, будет неразумно, если я останусь. Игрок в придворной должности… — Он снова улыбнулся. — Может быть, в качестве казначея… Но пойдут пересуды. И у тебя не будет времени, как вчера ночью.
— Где ты был?
— Пил с Оргримом. — Фальрах заморгал, словно глазам было больно от света. — Он пьет, словно в бездонную бочку льет. Вообще-то он совсем неплохой парень… для тролля. Мы поладили. Ты не поверишь, о чем он меня спросил. — Эльф покачал головой. Эмерелль догадалась: решение принято. — Он спросил, не соглашусь ли я сопровождать его в Нахтцинну в качестве его лейб-гвардейца. Он просто не хотел понять, что я на самом деле не Олловейн.
— Зачем троллю лейб-гвардеец из эльфов? Абсурд какой-то!
— Нет, ты должна выслушать всю историю. Он беспокоится из-за одного эльфа. Фародин зовут его. Оргрим совершенно уверен, что этот Фародин попытается его убить.
Эмерелль понимающе кивнула. Она знала историю древней вражды.
— И ты пойдешь?
— Ненадолго… Я подозреваю, что Оргрим должен неплохо играть в фальрах. Он рассказывал о своих битвах. — Обезоруживающая улыбка появилась на лице эльфа. — Я рад, что ты вернулась с Головы Альва. И я пришел сюда, чтобы сказать тебе это. Надеюсь, ты нашла то, что искала.
— Можно было бы сказать, что я встретилась с Олловейном… Я не смогла взять его с собой. Он остался на горе. Навсегда. — Голос отказался повиноваться ей. Перед глазами снова всплыло лицо белокурой девочки.
— Может быть, ты захочешь рассказать мне о нем.
Эмерелль удивленно посмотрела на Фальраха.
— Зачем?
— Когда ты говоришь о нем, твое сердце освобождается.
И, быть может, он ближе к нам, чем ты думаешь.
— Неужели ты стал романтичным, Фальрах?
— Нет, ты же знаешь, я страстный игрок. Во всех моих действиях есть расчет. Может быть, я надеюсь научиться у него завоевывать твое сердце.
— Тебе уже однажды удалось это, а Олловейна ты даже не знал.
— Значит, ты думаешь, это не безнадежно?
Она ответила улыбкой.
— Только не уходи надолго.
Приложение
Действующие лица
Адриен — мальчик-нищий из Нантура. Избран братом Жюлем для основания рыцарского ордена Церкви Тьюреда. Жюль убеждает воришку в том, что ему следует принять имя Мишель Сарти, и заставляет поверить в то, что этот наемник был его отцом.
Айлеен — эльфийка, некогда возлюбленная Фародина. Она была убита тролльским герцогом, позднее возродилась в эльфийке Нороэлль.
Аилис — имя зельки, которую князь Элеборн называет своей дочерью. Однако остается неясным, является это истиной или метафорой.
Алатайя — эльфийская княгиня Ланголлиона, враждует с Эмерелль, занимается темной магией.
Алиселль — одна из лейб-гвардейцев Алатайи, которая добровольно соглашается быть превращенной в ши-хандан тролльской шаманкой Скангой.
Аль-белес — одно из имен эльфийки Сем-ла, сторожа звезды альвов, которая ведет из Искендрии в библиотеку детей альвов.
Альвиас — эльф, называемый всеми мастер Альвиас, гофмейстер при дворе королевы Эмерелль.
Альфадас — король Фьордландии, отец Ульрика, Кадлин и полуэльфа Мелвина.
Анаис — садовница в рефугиуме на Моне Габино. Дает Элодии совет при выборе яда для убийства Адриена.
Андеран — кобольд из народа хольдов. Повелитель Вод в Вахан Калиде. Отец Балдана, Советник Короны при тролльском короле Гильмараке.
Ансвин — полководец личной гвардии королевы Кадлин.
Ансгар — известный лучник из Фьордландии. Ветеран похода в Снайвамарк.
Арбан бен Чалаш — ложное имя, выдуманное Гандой для Олловейна во время путешествия в Искендрию.
Арманд — канатоходец из Фаргона, ставший одним из самых востребованных наемных убийц королевства.
Арси — герцог-друсниец. Считается храбрым полководцем, однако был побежден в битве при Ульменбурге Мишелем Сарти.
Арсиноя — выдуманная жена также выдуманного Арбан бен Чалаша.
Артаксас — ламассу из свиты Мелвина. Говорят, будто бы после несчастного случая во время полета он стал несколько странным.
Асла — фьордландка, некогда жена Альфадаса, в конце войны с троллями выбрала себе в спутники жизни рыбака Кальфа. Мать Ульрика, Кадлин и Сильвины, дочери человеческой.
Атта Айкъярто — наделенный душой дуб, стоит неподалеку от границы Сердца Страны у крупной звезды альвов.
Аякс — минотавр, князь в Лунных горах. Союзник Эмерелль в войне с троллями.
Балдан — кобольд из народа хольдов. Сын Андерана, Повелителя Вод в Вахан Калиде. Служил капитаном в подчинении герцога Оргрима.
Балдуин — гофмейстер короля Кабецана.
Бальбар — бог города Искендрия, требующий кровавых человеческих жертвоприношений.
Баша — она же Толстая Баша. Имя, данное кобольдом Горбоном тяжелому арбалету.
Белый Гром — имя, которое принял девантар, он же брат Жюль, когда пребывал в образе коня.
Бесса — почитаемая людьми Искендрии морская богиня, супругом которой является дельфин.
Бирга — тролльская шаманка, приемная дочь Сканги. Слывет жестокой в обращении с пленными.
Браган — название племени кобольдского народа хольдов, из которого произошли Повелители Вод Вахан Калида. Из этого племени происходят Гондоран, Андеран и Балдан.
Бранбарт — тролльский король, храбрый, хитрый и недоверчивый.
Бьорн Ламбисон — молодой воин из свиты королевского сына Ульрика.
Валинвин — эльфийка, изгнанная Эмерелль в мир людей, живущая там под именем Сем-ла или, позднее, Аль-белес, и охраняющая звезду альвов, позволяющую безопасно войти в библиотеку Искендрии.
Вальдерун — эльф из личной гвардии Алатайи, добровольно согласившийся на то, чтобы тролльская шаманка Сканга превратила его в ши-хандан.
Велейф Среброрукий — скальд при дворе короля Хорзы, позднее скальд и доверенное лицо Альфадаса.
Веррак — род кобольдов. Они были влиятельными купцами в Фейланвике, пока из-за тролльских законов город не обеднел и им не пришлось переехать на юг. Их именем пользуется в своих махинациях с оружием Элийя Глопс.
Волкогрыз — рогатая ящерица, на спине которой живет лутин Элийя Глопс.
Ганда — лутинка, могущественная волшебница и опытная путешественница по тропам альвов.
Ганья — юная девушка-кобольд из народа серокожих.
Гвидо — священнослужитель Тьюреда и архитектор, уходит во Фьордландию и становится там советником короля Альфадаса.
Гиерон — кентавр из Уттики. Известный математик и архитектор князя Катандера, разработавший среди прочего тараны, при помощи которых были атакованы степные корабли.
Гийом — святой Церкви Тьюреда. Считается мучеником. Якобы был жестоко убит эльфами в Анискансе. Сын Нороэлль и девантара.
Гильмарак — молодой король троллей, родившийся вновь Бранбарт.
Горбон — кобольд из северных Земель Ветров. Владелец грузовой баржи, на которой путешествует по Мике. Печально известен неаппетитной страстью к жевательному табаку и странным отношением к судовому орудию, Толстой Баше.
Гровак — тролльский герцог Блутберга в Снайвамарке.
Громьян — также именуемый мастером Громьяном, наставник по волшебству из кобольдского народа лутинов.
Гундагер — архитектор и хронист при дворе короля Альфадаса. Беженец из королевства Фаргон, где, как и брат Гвидо, был в числе священнослужителей Тьюреда.
Гундар — покойный священнослужитель Лута, родом из Фирнстайна, спас жизнь Ульрику и победил напавшего на деревню ши-хандан.
Гхаруб — тролль, вожак стаи. Впоследствии князь города Фейланвик.
Далмаг Контрабандист — кобольд, фогт Фейланвика и хранитель справедливости. Раздираемый ненавистью к эльфам кобольд, которому встреча с Эмерелль не принесла ничего хорошего.
Даная — выдуманое имя, которое принимает Элодия, когда служение королю Кабецану приводит ее в Искендрию.
Двуклык — рогатая ящерица, вожак стада, с которым чувствует себя связанной Ганда и которым руководит Элийя Глопс.
Дерг — тролль, герцог Волчьей Ямы, князь Снайвамарка.
Добон — кобольд из народа серокожих. После смерти Доуара становится вождем.
Елена — кентавресса, дочь Катандера из Уттики.
Жеан — брат Элодии, которого забирают вместе с ней в замок короля Кабецана.
Жюль — священнослужитель Тьюреда, также именуемый брат Жюль или же Бродяга Жюль. Оказал огромное влияние на развитие Церкви, считался самым радикальным противником эльфов.
Зореокий — имя жеребца, на котором ездил в детстве Альвиас, гофмейстер королевы Эмерелль.
Йильвина — эльфийка, тесно связанная с королевским двором Фирнстайна, в прошлом ученица мастера меча Олловейна. Теперь командует лейб-гвардией морского князя Элодрина.
Имага — кобольдесса из народа серокожих, успешный ловец снов.
Кабецан — король Фаргона, страшный тиран. Его воины убили в Анискансе святого Гийома.
Кадлин — дочь Альфадаса и Аслы. Вместе с матерью во время войны против троллей бежала по звериной тропе в горы и считалась мертвой, как и Асла. Вернулась к королевскому двору Фирнстайна спустя много лет, не зная о своем происхождении. После смерти Альфадаса и Ульрика стала первой королевой из рода Мандреда.
Кайлеен — эльфийка, графиня Дориен, полководец свободных князей Аркадии.
Кальф — фьордландец, на протяжении нескольких лет ярл Фирнстайна. Рыбак, но становится одним из вождей в отчаянной борьбе против троллей. Некогда поклонник Аслы, он уступает величайшую любовь своей жизни Альфадасу. Однако во время тролльской войны Кальф спасает Аслу и становится приемным отцом Кадлин и Сильвины, дочери человеческой, обе девочки не знают, что он им не родной отец.
Камилла — имя, которое принимает Эмерелль, когда отправляется к оракулу Шамур, в мир людей. Там она выдает себя за целительницу из Марчиллы.
Катандер — кентавр, князь Уттики, командир в войне против троллей.
Кирта — кентавресса из клана Детей Мороза. Спутница Нестеуса.
Кирта — почитаемая людьми Искендрии морская богиня.
Клавес — имя, полученное Олловейном в лагере лутинов после того, как он потерял все свои воспоминания.
Кловис — имя городского стражника из Нантура. Прозвище — Толстяк. Принимал участие в пленении Элодии.
Клодина — святая Церкви Тьюреда, мученичество которой является излюбленным мотивом для витражей в храмовых башнях.
Конлин — сын Мелвина и Лейлин. Вырос в мире людей, неподалеку от столицы Фьордландии, Фирнстайна.
Кровь — крупная собака, когда-то спасла жизнь Ульрику и Хальгарде, а позднее стала спутницей короля Альфадаса.
Ламби — герцог Фьордландии, полководец короля Альфадаса. Человек, вида и проклятий которого достаточно для того, чтобы выигрывать сражения. Ветеран битв в эльфийскую зиму, верный товарищ короля Альфадаса. После трагической гибели сына Бьорна в битве при Нахтцинне становится советником королевы Кадлин.
Ледяное Перо — одна из черноспинных орлиц, которые отправляются вслед за Мелвином на войну против троллей. Сестра Тученыря по гнезду.
Лейлин — эльфийка, княгиня Аркадии, супруга Шандраля и возлюбленная Мелвина. После смерти Шандраля выходит замуж за Мелвина и рожает ему сына Конлина.
Линдвин — волшебница, внучка эльфийского князя Аркадии, погибшая после битвы при Филангане, возлюбленная Олловейна.
Лица — кобольдесса из народа лутинов. Великая любовь Никодемуса Глопса.
Лунноцвет — луговая фея, ставшая одной из первых жертв ингиз.
Лут — бог судьбы в божественном пантеоне Фьордландии, также именуемый Ткачом Судеб.
Мадра — тролль, лейб-гвардеец Гхаруба. Спутник лутина Никодемуса Глопса.
Мадрог — кобольд из народа пауков, капитан лейбгвардии эльфийского князя Шандраля.
Макариос — отчаявшийся князь кентавров с севера Земель Ветров.
Малмон — капитан из Фаргона, во время голодной
зимы защищавший осажденный Ульменбург. Его руке принадлежит самый древний трактат о святом Мишеле Сарти.
Мандред Торгридсон — некогда ярл Фирнстайна. Отец Альфадаса. Товарищ Фародина и Нурамона, вместе с которыми он искал изгнанную эльфийку Нороэлль.
Махта Наш — наделенная душой бузина. Учитель Сканги. Дерево, пользующееся дурной славой.
Мелвин — сын Альфадаса и эльфийки Сильвины. Вырос без отца в волчьей стае. Женился на Лейлин, которая родила ему сына Конлина.
Мелиандер — эльф, основатель княжеского рода Аркадии, брат Эмерелль.
Миридас — навтарх галеры с пурпурными парусами, флагманского корабля флота пиратского князя Тигранеса.
Мишель Сарти — 1) капитан-наемник из Ангноса, ответственный за некоторые ужасные злодеяния во время третьей войны между Ангносом и Фаргоном; 2) имя, которое принимает молодой рыцарь Адриен, путешествуя по королевству Фаргон в качестве белого рыцаря.
Найлин — эльфийка, решившая жить в море. Возлюбленная Элеборна.
Нандалее — эльфийка, мать королевы Эмерелль, некогда входила в число эльфийской гвардии драконов-князей.
Нарвгар — витязь из свиты Ламби. Ветеран тролльских войн, сражавшийся вместе с Ламби и Альфадасом в Снайвамарке.
Нестеус — кентавр, сын Оримедеса, объединил кентаврийские племена.
Никодемус Глопс — кобольд из народа лутинов, безнадежно влюбленный в кобольдессу Лицу. Младший брат вождя Красных шапок, Элийи Глопса.
Норгримм — бог войны в божественном пантеоне фьордландцев.
Нороэлль — волшебница при дворе Эмерелль, была изгнана, когда родила ребенка девантара и не захотела принести его в жертву, а вместо этого спрятала его в мире людей. Великая любовь Фародина и Нурамона.
Нурамон — легендарный эльфийский герой, преодолевающий все препятствия, чтобы отыскать вместе с Фародином и Мандредом свою любовь, Нороэлль.
Облон — шаман-кобольд из Сожженных Земель. Его важнейшие титулы: Хранитель Предков, Глас Мертвых. Он является шаманом своего племени и в то же время предводителем охотников и воинов.
Озаберг — легендарный король Фьордландии, могила которого была найдена Ульриком Альфадассоном во время эльфийской зимы.
Олав Эриксон — лекарь при королевском дворе в Фирнстайне.
Оллвин — имя Олловейна в сагах Фьордландии.
Олловейн — эльф, мастер меча королевы, происходит из народа нормирга.
Оргрим — тролль, герцог Нахтцинны, считается талантливым полководцем.
Оримедес — кентавр, князь из Земель Ветров, после долгих переговоров становится предводителем объединенных племен кентавров. Отец Нестеуса.
Оррегрим — имя тролльского герцога Оргрима в эпосе, сложенном скальдом Ислейфом о жизни и подвигах королевы Кадлин.
Полиос — один из лейб-гвардейцев пиратского принца Тигранеса.
Полумесяц — рогатая ящерица из стада, с которым путешествовала лутинка Ганда. На спине Полумесяца был дом Ганды.
Промахос — священнослужитель высокого ранга, жрец бога города Бальбара. Одержим идеей подарить городу могущественный боевой флот и править далекими странами. Влюбляется в прекрасную рабыню Данаю, которая решает его судьбу.
Пятноног — черноспинный орел, отнес Эмерелль на восточный ледник Головы Альва.
Рауль Дельо — капитан из Фаргона, служил на границе с Друсной, был комендантом города Нантура, а позднее капитаном дворцовой стражи короля Кабецана.
Рустур — тролль, вожак стаи. Командует внутренним кругом крепости из кораблей во время ее осады кентаврами.
Свана Бьорнсдоттир — дочь Кадлин Альфадасдоттир, королевы Фьордландии, и Бьорна Ламбиссона. Ребенок родился с белоснежными волосами, и фьордландцы верили, что это произошло из-за ужасов, которые довелось пережить Кадлин во время беременности. Подвиги Кадлин описаны в эпосе скальда Ислейфа.
Свенья — тетка Аслы, нянька Хальгарды и Ульрика.
Сем-ла — эльфийка, изгнанная Эмерель, охранник крупной звезды альвов в Искендрии. Сем-ла — человеческое имя, которое она приняла, чтобы играть роль успешной купчихи.
Серенас — лейб-медик принца-пирата Тигранеса.
Сильвина — 1) эльфийка из народа маураван, мать Мелвина, возлюбленная короля Альфадаса; 2) дочь Аслы, названная в честь эльфийки Сильвины, спасшей Асле, Кальфу и Кадлин жизнь во время эльфийской зимы.
Сканга — тролльская шаманка, хранительница камня альвов, называемая эльфами Плетущая Тени.
Снайф — тролль, герцог Мордштейна, князь Снайвамарка.
Солтон — кобольд из Фейланвика, тальман, а значит, одно из самых влиятельных лиц в городе на Мике.
Танкрет — личный охранник короля Кабецана.
Тигранес — пиратский принц Эгильских островов. Правитель острова Цеола. Из-за интриг Кабецана и его наемной убийцы Элодии (Данаи) безвинно гибнет во время морской войны с городом-государством Искендрией.
Толстокожий — старый рогатый ящер.
Тученырь — князь черноспинных орлов, сторожащих Голову Альва.
Тьюред — божество-освободитель монотеистической религии, имеющей корни в Фаргоне и после мученической смерти святого Гийома быстро распространяющейся в мире людей.
Увалень — рогатая ящерица из стада, путешествующего с лутинкой Гандой.
Ульрик — сын Альфадаса и Аслы. Второй король Фьордландии.
Фальрах — известный эльфийский полководец, когда-то спас жизнь Эмерелль, принеся в жертву свою собственную. Изобретатель игры в фальрах. Первая инкарнация Олловейна. Становится полновластной личностью в теле Олловейна, после того как сознание последнего разрушает лутин Элийя Глопс.
Фародин — легендарный эльфийский герой, преодолевающий все препятствия, чтобы вместе с Нурамоном и Мандредом отыскать Нороэлль, свою родившуюся заново великую любовь.
Фенрил — эльф, некогда граф Снайвамарка, умелый охотник и благородный воин. Его постоянно сопровождает сокол.
Финн — ярл Стайндамма, что неподалеку от Гонтабу во Фьордландии. Привозит Кадлин сомнительные подарки, взятые с потерпевшего крушение купеческого корабля.
Фиранди — кобольдесса из Сожженных Земель, спутница жизни шамана Облона.
Фирац — шаманка из народа газала, живет посреди Сожженных Земель в затерянном среди скал оазисе, известном как сад Ядэ.
Фирн — бог зимы в пантеоне Фьордландии.
Хальгарда — супруга Ульрика, слепорожденная, позднее ее исцелила Эмерелль. С годами сама стала опытной целительницей.
Хирон — кентавр, альбинос. Живет в библиотеке Искендрии.
Хорза Крепкощит — некогда король Фьордландии. Правитель с весьма сомнительными моральными устоями, однако, вне всякого сомнения, мужественный воин. Сделал Альфадаса своим полководцем, а позднее послал на безнадежную войну в Альвенмарк, чтобы избавиться от него.
Царгуб — вожак стаи троллей. Принимает командование караванами в Снайвамарк после ранения герцога Оргрима.
Черный — кобольд, печатник, живущий в Талсине, печатающий и распространяющий запрещенные труды Элийи Глопса. Убежденный сторонник красношапочников.
Шамур — происходит из народа газала. Известная прорицательница. Сестра Фирац. Из-за своего дара была изгнана Эмерелль в мир людей.
Шандраль — эльф, князь Аркадии, супруг Лейлин. По слухам, он ученик Алатайи, знаком с темной магией. Вместе со всей своей семьей был казнен во время боев за трон Эмерелль. Шандраль пользовался дурной славой из-за устроенного им террора в Фейланвике и других городах. Среди кобольдов его ненавидят и боятся в равной мере.
Шахондин — эльфийский князь Аркадии, был лишен тела Скангой, а убит собственной внучкой Линдвин. Пользующийся дурной славой интриган.
Эврестес — капитан эгильского быстроходного парусника, на котором бежала из Искендрии Элодия.
Эйнхард фон Вейденбах — священнослужитель Тьюреда из рефугиума Вейденбах. Известен как автор житий ранних святых ордена Древа Праха.
Эйрик — мальчик из Фирнстайна, соперник Ульрика. Позднее становится командиром охотников на службе короля.
Элеборн — морской эльф, князь под волнами, правитель детей альвов, живущих в океанах Альвенмарка.
Элийя Глопс — кобольд из народа лутинов. Умелый агитатор и основатель крупного повстанческого движения Красных шапок. После изгнания Эмерелль становится могущественным князем в тени тролльского трона.
Эловин — эльф из личной гвардии Алатайи, добровольно согласившийся на то, чтобы тролльская шаманка Сканга превратила его в ши-хандан.
Элодрин — эльф, морской князь из Альвемера. Командует флотом Эмерелль и является временным главнокомандующим войска, собравшегося в Землях Ветров.
Эмерелль — эльфийка, королева детей альвов, одно из древнейших созданий Альвенмарка. Лишившись трона, снова, как когда-то, становится странствующим рыцарем. Но уйти от своей судьбы ей не удается.
Места действа
Аврон — город в Фаргоне. Был разграблен во время войн между Ангносом и Фаргоном.
Альвемер — эльфийское княжество, граничащее со Снайвамарком и Землями Ветров.
Альвенмарк — общее название для мира детей альвов.
Альда — пограничная река на северо-востоке Фаргона.
Ангнос — королевство людей, расположенное далеко к югу от Фьордландии, граничит с Фаргоном и давно враждует с ним.
Анисканс — важная метрополия человеческого королевства Фаргон. Место, где был убит святой Гийом.
Аркадия — эльфийское княжество, славящееся своей красотой и холодной дерзостью правителей.
Байнне Тир — древнее имя Сожженных Земель. Означает то же самое, что Молочная страна. Если верить старым историям, когда-то эта пустыня представляла собой плодородную и густонаселенную страну.
Валемас — давно покинутый эльфийский город в Альвенмарке. Вольные жители Валемаса были изгнаны Эмерелль и основали населенный город-оазис в Расколотом мире.
Валемер — город в Альвенмарке, расположенный в устье Мики и относящийся к королевству Альвемер.
Вахан Калид — портовый город на берегу Лесного моря, был основан изгнанными с севера нормирга. Полностью разрушен в начале войны с троллями. Родина кобольдского народа хольдов. Место, где каждые двадцать восемь лет выбирают короля Альвенмарка.
Вейденбах — небольшая деревня на северо-востоке Фаргона. Славится своим рефугиумом и его скрипторием, где хранятся ранние писания о Мишеле Сарти и других святых ордена Древа Праха.
Голова Альва — окруженная тайнами гора далеко на севере Альвенмарка.
Горы Сланга — горная цепь на севере Снайвамарка. Родина эльфийского народа маураван.
Дориен — эльфийское графство в Аркадии.
Другой мир — эльфийское название для мира людей.
Друсна — крупное лесное королевство, граничащее на северо-востоке с Фаргоном.
Зелинунт — разрушенный город в королевстве Фаргон в мире людей. Когда-то назывался Белый Зелинунт. Был разрушен во время войны девантаров и альвов.
Земли Ветров — просторная степь к югу от Карандамона и Снайвамарка. Родина большинства племен кентавров.
Искендрия — 1) известный портовый город в мире людей. Подчиняется жестокому богу Бальбару, исповедует его кровавый культ. В то же время считается столицей искусств и культуры. Весьма противоречивое место; 2) библиотека в одном из осколков Расколотого мира. По легенде, здесь хранится все знание Альвенмарка, однако найти то, что ищешь в похожей на лабиринт библиотеке, — целое искусство.
Ишемон — эльфийское княжество, некогда родина солнечных драконов.
Карандамон — высокогорная равнина в вечных льдах, родина эльфийского народа нормирга.
Кенигсштейн — тролльское название горной крепости, именуемой эльфами Филанган. Являлась резиденцией троллей и эльфов, правивших Снайвамарком.
Ланголлион — эльфийское княжество Алатайи, остров к юго-востоку от Китовой бухты.
Лунные горы — горная цепь на южной границе Земель Ветров. Родина минотавров и кобольдского народа пауков.
Манчукетт — далекое королевство в Альвенмарке. Здесь водятся крадущие телят гигантские сомы.
Марчилла — маленький город-государство на юге Фаргона, завоеванный войсками короля Кабецана. Славится керамикой и медом.
Мелыамер — портовый город в Альвенмарке, на острове Ишемон.
Мика — крупная река на севере Земель Ветров. Судоходна от моря до Фейланвика. Разветвляется на Белую Мику, с ярко выраженной стремниной, и судоходную Мику.
Моне Габино — гора в королевстве Ангнос в мире людей. Славится рефугиумом тридцати мучеников, где эльфы спустя примерно двадцать лет после смерти Гийома якобы учинили резню живших там братьев Церкви Тьюреда.
Мордштейн — тролльская крепость в Южном Снайвамарке.
Нантур — крупный город в мире людей, расположенный на севере королевства Фаргон.
Нахтцинна — скальный замок троллей, расположенный к северу от Фирнстайна у небольшого фьорда. Резиденция герцога Оргрима.
Озеро Отраженных Облаков — ледниковое озеро на перевале на северной границе Фьордландии. Перейти перевал можно, только когда озеро замерзает зимой.
Оленья тропа — тропа, которой пользуются олени во Фьордландии во время миграций весной и осенью.
Рейкас — горы средней высоты на южной границе Снайвамарка.
Рейлимее — важная эльфийская гавань, разрушенная во время войны с троллями.
Руоннес — город в Фаргоне. Был сожжен во время войны между Ангносом и Фаргоном.
Сад Ядэ — название оазиса среди скал в Сожженных Землях.
Сердце Страны — эльфийское княжество. Здесь расположена бывшая резиденция королевы Эмерелль, замок Эльфийский Свет, захваченный троллями.
Снайвамарк — негостеприимная холодная земля далеко на севере Альвенмарка, исконный регион троллей, после их изгнания был занят эльфийским народом нормирга.
Сожженные Земли — название полоски земли в Альвенмарке, превращенной в пустыню во время драконьих войн.
Стайндамм — маленькая прибрежная деревня во Фьордландии, расположенная неподалеку от гавани Гонтабу.
Старая Крепость — название гарнизонной крепости эльфов-драконников в саду Ядэ.
Танталия — небольшое островное королевство, расположенное к юго-западу от Аркадии. Славится своим слепым сказителем. В конце правления троллей король Гильмарак назначил князем Танталии лутина Элийю Глопса.
Тильданас — город в Альвенмарке. Еще до эпохи драконьих войн погрузился в море. Известен своими волшебниками, оставившими путь света и среди прочего изобретшими сонные диски, которые лишали смотревших на них всех воспоминаний.
Ульменбург — маленький город, расположенный на северо-востоке Фаргона, на реке Альда, неподалеку от друснийской границы.
Уттика — 1) название княжества кентавров на западе Земель Ветров; 2) название столицы княжества Уттика.
Фаргон — королевство людей. Здесь зародилась вера в Тьюреда.
Фейланвик — важная торговая метрополия на севере Земель Ветров. Населена в основном кобольдами. Расположена на берегу Мики. Посреди города находится звезда альвов. Вторая — неподалеку от городской черты.
Филанган — эльфийская крепость на перевале между Карандамоном и Снайвамарком, была разрушена во время извержения вулкана. Тролли называют это место Кенигсштейн.
Фирнстайн — небольшая деревушка во Фьордландии, откуда родом Ульрик. Во время правления короля Альфадаса разрушенный троллями Фирнстайн был отстроен заново и стал столицей Фьордландии.
Фьордландия — королевство далеко на севере мира людей.
Хоннигсвальд — брошенный город, примерно в полудне пути к югу от Фирнстайна. Во время сражений в эльфийскую зиму был сожжен троллями и с тех пор никогда не был отстроен.
Цеола — один из Эгильских островов. В роли Данаи Элодия утверждает, что является дочерью рыбака с Цеолы.
Шалин Фалах — белый мост, один из путей в Сердце Страны.
Эгильские острова — группа островов к северу от Искендрии. Родина торговцев и пиратов. Славится своими винами.
Эквитания — маленькое королевство на юго-западе Фаргона, знаменитое своими лошадьми и неистовыми конными пикинерами.
Эльфийский Свет — название, данное народами кобольдов замку Эмерелль в Сердце Страны, со временем перенятое другими народами Альвенмарка.
Яльдемее — поселок в Сердце Страны, в Альвенмарке, находится в дне пути от замка Эмерелль. Славится красками мышлингов, которые производят здесь.
Глоссарий
Апсары — водные нимфы из Альвенмарка.
Валентийский — язык, на котором говорят вдоль побережья Искендрии до Теракиса.
Волчье молоко — печально известный алкогольный напиток, изготавливаемый кентаврами из перебродившего молока кобылиц. Остальные народы Альвенмарка едины во мнении: чтобы переварить волчье молоко, нужен лошадиный желудок.
Газалы — родственники фавнов. У них длинные продолговатые головы с очень необычными изогнутыми рогами. Представителей этого народа очень мало. Женщины-газалы славятся даром предвидения. Самая известная из них — Фирац, живущая в одиночестве в оазисе под названием сад Ядэ.
Галеаса — корабль с высокими бортами, на котором можно ходить как под парусом, так и на веслах.
Гельгерок — представитель фауны Альвенмарка, славится нежным мясом и мягкой кожей.
Гигантский сом — речной сом, настолько огромный, что способен проглотить ягнят и телят, если те бродят ночами у реки.
Горгоны — женщины, у которых вместо ног змеиные тела, а вместо волос на голове — извивающиеся змеи. Считаются смертоносными лучницами. В Альвенмарке их можно встретить в регионе Нашрапур.
Дайлийский — язык кентавров.
Дети альвов — собирательное название для всех народов, созданных альвами (эльфов, троллей, хольдов и т. д.).
Железнобородый — деревянная фигура, в которую в качестве жертвоприношений вбивают куски железа. Фьордландцы ставят Железнобородых в честь своего бога судьбы Лута. Также называют Железным человеком.
Звезда альвов — точка пересечения от двух до семи троп альвов; через звезду альвов можно ступить на тропы альвов.
Звездные стрекозы — очень распространенный в южных землях Альвенмарка вид стрекоз. Активны ночью. Название получили из-за своего флуоресцирующего тела, светящегося в темноте бледно-зеленым.
Зельки — тюлени или же выдры, сбрасывающие звериную кожу и способные принимать вид юных эльфиек. Согласно легенде, являются детьми Элеборна, князя под волнами.
Зовущий драконов — певчая птица, обитающая в оазисах Сожженных Земель. Славится своими меланхоличными ночными песнями, на рынках крупных городов за него готовы платить большие деньги.
Ингиз — загадочный народ, против которого воевали альвы. Тени ингиз были изгнаны в Ничто и только и ждут возможности сбежать из плена и снова обладать телами.
Камень альвов — магический артефакт. Каждый из народов получил такой камень, прежде чем альвы покинули свой мир. Камень альвов усиливает колдовскую силу того, кто им владеет. Если использовать несколько камней альвов, можно сотворить магию, меняющую миры.
Кентавры — наполовину эльфы, наполовину кони. Большинство кентаврийских племен ведут кочевой образ жизни, в основном в Землях Ветров. Верхняя часть туловища кентавров более мускулиста, чем у их эльфийских сородичей. Также у них распространены бороды и усы, а уши не такие длинные, как у эльфов.
Кобольды — собирательное название для группы различных народов и племен, таких как лутины и хольды. Многие кобольды обладают способностью к магии. Большинство из них считаются выдающимися ремесленниками. Другие дети альвов любят использовать кобольдов в качестве слуг или рабов.
Красные шапки — тайный союз кобольдов, готовых к вооруженной борьбе с тиранией эльфийских князей.
Красный гребень — вид ящериц, обитающих в Южном Альвенмарке. Они предпочитают сухие жаркие регионы. Вырастают до двух шагов в длину, питаются падалью.
Куст динко — куст, из которого дети альвов добывают темный сок, при помощи которого рисуют узоры на коже. Сок динко, нанесенный на кожу, считается афродизиаком.
Ламассу — создания с телом быка, большими орлиными крыльями и бородой. Считаются очень мудрыми и сильными волшебниками.
Лига сохранения внутренних размеров Альвенмарка — собрание ворчунов, желающих улучшить мир. Основана Элийей Глопсом, он использует эту кажущуюся безобидной лигу для распространения своих памфлетов и агитации против правления эльфов.
Луговые феи — создания ростом с ноготь, похожие на эльфов и имеющие крылья мотыльков или стрекоз.
Лутины — лисьеголовый народ кобольдов. Очень одаренные волшебники, известные своим черным юмором и глупыми шутками. Также они считаются хорошими дельцами и махинаторами. Если лутин чего-то не может добыть, то этого в Альвенмарке не существует.
Маураване — эльфийский народ, живущий далеко на севере Альвенмарка, в лесах у подножия гор Сланга. Славятся своими лучниками.
Минотавры — быкоголовые великаны. Тело напоминает тролльское. В отличие от троллей, контакт с металлом не кажется им неприятным.
Мышпинги — мелкорослый народ кобольдов, представители которого ростом не больше большого пальца. Славятся как создатели красок, которые они смешивают и используют для эстампов.
Навтарх — на Эгильских островах так называют капитана галеры.
Нормирга — эльфийский народ, отнявший у троллей провинцию Снайвамарк и изгнанный оттуда после битвы за Филанган. Из этого народа происходят Олловейн и Эмерелль.
Пальмовый страж — небольшая певчая птица, живущая в оазисах Сожженных Земель.
Пауки — кобольдский народ из Лунных гор, известный своими способностями к лазанию. Считается, что они могут бегать по отвесным стенам, словно пауки.
Рефугиум — обозначение, принятое среди священнослужителей Тьюреда для учреждения, похожего на монастырь.
Сангалла — название южного ветра, дующего со склонов Рейкаса летом на равнину Снайвамарка.
Серебряная ночь — праздник, который отмечают эльфы в последнюю ночь в Старом лесу. В эту ночь Эмерелль способна слышать голоса предков, то есть тех, кто ушел в лунный свет.
Серокожие — название кобольдского народа в Сожженных Землях, на протяжении столетий выдававшего себя за троллей. Они порождают ловцов снов, которые противостоят влиянию ингиз на другие народы Альвенмарка.
Скальд — фьордландское название барда.
Собиратели облаков — крупные летающие создания, внешне отдаленно напоминающие медуз. Когда-то они обитали в Расколотом мире, оказались вовлечены в войну между альвами и девантарами.
Степные корабли — большие деревянные повозки размером с небольшие суда. Были изготовлены по приказу короля Гильмарака, чтобы перевозить сокровища караванами в Снайвамарк. Усиленные несколькими торсионными орудиями, они представляют собой передвижные крепости. Команда исключительно из кобольдов. Благодаря откидывающимся полозьям их можно использовать в качестве ледяных парусников.
Столик для фальраха — особый игровой стол для игры в фальрах.
Теараги — пользующийся дурной славой воинственный кочевой народ, нападающий на караванные тропы, ведущие в Искендрию.
Тролли — воинственный народ Альвенмарка. Ростом достигают трех метров, имеют серую кожу, напоминающую по цвету камни. Троллям неприятно прикосновение к металлу.
Тропы альвов — сеть магических дорог, некогда созданных альвами.
Фавны — козлоногий народ в Альвенмарке.
Фальрах — настольная игра, придуманная Фальрахом, одним из главных полководцев эльфов. Считается, что с ее помощью можно просчитать ход любой возможной битвы.
Хаттах — яд для стрел, используемый кобольдами Сожженных Земель. Если он попадает в кровь, это приводит к остановке дыхания и быстрой смерти от удушения. Яд получается из мякоти кактусов. Если высушить мякоть, получается наркотик с очень сильным галлюциногенным воздействием, также именуемый хаттах.
Цветочные феи — иное название для луговых фей.
Шипохвосты — ящерицы, живущие в засушливых регионах Южного Альвенмарка. Травоядны. Вооруженный шипом хвост длиной более пяти дюймов. Эти ящерицы живут небольшими группами и считаются очень воинственными.
Ши-хандан — призрачные создания, чаще всего в форме собак, размером с пони. Ши-хандан получаются благодаря магическому соединению ингиз с эльфом или человеком.
Эльфы — последний народ, созданный альвами. Примерно человеческого роста, более стройные, обычно обладают продолговатыми остроконечными ушами. Большинство из них способны к магии.
Примечания
1
Во времена античности алебастром называли кальцит — материал осадочного происхождения самой причудливой окраски. Он достаточно легко обрабатывается металлическим инструментом. Результат работы древних камнерезов дошел до нас в виде тарелок и ваз с толщиной стенок, составляющей всего несколько миллиметров.
(Прим. ред.).
(обратно)
2
Скрипка (скрипка сварливых) — этот вид колодок имел множество разновидностей и использовался в средние века для наказания сварливых женщин, нарушивших общественный покой. Хотя эти колодки — разновидность ярма и применяли их довольно часто в качестве оков, но их основным назначением было использование в качестве позорного знака.
(Примеч. пер.)
(обратно)
3
Фланк — сторона бастиона, где обычно устанавливались орудия для обстрела рва.
(Примеч. ред.)
(обратно)
4
В
атты (нем.
Watten, нидерл.
wadden, дат.
vade — прибрежные отмел), ос
ушка — низменная прибрежная полоса морского дна, в соответствий с приливно-отливным циклом затопляемая во время приливов и осушающаяся во время отливов.
(Примеч. ред.)
(обратно)
5
Перевод П. И. Вейнберг.
(Примеч. пер.)
(обратно)
6
Оригинальный документ 326 написан сажей на восьми полосках березовой коры. Некоторые места в тексте, к сожалению, размыты и нечитаемы, отсюда пробелы в переводе. Составитель текста пишет очень неуклюже, как будто только недавно овладел искусством письма. Его детская грамматика несколько сглажена в переводе, сбивчивый стиль повествования сохранен. Несмотря на то что письмо не подписано, существуют признаки, по которым можно определить, что оно могло быть написано Никодемусом Глопсом.
(Примеч. пер.)
(обратно)
Оглавление
Бернхард Хеннен
Логово дракона. Обретенная сила
Книга первая
ПАВШИЙ КОРОЛЬ
Пролог
На краю утеса
Лучница
И получаса не дали
Читающий запахи
Вначале
Голубая звезда
Бессмертный
Конские яблоки и огненная вода
Над облаками
Избрана
Смысл жизни
Совершенно гармоничное создание
Опасные мысли
ОН
Незримое око
Буря
Об эльфах
Признание
Ужас
Второе лицо
Серебряная чаша
Золотой город
Изъян в творении
Крылатое солнце и лошадиная голова
Потайной ключ
Эльфийское проклятие
О войне драконов
Подготовка
У фламинго
Могила в небесах
Совершенно особенный жук
Запретное знание
Свобода
Выступление
Драконьи глаза
Хищник
Пернатый дом
Деревенщина
Цена ночи
Изгнанница
Мятежница
При дворе
О сломанных носах и темных сердцах
Большие ожидания
История павшей богини Анату
Путь к совершенству
Тис
Об убийцах, троллях и отвергнутом знании
Витраж
Полгода спустя
Смерть в одиночестве
Запретная долина
Зеленый свет
Особое искусство
Над крышами Акшу
Лазурный чертог
Бегство
Как прочитанная книга
О несправедливости творения
Обезоружен
Новый путь
Обмоченный
Дитя зимы
Покинутое богами место
Проклятие
Среди убийц
Воспитывающий витраж
Кровавый след
Книга вторая
ЗЕЛЕНЫЙ СВЕТ
Сомнительная сделка
Бочонок со смальцем
Мечты жреца
Забытый камень
Чужое тело
Проклятие видящих
Кующий плоть
Хорнбори Драконоборец
Сила позитивного мышления
Змеи
Прощание
Сохранить форму
Потерять лицо
Бледная нить
Единое целое с миром
Следы на снегу
Бледная нить
Жертва
Метаморфозы
Недобро пожаловать
Хранитель Золотых покоев
Стража бессмертного
Два дракона
В отчаянии
Головы на копьях
По ту сторону стены
У пропасти
Заклинание бузины
Потеряв равновесие
Человек, идущий над орлами
Угрожая смертью
О великой войне
Драконьи прихоти
Ошибка
После праздника
Поэзия и ложь
О любовниках и беззубых волках
Корабль мертвецов
В конце лестницы
Танцевать в небе
Кинжал
Вибрация в животе
Дела
Драконы и эльфы
Орлы и ягуары
Поход ради любви
Шкаф
Конец любовной истории
Предсказуемый визит
Соглашение небесных змеев
Дракон и бузина
Ночной гость
Удержать счастье
Новый мир
Другой берег
Большая служанка
Неприкасаемые
Сопротивление
Одержима
Отмеченные
Старые шрамы
Душистая вода и крылья дракона
Снимая маску
Наблюдатель
Герой, рожденный из пламени
О ветре свободы
Читающий по звездам
Боль
Слава
Под корабельным древом
Пещера
Смерть в облаках
О мстительных духах
Охотник
Вопросы веры
Просветление
Спящие демоны
Невидима
Затаенная сила
Смертоносный
Соглашение
Необъятное сокровище
Долги
Новые цели
Молодой побег
Свадебные планы
Сердце
Эпилог
БЕРНХАРД ХЕННЕН
ГНЕВ ДРАКОНА. ЭЛЬФИЙКА-ВОИТЕЛЬНИЦА
КНИГА ТРЕТЬЯ
ГЛУБОКИЙ ГОРОД
Пролог
За три луны до описываемым событий
Павший наставник
Обесчещенный
Превращение
Трибунал
Амаласвинта
Слухи
Наперегонки
Тайные туннели
У всех на глазах
Палач
Белый волк
Взгляд паучихи
Последняя битва
Путь на войну
О милости быть бессмертным
На другом конце мира
Торговля лошадьми
Парочка безымянных пшеничных зерен
О камнях и извести
Музыка для пляски смерти
Блекнущий камень
Сундук
Мужчины в тени и обманщики
Под крыльями драконов
Без приглашения
Посланник
След крови
Лиувар
Неподходящая смерть для карлика
У пропасти
Обещание
Одинокий дозор
Фенелла
Коварство карликов
Неприкрытая правда
Невысказанное
Там, где поет дрозд
Эльфийская кровь
Беглянка
О шеях карликов и коз
Найдена
В конце пути
О драконах и эльфах
Степное право
Прощание
На улочках Золотого города
Делец
Черное и белое
Светло-русые волосы
Убийца короля
Вина
Замена
Вода
О кротах
Человек в сундуке
Стенающий
Вопреки рассудку
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
БЕГУЩАЯ С ВЕТРОМ
Род покровом ночи и тумана
Не дружеская услуга
Стеноломы
Ожившая тьма
Об овцах, львах и лжецах
Утраченная мечта
Икушка
Стол небес
Лисы и волки
Зачарованная долина
Король с мечом духов
Лицо в тени
Там, куда не ходит никто
Белый свет
Всего лишь большая говяжья колбаска
Драконья кровь
Если посланники приходят ночью
Дом Неба
Мечты священнослужителя
Вечнозимний червь
Живой лед
Заклинание охоты
Траур троллей
О конских яблоках и идеальной власти
Разделенные воспоминания
Конец охоты
Мастер меча
Обреченный на смерть
Незнакомец
Послание бессмертного
В конце пути
Остерегайся мужчины с золотыми волосами
Деньга на удовольствия и тайны
О девушках и шлюхах
И даже за все золото мира
В горах Сланга
Сын свиновода
Одинокий человек
Бум, бум
Маневры Ингви
Кровавые стрелы
День битвы
Легенды Севера, подслушанные у кобольдов и троллей
Диалектика драконов
Дитя темной страсти, дитя холодного сердца
Семена петрушки
Море Черных улиток
Башня Гламира
Небесная свадьба
Шлемы и куры
Та, что не уступила богам
Планы битвы
Пробуждение
Сомнения и вороньи лапы
Железные чертоги
Подобно цветку в тенистой месте
Пыльное знамя
Стрелы из людей
Почти те же самые слова
Слоны
Живые башни
Никакой магии
В стене щитов
Сердце войска
Вперед, гвардия!
Строй рушится
Обманули?
Лжец
Смертельный удар
Ягуары
Колесницы с серпами
Держать строй
На юг
Расплавленный воздух
Битва колесниц
Новый мир
Дуэль
Гнев Ишты
Сумерки
Военные трофеи
Последнее обещание
Эпилог
Приложение
Глоссарий
Бернхард Хеннен
МЕСТЬ ДРАКОНОВ. ЗАКОВАННЫЙ ЭЛЬФ
КНИГА ПЕРВАЯ
ПАКТ ДРАКОНОВ
Пролог
Ночь победителей
Три смерти
Поле мук
Игра богини
Перед белыми вратами
Вышвырнули, как собаку
В оковах
Кровоточащая скала
Обезглавленный лев
Время крови
Нищенка
Родственные души
Драконья кровь
Плоть
Змеиная пасть
Дар дракона
Лес духов
В плену
Оловянные
Он еще должен попрощаться со мной
Предательство сатрапа
О свободе и мести
Великий воин
Гнев старика
И небо потемнело
Где вянут люди
Старые друзья
Один раз не считается
Затонувший лес
Могила над облаками
Дом Датамеса
Люди-ягуары
Полный камней кувшин
Дарованная жизнь
Возражения
Безносый безумец
Дама в красном
Крепость в небесах
Дом мертвецов
Прямой путь
Зара
Йорам
Потерянные истории
Правитель всех черноголовых
О лжи и утраченных мечтах
Свобода
Козопаска
Пастух и принцесса
День скорпионов
Голод
Сады храмового квартала
Первые люди
Пленница
Принцесса империи
Кони
Проповедник
Предательница
Человек в камне
Еще три дня
Путь во тьме
Упоение чувств
Без следа
Голос из прошлого
Бегство
Два мастера меча
В Устье мира
Торговаться с судьбой
Неожиданный поступок
Пример для других
Живые тени
Голос в тени
Защитить мир
Меня зовут Манавейн
Сердце для богов
Пять лепестков лотоса
Обнаружена
Корзины для груза
Новые правила
Глазами змея
О свободе
Высадка
У Пасти змея
Вглубь
Древняя сила
Кровавые слезы
Пернатый змей атакует
Кристаллы
Нангог
Схватка в пещере
Империя рушится
Как сломанная кукла
Бессмертный
Новые пути
КНИГА ВТОРАЯ
НЕБО В ОГНЕ
Обманщик
Превращение
Химеры
По ту сторону красных ворот
Уверенность
Чувствую запах крови
В небе
В чужой коже
Новая жизнь
Золотые каскады
Проклятый дом
Кто, если не он
Старые друзья
Глядеть в камень
Как кузнец с кузнецом
Наконечник стрелы
Не на жизнь, а на смерть
Родина
За Друсну
Одна
Зореокий
Колодец
Изумрудные пауки
Высокомерие
Воительница
Три шага
Красная жажда
Отмеченная
Чувственный дурман
Город в облаках
Слишком много войн
Среди богов
Молнии Руссы
Тайна Гламира
Воспоминания об утраченном детстве
Повстанческая армия
Свет свободы
В поисках моря
Спрятанная земля
Герой одной зимы
Дружеский визит
О чести
Последний бой
В тени Бычьих голов
Легкая задана
Завещание Шайи
Бокал вина
Справедливость бессмертного
Любовь последнего дня
План богов
Дары богов
Лев
Последняя ошибка
О разуме
Прощание принцессы
Предательство Гонвалона
Смерть Шайи
Последняя война
Пакт бессмертных
Время покажет
Эпилог
ПРИЛОЖЕНИЕ
Действующие лица саги о драконниках
Места действия
Бернхард Хеннен
Вторжение драконов. Последняя битва
Книга Первая
Лед Мечты
Пролог
На краю утеса
Кабинет Шанадина
Над облаками
Вану
Стрелы в темноте
Зверь
Третий
Не умеющий лгать
Сомнений нет
Жаркий день
Они были здесь!
Запретная долина
Последняя война
Кирум
Педали, угри и сюрприз
Гость
Бремя власти
Совет драконов
В очерченном мелом круге
Палач
Просто пустой звук
Четыре песчинки
Пропавшие
Гость
Ожившая мечта
Прощание
Ограблен
У меня тоже когда-то был друг
Слишком много рук
Дворец из лунного света
Воды молчания
Последняя квартира
Простой план
Владычица смерти
Из дневника Хартапу
Алая башня
Овации на арене
Потерянные
Опаляющая ярость
Потерянная невинность
Че
Отставшие
Освобожденные духи
Кто заглянет за зеркало
Чужими глазами
Вторая смерть
Город мертвых детей
Враг
Следы на снегу
Лед вместо сердца
Потому что мне так хочется
Книга Вторая
Последние воины льда
Обмен ударами
Под обстрелом
Семь песочных часов
Порожденное благородством
Первая волна
Последний праздник
Рожденные в потоке
Вместе с кобольдами
В окружении
Мы еще не закончили
Драконоборец
Семеро
Подозрения
С солнца
На львиных крыльях
Об орлах и зайчатах
О безумцах и трусах
Навстречу смерти
Лунный Силуэт
Все пропало
Раненое творение
Великая тьма
Полководец
Вовсе не шпилька
Подвенечное платье и мертвая женщина
Асфахаль
Лошадиные задницы и земляничный пунш
Без зазрения совести
След запаха
Провалы в памяти
О чести драконников
Дар богини
Всего лишь соломинка
Лишь тень
Алая мечта
О бремени княжеского достоинства
Белая смерть
Утешительница
Дымящийся котел
Мы идем туда, куда не пойдет никто другой
Дуновение ночи
О наземных кораблях и танках
Мамонтодав
Убийца мышей
Молодая жизнь
Мои маленькие ножки
Жар
Навстречу свету
О сердцеедах и хвастунах
Хранитель Золотой секиры
Меня здесь уже не будет
Акоатль
Герой и лев
Украденное тело
Последнее сопротивление
В атаку!
Великая победа
Последний герой
Рождение
Козел отпущения
Возвращение воинов льдов
Непрошеный совет
Сортирная политика
О силе и свободе
Черное зеркало
Родильный дом
Дыхание Ночи
Страх мастера меча
Новые задачи
Последний бой
Эпилог
Приложение
Действующие лица
Места действия
Глоссарий
Бернхард Хеннен
Небеса в огне. Том 2
Книга вторая Небеса в огне
Божественные слова
Живой Свет
По ненадежной тропе
Нерешительно
В Ничто
Соблазнить богиню
Последний выстрел
Спасся
Отличный план
Мая
Без слов
Без слов
Божественный приговор
Не забыты
За тех, кого сегодня нет за этим столом
Железный шов
Жертвенная трапеза
Мертвые и живые
Стоять и смотреть
О путниках и пьющих
Не пригласили
Трибунал
Товарищи
Справедливость
Посвященные
Цена за правление
Потерянный город
Пакт
Приближающаяся беда
Злые волки
Как когда-то на равнине Куш
Сын оружейника
Третий звук рога
Перейти черту
Свет и тьма
Пари
Надвигающаяся беда
Эмерелль
Правитель, которого создали мы
Изменившиеся
Старый счет
Отбросы из сточной канавы
Объединенная мощь
Среди проигравших
Минувшее
Пикирование
Пробуждение
Неожиданное
Полезть в грязь
О мертвом, который вернулся, чтобы спасти живых
Пожиратель звезд
Без славы
Шкура льва
Пустое сердце
Обокрали
Стоять в дерьме
Потаенное
Другая жизнь
Без прошлого
Два слова
Когда спадет плащ
Слишком много чести
Мысленно далеко
На горячую голову
Оставленный
Ловушка, в которую нельзя не попасть
Сон богини
Забота о потомстве
Предстать перед творцом
Поднебесье
Мирелла
Прыжок между мирами
Если бы ты только знал…
Мрачные знамения
Желание
Дарон
Смертельная скука
Парящий остров
Обзор
Поступать правильно
Мы заставим гореть небеса
Не соответствующие предписаниям снаряды
Уха и воздушные угри
Волшебные слова и крики орлов
Знание иностранных языков
Место для богов
Ан А Ту
Дети Нангог
Пленник
Дело всей жизни
Глазами
Последний выстрел
Бегство
Небьющееся
Везунчик
Рука в небесах
Когда мертвые вступают в бой
Сердце богини
Пламя, которое поглотит мир
Вначале был свет
Ветка
Пожирающий себя мир
Последний поцелуй
Метаморфоза
Смертоносный
Убийца
Только дети
Я знаю, ты любил меня
В сомнениях
Те, кто во тьме
Очевидная тайна
Подруга птиц
Искорка надежды
Без меры
«Голубая звезда»
Дарованная мечта
Эпилог
Действующие лица саги о драконниках
Бернхард Хеннен
«Меч эльфов»
По стопам предка
Перед рассветом
Единственно правдивая история
Сероглазый
Королева-воительница
Омшаник
Стена из стали
Подарок рыцарского ордена
Поцелуй среброязыкого
Если Бог велит крысам плясать
Ребенок, иной чем Другие
Кровавый след
Мастера фехтования
В сомнениях
Сталь на сталь
Не непримиримые
Повинуйся
Это сделали соловьи
Железо и лед
Танец клинков
Глубокий порез
Дар Тьюреда
Сорок два
Зародыш тления
Скрытый источник
Разорванные узы
Два божественных дара
Неловкий парикмахер
Стриженная наголо девочка
Лосиные головы и полный мешок пушечных ядер
Детская мечта
Воронья башня
Голова или звезда альвов
О свободе
Слово рыцаря
Запятнанный рыцарь
Праздник коронации
Заблудшая душа
Ты поклялась
Валлонкур
Хороший мальчик
Тюрьма из скал
Всевидящее око
О Львах
Цитадель ордена
Детство уходит
Рыцарский поступок
Первые бои
Испытывая сильное беспокойство
Новые корабли
Заклятый враг
Урок фехтования
Скрытое сокровище
Маленькая Львица
Добрый вечер
Просто не везет
Одна
Башня Двенадцати врат
Король Тученырь
О мечтах и рыцарях
Знамя Древа праха
Стая
Знак
Сокрытое в иле
Совсем не безобидный вопрос
Не ошибка
Заговорщики
Львы и Драконы
Одинокая долина
Вопрос чести
Одна за всех
Последний шаг
Опоздала
Леон
Приложения
Бернхард Хеннен
«Меч эльфов. Рыцарь из рода Других»
Бронзовые серпентины
Больше, чем мы
Вопрошающие
Об осколках раковин, пулях аркебуз и поцелуях
Тайна Лилианны
Шафрановый сон
Сокрытое от глаз
Красный дуб, черный дуб
Другая разновидность войны
Странная птица
От страха
Погребенные заживо
В руках божьих
Земля без чар
Потерянный рыцарь
Зверочеловек
Испытание
Первый гость
Гурман
Освобожден
Обмен
Неравные братья
Богорожденные
Последняя ночь
Древо Крови
Отмеченные
Возвращение домой
Кузница душ
Рапира
Новая гордость
Никакого мира!
Узкая кромка
Львы и Драконы
Прощание
Всего пара слов
Плавающие предметы
Любовь королевы
Чудо
Приказ
Тайна
Невидимый шпион
Военный совет
Воронья находка
Шелк и кружева
Живая легенда
На лестнице
Туманное утро
Покинут
Последняя отсрочка
Так поступают Серебряные Львы
Среди врагов
Как празднуют праздники
Истина в вине
Крик сороки
Божественный знак
Перья маураван
Пророчество орла
Фенрил
Стрелы в тумане
Необдуманно
Ужас
Мятеж
Герой
Ни капли крови
Пленница
Спасение так близко
Белый рыцарь
Эльфийские интриги
Уничтожение
Жнец
Юмор Господа
Эльфийские штучки
Побег
В сомнениях
Разлучены
Последний приказ
Новый путь
Чужие корабли
Небо горит
Навеки потеряна
Покинут
Старый страх
Об останках и обманах
Восставший из пепла
Эльфийские рыцари
Возвращение домой
Кровавое злодеяние
Право предков
Альвенмарк
Хроники Фирнстайна
Решение Других
Седьмое письмо
Ночь ночей
Следующее утро
Признание
Знать меру
Золотые шпоры
Белая женщина
Рыцари Господа
Воронья башня
Между мирами
Посланница
Одинокая вахта
Всего лишь согнуть один палец
Высокомерие
Последний корабль
Среди врагов
Заклятый враг
Приложение
Персонажи
Места действия
Глоссарий
Бернхард Хеннен
«Меч эльфов. Наследница трона»
Пролог
О мозолях и пловцах
Молодой рыцарь
Верный момент
Заклятые друзья
Ожидание
Костоломы
Конская кровь в жилах
Тайна земли
Книппели
В яме
Стена из стали
Новый враг
Две сказки
Под охраной мертвых
Две победы
Когда опустились знамена Друсны
Водки столько, сколько нужно
Пробуждение
Корона Альвенмарка
Силуэт на горизонте
Восставшие из мертвых
Двенадцатое письмо
Без выхода
Время взаймы
Семь стрел
Предатель
Видящий сны
Словно сон в летнюю ночь
Пьяница
Кровь сердца
Два письма
Когда пойдет дождь
Сигурд Меченосец
Поступок королевы
Внутренний город
Свет
Доказательство
Новая эпоха
Гептарх
Лиувар Альвередар
Человек, который не хотел быть королем
Смерть и девочка
Посланник
Взгляд на окно
Совершенно особый корабль
Рыжие и черные муравьи
Защита святых
Кровь и чернила
Трехногая собака
Чудесный вечер
Люди и их гавани
Интриги
Мандред Торгридсон
Божественный приговор
Возвращение эльфов
Брошенный
Путь воинов
Недостающее звено
Герои Фьордландии
Восставший из мертвых
Озеро Отраженных Облаков
Божьи воины
Украденный день
О судьбе и о боли в желудке
Ящик стола
В «Угревом гроте»
Другая битва
Друзья
Как король оказался в дураках
Пропавший капитан
Две женщины
Желанные новости
Человеческий недостаток
Мертвое знамя
Математика войны
Мастер смерти
Галеаса для королевы
Особенности рыцарей
Кровь предков
Правила
Считать корабли
Паучки
Туман
Об эльфах, кобольдах и других
Хитрость Лилианны
Прощание
Семейные узы
Кукловод
Прогулка для стариков
О лошадях, городах и планах
Утонуть на берегу
Штурмовая атака
Окруженные
Охотник
Верность королев
Рыцарь
Люк
Эльфы
О потерянных пальцах ног и утраченных надеждах
Право наследования
Свиная ножка
След на рапире
Певец ветра
Отчаянный план
Знакомый враг
В Змеиной лощине
Тиндра
В свете пламенной птицы
Битва на льду
Поездка на санях
Черная флейта
Горящее сердце
Зачарованное море
Последняя кровь
В плену
Окружены
Обман
Последние слова
Дорога назад, к власти
Возвращение домой
Эльфийский рыцарь
Наследство
Фунт мяса
Другая королева
Чудо Гонтабу
Бесславный конец
Бумажная война
Страх
Ратный червь
Об орлах и уборных
Булавочные уколы
Честный обманщик
На Январском утесе
У радужных ворот
Человек, разбивший мир
Маленький шаг
Дети Девантара
Об орлах и погибших
Беспокойный
Солдатская плата
Туннель
Воля короля
На Ястребином перевале
Человек на троне
Залп
Лейб-гвардеец
Пропавшие
Открытая могила
Всего лишь сказка
У Шалин Фалаха
Всего лишь слухи
Приложение
Персонажи
Места действия
Глоссарий
Бернхард Хеннен, Джеймс Салливан
«Последний эльф. Во власти девантара»
Человек-кабан
Любовная игра
Пробуждение
Вечер при дворе
Зов королевы
Ночь в эльфийском замке
Прощание
Мир людей
Шепчущий в тени
Старые раны
Дорога в лед
Сон
Целительные чары
Ребенок
Покинутая долина
Приговор королевы
Прощание с Альвенмарком
Сага о Мандреде Торгридсоне, о Сванлайбе и о том, что нашел он в долине Лута
Цена слова
Возвращение в Альвенмарк
Слова Нороэлль
Три лица
Песчинки
Уход в ночи
Сага об Альфадасе Мандредсоне
Первое путешествие
Целитель из Анисканса
В гостях у Гийома
Ловушка
Замурованные окна
Святое писание Тьюреда
Книга 7: О конце пророка
Ярл Фирнстайна
Серебряная ночь
Алаэн Айквитан
Дуб Фавнов
Первый урок
Дубовое пьянство
Звезда альвов
В огненной стране
Тропы эльфов
Народ вольных
На краю оазиса
Рассказы теараги
Спутники Валешара
В Искендрии
Тайная библиотека
По следам Юливее
Рассказы Юливее
Вопросы хранителя знаний
Различные пути
Судовой журнал галеры «Пурпурный ветер»
Потерянная родина
Перед вратами оракула
Гнев Фародина
Дети темных альвов
Нахтцинна
Царство карликов
Последний путь
Мясо
Взгляд в зеркало
Ошибки
Братья по оружию
Пиршество
Разные дороги
Песнь Элодрина
Дареен
Книга Альвериха
Прощание с братом по оружию
Город Фирнстайн
Семьи Фирнстайна
Эльф Нурамон
Старые товарищи
Сила песка
Заклинание для отлива
Хроника Фирнстайна
Новые пути
Пустые залы
Маленькая эльфийка
Письмо верховному священнослужителю
Отчет об интригах в Ангносе и в Эгильском море
Леса Друсны
Лицо врага
Потеряна навеки?
Утро в Фаргоне
Время для героев
Возвращение в Альвенмарк
Деревянный вал
На корабле королевы
Могущественная магия
Пред королевой
Игра в кости
Эмерелль в опасности
Камни и тролли
Десять шагов
Чувствуя дыхание смерти
Прорыв
Божественный дар
Проявление
Старый враг
Хроника Фирнстайна
В стороне от торжества по случаю победы
Трофеи
Тердаван Избранный
Месть девантара
Руины
Великая встреча
Живой родоначальник
Два меча и воспоминания
Кинжал королевы
По следам минувшей ночи
В начале сражения
У Шалин Фалаха
Неутомимость
Вмятины и жевательный табак
Смерть и новое рождение
За линиями
Огонь и сера
Конец битвы
Последний призыв
Рыбак
Священное писание Тьюреда
Книга 98:
Конец Альвенмарка
Последние врата
Лунный свет
Бернхард Хеннен
«Воины света. Меч ненависти»
Праздник Огней
В поисках утраченного
Вожак стаи
Вопрос чести
Кровь
Огонь и вода
Признание
Голос из света
Под колючим покрывалом
Утром у фьорда
Тростинка
Дар свободы
Стрела в горле
Ритуал
Почти что ночь любви
О чужаках и друзьях
Хроника Фирнстайна
Королевские планы
Исключительное предложение
В ночной тиши
Сага о Хорзе Крепкощите
Небесный зал
О тяготах троллей
Клыки и тараны
Северная битва
Страсть
Разговор в ночи
Бунтари, крестьяне и смельчаки
Малый совет
Алебарды и копья
Родина
Проклятая стрела
Прощание
На пороге
Новый мир
Волчья яма
Сокровище на четырех лапах
О соколах и волках
Встреча в бурю
Битва на льду
Мужество
Последний резерв
Снежная гавань
О фабре и смерти
Книга нитей
Волк-конь
Божественная плеть
Преследуемый
Дружба и мертвые рыбы
Паук под радугой
Судовой журнал ледяного парусника «Гнев роз»
Военный совет
Холодное дыхание
Путь в глубину
Вагельмин твое имя!
Укрощенный огонь
Танец клинков
Два сердца
Каменное время
Удар в сердце
Огонь отступает
Герцог Нахтцинны
О забытых героях
Золото и камни
По крайней мере вода
По ту сторону детства
Под ясенем
«Меня зовут Бирга»
История из далекого детства
Лестница Альфадаса
Мрачные знамения и героическая смерть
Сброшенная кожа
Валы Хоннигсвальда
Снова на льду
Новые задачи
Прощание
Возвращение домой
Первый вал
Полозья саней
Дуб и большой кусок мяса
Первый раз
Пробуждение
Укрытие
Всего лишь слово
Без чести
О чести и набитых животах
На Громовом склоне
Белый поток
Золотые волосы
Надежды
«Она перед тобой!»
К свету
Бледная детская ручка
Погребальный костер
Король
Лето
Приложение
Бернхард ХЕННЕН
Битва королей. Огонь эльфов
Книга первая
ИГРОК
Последняя граница
Путь в темноту
Тишина
Проклятие
О мудрецах и о страсти
Чужой
Бессмертная душа
Письмо незнакомца[6]
Среди людей
О сказках, невестах бога и изгнаннице
Новый король
Сосцовые вши и книжный удар
Зал из света
Золотая сеть
Игра в фальран
Темное знание
О видах любви
Золотая клетка
Всего лишь след на пергаменте
Неожиданный визит
Цена запретного знания
Добрые друзья
Пробуждение
«Мы вне игры»
Книга вторая
ПОВСТАНЦЫ
Брат Жюль
Полуночная месса
«Он не умер»
Нет покоя
Охотница
Тень в шафрановой ткани
Голубое платье
Соединенные души
Девушка в голубом платье
Чужая родина
Сила и бессилие
Ожидания
Последние снова
Над крышами Фейланвика
Именем королевы
Зельки
Новый ветер
Праздник кентавров
Правда
В шкуре зверя
Кобольд уходит
Живое серебро
Обещание Олловейна
Произвол
Наступление на Мордштейн
href=#t1330>
О логике войны
Стекло и шелк
Дымовая сеть
Бронза и перья
Приказ
В сердце хаоса
На орлиных крыльях
Зеленые глаза
Посланник
Книга третья
ОБЕЗГЛАВЛЕННЫЙ
Меч
Великое умирание
Войско разбивается
Весенний день в горах
Та, кто верит сердцу
Снова со стадом
Поминки
Жаркое в медовой корочке
Упасть на колени
Героическая смерть
Тринадцать детей благородных кровей
Тоска
Взгляд слепой
Другая разновидность войны
Несформировавшаяся жизнь
Танцующий на снегу
Наступление начинается
Клавес
Отражение Облаков
Простой план
Сказание о Нестеусе и Кирте
Последний долг
Крадущийся
Груда камней
На шелковых веревках
Штыки для троллей
Усеянное трупами поле
Путь могил
Место, не созданное для людей
Погребальный костер
Одной фигуркой меньше
Груз мертвых
Отрезан
Могила короля
Новый мир
Восстание начинается
Без жалости
Рука об руку
Воин и скорпион
Лик невидимого
Военный совет
Лишь раз в десять тысяч лет
Дуэль
Как Кадлин к Луту ходила
В сердце тьмы
Между жизнью и смертью
Мужчина без носа, зато с другом
О магии и зайцах-беляках
Игрок
О живых и мертвых
Приложение
Бернхард Хеннен
Королева эльфов. Зловещее пророчество
(Последний эльф — 4)
Пролог
Эльфийская королева
За почти двенадцать лет до…
На горизонте
Конь лягнул
Дитя дна
Справедливость
Попрошайка
Воля королевы
Кузнецы
Другая
В доме королевы
Каменный пес
Замок Эльфийский Свет
Путь для глупцов
Высажен
Следы на снегу
Следопыт
Сожжённая земля
Звон на ветру
Эльфы глупы
Неверный путь
Пробуждение
Протянутая рука
Хранитель предков
Отец
Королевская могила
Работа с костями
Завет Олловейна
О глупцах и героях
Потаенная деревня
Почти любовь
Охотник
Скорпион
История одной тени
Цена зимы
О коварных убийцах и рыцарях
Мальчишник
Над горой
Цветочница
Духовидец
Восход солнца
Черный день
О праве крови
Справедливость
Книга
Страж слов
Свидетельство былой любви
Охота на троллей
О любви и пойманных снах
Творящий королей
Вторая кожа
Ши-хандан
Хаттах
О повелителях мира и их слугах
Долгий поход
Бессмертный
Детская шалость
Прощание
Мнения троллей
Дыхание дракона
О плюралистических группировках и других лексиконах
Наследство
Цена мира
Магия крови
Небесный мост и Солнечные врата
Ванная
Послание
Деяния прошлого
Сага о Кадлин Альфадасдоттир
Другая жизнь
Последняя улыбка
Дрожь звезд
Конец времен
Семь лет спустя…
Рыцарь-крот
Искусство обмана
Словно старинная сказка
Словно рыбу выпотрошить
Доспех короля
В бегах
Вторая кожа
Лошадиные мысли
Об окровавленных орлиных крыльях и аморальной героине
Рауль
В долгу перед истиной
Ещё два года спустя…
Степные корабли
Меркнущая слава
Лучший мир
Рога и литавры
Закон рычага
Эльфийские снаряды
Штурм
Падение
Последний гвардеец
Без руководства
Основатель ордена
В бой сломя голову
Предчувствие
Поле трупов
Ещё два года спустя…
Синева
Кошмар
Спящая
Гибель легенды
Остров
Царство Элеборна
Другой мир
След стрел
Разбитый флот
Семь
Принц пиратов
Толстая Баша
Испытавшие касание будущего
Об истине и боли
Замерзшие собачьи кучни и выброшенные на берег предметы
Взгляд на чайку
Канатоходец
Неплохая смерть
Маски
Нож Лута
Синева лжи
Мятежники
Осенний вечер
Дом королевы
Корень лоабо
Свободная воля
Никогда больше не быть конем
Делатель королей
Песнь горы
Тринадцать
Синяя звезда
Игрок
Почти любовная история
Путь денег
Ребенок
Предчувствие
Убийца
Подлость
Над крышами Вахан Калида
Последний день
Эмерелль
Зал падающей воды
Педантичный бухгалтер
Выборы короля
Последний прицел
Словно удар молота по мясу
Красный фонарь
Бегство
Брат Жюль
Последний голос
Словно чудо
Прощание
Приложение
Действующие лица
Места действа
Глоссарий
*** Примечания ***